Избранные вестерны. Компиляция. Книги 1-56 [Луис Ламур] (fb2) читать онлайн

Луис Ламур Бендиго Шефтер

Людям с дубленой кожей,

которые терпеливо и умело созидали

то, что их изнеженные

потомки назвали «мифом Запада».

От автора

Поселок, фигурирующий в моем повествовании, выдуман, хотя местность, в которой он расположен, вполне реальна. Там существовали три поселения, превратившиеся со временем в города-призраки: Майнерс-Делайт (Услада Горняка), Саут-Пасс-Сити (Город Южного ущелья) и Атлантик-Сити, названный так потому, что находился по ту сторону Континентального раздела, которая обращена к Атлантическому океану. Город в книге больше всего похож на Майнерс-Делайт. Все его жители выдуманы, но очень похожи на тех, кто когда-то прокладывал путь на Запад.

Первой женщиной, избранной в Соединенных Штатах на официальную должность, была Эстер Хобарт Моррис. В 1870 году она стала мировым судьей. С персонажем моей повести, Рут Макен, она не имеет ничего общего. Достопочтенный Уильям X. Брайт инициировал в 1869 году закон штата Вайоминг, который предоставил женщинам право участвовать в выборах.

Лечебное колесо находится в Вайоминге, на северном склоне гор Биг-Хорнс на высоте десяти тысяч футов. Неизвестно, кто его построил. Скорее всего, оно применялось для астрономических наблюдений. Похожее колесо найдено в Канаде и датируется 2500 годом до н. э. Примерно в то же время подобные сооружения возводились по всему миру.

Тридцать пять лет назад, когда я впервые приехал в эти края, главная пирамида была гораздо больше, чем теперь. Всякие варвары по им одним только ведомым причинам растащили камни. Индейцы, которых я тогда расспрашивал, не могли объяснить, откуда взялось это сооружение, а только твердили: «Его построили люди, которые ушли раньше нас».

На плоской вершине Лечебной горы есть много отверстий, и если бросить туда камень, то слышно, что он довольно долго летит вниз. В окрестностях обнаружено множество пещер, и предполагают, что вся гора внутри — полая.

Хотя Лечебное колесо почитается как святое место многими племенами, оно построено гораздо раньше, чем в этих местах поселились любые известные нам индейцы.

Часть первая

Глава 1

Мы строили дома там, где останавливались наши фургоны, торопясь кое-как слепить свои хижины, пока не пришла зима. Здесь, на этом самом месте, мы возведем свой город, здесь родится нечто новое.

Мы вознесем здания, вымостим улицы и выроем колодцы. Мысль об этом наполняла меня таким волнением, какого я прежде никогда не знал.

Не это ли неутолимое желание творить нечто новое надолго удерживало моего брата Каина в кузнице? Его руки любили железо, чувствовали вес молота, знали, куда его следует опустить. Он угадывал температуру раскаленного металла по цвету, и даже абрис снопа вылетающих от удара искр сообщал ему о многом.

Было время калить, время ковать, время окунать железо в воду, и он знал, когда и что следует делать. И все же — в какую секунду кучка чужаков превращается в общество? В какой кузнице выковывается единая воля многих?

Я не знал об этом ничего. У нас не было ни книг, ни опыта. Мы — незнакомцы и чужаки, нас случайно соединил обоз, пробивающийся на Запад, а теперь нам предстояло вместе работать и учиться примирять свои желания. Вот что нам нужно, если мы хотим выжить и стать единым целым, стать городом.

Ближе, чем форт Бриджер, расположенный в сотне миль к юго-западу, не было ни одного поселения… Во всяком случае, мы ничего о них не слышали.

Земли индейцев простирались вокруг, а нас было страшно мало.

Семеро мужчин могли строить, двое парнишек — сторожить добро, тринадцать женщин и детей — собирать дрова и навоз бизонов для ночных костров, которые придется поддерживать в зимнюю пору.

Только теперь, когда мы решили остановиться и обосноваться именно в этом месте, мы почувствовали себя чужими — испытующе поглядывали друг на друга, судили и были судимы, испытывали неловкость и ставили в неловкое положение других: ведь мы еще не узнали нрава тех, кто был с нами рядом в дороге.

Недавно овдовевшая Рут Макен уговорила нас остановиться, пока мы не истощили своих последних запасов. Теперь мы оказались с нею вместе. Мы — те, кто поддержал ее решение.

Отец мой любил перечитывать Библию и дал своим сыновьям библейские имена. Четверо наших братьев умерли, и из всех парней остались только мы двое. Каин, отец двух детей, и я — Бендиго Шафтер восемнадцати лет, обладатель сильных, умелых рук.

С нами была прелестная шестнадцатилетняя сестра Лорна, которую назвали так в честь кузины из Уэльса.

— Будешь строить для вдовы Макен, — приказал мне Каин. — Ее сынок Буд тянет на настоящего мужчину, и все же — ему всего двенадцать. Трудновато ему будет таскать и обтесывать бревна.

Я поднялся на гору по холодку и остановился на террасе, где мы собирались строить дом. Красивое место: из-под камня бьет холодный родник, стекая ручьем в луга. Там, на бурой осенней траве, пасутся наши лошади и волы. Высокие корабельные сосны превращают террасу в настоящий парк, а крутой склон за спиной зарос крепким строевым лесом.

Я наслаждался тишиной утра и красотой долины, раскинувшейся внизу под Бобровой грядой.

— Вы неравнодушны к красоте, мистер Шафтер? — спросила Рут Макен.

Меня обдало жаром, и я отвел глаза. Так случалось всегда, когда ко мне обращалась хорошенькая женщина.

— В мужчине такое — редкость, — продолжала она.

— Так далеко видать, что глаз не отвести. — Я сменил тему.

— Есть люди, которые боятся далей. Простор заставляет их чувствовать себя ничтожными, им страшно принять вызов. Хорошо, что моему Буду суждено вырасти здесь. Великий край растит великих людей.

— Да, мэм. — Я оглядывал террасу. — Я буду строить вам дом.

— Только имейте в виду, нужно поставить дом так, чтобы весной можно было пристроить к нему еще кусок с юга. Весной мимо нас двинутся фургоны, и я хочу открыть тут лавку.

По склону поднимался ее Буд.

— Ты будешь помогать мистеру Шафтеру, — сказала она. — И будешь у него учиться. Не каждый мужчина знает, как построить дом.

Рут Макен умела подарить человеку сознание собственной значимости. Что же теперь мне оставалось, как не стараться изо всех сил?

Холодок по утрам напоминал о приближении зимы, но я обтесывал каждое бревно тщательно, не спеша.

Мускулы рабочего человека хранят неподвластные разуму знание и сноровку, руки и сердце его полны любовью к дереву, прекрасному дереву, свежие щепки которого так и летят во все стороны.

Я работал и думал о том, что будет со всеми нами. Мы были плохо подготовлены к зиме, хотя и оказались в лучшем положении, чем если бы продолжали свое движение дальше на Запад.

Двигаться, конечно, проще: дорога как ловушка, она затягивает, отвлекает, все колебания откладываешь на потом, до конца путешествия. Останавливаешься — и вот маета и сомнения опять с тобой, а проблемы тут же начинают требовать решения.

Земля обетованная — дальняя и недостижимая земля. Только вот издали она сверкает золотым огнем, а стоит к ней приблизиться, как выясняется, что легко ее не завоюешь. За нее нужно платить силой и отвагой.

Легко рушить, тяжело строить. Насмешка дается легко, а вот идти своим путем, невзирая на насмешки, — есть удел настоящего мужчины.

Нили Стюарт уже жалел о том, что мы остановились, и все поговаривал, что весной стоит двинуть дальше, в Калифорнию. Тома Крофта, неуверенного и сомневающегося во всем, убедить было легко, он всегда прислушивался к Нили, да и Мери была мужу под стать.

Даже Уэбб, который первым бросил колонну фургонов, поддержав Рут Макен в ее решении, толковал о том, чтобы снова пуститься в путь, как только холмы зазеленеют весенней травой. Уэбб был беспокоен, раздражителен, решителен и силен и всегда был готов прийти другим на помощь. Он путешествовал вместе с сыном, Фосстером, или Фоссом, — самонадеянным и нахальным парнем.

Джон Сэмпсон, мой брат Каин и я хотели остаться здесь. Мы были всем довольны, недоверие вызывал только один человек — холостяк Этан Сэкетт, вожатый всего огромного обоза, который неожиданно тоже решил здесь обосноваться.

— Что у нас общего? — спросил Уэбб. — Он нам чужой, настоящий бродяга.

— Он решил остаться, и теперь он один из нас.

— Это все из-за миссис Макен. Не будь ее, он бы не остался. Говорю вам, он чужак.

Первая ночь у костра. Мы отделились от вереницы фургонов и теперь в осеннем ночном холоде жались поближе к огню. Нам было не по себе от того, что мы сделали, нервы напряжены до предела.

— Он с нами недолго продержится, — заявил Нили Стюарт. — Такому на месте не усидеть. Он больше смахивает на индейца, чем на белого.

— Мы даже не знаем, каково зимовать в этой стране, — мягко сказал Стюарт. — Зря мы остановились.

— Миссис Макен весной откроет магазин, — сказал я.

— Что она будет продавать? — усмехнулся Стюарт. — И кому?

— Она собирается торговать одеждой и сапогами. Еще с мужем запасла. А потом — те овощи, что мы вырастим. Будет закупать и продавать при случае.

— Женские фантазии!

— Нет, тут развернуться можно, — сказал Уэбб. — Все время идут обозы. Но я двину дальше, как только потеплеет.

— А я остаюсь.

Каин сказал это совершенно спокойно. К нему все прислушивались, но до сих пор он молчал.

У него прямоугольное, крупное, будто вырубленное из дуба лицо, угловатое, большое и мощное тело. Но двигается он легко и прекрасно владеет каждым своим мускулом. Он не болтун и, прежде чем говорить, все хорошо обдумает.

— Я открою кузницу и мастерскую. Вдова Макен знает, что говорит.

— Как хочешь, — стоял на своем Стюарт. — А я поеду дальше.

Но в голосе его уже не было прежней решимости, уверенность моего брата ее поколебала.

— Я уйду с первой травой, — сказал Том Крофт. — Тут такая дикость. Одна только мысль об индейцах расстраивает мою жену…

Я сник: если они уедут, у нас, в случав нападения, не хватит сил, чтобы отразить атаку индейцев. Придется уезжать тоже.

Через долину, которую мы выбрали, пролегала тропа шошонов, но тут еще кочевали племена сиу, иногда юты и даже черноногие. Мы сами напрашивались на неприятности.

Утром я поднимался по склону, чтобы продолжать строить дом для вдовы Макен. Вода вдоль берегов ручья застыла затейливыми кружевами, а луга поседели от инея. Дыхание превращалось в облако, и когда волы тащили поваленные мною стволы, от их шкур поднимался густой пар.

В морозном утреннем воздухе раздавался бодрый звон топоров. Посмотрев с террасы в ту сторону, где когда-то вырастет город, я увидел брата, который вымерял шагами наш будущий дом.

Острие обоюдоострого топора легко и глубоко входило в древесину, щепки величиной с ладонь падали к ногам. Изредка я останавливался, чтобы послушать, как переругиваются белки на соседних соснах. Останавливался ненадолго, нужно было спешить. Я радовался, что руки крепко держат инструмент, что мускулы работают исправно, радовался запаху пота и свежесрубленной сосны.

Вместе с Будом мы выбирали деревья для порубки. Нужно было не только следить за тем, чтобы они были прямыми и толстыми, наша вырубка не должна повредить лесу, чтобы оставшимся деревьям стало легче расти.

— Деревья — что приплод, Буд Макен, — говорил я. — Выбирать их нужно бережно, не забывая про лес.

— Так здесь же тьма деревьев, — возразил он.

— Лес — такое же живое существо, как и человек с его телом, — сказал я. — Каждая его частичка зависит от остальных. Лесу нужны птицы, бобры… все его звери и растения. Лес приютил у себя птиц, а они платят ему тем, что едят насекомых, удобряют почву пометом, разносят семена. Бобер строит себе плотину, и она удерживает воду на поверхности земли, и хоть он строит только для себя, но, когда жара, его запруды питают лес водой.

Я помолчал.

— Прислушайся — и услышишь, как лес дышит, — прошептал я.

Этому учил меня отец. И еще он говорил, что мы — часть земли, что нас просто одолжили у нее на время, одолжили с умыслом, с мечтой о будущем.

Он утверждал, что жить в природе — это значит жить вместе с ней. Пользоваться ее дарами, но не губить ее. Так я и был намерен действовать и теперь объяснял Буду, почему мы так тщательно выбираем деревья для порубки.

То знание, что я получил от отца и Каина, следовало передать Буду и моим будущим сыновьям. Точно так же, как пчела, собравшая мед, передает его тем, кто сумеет извлечь из него пользу. Только научить я пока мог немногому, по большей части мне еще предстояло учиться самому.

Свалив третье дерево, я поручил Буду обрубать ветки, а сам все поглядывал, чтобы определить, умеет ли он владеть топором. Не хотелось, чтобы он остался без ноги. Я принялся уже за четвертое дерево, когда подъехал Этан Сэкетт и остановил лошадь рядом со мной.

Он молча склонился к передней луке седла. Потом заговорил:

— Послушай, Бендиго. В эту пору здесь навряд ли встретишь индейцев, но все же время от времени прогуливайся к обрыву и поглядывай вокруг. Если они появятся, лучше об этом знать заранее. Гляди в оба.

— Вы думаете, они к зиме попрятались в свои норы?

— Наверное… Хотя ни в чем нельзя быть уверенным. Полагаюсь на тебя, Бендиго. На других мужчин я повлиять не могу. Бог им судья. Если нагрянет беда, ты, пожалуй, сумеешь выстоять. Ты да еще твой брат.

— Уэбб будет драться, это точно. Думаю, на него можно рассчитывать. Он хоть и сварлив, а прятаться не станет, если дойдет до драки.

— Ну что ж, может, ты и прав. И все же остерегайся его. Он опасен.

Этан ускакал, а я работал и обдумывал то, что он мне сказал. Постепенно смысл его слов стал доходить до меня. Уэбб впадал в раздражение часто и неожиданно. Сперва я думал, что он просто мрачный и склочный тип, но по мере того, как мы продвигались на Запад, я замечал, что Уэбб все больше меняется. Он не позволял собою командовать, а если кто-то пытался на него давить, он давал отпор… Мощный отпор.

Дорога по-разному действовала на людей, иные просто на глазах расцветали и крепли духом, как Джон Сэмпсон, например. У себя дома он был простым деревенским работягой. Всем было на него плевать. Он тихо вкалывал и радовался заработкам, вот и все. В то время как другие люди делались учителями, священниками, торговцами, банкирами.

Но в долгой дороге, когда вереница фургонов медленно катит на Запад, от священника или банкира никакого толку. А умелый работяга может заставить любой фургон двигаться вперед без капризов. Сэмпсон то и дело выручал спутников из беды, и в конце концов к нему стали обращаться за советами. Его советы дорогого стоили.

Когда мы переправились через Миссисипи и покатили по голым прериям, многие испугались. Сама их бесконечность заставляла людей чувствовать себя неуютно. По обе стороны дороги — лишь трава, а над головой — пустая небесная чаша. Кое-кто поджал хвост и повернул обратно. А Джон Сэмпсон словно даже вырос, вытянулся и только, знай себе, мерил землю своими длинными ногами.

Вот и Уэбб тоже вырос, только по-другому. Видно, он всегда был склонен к насилию, только опасался закона и людской молвы. А теперь он словно закусил удила. Пока что никто с ним не ссорился — не было причины, — и все шло гладко, но Этан Сэкетт его раскусил.

Работа была тяжелой, но никто из нас не был приучен к легкой жизни, так что работали мы безропотно. После того как я начал строить дом для миссис Макен, Джон Сэмпсон и Каин тоже принялись за дело. А Нили посиживал на дышле фургона и все пел Тому Крофту, какие мы все дураки, что здесь остановились. Уэбб послушал-послушал их причитания и принялся точить топор.

К полудню он уже догнал в работе Сэмпсона.

Глаза мои осматривали горы, уши ловили каждый звук. Мы жили в постоянном страхе.

Мы пришли в дикую, нетронутую землю, но мы заложим здесь дома и пустим корни. У кого-то из нас здесь родятся дети.

Опасность притаилась везде, но нечего рисковать без нужды. Только глупец или несмышленый ребенок напрашивается на неприятности. Жизнь сама по себе полна опасностей, чего ж самому лезть в пекло…

Пока весна не оживит эти равнины, нас ожидают голод, холод, метели. Еды мало, чтобы пережить долгую зиму, и, как только будут готовы дома, мы станем охотиться и запасаться дровами.

Катились день за днем, и ежедневно по три-четыре раза я поднимался на ослепительно белый утес. Я уже нашел несколько разных тропинок и всходил на вершину быстро и легко, словно по ступенькам. Поднявшись, я каждый раз осматривал окрестности в поисках индейцев. Мысленно высчитывал расстояние до второго ручья, до высокой, обожженной молнией сосны, до дальнего пригорка. Во время густого снегопада или в ночи такое знание могло стоить жизни. Позже, когда я смогу свободно ходить по этой земле, я буду знать ее лучше.

Джон Сэмпсон, Каин, Стюарт и Крофт строили дома поблизости друг от друга, а Уэбб — чуть в стороне, но все равно все дома можно было обнести стеной или окружить фургонами так, чтобы получилось нечто вроде крепости.

Стюарт поднялся на склон поглядеть, как я работаю.

— Чокнутая она, что ли? — заметил он. — Так далеко строиться!

Наверное, он был прав — дом миссис Макен отстоял от остальных ярдов на сто, а это могло быть опасным. Но она строила для будущего и согласна была рискнуть. А я старался, чтобы дом получился крепким и добротным.

В нем не будут стрекотать сверчки: бревна я подбирал толстые, тяжелые и плотно подгонял их друг к другу. Каждая стена снизу получалась в восемнадцать дюймов, сужаясь кверху до двенадцати. Печь мы складывали из тщательно подобранных камней.

На четвертый день пришел Этан Сэкетт, взялся за топор и принялся трудиться рядом со мной. Он был силен, гибок и прекрасно владел топором. Около часу он поработал со мной, а потом спустился дальше по склону и поработал с Джоном Сэмпсоном, самым старшим из нас.

Пару раз он приносил с охоты добычу. Сперва двух антилоп.

— Не самая лучшая еда, — сказал он. — Но все же — свежатина.

Потом был двухсотфунтовый олень. Этан аккуратно разделал его и раздал всем: по куску мяса к каждому костру.

Том Крофт, когда хотел, мог работать прилично и справлялся получше Нили Стюарта. А тот вечно придумывал себе какое-нибудь спешное дело, чтоб только поотлынивать: то нужно срочно попить воды из ведра, то поболтать с женой.

А потом пошел снег.

Глава 2

Когда полетели первые снежинки, я рубил прутья крыши — она была почти готова. Только я остановился передохнуть, как первая снежинка коснулась моей щеки. Мне стало страшно.

Теперь путь на Запад окончательно закрыт, а дорога на Восток слишком длинна. Решившись основать свое поселение в этой пустыне, мы оказались в ловушке. Наверное, зима будет длинной, морозной и трудной, а мы к ней совсем не готовы.

Вначале снежинки кружились по две — по три, потом снег густо повалил хлопьями. Связывая прутья, я закрепил удавкой один конец вязанки, на второй накинул восьмерку и погнал волов вниз по склону.

С бугра, где я рубил прутья, уже вырисовывались контуры нашего поселка. Каин и Джон Сэмпсон вдвоем стелили крышу на доме Каина, а Этан подавал им прутья. Миссис Сэмпсон перетаскивала постельное белье из фургона.

Дом Рут Макен находился в тревожном удалении от остальных, но зато вид из него был самый лучший.

Над домом Каина поднимался дымок — в нашем поселке загорелся первый огонь в очаге. Я видел, как возвращаются с дровами женщины и дети. Сэмпсон все еще работал на крыше, но я видел только его смутный силуэт.

Дотащив прутья до дому, я поднялся на крышу, а Буд стал подавать их мне снизу. Я укладывал прутья плотным рядом, настилая временную крышу, которая будет оберегать семью Макенов до весны, когда мы перекроем дом новой крепкой дранкой. Прутья мы смазывали глиной, чтоб скрепить их и заделать щели.

Рут Макен вошла в дом и разожгла огонь, а потом вновь вышла во двор. И тут же появился Этан, чтобы помочь втащить в дом ее добро. Рут привезла в разобранном виде любимый стул ее покойного мужа и еще комод, который, по ее словам, путешествовал с нею еще из Старого Света.

Я жадно поглядывал на книги, которые она вносила в дом. У меня никогда не было книг, а прочесть удалось не больше четырех-пяти. Но, когда они мне попадались, я читал и перечитывал их по нескольку раз с большим вниманием.

Внезапно застучали копыта. Этан резко обернулся, выхватывая револьвер из-под рубашки оленьей кожи.

Нили Стюарт, натянув поводья, согнулся в седле, пытаясь заглянуть в дом.

— Мэй у вас? Она пошла сюда с девчонкой Шафтеров и с Ленни Сэмпсоном.

— Они были внизу у ручья. Я рубил прутья на холме и видел. Наверное, вернулись уже.

Ветер завывал со стоном, снег хлестал в лицо. Вдруг у меня перехватило дыхание, нельзя было вымолвить и слова.

— Едем! — сказал Нили. — Всех соберем и будем искать!

— Искать такой толпой новичков — только след потерять, — сказал Этан.

— Кто тебя спрашивает? — выкрикнул Нили. — Там моя сестра!

Этан остался невозмутимым.

— Ты часто попадал в метель, Стюарт? Через пятьдесят шагов можно потеряться навек. А ветер такой, что легче не будет.

— Этан прав, — подтвердил я. — Вон, уже и домов не видать.

— Так вы едете или нет?

— Едем, — сказал Этан и повернулся к Рут Макен: — С вами ничего не случится, мэм?

— Со мной останется Буд: нужно распаковать вещи и приготовить еду. Вернетесь, приходите ужинать. Я оставлю вам горячего супа.

Мы поехали через поселок. Говорить мы не могли, ветер сдувал слова с губ и уносил их, но мы думали о том, что нас ждет. Ни один из нас не был готов к зиме.

Снежный покров стремительно увеличивался: через несколько минут он вырос примерно до пары дюймов, а у северной стены домов уже начали вырисовываться сугробы.

Нили добрался до дома Каина, опередив нас, и когда мы вместе со снеговой тучей ввалились в дверь, то услышали его слова:

— …Если этот Сэкетт еще раз откроет пасть, я…

— Отложи на потом, Нили. Сейчас нам нужно искать детей, пока они не замерзли окончательно.

— Не твое дело! — выкрикнул Стюарт и повернулся к остальным: — Давайте рассредоточимся и начнем искать!

Этан присел у стены на корточки.

— Снег слепит глаза, а в метель легко заблудиться. Если пойдут семеро, то вернуться смогут не все. А тут остаются одни только женщины, и им кое-кто может понадобиться, пока весна не наступит.

Нили хотел было заорать, но Каин жестом приказал ему заткнуться.

— И что ты предлагаешь? — обратился он к Этану.

— Идти нужно мне: я знаю эти края лучше других, и никто не будет горевать, если я не вернусь. Если Бендиго согласен, хорошо бы, чтоб он пошел со мной.

— И я тоже, — сказал Уэбб. — Я к снегу привычен. Меня им не удивишь.

— Хорошо. Я назвал Бендиго, потому что он не женат и у него есть выдержка. Он умеет держать себя в руках. Метель — не детская забава.

— Вы тут болтаете, а там дети замерзают! — Голос Нили дрожал от ярости. — И не учите меня, потому что я отправляюсь немедленно!

— Иди. Где ты собираешься их искать?

— Там! — Нили широко взмахнул рукой.

— Площадь не маленькая. — Этан встал. — Пошли. Только не спешить, а то вспотеете. Стоит только остановиться, как пот замерзает. Промерзаешь до самых костей, словно одежда на тебе изо льда.

— Думаешь, они где-то у ручья?

— Да. Ручей зарос боярышником, наверное, они нашли там ягоды. Я видел — кусты просто гнулись под их тяжестью. Они истосковались по сладкому, а тут вот оно — пожалуйста. И пошли от куста к кусту. А как заметили метель, то, может быть, остались на месте — чтоб мы могли их отыскать.

Соображение логичное, но, увы, не берущее в расчет вздорность Мэй Стюарт. Мало вероятно, чтоб она оказалась настолько благоразумной. Она всего лишь прелестная шестнадцатилетняя барышня, год назад сделавшая прическу. И страшная воображала. Похоже, что еще лет в тринадцать она почуяла себе цену, научилась строить глазки мужчинам, задрала нос. В общем, творила, что хотела, и никто ей был не указ.

Энн, старшей дочке Каина, было десять лет, а самому юному из них — Ленни Сэмпсону — всего-навсего шесть.

— Мы с Бендиго и Уэббом зайдем с того края, где кусты редеют. И двинемся на север. Нили, если ты решил идти, так пробирайся с Каином к верховью ручья и двигай вниз по течению. Нужно осмотреть каждый куст. На таком ветру они нас не услышат.

Он огляделся.

— Кто остается — носу из дома не высовывайте. — Он прислушался к вою ветра. — В такую погоду не стоит отходить от жилья дальше, чем на пятьдесят футов.

Мы нырнули в метель, и я понял, почему Этан уменьшил пятьдесят ярдов до пятидесяти футов. Захлопнув дверь, он остановился и добавил:

— Если мы так и не найдем детей, лучше всего вернуться обратно. Позже мы с Бендиго отправимся снова. До весны далеко, и если есть смысл кем-то пожертвовать, так уж нами. Следует подумать не только о детях.

Мы шли пешком. От лошадей в такую погоду, тем более в густом кустарнике, было мало пользы.

Пару раз в жизни я попадал в метель, но эта была ни на что не похожа. С гор налетал такой ветер, словно между нами и Северным полюсом вообще не было расстояния. Снежинки превращались в кристаллы льда, которые кололи лицо. Дышать можно было, только если упрятать подбородок в воротник и втягивать воздух уголками рта.

Наконец мы достигли ручья у подножия горы. Тут росли горная ольха, небольшие группы осин и вязов и много боярышника. Кое-где попадались и ели. Все утонуло в глубоких сугробах, кусты поменьше превратились в снежные холмики. Если дети найдутся, это будет настоящее чудо.

Местами снег наметало на упавшее дерево, оставляя под ним нечто вроде норы, где легко мог бы спрятаться зверь или ребенок. Мы тщательно проверяли такие норы. Один раз я поскользнулся на обледенелом бревне и упал. А поднявшись, увидел, что Этан что-то рассматривает, присев на корточки.

Это был силок на зайца. Снег вокруг силка натоптан, виднелись слегка припорошенные снегом капли крови. Этан примял самое большое пятно, наст поддался, — видно, кровь не успела еще промерзнуть.

— Индейцы, — сказал Этан.

Озноб страха добавился к холоду. Похоже, не прошло и часа, как какой-то индеец вынул зайца из силка и убил его. Может быть, он проверял силки в то самое время, когда дети собирали ягоды у ручья. Уж на что суров был Уэбб, но и он вздрогнул.

— Индейцы! — сказал он. — Их отловили индейцы!

Силок мы обнаружили случайно — еще несколько минут, и его бы замело, другие следы уже скрылись под снегом. А метель все усиливалась. У нас были с собой револьверы, и мы не собирались прекращать поиски. Возможно, индейцы и не видели детей, а те, заметив их, спрятались. Мы обследовали каждый куст, заглядывали в пещеры под корнями повалившихся деревьев, под нижние лапы елей. Но час за часом наша надежда таяла.

Когда к нам присоединились все остальные, мы, совершенно измотанные, сгрудились под ненадежным прикрытием толстых деревьев. Нили стонал и валил все на Этана, но тот не обращал на него внимания. По выражению его лица я догадался, что он размышляет об индейцах. Зная местность и повадки краснокожих, он пытался прикинуть, далеко ли они ушли и где их лагерь.

Я почти жалел о том, что вместе с ребятами ушла Мэй, а не моя сестра Лорна. Лорна тоже хороша собой, может быть, даже покрасивее Мэй, но своим хладнокровием она походила на Каина. Уж она бы смогла найти выход из такой ситуации.

Приходилось возвращаться. В нас еще теплилась слабая надежда, что ребята сами нашли дорогу, но никто особенно на это не рассчитывал.

Мы пошли за Этаном. Он чувствовал направление ветра и шел под определенным, только ему ведомым углом. Вряд ли ветер мог поменяться в самый разгар бури.

— Бендиго, давай рискнем, — сказал Этан. — Я прикинул, где могут быть эти индейцы.

— Только мы двое?

— До ночи нам не вернуться. Идешь?

Эту метель я буду помнить до своего смертного часа. Этан поставил Каина впереди.

— Держись лицом к ветру, чтобы он дул тебе слева в глаз или в нос, — сказал он. — Через несколько минут вы попадете в долину. А как перевалите через низкую гряду, увидите деревья у дома миссис Макен, и все будет в порядке.

Каин остановился, повернувшись к ветру широкой спиной, и глянул на Этана.

— А ты?

— У нас с Бендиго есть одна идея. Если что, так мы выроем яму в снегу и в ней отсидимся. Когда не слишком устал, так можно пересидеть бурю.

Мы с Этаном вновь повернулись навстречу метели и пошли, скрючившись от ветра. Мы почти ослепли, ветер, словно бритвами, резал наши ничем не прикрытые брови. Казалось, что прошло не меньше года, пока мы забрались на бугор и остановились передохнуть в густой осиновой роще.

— В тот день, когда мы здесь остановились, я заприметил десяток индейцев с повозками и скарбом, — сказал Этан. — Не хотел пугать женщин и потому ничего не сказал. Может быть, они просто проезжали мимо. Но силок-то свежий, недавно поставлен. Похоже, они где-то неподалеку.

Осины росли так плотно, что ветер почти не продувал рощу.

— Лучшее место, чтобы переждать метель — это ложбина под горой. Индейцы могут быть там. Пошли.

Позабыв о холоде, я расстегнул куртку и положил руку на револьвер. Еще никогда я не направлял его на человека и, даст Бог, не направлю без крайней необходимости.

— Держи его наготове, — сказал Этан. — Индейцы уважают только силу.

Мы двинулись, утопая по колено в снегу. Еще на склоне мы почуяли запах дыма. Вот и вигвамы, целых три. Их замело снегом, и только вверху, там где были отверстия для дыма, снег подтаивал.

Чутко прислушиваясь, мы переходили от одного вигвама к другому. Вдруг послышался голос Мэй, следом — резкие голоса индейцев. В вигваме шел спор. Этан приподнял полог и быстро вошел, я — следом.

Посредине горел небольшой костер, после морозного воздуха внутри показалось душно и угарно. Тут же были дети и Мэй. Пока, слава Богу, они были невредимы, только сильно напуганы.

Индейцев было пятеро. Один, молодой, просто заходился от ярости.

Остальные оказались постарше, а тот, к которому обращался парень, был совсем стар. Но взор у него был ясен, и, как мне показалось, в глазах сверкали грозные огоньки, как будто ему не нравилось то, что выкрикивал молодой жеребец.

Как только мы вошли, разговор оборвался. Молодой индеец схватился за томагавк. И тут же я навел на него дуло своего шестизарядного револьвера.

Я был удивлен не меньше, чем индеец, ибо у меня и в мыслях не было вытаскивать пушку. Я выдернул ее не рассуждая. Каким бы храбрецом ни оказался молодой индеец, он прекрасно понял, что означает мой жест, и отбросил томагавк, словно кусок раскаленного железа.

Этан заговорил со стариком на языке шошонов. Старик ответил, а Этан потихоньку переводил его слова для меня.

— Этот молодой козел положил глаз на Мэй, он хочет оставить ее у себя, а малышей убить, но старику это не нравится. Он говорит, что шошоны — друзья белому человеку. И тут есть кое-что еще. Похоже, этот парень вырос из коротких штанишек, а старик хочет поставить его на место.

Я не спускал глаз с юного воина. Похоже, он был в ярости, словно дикий кот в ловушке, и просто лез в драку.

— Этан, скажи им, что мы друзья. Пусть возвращаются, когда растает снег, мы будем с ними торговать. Пусть привозят меха, шкуры — все, что могут. И поблагодари, что выручили детей из беды. Скажи, что весной у нас будут для них подарки.

Сэкетт заговорил, но не успел старик ему ответить, как молодой взорвался в крике. Он яростно размахивал руками, будто призывал на помощь население соседних вигвамов.

— Нужно хватать детей и бежать, — шепнул я Этану. — Здесь пахнет неприятностями.

Этан даже не повернул головы.

— Мэй, встань, бери детей за руки и — к нам!

Молодой индеец вновь заорал, но я заехал ему кулаком в живот. Он согнулся от боли, а я добавил: врезал ему в скулу рукояткой револьвера.

Остальные даже не шевелились, а старик что-то сказал на своем языке. Похоже, они не очень расстраивались от того, что случилось.

Этан вытащил кисет с табаком и протянул его старику, показав жестом, что табак предназначен для всех. А я вынул топор работы Каина — таких не сыскать больше нигде — и протянул его старику.

— Друг, — сказал я, тыча себе в грудь. — Это волшебный топор, он сделан из небесного железа.

— Дети вперед, ты за ними, — сказал Этан.

— Я позади с пушкой, а ты иди с детьми.

Мы тащились, утопая в снегу, который с каждой минутой делался все глубже, и — Боже! — как медленно тянулось время, пока мы не перевалили через хребет. У нас за спиной кричали индейцы, и сердце гулко колотилось в моей груди.

Мы шли вслед за Этаном, но дом наш был далеко. Нам не успеть добраться до темноты, а идти ночью, в метель — слишком рискованно. Этан искал укрытие, расположенное по ветру, подальше от индейцев. Наконец он нашел две поваленные сосны с огромными вывороченными корнями, под которыми образовалась настоящая пещера. Над ней нависали снежные сугробы. В ней можно было спрятаться от ветра и от индейцев.

Мы утоптали снег в выемке, и получилась глубина около восьми футов. В одной из снежных стен я выкопал руками углубление и утрамбовал снег, чтобы там могли спрятаться дети.

Этан набрал толстых сучьев, веточек и коры и разжег небольшой костер. Из сосновых веток мы построили над нашим убежищем крышу, а когда ее замело снегом, получился уютный домик.

И все же тревога нас не покидала — лагерь шошонов был совсем близко, а кроме револьверов у нас другого оружия не было. Правда, револьверы были шестизарядными, и к каждому еще запасной барабан с патронами.

Энн заснула у меня на руках, а Мэй пристроила голову на моем плече и крепко прижалась ко мне. Может быть, чуточку крепче, чем следовало. Для Ленни Сэмпсона Этан соорудил лежанку из веток, и измученный мальчишка тут же уснул.

Этан смотрел на меня сверху.

— Ну вот, славная у нас семейка, — сказал он. — Похоже, единственная за всю мою жизнь.

— У тебя нет родни?

Он подкинул дров в огонь.

— Множество, вот только я давно с ними не встречался. Один вроде меня — только и знает, что шататься по свету, тоже Сэкетт — из долины Камберленд-Ривер, что в Теннесси. Как-то наткнулся я на него. Вообще я о родне не скучаю. Сэкеттов полно и в Теннесси, и в Каролине, а родной души все-таки нет. Команчи убили моего отца в ущелье у Санта-Фе, когда мне было четырнадцать. С тех пор я и шатаюсь по стране от Миссури до западных морей. И порой приходит охота, парень, чтобы был наконец свой дом, а в нем — свой человек, родная душа.

Маленькая Энн, как и Ленни, уснула в одночасье, а вот Мэй заставляла меня нервничать: только вид делала, что спит, а сама прижималась так, будто вот-вот сползет в мои объятия. Думаю, что Этан это видел, но промолчал.

Все у нас считали, что Этан положил глаз на вдову Макен, и нечего объяснять почему. Ей было чуть за тридцать, и она была очень красивая. Высокая, темноволосая и сероглазая, с чистой шелковистой кожей.

Она не расстраивалась по мелочам и всегда легко и мило улыбалась. А еще она была честна и правдива, никогда не делала глупостей, была с нами, но всегда твердо и уверенно шла своим путем, держалась особняком, став кем-то вроде лидера. Однажды, когда мы ехали верхом вместе с Этаном, я ему так и сказал.

— Так, да не так, — ответил он. — Ты, Бендиго, приглядывайся и прислушивайся. Она, конечно, женщина умная и затевает все сама, и сама делает первый шаг. Но никто даже не пошевелится, пока не даст добро Каин.

Это как-то не приходило мне в голову, но как только он сказал, я понял, что оно так и есть. Каин был искушен в своем ремесле. Он предпочитал работать руками, а не болтать языком. Наверное, такая работа помогает думать. Он никогда не поддавался порыву чувств, не сходил с рельс, а вот решения принимал мгновенно и ошибался очень редко. Так от чужого человека я узнал кое-что о собственном брате.

— Женщине нужен мужчина, Бендиго, даже такой, как Рут. Какой бы сильной она ни казалась. Просто она делается еще сильней, когда рядом есть такой человек, как Каин.

Мороз крепчал, я подкидывал сучья в огонь, чтобы, не дай Бог, не замерзли дети, поддерживал огонь и размышлял о наших мужчинах.

Больше всех, пожалуй, в дороге он из тех самых мест, что и Рут Макен. Он умел делать все на свете, его уважали за мастерство, а он все больше ощущал свою силу и достоинство. Одни люди сгибались перед суровостью неба и просторов земли, а вот он словно делался выше, и его глаза все чаще устремлялись вдаль, к горизонту.

На горизонте, честно говоря, не было ничего. Мы проезжали по семь-восемь, а то и по двенадцать миль в день. Пару раз устраивались на ночлег там, откуда еще видно было место прежней ночевки. Для Джона Сэмпсона наше путешествие было чем-то большим, чем просто дорога, оно стало его возрождением. Сумеет ли наш поселок изменить людей так, как меняли их прерии? Я догадывался, что город создают не дома и улицы, а мужчины и женщины. Я радовался, что с нами Джон Сэмпсон, Рут Макен, мой брат Каин, и пытался понять — гожусь ли я сам для того, чтобы созидать наш будущий город.

И вот наступило утро. Мертвое серое небо висело над белыми снежными холмами, деревья казались черными, а на севере возвышались величественные и спокойные белые горы. Мы покинули нашу нору, обошли по краю долину, в которой обосновались индейцы, и поднялись на гряду, которая закрывала наш поселок.

Ветер улегся еще до зари, дома были отчетливо видны в прозрачном утреннем воздухе, а из их труб поднимался дым, манящий нас к теплу и безопасности. Мы остановились и долго смотрели на наш поселок, горло сжимал ком: вот оно, то, что мы построили своими руками, такое новое, но уже наше.

Каин вышел из дому с ведром в руке и двинулся к загону доить коров. Заржала лошадь. Каин взял вилы и стал накладывать сено в ясли. Что-то заставило его поднять голову.

Мы видели, как он замер, отбросил вилы и рванул к дому, распахивая дверь. В морозном безветренном воздухе звук его голоса легко достиг нас.

— Мать! Они вернулись! Они вернулись с детьми!

Открывались двери, на снег высыпали люди, прикрывая глаза рукой, чтобы нас разглядеть. Они кинулись нам навстречу, а мы побежали к ним с горы, увязая в сугробах. Этан Сэкетт медленно шел позади — к нему бежать было некому.,

Каин обнял Энн, а Ленни прильнул к отцу.

Глаза Нили жадно шарили по лицу Мэй.

— С тобой все в порядке?

— Конечно. Мистер Сэкетт и Бендиго нас спасли.

Смущенный Нили повернулся к Этану и протянул ему руку. Это движение ему далось нелегко.

— Спасибо, Сэкетт.

Этан отмахнулся.

— У Бендиго заслуги побольше. Если бы не его пушка, живыми нам оттуда не выбраться. Ну ничего. Когда начинаешь новое дело, приходится и не такое терпеть.

Увязая в снегу, мы пошли по домам. Люди говорили без умолку — счастливые, торжествующие свою первую победу.

Город тогда еще не родился, но начало ему было положено.

Глава 3

Зародышем будущего города стали пять домов и землянка с бревенчатым накатом, которую соорудил Этан Сэкетт. Как вы можете догадаться, она оказалась самым теплым жилищем из всех.

Снегопад застал нас врасплох. В домах были готовы только стены и крыши, а окна пришлось занавешивать тентами от фургонов. Земля промерзла, и мы уже не успели сделать вокруг домов земляные насыпи для защиты от ветра. Пришлось нагребать высокие снежные валы.

Мы работали и все поглядывали на окружающие холмы — не появятся ли индейцы. Но, похоже, хоть нас и было мало, они признали нашу силу.

Каин как-то сказал:

— Слава Богу, у нас появилась решимость выжить. Нас мало, но какие бы испытания не свалились нам на голову, мы выстоим. Мы никуда не уйдем отсюда, а когда придет весна, встретим ее с радостью.

Нили Стюарт ухмылялся, но прислушивался. Наверное, и на него слова Каина действовали ободряюще, ведь Каин упорен и непоколебим, как горы. После того как Этан Сэкетт раскрыл мне глаза, я стал замечать, что мы все зависим от Каина и ждем, куда он нас поведет. Его сила передавалась другим, даже Нили Стюарт как будто выпрямлялся, слушая моего брата.

Однажды, когда мы вырубали кусты на опушке, чтобы в них не могли спрятаться индейцы, Каин сказал:

— Не удивительно, что египтяне смогли построить огромные пирамиды.

— Почему? — спросил Крофт.

— Там приветливая земля, горячее солнце, нет нужды заботиться о дровах, там течет река, приносящая плодородный ил и несущая вдоволь воды. У них хватало времени, чтобы подумать и о других вещах.

— Нам тоже нужно найти время для таких вещей, — сказал Джон Сэмпсон. — Нашим детям недостаточно одной только пищи.

— Ты о чем?

— О школе. О школе с партами и с грифельными досками. На том холме я приметил пластины сланца. А поищем, так найдем и мел.

— Да, нужна не только школа, нужна и церковь, — согласился Каин.

— Уже и школа! — сказал Нили. — Еще дома не достроены.

Однако похоже, что и он заинтересовался не на шутку. После этого разговора он стал как-то меньше болтать о солнечной Калифорнии.

А я затосковал. Я из школьного возраста уже вырос, а знал мало, и все мои знания были случайными. Всю жизнь я проработал на ферме в родном Иллинойсе, а в школу ходил всего лишь несколько месяцев, да и то — от случая к случаю. Правда, родители все время читали Библию, а я запоминал и обдумывал услышанное. Потом и сам стал перечитывать отрывки. Не ради слова Божьего, а ради всех этих удивительных историй, ради музыки словесных созвучий. Я мечтал овладеть словами так, чтобы уметь говорить и писать разумно.

Меня огорчало, что я ничего не знаю о библейских землях. Древние люди повествовали о знакомых вещах: о стадах, о пастухах, о ночных дозорах. А те, что разрушили стены Вавилона, — неужели и они тоже начинали с малого, как и мы — с ручейка, небольшого стада, нескольких стен?

Мне хотелось бы прочитать и другие книги, но в дорогу мы взяли с собой только Библию. Там, дома, мне довелось прочесть «Свободу воли» Джонатана Эдвардса, ее оставил у нас какой-то проезжий, когда я был совсем маленьким. От него же нам достались и «Плоды одиночества» Уильяма Пенна. В моей памяти эти книги как-то связывались с кончиной моего отца, который следовал учению преподобного Джона Уитерспуна, шотландского священника. Его вполне земная философия, полная здравого смысла, видно, чем-то привлекала моего родителя. Смутно припоминаю какие-то разговоры за столом. Конечно, они имели отношение к воспитанию Каина, не к моему.

По пути на Запад, сидя вечерами у костра, я прислушивался к разговорам мужчин, особенно к тому, что говорил незадолго до смерти муж Рут Макен, человек образованный, терпимый и вдумчивый.

Он говорил о писателях прошлого, пересказывая своими словами те мысли, что они нам оставили в наследство. И мне захотелось встретиться с похожи людьми: с теми, кто пишет музыку, картины, книги. Однажды я сказал об этом вслух, и мистер Макен сказал:

— Бывает, что эти люди достойны восхищения. А часто они подвержены обидным человеческим порокам и слабостям. И тем не менее значение имеет только их труд, да его плоды. Многие из тех, кто вел грешную и беспутную жизнь, оставили после себя великие, прекрасные творения. Только с такой меркой можно подходить к человеку: смотреть на то, что он успел создать и оставил после себя.

Рут Макен догадывалась, что меня тянет к знаниям, к загадочному большому и светлому миру. Она умела понимать и сочувствовать. Парень, такой как я, мог, не смущаясь, рассказывать ей о своих мечтах. Тем более что и ее влекло к тому же. Об этом не переставал размышлять ее покойный муж, жизнь которого унесла стрела индейца в самом начале нашего пути. Другая женщина, не такая сильная, повернула бы назад. Но Рут не отступила, несмотря на то, что средства ее были на исходе и нужно было растить сына. Впрочем, возвращаться ей было некуда.

Как-то раз, заканчивая работу у нее в доме, я передал ей то, что говорил о школе Джон Сэмпсон.

— Школа нам, конечно, нужна, — сказала она. — Только дело тут не в здании, а в учителе. Школа — это, во-первых, учитель. А во-вторых — все остальное, где можно научиться хоть самой малости. Человек может учиться у гор и деревьев, учиться, слушая чужие разговоры и обдумывая их. Мистер Шафтер, — продолжила Рут, — а нельзя ли застелить пол досками?

Мы все пока еще довольствовались твердо утрамбованным земляным полом.

— Доски-то сделать можно, — сказал я вяло. — Их можно вытесать из бревен, но, сдается мне, плоские камни тоже сойдут.

— Я предпочитаю доски, мистер Шафтер. Мне не подходит, когда говорят «сойдет». Если вас не затруднит, а?

Так она ненароком, потихоньку воспитывала меня, сама того не подозревая. Она пускала в ход женские уловки, бросающие вызов мужскому тщеславию и гордости. Ее лукавые слова будили во мне желание показать себя с лучшей стороны.

Пока я у нее работал, она каждый раз в полдень объявляла перерыв, объясняя это тем, что Буд нуждается в отдыхе. Мы садились за стол пить чай или кофе. Она подавала крохотные пирожки, и мы принимались беседовать. Дело было не в Буде, просто ей нравился этот обряд, он напоминал ей об иной, ушедшей жизни. Вскоре я догадался, что она тонко и незаметно направляет меня. От нее я многое узнал о том мире, что лежит за пределами нашей глухомани, о том, что мир этот так же широк и огромен, как и его познающий разум. У нее и у Каина учился я любви к созиданию и неприятию всех тех, кто предпочитает рушить.

Она никогда не звала меня по имени, как остальные, а только «мистером Шафтером». Когда я говорил, она внимательно слушала.

Стоило ей сказать мне о досках, как я понял, что мне от этой работы не уйти. Прощайте, рыбалка и охота — Рут Макен может доставить радость только самое лучшее, и я принялся заготавливать доски, раскалывая бревна клиньями, кувалдой и деревянным молотом.

Однажды, когда пол был уже наполовину готов, миссис Макен подошла к своему сундуку. Когда наши фургоны еще катили на Запад, этот сундук был притчей во языцех. Несколько раз фургон завязал в грязи и сундук приходилось вытаскивать. Поднять его можно было только вчетвером, таким он был тяжелым, и некоторые, например, жена Нили Стюарта, поговаривали о том, что он полон золота. Никто никогда не видел его открытым, и только Этан Сэкетт догадывался, что в нем спрятано.

А тут Рут открыла сундук при мне. Его содержимое оказалось ценнее золота. В три ряда там плотно лежали укутанные клеенкой книги и запас писчей бумаги.

— Здесь пятьдесят книг, мистер Шафтер. Даже если вы прочтете только эти пятьдесят, вы получите неплохое образование. Некоторые из тех, кто кичится своей образованностью, в жизни не видели так много хороших книг.

Нет нужды объяснять, чем пожертвовали Макены, захватив с собой эти книги. Каждая из них занимала место какого-то другого предмета, быть может, крайне необходимого. А необходимым было все: топоры, лемеха, пилы, сверла, котлы, ящики-духовки, сковородки. Основную массу груза составляли одежда и еда. Самые умные везли с собой еще и жестяные печки, так как на ветру бывает трудно разжечь костер. Нагружать больше 2500 фунтов не советовали, но те, у кого были крепкие лошади, везли больше, рассчитывая, что к концу пути половина еды будет съедена. Чаще всего так и получалось. Мы с братом привезли два фургона, Рут Макен столько же, Каин вез весь свой инструмент, а она — товар для будущей лавки.

Рут вынула несколько книг.

— Некоторые книги мой муж Взял с собой, потому что они могут кое-что рассказать о землях, в которых мы теперь оказались. Остальные — для образования Буда и такие, что мой муж сам хотел перечитывать. Они выбраны по весу, чтобы не возить лишней тяжести. Муж говорил, что мог бы составить другой список, и книги были бы не хуже этих. Сперва я дам вам почитать те, что о Западных землях. Они вам помогут.

Мне и в голову не приходило, что кто-то уже успел написать тома о землях, в которых мы остановились. Рут дала мне «Торговлю в прериях» Джосии Грега, «Дневники» Луиса и Кларка, «Путешествие по прериям» Вашингтона Ирвинга и новенькую книгу «Три года среди команчей», излагающую подлинную историю Нельсона Ли, техасского рейнджера. Она была напечатана недавно, в 1859 году.

В восторге я сунул книги под куртку и отнес домой. После ужина устроился с первой у огня. Я выбрал книгу Нельсона Ли и вскоре с головой погрузился в повествование, в котором то и дело возникали имена людей, слышанные мною в разговорах у костра. В этой книге знаменитые Джек Хейз, Бен Мак-Каллоф скакали на конях, сражались с мексиканскими бандитами, бились с команчами, а сам автор в конце концов угодил в плен к индейцам.

Быстро бежали дни, но я не забывал подниматься на холмистую гряду, чтобы осмотреть окрестности. Иногда мы с Этаном охотились верхом или просто ездили по округе, чтобы получше ее узнать.

Наш поселок располагался в широком Южном ущелье, по которому обычно на Запад двигались фургоны. Севернее в небо упирались горы Уинд-Ривер, и мне хотелось узнать их не хуже Этана.

Индейцы нам больше не встречались, но мы все же были настороже, потому что они могли вернуться в любой момент. Давешний молодой воин наверняка может собрать компанию таких же, как и он, воинственных парней, и они явятся за нашими скальпами и за нашими лошадьми.

Когда я бывал свободен от работы в доме миссис Макен, то помогал Каину. Планы у нас были громадными. Мы обустраивали кузницу, а потом собирались построить лесопилку. Нужно было заранее заготовить обтесанные брусья и дать им вылежаться.

— В семье нашей матери все были строителями, — рассказывал Каин. — Строили корабли, пароходы, дома, мосты. Часть нашей родни — французы из Канады. Мама была хорошо образованна и говорила по-французски.

О семье матери я знал совсем мало, еще меньше — о предках отца и дорожил каждой крупицей этих знаний. Каин помнил гораздо больше, чем я.

Питались мы скудно, со страхом думая о предстоящей долгой зиме. Пока снег не стаял — свежего мяса не жди. Этану иногда удавалось добывать дичь, но это случалось нечасто. Наши запасы начали понемногу истощаться, а стадо из-за нехватки кормов почти не прибавляло в весе.

Я обычно вставал первым. Просыпался и, греясь под одеялом, глядел на серый пепел в очаге, размышляя, остался ли там хоть один тлеющий уголек, чтобы раздуть огонь.

Потом я выпрыгивал из постели и, дрожа от холода, ворошил угли, выкладывал над вчерашним угольком кучку сосновых щепок и коры и раздувал первый крохотный огонек. Как только занималось пламя, я подкидывал дров и нырял обратно в постель, ожидая, пока дом хоть немного согреется.

Трудно сберечь огонь до утра: сосновые дрова горят жарким ярким пламенем, почти не оставляя углей, большие чурбаны поначалу тлеют, а потом гаснут совсем. Приходилось изобретать тысячи способов, как сохранить огонь, и порой некоторые из них срабатывали. А еще по утрам нужно было разбить лед в ведрах с водой, а если ведро промерзло до дна — поставить его поближе к огню, чтобы растаяло.

Как-то наступили такие холода, что первые три дня никто не рисковал надолго покидать дом, разве что по необходимости: натаскать воды, накормить скотину, принести дров.

Рядом с нашим поселком мы выкопали на склоне горы укрытие для скота и обнесли его снежными стенами. Корма было мало, потому что до снегопада мы успели заготовить совсем немного сена. А чтоб скот мог попить, нам приходилось делать проруби в ручье. Прорубь подновляли по два раза на дню.

На третий день морозов лица мужчин покрылись глубокими морщинами. Женщины, не желая обременять мужчин, делали вид, что переносят невзгоды легко. Но еда была скудная, а охотиться в мороз не получалось — звери попрятались по норам.

На шестой день я не выдержал и решил выйти с винтовкой еще затемно. Для начала, правда, заглянул к Этану. Он уже встал и сидел у очага, грея руки о чашку с горячим кофе.

— Ты что, свихнулся? — спросил он. — В такой мороз дичи не добудешь. Сейчас градусов сорок, а то и все пятьдесят!

— А те силки, что у реки? Вдруг в них угодил заяц?

Он поднялся и надел куртку.

— Надежды мало, но все же схожу с тобой. В такую погоду поодиночке гулять опасно.

Пока он проверял и заряжал винчестер, я оглядел его жилище. Этан умел удобно устраиваться. У одной стены прилепилась широкая койка, камин, топившийся по-черному, имел вверху небольшую трубу, дым из которой проходил через толстый слой веток. Они его поглощали и рассеивали. Раньше я такого никогда не видел и решил, что когда-нибудь обязательно воспользуюсь этой уловкой. Этан знал множество таких вот штучек, они для него были обычным делом, ему и в голову не приходило рассказывать об этом другим.

На перевале мы оба остановились перевести дух. Перед нами простиралось неподвижное белое пространство. Мы двинулись дальше, только наст скрипел под самодельными снегоступами. Мы с Этаном то и дело поглядывали друг на друга, чтобы вовремя заметить белые пятна обморожения на лице и успеть растереть обмороженное место снегом.

Силки оказались пустыми. На обратном пути я сказал:

— Вот, взялся читать книгу.

— Я тоже люблю читать, когда есть что.

— Эта книга про команчей. Ее написал человек, который побывал у них в плену.

— Врет, наверное.

— Не похоже. Да точно — не врет. Он один из тех, кто был вместе с Джеком Хейзом и с Беном Мак-Каллофом.

— Вычитал там что-нибудь полезное?

— Ну вот он, например, пишет, как экспедиция по вечерам останавливалась за час до заката. Они разжигали костер, готовили еду, а лошади могли попастись и отдохнуть. Потом они гасили костер и проезжали еще несколько миль, прежде чем остановиться на ночь.

— Это просто здравый смысл. Тут книжки ни при чем. Я с детства делал так же.

— А вот я никогда о таком не слыхал.

Мы двинулись дальше.

— Еще он описывает жуткую битву у Ходячего ручья. Там бились с индейцами.

Этан глянул на меня, пораженный.

— Что ты говоришь! Кто написал эту книгу?

— Его фамилия Ли. Нельсон Ли.

Этан стал как вкопанный.

— Нельсон Ли написал книгу? Ничего себе! Я-то думал, что он даже расписаться не умеет.

— Вы его знали? Вы знакомы с Нельсоном Ли?

— Вот потеха! Да я сам был у Ходячего ручья. И участвовал в той драке. Там погиб мой друг, его звали Мотт…

— Про него там тоже написано.

— Ну да! Мотт был и его другом тоже.

Когда мы уже грелись у огня в землянке Этана, он сказал:

— Я бы с удовольствием глянул на эту книгу. С удовольствием.

— Я должен спросить. Она принадлежит миссис Макен.

— Да? Держу пари, что она из того сундука. Покойный Макен говорил мне, что там книги, но я не поверил.

Каин никогда не сидел без дела, его руки всегда были чем-нибудь заняты. В эти морозные недели мы по вечерам заготовляли гвозди. Это можно было делать дома, и, кроме того, работа отвлекала от голода и тяжелых мыслей.

Мы раскаляли в огне конец железной проволоки, а потом заостряли его ударами молота. Длина гвоздя отмечалась зарубкой, затем запихивали прут в деревяшку с дыркой и откусывали по зарубке. Другой конец расплющивался молотом, и получалась шляпка. Потом деревяшку нужно было бросить в воду, чтобы металл осел и закалился, и только потом можно было вытащить готовый гвоздь.

Если запасов проволоки хватает, можно за день сделать несколько сот, а то и целую тысячу гвоздей. Но бревна мы гвоздями не скрепляли. Мы просто хорошо подгоняли их друг к другу и соединяли деревянными шипами — они и держались дольше, и не ржавели — не портили дерево. Мы строили на века. Так думал Каин, так думал и я. А для этого бревна нужно было подбирать не только по размеру, но и по весу.

Еще мы заготавливали бруски для оконных рам и дранку для стен и крыши. Во время этих крутых морозов я трижды ходил выбирать подходящие деревья, а вечерами после ужина, сдвинув посуду в сторону, мы с Каином и Джоном Сэмпсоном чертили планы лесопилки и кузницы.

Индейцы пока не показывались. Однажды я дошел до того самого места, где раньше стоял их лагерь, но там было пусто.

— Как начнет таять, подбирай любую железку, — сказал Каин. — Сгодится все, что ни найдешь. Мало ли что могут бросить проезжающие.

В тот вечер Этан сидел у нас.

— К юго-западу отсюда можно кое-что найти. Несколько лет назад там были прииски.

— Прииски? — заинтересовался Уэбб. — Какие?

— Золотые. И похоже, с золотом там было все в порядке.

— А кто там сейчас?

— Индейцы.

Пару раз к нам на огонек заходила миссис Макен. В такие вечера Каин все больше молчал, курил и смотрел на пляшущее в очаге пламя. Но он и всегда был неразговорчив, говорил только по делу.

На девятый день мороз ослаб, а на десятый Этан Сэкетт убил оленя.

Глава 4

Теперь никто и не помышлял об отъезде, все толковали только о золоте.

О золоте и о тех полах, которые я настелил в доме Рут Макен.

Пришел и Каин, прикинул объем работы, попрыгал, чтобы проверить доски на прочность, а был он тяжел и могуч. Изучил, как подогнаны они друг к другу, как сделаны углы, потом выпрямился и сказал:

— Я не видел работы лучше.

То есть теперь мне было, чем гордиться.

Тем временем Стюарт, Крофт и Уэбб насели на Этана, чтобы тот рассказал им про золото. Но он знал не так уж много. Все началось с золотоискателей, которые возвращались с приисков Калифорнии. Кому-то из них показалось, что здешние места чем-то напоминают Хенгтаун, и он на всякий случай промыл несколько лотков. А когда обнаружил немного золота, они все было остались и принялись за работу, но индейцы их вытеснили.

Вообще-то мы целые дни проводили на охоте — нашей колонии было нужно мясо. Этан подстрелил лося, а мы с Уэббом — по антилопе, да еще напали на след медведя, похоже, огромного медведя. Перед зимней спячкой он не успел наесться как следует и потому проснулся, отряхнулся и отправился искать пищу.

Уэбб стрелял здорово: он, например, уложил на бегу антилопу. Попал ей прямо в шею, когда она только набирала скорость. Лучшим стрелком был Этан, хотя сам он утверждал, что в этом деле я — настоящий мастак. Впрочем, Каин и Уэбб конечно же тоже не промахивались, да и у Джона Сэмпсона тоже был кое-какой охотничий опыт, а еще он когда-то давно участвовал в стычках с индейцами. Про Стюарта и Крофта я ничего не знал. Охотились они отдельно, и все полагали, что они могут сами о себе позаботиться.

— Ну что ж, пятеро попадают туда, куда целят, — заметил Каин, когда я рассказал ему об Уэббе.

— Шестеро, — сказал Сэмпсон. — Считай еще Рут Макен.

Мы молча уставились на него.

— Миссис Макен прекрасно знакома с ружьем. Не хуже нас с вами. Она стреляет с детства.

— Ну и женщина! — только и сказал Каин.

— Мы с ней из одного города, только я не был с ней близко знаком, просто знал в лицо. А ее муж был майором, и она разбирается в повадках индейцев, объясняется с ними знаками и даже говорит на некоторых из их языков. Вокруг нас жили сиу, и ей пришлось с мужем побывать на разных там передовых постах.

Когда у меня выдавалось свободное время, я залезал на чердак, где тепло от печки сохранялось дольше. Половина чердака была застелена досками, и там я устроил уютное местечко с постелью. Зажигал свечу, пристроенную для безопасности в консервную банку, закутывался в одеяла и погружался в повествование Нельсона Ли о погоне за бандитом Раблоу.

Когда глаза уставали, я принимался придумывать, как застеклить окно у вдовы Макен пустыми бутылками, которые я нашел в том месте, где когда-то жили золотоискатели. Бутылок набралось около двух дюжин. Если вырубить для окна узкий проем, равный примерно высоте бутылки, сделать внизу выем для донышек, а наверху — для горлышек… или наоборот… может получиться окно. Видно сквозь него ничего не будет, зато снаружи свет будет просачиваться… или нет, так нехорошо…

На следующий день около полудня, когда я объяснял Рут Макен про окно, рядом оказался Этан.

— Бендиго, ты мне нужен.

Мы отошли с ним в сторону.

— На гряде появились следы лошадей, подкованных, — шепнул он.

В доме Каина собрались мужчины.

— Если бы это были порядочные люди, они заглянули бы к нам поговорить и выпить кофе.

— А сколько их?

— Похоже, что трое. Они там долго стояли: глядели, что тут у нас делается. — Этан помолчал. — Вокруг бродят дезертиры, они грабят фургоны, а валят все на индейцев. Может, это кто-то из этих.

— Что делать? — спросил Сэмпсон.

— Готовиться к бою. Каин, если ты не против, оставайся с Сэмпсоном, Стюартом и Крофтом в доме — будете нас прикрывать. А Уэбб пусть идет с нами.

— И что потом? — спросил Стюарт. — Может, они не хотят неприятностей?

— Для начала поговорим с ними, — сказал Этан. — И не будем пока раскрывать, сколько нас. А если начнется заварушка, стреляйте. У нас нет другого выхода. — Он помолчал. — Возможно, им нужна наша скотина или наше добро. Но вообще-то они похищают женщин… и девушек.

Я вернулся за своим винчестером к Рут Макен и пересказал ей все. Она только кивнула.

— Скажите, что мы с Будом будем наготове. Отсюда хороший обзор, и сектор обстрела открыт.

Заметив мое удивление, она заулыбалась.

— Не забывайте, мистер Шафтер, что мой муж был офицером. Полжизни я провела в гарнизонах и армейские дела знаю.

Потом мы с Уэббом спрятались возле дома, а Этан остался на открытом месте и возился с лошадью, как будто у него не в порядке седло. Он встал так, чтобы лошадь прикрывала его. Теперь мы были готовы.

Они появились со стороны гряды тесной кучкой, человек около пятнадцати. А может, шестнадцать. Приблизившись, они рассредоточились, но, похоже, ничего не опасались, оценив наши силы по малому количеству домов.

— Крепкий отряд! — заметил Сэмпсон, наблюдая за ними в подзорную трубу. — Смотри, смотри, Бендиго, — там Латрелл!

Этот Латрелл шел вместе с нами в обозе. Он все заглядывался на мою сестру Лорну. Как-то раз она отправилась к ручью за водой, а он ее подкараулил и набросился. Но я подоспел вовремя и сбил его с ног. Кулак у меня тяжелый, закаленный плотницкой и кузнечной работой, но этот парень только отряхнулся и пошел на меня с дубиной. Ну, меня этим не испугать, я уклонился, перехватил его руку, взял за грудки и врезал ему так, что даже через две недели в форте Ларами он не мог самостоятельно выйти из фургона. Там мы его и оставили.

Они приближались. Этан вдруг поднял руку и крикнул:

— Стоять!

Компания притормозила, но крупный, обросший волосами мужик в грязной кожаной куртке крикнул в ответ:

— В чем дело? Мы просто решили вас навестить.

Они продолжали медленно приближаться.

— Проваливайте. Мы вас в гости не звали!

Пока шла эта мирная беседа, мы с Уэббом подтянулись к Этану. Вдруг Уэбб резко обернулся и выругался. Оказалось, что, пока первые отвлекали наше внимание, другие начали обходить нас сзади.

— Ни с места! — заорал им Уэбб и шепнул: — Возьмите на себя первых. С остальными я справлюсь.

Он быстро пошел от нас прочь, опустив дуло ружья. Я старался не упускать его из виду: вдруг ему понадобится помощь.

— Джон! — крикнул я так, чтоб меня расслышали внутри дома. — Заднее окно!

Из дома донесся шум, и бандиты остановились, сообразив, что их уловка разгадана. Но обескуражены они не были, похоже, даже развеселились, потому что считали себя крутыми ребятами, да и числом они нас превышали.

— Ну, ты — вперед! — услыхал я голос Уэбба и оглянулся.

Уэбб приближался к одному из парней.

— Вперед, скотина! — снова крикнул он, наступая на него с опущенным винчестером.

Видно, парень решил, что с Уэббом он легко справится. Ему, как и всем нам, предстояло про него еще многое узнать, беда лишь в том, что у него на это осталось мало времени. Парень пошел на Уэбба, а тот вдруг левой рукой рванул из-под куртки шестизарядный револьвер и выстрелил. Парень рухнул.

Тут заварилась каша.

Из заднего окна грохнула крупнокалиберная пушка Сэмпсона, следом выстрелил Этан. Я припал на одно колено и дал три выстрела подряд с такой скоростью, какую только позволял затвор ружья. Тот парень, в которого я целился, вылетел из седла. Рухнул и повис одной ногой в стремени волосатый, в которого выпалил Этан. Лошадь его рванула прочь, волоча хозяина по снегу.

На меня — с револьвером — галопом летел мужик. Вдруг он дернулся — это пуля из дома Макенов остановила его, выронил свою пушку и поскакал прочь, ухватившись обеими руками за луку седла, а на груди его расплывалось кровавое пятно.

Не успели мы опомниться, как никого из нападавших уже не было. Вернее, большинства. Трое валялись на снегу, среди них — предводитель. А у нас за спиной лежал тот, которого подстрелил Уэбб, — пуля угодила ему в голову. Еще один корчился на мерзлой траве, он пытался уползти, волоча перебитую ногу.

Подошел Каин. Глаза у него странно светились.

— Можно было их просто попугать, — сказал он. — Зачем было затевать бойню?

— Лучше сразу. Они бы вернулись и застали нас врасплох.

— Уэбб перехитрил того парня. Мне кажется, он просто хотел кого-нибудь убить.

— Это им послужит уроком.

— Будь поосторожнее с Уэббом, — тихо сказал Каин. — Он вроде голодного зверя.

— Соберите оружие и патроны. Мы их похороним, — приказал Этан и повернулся к Каину: — Не пора ли прочесть над ними молитву?

— Подождите этого, он сейчас присоединится к остальным, — указал Уэбб на парня, который с ненавистью смотрел на него, корчась в луже собственной крови.

— Дайте мне оружие, дайте мне оружие… — бормотал парень.

Но, когда из дому вышел Сэмпсон с коробкой лекарств и бинтов, его голос уже утих. Он застыл в неподвижности.

Показались женщины, потрясенные и бледные. Они пытались удержать детей дома, но те, увлеченные, рвались поглазеть на покойников.

— Нужно выяснить, кто они такие, и написать их родным, — сказала миссис Сэмпсон.

Но никто не стал шарить по карманам. Никто не хотел ничего знать про убитых. Так легче остаться в мире со своей совестью. Оружие и боеприпасы, конечно, нам нужны, их пришлось взять. Ведь у нас всего этого мало, а окружающие горы предвещают опасность в любой момент. Но больше — ничего.

Латрелла среди убитых не оказалось. Похоже, он сбежал.

Мы собрали ружья и ремни, поймали лошадей. Лошади были хороши, наверняка это трофеи, принадлежавшие загубленным бандитами людям.

Вся наша колония участвовала в похоронах, а Каин читал молитву. Вот и наши первые мертвецы. Мы похоронили их на небольшой возвышенности.

Второй раз мы столкнулись с серьезной опасностью и, поборов страх, стали еще ближе друг другу. Однако в глубине нашей общности прорастали зерна розни: ведь не все убивали, не все приспособлены к убийству и насилию. Радовались только Уэбб да я. Я хорошо видел, что сделал Уэбб, и понимал, что он нас всех спас своим неожиданным выстрелом — перехватив инициативу и смешав карты нападавших.

Глава 5

После Нельсона Ли я принялся за Вашингтона Ирвинга, а потом за «Торговлю в прериях». Несколько раз я разговаривал о прочитанном с Рут Макен, и получалось, что ее и мои впечатления были схожими.

Некоторым поведение Рут внушало тревогу. Нили Стюарт жаловался, что после разговоров с Рут у его дочки Мэй «появляются мысли». И это была чистая правда.

Но миссис Макен только улыбалась.

— Мистер Стюарт, это очень хорошо, что у нее появляются мысли и неудовлетворенность. Тот, кто всем всегда доволен, ничего не добьется в этом мире.

— У вас ведь один только Буд, зачем вам школа? — как-то спросил я у нее.

— Школа нужна всем, а не только Буду. Что касается его, я хочу, чтоб ему здесь нравилось, чтоб школа помогала ему взрослеть, понимать, что у нас происходит. Чтоб он стал образованным и сумел впоследствии добиться чего-то большего. Дело, которое умеешь хорошо делать, деловые достижения — только это дает человеку настоящее счастье. А вы, мистер Шафтер? Чего вы хотите? Кем вы хотите стать?

Стыдно признаться, но у меня не было никаких конкретных планов. Я любил жизнь, и меня не покидало ощущение, что все, что происходит сейчас со мной — преходяще. Может быть, так чувствовали все. Мы никогда не жили в обустроенных деревнях, не унаследовали, как наши европейские предки, принадлежности к каким-то классам общества. Мы — странники. Хорошо это или плохо — покажет время. Некоторые тянулись на Запад, чтобы разбогатеть и уехать обратно, другие — чтобы остаться здесь, чтобы обустроить и обогатить этот край. Только мало кто знал, как это нужно делать.

Мне хотелось оказаться на Западе, и вот я здесь. Я вдруг перестал что-либо понимать. Я охотно помогал Каину строить кузницу и лесопилку, но в глубине души знал, что надолго здесь не задержусь. Наша страна так велика, и хочется увидеть побольше.

— А что потом, мистер Шафтер? Ну, посмотрите вы страну, всю страну, и вот — вы уже немолоды. Что с вами будет, когда жизненные силы ослабнут?

Она задавала опасные вопросы, они растревожили меня, и я ушел от нее полным сомнений и недовольства собой. Эти вопросы вроде больного зуба или гвоздя в подошве — хочешь о них забыть, но деться некуда, и все возвращаешься и возвращаешься к ним.

Оставались только книги. Они открывали мне окно в широкий мир. Я читал их, потому что хотел многое узнать. Но времени было мало. Жизнь была тяжела, постоянно требовались еда и топливо. Рутинные обязанности не оставляли времени, чтоб думать о чем-нибудь, кроме ежедневного труда. Если нам чего-то не хватало, приходилось учиться обходиться без этого. Нужна хорошая школа, чтобы подготовиться к тем изменениям, которые постоянно подбрасывает жизнь, чтобы понять, что она всегда капризна, непостоянна, а перемены — правило, а не исключение. Ничто не пребывает в неизменности.

Наша страна — страна движения. Мои предки в разное время приехали из Уэльса, из Ирландии, из Франции. Родители перекочевывали из Пенсильвании в Иллинойс, потом — в Висконсин, а дедушка с бабушкой моей матушки — из Мэна в Вирджинию. Любовь к новым местам сидела в нас глубоко.

Мы не знали постоянного, устойчивого мира, а тот, в котором мы жили, ценил лишь основные добродетели. Зло и добро здесь ярко и выпукло противостояли друг другу.

Книги. Со временем я обнаружил, что тут тоже нужно уметь отделить одно от другого. Иногда, казалось бы, свежая мысль оборачивалась просто результатом хорошей памяти пишущего. Образованный человек пересказывал то, чему научился когда-то, а не додумался сам. И все равно я завидовал Рут Макен, которой довелось общаться с образованными, начитанными и много путешествовавшими людьми, и мечтал, что когда-нибудь и сам окажусь среди таких.

Пока же я был лишь одним из тех кочевников, которые во множестве своем основывали новые города. Размахивая топором в лесу, я порой приходил к странной мысли, что со временем умственные способности человека могут иссякнуть: чем больше знаний накоплено в книгах или где-то там еще, тем меньше нужды соображать и размышлять самому.

Мы же здесь учились определять время по солнцу, направление — по тени, по течению рек или по тому, как на деревьях растут ветки. Больше всех об этом знал Этан Сэкетт, и я у него учился. Этан прекрасно знал дикую природу, он умел не только распознать на земле или в зарослях следы зверя и человека, но и угадать их повадки. Часто мы вместе ходили на охоту или выбирали деревья для рубки.

Это было непросто, потому что вокруг не было больших лесов. Строевой лес рос только на горных кряжах, да еще небольшими островками среди лугов — вплоть до самой Уинд-Ривер. Приготовить материал для строительства лесопилки — это не значит просто повалить дерево. Его еще нужно разметить, а потом плотницким топором вытесать прямоугольный брус.

За месяц я повалил и обтесал про запас десять огромных стволов. Под готовые брусья я подвел палки, чтобы брусья не касались земли и не гнили.

В морозные дни охотиться было нельзя, и наши запасы еды быстро таяли. Но лишь только морозы ослабли, Этан снова стал приносить добычу. Он сам разделывал туши и делил мясо между жителями поселка.

Как-то вечером мы сидели у огня в доме Каина.

— Запасов еды хватит, если экономить, — сказал Уэбб. — Начнись весна пораньше, и мы до нее протянем.

— Лучше подумай о том, как дотянуть до урожая, — сказал Сэмпсон.

— Именно этим и займутся те люди с Востока, — сказал Этан.

Тишина настала глубокая, в жизни такой не слышал. Этан только что вернулся с охоты с пустыми руками, но на задней луке его седла я увидел засохшее пятно крови.

— Вы о чем, мистер Сэкетт? — спросила Рут Макен. — Что еще за люди с Востока?

— Мормоны. Они направляются в Солт-Лейк. Измождены до крайности. Приехали из Старого Света, чтоб присоединиться к Бригаму.

— Они голодны?

— Они голодают, мэм.

— Пусть едят скот. Я пару раз ел конину, это вполне съедобно, — сказал Уэбб.

— У них нет лошадей.

Все уставились на Этана. Нет лошадей? Да такого просто не бывает!

— Они идут пешком, а повозки тащат на себе. Многие по дороге умерли, осталось человек тридцать.

— Вы им рассказали о нас? — спросил Каин.

— Я подумал, что я не вправе. Они могли бы пройти мимо, никого не заметив. Мне кажется, мы должны вместе решить, станем ли мы им помогать.

— Чего тут решать, — сказал Нили. — Мы сами еле выживаем. Они нас съедят вместе с нашими домами.

— Ну, не знаю, — сказал Крофт. — Пару раз мне приходилось голодать.

— Что же с ними будет? — воскликнула Лорна. — Они ведь погибнут!

— Это не наше дело, — настаивал Нили. — Пусть о них заботится Бригам.

— Он им поможет. К нему уже послан человек, — сказал Этан. — Если, конечно, он доберется, и если помощь поспеет вовремя.

— Бендиго. — Рут впервые назвала меня по имени и на «ты». — Ты сумел бы править моим фургоном?

— Да, мэм. Конечно.

— Эй, что за дела? — Нили вскочил, но миссис Макен, не обращая на него внимания, потянулась за платком.

Нили аж покраснел.

— Миссис Макен, так не пойдет! Эти люди для нас — что саранча!

Но она уже одевалась, а глаза у нее стали огромными. Они всегда делались такими, когда она принимала серьезное решение.

— Не ваша забота. Вы спрашивали, чем я собираюсь торговать в лавке. Так вот — это еда и одежда, мой второй фургон. И я имею право поделиться всем этим с другими.

— Нет! — Мери Крофт всегда недолюбливала миссис Макен за ее привлекательную внешность и независимость. — Еще чего! Такую ораву на нашу голову!

— Перестань, Мери… — возразил Том.

— Решим сообща, — сказал Этан. — Давайте голосовать.

— Я говорю нет! — твердо заявил Нили Стюарт.

— Нужно помочь, — сказал Крофт.

— Не наше дело! — злобно глянула на Тома Мери.

— Я уже проголосовала, — сказала Рут Макен. — А ты, Бендиго?

— Он еще мал, чтобы голосовать, — прошипела Мери.

— Я исполняю мужскую работу, и я голосую. За то, чтобы им помочь.

— Никакой помощи, — помолчав, сказал Уэбб.

— Нельзя покидать страждущих, — сказал Сэмпсон.

Миссис Сэмпсон и жена Каина, как я и думал, проголосовали «за», но Каин все еще молчал. Потом он просто сказал мне:

— Пожалуй, стоит поставить фургоны на полозья. Возьми два фургона и все одеяла и мех, что мы сможем собрать.

— Ты еще не голосовал, — сказал Нили.

Каин удивленно посмотрел на него:

— Другого у меня и в мыслях не было. Я просто соображал, как все это сделать получше.

Уэбб встал.

— Боюсь, мы еще об этом пожалеем, но со вторым фургоном поеду я.

— Вы просто толпа придурков! — заявила Мери Крофт. — Пусть Бригам сам о них заботится. Это он их сюда заманил.

К закату снова повалил крупными хлопьями снег и добраться до конюшни было непросто. Мы приладили полозья. Буд Макен вызвался ехать со мной.

— Буд, тебе будет трудно, — сказала Рут. — Ничего такого у тебя еще не было. Поэтому старайся быть наравне со всеми. Исполняй свою часть работы.

— Хорошо, мама.

Видно было, что она тревожится.

— Он уже настоящий мужчина, мэм, — сказал я. — Он справится.

— Надеюсь. Я хочу, чтобы он, когда дорастет до вашего возраста, стал похожим на вас.

Умела она сказать нужное слово вовремя. В пути я все вспоминал ее слова, и мне казалось, что они согревают меня в метели и холоде.

Я ехал первым, Уэбб — за мной. С ним вместе — Том Крофт. Нас ожидал тяжелый путь, который мог обернуться гибелью.

Глава 6

Лошади Рут Макен были хороши, куда лучше прочих. Наверное, из-за той травы, что росла на террасе возле ее дома. Вначале лошади паслись вместе с остальными на лугах, а потом подъели траву возле дома. Она была такой же сочной, что и луговая.

Без лошадей нам бы не справиться — они быстрее волов и умеют сами находить дорогу к дому, если хозяин погибнет. А случиться могло всякое.

Уэббовы лошади тоже добротные и сильные, они постоянно были в работе: возили воду с водопада. С тех пор как мы приехали в эти края, они только этим и занимались. У Рут Макен источник был прямо у порога, и я все подумывал о том, чтобы устроить водопровод. Остальные возили воду бочками.

Настоящего водопада там, где мы брали воду, не было. Просто ручей струился с невысокого утеса, а под падающую струю можно было подставить бочку. Мы привозили четыре-шесть бочек в фургоне, заливая их по самые края. По пути домой изрядная часть воды расплескивалась, и дорога постепенно превращалась в ледяную гору.

Водопад был недалеко от основного тракта, в миле от нашего поселка. Путь к водопаду, кроме первых нескольких ярдов, пролегал вдоль тракта.

Когда мы спустились с террасы, нам навстречу вышли Каин и Хелен. Они дали нам закрытые ведра.

— Это суп, — сказала Хелен. — Его немного, по нескольку ложек каждому, но когда приедете, согрейте его, и он даст вам тепло и сил на обратную дорогу.

С гор дул пронизывающий ветер, снег жалил тонкими ледяными иголками. Этан дал нам последние наставления, и мы тронулись в путь размеренным шагом. Это было часа через два после восхода — мы проверили время по серебряным часам Уэбба. До мормонов было миль двенадцать. Три-четыре часа пути в один конец. Если повезет. Под фургонами лежала глубокая колея.

За моей спиной, чтобы не мерзнуть, притопывал и охлопывал себя Буд. На нас обоих были куртки из бизоньей шкуры и меховые ушанки. Шапку мне дала Рут Макен, это была ушанка ее покойного мужа; она оказалась мне впору, словно ее шили специально для меня. Через час мы все забыли, что такое тепло.

Когда мы приостановились в третий раз, чтоб дать передышку лошадям, ко мне подошел Уэбб.

— Мне это не нравится, Бен. Сейчас мы едем по колее, но если снег будет валить так же, как теперь, то колею быстро засыпет.

— Справимся, — ответил я более уверенно, чем следовало бы.

Нам предстояло пересечь плоскую равнину. Она тянулась многие мили на юг, и на ней царствовал ветер. Собьешься с колеи — и не отыщешь ее никогда.

— Засекай время в пути, — предложил я. — Двинемся назад, опять заметим время.

Снег ненадолго перестал, показалось серое небо, и я смог снова увидеть лошадей. Вокруг простирались снежные просторы девственной белизны.

— Бендиго, а нельзя ли пройтись пешком? — спросил Буд. — Ноги окоченели.

— Хорошая мысль, — сказал я и остановил лошадей.

Подошел Уэбб и кивнул, когда я сказал ему, что мы пойдем пешком. Лицо у него было узкое и темное, глаза — серые и колючие. Клочок щетины на месте усов. Он казался мне холодным и жестоким. И в который раз я подумал, что такого человека лучше иметь союзником, чем соперником.

Кроме того, что у него хорошая одежда и приехал он из Миссури, о нем никто ничего не знал. В обозе он ни с кем не сближался, а его сын Фосс, этакий дылда с разбойничьими повадками, умел наживать себе врагов. Уэбб был не таков: в чужие дела не лез, работал много, а вот к людям никакого расположения не питал.

— Ну ты как, парень? — спросил он Буда. — Мой Фосс тоже хотел поехать, да в последнюю минуту передумал.

— Похоже, он поумней меня, мистер Уэбб. Я и подумать не успел, как оказался в дороге.

— Ты смелый, — сказал Уэбб. — Это мне нравится.

Мы продолжали путь. Лицо онемело от холода, а шарф от дыхания смерзся в ледяную корку. В такой мороз хорош мех росомахи. Этан говорит, что на нем лед не нарастает.

Дым от костра — вот что мы увидели вначале. Потом и их самих. Они сгрудились за каким-то полотном, чтобы укрыться от ветра. Вокруг стояли тележки.

В жизни не видал более жалких, более измученных людей. Трясясь от холода, они поднимались, чтобы нас приветствовать. Трудно представить, чтобы можно было так плохо подготовиться к холодам. Я не мог понять, что мне делать: то ли восхищаться их верой и отвагой, то ли почитать их за круглых дураков.

Они смотрели на нас ввалившимися глазами и не могли поверить тому, что видят. Мы с Будом отдали им суп, Уэбб тем временем развернул фургоны, а Том Крофт разворошил угли, чтобы согреть еду.

— Вы от Бригама?

Я увидал высокого сутулого мужчину в пальто из тонкого драпа. Его голос тек как-то странно, вроде журчал, и я подумал, что у него характерный английский выговор.

— Нет. Мы из одного местечка возле тракта. Нас мало, но наш товарищ рассказал о вас. Мы приехали помочь вам.

— Это тот человек, что принес мясо? Да благословит его Господь. Да благословит Господь вас всех.

— Мы не можем взять ваши тележки. Скажите людям, чтобы собрали еду, одежду и оружие. Мы отведем вас в поселок, а позже вы сможете вернуться за своим имуществом.

Он заколебался.

— Но ведь у нас, кроме этого, ничего нет!

— Есть, сэр. У вас есть жизнь. Вы всегда сможете вернуться и забрать свое добро.

Они сильно изголодались и замерзли, но все равно упорно не хотели оставлять свое имущество. Их было двадцать девять человек, а у нас всего два фургона.

Пока они ели суп, мы с Уэббом накрыли лошадей одеялами и подогрели им воды.

По одному только виду лагеря мормонов можно было судить о том, как неопытны эти люди. У них не было даже ограждений у костра, а снег они разгребли, обнажив мерзлую землю. На снегу куда теплее, а если из палок или грунта выстроить ограждения, большая часть тепла доставалась бы им, а не улетала в морозный воздух.

Они были худы и костлявы, замучены ходьбой по морозу. Двое с каждым шагом оставляли на снегу кровавые следы.

— Нили прав, — сказал Уэбб. — Они сожрут нас с потрохами. Два-три дня их прокормим, а потом все положим зубы на полку. Глупая затея.

— Жалеете, что поехали?

— Нет. Я поехал потому, что хотел поехать.

— Хороший вы человек, Уэбб.

Он оторопел.

— Не болтай глупостей. Человек я скверный и подлый.

Я догадался, что он говорит серьезно.

Кое-что о нем я уже сам знал. Например, что он тяжел, мрачен и раздражителен, но, когда припрет, на него можно положиться. Он мог спорить, не соглашаться, но, если требовалась сила и отвага, Уэбб был тут как тут.

Он не рисовался, просто опасность обладала для него притягательной силой. Уступать Уэбб не умел. Он был человеком-стеной, который всегда держится до последнего. Он мог посмеиваться над патриотами, презирать благородные чувства, но непременно оказался бы в долине Фордж или вместе со стариной Беном Миланом в Аламо.

С мормонами путешествовали грудной младенец и еще несколько малышей, которым было тяжело идти по снегу. Один мужчина с поврежденной ногой передвигался на костылях.

Глава мормонов, Хаммерсмит, сказал, что бросить тележки они не могут.

— Может быть, их можно привязать к фургонам? — спросил он.

— Послушайте, мистер! Нам вообще сильно повезет, если мы доберемся до дому, — потерял терпение я. — Лошади не потянут, даже если половина ваших людей пойдет пешком. Если вы с нами — забирайтесь в фургон. Пусть Бригам беспокоится о ваших пожитках.

Мой фургон снова шел первым. Уэбб оказался прав — с колеей у нас начались трудности. Когда мы выбрались из ложбины, я остановился и подошел к Уэббу.

— Сколько времени мы потратили на дорогу сюда?

— Больше четырех часов. Что-то около пяти.

— Ехали пустые, снегу было вдвое меньше, — задумался я и добавил: — Следи за временем — часа через четыре придется смотреть в оба.

— Думаю, на обратный путь времени уйдет вдвое больше. Через четыре часа домом даже не запахнет.

Сейчас полдень — значит, до дому доберемся в темноте.

Слабый след наших фургонов еще кое-где сохранился, но через час он исчез, и только изредка в тех местах, куда не доставал ветер, мы на него натыкались.

Мы с Будом шли пешком. Мерили шагами милю за милей, а вокруг был только один снег. Большинство мужчин из мормонов и даже пара женщин, узнав о том, какой дальний и тяжкий путь нам предстоит, решили идти пешком. Приходилось махать и прихлопывать руками, чтобы не окоченеть совсем.

На вершине холма, где мы остановились, чтобы дать лошадям передохнуть, ко мне подошел Уэбб. Его лицо было похоже на маску, усы обледенели. Тихо, чтоб никто не слышал, он сказал:

— Бен, мы сбились с пути.

— Давно?

— Не знаю.

Мне вдруг показалось, будто мы очутились в белой пещере: вокруг одни стены из снега, и нет отсюда никакоговыхода.

— Если эта публика поймет, в чем дело, начнется паника.

— Они не должны узнать.

Я мысленно прослеживал весь наш путь заново. С тяжелым грузом и частыми остановками мы не могли продвинуться далеко. Похоже, что мы находимся где-то между Земляничным и Каменистым ручьями. Навряд ли мы могли пересечь Земляничный, не обратив на него внимания. Каменистый тоже был проблемой — у него крутые берега, и, если его не заметить, можно попасть в беду.

Нам казалось, что мы продвигаемся к северу, но так ли это? Ветер дует или, по крайней мере, дул с севера. Теперь он задувает справа — или мы свернули, или ветер поменял направление.

Куда повернуть? Отходить в сторону в поисках колеи рискованно, можно не найти дороги назад. Остаться на ночь в чистом поле с этими людьми — опасно, двое из них в плохом состоянии.

— Пошли, — сказал я.

— Наобум?

— Кажется, по правую руку от колеи шел склон. Если лошади начнут вязнуть, скорее всего, это и будет этот склон. В конце концов, какая теперь разница.

И снова мы двинулись вперед, понимая, что, возможно, идем не в ту сторону. Миновали несколько ложбин и впадин и, может статься, пересекли ручей, того не заметив.

Шли медленно. Буд помогал вести лошадей и делал это достаточно умело. Пару раз мы останавливались и докапывались до травы. Снегу намело не меньше, чем на фут.

— Бендиго, мы заблудились?

— Похоже на то.

— Мама будет волноваться.

Мы останавливались, но не слышали ни звука, только слабо позвякивали кольца постромков. И тут я решился сделать то, что давно хотел. Подошел к Уэббу и сказал:

— Постойте здесь. Я пойду осмотрюсь.

— Заблудишься.

— Нет. Пройду влево шагов двести. Следы не успеет замести снегом. Вернусь и столько же пройду вправо.

Ветер и снегопад усилились. Видно было не больше, чем на тридцать-сорок шагов. Я шел медленно, с каждым шагом прощупывая землю. Меня окружал только снег, и следы заметало гораздо быстрее, чем я предполагал. Когда я возвращался, первые следы уже наполовину запорошило. Мой поход в другую сторону также ничего не дал.

Мы двигались вперед еще с полчаса. Лошади еле справлялись: снег делался глубже, а груз тяжелей, потому что люди один за другим выдыхались и приходилось усаживать их в фургоны. Правда, мне казалось, что лошади не случайно еле волокут фургоны — они поднимаются вверх по склону. А раз так, может быть, мы идем правильно.

На следующей остановке на разведку отправился и Уэбб. Я пошел в одну сторону, он — в другую. Мы опасались, что можем не заметить поворота к нашему поселку. На запад от него на сотни миль тянулись одни голые прерии.

Если мы остановимся, то негде будет взять дров и придется жечь наши фургоны.

— Здесь каменисто, — сказал Уэбб. — Похоже, идем правильно.

— Возможно. Только камни в этих краях повсюду.

Ветер все усиливался. Одна из лошадей споткнулась и рухнула. Подняли ее и двинулись дальше, но тут я и сам поскользнулся и упал. Сильно ударился и вывалялся в холодном снегу. Словом, приятного мало. Встал, отряхнулся и крикнул Уэббу:

— Тут под снегом лед.

Они с Крофтом подошли ко мне. Мы разгребли снег. И вправду лед. Толстый слой льда со следами колес.

— Отлично. Это водяная дорога.

— Что?

— Наш путь от водопада.

Под снегом лежала намерзшая на шесть-восемь дюймов над землей корка льда от постоянно проливающейся воды. Раз мы попали на эту дорогу, нам будет легко удержать на ней лошадей, если их потянет в сторону, в глубокий снег.

Ничего не было видно. Ветер разыгрался во всю силу, срывая тенты с фургонов, сек снегом лица.

— Свет! — вдруг завопил Буд.

Почуяв близость гумна, лошади пошли проворнее. Я хлестал кнутом и вопил, что было мочи.

Сквозь снежную пелену стали вырисовываться силуэты домов. Ничего не могло быть лучше, чем подъехать к дому Каина и увидеть, как наши вылетают из дверей навстречу. Когда мы вошли в дом, Уэбб показал мне часы — возвращались мы на шесть часов дольше.

Каин, Сэмпсон, Фосс и Стюарт распрягли лошадей, обтерли, подали сена и напоили подогретой водой. Им достался трудный, длинный и холодный денек.

Измученных мормонов привели в дом, накормили и уложили спать. Мы поделились с ними тем немногим, что у нас было. Больше всех отдала вдова Макен.

У нее были одеяла и одежда, которые она собиралась продавать весной. Одеяла похуже она отдала мормонам.

Один из них, худой длинный парень моего возраста, протянул мне руку:

— Спасибо, сэр, вы нас спасли.

— Благодарите Уэбба, Буда и Крофта, — сказал я. — Они сделали не меньше моего.

Я валился с ног. Устал смертельно. Похлебав немного горячего супа, заполз на чердак, вытянулся и уснул, даже не успев снять сапоги. Позже с меня их стянула Лорна.

Я засыпал под гул голосов внизу — люди спасены, я был рад, несказанно рад, что мы это сделали. И все же что-то сжималось внутри — им ведь тоже нужно есть, а у нас нет лишнего. Впереди мрачные месяцы зимы.

Нам с Этаном придется много охотиться. Уходить в поисках дичи далеко в прерии, а там можно столкнуться с индейцами.

Если они вообще существуют.

Глава 7

Мормоны пробыли у нас дней пять, но я так ни с кем и не познакомился, кроме того худого и длинного парня, Трумэна Траска.

На пятый день из Солт-Лейк пришли шесть больших фургонов с одеялами, едой и всем необходимым. Этан заметил фургоны и выехал навстречу тем, кто боялся найти лишь изможденные закоченевшие тела.

Они оставили нам муки, сахару, чая. Конечно, гораздо меньше, чем было нами потрачено. Провожая их на седьмой день, мы стояли на ветру и глядели им вслед. А через час мы с Этаном, нацепив снегоступы, отправились на поиски дичи.

Двинулись в горы, надеясь найти какое-нибудь замкнутое, укрытое от ветра место, где могло прятаться зверье. Но когда до самой темноты нам не удалось обнаружить ни следа, обоим стало не по себе. Дома нас ждали голодные люди, которые верили, что мы добудем мяса.

Мы выбрали непродуваемое место, соорудили небольшое укрытие для себя и костра, пожевали вяленого мяса и запили его подогретой водой, в которой замешали немного муки. Так мы сидели там, беседуя о том о сем, пока нас не накрыла глубокая ночь.

На другой день стало теплее, и мы нашли путь в широкий и глубокий каньон. Ручей там замерз, но на сосновых ветках, что глядели на юг, снег слегка подтаивал. Воздух был чист и прозрачен. Стали попадаться следы оленей, потом вдруг — медведя.

Медведи спят всю зиму, только если хорошо наелись с осени. Но если они чувствуют голод, то просыпаются и, когда выпадают дни потеплее, отправляются искать пищу. Наевшись, они снова укладываются в берлогу.

Нам попалось место, где медведь разгреб снег и разрывал землю в поисках съедобных корней. Обычно медведи питаются насекомыми, травой, корневищами и ягодами. Редко кто из них, кроме гризли, ест еще и мелких животных. Еще реже они нападают на человека. По необыкновенно длинным следам когтей передних лап было ясно, что перед нами следы гризли.

Мы шли по следам до Двойного ручья, потом гризли свернул в каньон, идущий вдоль Глубокого ручья.

— Поищем кого-нибудь другого, — сказал Этан. — Этого нам не добыть. Если он наелся, он к нам не выйдет. Да и вообще мне никогда не нравилось убивать медведей.

Мы двинулись по склону к росшим наверху деревьям, а потом спустились к замерзшему болоту. И тут мы увидели четырех лосей.

— Сколько до них, как думаешь? — спросил я.

— Ярдов двести… может, больше. На белом снегу не поймешь.

— Рискнем?

Ветер дул поперек нашего пути, а лоси, опустив головы, что-то спокойно пощипывали на краю болота.

Мы стали приближаться. Пять ярдов, десять… Мы держали ружья наготове, чтобы можно было сразу стрелять, если они вдруг поднимут головы. Нам удалось пройти незамеченными еще ярдов десять, и тут большой самец вскинулся и уставился на нас.

Едва уловив его движение, мы замерли, застыли на месте и теперь стояли не дыша. Остальные лоси тоже подняли головы, а пугливый теленок отпрянул на несколько шагов. Если они начали двигаться, то в следующую секунду могут дать деру.

Я выстрелил, как мне показалось, слишком высоко, но самец рухнул, где стоял. Выстрелил Этан, и второй лось дернулся, три раза подпрыгнул на месте и упал. Мы быстро пошли вперед и уже были от них всего в двадцати ярдах, когда мой самец стремительно поднялся на ноги. Один его рог свисал набок.

Он помчался вскачь, а я выстрелил из ружья, как из револьвера, — с одной руки. Пуля угодила ему в левое предплечье, он пробежал ярдов тридцать и снова упал. Я перезарядил винчестер и стал приближаться.

Первая моя пуля попала в основание рога, это просто удивило и испугало зверя. А вторая совершенно случайно — прямо в сердце. Конечно, в сердце я и целил, но попасть на таком бегу — чистая удача.

Несмотря на холод, мы не стали терять времени, вынули ножи и принялись свежевать добычу. Похоже, что нам сильно повезло, и у нас есть шанс еще до ночи поспеть домой со свежатиной.

Заканчивая работу, я случайно поднял голову и краем глаза отметил какую-то тень, движение за спиной Этана.

К тому времени я уже успел разделать тушу и упаковывал мясо для переноски. Винтовка была под рукой, я начисто вытер снегом руки, не переставая следить за тем местом, где шевелилась тень, но и не глядя туда в открытую. Вдруг там взлетела птица.

Рука потянулась к ружью. За спиной Этана возник человек. Ружье незнакомца было направлено прямо ему в затылок. Времени целиться не было, и я выстрелил сидя, держа винчестер под мышкой.

Незнакомец качнулся на пятках и плашмя вывалился из кустов.

Этан вскинулся, глядя в мою сторону, и по его взгляду я почувствовал, что мне тоже грозит опасность. Я резко обернулся и выстрелил.

До человека, который возник у меня за спиной, было ярдов двести. Моя пуля зарылась в снег, не долетев до него нескольких шагов. Он рванул в сторону и исчез.

Эхо выстрелов улеглось, и стало совершенно тихо. Этан куда-то исчез. Грянул выстрел, и моя связка дернулась. Кто-то перепутал меня со свертком.

Я лежал, высматривая цель, но никого не видел. Их попытка захватить нас врасплох не удалась. Теперь следует ожидать нового нападения. Расположились мы крайне неудачно. Особенно Этан, если он еще оставался внизу, у самого болота. Там можно было укрыться, но нельзя было убежать, потому что тогда пришлось бы пересекать ярдов сто открытого пространства, на котором любой человек будет выделяться так же, как красная рубаха на сходке квакеров.

Мое положение было не таким уж плохим. Со всех сторон меня окружали сосны, кусты, валуны, покрытые снегом. Беда была в том, что противника не было видно, и неизвестно, сколько их.

Тот парень, в которого я попал, похоже, мертв. Его шляпа скатилась вниз по склону, а сам он, не шевелясь, распластался, раскинув руки. Неприятное зрелище. Чего-чего, а тащить домой мертвеца мне не хотелось.

Затаившись, мы подождали несколько минут. Пальцы на спуске ружья стали подмерзать, хотелось подвигаться.

Один из противников убит. Может быть, их и было-то всего двое. Но, возможно, не заметив, мы оказались возле их лагеря, и в любую минуту рискуем оказаться в окружении. Пора уходить.

Наметив место, где деревья были погуще, я подкрался туда и резко поднялся.

Ничего не произошло. Никто не стреляет, ничто не шевелится.

Мертвец по-прежнему сжимает винтовку, а на его спине под курткой бугрится кобура револьвера. Его сообщники, видимо, исчезли.

Я вышел из укрытия, вынул винчестер из мертвых рук, отстегнул патронташ и вытащил револьвер. Винтовка была новой, «генри» 44-го калибра, довольно редкая штука. У нас с Каином была пара таких, из первых. Нам они достались потому, что, когда их начали выпускать, Каин работал на заводе в Нью-Хейвене. В Иллинойс он вернулся только перед самой поездкой на Запад.

Револьвер был старый и облезлый. В патронташе оказалось тридцать ружейных патронов.

Подошел Этан, нагруженный лосятиной. Я взвалил на плечи свой мешок, и мы двинулись через рощу. К дереву была привязана лошадь. На седле лежало свернутое одеяло, висели две туго набитые сумки и тяжелое пальто. В кармане пальто — письма, адресованные Уину Полларду, форт Бриджер, Территория Дакоты.

— Этот парень — один из тех, что нападали на наш поселок, — сказал Этан. — Узнаю эту лошадь. Когда-то у меня была очень похожая.

Погрузив мясо на лошадь, мы отправились домой. Дома чужое седло с лошади повесили в сарай Каина. Все очень обрадовались, увидев свежее мясо.

На другой день охотился Уэбб, ему удалось уложить оленя. У места нашей перестрелки он видел свежие медвежьи следы. Ну что ж, старый мишка, видно, наелся досыта и теперь сможет спокойно проспать до весны.

— Я видел покойника, — сказал Уэбб. — Ты что-то говорил о письмах?

Я показал ему их.

— Что ж, парень, похоже, ты влип.

— В каком смысле?

— Уин Поллард. Ты убил его. Не зря мне его лицо показалось знакомым. У него несколько братьев. Это лихой народ. Когда они узнают о его гибели, то начнут на тебя охоту.

— Он сам напросился, — сказал Этан. — Мы просто свежевали лосей, когда они на нас налетели.

— Им все равно, — сказал Уэбб. — Эти Полларды мстительные парни.

Следующие две недели прошли спокойно. Мы много охотились, а вечерами разговаривали или читали.

Нили Стюарт вышел на охоту и убил антилопу. На запад от нас, возле Соснового ручья, он видел следы лошадей. Там было четверо всадников, сказал он.

Когда этим вечером я пришел ужинать в дом Каина, то увидел Мэй Стюарт, которая помогала Лорне накрывать на стол. Она тщательно уложила волосы и выглядела очень мило, а когда проходила мимо, все задевала меня юбками.

— Бен, у нас будут танцы! Танцы в доме миссис Макен!

— Правда, правда! — сказала Лорна. — Это придумала Рут. Она говорила с Каином и Хелен. Говорит, что мы только и делаем, что работаем. И пора, мол, устроить танцы или вечеринку.

— Когда?

— На следующей неделе. В пятницу вечером. Мы испечем пирог, кексы или что-нибудь вроде этого.

Не очень-то меня все это волновало, куда важнее было получить у Рут Макен еще одну книгу. Я чувствовал, что теряю время, а на Востоке парни моего возраста не только успели много прочесть, но и отучились по восемь-десять лет.

Каин достал свой аккордеон. Оказалось, что Этан и Том Крофт умеют играть на скрипке, и у Крофта скрипка с собой. Кроме меня с Уэббом, все говорили о предстоящей вечеринке. Когда Уэбб подошел ко мне, я мечтал о книгах.

— Один из этих мужиков сумел сбежать, — сказал Уэбб. — Нужно что-то предпринять.

— Что?

— Найти их. Раз они устраивают засады, почему бы нам не сделать то же самое?

— Я никогда не замышлял убийства, — сказал я. — Если они нападут, буду драться.

— А если они нападут неожиданно? Или тогда, когда большинства из нас не будет в поселке? В тот раз нам просто повезло…

— Что ты предлагаешь?

— Снега давно не было. Нужно их выследить и устроить им такую заварушку, чтоб они больше никогда не смели сюда соваться.

Мне эта затея казалась бессмысленной. Нас слишком мало, чтобы так рисковать. Когда они нападали, мы оба раза сумели дать им отпор. Может быть, они уже кое-что поняли. А нам и своих забот достаточно. Хотя, если честно, оба раза нам действительно повезло. Если бы я краем глаза не уловил неожиданного движения за спиной Этана, нас бы уже не было на этом свете, а если бы в тот первый раз Уэбб не выстрелил первым, мы могли проиграть схватку.

— Нужно поговорить с Этаном и Каином, — сказал я.

— Нет, — возразил Каин. — Незачем искать неприятностей на свою голову. Нужно просто глядеть в оба.

Вечером я поднялся по склону к дому Рут Макен. Погода была ясная, на черном небе ярко сверкали звезды. Я долго стоял, мечтая и размышляя о том, чем обернутся предстоящие годы, и меня наполняла невыразимая, непонятная какая-то тоска.

Потом я вошел в дом. Там стало уютно. Миссис Макен повесила на окна и возле кроватей занавески и достала два настоящих подсвечника. Раньше мне доводилось слышать, с каким вожделением Лорна и Хелен рассуждали о «вещах» миссис Макен. Видно, женщины придают подобным штучкам очень большое значение.

В доме только что поужинали, и пока миссис Макен мыла посуду, я стоял с ней рядом. Мы разговаривали о нашей стране и о жизни зверей и растений. Наконец она вытерла руки и достала из сундука еще одну книгу. «Уолден» Торо.

— Торо был другом Ралфа Уолдо Эмерсона и интересно мыслил, — сказала она. — Уверена, мистер Шафтер, вам книга понравится и вам будет интересно встретиться с самим мистером Торо.

— Он к нам приедет? — удивился я.

— Он живет в этой книге, — улыбнулась она. — И сам расскажет вам о себе. Иногда кажется, что если бы не книги, мне бы не выжить, такой одинокой я себя чувствовала. А тут вынешь книгу из сундука, раскроешь — и словно разговариваешь со старым приятелем. Я представляю себе, как они склонялись над столами или бюро, стараясь получше выразить словами свои мысли. В этом сундуке хранятся величайшие умы человечества, и они могут говорить со мной и учить меня, как только я буду готова их выслушать.

— И вам этого достаточно?

Она повернулась ко мне, посмотрела своими серыми глазами и тихо сказала:

— Да, мистер Шафтер, мне этого хватает. Людям трудно поверить, но я всегда любила только одного мужчину. Мы с ним прекрасно жили, пока его не убили. Теперь мне нужно заботиться о Буде. Моя жизнь уже состоялась. Замуж я больше не выйду, иначе я предала бы своего покойного мужа. Он был хороший, сильный человек. Мы любили и уважали друг друга, а это очень много значит.

Кто такой Эмерсон, я, честно сказать, знать не знал, но промолчал. Потом выясню. А пока со мной был «Уолден», и когда наутро я отправился в горы, то взял его с собой.

Распогодилось, можно было уже работать без куртки. Снег на открытых местах подтаял, хотя мы подозревали, что это ненадолго. День был подходящим для рубки леса, и я отправился на работу спозаранок.

Все только и говорили, что о предстоящей вечеринке, а я едва мог дождаться перерыва на обед, чтоб раскрыть новую книгу. На гряде вообще-то было тихо, но я нашел укромное местечко позади трех сосен, которые росли перед нишей в скале. Ниша была неглубокой, пещерой ее не назовешь, но тут никто не мог подойти ко мне сзади. А спереди меня оберегали деревья. Я сидел там и читал, потом отложил книгу и задумался о нашем поселке и о себе.

Через несколько недель Рождество, а там и до весны недалеко. Останутся ли здесь все остальные, когда зазеленеет трава? Появятся ли новые люди? Мы хотели, чтоб к нам присоединились другие, ждали их, но и ревновали заранее — сейчас этот поселок только наш, мы его сотворили.

А я? Что я за человек? Кем стану? Я не знал того, что так необходимо любому мужчине, — своего предназначения. Я должен был стать кем-то, не знаю кем, потому что человек — это не то, за кого его принимают другие, а то, кем он сам считает себя.

Так написано у Торо: «Общественное мнение — просто мелкий тиран, по сравнению с нашим собственным мнением. Судьбу человека предопределяет то, что человек думает сам о себе».

Что мне суждено совершить в этой жизни? Будущее было от меня скрыто. Но я жаждал стать кем-то и занять достойное место в мире.

Я спрятал книгу в сухое место, вернулся к работе и махал топором почти до захода солнца. А потом я увидал большой фургон, запряженный шестеркой хороших лошадей. Его сопровождали два всадника с ружьями. Я подхватил свое и пошел вниз, в поселок. Уэбб набирал дрова в охапку, но понял мой жест, сбегал в дом и вернулся с ружьем. Все наши мужчины уже собрались у дома Каина. В конце того, что мы называли улицей, показался фургон.

Впереди ехал плотный, крепко сбитый всадник с холодными серо-зелеными глазами. Он поднял руку и сказал:

— Мы друзья. Мы приехали отплатить за помощь, которую вы оказали нашим братьям. Меня зовут Портер Роквелл.

Известное имя. Говорили, что он — предводитель данитов, «ангелов-разрушителей» Бригама. Поговаривали, что именно эти «ангелы» устраняли тех, кто доставлял церкви ненужные хлопоты. В Миссури и Иллинойсе имя Роквелла успело стать легендарным.

— Вы совершили прекрасное доброе дело, и мы вам несказанно благодарны, — произнес он. — Мне поручено передать это вам и особо отметить миссис Макен.

Приезжие, а среди них оказалось еще трое вооруженных мужчин, принялись разгружать фургон. Они привезли муку, сахар, соль, кофе, бочонок пикулей и многое другое. Кипы одеял и одежды передали миссис Макен взамен тех, что она отдала замерзающим мормонам.

— Мы вам очень признательны, — сказал Роквелл. — Мы видели мало тепла и много враждебности. Если бы вы не пришли на помощь нашим братьям, они бы погибли.

Второй всадник был мне знаком — Трумэн Траск. Теперь он выглядел куда лучше, чем раньше. Он так и остался худым, но окреп и был одет добротно.

— Пророк велел нашему народу торговать с вами, если кто-нибудь из нас окажется поблизости или в этом случится нужда, — сказал Портер Роквелл.

Позже я стоял рядом с Роквеллом, наблюдая, как фургон отправляется в обратную дорогу. Мормонам было велено без промедления возвращаться домой, и они не хотели терять времени. Роквелл глянул на Уэбба.

— Кто это? — спросил он. — Мне кажется, я его знаю.

— Он пришел сюда вместе с нами, с нашим обозом, — ответил я. — Очень хорошо стреляет.

Роквелл посмотрел мне прямо в глаза.

— Весной вам это ох как пригодится, — сказал он и вскочил в седло. — По этой дороге будут идти наши люди. Помогите им, если понадобится.

— Конечно, — ответил Каин.

Роквелл дождался Траска, и они поскакали вдогонку за фургоном. Мы смотрели им вслед.

— Никогда раньше не видел мормонов, — сказал я.

— Люди как люди, — пожал плечами Каин. — Ты еще не думал о Рождестве, Бендиго? Детям нужны игрушки.

— Я еще ничего не делал, — признался я.

— Знаю. — В его голосе послышалась зависть: — Ты читаешь книги Рут Макен. Я и сам всегда мечтал об образовании. Ты способный парень, читай побольше. — Он задумчиво оглядел меня и добавил: — Я жду от тебя великих дел, Бендиго.

Я покраснел.

— Великих дел? От меня? Я, конечно, буду стараться. Но я пока не знаю, чем мне хотелось бы заняться.

— Думай, время у тебя пока есть. — Он помолчал. — Этан рассказывал мне, как ты уложил того индейца. По его мнению, ты действовал необычайно быстро. Он никогда не видел, чтобы человек так проворно обращался с оружием. Это важное умение, но с ним нужно быть осторожнее. Тот, кто действует быстро, иногда может поторопиться и наломать дров.

— Я запомню это.

Вначале Нили и Том Крофт построили дом на двоих, а теперь Крофт занялся строительством собственного жилища. Я помогал ему рубить деревья в лесу и рассказал, как я их выбираю.

— Но ведь их здесь так много, — сказал он. — Все горы покрыты лесом.

— Это так, — сказал я. — Но с каждым годом все больше и больше людей едет на Запад. А деревья должны оставаться в горах. Без них иссякнет вода и переведется дичь.

К нам подъехал Этан Сэкетт.

— Бандиты уехали, — сказал он. — Все.

— Ты нашел их лагерь?

— Да. Это к востоку отсюда, на берегу Свитуотер. Судя по следам, их было человек тридцать-сорок.

— Они вернутся, — заметил Крофт.

— Мне кажется, они отправились на дело. Большой набег.

Дома, когда я вернулся, я обнаружил Мэй Стюарт, которая помогала Лорне готовить бумажные украшения для танцев. Тут же был и Ленни Сэмпсон. Каин делал гвозди. Он подтолкнул мне деревяшку для изготовления шляпок, и я потянулся за проволокой, стараясь не смотреть на Мэй.

А ей очень хотелось, чтоб на нее все глядели. Такую хорошенькую девушку трудно не заметить. В обозе было полно народу, стеснительность у Мэй быстро прошла, и теперь она казалась ветреной, просто помешанной на мужчинах. А здесь это было совсем не к месту и нравиться не могло, разве что тому мужчине, на котором она помешалась.

Внутренний голос подсказывал, что в кружащихся юбках Мэй таится западня. Она мила, она соблазнительна — но что из всего этого может выйти?

Чего ей нужно? Просто внимания, мужчину или настоящего мужа? Но какой же я муж в свои восемнадцать?

Жена и семья враждебны настоящим мечтам. Они сковывают действия мужчины, лишают его возможности рисковать и двигаться вперед. Даже те женщины, которые готовы помогать тебе во всем, оказываются для молодого парня слишком большой роскошью.

Мэй, конечно, ни о чем таком не думала. Просто услышала зов природы. А я думал, что Мэй — девушка не для меня, ее мечты навряд ли могли соединиться с моими.

Поэтому я отводил от нее взгляд, стараясь не слышать ее смеха. Но это было трудно. Очень трудно.

Глава 8

Мы жили тогда в надежде и страхе. Без надежды мы бы не двинулись на Запад и не основали город, а страх постоянно преследовал нас. Мы опасались не только лихих людей или индейцев, но и старинных врагов человека — голода, холода и жажды.

Охота и заготовка дров давали мне время для размышлений, и я думал о том, что голод и холод, должно быть, были вечными спутниками человечества. Цивилизация — лишь тонкая перегородка между человеком и его древнейшими врагами. Человек похож на бобра, только он строит города, а бобры — запруды. Дай ему груду деревяшек, и он тут же начнет что-то из них складывать и городить, как мы в здешних краях.

Город — это порядок, а порядок — это законы. Без них нет цивилизации, мира и покоя. Первые города стали возникать тогда, когда человек научился одомашнивать животных и выращивать растения, но благосостояние и культура появились только благодаря возникновению коллективного труда. Тогда-то у людей появилось свободное время, тогда стало возможным музицировать, рисовать, писать, читать и учиться. Ну а пока человек озабочен поисками еды и топлива, пока он то и дело озирается — нет ли за спиной врага, — ни о чем другом и думать не приходится.

Правда, чем утонченнее цивилизация, тем она беззащитней. Всякое бедствие — война, пожар, наводнение, землетрясение — может с легкостью отбросить человека назад, и он вновь начинает охотиться и собирать сучья для костра. Он возвращается к тому уровню, на котором мы тогда жили.

Никто никогда не может чувствовать себя в полной безопасности. Не существует ее на этом свете. Ураган или кораблекрушение легко могут вернуть человека, особенно если он не готов к беде, к дикости.

Наш поселок — яркий пример того, как это все получается. Во главе общины становятся охотники и воины. Это мы с Этаном. Мы охотились больше всех, и все с нетерпением ждали нашего возвращения. А весной, когда жизнь станет полегче, все глаза обратятся с надеждой к Каину и Рут.

Каин работал, как и все. Наравне с другими спокойно собирал и рубил дрова, поджидая весну, когда он начнет строить лесопилку и кузницу. Он не охотник, он — ремесленник, трудяга, создатель цивилизации.

— Весной появятся новые люди, и нужно будет как-то охранять порядок, — сказал он мне однажды. — Если мы хотим спокойно работать, нам нужен человек со значком.

— Разве без этого не обойтись?

— Нет. Покуда один человек занимается делом, другой предпочтет охотиться на своих братьев. Поэтому нам нужен тот, кто будет следить за порядком. Правопорядок — это не оковы, напротив — это свобода и вольность. Тот, кто следит за порядком, ограничивает только тех, кто нарушает закон — остальным он обеспечивает свободу мирно работать, петь, смеяться и играть.

Такое мне еще не приходило в голову.

Однажды, когда я собирал дрова на старой индейской тропе, ко мне подъехал Этан Сэкетт. Он спешился и помог накидать дров в мою небольшую тележку.

— Дичь попряталась, — сказал он. — Никаких следов.

— Не съездить ли в форт Бриджеру? Запасемся кое-чем, пока погода позволяет.

— Даже если все пойдет гладко, то это — целая неделя.

— Но, может быть, стоит съездить, — сказал я. — Ты будешь играть на вечеринке?

— Играть будет Том. А я буду иногда его подменять. — Он пристально глянул на меня. — Будь осторожен, Бендиго. Мэй Стюарт готовит тебе ловушку.

У меня аж уши покраснели.

— Да будет тебе! Я пока жениться не собираюсь.

— Мое дело — предупредить. Не в упрек Мэй будет сказано, но она легкомысленна, и замужество ее не изменит. — Он помолчал немного, а потом добавил: — Многие о свадьбе и не помышляют, а потом вдруг оказываются в ловушке, и ничего другого им не остается: или женись, или беги в дальние края.

Я прислонился к тележке и рассеянно следил за тем, как пар поднимается от лошадей.

— Этан, ты когда-нибудь бывал в Сан-Франциско?

— Пару раз. Хочешь туда податься?

— Может быть… Я еще не решил. Я хочу кем-нибудь стать — не собираюсь торчать здесь до скончания веков. Не то что мне здесь не нравится, но ведь тут так мало народу.

— И девушек маловато, — улыбнулся он.

Уши мои снова покраснели.

— Ну да, и девушки тоже. Но главное в другом. Мне нужен простор, чтоб хорошо размахнуться топором, чтоб он рубил точно и глубоко. А может, я просто дурак.

— Мысли у тебя правильные. — Этан глядел на меня в упор. — рут Макен считает, что ты станешь большим человеком.

— Она так сказала? — Я опять покраснел, на этот раз от удовольствия.

— Угу… Если какая-нибудь девчонка не поймает тебя в капкан.

Он вскочил в седло.

— Давай-ка сами поставим капканы на бобра. Много на них не заработаешь — не то что раньше, когда все носили бобровые шапки. Но все же за приличный мех можно получить неплохие деньги.

— Деньги — это, конечно, хорошо. Но больше всего я хочу учиться. Миссис Макен говорит, что в городах есть библиотеки, а кое-где даже можно читать бесплатно.

Мы стали спускаться по склону.

— Мне никогда не стать таким кузнецом, как Каин. В фермеры я тоже не гожусь. Вот бы выучиться, тогда бы я нашел свой собственный путь.

— Нам здесь нужен скот. Одной охотой не проживешь, а с той скотиной, которая пришла с обозом, долго не продержишься. Много скота держат в Орегоне.

— Да разве возможно пригнать оттуда целое стадо?

— Сделать можно все, что захочешь. Главное сильно хотеть. Если пойдут дожди, то почему бы не пригнать сюда стадо… — Он глянул на меня. — Подумаешь об этом?

— Подумаю. А ты бы поехал со мной, чтоб отгонять мошкару.

— Да ты и сам справишься.

— А деньги? За стадо нужно платить. Денег-то у нас нет.

— Может, найдем золото. Тут его находили еще в 1842 году.

В поселке я остановился у дома Рут Макен, чтобы выгрузить дрова, а Этан отправился к себе.

Рут и Буд вышли мне навстречу, и, пока Буд укладывал дрова в поленницу, я принялся рассказывать Рут о стаде. Думал, что она посмеется над этой затеей, но она начала выспрашивать детали, и я пересказал ей все, что говорил Этан.

— Бендиго, — сказала она. — Отвезешь дрова и приходи к нам ужинать. Обсудим все за столом.

Вот как. Не могу сказать, что я напрашивался. Хелен готовила хорошо, хотя и слишком просто. А Рут Макен над едой колдовала. У Хелен все получалось бесхитростно и сытно, а Рут что-то там такое добавляла, и у нее все делалось не просто вкусным, а невероятно вкусным.

Пока она готовила, я сидел рядом с ней на стуле, заложив руки за спину, и излагал свои соображения:

— Этан согласен поехать со мной. По пути туда мы разведаем, где есть трава и вода, и обратную дорогу рассчитаем так, чтобы всегда у воды ночевать. Наймем пару человек себе в помощь. А если все хорошо получится, можно будет поехать еще раз.

Когда мне было пятнадцать лет, я как-то помогал перегонять стадо из Иллинойса в Нью-Йорк и теперь рассказал об этом Рут. За ужином она сказала:

— Бендиго, если ты решишься на это дело, я в нем участвую — часть скота пригонишь для меня.

Такое мне и в голову не приходило. Я рассчитывал только хорошо поесть и изложить свои соображения благодарному слушателю, чтобы проверить их на слух. А тут вдруг все оборачивалось не просто болтовней.

— Дорога будет трудной, миссис Макен. Было бы нечестно не предупредить вас, что по пути мы можем потерять все стадо.

— Скот нам нужен, и я верю, что вам это предприятие под силу.

Когда я спустился домой, Каин сидел у огня, сращивал концы веревок. Я присел рядом, подкинул дров и рассказал ему о новой затее.

— Нужно тщательно подготовиться, — сказал он. — А главное — найти деньги.

— Этан поедет со мной.

Каин уверенно и проворно работал руками.

— Дело хорошее, — сказал он. — Но нужно все взвесить. Сомневаюсь, что мы сумеем выжить без двух охотников.

И, пожалуй, он был прав.

— Но ведь есть еще Уэбб, — сказал я.

— Есть, конечно.

В его голосе прозвучало сомнение. Не доверял он Уэббу. Уэбб всегда готов употребить силу, слишком уж готов. Он может наломать дров понапрасну.

— Может быть, стоит подождать год, — неохотно отступил я.

Год — это так много! А я уже начал строить планы, как потрачу заработанные деньги.

— Может, ты справишься один, — сказал Каин.

Он вертел в руках веревку, рассматривая свою работу. У него хорошо получилось — место, где веревки соединялись, было почти незаметно.

— Конечно, риск велик, но ты ведь парень рассудительный.

Один?

— Если с тобой будет Этан, ты многому от него научишься, но все равно будешь зависеть от него. Он знает так много, что поневоле станет главным. А поедешь один, все будешь делать сам.

Он был прав. Когда мы делали что-то вместе с Этаном, я всегда оказывался на втором месте. Он был настолько опытнее, что я с легкостью перекидывал всю ответственность на него. Теперь предстоящая поездка вырисовывалась передо мной как более длительное, сложное, но и увлекательное приключение.

Вдруг до меня дошло — если я хочу пригнать стадо в дом осенью, то отправляться в путь следует с первой весенней травой. Значит, уехать отсюда мне нужно вскоре после Нового года.

Обдумывая подробности своего плана, я долго не мог заснуть, а когда проснулся, то услыхал, что внизу раздается смех Лорны и Мэй, и вспомнил, что сегодня вечеринка. Они к ней уже готовились.

Мне стало стыдно, что я встаю так поздно, когда внизу уже полно народу. Обычно я просыпался первым. Я быстро надел штаны и уже потянулся за рубашкой, как снизу, в проеме, показалась Мэй,

Ох, с этой девчонкой нужно быть настороже. Видно, Лорна ее подначила ко мне забраться. В ее глазах плясали веселые огоньки и еще кое-что другое, и я представил себе, что она могла бы натворить, останься мы в доме одни.

Мэй неожиданно коснулась моей руки.

— Вот это мускулы! Неужели ты такой сильный?

— Лорна! — воззвал я, вконец растерявшись. — Забери отсюда эту девчонку!

Лорна только смеялась внизу, а я судорожно напяливал рубашку. Слава Богу, что я собрался в Орегон. Мэй хороша собой, слишком хороша, чтобы куковать тут одной. Прав был Этан, когда говорил, что даже после замужества она не перестанет скакать козой.

— Иди вниз, — сказал я. — Нельзя тебе сюда, ты уже большая девочка.

— Разве ты меня замечаешь? — отозвалась она. — А вот этот красавчик, мистер Траск, заметил. Он звал меня в Солт-Лейк.

— И которой бы ты у него была женой? Второй? Третьей?

— Как бы там ни было, я все равно стала бы первой!

Я застегнулся и пошел вниз обуваться. В доме вкусно пахло: девчонки пекли пироги, шили и болтали о предстоящей вечеринке. Никогда еще в нашем поселке не было такого возбуждения, я и сам им заразился. И понял, что для женщин не так важно событие само по себе — важны приготовления и болтовня о том, что будет.

Каин в мастерской точил пилу.

— Мне придется уехать сразу после Рождества, — сказал я.

— Я тоже подумал об этом.

Мне очень хотелось пуститься в путь, но было страшно, что в поселке станет одним защитником и одним охотником меньше. А если весна запоздает, так это просто беда.

Однако ехать было нужно, и не только, чтобы я мог заработать, но и для того, чтобы наш поселок был готов к будущим суровым зимам.

До отъезда оставался целый месяц. Нам с Этаном еще предстояло охотиться, продолжать кормить наших людей.

А сегодня вечером нас ожидает первый праздник в нашем новом городе.

Глава 9

Том наяривал на скрипке, Джон Сэмпсон на флейте, и мы отплясывали, пока восточные холмы не окрасились первыми лучами солнца. Каин немного поиграл на аккордеоне, а я все танцевал: то с Лорной, то с Мэй, с Рут Макен и Хелен, с Мери Крофт и женой Нили Стюарта, которая, как мне казалось, меня недолюбливала.

Прекрасный вечер, полный веселого смеха и песен. Среди нас мало кто умел петь, но сегодня всем пришла охота, и, наверное, наши голоса улетали далеко за продуваемые ветром и заметенные снегом холмы.

И все равно — никто не забывал об опасности. Время от времени кто-нибудь выходил наружу, отходил подальше и вслушивался в ночную тишину.

Пусть мне не говорят, что шестого чувства не существует, что человек не чувствует надвигающейся опасности даже тогда, когда нет еще никаких ее внешних признаков. Может быть, подсознание принимает сигналы, которые неведомы сознанию! Мне самому и многим моим знакомым зачастую случалось улавливать темные, неясные предупреждения. Вслушиваясь, мы не просто слушали, а словно бы прощупывали ночь, пытаясь расшифровать свои смутные опасения.

Месяц светил вовсю, и нам было видно всю долину, вплоть до горных вершин, смутно белевших в лунном свете. Ничего необычного в глаза не бросалось.

Вышла Лорна. Она была счастливой и разгоряченной, глаза ее светились.

— Как хорошо, правда, Бен? Здорово, что мы сюда приехали.

— А друзья, которые остались там?

— Ну да, мне было грустно их покидать. Но ведь появятся новые друзья. Я так много узнала, многому научилась. Дома это было бы невозможно. И ты тоже, Бен. Ты тоже сильно изменился.

— Я?

— Конечно. Ты повзрослел и стал каким-то мудрым, что ли. Ты изменился больше всех. Каин это тоже заметил.

Человеку трудно судить о том, как он меняется. Опыт, конечно, я кое-какой приобрел. Долго ехал на Запад, сражался с индейцами, отвечал за пропитание нашего поселка, работал, думал, наблюдал. Обрабатывая дерево для дома или моста, человек на самом деле работает над собой. В нем таится особый материал, который может принять любую форму. Беда в том, что работа над собой никогда не прекращается и можно не заметить, что тебя все тащит и тащит в одну сторону.

— Никак весны не дождусь, — сказала Лорна. — Очень хочется побродить по горам.

— Будь осторожна. Там можно наткнуться на индейцев. — Я помолчал. — А меня весной тут не будет. Уеду сразу после Рождества.

— Как это?

Я рассказал о наших планах и о предстоящем путешествии в Орегон. Стало холодно, и мы пошли в дом.

На крыльце я оглянулся. Там, на тропе, что-то было. Черная точка, тень. Потом эта тень круто изменит мою жизнь, хотя сейчас я об этом не догадывался. Видел только, что там появилось нечто, чего не было раньше.

За поясом у меня был револьвер. Если пойду за ружьем, нарушу общее веселье. Я сказал Лорне, что сейчас вернусь, закрыл за нею дверь и подошел к краю террасы, чтобы удостовериться, что это не обман зрения. Правую руку сунул за пазуху, чтоб не замерзли пальцы, — вдруг придется стрелять — и стал осторожно спускаться вниз по тропе.

Тень не двигалась. Положив руку на револьвер, чтобы можно было вытащить его быстро и незаметно, я подошел поближе.

На тропе лежал человек, а над ним, склонив голову, стояла лошадь. Похоже, он свалился с седла. Наверное, он был ничего себе парень, раз лошадь от него не сбежала.

Не опуская револьвер, я склонился к лежащему и сунул руку ему под куртку. Сердце слабо билось, а рубашка была вся в засохшей крови. Человек не просто замерзал, он был ранен.

Я взвалил его в седло и, придерживая рукой, дернул поводья. Лошадь быстро пошла к поселку.

Я внес раненого в дом Джона Сэмпсона, при свете очага снял с него куртку и накрыл бизоньей шкурой. Зажег свечу, придвинул котел с водой поближе к огню и внимательно вгляделся в лицо раненого. Красивое и тонкое лицо с аристократическими чертами, волосы цвета гречишного меда, а усы чуть темнее. Казалось, ему около тридцати пяти, а может быть, и меньше.

Я осторожно его приподнял, стянул пиджак тонкого сукна, потом — пропитанный кровью жилет и ремень ручного тиснения. Часы у него были дорогие и такие красивые, каких я в жизни не видывал, а револьвер — хорошо смазанный и в отличном состоянии. Он явно знал толк в оружии.

Я снял с него галстук и воротник. Похоже, раненому нужна помощь посерьезнее, чем та, что я мог оказать. Нужно звать Сэмпсона, он лучше всех умел лечить раны и болезни.

Я отвел лошадь в конюшню, распряг ее, обтер сеном и задал ей корму.

В доме Макенов стихла музыка. Все сидели за столом. Рут протянула мне полную тарелку, но я мотнул головой и, поймав взгляд Джона Сэмпсона, отозвал его к выходу. Когда я шепотом рассказал ему о раненом, он отставил тарелку и отправился со мной. Молодежь не обратила на нас внимания, но Уэбб и Каин заметили.

Оставив Джона с раненым, я пошел в конюшню. Удивительно, что мог делать этот человек в нашей глухомани, не взяв с собой даже одеял? Седельные сумки оказались тяжелыми. В одной обнаружилась редкая для наших краев вещь — несколько чистых белых носовых платков, — и двенадцать обернутых бумагой цилиндриков, по сорок золотых монет в каждом.

Была там и книга на иностранном языке, и газета из Сан-Франциско, несколько мелких монет да пачка писем. На конверте значилось:

«ДРЕЙК МОРЕЛЛ

ОТЕЛЬ «ПАЛАС»

САН-ФРАНЦИСКО»

Имя это я где-то слышал. Я раскрыл газету. Она была двухмесячной давности, но почти совсем не истрепанная. Вряд ли она пробыла при нем долго. Дальше я увидел заголовок:

«МОРЕЛЛ ОСУЖДЕН К ПОВЕШЕНИЮ»

В газете писали, что Морелл убил человека, и притом не одного. Приговор ему был вынесен двадцать девятого августа. А сейчас оставалось лишь несколько недель до Рождества.

Я уложил газету обратно в сумку вместе с другими вещами. Вынул из чехла винчестер Морелла и вернулся в дом.

Морелл был раздет до пояса, и Сэмпсон уже успел смыть кровь.

— Пуля прошла навылет, — сказал он. — Но он потерял много крови и теперь в тяжелом состоянии.

Он посмотрел на сумки раненого.

— Там бритвы нет, случайно? — спросил он.

— Нет… бритвы нет, — удивился я.

— Что-то тут не так, — сказал Сэмпсон. — Одеял при нем нет, а брился он не позже, чем вчера. Где же он останавливался?

Морелл вдруг шевельнулся и что-то пробормотал.

— Я подогрею суп и кофе, — сказал Джон. — А еще я нашел вот это. — Он показал на стол.

Там лежал револьвер 44-го калибра с наручной ременной петлей. Такие пистолеты носили с собой игроки, вытащить эту игрушку из рукава можно было в одну секунду.

Я снял куртку и повесил ее на стул, а когда обернулся, на меня смотрели широко раскрытые глаза раненого.

— Лучше лежите спокойно, — сказал я. — Вам здорово досталось.

— Где я? Это что — новое поселение?

— Да. Хоть и не знаю — то ли, что вы искали.

— У вас тут есть женщины?

— Да.

Он немного успокоился и попытался сесть.

— Мне необходимо выбраться отсюда.

— Ложитесь, — сказал Сэмпсон. — Начнете двигаться, рана примется кровоточить, и вы не дотянете до утра. Лишней крови у вас нет.

Это подействовало. Морелл лег.

— Кто меня нашел? Где?

— В четверти мили отсюда, в долине. Я вас нашел.

— Я ехал по следам ваших фургонов. Вам нужно немедленно отправиться в путь. Двигайтесь по моим следам.

Ночь была холодной, а я уже вдоволь набегался по морозу. Я так ему и сказал.

— Там двое детей, — отозвался он. — Они в пещере примерно в семи милях на юг от Свитуотер, у подножия Орегонских гор.

Я ничего не знал об этих местах, но мне казалось, что до них гораздо дальше, чем он говорит, не меньше двадцати миль. Уж не ловушка ли это?

— Что они там делают?

— Мы прятались там, потому что там есть чем топить. Но когда я понял, что один не справлюсь, то велел им оставаться и пошел вас искать. Я слышал о вас. В конце концов, там тепло, а я мог окочуриться прямо в дороге. Нечего было их с собой тащить. Я, наверное, свалился, когда увидал ваши огни.

— Сколько им лет?

— Девчонке двенадцать, мальчик младше. Лет восьми или девяти. Он болен, у него жестокий кашель и жар. Еще и поэтому я не хотел брать их с собой.

У меня еще было много вопросов, но Сэмпсон уже делал мне знаки, чтоб я заткнулся. Наверное, во всей этой истории был какой-то смысл. Мне было до крайности любопытно, что делает здесь осужденный на повешение человек с двумя чужими детьми.

— Как найти это место?

Он рассказал, и, надо отметить, рассказал толково. Описал все приметы и направления. Для Запада умение описать дорогу было крайне важно, ибо множество людей проходили или проезжали тысячи миль согласно указаниям, полученным в течение трех минут за выпивкой или начертанным сучком на песке. Видно было, что Мореллу знакома добрая половина страны и он хорошо знал, как выбирать приметы.

— Я позову жену, — сказал Сэмпсон. — Наверное, нас уже все хватились, не поймут, куда это мы подевались.

Когда он вышел, я повернулся к Мореллу:

— Я поеду за детьми. Но берегитесь, если это окажется ловушкой.

— При чем тут ловушка?

— В той стороне мы похоронили нескольких негодяев, а у них есть приятели, — сказал я.

— Я не из их компании, — усмехнулся Морелл. — Хотя, конечно, я подозрительный тип. Путешествую один. Вернее, путешествовал, пока не столкнулся с этими детьми.

— Каким именем вы пользуетесь?

Взгляд его стал пристальным и холодным.

— Хороший вопрос, — сказал он. — Что вы имеете в виду?

— Имя — личное дело каждого, — сказал я. — А для нас здесь имя не так важно, как человек. Я заглянул в ваши сумки и обнаружил там имя, но готов звать вас так, как вам будет угодно, — то есть пока вы будете играть в открытую.

Он закрыл глаза. Я понимал, что своими расспросами отнимаю у него силы, но я должен был попытаться выяснить о нем как можно больше.

— Меня зовут Дрейк Морелл. Это имя всегда было достойным, и я буду называться так и впредь.

Его глаза снова закрылись, а я решил больше не откладывать предстоящую долгую поездку по морозу. Прежде чем уйти, я положил сумки Морелла так, чтобы он мог до них дотянуться.

Моя лошадь в последнее время много работала, ей нужен был отдых, и я оседлал жеребца, которого мы забрали у бандитов. Жеребец вовсе не рвался на мороз, и все же мы двинулись, взяв с собой немного еды и накинув на седло одеяло. Ледяной ветер ударил мне в лицо. На небе ярко светили звезды. Мы ехали на юг.

Наступило холодное серое утро. Топот копыт моего коня далеко разносился в тишине. Передо мной возвышались Орегонские горы — казалось, они, подпирая небо, вознеслись надо всей страной. Указания Морелла были точны, и вскоре я почуял запах дыма. Что ж, по крайней мере, огонь у детей еще есть.

По следам Морелла я подъехал к тому месту, где должна была быть пещера. Пещеры не оказалось, зато обнаружилась деревянная лачуга, прислоненная к скале. У входа я увидел девочку, которая подбирала сучья. Она выпрямилась и посмотрела на меня темными, широко раскрытыми глазами. Страха в них не было. Девочка просто ждала, пока не выяснится, кто я такой и что тут делаю. Она была еще ребенком, но удивительно красивым.

— Меня зовут Бендиго Шафтер, — сказал я. — Мистер Морелл прислал меня за вами.

— Как он? — спросила она с тревогой. — Я так боюсь за него!

— Когда я уезжал, он был в порядке. Ему просто нужно отлежаться.

Она открыла дверь.

— Дэвид болен. Вы зайдете?

Нагнувшись, я последовал за ней. Внутри было тепло. В избушке стояли четыре койки, стол, две лавки, ведро и таз.

На нижней койке лежал мальчик — худой, с лихорадочно блестевшими глазами. Он прерывисто и тяжело дышал. Лоб его был горячим.

По другую сторону комнаты я увидел дверь.

— Там что?

— Конюшня. Есть немного сена.

Я нашел наружный вход в конюшню и впустил туда жеребца. Он направился прямо к яслям, и я решил, что он бывал тут и раньше.

Потом я вернулся в избушку, подбросил дров в огонь и достал свой мешок и сковороду. Кинул на сковороду пеммикан и немного снега, а когда все разогрелось, заставил девочку поесть. Сперва она отказывалась, но потом, сделав усилие, поклевала немного.

Нужно было поскорее выбираться отсюда, но как перенесет дорогу в двадцать миль больной мальчик?

— Он твой брат?

— Да.

— Дрейк Морелл ваш родственник?

— Нет. Нет, конечно. Он был знаком с моей мамой, он нам помогал.

Был знаком? Спросить я остерегся, но она, крепко обхватив руками колени, посмотрела на меня огромными глазищами и сказала:

— Мама умерла на прошлой неделе. Он… мистер Морелл ее похоронил. Он собирался отвезти нас в Сент-Луис, чтобы мы могли поехать на пароходе в Новый Орлеан.

— Так.

— Но в форте Бриджер его встретил один человек. Он направил ружье на мистера Морелла и сказал, что его убьет, но мистер Морелл успел выстрелить раньше. Тут выстрелил еще кто-то, и нам пришлось бежать.

— Мы поедем в наш поселок, — сказал я. — У нас там есть дети и женщины. Тебе понравится. Вчера вечером у нас даже была вечеринка. Мы пели и танцевали.

— Я умею танцевать. И петь. А еще умею играть на скрипке и банджо.

Оставаться здесь надолго было бы опасно. Дрова заканчивались, а по тому, как вел себя жеребец, можно было в любой момент ожидать появления бандитов. Эта избушка, видно, была одной из их нор. Но отправиться в путь, когда мальчик в таком состоянии? Если удастся подкрепить его силы горячим варевом, то к следующему утру ему, возможно, станет получше. Поправиться по-настоящему здесь ему не удастся.

Я собрал еще дров и несколько раз пытался покормить мальчика. Есть он отказывался. Если бы здесь были Джон Сэмпсон, Хелен или миссис Макен!

Наступила ночь. Девочка заснула. Я поддерживал огонь в печурке и надеялся на лучшее. Топливо кончалось. Я привел жеребца, чтобы он добавлял тепла своим телом. Сломал ясли и сжег, а потом принялся за дверь, которая вела в конюшню. Так мне удавалось поддерживать огонь всю длинную холодную ночь. Заснул я перед рассветом, а разбудило меня прикосновение руки к моему плечу.

— Мистер Шафтер!

Я сел, испытывая стыд оттого, что заснул.

— Что случилось?

— Мой брат, мистер Шафтер. Мне кажется, он умер.

Это было правдой.

Глава 10

Дрейк Морелл попытался подняться мне навстречу.

— Вы нашли их?

— Мальчик умер.

— Этого я и боялся. Как она это приняла?

— Как солдат… пока, во всяком случае.

— Их мать была когда-то прелестной девушкой. — Он поднял на меня глаза. — Я знал ее очень давно. Она тяжело болела, как и мальчик. У них родня в Новом Орлеане, и, если бы мне удалось отвезти их в Сент-Луис, они бы сели на пароход.

Он помолчал. Выглядел он получше, но до выздоровления было еще далеко. Он может пролежать долго.

— Где сейчас девочка?

— У вдовы, Рут Макен. Нет человека, с которым ей было бы сейчас лучше. У вдовы есть сын, он чуть старше девочки.

Когда я уходил, он опять принялся за книгу, которую я видел у него в сумке.

У нас дома был Уэбб. Он сказал:

— Знаешь, что это за человек? Он игрок, играет на речных пароходах и ввязывается в разные заварухи. Он отправил на тот свет с полдюжины человек.

— И что?

— Я подумал, вдруг тебе это интересно.

— Пока он ведет себя вполне прилично, как и подобает джентльмену. У меня нет причины относиться к нему с недоверием.

— Ну что ж, хороший стрелок всегда пригодится, — сказал Уэбб.

Через пару дней я был приглашен поужинать у Рут и снова увидел девочку.

Миссис Макен перешила для нее свое старое платье. Девочка тепло со мной поздоровалась и проводила к столу. Она выглядела старше своих двенадцати и казалась взрослой красивой девушкой с огромными печальными глазами.

Я вернул миссис Макен «Уолден», который перечитал дважды, и мне была вручена новая книга: «Жизнеописания» Плутарха.

— В ней говорится о древних греках и римлянах. Нет такой книги, кроме Библии, которую бы прочло большее количество людей, ставших великими, мистер Шафтер. Надеюсь, вам она понравится.

Мы ели при свете очага и свечи. Ужин был тщательно приготовлен и сервирован. Когда мы остались одни, Рут сказала:

— Она отважный, но странный ребенок. Ни слова не сказала о своем брате, но я слышала, как она плачет по ночам.

— Она лишилась матери и брата почти одновременно. Она знает что-нибудь о своих родственниках в Новом Орлеане?

— Только имена. Видела их один раз, когда была совсем маленькой. Помнит большой дом и то, что они ссорились с ее отцом. Он был актером, и ему приходилось играть не только в Нью-Йорке, но даже в Париже и в Лондоне.

— Что с ним случилось?

— Она не сказала, а я не спрашивала. — Тут Рут улыбнулась. — У вас теперь есть поклонница, мистер Шафтер. Вы ее герой. Вы пришли и спасли ее из ледяного царства, прямо как в сказке.

— А что тут такого? — Я почувствовал, что краснею.

— Что вы знаете о Дрейке Морелле? — спросила Рут.

— Он игрок. Его приговорили к повешению в Сан-Франциско. За что — не знаю. Как ему удалось бежать — тоже. Он образованный человек, читает сейчас иностранную книгу. Может, даже латынь. Уэбб что-то о нем слыхал, это он сказал, что Морелл играл на речных пароходах. Кажется, он убил несколько человек, но ведь и мы тоже убили.

— Только приличный человек может связать себя по рукам и ногам двумя детьми, когда самому нужно спасаться. Мне кажется, это стоящее знакомство, мистер Шафтер.

Потянулись дни, наполненные работой и раздумьями о предстоящем путешествии. Этан рассказывал мне о водоемах, возле которых можно найти траву, о многих других важных вещах. Он показал мне начало тропы на Орегон. Мы тихо отметили День благодарения. Джон Сэмпсон отслужил короткую службу, и мы спели старые гимны: «Скала веков» и «Прейдите ко мне, любящие Господа».

Медленно поправлялся Морелл. Он уже нанял меня и Тома Крофта, чтобы мы построили ему жилище. Он заплатил нам золотом, по двадцатидолларовому слитку каждому. Свой заработок я отложил на поездку в Орегон. Однажды я оказался у Рут Макен, когда Морелл пришел к ней за покупками. Подбирая в ее кладовке одеяла и кухонную утварь, он был отменно вежлив, но что-то в нем было еще, что не позволяло задавать лишних вопросов.

— Есть ли тут почта? — спросил он. — Можно ли послать письмо?

— Сейчас нет. Мы отправляли письма с Портером Роквеллом, когда он приезжал сюда. Но ответов пока не получили.

— Тут бывает Роквелл?

— Он приезжал поблагодарить нас. Мы помогли группе мормонов.

— Ну, вам повезло, — сухо заметил Морелл. — Обычно его визиты заканчиваются менее счастливо.

Он задумался.

— Значит, регулярной почты нет, — сказал он.

— Когда-то здесь гоняли на перекладных. Пока индейцы не угнали почтовых лошадей.

— После Рождества я еду на Запад. Куплю стадо и пригоню его сюда, — сказал я. — Могу прихватить ваши письма.

— Значит, вы затеваете дело, — сказал он. — Спасибо. Я напишу несколько писем.

Он собрал все свои покупки.

— У вас бывают гости?

— Почти что нет. Надеемся, что весной все пойдет по-другому.

— Наверняка.

Он поклонился миссис Макен, и мы вышли.

— Красивая женщина, — сказал он. — И настоящая леди.

— У нее много книг.

— Книг?

— Да. Она дает их почитать. Сейчас я читаю Плутарха.

— Вам повезло. Это был настоящий мудрец, человек мира. Да, его нужно читать. А миссис Макен тоже читает Плутарха?

— Муж ее читал. Наверное, и она тоже.

— Что с ним случилось?

— Индейцы… по пути сюда. На Плато. Прежде он был майором на пограничных постах, служил на Востоке.

Когда мы занесли его тюки в дом, я сказал:

— Я заметил, что вы тоже любите читать.

— У меня много книг. А вот с собой всего одна, — улыбнулся он. — Собираться, как вы понимаете, мистер Шафтер, не было времени.

— Что ж, — сказал я, — тому, кто убегает от книг, остается только молиться и уповать на завтрашний день.

Он глянул на меня, но промолчал. Потом сказал:

— Когда в тебя всадили пулю, а у тебя на руках двое детей, лучше не дожидаться следующей. Думаю, с тем джентльменом я еще встречусь.

— Скажите, а та книга… она на каком языке?

— На латыни… Это «Сатиры» Ювенала.

Я двинулся было к выходу, но потом остановился.

— Мистер Морелл, вы мне нравитесь. Нам всем хотелось бы, чтоб вы задержались здесь — сколько вам будет угодно. Но есть одно «но». Насколько я понимаю, вы участвовали в нескольких перестрелках?

— Это выбирал не я, — сухо заметил он. — Хотя и не всегда.

— Есть тут один человек, Уэбб.

— Знаю.

— Он хороший человек, только непростой. Если что случается, он всегда готов прийти на помощь. Но он обидчив… сам не напрашивается на неприятности, но, если что не по нему, вспыхивает моментально.

— Зачем вы говорите мне это?

— Потому что мне не хотелось бы, чтобы между вами возникло какое-нибудь недоразумение, скажем, из-за необдуманного слова.

— Спасибо. Я это запомню.

Я снова повернулся к двери, но он вдруг спросил:

— Вы — здешний шериф?

— Нет, сэр. У нас нет шерифа.

— Хорошо бы его назначить, причем еще до прихода весны. Может быть, подойдет тот человек, Уэбб?

— Он слишком горяч.

— Тогда вы? Вы только что проявили немалую корректность и рассудительность.

— Я уезжаю, — сказал я. — Да и дело это мне не по душе.

— Иногда дело само выбирает человека, — заметил он.

Ночью я проснулся. Что-то изменилось странным и непонятным образом. Сперва я не мог понять, а потом вдруг до меня дошло. Стало теплее. Я слышал, как хлюпает вода. Когда я спустился вниз, Каин сидел на краю кровати, прислушиваясь. Я подошел к окну и всмотрелся в ночную тьму.

— Что это там, Каин?

— Похоже на дождь. Только этого не может быть. Зима.

Мы открыли дверь и выглянули наружу. С карниза капало, а там, где еще вчера вечером белели снежные поля, открылись черные прогалины. Снег исчезал, словно по мановению волшебной палочки. Наши лица ласкал теплый ветер.

— Этот ветер называется шинук, — сказал Каин. — О нем говорил Этан, помнишь?

К рассвету снега почти не осталось, а дорога к водопаду превратилась в черную вязкую грязь. Я вытащил таз на улицу и вымылся по пояс. Воздух был чудесный.

Установилась хорошая погода, и мы с Каином принялись за лесопилку — разметили участок и начали закладывать фундамент. Крофт и Нили Стюарт отправились на охоту, в поселке стояла тишина.

Мы работали неторопливо, укладывая большие камни в фундамент, а те, что поменьше, откладывали для дымохода. Каин работал легко — даже самые тяжелые валуны были ему нипочем.

— Ты был в лавке, когда Морелл покупал одеяла? — вдруг спросил он.

Потянувшись, чтобы размять спину, я ответил:

— Он и одежду купил. Похоже, намерен здесь остаться.

Каин помолчал, потом вытащил трубку и раскурил ее.

— Он нам может пригодиться. Ты говоришь, он образованный?

— Да.

— Тогда он составит компанию миссис Макен. Ей давно хотелось встретить образованного.

Я с удивлением глянул на него.

— Мне это и в голову не приходило. Им даже нечего было сказать друг другу.

— Дай только время. Что и говорить, ей не хватает ученых разговоров. Я пару раз слышал ее мужа. Он был очень умен, хорошо говорил и всегда — со смыслом. Я так никогда не умел, — добавил Каин.

— Если ты говоришь, то всегда — в точку. А это важнее всего.

Он снова взялся за работу, однако, разговор этот меня смутил. В голосе Каина звучали ноты зависти. Прежде он всегда казался спокойным, уверенным в себе и ошибался куда реже, чем все остальные. Он был словно вырублен из одного куска камня, мне и в голову не могло прийти, что он находит в себе какие-то изъяны. Недостаток образования — это да, но было еще что-то такое, чего я никак не мог определить.

Мы прервали работу на лесопилке и отправились туда, где вскоре должны были вырасти школа и церковь. Когда в конце дня мы собирали инструменты, Каин сказал:

— Вечером мы приглашены к Рут Макен. Там будет спектакль.

— Что?

— Спектакль, представление. Это та девчонка, что ты привез. Говорят, она артистка. Собирается петь и читать стихи.

— Артистка? Она?

— Иногда они начинают с детства. Что ж, хоть какое-то развлечение. Надеюсь, миссис Стюарт не поднимет шума.

— А чего ей не так?

— Она считает, что негоже ребенку выставляться. Заявила это перед всеми. И была очень убедительна.

— Неправда, девочке это полезно, — сказал я. — Ей, наверное, кажется, что мы ей дали все, что могли, а она нам — ничего. Она думает, что должна чем-то отплатить. А если миссис Стюарт не хочет смотреть, никто ее не заставляет.

По-прежнему было тепло. Закончив все дела, мы отправились к миссис Макен. Этан и Буд ужо разложили по чурбакам доски, устроив нечто вроде скамеек.

Чопорные Нили Стюарт с женой уже были там. Том и Мери Крофт старались им подражать, но получалось у них неважно. Не знаю, чего все ожидали и чего ждал я сам. Может быть, это будет что-то вроде школьных «дней открытых дверей» или церковных представлений, когда детишки по очереди встают на стул и «читают стишок».

Но ничего такого не случилось.

Она стремительно вышла и сказала:

— Я Нинон Вовер из Бостона и Нового Орлеана. Теперь я здесь.

Ребенком она не выглядела, была хорошо сложена и держалась отлично. Она пела «Старое дубовое ведро», популярную в то время песню, а потом «Дом, милый дом» из оперы Джона Говарда Пейна «Клари». Голос у нее был красивый, на удивление сильный и хорошо поставленный, и Морелл, который сидел рядом со мной, прошептал:

— Она даже лучше, чем была ее мать… гораздо лучше.

Ничего общего с тем хрупким, дрожащим от холода детенышем, которого я держал перед собой в седле тем морозным днем.

Потом она отбивала чечетку и читала стихотворение журналиста из Филадельфии, умершего несколько лет назад. Его звали Э. А. По, а стихотворение называлось «Ворон». Раньше его слышал только Морелл, который, как выяснилось, познакомился с этим По через их общего приятеля, Джорджа Липпарда, тоже писателя.

Никто не знал, что нужно делать, когда она закончила, но, вслед за Мореллом и миссис Макен, все зааплодировали. Я вдруг ощутил, что отношусь к этой девочке как-то странно, не так, как раньше. Каин взял ее за руку и сказал:

— Мисс, я никогда не слыхал такого прекрасного пения!

— Нинон, научи и меня так танцевать! — подлетела к ней Мэй Стюарт.

— Мэй! Прекрати! — резко обернулся к ней Нили.

Когда публика разошлась, мы с Дрейком, Рут и Нинон еще долго сидели и беседовали. До сегодняшнего дня я не знал ее имени.

Она выступала на сцене с самого детства, играла детей в разных спектаклях, работала в Нью-Йорке, Филадельфии, Балтиморе, Мобиле, Новом Орлеане и Сан-Франциско. Когда их шоу в Сан-Франциско закрылось, они поехали в Нью-Йорк, но по дороге мать заболела воспалением легких и умерла в горах западнее нашего поселка.

— Живи с нами, если тебе нравится, — сказала ей Рут Макен. — Нам хотелось бы, чтобы ты осталась.

— У нее в Новом Орлеане есть родня, миссис, — отозвался Морелл. — Но она не хочет к ним ехать, а я не хочу отпускать ее от себя.

— Ну и нечего выдумывать, — вдруг выпалил я. — Мы живем небогато, но я добьюсь, чтоб нам всего хватало.

— Не знаю. Я еще не знаю, чего хочу.

— Торопиться некуда, — сказала Рут Макен. — Можно не спеша все обдумать и решить.

Когда Нинон собралась спать, мы все вышли из дома. Морелл сказал:

— Девочка происходит из старой и очень хорошей семьи. Все ее предки по отцу были актерами, но не какими-то там бродячими артистами. Один писал прекрасную камерную музыку, а другой был придворным органистом.

— А мать? Наверное, ее семья была против брака с актером?

— Еще как против! Они аристократы, пуритане и крепко держатся традиций.

Он глянул на Рут.

— Я хорошо знаю, что ее матушке пришлось вынести из-за замужества, и могу себе представить, каким был Пол Вовер, когда они встретились. Красивый парень, талантливый музыкант и великолепный актер. А ее всегда тянуло к пению, танцам, ей нравилось выступать. Там, где ей не хватало таланта, она умела восполнить недостачу живостью и обаянием. Нинон на нее похожа. Она напоминает их обоих, да еще смахивает на своего дедушку. И очень умна.

— Мне всегда не хватало театра, — сказала миссис Макен. — Мы никогда не жили в таких местах, где попадаются бродячие артисты, но мы ездили в театры в Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон.

— Мать Нинон играла в «Леди Лиона», в «Герцогине» и в «Нашем американском кузене». А еще Джульетту и Розалинду. Нинон знает наизусть большинство ролей. У нее потрясающая память.

Еще они говорили о нашем поселке и городах Востока. Я больше слушал — ведь я ничего не знаю о тех краях.

Вместе с Мореллом мы возвращались домой.

— Вы останетесь? — спросил я.

— Я подумываю об этом. Тут так спокойно.

— Вы нам нужны. У нас уже случались неприятности, а весной их может стать еще больше. Когда я уеду, будет дорог каждый ствол.

— Вы едете один?

— Нельзя уезжать большим числом. Этан Сэкетт знает дорогу, но он — наш лучший охотник.

— Одному лучше всего. — Морелл откусил кончик сигары. — Один зависит только от себя. Чем меньше людей, на которых рассчитываешь, которым доверяешься, тем лучше. Особенно в пути. Когда все зависит только от тебя самого, становишься осторожнее. Будь мудрым, мой друг, путешествуй в одиночку. Поедешь быстрее, проедешь дальше.

— А как быть, когда я погоню стадо?

— Нанимай людей и выгоняй, как только с ними начнут возникать проблемы. Никому не доверяй. Большинство, конечно, достойно доверия, и с ними ты ничего не потеряешь. А некоторые будут стараться тебя обокрасть или убить, но тут ты уже будешь начеку.

Согласиться с ним на все сто было трудно, но его слова крепко засели у меня в голове.

Я вошел в дом. Все спали. Свет очага играл на простых, привычных домашних вещах. Я почувствовал укол в сердце: вскоре я все это покину, покину место, к которому уже успел привязаться. Подбросив дров, я сидел и вспоминал, как чистый и прелестный голос Нинон выпевает слова песни «Дом, милый дом». Никогда раньше я не слыхал этой песенки, но теперь она будет со мной в моем дальнем путешествии. Это мне вдруг стало совершенно ясно.

Держа в руках сапоги, я поднялся под крышу к своей постели. Долго лежал без сна, закинув руки за голову, глядя на отсветы огня, играющие на стропилах. Рассказ Дрейка Морелла о любви родителей Нинон не шел у меня из головы. Как это здорово! Встретить девчонку, которая бы полюбила тебя, и идти с ней по жизни вместе. Интересно, у Рут Макен с ее мужем было так же? А у Каина с Хелен? Как же было у Каина с Хелен?

А потом я заснул.

Глава 11

Первым золото нашел Нили Стюарт. В шести милях от поселка у Каменного ручья.

Мы с Каином работали на будущей лесопилке, как вдруг услышали бешеный топот лошадиных копыт. Мы бросили бревно, схватили ружья и залегли у низкой каменной стены фундамента, которая к этому времени уже успела вырасти.

Сэмпсон бегом рванул к дому, а он уже много лет не бегал. Уэбб нырнул в свой дом и выскочил с винтовкой наперевес.

Взмыленная лошадь принесла Нили. За. ним никто не гнался.

— Золото! — вопил он. — Я нашел золото!

— Угомонись, — сказал Каин. — Где ты его нашел?

Нили протянул руку, на его ладони лежал самородок. Не больше бобового зерна, красивый и чистый. Подскочил Уэбб, за ним подошел Крофт.

Все они загалдели враз, а Нили был так возбужден, что просто кричал. Мне это почему-то не понравилось, и я отошел на несколько ярдов, чтобы последить за округой.

Золото обнаружилось на Каменном ручье. Снег сошел, и Нили решил съездить туда и промыть несколько лотков. Первый же лоток принес несколько крупинок, а потом вдруг возник самородок.

Мы тут же оседлали лошадей и поехали. Если бы удалось найти еще золота, я смог бы купить много скота. Но особенной радости я не чувствовал. За золотом сюда потянутся люди, которым наплевать на наши края, жить они тут не захотят, и, как только золото иссякнет, здесь снова никого не останется. Я был молод и был не прочь поискать золота, но, пожалуй, где-нибудь в другом месте. Эта судьба — не для нас.

Обнаружились и следы, оставленные прежними золотоискателями. Я оторвался от компании и повел лошадь вдоль ручья. Первый раз тут нашли золото около 1842 года. Старатели появлялись здесь несколько раз, но индейцы их выживали отсюда. У меня был лоток, и я остановился взять пробу. Я был молод и предпочитал во всем видеть светлую сторону, но прекрасно помнил тех людей и их россказни. Они возвращались домой с пустыми руками, без крупинки золота, которая могла бы подтвердить их байки. Часами торчать в холодном горном ручье или пробираться по горным ущельям от одного месторождения к другому — верный способ быстро состариться. Я видел только одного парня, который вернулся с приисков богатым и открыл свою лавку, — там, где мы жили раньше.

Как только расползется весть о золоте, появятся золотоискатели, а я буду снабжать их мясом. Дичь сбежит от полчища охотников, но если мы будем держать лавку для продажи, то можем неплохо устроиться.

Я поднимался на возвышенность. Глянул вниз — отсюда мои друзья стали похожи на муравьев. Воздух здесь оказался свежим и прохладным, дышать им было все равно что пить родниковую воду. «Хороший наблюдательный пункт», — подумал я и двинулся выше. Солнце уже шло на закат, мне хотелось продолжить путь, но у меня с собой не было ни одеяла, ни еды, и, пожалуй, пора было поворачивать к дому. Самый близкий путь — вдоль горной гряды. По дороге можно было наткнуться на лося, а нам, как всегда, не хватало свежего мяса. Я повернул на юго-восток, обогнул рощу и двинулся к дому.

Как всегда, я был настороже. Чувства были напряжены, я готов был поймать любой знак, который посылала природа. Ярдов за двести впереди вдруг с шумом вспорхнула птица, и я тут же повернул лошадь в гущу деревьев. Птица собиралась сесть на куст… что заставило ее изменить свое намерение? Погналась за насекомым? Или испугалась кого-то, кто прячется в чаще?

Видел ли этот неизвестный меня? Слева меня прикрывал густой осинник, справа — крутой склон. Слезая с седла, я шепотом скомандовал жеребцу стоять. Он хорошо чувствовал опасность, как любое животное. Винчестер был со мной, на ногах — мокасины.

Лошадь меня не выдаст, осинник надежно прикрывал ее. Если жеребец будет стоять спокойно, его не разглядеть даже с расстояния в несколько шагов. Я прокрался вперед и опустился на колено, тщательно изучая то место, откуда вспорхнула птица, и все вокруг. Если там кто-то прячется, позиция у него отличная. Признаков движения я не заметил. Продвинулся вперед, притаился у скалы в углублении, которое оставил выпавший валун, а потом перебежал к трем низкорослым деревьям. Здесь я стал ждать.

Положение солнца подсказывало, что у меня мало времени. Вскоре тот, кого я выслеживал, оставит свои позиции, если еще не сделал этого. Я увидел звериную тропу: узкий тоннель высотой фута в три, образованный нависшими кустами и частым осинником. Я пополз по тропе, продвинулся ярдов на тридцать и оказался прямо над обрывом. Вот оно, то самое местечко: аккуратная трещина в расколовшемся валуне, сквозь которую весь наш поселок можно было видеть как на ладони, оставаясь незамеченным. Густые деревья и их склоненные ветви образовали естественное укрытие.

Кто бы тут ни прятался прежде, сейчас его уже здесь не было. Однако примятая трава и листья говорили о том, что тут кто-то был.

— Интересно, да?

Мышцы мои напряглись, потом расслабились. Голос звучал сзади. Быстро обернуться — значит стать покойником. Какое-то время я не двигался, потом, не поворачиваясь, спросил:

— А вам самому не было бы интересно?

За спиной прозвучал сухой смешок.

— Ну-ну. Для янки ты неплохой индеец.

Не выпуская ружья, я медленно повернулся: Человек, который сидел под деревом, был неподвижен, дуло его ружья смотрело прямо мне в грудь. Он не промахнется, а мне ни за что не поднять свою винтовку прежде, чем пуля 56-го калибра проделает во мне дыру размером с кулак.

— Думаю, у вас есть причина не заходить к нам в поселок, — сказал я и медленно опустил винчестер.

Пистолет под кожаной рубашкой, за поясом. Догадался ли он об этом? Обратил ли внимание, что рубашка не надевается через голову, а зашнурована спереди?

— Думаешь правильно. Там у вас внизу есть один, которого я собираюсь убить.

— Зачем? — сухо спросил я. — Если то, что об этих краях говорят, правильно, то нужно подождать весны, и тогда эту работу за вас сделают индейцы.

Он снова усмехнулся.

— Очень спокойный, да? Пожалуй, стоит тебя пристрелить, пока ты чего-нибудь не выкинул.

Меня заводило, что он сумел подкрасться ко мне незамеченным, и — не буду скрывать — так и подмывало сравнять счет. Разве он не сказал, что собирается убить одного из наших?

— Попробуй, — сказал я. — Внизу сразу поймут, что тут что-то не так. Тебе не смыться. Там у меня есть приятель, который тебя из-под земли достанет.

— Все вы — просто кучка бродяг! Никто меня не достанет, даже в чистом поле, когда солнце в зените.

— Этан Сэкетт.

Его старые лисьи глаза метнули в меня острый взгляд. Плечи его были высоко подняты, он был худ и упруг, одет в грязную кожаную рубашку и штаны, на голове сидела потрепанная шапка из ангорской кошки.

— Этан там? Да, этот считается. Еще как считается. О нем я даже не подумал.

— Ты его знаешь?

— Еще бы. Мы с ним отлавливали бобров у Йеллоустоун и вместе дрались с золотоискателями возле Гумбольта. Выходит, старина Этан там?

Он вынул шмат табака и откусил здоровый кусок.

— Ну и что вы, ребята, собираетесь тут делать? Золото рыть?

— Мы основали город. Хотим остаться здесь, выращивать скот, сеять пшеницу, торговать с проезжающими.

— Долго не протянете. Богатый люд вскорости станет ездить на паровых машинах, я так слышал.

Моя рука была близко от револьвера, но этот человек не понимает шуток. Он успеет выстрелить первым.

— Вы за кем охотитесь? У нас там добрые люди, они никогда никого не обижали. Мы хотим построить школу, церковь и жить семьями.

— Какая прелесть! — ухмыльнулся он и выплюнул струйку табачной смолы к моим ногам. — Терпеть не могу города и горожан. По мне хороши только вигвамы и скво.

— Вот и славно, — сказал я. — Почему бы вам не отправиться за всем этим прямо сейчас и не оставить нас в покое? Вы тратите время на людей, которые не сделали вам ничего плохого. И не собираются. А может, вы из той банды, что кочует на Востоке?

— Из этих? — Он сплюнул. — Кучка подонков и убийц, вот они кто! Ну и задали вы им жару. Я здорово повеселился.

— Вы что — здесь с тех самых пор?

— Здесь да там, — глянул он хитро. — А у вас компании не прибавилось? Новички не появились?

— Нет, здесь только те, что пришли с обозом, — сказал я беззаботно, тут же догадавшись, кого он имеет в виду. — Мы поняли, что до наступления зимы нам через ущелья не пройти, и остались.

— Правильно поняли. Не дурно. Но я толкую о том, кто появился позже. О мужчине с парой молокососов.

— Мы подобрали мужчину у тракта. Он успел нам рассказать про детей. Но один из них умер, — сказал я. — Мальчик.

— Жаль. Я ничего не имею против молодняка. Ты говоришь, что он «успел рассказать», но не говоришь, жив ли он. Сдается мне, он жив. Этот Дрейк Морелл так легко не подохнет.

— Так вы за Мореллом охотитесь?

— Прямо в «яблочко». Я собираюсь его убить.

— Я слыхал, он неплохо обращается с оружием.

— Это так. И мог бы меня прикончить, если бы мы встретились лицом к лицу. Только встречаться я с ним не собираюсь. У него свои манеры, у меня свои. У меня — как у индейцев. Никто в здравом уме не станет рисковать скальпом, сражаясь в открытую. Мне все равно, узнает он, кто его убил, или нет. Главное, чтоб он подох. И он подохнет.

Скоро начнет темнеть, а я все еще далеко от дома. В животе урчало от голода, и было глупо рассиживать тут и рассуждать о его планах, когда хотелось только одного — поужинать.

— Если ты не собираешься стрелять, я поеду домой, — сказал я, поднимаясь.

И выхватил револьвер. Управляюсь я с ним очень быстро. Тут нет моей заслуги, оно выходит само собой, только в следующее мгновение этот мужик уже пялился прямо в дуло моего револьвера.

Мы с ним стояли, прицелившись друг в друга. Калибр у него был посолиднее, но я был уверен, что сумею выстрелить не позже, чем он.

— Перестань. Настоящая лиса, да? — улыбался он. Но я следил за ним, а мой палец не отпускал спусковой крючок, ибо этот человек убьет, не задумавшись.

— Мне не нравится, когда ко мне подкрадываются, — сказал я. — Совсем не нравится.

— Так и ты мог бы меня подловить. Мог бы и пристрелить.

— Тебя? Долго бы ловить пришлось. Кроме того, я не стреляю в спину.

— Ну и дурак. Пожить бы тебе как индейцы. Понял бы, что главное — победа. А способ не важен.

— Не знал, что это придумали индейцы, — сказал я. — Большинство из них гордится своими победами. Но они считают не мертвецов, а тех врагов, которых удалось перехитрить.

— Да, такие тоже попадаются, — усмехнулся он. — Они глупые.

— Я уезжаю. Мне не хочется тебя убивать, и я не хочу быть убитым. Тебя я оставляю для Морелла.

Я держал его на прицеле и отступал к кустам. Но тут любопытство взяло верх, и я спросил:

— Кстати, зачем он тебе? Он хороший человек, он рисковал жизнью, чтоб спасти детей.

— А может, он ими только прикрывался? — ответил он. — Решил, что я его не стану убивать, пока они от него зависят. И он был прав, я бы не стал, — удивленно заметил он. — Не убил бы. Из-за любого ребенка, не говоря уж о ее детях.

— Вы были знакомы с их матерью? — настал мой черед удивляться.

— Знаком? Нет, сэр. Я ее только издали видел, да еще знал по голосу. Она пела, как ангел. Догадываешься, что это значит для мужчины, который истосковался по женщине? По приличной женщине. Один парень заявил как-то, что от ее пения у него скулы сводит. Пришлось ему свои зубы с полу собирать. Как подобрал, так извинился. За пятнадцать лет мне не доводилось слышать другого пения, только ее, а она пела те же песни, что и моя мать. Ее голос прямо слетал с небес, можешь мне поверить. Такая жалость, что она померла. Если хочешь знать, когда он ее похоронил, я положил цветы на ее могилу, — сказал он.

— И тем не менее вы хотите его убить?

— А это уже другой сказ. Да, сэр. С помощью вот этого самого ружья я отправлю его прямиком в ад. Он подстрелил двух моих братьев.

— Может, это была ссора?

— Конечно. Но это было их дело, а когда он их подстрелил, то развязал войну. Или он будет похоронен, или его растерзают канюки.

— Ты бы обдумал все это получше, приятель, — сказал я. — С твоими братьями я не был знаком, но Дрейк Морелл — хороший человек, и девчонка только от него зависит. Тебе что, нужно, чтобы она осталась одна-одинешенька на свете? Через пару лет она станет женщиной… но какой женщиной?

Он уставился на меня, но я уже замолчал, подхватил винтовку и шагнул назад, в чащу. Он сделал то же самое. Я вернулся к лошади и поехал в поселок. Так мирно начинался день… И ведь никогда не угадаешь, чем оно все может обернуться!

Теперь мне было что рассказать Дрейку Мореллу. Я за него беспокоился.

В поселке я встретил Этана, набиравшего дров для печки, и остановился рассказать ему о происшествии. Когда я описал ему того человека, он невесело усмехнулся:

— Стейси Фоллет… знаю я его. Морелл раздразнил старого шакала, вот что. Старого шакала.

Глава 12

Пока я при свете лампы кормил и обихаживал коня, я все думал о нашем поселке — маленьком островке в море дикости и о тех опасностях, что подстерегают нас. Самые первые поселенцы, окруженные ненавистью, испытывали, наверное, то же самое.

Человек и город всегда связаны с миром, они не остаются в одиночестве, стоит появиться кому-нибудь новому, как от него начинают расходиться круги, словно по воде. Мы поселились в предгорьях — дичь ушла наверх, в горы, и ее стало меньше. Весной наши плуги вонзятся в здешнюю землю. Она небогата, но нам предстоит с нее кормиться. С нашей сноровкой, унаследованной от многих поколений фермеров, мы облагородим почву, будем тщательно ухаживать за посевами, и — больший или меньший, — но все равно соберем урожай. И земля вокруг нас изменится.

Стейси Фоллет скрывается в горах над поселком и угрожает одному из нас. А у нас каждый на счету, мы не можем пожертвовать одним, чтобы не ослабнуть всем вместе. Этот Стейси мне не враг, но я буду считать его таковым, потому что его глупое ружье может пробить брешь в той стене, что нам предстоит выстроить против индейцев.

А они, по сути дела, не враги. Нам незачем с ними ссориться. У них свой путь, у нас — свой. Они нападают для куража, движимые удалью да еще чувствуя в нас смутную угрозу, которая не определяется словами, но наполняет краснокожего неясным страхом. Жизненный уклад индейцев обречен — и не потому, что бледнолицых несметное число, не потому, что у них хорошие ружья и пушки, а потому, что у них есть товар. Погибель краснокожего началась тогда, когда появился первый белый торговец и стал предлагать ему то, чего он сам не мог изготовить. Проснулось желание обладать. Нужно было покупать или брать силой.

Иголка, стальной нож, ружье и порох, виски, разные побрякушки — вот что разрушало мир красного человека, и, воюя с белыми, он воевал против вожделений своего сердца. Некоторые из них восставали против наступления вещей, приносимых бледнолицыми, но их голос терялся в пустыне.

Я мог бы жить как индеец, мне по душе их жизнь. Дух индейцев витает в воздухе, окликает вас в шуме лесных ветвей и в журчании горных ручьев, но не смолкает и другой голос — голос моего народа и его обычаев. Наш обычай — наступать, идти вперед, преображая мир так, чтоб всем становилось легче жить. Хотя, в некотором смысле, и сложнее.

Когда я рассказал Дрейку Мореллу о Фоллете, он наконец заговорил.

— Я ждал его, — сказал он. — Он самый приличный парень среди всех этих бедолаг. Они сели со мной играть, им не везло, а когда вконец проигрались, то обвинили меня в жульничестве. Один солдат поджидал, когда освободится место. Я попросил его заглянуть под стол. Как я и предполагал, с их стороны он нашел четыре спрятанные карты. То есть они сами жульничали, и очень неуклюже, мне все было видно. Пришлось мне сказать им, что я о них думаю, и они ушли. Они ждали меня на улице, но я вышел через заднюю дверь. Они стояли у стены, прислонив к ней свои ружья. У них были «спенсеры» — страшное оружие, но с ним трудно быстро управиться. Я их окликнул, один успел выстрелить, но пуля шлепнулась в грязь. Я убил обоих. Они так и остались там лежать, как две перепелки. Не ждите от меня раскаяния. Они пытались побить меня моим собственным оружием. А когда не вышло, решили пристрелить меня без всякого предупреждения. Но Стейси Фоллет — другое дело. Без него им не удалось бы прожить так долго. Он опасный человек.

— Похоже на то.

— Ничего не поделаешь. Нужно быть поосторожнее. Я всегда старался быть осторожным.

— Вы смелый человек, Морелл.

— Смелый? Каждому свое, Шафтер. Люди называют героями тех, кто один раз совершил то, что смелый делает каждый день.

Он отвернулся.

— Хотите, прогуляемся? Я только прихвачу свою трубку. Вы прочли Плутарха?

— Нет еще.

— И не торопитесь. Он того заслуживает. — Он закрыл за нами дверь. — Вы счастливее, чем думаете. В отношении книг, конечно. Когда переселяешься на Запад, много с собой не потащишь, а майор Макен, как я слышал, тщательно подбирал книги. Завидую вам, что вы начинаете именно с этих книг. Голова — как дом, который владелец обустраивает по своему вкусу. Если в доме пусто и холодно, никого, кроме себя самого, винить не приходится. А у вас есть возможность сделать свой дом удобным и даже изысканным.

Вдруг он заговорил о другом.

— Шафтер, вы могли бы для меня кое-что сделать?

Я удивился. До того мне казалось, что он так прочно стоит на ногах, что ни в чем не может нуждаться.

— Я говорю о Нинон. Если Стейси Фоллету повезет больше, чем мне, позаботьтесь о ней. Она станет красивой женщиной, Шафтер. Она необычайно талантлива. Здесь она надолго не задержится. В ней таится нечто, что потребует себя выразить. Кем бы она ни стала, у нее не будет тихой, спокойной жизни: помешают страсть, огонь, честолюбие.

— Но она же еще ребенок.

— Долго ли девочке быть ребенком? — Он пожал плечами. — Пока она еще ребенок, а однажды утром просыпаешься, глядь — а перед тобой уже женщина, да не одна. Целая дюжина незнакомых женщин.

— Ей лучше остаться здесь. У нее будет время, чтобы разобраться в себе и понять, кто она такая на самом деле.

— Чепуха, Шафтер. Ты сам это знаешь. Человек — никто, пока сам себя кем-то не сделает. У Нинон эта работа не займет много времени. Глину, из которой она слеплена, я хорошо знаю.

Ужинали мы в тот вечер у Каина вместе с Рут иБудом. Мы говорили о книгах и о сапогах, о таинственных происшествиях и о детских мечтах, о дальних странах, где стоят древние храмы и где когда-то боги бродили среди людей. Пришел с отцом Ленни Сэмпсон и слушал, широко раскрыв глаза, пока Морелл рассказывал об Улиссе и циклопах, о Тесее и Минотавре, об Энее и возникновении Рима. Как хорошо было вот так разговаривать в теплом уютном доме! Когда разговоры иссякли, Нинон спела пару песен, и мы сели пить кофе. Потом дети отправились спать, а мы еще долго беседовали о судьбе нашего поселка.

— Вам нужен шериф, — сказал Морелл. — Скоро пойдут люди. Вместе с мирными появятся и дикие. Если не будет представителя закона, жди беды.

— А вы бы не взялись за эту работу? — спросил Каин.

Морелл ответил не раздумывая.

— Нет, — сказал он. — Я слишком известен в этих краях. Не хотелось бы накликать на всех беду. Если вы меня вытерпите, я останусь, но только не шерифом.

— Это дело для Бендиго, — сказал Сэмпсон. — Он рассудителен, но, когда нужно, может и выстрелить.

— Я же скоро уеду.

— Уэбб? — предложил Морелл.

— Нет, — сказал Каин. — Он горяч. Мне он нравится, но он опасен.

Потом мы заговорили о городских властях. Тут и родилась мысль о муниципальных законах и выборах. Сэмпсон и я предложили в мэры Каина, но он отказался. Сказал, что самый подходящий — Джон Сэмпсон, и мы решили, что, когда будет голосование, мы выдвинем именно его. Каин выдвинет.

Возник вопрос и о собственности на землю. Пока никто ничего не требовал, только Уэбб и Стюарт хотели застолбить приисковые участки у Каменного ручья. Никто, кроме Рут Макен. Она считала своей террасу, на которой стоял ее дом. Там было несколько акров земли и кусок луга за деревьями. На том лугу мы не пасли свой скот, потому что он хорошо просматривался только из ее дома.

Мы подумывали об огородах и пашне. Мы с Каином и Джон Сэмпсон сговорились работать вместе, но ведь я скоро уеду. Их отношение ко мне постепенно и незаметно поменялось: я стал охотником, добытчиком, и теперь они стали считать меня ровней.

Следующие дни мы продолжали работать. Каменная стена лесопилки уже была готова, мы начали наращивать ее бревнами. К концу недели она уже подросла до крыши.

Нили Стюарт мыл золото. Крофт утеплял дом. А еще он нашел небольшое поле, где весной собирался сажать овощи.

Поначалу Стюарту везло. Каждый вечер он рассуждал о золоте, потом стал говорить мало, но становился все более важным. Видно, дела его шли неплохо. Несколько раз он делал какие-то закупки у Рут, расплачиваясь золотом.

А вот Уэбб не слишком усердствовал, только изредка появляясь на своей золотой делянке. Он предпочитал охотиться или заготавливать дрова.

На охоту мы ходили только парой. Когда я охотился с Уэббом, всегда старался предоставить ему право на самые выигрышные выстрелы. Он стрелял метко и зря патроны не тратил. Случались и разговоры, но мне казалось, что я ему нравлюсь не больше остальных. Иногда он жаловался на Фосса, говорил, что тот ленив. Нужно, чтоб кто-нибудь, еще поменьше, чем он сам, его бы отлупил. Может, это его чему-нибудь научило бы, говорил Уэбб.

От Плутарха я перешел к «Опыту о человеческом разуме» Локка. Основатели нашей страны читали и перечитывали эту книгу. Она и вправду сильно отличалась от всего того, что мне уже довелось читать.

Иногда появлялись группы мормонов, мы давали им приют и пищу, за которую они всегда щедро расплачивались. Стейси Фоллет не появлялся, а когда я осмотрел его давний наблюдательный пост, то не нашел там никаких следов. Может быть, он решил уйти отсюда. Большинство из нас о нем позабыли, потому что надвигалось Рождество.

По воскресеньям, с самого нашего приезда, мы служили мессу. Каин или Джон читали из Библии, а Том Крофт руководил пением. Нам нравилось петь.

А потом к нам приехал Мозес Финнерли.

Мы с Каином только что водрузили наверх толстенное бревно — стропило будущей лесопилки — и остановились перевести дух. Когда на дороге возникли три всадника, к нам подскочил Уэбб с револьвером в руке. Мой винчестер тоже всегда был наготове. Если хочешь прожить подольше, иначе нельзя.

— Как поживаете, джентльмены? — осведомился худой человек с изможденным лицом и глубоко посаженными глазами. — Я — преподобный Мозес Финнерли, а вот брат — Джозеф Паппин, а это — брат Олли Троттер.

Один — приземистый крепыш с пустыми глазами, которые поначалу казались веселыми. Второй — большой, толстый, с отвисшим подбородком.

— Здравствуйте, — сказал Уэбб. — Я — Уэбб. А это братья Шафтеры.

— Очень приятно, — сказал преподобный. — Я весьма польщен. Как мы поняли, тут у вас поселение. Мы решили, что просто обязаны принести вам слово Божие.

— У нас есть слово Божие, — ответил Уэбб. — Библия в каждом доме. А по воскресеньям мы устраиваем чтения.

— Это замечательно. Но Библию нужно разъяснять, сэр. Слово Господне нельзя осквернять, распространять его должны только посвященные.

— Сойдите с лошадей, джентльмены, — сказал Каин. — Мы небогаты, но готовы поделиться с вами тем, что есть.

— Небогаты? — глянул вокруг толстяк Олли Троттер. — Мы слыхали, что у вас тут лагерь золотоискателей..

— Может быть, несколько лет назад тут и шла кое-какая добыча, — улыбнулся Каин. — Но мы здесь недавно. Собираемся заниматься торговлей и пахать землю.

На лицах приезжих мелькнуло разочарование. Но разве я им судья? Тем более что близился полдень, самое время для передышки.

Иногда замечаешь разные мелкие подробности. Например, было видно, что лошади у них не самые лучшие и прошли долгий путь. Всадники путешествовали налегке, и, если бы они не были служителями Господа, я бы сказал, что они, видимо, убрались откуда-то в спешке.

Когда они отправились ставить свою палатку, Уэбб посмотрел им вслед, сплюнул и сказал:

— Бен, тут дело нечисто. У этого Финнерли поганый глаз.

Они сели за стол вместе с нами, и те взгляды, что они то и дело бросали в сторону Лорны, доверия у меня не вызывали.

— Спасена ли ты от заблуждения, девушка? — спросил вдруг ее Финнерли, когда она проходила мимо него. — Разъясняли ли тебе милость Господню?

Каин хотел что-то сказать, но я его опередил:

— Она еще не успела нигде заблудиться, преподобный отец, и спасать ее нужды нет.

— Об этом судить Господу, — повернулся он ко мне.

— Вы правы, отец. Он будет судить всех нас.

Мои слова и я сам не слишком ему понравились. Но, похоже, чувства оказались взаимными, так что я не обиделся. Я уважаю слуг Господних, но мой скромный опыт говорил, что для спасения души многие из них сами нуждаются в помощи своих собратьев. Мы, Шафтеры, всегда почитали Христа любящего и всепрощающего, и вряд ли я ошибся, когда решил, что в Мозесе Финнерли тлеют уголья из дьявольского костра.

Он принялся читать длинную и витиеватую молитву, а я, особенно, когда голоден, предпочитаю слуг Господних, которые умеют сказать то, что требуется, коротко и сжато. Тем более что в его молитве больше всего говорилось о том, что Господь запрещает, а не о том, что Он прощает.

Закончив молитву, Финнерли помолчал, а потом сказал:

— Тот большой дом, что стоит на террасе… он чей?

— Там живет вдова Макен, — сказала Хелен, — прекрасная женщина.

— В этом я не сомневаюсь, — ответил Финнерли.

И тут, легка на помине, постучалась и вошла сама Рут вместе с Нинон. На лице Каина мелькнула тень неудовольствия.

Все, за исключением Олли Троттера, встали. Каин представил приезжим миссис Макен, и я заметил, что их лица стали такими умильными — чуть слюнки не потекли.

— Миссис Макен, мы странники, которым негде приклонить головы, — сказал Мозес Финнерли. — А у вас большой дом. Сможете ли вы нас приютить?

Она поглядела на него холодным, изучающим взглядом, потом улыбнулась:

— Мой дом не так уж велик, а для троих и вовсе мал.

— Для троих?

— Да, святой отец. У меня есть сын. Боюсь, вам придется поискать себе что-нибудь, но обычно вновь прибывшие в наше селение сами о себе заботятся. Мы готовы поделиться едой, хоть у нас самих не густо, но дома наши очень малы.

— Да нам нужна самая малость, — сказал брат Джозеф Паппин. — Уголочек, чтоб от ветра прикрыться. И все.

Рут перестала улыбаться.

— Не сочтите за черствость, но в моем доме для мужчин места нет. Вы и сами должны понимать, что на постой у женщины одинокой рассчитывать неприлично.

Ему это не понравилось, но он все же вежливо поклонился:

— Да, да, конечно. Я не подумал. Вы упомянули о сыне…

— Он еще совсем мальчик.

Она присела. Хелен подала ей кофе, и разговор продолжился. Рут Макен была не дура, так что, похоже, гости пришлись ей по душе не больше, чем нам с Уэббом..

— Издалека ли вы изволили прибыть? — спросила миссис Макен.

— Издалека. Но нет такого пути, который мы бы не одолели, чтоб донести до вас слово Божие.

— Вы приехали с Запада?

Финнерли словно пропустил ее вопрос мимо ушей и принялся разглагольствовать о Боге и делах Его, а я пил кофе, и мне казалось, что это сам дьявол цитирует Писание, чтобы добиться какой-то своей цели. Однако это было несправедливо — что я знал о них и их прошлом? Вдруг окажется, что они достойные и приличные джентльмены? Правда, как я сам себя ни укорял и ни уговаривал, поверить в это все равно не мог.

— Завтра мы устроим службу и будем рады видеть вас всех, — сказал преподобный Финнерли.

— А мы будем рады вас послушать, — ответил Каин и встал. — Уже поздно. Если хотите, устраивайтесь прямо здесь на полу, джентльмены. Сожалею, что не можем предложить вам ничего получше.

Они переглянулись.

— Разве тут нет пустого дома? Может, где-нибудь народу поменьше? Мы очень устали и…

Тут меня словно бес попутал.

— Может быть, у Дрейка Морелла? — предложил я.

Финнерли дернулся, будто в него всадили нож.

— Морелл? Он здесь? И вы приютили такого человека? — Его голос вдруг зазвенел: — Он убийца! Злодей, настоящий злодей!

— У нас он ведет себя мирно, — сказал Джон Сэмпсон, — и мы не замечаем за ним ничего дурного.

— Он игрок, убийца и насильник! — кричал Финнерли.

— Мне показалось, что он настоящий джентльмен, — сказала Рут Макен. — Я уверена — он честный человек.

Финнерли хотел продолжать, но осекся — что-то в лице Каина или в моем его остановило. Он сдержался, но глаза преподобного сузились и были полны ненависти.

— Его все равно повесят, — заявил он. — Здесь таким не место!

Он резко повернулся и вылетел вон. Паппин и Троттер потащились следом.

— Помолчал бы, — сказала Хелен. — Нечего наседать на мистера Морелла.

Я закрыл было дверь, но Рут сказала:

— Оставьте ее пока открытой, мистер Шафтер. Здесь не мешает проветрить.

— Чтобы проповедовать слово Божие, следует уметь хоть немного прощать, — сухо заметил Сэмпсон. — Мистер Морелл побывал в переделках, не сомневаюсь. Но ведь и у нас всякое случалось.

— Джон, я вот все думаю, — сказал Каин, — не посеять ли нам овес? Я тут видел дикий овес, он должен хорошо расти, а у нас будет чем кормить лошадей.

Женщины занялись бумажными украшениями для рождественской елки. Каин опять принялся за гвозди. Я уткнулся в книгу и, время от времени отрываясь от Локка, прислушивался к тихому журчанию разговора, к едва слышному потрескиванию поленьев в очаге, к тем спокойным звукам, которые исходят от трудящихся рук. Вечер не отличался от многих других, но я, к счастью, уже тогда догадывался, что через много лет именно такие вечера я буду вспоминать с нежностью.

Когда я прочел у Джона Локка о знании и суждении, я снова задумался о Дрейке Морелле и о выходке преподобного Финнерли.

Это вроде той истории со вспорхнувшей птицей, которая предупредила меня, что в кустах притаился Стейси Фоллет. Я ведь не знал наверняка, есть ли там кто, но, раз она вспорхнула, предположил, что есть. Судить же о Дрейке Морелле мы могли только по его нынешнему поведению и по тому, что он рисковал жизнью, спасая чужих детей. Это было то, что мы видели сами и знали достоверно, и мне этого хватало, чтобы не судить его строго, не имея для этого достаточных сведений.

Оторвавшись от книги, я посмотрел на всех, кто был в комнате, и вдруг почувствовал себя отделенным, как бы отрезанным от них. Как будто моя мечта уже осуществилась, и я вот-вот вырвусь в дальние края и стану наконец кем-то. Но кем? Все здесь такие разные, но цельные. Или, может быть, мне лишь только так кажется?

Этан — охотник, неотъемлемая часть гор и лесов, как волк, олень или барсук. Каин — ремесленник, руки которого умели гнуть сталь точными и уверенными движениями, а отложив молот — держать и оглаживать только что созданную вещь. И Джон Сэмпсон — человек добродетельный, богобоязненный, терпеливый и прощающий, но сильный и уверенный в себе.

А кто я?

Мне даны плоть и разум, такие податливые и восприимчивые, и лишь от меня зависит, каким содержимым я их наполню. Конечно, кое-что зависит от предков, кое-что от окружения, в котором я живу, от тех людей, с которыми сталкиваюсь, и все же — главное в моих руках.

Каким человеком мне суждено стать? Что же я должен делать, чтобы стать человеком?

Глава 13

Сочельник был ясным и морозным. Утром выпал легкий снежок и прикрыл прогалины, оставшиеся после оттепели и ветров.

К этому времени преподобный Мозес Финнерли и компания с помощью Нили Стюарта уже успели соорудить себе что-то вроде землянки на склоне холма рядом с поселком.

Этан, Уэбб и я охотились без передышки, чтобы обеспечить рождественский стол свежим мясом. Неплохим охотником оказался и Олли Троттер — ему удалось подстрелить лося и оленя. Так что еды к празднику у нас было вдоволь.

Каждую свободную минуту мы тратили на строительство. Нам удалось подвести лесопилку под крышу и сложить в ней очаг. Теперь до весны тут можно было устраивать общие встречи и вечеринки — пока лесопилка не начнет работать. Потом мы построим школу и церковь. Пока не будет церкви, все службы будут проходить в школе.

Дрейк Морелл трудился наравне со всеми, выполняя черную работу: таскал бревна, корчевал кустарник и собирал дрова, чтобы у того, кто умеет работать с инструментом, оставалось побольше времени.

Однажды я заговорил с Мореллом о преподобном Финнерли. Он с усмешкой глянул на меня.

— Ничего удивительного, что я ему не нравлюсь. У него есть все основания меня не любить.

— Отчего же?

Он пожал плечами.

— Вы, Бендиго, еще не видели — иногда я перебираю со спиртным и делаюсь довольно неприятным. Не дерусь, нет! Ничего такого. Но делаюсь ехидным, саркастичным и начинаю кого-нибудь донимать злыми шутками. Лучше всего не обращать на них внимания.

— А этот преподобный — воплощение всего, что мне отвратительно в людях, — продолжал он. — Узколобый, нетерпимый и подлый. Он весь такой елейный, словно бы святой. А вот то, что он проповедует, по-моему, совсем не христианство. Да он и не проповедует, скорее мечет громы и молнии. Как будто нас всех, кроме него, обуял дьявол, и только он может всех спасти.

Интересно. Морелл говорит то же самое, о чем и я подумал вначале.

— А эти — Паппин и Троттер?

— Олли Троттер — плохой человек. Финнерли спас его от суда Линча, и Троттер остался при нем. Он убивал из засады, воровал лошадей, словом, везде, где он появлялся, случалась беда. Хорошо владеет оружием, но никогда не выйдет на честный бой. После того как Финнерли спас его шею от веревки, он клянется, что раскаялся. Но я не верю. Ни на мгновение. Самый умный из них — Паппин. На собраниях он ходит по рядам с тарелкой для пожертвований. Уж он-то точно знает, с кого можно сорвать куш. Эту святую троицу выгоняли из полудюжины поселков. Они начинают с проповеди, а заканчивают тем, что пытаются прибрать к рукам власть. И здесь попробуют, поверь мне. Финнерли меня не любит, потому что однажды я задавал ему некоторые религиозные вопросы.

— Не думал, что вы религиозны.

— Я не религиозен. По крайней мере, в общепринятом смысле. Когда я был маленьким, меня учил Библии один прекрасный человек. Он был великим ученым, знал древне-еврейский, греческий и латынь лучше, чем я английский. Ему нравилось читать Библию и рассуждать о ней. Мы много времени проводили вместе, и я многое от него узнал… невольно, конечно, ведь я был еще мал. А эти, вроде Финнерли, меня раздражают. Но пока я трезв, терпеть можно. Лучше их вообще не замечать. Но стоит мне выпить, как черт начинает меня подзуживать, и я начинаю с ними спорить и издеваться над их якобы праведностью.

— Ну ничего. Надолго он здесь не задержится.

— Не стоит тешить себя этой мыслью. Если сможет, то останется. На Западе их компанию поджидают большие неприятности. Если они смогут, останутся непременно.

Позже я пересказал слова Морелла Каину и Джону Сэмпсону.

— Может быть, оно так и есть, но пусть у них тоже будет шанс, — сказал Джон. — Это простая справедливость. Они мне не нравятся, но пока ведут себя пристойно.

Дрейк Морелл вдруг исчез за неделю до Рождества. Мы заметили, что его нет, только дня через три, но когда я поделился тревогой с Рут Макен, она сказала:

— Когда он уезжал, то просил Буда приглядывать за домом. С тех пор Буд там ночует, ему нравится.

А вернулся Морелл как раз в ясный и морозный день Сочельника. Он привел двух тяжело навьюченных лошадей. Был в форте Бриджер, в тамошней лавке. Оказалось, что он уже давным-давно заказал для нас всех подарки из Солт-Лейк.

Каин хорошо протопил лесопилку, и мы собрались там на службу. Не успел хватиться Финнерли, как службу начал Джон Сэмпсон. Он еще на Востоке и во время нашего долгого пути руководил молитвенными собраниями. Он был красив и сед, а говорил просто и искренне. Его слова приносили подлинное облегчение — он был добр по-настоящему, а таких мало. Не только у нас здесь, но и везде.

Конечно, Финнерли наши вольности не понравились. Я сидел сразу за ним и видел, как он ерзал, соображая, как бы занять место ведущего. Но мы заранее сговорились: не хотели, чтобы на нашей службе грозили громами и молниями и призывали Господа обрушить свой гнев на наши головы. Нам хотелось, чтобы наше собрание было полно благодарения и радости, ибо нам удалось выжить.

Мы пели старые церковные гимны и простые песни из тех, что нам нравились, а Нинон опять спела «Дом, милый дом». Полные радости и света, мы разошлись по домам, чтобы ожидать Рождества.

Пока все укладывались, я заглянул на конюшню проведать скотину. На улице я прислушался к ночным звукам. Ничего необычного слышно не было, но что-то меня тревожило. Я вышел из поселка и поднялся на холм, чтобы оглядеть окрестности, и увидел вдали слабый огонек. Может быть, это был костер.

Но откуда там костер? Место там для этого мало пригодное. Может быть, тут просто обман зрения, и костер находится гораздо дальше, чем мне показалось.

Я вернулся домой. Нужно было прихватить винтовку. Свет в доме уже погасили. Я осторожно приоткрыл дверь, меня обдало теплым воздухом. На цыпочках я вошел внутрь. Огонь почти потух, и лишь слабые отсветы умирающего пламени плясали по стенам.

— Что случилось, Бен? — спросила Лорна и села в кровати.

— Там на равнине какой-то огонь.

— Костер?

— Место для стоянки неподходящее… Вдруг это сигнал бедствия?

— Кто же там может быть?

— Санта-Клаус, — сказал я. — Может, один из его оленей сломал ногу.

— Не шути, Бен. — Она встала и подошла ко мне в ночной рубашке. — Можно, я пойду туда с тобой вместе?

— А что, кто-то уже идет?

— Ты. Я знаю.

— Это прогулка не для девушек. А вдруг там западня?

Эта мысль пришла мне в голову только сейчас. Может быть, таким способом кто-то пытается выманить нас из поселка? Но вообще-то огонь горит неподалеку от тракта, и там мог оказаться просто какой-то заблудший странник. А сегодня ночь перед Рождеством.

Я уселся, чтобы переобуться в мокасины, в них шаги почти не слышны. А когда встал, Лорна тоже была уже почти одета.

— Я с тобой, Бендиго. Подожди немного.

А почему бы и нет, в конце концов? Она хороший стрелок, а мне может понадобиться прикрытие. Нет, я, конечно, полный дурак. Нельзя брать девушку на такое дело. Я написал записку Каину, и мы выскользнули в ночь.

Лошади едва не застонали, когда мы их седлали. И опять Лорна опередила меня. На небе висели крупные звезды, а снег сверкал миллионами крохотных бриллиантовых искр.

— Бен, что там? — волновалась Лорна.

— Может, западня. А может, кто-то попал в беду или ранен. Подъедем поближе и посмотрим. Главное, не волнуйся пока.

Мы ехали, держась поближе к деревьям и кустам. Останавливались несколько раз, чтобы приглядеться к окрестностям, но ничего подозрительного не заметили. Мы видели только один костер. По мере нашего приближения он делался все меньше, как будто заканчивалось топливо.

Деревья редели, наше прикрытие становилось все прозрачнее. Вдруг мы увидели то, чего раньше не замечали: ярдах в пятидесяти от костра на снегу чернело пятно.

— Бен, там лошадь, — сказала Лорна. — Точно, лошадь.

— Тогда должен быть и всадник. Не думаю, чтоб лошадь сумела бы сама развести огонь.

Объезжая костер по кругу, мы постепенно приближались. Действительно, лошадь. А вот и человек… или тело, рядом с костром.

Кто бы ни был этот человек, видно, что он просто поджег низкорослый кустарник. Когда я впервые его увидел, он горел ярко, а потом начал угасать.

— Согрей руки и перестань нервничать, — приказал я Лорне. — Стрелять будем только в крайнем случае.

Я спрятал винчестер в чехол и вынул револьвер. Мы подъезжали все ближе.

Человек лежал не двигаясь. Или спал, или был без сознания. Он лежал прямо на мерзлой земле, и от огня ему пользы было мало.

Я спешился и подошел.

Индеец! Похоже, у него сломана нога.

Не спуская с него глаз, я подбросил веток в огонь и подозвал Лорну.

Индеец вдруг очнулся. Он поднялся на руках и повернулся ко мне. И тут я его узнал.

Не скоро я забуду это лицо. Это был тот самый юный воин, который хотел оставить у себя Мэй Стюарт и убить Ленни Сэмпсона.

Он схватился за револьвер, но я выбил оружие у него из рук.

— Угомонись, — сказал я. — Положение у тебя аховое.

Грудь его охотничьей стеганки была в крови. Кажется, его еще и подстрелили.

И тут я увидел — за что.

На его ремне висел скальп, свежий скальп с белого человека.

Глава 14

Его глаза горели ненавистью. Я стоял над ним с револьвером в руке, и он был уверен, что сейчас я его пристрелю. Скольких же можно избежать бед, если именно так и поступить!

— Бен, он ранен. Его подстрелили, — сказала Лорна.

— Вижу. А еще у него два свежих скальпа. Они не индейские. Я за ним присмотрю, а ты приведи мою лошадь.

Она смотрела на меня в упор, пока я не покачал головой:

— Я никогда не стрелял в беспомощного человека, но он бы уж точно выстрелил. У них к таким делам другое отношение.

— Они могут меняться.

— Надеюсь, — сказал я. — Потому что это тот самый парень, который похитил Мэй и Ленни.

Она уставилась на индейца.

— Не может быть.

— Приведи лошадей, Лорна. На таком морозе ему лучше не станет.

Я нагнулся, чтобы отобрать у него нож и томагавк, и он вцепился в меня. Пришлось его ударить. Сильно ударить.

— Веди себя прилично, краснокожий, — сказал я. — Я пытаюсь спасти твою шкуру. Только вот не знаю зачем.

Когда Лорна привела лошадей, я уложил его поперек седла, связав прежде руки. Не хотелось, чтобы он вдруг унесся на моем жеребце, да еще, возможно, прихватив в поводу коня Лорны.

Наверное, ему было больно, когда я перекидывал его через седло, но он не издал ни звука. Только продолжал сверлить меня глазами. Я взялся за повод, и мы двинулись к дому.

— Держи оружие наготове, — приказал я сестре. — Чуть что — стреляй.

Не думаю, чтобы она это сделала, хотя про женщин ничего нельзя знать заранее. Сказал я это только для того, чтобы запугать индейца. Слов не поймет, но суть уловит.

Я ничего не имею против индейцев. Они дикие люди и борются с нами теми способами, которые им привычны. Но только они не столько дерутся за свою страну, сколько воюют ради самой драки. Ни один из них не имеет права жениться или считаться полноправным воином, пока не снял скальп хоть с одного убитого им человека. Свои победы они отмечают так же, как это делали рыцари при дворе короля Артура.

Мы вернулись в поселок, и я разбудил Каина. Вместе мы затащили индейца в дом и уложили у огня. Лорна разбудила Джона Сэмпсона. Мы вправили индейцу ногу и наложили шины.

— Пусть лучше побудет связанным, — сказал я. — Он не понимает, что с ним происходит. Наверное, думает, что мы его лечим, чтобы потом прикончить.

— Чьи же у него скальпы? — спросил Каин. — Он посмотрел на часы и сказал: — Ну, с Рождеством Христовым! Уже час ночи.

Мы все поприветствовали друг друга, а потом я повернулся к индейцу.

— И тебя тоже — с Рождеством!

Он зыркнул и сплюнул.

— Что ж, выдержки у него хватает, — сказал я. — Лорна, иди спать. Скоро утро.

Джон Сэмпсон отправился домой, а Каин раскурил трубку.

— Снега не было, должно быть, его следы сохранились, — сказал он.

Мы глянули друг на друга, одновременно подумав о том, чем же все это может кончиться. Этот индеец убил двух белых. Судя по волосам, одна из убитых — женщина. А у этих белых наверняка остались друзья.

— Поспи, Каин, — сказал я. — Я подежурю.

— Хорошо. — Он встал. — Признаюсь, устал страшно. Но ты в окно поглядывай.

— Ты не похож на Санта-Клауса, — сказал я индейцу. — И если ты преподнесешь нам подарок, то наверняка он нам не понравится.

Я подогрел суп и взял ложку.

— Давай открывай рот, — сказал я индейцу. — Буду тебя кормить.

Он плюнул в мою сторону, и я улыбнулся.

— Эй, храбрый воин! Ты что — испугался?

Он посмотрел на меня, потом открыл рот, и я, ложка за ложкой, скормил ему целую миску супа, — руки-то у него были связаны.

— Ты бы поспал, краснокожий.

Я приготовил себе кофе и принес сверху сразу две книги, которые на этот раз дала мне миссис Макен: «Опыты» Монтеня и «Странствия» Вильяма Бертрама.

Так хотелось поскорее прочесть их, что я принялся читать по куску то из одной, то из другой книги. Бертрам был ботаником, охотником за растениями, и очень много написал о племенах чероки и криков, которые обитали в Теннесси, Каролине и Джорджии.

Читал я до самого рассвета. Индеец не отрывал от меня взгляда. Наверное, он раньше никогда не видел, как люди читают, и, хоть он не произнес ни слова, его глаза горели любопытством.

Странное получилось рождественское утро. На печке висели чулки с подарками для каждого, а за минуту до появления всей компании Лорна повесила еще один чулок.

Индеец все же поспал немного и теперь следил за Лорной своими черными, ничего не выражающими глазами. Потом прибежали десятилетняя Энн и четырехлетний Бобби и бросились к чулкам.

Здесь оказались чулки для Каина, для Лорны, для Хелен и для меня. Потом Лорна отцепила тот последний чулок и положила его на колени индейцу. Он молча смотрел то на чулок, то на нее.

Я перерезал веревку на его руках. Несмотря на боль, он не стал растирать кисти, а как кошка следил за нами, разглядывая, как мы раскрываем чулки и вынимаем оттуда вещи.

Энн получила деревянную куклу в платье, сшитом Хелен и Лорной. Бобби — полдюжины деревянных солдатиков и пару индейцев. Индейцы нам с Каином особенно хорошо удались. Еще были леденцы, попкорн и много всякой всячины для малышей.

В моем чулке был вязаный красный шарф от Лорны и красивый новый топорик от Каина.

Индеец потряс свой чулок, потом полез внутрь. Первое, что он вытащил, оказалось леденцом. Он уже успел заметить, что делают дети с леденцами, поэтому полизал его, а потом сунул в рот. Еще ему достался попкорн, старый складной нож Каина, серебряная пуговица, мешочек с цветными бусами и несколько иголок — они пользовались у индейцев огромным спросом. И снова — попкорн, снова — леденцы. Он внимательно изучал каждый предмет.

Хелен хлопотала с обедом, ей помогала Лорна. Каин кормил скот во дворе, как вдруг стремительно вошел в дом и схватил ружье.

— Бендиго!

Он махнул, чтобы я вышел. Я прихватил свой винчестер и присоединился к нему. На улице нас уже ждали Стюарт, Крофт и Сэмпсон. Все смотрели туда, где посреди равнины выделялась группа всадников. Они приближались.

— Кто это, как вы думаете? — спросил Уэбб.

— Похоже, они ищут индейца.

— Индейца? — спросил Уэбб. — Я не видел никаких индейцев.

— У нас в доме лежит один. Он ранен.

Уэбб распахнул дверь и заглянул внутрь. Индеец лежал, глаза его были закрыты. Он был болезненно бледен, а рядом лежали подарки.

— Если им нужен этот, пусть забирают.

— Нет, — сказал я.

Он посмотрел на меня.

— Бендиго, — сказал он. — Мне кажется…

— Уэбб, мы с Лорной нашли его раненным, — прервал я его. — При нем были два скальпа, но он ранен и беспомощен, а сегодня — Рождество.

— Два свежих скальпа? Да я сам его пришью!

— Нет, Уэбб, оставь его в покое.

Он сверлил меня глазами.

— Черт возьми, Бен. Ты хороший парень, но будь я проклят, если какой-нибудь краснокожий убийца появится здесь…

— Это мы привезли его сюда, Уэбб. Если бы мы оказались в его деревне, то были бы в полной безопасности. Давай отплатим ему тем же.

— Ты там не был в безопасности, совсем недавно. Ты и Мэй! За это его стоит убить.

— Там не деревня, а лагерь. Лагерь — другое дело.

Подъехали всадники, целая дюжина. Остановились.

— Здорово, ребята. Мы выслеживаем индейца. Он — убийца. Убил двоих наших, а мы всадили по пуле в него и в лошадь.

— Мы видели следы сапог и мокасинов около того места, где он упал. Вон там, — сказал другой. — Он у вас?

— Он в доме, — сказал Каин.

— Отлично! — один из них спрыгнул с лошади. — Давай лассо, Эд. Потащим его на веревке.

— Нет, — сказал Каин.

Они все уставились на него. Огромный бородач нагнулся.

— Я правильно расслышал, ты сказал — нет?

— Правильно.

— Ты хочешь сказать, что защищаешь этого вора и убийцу?

— Я не видел, что он натворил, а если бы видел, наверное, чувствовал бы то же, что и вы. Но мы нашли его умирающим на снегу. Мы привезли его в дом. Сегодня Рождество, джентльмены, и он останется здесь.

Они не могли поверить своим ушам. Да и как было на это рассчитывать? Белые, кроме тех, кто очень долго прожил на Западе, всегда относились к индейцам только как к опасности или препятствию на своем пути. Индейца нужно смести или раздавить, как клопа.

Другое дело — военные. Эти уважали индейцев как настоящих воинов. И те белые, что поселились в горах, — они тоже научились и понимать, и принимать их.

— Слушайте меня! — заговорил человек с напряженным лицом, крутыми скулами и лихо закрученными усами. — Мы приехали за этим индейцем, и мы его заберем. Либо вы нам его отдаете, либо мы забираем сами.

— Джентльмены, вы далеко от дома, а сегодня Рождество, — сказал я. — Мы приглашаем вас разделить с нами угощенье. Индейца мы вам не отдадим, а забрать его вам будет непросто. Кто-нибудь из нас, возможно, умрет, — добавил я, — но и вы поедете домой с телами поперек седел. Мы не хотим неприятностей. Но мы здесь живем, и если кто-то начнет стрелять, так только мы.

Уэбб шагнул ко мне.

— Я тоже так думаю.

Приезжие вдруг обернулись, услышав кашель у себя за спиной, и увидели Рут Макен — в руках у нее было ружье.

Показался Дрейк Морелл. В черной куртке и с шестизарядным револьвером. Мы поняли, что почти все пришельцы знали его в лицо.

— Я тоже здесь живу, джентльмены, — сказал он. — Мы все заодно.

Глаза у них забегали. Из сарая вышел Этан с винчестером наперевес.

— Этот краснокожий убил наших друзей, а вы его защищаете, — запротестовал бородач. — Мы это так не оставим!

— Как вам будет угодно, — сказал я. — Но мы надеемся, что на этом дело закрыто. Нам не нужны неприятности, джентльмены, и не забывайте, что у индейцев принято снимать скальпы, а вы — чужаки на их земле. Мы не забудем о том, что он совершил, тем более, что у нас самих с этим парнем случались разногласия. — Тут на меня зыркнул Уэбб. — Тем не менее мы подобрали его раненным и замерзшим и принесли к нам в дом. Если вы хотите его достать — подождите, пока он не уйдет отсюда, и гоняйтесь за ним на его территории.

— Вы чокнутые! — Глаза бородача метались туда-сюда. — Вы слепцы, дураки чертовы!

— Возможно, но вам придется это стерпеть, — сказал я. — Вы присоединитесь к нашему столу, джентльмены?

— К черту! — Усатый развернул лошадь первым. — Вы еще о нас услышите. Попомните это!

Они уехали, а мы все смотрели им вслед. Рут оставалась на месте, пока они не скрылись из глаз, потом подошла ближе.

— Что тут случилось?

Мы все ей рассказали, и она вошла в дом. Индеец лежал на соломенном тюфяке у огня, а рядом с ним стояла Лорна, держа в руке револьвер.

Рут, которая знала язык племени сиу как настоящий индеец, попыталась с ним заговорить. Потом перешла на другое наречие. К ней присоединился Этан.

— Он шошон, мэм, — сказал он и обратился к индейцу, используя знаки.

Шошон не отвечал.

Уэбб смотрел на него сверху вниз.

— Это он приставал к Мэй?

— Он не приставал, — сказала Мэй. — Может быть, он бы и начал, но Этан с Бендиго меня выручили.

— Его вздернуть мало, — сказал Уэбб. — Эти люди правы.

— Ты же был с нами заодно? — спросил Каин.

Уэбб резко повернулся к нему.

— А как же иначе?

Вот таким был Уэбб. Человек тяжелый, полный горечи. О его прошлом никто ничего не знал. Если он когда-нибудь чего-либо боялся, то не показывал вида. Он часто и по разным поводам не соглашался с нами, но, как только появлялась опасность, он всегда становился в строй.

В то рождественское утро, глядя всадникам вслед, я радовался, что мы вместе, что мы сумели отстоять то, во что верили, пусть даже наша вера — сумасбродство и безумие.

А наши женщины? Хелен, Рут Макен, Лорна и даже миссис Сэмпсон, которая вдруг появилась в дверях своего дома с ружьем наперевес — до того я никогда не видал ее с оружием, — наши женщины оказались ничуть не слабее, чем те из Баварии, о которых рассказано у Монтеня.

Когда император Конрад III длительной осадой принудил сдаться оборонявшийся город, он разрешил женщинам покинуть его, взяв с собой только самое ценное: то, что можно было вынести на себе. Они взвалили на свои спины мужей и детей и вышли из города. Император, который поклялся убить всех мужчин, поразился их мужеству и позволил им уйти.

День Рождества выдался теплым и тихим. Мы замечательно поужинали у Рут Макен, беседовали и пели песни. Индейца пришлось прихватить с собой, — боялись, что он что-нибудь натворит в наше отсутствие. Он лежал на полу, вылупив на нас глаза, и, наверное, дивился, как мы бы дивились каким-нибудь их праздникам и обрядам.

Дрейк Морелл рассказывал нам о юге, о Чарльстоне и Атланте и немного о Бостоне. Похоже, он долго там прожил, но порой в его речи проскальзывал странный акцент, необычная интонация, которые приводили меня в недоумение. Правда, здесь, на Западе, мы привыкли не задавать лишних вопросов. Мы звали человека так, как он сам хотел, и судили о нем только по его поведению. Все остальное оставалось его личным делом.

Этот день был для меня важен, может быть, даже драгоценен, им заканчивалась одна жизненная полоса и начиналась другая. Иногда мне кажется, что то был последний день моей юности, но тогда я об этом не догадывался. Да, я еще пробуду дома несколько дней, до Нового года, а наутро сяду на коня и ощущая на бедре тяжесть револьвера, отправлюсь в путь, в далекий Орегон. На поясе у меня будет спрятано накопленное всеми нами золото для покупки стада. Наш первый общий вклад в будущее благосостояние.

Заслужил ли я доверие общины? Правы ли они, доверяясь мне? Что же такого я совершил, чтобы они так мне верили?

Я бередил себе душу, пытаясь заглянуть за горизонт. И в то же время знал, что сделаю все, что должно быть сделано. Я стану мужчиной на пути, ведущем вдаль.

Часть вторая

Глава 15

Ночь после Рождества была неспокойной. Индеец оставался у нас — лежал у очага. Скальпы, которые были при нем, лишний раз доказывали, что он приучен убивать и делал это не раз. Когда-то я одержал над ним верх в его же берлоге на глазах у старейшин рода, унизил его достоинство, и убить меня, возможно, было для него единственным способом вернуть себе уважение и оправдаться в глазах старцев.

Он наш враг и те мелкие подарки, которые ему достались, принял без всякой благодарности. Этика белого человека имеет отношение только к нему самому и, как бы ему ни хотелось верить в обратное, другие народы исповедуют иные правила жизни. Похожие до некоторой степени, но все же — другие.

Конечно, нам хотелось верить, что, наблюдая за нами, находясь в самом центре нашей жизни, этот дикий парень начнет размышлять и заинтересуется нами. Если он на нас нападет, мы вступим с ним в драку, если будет голоден — накормим. А просить у него мы ничего не собираемся. Земли у него слишком много, и ему придется поделиться с нами.

Ненавидел он меня не потому, что я принадлежал к другой расе, а потому, что я однажды унизил его на глазах у старших, перед которыми он много хвастал. А у меня к нему не было ненависти, как не было ее ни к одному живому существу. Тех, кто мне не нравился, я просто избегал.

— Что мы будем с ним делать? — спросил Том Крофт. — Сколько вы собираетесь держать тут этого индейца?

— Нужно отвезти индейца к его людям, — сказал Каин.

Этан пожал плечами.

— Это легче сказать, чем сделать. Но попробовать можно.

— Нужно везти, — сказал я. — Здесь он опасен.

— Пустить бы ему пулю в лоб, да и все дела, — сухо заметил Уэбб. — У вас что — опилки в голове? Однажды ночью он встанет и всех нас перережет.

Я и сам думал об этом. Хотя нога его будет заживать долго, он уже пошел на поправку. Мы его неплохо кормили и лечили, так что он был в хорошей форме. Наше к нему отношение было ему непонятно. Наверное, он думал, что мы откармливаем его, чтобы потом пытать, или что-то в этом духе. Читать в его черных глазах я не умел — его верования, мысли и привычки слишком сильно отличались от моих. Когда с детства тебя приучали, что любой незнакомец — враг, сомнительно, что ты в один миг переучишься только потому, что твой желудок набит, рядом огонь и тебе подсунули пару побрякушек.

Страшно было думать, что я уеду, а моя семья останется один на один с дикарем. Кроме Каина, мужчин в доме не будет. Поспать ему тоже иногда нужно, а вдруг однажды индеец ухитрится развязать путы?

— Я его приволок сюда, я и уберу, — сказал я. — К северу от нас лежит их деревня. Подвезу его поближе, разведу костер и оставлю. Пусть они сами его подберут.

— Его следует убить, — сказал Уэбб. — Он все о нас расскажет.

— Да они и так все знают, — заметил Сэмпсон. — В чем наша сила, и каковы наши слабости. Наша сила в том, что мы знаем — стоит нам сделать хоть одну-единственную ошибку, и мы погибли.

— Нечего было его сюда тащить, — проворчал Нили. — Преподобный прав. Диких людей всегда убивали, и в Библии про них ничего не сказано.

— А при чем тут…

— Раз не сказано, — перебил меня Нили, — значит, они животные.

— Помнится, об англичанах там тоже ничего не сказано, — заметил я мягко.

Нили бросил на меня злобный взгляд и переменил тему.

— Нам нужно подумать о школе, — сказал он. — Мы столько говорили об этом, а теперь у нас есть человек, который мог бы стать учителем.

Каин глянул на него и закинул одну ногу на другую.

— Кто же это?

— Преподобный. У нас с ним был разговор, он слегка сопротивлялся, но потом быстро согласился. Раз он останется у нас священником…

— А разве он останется? — спросил Каин.

— Конечно. Это его призвание. Наш Джон читает из Писания очень хорошо, но ведь он не священник. А Мозес Финнерли — священник.

Все замолчали, потом Каин спросил:

— Финнерли уже начал строиться?

— Нет. Он что — должен, по-твоему, сам строить школу? Дети ведь не его. Мы тут прикинули, что твоя лесопилка до весны все равно работать не будет. Почему бы покамест не устроить там школу?

— Хорошее предложение, — сказал я. — Не часто встретишь человека, который бы добровольно жертвовал своим временем.

Нили завозил под столом ногами.

— Ну, мы тут подумали, — выдавил он, — что надо бы скинуться. Его время кое-чего стоит. Да и знания тоже. Кроме него, у нас никого нет, кто мог бы этим заняться. И знаний у него достаточно.

Наш разговор происходил у Сэмпсонов, к ним по одному стягивались люди.

— Мне кажется, у нас есть другой человек, — сказала Рут Макен.

— Кто же? — удивленно глянул на нее Нили.

— Дрейк Морелл.

Вот это да! Даже если бы кто-нибудь сейчас взял бы да и пальнул из ружья, большего удивления он бы не вызвал. Все так и подпрыгнули на месте, а потом стали пялиться друг на друга, соображая, как же это отнестись к подобному предложению.

— Нет, это несерьезно, — не выдержала миссис Крофт.

— Этот человек — игрок, пьяница и убийца! — рассердилась миссис Стюарт. — Говорю вам, Рут Макен — вы день ото дня становитесь все несноснее! И эти ваши заявления!

— У него прекрасное классическое образование, — тихо сказала Рут. — Никто из присутствующих, и я в том числе, не может с ним в этом сравниться.

— Нет, а если серьезно, — сказал Том Крофт. — Этот человек не учитель. К тому же за ним охотятся, он приговорен к повешению.

— Преподобный оказал нам честь, что согласился учить наших детей, — настаивал Нили. — Он знает Библию и хорошо говорит. По воскресеньям он будет проповедовать, а в будние дни учить наших детей. Мне кажется, все складывается удачно. К тому же, — добавил он с вызовом, — я уже сказал ему, что он будет учителем.

— До сих пор мы все решали сообща, — сказал Сэмпсон. — Только так можно принять правильное решение.

— Что бы там ни было, — вставая, мягко сказал Каин, — сегодня утром мы ничего не успеем решить. Меня ждет работа. Наверное, и всех остальных тоже.

Собрание закончилось, и мы разошлись, оставив Нили и Крофта доругиваться на ходу.

На улице меня поджидал Этан.

— Если ты всерьез насчет индейца, то я с тобой.

— Спасибо, — сказал я. — Я ведь вскорости уеду. Лучше, чтоб его к тому времени здесь не было.

Мы оседлали своих лошадей и прихватили еще одну лошадь для краснокожего.

Когда мы пришли за индейцем,Каин встретил нас в дверях.

— Будьте осторожны, — предупредил он. — Не нравится мне все это.

— У нас нет выбора.

— Как только от него отделаемся, сразу же назад, — добавил Этан.

И мы отправились. Индеец ехал между нами. Этан чуть впереди, а я сзади, прикрывая тылы и приглядывая за краснокожим. Путь был дальний. Вокруг нас возвышались заснеженные горы и сосны, которым, похоже, очень хотелось сбросить тяжелые снежные шапки и предстать перед нами во всей своей темно-зеленой красе.

Мы ехали вдоль безымянных озер и глубоких ущелий, где бурные водяные потоки боролись с ледяными оковами, гнали лошадей сквозь сугробы и только иногда выбирались на тропу. Наконец запахло дымом. Мы поехали осторожней, прячась в сосновом бору. Внизу под обрывом, примерно в тысяче футов под ногами, мы увидели вигвамы, рассыпавшиеся по долине. От них в нёбо поднимался горький дым. Не слезая с лошадей, мы внимательно осмотрели расположение деревни и ее окрестности. Быть может, когда-нибудь нам это пригодится.

— Твоя деревня? — спросил я краснокожего.

Он что-то буркнул в ответ, и я принял это как подтверждение.

— Лошадь мы тебе подарить не можем, — сказал я. — Так что либо жди, пока тебя подберут, либо ползи. Советую подождать.

Он только глазами сверкнул.

Я показал ему знаком, что я ему друг, но он только поглазел на меня, а потом плюнул.

— Ну, как хочешь, — сказал я. — Как хочешь.

— Убью! — вдруг сказал он. — Я убью всех!

— Тогда зови на помощь больших индейцев, — сказал я. — Сейчас ты даже букашки не убьешь.

Мы сняли его с лошади, положили на снег, набрали сухих веток и разложили костер. Когда от сучьев костра начал подниматься дым, Этан выстрелил в воздух и мы поскакали домой.

— Дурной парень, — через много миль сказал Этан. — Упрямый как черт. Обычно эти Едоки Овец добрый народ. Я с ними встречался.

— Остерегайся его весной, гляди в оба, — сказал я. — Он произнес боевую клятву и, может быть, попробует напасть.

Этан кивнул.

— Жаль, что я не еду с тобой, — сказал он. — Путь долгий, а ты будешь совсем один.

— Ничего не поделаешь.

— От таких приключений на груди вырастают волосы, — сказал Этан.

— Если не выпадут те, что на голове.

Вечером мы держали большой совет. Я вез с собой немалые по тем временам деньги, а какой скот продается в Орегоне, никто не знал.

У нас с Каином были кое-какие накопления, предназначавшиеся для того, чтобы сделать первые шаги в Калифорнии, куда мы поначалу хотели попасть, но часть их ушла на пополнение запасов в форте Ларами. Посчитав и прикинув возможный риск, я вложил в дело сто долларов, а двести вложил Каин. У него оставалась чистая мелочь, а у меня — всего пятьдесят на дорожные расходы.

Рут дала двести, Дрейк Морелл — четыреста, Джон Сэмпсон — сорок, Крофт — пятьдесят, а Нили Стюарт — сотню чистым золотом.

— Мог бы и больше, — сказал он. — Но рискованно. Так что, думаю, пока хватит.

Последним подошел Уэбб и вручил мне шестьдесят долларов.

— Кроме тебя никто не сможет провернуть это дело. У меня остается совсем мало монет, — сказал Уэбб, — так что постарайся все же пригнать коров. Но что бы там ни случилось, я на тебя в обиде не буду.

— Спасибо, Уэбб. Я постараюсь.

Я увидел себя так, как все они меня видели — очень молодым, высоким, тощим, стоявшим, широко расставив длинные ноги, — и почувствовал, что каждый из них доверил мне так много, что потерять это я не имею права. Нет, это просто немыслимо! Я увожу их будущее… и свое тоже.

Дрейк вышел вместе со мной на улицу подышать ночным воздухом. Мы немного постояли молча, а потом он сказал:

— У тебя с собой много денег, и тебя поджидают разные опасности: в городах воры, на дорогах вообще всякое.

— Я буду осторожен.

— Никому не доверяй. Даже тем, кому хочется верить. Только тогда ты будешь в безопасности. — Он помолчал и продолжил: — Жизнь есть жизнь, и человеку не дано знать, что будет с ним в следующее мгновение. Поэтому я прошу тебя: если со мной что-то случится, весь доход от этого предприятия должен пойти Нинон.

— Я сделаю так, как вы хотите.

— У нее есть богатые родственники, но она не пойдет к ним на содержание. Небольшая собственность даст ей некоторую самостоятельность.

— Мистер Морелл, — сказала Рут Макен, подходя к нам, — мы собираемся открыть тут школу.

— Да, — сказал он.

— А в школе должен быть учитель.

Даже в этих сумерках можно было различить, как лукаво он глядит на нее.

— Кто же справится лучше вас? — спросил он.

— Стюарт и Крофты хотят преподобного Мозеса Финнерли.

— О Боже! — Он уставился на нее. — Вы шутите?

— Нет.

— Этот фанатичный дурак?

— Он слуга Господа, и он готов приступить к работе.

— Пути Господни неисповедимы, — вздохнул он. — А почему бы вам этим не заняться? У вас должен быть учительский дар.

— Тут есть несколько парней. Например, Фосс. Они уже большие, мне с ними не совладать.

— Зовите меня на помощь, как только я понадоблюсь, миссис Макен.

— Спасибо, мистер Морелл. Я зову вас сейчас.

— Прямо сейчас? Зачем?

— Я хочу, чтобы вы стали учителем. Есть и другие, которые хотят того же самого.

Он посмотрел на нее так, словно она лишилась рассудка, а потом сказал:

— Вы очень добры, миссис Макен, но подумайте сами: игрок, который иногда перебирает со спиртным и убил пятерых в перестрелках. Мне кажется, вы не отдаете себе отчет в том, кому предлагаете учительскую должность.

— Нет, я отдаю себе отчет. Я слышала, что вы игрок опытный, но честный. Что касается пьянства, то я уверена, что с детьми вы не станете пить. А перестрелки? Так нам всем приходилось пускать в ход оружие. Кажется, я сама застрелила одного человека. Не хотела, но мы защищали свои дома.

— Вы оказываете мне честь, миссис Макен, — сказал он и повернулся ко мне. — Бендиго, как далеко это зашло?

— Люди разделились, — ответил я. — Я — за вас. Мнение миссис Макен вы слышали. Джон Сэмпсон за вас с оговорками, Уэбб тоже. Каин своего мнения не высказал.

— А остальные?

— Нили, его жена и Крофты хотят Финнерли. Получается. четыре на четыре, но Каин пока еще ничего не сказал.

— Мистер Морелл, вы джентльмен, — сказала Рут. — В вас есть достоинство и солидность. То, что вы образованны, это очевидно. Вас не соблазнить той ничтожной суммой, которую мы можем вам платить, но я умоляю вас подумать о том, что будет, если эту должность займет тот джентльмен, о котором мы говорили.

— Миссис Макен, это недозволенный прием!

— Я думаю о своем сыне, мистер Морелл. О Буде и о Нинон, раз я теперь о ней забочусь. Есть ведь и другие дети. Мне кажется, что им надлежит расти с любовью и уважением к знаниям. Насчет грубой реальности они все поймут и без учителя. Но я хочу, чтобы мой сын умел рассуждать логически, уважать свою страну и ее народ, чтобы он стал гражданином.

— Это много. Я должен подумать, миссис Макен. Но Бог мой, такая дикая мысль мне никогда…

— Подумайте, пожалуйста. — Она поежилась. — Уже холодно. Бендиго, не проводишь меня до дома? У меня есть для тебя кое-что.

Когда мы подошли к ее дому, она прошептала:

— Буд, наверное, уже спит. Подожди меня здесь, хорошо?

Вскоре она снова вернулась и вложила мне что-то в руку. Это оказался «дерринджер».

— Вдруг понадобится. Муж всегда считал, что лишнее оружие не повредит. — Она помолчала. — Его носят в рукаве. Дрейк Морелл покажет, как это делается. Он и сам так его носит.

Глава 16

В Орегон я отправлялся ночью. Мы решили, что так будет лучше. Никто не увидит, что я уезжаю, не последует за мной, не поймет, что в поселке стало на одно ружье меньше. И провожать меня не стали. Это мы тоже решили заранее, и я простился со всеми прямо в доме. Потом мы с Каином в последний раз спокойно поговорили с глазу на глаз, крепко пожали друг другу руки, и он снова взялся за свои гвозди.

Еще с вечера Хелен собрала еду, и они с Лорной уложили ее в седельные сумки. Пока Каин грузил вьючную лошадь, которую пришлось взять в дорогу, я поднялся на террасу, чтобы напоследок повидать Рут Макен, Буда и Нинон.

Я пил кофе в маленькой, словно раковина, комнате, которую я построил для Рут. Построить — одно, а превратить в дом — другое. Рут это сумела.

Нинон подала мне кусок пирога с сушеными яблоками. Вдруг Буд сказал:

— Олли Троттер спрашивал, когда вы собираетесь ехать.

— Когда это было?

— Сегодня. И пару дней назад тоже. Он говорил, что вам лучше поторопиться.

Мне это не понравилось, не доверял я этому Троттеру. Мой отъезд осуществлялся скрытно отчасти из-за него и его приятелей.

— Я хочу поехать с тобой, — сказала вдруг Нинон. — Правда! Я знаю кое-кого в Орегоне и в Сан-Франциско тоже. Я могла бы помочь.

— Если что-то случится, оно случится раньше, чем я туда доберусь. А когда начинаются неприятности, лучше, чтоб голова болела об одном, а не о двоих.

— Когда ты вернешься?

— Не раньше будущих морозов. Путь туда долгий, а назад с коровами — еще длиннее.

Рут подошла к сундуку и вынула две книги.

— Хватит ли у тебя места для этих книжек? Хочешь, возьми одну или обе. Мне кажется, что в дороге тебе захочется подумать о разных вещах. Одна из книг — Блэк-стоуна.

— Я слышал о нем.

— Добрая часть нашего законодательства основана на его книгах. От него ты узнаешь, может быть, больше, чем из других книг.

Нинон провожала меня до дверей.

— Мне будет тебя не хватать, — сказала она, глядя на меня огромными глазищами.

— Когда я вернусь, ты обо мне уже позабудешь.

— Никогда! — Она смотрела прямо мне в глаза. — Я люблю тебя, Бендиго. Когда-нибудь я стану твоей женой.

— Ты слишком молода, чтобы думать об этом, — сказал я. — Тебе ведь нет еще и тринадцати.

— Почти тринадцать… Между нами разница всего в пять лет. У майора с миссис Макен была разница в девять. Мистер Каин тоже старше Хелен на девять. Я знаю, я спрашивала.

— Ну, ты еще сто раз передумаешь, — промямлил я. — Но все равно я польщен. И надеюсь, что ты не расхочешь.

Она поднялась на цыпочки и легонько поцеловала меня в губы. Ее поцелуй был легче, чем касание бабочкиного крыла, но я вздрогнул.

— Скорей возвращайся, Бендиго. Я буду тебя ждать!

В темноте я шел один на конюшню и все твердил себе, что Нинон — всего лишь неразумный ребенок, полный глупых фантазий. Но она всегда казалась старше своих лет. Может, оттого, что умеет играть, как настоящая артистка, или потому, что ей пришлось много пережить и немало путешествовать.

Я вывел коня из конюшни, вспрыгнул в седло и поехал в сторону тракта на форт Бриджер. За спиной у меня стукнула дверь конюшни, и я понял, что Каин вышел меня проводить. Повернувшись в седле, я взмахнул рукой, но не видел, ответил ли он мне. Он превратился в одну из неясных теней на стене дома. Но я был уверен, что он стоит там, что смотрит мне вслед — точно так же, как стоял бы и я, если бы провожал его. Он всегда был для меня больше отцом, чем братом, мы были с ним так близки, что понимали друг друга без слов.

Я не хотел ни с кем встречаться, поэтому вскоре свернул с тракта, спустился к ручью и проехал вдоль него пару миль. Начинался рассвет. Я остановился, нашел углубление в сухом береге реки, натопил снега для кофе, поджарил немного бекона и поспал, пустив лошадей щипать скудную подснежную траву.

Когда я, проснувшись, оседлал коня и посмотрел в ту сторону, где должен был быть дом, то ничего, конечно, не увидел. Наш поселок давно скрылся за округлыми холмами, и лишь нависающая над местностью гряда Уинд-Ривер выглядела по-прежнему. Я выбрал себе ориентир на западе — гору Шатер-Батт, нависающую бровью над Разделом. Оглядев окрестности и не увидев ничего тревожного, я поехал вдоль ручья, а потом свернул на равнину. То шагом, то рысью я двигался на запад. Следующую ночь я провел в укромном и укрытом от ветра месте на Шатер-Батт.

Перед сном, присыпав снегом свой маленький костерок и завернувшись в одеяла, я обдумал дальнейший путь. Обычно все путешественники проезжали через форт Бриджер, и, как это ни было рискованно, я все равно решил туда завернуть.

Во-первых, из простого любопытства. Во-вторых, я хотел получить сведения о погоде и дорогах. И, пожалуй, стоило пополнить запасы. А если кто-то следил за мной и потерял мой след, он будет пытаться перехватить меня именно в форте Бриджер. Я его замечу и узнаю, кто меня преследует.

Этот форт основал Джим Бриджер, уроженец Вирджинии, который приехал на Запад, чтобы жить в горах. Он многое знал об этих землях, но его отсюда выжили — кажется, мормоны. Они обнесли форт каменной стеной в двенадцать футов толщиной, а потом сами его покинули. Сейчас там стоял временный армейский гарнизон.

В Бриджер я приехал через два дня, услышал бодрый звук горна и увидел стройные ряды белых палаток, в которых жили солдаты. Незавидное житье, да и пение горна вряд ли нравилось беднягам, когда им нужно было спешить в строй.

Выпив, люди обычно много говорят, поэтому, хоть я и не любил этого дела, все же купил виски и устроился тут же в лавке, чтобы послушать новости.

В лавке толпилось около дюжины солдат и примерно столько же грубого вида штатских, и кто знает, кем они все были на самом деле. Тот, кого принимаешь за необразованного горца, может на деле оказаться сыном европейского аристократа, и меня не покидало ощущение, что тут просто кишмя кишат люди, которые выдают себя за кого-то другого. Года два назад здесь вот так же путешествовал писатель Ричард Бартон, записывая разные истории. Он виделся со всеми, включая Эфа Хенкса и Портера Роквелла.

Я внимательно прислушивался к спору о тракте на форт Холл и к разговорам о здешних индейцах. Оказалось, что вождь шошонов по имени Охотник на Медведей недавно снова начал предпринимать вылазки и с ним даже была серьезная стычка. Судя по тому, что я услышал, тот наш раненый индеец с двумя скальпами примкнул к этому вождю.

Около полуночи, когда здешний люд потянулся на ночлег, я прикончил выпивку и вышел на мороз. В форте Бриджер меня ничто не задерживало, да и негде было ночевать. Я проехал шесть миль и устроился возле ручья в углублении среди упавших деревьев, развел костер и уснул, сжимая в руке револьвер.

Еще до рассвета я отправился в путь. На этих землях жили индейцы, и я вполне мог налететь на кого-нибудь из воинов Охотника на Медведей. Но мне никто не встретился. Уже темнело, когда я приметил поселение из дюжины лачуг, окруженных стогами сена. Какой-то человек гнал домой штук шесть коров. Увидев меня, он схватился за винтовку.

Я подъехал и спросил, нельзя ли у них переночевать. Он внимательно оглядел меня с ног до головы, осмотрел моих лошадей и спросил, не мормон ли я.

— Нет, — ответил я. — Я живу в селении рядом с Южным ущельем.

Он посмотрел еще пристальнее.

— Слыхал. Как тебя звать?

— Шафтер. Бендиго Шафтер. Я еду в Орегон.

— Дальняя дорога, — сказал он. — Ты, что ли, один из тех, кто накормил наших святых?

— Было дело. Они застряли в снегах, а мы о них услышали. Хороший народ.

— Слезай и входи. Твоего коня я обихожу.

— Благодарю. Думаю, вам хватает своей работы. Я сам управлюсь. Мне нужно только место для ночлега.

Он присматривался ко мне, пока я расседлывал жеребца и ухаживал за ним.

— Немного найдется таких, чтоб так заботились о лошадях. Здешний народ обходится с ними грубо.

— С женщинами тоже, — сказал я.

— Ты женат? — спросил он.

— Нет.

— А у меня две жены. Увидишь. Первая — Мэг, она сама нашла мне вторую. Вряд ли я сам сыскал бы лучше, хоть считается, что я неплохой добытчик. У них своя компания, понимаешь? Вдвоем веселей, да и работа пополам. Облегчение.

Мы подошли к дому, я снял шапку, и мы вошли.

Я увидел двух женщин и четверых детей. Женщины были умудрены годами, одна лет на семь старше другой. Обе привлекательные и спокойные. Кинув взгляд на стол, я понял, что у этого парня поваров хватает — сразу две хозяйки в доме.

— Мэг… Бесс… мистер Бен Шафтер из поселка, что у Южного ущелья. Он один из тех, что помогли Эстер и остальным.

— Рада вас видеть, — сказала Мэг. — Святые часто о вас говорят, мистер Шафтер. Вы можете на нас рассчитывать.

— Мы просто сделали то, что было в наших силах, мэм.

— Не часто встречаешь доброе к себе отношение, — тихо сказала Бесс. — Такое нужно ценить.

Мы сели за стол. Я был очень голоден, и эти две женщины принесли много еды, а потом постелили мне рядом с очагом.

Когда нужно было раздеваться, я начал немного нервничать, хоть меня и отделили от остальной комнаты занавеской из простыни: в моем поясе было зашито золото. Оно даже успело натереть тело под рубашкой. У меня широкие плечи и узкие бедра — пояс выпирал не сильно, но кто-нибудь все же мог обратить на него внимание. Этим людям я доверял, но не хотелось вводить их в искушение. Много порядочных людей сбилось с пути от одного только вида золота.

Я хорошо выспался, а проснулся так поздно, что одна из женщин уже разводила огонь в очаге. Мне стало стыдно. С самого моего детства ни одна женщина не разводила огонь в моем присутствии.

Жили эти люди небогато, но ухитрялись сводить концы с концами. У них, похоже, всегда было что поставить на стол. В доме все чисто прибрано, и видно, что они моют не только картошку, но и детей.

Когда я седлал коня, ко мне вышел хозяин.

— Мистер Шафтер, — смущенно сказал он, — вы спасли мою сестру и тех, кто был с нею. Мы не богаты, но один проезжающий оставил нам вот эту книгу… я видел, что у вас они тоже есть. Может, вам эта книга пригодится? Тут рассказывается целая история.

Это был «Рьенци, последний трибун» Булвер-Литтона. Конечно, я никогда не читал этого романа и впервые встретился с фамилией, которая писалась через черточку.

— Спасибо, — сказал я. — Это драгоценный подарок.

Я раскрыл книгу, когда селение скрылось из глаз, а вокруг не было ни души. С тех пор как я стал взрослым, мне еще ни разу не доводилось читать книгу рассказов или роман. В детстве я, правда, прочел несколько, но те были написаны специально для детей. А эта не была детской: кто такой «трибун» я уже знал из Плутарха.

Я все ехал и ехал, вокруг лежали широкие скучные равнины. На том месте, где должна была быть почтовая станция, я увидел только обгорелые бревна и три жуткие ямы, наполненные водой с щелочью. Тут не было приюта ни человеку, ни зверю, и я двинулся дальше. Кое-где обнажалась серая земля, снег лежал пятнами, надо мной нависало ровное серое небо.

Я уже был готов сдаться и устроиться на ночлег прямо посреди бескрайних прерий, как вдруг тропа нырнула в небольшую долину.

Глава 17

Стало теплее, снег таял, обнажая черную грязную землю. Вдали, сколько хватает глаз, простиралась серая пустынная равнина с пожухлой полынью, лишь на горизонте в голубой дымке маячили далекие горы. Никто не попадался мне навстречу, кроме редких кроликов. Эти вдруг прыскали из-под копыт, шарахались в сторону, а потом усаживались и глазели, словно бы недоумевая, что это за невиданное существо вторглось в их пустынное царство.

Где-то вдали маячили темные силуэты кедров, однажды среди пустынных прерий передо мной возник столб с надписью, что до Карсон-Сити отсюда 533 мили. Но мне не нужно было в Карсон-Сити.

Постепенно все вокруг менялось. Плоская равнина покрылась мертвой белой пылью, которая легко подымалась в воздух, забивая глаза, уши и нос. Полынь и кусты исчезали, на теле земли начали выступать, будто заплатки или нарывы, уродливые пятна соли. Вдали показался корявый абрис Гранитной горы. Говорили, что у ее подножия полно источников.

Однажды я ночевал рядом с озерцом, полным серной воды. Конь бунтовал, не желая ее пить, но потом сдался — другой воды поблизости не было. В миле отсюда, прямо посреди прерии, торчала низкая скалистая гряда. Кое-где на ней высились кедры, а за ними, наверное, скрывались глубокие расселины, в которых свободно могли прятаться индейцы, выслеживая путников, отдыхающих около этой — прости Господи — воды. Мне тут не нравилось, но деваться было некуда. Многочисленные старые кострища указывали, что я тут побывал не первым.

Слава Богу, что у меня с собой была фляга, взятая по совету Этана, так что мне удалось сварить приличный кофе. Ночь выдалась холодная.

Глава 18

Прошло всего две недели с тех пор, как я покинул наш поселок, а мне уже казалось, что я давным-давно в пути. Я представлял себе, что сейчас может делаться у нас, и радовался, что там остались Дрейк Морелл и Уэбб. Они, конечно, не верх совершенства, но в случае нужды будут настоящими защитниками и полезут в драку не задумываясь. Когда приходит беда, люди часто слишком много времени тратят на сомнения и колебания.

Утром вдруг пошел снег. В кедрах шумел ветер. Я ехал, то и дело оглядываясь. Индейцы могут легко подкрасться в такую погоду, и я не чувствовал себя в безопасности. Индейцы уже давно приметили, что белые путешествуют в любую погоду, видели, как они прикрывают уши и поднимают воротники, закутываясь в теплые пальто. И потому перестают что-нибудь видеть, становятся неуклюжими и малоподвижными. Лучше уж померзнуть, но остаться в живых.

Когда я поднимался в гору к станции Батт, снег уже припорошил тропу на несколько дюймов. Томас, мормон, присматривающий за станцией, налил мне горячего кофе.

Станция представляла собой каменное строение футов тридцать длиной, а шириной — пятнадцать. Дверью служила задняя стенка фургона, изрешеченная пулями. Один конец помещения был отделен тряпичной занавеской, за которой стояли четыре койки со стегаными одеялами. С деревянных крюков на стенах свисало несколько патронташей, пустая фляга, пара окованных ружейных футляров, куртка из оленьей шкуры и несколько плащей и накидок. Пол, давно не метенный, был земляным.

Томас говорил не закрывая рта. Он уже рассказал мне о трех своих братьях, которые служат в английской армии, и о том, что сам он весной собирается перебраться в Калифорнию.

— Придется спать на полу, — сказал он. — Постелим бизоньи шкуры, будет не так уж плохо.

Всего одна ночь, думал я. Завтра буду ночевать на станции Рубиновой долины, а там, по слухам, куда лучше.

Я допил кофе, взял винчестер и пошел на конюшню. Холод усиливался, но конь стоял в тепле. Я поговорил с ним, подкинул сена в ясли и пошел к дому.

Свет пробивался сквозь щели в ставнях, а к звездному небу из трубы поднималась струйка дыма.

Глава 19

Дядюшка Роджерс, смотритель станции в Рубиновой долине, оживился, когда я заговорил о коровах:

— Ты прав, сынок, там у них сейчас отменная скотина. Дархемы и шортхорны. Смешанные породы, но зато от хороших предков. Корма в последние годы удались, и на пастбищах от скота прямо тесно. Если хочешь купить стадо, сейчас самое время.

Он показал мне тракт, по которому когда-то сам приехал в эти края.

— Тут тебе попадутся жуткие участки, но все равно хуже калифорнийских дорог ничего нет на свете.

Неподалеку от дороги то и дело маячили койоты. Они уже поняли, что там, где проезжают люди, порой можно поживиться трупом павшего животного или остатками пищи — и теперь крутились вдоль дорог в поисках добычи.

Не знаю, как там в Калифорнии, но и здесь тоже было ужасно: после оттепели подморозило, и подтаявшая, изрытая тысячами копыт дорога застыла скользкой бугристой полосой. С гор дул пронизывающий ледяной ветер. Непрерывная настороженность изматывала, нужно было все время быть начеку, ведь со мной немалые деньги. Случись что, их вряд ли удастся собрать для новой поездки. А без скота, который может обеспечить нас пищей, мы не могли рассчитывать на то, чтобы выжить. И я при каждой возможности старался ехать под защитой деревьев, объезжая места, где можно было ждать засады, и, не выпуская ружья из рук, был готов разыграть ту карту, которая мне выпадет.

И когда после изнурительного перевала Чокапа я увидел вдали на террасе станцию Алмазного родника, был несказанно рад скорому отдыху.

Глава 20

Я привязал лошадей под дырявым хилым навесом. Лошади на Западе привыкли к грубому обращению. Большинство из них — просто объезженные мустанги из прерий. На свободе они живут в жаре и холоде, вступают в борьбу с пумами, волками и людьми, которые их отлавливают и в конце концов загоняют под седло. Люди держат их в простых загонах, где единственной защитой от дождя, ветра и снега служат лишь их собственные спины. Словом, они приучены к трудностям жизни.

Но, когда мы вместе с лошадью путешествовали в суровом краю, когда лошадь исправно выполняла все мои требования, она заслуживала доброго отношения. Навес, конечно, лучше, чем загон, но ветер так разбушевался, что я решил заделать дыры.

Работа способствует размышлениям. Я все думал, как же мне собой распорядиться. Покупка скота — заказ общины. Когда я его исполню, мои собственные проблемы никуда не денутся.

Чтение книг приучило меня задавать самому себе вопросы. Из книг я узнавал, что мир куда больше, шире и разнообразнее, чем нам кажется. Один из путей добиться успеха — это изучение права. Большие возможности открываются в горном деле. Завести ранчо? Заманчиво, но, похоже, не для меня.

С навесом я возился почти целый час и вдруг понял, что если я сейчас же не лягу спать, то упаду прямо здесь. И я отправился в дом, размышляя по дороге о людях нашего поселка и о том, что я не имею права на ошибку. Я один, при мне почти все наше общее благосостояние, а впереди долгий путь.

Глава 21

Безо всякой на то причины я проснулся в отвратительном настроении. Странно — я всегда вставал здоровым и бодрым. Но на этот раз я вдруг почувствовал покалыванье в плече, открыл глаза с томительным ощущением подстерегающей опасности и тут же вспомнил, что не так давно убил в перестрелке человека. Я не гордился этим, а наоборот, хотел бы, чтоб об этом все забыли. И я сам в том числе. Правда, тот выстрел решал вопрос жизни и смерти, — моей и всех тех, кто полагался на мою защиту.

Весь день я ехал по диким прериям, где в любой момент могли напасть индейцы, но все сложилось удачно, и ничего такого не случилось. Единственной живностью, попавшейся мне по дороге, были кролики и пугливые антилопы. Белая полынь и кустарник покрывали прерии, в ложбинках на склонах гор пучками росла трава.

Я ехал осторожно, не торопясь и часто осматриваясь, чтобы не прозевать врага. Зато так я наконец смог увидеть страну. Многие люди ездили теми же дорогами, что и я, но так ничего и не увидели. Они не смогли ничего разглядеть и почувствовать.

Красота пряталась даже в знойных пустынных долинах между гор. Я научился искать воду. Стал отличать птиц и насекомых, которым требуется жить рядом с водой, от тех, которые могут спокойно обойтись и без нее. Сумчатая крыса — настоящий молодец, ее тело само вырабатывает воду, ей и вовсе не нужно пить.

Я узнал, что природа не бывает одинаковой. Чтобы узнать о земле побольше, ее нужно наблюдать в разную пору. Ночные и утренние тени обрисовывают скалы и каньоны, неприметные в ярком свете солнца. Лесная глухомань и пустыни научили меня не только смотреть, но и видеть. Это не одно и то же. Многие смотрят и не замечают, что окружающая их земля успевает поменяться даже за то короткое время, пока ты на нее смотришь. Перемена незначительная, но все же — перемена. Падает камень и запускает маленький оползень, корень прорастает и ветвится, раскалывая камень, снег заполняет трещину, смерзается, расширяется и увеличивает щель.

Словом, я глазел на мир в свое удовольствие, не забывая при этом следить, не зашевелится ли где что. Ведь где движение, там и жизнь, а где жизнь, там может подстерегать беда.

К почтовой станции я подъехал в темноте. В этих местах полагается заранее предупреждать о своем прибытии, чтобы тебя не встретили градом свинца, и я громко, чтобы меня услышали в доме, закричал.

Дверь распахнулась, и на утрамбованную глину упала полоса света. Станция была недавно выстроена из глины с соломой. Здание было крепкое, удобное, с двумя комнатами. Внутри помещался дощатый стол, лавки и даже пара стульев рядом с печкой. Меня встретили двое.

— Мы здесь жили втроем, — рассказывал смотритель, — но недели три тому назад Джо поехал на охоту… С тех пор мы его не видели и ничего о нем не слыхали.

— Искали?

— Да… Мы нашли его следы. А миль через шесть-семь потеряли. Ходили еще несколько раз… Похоже, он попался индейцам.

Сколько же народу погибло вот так? Сколько уехало, чтобы никогда больше не вернуться?

— У него была семья?

— Не знаю. Не говорил он об этом. Никогда не говорил. Хуже всего, что он поехал на моей лошади. Гнедой конь с белым пятном на лбу, с тремя белыми чулками… один аж до самого плеча. Длинная такая грива, хвост. Я его всегда расчесывал, как будто это ребенок. У меня раньше никогда такого не было. Умный был конь.

Станционные, наверное, были рады новому человеку и говорили без умолку. Только замолкал один, как начинал другой. Еда у них была хороша. От самого форта Бриджер ничего лучшего не попадалось.

Потом я открыл книгу Блэкстоуна, но слова не шли на ум. Я думал об этом Джо, об одном из многих, что нашли свою смерть в этом краю. Они, конечно, тоже поглядывали вокруг, но видели ли? Маловато у них для этого было времени. Чтобы здесь выжить, приходится непрерывно вкалывать. А тем более на станции, где, остерегаясь нападения индейцев, приходилось держать наготове лошадей на подмену, готовить еду для проезжающих, менять лошадей и запасаться сеном.

Глава 22

Я выехал еще до рассвета, чтобы оглядеться и кое-что разведать.

— Стадо? — Кузнец оторвался от работы. — Тут была хреновая зима, парень. Если найдешь продавца, считай, тебе сильно повезло. Но все же съезди, поговори с Беном Снайпсом. — Он взмахнул клещами, указывая направление. — Он знает по именам всех коров долины Кликитат. Скажи, что ты от Айка Ланкастера.

Когда я подъехал к дому, в дверях меня встретил верзила не меньше шести футов росту и весом побольше семидесяти фунтов. На нем была белая рубашка с завернутыми рукавами и подтяжки.

— Я Бендиго Шафтер из Южного ущелья. Хочу купить скот. Айк Ланкастер сказал, что вы можете помочь.

— Слезайте с коня и входите. — Он кликнул мальчишку-индейца: — Чарли! Поставь лошадей этого джентльмена в загон, ладно?

Он двинулся в дом.

— Мы как раз садимся ужинать. Вы присоединитесь к нам?

После ужина он вместе со стулом отодвинулся от стола и раскурил трубку.

— Зима была суровой, так что скота здесь осталось немного. У меня самого для продажи есть несколько волов.

— Мне нужен племенной скот.

— Так я и думал, — сказал он, посасывая трубку. — У парня, что живет за ручьем, кое-что найдется… Вы с наличными?

— Деньги л найду.

— Тогда он вам продаст. Ему нужны деньги. Мне они ни к чему, так что если бы у меня что-нибудь и было, я бы все равно не продал. Зима была тяжелой, но это же одна только зима, и она уже прошла. Здесь живут настоящие скотоводы, а парень, о котором я говорю, решил дать отсюда деру. У него сохранилось шестьдесят-семьдесят голов. Все молоденькие, и еще один хороший бык. Парень хочет все продать и убраться.

— А что же вы сами не купите его стадо?

Бен Снайпс хмыкнул.

— У меня наличных не хватает. Я собираюсь продать волов на мясо и еще одолжить, чтобы прикупить скотину. Эти шестьдесят голов для меня — все равно что маленькая заплатка на голой заднице. Давайте покупайте сами. Вы ведь дорого не дадите, верно? — улыбнулся он.

— Заплачу, сколько смогу. После зимы скот небось в плохом состоянии, а мне его еще гнать. Рискованно! Но если не торопиться, думаю, получится.

— Ладно. — Он начертил на дощечке карту. — Тот человек живет в хорошем месте, но зима его сильно напугала, а пуще — его жену. Продаст он дешево.

— А как насчет лошадей?

— Покупайте у индейцев, только будьте осторожны. Они хитрые, могут последнюю шкуру содрать. У них хорошие лошади: крепкие, горной породы, холода не боятся. Есть и рабочие.

Слушать его было интересно. Похоже, он был хорошим скотоводом, и тяжелая зима не смогла его подкосить. У него можно было многому научиться.

И он оказался прав. Человеку, о котором он говорил, не терпелось уехать. Но поначалу я ни словом не обмолвился о покупке.

Когда я приехал к Теллегану, он, по здешнему обычаю, пригласил меня спешиться и сесть за стол. Мы долго разговаривали о тяжелых временах и трудной зиме. А также о сочной весенней травке. Потом я не выдержал и признался:

— Хочу купить коров. Но ищу, где подешевле. Деньги есть, но они собраны с людей, которые сами едва сводят концы с концами.

Он опустил свою чашку.

— Могу продать. Десять долларов за голову.

— Дороговато, — покачал головой я. — У вас была тяжелая зима, и скот в плохом состоянии. Весна еще не наступила. Будет непогода, и часть поголовья не доживет до свежей травы. Погонишь сотню, пригонишь шестьдесят. И мне придется двигаться очень медленно: скотина, наверное, такая, что ей не одолеть длинные переходы.

Они были хорошими людьми, но ведь и мне жить нужно. Оба хотели уехать, но ведь могут пройти года два, пока кто-нибудь с мешком золота возьмет их стадо за хорошую цену. Придется им отдать скот мне, и отдать дешево. Я понял, что гак оно и будет.

Мы объехали владения Теллегана. Кое-где снег еще держался, стога сена были почти съедены, а скотина — одна кожа да кости. И все же — молодая и хорошей породы, недурно сложенная и, судя по глазам, здоровая.

Насчитали мы пятьдесят две головы, включая одного матерого и одного молодого быка.

— Хорошие тут места, — сказал я. — Жаль только, что я приехал после тяжелой зимы. Поеду-ка я, пожалуй, в Орегон. Может, куплю скотину там.

Теллеган помолчал и сказал:

— Я могу сбросить цену.

Мы сошлись на пяти долларах за голову. В помощь я нанял мальчика-индейца. Ему было лет четырнадцать, он происходил из племени уматиллов, с востока Орегона. Забрав стадо, я лишил его работы у Теллегана, но зато он получил работу у меня. Теллеган сказал, что это надежный парень.

— Только он не будет ночевать на ранчо, — добавил он. — Как ночь, так уходит в горы.

Ну и пусть. С горами у нас тоже все в порядке. Вначале все было хорошо, но после первых миль пути мальчик сделался каким-то озабоченным. Неужто что-то замышлял?

Я заранее приметил луг, с которого сошел снег, чтобы стадо могло попастись. До него было всего пять миль, которые мы и прошли в первый день. Наломали льда для питья, а потом погнали коров на траву. Они были слишком усталыми, чтоб доставлять нам хлопоты. И, хоть трава была не первый сорт, все же им было чем заняться.

Пока я готовил еду, мальчишка нервно ерзал. Я прямо спросил, что его беспокоит. Конечно, пришлось потрудиться, чтобы вытянуть из него правду.

Дело было в его дедушке. Старик жил в пещере в трех милях отсюда, а мальчик каждую ночь носил ему еду. И сегодня он тоже собирался туда.

— Привози его, — сказал я. — Пусть едет с нами.

Так у меня появились двое индейцев — лучше не придумаешь.

Урувиши был крепок, но стар. Сколько ему лет, я так и не понял, но смерть его была не за горами. Он уже подготовился к уходу, спев свою песню Великому Духу, но задержался, чтобы, по его словам, увидеть, как встанет на ноги его внук, Коротышка Бык.

Старик рассказывал мне, что племя уматиллов невелико и все их мужчины — отважные воины, великолепные следопыты и охотники. А Коротышке Быку еще многому нужно научиться.

Я редко сталкивался с индейцами, но их обычаи меня всегда интересовали. Рут Макен и Этан Сэкетт знали их хорошо, говорили на некоторых наречиях и частенько рассказывали мне о них.

Теперь, сидя у костра, я поделился со стариком своими заботами:

— Скотина, конечно, слаба. Прошлая зима была тяжелой, и человек, который продал мне стадо, не верил, что она сможет одолеть дальнюю дорогу. Но моим людям нужен скот, чтобы его вырастить и съесть, если наступит голод. Я гоню стадо в Вайоминг, и этот путь займет много лун.

Урувиши поговорил с внуком, и Коротышка Бык сказал мне:

— Дедушка спрашивает, где ты будешь перебираться через великую реку?

Я пожал плечами. Я много думал об этом. Наверное, лучше всего у Даллеса. Если понадобится, найму паром, сколько бы это ни стоило.

Урувиши долго говорил, а Коротышка коротко мне пересказывал:

— Переправляться нужно у Причала Уматиляов, это на восток отсюда. По дороге есть хорошая трава. Пока мы доберемся до Причала, твое стадо окрепнет.

— Трава? Где же?

Старик чертил на земле.

— Это Каменистый ручей, — объяснял Коротышка Бык. — А это — Сосновый… Ольховый. Там трава. — Он поднял глаза от рисунка. — Еще там есть другие люди со стадами. Им не нравятся чужие. Они — люди дерзкие и суровые.

— Мы всего лишь пройдем мимо, — сказал я. — Надеюсь, они не будут возражать.

Оба посмотрели на меня. Они промолчали, но старик явно опечалился. Коротышка Бык его выслушал и повернулся ко мне. В глазах его плясали веселые огоньки.

— Урувиши говорит, что он старый человек и ему пора умирать… Но разве вам тоже пора?

— Если там хорошая трава, мы так и пойдем, — сказал я. — Я не думаю, что мне пора умирать… Да и вам тоже не время, — обратился я к Урувиши. — Вы нанялись, чтобы идти в Вайоминг.

Он посмеялся, потушил трубку и отправился спать.

Коротышка Бык остался со стадом, а я сидел у огня. Меня беспокоило, что пока нет никаких вестей из дома. Где-то в пути я ожидал письма. Хотелось узнать, как живет наш поселок, и получить весточку от Нинон. Никак я не мог о ней забыть, хотя и пытался.

На следующий день мы прошли еще миль пять, перебрались через Каменистый ручей и остановились на ночь на лугу с сочной травой.

Коротышка Бык показал мне горы на севере.

— Там Лошадиный рай, — сказал он.

— Там есть лошади?

— Много… людей тоже.

— Там твой народ?

— Мой народ живет не здесь. Нет, это якимасы.

— Ты знаком с ними?

— Да.

— Можешь купить лошадей? Или договориться, чтобы они их сюда пригнали?

Он обратился к дедушке с долгой речью. Старик коротко ему ответил, после чего Коротышка Бык уехал, а я остался со стариком.

Это была длинная ночь. Я сидел у костра, пока совсем не стемнело, потом объехал стадо. Гурт был маленький, скотина держалась в кучке, и объезд получился коротким. Я сошел с лошади и пошел пешком. Неожиданно меня догнал старик. Он затряс головой и замахал руками, приглашая меня вернуться в лагерь. Я вернулся, выпил кофе и прилег, не собираясь засыпать. Следующее, что я помню, — что уже было светло и старик тряс меня за плечо, шепча:

— Люди пришли.

Я натянул сапоги и прицепил к бедру револьвер.

Их было трое. Похоже, что сперва они осмотрели мое стадо. Урувиши исчез.

Они подъехали, озираясь по сторонам и приглядываясь ко мне.

— Меня зовут Шелд, — сказал один, как будто это имя должно было мне что-нибудь говорить. — Норман Шелд.

— Привет. Я Бендиго Шафтер.

— Ты на моей земле.

— Я просто прохожу мимо, — сказал я. — Направляюсь к Причалу Уматиллов.

— В задницу. Здесь никому не позволено шляться. Твои паршивые коровы заразят мое стадо. Ну-ка, давай гони их отсюда.

— Моя скотина в плохом виде после зимы. Они оттуда, где живет Бен Снайпс. — Я помолчал. — И я не собираюсь удлинять дорогу ни на фут. Она проходит здесь.

Один из них попытался что-то сказать, но Шелд махнул, чтобы тот замолчал.

— Ты приятель Бена Снайпса?

— Я его знаю.

— Эту скотину ты купил у него?

— Вы же видели клеймо, — сказал я. — Там написано.

— Больно ты смел для одиночки.

— А я не одиночка. Тут со мной два приятеля — «генри» и кольт.

Один из всадников стал заезжать мне в бок, и я сказал:

— Мистер Шелд, пожалуйста, скажите этому человеку, чтобы он придержал лошадь. Если не получится, пусть спешится. Не дай Бог, мне придет в голову, что он пытается заехать мне за спину.

Шелд ничего не понимал. Наверное, он предполагал, что я струшу, а раз не так, то он забеспокоился. Скорее всего, подумал, что где-то в рукаве у меня спрятан козырной туз. Но со мной была только моя шестизарядная пушка. Я умел ею пользоваться, и, если бы меня вынудили — непременно бы воспользовался.

— Куда гонишь стадо? — продолжал допрос Шелд.

— К Южному ущелью.

— Один?

— Как получится.

— Откуда нам знать, что ты не украл это стадо? — заговорил крепыш, который пытался зайти мне за спину.

— Можете обвинять меня в чем угодно. Но советую это делать с пушкой наготове, — сказал я.

Один из них показал белую палку, валявшуюся далеко за костром.

— Раз ты такой стрелок, давай попробуй попасть в ту деревяшку, — сказал он.

— Если я вынимаю револьвер, то на палки патроны не трачу, — ответил я. — Не ищу приключений на свою задницу, но и по кустам ползать не приучен.

Шелд вздыбил лошадь.

— Что я говорю, слышал? — повысил голос Шелд. — Ты в моих владениях. Тебе придется отсюда убраться.

— Думаю, что ты меня тоже слышал, — сказал я. — Я направляюсь на восток. И двинусь примерно через час. «Генри» едет со мной. Ваше право — посторониться и пропустить нас — или не пропустить. Я предвидел, что с вами, парни, могут случиться неприятности: у меня с собой лопата и Библия.

Эти слова им, конечно, не понравились, но они не осмелились проверить меткость моей руки. Хоть их ружья были наготове, а мой револьвер прятался в кобуре, им было невдомек, как стремительно я управляюсь с оружием. Крепышу сильно хотелось меня раззадорить, но и боязно было. Похоже, они приехали, чтобы взять меня на испуг, а когда номер не прошел — растерялись, и вся их самоуверенность куда-то испарилась.

— Мы тебя предупредили, — сказал Шелд, уезжая.

Я оставил последнее слово за ним. Я никогда ничего никому не доказываю. Кое-чему я уже успел научиться: например, что нечего доказывать свою крутизну тому, кто хочет тебя раззадорить — он может оказаться подлее тебя, да и покруче.

За последнее время я имел возможность увидеть пару крепких ребят, которые неожиданно для себя вдруг отправились на встречу с Творцом. Скажем, тот парень, которого убил Уэбб, — он ведь совершенно не собирался умирать.

И я понял вот что — ты всегда получаешь то, на что напрашиваешься.

Глава 23

Когда они уехали, из кустов появился Урувиши с плохоньким ружьем наперевес. Все это время старый лис таился там и держал на мушке одного из наглецов. Вот молодец!Годы годами, но старые глаза еще смотрели в прорезь прицела не хуже, чем глаза молодого воина, у которого еще не успел высохнуть первый добытый им скальп.

Коровы насыщались, а мы поджидали Коротышку Быка. Он, конечно, догнал бы нас и в дороге, но я не хотел, чтоб ему пришлось нас разыскивать.

Вернулся он раньше, чем мы ожидали. Он встретил четырех якимасов вблизи, на южном склоне — они собрались там после охоты. Продать лошадей они согласились легко: после тяжелой зимы в вигвамах свирепствовал голод, и им были нужны деньги. Мы накормили индейцев, попили с ними кофе, и они закурили. Потом мы заключили сделку. За сорок долларов и двух волов в придачу я получал шесть лошадей. Обычная цена — десять долларов за лошадь, но времена сейчас были нелегкими.

Вместе с якимасами мы перегнали стадо еще на несколько миль дальше, напоили скот, расположили его на ночлег, а потом индейцы отправились к себе. Я послал с ними Урувиши и Коротышку выбирать лошадей, а сам остался со стадом.

Я прихватил винчестер и вместе с лошадьми поднялся на небольшой холмик. Внизу довольное стадо мирно пощипывало траву. Моя позиция имела хороший обзор, и я легко мог увидеть каждого, кто вздумал бы ко мне приблизиться. Лошади паслись неподалеку, а я устроился спиной к скале и сварил кофе. Так никто не сможет подкрасться ко мне незаметно — лошади всегда подают сигнал вовремя. Но все же иногда я осматривал окрестности.

Раз в полумиле от меня поднялось облачко пыли. Но я и не пытался прикрыть костер. Любому недотепе ясно: я так ловко расположился, что каждого, кто захочет ко мне приблизиться, замечу за добрую четверть мили. Я дремал, просыпался, снова задремывал. Вечер тянулся бесконечно. Ночью я подтянул подпругу, вскочил в седло и спустился с холма. Подъехав к коровам, я запел. Они лениво поднимались и начинали щипать траву, а потом ложились снова.

Я вернулся на холм, попил кофе и опять спустился к стаду. Незадолго до рассвета, когда телки начали просыпаться, я собрал скот, и мы двинулись дальше. Впереди немалый путь, да и время не терпит. Мои индейцы меня нагонят. Если повезет, я прикуплю еще скота по дороге.

Четыре дня я потихоньку двигался вперед, позволяя стаду вдоволь щипать траву и пить воду. Потихоньку коровы начали набирать вес. Навстречу попадались редкие всадники, но Шелда и его приятелей я не видел. На четвертый день, когда я разбил лагерь на берегу Ольхового ручья, вернулись индейцы с шестью хорошими лошадьми.

За несколько дней мы добрались до Причала Уматиллы. Вряд ли это поселение можно было назвать городом, но так выглядели в то время многие будущие города. В короткие сроки тут выросла дюжина домов, и строительство не прекращалось. Река Уматилла в этом месте впадала в Колумбию. Урувиши сказал, что когда-то на этом самом месте стояла индейская деревня.

Мы двинулись по берегу реки. К нам подъехал человек Б меховой шапке и спросил:

— Вы, случаем, не собираетесь покупать коров?

— Все может быть, — ответил я. — Смотря что предлагается и почем.

— Ну, у меня есть немного молодняка, — сказал он. — А кормить нечем. Нас вытесняют с наших земель.

— Похоже, что здесь так принято, — сказал я. — И кто же вас гонит?

— Его зовут Шелд. Наседает крепко. Моя старуха хочет, чтобы мы уехали. Боится, что могут убить.

— Я встречался с Шелдом. Он мне тоже показался несколько невежливым.

— В общем, мне нужны деньги. Я продаю за наличные. Они и так отняли у меня часть стада. Когда я с ними завел разговор, мне было сказано, чтоб я приезжал и забирал своих коров. И чтоб прихватил ружье, потому что в безоружных они не стреляют.

— Если не будете завышать цену, гоните коров сюда, — сказал я.

— Ну, если я буду долго торговаться, у меня все отнимут. Как насчет шести долларов за голову? И пятнадцать за быка?

— Подходит. Гоните их сюда.

На том берегу находилась лавка и салун. Я согнал скот на ближайший луг, оставил при нем моих индейцев и поехал в лавку. Пора было пополнять запасы, но я хотел это сделать, перебравшись через реку. Сейчас я решил просто прокатиться. Заодно купил мешок с пятьюдесятью патронами 44-го калибра. Они подходили и к кольту, и к «генри».

Потом зашел в бар выпить. Бармен был лысый, с черными усами и в рубахе с закатанными рукавами.

— Вы слышали о ранчо Шелда?

— Конечно.

— Знаете человека, который только что со мной разговаривал?

— Знаю. Пирсон. Честный трудяга, но ему не везет. Здесь, приятель, нет никаких законов, кроме тех, что носишь в кобуре. Если бы Пирсон был один, он бы смог себя отстоять, а так нет — старуха его не позволяет. И за девчонок страшно — у него их две. Шелд и Буд Саллеро его просто достали.

— Кто это — Саллеро?

— Один из людей Шелда.

— А вообще — большая у него компания?

— Человек пять-шесть. А собрать, так, может, и все двадцать. А этот Саллеро всегда при нем. И еще брат Шелда, Фрэнк.

Я не торопясь выпил, потом заказал кофе. Когда вернулся в наш лагерь, скотина спокойно отдыхала, а индейцы сидели у костра. Коротышка Бык заряжал ружье.

— Кто-то следит, — сказал он вполголоса. — Двое.

— Хорошо, — сказал я. Потом рассказал, что стадо наше может увеличиться.

— Не думаю, — сказал он. — Эти двое скажут «нет».

— А мне нужен скот. У того человека, у Пирсона, есть. Ты знаешь, как его найти?

Коротышка Бык объяснил.

— Поеду и покончу с делом, — сказал я. — Если куплю, то пригоню сюда сам.

Потом вскочил в седло и добавил:

— А вы глядите в оба. Если кто-то потревожит вас или скотину, действуйте по обстоятельствам. Но если придется выбирать — вы или стадо, плюньте на стадо и спасайтесь сами. А если сможете сохранить его — сохраните. Я вернусь к завтраку даже из самого пекла.

— Мы сохраним стадо, — сказал Урувиши, и я ему поверил.

Бревенчатый домик Пирсона прислонился к холму. Точнее, это был даже не дом, а что-то вроде землянки. Я заехал за гумно и спешился, привязав лошадей так, чтобы их никто не видел.

Пирсоны встретили меня приветливо. Эльза Пирсон, похоже, была когда-то миловидной улыбчивой толстушкой, только теперь она вздрагивала от каждого шороха, а у глаз залегли глубокие морщины. Пышущие здоровьем, милые и дружелюбные дочки были уже почти взрослыми. Эльза подала нам кофе и печенье.

— Мы хотим уехать отсюда, — сказала Эльза. — Нам ничего больше не надо.

Она была более образованна, чем муж, и от нее исходило ощущение спокойной силы и уверенности.

— Я встречался с Шелдом и его приятелями, — сказал я. — Выясняли отношения.

— Нужно быть осторожнее, — предупредил Пирсон. — Эта подлая банда ни перед чем не остановится.

Пирсон был готов продать мне около шестидесяти голов по шести долларов за штуку. Скот пасся в полумиле от дома, ближе к воде.

— Как вы намерены отсюда выбираться? — спросил я.

— Сюда приплывет один человек. Он отвезет нас в Даллес. А там нас ждет работа, уже договорились.

— Хорошо. Тогда действуем. Я покупаю стадо. Всю скотину, которая имеет ваше клеймо, верно?

— Да, сэр. Верно.

Мы пожали друг другу руки, я доел печенье» взял шляпу и направился к двери.

— Пирсон! Выходи, подлый трус! — Голос принадлежал Норману Шелду. Я узнал бы его где угодно. Пирсон направился к выходу.

— Не ходи, — остановил я его. — Не будь дураком. Спроси, что ему нужно.

— Что нужно? — крикнул Пирсон в приоткрытую дверь.

— Говорят, ты связался с этим чертовым янки Шафтером! Ты свое получишь! Продай ему только одну телку, и тебе крышка!

Больше всего на свете не люблю, когда кто-нибудь понукает другими. Это меня выводит из себя. И сейчас что-то такое поднималось во мне, мне это не нравилось, но оно хлынуло через край. Я рванул дверь и вышел.

— Я купил у мистера Пирсона все его стадо, — сказал я. — Что вам угодно?

Как будто ему врезали в челюсть. Коня моего он не видел и не догадывался, что я тут. Возможно, если бы догадался, это бы ничего не изменило, но мне так не кажется. Люди подобного пошиба не любят иметь дело с теми, кто готов им противостоять, и не желают иметь свидетелей.

С Шелдом приехала та же парочка — Буд Саллеро и его братец Фрэнк.

— Мне это не нравится, — сказал Шелд угрожающе. — Не нравится мне это. Прими совет: садись-ка на лошадь и катись отсюда подальше!

— Так я и собираюсь поступить, — сказал я и помолчал, а потом продолжил: — Но сперва мне нужно собрать стадо, которое я купил. А Пирсоны едут со мною вместе.

Не нравился я ему. Крепко не нравился. Он пожевал табак и сплюнул.

— Ты сам напрашиваешься на неприятности, — сказал он. — Последний раз тебе говорю — убирайся!

Саллеро и Фрэнк уже держали ружья наготове. Но меня они мало беспокоили. Я видел, что Шелд пока еще пытается вычислить, стоит ли меня принимать всерьез.

Все вдруг стало иным. До того он колебался, а тут, прямо на глазах, его настроение круто переменилось. Причина? Должно быть, появился еще один. Где он?

— Пирсон, — сказал я, — Шелд мой. А ты бери Саллеро.

Шелд стрельнул глазами в сторону, и я понял, где тот, другой. У гумна, вот где. Я представил себе циферблат. Шелд — двенадцать, тот, другой, на десятке. Если я быстро дернусь назад и влево, то он промахнется. Хотя кто знает?

— Этот Пирсон стрелять не умеет, — сказал Шелд. — Ты, дурак, этого еще не понял? Ладно, парни, пристрелите этого янки.

Моя нога пошла влево одновременно с выстрелом. Стрелял я в Шелда. Падая на колени, я выстрелил в человека, что торчал у гумна. Потом прогремело еще двенадцать выстрелов, и настала тишина.

Буд Саллеро повис, вцепившись обеими руками в луку седла. Глаза его уже ничего не видели, лицо покраснело, а потом сделалось серым. На рубашке расползалось кровавое пятно.

Брат Шелда валялся в пыли. В дверях появился Пирсон со стареньким «шарпом» 50-го калибра. Руки Саллеро разжались, и он рухнул на землю. Тот, что был у гумна, заскулил и пополз.

— Бен, этот собирается удрать, — сказал Пирсон.

— Пусть. Далеко не уйдет. Я помню, куда всадил пулю.

Норман Шелд болтался в седле — живой. То ли я слишком торопился, стреляя в него, чтобы поспеть к тому, другому, то ли его лошадь дернулась. Моя пуля раздробила ему руку, которая держала оружие.

Не знаю, долго ли мы так стояли. Меня затрясло, и, чтоб унять дрожь, я начал говорить.

— Видишь, все складывается не так, как ты предполагал, Шелд, — сказал я. — Теперь тебе крышка. Разве что левая рука у тебя не хуже правой. Так что лучше убирайся туда, где тебя никто не знает.

С его руки капала кровь, а когда он ею пошевелил, стало заметно, что большой палец свободно болтается на лоскутке кожи. Выше, вплоть до локтя, рука была раздроблена в клочья.

Он молчал и переводил взгляд то на меня, то на руку.

— Я не хотел убивать, — сказал Пирсон. — Я мирный человек. Но они меня достали!

Вышла Эльза.

— Ты все сделал правильно, — сказала она. — Пирсон, я тобою горжусь! Давно пора, я только тебе мешала. Но ведь тебе никогда не удалось бы встретиться с ним один на один. Этого они не любят.

— Все равно уедем отсюда, а? — Пирсон глянул на жену. — Я хочу в Даллес.

— Давайте собирать скот, — сказал я. — Меня еще ждет долгий путь.

Глава 24

На последней станции перед Уматиллой я наконец получил почту, но читать не было времени, и я упрятал письма в седельную сумку.

После перестрелки мы с помощью Пирсона и его дочерей переправились через реку и двинулись на юго-запад в сторону Голубых гор. В стаде было уже сто двадцать две головы молодняка разных пород. Вдобавок Пирсон продал мне еще трех лошадей. Когда мы прощались, он протянул руку и сказал:

— Вряд ли я когда-нибудь смогу отблагодарить вас как следует. Я должен был сам бороться с этими людьми, но жена боялась, что девочки останутся без отца. И она, конечно, права. Пару этих негодяев я бы прикончил, но потом меня бы убили.

— Кто знает, — сказал я. — Ничего нельзя знать заранее. Надеюсь, что в Даллесе у вас все сложится хорошо.

Голубые горы маячили в туманной дали: легкие, переменчивые, неуловимые настолько, что порой нельзя было сказать, горы там или всего лишь мираж. Качались коровьи головы, и пылила дорога, проторенная колесами первопроходцев. Мы не торопясь продвигались вперед, щадя лошадей и давая скотине как следует набить брюхо перед длинным переходом.

Урувиши, древнее древних гор, скакал на лошади, словно молодой парень, а глаза его живо сверкали. Однажды, пропуская стадо вперед, я остановился рядом с ним на обочине и сказал:

— Хотел бы я поглядеть на тебя в молодости, Урувиши.

— Я был воином. Много побед и много скальпов.

— Чего ты хочешь для Коротышки Быка? Кем ты его видишь?

Задумавшись, он долго глядел в спину молодого индейца.

— Я хотел бы, чтоб он жил, как я в молодости. Но так не будет, потому что мир изменился. Ему придется идти дорогой белого человека.

— Ты думаешь, так лучше?

— Нет. — Он посмотрел на меня. — Но так будет.

Позже я сказал ему:

— Вы оба сможете остаться с нами в Южном ущелье. Вы хорошие люди, а нам нужны хорошие люди.

— Там город белых людей?

— Просто людей, — ответил я.

И задумался. Уэбб и Нили могут этому воспротивиться. Но Уэбб поворчит и замолкнет. Случись беда, индейцы с оружием в руках будут вместе с нами. И работать они будут наравне со всеми. Только Нили будет упорно стоять на своем, но он один, и я к нему уже привык.

Через несколько дней на привале, устроившись под соснами, я принялся за письма. Их было целых три: от Рут Макен, Лорны и Нинон. Первым я раскрыл письмо миссис Макен.

«Дорогой мистер Шафтер,

конечно же тебе не терпится узнать, что произошло, пока тебя не было с нами, и чего ожидать в ближайшем будущем, но сперва я хочу сообщить, что никто, слава Богу, не болен. Однако сказать, что все у нас хорошо, трудновато. Тут случилось много перемен, и не все к лучшему.

Нили Стюарт преуспевает в золотодобыче. Когда он говорит о своих успехах, он, несомненно, преувеличивает, тем не менее добывает он достаточно. На него работают Олли Троттер и этот Паппин, а у самого Нили теперь остается гораздо больше времени, чтобы мутить воду.

Мозес Финнерли проповедует. В здании школы ведет службы Джон, поэтому Нили построил для Финнерли отдельную церковь. Туда ходят Стюарты, Крофты и несколько новых семей. Финнерли все время кого-нибудь обличает, будь то мормоны, индейцы, Джон Сэмпсон, наша школа или Дрейк Морелл. Иногда он отпускает туманные намеки в мой адрес и в адрес твоего брата.

Нинон расскажет все, что ей захочется, в своем письме, но с тех пор, как ты уехал, она чувствует себя несчастной. Ждет твоего возвращения и боится, что ты, не дай Бог, по пути женишься на ком-нибудь. Вообще-то она скучает по более насыщенной жизни, скучает по театру.

Мозес Финнерли несколько раз подъезжал к ней, уговаривая стать солисткой в его хоре. Я не уверена, что его побуждения достойны сана священника, но ты же знаешь, что наша Нинон — барышня не робкого десятка. Хоть она и юна, но достаточно умудрена в житейском смысле, чтобы ее мог одурачить такой несуразный тип, как преподобный Финнерли.

Кстати эту «евангельскую луженую глотку» крепко невзлюбил Уэбб, который продолжает посещать нашу, а не его церковь. Паппин и Троттер тратят гораздо больше, чем может себе позволить простой труженик; выходит, что мистер Стюарт им очень хорошо платит.

Троттер объявил себя нашим шерифом, а настоящего шерифа у нас пока нет. Случилось так, что Стюарт назначил его сторожить свои прииски, и Троттер тут же нацепил значок. Пару недель назад кто-то чужой пытался увести лошадь мистера Уэбба и уже успел ее отвязать. Уэбб случайно оказался рядом и приказал чужаку остановиться, тот не послушался, и мистер Уэбб выстрелил. Я сама видела, выстрел был отменный. Стрелял он из драгунского кольта ярдов на сто. Тот упал и начал подниматься, но мистер Уэбб вторым выстрелом его достал.

Олли Троттер в это время был в салуне. (И это у нас теперь тоже есть!) Он выглянул в дверь, держа револьвер наготове, и спросил, кто стрелял. Мистер Уэбб сказал, что он и что теперь делать?

Мистер Троттер глянул на лежащего вора, на Уэбба и вернулся в салун.

Салун держит могучий человек, который представился как Папаша Дженн. Судя по всему, часть денег на открытие салуна он получил у мистера Стюарта. В салуне постоянно бьют баклуши несколько ребят подозрительного вида.

Лавка моя открыта, и дела идут неплохо. В день открытия приехала дюжина мормонов и накупила припасов. Молодой ирландец Файллин открыл платную конюшню, возит разные грузы на заказ. По последним подсчетам в нашем городке проживают шестьдесят два человека и работают четыре деловых заведения. Буд служит у мистера Файллина и остается за главного, когда мистер Файллин уезжает».

Там было еще кое-что, но суть письма была в этом, и мне оставалось только удивляться, как много всего произошло за такой короткий срок. Остальные письма я решил прочесть позже.

Из таверны Мичэма, что недалеко от Голубых гор, я отправил короткий ответ миссис Макен и записку Каину. Потом мы двинулись дальше, по направлению к Голубым горам. На востоке светилась пурпуром гора Уаллоува. Одолев перевал, мы поднялись к горным лугам и там встали на ночлег. На другой день, оставив индейцев со стадом, я поехал в Браунтаун. Я хотел найти еще помощников: старик утомлялся, работая ночью. И нужно было пополнить запасы. Еды хватало, иногда удавалось подстрелить оленя, лося или кабана, но у нас кончился кофе.

Года два-три назад человек по имени Бен Браун приехал в эти края и построил дом на террасе над рекой Уматилла. Позже он открыл такую же лавку, как Рут Макен. Вокруг возникло еще несколько домов. Вот и весь Браунтаун.

— Привет, — сказал Браун, когда я вошел в лавку. — Видел твое стадо. Куда путь держишь?

— К Южному ущелью. Нужен еще один помощник. Закрывай лавочку и поехали.

Браун засмеялся.

— Неплохая мысль. Я вообще-то не против. Мне всегда хотелось полазить по горам. Но, увы, пока ничем помочь не могу.

Он пробежал глазами составленный мною список.

— Жаль, большинства товаров у меня нет. Я видел, с тобой идет пара индейцев?

— Они уматиллы. Старика зовут Урувиши. Я слышал, он у них когда-то был большой птицей?

— Он и сейчас такой, — задумчиво посмотрел на меня Браун. — В молодости был великим воином, охотником и путешественником. Как же так получилось, что он с тобой поехал?

— Я нанял его внука. А он потянулся за нами. Говорит, что уже спел песню смерти и что это его последняя поездка.

— Не поверю, пока сам не увижу. Этот старый лис может держаться в седле вечно и еще переживет всех молодых ребят своего племени. Пусть он тебе расскажет что-нибудь. Он знает тысячи историй.

Пока он собирал для меня товары, я вдыхал приятные запахи свежемолотого кофе, холста, новой кожи и дегтя. Я съел пару крекеров и отрезал себе ломтик сыра от огромной головы, стоявшей на прилавке.

— У вас есть бумага? — спросил я. — Мне нужно написать письмо.

Браун подвинул мне через стол коробку.

— Пожалуйста. Чернила вон там. Перья гусиные, мы сами их делаем. В такой глуши трудно достать другие.

Я написал Каину. Рассказал ему всякую всячину, но промолчал о перестрелке. Хотелось ее забыть. Я надеялся, что слух об этой истории никогда не достигнет Южного ущелья.

«Со мной идут сто двадцать две молодые телки, — писал я Каину. — Они неплохо себя чувствуют. Похоже, что по дороге родится еще несколько телят. Трава пока хорошая, а старик Урувиши знает, где еще попадутся луга. Пока погода нас балует, но, кажется, скоро начнутся дожди».

Я описал ему наш предполагаемый маршрут и закончил так: «Но все эти планы можно будет послать к черту, если на нашем пути вдруг не окажется травы или возникнут какие-нибудь другие неожиданности или неприятности».

Браун сказал, что впереди все хорошо.

— Ближайший поселок называется Юнион. Дорога туда не трудная, и там хорошая трава. Но лучше пройти мимо и заночевать на расстоянии. Там хорошие люди, только они не любят, когда посторонние коровы подъедают их траву.

Мы тронулись с места, пока еще лежала роса. Шли наезженной дорогой, по которой когда-то в Орегон ползли фургоны первых переселенцев. Дорожная колея проложена еще ими, а на придорожных деревьях сохранились вырезанные ножами их имена. По обеим сторонам тракта остались могилы — память о тех, кто не смог добраться до земли обетованной. Когда мы одолели подъем к Гранд-Ронд, перед нами открылась широкая чашеобразная долина меж гор, я понял — вот она, та страна, в которую они стремились. Но мы продолжали идти вперед, спустились к молодому городку Юнион и расположились на ночь, миновав его последние заборы и огороды.

Пришел здешний житель — первый поселенец Конрад Миллер. Он нас приветствовал и попытался сторговать пару телят. Но, несмотря на возню с ними в дороге, я не продал. Их рождение означало для меня начало чего-то нового.

На каждой остановке я пытался добыть книги. Иногда мне их просто отдавали, а иные я выменивал или покупал. Здесь было то же самое.

— Вы счастливый человек, — сказал мне здешний книготорговец. — Пока что вы можете купить приличные книги. Лет через пять-шесть таких будет не найти.

— Почему же?

— Станет легче путешествовать. Люди перестанут страдать от каждой лишней унции веса. Сейчас они берут с собой только лучшее, те книги, которые можно читать и перечитывать по многу раз. И вам достаются только хорошие вещи. А потом наплывет много всякого дерьма.

— Я найду чему поучиться в любой книжке. Потому что даже тот, кто пишет дерьмо, старается думать, отбирать. Пытается писать как можно лучше.

— Может быть, может быть, — сказал он с сомнением в голосе.

— Я ведь невежда, — сказал я. — То малое, что я успел узнать, я узнал из книг. И они подсказывают мне, как многому мне еще нужно учиться.

— Похоже, сегодня вам не почитать, — сказал он. — Даже если у вас в запасе целых четыре книжки. Если я не ошибаюсь, дело к дождю. Будет гроза.

И он оказался прав. Тучи надвигались, нависали, потом хлынул дождь. Стадо враз вскочило на ноги, мокрые рога поблескивали в свете молний, а мы старались удержать коров на месте, чтоб они не разбежались. По соседним холмам перекатывался гром, деревья стонали под ветром, теряя слабые листья.

Нам было не до сна, мы все кружили и кружили на лошадях вокруг стада. Старик Урувиши старался, как мог, и нам удалось удержать скотину на лугу до окончания грозы. Когда стихло, мы упали на мокрые подстилки и заснули.

Разбудил меня Коротышка Бык.

— К нам едут люди, — сказал он. — Могут быть неприятности.

Они остановились, целая дюжина. Я посмотрел и понял, что это — тяжелый случай. Главным был огромный широкоплечий мужик с копной светлых, давно не стриженных волос. Его маленькие глазки смотрели пронзительно и жестко. Этот человек опасен, понял я.

— Это ты гонишь стадо? — грубо спросил он.

Прошлая ночь была долгой и тяжелой. Я устал, заснул в мокрой одежде, не мылся, не брился, не пил кофе и чувствовал себя старым и сварливым, как замшелый вол. Моей обычной осторожности как не бывало.

— Ну я.

— Надо с нами поделиться. Ты прихватил скот с чужим клеймом.

— Какое такое клеймо?

— Не твоего ума дело. Вот гляну и узнаю.

— Здесь сто двадцать четыре головы, включая однодневных телят. Когда я уходил от Причала, их было сто двадцать две. И на всех одно только мое клеймо.

— Нам нужно проверить.

— Хрен я вам это позволю.

Он посмотрел на меня так, будто только что увидел.

— Ты напрашиваешься на неприятности, — сказал он.

— Я к ним готов, мистер. Уж таким я родился. С этим стадом я иду от Причала, оставив позади трех мертвецов. Четвертому повезло, но он всю жизнь будет носить мою метку. Если вам хочется получить моих коров, вам сперва придется проехаться по мне. Хотите? Тогда начинайте, делайте ставки.

Им это не понравилось. Они думали, что перед ними мелкий фермер, которого ничего не стоит запугать и обобрать. Я понимал, кто они такие и чего хотят, но мне все было нипочем.

Вдруг за моей спиной в кустах кто-то передернул затвор винчестера. Звук был отчетливым, и все поняли, что он означает. Здесь оказался кто-то еще, кто-то, кого они не видели. Я тоже его не видел. Но он видел всех. Теперь все переменилось. Грабеж тихого фермера не получался, приходилось рисковать своей шкурой или убивать людей ради нескольких голов скота.

— Ты много себе позволяешь, приятель, — сказал светловолосый. — Я с тобой еще встречусь.

— Чего ждать? — ответил я. — Я здесь, ты здесь, так почему бы и нет?

— Я лучше погожу, — сказал он. — Подожду, чтоб никто не прятался в кустах ради того, чтобы попортить мне шкуру.

— Мне все равно, что ты решишь — стрелять или рвать когти.

Он развернул лошадь.

— Ладно, — сказал он и спросил: — Кого же ты уложил на севере?

Хвастать я не хотел, но подумал, может быть, то, что я скажу, послужит ему уроком.

— Мы уложили троих из четырех, а Норм Шелд никогда больше не сможет выстрелить правой.

— А, Шелд? — сказал он. — Я знаю парня, который у него служит. Его зовут Буд Саллеро.

— Ты его знал, — сказал я. — Давеча он откинул копыта.

Светловолосый снова оглядел меня с ног до головы.

— Видно, придется мне быть поосторожнее. Саллеро был крутым парнем.

— Мне так не показалось, — сухо заметил я.

И они уехали ровным шагом, старательно демонстрируя, что им все нипочем, что когти убраны на время и они еще вернутся.

Я ушел к костру. Коротышка Бык вдали объезжал стадо. Урувиши спал, так и не увидев, что тут делалось. Но кто же прятался в кустах?

Вдруг за спиной раздался сухой смешок.

— Считаешь, значит, что ты парень не промах, да?

Мне был знаком этот голос!

Я резко повернулся и столкнулся лицом к лицу с типом в грязной кожаной рубашке.

Это был Стейси Фоллет.

— Наращиваешь мускулы? Ты так выступал перед этими парнями, будто за тобой трое или четверо.

— Я в дурном настроении.

— Заметно, — хмыкнул он. — Кофе у тебя найдется?

Мы подошли к костру, и он выудил из сумки кружку. Я налил кофе ему и себе.

— Похоже, ты немало прошагал, — сказал я. — Разобрался ли ты с Мореллом?

Он снова усмехнулся.

— Попробовал было, — сказал он, попивая кофе. — Знаешь, когда он стал там учительствовать, я решил, что он у меня в кармане. Устроил засаду и стал ждать, когда он выйдет из школы, а как вышел, так направил ему старушку «бетси», — он похлопал по ружью, — прямо в брюхо. И деваться ему некуда. А вокруг один молодняк. Но он даже глазом не моргнул, сукин сын. Был в нем порох, в этом Морелле.

— Был?

— Есть. Никуда он не делся. Хочешь знать, что произошло? Меня самого чуть не размазали. Эти недоноски, причем старшему едва за двенадцать перевалило. Так вот, они повыхватывали свои шестизарядные и на меня. И заявили, что он у них учителем, что он очень хороший учитель, и, если я его убью, они из меня решето сделают. — Он опять усмехнулся. — И знаешь, они бы сделали.

— А дальше что?

— Да ничего. Я снял палец с крючка. Очень быстро снял. В жизни не видел столько детишек с шестизарядными.

— Мы живем в дикой стране. Мальчишки ездят в школу верхом. Там любому парнишке нужно иметь оружие.

— Ну, они и имеют. Я отступился, сказал, что сматываюсь, а он не стал стрелять в спину. Слишком порядочный. Вот я и гуляю где придется, — добавил он.

Глава 25

Стейси Фоллет сидел на корточках, потягивая кофе.

— Отлично, — наконец сказал он. — У меня кофе кончился, а мне без него — крышка. Пока старушка со мной, еда найдется, — он опять похлопал свое ружье, — но что за еда без кофе!

— Я могу тебе отсыпать немного, — сказал я. — А почему бы тебе не пойти с нами? Мне нужен еще помощник, и я буду платить.

Он долго не отвечал, а потом спросил:

— Что ты собираешься делать с этими коровами?

— Наш поселок растет, а дичь скоро сбежит в горы. Нужно мясо для взрослых и молоко для детей. Думаю, поселок будет делаться все больше и больше.

— Бессмыслица. Страна же бескрайняя. — Он взмахнул рукой. — Живи тут, не нравится — иди туда, не нравится там — дуй еще куда-нибудь. Еды тут полно, а что еще нужно?

— Кофе. Нет тут кофе.

— Пей чай из эфедры, он доступен любому. Но, конечно, это не кофе, — согласился он. — Новоорлеанский с цикорием, вот это — кофе!

Он снова налил себе кружку.

— Тьма людей прошла этими дорогами, а до конца дошли не все.

— Да. Я видел могилы.

— Не всех похоронили. — Он помолчал. — А вы там, ребята, неплохо устроились. — Он усмехнулся. — Хороший у вас там молодняк. Ну, те, что на меня накинулись. Морелла спасали. В них есть порох. Хорошо, когда парни заступаются за учителя. А эти меня и вовсе сбили с толку. С мужиком чаще всего можно столковаться. И припугнуть можно. А эта щетина вообще ничего не боится.

Он снова отпил кофе.

— Знаешь что? В той долине, — он махнул рукой, — есть стадо голов в пятьдесят.

Я поставил кружку на плоский камень.

— Чье стадо?

— Если захочешь, будет твое. Переселенцы когда-то гнали с собой голов пятнадцать-двадцать. Лет десять назад. Загнали гурт в каньон, а вход загородили жердями. На них напали индейцы, всех порешили, угнали фургоны, а коров не нашли.

— И что — коровы все еще там?

— Расплодились. Иногда я съем одну, иногда — гризли. Но все равно стадо растет. Там полно травы, есть вода. Но им оттуда не выбраться.

— Что ты за них хочешь?

— Они не мои. — Он плеснул в огонь кофейную гущу. — Предлагаю вот что: ты оставляешь там четыре-пять молодых коров и старого быка. Он все равно неуправляемая тварь. Словом, на расплод. Нельзя угадать, когда понадобится говядина. А остальных забирай.

— Здорово! Хороший подарок. И очень благородно с твоей стороны.

— Не мели языком. — Его жесткие глаза прищурились. — Объясняю. Их там стало слишком много, а травы — мало. Если стадо не сократить, зимой они начнут дохнуть.

Пятьдесят голов… Даже если я заберу сорок, наше стадо увеличится на треть.

На рассвете мы двинулись дальше. Предстояло подниматься в горы, а по скалам коровы гораздо шустрее лазают с утра. Утро было прохладным, легкий ветерок шевелил траву. Теперь, когда наши коровы окрепли, мы делали в день миль по десять-двенадцать, а иногда и пятнадцать могли пройти. Все зависело от местности и от того, где впереди, по словам Урувиши и Фоллета, нас ожидала хорошая трава.

Мы обошли стороной бойкий Бейкер-Сити и продолжали гнать коров вперед. Всю работу мы теперь выполняли вчетвером. О каньоне и ничейном стаде не было больше сказано ни слова, я знал только, что все это впереди, а Стейси не вдавался в излишние подробности.

Стейси легко нашел общий язык со старым индейцем. Иногда они по нескольку часов разговаривали с помощью знаков и обрывков наречий разных племен.

Когда мы остановились через несколько дней на берегу ручья, впадавшего в Снейк-Ривер, я решил прочесть письмо Нинон.

«Дорогой Бендиго,

пришло письмо от моей тети из Нового Орлеана, где она пишет, что сама или кто-то по ее поручению приедет за мной. Я не хочу уезжать, не повидав тебя, но тебя так долго нет. Они говорят, что мне придется уехать, как только за мной приедут.

Новый Орлеан очень далеко, и я боюсь, что ты никогда не навестишь меня. Ты думаешь, что я еще слишком мала, чтобы понимать, чего хочу, но это не так. Я достаточно взрослая, и я тебя люблю. Я хочу, чтоб ты приехал в Новый Орлеан повидаться со мной. Моя тетя не хочет, чтобы я стала актрисой, так что, может быть, я с нею не останусь. Но об этом я сообщу отдельно, только тебе.

Пожалуйста, поторопись, вернись до моего отъезда. Я так хочу с тобой увидеться.

Нинон».

Она уезжает. Что ж, наверное, ей там будет лучше. Наша жизнь не для нее. Что ей делать у нас? Никаких перспектив.

Однако оказалось, что расстроился я гораздо больше, чем сам хотел себе в этом признаться. Нинон пока еще ребенок. Да, девушки часто выходят замуж в шестнадцать или даже в пятнадцать лет. Ну и что? Даже если бы она была постарше — я не готов даже подумать о женитьбе.

Я встречал некоторых людей, которые женились в молодости и тут же попадали в пожизненное рабство к жене и детям. Как бы ты ни любил свою семью, она все равно превратится в оковы, если создать ее слишком рано… По крайней мере, тогда мне так казалось.

Несколько следующих дней мы медленно продвигались вперед. Трава попадалась не часто, а когда по подсказке Урувиши или Фоллета находилось место с хорошей кормежкой — мы задерживались, чтобы коровы могли вдоволь попастись.

Иногда я урывал время, чтобы почитать. Чаще всего я читал Блэкстоуна. И во мне все росло стремление стать чем-то и кем-то. Без усилий здесь не обойтись — это я хорошо понимал. Но куда их направить, к чему приложить и чего же в конце-то концов я сам хочу? Вот тут я всегда терялся, хоть и был уверен, что я уже на пути к осуществлению своих неведомых желаний и этот путь пока совпадает с дорогой, по которой я гоню домой стадо. Нужно делать свое дело и копить знания.

Когда мы добирались до места, богатого кормами, скотина обычно уже была так голодна, что мы сразу же останавливались. Урувиши и Стейси выезжали вперед на разведку, охотились и, напрягая зрение и слух, ловя кожей невидимые и неслышимые сигналы, пытались определить, не таится ли где опасность.

Вечером, когда Коротышка Бык караулил стадо, я откладывал книгу и прислушивался к разговорам Стейси со старым Урувиши.

Уматиллы — родичи племени Проколотых Носов, когда-то их совместные владения занимали огромное пространство от Скалистых до Каскадных гор и от бухты Якима до Голубых гор. Их охотники иногда даже перебирались через Скалистые горы, но, пока у них не было лошадей, это случалось редко.

Урувиши утверждал, что помнит, как появились лошади. У других, южных, индейцев они иногда бывали — они крали их у других индейцев, а те в свою очередь пригоняли их из Мексики. Урувиши был еще совсем маленьким, когда участники одного налета впервые вернулись с тремя лошадьми. А когда он достаточно повзрослел, чтобы стрелять из лука, лошадей было уже много.

Питались индейцы в основном рыбой. Старик вспоминал, как в Колумбию приехала экспедиция Луиса и Кларка и они снабжали ее свежепойманным лососем. Тогда он впервые увидал бледнолицых, но отец его когда-то встречался с ними в Астории, а его дедушка прежде видел белых людей, потерпевших кораблекрушение на южном побережье.

Пока белых было немного, их появление индейцев не тревожило. Они их или привечали, или убивали в зависимости от настроения и готовности белых защищаться. В первое время в глубь страны проникло всего лишь несколько человек.

После Луиса и Кларка Урувиши не видал ни одного белого больше десяти лет.

С запада на них наседали шинуки, с востока — другие племена, и вдруг уматиллы обнаружили, что их охотничьи угодья стали совсем маленькими.

Я много раз слышал и услышу еще и еще, как одни племена теснили других, как совершались набеги, как племена изнуряли себя и противников затяжными войнами и как наконец овладевали чужими землями. Тот, кого вытесняли, начинал теснить других или переселялся на свободные территории.

Огромные пространства до появления лошадей были необитаемы, а люди селились вблизи воды, по берегам рек и озер. И все равно войны не прекращались. Воевали больше всего для куража, добывали скальпы и угоняли лошадей.

Я узнал о нравах разных племен. Одни были энергичными, другие — ленивыми. У тех, кто жил в районе Большого бассейна к западу от нас, сложилась интересная культура, возникшая в постоянной борьбе за выживание в условиях, когда мало воды и еще меньше дичи…

Последним я прочел письмо Лорны. Оно было написано на месяц позже других.

«Дорогой Бендиго,

сообщаю тебе печальную новость: уехала Нинон. За ней приезжали Чарльз Перман с женой (он адвокат). Уезжать она не хотела, а мы не хотели ее отпускать, но Каин сказал, что они хорошие люди и там у нее будет больше возможностей. Кажется, ее тетя — очень богатая женщина, настоящая аристократка, и у нее нет своих детей.

Вообще-то хорошо, что Нинон уехала, потому что у нас начались разные неприятности. Все ищут золото, хотя Каин говорит, что его едва хватит на пропитание. Никто не разбогател, даже Нили Стюарт, потому что его обкрадывает мистер Троттер и тот, другой, который у него служит. Так считает Каин. Но Нили боится их обвинить. Мозес Финнерли потребовал устроить выборы и предложил себя в мэры. Очень многие из новых — за него. Еще он выдвинул Олли Троттера в шерифы, а мистера Паппина — в мировые судьи.

Кое-кто хочет, чтобы мэром стал Каин, а сам он предлагает мистера Сэмпсона, большинство наших его поддерживают. Вообще-то пора наводить порядок, потому что уже случались ограбления, а мистера Айлмера, который нашел у себя золото, убили.

Однажды ночью на конюшне собралась компания и устроила выборы, не сказав остальным. Они назначили Джейка Робинсона шерифом, и он тут же надел значок и вышел на улицу. А парни из салуна Папаши Дженна сорвали с него значок и побили.

А пару дней назад кто-то пытался ворваться к миссис Макен, а когда она велела ему убираться, тот как засмеется! Стоит за дверью и смеется. И тогда она выстрелила через дверь. Тот человек вскрикнул, заругался и пообещал вернуться».

Дочитав письмо, я задумался, глядя в огонь. Хотелось все бросить и мчаться домой — письмо было трехмесячной давности, а впереди еще недели три пути.

На рассвете Фоллет повел нас через каньоны, продуваемые сквозным ветром, в горную ложбину. Перед нами открылась невиданная красота. Такого яркого солнца, такой зеленой, густой и сочной травы я никогда не видел. Посредине журчал чистейший ручей. Ложбина постепенно поднималась к горам на расстоянии примерно в три мили и соединялась с несколькими узкими ущельицами, окруженными такими высокими скалами, что коровам точно никуда отсюда не уйти. Там, где мы вошли в ложбину, было самое узкое место, и была выстроена ограда, которая, очевидно, часто подновлялась.

— Мое тайное ранчо, — сказал Фоллет. — Чужих следов, кроме звериных, я никогда тут не видел. Затерянная долина, так я ее назвал.

Мы загнали свое стадо в эту долину и оставили там на ночь. Утром мы тщательно отобрали тех коров, которым предстояло остаться, а остальных погнали к выходу. Некоторые одичавшие коровы рванули было назад, но потом, запутавшись в безмятежной и покорной веренице нашей прежней скотины, мирно потекли в общем потоке.

— Ну вот, — сказал я Фоллету. — Оставайся за главного. Иди как идешь. Но, когда будешь вблизи нашего поселка, смотри в оба. Кто-нибудь может попытаться умыкнуть у тебя стадо.

— А ты? — уставился Стейси на меня и задумался. — Ты, парень, опять напрашиваешься на неприятности, так?

— Может быть. Но мне нужно ехать.

— Что ты задумал?

— Пока ничего. Решу все на месте.

Мы пожали друг другу руки, я попрощался с индейцами и вскочил в седло. Со мной был мой жеребец и серая в яблоках кобыла.

Выехал я в прозрачном свете утра и гнал в полную силу. В полдень поменял лошадь. Потом остановился, передохнул пару часов — и снова в путь. За полночь я разбил стоянку, привязал лошадей и закутался в одеяла. На рассвете был на ногах, проглотил кусок вяленого мяса, выпил кофе и снова помчался.

Через четыре дня, вечером, когда мои часы показывали начало одиннадцатого, я въехал на улицу нашего поселка.

Глава 26

Еще в полумиле от поселка я увидел ярко освещенный дом. Как потом оказалось, это был салун. Подъехав поближе, я увидел свет еще в некоторых домах. Но на том конце поселка, где жили Каин и Рут Макен, было темно. Через сотню ярдов я заметил дорогу. Возле нее стоял какой-то знак, но в темноте было не разобрать, что там написано. Я подъехал вплотную и зажег спичку.

ФИННЕРЛИ

ТЕРРИТОРИЯ ДАКОТЫ

Когда я уже отъехал, неподалеку раздался голос.

— Вы что-нибудь поняли из этого? — Голос был странный, а манера слишком мягкая, словно нарочитая.

— Понял. Тут, похоже, какая-то ошибка, — тихо сказал я. — Я знаю всех, кто основал этот город, но никакого Финнерли среди них не было.

— Такие разговоры до добра не доведут, — сказал голос. — На вашем месте я бы вел себя поаккуратнее.

— Вы не на моем месте, — тихо ответил я. — Это поселение закладывали честные люди, они хотели честной и безопасной жизни. Видно, тут кое-что изменилось.

Он подошел ко мне поближе, теперь я мог его разглядеть. Он был ниже меня ростом, крепкого сложения и, как мне показалось, постарше. В руках у него было ружье.

— Те люди теперь в меньшинстве. У них семьи и дома, они хотят мирной жизни. А у новичков нет ничего такого, и мир для них — пустой звук. Они слетелись на золото, они хотят только одного — поживиться. Тихие добродетели не для них.

— А вы?

— А я зритель, сэр. Причем искушенный зритель. Я видел несколько раз, как зарождались новые города. А еще видел, как некоторые из них умирали.

— Отчего же они умирали?

— Думаю, от беззаботности. Не было воли бороться, не было настоящей любви, а было попустительство и страх вмешаться… А может быть, виновата политика «мир любой ценой».

— Где же были вы сами?

— Я только наблюдатель, сэр. Я — ничей. Но, кажется, вы прибыли в самый острый момент, друг мой. Если вы намерены принять участие в выборах, сейчас самое время.

— Кто же баллотируется?

— Ну, преподобный Мозес Финнерли выдвигается в мэры, а конкурент у него как будто такой седовласый джентльмен по имени Сэмпсон. Некто мистер Паппин претендует на пост мирового судьи, а конкурент — кто бы вы думали? — женщина.

— Рут Макен?

— О! Вам знакомо это имя? Да, это она. Все зовут ее вдова Макен, как мне кажется. Чтоб женщина в нашей стране занимала такой пост — это что-то новенькое, почти революция.

— Она образованная и умная женщина, а ее покойный муж был офицером и выдающимся человеком. Она уравновешенна и рассудительна. Думаю, она прекрасно справилась бы.

Он немного помолчал, а потом продолжил:

— Олли Троттер собирается стать шерифом. Сперва мне показалось, что конкурентов у него нет. Видите ли, до этого тут были три шерифа. Одного подняли на смех и выгнали из города, второго убили… при невыясненных обстоятельствах, как говорится, а третьего в перестрелке убил сам мистер кандидат — Олли Троттер. Правда, свидетели утверждают, что драка была честной.

— А кто еще выдвигается в шерифы?

— Человек по имени Каин Шафтер. Он из той небольшой группы, которая хочет порядка и справедливости. Явосхищен его смелостью, но отнюдь не его решением. Надеюсь, он хорошо обращается с оружием.

— Неплохо, — раздраженно сказал я. — Если среди горожан оказалось бы поменьше равнодушных зрителей, ему было бы ни к чему хорошо владеть оружием.

— Несомненно… вы, конечно, правы. Но видите ли, молодой человек, я всего лишь любопытный путешественник, не более. Я живу на востоке. Приехал из Денвера, а раньше жил в Нью-Йорке.

— Ясно. — Я спрыгнул с лошади, но оставил ее между нами. — Но вы не так уж мало увидели.

— Меня занимают города и политика. Занимают, скажем так, мужские игры. Но я больше читатель и наблюдатель, чем деятель. А здесь, в этом городке, передо мной разворачивается довольно-таки грустная картина: город, которого вообще-то и быть не должно, приходит в упадок.

— Не должно быть?

— Конечно. Обратите внимание, как он расположен. У вас тут только один маленький ручеек, значит, запас воды недостаточен. Промышленности нет… ах да, золото! Но я повидал золотоносные районы. Не думаю, что здесь есть приличные залежи.

— Но никто не селился здесь ради золота. О золоте ничего не знали. Это был способ спасения. Одни думали, что это временное пристанище, другие искали здесь свое будущее.

— Вот я и говорю — случился просчет. Мне очень жаль, молодой человек, но будущего у вашего поселения нет. Так, местечко, центр небольшой группы владельцев ранчо. Для земледелия тут почва не слишком хороша, да и фургонам осталось недолго пополнять здесь запасы. А железная дорога пройдет в стороне.

— Где?

— Немного южнее. Трасса уже спроектирована, скоро начнут строить.

Грустно, но этот человек говорил дело. Мы, основатели города, любили его только потому, что он был наш. Он был плодом наших рук.

— Ошибка только тогда ошибка, когда на ней настаиваешь, — сказал я.

Он приостановился и уставился на меня.

— Вот это да. Хорошо сказано! Вы думаете, многие будут настаивать?

Я пожал плечами. Я ничего не знал, а кроме того, мы подошли к первым домам, настоящим лачугам. Похоже, их строили весной: перезимовать в них было бы невозможно.

Потом я увидел новую лавку, а через дорогу от нее — салун. Там было четыре окна и двери, которые открывались в обе стороны, свободно болтаясь. Вторые, настоящие, двери были распахнуты настежь. Изнутри доносилась музыка, дребезжало что-то вроде музыкального автомата, слышались какие-то голоса и грубый смех.

На моего собеседника упал свет из раскрытой двери, и я наконец смог его разглядеть. У него была аккуратно подстриженная борода, он был в новой серой шляпе и в костюме из тонкого сукна, а штаны заправлены в сапоги.

— Генри Страттон к вашим услугам, сэр, — протянул он мне руку. — У меня есть небольшие владения на востоке, возле Шайенна. А кроме того — я вложил кое-что в железную дорогу.

— Бендиго Шафтер. Здесь мой дом. Я ездил в Орегон за стадом.

— Ах да! Наслышан. Вас тут дожидаются. Точнее — на вас рассчитывают. Я слыхал, как Буд Макен говорил, что, если бы вы были здесь, ничего плохого бы не случилось.

— Мне пора домой.

— Не хотите ли выпить? Зайдите, дайте парням возможность на вас полюбоваться.

— У них еще будет эта возможность. Спокойной ночи, сэр.

В доме Каина было темно, не горел свет и у Сэмпсонов. Огоньки теплились только у Крофтов и у миссис Макен.

Я въехал на холм, а потом во двор.

— Эй, там, в доме! — позвал я.

Мне ответила гробовая тишина. Я подошел поближе и тихонько постучал в дверь. Через некоторое время раздался голос Рут Макен:

— Кто там?

— Это я, миссис Макен, Бендиго.

Загремел засов, дверь приоткрылась, я увидел Рут Макен с револьвером в руке.

— Бен? Ох, Бен! Входи, пожалуйста.

— Если можно, я сперва загоню лошадей.

— Конечно, конечно. Я поставлю чайник.

Я завел лошадей в загон, прихватил винтовку, сумки, плащ, накинул на плечо одеяло и пошел в дом.

Она ничуть не изменилась. То же милое лицо с правильными чертами, те же темные волосы… Показалось или нет? В них появилась седая прядь — но, может быть, я просто раньше ее не замечал.

— Ну, дай на тебя поглядеть, Бен.

Она отступила на шаг и стала меня разглядывать.

Я догадывался, что она видит. Я подрос до шести футов с двумя дюймами, а весил ровно сто девяносто фунтов. Давно не стригся, не брился и не мылся, а старая моя шляпа совершенно потеряла форму.

Показалось, что ее глаза стали печальными?

— Бен, ты стал взрослым. Ты уже мужчина.

— Я им всегда был, мэм. Просто постарел на год. А может, на два.

Она налила мне чаю и поставила на стол тарелку с холодным мясом и хлеб.

— Ты вернулся в плохое время.

За столом она мне все рассказала. Поселок разросся, теперь здесь около двухсот человек. Появились лихие парни, но много и порядочных людей.

Дрейк Морелл учительствует, лихие ребята его не трогают. В церковь Джона Сэмпсона сейчас ходит около шестидесяти человек. Если бы иногда не стреляли на улицах и никого не убивали, могло бы показаться, что тут мирно сосуществуют две разные общины.

Олли Троттер убил приезжего человека. Что там случилось на самом деле — неизвестно, все говорят по-разному. Но тот человек был вооружен.

— А что Уэбб?

— Много сидит в салуне. С нами он хоть разговаривает, а его сынок, этот юный Фосс, связался со всей этой швалью. Таскается по пятам за Троттером. Троттер называет его «заместителем», и, можешь себе представить, — Фосс этим гордится. Выступает как петух. Смешно и грустно.

— А как ваша торговля?

— Поначалу все шло очень хорошо. Я увеличила запасы… Сперва меня снабжал мистер Траск, а потом мистер Файллин. Главные мои покупатели — мормоны, но теперь они приезжают все реже и реже. Им не нравится обстановка в поселке. Не хочется ввязываться в скандалы и нарываться на неприятности. Тут с каждым днем делается все хуже и хуже.

— Что за человек этот Файллин?

— Приличный человек. Из Старого Света, он там родился, но еще в детстве его сюда привезли. Жил в Бостоне, потом в Нью-Йорке. Он на стороне закона и порядка, Бен, и у него есть друзья в городе.

— Выборы завтра?

— Если они состоятся. Бен… мне кажется… они собираются убить Каина.

— Что?! — Моя чашка выпала из рук и грохнулась об стол. — Извините. Что вы хотите этим сказать?

— Мне рассказывал Буд. В школе один парень дурачился и подначивал Фосса, этого сынка Уэбба… Мол, чьим «заместителем» ты будешь, если выберут в шерифы не Троттера, а мистера Шафтера? Тот рассвирепел и заявил, что он обязательно останется помощником Олли Троттера, потому что на выборах будет только один кандидат… У Троттера не будет соперников.

— Может, это просто болтовня?

— Я беспокоюсь, Бен. Олли ходит с Фоссом в горы и учит его быстро вытаскивать револьвер и стрелять в цель из разных положений. Буд несколько раз видел эти уроки. А еще он видел вот какую игру — у Фосса был револьвер в кобуре, и он подошел к Троттеру с мирным разговором и вдруг как вытащит другой револьвер из-под куртки! Мигом.

Я смотрел на нее и молчал.

— Думаю, нужно поговорить с Уэббом.

— Осторожно, Бен. Уэбб водится со всей той компанией.

Я пожал плечами.

— Миссис Макен, вы прекрасно знаете, что Уэбб сам по себе. Он одинокий волк. Что бы там о нем ни говорили.

— Последнее время он только с ними. Торчит в заведении Папаши Дженна. И стал еще более угрюмым.

Я допил чай.

— Вы считаете, они натравливают Фосса на Каина? Подбивают на убийство?

— Очень похоже. Совести у них нет. Фосс — глупый мальчишка, почитает Олли Троттера героем. Они все твердят парню, что он станет большим человеком, что ему дадут значок, и он будет официальным помощником шерифа, и все такое прочее… А еще — Фосс недолюбливает Каина за невозмутимость. У них верный расчет — разделаться с конкурентом руками Фосса. Тогда они ни при чем. А если они сами нападут на Каина, народ может возмутиться, и тогда Троттера не выберут.

Чем больше я вникал во все эти смутные обстоятельства, тем больше убеждался, что нужно дождаться утра. Если разбудить Уэбба среди ночи, он может отреагировать слишком нервно. Да и Фосс, наверное, ночами дома.

Я продолжал слушать рассказы миссис Макен и сам рассказал о своем путешествии. Умолчал только о бандите, погибшем возле гумна от моей руки. Убийством нечего гордиться. Времена были тяжелыми, многие брали в руки оружие, чтобы подчинить других своей воле. Но им приходилось быть готовыми к достойному ответу, к тому, что они и сами тоже могут погибнуть. Так оно и случалось рано или поздно.

Я устроился спать под деревьями, прислушиваясь к журчанию воды в роднике миссис Макен. Я вспоминал о том времени, когда я рубил лес для постройки ее дома и пил из этого родника. Какой простой и ясной была тогда наша жизнь. Приходилось думать только о крыше дома, об охоте да остерегаться индейцев.

А кстати, как с ними здесь? Что с тем злобным молодым воином, которого я однажды унизил, а потом защитил от тех, кто хотел его убить?

Когда рассвело, я отправился к Каину. Он как раз вышел доить коров.

Его широкое лицо расплылось в улыбке.

— Бендиго! Вот это да!..

Он было повел меня в дом, но я его остановил.

Вначале я рассказал ему о стаде, потом о Стейси Фоллете и моих индейцах. И пересказал все, что узнал от миссис Макен. Он хмуро слушал, изредка кивая.

— Этого можно было ожидать, — сказал он.

И пошел на гумно. Каин стал доить корову, уткнувшись в коровий бок головой. Я слушал, как менялся звук молочной струи с тем, как наполнялось ведро, и думал о предстоящем дне.

— Каин, — тихо сказал я, — давай я выдвину себя на эту должность.

— На какую?

— Шерифа. Вместо тебя.

— Ты хочешь снять гору с моих плеч, Бендиго? Не стоит.

Я заговорил, неожиданно для себя осознав, что говорю именно то, что думаю, а думаю то, что говорю:

— Я хочу заняться политикой. Стать шерифом для меня — первый шаг, первый шанс. Я хорошо владею оружием и, как мне кажется, чувствую, когда им вообще не нужно пользоваться. Я мог бы стать шерифом здесь, а потом где-нибудь еще. Тебе-то это ни к черту не нужно. Ты никогда не хотел стать шерифом. А мне уже предлагали, но тогда я был к этому не готов.

— А теперь?

— Теперь да, Каин.

Он закончил доить.

— Давай пойдем к Хелен и девчонкам, — сказал я.

К нам подбежала Лорна.

— Бен! Ох, Бен! Я увидела коня и поняла! — Она плакала от радости. — Ты такой большой, Бен! Ты поправился!

— Это не жир! — запротестовал я. — Там не ожиреешь.

За спиной я услышал голос:

— Бен?

Это был Нили Стюарт. Он изменился: осунулся, а глаза запали, будто его все время мучила бессонница.

— Бен, помоги мне.

— Что случилось, Нили?

— Эти двое… Паппин и Троттер. Они отняли мою делянку.

— Пошли в дом, — сказал Каин. — Хелен уже приготовила завтрак. Не знаю, как вы, а я голоден.

— Я тоже голоден, — сказал я. — Пойдем, Нили. Там все расскажешь.

Мы сели за стол. На меня нахлынули воспоминания. В этой теплой милой комнате недоставало одного лица — лица Нинон. Ее здесь просто не было. Появится ли она когда-нибудь?

— Они меня обкрадывали, — рассказывал Нили. — Я это понимал, но, видишь ли, боялся их обвинить. Боялся, что убьют. Потом понял, что они все равно замыслили меня убить. Только ждут, чтобы Олли стал шерифом. Сами убьют, сами проведут расследование. И концы в воду.

— А факты?

Он помолчал.

— Ну, я вчера вечером запер дверь в заборе — прииск им огорожен. У них есть ключ. А я сменил замки, запер дверь и повесил записку: «Закрыто до особого распоряжения».

— Правильно, — сказал Каин.

Нили подрагивал ногами под столом.

— Я тоже так думал. А сегодня утром они пришли ко мне — Паппин и позади Олли. Принесли купчую на прииск. Паппин сказал, что им, мол, не выплачено жалованье и они хотят в зачет жалованья забрать прииск. «Подпиши эту бумагу, и все будет шито-крыто. Мы с Олли не хотим неприятностей, правда, Олли?» — вот что он заявил. Я сказал, что мне надо подумать. Он тогда сказал, что дает мне время до полудня и чтоб я сам принес ему бумагу, потому что они будут заняты выборами. А если я… ее не принесу… они сами за ней придут.

— Что ты хочешь от меня?

— Я не могу против них выйти. А ты так хорошо стреляешь. Этан говорит, что ловчее тебя еще стрелка не встречал.

Каин глянул на меня и кивнул.

— Хорошо. — Он посмотрел на Нили. — Бен хочет выдвинуть себя на должность шерифа. Ты бы проголосовал за него, Нили?

— Да, конечно. За любого из вас.

Каин откинулся на спинку стула.

Он был крупный, могучий человек, и, если смотреть невнимательно, можно было подумать, что он толстый. На самом деле он просто широкой кости, и у него горы мускулов. Никогда точно я не мог понять, где предел его сил. Он мог удержать или поднять… ну, словом, все что угодно. В этом смысле он был феноменом, но должность шерифа не для него, и мы оба это знали. Он предпочитал уединенную, тихую жизнь и совсем не стремился к власти. Но я видел, как он глазом не моргнув поднимает бочку в пятьсот фунтов и укладывает ее в фургон, не напрягаясь. Таким уж он уродился. Я тоже не слаб, но ему и в подметки не гожусь. И тем не менее он нежный, ласковый человек, совершенно непригодный для того, чтобы иметь дело с тем, что творится в нашем городе.

— Ничего не подписывай, Нили, — сказал я. — Я все беру на себя. — И повернулся к Каину: — Ты отказываешься от участия в выборах, если я выставлю себя?

— Да, — ответил он. — Это дело не для меня, просто не было никого другого. Я всем скажу, что ты — тот человек, который нам нужен. — Он задумчиво глядел на меня. — Ты сильно изменился за последние месяцы. Но, как всегда, стремителен и уверен в себе. И себе на уме.

— Так или не так, — сказал я, — но я не собираюсь тихо любоваться, как гниет наш город. Я постараюсь навести в нем порядок. И нечего переживать насчет Троттера или Паппина.

Я задумался о Паппине. Мы так мало его знали. Похоже, он мозговитый и коварный, но что будет, если прижать его к стенке? Олли Троттер выхватил бы пушку, он сам себе сильно нравился с оружием, но что же Паппин? А еще меня беспокоил Уэбб. Он крепкий орешек, но за кого он? А тут еще его сынуля, Фосс, который, по слухам, намерен убить Каина.

Или меня.

Ну, нет, этот номер у него не пройдет. И все же жалко, что стадо еще не пришло. Как было бы славно, если рядом оказался Стейси Фоллет!

Вдруг меня осенило.

— А где Этан?

В комнату вошла Лорна.

— Он тут редко бывает. Появляется только потому, что ждет твоего возвращения. Он сказал, что не хочет уезжать, он должен охранять Рут Макен, пока ты не вернулся.

— Он у себя в землянке?

— Не знаю. Он не любит споров и ругани и все время пропадает в горах. Узнает, что ты вернулся, и сразу появится.

В дверях появилась Хелен.

— Бендиго, к нам поднимается Олли Троттер. С ним еще двое.

Глава 27

Паппина среди них не было. Каин глянул через мое плечо.

— Эти парни крутятся у Папаши Дженна, — сказал он. — Который повыше — Нельс Тейлор, второй — Вин Пакман.

— Хорошо, — сказал я. — Справлюсь.

Я вышел во двор и увидел, что дверь Джона Сэмпсона распахнута. У меня сразу потеплело на сердце — слава Богу, хоть здесь все как прежде: только запахло опасностью — наши сразу занимают оборону. Каин у меня за спиной, Сэмпсон в дверях собственного дома.

Увидев меня, Троттер словно споткнулся и скривил лицо, будто не мог поверить своим глазам. Потом они снова двинулись вперед, а парни, видно, стали расспрашивать его обо мне.

Утро было солнечным и ясным, зелень сияла, а возле дома Рут Макен ярко вырисовывались пятна цветочных грядок. Из труб поднимались спокойные струйки дыма, а внизу на улице возле заведения Папаши Дженна стояли двое и глядели на наш холм.

Троттер и компания приблизились.

— Нили Стюарт здесь?

— Здесь, мистер Троттер. Я его юридический советник. Я посоветовал ему ничего не подписывать, прииск не открывать и провести расследование, откуда берется золото, которое тут ходит в свободном обращении. Адрес легко определить по минеральному составу. Может быть, кто-то завладел золотом помимо желания мистера Стюарта?

Я блефовал, но Троттер не мог знать, что же мне известно на самом деле. Виноватому всегда кажется, что люди знают гораздо больше. Я решил продолжать в том же духе.

— Ты не адвокат! — рявкнул Троттер. — Не пудри мне мозги!

— Я изучал право. Я учусь уже давно, мистер Троттер, — сказал я кротко, рассчитывая на то, что он не раз видел меня за чтением.

А откуда ему знать, что именно я читаю? Читал же я только Блэкстоуна и небольшую брошюру о том, как нужно строить доказательства. Думаю, что практикующие по тем временам адвокаты читали не больше.

— Как вы считаете, мистер Троттер, сколько нужно времени, чтобы стать адвокатом? — спросил я.

Ответа он не знал, а мне нужно было лишь его запутать, не дать ему повода схватиться за оружие. Еще я хотел перевалить всю ответственность с несчастного Нили на самого Троттера.

— Где Нили? Я хочу с ним поговорить!

— Сожалею. Я посоветовал моему клиенту не вступать ни в какие переговоры, — заявил я, а потом сделал новый ход: — Естественно, губернатор Территории скоро пришлет своего уполномоченного, чтобы тот расследовал это дело.

Конечно, Троттеру все это не понравилось, а я тихо радовался, что здесь нет Паппина. Этого гуся на мякине не проведешь.

— Он должен нам деньги… наше жалованье. Или он нам платит, или мы забираем себе прииск. — Он подпер руками бока. — А тебя, Шафтер, это не касается. Так что держись от нас подальше.

— Это меня касается, — спокойно ответил я. — Прииск вы не заберете, все, что причиталось, было выплачено. А мы собираемся учинить вам иск по поводу отчетности. Дело в том, что, когда я получил письмо от мистера Стюарта…

— Письмо?

— Письмо. Так вот, я немедленно начал расследование. По моей просьбе мой друг начал наводить справки о вашем прошлом, мистер Троттер. А также о прошлом мистера Паппина и мистера Мозеса Финнерли. Мы решили, что, раз нам предстоит обращаться в суд, нужно собрать все документы.

Это ему ужасно не понравилось. Ему и в голову не приходило, что кто-то вдруг начнет интересоваться его прошлым. Все дело ему казалось до смешного простым: запугать Нили и заставить его отписать им прииск, а если он станет ерепениться — втянуть в ссору и прикончить. Наш поселок на отшибе, законов тут нет, и все останется шито-крыто! Мои разговоры о судах, исках и расследованиях смутили и раздосадовали его. Троттер к ним готов не был и тут же заглотнул наживку.

— Я так этого не оставлю. Поговорим после выборов. Хотите суд — будет вам суд, здесь, у нас в городе.

Он повернулся и пошел вниз по улице. Остальные — за ним.

— Нужно действовать быстро, — сказал я Каину. — Зови Джона, нам нужно прогуляться.

— Куда это вы? — К нам подходил Буд Макен.

— Начинаем предвыборную кампанию. Пройдем от дома к дому и поговорим с людьми. Многие меня не знают, хочу с ними познакомиться.

Буд слушал. Я рассказал ему, что произошло, чтобы он передал все матери.

— Буд, мне нужна твоя помощь. Съезди к Этану, скажи, что он нам нужен. Если его нет, оставь записку.

Буд отправился, а Джон Сэмпсон, надев черный костюм, а на седую голову шляпу, присоединился ко мне и Каину. Он смотрелся очень хорошо. Сперва мы пошли к Крофтам. Том и Мери вышли нам навстречу. Я рассказал им про Нили и что выдвигаю себя вместо Каина, а что касается должности мэра, мы все выступаем за Джона.

— Ну, не знаю, — возразил Том. — Я ничего не имею против тебя, Джон, но у преподобного ведь опыт! Он такой хороший человек и был главным во многих городах, а нам как раз нужна крепкая рука.

— Интересно, что это за города? — сказал Каин. — И чего>то он там не долго задержался?

— По разным причинам, — сказал Том. — Но главное, он должен спасать души. Перво-наперво он — проповедник.

— Скорее всего, ты прав, Том, — сказал я. — Только жаль, что вместо того, чтобы проповедовать, ему придется тратить все свое драгоценное время на городские дела. С ними прекрасно справился бы Джон. А преподобный Финнерли пусть вдалбливает Евангелие в пустые головы — это как раз то, что нам нужно… особенно при том бедламе, который тут творится. Я думаю, что мистер Финнерли просто не знает, что творит мистер Троттер. Но мне кажется, ему следовало бы знать. Представь, Олли Троттер отбирает прииск у Нили. Потом он смотрит вокруг и видит, что на твоей ферме дела идут тоже неплохо. Раз — и ферма уже не твоя. Нужно обо всем рассказать преподобному. А если его изберут — тем более. Ты должен к нему немедленно обратиться, Том, особенно если его изберут.

Том переминался с ноги на ногу. Яснее ясного — мое предложение ему не по вкусу.

— Подумай, Том. Мы уже давно вместе, мы прошли долгий путь. Да, мы не всегда соглашались друг с другом, но все же мы кое-чего добились. А что до этой залетной шушеры — так еще зима не начнется, а половина из них уже омоется. Зима будет нелегкой. Подозреваю, что нам с Этаном снова придется много охотиться.

Следующим был мужик с бычьей холкой, звали его Роббинс. Глядел он на нас с сомнением. Кажется, Джон ему нравился, но обо мне он знал только понаслышке. Все-таки он нас выслушал. Мы ему не поддакивали, но и опасений его не стали опровергать. Просто выложили ему все дело, как мы его понимали.

— Бендиго Шафтер — один из тех, кто проник к индейцам и спас наших детей, — сказал Каин. — Всю первую зиму он охотился и обеспечивал нас всех мясом. А еще он был во главе, когда мы сражались с бандитами.

— Значит, вы тот, который отправился за стадом? — спросил Роббинс.

— Да. Стадо будет здесь через два-три дня.

— Да, пригнать стадо из самого Орегона — это сильно. Вы брали с собой золото? И доехали до Орегона с золотом в кармане?

— Да.

— Молодец. Большинство молодых людей его наверняка потеряли бы. Или бы его у них отняли. Ладно, как я буду голосовать, не скажу, но вы мне кажетесь стоящим человеком.

Возле платной конюшни Файллина на нас уставилась дюжина мужиков. Один из них, совершенно квадратный, с рябым лицом и похожий на ирландца, протянул руку:

— Привет, Каин! Привет, Джон! — потом повернулся ко мне, из-под его густых бровей меня буравили испытующие проницательные глаза. — А вы, как я понимаю, Бендиго Шафтер? Тут пронесся слух, что вы выдвигаетесь на должность? Ну и ну, — добавил он насмешливо.

Народ чуть раздвинулся, и показался тот огромный и белобрысый мужик, который хотел отобрать у меня часть стада в пути.

— Ты? Это ты выдвигаешься? На кого?

— На шерифа, — усмехнулся я. — Хочу получить твой голос.

— Мой голос? Ну и дела. — Он мотнул головой. — Парни, тут раз на Орегонском тракте я пытался отобрать у него стадо — не вышло. Я проиграл. Ладно, Шафтер, я проголосую за тебя. Похоже, из тебя получится настоящий шериф. Ты не вилял, не дергался и был готов сделать то, что обещал.

Он улыбнулся — хмуро и насмешливо.

— Может быть, когда-нибудь мне придется тебя убить. Но сегодня я проголосую за тебя. Ты рассудителен, и в тебе есть порох.

Он отвернулся и зашагал к салуну.

— Ну что ж, джентльмены, — тихо сказал Файллин. — Такие вот дела. — Он протянул мне руку. — Я заодно с Колли Бенсоном. Он тут самый крутой парень.

Мы нанесли еще несколько визитов и вернулись домой к Каину. Раньше, естественно, я никогда не занимался предвыборными кампаниями и теперь понял, что мне интересно встречаться с людьми и нравится общаться с ними. И еще мне очень хотелось спасти наш городок.

Слова Генри Страттона терзали меня — в них было много правды. Как только южнее нас пройдет железная дорога, всей нашей торговле конец. Охота и золотодобыча еще останутся, но городу этого мало. Почва вокруг нас бедна, а лето коротко.

Зачем мы вообще затеяли этот город? Он был нам нужен. Как пристанище, как дом и как нечто, во что можно верить. Город может сделаться для человека чем-то большим, чем просто город, большим, чем место жительства и заработка. Он может стать настоящей школой. Чтобы строить и сохранять, нужна дисциплина. Дисциплина каждого из нас и дисциплина всех вместе. Смертью любому городу, любой цивилизации грозят распущенность, своеволие и этическая беспринципность. А у нас — вот они, здесь — их принесли залетные искатели легкой наживы. Но Каин, Джон Сэмпсон, Файллин все еще продолжали строить, так же, как и многие из тех, кого я просто не успел узнать. По-своему созидают даже Нили и Том Крофт.

Мозесу Финнерли, Паппину и Троттеру кажется, что они хитры и мудры, что до скончания века они смогут все так же перелетать из города в город, высасывая соки из плодов труда других людей, присасываясь как настоящие пиявки. Но они состарятся, утратят силы — и куда им тогда податься? Доживут ли они до старости? Со временем для таких людей тюрьма и смерть начинают казаться милостью, ибо накапливается горечь и приходит понимание — увы, слишком поздно, — что годы потрачены бессмысленно, впустую…

Однако, что бы там ни было, хорошо снова оказаться дома после долгого путешествия. За это время не только я изменился, изменилась и Лорна. Она всегда была хороша собой, а теперь расцвела спокойной, мирной красотой, и у меня еще больше болело о ней сердце. Я догадывался о ее мечтах, мечтах, которые вряд ли могут осуществиться в нашем городке. Они годятся для жизни, которая шире и богаче, чем здесь, для жизни в обустроенном, упорядоченном обществе. Ей нужен был муж, дети, церковь по воскресеньям. Она любила деревья, цветы и всегда напевала, когда работала. Из нее могла бы получиться одна из тех добродетельных женщин, которые находят свое призвание в семье: воспитывают сильных сыновей, всю жизнь гордятся своим домом и своей страной.

— Джон, как ты думаешь, что произойдет там, внизу? — спросила Хелен у Сэмпсона. — Я имею в виду, когда мы пойдем голосовать?

— Ничего. Они слишком в себе уверены. И убеждены, что мы их боимся.

Верил ли Джон Сэмпсон в то, о чем говорил? Или только успокаивал Хелен и Лорну?

А пока, от нечего делать, мы стали вспоминать нашу прежнюю жизнь, нашу дорогу на Запад, наши старые планы. Том Крофт сидел и слушал, и вдруг словно давняя, полузабытая мечта шевельнулась в его сердце.

— Может, нам стоит двинуться дальше? — сказал он. — Здесь такая бедная почва. Что там западнее, Бен?

Я стал рассказывать о прериях, о долгих милях без капли воды, о тревожных ночах и об индейцах, но и, конечно, о Гранд-Ронд, и о зеленых сочных лугах Орегона.

— Там хорошие места, Том. Тебе там было бы получше, чем здесь.

— Тогда что же мы тут торчим, что делаем все это время? — спросил он.

— Лично я повзрослел, — сказал я. — Мне кажется, что мы все немного повзрослели. Вот у тебя, допустим, есть мечта, но ты сам еще не готов, чтобы начать ее осуществлять. Нужно повзрослеть, чтобы с ней встретиться. Я все об этом думал по ночам или в пути: и когда мы двигались сюда, и сейчас — со стадом. Вначале я думал только о судьбе нашего поселка, а потом постепенно стал себя спрашивать — а вдруг этот поселок для нас всего лишь первая ступень, такое место, где нам просто надлежит пожить некоторое время, чтобы подрасти.

— Ну, — сказал Джон Сэмпсон, — я и так был большим мальчиком. Но тут и я изменился. Кажется, никогда для меня жизнь не станет теперь такой же простой, как прежде.

Мы пили кофе, поглядывая вниз, на улицу и на людей.

— Кажется, нам пора в город, — сказал я. — Сюда идет Рут Макен.

Они с Будом оделись по-воскресному. На Джоне был его старый черный костюм, Каин натянул новый комбинезон, начистил сапоги и надел шляпу. В шляпе я его давно не видел, ведь он работал с непокрытой головой, а работал он всегда.

Крофт встал и взял свою шляпу.

— Мери нас нагонит.

Встал и Нили. Прежде он все больше молчал, а теперь сказал:

— Если бы там был Уэбб. На него вся надежда.

— И на Этана, — сказал я.

— А меня вы забыли? — спросил Дрейк Морелл. — Здорово, что ты вернулся, Бендиго. Как поживаешь?

Он казался встревоженным и напряженным. Мне понадобилось некоторое время, чтобы разглядеть это, но я разглядел. Он поймал мой взгляд и дернул плечами.

— Не всегда все складывается благополучно, Бен. Иногда случаются… разные вещи. А иногда сам позволяешь им случиться.

— Пошли.

Голосование проходило в конюшне Файллина. Мы отправились туда все вместе. Получилась внушительная группа.

С крыльца салуна в три ступеньки высотой на нас смотрел человек, который, скорее всего, и был Папаша Дженн, а чуть ниже стояли Мозес Финнерли и Паппин. Несколько парней прохаживались вокруг. Не нравились они мне, слишком уж они были беззаботные.

— Каин, осторожно, — сказал я. — Нас ждут.

— Командуй, Бен, — сказал Морелл. — Я с тобой,

— Хелен, — тихо приказал я, — ты и остальные женщины — держитесь сзади и правее, чтобы не попасть под огонь. Понятно?

— Да, Бен.

— Я — ближе, — сказала Рут Макен. — У меня револьвер.

— Здравствуйте, господа, — расплылся в улыбке преподобный Финнерли. — Как приятно видеть вас всех вместе. Давненько такого не случалось.

— Мы очень серьезно относимся к выборам, мистер Финнерли, — сказал Джон.

— Да, да, конечно. Но, увы! Вы немного опоздали, мы уже закрыли урны.

— Можно их снова открыть, — тихо сказал Джон. — Мы хотим проголосовать.

— Какая жалость, — возник откуда-то Троттер с револьвером в руке. — Голосование закончилось. Избрали меня. — Он улыбнулся.

— Вы уже посчитали бюллетени, Олли? — ласково спросил я.

— Ну, не то чтобы, — улыбался он. — Но мы сосчитаем.

— Ладно, сосчитаем вместе, — сказал я. — После того как проголосуем мы.

Стали подтягиваться, натянуто улыбаясь, праздные парни. Они были уверены, что мы у них в кармане.

— Ребята, вы все знаете мистера Морелла, — сказал я. — В этом деле он на моей стороне.

На крыльце салуна появился Уэбб с припухшим от пьянства лицом. Тем не менее это был все тот же Уэбб, и он был вооружен.

Он глядел на меня и иронично улыбался.

— Я говорил им, Бен, — произнес он загадочную фразу, — говорил, а они меня не послушались.

— Дрейк, — сказал я, — когда начнется заварушка, убей Паппина. Всади в него пуль пять, а, Дрейк? Каин, Джон, Нили и Том, распределите между собой этих. — Я махнул в сторону парней из салуна.

— А я? — спросил Троттер. — Меня почему забыли?

Я засмеялся.

— Тебя, Олли, я никому не отдам. Ты и преподобный — мои.

И тут я выхватил револьвер.

Этого они не ожидали. Никто здесь не умел выхватывать оружие стремительно и незаметно, как в детских сказках. Но у меня это получается. Нужно только отвлечь внимание. А я не прекращал разговор. Теперь моя пушка глядела прямо на преподобного.

Этот старый греховодник — а я полагал, что он именно таков, — конечно, не мог положиться на Господа. Его лицо прямо на глазах сделалось серым.

Уэбб хихикнул:

— Видали? Бена не переплюнешь. Что мне делать, Бен? Похоже, все козыри у тебя.

— Бери любого, Уэбб. Я не сомневался, что, если станет горячо, ты будешь тут как тут. Так ведь было всегда.

— Да, это правда. Ладно, вот он я. Ну, парни, и чем же мы займемся?

До сих пор Папаша Дженн не сделал ни единого движения и не проронил ни слова, но тут он заговорил:

— Мне кажется, нам нужно заняться голосованием. Вы ведь этого хотели, мистер Шафтер?

— Да, — ответил я.

— И не делайте резких движений, парни, — сказал Папаша Дженн, — а то тот джентльмен, что стоит в дверях сеновала, может вас неправильно понять.

Наверху, на сеновале, с винчестером в руках стоял Этан Сэкетт.

Наверное, Папаша решил, что все это было спланировано.

— Видать, тебе удается любой трюк, — глянул он на меня.

И тут все чуть не рухнуло. Мы оказались на волосок от гибели. Папаша Дженн вытащил урну на крыльцо, и мы проголосовали — настороженные, ершистые, но — уверенные, что все уже позади. Дрейк Морелл опустил бюллетень и отошел в сторону, чтобы наблюдать за происходящим, так же, как до него это делал Этан. Мой револьвер отдыхал в кобуре, ничего такого я больше не ждал.

Вдруг кто-то заговорил, и от этого голоса меня пронзил страх.

— Каин Шафтер? Могу ли я с вами поговорить?

Это был младший Уэбб, Фосс.

Глава 28

Он был в жилете и в штанах, заправленных в сапоги, а его револьвер в кобуре болтался на бедрах. Из-под затрепанной шляпы торчали длинные волосы, а подбородок покрывал мягкий пушок. Глаза его словно ничего не видели, они казались стеклянными. Он был до смерти напуган, но старался выглядеть спокойным и уверенным в себе.

Он не знал, что тут произошло, и даже не успел услышать, что на место шерифа претендую я, а не Каин. Он где-то прятался, настраивая себя на выполнение задуманного.

— Фосс! — выкрикнул Паппин, но вряд ли Фосс его услышал. Он собирался сделать то, что замышлял, он хотел все сделать правильно и дерзко.

— Каин Шафтер, я пришел у…

Его рука со вторым револьвером выскользнула из-под жилета, а рука Каина взлетела и накрыла ее. Даже я, его брат, не знал, что у Каина такая молниеносная реакция. Он всегда был таким доверчивым и тихим. Его рука поймала и сжала руку с револьвером.

— Что такое, Фосс? — ласково сказал он. — Чего ты хочешь, парень?

Фосс взвизгнул. Его лицо побелело, безвольный рот поехал в сторону, и Каин разжал руку. Револьвер выпал из сломанных пальцев.

Каин глянул на Уэбба.

— Извини, Уэбб, — сказал он. — Парень хотел меня убить.

Уэбб спустился по ступенькам и подошел к Фоссу.

— Мальчик мой, что же ты придумал? — сказал он. — Ведь Каин наш друг!

Все словно окаменели. Каин коснулся руки Фосса, тот отшатнулся.

— Извини, Фосс. Я не хотел сжимать так сильно. Видно, я испугался.

Уэбб обнял Фосса за плечи.

— Пошли, сынок. Пойдем займемся рукой.

Они ушли, а мы стали наблюдать, как опоражнивают урну для голосования и считают бюллетени. Джон Сэмпсон победил с перевесом в пятнадцать голосов, я — в восемь, а Рут Макен — в один. Тут ничего не поделаешь, люди просто не привыкли, что женщины пригодны к официальным должностям.

Из салуна вышел Колли Бенсон с кружкой пива. Оглядел меня с ног до головы и улыбнулся:

— Пожалуй, нечего и пытаться тебя пристрелить. Все тузы у тебя на руках.

— Спасибо, Колли. А то я волновался.

— И правильно делал, — засмеялся он.

Мы шли домой вверх по склону, и Буд Макен спросил:

— Кого ты арестуешь первым?

— Надеюсь, что никого.

— Но ведь как они обошлись с мистером Стюартом! — стал возражать он. — Они его обокрали, ограбили!

— Ну, это ведь еще требуется доказать, Буд. Но, кажется, нам не придется этим заниматься.

Мы уселись за стол, Лорна налила нам кофе. Пришел Этан и уселся на корточки у стены.

— Что будем делать дальше? — спросил Нили.

— То же, что сделал бы любой на нашем месте, — сказал Сэмпсон. — Несколько простых распоряжений, касающихся порядка в городе. Придется сочинять их самим, другие власти далеко, а мы все хотим мира и возможности спокойно работать.

— Бен, — сказал Этан от стены. — Я как-то видел пару бизонов. Там, — махнул он рукой, — на восток отсюда. Хорошо бы нам с тобой туда проехаться.

— Попозже, — вздохнул я. — Сперва нужно поглядеть, как поведут себя преподобный и Троттер.

— И что ты думаешь — как? — спросил Каин.

— Они смоются. Часть золота Нили уже у них, и им лучше побыстрее удрать, чем дожидаться нашего расследования.

— Ну, а могут и учинить драку, — сказал Дрейк Морелл. — Олли Троттеру нравилось, что он тут — большая шишка. Он вел себя осторожно, пока не соображал, что жертва не будет обороняться. Тогда начинал давить.

— Дрейк, ты знаком с Генри Страттоном? — спросил я.

— Да. Он с Востока. У него ранчо, он торгует скотом и занимается еще всякой всячиной. Похоже, что он вложил деньги в «Юнион пасифик».

— Прошлым вечером я с ним разговаривал. Он сказал, что города растут, когда они удачно расположены и есть что взять у природы. Наш тракт никому не будет нужен, когда проведут железную дорогу, а золота мало, оно скоро кончится.

— Он прав, — сказал Джон. — Я тоже думал об этом. И с Каином мы говорили. Пока что у нас все хорошо: мы торгуем с переселенцами, нас кормит охота, посевы взошли. Но так сложилось с погодой, вот и все. Пора бы подумать о будущем.

— Мой прииск тут может помочь, — сказал Нили. — Наверное, они там что-то нашли, поэтому и хотели его отнять.

— Может, и так, — сказал Морелл. — Но это всего лишь один источник. Этого мало.

Мы принялись обсуждать наше будущее со всех сторон и в конце концов сошлись на двух вещах — нужно выращивать скот и постараться получить контракт на изготовление шпал для железной дороги. Возле нас есть неплохой лес.

Наверное, когда все расходились по домам, каждый решил затянуть пояс потуже, тратиться только по малости и готовиться к уходу на новые земли. Мы с Рут Макен вышли на улицу. Я глянул вверх, на холм, где стоял ее дом.

— Жаль, если эта терраса опустеет, — сказал я. — Опустеет дом. А я так старался сделать пол получше.

— Ничто не пропадает, — сказала она. — Пока ты работал, многому учился. Закончил — порадовался завершению, получил удовольствие оттого, что твоя работа принесет пользу другим.

— Ну что ж, может быть, ничего другого и не нужно, — сказал я.

Ближе к вечеру я прогулялся по улице. В городе царила тишина. Возле конюшни сидел на корточках Файллин и что-то выстругивал из дерева.

Я заглянул в салун: сарай сараем, барная стойка, полдюжины столиков, бутылки, стаканы, жестяные кружки. Пивная бочка с краном. Колода карт на столе, брошенная после игры. За столиком — некто Боб Харвей, недавно приехавший сюда, владелец дюжины дойных коров и быка. Папаша Дженн за стойкой.

Глаза у него проницательные, испытующие — мудрые старые глаза на совсем еще нестаром лице. Похоже, он успел много чего повидать в этой жизни.

— Мистер Дженн, я вас не знаю, — сказал я. — Поэтому не обижайтесь на мои слова. Торгуйте только добротным виски и хорошим пивом. Прошу вас — никаких добавок, которые валят с ног. Сделайте так, чтобы здесь не было шулерской игры. Как только здесь кого-нибудь ограбят, ваше заведение будет закрыто. Разве что вы сумеете доказать, что это сделал приезжий. Будет все честно — будете работать. Договорились?

— Вполне, — сказал он. — Мне так даже проще.

Он оперся мускулистыми руками о стойку, глядя в пространство.

— Слыхал, что о тебе рассказывают, парень, — сказал он. — Ты со своей пушкой прямо прославился.

— Мне такая слава ни к чему, — сказал я. — Мне нужно, чтобы в этом городе был мир и дела шли успешно. Город должен найти свое лицо. Может быть, нам удастся этого добиться. Многие новые городки на Западе с этим не справляются. Может, у нас получится.

Он кивнул.

— Мы собираемся собрать городской совет, — сказал я. — И нам хотелось бы, чтоб вы там присутствовали.

— Я? Мне кажется, что вы, ребята, сами знаете, что нужно делать. Зачем я вам?

— Мы-то знаем, но вы — один из деловых людей города. Нам интересно выслушать ваши соображения. Как я понимаю, у вас большой опыт жизни в городках-поселках вроде нашего.

— Их, конечно, можно назвать и так — городами. Но они были городками только до тех пор, пока на этом месте заканчивалась дорога. Пошла дорога вперед, и городка как не бывало. — Он выпрямился. — С радостью приду на совет, мистер Шафтер.

Я прошелся по городу, останавливаясь, чтобы поздороваться и поговорить с людьми. Мне было необходимо познакомиться, понять, сколько помощи и сколько неприятностей я могу ждать от каждого. И я мог многому от них научиться.

Пока все, на что я опирался, собиралось из собственных мыслей, из подслушанных у костров разговоров более опытных людей, а еще из книг, которые мне удалось прочесть: из Блэкстоуна, Плутарха и Локка.

Чем определяется направление человеческой жизни? Наследственностью? Окружением? А может, есть и еще что-то, что в определенных условиях и в нужное время дает какой-то таинственный толчок и направляет человека навстречу всему новому?

Я начинал догадываться, что движение пионеров на Запад само выбирало людей. Те, кто снялся с места, обладали какими-то определенными качествами — хорошими или дурными. Они были смельчаками? Возможно. Или просто их тянуло к упрощению, к примитивным нравам Великого переселения народов?

С незапамятных времен люди передвигались с места на место, но всегда это были переселения народов, племен, или, по крайней мере, каких-то групп. Ими руководили — колдун, вождь, король или генерал, а то и, возможно, мессия. Но в Америке происходило нечто другое. Движение началось благодаря множеству личных решений. Никто не говорил: «Мы поедем». Никто не приказывал: «Будьте готовы, завтра в путь».

Эта тема обсуждалась в тысячах домов, а потом семья из Вирджинии или Пенсильвании, мужчина из Индианы или Огайо, женщина из Миссури — решали отправиться на Запад. Каждый сам по себе, по собственной воле, на свои деньги. Они приезжали в Индепенденс или Фрипорт, где фургоны собирались в обозы. Там они сколачивали группы, выбирали руководителей и отправлялись в тысячемильный путь по пустынным прериям, в путь к дальней цели, что маячила где-то там, впереди, в сверкающих просторах, за полями, лесами, горами — за горизонтом.

Почему одни уезжали, а другие оставались? Не знаю. У Каина дела шли успешно. Он опытный, искусный мастер, он преуспел бы везде — почему он все же решился ехать? А Нили? Раздражительный, не уверенный в себе, всем недовольный — и тем не менее у него хватило воли порвать все узы и двинуться в путь.

В истории не было передвижения, подобного этому.

Многим было суждено погибнуть от рук индейцев, умереть от болезней, жажды, голода и холода. Они гибли, а поток все не иссякал. Он тек на Запад, одолевая песчаные бури, метели, разлившиеся реки. Истощалось их имущество, взятое в путь, — при них оставалось лишь то, что нельзя отнять — привязанность к семье, к закону, церкви и школе, и еще — их независимость. Возможно, единственной их движущей силой — осознанной или нет — была любовь к свободе…

Моя новая работа состояла в поддержании порядка. К власти я не стремился, не хотел никого держать в узде, я хотел лишь одного — чтобы в нашем городе наступил покой.

Без понимания невозможно жить. Понимание — это компромисс. В этом слове нет ничего непристойного. Компромисс — краеугольный камень цивилизации, так же как политика — искусство сделать цивилизацию действенной. Люди никогда не смогут думать одинаково, поэтому каждый должен быть готовымсдать позиции хоть на самую малость, чтобы избежать вражды и войны. Когда мужчина сходится с женщиной и они приспосабливаются друг к другу — это ведь тоже компромисс. Тот, кто без сомнений и колебаний твердо отстаивает свои принципы, чаще всего — просто круглый дурак, фанатик. И пока он носится со своими принципами как курица с яйцом, другие успевают согласовать свои интересы и взгляды и двинуться вперед…

Я медленно шел по городку. Я был настороже, но так и не встретил ни Финнерли, ни Паппина, ни Троттера. Обойдя круг, я вернулся в салун. Там сидел Колли Бенсон. Я присел к нему за столик и угостил его пивом.

— Ты еще здесь? — спросил я.

— Хочешь, чтобы я отсюда убрался? — ухмыльнулся он.

— Нет. Хочу, чтобы остался, — и, поймав его удивленный взгляд, сказал: — Ты честный парень, Колли. На тракте у нас случилось недоразумение, но ты не допустил, чтобы твое ко мне отношение повлияло на общее суждение обо мне. Такие люди нужны в нашем городе.

Он смутился, потом рассмеялся.

— Шафтер, если я тут останусь, могут случиться разные неприятности. Я не подарок, и мы с тобой оба вооружены.

— Головы у нас с тобой тоже есть. Там, на дороге, ты показал, что у тебя с головой все в порядке, Колли. Многие в такой переделке поплатились бы жизнью. Тот парень в кустах держал тебя на мушке, а лучшего стрелка, чем он, на западном берегу Миссисипи не сыскать. Ты поступил разумно. Ведь ты не испугался, просто все взвесил и принял решение.

— Я ведь собирался отнять часть твоего стада.

— Это так. Но, если бы я тебя нанял за ним присматривать, оно было бы в целости и сохранности. Ты не вор, Колли.

— Но я украл немало скота.

— Многие на Западе этим занимались, пока не сообразили, что это неправильно. Подумай, Колли. Возможно, мне понадобится помощник. Городу нужны люди, которые любят драться, но понимают, когда это необходимо, а когда — нет.

Я поднялся по склону к дому Рут Макен. Она поливала цветы.

— Все ли в порядке?

— Все тихо, — сказал я. — Мне стало любопытно, что же еще осталось в вашем сундуке с книгами. Мне нечего читать.

Мы пошли в дом.

Я выбрал «Демократию в Америке» де Токвилля и «О свободе» Джона Стюарта Милля — она была издана незадолго до того, как мы отправились на Запад. Еще я взял «Покорение Гранады» Вашингтона Ирвинга.

Когда мы пили кофе и разговаривали, постучался и вошел Генри Страттон, а потом и Дрейк Морелл.

Они стали говорить о дальних городах, которых я никогда не видел, о своих общих знакомых или о людях, известных им обоим понаслышке, о книгах и пьесах, о музыке и актрисах, политике и политиках. Я слушал и все думал о том, как ничтожно мало я знаю сам.

Страттон пришел сюда с каким-то пакетом под мышкой.

— Кстати, — сказал он, — завтра я уезжаю и подумал, вдруг вам это будет интересно. Тут газеты. Некоторые я привез с собой, другие мне прислали.

Газеты были из Нью-Йорка, Бостона и Филадельфии. А одна — аж из самого Лондона.

Я прикасался к их страницам и думал о том большом мире, про который я так мало знал.

А еще я думал — интересно, где же сейчас находится Нинон?

Глава 29

При первой же весточке, что стадо приближается к городу, все высыпали на улицу. Это было на третий день после выборов. Впервые мы, основатели города, и новые приезжие, словом, весь городской народ, объединились в общей радости. Появление стада означало, что зимой у нас будет мясо. А еще — от этого стада могут пойти и другие стада, и в городе появится новый промысел.

Боб Харвей, владелец дойных коров, тоже вышел посмотреть.

— У меня уже вдоволь молока, я начинаю его продавать, — сказал он мне. — Вашей семье оно понадобится?

— Конечно. Вы не говорили с Сэмпсоном? Наверное, им тоже нужно молоко.

— Большое у вас стадо? — спросил Харвей.

— Нужно пересчитать. Могло прибавиться несколько телят, но в общем около ста семидесяти голов. Летом будем угонять стадо в горы, там очень хорошая трава.

— А индейцы?

— Придется рисковать и глядеть в оба. Уж больно хороши горные пастбища.

Стадо важно прошествовало вдоль улицы и остановилось на террасе пониже дома Рут Макен. Народ собирался вокруг, разглядывая коров. А они как будто поняли, что длинный поход завершен, и спокойно разлеглись на траве. В последние недели пути им доставался хороший корм, и шли они неторопливо. Так что выглядели хорошо.

Я представил всем Стейси Фоллета и индейцев.

— Я вас не трону, — сказал Стейси Дрейку Мореллу. — Ваши мальчишки меня обезоружили.

— Хорошо, что они вмешались, — сказал Морелл. — А то мы бы перестреляли друг друга.

Пошли тихие дни. Наши индейцы отогнали стадо на горные луга. Стейси Фоллет вместе с Этаном отправился охотиться и ставить капканы на пушных зверей.

Финнерли в воскресенье устроил службу, но народ к нему почти не пришел. Даже Нили и Крофты отправились на службу к Джону Сэмпсону, а потом вдруг пожаловал и Уэбб.

— Уэбб, я сожалею, что так вышло с мальчиком, — подошел к нему Каин.

Уэбб пожал плечами.

— Он сам напросился, дурень. Связался с проходимцами. Ты его вылечил от желания баловаться с оружием. Рука будет заживать не один месяц, если вообще придет в порядок.

— Я, наверное, слишком сильно сжал, — сказал Каин. — Иногда я не чувствую своей силы.

Я как городской шериф теперь получал пятьдесят долларов в месяц. Иногда я подрабатывал ремонтом фургонов для проезжающих или обменом. Например, узду из невыделанной • кожи я поменял на новорожденного жеребенка. Поход в Орегон он бы просто не выдержал. Двух крепких молодых волов получил в обмен за трех видавших виды, седло и пятьдесят патронов 44-го калибра в придачу.

Шла осень. Городок процветал. Мы даже умудрились сделать запасы еды на зиму. Заготовили вяленой оленины, заложили на хранение картошку, морковь и лук, набрали ягод и закрутили в банки. Боб Харвей начал копать колодец, а Каин заключил договор о поставке шпал для железной дороги.

К Финнерли на службы народ ходить совсем перестал. Его проповеди все больше наполнялись ненавистью и нетерпимостью, так что люди предпочитали молиться у Джона Сэмпсона. Когда я встречался с Финнерли, тот молча проходил мимо. Паппин все пытался завязать разговор, а Олли хмурился и не желал меня видеть.

Фоллет уговорил меня присоединить к своему стаду ту скотину, которая осталась в его каньоне.

— Это ты пригнал сюда стадо. Без тебя здесь его вообще бы не было, — уговаривал он меня. — А тот скот — мой, что хочу, то и делаю — хочу держу у себя, хочу — отдаю. Я питаюсь дичью, говядина мне и даром не нужна.

В результате у меня собралось стадо в пятьдесят голов, да еще четыре лошади и жеребенок. А потом я получил еще одного теленка за медвежью шкуру.

Как только в горах начал выпадать снег, мы пригнали стадо вниз. Сена было запасено вдоволь. А неподалеку от стогов мы выстроили загоны и сарай, чтобы в нем хотя бы часть скота могла укрываться от непогоды.

Однажды, поднимаясь по склону домой на ужин, я задумался о тех газетах, что оставил мне Страттон. Мне всегда было любопытно узнать, как живут люди за пределами нашего городка. Газеты открыли предо мной настоящее окно в мир. Я прочел их все, от первой до последней строчки. Узнал, как складывается жизнь в других общинах, где все далеко не так благополучно, как у нас. Правосудие вершат местные мировые судьи, и после них в дела уже никто не может вмешаться.

На Востоке бурно развивается бизнес, и в газетах было много разговоров о том, что даст ему железная дорога «Юнион пасифик», которая вот-вот будет закончена.

Я понял, как мало я знаю о нашей стране. Чем больше я читал и наблюдал, тем яснее мне становилось, что даже с самыми лучшими намерениями не добиться ничего, если ты не знаешь, как получить результат, если не умеешь сотрудничать с людьми. А сотрудничество — это компромисс.

Бывало, что я делался вдруг нетерпим к самому существованию зла. Хотелось его разом искоренить. Но потом я остывал и понимал, что короткого пути, кроме диктатуры, нет. А диктатура — еще большее зло. Нужно идти шаг за шагом, избегая крутых мер, вносить изменения в жизнь, выбирая путь наименьшего сопротивления. Никакие перемены нельзя насаждать насильственно. Люди должны желать перемен, тогда они будут к ним готовы. А для общественной деятельности нужны люди, готовые делать чуть больше того, за что им платят.

Работа шерифа в маленьком городке не занимает много времени, большинство шерифов заняты и другими делами. И я в их числе. Возле салуна Папаши Дженна стояла коновязь и корыто с водой, под ним — непросыхающая лужа. Дорога была разбита, от нее всегда поднимались тучи пыли, а в сырую погоду она превращалась в непроходимое болото. Я запряг волов и привез гравий из ямы в нескольких милях от городка. Привез раз, другой, насыпал возле корыта, а потом постепенно вся улица на протяжении двух кварталов покрылась гравием. Дожди и снег уплотнят гравий, и дорога станет твердой и удобной для проезда. Помощи я ни у кого не просил, гонял своих волов, работал своей лопатой и проливал свой собственный пот.

А по вечерам изучал старые газеты. Племя сиу Красное Облако совершало налеты в восточных районах Территории. В верхах поговаривали, что нас следует отделить от остальной Дакоты и образовать новую территорию Вайоминг. Я сказал об этом Каину, но он только улыбнулся:

— Ты все проспал, парень. Это уже состоялось. Кроме того, Гранта выдвинули в президенты, конкурент у него Сеймур, и еще Джеффа Дэвиса обвиняют в предательстве. Собирались устроить импичмент президенту Джонсону, но не набрали голосов.

Ну что же тут поделаешь. Почтовые кареты появляются нерегулярно, мешают налеты индейцев. К нам в город мало кто приезжает. Новости доходят с опозданием, часто они вообще не новости, а вранье или шумная сенсация, которая гремит по миру, но мало что значит сама по себе.

Мы подсчитали мужчин, способных защищать город, и просили их держать ружья под рукой. Я каждый день выезжал на гряду, чтобы успеть всех предупредить, если вдруг появятся индейцы.

Изредка выпадал снег, но трава еще была пригодной на корм, и скот наш пасся на открытой равнине в двух милях от города.

Глава 30

Три месяца в городе было спокойно. Выпал глубокий снег, проезжих почти не было, и я помогал Каину со шпалами. Его лесопилка вовсю работала для строительства железной дороги, а я валил лес возле Уинд-Ривер.

Еще до снегопадов обозы переселенцев стали появляться все реже, а состав их был все жиже, и всем нам казалось, что это неспроста. Не только оттого, что близится зима. Наверное, многие переселенцы решили ждать пуска железной дороги.

С последним обозом прибыли измученные, убитые горем люди. На них напали индейцы племени сиу, увели часть скотины и убили четырех мужчин и одну женщину. Дальнейший путь был им не под силу, и они остановились у нас, составив фургоны в круг.

Мы с Этаном и Стейси Фоллетом сидели у Папаши Дженна, когда в салун вошел их старший. Мы пригласили его присесть.

— Мы сдаемся, — сказал он. — Сил нет тащиться по пустынным местам и все такое. Через Сьерру переходить поздно, так что мы решили остановиться.

— Ничего не поделешь, — сказал я. — Как у вас с едой?

— Еды полно, хоть часть и сгорела, когда напали индейцы. У меня-то брат в Техасе. Он все уговаривал меня приехать к нему, чтоб вместе работать, но я прямо помешался на Калифорнии. А теперь… пожалуй, продам все свое добро, сяду на коня и махну к брату.

— А что будет с остальными?

— Четверо или пятеро завтра утром двинут на юг. Хотят добраться до железной дороги и там переждать зиму. Две-три семьи останутся здесь, если получится. У нас есть один актер, Миллер Пайн, так он не может ехать дальше — легкие плохие. Человек он хороший, сами убедитесь. Знает тысячу историй, одна другой краше. Шериф, — обратился он ко мне, — у нас там разные люди, хорошие и не очень, но всем нужны наличные. Если они у вас есть, вы можете заключить неплохую сделку с любым, а я первый.

— Что же вы продаете?

— Четырех заморенных волов и шесть мясных коров. Четыре из них молодые телки, к весне очухаются. Еще у меня есть дровяная печка, кое-какой инструмент, кухонная утварь и печатный станок.

— Что-что?

— Печатный станок. Я-то сам к этому делу… ну, никакого отношения. А в Ларами, там, где форт, я наткнулся на одного парня. Он раньше был издателем. Деньги у него кончились, и вышло, что ему в Калифорнии будет не до газет. Станок он мне отдал за кусок бекона, десять фунтов бобов и никудышного мула.

Я посчитал в уме, сколько у меня имеется денег — оказалось, немного. А сколько им нужно? Наверное, прилично. Я пошел к фургонам.

Было бы большой глупостью, если бы они отправились дальше. В ущелье метели случаются редко, но в Неваде их бы замело по самую макушку, а перебраться через Сьерра-Невада до весны невозможно. Они мне напомнили нас самих, какими мы были когда-то, только без Рут Макен и Каина.

Их коровы выглядели прилично — они шли себе и шли, а трава по пути попадалась хорошая. Лошади и волы, которые тащили фургоны, были, как и люди, измотаны и загнаны до предела. Послушав их рассказы, я понял, что хлебнули они достаточно. То и дело — стычки с индейцами, одна семья вместе с фургоном утонула в реке; стадо бизонов затоптало на бегу несколько коров и одного из людей, другой, с переломанной рукой и ногой, остался жив…

— Я не хочу наживаться на чужом горе, — сказал я. — Но если я что-то покупаю, то покупаю дешево. С наличными у нас туго.

— Мы все обсудили. Семьям, которые останутся, понадобится все их имущество. Ну а те, кто поедет дальше, нуждаются в пище и деньгах, чтобы в кармане была хоть пара долларов, когда они доберутся до места.

Поторговавшись, я купил четырех волов, двух телок и кое-какую мелочь. Под конец наши все разобрали, осталась только одна вещь — печатный станок. Владелец его сказал:

— Я не стану мучить лошадь и тащить такую тяжелую штуковину. Давайте мне десять долларов, и она ваша.

А почему бы и нет? Признаюсь, я был увлечен этой машиной, хоть у меня не было подходящей бумаги, да и не видал я никогда, как она работает. Словом, я лишился еще десяти долларов.

— Городу вроде вашего обязательно нужна своя газета, — заявил продавец. — И теперь вы сможете начать это дело.

Через неделю я нанял погонщика и запряг волов, чтобы они таскали бревна на лесопилку. Весной я начну перевозить на железную дорогу готовые шпалы. Печатный станок я пристроил на сеновал к Джону Сэмпсону, чтобы не ржавел. Но мысли мои то и дело к нему возвращались. Сколько всего можно сделать, имея печатный станок!

Была спокойная и холодная зима.

Мы устроили вечеринку в помещении лесопилки — танцевали кадриль, а потом был «ужин в коробках». Каждая из наших леди приготовила ужин и спрятала его в коробку. Коробки продавались на аукционе, а деньги должны были пойти на новый сборник церковных гимнов. Покупателю коробки представлялось право съесть ее содержимое на пару с той, которая его готовила.

К тому времени и хорошие стряпухи, и самые красивые девушки были уже известны. Лорна отвечала всем требованиям, и ее коробка ушла за самую высокую цену — ее купил Миллер Пайн.

Я вышел во двор и, слушая, как веселая музыка разносится по снежной пустыне, всмотрелся в даль, где темная полоса дороги разрезала надвое белое пространство. Славная вечеринка! Вдруг дверь распахнулась, до меня долетела волна смеха, а потом кто-то начал петь. Это был голос Пайна, и пел он — что бы вы думали? — «Дом, милый дом»! Эту песню когда-то пела Нинон.

Где она сейчас? Ей ведь уже скоро пятнадцать… а может, и побольше. До войны девушки с Юга в таком возрасте уже выходили замуж.

Подошла Лорна.

— О чем ты думаешь, Бен?

— Мне одиноко.

— Это заметно. Знаешь, Миллер Пайн ее видел. Он видел Нинон.

— Видел? Где?

— Несколько месяцев назад он играл в Новом Орлеане, и Нинон с семьей была на представлении. Кто-то из их труппы вспомнил, что она тоже актриса, и показал ее. Он говорит, что большей красавицы он никогда не встречал.

— Она всегда была такой.

— Вот и съезди ее навестить. Она была в тебя влюблена, ты ведь знаешь.

— Тогда она была совсем ребенком. Ну да, я ей помог, спас, можно сказать, но она-то, она — сочинила из этого Бог знает что. А теперь небось обо мне позабыла.

— Не верю.

— Ну, а как я поеду, представь? Она живет в богатой семье. А у меня оклад — пятьдесят долларов в месяц. Все имущество — несколько голов скота. Словом, я стою столько, сколько иные тратят за неделю, а то и за день.

— Бен, ты можешь стать кем угодно. Так говорит Дрейк Морелл. И миссис Макен так считает.

Мы еще постояли на звонком морозе. Потом я сказал:

— Иди-ка внутрь, Лорна. Холодно.

— Ладно. — У двери она обернулась. — Бен, возьми меня завтра с собой покататься.

— Хорошо. Тебя и Миллера, если хочешь.

— Какой ты глупый. Он для меня ничего не значит.

— Тогда кого?

— Никого, Бен. Здесь мне никто не подходит.

Она была права, мы с нею в одинаковом положении. Я постоял еще, прислушиваясь к звукам ночи, глядя в холодное звездное небо. Кое-где в домах горели огоньки, но больше всего народу собралось здесь, на лесопилке. Стоило обойти поселок, поглядеть, все ли в порядке. Я зашел домой, выпил кофе, взял винчестер, переложил шестизарядный револьвер из-за пояса в кобуру, надел куртку из бизоньей шкуры и вышел на воздух.

На лесопилке снова танцевали — слышался топот, плач скрипки и флейты, голос распорядителя. Под сапогами мерно поскрипывал снег. Мороз был за тридцать, значит, индейцев можно не опасаться — они не любили нападать в мороз.

Я шел не торопясь, прислушиваясь, присматриваясь, замедляя шаг у каждого дома, у каждого заведения. На окраине я остановился. Актер Миллер Пайн, оказывается, в прошлом был химиком и теперь открыл здесь лабораторию для того, чтобы исследовать пробы металлов. Лаборатория была последним домом на улице. Я снял перчатки и принялся тереть руки, чтобы согреть их. Отсюда хорошо просматривалась вся улица и дом Рут Макен на холме.

Я уже собрался было возвращаться, как вдруг боковым зрением уловил какое-то движение в темноте. Остановился и стал приглядываться к дому Рут. Там кто-то был. Рут с Будом на лесопилке. Я их видел несколько минут назад, еще, помнится, отметил, что Буд танцует лучше всех остальных. Движение было в самом доме, будто кто-то прошел мимо окна.

Воображение? Может быть. Нужно проверить. Я стал подниматься наверх.

Кто же там мог быть? Все ведь на вечеринке… Вернее, почти все. Кроме Финнерли с компанией и старухи Уилсон, которая появилась здесь недавно.

У двери я приостановился, стянул с правой руки перчатку, чтобы легче было справиться с винтовкой, если потребуется, и распахнул дверь.

Печка светилась красным. Слабо мерцала прикрученная до предела лампа. В кресле-качалке сидел Каин. Уперевшись локтями в колени, он курил трубку.

— Я узнал твои шаги, Бендиго, — сказал он. — Устраивайся.

Прислонив винчестер к стене, я снял куртку и вторую перчатку.

— Хорошо, когда тепло, — сказал я, усевшись на стул.

— Я не хотел, чтобы она… чтобы они вернулись в холодный дом. Буд забыл сгрести угли, и все выгорело дотла.

— Хорошо, что ты об этом позаботился. А я снизу увидел какое-то движение и решил проверить.

Мы замолчали, и я почему-то почувствовал крайнее смущение. Я вспомнил, как Каин исчез с вечеринки. Он не любил танцевать, а всегда сидел в сторонке, пока Хелен веселилась.

— Бендиго, тебе нужно отсюда уехать, — вдруг сказал Каин. — Не допусти, чтоб тебя здесь привязали, не трать здесь свои силы напрасно.

— Это же наш город. Мы сами его построили.

— Мы укрылись от ветра, вот и все. Тебе тут не место, Бендиго. Есть другой, большой мир. Я, правда, толком его не знаю. И, кажется, не узнаю никогда. Но жалко, жалко-то как! Я попался, Бендиго. Попал в свою собственную ловушку.

— В ловушку? Ты?

— Я собирался ехать в Нью-Йорк. Ты же знаешь, какие у меня руки. Фактически я все умею. У меня даже были изобретения… мелочь, но все-таки. Я хотел открыть свою мастерскую, а после, может быть, и фабрику. Такие были планы, и нет оправдания тому, что им никогда не осуществиться!

Я сидел молча и вспоминал, как когда-то, когда я был еще мальчишкой, к нам приезжал человек из большого города и предлагал Каину переехать к нему. Он обещал вложить деньги в производство, которое держалось бы на сноровке и мастерстве Каина. Но он тогда ухаживал за Хелен…

— Я сюда захожу иногда, Бендиго, когда тут никого нет… просто чтоб посидеть и покурить.

— А Рут знает?

— Думаю, что да. Но она никогда ничего не говорит, а я тоже помалкиваю. Знаешь, так просто послать все к чертовой матери и погнаться за каким-нибудь миражом, но это ведь не по-мужски. Хелен — моя жена, мы с ней срослись, сцепились, как какие-то шестерни, и я никогда больше не встречу такой женщины. Можно усвистать хоть на край света, назвать это любовью или чем-то еще в этом роде, и в результате оказаться в дураках. Мир держится не на таких, кто творит, что им заблагорассудится, не оглядываясь на других, которым причиняют боль. Мир держат люди, которые делают то, что они обязаны делать. Ты читал книги — Плутарха и тому подобное. Так вот, эти римляне сумели выстроить свои города и дороги, когда опирались не только на силу оружия, но и на силы людей. А потеряли все, как только сдали, пошли по легкому пути. Потеряли, когда перестали быть людьми, а человек — это тот, кто делает то, что необходимо делать, и делает это с гордостью.

— Ты влюблен в Рут?

— Не задавай таких вопросов. Даже и думать позабудь. Я люблю Хелен. Может быть, если бы мы встретились с Рут в другое время, при других обстоятельствах… кто знает, что бы из этого вышло. И, может быть, она думает точно так же, только я никогда не узнаю, потому что не хочу знать. Мы с Хелен живем хорошо, тепло и дружно. У нас дети, мы понимаем друг друга. Любой придурок может вертеть хвостом перед каждой встречной юбкой, для этого особого ума не надо.

Каин встал.

— Я уже давно вырос, Бен. И рад тому, что я имею. Мне, конечно, не хватает чего-то большего, такого, о чем я мечтал. Но если бы я тогда погнался за мечтой, никогда бы не нашел такой женщины, как Хелен. Годы, вот о чем нужно помнить. Годы, а не часы или минуты. Когда желаешь женщину, желаешь такую, с которой мог бы прожить годы… Знаешь что? Я рад, что ты сюда зашел. Мы хорошо поговорили, и я вряд ли приду сюда еще. Пошли на вечеринку, Бендиго.

По дороге мы больше ни словом не обмолвились. Снег скрипел под ногами, пар валил изо рта, а на лесопилке играла музыка.

Я поймал взгляд Рут, когда мы вошли. Она перевела глаза с Каина на меня, но ничего не сказала.

Я пробирался через толпу. В сторонке стоял Уэбб, и я остановился с ним рядом. Помолчав, он сказал:

— Какой хороший вечер, Бен. Почаще бы так.

— Ты же сам помогал его устроить, Уэбб. И сделал не меньше остальных.

— Да нет, это все Рут Макен и Каин, — сказал он. — Да еще ты.

— Послушай, Уэбб, — сказал я. — Все знают, — как только начинаются проблемы, ты всегда оказываешься рядом. Ты ни разу не струсил. И я знал, что ты сюда придешь.

— Спасибо, — сказал он.

Он уже собирался уходить, когда я догнал его:

— Уэбб, было бы неплохо, если бы сюда пришел Фосс. Скажи, что мы приглашаем его потанцевать.

— Послушай, Шафтер, нам не нужны ваши… — Он неожиданно смолк и уставился на танцоров. — Он очень хотел бы прийти. Он просто с ума сходит. Боится, что с ним не только танцевать, даже разговаривать никто не станет.

— Скажи ему, чтобы приходил, Уэбб. Черт возьми, это же наш город! Он один из первых его жителей, из самых первых.

Примерно через час дверь лесопилки приоткрылась, и в нее скользнул Фосс. Рука его была на перевязи, но волосы он тщательно зачесал назад.

Я поймал взгляд Лорны, кивнул ей, и она тут же пригласила его танцевать. Еще он танцевал с Хелен, а потом с Рут и Мэй Стюарт.

Потом мы пели, а Миллер Пайн вел хор. Мы спели «Дорогая Нелли Грей», «Иду через рожь» и «Анни Лори». Когда все закончилось, мы еще постояли на улице, беседуя. Но холод вскоре разогнал всех по домам.

Я еще побродил вокруг, чтобы убедиться, что Рут с Будом добрались домой без приключений. Их ждал натопленный дом, в котором слегка попахивало табаком. Может быть, для уюта такой запах значит не меньше, чем тепло.

Не знаю почему, но когда я укладывался спать, все думал о печатном станке.

Глава 31

Миллер Пайн привез с собой полдюжины романов и связку пьес: в некоторых из них он уже играл, в других надеялся сыграть. Он дал мне их почитать, и я быстро с этим справился, изумляясь и веселясь.

Вначале шла «Мода, или Жизнь в Нью-Йорке» Анны Коры Моватт, потом — «Черная клюка» Барраса, еще «Окторун» Джона Бусико и «Рип ван Винкль» в том варианте, который играл Джозеф Джефферсон.

Зима была холодной, часто случались метели, приходилось все чаще и чаще отправляться в лес по дрова. Путешественники больше не появлялись. Почтовые кареты не могли пробиться сквозь глубокий снег, похоронивший под собой все дороги и тропы, и все равно мы с тревогой ожидали прихода весны. Мы слышали, что племя сиу делалось все более воинственным, и весной уж точно следовало ждать набега.

Иногда я заглядывал на сеновал Сэмпсона проведать печатный станок. Дрейк Морелл когда-то был учеником в типографии, а потом мальчиком на побегушках и помощником издателя и мог много порассказать о печатном деле. Навещал я и наших индейцев. Они помещались в соседней с Этаном землянке. Их охотничьи истории и старинные легенды завораживали мой разум. Часто мы все собирались по вечерам у Рут или у Каина — говорили о политике, о том времени, когда Вайоминг станет штатом, о правах женщин. Шутили. Многие доказывали, что женщины должны иметь право голоса, правда, у нас они и без того участвовали в выборах.

Шерифская служба зимой оказалась легка — подонки попрятали носы, а наши — люди мирные, им некогда устраивать беспорядки. Они слишком заняты, добывая топливо и пропитание.

Как-то раз, когда после долгих метелей наступила наконец ясная морозная погода, мы собрались в горы. Нам, как всегда, не хватало мяса. Людей стало больше, а дичь ушла в горные долины. Поблизости оставалось множество кроликов, но с их мяса и помереть недолго — оно недостаточно питательно. Мы хотели выследить крупного зверя — оленя или, если повезет, бизона, хотя в эту пору они попадаются редко.

Еще до рассвета мы с Этаном подъехали к Макенам. Рут встала рано, как всегда, и готовила завтрак.

— Пожалуйста, садитесь… и спасибо, что берете с собой Буда. Он давно хотел поехать на охоту.

— Мы поедем к Бобровой гряде, а возможно, и в каньон. Вдруг спугнем лося или оленя.

— Кстати, мистер Траск говорит, что бумагу для печатного станка можно купить в Солт-Лейк.

Вот как все, оказывается, просто. Беда только в том, что в нашем городке не прожить, издавая газеты.

— Слишком мало народу, — сказал я. — Кто будет покупать продукцию? Я уже об этом думал.

— Не уверена, что ты прав, Бен, — сказала миссис Макен. — Здесь уже не так пусто, как раньше. На ручье Отшельника поселились горняки. Живут в заброшенных лачугах, ждут весны. Возле Ивового ручья тоже появились люди.

Ну что ж, может быть. Разъезжая по округе, я замечал новые поселения, но одно-то точно покинули сразу, как только начались снегопады.

— Бен, — сказал Буд. — А в форте Бриджер уже издают газету. Называется «Рудники Свитуотер». Мистер Траск, когда был у нас в последний раз, оставил одну.

Мы двинулись в горы. Утро было тихим и спокойным. Горная цепь Уинд-Ривер в снежном облачении выглядела великолепно, лишь кое-где выглядывали черные голые скалы. Не успели мы отъехать от города, как встретили двух всадников. Это оказались Урувиши и Коротышка Бык.

— Вы на охоту?

— А вы?

— Мы тоже, — сказал Коротышка.

— Поедем вместе, — предложил я. — Я не прочь получить урок мудрого Урувиши.

Мы молча ехали друг за другом, пробираясь сквозь сосняк все выше в горы. В зимней морозной тишине поскрипывали седла, иногда бряцал металл, и мягко ступали копыта лошадей.

Когда мы остановились передохнуть, Урувиши махнул рукой на восток, в сторону Биг-Хорнс, и сказал:

— Много дней пути отсюда, на севере, есть место. Его вам нужно увидеть. Там каменное колесо — называется Лечебное колесо.

— ?..

— Ехать много дней. Очень высокое место. Там далеко видно. Колесо из камней.

— Оно стоит? Или лежит?

— Лежит на земле. Камни вот такие. — Он показал руками. — И еще есть спицы.

— Кто же его построил?

Он пожал плечами.

— Кто знает? Люди, Которые Пришли до Света… А может, Маленькие Люди. Они там были.

— Ты его видел, Урувиши?

— Один раз… я был папус, совсем маленький. Мой отец молился там Великому Духу.

Он слегка повернул ко мне лошадь.

— Я думаю, это на самом деле Лечебное колесо… это сильное лекарство. Думаю, много лун и много жизней тому назад люди приходили туда молиться. Они сидели и думали на траве вокруг Колеса. На некоторых скалах есть каменные стрелы, они показывают туда дорогу.

— Выходит, его построили очень давно?

— Очень, очень давно… Когда охотились на зверей с длинными носами и длинными зубами. Тогда люди вырезали из кости их изображения и делали на них зарубки, чтобы считать луны и не забывать, когда следует сеять.

— Что это за звери с длинными носами?

— Больше бизонов и с длинной шерстью. Когда они настораживались, то задирали носы. Люди, которые жили до моего народа, охотились на них со стрелами, загоняли в болота и побивали камнями. Люди ели их мясо.

— А сейчас они ходят к Лечебному колесу?

— Ходят.

— Зачем?

— Там чары. Никто не знает какие… они есть, и все. Знают шайены, они строят свои волшебные вигвамы наподобие Колеса.

— Ты отведешь меня туда, Урувиши?

— Я старый, а путь туда далек. Но я хотел бы еще раз увидеть Колесо перед смертью. Если Великий Дух не придет за мной раньше, то, когда сойдет снег, мы поедем.

— Он слишком стар для этого, — проворчал Коротышка Бык. — Он там умрет.

Урувиши пожал плечами.

— Ну, умру… а кто живет вечно? Мои дни уже закончились. Мне казалось, что пора умирать, и я спел свою песню смерти. Но тут пришел этот бледнолицый и не сказал: «Сиди у огня, старик», а сказал: «Поехали со мной». И я снова как молодой. Всю жизнь, которая во мне, дал мне он. А где же мне умирать? Сидя у огня? Мне, который убил великого медведя, охотился на бизонов и волков, прогонял племя черноногих обратно в их каньоны! Разве я могу сидеть как старая скво, дожидаясь смерти? Я воин! Я вождь! Когда я поднимал дубинку, мужчины разбегались! Брался за лук, и трепетали медведи! — Он зыркнул на меня, его глаза блестели. — Эти молодые! Что они понимают?

— Тогда едем, старик. Снег сойдет, и отправимся!

Мы поднимались все выше вдоль стены каньона. Далеко внизу, окаймленный льдом, шумел поток. Вдруг мы увидели следы — здесь прошло не меньше полдюжины оленей. Вслед за Урувиши мы поехали по следам.

С тяжелых еловых лап падал снег. Мы осторожно ехали друг за другом. И вдруг увидели их. Олени неторопливо пересекали ложбину в нескольких сотнях ярдов впереди и футов на триста книзу. Мне очень хотелось выстрелить, однако я понимал, что снег и разница в высоте обманывают меня в расстоянии. Ветер дул от них к нам. Мы медленно ехали следом, а олени уже скрывались в леске по ту сторону ложбины. Через несколько минут мы уже пересекали ту же ложбину. Вдруг Урувиши резко остановился и показал ветку, на которой не было снега.

— Пума! — сказал он.

Видно, зверь затаился на ветке, поджидая оленей, но они прошли стороной, и теперь он крался за ними. Следы пумы петляли перед нами: порой она шла параллельно оленям, порой — прямо по их следу. Потом мы снова их увидели — олени щипали скудную траву на склоне, с которого сошел снег. Кошки нигде не было видно.

— Большая пума, — сказал Коротышка Бык.

— Можно, я ее найду и пристрелю? — спросил Буд.

— На что она нам? Нам нужен олень.

— Ты же сам говорил, что у пумы хорошее мясо, — заспорил Буд. — Стейси Фоллет и Этан говорят то же самое.

— Может быть, — сказал я. — Но нам ее мало. Нам нужна пара оленей, по крайней мере пара.

Ветер по-прежнему дул в нашу сторону, и мы подобрались еще ближе. Пумы мы не видели. Вряд ли она бы на нас напала, хотя бывали случаи, когда, изголодавшись, дикие кошки набрасывались на людей. Мы скорее опасались, что она спугнет оленей.

Я и Этан спешились, Коротышка Бык тоже.

— Буд, оставайся с Урувиши.

— Ох, Бен! А я хотел…

— Буд, нам нужно мясо. Охота — не развлечение. Добудем парочку оленей, тогда стреляй.

— Бен, — продолжал канючить он.

— Нет, — жестко сказал я. — Держись старика. Учись у него. Я у него учился, и тебе это не повредит.

— Ну ладно, — проворчал он, уступая.

Мы нацепили снегоступы и потихоньку двинулись вперед. Олени спокойно пощипывали траву. Если их не потревожить, они наедятся и отправятся в укромное место отдыхать. Мы осторожно подбирались все ближе, Коротышка Бык прошептал:

— Надо было взять с собой старика. Он бы их заколдовал, тогда добыче никуда не деться.

Наконец я нашел подходящую точку. Обзор был свободен, ветки не мешали, а до оленей оставалось каких-то сто пятьдесят ярдов.

— Я остаюсь здесь, — прошептал я. — И беру самца, вон того, с большими рогами. А если получится еще выстрел, — второго, что пасется в стороне.

Коротышка Бык с Этаном потихоньку двинулись дальше. Наконец Этан остановился и поднял руку, давая нам понять, что он готов. Коротышку Быка мне не было видно, потом он возник буквально в семидесяти ярдах от оленей.

И вдруг одна самка подняла голову. Посадка головы и трепет ее ушей говорили о том, что она что-то почуяла.

Я прицелился в шею самцу, легко выдохнул и нежно нажал на спуск. Винчестер дернулся у меня в руках, а самец сделал гигантский прыжок вперед. Я знал, что не промахнулся, и в развороте с ходу поймал на мушку второго оленя в прыжке. Я нажал на спуск точно в тот миг, когда дуло моего ружья смотрело в цель.

Эхо моих выстрелов утонуло в грохоте винтовки Этана 50-го калибра и в звонком «бэмс!» ружья Коротышки Быка.

Мой большой самец лежал, роя снег рогами. Второй исчез в чаще. Этан и Коротышка уложили еще двух. Сегодня у нас будет свежее мясо.

Мы подошли поближе. Я посмотрел вслед своему второму оленю — на снегу алели пятна крови. Похоже, я угодил в легкое. Надо было целить выше.

— Я пошел за другим, Этан, — сказал я. — Я его подстрелил.

Подъехал Буд с нашими лошадьми.

— Он, наверное, уже далеко убежал. Оставь его.

— Буд, нам нужно мясо, но убивать зверя нужно чисто, — сказал я. — Зачем животному страдать?

Он это и сам понимал, но нужно было, чтоб он еще раз услышал это от меня. В этом и состоит учение — повторяй, пока что-то накрепко не засядет в голове.

Я побежал по следу. Олень был молодой и сильный. После такого выстрела он мог пройти милю или еще того больше. Но по каплям крови на снегу я понял, что этот далеко не уйдет. След, петляя, вел вниз по склону — между кустами и редкими деревьями туда, где среди валунов и поваленных деревьев пробивалась молодая поросль. В двухстах ярдах я вдруг увидел своего оленя, бьющегося в снегу. Я не стал торопиться — не хотелось стрелять еще раз. С вершины холма доносились приглушенные голоса моих товарищей, но здесь я был в полном одиночестве. Не хотелось, чтоб олень ушел далеко вниз по склону. Как тащить тушу наверх? Но еще труднее было бы заставить лошадей спуститься.

Олень затих. Я подошел поближе. Похоже было, что он уже мертв, но я решил подождать еще. Стояла мертвая тишина. Я был отделен рощей от своих товарищей, и их голоса сюда не доносились. Но крик я бы услышал. Надо мной возвышались корявые заснеженные скалы Уинд-Ривер. Ветер махнул передо мною легкой снежной вуалью, скрыв их на мгновение, и унес ее дальше.

Олень был мертв. Я очистил от снега корни поваленного дерева и положил на них винтовку. Расстегнул овчину, вынул нож, встал на одно колено и приготовился свежевать оленя.

Надо мной вдруг раздался царапающий звук, я обернулся, и это движение, наверное, спало мне жизнь. Меня сильно ударило в спину и обдало горячим зловонным дыханием — кто-то вцепился в воротник овчины. В панике я ткнул ножом в тело, висевшее на моей спине. Нож был острее бритвы, но я почувствовал, что он лишь скользнул по меху животного, и замахнулся снова.

Много раз я видел оленей и лошадей, растерзанных пумой. Обычно первого ее удара, первого прыжка хватает, чтобы убить наповал. Но когда она прыгнула, я стоял согнувшись, а воротник овчины торчал вверх. Он-то меня и спас.

Когти зверя полоснули мой полушубок, но и мой нож наконец достиг цели. Мы сцепились в один извивающийся на снегу клубок. Я ни о чем не думал и ничего не чувствовал. Шла отчаянная борьба за жизнь, и я тоже превратился в зверя. Резкий поворот, удар ножа — в точку! Пума отпрянула, а я сумел вскочить на ноги. Она вновь прыгнула, но я не побежал, а сам бросился к ней и, как только мы сцепились, сунул левую руку в толстом овчинном рукаве прямо ей в пасть и давил, давил, разжимая челюсти, чтобы она не могла сильно укусить. Ее зубы вцепились в рукав, а я вонзил нож в зверя, вынул и снова вонзил. Моя рука в овчине заполняла собой ее пасть, и пума могла рвануть меня зубами. Я все втыкал и втыкал нож. Ее когти норовили вцепиться мне в живот. Наконец она отскочила назад. Припала к земле, гипнотизируя меня взглядом, и замолотила хвостом, готовясь к прыжку. Я ждал, покачиваясь от слабости. Сверху до меня донеслись крики и треск ветвей — мои товарищи бежали ко мне. Пума прыгнула было, но треск ветвей ее отвлек, и я шагнул назад, туда, где лежал винчестер. Кошка зарычала, и я понял, что к оружию прикасаться не стоит. Очень медленно, не торопясь, я переложил окровавленный нож в левую руку, а правой потянулся за револьвером, что был у меня в заднем кармане. Я вынул его — все так же медленно. Рука моя была в крови. Плавно поднимая револьвер, я нащупал пальцем спуск, и тут она прыгнула. Выстрел! Пуля 44-го калибра вонзилась зверю в грудь. Еще выстрел — и кошка рухнула, скорчившись на снегу. Я отступил с револьвером наготове, но зверь не двигался. Он был мертв… без сомнения.

Я медленно убирал револьвер в кобуру. Ко мне бежали друзья. Рука была вся в крови.

— Ты в порядке? — подбежал ко мне Этан.

Я посмотрел на него молча.

— Говори!

Меня зашатало, и я опустился на валун. Меня трясло.

Буд не мог отвести от меня глаз. Коротышка Бык ногой перевернул пуму. В ее брюхе зияло около дюжины ран. Мы решили, что самый первый удар ножа разворотил ей брюхо.

— Тебе нужно домой, — сказал Буд.

— Разведите костер, натопите снега, — попросил я.

Этан осторожно снял с меня овчину. Она была разодрана в клочья, но, если бы не она, меня бы уже не было в живых. Когда вода нагрелась, я с помощью Этана обмыл свои раны. Зубы и когти пумы могут оказаться ядовитыми — в них застревают и разлагаются кусочки мяса. Но глубоких ран у меня не было.

— На человека они нападают редко, — сказал Этан. — Наверное, со спины да в овчине она приняла тебя за оленя или за какого другого зверя.

Когда я снова оделся, туша была уже разделана и висела на дереве. Мы поджарили на костре немного мяса и устроились на ночь.

Мы сидели у костра, и Этан все поглядывал на меня.

— Там, на Востоке, люди ни за что бы не поверили, — сказал он наконец. — Чтобы голыми руками да победить пуму… Тебе следует об этом написать.

Глава 32

Страх я почувствовал гораздо позже, когда все уже спали. Я лежал, и меня трясло под толстым одеялом. Наконец я встал, подбросил в костер веток и решил, что не стоит даже и пытаться заснуть.

Схватка со зверем показала мне в очередной раз, на какой тонкой ниточке держится человеческая жизнь. К подобному нападению приготовиться невозможно. Конечно, мы знали, что пума бродит рядом, но что она может напасть на человека, да еще когда рядом другие люди — нет, такое нам и в голову прийти не могло. Зверь был большим, но не самым крупным из тех, каких мне доводилось видеть. Это была не первая моя пума. Там, на Востоке, я тоже охотился и убил их примерно с полдюжины. Когда такая дикая кошка выслеживает оленя, она старается подобраться к нему как можно ближе и бросается в последнее мгновение. Иногда их разделяет фута четыре. Еще она любит загнать оленя в чащу. А крупный самец может прыгнуть с горы аж на двадцать-тридцать футов.

Я вдруг вспомнил, что Этан посоветовал мне записать эту историю.

Читал я много, но писать самому — нет, такое мне еще в голову не приходило. Может, написать в газету? Есть ли там, на Востоке, газеты или журналы, которые печатали бы что-то о жизни на Западе или про хищных зверей?

А может, в этом и заключается ответ на всю мою маету? Если я напишу о том, что знаю, и мой рассказ напечатают, я, возможно, смогу получить работу в какой-нибудь газете… Мысль дикая, но все же я задумался: что можно рассказать о пумах?

Когда я открыл глаза, было уже утро. Горел костер, и пахло кофе. Выходит, я проснулся последним. Даже Буд встал раньше меня. Я шевельнулся и застонал. Спина болела. Она была сильно поранена, я знал это не глядя. И все же собрался с силами, встал, натянул сапоги и влез в лохмотья своей овчины. Я устроился у костра, чтобы вместе со всеми позавтракать свежей олениной, лепешками и кофе.

Я все обдумывал ту ночную идею. При свете дня мне уже не казалось, что у меня много шансов преуспеть, но материал я мог добыть отменный. Рядом — Этан Сэкетт, Стейси Фоллет, старик Урувиши. А они знали о дикой природе, об охоте и зверях больше, чем любой человек на свете.

У нас набралось достаточно мяса, так что мы решили двигаться по каньону вниз. Тут, конечно, был риск, потому что можно было наткнуться на водопад, и тогда придется возвращаться и снова карабкаться вверх. Но нам повезло — вблизи обнаружилась тропинка, которая вывела нас на обширную плоскую террасу.

Этан ехал первым. Вдруг он остановился. Мы подъехали, и он показал нам следы когтей на стволе дерева. Их мог оставить только медведь, причем гигантских размеров. Медведи именно так метят свою территорию — встают на задние лапы и оставляют на дереве царапины, причем как можно выше. Если приходит другой медведь и ему не удается достать до этих отметок, он отправляется дальше.

— Либо этот медведь взгромоздился на сугроб, либо мне пора на покой, — сказал Этан.

Наверное, так оно и было. Медведь выбрался изберлоги на прогулку, когда сугробы были высоки. Наверное, он был голоден, или кто-то его потревожил.

— Ну и ну, — сказал Этан. — Такие были сугробы, не меньше семнадцати футов, а? Нет, джентльмены, ноги моей но будет в этом каньоне.

Мы поехали дальше и вдруг увидали оленя.

— Буд, это твой, — сказал я.

Буд спрыгнул с седла и потихоньку двинулся вперед. Ветер дул в нашу сторону, так что Буд его не спугнул. Я ждал выстрела, опасаясь, что парень начнет нервничать и промажет. Но — нет, после выстрела олень метнулся, пробежал несколько шагов и рухнул в снег.

Мы подъехали и принялись разделывать тушу. Я спустился к ручью попить. Ручей подмерз только с самых краев, а в середине поток был таким быстрым, что мороз его не брал. Вода в нем оказалась холодной, аж зубы заныли. Я уже поднимался, когда заметил, что на песчаном дне что-то светится, и окунул руку в воду.

Когда я ее вытащил, на моей ладони блестело золото. Чистейший самородок, без примесей, весом не меньше унции. Может быть, он здесь единственный. Видно, что в воде он пробыл недолго, его, наверное, притащило течением, иначе вода и камень обточили бы острые края. Я выпрямился, вытер руки о штаны и спрятал самородок в карман. Постоял, прислушиваясь к разговору на берегу, и внимательно осмотрел окрестности.

В этом месте ручей бежал по гладким камням, но на расстоянии примерно в пятьдесят ярдов вверх по течению переваливал через корявый выступ крошащейся скалы. Может быть, оттуда и появилось золото. Лезть сейчас на скалу я не собирался: болела спина, и я не хотел, чтобы кто-нибудь заметил, а тем более принялся обсуждать мои странные действия. Я просто постарался хорошо запомнить это местечко и вернулся к товарищам.

На Западе полно затерянных месторождений. Очень трудно раз и навсегда запомнить точные приметы, чтобы вернуться в намеченную точку. Каждый рассчитывает вернуться сразу же, но это не всегда получается. Я выбрал приметы вначале отдаленные, а потом — близкие, стараясь подбирать их так, чтобы они имели строгий характер лишь тогда, когда смотришь с определенной точки и с определенного расстояния.

До города мы добрались уже после заката, когда повалил снег.

Оказалось, что яд все же попал в одну из моих рваных ран. Меня долго трепала лихорадка, и прошло порядочно времени прежде, чем я смог встать на ноги и выйти из дому.

Пока я валялся с лихорадкой, я исписал несколько страниц. Записал все, что знал о пумах, — на то, чтобы вспомнить, ушла пара дней. Некоторые утверждают, что пума убивает жертву только ради еды, но это неправда. Я сам видел, как она убила олениху, а через минуту — еще двух молодых оленей, съела немного, а остальное прикрыла ветками и оставила. Иногда пума возвращается к старой добыче, но ест ее крайне редко, чаще перетаскивает с места на место, пока мясо не испортится.

Когда я записал все известные мне сведения, то опять взялся за старые газеты. Читал и перечитывал, чтобы понять, как пишут другие. Потом, стараясь выражаться проще, потому что не знал многих слов, я написал все, что собирался. Я рассказал о двух случаях на охоте и о том случае, когда пума прыгнула на меня, только я все преподнес так, словно это приключилось с кем-то другим.

Однажды вечером ко мне заглянул Стейси Фоллет, и я принялся его расспрашивать. Он рассказал мне две истории, в которых пума нападала и убивала людей, это был один белый и один индеец. Когда Стейси ушел, я записал все, что от него услышал.

Постепенно мое сочинение разрасталось. Я написал о том, как перегонял коров из Орегона, и о перестрелках в пути. А потом меня обуяло тщеславие, и, раз мне все равно нечего было делать, кроме как поедать мясо и ворошить угли в очаге, я написал о том, как спас от индейцев Мэй Стюарт и других детей.

Прямо перед Рождеством пришла почта, а с нею — кипа газет. Самые свежие были месячной давности. Но для нас свежее и не бывало — до сих пор новости нам доносили случайные приезжие. Поговаривали, что весной к нам проведут телеграф.

Все написанное я отправил с почтой на Восток. Из того, что я прежде читал, получалось, что все индейцы одинаковые. Позже, еще ничего не зная о судьбе моего литературного труда, я получил письмо от редактора, в котором он выражал сомнение в том, что старшие индейцы могут сидеть тихо в то время, как их соплеменника на их глазах лупит белый человек. Похоже, редактору было невдомек, что индейцы могут так же, как и белые, испытывать к кому-нибудь личную неприязнь, будь он даже их соплеменник. А тот парень был заносчив, и его следовало проучить.

По вечерам я часами читал и перечитывал газеты. Они рассказывали о разных событиях, которые издали казались такими удивительными, важными, красочными. Но при всем моем к ним почтении я не сомневался, что здесь, на фронтире, мы, переселенцы, участвуем в делах и событиях еще более важных.

Тем не менее в Нью-Йорке на Девятой авеню открыли железную дорогу, которая проходила над землей, а американские фортепьяно «Стейнвей» и «Чиккеринг» потрясли мир, завоевав главные призы на Парижской выставке.

Небраска стала штатом. Джефферсон Дэвис, который раньше был президентом Конфедерации, освобожден из-под стражи под поручительство Горация Грили, Корнелиуса Вандербильта и Геррита Смита.

Президент Джонсон уволил своего военного помощника Стэнтона.

Человек по имени Шольс запатентовал пишущую машину и продал права Элифалету Ремингтону — кто бы это ни был.

Издан закон, ограничивающий рабочий день государственных служащих восемью часами — получается, что больше восьми часов никто работать не хочет.

От Нинон письма не было.

Несмотря на холода и снегопады, к нам приезжало все больше людей. За прошедший год деловая активность возросла раза в три. В окружающих поселениях то и дело случались всякие неприятности, но в нашем городке лихие парни предпочитали не появляться.

Колли Бенсон построил себе землянку неподалеку от землянки Этана и залег на зимнюю спячку. Но, когда я уезжал, он нацеплял звезду и расхаживал по улицам.

Надев ее, он тут же начинал ехидно улыбаться:

— Ну что, Бен? Хочешь сделать из меня порядочного гражданина?

Я улыбался ему в ответ, откинувшись на стуле:

— Ничего подобного, Колли. Просто стараюсь, чтобы все остальные оставались честными.

— Что это за разговоры о поездке на север весной?

— Ты слышал когда-нибудь о Лечебном колесе, Колли?

— Да уж, — кивнул он. — Но не встречал никого, кто бы его видел. Это ведь просто кольцо из камней, да?

— Кажется, это что-то другое. Вроде религиозного символа или святыни у древних. Хочу на него посмотреть.

— Ясно. — Он вытряхнул пепел из трубки. — Знаешь, ребенком я жил на границе между Каролиной и Джорджией, и как-то раз мать пошла стирать на реку. И принесла оттуда какую-то плоскую посудину с резьбой по стенкам. Она нашла ее в земле на берегу. Мы пошли туда и выкопали еще то ли десять, то ли двенадцать горшков, все одинаковые. Мы их помыли и долго ими пользовались. Это я все к чему? В нашей деревне жил человек, он когда-то был капитаном корабля. У него была куча всяких штук — пики, щиты, горшки, корзины и все такое. Он собрал их, когда плавал по южным морям или где там еще. Была там одна корзина, окантованная тонкой полоской из дубовой коры. Очень красивая. Как-то я с ним разговаривал, а тут пришел наш приятель. Индеец чероки. Короче, этот индеец пришел навестить капитана. Увидал эту корзину и стал клясться, что ее сделали чероки, а капитан сказал, что он привез ее из Южной Америки.

Когда Колли ушел, я долго размышлял об индейцах. У меня было много вопросов, и на них нужно было получить ответы, а где их искать, я не знал. Скорее всего, ответы были известны старым индейцам, вроде Урувиши, но их никто не спрашивал, а им самим и в голову не приходило, что это может быть интересно белому человеку. Кроме того, часть из того, что они знали, нельзя было открыть чужаку.

Ко мне заглянул Этан.

— Видел следы лошадей на восток отсюда, — сказал он. — За нами наблюдают.

— Сиу?

— Угу. Бен, я не хочу, чтоб женщины тревожились, но, похоже, весною быть беде. Она в воздухе витает. — Он помолчал. — Знаешь, когда здесь стали появляться белые, сиу еще только завоевывали Запад… Они раздобыли лошадей в Висконсине и Миннесоте — и вперед. Начали походы на юг и на север и готовы были завоевать всю страну.

Вот какие дела. Племя сиу, крепко сидящее на земле, охотившееся всегда пешим и сделавшее собак вьючными животными, стоило им раздобыть лошадей, превратилось в сообщество воинов-всадников, воинов невиданной в Старом Свете жестокости, неукротимых рыцарей, только что без лат… Оно стало одерживать победы.

В Америке так же, как и в Африке, племя-победитель лицом к лицу сталкивалось с белым человеком. Столетиями племя банту в Африке продвигалось на юг, покоряя иные племена, пока не столкнулось с белыми, двигавшимися с юга на север. Несчастные готтентоты и бушмены угодили в мясорубку схваток между банту и белыми.

В прериях 1865 год стал кровавым: сиу совершали набег за набегом, нападали на солдат, караваны переселенцев, белые поселения. В 1866-м, в канун Рождества, они уничтожили войска Феттермэна, вырезав всех до единого солдат. В 1867 году сиу напали на армейский обоз. Конвоем командовал опытный офицер, который знал тактику индейцев и потому победил, вернее, смог устоять перед сиу.

Когда я рассказал все это Этану, он только пожал плечами.

— Сиу пару раз объединялись с черноногими, но никогда — с кроу. Они испокон веку не жаловали друг друга. Вот шошоны — мирный народ. Весной мы будем проезжать по их территории. Вождь Вашаки не дурак, он готов к мирной жизни. Его племя небольшое, и ему не устоять перед сиу. Он хочет найти союзников. Даже если мы не станем ему помогать, он будет знать по крайней мере, что мы не будем ему грозить, пока он станет разбираться с сиу.

— Я еду на Восток, Этан.

Решение мое родилось вдруг, в тот самый момент. Наверное, оно давно таилось где-то в глубине сознания, а теперь вдруг всплыло на поверхность.

— Я был уверен, что так и будет, — рассмеялся он. — Вернешься?

— Конечно.

— Дрейк надеялся, что ты так и сделаешь. Он переживает за Нинон и убежден, что ты тот мужчина, который ей нужен. Ей пора замуж.

— Я очень хочу ее видеть, Этан, но ведь я беден, а ее родня — богачи.

— Я думаю, что все образуется. Генри Страттон тоже.

— Страттон?

— Он говорил Мореллу, что ты подаешь надежды. Он думает, тебе стоит заняться политикой.

Лестные слова, но я сам вовсе не был в атом уверен. Кто знает обо мне за пределами нашего городка и его ближайших окрестностей? И что знаю о политике я? Только одно — что это искусство, в котором большинство людей совершенно не разбирается. Добиться, чтоб тебя выбрали — это одно, а воплотить свою программу в жизнь — другое. Последнее вдесятеро сложнее.

Ну вот, думал я, решение принято. Колли Бенсон справится с охраной порядка в городе не хуже меня. Значит, я могу спокойно уехать на некоторое время. Могу повидаться с издателем на Востоке и разыскать Нинон в Новом Орлеане. Чем больше я об этом думал, тем яснее понимал, что именно это я и должен делать.

Когда поеду, обязательно возьму с собой Лорну, решил я про себя.

Глава 33

Прошло немало времени, пока я наконец смог сесть в седло, оправившись после схватки с пумой. А тогда оделся потеплее, оседлал коня и отправился в горы, оставив город на попечение Колли Бенсона.

День был морозный и ясный. Улица казалась оживленной. Приближалось Рождество, в домах уже украшали елки, а дети готовились к школьному представлению. В ближнем лесу звенели топоры — люди заготавливали дрова.

Неподалеку от нас выросло еще несколько поселений, и тамошние хвастались, что они намывают в день долларов на двадцать-тридцать золота, а иногда попадаются самородки ценой до сотни. Золото мыли в Родниковом ущелье, в ущелье Янки и в Луговом.

Склон, вдоль которого я ехал, был покрыт строевым лесом. На стволах кое-где светились голые пятна: это дикобразы объедали кору — со временем деревья могли запросто погибнуть. Ехал я осторожно, с оглядкой, помня о сиу. Для них любой чужак — потенциальный противник. Однако лес и горы для меня всегда в радость. Я петлял между большими валунами, пересекал след пумы, проезжал мимо заброшенной бобровой запруды, нарочно избрав окольный путь. Я делал вид, будто выехал на охоту.

Вскоре я доберусь до места, где обнаружил золото, и потому на всякий случай затаился и проверил, не следит ли кто за мной. Потом поехал дальше. Я двигался медленно — приходилось пробиваться через бурелом. Стволы мертвых деревьев походили на кости какого-то гигантского монстра.

Конь пил из ручья, а я оглядел крутые склоны. Движения не заметно, лишь высоко в небе парит одинокий орел. Но я уже научился быть осторожным. Неподалеку виднелись следы белохвостого оленя: здесь он щипал сосновые иголки. Через несколько минут я пустил своего мустанга по крутой звериной тропе вниз на дно каньона. Спешился под прикрытием сосен и валунов и привязал его на небольшом пятачке, где из-под снега торчала трава. С винчестером наготове спустился по склону, выбирая те места, где ветром сдуло снег. Сапоги скользили по голым камням. На дне каньона я нырнул в заросли кедра. Тут я остановился, затаился и стал ждать, поглядывая то вниз, то вверх по течению ручья.

Чуть ниже меня по склону нависала та самая рыхлая, растрескавшаяся скала, где, как я полагал, залегало золото. Цепляясь за камни, я спустился к ручью, по дороге внимательно рассматривая их. Но пока что ни золота, ни его следов заметно не было. Чтобы сбить с толку возможного стороннего наблюдателя, я заполз на большой камень и напился из потока. На дне ручья что-то поблескивало. Я вытащил две блестящие крошки — золото. Один кусочек чуть больше булавочной головки, второй немного крупнее. Кажется, я близок к цели.

Снова попил, осторожно оглянулся и осмотрел все вокруг. Сомнений нет — я здесь один.

Наконец я подобрался к каменным воротам, подобрал кусок породы и принялся мять ее пальцами. Древний кварц крошился в руке. Я стукнул камнем по скале, он рассыпался в прах, но золота в нем не было. Чуть ниже, там где ручей обрастал льдом, я заметил кварцевую жилу, уходящую под лед. Разбил лед камнем. Опустил руку в воду, пошарил по дну и вытащил пригоршню песка. С песком попались три кусочка кварца. Снова окунул руку и отломил еще кусок от кварцевой жилы. На камешках были четко видны следы золота.

Я выпрямился, обтер окоченевшие руки и сунул их под мышки, чтобы согревать.

Золото… Только ли вкрапления или я нашел настоящее месторождение?

Сейчас зима, разрабатывать прииск невозможно. В таком месте даже охрану не поставишь, а если о нем узнают, это будет необходимо. Мне хотелось сразу же добыть хоть немного золота. Плохо, что вскорости нужно собираться — я никого не предупредил, что останусь на ночь в горах.

Все же я сходил к лошади, взял из сумки охотничий топорик и вернулся к ручью. Расширил топориком прорубь и принялся отбивать кусочки кварца под водой. Там было золото!

Раньше я слышал разные толки о золотодобыче, время от времени и сам безуспешно пробовал его искать. Считалось, что, чем глубже ты раскалываешь жилу, тем богаче она становится. Но один старый золотоискатель утверждал обратное: жила, говорил он, уходя под землю, постепенно рассасывается. Чем ближе к поверхности, тем она богаче. Что было правдой, я не знал. Но подумал, что в низовьях ручья, в песке, нанесенном с верховьев, золота должно быть больше. Весной нужно будет хорошенько порыться на ближайшей отмели.

Больше часа я работал, стараясь как можно меньше шуметь, избегая прикасаться к трещинам, чтобы не начали осыпаться большие камни, собирая только самые лучшие осколки. А когда тени стали удлиняться, аккуратно ссыпал всю пыль и осколки в прорубь и прикрыл ее заснеженной деревяшкой. К утру все снова обледенеет.

Добытое добро я завернул в одеяло, вскочил на коня и поехал домой. Пошел снег. Похоже, мне повезло — через пару часов мои следы заметет.

Домой я вернулся около полуночи. Занес свой груз в кузницу, а потом повел на конюшню лошадь. Из дома вышел Каин.

— У нас сидит Рут, — сказал он. — Мы уже стали беспокоиться.

— Погоди. Нужно поговорить.

Обтерев мустанга и задав ему корму, я вернулся в кузницу. Выудил из мешка кусочек руды со следами золота. Сбил все лишнее, и кусок засверкал.

— И много там его? — спросил Каин.

Я пожал плечами.

— Толком не знаю, но, кажется, кое-что есть. Конечно, через несколько футов жила может рассосаться. Но вниз по течению ручья стоит поискать, туда годами сносилась порода сверху. Похоже, сегодня я набрал долларов на сто.

— Мы все это расколем и выплавим металл, — сказал Каин. — Что ж, сегодня ты неплохо поработал.

Мы ссыпали руду в холщовый мешок и спрятали его под обрезками досок, грудой старых веревок и всяким прочим хламом.

В доме я застал Рут, Буда и Дрейка Морелла. Голод и усталость не мешали мне испытывать восторг от своего открытия, хоть богатству я не придавал значения. Мне хотелось лишь идти своей дорогой, чтобы добиться уважения людей.

— Бендиго, я слышала, ты собрался на Восток? — спросила за ужином Рут.

— Да. Верхом до железной дороги, поездом до Омахи, а потом в Чикаго и Нью-Йорк.

— А Новый Орлеан?

У меня покраснели уши.

— Возможно. Но ведь она меня давно забыла. На что ей дикарь из дикого края?

— Ты давно не смотрелся в зеркало, Бендиго, — улыбнулась Рут. — Ты — красивый мужчина.

Теперь покраснело и лицо. Я не привык к комплиментам насчет внешности и просто не знал, как себя вести и что ответить.

— Кстати, Бен, — выручил меня Дрейк, — на побережье начал выходить новый журнал — «Оверленд мансли». Издателя зовут Брет Гарт. Пошли ему что-нибудь. Про жизнь на Западе ему интересно все.

— Спасибо, я попробую.

— Мы тут как раз говорили, — сказала Хелен, — что в будущем году обозов уже не будет.

— Тут заезжал один человек, который работает на железной дороге, «Сентрал пасифик». Они строят пути на восток быстрее, чем «Юнион пасифик» на запад.

Они пили кофе и тихо беседовали, а я принялся думать о прошлом, о том, что ушло безвозвратно. Когда-то мы приехали в эту необжитую долину, построили себе дома и живем здесь уже довольно много времени. Выращиваем скромные урожаи, охотимся, собираем ягоды, пьем воду из здешних ручьев.

Что все это значит? Чем же мы лучше бобра, который ведь тоже строит, запасает еду, а потом меняет место и уходит туда, где жить лучше? Принесли ли мы пользу этой земле? Своей стране?

Прислушиваясь к голосам, я думал о них — о Каине, Хелен, Рут, об Уэббе и Джоне Сэмпсоне, о Дрейке Морелле… Все мы только лишь гости здесь, на земле, но мы пытались жить без страха, и каждый из нас, как мне кажется, сильно изменился. Как будто вырос немного. Мы стали частью этой земли, ее лесов, зеленых холмов и снежных равнин. Мне нужно было научиться большему, чем другим, — и я научился. Здесь, в этом доме, сложенном нашими руками из бревен, которые мы сами заготовили, я беседовал с Плутархом и Локком, Юмом и Блэкстоуном. А теперь стало ясно, что мне пора двигаться дальше. Но куда?

Только ли из-за Нинон притягивал меня Восток? Или в ней воплощалось для меня еще что-то? Может быть, мое стремление стать частью большого мира, как здесь я стал частью малого?

— Значит, ты едешь на Восток, Бен, — задумчиво сказал Морелл.

— Да. После Рождества. Вначале, наверное, в Нью-Йорк.

— Не огорчайся, если то, что ты написал, не примут к печати. Так всегда бывает поначалу.

Я улыбнулся.

— Дрейк, я старый охотник. Охотишься на пушного зверя и ставишь множество капканов. А поймаешь двух или трех зверюшек. Наверное, с писательством то же самое.

В дверь постучались, и вошел Этан. Я залюбовался его мужественной грацией — он двигался, словно трава на ветру. Даже завидно.

Этан присел на корточки и прислонился к стене, с винтовкой в руках.

— Бен, сегодня кое-кто шел за тобой. Он пытался тебя выследить.

Я молчал, собираясь с мыслями.

— Пытался? — спросил я.

— Ему не удалось. Кто-то выстрелил, и это, видно, его сбило с толку.

— Выстрелил?

Этан ответил мне невинным взглядом.

— Да. Мне кажется, кто-то подумал, что если того человека сбить со следа, то следующей попытки не будет, потому что снег закроет все следы. Я не говорю, что он стрелял в кого-то.

— Кто же шел по следу?

— Я бы сказал… Это был Мозес, преподобный.

Все смотрели то на Этана, то на меня. Мне нужно было самому догадаться, что от Сэкетта ничего не скроешь. Так я и сказал.

— Бен, ты мой друг, — улыбнулся он. — Чем ты занимаешься, твое дело, я не сую в это нос. Мне только не нравится, когда кто-то пытается выслеживать моих друзей… это нехорошо.

— Спасибо, — сказал я.

— Бендиго, я заказывала книги, сейчас их получила, — сменила тему Рут. — Некто по имени Тимоти Дуайт пишет о Новой Англии и Нью-Йорке.

— Спасибо, — сказал я машинально. Я все думал о Мозесе Финнерли. Что ему от меня нужно? И почему именно сегодня?

— Для школы нужно помещение побольше, — говорил Дрейк. — Было двенадцать учеников, а сейчас уже больше тридцати. Нужна еще одна комната и, конечно, еще один учитель, даже если Лорна будет помогать.

— Скорее всего, нужно искать двух новых учителей; — сказал я. — Лорна поедет со мной на Восток.

Глава 34

— Ты не мог его заметить, — сказал мне Этан на следующее утро. — Он шел не за тобой, а по следу. Он хотел узнать, куда ты едешь, и мне это не понравилось. Поэтому я его отвлек.

— Он понял, кто стрелял?

— Он? — хмыкнул Этан. — Он, конечно, ничего себе индеец, но не настолько. Я пустил ему пыли в глаза, и он смылся.

— Мне нужно будет туда вернуться.

Этан пожал плечами.

— Езжай кружным путем. Сделай так, чтобы тот тип раскрылся. Не оставляй ему выхода, а потом устройся наверху и погляди.

— Хорошая мысль. Хочешь поехать со мной?

— Нет, там твои дела… Разве что понадобится помощь. Знаешь, Бен, у меня на этом свете есть все. Вряд ли я женюсь когда-нибудь, а если так оно вдруг случится, то смогу зарабатывать на жизнь пушниной. Богатство только испортит мне жизнь. Стань я богатым, придется сторожить добро, и не останется времени бродить по горам. А даже один день в горах я не променяю ни на что. Кстати, вчера видел огромного медведя. Серебристый гризли, весит не меньше тонны. Он меня тоже заметил, встал на задние лапы и смотрит. Я опустил приклад на землю, мол, я тебе зла не желаю. Стоим мы так друг против друга и принюхиваемся, а потом он приподнял лапу… Случайность, конечно, но получилось, что он мне помахал. Повернулся и пошел, а я его отпустил. Потом, уже на опушке, он обернулся, и тут я помахал ему. Он глянул на меня и исчез в чаще. Бен, вот это медведь! Он слишком долго тут прожил, чтоб я так просто взял бы его да убил.

— Я там нашел золото, Этан.

— Я понял. Что ж, раз ты собрался на Восток за этой артисткой, оно тебе понадобится. Я не к тому, что ей оно нужно, но золотом можно умаслить стариков.

— Я хочу поглядеть мир. Нужно на что-то решиться.

— Понятно. — Этан вынул свою трубку. — Бен, ты никогда не думал о том, чтобы оказаться на должности? Я серьезно. Я слыхал всякие разговоры. Вайоминг собираются сделать штатом. Тогда нам понадобятся образованные люди. Ты прочел горы книг, и, главное, ты — надежен. Твоему суду я бы доверился… Подумай.

Я думал. Но чувствовал, что к этому еще не готов. Я так мало знаю. Вечером я читал и перечитывал только что полученные газеты. Я должен понять, зачем это Джонсон уволил Стэнтона, за что все так хотели отправить президента в отставку и почему люди предпочитали Гранта Сеймуру.

Любым газетам я предпочитал Блэкстоуна. Мне нравилась ровная интонация его трудов, взвешенные суждения, холодная красота его принципов. Эту книгу читали и Джонсон, и Мэдисон, все они. И Плутарха они тоже читали.

Еще пару раз я ездил на свой прииск и всякий раз возвращался с золотом. Каин плавил руду и отливал небольшие кругляшки — плоские и ровные, почти как серебряный доллар, только потолще.

В последний раз я выехал ранним морозным утром. В такое время ехать никуда не хочется, но ведь это в последний раз. Назавтра — Рождество, а сразу после Нового года я отправляюсь на Восток. Я быстро проехал вверх по Бобровому ручью, повернул в гору и поднялся вверх по старой звериной тропе. Наверху я резко свернул и огляделся.

Никого.

Долго ждать — можно замерзнуть, и я поехал дальше, а мой конь только радовался движению. Я собирался привезти домой уже найденное и припрятанное золото. Его там набралось немало. Двинулся дальше, въехал в рощу и начал спускаться по пологому заснеженному склону. Потом вдруг резко натянул поводья. Следы. Огромные следы. Наверное, тот большущий гризли бродит где-то рядом. Похоже, он решил, что мы все попрятались от мороза и можно спокойно погулять и набить брюхо чем Бог пошлет, а потом опять завалиться спать. Удачи тебе, медведь.

Мороз усиливался. Лучше бы вернуться домой — завтра Рождество.

Огибая куст, я услыхал, или мне только показалось, будто что-то зашуршало у меня за спиной. Остановился, оглянулся — никого. Конь нервно топтался на месте, желая двигаться вперед.

Меня окружал вселенский покой. Не было слышно ни звука, только скрип снега под копытами, шуршание жесткой от мороза кожи да треск случайно задетой ветки. Когда я въехал в чащу, то соскочил с коня в снег. Ноги мерзли, я стал ходить и водил за собой лошадь. Потом снова вскочил в седло и обратно, назад, по своим же следам, быстро, быстро — выбрался на открытое место.

Я застал их врасплох. Трое всадников шли по моему следу.

Увидев меня, они резко остановились, а один чуть было не пустился наутек. До них было около двухсот ярдов. Я догадывался, кто они такие, но у меня не было веской причины начинать перестрелку — они на меня не нападали. Пока.

Я просто развернул лошадь и вернулся в чащу.

Трое… Не один, а трое. Значит, это не просто слежка, для нее достаточно и одного. Похоже, они собирались меня убить.

Я свернул на едва заметную тропку. С тех пор как выпал снег, по ней никто не ездил. Поехал дальше, то ныряя в чащу, то выезжая на простор. Направил лошадь вниз по береговому склону, проехал между двумя огромными валунами, пересек замерзший ручей, кругами приближаясь к своему тайнику.

Знают ли они о нем? Раскрыли, где мой прииск? Или только догадываются? Если они еще ничего не знают, зачем им меня убивать?

Что-то тут таилось такое, чего мне было никак не понять.

Подковы у моего коня были смазаны смолой, и я пустил его вверх по льду ручья. Мы мчались так несколько сот ярдов, а потом поднялись вверх по склону и снова скрылись в чаще. Убегать от тех троих мне было не по нраву. Но и стрелять тоже не хотелось. Всем известно, что мы с Финнерли не сильно друг друга любим. Убей я кого-нибудь из них, я тут же попаду в беду — у преподобного полно приятелей и прихлебателей. Все мои мечты тогда можно будет послать к черту. Нет, нужно убегать.

Они продолжали меня преследовать, но догнать не торопились. Почему? Пустив лошадь шагом, чтобы она могла передохнуть, я задумался — если этой троице так охота увидеть меня мертвым, что же они не нападают?

Они не спешат.

А в чем причина? Вдруг меня осенило — они еще не готовы.

Почему?

Словно горсть снега за воротник, меня обожгла догадка: во всем этом деле участвует кто-то еще, но он пока не появился.

Зимний день короток, скоро ночь, но мои преследователи медлили и даже не делали попытки обойти меня, чтобы я не мог ускользнуть. Они вели себя так, будто… будто загоняли зверя или гнали стадо. Вот что они делали, они меня загоняли, теснили все ближе и ближе к другому, неведомому врагу.

Хуже всего то, что я в каньоне. Тропинки наверх? Их мало, они слишком круты и хорошо заметны со стороны. Позади враги. Впереди ночь и мороз.

Вправо от меня берег круто понижался к густым зарослям, и я скользнул туда под прикрытие деревьев. Натянул поводья, хоронясь за стволами, окинул взглядом открытое пространство и увидел тех троих: они сбавили ход. Я выскочил им навстречу. Они спокойно развернулись и уехали. Я остановился. Так, значит, гнать дальше меня они не намерены, это случится прямо сейчас. Я оглянулся.

Индейцы. Всадники приближались, охватывая меня полукругом. Я рванулся вперед, но прямо мне навстречу из-за деревьев уже выезжала другая группа всадников. Я засунул винчестер в чехол и выхватил свой шестизарядник.

Думать некогда. Действуй. Я ударил мустанга пятками, и мы полетели прямо на врагов.

Они этого не ожидали. Думали, что я начну их убалтывать или метаться вправо и влево, пытаясь ускользнуть. Нет, только вперед. И стрелять, стрелять. Один всадник уже рухнул с лошади, второй резко развернулся, его плохонькая кобылка поскользнулась на льду ручья, и он чуть не упал. Я все летел им навстречу, паля из револьвера.

Уже темнело. Те индейцы, что оказались у меня за спиной, не могли стрелять, опасаясь попасть в своих товарищей. Стреляя во все стороны, я прорвал цепь и скрылся за деревьями. За моей спиной кричали и улюлюкали.

Справа от меня высилась скала, в ней — узкая расселина, ведущая вверх. Человек мог бы по ней подняться, а вот лошадь — никак. Я торопливо спешился, забил патронами карманы куртки и сунул за пазуху еду из седельной сумки.

— Давай, мальчик, — шепнул я коню. — Домой!

Я подобрался к скале с винчестером в руке, перекинул его за спину и полез. Темно. Обледенелые камни скользят. Медленно, осторожно я карабкался вверх.

Где-то вдали послышались крики и выстрелы. Топот копыт.

Я лез вверх, очень долго лез. Добрался до узкого карниза и пошел по нему, цепляясь за обледенелую скалу. Поскользнулся, чуть было не полетел в бездну, но успел уцепиться и подтянулся обратно на карниз. Увидел в теле скалы щель и протиснулся в нее. В дальнем конце что-то • белело, кажется, это был снег.

Я понятия не имел, где мои враги, но боялся, что индейцев мне вряд ли удастся долго водить за нос. Что же сделал Финнерли? Скорее всего, пообещал дать им оружие и виски в обмен на мой скальп.

Я перебежал через открытую площадку и спрятался между валунами. Становилось все холоднее. Еще одна перебежка — под деревья. Здесь спокойнее. Индейцы сюда не полезут, побоятся засады. Дальше — в скалы, в кустарник, в пещеру. Пещера не пещера, а так, выступ с навесом. Но пока не дует восточный или южный ветер, тут спокойно.

Теперь я осмелился развести небольшой костер. Конечно, меня могут заметить, но перспектива замерзнуть насмерть меня тоже мало радовала. Но вообще-то я поднялся довольно высоко, так что могут и не заметить.

Где-то к югу отсюда, за полтора десятка ледяных миль, лежит наш городок. Все собрались у теплого очага и уже садятся за стол. Каин, наверное, посасывает свою трубку… Рут с Будом пришли в гости.

Начинается Рождественская ночь.

Глава 35

Каменный пол пещеры просто источал холод. Костерок поддерживал мою жизнь, но не более того. В пещере не встанешь, разве что на колени. Чтобы согреться, я поднимался, садился и снова поднимался.

Звезд не было. Не было слышно ни звука. Может быть, индейцы уже убрались восвояси, и все же выбраться из пещеры я не решался. Кажется, они из племени шошонов. Но шошоны хорошо относятся к белым, они даже иногда воюют на их стороне.

Есть, правда, один шошон. И еще его приятели. Интересно, знал ли Финнерли о той давней истории? Ну конечно, знал. Ее часто пересказывали в нашем городке, потому что это был первый случай, когда мы столкнулись с индейцами.

Экономно подкидывая в огонь палки — вблизи было мало топлива — я обдумывал свое положение. Оно, конечно, под стать морозу, но — в мою пользу. Индейцы терпеть не могут зимних приключений, мало того, они в холод даже двигаться не любят. Похоже, они рассчитывали быстро меня укокошить и вернуться в свои вигвамы. Самое скверное, что когда мой конь вернется в конюшню, все кинутся меня искать и праздник Рождества будет испорчен.

Я рискнул развести огонь посильнее. Пламя лизало стену пещеры, и тепло возвращалось ко мне. Но слишком согреться, разомлеть, уснуть — тоже опасно. Индейцы могут подкрасться, а я и знать ничего не буду.

Так я и сидел — смертельно уставший, со свинцовыми веками, скрюченный и дрожащий от холода. Было бы неплохо, появись тут вдруг Санта-Клаус. Он посадил бы меня в шикарные сани, мы поднялись бы в воздух и полетели над лесами и скалами домой.

Кое-как ночь все же прошла. У горизонта появилась бледно-серая полоска. Я погрел руки у костра, согрел варежки и сунул в карманы по горячему камню. Мороз был не меньше двадцати градусов. Осторожно, распластавшись по стенке, я выбрался из пещеры, в любой момент ожидая выстрела. Поднялся на гребень, огляделся. Ничего и никого. Следов тоже не видно. Где-то далеко на юге удалось разглядеть тоненькую струйку дыма — там был наш город, но скорее всего дым шел из трубы в поселении, расположенном немного ближе ко мне. Я пошел быстрым шагом. В горах ветер сдувал снег с камней, но впереди меня ожидали сугробы и непрочный наст.

После часа ходьбы я наткнулся на след какой-то запорошенной тропинки. Место казалось мне знакомым, но из-за снега все выглядело обманчиво. Но, во всяком случае, направление на юг я выдерживал точно. Спустился в каньон, чтобы укрыться от ветра. Останавливался, чтобы попрыгать и согреть пальцы ног. Понял, что нужно отдыхать. На морозе усталость — лютый враг. Когда устаешь, у тела не остается никаких запасов энергии, чтобы поддерживать жизнь. Наконец я нашел укрытие под рухнувшим со скалы деревом и с третьей попытки разжег костер. Наломал лапника и устроил из него что-то вроде шатра.

Началась метель, и нужно было ее переждать. Еда оставалась, кружка у меня была. Я вскипятил в кружке воду и приготовил чай. Уютно устроившись в своем укрытии, я попивал горячий напиток, радовался теплу костра и размышлял о том, как быстро цивилизованный человек может дойти до первобытного состояния. И как ему повезет, если он знает первобытные способы выживания. Я должен это хорошо запомнить, а все остальные понять: цивилизация — это всего лишь тонкий покров, под которым прячутся голод, холод и жажда, а еще ожидание. Они рядом, близко. Стоит о них позабыть, и они победят.

Я немного поспал, проснулся, подкинул дров в огонь и снова заснул. Когда проснулся снова, то приготовил еще чаю и не торопясь выпил. Мысленно проследил свой предстоящий путь и задумался, стоит ли отправляться в дорогу прямо сейчас. У меня хорошее укрытие и, хоть я и хотел попасть домой на Рождество, при таком морозе лучше потерпеть, чтобы набраться сил.

Я навалил еще лапника у входа в мою нору. Стало теплее. Придвинул оружие ближе к огню. Холодным оно работает хуже, а мне нужно быть готовым ко всему.

Я дремал, просыпался, подкидывал ветки в огонь и снова засыпал. А порой лежал без сна и размышлял. Сколько народу вот так разводили костры и ночевали на жгучем морозе? Индейцы и те, что жили до них, и, может быть те, кто построил Лечебное колесо… Люди, которые приходили в этот мир раньше нас. Люди, которые не знали железа. Кто они? Откуда? Почему они построили свое святилище в таком месте?

Наверное, им был знаком этот каньон, и они ходили теми же тропами, что и я. Они ютились у таких же, как мой, костров, и, скорее всего, задавались теми же вопросами. Этан говорил мне, что стоит побольше узнать о верованиях племени хопи. Этан хоть и не краснокожий, но умеет думать четко и ясно. Он лучше всех нас разбирается в индейских тонкостях. Только вот сам он слишком похож на индейца и никогда не раскроет своих мыслей какому-нибудь случайному прохожему. Я вырос в мире, который жил общительностью. Как только кого-то осеняла идея или он совершал открытие, он торопился сообщить о них всему миру. Индейцам такого не требовалось. Они вдохновенно излагали бесконечные военные и охотничьи истории только своим соплеменникам и выглядели они так, будто знают гораздо больше, чем рассказывают. Так оно или нет — Бог весть.

С рассветом я двинулся дальше. Я не торопился, я просто вбил себе в голову, что мне нельзя перенапрягаться. Мороз убивает усталых, и, даже когда город будет совсем близко, я не должен торопиться, не должен пытаться преодолеть невозможные расстояния.

Когда я замечал по дороге пучки мха или кусочки коры, я останавливался и набивал ими карманы, те, которые ближе к телу. Мое тепло их высушит, и, если я соберусь развести огонь, у меня будет под рукой хорошая растопка. Внизу, у ручья, идти было бы легче, но я пошел верхом. Иногда подо льдом бьют родники, и он делается тонким. Провалишься в воду на морозе — и все. Умрешь прежде, чем успеешь развести огонь.

Впереди четко виднелись дымки труб нескольких селений, и мысль о близости горячей еды и теплого дома толкала меня вперед.

Движение! Моя рука ухватилась за револьвер.

Трое всадников и лошадь.

Взмах руки… Заметили меня! Это Этан, Уэбб и Стейси.

— Ты в порядке? — спросил Уэбб.

— Ну, я чертовски замерз, — сказал я. — Но это ерунда. Главная беда, что вы, парни, наверное, смолотили весь рождественский ужин.

Я так окоченел, что в седло вскарабкался только со второй попытки.

— Кто-нибудь уезжал из города пару дней назад? Трое мужчин, например?

Уэбб резко повернулся ко мне.

— Трое? Они уехали из города сегодня утром. Похоже, направились к железной дороге.

— Это был Мозес Финнерли с дружками, — сказал Этан. — Они удрали.

Часть третья

Глава 36

Я начинал привыкать к человеку, который то и дело поглядывал на меня из зеркала. Перевоплощение совершалось постепенно, и пока что результаты меня устраивали.

Потертые бизоньи шкуры — куртку и штаны я оставил в Шайенне, купив там новый костюм.

— Выбрось его при первой же возможности, — посоветовал мне Страттон. — Брюки со стрелкой сейчас не носят, потому что всем видно, что они из магазина готовой одежды. Деньги у тебя есть, поэтому пойди к моему портному и закажи у него несколько костюмов. Запомни: тебя в Нью-Йорке никто не знает, и судить о тебе будут исключительно по внешнему виду. Если ты будешь выглядеть и вести себя как джентльмен, — примут без вопросов. Этот город кишит акулами всех видов, они любят запах денег, поэтому будь осторожен. Я написал своему адвокату, он с тобой свяжется. Если понадобится его помощь — обращайся без стеснения. Остановись в отеле «Пятая авеню». Там, конечно, есть и другие приличные отели, но ты должен остановиться именно в «Пятой авеню». И еще. Не связывай своих надежд с писательством. Эта работа оплачивается очень скудно, хотя порой она открывает нужные двери и придает человеку значительности. Писателей в Нью-Йорке много, но только единицы могут прокормиться от трудов своих. А если хочешь изучать право, то лучше Нью-Йорка места нет.

— Это не входит в мои планы, — сказал я. — Просто я хочу там побывать. Может быть, еще съезжу в Новый Орлеан, а потом вернусь.

— В Шайенн? Да, этот город растет так же, как и Денвер. Поставишь на него — не промахнешься.

И вот я смотрю на себя в зеркало в номере отеля «Пятая авеню», в Нью-Йорке. Человек в зеркале мне мало знаком, но все же, кажется, — это я. Рост шесть футов и два дюйма, вес — сто девяносто. Лицо загорелое, обветренное, белая рубашка, хорошо сшитый темный костюм — словом, Бендиго Шафтер.

— Далеко же от Бобровой гряды ты заехал, Бендиго, — сказал я себе. — Ох далеко.

Но кое-что из Южного ущелья я все же с собой прихватил. Многое оставил, а вот мой револьвер все так же был у меня за поясом. Я поправил галстук, взял плащ и шляпу и вышел в коридор. Я собирался совершить свою вторую поездку на лифте, который был предметом особой гордости гостиничной администрации. Утверждали, что это первый гостиничный лифт в мире. Я уже поднялся на нем наверх, но еще ни разу не спускался. А что, если он сорвется?

Со мной в кабину вошли двое мужчин с девушками. Девушки взволнованно хихикали. Наверное, они тоже ехали в лифте впервые.

Вестибюль, отделанный мрамором и полированным деревом, сверкал хрусталем и был освещен газом, чего я раньше никогда не видел.

Ко мне подошел высокий приятный джентльмен с седыми бачками.

— Мистер Шафтер? Я — Джон Страйкер. Мистер Страттон просил меня с вами связаться. Я сразу понял, что это вы, как только увидел.

— Здравствуйте, сэр. Я собираюсь поужинать. Могу ли я просить вас составить мне компанию?

— Нет, нет, это я вас приглашаю.

За ужином мистер Страйкер называл мне разных людей, которые сидели за столиками или проходили мимо. Некоторые имена мне были знакомы из газет, которые я так внимательно изучал.

— Страттон мне что-то говорил о ваших… приключениях. Он также сообщил ваш возраст, но вы, на мой взгляд, старше.

— Это так и есть, — сказал я. — У нас на границе каждый мальчишка хочет стать мужчиной. Он хочет, чтобы ему доверяли, и старается стать достойным доверия. В общем, если ты делаешь свое дело наравне с другими, тебя принимают таким, каков ты есть. Мне кажется, мужчина — это тот, кто способен взять на себя ответственность.

— Расскажите мне о вашем городе.

— Ну, сейчас там все в порядке. Есть свое стадо, мы торгуем с проходящими обозами, возле города — прииски. Золота там порядочно, но думаю, надолго его не хватит.

— Если бы я увидел золото, то, наверное, даже не узнал бы. Во всяком случае, в его первозданном виде.

— Могу показать, — улыбнулся я. — Прямо сейчас.

И выудил из жилетного кармана самородок, величиной с фалангу большого пальца.

— Вот… Прямо со дна ручья.

Он аж покраснел и уставился на самородок.

— Правда? — Он осторожно взял его и стал поворачивать так и сяк. — Вот это да, черт меня возьми.

— Не возьмет. Разве что вы наберете таких штуковин слишком много, — улыбнулся я. — Но это не так уж легко.

Рядом остановился человек и уставился на самородок.

— Ничего себе! Можно глянуть?

Страйкер поднял глаза.

— Да, да, конечно. Как поживаете, мистер Грили? — Он повернулся ко мне. — Бендиго Шафтер… Гораций Грили.

Гораций Грили. Редактор газеты «Трибюн». На тропе Оверленд все знали о его знаменитой поездке вместе с кучером почтовой кареты Хенком Монком.

Грили оказался человеком высокого роста, лысеющим, с седыми висками. На нем был черный костюм с белым жилетом и черный, несколько криво повязанный галстук. Он взял самородок, повернул его к свету и принялся рассматривать сквозь очки.

— Да, очень хороший, правда, хороший. Где же вы егодобыли, молодой человек?

— На новой Территории Вайоминга. Вы ведь знаете эти края, сэр. Неподалеку от Южного ущелья.

— Да, конечно. Знаю. Только что ж там за ущелье? Настоящие прерии.

Он сел.

— Ваше имя Шафтер? А, да, да… Бендиго Шафтер? — Он снова поглядел на меня. — Я читал эту вашу штучку. Что-то такое о пуме.

— Вы читали? Но ведь я…

— Понимаю. Читал. Я интересуюсь всем, что касается Запада. Очень интересно. Очень.

— На Западе вас хорошо знают, сэр, — сказал я ему с полной серьезностью. — Все только и говорят, что о вашей поездке с Хенком Монком.

— Монк? Это тот кучер? Разве его так зовут? Ах, ну да! Конечно, Хенк. Угораздило же меня ехать с таким парнем, да еще когда я спешил.

— Но ведь он вас довез, мистер Грили.

Грили хмыкнул.

— Да… конечно, довез. — Он глянул на меня поверх очков. — Значит, гостите в Нью-Йорке?

— Да, сэр.

— Он там разбогател, на этих приисках, мистер Грили. Вы же видели самородок!

— Да, такие не часто попадаются. Заходите ко мне, молодой человек, заходите. Вы хорошо пишете, но, что еще важнее — правильно думаете… Только не засоряйте свои вещи всякой чепухой.

И он удалился неуклюжей походкой.

— Вы интересуетесь театром? — спросил Страйкер. — Ожидается премьера новой пьесы… Или, вернее, старой пьесы в новой постановке.

— Интересуюсь, — сказал я, думая совсем о другом. — Пожалуй, я скоро поеду в Новый Орлеан.

— Могу ли я быть вам чем-то полезен? Мистер Страттон был очень настойчив, так что если я чего-нибудь для вас не сделаю или не покажу вам то, что нужно показать, он снимет с меня скальп.

— Не беспокойтесь, пожалуйста. Я уже гулял по городу и немного его узнал. — Я смотрел на свои руки. Они посветлели и стали мягче. Или мне это только кажется? Неужели я и сам стал мягче? — Да, я хотел бы посмотреть пьесу. А как она называется?

— «Мода». Написана лет двадцать назад. Кажется, это одна из первых удачных американских пьес.

Я слушал, наблюдал за людьми, и поражался окружавшему меня блеску. И вдруг…

Стакан чуть не выпал у меня из руки. Я осторожно поставил его на стол.

— Мистер Страйкер, — сказал я, — видите вон тех людей? Вы, случайно, не знаете, кто они?

Он глянул.

— Девушка — Нинон Вовер… играет в той самой пьесе. Вторая женщина тоже артистка… А вот тот тип… Жалко барышень, они попали в дурную компанию..

— Кто он?

— Джейк Мак-Калеб, во всяком случае, он так себя называет. Он игрок, играл на пароходах и еще кое-чего похуже. Опасный человек, не связывайтесь с ним, Шафтер.

— Я знаком с ней.

— Вы с ней знакомы? С Нинон Вовер? Откуда, она ведь актриса… из Нового Орлеана. Она попала в этот спектакль… играет служанку… Это хорошая роль.

— Вы меня не подождете? Я хочу с ней поговорить.

— Будьте осторожны с этим человеком. Говорят, что его враги долго не живут. Полиция о нем знает, но доказательств нет. Им его не взять.

Я слушал адвоката вполуха. Нинон уже не ребенок. Она молода, красива, она уже женщина.

Я направился прямо к ее столику. По мере того как я приближался, ее глаза становились все шире. Нинон стремительно вскочила.

— Бен! Ох, Бен! Неужели это ты? — Ее пальцы вцепились в рукав моего пиджака.

— Давненько же мы не виделись.

— Ты знаешь этого человека? — спросил Мак-Калеб, вставая. Второй мужчина тоже поднялся.

— Знаю ли я? Еще бы! Бен, присядь, пожалуйста! Нам нужно столько сказать друг другу!

Мак-Калеб наливался краской.

— Нинон, разве ты забыла?..

Она быстро повернулась к нему.

— Ничего я не забыла. Сказано — мне это не интересно! Повторить? — Она оглянулась на второго: — Чарльз, иди сюда. Познакомься с Беном, пожалуйста. Он…

Мак-Калеб обходил стол. Двигался он стремительно и легко, хотя казался неторопливым. Подошел и уставился на меня.

— Мы вас не приглашали, мой друг. Прошу вас уйти.

— Не говорите глупостей, — улыбнулся я, взял Нинон под руку и проводил к нашему столу, где дожидался Страйкер.

Мы уселись, и я оглянулся. Мак-Калеб расплачивался с официантом. Он повернулся к нам, и я понял: сейчас что-то будет. Но ведь это не зачуханный бар у нас, на Западе, а самый элегантный ресторан большого города!

Он навис над нами и ухватил меня за шиворот. Моя нога выехала из-под стола.

— Слушай, ты… — прошипел он.

Зацепив носком сапога его пятку, я резко встал и потянул ногу на себя. Он потерял равновесие, закачался, отступил и с грохотом рухнул.

— Ох, как же вы так, нужно быть осторожнее, — сказал я. — Позвольте, я вам помогу.

И нагнулся. Взял за плечи, будто бы желая помочь. Мое колено пошло вперед и наткнулось на его подбородок. Голова дернулась, как на шарнире. Потом я поднял его, отряхивая. Подбежал официант с метрдотелем. Я мягко толкнул Мак-Калеба им на руки.

— Боюсь, этот джентльмен хватил лишку. Пожалуй, нужно вызвать для него экипаж.

Джейка медленно вели к выходу. Он шатался — удар коленом почти лишил его сознания.

— Бедняга! — сказал я. — Видно, перебрал малость.

У Нинон в глазах плясали чертики.

— Жаль, что я так не умею! Этот тип совсем заморочил мне голову, но все его боятся. Как же у тебя получилось?

— Я только хотел ему помочь. Мне показалось, что он не совсем твердо держится на ногах и…

К нашему столику подошел старший официант.

— Я приношу извинения за те неприятности, которые причинил вам этот человек. Здесь вы больше его не увидите.

— Ничего такого не было, — отозвался я. — Он просто немного расстроился.

— Как же так? — удивлялся Страйкер. — Не успели вы встать, как этот парень упал. А потом вы ему помогали подняться. Неужели он так сильно ударился, что не мог устоять на ногах?

— Пусть это вас не беспокоит. Утром он встанет здоровым.

— Не так все просто, — покачал головой Страйкер. — Он опасен. Он натравит на вас своих бандитов. Это грубый народ, они с Бауэри. У вас появился опасный враг.

— Бен, — Нинон положила ладонь мне на руку, — как там все? Как твой брат? Как мистер Сэмпсон? Рут, Лорна?

— Все хорошо, а Лорна здесь, со мной. Ей нездоровится, и она осталась наверху. А я-то думал, ты в Новом Орлеане.

— Я и была там… А потом мне предложили эту роль. Я играю Миллинету. Тетя сперва и слышать не желала о театре, но я так хотела поехать. Она поняла, что я не сдамся. И приехала сюда со мной.

— Она здесь?

— Ну, мы же ненадолго. Всего несколько недель. Знаешь, большинство пьес идет не больше недели. А две или три — это уже исключение, большой успех. Когда мы перестанем играть эту пьесу, я, наверное, сыграю еще что-нибудь. — Она не отрывала от меня глаз. — Знаешь, мне уже предложили несколько ролей.

— А мистер Шафтер теперь что-то вроде писателя. Вы знали об этом, мисс Вовер?

— Писатель? — поразилась она. — Ты, Бен? Вот уж никогда бы не подумала.

Смутившись, я пожал плечами.

— Ну, какой там писатель! Так, написал пару вещичек об индейцах, о животных, о жизни там, у нас.

Потом мы долго разговаривали, и я рассказал ей, ни словом не обмолвившись о разных там стычках, как гнал стадо из Орегона. Вот уж чего я не хотел вспоминать, так это перестрелки. Надеялся, что они остались в прошлом.

— Значит, теперь у тебя есть ранчо?

— Нет, только кое-какой скот. Перед самым отъездом прикупил еще шестьдесят голов. Есть еще несколько делянок на приисках. На одной я уже намыл кое-что. Но, боюсь, когда перестанут проходить обозы, наш город умрет.

— Не может быть!

— Железная дорога может все изменить. Ну, а город свое дело сделал: позволил нам выжить в суровую зиму, дал передышку, чтоб мы могли понять, кто мы и зачем. И я там многому научился. У всех понемногу. У Рут, у Каина, у Этана, у Джона Сэмпсона. И у Уэбба тоже.

— Этот Уэбб такой темный, мрачный. Настоящий Кассий.

— Только внешне. Цезаря он бы убил в одиночку, не стал бы перекладывать часть своей вины на других. Уэбб — надежный и верный человек.

Страйкер встал.

— Не буду вам мешать. Не забывайте, мистер Шафтер, если что — сразу ко мне. Надеюсь, что смогу быть вам полезен.

— Спасибо.

— Спокойной ночи, мисс Вовер.

Мы остались вдвоем. Сидели и смотрели друг на друга. Я даже не знал, что сказать. Но сказал:

— Ты так хороша!

Она засмеялась, потом сказала серьезно:

— Бен, я скучала без тебя! И по горам скучала. Я все ловила себя на том, что поднимаю глаза, чтоб увидеть горы, или озираюсь — не догоняют ли индейцы.

— Индейцы остались на Западе. И мне придется скоро туда вернуться. Говорят, в этом году следует ожидать набегов, как в шестьдесят пятом.

— Дай Бог, обойдется, Бен. А что станет с ними?

— То же самое, что было бы с нами в подобных обстоятельствах. Одни будут отступать все дальше и дальше в горы, другие погибнут, а большинство переберется в наш мир и будет в нем прекрасно существовать. Хоть они и люди каменного века, с головой у них все в порядке. Я видел, например, как индеец ремонтирует ружье, и получалось у него не хуже, чем у настоящего мастера.

— А мы сумеем их принять?

— Почему нет? Такое происходило в мире с незапамятных времен. Народы переселялись и теснили другие народы или поглощали их. Так было и в Европе, и в Африке. Там, где сталкиваются две культуры, выживает та, которая больше приспособлена.

— Ты вернешься туда, Бен?

— Скорее всего, придется — на время. Навсегда я там не останусь. Все, что могли, мы там сделали. Нужно продать прииски, а ведь там у меня еще и стадо. А может быть, я начну издавать там газету.

— Но не здесь?

— Нет. Мне нравится Восток, и я буду сюда наведываться, но мое место там — на Западе. — Я посмотрел на нее. — Нинон, тебе придется с этим смириться. Я горный человек. Я люблю быть заодно с дикой природой.

Ни один из нас не заговорил о личном. Мы беседовали об общих знакомых, о городе, о снеге, о горах и еще о всякой всячине.

— Можно, я провожу тебя домой?

Она рассмеялась.

— А я уже дома. Я живу здесь, в этой гостинице… вместе с тетей. Видишь ли, мы играем в театре на Пятой авеню, прямо за отелем. Очень удобно и близко.

Я проводил ее до лифта. Завтра мы встретимся, и я познакомлюсь с ее тетей.

Когда лифт ушел наверх, я прошелся по вестибюлю и купил «Трибюн» мистера Грили. Завтра позвоню редактору, у которого лежит мой рассказ о пуме.

Лорна еще не ложилась. Она подняла на меня глаза от книги.

— Ты ее видел? Ты видел Нинон?

— А ты откуда знаешь?

Она рассмеялась.

— У меня тут был гость. Ее тетя. — Она закрыла книгу. — Очень красивая и образованная женщина. Но как она узнала, что ты здесь, — не понимаю. Она пришла меня навестить.

Глава 37

Мы встретились в кафе «Дельмонико», самом модном заведении города. Трудно представить, но Нинон выглядела еще прелестней, чем накануне.

Я встал, когда они подошли к столику, где сидели мы с Лорной. Тетя Нинон, она же миссис Боссан, оказалась привлекательной дамой лет сорока. Она смотрела мне прямо в глаза — насмешливо и с любопытством.

— Ну и что? Я похожа на страшное чудовище?

— Вы тетя мисс Нинон и просто обязаны были оказаться красавицей.

— Неплохо сказано. Для дикаря с Дикого Запада вы хорошо подкованы, — улыбнулась она. — Я вас представляла в виде монстра в бизоньей коже и с ножом для снятия скальпов.

— Я одеваюсь сообразно обстоятельствам. — Я поклонился. — Бизоньи шкуры здесь не в моде.

— А нож для скальпов?

— Это другое дело. Но мне кажется, что тут скальпы принято снимать с помощью слов, а не примитивной штукой вроде ножа.

Мы говорили о том и о сем, о книгах, о путешествиях, о Нью-Йорке и Новом Орлеане, о театре… Я вспомнил о пьесе «Мода» — я ее прочел, когда к нам попал Миллер Пайн.

Я говорил и слушал, а мой взгляд блуждал по залу кафе. Здесь спокойно, тихо, отменная еда — все не так, как там у нас, в горах. Как далеко отсюда до гор Уинд-Ривер и каньона Попо-Аджи!

— Зачем вы приехали на Восток, мистер Шафтер?

— Чтобы увидеть Нинон. Мы давно не виделись.

— Только и всего?

— Ну… я выслал сюда несколько рукописей. Мне бы, конечно, и так ответили. Письмом. Но честно говоря, я рад, что приехал. У меня купили две статьи, их только нужно доработать. Утром я говорил с редактором, и он подсказал, как их привести в порядок. Я слишком долго хожу вокруг да около, а нужно просто взять и рассказать историю.

— Что же вы пишете?

— Я, конечно, не писатель, но многих интересует Запад и дикая природа. Ну, я и написал о горных львах, пумах, пантерах — называйте, как хотите. А второй рассказ — о стычке с индейцами.

— Нинон рассказывала мне о вашей тамошней жизни. Вы, должно быть, очень смелый.

Разве? А ведь я сам часто задумывался, смелый ли я. Вот и сейчас я просто пожал плечами.

— Каждый делает что может.

— Он столько миль проехал по морозу, когда меня искал, — тихо сказала Нинон. — Если бы не он, меня бы не было в живых, как Дэвида.

— Благодарите Дрейка Морелла, — сказал я. — Если бы он до нас не добрался, мы бы ничего не узнали. А ведь он был тяжело ранен! Я нашел его на снегу, без сознания.

— Дрейк Морелл! — Эмили Боссан повернулась к Нинон. — Ты мне ничего не говорила!

— Мне бабушка не велела. Она сказала, что это бы вас расстроило.

— Вы его знаете? — спросил я у Эмили.

— Да, конечно. Очень хорошо. Старый друг нашей семьи и… словом, он мне был симпатичен.

— А мы очень рады, что он к нам попал. Дрейк очень умный и красивый человек. Но, конечно, иногда он бывает… ну, излишне резок.

— Можно сказать и так. — Она улыбнулась. — Видите ли, он очень много играл. И постоянно выигрывал. Ну, и тут всегда возникает вопрос о честности.

— Понимаю.

— А что с ним сейчас? Где он?

— Он у нас учителем.

— Дрейк Морелл? Учитель?

— Он хороший учитель. — И я рассказал ей историю о том, как вооруженные до зубов школьники встали за него горой.

— Неужели они ходят в школу с оружием?

— Ну, на город могут в любой момент напасть индейцы, а некоторые школьники приезжают в школу с окрестных ранчо верхом. Это не значит, что у нас всегда опасно, просто вдруг может нагрянуть беда, и тогда придется действовать решительно. Так что лучше всегда быть наготове. Еще там есть пумы. Они редко нападают, но все же такое случается. Или можно наткнуться на медведицу с медвежатами. В такие моменты она очень опасна. Когда мальчишки приходят в школу, они раздеваются и оставляют оружие вместе с верхней одеждой. А тут, когда Фоллет явился по душу Дрейка, мальчики уже собирались по домам и оружие было при них.

— Господи, такое даже трудно себе представить.

— Естественно. Некоторые живут в теплых уютных домах вдали от границ и пытаются нас, переселенцев, учить, как нам подобает себя вести. Но представьте, что человек однажды возвращается домой и находит своих детей и жену убитыми. Просто так, без причины.

— А ты, Лорна? — спросила Нинон. — Ты вернешься туда?

— Не знаю. Если я останусь здесь, придется как-то зарабатывать на жизнь. Но ведь я не актриса, как ты. Наверное, поеду обратно, но не домой. Останусь в Денвере. Или отправлюсь в Калифорнию.

Мы пили кофе, когда к нам подошли двое — Гораций Грили и еще один джентльмен, которого я не знал.

— Можно ли к вам присоединиться, мистер Шафтер? Мы с приятелем обсуждали положение индейцев и решили, что было бы неплохо послушать знатока.

— Конечно, прошу вас, — сказал я, вставая, и представил мужчин моим леди.

— Вы говорили, что весной на Западе может начаться кровопролитие. Что можно сделать, чтобы этого избежать?

— Ничего.

— Ничего? Да бросьте вы, молодой человек. Должен же быть какой-то выход!

— Может быть, но я его не знаю. Большинство белых ничего не понимают в индейцах, а многие даже не хотят понимать. Им индейцы представляются чем-то вроде досадной помехи, которая не дает им спокойно жить. Ну, вроде бизонов. А дело в том, что молодой индеец может заслужить свой мужской статус среди соплеменников только на охоте или на войне. Старики участвовали в войнах, считали добычу, снятые скальпы и украденных лошадей. Это заменяет богатство, у них весомое положение в общине. А что делать молодому? Старый индеец стремится к миру, молодой — к войне. Чтобы жениться, он должен доказать, что он мужчина и воин, поэтому он должен сражаться. За невесту с него требуют лошадей — необходимо их украсть. А потом его жена захочет иметь такие же вещи, как у белой женщины. Эти вещи можно выменять, купить, но — на что? Значит, он должен убить и ограбить. Обоз фургонов для индейца — все равно что испанский галеон, нагруженный золотом ацтеков, для сэра Фрэнсиса Дрейка. Большинство индейцев, которые грабят обозы, живут вдали от дорог, но они проезжают многие мили, чтобы поживиться «сокровищами» из фургонов. Лицом к лицу столкнулись два народа, у которых разные религии, обычаи, несхожий образ жизни. Несколько столетий война была образом жизни и в Европе, вспомните хотя бы викингов. Война все решила. Для индейцев сейчас так и есть. Старые индейцы мудры, их разум светел, головы не хуже наших с вами, и они готовы прислушиваться к мнению других. Но если вам удается договориться и заключить мир со стариками, то тем самым вы загоняете в угол молодых, их проблемы остаются нерешенными. Чтобы наступил мир, нужно дождаться, чтоб у индейцев появилась новая система ценностей. А это — время жизни нескольких поколений.

— Гм. — Грили потер баки. — Вот так, мой друг. Не могу сказать, что во всем согласен с молодым человеком, но такого ясного объяснения я еще никогда не слыхал.

— Всем хочется решить проблему легко, — сказал я. — Но это не получится. Все хотят быстрого успеха, но такие проблемы не решаются быстро. Здесь нужно время. Здесь, в Америке, мы почему-то убеждены, что стоит нам издать закон, как сразу все изменится. Не изменится. Бумажный закон будут либо обходить, либо нарушать. Подчиняются только тем законам, которые принимает большинство.

— По вашим речам не скажешь, что вы молоды, — сказал второй джентльмен. — Наверное, вы много думали об этом.

— На границе нет времени для отрочества. Сегодня ты дитя, завтра — мужчина. А про индейцев нам нужно много думать, они-то о нас думают много. Я просто счастливчик. У меня были хорошие учителя: дикие нравы и добрые соседи. И я читал Плутарха, Блэкстоуна, Юма, Локка и кое-кого еще.

— Вы возвращаетесь обратно?

— Да. Я шериф у себя в городе, а если нагрянет беда, нам понадобится каждый ствол.

Когда все разошлись и девушки поднялись в комнаты, я вышел прогуляться.

На улице было тихо. На Мэдисон-авеню шуршали сухие листья. Проехал экипаж и свернул на Бродвей, а я зашел в парк и двинулся по дорожке между деревьями.

Вдруг я услышал шорох шагов по траве. Кто-то шел следом, сзади и немного левее. Долго ли он намерен следить за мной? Сейчас темно, но впереди — свет фонаря. Значит, то, что должно случиться, случится немедленно.

Тихо ходить они не умели. У нас любой мальчишка прошел бы лучше. Мои уши сами настроились на звук шагов, и, когда они стали приближаться, я осмотрелся.

Чуть поодаль я увидел освещенную эстраду и направился прямо к ней. И только тут понял, почему они не нападали раньше. У эстрады меня ждали двое парней крайне сурового вида. К тем двоим, которые сзади, я был готов, четверо — уже многовато, а вот устраивать перестрелку в чужом городе я не хотел.

Те двое, что были у эстрады, встали на моем пути.

— Привет, ребята, — сказал я весело. — Вы, случаем, не меня ждете?

— Хватайте его, — сказали сзади.

Я оглянулся. Конечно — Джейк Мак-Калеб.

Парни все приближались, и я не стал терять времени даром. Напружинился, качнулся в сторону и двинул кулаком в того, что был левее.

Старое правило гласит, что в уличной драке побеждает тот, у кого первый удар увесистей. Я думал только об одном: если я двину удачно, их останется только трое.

Ударил я в подбородок, а метил глубже, чтоб пробить насквозь. А он — молодец! — шел на меня быстро. Удар был, словно обухом по бревну — он и вырубился, еще не долетев до земли. Я тут же ударил второго левой, он тоже рухнул. Сзади третий прыгнул мне на спину, но его прыжок совпал с моим боковым движением, и он промахнулся, кувырнувшись в траву.

Я резко обернулся и оказался лицом к лицу с четвертым. Это был Мак-Калеб. Правой рукой я выхватил револьвер и приставил ему к виску, потом сделал несколько шагов назад, не опуская оружия, и оказался возле того парня, который уже собирался подняться с земли и стоял на коленях, тряся головой. Теперь вся компания была под присмотром моего револьвера. Я взял коленопреклоненного за шиворот.

— Я тебя убью, — сказал я ему.

— Ну, хозяин, — заныл тот, — ошибочка вышла…

— Эй ты! — позвал я другого. Он стоял на четвереньках и пытался встать. — Слушайте, вы оба! У вас есть шанс убраться отсюда живыми.

— Хозяин, погоди… Ты не того…

— Заткнитесь! — сказал я, направляя револьвер то на одного, то на другого. — Вы двое нанялись избить человека, а может быть, даже убить. Деньги придется отработать.

Они молча уставились на меня. Дуло револьвера не позволяло им вступать со мной в дискуссию.

— Либо отработаете, либо утром отсюда будут выметать ваши мозги.

Я ткнул револьвером в сторону Мак-Калеба.

— Посмотрим, чего вы стоите. Отлупите его.

— Эй, послушай, чего ты…

Я снял револьвер с предохранителя. Щелчок прозвучал как выстрел.

— Считаю до трех. Раз! — Они все еще стояли. — Два!

Мак-Калеб бросился наутек. Парни — за ним. Догнали и набросились. Хоть они были еще не совсем в порядке, но все же — ребята не слабые. Да и Мак-Калеб тоже не слабак и не трус. Драка была стремительная, кровавая и жестокая. У всех троих были кастеты. Мак-Калеб упал, попытался встать, но получил в челюсть и снова рухнул. Они принялись молотить его ногами.

— Хватит! Валите отсюда!

Они постояли, ловя ртами воздух, потом повернули и потрусили на нетвердых ногах в сторону Мэдисон-авеню.

И вдруг за моей спиной раздался голос:

— Вот так зрелище! Потрясающее зрелище, парень! Ей-богу, четыре года о таком мечтал! Клянусь всеми святыми!

Я обернулся, не опуская револьвер. Передо мной стоял огромный полицейский. Похоже, ирландец.

— Убери пушку, парень. Она тебе не понадобится. Я хочу пожать тебе руку, ей-богу. Этот подонок Джейк водит компанию с кое-какими городскими политиканами, и к нему нам не подобраться. А я давно мечтаю упрятать его за решетку.

— Они на меня напали, — сказал я. — Мы с этим джентльменом обменялись парой теплых слов в «Пятой авеню», я там остановился.

— Наслышан. Мимо меня тут мало что проходит, а с этого Джейка я давно глаз не спускаю. Я этого ждал… но не сегодня. Ох, все-таки это было зрелище! Слушай, тебе надо было стать боксером!

— Спасибо, сэр. Но сейчас я хотел бы вернуться домой. Вы не возражаете?

— Нет, конечно. Идите, Том Малруни вас благословляет! — Он помахал мне рукой. — Ничего такого с вами больше не случится.

На улице я отряхнул плащ и надел шляпу. Постоял на ступеньках отеля, чтобы успокоиться, вошел внутрь, кивнул портье и вызвал лифт.

Настроение мое поднялось. В конце концов, Нью-Йорк — неплохой городишко. Вполне приличный городок. Мне здесь могло бы понравиться.

Глава 38

Ночью я плохо спал. То и дело снились наши горы. Я вспоминал старика Урувиши, и мне казалось, что когда-то я случайно угадал его стремление добраться до Лечебного колеса. Меня тоже туда тянуло. Я не знал, что оно значило для старика, но ясно было одно — он великий воин, и не в его характере тратить время попусту, сидя у костра и ожидая смерти.

Через день после стычки в парке я сопровождал Лорну в театр. Платье свое она только что купила в магазине «Стюарт» на Бродвее, и, когда мы шли по проходу между рядами, я ловил одобрительный ропот — мужской и женский.

Лорна вся светилась от волнения, и я радовался за нее. Она была в своем мире, мне же нужно было лишь чувствовать под собой коня и ощущать лицом свежий ветер с Биг-Хорне. Меня тянуло обратно в пустынные каньоны, где живет одно только эхо, где между валунами пенятся, ревут и бьются о каменные стены потоки воды. Я хотел ездить по бурелому, собирать сухие ветки, разжигать костры и вдыхать волшебный запах соснового или кедрового дыма.

И сидеть в «Дельмонико» мне тоже нравилось. Глядеть на проплывавших мимо женщин, слушать шорох шелков и тихое журчание разговоров… Хотелось думать, что они беседуют о музыке, искусстве, театре, перебрасываясь остроумными и насмешливыми репликами… Но я знал доподлинно — их болтовня скучна и никчемна: женщины жалуются на тугой корсет, а мужчины ждут не дождутся, когда можно будет выйти из зала, чтобы покурить или выпить в баре.

Я склонился к Лорне и прошептал:

— Я возвращаюсь домой.

— Похоже, что я тоже, Бен. Поехали скорее.

После представления мы пошли за кулисы к Нинон. Увидев меня, она засмеялась:

— Бен, у тебя вид испуганного мальчишки!

— Может быть. Я возвращаюсь обратно в горы.

— Сегодня?

— Нет… Но скоро. Лорна тоже этого хочет.

— У меня в субботу последнее представление.

— Вот и хорошо. Сможешь поехать домой вместе с нами.

Она ахнула — картинно, будто дразня.

— Лорна! Ты слышала это? Мне кажется, он делает мне предложение. — Она вдруг сделалась чопорной, подошла ко мне вплотную и уставилась на меня смеющимися глазами. — Молодой человек, у вас честные намерения?

— Да вроде… Намерения есть, это точно.

На другой день я встретился со Страйкером.

— Кажется, тут есть место, которое называется Золотая биржа?

Он глянул на меня с любопытством:

— Есть такое место. Вы хотите купить золото?

— Продать, — тихо сказал я.

Он поморщился.

— Но видите ли, на бирже не продают настоящее золото. Там торгуют ценными бумагами и спекулируют на ценах…

— Мне нужно продать золото. Довольно много.

Он откинулся в кресле.

— Это, конечно, можно устроить. Даже любопытно, как они на это отреагируют. Оно у вас с собой? Или его еще нужно намыть?

Я вытащил из-за пояса брусок весом в пару килограммов.

— Вот оно. Новое, чистое, никаких подделок.

Это его ошарашило.

— Вы его носите с собой? На себе?

— Иногда, — сказал я. — Если по сходной цене — тут на полторы тысячи долларов. Я хочу продать этот и еще одиннадцать брусков.

Он снова откинулся в кресле и даже слегка побледнел.

— Шафтер, я никогда не встречал людей вроде вас. Вы хотите сказать, что у вас примерно двадцать тысяч долларов золотом? И вы таскаете его при себе?

— Нет, нет, я соблюдаю осторожность. Итак — вы можете устроить мне эту сделку?

— Конечно, конечно! Дюжина золотых брусков! — Он вдруг стал строгим. — Я надеюсь, Шафтер, вы сможете за него отчитаться?

— У меня там небольшой прииск… Это золото я намыл сам, а потом мы с братом в кузнице его выплавили.

— Небольшой прииск? Он не так уж и мал. А сколько у вас рабочих?

Я пожал плечами.

— Я сам добыл это золото. Времени было мало. Только-только начал, а тут зима. Но я вообще-то не золотодобытчик.

— Но весной-то вы начнете работать? Можно нанять помощников… Даже невозможно представить, сколько вы могли бы там добыть! Миллионы!

— Возможно. Но речь не об этом. У меня есть небольшое стадо, и мне куда интереснее завести ранчо. Наверное, я буду изредка работать на прииске, но меня это дело не интересует.

— А вы не хотите продать прииск? Я, как вы понимаете, ничего не предлагаю, но… это же золото, приятель! Золото!

— Я еще не думал о продаже. Да, конечно… Если цена будет сходная. Но как же назначить цену прииску? Вот, допустим, мне нужно что-нибудь купить, — я иду и намываю столько, сколько мне нужно для покупки. Нужны деньги в другой раз — намою еще.

— Нет, так эти дела не делаются. Нужно оборудование, рабочие. Такой богатый прииск должен стать настоящим предприятием. В Нью-Йорке есть люди, которые бы до потолка подпрыгнули, узнав о таких возможностях.

— Отлично. — Я встал. — Если бы вы нашли мне покупателя, я был бы вам крайне признателен. Я имею в виду — покупателя для живого золота.

Получу эти двадцать тысяч — и я свободен. Можно спокойно работать, все заранее планировать, самому решать, куда ехать и чем заниматься. Хорошо бы, конечно, завести ранчо. О скотоводстве я уже кое-что знаю, а спрос на говядину продолжает расти. Для начала нужно купить хорошие пастбища. А помощники — тут, я думаю, многие из нашего города пошли бы со мной.

Но как же Нинон? Захочет ли она пожертвовать всем и переселиться в провинциальную глушь? Она по опыту уже знает, каково там жить… Спросить ее?

Почему не спросить? А вдруг откажется…

Когда я вернулся в отель, меня ждала Лорна.

— Бен, письмо от Каина. У них неприятности.

— Что такое?

— Троттер стрелял в Нили… Он тяжело ранен. Какая-то драка на прииске…

Я взял письмо.

«Дорогие Лорна и Бен,

вскоре после вашего отъезда Финнерли и компания вернулись в город. Никто их не видел, пока Нили не поехал на прииск. Оказалось, что они там сломали замок и выкапывали золото, которое припрятали раньше, до того, как Нили их выгнал.

Он попытался их остановить, тут Троттер и выстрелил. Колли это слышал и поехал на помощь, но не успел. Финнерли с дружками удалось удрать. Их видел Уэбб, когда они уезжали, так что у нас есть два свидетеля.

Колли погнался за ними в горы, но они скрылись. Колли считает, что они еще вернутся. Ни Этана, ни Стейси тогда в поселке не было.

Со стадом все в порядке. Мои дела пошли на убыль, но все же полдюжины фургонов со шпалами на железную дорогу мы отгрузили.

Нуббина Тейлора, его жену и детей убили индейцы. Дом сожгли, а скот угнали».

Там было еще кое-что, но того, что я прочел — достаточно. Тейлор жил всего в четырех милях от города, а индейцы на него напали… Теперь можно ожидать чего угодно.

— Собирайся, Лорна. Едем.

— Я готова, Бендиго.

Глава 39

Лорна была высокой, хорошо сложенной девушкой с ясными, умными глазами. Она обладала грубоватым, но занятным чувством юмора. Стоя у окна, она глядела на улицу. А я думал о том, как сильно отличается этот мир от нашего маленького городка, и о том, как сложится жизнь Лорны.

— Мне нужно еще кое-что сделать, — сказал я.

— Конечно. Ты должен повидаться с Нинон. Иди, Бендиго. Мне тоже нужно кое с кем проститься.

— Тебе?

Она засмеялась.

— Ты был занят, Бен, так что я тебя не виню. И ничего не заметил. У меня тоже появился друг. Он вообще-то приятный джентльмен. — Она помолчала. — Ты не против?

— Если он нравится тебе, значит, и мне понравится, — ответил я. — Кто он?

— Его зовут Фэрчайлд… Джексон Фэрчайлд. Он доктор… врач.

— Мне нужно с ним познакомиться.

— Обязательно. Я с ним обедаю сегодня внизу. — Она подошла и взяла меня за руку. — Я хочу, чтоб он тебе понравился. Мне он нравится… очень.

— Ну, раз он тебе подходит… Не забывай, как ты дорога нам с Каином.

— Он не такой, как все, Бен. Он вырос на ферме в штате Нью-Йорк, потом учился медицине, потом работал в маленьком городке — в Нью-Хемпшире, а теперь хочет отправиться на Запад.

— Куда? В смысле — в какое место?

— Ну, он еще точно не знает. Кажется, в Калифорнию. Он хочет быть там, где что-нибудь происходит. И еще ему предлагают практику в Колорадо.

— Я поговорю с ним. А пока…

— Тебе пора к Нинон.

Комнаты Нинон и ее тети располагались этажом выше. Я поднялся по лестнице, потом постоял у окна, глядя на город. Как мало я знаю о городах вообще, в том числе и об этом городе, в котором можно многому научиться! Тут я встречался с разными людьми, с Горацием Грили, который метит в президенты, с писателями, натуралистами и финансистами, которые собирались вкладывать деньги в западные земли. Ответы на их вопросы сами собой срывались у меня с языка, особенно когда речь шла о жизни на Западе. Эта быстрота удивляла меня самого. Но на вопрос об индейцах ответить мне было нечего, решения задачи я не знал.

С индейцами я дрался, мы вместе выезжали на охоту, я подолгу беседовал с ними. Мы проехали вместе долгие мили, и многие люди из этого народа мне нравились. Нам было чему поучиться друг у друга, а индейцы, как я понял, легко приспосабливаются к разным условиям жизни. Но большая часть наших обычаев казалась им совершенно бесполезной.

Однако же вопрос, заданный мне мистером Грили и его другом, заставил меня крепко задуматься. Никогда не поймешь, мало ты знаешь или много, пока не втянешься в разговор. Вернусь домой и постараюсь получше разобраться в этом.

В гостиной меня встретила миссис Боссан.

— Нинон сейчас выйдет, мистер Шафтер. Вы, кажется, едете домой?

— Да.

Вошла Нинон и, протянув руки, стремительно направилась ко мне.

— Бен! Ты уезжаешь!

— Я должен. Там случилась беда.

— И, как всегда, ты первый спешишь на помощь! Ведь правда?

— Ну, я не знаю. Я просто делаю то, что нужно.

— Зато я знаю все. Ты пошел спасать Мэй с детьми, когда их похитили индейцы, ты поехал вытаскивать мормонов из снегов, ты сражался с бандитами. И ты с Этаном Сэкеттом кормил мясом весь город в первую зиму. Я все это слышала, а кое-что видела и сама.

— Человек должен делать то, что нужно. К тому же я не один, рядом со мной всегда крепкие люди — Каин, Этан, Уэбб, Джон Сэмпсон.

— Но ведь делал-то все ты, Бен! Ты отвечал за весь город. Ты прокладывал дорогу.

— Нет, Нинон. Первыми были Каин и Рут. И только они.

— Ну да, конечно, — улыбнулась она. — Но твой вклад больше других.

— Мы все делали вместе: менялись, взрослели и открывали для себя, как трудно людям сблизиться и создать что-то новое. Пока мы еще недоучки, но после той школы, где бы мы ни оказались, мы уже не повторим многих ошибок.

Миссис Боссан оставила нас вдвоем.

— Твой спектакль ведь скоро сходит со сцены?

— Нам добавили еще неделю. А потом я вернусь в Новый Орлеан.

— А новые роли, предложения? Тебе ничего не подходит?

— Пока нет, Бен. — Она улыбнулась. — Но кто знает… Если у кого-то вдруг появится хорошее предложение, возможно, я и соглашусь…

— Я тут как раз подумал… Это уже мое предложение — обдумай его… Я пока не знаю, где в этой пьесе будет происходить действие, в каком краю и в каком городе, я только знаю, что она будет длинной…

— Ты мне даешь ведущую роль?

— Конечно. А декорации, реквизит и костюмы обеспечиваю я — и все по высшему разряду.

— Бен, я принимаю твое предложение. Я только об этом всегда и мечтала!

И тут мое красноречие иссякло. Я все смотрел на нее, а она на меня. Но говорить было не обязательно — каждый понимал, что чувствует другой без слов.

Мы стояли у окна, держались за руки и глядели на Нью-Йорк.

Потом мы стали говорить… Говорили и говорили… Было сказано много глупостей, а также и кое-что умное. И тут я рассказал ей о Лорне и ее приятеле.

— Бен! Пойдем познакомимся с ним! Они сейчас внизу?

Когда мы подошли к столику, он встал. Очень красивый человек с хорошим, сильным лицом, ростом с меня, только легче фунтов на двадцать.

— Я доктор Джексон Фэрчайлд, — сказал он. — Лорна мне рассказывала о вас.

Мы сели за стол и проговорили целый час. Через некоторое время я перестал их слышать и увидел катящиеся колеса фургонов, волнующуюся коричневую траву прерий, тяжелую речную воду на переправе, а еще — наш городок над ручьем, под белыми скалами, поросшими строевым лесом. Я тосковал по запаху кедрового дыма и мерной качке в седле. Здесь о Западе мне напоминал только револьвер за поясом. Даже девушки стали другими. Нинон из ребенка превратилась в красивую женщину, которую я едва узнавал. Лорна перестала быть сестрой деревенского кузнеца с Запада, а сделалась элегантной молодой леди.

До меня долетал их смех, обрывки разговоров, и я вспоминал поскрипывание седла и морщинистое лицо Урувиши, вспоминал прохладу, которой тянет в лицо со дна каньона Попо-Аджи, запах пороха и удар ружейной отдачи в плечо, вспомнил замешанный на дыме и поте запах бизоньих шкур и далекие огоньки на пути к дому.

— Я хочу прогуляться, — сказал я и встал. — Мне нужно подумать.

На улице уже темнело. Я закутался в плащ и пошел, не совсем понимая, куда иду. Пахло городом и углем. Вдруг я обнаружил себя в Бауэри. Зачуханные ломбарды, гостиницы третьего класса, ночлежки, пыльные театрики, экипажи, тарахтящие по осклизлой мостовой, тускло освещенные окна, мертвенные газовые фонари.

Завтра я отправляюсь домой… завтра.

Никак не дождусь.

Глава 40

За окном неторопливо проплывало бесконечное белое пространство. Заснеженная земля прерий сливалась с горизонтом в одно молочное марево. Там, за окном, — холод… жуткий холод. Печка в дальнем конце вагона раскалилась, докрасна, но ее тепла едва хватало. Вокруг печки сбились в кучку пассажиры. Лорна и доктор Фэрчайлд тоже сидели там.

Поезд медленно полз по обледенелому пути. Ничего не могло быть хуже, если бы он сейчас вдруг сковырнулся с рельсов — мы пересекали пустынную равнину, где никакого жилья на десятки миль вокруг. И топлива вдоль трассы нет, придется обходиться тем, что взяли с собой.

Ко мне подошел кондуктор.

— Вы ведь с Запада, мистер Шафтер?

— Да. Я живу возле Южного ущелья.

— Тогда вам знакомо все это? — Он показал на снег за окном.

— Конечно.

— Люди напуганы… В соседнем вагоне женщины с детьми, переселенцы. Мужчины хорохорятся, но на самом деле боятся не меньше.

— Их можно понять. Если мы вдруг застрянем… Придется разбирать пути и пилить шпалы на дрова.

— Да вы что! А что скажет управление? — перепугался кондуктор.

Я только улыбнулся.

— Железнодорожные боссы далеко, а мороз вот он, здесь, — улыбнулся я. — Поверьте мне на слово, если понадобится, вытащим шпалы и раздраконим.

— Я к вам с просьбой, мистер Шафтер. Если бы вы зашли в тот вагон, поговорить с людьми? Их нужно ободрить, что ли.

— Почему бы нет?

Я встал и проверил револьвер под пальто. До Шайенна далеко, впереди долгие мили снежной пустыни. Когда-нибудь здесь появятся фермы и ранчо, вырастут города. А пока ничего нет.

На площадке между вагонами меня обжег ледяной ветер. Не меньше десяти градусов.

В вагоне оказалось несколько женщин, дюжина детей да несколько мужчин. В конце вагона спал потрепанный, грубого вида мужчина с огромными усами. Холод ему был нипочем.

— Как поживете? — обратился я к мужчине, который оказался поближе. — Здесь холодно. Вы едете на поселение?

— Да. В Вайоминг.

— Собираетесь заняться земледелием?

— Попробуем искать золото. Я слыхал, оно там есть.

— Есть — если повезет.

Мне повезло. Двадцать одна тысяча семьсот долларов в нескольких банках на Востоке — тому подтверждение. Но везло не всем. И потом я этим не занимался специально и не тратил время на поиски.

— Может быть, земледелие надежнее? — спросил я. — Еще можно охотиться на бизонов. Их шкуры пользуются большим спросом.

— Я не умею стрелять.

Вот это да! Я уставился на него. Он тоже глядел на меня, почувствовав мое удивление.

— А зачем мне стрелять? Я думаю, индейцы хороший народ. Если к ним по-человечески, то и они ответят тем же. Я не хочу в них стрелять.

— Иногда, конечно, среди них встречаются неплохие парни. Надеюсь, что вам именно такие и попадутся. Я же натыкался на разных. Мне кажется, вы должны приготовиться, на всякий случай, даже если вы надеетесь встретить только ангелов. У вас ведь семья.

Он кивнул.

— Тут волноваться нечего. У меня хорошая семья. Мы будем работать сколько нужно и все перенесем.

— Поезд еле тащится — рельсы заметает снегом, — сказал я. — Если он остановится, не выходите без команды. Бывали случаи, когда людей забывали… Случайно, конечно.

Я видел, как внимательно они меня слушают. Один тихий человек сказал:

— Спасибо, сэр. Боюсь, нам придется еще многое узнать о Западе. Вы говорите, вам доводилось встречаться с индейцами?

— Да… И не раз. Весной племя сиу выйдет на тропу войны. Пока они ждут травы, чтоб был корм для лошадей. И тогда молодые индейцы начнут охоту за своими первыми скальпами. Я бы советовал вам обосноваться вблизи поселений, или хотя бы рядом с другими семьями, пока как следует не узнаете здешнюю жизнь.

— Вы золотоискатель?

— Нет. У меня есть небольшое стадо, и я собираюсь его увеличить. Мы построили городок возле Южного ущелья, но, похоже, наше время на исходе. Там не с чего жить.

— В Южном ущелье? — поднял голову другой. — Так ведь там золото! Почему же вы говорите — не с чего жить?

— Всего несколько приисков, и они уже иссякают. Многие старатели едва сводят концы с концами.

Он мне не поверил.

— Хотите нас испугать? — сказал он. — Не выйдет, мистер. Мы все знаем.

— Буду рад, если вы найдете то, что хотите. А пока — постарайтесь, чтобы вам хватило топлива для печки.

Я повернулся было уходить, но тот, который решил, что я их нарочно запугиваю, спросил:

— Вы и в самом деле с Запада?

— Я строил первые дома. Я был там с самого начала.

— Я слышал, что там дикие места. Много женщин, много стрельбы и бандитов. Говорили про одного мексиканца бандита, как он навел там шороху. Этот, как его, — Эррара…

— Ну да, был такой, Эррара, — сказал я. — Но его поймали.

Пассажир недоверчиво смотрел на меня.

— Как это поймали? Он же там всех терроризировал. Я читал.

— Город, в котором каждый мужчина носит оружие с детства, запугать невозможно. Этот тип покрутился вокруг, но потом терпение жителей лопнуло, и его выгнали. Так же, как его народ когда-то выгнал его из Мексики.

— Неправда!

Я молча посмотрел на него.

— Друг мой, — сказал я, помолчав. — Там, куда вы едете, за ваши слова вас уже убили бы. Если вы там решите кого-нибудь обвинить во лжи, то готовьте пушку. Язык без костей у нас не в почете. Зарубите это себе на носу, пока не поздно.

— Ха! — выдохнул он с презрением. — Если мне придется стрелять, так уж будьте покойны — выстрелю, не постесняюсь! Я стреляю не хуже других. Можно подумать, что вы из другого теста сделаны!

— Не забудьте, что я говорил о топливе. Держитесь поближе к печке и топите экономно. — Я направился к выходу.

Меня догнал тот вежливый человек.

— Я могу задать вам пару вопросов? — Он указал на привлекательную бледную женщину с мальчиком. — Это моя семья.

— Да.

— Мы слышали о городке Южного ущелья. Я хочу заняться золотодобычей. Это подходящее место?

Я пожал плечами.

— Друг мой, все места — хороши, если у вас есть правильный подход.Люди там приличные, хоть попадается и всякая дрянь. Это небольшое поселение, а золото там моют на десятке ручьев. Мы живем всего в нескольких милях от ущелья и охотно приняли бы вас. Но некоторые, как мне кажется, вскоре уедут. Доходные делянки уже застолблены, а движение обозов по тропе Оверленд скоро прекратится. Как только заработает железная дорога. А может быть, она уже заработала. Я не узнавал, потому что меня это не касается. Мы будем вам рады, но искать свое дело вам придется самому.

— Вы заняты скотоводством?

— Ну, скажем так. Еще у нас с братом есть лесопилка. Мы заготовляли шпалы для железной дороги и снабжали крепежным лесом некоторые прииски. Но крепеж нужен не всем.

— Там опасно? Вот Алек Уильямс, — он показал на мужчину, который говорил об Эрраре, — рассказывал нам об убийствах. Он говорит, тамошний шериф, некто Бен Шафтер — настоящий убийца.

— Ни его, ни той общины опасаться не стоит. Стреляют там не каждый день.

Уильямс прислушивался к нашему разговору.

— Много вы знаете! Этот Шафтер в прошлом году прикончил двоих. Прямо посреди улицы.

— Возможно. Его дело — поддерживать порядок. Те двое — заезжие негодяи, они сами напросились.

— А вы что — там были? — воинственно спросил Уильямс. — Откуда вы все знаете?

— Да, я там был. Я это видел.

Мне захотелось уйти. Поезд тащился еле-еле, снова пошел снег, еще гуще, чем прежде. Ветер усилился.

— Берегите дрова. Жмитесь друг к другу и к печке, — предупредил я и вышел в тамбур.

Похоже, этот Уильямс был падок на сенсации. Блюстители закона, случалось, убивали людей и на Востоке, но никто и не думал называть их убийцами — этот почетный титул приберегался исключительно для Запада.

Я вернулся в наш вагон и подошел к Лорне с доктором Фэрчайлдом.

— Нас ожидают неприятности, — тихо сказал я. — Надвигается снежная буря. Ветер усиливается.

— Но ведь мы в поезде, — сказал Фэрчайлд. — Здесь нам ничего не грозит.

— У нас мало дров, доктор. И мы можем застрять в снегу.

— Разве поезд может остановиться?

— Да. И нас заметет снегом. Такое уже случалось.

Удары снежных зарядов сотрясали тонкие стенки вагона, окна залепило белым.

Я остановил кондуктора.

— Лучше собрать всех людей в один вагон. Вместе теплее, да и топлива уйдет меньше.

— Хорошая мысль.

Он поспешил к пассажирам. А я не мог усидеть на месте. Что за места мы проезжаем? Есть ли тут овраги, деревья? Потом я вспомнил, что большую часть пути я проспал. Где-то тут есть станция, или поселок. Когда кондуктор перевел людей из вагона в вагон, я спросил его об этом.

— Ничего здесь нет, — сказал он. — Станция — да, но сейчас она прикрыта. А все, кто там жил, собрали вещички и укатили.

— А дома?

— Лачуги. Там жили какие-то придурки. У них ничего не могло получиться, никакого города — не на чем держаться. Кто-то вдолбил им в головы, что тут будет построен центр всего округа. И они покупали землю — по сто долларов за участок, на котором ничего нет, кроме койотов и степных собак.

— Далеко это место?

— Не знаю. Трудно сказать, когда ничего не видно. Десять, пятнадцать миль.

— Нам нужно будет там остановиться.

— Да как же можно? Колеса примерзнут к рельсам. Там все равно ничего нет!

— Вы остановите поезд! Там должны быть дрова.

Он ушел, а поезд все полз потихоньку вперед. Хныкали дети. Лорна помогала укачивать какого-то малыша. Мужчины отправились в соседний вагон за остатками топлива.

Ко мне подошел Уильямс.

— Жуть, как холодно. Поезд, случайно, не может застрять?

— Может.

Его лицо стало серым.

— Я виноват сам. Так хотел оттуда уехать: отец говорил, что я дурак, Лил — тоже. Она осталась. Там я только вкалывал на ферме от зари до зари и ничего не зарабатывал.

— Здесь будет то же самое, — сказал я ему. — Там, где человек, там и работа. К счастью.

— К счастью?

— К великому счастью. Еще ведь бывает ад. Это когда здоров как бык, вокруг семья, а работы нет. Дети голодные, руки пустые, жене не из чего приготовить обед. Даст Бог, вы избежите подобной судьбы.

Вагон дрожал под порывами ветра. Льдинки, летящие вместе со снегом, барабанили в стекла. Пришел кондуктор.

— Нужно открывать двери, а то они примерзнут.

— Далеко ли станция?

— Кажется, нет. Остановимся там, вы меня убедили.

Он прошел дальше по вагону. Я смотрел ему вслед. Галоши его были в снегу, а снежные следы, что он оставил в прошлый раз, так и не растаяли.

Ко мне подошел тот, вежливый. Его звали Миллером.

— А что там на этой станции? Там поселок? Люди?

— Не думаю. Поселок умер, ему незачем было жить, — сказал я, и меня пронзила боль, потому что я вспомнил наш город. — Его покинули. Может быть, мы сможем набрать там дров.

Поезд стал тормозить, замедляя ход, в ночи раздался полный тоски гудок паровоза.

В дверь просунулась голова кондуктора.

— Вот ваша станция. И там виден свет.

Поезд остановился. Мужчины закутались, подняли воротники и спустились по обледенелым ступенькам. У заколоченного станционного здания высились поленницы дров. Мы бросились к ним.

— Можно сломать дом, — предложил Уильямс. — Хорошие будут дрова, сухие.

Но только мы принялись разбирать ближайшее строение, как вдруг из вьюги возник человек с фонарем в руке и винтовкой.

— Эй, вы что тут делаете? — крикнул он.

— Запасаемся дровами, — ответил кондуктор. — У нас топливо кончилось.

Подошел еще один, тоже с винтовкой.

— А ну, валите отсюда! — рявкнул он. — Вы там, в поезде. Вы куда-то едете. А мы тут, и впереди долгая зима. Полезайте в вагон и дуйте отсюда!

— Дрова, что лежат на станции, принадлежат железной дороге, — заспорил кондуктор. — Мы возьмем только их!

— Ни хрена вы не возьмете! — На нас смотрели дула двух ружей. — Нам эти дрова самим нужны. Проваливайте. Не согласны — оставайтесь, только мы будем стрелять.

— Черт с ними, — сказал я тихо кондуктору. — Он вообще-то прав. Им тут еще целую зиму тянуть. А мы уже немного нагрузили.

— Может, взять их с собой? — сказал кондуктор. — Увезти отсюда?

— Зачем это? — крикнул один из них. — Мы купили тут участки! Другие уезжали, а мы купили! Весной тут все расцветет! Мы здесь разбогатеем!

— Поедем, пока колеса не примерзли, — предложил я. — Где-нибудь дальше найдем дрова.

Мы вернулись в вагон. Машинист дал пар, колеса крутанулись на месте, а потом поезд тронулся и поехал в ночь и в метель.

— Бедняги! — вздохнул кондуктор. — У меня язык не повернулся сказать им.

— Что сказать?

— Об этом местечке. Остальные-то отсюда уехали потому, что узнали правду. Весной начнут спрямлять полотно, и этот место окажется милях в трех-четырех от железной дороги. Эти участки не стоят ни гроша. Здесь снова будут жить одни только койоты.

Глава 41

Через час к нам заглянул кондуктор. У нас был кофе, приготовленный на печке, мы налили и ему кружку. Снег, налипший на его усы, фуражку и плечи, серел, подтаивал и падал комками на пол.

— Снега все больше, — сказал он. — А впереди выемка. Боюсь, что ее замело.

— Выемка? — спросил Фэрчайлд. — Вы имеете в виду — в горе?

— Вроде того. Полмили длиной, тридцать футов шириной.

— У вас есть лопаты? — спросил я.

— Около дюжины найдется. Пробьемся через выемку — там будет полегче. Станция, поселок, магазины. Еда и топливо.

Пока он говорил, поезд начал тормозить. Дернулся, рванулся вперед и остановился окончательно.

Я надел свою куртку из бизоньей шкуры, мы с кондуктором вышли в тамбур и спрыгнули в снег. Подошли к локомотиву. Машинист, здоровенный ирландец, спустился к нам.

— Там все замело, Уолт, — сказал он.

Мы побрели вперед, утопая по колено в снегу. Рельсы перед нами были погребены под восьмифутовым слоем снега, и никто не мог сказать, как далеко простирается занос.

— Мы прошли примерно треть выемки, — сказал машинист. — Вряд ли ее замело до конца, скорее какой-то кусок. Если через него пробьемся, то будем на станции еще до рассвета.

— Давайте лопаты, — сказал я. — Если есть фонари, тащите и их.

Я начал раскидывать снег. Ко мне присоединился Фэрчайлд, а за ним — разговорчивый Уильямс.

Он оказался неплохим работником. Мы согрелись, а вскоре нас сменил Миллер с двумя другими мужчинами. Мы вернулись в вагон попить кофе. Паровоз загудел, протащил состав футов на пятьдесят и встал.

Так шло время. Мужчины по трое сменяли друг друга. Расчищали путь на несколько десятков футов вперед, поезд подтягивался, и все начиналось сначала. Когда я в очередной раз вернулся в вагон погреться, то заглянул в ящик с дровами. Он был почти пуст. Пока мы работали, дрова превращались в дым. Я пошел на паровоз.

— Вам знакомы эти края, — сказал я. — Тут есть овраги? Что-нибудь такое, где можно найти дрова?

Машинист покачал головой.

— Не припоминаю. Впереди есть один овражек, но он голый. Никаких деревьев.

— Придется вам поделиться своим топливом, — сказал я. — В вагоне дрова на исходе.

— У нас у самих маловато. Мы без топлива далеко не уедем, да и вы тоже.

Еще час мы разгребали снег перед паровозом и потихоньку продвигали его вперед. Немного дров из тендера принесли в вагон и накормили голодное пламя. Мороз все усиливался.

И вдруг — прорыв! Стена снега перед нами проломилась, и мы увидели впереди голые рельсы. Мы побросали лопаты в товарный вагон, вскочили на ступеньки, а поезд медленно двинулся вперед. Похоже, к этому моменту выемка была пройдена до половины.

Поезд пыхтел и тащил вагоны со скоростью пешехода.

— Думаете, все? Прорвались? — спросил Фэрчайлд.

— Все может быть. — Я пожал плечами и сел рядом с Лорной.

— Как ты? — спросила она.

— Устал и замерз, — сказал я. — Но ведь мне такое не впервой. Прорвемся.

Она глянула на своего доктора.

— Он ведь работал наравне со всеми?

— Да, милая. Все в порядке

Лорна откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Мы так долго жили вместе, что я прекрасно понял, о чем она думала все время: волновалась о том, как ее суженый пройдет испытания, примем ли мы его. Мы приняли бы доктора в любом случае, но Лорна надеялась, что мы примем не только ради нее, но и просто как человека.

Поезд тихо, словно ощупью, продвигался вперед. Сколько мы уже проехали после заноса? Сто ярдов? Двести?

Поезд остановился. Я сидел закрыв глаза, и даже сама мысль о том, что придется опять выползать на мороз, была мне ненавистна.

Дверь распахнулась, в нее ворвался холодный ветер.

— Шафтер, посмотри, а то не поверишь! — крикнул кондуктор. — Думаешь, из-за чего мы встали? Из-за снега? Ничего подобного! Там бизоны!

Все повылезали из вагона поглядеть.

В этом месте выемка была совсем узкой. Бизоны укрылись в ней от метели. Их набилось туда видимо-невидимо, они стояли сплошной стеной, заполняя выемку от склона до склона, а ветер наметал вокруг сугробы. Густая шерсть бизонов на головах и на плечах была покрыта снегом. Животные тупо глазели на нас. Их было не счесть, но думаю, что многие сотни.

— Они не шелохнулись, — сказал машинист. — Даже и не думают двигаться. Если налетим хоть на одного, поезд сойдет с рельсов.

Мы смотрели на бизонов, они, понурив свои огромные головы, — на нас. Им удалось найти самое лучшее укрытие в округе, и уходить отсюда из-за какого-то пыхтящего черного монстра они вообще не собирались.

— Может, их перестрелять? — предложил Уильямс.

— И что толку? — отозвался я. — В каждом из них по две тысячи фунтов, а то и больше. Куда их девать? Как уберем с пути?

— Но, может быть, они испугаются?

— Ничего не выйдет. Бизона не так просто испугать. Один охотник как-то раз установил ружье на подставку и бил их одного за другим, не меняя позиции. Одни падали, а другие продолжали пастись. Ни черта они не боятся. Мы застряли.

— Что же делать?

— Может, попробовать потихоньку двинуться вперед? Вдруг они очухаются и отойдут в сторону? А нет, так придется ждать. Буря стихнет, и они уйдут.

Возвращаясь в вагон, я обо что-то споткнулся. Разгреб снег и увидел старую шпалу. Вдвоем с Уильямсом мы затащили ее в вагон. Топора у нас не было, но были ножи, чтобы отрезать от нее по куску и бросать в печку.

Поезд дернулся, невероятно медленно двинулся вперед и опять остановился. Снова двинулся и снова затормозил. Я положил голову на спинку сиденья и расслабился. Теперь все дело за машинистом — вдруг ему повезет.

Я и не заметил, как заснул. А когда открыл глаза, окна светились серым утренним светом. Голова Лорны лежала у меня на плече. Фэрчайлд растянулся на двух сиденьях по разные стороны прохода, положив посередине мешок. Уильямс глядел в окошко.

— Что там?

— Стоим, — сказал он. — А наша шпала кончается.

Остальные крепко спали. Паровоз давал редкие гудки. Высвободившись, я встал, вышел на площадку и выглянул наружу. Меня обдало холодным воздухом. Вдруг мимо ступенек вагона протиснулся кто-то огромный — прямо у меня под ногами. А потом еще один. Бизоны зашевелились, видно, их встревожили наши гудки. Но потом они свыклись с новым звуком и стали двигаться еле-еле. К тому же тратить много пара на гудки машинист не мог. И все же паровоз двинулся, и мы медленно поехали. Выехали из выемки и уже катили под уклон, когда я заметил кубической формы сугроб — наверняка штабель шпал. Машинист притормозил. Мы вылезли наружу и откопали шпалы. Большую часть погрузили в тендер, а несколько штук отнесли в вагон.

Я сидел подле Лорны и Фэрчайлда. Подошел Алек Уильямс. Он улыбался.

— Ну что ж, вроде бы едем. Как же вы тут живете?

— Как и везде. День за днем, шаг за шагом. Мужчинам тут хорошо, но — как сказал один человек — настоящий ад для лошадей и женщин.

Он засмеялся.

— Интересно… Это моя жена решила, что мне стоит на годик поехать на Запад.

Уильямс пошел было дальше, но обернулся.

— Слушай, тебя ведь тут называли Шафтером?

— Правильно, Уильямс. Я и есть Бен Шафтер.

— Черт побери! — Он покачал головой. — Вот уж порасскажу дома, что работал с самим Беном Шафтером!

Я откинулся и закрыл глаза. Через несколько часов — Шайенн, достаточно долгая стоянка, чтобы успеть сделать кое-какие дела. Паровоз гудел, звук улетал и терялся в бескрайнем снежном пространстве. Ветер утихал, снегопад прекратился. Последние порывы ветра вздымали бесплотную кисею снега и, обессилев, роняли ее. Под снегом корни травы ждали весеннего тепла. Трава взойдет, по ней будут бродить стада бизонов. Потом они исчезнут, а на их месте появятся стада коров, на месте травы — посевы пшеницы, кукурузы, ржи или льна.

Некоторые из переселенцев погибнут от рук индейцев. Холод, голод, засуха и бури убьют других, но все равно — им несть числа, и они будут и будут сюда ехать.

Индейцы, как и бизоны, исчезнут с лица земли, или вольются в сообщество пришельцев. Перемены неизбежны. Потоки людей ведут себя подобно морским приливам — волна нахлынула, откатилась и нахлынула вновь. Один ушел, пришел другой. Слабый погиб, сильный выжил. Так было от века, так и будет всегда.

Конечно, каждый человек способен кое-что изменить. Но в конце концов последнее слово не за людьми. Оно за ветрами, дождями, за высохшей землей, каменными горами, за голодом, холодом, засухой и запустением. Вот за кем последнее слово, и не найдется такого человека, который сумел бы построить такую крепкую стену, чтоб отгородиться от них навеки.

Лорна коснулась моего плеча.

— Бен, мы подъезжаем.

Глава 42

Тот, кто вернулся, видит старые места по-другому. Возможно, пока он бродил по свету, ничего не изменилось, он изменился сам. То, чего он раньше не замечал, теперь видится ему отчетливо, выпукло.

Наша долина осталась прежней, прежними — сосны и белый утес, что возвышается над городом. А деревьев на склоне вроде бы стало поменьше. Может, мне это только кажется, а может, пока нас тут не было, их повырубили на дрова.

Дом и лавка Рут Макен красовались на склоне так, будто всегда стояли здесь, — я-то знал, что Рут этого и хотела. Она, подобно древним грекам, чувствовала, что постройка должна существовать в гармонии с окружением.

Деревья по-прежнему были прелестны, ручей сверкал серебром, а снег подтаивал под лучами яркого солнца. Возле дома Рут какой-то человек колол дрова. Я видел блеск взлетающего топора, а потом слышал удары. Нет звука прекрасней, чем такой вот в морозное утро.

Чуть ниже по склону и дальше — наш дом, вернее, дом Каина. Потом лесопилка, которая, хоть я и помогал строить, все равно была его. Каин был главой по праву. Горстка самых первых построек хорошо вписалась в склон горы, а те, что были срублены позже, сбегали в долину, поближе к дороге. Некрашеное дерево обветрилось, посерело, и все дома казались слегка потрепанными.

Первым, кого мы встретили на улице, был Колли Бенсон.

— Привет, Бендиго. Нам тебя не хватало. — Он крепко пожал мне руку. — Здесь, в общем, все тихо, Бен. Как ты хотел.

— Спасибо, Колли.

— К нам явились несколько новичков, а кое-кто уже уехал, — сказал Бенсон. — Похоже, что уехало все же больше. Приезжие, как правило, просто останавливаются на время.

— Финнерли и Троттер не попадались?

— Да нет… Вот только когда стреляли в Нили. А пару дней назад кто-то пытался пробраться на его прииск, может, это они. Нили заменил дверь, встроил в скалу толстые бревна, так что шума было много. Но пока мы туда добрались, грабители смылись.

Мы ехали вверх по склону — Лорна, доктор Фэрчайлд и я. Слышно было, как в кузнице звенит молот Каина и визжит пила на лесопилке.

В дверях лесопилки стоял Джон Сэмпсон. Мы остановились. Его морщинистое лицо расплылось в улыбке. Безжалостное время оказалось к Джону милостивым. Его белые волосы были по-прежнему густы, глаза оставались такими же ясными и мягкими, а лицо стало еще благороднее. Он походил на героя из рассказа Готорна «Великий каменный лик», профиль которого напоминал очертания скалы. Возраст, уверенность в себе, возрастающая мудрость сотворили с Джоном чудо. Может быть, он всегда был таким, только я разглядел его по-настоящему лишь только сейчас? Нет, все началось во время нашего путешествиям по прериям, когда к нему впервые обратились за советом. И Джон почувствовал, что нужен людям.

— Вот мы и дома, Джон. Это друг Лорны, доктор Фэрчайлд.

— Здравствуйте, сэр. Вы медик? Нашему городу очень нужен врач. — Он повернулся к Лорне: — Лорна… Ты стала настоящей женщиной, красивой женщиной.

Она покраснела и смущенно засмеялась.

— Я всего лишь деревенская девушка. И вернулась из большого города домой.

Вышел Каин, потом Хелен и все остальные. Выше, на склоне, стояла Рут и, прикрывая ладонью глаза от солнца, глядела в нашу сторону.

— Кофе готов, — сказала Хелен. — А еще есть пирог.

— Как вы уехали, так она каждую неделю печет пирог, — сказал Каин. — Все ждет вашего возвращения.

— Смотри, вон идет Уэбб, — сказала мне Хелен. — Он теперь совсем один.

— А Фосс?

— Уехал. Рука зажила, и он уехал. Сразу после вас. Сказал, что хочет податься на север с ковбоями из Техаса.

Поникший и трезвый Уэбб протянул мне руку.

— Привет, Бен. Давно не виделись.

— Очень давно. Знаешь, там, на Востоке, у меня были небольшие неприятности с кое-какими людьми. И я вдруг сообразил, что смотрю по сторонам, выглядывая тебя. Привык, что ты, когда нужно, оказываешься рядом.

— Если б я знал, непременно бы там оказался.

— Заходите, мистер Уэбб. Мы собираемся пить кофе. — Ну…

— Пойдем. — Я было положил ему руку на плечо, но спохватился — нельзя прикасаться к Уэббу, нельзя нарушать его обособленность.

Мы сидели вокруг стола и говорили, и вдруг мне показалось, что я здесь — чужой. Глянул на Лорну: она была задумчива и немного растерянна, и я понял, что с ней происходит то же самое. Возвращаться назад странно, не случайно слова «странник» и «странно» так похожи, а по утверждению Шекспира, странник никогда не возвращается. Все меняется, делается иным, и он сам меняется и, вернувшись, тоскует по тому, что ушло безвозвратно.

Но тут на меня пахнуло сосновым дымом, окутало домашним теплом, а вокруг были знакомые, родные лица. Это был дом.

— Как Нинон? — спросила Хелен.

Я смущенно улыбнулся.

— Она скоро приезжает. Мы встретимся в Денвере.

— Отлично! Она хорошая девушка, Бендиго. Я рада за тебя.

Мало-помалу разрозненные кусочки складывались в единую картину, мой город собирался воедино. Я уставился в пол и слушал их голоса, разговоры и смех, добродушные шутки — и думал: вот люди, которые никуда не уезжали.

— Контракт на поставку шпал окончился, Бен. Сейчас я заготовляю лес для приисков. А еще есть одно предложение — перевезти лесопилку в Рок-Спрингс.

— Рок-Спрингс?

— Городок поблизости. Похоже, он будет расти.

Я поерзал на стуле, который Каин сделал своими руками. Посмотрел на бревенчатый потолок, который мы сложили вместе, но думал не просто о потолке и стуле, о доме или лесопилке. Я думал о людях, которые собрались вокруг, которые накрепко связаны с нашим городом. Здесь я возмужал, здесь Джон Сэмпсон нашел свое место в жизни и приобрел авторитет; и Дрейк Морелл и Папаша Дженн — все они так или иначе забили здесь свои колышки.

Вошла Рут и протянула мне руки:

— Бендиго! Какой же ты красавец!

Я покраснел, а она рассмеялась.

Снова неторопливо шел разговор. Я упомянул Крофта.

— Тебе не говорили? Он уехал.

Внутри наступила странная пустота.

— Том? Уехал?

— Они поссорились с Нили, да и вообще. Мери тут никогда не нравилось. Они все продали и уехали в Неваду. Место называется… вроде бы Эврика.

Уехал Фосс Уэбб. Конечно, он всегда был в стороне, но все же — один из наших… А теперь вот — Том Крофт. Неужели началось?

Рок-Спрингс не для меня. Я знаю это местечко… Какой-то погонщик мулов прятался там от индейцев и обнаружил родник. Это было примерно в 1861 году. Потом там была почтовая станция, а рядом поселились люди по фамилии Блэр. Теперь же рядом нашли уголь, и это очень заинтересовало железнодорожников.

Вдоль железной дороги возникали и другие города, и в этот вечер мы много о них говорили.

После ужина я поднялся вместе с Рут к ее дому. Буд вышел из лавки, где он теперь работал, чтобы поздороваться со мной. Мы были теперь почти одного роста.

— Мы уже не пополняем запасы, Бен, — сказала Рут. — Торговля пошла на спад, оборот снизился. Когда все распродам, закрою лавку, и мы уедем в Калифорнию.

— Я знал, что так и будет, но мне тяжело это видеть, -, медленно произнес я. — Я полюбил эти места.

— Мы тоже. И всегда их будем любить.

Я рассказал ей о Нинон, о Нью-Йорке, о гостиницах, кафе и театрах.

— Мне всего этого очень не хватает, — наконец произнесла она. — А еще я хочу, чтобы Буд мог учиться в хорошем заведении. Дрейк, конечно, много ему дал, и теперь Буд читает те же книги, что и ты когда-то, но там есть по-настоящему хорошие школы, а я немало заработала благодаря своей лавке.

Когда я вошел к Этану, тот сидел у огня.

— Слыхал, что ты вернулся. Наверное, попозже сюда заглянет Стейси.

— А как Урувиши?

— Он ждет тебя, Бен. И все говорит о поездке к Биг-Хорнс. Больше ни о чем, разве что иногда о прошлых временах. Наверное, если бы ты не придумал это путешествие, он бы умер в середине зимы. Он живет только этой мечтой.

— Мы обязательно туда поедем.

— А компания тебе не нужна? Мы со Стейси присоединились бы к вам. Чтобы сгонять мошку с твоей спины.

— Сочту за честь.

— И правильно. Весной сиу вылезут из своих нор. Они начнут очередную охоту, и наши скальпы будут первыми, что они захотят получить.

— Боишься?

— Угу. Но отступать не собираюсь. Поеду. — Он поднял глаза. — Как в старые добрые времена, Бен, совсем как в старые времена.

— Вот и отправимся, если, конечно, не будем нужны здесь.

Ночь была спокойной и морозной. В городе стало больше огней, а значит — больше домов. Черная лента дороги петляла в долине. На этой дороге я когда-то нашел Морелла, по ней ехал на поиски Нинон. Далеко в горах завыл волк. Этот дикий, тоскливый, странный, но прелестный звук отдавался эхом в моей душе, завораживая и успокаивая. Он подходил к моему настроению.

Если мы уедем отсюда, сумеем ли найти что-то подобное? Я не говорю, что наш город — самое лучшее местечко на земле, нет, конечно: лето здесь слишком короткое, а ветры слишком сильны… Есть много мест и получше, но это, пусть недолго, было нашим.

Будем ли мы снова трудиться все вместе, как когда-то? Станем ли смотреть на горы? Мы строили здесь не только руками, но и сердцем. Мы строили свой дом, хотя, быть может, каждый в глубине души чувствовал, что дом этот — временный.

В нас, американцах, навсегда останется чувство, что мы еще не дошли до конца пути. Наверное, лучше, когда человек накрепко привязан к земле, когда он строит дом не только для себя, но и для своих внуков и правнуков. Но мы — так было прежде, так будет и потом — мы всегда пребываем в движении. Мы идем вперед, оставляя позади многое. Можно называть это храбростью или глупостью — но благодаря этому свойству мы никогда не стояли на месте, а всегда двигались вперед. Нам всегда казалось, что где-то за горизонтом этого бескрайнего мира есть места получше здешних.

Мы — люди пограничья, для него родились и воспитывались, наши взоры всегда устремлены к границе. Исчезнет граница нашей земли, фронтир превратится в упорядоченный мир — и тогда мы станем искать новые рубежи, рубежи разума, которые еще не переступал ни один человек. Мы отправимся к тем границам, что лежат дальше дальних звезд, таятся внутри нас самих и мешают нам добиться того, на что мы способны и чего мы желаем совершить.

А мне еще нужно искать свое место в мире. Мне повезло меньше, чем моему брату Каину. Он своими руками превращает железо в сталь, сталь, которая носит на себе отпечаток любви и знак умения мастера выплавить совершенство из холодного металла. Нельзя пренебрегать руками ремесленника, руками, которые ткут, сеют, сваривают и плавят, иначе мы потеряем слишком многое. Всем нам нужна гордость мастера, когда он отступает на шаг, смотрит на плоды рук своих, как я однажды смотрел на сделанный мною пол, и говорит: «Да, это хорошая вещь. Она хорошо сделана».

Я свернул с дороги и подошел к вигваму Урувиши. Сначала подал голос, а потом вошел. Они были там — Коротышка Бык и старик. Он курил у огня.

— Друг мой, Урувиши тебя ожидает, — сказал Коротышка.

Старик поднял глаза и показал, чтобы я сел рядом с ним на шкуру.

Он курил и молчал, а я глядел, как пламя пожирает сухие дрова, которые когда-то были деревьями. Их пепел накормит землю, из которой вырастут другие деревья. И с ними появятся другие звери и другие люди.

— Коротышка Бык говорил, что ты можешь не прийти, — произнес наконец Урувиши. — А я сказал ему, что мы вместе поедем туда, где собираются ветры.

— Поедем.

— Я стар… очень стар. Многие зимы ласкали мои кости, и с каждой зимой их ласка все сильнее. Это должно случиться скоро, сын мой.

— Через две луны поедем, — сказал я. — Сегодня утром там, где нет снега, появилось немного зелени.

— Это хорошо. Пока тебя не было, на наши сердца пала тень. А теперь ты вернулся, и мы снова стали молоды. Значит, через две луны. Мы будем готовы.

Глава 43

Утром мы с Лорной и Дрейком Мореллом поднимались по склону к Рут. Дрейк как будто похудел и стал выше ростом. Он был очень аккуратно одет и тщательно выбрит, но ведь так было всегда.

— Как дела в школе, Дрейк?

— Отлично. Есть несколько очень способных учеников, Бен. Но я, кажется, слишком часто поминаю твое имя всуе. Они тобой восхищаются, а я этим пользуюсь — все время им толкую, что ты не перестаешь учиться до сих пор.

— Тому, кто влюблен в учение, любимая не изменит никогда. Знание бесконечно.

— Я слыхал, ты снова уезжаешь?

— Да, я еду на север с Урувиши. Я ему обещал, и к тому же… ну, сам хочу поглядеть на Лечебное колесо. Мы называем нашу землю Новым Светом, но иногда, особенно в горах, я ощущаю дуновение древности. Дрейк, это очень, очень старая земля. Мне кажется, что люди бродили по здешним тропам куда раньше, чем принято думать. И Урувиши это тоже знает. Похоже, он хочет, чтобы я что-то почувствовал, что-то узнал, пока не стало поздно. Ты, наверное, и сам знаешь — каждое место рождает особое чувство, у каждого — своя атмосфера. В горах мне порой кажется, что они хотят мне что-то рассказать. Эти земли принадлежали индейцам, а теперь мы делим их с ними, как когда-то пикты делили Великобританию с кельтами, саксами и датчанами. Индейцы, которых мы знаем, — не первые здесь, до них тут жили другие, а многие — и до тех. Земля эта принадлежит нам временно, наше время истечет, и сюда придут жить другие. В прериях миллионы бизонов, и до тех пор, пока они пасутся здесь, нельзя обрабатывать землю, нельзя пахать и сеять. Не построить ни школ, ни больниц, ни церквей — бизонам нужен простор, их никакими заборами не остановить. У меня за них болит сердце. Наверное, я чувствую, что я — заодно и с ними, и с индейцами тоже, и время мое истечет вместе с их временем. Не знаю. Старые индейцы рассказывают, что когда-то здесь жили волосатые слоны. На них охотились их далекие предки. Теперь этих слонов уже нет. Здесь водились медведи побольше гризли, и кошки с зубами, похожими на кривые клыки. Один индеец носил на шее такие зубы, а кто знает, откуда они у него? Достались в наследство? Или он нашел их в оползне или пещере? Всего этого давно нет, а мы все плачемся о том, кто уходит на наших глазах. Взваливаем на себя вину за неизбежное. В этом мире только одно достоверно — все меняется. Стоит нам уехать отсюда, и через несколько лет здесь ничего не останется. И если потом сюда придут другие люди, они ничего не заметят, разве что какую-нибудь мелочь. Мы нанесли земле увечья, оставили шрамы — но это все ерунда, настоящие увечья наносила ей грозная рука Господа. Но трава и деревья всегда возвращаются.

— Зачем же тогда строить?

— А в этом и есть радость. Ну, а кое-что остается надолго… на длительное время. Поэтому я и хочу увидеть Колесо. Оно существует уже тысячу лет. Или две тысячи? Десять тысяч? Только слово может прожить дольше. Урувиши знает песни, и мне порой кажется, что они старше, чем это Колесо. А ведь их никто не записывал: ни на бумаге, ни на каменной стене. Они хранятся только в памяти людей, которых мы зовем дикарями.

Дверь нам открыла Рут. Ветер налетел и растрепал ее темные волосы.

— Я уже поставила кофе. Все будет, как раньше.

На корточках у стены сидел Этан с чашкой в руках.

— У нее где-то припрятаны пряники, ребята. Смотрите, чтоб она вас не надула.

Он глотнул кофе.

— Вчера вечером заходил Стейси. Он сказал, что сиу начали делать амулеты.

— Ну, мы этого и ждали. Но если они захотят получить наши скальпы, тяжеленько им придется.

— Да уж. — Этан поставил кружку на пол. — Но это не все. Есть еще один герой, из шошонов. Он порвал с племенем и собрал свою банду. Он тоже встал на тропу войны.

— Шошон?

— Угу. Звать его Крошка Бизон, говорят, он кровный враг белых. Бен, это, наверное, твой.

— Мой?

— Скорее всего. Теперь он большой человек. Два года назад он напал на железнодорожников и всех вырезал. Напал на армейский патруль, и только двое сумели спастись. Налетел на почтовую станцию у Трех Углов и угнал дюжину лошадей.

— Бен, а ведь ты спас ему жизнь! Притащил сюда, когда он помирал на морозе, — сказала Рут.

— В его глазах все это по-другому, мэм, — возразил Этан. — Он утверждает, что Бен не мог преодолеть силу его амулета. Хотел убить, но амулет помешал.

— Сколько у него человек?

— Около двадцати, но все зависит от времени и места. Ты же знаешь этих ребят — они то тут, то там. Но он в почете, и кучка кровожадных дикарей всегда при нем.

Заговорили о другом: о новых приезжих и грядущих переменах, но слова теперь звучали как-то издалека. Я просто сидел и качался на волнах уютного тепла. Меня согревало и чувство, что мы вместе.

— Я получила те книги, что ты послал, — вдруг сказала Рут. — И газеты тоже. В газетах какая-то… пыльная древность, что ли…

— В каком смысле?

— Не знаю, но многое из того, о чем они там так волнуются, здесь кажется совершенно пустым и никчемным. Наверное, чем благополучнее человек, тем больше его занимает всякая ерунда.

— Эти индейцы, — сказал Этан, — конечно, опасны. Но тут есть еще кое-что. Я об Олли Троттере. Похоже, я напал на его след. Недавно убил лося, спустился, чтоб его разделать, и увидал следы. Мне это показалось странным, потому что я охотился в глубине каньона. Ну я взял и пошел по следу.

Он глотнул кофе и поставил чашку на стол.

— Возле ручья, против отмели, была стоянка. Три-четыре человека.

— Четыре?

— А может, и пять. По кострищам видно, что они бывали там не раз. Рубили ветки и пару недель назад, и недавно. И следы — старые и новые.

— А лошади?

— Все те же, и пара других.

Финнерли, Троттер, Паппин и — кто еще? Кто же? Нужно подумать, ведь в городе и его ближайших окрестностях полно чужаков.

— Может быть, стоит их поискать на прииске Нили? Если у них там что-то припрятано, значит, они где-то поблизости?

— Тут что-то не так, — сказал Этан. — На прииске жить нельзя. Троттер, может быть, смог бы продержаться, хоть он и не лесной человек, а вот Финнерли — никогда. Думаю, у них где-то есть пристанище. Может быть, в городе Южного ущелья, а может, где-нибудь в селении.

Что делать, если они и вправду где-то скрываются? Они хотели меня убить, выслеживали. Колли Бенсон думает, что нужно их найти, втянуть в перестрелку и прикончить. То же предлагает и Дрейк Морелл. Стоит только словом обмолвиться при Стейси, как он кинется их искать, выследит и пристрелит, словно каких-нибудь лис. Стейси Фоллет — реалист: если у тебя есть враг, убей его, пока он не убил тебя.

Я же не склонен был торопиться. Они не уберутся отсюда, пока не попытаются еще раз забрать припрятанное золото.

В лавке у Рут был выстроен настоящий прилавок, а по стенам развешаны полки для товара. Еще там была круглая печка, несколько стульев и скамейки. Я принялся подбирать вещи, необходимые для поездки на север: выбрал несколько пар носков, сапоги и мокасины из оленьей шкуры, сшитые на индейский манер. Словом, я занимался делом. Но только ли? Может быть, я наслаждался последними минутами в доме, который сам помогал строить, в котором провел столько счастливых часов? Рут Макен была мне очень дорога.

Не в романтическом смысле, не из-за книг, которые она мне давала читать, и даже не потому, что между прочим обучала меня светским манерам. Она сумела стать для меня идеалом женственности, с которым я впоследствии сверял всех встреченных мною женщин. Конечно, ей и в голову не приходило читать мне лекции на эту тему, зато сама она была красива спокойной красотой, двигалась грациозно и уверенно, была терпелива и умна. Умела хорошо слушать и делала точные замечания. Она подмечала мою робость и мою тягу к знаниям и не обращала внимания на мои неуклюжие слова и поступки.

Словом, она была прирожденным учителем. Таким же, как и Дрейк Морелл. Этот был обаятелен и решителен, и каждый мальчишка в школе мечтал стать таким же, как он, а каждая девчонка старалась заслужить его внимание.

Через много лет никто и не скажет, что его ученики учились в деревне, в глуши. Он научил их гордости и хорошей осанке, научил любви к знаниям… не скажу «к науке» — зачастую это все-таки разные вещи.

Вскоре я уеду отсюда. А пока я расхаживал по пустой лавке, слышал гул голосов в соседней комнате и думал, как же мне повезло, что я узнал всех этих людей. Рут Макен, Джона Сэмпсона, Дрейка Морелла и Каина.

И конечно же Уэбба.

Уэбб преуспел меньше остальных, но работал старательно. Что бы о нем ни говорили, в нем всегда было чувство товарищества и твердые убеждения, столь редкие в современных людях. Если когда-нибудь время станет испытывать мои взгляды на прочность, я буду вспоминать Уэбба. Я часто спрашивал себя — знаком ли ему страх? Когда вокруг становится жарко, он не испытывает колебаний. Чувств своих Уэбб никогда никому не открывал, но, где бы я ни оказался, я всегда буду помнить, что его плечо поддерживает меня.

Несколько коробок патронов, небольшая и легкая подстилка, пара шерстяных рубашек.

Вошла Рут.

— Нашел все, что искал?

— Да.

— Будь осторожен, Бендиго. Сюда заходила индейская женщина, она к нам доброжелательна, так вот — она сказала, что черноногие весной выйдут на тропу войны.

— Знаю. И думаю, что и другие племена тоже. Но это ненадолго.

— Я хотела бы поехать с тобой. Сколько белых видели Колесо?

— Не больше дюжины, а то и меньше. Эд Роуз побывал на плато Биг-Хорнс примерно в 1807 году, и еще, говорят, много лет назад испанская экспедиция пробилась аж до Йеллоустоун. Как они двигались, точно не скажешь, потому что тогда еще не было многих нынешних названий. Можно только гадать, где они прошли на самом деле. История написана, но так много осталось неизвестным… может быть, большая ее часть! После того как Де Сото увидел Миссисипи, следующий белый попал на эту реку только через сто лет.

Я замолк, держа в руках флягу. Осторожность не повредит.

— Я хочу туда поехать, миссис Макен. Я хочу побывать у Лечебного колеса. Мне рассказывали о нем, я даже представляю себе, как оно выглядит, но я хочу побыть там, постоять рядом… И не минуту-другую, а так, чтобы встретить там рассвет, увидеть закат и восходящую луну над Колесом. Это место притягивает меня, мучает… В обозе шел человек, который когда-то жил в Огайо, и он рассказывал мне об огромном кургане, который в былые времена насыпали люди. Может быть, те, кого мы зовем индейцами, а может, кто-то другой, кто жил там до них. Такие курганы, я слышал, есть на юге Миссисипи, а теперь вот еще Колесо…

— Думаешь, между ними связь?

— Может быть, и нет. Но мне кажется» что если я окажусь там, если буду совсем один, то я, возможно, интуитивно пойму что-то, что ускользает от меня сейчас.

— Ты настоящий мистик, Бендиго.

— Да нет… Просто я любопытный. Мне не нравится, когда слово «мистика» относят к людям или их мыслям. Оно слишком глубокое, а за глубокие мысли часто выдают полную чушь. Я просто думаю, раз люди очень долго жили на этом месте, что-то от них осталось. Невидимое, конечно. Может быть, если я окажусь там, где они были, я смогу уловить их образ мыслей и чувства. А может быть, это всего лишь повод, чтобы пошататься по свету. Мне нравятся далекие и дикие края. Во мне есть что-то от Этана и Стейси. Неужели вы думаете, что там, в горах, они всего лишь охотятся, заготавливают пушнину? Как бы не так. Они ищут новые места. Только представьте себе, что это: заехать на вершину горы и увидать бескрайние земли, которые, может быть, еще ни один белый человек не видывал… А то и индейцы. Есть много таких мест, куда индейцев заносило очень редко, если вообще заносило. Например, в Теннесси они только охотились иногда.

Мы вернулись в комнату.

— Беда в том, — говорил Этан, — что белые и индейцы думают совершенно по-разному, и потому недоразумения неизбежны. У нас — то, что Бен называет «христиански-еврейской нравственностью». Мы все воспитаны на ее принципах и вдруг обнаруживаем, что ничего такого нет, а есть только человеческая природа. Индейцы же думают совершенно по-другому. И мы, и они обижаемся друг на друга, когда не встречаем в ответ нужной реакции. Беда в том, что единых норм жизни просто не существует.

Глава 44

Старая корова, притулившись у склона холма, глядела, как мы проезжаем мимо. Под соснами, которые торчали между голыми скалами, лежали тени, хранившие пятна подтаявшего снега. В горах началась обманчивая, хрупкая весна, но снег мог снова повалить в любую минуту.

Мы ехали узкой тропой вдоль корявых скал, петляли среди деревьев. Лошади шли осторожно и нерешительно, опасаясь ступить на шаткий камень или увязнуть в рыхлом снегу.

Впятером мы остановились на открытой вершине, чтобы глянуть в сторону маячившей вдали горы Биг-Хорнс. Издали луга казались по-настоящему зелеными, а леса были прошиты серебряным кружевом горных ручьев. Мы внимательно осматривали все вокруг. Нам было бы достаточно даже намека на движение, малейшего указания на то, где может прятаться враг.

— Вчера на закате я видел дым, — сказал Стейси, не вынимая трубки изо рта. — Очень тонкий дымок, далеко отсюда. Похоже, индейцы двинулись, чтобы начать наступление с первой травой. Сейчас в вигвамах суета, герои раскрашивают свои лица.

— Нам лучше не нарываться, — сказал я. — Наша цель — Лечебное колесо.

— Это ты расскажешь индейцам, когда будешь глядеть на них в прицел своего «генри».

Воздух был влажным: влага поднималась от промокшей земли, от ручьев талой снеговой воды. Мы пригибались, проезжая под нижними ветвями сосен, объезжали замшелые валуны, порой углублялись в лес, где не было слышно ни звука.

Седла скрипели под нами, когда мы ехали вверх по склону, а когда останавливались, из лошадиных ноздрей валил пар.

На привале рядом со мной сел Урувиши.

— Мое сердце снова молодо, как тогда, когда я направлялся на тропу войны.

— Сиу могут добраться сюда?

— Сиу ездят, где хотят. Они — дерзкий народ.

— Их вождь зовется Красное Облако?

— Ха! — Урувиши помолчал и продолжил: — Его слово уже сказано. Молодые глядят в другую сторону. Слышал ты о Галле? Он жесток в бою. Думаю, молодые пойдут за ним… или за Безумным Конем.

— Урувиши, а тебе не хочется вернуться в родные земли?

— Моя земля там, где дует ветер. Зачем мне держаться за землю, которую я не могу сохранить? Когда-то мой народ кочевал от Каскадных до Скалистых гор. Мы были вместе с Проколотыми Носами и кликитатами. Мы совершали набеги на черноногих и большебрюхих.

— Ваше племя знало о Лечебном колесе?

— Мы знали. Старые люди ходили туда, чтобы видеть сны… а теперь и я.

Больше мы не стали разговаривать — голоса в каньонах разносятся далеко.

Однажды мы увидели оленя, он не убегал, а медленно уходил от нас, словно понимая, что мы не на охоте. Старый бурый медведь, облезлый после зимней спячки, внимательно глядел на нас, привстав на задние лапы.

— Далеконько нужно ехать, чтобы полюбоваться на каменное колесо, — сказал как-то Стейси. — Может, там клад зарыт?

— У них кладов не было, разве только те, что хранил разум. Искать там золото или серебро — пустая трата времени. Те, кто строил Колесо, не знали металлов. Они строили храмили что-то вроде календаря, чтобы отмечать дни равноденствия. Людям понадобилось измерять время. Хотя бы для того, чтобы знать, когда исполнять обряды. Правда, порой мне кажется, что лучше бы мы не знали ни календарей, ни часов. Тогда бы мы не старились, потому что не догадывались бы о том, что время идет.

— Кости все равно сказали бы об этом, — заметил Стейси. — Приходит время посидеть у огня.

— Как для Урувиши?

— Бен, ты не хуже меня знаешь, — если бы не ты, наш пожилой парнишка был бы давно в могиле. Ты обращался к нему за советами, ты взял его с собой, и у него появился смысл в жизни, и вот он снова вышел на тропу.

— Вот видишь! Люди не стареют, не изнашиваются подобно машине, они просто сдаются. Что касается тропы, то тропа размышления никогда не кончается, нужно только желание по ней идти.

Урувиши остановился и поднял руку. Этан подъехал к нему.

— Что там?

— Шошоны.

— Сколько их?

Он покачал головой. Мы затаились под деревьями. Обзор отсюда был хороший.

За много миль от нас над горой Биг-Хорнс нависли грозовые тучи. Когда-то давно, когда мы еще только начинали строить наш город, Рут Макен сказала что-то вроде того, что я — человек, который любит смотреть вдаль. И это правда. Ничто не сравнится с величественной красотой гор и чередой вершин, когда над тобой лишь небо, а под ногами — притихшие каньоны и склоны, покрытые кудрявыми лесами.

— Пять, — сказал наконец Урувиши. — Они едут от восхода.

Пять воинов… Они не так уж далеко от нас, и скрыться негде. Прямо перед нами — крутой скалистый склон, ведущий на много сотен футов вниз, а слева — совершенно голая гора.

Стейси обернулся ко мне.

— Шафтер, я бы поехал вниз вдоль Кривого ручья. Чуть дальше можно повернуть, а потом — махнуть в горы. Нужно уносить ноги отсюда.

— Стейс, — заговорил Этан, — если обойти озеро Мокасин, можно переправиться через устье Литл-Уинд и двинуться в сторону Медвежьей горы. А потом отправимся вниз по Полынному ручью.

— Годится, Стейси? — спросил я.

— Никогда так не ходил. — Он пожал плечами. — Но почему бы не попробовать.

Этой дороги индейцы не знали. Нас вел Этан.

Мы ехали на высоте примерно десяти тысяч футов над уровнем моря. Проезжали леса строевых сосен и елей и осиновые рощи, видели дикие цветы, которые уже открывали лепестки, и заплатки зеленой травы посреди голых скал. Вершины все еще были в снегу, а в тенистых каньонах высота снега достигала восьми футов. И все же снег уже таял.

Попадались склоны, на которых могучие ветры скосили вековые деревья, словно луговую траву, лишь кое-где посреди бурелома торчали редкие мертвые стволы.

Этан ехал впереди. Через несколько сотен ярдов он вдруг свернул с тропы. Мы оказались в плоской расселине между скал, где огромные серые валуны, отполированные льдом и ветрами, нахмурили свои каменные лбы над зеленью молодой травы. Через расселину мы выехали к Полынному ручью. Там, в осиновой роще, мы устроили стоянку.

Костер уже горел, а кофе варился. Я отошел в сторону, нашел укрытое место между деревьев с хорошим обзором, и уселся так, чтобы наблюдать за окрестностями. Обычно в таких местах есть на что посмотреть, но, заглядевшись на какого-нибудь зверя, можно и скальпа лишиться.

Ничего подозрительного я не увидел. Коротышка Бык, который меня сменил, — тоже, если не считать воровок-соек, которые прыгали вокруг нашей стоянки с ветки на ветку, с камня на камень, норовя что-нибудь украсть.

Перед рассветом мы двинулись дальше по той тропе, на которую вывел нас Этан, а потом пересекли долину в направлении на Уинд-Ривер. Еще только забрезжил рассвет, когда мы поднялись на гряду и стали спускаться в новую долину.

— Этан, — сказал Стейси, — разве там не Бычье озеро?

Внизу по правую руку и вправду поблескивало озеро.

— Угу. Индейцы называют его Ревущим. По преданию шошонов, несколько индейцев однажды охотились там на белого бизона. Это был волшебный бизон. Они загнали его на лед, чтоб там догнать, убить и содрать с него шкуру. А бизон провалился на льду и утонул. Когда ветер ломает лед, на озере раздается что-то вроде стона или рева. Шошоны утверждают, что лед пучится от бизоньей злобы и что эта злоба и ревет.

Мы долго пробирались сквозь бурелом, через груды валунов и непролазный кустарник у подножия горы, и только на закате нам удалось напоить лошадей в реке. Пока можно было видеть, доехали до горы Кроухарт и устроили возле нее стоянку.

— Здесь была большая битва между индейцами, — сказал Стейси. — Шайены, большебрюхие и арапахо дрались с шошонами. Говорят, что вождь шошонов съел сердце вождя кроу.

— Когда это было? — спросил я.

— Кажется, лет двенадцать назад. Но что Вашаки здесь воевал, я знаю точно.

— Это он съел сердце? — спросил я.

— Меня при этом не было. Но они и вправду так делают. Считается, что храбрость врага переходит к тому, кто его съел.

— Завтра мы будем ночевать у гор Оул-Крикс, — сказал Этан. — Если не потеряем скальпы раньше. Тут края интересные.

— Горы на севере, это не Абсароки?

— Отличные места! — сказал Стейси. — Я там однажды зимовал. А Джон Колтер с дружками так просто там и поселился… Очень красивый край… Суровый, конечно. Но нигде нет мест красивее, чем Абсароки.

На следующий день мы ехали через заросли полыни, внимательно осматриваясь. Видели следы неподкованных лошадей. Несколько раз попадались и бизоны, но их было немного — они бродили поодиночке. Здешние бизоны редко собираются в большие стада, как те, что живут восточнее. Но все же одно стадо мы увидели, похоже, там было не меньше тысячи голов.

Мы направлялись к ущелью, вел нас Этан. У самого входа в ущелье он вдруг остановил нас.

— Стейси? Что думаешь? — спросил он.

— Ничего хорошего. Терпеть не могу ущелий. Как-то все чересчур просто.

— Тут очень глубокое ущелье, и я вовсе не настаиваю, чтобы мы туда лезли.

— На запад от него, в горах, что ближе к Оул-Крикс, есть дорога, — заговорил Урувиши. — Она заброшена, но она есть.

— Я за нее, — сказал я. — Я доверяю старику. Если бы он плохо соображал, не прожил бы так долго.

Теперь нас вел Урувиши. Мы двигались к горам. Этан нагнал меня.

— Если они наверху, запросто смогут нас заметить, — сказал я.

— Конечно. Индейцы обязательно заметят. Их глаза изучали эти места с самого детства. Они увидят даже легкое облачко пыли, которое мы с тобою не заметили бы никогда.

Вслед за Урувиши мы нырнули в глубокую ложбину, поросшую полынью. Дальше стеной стояли кедры. Урувиши, не замедлив ход коня, въехал в самую чащу. Перед нами возвышалась песчаная гряда. Мне казалось, что ее следует объезжать слева, но Урувиши повел нас вправо. И гряда, и кедры мгновенно скрыли нас от глаз возможного наблюдателя. Наши передвижения никому не были теперь видны. Мы ехали к западу, удаляясь от подозрительного ущелья.

Гряда становилась все выше, каменистей, местами попадались вкрапления песчаника. Этан показал влево.

— Мне кажется, там Красное плато. Я слыхал про эти места от Эда Роуза и Колтера. А вот откуда старик все это знает, ума не приложу.

Урувиши натянул поводья. Он тщательно осмотрел каменную гряду справа от нас и поднял глаза к двум наивысшим ее точкам, двум высоким утесам. Потом поехал по гряде вверх, направляясь к узкому проходу между утесами. Тропы мы там не видели, но Урувиши вел нас уверенно и быстро.

Мы не пылили, потому что ехали по камням под прикрытием скал. Как только мы достигли высшей точки гряды, между утесами открылась узкая расселина, уходящая круто вниз. Урувиши, подобно тени, скользнул туда. Мы за ним, и через несколько минут мы уже выезжали в широкую долину, ту самую, которую мы намеревались пересечь. Урувиши привел нас сюда, повинуясь какому-то древнему воспоминанию, тому, что слышал когда-то у костра.

Мы не встретили никаких следов, кроме звериных. Получилось, что ущелье осталось в стороне, мы объехали его, сделав небольшой крюк.

Стейси натянул поводья.

— Этан, глянь-ка!

Мы все посмотрели туда, где, по нашим предположениям должен был быть выход из ущелья. Там, над горами и лесом, поднималась в небо тоненькая струйка дыма.

— Терпеть не могу эти ущелья, — сказал Этан.

Глава 45

Умение двигаться вперед, осознавая опасность, — мой главный дар. Не знаю, кому я им обязан, да и знать не хочу. Просто хорошо, что он есть. Редко кому удается жить настоящим, люди склонны заглядывать вперед или погружаться в прошлое, я и сам расположен к этому. Но, к счастью, одновременно я умею жить и настоящим моментом: ощущать, видеть, слышать и хранить бдительность.

Я прочел много книг, но, слава Богу, не отдал себя целиком умственным изысканиям. Большая часть жизни, причем далеко не самая плохая, покоится вне разума.

Мы ехали вперед, и меня, как и всех нас, беспокоил тот дымок позади. Он сигнализировал, что мы не избежали опасности, а также и то, что нас будут выслеживать и непременно найдут наши следы. Индейцам для этого не нужно много времени.

Но я чувствовал не одну только тревогу. Сердце мое билось в едином ритме с топотом копыт. Я вдыхал запах примятой полыни, сломанного кедра, ощущал вкус пыли на губах, впитывал солнечный свет и прохладу ветра, пахнувшего из темной глубины каньона.

Великолепный купол неба, далекое пурпурное мерцание гор, мощь лица старого Урувиши, гордая стать Коротышки Быка, ощущение ног в стременах и приклада ружья под рукой — все это вместе и каждое в отдельности, — было необыкновенно красивым.

Жить не значит просто существовать. Это не значит ожидать, когда наступит пора ужинать, лечь в постель, выпить в салуне. Жить — это значит делать все это, но еще и ощущать завораживающие мгновения между такими событиями. Жить — это значит чувствовать, а чувства порой сильнее, чем разум. По крайней мере, в какие-то моменты. Иногда лучше просто чувствовать, просто быть.

Мы миновали северные отроги Оул-Крикс и теперь ехали через плоскогорье в сторону террасы Вагонхаунд. Мы постепенно приближались к старинному храму, построенному в незапамятные времена. Думаю, каждый из нас представлял себе свой храм, они только назывались одинаково. Когда люди обозначают свою цель всего лишь точкой на географической карте, они далеки от истины — у каждого из них своя цель, хоть и стремятся они в одно и то же место.

Я ехал к переломному пункту своей жизни. Я не понимал, откуда ко мне пришло это, и все же твердо знал, что это так. Почему Лечебное колесо так притягивает меня? Атавистическая память? Может, в прежних жизнях я уже бывал на этом месте? Или мое собственное давнее воспоминание, спрятанное глубоко в моей плоти и крови, зовет меня туда?

Я обернулся. Дальний дым исчез, значит, шошоны уже в пути.

Я не сомневался, что меня выслеживает мой старый враг. Племя шошонов — великое племя, которое в большинстве своем мирно сосуществует с белыми людьми. Шошоны — прекрасные всадники, великие воины, замечательный народ. Просто беда, что я умудрился нажить себе среди них врага.

Перед закатом мы остановились у ручья среди тополей. Пока Этан доставал еду и готовил кофе, Стейси с пригорка наблюдал за окрестностями, а Коротышка Бык отправился на охоту. С луком, чтобы не шуметь.

Поев, я взял с собой кружку кофе и сменил Стейси на его посту. Потом мы собрались и проехали еще несколько миль, решив устроить там стоянку. Если индейцы заметили наш костер, они выйдут на него, но нас там уже не будет.

Ночью мне выпало дежурить последним. Судя по звездам, Этан разбудил меня около двух часов. Я отошел подальше от стоянки, чтобы ничто не мешало мне слушать. Ночь была звездная, только кое-где по небу медленно плыли прозрачные облака. Стояла тишина. Каждому месту, конечно, присущи свои звуки, но, если к ним привыкнуть, слух легко будет отличать каждый новый звук.

Высоко на тополе шуршала засохшей листвой сломанная ветка. Шепталась под легким ветерком полынь. Я всегда любил эти последние часы перед зарей, когда звезды кажутся удивительно яркими, ночь совершенно спокойна, и можно вдыхать запахи земли, в которую впиталась кровь древних битв, смешанная с опавшими листьями, гниющими корнями и песком, принесенным ветром. В ночи по этой земле бродят духи древних людей, давно погибших воинов.

Быстро проходили часы. Я слушал шуршание мертвых листьев, чувствовал слабый аромат полыни, видел, как на востоке свет разгоняет тьму и как на нашей стоянке разгорается костер — кто-то встал пораньше и развел его, чтобы вскипятить кофе. Мои глаза осматривали залитые светом утренние дали, но чужого дыма я так и не заметил.

Мы попили кофе, поели свежей оленины, которую добыл Коротышка Бык, а затем оседлали коней и отправились дальше.

— Там Черный Шатер, — показал Стейси на юго-восток, — а на севере от него — Испанская вершина, и там есть тропа, которая пересекает Биг-Хорн и ведет к Солдатскому ручью. Очень красивая дорога, и там много воды и дичи.

Сколько раз я слышал что-то похожее? Именно так белые люди узнавали Западные земли, так индейцы изучали те края, в которых они никогда не бывали. Эти сведения накапливаются, а когда нужно — всплывают в памяти и передаются другим. Карт было мало, путеводителей совсем не было, а нужная информация передавалась на словах в салунах, у костров или в болтовне о былых путешествиях.

Закрыв глаза, я слушал голоса прошлого. Пересохшим горлом кто-то произносит волшебные слова, протяжно выпевает магические имена далеких гор и каньонов: Тен-Слип, Санданс, Драй-Форк, Мититси. И они, эти слова, складываются в какое-то подобие музыки. Вагон-Бокс, Биг-Хорнс…

Музыка этой земли — особая музыка. Ее голоса — крики индейцев, шум сосен и тополей на ветру, журчание талой воды, трубный глас оленя или вой волка.

Мы отказались от легкого пути по Гранитному ущелью и поехали к началу Лошадиного, которое резко опускалось вниз на тысячу футов, если не больше. Проехав мимо, мы выбрались на плоскогорье, пересекли его и двинулись вдоль Тополиного ручья, на северо-запад. Впереди маячила Лысая гора. Постепенно мы приближались к Колесу, которое стояло на Лечебной горе, одном из отрогов Лысой.

Дни шли за днями, но на каждой стоянке мы следили за окрестностями. Шошоны, что шли по нашему следу, наверное, уже исстрадались по нашим скальпам. Хотя скальпы для них теперь — не самое важное. Как говорил Этан, некоторые индейцы вообще перестали их хранить.

Мы были на высоте около девяти тысяч футов. Тут было холодно и ясно. Мы делали частые остановки, чтобы лошади могли передохнуть, хотя они были привычны к суровым условиям. Здесь еще лежал снег, только к полудню он начинал подтаивать. Ледяной ветер заставлял нас втягивать головы в воротники.

Наш караван из пяти всадников и четырех вьючных лошадей растянулся вдоль гряды. Мы ехали по скалистому гребню, а внизу под нами начинались еловые леса.

Впереди шел Этан. Он остановился и подождал, когда мы подтянемся.

— Сегодня нам все равно не доехать. Может, спустимся вниз и устроимся на ночь в лесу?

До Лечебной горы оставалось миль пять-шесть, но погода все ухудшалась.

— Веди нас, Этан, — сказал я. — Давайте заляжем.

Через час мы уже устроились в укрытии из валунов и упавших стволов. Давным-давно здесь уже кто-то останавливался, прежние путешественники выстроили что-то вроде полукруга из камней и бревен. Полукруг располагался прямо над каньоном. Бревна были старыми, а кострища — и древние, и посвежей. Мы пустили лошадей подкормиться дикими цветами, которые уже успели распуститься в укрытии деревьев, и, пока Стейси готовил еду, вместе с Этаном перетащили бревна, сделав наш полукруг настоящим надежным укрытием.

— Вокруг никаких следов, — сказал Этан, когда мы собрались у костра за едой. — Похоже, что с прошлой осени тут никого не было.

— Думаешь, что шошоны нас потеряли?

— Нет, — сказал Этан.

— Они, должно быть, нервничают, — сказал Стейси. — Все-таки на чужой территории. Это земля кроу, а на севере и на востоке полно сиу. Шошонам тут должно быть неуютно.

— И не только им, — сказал Этан сухо. — У меня тоже скальп чешется.

Ночью наступил обжигающий холод. Ветра не было, но от крепчающего мороза трещали ветки. Спали мы ногами к огню, и время от времени кто-нибудь вставал, чтобы подбросить дров.

Топлива — сухих стволов и веток, накопившихся за сотни лет, тут хватало, — можно было бы согреть целую армию. Полно родников, — расколов лед, мы нашли холодную, чистую и сладкую воду. Здесь, высоко над землей, казалось, что эти маленькие ключи бьют из каких-то потайных древних колодцев.

Скоро миллионы тонн снега, что копились на этих гребнях всю зиму, начнут таять, вода побежит вниз по скалам маленькими ручейками — поить пересохшие равнины. Именно здесь начиналась река Литл-Бигхорн, которая сбегала вниз лесами в плоские равнины Монтаны.

Когда Коротышка Бык разбудил меня, было невероятно холодно. Пока я натягивал сапоги и тяжелую куртку, он сидел рядом на корточках, держа кружку обеими руками.

— Плохая ночь, — сказал он. — Мне не нравится.

— Ты что-нибудь слышал?

— Ничего. — Он налил мне кофе. — Нужно убираться отсюда.

— Думаешь, будет буря?

— Нам нужно ехать. Старик слаб. Дорога тяжелая.

— И длинная. — Я глотнул кофе и принялся жевать вяленое мясо. — Старик — великий человек.

— Ветер пахнет смертью. Мне это не нравится.

Ветки потрескивали на морозе, слабый ветер крутанул рой снежинок.

— Коротышка? Если старик нас покинет, ты останешься с нами?

Он долго молчал.

— Я вернусь к своему народу. Их мало. Я им нужен.

Он подбросил дров и прислушался.

— Он — великий человек, — повторил я. — Среди нас он всегда будет дома.

Ветер все усиливался и раздувал пламя.

— Мы двинемся в путь пораньше. Через час-другой будем на месте. Примерно час проведем там, а потом можно будет уезжать.

Я взял свой «генри» и ушел от костра в ночь. Звезды, прикрытые вуалью облаков, потускнели. Я замер неподвижно в еловой чаще и прислушался. Ветер все усиливался, из чащи доносилось что-то вроде слабого стона. На голых лапах мертвой ели трепетали остатки жалких коричневых иголок, и даже ветер тут звучал по-другому. Я перебрасывал винчестер из одной руки в другую, грея под мышкой то правую, то левую руку. Лицо онемело от холода. Я вернулся к костру и подбросил в него веток. Все спали.

Я бродил между елями, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться. Вдруг мне захотелось побежать к костру и всех разбудить, чтобы тут же ехать вперед. Что это? Может быть, я чувствую то же самое, что и Коротышка? Что ветер пахнет смертью?

Я отогнал дурные предчувствия и опять принялся греть правую руку, внимательно оглядываясь. Видел я лишь голые полосы снега и черные силуэты деревьев. Над нами маячила вершина Лысой горы. В ночи она казалась неприступной и чуждой.

Никакого движения. Никакого? Я вяло обводил глазами округу. Никакой зверь не вылезет из норы в такую пору. Если что-то и колышется, так это только от ветра. В такие ночи индейцы не нападают, и все же… Молодой шошон ненавидит меня и верит в силу своего амулета.

Я тенью пробирался от одной ели к другой, потом к следующей, кружа вокруг нашей стоянки. Нервно топнула лошадь, и вдруг совершенно бесшумно они возникли из ночи.

Глава 46

Они, как тени, возникли, привидениями на фоне снега, словно из-под земли выросли.

Не раздумывая, я выстрелил от бедра и вроде бы в кого-то попал. Один, похоже, метнулся назад. Следующим выстрелом я подкосил другого, но они оказались слишком близко, и тогда я ударил прикладом в чей-то живот.

Человек рухнул лицом в снег, но тут подбежал еще один. Холодная сталь сверкнула в его руке при свете звезд. Схватив винтовку обеими руками за ствол, я с размаху врезал прикладом ему по руке, а потом ударил в лицо, в челюсть. Раздалось глухое «хрясь!», и он упал мне под ноги.

Тот, что схлопотал прикладом в брюхо, уже поднимался, и я начал было отступать, как вдруг что-то заставило меня обернуться. Холодная сталь полоснула по бедру. Поворот спас меня: я упал на спину в снег на крутой склон, мой. враг навалился сверху. Я перекувырнулся и бросил его через себя. Он покатился вниз по склону.

Винчестер я потерял, но, вставая, выхватил револьвер. И тут рядом грохнуло, чей-то ствол расцвел огнем, и я тоже выстрелил, согнувшись. Пуля попала врагу в пах, он смешно, как лягушка, подскочил и упал, скрючившись.

Пригнувшись, прячась за деревьями, я бросился в сторону нашей стоянки. Слышался басовитый грохот ружья, предназначенного для охоты на бизонов, и молотьба шестизарядного револьвера. Пока что я — вне драки.

Остановившись передохнуть на мгновение, я ощутил холод за воротом, который расстегнулся, когда я падал со склона, и влажность тающего снега на щеке. Рука моя сжимала револьвер, и я пожалел, что я в перчатках. Оружие — продолжение руки, и, когда ты в перчатках, с ним труднее совладать.

Я не шевелился и пытался сообразить, что делать дальше. Идти прямо на стоянку нельзя: движущийся силуэт притягивает пулю. В темноте свои запросто могут принять меня за врага.

Вдруг стрельба прекратилась. Сперва умолкло тяжелое ружье Фоллета, а потом и остальные.

Убиты? Или отбили атаку?

Я стоял в снегу примерно в тридцати ярдах от нашего костра, но под горою, и потому они меня не видели. Наверное, на фоне снега меня можно было принять за обломок древесного ствола. Их было много. Стоит мне только шевельнуться, как я схлопочу выстрел.

Стало совсем тихо. Мой винчестер… Он еще может понадобиться.

Где же оно лежит? Я ударил одного, потом другого, потом отскочил в сторону и упал — вон там, налево отсюда. Должно быть, во время схватки мы забросали винтовку снегом, а снегу там не меньше, чем на целый фут.

Горы излучали покой. Мерзли пальцы. Скалы надо мной казались черными и зловещими. Я осторожно провел правой рукой по телу и сунул ее под мышку. Одними глазами, не поворачиваясь, обшарил склон. Везде снег, только валуны торчат. У подножия скалы — каша из обломков камней и бурелома.

Сделал шаг в сторону и подождал — ничего не случилось. Еще шагнул, а потом присел на корточки, спрятавшись за сухими стволами, и стал вглядываться в снег: не заблестит ли где металл. Я искал винчестер. Должно быть, оно лежит дальше. Вспомнил, что, когда падал, попал плечом в мягкий снег.

Где же тот индеец, который летел через меня по склону? Внизу, среди деревьев — ловит момент, чтобы выстрелить? Или же они ушли?

Нападение было внезапным, но застать нас врасплох им не удалось, потому что мой первый выстрел поднял всех на ноги. Кажется, на мой выстрел наложился звук еще двух, значит, у костра заметили нападение одновременно со мной. Небо вокруг Лысой горы светлело и наливалось голубизной.

Холод! Дикая стужа. Этот шошон, должно быть, сильно меня ненавидит или очень верит в свой амулет, раз уж решился напасть в такую ночь.

Все-таки похоже, что индейцы ушли. Они всегда были осторожными воинами и старались, несмотря на всю свою храбрость, не допускать потерь. Иначе племя быстро истощится, ослабеет, не сможет ни охотиться, ни защищаться. В их духе — стремительно атаковать, а если атака захлебнется — отойти и ждать другого удобного случая.

Только когда над Лысой горой появилось золотое свечение, я встал. Внимательно огляделся и пошел дальше влево. Нашел место, где я падал, а чуть поодаль увидел свой винчестер, слегка припорошенный снегом. Я его поднял, проверил, перезарядил и убрал пустую гильзу в карман.

От нашей стоянки доносились голоса. Я перекинул винтовку в левую руку, стянул перчатку с правой и сунул ее под мышку.

Лес дышал спокойствием. Наверное, сейчас можно вполне безопасно пройти к костру. Напоследок я огляделся еще раз. Взгляд скользнул по заснеженным елям, бурелому и остановился.

Когда я его увидел, он стоял в пятидесяти футах от меня и поднимал ружье. Моя же рука опускалась вниз, чтобы застегнуть куртку. Она была в двух дюймах от револьвера. Я выхватил револьвер и выстрелил.

Его винчестер успел плюнуть огнем, но я ничего не почувствовал и выстрелил снова. Он качнулся, поскользнулся и начал выпрямляться. Я ждал с револьвером наготове.

Он попытался установить ногу покрепче, но она подкосилась, и он упал. Я сосчитал до четырех и пошел к нему, готовый выстрелить при первом его движении. Движения не было.

Он лежал на боку, но, когда я приблизился, сделал попытку встать, тут же поскользнувшись и упав на спину. Я нагнулся, подобрал его винтовку и отшвырнул ее в сторону. Он впился в меня горящими ненавистью глазами. По его движениям, вернее, по их отсутствию, я догадался, что моя пуля, должно быть, повредила ему спинной мозг. Он не мог двигать ногами и, по крайней мере, одной рукой.

Я понял, что он умирает, и заговорил, четко произнося английские слова.

— Прости меня, — сказал я. — Я никогда не был тебе врагом.

В его черных и жестких глазах отразилось недоумение, а губы дрогнули в поисках слов, которых ему не суждено было произнести.

— Это большая страна, — сказал я. — Нам всем хватило бы места. Я хотел быть тебе другом.

Кажется, он меня услышал, хотя кто его знает. Я присел с ним рядом на корточки, не желая оставлять одного. Холодный ветер шарил по елям, сдувая снег, одна снежинка упала на его глазное яблоко. Он не сморгнул, и я понял, что индеец умер.

Я медленно встал, зарядил револьвер парой патронов и спрятал его в кобуру.

А когда принялся застегивать куртку, то увидел на ней дыры. Их было две: на левой стороне груди, примерно на уровне локтя. Обе рядом. Наверное, куртка у меня расстегнулась, когда я согревал руки, а потом, когда выхватывал револьвер, и вовсе распахнулась, а он стрелял туда, где, как ему казалось, должно было быть мое сердце. Странно — я помнил только один выстрел.

Проковыляв несколько ярдов вверх по склону, я позвал:

— Этан! Стейси!

Наступила тишина, потом раздался голос Этана:

— Бен! Это ты? Иди сюда!

Коротышка Бык был тяжело ранен. Урувиши прикладывал к его ране какие-то травы из тех, что всегда возил с собой. Этану пуля поцарапала щеку, а у Стейси на левой руке была окровавленная повязка.

— У нас была хорошая позиция, — говорил Стейси. — Да и ты, Бен, предупредил.

— А кто стрелял первым? — спросил я. — Вначале, почти одновременно со мной?

Стейси махнул трубкой в сторону Урувиши.

— Это старик. Когда я проснулся, он уже лупил с колена.

— Они подкрались по снегу, — сказал я. — В мехах, в волчьих шкурах, что ли. Они все были в белом или в сером, я их едва разглядел.

— Уложил кого-нибудь? — спросил Стейси.

— Одного-то точно, — сказал я. — А может, и троих, кто его знает. Знаю, что в двоих то ли попал, то ли просто спугнул.

— Я пригвоздил одного, — сказал Стейси. — Летел прямо на меня. Пришлось спустить курок.

— Как Коротышка?

Этан пожал плечами.

— Старик его чинит. Это он умеет, не беспокойся. Зараза на таком холоде не пристанет, а он вообще-то парень крепкий.

Мы развели костер и приготовили еду. После кофе я почувствовал себя лучше. Но никто не видел мертвых индейцев, только моего шошона там, на склоне. Они всегда уносят своих мертвых с собой, если им это удается, но, конечно, могло так случиться, что больше убитых не было. Всегда охота думать, что ты стреляешь лучше, чем оно есть на самом деле.

Мы нарубили жердей и сделали носилки для Коротышки. Погрузив его, уселись в седла. Даже если мы будем ехать очень медленно, к полудню будем у Лечебного колеса.

— Твой шошон был просто чудовищем, — ворчал Стейси. — И это после того, что ты для него сделал. Настоящее бесчеловечное чудовище.

— А что, по-твоему, «человечность», Стейси? — мягко спросил я. — Мы зовем человечным то, что кажется нам святым и справедливым, то, что внушено и воспитано нашим миром. И думаем, что то же самое присуще человеческой натуре везде и всегда. А теперь посмотри на мир с его точки зрения. Он захватил пленных, а с незапамятных времен захватчик имеет право распоряжаться пленными как ему угодно. Хочет — убьет, а хочет — сделает рабами. Наши предки испокон веку поступали точно так же — что в Европе, что в Африке. Дальше. Он обсуждает свои дела со старейшинами, а тут приходим мы, забираем его пленных, лупим и сбиваем его с ног прямо там, где он только что бахвалился. Мы его обесчестили, унизили, и он обязан отомстить. Потом мы находим его раненым. Приносим в дом, лечим и возвращаем племени. Тут его главный триумф, потому что он верит в свой амулет. Ему кажется, что амулет оказался для нас непреодолимой преградой, иначе мы бы его просто убили, как он намеревался убить меня. Наши подарки казались ему дешевым подкупом, он думал, что мы его боимся. В его мироздании такая вещь, как благодарность, не предусмотрена. Никто не учил его простой истине, что он должен поступать с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с ним.

Мы въезжали на западный отрог Лечебной горы. Солнце грело, небо было ясное, а перед нами возникло Колесо.

Оно было почти круглое, сделанное из кусков белого известняка. Около семидесяти футов в поперечнике и больше двухсот пятидесяти по кругу. Камни выступали из травы на два-три фута. В центре находилась сложенная из камней пирамида примерно двенадцати футов шириной с отверстием с одной стороны. От этого отверстия по земле разбегались двадцать восемь спиц. И еще там были разбросанные камни, которые когда-то, может быть, составляли еще одну спицу. Некоторые камни были повреждены — возможно, из-за морозов или чего-нибудь еще.

Уступ горы, на котором лежало Колесо, был высоким и голым, местами он растрескался, и некоторые трещины достигали в ширину четырех, а в глубину — ста футов.

Мы подъехали и остановились молча. Ветер дул нам в лицо и трепал волосы Урувиши.

Мы — бледнолицые, мы рассуждали не так, как он, наша кровь текла иначе, нашу память не будоражили древние тайны, которые он хранил в своей плоти и крови. Но, когда мы стояли здесь, рядом с ним, я хотел верить, что наши чувства хоть немного схожи.

Он был не один. Его окружали духи всех тех, кто ушел до него.

— Как много раз! — заговорил он. — Как много раз менялось это место! Как долго разрушали его ветер, снег, лед… Они двигали камни, но камни возвращались. Здесь место, где человек может слиться воедино с Великим Духом. Здесь место, чтоб мечтать, чтобы курить, и место, чтобы умирать. Я здесь! Я, Урувиши, пришел!

Руки старика медленно поднялись к небу. Прерывистым голосом он спел песню смерти, а потом сказал:

— Теперь я пойду к своим отцам, я пойду туда, где нет старости, где цветы не вянут, а рыба сверкает в ручьях серебром. Я пойду туда, куда ушли бизоны, куда мои братья воины ушли прежде меня. Только не думайте, что я печалюсь! Я приехал сюда с мужчинами! Я сбросил шкуру старого вождя и снова был с молодыми и смелыми! Я здесь! Я пришел! Я — Урувиши!

Его руки медленно опустились, старик покачнулся. Мы подбежали и уложили его на землю. Его усталая рука сжала мою руку. Он смотрел мне прямо в глаза.

— Ты сказал — поезжай со мною, и я поехал. Ты не увидел слабого усталого старика. Ты увидел то, что скрывалось под кожей, сморщенной и обветренной годами, ты увидел молодого воина, который живет в моем сердце. Ты видел Урувиши!

И он умер там, под голубым небом, рядом с местом, где люди, которые не знали железа, построили свой храм. Он умер не будучи одиноким, и его оплакали.

Глава 47

Мы оставили Урувиши на горе под бескрайним небом, но не там, где он упал. Хотя, может быть, он хотел именно этого.

Мы не знали похоронного обряда уматиллов, а Коротышка Бык лежал без сознания. Но день был короткий, и нам предстояла тяжелая дорога, да еще нужно было успеть отвезти Коротышку к ручью, где можно было бы полечить его раны.

Мы похоронили Урувиши по обычаям равнинных индейцев, и если нам не все удалось исполнить в точности, то, по крайней мере, мы хоронили его с глубочайшим уважением.

В лесу под горой мы вырезали четыре жердины и вкопали их в землю. На них укрепили площадку из ветвей и положили туда Урувиши, а рядом с ним — его винчестер, патронташ и мешочек с амулетами. Мы накрыли тело одеялом и придавили края камнями.

У него была с собой лучшая одежда, и только когда мы решили его переодеть, то мы увидели огнестрельную рану на левом боку. Она сильно кровоточила, но он остановил кровь мхом, а нам не сказал ничего.

Мы могли оставить его там, где он упал, как порой оставляют погибших в бою, но наше уважение к нему было слишком велико. Мы подняли его, нарядили, а Стейси, который долго жил среди индейцев, спел песню погибших воинов.

Когда мы исполнили все, мы уехали. Но прежде чем скрыться за бугром, я оглянулся.

Помост ясно выделялся на фоне синего неба, ч мне казалось, что я вижу, как волосы старика развеваются на ветру. Я отвернулся, думая, что вот, я оставил еще одного отца, отца, которого знал, увы, слишком мало. Оставил там, где ручьи чисты и холодны, а на небе ярко сияют звезды.

Ночью он проедет по Млечному пути, который крики называют Дорогой Вождей.

А я вернусь в наш город. И немного погодя встречусь с Нинон и с той жизнью, которая ждет меня впереди.

Луис Ламур Война в Кедровой долине

Глава 1

Там, где недавно стоял дом, поднимался дым от обугленных бревен, он печально клубился, напоминая также и об огромном сарае, в котором Моффит собирался хранить зерно и сено во время подступающей зимы. Бревна корраля были разбросаны, и лошади разбежались. Еще утром здесь была ферма Дика Моффита, а сейчас царили смерть и запустение.

Сам Дик Моффит лежал, распростершись на плотно утрамбованной земле своего двора, крепко вцепившись в нее в последней, предсмертной агонии. Даже не слезая со своего длинноногого коня оленьей масти, человек, известный в этих краях под именем Трент, разглядел, что в Моффита стреляли не менее шести раз. Три пули в грудь и остальные в спину — по-видимому, стрелявший стоял прямо над ним. У самого же Дика Моффита оружия в руках не было.

Маленькая зеленая долина тихо лежала под ленивым послеполуденным солнцем, обуглившиеся бревна источали слабое тепло.

Вот как коварно распорядилась с Диком судьба! В свое время он продал на Востоке неплохое дело, чтобы осуществить мечту своего детства — заняться разведением скота на Диком Западе.

Человек, называвший себя Трентом, медленно объехал пепелище. Судя по следам, на ферму напало четверо или пятеро бандитов, один из них был на лошади с трещиной на правом заднем копыте.

Но где же дети Дика — шестнадцатилетняя Салли Крейн и Джек Моффит, которому не исполнилось еще и четырнадцати? Они бесследно исчезли. Конечно, убийцы могли забрать Салли с собой и убить Джека. Однако на пепелище лежал только один труп Дика; свежих следов детей тоже не было, а те, что он нашел, были оставлены несколько дней назад.

Трент задумчиво повернул коня назад. Конь понял, что они возвращаются домой, и ускорил шаг. Им предстояло проехать пять миль, пять миль по горным, малохоженым, трудным тропам, петляющим по склонам, поросшим густым труднопроходимым лесом. Человек, называвший себя Трентом, поставил себе за правило никогда не оставлять после себя следов и каждый раз пользовался другой тропой.

Вряд ли в это время кто-нибудь будет его преследовать, но предосторожность не повредит — сколько хороших людей погибло по своей беспечности.

Нельзя забывать об опасности. Трент хорошо знал, что в один прекрасный день обязательно что-нибудь случится — ему на роду написано попадать во всякие передряги, хотя он и старался их избегать. Но слишком уж все хорошо складывалось в последнее время — и дожди шли как по заказу, и трава вымахала высокая, и скот его хорошо набирал вес. В городе он удачно завершил свои дела и, закупив все необходимое, направлялся домой. Впрочем, по городу ходили слухи, что Король Билл Хейл зарится на высокогорные луга, где жил Трент и несколько других поселенцев. Удивительно, как это еще он не попытался вышвырнуть их оттуда.

Трент приехал в эти края чуть больше года назад и построил себе дом. Он обнаружил, что в здешних высокогорьях никто не разводил ни крупного рогатого скота, ни овец. Долина, в которой одиноко жил Трент, располагалась высоко в горах, другие выбирали примерно такие же места, но пониже. Никто из скотоводов не забирался так высоко. Лишь изредка в этой долине появлялись охотники на пум и медведей. Его ближайшими соседями были такие же, как и он сам, поселенцы — Моффит, Хэтфилды, О'Хара, Смизерс и другие.

В окрестностях города Седар-Блаф располагалось только одно ранчо. Других здесь не было. И этим ранчо, и самим городом управлял один человек. Он никогда не выезжал без свиты, и ни один человек не смел обратиться к нему, пока он не заговорит первым. Он отдавал приказы и раздавал милости, как восточный сатрап, а тех, кто дерзал оспорить его власть, безжалостно сокрушал. Для некоторых было достаточно одного его недовольства, другим он просто назначал цену за их имущество, и им не оставалось ничего, как продать его или быть изгнанным.

Король Билл Хейл приехал на Запад еще совсем мальчишкой, но у него уже был свой капитал. Он купил в Техасе стадо, нанял хороших ковбоев и перегнал скот в Канзас, где сумел выгодно его продать. Он научился драться и метко стрелять, потому что в этих краях зачастую человеку приходилось драться, чтобы удержать то, что у него есть. Он научился настойчиво и жестко вести переговоры и презирать слабость. Хейл видел: сильные выживают, а слабые погибают, и он решил стать не просто сильным, а сильнейшим.

Билл Хейл приехал в Седар-Блаф, никому не известный захудалый городишко, и выгнал оттуда торговцев, продававших индейцам спиртное, а также конокрадов, которые скрывались в этом городе. Он вытеснил из этих краев и немногочисленных индейцев, а когда один честный фермер отказался продать ему свою ферму, Хейл сначала наполовину сократил сумму, которую обещал за нее заплатить, а потом купил единственный в городе магазин и отказал этому фермеру в кредите. Но когда и этого оказалось недостаточно, он вообще отказался иметь какие-либо дела с этим фермером.

Словом, Седар-Блаф и вся Кедровая долина находились под бдительным оком Короля Билла Хейла — сильного и способного человека. Его ранчо и магазин процветали; он построил в городе «Кедровый отель», игорный дом и салун, названный им «Мекка», а потом наладил и дилижансное сообщение с другими городами.

Король Билл владел шестьюдесятью тысячами акров прекрасных пастбищных земель, купленных им в свое время по цене от нескольких центов до одного доллара за акр. Кроме того, владея всеми доступными источниками воды, он контролировал еще сотню тысяч акров.

Кроме большого наследства, Хейл мог похвастаться еще и тем, что ему во всех начинаниях сопутствовало невероятное везение. Он три раза перегонял скот в Канзас, и всякий раз погода благоприятствовала ему, скот не разбегался, а индейцы были далеко.

Однако Король Билл Хейл в удачу не верил, он считал, что все дело в его врожденных качествах.

Он был хитер и коварен, но и другие были не менее хитры и коварны. Он начал свою деятельность в то время, когда скотоводческий бизнес переживал настоящий бум и даже глупые делали на этом неплохие деньги. Хейл, скупив скот в Техасе по три-четыре доллара за голову, продал его в Канзасе по цене от двадцати восьми до тридцати пяти долларов.

В столь ненадежном деле, как перегон скота, когда стадо может разбежаться по прерии, а отсутствие по пути хороших пастбищ и воды может превратить упитанных бычков в костлявые скелеты, Королю Биллу неизменно везло. Теперь он был окружен людьми, чье благополучие целиком зависело от него. Имея деньги, он раздавал ссуды и милости, но только тем, кто раболепствовал перед ним.

Король Билл считал себя хорошим человеком и искренне удивился бы, услышав, что это не так. Менее удачливые, чем он, были всего лишь «подстилки для седел» и «бродяги», к тем же, кто работал на него, он относился довольно снисходительно и иногда даже хвалил.

Где бы он ни появлялся, его всегда сопровождали его сын по прозвищу Малыш Хейл и мрачный и безжалостный Пит Шоу, прекрасный скотовод, имеющий собственное клеймо. Позади всегда ехали «золотые близнецы»: Данн и Рейвиц, ганмены, наемные стрелки, охранявшие Хейла.

Человек, называвший себя Трентом, редко посещал Седар-Блаф. Припасов ему требовалось немного, и того, что помещалось на двух вьючных лошадях, обычно хватало на три-четыре месяца. Кроме того, он опасался, что в один прекрасный день какой-нибудь приезжий воскликнет: «Ба, да это Килкенни!» И все прохожие тут же уставятся на него, поскольку об этом непонятном странствующем стрелке ходили легенды, хотя очень немногие могли бы описать его внешность и сказать, как он живет.

Он не гнался за славой ганмена, которым он стал не по своей воле — простое стечение обстоятельств: врожденная способность владеть оружием, холодная голова, твердая рука, замечательная координация, а также умение разбираться в людях и ситуациях.

Таинственный, одинокий и загадочный, он появлялся буквально повсюду — в ковбойских лагерях и поселках старателей, где, никем не узнанный, зачастую слушал у костра рассказы о самом себе. Время от времени, правда, возникали такие ситуации, когда ему приходилось стрелять, и тогда все вдруг понимали, что перед ними — сам Килкенни.

Подобно многим другим людям, жившим на Диком Западе, он знал и умел очень многое. В то время и в тех обстоятельствах это было требованием жизни — уметь делать то, что необходимо в данный момент, и большинство людей, осваивающих этот край, поневоле овладевали многими профессиями. Килкенни был охотником на пушного зверя и на бизонов, офицером в Союзной армии во время Гражданской войны ^[1], кучером и охранником на дилижансе, простым ковбоем и управляющим ранчо, вязальщиком снопов и дорожным рабочим, и еще невесть кем. Но у него было правило: если ему приходилось кого-нибудь убивать, он в течение часа покидал эту местность, если шериф не запрещал ему на время следствия отлучаться из города. Впрочем, такое случалось редко.

В Седар-Блафе он жил под именем Трента. Найдя высоко в горах небольшую зеленую долину, построил там себе дом, завел небольшое стадо, которое пригнал из Орегона, и поймал несколько диких мустангов — ими кишел весь тот нехоженый край на северо-западе. Здесь его никто не тревожил, и он повесил пояс с револьверами на крючок, а с собой брал только винтовку.

Бывая вгороде, он заходил только в универсальный магазин и изредка в небольшую закусочную, избегая «Мекку» Хейла и особенно «Хрустальный дворец», новый игорный дом и салун, принадлежащий Рите Риордан.

Когда Трент подъехал к своему дому, спрятавшемуся среди сосен, солнце уже садилось и горизонт окрасился в красный цвет. Трент спешился и одобрительно похлопал своего коня.

— Наконец-то мы приехали, Бак! Хорошо вернуться домой, правда?

Расседлав коня, Трент завел его в загон и дал ему охапку сена. Потом отнес седло и сбрую в бревенчатый сарай, миновав нору сурка, жившего в куче камней у выезда на тропу. Сурок, занятый едой, не удостоил его своим вниманием, хотя в первые недели, когда Трент поселился здесь, он всегда при его появлении предупредительно свистел. Теперь же он, наверное, считал Трента естественной деталью этого места. Трент частенько подбрасывал сурку кусочки хлеба или фруктов, и тот охотно их поедал, считая это, по-видимому, платой за вторжение человека в его владения.

Такая уединенная жизнь нравилась Тренту, хотя время от времени он ловил себя на мысли, что думает о девушке из Седар-Блафа.

Знает ли она, что он здесь? Вспоминая, как он познакомился с ней в Техасе, в краю Живого Дуба, Трент решил, что должна знать, поскольку Рита Риордан всегда знала, что происходит вокруг. Он гнал от себя мысль, что она приехала сюда из-за него, хотя вряд ли это было случайным совпадением — то, что она появилась в этих диких краях сразу после его прибытия.

Она знала, какие чувства он к ней испытывает.

Занимаясь приготовлением пищи, Трент думал о Парсоне Хэтфилде и его рослых сыновьях. Что теперь предпримет старый горец? Моффит был близким другом их семьи, они помогали друг другу строить дома, когда приехали сюда. Им с детства пришлось много трудиться, и они были по-особенному преданы своим близким и друзьям. Кроме того, им было присуще обостренное чувство справедливости. Так что, если Король Билл Хейл попытается прогнать их отсюда, они не сдадутся без боя.

Эти люди относились к числу тех, кто зарабатывает на жизнь собственными руками, и потому никому не были обязаны. Хотя никто из них не был профессиональным стрелком, каждый с детства умел обращаться с винтовкой и с револьвером и без них чувствовал себя как без рук.

Другим соседом Моффита был Дэн О'Хара, крупный, грубоватый ирландец, поработавший на Востоке дорожным рабочим, полицейским и железнодорожником. Конечно, он тоже никогда не откажется от борьбы за свои права.

Хейл не проявлял никакого интереса к высокогорным пастбищам, пока там не появились поселенцы. Но раз их заняли, они тут же приобрели цену, особенно для Малыша Хейла. Дело в том, что в этом краю, отрезанном от всех других поселений, Король Билл хотел быть единственным правителем.

Несомненно, война уже стояла на пороге, и человек по имени Трент с горечью размышлял о ее возможных последствиях. Он не мог уйти, бросив все, что успел приобрести, и уж конечно, никогда бы не оставил в беде своих друзей. Они надеялись осесть здесь навсегда, зная, что вряд ли смогут найти где-нибудь еще такие красивые места и такие отличные пастбища.

Были у него и другие причины для размышлений. Заглянув последний раз в Седар-Блаф, он получил письмо от рейнджера Ли Холла.

«У нас все нормально, но должен тебя предупредить: исчез Кэйн Брокмэн. Он поклялся найти тебя и отомстить за то, что ты убил его брата и избил его самого. И можешь быть уверен — он постарается это сделать. Так что будь осторожен».

Напевая себе под нос, Трент положил на сковороду четыре ломтя бекона, поставил на огонь воду для кофе и отрезал пару кусков хлеба. Перекладывая поджаренный бекон в оловянную тарелку, он вдруг услышал какой-то приглушенный звук, доносившийся из спальни.

На мгновение Трент замер. Его пояс с револьверами висел на деревянном крючке, и, чтобы добраться до него, надо было пересечь всю комнату. Винтовка находилась поближе. Вход в спальню загораживало одеяло.

Делая вид, что продолжает готовить пищу, Трент подобрался к винтовке, резко схватил ее правой рукой и, держа у бедра на изготовку, левой рукой сорвал одеяло с двери.

На краю его постели сидели большеглазая девушка лет шестнадцати и веснушчатый паренек года на два моложе. Бледные и испуганные, они смотрели на него, дрожа от страха.

Трент опустил ствол винтовки.

— Как вы попали сюда, ребята?

Девушка встала и сделала реверанс. Ее красивые белокурые волосы были заплетены в две толстые косы, а дешевое хлопчатобумажное платье все изодрано после трудной дороги.

— Я — Салли Крейн, а это Джеки Моффит.

— Они убили папу и сожгли нашу усадьбу! — вскричал мальчик; его лицо было бледным от напряжения. — Убили! А у меня не было оружия, я ничего не мог сделать!

— Знаю. Я проезжал там. Ладно, ребятки, умывайтесь и давайте чего-нибудь поедим. А потом вы мне расскажете все поподробнее.

— В то утро они пришли, чуть поднялось солнце, — говорил позже Джек, — и сказали папе: у него есть два часа, чтобы собрать пожитки и убраться. Папа ответил, что эта земля правительственная, он здесь поселился по закону и не уйдет отсюда, кто бы ему что ни сказал.

— А потом? — спросил Трент.

— Тот молодой мужчина, он выстрелил в Па три раза подряд, Па упал, а этот молодой встал над ним и выпустил в него всю обойму.

Значит, это был Малыш Хейл.

Трент припомнил стройного, с повадками пантеры молодого человека в белых штанах из лосиной кожи, восседающего на белом коне, этакого юного красавца, которому нравилось убивать всех, кто ему перечил.

Но это не его борьба. Еще не его.

— А как же вы добрались до моей хижины?

— В то утро Салли ушла собирать дрова, а я позже пришел ей помочь; потом мы пошли обратно и услышали разговор, и я хотел побежать к отцу, но Салли меня не пустила. Сказала — меня убьют, и все: оружия-то у нас нет.

— А они вас искали?

— Ага, мы слышали, как один из них сказал: ему нужна Салли. Но мы хорошо знаем эти места, и они не смогли нас найти.

— А сюда вы приехали верхом?

— Ага. Па всегда держал несколько лошадей в коррале, ну, в том, что в каньоне. Мы поймали двух лошадей и прискакали сюда, без седел, держась за гривы.

— Па всегда говорил, — добавила Салли, — что, если с ним что-нибудь случится, мы должны ехать к вам. Вы наш ближайший сосед и хороший, надежный человек.

— Он также говорил, — перебил ее Джек, — что он слышал, будто вы один из тех, кто умеет обращаться с винтовкой. Он говорил, может, вы и скрываетесь, но он готов биться об заклад, что вам нечего стыдиться, что бы вы там ни сделали.

— Ну что ж, — заключил Трент, — мы переночуем, а завтра я отвезу вас к Хэтфилдам. Пора поговорить с Парсоном, по крайней мере я так считаю. — Он повернулся к печи. — Пожалуй, надо приготовить побольше еды. Я не рассчитывал на такую большую компанию.

— Разрешите мне, — попросила Салли, — я умею стряпать.

— Она правда умеет! — воскликнул заметно приободрившийся мальчик. — Она всегда нам готовила.

Вдруг лошадиное копыто лязгнуло о камень, и Трент мгновенно потушил свет.

— Ложись! — резко приказал он. — На пол!

Было слышно, как лошади подъехали ближе. По звуку Трент определил, что их было не меньше двух. Из предосторожности всадники ехали поодаль друг от друга.

— Эй, есть кто в доме? Выходи.

— Кто вы такие? Вам что, не хватило дня для ваших дел?

— Не важно, кто мы такие! Мы говорим от имени Короля Билла Хейла! К завтрашнему полудню вы должны убраться отсюда! Вы находитесь во владениях Хейла! — После непродолжительной паузы мужской голос добавил: — Мы выдворяем отсюда всех!

— Кроме тех, кого вы убиваете, не так ли? — заметил Трент. — Езжайте назад и передайте Хейлу: мы здесь остаемся. Права на эту землю законно оформлены, Хейл нарушает постановление правительства Соединенных Штатов, и тот, кто помогает ему, считается его соучастником.

Трент заметил, как блеснуло дуло винтовки.

— Не вздумай стрелять, Данн! Если бы ты не был законченным идиотом, то понял бы, как здорово ты смотришься на фоне неба. Даже слепой может проделать в тебе дырку.

Данн злобно огрызнулся.

— Ну, смотри, Трент! Мы еще вернемся.

— Скажи Хейлу, пусть пришлет столько людей, чтобы хватило заложить кладбище. И сам обязательно приходи, слышишь, Данн?

Когда они уехали, Трент повернулся к Салли и Джеку:

— Пора спать, ребята. Ты, Салли, занимай мою комнату, а мы с Джеком завалимся прямо здесь.

— Я не хочу отбирать у вас комнату, — запротестовала девушка.

— Ничего, ничего. Тебе нужно хорошо выспаться. Наши беды только начинаются, и неизвестно, когда кончатся. А теперь — спать.

— С вами я ничего не боюсь. — Салли взглянула на него большими серьезными глазами. — Я уверена, вы нас не бросите.

Трент долго смотрел на нее. Эта безоглядная, по-детски искренняя доверчивость тронула его до глубины души. И он понял, что всю свою жизнь жаждал защищать кого-нибудь и заботиться о ком-нибудь, кроме себя. Именно поэтому он так часто ввязывался в чужие битвы. Кроме того, разве не обязан каждый человек бороться за человеческие права и свободу?

Подсознательно он ощущал и еще одно: если у женщины самым сильным является инстинкт материнства, то у мужчины — инстинкт защиты.

Джек разложил постель на полу так ловко, будто занимался этим всю жизнь. Ему очень хотелось показать, что и он может быть полезен.

Как всегда, Трент проверил на ночь свое оружие и, немного подумав, снова повесил пояс с револьверами на крючок.

Еще не пришло время спать с оружием в руках.

Глава 2

Утреннее солнце только-только превратило росу в алмазные бусинки на траве, а Трент, поднявшись со своего соломенного тюфяка, уже отправился запрягать лошадей. Было еще очень рано, но, когда он вернулся в дом, в печи горел огонь и Салли готовила завтрак. Она приветливо улыбнулась Тренту, но он заметил, что она недавно плакала.

Джек, похоже, только теперь начал осознавать всю трагедию происшедшего. Судя по его лицу, горе победило в нем гнев, но он все так же деловито и спокойно сложил тюфяки и убрал их. Больше всего Трент переживал за Салли, потому что хорошо знал ее историю.

Дик Моффит рассказывал ему, что он нашел Салли Крейн лет шесть назад, наткнувшись по дороге на остатки нескольких сгоревших фургонов. На семью Салли напала шайка разбойников, выдававших себя за индейцев, все погибли, за исключением девочки, которая во время внезапной атаки собирала в придорожных кустах полевые цветы.

Дик Моффит с женой приютили у себя девочку, а когда год назад умерла жена Дика, Салли без лишних слов взяла на себя все заботы по дому, поскольку и раньше помогала жене Дика. Салли была очень выдержанной здравомыслящей девушкой, однако пережить две такие трагедии мог бы не каждый.

— Ты очень храбрая девушка, Салли. Тому, кто на тебе женится, очень повезет.

— Надеюсь, что так, — улыбнулась она.

— Легко быть хорошим в спокойные времена, — сказал Трент, — но человек по-настоящему проявляет себя только в трудностях. Ну, коль мы уже позавтракали, можно ехать к Хэтфилдам. Вы их знаете. Я только могу добавить, что считаю таких людей солью земли. Хэтфилды знают, кто они такие, знают, во что надо верить, они всегда выстоят. Люди другого типа приходят и уходят. Бойкие на язык и самоуверенные, нытики и жалобщики, бессовестные и беззастенчивые, они исчезают без следа, а Хэтфилды остаются. Они возделывают и засевают землю, собирают урожай, делают самую трудную работу на свете, и все потому, что ее нужно делать. Считайте, вам повезло, что вы встретили таких людей.

Они направились к оседланным лошадям. Вдруг Трент вернулся в дом и вынес старую винтовку системы «Шарпе». Несколько мгновений он смотрел на нее и затем протянул винтовку Джеку.

— В свои четырнадцать, — сказал Трент, — я уже был настоящим мужчиной. Мне пришлось им стать. Похоже, и тебя смерть отца тоже сделала мужчиной. Я дарю тебе эту винтовку. Она старая, но стреляет отлично. Я отдаю ее не мальчику, но мужчине, который никогда не будет стрелять без надобности. И будет беречь пули — стрелять только тогда, когда видит, во что стреляет. И еще помни: человек, который берет в руки оружие, отвечает за то, что он с ним делает. Используй его на охоте, для тренировки, для защиты своего дома и тех, кого любишь. Всегда держи винтовку заряженной. Не годится мужчине ходить с незаряженным оружием. Пусть люди говорят: «Это винтовка Джека Моффита, и она всегда наготове». Несчастные случаи происходят только тогда, когда люди думают, что оружие не заряжено.

— Ого! Вот это винтовка! — Джек восхищенно разглядывал «шарпс». Когда он взглянул на Трента, в его глазах блестели слезы благодарности. — Мистер Трент! Я обещаю — никогда не буду стрелять без надобности.

Трент сел в седло, и они поехали по узкой лесной тропе. У Трента не было иллюзий по поводу того, что ждет их впереди. В этом заброшенном углу на юго-западе Айдахо закон далеко, а Хейл — известный и уважаемый человек. И любой правительственный чиновник решит: такой добропорядочный человек, законопослушный гражданин конечно же прав в своих притязаниях, так что у тех, кто выступает против него, практически нет шансов на законное и справедливое решение вопроса.

— А знаешь, Джек, — продолжал Трент, — эта статья в нашей Конституции, которая провозглашает право каждого американского гражданина иметь собственное оружие, никогда не будет отменена. Люди, которые внесли в Конституцию эту статью сразу после Войны за независимость, понимали, что победа в ней была одержана благодаря тому, что из десяти американцев семеро имели собственные винтовки и умели ими пользоваться. Они считали, что каждый человек всегда должен иметь оружие, чтобы защитить свой дом и свою страну.

Сейчас здесь есть человек, который пытается отобрать наше право на свободу и независимость, и, если закон не поможет нам, мы должны сами защитить себя. Я убивал людей, Джек, и это очень плохо. Но убивал я только тогда, когда меня загоняли в угол и вопрос стоял так: или я, или они.

В нашей огромной стране хватает места для всех, но некоторые люди, жадные до денег и власти, думают, что поскольку они богаты, то могут делать все, что захотят. Твой отец погиб в собственном доме, а не на поле битвы, но он все равно погиб за свободу. Когда храбрый человек погибает за то, во что верит, то приобретает гораздо больше, чем теряет. Ну, может быть, не он сам, а те люди, которые хотят жить честно и достойно.

Хейла не интересовали эти земли, пока мы не перебрались сюда. Мы выполнили свою часть договора с правительством, освоили эту землю и засеяли ее, построили здесь свои дома, у нас законные права на нее, а вот у Хейла никаких прав нет. Он никогда не пас здесь свой скот и никогда не пользовался местными источниками воды.

Тропа стала узкой и труднопроходимой, поэтому разговор пришлось прекратить. Трент почувствовал возбуждение; оно охватывало его всякий раз, когда он приближался к этому месту. Они въехали на вершину продуваемого ветрами плато среди высоких сосен. Трент натянул поводья и остановил коня — он всегда делал так, чтобы полюбоваться прекрасным видом, открывавшимся отсюда.

С одной стороны до самого горизонта расстилалась огромная горная страна, и Кедровая долина казалась крошечным пятнышком этой панорамы. Над горными хребтами, теснившимися вдали, висела голубая дымка. Здесь же воздух был так чист и прозрачен, что каждый пик отчетливо вырисовывался на фоне неба и пространство казалось бесконечным.

Обогнув вершину, Трент и его спутники подъехали ко второму месту, где он тоже всегда останавливался. К западу и югу отсюда, насколько ему было известно, простиралась огромная необитаемая территория. Даже индейцы избегали этих мест: одна часть территории представляла собой пустыню, а другая, большая, — нагромождение скал и лавовых потоков. Вздыбленная, расколотая на куски силами, которые человек не может себе даже представить, эта земля была перерезана руслами давно исчезнувших рек, кратерами и каньонами такой невообразимой глубины, что дно их можно было увидеть, только подойдя к самому краю. Лишь очень сильный человек мог перебросить камень через каньон, глубина которого достигала двух тысяч футов. Это была дикая, неприступная страна, пересечь которую не отваживался ни один человек.

Как-то раз один индеец рассказал Тренту, что его отец знал дорогу через эту пустыню и даже говорил, что по дну самого глубокого каньона можно проехать на лошади. Но никто из ныне живущих этого не делал. Люди чурались здешних мест, но Трента они притягивали, возможно из-за его любви к одиночеству.

Часто над этой местностью висела такая плотная дымка, что трудно было рассмотреть детали, и все же Трент постоянно приезжал сюда и любовался раскинувшимися внизу просторами, игрой света и тени, заходами и восходами солнца, столь причудливо преображающими этот ландшафт.

Вдали вгрызались в небо зубчатые красноватые вершины гор, похожие на сломанные зубы. «Когда-нибудь, — пообещал себе Трент, — я обязательно пройду по этим местам, хотя они и похожи на раскаленную пасть дьявола».

Въехав во двор, они сразу же увидели Парсона Хэтфилда и всех его четверых рослых сыновей, вооруженных длинными винтовками системы «Кентукки».

— Привет, Трент. Честно говоря, я ожидал других гостей. Неспокойно стало в нашей долине.

— Люди Хейла убили Моффита. Ты ведь знаешь Салли и Джека. Думаю, ты приютишь их. Мне неудобно — я один, и поблизости ни одной женщины.

— Ты правильно подумал, сынок. Нечего надеяться на Бога, надо самим помогать друг другу. Под крышей дома Хэтфилда всегда найдется место для детей друга.

Старший из сыновей, Куинс, подошел к ним.

— Па, а ты рассказал ему про Лезерса?

— Лезерса? — Зная могущество Хейла, Трент догадался, о чем пойдет речь. — А что с ним?

— Он нам теперь ничего не продает. — Куинс сплюнул и крутанул свою винтовку. — Значит, нам придется тратить три дня, чтобы съездить за необходимыми припасами, да еще тайком, чтобы Хейл не пронюхал, когда и куда мы ездили.

— Да, похоже, он всерьез взялся за нас, — кивнул Трент. — У него два варианта — либо выжить нас отсюда, либо убить. Что же вы собираетесь делать?

— Да ничего особенного. Решили, что надо держаться всем вместе и разработать план дальнейших действий. Я пошлю одного из своих парней за Смизерсом, О'Харой и молодым Бартрамом. Соберемся и потолкуем, как жить дальше. — Он почесал свою массивную челюсть, в его голубых глазах появилась лукавинка. — Знаешь, Трент, мне всегда почему-то казалось, что ты неплохой стрелок. И еще мне кажется, ты непременно пустишь в ход то оружие, которым обвешан, если Хейл все-таки наскочит на нас.

Трент улыбнулся.

— Парсон, я миролюбивый человек и приехал в эти горы, потому что здесь тихо и спокойно. Я хочу одного — чтобы меня оставили в покое.

— А если тебя не оставят в покое? — задумчиво спросил Парсон, жуя табак.

— Если они начнут приставать ко мне и убивать моих друзей, я буду очень огорчен. Вы, парни, хотите спокойно трудиться. Я, как и вы, тоже хочу работать, но все-таки не прочь иногда посидеть спокойно и посмотреть, как вьется дымок над печной трубой моей хижины.

Хэтфилд пожал худыми плечами.

— О тебе, Трент, я не беспокоюсь. Но я знаю, как по-разному ведут себя люди во время всяких стычек. О'Хара да и молодой Бартрам будут бороться. Что касается Смизерса, он, конечно, храбрый человек, но ему никогда не приходилось стрелять. Он будет крепко стоять на своем, но я не уверен, как он поведет себя, когда дело дойдет до стрельбы. А вот мои младшенькие — стрелки от рождения. Думаю, они покажут себя не хуже, чем мои старшие когда-то в Канзасе.

— А как же насчет женщин? — спросил Трент. — Может, их укрыть где-нибудь в глуши, пока не началась пальба? Нас ведь немного, а Хейл, по слухам, может собрать до пятидесяти бойцов.

— Да… — мрачно протянул Хэтфилд. — Это он может. Но, по мне, лучше сразиться с пятьюдесятью бойцами, чем сказать Ма, что она должна спрятаться. У тебя нет жены, Трент, вот ты и представить себе не можешь, во что превращается самая покладистая жена, когда ты говоришь ей, что она должна покинуть тебя, не важно по какой причине. Ма заряжала для меня винтовки и в Кентукки, когда у нас были разборки, и в Канзасе, где нам пришлось драться с индейцами. Ма не боялась выстрелов, а когда нужно, и сама стреляла. Такие же жены у Куинса и Джесса. Эти девчонки жили на самой границе и привыкли быть рядом с мужчинами и в работе, и в драке, и во время стрельбы.

Трент пожал плечами.

— Ну, тебе лучше знать, Парсон. Но одно хочу сказать — нам нужно убедить всех соседей объединиться. Если каждый из нас будет защищать только свой дом, нам не выстоять. Все должны оставить свои дома и собраться здесь, и вместе мы дадим им взбучку. Иначе каждому из нас придется по отдельности противостоять дюжине, а то и двум дюжинам бойцов, которых выставит Хейл. — Трент повернулся к своему коню. — Парсон, я собираюсь съездить в Седар и переговорить с Лезерсом. Нужно знать его позицию. Если он все-таки откажется продавать нам товары… придется искать другие пути.

Худое лицо Парсона посуровело.

— Хейл схватил нас за горло. Если мы не достанем продуктов, нам не выстоять. Конечно, можно охотиться, но одной охотой не прокормишься.

Трент поднял руку в знак прощания и свернул на тропу, но не на ту, по которой ездили все, а на известную лишь немногим старую индейскую тропу. Он понимал, чем рискует — ведь, похоже, война уже началась. Дик Моффит убит, а он сам получил предупреждение. Теперь бойцы Хейла будут сеять в этих горах смерть. А может быть, если поговорить с Хейлом, еще удастся предотвратить надвигающуюся беду? Вдруг он не знает о том, что происходит?

Парсон Хэтфилд проводил взглядом Трента и сплюнул в пыль.

— Куинс, возьми Джесса, седлайте лошадей, поедете за этим парнем. Он наверняка влипнет в какую-нибудь историю.

Несколько минут спустя два рослых горца на чубарых мустангах выехали на тропу. Эти серьезные, неразговорчивые молодые люди, жующие табак, жили ради своих семей и своей фермы.

— Куинс, как ты думаешь, почему Па послал нас за ним? Мне кажется, этот человек не из тех, кто нуждается в помощи.

— Да, но он один, а врагов много. Может, Па думает, что ему придется удирать из Седара, и тогда лишняя пара винтовок не помешает. Просто чтобы разогнать кого надо.

— Ну, пороху и патронов я прихватил достаточно. До смерти не люблю убегать, когда кто-нибудь желает отправиться на тот свет.

На землю спустилась одна из тех ясных лунных ночей, когда на фоне светлого неба деревья кажутся совсем черными, а в лощинах собирается густая темь.

В такую ночь хорошо охотиться на енотов или выслеживать врага. Впрочем, в такую ночь и самому легко стать добычей.

Глава 3

Трент ехал быстро, не догадываясь, что его сопровождают. Честно говоря, он не рассчитывал, что поездка принесет какие-нибудь результаты. Король Билл Хейл был не из тех, кто способен выслушать простого фермера, который, как он считал, намного ниже его. О тех, кто поселился в высокогорье, он думал с неприязнью, считая их досадной помехой, от которой надо побыстрее избавиться.

Хэтфилды были простыми, работящими людьми, вряд ли они когда-нибудь смогут разбогатеть или добиться более или менее устойчивого достатка. Однако их нельзя игнорировать или недооценивать. Эти богобоязненные, суровые и настойчивые люди не терпели ни малейшего посягательства на свою личную свободу. Именно такие люди уничтожили в Королевских горах войско майора Патрика Фергюсона. Не понимая природы этих людей, тот попытался запугать их расстрелами и виселицами, но они спустились с гор со своими длинными винтовками «Кентукки» и разбили его армию.

Именно они составляли костяк первой американской армии. Эти неуклюжие с виду солдаты не имели никакого представления ни о блестящих военных парадах, ни о прусских методах строевой подготовки, но, даже не умея рассчитаться по порядку, они твердо знали: главное на войне — это уметь убивать и постараться не быть убитым.

Таким были ставшие знаменитыми Итэн Аллен, Дэниель Бун — парни с Зеленой горы, Кит Карсон и Джим Бриджер. Все они с детства получили военную подготовку в приграничных стычках. В жилах многих из них, в том числе и Хэтфилдов, текла индейская кровь, и они гордились этим. У многих из них было плоскостопие, мало у кого сохранились собственные зубы, но они умели найти подходящее укрытие, стреляли наверняка и потому побеждали многочисленных и более сильных врагов.

Ранчо Хейла было самым крупным и богатым в этой части страны. Его ковбои умели одинаково хорошо обращаться и с оружием, и со скотом. Хитрый и расчетливый, Король Билл с возрастом стал слишком самонадеян. Ему никогда не приходилось сталкиваться с людьми типа Хэтфилдов. Его жизнь была сплошным непрерывным успехом, он даже представить себе не мог, что сможет не справиться с теми, кого считал жалкой кучкой отбросов.

Нет, если Хейл и победит, думал Трент, победа достанется ему дорогой ценой.

Мысли Трента перешли к О'Харе. Этот крупный ирландец, приветливый и добродушный на вид, мог быть жестким и упрямым. Он не искал неприятностей, но они с завидным упорством преследовали его всю жизнь, начиная с того момента, когда он приехал со своей прежней родины, и продолжались на всем его пути к Тихому океану. Но он выстоял, потому что не звал слова «поражение», потому что всегда шел вперед, не обращая внимания на неудачи.

Насчет себя у Трента не было иллюзий. В нем, миролюбивом человеке, жило нечто от древних викингов. Здравый смысл говорил ему: не стоит ввязываться в драку, но было в нем что-то необузданное и дикое, что расцветало в бою. И всегда кипела в нем яростная неприязнь к тем, кто злоупотреблял своей властью, а также бунтарство, которое находило выход только в битвах.

Он не искал ссор, но, если уж драка возникала, Трент никогда не оставался в стороне.

Не будь Хейл так ослеплен собственными успехами, он бы понял, во что ввязался, ибо Парсон Хэтфилд — не Дик Моффит.

Тропа, огибая глубокие каньоны, спускалась с прохладных горных лугов в жаркие долины, лежащие внизу. Еще одной причиной, почему Хейл решил захватить эти земли, было то, что в летнюю жару трава на равнинах выгорала, а в горах она стояла по колено, всегда сочная и свежая. Кроме того, здесь много стремительных речушек и тенистых заводей, где можно поить скот.

Подъезжая к городу, Трент придержал коня, оглядывая окрестности. Приехать сюда гораздо легче, чем уехать, хотя никто здесь не знал его, несмотря на громкую славу его имени. Те времена прошли. И уже немногие помнят о Бене Томпсоне или Кинге Фишере. Билл Кид был убит Питом Гарретом, Вирджил Эрп — Билли Бруксом. Имена некогда знаменитых на Западе людей канули в небытие.

Что касается его самого, очень немногие могли бы описать его. Он появлялся и исчезал как тень, и никто не мог сказать, где он теперь находится, никто, кроме одной женщины.

Королю Биллу Хейлу принадлежало в Седар-Блафе все, включая и закон. Он самолично назначал день выборов судьи и шерифа. Формально к результатам этих выборов нельзя было подкопаться. Поселенцы и честные люди были слишком малочисленны, чтобы противостоять пятидесяти бойцам, большинство же горожан обожало Короля Билла.

Впрочем, Хейл умел завоевывать симпатии — например, он с дружеской любезностью всегда давал деньги на любое мало-мальски стоящее дело, но редко останавливался, чтобы поговорить с кем-нибудь, хотя здоровались с ним многие.

Сам Трент однажды специально приезжал в город и голосовал за О'Хару. В тот раз великан-ирландец набрал не более дюжины голосов. Один из этих голосов принадлежал девушке испано-ирландского происхождения по имени Рита Риордан, той самой, которую Трент, бывая в городе, старательно избегал.

Она была единственным человеком, который знал настоящее имя Трента, стрелка из приграничного города в Техасе.

Размышляя о надвигающейся беде, Трент больше думал о Малыше Хейле, чем о Короле Билле. Старший Хейл был огромным, физически сильным человеком, но не убийцей, хотя на его совести была смерть не одного человека из тех, кого он причислял к преступникам, злодеям и нарушителям своих владений. А вот Малыш Хейл был прирожденным убийцей.

Через два дня после того, как Трент впервые приехал в Седал-Блаф, он видел, как Малыш Хейл убил подвыпившего старателя, крупного задиристого парня, хотя достаточно было бы ударить его стволом револьвера по голове, чтобы он образумился. Но Хейл безжалостно и жестоко застрелил парня.

Потом был случай с Джеком Линдсеем, известным ганменом, — того Малыш тоже убил на глазах у всех. Линдсей не успел даже вытащить револьвер из кобуры, как его пронзили три пули. Трент подошел тогда к погибшему и увидел, что три дыры от пуль можно накрыть одной игральной картой. Так стрелял Малыш Хейл.

Рассказывали и о других случаях. Так, он убил на месте двух скотокрадов, пойманных с поличным, застрелил по какому-то пустячному поводу мексиканского овцевода в Магдалене, убил одного ганмена в Форт-Самнере и ранил другого недалеко от Сокорро, а потом бросил его в пустыне умирать мучительной смертью.

Где бы он ни появлялся, его всегда сопровождали близнецы Данн и Рейвиц. В свое время они участвовали в войне в округе Линкольн, а потом и в Трейл-Сити. Позже, преследуемые полицией, они покинули Калифорнию. Их имена назывались среди тех, кто зарабатывал на жизнь револьвером, — за наличные их можно было нанять на любое дело.

— Бак, — вслух обратился Трент к своему коню, — если в этой лесной горловине начнется война, многим придется погибнуть. Мне надо обязательно встретиться с Хейлом и попытаться его урезонить.

Седар-Блаф был типичным ковбойским городом. Здесь выделялись три строения: каменное здание дилижансной станции, в котором размещалась также контора Хейла, и два салуна с игорными залами: «Мекка», принадлежавшая Королю Биллу, и «Хрустальный дворец», владелицей которого была Рита Риордан.

Это было время, когда города возникали на ровном месте буквально за одну ночь, некоторое время процветали, а потом столь же быстро умирали. Месторождения истощались или не оправдывали надежд, и все те, кто обычно кормится вокруг них, — старатели, игроки, женщины легкого поведения — переезжали на другое место.

Таких людей, как знал Трент из личного опыта, насчитывалось несколько тысяч, но лишь нескольким сотням удавалось найти новую работу. Каждый из них мечтал быстро разбогатеть или выудить деньги у тех, у кого они были, вот они и кочевали с места на место в поисках приключений.

Бат Мастерсон, Уайт Эрп и дюжины им подобных появлялись то в Додж-Сити, то в Томбстоуне, то в Сильвертоне, то где-нибудь между ними. Седар оставался в стороне от всей этой суеты, но это был город одного человека, его существование зависело от Хейла и его ковбоев. Была еще и торговля, но без их поддержки она не могла превратиться в настоящий бизнес.

Проехав по пыльной улице, Трент остановил коня у магазина Лезерса и вошел в прохладное помещение, пропахшее кожей и приправами. Он прошел в торец, где лежали продукты и различные припасы, и там остановился. Берт Лезерс обслуживал покупателя, но, увидев Трента, изменился в лице. Потом, облизнув губы, отвел глаза. Позади кто-то шевельнулся. Обернувшись, Трент увидел крепко сбитого ковбоя. Тот сидел, небрежно развалившись на стуле, напротив вешалки, на которой были развешаны седла. Вынув сигарету изо рта, ковбой уставился на Трента настороженным колючим взглядом.

— Хочу у тебя кое-что купить, Лезерс, — сказал Трент. — Кое-что по мелочи.

Мужчина, покупавший товар, быстро взглянул на него и отвел глаза. Вид у него стал тревожный.

— Извини, Трент, — сказал Лезерс, — ничем не могу помочь. Вы, поселенцы, незаконно расположились во владениях Хейла. Ничего не могу вам продать.

— Лижешь Хейлу пятки? Мне говорили об этом, да я не верил. Я считал: если у человека хватило мужества приехать на Запад, он должен был бы иметь собственное мнение.

— У меня есть собственное мнение. — Гордость Лезерса была уязвлена, он разозлился. — Я не хочу иметь с тобой никаких дел.

— Когда все закончится, Лезерс, мы тебе это припомним. Ты кое-что забыл. В этой стране в конце концов побеждают честные люди. Когда мы выиграем, пожалуйста, не забудь о том, что ты сейчас сказал.

Лезерс сердито взглянул на него, но тут же опустил глаза. Лицо его побледнело и напряглось, он опустил глаза, а потом быстро взглянул в сторону бездельника, сидящего около седел.

— Поищи себе жратву в другом месте, — послышался оттуда холодный голос.

Трент обернулся. Вооруженный ковбой стоял, держа большие пальцы рук на поясе с револьверами, и смотрел на Трента с кривой ухмылкой.

— Тебе лучше исчезнуть, Трент. Этот человек говорит правду. Король Билл выгоняет отсюда тебя и других бродяг, а я здесь для того, чтобы у Лезерса не возникало никаких проблем.

— Хорошо, — вежливо ответил Трент. — Я спокойный человек. Будь я другим, я бы выхватил у тебя револьвер и запихнул его в твою глотку. Но тогда здесь начнется стрельба, а Лезерс, наверное, боится выстрелов. Поэтому я пойду погуляю.

— Меня зовут Дэн Купер, — сказал ковбой. — В любое время, когда тебе захочется запихнуть мне револьвер в глотку, я к твоим услугам.

Трент улыбнулся.

— Я непременно это сделаю, Купер. Если ты останешься с Королем Биллом, боюсь, тебе придется отведать свинца. Король Билл слишком уж размахался косой.

— Ага, — весело согласился Купер, — и у его косы острое лезвие, она выкашивает начисто.

— Ты когда-нибудь видел, как стреляют Хэтфилды? Послушай моего совета, браток. Когда заговорят их длинные «Кентукки», лучше тебе оказаться где-нибудь в другом месте.

Трент повернулся и хотел было выйти на улицу, но голос Купера остановил его:

— Послушай, тебе не приходилось бывать в Додже? — с любопытством спросил он.

— Возможно, и приходилось, Купер. Я за свою жизнь много где побывал. Я всегда ухожу и возвращаюсь. Позволь мне еще кое-что добавить. Я думаю, ты неплохой парень, но связался с дурной компанией, так что прими дружеский совет: садись на коня и уезжай, под любым предлогом, но уезжай. У Короля Билла много людей, хотя и не лучших, но, прежде чем все это кончится, большинство из них будет уже на том свете. Так что бери лошадь и уноси ноги. Не люблю убивать хороших парней.

Трент зашагал по улице, а Купер задумчиво смотрел ему вслед. Где же он видел этого человека? И видел ли? А может, кто-то говорил о нем?

Тревожная мысль билась в его сознании, более того, у него появилось какое-то предчувствие. О чем же память пытается предупредить его?

Он вошел в магазин и взглянул на Лезерса.

— Ты что-нибудь знаешь об этом человеке?

— Он говорит, что его имя Трент, — ответил Лезерс. — Он появился здесь около года назад… Может, чуть раньше. За это время бывал в городе то ли два, то ли три раза. Похоже, не любит городскую жизнь.

— Или боится, что его кто-нибудь узнает. Одно я тебе могу сказать, Лезерс, — это очень крутой парень. Смотри, как он вышел из положения. Не нервничал, не пытался блефовать или спорить. Когда человек ведет себя так уверенно, не сомневайся, он знает, что делать, когда запахнет жареным.

Еще три попытки купить необходимые товары в Седаре окончились ничем. Трент, обеспокоенный, пошел к своему коню. Итак, Седар для них закрыт, значит, придется ездить в Клифс или, как его еще называют, Блейзер, а это длинное и тяжелое путешествие.

Есть тут и еще одно серьезное опасение. Их слишком мало, они не смогут выделить людей для охраны фургонов на долгом пути через горы и суровые нехоженые места.

Он подтянул подпругу, чувствуя, как чьи-то глаза следят за ним, и хотел уже было сесть в седло, как позади раздался голос:

— Трент, Рита просила меня спросить, не зайдешь ли ты к ней.

Голос принадлежал Прайсу Диксону, крупье из «Хрустального дворца», который, как говорят, не знает промаха в стрельбе.

— Ладно, — неохотно согласился Трент. — Только не будет ли у нее из-за этого неприятностей? Вдруг кто-нибудь узнает, что я с ней разговаривал? Мы, поселенцы, теперь здесь не в чести.

— Да, похоже, вас решили держать на коротком поводке, — заметил Диксон.

— Видимо, так.

Уже на ходу Диксон искоса взглянул на Трента.

— А почему ты не носишь пояс с револьверами? Не боишься, что в один распрекрасный день тебя прихлопнут?

— Чем меньше оружия, тем меньше шансов ввязаться в драку.

— Ну, Малыша Хейла этим не убедишь.

— Ты прав. Его не волнует, может противник ему ответить или нет.

Они остановились у входа в салун.

— Кто ты, Трент? Что ты за человек?

— Я? Я — Трент, фермер с горной долины, а что такого?

— Трент, я ведь сдавал карты и на западе Миссури, пока не закончилась война между Штатами. Я повидал немало людей, которые умели обращаться с оружием, и знаю эту породу. Ты не Вэс Хардин, которого я знал в Абилине, не Хикок и не Мастерсон, не Билли Брукс и не Фармер Лил или Джон Бул, ты никогда не пьешь, поэтому не можешь быть Беном Томпсоном, но кто бы ты ни был, я чувствую, что ты из той же породы.

— Много будешь знать — плохо будешь спать, — отшутился Трент. — Не имя делает человека. К тому же к старому топору легко приделать новую ручку.

— Ты, конечно, прав, но и с новой ручкой топор будет рубить по-прежнему. Я не потеряю из-за этого сон — я стою за кулисами, — но вот тем, кто играет на сцене, надо бы знать своих партнеров. Для меня же достаточно того, что ты друг Риты. И, кроме того, — добавил Диксон, — ты нравишься Джейму Бриго. — Он взглянул на Трента. — Что ты о нем думаешь?

— Бриго? — Трент усмехнулся. — Он — помесь мексиканца с дьяволом, очень преданный, но я скорее соглашусь иметь дело с тремя Хейлами, чем с одним Бриго. Сущий дьявол.

— Все верно. Теперь он день и ночь сидит под дверью Риты, даже не представляю, когда он спит, и все же знает обо всем, что происходит в городе, куда больше других.

— Послушай, Диксон, убеди Риту все продать и уехать отсюда. Не исключено, что в ее салуне начнут стрелять или его вовсе сожгут. Предстоит долгая, затяжная борьба.

— Ну, Хейл так не думает.

— Зато так думает Парсон Хэтфилд. Сомневаюсь, что Хейл понимает, в какую историю он ввязался. Никто прежде не давал ему отпора, вот он и блефует, не зная, что у противника на руках козыри.

— Я знаю Хэтфилдов. Я ведь вырос на Юге, Трент, и помню: время от времени такие ребята спускались со своих гор, и я никогда этого не забуду.

Трент открыл дверь.

— Оставайся с Ритой, Диксон. Боюсь, когда начнется заварушка, ей потребуются все ее друзья, а я буду в горах. И все же попробуй вытащить ее отсюда.

Диксон пожал плечами, улыбнулся, а потом грустно покачал головой.

— Думаю, ты знаешь Риту лучше, чем я. Она всегда принимает решения сама. Всегда. К тому же Рита ничего не боится.

— Тогда будь под рукой, когда придут трудные времена.

Трент вошел в тихое прохладное помещение. Только двое мужчин, оба приезжие, стояли за стойкой бара — для выпивки было еще рано, в Седаре только садились за ужин.

Он посмотрел через плечо. Солнце опускалось за горизонт, и улицы и стены домов покраснели, будто от крови.

Глава 4

«Хрустальный дворец» был одним из тех заведений, без которых невозможно представить себе Дикий Запад. К услугам желающих промотать свои деньги здесь были салун и казино, но сюда приходили не только для того, чтобы выпить и испытать судьбу в азартных играх; салун на Западе был местом встреч, политическим форумом. Здесь совершались сделки и велись переговоры, он был своего рода клубом, где можно было получить любую информацию.

На Западе люди зарабатывали деньги разведением скота, охотой на бизонов или добычей золота, и в большинстве своем с легкостью расставались с заработанным. Те, у кого были деньги, хотели получить за них самое лучшее: редкие вина, шампанское, деликатесы и красивую обстановку.

Ковбои Седара, работавшие на Хейла, получали не так уж много, но по сравнению с тем, что зарабатывали другие, это были приличные деньги. Они-то и являлись завсегдатаями «Хрустального дворца». Заглядывали сюда и старатели, причем многие приезжали издалека, из Флоренс или даже Айдахо-Сити, потому что салун Риты считался лучшим из заведений подобного типа.

Дела у Риты Риордан, как сразу заметил Трент, шли неплохо. Свой первый игорный дом с салуном и Джеймом Бриго в придачу она унаследовала несколько лет назад.

Несмотря на свою молодость, Рита умело вела дела, и заведение приносило неплохой доход. Здесь не мошенничали, не пользовались никакими шулерскими приемами. Более того, если какой-то проигравшийся в пух и прах игрок заявлял, что его обманули, она немедленно возвращала ему всю проигранную сумму, но с этого момента двери казино закрывались для него навсегда. Зная это, даже совершенно проигравшиеся обычно не протестовали, не желая быть отлученными от лучшего заведения в городе, которое славилось на всю округу непревзойденной кухней.

Трент плохо разбирался в игорном бизнесе, но было ясно, что заведение Риты процветает.

Прайс Диксон провел его через комнату, и Трент увидел Джейма Бриго, одетого в черный бархатный костюм и белую рубашку. На его поясе висели два револьвера и торчала рукоятка ножа. Другой нож, как припомнил Трент, Бриго носил на шее — так его легче выхватить и пустить в дело.

— Буэнос диас, сеньор! — сверкнул белоснежными зубами Бриго.

Диксон указал на дверь, возле которой сидел Бриго.

— Она там.

Сделав глубокий вдох, Трент постучал и вошел в комнату. Сердце его учащенно забилось, во рту пересохло. Ни одна женщина не трогала и не возбуждала его так сильно, как эта; ни одна не заставляла задумываться о том, как много он теряет, ведя одинокую жизнь.

Интерьер тихой уютной комнаты сильно отличался от кричащего убранства игорного зала. Это было место для спокойной жизни, далекой от всякой суматохи, оно говорило о том, что его хозяйка прежде всего ценит покой и уют. На столе лежала открытая книга, на подоконнике стояли горшки с комнатными цветами. Все это Трент отметил машинально, ибо все его внимание было приковано к Рите Риордан.

Она стояла у стола, высокая, выше среднего роста. При виде ее пышной, но стройной фигуры, сердце его бешено забилось. На ней было черное вечернее платье с блестками, в котором она обычно прохаживалась между столиками, оно резко контрастировало со скромным убранством комнаты.

Широко раскрыв глаза, Рита протянула ему обе руки.

— Лэнс! Почему ты так долго не появлялся?

— Ты все такая же, — сказалон. — Ничуть не изменилась.

— Я стала старше, Лэнс. Больше чем на год.

— Неужели прошел только год? Мне казалось, что намного больше. — Он задумчиво смотрел на нее. — Ты, как всегда, прекрасна. Думаю, ты стала даже еще прекрасней и желанней.

— Было время, когда ты мог обладать мной, но ты вдруг взял и уехал. Лэнс, ты так и живешь один в своей хижине или у тебя кто-нибудь появился?

Он усмехнулся.

— Рита, если бы у меня кто-нибудь появился, ты бы наверняка узнала об этом. Мне кажется, ты знаешь все, что происходит вокруг. Да, я по-прежнему живу один, наедине со своими воспоминаниями. И они не делают мою жизнь веселее. Но когда я думаю о тебе и о том, что могло бы быть, я вспоминаю Берта Полти и Брокмэнов и думаю, когда же я сам превращусь в прах.

— Вот поэтому-то я и посылала за тобой. — Она обошла вокруг стола и снова взяла его за руки. — Лэнс, ты должен уехать! Немедленно! Если тебя удерживает твоя земля, я сумею оставить ее за тобой. А если дело не в этом, скажи только слово, и я уеду с тобой. Всюду, куда ты пожелаешь, но мы должны сделать это сейчас же!

— Почему? — спросил Трент. Он всегда отличался прямотой и решительностью. Его лицо потемнело и стало суровым. — Почему я должен уехать? Я не могу бросить тех, кто мне доверился.

— Лэнс, они хотят убить тебя! Эти люди жестоки и порочны. Я имею в виду даже не Короля Билла, хотя он их вождь и считает: все, что он делает, справедливо. Я говорю о Малыше. Он любит убивать. На прошлой неделе он убил какого-то парня прямо перед моим казино, а потом стрелял уже в мертвое тело и никак не мог остановиться. Он ненормальный, Лэнс, но даже его отец не догадывается об этом. Со своим отцом он само очарование. Я верю, он действительно его любит. Король Билл, по крайней мере, использует свою власть для созидания, хотя ради своей цели он может пройти по трупам. Малыш же способен только разрушать.

— Я должен остаться. Нас и так немного.

— Лэнс, я слышала их разговор. Мне кажется, они специально говорили при мне. Они ничего не скрывают, потому что уверены: никто не осмелится их тронуть. Они знают, что ты будешь сражаться за свою землю, и потому решили тебя убить. Им известно, что ты в городе, и они не дадут тебе уехать.

— Рита, люди, живущие в горных долинах, — мои друзья. Я не могу нарушить наш договор и сбежать.

— Хейл и его люди не знают, что ты — Лэнс Килкенни, но они догадываются, что ты тот, чье имя хорошо известно. Я думаю, они считают тебя каким-то крупным преступником, скрывающимся от закона. И они приговорили тебя к смерти, это уж точно.

— Рита, мне и раньше приходилось бывать в подобных переделках. Может быть, шансов у меня было тогда побольше, но игра-то все равно одна и та же. Нет, я должен остаться. — Немного помолчав, он добавил: — Мне нужно поговорить с Хейлом. Он может остановить это, если захочет. Ему нужно все объяснить.

— И не рассчитывай на это! Он живет в собственном мире. Никто даже не осмеливается обратиться к нему, и, если ты заговоришь с ним, он воспримет это как оскорбление. У тебя никаких шансов поговорить с ним. И не забудь, ему нет и сорока, и нрав у него горячий.

— Я вижу, ты его хорошо знаешь. Не причиняет ли он тебе каких неприятностей?

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Просто хочу знать.

Она пожала плечами.

— Он хочет на мне жениться, Лэнс. — Она вдруг рассмеялась. — Должна признаться, он делал мне предложение в манере короля, дарующего свою милость низшему существу, но тем не менее согласия он все-таки испросил.

— Ну а ты, Рита? — Трент напряженно смотрел на нее. — Что ты ему ответила?

— Лэнс, я так одинока здесь. У меня нет никакой личной жизни, одни дела. У меня даже нет знакомых женщин, кроме тех, что танцуют в моем казино. Они очень милые, правда. И не позволяют себе с клиентами ничего лишнего. Одна или две, кажется, завели себе кавалеров, но это их личное дело. А больше я никого не вижу и не знаю. Я очень, очень одинока. Король Билл — сильный мужчина и знает, как завоевать женщину. Он многое может предложить, и, хотя его сын такого же возраста, что и я, он все еще молод и крепок. Мне не нравится то, что он делает, но он-то считает, что делает все правильно, и готов доказать это кому угодно. Нет, я не выйду за него замуж. Не выйду, даже если тебя здесь не будет. Хотя, должна признаться, искушение велико, но, мне кажется, он тоже слегка помешан. У него чересчур много денег и власти, и все это досталось ему слишком легко. Ему кажется, он лучше других только потому, что он преуспел. Но на что бы ты ни решился, нельзя недооценивать его, и особенно Малыша.

— Значит, он пошлет воевать своих людей, а не пойдет сам?

— Нет, я хотела сказать, он и сам умеет драться. Однажды он сказал мне ровным будничным тоном, что может убить любого голыми руками.

— Я не хочу с ним драться — только поговорю, и все.

— Шоу, его управляющий, рассказывал однажды, как Король Билл избил до смерти одного человека в Эль-Пасо, а другого — на своем ранчо. Оба они осмелились бросить ему вызов.

— И все-таки я должен сегодня с ним встретиться, Рита. Его надо убедить, что в его же интересах оставить нас в покое. Ему не нужны наши земли, а мы не воры и не стоим у него на пути.

— Лэнс, он не станет с тобой разговаривать. Я его знаю. Он терпеть не может, когда кто-то обращается к нему, не дождавшись, когда он сам соизволит заговорить первым. Он просто отдаст тебя на растерзание своим головорезам.

— Нет, он будет со мной говорить.

— Лэнс, пожалуйста, не ходи туда, я тебя прошу!

— Он к тебе приставал?

— Нет. Мы разговаривали очень спокойно. И с другими тоже, потому что они знают о его интересе ко мне. Правда, однажды ночью нас пытались ограбить, но, очевидно, это были не его люди.

— А как все произошло?

— Грабители, видимо, не знали, что меня охраняет Джейм Бриго. Я подсчитывала выручку за неделю, Джейм на минуту отлучился, и в этот момент в комнату вошли двое с оружием в руках. Но тут вернулся Джейм. Они стояли друг против друга, держа револьверы. Грабители переглянулись, один из них сказал: «Похоже, мы попали не туда, куда хотели. Что, если мы по-тихому уйдем, а?» Они решили, что это лучший выход для всех.

Но Джейм сказал: «Нет».

Они не поняли. Но ты-то знаешь: если Джейм сказал «нет», то «да» от него не услышишь, и, когда один из них переспросил: «Нет?», Бриго застрелил их обоих.

С тех пор никаких проблем не возникало, но у меня нет иллюзий — если Королю Биллу вдруг понадобится «Хрустальный дворец» или я, он не остановится ни перед чем. А если Король Билл вдруг сойдет со сцены, то появится Малыш Хейл.

— Ладно. — Трент собрался уходить. — Все же я должен встретиться с Хейлом. Хочу попытаться остановить все это, пока не поздно. Дика Моффита уже не вернуть, но, может, мне удастся спасти других.

— А если не получится?

— Тогда я снова надену пояс с револьверами и приду в город.

Трент немного постоял в игорном зале, наблюдая, как Прайс Диксон сдает карты, но сейчас ему было не до игры. Он думал о том, как подобраться к Королю Биллу.

Да, Хейл привык выигрывать. В этом заброшенном городке Дикого Запада не было другой власти, кроме власти оружия и тех, кого люди сами выбирали себе в повелители. В большинстве своем пионеры Дикого Запада приветствовали установление законности и порядка, но были и такие, которые не привыкли уважать права других людей. Хейл, конечно же, чтил закон, но искренне считал — он сам и есть закон.

В эти края вело всего несколько дорог, и Хейл внимательно следил, чтобы в городе и его окрестностях не появлялись заезжие бандиты, а если они и появлялись, то ненадолго. Он не допускал даже, чтобы нежелательные слухи распространялись за пределами Кедровой долины. Так что отзвуки того, что должно было вот-вот разразиться в этих краях, могли никогда не выйти за ее пределы.

Сам Хейл жил на ферме в двух милях от Седара. Этот дом местные жители называли Замок. Каждый день он приезжал в город, чтобы посидеть то в «Мекке», то в «Хрустальном дворце».

Трент решил, что лучше всего поискать Хейла в «Мекке». Встречаться с ним в «Хрустальном дворце» Тренту не хотелось — он боялся причинить неприятность Рите.

Трент представлял, что чувствовала Рита, говоря о своем одиночестве, потому что сам почти всю жизнь был одинок. Его отца убили на границе Дакоты, когда он только появился на свет, и он жил в семье дяди в Нью-Йорке, потом у тети в Вирджинии. Они всегда были добры к нему, но он все равно чувствовал себя одиноким.

Выйдя на темную улицу, Трент направился к своему коню, отвязал его, напоил, дал сена и снова подвел к коновязи. Людей на улице было мало, из окон «Мекки» и «Хрустального дворца» неслись звуки музыки. На крыльце магазина сидел Дэн Купер. Увидев, что Трент привязывает коня, он подошел к нему.

— На твоем месте, Трент, я бы вскочил на этого коня и дал деру. Друзей тут у тебя нет.

— Спасибо, Купер, я принимаю это как дружеский совет, но у меня здесь дела. Я не хочу войны в Седаре и попытаюсь сделать еще одну попытку предотвратить ее.

— А если не получится?

— Тогда придется принимать меры.

Купер начал сворачивать самокрутку.

— Ты чертовски самоуверенный тип, Трент. Скажи, кто ты на самом деле?

— Я же говорил, старина. Я — поселенец по имени Трент.

Он уже было шагнул с тротуара, но в эту минуту на улице показалась небольшая группа всадников. Они приехали со стороны Замка и остановились перед салуном «Мекка». Четверо мужчин. Крупный человек на гнедом жеребце наверняка Хейл, подумал Трент.

Хейл спешился и вошел в салун, за ним — Малыш. Рейвиц привязывал лошадь Хейла. Данн постоял некоторое время, глядя на Трента, почти неразличимого в темноте навеса, и тоже вошел в салун.

Глава 5

Трент толкнул дверь и оказался в переполненном салуне. В основном тут были ковбои Хейла, но среди них Трент заметил и нескольких старателей, направлявшихся к золотым приискам к северу от Седара или возвращающихся оттуда. У стойки бара, повернувшись широкой спиной к публике, стоял Король Билл.

Он был огромен. Примерно на дюйм ниже Трента, в котором было шесть футов и один дюйм, зато гораздо тяжелее его. Король был плотного сложения, грузный, с широкой грудью, крупной головой на толстой мускулистой шее и квадратным подбородком. Настоящий бык. И, глядя на него, Трент поверил, что он и вправду может убить человека ударом кулака.

Рядом с Хейлом в отлично сшитом костюме из хорошо выделанной оленьей кожи стоял Малыш Хейл, а чуть поодаль пристроились Данн и Рейвиц.

Трент подошел к стойке и заказал виски. Услыхав его голос, Данн повернул голову. Их глаза встретились. Стакан выпал из рук Данна и, ударившись о стойку, разбился.

— Похоже, у тебя нервишки пошаливают, Данн, — сказал Трент. — Дай-ка я куплю тебе выпивку.

— На черта мне твоя выпивка! — огрызнулся Данн. — Что тебе здесь надо?

Трент улыбнулся. Звон разбитого стакана и грубый вопрос Данна привлекли всеобщее внимание, посетители стали прислушиваться к разговору. Тут было и несколько жителей Седара, которые еще не решили, на чьей они стороне.

— Хочу побеседовать с Королем Биллом. — Трент говорил спокойно, но очень четко, чтобы все слышали его слова. — В последнее время в наших краях только и говорят о приближающейся войне, на днях кто-то убил совершенно безобидного семейного человека, прямо на крыльце его собственного дома, убил, когда он был безоружен и не мог защититься. Мне показалось, что Король Билл захочет узнать об этом.

— Убирайся отсюда! — заорал Данн, опуская руку на кобуру. — Убирайся или тебя вынесут вперед ногами!

— Не трогай револьвер, — спокойно ответил Трент. — Все видят, что я не вооружен. Я приехал, чтобы мирно побеседовать.

— Я сказал — убирайся! — рявкнул Данн.

Данн схватился за револьвер, Трент сделал мгновенное движение и, все еще продолжая улыбаться, левой рукой перехватил руку Данна, при этом его правая рука, описав плавную дугу, ударила Данна в подбородок.

Короткий сильный удар попал прямо в основание подбородка. Данн стал заваливаться, и, пока его тело медленно оседало на пол, Трент вытащил из кобуры его револьвер и положил на стойку бара. Потом повернулся к Хейлу:

— Сэр, какие-то люди вторглись на наши земли, убили Дика Моффита и подожгли его усадьбу. Его дети, бездомные и голодные, скрылись в лесу, но ваши люди стали разыскивать их, чтобы убить. Те же самые люди велели и мне убираться со своей земли. Я слыхал, что вы справедливый человек, поэтому и приехал к вам.

Король Билл не пошевелился и даже не подал виду, что слышит Трента. Он посмотрел на свой стакан, отхлебнул виски и осторожно поставил стакан на стойку бара.

Малыш Хейл отодвинулся от отца, собранный и напряженный.

— Хейл, — сказал Трент, — давайте решим это дело между собой. Отзовите ваших собак, которые рыщут по округе. Я говорю это вам и больше никому, но то, что будет сказано здесь, завтра же станет известно всему городу и всей долине. Мы хотим мира, но если нам придется сражаться за свои земли, мы будем сражаться. А если мы будем сражаться, то победим. Вы нарушаете постановление правительства, Хейл. Заявки на наши земли оформлены надлежащим образом, и мы это докажем.

Малыш выжидал. Достаточно одного слова или даже жеста со стороны отца — и он кинется на Трента. Трент, не имевший оружия, почувствовал, как внутри у него все похолодело. Никогда он еще не был так близок к смерти.

— В чем дело, Хейл? Вы что, хотите, чтобы ваш сын стал убийцей только потому, что вам лень разговаривать?

Хейл медленно повернулся к сыну.

— Малыш, не вмешивайся в наши дела. Я сам все улажу.

Малыш колебался, в нем боролись желание убить Трента и досада на то, что отец запретил ему вмешиваться.

— Я же сказал, — резко произнес Хейл, — уйди и оставь нас одних. — И тут он впервые посмотрел на Трента; в его ледяных глазах сверкал гнев. — А что касается вас, вы все поселились на моих землях. Так что теперь убирайтесь отсюда. Все вы. А если не уберетесь, получите то, что заслужили. Вот вам мое последнее слово.

— Нет, Хейл, не последнее. Мы занимаем эти земли по закону и никуда не уйдем. Вы не предъявляли никаких прав на эту землю, пока мы там не поселились. Если мы не найдем справедливости здесь, то потребуем, чтобы в Седар приехал представитель закона и разобрался во всем.

— Справедливости! Хорошо же, нищие бродяги, вы получите справедливость. Но только от меня. Я дал вам время собраться и уехать. А теперь — убирайся!

Выдержка не изменила Тренту, хотя он чувствовал, как внутри у него закипает гнев. Этот человек не понимает никаких доводов! Да он не только жесток, но еще и туп!

— Хейл, — сказал Трент, — я слыхал, что вы прирожденный боец. Так вот, я вызываю вас на бой. Сразимся в честном бою, как мужчина с мужчиной, и, если выиграю я, вы оставляете нас в покое, а если вы, то мы уезжаем.

Король Билл в изумлении повернулся к нему, на шее у него от ярости вздулись вены.

— Ты?! Ты вызываешь меня?! Да как ты смеешь, вшивый бродяга, поганый поселенец? Нет! Я ни с кем не заключаю сделок. Убирайся отсюда или тебя просто вышибут!

— В чем дело, Билл, струсил?

В салуне повисла тишина, а потом Хейл отстегнул свой пояс с револьверами и прорычал:

— Ну хорошо, бродяга, ты сам напросился.

И он размахнулся, но Трент, внимательно следивший за ним, отступил в сторону, и Хейл, потеряв равновесие, чуть было не упал.

— Что с тобой, Билл? Я здесь.

Хейл подскочил, размахивая кулаками. Трент встретил его резким ударом левой в лицо, который разбил Хейлу губы и забрызгал его кровью. При виде собственной крови великан застыл на секунду, а затем в ярости бросился на Трента. Тот увернулся от первого удара, но затем мощный боковой удар правой заставил его покачнуться. Трент получил еще один удар, увернулся от второго — тут ему просто повезло — и вошел в клинч, молотя Хейла кулаками.

Оторвавшись от Трента, ударом левой Хейл сбил его с ног. Трент перевернулся, вскочил на ноги, но тут же снова упал. В голове его стоял звон. Когда он попытался подняться, кто-то с силой ударил его ногой по ребрам, перед глазами промелькнула злобная усмешка Малыша.

Хейл наседал, молотя обоими кулаками, но Трент ударил его левой по корпусу, а правой в область сердца. Хейл сгреб его в охапку и отшвырнул к стойке бара, затем отступил и обрушил на голову Трента тяжелые удары сразу с обеих рук. Трент двинулся было к Хейлу, но тот ударом левой вновь прижал его к стойке, а правую занес для последнего удара.

Но он промахнулся, и Трент ударил Хейла под ложечку с такой силой, что тот задохнулся. Потом Трент еще раз врезал левой по кровоточащему рту, но Хейл вновь сбил его с ног ударом правой. Пока Трент поднимался на ноги, его настиг еще один удар ногой. Корчась от боли, Трент вцепился в Хейла и повис на нем, пытаясь прийти в себя. Хейл отбросил его и боковым ударом левой раскроил ему щеку до кости. Трент ответил прямым ударом левой в лицо и правой по ребрам. Потом поднырнул под правую Хейла и нанес ему удар правой в живот и хуком левой в глаз.

Хейл бросился на Трента, схватил его за горло, и Трент почувствовал, что валится на спину. Падая, он уперся носком сапога в живот Хейла и броском через голову опрокинул его на пол.

Явно ошарашенный, Король Билл с трудом поднялся на ноги. Трент, пошатываясь, отодвинулся к стойке бара, вытирая кровь с лица тыльной стороной ладони. Хейлу здорово досталось, и это его потрясло. Возможно, в этот момент великан впервые понял, что и он может проиграть.

Трент сделал быстрое движение вперед и ударил Хейла левой в лицо и правой в подбородок. Данн попытался вмешаться, но Хейл махнул рукой, чтобы тот отошел, и вновь изготовился. Его лицо было искажено ненавистью и страхом. Он яростно ринулся вперед, но Трент увернулся и сильным ударом правой чуть не сбил Хейла с ног.

Они стояли лицом к лицу и обрабатывали друг друга боковыми по корпусу, но в ударах Хейла уже не было прежней силы. Годы тяжелого труда, закалившие Трента, сейчас спасали его. К нему пришло второе дыхание, и он успокоился. Голова гудела от полученных ударов, но теперь он уже знал, что делать. Он снова увернулся и стал наносить сильные удары правой и левой. Затем увернулся вновь и всадил оба кулака Королю в живот. Колени Хейла подкосились, и Трент с маху ударил его в подбородок, от чего великан врезался спиной в стойку; приближаясь к нему, Трент перехватил взгляд Малыша.

На лице юноши читалось изумление, смешанное с ужасом, но было в нем и кое-что еще: Малышу явно доставляло удовольствие это зрелище. Почувствовав отвращение, Трент повернулся к Хейлу.

А тот, очевидно, решил держаться до конца. Он снова бросился вперед, но Трент со всей силы ударил его правой в челюсть. Великан покачнулся и начал опускаться на колени, однако, прежде чем он упал, Трент достал его еще раз.

Король Билл упал, растянувшись на полу, и затих. Трент наклонился над ним, пытаясь определить, сможет ли Хейл подняться, и вдруг почувствовал к нему неожиданную жалость. Всю жизнь выигрывать — и вдруг оказаться избитым, избитым жестоко, да еще на глазах у тех, кем он привык повелевать.

Если бы Трента не окружали враги, он бы помог Хейлу встать и выразил бы ему свое сочувствие.

В салуне стояла тишина, и вдруг холодный голос, четко выговаривая слова, произнес:

— Не двигаться! Я не хочу никого убивать, но не будь я Куинс Хэтфилд, если не пристрелю первого, кто сделает хоть одно движение!

Никто не пошевелился и не нарушил тишины, ибо всем было хорошо видно, куда смотрит дуло винтовки, а сквозь раскрытую дверь виднелся и еще один ствол. Неизвестно, сколько еще там вооруженных людей. Поэтому все предпочли подчиниться приказу.

Трент в три прыжка пересек комнату и выскочил на улицу. У тротуара, рядом с лошадьми Хэтфилдов, стоял его мустанг. Трент вскочил в седло и тут же вытащил из седельной кобуры свой винчестер. Быстро обернувшись, он выстрелил в канделябр со свечами, разбив его вдребезги, и, сопровождаемый Хэтфилдами, помчался из города. Оказавшись на расстоянии примерно одной мили от Седара, они перевели коней на шаг, и Куинс подъехал к Тренту.

— Теперь я вижу, что если ты принимаешься за дело, то всерьез.

Трент пожал плечами и чуть не закричал от невыносимой боли. Любое, даже самое незначительное движение вызывало боль.

— Я пытался убедить его, но он и слушать меня не стал. Тогда я подумал, что хорошая взбучка покажет жителям Седара, что Хейл не всемогущ. Нам ведь понадобятся союзники.

— Представляю, как расстроится отец, когда узнает, что все пропустил! Он всегда говорит: больше всего на свете Хейл нуждается в хорошей трепке.

— Одной драки явно недостаточно, — сказал Трент. — Хейл — сильный противник. Стоит ему немного оправиться, и он нанесет нам ответный удар. У него есть и деньги, и люди, Куинс, а мы можем рассчитывать только на себя.

— Может быть, нам хватит и этого, да еще, глядишь, Бог поможет.

Эта стычка ничего не решит, и союзников у них не прибавится, думал Трент. Правда, у некоторых появились сомнения в исходе борьбы Хейла с поселенцами.

Они ехали, стараясь держаться густого кустарника и предпринимая все возможное, чтобы сбить со следа возможную погоню, хотя вряд ли кто-нибудь решится преследовать их в такой темноте.

Спустя три часа Трент и братья Хэтфилды остановили коней у хижины Хэтфилда. Из темноты вышел высокий молодой человек и окликнул их.

— Это мы, Сол, — сказал Джесс. — Ты пропустил такую драку!.. Трент избил Короля Билла голыми руками! Избил до потери сознания!

— Думаю, Па будет доволен, — сказал Сол. — Мне это тоже по душе. Так, говоришь, Трент избил Хейла? Представляю, что это было за зрелище!

— А что, все уже спят?

— Конечно. Я сменил Лиджа всего несколько минут назад, но ты же его знаешь — он уже дрыхнет без задних ног.

— А О'Хара здесь? — спросил Трент. Его челюсть одеревенела и сильно болела; каждый мускул и каждая косточка его тела ныли. Хейл умел драться, и почти все его удары достигали цели.

— Да, он здесь. Он, Бартрам и Смизерс. Приехали утром. Отец решил собрать всех и обсудить, что делать дальше.

— Да, придется воевать, — сказал Трент. — Теперь уже в этом нет никаких сомнений. Хейл не собирается разговаривать мирно.

— Вот, значит, почему вы его избили. Ну, так ему и надо. Никто из нас не хочет воевать, но раз без этого не обойтись, будем воевать. И сделаем все, чтобы отстоять свои земли.

— У меня есть одеяло и плащ. Помолюсь и улягусь тут, под кустом.

Трент отвел мустанга в конюшню, снял рубашку и стал мыться в канаве, из которой поили лошадей. Недалеко от дома, у подножия скалы, бил родник, вода которого по одной трубе поступала в дом, а по другой — в эту канаву. Она была проточной и поэтому всегда чистой.

Лицо Трента опухло и горело, и холодная вода принесла ему облегчение. Один глаз почти полностью заплыл, а на скуле была глубокая ссадина; вероятно, ее придется зашивать. Впрочем, утро вечера мудренее. Матушка Хэтфилд здорово разбирается в таких вещах, да и молодой Бартрам больше года проработал с врачом и, перед тем как уехать на Запад, сам практиковал.

Трент разложил постель на опушке леса, недалеко от родника. Однако уснуть удалось не скоро. Руки его, как и лицо, опухли и горели от ударов, хотя во время драки он старался держаться поближе к противнику.

Интересно, как теперь будут развиваться события? Узнал ли Хейл о том, что Трент был у Риты? И знает ли он, что они — старые друзья? Вряд ли. Наверняка все подумают, что Трент ходил в «Хрустальный дворец», потому что в «Мекке» делами заправляют люди Хейла. Никому и в голову не придет, что он хорошо знает Риту.

Лежа без сна, он обдумывал сложившуюся ситуацию. У Хейла людей в пять раз больше, но беспокоило Трента не это — у них нет продуктов, вот что самое главное.

Конечно, в горах водится дичь, но если жить одной охотой, то скоро можно перебить всех животных. У каждой семьи был запас продуктов на случай непогоды или нападения индейцев, но этих запасов надолго не хватит. Без пополнения продуктов и патронов им не продержаться, а в Седар теперь путь заказан… Впрочем, кто знает…

Тут в голову Тренту пришла одна мысль, он принялся обдумывать ее и не заметил, как уснул.

Проснувшись, Трент несколько минут лежал не шевелясь, наблюдая, как постепенно светлеет небо над ранчо Хэтфилда. Мало-помалу стали вырисовываться очертания предметов: ограда корраля из гладко оструганных бревен, деревянные пластины на крыше сарая, аккуратно подогнанные бревна, из которых сложен дом. Трент представил себе, какого труда стоило Парсону Хэтфилду и его сыновьям построить это ранчо. Все здесь было сделано с любовью — сразу видно, люди создавали дом, а не простое жилище.

Трент сел. В эту минуту он дал себе клятву, что сделает все, чтобы Хэтфилды жили в этом доме столько, сколько пожелают.

Глава 6

Утреннее солнце еще только поднималось над верхушками сосен, а мужчины уже собрались за длинным столом в доме Хэтфилдов, чтобы обсудить, что делать дальше. Завтрак закончился, и женщины занялись другой работой, оставив мужчин одних.

Трент сидел во главе стола, время от времени вставляя замечания. Он чувствовал себя усталым и разбитым. Один глаз его почернел и заплыл, распухшие губы и ухо покраснели и сильно горели, на скуле виднелись четыре шва. Разговаривать ему не хотелось, но он знал — без этого не обойтись. Глядя на мужчин, собравшихся за столом, он подумал: не все они доживут до победы, если им вообще суждено победить.

Трент лучше других представлял себе, что их ждет. Жизнь круто обошлась с ним, с самого детства он привык стоять за себя. Не раз и не два ему приходилось наблюдать, как начинаются такие вот войны местного масштаба, и некоторые из них до сих пор еще не закончились. Многие из его друзей, с которыми он работал и воевал, погибли.

За столом сидели пятеро Хэтфилдов, О'Хара, Бартрам и Смизерс. О'Хара был охотником, а до этого сменил много профессий. Когда-то даже служил полицейским в Нью-Йорке. Бартрам был молод, умен и, как многие мальчишки, с детства пропадал в лесах, добывая мясо для всей семьи. Предстоящая схватка с Хейлом возбуждала его, он был готов ко всему.

Смизерс, тихий, невысокий мужчина средних лет, был здесь старше всех, кроме самого Парсона. Он отличался ясным умом и страстью к порядку. Смизерс старался избегать неприятностей, однако никто не мог сказать про него, что он трус. Он был лучшим фермером и лучшим бизнесменом в округе.

Пока все завтракали, подъехали еще двое: Джексон Хайт, охотник на мустангов, бывший когда-то ковбоем, и Стив Раньон, в прошлом старатель.

Парсон Хэтфилд прочистил горло и сказал:

— Давайте обсудим все по порядку. Хейл не станет ждать, пока мы тут кончим болтать и возьмемся за дело. Давайте сначала выберем командира, а потом решим, как добыть продовольствие и патроны.

— Парсон, могу я высказать свое мнение? — вступил в разговор Трент. — Думаю, для большей безопасности нам всем стоит перебраться сюда, взяв с собой лошадей и припасы.

— Оставить наши дома? — возразил Смизерс. — Да их сожгут, вытопчут посевы и угонят скот!

— Он прав, — согласился О'Хара. — Если мы оставим свои ранчо без присмотра, то очень скоро лишимся их. Это как раз то, что нужно Хейлу.

— А кто из вас сможет противостоять двадцати ганменам? Лично я не смогу. Как вы будете в одиночку отбиваться от пяти человек? Пока вы сделаете один выстрел из окна, вас окружат и убьют.

Только собравшись вместе, нам, может быть, удастся противостоять их натиску. Лучше всего подойдет для этого мой дом или дом Хэтфилдов. Но мой дом всех не вместит. У Хэтфилдов побольше продуктов и достаточно места, чтобы отбиваться, да еще пятеро мужчин, которые отлично стреляют.

Если сожгут наши усадьбы, мы сможем отстроить их заново. Черт возьми, ведь здесь нет ни одного, кому не приходилось бы начинать с нуля. Но если вы мертвы, строить уже будет некому.

— Он говорит дело, — сказал Хайт. — Есть старая присказка: «Вместе мы выстоим, порознь умрем», поэтому я предлагаю всем перебраться сюда.

— Да, наверное, вы правы, — согласился О'Хара. — Дик Моффит был один, это его и сгубило.

— Но они сожгут мой новый сарай! — воскликнул Смизерс.

Никто ничего не сказал, и после минутного размышления Смизерс добавил:

— Впрочем, я всегда смогу выстроить новый, даже если на это потребуется десять лет.

— Мы будем помогать друг другу, — заметил Бартрам.

— Ну, а как насчет командира? — спросил Смизерс. — Ты согласен стать во главе, Парсон?

— Благодарю за доверие, но я уже стар. Предлагаю выбрать Трента.

На мгновение в комнате воцарилась тишина, а потом О'Хара сказал:

— Я — за. В конце концов это он избил Хейла.

Раньон покачал головой.

— Не обижайся, Трент, но я тебя совсем не знаю. Одно дело драка один на один и совсем другое — то, что вот-вот тут начнется. Я не против Трента, но ведь ты, Парсон, много лет участвовал во всяких битвах и знаешь, что надо делать.

— Да, это так, но позвольте мне рассказать один случай, — ответил Хэтфилд. — Когда-то я был снайпером и сражался в отряде Джеба Стюарта. Так вот, однажды старина Джеб отправил меня и еще нескольких парней с особым заданием. Нас часто посылали на такие задания, потому что мы знали, как делать дело. Но на этот раз один молодой офицер из армии северян здорово нас прижал, мы еле-еле унесли ноги. Людей у него было вдвое меньше, чем у нас, но он так удачно маневрировал, что нам пришлось спасаться бегством.

Хэтфилд не спеша налил кофе всем собравшимся и поставил кофейник на стол.

— Я рассказал вам эту историю, потому что этот офицер сидит среди нас — это Трент. — В глазах Хэтфилда вспыхнул лукавый огонек. — Я никогда не говорил Тренту, что узнал его, потому что в то время он носил другое имя, а имя — это личное дело каждого.

— Твой рассказ убедил меня, — произнес Раньон. — Если ты за него ручаешься, значит, это надежный человек.

— Тогда приступим к делу, — сказал Трент, — не будем терять времени. Садитесь на коней и езжайте домой. Возьмите весь запас патронов и продовольствия и к вечеру возвращайтесь сюда. Не ездите поодиночке и обязательно проверяйте, не следят ли за вами. Люди Хейла обязательно вернутся, поверьте моему опыту, а я хочу, чтобы вы все остались живы. У нас на счету каждый человек. По возможности избегайте перестрелок, вступайте в бой, только если вам перекроют путь. Главное для вас — вернуться к Хэтфилдам. — Трент встал. — Подождем, пока Хейл сделает первый шаг. Тактически это, конечно, неправильно, но мы должны думать о законности наших действий. Если Хейл нападет на нас первым, у нас есть право защищаться, мы тоже откроем боевые действия. У нас двенадцать человек…

— Двенадцать? — переспросил Смизерс. — Я вижу здесь только одиннадцать.

— Двенадцатый — Джек Моффит, — ответил Трент. — Я подарил ему свой «шарпс». Джеку — четырнадцать. В этом возрасте многие из нас уже делали мужскую работу. Готов поспорить на свое седло, что Джек Моффит не струсит. Я видел, как он стрелял белок, а ведь белка намного меньше человека. — Трент помолчал. — Шестеро будут охранять это место, а другие шестеро делать вылазки. Вшестером или вчетвером, или сколько там потребуется, мы сможем и нападать на людей Хейла, и ездить за продуктами.

— Такой разговор мне нравится, — заметил Смизерс. — Я мирный человек, но мне противно думать о том, что они безнаказанно сожгут мой дом. Я за то, чтобы воевать, но сначала нужно запастись продуктами.

— Пусть Лидж и Сол попробуют подстрелить оленя. Они ведь лучшие охотники в этих краях. С тем, что у нас есть, да еще с олениной мы сможем продержаться несколько дней. А потом я сам поеду в город за продуктами.

— Ты? — удивленно спросил О'Хара. — И где ты собираешься их достать?

— В Блейзере. Только я поеду кратчайшим путем через заброшенные земли.

Наступила мертвая тишина. Раньон наклонился вперед, как будто хотел что-то сказать, но, видимо, передумал и, откинувшись на спинку стула, с сомнением покачал головой. Смизерс первым нарушил молчание.

— Я поеду с вами, — сказал он.

— Послушайте, Трент, — запротестовал Хайт, — даже индейцы стараются держаться подальше от этой пустыни. Будь там какая-нибудь дорога, я бы первый посоветовал вам воспользоваться ею. Многие пытались пересечь пустыню и находили там свою смерть.

— Когда-то здесь жило индейское племя, которое знало дорогу через пустыню, — возразил Трент. — Мне кажется, я догадываюсь, как надо ехать. Если я прав, то на дорогу до Блейзера и обратно уйдет всего несколько дней.

Затем Трент повернулся к Джессу:

— Не хочешь ли понаблюдать за тем, что происходит в Седаре? Ты и Куинс, по очереди? Ни во что не ввязывайтесь, но, как только они зашевелятся, дайте нам знать. Можешь взять моего рысака каштановой масти — он любит быструю езду.

Джесс Хэтфилд встал и, захватив по дороге винтовку, вышел из комнаты.

— А ты, Джек, — Трент повернулся к молодому Моффиту, — забирайся на гору Ай и следи оттуда за дорогой на Седар. Если кто-нибудь появится, сразу сообщи.

После этого Трент отправился к себе. Он хорошо понимал, с чем они столкнутся, но в голове у него постепенно складывался план действий. Если сидеть тихо, их очень скоро отсюда выкурят или возьмут измором. И кроме того, они потеряют боевой дух. Нужно бороться. Нужно показать Хейлу, что он уязвим.

Вокруг дома Трента все было спокойно. Правда, на тропе виднелись следы, но это его не обеспокоило — его дом стоял в труднодоступном месте.

Пустив коня пастись, Трент вошел в дом и стал собирать продовольствие: пару окороков, бобы, рис, сушеные яблоки.

Уложив все это в два мешка, он приторочил их к седлу вьючной лошади, а затем подошел к крюку, на котором висели его пояса с револьверами. На какое-то мгновение Трент заколебался, но потом снял их и застегнул у себя на бедрах. Дело зашло слишком далеко, время мирных увещеваний кончилось. Трент задержался на мгновение и оглядел комнату.

Конечно, ему здесь было одиноко, но тут царили мир и покой — это для него многое значило. Сколько раз он сидел у очага, глядя, как пляшут языки пламени, или наблюдал с крыльца, как вытягиваются предзакатной порой тени деревьев.

В коррале у него стояло с полдюжины отличных лошадей. Трент вывел их и погнал в сторону дома Хэтфилдов.

Последним к месту сбора прибыл Джексон Хайт. Он появился на взмыленном коне, лицо его побелело от гнева.

— Слишком поздно! — заявил он. — Они сожгли мою усадьбу! — Он посмотрел на Трента. — Я пытался прогнать их, Трент, но их было шестеро. Что я мог сделать? Но одного я все-таки задел.

Смизерс показал на дым, поднимавшийся над лесом.

— Это горит ранчо О'Хара.

Подскакал Джесс Хэтфилд.

— Идут два отряда. Они планируют с рассветом быть здесь — я слышал их разговор.

— Хорошо, Джесс, пойди-ка поспи. И ты, Джек, тоже. Парсон, ты и Смизерс стойте на страже, а Куинс и Бартрам поедут со мной.

— Куда вы собрались? — спросил Сол.

— В магазин, куда же еще! Нам нужно кое-что купить, вот я и подумал, не нанести ли нам визит Лезерсу.

— Возьмите и меня с собой, — попросил Сол.

— Ты лучше иди поспи. Троих достаточно, а если налетим на засаду, то и вчетвером не выпутаться. Отдыхай.

— Я хоть и гонялся за антилопой, но совсем не устал и могу ехать, — настаивал Сол. — В городе полно плохих парней, и я вам пригожусь.

— Ну хорошо, — уступил Трент. — Я и не отрицаю, что ты можешь оказаться полезным.

Вдруг на юге вспыхнуло зарево, над ним поднимался дым, едва заметный на фоне надвигающейся темноты.

— Ну вот, добрались и до меня, — мрачно проговорил Смизерс. — А я рассчитывал в этом году собрать хороший урожай картофеля.

— Не волнуйся, — ответил Трент. — Когда все это закончится, я сам помогу тебе выкопать картофель.

Смизерс посмотрел вслед четырем удаляющимся всадникам и покачал головой.

— Его слова вселяют уверенность, правда? Когда я его слушаю, мне кажется, что все не так страшно.

Парсон Хэтфилд вытащил изо рта потухшую трубку и начал ее раскуривать.

— Ему можно доверять, Смизерс. Это самое главное. А когда вы узнаете его настоящее имя, поверите ему еще больше. Он один из самых метких стрелков в нашей стране. И, судя по слухам, никогда не гонялся за славой, она сама к нему пришла. Вот так-то.

— Надеюсь, в конце концов мы выиграем, — сказал Смизерс. — Пойду-ка я выпью кофе, Парсон.

Глава 7

Трент и его спутники ехали быстрой рысью. Они отправились по малоизвестной охотничьей тропе, которую как-то обнаружил Лидж Хэтфилд. Петляя, она шла через осинник, спускалась с горы и исчезала в сосновом лесу. Они ехали с предельной осторожностью, часто останавливались и прислушивались, нет ли за ними погони. Каждый держал наготове винтовку.

Однако в лесу никого не было. Наконец тропа вывела отряд в незнакомое дикое место, где огромные валуны соседствовали с высокими кедрами. Город был уже недалеко отсюда, но еще не просматривался.

Трент все чаще и чаще останавливал коня. Успех их предприятия зависел от того, удастся ли им проникнуть в город незамеченными. Часть людей Хейла отправилась жечь усадьбы, а другая, скорее всего, спит. В этот предрассветный час в городе должно быть тихо: «Мекка» и «Хрустальный дворец» закрывались в два часа ночи, так что, если не случится ничего непредвиденного, замысел Трента осуществится без особого труда.

Остановившись на холме, у подножия которого лежал город, Трент посмотрел вниз. Во всем городе светились всего два или три окна. Причем выходили они на боковые улицы. На центральную улицу выходило только одно гостиничное окно — возможно, коммивояжер засиделся до рассвета, подсчитывая свои доходы или зачитавшись дешевым романом.

Направляясь к главной улице, Трент выбирал пыльные глухие проулки, чтобы не был слышен стук копыт, стараясь держаться поближе к сараям и корралям, осторожно огибая вырисовывающиеся в темноте строения и садики. Зная, на какой тонкой нити висит его существование, Трент уже давно изучил все эти улочки и переулки. Они стояли у него перед глазами, словно карта.

Он также запомнил те дворы, где были собаки, и теперь избегал их. Правда, в любую минуту можно было наткнуться на запоздалого всадника или попасться на глаза какому-нибудь горожанину, случайно вышедшему из дома.

Король Билл, уверенный в своем могуществе, конечно же и предположить не мог, что поселенцы осмелятся приехать в Седар или приблизиться к его ранчо. Он думал, что они поедут за продуктами кружным путем, в Блейзер, и наверняка держит те дороги под наблюдением. Он никогда бы не поверил, что поселенцы решатся ворваться в самое сердце его владений.

— Бартрам, — прошептал Трент, — вы с Солом останетесь с вьючными лошадьми позади магазина. Следите, чтобы лошади вели себя тихо, и ни в коем случае не отлучайтесь — ни в магазин, ни куда-либо еще. Если начнется стрельба — уходите из города, да побыстрее. О нас не беспокойтесь. В этом деле каждый отвечает за себя. — Затем Трент повернулся к Куинсу: — А мы с тобой пойдем в гости к Лезерсу.

— А почему бы просто не ворваться в магазин и не забрать то, что нам нужно?

— Нет, — ответил Трент. — Он сам обслужит нас. Мы не только заплатим ему, но и возьмем чек. Мы не воры. Когда начнется следствие, я хочу, чтобы у нас на руках были все козыри. Пусть Хейл делает незаконные вещи, а мы будем чисты перед законом. Так что мы приведем Лезерса в магазин и заплатим за все, что возьмем.

Оставив своих лошадей вместе с остальными, Трент и Куинс бесшумно пробрались к дому торговца, стоявшему в какой-то сотне ярдов. Куинс, несмотря на свой огромный рост, двигался легко, словно привидение, и Трент несколько раз оглядывался, чтобы убедиться, что он идет за ним.

Ночь была темная и безлунная. В просветах между облаками сияли звезды. Здание магазина на противоположной стороне улицы казалось темным пятном на фоне ночного неба.

Добравшись до забора из белых колышков, который окружал дом Лезерса, Трент не стал открывать ворота — они могли заскрипеть, — а просто перебрался через забор.

В воздухе слабо пахло лилиями, трава была мокрой от росы. Трент и Куинс замерли в тени крыльца и прислушались. Стояла полная тишина, лишь на дереве через улицу не умолкая пел пересмешник.

Трент очень осторожно поднял ногу и поставил ее на ступеньку, потом, перебросив свой вес на эту ногу, осторожно поставил вторую на следующую ступеньку. Ни один звук не нарушал ночную тишину. Дюйм за дюймом продвигаясь вперед, Трент очутился наконец в доме и бесшумно двинулся по коридору в спальню Лезерсов.

В доме сейчас спят двое — Лезерс и его жена, толстая покладистая женщина, обожавшая Короля Билла Хейла. Для нее он был образцом мужчины; его самодовольная манера держаться, его чванство и весь образ жизни производили на нее огромное впечатление. В ее глазах Король Билл был великим человеком.

Однажды, сразу после своего приезда в Седар, Тренту пришлось побывать в этом доме. Он хотел тогда закупить много продуктов, и, поскольку Лезерс отлучился из магазина, Трент пошел за ним. Тогда Лезерс с удовольствием обслужил его — у Трента был крупный заказ, и он хорошо заработал. А Трент таким образом познакомился с планировкой его дома.

Он осторожно открыл дверь на кухню, из которой другая дверь вела в коридор. Первая дверь по коридору — гостиная, в нее редко кто заходил, а за ней — спальня. Там-то и спит Лезерс со своей женой.

На кухне Трент немного задержался. Лезерсы держали не собаку, а кота, за что он был им глубоко благодарен. Трент осторожно проскользнул в коридор и, очутившись у двери, ведущей в спальню, прислушался. Он уловил медленное тяжелое дыхание Эльзы Лезерс и неровное, прерывистое дыхание самого Лезерса. С кухни доносился слабый запах лука и домашнего мыла.

Вытащив из кармана большой носовой платок, Трент завязал им лицо. Лезерс конечно же догадается по голосу, кто он, но Трент надеялся, что, проснувшись и увидев человека в маске, владелец магазина онемеет от ужаса и не сможет закричать. Потом Трент вытащил револьвер и вошел в спальню. На какое-то мгновение дыхание Эльзы Лезерс сбилось, но вскоре она снова ровно задышала. Трент облегченно вздохнул — если бы жена Лезерса проснулась, она тут же подняла бы крик, и весь его тщательно разработанный план и все их надежды пошли бы прахом.

Подойдя к кровати, Трент сунул холодную мушку своего револьвера прямо под нос Лезерсу. Тот почти сразу же открыл глаза и с ужасом уставился на высокую темную фигуру со сверкающими глазами, в шляпе с плоскими полями и с револьвером в руке.

Трент наклонился и прошептал:

— Вставай, только тихо!

Лезерс осторожно вылезиз постели. Трент жестом велел ему надеть штаны и шлепанцы, стоявшие у кровати, а потом указал на дверь. Лезерс бесшумно вышел из спальни, Трент и Куинс — за ним.

В коридоре владелец магазина обернулся к Тренту:

— В чем дело? Что вы от меня хотите?

— Купить кое-какие продукты, больше ничего. Откроешь магазин и продашь то, что нам нужно, иначе не доживешь до утра. Если не будешь поднимать шума, все обойдется. Но только пикни — и я опущу этот шестизарядник на твою голову.

— Полегче, полегче! Я не собираюсь кричать. — С этими словами Лезерс застегнул ремень и направился к магазину. Трент и Куинс шли за ним по пятам. Куинс задержался только для того, чтобы сорвать в саду голубой василек и сунуть его в петлицу своей рубашки.

Лезерс принялся открывать замок на двери магазина.

— Если моя жена проснется и увидит, что меня нет, то за последствия я не отвечаю.

— Об этом не волнуйся, — холодно отвечал Трент. — Поскорее выдай все, что нам нужно, и дело в шляпе. В конце концов ты ничего не теряешь. Составь список того, что мы у тебя купили, и я все оплачу.

— Значит, это не ограбление?

— Нет. — Трент снял платок с лица. — Я просто закупаю продукты. Это не ограбление, а если ты поторопишься, то стрельбы не будет.

Он сделал Солу знак приблизиться.

— Как только вы с Бартом загрузите четырех коней, пусть Барт тут же уезжает. Тогда, даже если кто-нибудь и появится, у нас уже будет запас продуктов. Ты останешься и поедешь со следующей четверкой.

— А как же вы с Куинсом? — Сол указал на брата, который стоял в дверях, не сводя глаз с улицы.

— Мы поедем следом за вами, прикроем ваш отход.

Лезерс работал очень быстро. От фонаря, стоявшего в задней комнате, исходил тусклый свет, но Лезерсу этого было достаточно — он прекрасно знал, где что лежит. Трент не боялся, что хозяин магазина поднимет тревогу, — он был слишком напуган. Они представляли для него сейчас непосредственную опасность. Конечно, Хейл придет в ярость, узнав о происшедшем, но это будет потом, и он сможет как-нибудь оправдаться.

Наконец Лезерс выложил на прилавок все, что было велено, и Сол с Бартрамом стали грузить мешки с продуктами на лошадей. Они работали молча и быстро.

— Вам все равно не удастся далеко уйти, — сказал Лезерс. — Как только Хейл обо всем узнает, он пошлет за вами погоню.

— Все может быть, — спокойно ответил Трент. — Но пусть он сначала очухается от первой взбучки, а уж потом нарывается на другую. А тебе, Лезерс, самое время задуматься о будущем.

— О будущем?

— Когда эта война закончится и Хейл проиграет — а это непременно случится, — что ты тогда будешь делать? Как ты думаешь, что с тобой произойдет?

— Со мной? — Лезерс остановился, в его душу неожиданно закрался страх. — Что вы хотите этим сказать?

— А то, мой друг, что ты встал на сторону Хейла, хотя мог бы этого и не делать, и если Хейл проиграет, то тебе придется отсюда уехать. Притом с тем, что поместится в одной упряжке.

— Хейл никогда не проиграет! — Лезерс опустил на прилавок мешок с бобами, который тут же принял Сол. — Хейл здесь хозяин. У него и деньги, и люди. Смотрите, что случилось сегодня — сгорели ранчо Смизерса и О'Хары. А что произошло с Диком…

— Моффитом? — В голосе Трента прозвучал металл. — Это самое настоящее убийство. Попробуй назвать это иначе.

Лезерс с сомнением покачал головой.

— Это не убийство.

— А что же тогда? Убит безоружный семейный человек с двумя детьми в своем собственном доме. А ты уверен, что однажды в голову Хейлу не придет мысль убить и тебя? Ты знаешь, Моффит не нарушал законов. Он был добропорядочным, честным человеком.

Лезерс был потрясен; он хотел что-то сказать, но не находил слов.

— Я там не был, — пытался он возражать, — и не знаю, как все случилось. И вы не знаете.

— Его дети все видели. Так что у нас есть двое свидетелей. Этого достаточно, чтобы отправить Малыша Хейли и тех, кто был с ним, на виселицу. И его папашу тоже, за то, что он отдал такое распоряжение или, по крайней мере, не воспрепятствовал убийству.

В магазин вошел Куинс.

— Сюда едут двое! — прошептал он.

— Пусть войдут в магазин. И никакой стрельбы, если только они не начнут первыми.

Трент отступил в тень позади Лезерса, ткнул его револьвером в ребро и сказал:

— Если они войдут, разговаривай с ними спокойно. Если начнется пальба, Эльза Лезерс может остаться вдовой.

Подъехавшие подошли к двери и повернули ручку. Дверь открылась, один из них спросил:

— Кто здесь?

— Я, — ответил Лезерс и, почувствовав новый толчок под ребро, добавил: — Выполняю заказ, который заберут рано утром.

Двое мужчин вошли в магазин.

— Вот уж не думал, что ты такая ранняя пташка. Ведь еще только четыре утра!

— Ты прав, — сказал Куинс и вышел из своего укрытия. — У нас здесь небольшая гулянка, но раз уж вы пришли, то давайте включайтесь в работу — берите мешки и несите на улицу.

— А?.. — вошедшие тупо уставились на него. — Почему это…

Куинс подтолкнул одного из них дулом винтовки:

— Пошевеливайся! Тащи этот мешок на улицу, да побыстрее!

Когда погрузка была закончена, на востоке уже занималась заря. Бартрам уехал раньше и сейчас, наверное, уже далеко отсюда. Трент и Куинс быстренько связали обоих мужчин, а потом и Лезерса и вставили им в рот кляпы. Трент вытащил деньги, чтобы расплатиться с торговцем, высвободил его правую руку, заставил подписать чек и сунул деньги ему в карман.

Сол отправился в путь со второй партией лошадей, а Куинс, держа винтовку в руках, сел на своего коня и стал поджидать Трента. Тот проводил Лезерса в дом, все еще тихий в это время, и уложил на кровать рядом с женой. Эльза тяжело вздохнула и перевернулась на другой бок, но не проснулась.

Трент подождал секунду-другую, на цыпочках вышел из дома и сел в седло. Они свернули в переулок, обогнули корраль, нырнули в тень двух сараев и скрылись в лесу.

— Ну и напугали же мы этого Лезерса, — сказал Куинс. — К тому времени, когда жена проснется и развяжет его, он пропотеет до костей.

— Хейл, конечно, вышлет погоню, — сказал Трент. — Надо, чтобы Бартрам и Сол ушли подальше.

В просвете между деревьями они увидели Бартрама, который уже поднялся высоко в гору. Молодой Бартрам был крепким и выносливым фермером и охотником. До того как поселиться в Кедровой долине, он три года водил караваны переселенцев по Сухопутной тропе. Он знал, как управляться с вьючными лошадьми, и теперь демонстрировал это своим товарищам.

— Ты заплатил Лезерсу, Трент?

— Да, и взял у него чек.

Используя все известные им уловки, чтобы замести следы, Трент и Куинс поднимались все выше в горы.

Несколько раз они останавливались, чтобы посмотреть, нет ли за ними погони, хотя и понимали: вряд ли кто знает эту тропу и едва ли сможет ее найти. Трент надеялся, что Хейл пустит своих людей по дороге, которой пользовались все. Мужчины, зашедшие в магазин к Лезерсу, не видели вьючных лошадей, да и сам владелец магазина вряд ли их заметил, поскольку они стояли в тени. Перед магазином земля настолько истоптана лошадиными копытами, что вряд ли кто сможет определить, сколько у них было лошадей. Скорее всего Хейл решит, что поселенцы приехали в фургоне — на дороге всегда полным-полно следов от колес.

Трент спешился, вернулся на несколько шагов назад, засыпал пылью следы копыт, а поверх разбросал листья. Они двинулись дальше, но, не доехав нескольких миль до дома Хэтфилда, услышали звуки выстрелов.

Куинс натянул поводья.

— Они напали на наш дом, Трент! Что будем делать — оставим Барта и Сола и бросимся на подмогу или будем охранять караван с продуктами?

Трент на минуту задумался:

— Думаю, твой отец и все остальные справятся одни. А мы будем охранять караван. Нам нужны продукты, мы не можем ими рисковать.

И они снова двинулись в путь. Время от времени до них доносились выстрелы — значит, дом Хэтфилдов еще держится. Впрочем, Трент не очень волновался: Парсон — старая хитрая лиса и поймать его в капкан не так-то просто.

— Я заметил человека, — сказал Куинс. — Вон там. — Он указал рукой на склон горы.

— Наверное, они пытаются обойти Парсона с фланга, — заметил Трент. — Сол, ты езжай дальше, но смотри не попадись им в руки. Они хотят обойти ваш дом. А мы с Куинсом попробуем их отвлечь.

Сол пришпорил коня и двинулся вслед вьючному каравану. Трент, быстро оглядевшись по сторонам, направил коня к нагромождению валунов чуть повыше тропы. Тут Трент и Куинс спешились и спрятали своих коней в кедраче. Хорошее место — отсюда можно будет легко скрыться незамеченными.

Всадники быстро приближались. Очевидно, что-то их спугнуло, а может быть, они догадались, что нашли окольный путь к дому Хэтфилдов. По сути, так оно и было.

Спрятавшись за валуном и держа в руках винчестер, Трент прислушивался — топот копыт становится все ближе и ближе. Наконец они появились примерно в ста ярдах, там, где тропа делала поворот.

— Сначала предупредительный выстрел! — крикнул Трент, и они выстрелили.

Звуки выстрелов слились в один, и у ног коня, скакавшего впереди, взметнулись фонтанчики пыли. Конь в ужасе встал на дыбы и бросился в сторону. Трент посмотрел, какой эффект произвели первые выстрелы, потом поднял винтовку повыше и тут увидел, как один мужчина в сомбреро нырнул в кусты. Остальные развернули лошадей и бросились наутек.

Куинс хмыкнул, откусил кусок жевательного табака и сунул плитку в карман.

— Пусть поломают голову, кто это их обстрелял! — И вдруг он нахмурился. — Послушай, тебе не кажется, что вон там, среди скал, кто-то прячется?

В одном месте скалы расступались, и там, на расстоянии не более четырех футов, виднелся валун. Куинс поднял свою винтовку и выстрелил в просвет между скалами. Послышался испуганный крик, потом чье-то ругательство.

Куинс снова усмехнулся:

— Теперь они оттуда уберутся. — Он посмотрел на Трента. — Пожалуй, нам тоже надо уходить.

— Знаю. Держи склон под наблюдением, а я поднимусь повыше и посмотрю оттуда. Если внизу кто-нибудь есть, я их выкурю, и ты сможешь уйти.

Через секунду Трента и след простыл. Сев на коня, он спустился в сухое русло и, пробираясь между кедрами, нашел едва заметную тропу, ведущую на вершину скалы, которая, словно башня, возвышалась над окружающей местностью. Не прошло и нескольких минут, как Трент оказался наверху, спешился, занял удобную позицию и стал смотреть вниз.

Ниже по склону он увидел двух мужчин и выстрелил. У него не было никакого желания убивать этих людей — он просто хотел выманить их из укрытия. Первая же пуля ударила в скалу и осыпала их осколками гранита. Мужчины тут же скрылись.

Через несколько минут к Тренту присоединился Куинс.

— Теперь они не скоро появятся, — сказал он. — Мы уже будем дома, когда они снова осмелятся высунуть нос.

Трент с Куинсом сели на коней и, вернувшись на тропу, поехали по следу вьючных лошадей. Через четыре мили они наткнулись на Бартрама со всеми восемью лошадьми.

— Там, впереди, стреляют. Сол отправился на разведку, а я жду, когда он вернется.

Трент и Куинс вполголоса рассказали ему о случившемся и тоже стали ждать Сола. Изредка до их слуха долетали звуки выстрелов. Через несколько минут из леса вышел Сол.

— Па обороняет Кап. Думаю, один из них убит. Я видел, как он лежит, распластавшись на земле. Наверное, это тот, кому удалось прорваться в нашу долину. Но уж теперь-то ему оттуда не выбраться.

— А есть там какой-нибудь проход, чтобы провести лошадей? — спросил Трент.

Сол кивнул.

— Если вы отвлечете их на некоторое время, мы с Бартрамом проведем коней прямо к дому.

— Договорились. — Трент зарядил винтовку. — Когда мы с Куинсом откроем огонь, вы, ребята, идите вперед. Затем прикройте нас.

— Пошли, — сказал Сол.

Куинс открыл огонь, а Сол и Бартрам с гиканьем погнали лошадей. С противоположной стороны прогремел один выстрел, и то мимо. Куинс снова выстрелил, за ним выстрелил Трент. Наконец последняя лошадь скрылась из виду, и все стихло.

Ранчо Хэтфилда располагалось в чашеобразной долине, окруженной высокими скалами, со склонами, наклоненными внутрь, поэтому человек, вздумавший забраться на них, чтобы обстрелять дом, рисковал свалиться вниз и разбиться о каменистое дно. Хэтфилды называли эту долину Кап, что означает «чашка».

В двух местах скалистые стены расступались, образуя узкие проходы. Один такой проход располагался позади дома Хэтфилдов и был завален камнями, а другой — как раз на той стороне, где стояли Куинс и Трент. Но для того чтобы пробраться к дому и оказаться под прикрытием каменного сарая и корралей, им нужно было пересечь долину, рискуя попасть под огонь нападавших.

Люди Хейла укрывались среди каменных валунов. Парсон и О'Хара не пускали их дальше.

У Трента и Куинса было два пути: либо пересечь долину Кап в надежде, что Парсон и О'Хара прикроют их огнем, либо напасть на людей Хейла сзади.

Недалеко от того места, где засели нападавшие, располагалась ложбинка, очень похожая на ту, где жил Трент. И там и тут был прекрасный источник с вкусной холодной водой. Однако, если бы нападавшим удалось забраться на скалу, расположенную неподалеку от этого источника, они могли бы держать под обстрелом всю долину Кап и подходы к ней. Это было единственное слабое место в прекрасной оборонительной позиции.

Их необходимо выкурить из прохода, решил Трент, а сделать это можно только оттуда, где они находятся.

Оставив коней в надежном укрытии, Трент и Куинс по-индейски, крадучись, пробрались к скале, откуда хорошо просматривалось нагромождение валунов в каменном проходе. Там залегло полдюжины человек. Один из них вышел было из своего укрытия, но Куинс тут же выстрелил.

Человек споткнулся и упал. Потом встал и, волоча раненую ногу, заспешил обратно, но тут же снова упал, на этот раз за валуном.

Трент заметил, что из-за другого камня торчит чей-то сапог, и выстрелил. Раздался крик, сапог исчез, а на ржавой скале осталось лежать то, что было каблуком.

Тут до нападавших дошло, что их позиция простреливается вдоль и поперек, и их словно ветром сдуло. Куинс послал им вдогонку пулю, чтобы придать им прыти, а Трент стрелять не стал. Он просто сидел и смотрел, как они бегут.

Через несколько минут нападавшие сели на коней и ускакали прочь. Один из них, ругаясь от боли, еле-еле взобрался на лошадь.

Трент и Куинс подождали, не покажется ли кто-нибудь еще, но вокруг было тихо.

— Сейчас-то мы их прогнали, — сказал Куинс, — но они еще вернутся.

— Возможно, — согласился Трент. — Нужно поставить одного человека среди тех камней или тут, где мы с тобой находимся.

Куинс сплюнул.

— Трент, ты хороший человек, но зачем ты жалеешь этих ублюдков? Они того не заслуживают.

— Ты прав, они того не заслуживают. Но дело все в том, Куинс, что каждый из них — живой человек. Со своими мечтами, надеждами и стремлениями. Некоторых дома ждут жены и дети. А пуля кладет конец всему этому, и потому мне не хочется посылать ее без крайней необходимости.

— Ты говоришь верно, Трент, но ведь это они на нас напали, а не мы на них.

Трент встал и отряхнул брюки.

— Не беспокойся, Куинс, когда придет время, я буду делать все, что нужно. Думаю, после сегодняшней стычки кое-кто из людей Хейла подумает о том, чтобы уехать отсюда. Одно дело ходить, нацепив на себя револьверы и болтать о собственной храбрости, и совсем другое, когда вокруг летает свинец, который может в тебя попасть. Во всяком случае, двоих мы уже вывели из строя, а остальные наверняка призадумались. Если уж на то пошло, я бы предпочел помериться силами с Данном и Рейвицем, а не с ними.

Куинс в изумлении уставился на него:

— Думаешь, ты сможешь справиться с ними?

— Я в этом уверен.

— И с Малышом Хейлом?

Трент задумался.

— Малыш — другое дело, совсем другое.

Глава 8

Раздумывая обо всем этом, Трент вдруг осознал, что никогда не сомневался в своей способности победить любого. Эта уверенность и была частью его силы. Природа наградила Трента необыкновенно быстрой реакцией, крепкими нервами и твердой рукой. Трент почти не прицеливался, разве когда стрелял из винтовки. Он просто выхватывал свой шестизарядник, направлял на противника и стрелял.

Тем не менее он был достаточно умен, чтобы понимать: как бы хорошо он ни стрелял, всегда найдется человек, который стреляет еще лучше. И была у него одна слабость, которую Куинс сразу же разгадал: склонность к состраданию.

В этих краях и в эти времена мужчины решали свои споры с помощью револьверов точно так же, как в прежние времена они решали их с помощью боевых топоров, копий и мечей. Так было везде, не только на Диком Западе. Возможно, когда-либо споры будут решаться по-иному, но пока они решались именно так.

Был период, когда в Италии за десять дней произошло две тысячи семьсот пятьдесят девять дуэлей, причем сражались в основном на шпагах и рапирах. Интересно отметить, что только тридцать дуэлянтов были военными и двадцать девять — журналистами, остальные же представляли собой людей самых разных профессий и званий, четверо из них были даже депутатами парламента.

Шевалье д'Андре убил на дуэлях семьдесят два человека, а про Александра Кита Макланга, племянника бывшего главного судьи, говорили, что он отправил на тот свет больше сотни.

Словом, решение споров с помощью оружия не было привилегией одного только Дикого Запада. Лишь немногие устраивали перестрелки для того, чтобы завоевать репутацию метких стрелков, большинство же просто не задумывалось об этом. Однако многие приобретали такую репутацию помимо своей воли, потому что действительно метко стреляли.

«Отец считает, что ты умеешь обращаться с оружием, — сказал ему как-то Куинс, — а он редко ошибается».

Значит, его страсть к оружию заметна невооруженным глазом? Впрочем, что тут удивительного? Умеет же он почти безошибочно вычислить человека, опасного для окружающих, который либо стреляет с необыкновенной меткостью, либо в душе ненавидит людей.

Трент и Куинс бок о бок въехали в Кап. Им навстречу вышли Парсон и молодой Бартрам.

— А вы и вправду раздобыли продукты, — заметил Парсон. — Ума не приложу, как вам это удалось.

— Ну, Лезерс не особо сопротивлялся. Когда я привел его в магазин и сказал, что нам надо, он выложил все как миленький. Если с человеком правильно обращаться, он сделает все, что ты захочешь.

Куинс усмехнулся.

— Трент вытащил этого беднягу прямо из постели, ухитрившись не разбудить его жену. Мне даже стало его немного жаль.

— Хотел бы я посмотреть, что будет, когда он встанет, — сказал Бартрам, — или когда проснется его жена.

Парсон Хэтфилд, довольный, улыбнулся в усы.

— Ну, думаю, первый раунд мы выиграли. Вы бы посмотрели, как удирали эти ублюдки, когда вы открыли огонь!

— А что за человек лежал на земле? — спросил Трент.

— Негодяй по кличке Индеец Джо. Правда, он такой же индеец, как ты. — Парсон усмехнулся. — Я не могу сказать так про себя, поскольку во мне есть индейская кровь. Но хоть он и не был индейцем, его звали Индеец Джо. Порядочный мерзавец, и, когда он совсем зарвался, О'Хара утихомирил его.

Конечно, те продукты, что ты привез, Трент, очень кстати, но ты же сам понимаешь, надолго их не хватит. У нас здесь много народу, и все едоки что надо. — Парсон уселся на ступеньку. — Вернуться в Седар и снова проделать то же самое мы не можем. Значит, надо придумать что-то другое.

— Сначала несколько дней отдыха, — сказал Трент, — а потом, хотим мы этого или нет, придется ехать в Блейзер. Вот бы узнать, что они там задумали, ведь я…

— Слишком уж ты ушел в себя, — заметил Парсон. — Ничего не видел и не слышал. Приглядись ты повнимательнее, понял бы, чем заняты сейчас мысли Хейла, и еще понял бы, что недели две мы можем жить спокойно.

— Почему? Что случилось?

— Король Билл собирается устроить грандиозный праздник. На днях исполняется десять лет, как он приехал в эти края, и он решил отметить это событие. Будут скачки, соревнования по бегу и разгибанию подков, кулачные бои. Хейл обещал привезти человека, который дерется голыми руками, по кличке Бык Тернер. Огромный мужик… Говорят, победить его невозможно.

— Это так, — согласился Трент. — Я видел его в драке. Большой, сильный и очень подлый. — Трент на секунду задумался. — Может быть, это даст нам время, в котором мы так нуждаемся. — Он встал. — Пойду немного посплю. — Трент осторожно дотронулся до своего лица. — До сих пор горит.

— Но синяк под глазом стал уже меньше, — успокоил его Куинс.

Трент посмотрел на свои все еще распухшие руки.

— А вот они меня беспокоят, хотя болят уже не так сильно.

Трент расстелил свое одеяло в таком месте, куда не попадали лучи заходящего солнца. Вечер еще только начинался, но он надеялся, что уснет сразу же, как только ляжет, — он ведь очень устал. Улегшись на одеяло, Трент стал глядеть на небо сквозь листву.

Бык Тернер! Да, Хейл действительно постарался. Тернер — лучший борец в той части страны, что лежала к западу от Миссисипи и тянулась почти до самого Сан-Франциско.

Затем его мысли переключились на предстоящую поездку в Блейзер. Несколько раз, стоя на горных вершинах, Трент внимательно изучал местность, лежащую к западу и к югу, стараясь определить, как лучше добраться до этого города. У него был отличный бинокль, реликвия времен Гражданской войны. Он выменял его у одного немецкого офицера, возвращавшегося к себе домой. По тем временам это был самый лучший бинокль; благодаря ему Трент заметил среди зубчатых гор тоненькую ниточку, которая вполне могла оказаться тропой. Была ли это индейская или охотничья тропа, он знать не мог, но тропой этой явно пользовались. А значит, она куда-то вела. Ему-то хорошо известно, как опасно в горах или в пустыне сворачивать с троп, которые зачастую были единственными дорогами через горы.

Трент проснулся еще до рассвета. Он лежал, закинув руки за голову, и думал о предстоящей поездке. Блейзер лежал на перекрестке путей, это был один из тех городков, которые рождаются только для того, чтобы вскорости умереть, оставив после себя несколько сломанных досок и разбитое стекло. Однако сейчас в этом городе кипела жизнь.

Подойдя к источнику, Трент долго пил, а потом умылся. Лицо горело уже меньше, и челюсть стала двигаться свободнее, прежнее одеревенение почти прошло.

Салли принесла ему грубое полотенце, и он вытер лицо и руки, а потом, перекинув полотенце через плечо, стал причесываться, глядя в маленький осколок зеркала, прикрепленный к стволу дерева.

— Приехали еще двое, — сообщила Салли. — Тот Уилсон с равнины, что возле Бокс-каньона, и Джоди Миллер, его сосед. Джоди — из Техаса. Он хороший человек.

Трент кинул на нее взгляд, в глазах его сверкнули искорки.

— Очень хороший? Он тебе нравится?

Салли вспыхнула.

— Нет, совсем нет! Я… — Она не договорила.

— Что ты?

Она снова вспыхнула.

— Лучше идите поешьте. — Она помолчала, а потом добавила: — Я слышала, вы рассыпались перед той женщиной, владелицей «Дворца» в Седаре.

Причесываясь, Трент наблюдал за Салли в зеркало.

— Мы с ней старые друзья, Салли, — сказал он, улыбаясь. — Я ее уже давно знаю.

— Она хорошая?

Трент кивнул.

— Да, хорошая. Она получила в наследство салун в одном из техасских городков, и, чтобы не умереть с голоду, ей пришлось заняться делами. До этого она долгое время помогала вести бухгалтерский учет и многому научилась, так что салун ее процветает. Джейм Бриго был должником ее отца, он сам предложил ей стать ее телохранителем, а поскольку с Джеймом никто не хочет связываться, у нее нет никаких проблем.

— Она красивая. Я видела ее один раз на улице.

— Да, красивая и к тому же умная. И очень ясно мыслит. — Трент взял свою шляпу. — Салли, ты тоже умная, так что не поддавайся настроению, не думай о чем не надо. Мозг надо развивать, женщине он так же необходим, как и мужчине.

Когда они вошли в дом, Сол поднял голову и указал на двух незнакомцев.

— Уилсон и Миллер, обоих сожгли. Напарника Уилсона убили. Застрелили, когда он хотел поймать лошадь.

Миллер был крупным, солидным мужчиной, заросшим щетиной.

— Привет, — сказал он. — Я тебя уже видел раньше.

— Да, я кое-где побывал, — спокойно произнес Трент.

Миллер его узнал — видно по глазам.

— Я бы признал тебя даже без этого верзилы в Седаре.

— Какого верзилы? — спросил Трент.

— Ну, того, что приехал вчера на закате. Покрупнее тебя. Сказал, что ищет одного человека. Судя по описанию, тебя. Ты ему до зарезу нужен.

— У него плоское лицо и большой шрам над глазом, верно?

— Верно. Глядя на него, можно сказать, что ему частенько приходилось драться, причем он не всегда выходил победителем.

— Я видел однажды такую драку — его тогда здорово отделали. Но он этого заслуживает.

Значит, Кэйн Брокмэн его ищет.

Трент знал, что рано или поздно Кэйн его найдет. Знал еще до того, как ему написал об этом Ли Холл. Трент убил его брата почти два года назад, но Кэйн не из тех, кто забывает обиду. Близнецы Брокмэны были прекрасными наездниками и отличными стрелками, хорошо известными по обе стороны границы. В перестрелке в краю Живого Дуба Трент убил Эйбела Брокмэна, а позже в рукопашной схватке до полусмерти избил Кэйна. И вот теперь Кэйн здесь, разыскивает его. Уж кто-кто, а Кэйн Брокмэн умеет обращаться с револьвером.

Мало ему проблем с Королем Биллом Хейлом!

Парсон Хэтфилд не сводил с Трента глаз.

— Ты говоришь, Миллер, что знаешь этого человека. Я бы тоже хотел его знать.

— Мое имя, — медленно произнес Трент, — Лэнс Килкенни.

— Килкенни? — Бартрам в изумлении выронил тарелку. — Ты — Килкенни?

— Да, — ответил Трент, — хотя я и не сделал ничего, чтобы заиметь ту репутацию, которая у меня есть.

Повернувшись, он вышел из дому и пересек полянку. Он не хотел ни говорить на эту тему, ни отвечать на вопросы, которые наверняка посыпались бы на него. Пока он погуляет, пусть они перемоют ему косточки, тем более что материала у них достаточно — о нем ходит множество историй, большей частью выдуманных.

Да, странно вновь превратиться в Килкенни — так долго он жил под чужим именем.

Стоило кому-нибудь заговорить о знаменитых стрелках, как тут же всплывало его имя. Джон Вэсли Хардин, Дикий Билл Хикок, Билли Брукс, Кулен Бейкер, Билли Лонгли, Фармер Лил, Джон Бул, Бат Мастерсон, Люк Шорт, Джим Котрайт по прозвищу Длинноволосый — их были сотни, этих стрелков. Кое-кто еще жив, а кто-то уже умер.

Они переезжали из одного бурно растущего города в другой, некоторые из них были одновременно и авантюристами, и служителями закона, вроде Эрпов; слава других была чрезмерно раздута, как, например, у Джона Ринго, о его подвигах ходило множество легенд, но когда дело доходило до имен, дат и названий городов, то оказывалось, что с этим у него сплошные неувязки.

Ринго принимал участие в войне в округе Мэсон, что в Техасе, и даже отсидел за это в тюрьме. Он был замешан в убийстве братьев Хэзлет, владельцев магазина в Хуачите, штат Нью-Мексико, а также в различных грабежах и налетах. Однажды он убил в салуне безоружного человека лишь за то, что тот заказал себе пиво, хотя Ринго хотел, чтобы он выпил виски. Словом, за Ринго водилось много темных делишек. Очень вероятно, что, сохрани он свою настоящую фамилию Рингголд, никто бы о нем и не услышал, но имя Ринго придавало ему какой-то романтический ореол. Очень жаль, подумал Килкенни, ведь он из хорошей семьи.

Итак, Кэйн Брокмэн здесь. Килкенни вдруг ощутил какую-то тревогу. Теперь рано или поздно им придется стреляться. Он не хотел этого, и не только потому, что не любил убивать. Он избил Кэйна голыми руками и убил Эйбела, когда тот пытался убить его. Этого достаточно.

Но кроме того, он всегда чувствовал, что Кэйн Брокмэн, несмотря на свою завидную меткость, никогда бы не влип в эту историю, его бы не Эйбел: Кэйн был работягой — прекрасным ковбоем и незаменимым помощником при перегоне скота. Без сомнения, он гонялся за Килкенни только потому, что считал своим долгом отомстить за брата.

Если дело дойдет до убийства… Мысли Килкенни перескочили на Данна и Рейвица и наконец сосредоточились на Малыше Хейле.

Вполне возможно, что вся эта заварушка случилась именно из-за него. Каким бы высокомерным и самонадеянным ни был его отец, в нем не было злобности. Впрочем, с грустью подумал Килкенни, в бою она в нем просыпалась.

Что же Король Билл Хейл предпримет дальше? Без сомнения, та взбучка, которую он получил от Килкенни, больно ударила по его самолюбию, и он может просто исчезнуть. Но в это Килкенни верил слабо. Нет, скорее всего Хейл нанесет ответный удар.

Наверное, его задело не только то, что Килкенни побил его, но и тот факт, что поселенцы, которых он хотел согнать с земли, осмелились напасть на его людей и обратили их в бегство. А потом какой-то Трент, или как его там, приехал в Седар и забрал большое количество продовольствия, хотя он, Хейл, запретил продавать им продукты.

Власть любого человека или нации над другими зиждется в значительной степени на вере других в силу этой власти. Для того чтобы сохранить свое господство, Хейл должен постоянно одерживать победы. А сейчас он трижды потерпел поражение, и его планы были нарушены. Значит, Хейл должен что-то предпринять, чтобы восстановить пошатнувшийся престиж. Но что?

Несмотря на успехи поселенцев, власть Хейла все еще сильна. Кроме того, он знал о них если не все, то очень многое. Так, зная, сколько у них людей, он мог легко рассчитать, сколько им потребуется продовольствия.

Если Хейлу захочется, он соберет своих людей и перекроет тропу на Блейзер. После этого может спокойно сидеть и ждать, пока голод положит конец их сопротивлению. Может решиться и на вторую атаку, только на этот раз гораздо большими силами.

Впрочем, не верится, что Хейл предпримет открытое нападение. Он уже понял, что Хэтфилд и другие поселенцы прочно закрепились на земле и даже если он одержит над ними победу, потери его будут больше, чем он может себе позволить.

От фермы Хэтфилдов не было хорошей дороги до Блейзера. Туда вела узкая горная тропа, по которой с трудом мог проехать всадник, и эту тропу можно легко перекрыть. Более того, Хейл имел в Блейзере своих людей и владел там платной конюшней.

Мысли Килкенни вернулись к Смоки-Дезет — местное название пустыни, позаимствованное у одного индейца, который когда-то случайно назвал ее так. Килкенни не верилось, что ее нельзя пересечь. В свое время он объездил почти весь Дикий Запад и знал, что везде можно найти тропу или хотя бы ее следы.

Неожиданно к нему подошел О'Хара.

— Миллер и Уилсон хотят попытаться добраться до Блейзера. Что ты об этом думаешь?

— Я сам хочу туда попасть, но другим путем — через пустыню. Я верю, что там наверняка есть заброшенная тропа. Если мы поедем через горы, то попадем в засаду, Хейл наверняка нас перехватит — либо па дороге туда, либо на обратном пути.

— Уилсон говорит, что однажды он уже пытался пересечь Смоки-Дезет. Это невозможно. Там полно глубоких каньонов и целые мили голых скал.

К ним присоединились Джексон Хайт, Миллер и Уилсон.

— Мы тут поговорили и решили: если нам удастся подняться повыше в горы и незаметно выйти на тропу, ведущую в Блейзер, засады можно избежать. Думаем, нам удастся добраться до города.

— Поступайте как хотите, — сказал Килкенни. — Я бы не послал своих людей по этой тропе, но, если вам хочется рискнуть, дело ваше. — Он помолчал, оглядывая склон, видневшийся сквозь деревья. — Вся беда в том, что у Хейла много людей, а у нас очень мало. Мы не можем позволить себе потерять хоть одного человека. Так что я бы не советовал вам ехать; уверен, что Хейл будет вас ждать.

— Так далеко от города? — удивился Миллер.

— Он может поставить человека следить за тропой, и тот даст сигнал, когда вас увидит. Хейл очень предусмотрителен; можете быть уверены — его не так-то легко провести.

Килкенни прекрасно понимал, почему поселенцы решили отправиться в город. Никому не хотелось сидеть здесь, словно в мышеловке, ожидая, когда же Хейл сделает следующий шаг. Всем хотелось действовать, хотелось бороться.

— Езжайте, если вам так хочется, — сказал он, — но приготовьтесь стрелять. Люди Хейла будут вас ждать.

В полночь из Капа выехал фургон. Миллер был за кучера, а Уилсон, Хайт и Лидж Хэтфилд ехали верхом. Килкенни проводил их, а потом вернулся к своей постели под деревом и уснул.

Дважды в течение ночи он просыпался и лежал, вслушиваясь, не гремят ли выстрелы, но все было тихо.

На рассвете он был уже на ногах. Салли и матушка Хэтфилд готовили завтрак; им помогали две девушки помоложе. Все молчали. Время от времени кто-нибудь подходил к двери или к раскрытому окну и прислушивался. Но ничего не нарушало тишину.

— Наверное, им все-таки удалось пройти, — высказала предположение Салли.

Килкенни пожал плечами.

— Все может быть.

Покончив с завтраком, он оседлал коня и направился из Капа. На выезде из лагеря он встретил Парсона, тот посмотрел на него и сказал:

— Будь осторожен, Килкенни.

— Постараюсь. — Килкенни махнул в сторону тропы. — Я недалеко, только посмотрю на следы и вернусь.

Он ехал по еле видневшимся следам колес фургона, мимо хижины Моффита до тропы на Блейзер. Время от времени Килкенни останавливался и вслушивался в тишину. На этом отрезке пути фургон никто не преследовал и ничто не свидетельствовало о том, что его заметили.

Лидж и Хайт ехали впереди на приличном расстоянии от фургона — иногда почти до полумили. Несколько раз, как он понял, они останавливались, поджидая фургон, а в одном месте постояли, обсуждая, по-видимому, дальнейший путь. Хотя, возможно, они что-нибудь заметили или услышали.

Неожиданно горы перед ним раздвинулись, открывая удивительную панораму: беспорядочное нагромождение хребтов, каньоны, смятые в складки горные породы, острые гребни и обрывы, спускающиеся до самых откосов, лежавших далеко внизу. От того места, где он стоял, тропа шла вниз по склону и исчезала среди гор. Следов больше не было, и Килкенни понял, что кто-то из путников, скорее всего Лидж, решил позаботиться о том, чтобы не оставлять следов. Блейзер был недалеко, но по такой дороге фургон вряд ли сможет проходить по десять миль в день, а каждый лишний день увеличивал вероятность нападения.

След пропал, и идти дальше было бессмысленно. Килкенни повернул своего черного жеребца, сильного и выносливого, и двинулся назад в Кап. Но вдруг, повинуясь неожиданному импульсу, он свернул с тропы и поехал сквозь лес к уступу, с которого можно было осмотреть местность, называвшуюся Смоки-Дезет.

Это не была пустыня в полном смысле слова: пыльные бури и дымка, благодаря которой она получила свое название — Смоки, — наблюдались здесь довольно редко. Далеко внизу Килкенни рассмотрел остатки разбитого фургона — несколько досок и колесо; рядом, насколько он мог судить с этого расстояния, лежал другой фургон, почти засыпанный песком.

Килкенни медленно ехал вдоль кромки обрыва, надеясь найти тропу вниз. Если бы удалось ее отыскать, это сократило бы дорогу до Блейзера вдвое, поскольку город находился отсюда почти по прямой, нужно только пересечь пустыню. Он ехал и ехал вдоль обрыва, который уходил вниз на глубину от шестидесяти до двухсот футов, но пологого склона все не было. Ниже отвесный склон заканчивался крутым откосом. Дорога на Блейзер широкой дугой огибала утесы и каньоны, но индейцы утверждали, что когда-то здесь был прямой путь, а он знал, что, если индейцы что-то говорят, им можно верить. Поэтому он осторожно ехал вдоль обрыва, внимательно изучая склоны.

Время от времени Килкенни спешивался и шел пешком, ведя за собой коня. Но несмотря на все его усилия, он только к полудню наткнулся на нечто, напоминающее тропу.

Тропа, ведущая вниз, была очень узкой — не шире трех футов. Килкенни нашел место, где кедры давали небольшую тень, привязал своего коня, взял винчестер и стал спускаться вниз, минуя огромные, разбросанные в беспорядке каменные глыбы. Тропа, если это можно назвать тропой, вывела его к самому краю обрыва, и когда ему уже казалось, что дальше идти некуда — впереди бездонная пропасть, — она вдруг резко повернула и пошла вдоль скалы.

Килкенни заколебался, снял шляпу, отер с лица пот. Тропа шла по самому краю обрыва; в некоторых местах она исчезала в трещинах или становилась совсем непроходимой из-за осыпавшихся сверху камней. Ясно одно — здесь не смог бы проехать даже всадник, не говоря уже о фургоне. Но он все-таки шел вниз, ступая с превеликой осторожностью и прижимаясь к скале.

Он шел так примерно час, и вдруг тропа неожиданно оборвалась. Он зашел в тупик. Может быть, когда-то давно здесь и вправду проходила тропа, но она уже давно перестала быть таковой.

Килкенни осторожно повернулся, чтобы идти назад, но тут его взгляд упал на какой-то предмет внизу, наполовину засыпанный песком. Это было колесо фургона, возможно, того самого, который он видел раньше. Значит, когда-то здесь была дорога — теперь ее скрывал обвалившийся обломок скалы. Килкенни заглянул вниз и отпрянул в холодном поту.

До дна обрыва было добрых триста футов, а ведь, судя по остаткам фургона, кто-то здесь проезжал. Как же он сюда попал?

Может быть, уступ, по которому проходила когда-то дорога, обвалился в результате оползня или землетрясения? Землетрясения нередки в этой местности — он сам испытал одно, правда, довольно слабое, а старик-индеец, тот, который рассказал ему о дороге на Блейзер, говорил еще о других случаях.

Держа направление на черную скалу, Килкенни пошел назад. Он вдруг осознал, что зашел гораздо дальше, чем предполагал, и что обратный путь будет намного труднее, поскольку идти придется в гору.

К тому времени, когда Килкенни добрался до того места, где оставил коня, он был полумертвый от усталости. Он прошагал пешком не менее шести миль, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз, а его сапоги не были приспособлены для ходьбы.

Однако он выяснил, что внизу проходила дорога, а раз так, значит, есть и дорога через пустыню.

Теперь он должен был ее найти.

Глава 9

Килкенни добрался до Капа только вечером. Парсон Хэтфилд оторвал взгляд от винтовки, которую он чистил, и сказал:

— Добрый вечер, сынок! Похоже, ты совсем выдохся.

Килкенни спешился и какое-то время в раздумье стоял рядом с конем. Он до смерти устал, его рубашка, насквозь пропитанная потом, задубела, и прикосновение ее к коже вызывало неприятные ощущения. В первый раз за все это время Килкенни засомневался, сумеют ли они одолеть Хейла. Без продуктов им долго не продержаться, а на тех, с фургоном, надежды мало. Если им удастся вернуться без потерь, это лучшее, чего можно желать.

У Короля Билла Хейла слишком много винтовок, слишком много. Они же, без пищи и патронов, не смогут ни избежать нападения, ни продолжать сопротивление. У них всего четырнадцать мужчин, включая тех, кто уехал с фургоном. Да еще шесть женщин и девять детей, и всех надо кормить.

Сегодня вечером ужин был скудным, однако никто не жаловался. Только на лицах женщин, мужья которых ушли с фургоном, виднелось беспокойство. И у них были на то причины.

— О Хейле что-нибудь слышно? — спросил Килкенни.

— Он послал своих людей в горы, — сказал О'Хара. — Но пока они только наблюдают, никого еще не подстрелили.

— Сомневаюсь, что Хейл предпримет что-нибудь сейчас. Думаю, он дождется конца празднеств, — сказал Бартрам. — Он надеется приобрести кучу друзей, даже пригласил несколько человек из других городов. Пока что никакие неприятности ему не нужны.

Джесси Хэтфилд сдвинул на затылок свою поношенную фетровую шляпу.

— Я сегодня побывал в Седаре. Пробрался незаметно к самому городу. Я был так близко, что видел все, что там делается. Приготовления к празднику идут вовсю.

Перед платной конюшней, недалеко от корраля, построили настоящий ринг для борцов. Натянули веревки, и все такое. Люди только и говорят о Быке Тернере и о том, кто будет с ним биться.

Килкенни слушал вполуха. Он хорошо поел, напился холодной воды и немного отдохнул, а теперь обдумывал то, что ему удалось увидеть. Он так и не сумел отыскать дорогу в Блейзер, и это раздражало его — он терпеть не мог, когда задуманное оставалось невыполненным. Килкенни поставил перед собой цель — найти дорогу через пустыню, и отступать не собирался. Ведь этот фургон действительно был внизу, а крыльев у него нет.

Его мысли снова и снова возвращались к горному склону, он вспоминал каждый выступ, стараясь отыскать путь вниз. Что же говорил тогда старый индеец? Что?

— Там был этот парень, Дэн Купер, — продолжал свой рассказ Джесс Хэтфилд. — И он рассказал много интересного. Он сказал, что Тернера пригласили не случайно, что он здесь только для того, чтобы побить Килкенни.

— Он что, так и сказал — Килкенни? — спросил, снова заинтересовавшись разговором, Килкенни. — Они что, знают, кто я?

— Нет, он сказал — Трент. Не думаю, что они про тебя знают.

Итак, Быка Тернера пригласили, чтобы он побил его. Килкенни не верил в это. Он никогда не был профессиональным борцом и не собирался ни с кем драться. Ему вспоминалась круглая голова, узловатые уши, напоминающие цветную капусту, плоский нос и тяжелое, со следами многочисленных побоев лицо Тернера.

Бык был борцом, и, что самое главное, очень жестоким борцом. Он долгие годы выступал на английских рингах и неоднократно сражался с Джо Госсом и Пэдди Рианом, нередко побеждая их. Правда, был у него один недостаток — слишком большой замах левой.

Давным-давно, когда Килкенни работал с Джемом Мейсом, одним из тех, кто впервые подвел под искусство кулачного боя научную основу, Джем учил его подмечать недостатки своего противника.

«У нас у всех есть свои привычки, — говорил ему Джем. — У меня, у тебя, у других. Следи за тем, как человек двигается, как наносит удары, как реагирует на чужие удары, как нападает и отступает, как уходит в сторону. Нет ни одного человека, который делал бы правильно абсолютно все».

Дэн Купер просто болтал, только и всего. Трента в Седаре не было и быть не могло, и при сложившемся положении дел между Быком Тернером и им, Килкенни, нет никакой связи.

Разговор затих сам собой; мужчины сидели молча, покуривая сигареты или просто задумавшись. Килкенни знал: все они думают об одном и том же — о фургоне, уехавшем в Блейзер.

А тем вскоре придется остановиться. Даже если бы сами они предпочли идти дальше, лошадям нужен отдых. Итак, несколько часов на дороге, без всякойпомощи, вдали от всех.

Конечно, продукты и патроны крайне необходимы, но на четырех человек стало меньше, тех четырех, что делили друг с другом работу, все тяготы жизни, а некоторые прошли вместе долгий и тяжелый путь от Кентукки и Миссури до здешних краев. Уехал Лидж Хэтфилд; зная эту семью, Килкенни понимал, что, если его убьют, Хэтфилды не успокоятся, пока убийцы не заплатят сполна.

Килкенни хорошо знал дорогу в Блейзер и легко мог представить себе, как фургон тяжело катится по неровной каменистой земле — дорога не наезжена, ею пользуются крайне редко, так что фургон тащится еле-еле. Они наверняка выслали вперед дозорного и едут за ним, терзаясь страхом, но не теряя надежды.

Если они еще живы и свободны, то, вероятно, как раз сейчас разбивают лагерь, но костра у них не будет — это слишком опасно. Их отдых будет отравлен мыслями об оставленных в Капе семьях. Они ведь не знают, что здесь все спокойно, зато хорошо знают, что жизнь их родных зависит от успеха затеянного ими дела. Того небольшого запаса продуктов, что Килкенни привез из Седара, хватит всего на несколько дней.

Вечером Килкенни сделал для своих рук ванночку из рассола. Они уже почти не болели, но он хотел, чтобы кожа на них загрубела. Глаз открылся, синяк стал почти незаметен. Рана на щеке быстро затянулась — помог горный чистый воздух, — однако кожица оставалась еще очень тонкой.

Когда Килкенни держал руку в рассоле, подошла Салли.

— Зачем вы это делаете? — с любопытством спросила она.

— От рассола кожа становится грубой и крепкой. То, что и нужно бойцам, которые дерутся голыми руками. Некоторые даже умываются рассолом.

— И что, помогает?

— Не знаю. Но все верят, что помогает.

— А вы действительно собираетесь драться с этим Быком Тернером?

— Конечно нет. Почему я должен с ним драться? Да если бы я и захотел это сделать, меня бы тут же схватили. Нет, я просто хочу быть в форме — человек никогда не знает, что его ждет.

— Барт говорит, Хейл ни за что не успокоится, пока не побьет вас. Не просто убьет, а именно побьет.

— Мы не знаем, что у него на уме. Может, ему просто достаточно выгнать нас отсюда.

— Говорят, вы убили тридцать человек.

Килкенни раздраженно взглянул на Салли.

— Я никогда этого не говорил. Я вообще не люблю говорить о таких вещах. Как и большинство тех, кто сейчас здесь находится, я служил в армии и делал то, что должен был делать. Мы воевали за единство Штатов. С тех пор время от времени мне приходилось принимать участие в мелких стычках, вот таких, как здесь, но я никогда к этому не стремился.

Твой отец, Дик Моффит, тоже не хотел воевать, но его заставили. Мужчина должен уметь защищаться, иначе его убьют.

— А на Восточном побережье и в других странах тоже так же часто используют оружие, как и у нас?

— Я бы сказал, почти так же. Вспомни, еще несколько лет назад Эндрю Джексон убил человека на дуэли. Было еще дело Гамильтона — Берра. Александр Пушкин, русский поэт, несколько раз дрался на дуэли и на одной из них был убит. Мне это не нравится, но такова жизнь.

На третий день, после того как уехал фургон, Килкенни оседлал коня и отправился в горы к кромке отвесного склона. Парсон молча посмотрел на него, но ничего не сказал.

На этот раз Килкенни тщательно продумал свои действия. Он вернется на то место, которое обследовал три дня назад, и постарается во что бы то ни стало спуститься вниз, к разбитому фургону, а потом попробует найти дорогу, по которой он приехал.

Фургон не упал с обрыва — он лежал слишком далеко от края, значит, где-то должна быть дорога. Если ему не удастся найти тропу с откоса, он спустится к подножию горы и будет искать ее снизу.

Конечно, в случае неудачи ему придется каким-то образом забираться обратно на гору, а это не менее трехсот футов, но придется рисковать, иначе им не выжить.

Где-то в разломах утеса, в глубине каньонов и обломков скал должна быть тропа. И он ее отыщет!

Было уже семь часов утра, когда Килкенни достиг того места, откуда он решил начать спуск. Он прихватил с собой несколько веревок, правда их будет недостаточно, чтобы спуститься к самому подножию утеса, но главное — добраться до крутого откоса, а там уж он найдет способ спуститься.

Килкенни лег на живот и заглянул вниз. В этом месте выступ скалы загораживал ее подножие, но он надеялся, что, держась за веревку и цепляясь за корни деревьев, сможет туда спуститься. Он не был скалолазом, хотя читал кое-что об их приемах в старых журналах «Атлантик» и «Век». Хорошо бы сейчас проштудировать их снова, теперь ему пригодилась бы любая подсказка.

Заставляя себя думать только о том, что ему предстояло сделать, Килкенни осторожно сполз с края утеса и, когда его нога нашла опору, уцепился за торчащий корень и спустился пониже.

Он не боялся высоты, но сейчас, увидев разверзшуюся под ногами бездну, он почувствовал тошноту.

Веревка была прикреплена к старому искривленному кедру, растущему у самого края откоса. Килкенни пропустил ее между ног, потом, перебросив через одно плечо, перекрестил на груди и на спине и, держа конец в правой руке, стал медленно спускаться, регулируя свое движение левой рукой.

Он гнал от себя мысли об устрашающей бездне под ногами, но все же через несколько минут весь покрылся потом. Спускался он медленно, веревка огнем прожигала кожу даже сквозь одежду. Килкенни скользил, стараясь двигаться плавно, без резких движений, хватаясь за каждый выступ, осторожно нащупывая на стене опору для ног.

На мгновение Килкенни застыл на месте. Очень хотелось провести рукой по лицу — пот заливал глаза. Он отвел их от каменной стены и покосился вправо — высоко в голубом небе кружил одинокий канюк.

Пальцы заболели от напряжения; Килкенни начал терять силы и позволил себе соскользнуть чуть ниже. Если враги застанут его в таком положении, пиши пропало — он не сможет даже выстрелить в ответ. Стоит чуть-чуть разжать правую руку, держащую веревку, и все кончено — он полетит вниз.

Нужно снова уменьшить вес. Он ощупывал ногой каменную стену, ища опору. Нашел. Медленно, очень медленно перенес свой вес на кончики пальцев. Вдруг его ненадежная опора покачнулась, послышался грохот падающих камней, и Килкенни повис над бездной.

Восстановив дыхание, Килкенни медленно спустился еще на несколько футов. Какого черта он полез на эту скалу? Ничего глупее нельзя придумать…

Веревка скользила, жгла ладони и спину. Он покрепче ухватился за нее и постарался взять себя в руки. Будь у него побольше опыта, он бы так и спускался — пропуская веревку между пальцами и ища опоры для ног. Но он был осторожен и боялся слишком быстрого спуска.

Килкенни посмотрел вверх. Он спустился уже футов на пятьдесят, а может и больше. Если бы вот сейчас он решил вернуться, то еще мог бы подтянуться на руках, но если он опустится ниже, ему не хватит сил оттуда подняться.

Поставив ногу на выступ, Килкенни огляделся. Ничего. Спустился еще ниже и почувствовал, что веревка разогрелась. Он отдохнул, уцепившись левой рукой за корень дерева, и покосился вправо. Там, в расселине скалы, рос кедр, а ниже виднелась цепочка следов. Килкенни взглянул вниз и похолодел от ужаса. На мгновение он застыл, лихорадочно соображая, что же делать. Он ошибся, определяя высоту обрыва — отсюда он казался куда более глубоким, веревка у него почти кончалась — осталось не более сорока футов, а до крутого откоса, усыпанного осколками скалы, еще очень далеко.

Вот если бы раскачаться и допрыгнуть до того кедра… Это было высокое, крепкое на вид дерево высотой более четырех футов и почти в два раза шире, с толстыми надежными ветвями. Ему, наверное, несколько сотен лет, ибо кедры поразительно долговечны. Под ним росло несколько других деревьев, ближайшее из них — на добрых десять футов ниже кедра.

Если бы перебраться туда, то можно было бы, цепляясь пальцами за трещины и выступы в скале, добраться и до подножия скалы — это расстояние равнялось примерно высоте четырехэтажного дома.

Надо раскачать веревку и, оказавшись над кедром, одним взмахом ножа перерезать ее — тогда у него появится шанс приземлиться на крону дерева.

Но конечно же гораздо больше шансов промахнуться и сломать себе шею.

Килкенни оттолкнулся от скалы и начал раскачивать веревку. Толчок за толчком, и вот он уже раскачивается как маятник. Свободной рукой Килкенни достал нож. Это был хороший нож, острый как бритва.

Сможет ли он перерезать веревку с одного раза? Конечно, такой нож перережет все, что хочешь, но все-таки…

Килкенни, огромный человеческий маятник, раскачивался все сильнее и сильнее. Ему очень не хотелось резать веревку — она была сделана из сыромятной кожи и он ею очень дорожил, да что поделаешь. Он решил раскачать «маятник» до предела, а потому, приближаясь к выступу скалы, стал с силой отталкиваться от него ногой. И всякий раз он подлетал к кедру все ближе и ближе.

Сможет ли он перерезать сыромятную веревку с первого раза? Ответ прост — он должен это сделать. «Маятник» закачался вновь, достигая предельного размаха. Килкенни изо всех сил оттолкнулся от скалы, и его тело по широкой дуге полетело вниз, в бездну, потом взмыло вверх, ветер мгновенно обрушился на него, засвистел в ушах… А вот и кедр — чуть впереди, под ним. Килкенни поднял левую руку и резким движением перерезал веревку.

Он почувствовал, что падает, ему показалось, что чья-то огромная рука швырнула его на крону дерева. Килкенни полетел вниз между ветвями. Короткие острые веточки рвали его одежду словно острые ножи. Он пролетел сквозь раскидистые ветви кедра и упал на дерево, росшее ниже. Какое-то мгновение крона держала его, но потом он снова полетел вниз, проскользнул сквозь кустарник под деревом, упал на песчаный откос, перевернулся несколько раз и наконец остановился.

Весь в синяках и ссадинах, Килкенни долго-долго лежал, приходя в себя. Взглянув вверх, он увидел свою веревку, конец ее болтался на такой высоте, что у него вновь перехватило дыхание. Он осторожно ощупал руки и ноги, проверяя, целы ли они, и с радостью убедился, что, кроме нескольких ушибов, царапин и порезов, все в полном порядке.

Итак, вниз он все-таки спустился. А как теперь вернется к своему коню и винтовке, об этом лучше не думать.

Он повернулся и пошел по откосу.

Глава 10

Лэнс Килкенни стоял у подножия горы, а вокруг на дне сухого русла, наполнявшегося водой только во время редких дождей, валялись обломки скал, по-видимому упавшие сверху. Подняв глаза, Килкенни заметил на скале, примерно на высоте тридцати ярдов, древний индейский петроглиф, и в сердце его вспыхнула надежда. Краски петроглифа потускнели от времени, но он четко выделялся на скальной стене. Подойдя поближе, Килкенни увидел, что он высечен из камня, а потом покрашен — так, во всяком случае, ему показалось.

Значит, индейцы здесь все-таки бывали.

Килкенни посмотрел на запад, но из-за пыли, висевшей в воздухе, ничего не смог разглядеть. Поверхность пустыни была покрыта слоем тончайшей пыли, которая при малейшем дуновении ветерка поднималась в воздух. Килкенни знал, что где-то там, за пустыней, лежит город Блейзер, на этом его познания кончались.

Самое главное сейчас — найти сломанный фургон, который он видел с горы. Его револьверы, перевязанные ремешками из сыромятной кожи, были при нем, а вот нож куда-то пропал. Впрочем, нет. Килкенни выронил его, перерезая веревку.

Килкенни взобрался на обломок скалы и внимательно огляделся.

Нож нашелся сразу — его стальное лезвие ярко сверкало на солнце. Килкенни поднял его, а когда повернулся, чтобы отправиться на поиски фургона, то заметил неподалеку и кусок веревки, которым было обмотано его тело. Он поднял его с предусмотрительностью человека, не знающего, что его ожидает в будущем, и в ту же самую минуту неожиданно вспомнил — воды-то у него нет!

Находясь наверху, в горах, он как-то не задумывался об этом — там много источников и ручейков, вытекавших из-под оползней и сбегавших в долины. Но здесь была безводная, сухая пустыня.

Частички пыли, висевшие в воздухе, казались чуть меньше песчаных.

Килкенни снял ремень с револьвера, висевшего на его правом бедре.

Он перешагнул через отполированные до блеска останки древнего кедра и двинулся в глубь пустыни. За сухим руслом лежал белый скелет лошади, рядом валялось высохшее кожаное седло, очень старое, необычной формы. Должно быть, люди прибыли сюда из Канады много-много лет назад, скорее всего одновременно с Льюисом и Кларком, а может быть и раньше.

По лицу Килкенни стекал пот, а каждый его шаг поднимал тучи пыли. Было жарко, очень жарко. Он поискал, нет ли где тени — напрасные надежды. Поверхность скалы, словно огромное зеркало, отражала солнечные лучи, слепящие глаза.

Воздух был невероятно сух. Килкенни остановился и, сняв шляпу, вытер ее изнутри, потом снова водрузил на голову, закрепив ремешком под подбородком. При каждом его шаге вздымалось облако пыли.

Дважды ему попадались побелевшие от времени кости животных: в первый раз — снежного барана, во второй — оленя. Но следов не было, и ни единого живого существа. Килкенни посмотрел на небо, затянутое пыльной дымкой, но не увидел там даже канюка.

Ничего живого… даже ящерицы.

И тут он неожиданно заметил колесо фургона, изъеденное солнцем, ветром и дождями. Казалось, оно вот-вот рассыплется в прах. Даже железный обод не устоял перед могуществом времени — от него остались только небольшие ржавые куски.

Чуть поодаль лежал и сам фургон, а рядом с ним — другое колесо, полузасыпанное песком. Килкенни подошел поближе. Это был очень старый фургон, скорее даже не фургон, а простая повозка.

Значит, здесь были люди, и каким-то образом они спустились с горы в этой повозке. Если, конечно, этот фургон не заехал в пустыню случайно — от одной этой мысли ему стало плохо — и не был брошен именно потому, что людям, приехавшим на нем, не удалось отыскать дорогу вверх, на гору.

Об этом он как-то не подумал. Килкенни стоял у остатков фургона и внимательно изучал отвесный склон, по которому только что спустился. От вершины до откоса никак не меньше двухсот футов, а в некоторых местах и того больше.

Он пошел дальше. Стояла ужасающая жара. Пыль, смешиваясь с потом, раздражала кожу, его мучил ужасный зуд. Несколько раз Килкенни оборачивался и смотрел назад. По песку тянулась цепочка его следов, и больше ничего.

Впереди скала широким мысом вдавалась в пустыню.

Далеко ли он ушел от того места, где упал? Наверное, милю, а может быть, и полторы. Скалистый мыс лежал от него на расстоянии мили. Килкенни двинулся к нему, изнемогая от жажды, глаза его искали хоть какой-нибудь признак воды.

Одно ему было ясно — пересечь эту пустыню очень непросто. Там, где не было барханов, тянулись голые, отполированные до блеска скалы, наклоненные под таким углом, что проехать по ним можно было, только прорубив в камне борозду, по которой двигались бы колеса фургона, — иначе фургон на таком склоне не удержать. Чтобы пробить эти, как говорили мормоны, «долбенки», требовался многочасовой изнурительный труд.

И вдруг Килкенни наткнулся на дорогу. Он добрался до выступа и как раз огибал его, когда увидел ее перед собой. Конечно, дорогой ее не назовешь — просто место, где шли фургоны. Еще виднелись борозды, выдолбленные в камне, хотя и сильно забитые пылью.

Дорога, спускаясь с крутого склона, превращалась в петляющую тропинку, по которой ни один фургон не смог бы спуститься без специальной тормозной ленты. Эта лента привязывалась к задней оси, а затем потихоньку стравливалась, задерживая спуск фургона, иначе он врезался бы в лошадей. Впрочем, лошадей могли спустить и отдельно.

Килкенни тут же повернулся и начал взбираться на склон. Во рту у него пересохло, он умирал от жажды, но мысль о том, что на вершине скалы в лесу он найдет воду, придавала ему силы. Несколько раз он останавливался, чтобы откатить с дороги валуны; а в одном месте он провозился полчаса, пытаясь убрать с дороги огромный ствол. Лишь когда он сделал из сломанных веток примитивные рычаги, упавшее дерево поддалось и покатилось вниз. Довольный Килкенни наблюдал, как оно катится, ударяясь о камни, пока, наконец, не разбилось на несколько кусков.

Пот ручьями катился с его лица, а лицо и руки покрылись слоем тончайшей пыли. Килкенни двинулся дальше. Он шел, низко пригибаясь, поскольку склон был очень крут. Дважды он останавливался, чтобы перевести дыхание и посмотреть назад.

Вдали смутно виднелась тонкая полоска, уходящая на запад, которую можно было назвать, хотя и с большой натяжкой, дорогой. И все-таки с этого склона можно спустить Фургон, а если им повезет, то и пересечь пустыню. Только нужно будет взять запас воды для себя и животных, по крайней мере в первую поездку. Возможно, где-нибудь по пути им удастся отыскать воду, но она может быть щелочной.

Килкенни прошел глубокую, затененную расселину, тянувшуюся ярдов на сто, и снова начал подъем. Неожиданно он оказался на ярком солнечном свете и резко остановился.

И только тут понял, почему не видел эту дорогу сверху. Поперек нее, почти на том самом месте, где тропа спускалась с вершины, лежала гигантская сосна. Когда-то она росла на вершине утеса, но скала прямо под ней обвалилась, и корни, потеряв опору, не смогли больше удерживать огромное дерево. Налетел сильный ветер, сосна упала и перегородила дорогу. Вокруг нее поднялись молодые сосенки, их заросли были настолько густы, что никому и в голову не могло прийти, что под ними скрывается спуск.

Молодые деревца были не старше десяти — двенадцати лет, следовательно, все эти годы дорогой никто не пользовался. Без сомнения, она была проложена пионерами этих мест или золотоискателями, а потом заброшена.

Килкенни перелез через упавшее дерево и, пройдя сквозь молодой сосновый лесок, направился к тому месту, где оставил коня.

Он добрался до него уже в сумерках. Казалось, завидев его, конь обрадовался, как, впрочем, и сам Килкенни. Он выдернул из земли колышек и повел коня к тому дереву, где спрятал седло. Оседлав коня, Килкенни осмотрел свой винчестер, потом протер револьверы от пыли и проверил, как они стреляют.

Отведя коня к небольшому ручейку, стекавшему со склона горы, Килкенни дал ему напиться, а сам прошел чуть выше по течению и, улегшись на землю, стал пить чистую холодную воду, вкуснее которой он не пробовал, как ему казалось, никогда в жизни.

Пока пил его конь, Килкенни поел лесной малины и принялся обдумывать свои дальнейшие действия. Если найденная дорога проходима, то путь до Блейзера сокращается втрое. А главное, здесь их не будут подстерегать люди Хейла.

Килкенни сел на коня и поехал назад в Кап. Трое-четверо сильных мужчин с топорами без труда прорубят просеку в сосняке и уберут с дороги гигантское дерево.

Когда-нибудь он попробует найти место, откуда начинается эта дорога. Пока же его интересовало только одно — куда она ведет.

Килкенни снял с плеча винчестер и ехал, держа его в руках. Это суровый, величественный край, в котором хорошо жить. За него стоит побороться.

Нужно будет привезти сюда Риту — пусть посмотрит, как здесь красиво. Впрочем, не стоит торопиться, ведь показать Рите эти места — значит пустить ее в самые сокровенные уголки своей души. А прежде чем решиться на такой шаг, надо четко определить, чего же он хочет?

Чего он хочет? Он хорошо это знает. Ему нужна Рита. Ему нужен свой дом и обязательно здесь. Однако оставалась все та же старая проблема. У него была репутация ганмена. Уже теперь многие знают, кто он такой, а если к концу всей этой истории на его счету окажется несколько убитых, ему придется отсюда уехать.

Впрочем, зачем уезжать? Почему бы не остаться здесь? Хэтфилды — хорошие люди и принимают его таким, какой он есть. Им тоже не раз приходилось убивать, и там, где они жили раньше, и здесь, им хорошо известно, что человек не сам находит проблемы — они находят его. В этом диком, суровом краю человек должен уметь постоять за то, во что он верит.

Нельзя отступать перед теми, кто жесток и кто считает, что для них закон не писан, — иначе очень скоро придется лишиться свободы. Это справедливо и для отдельных людей, и для целых народов.

Короче говоря… Возможно, он никуда не уедет. Может быть, и ему, как и всем остальным, удастся найти свое счастье. С тех пор как он встретил Риту Риордан, он не мог думать ни о ком другом, ему нужна была только она.

Но у него есть соперник. Король Билл Хейл хочет на ней жениться, а Король Билл сильный и красивый мужчина. Кроме того, он занимает видное положение в обществе и имеет влиятельных друзей в бизнесе и политике. Рита могла бы стать королевой в его Замке.

Килкенни казалось, что она его любит, но любила ли она его в действительности? А может, она изменилась?

Хейл производил впечатление холодного человека с тяжелым характером, но женщины смотрят на мужчин другими глазами. Да и те качества, которые мужчина демонстрирует женщинам, очень сильно отличаются от тех, что он показывает мужчинам.

Килкенни охватила тревога. Одно дело представлять Риту рядом с собой, и совсем иное — в объятиях другого мужчины. Мысль, что Рита может принадлежать кому-то еще, была непереносима. Особенно если этот «кто-то» — Король Билл.

Хейл хочет жениться на ней, ему нет дела, любит она его или нет. Если у него не хватит красноречия, он применит силу. В Кедровой долине он был королем и уже продемонстрировал свое намерение держать всех жителей в ежовых рукавицах. Продукты в салун Риты подвозились по дороге, которую Король Билл в любую минуту мог перекрыть. Он мог не только довести ее до банкротства, но и не позволить ей уехать. Конечно, есть Джейм Бриго, но Джейм — это всего один человек, пусть даже очень искусный в бою.

Кедровая долина располагалась вдали от наезженных дорог, в самом настоящем медвежьем углу. Король Билл положил себе за правило быть гостеприимным и приветливым хозяином с любым, которого заносила сюда судьба, но приезжих здесь появлялось мало, поскольку дальше ехать было некуда. Седар — это тупик в буквальном смысле слова, если не говорить о горах.

К северу от города раскинулось несколько поселков ковбоев и старателей, но все они существовали сами по себе, их жители были заняты исключительно собственными делами.

В разговорах с приезжими Король Билл, несомненно, изображает поселенцев бродягами, ворами — настоящими отбросами общества. Мало кому захочется проверять его слова, да и жители самого Седара безоговорочно верили Хейлу, как показал пример жены Лезерса.

Сейчас Килкенни беспокоило одно — почему Хейл не пытается ему отомстить. Килкенни жестоко избил его в той рукопашной схватке, а зная характер Короля Билла, Лэнс прекрасно понимал, что он это так просто не оставит. Более того, они буквально из-под его носа забрали продукты, которые Хейл распорядился им не продавать.

Конечно, все население Седара живо обсуждает два события. И, разумеется, всегда найдется человек, который скажет, что власть Хейла ослабла, что земля уходит у него из-под ног. Хейл не может не понимать этого, а уж Малыш спит и видит, как бы ему добраться до них. И Лэнс снова задумался: кто же больше виноват в том, что происходит, — Король Билл или Малыш?

Есть люди, которые используют любую возможность, чтобы прикрыть свою страсть к насилию и разрушению. Малыш из тех, кто прибегает к террору, чтобы удовлетворить потребность собственной натуры, а не потому, что террор дает положительные результаты.

Убийство сильного человека освобождает место для другого сильного человека — и не более того. Как бы ни был велик человек, всегда найдется другой, который только и ждет, когда можно будет занять его место, и это производит самое неблагоприятное впечатление. Впрочем, таких, как Малыш, это не смущает. Они жаждут убивать и разрушать, потому что это поднимает их в собственных глазах. Малыш вырос таким же, как и его отец, но с одним добавлением — он считал, что законы писаны не для него, а для тех, кого он называл «другие».

Может быть, Хейл хочет взять их измором? Он знает, сколько у них людей и как мало у них продуктов. Имея работников, он хорошо представляет, сколько и какой провизии им требуется. Он также прекрасно понимает, что сильный человек в трудную минуту способен вынести любые лишения, но не всякий сильный человек устоит, если его жена и дети подвергаются таким же лишениям. Стремление защитить семью — инстинкт, заложенный в мужчине, — воспитано веками; с тех самых времен, когда люди стали людьми.

Хейл может перекрыть дорогу на Блейзер, но знает ли он о пути, идущем через пустыню? Вряд ли о нем вообще кто-нибудь знал. Хейл живет в этих краях всего лет десять, да и другие жители Седара не дольше. Многих Хейл привез с собой, остальных же набрал среди тех, кто прибыл позже.

Килкенни и сам не представлял, можно ли будет добираться до Блейзера по дороге, идущей через пустыню. А уж что говорить о Хейле. И Килкенни еще раз вспомнил того индейца, который, почти не зная английского, в случайном разговоре обронил несколько слов об этой дороге.

Килкенни подъехал к Капу, из-за деревьев появился Сол Хэтфилд.

— Все спокойно? — спросил его Лэнс.

— Разумеется. — Сол с нескрываемым любопытством разглядывал пропыленного с ног до головы Килкенни. — Джесс ездил в Седар. Говорит, подготовка к празднику идет вовсю. Ожидается много народу. Говорят, Хейл пригласил шишек из столицы округа, чтобы они поглядели на праздник.

Из столицы округа? Очень удачный ход, под которым скрывался тонкий политический расчет. Хейл развлечет их по-королевски, покажет, как изменился край за десять лет его пребывания здесь, и, возможно, вскользь упомянет о том, какие неприятности доставляют ему бродяги, называющие себя поселенцами. Эти люди пытаются отнять у него плодородные земли, которые нужны ему для развития города.

Килкенни хорошо знал, каким красноречивым может быть Хейл; он устроит им поистине королевский прием, и столичные чины вернутся домой, очарованные им. Король Билл умеет произвести впечатление своим богатством, властью и влиянием. Кроме того, у него наверняка есть друзья и в Вашингтоне, и он не упустит случая похвастаться этим.

Нагрузившись его выпивкой и его едой, аудитория будет благосклонно внимать речам Короля, а уж он постарается убедить всех, что в Кедровой долине тишь да благодать. И когда потом до них дойдут слухи, что он выгнал бродяг, самовольно захвативших землю, это будет воспринято не иначе, как услуга обществу. Ведь официальным властям что нужно? Лишь бы их не беспокоили. Им приятнее слышать, что все хорошо, и Хейл это отлично знает.

И вот тут Килкенни решил, что он должен ехать в Седар на праздник.

Но как? Даже если он туда приедет, то как переговорить с чиновниками? Да и захотят ли они его выслушать?

Подъезжая к Капу, Килкенни обдумывал, как бы пробраться в Седар незамеченным. Достаточно ему появиться в городе, как его тут же убьют или ему самому придется кого-нибудь убить, а это лишит смысла его приезд.

Если Лэнс убьет одного из людей Хейла, то Король Билл тут же скажет чиновникам: вот вам одна из проблем, с которой предстоит справиться. Если же убьют его, Хейл представит дело так, будто его люди застрелили одного из бандитов, который приехал, чтобы сорвать праздник.

Так или иначе, ему нужно оказаться в городе и заставить чиновников выслушать себя. Он расскажет им, как, с его точки зрения, обстоят дела. Или, скорее, с точки зрения поселенцев.

Конечно, отыскать таких высоких гостей в атмосфере праздничного оживления довольно трудно. Да к тому же их будет сопровождать сам Хейл или кто-то из его людей. Впрочем, есть одно место, которое они посетят непременно, — площадка для борьбы, где им конечно же будут отведены лучшие места.

И тут Килкенни впервые подумал о Тернере. Он видел этого человека в бою — гора мускулов с подбородком, словно высеченным из гранита. Глубоко посаженные глазки, толстоватые губы, сплющенный от многочисленных ударов нос. Это борец высокого класса. Не будь он таким, его бы просто не выпустили на ринг бороться, к примеру, с Джо Госсом и Пэдди Рианом. Килкенни два раза видел Быка Тернера в бою, и оба раза тот выиграл без особого труда. Удары его обладали сокрушительной силой, он наступал, не обращая внимания на удары противника. Конечно, у него были недостатки, но у кого их не бывает?

Килкенни въехал в Кап и спешился. Парсон Хэтфилд подошел к нему вместе с О'Харой и Джессом.

— Я вижу, ты побывал в пустыне, сынок, — сказал Парсон. — Эта пыль явно не из леса.

— Да, я спустился вниз, в пустыню, — сказал Килкенни.

— Смоки-Дезет? — спросил О'Хара. — Ты хочешь сказать, что нашел спуск?

— Да, нашел.

— И там можно спустить фургон? — удивился Джесс.

— Для этого придется немного помахать топором. Работка примерно для четверых сильных мужчин. Нужно расчистить путь, а уж потом попробовать спустить вниз фургон. Но вот можно ли пересечь пустыню — не знаю. Я нашел следы старой дороги. Ею не пользовались лет десять — пятнадцать, а может быть и более. Не могу сказать, много ли народу по ней проехало, но в свое время это была дорога.

— Там, где проехали другие, проедем и мы, — заметил Джесс.

— И куда ведет эта дорога? — скептически спросил Парсон. — Мне встречалось много дорог, которые вели в никуда.

— Ты прав, — согласился Килкенни. — Никто не знает, куда выведет нас эта дорога. Но я попытаюсь разведать. — Он снял с коня седло и уздечку и завел его в корраль. Потом отнес упряжь в конюшню и положил на полку. — Нам необходимо взять с собой запас воды и обмотать свои головы и морды лошадей тряпками — в пустыне полно мелкой пыли, которая забивается в ноздри. Сверху, откуда я на нее смотрел, это труднопроходимая местность. Нужно взять с собой еще пару лопат и шест — вдруг мы застрянем, тогда нам потребуется рычаг. Путь предстоит нелегкий.

— Зато более короткий.

— Это так. Пока что Хейл нас не беспокоит, и думаю, до конца празднеств не побеспокоит, однако рассчитывать на это не стоит. Мы должны быть готовы к нападению, по-настоящему готовы, в любое время.

Килкенни помолчал, а потом сказал:

— Если отправиться не мешкая, думаю, мы сможем догнать в Блейзере первый фургон и вернуться вместе. Ведь наверняка на обратном пути их будут поджидать люди Хейла.

Только войдя в дом, Килкенни осознал, как проголодался. С раннего утра у него маковой росинки во рту не было, а энергии он потратил очень много.

— У Хейла масса времени, а у нас его нет. Он может себе позволить сидеть и ждать, пока мы съедим весь свой запас продуктов. А сам тем временем будет играть в политические игры с чиновниками из столицы, чтобы у них не возникло никаких вопросов, когда он вышвырнет нас отсюда.

Джесс присел на ступеньку.

— И никто не решится рассказать им правду, — заметил он.

Килкенни снял шляпу и скинул рубашку. Вытащив из колодца ведро воды, он принялся мыться. Мускулы словно змеи перекатывались под загорелой кожей.

— Думаю, я поеду туда и попробую поговорить с чиновниками.

— Да тебя и близко не подпустят, — заметил О'Хара.

— Они тебя убьют, — сказал Парсон.

— Ну, пока эти представители власти в городе, меня не убьют. Не решатся. Да и мне меньше всего хочется затевать стрельбу. Мы должны убедить их, что мы честные люди и законопослушные граждане: хотим построить себе здесь дома, и у нас есть заявки на участки, а это, кстати сказать, всегда можно проверить.

— А как ты собираешься добраться до этих чиновников? — спросил О'Хара.

— Пока еще не знаю. Подумаем. Хейл будет принимать их в своем Замке, меня туда за милю не подпустят.

Если я буду стоять на улице в толпе, то меня узнают и вышвырнут. Или еще хуже: плеснут мне на рубашку виски, дождутся подходящего момента, изобьют и упрячут в тюрьму, а если кто-нибудь что-нибудь спросит, скажут, что посадили пьянчугу, чтобы не портил праздник.

— Тогда как же ты все устроишь?

— Надеюсь, что-нибудь придумаю. — Килкенни помолчал. — Пойду возьму чистую рубашку. Уж я доберусь до них, даже если для этого мне придется сразиться с Быком Тернером.

Килкенни ушел, а Хэтфилды остались стоять, глядя ему вслед.

— Сразиться с Тернером? — сказал Джесс. — Да он сумасшедший. Ведь Тернер — профессиональный борец. Это ему не Хейл.

— Может, и так, — сказал О'Хара. — Но ты заметил, как Килкенни двигается? Он похож на огромного кота.

— Да, драться он умеет, — согласился Джесс. — Как он отделал Короля Билла, а тот ведь тоже кое на что способен.

— Да, но Тернер — профессиональный борец! Он зарабатывает этим на жизнь! — вставил Раньон. — Не думаю, что к западу от Миссисипи найдется человек, способный его победить. К тому же ему уже наверняка подобрали противника, равного ему по силам.

— Килкенни пошутил, — заметил Бартрам, — просто сболтнул.

— Может, и пошутил, — ответил Парсон. — Но так действительно можно было бы добраться до этих парней из столицы. Впрочем, это подождет. Сейчас надо думать, как доехать до Блейзера.

Никто не сказал ни слова о фургоне, что уже уехал. Все знали: у него очень мало шансов добраться до города, не говоря уж о том, чтобы вернуться живыми.

— Эта пустыня — гиблое место, — сказал Джесс. — Я пару раз смотрел на нее с вершины — ни дорог, ни воды.

— Если нам удастся пересечь ее, — проговорил Раньон, — можно не бояться, что мы умрем с голоду. Король Билл не сможет помешать нам ездить за продуктами.

— У него есть собственность в Блейзере, — заметил О'Хара. — Он не тот человек, что оставит нас в покое. Такие, как он, привыкли выигрывать.

— И все-таки, если нам удастся…

— Я думаю, с Килкенни у вас все получится, — заметил Парсон. — Уж если он что задумал, то своего добьется. Он ничего не сказал о том, что с ним произошло, но вы заметили: он вернулся с маленьким обрывком веревки, а когда уходил, веревка была в три раза длиннее. Ума не приложу, как ему удалось спуститься.

Стол был слишком мал, чтобы все могли за ним разместиться, но всем хотелось есть, и потому, когда женщины разложили еду по тарелкам, мужчины разобрали их и уселись кто где мог. Семья Хэтфилдов сидела за столом.

Когда Килкенни вошел в дом, все уже ели. Он взял свою тарелку и уселся на ступеньках крыльца. Под деревьями уже собирались тени; вода освежила Килкенни, и он чувствовал себя гораздо лучше.

Из дома вышел Бартрам и сел рядом с ним.

— Послушай, — сказал он, — мне кажется, это не лучшая мысль — биться с Тернером. Наверняка ему уже подобрали кого-то. И как ты сможешь послать ему вызов? Да люди Хейла застрелят любого, кто посмеет появиться в Седаре.

Матушка Хэтфилд, высокая костлявая женщина в сером хлопчатобумажном платье, вышла на крыльцо.

— Меня они не убьют, — сказала она. — Так что, если надо, я могу сходить.

— Я просто высказал предположение, — сказал Килкенни, — ничего больше. Но мне бы очень хотелось узнать, кого они подобрали для Тернера.

Матушка Хэтфилд налила им еще кофе и стояла с кофейником в руках.

— Я давно уже не была в городе, — сказала она. — Пора мне туда съездить. — Она взглянула на Килкенни. — Говорят, ты знаешь эту женщину, Риордан. Может, ей известно, кто будет биться с Тернером?

— Наверняка известно. В Седаре нет ничего, о чем бы не говорили в ее салуне. Возможно, она даже знает, кто приедет из столицы округа. — Килкенни взглянул на нее. — Ма, если серьезно, мне действительно нужно знать эти две вещи: с кем будет биться Тернер и кто приедет сюда из столицы.

— А что это даст? — спросил Бартрам. — Ты что, знаешь там кого-нибудь?

— К сожалению, нет. Я никого там не знаю. Но есть один человек по имени Халлоран… Он поедет куда угодно, лишь бы увидеть хороший бой. Я слыхал, он сейчас в столице.

— Как только рассветет, я поеду в город и повидаюсь с этой Риордан, — спокойно сказала матушка Хэтфилд.

— Ритой Риордан, — подсказал Килкенни. — Она очень хороший человек, Ма. Тебе она понравится.

— Так или иначе, я с ней повидаюсь и все разузнаю.

Раньон внимательно посмотрел на Килкенни.

— У тебя на уме не только этот бой с Тернером, но как ты думаешь, есть у тебя шансы побить его?

— Кого? Быка Тернера? Нет, не думаю. Впрочем, кто знает? Хотя я не поставил бы на себя и цента, но, если мне удастся туда попасть, у меня появится шанс поговорить с чиновниками. Видите ли… Я согласен быть избитым, только бы сказать им то, что я хочу.

— Ты согласен, а я — нет, — возразил Раньон.

Глава 11

На рассвете матушка Хэтфилд села на гнедого мула и поехала в Седар, а Килкенни с несколькими мужчинами отправились рубить большую сосну, которая перегораживала путь к старой дороге.

Килкенни и Куинс принялись пилить дерево двуручной пилой, остальные стали вырубать молодые сосенки, выросшие вокруг лежащего на земле гиганта, и обрубать его сучья.

На минутку распрямившись, Куинс потер спину.

— Сегодня они должны уже быть там. Ну, те, что уехали с фургоном. Надеюсь, они все-таки добрались до места.

— Должны… если им никто не помешал. — Килкенни тоже выпрямился, спина, непривычная к пилке, побаливала. — Ты хорошо знаешь Блейзер?

— Бывал пару раз. Есть там один тип по имени Содерман. Большой, жирный и очень злой… Похож на тех, кто не в ладах с законом. Служит у Хейла. Имеет дружка, зовут его Рай Питкин.

— Я его знаю. Он промышлял кражей скота в Пекосе. Метко стреляет — это все, что я могу о нем сказать.

— Есть еще одна парочка — Гэддис и его кореш Рэтклиф. Если доберемся до Блейзера, то надо будет их остерегаться.

— «Доберемся»? — улыбнулся Килкенни. — Ты что, тоже туда собираешься?

— А ты думаешь, что я отпущу такого несмышленыша, как ты, одного в город? Там ведь и карты, и вино, и женщины, и вообще полно всяких соблазнов, ты о таких и не слыхивал. Нет, сэр! Я еду с вами, чтобы уберечь вас от греха.

Несколько минут они напряженно работали, потом Куинс сказал:

— Мое старое ружьишко давно нуждается в чистке, но я решил: не буду чистить его, пока не пристрелю кого-нибудь, так что я просто поеду с вами и прихвачу его с собой… так, на всякий случай.

Они работали не разгибая спины, пока не стемнело. Но зато дорога была теперь расчищена, по ней вполне мог проехать фургон.

О'Хара, который махал топором за двоих, оглядел простиравшуюся перед ними пустыню.

— Возьмите ее себе, — мрачно произнес он. — Мне она не нравится.

Вернувшись к своим лошадям, они, смертельно усталые, отправились домой. Говорить никому не хотелось. Завтра они попробуют пересечь пустыню и, если им повезет, доберутся до Блейзера. Но что же стало с первым фургоном? Жив ли Лидж и все остальные?

Матушка Хэтфилд добралась до Седара еще до полудня. Выехала она на рассвете, сделала порядочный крюк, но зато, когда въехала в город, никто ее не заметил. Матушка Хэтфилд пробралась задворками к задней двери салуна «Хрустальный дворец» и спешилась.

Привязав своего мула, она тихонько постучалась в дверь. Несколько минут никто не открывал, но рядом с дверью было окошечко, и матушка Хэтфилд была уверена, что ее рассматривают.

А она и не возражала: пусть рассматривают. Тут ее никто не знает, они имеют право посмотреть на нее. Через некоторое время дверь отворилась, и на пороге появился крупный мужчина в черных брюках, заправленных в черные сапоги, с двумя револьверами на черном кожаном ремне. Одет он был в чистую белую рубашку и черный жилет с блестками, которые сверкали как маленькие бриллианты.

— Входите, сеньора Хэтфилд! Мы рады вас видеть.

— Вы что, знаете меня?

Мужчина грациозно поклонился.

— Меня зовут Джейм Бриго. Я вас раньше видел.

Где он ее видел, Бриго не сказал, он повернулся и двинулся по коридору к двери, прочно сидевшей в массивной деревянной раме. Разбить такую дверь можно только тараном или топором, подумала матушка Хэтфилд.

Бриго постучал в дверь и открыл ее. Рита Риордан, увидев их, поднялась со стула.

— Здравствуйте, сеньора. Рада вас видеть. Может быть, присядете? Чай или кофе?

Матушка Хэтфилд уже открыла было рот, чтобы сказать: «кофе», но вдруг вспомнила, что уже десять лет не пробовала чаю.

— Чай, — сказала она, — и немножечко сахару, пожалуйста.

— А может быть, меду? Я предпочитаю мед, у меня в доме почти не бывает сахара. Хотя, — добавила она, — я думаю, в баре сахар найдется.

— Не беспокойтесь, мед даже лучше.

Матушка Хэтфилд подозрительно поглядывала на Риту Риордан. Да, эта женщина очень красива, решила она. Ей не больше двадцати, а как уверенно держится. И очень грациозна. Нет, что тут говорить, настоящая красавица.

Матушка Хэтфилд оглядела комнату и пришла к выводу, что ей нравится и стул, на котором она сидит, и вся обстановка. Она догадалась, что Рита принимает ее в гостиной. Через открытую дверь напротив виднелся стол с откидной крышкой и стул — кабинет Риты.

— Вы управляете тут всем одна?

— Да, сеньора. Мой отец умер, оставив мне этот салун и больше ничего. Пришлось научиться управлять им, иначе бы я умерла с голоду. Впрочем, эту науку я освоила довольно быстро.

Старый китаец принес чай, поставил на столик чашки и тарелочку с маленькими вафлями.

Матушка с опаской глядела на них. Знаем мы эти салуны и этих чужеземцев, подумала она. Этих косоглазых. Слыхали об их подвигах.

Рита налила чай и протянула матушке чашку, положив на нее пару вафель.

— Вы сеньора Хэтфилд? У вас такие красивые сыновья!

Ну и дела! Может, так, а может, не так, но очень мило с ее стороны сказать это.

— Они хорошие мальчики, — согласилась она. — Правда, чуть что, сразу хватаются за оружие, но зато метко стреляют, хотя Сол… — она покачала головой, — позавчера ночью он встретил в лесу оленя, до него не было и трехсот ярдов. И что вы думаете! Он промахнулся! Хорошо, что его отец этого не видел, он бы умер от стыда.

— А чего вы хотите от меня?

— Мисс, мистер Килкенни попросил меня выяснить две вещи. Он очень хотел бы знать, с кем будет биться Бык Тернер и кто приезжает в Седар из столицы округа. Мы слыхали, что мистер Хейл, которого наши называют Король Билл, пригласил кого-то из столицы. Я думаю, — добавила матушка Хэтфилд, — что самый важный из них носит имя Халлоран.

— Халлоран? Да, он приезжает. Кто будет еще, пока не знаю. Мистер Хейл пригласил несколько человек, и трое приняли приглашение, один из этих троих — Халлоран.

— А кто же будет биться с Быком?

— Человек по имени Сэндовал. Он баск родом из Невады, живет недалеко от Вирджиния-Сити. Больше я о нем ничего не знаю.

— Спасибо и на этом. Килкенни подумывает о том, чтобы самому сразиться с Быком.

— Сеньора, пусть он даже об этом не думает! Тернерсилен, очень силен! И у него большой опыт. Пожалуйста, скажите ему, пусть он выкинет эту мысль из головы!

Миссис Хэтфилд усмехнулась.

— Мэм, похоже, вы совсем не знаете мужчин. По крайней мере тех, что живут в горах. Мне еще ни разу не удавалось удержать своего старика или кого-нибудь из сыновей от драки, а что уж говорить о Килкенни. Он делает то, что захочет и когда захочет, хотя, надо признаться, я в жизни не встречала такого доброго, такого обходительного и рассудительного человека.

— Сеньора, не говорите ничего Килкенни, но здесь был о нем разговор. Малыш, сын Билла Хейла, сказал, что Килкенни надо поймать, связать, притащить сюда и напустить на него Тернера. Я слышала, как они толковали об этом, правда Король Билл сразу же пресек разговоры.

— Килкенни не боится Тернера, мэм. Хоть тот с ним быстро расправится. Он сам так сказал, сказал, что не надеется побить Тернера, но это даст ему шанс поговорить с Халлораном.

Рита Риордан поставила на стол свою чашку. Она посмотрела на огрубевшие от тяжелой работы, натруженные руки матушки Хэтфилд, и ей стало стыдно за свои. В этой худой, загоревшей до черноты женщине, одетой в выцветшее серое платье и капор от солнца, не осталось почти ничего женского, разве только движения пальцев, когда она дотрагивалась до обивки стула, да взгляд, каким она смотрела на красивые вещи. Однако у Риты хватило ума понять, что матушка Хэтфилд очень горда, и она не решилась предложить ей ничего в подарок.

— Сеньора, вас не должны видеть в этом городе. Я думаю, кое-кто вас знает. Понимаете, здесь есть очень дурные люди. Мистер Хейл, конечно, не допустит, чтобы кто-нибудь обидел женщину, но есть и другие… Вам нужно идти.

Матушка Хэйтфилд допила чай.

— Я вам очень признательна, мэм. Чай был очень вкусный. А я уже давненько не пила никакого чаю.

— А вы знаете, что Лэнс его очень любит? Я имею в виду, мистер Килкенни. Не могли бы вы взять для него пару фунтов? — Вот что она может подарить матушке Хэтфилд, не ущемляя ее гордости. Лэнс сразу же ее поймет — можно не сомневаться. — Я думаю, у него кончился запас чая, а он время от времени любит его попить. Будьте так добры, отвезите ему.

— Конечно. Я с удовольствием это сделаю.

Рита вышла из комнаты, и матушка Хэтфилд немного расслабилась. Очень приятная комната, о такой можно только мечтать. Все свои шестьдесят лет она прожила в деревянных хижинах или глинобитных хибарах с земляным полом. А эта комната такая красивая.

Рита вскоре вернулась.

— Вы сможете добраться до дома в темноте? — спросила она.

Матушка улыбнулась.

— Надо думать. Я ведь езжу по горным тропам чуть не с пеленок. Что вас беспокоит?

— У меня в салуне сейчас люди Хейла, они пьют Виски. Лучше подождать, а когда стемнеет, Джейм вас проводит. И, кроме того, — добавила Рита, — я так давно не разговаривала с женщиной. Видите ли, женщины в этом городе считают меня непорядочной, потому что я управляю салуном и держу игорный зал. Но я думаю о себе по-другому.

— И правильно. — Матушка Хэтфилд даже оскорбилась. — Мой сын, Куинс, говорит, вы настоящая леди, а я доверяю его мнению.

Обе женщины провели два часа в приятной беседе. Матушка рассказала Рите, как трудно растить сыновей в такой глуши.

— Впрочем, только здесь, — сказала она, — мы впервые выбились из нищеты. У нас есть хороший участок там, в горах, и еще в низине, возле речушки; сыновья мои трудились не покладая рук и расчистили от леса еще один участок, обнесли его оградой, ну и все такое.

Мы посадили несколько фруктовых деревьев и надеемся получить отличный урожай кукурузы. В этом году мы даже настелили пол в доме, а муж, как выкроит время, сделает новую кровать. Он у меня мастер на все руки, мой муж. Куинс пошел в него, а вот Лидж, тому больше нравится охотиться, ставить капканы.

Когда-то мы жили в Кентукки, но разве прокормишь такую ораву сыновей с того участка, что у нас был. Вот Па поднялся и направился на Запад, к Миссури. Вначале там нам повезло: и участок хороший, и работы много, но налетела саранча и сожрала всю нашу кукурузу, мы еще и должны остались за семена.

А на следующий год — наводнение и град, опять мы ничего не собрали. Даже не смогли оплатить счета, потому землю у нас отобрали.

Па двинулся в Канзас. А там всякие бандиты, разбойники, мы дважды горели. Мальчики ушли на войну, все, кроме Сола. Вот Сол и Па, они и отбивались, да я еще помогала. Мы потеряли все. Муж работал всю жизнь не разгибая спины, но мы еле-еле сводили концы с концами. У Па там, в Канзасе, был небольшой табун, прекрасные лошади, но индейцы угнали его, а потом и свекра убили.

Тогда мы переехали сюда и поселились в горах, думали, уж там-то нас никто не потревожит. Мы столько сделали, чтобы обработать эту землю, и надеялись получить в этом году большой урожай кукурузы, и ячменя, и пшеницы.

— А Лэнс живет далеко от вас?

— Он-то? Да нет, всего нескольких миль. Он хороший сосед, всегда готов помочь, если нужно построить амбар или еще что, но держится сам по себе. Я говорю ему, что это неправильно, молодой мужчина не должен так жить, а он только улыбается и говорит, что я зря за него беспокоюсь. Но я все равно беспокоюсь — ему обязательно нужна женщина.

— А что из себя представляет его дом?

— Очень удобный. Сложен из крепких бревен, хорошо подогнанных, повсюду окна, в спальне пол деревянный, а в других комнатах — из каменных плит. Все это он делал своими руками, а пока строил дом, спал под деревом. Ему никто не помогал; но он не пожалел времени и сделал все аккуратно. Он живет в этом доме уже больше полугода. Лэнс редко бывает в городе, я никак не могла этого понять. Да и никто из нас тоже не понимал, пока мы не узнали, что он Килкенни. Похоже, он любит жить один, хотя всегда готов помочь, если его попросят. Он хороший охотник и часто пропадает в горах, у него всегда есть запас свежего мяса. Есть и неплохой огород, но почти все, что ему нужно, он приносит из леса. Я всю свою жизнь живу рядом с индейцами, но не встречала никого, кто бы знал природу лучше, чем он.

Когда наступила темнота, в комнату вошел Джейм Бриго.

— Пора идти, — сказал он.

— Было очень приятно, мэм. Надеюсь, как-нибудь вы приедете к нам в горы и зайдете ко мне. Тыщу лет не болтала с городской женщиной.

Матушка Хэтфилд села на своего мула, и он медленно потрусил за показывающим дорогу Бриго.

Рита вернулась в гостиную, сделала пару глотков чая, потом подошла к письменному столу в кабинете и взяла переговорную трубу, соединявшую его с баром.

— Сэм? Попроси Прайса Диксона зайти ко мне.

Мгновение спустя в дверь постучали и в комнату вошел Диксон.

— Прайс, знаешь Трента?

— Да, знаю. Хороший человек.

— А ты знал, что он не Трент, а Лэнс Килкенни?

— Я этому не удивляюсь. — Прайс Диксон никогда не обнаруживал, что ему известно, а известно ему было гораздо больше, чем все думали.

— Ты видел, как он побил Короля Билла?

Диксон улыбнулся.

— Это было редкое зрелище. Хейл — крепкий боец, но этот Трент здорово его отделал.

— А как ты думаешь, Килкенни справится с Тернером?

— С Тернером? Быком Тернером? Честно сказать, никогда об этом не думал. Бык Тернер профессионал, очень опасный борец, и какая силища!

— Лэнс хочет с ним бороться.

— Хочет — что? Да он с ума сошел! Даже представить не могу, что кому-нибудь хочется биться с Тернером. Но зачем ему это понадобилось?

— Он думает, что, воспользовавшись этим, сможет объяснить Халлорану истинное положение дел. Что, когда он будет на ринге, Хейл не осмелится его остановить.

— В этом есть какой-то смысл, но ведь можно придумать и более легкий способ. Килкенни против Тернера? — Диксон задумался на минуту. — Черт побери, Рита! Хотел бы я увидеть эту схватку! Очень хотел! Вот это будет драка! А знаете, может, Килкенни и выиграет! — неожиданно воскликнул он. — Он хорошо дерется. Я заметил, как он движется, тогда, в той драке с Хейлом. Он немного боксирует и, я бы сказал, умеет вести себя на ринге. У Хейла была поддержка, вы же знаете, Килкенни несколько раз ударили ногой, когда он лежал на полу, получив подножку. Но он выстоял. Удар у него очень быстрый и точный. И все же драться с Тернером… Это не Хейл. Он в самом деле сильный противник, Рита, очень сильный.

— И к тому же дерется с Сэндовалом, а не с Килкенни.

Прайс изумленно посмотрел на нее, затем подошел к буфету и налил себе виски.

— А вы что, хотите, чтобы Килкенни бился с Тернером?

— Нет, конечно, не хочу. — Рита улыбнулась. — Но уж если на то пошло, Прайс, то это человек, который мне нравится. Единственный мужчина на свете, который мне нужен, ради него я и приехала сюда. Ты меня осуждаешь, да? Но я знаю, я ему тоже нужна, и мы не вместе только из-за его преувеличенного представления о рыцарской чести. Он не хочет, чтобы я осталась вдовой.

— Понимаю. На его месте я бы чувствовал то же самое. Вам придется смириться с этим. Килкенни стрелок с именем. И от этой репутации ему не избавиться.

Видел его в бою, он стреляет быстро, неправдоподобно быстро. Более того, он никогда не промахивается. Ведь известно, одно дело — стрелять по мишени, и совсем другое, когда эта мишень сама стреляет в тебя. Многие люди, отличные стрелки, теряются, стоит им только осознать, что и их могут убить.

— Вы спросили, хочу ли я, чтобы Лэнс бился с Тернером, и я сказала нет. Это правда. Но Лэнс хочет этого, значит, так тому и быть.

Прайс попробовал виски.

— Рита, и вы и я, мы оба знаем, что надо делать. Если Сэндовал не явится на ринг к началу боя, тогда единственным подходящим соперником для Тернера окажется Килкенни… Трент, если хотите.

— А ты сможешь помешать Сэндовалу приехать сюда? Но только чтоб он не обиделся?

— Я понимаю вас и попытаюсь сделать так, чтобы он здесь не появился. Вы ведь знаете, за бой с Тернером ему обещали всего две сотни. Если он выиграет, то получит чуть больше. Но у него нет шансов победить, и, я уверен, он это понимает.

Кроме того, я знаю, что Роза Макнейл, девица, в которую он влюблен, только что приехала на Запад. Она проведет несколько дней в Маунтин-Сити, так что, если кто-нибудь даст Сэндовалу пару сотен и шепнет, что Роза в Маунтин-Сити, он забудет об этой схватке с Тернером.

— Вот и шепни ему. Может быть, я поступаю глупо и Лэнсу не поздоровится, но его желание для меня закон. И еще я знаю, что Том Халлоран любит смелых бойцов. Он ведь ирландец, как и Килкенни, и настоящий энтузиаст, всю жизнь старается не пропустить ни одного интересного боя.

— Хорошо, я все сделаю. — Прайс улыбнулся. — Вы необыкновенная женщина, Рита. Однако вам следует иметь в виду, что после боя с Тернером Лэнс может лишиться своего классического профиля.

Рита пожала плечами.

— Но ведь я люблю не за профиль, Прайс, я люблю человека.

Глава 12

Они погрузили в фургон четыре бочонка с водой и прихватили с собой еще по фляжке. Бартрам ехал за кучера; в фургоне, кроме лопат, веревки, длинного шеста да бочонков с водой, ничего не было.

Килкенни, верхом на своем коне оленьей масти, ехал впереди. Проехав через свежепроложенную просеку, они начали осторожно спускаться, привязав к. задней оси фургона тяжелое бревно, чтобы он, разогнавшись на крутом склоне, не наехал на мулов.

Килкенни пригибался добрую дюжину раз, слезал с коня, чтобы откатить камни, лежащие на дороге. Наконец фургон оказался внизу, и Куинс перерубил веревку, к которой было привязано бревно, служившее тормозом.

Было жарко, в воздухе ни малейшего дуновения. Перед ними расстилалась бесцветная унылая пустыня, почти лишенная растительности.

— А теперь вперед! — воскликнул Килкенни.

Перед тем как спуститься с горы, он взглянул на далекий пик, высившийся, насколько он знал, недалеко от Блейзера, и решил держать путь на него. Однако, зная, что в пустынях часто бывают песчаные бури, Килкенни прихватил с собой компас. Взглянув на одинокий пик, он еще раз проверил направление по компасу. В насыщенном пылью воздухе очертания гор казались размытыми, но пик хорошо просматривался. Путь, по которому они двигались, тоже вел прямо на запад, однако Килкенни понятия не имел, выйдут ли они к этому пику. Он даже не мог сказать, не оборвется ли вскоре эта дорога.

Малейшее дуновение ветерка поднимало в воздух мельчайшую пыль, а от копыт лошадей и колес фургона вздымались целые пылевые тучи. Фургон медленно катился на запад. Дважды им приходилось объезжать высокие песчаные холмы — ветер намел их прямо поперек дороги. На отдельных участках легче было идти, ведя в поводу коня, поскольку дорога была завалена камнями. Изредка им попадались чахлые кустики.

Прошел первый час пути, Килкенни поднял руку. Все остановились и сгрудились вокруг фургона. Достав кусок влажной мешковины, взятой в дорогу специально для такого случая, путники протерли от пыли ноздри лошадей.

Джек Моффит, который настоял, чтобы его взяли с собой, встал на сиденье и огляделся вокруг.

— Где мы? — спросил он. Никто не ответил. — Сколько мы проехали? — снова спросил он.

— Мили две, а может, и меньше, — ответил Куинс.

Хотя в фургоне кроме инструментов и бочонков с водой ничего не было, он шел очень тяжело, колеса увязали в песок на шесть дюймов, а там, где приходилось переезжать невысокие барханы, они проваливались на целых два фута.

Через несколько минут Килкенни снова уселся на коня, и они опять тронулись в путь. Впереди сквозь пыльную завесу замаячила какая-то большая темная стена — должно быть, базальтовая гряда, тянувшаяся прямо поперек дороги, наверное, остатки лавового потока. Впрочем, Килкенни плохо разбирался в таких вещах, слышал кое-что от геодезистов да еще от старателей, когда работал на рудниках.

Дорога повернула на юг и через полмили, обогнув гряду, снова пошла на север, вернее на северо-запад. Дважды фургон пересекал глубокие сухие русла. Следы на дороге были очень старые; растительности почти не встречалось, не было видно даже змей и ящериц, не говоря уж о других животных. На исходе второго часа они сделали вторую остановку, на этот раз в тени невысокой скалы. Говорить никому не хотелось — жара была невыносимой, и все устали. Килкенни тоже молчал, он понимал, что они проехали очень мало — мили три, а может, и того меньше.

Он вышел из укрытия, нашел скалу повыше и поднялся на нее, чтобы оглядеться. Над пустыней колыхались волны тепла, даль по-прежнему плохо просматривалась. То. там, то сям высились холмы, горы с плоскими вершинами, торчали нагромождения скал. Стояла невероятная сушь, далеко впереди у самого горизонта Килкенни заметил какую-то полосу. Он поднес к глазам бинокль, но в колышущемся воздухе трудно было что-либо рассмотреть.

Они снова двинулись в путь. Колеса фургона по-прежнему увязали в песке, они по-прежнему двигались очень медленно. Время от времени приходилось съезжать с дороги, огибая очередное препятствие.

Куинс подъехал к Килкенни и сказал:

— Скорей бы уж наступил вечер.

Килкенни кивнул.

— Я видел что-то впереди. Не могу разглядеть, что именно. Может, невысокая гряда, может, какая-нибудь насыпь.

— Я тоже ее заметил. Должно быть, выходы горных пород. Иногда они тянутся на несколько миль, а иногда всего на несколько ярдов.

Килкенни посмотрел на мулов, тянувших фургон. Придется останавливаться почаще, уж очень они тяжело дышат. А ведь фургон почти пустой.

Неожиданно конь Килкенни остановился. Лэнс удивился: впереди простиралась ровная песчаная поверхность — ни камней, ни выходов горных пород. Он дернул повод, но конь не двинулся с места.

К нему подъехал Куинс.

— Что случилось?

— Сам не пойму. Конь ни с того ни с сего вдруг взял и остановился. — Килкенни спешился и сделал шаг вперед, но тут же провалился, словно попал в желе. Он закричал, попытался вернуться обратно, но ноги уже ушли довольно глубоко. К счастью, Килкенни держал в руке поводья. Он обмотал ими запястья и крикнул:

— Назад, Бак! Назад!

Конь попятился и вытянул Лэнса из песка. Куинс помог ему встать на ноги.

— Зыбучие пески, — сказал он, — или что-то в этом роде. Там под землей должен быть источник.

— Тут, на южной оконечности края, под землей везде вода, — заметил Килкенни. — И крупнейшие в мире пещеры, в которых еще не побывал человек. Многие реки здесь текут под землей, а другие — в глубоких каньонах.

И вдруг он вспомнил: тот старый индеец говорил что-то о каньонах.

К ним подъехал фургон с Солом и Джеком Моффитом.

— Посидите тут пока, — сказал Килкенни. — Я попробую найти объезд.

— А я проедусь в другую сторону, — заявил Куинс.

Килкенни развернул коня и положился на его чутье. Коню тоже не хочется попасть в зыбучий песок, и он найдет, где можно пройти. Конь, выросший в горах, в таких случаях ничуть не хуже мула.

Он проехал больше мили, а полоса зыбучего песка и не думала кончаться. Килкенни повернул коня и вернулся назад.

Куинс уже ждал его.

— Вот там, примерно через несколько сотен ярдов, местность повышается. Много камней, но проехать можно, — сказал он.

— Хорошо, поедем туда.

Куинс двинулся вперед, показывая дорогу, Килкенни ехал за фургоном. То, что он принял за зыбучий песок, могло быть карстовой воронкой, заполненной песком, не очень глубокой, но вряд ли проходимой.

Время как будто застыло, а они все шли и шли. Похоже, им не удастся найти воду и на привале придется расходовать свой запас. Тело Килкенни налилось свинцовой усталостью, другие чувствовали себя не лучше. На его пропотевшую рубашку осело столько белой пыли, что когда она высохнет, то будет стоять как железная. Теперь они останавливались чаще и уже дважды протирали ноздри лошадям и мулам, а потом, намочив в воде кусок ткани, выжали его в рот животным.

По обе стороны дороги тянулся черный базальт — древний лавовый поток, смятый и разбитый многочисленными трещинами, занесенными песком и пылью.

Время остановилось, все думали только об одном — когда же следующая остановка, когда наконец упадет на землю спасительная вечерняя прохлада.

Килкенни уже не доверял компасу. Горные породы, в которых содержится много железа, могли повлиять на его показания, а из-за многочисленных поворотов и объездов он уже давно перестал ориентироваться.

Дорога пропала. На плотно утрамбованном песке и гравии колея вдруг исчезла. Должно быть, ветер уже давным-давно занес все остатки дороги. Килкенни остановил коня и подождал, пока к нему подъедет Куинс.

— Дорога вела в этом направлении. Так? — Килкенни по казал рукой на запад. — Значит, и будем ехать в этом направлении до тех пор, пока нам почему-либо не придется свернуть.

Килкенни прикрикнул на коня, и они двинулись дальше. Солнце медленно уходило за вершины гор, спускалась долгожданная прохлада. Куинс снова подъехал к Лэнсу.

— Мулы совсем измотаны, Килкенни. Надо останавливаться.

— Знаю. Я ищу место для привала. Ведь те, кто здесь проехал, тоже останавливались на привал, вот я и хочу найти то место: может, след от костра или каменное кострище.

— Лучше все-таки остановиться.

— Чуть попозже.

И Килкенни поехал дальше. Фургон, трогаясь с места, жалобно скрипнул, словно протестуя против такого решения.

Они не проехали и пятидесяти ярдов, как Килкенни нашел то, что искал. У крутого обрыва дорога резко поворачивала направо и спускалась вниз, в долину размерами добрых четы ре акра, укрытую со всех сторон скалами. Лишь в одном месте скалы расступались — там, где когда-то протекала река. Река давно уже пересохла, но из скалы просачивалась тоненькая струйка воды и падала в небольшое углубление — всего несколько дюймов в глубину и несколько футов в диаметре.

Килкенни двинулся вниз, за ним — все остальные. В окружении черных базальтовых скал высотой без малого четырнадцать — пятнадцать футов Килкенни увидел кострище — почерневший камень с остатками углей, еще не полностью занесенных белой пылью. В углу под защитой скал приткнулась небольшая поленница дров.

— Они везли их с собой, — заметил Бартрам. — Здесь на целые мили ни единого дерева.

— Когда будем возвращаться, — сказал Килкенни, — мы тоже захватим с собой немного дров и оставим здесь.

Они распрягли мулов и, позволив им немного поваляться в пыли, подвели к воде. Килкенни попробовал ее и сказал:

— Хорошая вода. Правда, чуть солоноватая.

Бартрам вытащил затычку у одного из бочонков.

— Сварю-ка я кофе.

Куинс разложил небольшой костер, Барт поставил на него кофейник и принялся готовить ужин. Куинс растянулся на земле, глядя на звезды.

Килкенни взял свой винчестер.

— Пойдем, Джек, осмотрим местность.

Солнце село, на землю опустились сумерки. Килкенни и Джек медленно объезжали небольшую долинку. Время от времени им попадались углубления в скалах — когда-то здесь протекала река. Было еще не настолько темно, чтобы не заметить следов, но следы им не попадались. Это было угрюмое, пустынное место.

В одном из углублений Килкенни заметил индейские письмена.

— Очень старые письмена, — сказал он. — Возможно, сделаны еще до появления белых. — Он огляделся. — Здесь есть вода и укрытие от солнца и ветра. Могу поклясться, что люди и звери тысячелетиями приходили в эту долину.

— А вы можете прочитать, что здесь написано?

— Я? Нет… вряд ли. Правда, я могу догадаться, что означают некоторые знаки, они похожи на буквы из языка жестов.

Он показал на рисунок раскрытой человеческой ладони.

— Вот этот знак может иметь несколько значений. Вполне возможно, человек хотел показать, что у него тоже есть Руки. Что он может хватать, трогать, ощупывать.

— А как вы думаете, когда в последний раз здесь были люди?

Килкенни пожал плечами.

— Помнишь ту сосну, что преграждала нам путь? Такое огромное дерево живет не менее семидесяти лет, а может и больше. Молодым сосенкам вокруг него, я думаю, лет по десять или даже больше. Мне кажется, что эту дорогу построили или использовали где-то в пятидесятых годах нашего века, а до этого здесь, скорее всего, проходила индейская тропа.

На рассвете путники снова тронулись в путь. Не успели они отъехать от стоянки, как налетел сильный ветер и на землю упали несколько капель дождя. Впрочем, дождь на этом и кончился, зато ветер не прекращался весь день, и вскоре воздух наполнился белой пылью — она забивала горло, не давая дышать, слепила, покрывала одежду.

По-прежнему стояла изнурительная жара. Они не думали ни о семьях, ни о продуктах — лишь бы скорее пересечь эту чертову пустыню.

Килкенни уже не доверял показаниям компаса, однако его конь уверенно шел вперед, словно его вела какая-то неведомая сила. Измученные невыносимой жарой, усталые, они двигались вперед, думая только об одном — сколько же еще предстоит пройти, прежде чем придет конец этому путешествию.

Килкенни остановил коня и стал вглядываться в белую мглу, пытаясь найти хоть какой-нибудь ориентир, хоть какую-нибудь зацепку для глаза.

Конь его нетерпеливо переступал ногами, а потом вдруг, не дожидаясь команды седока, пошел дальше. Килкенни не стал его останавливать. Должно быть, они ходят по кругу; однако у него появилось такое ощущение, что дорога пошла потихоньку в гору, поскольку он слегка наклонился в седле — на это была вся надежда. Вдруг конь остановился, и Килкенни увидел впереди черную скалу. Она высилась перед ними, темная, совершенно отвесная, а у подножия лежал слой пыли, который, как показалось Килкенни, был чуть тоньше, чем везде.

Мулы подошли ближе, и Лэнс крикнул:

— Стойте пока здесь! Я поищу дорогу.

Куинс покачал головой.

— Сначала немного отдохни, конь пусть тоже отдохнет. Дорога была тяжелой.

Килкенни спешился и, взяв кусок мешковины, протер ноздри коню, а потом и мулам. Бартрам делал то же самое.

Вытащив из фургона бочонок с водой, они напоили сначала лошадей, потом мулов. На это ушло два бочонка. Отдохнув полчаса, Килкенни поднялся на ноги — он не мог усидеть, ведь желанная цель так близка.

— Мы пересекли пустыню, — сказал он Бартраму, — теперь нужно перевалить через гору.

Оставив коня отдыхать, Килкенни двинулся вдоль скалы, перелезая через камни и упавшие стволы деревьев. Была в нем какая-то внутренняя сила, которая побуждала его идти вперед, даже когда все чувства подсказывали, что лучше подождать и отдохнуть. Не успел он пройти и трехсот ярдов, как увидел то, что искал. Килкенни остановился, боясь поверить собственным глазам — перед ним лежала тропа, которая, петляя, взбиралась на гору. Удивительно, как им удалось, несмотря на многочисленные повороты, не потерять верное направление и добраться до того места, которое они искали.

Когда путники достигли вершины, на землю опустились сумерки. Они свернули с дороги и остановились среди сосен, зажгли костерок, сварили кофе и разогрели еду. Рядом раскинулась небольшая долинка, куда они пустили пастись стреноженных лошадей. По краю этой долинки протекал ручеек, бравший свое начало от родника. Он образовал маленькую заводь, берега которой поросли травой.

Килкенни выпил крепкого, удивительно вкусного черного кофе, но так устал, что кофе не помог — он чуть не выронил из рук тарелку с едой. Килкенни посмотрел на других: Бартрам уже спал, растянувшись на земле, у него даже не хватило сил развернуть скатку.

— Я немного поспал в фургоне, — сказал Джек, — а вы ложитесь. В полночь я вас разбужу.

Килкенни спал так, будто выпил снотворное. Куинсу с трудом удалось его разбудить.

— Парень разбудил меня, — сказал он, — но теперь твоя очередь караулить.

Освеженный сном, Килкенни взял закопченный кофейник и налил себе кофе. Тишину нарушали лишь тихое похрапывание Бартрама да шелест осиновых листьев на ветру. Ветер унес пыль, а с ней и облака. Ясное небо было усыпано звездами. Подойдя к заводи, Килкенни снял рубашку и смыл пыль с лица и тела, потом вымыл голову. Вытряс рубашку, надел ее, напился и вернулся к костру.

Килкенни прислушался. Стояла полная тишина. Взведя на всякий случай курок своего шестизарядника, он принялся чистить винчестер. Прочистив шомполом ствол, принялся за револьверы.

В темноте и тишине хорошо думается. Килкенни сидел у костра, чуть-чуть отодвинувшись от него, чтобы лучше видеть в темноте, и обдумывал ситуацию в Седаре.

Если ему удастся выйти на бой с Быком Тернером, у него появится шанс объяснить свое дело Халлорану. Наверняка придут и другие чиновники, но у Килкенни были особые причины говорить именно с Халлораном. Если он не ошибается и это тот человек, которого он знал, то можно рассчитывать на его особый интерес и, возможно, даже симпатию.

В этой схватке, по крайней мере вначале, он будет казаться слабаком, это вызовет к нему сочувствие. Кроме того, он гораздо ниже Тернера. Одним словом, неизвестный любитель против профессионала высокого класса. Лэнс отдавал себе отчет в том, что Тернера ему не победить. Но, с другой стороны, мало кто был в такой прекрасной форме, как он, ему наверняка удастся продержаться на ринге довольно долго и произвести впечатление на зрителей.

Бой конечно же как и все схватки по лондонским правилам, будет продолжаться до тех пор, пока побежденного не унесут с ринга. Нокдаун в таких схватках означает лишь конец раунда; он может продолжаться одну-две секунды, а может девять — десять минут и даже больше. Промах означает конец раунда в том случае, если борец упал, а также и если брошен на землю. В таких кулачных схватках разрешается практически все. Килкенни однажды видел, как один из борцов захватил голову другого одной рукой, а другой несколько минут наносил удары по лицу.

Король Билл конечно же посадит своих гостей на самые лучшие места — поближе к рингу, так что поговорить с ними будет нетрудно. Главное, продержаться как можно дольше и выбрать нужный момент. Он не сомневался, что Хейл, как и сам Тернер, будет ждать быстрой победы.

Килкенни попытался трезво оценить свои силы. Как и все борцы, он твердо верил в свою удачу. Еще мальчишкой он часто дрался в школе, а потом, когда служил на границе, не раз участвовал в рукопашных стычках с индейцами. Живя на Востоке, он учился боксу у Джема Мейса, чемпиона мира в тяжелом весе и одного из самых умных боксеров старого времени. Мейс был английским цыганом и провел много матчей в США. Этот умный и проницательный человек имел голову не только для того, чтобы носить на ней шляпу.

Король Билл не знает, что Килкенни учился боксу. Конечно, когда Лэнс его побил, он кое о чем догадался, но наверняка не обо всем. Он наверняка не знает, что жизнь в суровых условиях дикой природы помогала Килкенни всегда держаться в хорошей форме, развила его силу и выносливость.

Словом, Килкенни никак нельзя было назвать слабым противником, но у него было еще одно важное преимущество — он видел Тернера в бою, Тернер же ничего о нем не знал.

И все-таки в глубине души Лэнс понимал, что надеяться он мог только на то, чтобы продержаться некоторое время и завоевать благосклонное отношение зрителей.

Вернувшись в Кап, он сделает несколько соляных ванночек для рук, а перед боем наденет перчатки для верховой езды. Они не только защитят руки, но и будут резать кожу противника, как ножи. Так делали некоторые молодые борцы; Килкенни тоже попробовал этот способ, и он ему понравился.

Он снова прислушался, но кроме шума деревьев ничего не услыхал. Скоро начнет светать. Килкенни подбросил дров в костерок и налил себе еще кофе. Попивая его, он припоминал и медленно прокрутил в своем мозгу все движения Тернера во время схваток, которые он видел.

Когда встало солнце, он поспал еще полчасика и почувствовал себя свежим и готовым к новой борьбе. Куинс кончил завтракать и уселся рядом.

— Куинс, ты знаешь Блейзер? Как ты думаешь, что нас там ждет? — спросил Килкенни.

Хэтфилд пожал плечами.

— Никто не ждет нас с этой стороны. Вот я и подумал: поскольку мы въедем в город отсюда, у нас есть шанс закончить свои дела до того, как люди Хейла прознают, что мы в городе.

— Отлично! — Килкенни повернулся к Бартраму: — В городе не отходите от фургона и держите под рукой оружие. При первом же выстреле мы придем к вам на помощь. Сол, ты и Джек будете грузить продукты в фургон, а Куинс вас прикроет.

— А что будешь делать ты? — спросил Барт.

— Я договорюсь насчет продуктов, а потом попробую разузнать что-нибудь о первом фургоне, может быть, с Лиджем и остальными ничего не случилось, но я хочу знать наверняка.

Сев на коней, они двинулись в путь. Дорога, по которой они ехали, была совсем заброшенной, и вскоре они поняли почему. Поперек нее когда-то давно соорудили забор, и о ней забыли. Они вытащили доски из источенного червями старого забора и очутились на наезженной дороге. Килкенни пропустил фургон вперед, а потом установил на место доски, не став, однако, связывать их веревкой.

Городишко был очень маленький. Вдоль единственной улицы друг против друга стояли ветхие здания салунов и магазина. Компания бездельников, без которых не обходится ни один город на Диком Западе, сидела на скамейках перед салунами — «Перекресток» и «Храм удачи». Перед салуном «Колесо фургона» стояли, поджав под себя ноги, два пони, принадлежащие ковбоям, зашедшим в салун.

Лэнс Килкенни снял ремешки со своих револьверов. Он не искал неприятностей, но это был крутой городишко, и здесь немало тех, кого не остановит даже его репутация. Для среднего жителя Дикого Запада имена и репутации подчас ничего не значили, и на каждого известного своей меткостью стрелка приходилось четыре не менее метких, о которых никто ничего не знал. И их это вполне устраивало.

Глава 13

Лэнс Килкенни проехал мимо универсального магазина Перкинса и спешился возле салуна «Колесо фургона». Бартрам поставил повозку у тротуара напротив лавки Перкинса и начал набивать трубку, держа ружье наготове.

Сол и Джек вошли в лавку, а Куинс прислонился к стене на углу и откусил порцию табака. Его винтовка лежала на сгибе локтя, а кроме нее у него был еще огромный уолкеровский кольт.

По улице проскакал всадник. Он спешился возле салуна рядом с Килкенни, скользнул по нему взглядом и вошел внутрь. Это был рослый рыжеволосый мужчина с огненно-рыжей бородой.

Куинс подошел к Килкенни.

— У этого типа, что сейчас вошел, на боку кольт с рукояткой из слоновой кости, на ней трещина с правой стороны. — Узкое лицо Куинса было горестным и напряженным. — Это револьвер Джоди Миллера.

— А Джоди ехал на первом фургоне, — заключил Килкенни.

— То-то и оно, — ответил Куинс. — Я бы не прочь задать этому типу пару вопросов.

— Подожди, Куинс. Я войду туда сам. А ты держи ушки на макушке, но помни, что на первом месте — провизия. Все остальное потом. Я пока, может быть, что-нибудь разузнаю.

Килкенни давно расстался с иллюзиями. Предположить, что на такой территории могли оказаться два одинаковых револьвера, невозможно, а зная Джоди Миллера, он не сомневался, что этот рыжий громила мог заполучить оружие, лишь убив его владельца.

Килкенни вошел в салун. Рыжебородого он увидел у стойки бара. Еще двое мужчин, по виду ковбои, сидели за столом вместе с барменом и необычайно высоким и толстым человеком в черной куртке. Должно быть, Содерман, решил Килкенни.

— Эй, Коротышка, поди сюда! — раздраженно позвал Рыжий. — Я хочу выпить.

— Не шуми, Гэддис. — Коротышка был коренаст и небрит. — Одну минуту!

Килкенни не торопился, но ситуация ему не нравилась. Второго такого толстяка вряд ли сыщешь, так что это должен быть Содерман. Таким образом, он знает теперь и Содермана, и Гэддиса. Остальные двое, возможно, просто зашедшие выпить ковбои, не ожидающие никаких неприятностей. Впрочем, один из них может оказаться Рэтклифом, а он считается опасным человеком. Где-то здесь должен быть и Рай Питкин, но его Килкенни не видел. Питкина он знал, и Питкин знал его.

Судя по первому впечатлению, Коротышка поддержит все, что сделает Содерман. Если у Гэддиса действительно револьвер Джоди, то это значит, что они напали на первый фургон и, возможно, уничтожили его.

При мысли, что эти гады подстерегли в засаде честных трудяг, в Килкенни начала закипать ярость. Он чувствовал, что Содерман наблюдает за ним внимательно и хладнокровно.

Коротышка встал на свое место за стойкой.

— Ну, Гэддис, что будем пить?

— Виски, — буркнул Гэддис, и взгляд его стал настороженным: он разглядел запыленную одежду Килкенни и его револьверы.

Не так много людей носило по два револьвера. Он в упор рассматривал Килкенни, но шляпа Лэнса был надвинута на лоб, и он, казалось, не замечал столь пристального к себе внимания.

— И мне тоже, — попросил Килкенни и посмотрел на Содермана. — Вы пьете? Вывейте одну за мой счет.

— А почему бы и нет? — Толстяк поднялся. А Килкенни насторожился: этот человек был непрост. — Но я предпочитаю знать, с кем пью.

— А в наших краях на это не смотрят, — ответил Килкенни. — Выпивка — она и есть выпивка, ничего больше.

— Конечно. — Толстяк шагнул к стойке. Килкенни подвинулся так, что тому пришлось встать между Килкенни и Гэддисом. Содерман колебался лишь мгновение, а потом занял предложенное место.

— Не часто видишь человека с двумя револьверами, — заметил он. — Я полагал, что в этих краях каждый, кто так снаряжается, знает Дока Содермана.

— Слышал такое имя. — Килкенни перевел взгляд на стол, из-за которого встал Содерман.

Один из ковбоев скатывал самокрутку, другой лениво тасовал колоду карт. Позиция у обоих не располагала к началу стрельбы. Рыжий Гэддис не сводил глаз с Килкенни.

Расклад выглядел даже слишком удачным. Знают ли они, что Килкенни — с высокогорья? Ситуация требовала разрядки, и Килкенни решил дать выйти пару.

— Мне говорили, здесь можно найти работу, — скромно сказал он, — а мне пойдет любая, лишь бы тихая.

— И чтоб подальше от закона? — поинтересовался Содерман.

— Да от всего.

— У нас здесь закон на месте, — гордо сообщил Содерман. — Король Билл Хейл — вот наш закон.

— Слышал о нем, — сказал Килкенни. — Говорят, он хорошо платит.

— Уж больно много ты слышал, — вступил в разговор Гэддис, не спускавший с Килкенни недобрых глаз. Он попросил себе еще виски и не отрываясь продолжал смотреть на Килкенни.

Килкенни скользнул по нему взглядом из-под полей черной шляпы.

— Работа моя такая — слушать, — спокойно сказал он. — Многое можно узнать.

— Должно быть, ты слышишь лишнее! — рявкнул Гэддис. Он был настроен свирепо, да и виски начало оказывать свое действие. Стакан Килкенни стоял нетронутый.

— Уж не ты ли будешь определять, что мне слушать? — вкрадчиво спросил Килкенни.

Он был уверен, что до стрельбы дело не дойдет. Содерман еще не составил о нем мнения, а Гэддис — мелкая сошка. Интересно, знает ли Содерман, что Куинс Хэтфилд стоит под окном с винтовкой?

— Тихо! — приказал Содерман. — Гэддис, будешь себя так вести, тебя пристрелят.

— Но только не он, — презрительно фыркнул Гэддис, но приутих. Более ясной демонстрации расклада сил нельзя было и пожелать.

Килкенни подумал, что при всей своей воинственности Гэддис был рад, что его прервали. У него сложилось впечатление, что Гэддис — убийца, а не боец. У человека такого типа фургон с людьми поперек горла не встанет. И у него на поясе револьвер с треснувшей рукояткой.

— Ваш друг очень раздражителен, — заметил Килкенни.

— Не обращай внимания. Он просто любит подраться, вот и все. — Содерман искоса посмотрел на Килкенни. — Так ты, значит, ищешь работу? Что ж, есть одна вакансия.

— Мне либо брать ее, либо ехать дальше, — сказал Килкенни. Он показал подбородком на револьвер Содермана. — Вроде я должен тебя знать, но не могу связать лицо с именем. Я вообще плохо запоминаю лица, но зато хорошо помню револьверы. — Он пригубил виски и снова поставил стакан на стойку. — Каждый револьвер выглядит по-своему, а может, все дело в том, как человек его носит. Взять, к примеру, вот этот, С треснутой рукояткой из слоновой кости. Разве можно забыть такой револьвер?

Гэддис неожиданно напрягся, взглянул на Содермана, потом опять на Килкенни. Но прежде чем он успел открыть рот, Содерман посмотрел Килкенни прямо в глаза:

— И где же ты видел этот револьвер?

— Когда я был в столице, — ответил Килкенни, — я видел этот револьвер у человека по имени Джоди Миллер. Это был фермер, ехал на Запад.

Он хотел расшевелить Содермана, преодолеть его природную осторожность, заронив в него зерно сомнения,

— Миллер останавливался в столице повидать родственников и друзей. Похоже, что у него самого за душой было немного, но человек он известный и уважаемый, с кучей важных родственников, которые о нем весьма высокого мнения. Я заметил этот револьвер, когда Джоди сидел за одним столом с Халлораном и Уоллесом.

Содерман, теперь заметно обеспокоенный и встревоженный, был весь внимание.

— Этот Миллер знал Халлорана и Уоллеса?

— О, знал — не то слово! Они болтали, как старые друзья. А когда упомянули об этих краях, я стал прислушиваться, потому что уже тогда собирался ехать сюда. Мне показалось, что Миллер остановился в столице повидать этих людей. Он знавал когда-то Уоллеса, а Халлоран женат на его сестре. Я слышал, как Халлоран говорил, что обязательно приедет к Миллеру в гости, когда тот обоснуется на новом месте. — Килкенни снова пригубил виски. — Я думаю, Миллер сделал в городе официальную заявку на участок земли где-нибудь здесь, в горах. — Килкенни спокойно посмотрел на Гэддиса.

— Наверное, ты был здорово рад повидать их, а, Гэддис? Приятно иметь в друзьях таких шишек, — спросил один из ковбоев.

Если бы не горечь при мысли об убитых друзьях и ограбленном фургоне, Лэнс расхохотался бы, глядя на выражение лица Гэддиса.

Гэддиса только что назвали по имени, но Килкенни сделал вид, что не слышал это. Рыжий бандит был откровенно обеспокоен, и причиной его тревоги был не Килкенни, о котором он почти ничего не знал. Может быть, Содерман? Или Хейл? Или Рыжего смутило, что его уличили в убийстве — по крайней мере, в разбойном нападении?

— Странно, — продолжал Килкенни, — что у тебя рыжие волосы. Я мог бы поклясться, что Миллер был брюнет. Я…

— У него были свет… — перебил Гэддис и осекся, осознав, что дал промашку.

— Светлые, — согласился Килкенни. — Верно. Он был блондин. Я не мог вспомнить, а ты вспомнил, и у тебя его револьвер. И как же ты это объяснишь?

Неожиданно за спиной Килкенни открылась дверь. Он почувствовал, как по его спине побежали мурашки, но не решился повернуть голову и посмотреть. Он намеренно забрасывал им наживку, пытаясь выудить побольше информации. А теперь вдруг сам попал в засаду.

Содерман, казалось, принял какое-то решение, а возможно, просто тянул время, ожидая именно этого события. К нему вдруг вернулась уверенность.

— О, привет, Рай! — воскликнул он. — Ты как раз вовремя. Иди познакомься с нашим приятелем. Говорит, что узнал револьвер, который носит Рыжий.

Рай Питкин зашел так, чтобы увидеть лицо Килкенни, и застыл в изумлении.

— Ты? — хрипло выдохнул он. — Как?

— Неблизкий путь от Пекоса, правда, Рай? И от Бразоса тоже. А теперь, Питкин, слушай, да повнимательней. Я вовсе не жажду стреляться, но если меня заставят, то двое из вас точно отправятся на тот свет, а скорее, и все трое. Причем вы с Содерманом будете первыми. А мои друзья — они стоят там, под окнами, — позаботятся о Гэддисе и любом другом, кто притронется к револьверу. Сейчас я выйду отсюда, а ты убеди своих приятелей, что дергаться в такой ситуации вредно и опасно.

Килкенни, пятясь, отступил к двери. В глазах Содермана жаркое ожидание мешалось с холодным сомнением. Отчего это Питкин так испуган? Кто же этот человек?

Рыжий Гэддис чуть повернул голову, следя за Килкенни. Рай понял, что у него на уме.

— Рыжий! Ради всего святого, стой тихо! Это Килкенни!

Гэддис, словно обжегшись, отдернул руку от револьвера и начал осторожно пятиться, как будто расстояние имело какое-то значение.

Звякнуло стекло, и в окно просунулся длинный ствол кентуккийской винтовки.

— Джентльмены, — раздался голос Куинса, — вы поступите умно, если посидите здесь и выпьете. Первый, кто высунет голову наружу или будет плохо себя вести, получит пулю в лоб.

Фургон был нагружен до отказа. Барт сидел на козлах, держа вожжи в руках, а винтовку на коленях. Джек Моффит сидел с ним рядом, обхватив свою винтовку обеими руками.

Сол на другой стороне улицы держал упряжку под уздцы.

— Барт, держись тропы на Седар-Блаф. Джек, езжай с Бартом, и держи ушки на макушке.

Он перешел улицу, скинул куртку из оленьей кожи и бросил ее в фургон, достал из чехла винчестер. Упряжка двинуласьрысью, он и Хэтфилды скакали следом.

Все трое постоянно оглядывались через плечо, поэтому Лэнс и увидел, что произошло. Гэддис выбежал на улицу с винтовкой в руках. Куинс наполовину развернул лошадь и вскинул ружье. Он выстрелил на секунду раньше Гэддиса, и рыжий бандит, сделав два коротких шага, упал — у него было снесено полчерепа.

— Больше ему чужих револьверов не носить! — с мрачным удовлетворением прокомментировал Куинс.

Сзади звучали выстрелы. Остановившись на окраине городка перед длинным сараем, Килкенни спрыгнул с коня.

— Нам еще придется возвращаться сюда, так что не помешает сразу показать, в чью пользу счет.

Он заметил человека, выбежавшего из задней двери салуна, и, прицелившись, выстрелил. Человек запнулся и упал. По улице во весь опор промчался Сол, стреляя из револьвера. Раздался звон разбитого стекла, из окна второго этажа вывалился человек и замер, лежа поперек подоконника.

Сол изо всех сил гнал обратно, продолжая стрелять.

Каждую секунду кто-нибудь делал выстрел.

— Прикройте меня, ребята, когда буду возвращаться, — сказал Килкенни.

Оставив коня, он побежал обратно по задам к «Колесу фургона».

Он хотел найти Питкина или Рэтклифа — нужно же узнать, что произошло с первым фургоном. Кто-то из его друзей, а может быть, и все, убиты, и он должен это знать. Если они убиты, их надо похоронить, и несколько хейловских крыс заодно с ними.

Килкенни остановился. Задняя дверь салуна была открыта. В нескольких футах от нее лежал, распростершись на земле, человек, его револьвер валялся рядом. Человек был мертв.

Глава 14

Килкенни стоял, спрятавшись за угол соседнего дома, и ждал. Он хотел поймать на мушку Питкина или Рэтклифа. Ему была нужна информация, а от Содермана ее не получишь — во всяком случае, под угрозой насилия.

На заднем дворе салуна валялись старые доски, высохшие до звона на солнце и ветру. Озаренный внезапной мыслью, Килкенни сунул револьвер в кобуру, собрал несколько деревяшек, нарвал сухой травы и недалеко от здания разжег костер.

Килкенни надеялся, что запах дыма дотянется до салуна. Пусть они подумают, будто он поджигает их городишко, хотя такая мысль никогда бы не пришла ему в голову — этот город нужен им в качестве источника провизии, тем более что Перкинс продал все необходимое без всяких вопросов.

Когда доски разгорелись, Килкенни подобрался к задней двери салуна. Пламя взвилось, дерево затрещало. Он подбросил в огонь зеленой травы, и ветер понес в открытую дверь густой дым.

Послышался удивленный возглас, из двери выскочил человек, подбежал к костру и начал ногами разбрасывать горящие доски.

— Отлично! — Килкенни сказал это так, чтобы его услышал только выбежавший. — Не двигаться!

Человек — это был Рэтклиф — застыл как статуя.

— Что тебе надо, Килкенни? — заговорил он. — Я тебе ничего не сделал!

— Повернись и медленно иди сюда, да следи за руками!

Рэтклиф, похожий на хорька своими беспокойными глазками и узким, нервным телом, начал приближаться, бросив, однако, быстрый взгляд в открытую дверь. Килкенни остановил его в пяти футах от себя.

— Отлично, а теперь я хочу знать, что произошло с другим фургоном. Ну! Быстро и ясно.

Рэтклиф усмехнулся.

— Так я тебе и сказал. Если интересно, сходи посмотри. С тобой будет то же самое, вы не доберетесь до дома.

Стремительно шагнув вперед, Килкенни сгреб противника за ворот рубахи и со всей силы приложил его о стену.

— Хочешь постреляться? Давай прямо сейчас. Говори! Да поживей — у меня нет времени препираться с тобой.

— Ладно, ладно! — заторопился Рэтклиф. — Отпусти меня. Я скажу. Все равно тебе это не поможет, потому что вы не доедете до дома. Ваш другой фургон загрузился жратвой, мы дали им выехать из города, а потом Содерман и с ним еще шестеро устроили им засаду.

— Сколько убитых?

— Мы потеряли одного, а убили Миллера и Уилсона, первым же залпом. Нашего достал Хэтфилд, прямо в середину груди.

— Что случилось с Хэтфилдом и Хайтом?

— Хайта сняли, я видел, как он упал. В него попало сразу две или три пули. Хэтфилда мы тоже достали. Во всяком случае, подрезали крылышки. Этот Хэтфилд, правда, утащил Хайта в скалы. Мы туда не полезли.

— А потом?

Из салуна послышался голос Содермана:

— Рэтклиф! Какого дьявола ты там возишься?

— Отвечай! Что было потом?

— Содерман сказал, что они получили по заслугам. Он велел оставить их в покое — все равно помрут. Мы поставили двоих сторожить, чтоб они не удрали с горы. Хэтфилд и Хайт просидели в своей норе два дня без глотка воды.

— На дороге в Блейзер?

— Почти у самого поворота в горы. Черт побери, да сдохли они давно! Им уже ничем не поможешь, даже ты, Килкенни.

Килкенни мимолетным движением выдернул из кобуры револьвер Рэтклифа.

— Ладно, — сказал он, — пошел.

Рэтклиф метнулся к двери салуна в тот самый миг, как на пороге показалась туша Содермана. Содерман не заметил Рэтклифа, он смотрел на Килкенни. Неуловимым жестом он выхватил револьвер и выстрелил. Но выстрелы от бедра ему давались хуже, он спустил курок раньше чем прицелился, и Рэтклиф упал замертво.

Стоя посреди двора, широко расставив ноги, Килкенни выхватил револьвер и открыл огонь. Пуля попала Содерману прямо в середину огромного живота.

На его лице появилось удивление, а затем и страх — когда он понял, что получил рану в живот. Он снова начал поднимать револьвер, но колени его подогнулись, и он опрокинулся навзничь. Револьвер выпал из безжизненных пальцев и застучал по доскам крыльца.

Перешагнув через громадное тело, Килкенни вошел в салун. Рай Питкин и Коротышка сгорбились у передних окон с винтовками.

— Бросьте оружие! — приказал Килкенни. — Расстегните пояса с револьверами. А теперь шаг назад!

Изумленные и беспомощные, они подчинились.

— Рай, — сказал Килкенни, — я тебя уже отпускал однажды, отпущу и сейчас. И Коротышку тоже. Седлайте лошадей и сваливайте отсюда. Если я еще раз увижу здесь хоть одного из вас, буду стрелять без предупреждения. Я еще вернусь в Блейзер, так что примите меры, чтобы вас тут не было!

Килкенни сгреб оружие и, пятясь, отошел к двери. Выйдя наружу, он побежал туда, где его ждали Хэтфилды.

— Вперед! — скомандовал он. — Лидж, может быть, еще жив!

— Ты можешь сопровождать фургон, — сказал Куинс, — а мы с Солом поскачем вперед.

— Давайте, — сказал Килкенни. — Удачи вам!

Бартрам не смог скрыть облегчения, когда увидел Килкенни.

— Покатились, — сказал Лэнс. — Путь далек.

— Что случилось?

— Мы выиграли еще один раунд, — пояснил Килкенни. — Теперь у нас в Блейзере вряд ли будут проблемы.

— Перкинс оказался мужик что надо, — сказал Барт. — Он просто выложил на прилавок все, что мы просили, и пожелал нам удачи. Порядочный человек.

Пыльные вихри плясали над пустыней, по которой, спотыкаясь на дорожных камнях, катился тяжело груженный фургон. Джек Моффит отвязал свою лошадь от фургона и теперь гарцевал рядом с Килкенни.

Дорога шла по краю той пустыни, которую они недавно пересекли, и ехать было намного легче, хотя и опаснее. Только сознание того, что у этой дороги ждет загнанный в ловушку Лидж, заставило Килкенни держаться именно этого маршрута.

По левую руку виднелась изрезанная линия горного хребта, а справа, по мере приближения к краю пустыни, сосны становились все реже, уступая место кедрам и чахлым кустам полыни. Часто встречались нагромождения валунов, Килкенни внимательно изучал их взглядом, хотя пока еще не ожидал неприятностей.

Джек молча ехал рядом, но Килкенни видел, что мальчишку распирает желание спросить, что произошло в салуне. Говорить об этом было неприятно, но и терзать любопытство Джека тоже не хотелось. В конце концов он нес на своих плечах ношу взрослого мужчины и заслуживал соответствующего к себе отношения.

— Была перестрелка, Джек. Есть убитые.

— Кто убит? Это ты их?

— Я убил одного… Содермана. Пришлось убить, Джек. Он был из них хуже всех, и он вытащил револьвер… стрелял в меня. Точнее, начал стрелять, но убил одного из своих вместо меня. Я хотел узнать, что случилось с другим фургоном. Ведь они могли захватить кого-нибудь в плен и держать в городе. Но Рэтклиф сказал, что Лиджа загнали в скалы и не выпускают оттуда, а Миллер и Уилсон убиты.

— О Господи! Джоди Миллер! Я его так любил! Мистера Уилсона я плохо знал, но Джоди мне всегда очень нравился. Он часто приходил к нам в гости. Он вроде был в родстве с Ма… — Джек помолчал, а потом спросил: — А остальные?

— Я отпустил их, Джек. Только велел Питкину и Коротышке уехать из наших краев. Думаю, они послушаются.

— Мы тоже спрашивали в лавке про второй фургон. Нам сказали, что их загрузили всем, что они хотели. Перкинс говорит, он ни у кого не спрашивает, кому что продавать. У него на прилавке лежал дробовик, и еще один был у его жены.

Они ненадолго остановились, чтобы дать передохнуть мулам. Было очень жарко. Килкенни прислушивался, не началась ли стрельба, но было еще слишком далеко. Он опасался, что нетерпеливые ребята попадут в засаду, хотя, подумал он, Хэтфилды слишком опытны и сообразительны. Однако они очень торопятся побыстрее добраться до Лиджа.

Эта дорога была длиннее, но не такая пыльная, как в пустыне. Мысли Килкенни снова и снова возвращались к Рите. Неужели она выйдет замуж за Хейла? Это казалось невероятным, но все же Король Билл был важной фигурой, и богат, и совсем не урод. У него конечно же есть что предложить женщине, в отличие от бродячего ковбоя-стрелка, который в один прекрасный день уткнется носом в какую-нибудь пыльную улицу.

Да, конечно, некоторым удавалось расстаться с такой жизнью и превратиться в мирных и уважаемых членов общества. Он мог бы уехать на Восток. Но что ему там делать? Вся его сознательная жизнь прошла на Западе, а на Востоке он попросту не сможет обеспечить себя. В свое время он неплохо играл в карты, но это же не профессия, на ней не построишь свою жизнь.

Килкенни натянул поводья и подождал фургон. Внимательно оглядев пройденный путь, он ничего не заметил, а дорога впереди так петляла, что виден был лишь небольшой отрезок пути.

— Барт, — предупредил он, — до поворота еще несколько миль, но надо прислушиваться, нет ли погони. Можно попасть в беду.

— Я не слышал ни одного выстрела.

— Я тоже, но лучше быть ко всему готовым.

Что ждет их впереди? Жив ли Лидж? И что с Джексоном Хайтом? И скольким еще суждено умереть, прежде чем все кончится? И почему один ненасытный богач должен навлекать столько бед на головы мирных людей, которые хотят только одного — спокойно возделывать свои поля?

Но несмотря ни на что, это прекрасная страна, где можно прокормить свою семью, и, если за нее надо сражаться, они будут сражаться всеми законными средствами.

В отдалении колыхались жаркие волны, над дорогой висела дрожащая вуаль пыли. На дороге появились следы фургона и поверх них — отпечатки копыт. Взгляд Килкенни скользил по покрытым кедрами холмам, по разбросанным там и тут обломкам скал. В придорожных кустах трещали цикады, и их пение казалось голосом самой пустоты.

Они не успели попасть к месту засады до темноты. Оставалось, должно быть, всего несколько миль, но мулы устали. Килкенни подождал фургон и сказал Барту, показывая на кедровник у края дороги:

— Пора становиться на ночевку. Нет смысла ехать вслепую.

Они нашли ложбинку между скал и развели незаметный костерок. Сварив кофе и торопливо поужинав, тут же затушили огонь. Укладываясь спать под звездным небом, они слышали ночные песни койотов. Килкенни повернулся к Джеку:

— Как насчет того, чтобы посторожить первым, Моффит?

Барт бросил на Килкенни быстрый взгляд, но ничего не сказал. Килкенни догадывался, что Бартрам не уверен, справится ли мальчик, да еще после тяжелого дня, но он знал, что Джек постарается ни за что не уснуть, и, может быть, это у него получится даже лучше, чем у взрослого.

— Наблюдай за мулами и лошадьми, Джек. У них слух получше нашего, и в случае чего они сразу забеспокоятся. Я привяжу Бака ближе к лагерю, он лучше всякой сторожевой собаки. Подежурь пару часов, а потом буди Барта. Я возьму последнее дежурство, перед утром. Скажи Барту, пусть разбудит меня часа в два, если до того ничего не случится.

Ночь прошла тихо. Килкенни проснулся, как только Барт прикоснулся к нему. Натянув сапоги, он поднялся, потопал ими, чтобы ступни встали на место, и взял винтовку.

— Все тихо, — сказал Барт. — Кругом полно койотов, и, похоже, неподалеку проходила пума — твой Бак заволновался, фыркнул, прижал уши, а на койотов он не обращал внимания.

— Это точно, — заметил Лэнс. — С койотом он бы справился. Лев — другое дело. Их он опасается. Однажды мы шли через перевал в горах Абсорока, и один на нас напал. Он прыгнул Баку на круп, и началась такая скачка, какой я отроду не видывал! Лев, очевидно, был молодой, хотя и крупный, он прыгнул, не разобравшись, кто перед ним. Что-то мелькнуло — и он прыгнул. Решил, должно быть, что Бак — это олень или что-то вроде.

— И что было?

— Бак побрыкался, заработал несколько глубоких царапин и сбросил льва в кусты. Лев, наверное, испугался даже больше нашего.

Бартрам снова завернулся в свои одеяла, и Килкенни отошел в сторону, чтобы не слышать звуков ночлега — ворочаний, вздохов, бормотания спящих людей. Он побродил немного, поговорил с лошадьми. Мулы сначала паслись, а потом задремали, и их безмятежность лучше всего убедила его, что беспокоиться не о чем.

На заре они наскоро позавтракали беконом и холодными кукурузными лепешками и двинулись дальше. Холмы придвинулись ближе, их склоны стали круче. Ветер пропал совсем.

Дорога пошла в гору, и мулы натянули постромки. Вдруг они услышали стук копыт, хотя самого всадника еще не было видно. Килкенни выхватил свой винчестер, а Барт передал поводья Джеку и залег с винтовкой среди ящиков и бочонков. Как только всадник показался, Килкенни сразу узнал его. Это был Сол.

— Мы нашли их, — приблизившись, коротко пояснил Сол. — Оба живы. Хотя очень плохи, у Хайта несколько ран, и у Лиджа три пули. Они зарылись в скалах можно сказать полумертвые.

Они подъехали к скалам, подождали фургон. Второй фургон находился здесь же, и в упряжке был убит всего один мул. Другой мул получил большую царапину, и потому очень нервничал по поводу мух, в остальном же казался вполне здоровым. Куинс сидел возле двоих мужчин, уложенных в тень.

Сол рассказал: когда они нашли их, раны Хайта были перевязаны. Раненый Лидж нашел в себе силы позаботиться о товарище, промыть его раны и наложить повязки из материалов, имевшихся в фургоне. Губы Хайта были влажными — очевидно, от жажды он не страдал.

Лидж сидел возле Хайта, опершись о скалу, разложив вокруг себя три винтовки и четыре шестизарядника. Видно, он собрал револьверы и Хайта и приготовился к борьбе, хотя был едва жив.

К тому же, заметили они, Лидж сильно страдал от жажды. Видимо, он отдавал Хайту большую часть своего скудного запаса.

Они устроили в фургоне места для раненых, бережно перенесли их в повозку и, чтобы защитить от солнца, натянули между двумя бочонками одеяла.

— Джек, — предложил Килкенни, — садись на козлы. А мы с Куинсом и Солом будем вас сопровождать.

Пока они с Бартрамом устраивали раненых, Сол и Куинс похоронили Миллера и Уилсона в неглубокой каменистой могиле. Позже они вернутся сюда за телами, но сейчас у них нет времени. В любой момент можно ожидать нападения.

Сол ехал впереди, за ним тянулись два фургона. Угрюмый Куинс подъехал к Килкенни.

— Если Лидж умрет, — сказал он, — мы выходим на охоту за скальпами. Вся дорога на Запад полита кровью Хэтфилдов. Папин сводный брат был убит в Техасе во время Войны за независимость. Его родного брата убили индейцы в Дакоте, а Ма потеряла сестру с ее детьми в степях Канзаса. Но мы всегда платили за кровь кровью.

— Может быть, пора забыть об этом, Куинс. Это все прошлое. Пора жить по-новому.

— Покажи мне, как! Килкенни, покажи, как мне жить по-новому с такими, как Хейл, Содерман и иже с ними.

— Содерман мертв, Куинс. И Гэддис тоже. Оба они участвовали в нападении на фургон. Рэтклиф тоже мертв. Они все получили свое.

— Зато Хейл еще не получил, — упрямо сказал Куинс. — Они навязали нам эту войну. Пусть теперь пожинают то, что посеяли. Это-то все — просто наемники. Хейл — вот кто стоит за ними. Хейл со своим Малышом. Вот их-то нам и надо.

Килкенни ничего не ответил, потому что лицо Куинса Хэтфилда стало горестным и жестким. Он знал, что творится у него на душе. Когда-то и у него самого творилось то же самое.

А может быть, творится и до сих пор.

Глава 15

Когда небольшая кавалькада въехала в Кап, там было тихо. Хэтфилдские женщины не кричали, не плакали, они спокойно занимались своими повседневными делами.

Килкенни поискал глазами Алису Миллер. Она стояла в стороне, тиская в руках фартук, и высматривала Джоди. Вдруг она повернулась и ушла в дом. Килкенни подождал минуту и вошел следом.

— Мэм, — мягко сказал он, — мы закопали его там, но скоро вернемся и похороним по-настоящему. Он был очень хороший человек. Человек, каких мало.

Килкенни положил руку ей на плечо, стараясь говорить мягче и ласковей, но что еще он может ей сказать? И ничего уже нельзя изменить — хороший человек погиб, оставив жену и небольшую семью.

Он вышел, ощущая прилив холодного, колючего гнева, быстро взглянул на Бака, потрогал револьверы на бедрах, вспомнил презрительно оттопыренную губу Малыша Хейла, высокомерие его отца…

Нет… еще не время. Джоди мертв, и Уилсон тоже, но дело, за которое они сражались, не должно погибнуть. И самый верный способ заставить Хейла расплатиться за все — не убивать его, а раздавить, разрушить сделанное им, добиться того, чтобы остальные смогли сберечь свои дома.

Парсон Хэтфилд дрожал от ярости.

— Еще двое, Килкенни! Я убью Билла Хейла!

— Погоди, Парсон. Нам придется подождать. Как у вас дела?

— Смизерс не вернулся.

— А когда он уехал?

— Вчера утром. Его невозможно было удержать. Он весь извелся, беспокоился о своем доме и скоте. Он построил большое хранилище, рассчитывая собрать хороший урожай.

— Он мог где-нибудь окопаться. — Килкенни мысленно окинул взглядом местность, разделявшую их. — Он не очень хороший охотник, но всегда отличался здравым смыслом. Может, он догадается спрятаться.

Килкенни рассказал Парсону обо всем, что с ними произошло: о том, как яростно пробивались они через пустыню, о прибытии в Блейзер и Перкинсе, о стычке с Содерманом.

— Мы бы могли спокойно пересечь это жуткое место, если бы не ветер. Когда там дует, лучше всего окопаться и переждать. А мы ждать не могли, вот и пришлось идти напролом, но главное — мы нашли тропу. Думаю, теперь любой из ребят, которые шли с нами, сможет пройти тем же путем. Теперь им нас не закупорить, если только они не выживут Перкинса, что вполне возможно. Но он, похоже, не из тех, кого легко сбросить со счета.

Если в этих низинах попасть в песчаную бурю, то пиши пропало — больше о тебе никогда не услышат. Но попадать туда не обязательно. Во всяком случае, — добавил он, — припасов на первое время у нас достаточно.

— Я знавал этого Гэддиса, да и Содермана тоже. Они мне никогда не нравились, — сказал Парсон. — А Содерман, тот вообще хуже всех.

— Послушай, Парсон, — заговорил Килкенни, — теперь, когда мы показали, что есть дорога через пустыню, они могут напасть на нас и на этом пути. Надо быть настороже.

— Хорошо б они попытались это сделать, — угрюмо ответил Парсон. — Я бы очень хотел!

Килкенни долго не мог заснуть. Он ворочался и, думая о Быке Тернере, медленно сжимал и разжимал ладони. Боль уже ушла, руки были в порядке. Вдруг он сел, обхватив руками колени. Уж этот Тернер… Он определенно силен, и ловок, и крут, и все же ему наверняка случалось совать обе ноги в одну штанину, как и любому другому.

Значит, живот и сердце. Как там говорил Джем Мейс? «Бей туда, где жизнь, сынок. Пониже. Не важно, какие они крутые, бей в брюхо, и они сломаются».

Что ж, может быть, и так. Может быть.

Некоторое время Килкенни лежал на спине и смотрел на звезды, запутавшиеся в сосновых ветвях. Когда он снова открыл глаза, было светло, и звезды уже исчезли. Запах сосен мешался с запахами кофе и жареного бекона.

Взглянув в сторону дома, он увидел Сола.

Долговязый парень стоял перед домом, безвольно опустив руки. Он ничего не делал, просто стоял и смотрел. Заметив Килкенни, он произнес:

— Лидж умер. Отошел этой ночью. С ним все время сидела Салли, и Куинс тоже. Он был в сознании.

— Проклятье! Сол, я сожалею…

— Он лежал тихо-тихо, — сказал появившийся из дома Куинс. — Потом взял меня за руку и сказал: «Не оставляй их, парень!» — и отлетел. Тихо и просто.

— Теперь кровь брызнет аж до самой Луны, — мрачно проговорил Сол. — И это будет кровь Хейла!

К ним присоединился О'Хара.

— Всю прошлую ночь, — сказал он, — я мотался туда-обратно. Поехал в Седар, за врачом, но он ни за что не захотел поехать с нами и поднял такой шум, что мы едва унесли ноги.

— Мы это запомним, — сказал Килкенни.

О'Хара печально покачал головой.

— Килкенни, а что, если мы проиграем? Они всех нас выметут отсюда. Даже если мы поговорим с теми людьми из столицы штата, чем они смогут нам помочь?

— Они могут положить этому конец, О'Хара. Но не беспокойся раньше времени. Мы выиграем.

— А если они не станут нас слушать? Ведь Хейл будет их развлекать. Он ловкий парень, знает, как обходиться с такими людьми.

— Если они нас не послушают, О'Хара, обещаю тебе: я отправлюсь в Седар со своими револьверами и не вернусь, пока хоть один из них останется в живых. Я много раз видел, как умирают люди, и не только хорошие люди, но пусть бы все они остались в живых, кроме одного человека, который совершенно безнадежен. Лично я убежден, что за спиной отца стоит Малыш и подталкивает его.

Мне жаль их. Мне жаль Лиджа — ведь он, сам раненый, заботился о Хайте. Ему не было и семнадцати, но немногие из взрослых мужчин могли равняться с ним.

— Когда ты туда поедешь, Килкенни, — вдруг сказал Парсон, — я отправлюсь с тобой.

— Нет, оставайся здесь. В конце концов не так важно, что случится со мной, но ты должен остаться, чтобы мы победили, как бы ни повернулись дела. Я хочу, чтобы ваши дома стояли в этих лугах, Парсон, а для этого здесь нужен ты или кто-то вроде тебя. А со мной будь что будет. Каждый, кто пользуется револьвером столько, сколько я, живет как бы взаймы. Не там, так в другом месте долг придется отдать.

Только дурак думает, что будет жить вечно, будто заколдованный. И ему ничего не втолкуешь, пока он не ткнется носом в пыль, отдавая Богу душу. Человек, для которого револьвер становится образом жизни, обречен.

Несколько дней стояла тишина. Килкенни убирал кукурузу, помогал чинить заборы, рубил дрова и был постоянно в делах. Несколько раз он забирался на вершину близлежащей скалы и осматривал окрестности. Два дня подряд он непрерывно занимался заготовкой дров и все время размышлял о Тернере.

Мейс был думающим борцом, и его уроки многое дали Килкенни. Сейчас он прокручивал в голове все, что помнил о Быке: как он держит руки, как переступает ногами, атакуя и отступая, как готовится к удару. Он вспоминал, как Тернер бьет с правой и с левой, как реагирует на полученный удар, как блокирует удар и как уходит от него.

У каждого боксера вырабатываются подсознательные привычки. Уже отработанные приемы защиты или атаки даются легче, поэтому он использует их чаще, даже если ему известны и другие методы. Хороший боксер, зная, что борьба будет долгой, изучает своего противника, испытывает его реакцию на различные удары, выведывает его приемы. Только после этого формирует свою собственную тактику.

Килкенни понимал, что продержаться против Тернера достаточно долго — чтобы получить шанс поговорить с Халлораном, — он может лишь, если будет мыслить быстрее, точнее и эффективнее противника. У него было то преимущество, что он много знал о Тернере, тогда как Тернер ничего или почти ничего не знал о нем. И хотя Тернер, без сомнения, услышит о его схватке с Хейлом, он оставит ее без внимания: ведь Хейл — не профессионал, его стиль груб и прямолинеен, без большого мастерства.

Из Седара вестей не было. Хотя там, очевидно, уже узнали о том, что произошло в Блейзере.

На третий день после их возвращения из Блейзера Сол привез листок, снятый с дерева. Там объявлялось о решающем матче Тернер — Сэндовал по лондонским правилам борьбы, с призовым фондом в тысячу долларов золотом.

— За такие деньги я бы и сам подрался, — прокомментировал Джесс.

— Видишь ли, — язвительно отозвался Барт, — чтобы получить деньги, надо сперва победить. Они дерутся по принципу «победитель получает все».

— А проигравший, значит, ничего?

— А проигравший получает синяки, — наставительно заметил Барт.

— И иногда победитель или тот, кто за ним стоит, хочет оставить весь призовой фонд себе, — пояснил Килкенни.

— Но если с Тернером дерется этот Сэндовал, то как же ты намерен попасть на ринг?

Килкенни пожал плечами.

— У меня есть предчувствие, что в последнюю минуту Сэндовал не явится и устроителям матча срочно потребуется замена. — Он взглянул на Ма и улыбнулся. — Друзья могут быть очень полезны.

— У тебя кишка крепче моей, — вздохнул О'Хара. — Этот Тернер — сущий тигр на ринге. У меня где-то лежит «Полицейский листок» с его портретом.

И в этот момент Килкенни почему-то вспомнил о Кэйне Брокмэне.

В тот отчаянный день в Техасе, в краю Живого Дуба, он убил Эйбела Брокмэна, а Кэйн был сброшен с лошади и потерял сознание. Через некоторое время он послал Кэйна в нокдаун в тяжелом, изнурительном бою в придорожной харчевне. Кэйн поклялся убить его, а теперь он направляется в Седар… Возможно, уже там.

Когда настала ночь, Килкенни оседлал поджарого вороного мерина и выехал из Хэтфилд-Кап. Он хотел повидать Риту. Пока он ехал, размышляя под стук копыт, он пришел к выводу, что никакого резона ехать к ней у него не было, кроме горячего желания увидеть ее. Он не имел права рисковать зазря своей жизнью, потому что от него зависели жизни очень многих людей. Но ему хотелось повидать Риту. Кроме того, неплохо было бы составить впечатление о том, что происходит в городе.

Он ехал быстро, застоявшийся черный конь радовался дороге. Это, конечно, не Бак, но вполне хороший конь для ночной работы, выбранный по этому самому признаку во время ночных дежурств у стада. Некоторые лошади подходят для ночной работы, а некоторые нет. Но этот вороной был, казалось, рожден для ночи. В придачу у него была хорошая резвость, и шел он пока не в полную силу.

Когда Килкенни подъехал к окраине Седара, было уже довольно поздно. Мысли его перепрыгнули на Лезерса, которого он извлек когда-то из глубокого сна, и на Дэна Купера, крутого стрелка-ковбоя, который охранял его лавку. Купер неплохой человек, ставший по ошибке не на ту сторону, зато сам Лезерс всегда принимал сторону победителя и не признавал иной верности, кроме верности своим собственным интересам.

Оставив коня под деревьями в тени пустого дома возле «Хрустального дворца», Килкенни некоторое время изучал взглядом «Дворец», прислушиваясь к звукам ночи, чтобы в случае чего заранее заметить опасность.

Затем, бесшумный, как призрак, он двинулся по задам домов к заветной двери. Она была заперта.

Перед ним шевелилась на ветру занавеска, значит, окно открыто. Он постоял под ним, прислушиваясь. Он слышал внутри ровное мужское дыхание, однако другого пути не было. Поколебавшись лишь одно мгновение, он перекинул ногу через подоконник и нырнул внутрь.

Подтянув другую ногу, он выпрямился, и в тот же миг его схватили сзади. Чья-то сильная рука сжала его горло и принялась душить. Он рванулся вперед, преодолевая смертную боль, захлестнувшую отчаянием его мозг, и наклонился, оторвав противника от пола. Вдруг хватка ослабла, и он почувствовал, как чья-то рука скользнула по его боку и дотронулась до рукоятки одного револьвера, потом другого.

— Прошу прощения, сеньор, — услышал он шепот. — Я не знал, что это вы.

— Бриго!

— Si ^[2]. Я не узнал вас, сеньор, но когда вы оторвали меня от пола… только вы один можете это сделать. А потом я узнал ваши револьверы, я их хорошо запомнил.

— Сеньорита здесь?

— Si. Как хорошо, сеньор, что вы пришли. Я боюсь за нее. Этот Хейл не дает ей проходу! И Малыш, его отродье, тоже ее домогается. Я боюсь. В один прекрасный день они за ней явятся, я точно вам говорю. А я всего один, сеньор.

В голосе великана слышалось искреннее беспокойство, и Килкенни знал, что он беспокоится не о себе. Забота о Рите Риордан была его символом веры.

— Я постоянно вижу этих двух типов, Данна и Рейвица. Они за мной следят. Скоро они попытаются убить меня. Мне кажется, это младший Хейл приказал им прикончить меня.

Сеньорита не велела мне ничего делать, пока они не начнут сами. Но сил моих нет больше ждать. Вдвоем они могут убить меня или покалечить, и тогда она останется одна… я должен сам пойти и выследить их… я их тихо прирежу, сеньор. — Он помолчал. — Вы человек действия, сеньор. Скажите, что надо делать.

— Терпи и жди, сколько сможешь. А потом делай то, что должно. Я знаю, ты не станешь убивать без причины, Джейм. Не рассчитывай, что сеньорита прикажет тебе. Она этого не сделает, даже если поймет, что другого выхода нет, — сердце не позволит ей так поступить.

Мы с тобой знаем ее сердце, Джейм, но вокруг столько бессердечных мужчин. Они ни перед чем не остановятся. И Малыш один из них. Когда придет время — делай то, что надо делать.

— Хорошо, сеньор. Не угодно ли вам пройти со мной?

Килкенни прошел следом за Бриго через залу. Великан тихонько постучал в дверь, и тут же послышался голос:

— Это ты, Бриго?

— Si. Здесь сеньор.

Дверь стремительно распахнулась, и Джейм Бриго, отступив, растворился в темноте залы. Килкенни шагнул через порог.

Он услышал шорох задергиваемых штор, потом чирканье спички. Загорелась свеча. В комнате были лампы Тиффани, но Рита предпочла свечу: она легче, ее быстрее зажигать и удобнее переносить.

Черные волосы Риты рассыпались по плечам, закрыв полспины. Он видел, как вздымается ее грудь под тонким полотном рубашки.

— Килкенни? Что случилось?

При звуке ее низкого голоса все его мышцы затрепетали, ему пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы тут же не заключить ее в объятия.

— Я должен был повидать тебя. У тебя все в порядке?

— Он сказал: после праздника я должна принять решение. А потом — либо придется выходить за него, либо пытаться как-то бежать. — Она поставила свечу. — Лэнс, признаться, у него нет никаких сомнений. Он не понимает, как может женщина не стремиться выйти за него замуж, а тем более такая, как я… которая содержит салун.

— На этом празднике просто весь свет клином сошелся. — Килкенни коротко и бесстрастно рассказал о последних событиях, о переезде через пустыню, о стычке в Блейзере и засаде на дороге. О смерти Миллера, Содермана и Гэддиса, а также о Лидже и прочих. — Он совершил самую большую ошибку в своей жизни, — добавил Килкенни, — хотя сам пока об этом не знает. Хейл попал в очень непростое положение.

Тут он наконец сдернул свою шляпу.

— Извини, я задумался. — Потом он спросил: — Он что-нибудь говорил о Блейзере?

— После твоего рассказа я думаю, ему не все известно об этих событиях. Он сказал как-то, что вы попытаетесь проникнуть в Блейзер, но что это совершенно невозможно. Он разработал какой-то план и очень им доволен.

— Я буду драться с Тернером, — произнес Килкенни.

— Знаю.

— То есть, если не явится Сэндовал.

— Я говорила с миссис Хэтфилд. Можешь быть уверен — он не явится. Я слышала, у него есть девушка в Сан-Франциско, так что он получил билет до Сан-Франциско и уведомление, что здесь будет заварушка со стрельбой и что даже если он победит, то не обязательно получит свой выигрыш. Он предпочел уехать, но Король Билл пока об этом не знает.

— И что же он будет делать?

— О, он будет в ярости. Этот матч — основное событие празднества, ему так хочется подружиться с Халлораном. Я не все знаю, конечно, но, по-моему, Хейл встревожен новыми правилами территориального управления.

Килкенни кивнул.

— Рита, я ничего не знаю ни об этих новых правилах, ни о его планах насчет Халлорана, но я точно знаю, стоит мне поговорить с Халлораном — и Хейлу конец. Все очень просто. Вот почему я и должен с ним поговорить, вот почему я лезу на ринг — чтобы оказаться к нему поближе.

— Хорошо, — просто сказала она, — когда станет известно, что Сэндовал не появится, я предложу тебя. Думаю, он согласится. — Она заглянула ему в глаза. — Лэнс, а ты уверен, что хочешь встретиться с Тернером? Я видела его. Он сейчас тут, в городе, усердно тренируется. Я видела, как он гнет пальцами серебряные доллары, а однажды за ужином он присел на корточки возле накрытого стола, взялся зубами за край столешницы и приподнял его над полом со всей посудой и едой.

— Да, без сомнения, он очень силен. В этом я не сомневаюсь. И дерется отлично. Но я должен поговорить с Халлораном, а единственный мой шанс — выйти на ринг. Я должен убедить его, что мы не преступники. У меня есть один аргумент, о котором Хейл еще ничего не знает, я скажу об этом самому Халлорану.

— Бриго говорит, что ты победишь.

— Вот как? — Килкенни в первый раз серьезно задумался о победе. У великана почти звериное чутье относительно боевых способностей людей. Сам свирепый и безжалостный, он долго жил в стране, где жизнь мужчины полностью зависит от его силы и храбрости.

— Рита, если будет возможность, шепни словечко Халлорану.

— Не будет. Уж об этом Хейл позаботится. Он не доверяет никому, кроме Малыша. Но если возникнет хоть малейшая возможность, я скажу.

Он повернулся и положил ладонь на ручку двери.

— Рита, когда все кончится, я вернусь за тобой. Я и так слишком долго медлил.

— Я буду ждать. — Ее глаза светились в полумраке. — Я пойду за тобой всюду, куда ты хочешь. Я давно сделала свой выбор, Лэнс, еще в Техасе.

Килкенни выскользнул из дома и вернулся к своему коню. Вороной нетерпеливо переступал на месте. Но Килкенни, сев верхом, не поехал обратной дорогой, а направился по главной улице. Нужно увидеть ринг и места для зрителей.

Ринг имел диаметр двадцать четыре фута. С одной стороны, там, где после обеда будет тень, оборудовали ложу с несколькими стульями, задрапировав ее материей. Несомненно, здесь и будет сидеть Хейл с Малышом и гостями. Император смотрит бой гладиаторов. Килкенни усмехнулся.

— И наблюдает собственное крушение, — добавил он вслух.

Послышались тихие шаги, и Лэнс резко обернулся. Револьвер уже был у него в правой руке.

— Все в порядке, Килкенни. — Из тени возле ринга выступил человек. — Я Дэн Купер.

— Откуда ты меня знаешь?

Купер хмыкнул.

— Лицо-то я вспомнил сразу, в первый же день, только вот никак не мог вспомнить имени. А сейчас вспомнил. Хейл взбесится, когда услышит.

— Ты хороший парень, Купер, — сказал Килкенни, — но оказался не на той стороне.

— Я держусь при победителе. Не мне судить, кто прав, кто виноват. А для наемного стрелка та сторона лучше, которая побеждает.

— А совесть, Купер? — вкрадчиво спросил Килкенни. — Дик Моффит был отличным парнем, и Тот Уилсон тоже, и Лидж Хэтфилд, и Джоди Миллер.

— Лидж умер? — быстро переспросил Купер. — Проклятье! Я так надеялся, что он выкарабкается. Хейлы всегда Хэтфилдов в грош не ставили, но я-то знаю эту горную породу. Теперь им придется перебить всех до единого или помереть самим.

— А почему ты не выстрелил в меня, Купер?

— Из темноты? Это не по мне. Во всяком случае, я не тот, кто мечтает тебя убить. Когда-нибудь кто-нибудь это сделает и станет «тем, кто убил Килкенни», и каждый хмырь с револьвером в этом краю сочтет своим долгом помериться с ним силами. — Дэн Купер подошел поближе. — Килкенни, в городе говорят — так, слухи бродят, — что Сэндовал не явится на матч и что с Тернером будешь драться ты.

— Надо же какие сплетни! И откуда что берется?

— Это факт, Килкенни. Но ни один не смеет сказать это Королю Биллу. — Купер положил руку на шею вороному. — Такова королевская доля: все узнавать последним.

— А что еще говорят в городе?

— Я слышал сегодня, что в горах был бой, народу убито — пропасть. Ты что-нибудь об этом знаешь, Килкенни?

— Мы послали пару фургонов в Блейзер. Их пытались остановить, но они прорвались и вернулись.

— Вот оно как… А мы слышали только, что Лидж Хэтфилд ранен, и никаких подробностей. Тот, кто это затеял, не торопится докладывать Хейлу.

— Содерман затеял, но он уже никому ничего не доложит. Как и Гэддис.

— Гэддису туда и дорога, но Содерман? Я-то считал, ему хватит мозгов, чтобы не дать убить себя.

— И еще я выдал подорожную Раю Питкину, — сказал Килкенни, — я думаю, он уже уехал.

— Чтоб я помер! И ваши фургоны прорвались?

— Купер, послушай доброго совета. Седлай коня и сматывайся отсюда. И никогда не возвращайся. С Хейлом покончено.

— С Хейлом? — Купер покачал головой. — Да разве это его остановит? Даже твое имя не сработает. У него деньги, у него власть…

— Уже нет.

— Что ты имеешь в виду?

— Дэн, иногда человек так раздувает собственное «я», что не замечает других людей. Любой, кто имеет меньше, чем он, — никто, его можно отбросить в сторону. Вот Хейл на днях и отбросил одного человека, и теперь этот человек будет его преследовать до конца жизни. Я приложу свои силы, чтобы притормозить Хейла, но он погубил себя сам, когда его наемник убил Джоди Миллера.

— Джоди Миллера? Фермера? — Купер был озадачен. — Я этого не понимаю.

Килкенни повернулся к своему коню.

— Дэн, в общем, я все сказал. Седлай и езжай — побыстрее и подальше.

— Нет, я останусь. Уж очень мне охота посмотреть этот матч. Если ты положишь Тернера, я не прощу себе, что пропустил такое зрелище. Но я тебя не завидую. В этом типе не осталось уже ничего человеческого. Он жрет за троих, а мускулы какие — видел? У него мускулы на мускулы наросли!

Килкенни тронул коня.

— На тебя в городе ставят всего двое, Килкенни.

Лэнс натянул поводья.

— Кто же?

— Один здоровенный ганмен и Кэйн Брокмэн.

— Брокмэн? — Килкенни не смог скрыть удивления.

— Он говорит, что убьет тебя, но не раньше, чем ты побьешь Тернера. Он сказал Тернеру прямо в лицо: если вы будете драться, ты ему всыпешь. — Дэн Купер потрогал пояс. — Езжай-ка ты лучше, Килкенни. Скоро придет мой сменщик, а он, возможно, сочтет, что получить пять тысяч долларов лучше, чем посмотреть любой матч.

— Пять тысяч?

— Ну да, за тебя — живого или мертвого. Негласно, конечно. Хотя Малышу это не нравится. Он сам хочет убить тебя.

— Пока, Дэн.

— Адиос! Остерегайся Малыша. Он шустрее гремучей змеи.

Килкенни выехал из города и направился к холмам. Он не держался тропы, а выбирал в лунном свете склоны холмов и Русла ручьев. Перед рассветом он укрылся в ложбинке меж холмов, которую присмотрел во время охоты, и проспал до полудня.

Проснувшись, Килкенни снова вскарабкался в седло. Значит, Кэйн Брокмэн ставит на него. По дороге он вновь пережил тот горький, кровавый полдень в старой харчевне, где он побил Кэйна. Здоровенное тело Кэйна казалось совершенно нечувствительным к ударам его кулаков, но в конце концов Килкенни положил его.

Он выбрал кружной путь и прибыл в Кап уже к вечеру. Парсон и Куинс ждали его.

Он рассказал им о результатах своей поездки и о разговоре с Дэном Купером.

— Ты точно решил драться с Тернером?

— Это наш единственный шанс добраться до Халлорана. Если мне удастся с ним поговорить, то мы, считай, победили. Халлоран организует полномасштабное расследование всего, что здесь происходит.

— Ты думаешь, он станет нас слушать? Халлоран то есть?

— Станет. Он выслушает меня, причем с полным вниманием, ручаюсь вам.

— А что, если Тернер вышибет из тебя дух раньше, чем ты успеешь поговорить с Халлораном?

— Это тоже нельзя исключать, но я передумал. Я собирался драться только до тех пор, пока не получу возможности поговорить. А теперь я намерен победить.

Парсон покачал головой и сплюнул.

— Меня не борьба ваша волнует. Если Господу будет угодно, чтобы ты победил, то ты победишь. Меня волнует, что будет потом. Победишь ты или нет — думаешь, Хейл позволит тебе уехать восвояси?

Глава 16

В маленьком алькове игральной залы, за прелестным карточным столом Рита Риордан развлекала Короля Билла Хейла, Малыша, Уоллеса и Халлорана. Неожиданно вошел Джон Бартлет.

— Могу я поговорить с вами, мистер Хейл?

— Джон? Разумеется! Входи, садись. Джентльмены, это Джон Бартлет, менеджер нашего знаменитого борца, Быка Тернера.

Он повернулся к Рите.

— Извините, Рита. Мистер Бартлет — Рита Риордан.

— Мы уже встречались, — сказал Бартлет. — Я имел счастье…

Это был крупный рыжеволосый человек с цветущим лицом и спокойными манерами, но сейчас он был встревожен.

— Мистер Хейл, я только что узнал: Сэндовал не явится на матч. Он уехал в Сан-Франциско!

— Что?! — взревел Хейл. — Но это же… — Он внезапно замолчал.

— Значит, матча не будет? — спросил Халлоран. — А я так хотел посмотреть этот бой.

— Я изо всех сил старался найти замену, но тут на целые мили — никого. Есть один старатель, в Батте, но про него никто ничего толком не знает, да и ехать туда — потребуется несколько дней.

Хейл наклонился к Бартлету через стол.

— Джон, придумай что-нибудь! Можно взять пару свежих упряжек и привезти его.

— Джон С. Хинан в Нью-Йорке. Том Сэйерс сейчас плывет обратно в Англию. Нет никого, кто бы мог продержаться против Быка Тернера!

— А может, и есть, — тихо вставила Рита.

Хейл или не слышал, или игнорировал ее реплику.

— А этот золотоискатель, про которого ты говорил, — он умеет драться?

— На самом деле… нет. Он здоров, силен, но и все. Я сомневаюсь, продержится ли он хоть один раунд.

Халлоран повернулся к Рите.

— Вы кого-то знаете?

— Его знает и мистер Хейл, да и все здесь тоже. Он не профессионал, но очень хороший борец.

— В чем дело, Хейл? — подал голос Уоллес. — В конце концов, вы обещали нам матч!

Хейл колебался, в разговор вмешался Малыш.

— Тернер сделает из него отбивную, но я не прочь на это посмотреть.

— Но Трент не профессионал, — запротестовал Хейл.

— А если он хорошо дерется? — настаивал Уоллес.

— Вгороде уже пошли всякие разговоры, — тихо вставила Рита. — К примеру, этот вновь прибывший, Кэйн Брокмэн, считает, что Трент может побить Тернера.

— А что это за Брокмэн? Он здесь? — спросил Бартлет.

— Вон тот рослый человек возле стойки… со сломанным носом, в красном жилете. Это и есть Брокмэн.

— Может, поговорить с этим Трентом, мистер Хейл? В конце концов эта поездка стоила мне немалых денег. Если есть шанс не отменять матч, его нужно использовать, — настаивал Бартлет.

— Этот человек вне закона! — раздраженно бросил Хейл. — Он из той шайки горцев, о которой я вам рассказывал. Я ничего о нем не знаю и знать не хочу.

Бартлет поднялся из-за стола и подошел к Кэйну Брокмэну. Через минуту он вернулся вместе с ним.

— Вы знаете человека по имени Трент? — спросил его Бартлет.

— Да, знаю.

— Мы хотим знать о нем только одно, — требовательно сказал Халлоран, — умеет ли он драться?

— Если вас интересует, побьет ли он Тернера, то я лично ставлю на него пять сотен долларов. — Кэйн уперся кулачищами в стол. — Я приехал сюда, чтобы убить его, и я это сделаю. Но драться он умеет. До него никто никогда не мог положить меня. Я дрался бессчетное количество раз с лесорубами, дорожниками — со всеми. И укладывал всех. Этот ваш Трент весит меньше двух сотен фунтов. Во мне полных двести шестьдесят. Я его на четыре дюйма выше, но он положил меня.

— Чего же еще надо? — пожала плечами Рита. — Вам нужен борец, и вот вам борец. Какая разница, мистер Хейл, сбежит он из города до матча или после него?

Хейл все еще колебался, Уоллес с любопытством взглянул на Кэйна.

— Вы сказали, что хотите убить его. За что же?

— Он убил моего брата Эйбела. Застрелил насмерть.

— Во время драки?

— Это была честная драка, если вы это имеете в виду. И я тоже убью его в честной драке.

— Ну так как же, Хейл? — обратился Халлоран. — Берем мы этого человека или нет?

Джон Бартлет замер, ожидая ответа Хейла. Королю Биллу Хейлу эта идея явно не нравилась. Он тоже не прочь посмотреть, как будут избивать Трента, причем избивать на совесть, но он не желал видеть этого человека в городе, не желал, чтобы его узнавали, называли по имени и вообще обращали на него внимание. Он желал ему смерти. И в то же время он ведь пригласил сюда этих уважаемых людей посмотреть борьбу и выписал Джона Бартлета с его монстром.

— Я не знаю, как с ним договариваться, — наконец произнес он. — Эта горная шайка не признает никаких законов.

— Я могу послать за ним своего Бриго. Он — нейтральная сторона.

Король Билл был раздосадован. Почему бы ей не помолчать? И Малышу тоже.

— Ладно, — проворчал он. — Если его уговорят, я не против.

— Очень любопытно взглянуть на этого человека, — сказал Уоллес. — Должно быть, он незаурядный борец.

— Тернер убьет его, — раздраженно бросил Хейл.

Кейн Брокмэн пошевелил рукой в кармане.

— Что ставите?

Хейл метнул на Брокмэна яростный взгляд, но Кэйн и ухом не повел.

— Я не из вашей команды, мистер Хейл, и в ближайшее время снова отсюда уеду. Я ставлю на Трента пятьсот долларов.

Уоллес искоса посмотрел на Риту.

— Да у вас тут игорный дом! А какие ставки предложите вы?

— Мы не будем принимать ставки на этот матч, — ответила она. — Хотя было бы неплохо устроить тотализатор. Тернер — опытный профессионал, побивший многих лучших борцов. Трент — в лучшем случае любитель. Тернер тяжелее его по меньшей мере на тридцать фунтов. При таком раскладе ставки должны быть примерно десять к одному, но я бы сказала — четыре к одному.

— Звучит вполне правдоподобно, — согласился Халлоран.

— Ставлю пятьсот долларов на этих условиях, — сказал Брокмэн. — Пять сотен золотых.

— Принимаю! — воскликнул Малыш.

Рита Риордан повернулась к Брокмэну.

— Не попросите ли вы Прайса подойти сюда? Он зарегистрирует пари, и мы примем ваши ставки.

Хейл повернулся ко всем спиной и наполнил стакан. Он был весьма раздосадован. Матч — не матч, но меньше всего на свете ему хотелось бы, чтобы этот Трент появился в городе. Однако он опасался протестовать в присутствии Халлорана и Уоллеса — слишком уж он в них заинтересован. Если бы ему удалось заставить окружные власти ратифицировать его право на землю, на которую он претендовал, многие его проблемы были бы решены. Пока дело дойдет до дальнейших обсуждений, он сможет наложить руку и на остальные заявки, а потом, возможно, выкупить их.

Это край диких, необработанных пастбищ, кругом лежат миллионы акров никем не востребованной земли. Она разными путями попадает в руки различных людей, в суде им будет трудно подтвердить свое право на эту землю, но пока что они ею владеют. При нынешнем положении дел со скотом и нынешних ценах на мясо в лагерях горняков можно за три-четыре года удвоить и даже утроить свое состояние.

Халлоран выпрямился на стуле и откусил кончик сигары.

— Что ж, одной заботой меньше! По крайней мере матч состоится. Нам повезло, Хейл, что этот человек оказался под рукой. — Он снова взглянул на Хейла. — Но вы его, похоже, не любите?

— Да, не люблю, — без всякого выражения откликнулся Хейл.

Еще до зари в Седар начали стекаться толпы народа: горняки из Силвер-Сити, целый отряд из Маунтин-Сити и даже из Флоренса. Они разбивали лагеря на окраинах, заполняли гостиницы, наводняли бары. Золотоискатели покинули свои поселки. Развлечения были редки в их жизни, поэтому они под любым предлогом старались выбраться в город и спустить пары.

В городе бурлили разговоры. Тернер был известен, Трент — нет. Ставки повышались, и Джейм Бриго поставил свои деньги на условии шесть к одному.

Насколько Лэнсу было известно, всего три, максимум четыре человека в городе знали его под именем Килкенни. Это ему на руку.

Он знал, что делать. Знал, что, когда он заговорит с Халлораном, тот будет внимательно слушать. У Лэнса есть что сказать ему и привлечь его внимание.

Килкенни въехал в город, когда солнце стояло уже высоко. Перед этим он больше часа пролежал на холме, рассматривая бурлящий город в бинокль. Он был уверен: сегодня Король Билл постарается избежать неприятностей. Кругом слишком много гостей, слишком много людей, не подвластных ему. Он будет стремиться произвести впечатление честного, открытого человека.

Бриго приехал в Кап с запиской от Риты и рассказом о пари Кэйна Брокмэна. Килкенни должен предстать перед Джоном Бартлетом в «Хрустальном дворце».

Килкенни въехал в город с Парсоном Хэтфилдом и Куинсом. Стив Раньон и О'Хара приехали на час раньше, и О'Хара тут же встретил нескольких старых приятелей с приисков Силвер-Сити, нескольких ирландских горняков, с которыми он работал на прокладке Центральной Тихоокеанской железной дороги. Лишь немногие люди Хейла знали в лицо народ с холмов.

Толкнув качающиеся створки дверей, Килкенни вошел в залу и окинул ее единым взглядом — искусство, приобретенное долгой практикой и осознанием, что враги могут затаиться где угодно. В зале было людно, игра шла полным ходом.

Рита Риордан слыла порядочной женщиной, к тому же она была красива, а в этой дикой стране так недоставало женской красоты и грации, поэтому многие посетители-мужчины приходили сюда, только чтобы взглянуть на нее. Она умела обращаться с ними легко и дружески — не позволяя вольностей, находила словечко для каждого. У нее была отличная память на лица; зная, как человеку приятно, что его помнят, она, проходя по зале, то и дело останавливалась, чтобы спросить, как продвигается заявка, не пострадали ли от засухи пастбища. Она помнила об их любимых лошадях, а семейных никогда не забывала спросить о здоровье жены и детей.

В этом ей немало помогали и Прайс Диксон, и Джейм Бриго. Оба были внимательными слушателями и постоянно докладывали ей об услышанном. Бармены тоже каждый вечер приходили в ее рабочий кабинет поделиться своей информацией.

Она не то чтобы любила совать нос в чужие дела. Но, как учил ее отец и как она сама убедилась, Запад — страна одиночек. Сюда приезжали холостяки, а женатые оставляли свою семью, чтобы сначала освоиться на новом месте; они ездили, работали и жили чаще всего одни, без родных. Даже готовили себе сами. И для них теплое дружеское слово из чьих-либо уст значило куда больше, чем роскошь и блеск других заведений.

Килкенни высмотрел на другом конце залы Бриго, откинувшегося в своем любимом кресле. Они поздоровались глазами. Потом Килкенни нашел Прайса Диксона, который сдавал карты за игральным столом.

Он увидел чуть примечательную настороженность в глазах Диксона, и уловил легкое движение подбородка в сторону бара, и ощутил внезапный холодок.

У бара стоял Кэйн Брокмэн — огромный, как медведь, в своих клетчатых штанах, сапогах с мексиканскими шпорами, черной куртке, красном жилете и плоской черной шляпе, похожей на ту, что носил сам Килкенни. Кэйн смотрел на него.

Весь зал ощутил возникшее напряжение. В этой жестокой стране, где перестрелки разгорались без объявления, люди научились заранее чувствовать приближение беды и по возможности избегать ее. Все подняли головы, общее внимание сосредоточилось на высоком, широкоплечем человеке и огромной фигуре в красном жилете у стойки бара.

Килкенни, лавируя между столами, подошел к бару. В зале воцарилась мертвая тишина. В городе уже было известно, что Брокмэн явился, чтобы убить человека по фамилии Трент, и этот вошедший, должно быть, он и есть.

На широком, крепкокостном лице Брокмэна были еще заметны шрамы от их последней драки. Килкенни знал: этот человек свиреп и опасен, как раненый гризли. То, что он однажды положил его, еще ничего не значит, ибо Кэйн — истый борец, и он станет драться снова. Более того, этот великан еще и один из самых искусных стрелков, которых Килкенни встречал на своем веку.

Брокмэн, прищурившись, следил за приближением Килкенни, против воли восхищаясь легкостью и грацией его движений. Рита Риордан незаметно вошла в комнату и остановилась, наблюдая за Килкенни.

— Давно не виделись, Кэйн, — сказал Килкенни.

— Слишком давно.

— Я слышал, ты приехал убить меня, Кейн. — Килкенни говорил негромко, но в наступившей тишине каждое слово было слышно в самых дальних углах. — Если нам придется стрелять, то я тебя прикончу. Но ты ведь и сам хороший стрелок, и тоже нашпигуешь меня свинцом. Хочу попросить у тебя отсрочки. Ты, возможно, слышал, я собираюсь драться с Быком Тернером, а это непросто и без свинцовой начинки. Ну, так как насчет перемирия до конца матча?

Кэйн колебался. Его маленькие серые глазки были холодны, как льдинки, но в них снова невольно сверкнуло восхищение. По его лицу скользнула усмешка.

— Ладно, подожду. Пусть никто не говорит, что Кэйн Брокмэн сорвал хороший матч. И кроме того, — добавил он, — я поставил на тебя. Уж я-то знаю, как ты умеешь драться.

— Значит, решено? До конца матча? — протянул руку Килкенни.

— Решено, — согласился Кэйн, и они пожали друг другу руки.

Кто-то зааплодировал, все подхватили аплодисменты. Красный и смущенный неожиданным вниманием, Брокмэн отвернулся к стойке и опрокинул свой стакан.

Килкенни вернулся к Прайсу Диксону, который теперь стоял возле своего стола рядом с рослым рыжеволосым чело веком.

Когда Килкенни подходил к ним, створки дверей распахнулись и на пороге появился Король Билл Хейл. По правую руку от него шел Малыш, а сзади — «золотые близнецы», Данн и Рейвиц.

Не замечая их, Килкенни подошел к Бартлету.

— Моя фамилия Трент, — представился он.

— Очень приятно. — Бартлет опытным взглядом отметил широкие плечи и легкость движений незнакомца и остался доволен. — Ты разве меня знаешь?

— Видел вас несколько раз. В Новом Орлеане и в Абилине.

— Тогда, значит, ты видел, как дерется Тернер?

— Да, видел. Он хороший борец.

— И тебя это не беспокоит? Он чуть не убил Тома Хэнлона.

Килкенни улыбнулся.

— А собственно, что такое Хэнлон? Груда мяса с замедленной реакцией, с трудом вылезает из собственных следов.

— Так ты действительно собираешься драться с Тернером? — Бартлет был приятно удивлен.

— Драться? Я собираюсь побить его!

— Вот это разговор! — К ним придвинулся чернобородый горняк. — Меня уже тошнит от этого Быка Тернера. Петух он надутый, а не бык! Я ставлю па Трента, или как тебя там.

— Я тоже! — подхватил другой горняк. — Лучше б, конечно, ты был из нашей горной братии, но я поставил бы на тебя, даже если б ты выпаивал телят!

Килкенни улыбнулся.

— Друг, я сломал не одну лопату, горбясь на приисках, и искупал драгу в половине ручьев этого штата.

— Послушайте, приз этого матча — тысяча долларов, — вмешался Бартлет, — причем победитель получает все. Деньги предоставлены мистером Хейлом. Но если вы желаете заключить свое пари…

Килкенни порылся в кармане рубашки и вынул толстую пачку купюр.

— Желаю, — ответил он. — Как я понимаю, мистер Хейл ставит четыре к одному. У меня здесь пять тысяч долларов.

— Я не могу покрыть такую сумму, — сказал Бартлет.

— Но мне казалось, — Килкенни намеренно говорил чуть громче обычного, — что Хейл ставит четыре к одному и принимает все пари.

Хейл был разозлен и смущен. Он не был азартен и не собирался заключать пари, но его уже заманили в одно, а теперь принуждали к другому. А попробуй откажись — прослывешь скрягой на весь штат.

И более того, если он заключит пари, а Килкенни, не дай Бог, и вправду победит, то он не рискнет отдать приказ убить Килкенни. Все решат, что это месть за проигранные деньги. Хейл был не глуп и сразу же понял, какая ловушка ему уготована; но в данный момент он не знал, как обойти ее. Есть только один выход — Тернер должен победить.

Эта мысль принесла облегчение. Конечно, Тернер победит! И вместе с ним победит Хейл, а этот якобы Трент проиграет; а если сейчас продолжать упрямиться, то это будет выглядеть как чистое злобствование.

— Я к вам обращаюсь, Хейл. Пять тысяч долларов на ваших условиях: четыре к одному. Да или нет?

Хейл медлил, и вся зала замерла в ожидании. В нем кипела холодная ярость, он было открыл рот, чтобы заговорить, но Трент опередил его:

— Значит, на попятную, Хейл? Или вы не верите, что Тернер побьет меня? Или вы решили, что тот, кто выпорол вас на вашей земле, выпорет и Тернера?

— Нет! — рявкнул Хейл, — Я принимаю пари, но никому не позволю так с собой разговаривать! Победишь ты или нет, но после матча вылетишь отсюда вон! Вон! Слышишь меня?

Чернобородый горняк что-то неодобрительно прогудел, его поддержала вся зала. Малыш повернул к Килкенни побледневшее от ярости лицо. Взглянув на него, Килкенни вдруг подумал, что этот человек безумен. Это было лишь мимолетное впечатление, но от него осталось ощущение холода и настороженности. Надо удвоить осторожность. Реакции Малыша могут непредсказуемо отличаться от реакций нормальных людей.

Отчасти это объяснялось тем, что Король Билл всегда, сколько помнил Малыш, был первым из первых. У него было больше всех земли, и вел он себя как король, и все говорили с ним почтительно. Малыш вырос с сознанием безграничной власти своего отца. Власти отца и, следовательно, своей власти, — ведь он его прямой наследник.

А теперь этой власти угрожал человек, который значил для него меньше, чем грязь под ногами.

Уже на улице Парсон Хэтфилд заметил:

— Ты заставил Короля Билла раскрыться не с лучшей стороны. И заодно приобрел несколько друзей.

— Мы приобрели. Вот что важно. И нам нужно приобрести их еще больше, Парсон. Не забывай, что народное мнение многое определяет. Люди терпят власть таких, как Хейл, лишь до поры. А если мы соберем достаточно друзей, у нас появится шанс побороться.

Хейл будет побеждать, пока сможет производить впечатление, что его дело правое. Он изобразил нас скотокрадами и захватчиками, которые поселились на его земле, хотя он никогда не подавал на нее заявки и не может вразумительно объяснить, почему эта земля его.

Даже если сегодня все кончится, и Хейл убьет меня и заберет мою землю, все равно начнется расследование, и ему придется отвечать на массу неприятных вопросов. Нам нужно завести как можно больше друзей в окрестностях Седара — в тех местах, которые неподвластны Хейлу. Они вспомнят то, что я скажу сегодня.

Мы извлечем свою пользу из этого праздника. Мы — горстка бедняков, которые борются с богатым и сильным человеком. В этой драке я — слабейшая сторона. Я, ковбой и горняк, дерусь со знаменитым профессионалом одними кулаками, и большая часть толпы будет на моей стороне. У нас появятся сторонники даже среди людей самого Хейла.

Когда человек становится так груб и высокомерен как Хейл, его не любят даже те, кто работает на него и получает от него деньги. Они не осмеливаются протестовать открыто, но держу пари, некоторые из них будут болеть за меня.

Подошел О'Хара.

— Мы нашли комнату, где ты можешь немного отлежаться и отдохнуть, — сказал он. — Я советую тебе именно так и сделать. Матч может продлиться до самой ночи.

В 1856 году, в Австралии, Джеймс Келли и Джек Смит дрались шесть часов пятнадцать минут ^[3].

Глава 17

Когда Лэнс Килкенни подошел к рингу, было уже далеко за полдень. Балконы «Хрустального дворца» и «Мекки» были забиты людьми, равно как и крыши окрестных домов, а также заборы корралей. Площадь была заставлена стульями до самого края ринга. Тут царствовали горняки Силвер-Сити. Дилижансы из Флоренс и других окрестных поселков подвозили все новые группы.

Задрапированная полотном ложа возле ринга стояла пустая под охраной двоих молодцов.

Килкенни влез на ринг и разделся до пояса. У него не было спортивных трусов или лосин, так что он остался в своих кожаных бриджах и мокасинах, сидевших на нем надежно и удобно. В руке он держал пару тесных кожаных перчаток, готовясь надеть их, как только противник или его секундант убедится, что в них нет утяжелителей или других хитростей.

О'Хара набросил ему на плечи индейское одеяло, и Килкенни уселся на табурет.

Рев толпы известил о появлении Быка Тернера. Тернер пролез под канаты ринга, не удостоив Килкенни даже взгляда. Он пришел выполнить свои профессиональные обязанности, не более. Кого поставят ему в противники — не имеет ни малейшего значения. Ему предстоит выйти и уложить его без лишних хлопот.

— Лэнс? — раздался над ухом голос Прайса Диксона. — У меня есть некоторый тренерский опыт, если ты не побрезгуешь услугами игрока.

— Все мы отчасти игроки. Я буду рад, Прайс, если ты поможешь мне. О'Хара тоже кое-что понимает, хотя и говорит, что у него нет опыта.

Килкенни поднялся, чтобы размять ноги и одновременно оглядеть толпу. Парсон Хэтфилд и Раньон сидели прямо возле его угла. Джесс и Сол Хэтфилды с винтовками в руках наблюдали один с крыши «Хрустального дворца», другой — с крыши «Мекки». Куинс Хэтфилд сел возле угла Тернера.

Вдруг толпа расступилась, и к ложе не спеша подошли Король Билл Хейл с Малышом и Уоллес с Халлораном. Шествие замыкали Данн и Рейвиц.

Почти в то же время из «Дворца» появилась Рита Риордан, сопровождаемая Джеймом Бриго, и присоединилась к Хейлу. Бриго занял пост позади нее, рядом с «золотыми близнецами».

Джон Бартлет подошел через ринг к Килкенни.

— Дело в том, — сказал он, — что мы не смогли найти рефери. Попросили меня, но я связан с Тернером и…

— У вас репутация честного человека, — прервал его Килкенни, — а в вашей профессии их так мало. Так что я не против.

— Хорошо! Тогда пройди в центр ринга.

Тернер весил на тридцать фунтов больше Килкенни, он был выше, и руки у него были длиннее. К тому же они обросли огромными мускулами — такие мускулы могут замедлить его удар, подумал Килкенни.

— Матч проходит по лондонским правилам, — провозгласил Бартлет. — Если кто-либо ложится, объявляется конец раунда, независимо от того, нокдаун это, подножка или собственное падение. Запрещаются удары ниже пояса и пальцем в глаз.

Бык Тернер был действительно огромен и, очевидно, в наилучшей своей форме: массивные дельтоиды, плоский живот, мускулистые, подобные колоннами ноги.

Килкенни — загорелый и поджарый — приобретал свою силу годами работы с топором и лассо, валя бычков, объезжая мустангов, ворочая бревна и орудуя пилой. Он весил целых двести фунтов, но был так пропорционально сложен, что обычно казался на двадцать фунтов легче.

— Теперь, — сказал Бартлет, — разойдитесь по своим углам, потом подойдите к черте — и вперед. Тот, кто не коснется носком черты перед началом раунда, проигрывает его.

Боксеры разошлись по сторонам, но вдруг Килкенни обернулся:

— Бартлет! Один вопрос по поводу вашей судейской квалификации.

Бартлет в удивлении остановился. Тернер тоже остановился и, нахмурившись, обернулся.

— В чем дело? — резко спросил Бартлет.

Килкенни смотрел на них с самым невинным видом.

— Вы сможете досчитать до десяти, сэр? Да погромче, чтобы Тернер расслышал из нокдауна? Я не хочу лишать его последнего шанса.

Бартлет усмехнулся, искоса взглянув на Тернера.

— Можете не беспокоиться! Я всегда считаю громко!

Тернер был взбешен. Он снова повернулся к своему углу, но тут Килкенни коснулся носком черты.

— Давай, Тернер, не будем заставлять людей ждать!

Тернер развернулся на месте и ринулся обратно. Хронометрист едва успел крикнуть: «Время!» — как Тернер выбросил кулак. Взбешенный неслыханной наглостью какого-то выскочки, он ударил слишком быстро, и Килкенни, воспользовавшись этим, врезал ему в нижнюю челюсть.

Скорость и сила этого удара ошеломили великана. Он застыл на месте и тут же заработал боковой удар с правой. Разъяренный Тернер обхватил Килкенни, намереваясь бросить его на пол, но тот успел провести жесткий хук в голову; Тернер отпустил его и ударил с обеих рук. Минуту они стояли носок к носку, обмениваясь ударами, но Килкенни отступил: тактика силового боя бессмысленна против более тяжелого и сильного противника. Победить его можно лишь мастерством, и ничем другим.

Тернер выбросил кулак слева, попав Килкенни в грудь, отчего тот упал на канаты. Тернер продолжал атаковать, но Килкенни вошел в ближний бой и дважды ударил его в корпус. Если ему суждено победить, то только так.

Тернер, проведя финт слева, сокрушил Килкенни ударом с правой. У Килкенни на миг ослабли колени, и он снова рухнул на канаты. Тернер сразу же атаковал, молотя с обеих рук. Килкенни вошел в тесный клинч и наконец дождался своего шанса: после удачной подножки Тернер упал, чем и завершился первый раунд.

— Лихо он бьет, — мрачно заметил Килкенни.

— Боксируй, — сказал Прайс. — Держи его на дистанции. — Он протер лицо Килкенни губкой. — А пока расслабься. Время еще есть.

Они подошли к черте, и начался второй раунд, хотя Килкенни все еще пребывал в легком ошеломлении. Но когда Тернер пошел на сближение, Лэнс резко ударил с левой, попав сопернику в шею. Тернер принял удар, словно не заметив его, и оглушил Килкенни двумя ударами подряд — слева и справа, откинув его назад. От сокрушительного третьего удара справа Килкенни уклонился и сам провел удар с правой по корпусу.

Тернер опустил кулак, как дубину, на голову Килкенни, а Килкенни сунул левый ему под ребра, а затем ударил справа в сердце. Тернер захватил Килкенни, развернул, ударил, а потом сгреб в охапку и швырнул на полотно ринга, окончив этим второй раунд.

Оба соперника подошли к черте для третьего раунда, и Тернер нанес два удара с левой и правой, которые сотрясли Килкенни. Этот великан вправду умел бить, и он это отлично демонстрировал. Войдя в клинч, Килкенни уголком глаза взглянул на двоих мужчин рядом с Хейлом. Они сидели по обе стороны от Хейла не более чем в шести футах от канатов ринга.

Тернер был силен и мощен. Он попытался в клинче взять на излом руку Килкенни, но Килкенни завел предплечье ему под подбородок и вздернул его вверх, а потом ударил скользящим слева. Тернер двумя мощными ударами с бычьей силой оттолкнул его на канаты.

Бык атаковал, проведя удар слева в голову и справа в корпус. Килкенни изогнулся и вонзил в противника левый кулак. Тернер вмял его в канаты и, когда Килкенни, попытавшись уйти в сторону, повернулся боком, пригвоздил его ударом справа. И в тот же миг Тернер снова атаковал, нанося жесткие удары с обеих рук. Один из них пришелся Килкенни под глаз, другой — в желудок. Килкенни слабо отвечал ударами в корпус, как вдруг Тернер врезал ему с правой по почкам.

Килкенни отступил, и Тернер, приняв стойку, снова пошел в атаку.

Он провел правый в голову Килкенни; Килкенни нырнул под него, но наткнулся на секущий удар с левой, от которого потекла кровь из ссадины над глазом. Тернер приблизился, сделал финт и послал Килкенни на пол ударом с правой.

Диксон быстро и умело обработал ссадину. Сквозь гул в голове Килкенни подивился его ловкости.

— Следи за его правой! — сказал Диксон. — Это смерть! Держись под левой.

Килкенни коснулся черты и тут же метнулся в сторону, уходя от нападения, и послал стремительный удар в голову противника. Тернер пошел на сближение, и Килкенни, нырнув под его правую, дважды врезал в корпус с обеих рук. А потом снова был сбил на пол.

Килкенни с благодарностью принял передышку. К черте он выходил нерешительным шагом, но, когда Тернер атаковал, он внезапно бросился вперед и нанес ему два удара в подбородок. Тернер пошатнулся и остановился, и, прежде чем он успел оправиться, Килкенни резко ударил слева в челюсть, а потом провел мощный удар справа по корпусу. Тернер встряхнулся и ввинтил Килкенни несколько коротких жестких ударов. Килкенни ушел в сторону, выстрелил с левой в голову противника и снова ушел в сторону. Промахнувшись два раза, Тернер в возмущении остановился и открыл было рот, чтобы заговорить, но Килкенни всадил ему справа по ребрам.

Тернер пошел вперед, тесня Килкенни и нанося короткие злые удары в голову и по корпусу. Килкенни почувствовал во рту вкус крови, коротко ударил с правой по ребрам и затем был буквально брошен на канаты. Тернер накинулся на него, и Килкенни, схватив левой рукой верхний канат, три раза подряд вонзил кулак в противника, а потом резко ударил ребром правой ладони по животу, остановив натиск Тернера.

Зрители вскочили на ноги; большинство болело за Килкенни. Он быстро отступил, заставляя Тернера следовать за собой, и вдруг остановился, сделал финт левой и хлестко ударил с правой в живот. Тернер принял удар на встречном движении. Килкенни видел, что удар достиг цели, но, прежде чем он успел увернуться, Тернер нанес прямой удар с правой в подбородок. Килкенни упал на колени, и раунд закончился.

Бык направился в свой угол. Лэнс поднялся на ноги. Он находился почти напротив ложи Хейла, и, прежде чем кто-либо успел что-нибудь понять, он шагнул к канатам. Из рассеченной брови капала кровь.

— Джентльмены! — обратился он к Уоллесу и Халлорану. — Я борюсь не ради приза. Я вышел на ринг лишь потому, что это был единственный способ оказаться к вам достаточно близко и изложить мое дело. Я — один из дюжины поселенцев, которые уже подали горы заявок на землю. Но Билл Хейл незаконно пытается согнать нас с заявленной нами земли. Несколько наших товарищей были убиты — убиты за то, что отказались покинуть землю, на которую имели заявки…

— Время!

Килкенни резко повернулся и подошел к черте. Но прежде чем он изготовился, Тернер поймал его жестким правым и послал на канаты. Не желая, чтобы раунд закончился слишком скоро, Бык, не давая ему упасть, продолжал наносить разящие удары. Затем Тернер внезапно сделал шаг назад и сильно ударил с правой.

Килкенни почти упал. Он видел, что Тернер изготавливается для нового удара справа, и понял, что еще одного подобного удара он не выдержит. К тому же он еще не закончил разговор с Халлораном.

Килкенни попытался сделать нырок, и второй удар Тернера пришелся вскользь. Жгучая боль пронзила Килкенни; он увидел, как Тернер сделал разворот, готовясь нанести новый удар справа, и, собрав все силы, попытался откинуться с канатов, но Тернер определенно хотел прикончить его на месте, и этот отчаянный рывок привел лишь к тому, что тот промахнулся.

Сквозь пелену, застилавшую глаза, Килкенни заметил, что Малыш Хейл схватился за револьвер, а напротив него вскочил Парсон Хэтфилд. И в этот момент Лэнс высвободился. Тернер продолжал наседать, молотя со всей своей могучей силой, пытаясь добить его. Толпа ревела. Килкенни поймал взглядом Раньона, который, стоя за спиной Малыша Хейла, целился в него из револьвера. Он рванулся, принял еще один удар и рухнул на полотно ринга.

О'Хара оттащил его в угол, где над ним принялся хлопотать Диксон. Времени, однако, хватило лишь на то, чтобы дать ему вдохнуть нюхательной соли и стереть кровь с его глаза. Вдвоем они поставили Килкенни на ноги. Он добрел до черты, и Бык сразу же пошел в атаку, нанося размашистые удары с обеих рук. Ему очень хотелось окончить этот бой раз и навсегда.

Но нетерпение Тернера сослужило ему плохую службу: он несколько раз промахнулся, и Килкенни, пританцовывая и уклоняясь, отступая, опираясь на канаты, входя в клинч, если не оставалось ничего другого, выдержал этот натиск.

Для своего громадного веса Тернер был очень подвижен, и Килкенни понимал, что его надо приостановить. Он сделал финт, Тернер ударил, и Килкенни, поднырнув под его руку, нанес ему встречный удар в живот. Использовав этот прием еще дважды, Килкенни, широко расставив ноги, стал наносить удары с поворотом корпуса. Они стояли нос к носу, обмениваясь тяжелыми ударами, но Килкенни, хотя и избитый, был все же быстрее. Захваченный яростью боя, он буквально забыл обо всем.

Бык Тернер сильно размахнулся правой, но промахнулся, и Килкенни врезал ему справа по ребрам, затем, охватив правой рукой бычью шею противника и зажав его, как в тисках, стал наносить удары по лицу.

Тернер, стремясь освободиться, перевернулся на спину, чем и закончился очередной раунд.

Хватая ртом воздух — каждый вздох, словно удар по ребрам, — Килкенни добрел до канатов.

— Нам отказались продавать в Седаре еду для наших семей! Мы послали фургон в Блейзер, но его перехватили, и трое наших людей были убиты! Один из них — Джоди Миллер!

— Что? — вскочил Халлоран.

Но уже прозвучал сигнал, и Бык с перекошенным, окровавленным лицом ринулся в атаку. Высказав все Халлорану, Килкенни словно обрел второе дыхание и легко уклонялся, избегая нападения.

Он стал двигаться легче и быстрее; по ходу дела ударил слева в лицо, но не стал входить в ближний бой. Нужно высечь этого верзилу; на него, Килкенни, поставило множество людей, включая Кэйна Брокмэна. Он передал свое сообщение, и теперь не в силах Хейла остановить события, разве что убить обоих чиновников. А сейчас надо выиграть бой, и Килкенни полностью сосредоточился на этом.

Он двигался быстрее Быка, так как меньше весил и меньше страдал от жары — а было свыше девяноста градусов по Фаренгейту ^[4]. Он ударил с левой в лицо и хлестко врезал с правой по ребрам. Снова с левой и снова с правой. Левый удар Тернера только задел его, и Килкенни ударил слева в корпус.

Тернер резко размахнулся правой, но Килкенни ушел из-под удара, проведя апперкот, от которого голова Быка дернулась назад, и левым хуком послал его на пол. Это был его первый чистый нокдаун в этом матче, и он ушел в свой угол легким, пружинистым шагом. Бросив взгляд на ложу гостей, он увидел, что все сидят, но Раньон и Парсон держат револьверы наготове, а Малыш кипит от злости.

Тернер медленно вышел к черте. Было очевидно, что ему в первый раз пришла в голову мысль о возможности поражения.

Он начал ударом слева, Килкенни уклонился, сделав финт левой. Тернер резко пошел на сближение. Килкенни встретил его жестким правым в корпус; затем, в ближнем бою, он еще дважды ударил в корпус.

Тернер нанес жесткий удар с левой и размахнулся с правой, но Килкенни ушел нырком. Этот высокий жесткий удар с правой был коронным у Тернера. Килкенни приблизился, намеренно низко нанося удары левой. Тернер ударил с правой, Килкенни ушел под его руку и ударил правой в корпус. Через несколько минут ему удалось повторить этот маневр; Тернер нанес ему болезненный удар с левой, скрестно ударил с правой в голову, но Килкенни обретал все большую уверенность. Этот великан умеет бить, но он, Килкенни, бьет не хуже. А таких боксеров, как Джем Мейс, уже не осталось.

Зрители, вопившие, как сумасшедшие, теперь притихли, лишь изредка раздавался чей-нибудь возглас. Тернер вошел в ближний бой, и Килкенни сильно ударил с правой в корпус. На этот раз Тернер замер на месте, открыв рот. Удар оказался болезненным.

Килкенни передвинулся под левую руку Тернера, избегая ударов правой. Он получил два удара с левой, но после предыдущего града ударов в корпус Бык, видно, подспустил пары, и его натиск несколько ослаб.

Килкенни резко пошел на сближение, жестко работая обеими руками, и на протяжении минуты они били, стоя нос к носу, но затем Тернер попятился. Килкенни внезапно ослабил напор и сделал низкий финт левой. Тернер выбросил свой коронный правый. Килкенни, точно рассчитав время, нанес скрестный правый, поймав Быка Тернера на встречном движении и попав ему точно в подбородок. Колени великана подогнулись. Килкенни успел ударить еще два раза, прежде чем его противник упал. Тернер рухнул на полотно ринга, сделал судорожное усилие подняться и затих.

Бартлет поколебался и начал считать. Килкенни отошел в свой угол. Рядом с ним возник О'Хара.

— Я приготовил твои револьверы, — шепнул он.

— Подай их мне вместе с одеялом, — ответил Килкенни и, как только О'Хара набросил на него одеяло, подхватил пояс с оружием.

Он стащил с ладоней перчатки. Руки были измочалены, но не до крайности, узкие перчатки из толстой кожи защитили костяшки. Он поработал пальцами. Ясно было, с такими руками нечего надеяться на быструю стрельбу.

Оглянувшись, он увидел, что Бриго торопливо уводит Риту во «Дворец».

Сол, Джесс и Куинс собрались вокруг Парсона, а Раньон присоединился к О'Харе.

Бартлет поднял руку, провозглашая Килкенни победителем, и толпа разразилась троекратным «ура». Но многие уже спешили убраться, чуя в воздухе беду.

— Ты провел отличный бой, Трент, — сказал Бартлет, — просто великолепный. Лучшего, пожалуй, и не видал.

— Надеюсь, мне не придется выдержать еще один такой бой, — искренне ответил Килкенни.

Ковбои Хейла начали группироваться вместе, а Килкенни окружили горняки.

— Иди спокойно куда тебе надо, парень, — сказал один из них, — мы проводим тебя.

Килкенни развернулся и пошел прямо на толпу ковбоев Хейла. Те неохотно расступились, освободив ему проход. Он подошел к Королю Биллу Хейлу.

— С вас двадцать тысяч долларов, — сказал он.

Хейл был бледен, глаза — как две льдинки.

— В «Хрустальном дворце», — повернувшись к нему боком, выдавил он. — Эта женщина… она принимала ставки. Там получишь все. Все до последнего проклятого цента, чтоб ты им подавился! — с внезапной яростью крикнул он.

Халлоран и Уоллес стояли чуть в стороне. Лэнс обернулся к ним:

— Джентльмены, все, что я сказал с ринга, — святая правда. Я бы хотел просить вас рассмотреть наши заявки вместе с заявками Хейла.

— А Джоди Миллер? Он действительно убит?

— Мне очень жаль, мистер Халлоран, жаль тем более, что пришлось сообщить вам об этом подобным образом. Но я боялся, что иначе вы не поверите остальным моим словам. Да, Джоди Миллер мертв. Он погиб, пытаясь доставить из Блейзера еду для своей семьи — его убил кто-то из людей Хейла. Могу лишь добавить, что некоторые из убийц уже поплатились за это.

Халлоран повернулся к Хейлу.

— Вы приказали убить Миллера?

— Я никого не приказывал убивать! А если его убили, так он сам напросился, поселившись на моей земле! Чертовы бродяги, будь они прокляты!

— Джоди Миллер, — тихо сказал Халлоран, — был женат на моей сестре. Это был, насколько мне известно, честный и порядочный молодой человек. Я обещаю вам, Хейл, что территориальный суд проведет расследование, и сове тую вам приготовиться отвечать на вопросы — на очень много вопросов!

Килкенни не сводил глаз с Малыша. Молодой Хейл был бледен как полотно; он недоверчиво переводил взгляд с одного на другого. Безграничная власть отца, в которую он так свято привык верить, рушилась на его глазах. Его могущественный отец стоял не говоря ни слова. Ему нечего было воз разить. Почему он не уничтожит их? Всех разом!

Килкенни внезапно отвернулся.

— Пошли отсюда! — негромко сказал он, оглядев столпившихся вокруг горняков. — Все в порядке, ребята, спасибо!

— За что спасибо? — отозвался один из них. — Мы же ставили на тебя! Так что мы не в накладе!

Они, не задерживаясь, отправились к дому на окраине, где немного передохнули и собрали свои вещи.

— Ребята, я получаю деньги, и мы уезжаем. Ох, и быстро же мы поедем отсюда!

— Что они могут теперь сделать? — воскликнул Раньон. — Мы же все рассказали.

— А если, пока дело дойдет до суда, ни одного свидетеля не останется в живых? — высказал предположение Килкенни. — Теперь как раз мы еще в большей опасности, чем раньше. По крайней мере, на некоторое время.

Рита ждала его, собрав деньги в холщовый мешок.

— Кэйн Брокмэн заходил забрать свой выигрыш. Я спросила его, собирается ли он все еще убивать тебя, но он промолчал.

— Быстро убираемся отсюда, — сказал Килкенни. — Если потребуется помощь, пришлите человека в горы.

— Мне, пожалуй, лучше поехать с вами, — сказал Диксон. — Если я останусь в городе, моя жизнь не будет стоить ломаного гроша.

— Седлай лошадь, — ответил Килкенни. Потом он обернулся к Рите: — Если хочешь, едем с нами.

— Не сейчас. У меня здесь еще кое-какие дела. Со мной Джейм. Он позаботится обо мне. И служащие «Дворца» тоже, они преданы мне.

— Будь осторожна. Очень осторожна! — Килкенни помолчал. — Если потребуется помощь, повесь на флагшток одну из своих клетчатых скатерок, и я примчусь немедленно.

Они скакали через горы без остановок, по малоизвестным звериным тропам. Килкенни держал винтовку наготове, положив ее поперек седла. Проехав по едва заметной тропе, петляющей по дну крутого каньона, они поднялись по серпантину в горы, стараясь по возможности держаться укрытий.

Килкенни нисколько не заблуждался насчет Короля Билла. Хейл во второй раз потерпел поражение, потерял большую сумму денег и влиятельных столичных друзей. Но он еще далеко не разгромлен. Такой богач всегда может рассчитывать на кучу сторонников, и он непременно постарается доказать Седару и самому себе, что он все еще король. А уничтожение скваттеров ^[5] в горах решило бы эту проблему раз и навсегда. Если Хейл сам не придет к такому выводу, то ему подскажет его сын.

Хейл умел переносить потери. Зная этого человека и вспомнив, что представляет собой Малыш Хейл, Килкенни вдруг понял, что там, где Малыш был готов всех перестрелять, Хейл-отец выбирал более медленный, но надежный путь к достижению цели. С самого детства Малыш не знал слова «нельзя» и потому год от года становился все более заносчивым.

Если они нападут, то нападение возглавит Малыш, а Данн и Рейвиц будут с ним рядом. Килкенни, пожалуй, мог бы справиться с Малышом, но никакой дурак не решится встать один против троих.

Хотя, конечно, всегда может подвернуться случай, чтобы вывести их из равновесия, как это удалось с Кэйном Брокмэном.

Брокмэны! Он совсем забыл о Кэйне! Этот верзила станет теперь охотиться за ним. А может, и нет? Килкенни показалось, что он почувствовал в Брокмэне растущее уважение. Кэйн — одиночка, не привыкший к одиночеству. Рядом с ним всегда был Эйбел. Теперь не осталось никого.

Брокмэн один, но при своем росте он умеет двигаться бесшумно, как кот.

Игра пошла на три угла: теперь следует опасаться обоих мужчин, поклявшихся убить его. Оба могут появиться в любое время.

Глава 18

Они пробирались домой окольными путями, и вдруг Килкенни почувствовал беспокойство. Они отсутствовали так долго, а Хэтфилд-Кап оставался без защитников. По извилистой тропе они поднялись на крутой горный склон, пересекли покрытую густой травой ложбину и уже приближались к лесной опушке, когда далеко впереди раздался выстрел.

Пришпорив коня, Килкенни мгновенно, как призрак, исчез за деревьями. Остальные, будто по команде, растянулись цепью и въехали в лес, пробираясь каждый своим путем.

Килкенни съезжал к поселку потайной тропкой, и чаша долины постепенно открывалась перед ним. Послышался еще один выстрел, и вдруг он увидел кучку людей, бегущих к своим лошадям. Он соскочил с коня и, едва коснувшись коленом земли, открыл огонь. Один из всадников схватился за луку седла, и рубаха его окрасилась алым.

Килкенни выстрелил три раза подряд и услышал за спиной выстрелы подоспевших товарищей. Тогда он вскочил в седло и помчался вниз, к дому.

Джек Моффит лежал, распростершись на земле, выронив винтовку.

К нему подбежала Салли, из дома показалась матушка Хэтфилд.

— Они напали на нас час назад, или даже меньше. Джек занимался со скотом, и вдруг мы услышали топот. Джек выстрелил в них и побежал к дому. Но не успел он сделать и трех шагов, как они изрешетили его. Я заперлась; они убрались довольно быстро. Но тут как раз во двор въехал Барт. Ему тоже досталось.

Килкенни опустился на колени около Джека. Пуля оцарапала мальчику голову, но зато вторая рана была опасна: пуля попала высоко в грудь.

Прайс Диксон опустился на колени рядом с ним. Склонившись над мальчиком, он быстро и со знанием дела обследовал раны.

— Нужно внести его в дом и положить на стол. Эту пулю необходимо извлечь.

Парсон сплюнул.

— Здесь в округе никто этого не умеет, — безнадежно выговорил он. — У нас одна только Ма что-то в этом понимает.

— Я могу удалить пулю, — сказал Диксон. — Когда-то я был врачом. А может быть, еще и остался.

Килкенни внес мальчика в дом и отвел Парсона к дверям.

— Все опять переменилось, Парсон. Я должен вернуться за Ритой. Ей небезопасно оставаться в городе. Ведь это открытая война, и я вижу за ней руку Малыша.

— Возьми кого-нибудь с собой. Нас тут теперь достаточно, чтобы выдержать нападение.

— Я поеду один. Так будет лучше. Можно ехать незаметно, и ни о ком больше не надо волноваться.

— Не забывай о Кэйне Брокмэне.

Килкенни посмотрел в сторону Диксона. Тот вынимал из своей седельной сумки маленький чемоданчик с инструментами. Парсон подбородком указал на него:

— Он говорит, что он врач. Будем надеяться.

— Он знает, что делает. Я понялэто в ту самую минуту, когда он принялся за мой глаз, там, на ринге. Я видел многих профессиональных секундантов, и неплохих, но такого мастерства не видывал.

— И все же ты уложил Тернера! — Хэтфилд толкнул Килкенни в плечо. — Разрази меня гром, уложил!

— Мне повезло, — честно признался Килкенни. — В сущности, мне до него далеко. Просто он не ожидал, что я окажусь столь сильным противником, и не знал, что я видел раньше, как он дерется. Если бы мы встретились на ринге еще раз, Парсон, он вполне мог бы побить меня.

— Но сегодня ты его побил.

— Сегодня я… Сначала я раздразнил его, и ему захотелось тут же проучить меня. Под это дело я провел несколько удачных ударов, пока он еще не разогрелся. Он решил, что я просто нахальный ковбой, и дрался со мной не так, как дрался бы с профессионалом… а я в свое время работал с тренером-профессионалом. — Килкенни покачал головой. — Я не дурак, Парсон, и кое-что понимаю в единоборстве. Если мы будет драться еще раз, он меня побьет.

— Ты бы отдохнул немного, сынок. Дорога нелегкая, а тебе и так тяжело пришлось. Пусть этот доктор, если он и правда доктор, поработает над твоей физиономией, а потом прими минут по сто на каждый глаз. Куда тебе шататься по горам, когда ты, тогда гляди, из седла вывалишься! Если уж тебе придется схватиться с Малышом Хейлом, то лучше быть в форме!

Ото звучало разумно, возразить было нечего, Килкенни раскатал свои одеяла под деревом и с наслаждением вытянул ноги. До этого момента он и не осознавал, до чего же вымотался. Он моментально заснул, а когда проснулся, то прошло уже несколько часов, и солнце скрылось за горами.

Он свернул одеяла и приторочил их к седлу. Долгий и трудный жизненный опыт приучил его быть готовым к любым неожиданностям. И каждый раз, прощаясь с другом, он знал, что, может быть, прощается навсегда.

Прайс Диксон прооперировал Джека Моффита, он удалил пулю и этим спас ему жизнь. Постоянные упражнения с картами, по крайней мере, сохранили гибкость и ловкость пальцев, а кроме того, время от времени в лагерях и на приисках ему доводилось вспоминать свои профессиональные навыки.

Килкенни не удивился, узнав, что Диксон — искусный хирург. В горниле Запада смешивались люди самых разных занятий. Врачи, юристы, судьи, бизнесмены, европейские аристократы — все тянулись на Запад, убегая от своих невзгод, ища приключений, надеясь разбогатеть: Запад много обещал, и дары его были обильны.

Прайс Диксон и Лэнс Килкенни с первого взгляда признали друг в друге людей одного уровня, образования и воспитания, они принадлежали к одному потерянному легиону бродяг, и таких здесь было немало.

— Мальчик выживет, — сказал Прайс Килкенни. — Пуля прошла совсем близко от позвоночника, но я ее удалил, и теперь все, что ему нужно, — это покой и побольше хорошего говяжьего бульона.

Салли Крейн нашла Килкенни в коррале, где он седлал себе серую лошадь, выбранную для сегодняшней ночи. Она торопливо приблизилась и вдруг молча застыла, переступая с ноги на ногу. Килкенни с любопытством взглянул на нее из-под полей черной шляпы.

— Что-нибудь случилось, Салли?

— Я хотела спросить… — Она робко замолкла. — Как вы думаете, мне уже можно замуж?

— Замуж? — Он в растерянности выпрямился. — Вот уж не знаю. Салли, а сколько тебе лет?

— Шестнадцать, почти уже семнадцать.

— Маловато, — покачал головой Килкенни, — но я слышал, Ма Хэтфилд говорила, что она вышла замуж в шестнадцать. В Кентукки и Вирджинии многие девушки выходят замуж в этом возрасте. А в чем дело?

— Мне кажется, я хочу выйти замуж, — сказала Салли. — Ма Хэтфилд велела мне спросить вас. Она сказала, что вы были лучшим другом папы и теперь вроде как мой опекун.

— Я? — удивился он. — Я как-то об этом никогда не думал. А за кого же ты собралась замуж?

— За Барта. За мистера Бартрама.

— Ты его любишь? — Он вдруг почувствовал себя очень старым. Глядя на Салли, стоявшую перед ним так робко нетерпеливо, он остро ощутил свое одиночество и одновременно небывалую нежность.

— Да, очень.

— Что ж, Салли, — сказал он, — я полагаю, что могу быть тебе опекуном; мы с Моффитом смотрели на многие вещи одинаково. Он бы все сделал, чтобы тебе было хорошо. Если ты любишь Барта, а он любит тебя, то, мне кажется, говорить больше не о чем, потому что человек он добрый и прямой. Как только окончится эта заварушка, он, наверное, сделает тебе предложение. И ты можешь сказать ему «да».

Она повернулась, собираясь бежать обратно.

— Салли? — Она остановилась. — Салли, запомни одну вещь. Барт будет расти. Он не всегда останется таким, как сейчас. И если ты выйдешь за него замуж и захочешь быть счастливой, тебе придется расти вместе с ним. Я вижу в Барте многое. Он на правильном пути. И тебе придется расти вместе с ним, чтобы быть достойной его.

— О, я буду, буду расти!

И она убежала вприпрыжку.

Некоторое время Килкенни стоял, положив руки на луку седла. Потом поставил ногу в стремя и перекинул другую через круп лошади..

— Да, Лэнс Килкенни, такого ты не ожидал! Чтобы у тебя спрашивали разрешения выйти замуж! Теперь осталось только побывать посаженым отцом!

Он направил лошадь по тропе. Люди умирали. Люди строили себе дома. Вот теперь Салли и Барт собираются пожениться. Такая это страна, такие здесь люди. У них хватает сил жить здесь, вынося все невзгоды. У них простые вкусы и простые добродетели, но именно они являются становым хребтом этой страны, а не столичные говоруны, гордившиеся своим красноречием.

Серая лошадка, на которой он ехал, ступала легко и уверенно. Он шепотом разговаривал с ней, и она дергала ухом, прислушиваясь. Это была хорошая лошадь, спокойная, с ровным шагом.

Килкенни подъехал к Седару в темноте, озаряемый лишь звездами в небе, и вдруг натянул поводья, почувствовав что-то недоброе. Серая лошадка прижала уши и раздула ноздри, принюхиваясь. В воздухе пахло дымом, тревогой и неблагополучием. Он глядел вниз, на город, но видел только смутные силуэты — ни одного освещенного окна. Что-то изменилось, что-то было не так.

Килкенни шагом пустил лошадь вперед, придерживаясь пыльных и песчаных участков дороги, чтобы производить меньше шума. Черные тени зданий приблизились, усилился запах дыма.

«Мекка» исчезла! На ее месте виднелась груда обугленных бревен.

Что произошло? Несчастный случай? Нет… что-то другое. За дверями и окнами домов Килкенни ощущал напряженность и движение. Город лишь притворялся спящим.

Держась в тени конюшни, Килкенни двинулся вперед. Из лавки Лезерса падал слабый свет, но в «Хрустальном дворце» было темно. Старательно придерживаясь самой густой тени, он подошел к задней двери «Дворца», оставив лошадь под деревьями у заброшенного соседнего дома.

Он уже собирался выйти из тени деревьев, когда какое-то движение заставило его замереть на месте.

Впереди, не замечая его, двигался рослый человек. Вот он остановился, и Килкенни узнал его. Кэйн Брокмэн!

Следя за ним, Килкенни невольно восхищался его невероятной бесшумностью. Кэйн подошел к двери, поработал над замком и скрылся внутри!

Килкенни одним бесшумным рывком пересек оставшееся пространство и скользнул в дверь следом за Брокмэном. Оказавшись внутри, он прижался к стене — не хочется быть мишенью, если тот начнет стрелять.

Килкенни слышал впереди шаги великана и на цыпочках шел за ним.

Что здесь нужно Брокмэну? Неужто он пришел за Ритой? А может, он надеется застать здесь его, Килкенни? Захватить врасплох?

Килкенни прошел по коридору, закрыл за собой дверь и потерял Брокмэна в кромешной темноте. Вдруг впереди приоткрылась дверь и мелькнул свет свечи. Там стояла Рита в костюме для верховой езды.

— Это ты, Лэнс? Это я тебя только что слышала?

— Нет, не меня, — громко ответил Килкенни. — Это Кэйн Брокмэн. Он здесь.

От темноты отделилась тень, и Кэйн Брокмэн сказал:

— Да уж, будьте уверены.

Кэйн подошел к ним, лавируя между карточных столов, и остановился футах в пятнадцати. На всех окнах были спущены тяжелые занавеси, не пропускавшие наружу ни лучика света. Зала освещалась лишь пламенем единственной свечи. Проживи Лэнс Килкенни еще хоть тысячу лет, он никогда не сможет забыть этого мгновения.

Перед ним стоял Брокмэн — огромный, зловещий, неуязвимый.

Большая прямоугольная зала вся была заставлена столами и стульями, — кроме бара и площадки для танцев, на которой они сейчас встретились. Взгляд Килкенни отметил медные пепельницы, упавшие карты, разбросанные фишки для покера, окурки и стаканы, дожидавшиеся утренней уборки.

С трех сторон над залой нависал балкон с занавешенными ложами.

И мерцала лишь одна высокая свеча. И стояла Рита, с собранными на затылке черными волосами и огромными бездонными глазами.

А прямо перед ним — Кэйн Брокмэн: черная шляпа сдвинута на затылок, бычья шея едва выступает из могучих плеч, из-под расстегнутой клетчатой рубашки видна волосатая грудь, бедра перекрещены оружейными ремнями, за которые он заткнул большие пальцы рук над самыми рукоятками револьверов.

Его небритое широкое лицо масляно поблескивало. Он стоял, широко расставив ноги в сапогах, которые казались непропорционально маленькими для такого великана.

— Все в порядке, — сказал он. — Я здесь, Килкенни.

Килкенни медленно, глубоко вздохнул. Его захлестнула странная волна — что-то вроде безнадежности. Он должен убить этого человека. Он мог его убить и знал это. Но зачем?

Кэйв Брокмэн пришел убить его, потому что таков был его кодекс чести, потому что оборвался один из его якорей — брат Эйбел.

В этот миг Килкенни увидел Кэйна Брокмэна в новом для себя свете. Большой, простой мужчина, доверчиво следовавший за своим братом по темным дорожкам жизни. Но вот эта последняя связь оборвалась, и он стоит перед ним — одинокий, потерянный, без цели в жизни, без будущего. Он ни к чему не стремится — кроме как убить Килкенни.

Килкенни тихо заговорил:

— Кэйн, я не буду с тобой стреляться. Я не собираюсь тебя убивать. Кэйн, я не вижу в этом никакого смысла, просто чушь какая-то.

— Что ты хочешь сказать? — нахмурился Брокмэн. Это было ему непонятно. Он слишком хорошо знал Килкенни, чтобы предположить, что тот струсил.

— Не хочу я тебя убивать, Кэйн. Ты хороший мужик, ты мне просто нравишься. Вы с братом связались в Техасе с шайкой подлецов и из-за этого попали в заварушку со стрельбой. Ты нападал, мне приходилось драться. Но я не хотел этого и сейчас не хочу. Кейн, у меня есть долг перед теми людьми, что живут в горах. Я должен драться за них. Они хорошие, честные люди, которые хотят что-то построить в своей жизни. Если я убиваю, то ради этой цели. И если мне суждено умереть, я предпочитаю погибнуть за них и их землю. А стреляясь с тобой, я не выигрываю ничего, и ты тоже. Ну, убьешь ты меня? Что тогда?

Кэйн озадаченно молчал.

— Ну, тогда я вернусь в Техас.

— А потом?

— Наверное, наймусь куда-нибудь в ковбои.

— Допустим. А может, тебе встретятся какие-нибудь старые дружки и предложат угнать скот или ограбить дилижанс. И ты загремишь так же, как Сэм Басс. Ты хороший парень, Кэйн, и я не стану с тобой стреляться. А у тебя не хватит совести стрелять в того, кто не нападает. В тебе слишком много доброго, чтобы жить так, как ты жил, и умереть так, как тебе пришлось бы — от пули или петли.

Кэйн Брокмэн смотрел на него в упор в мерцающем свете свечи. Килкенни ждал. Первый раз в жизни он боялся — боялся, что его слова прошли мимо и сейчас великан схватится за револьвер. Он искренне не хотел убивать Кэйна, но если тот начнет стрелять, инстинкт самосохранения заставит его тоже взяться за оружие.

Вдруг Кэйн поднял руку к лицу и потер щетинистый подбородок:

— Ну дела… будь я проклят на веки вечные!

Он неловко повернулся и прошел мимо Риты к дверям. Нащупав ручку, открыл дверь и вышел.

Они слышали его шаги по гравию; он остановился, постоял и снова медленно зашагал в темноту.

Глава 19

Килкенни переступил с ноги на ногу и вытер со лба испарину. Рита, облегченно вздохнув, поспешила к нему через залу.

— О, Лэнс! Это было замечательно! Замечательно!

— Это было ужасно, — ответил он. — Просто кошмар! Врагу не пожелаю таких экспериментов. — Он огляделся. — Рита, а где же Бриго?

— Он в моей комнате, Лэнс. Я как раз хотела тебе это сказать, но тут появился Брокмэн. Бриго ранен, и довольно сильно.

— Ранен? — Это казалось невероятным. — Каким образом?

— Малыш послал за мной своих бандитов, Данна и Рейвица. Бриго встретил их вот на том месте, где стоишь ты, и они устроили перестрелку. Он убил обоих, но и сам был ранен… получил три пули.

— Да что тут вообще произошло? «Мекка» сгорела…

— Это случилось еще до прихода Данна и Рейвица. В «Мекке» гуляли какие-то горняки. Один из них поспорил с кем-то из людей Хейла по поводу вашего матча с Тернером и об отношении к поселенцам. Этот горняк высказал все, что думает о Хейле, и стрелок Хейла выхватил револьвер. Тогда горняк ударил его бутылкой, и пошло… Горняки против команды Хейла. О, Лэнс, это было ужасно! Столько крови!

Некоторые из людей Хейла прониклись к тебе и к вашему делу такой симпатией, что ушли из салуна. Горняков было гораздо больше, и они вытеснили противников из «Мекки», но в это время кто-то опрокинул лампу, и начался пожар.

Драка продолжалась на улице, но никто не стрелял. Все просто махали кулаками, и, пока они разбирались друг с другом, «Мекка» сгорела дотла. Горняки залезли в свои фургоны и отправились к себе в Силвер-Сити.

Следующие несколько часов стояла тишина, как в морге. Никто не осмеливался носа высунуть. На улице валялось битое стекло, разбитые стулья, клочья ткани. Но до появления Данна и Рейвица все было тихо.

— А Малыша ты видела?

— Нет, но говорят, он был вне себя. Просто взбесился, когда некоторые из людей Хейла отказались участвовать в драке. Ему наплевать даже на Халлорана, он не знает слова «закон». К тому же не понимает, какую опасность представляет Халлоран для его отца и что вообще все это значит. Он не помнит тех времен, когда его отец был не столь всемогущ и не мог тут же получить все, чего пожелает. Малыш взял дюжину ковбоев и уехал за украденным скотом.

— Это хорошо! Значит, у нас есть пока время. Рита, тебе нельзя здесь оставаться. Езжай в Кап и пришли сюда Прайса Диксона. Он один может сделать что-нибудь для Бриго. Да и тебе будет там безопасней.

— А ты?

— Обо мне не беспокойся. И пусть Диксон поторопится. А я тем временем достану повозку, и мы вернемся в Кап вместе с Бриго.

Они помолчали, прислушиваясь. Снаружи не доносилось ни звука. В городе было тихо, как в могиле.

— А что Король Билл?

— О нем ничего толком не известно, Лэнс. Некоторые из тех ковбоев, что ушли от него, заходили сюда выпить. Они говорят, что он словно обезумел. Он заходил сюда после матча, но потом ушел к себе в Замок.

Он просил меня выйти за него замуж, но я отказалась. Он сказал, что все равно получит меня, но я ответила, что Бриго убьет его, если он попытается это сделать. Он ушел, и тогда Малыш прислал за мной тех двоих.

Но с Хейлом явно что-то произошло. Он сам на себя не похож. Проиграл кучу денег тебе, горнякам и Кэйну Брокмэну. Оплатил все ставки, даже те, против которых ставил не он. Я думаю, он не столько жалеет о деньгах, как о самом факте проигрыша. Он ведь никогда в жизни не проигрывал, ему никогда никто не перечил, и он просто не умеет справляться с такими ситуациями. На самом деле он никогда не отличался силой характера, и эти неожиданные события сломили его.

Мы слышали, как Халлоран сказал ему, что дело о поселенцах будет рассмотрено в соответствии с законом и если будет доказано, что он приказал убить Моффита и Миллера, его повесят. И вот тогда он сломался. Он правил здесь как местный король и сам уверовал в свою исключительность, все шло так, как ему хотелось, пока не появился ты.

— Ты имеешь в виду, — сказал Килкенни, — что все шло хорошо до тех пор, пока он не приказал согнать честных людей с их земли?

— На самом деле началом конца для Хейла была твоя победа над Тернером, о случившемся в Блейзере Хейл узнал только после матча. Он слышал, как ты рассказывал Халлорану о поселенцах, которые были убиты, но не знал еще, что при этом были убиты и его люди, в частности Содерман.

— А что это за украденный скот?

— Кто-то из тех ковбоев, что ушли от Хейла, увел с собой стадо, которое он собирался гнать в Монтану в горняцкие лагеря. Малыш бросился за ними в погоню.

— Тебе надо ехать, — поторопил Килкенни. — Возьми мою серую, она привязана под деревьями. Не жалей ее. Она может скакать всю дорогу, даже не запыхавшись.

Рита легко поцеловала его в губы и вышла. Он подошел к двери и посмотрел ей вслед.

Было темно и тихо. Великан мексиканец спал, раскрасневшись и тяжело дыша. Килкенни положил руку ему на лоб — он был очень горячий. Но пока он спит, лучше его не тревожить.

Килкенни вернулся к свече и проверил свои револьверы. Потом перезарядил револьверы Бриго и вытащил дробовик, хранившийся под стойкой. Он нашел еще два револьвера; оба были заряжены. Положил один из них на стойку, а второй сунул себе за пояс. Затем задул свечу и уселся на стул, с которого были видны обе двери и слышно дыхание Бриго.

До утра было еще далеко.

Дважды за эти долгие предрассветные часы Килкенни поднимался и принимался мерить шагами комнату, напряженно вглядываясь в призрачную улицу. Один раз за окном что-то звякнуло, и он тут же вскочил, но оказалось, что это споткнулся об осколок бутылки трусивший по мертвой улице одинокий мул.

Ближе к утру он задремал, не прекращая прислушиваться к звукам с улицы и из комнаты, где лежал Бриго.

Когда небо стало сереть, Килкенни еще раз проверил Бриго и впервые вспомнил о еде. Он прошел в большую пустую кухню, но почти ничего там не нашел: прошедший уик-энд и празднество оголили все полки. Он поставил греться воду для кофе и снова пошел к Бриго.

Великан лежал с открытыми глазами. Услышав приближение Килкенни, он повернул к нему голову.

— Рита уехала в Кап, — сказал Килкенни. — Она пришлет к тебе Прайса Диксона. Он, оказывается, доктор, — добавил он.

— Знаю. Я давно это знал.

— Как ты себя чувствуешь?

— Плохо. — Бриго помолчал и добавил: — Слабость.

— Хорошо. Лежи тихо. — Килкенни принес револьвер со стойки бара. — Я оставлю тебе это. А сам схожу в лавку, добуду чего-нибудь поесть и сразу вернусь.

Килкенни вышел на крыльцо и прикрыл за собой дверь. Улица была пуста. Даже случайный крик мула не нарушал тишину. Он пересек улицу и поскребся в дверь лавки Лезерса. Ответа не было. Не колеблясь, он уперся в дверь плечом, приподнял ручку и толкнул. Замок слетел, и дверь распахнулась.

Из глубины лавки послышался голос Лезерса.

— Эй, там! — возмущенно воскликнул он. — Что вы делаете?

— Надо было открывать, когда я стучал. Я подумал, что мне можно войти.

— Но дверь была заперта!

— Ой, правда? — Килкенни невинно посмотрел на дверь. — Да что ты говоришь! Но сейчас она определенно не заперта!

— Я уже говорил однажды, что ничего не буду тебе продавать, — продолжал возмущаться Лезерс.

— Да, верно, — скромно подтвердил Килкенни. — Но я надеялся, что ты передумаешь. Где ты был последние дни, Лезерс? Вокруг кое-что переменилось и переменится еще больше.

Килкенни швырнул на прилавок шмат бекона, положил в бумажный пакет дюжину яиц и собрал еще кое-что на свой вкус. Яйца он положил отдельно, но наполнил сумку разными полезными вещами, включая две коробки патронов 44-го калибра.

Достав из кармана деньги, он бросил их на прилавок:

— Лезерс, — сказал он, — ты не только трус, но еще и глупец. Зачем тебе было ехать на Запад? Эта страна не для тебя. Твоя стихия — маленький цивилизованный городишко, где ты можешь пресмыкаться перед властью и ползать на брюхе каждый раз, как на тебя посмотрят косо.

— Хейл тебе покажет! — сердито крикнул Лезерс.

— Лезерс, — терпеливо продолжал Килкенни, — неужели до тебя еще не дошло, что Хейлу конец? Половина его людей разбежалась да еще и украла его скот. Сам Хейл нашел себе нору и спрятался в нее. А если он проживет еще тридцать дней, то будет приговорен к смертной казни. Ты прожил всю свою жизнь в чужой тени — частично из-за своей святоши-жены. Если Король Билл ей случайно улыбался, она ходила, ошалев от счастья. Беда ваша в том, что она — сноб, а ты — слабак. Вот, Лезерс, возьми на чай. Собери свою наличность, набери продуктов для долгой дороги и уезжай поскорее.

— А моя лавка?

— Через несколько часов в город ворвется Малыш Хейл со своим отрядом. Они в ярости, и ты увидишь, много ли у них уважения к таким людишкам, как ты. А если они не выставят тебя, то это сделают Хэтфилды. Ты отказал нам в припасах, когда мы в них нуждались. Но теперь Хейлу пришел конец, и тебе вместе с ним. Для тебя здесь больше места нет. Если Седар уцелеет, в чем я сомневаюсь, мы сровняем его с землей и построим на его месте новый город, и в нем будут жить люди, которые стоят на собственных ногах и думают собственной головой, такие, как Перкинс из Блейзера. — И Килкенни, собрав припасы, вернулся в салун.

Бриго не спал. Он слегка приподнялся на постели, держа револьвер в руке.

Килкенни прошел на кухню, сварил кофе и бульон для Бриго. Великан был так слаб, что его пришлось поить с ложечки.

Время от времени Килкенни посматривал в окно. Освещенная солнцем улица по-прежнему была пуста. Никакого движения. Но отряд Малыша уже возвращался в город, и Килкенни хотел успеть встретить его снаружи.

Из задней двери салуна он увидел повозку, стоявшую у изгороди корраля футах в пятидесяти от него.

Интересно, есть ли в сарае лошади и чьи они?

Килкенни взбил несколько яиц, поджарил бекон и выпил несколько чашек кофе.

Бриго снова уснул. У него был жар. На улице по-прежнему никого. Килкенни дворами прошел к корралю. В конюшне стояло несколько лошадей; он надел на них упряжь и вывел на улицу, оставив записку, что лошади потребовались для перевозки раненого и будут возвращены.

Он впряг лошадей в повозку и повел под уздцы к черному ходу «Дворца». Принеся матрас и подушки, устроил на повозке постель.

Потом он поставил повозку под деревьями, привязал лошадей и вернулся в салун. Бриго спал, и Килкенни заколебался, будить ли его: ведь сон — лучшее лекарство, особенно при конституции Бриго. Но все равно без медицинской помощи не обойтись, а док Поллард, человек Хейла, удрал в Замок.

Килкенни подошел к двери и перекрыл ее брусом, уселся у стола и стал ждать, глядя на улицу. Затем взял со стола оставленную с вечера колоду карт и принялся небрежно тасовать.

Рита, должно быть, уже у Хэтфилдов. По крайней мере, он на это надеется. Ну и дурак же он! Нужно было просить ее выйти за него замуж еще до отъезда из Техаса. Она могла бы поехать с ним. В конце концов он далеко не так известен, как Хардин или Хикок, и может просто исчезнуть из виду.

Тогда почему не сделать это теперь? Что проку жалеть о прошлом? Его счастье стояло перед ним, сияя ему в лицо. А если его вдруг убьют? Ведь люди часто погибают неожиданно. Он давно понял, что Рита — та девушка, которая ему нужна. И как ни прекрасна долина в высоких горах, есть и другие красивые места. К примеру, Калифорния. Там его не знают.

Рита такая красивая, нежная и умная, да к тому же еще и сильная. Она знает, кто она есть и кем хочет быть.

И тут ему вспомнились лица многих жен тех отважных мужчин, которые приняли смерть, пытаясь установить торжество закона в своих маленьких приграничных общинах. Килкенни сам не раз приносил им известия о смерти и два раза доставлял женам тела погибших мужей. Собственно, это его до сих пор и останавливало.

Бартрам любит Салли Крейн. Скоро они поженятся. Килкенни вспомнил ее милое юное лицо, раскрасневшееся от радости, и снова почувствовал себя старым и усталым.

Огромный мексиканец спал. Килкенни на цыпочках подошел к двери и выглянул на улицу. Тишина. Над вершинами гор собирались тучи. Если пойдет дождь, то трудно будет везти Джейма. Пророкотал гром, словно зов далеких труб. Килкенни вернулся к с. толу и сел. Потом сходил в кухню и из сумки, набитой у Лезерса, достал яблоко.

Он откусил яблоко, и сочный хруст громко прозвучал в пустой зале.

Глава 20

Было уже за полдень, когда на пыльной улице появилась плотно сбитая группа всадников. Не ожидая неприятностей, они ехали, покачиваясь в седлах, словно усталые пастухи. Их лошади, равно как и одежда, и бороды, были в пыли. И только на револьверах пыли не было.

Они не испытывали угрызений совести, потому что убийство было их ремеслом. Более мягкие уже покинули команду Хейла. Остались самые отпетые, самые закоренелые, игравшие по самым высоким ставкам.

Впереди на кроваво-рыжем жеребце ехал Ли Райт. Справа и чуть позади от него — Джефф Небел, за ним Тенди Уэйд, которого разыскивали за убийство в Техасе, Миссури и на Индейской Территории, затем Курт Уайлд — десять решительных вооруженных мужчин въехали в Седар под полуденным солнцем.

Данн и Рейвиц неизвестно почему не вернулись в Замок, но никого это не взволновало. Тем двоим было велено привезти женщину, а если они решили приберечь ее для себя, то ее надо отнять. Если же им помешал Бриго, то надо отнять ее у Бриго. Приказ есть приказ, в нем все ясно.

Возле лавки Лезерса группа разделилась: трое подъехали к «Хрустальному дворцу» и спешились у дверей. Возглавлял троицу рослый Ли Райт, безжалостный и твердолицый; с ним были Уэйд и Уайлд.

Килкенни видел их приближение. И ждал. Когда они остановились у дверей, он подошел к бару и открыл дверь. С запертой дверью было бы безопаснее, но он хотел с самого начала уменьшить их шансы и увеличить пространство для стрельбы.

— Что вам нужно, Райт?

— Кто это? — В тени навеса и темноте дверного проема было трудно что-либо рассмотреть.

— Килкенни.

— Килкенни? Врешь! Откуда ты взялся?

— Я все время был здесь. Только меня звали Трент.

— Чтоб я помер! Что ж, с твоей репутацией у тебя есть шанс уехать отсюда целым и невредимым. Нам нужна только женщина.

— Но это моя женщина, Райт, — негромко сказал Килкенни. Троица чуть расступилась — он не раз видел этот прием. — Есть небольшая разница, правда?

Они насторожились. Приказ есть приказ, но об этом человеке ничего не говорилось, он сам впутался в это дело. Они были жестокими парнями, плевать им на него и его репутацию, как и на любого другого, окажись они на его месте. Но никому не хотелось биться лбом в стену, да и Бриго должен быть где-то неподалеку. В придачу у Килкенни могут быть помощники.

Их сомнения — половина его силы.

— Мы ждали вас, — произнес Килкенни. Он стоял за дверной притолокой, теряясь в темноте, и они видели всего лишь неясный силуэт. Но их-то он видел четко. — Хочу сказать вам, ребята, на вашем месте я бы сматывал удочки. С Хейлами покончено.

— О чем треп? — Райт, напрягая зрение, всматривался в глубь помещения. — Мы пришли за женщиной, и мы ее заберем,

— Мне очень жаль, парни, но ее здесь нет. Уехала несколько часов назад. И чтобы взять ее, сюда пришли всего десять человек? А вы пробовали когда-нибудь взять такое вот место этим количеством? Да и кто вам за это заплатит? Я выиграл у Хейла почти все его деньги. А когда он расплатится с горняками, то станет нищим. Вы, ребята, работаете бесплатно.

— Это наши проблемы.

— Лучше не возникайте, парни. Хэтфилды любят пострелять из своих винтовок, а вы здесь сидите на солнышке, как на ладони.

— Блефуешь! — выкрикнул Уэйд. — Ты здесь один! Где же твои Хэтфилды?

Звякнуло оконное стекло, и показалось дуло винтовки. Райт обернулся, и Килкенни увидел, как он беззвучно выругался.

Это могло означать только одно: Бриго поднялся с постели и высунул винтовку из окна как раз в нужный момент. Но сколько он сможет так простоять?

— Какой смысл вам драться, парни? Попытайся вы взять это место, и одни из вас будут убиты, а оставшимся не заплатят ни гроша.

Курт Уайлд, все время молчавший, вдруг взорвался.

— К дьяволу этого болтуна! Войдем туда, и все дела! — Он спрыгнул с лошади и выхватил револьвер.

Килкенни выстрелил дважды. Первая пуля обрезала уздечку у взвившейся лошади, вторая угодила Уайлду в плечо, и он упал.

В тот же миг выстрелил Бриго. Пуля, предназначавшаяся Тенди Уэйду, попала в его лошадь. Уэйд отскочил, и они с Райтом разбежались по сторонам.

Килкенни захлопнул дверь и вставил на место брус, а затем помчался к Бриго. Лицо раненого было смертельно бледным, от резких движений раны его снова стали кровоточить.

— Ложись немедленно, чтоб тебя! — набросился на него Килкенни. — Ты сыграл свою партию. Мы их обдурили. Ложись скорей!

— Нет, сеньор. Я не могу лежать, когда вы деретесь.

— Теперь я их удержу. Отдыхай. Если они ворвутся сюда, мне может понадобиться помощь.

Поколебавшись, Бриго все-таки позволил отвести себя назад в постель. Он бессильно опустился на нее, а Килкенни поднял и уложил его ноги. С кровати Бриго, не поднимаясь, мог видеть улицу через приоткрытое окно. Килкенни положил на кровать винтовку и коробку с патронами, затем, вернувшись в залу, обошел все окна, заглядывая в каждое.

Уайлд поднимался с земли. Килкенни наблюдал за ним, ничего не предпринимая. Внезапно Уайлд крутанулся и бросился к двери. Бриго, лежа на кровати, прострелил ему грудь.

— Один — ноль, — сказал себе Килкенни, — осталось девять.

У него не было иллюзий. Эти люди слишком опытны в своем деле, их нельзя долго водить за нос. Рано или поздно они ворвутся в дом, начав ложную атаку в одном месте и ударив в другом. Их много, а на него одного приходится слишком большая площадь. И к тому ему за всеми не уследить. Они могут влезть на крышу и пролезть через верхние окна.

Килкенни взглянул в сторону лавки Лезерса и заметил, как какой-то человек попытался проскользнуть из-за угла дома к его двери. Он быстро выстрелил. Раз… другой…

Первый выстрел угодил бежавшему выше пояса, но вскользь, рядом с кобурой. Он пошатнулся, второй выстрел сшиб его с ног.

Килкенни отшатнулся как раз в тот миг, когда в то место, где он только что стоял, ударила винтовочная пуля. Помедли он хоть секунду, и был бы уже ранен или мертв.

Никаких шансов перенести Бриго в повозку. Днем точно, да и ночью вряд ли.

И наконец они пошли на приступ.

Некоторое время стояла тишина, и вдруг в заднюю дверь салуна ударил залп. Килкенни метнулся к передней двери и увидел, что ее атакуют полдюжины людей Хейла.

Первая пуля Килкенни попала точно в цель, и один из нападавших покатился по земле. Загрохотали выстрелы, и он вдохнул жаркий, едкий пороховой дым, ощутив как будто удар хлыста по щеке от скользнувшей пули.

Они отступили, оставив двоих лежать в пыли. Килкенни не знал никого из убитых. Он заткнул револьвер за пояс и, вытащив другой, стал заряжать его. Затем проверил еще один револьвер, из которого были сделаны два выстрела.

Щека его пылала огнем; потрогав ее, он увидел на пальцах кровь и вытер руку о занавеску. Потом насыпал в карман дроби и встал с дробовиком у двери.

Килкенни ждал. Стояла жара, и ждать было невмоготу. Хотелось выйти и перестрелять их. Трое из них, а может и четверо, были уже убиты или ранены.

Выстрелов не слышно. Очевидно, они совещаются. Дробовик был его оружием возмездия; зная, что он творит с человеком, если стрелять с близкого расстояния, Килкенни даже колебался, стоит ли его применять.

Из лавки Лезерса доносились голоса спорящих. Теперь, когда трое или четверо убиты, у них появились другие мысли. Вдруг его озарила идея.

— Лежи спокойно и наблюдай, — сказал он Бриго. — Я ненадолго выйду на улицу.

— На улицу? Собираетесь с ними драться?

— Si… Вот этим. — Килкенни показал на двуствольный дробовик. — Они все сейчас в лавке. Я решу этот вопрос раз и навсегда.

Он подошел к двери и несколько минут изучал обстановку, прислушиваясь к горячему спору в соседнем доме. Скоро должен приехать Прайс Диксон, а люди Хейла, несомненно, уже знают, что он встал на сторону Килкенни и Хэтфилдов. Он попадет в ловушку, из которой ему не выбраться, если только он, Килкенни, не расставит свою ловушку первым. Джейм Бриго может выжить только благодаря стараниям Диксона, так что на кон поставлены жизни их обоих.

Килкенни выжидал. Солнце ушло, и под навесом была тень. Одним бесшумным рывком он переместился к лавке Лезерса, прижался к стене.

До двери лавки еще добрых четыре шага, но, к счастью, на этом пути ни одного окна. Килкенни поднялся на крыльцо, хорошо понимая, что, если они оставили человека снаружи, его жизнь не стоит и ломаного гроша.

Он сделал шаг и замер. Изнутри доносился голос Райта:

— Малыш заплатит, говорю я вам. А если нет, мы просто возьмем несколько коров.

— К дьяволу коров! Мне не нужны коровы, мне нужны деньги! И еще целая шкура, чтобы потратить их.

— Я лично, — вступил другой голос, — не вижу никакого смысла лезть под пули за-ради какой-то бабы. Охотно верю, что эта девочка Риордан лакомая штучка, но если она хотела Хейла, она б сама его взяла. А она, я понимаю, сохнет по Килкенни, и убей меня Бог, у нее губа не дура.

— Что с тобой, Тенди? — воскликнул Райт. — Хейл платит нам. Да и Килкенни этот слишком высоко занесся.

Тенди засмеялся.

— Ли, я полагаю так: если ты хочешь доказать, что ты еще выше, то вызови его на дуэль, и он тебя удовлетворит.

— Это идея! — вскочил Райт. — Блеск! Вот так мы его и выманим. Я вызову его; а когда он выйдет на улицу, мы вольем в него свинца.

На минуту воцарилась тишина. Килкенни уже стоял у самой двери.

— Ли, — сказал Тенди, — это подлость. Я в такие игры не играю, и ты это знаешь. Я стрелок, но не убийца!

— Тенди Уэйд, — предостерегающе сказал Райт, — когда-нибудь ты…

— Можно теперь мне сказать? — перебил его Килкенни.

Он стоял в проеме двери с дробовиком в руках. Райт обернулся — рот его приоткрылся, лицо исказила внезапная судорога. Тенди Уэйд широко развел руки, посмотрел на двуствольный дробовик и сказал:

— Килкенни, отверни его в сторону, Христа ради!

— В нем медвежья картечь, — небрежно сообщил Килкенни. — Я могу одним выстрелом изрешетить четверых-пятерых из вас, джентльмены, — у него хороший радиус. Мне бы страшно этого не хотелось, но если вы сами нарываетесь, что я могу поделать?

— Полегче, парень! — взревел Райт. — Я…

— Лезерс, — не обращая на него внимания, сказал Килкенни, — пройдись, собери у них оружие. Похлопай по бокам. Будет очень грустно, если один из ребят выхватит припрятанный револьвер и заставит меня изрешетить всех его друзей.

Дрожащий от страха лавочник выполнил приказание, никто не произнес ни слова. Эти люди очень хорошо знакомы с оружием, и многие из них видели, что творит дробовик с такого расстояния. Когда собранные револьверы уже лежали у ног Килкенни, он помедлил, глядя на собравшихся:

— Я слышал, Райт, ты собирался надуть меня и пристрелить.

Райт выглядел больным и изможденным.

— Простая болтовня. Я б ничего такого не сделал.

На улице послышался стук копыт, и Килкенни заметил, что в глазах Райта блеснул огонек надежды.

— Осторожно, Ли! — с угрозой сказал Килкенни. — Если я умру, вы умрете вместе со мной.

— Да не двигаюсь я! Не стреляй, ради Бога!

Глава 21

Частый стук копыт замер перед «Хрустальным дворцом». Килкенни не осмеливался ни оглянуться, ни пошевелиться. Не отводя от них глаз, он ногой отодвинул за себя кучу револьверов. Подождал. Стоит ему чуть повернуть голову, и они бросятся на него. Может быть, он успеет выстрелить. А может, и нет. Но через минуту будет мертв.

По лбу Килкенни стекали капли пота, во рту пересохло. Он попытался сглотнуть и не смог. Ожидая нападения сзади, он прислонился спиной к дверному косяку. Единственное, что ему оставалось, — это выходить стреляя.

Глядя в глаза сидевших перед ним мужчин, он читал их мысли. Их лица болезненно посерели. Смерть от выстрела дробовика — не самая легкая, а когда пойдет стрельба, неизвестно, кому что достанется. А у Килкенни, даже когда он опустошит дробовик, останутся еще два револьвера, да один за поясом. Все они были наслышаны, как он умеет обращаться с шестизарядником.

По спине Килкенни ползли мурашки. Он видел, как Райт облизнул языком пересохшие губы. Один Тенди Уэйд казался спокойным. Но и у него глаза выдавали внутреннее напряжение. Они слышали на улице поскрипывание сапог, и сапог была не одна пара. Шли двое.

В любой момент комната может превратиться в кровавый ад.

В «Хрустальном дворце» хлопнула дверь.

Не потерял ли Бриго сознание? А может, он уже скончался? Теперь шагов не было слышно, но все понимали, что кто-то пересекает пыльную улицу между «Дворцом» и лавкой. Внезапно шаги послышались совсем близко. Всего пять шагов…

Лезерс соскользнул на пол в глубоком обмороке. Тенди с презрением посмотрел на него.

Если на крыльце Малыш Хейл, то Килкенни конец. Но он заберет с собой всю их проклятую компанию. Если ему прикажут бросить оружие, он откроет огонь.

Он взвел курки.

— Нет! Ради Бога, Килкенни! — Он не понял, кто это сказал.

Эти люди, хладнокровно вступавшие в бой на револьверах, бледнели и дрожали перед зевом дробовика.

— Килкенни? — раздался за спиной голос Парсона Хэтфилда.

— Входи, Парсон. Я полагаю, здесь все рады тебя видеть.

Тенди Уэйд чиркнул спичкой и поджег потухшую сигарету.

— Не буду говорить за всех, — сказал он, — но я, Парсон, еще никому в жизни так не радовался.

Вошел Хэтфилд, за ним Бартрам и Раньон.

— Где Малыш Хейл? — требовательно спросил Парсон.

— Он дернул в Замок. Решил, что Данн и Рейвиц отвезли девушку туда, — охотно сообщил Уэйд. — Когда ее там не оказалось, он послал нас сюда.

— Должно быть, он где-то свернул, потому что в Замке его нет. Вокруг Замка все как вымерло. А в доме мы нашли одного Хейла. Он застрелился.

— Наверное, когда увидел нас, — заметил Раньон. — Я слышал выстрел.

— Что будет с нами? — спросил Тенди Уэйд.

Килкенни не успел ответить, его опередил Парсон Хэтфилд.

— Мы заберем с собой Джеффа Небела и Ли Райта. Оба они причастны к убийству Моффита, и оба они были в той заварушке, когда убили Миллера, а Небел своей рукой застрелил Смизерса. По крайней мере, мы так считаем.

— Забирайте, — сказал Килкенни и обратился к Уэйду: — Я слышал из-за двери, как ты ответил Райту. Ты слишком порядочный человек, Тенди, чтобы оставаться в этой банде. Уезжай отсюда, пока на тебя не надели петлю.

— Спасибо, парень, — сказал Уэйд. — Это больше, чем я рассчитывал.

— Вы, остальные, тоже садитесь верхом и марш отсюда. А если снова объявитесь в этих краях — повесим.

Они толпой бросились к выходу. Хэтфилд уже увел Райта и Небела.

Лезерс поднялся на ноги. Он выглядел больным и опустошенным.

— Даю тебе двадцать четыре часа, — сказал Килкенни. — Забирай, что сможешь, и убирайся. И никогда не возвращайся обратно.

Килкенни вышел из лавки на пыльную улицу. Он хотел посмотреть, как Прайс управляется с Бриго, но в конце улицы показались ехавшие бок о бок два всадника.

Дэн Купер и Кэйн Брокмэн. Они подъехали прямо к нему. Купер достал кисет и свернул самокрутку.

— Похоже, я ставил не на ту лошадь, — произнес он. — Ну, как дела? Готова для меня веревка? Или я вытянул билет в дальние края?

— А как бы тебе хотелось?

— Эх, мы с Кэйном тут немного потолковали. Мы оба ставили на тебя, и оба выиграли кучу денег. Оба мы любим высокие горы. Вот и подумали, если вы не прочь, мы бы сделали заявку на какой-нибудь участок в тех горах.

— Места здесь потрясающие, — выжидательно вставил Кэйн. — Но если вы скажете «нет», мы отвалим.

Килкенни некоторое время переводил взгляд с одного на другого и наконец сказал:

— Я рад, что вы так решили, Кэйн, ранчо Моффита теперь пустует. Джеку одному с таким хозяйством не справиться, так что если ты захочешь купить его или работать на паях, у тебя уже есть готовый дом. Дэн. ранчо Смизерса тоже осталось без мужских рук. Мы могли бы поговорить с его семьей. А если нет — кругом полно хороших земель. Мы будем рады таким соседям.

Он пошел к «Дворцу». В дверях его встретила Рита.

— С ним все в порядке, — сказала она. — Прайс сделал все, что мог. Он сейчас с Бриго.

— Хорошо. — Килкенни обнял девушку, притянул ее к себе, их губы слились в долгом поцелуе.

— О, Лэнс! — прошептала она. — Не отпускай меня! Всегда держи меня в своих объятиях. Я так долго была одинока!

— Рита, теперь я никуда тебя не отпущу. Я тоже слишком долго был одинок. Какое бы будущее нас ни ожидало, лучше встретить его вместе.

В последующие дни город медленно приходил в себя. Две вдовы въехали в лавку Лезерса и приняли его хозяйство. Килкенни и Бартрам помогли им поставить дело. Руины «Мекки» были расчищены. Ван Хоукинс, бывший актер из Сан-Франциско, купил у Риты «Хрустальный дворец», и Килкенни начал строить на старом месте новый, более удобный дом. Но и трудностей было не мало. По вечерам Килкенни подолгу разговаривал с Ритой. Он видел, что она мало спит, и знал отчего.

Хэтфилды никуда не выезжали без оружия, и даже Стив Раньон, раньше никогда не носивший револьвера, теперь не расставался с ним. О Малыше Хейле не было ни слуху ни духу. Но он постоянно был у всех на уме. После самоубийства своего отца он таинственно и бесследно исчез. Никто не представлял, что он задумал и где скрывается.

Однажды Сол Хэтфилд подъехал к участку Килкенни и остановился, наблюдая, как тот работает.

— Как дела? С домом вроде все в порядке, — сказал он наконец.

— Строимся помаленьку. Как здоровье отца?

— А чего ему? Он не меняется. Стал вот иногда жаловаться на погоду. Ревматизм, наверное.

— Ну как, выкопали у Смизерсов картошку?

— Вроде да. Хороший в этом году урожай.

— Он был бы доволен. Смизерс был хозяин что надо. — Лэнс положил ладонь на холку лошади. — В чем дело, Сол?

— Мы с Куинсом объезжали пастбища и увидели следы копыт… свежие. Кто-то пересек ручей и уехал в горы. Мы прошли по этим следам, нашли на коре дерева белый конский волос.

Малыш Хейл всегда ездил на белой кобыле — альбиноске.

— И куда вели следы?

— В ту дикую местность, через которую мы ехали в Блейзер. Ни один человек не поедет туда без большой нужды, но зато какое укрытие! Там уж на него никто не наткнется.

— А по обратным следам вы прошлись?

— Ага. Похоже, что он ездил вокруг Седара, что-то высматривал.

— Так, Сол. Кажется, мне надо съездить в Седар. Кое-что купить. Я могу застрять там на несколько дней.

— Ясно. — Сол выпрямился в седле. — По этимследам любой пройдет. Четкий след.

— То-то и опасно. Вроде охоты на гризли.

Килкенни оседлал длинноногую светло-рыжую кобылу с черными бабками и отправился в город. Малыш Хейл не высунул бы носа, если бы не замыслил какую-нибудь подлость. Как говорил Сол, этот человек нацелен на убийство, даже если оно грозит ему гибелью. Лэнс никогда не верил, что Малыш может так просто уехать. Скорее всего где-то окопался, зализывает душевные раны и копит ненависть.

Килкенни подъехал к дому Риты. Салли последнее время жила у нее, и Рита помогала девушке готовиться к свадьбе.

Рита подошла к двери с шитьем в руках. По выражению лица Килкенни она сразу догадалась: что-то его тревожит.

— Что случилось, Лэнс? Малыш?..

— Он где-то здесь, Рита. Ну, принимай гостя к обеду.

— Отведи лошадь в сарай и приходи. Там в бадье есть овес.

— Баловство! Портить хорошую скотину, — проворчал он. — Теперь, как только я сяду верхом на нее, она будет стрелой лететь сюда.

— Так это же замечательно! — рассмеялась Рита. — А поскольку ты будешь появляться вместе с ней, я и тебя покормлю.

Килкенни сидел у окна, когда на улице показались Куинс и Сол, а через несколько минут появились Дэн Купер и Кэйн Брокмэн.

Брокмэн отправился во «Дворец» и, очевидно, пропустил стаканчик. Выйдя из салуна, он уселся на скамейке, которая стояла на крыльце, и закурил сигару.

Килкенни беззвучно выругался. Рита подняла на него взгляд.

— Что случилось?

— Да вон… явились. Собираются защищать меня, не иначе.

— Ну и молодцы. Откуда ты знаешь, что Малыш будет один?

Этого Килкенни действительно не знал, с Малышом вполне мог быть кто-то еще. По этому краю бродило немало хищников, всегда готовых присоединиться к тому, кто поведет их на поиски добычи.

Комната, в которой сидел Килкенни, была прелестна: на окнах кружевные занавески, на полочках — фарфоровые блюда, на стенах — несколько картин. Рита вытерла руки о передник и позвала его. Он еще раз выглянул на улицу и подошел к столу. Раскрасневшаяся Салли выглядела очень хорошенькой.

В дверь постучали, и вошел Бартрам. Килкенни улыбнулся Салли.

— То-то ты разрумянилась.

— Мужчине не часто удается отведать до свадьбы жениного печенья, — сказал Барт. — А мне повезло!

— Хвали Риту, а не меня. Это она его пекла.

— Рита? А я и не знал, что ты умеешь готовить, — притворно удивился Килкенни.

— Но это же неправда, Лэнс! Я и раньше тебе готовила.

Дверь приоткрылась, в нее просунулась голова Кэйна Брокмэна.

— Килкенни, он подъезжает. Может, разрешишь мне?

— Нет. — Килкенни вытер рот салфеткой. — Если он ищет неприятностей, то ему нужен я. — Он встретился глазами с Ритой. — Не наливай мне пока кофе, дорогая, а то остынет.

В дальнем конце улицы показался Малыш Хейл на своей белой кобыле. Он подъехал к коновязи и спешился, потом привязал лошадь, повесил шляпу на переднюю луку и вышел на середину улицы.

Килкенни спустился по ступенькам крыльца. Перед домом цвели розы, их сладкий аромат ударил ему в ноздри. Почувствовал он и запах жирной свежевскопанной земли в огороде. Где-то стрекотала сорока.

Килкенни открыл калитку и вышел, бережно прикрыв ее за собой.

Оно и к лучшему — покончить со всем этим одним махом, а не превращать ожидание в постоянный кошмар. Хорошо бы обойтись без этого, но не удастся.

Сол Хэтфилд стоял на крыльце лавки, держа винтовку на сгибе руки. Кэйн откинулся на стуле перед салуном. Другие мужчины, сидевшие рядом с ним на лавочке, куда-то исчезли. Куинс присел на корточках под глинобитной стеной с винтовкой на коленях. Все тут — на случай, если он промахнется.

Промахнется? Он никогда не промахивался. Однако, рано или поздно, это случается с каждым. В один прекрасный день в глаз попадает соринка, револьвер цепляется за кобуру или дает осечку.

Было очень жарко, в отдалении погромыхивал гром. Скоро на их поля прольется благословенный дождь. Там, у них в горах, дожди идут чаще, чем здесь, в долине. Упали первые редкие капли. Странно, он и не заметил, как собрались тучи. Наверное, начинается скорая, буйная горная гроза.

Теперь он видел Малыша более отчетливо. Всегда гладко выбритый, Малыш зарос теперь густой щетиной. Не было на нем и его любимого пижонского жилета из бизоньей кожи. Только револьверы были прежние, да еще горящие глаза.

Внезапно Хейл остановился, и в тот же миг остановился и Килкенни. Он был совершенно спокоен. Лицо Малыша покрывала нездоровая бледность. Живыми казались только глаза.

— Я пришел убить тебя! — Голос звучал напряженно и резко.

— Не стоит, Малыш. Ты всегда можешь уехать и забыть обо всем.

Килкенни понимал, что слова уже ничего не значили. Один из них должен умереть. И все же, какая эта нелепость. Он не ощущал тревоги, не было в нем и жажды мести. Осталось лишь чувство великой жалости. Ну почему мы так и не научились понимать, что оружием ничего нельзя разрешить?

Что-то сверкнуло в странных глазах Малыша, и Килкенни, не поворачивая головы, положил ладонь на рукоятку револьвера, и тот сам оказался в его руке, зажатый мертвой хваткой. Потом, словно подчиняясь собственной воле, револьвер дернулся в его руке, жестко отдавшись в захвате, — один раз, второй…

Дуло, нацеленное на Килкенни, полыхнуло пламенем, и что-то острой болью пронзило его правый бок. Револьвер прогремел еще раз, но пуля, предназначенная Килкенни, ушла в пыль — колени Малыша подогнулись, и на рубашке, над самым сердцем, расплылось алое пятно.

Малыш Хейл упал лицом в пыль, вытянув ноги, и над длинной, пыльной улицей Седара воцарилась мертвая тишина.

Килкенни стоял все так же прямо, перезаряжая револьвер. Потом он положил его в кобуру и зашагал обратно к дому, но улица вдруг показалась ему на удивление крутой. Он увидел, как Рита отворила калитку и побежала ему навстречу.

Тогда Килкенни остановился и почувствовал, что нога стала влажной. Он посмотрел на себя и увидел на боку кровь. Он пошел дальше, борясь со своими ногами, неожиданно ставшими непослушными и неуклюжими. К нему подбежала Рита.

— Лэнс? О, Лэнс…

— Я в порядке, — сказал он.

Рука Кэйна Брокмэна подхватила его с одной стороны, с другой подоспел Куинс.

Килкенни сидел в кресле, когда вошел Прайс Диксон.

— Если вы, ребята, не прекратите палить друг в друга, мне придется открывать собственное дело, — сказал он.

Осмотрев раненого, Диксон не сдержал вздоха облегчения.

— С Лэнсом все в порядке, — сообщил он попозже. — Пуля прошла над тазобедренной костью. Задета мякоть, ну в небольшой шок. Он скоро поправится.

Вошла Рита.

— Ну как, налить тебе наконец кофе? — весело спросила она.

— Пусть нальет Салли, — сказал он. — А ты посиди со мной.

Луис Ламур Железный шериф

Глава 1

Жестокий пинок в бок вырвал Шанаги из состояния глубокого сна, и он вскочил. Нападавший, явно железнодорожный охранник, отступил, держа револьвер наготове.

— Даже не пытайся, — посоветовал он. — Вали отсюда! Прыгай вниз.

— Прыгать? Сейчас? Ты с ума сошел! На такой скорости я разобьюсь.

— Туда тебе и дорога. Прыгай, или стреляю.

Шанаги бросил взгляд на револьвер.

— А-а, чего с тобой спорить. Мне пара пустяков отнять его и засунуть тебе в глотку. Но я прыгну.

Он повернулся, перелез через борт открытого товарного вагона, повисел секунду, чтобы примериться к скорости, и разжал руки. Упав на согнутые колени, кубарем скатился по насыпи. Поднявшись на ноги в туче пыли, услышал затихающий крик:

— И забери свои грязные шмотки!

Из вагона вылетел куль и закувыркался в нескольких сотнях футов впереди. Затем пронесся мимо последний вагон, и Шанаги посмотрел вслед удаляющемуся по поющим рельсам поезду.

Он сплюнул набившийся в рот песок и выругался.

— Ладно, парнишка, — отряхиваясь, сказал он с горечью, — когда-нибудь придет и на твою улицу праздник.

Бормоча проклятия, он протер глаза, прочистил от песка уши и медленно огляделся.

Вокруг до самого горизонта расстилалась изумрудная равнина, покрытая колышущейся под ветром травой. Она напомнила ему океан, который он пересек, перебираясь из Ирландии в Америку.

Страшно хотелось есть, а еще больше — пить, он был зол на весь свет. Кроме того, болели свежие синяки, полученные вдобавок к старым. Он снова осмотрелся. По крайней мере, здесь его не найдут. Шанаги зашагал по насыпи к выброшенному из вагона тюку. Грязные шмотки? Покидая Нью-Йорк, он не имел ничего, кроме одежды, которая на нем.

Ему пришлось скрываться и не удалось встретиться с друзьями перед тем, как пуститься в дальний путь. Своих преследователей Шанаги не видел, но слышал, что они бегут за ним. Удирая от погони, выронил револьвер, и проходящий мимо грузовой состав оказался единственным шансом на спасение. Он вскочил в ближайший вагон и, как только город исчез из виду, сел на пол и сразу заснул. На рассвете проснулся и опять заснул, потому что смертельно устал. Поезд находился в пути почти два дня и две ночи. Так куда же его занесло?

Подойдя к тюку, постоял, разглядывая его. Тот валялся в молодой поросли кустарника у нижнего края железнодорожной насыпи. Брезентовый мешок и скатка одеял. Он никогда не имел ничего подобного.

Шанаги спустился по насыпи и поднял мешок. Тяжелее, чем ожидал. Первое, что пришло в голову, — бросить его здесь, но все решили одеяла. Пройдет день, и опустится ночь, а до ближайшего города еще идти и идти. Хотя охранник назвал тюк грязными шмотками, одеяла оказались новыми и на редкость чистыми. Встав на колени, он открыл мешок. Сверху лежал большой кусок бекона, завернутый в вощеную бумагу, под ним — пакетик кофе. «Царствие небесное покойничку», — определил он про себя местоположение хозяина мешка и продолжил исследования. На свет появилась пачка писем, карта и записная книжка с чистыми листами, вложенными в нее.

Под письмами нашел тщательно упакованный черный шерстяной костюм, две чистые рубашки, воротничок, запонки и пуговицы для воротничка. Там также лежала пара нижнего белья, прямо с прилавка, бритва, мыло, кисточка для бритья, расческа, ножницы и немного лосьона для лица.

Но самое главное, со дна достал заряженный револьвер сорок четвертого калибра и коробку патронов к нему. Затянув мешок, он повесил его через плечо и тронулся в путь.

День только начинался, наступил первый предрассветный час. Чтобы не скакать по неравномерно расположенным шпалам, Шанаги бодро зашагал рядом с полотном железной дороги со скоростью две — две с половиной мили в час.

В траве сновало множество кроликов, попалась гревшаяся на солнце змея и несколько стервятников. И больше ничего. Ни деревца, ни животного, ни даже какой-нибудь скалы. И так до полудня. Только одолев почти двадцать миль, путешественник заметил, что местность начала меняться. Дважды рельсы пересекали по эстакаде ущелья, и в конце концов он подошел к неглубокому оврагу, который, сужаясь, упирался в скалу. Шанаги спустился с насыпи и отправился вдоль оврага, миновал утес и оказался перед крохотной впадиной, где росли тополя, ивы и бежал ручей.

На ровном дне впадины, где ярко зеленела сочная трава, он нашел выложенный кем-то неровный круг почерневших от жара и дыма камней для костра и кучу хвороста. Шанаги набрал мелких веток, сухой коры и развел огонь. Затем нарезал бекон и поджарил его на палочке. Утолив первый голод, отрезал еще несколько ломтиков и, готовя их, стал осматривать свое убежище. Местечко показалось ему удобным и даже уютным. На какое-то время еды хватит, вода здесь вкусная, можно отдохнуть и расслабиться. Беглец не имел представления, где находится, знал лишь, что к западу от Нью-Йорка. Ему не случалось ни разу Видеть карту Соединенных Штатов. Только Нью-Йорк он знал хорошо да две недели провел в Бостоне, западнее Филадельфии не выезжал.

Одно хорошо: здесь преследователи его пока не найдут, хотя поиски не бросят. Ну и пусть себе ищут.

Том Шанаги рос крепким парнишкой с тяжелыми кулаками, наставившими немало синяков одногодкам. Уже с шести лет он помогал отцу в кузнице — подковывал лошадей, чинил коляски, словом, выполнял все, что ему поручали.

Его отец, соблазнившись наличными, которые выплачивали записавшимся в армию, поступил кузнецом в кавалерийский полк и вместе с ним уехал в Британскую Индию. Вскоре оттуда пришли вести, что он погиб. Убитая горем мать решила покинуть Ирландию и эмигрировать в Америку, но она не выдержала долгий морской переход и умерла на пароходе. Одиннадцати лет отроду Том высадился в Нью-Йорке совершенно один, без друзей и без денег.

Он попал с корабля на бал, если балом считать неприятности, которые тут же свалились на его голову, как только он ступил на землю. Мальчик примерно его возраста, стоявший на причале с группой других ребят, обозвал его «грязным Миком», и Шанаги ответил единственным способом, который знал. Он пошел махать кулаками. Его первый удар свалил обидчика, второй сбил с ног стоявшего рядом парнишку, однако в следующую минуту задиры всем скопом навалились на Тома — семь, а может, и восемь на одного. Том дрался остервенело, лупил руками и ногами, кусался и душил. Он знал, что один. Неожиданно рядом с ним оказался мальчик, которого он видел на пароходе, но не слышал даже его имени.

Им уже здорово досталось, когда над кучей малой раздался грубый голос:

— Стойте, черт вас побери! А ну, вставайте, вставайте!

Начавшие драку ребята поднялись на ноги, бросили один взгляд на крупного, около шести футов ростом, крепко сбитого мужчину и бросились врассыпную. Подошедший вынул изо рта сигару. У него были отвислые усы и сломанный нос. Костяшки пальцев покрывали старые шрамы.

— Как тебя звать, парень?

— Шанаги, сэр. Том Шанаги.

— Ты здорово дрался. Отличный боец. Держишь удары так же хорошо, как и раздаешь их. — Мужчина резко повернулся и посмотрел на второго мальчика. — Ну, а ты кто?

— Пендлтон, сэр. Ричард Пендлтон.

— Ага. Тоже неплохо сражался. Вы с Шанаги друзья?

— Нет, сэр. Мы приплыли на одном корабле, но незнакомы. Его крепко били, сэр. По-моему, это несправедливо нападать кучей на одного, поэтому я заступился. Мне не нравятся драки, где стороны не равны.

— Мне тоже… если только перевес не на моей стороне. Ты хороший мальчуган. А теперь оба сматывайтесь отсюда. Здесь не место для таких, как вы.

Шанаги вытер кровь, сочащуюся из ссадины над глазом.

— Сэр, вы, должно быть, важный человек, это видно с первого взгляда. У вас нет друзей, которым требуется крепкий парень? Я остался один. Моя мама умерла на корабле.

Мужчина опять вынул изо рта сигару, его глаза весело заблестели, на губах заиграла улыбка.

— А ты хитрый малый, умеешь подлизаться. — Он достал из кармана клочок бумаги и написал на нем несколько слов. — Тут название улицы и номер дома. Спросишь Клэнси. Скажешь, что тебя послал Моррисси.

— И моего друга тоже возьмут?

Моррисси хотел было что-то сказать, но Ричард Пендлтон прервал его:

— Нет, спасибо. За меня беспокоиться не надо. Мне есть куда пойти, к тому же меня встречают.

Моррисси ушел. Мальчики поглядели друг на друга. Шанаги был темноволос, крепко сложен, с голубыми глазами и россыпью веснушек на носу и щеках. Пендлтон — немного повыше, сухощав, со светло-каштановыми волосами.

— Спасибо. — Том протянул руку. — Хорошо дерешься и здорово мне помог сегодня, иначе мне досталось бы.

— Это мистер Моррисси нас выручил. Ты заметил? Мальчишки его боятся — только появился, и они разбежались.

— Он сильный.

— Больше, чем сильный. По-моему, нам встретился Джон Моррисси — боксер и игрок.

— Никогда о нем не слышал.

— Мне о нем рассказывал отец, да и не только он. Моррисси — чемпион в тяжелом весе в кулачных боях.

Мальчики пожали друг другу руки и разошлись. Том отправился искать работу.

Он подошел к ресторану, который одновременно служил салуном, и справился, где найти Клэнси.

— Вон, у двери, но разговаривай с ним повежливей, он сегодня в плохом настроении.

Мальчик пересек зал и встал перед Клэнси.

— Меня зовут Том Шанаги. Я хочу получить работу.

— Ты хочешь получить работу? Проваливай, парень. У меня нет ни работы, ни времени для разговоров с уличным отребьем.

— Мистер Моррисси сказал, чтобы я вам передал вот это. — Том протянул Клэнси клочок бумаги. Стоящий рядом с хозяином высокий худой человек заглянул в записку.

— Ты знаком с Моррисси?

— Знаком.

— Клэнси, не спорь с парнишкой. Это каракули старика Моррисси. Никто не пишет хуже, чем он. У тебя нет выбора.

— Ладно, помогай! — раздраженно бросил Клэнси, резко повернулся и ушел.

Высокий улыбнулся:

— Все в порядке, малыш. Клэнси не любит, когда ему диктуют, что надо делать, и меньше всего, когда приказывает старик Моррисси. Тем не менее работа у тебя будет. — Будто что-то вспомнив, он добавил: — Я его партнер… Генри Локлин. Иди на кухню и начинай мыть тарелки, убери мусор. Работы в ресторане полно, и не беспокойся насчет Клэнси. Он не такой злой, как кажется.

Так началась его жизнь в Нью-Йорке. Том мыл тарелки, подметал полы, чистил картошку и выполнял мелкие поручения.

Через неделю возле него остановился Генри Локлин:

— Ты неплохой парень и хорошо работаешь. Как я понимаю, тебе уже приходилось трудиться?

— Да… Мой отец был кузнецом, сэр. Мы вместе подковывали лошадей всех благородных господ в округе, иногда мне даже разрешали выступать на скачках.

Локлин с удивлением посмотрел на него:

— Ты выступал на скачках?

— Да, на скачках простых и с препятствиями, и в стипль-чезе. Первый раз я участвовал в соревнованиях, когда мне исполнилось девять лет. А всего я выступал одиннадцать раз, сэр.

— Ирландские лошади породистые.

— Лучшие в мире, сэр. Самые лучшие.

— А может, и выигрывал?

— Три раза, сэр, и семь раз занимал призовые места.

— Ты слишком маленький для рослых ирландских лошадей.

— Я сильный, мистер Локлин. Помогал отцу, да и сам не раз подковывал лошадей.

Локлин кивнул:

— Как-нибудь загляни к Маккарти. У него кузница, и ему нужен помощник.

Маккарти оказался приятным стариком и хорошим кузнецом. Шанаги сразу же оценил его мастерство и с удовольствием наблюдал, как он орудует у горна. Его отец тоже был хорошим кузнецом, иначе ему не разрешили бы подковывать господских скакунов, но Маккарти не уступал ему.

— Если собираешься жить достойно, должен стремиться стать лучшим, — любил повторять Маккарти и дальше развивал свою мысль: — В Нью-Йорке полно кузнецов и больше двухсот тысяч лошадей. Двести тысяч! Почти в любом квартале Манхэттена есть конюшня. Задумайся-ка над этим! Каждая лошадь дает двадцать пять — двадцать шесть фунтов навоза в день. Понимаешь, к чему я клоню? Придет время, когда в городе не потерпят ни конюшен, ни лошадей. Вот увидишь!

— А как же без них обойдутся?

— Что-нибудь придумают. Может, паровые кареты или повозки.

— Ну а что будет с вами?

— А-а. В Манхэттене три-четыре тысячи кузнецов, и все утверждают, что умеют ставить подковы, но, когда настанут трудные времена, лошадей будут доверять только лучшим. Вот и суди сам, как важно высоко держать марку. — Он пристально посмотрел на Тома. — Твой отец был кузнецом? Что с ним случилось?

— Уехал с солдатами в Индию, а потом пропал без вести после атаки. Все решили, что он погиб. В тот день многие погибли, наверное, и он тоже. В жаркую погоду трупы для опознания долго не держат.

— Да, это война. Уходит на нее много людей, возвращается мало, а что случается с некоторыми, никто не знает. — Маккарти похлопал Тома по плечу. — А чего ты хочешь добиться в жизни? Быть официантом в салуне? Разве тебе это нужно, парень? Лучше займись ремеслом своего отца и поезжай на Запад.

— На Запад? А где он?

— За нами лежат обширные земли. Запад — далекая, прекрасная страна. Там, говорят, полно золота, серебра и всякой всячины. В основном свободные пастбища: захотел — бери.

— И дикари.

— Да, там есть дикари. Но и в городе тоже немало дикарей. — Старик помолчал, держа в руке молот. — Город жесток и беспощаден. Тебе придется много и тяжело работать. В большинстве своем здесь живут никчемные женщины, а среди мужчин ужас сколько воров, бандитов, шулеров и другого отребья. Это не то место, которое я выбрал бы для собственного сына.

— У меня же ничего нет. Кроме того, за мной здесь присматривает мистер Моррисси.

— Да… когда он в настроении и когда достаточно трезв. Пойми меня правильно, я не против старика Джона, но он слишком жестокий, пробивал себе дорогу в жизни кулаками и головой и сейчас ходит среди богатых. Некоторые из них смеются над ним за его спиной, но только за спиной. Они его боятся. Когда подходит время выборов, он может собрать все голоса, которые пожелает. А что, — добавил кузнец серьезно, — говорят, даже мертвые оживают и голосуют, когда он им приказывает. И это правда, потому что в избирательных списках встречаются имена тех, кто скончался вот уже три года назад. Однако они все же голосуют!

Том засмеялся, качая головой.

— Он хитрец!

Маккарти сплюнул.

— Да, но нельзя ничего хорошего добиться обманом. Держись прямой тропы, и ты уедешь дальше. Будешь чувствовать себя уверенно и не беспокоиться каждый день, что могут открыться твои грешки. Лжецы обманывают всех, обманут и тебя. Ради своей выгоды продадут с потрохами. Если живешь среди таких, не доверяй ни одному человеку, а в особенности не доверяй женщинам.

Мальчишка пожал плечами. Кто такой Маккарти, чтобы вести подобные разговоры? Он работает в кузнице, которая ему не принадлежит. У Моррисси есть салун, ресторан и Бог знает что еще. Люди уступают ему дорогу и разговаривают с ним уважительно.

Он вспомнил, что его мать говорила совсем как Маккарти, но что она понимала? Пока не попала на пароход, мать не выезжала дальше трех миль от родной деревни. Эта прекрасная, честная женщина не имела представления о настоящей жизни.

Шанаги вспоминал детство, пока разбивал лагерь. Он отнес одеяла под деревья в самую глубокую тень. Ему хотелось бы лечь спать у огня, однако он решил не искушать судьбу. В Нью-Йорке иногда говорили о Западе, об индейцах, и он знал, что индейцы — великолепные охотники. Попасться им ночью он не имел желания.

Развернув одеяла, Том обнаружил в скатке разобранное ружье. Там же лежал чехол, набитый патронами. Он собрал ружье и зарядил.

Лежа на спине, заложив руки под голову, Том слушал шелест листвы и смотрел, как медленно потухает огонь костра. Сегодня в первый раз за долгое время его мысли вернулись в Ирландию.

В той зеленой, прекрасной стране жилось хорошо. Голодно после того, как уехал отец, но хорошо. Сперва отец присылал немного денег, потом все кончилось, он пропал без вести.

Около двенадцати лет Том прожил в Нью-Йорке, там ему с самого начала приходилось трудно. Почти каждый день он дрался со сверстниками, а они — крепкие уличные мальчишки — были так же привычны к дракам, как и он, однако у них отсутствовали его врожденная быстрота и сила, приобретенная в работе с кузнечным молотом и тяжким фермерским трудом. Шанаги отколошматил их всех.

Всех, кроме Пегана Раиса, парнишки постарше, который избил его четыре раза. Но Тома били не напрасно, он учился уличной драке. Пеган имел привычку опускать левую руку после удара. Она-то и сослужила ему плохую службу. Однажды Том во время драки улучил такой момент и ответил правой. Удар пришелся Пегану в подбородок. Расчет оказался верным: противник рухнул как подкошенный. Райс встал, Том сделал ложный замах, Пеган обманулся и ударил левой, а Шанаги снова пробил его оборону и попал в лицо. После этого Пегана Раиса он больше не видел.

Шанаги стал посыльным у Джона Моррисси, разнося приказы игрокам и игорным домам, уличным женщинам и букмекерским конторам, где тратил деньги народ попроще.

И все же два-три раза в неделю час или два, а иногда и целый день, ему удавалось поработать с Маккарти. Несмотря на тяжесть труда, а может благодаря этому, в кузнице ему нравилось. И нравился Маккарти. Старого ирландца, честного и прямого, не коснулось разложение нравов, царившее в городе.

Когда Том не работал с Маккарти, он посещал салуны и притоны.

Такие люди, как Моррисси, который контролировал голоса избирателей, считались важными персонами в Таммани-Холле, а Моррисси, обладая врожденной хитростью, старался стать самой важной персоной среди них. Он был вызывавшим восхищение кулачным бойцом и политиком, занимавшимся делами ирландских эмигрантов: находил им работу, улаживал проблемы. Его головорезы, или, как их называли, «толкачи», наводили страх на сторонников оппозиции, охраняли «своих» избирателей, подделывали бюллетени и занимались разными темными делишками.

Все решала личная популярность Моррисси.

Шанаги исполнилось тринадцать, когда совершенно неожиданно он повстречал старую знакомую. Он шагал по Файв-Пойнтс, как и положено хозяину района, по середине мостовой, когда увидел Мейд О'Килларни. Кобыла тащила повозку мясника.

Подойдя поближе и стараясь не обращать на себя внимания, Том внимательно осмотрел лошадь. Тот же шрам над копытом, та же масть. Это она.

Спокойно стоявшая у обочины лошадь вдруг переступила и потянулась мордой к нему. Том погладил ее, а когда из дома вышел посыльный, развозивший мясо, прокомментировал:

— Хорошая лошадка.

— Проворная, — согласился посыльный. — Слишком проворная.

Шанаги запомнил название фирмы, написанное на борту повозки, помахал на прощание рукой и сделал вид, что спокойно отправился дальше. Но завернув за угол, бросился бежать. Он знал, что Моррисси сидит в своем игорном доме, и поспешил именно туда.

Том вошел в комнату и сразу увидел Моррисси за столиком в компании незнакомых людей, перед ним стояла кружка пива, в кулаке, как всегда, зажата сигара.

— Сэр? Мистер Моррисси?

Старик Джон не любил, когда его прерывали. Он резко обернулся, однако, увидев Тома, смягчился:

— В чем дело? Что-нибудь случилось?

— Мне надо поговорить с вами, сэр. Как можно скорее.

Моррисси изумленно уставился на Тома. На протяжении полутора лет с тех пор, как он впервые увидел мальчишку, тот никогда не осмеливался заговорить первым, не путался под ногами, делал, что велено, и держал язык за зубами.

— Что такое?

— Наедине, сэр. Я должен поговорить с вами один на один.

Моррисси отодвинулся от стола.

— Надеюсь, джентльмены извинят меня.

С кружкой пива в одной руке и сигарой в другой, Джон проводил Тома к уединенному столику, уселся и знаком показал, чтобы тот занял место напротив.

— Так в чем же дело, малыш? Ты знаешь, я человек занятой…

— Сэр, я только что видел Мейд О'Килларни.

— Кого? Что за Мейд? Или кто это?

— Лошадь, сэр. Скаковая лошадь. Она развозит мясо по Файв-Пойнтс.

Моррисси взял сигару в рот.

— Скаковая лошадь тянет мясную повозку? Должно быть, она не так уж хороша. Может, сломала что-нибудь?

— Не думаю, сэр. Она выглядит прекрасно, только неухоженная. Я хорошо ее знаю. Она необычайно резвая, и, даже если сейчас не в лучшей форме, от нее можно иметь жеребят, сэр.

— Ладно, парень. Не торопись и расскажи мне все подробно.

Как давно это было? Подложив руки под голову, Шанаги смотрел на шелестящую вверху листву. Десять лет назад? Давно, очень давно.

Медленно и подробно он рассказал Моррисси о Мейд, как присутствовал при ее рождении, как объезжал ее на тренировках и участвовал в первых скачках.

— Мейд выиграла, — объяснял он, — потом опять выиграла. Она победила еще дважды с другим жокеем, затем ее владелец проигрался в карты. Он потерял Мейд, и ее продали какому-то американцу.

Моррисси стряхнул пепел.

— Ты не ошибся?

— Уверен. Первые подковы ей выковал мой отец. Я играл с ней мальчишкой. Нет, не ошибаюсь, да и она меня вспомнила.

— Сколько ей сейчас?

— Пять лет… чуть больше.

Через два дня Моррисси его вызвал:

— Том, мой мальчик, как тебе понравится ездить на мясной повозке?

— Как скажете.

— Тогда считай, что у тебя новая работа. Будешь развозить мясо и проверишь лошадь. Как я понимаю, доставка заказов заканчивается к полудню. Когда освободишься, отведешь лошадь к Фенвею. Завтра воскресенье. Утром выведи ее на дорожку и немного поработай. Легонько. Понаблюдай, как она двигается, не случилось ли с ней чего. Там будет Локлин, он хорошо разбирается в лошадях, присмотрит за вами. Сейчас никаких рекордов, потому что жила Мейд в плохих условиях, и обращаться с ней надо заботливо. Но не вздумай ее вычесывать и скрести. И ни слова никому, ты понял? Ни слова!

Холодным воскресным утром с привкусом тумана в воздухе он вывел Мейд на дорожку, и Локлин ободряюще махнул рукой:

— Один круг, парень. Посмотрим, как она пойдет. Может, мы что-то имеем, а может, нет.

Когда они выехали на дорожку, Мейд вспомнила. Голова ее вздернулась, она закусила удила.

— Не сейчас, малышка. Успокойся… Успокойся! — уговаривал ее Том.

Мейд пустилась галопом и прошла один круг. Когда Шанаги натянул поводья возле ворот, его уже ждал Локлин:

— Хорошо идет. Немного застоялась, вот и все.

Том сделал еще один круг, на этот раз чуть быстрее. Мейд натягивала поводья, стремясь пуститься вскачь, и ему приходилось сдерживать кобылу.

— Как она себя вела? — спросил Локлин, когда они вернулись к началу дорожки.

— Она боец, мистер Локлин, любит выходить из-за спины, и если в ней что-то осталось от прежних времен, она сможет мчаться как вихрь.

С неделю он развозил мясо на повозке, запряженной другой лошадью, очень похожей на Мейд, а после полудня работал на ипподроме. У Мейд была врожденная страсть к соперничеству, она любила скачки и любила побеждать. Шанаги не знал, что задумал Моррисси, но догадывался, что тот рассчитывает заработать на этой лошади кучу денег.

— Том, — однажды позвал его Моррисси, — несколько дней подряд утром приезжай на своей красавице на Барклай-стрит. — Он прикурил новую сигару. — Туда приходит играть один человек, который мнит себя знатоком лошадей. У него есть кобыла. Он хвастается, что она лучшая в мире, а мой друг хочет поймать его на слове.

Мальчик выполнил распоряжение. И вот как-то остановился на Барклай-стрит, чтобы взять пакеты с мясом из повозки и разнести заказчикам. И вдруг в окружении нескольких человек появился Моррисси. Том услышал, как один из них высокомерно заявил:

— Что? Да моя кобыла выиграет у любой из них. Повторяю: у любой!

Шанаги очень хотелось посмотреть на хвастуна, но он сдержался и не обернулся.

— Боб, — произнес другой голос, — ты все время болтаешь о своей драгоценной кобыле. Мы слышим от тебя много, но ничего не видим. По-моему, ты просто треплешься.

— Ничего подобного! Она выиграла шесть последних скачек и выиграет следующие шесть! Держу пари!

— Ба! — В голосе Суини сквозило презрение. — Жаль, что у меня нет лошади. Однако кажется, что кроме слов и у тебя ничего нет. Могу спорить, что эта дохлятина обскачет твою чистокровку.

— Что?

Мейд, в шорах и с сеткой от мух, с поникшей головой стояла в ожидании Тома и вяло подгребала копытом дорожную пыль.

— Не будь идиотом, Суини, — запротестовали остальные, — эта кляча свое отбегала. В любом случае такое животное вряд ли сможет перейти даже на рысь. Все, на что она способна, — тянуть повозку.

Из игорного дома вышел Локлин:

— За что сражаетесь? Почему кричите?

— Суини только что поспорил, что вот эта водовозная кляча победит Уэйд Хэмптон Боба Чайлдерса. Он, конечно, шутит, но…

— Какие, к дьяволу, шутки, — сердито сказал Суини. — Я совершенно серьезно! Боб болтает о своей кобыле, будто она единственная лошадь в мире. По-моему, он несет чепуху.

Локлин пожал плечами:

— Ты же не станешь утверждать, что эта кобыла победит скаковую лошадь! Ты, должно быть, свихнулся! Но если ты серьезно, я ставлю двадцать к одному, что Уэйд Хэмптон выиграет.

— Двадцать к одному? Согласен.

Суини в нерешительности замялся:

— Ну… Не знаю…

— Пошел на попятную, Суини? — спросил Боб Чайлдерс. — Сам же говорил, что я несу чепуху.

— Будь я проклят, если откажусь от своих слов! Я сказал, что спорю, значит, спорю! Двадцать к одному. Ставлю тысячу долларов, что эта лошадь выиграет.

— Тысячу долларов? — В разговор впервые вступил Моррисси. — Большие деньги, Суини.

— У меня они есть, и я их ставлю, — упрямо повторил Суини. — Боб, вы с Локлином можете принять пари либо заткнуться.

— Подумай, что ты делаешь, Суини. Ведь у Боба скаковая лошадь, а ты поставил на старую, закостенелую дохлятину. Черт возьми, если она когда-то и бегала, то только в далекой юности. Прекрати спорить.

— Он сделал ставку, и я ее принимаю, — заявил Локлин. — Ставлю все, что у меня есть, но с одним условием: скачки состоятся завтра. — Локлин повернулся к Чайлдерсу: — Боб, — произнес он мягко, — это будут самые легкие деньги, которые мы заработаем. Догадывался, что Суини дурак, но не знал, что его дурость дошла до таких пределов. Мы сорвем большой куш в течение нескольких минут. — Он помолчал. — Сколько поставишь ты, Боб? Можешь взять с него сколько угодно. Суини слишком упрям, чтобы отказаться. Он только и делает, что проигрывает.

— Ну… — нахмурился Чайлдерс, — я должен подумать.

— Соглашайся, мы с тобой сдерем с Суини кучу денег. За упрямство надо платить. Другого такого шанса у нас не будет. Думаю, его можно расколоть тысяч на двадцать-тридцать. Я могу достать еще двадцать, а если ты выложишь шестьдесят, мы его обчистим. Это не спор, а конфетка.

— Уйма денег! — пробормотал Чайлдерс.

— Конечно. Нам за год столько не получить. Черт возьми, ты зарабатываешь столько же у себя в салуне за три года. Если перед нами дурак, давай отберем у него деньги, пока этого не сделали другие.

— А как Моррисси? Он с нами?

Локлин пожал плечами:

— Пока он ни с кем. Бьюсь об заклад, когда увидит, сколько мы имеем, ему тоже захочется разбогатеть на дармовщинку, но Джон не игрок. Он заправляет игорными домами, а сам никогда не садится к столу.

Это было десять лет назад или даже больше. Шанаги вспомнил день скачек. Он выехал на Мейд, нарочно обсыпанной пылью и обрызганной грязью, словно она и вправду тягловая лошадь. Но Том нервничал, потому что скрыть породу практически невозможно.

Уэйд Хэмптон стартовала хорошо и на дальнем повороте обгоняла Мейд на три корпуса. Затем Том перестал сдерживать Мейд, и она радостно, предвкушая победу, понеслась вперед. Когда они прошли под финишной лентой, Мейд выигрывала полкорпуса. И это не все, на что она была способна. По совету Моррисси, выйдя вперед, Том не дал кобыле показать себя полностью — спорщики намеревались использовать ее еще раз.

Мейд пришла первой, и Суини, Локлин и Моррисси поделили между собой шестьдесят тысяч долларов.

Шанаги рассказал о скачках Маккарти. Старый кузнец бросил работу и выпрямился.

— Да, я слыхал о скачках. Значит, ты тоже приложил руку к мошенничеству? Как тебе не стыдно? Чистое надувательство! Где только совесть у людей? Знали бы их старухи матери!

— Но мистер Локлин тоже потерял много денег, — запротестовал Шанаги.

Маккарти сплюнул.

— Если веришь этим сказкам, ты еще больший простак, чем я думал. Ты видел деньги Локлина? А кто-нибудь вообще их видел?

— Все закладные были у Галлагера. Он сказал…

— Как же, Галлагер! Он сам из этой компании! Поверь, парень, Локлин — приманка, он уговаривал Чайлдерса. Локлин много болтал, однако сам входил в долю с остальными. А что касается Моррисси, он-то все и придумал. Они сделали вид, что Моррисси здесь ни при чем, поэтому его никто не подозревает. Он очень хитрый мужик, не забывай. Выставил свою кандидатуру в сенат штата, без сомнения его изберут. Не связывайся с ним, парень, не то попадешь за решетку!

За подготовку Мейд и скачки Моррисси заплатил ему пятьсот долларов, тогда для него большие деньги, а его бедный отец не видел такой суммы ни разу за всю свою жизнь. На них Шанаги приоделся и снял хорошую комнату. Три сотни положил в банк, который порекомендовал Маккарти.

Он скакал на Мейд еще три раза, прежде чем стал слишком тяжелым для жокея. К шестнадцати годам Том имел рост пять футов девять дюймов — таким и останется на всю жизнь, — весил около ста шестидесяти фунтов, но выглядел сухим и жилистым. Иногда он проводил тренировочные бои с самим Джоном Моррисси. Старый ирландец в бою отличался беспощадностью. Шанаги имел преимущество в росте и длине рук, однако ему пришлось учиться уходить от ударов, входить в клинч и легко перемещаться по рингу.

Хотя Том считался боксером среднего веса, удар его по силе не уступал тяжеловесу, и несколько раз его выставляли на бой с ничего не подозревавшими деревенскими парнями, превосходившими его по комплекции и росту. Конечно, Шанаги побеждал.

О Бобе Чайлдерсе и его семье он ничего не слышал, однако через несколько месяцев, выходя на Файв-Пойнтс, увидел парня, похожего на Боба, и решил, что это его сын. Тот стоял на углу в компании еще двух таких же ребят.

— Тот самый, — подтвердил один из них, показывая на Тома. — Жокей.

Плотный парень, похожий на Чайлдерса, позвал его:

— Эй, ты! Иди сюда!

Шанаги помедлил. Он понимал, что с ними не следует связываться, но что-то в тоне, каким незнакомец произнес слова, показалось ему оскорбительным.

— Хочешь поговорить, — ответил он, — подойди сам.

— Я подойду, будь ты проклят!

Теперь Шанаги не сомневался, что перед ним сын Чайлдерса, крепкий и сильный молодой человек, намного превосходивший его по весу. Томм стоял и ждал, не выпуская и поля зрения двоих других, а когда первый приблизился, его друзья двинулись следом. Значит, предстоит драка не с одним, а сразу с тремя. Чайлдерс ступил на тротуар.

— Вы все — шайка воров, — гневно выкрикнул он, — сейчас я тебя проучу!

— Твой отец ставил на скаковую лошадь и проиграл, — пытался объяснить Том. — Он сам напросился. Нечего было бахвалиться.

— Бахвалиться? — Парень угрожающе поднял увесистый кулак. — Я тебя научу…

Шанаги давно руководствовался принципом, который гласил: «Если собираешься драться, не трать время на разговоры». Стоило молодому Чайлдерсу подойти к нему почти вплотную, как Том быстро сделал шаг вперед и ударил его левой в голову, а правой в живот. Удар поймал противника на встречном движении и оказался для него совершенно неожиданным. Физически сильный, Чайлдерс мало дрался и всегда много говорил, прежде чем поднять кулак. На сей раз он произнес лишь «у-уф», зашатался и сел. Том развернулся, нырнул в переулок, добежал до конца и, резко свернув, поднялся по пожарной лестнице на последний этаж ближайшего дома.

Свой район он знал хорошо. Выскочив на крышу, быстро пробежал по ней, перепрыгнул через узкое пространство, отделявшее один дом от другого, и помчался дальше. Скоро оказался в нескольких кварталах от места стычки. С последней крыши спустился к себе домой.

Через несколько дней он встретился с Джоном Моррисси.

— Да, парень, — посетовал Джон, — попали мы в переделку. Мало того, что у Боба тупая башка, оказывается, часть денег принадлежала его брату, Эбену. А он — совсем иное дело, хитрая и подлая тварь. Ты подрался не с сыном Боба, а с сыном Эбена, так что нажил себе серьезного врага. — Шанаги не придал этому значения. Ну, нажил себе врага, и что? Враги у него появлялись и раньше. Об Эбене Чайлдерсе Том почти ничего не знал, поэтому и не беспокоился. Дракой больше, дракой меньше — какая разница? Он дрался полжизни и ничего больше как следует делать не умел. — Запомни, Эбен полон ненависти. Он потерял много денег, но, хуже того, над ним зло посмеялись. Такое не прощают.

Прошел слух, что Эбен, достаточно влиятельный человек в городе, нанимает команду для беспощадной войны против Моррисси. Неожиданно Моррисси обнаружил, что перед ним закрылись двери, которые до того были гостеприимно распахнуты, однако до Шанаги почти ничего не доходило, кроме обычных сплетен в баре.

Но однажды, когда он возвращался из Бауэри, из подворотни выскочила ватага парней и с криком: «Переломайте ему ноги! Переломайте ему пальцы!» — бросилась к нему.

И опять они не учли, что он хорошо знает город. Том неожиданно побежал не от них, а на них, и его железный кулак повалил первого нападавшего. Перепрыгнув через упавшего, Шанаги метнулся к пожарной лестнице и стал карабкаться по ней. Бандиты кинулись за ним. Тогда он ухватился обеими руками за перекладину и каблуками разбил лицо ближайшему. Тот грохнулся вниз, увлекая за собой остальных. Шанаги снова ушел по крышам. С опаской спустившись на тротуар невдалеке от своего дома, он тихо постоял в дверном проеме, оглядывая улицу. Том устал. Ему… хотелось лишь добраться до комнаты и упасть на кровать, но обстоятельства заставляли быть осторожным. Уже решив выйти из укрытия, он вдруг заметил движение в глубине арки дома напротив своего подъезда. Кто там — безобидный пьянчужка или поджидающие его головорезы Чайлдерса?

Рисковать не решился и опять поднялся на крышу. Почти через квартал спустился возле кузницы Маккарти, которая оказалась на замке. Тогда Том забрался в стоявший рядом фургон, натянул на себя брезент и заснул.

Шанаги разбудил звон молота Маккарти. Он сел, протирая глаза. Высокие борта фургона закрывали двор и кузницу. Не видя, что там делается, Том встал и одним прыжком перемахнул через борт. Только он приземлился на тротуар, как услышал за спиной топот бегущих ног, и, мгновенно прошмыгнув под фургоном, оказался на другой стороне.

Один из нападавших кинулся за ним под фургон. Ударив его ногой по голове, Шанаги повернулся и оказался лицом к лицу с двумя противниками.

— Вот он! Хватай его! — заорал тот, что стоял дальше.

В дверях кузницы вдруг возник Маккарти с молотом в руке.

— По одному! — крикнул он. — Иначе разобью кому-нибудь черепушку!

Первым на Тома бросился «бык» из команды Чайлдерса, парень огромного роста, широкоплечий блондин с красной физиономией. В ту же секунду, как «бык» поднял две, смахивавшие на окорока руки, Том понял, что тот, возможно, и хорош в уличной драке, но понятия не имеет о боксе. Широко замахнувшись правой, детина нацелился Шанаги в голову, однако Том легко нырнул под руку, сделал шаг вперед и нанес два удара снизу в живот.

Оба апперкота были выполнены безукоризненно: правой — в живот, левой — в живот и еще перекрестный — в подбородок. «Бык» рухнул. Он попытался было подняться, затем окончательно распластался в грязи.

Резко повернувшись, Шанаги нанес удар другому прежде, чем тот успел подготовитьсяк защите. Наемник согнулся, и Том двинул его коленом в лицо.

Из-за фургона выполз первый с залитой кровью головой и поднял руки.

— Нет! Не надо! Я сдаюсь!

— Тогда убирайся, — приказал Шанаги, — и больше не попадайся мне на глаза.

Когда нападавшие ретировались, Том зашел в кузницу, накачав из колодца воды, разделся и вымылся до пояса, затем смочил волосы и причесался.

— Ну, — сухо заметил Маккарти, — похоже, драться ты умеешь. Но они тебя все равно поймают.

— Да, они и вчера ждали меня у дома, еле ушел. — Том вытер руки. Кажется, надо платить им той же монетой.

— Будь осторожен, парень. Эбен Чайлдерс — подлый человек. Жестокий и беспощадный. А его команда… Тебя ловят шестерки. У него есть другие, похуже. — Маккарти наблюдал, как Том надевает рубашку. — Почему бы тебе не уехать на Запад? Там столько свободной земли, для любого есть возможность выйти в люди.

— Зачем мне земля? Я не фермер, Мак.

— Да, ты не фермер. Ну а кто ты? Шестерка Моррисси? Уличный бандит? Посмотри на себя, парень, хорошенько посмотри. Скажи мне точно, кто ты такой? Славный образчик человека, который ничего из себя не представляет… Ничего, слышишь? И если останешься здесь и не прекратишь якшаться с бандитами, картежниками и прочим сбродом, в один прекрасный день очутишься в сточной канаве.

— Осторожней, старик, — гневно произнес Шанаги.

— Значит, старик? Я-то уже стал стариком, а тебе удастся дожить до моих лет? Ты кончишь с проломленным черепом в каком-нибудь вонючем переулке, и тебя закопают в безымянную могилу. Чем ты отличаешься от любого уличного бродяги? В Файв-Пойнтс десять тысяч таких, как ты, они все сдохнут, и от них ничего не останется. Ты молод, земля широка. Что заставляет тебя цепляться за город, где ты почти наверняка не выживешь? Почему не хочешь уехать на Запад? Там ты сделаешь из себя человека, сможешь учиться всему, чему пожелаешь.

— Я и так человек. — Том согнул руку в локте. — Вот, смотри. Объем бицепсов — восемнадцать дюймов. Кто скажет, что я не человек?

— Да, ты сильный. Что еще? У тебя есть мозги, которые Господь дает каждому? Или осталась лишь черепушка, пригодная только для бодания, как у козла? Если человек хочет что-то значить в этой жизни, ему нужны не только мускулы. Он должен стараться получить честную работу, кусок земли, построить свой дом, будь он хоть из дерна. Пока ты молод и силен, твои друзья хлопают тебя по плечу и разрешают угостить себя выпивкой, но когда ты станешь старым, толстым и неряшливым, они тебя бросят. Такие, как ты, существуют только для того, чтобы их использовали и отбросили в сторону… А что же еще, раз они позволяют так с собой обойтись.

— Ты кто? Проповедник? Давно ли стал поучать других, Мак?

— Небольшое предостережение, и все. Ты хороший парень, Том, так задумайся, куда тебя несет! Мир больше, шире, он не замыкается трущобами, в них остаются только те, у кого не хватает смелости выбраться. На свете есть другие места, ты можешь приобрести там новых, настоящих друзей.

Шанаги смотрел на Маккарти с отвращением. Он взял пиджак и перебросил его через плечо.

— Спасибо за помощь, — сказал он и, хлопнув дверью, вышел на залитую восходящим солнцем улицу.

Том направился в ближайший салун Моррисси «Джем». Он шагал, придумывая сердитые ответы Маккарти, которые не успел или не сумел ему высказать. Однако звучали они беззубо и пусто.

Кто же он, в конце концов? Участвовал в скачках, но стал слишком тяжел для жокея. Выиграл несколько боев на ринге, но карьера профессионального боксера его не прельщала. Выполнял мелкие поручения Моррисси и Локлина, которые считались в округе большими людьми. Но он, Шанаги, кто же он сам?

Том раздраженно потряс головой. Ну совсем его заклинило! Все, баста! А Маккарти… что он понимает? Что из себя представляет, чтобы так с ним разговаривать?

Однако, даже сопротивляясь и негодуя, Том отдавал себе отчет, что Маккарти никто не поджидает у дверей дома, когда он возвращается с работы, и спит он спокойным, крепким сном и никому не кланяется, — выполняет свою работу, делает ее хорошо, получает честно заработанные деньги и ни от кого не зависит.

Как бы там ни было, тот разговор с Маккарти запал Шанаги в душу, и все чаще его посещали новые мысли. Да, он не хочет быть фермером, однако на Западе есть города, и, если туда отправиться, то с его знаниями и умением можно стать важной птицей, такой же, например, как Моррисси, а может, и еще важнее.

Том покрутил эту идею в голове и решил, что она ему нравится. Вот кто-то говорил о Сан-Франциско? Будто там нашли золото. Может быть… Он подумает.

Через два дня Шанаги подошел к Моррисси:

— Мистер Моррисси, нет ли у вас для меня какой-нибудь постоянной работы?

Моррисси перекатил во рту сигару и сплюнул.

— Есть. — Он помолчал. — Ты стрелял когда-нибудь?

— Из ружья? — Том покачал головой. — Нет, не стрелял.

— Научишься. У меня есть тир. Человек, который там работал, спился. Научишься стрелять — будешь получать одну пятую с выручки. — Моррисси снова замолчал. — Попытаешься воровать — шкуру спущу.

— Я никогда ни у кого не воровал, — запротестовал Шанаги.

— Знаю, мой мальчик, знаю. Давно к тебе присматриваюсь. Честные люди в наше время — редкость. Таких среди моих не много. — Моррисси вынул из кармана листок бумаги. — На, возьми. Пойдешь по этому адресу. Я пошлю в тир человека, который научит тебя стрелять. Тренируйся сколько угодно, а когда войдешь в силу, будешь выигрывать деньги у клиентов.

Тир находился в Бауэри среди дюжин других подобных заведений, лавок ростовщиков, дешевых гостиниц, танцевальных залов, салунов и маленьких магазинчиков. Недалеко от Принс-стрит стоял «Оперный дом» Тони Пастора, а ниже по улице — «Старый театр» Бауэри. Между ними лепились всевозможные надуваловки и обдуваловки и сновала целая армия шулеров, попрошаек и карманных воришек, готовых обобрать любого зазевавшегося прохожего.

Один выстрел стоил пять центов. Тому, кто угодит в десятку три раза подряд, полагался приз: двадцать долларов. Мишенью служил жестяной трубач; если ему в сердце попадала пуля, он выдавал из своей трубы ужасающее сипение.

Шанаги нравились шум и суета. Он познакомился не только со многими жуликами — с некоторыми даже здоровался, — но и с девушками, которые прохаживались по улице.

На третий день утром в тир вошел худой, жилистый старик с седыми волосами и холодными серыми глазами.

— Сколько стоит выстрел?

— Пять центов. Приз двадцать долларов, если попадете в десятку три раза подряд.

Старик усмехнулся:

— Сколько раз я могу выиграть двадцатку?

Шанаги хотел было ответить: «Столько, сколько попадете», но веселый взгляд старика насторожил его.

— Один раз, — сказал он, — если попадете три раза подряд.

— В соседнем тире мне позволили выиграть три раза, — заявил старик.

— Девять попаданий подряд? — недоверчиво хмыкнул Шанаги. — Вы шутите.

Старик взял револьвер и выложил на стойку три пятицентовые монеты.

— Я готов, молодой человек. — Он добавил еще пятнадцать центов. — Револьвер заряжен шестью патронами? — спросил мягко и, прежде чем Том успел ответить, нажал на спуск. Первая пуля попала в трубача, который издал пронзительный звук. Несколько прохожих обернулись в их сторону. Старик немедленно выстрелил снова — еще один сигнал трубы. — Теперь я выиграю деньги себе на завтрак. — Казалось, не глядя на мишень, он всадил три пули прямо в десятку. — Вот. Я забираю твою двадцатку. — Шанаги расплатился, а вокруг них уже собиралась толпа. — У вас слишком большие мишени, мальчик. Мне никогда не приходилось так легко зарабатывать деньги, как сегодня. — Он обратился к собравшимся зевакам: — Не понимаю, как ему удается получать прибыль с этого заведения. — Старик повернулся и подмигнул Шанаги. — Когда мне опять понадобятся деньги, я вернусь, сынок.

Люди сгрудились вокруг стойки, желая заработать. Больше часа Том занимался тем, что перезаряжал ружья и раздавал их клиентам. Лишь однажды зазвучал горнист и уличный мальчишка выиграл призовой нож. Работа кипела, но Шанаги в мыслях возвращался к старику… Он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь так стрелял — вроде бы даже не целясь. Старик просто взглянул на мишень и нажал на спуск… Как-то неправдоподобно.

На третий день тот же старик вернулся в тир и подошел к стойке, когда вокруг никого не было.

— Привет, сынок. У меня кончились наличные.

Том, которому старик определенно нравился, улыбнулся:

— Я ждал вас раньше.

— Да? Так вот, сынок, нельзя убивать курицу, которая несет золотые яйца. Все, что мне нужно, — деньги на пропитание, а вы, ребята, можете мне их дать. Чтобы жить припеваючи, мне надо двадцать-тридцать долларов в неделю, и я могу заработать их за один заход. В Бауэри четырнадцать тиров, я посещаю каждый один раз в две недели. Но на сей раз мне срочно потребовались наличные. — Он помолчал. — В соседнем тире мне не пришлось даже вытаскивать револьвер. Там знают, на что я способен, поэтому мне сразу заплатили.

— Но я так не поступлю, — усмехнулся Шанаги. — Мне доставляет удовольствие смотреть, как вы стреляете. Никогда в жизни не видел такой ловкости.

— Там, откуда я уехал, иначе нельзя.

— Как вы оказались здесь? Там, откуда вы уехали, стало слишком шумно?

Взгляд старика стал холодным.

— Мне нигде не шумно, сынок. У меня в Нью-Йорке сестра. Приехал ее навестить, но делать ничего не умею — только стрелять. У себя дома я ковбой, а одно время служил техасским рейнджером. Надо же как-то зарабатывать на жизнь. Обнаружил эти тиры. Не хочу отнимать у вас сразу много денег, вот иногда захожу то в один, то в другой.

— Заглядывайте сюда почаще, — пригласил Том. — Вы способствуете бизнесу, а мне приятно наблюдать, как вы расправляетесь с мишенями. Я бы все отдал, чтобы так владеть оружием.

— Ничего сложного. Надо немного поучиться у других, а потом самому тренироваться до седьмого пота. — Старик положил обе руки на стойку. — Для меня — это легкая жизнь. Мой отец выдавал мне четыре-пять патронов, и на каждый я должен был принести добычу, иначе он сдирал с меня семь шкур за пустую трату пороха. Когда учишься таким вот образом, все получается как-то само собой. Ты не сделаешь выстрел, пока ясно не увидишь цель и не будешь уверен, что не промахнешься. Так учились стрелять многие мальчишки и на границе обжитых территорий. Их отцы обычно работали на ферме и ели только то мясо, которое приносили с охоты их сыновья, а иногда и дочки. Соседская девчонка из винтовки стреляла лучше меня, но револьвер ей не давался — слишком тяжел.

— И вы никогда не промахивались?

— Бывало, конечно… Одно время отец часто спускал с меня шкуру.

— Здесь вы ни разу не упустили своего.

— С такого расстояния? Как можно! Человек должен знать свое оружие. Все револьверы чем-то отличаются. Один посылает пулю вправо вверх, другой — влево вниз. Твое дело все учесть и дать поправку. Тот, кто научился чувствовать оружие, стремится достать себе, что ему нужно. На свете больше винтовок, которые хорошо стреляют, чем людей, которые умеют стрелять. Хотя некоторые джентльмены на Западе настоящие мастера стрельбы. Чтобы добиться точности, многие переделывают оружие по руке — либо меняют ствол, либо убирают свободный ход спуска. Хотя, надо сказать, выражение «нажать на спуск» — неправильное. Никто из тех, кто умеет стрелять, никогда не «нажимает на спуск». Его надо легко потянуть на себя, как ты потянул бы к себе руку девушки. Иначе промахнешься. Больше всего промахов, когда «нажимают на спуск».

— Я слышал, что краснокожие совсем не умеют стрелять.

— Ерунда. Некоторые владеют оружием не хуже любого белого. И они ужасно хитрые. Индейцы не видят смысла подставлять себя под пулю, поэтому стреляют из-за скал или деревьев.

Тем летом Том научился стрелять.

Глава 2

Шанаги проснулся от холода, когда уже начало светать. Какой-то момент лежал, не шевелясь, соображая, где находится и почему сюда попал. Он вспомнил, как его выкинули из грузового вагона, затем в мыслях снова вернулся в Нью-Йорк.

Джон Моррисси уехал из города по каким-то своим политическим делам, и Шанаги, теперь занимавший должность одного из его помощников, в просторечии «толкача», зашел в салун, проверить финансовые документы. Здесь он встретился с Локлином. Едва они уселись за стол, как бармен Коган просунул в дверь голову.

— Мистер Шанаги, сэр! Пришли люди, которые могут доставить нам много неприятностей.

Оставив Локлина за столом, Том вышел в зал и быстро огляделся. Четверо парней стояли у бара, еще несколько рассеялись по залу. Все они спокойно пили пиво, но было в них что-то…

Бар кишел народом, но каким-то образом люди, о появлении которых предупредил Коган, выделялись из толпы, а один из них… Шанаги резко повернулся:

— Локлин! Берегись! У нас громилы Чайлдерса!

Он быстро закрыл за собой дверь. Том начал обходить зал, когда кто-то из вновь прибывших нарочно опрокинул стакан пива на одного из каменщиков, допивавшего свою кружку у стойки. Рабочий повернулся к парню, и тот ударил его. Затем люди Чайлдерса начали разносить салун на мелкие кусочки.

Шанаги нырнул под чей-то кулак, устремленный к нему, со всей силы саданул в солнечное сплетение ближайшего хулигана, успев двинуть ногой по коленной чашечке другого. Вдруг входная дверь распахнулась, и в салун ворвались несколько человек, вооруженных дубинками. Их было слишком много.

— Коган! Мэрфи! Делайте ноги! — только и успел крикнуть Том, раздавая во все стороны оплеухи.

Он опрокинул стол на пути наступавших и, когда несколько бандитов упало, ударил их сверху стулом. Забравшись под стойку, он вооружился бутылками и стал швырять их точно в головы врагов. Гвалт стоял невообразимый, какой-то парень, схватившись за голову, с отчаянным воплем свалился на пол.

В дюйме от Шанаги разбилась бутылка, и он бросился в заднюю комнату в поисках Локлина. Того и след простыл. Том смахнул со стола деньги, которые собирался пересчитать, и решил уходить через черный ход. Коган, присоединившись к нему, подпер дверь палкой, и они кинулись по коридору, выходившему в переулок. Оба понимали: превосходившего числом противника им не одолеть.

Они почти добежали до задней двери, когда раздался выстрел и в коридор ввалился шатающийся и окровавленный Локлин.

— Быстро наверх, — приказал Шанаги. — Будем уходить по крышам!

Он остановился, поднял одной рукой Локлина, а другой мешок с деньгами, побежал вверх по ступенькам, благословляя годы, проведенные у кузнечной наковальни.

Выбравшись на крышу, они забаррикадировали за собой дверь.

Небо затянули облака, начинался дождь.

Вдруг им навстречу выбежали Мэрфи и еще один помощник Моррисси.

— На Кенделл-стрит ждет упряжка… — крикнул Мэрфи и тут же осекся.

Из-за парапета крыши появилась группа парней. Шанаги насчитал шестерых. Обернувшись, увидел, что еще столько же двигалось по соседней крыше им наперерез.

— Ну, на сей раз вам не уйти! — заорал кто-то.

Шанаги бросил мешок с деньгами и выхватил из кобуры короткоствольный револьвер.

— Предупреждаю: прочь или кто-то из вас умрет.

— Ха! — закричал верзила, сжимая в одной руке дубинку, а в другой обломок кирпича и готовясь к броску. — Вы у нас в…

Людей убивали палками и камнями за тысячи лет до изобретения огнестрельного оружия, и Том не колебался. У него была хорошая школа: в течение четырех лет, когда заправлял тиром, он упражнялся в стрельбе ежедневно.

Шанаги не стал дожидаться, пока верзила договорит, поднял свой револьвер сорок четвертого калибра и выстрелил три раза подряд.

Парень вскрикнул и покачнулся, еще один упал, остальные разбежались.

Беглецы рванули вперед. Каким-то образом им удалось добраться до Кенделл-стрит, сесть в упряжку и умчаться. Том никогда не забудет дикую ночную гонку по темным, мокрым от дождя улицам.

«Куда мы едем?» — подумал Шанаги. Его собственную квартиру все знали, там небезопасно. Холостяцкая комната Локлина тоже под наблюдением. Он вспомнил о тайном местечке, которое Моррисси держал около Бродвея, и направился туда.

В спальне Моррисси стоял вделанный в пол сейф. В него Том положил деньги. Взяв несколько ассигнаций, он торопливо нацарапал расписку: «Выдано Когану и Мэрфи по сто долларов на побег из города. Они прячутся в Бостоне, вы знаете где. Я беру себе пятьсот долларов и оставляю пятьсот тяжелораненному Локлину, к которому приглашу Флорри, чтобы она за ним ухаживала. Будьте осторожны». Подписал и тоже оставил в сейфе.

Отдав деньги Когану, распорядился, чтобы тот пригласил Флорри ухаживать за Локлином. Затем перезарядил револьвер и открыл ящик письменного стола Моррисси. Там лежали еще два револьвера, и он взял себе один из них. Затем уложил Локлина в постель и как мог перевязал его рану. Локлина ранили в бок, он лежал без сознания, его одежда пропиталась кровью.

Пришла Флорри, и Том вручил ей деньги Локлина, предупредив:

— Никому не говорите, что он здесь, и старайтесь не показываться на людях. Будем надеяться, что бандиты Чайлдерса вас не знают.

— А куда теперь вы?

— Сначала мне надо поставить лошадь в конюшню. Если они ее увидят, то проследят Локлина до квартиры. Потом подумаю о себе.

Он вылез через кухонное окно и спустился по черной лестнице. На улице было темно и тихо. Вдали громыхал гром, временами сверкала молния. Когда Шанаги вышел из переулка, лошадь стояла опустив голову там, где он ее оставил. Том осторожно осмотрелся, перешел улицу и, развернув лошадь, залез в повозку. Откидной верх и высокие борта защищали его от дождя. Он вытер правую руку об одежду и нащупал револьверы.

Там, на крыше, он убил человека… возможно, двух. Но они напали на него и наверняка отправили бы на тот свет. Его выстрелы спасли жизни друзей… наверное.

Кобыла медленно плелась по темным улицам.

Джон Моррисси постоянно жил в ожидании беды. Предвидя ее, он подготовил несколько тайных квартир, где мог окопаться и переждать тяжелые времена, а также конюшен, куда надеялся спрятать лошадей. К такому «тайнику» Шанаги сейчас и направлялся.

В конюшне стояли две лошади, несколько денников пустовало. Том поставил свою кобылу на место, насухо вытер и насыпал ей корма. Повозку убрал с глаз долой в сарай и прошел в ближайший дом. Там за чашкой кофе обдумал ситуацию.

Эбен Чайлдерс все четко спланировал. Очевидно, он знал, что Моррисси нет в городе. Ресторан на Барклай-стрит, наверное, тоже подвергся нападению. Парни Чайлдерса сейчас всюду на улицах — ищут их. Не время там показываться.

Весть о том, что случилось, до Моррисси дойдет в течение нескольких часов, однако, хорошо зная этого человека, Шанаги понимал, что он ничего не предпримет, пока атака не прекратится сама собой. Что касается головорезов Чайлдерса, Том не сомневался, что скоро, когда победа им будет казаться полной, они начнут пить. Некоторые пойдут отдыхать, другие разбредутся по девочкам. И вот тут-то настанет время ответного удара.

Сидя один в пустом доме, в комнате, освещенной стоявшей на столе керосиновой лампой, Шанаги просчитывал ситуацию грядущих дней. Ему предстоит связаться с Бойнтоном и Финлайсоном, они соберут ребят для схватки.

Он расхаживал по комнате, то насвистывая, то бормоча про себя что-то, стараясь спланировать контратаку, как старик Моррисси, ничего не упуская и предвидя все неожиданности.

Прежде всего — предупредить Джона. Затем, когда Бойнтон и Финлайсон наймут парней, — выбрать цели и ударить.

В конце концов уставший от дум, Том уснул. Он проснулся при свете холодного дождливого дня и оделся. Проверив револьверы, вышел на пустынную улицу. В этом тихом районе в воскресенье он и не ожидал никого увидеть.

Бойнтон, должно быть, сидит в «Файв-Пойнтс». Шанаги пешком прошагал до Бродвея и там нанял экипаж. Когда он назвал «Файв-Пойнтс», кучер наотрез отказался ехать.

— Нет, сэр, туда — ни за что! Ни за какие деньги. Да там у меня украдут коронки с зубов! Я вас довезу и высажу, не доезжая двух кварталов, и все!

Ничто не могло заставить кучера изменить решение, и Том его не винил.

Он нашел Бойнтона отсыпавшимся после попойки и долго тряс его, пока тот не проснулся. Шанаги приготовил кофе и заставил сопротивлявшегося здоровяка выпить пару чашек. Медленно, чтобы тот понял, рассказал ему о событиях прошлого вечера и закончил словами:

— Достань мне двадцать надежных парней… крепких парней.

Том тщательно все рассчитал. Они соберутся в трех назначенных местах, а потом нанесут удар — быстро и крепко.

Джон Моррисси имел врагов, и Чайлдерс, видно, связался с некоторыми из них. В основном это были последователи покойного Мясника — Билла Пула, единственного бойца, который побеждал Моррисси в драке. Некоторое время спустя Пула застрелил Лью Бейкер. Это произошло в 1855 году, и город запомнил огромную похоронную процессию, которая в тот день пересекала его.

Процессию возглавляли несколько сотен полицейских, потом шли две тысячи членов «Ассоциации Пула» — политической фракции. За ними следовали почти четыре тысячи членов «Ордена объединенных американцев» и пожарные команды из Нью-Йорка, Бостона, Балтимора и Филадельфии. Гроб сопровождали две роты охранников, названные в честь Пула: «Гвардия Пула» и «Легкая гвардия Пула».

После того как отдали все почести покойному, процессия разделилась, но «Гвардия» и «Легкая гвардия» остались вместе. К вечеру они дошли до Бродвея и Кэнел-стрит. Там незаметно собралась фракция Моррисси. «Настоящие гончие» и толпа «толкачей» Моррисси ждали, пока сторонники Пула подойдут поближе, и тогда осыпали их градом камней. Кто-то упал, но люди Пула были лучше вооружены, и они пошли в атаку на фракцию Моррисси с примкнутыми штыками.

Ребята Моррисси разбежались по переулкам и крышам. Но удрали не все. Поздно ночью сторонники Пула напали на электростанцию, где прятались некоторые из «Настоящих гончих», разнесли здание по кирпичику и заставили противника ретироваться.

Несмотря на победу, сторонники Пула так и не смогли набрать своей былой силы. Некоторые из них, ведомые ненавистью к Моррисси, присоединились к банде Чайлдерса.

Моррисси имел еще какие-то интересы в старом салуне «Джем», но уже не владел им. Он сосредоточил свои средства в игорных домах на Барклая-стрит и Энн-стрит.

От Бойнтона Шанаги направился на поиски Финлайсона.

Сухощавый, жилистый Финлайсон уставился на Шанаги и покачал головой:

— На этот раз Джон проиграл, проиграл вчистую! Они подождали, пока он уехал, и напали. А теперь слишком сильны.

— Если ты поверил этому, ты поверишь чему угодно, — разозлился Шанаги. — У старого Джона много сил там, где у Чайлдерса нет ничего, к тому же при необходимости ему поможет Таммани… Но если мы будем действовать быстро…

— Не то время, — возразил Финлайсон. — Они творят, что хотят. Если бы Джон приехал…

— Так ты не поможешь?

— Не то время. — Финлайсон стоял на своем. — Тебя убьют. Я…

— Ладно, забудь. — Шанаги видел, что Финлайсон перепуган, его уверенность поколеблена. — Обойдемся без тебя.

Он ушел очень быстро. Почти бегом добрался до О'Брайена, потом навестил Ларри Айкена и Линна. Они согласились помочь и не скрывали радости, что хоть кто-то предпринимает в ответ какие-то действия.

— Собираемся в десять, — предупредил Шанаги Айкена. — Не жди меня. Сразу начинай. К этому часу большинство из них будет отсыпаться после пьянки.

На листе бумаги Том нарисовал план района и обозначил место каждого. Он и не предполагал, что сам не примет участия в контратаке.

Шанаги хорошо помнил ту ночь. Уйдя от Айкена, которого считал хорошим человеком и надежным товарищем, он вышел на улицу и направился к конюшне. Сейчас ему нужна была упряжка. В одном доме на острове он мог достать оружие. Том не сомневался, что все люди Чайлдерса будут вооружены.

Он нанял повозку. Когда запрягал лошадей, конюх прошептал ему:

— Парень, я друг Маккарти, поэтому предупреждаю — берегись! Эбен готов выложить пятьсот долларов тому, кто доставит тебя живым. — Конюх помолчал, осторожно оглядываясь вокруг. — Они охотятся за тобой. Чайлдерс хочет искалечить и ослепить тебя. Он так и заявил.

— Буду осторожен, — пообещал Шанаги, сел в повозку и собрал вожжи. — Открывайте дверь. И спасибо вам. Я не забуду. Моррисси тоже.

Выбравшись на улицу, он повернул в сторону окраин. «Сейчас нельзя спешить, — сказал себе. — Спокойно. Пятьсот долларов? Сумма достаточная, чтобы настроить против меня весь „Файв-Пойнтс“. — Том тихо, с горечью выругался. — На кого теперь положиться?»

Миновав Деланси-стрит, он почувствовал себя лучше, хотя и продолжал ехать с прежней скоростью, стараясь не привлекать внимания. Том положил руку на револьвер: «Хорошо, что на месте». Потянулся ко второму… Исчез! Наверное, выпал из кармана, когда запрягал лошадь. Он снова тихо выругался.

Ну ничего. Только бы добраться до Двадцать четвертой улицы, у него будет много револьверов.

Почти через час, объехав вокруг квартала, где стоял тот самый дом, и никого не заметив, Шанаги остановился в переулке и вышел из повозки. Его вдруг охватило чувство неуверенности. Если об этом источнике оружия известно ему, так почему о нем не могли знать Чайлдерсы?

Ленивый дождь мерно барабанил по мостовой. Стояла глухая темень. Том положил руку на холку коня и прошептал:

— Жди, малыш. Я скоро вернусь.

И все же он не двинулся с места. Булыжники мостовой мокро блестели. Перед ним открывалась темная пасть переулка и ряд домов, каждый со ступеньками и железными перилами. Снова, ругая себя за неосторожность, потрогал револьвер. Когда он полагался на оружие? Но если врагов окажется слишком много, у него не будет другого выхода.

Том внимательно оглядел дом, куда ему предстояло войти. Из-за ставен пробивался слабый свет. Как зовут хозяина?

Шнайдер… Несколько шагов — и он у крыльца. Восемь ступенек вверх. Перила с обеих сторон. Под этой лестницей — другая, ведущая вниз.

На мгновение застыв, негромко постучал. Внутри что-то задвигалось. По спине пробежали мурашки. Сзади чьи-то шаги? Или ему почудилось? Резко обернулся — никого.

За дверью послышался шорох и незнакомый голос спросил:

— Кто там?

— Шанаги, — ответил он.

Загремела цепь. И дверь неожиданно широко распахнулась.

На него уставились три здоровенных парня. «Попался!» — пронеслось в мозгу.

Сзади кто-то бежал к дому. И Том, как всегда, сделал то, чего от него не ожидали. Вместо того чтобы повернуться и удирать, он бросился с кулаками вперед, нанес сокрушительный удар ближайшему и сбил его под ноги остальным. Затем выхватил револьвер и выстрелил.

Раненый закричал. Резко обернувшись, Том выстрелил второй раз в черную массу набегавших сзади людей и рванул по коридору. Он вломился в первую попавшуюся дверь, увидел испуганную блондинку, прижимавшую к груди одеяло, пробежал мимо нее и швырнул в окно стул. Выскочив на пожарную лестницу, повисел секунду на руках, раскачался и прыгнул. Преодолев пространство, отделяющее соседние дома, влетел в темное окно.

Комната оказалась пустой. Он преодолел ее в три прыжка и, стараясь угадать планировку, понесся по коридору. За спиной кто-то закричал, захлопали двери.

— Стой, вор! — завопила сзади женщина.

Он бросился вверх по лестнице и опять побежал по коридору, в конце которого увидел окно. За ним блестел мокрый скат соседней крыши. Позади раздавались крики и проклятия. Оказавшись у окна, Том вышиб раму и прыгнул. Ему удалось ухватиться за водосток, который тут же обломился с одного конца. Он изо всех сил уцепился за прогибающийся металлический желоб. Спрыгнул, когда до земли оставалось десять футов. Промчался по переулку, затем пересек улицу, нырнул в другой переулок и свернул на улицу, ведущую на север. Один раз остановился и прислушался. Люди Чайлдерса преследовали его. Они разбились на группы в поисках беглеца.

«Думай… ты должен думать».

Впереди сверкнули мокрые рельсы железной дороги. Где-то справа темнела вереница вагонов… Он направился к ним.

Несмотря на тяжелую работу, Том был в хорошей физической форме, может быть, в лучшей форме, чем все его преследователи, если только среди них не затесались бегуны. Бег становился популярным видом спорта, и бегунам хорошо платили.

Миновав еще один переулок, он свернул на усаженную деревьями аллею. Остановился, затем пошел шагом, переводя дыхание. Рука потянулась к револьверу.

Он тоже исчез…

Должно быть, выпал из кармана где-то там, в переулке. Оставалось только надеяться, что преследователи не найдут его и не узнают, что он безоружен.

Кто-то сзади пересек улицу, и Том завернул в переулок… Тупик!

Он повернул назад и пошел вверх по улице, но они уже приближались, вытягиваясь в цепь, наступая на него. Путь ему преградила низкая изгородь, и Том почувствовал запах мокрого угольного дыма. Затем увидел вагоны — совсем близко. Впереди стоял паровоз, задумчиво пыхтя в ожидании своего часа. Шанаги легко перепрыгнул через изгородь, съехал вниз по насыпи и скрылся в темноте.

Раздался протяжный гудок, паровоз запыхтел решительней и тронулся. Кто-то выстрелил, и пуля срикошетила от уходящего вагона.

Том нырнул под соседние вагоны и увидел перед собой медленно набирающий скорость состав. Он побежал, уцепился за конец лестницы, подбросил себя вверх и перевалился через борт открытого вагона.

Поезд пошел быстрее.

Сзади слышались крики. Преследователи искали его. Задыхаясь, он сел и оперся спиной о борт вагона.

Боже, как он устал!

Паровоз засвистел, Том взглянул вверх и увидел проносившиеся крыши зданий. Дождь пошел сильнее.

Глава 3

Шанаги проснулся и тихо лежал, не открывая глаз. Мирно журчал ручей, птицы заливались на все голоса. Ему пришло в голову, что он ничего не знает о птицах.

Наконец, потянувшись, Том сел, обхватил руками колени и огляделся. Он не знал, что утро может быть таким упоительно прекрасным… Нет, знал. Мальчишкой ему приходилось ходить на верхние пастбища, чтобы забрать лошадей. В Ирландии тоже выпадали такие утра.

Он встал и подошел к ручью. Сняв рубашку, вымылся по пояс в холодной воде, получив большое удовольствие. Затем скатал одеяла и, найдя несколько тлеющих углей, раздул костер. Быстро управившись с завтраком, еще раз осмотрел оружие. Револьвер оказался хороший и явно новый. А кстати, чьи же у него вещи? Том нацепил оружейный пояс с кобурой, попробовал несколько раз выхватить револьвер, заодно проверил его балансировку. Она показалась ему превосходной.

Теперь надо было подумать о том, как вернуться в Нью-Йорк. Прежде всего следовало выйти к железной дороге и добраться до города, водонапорной башни — или до любого другого места, где останавливается поезд. Ему необходимо вернуться: он нужен Моррисси. Но подойдя к свернутой скатке одеял, Том вдруг уселся рядом с нею на землю. Проклятье, как же здесь хорошо! Только тишина и покой. После опасной и сумбурной жизни, которую он вел…

Цокот копыт вернул Тома к действительности. Какой-то момент он сидел, вслушиваясь в давно забытые звуки, потом все-таки встал, спрятал скатку за дерево и прислонил ружье к стволу. Револьвер прикрыл пиджаком.

Шанаги подошел к костру. Теперь он хотя бы сможет узнать, где находится и как далеко ближайший город.

Четверо спускались по склону холма к ручью. Трое ехали сбившись в кучу, четвертый на серой лошади держался позади.

— Эй! — крикнул один из них. — Там чей-то лагерь.

Путники пересекли ручей и остановились в двадцати футах от него.

— Погляди-ка, — сказал другой, — новичок-пилигрим.

— Здравствуйте, — приветствовал их Том, — видите ли…

— Это ирландский пилигрим, — добавил третий. — Надо же такому случиться!

Трое оказались примерно одного возраста с Томом. Четвертый — чуть постарше. Худой, жилистый, в помятой узкополой шляпе, поношенном сером пиджаке и домашних, залатанных брюках, он как-то странно держал руки за спиной.

Шанаги присел на корточки перед костром и расшевелил золу, подбрасывая новые сухие веточки.

— Я иду в город, — произнес он как бы между прочим. — Сколько до него?

Веточки занялись.

Самый здоровый и широкоплечий из всадников снял с седла лассо, вытряхнул петлю и подъехал к ближайшему тополю.

— Как насчет этого? — обратился он к остальным.

— Погоди, — отозвался другой.

Третий, в замшевой жилетке, молча сидел на коне и рассматривал незнакомца. Потом медленно растянул губы в улыбке.

— Лучше повесить двоих, чем одного, — хмыкнул он.

Широкоплечий верзила удивился:

— Но мы его в первый раз видим. Он ведь нам ничего плохого не сделал.

— Откуда мы знаем? Он, похоже, много грешил. Парень, где твоя лошадь?

— У меня нет лошади. — Шанаги держался настороже. Кажется, опять попал в переплет, но в чем его обвиняли и чего от него добивались, он не понимал. — Я спрыгнул с поезда.

— Здесь? Ты сошел с ума! Сорок миль до ближайшего города!

— Я дойду пешком.

— Дойдешь пешком? Теперь мне точно известно, что ты сумасшедший.

Человек в замшевом жилете снова заговорил:

— Ему не повезло. Он оказался не в то время не в том месте.

Том начал терять терпение.

— По мне, это хорошее место, — отчеканил он. — Мне здесь нравится.

— Слышали? — спросил замшевый жилет. — Он сказал, что ему здесь нравится.

Некоторое время все молчали, затем четвертый, тот, что ехал сзади, произнес:

— Я всегда знал, что ты подлый шакал, Драко.

— Басс? — Драко взглянул на парня с лассо в руках. — Возьми его.

Шанаги никогда не видел, как ловят бычков, но его старый приятель, который учил его стрелять, кое-что ему рассказывал, и он сразу все вспомнил. Дальнейшее произошло в считанные секунды. Том заметил, как взлетело лассо, к нему помчалась петля веревки, и в тот момент, когда лошадь напряглась, чтобы компенсировать натяжение, он метнулся к дереву, стоявшему футах в шести, и обежал вокруг ствола.

Петля, как он догадался, поймала его, и обученная лошадь должна была прыгнуть и потащить его по земле. Но он успел два раза обернуться вокруг дерева. Лошадь с силой рванула лассо, и подпруга седла лопнула. Испуганное животное помчалось прочь, а человек вместе с седлом и другим концом лассо грохнулся на землю.

Драко выругался, а замшевый жилет потянулся к револьверу.

Шанаги даже не осознал, как все случилось. Когда лопнула подпруга, он скинул петлю, а стоило третьему потянуться к оружию, выстрелил в него.

Он целился в корпус, но человек двигался, и пуля попала в левый локоть, перебив его.

— В следующий раз, — подстраховал свой промах Том, — я сломаю тебе другую руку. Теперь убирайтесь отсюда… все!

— Мистер? — Парень с руками за спиной говорил тихо, с отчаянием. — Мистер, я в жизни никогда ничего не просил, но…

До Шанаги дошло, что руки его связаны.

— Оставьте этого человека здесь, — приказал он. — Отвяжите веревку, на которой вы ведете его лошадь.

— Да будь я проклят, если сделаю это! — завопил Драко.

— А если не сделаешь, то будешь трупом, — пригрозил Том. — Я сижу, занимаюсь своими делами, вы вламываетесь и пытаетесь откусить кусок больше, чем можно проглотить. Если хотите увидеть закат, то лучше убирайтесь, а вернетесь — получите по заслугам.

— Не сомневайся, мы вернемся!

Драко бросил веревку, связывавшую пленника, и развернул коня.

— Можешь быть уверен, мы вернемся!

Шанаги смотрел им вслед, потом подошел к связанному и разрезал веревки.

— Не знаю, за что они с тобой так обошлись, дружище, но это плохая компания.

Парень растер запястья.

— Вы здесь человек новый, — серьезно сказал он. — Они хотели повесить меня. Если бы не вы, я бы уже болтался в петле.

Шанаги подошел к дереву, где спрятал скатку одеял и ружье, и поднял их.

— Меня зовут Том Шанаги, — представился он.

— Джош Лунди, — отозвался спасенный, затем добавил: — У нас только одна лошадь. Нет смысла убивать ее, нагружая двойным весом. Вначале поедете вы, потом я.

Лунди потянулся было к одеялам, и вдруг остановился, увидев ружье. Затем медленно взял скатку и привязал ее за седлом.

— Вы всегда ездите с ружьем? — спросил он. Что-то в его тоне привлекло внимание Шанаги.

— Нет… А что?

— Так просто.

Поведение Лунди как-то сразу изменилось. Исчезло дружелюбие, голос стал холодным и отчужденным.

— Вы издалека? — неожиданно спросил он.

— Из Нью-Йорка.

— Слыхал, приехали на поезде?

— Ага. Железнодорожный охранник выкинул меня из вагона в нескольких милях отсюда. Я немного прогулялся пешком, потом увидел ручей и дошел по нему до места ночевки.

— У вас классное снаряжение. Я и не знал, что у вас в Нью-Йорке есть такие хорошие вещи.

— Там нет таких вещей.

— Вы здорово стреляете, — сказал Лунди. — Никогда не видел, чтобы человек так стрелял.

— Меня научил один старик. Я мало стрелял. Там, откуда я приехал, дерутся обычно на кулаках, а если упадешь, добивают ботинками.

Том быстро шагал, поддерживая разговор с Джошем. Он был озадачен всем, что произошло, и надеялся, что Лунди кое-что объяснит ему, однако тот, похоже, не собирался ничего говорить. По существу, после того, как увидел ружье, Лунди замкнулся.

На ходу Том оглядывал местность. Насколько хватает глаз, кругом простиралась покрытая травой равнина, единообразие которой нарушала колея железной дороги да пестреющие вдоль нее цветы.

Он неожиданно остановился:

— Лунди, скажите, ради Бога, что здесь делают с землей. Ведь тут совсем нет ферм.

— Это скотоводческий край, — ответил ковбой, — кругом лежат пастбища. Раньше здесь паслись бизоны.

Вдали что-то мелькнуло — рыжевато-красные пятна, пойманные лучом солнца, затем все исчезло.

— Что это? Коровы?

— Антилопы, — усмехнулся Лунди. — Их тут великое множество.

— Кому они принадлежат?

Лунди бросил на него вопросительный взгляд.

— Никому. Или Богу. Они дикие.

— На них можно охотиться?

— Конечно. Хотя у них и не самое вкусное мясо. Бизон или олень получше. — Он молча вел лошадь несколько минут, затем спросил: — Что вы теперь собираетесь делать?

— Я? Вернусь в Нью-Йорк. Я залез в вагон в спешке, к тому же до смерти устал. И не думал, что уеду так далеко. — Он заколебался, потом задумчиво спросил: — А кстати, сколько отсюда до Нью-Йорка?

Его спутник пожал плечами.

— Понятия не имею. Возможно, тысяча миль, а то и больше.

— Тысяча? — Шанаги встал как вкопанный. — Не может быть!

— Может. Мы в штате Канзас. — Лунди показал вперед. — Прямо там Колорадо. Вы действительно были совсем плохой, когда сели на поезд.

— Ну… мне пришлось поработать. И спал мало, это точно. Устал зверски. — Том сердито нахмурился, вспоминая. — Я временами просыпался, но мне казалось, что поезд все время шел. Один раз выглянул из-за борта и увидел четыре-пять домов и несколько всадников. Не знаю, что за место проезжал.

— По крайней мере повезло, что у вас оказались с собой вещи.

Шанаги не ответил. Он становился все подозрительнее. Самое лучшее для него — попасть на станцию и купить билет до Нью-Йорка. Там хотя бы известно, что делать.

— Те парни, — спросил он вдруг, — за что хотели вас повесить?

— Я украл лошадь. За это здесь вешают. Но я украл ее после того, как ее украли у одной девчушки. Драко очень хотелось заиметь ее.

— Теперь вы вернете лошадь девочке?

— Ага.

Том посмотрел на седло:

— Тяжелая штука.

— Ковбойское. Рабочее седло. Тому, кто весь день гоняется за полудиким скотом, нужно хорошее, удобное седло. А это — одно из лучших. Ковбой проводит на нем большую часть жизни. Я видел восточные седла… они — что твои почтовые марки. В них можно провести час-полтора, но ковбой сидит в седле от шестнадцати до восемнадцати часов в сутки. Он ловит бычков при помощи лассо, поэтому ему нужна высокая лука, к которой он может быстро привязать свободный конец или обернуть его вокруг; это зависит от того, где его учили и где он рос. Седло — рабочее место ковбоя. — Лунди остановился. — Ваша очередь, хотя сам я не ходок.

Шанаги забрался в седло и устроился на странном для него сооружении. И вскоре почувствовал, что ему удобно. Седло следовало естественным линиям тела, и, хотя стремена оказались длиннее, чем Том привык, он не укоротил их.

— Скоро покажется город, — произнес через некоторое время Лунди. — Револьвер держите под рукой, Драко может быть где-то рядом. Банда у них дурная, они не любят, когда вмешиваются в их дела.

— А как же вы?

— Когда подъедем поближе к городу, я потихоньку уеду. У меня есть друзья, которые одолжат мне оружие. Я не ищу неприятностей. И вот что, незнакомец… будьте осторожны. Слышал, вы на Востоке улаживаете споры кулаками. А у нас как на Юге. Мы решаем свои проблемы с помощью оружия.

Когда они въехали в город, тени уже стали длинными. Шанаги к тому времени опять сидел в седле. Он спешился.

— Вот ваша лошадь, Лунди. До встречи!

— Шанаги? — Парень секунду колебался, словно ему не хотелось говорить. — Для вас же лучше, никому не показывайте ружье. Его могут узнать.

— Узнать? Что вы хотите сказать?

— Не имею понятия, как оно попало к вам, — заметил Лунди, — но это ружье знают в наших краях, по крайней мере, в двадцати городах. Оно принадлежит шерифу Ригу Барретту.

— Ни разу в жизни о нем не слышал.

— Ну, а здесь с ним знаком каждый. Если он куда-нибудь приезжал, людям становилось легче жить в его присутствии. Он чистил города от всякого сброда: от жуликов, бандитов, грабителей поездов — от всех, кто не подчиняется закону. И никогда никому не позволял трогать свое оружие.

— Ну и что?

Джош собрал поводья и забрался в седло.

— У шерифа Рига Барретта много врагов, Шанаги. И у него много друзей, которые будут задавать вопросы и ждать на них ответы.

Лунди посмотрел вдоль расплывшейся в сумерках улицы. Ему надо было ехать, но он ждал.

— Шанаги, — тон его стал резким от раздражения, — неужели вы не понимаете? Все захотят узнать, откуда у вас ружье Рига. Потому что единственный способ заполучить это ружье — убить Рига, и никто не поверит, что какой-то пилигрим с Востока может прикончить Рига в честном поединке.

— Но я не убивал его. Я его даже не видел.

— Кто вам поверит?

— Никому и не надо верить. Я уеду отсюда ближайшим поездом. Этот городишко меня вообще больше не увидит.

— Если люди заметят ружье и решат, что вы отправили на тот свет Рига, у вас не будет возможности уехать. Они повесят вас, молодой человек. Ииспользуют ту веревку, которую готовили для меня.

— Когда отправляется следующий поезд?

— Завтра в полдень — тот, что идет на Запад. Поезд на Восток прибудет примерно в девять часов вечера.

— На вашем месте я не стал бы ждать завтрашнего вечера, — крикнул Лунди, отъехав футов на пятьдесят.

Том остался один на пыльной улице и, ругая себя за неосмотрительность, медленно развернул одеяла и положил в них ружье.

Вначале он купит что-нибудь поесть, потом — билет на поезд и место в гостинице.

Глава 4

Маленький город, в котором он так неожиданно оказался, ужинал, и центральная улица опустела. Вдоль нее в два ряда расположились магазинчики, салуны и игральные заведения. Здесь и там виднелись коновязи, возле домов тянулись деревянные тротуары.

Шанаги подошел к тому, что напоминало лучший отель, и вошел внутрь. Клерк, высокий молодой человек с желтоватым лицом и впалыми щеками, пододвинул к нему регистрационный журнал. Том написал: «Том Шанаги, Нью-Йорк» — и вернул его обратно.

— С вас пятьдесят центов, мистер Шанаги. Вы к нам надолго?

— До восточного поезда завтра вечером.

— Если вас интересует игра по маленькой, — предложил клерк, — у нас в задней комнате как раз собралась подходящая компания.

— Спасибо. — Дома Том сам помогал обдирать простаков и на обман не поддавался. — Я не играю.

— Нет? Значит, наверное…

— Девушку я тоже не хочу. Мне бы что-нибудь поесть, отдохнуть и почитать нью-йоркскую газету, если она у вас имеется.

Он не очень понравился клерку. Тот ткнул пальцем в сторону двери, из-за которой доносился звон тарелок.

— Можете поесть вон там. — Тот же палец ткнул в противоположную дверь. — А там — салун. Что же касается нью-йоркской газеты… — Клерк пошелестел газетами, лежавшими на стойке, по виду читаными-перечитаными. — Боюсь, у нас нет ни одной. Время от времени коммивояжеры оставляют их в фойе, посмотрите сами.

Шанаги подумал и решил, что не стоит, взял ключ, подхватил одеяла и пошел к лестнице. Может статься, в газете ничего и не сообщат о войне банд. Всегда были и будут драки, стычки между группировками и убийства. Газеты писали лишь о малой их части. Джон Моррисси фигура, конечно, популярная, но Эбен Чайлдерс едва ли известен за пределами Файв-Пойнтс, Бауэри и пары районов по соседству с Бродвеем.

Окно комнаты выходило на улицу. Кровать, кресло, трюмо с овальным зеркалом — вот и вся обстановка. На трюмо стояли белый таз и кувшин с водой. Рядом на вешалке висело полотенце. На полу лежала истертая ковровая дорожка.

Том снял пиджак, закатал рукава, умылся, смочил волосы и причесался.

Он критически осмотрел себя в зеркало. Пять футов девять дюймов, чуть выше среднего роста, сильнее, чем большинство людей, благодаря тяжелой работе в кузнице. Девушки говорили ему, что он симпатичный, но можно ли верить их словам? Они знали: он друг Моррисси, а имя Моррисси означало в том мире, который он покинул, и деньги и власть, поэтому ему тоже старались польстить. Нельзя сказать, что он часто знался с девушками… Он всегда занимался только черновой работой, был на побегушках.

Отряхнув пиджак, Том взял шляпу и спустился в ресторан, заказал мясо с бобами и начал потихоньку расслабляться.

Официант, полный человек в полосатой рубашке с резинками на рукавах и прилизанными волосами, налил ему чашку кофе, пролив немало на блюдце.

Окно на улицу, затянутое мелкой сеткой, было открыто, и Том услышал звон кузнечного молота.

— Поздновато трудится ваш кузнец.

— Много работы. — Официант поставил на стол кофейник. — Скоро начнется перегон скота, вот всем и надо подковать лошадей. В такое время он всегда занят.

Официант отошел. Шанаги медленно приходил в себя. Ему нравилось спокойно сидеть, потягивая кофе. Уже несколько дней подряд, а в действительности недель, он работал без перерыва. И вдруг такой подарок судьбы — целый отпуск. До завтрашнего вечера ему совершенно нечего делать. Лучше, наверное, купить билет на поезд сейчас: если что-нибудь случится, билет, по крайней мере, будет у него в кармане, а когда он попадет в Нью-Йорк, все пойдет своим чередом.

Что может случиться? В ответ на свой собственный вопрос Том пожал плечами и поднял глаза на возвратившегося с тарелкой официанта.

— Если захотите добавки, дайте знак, — предупредил он. — Мы привыкли, что у нас едят хорошо.

Шанаги наполовину закончил ужин, когда дверь с улицы открылась, посетитель, звеня шпорами, подошел к столу, где уже сидели двое, и упал на стул рядом с ними.

— Его не видно, — сказал он. — Опаздывать на три дня! Это так не похоже на Рига.

Услышав знакомое имя, Том, который резал мясо, застыл.

Риг? Риг Барретт? Шериф!

— В последний раз он дал о себе знать на прошлой неделе из Канзас-Сити.

— Может, он уже здесь? Разведывает обстановку? Тебе же известно, какой он, никогда не поднимает шума.

— Очень тревожно, судья. Вы же знаете, чем угрожает Винс Паттерсон, а Винс зря словами не бросается. Я слыхал, он нанимает ковбоев. Несколько дней назад приехал Джоэль Стронг и сообщил, что у Винса уже двадцать пять человек. Зачем ему столько? Чтобы пригнать стадо в две с половиной тысячи голов, ему не надо и половины, так к чему нанимать так много ковбоев?

— Может, боится индейцев?

— Винс? Да он пойдет против всех адских сил в одиночку с ведром воды! Нет, рассчитывает расквитаться. Когда убили его брата, пообещал вернуться.

— Он не может винить за это весь город.

— Однако винит. Винс — тертый калач и никогда зря не болтает. Его мог бы остановить только Риг Барретт. Он не послушает никого другого.

Судья отпил кофе, затем закурил сигару.

— Да, я знаю Винса, с характером человек. Он ведь из Кентукки. Приехал и начал отлавливать и клеймить одичавший скот. Подружился с индейцами, которые хотели подружиться с ним, воевал с теми, кто искал войны. Построил себе отличное ранчо. Первые два года все делал сам. Потом приехал его брат. Работали и воевали они с ним бок о бок. Брата убил Драко.

Драко?

С этого момента Шанаги слышал лишь обрывки разговора, как ни пытался что-нибудь разобрать. Любопытство его разгоралось. Наверное, Риг Барретт ехал на том поезде, и почему-то сошел, оставив вещи. Но зачем шерифу трястись в грузовом вагоне? Чтобы незаметно заявиться в город? Возможно, но Риг, похоже, не из тех, кто бы стал беспокоиться, что его узнают. Горожане с надеждой ждут его возвращения.

Так что же с ним стряслось? Том пожалел, что этим вечером не было поезда на Восток. Прямо сейчас. Он почувствовал, что его затягивает в западню. Его старый друг из тира много рассказывал о нравах на Западе. Если ты убил человека в честном поединке, вопросов не возникнет. Если же в спину или еще каким-то нечестным способом, тебя повесят. И выбор не велик — бежать или быть повешенным.

Если у него найдут ружье и одеяла Рига, его сочтут виновным!

Допив кофе, он встал и расплатился. Двадцать центов… Неплохо. И еда хорошая.

Тома так и тянуло на звук кузнечного молота. Он прошелся по улице.

Двери кузницы оказались распахнуты настежь. Огонь в горне светился неярким красным цветом, вокруг наковальни висели лампы. Том шагнул в дверь, кузнец взглянул на него.

— Поздно работаете, — улыбнулся Шанаги. — Хотите выпить? Угощаю.

— Не пью.

— Ну, я тоже. Так, иногда. — Том немного понаблюдал за работой кузнеца. — Я часто видел, как такой же отвал делал мой отец.

— Вы кузнец?

— От случая к случаю. А вот папа был хорошим кузнецом

— Хотите работу?

Шанаги заколебался.

— Я завтра вечером уезжаю, но если у вас слишком много заказов, могу помочь. А что надо делать?

— Подковывать лошадей, ковать ободы для фургонных колес, иногда литье.

— Это пожалуйста. Я не часто работал с плугами и отвалами, потому что живу в Нью-Йорке, а там главное — уметь подковывать тягловых или ездовых лошадей, ставить ободы на повозки.

— Приходи в шесть часов, помашешь молотом денек. Жаль, что не можешь остаться. У меня достаточно работы для трех человек — всем надо срочно. — Кузнец смахнул пот со лба. — Пора отдохнуть. — Он вытянул из-под верстака старую табуретку. — Сядь, посиди. Нью-Йорк, а? Я там никогда не был.

— У вас есть машинка для сворачивания ободов?

— Слыхал о них. Ничего работает?

— Некоторые ничего. До прошлого года я и сам о них не знал, но кузнец, у которого подрабатываю в Нью-Йорке, его зовут Маккарти, купил себе одну. Ему понравилось.

— Может, мне тоже себе такую достать. Сэкономит время.

— Давно вы здесь кузнецом?

— Давно? Черт возьми, да я закладывал этот город! Человек, который живет дальше по улице, увидел мой инструмент, когда я проезжал на фургоне мимо его лагеря, и попросил согнуть обод. Я сделал для него четыре фургона, а потом начали приводить подковывать лошадей. Здесь народ сам подковывает лошадей, но работа оставляет желать лучшего, большинство выполняет ее тяп-ляп. Ну, я проработал недели две, а потом перебрался сюда, под тополь, и поставил себе хибару. Следом появился старина Гринвуд с фургоном, полным виски, и тоже остановился здесь — начал продавать выпивку прямо с фургона. Я потребовал с него четвертую часть прибылей, поскольку он встал на моей земле. Так ему и сказал, а он не стал спорить и начал платить. Потом появился Холмструм, узнал, где кончается моя земля, занял соседний участок и построил магазин. Так и получился город. Сегодня у нас и склады, и железная дорога, и жителей восемьдесят человек.

— Много проблем?

— Случается. Драко часто затевают скандалы. Они поселились к западу отсюда. Старик и четверо парней. Буйные. Ужас какие буйные! Гринвуд, Холмструм и я хотим, чтобы город рос. Задумали построить церковь и школу, пусть даже пока в одном доме — средств маловато. Мы с самого начала совершили ошибку: выбрали шерифом Генри Драко, он выгнал бродяг… одного убил. Потом вроде как запало ему в голову, что он здесь самый главный, ну прямо король. За ним и его сыновья решили, что город принадлежит им. Нам это не нравится. Совсем не нравится. Этот городишко основали мы. Собрались четверо или пятеро и организовали комитет. Посадили деревья, в свободное время копаем колодец — городской колодец. — Он встал. — Ну, пора за работу. Если не передумал, приходи завтра. Я буду здесь на рассвете.

Том вернулся обратно и немного постоял перед отелем, вглядываясь в темноту. В домах вдоль улицы зажгли лампы. Свет от окон ровными прямоугольниками падал на тротуар.

Он недоверчиво покачал головой. И это город? Скопище хибар и каркасных домов вдоль железнодорожных путей в голой прерии. Тем не менее кузнец говорил о нем с гордостью, похоже, он действительно любит его. Как, удивился Шанаги, можно любить такую суровую землю?

Что же касается самого Тома, то понятия «быстро убраться из этого города» для него не существовало, потому что ему хотелось еще быстрее. Завтра он пойдет работать в кузницу, чтобы скоротать время, и, кроме того, ему нравилось держать в руках тяжелый молот, ощущать жар от раскаленного сияния горна, нравилось что-то лепить, что-то творить своими руками. Может, эти люди любили свой город, потому что построили его своими руками?

Он поднялся в комнату, лег и сразу заснул под легкий шум дождя, который пошел словно для того, чтобы облегчить ему сон и охладить ночь. Проснувшись утром, Шанаги вспомнил о письмах и бумагах шерифа. Надо взглянуть на них, вдруг там есть ключ к тому, что случилось с Ригом Барреттом.

Солнце еще не взошло, хотя в окно уже пробивался смутный серый свет. Некоторое время он лежал не шевелясь, собираясь с мыслями. Чувствовал себя немного неуютно, хотя постель была достаточно хорошей и свежей, воздух прерий — прохладным и приятным. Он осознал, что причина его беспокойства лежала в нем самом, но что за причина, не знал.

Странно, но Нью-Йорк, в который он скоро вернется, казался ему очень далеким. Каждый раз, когда Том пытался представить его, то картина расплывалась, и это раздражало его.

Шанаги умылся, оделся, собрал вещи и спустился завтракать. Горожане ели дома, и в ресторане отеля сидели такие же приезжие, как и он. Нынешним утром здесь сидела только молодая женщина в сером дорожном костюме, казавшаяся очень холодной и сдержанной. Она один раз взглянула на Тома и больше его не замечала.

Довольно хорошенькая пепельная блондинка с правильными чертами лица явно ожидала кого-то, проявляла нетерпение и часто посматривала на крохотные часики, которые носила в сумке. Шанаги заинтересовался и не торопился. Его разбирало любопытство: кого она ждет и что такая девушка здесь делает.

Он почти не знал женщин. Девочки с Лайн или те, которые прохаживались по улицам в Бауэри, — вот с кем он знакомился в танцзалах Моррисси, когда приходил туда за деньгами. Другие женщины, к которым относилась и эта, обычно вставали намного позже. Она родилась на Западе? Вряд ли. Приехала поездом? Еще не прибыл и первый.

В ресторан вошел худощавый, темноволосый парень в длинном сюртуке и широкополой шляпе. Серый жилет его был безукоризненным, серые брюки в полоску прикрывали начищенные до блеска ботинки.

Шанаги изучающе оглядел его. Знакомый тип — мошенник и картежник. Приятная наружность, правильные черты лица, вкрадчивые манеры. Словом, все при нем, но что-то очень важное отсутствовало.

Девушка собралась уходить, но вдруг замешкалась и снова опустилась в кресло.

— Джордж! Кого я вижу! — воскликнула она, будто удивившись встрече. Но Шанаги догадался, что ждала она именно Джорджа. К чему тогда игры?

Том снова налил себе кофе. Кузнец подождет еще немного.

Глава 5

Все, что происходило, его, конечно, совершенно не касалось. Но девушка — несомненно, из хорошей семьи. Мужчина же — обыкновенный дешевый пижон, делающий вид, что он джентльмен. Шанаги сразу почувствовал: что-то случится.

Делая вид, что не обращает на них внимания, он взял у вчерашнего официанта тарелку с мясом и яйцами. Едва официант отошел, Том услышал, как Джордж сказал:

— Не беспокойтесь, мэм. Я обещал вам, что он больше здесь не появится? Он не появится.

— Что, если они возьмут кого-нибудь другого?

Мужчина пожал плечами:

— Другого нет. Барретта уважали все, он знал, как улаживать подобные проблемы. Без него все случится, как мы и планировали.

Потом Том разобрал только пару слов, и ничего не понял. Барретт, должно быть, Риг Барретт, но почему Джордж уверен, что Риг не появится?

Парочка неожиданно повернулась и посмотрела на него, но он притворился, что поглощен завтраком и не обращает на собеседников никакого внимания. Они не знали, услышал ли он их, но рассудили: парень выглядит как приезжий, а приезжему какое дело до их забот.

Имея к Барретту какое-то отношение — ему все же достался его тюк, — Том невольно заинтересовался случайно подслушанной беседой. Кто эти люди? Почему для них важно, чтобы Риг отсутствовал? С какой стати Джордж так уверен, что Риг не появится? Может, он сам, собственными руками…

Убийство? А почему бы и нет, если ставки достаточно высоки? Но какие ставки в забытом Богом краю, кто их сделал? Однако… Увы, Шанаги просто и представить не мог, где здесь могут лежать деньги.

Скот? Пастбища? В восточных штатах не хватало говядины. До него кое-что доходило. Но если речь идет о скоте, то где он? И зачем понадобилось убирать Барретта?

Другие считали Шанаги циником и скептиком. Он жил в мире, где царствовал доллар, и руководствовался его неписаными законами. Если у людей и есть какая-то цель, то это иметь деньги или недвижимость, которую можно обратить в деньги. Только меркантильные интересы могли свести такую девушку и такого мужчину. Без сомнения, она думала, что он действует в ее интересах, а он, возможно, рассчитывал на нее.

Скот из Техаса? Винс Паттерсон гнал скот из Техаса к железной дороге. Он хотел отомстить горожанам за брата, которые назначили Драко шерифом.

Следовательно, не исключено, что девушка связана с Паттерсоном или надеялась получить прибыль от его пребывания в городе.

Жаль, что он уезжает в Нью-Йорк. Любопытно, что здесь произойдет?

Том встал, расплатился за завтрак и зашагал по улице к кузнице. Кузнец раздувал мехами огонь.

— Надо поставить обода на пару колес, — заметил он. — Фургон Хэнка Драко. Он пригнал его на прошлой неделе и жутко разозлился, когда я тут же не выполнил заказ. Теперь знаю, почему у Хэнка так быстро ломаются обода. Приезжая сюда, он пересекает три ручья и в одном из них всегда останавливается, чтобы напоить лошадей, а пока они пьют, колеса впитывают воду. Нельзя ставить обода на мокрые колеса, лучше повременить, пока они полностью высохнут, я и сказал ему, что придется подождать. Он здорово разозлился. — Кузнец указал молотом. — Вот колеса. Обода я сделал. Осталось их поставить.

Шанаги снял пиджак, рубашку и повесил их на гвозди, вбитые в стену. Затем разжег на дворе круглый костер в том месте, где его разводили раньше. Когда костер разгорелся, положил в него обод, а сверху накидал веток, чтобы жар распространялся равномерно. Спустя некоторое время попробовал железо маленькой палочкой, а еще через несколько минут попробовал снова. Теперь палка скользнула вдоль обода, будто смазанного жиром, и от нее поднялась тонкая струйка дыма.

Том положил колесо на жернов, вставив ступицу в центральное отверстие. Поставив обод, Шанаги сжал его щипцами и несколько раз ударил молотом. Обод встал на место, дерево задымилось от горячего железа, оно потрескивало и постанывало в тисках раскаленного кольца металла, который остывал и сжимался. Подхватив колесо, Том установил его в пазы над ушатом с водой и стал крутить, пока железо не сжалось до предела. При каждом повороте колеса вода в ушате плескалась и шипела.

Шанаги возился уже со вторым колесом, когда услышал, как подъехал всадник. Он продолжал работать, ощущая на себе чужой взгляд, но обернулся, только когда поставил обод на место и добавил для порядка несколько ударов молотом.

Худой узкоплечий человек с уныло висящими усами в старой голубой рубашке и домотканых брюках, заправленных в сапоги, сидел на пегой лошади и наблюдал за ним. В руках он держал винтовку, на бедрах висел оружейный пояс с револьвером. Узкополая шляпа была изрядно потрепана.

— Я тебя не видел здесь раньше, — начал незнакомец.

— На то есть причина.

— Что такое? — Человеку явно не понравился тон его слов, он даже чуть привстал в седле.

— Меня здесь раньше не было.

Всадник уставился на него, а Том вернулся к работе. Ему поручили отковать несколько дверных петель.

— Ты тот бродяга, который повздорил с моим сыном?

Шанаги взглянул на него. Он чувствовал, что не только кузнец наблюдает за ними. На другой стороне улицы остановились прохожие.

— Если это ваш сын, — произнес Шанаги, — скажите ему, чтобы не приставал к незнакомым людям. Я занимался своим делом, пусть занимается своим.

— Мой сын — мой помощник. И ты ранил его.

— Помощник? Вам нужны помощники, чтобы наводить порядок в городишке такого размера? — Шанаги оторвался от наковальни и выпрямился. — Если так, вы мало на что годитесь.

— Как ты смеешь! — Драко угрожающе объехал вокруг Тома. — Хочешь сказать, что я не справляюсь?

— Мистер, — ответил Шанаги, — если бы мне не удалось навести порядок в таком крохотном городке, я бы оставил должность. И еще: на вашем месте я бы объяснил сыну, что вешать кого бы то ни было без суда — убийство, и не важно, кто его совершает.

Шанаги сознавал, что достал Драко. Понимая, что рискует, приготовился к неожиданному повороту событий. С детства Тому приходилось сталкиваться и вступать в споры с подростками, а потом и со взрослыми, многие из которых действительно были крутыми и неуступчивыми, другие же только думали, что они крутые. Старший Драко ему нравился не больше, чем его напыщенный сын, но Том никогда не уходил от драки. И давно знал, что стремление уладить спор миром подобные Драко расценивают как слабость, что влечет за собой большие неприятности.

Так или иначе, ему все равно. Через несколько часов он сядет в поезд на Нью-Йорк, где его ждало немало своих проблем.

— А ты не выбираешь слова, — усмехнулся старик.

— Мистер, мне надо работать. Если вы приехали, чтобы затеять ссору, слезайте и начинайте без проволочек. Если не ищете неприятностей, поезжайте себе дальше, пока целы.

Шанаги держал в руке легкий молоток, и хорошо знал, как им воспользоваться при случае, — еще подростком научился очень точно метать топор или молоток. Прежде чем Драко успеет положить руку на оружие, он метнет молоток и тут же кинется на Драко. Затея, конечно, рискованная, но рисковать ему не привыкать.

Драко заколебался, но развернул коня.

— Мы еще увидимся! — заорал он и умчался.

— Давай, давай! — крикнул вдогонку Шанаги. — В любое время в любом месте.

Когда старик скрылся из виду, кузнец облегченно вздохнул:

— Я боялся, он тебя застрелит.

— Меня? С молотком? Я бы двинул ему прямо промеж глаз.

— Хорошо, что ты уезжаешь, — покачал головой кузнец, — хотя мне и жаль. Ты отличный работник. У тебя, должно быть, в Нью-Йорке девушка, если так рвешься туда.

— Девушка? Нет у меня никакой девушки. — Однако замечание напомнило ему о молодой женщине в сером дорожном костюме.

— Кстати о девушках… — начал Том и описал ее кузнецу. — Вы не знаете, кто она?

— Точно не могу сказать, хотя без сомнения, не с поезда, как ты думал. Скорее всего приехала верхом и очень рано, значит, вряд ли издалека. — Он помолчал. — Красивая, говоришь. Понравилась?

— Не очень. Хотя любопытно, кто она, где познакомилась с мужчиной, которого ждала, и что их связывает.

Они вернулись к работе. В полдень Шанаги повесил кожаный фартук и вымыл руки. Вытирая их, думал о девушке, Драко и Барретте.

— Послушайте, — спросил он, — а если Барретт, за которым послали, не явится, что будет?

— Черт знает что будет. Винс Паттерсон жестокий человек и, как мы слышали, гонит скот в сопровождении целой армии головорезов. Кроме войны, у нас нет способа справиться с ним. Он знает, сколько у нас под ружьем, и наймет еще больше.

— А Риг Барретт смог бы его остановить?

Кузнец пожал плечами:

— Трудно сказать, но если кто и смог бы, так только он. Риг бывал здесь раньше. Его уважают. Он крутой малый, но за мирное разрешение конфликта будет бороться до конца. Однако, уж коли найдет коса на камень и Риг возьмется за оружие, то тут все игры в сторону. Мы надеемся, что он встанет между нами и остановит Винса, который тоже понимает: начнется пальба — скольких ребят он потом недосчитается. Барретт — известное имя. Ему не стыдно уступить.

Шанаги подошел к открытой двери, чтобы немного остыть на легком ветерке, и посмотрел вдоль улицы. Весь город лежал перед ним как на ладони. Он с недоумением покачал головой. Ну какой это город! Даже не поселок. Просто кучка хижин, хибар и каркасных домиков посредине пустынной равнины. И все же люди готовы жизнь положить за свой городишко. Удивительно! Он достал тяжелые серебряные часы. До прихода поезда оставалось четверть суток.

Кузнец вышел и встал рядом.

— Здесь так мало жителей, — сказал Шанаги.

— Все, что есть, — ответил кузнец. — Но это наш дом.

Дом! «Сколько уже лет у меня нет собственного дома», — спросил себя Том. Он вспомнил каменный коттедж на краю болот в Ирландии, вспомнил утренние прогулки в тумане, когда ходил на верхние пастбища, чтобы привести лошадей. Как давно это было! Он повернулся, чтобы не видеть пыльную улицу, и пошел к горну.

Однако мысли о доме изменили его настроение. Он набил обод, вернулся к петлям и вдруг почувствовал себя потерянным и одиноким. На память ему пришли зеленые холмы Ирландии и долгие беседы с отцом у кузнечного горна. Его отец, вдруг понял он, был немножко странным — полупоэтом, полумистиком. «Человек, — сказал он однажды, — должен быть как железо, а не как сталь. Если сталь слишком нагреть, она становится хрупкой и ломается, в то время как железо — великая сила, мой мальчик. Но все-таки его можно ковать и менять его форму, если правильно бить молотом и правильно нагревать. Хороший человек именно такой по характеру».

Интересно, каким был Риг Барретт?

Шанаги взял пробойник и сделал дыры в петлях, думая о Барретте. Кузнец остановился, выпрямился и положил руку на поясницу.

— Расскажите о Барретте, — попросил Том.

Тот помолчал, раздумывая.

— Он не из тех, кого именуют «большой» человек, — наконец начал он. — Во время войны с Мексикой ездил с техасскими рейнджерами, дрался с команчами, провел караван по Тропе Санта-Фе. Мальчиком на Востоке, говорят, гонял то ли индюшек, то ли свиней на рынок по дороге в сто или больше миль. Пару раз перегонял скот. Все знают, что он честен и не потерпит никого на своей дороге. Да, если кто и сумеет вразумить Винса Паттерсона, то только он. — Кузнец посмотрел на Тома. — Ты хороший помощник, почему бы тебе не остаться? Что у тебя в Нью-Йорке такого важного?

— В Нью-Йорке? Черт возьми, это мой город! Я… — Шанаги замолчал. Кого он дурачит? Нью-Йорк никогда не был его городом. О нем, наверное, уже и забыли. В сельском городишке, таком, как этот, если человек пропадал, как, например, Риг Барретт, о нем помнили. Там, в Нью-Йорке, если кто-то из ирландских громил уходил или терялся, другой занимал его место и о первом никто не вспоминал. Ну, о нем, может, посокрушается Маккарти. Или подумает Моррисси.

— Вот что, — неожиданно заявил кузнец, — ты хороший парень. Если не хочешь работать на меня, я готов продать тебе половину интереса в кузнице.

Шанаги улыбнулся:

— Не стоит. Мне не очень нравится ваш городишко. Я выходец из большого города, люблю огни и толчею. Кроме того, если то, что я слышал о Винсе Паттерсоне, правда, то вашему городу осталось не так уж долго жить. Тот парень, который разговаривал с молодой женщиной… нынешним утром… У меня создалось впечатление после их разговора, что Риг не объявится.

Кузнец стоял лицом к горну, но при его словах резко обернулся:

— Что это значит?

— Точно не могу сказать. Не исключено, что они говорили о ком-то другом, но мне показалось, что речь шла о Риге. Они уверены, что он не приедет.

Кузнец снял фартук.

— Побудь здесь, Шанаги. Мне нужно кое-кого повидать.

Он удалился почти бегом.

«Что же ты наделал? — спросил себя Том. — Куда заведет тебя твой глупый язык! Ты ничего не знаешь, только предполагаешь. Но почему они так беспокоятся?»

Однако факт оставался фактом — горожане тревожились. И тем двоим из ресторана было далеко не все равно, что с Ригом Барреттом. Они не хотели, чтобы он приехал сюда, когда появится Винс Паттерсон.

Шанаги опять вынул часы. До прихода поезда еще оставалось время. Проблемы города, если эту кучку домов можно назвать городом, его не касались.

Он взял другую пару петель, положил на наковальню и начал все сначала. Ему доставляло удовольствие держать в руке кузнечный молот, работать с металлом, распознавая его температуру по цвету — от ярко-желтого до темно-красного.

Закончив партию, Шанаги снова подошел к двери. Улица несколько оживилась. У деревянных тротуаров стояли две пролетки и фургон, возле коновязей ждали несколько оседланных лошадей — обычное зрелище, предположил он, в такой час.

Неожиданно на улице появился тот самый Джордж, которого Том видел в ресторане. Поглядев направо, потом налево, он медленно двинулся вперед, заходя в магазины, останавливаясь у витрин. Дойдя до кузницы, вынул из кармана тонкую сигару, прикурил и вошел.

— Где кузнец?

— Где-то здесь.

— Скоро вернется?

— Скоро. Могу вам чем-нибудь помочь? — спросил Шанаги.

Джордж приятно улыбнулся, показав белые зубы. Но улыбался он одними губами, глаза при этом оставались холодными и расчетливыми.

— Не знал, что у кузнеца есть помощник.

— Иногда есть.

— Вы здешний?

Том пожал плечами:

— Таких тут нет. Город новый, мистер. Каждый житель родом из другого места. Как и вы. А вы откуда?

Джордж бросил на него тяжелый взгляд.

— Я думал, что такие вопросы на Западе не задают.

— Вы же меня спросили.

— А? Ну да, спросил. Я из Начеса, что на Миссисипи.

— Город игроков, — прокомментировал Шанаги. — По крайней мере Начес-Андерхилл. Говорят, там полно темных личностей и мошенников… и больше картежных шулеров, чем где-либо еще.

— Похоже, вы много знаете о Начесе, Бывали там? — В глазах Джорджа появился неприятный блеск.

— Доходили слухи.

— Вы слышали слишком много.

Вдруг Шанаги почувствовал, что в него вселяется бес. То ли от предвкушения хорошей драки, то ли от того, что ему страшно не нравился Джордж.

Он смерил его взглядом и саркастически улыбнулся, окончательно выведя из равновесия противника, который собрался уходить. Том не знал, что заставило его так поступить. Гораздо умнее было бы оставить все как есть, но слова сами слетели у него с языка.

— Сейчас уже не так важно, приедет Риг или нет, — сказал он. — Все схвачено.

Глава 6

Джордж остановился так резко, что чудом не упал носом в пыль. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

Шанаги почувствовал, какое раздражение испытывал Джордж, но свой вопрос он задал совершенно спокойно:

— Я не ослышался? Вы что-то сказали про Рига?

— Риг Барретт, — заявил Том, — осторожный человек. Никогда не полагается на случай.

Он не представлял, о чем говорил, но их ненависть с игроком, или кто он там, была взаимной, и Шанаги сделал замечание только с целью разозлить Джорджа. Тем не менее их разговор значил нечто большее, чем простая игра словами, потому что горожан беспокоил Винс Паттерсон, а Том подозревал, что Джордж каким-то образом связан с тем, чего все так боялись.

Большинство людей, которых он знал в Нью-Йорке, сделали преступление своей профессией. В Бауэри, Файв-Пойнтс и нижней части Бродвея таких очень много и почти все считали, что честные люди — глупцы. Они, как правило, отличались сверхоптимизмом во всем, что касалась их будущего, и отчаянно верили, что им не может не повезти, и не задумываясь ставили на кон свои жизни и свободу в жестокой игре, что представляет собой погоня за деньгами.

Джордж принадлежал именно к таким, твердо убежденным. Он не сомневался, что умнее всех остальных. Увы, эта наивность порой позволяла ловкому противнику использовать его в своих интересах. Притом более ловкий и опытный жулик всегда был готов подыграть Джорджу, поощряя его сомнения. Но кто же тогда девушка? Какую роль она играла в происходящем?

— Риг Барретт? Не слыхал о таком. — Левая рука Джорджа расстегнула пиджак. — Он отсюда?

— Я думал, вы его знаете, — без обиняков ответил Шанаги. — О нем все знают. Здесь опасаются неприятностей, когда пригонят скот, и считают, что Риг их уладит. То есть если он приедет. Лично мне кажется, что Риг просто выжидает, а будет надо, тут-то он и появится. Ведь Риг не тот человек, чтобы кого-то подвести.

Джордж пожал плечами и отвернулся.

— Иногда бывает, что человек не в силах что-то сделать.

Шанаги поднял молот и подошел к горну. Посмотрев на разогревающуюся заготовку, положил молот, взял щипцы и вынул заготовку из огня.

— Такой человек, как Риг, — произнес он, — если не сможет приехать сам, обязательно пришлет кого-нибудь вместо себя.

Джордж ушел, не обратив внимания на его замечание, и Том, рассмеявшись, продолжал работу. Он пробивал дырки в петлях, когда через улицу перешел мужчина и остановился в дверях.

— Где Карпентер?

— Карпентер?

— Кузнец.

— А! Я не знал, что его так зовут. Просто называл кузнец.

Мужчина кивнул.

— Многие так и делают. — Он вошел в кузницу и протянул руку. — Меня зовут Холмструм.

Шанаги протянул свою. Она была черной от гари.

— Извините. Я — Том Шанаги. Пришел помочь на несколько часов.

— Рад, что вы к нам заехали. Нам нужны мастеровые люди.

— Драко все еще шериф?

— Да.

— Так выгоните его, если именно за ним охотится Винс Паттерсон. Вам бы найти человека, за которым встанет город.

— Риг Барретт выгонит Драко. И стычки не будет. Нам не нужна война.

— А если Риг сюда не доберется?

Холмструм помолчал, обдумывая не слишком приятную мысль. Потом с непроницаемым лицом посмотрел через улицу.

— Я сам все сделаю до прибытия Винса Паттерсона. Хотелось бы верить, что устранение Драко избавит нас от неприятностей. А если нет? Пусть их расхлебывает Драко. Он заварил кашу.

— Предположим, — задумчиво сказал Шанаги, — Риг оставил кого-нибудь вместо себя?

— Нет. Никто, кроме него, не решит нашу проблему. Возможно, Хикок…

Том прошел к мехам и начал раздувать их, поднимая температуру пламени.

— Никто не знает, что может случиться, мистер Холмструм. А вдруг Барретт не приедет? Вам лучше поскорее избавиться от Драко и выбрать другого шерифа.

Холмструм покачал головой:

— В том-то и дело. Здесь есть смелые парни, но ни у кого нет опыта ведения переговоров. В случае чего все наши возьмутся за оружие, но нам ни к чему драка. Если начнется стрельба, будут убитые. Чем сильнее стрельба, тем больше смертей. Риг Барретт умеет остановить стычку. — Он помолчал. — Нам не нужны неприятности. Кроме стада Винса придут другие стада, это сулит хорошие барыши. Город наш молодой, нам необходимы выгодные сделки.

Холмструм тоже подошел к горну и стал смотреть на горящие угли, на то, как нагревается железо.

— Покупатели скота приедут в город на полуденном поезде, они купят бычков. За следующие несколько недель оборот в торговле скотом достигнет двухсот-трехсот тысяч долларов, скотоводы расплатятся с ковбоями. Те пойдут покупать одежду, еду, выпивку в наши магазины. Эти деньги поставят город на ноги. Мы сможем построить церковь и школу.

Шанаги взял заготовку щипцами и подошел к наковальне. Ударил по ней молотом. Потом еще раз. И остановился.

— Двести-триста тысяч? Где такой городок возьмет столько денег?

— У нас самих не так уж много. Совсем немного. Но мы послали за деньгами, их скоро привезут. Мы должны расплатиться со скотоводами и погонщиками, понимаете? Покупатели обменяют чеки на наличные, и…

— Двести или триста тысяч? Они доставляются поездом?

— А как еще? Их привезут на поезде. Я же вам говорю: не должно быть никаких неприятностей.

Холмструм ушел, а Шанаги продолжал работать. Банка в городе не было, хотя и стояло здание, на котором какая-то честолюбивая персона вывела: «Банк», вывела, без сомнения, с самыми добрыми намерениями. Так называемым банковским делом наверняка занимался сам Холмструм или Гринвуд. Ясно, что деньги для оплаты чеков покупателей скота поступят то ли к одному, то ли к другому.

Карпентер не возвращался, и Том продолжал ковать в одиночестве. Ему нравилось думать во время работы. Если знаешь ремесло, действуешь автоматически, остается время поразмыслить.

Кузнец сноровисто обращался с инструментом — не так умело, как Маккарти или его отец, но достаточно ловко. Он хорошо распределил работу, и Шанаги выковал еще два обода и прибавил несколько петель к уже сделанным.

В углу кузницы он обнаружил прикрепленный к стене замызганный листок бумаги со списком первоочередных дел. Изучив его, принялся выполнять план, однако мысли его постоянно возвращались к девушке из ресторана и Джорджу. Что они замышляли? Чего добивались? Естественно, эти двое не могли… нет… Кто бы она ни была, девушка все же не того типа. Мелкое мошенничество — возможно, проституция — нет.

Чем дольше он размышлял над ситуацией, тем больше росла его уверенность, что Джордж придумал, как избавиться от Рига Барретта.

Неужели Барретт мертв? Даже самого хитрого и опытного из ганфайтеров можно подстрелить из засады в спину — там и тогда, когда он не ждет. Том опять подумал о письмах и карте, лежащих в рюкзаке. Они, несомненно, что-нибудь ему подскажут.

При чем здесь карта?

Шанаги не знал ответа на этот вопрос. Его охватили нетерпение и тревога. Необходимо немедленно просмотреть письма. Почему же не прочитал их раньше? Том недолго колебался над ответом: ему не хотелось лезть в чужую жизнь, открывать чужие секреты.

Отец однажды ему сказал, что джентльмен не читает чужую почту. А письма адресованы не ему, а Ригу Барретту… И все же Риг не появлялся, а обстановка требовала срочных действий. Том мало знал о Барретте — только то, что слышал, но постарался поставить себя на его место.

Что сделал бы Риг? Что сделал бы Джон Моррисси? Что сделал бы его отец?

Они прочитали бы письма и соответствующим образом спланировали свои действия. «Поближе взгляни на ситуацию», — сказал себе Шанаги. Город ждет Барретта. Он не приехал. Джордж считает, что он вообще не приедет. Но у него, Тома, есть одежда Барретта, его одеяла и знаменитое ружье.

— Черт побери, — выругался он тихо, продолжая работать. — Где же Карпентер?

Вдруг представил себе огромное стадо, бредущее где-то там, в бескрайней прерии, которое гонят на север двадцать пять крутых ковбоев. Миля за милей махина приближается к городу — к неотвратимому часу кровопролития.

А как Драко? Он и его сыновья тоже ждут Винса. Что они будут делать? Бежать или драться?

Драться, решил он. Они слишком горды или слишком глупы, чтобы бежать. Но им нужна помощь… возможно, они знают, к кому за ней обратиться.

Наконец пришел Карпентер вместе с Холмструмом.

Шанаги снял передник.

— Мне нужно отлучиться, я скоро вернусь.

— Подожди минуту, — остановил его Карпентер. Он повернулся к владельцу магазина: — Холмструм, расскажи ему.

— Шанаги, мы вас впервые видим, хотя уже слышали, что вы неплохой кузнец. Карпентер сообщил нам, что вы переспорили Драко.

— Не совсем так. Скорее всего, Драко хотел понять, с кем имеет дело, я для него темная лошадка. Он не испугался. Рассчитывал получить больше информации. — Том помолчал. — С моей точки зрения, Драко не такой уж крутой, как ему хочется казаться.

— И все же вам удалось остановить его, он не выдержал, когда вы показали, что готовы драться. Мы ждем Рига Барретта, но что-то случилось, и он до сих пор не объявился.

— Скорее всего, и не объявится, — в раздумье произнес Шанаги.

Оба собеседника от неожиданности воззрились на него. Том слишком поздно вспомнил о предупреждении Джоша Лунди.

— Сегодня утром в ресторане я слышал, как Джордж говорил девушке, что Барретт не приедет. — Шанаги понял, что его довод слишком слаб. В глазах его новых знакомых светилось подозрение.

— Откуда у него такие сведения?

— Понятия не имею… Если только он сам не приложил руку.

Шанаги повесил фартук и натянул рубашку. Карпентер и Холмструм наблюдали за ним, пока он не надел пиджак. Наконец Холмструм произнес:

— Шанаги, я вас вовсе не знаю, но Карпентер говорит, что вы хороший парень, ему понравилось, как вы осадили Драко. Ну… если Риг не приедет, вы возьметесь за это дело? Известность Рига — залог бескровной победы в битве. Вам будет гораздо сложнее.

Шанаги улыбнулся. Что бы сказал на это старый Джон Моррисси? Моррисси, неожиданно подумал он, согласился бы и встал посреди улицы, чтобы остановить Винса Паттерсона. Старик Джон никогда не отступал. «И если подумать, я тоже», — мелькнула мысль. Пару раз ему пришлось убегать, но нападавших тогда было гораздо больше, и он знал, что вернется.

— Спасибо за предложение. — Том пристально посмотрел на них. — Но у меня билет на ночной поезд. Я еду в Нью-Йорк, где у меня полно незавершенных дел и пара долгов, по которым я обязан уплатить.

— Шанаги, — запротестовал Холмструм, — у нас большие неприятности. Паттерсон может сжечь город. Он обещал его сжечь.

— Извините. Когда поезд отойдет от перрона, я буду в вагоне.

Он пошел в отель. Черт побери, это не его драка! За кого они его принимают? Он случайно оказался в городе и… Что, в конце концов, они о нем знают? А если бы даже знали, что с того? Он — никто, как говорил Маккарти, шпана с Бауэри. Предложили бы ему такую работу, если бы до них дошло кое-что?

Шанаги поднялся в свою комнату, развязал рюкзак и взглянул на рубашки. Они ему были малы, обшлага потертые и обтрепанные. Мистер Риг Барретт, будучи представителем закона, зарабатывал мало. Все вещи, лежавшие перед Томом, принадлежали бедному человеку. Однако оружие хозяин аккуратно смазал и вычистил.

Если бы Риг не был честным человеком, он носил бы шелковые рубашки — те, в которых щеголяли карточные шулеры, или по крайней мере некоторые из них.

Шанаги запер дверь, вынул пачку писем, записную книжку с вложенными листочками, карту и разложил их на кровати, потом достал револьвер и положил рядом с собой. Пачку из четырех писем Том отложил в сторону — ему не хотелось заглядывать в чужую жизнь. Вначале он просмотрел отдельные листки.

Первой ему попалась схема города со списком салунов, магазинов и контор. Под ней Риг набросал краткие сведения о нескольких людях:

«Паттерсон Винсент, тридцать шесть лет, рост пять футов десять дюймов, шатен, глаза карие. Мать: Марселла Дрейпер, два сына, одна дочь. Отец уехал в Техас с Мозесом Остином. Мексиканская война — один год службы; техасские рейнджеры — два года. Ветеран нескольких сражений с индейцами. Держит около шести тысяч голов скота. Пьет редко. Сильный, упрямый, бесстрашный. Никогда не оставляет работу недоделанной. Честный, заставляет своих людей много трудиться, но и кормит их хорошо. У него всегда лучший повар в районе. Отличные лошади. Если он в настроении, с ним можно договориться. Если что-то вбил себе в голову, не остановишь.

Драко Генри, сорок один год, рост пять футов одиннадцать дюймов, волосы черные, с проседью. Носит усы, часто небрит. По слухам, разыскивается в Западной Вирджинии за конокрадство. Три сына: Уин, Дэнди и Уилсон. Ребят за нарушение закона не арестовывали. Подозреваются в конокрадстве. Скотокрады. Семья не сидит на одном месте: Западная Вирджиния — Огайо — Иллинойс. Участвовал в междоусобице в Блэкхоке — столкновение с человеком по имени Сэкетт, чью лошадь Драко «позаимствовал». Сэкетт вернул себе лошадь, предложил Драко убраться. Уехали. Шериф убил брата В. Паттерсона. Жертва, очевидно, находилась под воздействием алкоголя.

Пендлтон Альфред. Саффолк, Англия. Сорок четыре года. Рос шесть футов. Волосы светлые, глаза голубые, строен; один сын, одна дочь. Вдовец. Покупает скот, откармливает, отправляет. Иногда покупает у Паттерсона. Уин Драко подозревается в краже телок у Пендлтона. Спокойный человек, избегает неприятностей. Сын, Ричард, сильный, атлетически сложенный, посещал два года колледж. Двадцать пять лет, хорошо ездит верхом, стреляет. Пендлтон потерпел убытки в связи сзасухой и кражами скота».

Там была также краткая информация о Карпентере, Гринвуде и Холмструме, которая не добавила Тому ничего нового. На других листках содержались сведения о некоторых бизнесменах, и в конце:

«Лунди Джош, ковбой, рост пять футов восемь дюймов, двадцать девять лет, стройный. Родился в Техасе. В настоящее время работает у Пендлтона. Свидетель того, как Уин Драко воровал скот. Утверждает, что лошадь Драко украдена с ранчо Пендлтона и принадлежит Джейн Пендлтон».

Это, наверное, та самая лошадь, в краже которой обвинили Лунди. Он сказал, что украл лошадь, чтобы вернуть ее настоящему хозяину.

«Отец Лунди убит индейцами, когда тому было двенадцать лет, содержал мать и трех сестер, работая ковбоем, выращивая свой скот. Ранен в стычке с индейцами. Снова ранен в стычке с бандитами. Перегонял скот на Восток, переплывал Миссисипи. Сломал правую руку, упав с лошади. Хорошо стреляет из винтовки. Больной рукой может стрелять и из револьвера. Надежный».

Риг Барретт явно полагался только на себя, но хотел знать, с какими людьми ему придется иметь дело.

Пендлтон… Том задумался, почему это имя привлекло его внимание? Наверное, его упомянул Лунди, когда говорил об украденной лошади. Очевидно, та девушка, которую он видел в ресторане, и есть Джейн Пендлтон.

Следующий листок содержал записи о расходах на питание, патроны и другие мелочи. Там же указывалось, что пятьдесят долларов послано какой-то Мэгги.

Еще один оказался началом письма:

«Дорогая леди!

Я взял в руки перо, чтобы сообщить о моем местонахождении и цели путешествия. К сожалению, городок в прериях, куда я направляюсь, предлагает работу только на два месяца, поэтому я не смогу послать за Вами.

Дорогая леди, я поеду по тропе, на которую должен выйти мистер Паттерсон, прежде чем въехать в город. Возможно, мы достигнем взаимопонимания.

Неприятности, которые я предвижу, исходят не от него. В деле есть детали, объясняющие мое присутствие в Канзас-Сити. Будьте уверены, выполнив задание, я немедленно вернусь к Вам в Сент-Луис.

Помните мистера Пендлтона? Того джентльмена, который в поезде одолжил Вам свой носовой платок? Он здесь, в городе, и, боюсь, у него крупные неприятности.

Я напишу Вам сно… «

Письмо обрывалось, и Шанаги положил его рядом с другими. Он не узнал ничего нового, за исключением того, что Барретт не предвидел трудностей при разговоре с Паттерсоном. Его беспокоило то, с чем он столкнулся в Канзас-Сити, или то, из-за чего он попал туда.

Что же это?

Шанаги просмотрел остальные письма. Их Барретт получил от друзей и деловых партнеров. На вопрос, какие проблемы он улаживал в Канзас-Сити, они не отвечали.

Было еще одно незаконченное письмо, которое Риг так и не отправил неизвестному адресату:

«Я не поеду в купе, как делал раньше. На сей раз договорюсь со знакомым кондуктором и в город прибуду в служебном вагоне товарного поезда. Таким образом смогу соблюсти инкогнито… «

Шанаги отложил письма и взялся за записную книжку, не особенно надеясь найти в ней что-то интересное. Начав листать, понял, что страшно голоден. С рассвета на ногах, хорошо поработал в кузнице… И тем не менее он сидел, раздумывая.

Том никогда не считал себя умнее других. Вернее, даже не думал об этом. Он выжил в жестоком мире Бауэри и Файв-Пойнтс и полагал, что достаточно хитер. Большую часть своих проблем решал с помощью кулаков, но в данном случае они не очень-то годились.

Так как насчет Рига Барретта? Он, видимо, ехал, но не приехал. Однако Барретт — человек слова. Следовательно, он мог быть здесь, но не хотел, чтобы его видели. А если его нет? Значит, его либо держат где-то взаперти, что маловероятно, либо он ранен, а может, и мертв.

Его вещи лежали в открытом вагоне, где ехал Шанаги. Он положил их туда сам? Или их туда кто-то бросил?

Конечно, Барретт мог сесть на поезд, а потом по какой-то причине сойти. Но вряд ли бы он так поступил, поскольку договорился ехать в служебном вагоне.

Похоже, решил Том, что Барретт направлялся к служебному вагону, когда кто-то его подстерег. Наверное, ему двинули по башке, а вещи швырнули в проходящий мимо поезд, надеясь, что, когда найдут тело, его никто не опознает. Выходило, мистер Риг Барретт не приедет в город, и тот, кто замышляет что-то скверное, сможет провернуть свои делишки без помех.

Раздался резкий стук в дверь. Шанаги встал и открыл ее.

В коридоре стояли четверо, все с оружием в руках. Одним из них оказался Холмструм.

— Говорят, — обратился к Тому владелец магазина, — что у вас ружье Рига Барретта.

Шанаги переводил взгляд с одного лица на другое. Ему не стоило объяснять, что он попал в переделку. Все, как предупреждал его Лунди. Он двинулся вперед, но их револьверы поднялись. У одного через плечо болталась веревка.

Глава 7

Том Шанаги влип в историю, что само по себе его не удивило, с ним такое случалось и раньше. Он даже улыбнулся, подумав, сколько раз его в самых разных ситуациях поджидали неприятности. Без них он практически не обходился.

— Точно, — весело ответил он, — у меня есть его ружье. Когда Риг узнал, что я собираюсь сюда, он сказал, что оно может мне пригодиться.

Он, конечно, лгал, но сейчас старался только уберечь свою шею от веревки, а для этого все средства хороши. Ему уже предлагали занять место Рига Барретта, так лучше сказки, что Барретт сам послал его, ничего не придумаешь.

— Риг послал вас? Вы его знаете?

— Давайте скажем так: Риг Барретт не приехал, а я здесь. Вам нужен человек на его место. Я согласен. Вы хотите выгнать Драко — я готов вам помочь.

Шанаги улыбнулся — уж это-то он выполнит с удовольствием.

— А остановить Винса Паттерсона вы в состоянии?

— Я беспокоюсь не о Винсе Паттерсоне, джентльмены, и не о нем беспокоился Риг Барретт. Риг не сомневался, что сможет поговорить с Винсом и урезонить его. Я попытаюсь сделать то же самое.

— Если Рига не беспокоил Винс, — резко спросил Холмструм, — тогда что же?

Тут Шанаги попался. Барретт поехал в Канзас-Сити, чтобы прояснить какое-то подозрение, но, что за подозрение, Шанаги не знал. Он ухватился за первую попавшуюся соломинку, и сразу понял, что именно она его спасет.

— Его беспокоило… — Шанаги помолчал, затем решил держать рот на замке, — совсем другое. Я не свободен… не могу выдавать его секреты. Но не волнуйтесь, все устрою.

И пока Том пудрил мозги незваным гостям, он мечтал о восточном поезде, который увезет его прочь из городка. Но придет ли он вовремя? Отпустят ли его отсюда?

Как бы там ни было, он захватил инициативу, а противники не настолько уверены в его Винс, чтобы взяться за оружие. Поэтому слова его зазвучали уверенно:

— Ну, джентльмены, сейчас я хочу поесть и вернуться в кузницу. Вы не спешите. Если действительно хотите видеть меня шерифом своего города, дайте знать. А пока меня ждут дела. — Желая сменить тему, Шанаги обратился к Холмструму: — Вы, кажется, знакомы с порядками на железной дороге. Железнодорожные охранники постоянно ездят на товарных поездах?

— Никогда не слышал о таком. Из товарных обычно не крадут.

Когда горожане ушли, Шанаги сложил вещи и спустился вниз. Определенно ему надо сматываться, и поскорее. А что, если вдруг появится Риг Барретт? Но кто же скинул его с поезда?

«Шанаги, — сказал он себе, — ты стал обладателем чьих-то секретов. Тебя выкинул из вагона не железнодорожный охранник, а тот, кто опасался нежелательного свидетеля. Что же ты мог увидеть? Что?»

Кем бы ни оказался тот человек, Шанаги ему задолжал. Но его грызла мысль, что вокруг происходит что-то такое, о чем он не имел представления. Мог ли лже-охранник быть связанным с Джорджем и таинственной девушкой?

В ресторане Шанаги увидел Карпентера. Кузнец помахал рукой, и Том сел за его столик.

— Жена болеет, — объяснил тот, — я ем в ресторане. А знаешь, прямо тут, где мы сидим, я убил бизона прошлой весной и снял с него шкуру. В те времена, куда ни кинь взгляд, кругом колыхалась под ветром трава. Теперь Холмструм выращивает кукурузу, а моя жена завела огород. Я тебе точно говорю: скоро этим городом можно будет гордиться! Несколько лет назад нашу местность называли Великой американской пустыней. Они просто не ведали, какая здесь почва! Помяни мое слово, на канзасской земле будут расти самые лучшие в мире кукуруза, пшеница и ячмень! Запомни, сынок, когда-нибудь прерия, где паслись только бизоны, накормит полмира. Нам пришлось убивать бизонов. Пусть они великолепны, но человек должен определиться со своими ценностями, а там, где пасутся бизоны, нельзя вести хозяйство. Их не остановит никакая изгородь. Мои родители приехали из Европы, где не имели ни клочка земли и во всем зависели от лорда. Но когда отец умер, он владел участком больше, чем у самого лорда. Сейчас в городе несколько десятков хибар, но дай срок! Раньше мы посылали на Восток шкуры и кости бизонов, а сейчас начинаем посылать коров. Еще несколько лет — и мы станем выращивать и посылать зерно. — Он ткнул указательным пальцем в Тома. — Шанаги, нам здесь нужны молодые люди, такие, как ты.

— Как я? — Том кисло усмехнулся. — Что вы обо мне знаете?

— Все, что захотим узнать, мы у тебя спросим. Главное, что ты честно трудишься и гордишься тем, что делаешь. Человек, который работает с металлом так любовно, не может быть плохим. — Им принесли еду, и, когда официант ушел, Карпентер продолжил: — Колеса для Драко тебе удались на славу. Ты настоящий мастер, Том! Хороший мастер! — Шанаги почувствовал, что краснеет. Никто еще не называл его мастером, и он был в восторге. Они поели, потом выпили кофе. Карпентер вытер салфеткой рот.

— Холмструм сказал, что ты взялся выполнять обязанности шерифа и что тебя послал Риг Барретт.

— В каком-то смысле, — ответил Том. — Боюсь, Риг не появится ко времени. Я сделаю то, что собирался сделать он, — выеду навстречу Винсу Паттерсону.

— Слышал, что Рига беспокоило что-то другое. Что же?

— Пока не могу сказать. Ни на кого не могу положиться — кроме вас.

— Ты не уедешь вечерним поездом?

Том долго молчал. Слова Карпентера заставили его задуматься. В конце концов, почему бы ему не остаться здесь? Что он должен Моррисси или любому из них, на Востоке? Моррисси дал мальчишке работу, когда тот в ней нуждался, но он честно отплатил ему за все. Он дрался с его врагами и в результате приобрел собственных врагов, но что из того? Все, что он нажил за эти годы, — немного денег в банке. И уж точно, ни одна душа не будет жалеть о нем больше недели. Другие тоже исчезали или уезжали, и, как говорится, с глаз долой — из сердца вон. Он сам за морем травы, бьющейся на ветру, почти забыл Бауэри.

— Поеду позже. — Том посмотрел на кузнеца. — Мне на несколько дней потребуется лошадь.

— У меня в коррале стоит вороной жеребец. Есть и уздечка.

Затем они вернулись в кузницу, а когда пришел поезд, Том стоял у дверей и смотрел, как останавливаются вагоны. Он знал, что время еще есть, что еще можно уехать. Какую-то секунду колебался, потом вошел в кузницу и снял фартук.

— К югу от города, — спросил он Карпентера, — есть какое-нибудь ранчо?

— Нет. Ранчо Холмструма в семи или восьми милях к юго-востоку. Там только домик, сарай и корраль. Холмструм держит небольшое стадо и несколько лошадей.

— Кто ухаживает за лошадьми?

— У него есть работник, но скот не разбегается, потому что на участке Холмструма лучшая трава и вода в округе. Он ловкий человек. У меня тоже есть земля, но не такая хорошая, как у него. — Карпентер помолчал, раздумывая, потом добавил: — Ближайший поселок — милях в десяти к западу. Крошечный салун и три-четыре землянки. Драко со своими парнями живет в трех милях к югу от поселка.

— Кто сделает меня шерифом? — спросил Шанаги. — Мне на всякий случай лучше иметь значок.

— Гринвуд. Иди к нему. У него есть опыт работы в крутых городишках. Он выдвинул кандидатуру Барретта, а я его поддержал.

— Как насчет Холмструма?

— Он боится, что нас ожидает нечто худшее, чем Драко. Я его понимаю, потому что Драко достаточно плох.

Когда Шанаги вошел, Гринвуд стоял облокотившись на стойку бара в пустом салуне. Он был приятным человеком лет сорока. Увидев Шанаги, улыбнулся:

— Они вас все-таки уговорили? Я надеялся, что так и будет.

Том взял нагрудный знак, который по стойке подтолкнул к нему бармен, и нацепил на карман рубашки.

— Первый раз надеваю что-либо подобное.

— Ты будешь носить его с гордостью, сынок. Я встречал людей твоего типа. — Гринвуд улыбнулся.

— Моего типа? — Шанаги посмотрел на него. — Мистер Гринвуд, я был «толкачом» у Джона Моррисси.

— Тогда ты тертый калач, а это то, что нам нужно. Я никогда не имел счастья знать старика Моррисси, но один раз видел, как он дерется. Жестокий человек, тяжелый и хитрый, когда дело касается выборов, но я не слышал, чтобы он отступал от своего слова, и верю, что ты будешь таким же. Если тебе понадобится помощь, дай мне знать.

Шанаги задумчиво произнес:

— Я не знаю, на кого можно положиться.

— На кого ты полагался в Нью-Йорке?

— Ни на кого… Может быть, на Маккарти, старого кузнеца.

— Тогда и здесь ни на кого не полагайся, даже на меня. Сынок, в работе, которую берешь на себя, тебе придется стоять на собственных ногах. У тебя не будет ни помощников, ни благодарностей. Большинство людей хочет, чтобы восторжествовал закон, но они же и боятся его. Если тебе потребуется организовать погоню или собрать группу вооруженных людей, они пойдут к тебе в помощники, однако без удовольствия. Многие в городе умеют пользоваться оружием, а некоторые в этом деле специалисты. Они-то как раз шерифу и не нужны, ему важно уметь обращаться с людьми. Помяни мое слово, сынок, шериф ценится не за количество трупов, а за количество крутых парней, которых он усмирил без оружия и даже без насилия.

— Не уверен, смогу ли я.

— Сможешь. Положись на свое знание людей и ситуации. Не бойся брать на себя ответственность и принимать решения.

— Мне кажется, я догадываюсь, кто…

Гринвуд поднял руку.

— Не говори мне. Не говори никому. Держи все при себе. Собирай факты и действуй на основании их так, как считаешь нужным. Если ошибешься, тебя могут за это распять. Такая работа.

— Спасибо.

— Давай, я угощу тебя, — предложил Гринвуд.

Шанаги покачал головой.

— Я не пью.

— Я тоже, — усмехнулся бармен. — Продаю выпивку тем, кто пьет, и совсем не против выпивки, но сам не пью.

Том вышел на улицу. Он стал шерифом города, даже не спросив, сколько ему заплатят за работу. Ему было все равно. Но с чего начинать? Шанаги посмеялся над своей неосведомленностью, но вспомнил, что у него есть дела. Первое — выгнать Драко, — оно может подождать, пока бывший шериф не объявится в городе сам. Затем он должен выехать навстречу Винсу Паттерсону и поговорить с ним прежде, чем тот прибудет в город. Ему необходимо убедить Драко, чтобы он держался подальше от города, пока не убралась команда Паттерсона.

Его мысли вернулись к Джорджу. Тот остановился в том же отеле, что и он сам, но где девушка?

Шанаги направился к железнодорожной станции. Здание вокзала состояло из трех соединенных между собой помещений. В зале ожидания стояли четыре скамейки, затем шла касса (кассир также исполнял обязанности телеграфиста и приемщика грузов) и склад, где держали грузы до отправки или до востребования. По одну сторону вокзала располагалась грубо сколоченная дощатая платформа футов шестидесяти длиной, уже потемневшая от дождей и непогоды.

Шанаги вошел в здание и подошел к кассе. Кассир обернулся. На нем были черный жилет, белая рубашка с зажимами для рукавов и зеленый солнечный козырек.

— Чем могу помочь? — спросил он, потом заметил нагрудный знак в виде звезды. — А-а, вы новый шериф. Что с Драко?

— С тех пор, как мне вручили звезду, я его не видел. Как только он появится, сообщу ему, что он больше не шериф.

Кассир подошел к окошку и поставил локти на стойку.

— Я вам не завидую. Он подлый мужик, да и ребята его не лучше.

— Мне довелось с ним встретиться, и с одним из сыновей тоже.

— Надо же, только получили работу, а тут должен прибыть Паттерсон. Нет, я вам не завидую. Сов-сем!

— На вашей линии работает железнодорожная охрана?

— Не-а. Зачем? У нас ни разу еще ничего не пропадало.

— Если приходит ценный груз, как вы с ним обращаетесь?

Кассир пожал плечами:

— Как и с остальными грузами. Его выгружают и ставят на склад, откуда и забирают. Наверное, если поступит очень ценный груз, я буду при оружии, и адресат заберет его тотчас же.

— Так у вас есть оружие?

— Есть. — Кассир усмехнулся. — Честно говоря, я ни разу в жизни еще не стрелял.

— Тогда оставьте его дома, — посоветовал Шанаги. — Вы можете подстрелить не того, кого нужно.

Том вышел на платформу и посмотрел на исчезающие в далеком мареве рельсы. Он сомневался, что кассир знал об ожидающемся прибытии денег, а спрашивать его об этом означало пустить по городу слухи.

Когда привезут деньги, надо поставить охрану.

Но тут же ему в голову пришла другая мысль: а что, если бандиты решат остановить поезд до того, как он прибудет в город? По всей видимости, деньги повезут в почтовом вагоне под охраной только одного человека.

Шанаги догадался, что Риг Барретт тоже опасался возможного ограбления. Когда все жители города будут заняты приготовлением к стычке с Паттерсоном, бандиты спокойно похитят деньги, предназначенные для оплаты скота и расчетов с ковбоями.

Барретту могли даже подсказать о плане нападения.

Сколько человек в банде? Каковы их роли? «Спланируй все сам, — сказал себе Шанаги, — и подумай, как поступил бы ты, если бы решил украсть золото. Кому как не тебе знать методы работы преступников?»

Чем меньше участников ограбления, тем больше доля каждого и выше шанс спокойно удрать. Что, если тот «железнодорожный охранник» — один из бандитов? Участвует ли в этом девушка? И Джордж?

Том направился к кузнице и сразу же увидел Драко, стоявшего возле лошади. На груди у него висел значок шерифа.

Глава 8

Шанаги подошел и встал напротив. Драко, хотя и улыбался, но держался настороже.

— Носишь значок шерифа? Какого черта его нацепил?

Начиная с того момента, как сошел с парохода в Нью-Йорке, Тому часто приходилось улаживать такие дела.

— Меня назначили городским шерифом, — сообщил он. — Одного шерифа для города достаточно. Сдайте мне свой значок, Драко.

— Думаешь, я тебе так просто его отдам?

— Власть шерифа вручается голосованием членов городского совета. Они выбрали меня. Сдайте значок.

— Ну, ладно. — Драко поднял руку, чтобы отстегнуть значок, и в тот же момент Шанаги понял, что тот сделает, потому что на его месте поступил бы точно так же.

Драко отстегнул значок, переложил его в левую руку и кинул:

— На! Лови!

Шанаги, не обращая внимания на летящую железку, выхватил револьвер и оказался на секунду быстрее. Драко бросил значок, опустил руку к револьверу, но на него уже глядел черный зрачок оружия Шанаги.

Рука бывшего шерифа застыла, сжимая рукоятку. Он явно не ожидал такого поворота. Большой палец Тома оттянул курок, и медленно, осторожно Драко отпустил рукоятку револьвера и взялся за луку седла.

— Думаешь, обманул? Посмотрим, какой ты хитрый, когда сюда явится Винс Паттерсон.

— Он едет за тобой, а не за мной. И знает, где тебя найти.

— Может, и так.

— Что касается тебя и твоих ребят… Приезжайте в город в любое время, но только без оружия.

— Ты сошел с ума?

— Именно. Можете оставлять оружие в салуне, но, если появитесь с ним на улице, я посажу вас в тюрьму.

— В какую тюрьму? У тебя нет никакой тюрьмы!

— Моей тюрьмой будет вон та коновязь. Я привяжу вас к ней, и вы будете там сидеть в дождь и холод, пока не уплатите штраф.

Драко некоторое время удивленно смотрел на Шанаги, потом резко развернул коня и отправился вон из города.

Том поднял из пыли нагрудный значок шерифа и положил его в карман. Оглянувшись, увидел, что за ним наблюдают Холмструм и Карпентер. Гринвуд стоял в дверях своего салуна. Шанаги не обратил внимания на остальных и подошел к Карпентеру.

— Я буду занят несколько дней. Потом помогу вам.

— Мое предложение остается в силе. Ты можешь купить часть моего дела.

— Может быть… позже.

Шанаги поднялся в свою комнату, проверил ружье и зарядил его дробью.

Сидя на кровати, он обдумал план действий. Первым делом надо узнать, как далеко от города находится Паттерсон. На перегоне, конечно, но где именно и как быстро он движется?

Как он позволил втянуть себя в эту авантюру? Совсем недавно ждал поезда на Нью-Йорк, готовился к мести, и на тебе! Шериф в городишке, на который свалились все мыслимые неприятности. Стало быть, они теперь и его неприятности. Однако прежде всего он купит себе кое-что из одежды. Вся его одежда — на нем. Надо взять несколько рубашек, новый костюм и пару брюк, которые здесь носят. Ну еще шляпу…

Расстаться со своей городской узкополой Шляпой? Никогда!

Шанаги не сомневался: Драко будет мстить. Он не из тех, кто отступает так просто, да и сыновья его поддержат. От них следует ждать пакостей, и скоро.

Но больше всего его беспокоило, каким образом неизвестные преступники собираются похитить деньги. Барретта, судя по всему, это тоже волновало. Как бандиты намерены провернуть ограбление, и сколько человек в нем участвует?

Кто-то сказал: «Мошенника может поймать только другой мошенник». Но он не мошенник, хотя знал их достаточно много и имел представление о том, как они действуют.

Ему не хотелось верить, что та модно одетая молодая женщина — член шайки, но зачем же тогда она встречалась с Джорджем? И кто она, в конце концов?

Том дошел по улице до магазина Холмструма. Там стоял один покупатель, но хозяин сам вышел обслужить нового шерифа.

— Вы взялись за тяжелую работу, но мы вам поможем по мере сил.

— Спасибо. Мне нужно кое-что из одежды. Когда я отправился на Запад, почти ничего с собой не взял.

— Оплачивать будете в кредит?

Шанаги улыбнулся:

— Наличными. Я всегда плачу наличными, мистер Холмструм. Не люблю долгов.

К счастью, в магазине нашлось несколько рубашек.

— Большинство женщин сами шьют рубашки своим мужьям, — объяснил Холмструм. — У меня рубашки покупает только Пендлтон и еще несколько человек.

Шанаги приобрел рубашки, две пары брюк, толстый кожаный пояс и сапоги. Подумав, взял сто патронов для револьвера сорок четвертого калибра, винчестер и пятьдесят патронов для ружья.

— Готовитесь к войне? — полюбопытствовал торговец.

— Нет. Но лучше быть наготове.

— Риг Барретт, должно быть, уверен, что вы справитесь с работой. Правда, я никогда не слышал, чтобы он посылал кого-нибудь вместо себя.

— Риг держал свои дела при себе, — ответил Шанаги. — Я последую его примеру.

Шанаги на миг подумал о своем прошлом. Он участвовал в драках, поножовщинах и перестрелках. Не проходило и недели, чтобы он с кем-нибудь не подрался.

— Патроны — только предосторожность, — успокоил Том. — Не думаю, что случится что-то серьезное.

Отнеся покупки в отель, Шанаги спустился в ресторан поужинать.

Джорджа он не увидел, но за одним из столиков сидела та самая молодая женщина. Она взглянула на него, сразу заметила звезду шерифа и некоторое время не отрываясь смотрела на нее. Потом их взгляды встретились. Шанаги показалось, что он прочел в ее глазах то ли гнев, то ли нетерпение.

— Как поживаете, мэм? — Он снял шляпу. — Добро пожаловать в наш добрый город.

Она холодно посмотрела на него и отвернулась. Неожиданно сзади слева раздался другой голос, и Том быстро обернулся. За столиком в углу сидела другая девушка — моложе и симпатичнее.

— Вы ведь сами приезжий, не так ли, шериф?

— Так, не успел и глазом моргнуть, как меня захомутали. Но в этом городе все жители живут лишь чуть-чуть дольше меня.

Девушка протянула ему руку.

— Меня зовут Джейн Пендлтон, хочу поблагодарить вас.

— Подождите, пока я что-нибудь сделаю.

— Вы спасли от веревки Джоша Лунди, а он мой очень хороший друг.

— Вы об этом! Пришлось по необходимости, — сказал Том. — Они собирались и меня повесить за компанию только потому, что я оказался поблизости. У меня достаточно длинная шея, чтобы ее еще растягивать веревкой.

— Все равно спасибо.

— Разрешите к вам присоединиться?

— Прошу.

Шанаги уселся так, чтобы видеть другую женщину. Она выглядела раздраженной, что ему почему-то понравилось, хотя он редко злорадствовал. Том положил шляпу на свободный стул и заказал ужин. Разнообразием меню не отличалось, но он привык к простой пище и всегда ел много и с удовольствием.

— Рад, что вы вернули свою лошадь, — обратился он к Джейн. — Неприятно, что в округе поселились конокрады. Никогда не мог понять, почему человек — мужчина или женщина — ворует. Как правило, вор не получает столько, сколько теряет. Возьмем, к примеру, женщину. Предположим, она воровка и попала в тюрьму. Не говоря о том, что ее заставляют выполнять тяжелую и грязную работу, там ужасные условия существования. Так проходят годы. А вышла на волю — она не только постарела, но и потеряла свою привлекательность.

Молодая женщина, сидевшая в другой стороне зала, посмотрела на него, и их взгляды опять встретились. Том улыбнулся, а она зло поджала губы.

— Ворам и мошенникам постоянно приходится обращаться с себе подобными, что само по себе очень неприятно, — добавил Шанаги. — На месте здешних воров я бы умчался из города с первым же поездом.

Джейн удивленно посмотрела на него, ее глаза метнулись в сторону элегантной особы, и она сменила тему:

— Вы долго собираетесь пробыть с нами, мистер Шанаги?

— Думаю, долго, — ответил Том, — хотя некоторые надеются на обратное.

Молодая женщина холодно взглянула на него и бросила:

— Разве у людей вашей профессии не самая короткая продолжительность жизни?

— Короткая. Но пока я жив, продолжительность жизни тех, кто нарушает закон, будет еще короче. — Шанаги отвернулся от нее и завел с Джейн Пендлтон разговор о лошадях, ее ранчо, о Джоше Лунди. — Вы знаете мистера Паттерсона? — вдруг спросил Том, вспомнив, что ее отец когда-то покупал у того скот.

— О, конечно! Дядя Винс прекрасный человек! Наверное, он может быть и сердитым, и суровым, но я его никогда таким не видела. Приезжая в город, останавливается у нас. Рассказывает такие замечательные истории! Он подарил мне мою первую лошадь.

— Ту, что украли?

— Да, ту самую. Я рада, что Джош вернул ее до приезда дяди Винса. Узнав о происшествии, он пришел бы в ярость.

— По-моему, он уже имеет зуб на Хэнка Драко?

— Да. — Джейн серьезно посмотрела на него. — Мистер Шанаги, вам нельзя допустить, чтобы случилось что-нибудь плохое. Отец говорит, что дядя Винс может сжечь город, потому что все горожане ответственны за смерть его брата.

— Он не сожжет его, — успокоил ее Том. — Все будет хорошо.

Молодая женщина тихо рассмеялась, и Шанаги почувствовал, что краснеет. Но прежде чём он успел ответить, Джейн прервала его:

— Мой отец здесь. Я уверена, что он будет рад с вами познакомиться, поблагодарить за Джоша.

В это время вошел Пендлтон и сел за их столик. После непродолжительного разговора Шанаги спросил как бы между прочим:

— Мистер Пендлтон, вы знаете все. Не слышали ли о каких-либо необычных грузах, пришедших за последние два дня?

Продолжая говорить, Шанаги краем глаза следил за молодой женщиной. Он заметил, что при словах о грузе ее вилка застыла в воздухе на полпути к тарелке. Какой-то момент она сидела неподвижно, затем снова принялась за еду.

— Каких грузах?

— Точно не скажу, но думаю, что груз ценный. И получатель наверняка не очень известен в этих краях.

— Нет, не слышал. Но я редко бываю в городе. Что вы имели в виду?

Шанаги завел разговор о грузах только ради того, чтобы понаблюдать за реакцией незнакомки. В чем же все-таки дело? Почему было так важно ссадить его с поезда?

Или… в вагонах кто-то прятался? И им не хотелось, чтобы даже бродяга заметил их?

Альфред Пендлтон говорил с выраженным британским акцентом. Хотя ирландцы не испытывали особой любви к англичанам, акцент звучал настолько по-домашнему, что Шанаги прислушивался к нему с удовольствием. Пендлтон спросил, откуда Том родом, и он ответил:

— Из Килларни.

— Приятное место, мы там однажды отдыхали.

— А теперь встретились в Канзасе, — улыбнулась Джейн.

— Тут нет ничего странного, — заметил ее отец. — На Запад ведут всего две железные дороги, и большинство приезжающих селятся рядом с одной либо с другой. Я постоянно встречаю знакомых из Англии или восточных штатов. Естественно, развитие пойдет быстрее вдоль железных дорог, перед поселками, возникающими возле станции, открываются лучшие перспективы. — Пендлтон взглянул на Тома. — Кажется, вы тоже встретили своих старых друзей, не так ли?

Старых друзей? Какие друзья Шанаги поедут на Запад? Ему говорили, что Эбен Чайлдерс умеет преследовать тех, кого ненавидит, его люди наверняка догадались, что он ускользнул на товарняке, следовавшем на Запад. В таком случае найти его — пара пустяков.

— Никаких старых друзей и, надеюсь, врагов тоже.

Несколько минут Пендлтон говорил о будущем Канзаса и о том пути, по которому идет страна, а затем добавил:

— Ваш выбор правильный, мистер Шанаги. Карпентер говорит, что вы отличный кузнец и хотите купить долю в его деле.

Вот опять! Каждый считал само собой разумеющимся, что он останется в этой пустыне навсегда. Тому вспоминались Джон Моррисси и Бауэри, хотя воспоминания его постепенно таяли под жарким канзасским солнцем и грузом новых забот. При мысли о работе он оглянулся. Пока они болтали, женщина исчезла.

— Она ушла несколько минут назад, — не без доли ехидства сообщила Джейн.

— Интересно, кто она и чем занимается?

— Дама очень привлекательна, не находите?

— Да, безусловно, определенно привлекательна, но я не о том.

— А вы не пробовали заглянуть в книгу регистрации в отеле? — спросил Пендлтон.

— Она не зарегистрирована.

— Не зарегистрирована? Тогда где?..

— Вот именно. Где она остановилась? Не разбила же лагерь в прерии. И почему-то никто не видит, как она приезжает и уезжает. Хотя один раз Карпентер засек, как она въезжала в город.

— Вам очень интересно, не так ли? — спросила Джейн игриво.

— Да, мэм. Когда городу грозит опасность, мой долг разузнать как можно больше. Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал. — Шанаги отодвинул стул от столика. — Хотите что-нибудь передать Винсу Паттерсону? Я еду ему навстречу.

Пендлтон покачал головой:

— Если собираетесь уговорить его отказаться от мести — пустые хлопоты. Мы пытались. Он слишком упрям и твердолоб. Но для нас он хороший человек и не дурак.

— Я обязан попытаться.

— Передайте ему привет и скажите, что я его люблю, — сказала Джейн.

Это слово задело какую-то струну в душе Тома. Ему захотелось стать лучше.

— Мисс, если его не остановит ваша любовь, то его ничто не остановит.

Шанаги резко повернулся и вышел, удивляясь, почему его лицо вдруг залила краска смущения. Завтра утром он выедет навстречу Паттерсону. Но ему так хотелось остаться и никуда не ездить.

Когда за шерифом закрылась дверь, Пендлтон взглянул на дочь.

— Интересный молодой человек, — прокомментировал он.

— Он славный, — отозвалась она в раздумье. — И сильный, очень сильный.

— Естественно. Он же кузнец.

— Я не о том. Возможно, мне надо было сказать «крепкий» или «твердый». По-моему, он пока не знает, чего ищет в жизни, но когда поймет — добьется всего, чего пожелает.

Глава 9

Шанаги ехал на мустанге, чалом жеребце с белым пятном на груди. Как только он сел в седло, сразу понял, что под ним настоящий конь. Чалый рысью выбежал на улицу и, почувствовав свободу, тут же стал брыкаться. Том, ездивший верхом почти всю жизнь, с мустангами столкнулся впервые и не знал, каким чудом остался в седле, но тем не менее остался. И когда галопом несся из города, то слышал за спиной приветственные крики зевак, которые с интересом за ним наблюдали.

Карпентер дал ему последний совет. Стадо Паттерсона двигалось со скоростью двенадцать миль в день, сейчас, наверное, меньше — торговец рассчитывал подкормить бычков на сочной траве перед продажей.

Прерия уже не показалась Шанаги такой ровной и безликой, как прежде. Невысокие холмы как бы перетекали один в другой, между ними темнели ложбины. Отъехав достаточно далеко от города, Том остановил коня и огляделся. Везде, куда ни кинь взгляд, колыхалась под ветром изумрудная трава. До него дошло, что он находится в центре равнины бизонов. Гигантских животных еще не видел, лишь вдалеке заметил небольшое стадо антилоп. Но сильнее всего его поразила тишина — ни звука, кроме тихого шороха травы.

Несколько минут он сидел не шевелясь, ощущая свежесть ветра на лице, вдыхал несравненный аромат степей, и понемногу все его тревоги ушли, как бы растворились в первозданном просторе.

Он тронул коня, и вновь заботы вернулись. Как разгадать тайну молодой женщины? Кто она?

Ясно, что остановилась не в городе. Вряд ли станет жить у Хэнка Драко — не такого склада. Возможно, поселилась где-то к западу. Однако выглядела слишком свежей, когда утром возвращалась на станцию. Значит, место, где она ночует, недалеко и там можно привести в порядок себя и одежду.

Недалеко… Но где?

Размышляя над этим вопросом, Шанаги ехал строго на юг. Временами ему казалось, что под необъятным небом он плывет по бескрайнему морю. Постепенно его привычное напряжение стало спадать. Впервые за несколько дней он почувствовал себя расслабленным, отдохнувшим. Даже заговорил с чалым, и конь, двигая ушами, явно радовался ласковому тону его голоса. Том всегда любил лошадей, а этот норовистый красавец ему особенно нравился. Заметив родничок, он подвел к нему мустанга и позволил напиться, сидя в седле и изучая местность.

Уезжая от родника, вдруг заметил отпечатки копыт. Шанаги не умел читать следы, но все же разобрал, что к водопою спускались три лошади. Развернув коня, он поехал по следам и скоро обнаружил место, где всадники спешились и некоторое время чего-то ждали. Там смешались следы лошадей и валялось несколько окурков. Затем ему попались следы четвертого всадника, подъехавшего с северо-востока. Том задумчиво склонился над ними. Никудышный следопыт, он достаточно знал о подковах и подкованных лошадях, чтобы сразу определить, что работу выполнял Карпентер.

Всадник не спешился, а остался в седле, поговорил с теми, кто его ждал, развернулся и двинулся назад по своим старым следам.

Может, случайно встретились и остановились напоить лошадей и перекурить?

К ночи шериф удалился от города на расстояние, которое стадо проходит за три дня. Он разбил лагерь под тополями в низине, где нашел остатки старого кострища, усвоив простую истину, что в прерии самое подходящее место для лагеря как раз то, где кто-то уже останавливался до тебя. Здесь было все, что нужно любому путешественнику, — вода, тень, топливо для костра и сочная трава.

Рассвет Том встретил в седле. Из того, что сказали Карпентер и Пендлтон, он понял, что стадо находится не более чем в четырех-пяти днях пути от города, и ехал, вглядываясь в горизонт, выискивая облако пыли или другие признаки движущегося скота.

На закате следующего дня, поднявшись на невысокий холм, он увидел их.

До стада оставалось несколько миль, но темная линия плотно бредущих животных и несколько мелькающих точек — ковбоев — уже отчетливо различались. Примерно через час Том въехал в длинную узкую долину, где стоял кухонный фургон да тонкий дымок вился над костром. Значит, здесь стадо и заночует.

Рысью спускаясь к костру по длинному склону, Шанаги заметил, как повар в белом когда-то переднике и помятой шляпе вынул из фургона винчестер и положил его на откинутый задний борт. Гость сбавил скорость.

Медленно подъезжая к костру, он крикнул:

— Я ищу стадо Паттерсона.

Повар, хмурый человек с отвисшими усами, без почтения глянул на шерифскую звезду на рубашке Тома и ответил:

— Ты его нашел.

— Можно мне подождать?

— Слезай, подсаживайся. — Молча размяв кусок теста, лежавшего перед ним на борту фургона, повар спросил: — А где Риг Барретт?

— Я за него.

— Теперь принято посылать детей, чтобы они выполняли мужскую работу? — насупившись, проворчал он.

Том сдвинул шляпу на затылок.

— Я выполняю мужскую работу с двенадцати лет, — ответил он спокойно, а немного погодя добавил: — Вы, наверное, лучший повар на перегоне?

Человек выпрямился.

— Я просто делаю свою работу. С чего вы взяли, что я лучший?

— Мне сказали, что у Винса Паттерсона все самое лучшее.

— Ну, — голос повара стал чуть добрее, — делаю что могу. Ведь там, позади, едут голодные ребята.

— Надеюсь, что-нибудь останется для голодного шерифа? — улыбнулся Шанаги.

Он оглянулся и увидел, что в лощину въехали двое. Один из них — Винс Паттерсон, догадался Том. Другой, очевидно, старший на перегоне.

Шанаги встал. Он давно уже решил, что не сможет с ходу выиграть у Паттерсона. Один взгляд на владельца стада показал, что не ошибся. Надежду оставляло лишь то, что Паттерсона все считали разумным человеком, хотя и упрямым.

— Мистер Паттерсон? — обратился Том. — Меня зовут Том Шанаги. Мне нужна ваша помощь.

— Помощь? — удивился Паттерсон, ожидавший строгого предупреждения не появляться в городе или вызова на поединок. — Что означает ваша просьба?

Он спешился, сопровождавший его ковбой, небольшого роста крепкий, жилистый парень, тоже. Шанаги тут же почувствовал, как он опасен. Ковбой был ганфайтером, нанятым специально для охраны стада.

— Риг не смог приехать, — объяснил Шанаги, — я был вынужден взяться за это дело. Но Риг не дурак, черт побери, он понимал, что в столкновении между перегонщиками скота и горожанами есть какая-то особая подоплека.

— Что вы хотите сказать?

— Риг догадался — и я с ним согласен, — что кто-то хочет использовать вас в своих целях.

Паттерсон замер.

— Использовать меня? Будь я проклят, если меня кто-нибудь использует! О чем вы говорите?

— Вы имеете зуб на Хэнка Драко, и правильно. Но люди пугают себя тем, что вы якобы собираетесь сжечь город, где убили вашего брата. Этой болтовне я, конечно, не верю, потому что вы достаточно разумный человек, чтобы не наказывать множество невинных за то, что сделал один чертов идиот. Но есть такие, кто поверил в угрозу и готовятся к войне с вами. Слухи подогревают в чем-то заинтересованные лица…

— Ну и что?

— А то, что эти люди решили во время драки украсть деньги, предназначенные для уплаты за ваш скот. Правда, я еще точно не знаю, кто они.

Паттерсон уставился на Шанаги, потом повернулся к повару.

— Фред, налей нам, пожалуйста, кофе. — И обратился к шерифу: — Садитесь. Я хочу поговорить с вами.

Усевшись, Паттерсон холодно смерил Тома взглядом с головы до ног.

— Я вас не знаю.

— И не можете знать. Я приехал недавно, как, наверное, каждый второй тут. В городе решили, что я подойду на должность шерифа.

— А что с Хэнком Драко?

— Он сидит у себя на ранчо. — Подумав, Шанаги добавил: — Мне сказали, что его нужно выгнать с должности, я так и сделал.

— Вы выгнали Хэнка Драко?

— Да.

— И он спокойно снес позор?

— Полагаю, мой поступок ему не пришелся по вкусу.

Паттерсон еще раз пристально оглядел его. Том знал, что его тщательно оценивает очень опытный, зрелый боец, и в глубине души радовался. Такие, как Паттерсон, совершают меньше ошибок, чем самоуверенные юнцы или мнящие себя «крутыми» скандалисты, которые изо всех сил стараются всем на свете показать, какие они плохие.

— Риг догадался, что готовится ограбление. Он поехал в Канзас-Сити разобраться, и там с ним что-то случилось. Мне пришлось взяться за его работу.

Паттерсон не спускал с него взгляда.

— Риг знал, что вы справитесь?

Шанаги пожал плечами:

— Вон там, у седла, ружье Рига.

Любым путем он должен завоевать доверие Винса и заставить его подумать и взглянуть на проблему с другой стороны и, если не добиться от него помощи городу, то, по крайней мере, удержать от набега и мести. Ради этого Том был готов на все что угодно.

— Между прочим, мистер Паттерсон, меня просили передать вам привет.

— Привет? Кто?

— Одна очень симпатичная молодая леди. Она еще сказала, что очень любит своего дядю Винса.

Скотовод улыбнулся неожиданно ласково.

— Похоже на Джейн. — В голосе его появилась нежность. — Вы знакомы с Джейн?

— Разговаривал с ней перед тем, как отправиться в путь, — спокойно ответил Шанаги. — Я не знаю ее так хорошо, как хотелось бы… — Паттерсон и его старший по перегону ели Тома глазами, и он залился густой краской. — Она красивая молодая леди, а я всего лишь простой ирландский парень, который получил работу шерифа только потому, что за нее никто не брался.

Несколько минут все молчали. Ковбой начал сворачивать самокрутку. Наконец Паттерсон сказал:

— Если за работу никто не брался, зачем же вы за нее взялись?

— Во-первых, потому что ее надо выполнять. Во-вторых, потому что мне кажется, я смогу ее выполнить. Я чертовски хорошо понимаю, что могу положить одного вашего человека, если повезет — двух или трех, но со всеми не справлюсь. Однако рассчитываю на то, что сказал Риг.

— И что же он сказал?

— Что вы упрямый, твердолобый человек, но при этом честный и разумный. Он хотел сделать то, что сделал я: выехать вам навстречу и поговорить.

— А если я не послушаюсь?

— Тогда я буду защищать город всеми доступными средствами. Если выиграю, то потеряю несколько прекрасных людей. Если выиграете вы, то погибнет хороший молодой город, который только-только начал вставать на ноги. И тогда вам придется гнать стадо еще сто пятьдесят миль на другой рынок через земли, где нет пастбищ. А пока будет идти война, бандиты похитят деньги, и получится, что мы с вами им поможем. Я не сомневаюсь, что вы порядочный человек, мистер Паттерсон, и как бы ни ненавидели наш город, не захотите помочь банде воров украсть деньги, предназначенные для вас и ваших ковбоев.

В долину лавиной вливалось стадо, и парень кинулся в седло, чтобы помочь развернуть его.

Паттерсон задумчиво прихлебывал кофе. Том молчал. Наконец Паттерсон спросил:

— Кто входит в банду?

— Мистер Паттерсон, — медленно произнес Шанаги, — я работаю над этим, но сейчас ничего не знаю.Кажется, мне удалось распознать троих, но где они прячутся и сколько человек участвует в деле, мне неизвестно. Знаю, что среди них есть женщина.

— Женщина?

— Да, сэр. И наше преимущество в том, что она считает нас сборищем идиотов.

— Может быть, она права, — пробормотал Паттерсон. — Похоже, так оно и есть.

— Я не собираюсь отдавать им эти деньги, сэр. Ни единого ржавого цента.

— Вы сказали, что нужна моя помощь. В чем она состоит?

— Здесь густая и сочная трава. Трава вокруг города к западу и востоку не так хороша. Я хотел попросить вас, чтобы вы задержались… подкормили стадо, пока я не разберусь с жульем. Мне нужна пара дней. Похоже, у них все расписано по минутам. Они высчитали, когда вы прибудете в город, и как только предпримете атаку, спокойно, быстро и умело проведут свою операцию. Пока скотоводы с горожанами воюют, налетчики заберут деньги и смотаются. И кто в результате окажется наказан? Если вы задержите стадо здесь, то произойдет следующее: ваш скот откормится, их план сорвется, а у меня будет возможность кое-что разузнать. Уверен, если вы не появитесь вовремя, они что-нибудь предпримут,

Паттерсон снова наполнил их чашки.

— Как вас угораздило попасть в такой переплет?

— Сын Драко с приятелями собирались повесить Джоша Лунди, а за компанию и меня. Я убедил их воздержаться. И потом место Рига Барретта не могло пустовать.

— Где сейчас Хэнк Драко?

— Скорее всего на своем ранчо. Ваши отношения с Драко меня не касаются. Мне он показался полукойотом-полушакалом. По-моему, способен убить всякого, кто не может оказать сопротивление. Но если вы собираетесь выяснять с ним отношения, не делайте этого в городе.

— Вы диктуете мне правила?

— Да, сэр. Вы устанавливаете порядок на своем ранчо, я — в городе. То, что происходит за пределами города, — не моя забота. Меня наняли охранять порядок не во всем штате Канзас, а только на территории города.

Винс Паттерсон допил кофе и взглянул на свое стадо. Некоторые коровы уже лежали, другие щипали траву. Несколько ковбоев направлялись к костру. Скоро сядет солнце.

— Вы переночуете с нами? — спросил Паттерсон.

— Если позволите, сэр.

Паттерсон опять внимательно посмотрел на Тома:

— Вы всегда разговариваете так уважительно?

— Нет, сэр, — усмехнулся Шанаги. — Но вы джентльмен. Против такого не годятся ни мои кулаки, ни мой револьвер.

Паттерсон долго сверлил его взглядом, а затем рассмеялся:

— Ладно, черт возьми, оставайтесь на ночь. Утро вечера мудренее. — Он протянул руку. — Никаких обещаний я вам не дам, но, дьявол вас побери, Шанаги, вы мне нравитесь.

Глава 10

К лагерю медленно подъезжали ковбои — одни, чтобы лечь спать, другие, быстро поужинав, должны были вернуться к стаду. Приблизившись к костру, все с любопытством рассматривали Шанаги, вначале замечали шерифскую звезду, затем городскую узкополую шляпу.

Один отчаянный парень бросил через костер взгляд на Тома и сказал:

— Это не шляпа, а сплошное искушение. Ее когда-нибудь сбивали с тебя выстрелом?

— Пока нет. — Шанаги сдвинул шляпу на затылок и весело улыбнулся. — Наверное, боялись, что я не разберу, в кого метили — в меня или шляпу.

— В любом случае, это пустая трата свинца. — Ковбой зачерпнул похлебки. — Я покупал револьвер не для того, чтобы стрелять по шляпам.

Шанаги минуту ел в молчании, а затем заметил:

— По-моему, городского шерифа надо оценивать по количеству улаженных неприятностей, а не по количеству жертв в поединках. После того, как я получил работу, первым делом постарался узнать, сколько в городе оружия и сколько человек умеет с ним обращаться. Оказалось, что у нас тридцать семь винтовок: девять «пятидесяток» для бизонов, две снайперские «берданки», пять винчестеров, семь «спенсеров» пятьдесят шестого калибра и четырнадцать винтовок разных систем — от Хокена до Балларда. Кроме того, у каждого мужчины и почти у каждой женщины есть револьвер.

Потом я начал считать тех, кто умеет стрелять. Пятеро жителей города во время Гражданской войны служили на той или другой стороне снайперами, а девять — просто воевали. У нас есть один старый охотник с гор и шесть ветеранов стычек с индейцами. Только двое мужчин не участвовали в перестрелках, но они дымятся от желания доказать, что тоже не хуже других.

Задолго до того, как я приехал, поселению грозило нападение индейцев, поэтому его возводили без «слепых» зон обстрела. Все хранят оружие заряженным на всякий случай. Большинство обосновавшихся здесь любят свой город и хотят жить спокойно. Они считают, что такие команды, как ваша, должны вовремя получать деньги, хотят торговать со скотоводами. Жители настроены очень дружелюбно. Я всего-навсего бродяга и не вижу, почему они без ума от своего городишки, но он им дорог. Когда, ребята, к нам приедете, прошу, оставьте оружие в салуне Гринвуда.

— Шутите, мистер? — Рыжий ковбой мрачновато хмыкнул. — Я никому не отдам свой револьвер.

— Ну и ладно, — беззаботно ответил Шанаги. — Я вам все это говорю, чтобы вы знали о порядке. Меня беспокоите совсем не вы, а двое-трое наших горожан, которые чуть что — спускают курок. К примеру, снайперы. Замучился их убеждать, что у нас не война до победного конца. Они согласились не стрелять и сидеть тихо, но если кто-нибудь из гостей от полноты чувств надумает разрядить свой револьвер в чистое небо, главная улица превратится в место кровавой бойни. А вы учтите, все эти парни и девушки будут сидеть за деревянными или кирпичными стенами и обстреливать открытое пространство, где и спрятаться-то негде. — Том покачал головой. — Одно утешение — в такое время года улица сухая и пыльная, а потому легко впитывает кровь.

Ему никто не ответил. Шериф молча доел похлебку, выплеснул из кружки кофейную гущу и направился к своим одеялам.

Винс Паттерсон сидел в сторонке и прислушивался к рассказу Шанаги. Он чиркнул спичкой о брюки, прикурил сигару и подошел к Тому.

— Это была идея Рига? — мягко спросил он.

— Да, и идея правильная. Народ в городе нуждался в организации. Но все будут заниматься своими делами, как обычно, если не раздастся выстрел.

— А ни блеф ли это!

— Хотите выяснить? А не боитесь, что затея обойдется слишком дорого? К тому же все карты у меня на руках, в том числе и козыри.

— Козыри?

— Которые сравняют наши шансы. У вас преданные, крепкие парни. Если в городе начнется заварушка, не исключено, что беда случится со стадом. Тогда половина ваших ребят кинется к нему на помощь.

— А что может случиться со стадом?

Шанаги пожал плечами:

— Ну, несколько дней назад в наших местах появились индейцы кайова. По крайней мере, так утверждают ветераны. Я-то не отличу одного индейца от другого. Эти кайова к северу отсюда напали на каких-то еще, получили по носу и немного обиделись. Мы их накормили, и я предложил, чтобы они остались поблизости и держались подальше от чужих глаз. И предупредил, если услышат пальбу, их будет ждать много трофеев.

Паттерсон внимательно смотрел на него.

— Каких трофеев?

— Под грохот ружей они разгонят ваше стадо. (Паттерсон выругался. ) Да, сэр. Разгонят по всей прерии.

— Но у нас в руках вы, шериф.

— Вы только потеряете одного, а то и двух помощников, если попытаетесь взять меня. А что изменится? Мой план сработает без дополнительных команд. Теперь я горожанам вообще не нужен. В последнее время у нас скучно. Никаких серьезных драк, и ребята стали беспокойными, вроде как на взводе. Понимаете, о чем я говорю?

— Вы, кажется, подумали обо всем.

— Старался. Слышал, что ваши парни преданы клейму Паттерсона. А город — мое клеймо.

Через некоторое время Шанаги лежал на одеялах и смотрел на звезды. Он, конечно, солгал. Его планы вовсе не отличались такой продуманностью, как он дал понять. Однако то, что он тут наговорил, оказалось совсем неплохо, и Том решил воплотить свои наметки в жизнь, как только вернется… если вернется.

Если сумеет выкрутиться благодаря своим выдумкам, он спасет несколько жизней — уже хорошо. А ему определенно удалось вселить в ковбоев некоторое сомнение — подставлять голову под пули мало охотников. Пусть то, что он тут наговорил, — экспромт, плод вдохновения, но ведь вполне осуществимо. А правда это или нет, знает лишь он один.

Шанаги разбудило оживление в лагере. Посмотрев на большие серебряные часы, Том обнаружил, что нет еще четырех утра. Но ковбои были на ногах. Том выбрался из-под одеял, надел шляпу, потом все остальное.

Никто не обращал на него внимания, и он вместе с остальными пошел к костру завтракать. У костра сидел Паттерсон. Заметив Шанаги, коротко кивнул ему, продолжая есть.

Утренний прохладный воздух пах пылью и коровами. В стороне ковбой вскочил в седло, позволил своему мустангу побрыкаться, прежде чем начать работу, и поскакал вокруг стада. Все ели молча. Шанаги взял кружку и направился за кофе.

— Шериф, — окликнул его рыжий ковбой, усмехаясь, — вчера ты рассказывал интересные сказки, но мы подумали и решили, что ни одна из них не стоит и кучки лошадиного навоза.

— Знаешь, что я вырежу на твоем надгробии? — спросил Шанаги.

— Что?

— «Он просил, чтобы ему показали; мы ему показали».

— Эй, — хитро прищурился рыжий, — совсем неплохо. Обычно покойнику отдают куда меньше почестей.

— По правде говоря, — серьезно посмотрел на него Шанаги, — мне гораздо приятнее угостить тебя выпивкой, чем пулей, приятель.

— Ну-ну, — весело откликнулся Рыжий, — я это тебе припомню, шериф. На сколько ты раскошелишься?

— Черт! — воскликнул Том. — Угощу всю команду. Вы мировые парни. — Он допил кофе. — Кроме того, у вас отличный повар.

Том начал седлать коня. Когда он затягивал подпругу, подошел Винс.

— Не ждите нас раньше, чем через четыре-пять дней, шериф. И если вам нужна будет помощь, чтобы справиться с грабителями, дайте мне знать. Мы пойдем с вами.

— Риг точно вас описал. — Шанаги протянул ему руку. — Он сказал, что вы честный и разумный человек.

— Шанаги, — тихо произнес Паттерсон, пожимая руку Тома, — по-моему, Джейн Пендлтон — самая лучшая девушка на свете, но меня бы очень огорчило, если бы она выбрала себе в женихи парня хуже, чем вы.

Том покраснел:

— Ошибаетесь, мистер Паттерсон. Я для нее не тот человек. Она обо мне и не думает. Да и с какой стати? Мы виделись всего один раз.

— Я женился на девушке после второй встречи, — вздохнул Винс, — и у нас впереди было двадцать лет счастья.

Том Шанаги повернул коня и отправился в обратный путь. Но отъехал совсем немного, когда его окликнул скотовод:

— Что насчет Хэнка Драко?

— Хэнк с сыновьями начнет охотиться за мной. Если найдут, у вас будет одной проблемой меньше. Если вы встретите их первыми, делайте, что хотите, лишь бы за пределами города.

Том ехал быстро. Его ждали неотложные дела, и совсем не хватало времени. Он не думал о Джейн Пендлтон. По крайней мере, старался не думать.

Когда конь Шанаги застучал копытами по мостовой, город спокойно лежал под послеполуденным солнцем. В конюшне Карпентера шериф расседлал мустанга и хорошенько выскреб, думая о своих будущих действиях. Затем взял седельные сумки и пошел к кузнице.

Карпентер оторвался от работы и посмотрел на него.

— Заходил Холмструм. Хотел узнать, где ты.

— Драко заезжал?

— Не появлялся. — Кузнец положил молот. — Хватит на сегодня. — Он снял свой кожаный фартук. — Ах да, между прочим! Заходила та молодая особа, которой ты интересуешься. Хотела подковать коня… Сегодня.

— Вы подковали?

— Угу. У нее другой конь. Удивляюсь народу с Востока. Они думают, что все лошади выглядят одинаково.

— Пендлтон объявлялся?

— Нет, но заглядывал его сын. Спрашивал тебя.

Шанаги не интересовал молодой Пендлтон. Его голова была занята ограблением. Или он видит призраки там, где их нет? Что у него есть, кроме подозрений.

Незнакомая молодая женщина находится в городе без видимой на то причины. Держится обособленно. Другими словами, просто не вмешивается в чужие дела. Но с другой стороны, — ее странная связь с человеком, который выглядит как карточный шулер, и загадочное местонахождение.

А человек на поезде, которого Шанаги принял за железнодорожного охранника? И который им все-таки не был.

А подозрения Рига Барретта насчет ограбления? Шанаги склонен им верить.

И кто-то же, похоже, устранил Рига до того, как тот успел добраться до города!

Что уж говорить о куче денег, возможно, четверть миллиона золотом и банковскими билетами, — которая на днях прибудет сюда.

Кто об этом знал? Почти каждый городской житель, а кто не знал, тот вполне мог догадаться. И множество людей за пределами города. В конце концов за скот надо расплачиваться большими деньгами. В городе таких нет, значит, их должны привезти.

Человек, пнувший его в вагоне, подумал Шанаги, не был с Запада. А почему он должен быть с Запада? Он, Том Шанаги, тоже приехал сюда с Востока.

Дело с Винсом, кажется, улажено, но об этом, кроме него, пока никто не знает. Том решил, что никто и не должен знать.

Он повернул в сторону отеля и остановился. Навстречу ему на рыжем коне ехал Джош Лунди.

— Привет! Помнишь меня? — крикнул он.

— Помню.

— Подумал, что тебе понадобится помощь. Мой босс дал мне несколько выходных, и вот я здесь.

— Тебя могли убить.

— В тот день возле ручья опасность тебя не беспокоила.

— Я спасал собственную шкуру.

— Не важно.

Том с симпатией относился к ковбою, а сейчас вспомнил, что о нем писал Риг. Крутой Джош хорошо зная местность и ее обитателей, с которыми Шанаги так и не успел познакомиться.

— Поехали к Гринвуду, я угощу тебя пивом.

Они уселись так, чтобы видеть улицу. В салуне не было посетителей, и они могли спокойно поговорить.

К их столику подошел Гринвуд.

— Будь осторожней, Шанаги. Говорят, Драко с сыновьями собирается в город за твоим скальпом.

Он уходил, когда Том спросил:

— Кто вам принес новость?

— Холмструм. Наверное, что-то услышал в магазине.

Пока пили пиво, Шанаги осторожно, не торопясь, рассказал Джошу о своих подозрениях насчет ограбления.

Ему вспомнились отпечатки копыт возле родника.

— Кто-нибудь выращивает скот к югу отсюда? — Том объяснил, почему интересуется.

— Скорее всего бродяги. У Драко останавливается много странных людей. — Лунди помолчал. — Ты сказал, четверо?

— Мне показалось, им что-то передали. Четвертый не спешился, просто немного потоптался и уехал.

— В основном догадки, шериф. — Вдруг Лунди показал на улицу: — Та женщина, о которой ты говорил?

Да, та самая молодая женщина ехала верхом, потом остановилась напротив ресторана и спрыгнула на землю.

Шанаги встал.

— Джош, я хочу поговорить с ней. Прямо сейчас.

Глава 11

В этот час в пустом ресторане было прохладно и тихо, на что посетительница, безусловно, рассчитывала. Когда вошел Шанаги, она взглянул на него и покраснела, в ее глазах мелькнуло раздражение.

Пройдя через зал к ее столику, Том раскланялся и спросил:

— Разрешите присесть?

Женщина подняла глаза. Прекрасное холодное лицо ее казалось высеченным из мрамора.

— Не разрешаю. Я хочу побыть одна.

— Извините, мэм, но у меня есть к вам несколько вопросов.

— А у меня нет ответов. Я сейчас вызову метрдотеля.

— Если желаете.

Она с презрением посмотрела на него:

— Хотите воспользоваться своей властью? Ладно, задавайте вопросы. Я решу, отвечать мне или нет.

— Справедливо. Не возражаете, если я спрошу, сколько времени вы здесь живете?

— В этом городе? Чуть больше недели.

— Чем вы занимаетесь?

Выражение лица женщины красноречиво говорило о том, что ее терпение подходит к концу.

— Ищу землю под ранчо. Мой отец не смог приехать, а наши финансовые интересы совпадают. Нас интересует хорошая трава и постоянный источник воды.

Шанаги почувствовал себя дураком. Конечно, что могло быть более вероятным?

— Нашли что-нибудь стоящее?

— Нет. Есть два более или менее подходящих участка, и все. У вас много еще вопросов?

— Вы долго намерены здесь пробыть?

Женщина резко поставила чашку на стол.

— Шериф, или как вас там… Я объяснила причину своего приезда. Закон я не нарушаю и не отношусь к числу тех женщин, которые рассчитывают на приставания шерифа захудалого городишки с преувеличенным чувством собственной важности. Если у вас нет других обвинений в мой адрес, предпочитаю, чтобы вы ушли сейчас же.

Том встал.

— Извините, мэм.

Незнакомка не ответила.

Повернувшись, чтобы уйти, Том вдруг передумал и сел за столик, откуда мог наблюдать за улицей. Его только что заставили почувствовать себя идиотом, а это чувство ему не нравилось. Причина ее приезда звучала разумно и логично. Конечно, у любого хитрого вора есть своя легенда. Он не раз слышал, как обсуждались такие легенды. Воры считали его своим и говорили без стеснения. Но в ее истории не мелькнуло ничего, за что можно зацепиться. Теперь он сожалел о том, что не удосужился спросить, где она жила. Несомненно, и на этот вопрос у нее готов убедительный ответ.

Официант принес кофе, и Шанаги передвинулся поближе к выходу. Допустим, он сам планирует подобную операцию. Как ее провести?

Во-первых, привлечь как можно меньше людей, чтобы и разговоров было меньше. Во-вторых, спрятать налетчиков от посторонних глаз или взять таких, у кого есть объективные причины находиться в городе.

Барретт думал, что заговорщики, если таковые имеются, начнут действовать, как только Винс Паттерсон нападет на город.

Шанаги тихо чертыхнулся, и женщина с презрением взглянула в его сторону. Ему вдруг пришло в голову, что бандиты точно знают дату прибытия денег, а это означало, что кто-то весьма осведомленный информировал их.

Как будет выглядеть ограбление? Налетчики могут ударить, как только груз начнут снимать с поезда. Они подкрадутся, оглушат или передушат охрану, потом погрузят деньги обратно в вагон и выйдут где-нибудь подальше.

Это первый способ. Второй еще проще: деньги перегружают в повозку или фургон и увозят, пока продолжается перестрелка с ребятами Паттерсона. Как только начнется пальба, скотоводы, съехавшиеся на торги, тут же сделают ноги. Налетчики постараются удрать вместе с ними. Но куда повезут деньги с вокзала?

Был и третий способ — спрятать сокровища в городе до тех пор, пока все не успокоится.

Если их спрячут в городе, то где? И как незаметно провезти деньги по улице, если кругом идет война, на которую бандиты очень надеются?

Когда обнаружится пропажа, немедленно организуют погоню… или нет? Кто будет преследовать воров? Кто первый поймет, что золото похищено?

Предположим — только предположим, — что о золоте не ведает никто, кому это не положено. Знают Карпентер, Холмструм и Гринвуд. Тогда проще всего во время перестрелки их убить или каким-то образом вывести из строя. Тогда у налетчиков в запасе несколько дней. Если Карпентер, Холмструм и Гринвуд обречены, то и он сам наверняка попал уже в черный список.

Когда их должны убить? Во время ограбления? Сразу перед ним? Нет, скорее всего под прикрытием нападения Винса Паттерсона на город.

Допустим, что в налете участвует некто, работающий на Паттерсона. Скотовод взял с собой несколько ганфайтеров, среди них может оказаться один или больше, кто непосредственно вовлечен в ограбление.

Пока Шанаги обдумывал все варианты похищения денег, к ресторану подъехал всадник и спешился на другой стороне улицы, домом левее. Он неловко спрыгнул с седла, словно провел в нем долгое время, шляпой сбил пыль с одежды, затем стал ослаблять подпругу. И тут появился другой человек, который перешел улицу, ступил на дощатый тротуар позади всадника и повернулся. Том узнал Джорджа. Все выглядело так, будто Джордж подошел к ковбою и попросил прикурить. Сложив ладони лодочкой, чтобы прикрыть спичку от ветра, он возился несколько секунд. Может, что-то говорил? Потом Джордж погасил спичку, бросил ее в пыль и пошел дальше.

Слева от себя Шанаги услышал, как громко звякнула о блюдце чашка, словно ее поставили в раздражении.

Том с улыбкой посмотрел на молодую женщину. Ее губы сжались, глаза сверкали. Без сомнения, что-то ее рассердило.

По улице прибывший шагал в сторону салуна Гринвуда. На его лошади стояло клеймо Винса Паттерсона.

Когда Шанаги снова оглянулся, женщина уже удалялась. Через секунду он услышал стук каблучков по дощатому тротуару. Том встал, оставил на столе деньги и вышел на крыльцо, держа чашку с кофе в руке.

Кто такой прибывший всадник? Действительно ли он разговаривал с Джорджем? Рассердило ли незнакомку то, что все случилось на его, Шанаги, глазах? Был ли всадник кем-то послан? Если да, то кем? Знал ли Паттерсон, что в город приехал его человек?

Том посмотрел в сторону салуна. Он предупредил, что в городе нельзя носить оружие. Если это не треп, ему надо немедленно пойти и отобрать у ковбоя револьвер.

А вдруг ковбой только приманка в ловушке, в которую надеялись заманить его, Шанаги? Может, с ним хотят покончить сегодня? Том слишком долго работал на Моррисси, чтобы не предусмотреть и такой возможности.

Если ковбой приманка, рядом с ним будут другие. Глупо доверять такое поручение одному, если, конечно, тот не профессиональный киллер и опытный стрелок. Но и в таком случае его обычно подстраховывают. Им нужно действовать наверняка. Значит, есть по меньшей мере еще один ганфайтер.

Джордж?

Несколько минут шериф взвешивал все «за» и «против». Женщина пошла не по противоположной стороне улицы, иначе он ее увидел бы.

Том допил кофе и, убедившись, что на заднем дворе никого нет, вышел через кухню. Постоял на углу, глядя в сторону салуна.

Ковбой из команды Паттерсона въехал в город с револьвером. Проверка или прямой вызов?

А может, ковбой зашел в салун, чтобы оставить там револьвер?

Если нет, подумал Шанаги, он должен принять вызов. Прямо сейчас.

Из салуна противоположный тротуар просматривался в оба конца достаточно далеко, но если пересечь улицу под некоторым углом, то можно подойти к салуну незамеченным. Быстро переходя улицу, Том обратил внимание на двух лошадей, привязанных в переулке рядом с магазином Холмструма. Он поднялся по ступенькам и вошел в салун.

Справа за столиком сидели двое незнакомцев. Ковбой Паттерсона стоял у бара. Гринвуд посмотрел Шанаги в глаза, но Том промолчал и подошел к стойке.

— Извини, дружище, — начал он с улыбкой, — но в городе не разрешается носить оружие. Сними оружейный пояс, мистер Гринвуд о нем позаботится.

— Снять револьверы? — Ковбой отступил на полшага. — Хочешь получить их, попробуй-ка отобрать сам!

Человек явно настроился на схватку, двое других за столиком — тоже.

— Ну и ладно, — весело ответил шериф, — если тебе так хочется… — Он отвернулся к стойке, словно ни о чем больше не беспокоясь.

Разочарованный неудачей в своей попытке спровоцировать поединок, ковбой опустил руки, отведя их от револьверов, и тут Шанаги ударил его.

Он нанес сокрушительный удар тыльной стороной ладони в лицо, немедленно схватил ковбоя за воротник и развернул его под жестокий боковой левой в живот. Противник обмяк, а Том, ступив ему за спину, выхватил оба его револьвера и направил их на двух человек за столиком.

— Встать! — произнес он резко, но спокойно. — Встаньте и расстегните оружейные пояса!

— Послушайте, вы не имеете…

— Ну! — Том подтолкнул задыхающегося ковбоя в их сторону и взвел оба курка.

Угрожающие щелчки прозвучали неожиданно громко.

— Ладно, — согласился тот, что поменьше ростом, — похоже, вы…

И вскинул револьвер. Шанаги выстрелил, и пуля прошла через кисет, высовывающийся из левого кармана наглеца. Он рухнул на пол, а левый револьвер Тома, смотревший на второго, даже не дрогнул.

С пожелтевшим лицом и ужасом в глазах тот медленно, осторожно поднял руки.

— Опусти их, — приказал шериф, — и расстегни оружейный пояс. Если чувствуешь, что счастье на твоей стороне, можешь попытаться свалять дурака, как твой напарник.

Он толкнул ковбоя к столику.

— Будь ты проклят, — процедил тот сквозь зубы, держась от боли за бок. — Ты сломал мне ребро.

— Только одно? Этот удар рассчитан на три. Однажды мне повезло, и я сломал пять ребер, но в тот раз противник на меня набегал. — Не поворачивая головы, он обратился к Гринвуду: — Посмотрите, чем можно помочь тому парню. Он ранен. — Том засунул левый револьвер за пояс. — Суд не собрался, поэтому я сам с вами разберусь. Пятьдесят долларов или пятьдесят дней тюрьмы.

— Черт возьми, откуда я возьму столько денег?

— Если у тебя есть друг, который может за тебя заплатить, — весело ответил Шанаги, — лучше попроси его об этом не откладывая. Шагай на улицу.

Коновязью у кузницы служили два бревна приличного размера, которые соединяла дубовая перекладина. Том приковал наручниками к перекладине обоих пленников.

— Сколько ты собираешься нас здесь продержать?

— Пятьдесят дней, если не заплатите штраф. — Шанаги больше не улыбался.

— Пятьдесят дней? Ты сошел с ума! Что, если пойдет дождь?

— Ну, если дождь пойдет с той стороны, вас защитит скат крыши. Если с другой, то, похоже, вы промокнете. То же самое могу сказать и о солнце. — Шериф сдвинул шляпу на затылок. — Вы, ребята, сами напросились. Может, человек, который вас послал, заплатит штраф? — Он неожиданно усмехнулся. — Но я чувствую, что он вас бросит. Вы ему больше не нужны.

— Когда я освобожусь…

Шанаги не дал ему договорить и покачал головой.

— Из-за своей глупости ты попал в переделку. Мой тебе совет — когда освободишься, собирай барахло и сматывайся отсюда.

— Где этот хлыщ в городской шляпе так научился обращаться с револьвером?

— Надо уметь выбрать хорошего учителя и не жалеть времени на тренировки.

Том вернулся в салун. Там было пусто, Гринвуд мыл пол.

— Как он?

Гринвуд пожал плечами:

— Если ему повезет, будет жить. Пройди ваша пуля на дюйм ниже, ему не потребовался бы врач. — Бармен отнес тряпку и ведро в заднюю комнату и возвратился, вытирая руки. — Вы не любите долго церемониться, верно?

— Нет. В такие моменты автоматически делаешь только то, что должен.

Шанаги отпил пива и вспомнил про лошадей. Оставив кружку на стойке, быстро вышел и поспешил к магазину, повернув за угол, остановился.

Лошади исчезли.

Глава 12

Некоторое время Том стоял в растерянности, пока до него не дошло, что лошади, возможно, принадлежали не тем людям, что сидели в салуне, а кому-то другому. Но если так, то чьи же это лошади?

Он посмотрел на отпечатки копыт. Следы подков одной из лошадей напоминали отпечатки у родника.

Повернувшись, шериф зашагал обратно. Если лошади принадлежали людям из салуна, они еще находились в городе… Из города, стоящего на открытой площадке среди прерии, невозможно незаметно выехать днем.

— Гринвуд, вы знаете кого-нибудь из этих людей? — спросил он владельца салуна.

Гринвуд пожал плечами:

— Нет, Том. Но в ту же секунду, как они вошли, я понял, что неприятностей не избежать. Моя профессия заставляет разбираться в таких делах.

— Моя тоже.

— Ты действовал так уверенно.

Теперь плечами пожал Шанаги:

— Я с шестнадцати лет работал вышибалой в барах Бауэри, а там ребята крутые. Я побывал в подобных передрягах пару сотен раз.

— С оружием?

— Иногда с оружием. Но чаще с дубинками или перьями… то есть ножами. Первым надо брать самого подлого. Тогда остальные сразу пасуют. Схема их действий простая: ковбой начинает ссору, а двое других пристреливают меня.

— Даже Риг Барретт не справился бы лучше.

Шанаги посмотрел на Гринвуда:

— Нет? Ну, может, обошелся бы без стрельбы и наверняка знал бы, кто за этим стоит.

— Ты думаешь, есть такой человек?

— Рассудите сами. Ребята не из города. Ограбление планировалось не в городе. Риг получил такую информацию. Так откуда же бандиты узнали, что придет крупная сумма денег? Или их собрал кто-то из местных, или им сообщили из банка, который посылает деньги.

— Жаль, я не видел тех лошадей, — задумчиво произнес Гринвуд.

— Почему?

— Я бы узнал, чьи они. Черт побери, Том, любой на Западе знает лошадей.

— Дьявол! Это, должно быть, то, что имел в виду Карпентер!

— Что имел в виду?

— Недавно он сказал, что для человека с Востока все лошади одинаковые или что-то вроде того. По-моему, он узнал лошадь, на которой ехала та молодая женщина.

— Ты ведь не думаешь всерьез, что она причастна к грабежу? Она же леди.

— Всем хочется иметь много денег. Мне встречалось несколько хорошеньких хладнокровных леди. Я видел их на петушиных и собачьих боях. Это были настоящие приличные леди, и они наслаждались каждой секундой кровавого зрелища.

Шанаги снова вышел на улицу. В эту минуту он пожалел, что у него нет друга, что он не может поговорить ни с Маккарти, ни со стариком Моррисси, ни с тем ветераном, который научил его пользоваться револьвером. Как ему нужен надежный человек, с которым он обменялся бы мыслями, однако Том не имел понятия, вправе ли он положиться на местных.

А если Холмструм? Но спокойный, флегматичный владелец магазина едва ли поймет его.

Карпентер?.. Он повернул в сторону кузницы, и тут до него дошло, что оттуда давно не доносится звона молота. Том ускорил шаг. Возле кузницы стояла незнакомая женщина. Она повернулась и посмотрела в его сторону, прикрыв ладонью глаза от солнца.

— Вы Том? — спросила она, когда он подошел. — Я миссис Карпентер.

— Ищу вашего мужа.

— Я тоже. Принесла ему перекусить, а его здесь нет. Горн почти холодный. Не представляю…

— Куда он может пойти?

— К Гринвуду. Он собирался с ним побеседовать. — Она помолчала. — Шериф, вы не посмотрите в салуне? Леди неприлично показываться в таком заведении.

— Его нет у Гринвуда. Я только что оттуда.

— Шериф, мне страшно. Это на него не похоже. Он… он такой пунктуальный во всем. Если бы куда-нибудь нацелился, меня бы предупредил.

— Мэм? Карпентер не говорил вам о лошади, которую узнал?

— Нет… нет, не помню. Он ходил озабоченный. Это тоже на него не похоже. Мне кажется, что-то его волновало.

— Нас всех что-нибудь волнует, мэм. Всех. — Шанаги помолчал, потом продолжил: — Мэм, вы можете мне помочь.

Жена Карпентера была приятной, симпатичной женщиной. Если бы кто-то спросил ее, чем она занимается, она бы с гордостью ответила: «Я — домохозяйка».

— Вы знаете горожан, а я здесь еще чужой. Во всяком случае, женщины более восприимчивы. В городе что-то происходит. По-моему, кто-то хочет украсть деньги, которые привезут сюда для уплаты за скот и расчета с ковбоями. В банде собрались чужие люди, но в деле определенно замешан кое-кто из горожан. В таком маленьком городе мало секретов, и я прошу вас подумать над моими словами. А пока я поищу вашего мужа. Если он вернется, дайте знать Гринвуду.

— Вы ему доверяете? Он же владелец салуна.

— Я никому не доверяю. Даже вам. Но, по-моему, Гринвуд честный человек.

— Многих честных людей соблазнили деньги. Кому-то нужно побольше, кому-то поменьше, вот и вся разница. Последний год муж работал очень много и заработал семьсот долларов. Достаточно хорошо. Вряд ли мистер Холмструм или мистер Гринвуд заработали больше, поэтому я представляю, что такое двести пятьдесят тысяч долларов.

— Мэм? Большую часть своей жизни я общался с преступниками, но честные люди, которых я знал… не думаю, чтобы кто-нибудь из них продался даже за большую цену. Мне не верится, что ваш муж польстился бы на нечестные деньги.

Она хотела повернуться, но задержалась.

— Шериф, кто та молодая женщина, что живет в отеле и часто ездит верхом?

— Она говорит, что ищет землю под ранчо. Они с отцом хотят купить здесь землю. — Он помолчал. — Но живет она не в отеле.

— Не в отеле? А где же?

— Не имею понятия, мэм. Она всегда аккуратна, ее одежда не пыльная, свежая и чистая. Но живет она не в отеле.

Холмструм стоял за прилавком своего магазина. Близоруко щурясь, он посмотрел на Шанаги и улыбнулся:

— Вот и вы зашли в мой магазинчик, шериф? Чем могу быть полезен?

— Ищу Карпентера.

— Карпентера? Нет, по-моему, сегодня я его не видел. — Он махнул рукой. — Но кто знает? Мы видимся часто, а один день так похож на другой. Он не в кузнице?

Шанаги покачал головой. Ему нравился магазин и приятный запах сухих продуктов, ветчины, свежеотрезанных кусков жевательного табака, новой кожи седел, уздечек и кофе из кофемолки.

— Иногда, шериф, мне кажется, что вы слишком уж беспокоитесь. Когда придут люди Паттерсона, поговорите с ним, может, он вас послушает.

— Может быть. — Том выглянул в окно на пустынную улицу. Дунул ветер, закрутил пыль, затем осторожно опустил ее на дорогу. Шанаги подошел к огромной круглой головке сыра под стеклом, поднял ее и, отрезав для себя кусочек с края, вернулся к прилавку.

— Наверное, мне надо ехать в Нью-Йорк, — пробормотал он. — С тех пор как я здесь появился, думаю не о себе, а о других и становлюсь мягкотелым.

— Наш городок маленький, — согласился Холмструм. — И развлечений маловато.

— Откуда вы родом, Холмструм? Из такого же городишки?

— С фермы, — ответил тот. — На ферме я родился. На ферме я и жил. Работал много — утром, днем и вечером и всегда думал о местах, где живется лучше, чем на ферме. Думал о женщинах, о нежных, теплых, прекрасных, надушенных женщинах. На ферме таких не видел. Моя мама умерла прежде, чем я запомнил ее лицо. Остались одни мужчины. Отец заставлял нас работать. Мы только и делали, что работали.

— Поэтому вы перебрались на Запад?

— Сначала ходил на барже, потом приехал в Чикаго и опять работал. Скопил немного денег. Я всегда обращал внимание на обеспеченных людей и всегда им завидовал, старался попасть туда, где бывали они, и смотрел на них. Это богатые люди. Их женщины нежные и изящные, и, когда они, выходя из карет, проплывали мимо меня, я чувствовал запах их духов. Поэтому сказал себе, что когда-нибудь… — Он прервал свои излияния. — Мальчишеская глупость, вот что это. Теперь у меня есть хорошее дело. Скоро я буду богатым человеком.

— Что случилось с фермой? И вашими братьями, которые там остались?

Холмструм пожал плечами:

— Отец умер. Ферму поделили на пятерых. А братья мои преуспели. У одного магазин, как и у меня. У другого — банк.

Шанаги доел сыр.

— Если бы вы остались, то могли бы стать банкиром. Но никогда не увидели бы всего этого. — Том развел руками.

Холмструм пристально посмотрел на него:

— Вы думаете, что я влюблен в прерию? Ошибаетесь, я мечтаю открыть большое дело в большом городе. И своего добьюсь.

Том усмехнулся:

— И найдете надушенную женщину… или уже нашли?

Холмструм опустил голову и взглянул на шерифа поверх очков.

— Когда-то я думал, что встретил такую женщину. Ей захотелось пойти в какое-нибудь приличное место. Я надел свой новый черный костюм и отвел ее в ресторан. Мы ели и разговаривали, не помню о чем — только о вещах, о которых я не имел ни малейшего представления. — Торговец помолчал. — Я никуда ее больше не водил. А ужин, — добавил он, — стоил столько же, сколько я зарабатывал за неделю. Один ужин! Когда-нибудь все изменится. Я буду часто ужинать в ресторанах и не думать о цене. У меня появится много таких женщин, и они не посмеют плохо обо мне думать.

— А та подумала плохо?

— Я никогда ее больше не видел. Когда приходил, мне говорили, что ее нет дома. Или что она «не принимает».

— Не повезло. Но такое может случиться с каждым. — Шанаги подумал о Джейн Пендлтон. Какой же дурак Холмструм! С ним такого не выйдет. Ни за какие коврижки! Он не даст сделать из себя дурака.

К ужину весь город знал, что Карпентер исчез. Все лошади стояли на месте. Седло висело на месте. Револьвер, винтовка, ружье — все было на месте. Но Карпентер как в воду канул.

Когда Шанаги вошел в ресторан, судья сидел за одним из столиков. Том запомнил его с того самого вечера, когда какой-то человек пришел сказать, что Риг Барретт не приехал. Увидев Тома, судья кивнул и протянул руку.

— Шериф? Я судья Макбейн. То есть судья по необходимости. Когда-то в Иллинойсе я действительно был судьей, а здесь — всего лишь адвокат, пытающийся заработать себе на жизнь.

— Нам нужен судья, и нам нужен суд.

— Наверное, вы правы. Иногда я думаю, чем меньше законов, тем лучше. Мы, американцы, любим жить по заведенному порядку, хотя другие нации о нас другого мнения.

Макбейн был небольшим, коренастым мужчиной с выпирающим животиком и густыми усами, закрывавшими верхнюю губу и большую часть нижней. Жилет пересекала массивная золотая цепочка, на которой в качестве брелоков висели золотой самородок и лосиный зуб.

— До меня дошло, что пропал наш кузнец.

— Да, его никто не видел с утра. Но в городе все лошади на месте.

Судья погладил указательным пальцем усы, вначале справа, потом слева.

— Он ко мне заходил. — Как бы между прочим заметил Макбейн. — Утверждал, что лошади тех людей, которых вы привязали на улице, исчезли.

— Да.

Судья взглянул своими слегка выпуклыми глазами на Шанаги.

— Мне кажется, — продолжил он тихим голосом, — что шериф, разыскивающий пропавшего человека, должен осмотреть каждую конюшню в городе. Если он не найдет Карпентера, то уж лошади объявятся обязательно. Их клеймо ему что-нибудь да скажет.

— Конечно! — Шанаги вспыхнул и сокрушенно покачал головой. — Для меня все внове, судья, но почему же я сам не додумался до такого простого решения?

— У меня постоянно получается так же, — с улыбкой ответил Макбейн.

Шериф встал.

— Судья? Вы меня извините?

Позже он подумал: «Как это я вспомнил, что нужно извиниться?»

Том не подозревал, что в городе так много конюшен, но там, где много ездят на лошадях, должно быть место, где их держать.

В девятой по счету конюшне, стоявшей возле заброшенного корраля, он обнаружил свежий навоз и денники, где недавно стояли лошади. Теперь они исчезли.

Он уже готов был уйти, когда заметил носок ботинка, который виднелся из-под кучи сена — им второпях закидали труп.

Том знал, кого найдет, еще до того, как разворошил сено.

Карпентера.

Глава 13

Его ударили по голове, потом по меньшей мере три раза ударили ножом. По голове, похоже, били сзади.

Шанаги подумал о миссис Карпентер и с горечью вздохнул. Ему придется все ей рассказать, и не откладывая. Таковы его обязанности.

И все же вначале он должен осмотреть место преступления. Тот, кто убил Карпентера, зашел в конюшню вместе с ним или подкрался сзади. Вряд ли кузнеца стали бы убивать в другом месте, а потом волочить сюда. Карпентер, несомненно, нашел лошадей, и тогда его убили. Убили потому, что по клейму на крупе можно определить хозяина. Том уже знал, что поблизости нет ферм со своими клеймами. Кроме того, фермеры не держали скот, если не считать молочных коров, для которых сооружали коровники и которых пасли неподалеку от дома.

Шанаги выпрямился и некоторое время стоял в раздумье. Он хотел зажечь вторую спичку, когда послышался тихий шорох. Снаружи? Внутри?

Осторожно, чтобы не шуметь, он попятился и в деннике присел на корточки.

Двойные ворота конюшни оставались распахнуты. По одну сторону находились четыре денника, разделенные горизонтально лежащими столбами от пола до крыши. Яслями служило простое корыто, соединявшее все четыре денника.

По другую сторону тянулась обыкновенная стена. С гвоздями, на которых висели куски старой упряжи, цепи и прочий ненужный хлам. Возле стены стояло деревянное ведро и лежали вилы. На полке между двумя столбами Том увидел скребницу, щетку и большие, тяжелые ножницы.

В задней стене конюшни темнело окошко. Тут и там в щелях стен светились огоньки города. Ближайший дом стоял ярдах в пятидесяти, корраль находился на окраине города.

Кто-то пришел сюда с Карпентером или следом за ним. Возможно, ждал его. И кузнец погиб.

Снова легкий шорох. Шанаги снял ременную петлю с курка револьвера. Услышав слабый скрип, повернул голову. Одна створка ворот конюшни медленно закрывалась!

Он начал подниматься. Это западня? Или всего лишь ветер?

Том притаился в четвертом, последнем деннике. Он резко встал и направился к воротам. В ту же секунду они захлопнулись, и до него донеслось, как стукнул металлический засов.

Подбежав к воротам, Шанаги толкнул створку, но ворота держались крепко. Он знал, что запор не может быть абсолютно надежным. Отошел, не решаясь стрелять, и снова кинулся на преграду.

Ворота не поддавались. Он повернулся к окошку. Оно оказалось слишком маленьким!

Какое-то мгновение Шанаги стоял не шевелясь. Глупо! К чему его запирать, ведь он в любом случае скоро выберется — сейчас или утром, когда на улицу выйдут люди.

Если останется жив…

Он скорее угадал, чем почувствовал запах дыма.

Пожар!

Огонь уничтожит не только его, но и тело Карпентера со следами ножевых ранений.

Шанаги был достаточно умен и хладнокровен, и не стал тратить время на бестолковую беготню. В ближайших домах находятся магазины, ночью они пусты. Его крики не привлекут ничьего внимания, и даже выстрелы могут принять за развлечение пьяного ковбоя.

Дым сочился из щелей с северной стороны, невидимой из города. Судя по запаху, горело сено. От сена много дыма, оно долго тлеет, прежде чем займется пламя, но при пожарах гибнут в основном от дыма. Шанаги знал это от пожарных, работавших в добровольных командах Моррисси.

Ему надо выбраться и вытащить тело Карпентера. Дверь он высадить не успеет.

Дым густел. Подбежав к Карпентеру, Том закашлялся, поднял тело и понес к задней стене конюшни.

Сеновал! Маленький сеновал, где хранилось сено на случай плохой погоды. Туда можно забраться по лестнице из перекладин, прибитых к столбу.

Чем выше, тем плотнее будет дым. Не важно. Это единственный выход. Подняв тело кузнеца, Шанаги перевалил его через плечо. Придерживая труп одной рукой, другой обхватив столб с перекладинами, он преодолел пять ступенек и забрался наверх.

Опустив убитого на остатки сена, Том, кашляя и задыхаясь, стал разбирать соломенную крышу.

Почти не дыша, со слезящимися глазами, он ломал жерди и разгребал лежащую на них солому. Сверху осыпались труха и грязь. Хрипя от раздирающего легкие кашля, Том раскидывал крышу. Вдруг его рука прорвалась наружу, он почувствовал, как в дыру льется поток свежего воздуха. Внизу раздался треск пламени.

Разбросав ветки и солому, Шанаги взялся за жердь и,сильно напрягшись, сломал ее. На него снова посыпалась грязь, но свежего воздуха стало больше.

Нагнувшись, он ухватил Карпентера за воротник и вместе с ним выполз через дыру на крышу. Позади полыхали языки огня. Они еще не вырвались наружу, хотя дым валил вовсю.

Спустившись по правому скату крыши, Том опустил тело и прыгнул следом, быстро упав на бок с револьвером в руке.

Никого… Убийца сбежал, боясь, что его увидят вблизи горящей конюшни.

Том поднял Карпентера и медленно зашагал. Позади костром вспыхнула конюшня, из города донеслись крики. Дом кузнеца находился недалеко — ярдах в ста, и Шанаги направился к нему.

Миссис Карпентер стояла на ступеньках, глядя в сторону пожара. Она увидела приближающегося шерифа и, поправив на плечах белый платок, пошла ему навстречу.

— Шериф? Мистер Шанаги? Это он?

— Да, мэм. Его убили.

— Занесите его, пожалуйста, в дом. Как это случилось?

— Я нашел его тело, но меня заперли в конюшне, потом ее подожгли. — Она указала на кровать, и он осторожно уложил на нее Карпентера. — Мэм, убийцы закидали его сеном, но больше всего тело пострадало, когда я вытаскивал его через дыру на крышу.

— Даже из огня вы все-таки вынесли его. Шериф, я…

— Не надо, мэм. И не волнуйтесь. Я найду того, кто это сделал. Я найду их, чего бы мне ни стоило.

На пожар сбежались люди, боясь, что огонь перекинется на другие дома, хотя конюшня стояла в отдалении. Шанаги посмотрел на нее в окно и вышел на улицу, остановившись на минуту, чтобы стряхнуть пыль со шляпы.

На улице все еще стояли несколько лошадей и одна повозка. Какой-то мужчина возился у коновязи и повернулся на звук шагов Тома. Он узнал Пендлтона.

— Уезжаете, мистер Пендлтон? Не останетесь поглядеть на пожар?

— Я видел достаточно пожаров, шериф. — Англичанин внимательно посмотрел на него. — Что случилось?

— Убили Карпентера. Едва я обнаружил тело, как кто-то запер двери и поджег конюшню. Попытался уничтожить и меня, и улики.

— Но вы выбрались. А тело?

— Я вынес его. Джейн с вами?

— В такое время?

— Извините, сэр. Я ищу женщину, которая могла бы побыть с миссис Карпентер и поддержать ее.

— Я привезу дочь. Но вон там, в пансионе, живет миссис Мэрфи. Она тоже сумеет помочь.

Шанаги в недоумении смотрел вслед отъезжающей повозке. Была почти полночь — совсем поздно, чтобы отправляться в дорогу. Города на Западе — это не Нью-Йорк. Здесь вставали на рассвете или даже чуть раньше и работали весь день. К вечеру жители уже спали.

Том еще раз взглянул на удаляющуюся повозку и направился к отелю.

Карпентера убили, хотели убить и его, поэтому хватит играть в игрушки. Кто-то следил или за конюшней, или за ним. Скорее всего последнее.

Из своей комнаты в отеле, не зажигая света, Шанаги посмотрел вниз на улицу. В темноте его силуэт не маячил в окне, зато он мог наблюдать за всем, что происходит.

Шанаги был озадачен. Он всегда остерегался слежки. Эта привычка возникла у него с тех пор, как работал в Файв-Пойнтс. Район буквально кишел бандитами. Там грабили даже дети. Нападали оравой, сваливая человека подножкой или накидываясь на него так, что он подал под тяжестью детских тел. Шанаги не сомневался, что за ним не следили. И все-таки кто-то знал, что он вошел в ту конюшню. Кто-то бросил все дела, чтобы осторожно следить за ним, значит, кого-то очень беспокоило его расследование.

Во-первых, его попытались убить в салуне Гринвуда, во-вторых, в горящей конюшне. Что дальше? То, что его скоро снова постараются убрать, Том знал наверняка.

Он положил шляпу на столик, снял сапоги и сел на край постели.

Что же в действительности ему известно? Он считал, что будет сделана попытка похитить деньги, которые, по последним данным, должны прибыть послезавтра; что к ограблению причастны таинственная молодая женщина, а также так называемый железнодорожный охранник.

Тот, кто разрабатывал план нападения, живет в городе или около него и имеет местный источник информации. Этот человек или эти люди спрятали лошадей и попытались убить его.

Шанаги вспомнил о своих арестованных, отнес им еду, воду и вернулся в номер. Его обеспокоило, что вели они себя безмятежно спокойно.

Убежать им не удастся. Столбы врыты на совесть, а перекладиной служило толстое, крепкое бревно. Звук пилы или топора разнесется по всему городу. Выкопать столбы и подавно нелегко.

Наверное, им пообещали, что о них позаботятся?

Шанаги раздраженно встал и начал расхаживать по комнате. Скоро привезут деньги. Если бы в городе не ждали Винса Паттерсона, грабители придумали бы какой-нибудь другой отвлекающий маневр. Как можно тише Шанаги передвинул кровать к окну, положил в изголовье две подушки и сел, глядя на улицу. Со своего места он видел двух прикованных наручниками к коновязи бандитов. Они, похоже, спали, как и все горожане. Улица совсем опустела.

К этому моменту заговорщики, видимо, узнали, что Паттерсон не станет нападать на город. Во всяком случае, он обязан так думать и не закрывать глаза на то, что может случиться.

Вдруг Том выпрямился. Один из прикованных к коновязи поднял голову и стал внимательно вглядываться в противоположный, невидимый Шанаги конец улицы.

Шериф встал, натянул сапоги и надел пиджак. Надвинув шляпу, спустился по лестнице в пустынный холл. Над столом портье тлел слабый огонек, все остальное погрузилось в темноту. Том подошел к широкому окну и встал, прислонившись к колонне. Отсюда ему стали хорошо видны оба конца улицы. Вдруг рука одного из бандитов вскинулась, словно хотела поймать какой-то предмет, но не сумела. Арестованный нагнулся и принялся что-то искать в пыли.

Шанаги пересек холл. У задней двери он остановился, медленно приоткрыл ее и выскользнул в ночь. В ту же секунду увидел удалявшуюся между домами темную фигуру. Шериф кинулся за ней, стараясь бесшумно бежать по мягкому песку. Но какой-то звук все же долетел до человека, он оглянулся и бросился бежать, исчезнув за углом. Шанаги заметил бледные очертания испуганного лица, остановился, ожидая западни, и услышал стук копыт. Он выскочил на улицу только для того, чтобы увидеть едва различимое в темноте движение и услышать затихающий топот скачущей лошади.

Том выругался и сплюнул. Вот невезуха! Еще шаг-другой, и ему удалось бы поймать ночного визитера.

Усталый, он вернулся в отель и лег. Его не особенно интересовало, что бросили тем двоим у коновязи. Скорее всего отмычку. «Черт с ними, пусть бегут, — подумал он, — меньше хлопот, когда придет время действовать».

Проснулся Шанаги в предрассветной мгле не отдохнувшим, раздраженным и уверенным, что события вышли из-под его контроля. Скоро здесь начнется светопреставление, а он не знал, что предпринять.

Позавтракав, стал обходить дома, стараясь организовать жителей так, как он обрисовал это Паттерсону. Одни ворчали, но другие с удовольствием соглашались с его планами. Город жил слишком спокойно, и некоторые горячие головы соскучились по событиям, по любым событиям.

В кузнице накопилось много работы. Сняв пиджак и рубашку, Том надел кожаный передник и принялся ковать. Во всяком случае, ему всегда думалось лучше, когда руки были заняты. Физическая работа помогала ему четче мыслить.

Он выполнил заказ на каминную решетку, сделал две пары петель и подковал двух лошадей. И когда чистил копыта второй, его осенило. Закончив работу, привязал лошадь возле кузницы и минуту постоял, разглядывая улицу. В городе имелось несколько мест, откуда можно было наблюдать за всем происходящим. Одно из них — салун Гринвуда.

Том повесил фартук, оделся и вышел из кузницы.

Глава 14

Постояв у магазина Холмструма, шериф подошел к коновязи, у которой сидели неудачливые ганфайтеры, проверил замки наручников и как бы между прочим бросил:

— Вам, ребята, пора кое-что уяснить. Если ограбление удастся, сколько вам обещали? Но чем меньше участников, тем больше доля — дураку ясно. — Он столкнул шляпу на затылок. — Если бы я планировал операцию, то уж точно позаботился, чтобы вас освободили перед самой перестрелкой. Во-первых, вы отвлекли бы обороняющихся, а во-вторых, в создавшейся неразберихе вас обязательно отправили бы на тот свет — не важно кто, свои или чужие.

Шанаги слишком долго общался с ворами, чтобы не знать, что те постоянно друг друга подозревают.

— Вы хорошо знаете людей, с которыми работаете? — спросил он мягко. — Мой вам совет — убираться отсюда, пока не поздно.

— Я не понимаю, о чем он говорит. А ты, Турки?

— И я тоже. — Тощий, костлявый парень пожал плечами. — Мы приехали в город немного выпить.

— Наш городишко с обманчивой наружностью, — засмеялся Шанаги. — Например, бьюсь об заклад, что вы и не предполагали, что у меня по всему городу свои люди. Если начнется заваруха, они будут палить из окон. А ружья и крупнокалиберные винтовки здесь в каждом доме. — Он махнул рукой. — Ребята, на этой улице нет ни дюйма, не простреливаемого по крайней мере с пятидесяти ярдов. А в основном она прочесывается с двадцати ярдов. Вы окажетесь прямо посреди бойни.

Турки раздраженно зашевелился.

— Ты к чему клонишь?

— А вот к чему: если вам повезет и вы освободитесь до перестрелки, сматывайтесь побыстрее.

— Говоришь, будто тебе все известно…

— Так оно и есть, — кивнул Шанаги. — А знаете ли вы, почему я вам все это говорю? Потому что не считаю вас отпетыми, вы решили быстро и легко заработать. Бывает. На ошибках учимся. А нам лишние два трупа ни к чему. Плохо отразится на бизнесе. Хотя вырыть большую канаву да покидать в нее всех вас и забыть, труда не составит.

По улице к магазину шел Холмструм.

— Доброе утро, мистер Холмструм, — кивнул ему Том. — Кажется, денек разгулялся. Я как раз хотел накормить ребят.

Холмструм поглядел на них поверх очков.

— Похоже, это скверные парни. Если вам нужна помощь…

— Они не такие уж плохие, мистер Холмструм. Просто бедные, обманутые ребята, которых скоро с нами не будет. Я их хорошо покормлю, мистер Холмструм. Ведь должны же они в последний раз поесть как следует. Бедные, им придется так рано умирать.

— Вы собираетесь их повесить? — спросил торговец.

— О нет! — Шанаги выглядел очень опечаленным. — Кто-то становится обузой, или не справился с заданием, или знает слишком много… Но вы представляете, как это бывает?

Холмструм снова посмотрел на него поверх очков.

— Да, мистер Шанаги, у вас доброе сердце. Ну ладно, накормите их как следует. Если в городском совете откажутся принять счет, я подтвержу его.

— Давай, Турки, — подтолкнул Том. — Ты первый.

Плотный темнобородый напарник Турки выпрямился.

— Ты не собираешься кормить нас вместе?

Шанаги улыбнулся:

— Нет, ребята, слишком рискованно, так ведь? По одному спокойней. Знаете старую поговорку: «Двое — уже компания»? Да и разговор пойдет лучше с глазу на глаз.

— Я не хочу есть, — отрезал Турки.

— Твое дело. Но пойти со мной все равно придется.

Шериф отцепил наручник от коновязи и сомкнул оба браслета на руках задержанного.

— Пошли. А ты… — он оглянулся через плечо на второго, — отдохни. Мы с Турки потолкуем, и я приду за тобой.

Когда они сели за столик и заказали завтрак, Шанаги налил кофе.

— Мне вас жаль, ребята, — сказал он, — в конце концов, вы просто хотели зашибить деньгу. Понятия не имели, во что влезли.

Узколицый Турки со змеиными черными глазами раздраженно повернулся к Тому:

— Почему бы тебе не заткнуться?

— Эх, парень, — улыбнулся тот, — не стоит ссориться с человеком, который не желает тебе зла. Но так уж получается. Никогда не угадаешь, на кого можно положиться. Вы попали в западню, — продолжал Том. — Откуда, вы думаете, я все знаю? Меня предупредил человек, у которого есть план внутри вашего плана, — тихо прошептал Шанаги. — Вы разинули рот и решили, что получите все деньги. На самом деле вам приготовили двойной обман. Ваши хозяева, которые хотят надуть вас, сами останутся без гроша.

Стараясь подорвать уверенность Турки, ослабить его позицию и, если удастся, вытянуть кое-какую информацию, Том фантазировал. Но чем дальше развивал тему, тем больше сомневался, не напал ли он случайно на верное решение.

Эти двое, как и многие другие, всего лишь пешки. Но кто главный? И как они надеялись провернуть свое дело?

Турки угрюмо ел. Вдруг он бросил вилку и вскочил:

— Отведи меня обратно, черт тебя подери!

— Каждый может забраться в щель, — сказал Шанаги, вставая, — но только умный оттуда вылезет.

Он отвел Турки обратно, приковал к коновязи и повел завтракать второго. Когда они уселись, Том позволил ему заказать еду, что тот сделал с неохотой.

— Что тебе сказал Турки? — требовательно спросил крепыш, в его глазах застыло подозрение.

— Турки? Совсем ничего. Да и что вы знаете? В конце концов, вас сюда прислали пошуметь и успокоиться. — Шериф улыбнулся. — Вы поднимете пыль, а ваши хозяева удерут с деньгами.

— С какими деньгами? Понятия не имею, о чем ты.

— Ты ешь, — успокоил Шанаги. — Мне известно все, что нужно. — Он не выспрашивал, не делал хитрых подходов, и это явно беспокоило крепыша больше, чем все вопросы, вместе взятые. Наконец Шанаги пристально посмотрел на заключенного и заявил: — Ты не похож на ковбоя, — хотя парень определенно был похож. — Чем ты занимаешься? Служишь на железной дороге?

— Черт, — возмутился крепыш, — что ты понимаешь в ковбоях? Я работал на одном из самых больших ранчо в Техасе. Да спроси любого, и тебе ответят, что Коуэн…

— Ладно, Коуэн, ты утверждаешь, что работал на ранчо, но, по-моему, любой ковбой знает, что клеймо лошади, на которой едешь — визитная карточка твоего хозяина. По ней найти его — пара пустяков. А вы оставили лошадей прямо на улице, где все их видели.

— При чем здесь клеймо? Лошадь можно одолжить.

— Конечно. — Шанаги вспомнил, что так и не нашел пропавших лошадей. Обнаружив труп Карпентера и чуть не сгорев в конюшне, он забыл о них. Но где их прячут? Ему осталось проверить всего две или три конюшни.

— Как он? Как Сл… — Коуэн спохватился. — Ну, знаешь… Тот парень, которого ты ранил. Худощавый.

— Пока живой. Но до сих пор без сознания. Надеюсь, когда придет в себя, то заговорит.

Коуэн сердито посмотрел на него из-под густых бровей.

— Черт побери, у тебя на уме одни разговоры. Ищи, ищи, шериф. Все равно ничего не найдешь. — Допив кофе, парень вытер рот ладонью. — Сколько ты собираешься нас так держать?

Шанаги пожал плечами:

— Пока босс не освободит вас, чтобы потом прикончить. Зачем расходовать деньги на суд, если с вами так или иначе расправятся? Когда начнется стрельба, они и позаботятся.

— Кто «они»?

— Твои дружки. Те, которые втянули тебя и его в свою игру и не хотят расплачиваться. В городе каждый ребенок знает, как только вспыхнет заваруха, вас прикончат. — Шанаги встал. — Пошли назад. Ты мне ничего не сказал, если останешься в живых, свалю всю вину на тебя. — Том весело усмехнулся. — Знаешь, Коуэн, мне тоже потребуется козел отпущения. Кого-то из наших наверняка убьют, а за организацию беспорядков полагается веревка. Кроме того, у местных давно не было возможности кого-нибудь повесить.

Приковав Коуэна к коновязи рядом с Турки, шериф снова зашагал по улице. Если он заставил поволноваться этих двоих, кто-то из них обязательно заговорит. Ну а если окажутся на свободе, то наверняка убегут. Однако он ничего не достиг. Посеял в них сомнение — вот и все.

Ясное тихое утро обещало теплый и приятный день. По голубому небу лениво ползли легкие пушистые облака. Шанаги вспомнил Нью-Йорк.

С тех пор как он оттуда уехал, прошло всего несколько дней, но образ города померк, стал для него неясным и расплывчатым. Сейчас он опять пожалел, что не может посоветоваться с тем ветераном Запада, который научил его стрелять, пожалел, что его здесь нет. То был хитрый старик. Как Моррисси и Локлин.

Что с Локлином?

А Чайлдерс? Что случилось после того, как он уехал? Насколько он помнил, Чайлдерс имел какие-то связи на Западе, поставлял крутых ребят, чтобы провернуть темные дела с землей вдоль железной дороги.

Том увидел миссис Карпентер и перешел улицу.

— Мэм! — Она остановилась. — Я немного поработал в кузнице, закончил кое-что из того, что хотел сделать ваш муж. Если не возражаете, когда все это кончится, я выкуплю у вас кузницу или ее половину. И лошадей тоже, — добавил он.

— Муж не стал бы возражать, мистер Шанаги. Он всегда говорил, что вы отличный кузнец и что кузнечное дело — ваше призвание.

Том покраснел.

— Мэм, у меня нет призвания. У меня вообще нет ничего стоящего, кроме одного желания.

— Желания?

— Да, мэм. Желания стать лучше, чем я есть сейчас. А сейчас я никто. Может быть, если начать с кузницы…

— Мы поговорим, когда все кончится, шериф. — Она помолчала. — Мистер Шанаги, я всегда считала себя христианкой, но теперь мне хочется только одного — чтобы убийцу моего мужа поймали и примерно наказали.

— Он будет наказан. Только не говорите об этом никому, мэм. Кто-то в городе работает на бандитов, а я не знаю кто.

Шанаги смотрел ей вслед. Карпентер был хорошим человеком, слишком хорошим, чтобы умереть такой смертью. Он направился к железнодорожной станции, потом остановился. Навстречу ему ехал Джош Лунди.

— Думал, что смогу тебе помочь.

— Ты приехал один?

Джош посмотрел на него с седла сверху вниз. В уголках его глаз появилась улыбка.

— Ну, я выехал рано. От ранчо до города далеко.

— Так ты один приехал? — продолжал настаивать Шанаги.

— Пендлтон, можно сказать, занят. Правда, он предупредил, что, наверное, подъедет попозже. Его сын ловит разбежавшихся лошадей.

Поняв, что Джош больше ничего не скажет, Том спросил:

— Ты умеешь читать следы?

— Немного. Одно время жил с индейцами, кое-чему научился. Какие следы ты хотел мне показать?

— Отпечатки пары лошадей. — Шанаги рассказал о трех всадниках, появившихся в городе, и о том, что один из них сидел на коне с клеймом Паттерсона.

— Не беспокойся. Здесь есть пара лошадей с клеймом Винса… Их оставил его брат. После того как его убили, кто-то их подобрал и держит.

— Ладно, привязывай своего и пойдем в ресторан. Надо кое-что обсудить.

— Хорошо, — кивнул Джош. — Иди, я догоню. Только отведу коня в кузницу и…

— Карпентер мертв. Его убили.

— Что ты говоришь! Но это неудивительно. Он был порядочным человеком.

Войдя в ресторан, Шанаги снял шляпу и прошел ползала, прежде чем увидел ее.

Джейн Пендлтон сидела к нему лицом и улыбалась.

— Доброе утро. Вы удивлены?

— Джош не сказал…

— И не скажет. Мне нужно было с вами повидаться. — Она кивком пригласила его за свой стол. Том отодвинул стул и сел.

— Зачем? — Шанаги чувствовал приятное волнение.

— Я слышала, у вас неприятности, — начала она.

— Да, мэм. Вчера я даже пожалел, что вас здесь нет, чтобы побыть с миссис Карпентер. Знаете, когда рядом женщина…

— Думаю, ее поддержал брат. Я ей ни к чему.

— Брат?

— Да, разве вы не знали? Он работает на станции. Телеграфистом.

Глава 15

Люди приходили в ресторан и уходили, но Шанаги их почти не замечал. Неожиданно для самого себя он рассказал Джейн о своем детстве в Ирландии, о событиях, которые помнил, о лошадях, на которых ездил… о Мейд О'Килларни.

— Вы собираетесь возвращаться в Нью-Йорк? — спросила Джейн.

Том помолчал, обдумывая ответ.

— Не знаю, — произнес он наконец. — Возможно, останусь здесь. В городе нет кузнеца. Это хорошее ремесло, но не совсем то, чем мне хотелось бы заниматься.

— А чего вы хотите?

— Не знаю, мэм. Я…

— Зовите меня Джейн.

Он взглянул на нее, и на секунду их глаза встретились. Он смутился.

— Меня зовут Том.

— Я знаю, как вас зовут. Наслышана о вас больше, чем вы думаете.

— Ошибаетесь. Если бы знали, вы бы со мной даже не здоровались.

Появился Джош Лунди, огляделся и подошел к их столику.

— Извините, что прерываю, но мне надо поговорить с шерифом.

— Говори. А почему ты не сказал, что приехал вместе с Джейн?

Джош широко раскрыл глаза.

— Шериф, да я и не подозревал, что тебе это интересно. Собираешься ее арестовать?

— Садись, Джош. Если бы я смог найти повод, я бы приковал тебя к коновязи вместе с теми двумя.

— Не кипятись, дай хоть два слова вставить, — ответил Джош. — Я обнаружил лошадей. По крайней мере, нашел место, где их держали, — добавил он и указал на юг. — Там есть небольшой овражек. В нем стоит корраль и шалаш. В коррале — те же следы, что и в переулке, где их привязывали.

— А чей корраль?

— Ничей. Его построил для своего табуна какой-то торговец скотом. Овражек всего в ста ярдах, но туда никто не ходит, кроме мальчишек, которые играют в индейцев. Одна из лошадей была темно-серой — необычная масть. Я собрал несколько волосков с жердей корраля, где она чесалась.

Шанаги задумался. Наверное, не стоило задавать этот вопрос. Но он так и вертелся на языке.

— Джош, ты догадался, чья лошадь? Темно-серая?

— Конечно. — Он взглянул на Джейн и опустил глаза. — По-моему, ее все знают.

— Моего брата, — сказала Джейн.

Шанаги почувствовал, что у него на лбу выступил пот, а язык прирос к небу.

— Это не значит, что он приехал на ней в город, — не дожидаясь, когда к шерифу вернется дар речи, заметил Джош. — Наши кони пасутся на свободе. Любого можно заарканить и оседлать. Такое случается часто, в основном по необходимости, и не считается воровством, если только на лошади не пытаются уехать из нашей округи или оставить ее себе. Конечно, тому, кто пользуется чужим, лучше иметь подходящее объяснение. Я и сам, когда очень спешил, ловил и седлал чужих лошадей.

— На маленьком пастбище рядом с ручьем пасется с полдюжины лошадей Дика, — продолжила рассказ Джейн. — Отец недавно беспокоился, что они куда-то забрели, потому что, проезжая мимо, не увидел их на лугу.

— Одна из них — маленькая вороная кобыла?

— Нет, — улыбнулась Джейн. — А что, она ездит на ней?

— У Холмструма есть небольшая черная кобыла с двумя белыми носками.

— Похожа на ту, что я видел.

Картина постепенно прояснялась. Допустим, в город приехало несколько чужаков, которым нужны лошади. Они могли поймать тех, что паслись на свободе, использовать их в своих целях, а потом отпустить.

— Наверное, мне надо проехаться по округе, — произнес он.

— Хочешь, я проедусь, — предложил Джош. — Если меня заметят, никто не удивится. Я все время разъезжаю, разыскивая отбившихся коров и прочую живность.

— Хорошо… но будь осторожен. Тот, кто все задумал, не собирается сдаваться. Бандиты попытались устроить мне западню в салуне Гринвуда, они убили Карпентера. По-моему, он что-то выведал.

— Кузнец был моим другом, — спокойно сказал Джош, — самым близким мне человеком.

— Джош, — попросил Шанаги, — расскажи-ка мне о горожанах. Я о них ничего не знаю. Все, что тебе известно: кто, откуда, какие связи.

— Мы, например, из Англии, — с вызовом сообщила Джейн. — Выращиваем скот. Отец его покупает, а потом продает. Брат работает вместе с ним.

— Основное ты знаешь, — заметил Джош. — Город основали Холмструм, Карпентер и Гринвуд. Они до сих пор владеют большей частью окрестных земель. У Пендлтона отличное место для ранчо. У Холмструма и Гринвуда — тоже. Одни любят город. Другие — нет. Тройка отцов-основателей добилась, чтобы железнодорожную ветку протянули именно сюда. Сейчас пытаются доказать в столице штата, что городу необходим статус окружного центра. Судья Макбейн и Пендлтон их поддерживают. Если получится, цены на землю возрастут.

— Том, — неожиданно серьезно спросила Джейн, — что вы собираетесь делать? Я слышала, что завтра дядя Винс будет здесь.

— Я говорил с ним. Он не станет устраивать нам неприятностей.

— Могут устроить некоторые из его ковбоев. Когда пригонят стадо, их контракт закончится. Кто-то отправится обратно в Техас за следующим стадом, а кто-то останется. Как только дядя Винс с ними рассчитается, он им больше не хозяин.

— Придется действовать по обстановке. — Шанаги посмотрел на нее поверх чашки с кофе — Я подумываю о том, чтобы купить кузницу. Она даст мне возможность здесь обосноваться. Что-то вроде начала.

— Не предлагайте слишком много. Миссис Карпентер очень расчетлива в том, что касается денег. Если она что-нибудь продает, то всегда запрашивает с походом, а получает свою цену. Папа рассказывал, как она сердилась, когда Карпентер в первый раз продал землю. Настаивала на том, чтобы сдать ее в аренду.

— Холмструм хотел купить ее собственность, — пояснил Лунди.

— Ты имеешь в виду дом?

— К югу от города у нее есть земля. Она граничит с ранчо Холмструма, он давно нацелился приобрести этот участок, но миссис Карпентер не соглашается продать. Несколько раз он ее уговаривал, но она — ни в какую. По-моему, Холмструм сдался. Карпентеры заявили ее как пастбище, однако большая часть участка — плодородные угодья с хорошим источником и небольшим ручьем.

— Они заявили на нее права? А что это такое? — спросил Шанаги.

— Нужно вырыть колодец, распахать часть земли, а потом на ней жить. Карпентеры там не живут, лишь время от времени наезжают. Иногда оба, но чаще ездит она одна. Карпентеру хватало дел в кузнице.

— Они что-нибудь построили на своей земле?

Лунди пожал плечами:

— Как обычно, ничего особенного. Кто-то давным-давно там вырыл землянку. Миссис Карпентер ее немного переделала, а потом наняла парня, который присматривает за ранчо Холмструма, и он построил ей глинобитный домик.

— Никогда таких не видел.

— Из глины лепят кирпичи, выкладывают не очень высокие стены и укрепляют жердями. Зимой, когда хижину засыпает снег, получается теплое, уютное местечко. Но построить такой домик труднее, чем кажется. Надо уметь.

— А работник Холмструма? Он добротно строит?

— Говорят, да. Его зовут Мурхауз. Хорошо знает скот, но чертовски необщительный. Всегда хмурый, всегда чем-то недоволен. Он приезжает в город примерно раз в месяц.

Все то время, пока Шанаги сидел в ресторане, его грызло сомнение, что в загадке что-то отсутствует, что события развиваются сами по себе или по чьей-то злой воле и что он взялся решать задачу, справиться с которой ему не по силам.

Джош извинился и ушел. Том и Джейн некоторое время молчали. Наконец Джейн вздохнула:

— Жаль, что не могу ничем помочь.

— То, что вы здесь — уже помощь, — признался Шанаги. — Я не знаю, что делать. Надо ждать и следить. А это так трудно.

— Вы и не можете многого сделать. — Он ощутил искреннее сочувствие в ее словах. — Том, если люди дяди Винса не нападут на город, что предпримут те, другие?

— Похоже, грабители предусмотрели и такой вариант. Не исключено, что попытаются освободить тех двоих, которых я приковал к коновязи. Или придумают что-то еще. Когда придет поезд и золото начнут выгружать…

— А что, если его не станут выгружать?

Эта мысль тоже приходила ему в голову.

— Вы имеете в виду, что его оставят в поезде?

— Сами говорите, у них все схвачено. Что, если грабители снимут золото с поезда в каком-нибудь другом месте, где их будут ждать лошади или фургон? Представьте, в городе начинается стрельба, и поезд не останавливается.

— Но они должны его снять. Где они могут это сделать?

— Давайте возьмем лошадей, и я покажу где. Тут недалеко.

Они быстро ехали по преобразившейся прерии. Протяжные ветры колыхали бизонью траву, в которой по заведенному природой порядку в свой час распустились луговые цветы. Спугнув зайца, потом маленькое стадо антилоп, путники выбрались к полотну железной дороги — рельсы ярко блестели на солнце, уходя в бесконечную даль.

Том и Джейн спустились в ложбину и шагом поднялись по ее противоположному склону.

Девушка уверенно ездила верхом, знала, как обращаться с лошадьми. Она, как и Том, выросла рядом с ними.

Джейн остановилась на вершине небольшого холма.

— Вот! — указала она. — Думаю, здесь.

Сарайчик строителей железной дороги, штабель шпал, бак с водой, установленный на вышке…

— Это место зовут Холмструм. До того как в городе установили водокачку, паровозы здесь заправлялись водой. Одно время на стоянке выгружали строительные материалы. Мне место показал папа, — добавила Джейн. — Мы с Диком ездили сюда, чтобы напоить лошадей и отдохнуть. Видите, оттуда идет тропа на юг и еще одна на северо-запад.

— Что там? — Шанаги махнул рукой на юг.

— Земля Холмструма. Он владеет большей частью земли, лежащей вдоль железной дороги. У него уютная маленькая хижина. Когда мы с Диком были помоложе, то часто проезжали мимо нее. Но с тех пор, как там поселился этот Мурхауз, нас туда больше не тянет. Дик даже взял с меня слово, что я не буду ездить к хижине одна.

— Вы неодобрительно о нем отзываетесь. Что он собой представляет?

— Очень высокий. Мощный. Огромный. Носит усы и всегда небрит. Одевается не так, как принято у нас, ходит в комбинезоне. И ужасно грязен. Однажды я видела, как он поднял целую бочку уксуса и установил ее на телегу.

— Бочку уксуса? Да она весит фунтов пятьсот!

— Конечно. Когда мы привезли ее домой, с ней едва справились двое сильных мужчин. Он тогда помогал мистеру Холмструму в городе.

— Вы хорошо знаете Холмструма?

— Думаю, да, — ответила Джейн. — Он неплохой человек, но, по-моему, одинокий. Меня все еще считает маленькой девочкой. Судя по тому, как он смотрит на других девушек. Я чувствовала бы себя очень неловко, если бы он думал иначе. Но… не знаю. Несколько месяцев назад в город приехала одна девушка, не очень симпатичная. Похоже, работала в салунах и определенных заведениях. Она пыталась заигрывать с мистером Холмструмом, а он не хотел и слушать о ней.

— Он метит повыше. — Шанаги засмеялся. — Ему нужна леди, настоящая леди. Он как-то рассказывал мне об одной девушке, которая пользовалась дорогими духами, держалась, как леди и…

Том осекся, и они посмотрели друг на друга.

— Том, думаете, это возможно? Та женщина… Мы видели ее в ресторане. Она похожа на леди, и у нее очень хорошие духи. То есть…

— Джейн, не оглядывайтесь и не останавливайтесь. Продолжайте ехать, но понемногу сворачивайте к северу.

— Что случилось?

— У водокачки кто-то есть. Он наблюдает за нами!

Глава 16

Водокачка находилась не более чем в двухстах ярдах. Человек, стоявший рядом с ней, следил за ними в подзорную трубу. Шанаги заметил отблеск солнечного света, отразившийся от линзы. К счастью, они ехали не к водокачке, а чуть стороной, рассчитывая повернуть на север, когда доедут до железной дороги.

— Кто там может быть? — спросила Джейн.

— Хотел бы я знать, но, по-моему, сейчас не время проявлять любопытство.

— Если бы вы были одни, то поехали бы прямо к водокачке, — запротестовала она.

— Не исключено… Но мне нужна вся банда, а не один человек. Мне нужен тот, кто убил Карпентера.

— А что, если это не мужчина?

— Что? — Том внимательно посмотрел на нее. — Что вы хотите сказать?

— Женщины тоже совершают преступления. Карпентер кому-то мешал. Не думаю, что его убили только потому, что он обнаружил лошадей. Он кому-то мешал.

Шанаги, не поворачивая головы, скосил глаза в сторону водокачки. Человек держал в руках уже не подзорную трубу, а винтовку.

Поднявшись по небольшому склону, они выехали на тропу и повернули на север, оставив водокачку сзади. Тому отчаянно хотелось обернуться, но он заставил себя смотреть только вперед. По тропе ездили редко, а последний раз — давно, значит, люди, спрятавшиеся у водокачки, приехали по железной дороге или с юга.

— Давайте прибавим шаг, — предложил он.

Как далеко они отъехали? Ярдов на триста? Нет, меньше.

Они поднялись на холм, с него спустились в ложбину, по которой протекал ручей. На другом его берегу, рядом с зарослями ивняка на камне сидел бородатый старик в съеденной молью енотовой шапке. Штаны из оленьей кожи с бахромой и черно-белая клетчатая рубашка. В руках он держал винтовку, а за спиной у него висел мешок, поверх которого были привязаны одеяло и пончо.

— Привет, ребята! Хороший денек сегодня! — Его взгляд упал на шерифскую звезду. — Ха! Шериф! Ну, пора бы тебе, парень, разглядеть их следы.

Они подъехали.

— Чьи следы?

— Хочешь сказать, что ничего не заметил? Я имею в виду ту банду у водокачки. Счастье, что здесь есть ручей, а то бы человеку и напиться не дали.

— Что вы о них знаете?

— Что знаю? Да все, что мне нужно. Это плохие люди. Убьют и глазом не моргнут. Они в меня стреляли.

— Когда?

— Три-четыре дня назад. Какой-то городской пижон там, у водокачки, сказал, чтобы я убирался и больше не возвращался. Я его спрашиваю, вы что, мол, с железной дороги, от Большого Мака. Он отвечает, нет, но якобы от его имени. И вижу, начал злиться. Я ему говорю, Большой Мак разрешил мне брать воду, сколько захочу, а он свое — нет, нельзя, уезжай. Ну, тут до меня дошло, что парень не знает Большого Мака, и уж точно не с железной дороги. Я ему так и сказал. А он вынимает револьвер и орет, чтобы я проваливал. А что мне оставалось?

Вот тогда я и понял, что дело плохо, потому что Большой Мак — управляющий этой дорогой, и все его знают. Любой, кто работает на железке, не станет ему перечить, потому что он с них живьем шкуру сдерет. А Мак — мой друг. Наши отцы вместе мыли золото. Я продолжал ошиваться возле водокачки, и они меня засекли. Я же не прятался, у меня нет причины прятаться. Один из них махнул, чтобы я сматывал удочки, а этот городской — мои глаза еще хорошо видят — поднял винтовку и застрелил моего мула. Убил моего старого Бастера. Мы с Бастером путешествовали вместе девять или десять лет. И он его убил. И меня поцарапал. Так вот, шериф, я не собираюсь уезжать. Не уеду, пока не прикончу подлеца. Позавчера я поймал его на мушку, и тут между нами появилась женщина. Она…

— Какая женщина?

— Которая иногда привозит им еду. Пару раз я замечал, как она приезжала, иногда на повозке, иногда верхом.

— Молодая, красивая женщина?

— Вроде того. Зависит от того, что считать красивым, а что молодым. Но симпатичная, я бы сказал, здорово симпатичная. — Старик пристально посмотрел на Шанаги. — Вы — тот самый новичок, который приехал и тут же стал шерифом?

— Никто не брался за эту работу.

— Еще бы! Особенно когда Риг ранен.

Том насторожился.

— Вы говорите, что Риг ранен? — Он изучающе поглядел на старика. — И знаете, где он?

— Я-то? Конечно, знаю. Лучше меня никто не знает! — Старик хитро захихикал. — Он тут беспокоится, мучается, а я ему все втолковываю, чтобы он не волновался, мол, ситуация у тебя в руках!

— Где он?

— Где? Ты, конечно, хотел бы знать. Да и те парни у водокачки много бы отдали, чтобы узнать, где он. — Старик скосил голову и с довольным видом снова засмеялся. — Он был у них в лапах. Прямехонько у них в лапах. Весь спеленатый, как рождественская посылка, а я залез и вытащил его! Тебе бы на них тогда поглядеть! Носятся туда-сюда, как обезумевшие куры! А та женщина бесилась так, что ее впору было связывать. Вот уж она им показала!

Шанаги затаил дыхание. Он покосился на Джейн. Ее глаза были широко раскрыты, она медленно поглаживала шею лошади и теребила гриву.

— Мне нужно его видеть, — заявила она. — С ним все в порядке? Он не тяжело ранен?

— Не тяжело? Конечно, черт подери, тяжело. Они думали, что убили Рига, но не хотели, чтобы нашли его тело. Они мечтали создать впечатление, что он вроде как инкогнито действует — пусть все думают, что он где-то здесь. Тогда в городе никого не наняли бы на его место. Тебя, например. — Старик опять лукаво захихикал. — Ох, как их это огорчило! Ты являешься ниоткуда, а ведешь себя, будто тебя послал Риг. — Он внимательно посмотрел на Тома. — Не могу понять, почему тебя до сих пор не убили?

— Они пытались.

— Еще бы! — Старик закивал головой. — Если доживешь до завтрашнего рассвета, благодари судьбу, считай, что в рубашке родился. Раньше они валяли дурака. Теперь ты у них как кость в горле, им надо от тебя избавиться. — Он повернулся к Джейн. — Вы хотели повидать Рига Барретта? Я вас отведу.

— Спасибо, — сказал Шанаги. — Я как раз хотел попросить…

— Эй! Погоди-ка! Я не говорил, что возьму тебя. Ее — возьму. Она справилась о здоровье Рига, она о нем беспокоится. Ее возьму. А тебя — нет.

— Но…

— Ничего, Том, — остановила его Джейн. — Все будет в порядке.

— В порядке? Еще бы! — Старик пристально поглядел на Шанаги. — Ревнуешь, а? Ревнуешь к старому Еноту? Ну и неудивительно. Несколько лет назад девушки ко мне так и липли! Никто не танцевал фанданго лучше старого Енота Адамса. Девушки! Да они бегали за мной табуном! Не настаиваю, что я красивый. Нет. Но у меня есть класс. Да, сэр! У меня есть класс! — Он повернулся к Джейн. — Поехали со мной, леди. Я отвезу вас к Ригу. А ваш шериф пусть делает все что угодно. Но поостерегись, парень. Все решится сегодня ночью. Сегодня они тебя убьют. Не потерпят, чтобы им кто-то мешал. А Риг сейчас не в форме.

— Енот, — серьезно произнес Шанаги, — мне нужно поговорить с Ригом. Мне необходим его совет. Послушайте, я не знаю, что мне делать.

— Ты делаешь то, что нужно. Только не полагайся ни на кого. Ни на кого, слышишь?

Они уехали. Шанаги смотрел им вслед, обуреваемый сомнениями. Молоденькая прекрасная девушка отправляется с грубым, грязным на вид стариком — куда?

Развернув коня, он направился в город. По дороге Том тщательно перебрал в уме то, что знал, и то, о чем лишь догадывался.

План ограбления разработал кто-то из города, тот, кому было известно о прибытии денег. Шанаги достаточно знал о преступлениях и преступниках и понимал, что никакая информация не бывает по-настоящему секретной. Всегда находится кто-нибудь, кто не умеет держать язык за зубами. А если заговорит один, то подхватит и другой, и третий.

Четверть миллиона долларов — большие деньги. Винс Паттерсон выручил за свое стадо примерно шестьдесят тысяч долларов, но на подходе и другие стада. Наличные нужны, чтобы оплатить чеки, рассчитаться с ковбоями, чтобы продолжало крутиться колесо торговли. Погонщики потратят в городе большую часть денег… если их не похитят.

Сколько человек участвуют в деле? У водокачки он видел одного, но наверняка там есть и другие. Джордж. Человек с товарного поезда. Двое у коновязи. И… женщина. Да еще кто-то из горожан. Чужаку не удалось бы так быстро вывести из города лошадей.

Повернув коня, Шанаги двинулся через прерию на северо-запад от железной дороги. Привстав в стременах и оглянувшись, он не увидел ни Джейн, ни старика. Они исчезли, словно их и не было.

Шериф въехал в город с севера и сразу увидел миссис Карпентер, которая стояла на крыльце и, прикрыв глаза ладонью от солнца, смотрела на него. Но когда он направил коня к ней, она вошла в дом и закрыла дверь.

Знакомый рабочий с лесопилки поджидал Тома на улице.

— Что-нибудь случилось? — спросил шериф, останавливаясь.

— Миссис Карпентер нужен ее конь. Тот, на котором ты сидишь.

— Его одолжил мне Карпентер. Он сказал…

— Может, и сказал. Но кузнец умер, как ты знаешь. Конь теперь принадлежит миссис Карпентер, верни его. — Собеседник явно был настроен недружелюбно. — Она хочет получить его обратно, и немедленно.

— Оставлю его в конюшне.

— Мистер, я сказал, что он ей нужен сейчас. Здесь и сию минуту.

Удивленный и раздраженный, Шанаги спешился.

— Конечно. Хотя не понимаю, почему она так торопится.

— Не понимаешь? Мистер, люди спрашивают себя, как получилось, что Карпентер умер, а ты обнаружил тело и все такое прочее. Ты появляешься ниоткуда и начинаешь работать в кузнице. Видишь, что дело прибыльное. Начинаешь ездить на его коне, в его седле, ты даже позволил себе встать к горну, когда хозяина не стало, получая за работу деньги. Карпентер, у которого и врагов-то не было, вдруг погиб. — Его глаза смотрели холодно и обвиняюще. — А нашел его ты… И утверждаешь, что еле выбрался из горящего сарая, который кто-то поджег. Кому нужно тебя запирать и поджигать в сарае? Кому нужно убивать Карпентера? Кому это выгодно?

— Ты ошибаешься, друг, — едва вымолвил потрясенный Том. — Мне нравился Карпентер, мы нашли общий язык, мы…

— Это ты так говоришь. А выгодно только тебе. Кто теперь единственный кузнец? Слыхал, ты уже подъезжал к миссис Карпентер. Мистер, можешь думать, что ты тут большая шишка, ходишь с шерифской звездой и все такое прочее. Так вот что я тебе скажу…

Шанаги подавил поднимающийся гнев.

— Отведи коня к миссис Карпентер и поблагодари ее. Кажется, мне придется искать другого.

— Только не в нашем городе.

Выругавшись в сердцах, Том направился к отелю. Что случилось? Они сошли с ума?

Человек, стоявший напротив магазина Холмструма, резко отвернулся, когда он поравнялся с ним, а другой нарочно перешел на другую сторону улицы.

Шанаги распахнул дверь и вошел в холл, собираясь подняться в свою комнату, и вдруг остановился. Его вещи — или, вернее, вещи Рига и его купленная здесь одежда — лежали у ступенек.

Он поднял голову и увидел, что портье ядовито улыбается. С портье у него с самого начала не сложились отношения.

— Извините, сэр. Нам срочно потребовалась комната. Вам придется подыскать жилье в другом месте. — Портье подался вперед. — Здесь не нужны такие, как вы, мистер. Я советую вам убираться прочь, пока не поздно. Еще не доказано убийство, но оно будет доказано. И тогда вас повесят. Повесят! Слышите?

Глава 17

Шанаги вышел на улицу, потрясенный неожиданным поворотом событий. Он постоял минуту-другую, поставив рядом вещи, попытался успокоиться и собраться с мыслями.

Его предупредили, что убьют, и такой исход не исключен. Но то, как с ним расправились сейчас, Тома потрясло. Горожане, которым он старался помочь и которых защищал, отвернулись от него. Они считали его убийцей, и шерифу пришлось признать, что с их точки зрения такое допущение весьма вероятно.

Теперь у него не было ни лошади, ни места для ночлега, и Том сомневался, что его где-нибудь накормят. Кто пустил слух? Пока он во всем разберется, будет поздно. Основное событие, от которого так ловко отвлекают внимание горожан, произойдет в течение ближайших часов.

Подняв вещи, он зашагал по улице к магазину Холмструма. Посетителей в магазине не было. За прилавком стоял сам хозяин, который пристально посмотрел на Тома поверх очков.

— Мне нужно где-нибудь остановиться, — сказал Шанаги, — меня выгнали из отеля.

— Мне нечего вам предложить. — Лавочник пожал плечами. — Советуюпокинуть город — пока есть возможность. Вас здесь не любят. С тех пор как вы приехали, случилось слишком много. Все считают, что вы убили бедного мистера Карпентера. Уезжайте, пока мужчины не собрались повесить вас.

Секунду Шанаги колебался, но Холмструм уже отвернулся. Прихватив вещи, Том снова вышел на улицу.

Творилось что-то невероятное. Кто пустил слух? И зачем?

Может, это лишь воображение переутомленной работой и горестями женщины? А что, если идею ей подал тот, кто увидел возможность уничтожить Тома… или, по крайней мере, убрать его из города.

Шанаги вспомнил о своих пленниках. Должно быть, прошел мимо, не заметив их. Он оглянулся.

Они исчезли.

Гринвуд… Он пойдет к Гринвуду.

В салуне сидел лишь один человек, допивавший пиво. Увидев Шанаги, он положил монету на стойку и вышел.

Том подошел к бару.

— Как насчет выпивки? Или вы тоже мне откажете?

Лицо Гринвуда было бесстрастным.

— Что будете пить?

— Пиво.

Гринвуд поставил кружку перед Томом.

— У нас маленький юрод, слухи ползут быстро. Карпентера убили. Народ начал спрашивать, кто от этого выгадал, и ваше имя всплыло первым. Кузнеца любили. С ним не случалось никаких неприятностей. Вы приезжаете в город, работаете в его кузнице, и вдруг он погибает. Вы находите его тело, но конюшня, где его убили, сгорает, а с ней — все улики. — Гринвуд взглянул на шерифа. — Вы что-нибудь ели?

— Нет… я голоден.

— У меня здесь почти ничего нет, но могу угостить вас чили с сухарями. — Он наполнил миску. — Много лет назад я жил в Тусоне. В те дни там подавали только чили — чили с бобами или мясом. Можно подумать, что эта еда мне надоест до смерти — ан нет. — Гринвуд поставил на стойку миску с дымящимся чили и миску с сухарями. — Хотите знать мое мнение? Я не верю, что вы убили Карпентера. Он вам симпатизировал, и, по-моему, вы ему тоже.

— Мы много разговаривали. Мне он действительно нравился.

Гринвуд закурил сигару.

— Вы быстро нажили врагов, и, если я вас кормлю, они станут моими врагами.

— Я буду держаться подальше.

— Не надо. — Гринвуд задумчиво попыхтел сигарой. — В данном случае ваши враги должны стать моими врагами. Я имею в виду не тех, кто ошибается, а настоящих врагов. — Гринвуд взял со стойки кружку с пивом и долил ее. — На поезде едут и мои деньги.

— Сколько ваших?

— Порядочно. Сто пятьдесят тысяч. Других городских бизнесменов — еще тысяч пятьдесят. Немного денег Карпентера и Холмструма.

— Не понимаю, почему вы вложили так много.

— Для нас важен скотоводческий бизнес, а я мог раздобыть больше наличных, чем остальные. Хорошие условия кредита. Поэтому согласился взять на себя большую долю.

Шанаги задумчиво смотрел на Гринвуда, продолжая есть. Он был голоден, а чили оказалось вкусное, очень вкусное. Однако его не покидало и ощущение неминуемой опасности, чувство, что он что-то пропустил.

— Гринвуд, — вдруг воскликнул Том, — на вашем месте я закрыл бы лавочку и держался подальше от посторонних глаз. Мне кажется, подошла ваша очередь.

— Моя очередь?

— Вы только что признались, что большая часть денег — ваша. Мое появление нарушило планы бандитов. Не думаю, что они собирались кого-то убивать. Никого… кроме Рига. Потом вы назначили шерифом меня, и им пришлось увеличить список жертв. Ну пока со мной не удалось разделаться, но попытаются. Теперь они решили, что легче выгнать меня из города. Мне негде есть, негде спать, у меня нет лошади. Бьюсь об заклад, что не смогу даже купить билет на поезд, хотя кое-кто был бы рад видеть меня в числе пассажиров.

— Тогда в чем же дело?

— В эту историю крепко замешан житель города. Вот что я вам скажу: у них все было продумано, но Риг первый почувствовал дурной запашок. — Шанаги помолчал, потом спросил: — Чья идея нанять Рига?

— Моя. Судья Макбейн поддержал меня, Карпентер тоже. Холмструм вначале согласился, но потом начал беспокоиться, что страж порядка будет хуже прежнего. В конце концов он голосовал против.

— Карпентер — за?

— Да.

Том доел чили и допил пиво.

— Вам лучше спрятаться. Пока не знаю, где я буду, но из города им меня не выгнать. Найду где-нибудь коня…

— У меня их несколько. Выбирайте. И все, что вам нужно — там, в задней комнате. — Гринвуд нагнулся и достал из-под стойки ружье. — Если я пригожусь, располагайте мной.

— Оставайтесь здесь. Мне может понадобиться помощь. — Шанаги помолчал, глядя на безлюдную улицу. Слишком безлюдную, что его и беспокоило. — Гринвуд, вы хорошо знаете миссис Карпентер?

Владелец салуна тоже посмотрел на залитую солнцем улицу, где ветер разгонял пыль.

— Не очень. — Он говорил неохотно, как истинный джентльмен, которому претит обсуждать женщин, по крайней мере, приличных женщин. — Она живет особняком. В гости ходит редко. В городе ее уважают и побаиваются, она очень сдержанная. Карпентер совсем другой. Он любил общество, любил поболтать и посмеяться. Хотя он был серьезным человеком и знал, что ему надо от жизни. Иногда, — Гринвуд заколебался, — иногда мне казалось, что она слишком высокого мнения о своей особе, считает, что слишком хороша для всех нас, включая Карпентера.

— А ее брат?

— Они очень близки. Часто видятся, но он тоже нелюдим. Время от времени заходит ко мне, раскланивается и молча покупает бутылку. — Гринвуд сердито нахмурился. — Хотя, если подумать, в последнее время он покупает больше. Иногда две-три сразу.

— Начинает пить?

— Я никогда не видел его пьяным. Нет, что-то не то.

— А как насчет продуктов?

— Нет. — Гринвуд пожал плечами. — Покупает как обычно.

— Интересно… Скорее всего, он покупал виски для кого-то другого, кто не хотел показываться в городе?

Шанаги встал. Гринвуд сполоснул кружку и вытер руки о фартук. В маленьком салуне царили прохлада и уют. Том посмотрел на улицу. Дома уже выглядели потрепанными и старыми. Солнце, ветер и песок сделали свое дело. В прериях города стареют очень быстро.

Ветер поднял пыль, понес ее и бросил. Лошадь, привязанная у коновязи, переступила с ноги на ногу, всхрапнув. Том отметил про себя, что скучает по звуку кузнечного молота. И Карпентера ему тоже не хватает. Теперь он мертв, потому что старался во всем разобраться и кому-то здорово помешал? А он, Шанаги, взялся не за свое дело и ничего не смог предотвратить. Ему вспомнился Нью-Йорк и Моррисси. Там он по крайней мере знал врагов в лицо. А здесь живет как в потемках. Кто-то ходит рядом, возможно, здоровается и улыбается, а за спиной вершит свое черное дело.

Когда он добрался до города, единственным его желанием было сесть на поезд и уехать. Он даже купил билет… он все еще может купить обратный билет, завтра же — если его предадут.

Неожиданно он уловил едва заметное движение впереди. Перед грузовой конторой, в самой густой тени под тентом стоял человек с винтовкой в руках.

Шанаги минуту-другую наблюдал за ним, его глаза медленно ощупывали каждый куст, его мысли метались. Итак, началось. Они оклеветали его, запустив слух, а теперь готовы убить, воспользовавшись настроением честных горожан.

Лезть в западню не входило в его привычки. Шериф оглянулся на бармена.

— Закройтесь, спрячьтесь и не пускайте никого, кроме меня. — Том с минуту помолчал. — Гринвуд, кажется, я раскусил их игру. Вас выбрали жертвой с самого начала. Может, у них и возникали другие идеи, но сейчас им нужны ваши деньги. Я возьму коня и выскользну из города. Поеду за помощью к Паттерсону.

Гринвуд переложил ружье из одной руки в другую и кивнул.

— Хорошо, сделаю, как вы сказали. Но, ради Бога, возвращайтесь обратно. — Гринвуд положил ружье на стойку и вытер пот со лба. — Они не выпустят вас из города. Сейчас наверняка наблюдают за моими лошадьми. Лучший вариант, если подумают, что вы бежите. Но им надо знать точно.

Том согласился с ним. Он опять оглядел улицу, пытаясь соединить в единое целое все, что ему известно. Кто руководит бандой в городе?

Мысль, которая неоднократно приходила ему в голову, наверное, была абсурдна, однако все как-то сходилось. По крайней мере отчасти. Если бы знать, кто враги, то можно спланировать свои действия.

— Как насчет Холмструма? — неожиданно спросил он.

— Он тоже потеряет. — Гринвуд пожал плечами. — Трудно представить, что такой увалень и тугодум сплел такие хитроумные сети.

— Случается, что крупные, флегматичные люди чертовски хитры, — заметил Шанаги. — Не стоит их недооценивать. У налетчиков оставалось не так много времени. — Том в сердцах сплюнул. — Самое неприятное, что там, среди притаившихся снаружи, есть вполне порядочные, но одураченные люди. Я не хочу убивать никого, кто того не заслуживает. — Он оглянулся. — Гринвуд, та молодая женщина, о которой я упоминал, точно замешана в грабеже, и Джордж, как его там, — тоже. Но кто настроил город против меня? Не они. Местный. И он из тех, к кому горожане прислушиваются.

— Кто же?

Шанаги повернулся и жестко в упор посмотрел на него.

— Они согласятся с вами, Гринвуд.

Хозяин салуна нахмурился.

— Это не я. Как вы сказали, большая часть денег моя. Я потеряю все. Разорюсь, если пропадут деньги, останусь без гроша.

— Судья?

— Никогда в жизни! Он честный порядочный человек. Если и есть кто-нибудь в городе… — Гринвуд вдруг замолчал, размышляя над осенившей его догадкой. — Шанаги, эта молодая женщина, о которой вы рассказывали… Та, что встречалась с игроком. Вы, кажется, говорили, что она въезжает в город с южной стороны?

— Да, именно об этом я хотел поговорить с Карпентером. Уверен, он узнал ее лошадь.

Гринвуд нервно налил пива себе и Шанаги, положил руки на стойку и облизал губы.

— Там земля Холмструма.

— Знаю. И Холмструм голосовал против того, чтобы нанять Рига Барретта.

Шериф наблюдал за улицей. Теперь под деревом стояли двое и следили за входом в салун. У него возникло подозрение, что позади салуна его тоже ждут. Он взглянул на часы. Почти час его держат здесь. Попытаться выбраться отсюда означало подставиться под град пуль. Бандиты выиграют. Какой он наивный дурак. Размечтался, что сможет довести дело до конца. Разве у него есть опыт, чтобы занять место Барретта? Но кто теперь, кроме него, встанет на пути бандитов, если Риг ранен.

Он подумал о Джейн. Она уехала со странным стариком, якобы навестить Рига. Знают ли ее отец и брат, куда она ездила? И где Джош Лунди? С кем он? Шанаги в беспокойстве ходил взад-вперед, наблюдая за каждым окном и каждой дверью.

Улица была пуста. Как по сигналу, жизнь в городе замерла. Для бандитов нет лучших условий. Теперь все складывалось, как они хотели, даже благополучней, чем планировалось. Никакого столкновения между горожанами и ковбоями Винса Паттерсона. Шанаги, единственный страж порядка, загнан в салун. У него нет союзников. Боясь перестрелки, все попрятались по домам и закрыли ставни. Придет поезд, золото спокойно выгрузят на платформу. Поезд пойдет дальше, а деньги окажутся в руках грабителей.

Гринвуд, который должен принять груз, тоже в западне. Налетчики считали, что на проведение операции им отведено не больше десяти минут, а тут — неограниченное время. Эта мысль раздражала Тома. Они уверены, что победили его.

Но побежден ли он?

Шериф не любил крепких словечек, но тут не сдержался. Он посмотрел на пустую улицу. Поезд придет, золото сгрузят, состав пойдет дальше. Но что они сделают с золотом? Куда отвезут?

— По-моему, Холмструм замешан, — вдруг сказал он, — и замешан с самого начала. Не исключено, что ограбление — его идея. — Гринвуд ничего не ответил, перевел взгляд на свою кружку и отпил пива. — Главная причина — в женщине, — продолжал развивать свою мысль Шанаги. — Все из-за нее. Может быть, Холмструм устал и хочет уехать?

— Сначала он чувствовал себя здесь плохо, — согласился Гринвуд. — Он основал город и надеялся, что процесс пойдет быстро и цены на землю как на дрожжах станут подниматься. А вышло все иначе. Розовые мечты таяли, надежды уплывали вдаль. Быстрого обогащения не получилось.

Шанаги опять взглянул на часы. Прошло только пять минут. Он взял со стойки кружку и допил пиво.

Что на его месте сделал бы Моррисси? Том не знал, но подозревал, что Моррисси вышел бы и сам своим присутствием взял бы ситуацию под контроль. Как и Риг Барретт.

В раздумье он посмотрел на свою пустую кружку и неожиданно подумал о водокачке. Почему те, кто там скрывались, никого к ней не подпускали? Какое место занимала водокачка в их планах?

Допустим, никто и не предполагал привозить золото в город. Допустим, его собирались выгрузить у водокачки и, пока город в смятении, грабители надеялись увезти его оттуда. Эту мысль подсказала ему Джейн.

Если Холмструм замешан, версия имеет смысл. Его ранчо недалеко, у него лошади, наверняка телега или фургон.

Том повернулся к Гринвуду.

— Там что-то происходит. В деле замешано очень много людей. Некоторые из них слишком жадны и не захотят поделиться с остальными. — Он в раздражении покачал головой. — Да, понимаю, что все может оказаться лишь игрой воображения. Я не знаю всего! Но чувствую, потому что полжизни общался с им подобными. Здесь осуществляют два плана. Кто же другой?

— Том! — Гринвуд указал пальцем на улицу. — Смотрите!

Шанаги резко обернулся. Перед салуном стоял молодой человек в белом замшевом жилете.

Уин Драко! С ним Басс, он привязывал коня рядом. Басс оглянулся через плечо на салун и что-то сказал Уину.

Дверь одного из домов отворилась, и вышел сам Драко.

— Вот будет что вспомнить, — прошептал Том, — если кто-нибудь выживет.

— Они приехали за вами, — сказал Гринвуд.

— За кем же еще!

— Их трое.

— Да! Стоит подумать. Трое!

— Это койоты. — Лицо Гринвуда выражало презрение. — Они не показывались, пока не узнали, что весь город против вас. Вот теперь приехали.

— Да, но у меня есть преимущество, — улыбнулся Шанаги. — Они дураки.

— Преимущество? Вы спятили?

— Нет, Гринвуд. Человек, который один, сильнее, потому что знает: ему не на кого опереться. Когда в деле больше народу, каждый рассчитывает на другого. Каждый держится немного позади в надежде, что его не тронут. Они мне сделали одолжение, явившись вместе, Гринвуд, настоящее одолжение. Может, удастся выбраться из переделки целехоньким. Те, другие, не вмешаются. Они будут наблюдать, как Драко поведут охоту на меня.

— Хотите ружье?

— Оставьте себе. Оно вам еще пригодится, а я сделаю все, что нужно, револьвером. Однако мне понадобится второй если он у вас есть.

— Вы выйдете к ним?

— Да. — Том взял у Гринвуда револьвер, прокрутил барабан. — Да, я выйду к ним и буду идти вперед до конца, и только тогда вернусь в Нью-Йорк.

Положив руку на задвижку, он немного подождал. Трое на улице стояли, переговариваясь, время от времени поглядывая на салун.

— Я написал Моррисси. Пусть не думает, что я сбежал. Он меня ждет. Будьте осторожны, Гринвуд. — Том отодвинул задвижку.

Трое мужчин разделились и зашагали к салуну.

Глава 18

Наверное, он должен бояться — но не боялся. Наверное, ему следовало быть осторожнее, но он не осторожничал. Трое мужчин, шагавших к нему, приехали убивать. Их единственная цель — отправить его на тот свет.

Тома несколько беспокоило, что страх так и не пришел. Здравый смысл говорил: надо бояться. Трое на одного. Шансы не равны.

Он вспомнил. У Драко есть еще два сына — Дэнди и Уилсон. Том не встречался с ними, но слышал о них. И в тот же момент понял, что попал в настоящую переделку. Его положение намного хуже, чем предполагал.

Эти трое — только витрина, они отвлекали внимание. Другие находятся рядом в засаде и ждут.

Пятеро на одного — явно перебор… На лбу Тома выступил пот. И все же он не боялся. Шанаги почувствовал странное радостное возбуждение: он справится. Пусть им будет хуже. По натуре он не был интриганом или заговорщиком. Ему нравилось стоять с врагами лицом к лицу, тогда он мог действовать в открытую.

Магазин Холмструма… по крайней мере один ждет там. Краем глаза он уловил едва заметное движение. Том сделал три шага вперед и в сторону. Теперь колья, поддерживающие навес, находились слева от него. Он вступил в тень, трое перед ним оставались на ярком солнце. Затем Шанаги увидел еще одного, стоящего на ступеньках отеля. В руках он держал винтовку и уже поднимал ее.

Дверь магазина Холмструма неожиданно отворилась, на крыльцо вышел человек. Краем глаза Том заметил парня в черном жилете, с красным шейным платком, и схватился за оружие. И в тот же миг он услышал резкий окрик справа:

— Уин!

Том узнал голос Джоша Лунди и открыл огонь, ошарашив нападающих своими действиями. Через голову Драко он выстрелил в человека с винтовкой на крыльце отеля и тут же, развернувшись, выпустил пулю в парня на ступеньках магазина. Оба никак не рассчитывали на такой оборот, полагая, что внимание противника сосредоточено на подступающей к нему троице.

В тот же миг за спиной шерифа справа и слева началась яростная перестрелка. На глазах у Тома Уин Драко уткнулся носом в пыль, а Басс бросился бежать со странно задранными вверх руками. Только старик Драко глядел на него в упор, поднимая револьвер. Но и с ним было что-то не так — слишком медленно он поднимал оружие. Еще один выстрел слева, и Драко упал.

Где-то вдали засвистел паровоз.

Шанаги увидел, как с винтовкой в руках на улицу вышел Джош Лунди и осторожно склонился над лежащим. С другой стороны появился высокий молодой человек в черной шляпе и пиджаке. Его Том точно не знал.

Незнакомец подошел к нему, переложив винтовку в левую руку, а правую протянул Шанаги.

— Мне что, всегда выручать тебя из беды?

Том уставился на него. Что-то знакомое есть, но…

— Забыл? В последний раз мы виделись на пирсе в Нью-Йорке. Ну? Мальчишки. Драка. Джон Моррисси спас нас от хорошей трепки.

— Будь я проклят!..

— Я Дик Пендлтон. Брат Джейн. Давненько мы не виделись.

Снова засвистел паровоз, уже ближе.

Шанаги схватил Пендлтона за руку, и вдруг все встало на свои места.

— Дик! В другой раз! — Том подбежал к коню Драко, рывком развязал узел и вскочил в седло.

Водокачка! Конечно, все сделают там, и бандитам совсем не обязательно появляться на станции. Только после того, как выехал из города, он понял, что его ждет.

Их несколько человек. И женщина… Женщина? Почему он подумал о ней? Ну, так и есть! В операции замешаны две женщины! Иначе ничего не сойдется.

Там должны быть две женщины. Джордж, а он наверняка умеет обращаться с револьвером, во всяком случае привык на него полагаться. Человек, изображавший железнодорожного охранника; Шанаги не терпелось его увидеть, ведь он заставил его спрыгнуть с поезда в темноту. Тому не нравилось убивать, и того человека с поезда он тоже не хотел убивать, но был бы рад дать ему попробовать его собственное лекарство.

Шериф натянул поводья. Через минуту появится поезд.

Он забыл спросить Дика Пендлтона о Джейн. Дома ли она? В безопасности? Забывчивость наполнила его чувством вины. А тот старик, который хотел пристрелить пижона с Востока. Где он?

Поднявшись на вершину холма, Шанаги увидел поезд. Паровоз остановился у водокачки, заполняясь водой. Вокруг не было никого.

Неужели он ошибся? Неужели придется поворачивать обратно и мчаться в город?

Спустившись с холма, Том остановился, разглядывая состав. Он был длиннее, чем обычный — не считая тормозного, восемь вагонов: почтовый, багажный, пассажирский, пять грузовых.

Том проверил револьверы и покраснел от смущения. Он забыл их зарядить.

В кожаном чехле у седла лежала винтовка. Чем был вооружен Уин? Он не мог вспомнить. Все случилось так быстро, что не оставалось времени даже что-то примечать.

Двое, в которых он стрелял, упали. Они, наверное, сыновья Драко.

По ту сторону поезда что-то происходило. Он услышал, как кто-то выругался и как зазвенела упряжь. Сердце Тома забилось сильнее. Когда состав отойдет…

Сколько там человек?

Неожиданно появился кондуктор и дал сигнал. Паровоз засвистел и прибавил пару, лязгнули тарелки, вагоны медленно тронулись. На той стороне поезда фургон тоже двинулся.

Том вытащил револьвер.

Винтовка, должно быть, заряжена и готова к стрельбе, но он чувствовал себя увереннее с револьвером. Поезд набирал скорость, и Шанаги направил коня вперед. Вдруг состав затормозил, остановился и начал подавать назад. Паровоз откатился на дюжину ярдов и опять встал, удовлетворенно запыхтев.

Взбешенный, Шанаги двинулся к хвостовому вагону, надеясь объехать поезд сзади. Паровоз снова начал подавать назад. Том развернул коня, проехал вдоль состава и уцепился за поручни вагона. Он поднимался по лестнице, когда паровоз резко затормозил, потом дернулся вперед, пробуксовав колесами.

Шанаги побежал по крышам вагонов. Вдруг рядом чиркнула пуля. Ее выпустили из кабины паровоза. Том выстрелил в ответ и услышал щелчок, когда пуля ударилась обо что-то в кабине.

Еще одна просвистела мимо, и Том упал на крышу вагона, крепко держась свободной рукой. Он снова выстрелил, вскочил, побежал и спрыгнул в тендер на кучу угля.

Машинист держал в одной руке револьвер, другая сжимала рычаг управления.

— Бросай оружие! — скомандовал шериф. Мгновение машинист колебался, затем бросил револьвер. Шанаги подобрал его. — Теперь назад, осторожно и медленно.

— Это что, ограбление?

— Ты лучше меня знаешь, что это.

Том выглянул в окно. Насколько мог видеть, дорога на юг была пуста. Конь Уина Драко щипал траву рядом.

— Вот что, — приказал Том машинисту, — приедешь в город, пойдешь к Гринвуду и расскажешь, что произошло и что ты сделал.

Машинист уставился на него недоверчиво.

— Думаете, я действительно к нему пойду?

— Пойдешь, — усмехнулся Шанаги, и улыбка его была не из приятных. — Если нет, если попытаешься удрать — я тебя найду.

Машинист пожал плечами:

— Пока что у вас не все получилось. А что, если я вас не боюсь?

— В городе спросишь, что у меня получилось, а что нет. Но я тебя не уговариваю, мистер. Мне наплевать, что ты сделаешь, но если придется тебя искать, пожалеешь, что не застрелился.

Том соскочил на землю и направился к коню. Тот покосился на него и попятился. Шанаги мягко заговорил. Конь остановился, снова косясь, но шериф успел схватить поводья и вскочить в седло.

Следы фургона остались на дороге, если можно так назвать едва заметную колею, ведущую на юг. Грабители не могли уйти далеко, но он все еще не имел представления, сколько человек сопровождало золото. Однако, поднявшись на следующий холм, он убедился, что его ловко провели.

Фургон с грузом и охраной исчез, растворился в прерии.

Перед шерифом лежала открытая дорога, просматривавшаяся примерно на милю. Ни на ней, ни в степи — ни одной души. Он прибавил шагу, спустился на сухое русло с осыпавшимися берегами, выехал из него.

Ничего.

Примерно в пятидесяти ярдах от того места, где видел фургон, нашел отпечатки копыт. Но чьи кони топтали здесь траву?

Том не был следопытом и не пытался читать следы. Он поехал к домику Холмструма, где жил человек по имени Мурхауз, и вскоре заметил небольшую хижину, конюшню и корраль. В коррале стояло несколько лошадей, и, насколько понимал Том, недавно под седлом они не были. Когда остановился во дворе, дверь хижины открылась и на пороге появился огромный детина. Он подтянул на плечах подтяжки и спросил:

— Кого-нибудь ищешь?

Шанаги показал на звезду шерифа на груди.

— Мне надо обыскать ранчо.

Человек вышел на середину двора.

— Ни черта тебе не надо. Убирайся прочь!

— Извините, мне надо обыскать ранчо, мистер Мурхауз.

— Знаешь мое имя, да?

— Конечно. Как представитель закона, обязан знать.

— Тогда ты должен чертовски хорошо знать, что твоя жестяная бляха ничего не значит за пределами города. Да и в городе-то не много стоит.

Шанаги улыбнулся:

— Мне не хотелось бы сажать вас за решетку за сопротивление представителю закона.

Мурхауз хрипло рассмеялся:

— Ты арестуешь меня?

— Точно. — Шанаги продолжал улыбаться. — Но вначале я осмотрю конюшню.

— Мистер, — сказал Мурхауз, — выбирай. Или ты сейчас же уносишь отсюда ноги, или от тебя останется столько, что не собрать и губкой.

Шанаги снова улыбнулся:

— Знаете, мистер Мурхауз, вы мне нравитесь. А теперь я выполню свои обязанности. Если помешаете мне, я вас арестую. У нас нет суда, нет муниципалитета, но я скую вас по рукам и ногам и сделаю то, что обещал. Может, на следующей неделе и выберусь узнать, как вы поживаете, но могу ведь и забыть.

Набычившийся Мурхауз двинулся к нему. Шанаги выбросил ноги из стремян и спрыгнул на землю. Он перемещался так быстро, что удивил великана. Тот остановился, хотел было повернуться, и тут Шанаги достал его.

Удар получился крепким, Том умел бить, но Мурхауз даже не пошатнулся, и в ответ он размахнулся. Том нырнул под руку и сцепленными кулаками саданул противника по ребрам.

Мурхауз схватил его за рубашку и жилет и отбросил футов на шесть. Том вскочил на четвереньки и броском вцепился в ноги гиганта, который грохнулся на землю.

Шанаги успел вскочить первым.

— Выбирайте, мистер Мурхауз. Или вы разрешите обыскать все, или продолжаете эту ерунду и, хотя вы крепкий мужик, останетесь побитым.

— Никто меня еще не бил, — прохрипел ковбой и пошел на Шанаги.

Том сделал ложное движение и ударил правой по ребрам, потом отступил, снова продемонстрировал обманный замах и провел удар правой. Мурхауз бросился вперед, размахивая обеими руками. Он поймал Тома с левой, почти сбил его с ног, и тут же последовал разящий правый, от которого Шанаги рухнул на колени. Том быстро поднялся, снова послал боковой в корпус. В этот момент Мурхауз схватил его своими громадными ручищами и бросил через колено.

— Сейчас я сломаю тебе спину, — спокойно сказал он.

Шанаги выкручивался, выворачивался, пытаясь освободиться, но гигант крепко его держал. Позвоночник прошила пронизывающая боль. Том выдернул руку и ударил великана по лицу. Он бил снова и снова, но Мурхауз только отмахивался от него, как от надоедливой мухи. Затем он приподнялся и стал давить на» Шанаги сильнее.

Стараясь освободиться, Том высоко выбросил ноги, потом еще выше. Ему удалось просунуть одну ногу Мурхаузу под подбородок и надавить на горло.

Он сделал попытку ударить коленом по кадыку. Хотя и не достал, но противник был вынужден разжать одну руку, чтобы освободить горло. Шанаги дернулся изо всех сил и вырвался.

Шатаясь, поднялся на ноги, и Мурхауз опять бросился на него. Увернувшись, Шанаги ударил его сзади по шее, и великан очутился на земле. Мурхауз встал и размашисто стукнул Тома, тот же, вместо того чтобы отступить, сделал шаг вперед, вгоняя жестокие удары в незащищенный живот силача. Мурхауз покачнулся и отступил. Прямым точным ударом в подбородок Том поставил его на колени и, отступив на шаг, сказал:

— Вставай. Ты хотел драться. Давай начнем.

Мурхауз посмотрел на свои ободранные костяшки пальцев.

— На сегодня хватит, — злобно прохрипел он.

— Тогда я обыщу дом.

— Ищи, будь ты проклят. Там ничего нет. — Великан повернулся к нему своим избитым лицом. — Они тебя провели. Ты проиграл. — Он улыбался окровавленными губами, показывая сломанный зуб. — А теперь убьют тебя. Я слышал, как они говорили, что убьют тебя, даже если это будет последнее, что они сделают.

Глава 19

Короткий обыск дома не дал ничего. Но Шанаги нашел сломанную расческу, несколько светлых волос и почувствовал едва различимый, слабый запах духов, словно убедился, что здесь жила женщина.

Когда он вышел, Мурхауз сидел на ступеньках, опустив голову на руки. Он поднял глаза, держа в руках платок с пятнами крови.

— Бьешь крепко, — неохотно произнес он.

— Ты сам напросился.

— Это точно. Никогда не думал, что кто-нибудь сможет меня отделать.

— Стыдиться нечего. В свое время я много дрался на ринге.

— Так и думал. Я тоже бросил. Нет смысла играть против крапленых карт.

Шанаги сел рядом с ним.

— Эти люди твои друзья?

— Ничего подобного. Женщина… Она слишком высока и далека. Гоняла меня, как раба. Он единственный, с кем она разговаривала.

— Холмструм?

— Да. Похоже, она с ним договорилась… только по-моему, не любит его. Они все что-то замышляли.

— Они украли деньги, которыми горожане должны были расплатиться за скот и с ковбоями. Большая часть золота принадлежала Гринвуду.

Гигант молчал, прикладывая платок к разбитому рту.

— Мне приходилось убивать, но я не вор. В грабеже не участвовал.

— Я и не подозреваю тебя. Сколько их?

— Он… то есть Холмструм, эта женщина, что жила здесь. Потом Джордж Алкотт, Пин Броди, еще двое, их имен не знаю. Они сюда приезжали всего пару раз.

— Они сейчас вместе?

— Да.

— Ты имеешь представление, куда они направляются?

— Думаешь, со мной кто-нибудь советовался? Да они не сказали бы мне, сколько сейчас времени. На твоем месте я бы догадался, что компания направится на Восток. Двое или трое из них — с Востока, а та, которая всем заправляла, хотела туда уехать.

— Женщина, которая здесь жила? Она всеми командовала?

— Нет, не она. Другая. Я никогда ее не видел. Она дважды приезжала, но ночью. Похоже, встречалась с ними где-то на равнине. Время от времени я слышал разговоры. Вот и подумал, что она была быком в стаде… то есть главной. Живет где-то на Западе. Приезжала оттуда и туда же уезжала, а судя по тому, что она рассказывала, я подумал, что у нее там дом.

Шанаги задумался, пытаясь разгадать маневры грабителей. Сейчас они на лошадях и едут на Юг, но, пожалуй, Мурхауз прав — их путь на Восток.

Холмструм искал «леди», классную женщину с Востока. Теперь нашел, у него есть деньги, и он тоже уедет на Восток. По крайней мере, так рассчитывает.

— Тебе нравился Холмструм?

Мурхауз пожал плечами:

— Он платил мне вовремя и никогда не ругался. Хотел, чтобы люди держались отсюда подальше, особенно когда приехала эта красотка. Он не желал, чтобы ее здесь увидели. Да и без того никто сюда не приезжал.

— Мне кажется, они замышляют убить его.

— Что? — Мурхауз провел рукой по лбу. — Вот чего я боялся. Он думал, что главный, всеми руководит, однако на самом деле все было иначе. Верховодила та женщина, а после нее — Джордж. Холмструм всем приказывал, и все его вроде бы слушались, но за его спиной готовили другие планы, я слышал.

Банда умчалась, она имела хорошую фору. Шанаги потерял время, разыскивая следы фургона и пока дрался с Мурхаузом, но, получив информацию, нацелился наверстать упущенное. Не в его характере принимать решения с ходу, и сейчас он старался разложить разнообразные факты по полочкам.

— Послушай, Мурхауз, что находится к югу отсюда?

— Ничего на многие мили. Ничего, кроме прерии, где пасутся антилопы да бизоны. На западе — тоже ничего. Только ранчо той женщины, а она вряд ли поведет их туда. Очень осторожна. Вот я и подумал про Восток.

Значит, на Восток. В Канзас-Сити Холмструма знали. Если бы Шанаги направился за ними, то в погоне только загнал бы своего коня, а их могли ожидать свежие лошади. Таким образом, его заставили бы выйти из игры.

Том встал.

— Никуда не уезжай. Я могу к тебе наведаться.

— Ты меня не арестуешь?

Шериф усмехнулся и протянул руку.

— Ты славный парень, чего тебе валяться в тюрьме? К тому же ты мне здорово помог.

— Мне приходилось убивать, — повторил гигант, — но я не вор. Мама меня хорошо воспитала.

Том вскочил в седло. Разбитые костяшки его пальцев саднили, лицо опухло и ныло, рубашка превратилась в клочья. Он повернул коня и поехал в город.

В городе царило спокойствие. Том спешился у конюшни и увидел, как из салуна вышел Гринвуд и облокотился о коновязь у здания. К нему присоединился судья Макбейн.

Оставив коня, Шанаги медленно пошел в их сторону. Гринвуд оглядел его критически.

— Кажется, у вас были неприятности?

— Я бы не отказался от пива.

— Что случилось?

— Мурхауз не хотел разговаривать. Мы немного поспорили, и он заговорил. Неплохой человек.

— Они захватили золото, — сообщил Гринвуд. — Нам объяснили, что его принял за городом кто-то с бумагами, подписанными Холмструмом и Карпентером.

— Карпентером? Он же мертв!

— Да, но откуда это знали в почтовом вагоне?

Шанаги взял пиво, снял шляпу и положил ее рядом на стойку. Новость Гринвуда ничуть не удивила его.

— Машинист приходил?

— Машинист? С какой стати? Поезд остановился на несколько минут и тут же ушел. Похоже, механик был рад убраться отсюда.

Минуту-другую все молчали. Шанаги отхлебнул пива. Ему очень хотелось пить. Пиво оказалось холодным и вкусным.

— Драко мертв, его сыновья тоже, — доложил Макбейн. — Ты, сынок, метко стреляешь.

— Мне пришлось. У меня не было выбора. — Шанаги отпил из кружки. — Но у меня вовремя появились помощники, а я им даже спасибо не сказал.

— Джош сводил свои счеты.

— Правильно. Уин Драко как-то собирался его повесить. — Том выпрямился. — Дик Пендлтон еще в городе?

— Между прочим, нет. Джош сказал ему, что ты попал в перестрелку, и он появился, чтобы помочь. Потом уехал обратно на ранчо, куда-то спешил.

— А Джош? Он бы мне тоже пригодился. — Том допил пиво. — Спасибо, Гринвуд. Очень здорово!

— Если хотите, пейте еще. — Гринвуд положил руки на стойку. — Я все равно разорен.

— Рано поешь Лазаря, — спокойно сказал Шанаги. — Я так не считаю.

Бармен недоверчиво уставился на него.

Шанаги улыбался:

— Я могу, конечно, ошибаться, но то, что вы разорены, бабушка еще надвое сказала. Если я ошибаюсь, вы все потеряли, но если я прав…

— Если вы правы, тогда что?

— Мы все вернем. — Шанаги поправил оружейный пояс. — Холмструм здесь?

— Он закрыл магазин, когда началась стрельба. Не любит пальбы. Вернется, когда все успокоится. Поверь, его магазин всегда закрывается при первых признаках какой-нибудь заварушки, хозяин прячется.

Том подумал о Джейн. Что будет? Дик спешно уехал из города. Зачем? Том не видел Джейн с тех пор, как оставил ее со стариком.

Он повернулся к судье Макбейну:

— Вы знаете человека по имени Енот Адаме?

Макбейн улыбнулся, глаза его заблестели.

— Неужели ты его видел?

— Я его встретил.

— Не знал, что старый Енот все еще здесь. Он охотник на волков. Промышлял мех в горах, потом работал на ранчо — уничтожал хищников.

— Где он живет?

— Вот это вопрос! — рассмеялся Макбейн. — Сказать по правде, я сомневаюсь, чтобы его кто-нибудь когда-нибудь задавал. Енот — один из тех, кто крутится поблизости. Приезжает и уезжает. Сегодня — здесь, завтра — там. Он не тот человек, который станет рассказывать о себе.

— Кто-то убил его мула, — заметил Шанаги.

Выражение лица Макбейна изменилось.

— Тогда да поможет тому Бог.

— Мне нужно поговорить с ним.

— Поезжай туда, где видел его в последний раз, и разожги костер. С дымом. Енот такой же любопытный, как все дикие звери, и бьюсь об заклад, он подойдет к тебе. Маколифф, суперинтендант железной дороги, хорошо его знает и может тебе помочь. Телеграфируй ему.

— Маколифф… Большой Мак, что ли? — Том помолчал. — Судья, горожане все еще думают, что я убил Карпентера?

— Боюсь, что да. До меня еще до завтрака дошел слушок. Мне все рассказали, как главу из Священного Писания. Должен сказать, что я ничему не поверил.

Открылась дверь, и вошел Джош Лунди. В руках он держал винтовку.

— Услышал, что ты вернулся. Они ушли?

— Еще нет.

Лунди покачал головой, оглядев его.

— Есть идеи? Готов помочь, рассчитывай на меня.

— Ты уже помог, спасибо, но все равно ты мне нужен. Мне необходимо много помощников.

— Я с вами, — сказал Гринвуд.

— И я, — вклинился Макбейн. — Что у тебя на уме?

Шериф вкратце рассказал, как поезд пятился, мешая погоне, потом описал свой приезд на ранчо Холмструма и что узнал от Мурхауза.

— Судья, мне нужно ваше разрешение на обыск магазина и дома Холмструма. Если мы найдем его там, то по крайней мере половина моих выводов неверна, но держу пари, что он удрал. А в таком случае, — добавил Том, — всем нам придется сесть на вечерний поезд и отправиться на Восток.

Макбейн покачал головой:

— Я не могу разрешить обыскивать частную собственность на основании одних лишь подозрений.

— Допустим, мы постучим в дверь? Он ответит. Я больше не буду настаивать. Не ответит — обыскать дом необходимо. Если ошибаюсь, выгоняйте меня с работы и успокаивайте город.

— Трудно поверить, что в грабеже замешан Холмструм, — задумчиво произнес Макбейн.

— Судья, он человек… с мечтой. Большой, неуклюжий, близорукий человек, но всю жизнь мечтает о молодых, изысканных женщинах. Вдруг появляется такая женщина и заставляет его поверить, что будет принадлежать ему. Он считает, что ключ к блаженству — деньги.

— Хотите сказать, что он придумал эту операцию? — спросил судья.

— Вряд ли. — Шанаги пожал плечами. — Он мог дать повод или как-то предложить. Не сразу, наверное. Я не знаю, как все случилось. Даже не знаю, прав ли я, но мы проверим. — Он повернулся к двери. — Судья, не хотите пойти со мной? И ты, Джош?

Том направился к магазину. Его шаги отдавались эхом, когда он шел впереди Макбейна и Лунди. У двери, на которой висела табличка «Закрыто», подождал их.

— Обычная табличка, как всегда, — заметил Джош.

Том постучал в дверь, и звук пусто отозвался внутри. Он подождал, прислушался, ничего не услышал и снова постучал.

— Его комната позади магазина. Сбоку есть дверь.

Опять Шанаги шел впереди. Его преследовало гнетущее чувство. Втайне он надеялся, что найдет Холмструма дома. Ему не хотелось понапрасну взваливать вину ни на одного человека, и, хотя все указывало на лавочника, он мог ошибаться. Надеялся, что ошибается. Том знал, что такое смерть мечты и какая пустая мечта была у этого человека. Еще хуже для него было бы, стань его мечта явью. Что могут сказать друг другу двое таких людей? Что им вместе делать? Иногда полезнее иметь мечту и забыть про явь.

Шанаги постучал в заднюю дверь, но ответа не последовало. Джош прошел на конюшню.

— Его лошади нет, — крикнул он.

Том взялся за ручку двери и засомневался. Ему претило входить в чужой дом без приглашения. Тем не менее он нажал плечом, и слабенький замок сломался.

Им открылась скромно убранная комната. Пол застелен ковром, пара стульев и старая кожаная софа. На стенах — две картины с мистическими, неземными сюжетами, словно воплощение фантазий Эдгара По — явно оригиналы. На полке несколько книг. В сборниках стихов оказались разрезаны только первые страницы, будто хозяин дочитал до какого-то места и бросил. На столе стояла полупустая бутылка виски со стаканом и чуть отпитая бутылка сухого французского вина.

Постель была Прибрана и аккуратно застелена. Одежда в шкафу развешана, но ящики наполовину выдвинуты, словно хозяин собирался в спешке.

Все ящики оказались пустыми, только в одном лежал тонкий носовой платок, обшитый кружевами — возможно, память о девушке, с которой этот мечтатель встречался давным-давно. Шанаги вынул его, взглянул и вернул на место. Он вспомнил, что говорил ему то ли сам лавочник, то ли кто-то другой о том, как Холмструм до сих пор смотрел в освещенные окна, стоя под дождем снаружи.

Шанаги тихо чертыхнулся, и Макбейн взглянул на него.

— Он опять опоздал на свой праздник. Жаль, так ни разу и не успел.

— В тебе есть сострадание, сынок. Редко встретишь это качество у блюстителя порядка.

— Чаще, чем вы думаете, — возразил Шанаги.

— А может, Холмструм все-таки успел?

— Нет. — Шанаги медленно покачал головой. — Я хорошо представляю людей, с которыми он связался. Холмструм мечтает о ней и о том, как они здорово заживут в каком-нибудь большом городе. Она думает только о деньгах и о том, чего достигнет с ними. А Джордж строит планы, как завладеть всем золотом или большей его частью. А я думаю, что есть еще один человек по имени Макбрайд. Он точно собирается заполучить все деньги и знает, что для этого сделать. И они все просчитаются, если я остановлю кое-кого здесь.

— Здесь?

— Нам нужно взять билеты.

Шанаги закрыл за собой дверь, притворив ее как можно плотнее. По переулку они шли вместе. Теперь на улице стояли люди, обсуждая разыгравшуюся перестрелку.

— Так говоришь, я убил их? — Том остановился.

— Обоих, — подтвердил Джош. — Точно в «яблочко». Я не видел стрельбы точнее. Уилсон Драко стоял здесь на ступеньках. Он упал прямо сюда, а Дэнди, который работал в отеле…

— Клерк? Он из семьи Драко? Тот, с винтовкой?

— А ты не знал? Конечно, из этого змеюшника. Он тебя ненавидел.

Они остановились на деревянном тротуаре напротив салуна Гринвуда.

— Судья, Джош, нам ехать недалеко. Но в конце будет стрельба, а когда на карту поставлены такие деньги, бандитам все равно, кого они убьют. И сколько будет жертв.

— В далеком детстве вместо погремушки мне давали в руку револьвер, — сухо сказал судья. — Я дрался с индейцами, когда был безусым юнцом, и четыре года отдал Гражданской войне. В перестрелке могу выстоять, как и любой другой.

— Хорошо. — Шериф помолчал. — Едем вечерним поездом. Джош, сходи на вокзал. Не говори, куда мы направляемся, возьми билеты до Канзас-Сити. — Шанаги вынул из кармана деньги. — И, прежде всего, ни слова железнодорожному агенту или любому попутчику. Если будут приставать, скажи, что покупаешь билеты для Пендлтонов.

— Думаешь, он тоже замешан? — спросил Макбейн.

— Да.

— А машинист? А кондуктор?

— По-моему, им сунули несколько долларов, чтобы они ничего не замечали или немного помогли, если кто-нибудь вмешается. Вот машинист и загородил мне дорогу. Бандиты все верно рассчитали. Мне кажется, они даже тренировались, чтобы быстрее загрузить фургон. В прерии их ожидали свежие лошади. Сейчас они поворачивают обратно к железной дороге.

— А если нет?

— Тогда я остался без работы. Но взгляните на всю операцию с другой стороны. Некоторые ее участники с Востока. Железную дорогу знают. На лошадях им придется ехать очень долго, прежде чем они куда-нибудь доберутся. Им пока не приходит в голову, что мы разгадали их план, думают, что мы здесь рыщем кругами. Когда подойдет поезд и они захотят на него сесть, мы будем их ждать. Если повезет, схватим без стрельбы, но надежды мало.

Шанаги знал, что предложил рискованный ход. Он проверил револьверы.

— Судья, — Том увидел, что возвращается Джош с билетами, — еще одна деталь. Может, я понял ее правильно, а может, нет. Кто-то однажды сказал: «Нужен вор,чтобы поймать вора». Ну, я не вор, но в Нью-Йорке я их много знал. Мне кажется, мы имеем дело с самым паршивым тройным обманом, который мне когда-нибудь приходилось видеть.

— Пойдем на станцию, — предложил Гринвуд.

— Подождите. Услышим свисток и пойдем. Здесь меньше ста ярдов. То, что происходит сейчас, началось, когда вы собрались и решили привезти деньги, чтобы расплатиться за скот. Я не знаю, чья это была идея. Может, она возникла сразу у двух-трех, но уверен, что есть человек, который не только хотел получить все деньги, но к тому же зол и мстителен. Бандиты думают, что выиграли. Деньги у них. Остается мелочь: убить без риска того, кто причинил им столько неприятностей, и удрать с полными карманами.

— Без риска? Тебя? — хмыкнул Джош. — Они что, рехнулись? Если бы они видели, как ты стреляешь…

— Правильно, — перебил его Том, — значит…

По улице в их сторону шла миссис Карпентер.

Глава 20

Она была в модном аккуратном дорожном платье, с маленькой наколкой на волосах и сумочкой в руке.

— Вы сошли с ума! — сказал Гринвуд. — Зачем?..

— Ходят слухи, что я погубил ее мужа. Она — убитая горем вдова. Кто еще здесь, на Западе, может покончить с человеком и остаться безнаказанным? И даже получить поддержку большинства горожан?

— Хочешь сказать, что она тоже участвует в ограблении?

— Наверное, не с начала, но можете ставить последний цент, что план разработала она. И теперь, если убьет меня, то сядет на поезд богатой женщиной, не разделив награбленное ни с кем, кроме брата.

— Но золото увезли!

— Возможно, но я сомневаюсь. По-моему, золото так и не выгрузили из поезда.

Миссис Карпентер шла к ним, и ее рука скользнула в сумку. Она остановилась. На ее худом, довольно привлекательном лице неожиданно обозначились суровые морщины.

— Шериф, вы дурной человек! Вы убили моего мужа! Убили и попытались сжечь.

— Конечно, мэм, — согласился Шанаги, — но вы чуть-чуть опоздали. Все кончено. Мы знаем, что произошло и как произошло. Именно вы убили своего мужа. Именно вы закрыли двери конюшни и подожгли ее. Вы вместе с братом хотели украсть все золото.

Уголки ее глаз сузились, губы поджались.

— Не имею понятия, о чем вы говорите…

— Миссис Карпентер, у меня нет ни малейшего желания быть грубым с женщиной — даже с той, которая отправила на тот свет мужа, а возможно, и других. Поэтому… Не пытайтесь вынуть оружие из сумки, я…

Но было поздно, она уже подняла револьвер, и Тому пришлось выбить сумку левой рукой, а правой отвести ствол направленного на него оружия, выкрутив его в сторону и вверх. Женщина вскрикнула и разжала пальцы, опасаясь, что их сломают. Шанаги поднял револьвер и передал судье.

— Все кончено, миссис Карпентер.

Она оставалась совершенно спокойной. Только на лице появилась презрительная усмешка:

— Вы ничтожество, шериф, довольны, что отняли оружие у женщины. Мистер Холмструм покажет на суде…

— Мистер Холмструм мертв.

Макбейн резко повернулся, а Джош смотрел на него широко раскрытыми глазами.

— А если нет, то я буду очень удивлен. Понимаете, миссис Карпентер, все воры чем-то похожи друг на друга — одна психология. За пределами города нужда в услугах лавочника отпала, так зачем с ним делиться? Бьюсь об заклад, они убили его где-нибудь между его ранчо и той маленькой станцией в тридцати милях к востоку, где решили вновь сесть на поезд. — Том улыбнулся. — Сесть с тем, что они считают золотом.

— Ты хочешь сказать, что его у них нет? — воскликнул Гринвуд.

— Как я уже говорил, оно осталось в вагоне. То, что бандиты сняли у водокачки, — ловко устроенная «кукла» — несколько специально подготовленных ящиков. Брат миссис Карпентер, как служащий станции, сумел подменить документы. Ящики с деньгами отвезут обратно в Канзас-Сити, где их собиралась забрать миссис Карпентер.

— Ты утверждаешь, что их уже отвезли обратно?

— По-моему, они вчера уехали на Запад, а сегодня будут на вечернем поезде, на который мы сядем.

Миссис Карпентер стояла не шевелясь, ее руки сжимали сумочку, глаза невидяще смотрели в пространство. Она была безусловно потрясена, узнав, что все ее хитроумные планы провалились, однако Шанаги подозревал, что ее мозг лихорадочно работал в поисках выхода.

— Я хочу домой, — вдруг заявила она.

Шериф покачал головой:

— Вы плохо соображаете, миссис Карпентер. Вы арестованы. Но вам стоит подумать о своих друзьях, если их можно так назвать.

Она непонимающе поглядела на него.

— Если они еще не обнаружили, что у них нет золота, то обнаружат очень скоро. И когда поймут, что случилось, начнут искать вас. Конечно, вы планировали к тому времени сидеть в безопасности в поезде, направляющемся на Восток. Но вы туда не поедете, и они тоже. — Том помолчал. — Поэтому я вас запру до нашего возвращения.

Она посмотрела на него с презрением.

— Вы прикуете меня к коновязи, как тех двоих?

— Нет, миссис Карпентер. У Холмструма есть кладовая, где мы вас и оставим. Надеемся, вам недолго придется ждать нашего возвращения.

Вдали засвистел паровоз.

— Гринвуд, — попросил Шанаги, — заприте ее. И оставайтесь здесь. Сегодня приедет Винс Паттерсон с ребятами, они захотят выпить. Найдите Винса и расскажите ему все, что случилось.

Они направились к станции. Паровоз снова засвистел, но все еще далеко. Джош залез в карман.

— Между прочим, шериф, письмо пришло в отель на ваше имя. Я увидел его, когда мы выносили клерка. Ну Дэнди Драко. Подумал, может, вы его ждете.

Шанаги взглянул на письмо и узнал почерк Джона Моррисси. Но у Тома не осталось и минуты прочесть его. Ничего, подождет до более спокойных времен. Он сунул письмо в карман рубашки и только тут в первый раз обратил внимание на свою внешность. Рубашка разодрана в клочья. Лицо онемело от ударов. Он даже не помнил их. После драки ничего не помнишь, кроме, пожалуй, самых сильных тумаков.

Поезд приближался. Станционный служащий вышел на платформу, посмотрел на них и засеменил обратно.

— Постойте! — спокойно и как бы между прочим остановил его Шанаги. Тот глянул на шерифа и облизал неожиданно пересохшие губы. Он готов был решиться на что-то, и Том вспомнил, что у станционного служащего должно быть оружие, вполне возможно, что в конторе.

— Он не шутит, Берт, — сказал Джош Лунди. — На твоем месте я бы не дергался.

— В чем дело? Что происходит?

— Поехали с нами. Поймете.

— С вами? Я не имею права оставить свой пост. Вы меня не заставите…

— Это ненадолго. — Шанаги улыбнулся. — Как-нибудь на днях нам придется сесть и поговорить о вашей сестре. Она интересная леди. Вот тот разговор займет у нас гораздо больше времени.

— О Хелен? То есть о миссис Карпентер?

— Да.

— Не представляю, чего вы от меня хотите, шериф. Послушайте, мне надо в контору принять сообщения и передать, что утренний поезд прошел станцию.

— Потом. А сейчас мы немного проедемся и встретим ваших друзей. Если они еще не обнаружили, что вы с сестрой их надули, им придется грузить на поезд тяжелые ящики. А если обнаружили, то уже ищут вас обоих.

Лицо Берта приняло болезненный вид.

— Шериф, это какое-то недоразумение! Я не знаю…

— Знаете. — Том наблюдал, как останавливался поезд. — Обыщи его и посади в вагон, — приказал он Джошу. — Я только схожу посмотреть на машиниста.

Поезд вел другой машинист — плотный, крепкий мужчина с седыми волосами и красным лицом.

— Меня зовут Шанаги, — представился Том. — Я шериф этого города. У нас кое-что случилось, и мы поедем с вами. Примерно в тридцати милях на полустанке вас будут ждать несколько мужчин и, вероятно, одна женщина. Остановите поезд и ложитесь на пол, наверное, придется пострелять.

Войдя в вагон, Шанаги обратился к Джошу:

— Предупреди меня, когда будем подъезжать к полустанку. Я хочу поговорить с Бертом. — Том посмотрел на Макбейна. — Судья, вы не хотите принять участие в разговоре? Вероятно, если мы найдем правильные вопросы, ему удастся остаться в живых.

— Мне удастся остаться в живых? — Берт хотел встать, но шериф толкнул его на место. — Что это значит?

— А вот что! — улыбнулся Шанаги. — Вы с сестрой обманули своих подельников. Не думали же вы, что им это понравится? Вы имеете дело с довольно крутой компанией, Берт, и теперь, когда все планы провалились, они подозревают вас, а не кого-нибудь другого, и ждут на полустанке. Если вы заговорите и расскажете чистосердечно, что знаете, мы попробуем вас спасти.

— Меня не надо спасать, — запротестовал Берт. — Мне нечего…

— Тогда вы не будете возражать, если мы ссадим вас на следующей остановке, где вы встретитесь с Джорджем и Пином? Они ведь будут там.

— Поезд не остановится, — взволнованно заявил Берт. — У вас ничего не выйдет. Я послал указания.

— Конечно, послал. Я только что отменил их. Вы с сестрой рассчитывали быть на этом поезде и пролететь мимо своих старых друзей, оставив их стоять на платформе. Так ведь задумано? Золото — у вас, а у них — всего лишь несколько тяжелых ящиков. Ну, теперь мы там остановимся, но лишь для того, чтобы высадить вас.

Берт взмок, на лбу у него выступили капли пота. Его лицо приобрело еще более болезненное выражение, а глаза широко раскрылись.

— Шериф, вы не сможете этого сделать! Вы не сможете высадить меня! Да это чистое убийство!

— Хотите сказать, что я сделаю с вами то же, что сестра сделала со своим мужем? Что ваши сообщники сделали с Холмструмом?

— Холмструм? Он мертв?

— Мы точно не знаем, но он уехал с ними и с той женщиной, к которой питал слабость, но бьюсь об заклад, он стал им не нужен, как только награбленное оказалось у них в руках. Ну, вы представляете, как это бывает. Они поступят точно так же, как вы и ваша сестра с бедным Карпентером. Вы же хотели получить все.

— Где она?

— У нас. — Шанаги вынул из кармана большие серебряные часы. — Осталось недолго. Джош, ты что-нибудь видишь?

— Еще рано.

Том встал.

— Судья, вам есть что сказать этому человеку? Нам осталось примерно миль двадцать, и, если он к тому времени ничего не сообщит нам, я просто выкину его на полустанок. Уговорите его, если сможете, а я пока схожу в грузовой вагон.

В следующем пассажирском вагоне ехали трое. Шанаги прошел через него и открыл дверь в багажный.

Багажный раздатчик, казалось, испугался, но вздохнул с облегчением, увидев его шерифскую звезду.

— Чем могу помочь, офицер?

Шанаги стоял, не зная, где искать золото.

— Хочу осмотреть ваш самый тяжелый груз, — наконец придумал он.

— Самый тяжелый? — задумчиво протянул служащий, а потом показал на крепко сколоченные ящики. — Вот они самые тяжелые.

— Где их погрузили?

Железнодорожник пожал плечами:

— Когда я принял вагон, они уже лежали здесь. — Он взглянул на ярлыки, привязанные к ящикам. — Канзас-Сити, Х. Р. Карпентер. На ящиках тоже так написано.

— Это краденый груз, — заявил Шанаги. — Если проверите документы, то увидите, что такой же груз был отправлен вчера Гринвуду, Холмструму и Карпентеру. Все сойдется.

— Вы хотите забрать его?

— Заберем от имени адресатов. Я дам расписку. Со мной судья Макбейн.

— Не знаю, имею ли я право выдать его вам, шериф. Может, мы…

— Оставьте это нам. И еще: когда поезд остановится, ни в коем случае не открывайте двери. На вашем месте я бы лег на пол за этими ящиками и не вставал, пока состав не тронется.

— Будет стрельба?

— Если не ошибаюсь, да. Но мы тоже примем в ней участие.

Поезд замедлил ход. Шанаги быстро пробежал через вагоны обратно.

Джош стоял у двери с винчестером, рядом с ним был другой человек.

— Это Джоэль Стронг. Он ехал на поезде, а когда узнал, что происходит, вызвался помочь нам.

— Я его помню. Он разговаривал с судьей в то утро, когда я приехал в ваш городок. Ладно, считайте себя полноценным помощником шерифа.

Шанаги подошел к Макбейну.

— Ну, Берт, у вас есть что нам рассказать?

— Он признался, — сказал Макбейн. — У нас есть все УЛИКИ.

Поезд замедлял ход перед остановкой на полустанке. Том вынул из кобуры револьвер и еще раз проверил его. Потом второй.

Джордж… Он умеет обращаться с оружием. Макбрайд — тот, кто заставил его спрыгнуть с идущего полным ходом поезда. Если бы удалось все решить без стрельбы. Но Шанаги в это не верил.

Макбейн стоял рядом с ним.

— Все началось, когда Гринвуд и Холмструм поехали в Канзас-Сити договориться о перевозке золота, — сказал он. — Та блондинка — я точно не разобрал ее имени — обедала с друзьями и подслушала разговор двух ранчеро с Запада о получении денег в банке и переправке их в город. Раньше она была богатой и мечтала разбогатеть снова. Ей пришла в голову идея.

И она с холодной расчетливостью взялась за ее осуществление. Привлекла Джорджа, игрока, не брезгующего ничем. Как бы случайно познакомилась с Холмструмом и начала морочить ему голову, согласилась приехать посмотреть наш город, а приехав, тут же стала рассказывать, какие приятные местечки есть в Чикаго и Нью-Йорке и как там можно провести время, если у тебя есть деньги.

Она держала Холмструма на вытянутой руке, и это раздразнило его еще больше. Он увидел в ней свой идеал. И ей ничего не стоило завоевать его. От него она узнала не только о том, когда прибудут деньги, но и что Винс Паттерсон угрожает сжечь город дотла.

Вот тогда дама сердца Холмструма и предложила ему воспользоваться единственным в жизни шансом и украсть деньги. Ей все время помогал Джордж, он же подыскал других сообщников.

Миссис Карпентер услышала о перевозке золота от своего мужа. Некоторая часть денег — небольшая — принадлежала ему. К этому времени ей не нужны были ни муж, ни городок. Будучи человеком никому не доверяющим и страшно подозрительным, она сразу заприметила в городе блондинку, а уж когда увидела, как Джордж что-то с интересом обсуждает с Холмструмом, тут же сообразила, что ее час настал. Она расспросила Берта о ценном грузе, когда он прибудет и что с ним сделают. Сколько времени золото простоит на платформе и, если кто-нибудь собирался его украсть, как он сможет все организовать.

Берт испугался, но она его преследовала. Преследовала вопросами и, наконец, спросила, зачем вообще сокровище сгружать. Если его собирались украсть, почему бы не поменять место назначения и не отправить его в другой город? И чем больше он об этом думал, тем соблазнительней казалось дело.

Берт клянется, что не пошел бы на аферу, если бы не думал, что золото все равно украдут. О том, что золото можно выгрузить у водокачки, он не догадался.

Том встал у двери вагона. Поезд приближался к полустанку. Мимо проплыли несколько лошадей под седлом и несколько вьючных. А вот и вокзал — снятый с колес вагончик и деревянная платформа перед ним.

На платформе маячил только один человек. Рядом с ним стояли аккуратно сложенные ящики. По всей видимости, грабители не узнали, что их обманули. Когда поезд остановился, человек забарабанил в почтовый вагон.

— Открывайте! — кричал он. — У нас груз!

Никто не ответил. В нетерпении человек подошел ближе.

— Эй, там! Открывайте!

Том Шанаги посмотрел на вагончик без колес. Он имел одно маленькое окошко и дверь, из которой можно было выходить только поодиночке.

— Джош, — сказал он, не поворачивая головы, — если начнется стрельба, всади пулю в то окошко.

Шанаги спрыгнул на платформу.

— Могу чем-нибудь помочь? — спросил он.

На его шерифской звезде заиграло солнце, и человек потянулся к револьверу. Тут же в дверном проеме вагончика появился Джордж Алкотт.

В одно мгновение Том выхватил револьвер и выстрелил в Джорджа, который, как он подозревал, владел оружием лучше остальных. Второй выстрел достался незнакомцу у ящиков.

Джош тоже спрыгнул на платформу, стреляя в окошко «вокзала». Внутри закричали, и все кончилось так же быстро, как и началось.

Джордж лежал в двери вагончика. Человек, стоящий рядом с ящиками, прижимал к груди окровавленную руку, его револьвер валялся возле ног.

Том подошел к двери и приказал:

— Все, кто там, выходите с поднятыми руками.

Прошла минута, никто не появился.

— Если вы воображаете, что эти стены вас прикроют, — крикнул Шанаги, — я вам вот что скажу: пуля сорок четвертого или сорок пятого калибра пробивает шестидюймовую сосновую доску. Здесь толщина стен примерно дюйм. Выходите с поднятыми руками, или мы сделаем из вагона решето.

Они вышли — вначале еще один незнакомец, потом молодая женщина и последним Пин Макбрайд.

— Где Холмструм? — спросил шериф.

Никто не ответил. Лицо женщины было осунувшимся, губы поджаты. Она испуганно и сердито смотрела на Тома.

Переступая через тело Джорджа, она сжалась и подхватила юбку. На человека, сидящего на ящиках, даже не взглянула. Он прижимал руку к груди и тихо, монотонно ругался.

Шанаги подошел к Макбрайду и вынул из кобуры его револьвер. Макбрайд устремил на него полные ненависти глаза.

— Будь ты проклят! Почему я не убил тебя тогда?

— Ты мог убить меня, заставив спрыгнуть с поезда, — ответил Том. — Если тебе интересно, то могу сообщить, что, заставив меня спрыгнуть с поезда и выбросив вслед вещевой мешок, ты сорвал весь спектакль.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Во-первых, ты меня разозлил. Во-вторых, шмотки, которые ты выкинул из вагона, принадлежали Ригу Барретту. Его оружие было завернуто в одеяла. — Том улыбнулся. — Понял? Если бы не твой дурацкий гонор, ваш план мог бы и сработать.

Глаза молодой женщины пылали яростью.

— На каком основании вы меня задержали? — требовательно спросила она. — Я всего лишь ждала поезд.

— Вот и хорошо. — Том улыбнулся ей. — Он стоит перед вами. Но прежде чем посадить вас на поезд, нам бы хотелось взглянуть на эти замечательные ящики. Так вот, в этих ящиках должно находиться тысяч двенадцать двадцатидолларовых золотых монет и около десяти тысяч серебром. — Молотком, взятым у машиниста, Шанаги отбил пару досок, приподнял их и разорвал матерчатую упаковку. — Взгляните все.

Макбрайд сердито отвернулся.

— Не надо мне ничего показывать! — Его голос прервался, и он уставился на ящики, постепенно бледнея.

Они были забиты гайками, болтами и шурупами.

Глава 21

Заметив, как он ошарашен, блондинка обернулась, а когда увидела содержимое ящиков, Шанаги показалось, что она сейчас заплачет. Потом ее лицо приняло тяжелое, безобразное выражение.

— Если ты жулик, — мягко заметил он, — то приготовься к тому, что всегда найдется более ловкий вор на твою добычу.

— Кто это сделал? — требовательно спросил Макбрайд. — Какого дьявола?..

— Похоже, вас, ребята, надули, — усмехнулся шериф и повернулся к Джошу. — Вы с Джоэлем свяжите всех, включая леди. И приглядывайте за ней в оба.

Молодая женщина продолжала сжимать в руке сумочку, поглядывая на поезд. Том попросил предъявить ее для осмотра, но блондинка только сильней прижала ее к себе, и ему пришлось вырвать сумочку. Открыв ее, обнаружил небольшой двуствольный пистолет сорок четвертого калибра и показал Стронгу и Джошу.

— Опасно быть неосторожным.

— Что случилось с золотом? — опять спросил Макбрайд.

— Если история попадет в газеты, оттуда и узнаете, — отрезал Шанаги. Он повернулся к Джошу. — Грузите их.

— Куда мы едем? — спросил судья Макбейн.

— Возвращаемся в город, — ответил Том. — Я поговорил с машинистом.

Состав начал пятиться по рельсам. Шанаги пошел в багажный вагон. Когда открыл дверь, багажный раздатчик покачал головой.

— Ну и напугали вы меня своей пальбой.

— Не волнуйтесь. Кажется, все кончено.

Шанаги посмотрел на груз и направился туда, где ехали арестованные. Несмотря на робкие протесты пассажиров, Макбейн пересадил их в другой вагон, а в этом остались только грабители и их охрана.

Джош и Джоэль блокировали входы. Двух бандитов посадили вместе. Макбрайд и женщина сидели отдельно.

Только сейчас Том понял, как устал. Сказывались дни, когда он только и делал, что думал и переживал. Он остановился рядом с Макбрайдом.

— Вы застрелили мула старика-охотника у водокачки?

Макбрайд взглянул на него снизу вверх.

— За это мне тоже будет предъявлено обвинение?

— Нет, — заверил Шанаги. — Думаю, что попытки украсть золото и убийства Холмструма для вас достаточно. Прибавьте еще нападение на Рига Барретта, вооруженное сопротивление при аресте и — здорово потянет. Однако вот вам мой совет: если даже выпадет случай бежать, не пользуйтесь им.

— Что это значит?

— Тот старик, мула которого вы убили, мечтает только о том, чтобы поохотиться на вас. Если убежите, я даже не поеду вас искать, он сам все сделает.

— Старый сморчок? Надо было пристрелить и его.

— Ну, теперь поздно говорить, учтите, старик — крепкий орешек. И очень любил своего мула. Он сильно переживает.

Когда поезд затормозил у станции, на платформе стоял Гринвуд. Он смотрел, как из вагона вывели арестованных и вынесли тело Джорджа.

— А Холмструм? — спросил он.

— По-моему, они его убили. Пока молчат, но я сам поеду его искать. Во всяком случае, среди них его нет.

Шанаги помог выгрузить ящики с золотом.

— Вот, Гринвуд, — улыбнулся он, — теперь вам хватит денег, чтобы расплатиться со скотоводами.

Гринвуд посмотрел на ящики и покачал головой.

— Том, будь я проклят, если знаю, что сказать. Ты спас город и наши деньги тоже, и хорошо же тебе за все добро отплатили.

— Устройте меня обратно в отель, больше я ни о чем не прошу.

— Нет проблем. Теперь все знают, кто убил Карпентера, и большинство сожалеет о том, как они вели себя. — Он помолчал. — Кстати, в город приехали твои друзья, по крайней мере, они про тебя спрашивали.

— Друзья? Я никого здесь не знаю.

Гринвуд закурил сигару.

— Они, похоже, не отсюда. Я бы сказал, что они с Востока. Их четверо.

С Востока? Кто? Шанаги вспомнил про письмо Джона Моррисси. Он достал его из кармана и распечатал.

«Дорогой Том,

тебе не обязательно приезжать обратно, если не хочешь. То, что ты начал при отъезде, сработал прекрасно, и банды Чайлдерса больше нет — ее вычистили. Однако на твоем месте я бы поостерегся: Чайлдерсы все еще крутятся здесь, и единственный, кто им нужен, — это ты.

Локлин чувствует себя хорошо и передает привет.

Мой совет: оставайся на Западе. Ты слишком хорош для нашей грязной жизни. Выбери себе место в той новой стране, как сделал когда-то я, приехав в Нью-Йорк».

Внизу стояла размашистая подпись: «Джон Моррисси».

Пока Том читал, Гринвуд наблюдал за ним.

— Что там? Плохие новости?

Шанаги сложил письмо и убрал в карман. Семья Чайлдерсов была родом с Запада или Северо-Запада, имела большие связи. Найти его нетрудно, особенно если кто-нибудь присматривал за почтой Моррисси. Письмо, вероятно, Джон написал в тот же день, когда получил его, Тома, записку. Даже если не принимать его в расчет, на Запад вели всего две железные дороги, а поезд — единственный путь к бегству с Востока.

— Может быть, и плохие, — согласился Том. — Не исключено, что те люди, которые меня разыскивали, старые враги из Нью-Йорка. — И коротко все объяснил.

Была суббота, самый оживленный день в городе. Он кишел как муравейник. Люди ходили по магазинам, сидели в салунах, встречались, громко приветствуя друг друга, обсуждали новости.

— Если меня ищут те, о ком я думаю, — сказал Шанаги, — это касается только меня. Они охотятся за мной, и ни за кем больше.

— Вы наш шериф, — мягко возразил Гринвуд, — а мы не любим, когда посторонние суют нос в наши дела. — Он усмехнулся. — Я не про вас.

— Знаете, — Шанаги посмотрел на бурлящую улицу, — мне жаль только Холмструма. У него была мечта. Может, глупая, а может, и нет. И так все кончилось.

— Нам будет не хватать Карпентера. Славный был человек.

— Да, — согласился Том, наблюдая за отелем. Где гости? Знают ли, что он вернулся? Он огляделся, выжидая.

Подошел судья Макбейн.

— Мы заперли ваших арестантов. Молодая дама хочет с вами поговорить.

— Хорошо. — Том направился вслед за Стронгом.

Ее заперли в отдельной кладовой в магазине Холмструма, там, где он держал мешки с мукой, сахаром и семенами.

Когда шериф вошел, она быстро поднялась.

— Вы можете мне помочь! Мне надо выбраться отсюда.

— Что вы хотите сказать?

— Мне нужно выпутаться из этого дела. Я и не представляла… То есть я не хотела. Случилось недоразумение! Моя семья, мои друзья… Это невозможно!

— Сожалею, мэм, надо было думать раньше.

— Как? Я не представляла…

— Вы не представляли, что вас поймают, так? Вы не представляли, что попадете в тюрьму, что вас будут судить за попытку грабежа и убийство?

— Убийство? — Она застыла от ужаса. — Вы же не думаете, что я имею отношение к убийству?

— Идея ваша, мэм. Вы придумали план, собрали банду, стало быть, виновны больше всех. Вся штука в том, мэм, что каждому преступнику кажется: уж он-то останется безнаказанным.

— Но раньше я ничем подобным не занималась! Шериф, я совершила первое нарушение закона, и, поверьте, оно будет последним. Разве это не считается?

— Я буду относиться к вам так же, как вы отнеслись к Холмструму.

— Но он мертв!

— Правильно, мэм. Мистер Карпентер тоже. И все потому, что жадная, эгоистичная женщина вздумала отнять у других то, что ей не принадлежало. Если вы сможете оживить их, мэм, приходите просить меня о помощи. Каждый человек обязан нести ответственность за последствия своих поступков и думать, прежде чем совершать роковые шаги. Рыдания вам не помогут, мэм.

Умоляющий, удрученный взгляд исчез. Вместо него Шанаги увидел неприкрытую ненависть, но не стал больше ни говорить, ни слушать.

Закрыв за собой дверь, он почувствовал себя лучше. Ему так не терпелось, чтобы все скорей закончилось, чтобы можно было сесть и спокойно пообедать, выпить чашку кофе, но больше всего ему хотелось увидеть Джейн.

Грабителей увезут судить куда-нибудь на Восток. Несомненно, его вызовут свидетелем, как и Гринвуда, судью Макбейна и других. И Берта, который оказался главным свидетелем обвинения.

Покинув магазин Холмструма, Шанаги увидел, что напротив салуна собрались Джош Лунди, судья Макбейн и Джоэль Стронг. Гринвуд вышел, как только появился Том. Все были вооружены.

— Что такое? — спросил Том. — Еще одна война?

— Может быть. Там Чайлдерсы. Они ищут тебя.

— Спасибо, джентльмены, но это моя проблема.

— Не только. Их четверо. Многовато для одного. А ты — наш шериф.

Том не сделал и двух шагов, как почувствовал за спиной движение и услышал топот копыт. Мимо него проехали несколько ковбоев. Другие выезжали из переулков и медленно окружали отель. На крыльце стояли люди Чайлдерса. Но вскоре от Тома их закрыли собой по меньшей мере двадцать всадников. Потом круг замкнулся, и Шанаги увидел, как всадники с винчестерами выпроваживали людей Чайлдерса к станции.

Один из них оглянулся, узнав шерифа, направился к нему. Том узнал Реда, ковбоя Винса Паттерсона, с которым разговаривал около походной кухни.

— Не переживай! Мы только вежливо проводим их до вагона. Нельзя же допустить, чтобы подстрелили человека, который обещал угостить всех выпивкой.

— Это моя драка, — возразил Том.

— Какая драка? — невинно спросил Ред. — Ладно, ирландец, не кипятись. Пошли-ка лучше вон в то питейное заведение.

Шанаги повернулся и направился обратно к салуну. Он только остановился у бара, как двери распахнулись и вошел Винс Паттерсон.

— Все в порядке, шериф?

— Конечно, все в порядке. Угощайтесь. Плачу за всех.

— С удовольствием. — Винс Паттерсон взял кружку и сообщил: — Мои ребята нашли труп вашего лавочника в нескольких милях к югу. Мы его привезли. Парня застрелили в затылок с близкого расстояния.

— Нам пришлось тяжело, — признался Шанаги. — Очень тяжело.

— Мы рады, что все так завершилось, — сказал Винс и заверил: — Пока мы здесь, скандалов не будет.

— Ред, — обратился Шанаги к ковбою, — вы с парнями оставьте до отъезда оружие бармену, и счастливого вам отдыха в городе.

Ред пожал плечами.

— Похоже, у нас нет другого выхода, — усмехнулся он. — Не хочу, чтобы меня расстреляли ваши разъяренные горожане.

Том допил пиво и вышел вместе с Винсом.

— Почему бы нам не проехаться к Пендлтонам? — предложил скотовладелец. — Я слышал, там есть молодая леди, которая страстно желает вас видеть. И, — добавил он, — у нее на руках джентльмен, выздоравливающий после серьезного ранения, его зовут Риг Барретт. Ему тоже не терпится получить из первых рук доклад обо всем, что случилось, и познакомиться со своим заместителем, о котором он никогда не слышал.

Шанаги въехал в город, когда солнце давно уже село; на улице его встречал Джош Лунди.

— Пин Макбрайд сбежал, — доложил он. — Кто-то открыл дверь и выпустил его.

Шанаги спешился и передал коня Джошу.

— Поставь его, пожалуйста, в конюшню. Мы найдем труп утром.

— Труп?

— Риг Барретт у Пендлтонов. Джейн попросила Енота Адамса помочь перевезти его к ним, там они смогут лучше за ним ухаживать.

— Как насчет Пина?

— Никак. Уверен, мы найдем его труп к востоку от города недалеко от водокачки. Там, где Енот закопал своего мула. Пин сам выбрал свой путь.

Library Г.Любавина: gurongl@rambler.ru

Луис Ламур Жила Комстока

Посвящается Джозефу и Ширли Вершба

Часть первая

Глава 1

Все началось с мечты, с мечты, которая обернулась кошмаром. Началось в крытой соломой хижине с полом из плитняка и запахом жареной рыбы; мать ставила на стол голубые тарелки, отец сидел возле огня, а за окном бесновался ветер, и дождь хлестал в ставни. Началось это в Корнуолле, в Англии, в 1849 году, когда они слушали, как завывает налетевшая с моря буря и шипит огонь, когда случайные капли дождя попадают на него через дымоход.

Тогда Том Тревэллион и сказал:

— Мэри, мы едем в Америку.

Мать застыла на месте с голубой тарелкой в руках, уставившись на отца.

— Мы едем в Калифорнию, на золотые прииски, — повторил он. — Нечего нашему сыну делать на здешних рудниках. Сегодня я наконец принял решение. — Том наклонился и, вытряхивая из трубки пепел, постучал ею о край очага. — Завтра отправляемся в Гануоллоу.

— А что, разве там есть золотые прииски?

— Да. Такие же, как у нас были прежде оловянные, пока не появились глубинные подземные разработки. Туда и взрослому-то мужчине незачем соваться, не то что парнишке. Ты только посмотри на него! Год проторчал в рудниках, и весь румянец земля съела. Такой был чудный мальчик, когда рыбачил, загорелый, румяный. Нет, Мэри, не надо мне этого. Не будет наш сын жить, прячась от солнца, как я.

— Но как же мы сумеем, Том?

— Я отложил немного… Этого, правда, недостаточно, но все же хоть что-то. И потом, мы сначала отправимся в Гануоллоу берегом моря, побудем там несколько дней.

— В Гануоллоу? О-ох! — Тут она догадалась, что муж говорит о сокровищах. — Но это же пустая затея. Многие уже пробовали, причем некоторые потратили на это не один год.

— Да. Но я кое-что разузнал… Немало дней и ночей провел я у старого Трегора. Старику долго не протянуть, и он это прекрасно знает. Он всегда любил меня, Мэри…

— Они с твоим дедом вместе ходили в море и тоже пробовали.

— Так вот, старик шепнул мне кое-что по секрету. Правда, не о том корабле с деньгами, с которого время от времени прибивает к берегу монеты. А о другом судне, его собственном. Когда оно пошло ко дну неподалеку от Лизарда, люди попрыгали за борт, прихватив каждый причитавшуюся ему долю. Они пытались добраться до берега возле Гануоллоу, но проклятый шторм разбушевался так, что все они разбились о камни. Только деду и старому Трегору удалось выбраться на берег. Все, что они прихватили с собой, так и лежит до сих пор там, в прибрежных скалах. Не ахти какое сокровище, разумеется, но чтобы добраться до Калифорнии, думаю, хватит.

— Если ты начнешь там нырять, вокруг тебя тут же соберется полдеревни!

— Ночью, Мэри, только ночью. Когда я еще рыбачил, как раз в один из последних дней… я и нашел тот обломок. У нас только один сын, Мэри, и он должен быть счастлив. В былые времена, когда намывали олово по рекам, все шло совсем не так. Мы работали на открытом воздухе и притом только на себя. А теперь появились эти огромные компании, которые завладели всем, и такие, как я, Мэри, им поперек горла. Мы другой породы, слишком свободные и не устраиваем их. Америка — самое подходящее для нас место: клочок земли, корова, несколько кур-несушек да пара лошадей, чтобы ездить верхом и запрягать в повозку.

Отец, смуглый широкоплечий мужчина, сильный и закаленный тяжелым трудом на рудниках, не любил болтать языком, но благодаря его особой манере говорить его всегда слушали. Приисковое начальство не слишком-то жаловало его за прямолинейность и гордый нрав, но держало как прекрасного работника.

Вэла, как и многих его сверстников, когда ему исполнилось двенадцать, привел на рудник отец; вскоре парнишка сильно похудел, побледнел, что заставило Тома призадуматься. Кроме того, у него самого появилась потребность изменить жизнь к лучшему.

И вот в один памятный день Тревэллионы собрались ехать в Гануоллоу. Владелец рудника Дженкинс собственной персоной явился к их дому, чтобы просить отца остаться — событие доселе неслыханное, — и вся деревня слушала их разговор, выглядывая кто из-за дверей, кто из окна.

— Уедешь сейчас, обратно не возвращайся, — грозил хозяин. — Не возьму, так и знай. Я не позволю своим рабочим шастать туда-сюда.

— Я не вернусь, — ухмыльнулся Том Тревэллион. — За морем тоже есть прииски, и один из них станет моим.

— Чушь! Что ты понимаешь в золоте? Олово, медь — еще куда ни шло, но золото! Это же совсем другое дело.

— Ничего, научусь.

— А денег-то у тебя хватит?

— Мы отложили кое-что. Дом продам.

Вэл стоял рядом, испытывая гордость за отца, потому что еще никогда хозяин не приходил в хижину рабочего, чтобы справиться, как тот живет.

Отец посмотрел Дженкинсу прямо в глаза и вдруг предложил:

— А почему бы и вам не поехать? Продайте свой рудник да поезжайте в Калифорнию. Ведь все это, — он взмахнул рукой, — гроша ломаного не стоит по сравнению с тем, что вы найдете там.

Слова эти рассердили хозяина.

— Гроша ломаного…

— А что? Человек вы ловкий и осторожный, — продолжал отец, — дела пошли бы у вас отлично.

Дженкинс презрительно проворчал:

— И ты еще смеешь давать мне советы? Да ты сдохнешь там с голоду, если вообще туда доберешься. Не с голоду погибнешь, так от руки дикарей или утонешь по дороге.

Он повернулся и собрался уходить, его прямая, негнущаяся спина говорила о том, как глубоко он оскорблен.

— Я дал тебе возможность отказаться от глупости, которую ты задумал, но раз так — ты мне больше не нужен. Давай уезжай! Вали отсюда!

Дженкинс зашагал прочь, и весь вид его выражал гнев и уязвленную гордость. Отец повернулся и встретился взглядом с матерью. Она улыбалась.

— Ах, Том, если уж нам суждено умереть с голоду, то я умру гордой женщиной. Кто бы мог высказать хозяину все, что у него на душе! Ты смелый человек, Том.

— Смелость мне еще пригодится. Не думай, что мне так легко уезжать отсюда, Мэри. Ведь нас ждет много трудностей. А пока мы отправляемся в Гануоллоу.

— Ты продашь дом?

— Я разговаривал с Эдвардом Бэйни — он приехал сюда недавно и держит магазин, — он согласился купить у меня дом, притом за хорошую цену.

Вэл поднял голову, посмотрел на отца и спросил:

— А Калифорния — это далеко?

— Далеко… очень далеко.

— Мы поплывем на корабле?

— Боюсь, на очень маленьком корабле, но там кроме нас будет множество народу. Потом, когда мы доберемся до Америки, мне придется искать работу, а когда мы будем знать, что нам нужно, купим фургон…

— Фургон?

— Да. Ведь нам придется пересечь прерии. Еще понадобятся волы, чтобы тащить фургон, верховая лошадь и ружье для охоты на разную дичь.

— А как же местные власти? — поинтересовалась Мэри.

— Там нет никаких властей. Зверье бегает свободно, и каждый, кто хочет, может охотиться.

— А ты стрелял из ружья?

— Нет. Даже в руках не держал. У нас в Англии только крупные землевладельцы имеют право охотиться, поэтому ружья я видел только у солдат. Но я научусь. Мы все должны научиться.

— Отец, а что такое прерии?

— Это обширные равнины, они похожи на наши вересковые торфяники. Покрытые травой безлесные пространства, раскинувшиеся на много-много миль. Деревья там растут только вдоль рек.

— Том, это так же далеко, как отсюда до Лондона? — спросила мать. — Я имею в виду, если пересекать эти прерии.

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— Помнишь Уилла Холдера? Он вернулся в Хелстон за своей семьей. Так вот, Уилл сказал, чтобы пересечь прерии, понадобится пять месяцев… а то и полгода. — Отец помолчал. — Это очень далеко. Нам придется тащить с собой все, что понадобится в дороге. Путь в Калифорнию, Мэри, дорого обойдется, но дело того стоит. Холдер уехал отсюда ни с чем, а вернулся с деньгами, в отличной одежде, в новых башмаках.

Наутро они отправились в Гануоллоу дорогой, что шла берегом моря, и вскоре добрались до дома, где родилась Мэри Тревэллион и где все еще жил ее брат Тони.

— У тебя есть лодка? — спросил отец у Тони, коренастого парня в кожаной куртке, с голубым платком на шее.

— Ага. А зачем тебе?

— Хочу немного порыбачить. Если поможешь мне, возьмешь себе потом часть улова.

— Если тебя интересует что-то еще кроме рыбы, то зря будешь надрываться. Джон Нил уже искал «Короля Португалии», но так ничего и не нашел. И ты не найдешь.

— А ты помнишь старого Трегора?

— Кто ж его не помнит? Он приезжал сюда и всегда уходил далеко в море. Однажды он даже пропал надолго, а когда вернулся, то вид имел еще тот… еле выбрался на берег, весь промок до нитки. Вижу его, как тебя. Он шел, шатаясь будто пьяный. А потом отправился в Маллион доживать свой век.

— И что, никогда больше не возвращался в Гануоллоу?

— Как же, возвращался еще пару раз. Чтобы порыбачить да пропустить пинту-другую пива в местной таверне.

— А на что же он жил все эти годы?

Тони пожал плечами.

— Говорят, ухаживал за лошадьми в конюшнях Годолфинов.

— Так вот, жил он на то, — заявил отец, — что выудил из моря. Сейчас старый Трегор при смерти. Он оставил мне все, что там лежит. Я возьму сколько мне нужно, оставшееся — твое. Когда старый Трегор отправлялся рыбачить, он на самом деле нырял. Нырял в том месте, которое известно ему одному. Конечно, сокровище небольшое, но для таких, как мы с тобой, это все же богатство. Когда я возьму свое, там еще кое-что останется. Пользуйся им бережливо, никому не рассказывай, и тогда у тебя всегда будет каравай хлеба да пинта пива на столе.

Утром они отправились в море, а когда спустилась ночь, незаметно вернулись к берегу и бросили якорь в прибрежных камнях. Тони забросил удочку и ждал, а Том Тревэллион нырнул и вскоре всплыл на поверхность, держа в руках небольшой сундучок, в котором оказалось несколько золотых монет и пара драгоценных украшений. Затем, пока он отдыхал, в воду прыгнул Тони и вынырнул с небольшим холщовым мешочком, в котором тоже хранились золотые монеты, а также серебряная пряжка да кое-какие мелкие предметы — совсем немного, все, что в ту бурную ночь много лет назад имел при себе каждый из матросов потерпевшего бедствие суденышка. Однако Трегору хватило на жизнь пары таких находок.

Тони взял себе только одну золотую монету, зато теперь он точно знал, где лежит затонувшее судно, и там оставалось по меньшей мере еще два таких же ада, а может быть даже и три. На следующее утро он отвез Тревэллионов на своей повозке в расположенный весьма далеко от деревни Фалмут, где стояло маленькое, грязное, переполненное людьми суденышко, отплывающее в Америку.

Только спустя несколько часов они вышли в море. Вэлу нравились огромные паруса, скрип снастей и звук бьющихся о борт волн. Штормов он боялся и все-таки сказал отцу:

— Я хочу стать матросом.

— Собачья это жизнь — быть матросом, — покачал головой Том. — Работаешь днем и ночью, а взамен — только скверная еда, дурное обращение да жалкие гроши.

— Зато всегда на свежем воздухе, — возразил сын.

— Да уж, — согласился отец, — это точно.

— Когда доберемся до Америки, мы не сразу поедем в Калифорнию?

— Уилл Холдер не советовал ехать сразу. Сначала надо получше узнать людей и обычаи. Тот, кто приезжает в страну впервые, может понаделать ошибок.

— А денег нам хватит? — спросила Мэри.

— Если расходовать экономно, хватит, чтобы добраться до Калифорнии и продержаться там немного, пока я не начну зарабатывать.

— По-моему, у нас денег столько…

— Не так уж и много, если учесть, что мы должны купить фургон, быков, лошадь, ружье и большой запас еды. Уилл считает, что бедному ехать на Запад не по карману — слишком дорогая дорога.

Отец с матерью только и говорили о Калифорнии — что будут там делать, как жить. Она казалась им далекой прекрасной мечтой, да и остальные на борту корабля пребывали в таких же мечтаниях. Золото там повсюду, убеждали друг друга люди, знай подбирай его со дна рек или вымывай из песка.

На это Том Тревэллион лишь улыбался:

— Посмотрим, какую они запоют песню, когда им придется несколько часов покрутить лоток. Уж мы-то, добытчики олова, всю жизнь промывали песок, пока не появились большие компании и не прибрали все к рукам. Это тяжелый, очень тяжелый труд.

Лежавший рядом с отцом йоркширец вдруг вздохнул:

— С ума все посходили из-за этого золота. Лично я направляюсь в Орегон. Золото меня не интересует, мне бы кусок хорошей земли. Запустить бы руки в добрый жирный чернозем да собственными пальцами потрогать это богатство. Если обращаться с землей по-доброму, друзья мои, она даст вам покой и уверенность и вообще все, что человеку нужно. Попробуйте посадить в землю крупицу золота, и что из этого выйдет? А посадите зерно, и вам воздастся сторицей.

Корабль доставил их в Новый Орлеан, где отец купил всем новую одежду. «Все равно понадобится, — говорил он, — но в портовом городе дешевле, чем где-то еще». Потом на речном пароходе они добрались до Вестпорта. Там их планы неожиданно изменились. В коридоре небольшой таверны, где семья сняла комнату, ожидая, когда подвернется фургон, в котором можно жить и передвигаться, МэриТревэллион увидела плачущую женщину и подошла к ней.

— Том, — позвала вдруг Мэри, — у этой женщины умер муж. Она осталась с двумя маленькими детьми, фургоном и таким запасом провизии, который ей не нужен.

— Ну что ж, она легко продаст все это.

— А почему бы нам не купить у нее?

Женщина подняла глаза:

— Если купите сегодня, уступлю. Я хочу домой. Хочу вернуться к родственникам.

Фургон был крепко сколочен и выкрашен в голубой цвет. Том Тревэллион, который хорошо разбирался в подобных вещах, тщательно осмотрел его.

— Вам и быки понадобятся. У меня есть восемь голов, отдам за двести долларов. Для фургона хватит и пяти.

Отец Вэла присел на корточки, чтобы проверить подпорки, к которым крепились запасное дышло и чуть провисшее холщовое полотнище длиною почти с сам фургон, подвешенное за уголки.

— А это зачем? — поинтересовался Том.

— Для бычьего помета, — ответил случайно оказавшийся рядом прохожий. — Женщины обычно идут позади фургона, подбирают бычий помет и бросают его на холстину. В пути это единственное топливо.

— Бычий помет? — переспросила Мэри с нескрываемым отвращением. — Но разве он…

Прохожий усмехнулся:

— Да, леди. Только очень сухой… старый помет. Из него можно разжечь отличный костер. Спросите любого, кто живет в прериях.

Они купили фургон и животных. Мужчина в новеньком, аккуратном костюме, бледный, с залысинами на висках, с редкой, но ровно подстриженной бородкой, стоял рядом и наблюдал, ожидая, когда сделка будет завершена. Он смотрел молча, не улыбаясь, прищурив тусклые глаза.

Фермер, стоявший неподалеку, раскурил трубку и, глянув на Тома, подмигнул:

— Здорово снарядился. Большая удача приобрести сразу столько добра. В наши дни двести долларов это почти годовой доход фермера. Я бы тоже отправился на Запад, если б мог приобрести такое.

Женщина взяла у Тревэллиона монеты, а человек с бородкой вдруг быстро выступил вперед и протянул руку.

— Можно взглянуть? — спросил он женщину. — Не бойтесь, я верну… Сдается мне, это редкая монета.

Монета была золотая и довольно тяжелая.

— Дублон, — определил незнакомец. — Такие нечасто встретишь. — Он повернулся к Тому Тревэллиону: — Где вы взяли ее?

— Отец принес с войны. Он хранил эти монеты всю жизнь.

Бородач вернул монету.

— И у вас есть еще такие? — спросил он.

— Нет, — сдержанно произнес Том и отвернулся.

Незнакомец замешкался, чтобы проследить за ними взглядом.

Еще неделя ушла у Тревэллионов на то, чтобы купить необходимые инструменты, кое-какое снаряжение и приготовить запас провизии.

Женщина, продавшая фургон, дала им список. Ее муж составил его, посоветовавшись с несколькими переселенцами. Она утверждала, что более толкового и полного перечня им не найти.

На каждого взрослого полагалось по двести фунтов муки, семьдесят пять фунтов копченой свинины, тридцать фунтов сухарей, десять фунтов риса, двадцать пять фунтов сахара, по бушелю сушеных бобов и сухофруктов, десять фунтов соли, полбушеля кукурузной муки, пять фунтов кофе, два фунта чая, полбушеля кукурузных зерен, жареных и размолотых, бочонок уксуса и необходимые лекарства. Они также приобрели чугунную голландскую печку, кастрюлю с длинной ручкой, да еще другую печку из листового железа и котел. Том собирался установить печку внутри фургона, если в пути застигнет непогода. Ко всему прочему они взяли пару бочонков для воды, которые прикреплялись по бокам фургона, маслобойку, оловянную посуду и инструменты.

— Я продам вам ружье мужа, — предложила женщина. — Есть и револьвер.

— Мы думаем побыть в Штатах до июня, — заметила Мэри. — Нам еще многому надо научиться.

— До июня слишком долго, — возразила женщина. — Выходить нужно не раньше пятнадцатого апреля, когда уже появится подножный корм для скота, и не позже пятнадцатого мая. Кто опоздает, может застрять в снегах на перевалах Сьерры.

Чтобы не тратить деньги на гостиницу, Том Тревэллион с семьей перебрался в фургон, который поставил на берегу реки за пределами города. Сидя в тот вечер возле костра, он положил руку на плечо сыну.

— Видишь, парень, тут совсем другая жизнь. И люди другие. Нам сперва нужно здесь освоиться. Там, куда мы собираемся, нельзя ошибаться. Смотри в оба, Вэл, и быстро всему научишься.

— Бородач, который расспрашивал тебя о золоте, сегодня крутился в магазине, когда ты делал покупки, — сообщил сын.

— Да, я видел его.

— Он заговорил со мной, — добавила Мэри, — спросил, когда мы выезжаем. — Она посмотрела на мужа. — Я сказала ему, что мы еще не решили и что, скорее всего, останемся здесь и будем фермерствовать.

— Умница, — улыбнулся Том. — Нечего кому попало совать нос в наши дела.

— Беспокоит меня этот человек. Что-то он мне совсем не нравится.

Отец пожал плечами.

— Просто вынюхивает… многие этим занимаются.

Вэл помогал нагружать фургон. Он уже научился разжигать костер, смазывать оси, ухаживать за быками. Старался говорить поменьше, а когда владельцы других фургонов и проводники собирались по двое, по трое, подсаживался к ним поближе. Как-то он отправился забрать моток веревки, за который уже заплатили. Бородатый сидел возле магазина и жевал хлеб. Казалось, ничто больше его не занимало.

На обратном пути Вэлу встретилась ватага молодых парней, которые, собравшись в кружок, о чем-то шептались.

— …говорит, что он за все платит золотом, — донеслось до мальчика.

— Ишь ты, шкурник проклятый! — отозвался другой. — У него есть все, а мы тут последние гроши считаем!

Неужели они об отце? Вэл поспешил к фургону.

— Пап, тут какие-то люди…

Том выслушал его.

— Они могли говорить о ком угодно, Вэл, — успокоил отец. — Скоро мы уедем. А золота у нас немного.

Тем же вечером, собравшись в город, он позвал его и попросил:

— Присмотри-ка, сынок, за маленькой дочкой Редэвея. Нам с ее отцом нужно сходить по делам. Мама легла отдохнуть, а миссис Редэвей будет мыться в своем фургоне. Мы скоро вернемся.

— Но, пап! — возразил было Вэл.

— Делай что тебе сказали. Она славная девчушка, поиграй с ней…

— Поиграть?! — насмешливо воскликнул мальчик. — Да ей всего восемь лет!

— Ну и что? Каждый должен вносить свою лепту в общее дело, вот и давай. Будь послушным, сынок.

Ее звали Маргеритой, как она вежливо сообщила Вэлу, но папа называет ее Гритой.

Вэл принялся рассказывать девочке разные истории, а потом… потом случилось самое страшное.

Глава 2

Никогда еще Вэлу не приходилось разговаривать с незнакомой девочкой. Те, с кем он общался в Редтруте, Сент-Джастин-Пенвите или в Гануоллоу, хотя там он почти не успел обзавестись знакомыми, знали все известные ему истории. Здесь все складывалось по-другому.

Грита Редэвей, худенькая девочка, широко раскрыв огромные, казавшиеся темнее ночи глаза, слушала его рассказы о подземных разработках, о вооруженных бандитах, которыми кишели прииски, о штормах и кораблекрушениях возле скалистых берегов Корнуолла.

Оба фургона стояли обособленно от других. Ближайший фургон находился по меньшей мере в двухстах ярдах от них за холмом и кучкой деревьев. Костер еле горел. Вэл слышал плеск воды в оловянной кадке, в которой мылась мать Гриты.

Они сидели в кустах, в полной темноте. Мальчик говорил тихо, чтобы не беспокоить мать, отдыхавшую в фургоне. Он рассказывал историю о кораблекрушении возле Лизарда, когда до него донеслись пьяные крики.

— Надо поторапливаться, — раздался рядом совершенно трезвый голос. — В фургонах сейчас никого нет, и золото спрятано где-то там…

Вдруг шум прекратился, и в кругу света появилось несколько человек. Повинуясь инстинкту самосохранения, Вэл закрыл Грите рот рукой и толкнул ее под куст.

Один из хулиганов глотнул из бутылки, другой выхватил ее у него.

— Ну ты, Джимми! Чур поровну…

— Джордж? — раздался голос матери Гриты. — Это ты?

Пьяный парень, пошатываясь, бросился к фургону и, отодвинув холстину, заглянул вовнутрь.

— Нет, это не Джордж, это…

Его голос вдруг прервался… потом раздался женский крик.

Крепко держа Гриту, прижав ее лицо к своей груди, Вэл с ужасом наблюдал за происходившим. Первый запрыгнул в фургон, остальные карабкались за ним. Послышался приглушенный вскрик, а за ним злобные голоса ссорящихся бандитов. По меньшей мере четверо из них уже залезли в фургон, а остальные боролись и отпихивали друг друга, чтобы тоже протиснуться туда.

Вдруг из другого фургона выглянула мать Вэла.

— Эдит! — позвала она. — Что там такое? Что…

Бандиты, не успевшие забраться в фургон Редэвеев, повернулись и бросились к Мэри Тревэллион. Все, кроме одного. Этот отступил в кусты, росшие напротив зарослей, где прятались дети, и, казалось, чего-то ждал.

Несколько человек выпрыгнули из фургона, падая и наваливаясь друг на друга, и тут в слабом свете появилась фигура отца Гриты. Ничего не подозревая, он шагнул в круг света и остановился, испуганно озираясь по сторонам.

— Что…

— Прикончить его! — заорал кто-то.

Пьяная орава набросилась на Редэвея и принялась избивать его.

Он отчаянно сопротивлялся, раздавая наугад тумаки, но вскоре удар дубинки поставил его на колени. Редэвей пытался подняться, лицо его залила кровь, но его повалили наземь.

Замерев в ужасе, мальчик крепко прижимал к себе Гриту, понимая, что если она опомнится и побежит к матери, то тоже будет убита.

Вдруг кто-то крикнул:

— Сюда идут! Бежим скорее!

Бандиты разбежались. Последний, вывалившись из фургона, растянулся во весь рост, потом поднялся, вытер расцарапанное в кровь лицо и растерянно поглядел вслед удирающим дружкам. Вэл узнал в нем парня, который еще сегодня утром прорычал сквозь зубы: «Проклятые шкурники!»

Вскоре на поляне никого не осталось. Тогда из тени быстро вышел тот, кто скрывался в кустах, и взобрался в фургон Тревэллионов. Слышно было, как он шарит там, потом раздался сдавленный крик и звук падающего тела. Холщовая занавеска отодвинулась, и человек, держа в руках коробку с деньгами, принадлежавшую отцу, спрыгнул на землю.

Вор быстро огляделся по сторонам и направился прочь, но в этот момент Джордж Редэвей застонал. Бандит остановился и медленно повернулся. Постояв над распростертым телом, он сунул коробку с деньгами под мышку и, взяв револьвер в обе руки, выстрелил отцу Гриты в голову. Пуля вошла между глаз. Заткнув револьвер за пояс, убийца скрылся.

Грита изо всех сил дергала Вэла:

— Пожалуйста! Мне же больно.

Он медленно отпустил ее.

— Не смотри туда! — решительно приказал он и взял девочку за руку. — Нам надо пойти поискать папу.

Они нашли отца в магазине, он делал последние покупки. Услышав о случившемся, бросил все и побежал. Владелец магазина скинул передник, схватил револьвер и последовал за ним. Его жена остановила Вэла, кинувшегося было за отцом.

— Вы… вы оба останетесь со мной. Это мужское дело. Вам туда незачем… Господи, какой ужас! — воскликнула она.

Все последующие дни Вэл находился рядом с Гритой. Она еще маленькая, говорил он себе, и потеряла отца с матерью. Девочка тоже не отходила от него, и он утешал ее, как мог.

— Знаешь, парень, — посоветовал ему человек со значком шерифа, — ты будь поосторожнее, не очень-то распространяйся, что видел тех людей. Если они узнают об этом, то постараются убить и тебя. Что поделаешь! Теперь эти подонки разбежались в разные стороны. А тот, с расцарапанной образиной, которого ты видел, когда он вылезал из фургона, на люди не покажется, пока царапины не заживут. Но так или иначе, — прибавил шериф, — они оставили следы.

— Я найду их! — грозился Том Тревэллион, тяжко переживающий потерю жены.

— Будь осторожен, — предупредил его человек со значком, — в этих местах полно всякого сброда.

Владельца магазина звали Керби. Он подошел к комоду и вытащил из ящика револьвер.

— Том, возьми это. Быть может, тебе придется столкнуться с ними так близко, что и ружье не поможет. Возьми… это мой подарок… и храни тебя Господь.

Родителей Гриты и Мэри Тревэллион похоронили рядом, на невысоком холме неподалеку от Вестпорта. Вэл уцепился за руку отца; другой рукой Том обнимал Гриту. Мальчик оцепенело смотрел, как опускают гроб в могилу, и все никак не мог поверить, что внутри лежит его мать, что ее больше нет… что это конец.

Когда похороны закончились, он спросил:

— А что теперь?

— Отправимся на Запад, — пожал плечами мрачный отец. — Мэри этого хотела.

— А как же Грита?

— Возьмем ее с собой. Теперь она наша.

Тогда вмешался священник:

— Может быть, у нее есть родственники и они захотят взять ее к себе. Они когда-нибудь говорили, что у них есть родня?

Отец хмуро сдвинул брови.

— Надо подумать. Джордж как-то обмолвился, что у его жены есть сестра. Надо осмотреть их вещи. Да и Маргерита может знать, где та живет.

Вэл медленно подошел к стоявшей в одиночестве Грите. Она смотрела на него широко раскрытыми испуганными глазами. Девочка выглядела такой одинокой.

— Хочешь остаться с нами? — спросил Вэл. — Правда, мой отец утверждает, что у тебя есть тетя.

— Да. Тетя Элен. Она живет в Новом Орлеане.

— Нам надо осмотреть вещи твоих родителей. Быть может, найдется ее адрес. — Вэл постоял в нерешительности, засунув большие пальцы рук в карманы штанов. — Но если хочешь, оставайся с нами. Здесь я не знаком ни с одной девочкой. — Он покраснел. — А ты славная.

Отец написал письмо, отправил его с речным пароходом, и они стали ждать ответа.

Керби пришел навестить их.

— Том, — сказал он, глядя на похудевшего, осунувшегося отца, — если ты собираешься ехать на Запад, то нечего откладывать. У тебя остается мало времени, чтобы пройти перевал.

— Подожду, пока придет ответ от ее тетки, — ответил отец.

— У тебя отличный парнишка, — покачал головой Керби. — Ему так будет не хватать матери.

— Да.

С минуту или больше Том Тревэллион стоял неподвижно, потом произнес:

— Мне тоже ее не хватает. Господи, как не хватает!

Элен Деверо прибыла сама со следующим пароходом и оказалась вовсе не такой, какой ее представлял себе Том: тоненькая, миловидная женщина со спокойным взглядом и легкими, грациозными манерами.

— Благодарю вас, мистер Тревэллион, что позаботились о моей племяннице, — заговорила она. — Девочка уверяет, что вы оба были несказанно добры к ней. — Элем улыбнулась и посмотрела на Вэла. — Она просто души в вас не чает, мой друг. И теперь я понимаю почему. Вы очень славный и красивый молодой человек. — Она повернулась к отцу: — Они скрылись, те люди, что сделали это? -

— Да. Мальчик видел некоторых из них, но никто не узнал их по его описаниям. Мы не очень-то распространялись об этом, — прибавил Том, — боялись, что они могут вернуться и убить парнишку. Правда, такое вряд ли может случиться. Скорее всего, это бродячая шайка подонков. Все они были пьяные.

— Мой зять… он погиб сразу?

— Они избивали его, и он упал, — ответил Вэл. — Они били его кулаками и дубинками. Восемь или десять человек. А потом вышел еще один и выстрелил ему прямо между глаз.

— Боялся оставить свидетеля, — сказал Том, нахмурившись. — Из слов Вэла следует, что все произошло не так просто. Человек, который совершил убийство, все время стоял в стороне, но именно ему достались наши деньги. И Джорджа прикончил он.

— Они должны быть наказаны! — Глаза Элен Деверо сверкали гневом. — Все до единого!

— Здесь нет закона. И нет никакой возможности найти их.

И тут вдруг вмешался Вэл:

— Я убью их. Я убью их всех до единого. Умру, но не отступлюсь.

Пораженные, они посмотрели на него. Грита крепко сжала его руку, а Элен спокойно произнесла:

— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, Вэл. Я тоже готова растерзать их на части. Но ты не должен из-за этих мерзавцев погубить свою жизнь. Ты молод. У тебя еще все впереди. Когда-нибудь у тебя будет замечательный дом, ты женишься…

— Я хочу жениться на Грите.

Элен рассмеялась.

— Смотри-ка, Грита, тебе сделали первое предложение!

На следующее утро они присоединились к обозу, направлявшемуся в Калифорнию.

Над ними простирался необъятный свод голубых небес, а вокруг, подернутый рябью бесчисленных волн, поднимаемых ветром, раскинулся безбрежный океан травы. День за днем волы тащились вперед. По ночам сопровождаемые волчьим воем фургоны становились в круг, внутри которого разжигали костер. Несколько раз им встречались индейцы, но, не трогая путников, проносились мимо.

Потом начались дожди, прерия сделалась труднопроходимой из-за грязи. Движение замедлилось. Однажды они даже разбили лагерь на месте, откуда видна была их предыдущая стоянка.

Время от времени Вэл сам правил быками. Он водил их на водопой, разжигал костер. Отец сделался молчаливым и замкнутым, говорил редко, да и то, если бывал сердит. Вэл научился подолгу молчать и держался от него на расстоянии. Только иногда по ночам, сидя возле фургона и глядя на огонь, Том пускался в разговоры. Он часами рассказывал о приисках и рудниках, о бурении и взрывах каменистых пород. Только годы спустя, вспоминая те беседы у костра, Вэл понял, что отец пытался таким способом передать ему весь свой опыт и знания, которые у него были, только тогда ему стало понятно, что испытывал Том, стараясь выполнять одновременно роль и отца и матери, которой им обоим так не хватало. Том всегда считался замкнутым человеком, всецело посвятившим себя сыну и жене, но тепла и нежности, которыми окружала мальчика мать, он не мог ему дать. Вэл чувствовал, что отец любит его, но понимал: мать есть мать.

Все дальше на запад продвигались они день за днем, тащились по степи со скоростью, которая не превышала двух с половиной миль в час. Они брели по бескрайним равнинам, взбираясь на невысокие холмы, спускались вниз по крутым склонам, собирая бычий помет для ночного костра, и всегда держались настороже, опасаясь индейцев, а те все не появлялись.

Однажды, проснувшись утром, они обнаружили, что из лагеря увели нескольких лошадей. Но их кобыла осталась — Вэл очень любил ее и загонял на ночь внутрь круга, образуемого фургонами.

Никто не видел и не слышал индейцев, но кони пропали, да еще им встретились следы неподкованной индейской лошадки. Кое-кто из мужчин хотел отправиться на поиски, но проводник посоветовал им не делать этого.

— Коней угнал отряд воинов. Они возвращались домой, — объяснил он. — Среди них есть пешие, и им нужны лошади. Вам нечего и думать вернуть их, не то кому-нибудь из вас придется расстаться со своим скальпом… а может, даже и всем. В отряде, — добавил он, — около двадцати воинов. Этого достаточно, чтобы натворить бед. Вам еще повезло, что они только взяли лошадей и убрались восвояси.

Когда наступила очередь Вэла пасти лошадей, к нему подъехал проводник. Он бросил поводья и предложил мальчику табаку, тот покачал головой.

— А твой отец, похоже, крепкий мужик, — заметил проводник, — правда, тихий. Я слыхал, он потерял жену, а ты мать.

— Да, сэр.

— Тяжко терять человека, к которому ты привязан. Очень тяжко. Есть люди, которые находят себе другого человека, а есть такие, что никогда на это не пойдут. Сдается мне, твой отец как раз из таких. Он одинокий по натуре, твой отец. Подумай об этом, парень. Ты должен понять его. У меня вот как-то завелись две лошади. Они и паслись вместе, и в стойлах находились рядом. Если я выезжал на одной, а другую не брал, так та злилась на весь белый свет, пока я не возвращался. И когда одну заломал медведь… та, другая, так и не стала хорошей лошадью. Твой отец однолюб. Это все равно, как если бы он потерял часть самого себя. И если он бывает груб и раздражителен, принимай в расчет, что я сказал. Понимаешь меня? — Проводник слез с лошади. — Все мы живем с кем-то и так или иначе должны считаться с нашими близкими.

Несколько дней спустя, когда впереди показались покрытые снегом горные вершины, упирающиеся в небо, проводник снова остановился возле него.

— Вы бы с отцом послушались моего совета. Это пока еще первые горы, и на них уже лежит снег. Останьтесь по эту сторону Сьерры и подождите до весны. Зимой в горах можно погибнуть.

Проводник помолчал и добавил:

— По-моему, мы не знакомы. Меня зовут Хайрэм Уорд, сынок. Говорят, ты видел тех, кто убил твою мать.

— Да, видел. И могу узнать некоторых.

— Можешь описать их мне?

Вэл тщательно описал тех, кого разглядел. Некоторые стояли к нему спиной, другие оставались в тени. Но одного он не забудет никогда. Того, кто стоял над распростертым телом Джорджа, а потом застрелил его. Этого он описывать не стал.

— Тот, что с расцарапанным лицом, судя по твоим словам, похож на Оби Скиннера. Скверный тип. Я даже думаю, что это у него фальшивое имя. Навел он страху по всей Миссисипи грабежами и убийствами. Совершает налеты с шайкой таких же головорезов. Передай отцу, пусть держится от них подальше, а если встретит, пусть убивает сразу.

Несколько минут они молчали, потом Вэл сказал:

— Я их никогда не забуду.

Уорда поразила какая-то особая интонация в голосе мальчика.

— Что такое, парень? Что это ты задумал?

— Я убью их. Убью всех до одного.

Уорд помолчал.

— Понимаю, что ты чувствуешь, дружок. А помнишь, как в Библии? «Мне отмщение», — сказал Господь. Зло, совершаемое человеком, обрушится на него самого. Так-то. Предоставь это времени… и Господу.

Вэл не ответил. В душе у него уже созрело решение, твердое, как ядро, и никакие слова не могли изменить его. Перед глазами стояла мать. Он видел, как изменился отец, потеряв ее. Его мать и мать Гриты жестоко убили, и люди, совершившие это, остались на свободе.

— Жизнь дается человеку, чтобы созидать, — продолжал проводник. — А ты думаешь только о том, как бы убить этих подонков… Если тебя поглотит мысль о мести, ты потеряешь интерес ко всему остальному, ты только попусту растратишь себя. Это очень огорчит твою мать, а ведь она не заслуживает этого. Предположим, ты разыщешь их и убьешь всех до одного. И что? Полжизни пройдет. А что останется? Жажда мести делает человека одержимым, и он помышляет лишь об одном, но когда все будет закончено, останется одна опустошенность. Я не очень-то силен по части философии, зато знаю людей. Твоему отцу нужна помощь. У тебя еще все впереди. Строй свою жизнь и забудь о тех людях.

— Думаю, — медленно проговорил Вэл, — во всем виноват тот человек. Остальных, пьяных, он привел.

Уорд резко повернулся.

— Ну-ка, ну-ка… О чем ты говоришь?

— Человек, который наклонился над отцом Гриты, а потом застрелил его, не был пьян. Он ждал, пока все другие сделают свое дело, а потом крикнул, что кто-то приближается. Они разбежались, а он забрался в фургон и взял деньги. Когда вылез, отец Гриты застонал, тут он его и застрелил. Я видел это.

Уорд пристально посмотрел на него.

— Парень, ты уверен в этом? Сможешь узнать того человека?

— Думаю, да. Я, правда, не видел его лица, но мне кажется, я знаю, кто он.

— Будь осторожен, сынок. Многих повесили только за то, что на них указали. Ты же не хочешь, чтобы повесили невиновного?

— Нет, сэр.

Трава стала более редкой, под ногами скрипел песок, и повсюду, справа и слева, возвышались дюны. Однажды они увидели стадо бизонов числом около ста голов. Животные паслись на склоне холма в миле от них.

Скот их отощал, люди стали молчаливее и то и дело озабоченно поглядывали на снежные вершины. На равнине снега еще не было, но он уже лежал на горах. Пока только местами, но уже наводил на тревожные размышления.

— Мы ждали слишком долго, — сокрушался отец, — но не могли же мы бросить бедную девочку.

— Хайрэм Уорд считает, что нам не стоит перебираться в Калифорнию в этом году, а подождать до весны.

Отец долго молчал. Они вместе правили быками. Это был один из тех редких моментов, когда они сидели вот так вместе. Колеса подпрыгивали на камнях и выбоинах. Дорога поднималась в гору. Вэл не помнил, как долго они уже поднимались, пока не оглянулся и не увидел длинный хвост обоза, растянувшегося чуть ли не на полмили.

— Наверное, надо поберечь запас провизии, — промолвил наконец отец, — и раздобыть мяса.

Оторвавшись от головы обоза, Уорд несколько минут ехал рядом с их фургоном.

— Завтра минуем перевал, — сообщил он. — Дорога большей частью пойдет вниз, пока не достигнем Сьерры.

Дичь больше не встречалась, казалось, все бизоньи стада остались позади. Однажды где-то вдалеке промелькнула антилопа. Уже совсем на закате уставшие путники устроили привал. Отец снял ружье. Вэл с благоговейным страхом смотрел на него. Отец редко брал в руки оружие. Да и подстрелить кого-нибудь шансов практически не оставалось.

— Можно мне с тобой?

Том сначала хотел отказать, но потом передумал и кивнул:

— Валяй!

Они вышли из лагеря. Уорд поехал за ними.

— Что, решили поохотиться? — спросил он.

— Да.

— Смотрите не заблудитесь. Да и индейцы тут шастают.

— Далеко не пойдем. Если увидим, что ничего нет, вернемся.

— Вон там, — Уорд указал рукой, — есть ручей. Бизоны иногда приходят туда на водопой. Старайтесь идти тише, может, и встретите дичь. Да будьте осторожны, здесь же индейская территория.

Они направились вниз по склону, поросшему редкой, пожухлой травой, мимо голых, торчащих скал. Увидев блеск воды, остановились и огляделись по сторонам. Вэл взглянул на отца, но промолчал. Они шли меж деревьев, стараясь ступать совершенно бесшумно. Потом снова увидели воду и, спустившись по травянистому склону в низину, заметили у ручья пятерых бизонов.

Отец побледнел. Медленно и очень осторожно он поднял ружье, положил его поперек низкой ветки и прицелился в самку, стоящую к нему ближе остальных. Потом выпрямился, чтобы протереть глаза. Вэл посмотрел на его, но вниманием того полностью завладели бизоны.

Вдруг в кустах что-то промелькнуло.

— Пап…

— Тс-с…

Отец снова прицелился и медленно спустил курок. Самка дернулась, потом рухнула на колени и повалилась наземь. В крайнем возбуждении Том Тревэллион выскочил из-за куста и вдруг резко остановился.

В боку у бизона торчала еще дрожавшая стрела!

Послышался топот копыт. Мальчик и его отец подняли головы и увидели пятерых индейцев, сидевших на своих низкорослых лошадках.

Один из них указал на бизона.

— Мой! — громко заявил он.

Том Тревэллион покачал головой и коснулся ружья.

— Нет. Это я убил его.

Индеец поднял лук и указал на стрелу, потом на ружье Тревэллиона.

— Твой ружье слабый, он пустой. — Он поднял лук и стрелу. — Лук не пустой. Уходи. — Он указал на бизона: — Мой!

— Нет, — стоял на своем Том Тревэллион. — Это моя пуля убила его. Понял?

Индеец переглянулся со своими спутниками:

— Наш — пять, твой — один. Наш брать мясо.

Вдруг раздался резкий щелчок, и индеец повернул голову к Вэлу. Тот держал в руках отцовский револьвер со взведенным курком.

Вэл переложил оружие в другую руку и растопырил пять пальцев.

— Пять, — сказал он, — пять пуль, пять человек.

Потом, не сводя глаз с индейцев, бросил отцу:

— Пополам?

Том Тревэллион посмотрел на сына так, будто видел его впервые, а потом обратился к охотникам:

— Пополам идет? Вам половина, нам половина.

Тут что-то вроде улыбки промелькнуло на лице у индейца.

— По-по-лам, — закивал он.

Вэл медленно опустил курок своего шестизарядника и убрал его за пояс.

Индейцы побежали к туше и принялись свежевать ее, тщательно деля мясо на равные доли.

Том посмотрел на сына.

— Кто разрешил тебе взять револьвер?

— Никто.

— Впредь спрашивай, прежде чем брать.

Когда индейцы закончили свежевать тушу и делить мясо, один из них указал на шкуру:

— По-по-лам?

Том улыбнулся.

— Возьмите ее себе. Вы лучше знаете, что с ней делать.

Охотники направились восвояси. Вдруг один из них обернулся, помахал рукой и крикнул:

— По-по-лам!

Том Тревэллион посмотрел им вслед, потом зарядил свое ружье.

— Отлично, теперь у нас есть мясо. Можно возвращаться.

Глава 3

Однажды они разбили лагерь на берегу притока реки Мэри. Хайрэм Уорд остановился возле их фургона.

— Наполните водой бочонки и всю посуду, какая у вас есть. Да нарвите травы впрок. По эту сторону от Карсон-Ривер больше не найдете ни воды, ни корма для скота.

— А в чем дело?

— Пустыня… два дня пути по пустыне.

— Да мы уж вроде видели много пустынь, Уорд.

— Вы еще не видели Сорокамильной. Хуже не бывает. Ни одно животное не остается после нее в хорошем состоянии. Воды и травы совсем не будет. Каждые пятьдесят ярдов мертвый бык, каждые сто — брошенный фургон. Тут, случалось, и вода закипала. Двадцать четыре часа пути. Выйдем только во второй половине дня, иначе будет слишком жарко. Через несколько часов привал. Дадим животным сена и воды и продолжим путь. Наполните водой все емкости… пригодится.

Взяв серпы, они отправились на близлежащий луг нарезать травы. Набрав полные охапки, отнесли сено в фургон. К этому времени они уже лишились основной тяжести, так как успели использовать запасное дышло и съесть большую часть припасов. Но все же еды оставалось больше, чем ожидали, так как едоков оказалось на одного меньше, чем планировали вначале.

Вэл снова пошел на луг и принялся резать невысокую траву — теперь каждый клочок сена представлял для них ценность.

Утро наступило жаркое и душное, спину ломило от необычной работы. Время от времени мальчик собирал нарезанную траву и относил ее на обочину. Он посмотрел на реку и вспомнил, как купался в море возле Гануоллоу. Увидит ли он Гануоллоу опять?

Мимо прошел отец — вел быков на водопой. Заметив сына, подбодрил:

— Давай, давай. Не время лениться.

Вэл снова принялся собирать одну за другой охапки травы. Вернувшись с быками, отец пустил их попастись. Жужжали пчелы. День стоял жаркий, сонный. Вэл проголодался, но терпел. В фургоне еще оставалось немного вяленого мяса — это все, на что он мог рассчитывать, но бросить работу, когда рядом трудился отец, не посмел. Запасов провизии им не хватило бы, надумай они зимовать по эту сторону гор. Он снова принялся резать траву. Закат застал его за работой, тогда он неторопливо связал траву в пучки и отнес в фургон.

Уорд подсел к их костру выпить кофе.

— Осталось девятнадцать фургонов, — сообщил он, — а выехало двадцать четыре. Пятерых людей похоронили за время пути.

— Это много? — спросил отец.

— Да нет, обычно. Жена Хансена умерла от горячки на вторую неделю. Бернсайд случайно застрелился — вытаскивал из фургона ружье дулом вперед. Потом умер ребенок Хансена, да Маккрейн заблудился.

— А кто пятый? Что-то не припоминаю.

— Джон Хелдер. Скончался прошлой ночью.

Уорд посмотрел на Тома Тревэллиона.

— Вам нужно беречь себя. Думаю, справитесь. Ведь нам нужны крепкие парни. — Он поднялся, допил кофе и поставил кружку на землю. — У нас будут еще потери, прежде чем доберемся до Карсона. Люди не в лучшей форме. Несколько женщин больны, да еще Торсби. Тоже, похоже, скоро свалится.

Ночью они спали, по крайней мере, спал Вэл, хотя и беспокойно. Несколько раз он просыпался, а отец, казалось, так и пролежал до утра с открытыми глазами, уставившись в потолок фургона.

И опять наступило жаркое, безветренное утро — ни малейшего дуновения. После обеда запрягли быков. Лошадь привязали позади фургона.

Неторопливо, без суеты караван тронулся в путь. Клубы солоноватой пыли поднимались из-под колес и копыт. Никто не разговаривал. Низко опустив головы, понуро тащились быки, словно в каком-то гипнотическом трансе. Солнце жгло все сильнее. Вэлу страшно хотелось пить, но он не осмеливался попросить воды.

Однажды он увидел ребра мула, полузасыпанные песком, а чуть дальше обломки фургона, потрескавшиеся от долгого пребывания на солнце. Он побрел к голове обоза. Фургоны двигались медленно, и люди иногда забегали вперед посмотреть вдаль. И вот на этот раз… чудо из чудес — перед ними раскинулось сверкающее голубое озеро!

— Пап, смотри!

Остальные тоже остановились, глядя в пустыню.

— Вода! Господи, вода! И нам еще говорят…

— Мираж, — отрезал Уорд. — Только кажется, что вода.

Тогда один повернулся к нему и раздраженно спросил:

— Ты хочешь сказать, что это не вода?

— Такое вы будете видеть каждый день. Это всего лишь мираж, вызванный жгучими лучами солнца. Не могу объяснить, что это такое, сам не очень хорошо понимаю, но здесь обычная вещь. Удивляюсь, что вы не видели миражей до сих пор.

Несколько человек собралось полюбоваться видением. Наконец Том Тревэллион повернулся, чтобы идти.

— Может, это озеро и существует, — пожал он плечами, — только оно в стороне от нашего пути.

Он взял кнут и вернулся к своей упряжке. Остальные неохотно последовали его примеру. Вдруг один из них крикнул:

— Да провалитесь вы пропадом!

Он повернул упряжку и направил ее туда, где сверкала голубая гладь озера. Уорд окликнул его раз, другой, потом бросился вслед за ним, но тот не обращал на него внимания.

— Не понимаю, какой смысл тебе врать! — крикнул он. — Это же самая настоящая вода!

Хайрэм Уорд с горечью махнул рукой.

— Он не послушается. Он просто не послушается, и все! А ведь с ним жена и двое мальчишек!

— А если он прав? — пробормотал кто-то. — Может, это мы дураки.

— Да где там прав, — волновался Уорд. — Это всего лишь мираж, какой всегда бывает в сильную жару. Он погубит себя. Но хуже всего, что погубит своих детей.

— Если этот парень ошибается, — возразил ему все тот же человек, — он вернется и снова присоединится к нам.

Уорд метнул на него сердитый взгляд.

— Ты видел его быков? Туда они добредут, а обратно уже нет. Все, что ему останется, это бросить фургон и посадить жену и детей верхом на быков. Но один шанс из ста, что у него хватит ума додуматься до этого.

Они медленно продолжали путь. На закате Уорд подал знак устраивать привал. Измотанные путники распрягли быков и дали им по тощей охапке сена. Конечно, этого было недостаточно, но все же хоть что-то. Потом каждый отпил из котелка.

— Отдыхаем два часа, — объявил Уорд, — потом снова в дорогу. В полночь следующий привал, и будем идти до рассвета.

— А что потом?

— Сделаем привал и, если все сложится удачно, к обеду доберемся до Карсон-Ривер. Уж там-то отдохнем по-настоящему.

Вэл лежал в фургоне совершенно без сил. Он слышал, как отец шарил вокруг, что-то искал, потом все стихло. Очнулся, когда фургон тронулся, и еще некоторое время лежал не двигаясь. Отец что, забыл про него? Почему не разбудил? Мальчик выглянул из фургона. Том тяжело брел рядом с быками и Вэл заметил, что он шатается. На мгновение даже испугался, что отец вот-вот упадет, но тот взял себя в руки и с трудом продолжал двигаться.

Догнав его, Вэл сказал:

— Пап, почему ты не хочешь забраться в фургон? Почему не хочешь отдохнуть?

— Ах ты глупыш! Да они и так еле тащатся. Не хватало еще мне добавить им тяжести.

После полуночи караван остановился снова. В ясную ночь звезды висели совсем низко. Вокруг стояло удушливое зловоние от разлагавшихся туш животных. Повсюду только песок да пыль.

Отец опустился на землю и закрыл лицо руками. Вэл неторопливо раздал быкам остатки сена и напоил их. Подъехал Уорд.

— Все в порядке, сынок?

— Да, сэр.

— Вот что, парень, поеду обратно, посмотрю, не видать ли там Томпсонов. Если они выбрались на дорогу, им понадобится помощь.

Тревэллион поднял глаза.

— А если нет?

— Тогда они не жильцы на этом свете. Не могу же я загубить отличную лошадь и свою собственную жизнь, разыскивая их. Я предупреждал его, но он не послушал.

Уорд повернул коня, потом остановился.

— Том, если я не вернусь, займи мое место. Доведи их до Калифорнии.

— Я?

— Да, ты. Ты самый сильный мужчина в обозе, и люди слушают тебя. Ты обладаешь здравым смыслом. Только прислушивайся к нему и выведешь их. — Он невесело усмехнулся. — Только не думай, что я пропаду. Я обязательно вернусь.

И он направил коня в темноту ночи. Позже они слышали, как он долго звал пропавших, но ответа так и не последовало. На рассвете проводник вернулся, ведя лошадь под уздцы.

— Поднимай людей, Том, — произнес он слабым от усталости голосом, — поднимай, не то у нас будут большие потери.

— Ну что, не нашел их?

— Нет. Только следы, да и те почти занесены песком.

Он взял кружку кофе, которую протянул ему Вэл.

— Понимаете, мираж всегда впереди, сколько к нему ни идешь, его нельзя достичь. И так, пока не наступит конец… Следы их колес уходили глубоко в песок, быки едва тащили фургон. Они завязнут в плейе, и тогда…

— В плейе? А что это?

— Плейя — сухое озеро. Только оно не совсем сухое. Корка трескается, а под ней трясина, вроде зыбучих песков. Если затянет туда, понадобится две или три свежих упряжки, чтобы вытащить фургон. Иначе не совладать.

— А что же им делать?

— Они могут сесть на быков верхом и попробовать выбраться так. Если парень не глуп, им это удастся. Но воды и сена много не унести. Вся беда в том, что он глуп, иначе послушался бы моего совета с самого начала.

— Может, нам собраться вместе да…

— И думать нечего. Я против. Он сам захотел, и я не собираюсь терять людей, чтобы спасти этого отчаянного глупца. Конечно, это жестоко по отношению к его семье, но у тех, кто мог бы пойти ему на выручку, тоже есть семьи. — Уорд устало поднялся, слегка пошатываясь. — Теперь это их дело. Если они снова выйдут на дорогу, они могут с кем-нибудь подъехать. Беда вот только, что у Томпсона в фургоне пожитки и, думаю, он не захочет их оставить. Он будет до последнего цепляться за них. У него есть два дня, чтобы выбраться из этого места на быках, а потом он сможет выйти оттуда только пешком. Если останется там вытаскивать фургон, то долго не протянет.

Том Тревэллион прошелся вдоль фургонов, потом скомандовал трогаться в путь. Трясясь и громыхая, они снова двинулись вперед. За ними шел Хайрэм Уорд, ведя лошадь под уздцы. Внезапно подул ветер, его резкие порывы поднимали клубы забивавшей глаза серовато-белой песчаной пыли, от которой трескались губы. Быки то и дело останавливались; отдохнув несколько минут, шли снова. У них осталось всего несколько охапок сена, а на дне бочонков плескались лишь жалкие остатки тепловатой воды.

Вэл брел, изредка подгоняя быков, горло пересохло и саднило от песка. Неожиданно отец, шедший впереди, споткнулся и упал, потом медленно и тяжело поднялся на ноги.

Передний фургон внезапно остановился, один из быков, тащивших его, рухнул в изнеможении. С помощью Тома Тревэллиона быка распрягли и оставили лежать на песке. Несколько минут спустя они поравнялись с головным фургоном и обогнали его.

— Тревэллион, может, возьмешь у меня часть поклажи? Неужели оставлять здесь? Это ведь все, что у меня есть. Одежда, инструменты… Они нужны мне.

— Лучше запакуй их, — посоветовал Уорд, — и погрузи на быков, а фургон брось. Нет смысла перегружать другой фургон.

На обочине прямо на песке лежало несколько книг — «История древнего мира» Роллена в шести томах, рядом брошенные кресло-качалка и старый сундук. Всю ночь им попадались побелевшие останки давно погибших животных и кости, не так давно обглоданные грифами или койотами. Следующий привал они сделали в предрассветный утренний час. Отец набрал со дна бочонка немного воды, напоил быков и приготовил кофе.

— Далеко еще?

Уорд пожал плечами.

— Миль десять, может, больше. По утрам быки чуют в воздухе влагу и могут обезуметь. Удерживай их, если можешь.

Паркинс, чей фургон шел теперь перед ними, покачал головой:

— У них нет больше сил, Хайрэм. Если у меня кончится корм, они падут.

— Быки чувствуют воду, и она придает им силы. Если побегут, просто прыгайте в фургон и держитесь крепче.

Покрасневшие от усталости глаза; лица, волосы и одежда покрыты серой пылью — такими они снова выступили в путь. Теперь каждый шаг был для них как суровое испытание, приближавшее их к победе. Дважды Вэл падал, но всякий раз успевал подняться на ноги, чтобы не быть раздавленным идущей следом упряжкой.

Тащась за фургоном, мальчик иногда оглядывался назад. Некогда длинная вереница сделалась теперь коротенькой и жалкой. Где они все? Сколько людей умерло этой ночью, людей, которых он никогда даже не видел?

Жаркое утро перетекло в душный, раскаленный день, а быки, словно в гипнотическом сне, упорно плелись вперед, низко опустив головы, беззвучно склоняясь под тяжестью ярма.

Далеко вокруг простиралась серая пустыня, усыпанная грудами выбеленных под палящим солнцем костей. Теперь брошенные фургоны, одеяла, инструменты, обломки мебели и человеческие останки встречались очень часто.

Внезапно налетел шквал и закапал дождь, который прекратился так же быстро, как и начался, потом снова потянул ветер…

Вэл успел лишь увидеть огромную черную грозовую тучу, неумолимо надвигавшуюся на них, и тут же грянул гром. Клубы поднявшегося песка обжигали лицо. Он заметил, как отец пытается натянуть платок на нос и рот, и последовал его примеру. Тут же услышал душераздирающий, словно предсмертный крик, протяжный стон одного из быков, от которого все содрогнулось у него внутри. Животные ускорили шаг и перешли на бег. Вэл бросился на дно фургона, быки понеслись во всю мочь.

Громыхая и подпрыгивая на камнях, фургон летел вперед. Вэл схватился за перекрытие, моля лишь о том, чтобы они не разбились. А вокруг точно так же неслись другие фургоны. Удушливая пыль, от которой Вэл задыхался и кашлял, скопилась под плотным тентом. В тележке все перемешалось: ружье упало на постель, дверца печки распахнулась и ходила ходуном, так что мальчику с трудом удалось закрыть ее, но зола уже носилась в воздухе. Хорошо, что печкой уже давно не пользовались и в ней не осталось горячих углей.

Справа вдруг раздался треск и крики. Выглянув, Вэл увидел, что какой-то фургон перевернулся на бок; колеса его еще вращались, а быки, освободившись от груза, умчались уже далеко.

Они продолжали нестись, и Вэл прильнул к полу фургона в мучительном страхе. Неужели эта бешеная гонка никогда не кончится? Где отец?

И вдруг быки остановились. Вэл почувствовал приятную свежесть, ворвавшуюся в фургон, он подполз к проему и выглянул наружу. Быки по колено стояли в воде, опустив в нее головы. Выскользнув из-под тента, он тоже бросился в воду, окунулся сголовой и потом долго пил, черпая влагу пригоршнями. Справа и слева стояли другие фургоны. В нескольких ярдах от себя он увидел Дотти Паркинс, ее промокшее платье прилипло к телу, самым откровенным образом обозначив выпуклости фигуры. Пораженный, Вэл стоял и смотрел на нее; заметив это, она рассмеялась, погладив себя по груди, плотно обтянутой мокрой тканью. Вэл торопливо огляделся по сторонам, и она снова рассмеялась. Дотти Паркинс исполнилось шестнадцать, и он был почти на четыре года моложе. Она всегда казалась ему спокойной, тихой и скромной девушкой.

Вэл взял из фургона кнут и направился к быкам, чтобы вывести их из воды. Отца нигде не было. Он услышал, как слабо вскрикнула Дотти Паркинс, обернулся и увидел на берегу всадника, который застыл, пялясь на девушку.

— А у тебя, красотка, фигурка что надо, — проговорил он.

— Не твое дело! — вспыхнув, огрызнулась Дотти.

Вэл достал из фургона одеяло, протянул ей, и она поспешно набросила его на себя.

Незнакомец перевел взгляд на Вэла, и тот почувствовал, как что-то словно пронзило его.

Он узнал его! Перед ним стоял один из убийц его матери. Вэл бросился в фургон, схватил ружье и повернулся к незнакомцу. Тот пришпорил лошадь и умчался прочь.

Дотти, широко раскрыв глаза, не отрываясь смотрела на него.

— Ты!.. Ты готов драться за меня! Я… Я никогда не думала… Ты… ты настоящий мужчина!

Смущенный Вэл убрал ружье. Он не стал объяснять ей, кто на самом деле тот человек и почему он, Вэл, так поступил, — ему не хотелось ее разочаровывать.

Шлепая по воде, к своему фургону подошел Паркинс. Дотти бросилась к нему и принялась рассказывать о случившемся. Вскоре на берегу появился отец Вэла.

— Черт возьми! — крикнул ему Паркинс. — У тебя храбрый малый, Том! Да, да, храбрый малый! Он заступился за мою дочку.

Позже, когда они с отцом остались вдвоем, Вэл сказал ему:

— Пап, она неправильно поняла. Я взялся за ружье потому, что тот человек из тех, кто убил нашу маму.

— Что-о? На какой он лошади? И как выглядел?

— Среднего роста, темноволосый, худой, с жидкой бородкой. Лошадь у него гнедая, на трех ногах у нее белые чулки и морда светлая.

Они вывели животных из воды и пустили на прибрежный луг. Там пасся и остальной скот.

— Сынок, присмотри за фургоном и скотиной. Там дальше есть фактория. Съезжу-ка я туда.

— Пап, только не говори о нем… об этом человеке Паркинсу и Дотти. Она думает, что я… сделал это ради нее.

Отец кивнул и вывел лошадь.

Несколько часов спустя он вернулся, разделся и искупался в реке. Потом Вэл спросил:

— Ну что, нашел его?

— Нет. Он уехал еще до того, как я туда добрался. Но они знают его. Его зовут Скиннер. Владелец магазина говорит, он опасный тип.

Том Тревэллион занялся приготовлением пищи, Хайрэм Уорд принес кусок свежего мяса и присоединился к ним.

— Не возражаете?

— Нет.

Немного погодя Уорд спросил:

— Тот парень, которого ты прогнал… Ты знаешь его?

— Я узнал его лицо и запомнил. Он один из тех, кто убил мою мать.

Уорд поверх костра посмотрел на Тома.

— В фактории Спаффорда мне сказали, что ты расспрашивал о нем. Будь осторожен, Том. Это опасный человек и водится с дурной компанией. Если узнает, что ты разыскиваешь его, он убьет тебя.

— Тогда ему лучше стрелять первым.

— Том, ты не понимаешь. Скиннер догадается, что это мальчик рассказал тебе все, и убьет его тоже. Думаю, он узнал тебя. В фактории расспрашивал обозных, есть ли у тебя жена. Ему сказали, что твою жену убили на Миссури.

— Так, стало быть, он знает?

— Да, знает.

Глава 4

Том Тревэллион направил свой фургон вверх по реке, в противоположную сторону от фактории Спаффорда. В последний день к нему пришел Хайрэм Уорд.

— Остаешься, Том?

— Да.

— Ты благоразумнее, чем остальные, но я проводник и должен довести их во что бы то ни стало. — Он помолчал, раскуривая трубку. — Будьте начеку, и ты и мальчик. Это паршивая публика.

— Ладно.

— Том, ты когда-нибудь убивал?

— Нет.

— Ну таких-то сможешь. Только не разговаривай с ними, не выкладывай им, что ты о них думаешь. Просто убей, и все. Другого они не понимают и не заслуживают. Это хищники, Том. Рано или поздно всех их ждет петля. Только сам не выслеживай их.

Они долго смотрели вслед удалявшимся фургонам. У Вэла возникло чувство, будто он что-то потерял. Он мало знал этих людей, но вот уже много месяцев они ехали вместе. Фургоны медленно протащились мимо, и только несколько человек помахали им на прощание. Глаза этих людей были устремлены на дорогу, а сердца и мысли витали в волшебной стране, что лежала по ту сторону гор.

— Зима будет холодная, — сказал отец, — надо запасти дров. Здесь есть заброшенная хижина, в ней мы и перезимуем, а когда сойдет снег, перейдем через горы.

Они прибрались в старой хижине, отец починил крышу. Вэл собирал по склонам хворост — сучья, куски коры и поваленные деревья, — столько дров хватило бы не на одну зиму, даже не пришлось бы рубить деревья. Он складывал дрова вокруг хижины, чтобы они всегда находились под рукой и заодно, чтобы утеплить стены.

«Змей нечего бояться, — так сказал ему на прощанье Уорд. — Скоро начнутся холода. С первыми морозами они все забьются по щелям и норам. Но здесь водятся медведи… Будьте осторожны».

Медведей Вэл не встречал, зато видел их следы. На второй день отец убил бизона, подстрелил без труда с каких-нибудь тридцати ярдов.

Вэл бродил высоко по склону, когда появились люди. Отец находился возле фургона и, заслышав их приближение, приготовил ружье.

В чистом горном воздухе звуки разносятся далеко, и мальчик слышал все.

— Это тот самый фургон?

— Да, он самый, крашеный в голубой цвет. Точно они.

— Но как он узнал? Его же там не было!

— Мальчишка ему рассказал. Мы не заметили сопляка, а он, должно быть, ошивался где-то рядом.

Они приближались, прячась за камнями и деревьями. Отец увидел их. У одного — винтовка, другой вытащил шестизарядник. Том Тревэллион вскинул ружье и выстрелил. Один вылетел из седла. Вторым выстрелом он убил другого, потом бросил ружье, потянулся за револьвером, и тут Вэл увидел, как тело отца задергалось от попадавших в него пуль. Он упал на колени, выхватил оружие и все стрелял и стрелял, почти уже наугад, так как сам был смертельно ранен.

Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась, и в наступившей тишине послышался приближавшийся стук копыт. Кто-то выругался, потом крикнул другим:

— Мотаем отсюда!

Они развернули лошадей. Выскочив из укрытия, Вэл бросился к отцу, схватил его револьвер и выстрелил как раз в тот момент, когда бандиты уже скрылись в кустах.

Со стороны Карсона неслась группа всадников.

Худой бородатый человек остановил лошадь, посмотрел на Вэла, потом на отца.

— Кто это сделал, мальчик?

Вэл рассказал, потом подбежал к отцу и, упав рядом на колени, с тоской и отчаянием смотрел на него. Голову и рубашку залила кровь.

— Вэл… Вэл, я… — Потом, совсем тихо, он прошептал: — Будь умницей. Твоя мама…

Голос его оборвался, и его не стало.

Бородач положил руку Вэлу на плечо.

— Твой отец был настоящим мужчиной, сынок. Он погиб, проявив истинную отвагу.

Они похоронили отца там же, на невысоком холме под деревьями, и Вэл собственноручно сделал надгробие — большой кусок песчаника, на котором он с помощью молотка и зубила старательно выбил слова.

Перезимовал он в хижине. За двадцать пять центов в неделю убирал улицу вокруг магазинчика Спаффорда. Для одного едока заработка хватало, с дровами он тоже не бедствовал. У него были теплые одеяла, винтовка, ружье и револьвер. Позже, побродив по следам убийц, он нашел и второй револьвер, на рукоятке которого значилось имя «А. К. Элдер». Очевидно, он выпал при поспешном отступлении или его выронил раненый.

Зимой Вэл разобрал вещи, оставшиеся от родителей: одежду, небольшой сундучок с памятными подарками, какие-то старые письма. Среди вещей матери он нашел пять золотых монет, припрятанных на случай острой нужды, и снова убрал их, а когда наступила весна, запряг быков и, присоединившись к первому же обозу, отправился через горы в Калифорнию. Ему стукнуло тринадцать, и для своих лет он выглядел рослым и сильным.

В Сакраменто он продал быков и фургон, а кобылу и оружие оставил. Револьвер с надписью на рукоятке завернул отдельно. Теперь он знал два имени — Скиннер и А. К. Элдер.

В то лето он пас скот, помогал рыть оросительные каналы, сооружал водовод. Осенью нанялся строить бревенчатые конюшни, рубил и заготавливал лес.

На лесозаготовках рядом с ним работал человек с берегов Миссури, сутулый, со впалыми щеками, но неутомимый рассказчик, его язык работал не переставая с восхода солнца до поздней ночи, а память хранила несметное множество самых разных историй из жизни переселенцев: об охоте, о драках, о переправах через реки.

Как-то на закате он воскликнул:

— А пираты! Представляешь, парень, ходили по Миссури речные пираты. Могли что хочешь из-под носа увести. По большей части они лежали в засаде и ждали, когда появится плот или лодка, а ночью взбирались на нее, людей убивали и грабили все подряд!.. Моя мать, богобоязненная женщина, воспитывала нас правильно. Она принадлежала к методистской церкви, и мы часто ходили на проповеди. Многое я уже забыл, только в то время мы как раз стали поглядывать на девчонок, которых родители брали с собой на проповеди. Мы глазели то на одну, то на другую, а однажды я даже взял дочку Сойера за руку прямо в церкви! Пришлось мне драться из-за нее с другим мальчишкой. Драка была прямо не на жизнь, а на смерть, но потом пришел Оби и…

— Кто?

— Оби, Оби Скиннер. Тот, что жил возле Лысой горы. Так вот он…

— Расскажи-ка мне про него.

— Про Оби-то? Да так, ничего особенного. Он на год, на два помоложе меня, но уже тогда считался отпетым и бессовестным вором. Я всыпал тогда этому мальчишке, но Оби… он подошел и ударил его палкой. Он поступил нечестно. Я только хотел, чтобы парнишка убрался прочь, но Оби зашел с моей стороны и крепко дал ему по мозгам. Парень лежал как бревно. Я обругал Оби, сказал, что сам разберусь со своими делами, но он только посмеялся надо мной. В тот же год его взяли — попался на краже осла, но каким-то образом ему удалось удрать из тюрьмы, и он подался к речным пиратам.

— А что тебе известно о шайке Оби Скиннера? — спросил Вэл.

Часть вторая

Глава 5

Прошло десять лет… Наступил 1859 год. Все это время Вэл Тревэллион неутомимо работал. Снедаемый ненавистью к осиротившим его подонкам, он брался за любое дело, стараясь отложить немного денег, и трудился не покладая рук с единственной мыслью — найти и уничтожить убийц отца и матери, убедиться, что они наказаны за содеянное.

Служил он посыльным при фактории, грузчиком в магазине, работал в небольшой газете, участвовал в разведке золотоносных жил, в стычках с индейцами, нанимался матросом на пароход в Сакраменто и прошел всю страну от Соноры до верховий Фрэйзиер-Ривер в Британской Колумбии. Он работал на приисках, в восемнадцать лет был уже старшим по смене, а в двадцать — управляющим.

Тревэллиона знали как человека, способного справляться с любыми трудностями. Он умел управлять людьми и хорошо освоил горнорудные профессии. Случалось, появляясь на приисках, находившихся на грани краха, он превращал их в прибыльные предприятия, а потом уходил, даже если ему предлагали остаться за любые деньги.

Его отец успел заплатить двоим, сам он мог найти и убить, предположим, еще двоих, но по-прежнему его не покидала решимость отыскать остальных. И теперь, десять трудных лет спустя, эта одержимость привела его на путь, пролегавший обратно через горы.

В крохотной лачуге, где они ждали лошадей и мулов, чтобы перебраться через Сьерру, стояла жаркая духота. Оглядев присутствовавших, он вдруг почувствовал нетерпение… вот ведь глупцы, все мечты-то у них лишь о золоте. Он много повидал их, мужчин и женщин, страстно желавших богатства, но почти никто из них не хотел выполнять работу, которая для этого требовалась.

Он подошел к двери и шагнул на холод. В горах уже лежал снег, но в городе он выпадал и таял, хотя голую землю прихватило морозом. Опустив плечи, он прошелся под ледяным ветром до конца грузовой площадки и уже собирался повернуть обратно, когда краем глаза заметил какое-то движение.

Помедлив, Вэл пошарил в карманах, слово ища что-то, и, не поворачивая головы, боковым зрением стал следить за человеком, появившимся из-за деревьев на противоположном холме. С минуту тот колебался, потом, спотыкаясь, почти бегом начал спускаться вниз по склону.

Только недавно забрезжил рассвет, и небо лишь слегка окрасилось в серый цвет. В такое время показалось бы странным, если бы путник направлялся в какое-либо другое место, а не на станцию.

В лачуге девять человек ждали мулов, чтобы переправиться через горы в Уошу, но из них только хорошенькую светловолосую девушку, которую сопровождал лощеного вида молодой человек, обуревали тревожные предчувствия.

Однако все опасения девушки вызывали только насмешливые ответы ее спутника, и Тревэллион отвернулся — эти двое уже начали его раздражать. Молодые влюбленные — он уже не раз видел таких. Почему все молодые думают, что они открывают что-то новое? Почему многие повторяют ошибки и промахи других? Может быть, жизнь распорядилась именно так?

Тревэллион много скитался и повидал на своем веку всяких людей и теперь легко распознал в молодом человеке то, что тот представлял собою на самом деле. Это был смазливый юнец, поверхностный, неглубокого ума, но бойкий на язык, из тех, кто так нравится некоторым женщинам и кто прячется в кусты, столкнувшись с малейшими трудностями.

К юной и весьма миловидной девушке Тревэллион испытывал симпатию, в ней чувствовался характер. Время и испытания еще не заставили его проявиться, но он обязательно даст себя знать.

Он уже собирался вернуться в лачугу, когда шаркающий звук шагов по мерзлой дороге заставил его обернуться.

К нему приближался человек, которого он видел на противоположном холме — склонный к ожирению, грязный и небритый. Несмотря на лютый холод, он распахнул куртку из тяжелой плотной ткани — без сомнения, для того, чтобы легче было выхватить оружие,

Прошмыгнув мимо Тревэллиона и даже не взглянув на него, незнакомец приблизился к окну и заглянул в него. Пальцы его шарили под пальто. Вэл сразу понял, что это значит. С минуты на минуту здесь появятся мулы и выйдут люди. Тревэллиону крепко не понравился тип, который заглядывал в окно, не по душе ему было и то, что может сорваться отправление.

Тревэллион подошел к мужчине сзади.

— Помнишь, как раньше называли это место? — небрежно спросил он.

Оторвавшись от своего занятия, человек оглянулся, словно только теперь заметив его.

— Что?.. Что ты сказал? Это ты мне?

— Просто интересуюсь, не знаешь ли, как раньше называли этот городок.

Разозленный тем, что ему помешали, небритый нетерпеливо выпрямился. Его маленькие глазки над круглыми отвислыми щеками уставились на Вэла.

— Вроде бы Старым Прииском. Теперь это Пласервиль. Да тебе-то какая разница?

— Когда-то он назывался Хэнгтаун 1. С убийцами здесь расправлялись быстро. Вешали без разговоров.

— А какое это имеет отношение ко мне? И вообще, кто ты такой?

Тревэллион улыбнулся. Хороший вопрос. Очень хороший вопрос. Действительно, кто он такой?

По мерзлой земле застучали копыта, и из-за угла показался человек верхом на муле, за ним тянулась вереница оседланных мулов. Вэл узнал Джима Ледбеттера.

— Как дела, Джим? — помахал он ему.

Седок в куртке из бизоньей кожи резко притормозил мула, посмотрел на Тревэллиона, потом сплюнул.

— Вэл?! Черт меня побери! Ты, что ли? А я слышал, что тебя убили модоки 2 где-то в окрестностях Шасты.

— Чуть не убили. Выпустили по мне кучу свинца да еще стрелу в придачу. Тут уж сам Бог велел дать деру. Что я и сделал.

— Я слыхал, будто все камни кругом были в крови, вот ребята и решили, что с тебя сняли скальп, а тело бросили в кратер вулкана.

— Именно так они и собирались поступить.

Ледбеттер спрыгнул с мула.

— Думаешь податься в Уошу?

— Ты привел мулов для всех? — спросил Тревэллион и указал на черного испанского мула: — Как насчет того, чтобы отдать мне вот этого?

— Считай, что он твой. Бери, не пожалеешь.

— Думаешь, будут трудности?

— Как обычно. Дорога просто ужасная. Если не замерзнет, грязи будет по колено. Это единственный путь туда и обратно, и сейчас там сплошное месиво. Ведь большинство из этих людей просто пилигримы — бредут, сами не зная куда. Дорог не разбирают.

— Ну а как дела в Уошу?

— Вирджиния-Сити — так его теперь называют. Не все, правда, еще привыкли. Несколько разбросанных лачуг и землянок, редко увидишь каменный дом. Одному Богу известно, хватит ли там камня, чтобы построить целый город.

— Нашли там руду?

— Нашли. И много. — Ледбеттер подтянул штаны и сплюнул. — Ты мог бы хоть завтра устроиться на работу, Вэл. Уошу теперь стал золотым прииском, но там еще есть кварцевые разработки, а в окрестностях нет почти никого, кто бы знал, как вести выработку твердых пород. Только несколько человек.

— Джим, я покинул Корнуолл еще ребенком. Все знания о приисках получил здесь. — Он помолчал. — Конечно, отец пытался научить меня кое-чему. Сам он работал всю жизнь на оловянных и медных рудниках. Я помогал ему, но я был тогда мальчишкой.

— Вэл, ты забыл больше, чем кто-либо из них способен узнать за всю жизнь. А если до них дойдет, что ты знаешь дело, то получишь место сразу… если только захочешь.

Дверь открылась, из лачуги стали выходить путешественники. Вэл вспомнил о толстяке, с которым говорил недавно. Поймав взгляд Джима, он кивком головы указал на незнакомца.

— Поосторожней, Джим. Тут что-то нечисто.

Светловолосая девушка и ее щеголеватый кавалер появились на пороге.

— Так вот вы где! — Толстяк запахнул пальто.

Парочка остановилась как вкопанная. Глаза у девушки стали огромными от страха. Она открыла рот, но не проронила ни звука. С кавалера внезапно слетел весь его лоск. Он попробовал было протестовать:

— Не смейте обращаться к ней! Мы собираемся пожениться!

— Черта лысого вы поженитесь! — Толстяк вытащил пистолет.

Тревэллион сразу определил, что это старомодный пистолет, какими раньше пользовались дуэлянты.

Молодой человек бросился бежать и едва успел завернуть за угол, как грянул выстрел. Толстяк с криком ринулся за ним, потрясая разряженным пистолетом. Добежав до угла, он остановился и побрел обратно. Подойдя к девушке, схватил ее за руку.

— А ты немедленно возвращайся домой! Клянусь Господом, я заставлю…

Страх исчез из глаз девушки, она решительно вырвалась.

— Ни за что! Пустите меня! — Она обратила взор на Тревэллиона: — Пожалуйста, мистер! Я не хочу идти с ним!

— Он что, ваш отец?

— Нет! Он женился на моей матери, когда умер папа. А когда Мама умрет, он примется за меня. Я… я ненавижу его!

— Ах ты дрянь! Ты пойдешь со…

— Оставь ее в покое.

Тревэллион говорил тихо, но в его голосе чувствовалось нечто такое, что остановило толстяка.

— А ты не суйся! — Толстяк вцепился левой рукой девушке в плечо. В правой он все еще держал дуэльный пистолет. — Не твое дело!

— Мистер, в этих местах не принято обращаться с женщинами плохо. Отпустите леди.

Мужчина убрал руку, но тут же поднял пистолет и нацелил его на Тревэллиона.

— Не будь идиотом! — усмехнулся Вэл. — У тебя нет патронов. Когда отправляешься на охоту, дружок, следует вооружаться получше.

И больше не обращая на него внимания, он посмотрел на девушку.

— Вы хотите уехать с ним?

— Нет, не хочу! Я хочу уехать отсюда! Альфи… собирался помочь мне.

— Значит, вы свободны. У вас есть деньги?

— Немного…

Тут в разговор вступил Ледбеттер:

— Ее дорога оплачена. Его тоже. Я могу взять вместо него кого-нибудь другого, а деньги верну. — Потом, слегка скривившись, он прибавил: — Этот Альфи, думаю, больше здесь не появится.

Тревэллион снова посмотрел на девушку.

— Путь предстоит нелегкий. Может, вам попробовать податься в Сакраменто?

— Нет, я поеду в Уошу. В Вирджиния-Сити.

— Тогда в путь.

Все начали взбираться в седла, одни неуклюже, другие искусно и проворно. Толстяк бросился к ним, но Тревэллион преградил ему путь.

— Проклятье! Ты не имеешь права вмешиваться! — крикнул толстяк.

— Ты не можешь претендовать на нее. Я-то пойду своей дорогой, но тебя все равно вышвырнут из города. Такие, как ты, нигде не нужны. Когда ты наставил на меня свой пистолет, я мог попросту застрелить тебя, и, возможно, так и следовало бы сделать.

Толстяк отступил, его жирные щеки тряслись от ярости.

— Ты у меня еще попляшешь! Я с тобой расквитаюсь! С обоими вами разделаюсь. С обоими!

В дверях появился агент.

— Джим, вот почта. В основном для Хескета.

— Для Хескета? Это который работает бухгалтером на «Соломоне»?

— Он самый. Похоже, он получает больше почты, чем его босс.

Ледбеттер сунул письма в мешок, приторочил его к седлу и тронулся, остальные последовали за ним. Вэл пропустил девушку вперед и поехал следом. У девушки была стройная осанка, и она прекрасно держалась в седле.

— Меня зовут Тревэллион, — представился он.

Она улыбнулась.

— А меня Мелисса Терни. — Тут улыбка сошла с ее лица. — А его зовут Моузел. Иногда он подрабатывает на приисках, а иногда пробавляется тем, что ставит капканы на зверей.

Об Альфи она ничего не сказала, и Вэл решил, что сейчас не время задавать вопросы.

Утро так и осталось хмурым и холодным. С гор дул пронизывающий ветер, и чем выше они поднимались, тем чаще видели снег, лежащий под соснами.

Испанский мул имел легкую поступь и покладистый нрав. Он прекрасно разбирал, куда ему ступать, и совершенно не нуждался в том, чтобы какой-нибудь случайный наездник, который мог знать, а мог и не знать тропу, управлял им. Он шел своей дорогой, и Тревэллион положился на него.

Колеи виднелись слабо, но в некоторых местах сбегавшая с гор вода образовала поперек дороги глубокие промоины, и теперь колеи, застыв в виде беспорядочных нагромождений, по форме напоминали горные гребни и препятствовали каждому шагу.

Даже в этот ранний час по дороге змеей вилась вереница людей, животных и фургонов. Караваны мулов обгоняли остальных с тем полным безразличием к жизни и ко всему на свете, какое свойственно только мулам. Ни один здравомыслящий человек не стал бы спорить на дороге с вьючным мулом, который может запросто сбросить седока в придорожные заросли.

Джим Ледбеттер был таким же упрямым и целеустремленным, как мул. Своей единственной обязанностью он считал заботу о тех, кто платил ему за мулов и перевозку клади, и старался вырваться на дороге вперед. Никому в голову не приходило остановиться или замедлить шаг, хотя вдоль дороги валялись опрокинутые фургоны, одни лежали на самом краю пропасти, другие уже на дне каньонов. Но все почему-то хотели прибыть в Уошу первыми, и мысли не допуская, что кто-то их обгонит.

Как-то раз из фургона выпал бочонок виски. Его тут же подхватил тот, кто двигался следом, и пустил в ход. Словно по мановению волшебной палочки, сразу же отовсюду к нему потянулись оловянные кружки, и к тому моменту, когда хозяин бочонка с хлыстом в руке подошел к ним, все уже было кончено. Пожав плечами, он принял кружку виски, протянутую ему в знак примирения, выпил и вернулся к своей упряжке.

Караван поднимался все выше и выше по извилистой тропе, окруженной соснами. Лошади, мулы и люди с трудом карабкались по камням, скользили на льду, падали, проваливаясь в сугробы; путники то и дело озирались в страхе быть раздавленными камнепадом или оползнем. И все-таки они переживали не самые худшие часы своей жизни.

По пути им встретился груженный рудой обоз, возвращавшийся с приисков.

Достигнув гребня, они остановились, чтобы дать мулам отдышаться и напиться чистой, прохладной воды из ручья, миниатюрным каскадом пересекавшего тропу и падавшего глубоко в пропасть.

Ледбеттер подошел к Тревэллиону.

— Да, это настоящий бум. Каждый надеется разбогатеть, многие из них верят, что так оно и будет. Есть и просто жулики — высматривают доверчивых новичков, чтобы продать им свои участки. Только по большей части они и гроша ломаного не стоят. — Он помолчал, указав на восток. — Есть сорок или пятьдесят участков отличной земли, да еще несколько десятков более или менее прибыльных. Вот, пожалуй, и все. А я знаю такие, которые перепроданы уже по нескольку раз, и никто не видел, чтобы там хоть что-то блеснуло.

Ледбеттер достал жевательного табаку и предложил Вэлу. Тот отказался. Ледбеттер пристально посмотрел на него.

— А вы с отцом не этим путем шли?

— Этим.

— Знаешь, парень, я никогда не забуду Сорокамильную пустыню, даже если доживу до ста лет. Мертвые животные через каждые несколько футов, повсюду опрокинутые фургоны.

Позже, когда дорога сделалась шире, к Ледбеттеру подъехала Мелисса.

— Вы в порядке? — спросил он ее.

— Да, сэр.

— У вас есть мужские брюки? Будет лучше, если вы переоденетесь. Я понимаю, такая одежда не очень-то подходит для леди, но увидите, что многие женщины так поступают.

— Спасибо за совет. Я им воспользуюсь. — Проехав несколько шагов, она спросила: — Кто он?

— Тревэллион? «Братец Джек». Это значит родом из Корнуолла, из Англии. Они здесь почти единственные, кто имеет представление, как работать с твердой породой.

— Нет, я другое имею в виду… кто он?

— А-а… Суровый и довольно жесткий человек, мэм. Ездит в одиночку, бродит в одиночку, живет в одиночку. Но случись у вас беда, именно его вам захочется увидеть рядом. Если вы обнаружили руду, он добудет ее вам. Если вы потеряли жилу, он найдет ее вам быстрее любого другого. Он знает землю, мэм, знает горное дело. Он умеет правильно бурить скважины, и я не видел, чтобы кто-то обращался с бурильным молотком лучше, чем он.

— А что такое бурильный молоток?

— Это нечто вроде небольшой кувалды, мэм. Так, пожалуй, будет проще всего объяснить. Чтобы вгрызаться в породу, его держат в одной руке. Есть еще двойной молоток, тот держат обеими руками, и это уже настоящая кувалда. Обычно кто-то один вращает бурав, а остальные бьют по нему. Тревэллион здоров как бык. Сильнее всех, кого я видел. Сколько же у него мощи в плечах, в руках!.. Похоже, единственный способ накачать мускулы — это с утра до ночи махать кувалдой. Он приехал из Англии с родителями. Но кроме этого о нем мало что известно. Несколько лет назад, когда ему было около шестнадцати, он подрядился доставить в банк Сакраменто двадцать тысяч долларов золотом. За этим золотом охотились бандиты, да и индейцы не давали покоя. Он пропал и долго не появлялся. Люди сочли, что он погиб. А три месяца спустя вышел из лесу словно воплощение мук Господних: две гноящиеся раны от стрел, сам — кожа да кости. Зато принес золото, все до последней крупинки.

Ледбеттер помолчал.

— Подобные истории передаются из уст в уста, вот он и стал знаменитым.

— А сколько ему лет?

Ледбеттер пожал плечами.

— Кто знает? Да и какая в самом деле разница? Большинство здешних людей молоды, даже те, кто выглядит старым. Жизнь такая. Она не дает людям расслабиться — она да тяжелый труд. Он мог бы стать управляющим большого прииска в Зеленой долине, но не захотел. По-моему, его что-то гложет.

Дорога снова сузилась, и Ледбеттер поскакал вперед, время от времени оглядываясь на извивавшуюся бесконечную живую черную змею — вереницу людей, животных и фургонов.

Мелисса дрожала от пронизывавшего ледяного ветра, задувавшего с гор. Что она будет делать в Вирджиния-Сити? Ведь до сих пор ее поглощала одна мысль — о побеге. Сбежать во что бы то ни стало. О том, как она будет существовать после этого, девушка не думала. Предполагалось, что выйдет замуж. Она вспыхнула от стыда, вспомнив, как позорно удрал Альфи.

Но есть же какой-то выход! Ее матери удалось тайком от Моузела накопить немного денег. Она вышла за него в отчаянии, оставшись одна с дочерью на руках. А он оказался скупым, мелочным, жестоким и мстительным человеком.

Альфи… ей даже вспоминать о нем не хотелось. Она уже почти убедила себя, что любит его, но когда со страхом рассказывала ему о Моузеле, он лишь посмеивался над нею. Теперь-то она убедилась, каким фальшивым и ничтожным человеком оказался он на самом деле. Ведь она почти уже созрела, чтобы совершить ту же ошибку, что и ее мать, — выйти замуж ради побега.

Позже она спросила Тревэллиона:

— А что это — «Братец Джек»? Почему корнуолльцев так называют?

— Говорят, что если вы наняли корнуолльца, то он первым делом расскажет вам о своем брате Джеке, отличном горняке, который сейчас как раз ищет работу. И вот вскоре все рабочие места оказываются заняты такими вот «братцами Джеками».

— Они, должно быть, и вправду отличные горняки.

— По сути дела, они не знают ничего больше. Мне исполнилось шесть лет, когда отец взял меня на оловянные разработки, очищать руду от использованной породы. Потом он забрал меня оттуда, и я до одиннадцати работал с рыбаками, после чего снова вернулся на рудник.

Мелисса лукаво посмотрела на него.

— Мой дедушка рассказывал, что корнуолльцы грабили разбитые суда. Они специально размещали огни так, чтобы заманить корабли на камни, а когда те разбивались, спокойно уносили добычу.

— Такое могло быть, — кивнул Тревэллион, — много-много лет назад. Обычно они просто брали то, что выносило море. И в моем роду есть такая история. Мой прадед нашел себе таким способом жену. Помог ей выбраться на берег после кораблекрушения, а потом просто взял ее в жены.

— И она осталась с ним?

— Они стали счастливой во всех отношениях парой. Он был молод, силен, здоров и, говорят, красив. Ребенком я видел в нашем доме некоторые вещи прабабушки, оставшиеся после кораблекрушения.

Ледбеттер повернулся в седле.

— Остановимся у Грязнули Майка. Не пожалеете. И потом, Майк прекрасно готовит. Единственная беда — люди приходят и уходят так часто, что он никогда не успевает помыть посуду. А пожалуйся, так и вовсе останешься голодным.

Их обогнал всадник на гнедом коне, высокий, красивый, светловолосый. Поравнявшись с ними, он пристально посмотрел на Тревэллиона, отвернулся и взглянул еще раз, слегка нахмурившись. Потом пришпорил лошадь и умчался прочь.

— Это человек знает вас, — заметила Мелисса.

— Да, — согласился Вэл. — Похоже, знает.

Глава 6

Заведение Грязнули Майка представляло собой ветхое сооружение в виде деревянных столбов, обтянутых заляпанной грязью парусиной. Несколько столов со стоявшими вокруг них лавками были уже заняты, и те, кому не хватило места, сидели прямо на траве. Одни ели из оловянных мисок, другие из глиняных, третьи из видавшей виды оббитой эмалированной посуды.

— Тут, должно быть, триста или четыреста человек, — заметил Ледбеттер. — Так оно и бывает всегда в полдень в такое время года. — Он кивнул на собравшихся. — Посмотри-ка на них. — В голосе его чувствовалось явное отвращение. — Один из десяти знает, чего он хочет, или хотя бы понимает, что делает. Они потратят все, что привезли с собой, а нажить не каждый сумеет. Большинство из них так и прыгает с одного прииска на другой, лихорадочно веря в то, что уж там-то их точно ждут золотые горы. При этом они ничего не хотят делать, ищут легкой добычи — не обломится ли чего задарма, а то и просто ждут, когда им поднесут на блюдечке.

— Но среди них есть и хорошие люди, — заметил Тревэллион.

— Да, есть.

— И женщины, — вставила Мелисса.

— Да. Только они не такие, как вы, — возразил Тревэллион. — Лучше держаться от них подальше, не то вас могут принять за одну из них. Держитесь от них в стороне.

— Вам не кажется, что это не совсем честно по отношению к ним?

— О честности тут говорить не приходится. Некоторые из этих женщин отдадут вам последний доллар или будут ухаживать за вами, если вы заболеете, но есть и такие, которые сдерут у вас коронку вместе с зубом или сунут вам нож под ребро, чтобы обчистить ваши карманы.

Повсюду вокруг царила чудовищная грязь. Лошади и мулы стояли привязанные к кустам и деревьям, некоторые к кольям. То и дело подъезжали новые фургоны, и все окрестное пространство заполняла пестрая толпа. Какой тут только не было одежды: и мексиканские сомбреро, и армейские фуражки, енотовые и бобровые шапки, войлочные шляпы, цилиндры… сюртуки, матросские робы, куртки из оленьей кожи с бахромой и самые разные наряды из домотканой материи.

Люди съезжались сюда со всего мира: матросы, бежавшие со своих кораблей, искатели приключений, неудачники и те, кто просто привык плыть по течению. Встречались и рабочие с рудников, и те, кому удалось унести ноги во время бедствий на Фрэйзиер-Ривер.

На поставленных вверх дном бочонках лежала необструганная доска, за ней сидело несколько игроков. Остальные, плотно обступив их в три ряда, наблюдали за игрой. Вдруг кто-то спросил:

— А что такое Уошу?

— Это местность. Местность, где есть прииски. А еще озеро, названное по имени одного из индейских племен.

— Индейских племен? Вы хотите сказать, здесь есть настоящие индейцы?

— Да их тут полно, и они не упустят случая снять с вас скальп.

— Нет-нет, — вмешался кто-то, — ограбить могут, даже убить. Но скальпов здешние индейцы не снимают.

Дородный мужчина в запачканном едой жилете, с небритыми щеками и всклокоченной бородой пододвинулся к Тревэллиону.

— Мистер, у меня есть участок. Могу продать его вам по сходной цене. — Оглянувшись по сторонам, он наклонился ближе, дыхнув на Вэла запахом виски. — Это, считай, просто задаром. Никому бы его не продал, но вы, вижу, человек порядочный. — Он выразительно кашлянул. — Я ведь болен… Занял лучший участок на жиле, но совершенно не выношу здешнего климата. Хочу вернуться на побережье. Но не могу бросить участок, это все равно что деньги на ветер выкинуть. Вот и ищу порядочного человека…

— Ну и ищи, — ответил Тревэллион, отходя.

Тот грязно выругался и обратился к Мелиссе:

— Мэм, я скажу вам, этот…

— Оставь ее в покое, — цыкнул Вэл.

Взгляд незнакомца сделался жестким и недоброжелательным.

— Послушайте-ка, мистер…

— Эта леди со мной, — предупредил он.

— Леди?! — презрительно усмехнулся тот. — Да какая она леди? Она…

Тревэллион размахнулся и сбил его с ног. Удар был нанесен небрежно, тыльной стороной руки, но грубиян не устоял на ногах и упал в грязь, из губы его потекла кровь. Он хотел подняться, но кто-то тихонько шепнул:

— Лежи лучше, дурень. Ведь это же Тревэллион!

Вэл взял Мелиссу под локоть и повел сквозь толпу.

— Обязательно сыщется какой-нибудь болван, которого в свое время не научили правильно вести себя.

Он подвел ее к прилавку, и мужчины, заметив женщину, расступились, расчистив для нее место.

— Майк!

Человек грубоватой наружности, стоявший возле очага с половником в руке, нетерпеливо обернулся, но, увидев Вэла, заулыбался.

— А-а, это вы, мистер Тревэллион. — Он глянул на Мелиссу. — Чем могу служить?

— Дай чего-нибудь поесть. Все равно чего. Но только, Майк, пожалуйста, две чистые тарелки.

Майк добродушно усмехнулся.

— Только для вас, мистер Тревэллион. Сегодня я накормил уже пять, а может, и шесть сотен человек, и, если обоз не подойдет, завтра люди останутся голодными.

Взяв две тарелки, он ополоснул их тем, что можно было назвать сравнительно чистой водой, и вытер сухой тряпкой.

— Мясо с бобами. Да вот еще осталось немного сушеных яблок. — Он посмотрел на Вэла. — Вдвоем путешествуете?

— Нет. С Джимом Ледбеттером.

— О-о, Джим один из лучших проводников. — Майк наполнил тарелки. — Золото ищете или к кому хотите наняться?

— Да есть тут одно местечко, хочу наведаться, если никто не опередит. Пока поищу золото, а там видно будет.

Майк оглянулся по сторонам и, понизив голос, предупредил:

— Будьте осторожны. Болтались тут двое — о вас расспрашивали. Рожи их мне не шибко понравились.

— Спасибо, Майк.

Майк посмотрел на Мелиссу.

— Порядочной женщине тут делать нечего, да и жить негде.

Он налил две кружки кофе и поставил их на стол у себя на кухне.

— Сядьте-ка здесь, — предложил он и снова посмотрел на Мелиссу. — Мэм, вы умеете печь? Ну… пирожки там, пончики всякие?

— Умею.

— Вот и отлично. Этим людям очень не хватает подобных лакомств. Я бы и сам нанял вас, но лучше вам податься в Уошу. Будете там печь пироги, а за них получать все, что вам нужно. Они ведь истосковались по домашней кухне, сладостям и всякому такому.

— А это неплохая идея.

— Мэм, вы разбогатеете. Денег у вас будет больше, чем если бы вы застолбили один из самых богатых участков Комстока.

— Комстока?

— Да. Это залежь. Она названа по имени первооткрывателя Комстока. Он первопроходец в наших местах, но и проходимец тоже отменный, каких свет не видывал. Застолбил всю округу, насколько глаз хватает. Лжец и обманщик до мозга костей. А уж кто лучше всех изучил здешние места и все золотоносные жилы, так это Старый Вирджини, уж он-то человек порядочный и дело знает — за минуту может разузнать все о залежи, где другим понадобится год.

— А как братья Грош? Что с ними? — спросил Тревэллион.

— Ты знал их? Их нет больше. Оба умерли. Один пропорол себе ногу киркой, а когда началось заражение крови, не дал ее отрезать. Другой пытался выходить его, но тот умер, а брат упустил время и застрял в снегах Сьерры. Пытался выбраться, но потерял слишком много сил. И он тоже умер.

— Жаль. Хорошие были ребята.

— Да. Это точно. Когда они оба погибли, Комсток заграбастал себе их хижину, утверждая, что они завещали ему ее. Может, и правда, так. Как бы то ни было, но он нашел их записи с картами и носом пропахал весь Золотой каньон вдоль и поперек, пытаясь понять, что они имели в виду. Да только не помогли ему эти карты. А взять кого-нибудь в долю побоялся. Сам ни разу так ничего и не нашел, но стоило только какому-нибудь новичку напасть на золото, старый стервятник камнем бросался на него и заявлял свои права на часть находки. Я не знаю, нашли ли братья Грош что-нибудь на самом деле, но люди думают, что нашли.

Пока Тревэллион ел, он пристально изучал толпу. Лица по большей части оказались незнакомые, но очень типичные для таких мест. Большинство из них нахлынуло сюда с первым приступом лихорадки, но уже через несколько дней осели в местных салунах и борделях, а потом просто как-то растворились, исчезнув так незаметно, что никто не обратил на это внимание. В измятой, забрызганной грязью одежде, вооруженные, они жадно глотали еду и возвращались на тропу.

— Вы бывали здесь раньше? — спросила Мелисса.

— Пару раз. Все эти лагеря так похожи друг на друга. Впервые я побывал здесь совсем еще мальчишкой, после пустыни Карсон-Ривер казалась настоящим раем.

Он выпил содержимое чашки и посмотрел на нее. Майк подошел и снова ее наполнил.

— Боюсь, не многим могу помочь вам, — сказал он Мелиссе, — но, если попадете в беду, знайте — Тревэллион всегда придет вам на выручку.

И он отошел от них, чавкая сапогами по грязи. Мелисса посмотрела на Вэла.

— Он очень хорошо к вам относится.

— Да. Я давно его знаю. Как-то спас его в одной передряге. А в другой раз помог, когда он остался без гроша.

— А вы молодчина.

Он покачал головой.

— Да нет. Не в этом дело. Я, конечно, честный человек, только никуда не вмешиваюсь, люблю быть один. Сколько я знаю Майка, он большой трудяга. Когда услышал, что он разорился, то не мог не протянуть ему руки. Майк не очень-то проворен, да и с воспитанием у него не все в порядке. Разорялся уже несколько раз, но всегда пытался снова встать на ноги. И ему это удавалось.

Взгляд его остановился на мулах. Ледбеттер затягивал подпруги, разговорившись с худым и суровым на вид арканзасцем из их партии, слишком уж легко одетым для этих мест. Зато винтовку тот держал так, словно она была продолжением его собственного тела.

— Заканчивайте, — предупредил Вэл. — Джим готов отправляться.

Они подошли к мулам, и арканзасец протянул ему крепкую сухощавую руку:

— Меня зовут Тэпли, мистер Тревэллион. Кристиан Тэпли. Или просто Тэп.

— А меня зовут Тревэллион, и не мистер, а просто Тревэллион. А это Мелисса Терни.

— Хорошо. Учту.

Ледбеттер сел на мула и пустил его неторопливым шагом. Оглянувшись, Вэл увидел, что Тэпли пристроился в конце цепочки. Ему не раз приходилось встречать таких, как он. Возможно, Тэп вырос где-нибудь в глуши, в лесной хижине, под пение евангельских псалмов. Худой, сутулый человек, проживший большую часть своей жизни на грани вопиющей бедности, не просивший у Бога и людей ничего, кроме свободы самому выбирать себе жизнь и идти собственным путем. Он принадлежал к тому типу странников, которые всегда оказываются там, где больше всего нужны, и чувствовалось, что он может снести голову индейке с расстояния в двести ярдов из своей старенькой винтовки.

Не обращая внимания на недовольство, Ледбеттер остановился, чтобы выровнять цепочку. Спокойно и хладнокровно он преградил им путь и подождал, пока все займут свои места, потом, по-прежнему не обращая внимания на ворчание и брань, махнул рукой и поскакал вперед.

Не раз за последующие несколько часов Тревэллион видел, как люди спотыкались и падали, потом неуклюже поднимались и снова продолжали идти. Сломанный фургон, грубо отброшенный в сторону, висел на самом краешке обрыва, а рядом жалобно причитал его владелец.

В противоположную сторону шли те, кто возвращался обратно. Один из них, измятый и оборванный, сердито прокричал им:

— Зря тратите время! Нет там ничего! Одни камни да ветер! Если и было что стоящее, так уж давным-давно все взяли.

Но никто не обратил на него внимания. Он постоял, сердито глядя на них и что-то бурча себе под нос, потом крикнул:

— Да вы просто глупцы! Говорю же, я был там!

Другой человек, чей вид внушал больше доверия, остановил свой катившийся под гору фургон и вмешался:

— А знаете, он прав. Это промозглое, ветреное, никчемное место. Ни тебе пищи подходящей достать, ни укрыться, если только сам не построишь халупу.

Остальные встречные путники лишь угрюмо смотрели на них и ехалидальше вниз по склону, держа путь на прииски Материнской жилы в Калифорнии.

Мелисса повернулась в седле.

— Мистер Тревэллион, а как там на самом деле?

Воздух становился холоднее. Мрачное небо грозило вот-вот разверзнуться снегом.

— Видно, и в самом деле все так, как они говорили, — ответил он наконец. — Когда я жил там, Вирджиния-Сити еще и в помине не было, а о Комстокской залежи никто и не слыхивал. Так, несколько обдуваемых ветрами холмов, поросших полынью и чахлыми кедрами.

— Наверное, нам придется самим заняться постройкой или нанять кого-нибудь. Я имею в виду не настоящий дом, а хоть какое-нибудь укрытие, где можно спрятаться от ветра.

Он снова мысленно вернулся в то время, когда, выйдя из Сорокамильной пустыни, они очутились на берегу Карсон-Ривер, показавшейся им просто раем. Один из тех, кто приехал, лотком зачерпнул песок со дна небольшого горного потока, впадавшего в Карсон, и нашел золото. Остальные смеялись над ним: «Разве это золото? Да брось ты эти жалкие крохи! Вот подожди, доберемся до Калифорнии, тогда увидишь, что твоя находка просто ничто по сравнению с тем, что есть там». — «Но это же золото, настоящее золото! Первое, что я намыл в своей жизни!» — протестовал тот. «Да что ты суетишься! Тут золота-то на пару долларов. В Калифорнии ты намоешь в тысячу раз больше. Уж во всяком случае не такие жалкие крупинки!»

И они верили в свою мечту, она вела их вперед.

Отец тогда промолчал, хотя был единственным, кто знал, как с работой на приисках. Он мало разбирался в добыче золота, зато имел представление о рудах и о том, как они залегают. Посмотрев на горы, за которыми они ожидали найти золото, он заметил: «Если в Калифорнии ничего не найдем, то, возможно, еще вернемся сюда».

Тогда Вэлу и в голову не могло прийти, что отец не доживет до того часа, когда они увидят Калифорнию. Он еще не знал, что, потеряв мать, скоро потеряет и отца и что убьют его те же самые люди.

Глава 7

Съежившись, Тревэллион двигался навстречу ветру. Накрапывал мелкий дождь, который как-то сразу вдруг перешел в мокрый снег, и обледенелая тропа становилась все более скользкой. Люди с трудом поднимались по крутому подъему, падали и вставали, чтобы упасть снова. Мулы, прекрасно знавшие дорогу, упрямо тащились вперед, не обращая внимания на крики и брань, — в конце пути их ждали корм и вода.

Вэл низко надвинул шляпу и не отрывая взгляда следил за девушкой, ехавшей впереди. Она прекрасно справлялась с трудной дорогой и совсем не жаловалась. Он знал не много женщин, но зато умел читать по лицам так, как читал следы, оставленные на тропе, и чувствовал, что в характере Мелиссы есть железо, которое со временем превратится в сталь. Она сильная и мужественная и станет еще сильнее. Теперь он отчетливо видел недостатки тех женщин, с которыми встречался раньше. Одни из них могли подобрать бездомную кошку или собаку, что, конечно, похвально. Другие подбирали привлекательных внешне, но совершенно пустых духовно мужчин. И если вспомнить Альфи, то Мелисса могла оказаться одной из них.

Потом он мысленно вернулся к своим проблемам. Светловолосый человек, обогнавший их на дороге и помчавшийся вперед, явно узнал Вэла. Он молод, не старше его. Но кто такой? Кажется, Вэл до сих пор не встречался с ним.

И все же убийцы его родителей могли оказаться здесь. Маловероятно, что они все еще держатся Вместе, но в районы, охваченные золотой лихорадкой, стекалось множество воров и бандитов, и кто-нибудь из тех людей, несомненно, явится в Комсток.

Долгая езда позволяла человеку оставаться наедине со своими мыслями, и в последнее время Тревэллион много размышлял. Может быть, это происходило оттого, что он делался старше и мудрее, но Вэла уже не так сильно мучило желание во что бы то ни стало отомстить, что не могло не сердить его.

Все эти годы его неотступно преследовал кошмар той ночи. Убийцам удалось уйти безнаказанно, а потом они убили его отца. И не было такого закона, который мог бы настичь их и покарать. В последние дни перед смертью отец сильно изменился, из спокойного добродушного человека он превратился в собственную тень, угрюмую и замкнутую.

Что же касается его самого, то все эти годы он просыпался среди ночи, крича от страха, не в силах забыть того кошмара. И последние минуты жизни матери неизгладимо врезались в его память…

Потом Тревэллион мысленно вернулся к тому вечеру, когда он наблюдал за игрой в карты. Среди игравших сидел один человек, лицо которого показалось ему знакомым. Обратившись к бармену, он небрежно спросил:

— Кто это там в голубой ковбойке?

— Да так, бродяга. Зовут Рори. Частенько здесь ошивается.

Тревэллион потребовал еще пива, и бармен налил ему кружку.

— Я стараюсь не связываться с ним. Дурной он человек… не чист на руку. Когда-нибудь уж непременно попадется.

Сомнений быть не могло. Лицо немного постарело, погрубело, но Вэл узнал его. Он допил пиво, прошел через комнату и, как только начали новую партию, присоединился к игрокам.

Когда пришла очередь Рори сдавать карты, он придвинул их ближе к себе и накрыл одну или две ладонью. Третий игрок, несомненно видевший это, сделал непроизвольное движение, но Вэл промолчал. Пусть повторит то же самое еще раз. И вновь подошло время сдавать Рори, он сгреб карты, и тогда Тревэллион спросил:

— Интересно, куда подевался Скиннер?

Неторопливо тасуя колоду, Рори произнес:

— Скиннер? Кто это? Не знаю никакого Скиннера.

— А я думал, знаешь, — настаивал Вэл. — Помнишь, тогда, на Миссури?

Рори промолчал. Он положил карты и вынул сигару.

— Кто не бывал на Миссури, — наконец проговорил он, усмехнувшись.

— Да, ты прав. Многие уезжали тогда в фургонах на Запад, только некоторые так никогда и не начали свой путь.

Рори зажег сигару и снова взял колоду.

— Так что, трепаться будем или играть?

— Да нет, я просто подумал, что ты помнишь Скиннера, — сказал Тревэллион.

Рори загнал сигару в угол рта и принялся сдавать.

Играли молча, но Рори время от времени поглядывал на него, беспокойство его заметно возрастало. Вэл встретил его взгляд и улыбнулся. Тот сжал зубы. Он хотел что-то сказать, потом передумал и приказал принести ему выпить. Третий игрок положил карты и тихо вышел из игры.

Рори выигрывал, и это, казалось, придало ему уверенности. Теперь он смотрел на Вэла более воинственно, но тот делал вид, что не замечает этого. Снова настала пора Рори сдавать карты, он собрал их, и тогда Тревэллион сказал:

— Страшная это была ночь.

Рори опустил руки. Правая скользнула к краю стола.

Вэл указал на колоду:

— Давай-давай, парень, сдавай!

Рори разбросал карты, стараясь при этом не смотреть партнеру в глаза. Партию сыграли молча. Потом другую. Рори выиграл несколько мелких ставок и снова заказал выпивку. Он посмотрел на Тревэллиона и слегка нахмурился. Наконец спросил:

— А я знаю тебя?

Вэл пожал плечами.

— До сегодняшнего дня ты меня никогда не видел.

Рори уронил руки на сданные карты и небрежно подвинул их к Тревэллиону. Тот проговорил:

— А я видел тебя раньше. Однажды ночью, там, на берегу Миссури… А что это у тебя там, Рори, в левой руке?

Рори потянулся за револьвером, и тогда Тревэллион выстрелил в него.

Левая рука Рори медленно раскрылась, и на стол упали две согнутые в трубочку карты. Он внимательно смотрел на Вэла. Другая рука, уже успевшая схватиться за оружие, упала ему на колени, спереди на рубашке разрасталось красное пятно. Люди отпрянули от стола и расступились.

— Ты… ты… — Губы Рори силились что-то произнести.

— Я был тогда ребенком, Рори, но я видел все.

В комнате стояла мертвая тишина. Рори попытался подняться, потом тяжело рухнул на стул.

— Вы все свидетели, — обратился Тревэллион к окружающим, — он плутовал.

— Я еще раньше это заметил! — заговорил человек, вышедший из игры. — Я наблюдал, как он стащил несколько карт при сдаче!

— Но, — перебил его тучный мужчина с золотыми часами на массивной цепочке, — дело тут не только в этом. О чем это вы с ним говорили?

Взгляд Тревэллиона стал холодным.

— Это никого не касается, — отрезал он, убрал револьвер, взял свои деньги и вышел из комнаты.

Произошло это три года назад…

От воспоминаний его пробудил Ледбеттер.

— Заночуем в Строберри. У меня там есть свое местечко, если только никто не опередил нас.

Когда они добрались до Строберри, стало уже почти темно, только что выпавший снег превратился в слякоть. С постоялого двора доносился шум голосов и грохот посуды. Ледбеттер проехал мимо, держа путь к деревьям, росшим на склоне. Не прошло и трех минут, как он вывел их на открытое место. Еще в прошлом году сошедшая лавина врезалась здесь в лес. Несколько десятков стволов резко наклонились, а за ними высилась стена из обломков скал и поваленных деревьев, образуя прекрасное укрытие от ветра. Под ним почти не было снега.

— Не люблю толпы, — улыбнулся Джим, — вот и нашел себе это местечко.

— Я разведу костер, — предложил Вэл.

Мелисса подошла к нему и встала рядом.

— Могу я помочь вам? — спросила она.

Он наломал сучьев, собрал валявшийся вокруг хворост и куски коры, потом достал из кармана трут и старое птичье гнездышко.

— Вы всегда носите с собой подобные вещи?

Не глядя, Вэл кивнул.

— Не всегда найдешь что-нибудь сухое на разжигу.

Когда костер разгорелся, Тревэллион отвел своего мула к воде, снял с него упряжь и приготовил себе под деревьями место для ночлега, подальше от остальных. Ближе к костру он сделал ложе для Мелиссы из ветвей и травы.

— Вы не должны упрекать Альфи, — заявила она вдруг. — Моузел был вооружен и мог убить его.

— Альфи тоже имел оружие. У него в кармане лежал двуствольный пистолет. На выстрел Моузела он мог ответить двумя, но просто сбежал, удрал, как кролик. — Он посмотрел на нее. — Учитесь разбираться в людях. Такие, как Альфи, всегда убегают.

— А вы?

— Никогда не знаешь, как поступишь в той или иной ситуации. Я пока не убегал. Только от индейцев, да и то когда их оказывалось слишком много, а я один. Но и я, наверное, мог бы. Все зависит от ситуации. Альфи следовало вести себя хладнокровнее. Стоило ему вынуть револьвер, и Моузел убрался бы восвояси как миленький. Хотя потом наверняка постарался бы застрелить его в спину.

Ледбеттер обжарил на костре копченую свинину. Кое-кто отправился поесть в Строберри. Тревэллион достал из своей клади ломоть хлеба. Все трое ели почти не разговаривая.

Вэл оглянулся. Сзади, под деревьями, сидел Тэпли.

— Подсаживайся к нам, — пригласил он его. — Места хватит.

— Но у меня ничего нет.

— Ну и что? Просто составишь компанию. Давай.

Тот медленно подошел и присел на корточки. Взяв предложенные ему хлеб и мясо, он принялся есть, и видно было, что он голоден.

— Спасибо, — сказал он, когда закончил. — Теперь я в долгу.

— Милости прошу к моему столу в любое время, — проговорил Ледбеттер.

— И к моему, — прибавил Тревэллион.

Арканзасец снова присел на корточки и достал из костра горящую ветку, чтобы раскурить трубку.

— Потерял своих, — проговорил он, попыхивая трубкой. — Унесло потоком. А быков у нас увели индейцы.

— Как это «у нас»?

— Жена у меня была. — Он опустил глаза. — Хорошая женщина. Умерла… от лихорадки. А дочка… ходит в школу. В Венеции.

— Да-а. Тяжело, — пробормотал Ледбеттер. — Иногда наступают для человека трудные времена.

— А я других и не видал, — грустно усмехнулся Тэпли. — Всю жизнь работал не покладая рук, и никакого просвета. Там в Штатах у меня два года подряд саранча весь урожай сжирала, а на третий его градом побило. Пару раз индейцы сжигали все дотла. Работал на залежи в Рич-Бар — остался в чем был. Пробовал податься на Фрэйзиер, — он повернулся к Тревэллиону, — так вы знаете, что из этого вышло.

— Сплошной разор. Золото хорошая штука, да только его почти нет.

— Да. — Он подбросил в огонь сучьев. — Попробую вот еще разок. Ведь у меня дочка. — Он гордо поднял голову. — Она такая умница. И такая красавица! Уж не знаю, как это получилось — я вроде такой невзрачный, да и мать ее ничем особенным не отличалась, а она… ну просто красавица! С ее красотой да не иметь ничего — горе да и только.

Наступило ясное, холодное утро. Ветер стих. Темные сосны упирались верхушками в мрачный небосвод. Мулы, пока их седлали, осели себя беспокойно.

Никто не разговаривал. Ледбеттер сел на мула и тронулся тихим шагом. Только несколько человек придерживалось тропы, и Ледбеттер снова принялся выравнивать колонну. Одни пропускали его, посторонившись, другие чертыхались, но он не обращал внимания на возмущение, делая знаки рукой тем, кто сошел с тропы и перешел на рысь.

Все чувствовали приближение бури. Тревэллион предложил Мелиссе ехать за ним.

— А в чем дело?

— Скоро повалит снег.

— Но пока все ясно, небо чистое.

— Вот увидите. Джим хочет вывести нас отсюда как можно скорее, пока не началась метель. В Вудфорде отдохнем, но это еще не скоро, далеко внизу.

Позади них над горными гребнями и вершинами громоздились тучи. Слабый ветерок посвистывал в верхушках сосен. Мулы ускорили шаг. Ледбеттер тревожно оглядывался назад, посматривая на небо.

Тропу теперь плотно обступали сосны, и небо почти исчезло — виднелся лишь крохотный кусочек над самой головой. Наконец внизу, сквозь деревья, показалась долина.

Тревэллион знал, где они находятся, и совсем не думал об этом. Он размышлял о себе. Он изменился. Угрюмая ярость, что так долго жгла его изнутри, теперь прошла или, казалось, почти прошла, развеянная временем и убийством Рори и Скиннера.

Теперь настало время подумать о будущем, если только он собирался иметь его. Вэл очень хорошо помнил слова мудрого проводника, сказанные ему много лет назад: жажда мести способна поглотить жизнь человека полностью, пока в нем не останется ничего, кроме опустошенности.

Они приближались к Генуе, когда к нему подъехал Ледбеттер.

— Мне надо возвращаться назад, Вэл. Повезу руду. Присмотришь за ней?

— Постараюсь.

— Ведь ей потребуется поддержка. Невыносимо видеть молодую девушку одну в таком месте.

— Ты же хорошо знаешь здешнюю публику, Джим. У них грубая речь и манеры, но они никогда не станут приставать к порядочной женщине.

— Может быть, и так. Но здесь не то, что в Штатах. Люди съезжаются в эти места отовсюду, и никому не известно, как они воспитаны и что у них на уме.

— Они научатся.

Какое-то время оба ехали молча, потом Тревэллион сказал:

— Джим, я знаю, как трудно приобрести мулов, но я хотел бы купить у тебя этого… и для нее тоже.

— Хорошо, — согласился Ледбеттер. — Я продам тебе черного, а ее мула отдашь мне, когда я вернусь со следующей партией. Пусть она едет на нем до Вирджиния-Сити.

— Это очень благородно с твоей стороны.

Они подъехали к коновязи и спешились. Тревэллион поднял глаза и посмотрел на гору. «Возможно, — позвучало у него в мозгу, — возможно, это здесь».

Он посмотрел на скатанное в рулон одеяло Мелиссы. Тоненькое, оно имело жалкий вид.

— Вам нужна подстилка получше, — заметил он, — и одеял побольше. Здесь будет холодно.

— Скоро лето, — возразила она.

— Да, скоро. Но, прежде чем оно наступит, предстоит еще много холодных ночей.

— Где же я возьму их?

— Не беда. Я одолжу вам.

Какой-то момент он колебался, потом предложил:

— Если вы всерьез намерены заняться выпечкой, то мы могли бы быть партнерами.

Ледбеттер одобрил эту идею.

— У меня есть пятьдесят долларов, которыми я готов рискнуть. Если у вас все получится, они быстро окупятся, и очень скоро у вас появятся деньги, сколько нужно.

— Тогда нам лучше получить их сейчас, — улыбнулся Вэл, — не ехать же за ними в такую даль опять через горы.

Он пропустил Мелиссу вперед и придержал для нее дверь, Ледбеттер последовал за нею. Тревэллион вошел последним и сразу увидел на постоялом дворе Рамоса Китта.

Глава 8

Вэл хотел повернуться и уйти, но потом решил, что если Китт здесь, они рано или поздно все равно встретятся. Он уже почти прошел через комнату, когда тот обернулся и увидел его. Застыв на месте, Китт удивленно уставился на Вэла.

— Как поживаешь, Рамос?

Китт медленно приходил в себя.

— У меня все в порядке. Не ожидал встретить тебя здесь.

Тревэллион улыбнулся.

— По тебе видно. Я сам не ожидал.

Рамос вытащил из кармана табак и бумагу и принялся скручивать сигарету. Вставив ее в зубы, он посмотрел на Вэла.

— Я слыхал, Скиннер мертв.

— Да, был мертв, когда я в последний раз видел его.

— Он мой друг.

— Наши с ним дела тебя не касаются. Ты познакомился с ним в Саттерз-Милл, когда открыли жилу в Маршалле, а я знал его еще раньше.

— Я познакомился с ним в пятьдесят четвертом. Саттерз к тому времени уже закрыли.

Тревэллион шагнул к стойке.

— Возьму чего-нибудь выпить. — Ледбеттер и Мелисса изумленно наблюдали за ними. — Нам с тобой незачем ссориться.

— Он был моим другом.

— Скиннер не имел друзей. Приятелем, возможно, только не другом. И потом, что там говорить, его больше нет. Он свой шанс упустил, — да, представь, промазал.

— Он хорошо стрелял.

— Значит, не так уж хорошо. Выпьешь?

Рамос, стройный, гибкий как кошка человек с усами и бакенбардами, колебался.

— Ладно, давай уж.

Они подошли к стойке, и хозяин с расширившимися от страха глазами подал им виски.

— Золото ищешь? — поинтересовался Китт.

— Что-то в этом роде.

— Что случилось у вас с Оби?

Тревэллиону не хотелось рассказывать, как не хотелось тогда убивать того человека.

— Он из числа тех, кто убил моих родителей. Это случилось десять лет назад.

— А я знаю кого-нибудь из них?

— Должен знать. Может, Рори?

— А, этот… Пропащий он человек… — Китт запнулся. — Погоди-ка, так он что, тоже мертв?

— Пришили его за карточным столом, чтоб неповадно было.

Рамос искоса посмотрел на Вэла и одним глотком выпил сразу половину порции виски.

— А знаешь, здесь есть золото, — тихо сообщил он, — только не много. Я уж подумывал уехать…

— О серебре ты не слыхал?

— О серебре? Разве тут есть серебро?

— Да, голубое. Народ промывает его в желобах, хлопотное дело, скажу я тебе. Этого серебра здесь полно.

— Черт, что ты несешь? — Китт помолчал, потом спросил: — Ты считаешь, здесь стоит остаться?

— Да.

Тревэллион допил виски.

— Рамос, меня ждут друзья, и мне надо идти. Только вот что…

— Ну?

— Похоже, здесь скоро запахнет большими деньгами. Очень большими. Сюда уже съезжаются многие неглупые люди, они-то и будут делать деньги и конечно же захотят иметь как можно меньше хлопот с ними. Зачем тебе работать на приисках? Наймись лучше охранником для перевозки ценных грузов.

Рамос улыбнулся, обнажив ровные белые зубы:

— Охранником? Это я-то?

— А что? Я бы, например, смог положиться на тебя. — Вэл взглянул в его ставшие вдруг серьезными глаза. — Я бы доверил тебе любую сумму и знал бы, что если она не доставлена в Сакраменто, то только потому, что либо тебя убили, либо у тебя кончились патроны.

— По-моему, ты слишком доверчив, старина. А некоторые, например, считают, что я скачу по другой дорожке.

— Дорожек много, Рамос, и если одна из них не подходит, можно попробовать другую. — Тревэллион взмахнул рукой. — Я чую деньги, Рамос. Поверь мне, здесь ты можешь стать богатым и провести остаток жизни на ранчо где-нибудь в долине, а вокруг тебя будут бегать славные малыши, все как один похожие на тебя. Просто ты скакал не на той лошади, приятель. И я тоже. А теперь настало время поменять их.

— Может быть, может быть…

Тревэллион повернулся, собираясь уйти, потом прибавил:

— Только бери с собой побольше патронов, Рамос.

Тревэллион и Мелисса направлялись к Золотому каньону. Их мулы стучали копытами по тощей каменистой земле, и только изредка встречались поросшие жухлой травой полянки, сменявшиеся зарослями полыни и редкими кедрами.

Вскоре они подъехали к небольшому поселку — несколько разбросанных лачуг из тесаного камня, покосившиеся палатки с дощатым полом, крытые грязной парусиной, пара каркасных домиков и единственный бревенчатый дом из свежесрубленного кедра.

Залаяла собака, и на пороге одной из хижин показалась женщина в выгоревшем голубом платье. Заслонив рукою глаза от солнца, она стояла и смотрела на них.

— Это… это и есть то самое место? — спросила Мелисса.

— Да.

Ветер шевелил белокурые волосы девушки, она повернулась к Тревэллиону и промолвила:

— Я думала, здесь будет лучше.

— Все эти лагеря старателей одинаковые — начинаются с двух-трех хижин, а если поблизости находят руду, разрастаются, как на дрожжах.

— А магазины тут бывают?

— Сначала появляются салуны, потом меблированные комнаты, ну и что-то вроде гостиниц. Многие из них размещаются просто в палатках. Обычно только два-три прииска оказываются действующими. Люди начинают продавать свои участки, получают деньги, тратят их, а потом, оставшись ни с чем, отправляются искать новую жилу. Тех, кто не хочет продавать свой участок, заставляют силой или обманом. Они уезжают, и про них никто больше не вспоминает. Потом приходят другие. Эти знают, как прибрать к рукам землю и как сделать, чтобы она работала на них. Я даже знаком с одним таким. Его зовут Джордж Хирст из Зеленой долины.

— А мне как быть?

— Если вы всерьез решили заняться кулинарией, то обязательно добьетесь успехов. Только не связывайтесь с приисками и не вкладывайте в них деньги. Выпечка обеспечит вас деньгами. И держитесь подальше от таких, как Альфи.

— Да он не такой уж плохой. Просто…

— Просто сбежал, поджавши хвост. Мелисса, я помогу вам построить дом и начать дело, но позвольте предостеречь вас. Вы замечательная девушка, будете много трудиться и добьетесь успехов. И вы непременно встретите хорошего человека, только нужно подождать. Если не захотите подождать, то опять будет очередной Альфи с приятной наружностью и пустотой внутри. Он начнет тратить ваши деньги, требуя все больше и больше, и в конце концов исчезнет. Потом придет другой, с другим цветом глаз и волос, но это снова будет такой же Альфи.

— Не слишком-то лестно вы обо мне думаете.

— Напротив, я думаю о вас очень хорошо. Только не путайте одиночество с любовью.

— Что-то мне страшно здесь. — Мелисса колебалась, потом нерешительно произнесла: — Мистер Тревэллион, у меня совсем мало денег, и мне негде жить. Я хотела начать свое дело, но теперь, когда я здесь…

— Ну, поспите немного на голой земле. Ничего страшного. Все мы начинаем с этого. Жилье я помогу вам построить и куплю все, что понадобится на первых порах, только я хочу вступить с вами в долю и прошу двадцать процентов прибыли.

— Многовато.

— Это только кажется, на самом деле сущий пустяк.

— У меня есть двести долларов, даже чуточку больше. Матери удалось скопить и спрятать от… от него.

— Вы только что сделали еще одну ошибку. Никогда не говорите никому, сколько у вас денег. Особенно таким, как Альфи.

— Я больше никогда не увижу его.

Тревэллион улыбнулся.

— А вы можете поручиться? Ведь он знал, что у вас есть деньги? И наверняка думает, что у вас их больше, чем на самом деле, поэтому не удивляйтесь, если через несколько дней он объявится здесь и поведает вам свою гладкую историю. Потом обязательно скажет, что имеет редкий шанс начать собственное дело и попросит взаймы.

— Вы не любите его, вот и все.

— Просто я знаю этот тип людей и научу, что вам надо делать. Во-первых, не одалживайте ему ни одного доллара, а скажите, что вам нужна помощь в строительстве и что вы заплатите ему столько же, сколько и другим.

— Да он не появится, вы ошибаетесь. Во всяком случае, в ближайшее время. Как бы там ни было, а он вел себя очень мило и искренне хотел помочь.

— Забудьте о нем. Держитесь подальше от таких, как Альфи, и станете богатой.

— И одинокой.

— Все мы одиноки. Лучше быть в одиночестве, зато в безопасности. Вы можете знакомиться с такими, как Альфи, сколько угодно, но если они попросят денег, даже небольшую сумму, не давайте. Подумайте о том, что эти деньги пригодятся вам впоследствии, когда вы встретите настоящего человека.

— Вы слишком строго судите, Тревэллион.

Внезапно он указал рукой в сторону.

— Вон там подходящее место! Прямо возле дороги, и копать не много… если только кто-нибудь уже не застолбил этот участок.

Место оказалось ровное, окруженное раскидистыми кедрами и с разбросанными кое-где большими камнями. Мелисса с тревогой оглядывалась по сторонам.

— Неужели нет ничего лучше? Здесь так неуютно, и потом… эти камни.

— Они послужат строительным материалом. А вы осмотритесь хорошенько — особенно выбирать не приходится.

Он окинул взглядом дорогу, по обе стороны от нее работали люди — одни стояли по пояс в вырытых ямах, другие строили жилье, третьи просто разговаривали.

— Побудьте-ка здесь, — предупредил Вэл, — и начните пока таскать вон те камни. Складывайте их в кучу.

— Таскать камни? — Она спешилась и огляделась. — Ну что ж, думаю, я справлюсь. Не смогу только поднять самые тяжелые.

— Знаю, что справитесь. Тут главное — начать. Делайте что-нибудь, а уж я закончу.

Он направился туда, где трое мужчин рыли шахту. Они опустились уже футов на пять. Тревэллион подъехал и минуту или две наблюдал за их работой. Когда один из них выпрямился, он спросил:

— Вы пришли сюда раньше. Видите то место, где работает молодая леди? Не знаете, кто-нибудь претендует на тот участок?

— Леди? — Все трое разом обернулись.

Мелисса сняла шляпу, и слабый солнечный свет заиграл на ее белокурых волосах.

— Да вроде никто. По крайней мере, я не знаю таких. Она что, будет разрабатывать этот участок?

— Нет, хочет построить кондитерскую, печь пироги, пончики, ну и всякое такое. Конечно, если она будет ковыряться одна, то строительство займет уйму времени.

— Она что, в самом деле умеет печь?

— Откуда мне знать? Правда, Джим Ледбеттер утверждает, что она печет самые вкусные пончики на свете.

Худой рыжеватый человек распрямился и оперся на лопату.

— Говоришь так, что слюнки текут. Я не ел пончиков с тех пор, как уехал из Огайо, а весной тому исполнится три года.

— Женщине одной тут не справиться, — вступил в разговор плотный, лысеющий крепыш. — Вот взять, к примеру, печь. Построить печь — целое искусство!

— Я не умею строить печи, — сказал Тревэллион, — зато страсть как хочу пончиков, поэтому решил помочь ей немного, чтобы ускорить дело.

— Черт! — выругался третий и бросил кирку. — Так пойдем и мы поможем! Вчетвером быстро управимся. От всех этих разговоров о пирожках и пончиках у меня просто слюнки текут.

Рыжий согласился.

— Эйли печет хорошие пироги с сушеными яблоками, но пончики!..

Они взяли инструменты и пошли по дороге. Увидев их, сосед с ближайшего участка крикнул:

— Эй, куда это вы? Что там случилось?

— Идем помогать леди строить дом. Она хочет открыть тут кондитерскую.

Тот тоже бросил лопату.

— Пошли с ними, Джон. Почему бы и нам не поучаствовать?

— Кондитерская, говорите? — переспросил Джон. — Так стало быть, и духовка нужна?

— И три комнаты, — прибавил первый. — Одна пекарня, другая для посетителей, а третья спальня.

Тревэллион поскакал вперед.

— Мелисса, у вас появились помощники. Они закончат ваш дом еще до заката. Только улыбайтесь иногда и позволяйте им давать вам советы. Среди них есть мастера, которые могут построить все, что угодно.

Человек, знавший, как класть печи, немедленно принялся выкладывать фундамент и стены. Какое-то время Вэл помогал, потом сел на мула и поскакал в сторону каньона. По дороге он внимательно изучал местность. Ему хотелось подыскать себе участок в не очень людном месте, а дно каньона уже кишело поселенцами.

Проезжая мимо Голд-Хилла, он встретил знакомого.

— Том! — окликнул он.

Худой, узкоплечий человек поднял глаза и, прищурясь, посмотрел на него:

— Вэл? Черт возьми! Я слыхал, ты погиб!

Тревэллион махнул рукой в сторону свежевырытой шахты.

— Ну и как?

— Еще рано о чем-либо говорить. Но каньон подает надежды. Думаю, здесь кое-что есть. Ведь мы же гоняемся только за золотом и сроду не разбирались ни в чем другом. Столько золота намыли в желобах, а эта проклятая голубая порода только мешала. Я, наверное, уже тонн пятьдесят откинул, если не больше. Потом кто-то смекнул и отвез ее на пробу в Зеленую долину. Этвуд… помнишь его? Взяли пробы — оказалось серебро. Представляешь? Самое настоящее серебро! Вот тут-то и начался бум.

Он указал на крытый парусиной тент, возле которого стояло четверо мужчин.

— Полюбуйся на них. Не столько работают, сколько языки чешут! Ты только послушай, о чем они треплются. В жизни не слыхивал подобной брехни. Каждый нахваливает свой участок. Болтать здоровы о чем угодно — о руде, о жилах, об ответвлениях, о скважинах, о подземных выработках, а сами-то простой кирки в руках отродясь не держали, не то что кувалды или бура. А послушать их, так в лагере сплошь и рядом горные инженеры! — Том вынул из кармана плитку табаку, отломил кусочек и снова убрал в карман. — Да, кстати, пару дней назад тут один о тебе все расспрашивал.

— Расспрашивал обо мне?

— Угу, искал тебя. Когда я спросил, не друг ли он тебе, он ответил, что не совсем, но что много слышал о тебе. Потом я узнал, что его зовут Ваггонер.

Имя ни о чем не говорило Вэлу.

— Ты себе участок-то застолбил? — спросил Том.

— Нет еще. — Тревэллион махнул рукой в сторону, откуда приехал. — Там чуть подальше молодая леди собирается открыть кондитерскую. Мы помогаем ей строиться.

— У нас тут есть уже одна. Эйли. Готовит вкусно, но так занята, что не знает, за что хвататься.

— Знаешь, Том, эта молодая леди славная девушка. Ее зовут Мелисса Терни. Мы с Джимом Ледбеттером вроде как присматриваем за ней. Так что, если хочешь, присоединяйся.

— Ну, в этом можешь не сомневаться. У меня у самого дочка осталась на Востоке, и я надеюсь дать ей хорошее образование, как только появятся денежки.

Тревэллион задумался, кто этот Ваггонер. Но его отличная память на имена не выдавала ничего подходящего. Да и не тот он человек, о ком расспрашивают. Все знали, что жил он уединенно — путешествовал в одиночку, работал в одиночку — и ни родственников, ни закадычных друзей, которые могли бы его разыскивать, не имел.

С Томом Лашо он встретился давно, еще на Рич-Бар, в Зеленой долине. Свою первую выработку Том начал в Раф-н-Реди. В Рич-Бар дела у него шли хорошо, но потом ему пришлось вернуться в Штаты, и там он потратил все, что имел.

Вэл не спешил. Несколько дней у него ушло на то, чтобы поездить по округе, поспрашивать, послушать, что говорят, но большую часть времени он провел за изучением местности. Лучшие земли уже разобрали. Комсток, первопроходец здешних мест, застолбил вокруг все, насколько хватало глаз, запугивая людей, угрожая им и отстаивая то, что он называл «своими правами».

На четвертый день в Спаффорд-Холле он встретил приземистого бородатого человека с подвижной улыбкой.

— Вы Тревэллион?

— Да.

— Меня зовут Уилл Крокетт. Я владелец «Соломона», — представился тот, потом, помолчав, спросил: — Выпьете чего-нибудь?

— Нет. Скажите только, что вам нужно.

— Говорят, вы первоклассный горняк. У меня есть для вас хорошая работа.

— Прошу прощения.

— Уже работаете на кого-нибудь?

— На себя. Начну, когда найду подходящий участок.

— У меня идет отличная руда. Я буду оплачивать сверхурочные и назначу вас начальником смены.

— Нет, спасибо.

— Мне нужен человек, который разбирается в залегании пластов и знает, как бурить скважины.

— Извините.

— Вы даже не хотите говорить об этом! Черт возьми, ведь у меня лучший участок! Один из лучших! Но я не горняк. У меня занято десять человек, а дело идет слабовато. Затраты не окупаются. Мне нужен опытный специалист.

— Простите, — отрезал Тревэллион, но тут же прибавил: — Я не могу остаться. Я бродяга, Крокетт. А если и останусь, то найду собственный участок, на котором буду работать, когда захочу. — Он выдавил слабую улыбку. — Знаете, Крокетт, я, возможно, единственный человек здесь, кто не рвется разбогатеть.

— Тогда зачем вы приехали? В этом забытом Богом месте нет никого, кто бы не хотел разбогатеть!

Когда Крокетт ушел, Вэл долго стоял возле заведения Спаффорда, пытаясь припомнить, где он слышал о «Соломоне», и наконец блеснуло — мешок почты, который вез из Пласервиля Ледбеттер, предназначался для «Соломона», и большая часть переписки адресовалась бухгалтеру Хескету.

Тревэллион наблюдал за дорогой — вереница фургонов, всадников и пеших направлялась в Золотой каньон. Время от времени кто-нибудь из них подъезжал к Спаффорд-Холлу, но Тревэллион сторонился их, избегая вопросов. Он чувствовал раздражение и был обеспокоен, понимал, что пора найти участок и приступить к делу. Ему просто необходима тяжелая работа. Более того, он чувствовал, что изменился. Вопрос Крокетта поставил его в тупик. В самом деле, зачем он приехал сюда? Для чего он здесь?

Ответ не оставлял сомнений. Он приехал, чтобы найти человека… быть может, не одного. Он приехал, чтобы отомстить.

Четверо убийц мертвы. Остальные продолжают жить, и их преступления остаются безнаказанными. Но рано или поздно эти хищники появятся здесь, привлеченные блеском золота. А он будет ждать. Трудность только в том, что ему больше не хочется убивать.

Глава 9

Серым ветреным утром Тревэллион скакал вдоль Золотого каньона к кондитерской Мелиссы — хотел закончить полки. Спешившись, он привязал мула и вошел.

— Как я рада, что вы пришли. — Лицо девушки раскраснелось от жара печи, руки были в муке. — Сегодня у меня первая проба, и я хочу испечь пирог специально для вас.

— Благодарю. — Он опустился в кресло, сделанное из бочонка. — У вас все в порядке?

— В порядке? Ну конечно. Правда, немного страшновато. Ведь я всегда пекла только для домашних, но думаю, что справлюсь.

— Конечно справитесь.

— Вы нашли себе участок?

Вэл выглянул в окно. Повсюду люди копали и строили.

— Пока нет, — ответил он наконец. — Там наверху есть один, хочу поехать взглянуть. Много лет назад мы с отцом как-то бродили там, и он сказал, что это место могло бы обеспечить человеку безбедную жизнь.

— Вы не хотите стать богатым?

— Вы догадались. Я много думал об этом и пока еще не знаю. Когда-то мне казалось, что хочу. А сейчас не уверен.

Внезапно она спросила:

— Чего же тогда вы хотите, мистер Тревэллион?

Взяв чашку кофе, которую она ему предложила, Вэл молчал, не решаясь ответить на этот вопрос. Действительно, чего он хочет? Раньше он мог бы сказать, что хочет найти и уничтожить убийц отца и матери, теперь такой уверенности у него уже не было, и здравый смысл подсказывал ему, что это неверная цель. Тогда чего же он хочет? И хочет ли вообще? Неужто внутри у него все опустошилось и он стал бродягой, который скитается по свету с единственной целью — убить, сам того уже больше не желая?

— Вчера меня навестил один очень приятный человек. Его зовут Уилл Крокетт.

— Знаю такого. Он предлагал мне работу.

— Интересно, чем он занимается?

— У него прииск, и, как я слышал, довольно прибыльный. Кроме того, он имеет репутацию честного человека.

— Он сказал, что если мне нужен партнер, то у него есть капитал для вложений, я ответила, что у меня уже есть партнер.

В теплой уютной комнате пахло пирогами и кофе. Выглянув в окно, Тревэллион обнаружил, что вокруг уже выросло с полдюжины домов.

— Если бум не прекратится, — заметил он, — в следующем году здесь будет около десяти тысяч человек.

— Так много?

— Да. Только посмотрите на них. Вам нужно продолжать начатое, и вы обязательно разбогатеете. — Он огляделся. — Возьмите себе кого-нибудь в помощники, можно из пожилых, только покрепче.

— Да, кстати. Я познакомилась с одной женщиной, она держит меблированные комнаты. Она мне понравилась.

— Эйли Оррум?

— Да. Она шотландка, так ведь?

— Верно, она из Шотландии, из горных районов и ужасно гордится этим. Дважды выходила замуж… оба ее мужа мормоны, как я понял… И, по-моему, весьма честолюбива.

— А вы видели ее кристаллический шар?

— Я слышал о нем. — Вэл допил кофе и поднялся. — Вернусь, когда пирог поспеет.

Он поехал к каньону и застолбил себе тот участок, где впервые побывал с отцом. По руслу тонкой струйкой текла вода, они зачерпнули со дна несколько лотков песка и нашли в нем золотую Крупу. Потом сидели на берегу, перекусывая сухарями и вяленым мясом. «Это золото, — сказал отец. — Если ничего не найдем в Калифорнии, можем вернуться сюда».

Вот он и вернулся, правда, теперь уже один. Прошло десять лет, а казалось, что целая вечность. На том месте, где они с отцом впервые брали пробы грунта, он соорудил себе жилье. Несколько старых, узловатых кедров с толстыми стволами и раскидистыми ветвями плотно теснились друг к дружке, образуя надежное укрытие. За ними стеной высилась гора, и Вэл мог быть уверен, что сзади на него никто не нападет. Он развел костер и поставил на огонь кофе, потом достал золотопромывальный лоток, что купил в Спаффорд-Холле вместо своего, утонувшего с другими вещами при переправе через Юбу. Лоток был совсем новенький. Тревэллион раскалил его на огне и окунул в ручей, чтобы удалить маслянистую пленку и придать ему более темный цвет, на фоне которого золотые крупинки будут лучше видны.

Когда кофе вскипел, он сел под деревом и принялся жевать вяленое мясо, слушая журчание ручья и шелест ветра в верхушках кедров. Вэл никогда не готовил пищу на костре. У него никогда не хватало для этого времени. Покончив с едой, он поставил кофейник на установленный в углях камень и вернулся к ручью. Зачерпнув песка и наполнив лоток почти до краев, подержал его в воде, раздробив рукой куски глины и выбросив крупные камни. Не вынимая лотка из воды, повращал им попеременно в разные стороны, осторожно вынул и слегка наклонил, чтобы слить через край мусор и грязь. После двух резких ударов по лотку золотые крупинки осели на дно.

Повторив процедуру несколько раз, отделил золотой песок, потом щипчиками вытащил наиболее крупные частицы и положил их обсушиться, а сам снова принялся за работу,

Вэл трудился целый день, и через четыре часа непрерывной работы, промывая от шести до семи лотков в час, имел чистой прибыли приблизительно на четыре доллара, что казалось отнюдь не плохо для этих мест. Вечером он насыпал мулу ячменя, купленного в Спаффорд-Холле, а себе поджарил мяса и подогрел кофе. С кружкой кофе в руке прошелся вдоль ручья и осмотрел, как залегают пласты. Тревэллион сразу догадался, что поток течет здесь не круглый год, а только во время снеготаяния. Тогда, понимая, что лучше не терять времени, он вернулся к костру. Подбросив в огонь сучьев, поставил кружку и вдруг почувствовал прилив раздражения. Что он здесь делает? Конечно, он может мыть золото, и этого хватит на то, чтобы жить возле этого ручья. Но разве этого он хотел? Почему бы не принять предложение Крокетта? Ведь там у него будет неплохой заработок, и если все сложится удачно, можно расширить поле своей деятельности. Он снова подбросил сучьев в костер и уселся под кедром, наполнив кружку. Вэл твердил себе, что больше не хочет никого убивать, даже тех, кто этого заслуживает; и все-таки он примчался сюда, словно гончая, что взяла след и неумолимо рвется вперед просто потому, что не может иначе. Он совершил как раз то, против чего его предостерегали: позволил жажде преследования, этой страсти отмщения, завладеть всей его жизнью. Ему нужно попросту убраться отсюда, уехать куда-нибудь на Восток и выбросить все это из головы.

С каждым днем его все больше охватывало растущее чувство неудовлетворенности, повергая в состояние подавленности и беспокойства. Кроме того, его уже несколько раз предупреждали, что какие-то люди расспрашивают о нем. Он имел много знакомых, но не близких друзей, и вероятность того, что кто-то станет его разыскивать, равнялась практически нулю. Теперь пришло время жертвам становиться преследователями. Но почему? Кто знает о нем? Кто вообще может что-то знать? Да, действительно, двое из этой компании убиты, но всякий, кто знал Рори, не сомневался, что рано или поздно это случится с ним. Он слыл не только картежным мошенником, но и очень неудобным человеком, вздорным и придирчивым.

Что касается Скиннера, то он приехал на Запад вместе с Рори, и они долгое время являлись сообщниками в самых разных преступлениях, совершаемых ими в поселениях и на дороге, ведущей на Запад. Скиннеру стало известно, что его старый дружок убит.

Тревэллиону вспомнился день, когда они повстречались на дороге. Скиннер скакал ему навстречу, и Вэл сразу узнал его. Он остановился и стал ждать. Скиннер осторожно приблизился.

— Привет, Скиннер.

— Ты меня знаешь?

— Ты друг Рори. Вы с ним приехали с берегов Миссури.

Скиннер придержал лошадь. Чутье подсказывало ему — надо ждать беды. Только он не имел ни малейшего понятия почему.

— Кто ты?

— Ты не помнишь меня. Тогда я был всего лишь маленьким мальчишкой, безоружным и сильно напуганным.

Правая рука Скиннера поползла к поясу, где у него висел револьвер.

— Что-то не пойму, о чем ты толкуешь.

— Помнишь лагерь на берегу? И два фургона.

Во рту у Скиннера пересохло, и он почувствовал приступ тошноты. Обычно он занимался кражами и, если случалось, убивал, но лишь изредка, и уж конечно, не женщин. Но в ту ночь… когда они выпили столько виски…

— Чего тебе надо? — Голос его сделался хриплым. Он не очень беспокоился — стрелял ведь без промаха. Но не забыл той ночи и все эти годы по какой-то неведомой причине старался быть начеку.

— Это я убил Рори. Он был шулером, но не это послужило причиной.

Скиннер все взвесил и уже приготовился, выбрав цель — середину живота, чуть повыше пряжки.

— Скажи, Скиннер, откуда взялось тогда виски?

Этот внезапный, неожиданный вопрос вызвал у него замешательство.

— Черт!.. Будь я проклят, если знаю! — честно ответил он. — Все мы тогда сидели на мели. Без гроша в кармане…

— И сколько вы получили за это?

Скиннер злобно сплюнул.

— Ни черта мы неполучили! Кто-то заорал… ну мы и убрались оттуда.

— Мне известно, что ты сделал, Скиннер. Ведь я все видел. Я видел, как ты убежал, а потом один из вас забрался в фургон. И убил мою мать, забрал коробку с деньгами. Я хочу знать его имя.

Значит, вот как все вышло. А он подозревал Скиннера больше всех. Их всех обманули и попросту использовали.

— Если бы я имел представление об этом подонке, — сказал Скиннер, — я бы убил его…

— Он напоил вас, заставил сделать всю черную работу и один заграбастал деньги. — Тревэллион помолчал, потом прибавил: — Но ты был там, Скиннер, и ты один из них.

— Послушай, — возразил тот, — я… — Он потянулся за револьвером.

Вэл выстрелил.

Скиннер успел схватиться за рукоятку, но силы покинули его, оружие выскользнуло из его пальцев.

— Будь ты проклят! — выдохнул он. — Я еду… Все равно я…

— Скиннер, я знал, куда всажу эту пулю. И больше ты уже никуда не поедешь.

Тревэллион не спеша объехал его и выбрался на дорогу. У подножия горы он повернулся в седле и посмотрел назад. Бандит лежал лицом вниз, рядом в нескольких шагах топтался его конь.

Никому и в голову не могло прийти, что это он убил Скиннера. Как ему стало известно позже, тело нашли спустя несколько дней у дороги в траве, а в руке убитого так и остался револьвер. Этого бандита знали все и поэтому решили, что он погиб в перестрелке или от руки одной из своих бывших жертв.

Ни радости, ни удовлетворения Тревэллион не испытал. Только где-то внутри возникла тягучая тяжесть. Когда-то давно, еще ребенком, он сказал себе, что убьет их всех, но теперь он больше уже не хотел… И все же он приехал сюда, предчувствуя, что рано или поздно жажда легкой наживы пригонит их в Комсток. Ведь стервятники всегда слетаются в места, где можно подстеречь невинную жертву и поживиться.

На каньон спустилась ночь. Тревэллион сгреб в кучу угли, сделал себе постель под кедром и долго лежал, глядя на звездное небо. Он вспоминал ту маленькую девочку, которую он так крепко держал в своих объятиях, закрывая ей рот, чтобы их тоже не убили. Ведь той роковой ночью она потеряла своих родителей. Пережить такое тяжело мальчику, но ей в тысячу раз тяжелее. Ее звали Маргерита Редэвей, или просто Грита. Он еще сказал, что женится на ней.

Вэл улыбнулся, глядя на верхушки кедров, когда вспомнил эти слова. Что сталось с ней? Где она теперь? Может, ее нет в живых?.. Но как бы там ни было, выйти замуж за него — не самая легкая доля для женщины.

Глава 10

Человек в сером костюме откинулся в кресле и сложил на столе руки.

— Мадемуазель Редэвей, похоже, вы не совсем понимаете. У вас нет ничего. Или скоро не будет ничего. Ваша тетя наделала столько долгов. Дом продадут, лошадей тоже. Вы получите тысячу американских долларов и несколько действующих приисков. Ну и кое-какое личное имущество, оставшееся после нее. Вот и все.

— А мне больше и не надо.

— Нет, вы, похоже, не понимаете. Сумма эта, несомненно, кажется вам огромной, но, живя так, как привыкли, вы очень скоро останетесь без гроша. Эти деньги можно вложить в какое-нибудь дело, и вы могли бы жить на доходы от него, но я полагаю…

— Дядя Андре, не стоит так сильно беспокоиться. Со мной все будет в порядке. Я уже приняла решение.

— И какое же?

— Хочу стать актрисой.

Руки Андре бессильно упали на подлокотники, он подался вперед.

— Актрисой! Да это невозможно! Вас же не учили этому. И потом… я бы не выбрал себе подобной доли…

Она рассмеялась.

— Но ведь не вы же выбираете, дядя Андре, а я!

— Должен ли я напоминать вам, что вы еще не достигли совершеннолетия?

Улыбка исчезла с ее лица.

— Об этом знаем только мы с вами, и больше никто. Ведь вы же не мой опекун и не близкий родственник. Вы просто хороший друг, и я надеялась, что вы поможете мне.

— Я? Я мало кого знаю в театральном мире, мадемуазель.

— Но кое-кого знаете. Рэчел, например. Рэчел Феликс.

Он покраснел, и это позабавило ее.

— А-а, так значит, вы все-таки знали ее?

— Немного, мадемуазель. И это было давно. Очень давно.

— Но если бы вы пришли к ней, она бы вспомнила ваше имя?

Он колебался.

— Ну… мы оба были так молоды… и это случилось так давно. — Он махнул рукой, словно больше не желая вспоминать о прошлом. — При чем тут это? Вы не актриса. Неужели вы думаете, что профессионалы, играющие на сцене каждый вечер, согласятся принять в труппу неподготовленную девочку?

Она села напротив него.

— Дядя Андре, давайте говорить откровенно. Когда тетя вышла замуж за графа, это был ее второй брак. Он знал о ее прошлом, но больше никто. Никто по эту сторону Атлантики.

— Ну и что?

— В течение многих лет тетя играла на сцене. Она гастролировала по всей Америке, и я вместе с ней.

— Вы?

— Моих родителей убили, когда мне исполнилось только восемь, и я осталась с другой тетей. Потом, через два года, я стала жить у Клэр и часто выступала в спектаклях. Я играла мальчиков и девочек, девушек, а позже и настоящие роли. Когда Клэр вышла за графа, он настоял, чтобы я бросила сцену и вернулась в школу. Мне это ничего не стоило. Я занималась музыкой и танцем. Рэчел собирается ставить пьесу, которую я очень хорошо знаю, и в ней есть роль, небольшая… и я легко бы справилась с нею.

— Она не распределяет роли, я уверен.

— Официально — нет. Но неофициально… она, безусловно, имеет право голоса.

— Может быть, может быть. — Он пристально оглядел ее, когда она вышагивала посреди комнаты. — Мадемуазель, вам известно, что Рэчел собирается гастролировать по Америке?

— Да.

— И вы бы поехали?

— Конечно. В конце концов, я родилась там. И потом, вы же сами заметили, что у меня там прииски. А не стоит ли взглянуть на них?

— Да они ничего собой не представляют. Ровным счетом ничего! Ваша тетя сделала глупость, купив их. Такое впечатление, будто она ссудила эти деньги. Среди ее бумаг наберется, наверное, штук пятьдесят писем. Все они безнадежно устарели, и нет никакого смысла разбирать их теперь.

— Это не имеет значения. Если я когда-нибудь все же соберусь в Америку, то обязательно разберу их или, во всяком случае, постараюсь это сделать.

Он встал.

— Мадемуазель, дело не только в этом. Вы юны, свежи и прекрасны. А пожилые актрисы не всегда любят брать в свои постановки молоденьких и хорошеньких.

Она пожала плечами.

— Я слышала, Рэчел Феликс женщина здравомыслящая и проницательная, и к тому же имеет ко всему деловой подход. Не думаю, что она будет возражать, если пьеса окажется удачной.

Придя домой, Грита открыла старенький линялый саквояж, который принесла с собой. В нем лежали конверты и бумаги. Старые письма, расписки о так и не погашенных денежных ссудах, давно забытые списки акционеров каких-то приисков, некоторыми из которых владела ее тетя, а некоторыми она сама.

Вдруг среди бумаг она заметила знакомый уголок и, раскрыв пошире пакет с конвертами, вытащила его. Письмо датировалось 1850-м годом, то есть написано почти десять лет назад.

«Дорогая Грита!

Я в Сакраменто. Работаю. Работа не самая лучшая, но это все, что я смог найти. Мой отец тоже убит. Убит теми же людьми, хотя и успел застрелить двоих, прежде чем умер сам.

Когда я продавал фургон и вещи, я обнаружил пачку писем, принадлежавших твоим родителям. Некоторые из них — от человека, которому твой отец помог основать собственное дело. Сейчас его бизнес идет отлично. Мы случайно познакомились, и он спросил, что ему теперь делать с теми деньгами. Я посоветовал ему вложить их. Он ответил, что если я приму часть ответственности на себя, то он так и поступит. Свое обещание он выполнил.

Остаюсь твой покорный слуга Тревэллион».

Неужели это его имя? Она помнила только мальчика по имени Вэл, доброго и сильного и так крепко прижимавшего ее, дрожащую от страха.

Что же касалось денег, то она ничего об этом не слышала, да и вряд ли речь шла о большой сумме.

Тревэллион… Как странно — просто Тревэллион. Интересно, ответила ли она тогда на письмо? Довольно странно, что она до сих пор помнит его — такой серьезный мальчик и для своих лет очень сильный, помогал ее отцу грузить в фургон вещи, а тот давал ему указания.

Позже, когда она работала в труппе, Грита спросила у актрисы, с которой делила столик в гримерной:

— Приходилось вам бывать на гастролях в Америке?

— Да, приходилось. Они там страшно изголодались по театру.

— А вы не заезжали в городок, который называется Сакраменто? Кажется, это где-то в Калифорнии.

— По-моему, это недалеко от Сан-Франциско. Там нет больших городов, зато нашли золото. Разве ты не слышала? Говорят, если ты им понравишься, они осыпят тебя с головы до ног золотыми самородками.

— Уж лучше, чем цветы, — вступила в разговор другая актриса. — До сих пор я получала лишь цветы и сомнительные предложения.

— Когда-нибудь, — задумчиво произнесла Грита, — я поеду туда.

Каждую ночь по нескольку раз Тревэллион просыпался и прислушивался. Эта привычка появилась у него, когда он перебрался на Запад. Вставал с рассветом и сразу принимался мыть золото. Вода поступала сюда в основном в результате таяния снега, и вскоре поток иссякнет. Если он хотел хоть как-то увеличить свой небольшой доход, ему следовало поторопиться.

На третий день он обнаружил под валуном карман, где вода разливалась, образуя нечто вроде желоба, созданного самой природой, и, зачерпнув четыре лотка, вскоре имел чистой прибыли на шестьдесят шесть долларов. Когда поток ослаб, он оседлал мула и уехал, оставив большую часть своего имущества. Вэл скакал вниз по каньону, стараясь выбирать окольные пути, и подъехал к городу с севера. Тревэллион не имел ни малейшего желания, чтобы кто-нибудь обнаружил его местонахождение и тропу, по которой он ездил.

А тем временем поселок вырос по меньшей мере на десяток новых домов, и теперь в нем обосновалось уже сотни три или четыре старателей, а может, и больше. Голд-Хилл и Силвер-Сити тоже стали населенными пунктами.

В дверях его встретила Мелисса.

— Я еще издали вас увидела, — сообщила она. — Джим приехал.

Ледбеттер сидел за столом за чашкой кофе и ел пончики.

— Садись, — пригласил он. — Давно не виделись.

Тревэллион опустился на стул, Мелисса поставила перед ним кофе и тарелку с пончиками. Он посмотрел на нее:

— Как идут дела?

Ледбеттер лукаво ухмыльнулся:

— Тебе бы так. Только поспевает печь. Сдается мне, она застолбила лучший участок на залежи. — Он поставил кружку и глянул на Вэла. — Ну а ты как?

— Да так, намыл кое-что.

— С лотком и возиться нечего. Тебе нужен промывальный желоб.

— Возможно, только я вряд ли задержусь тут надолго.

Ледбеттер задумчиво посмотрел на него, но промолчал.

— До конца лета сюда понаедет еще три-четыре тысячи человек, — продолжил он, глотнув кофе и откусив пончик. — Тебе надо быть поосторожней.

Выражение лица Тревэллиона не изменилось. Для Ледбеттера этот худой, смуглолицый, широкоплечий и очень сильный человек всегда оставался загадкой. Он был способен по четыре часа подряд махать тяжелой кувалдой. А когда улыбался, что случалось очень редко, становился даже красивым, по крайней мере весьма привлекательным.

— Тобою опять интересовались, — пояснил Джим. — Ходил тут один, все выспрашивал. У тебя есть враги?

— У кого их нет?

— С твоими знаниями ты мог бы стать богатым, — продолжал Ледбеттер. — Этвуд из Зеленой долины взял пробы той голубой породы, которую все сначала отбрасывали как пустую. Получилось по три тысячи с тонны.

— Это все слухи. Мне рассказывали уже штук пять подобных историй о том, как богата здешняя жила.

— Удивляюсь, как это на «Соломоне» не предложили тебе работу? Они там уже сделали приличную шахту.

— Предлагали.

— Если бы ты согласился… Крокетт ведь неплохой малый, ему можно доверять. Хескет… ну тот, конечно, своеобразная фигура. По мне, так за ним нужен глаз да глаз. Водит знакомства со всякими подозрительными личностями в Сан-Франциско.

— Бухгалтер, что ли?

— Точно так, бухгалтер. Ведет учет каждой унции руды, добываемой на Комстоке, и себе приобрел несколько участков. Они, правда, не прибыльные, зато купил по дешевке.

Тревэллион глянул на Мелиссу. Вне всякого сомнения, от хорошего питания она немного поправилась и выглядела превосходно. Теперь уже нанимала работников и работницу.

— Джим, а тот, что расспрашивал обо мне, как выглядел?

— Здоровый такой, двигается медленно — видно, трудно ему быстро-то. Усищи огромные, кверху загнуты, а поперек лба шрам. Ставлю что хочешь, он не горняк. Как зовут, не знаю, но, похоже, у него есть деньги, если вот так слоняется без дела.

Ледбеттер допил кофе и встал.

— Поеду обратно, к мормонам… в Геную то есть. Познакомился там с мексиканцем, который мулов продает.

— Что, решил расширить дело?

— Да. Только, наверное, в один прекрасный день сверну я все это и подамся обратно в Кентукки. Куплю себе там земли и буду разводить лошадей.

Джим ушел. Вэл снова наполнил чашку. У Ледбеттера, по крайней мере, есть план, хотя бы какое-то понятие о том, чего он хочет. Он может никогда и не осуществить своей идеи, зато она греет ему душу. Ему есть куда податься.

Тревэллион внезапно разозлился на себя, даже вскочил со стула, но потом медленно опустился обратно.

Мимо на костлявой кляче проезжал верзила с усами, загнутыми кверху. Поравнявшись с кондитерской Мелиссы, он прищурился, заглядывая в окно. В комнате уже стало темно, и он вряд ли сумел бы разглядеть, кто сидит за столом, но сам Тревэллион кое-что успел заметить: лоб и щеку человека рассекал шрам.

Глава 11

Вэл не мог припомнить этого типа. Наблюдая за ним со своего места, он видел, как тот подъехал к заведению Эйли, спешился и привязал лошадь.

Сначала его пронзило острое желание пойти туда, сесть напротив этого парня и заставить его говорить. Но к чему ввязываться в неприятности?

Он вдруг вспомнил ту ночь, когда убили его мать. В слабо мерцавшем свете костра ему удалось тогда разглядеть не все лица, так, кое-какие приметы только успел схватить глаз. И этот человек вполне мог быть одним из них. Но зачем он выслеживает его? Неужели убийц насторожила смерть Рори и Скиннера? Вряд ли они до сих пор держатся вместе. Такие люди, как правило, бродяжничают, примкнув к тем, кого могут использовать в каких-то своих целях.

Допустим, неизвестный, вышедший в ту ночь из тени кустов, совершил все преднамеренно. Деньги достались ему одному, и он явно отличался от остальных. Все они и по виду, и по манерам были типичными головорезами, которые шайками бродят в приграничной полосе. Все, кроме него. В нем же чувствовался какой-то холодный расчет..

Подошла Мелисса и налила ему и себе еще по чашке кофе.

— Мистер Тревэллион, последнее время ходит много разговоров о каком-то отделении. Сюда многие заходят на чашку кофе, спорят, кипятятся. Я даже не совсем понимаю, о чем идет речь.

— Речь идет об автономии отдельных штатов, — объяснил он, — и тут встает вопрос о рабстве. Думаю, для большинства людей, что съезжаются сюда, это вопрос второстепенный. Но для тех, кто приехал с Юга, очень важно, что будет провозглашено в Соединенных Штатах — рабство или свобода.

— Лучше бы они обменивались своими доводами где-нибудь в другом месте! Все их разговоры сводятся к политике да к тому, как опасен Лэнгфорд Пил и кто в конце концов одержит победу — Хинан или Сэйерс.

— А вы пропускайте все мимо ушей, — посоветовал Вэл. — Будьте в стороне. Им и в голову не приходит, что женщина может что-то смыслить в политике. Не становитесь на чью-либо сторону, просто оставайтесь при своем мнении, а они пусть спорят. Только, по-моему, споры никого еще не убеждали. Они лишь выдумывают новые доводы, защищая старую точку зрения. А вам-то важно только одно: чью бы сторону они ни принимали, все они пьют кофе и едят пончики.

— По правде говоря, я слышу столько новых, незнакомых мне имен. Эти Хинан и Сэйерс, кто они такие?

— Профессиональные боксеры. Хинан — американец, Сэйерс — англичанин, и оба отличные бойцы. Только, по-моему, Хинан сильнее.

— А Лэнгфорд Пил?

— Ну это старый лис. И отлично стреляет: прирожденный солдат, кавалерист.

— А кто такой Старый Вирджини? — спросила Мелисса.

— Со Старым Вирджини мы давно дружбу водим. Если он будет давать вам советы относительно приисков, прислушайтесь к его словам. Он всегда знает, что говорит, даже когда пьян.

— А что вы можете сказать о мистере Комстоке? Его именем названа здешняя залежь.

— Обыкновенный мошенник. Завладел записями и картами братьев Грош и застолбил все земли вокруг.

— Это мне известно. Он убедил О'Райли и Маклафлина, будто они заняли принадлежавшую ему землю, так что им пришлось взять его в компаньоны. И мистеру Пенроду тоже.

— С Пенродом все в порядке. Только вот зря он водит знакомство с такими людьми.

Кондитерская Мелиссы сделалась для Тревэллиона источником, откуда он черпал самые разные сведения: рано или поздно всякий заглядывал туда поболтать с другими старателями или с хозяйкой. Большинство из них, побросав отработанные участки на других приисках, ехали сюда, понимая, что и здесь повторится то же самое.

Из окна своей халупки Вэл видел горный склон, уже полностью застроенный разработчиками. На шахте Пенрода спустились на пятнадцать футов и собирались пройти еще столько же. Другим удалось пробиться даже ниже, и небезрезультатно.

Тревэллион допил кофе. Лошадь в яблоках все еще стояла у заведения Эйли. Он глянул в пустую чашку и с отвращением подумал: как он прожил все эти десять лет с мыслью об убийстве? Вокруг него кипела жизнь, настала пора и ему начинать делать хоть что-то… Неужели все это время его вела ненависть? Неужели она поглотила его настолько, что теперь внутри него не осталось ничего, кроме опустошенности? Десять лет он провел в горах и на диких просторах Запада. И чего добился? Что может предъявить, кроме двух мертвецов, каждый из которых при жизни не стоил и щепотки пороха, потребовавшегося на то, чтобы пристрелить их? Сейчас ему двадцать два. В его возрасте расторопные и трудолюбивые становились здесь владельцами приисков и ранчо, достигли богатства или были на пути к нему, а некоторые даже успели совершить хоть что-то для себя и своей страны. И никого не интересовал их возраст. Добрая половина обитателей Комстока — его сверстники или еще моложе. О человеке судят по делам.

Конечно, если это место окажется таким же, как и остальные, то все эти люди рано или поздно распродадут свои участки и подадутся кто куда, движимые жаждой открытий в большей степени, нежели желанием осваивать уже известные земли, так как немногие из них обладают необходимыми для этого знаниями и деловой хваткой. Большинство из них просто старатели и понятия не имеют, как разрабатывать твердые породы. Этим людям не хватает ни умения, ни душевных сил на то, чтобы действительно вскрыть жилу, ибо для этого требуется немалый срок и деньги.

До сих пор он тоже только находил… и неизменно двигался дальше. Но, если он хочет добиться чего-то, ему нужно заняться разработкой…

И Вэл принял решение. Он забудет ту ночь, потому что был уверен, что этого хотели бы и мать с отцом. Будет искать и найдет подходящий участок. Начнет его разрабатывать, а может быть, даже выгодно устроится к кому-нибудь, например к Крокетту.

Он снова выглянул в окно — лошадь исчезла. Раздраженный, он встал и направился к двери. Седок и конь словно испарились.

Эйли жила тем, что стирала старателям одежду и иногда готовила. Веселая, добродушная, открытая женщина, она не выносила легкомысленного безрассудства и относилась ко всем мужчинам как к непослушным мальчишкам, и они любили ее за это.

— Вот тебе раз! Привет! — Она окинула Вэла пристальным взглядом. — Откуда ты взялся? Тебя же сегодня не ждали в поселке.

— Кто это только что ушел от тебя? Такой усатый громила со шрамом.

— А-а, этот-то, который ест за троих?

— Знаешь его?

— Это Ваггонер. Лучше не связывайся с ним. Скверный тип.

Тревэллион опустился на лавку. Любители обедов уже разошлись. Эйли занималась уборкой.

— Славное местечко застолбила ты, Эйли.

— Это, что ли?

— Да. И чует мое сердце, прибыльное.

— А когда ты себе что-нибудь присмотришь? Ты же хороший горняк, Вэл, а болтаешься без дела. Найди себе женщину и какое-нибудь занятие.

Он усмехнулся.

— Я, может, тебя жду, Эйли.

Она рассмеялась.

— Так уж и меня? Я не в твоем вкусе, Тревэллион, меня не обманешь. Повидала я вашего брата, мужчин. Да и потом, я уже дважды выходила замуж; правда, не против попробовать еще разок, но только не с тобой, парень. Даже если бы ты был в моем вкусе, я бы все равно постаралась держаться от тебя подальше. Уж больно ты задиристый. Не хотела бы я, чтобы моего мужа в один прекрасный день внесли в дом вперед ногами или вздернули на первом суку.

Он посмотрел на нее.

— Разве я когда-нибудь ввязывался в неприятности, Эйли?

— Да нет, пока не слыхала, но как раз это-то меня и беспокоит. Таких, как, скажем, Джонни Эльдорадо, которые вечно лезут на рожон, я еще могу понять. На самом деле он симпатяга, возомнивший себя крутым парнем, эдаким головорезом. А такие тихони, как ты, меня всегда настораживают.

— Да я просто старатель, Эйли.

— Ага. Вот только интересуюсь я: что именно ты стараешься разыскать? И не ты ли, часом, убил Рори?

— Рори шулер и попался.

— Значит, все-таки ты. Вы долго беседовали, да так, что никто толком ничего и не понял. Похоже, между вами что-то произошло.

Тревэллион встал.

— Что ты знаешь о Ваггонере?

— Всегда при деньгах. Правда, никогда не швыряется ими, но и не считает их. Он не старатель, и не похоже, чтобы искал работу. Я бы сказала, он из тех, от кого нужно держаться подальше.

— Эйли, мы ведь с тобой старые друзья. Поглядывай в оба. Ладно?

— За ним, что ли?

— И за ним тоже. Хочу знать, кто его друзья… если они у него вообще имеются.

— Что у вас с ним?

Тревэллион остановился в дверях.

— Ничего особенного. Говорят, он расспрашивал обо мне.

Вэл вернулся к своему мулу, затянул подпруги и поскакал вдоль каньона по направлению к Силвер-Сити и Дейтону.

А к Эйли зашел посетитель и завел разговор:

— Кто это приходил, Эйли? О нем тут расспрашивали.

— «Братец Джек». Горняк, каких поискать. Только одинок и замкнут, и лучше его не трогать.

— Не из тех ли, что вечно прут на рожон?

— Тревэллион-то? Да нет, я бы не сказала. Но мужчинам лучше держаться от него на расстоянии. Женщин это не касается.

— Значит, вот он какой, Тревэллион, я много слыхал о нем. — Посетитель, невысокий мужчина ростом около пяти футов десяти дюймов, выглядел спокойным. В его манере говорить чувствовалась нерешительность. — Судя по всему, славный малый, — прибавил он. — Из тех, на кого можно положиться.

— Правда, от этого не легче. — Эйли помолчала и, оторвавшись от мытья посуды, прибавила: — Что-то тут нечисто, только никак не пойму, в чем дело. Знаешь, ведь это он убил Рори.

— Рори давно на это напрашивался.

— Вот он и убил его. Кстати, некоторые утверждают, что Тревэллион просто придрался к Рори. — Она вытерла чашку и поставила ее на стол. — И дружка Рори Скиннера тоже нашли мертвым.

— А кто в друзьях у этого Тревэллиона?

Она откинула со лба прядь волос.

— Боюсь, у него их нет. И он, похоже, в них не нуждается. Ну… помог тут одной барышне устроить кондитерскую, но она, как и все, тоже ничего толком не ведает о нем.

— Может, он пьяница?

— Только не это. Может выпить, конечно, разок-другой, но не пьяница, нет. Вот понаблюдай за ним, Джон, как он держится, как владеет собой. Такое впечатление, что ему ни от кого ничего не нужно.

— А стал бы он работать на кого-нибудь?

— Если бы человек ему понравился, то стал бы. Обычно ему хватает того, что он намывает на своих участках. Он носит мне на стирку рубашки — карманы у него всегда пустые. И никогда не даст рваной, потрепанной одежды. Всегда аккуратная, даже если и в заплатах.

В контору «Соломона» вошел Крокетт, закрыл за собой дверь и направился к своему столу. Элберт Хескет, работавший за длинным столом напротив, даже не поднял головы.

Крокетт сел и, взгромоздив ноги на стол, задумчиво посмотрел на бухгалтера.

— Ну, как дела? — спросил он наконец.

Хескет поднял глаза.

— Все отлично, мистер Крокетт. Думаю, теперь мы можем взять еще двоих, и нам понадобится начальник смены.

— Пытался тут нанять одного. — Крокетт вытащил трубку. — Корнуолльца по имени Тревэллион. — Хескет продолжал делать записи в гроссбухе. — Мне сказали, он горняк высшего класса.

Хескет промокнул последнюю строчку.

— Ну и как, удалось?

— Отказался. А говорят, он отличный специалист. — Крокетт убрал ноги со стола. — Вот он-то нам и нужен. Я подумываю открыть квершлаг между восточным и западным штреками, чтобы улучшить циркуляцию воздуха. Так и рабочим лучше, и вообще я хочу попробовать опуститься глубже.

— Мы добываем отличную руду. — Слова Хескета прозвучали больше чем возражение, в них чувствовался протест. — Мы и без того имеем прибыль. И незачем опускаться глубже.

— Черт возьми, Хеск! — заорал Крокетт. — Кому нужна прибыль, которая только покрывает расходы! Где-то там внизу большая руда, и я должен добраться до нее! Да-да, я чувствую, она там есть! Нам придется тратить больше, чем мы получаем, но будь я проклят, если не послушаюсь своего чутья! Там серебро! Целые тонны серебра! И я намерен добраться до него! Тревэллион как раз тот человек, который нам нужен. И провалиться мне на месте, если я соглашусь с его отказом. Я должен еще раз с ним увидеться. — Он набил табаку в трубку. — А что, если тебе с ним поговорить?

— Нет. Лучше вам, мистер Крокетт. Ведь вы хозяин и верите в эти залежи. — Он с минуту колебался. — Если считаете, что Тревэллион именно тот специалист, который нам нужен, то пригласите его. Лично я не сомневаюсь, что в поселке есть и другие, кто готов работать на нас не хуже, а даже лучше. Я слышал, — прибавил Хескет, — он замкнутый и угрюмый тип. Нелюдим.

Крокетт зажег трубку и бросил спичку на пол. Хескет сжал губы.

Тревэллион будет здесь? Ну что ж, почему бы и нет? Он и в самом деле мог бы найти эту залежь, и если бы сколотил капитал… В конце концов, а почему бы и нет?..

Глава 12

Тревэллион разглядывал в лупу то, что осталось на лотке. Золото шло далеко не лучшего качества, а ведь за все эти годы через его руки протекли буквально горы золотого песка. На этот раз песок был насыщен серебром, и Вэл сомневался, пойдет ли он дороже, чем по десять долларов за унцию. Однако того, что он намывал, ему хватало на жизнь и даже удавалось немного откладывать. И все же он хотел совсем другого. Происходившее в Вирджиния-Сити и Голд-Хилле касалось теперь и его. Люди приходили и уходили. Многие сдались в первые же дни, другие протянули несколько недель, третьи — месяцы. Вода в поселке оказалась никудышной, пища и порох дорогими. Все приходилось везти с собой из-за Сьерры, из Калифорнии.

Ледбеттер водил теперь по шесть обозов и с трудом управлялся. Вэл вспомнил их последнюю встречу. «Бросай все и давай ко мне, — предложил Джим, — одному мне трудновато стало, а вдвоем, вот увидишь, мы разбогатеем… уверяю, разбогатеем! У людей есть деньги. А что толку? Ведь им все так же хочется есть, спать и по-прежнему нужно во что-то одеваться. Эйли просто стирает их одежду, и на вымытой грязи зарабатывает больше, чем иные старатели на золотом песке». Он, безусловно, прав.

Тревэллион подсчитал, сколько ему удалось заработать на своем небольшом участке. Получалась чепуха. И это при его бережливости. К тому же он никогда не играл. Вэл беспокойно заерзал на стуле и посмотрел в окно.

Уже целый месяц он не выбирался в Вирджиния-Сити. Его не покидало ощущение, что кто-то его выслеживает. Тогда он просто удалился: бросил свою заимку в каньоне и отправился на восток, где застолбил себе другой участок повыше Пайп-Спрингс. Там он и жил в одиночестве, изредка стреляя дичь и много работая. Ему удалось намыть немного золота и найти несколько самородков, пока в нем не пробудилась тоска по чашечке хорошего кофе и домашней пище, заставившая его выбраться из этой горной глуши. Он ехал окольными путями и появился возле кондитерской как раз в тот момент, когда к ней подъезжал Ледбеттер.

— К весне здешние прииски разорятся, — объявил Джим. — На шахтах «Офир» и «Центральная» работает по десять человек. На «Платоне» остались жалкие крохи, и они ищут новые залежи. Переходи ко мне, и к весне мы с тобой наладим перевозку людей и грузов.

Водя вьючные караваны, он будет у всех на виду, а регулярные рейсы сделают его легкой мишенью для любого, кто захочет лишить его жизни.

— Не могу я этого сделать, Джим, — сказал он наконец. — Но я сумел кое-что отложить. Почем сейчас мулы?

Ледбеттер замешкался с ответом.

— Вэл, в Сакраменто я познакомился с одним мексиканцем, он хочет распродать своих мулов и осесть там. Я мог бы купить у него двадцать животных по сто долларов за каждого. Поверь, они стоят того. Сильный, выносливый мул или лошадь идут сейчас по хорошей цене. Спрос на них большой. Я согласился купить, только на это уйдут все мои деньги.

Две тысячи долларов, да еще понадобятся седла, уздечки, упряжь. С собой Тревэллион привез небольшой мешочек золотого песку, остальное хранил на участках в двух тайниках.

— Я дам денег, — кивнул Вэл. — Но с обозами ходить не смогу.

— Сколько заплатишь?

— Две с половиной тысячи. — Он достал из кармана мешочек с песком. — Здесь около двух сотен. А это, — он вынул из кармана пять золотых монет, — еще сотня. — Выложив золото на стол, пододвинул его к Ледбеттеру. — Завтра принесу остальное.

— Вэл, это самая удачная покупка в твоей жизни.

Ледбеттер взял золото и, подняв глаза, увидел, как мимо, направляясь к двери, прошел человек в поношенном пальто и в кожаных штанах с бахромой.

— Так значит, завтра здесь?

— Завтра.

Тревэллион поднялся и, выглянув в окно, посмотрел на выстроившиеся в ряд дома. Невероятно, но здесь образовался настоящий город.

Подошла Мелисса.

— Мистер Тревэллион, мы с вами даже и словечком не успели перемолвиться!

— Я вернусь.

— Подождите. Я хочу вас кое с кем познакомить.

И она указала на человека, сидевшего за столом в самой глубине комнаты. Тот встал и направился к нему. Года на два постарше Вэла, стройный, чем-то похожий на испанца; черный сюртук и серые брюки, заправленные в аккуратно начищенные сапоги. Поверх клетчатого жилета красовалась золотая цепочка, увешанная самородками.

— Верн Келби, — представился незнакомец, протянув руку, и широко улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.

Рукопожатие его было крепким и энергичным, даже, может быть, чересчур энергичным, какое бывает, когда хотят произвести впечатление.

— Здравствуйте.

На поясе у него висел револьвер, который так же, как и кобура и сапоги, имел новехонький вид.

— Сам я горняк, — объяснил он. — Вот, помог тут немножко Мелиссе.

— Помогли? — мягко переспросил Тревэллион. — Ну что ж, очень мило с вашей стороны. А я и не знал, что ей нужна помощь. По-моему, она и сама прекрасно со всем справляется.

Келби улыбнулся.

— Разумеется, справляется. Только некоторые вещи мужчине удаются лучше, чем женщине.

— Что верно, то верно, — согласился Вэл. — Должно быть, потребовалось поднять какие-нибудь тяжести, а Джейк староват для этого.

— Об этом я, признаюсь, не подумал, — ответил Келби.

— Он помог мне завести учетные книги, — перебила его Мелисса, — так что теперь я смогу лучше следить за своими расходами и в любой момент буду знать, сколько у меня осталось.

— Да, никогда не мешает знать, сколько у тебя осталось, — согласился Тревэллион. — Уверен, что Альфи тоже мог… О, простите! Извините, мистер Келби, я подумал совсем о другом человеке.

— Зря вы так! — резко ответила Мелисса.

Ледбеттер допил кофе и встал. Лицо его казалось безучастным.

— До завтра, Вэл.

Тревэллион направился к двери и огляделся по сторонам; потом, обогнув дом, подошел к мулу, взобрался в седло и поскакал прочь. В каньоне неподалеку от его первого участка у него находился тайник с золотым песком на сумму по меньшей мере в пять сотен долларов.

Взяв курс на восток от Голд-Хилла, Вэл проехал около полумили и повернул на север. Потом, оставив в стороне шахты и разработки, направился к Шестимильному каньону. Несколько раз он проверял, не следят ли за ним. И ничего не заметил. Достигнув Шестимильного каньона, опять изменил направление и рысью поскакал вверх, ни разу не сбавив шагу.

Солнце садилось за дальними горами, каньон погружался в сумерки, но ночь еще не вступила в свои права. Как всегда, он привязал мула скользящим узлом и направился к кедрам, месту своей обычной стоянки. Вэл почему-то нервничал и тревожился, хотя не обнаружил никаких признаков того, что здесь побывал еще кто-то с тех пор, как он оставил свое жилище. Наломав сучьев, как если бы собирался разжечь костер, он аккуратно сложил их и направился к тайнику. Присев на корточки возле большого валуна, хотел уже было раскопать тайник, как вдруг заметил на камне белый речной голыш, а чуть пониже едва заметную, но все же выделявшуюся резкой белизной в свете сгущавшихся сумерек глубокую царапину, словно оставленную пролетевшей пулей.

Тревэллион отпрянул вправо и сразу же услышал пронзительный свист пули и лязгающий звук, когда она ударилась о камень и отскочила. В мгновение ока он выхватил кольт и выстрелил в ту сторону, где заметил вспышку. Потом вскочил и побежал. Раздался другой выстрел, но уже поспешный: чувствовалось, что стрелявший раздражен тем, что упустил удачную мишень, но Вэл уже успел спрятаться за камни.

Несколько минут он ждал, но аи единый звук не нарушил тишину.

Стрелял явно очень осторожный человек. Он выследил его тайник, пометил камень, сделав его удачной мишенью, всего одним выстрелом проверил расстояние и устроил засаду.

Вэл вспомнил человека в кожаных штанах с бахромой, который вышел из кондитерской. Только он мог пойти к таинственному преследователю и рассказать, что слышал. Тревэллион покупает мулов, а значит, ему понадобятся деньги и скоро он придет к тайнику.

Тревэллион ждал час. К тому времени стало совсем темно. Он вернулся к тайнику и разрыл песок под большим камнем. Золото исчезло. Пятьсот долларов… Столько трудов — и все напрасно. Съездить в Пайп-Спрингс и обратно ему не удастся — до утра не успеть. Он поскакал вверх по каньону, миновал поселок и, обогнув его стороной, направился к Спаффордской фактории.

Магазин еще не закрылся, и когда он подъехал, то увидел, что Хэл Спаффорд подметал пол. Он окинул взглядом Тревэллиона, потом его мула.

— Дай ему зерна, когда вытрешь, — посоветовал Хэл, — гляжу, ты сильно гнал.

— Спафф, — начал Вэл, — мне нужно пятьсот долларов.

Тот перестал подметать.

— Надо, значит, надо, — кивнул он. — Мне нравился твой отец. Хороший был человек.

— Хочу вступить в долю с Ледбеттером, — объяснил Тревэллион. — Деньги нужны ему сегодня к обеду, он заключает сделку, а я не управлюсь.

— Идет.

Торговец ушел в дом, а Тревэллион повел мула в конюшню, там вытер его насухо и насыпал зерна. В дверях конюшни он помедлил, внимательно оглядел дорогу и через заднюю дверь вернулся в магазин.

Хэл уже приготовил необходимую сумму.

— Ты совершаешь хорошую сделку, — заметил он. — Ледбеттер умеет вести дело.

— Да. — Тревэллион спрятал деньги в карман. — Если кто будет спрашивать обо мне — меня здесь не было.

— Что, неприятности?

— Все те же.

— Ты ведь видел, как убили твою мать.

— Да, видел.

— Их явно кто-то спугнул тогда. Странно все это. Таких-то головорезов да напугать! — Он чиркнул спичкой и зажег трубку. — Сдается мне, там кто-то имел свой особый интерес. Ты не думал об этом?

— Думал. Я никогда не говорил, Спафф, но всегда подозревал, что все это организовал кто-то один. Он разузнал, что у отца и его приятеля Редэвея есть деньги. Он охотился за ними. Возможно, выследил, когда оба ушли в город, женщины остались одни… Так или иначе, но вся шайка упилась в тот вечер… Свои-то деньги они давно спустили. Кто же заплатил за виски? Я много ездил, спрашивал людей, познакомился с теми, кто знал Скиннера…

— Это что, один из тех?

— Да. Кто-то крикнул об опасности, и они разбежались. Убийство женщины — прямая дорожка на виселицу, и они не хотели искушать судьбу. Вот и скрылись. Тогда из кустов вышел еще один. Он взял деньги, прикончил Редэвея и, как я думаю, мою мать, а потом исчез.

— Ты знаешь, кто он?

— Не уверен, но, по-моему, знаю. Я даже, в сущности, не видел его лица, но в городе ошивался один тип, и мне кажется, что это он.

— Десять лет — большой срок.

Тревэллион кивнул.

— А вчера вечером меня хотели убить. Я собирался раскопать свой тайник, присел на корточки и увидел на камне, под которым спрятал золото, круглый белый голыш, не больше моего кулака. Потом заметил на камне царапину и сразу же понял, что кто-то стрелял в него, чтобы проверить дальность. Я бросился наземь, покатился, и как раз вовремя, потому что тут-то в меня и выстрелили.

— Видать, сидел близко.

— Еще как близко, будь он проклят.

— Выходит, давно следил за тобой и подсмотрел, где ты прячешь золото.

Он замолчал. Тревэллион пристально изучал дорогу, потом наконец проговорил:

— Спафф, тут, похоже, со временем будет большое поселение. Некоторые выработки уходят под землю на двести футов. Есть богатая руда, и она стоит того, чтобы ее брать. Многие надеются разбогатеть.

— Зимы тут чертовски холодные, — покачал головой Хэл. — Ты-то останешься или уедешь?

— Думаю остаться. Холодов не боюсь.

Хэл усмехнулся.

— Ничего, подожди, вот задует местный ветерок!

— На дороге никого. Пойдем позавтракаем.

Спустя час Вэл с винчестером в руках выехал на дорогу, ведущую в Золотой каньон.

Глава 13

Тревэллион не хотел неприятностей, но не переставал чувствовать растущее раздражение. Ничего не желал он так сильно, как осесть и заняться добычей руды. Он мог вкалывать на своем участке или наняться к кому-нибудь. И ему совершенно не улыбалось сейчас ввязываться в какую-то заварушку. В то же время Вэл четко осознавал, что, промахнувшись однажды, неизвестный стрелок не уберется восвояси. Он не только побывал здесь, но еще и забрал пятьсот долларов — деньги, заработанные упорным трудом.

Ледбеттер ждал его в кондитерской. Тревэллион вручил ему деньги, заверив, что в следующий его приезд отдаст остальное. О том, что в него стреляли, Джиму ничего не сказал. Сообщил только, что тайник его ограблен.

— Тут случились дела и похуже. Только на прошлой неделе убили человека на дороге: ударили сзади по голове и ограбили. Возможно даже, что с ним расправился попутчик.

— Наверное, и свидетели нашлись, — вмешался в разговор кто-то из посетителей.

— А кто украл золото? Есть у тебя какие-нибудь соображения?

— Соображения-то есть, только доказать невозможно. Да и точно я утверждать не могу.

Ледбеттер убрал деньги и спросил:

— Знаешь Сэма Брауна?

— Нет.

— Будь с ним поосторожней. Очень опасен, много убивал, и, похоже, его это нисколько не беспокоит. Я слышал, одного он забил палкой до смерти, а еще нескольких зарезал. Ты, конечно, в меньшей опасности, чем другие, но даже тебе не стоит себя переоценивать.

— Как это «даже мне»?

— Знаешь ты или нет, но молва тебя уже окрестила. Вэл, ты не раз бывал в стычках с индейцами, доставил целехоньким золото, когда тебя уже считали мертвым, и потом убил Рори. Однажды Фермера Пила спросили, кто самый опасный человек в округе, и он не раздумывая назвал Тревэллиона.

— Да брось ты! Я в чужие дела не суюсь, но и себя в обиду не дам.

Улицы поселка кишели разношерстным людом. Как грибы поднимались новые дома. Двойные ряды строений по обе стороны дороги теперь растянулись на четверть мили и продолжали расти с каждым днем. В игорных домах жизнь кипела всю ночь напролет. Поговаривали о том, что в окрестностях все чаще давали о себе знать индейцы: будто нападают и грабят.

— Да не может быть, — твердил по этому поводу Тревэллион. — Поговорите со старым вождем Виннемукой и поймете, что он благоразумный человек.

Джордж Хирст приехал в город и заключил сделку с Маклафлином, сторговав у того шесть соток; после чего отправился в Невада-Сити занять денег.

Маклафлин ухмылялся:

— Все-таки до чего же глупый народ калифорнийцы. Я загнал этому Хирсту скважину за три тысячи долларов!

— А что ты скажешь, если она окажется прибыльной?

Маклафлин пожал плечами и наполнил стакан.

— Ну что ж, и прекрасно! Тем лучше для него. Я вытянул из этой скважины пару тысяч долларов, и это стоило мне неимоверного труда. Больше из нее вряд ли выжмешь. Так что если кто хочет делать там деньги, то ему сначала придется здорово раскошелиться. Так-то вот.

— Подождите до весны, — вступил в разговор Келби. — Вот сойдет снег, и полетят сюда первые пташки из Калифорнии со своими денежками. А нам того и надо!

Кондитерская с каждым днем все больше становилась местом сборищ. Сама Мелисса редко бывала там, так как теперь у нее служило уже трое пекарей, работавших посменно.

Тревэллион с винчестером под мышкой прошел всю улицу, высматривая Ваггонера, но того и след простыл. Зато он встретил Крокетта.

— Когда вы собираетесь приступить к работе у меня, а, Тревэллион?

— Когда вы предложите мне пай от прииска, а не обычное жалованье.

Улыбка исчезла с лица Крокетта.

— Пай?! Да вы с ума сошли!

— Так уж и сошел? Вы уверены, там есть руда, только не знаете, как ее достать. А я знаю. Так почему бы мне не получить пай?

И он пошел прочь, а когда Крокетт окликнул его, не остановился, будто не слышал.

Вэл зашел в салун и, увидев Старого Вирджини, помахал ему.

— Купишь мне выпить? — спросил старатель. — Мои-то уже все тю-тю.

Тревэллион шагнул к стойке и заказал два виски, потом повернулся к Вирджини.

— Скажи-ка мне вот что. Ты работал на «Соломоне»?

— Пока нужда не заставляла. — Вирджини поднял и опустошил свой стакан. — Нет у них там ничего. А может, — он помолчал и с видом знатока посмотрел на Тревэллиона, — они просто плохо ищут! Сдается мне, тамдолжна быть руда. И богатая. Однако ж ее там нет. Они достают много породы, дробят, а в итоге все без толку. Пустая она.

— А Крокетт верит, что есть руда.

— Да, верит. Только… — Вирджини искоса глянул на Вэла. — Ему нужен опытный горняк.

— Крокетт сам управляет прииском?

— Ну… отчасти. Он слишком добродушный, чтобы заставлять людей работать, вот и предоставил все Элу Хескету. У того характер — кремень.

— А Хескет что, горняк?

Старый Вирджини пожал плечами.

— Кто-то, может, и назвал бы его горняком, только не я. Зато он себе на уме. Да-да, себе на уме.

— Почему ты так думаешь?

— Я же сказал, возможно, они просто плохо ищут. Если цена на прииск упадет и в нужный момент там откроют жилу, тот, кто узнает о ней первым, прославится на всю округу. — Старый Вирджини опрокинул еще стаканчик.

— Хескет покупал акции прииска?

— Откуда мне знать, покупал или нет, только хитер он — это да. Иногда мне кажется, что этих акций вообще никто не покупал. Люди толкуют, спорят, а прииск давно уже выдохся.

— Но они отгружают руду. Разве нет?

— Ну отгружают. Низкосортную. У Крокетта работников восемь, от силы десять. Они все время меняются — одни уходят, другие приходят. Ведь народ на приисках неугомонный. Как бы там ни было, но если Крокетт платит жалованье рабочим, платит Хескету, покупает взрывчатку и все необходимое, он наверняка с трудом сводит концы с концами. Правда, это всего лишь мое предположение.

Тревэллион купил Старому Вирджини еще выпивки. Они долго говорили о приисках и о горнорудном деле, потом старика понесло, и разговор перешел на земли Комстока.

— Я, конечно, не ги… не ги… не геолог, — с трудом выговорил он, — только ландшафт здесь изломанный. Взять вот хотя бы эту жилу. Она не всегда залегает так, как ты предполагаешь. То нарвешься на богатый карман, а то глядишь, она уж и выдохлась и между пластами целая прорва пустой породы. Наткнувшись на нее, люди, конечно, думают, что жила иссякла. Иногда так оно и есть. А частенько наоборот, она залегает чуть дальше, но они уже не догадываются туда пробиться… Вот и на «Соломоне» начали рыть штрек, или туннель, называй его как хочешь, а потом вдруг взяли да бросили. Решили, что понапрасну тратят деньги. Может, оно, конечно, и так. Бросили и перешли на другой участок.

— А ты что думаешь по этому поводу?

— Думаю, им следовало продолжать начатое. Только кто я такой, чтобы советовать? Ведь это же их участок, они возились там с землей, брали пробы — им лучше знать, чего они хотят.

Взяв бутылку, они уселись за столом. Старый Вирджини, уже изрядно подвыпив, разговорился.

— Я работал в Зеленой долине, — и парни с Рич-Бар вспоминали тебя. Говорили, что никому не превзойти тебя в работе с бурильным молотком. Хотел бы я поработать с тобою вместе. — Он указал на оживленный горный склон. — Вот посмотришь, придет зима, и почти все они уберутся отсюда — подадутся зимовать в Калифорнию. Ясно как Божий день, с первыми холодами участки подешевеют. Я и раньше такое видел. Надо нам с тобой, Трев, пройтись кое-куда. Я должен показать тебе кое-что. — Он указал рукой в сторону гор. — Уж братья Грош-то знали! А этот Комсток не понимает ни черта. Да-да, ни черта он не смыслит! Подумай, о чем я сказал. Весной сюда понаедут толстосумы из Фриско и начнут скупать все вокруг. Ральстон уже присмотрел себе лакомый кусочек, а уж он-то кое-что кумекает в этом деле. Поверь мне на слово, еще до конца зимы тут можно будет приобрести отличные земли.

— Ну а ты что же?

Вирджини бросил на него проницательный взгляд исподлобья.

— А что я? Обо мне не беспокойся. Я предпринял кое-какие шаги, только что толку-то? Лучше мне сидеть вот здесь да попивать виски. А ты молод, тебе жениться надо, деток заводить. И дом свой ставить.

Спустилась ночь. Тревэллион поскакал вверх по каньону, как если бы собирался отправиться к своей первой заимке возле Сахарной Головы, но, проделав крюк, вернулся назад и расположился на ночлег в низких зарослях ивняка на берегу Карсон-Ривер. За час до рассвета, не позавтракав, он вскочил в седло и помчался к другой заимке, неподалеку от Пайп-Спрингс.

Неделю он не переставая трудился и сделал несколько полезных открытий. Приблизительно в миле к северу от Пайп-Спрингс обнаружил хороший участок. Наткнулся на него совершенно случайно, когда поехал разведать, нет ли в окрестностях посторонних. Никаких следов не нашел, только оставленные животными, но и их оказалось мало. В субботу утром, собравшись приготовить кофе, обнаружил, что вода в ковше подернулась тонким слоем льда. И все же эта неделя принесла ему удачу. Теперь у него скопилось несколько аккуратных мешочков россыпного золота, которое ему удалось намыть в природных желобах и в небольшом котлованчике, вырытом им на дне старого речного русла.

По качеству его взяток тоже превосходил то, что обычно добывалось в Золотом каньоне, и мог пойти по шестнадцать долларов за унцию. Но Вэл не обольщался. До сих пор ему удавалось находить лишь отдельные карманы, и шансы сделать более серьезное открытие, скорее всего, сводились к нулю. Но он не бросал начатое и всю следующую неделю трудился с рассвета до темноты. К концу второй недели вода в потоке стала иссякать, сделав дальнейшую работу бессмысленной.

Оседлав мула и прихватив с собою все золото, он поскакал на восток, к Лебо-Спрингс, чтобы не возвращаться тем же путем, потом направился к вершине каньона Эльдорадо. Спустя примерно час остановился у крутого обрыва отдохнуть и дать мулу напиться из ручья, потом стал спускаться в каньон. Где-то здесь находился лагерь старателей, но где именно, он не знал, так как ни разу не бывал в этих местах. Наконец он нашел его. Крохотное поселение состояло всего из трех хижин да еще одного строения побольше, где размещались одновременно магазин и салун. Оставив мула у коновязи, он вошел.

Лысый человек с остатками рыжеватого пушка на голове с любопытством уставился на него.

— Привет! Есть виски и холодное пиво.

— Тогда пива. Как вам удается сохранять его холодным?

Хозяин ухмыльнулся.

— Есть тут неподалеку небольшая пещерка, воздух там очень даже прохладный. Ставлю пиво у входа, вот оно и остывает. Лучше не придумаешь.

— Не ты ли Тревэллион? — раздался непонятно откуда вопрос.

Он оглянулся по сторонам, ища взглядом говорившего. Стройный, красивый малый с вьющимися волосами дружески улыбался ему.

— Джонни Эльдорадо, — представился он.

— Слыхал о тебе. Да, я и есть Тревэллион.

— Говорят, ты здорово стреляешь.

Вэл холодно взглянул на него.

— Когда не остается ничего другого.

Джонни рассмеялся.

— Я тоже. Может, даже лучше всех в округе. Хочу вот податься в Вирджиния-Сити, посмотреть на этого Фермера Пила… Лэнгфорда Пила… так ли он хорошо стреляет, как о нем молва ходит.

— Хорошо.

— Ну уж не лучше меня.

Тревэллион почувствовал легкое раздражение. И все же этот Джонни не производил впечатления опасного человека, напротив, в нем проглядывало какое-то теплое обаяние и дружелюбная открытость, и трудно было не испытать к нему симпатии.

— Оставь его в покое, — посоветовал Тревэллион.

— Он что, и вправду опасен?

— Да. Только не занимается всякими глупостями и не ищет приключений на свою задницу. Все искатели приключений, каких я знал, покинули этот свет молодыми.

— Правда? Это почему же?

— Не доживали до старости.

Джонни Эльдорадо рассмеялся.

— Может, ты и прав. Только не приходило ли тебе в голову, что ты сам лучше его в тысячу раз? Или вот я, к примеру.

Вэл допил пиво и ответил:

— Нет. Об этом я не думал. Честно говоря, мне до этого нет дела. Могу, конечно, убить человека, если он заслуживает того. Только Фермер джентльмен.

— Передай ему, я скоро приеду полюбоваться на него.

— Ни за что. Сам передавай. Только знаешь что, Джонни, сначала купи себе что-нибудь, в чем тебя похоронят.

Он поставил стакан и направился к двери. Вставив ногу в стремя, посмотрел на Джонни, подошедшего к краю веранды. Тревэллион поднял руку и помахал ему на прощание. Джонни ответил ему и ушел в глубь салуна. Немного помолчав, он обратился к лысому хозяину:

— А он добился, чего хотел. Черт возьми, он так уверен в себе! Хотел бы я…

— Эх, знал бы ты, Джонни, через что ему пришлось пройти… Он из тех, кого лучше не трогать.

Глава 14

Резкий ветер дул с гор. Тревэллион подъехал к кондитерской, спешился, отвел мула в конюшню и, наклонившись против ветра, подошел к дверям.

В кондитерской управлялась сама Мелисса, Верн Келби и еще двое мужчин сидели за столиком. Она поспешно поднялась навстречу Вэлу.

— Бог ты мой, Тревэллион! Садитесь, я налью вам кофе.

— Далеко ездили? — спросил Келби.

— В Эльдорадо.

Мелисса поставила перед ним чашку горячего кофе и приготовила тарелку. В кондитерской было тепло и уютно, пахло пирогами.

— Ну что, многие уехали?

Келби кивнул.

— Многие. Кому охота оставаться здесь на зиму? Дураков нет.

— Погода не мешает добыче, особенно под землей.

— Все равно люди уезжают с приисков. — Келби повернулся к нему. — А вы?

— Останусь.

— Ну, у вас-то все будет в порядке.

Эти слова как-то, неприятно резанули Вэла.

— Может, найдете работу на прииске.

— Там пахать надо.

Даже за то короткое время, что он отсутствовал, город успел заметно вырасти. Число зданий увеличилось, по меньшей мере два из них занимали крупные конторы, остальное — жилые дома. Тревэллион наблюдал в окно за пешеходами, бредущими согнувшись против ветра, а сам думал о том, как не нравится ему этот Келби. Возможно, это всего лишь предубеждение. В конце концов ему о нем почти ничего не известно.

— А вы остаетесь? — спросил он в свою очередь.

Келби мешкал с ответом.

— Еще не уверен, — сказал он и посмотрел на Мелиссу, возвратившуюся с тарелкой для Тревэллиона. — Мелисса точно не собирается уезжать.

— Уезжать?! Да это все, что у меня есть! У меня здесь свое дело, в нем вся моя жизнь. Я впервые ни от кого не завишу!

Келби улыбнулся.

— Независимость далеко не всегда самое лучшее, чего можно желать. Особенно, — прибавил он, — женщине.

— Женщина вправе быть независима так же, как и мужчина, — заметил Тревэллион. — У нее должен быть выбор. Одинокую женщину, да еще без средств, ждет печальное, беспросветное будущее. Дела у Мелиссы пошли отлично, а к весне пойдут еще лучше.

— Вы верите, что это место окажется прибыльным? — В тоне Келби чувствовался скептицизм.

— Да, верю.

Келби махнул рукой в сторону заведения Лаймана Джонса — строения в виде каркаса, обтянутого парусиной, где стойкой служил старый рудопромывальный желоб, а виски наливали в оловянные кружки прямо из бочонка.

— Такие, как Лайман, остаются, а те, кто поумнее да посмекалистей уезжают. Я предложил Мелиссе продать заведение и вернуться в Калифорнию. С таким капиталом она могла бы открыть там свое дело.

— Как ты не понимаешь, Верн? — возразила Мелисса. — Здесь у меня все хорошо только потому, что народу полно, а есть, кроме мяса да бобов, нечего. А там выпечкой никого не удивишь.

— С твоим капиталом, — не унимался Келби, — мы могли бы…

— Вы? — переспросил Тревэллион.

— Ну… я буду рад помочь ей открыть дело. Имея даже небольшой капитал, можно многого добиться.

Тревэллион положил нож и вилку, взял кофейник и налил себе кофе.

— Мистер Келби, — произнес он наставительно, — здесь на приисках у Мелиссы живой бизнес. Она разбогатеет, если останется. Иметь свой бизнес в таких условиях просто, а там, в Калифорнии, — все иначе. Правда, зимой ей придется немного раскошелиться, зато весной сюда хлынут толпы. Чтобы сколотить свое заведение, она трудилась не покладая рук и добилась своего, и не ради того, что имеет, а ради будущего.

— Вот и я говорила ему то же, — вставила Мелисса.

— Но зима будет суровой и просто невыносимой для женщины, — возразил Келби. — Я ведь думаю только о ней.

— Разумеется, — усмехнулся Тревэллион.

— Мы поженимся, и я помогу ей устроить бизнес, — продолжал Келби. — Уверен, с моей помощью дела пойдут у нее еще лучше.

Мелисса залилась краской.

— Но… Верн, мы еще ни о чем таком не помышляли…

— Думается мне… — начал было Вэл, но Келби перебил его с нескрываемым раздражением:

— Послушайте, я, конечно, понимаю, что вы с Мелиссой друзья, но это не дает вам права вмешиваться в ее жизнь. Она поступит так, как захочет. Так что предлагаю вам допить кофе и уйти.

Тревэллион поставил чашку. Лицо его осталось непроницаемым.

— Мелисса, — невозмутимо произнес он, — думаю, вы сообщили ему…

— Верн, — поспешила вмешаться Мелисса, — ты не понял! Тревэллион мой партнер. Он вложил в мое дело деньги. Он и Ледбеттер. Без них у меня вообще ничего бы не вышло.

Келби покраснел от досады.

— Впервые слышу! Ты не говорила мне об этом!

— А с какой стати она должна говорить об этом?! — возразил Тревэллион. — Ее бизнес — ее личное дело, и она вправе хранить конфиденциальность. Если она продаст кондитерскую, то останется ни с чем, а если продолжит начатое, то вскоре станет очень и очень состоятельной. Ей удалось добиться успехов благодаря кропотливой работе и кулинарным способностям. Хочу также заметить, что ни я, ни Джим Ледбеттер не собирались нанимать управляющего. Если вы поженитесь, то это ваше личное дело, а никак не наше. Бизнес к этому никакого отношения не имеет.

— Ясно. — Келби встал. — Боюсь, я просто кое-чего не понял.

— Верн, пожалуйста, не нужно сердиться!

— Могла бы предупредить меня раньше, тогда мне не надо было бы корчить из себя дурака.

— Мистер Келби, — произнес Тревэллион, — за неделю сюда прибыло несколько сотен человек. Все они тоже доброжелательно настроены к хозяйке кондитерской. Осмелюсь заметить, что за тот срок, пока они здесь, Мелисса получила уже по меньшей мере пятьдесят предложений. Разумеется, она не может рассказывать о своих коммерческих делах каждому из претендентов на ее руку. Мелисса сделала самую трудную работу, ее бизнес растет, но и будущее сулит ей немалые надежды. Все это время ей прекрасно удавалось управляться со своим хозяйством, и, смею вас уверить, сэр, что она на редкость здравомыслящая и деловая молодая леди.

— Но здесь такие суровые зимы, — продолжал протестовать Келби, — а она такая хрупкая. Я просто не хочу подвергать ее столь жестоким испытаниям.

Тревэллион улыбнулся.

— Вы правы, мистер Келби. Зимы в этих краях действительно трудные, но думается, вы недооцениваете Мелиссу. К весне она станет еще выносливей. Я не слишком хорошо разбираюсь в женщинах, но заметил, что некоторые хрупкие на вид создания оказываются словно отлитыми из стали.

Келби посмотрел на Мелиссу.

— Не уверен, что останусь здесь. Хочу туда, где есть огни, музыка и хоть сколько-нибудь солнечного тепла.

Келби ушел. Взгляды Вэла и Мелиссы встретились.

— Ничего не слышно о Джиме? Где он?

— Не знаю. В горах непогода. Может, решил переждать.

Тревэллион допил кофе, вышел на улицу и направился к салуну Лаймана Джонса. Вокруг печки из листового железа сгрудились почти все, кто уже побывал у стойки. Вэл заказал пива и стал слушать — наилучший способ узнать последние новости. Джонс самолично принес ему кружку, и Тревэллион спросил:

— Не видал Ледбеттера?

Тот покачал головой.

— Нет, куда-то он запропастился.

В салун вошел Тэпли. Тревэллион подозвал арканзасца и спросил:

— Не встречал Джима?

— Нет. Куда он мог подеваться? Странно все это. Я хорошо знаю его и думаю, что до того, как занесет перевалы, он должен предпринять по меньшей мере еще один рейс. У него отличные мулы. Уж кто-кто, а он не испугается. И потом, столько народу уезжает — он мог бы хорошо заработать.

К ним обернулся плечистый мужчина в пальто из красной шотландки и спросил:

— А вы, приятели, остаетесь?

— Я вот пока еще думаю, — ответил Тэпли.

— У меня есть хороший участок. Продал бы недорого. — Тревэллион заметил мозоли на ладонях говорившего. — Участок и впрямь хороший, ей-богу не вру.

— Тогда почему же ты сам не хочешь разрабатывать его? — поинтересовался Тэпли.

— Жена у меня больна. Ей нужен доктор. Я работаю на приисках десять лет, и этот — лучший из всех, что я видел. Серебро с примесью золота. Сейчас эта примесь не такая большая, но все же есть.

— И где этот участок?

— Там, наверху. Если интересно, могу показать. Эти вот, — он махнул рукой в сторону остальных, — как и я, сейчас на мели. Так что, если выложишь деньги на бочку, считай — дело сделано.

— Надо сначала посмотреть, — возразил Тревэллион.

Когда они вышли на улицу, его новый знакомый представился:

— Меня зовут Макнил. А ты, по-моему, Тревэллион. Так ведь? Видел тебя пару раз на Юбе. А помнишь Джона Маккея? Такой ирландец-тихоня, который чуть заикается. Так вот у него с О'Брайеном тоже есть свой участок там, чуть повыше «Офира».

— Как же, помню его. Спокойный такой малый.

Главная улица вела в гору, на вершине ее и располагался участок. На первый взгляд место не показалось Вэлу удачным, но когда они спустились в пятнадцатифутовую шахту, вырытую Макнилом, и прошли по горизонтальной выработке вдоль жилы, выглядевшей весьма многообещающе, мнение его изменилось. Тут же, возле шахты, стоял мешок с образцами, которые, конечно, как обычно, тщательно отобрали из самой лучшей руды.

— Вот это самое хозяйство и держит меня здесь, — пожаловался Макнил, доставая несколько образцов. — Ведь тут все, что у меня есть. Те, кто разжились деньжатами, давно подались в Калифорнию. Мне во что бы то ни стало надо вывезти отсюда жену, а у меня денег всего-навсего двадцать баксов. Так что называй любую цену, мне все равно.

— У меня у самого-то всего ничего, — ответил Тревэллион, — а впереди еще зима. Могу дать две сотни золотом.

— Идет.

Они пожали друг другу руки. Тревэллион постоял, осматривая ландшафт. Залежи руды на шахтах «Офир», «Центральная» и «Мексиканская» простирались на три с лишним сотни футов, и все приметы указывали на то, что место удачное. На побережье отсюда уже отправили свыше тридцати тонн руды для дальнейшей обработки.

Снова спустившись в шахту, Тревэллион прошелся по горизонтальной выработке, стараясь получше осветить фонарем жилу. Поначалу она была тоненькой, но потом ближе к плоскости забоя расширялась. А что же там, за ним? Можно лишь строить догадки, но у него возникло какое-то радостное предчувствие.

— Ну ладно, давай взвесим золото. — Он помолчал, потом добавил: — Думаю, ты прав, Макнил. По-моему, участок отличный, а ведь я не из тех, кто верит на слово. Мы договаривались о двух сотнях, но я хочу дать тебе пять процентов сверх того.

Макнил смутился.

— Это очень благородно с твоей стороны, но мне, ей-богу…

— Участок открыл ты. Получишь пять процентов от нашей прибыли. Правда, ее может и не быть вовсе.

Вэл расплатился, и мешочек его заметно полегчал. Он задумчиво взвесил его на руке. Хватит еще на одну такую покупку, да и время — самое подходящее. Весной сюда понаедут калифорнийцы с деньгами, цены взлетят, и все здесь пойдет по-другому. Он положил купчую в карман и обратился к Тэпли:

— А теперь, Тэп, давай-ка попробуем разузнать, куда подевался Джим.

— Я отправляюсь на запад, так что поищу его там, — пообещал Макнил.

— Мы едем прямо сейчас, — ответил Тревэллион, — у тебя не будет времени на поиски, да и потом, ведь с тобой больная жена.

— И все-таки буду смотреть в оба. А вам лучше поторопиться. В здешних краях встречаются и такие, кто готов за двадцатипятицентовик душу из человека вытрясти.

Они выехали на поиски. Вечерело. Над головой сгущалась мгла, в спину дул промозглый ветер. Возле фактории ни мулов, ни каких-либо признаков вьючного каравана не оказалось.

— Может, он остановился у Вудфорда, — предположил арканзасец. — Мог укрыться там от непогоды.

Копыта их мулов стучали по мерзлой дороге. Сыпал частый, мелкий снег.

— Если ненастье застигло его на перевале…

— Ну, Джим осторожен. Он лучше всех знает тропу и все закутки, где можно отсидеться в непогоду.

— Тогда бы остались хоть какие-то следы, — заметил Тэпли.

Они ускорили шаг. Ветер крепчал, повалил густой снег, быстро темнело.

— Тэп, — крикнул сквозь вой метели Тревэллион, — нам лучше где-нибудь заночевать. А то и нас придется потом искать. По-моему, здесь мы ничего не найдем.

— Похоже, что так, — согласился тот. Он остановился, пристально вглядываясь в темноту.

Тревэллион собрался было свернуть с тропы, но его мул и не подумал слушаться, он изо всех сил дергал поводья и рвался вперед.

— Смотри-ка, Тэп, — указал на него Вэл, отпуская поводья, — мул что-то чует. Хочу посмотреть, что он будет делать дальше.

— Впервые вижу, чтобы мул по собственной воле шел вперед, — проворчал Тэпли. — Хотя вполне может быть. Они ведь жутко смышленые, эти мулы.

Черный мул перешел на рысь. Он неумолимо рвался вперед, погружаясь в снежную мглу. Так прошло несколько минут. Наконец Тэпли не выдержал:

— Трев, по-моему, мул сошел с ума! Так мы собьемся с пути!

Внезапно мулы остановились и издали протяжный зов, который тут же разнес ветер. Тогда откуда-то из глубины леса до них донесся ответный крик.

— Провалиться мне на месте! — воскликнул Тэпли.

Ветер со снегом хлестал им в лицо, затрудняя дыхание. Перепрыгивая сугробы, черный рванулся на звук, и вскоре они наткнулись на мертвого мула, а чуть поодаль еще с десяток животных сиротливо жались друг к дружке.

— Джим! — окликнул Тревэллион.

— Я здесь… — отозвался слабый голос. — Скорее! Ради Бога, скорее…

Глава 15

Ледбеттер лежал в снегу за поваленным стволом, полуприкрытый низким кустарником, и лицо его искажала боль.

— Нога? — спросил Тэпли.

— Чертовски больно. А все эти проклятые подонки! Вытащите меня отсюда!..

Не теряя времени, Тревэллион наспех соорудил из ветвей нечто вроде постели и положил сверху плащ Джима. Потом помог Тэпли вытащить из-под бревна раненого товарища, собрал коры и сучьев и разжег костер.

— Когда это случилось? — спросил Вэл.

— Пролежал тут двое суток, — проворчал Ледбеттер. — Бандиты поджидали меня в засаде, а когда я проезжал мимо, вышибли из седла, подстрелив мула. Падая, я успел схватить ружье и пару раз выстрелить. Один из них бросился к мулам, и я прострелил ему башку. Вон там подальше валяется его шляпа, если только они потом не вернулись и не забрали ее с собой. В конце концов, видно, решили больше не связываться со мной, а просто увели шесть или семь моих мулов. А я спрятался за поваленным деревом, так как эти койоты могли вернуться. И они вернулись — думали, что я уже мертв. Ну я проучил их — уложил одного, остальные убрались.

— Знаешь, кто такие?

— Видел одного мельком. Надо бы взглянуть на шляпу — может, она подскажет нам что-нибудь.

Тэпли пригнал мулов и снял с них поклажу. Отправляться в путь в такое время не имело смысла, поэтому они сгребли вокруг себя снег, чтобы хоть как-то укрыться от ветра и вести наблюдение.

Тревэллион разрезал Джиму штанину и внимательно осмотрел ногу — перелом ниже колена, и в том месте, где через мякоть прошла пуля, зияла глубокая рана.

— Убили отличного мула, — ворчал Ледбеттер. — Хорошо, что не взял Эмму. Она у меня самая лучшая. Что-то ей нездоровилось, вот и оставил ее на сей раз.

— А сколько их напало?

— Шестеро. Может, семеро. Тот, которого я срезал, теперь уже вряд ли станет заниматься подобными вещами, это уж как пить дать. А одного или двух я только зацепил.

— И что им досталось?

— Мука, сахар, кофе, консервы. Два мула нагружены одеялами. Точно не припомню, надо бы взглянуть. Мулы-то все как один словно к месту приросли. Ведь они знают мой голос, вот и стояли как вкопанные. Бандиты кричали, швырялись камнями, только все зря. Им достались только те, которые у меня недавно.

Тревэллион промыл рану теплой водой. Признаков заражения не наблюдалось, вероятнее всего из-за холода. Парню просто чудом удалось выжить, хотя Вэла это не удивляло, так как ему не раз приходилось сталкиваться с подобными случаями. Перевязав рану, он укрыл Ледбеттера потеплее и подбросил в огонь сучьев.

— Посплю немного, — сказал он. — Тебе, Тэп, первому караулить.

— Думаешь, они снова сунутся?

— Скорее всего. Здесь груза на несколько тысяч долларов. На любом прииске у них его с руками оторвут, тем более зима на носу. Они могут сменять товар на золото по весу и прекрасно знают это.

— Ну что ж, надеюсь, они здесь еще появятся. Хотел бы я вытрясти душу из этих подонков.

Тревэллион устроил себе постель и лег.

— Если их будет много, разбуди меня.

Тэпли усмехнулся:

— Если я спущу курок моей старушки, ты обязательно проснешься, можешь мне поверить. Уж больно громко она у меня разговаривает.

Ветер завывал в верхушках сосен, по земле стелилась поземка. Голодные мулы, изредка покрикивая, разгребали копытами снег в поисках пищи. Вэл закрыл глаза и расслабился. Сначала мороз продирал до костей, но постепенно одеяло согрелось от его тела, и он уснул. Его снова посетили видения я… лица. Были ли это реальные лица или какие-то смутные, роившиеся воспоминания о давно ушедших днях?

Через час после полуночи его растормошил Тэпли.

— Боюсь уснуть. Может, покараулишь пару часов?

Тревэллион сел, укутался потеплее, хотя в такую погоду холод все равно проникал под одежду.

— Все спокойно? — спросил он.

— Мулы что-то стали беспокоиться последние полчаса. То ли мне показалось. То ли им.

— У них нет воображения, — ответил Вэл. — А как Ледбеттер?

— Спит. Сон для него сейчас лучше любых лекарств. По-моему, у него легкий жар. А как иначе? Ведь он ранен.

Тревэллион свернул постель и аккуратно связал ее. Потом подошел к черному мулу и постоял рядом с ним, поглаживая его по спине и что-то шепча. Мул повернул к нему голову и вдруг резко мотнул ею назад.

Вэл опустился на колени и отполз в сторону, прислушиваясь. Поблизости явно что-то происходило. В такую погоду ночью это мог оказаться волк, но скорее всего приближались люди.

Интересно, знают ли бандиты, что они с Тэпли здесь? Вряд ли они пристально наблюдали за этим местом все время. Грелись где-нибудь у костра неподалеку и ждали, когда Ледбеттер умрет.

Ворам всегда не хватает терпения. Особенно таким вот грабителям с большой дороги. Им бы сцапать добычу и убраться восвояси, а эти уже столько времени проторчали на холоде.

Он подкрался к мертвому животному, поближе к жавшимся в кучку мулам, и вдруг услышал хриплый шепот:

— Фрэнк! Их двое! Кто-то пришел к нему.

— Тсс!

Послышался шорох, и на фоне падающего снега Вэл увидел две едва различимые фигуры. Он поднял ружье.

— Ну вот что, — невозмутимо произнес он, словно вел мирную беседу, — бросайте оружие и выходите вперед.

Разумеется, те не собирались делать ничего подобного, они оба повернулись на голос и одновременно выстрелили. Но Тревэллион был готов к этому и опередил их. Его первая пуля сразила того, что стоял ближе. Тот уронил оружие, зашатался и рухнул на второго, который поспешно выстрелил, промахнувшись на несколько футов. Этого было достаточно, и через мгновение второй тоже упал, прямо на первого.

Тэпли вскочил, но когда эхо выстрелов стихло, за ним последовала глухая тишина.

— Не дадут спокойно отдохнуть человеку, — недовольно проворчал он. — Устроили тут пальбу, черта с два поспишь.

— Ничего. У нас еще вся ночь впереди, — отозвался Тревэллион. — Давай-ка начнем собираться. Надо бы выйти пораньше. Что-то мне начинает надоедать это место.

Мыском сапога он отбросил того, что лежал сверху, и человек, распростершийся на снегу, глухо застонал.

— Смотри-ка, один недобитый! — заметил Тэпли.

— Помогите, — жалобно простонал тот.

— Так же, как ты помог Ледбеттеру? — Тревэллион наклонился к раненому, распахнул его плащ и снял у него с пояса револьвер. Рана была смертельная, и уже ничто не могло помочь этому парню.

Вэл не испытывал к нему жалости. Когда человек берет в руки оружие и выходит на большую дорогу грабить, а если понадобится, и убивать, то на жалость он не вправе рассчитывать.

— Кто он такой? — Тревэллион указал на мертвого.

— Понятия не имею.

— А остальные?

— Не знаю.

Перед ним лежал человек крепкого телосложения с рыжеватыми волосами и веснушчатым лицом, которое сейчас стало смертельно бледным. От потрясения и холода он пока не чувствовал боли, но скоро она проявится.

— Вы что же, так и оставите меня здесь?

— Что, не нравится? Мы должны помочь Джиму Ледбеттеру, которого вы подстрелили, а потом, может быть, вернемся.

— Проклятье! Но я же совершенно беспомощен!

— Что верно, то верно. Только не бойся, скорее всего, долго ты не протянешь.

Раненый уставился на него.

— Как ты жесток, Тревэллион!

— Ледбеттер мой друг. Очень хороший друг. И к тому же партнер.

Вэл счистил со спин мулов снег, нагрузил на них поклажу и крепко привязал ее.

— Куда вы подевали наш товар?

Раненый силился что-то ответить, но не смог. Вместо этого он дернулся, скрючился от пронзившей его боли и застонал, в глазах его появилась предсмертная мука.

— Будь ты проклят, Тревэл… — Голос его оборвался на полуслове, он вытянулся и замер навсегда.

Тревэллиона окликнул Тэпли:

— Поможешь мне поднять Джима?

Наложив на сломанную ногу шину из деревянных щепок, они вдвоем втащили его на мула.

— Сможешь ехать, Джим?

Глаза Ледбеттера горели от жара и нестерпимой боли, но он кивнул.

— Только посадите меня, — прошептал он, — только посадите…

Когда они подъехали к кондитерской, он все еще держался в седле.

Землянка Тэпли — аккуратно прибранная хижина из двух комнат, выдолбленная прямо в склоне горы, — находилась всего в нескольких сотнях ярдов от кондитерской. В нее-то они и внесли на носилках Джима, устроив его в спальне, расположенной в самой глубине, где на одной из каменных стен проступали жилки серебряной породы.

— Сначала я добывал тут руду, — объяснил Тэпли, — а потом решил, что зимнее жилье мне нужнее, чем она. Тогда я просто обтесал стены и пол в этой пещере да пристроил переднюю комнату. — Он указал на дверь в дальней стене и продолжал: — За нею туннель футов в шестьдесят длиною. Там проходит жила сернистого серебра с дюйм толщиной. Не так уж много, но думаю, потом она сделается шире.

Ледбеттер посмотрел на Тревэллиона.

— Трев, мне неудобно просить тебя об этом, но не мог бы ты найти кого-нибудь, кто позаботился бы о моих мулах? Ведь они — все, что у меня есть. Да и твоя доля в них вложена.

— Ладно. С этим я разберусь. А что с теми, которые остались в Калифорнии?

— Там у нас свой человек. Он приглядит за ними, так что не стоит беспокоиться. Я и этих хотел переправить туда на зиму, ведь там хорошие пастбища.

— Спаффорд недавно распродавал свое хозяйство, — сообщил Вэл, — но сам остался. У него есть два стога отличного сена, и я думаю, мы могли бы договориться. Кроме того, у него имеется еще пустой загон для скота и огороженное пастбище на берегу Карсона.

— Тогда займись этим. Жаль только, что мы потеряли отличных мулов.

— Ты не потерял их.

— Как это?

— Ну вот сам посуди, — принялся объяснять Тревэллион, — мулов выгоднее продавать по эту сторону Сьерры. То же самое касается и товара, который им достался. Если даже бандитам и удастся перебраться через горы, они вряд ли сумеют сбыть его там. А когда начнутся первые оттепели, то и вовсе ничего не получат за него. А здесь такой товар у них оторвут с руками.

— И что из этого?

— Поезжу по округе, порасспрашиваю. Ведь им придется где-то держать этих мулов, причем не слишком далеко. Кроме того, им нужен тайник для товара, пока они не распродадут его. Если уже продали, я найду его, а если нет — найду и товар, и тех, кто его украл.

— Как ты думаешь, сколько их осталось?

— Наверное, четверо или пятеро. Трое мерзавцев мертвы.

Вэл почистил ружье, проверил шестизарядник, вышел на улицу и направился к заведению Лаймана Джонса.

В салуне собралось полно народу. В самом конце сидел Лэнгфорд Пил, и Тревэллион начал пробираться к нему.

— Здорово, Трев, — поприветствовал его Пил. — Слыхал, ты устроил пальбу на тропе.

— Так, ничего особенного, Лэнг. У Джима Ледбеттера увели несколько отличных мулов вместе с грузом. Буду тебе весьма признателен, если станешь держать ушки на макушке да поглядывать в оба.

— Так и сделаю.

Вэл заказал выпивку, а потом спросил:

— Сэм Браун в городе?

— Да. — Пил подумал над вопросом, потом прибавил: — И с ним еще с десяток сущих головорезов. Эти ребята привыкли стрелять из-за угла, будь осторожен. Сэм убьет всякого, кто догадывается о его делишках, так что береги спину.

Тревэллион допил виски, запахнул плащ и вышел на улицу. С минуту он постоял возле здания, прячась от ледяного ветра. В кондитерской горел свет, и он хотел было направиться туда, но потом, согнувшись, побрел вверх по склону к хижине Тэпли. Чтобы добраться до нее, предстояло пройти перед рядом светившихся окон. Это совсем не понравилось Вэлу, и он остановился под навесом магазина, раздумывая, как поступить. Опыт подсказывал, что всегда надо слушаться внутреннего голоса. Так он и сделал. Продолжая держаться под навесом, пробежал футов двадцать, потом шагнул в густую тень здания.

На участке, купленном Тревэллионом у Макнила, в скалистом склоне тоже была выдолблена хижина. К ней-то он и направился по главной улице, по-прежнему стараясь держаться в тени. Добравшись до жилища, Вэл поднял щеколду, но дверь не открылась. Он решил поддеть ее плечом, но удержался от этого движения, стремительно отступил назад и вытащил револьвер. Потом с размаху ударил ногой по двери, та распахнулась и повисла на петлях.

— Если у тебя нет злого умысла, — произнес он громко в темноту, — то поднимай руки и выходи. А если есть, то я пристрелю тебя.

Глава 16

— Да успокойтесь вы, мистер! Я только искал себе местечко для ночлега!

— Тогда руки вверх и выходите!

Из темноты выступил человек — среднего роста, хорошо сложенный, одетый в белую рубашку с подвязками на рукавах. Тревэллион никогда не видел его прежде и сейчас разглядел только, что у него усы и бакенбарды.

— Ну-ка лицом к стене! — скомандовал он и быстро обыскал незваного гостя — тот оказался безоружен, от него слегка пахло одеколоном, а сапоги были до блеска начищены, хотя и запылились немного. — Войдите и зажгите свет, — приказал Вэл и последовал за ним.

Загорелась спичка, незнакомец поднял колпак и зажег фонарь, потом поставил колпак на место.

Комната выглядела почти пустой: по стенам две койки, стол, печка из листового железа, черный плащ на спинке стула и рядом саквояж.

Разглядев незнакомца при свете, Вэл пришел к выводу, что вид у того не отталкивающий, а взгляд прямой. Оружия не оказалось и в комнате.

— Кто вы такой и что здесь делаете?

— Меня зовут Дэйн Клайд. Я актер, остался без гроша и ищу работу. Там в салуне кто-то сказал, что мистер Макнил с женой уехал из города, вот я и подумал, что лачуга, наверное, пустует.

— Я купил ее у Макнила.

— Простите. — Он потянулся за плащом. — Я сейчас же уберусь отсюда.

— Не делайте глупостей. Куда вы пойдете? В этом городе вы не найдете ночлега, не выложив денег на бочку.

Вэл указал на вторую койку.

— Можете спать здесь, если не боитесь стрельбы.

— Что это значит?

— Мое имя Тревэллион, и кое-кто здесь меня недолюбливает. Они выслеживают меня и могут забрести сюда.

Дэйн Клайд пожал плечами.

— Толкните меня, когда начнется стрельба, — весело проговорил он. — Я так устал, что меня из пушки не разбудишь.

Вэл запер дверь, прикрутил фитиль фонаря и повесил плащ на гвоздь. Лачуга оказалась аккуратно прибранной, видно, о чистоте заботилась жена Макнила, пока окончательно не расхворалась.

— Вы давно ели?

— Давно.

Вэл приготовил кофе и пошарил в буфете. Ему повезло: он нашел шматок копченой свинины, от которого уже отрезали несколько кусочков, и немного старых сухарей.

— Не густо, — заметил Тревэллион, — да уж как-нибудь обойдемся. — Потом он повернулся к Клайду и спросил: — А что актер делает в Вирджиния-Сити?

— Я слышал, в здешних краях начался бум… Вот и подумал, что в городе, наверное, не хватает увеселений.

— Может статься, вы окажетесь правы. А что вы умеете делать?

— Играю в спектаклях, пою, владею почти всеми музыкальными инструментами. — Он снял галстук и отстегнул воротничок, аккуратно положив запонку на стол, чтобы потом без труда найти. — На самом деле, это единственное, чем я занимаюсь с удовольствием. Мой отец настаивал на том, чтобы я учился. Сам-то он получил классическое образование.

— Откуда вы родом?

— Из Дублина. Из Ирландии. Многие ирландцы переселились в Англию, и мы, как и другие переселенцы, стали ирландцами даже больше, чем те, кто остался на родине.

Тревэллион положил на стол золотую двадцатидолларовую монету.

— Это взаймы. Спать можете здесь.

— Бог ты мой, как это мило с вашей стороны! Я перед вами в долгу.

— Перестаньте. Отдадите при случае. Говорите, что поете? Тогда пойдите в салун Лаймана Джонса и скажите об этом — пусть они собирают деньги в кружку. Как вы и предполагали, здесь действительно почти нет развлечений.

— Весной появятся. Две или три труппы собираются приехать сюда на гастроли. Есть здесь театр?

— Нет. Им придется играть в загоне или на постоялом дворе, как во времена Шекспира.

Клайд удивленно посмотрел на него.

— О, вам это известно?

На следующее утро Тревэллион сидел в кондитерской за чашкой кофе, когда туда вошел Уилл Крокетт.

— Когда вы наконец надумаете работать у меня? А, Тревэллион?

— Никогда. А когда мы с вами станем партнерами, Крокетт?

Тот рассмеялся.

— Мне не нужен партнер. Самому-то едва хватает.

— Может быть, именно поэтому вам нужен партнер?

— Что? Что вы хотите этим сказать? — От веселого настроения Крокетта не осталось и следа. — Дела у меня идут отлично.

— Не сомневаюсь. Только, наверное, этого недостаточно. Я видел, какую руду вы добываете. Вы правильно заметили, она неплохая. Кто у вас управляющий, Крокетт?

— Я сам. А что?

— Сколько тонн вы добываете? Сейчас, например.

— Сейчас мы пока ничего не добываем. Элу Хескету понадобилось съездить по делам на побережье, и так как некоторые из наших рабочих уволились, мы решили закрыться на зиму.

— Если у вас есть деньги, чтобы платить рабочим, то лучше продолжить добычу руды, с тем чтобы весной приступить к отгрузке.

Уилл Крокетт задумчиво уставился в окно, раздраженный не столько тем, что сказал Тревэллион, сколько выводами, которые вытекали из его слов.

— Мне нужен хороший горняк. Эл — против. Говорит, что дела у нас и так идут прекрасно и что у него есть кое-какие планы. Только в добыче он разбирается хуже меня, хотя дела ведет отлично.

— Может, вам прислушаться к тому, что он говорит?

— Почему бы вам не зайти к нам и не взглянуть самому? Скажете мне, что вы обо всем этом думаете. А?

— Согласен. Только это будет стоить вам пятьдесят долларов.

— Пятьдесят до… — Румянец вспыхнул на лице Крокетта. — Вы хотите пятьдесят долларов только за то, чтобы пройтись по шахте?! Ведь это займет всего полчаса!

Тревэллион допил кофе и встал.

— До свидания, Мелисса.

Когда он ушел, Крокетт поднял его чашку и с грохотом поставил на стол.

— Поразительно! Пятьдесят долларов! Неслыханно!

— Вы же сами обратились к нему, Уилл! Ведь не он к вам пришел. Он никогда ни к кому не пойдет… во всяком случае, не пойдет просить. Но готов бросить свои дела, чтобы помочь кому-то, как помог мне. А когда пропал Джим Ледбеттер, он сразу же отправился на поиски.

— Чтоб мне провалиться, он же отличный горняк! Сколько людей говорили мне, что Тревэллион разбирается в добыче руды лучше всех! Он нужен мне.

Мелисса улыбнулась.

— Уилл, если он нужен вам, то вам лучше решиться и заплатить. Поймите одно: Тревэллиону, похоже, ничего не нужно. Я просто не представляю, что или кто его в действительности интересует.

Некоторое время Крокетт сидел молча.

— Мелисса, вы замечательная женщина. И действуете на меня успокаивающе. Когда бы я ни пришел сюда, всегда ухожу в хорошем настроении.

Она улыбнулась.

— Это кофе так действует. Сделать вам чашечку?

Несколько минут они молчали, потом она сказала:

— Уилл, если Тревэллион все-таки зайдет взглянуть на вашу шахту, не говорит об этом Элу Хескету…

Он удивленно поднял брови.

— Не говорить Элу? Но почему? Я и шагу без него не делаю! Он моя правая рука!

— Вы когда-нибудь высказывали предположение пригласить Тревэллиона взглянуть на шахту?

— Да, я предлагал нанять его. Насколько помню, Эл счел, что в этом нет необходимости.

— На вашем месте, Уилл, я бы заплатила Тревэллиону, пригласила его и выслушала бы его мнение, но только ни словом не обмолвилась об этом с Элом Хескетом.

Крокетт взял сигару и откусил кончик. С минуту он задумчиво смотрел на нее, потом зажег. Мелисса наполнила его чашку.

— Многие надеются разбогатеть здесь, Уилл. Поверьте, так оно и будет. И вы один из таких людей. Как и Джордж Хирст, вы твердо стоите на ногах и преуспеваете в своем деле. Но, понимаете… вы слишком легко доверяете… мне, Элу Хескету, кому угодно.

— Может быть, — пробормотал он, — может быть.

Тревэллион отправился на участок Макнила и начал работать. Он откидывал пустую породу и сортировал ту, которая подлежала отгрузке, раскалывал на части лучшие куски и промывал их, чтобы отделить серебро. Это, казалось бы, никчемное занятие все же вносило свою крохотную лепту в его доход и к тому же помогало ему изучить возможности жилы.

Поначалу ему показалось, что залежь понижается к западу, однако он решил проверить это и долго бродил по горным склонам или просто сидел где-нибудь на откосе, внимательно изучая покатость и изгибы выходивших на поверхность пластов. Несколько раз он видел, как другие проделывают то же самое, но все они, казалось, не имели ни малейшего понятия о том, что именно хотели найти. Возможно, надеялись обнаружить обнаженные пласты золотоносной породы, словно вылезшей из земных недрспециально для них.

О Ваггонере он ничего больше не слышал.

Через две недели после происшествия с Ледбеттером Тревэллион напал на первый след. В этом ему помог Лэнгфорд Пил.

Пил вошел в кондитерскую, когда Тревэллион сидел там, пересек комнату и подсел к его столику. Мелисса принесла кофе.

— Пару дней назад, — начал он, — я ездил в Геную. Так вот, один тип продавал там одеяла. Целую кипу. Сейчас караваны через горы не ходят и в ближайшие месяцы не предвидятся. Вот я и подумал, что тебя это заинтересует.

— Узнал, кто торговал?

— Да. Как я и предполагал, он из шайки Сэма Брауна. Называет себя Кипом Хозером. Только недавно его видели в Коринне, но под другим именем.

— Надо съездить взглянуть на него.

Пил кивнул.

— Хочешь, поеду с тобой?

Тревэллион улыбнулся.

— Лэнг, это очень благородно с твоей стороны… В самом деле. Только, по-моему, у нас с тобой на сей счет одно мнение: каждый решает свои проблемы сам. Так?

— Так-то оно так, но ведь это проблема Джима. Я люблю Джима, а он сейчас болен.

— Сам справлюсь. Но все равно спасибо тебе.

Лэнгфорд допил кофе и посмотрел на Мелиссу.

— Благодарю, мэм. Кофе просто отличный.

Когда он ушел, Мелисса посмотрела ему вслед.

— Так вот он какой на самом деле, этот прославленный Фермер Пил, самый опасный человек в Комстоке! На вид такой славный!

— А он такой и есть. В прошлом прекрасный солдат. Сначала был горнистом. Выжил во многих схватках с индейцами. Уже тогда за ним закрепилась слава непревзойденного стрелка. К тому же он не любит ввязываться в неприятности, хотя многие, кто хорошо стреляет, частенько попадают в передряги. Сможешь пару раз постоять за себя — и ты уже известен. Когда на тебя направляют дуло револьвера, тут уж выбирать не из чего — или ты, или тебя.

Тревэллион сидел за чашкой кофе, стараясь все хорошенько обдумать. Раз Хозер ходит по улицам, пытаясь сбыть с рук одеяла, значит, можно не сомневаться, что они из поклажи Ледбеттера. Одеялами в городе давно не торгуют, и, как правильно подметил Пил, обозы сейчас не ходят.

Вэл припомнил этого Хозера; тощего, усталого с виду человека с «вечно настороженным взглядом темных глаз он когда-то встречал в окрестностях Голд-Хилла. Правда, внешность оказалась обманчивой. В состязаниях по прыжкам парень выиграл значительную сумму, хотя, казалось, менее других подходил для такого занятия.

Вэла Хозер знал в лицо, поэтому, когда в кондитерской появился Клайд, в мозгу Тревэллиона созрело окончательное решение. Он предложил тому сесть и жестом подозвал Мелиссу.

— Хочу познакомить вас с Дэйном Клайдом. Он актер и мой друг. Вы можете кое-что для меня сделать, — обратился он к Клайду, — но я не хочу, чтобы у вас возникли неприятности. — Тревэллион описал ему Хозера и Сэма Брауна, рассказал о том, как ограбили обоз Ледбеттера, и о своих подозрениях.

— А что вы хотите узнать? — спросил Дэйн.

— С кем они имеют дело и где их можно найти. Я рассчитываю на то, что бандиты не знают вас. Вам придется держаться от меня подальше, пока все это не закончится. Однако как только заметите, что вас узнали, или даже почувствуете что-то, немедленно бегите. Это очень опасные люди. Им не надо искать предлога, чтобы убить.

— Буду осторожен.

Клайд был приятен в общении и умел слушать.

— Последний раз я работал во Фриско, — пояснил он. — Приехал туда с нью-йоркской труппой. Играл Хорна. А до этого побывал и в Дублине, и в Лондоне, и в Париже — и везде на первых ролях. — Он улыбнулся. — Правда, труппы менялись. Однажды я проработал сезон с Рэчел Феликс, а потом гастролировал с мисс Редэвей. Мы тогда давали «Билет для отъезжающего».

— С кем, вы сказали?

— С мисс Редэвей. Грита Редэвей. Вы о ней, наверное, не слышали. Она еще совсем юная актриса, но очень талантливая. Пару сезонов она выступала с Феликс как инженю, но за последний год ее талант раскрылся. Положительная оценка критиков. И весьма высокий профессионализм.

— Какое необычное имя.

— Да, действительно. А вы знаете, она ведь тоже янки… то есть американка. Еще девочкой играла где-то на Юге.

— Привлекательная?

— Более чем. Она просто великолепна! У нее редкая красота. Из-за этого-то они и расстались с Рэчел. Нет, не подумайте, что они поссорились, просто Рэчел постоянно твердила ей, что и сама тоже красива и что она будто бы отвлекает от нее, Рэчел, внимание зрителей. Я сам слышал, как Рэчел говорила: «Деточка, вы красивы. Вот и используйте это». Но они расстались добрыми друзьями.

— И сколько же ей лет, этой мисс Редэвей?

— Уверен, что ей еще нет и двадцати.

Когда Дэйн Клайд ушел, Тревэллион допил свой кофе. Да, необычное имя. Неужели?.. Нет, это невероятно! Просто не может быть!..

Он хорошо помнил ту ночь. Помнил, как, превозмогая собственный страх, прижимал к себе это дрожащее, испуганное дитя и знал, что он нужен. Нужен ей. Она нуждалась в нем, и это придавало ему силы. И помогло потом пройти через все испытания.

Единственный раз в жизни, с горечью думал он, когда он был кому-то по-настоящему нужен и чувствовал себя истинным защитником. За эти короткие мгновения Грита успела дать ему нечто бесценное, нечто такое, что он берег в душе и пытался осознать всю последующую жизнь.

У его отца была мать, а кто есть у него?

Глава 17

Зимовать Тревэллион остался в хижине, хранившей тепло и укрывавшей его от ветра и снега. Когда за дверью бушевала непогода, а в печке потрескивал огонь, в хижине оказывалось очень уютно. Вэл прислушивался к завываниям ветра, и перед глазами у него вставали прибрежные скалы Корнуолла, разбивавшиеся о них волны и холодные потоки дождя.

Ночами он читал оставленные Макнилом книги, а днем работал в шахте, постепенно углубляя ее, и обнаружил, что жила становится все более мощной. Он отбирал лучшие куски золотоносной породы, а серебряную руду складывал отдельно.

С высоты склона, где находился его участок, город виднелся как на ладони. Теперь он невероятно разросся и был изрезан множеством улиц, переулков и закоулков. Горы укрыло снегом. Метель следовала за метелью, снежные вихри с воем разбивались о карниз крошечной лачуги и словно пытались нащупать своими зловещими пальцами хоть какую-нибудь узенькую тропинку или щель в надежде проникнуть туда, где разливалось тепло очага.

В понедельник вечером, когда снова повалил снег, к лачуге подъехал Дэйн Клайд и постучался. Держа наготове револьвер, Тревэллион открыл ему дверь, и Клайд сразу же направился к печке. Он снял рукавицы и протянул озябшие руки к огню.

— Я узнал, где они прячут одеяла и все остальное. — Вэл молча ждал, и тот продолжил: — Это хижина. Только совсем не там, где мы предполагали, а в каньоне, приблизительно в миле от Кедров. Недалеко. Туда ведет тропа. Знакомо вам это место?

— Да.

— Где-то в двухстах ярдах от тропы. Хижина выдолблена в скале, в ней никто не живет, есть загон для скота и сарай.

— Был там кто-нибудь?

— Нет. Они появляются там время от времени, в основном хижина пустует.

— Отлично. — Вэл потянулся за кофейником. — Садитесь. Холод лютый. Замерзли, наверное? — Он наполнил чашку. — Скажите, они вас видели?

Клайд пожал плечами.

— Думаю, да. Я там всем рассказывал, что недавно встал на ноги после тяжелого недуга и что доктор прописал мне длительные прогулки. Каждый вечер я отправлялся в разные стороны и думаю, что в конце концов они привыкли ко мне и перестали обращать на меня внимание.

— Я слыхал, вы выступали у Лаймана.

— Да. Им очень нравятся старинные ирландские песни. Правда, не только они. Мне приходилось выступать в мюзик-холле, и я знаю много забавных номеров.

Он немного помолчал, потом спросил:

— Вы несколько дней не ездили в город?

— Да.

— Сэм Браун убил человека. Перерезал горло охотничьим ножом и бросил тело под стол, а сам уснул прямо там же, уткнувшись лицом в окровавленные руки.

— Это на него похоже.

— Ну я: еще понимаю, когда хищные звери убивают свою добычу, они хотя бы чистоплотные, но этот… пожалуй, самое отвратительное двуногое, какое я встречал в своей жизни.

Клайд отхлебнул кофе.

— Хозера я видел с Брауном и с остальными.

— А с человеком по имени Ваггонер не видели?

Тревэллион описал Ваггонера.

— Нет, такого не встречал. Если он ошивался здесь, то мог податься со всеми в Калифорнию.

Какое-то время они молчали, потягивая кофе. Клайд обратил внимание на самодельную полку с книгами.

— Ваши?

— Достались вместе со всем хозяйством. Макнил собирал их где только мог: в опустевших лагерях, даже в Семимильной пустыне. Там многие бросали свое добро, чтобы облегчить ношу.

— Читаете?

— Да так, время от времени. Когда человек один, ему не хватает общения, вот и приходится обращаться к книгам, даже если он и не большой любитель. Знавал я одного такого — его завалило снегом. Всю зиму просидел в доме, отгороженный от остального мира, зато к весне так хорошо знал Библию, что вскоре сделался проповедником. — Тревэллион поднялся. — Если хотите, можете подождать здесь, только пойдите лучше в кондитерскую.

Клайд изумленно уставился на него.

— Вы что, собираетесь отправиться туда один?

— Мне так удобнее. Через город не поеду, сделаю крюк. Если повезет, найду то, что ищу, и к утру вернусь.

— Я с вами.

— Спасибо, не стоит. — Он посмотрел на Клайда. — Вы умеете стрелять?

— Нет. Никогда не пробовал. Но, если понадобится…

— С этими людьми вам не следует связываться, хотя так вы скорее научились бы стрелять. Это суровая страна, и оружие здесь всегда держат под рукой.

Чтобы осуществить задуманное, Тревэллиону нужна была помощь, и он, конечно, сразу же вспомнил о Тэпли. Клайд, несмотря на его искреннее желание быть полезным, для такой операции не годился.

Он нашел арканзасца в его землянке за чашкой кофе.

— Ты, конечно, как всегда, на ночь глядя. Что случилось?

Вэл объяснил ему свой замысел, потом подытожил:

— Нам понадобится четыре вьючных мула и чуточку удачи.

— Никто из этой шайки, похоже, не выберется сегодня ночью на улицу, — воодушевился Тэпли. — Хозера я видел у Лаймана, он уже тогда стоял на бровях.

Они выехали. Ледяной ветер стегал в лицо, мулы упирались — им явно хотелось вернуться в теплое стойло. Тревэллион скакал впереди, подняв воротник, укрывая рот от перехватывавшего дыхание ветра.

Поднявшись на вершину холма, оглянулся: сотни огней горели внизу, рядом светились Голд-Хилл и Силвер-Сити, дорога же была пуста.

Они нашли хижину по описанию Клайда. Тревэллион подъехал прямиком к ней, почти не сомневаясь, что сейчас распахнется дверь и на пороге появится вооруженный человек. Однако прочная дверь оказалась заперта. Засов выглядел не слишком крепким. После третьего удара он поддался, и они вошли внутрь.

Большая часть товара Джима — тюки с одеялами, мешки с мукой, сахаром, кофе — аккуратно лежала на месте, не оказалось только мулов, да кое-что из украденного исчезло — либо съели, либо распродали. Не теряя времени, они навьючили что смогли на своих мулов, явно перегрузив их. Даже теперь, чтобы забрать весь груз, понадобилось бы приехать еще раз. Уже светало, когда они вернулись и сложили спасенное в кладовке у Ледбеттера.

Сидя в хижине за чашкой кофе, Тревэллион посмотрел на Тэпли и сказал:

— Теперь мулы. Нужно обязательно разыскать их.

— Скорее всего, они держат их где-то на берегу. Только у реки можно найти и воду, и корм — сено или траву.

— Но сначала неплохо бы немного вздремнуть, — предложил Тревэллион. — А тогда и в путь.

— Как думаешь, с грузом все будет в порядке?

— Он в самом центре города. Жаль, денег маловато. Попробую найти надежных ребят, чтобы присмотрели за ним.

Тэпли скакал рядом с Тревэллионом. Шел уже третий день поисков, а мулов и след простыл. Снег редел, он лежал теперь только узкими полосками у подножия огромных валунов и в тех местах, где пролегали ледяные нити замерзших потоков.

— Тебе нужна женщина, — вдруг сказал Тэпли. — Одному плохо.

— Ты же один.

— У меня есть дочка. Знаешь, как это утешает, когда думаешь о ней, строишь планы. Скорее всего, они и не осуществятся, зато есть над чем поразмыслить. И у нее есть родная душа.

— Ну что ж, может, когда-нибудь…

— Ты молод. А молодым свойственно думать, что еще будет «завтра». Но это ошибка. Многие так и умирают молодыми. В этих краях дожить до старости — большая редкость, мало кому это удается.

— Хозяин лавки сказал, что видел где-то здесь следы, но не обратил на них внимания.

— Ничего, найдем.

Они продвигались на запад по извилистой тропе вдоль берегов Карсона. С обеих сторон возвышались стены каньона.

— Местечко что надо. В таком запросто подстрелят, — заметил Вэл.

— Да уж. Только на самом деле подстрелить могут где угодно. Ты, наверное, подумал о том, как поступит Сэм Браун, когда обнаружит пропажу?

— Мне противен Сэм Браун, — ответил Вэл. — И мне наплевать, как он поступит.

— Кто-нибудь наверняка сторожит мулов, — предположил Тэпли. — Весной они будут стоить целое состояние. Клеймо Джима можно изменить. Оно у него из трех букв — JED. Я как-то видел в баре одного парня с карандашом в руках, он на бумаге показывал Хозеру, как его можно превратить в три восьмерки или в тройку и две восьмерки.

— Ледбеттер узнает этих мулов, как человек узнал бы своих детей.

— Так-то оно так, — согласился Тэпли. — Только сможет ли он доказать? Теперь у нас в городе все по закону.

— В том-то вся и беда.

Старые кедры тянули к ним свои скрюченные, узловатые ветви. Тревэллион нарвал кедровых иголок и растер пальцами.

— Нравится мне этот запах, — проговорил он.

— Ты бы снял винтовку, — вернул его на землю Тэпли, — посмотри, как твой мул прядет ушами.

Мул и в самом деле навострил уши и собрался было закричать. Тревэллион дал ему слегка под ребра, чтобы отвлечь его внимание, и снял с плеча винтовку.

На месте слияния Карсона и Брунсвикского каньона они увидели небольшой луг, поросший жухлой травой с проблесками молодой зелени.

Мулы паслись там. Все до единого. Посреди луга стояла палатка, перед ней горел костер. Из палатки вышел человек со сковородой в руках и, поставив ее на плоский камень, принялся резать мясо, потом повернулся и направился к костру.

Должно быть, он что-то заметил краем глаза, так как вдруг резко оглянулся и, посмотрев по сторонам, увидел Тревэллиона и Тэпли, невозмутимо сидевших в седлах.

— Ч-ч… Какого черта! Кто вы такие?

Из-за пояса у него торчал револьвер, а возле входа в палатку стояла прислоненная к камню винтовка.

Никто не проронил ни слова. Неторопливо, очень осторожно парень поставил сковороду на плоский камень, потом вытер руки о штаны, явно собираясь выхватить револьвер, но обе винтовки опередили его, уткнувшись в него дулами. Никто не двигался.

— Вы, ребятки, ищете что-нибудь?

— Уже нашли, — ответил Тревэллион.

Тот нервно облизнул губы. Ему явно хотелось вытащить оружие, но оба дула были нацелены прямо на него.

— Хотел вот бекону пожарить, — кивнул он на сковороду.

Не проронив ни звука, Тревэллион и Тэпли не сводили с него глаз. Тэпли пожевал табак и сплюнул.

— Может, вон на том кедре? — спросил Вэл.

— По-моему, он несколько маловат. Хорошо бы футов на шесть-восемь, — прибавил арканзасец Тэпли. Потом указал на моток веревки, висевший за спиной у незнакомца, и весело воскликнул: — О-о, да у него и веревка есть!

— Погодите! — заорал тот, при этом руки его продолжали лихорадочно шарить по штанинам. — Кто вы такие, ребятки? Чего хотите?

— А мы разве сказали, что хотим чего-то? — перебил его Тревэллион. — Мы нашли мулов Ледбеттера, а больше нам ничего и не надо.

— Ребятки, не нарывайтесь на неприятности. Ведь мулы-то…

— Краденые. И рядом с ними ты. Где тут ближайший суд, а, Тэп?

— Полагаю, в Пласервиле. А может, в Солт-Лейк. Ведь это же территория Юты.

— Далековато. Семь верст киселя хлебать, да еще оставаться, чтобы дать показания. Так, глядишь, пол-лета пройдет. А в итоге они все равно повесят его. Нет никакого смысла.

— Да, никакого смысла нет, — согласился Тэпли, — переть его в такую даль ради такого пустяка. Дерево есть, веревка есть, что еще?

— У него и пушка есть, — добавил Тревэллион. — Может, нам подстрелить его для начала?

— Эй, ребятки! Погодите! Я не знал, что эти мулы краденые. Честное слово, не знал!

— Кто поставил тебя стеречь их?

— Какие-то парни обещали заплатить, если я присмотрю за ними. Я и понятия не имел, что…

— Я видел его в Голд-Хилле с Хозером, — сообщил Тэпли, — и с этим подонком Сэмом Брауном.

— Писать умеешь? — спросил Тревэллион.

— Что за вопрос! — с ноткой возмущения воскликнул тот. — Конечно, умею!

— Вот и отлично!

Левой рукой Вэл достал из кармана блокнот, какие обычно используют горняки для своих записей.

— Сейчас ты напишешь следующее: «Сэм Браун, Кип Хозер и остальные украли этих мулов и стреляли в Ледбеттера».

— Да вы с ума сошли! Я не могу сделать этого! Они убьют меня!

— А мы тебя повесим.

Человек дрожал, и на мгновение Тревэллиону показалось, что он сейчас бросится наутек, но тут твердость духа окончательно покинула его, и он беспомощно сложил руки в мольбе. Прежде чем он успел что-либо вымолвить, Тревэллион невозмутимо произнес:

— Мне кажется, у тебя есть два способа умереть и только один выжить.

— Как это?

— Ты напишешь, что тебе продиктовано, сядешь на лошадь и уедешь в Солт-Лейк.

Искорка надежды сверкнула в глазах бедолаги.

— И вы позволите мне уйти?

— Я бы не стал так долго препираться, чтобы написать какую-то бумажку, — поддержал его Тэпли.

Парень схватил карандаш и нацарапал что требовалось, и тогда Тэпли сказал:

— У тебя есть десять минут, чтобы убраться отсюда.

Глава 18

К весне ветры сделались еще более резкими. Они с шумом врывались в город, разбиваясь о стены хижин и салунов. Скудные запасы топлива почти истощились, и многие поселенцы, чтобы приготовить пищу, топили печки полынью. Бесшумный снег падал на крыши, проникал в трубы очагов и щели плохо сколоченных домишек, припорашивал спящих, словно укрывая их белым одеялом.

Наступила весна 1860 года. Холода прекратились, но ветры не унимались. Они разносили по воздуху клубы песка, гулко бились в немногие уцелевшие окна, но к началу марта нашлось уже несколько отчаянных смельчаков, рискнувших переправиться через заснеженные горные перевалы.

Как-то утром Тревэллион спустился в город. Джон Мур, только что прибывший с грузом продуктов и спиртного, уже строил себе салун, и вокруг него толпился нетерпеливый люд. Зимние запасы виски подошли к концу, а это было равносильно катастрофе.

Джим Ледбеттер пришел в кондитерскую раньше Тревэллиона и уже помогал Мелиссе готовить завтрак.

— Мой повар ушел, — посетовала она. — Купил инструменты и занялся добычей золота.

— А зря, здесь он был как раз на своем месте, — заявил с порога Уилл Крокетт, закрывая за собой дверь.

Тревэллион налил кофе себе и ему.

— Ну что, готовы заглянуть ко мне на «Соломон» и осмотреть шахту?

Вэл пожал плечами.

— А вы готовы заплатить пятьдесят долларов за то, что я пройдусь туда и обратно и дам, быть может, какой-нибудь совет?

— Ох, ну и характер у вас!

— У меня есть и собственный участок, причем довольно приличный.

— Ба! Да видел я участок этого Макнила! Там только намек на руду. С таким не стоит и возиться.

— Думаю, мы с вами по-разному смотрим на одни и те же вещи, — возразил Тревэллион. — Я всю жизнь изучаю породы и формы залегания пластов. А вы занимались торговлей или чем-то вроде того. Так ведь?

— Ну знаете… человек всему может научиться, — возразил Крокетт.

— И должен благодарить за это Господа, — заметил Ледбеттер, который только что подошел и присоединился к ним.

— Джим, когда поедешь, я отправлю с тобой руду. Там на десяток мулов наберется.

— Ну что ж, отлично, — с недовольством в голосе проговорил Крокетт, — пусть будет пятьдесят долларов! Надеюсь, вы заслуживаете этих денег.

Тревэллион кивнул в знак согласия.

— Тогда завтра утром.

В разговор вступила Мелисса:

— Прислушайтесь к его советам, Уилл.

Он раздраженно посмотрел на нее.

— Послушайте, разве я не говорил вам, что…

— Нет, Уилл, не говорили. Но неужели вы всегда показываете свои карты другим игрокам?

— Конечно нет. Только это совершенно разные вещи. Как он может управлять прииском, если не будет знать истинного положения дел?

— Я только прошу вас не раскрывать своих карт. Во всяком случае, не все.

Когда она ушла на кухню, Крокетт сказал:

— Мелисса замечательная девушка, но иногда ей, похоже, кажется, что я ребенок.

Ледбеттер покачал головой.

— Это не совсем так, Уилл. Мелисса слышит множество разговоров. Ведь на чашечку кофе в кондитерскую заглядывают и старатели и дельцы, так что здесь можно много чего узнать. Вы хороший человек, Уилл, только слишком доверчивый. Слишком.

— Беда в том, — вставил слово Тревэллион, — что когда у человека есть толковый помощник, то постепенно он перепоручает ему все больше и больше работы, и в конце концов тот полностью забирает дело в свои руки.

— Но только меня это не касается, — возразил Крокетт и встал. — До завтрашнего утра, Тревэллион.

Когда он ушел, Вэл спросил:

— А кто все-таки такой этот Хаскет? Я слышал о нем, но самого никогда не видел.

— Ко мне он не заходит, — ответила Мелисса. — Так что я совсем не знаю его, хотя вполне может оказаться, что он заслуживает доверия. Только мне кажется, что нельзя слишком доверять кому бы то ни было.

— Хорошо, что вы это понимаете, — заметил Тревэллион.

Мелисса покраснела, потом продолжала:

— Он живет уединенно. Наверху у него хижина, и все свое время он проводит в ней или в конторе за своими бухгалтерскими отчетами.

— Не пьет, не жует табак, — прибавил Ледбеттер, — и, похоже, ничто его не интересует, кроме этого прииска.

— Он горняк?

— Сам увидишь, что нет. Впервые я услышал о нем лет шесть-семь назад, еще в Сакраменто. Он скупал по дешевке руду у тех, кто срочно нуждался в деньгах.

На следующее утро Тревэллион спустился в город и подъехал к прииску Крокетта. Теперь он уже знал, что Уиллу Крокетту принадлежал участок в сто пятьдесят футов, где он вырыл пятидесятифутовой глубины шахту. От нее шла горизонтальная выработка с признаками руды. Внезапно выработка прерывалась, и вправо от нее открывалась другая. Здесь признаки обогащенной породы были налицо, и по мере продвижения вглубь мощность жилы увеличивалась.

Показатели выглядели многообещающе, и на «Соломоне» уже отгрузили несколько обозов руды для дальнейшей обработки. Эти последние новости широко обсуждались в городе, где ничто не могло укрыться от посторонних глаз.

Крокетт ждал возле устья шахты. Молча они зажгли фонари и спустились вниз. Тревэллион не был геологом и нисколько не претендовал на то, чтобы им слыть. Но его огромный практический опыт позволил сразу же безошибочно оценить форму залегания пластов.

Так называемая Комстокская залежь представляла собой пролегавший с северо-востока на северо-запад гигантский разлом, состоявший из множества более мелких. Вэл не слишком хорошо знал расположение пластов, но чувствовал, какой из них может оказаться обогащенным, а какой нет. И если ему встречалась порода, включавшая в себя кварц, кальцит, галенит и пирит, то она непременно содержала аргентит и золото.

Большинство горизонтальных надвигов Комстокской залежи, казалось, пролегало к северо-востоку от «Соломона». Тревэллион шел по штреку, внимательно изучая форму залегания пластов. Деревянные крепи были сделаны грамотно, и шахта в целом имела профессиональный вид.

Во втором штреке порода содержала низкопробный кварц, галенит, аргентит и богатую примесь сфалерита. Серебра он не обнаружил, хотя при обработке породы его выделяли довольно много.

Тревэллион пошел обратно.

— Теперь надо осмотреть штрек номер один, — сказал он.

— Вряд ли с ним стоит возиться, — заметил Крокетт, — но мне бы хотелось, чтобы вы осмотрели все.

В первом штреке, где работы уже были прекращены, он не нашел ничего, заслуживающего внимания, и только у самой плоскости забоя остановился. Там он, изумленный, постоял минуту-другую. Нигде не валялось ни обломков, ни расколотых кусков пустой породы. Еще более удивившись, он прошел несколько шагов в обратном направлении и снова окинул изучающим взглядом стену. Крокетт ждал, проявляя признаки нетерпения. Немного погодя Тревэллион вернулся в глубь штрека и принялся тщательно изучать разбросанные куски породы. Несколько раз он присаживался на корточки, чтобы подобрать некоторые из них; одни отбрасывал, другие складывал в карман. Наконец встал и опять пошел к устью забоя.

— Почему здесь прекратили работы?

— Шла пустая порода. Мы решили изменить направление. — Крокетт посветил фонарем над головой. — Вы же сами видите. Здесь ничего нет.

— Давайте поднимемся наверх, — предложил Тревэллион. — Я увидел все, что хотел.

Когда они выбрались на воздух, становилось уже прохладно. Дело шло к вечеру, и со склонов Сан-Маунтин подул ветер.

— Пойдемте-ка выпьем по чашечке кофе, — посмотрел многозначительно Тревэллион. — Нам надо поговорить.

— По-моему, вы только и делаете, что пьете кофе, — усмехнулся Крокетт. — Или тут все дело в Мелиссе?

— Нет. Не в Мелиссе. Хотя она замечательная девушка, и мы с Джимом Ледбеттером помогли ей открыть собственное дело. Но мы с нею всего лишь друзья.

В кондитерской Тревэллион отхлебнул из чашки и заявил:

— Крокетт, на вашем прииске кто-то действует самостоятельно и вынашивает собственные планы.

— Что вы имеете в виду?

— Вы ведете выработку не в том направлении, и кому-то на прииске известно об этом. Быть может, это даже не один человек.

— Я смотрю, вы тоже вбили себе в голову эту дурацкую идею, — с нотками нетерпения в голосе проговорил Уилл. — Пытаетесь убедить меня, что Эл Хескет обманщик? Но, не куплюсь на это.

— Я не называл имен, к тому же совсем не знаю этого вашего мистера Хескета. Но уверен, что кто-то, кто хорошо разбирается в добыче, заставил вас вести выработку не в том направлении.

Он достал из кармана несколько образцов породы, подобранных на полу штрека.

— Вот. Взгляните-ка.

Крокетт взял образцы, бросил на них полный нетерпения взгляд и снова посмотрел на Тревэллиона.

— Я не понимаю, зачем вам это нужно, мистер, только эти образцы не с моего прииска!

— Я подобрал их с пола прямо на ваших глазах.

— Вы могли подменить их. Нигде на моем участке нет ничего даже приблизительно похожего!

— Крокетт, вы видели, как я исследовал забой? Я могу сказать вам, что случилось. Эта порода залегает очень неоднородно: то идет толстыми пластами, то вдруг совсем прекращается, то вновь появляется в виде богатых скоплений. Тот, кто работал там, провел серию взрывов, обнаживших отличную породу. Тогда он остановил работы, подчистил все и убрался оттуда. Только он забыл об одном: когда взрывают породу, ее обломки отлетают на тридцать — сорок футов по туннелю. Это-то и произошло в данном случае. Он или они тщательно подчистили все в устье штрека, но забыли сделать то же самое в его глубине.

— Чушь! Если бы там имелась хорошая руда, то в устье обязательно виднелись бы ее признаки!

— Обычно так оно и бывает. Но судя по некоторым другим здешним шахтам, такое не обязательно. Кто-то добыл в этой шахте несколько тонн руды и спрятал ее где-то.

— С этого много не поимеешь, — возразил Крокетт.

— С нескольких тонн, может, и не поимеешь. Но что, если они рассчитывали на более крупную ставку? Например, на весь прииск?

— К чему это вы клоните?

— Все очень просто. У меня создалось такое впечатление, что кто-то обнаружил там гнездо отличной руды и заподозрил, что ее тут много, тогда он свернул работы и перенес их в другое место.

— Но во втором туннеле жила мощнее. А первый мы бросили потому, что там ничего не было.

— Вы получали какие-нибудь предложения относительно прииска?

— Конечно нет.

— «Соломон» ведь акционерное предприятие, не так ли?

— Разумеется, так. Мне пришлось продать часть акций, чтобы выручить деньги на текущие расходы. Почти на всех приисках Комстока поступают подобным образом. Нам нужен капитал для развития.

— У кого контрольный пакет?

— У меня, естественно. Я имею сорок два процента акций, Хескет владеет десятью. Это позволяет нам контролировать ситуацию.

Тревэллион посмотрел в окно. По узкой улочке ветер гнал клубы пыли, двое горняков устало брели, неся свои обеды в судках. Многие закрывшиеся на зиму прииски теперь снова заработали.

— Крокетт, — спокойно проговорил Тревэллион, — вы заплатили мне, чтобы я осмотрел шахту. Я сделал это. Мой вам совет — начните работы немедленно, сегодня же. Наймите рабочих и приступайте к добыче. Кроме того, на вашем месте я бы послал в Калифорнию надежного человека, чтобы выкупить оставшиеся акции. Подозреваю, что вы находитесь в каких-нибудь тридцати футах от потрясающего открытия.

— Подозреваете?

— Да. Именно подозреваю. Потому что никто не знает, что там находится, остается только догадываться. Думаю, благодаря той серии взрывов на поверхность вышло то, что скрывалось в недрах. Скорее всего, это добротная второсортная руда, но ее присутствие указывает на большее.

— Вы считаете, мне надо возобновить добычу?

— Да, считаю. И не понимаю, почему вы вообще ее прекратили. Я работал не покладая рук всю зиму и добыл жалкую часть того, что могли бы добыть вы. Сейчас у вас лежали бы тонны руды, готовые к отгрузке.

— Помнится, меня удивило, когда Эл сказал…

— Расчет прост: остановить на шахте работы, и тогда никто не сможет прийти к случайному открытию, способному изменить ход дела.

Распахнулась дверь, и на пороге кондитерской появился Джордж Хирст.

— Кофейком меня угостят? О, привет, Уилл! Тревэллион, выпьешь со мной чашечку?

— Джордж, Тревэллион считает, что мне нужно послать кого-нибудь на побережье, чтобы выкупить остальные акции. Он уверен, что мы на пороге какого-то большого…

— Боюсь, поздновато, Уилл. — Во взгляде Хирста читалось сочувствие. — Акции «Соломона» уже скуплены. Пошли по цене от двух до трех долларов за пай.

— Ты это серьезно? — Взгляд Крокетта был полон растерянности. — Ну-ка расскажи, что тебе об этом известно. — Он помолчал, потом прибавил: — Впрочем, мы с Элом контролируем ситуацию.

— Уилл, — Хирст старался говорить как можно мягче, — акции скупил Эл. Все до единой!

Глава 19

Уилл Крокетт, который к тому времени уже поднялся, чтобы уходить, снова опустился на стул. Не сводя глаз с Хирста, он нащупал ручку чашки.

— Джордж, ты уверен?

— Когда я приехал в Сан-Франциско, то первое, что услышал, это разговоры о том, что «Соломон» подвергнут оценке имущества для финансирования дальнейших разработок. Потом мне показали образцы руды, добываемой на «Соломоне», и они не представляли ничего особенного. В сущности, вся болтовня сводилась к тому, что цена на акции падает. Двое совершенно разных людей спрашивали меня, правда ли, что Хескет ушел оттуда и собирается открыть собственный прииск. К тому времени перевалы занесло снегом, и проход через горы закрылся, но вы же знаете, как распространяются слухи. Народ бросился продавать акции «Соломона», и я сам слышал, как один горлопан поносил фирму на чем свет стоит. — Хирст помолчал. — Он орал, что эти акции годятся лишь на то, чтобы обклеивать ими стены вместо обоев.

Мелисса наполнила чашку Уилла.

— Ничего, Уилл, «Соломон» не единственный прииск, — мягко проговорила она, — и потом, вам по-прежнему принадлежит немалая часть его акций.

— Эл контролирует большую часть, — спокойно продолжил Хирст. — И сам сообщил мне, что ему принадлежит сорок восемь процентов всех акций.

— Не… не могу поверить в это! — пробормотал Крокетт. — Ведь «Соломон» мой! Это я открыл его. Я начал там работы, собственными руками вырыл первую шахту, приступил к горизонтальной выработке… И добывал неплохую руду. Я бы никогда не продал ни одной акции, но мне не хватало денег на текущие расходы, а Хескет всегда имел наличные и золото. Я продал ему несколько паев, потом он посоветовал продать еще, чтобы обзавестись оборотным капиталом. Мы с ним держали контроль над акциями и с помощью дополнительных вложений в скором времени смогли бы… — Он запнулся и вытер дрожащей рукой пот с лица, потом огляделся. — Да какого черта?! Подождем, пока вернется Эл. Наверняка он сумеет дать объяснение. Просто ему подвернулся удобный случай выкупить все акции для нас, и он сделал это. Довольно ловкий ход, я бы сказал.

Тревэллион поднялся из-за стола.

— Утро вечера мудренее, Уилл. А сейчас спокойной ночи.

Он вышел и направился к участку Макнила. Со склонов Сан-Маунтин дул холодный ветер, и улицы опустели. Прислушиваясь и всматриваясь в темноту, Тревэллион постоял возле двери. Ведь он перебежал дорогу Сэму Брауну, а тот опасен. Поэтому и к хижине Тревэллион подъехал окольным путем, осторожно пробираясь через штабеля руды.

Он застал Дэйна Клайда за чтением сан-францисской газеты. Тот ткнул в нее пальцем и сказал:

— Полсписка занимает Комсток. Если человек хочет разбогатеть, то это, похоже, самое подходящее место.

— Если только ему удастся остаться в живых.

— Вы имеете в виду Брауна?

Тревэллион вымыл руки в тазу, стряхнул с них воду и вытер полотенцем.

— Да нет, дело тут не в Брауне. Теперь изобрели новый способ строить шахты, и мне страшно хочется узнать, как это делается. Нам нужна вода, хорошая питьевая вода. А еще вода для промыва породы. Нам нужна местная власть и свое представительство в Вашингтоне.

— Как думаете, будет война?

— Думаю, будет. И начнется она прямо здесь, у нас. Терри готов кому угодно перегрызть глотку за южан. Том Пэйсли со своими пожарниками горой стоит за Штаты. То же самое и Билл Стюарт. Пока южанам удается добиться своего, но долго они не протянут.

В городе начался настоящий бум. Добыча серебра шла полным ходом. Торговля акциями горнорудных предприятий на рынке недвижимости Сан-Франциско приняла характер всеобщего сумасшествия и не имела ничего общего с реальным положением дел на приисках. Тревэллион работал на своем участке, орудуя простейшими инструментами и стараясь держаться подальше от людских глаз.

Город разрастался. Теперь здесь появились каркасные здания гостиниц и даже планировалось построить большой отель с фешенебельным рестораном. Сооружался театр, и поступило предложение пригласить в город гастролирующие труппы. Как-то внезапно и незаметно Вирджиния-Сити перестал быть убогой горсткой хижин и землянок и превратился в настоящий город.

Однажды вечером Тревэллион с Ледбеттером отправились в заведение Лаймана Джонса.

— Посмотри-ка, — тихо проговорил Ледбеттер, — здесь Браун.

— Вижу. Ну что ж, чему быть, того не миновать.

Среди двух десятков пар пьяных глаз игроков Тревэллион вдруг натолкнулся на колючий взгляд Брауна. Вэл подошел к стойке, и хозяин, узнав его, слегка побледнел.

— Что, следят? — спросил Ледбеттер.

— Как всегда, — кивнул приятель.

Браун, верзила с маленькими злобными глазками, снова стрельнул в него взглядом. Однако держался он осторожно.

Кип Хозер не спускал глаз с Брауна.

— Не делай этого, Сэм, — прошептал он.

— Это почему?

— Послушай моего совета. Оставь его в покое. Он отлично стреляет и ни за что не отступит. Его не обманешь и не испугаешь. Если ты прицепишься к нему, то придется идти до конца.

— Так уж?..

— Он дерется лучше всех, даже лучше Лэнгфорда Пила, уж поверь мне.

Вдруг в окружавшей их толпе произошло какое-то движение. Повернув голову, Браун увидел перед собой Тревэллиона.

— Привет, Сэм. — Вэл посмотрел в его колючие глазки и улыбнулся. — Хочешь выпить?

— Я и сам в состоянии взять, что мне нужно.

Тревэллион оперся локтем о стойку, и Браун никак не мог угадать, кто его противник — левша или правша. Они взяли виски, и Вэл произнес:

— Поговаривают, у нас с тобой какие-то недоразумения, Сэм. Ни за что бы не поверил. А ты?

— Недоразумения?.. Понятия не имею.

— Вот и я говорю то же самое. Я знал, что ты не имел никакого отношения к мулам Ледбеттера. Потому что если б имел, то я бы вздернул тебя на первом суку.

— Ты бы вздернул меня?! — Браун в упор посмотрел на него, явно начиная злиться, однако его что-то беспокоило. — Что это ты несешь?

— А почему бы и нет, а, Сэм? Разве не так поступают с конокрадами? Только это бестолковый разговор. Я всем говорю — забудьте об этом, между мной и Сэмом нет никаких разногласий. — Тревэллион указал на стакан. — Ну ладно, давай-ка выпьем! — Немного помолчав, он добавил: — Если у нас с тобой когда-нибудь возникнут проблемы, то только скажи мне, Сэм, и тогда сам выберешь оружие. Ведь мы с тобой любим выяснять отношения один на один. Так?

Он поставил стакан, повернулся и пошел прочь. Ледбеттер на мгновение замешкался, чтобы допить виски, и последовал за Тревэллионом.

Браун стоял возле стойки нахмурившись. У него осталось чувство, будто его провели, только он не понимал как. Так или иначе, он был раздосадован.

— Проклятье! — пробурчал он. — Да я…

— Не надо, — посоветовал Кип Хозер. — Оставь его. Не порть себе жизнь, Сэм. Он доставит тебе кучу неприятностей. У него тут полно друзей, а у Ледбеттера, похоже, еще больше. Пока вы беседовали, этот Тэпли все время сидел сзади, прислонившись к стене, и наблюдал. Мой тебе совет — забудь о нем. Здесь достаточно простофиль. И вот еще что, — прибавил он, немного подумав, — ходят слухи, что кто-то хочет убить его. Вот и предоставь это им.

Тревэллион и Ледбеттер вышли на улицу. Через несколько минут их догнал Тэпли.

— Впервые вижу этого головореза Сэма, — усмехнулся Джим. — Он не знал, как себя вести с тобой. А Тэп нагнал страху на Кипа Хозера. Тот места себе не находил — все время оборачивался в его сторону и поглядывал на его шестизарядник.

Они отправились в хижину Макнила.

— Холода все не проходят, — заметил Вэл, растапливая печку. — Так, пожалуй, еще задумаешься, на что потратить летний заработок.

— Театр скоро закончат строить, — сообщил Клайд. — Вествудская труппа приедет к нам с гастролями.

— Я тут как-то подсчитал, — вступил в разговор Ледбеттер, — у нас теперь тридцать восемь магазинов, девять ресторанов и двадцать пять салунов.

— А еще четыре мясные лавки, — прибавил Тэпли. — Девять или десять платных конюшен, пара парикмахерских, а прачечных — и вовсе не счесть. Так что город растет, ребятки. Скоро здесь будет прямо-таки настоящая столица.

— Беспокоюсь я за Уилла Крокетта, — сменил вдруг тему Ледбеттер. — Кто-нибудь видел его?

— Не надо о нем беспокоиться, — возразил Тэп. — У него сорок два процента акций «Соломона». Какая разница, у кого контрольный пакет? Главное, что он может продолжать делать деньги.

— Уж больно он доверчив, еще хуже меня, — заметил Ледбеттер. — И доверяет Хескету.

— Никогда не видел его, — задумчиво произнес Вэл.

— Черствый он. И необщительный. Себе на уме. И далеко не глуп. Только я бы ему спину не подставил.

— Говорят, он скоро возвращается.

Ледбеттер повернулся к Тревэллиону.

— Ты видел его прииск. Есть у них там что-нибудь?

— Хорошая на вид порода в той заброшенной шахте. Я посоветовал Уиллу возобновить там работы, а тут как раз пришла эта новость.

В печи трещал огонь, наполняя комнату приятным теплом. Тревэллион налил чашку кофе и поставил ее на покрытый клеенкой стол. Сквозь шум голосов беседующих друзей он пытался уловить, не раздадутся ли какие-нибудь звуки снаружи, но не услышал ничего, кроме ветра.

Они говорят, что строится театр. Он уже много лет не видел ни одной постановки, а ведь всегда любил театр. Тревэллион поддержал разговор и сказал о театре вслух.

— Уилл Крокетт, — подхватил Ледбеттер, — заработал свои первые деньги как раз в театральной среде. Он продал актерам свои акции, а потом, когда разбогател, снова выкупил. И впоследствии не раз обращался к этим людям.

Тревэллион встал, надел пальто и вышел на улицу. Было холодно. На темном небе мерцали яркие звезды. Он прошелся немного и посмотрел вниз на освещенный огнями город. Конечно, они правы, Вирджиния-Сити растет на глазах. Еще пару месяцев назад население его исчислялось сотнями, а теперь насчитывало уже несколько тысяч, и народ все прибывал.

Ваггонер… Интересно, где он? Может, отступился? И кто он такой, наконец? Наверняка один из тех. А может, просто обыкновенный грабитель.

Тревэллион не сомневался, что именно Ваггонер украл у него золото. И понимал, что он вот-вот появится здесь снова.

Он вспомнил о тех, кто убил его мать и отца. Их было девять, во всяком случае, никак не меньше восьми. В своей последней схватке отец убил двоих, еще двоих он позже убил сам. Осталось четверо или пятеро.

А кто тот человек, который организовал нападение? Он один нужен Тревэллиону. А может, и нет. Он все меньше и меньше думал об этом и постоянно корил себя за отступничество. Эти люди заслуживали смерти, и не было закона, который мог покарать их или хотя бы найти.

Тревэллион сидел на большом камне и задумчиво смотрел на город. В таком городе, как этот, где бушует настоящий бум, человеку легко разбогатеть. И вот он здесь, у него два отличных участка, и он знает, что с ними делать. Кроме того, у него есть своя доля в деле Ледбеттера и крохотный пай в кондитерской Мелиссы, и обе эти доли тоже приносят деньги.

Мысли его постепенно перешли на добычу руды. Некоторые прииски процветают. На таких, как «Офир» или «Мексиканская», обнаружены огромные залежи богатейшей руды. На «Офире» мощность жилы достигла шестидесяти пяти футов в ширину.

Никому еще не доводилось разрабатывать такую мощную жилу, и никто не знал, как это делается. Постоянно случались обвалы. Чтобы избежать несчастных случаев и увеличить количество добываемой руды, требовалось придумать новые способы добычи. И он не сомневался, что они будут найдены.

Тревэллион вдруг осознал, что все это время был так сосредоточен на собственных неотложных проблемах, чтосовершенно не думал о будущем. Дело с мулами Ледбеттера, похоже, закончено. Теперь он мог выбросить из головы Брауна и подумать о более важных вещах.

Во-первых, надо сообщить Мелиссе, что он собирается прикупить еще пару участков по сходной цене. Ведь в кондитерской ей приходится слышать множество разговоров, так как люди доверяют ей и чувствуют себя там раскрепощенно.

Другой источник информации — Ледбеттер. Он постоянно в разъездах. Руду, правда, теперь по большей части обрабатывали здесь, а на побережье перевозили лишь малую часть. Обогащение руды сделалось в Уошу прибыльным занятием.

Дорога через Сьерру улучшилась, и Ледбеттер начал переходить с вьючных мулов на фургоны. Времена менялись, менялась и жизнь.

Тревэллион вернулся в дом и на блокнотном листе изобразил простейшую схему Комстока и Сан-Маунтин. Он обозначил на ней прииски, насколько мог припомнить их местонахождение, и принялся изучать ситуацию. Он обратил внимание на несколько отдаленных участков, не подававших особых надежд, и решил, что осмотрит их и, если позволит цена, купит.

Он взглянул на значок, которым пометил прииск «Соломон». Уилл Крокетт по-прежнему был главным пайщиком, но уже не владел контрольным пакетом: его сорок два процента акций против сорока восьми Хескета… Но…

Он сложил в уме цифры — девяносто процентов. Интересно, а кто владеет оставшейся долей — долей, которая может повлиять на перераспределение контрольного пакета акций?

Глава 20

Элберт Хескет не любил ездить верхом. Он не доверял лошадям, но более быстрого способа добраться до Комстока не существовало. Эл возвращался с победой и предчувствовал, что это только начало.

Он четко знал, чего хочет и как добиться желаемого. Устроившись на «Соломон» бухгалтером и постепенно получая от Крокетта все больше полномочий, Хескет уже через год сделался по сути дела главным человеком на прииске.

Каждый вечер он приходил на шахту и собирал свежие образцы наработанной породы. Посещал он и другие прииски и там, одаривая рабочих бутылками виски, получал сведения о последних достижениях. Так постепенно у него скопилось значительное количество информации, позволявшее ему оценить положение дел в Комстоке.

У Хескета сохранилось немного привезенного с собой золота, к которому он добавил то, что ему удалось скопить за счет бережливости и ловкого ведения дел на «Соломоне».

При первых признаках возрастающей ценности прииска он прекратил работы в главном штреке и перенес их в другое место. Каждую ночь он являлся на шахту как на дежурство и наблюдал за взрывными работами, пока не заступала утренняя смена. Эл собственноручно откидывал лучшую породу, прятал ее в заброшенном штреке и аккуратно заметал следы. А наутро начинались обычные работы.

Уилл Крокетт редко спускался под землю, занимаясь в основном покупкой оборудования и необходимых материалов, и Хескет осторожно приучал его к мысли, что ему, Крокетту, нет равных в решении организационных вопросов и что его место наверху, а не в шахте. Он взял за правило подробно докладывать Крокетту о ходе разработок, так что тому казалось, что он имеет полное представление о состоянии прииска.

Хескет намеренно нанимал бездельников и лодырей, которые не проявляли ни малейшего любопытства к полученным распоряжениям.

С самого начала он понимал: для того, чтобы успешно завершить задуманное, ему не хватит имеющихся денег, поэтому во время своего пребывания в Сан-Франциско нашел там нужного человека.

Маркус Зетцев, плотный, приземистый коротышка со слегка продолговатыми глазами, занимался поставкой свечей на морские суда и горнорудного оборудования. В порту он имел свой маленький бизнес, который внезапно пошел в гору.

Будучи любопытным и подозрительным, Хескет впервые узнал о Маркусе Зетцеве в крохотном ресторанчике, подслушав разговор за соседним столиком.

— Лучше купи у Маркуса, — говоривший понизил голос, — обойдется дешевле. Гораздо дешевле.

— Почем же он приобретает, если продает так дешево?

— Не спрашивай. Лучше держи рот на замке.

Несколько дней спустя Эл закупил у Зетцева буравы, тросы и взрывчатку по ценам гораздо более низким, чем рыночные.

— Я доволен выгодностью сделки, — заявил он Зетцеву. — У меня в Комстоке бизнес, и я тоже могу быть вам весьма полезен.

— Вот и хорошо. — Зетцев огляделся по сторонам. — Если уж на то пошло, то я вынужден поднять цены. Другие-то их не снижают. Приходится крутиться.

Через несколько дней Хескет заглянул к нему и после недолгого скучноватого вступления предложил:

— Может, зайдем куда-нибудь выпить?

Зетцев посмотрел на него, выглянул за дверь и наконец кивнул:

— С удовольствием.

Они долго беседовали в ближайшем салуне, потом Хескет сказал:

— Имея хорошую информацию, на приисках можно делать настоящие деньги. Есть еще способ — скупить по дешевке лучшие владения. — Помолчав несколько минут, он объяснил: — Хорошая сделка наклевывается… через несколько месяцев… только, чтобы провернуть ее, нужны деньги. У меня столько не наберется.

— Изложите поподробней.

— Чуть позже, — ответил Хескет. — Сделка может принести миллионы. И заметьте, всего одна сделка!

— У меня есть акции «Соломона».

— Продайте их.

— А если цены поползут вверх?

— Этого не случится. Во всяком случае, в ближайшее время. И потом, вы сможете выкупить их обратно по более низкой цене.

Маркус последовал его совету и продал акции, а Хескет через брокера купил их. Когда спустя несколько дней стало известно, что акции «Соломона» упали в цене, Маркус был вне себя от счастья.

— Добрый совет. Не забуду его.

— Теперь подождите, — предупредил Хескет, — и не тратьте эти деньги.

Эл подозревал, что Маркус Зетцев скупал краденое. В районе порта орудовало несколько банд, в том числе шайка Сидни Дакса; они пробирались на стоявшие в гавани суда, в пакгаузы и крали груз.

Позже, будучи в благодушном, доверительном настроении, Маркус как-то признался:

— Никогда не покупаю краденого. Терпеть не могу подобных штучек. Только… — он широко улыбнулся, — я никогда не задаю вопросов. Приходит ко мне человек, у него есть кое-что на продажу, цена меня устраивает, и я покупаю. У меня нет оснований подозревать, что он нечестный человек. С какой стати я должен его подозревать?

Через несколько недель, когда акции «Соломона» окончательно упали в цене, Зетцев одолжил Хескету денег на их покупку. Тот взялся за дело осторожно. Он сам находил владельцев акций, имена которых разыскал в архивах «Соломона». Сначала сообщал им, что прииск подвергнут оценке имущества, потом предлагал выбор. Он был так осторожен, что завладел большей частью прииска еще до того, как проницательный Джордж Хирст осознал, что произошло. Хирст не имел дела с «Соломоном», но он, как и многие в Комстоке, считал Уилла Крокетта своим другом.

Хескет подъехал к Вирджиния-Сити поздним вечером. Он специально дождался, когда народ разбредется по салунам и на улицах никого не останется. Выбирая малолюдные переулки, добрался до прииска «Соломон».

Снаружи на здании конторы он прикрепил вывеску, а другую такую же повесил у входа в шахту. У входа на территорию «Соломона» установил третью табличку. Надпись на них гласила, что без подписанного суперинтендантом пропуска вход на территорию прииска запрещен.

На рассвете следующего дня, когда Крокетт первым подошел к прииску, то увидел возле установленной таблички вооруженного охранника. Тот преградил ему путь.

— У вас какое-то дело?

— Я Уилл Крокетт!

Охранник пожал плечами.

— А мне наплевать, кто вы такой! Есть пропуск — проходите, а нет — значит, нельзя.

— Послушай, какого черта? Я владелец этого прииска!

— Мне приказано пускать только тех, у кого есть пропуск. Это распоряжение суперинтенданта Хескета, и он…

— Супер-кого?

Охранник, здоровый парень с дубинкой в руках и револьвером на поясе, проговорил:

— Мистер, если вам нужно пройти, то попросите разрешение на это в письменной форме. Вы отдаете мне письмо к мистеру Хескету, а я позабочусь, чтобы его ему передали.

Он махнул рукой на территорию прииска.

— Сейчас идут взрывные работы. Мы бы не хотели, чтобы с вами что-нибудь случилось.

Уилл посмотрел на него, потом на здание, где располагалась контора, повернулся и пошел прочь.

— Какая неслыханная наглость! — сказал он, придя в кондитерскую. — Да провалиться мне на месте, если я напишу это письмо!

— У него теперь контрольный пакет, вот он и устанавливает свои правила.

Новость быстро дошла до Тревэллиона. Он только что закончил сверлить шпуры и набивать их взрывчаткой и поднялся на поверхность. Молча выслушав рассказ Уилла, Вэл воздержался от комментариев, так как считал его слишком прямолинейным и простодушным.

Помимо этой истории, в то время существовали еще две темы для разговоров — это соперничество Хинана и Сэйерса и предстоящие выборы. Кандидатом выставлялся Сьюард. Южане грозили отделиться.

Когда Тревэллиона спрашивали об этом, он пожимал плечами.

— Я плохо разбираюсь в политике. На Востоке не жил, знаю только Западное побережье.

На самом деле его раздражало, что он так мало знает. Прежде он избегал разговоров о политике и лишь изредка читал о ней в случайно подвернувшихся газетах, как правило далеко не свежих. Теперь же, уже почти год будучи гражданином, он с некоторой неловкостью ощущал собственное неведение.

Однажды при нем упомянули о Линкольне и спросили:

— А ты что о нем думаешь?

— О ком? — переспросил Тревэллион, и все посмотрели на него с недоумением.

— Эйб Линкольн из Иллинойса.

— Что-то не слышал о таком.

Выручил его Ледбеттер:

— Да наверняка слышал! Ну помнишь, он еще вел спор с Дугласом?

— А-а, тот самый? Я был тогда на Западе. Так и не знаю, о чем они там говорили.

В шахту Тревэллион вернулся, когда пороховой дым рассеялся. Он подошел к разлому. Осмотрев его, присел на груду обломков, подобрал несколько штук и принялся разглядывать их, потом снова взглянул на разлом. Теперь жила шла вглубь. Но стала шире. Присвистнув от удивления, Вэл вышел на воздух.

Через некоторое время он снова спустился под землю, отбросил породу и тщательно рассортировал ее. Порода оказалась богатой, но легко крошилась — с такой трудно работать. Вэл никогда не отличался болтливостью и теперь предпочел помалкивать о своих делах. К счастью, никто пока не догадывался о его открытии, и он понимал, чем дольше сохранит его в тайне, тем лучше.

Умывшись, Тревэллион снял грязную одежду, переоделся в чистую и приготовил кофе, потом вышел на улицу. Близился вечер, и многие уже закончили работу. Кое-где еще раздавались тяжелые удары дробильных машин, но Вэл их не слышал — он давно научился не обращать внимания на подобные звуки.

Спустившись немного вниз по склону, он сел на большой камень и принялся изучать гору. Конечно, трудно сейчас сказать, в каком направлении пойдет жила. Не один он в Комстоке ломал над этим голову. Тревэллион посмотрел на соседний участок, расположенный к северу. Он принадлежит ирландцу по имени Лайдон. А тот, что лежал к востоку, являлся собственностью голландца-парикмахера.

Вэл зашел в парикмахерскую.

— Постричься можно?

— Устраивайся вон там на стуле.

Тревэллион опустился на плетеный стул, разглядывая себя в зеркало. Были времена, когда он стригся чаще.

— Увидишь в волосах песок, не утруждайся, чтобы выгрести его.

— А что так? Расплатиться, что ли, нечем? Деньги-то у тебя есть?

— У меня участок на Седьмой миле. Живу на то, что зарабатываю.

— А разве бывший участок Макнила не твой?

— Мой. Я там и поселился.

— Но ты и копаешь там немножко. Разве не так?

— Пробовал. Только что-то не густо, вот и решил расширить скважины. А пока взялся за фундамент.

— Фундамент?

— Хочу построить себе дом. Надоело мне ютиться на жесткой койке Макнила. Мечтаю о настоящем доме в шесть комнат. Только вот места маловато. Интересно, кто занимает соседний участок, к северу от меня? Я бы купил его по сходной цене…

— Мой тот, что к востоку.

— Вот как? Ах ты черт! Будь он к северу, мы бы с тобой могли совершить хорошую сделку.

Закончив стрижку, голландец спросил:

— Так, значит, мой участок тебя не интересует?

— Да нет вроде. — Тревэллион помолчал, словно раздумывая над предложением. — Хотя если бы цена оказалась подходящей, то… — Он надел пальто. — Можно еще и сад развести. Натаскал бы земли из долины. Сад как раз хорошо разбить к востоку от дома.

— Только вдруг там окажется руда? — высказал предположение голландец.

— Что ж, может и такое случиться. Мой участок не показатель. Ты не пробовал пойти вглубь? В этих местах вся лучшая руда залегает глубоко, и, чтобы разрабатывать ее, нужны денежки, и притом немалые.

Тревэллион переменил тему и завел разговор о несостоявшемся приезде Поуни. Ситуация на Востоке с каждым днем становилась все серьезнее, и отсутствие новостей беспокоило.

— Я за Штаты, — заявил голландец. — Если южане отделятся, будет война. Это единственное, что можно сказать с полной уверенностью.

Вошедший посетитель услышал последние слова и включился в разговор.

— Да, это точно, — мрачно подтвердил он. — И вот еще что: Терри собирается присоединить Комсток к Югу!

— Откуда тебе это известно? — поинтересовался Тревэллион.

Тот посмотрел на него, хотел что-то сказать, потом пожал плечами.

— Да так, люди болтают, — пробормотал он. Потом, словно пожалев, что вообще вступил в разговор, повернулся и вышел.

— Так говорил, будто знает что-то, — заметил Вэл.

— Да нет, просто понял вдруг, что совсем не знает нас, и тут же осекся. — Голландец сел, стряхивая волосы с рукавов. — Терри много чего обещает, и ему верят. Ко мне, правда, не очень-то заходят, ведь я для них иностранец, чужак. — Он посмотрел на Тревэллиона. — А ты корнуоллец, так ведь?

— Да. Но теперь я американец. — Тревэллион широко взмахнул рукой. — Родился за морем, но вся жизнь прошла у меня здесь. Я считаю эту страну своей родиной, как считал бы любую другую, если бы прожил там достаточно долго.

— Да-а, хорошо бы знать, где осядешь. Я вот голландец, а ходил в американскую школу. Южане ревностно относятся к подобным вещам, юнионисты говорят мало, зато их здесь полно.

Вэл собрался уходить, но голландец окликнул его:

— Тревэллион, если тебе нужен мой участок, то я уступлю его за пятьсот долларов. — Он помолчал в нерешительности, потом прибавил: — В общем смотри, как хочешь.

— Беру, — кивнул Вэл.

Они пожали друг другу руки.

— Хотя, по-моему, лучше всего уехать отсюда, — проговорил голландец. — Сдается мне, скоро здесь такое начнется…

— Начнется?

— Да. Так что лучше вовремя уносить ноги. Лично я так и сделаю.

Глава 21

Тревэллиона томило одиночество и беспокойство. Так больше не могло продолжаться. Он чувствовал, что Ледбеттер испытывает то же самое, но теперь они почти не виделись — поток переселенцев возрос, и Джим большую часть времени проводил в пути.

Уилл Крокетт исчез. Ходили слухи, что он уехал в Сан-Франциско, другие же поговаривали, что он стал старателем. Все те же слухи утверждали, что Хескет хотел выкупить у Крокетта его сорок два процента акций и предложил ему по три доллара за каждую. Крокетт отказался, и Хескет ответил так: «Ладно, тогда предлагаю по два доллара за акцию, и ни центом больше».

Вэл по-прежнему трудился на своем участке. Он добывал руду, отбирал из нее лучшую и отправлял на дробильню, куда устроился Тэпли. Иногда ему хотелось бросить все и уехать, например, в Остин, на Риз-Ривер или куда-нибудь еще, но здравый смысл подсказывал, что вряд ли дела пойдут там лучше, чем здесь. Но по сути, нежелание оставаться на одном месте являлось всего лишь попыткой избежать решения проблемы, неотступно следовавшей за ним все эти годы.

По ночам, лежа на койке Макнила, Вэл часто думал о том, что говорили ему друзья: ему нужно найти себе женщину, жениться, обзавестись хозяйством. Но такой женщины он не видел. И все же, трезво оценивая свое положение, находил его не таким уж плачевным. Он приобрел несколько участков, и притом довольно неплохих. Теперь он купил и участок, прилегавший с востока, считая, что как раз в этом направлении должна идти жила.

Внезапно он сел на кровати, свесив ноги на пол. Да о чем тут думать? Он может стать богатым. Правда, богатство никогда не было его заветным желанием, но сейчас оно оказалось здесь, почти у него в руках, и он вдруг вспомнил, что сказал ему Джон Маккей в их последней беседе: «Иногда мне кажется, что добывание денег — это своего рода игра. Если играть честно, много не выиграешь».

Вэл вытащил карту Вирджиния-Сити и Голд-Хилла и принялся изучать ее. Большинство приисков перешло из рук первооткрывателей к тем, кто приехал позже, и теперь разработки все глубже и глубже уходили под землю. «Офир» процветал, другие прииски тоже расширялись и углублялись. На Си-стрит строился отель «Интернэшнл», по изысканности и роскоши обещавший стать дворцом.

Тревэллион снова взглянул на карту. Если его схемы не ошибочны, то рядом с «Соломоном» еще оставался уголок, на который никто не сделал заявки. Окруженный процветающими приисками, он пребывал в первозданном состоянии. Интересно, заметил ли его кто-нибудь?

Тревэллион еще раз тщательно изучил карту и проверил свои расчеты. Когда в Комстоке началась запись заявок на участки, регистрационная книга находилась в салуне, и любой имел к ней доступ. Записи часто путались, границы участков изменялись, а сами владения продавались. И почти наверняка все полагали, что этот участок относится к землям «Соломона».

Мелисса едва открыла кондитерскую для посетителей, когда в ней появился Вэл. На звук закрывавшейся двери она обернулась.

— Трев! Где вы пропадали так долго?! Столько дней ни слуху ни духу! — Она поставила перед ним кофе и тарелку с пончиками. — Подождите, я сделаю вам яичницу. Мы только что получили свежие яйца.

Девушка уселась напротив. Румяная, слегка округлившаяся, она выглядела еще привлекательнее.

— Я совсем не вижу вас с Джимом в последнее время. Куда он делся?

— Его бизнес расширяется. — Вэл сделал глоток. — А Уилл Крокетт у вас не появлялся?

— Нет. С тех пор как лишился «Соломона», заходил сюда всего пару раз. Он очень изменился, Трев.

— Если увидите его, передайте, что я хочу встретиться с ним. Нам надо поговорить… о деле. О важном деле.

Мелисса не стала задавать вопросов.

— Ему нужно найти себе что-то, а то бродит как неприкаянная душа. Другой на его месте давно бы уже пристрелил Хескета.

— Это бизнес. Ловкий, хитрый, даже вероломный, но все-таки бизнес. Никто не должен доверять другим так безоглядно. — Вэл поставил чашку. — Я вот, например, хорошо отношусь к людям, однако понимаю, что каждый из нас способен поддаться соблазну, а тому, что сделал, всегда находится оправдание.

— И что из этого?

Он улыбнулся.

— Я стараюсь не вводить людей в соблазн.

Склоны Сан-Маунтин выглядели как гигантские соты — везде копошились старатели, свободного места почти нигде не оставалось. Забравшись повыше, Тревэллион изучал в подзорную трубу окрестности «Соломона». Приняв окончательное решение, он отправился в гостиницу и навел справки о Крокетте. Того в городе не оказалось. Зато он встретил Дэйна Клайда.

— Знаете, кто здесь поселился? Эл Хескет.

— Да, как я погляжу, дела у него идут в гору.

— Вы просто не представляете, какую отличную руду он добывает на «Соломоне». Чудеса да и только! — Клайд посмотрел на него. — Скоро он станет очень богатым человеком.

— Не сомневаюсь. — Вэл задумался. — Если увидите Уилла, передайте ему, что мне надо с ним встретиться. Есть дело.

— Вы знакомы с Сутро? Если нет, познакомьтесь. У него возникла идея прорыть дренажный туннель по всем приискам насквозь, только у него пока мало единомышленников.

— Тогда пусть начинает скорее. На «Офире» уже опустились на сто пятьдесят футов и продолжают уходить еще глубже.

Сегодня ночью. Он начнет сегодня ночью. И если удастся осуществить задуманное…

Вокруг прииска Хескет расставил охранников, и, вероятнее всего, они скорее станут стрелять, нежели задавать вопросы. Тревэллион не сомневался, что Хескет, как и все в городе, считает интересующий его участок частью владений «Соломона». Все знали, что Эл прибрал к рукам несколько прилегавших участков, очевидно доказав, что они изначально являлись частью «Соломона». Такое уже случалось в Комстоке. Сэнди Бауэре и Эйли разбогатели именно благодаря тому, что присоединили к себе по крохотному кусочку земли.

Тревэллион решил, что постарается избежать стрельбы. Все должно произойти быстро и бесшумно, пока не спохватятся на прииске.

Они вошли в салун. Только несколько посетителей в тишине выпивали за стойкой. Клайд вдруг сказал:

— Что мне остается, когда все уже давно занято другими!

Тревэллион улыбнулся.

— Возможно, вы не слишком старались. Альва Гульд, один из первоначальных владельцев «Гульд и Карри», продал свой участок за четыреста пятьдесят долларов и думал, что надул калифорнийцев. Еще один закончил подавальщиком в забегаловке, в то время, как участок, который он отдал за бесценок, приносит миллионные доходы.

— Вы-то можете разбогатеть, чего ждете? — в упор глянул на него Клайд. — Говорят, вы лучше всех разбираетесь в добыче руды.

— Это не так. — Тревэллион махнул рукой в сторону Сан-Маунтин. — Все мы учимся. Здесь особые месторождения, и они требуют новых способов добычи. Гора эта задала столько загадок, что мы только сейчас начинаем кое-что понимать. Если не будет изобретен новый способ ведения горизонтальных и вертикальных выработок, все это когда-нибудь обрушится нам на головы.

— Из Калифорнии пригласили какого-то Филиппа Дейдешеймера.

— Я знаю его. Работал у него в округе Эльдорадо. Хороший человек.

— Все ждут от него решений. Как вы думаете, сможет ли он перевернуть мир?

— Все не так просто. Он опытный горняк, этот немец из Дармштадта.

Тревэллион все время наблюдал за дверью. Как ему нужен Уилл Крокетт! И где он сейчас?

Вдруг за окном мелькнула фигура. Вэл выругался и вскочил. Дэйн оглянулся по сторонам и недоуменно спросил:

— Что-то случилось? Может, виски не то?

— Нет, нет, я только что видел одного человека, — заторопился Вэл. — Извините, мне надо бежать. Мне надо срочно поспеть в кондитерскую.

Мелисса наблюдала за тем, как в печь ставили очередную порцию булочек. Ледбеттер сидел за столом и пил кофе.

— Мелисса! — ворвался на кухню Вэл. Она обернулась на его голос. — Будьте осторожны! Я только что видел Моузела!

Ледбеттер поднял глаза.

— Ты видел его? Где?

— Этого следовало ожидать. В конце концов, он считает себя не только охотником, но и горняком. И потом ему известно, куда направилась Мелисса. Даже странно, что он не появился здесь раньше.

— Буду начеку, — кивнула девушка. — Но я больше не боюсь его.

— Он опасен, — возразил Тревэллион. — И может разозлиться, узнав о ваших успехах. Сразу дайте мне знать, если он вас побеспокоит.

— И мне, — вставил Ледбеттер.

— Вы сами будьте осторожны. Он обоих вас ненавидит. — Она налила себе кофе и присела за стол. — Меня не удивляет его появление. Я вот думаю, не приехал ли он за Альфи.

Тревэллион и Ледбеттер поставили чашки и с изумлением посмотрели на нее.

— Разве он здесь?! — воскликнул Джим.

Мелисса рассмеялась.

— Конечно! Он появился вчера. Такой элегантный, модно одет.

— И конечно же без единой мозоли на руках, — угрюмо заметил Джим.

— Заходил ко мне. Сказал, что рад моим успехам.

— Ну в этом-то я не сомневаюсь, — ехидно усмехнулся Ледбеттер.

Она положила на его руку свою.

— Джим, да вы просто старый ворчун! Вы же совсем не знаете его. Он так мил!

— Интересно, на что он живет? — не унимался тот.

— Он мне не сообщил.

Тревэллион молчал — он думал о том, как ему осуществить свой план. Очнувшись от мыслей, он заметил, что приятель наблюдает за ним.

— О чем задумался, Трев? — спросил он.

— О прииске.

Джим пожал плечами.

— Будь осторожен. Моузел мстительная крыса.

Вэл поднялся.

— Увидишь Крокетта, передай ему, чтобы заглянул ко мне.

Он вышел за дверь, постоял с минуту и направился на угол Си-стрит. Улицу запрудили фургоны, всадники, пешеходы. Кого только не было в этой пестрой толпе — горняки и старатели, погонщики и брокеры, заезжие коммивояжеры и дельцы, всевозможные подозрительные личности неопределенного рода занятий, которые вечно ошиваются в многолюдных местах.

Возвратившись в лачугу Макнила, Вэл переоделся в рабочий костюм и спустился в шахту. Пробурив несколько отверстий, он выбрался на поверхность и вернулся в хижину. Ему не нравилась эта скучная подготовительная работа, но и ее приходилось делать. Он взял жестянку с порохом и взвесил на руке — не так уж много. Остальные запасы тоже подходили к концу. Подсчитав в уме, сколько денег у него осталось, Тревэллион выругался. Он не заметил, как у него иссякли все запасы золота. Правда, у него есть руда да со дня на день поступит плата за то, что сдано на дробильню. Тогда, может быть, завтра…

Ваггонер вернулся в Вирджиния-Сити верхом на старой кляче в самом скверном расположении духа. В кармане у него лежали три сотни долларов, которые ему вручили со словами: «Пока не убьешь Тревэллиона, больше ничего не получишь».

В городской суете его приезд остался незамеченным. У него не было ни друзей, ни приятелей, и никто не знал, в городе он или нет. И это его вполне устраивало.

Поначалу предложенная работа испугала его. Тревэллион озадачил его, буквально выводил из равновесия.

В ту ночь у тайника ему почти удалось его подстрелить. Но потом четыре раза он впустую пролежал в засаде только для того, чтобы понять, что Тревэллион поехал другой дорогой или вовсе в другое место. Сначала он считал это простым совпадением, случайностью, но теперь уже так не думал. Тревэллион знал, что кто-то хочет его убрать.

Ваггонер слышал, что случилось с Сэмом Брауном. Какая неслыханная наглость! Мало того, у него еще есть приятели — Джим Ледбеттер и Кристиан Тэпли, которые словно телохранители вечно ошиваются где-нибудь поблизости. Выслеживая Тревэллиона, он дважды натыкался на Тэпли. Уж не наблюдал ли тот за ним? Или случайно оказался там? Неужели этот Тэпли осмелился бы застрелить его, подними он свою винтовку? Ваггонер грязно выругался. Чего доброго этот, как там бишь его, Тэпли, и в самом деле убьет его. Только это будет и его последний выстрел.

Стараясь держаться подальше от людских глаз, убийца поехал к своей старой землянке и обнаружил, что замок сломан, а халупка занята. Он спешился, открыл дверь и вошел. Сидевший за столом человек, оторвавшись от шахматной доски, поднял на него изумленные глаза. Другой вскочил с койки и потянулся за брюками.

— А ну, убирайтесь! — угрожающе прорычал Ваггонер, скинув винтовку.

— Подождите! Скажите только, кто вы та…

— Это мой дом. Я построил его! И вы не имеете права врываться сюда!

— Говорите, этот дом ваш?.. — попытался было возразить тот, что сидел за столом.

Ваггонер ногой выбил у него из рук шахматную доску, а когда его товарищ попытался вмешаться, ударил того по лицу прикладом винтовки.

— Убирайтесь вон! — повторил он.

Человек с разбитым лицом обливался кровью, пытаясь на ощупь найти свою одежду. Он так испугался, что думал только об одном — как бы поскорее унести ноги.

— Мы не имели в виду ничего плохого, — продолжал оправдываться другой, — домик стоял пустой, вот мы и решили, что…

— У вас есть пять минут, — прервал его Ваггонер. — Если через пять минут вы не исчезнете, прибью обоих.

Один из них так и остался полуодетым. Наспех похватав пожитки и спотыкаясь, они бросились прочь по дороге. Вскинув винтовку, хозяин лачуги ждал, потом вернулся в комнату, осмотрелся и выругался — в доме царил беспорядок.

Ваггонер выглянул за дверь, убедился, что никто не возвращается, потом открыл окна, чтобы проветрить помещение, и взялся за уборку: подмел пол, вытер пыль, вышвырнул на улицу чужие шмотки и вместе с ними револьвер, который уже много месяцев явно никто не чистил.

В крохотной конюшне на два стойла все осталось как прежде. Он завел туда лошадь, разнуздал ее и накидал ей сена. Вернувшись в лачугу, осмотрел винтовку и тщательно прочистил ствол, потом зарядил ее и принялся за револьвер.

Закрыв окна и дверь, разделся, налил в корыто воды и помылся. Худой, жилистый, плечистый, с большими руками — этот убийца по натуре был страшно ленив и не любил никакую работу вообще. Он отличался непритязательностью в быту, его мало что интересовало. Вечерами по субботам ему требовалась женщина, любая, какая угодно, и для него было совершенно безразлично, как она выглядит. Иногда он напивался. Приблизительно раз в месяц уходил в четырех-пятидневный запой и становился в эти дни молчаливым, угрюмым и злобным. Бармены в салунах, узнав его, спешили подать виски и отойти подобру-поздорову. В такое время его терзали прошлые обиды, и он мог оскорбить случайного человека из-за самого пустячного замечания. Пару раз чуть до смерти не забил незнакомых парней из-за двусмысленных случайных слов. Зато в трезвом состоянии держался осторожно, предусмотрительно избегая неприятностей. Он воровал все, что плохо лежит, убирал всякого, кто вставал на его пути; убить человека для него значило не больше, чем заколоть борова или овцу. И никогда не оставлял никаких знаков или следов на теле убитого.

Сейчас цель перед ним стояла совсем простая — убить Тревэллиона и вернуться на побережье.

Плана он еще не имел. Его «объект», несомненно, работал где-то поблизости, скорее всего на своем участке. Ваггонер решил сначала все разнюхать.

Врученных трех сотен хватит ему на несколько месяцев. А выполнив заказ, он получит еще больше и сможет прожить целый год без забот и хлопот.

Город разросся, все куда-то спешили. В такой толчее он мог не опасаться быть замеченным или заподозренным в чем-либо. Один меткий выстрел — и он вернется на побережье.

И все-таки, лежа на койке у себя в лачуге, он не чувствовал себя уверенно. Устроить Тревэллиону этот меткий выстрел не так-то и легко. Только ты думаешь, что вот он, у тебя в руках, как парень этот обязательно откидывает какой-нибудь номер. Но самое худшее, что Тревэллиону, похоже, известно не только о его намерениях, но и кто за ним охотится. А что, если тот сам вздумает устроить ему ловушку? Да нет же… об этом не может быть и речи. Надо скорей покончить с ним и убраться отсюда. И сделать это можно не только при помощи винтовки.

Глава 22

Всю ночь завывал ветер. На стены и крыши домов Вирджиния-Сити, Голд-Хилла и Силвер-Сити с грохотом обрушился град камней. Стены домишек подавались под напором ветра, и многие недавно прибывшие поселенцы просыпались, в страхе поглядывая, держится ли над их головами крыша. Зато старые обитатели Уошу, привыкшие к обвалам и вою ураганов, безмятежно спали. Их крыши тоже могли проломиться, но они давно поняли, что совершенно ни к чему лишаться из-за этого сна.

Только в шахтах люди не ощущали, что происходит на поверхности, однако у них имелись другие причины для беспокойства. Глиняные оползни стекали в пустые туннели и грозили заполнить все пригодное пространство. Рудные жилы расширялись, становились мощнее, и укрепление стен представляло все более серьезную проблему. Над ней-то в одном из домишек при свете газовой лампы и ломал по ночам голову немец из Дармштадта. Наконец ему показалось, что он нашел решение, но полной уверенности не чувствовал. Тогда он встал, надел шляпу и собрался в кондитерскую. Там всегда имелся горячий кофе и кто-нибудь засиживался допоздна. А Филиппу Дейдешеймеру не терпелось с кем-то поговорить. Ему нужен был опытный горняк, кто-нибудь вроде Джона Маккея, Фэйра или Тревэллиона. В своей правоте он не сомневался, но ведь часто случается, что свежая точка зрения помогает обнаружить то, чего ты не учел сам.

Надев фуражку и куртку, он вышел на улицу. Дул ветер, накрапывал дождь. Какое-то мгновение немец стоял, раздумывая, потом неторопливо направился к светившемуся вдали окну: в кондитерской шла ночная выпечка. Час поздний, в такое время ему вряд ли удастся застать там того, кто действительно может помочь добрым советом. Ни Маккей, ни Тревэллион не ошиваются по салунам. Так, заглядывают иногда, чтобы поговорить, но долго не засиживаются…

Он толкнул дверь и вошел. Мелисса, видно, уже спала. Ханс из Хофхейма, работавший пекарем, кивнул ему в знак приветствия и, указав на большой кофейник, пригласил:

— Укащайтесь, пашалуста. Фсекта карячий.

За дальним столиком в одиночестве сидел Тревэллион. Увидев немца, он кивнул. Интересно, подумал Дейдешеймер, что этот мастер делает здесь в столь поздний час? Настоящие труженики в это время обычно уже в постели.

Дейдешеймер налил себе кофе, добавил сахару, сливок, потом обратился к Вэлу:

— Я хотель покасат фам кое-что.

Вынув из кармана лист бумаги, он положил его на стол.

— Ми имеем проблема. Держать стены и крыша. Шилы становятся шире. Йа не мог придумать софсем ничефо. Потом до меня дошоль — соты! Построим кфадратные йачейки и заполним их пустой породой. Будут поддершивать стены.

— Для этого понадобится много древесины, — заметил Тревэллион. — Гораздо больше, чем сейчас.

— Йа, кораздо больше! Но сначала это будут фсего лишь столбы. — Он пододвинул листок к Тревэллиону. — Фот, посмотрите. Ви работаль ф Корнуолле и много знаете.

Тревэллион внимательно изучил листок. Ему уже приходилось видеть шахты, укрепленные столбами высотою от шестнадцати до тридцати с лишним футов. Поддержка слабая, работать опасно — сваи могли обрушиться.

До сих пор не встречалось таких мощных месторождений, как в Комстоке, поэтому теперь требовались новые методы добычи.

— Ну что ж, не вижу причин для сомнений, — улыбнулся Вэл, возвращая листок. — По-моему, ответ у вас готов.

— Это для «Офира», — пояснил Дейдешеймер.

— Скоро все начнут использовать ваше изобретение.

— Ви кароший человек, — похлопал его по плечу Дейдешеймер. — Думаю, это вигодно — работать с лесом. Помню, ви говориль, фаш папа не хотель, чтобы ви работаль под землей. Займитесь рубкой леса и станете богатым.

Тревэллион посмотрел на часы. Если начинать, то сейчас самое время. Дейдешеймер допил кофе и поднялся.

— Благодарю фас. Мне просто было нушно еще чье-то мнение. Я боялся что-то упустить.

— На мой взгляд, — покачал головой Вэл, — вы совершили настоящий переворот в горнорудном деле. Ваше открытие изменит все.

— Фазможно. — Дейдешеймер взмахнул рукой. — Сейчас так много фсего новый. Старые методы не кодятся. Ми долшны придумать новый. Не так ли?

Они вместе вышли на улицу, и Тревэллион немного постоял, глядя Дейдешеймеру вслед. Потом осмотрелся, завернул за угол и пошел по узенькой тропке на восток. Ярдов через тридцать он остановился и вытащил из-за большого камня несколько кольев и кувалду. Тропинка вела в сторону, мимо редко разбросанных по склону темных и тихих землянок. Вглядываясь в темноту ночи, он различил очертания строений «Соломона». Вэл постоял, прислушиваясь. Охранник, напевая себе под нос, подошел совсем близко. Стараясь попадать в такт его шагов, Вэл крадучись направился мимо будки подъемника к небольшой канаве. Отсчитав от нее двадцать шагов, опустился на колени и набросал камни горкой, поместив под них жестянку из-под сухарей с лежавшей внутри заявкой на участок. Вернувшись к канаве, воткнул в землю колышек, обмотал его сверху перчаткой и дважды ударил по нему кувалдой. Забивая второй колышек, услышал топот бегущих ног и растянулся на земле, затаившись.

Охранник добежал до будки подъемника и остановился, прислушиваясь. Постояв немного, пошел прочь. Вэл спокойно забил оставшиеся колья. Он уже собрался было уходить, как перед ним возник охранник с винтовкой в руках.

— Ага, попался! — закричал он.

Тревэллион бросился на землю и, проворно перекатившись, увернулся от приклада. Ударом сапога под колено он сбил охранника с ног и проворно, словно кошка, вскочил. Увидев, что тот собирается выстрелить, ударил его по голове, а когда парень растянулся на земле, вырвал у него винтовку.

— Ты ворвался в частное владение, — тихо, но внятно заявил Вэл. — Эта земля не принадлежит «Соломону». Проваливай отсюда! Убирайся куда хочешь и не вздумай вернуться. Не то тебе не поздоровится.

— Ты разбил мне колено!

— Ничего, заживет. А теперь поворачивайся, да побыстрее.

— Я работаю здесь. Не могу же я…

— С сегодняшнего дня ты здесь больше не работаешь. А ну, давай пошевеливайся!

Охранник попытался подняться, но, вскрикнув от боли, упал.

— Давай-давай, ползком, — прошипел Тревэллион. — Тебе это больше подходит.

— Да подожди ты, черт возьми! Я же…

— А ну, тихо! Ты что, не понял? Будешь так орать, придется заткнуть тебя получше.

Вэл подождал, пока охранник уберется, потом отправился на участок Макнила. Город спокойно спал — ни звука.

Тревэллион шел медленно, на каждом шагу останавливаясь и прислушиваясь. Придя в хижину, он зажег лампу. Дэйн Клайд видел уже второй сон. Бесшумно раздевшись, Вэл погасил свет и нырнул под одеяло.

Но уснуть он не мог — все лежал и прислушивался. Несмотря на полную тишину, что-то все же тревожило его, что-то было не так. Ну что ж, утром придется разобраться, в чем дело. Он вдруг улыбнулся в темноту — завтра вообще все пойдет по-другому. Кусок земли длиною в двадцать шагов, на который он решил заявить свои права, занимал пространство не больше будки подъемника на «Соломоне», и, пока никто ничего не разнюхал, нужно поскорее убедиться, что здесь залегает самый богатый отрезок жилы на всем прииске.

Тревэллион закрыл глаза в ожидании сна. За окном, в ночной тьме что-то прошелестело, но он ничего уже не слышал. В устье туннеля вырытой им шахты на землю легла тень. Осторожными кошачьими шагами человек проскользнул мимо хижины. Выйдя на Си-стрит, темная фигура остановилась и оглянулась.

— Завтра, — раздался тихий голос. — Завтра все будет кончено!

И тогда вперед, в Сан-Франциско!

Глава 23

Завтрак Элберт Хескет заказал в номер. Он встал в восемь, побрился, тщательно причесался; к этому времени накрытый столик уже ждал его у дверей. Эл стоял перед зеркалом и изучал свою бороду, подстриженную на манер Ван Дейка. Сегодня он разглядывал свое отражение с удовлетворением. Ему пришлось пройти долгий путь, но через какие-нибудь четыре года Хескет станет владельцем всего Комстока. Он отдавал себе отчет, что и другие лелеют те же честолюбивые замыслы и тоже предпринимают кое-какие шаги. Однако при этом они оставались в Сан-Франциско, а он находился здесь, на этой земле, и держал руку на пульсе событий.

Завтрак подали в гостиную. Рядом с прибором лежала газета, она выходила всего несколько месяцев и называлась «Местные предприятия». Газетенка забавная, но такую не стоит принимать всерьез. Он взял ее в руки, просмотрел и отложил в сторону. Потом принялся за прессу из Фриско. Цены на акции «Соломона», как ему и хотелось, понемногу ползли вниз. Что ж, может, это быстрее заставит Уилла Крокетта расстаться со своими акциями или хотя бы частью их. Тогда он запросто выкупит их все. Хескет хорошо представлял финансовое положение Уилла Крокетта, даже лучше, чем тот сам. У Крокетта действительно мало денег, а ему надо жить и оплачивать свои счета. Эл устроил для Крокетта заем под акции. Он сам предоставил средства для этого займа, но держал все в тайне. Зная легкомысленное отношение Крокетта к деньгам, он был уверен, что акции сами приплывут к нему. Ему надо только подождать, и рано или поздно весь прииск окажется у него в руках, но повисшие в воздухе десять процентов акций беспокоили его. На их след ему так и не удалось выйти. Об их владельце он не сумел ничего узнать. Очевидно, их приобрел кто-то в самом начале кампании, еще в Калифорнии, когда Крокетт только купил прииск. В те времена Уилл мог продать их только каким-то своим знакомым. Пока они работали вместе, Хескет любыми средствами пытался выудить из него эту информацию. Он вовлекал Крокетта в долгие разговоры, заставляя его рассказывать о молодости, о начале его горнорудной карьеры, терпеливо выслушивая и жадно ловя произносимые имена.

Трудность заключалась в том, что Крокетт, большой жизнелюб и очень общительный человек, имел широкий круг друзей, в который входили самые разные люди от бизнесменов до уголовников, от актеров до политиков. В калейдоскопе имен никак не удавалось найти хоть какую-нибудь зацепку. Крокетт не был скрытен, но рассказ вел бессвязно, порой опуская события или путая их местами, а Эл не осмеливался задавать ему прямые вопросы, боясь вызвать подозрение.

Но на сегодняшний день у Хескета имелись все основания быть довольным собой. Теперь он почти полностью контролировал прииск, обещавший, как ему казалось, стать одним из богатейших на залежи. Он купил акции некоторых других приисков и приобрел несколько близлежащих участков, действовал всегда осторожно и до последнего момента старался держаться в тени. Теперь он стал влиятельным человеком — владельцем прииска. Эл переехал в гостиницу «Вирджиния», жил там как настоящий джентльмен и ждал, когда будет достроен отель «Интернэшнл», собираясь поселиться в нем.

Хескет не заводил близких друзей, редко позволял себе вступать в беседы и в душе презирал все и всех. Он имел дело только с теми, кого считал полезными, остальные не интересовали его вовсе. Он не доверял никому, ни с кем не делился своими планами. У него не было врагов до тех пор, пока он не обвел вокруг пальца Уилла Крокетта. Но бывший босс не представлял для него угрозы. Так что если все пойдет, как задумано, то очень скоро он станет одним из неприкосновенных.

Закончив завтрак, Хескет отложил газеты, надел пальто и спустился по покрытой ковром лестнице в холл, огляделся по сторонам и вышел на улицу.

Переехав в гостиницу «Вирджиния», он начал вести совершенно новый образ жизни, рассчитанный на то, чтобы привлечь внимание. Всецело поглощенный собственными планами, Хескет не имел привычки разбираться всредствах, полагая, что и другие поступают так же, кроме разве таких дурачков, к каким он относил Уилла Крокетта. Ему даже не пришло в голову, что он предал человека, неоднократно выручавшего его. Он думал лишь о своей выгоде и любой ценой старался достичь ее.

И вот теперь, одетый в аккуратный серый костюм, он неторопливо шел по улице. Ему хотелось, чтобы отныне все видели, кто главный. Его утренняя прогулка в тот день окончилась у ворот «Соломона». Еще издали Хескет заметил, как ему машет охранник. Раздраженный, он зашагал быстрее. Что бы это значило?

Охранника, грубоватого парня, звали Джо Элсингер.

— Мистер Хескет, когда я пришел, Алекса не было. И никаких следов. А теперь посмотрите вот сюда.

Хескет открыл было рот, но так ничего и не вымолвил, увидев пирамиду из камней.

Что это за пирамида? Неужели заявка на участок? Заявка, сделанная сегодня ночью? Интересно, чьих это рук дело? Может, Алекса? Нет, вряд ли. Тогда кто? Кто?

— Разрушь ее, — приказал он.

— Мистер Хескет, я не могу. Меня обвинят в посягательстве на частную собственность. Еще чего доброго повесят… или пристрелят. Нет, сэр, увольте. Ведь кто-то установил эту метку.

— Это часть территории, принадлежащей мне! — раздраженно проговорил Хескет. — Ты что же думаешь, я не знаю своих владений?

— Прошу прощения, сэр… но вы делали на них заявку? Вы самолично?.. В Калифорнии как-то был случай, сэр… Один участок в полторы тысячи футов показался кое-кому подозрительно длинным. Так вот нашлись умники, которые промерили его и обнаружили, что он и в самом деле длиннее на триста футов. Они заявили свои права на лишний отрезок, выбрав самое золотоносное место на всем прииске, и завладели им. Вот так-то!

Хескет побледнел. Крокетт! Проклятый идиот Крокетт! Как он додумался до такого?!

На мгновение он почувствовал, что охвачен паникой, которая тут же сменилась слепой яростью. Он постарался взять себя в руки.

— Все будет в порядке, Элсингер. Я все улажу. Тут какая-то ошибка. — Он помолчал. — Когда ты пришел сюда?

— В семь, сэр. Моя смена начинается в семь. Я пришел, а Алекса нет. Я везде искал, но не нашел ни его, ни его винтовки. И похоже, тут произошла драка — на земле я видел кровь.

— Спасибо, Элсингер. Иди работай.

Хескету не терпелось узнать, чье имя написано в заявке. Он нерешительно подошел к пирамиде и начал разгребать камни.

Крокетт и Тревэллион!

Он положил коробку на место и побрел прочь. Возле подъемника остановился, пытаясь совладать с новой волной нахлынувшей ярости. Крокетт никогда не набрался бы наглости совершить что-либо подобное. Это все Тревэллион. Ах, проклятый щенок… Он стоял с расширенными глазами, замерев и облизывая языком пересохшие губы. Тревэллион! Надо быть осторожным, очень осторожным. Теперь ему понадобится адвокат. А Тревэллион опасен и далеко не дурак, об этом он слышал уже не раз. Это не дурачок Крокетт, а дерзкий и умный противник. Да, надо быть очень осторожным! Хескет не хотел упускать этот клочок земли. Самое богатое скопление руды может… даже должно лежать как раз под этой пирамидой.

Он повернулся и медленно побрел к гостинице. Нужно подумать. Нельзя предпринимать никаких действий, не разработав тщательного плана. Сейчас вообще нельзя предпринимать никаких действий. За какой-нибудь час новость обежит город, и большинство этих слезливых пустобрехов будет сочувствовать Крокетту. Ну и пусть пожалеют его денек-другой, потом в городе случится очередное событие, и они переключатся на него, вот тогда-то он начнет действовать.

Они одурачили его и заплатят за это. Он заставит их заплатить.

Хескет вернулся к себе и велел принести чаю. Чай не был его любимым напитком, но сам поступок подчеркивал что-то невозмутимо хладнокровное и элегантное. Когда история обойдет город, это прозвучит красиво: «И что тогда сделал мистер Хескет? Он просто-напросто вернулся к себе и заказал чаю. Вы же знаете, он всегда такой, этот мистер Хескет. Ничто не может нарушить его спокойствия». Так будут говорить о нем. И он должен быть спокоен. Он подождет. Подождет и подумает.

Тревэллион застолбил участок сегодня ночью, где-то после полуночи. Хескет никогда не видел этого наглеца, но слышал о нем множество историй. Может, обратиться к Сэму Брауну, и он… Нет. Сближаться с Брауном и ему подобными нельзя, он не хочет иметь с ними ничего общего. Ему просто надо составить план действий. И обязательно сохранять спокойствие. Он должен быть хладнокровен.

Когда Вэл проснулся, Дэйн Клайд уже исчез. На печке стоял горячий кофе и подогретый бекон.

Сегодня он займется взрывными работами. Ведь он еще так мало сделал, а собирался отправить партию руды в плавильню.

Тревэллион спустился в туннель и подошел к бочонку с порохом. Вспомнив, что в последний раз ему понадобилось совсем мало, приподнял его и взвесил — что-то слишком легкий. Ну да ладно, у него осталось всего-то две скважины. Вэл собирался провести сегодняшний день в шахте и посмотреть, какие шаги предпримет Хескет.

В устье шахты, прислоненные к стене, стояли стальные буры. Один валялся на земле перпендикулярно к стене. Тревэллион взял молот и потянулся за буром, но внезапно остановился, опустил руки и снова посмотрел на бур. Что за черт?

Что-то было не так. Совсем не так! Тревэллион привык все делать в определенном порядке, например, оставлял стальные буры перед скважиной, если не успевал ее закончить, чтобы в следующий раз, приступая к работе, не забыть начать именно с нее. За многие годы это вошло у него в привычку, как это часто бывает с людьми, когда они долго занимаются каким-то делом. Он всегда оставлял буры в определенном положении — параллельно скважине, а этот лежал поперек. Может, сам откатился? Вряд ли. Тогда как это получилось? Тут-то Вэл и вспомнил о бочонке с порохом, который показался ему подозрительно легким. Взяв свечу, он тщательно осмотрел все вокруг. Ничего особенного. За исключением злополучного бура и порохового бочонка. Тогда он осторожно просунул в скважину металлический прут. Тот опустился дюймов на восемнадцать, хотя Тревэллион помнил, что просверлил эту скважину почти на два с половиной фута. Вытащив прут, быстро оценил ситуацию. Кто-то побывал здесь либо ночью, либо в его и Клайда отсутствие и начинил отверстие изрядным количеством пороха. Внутрь скважины явно затолкали и пистон. Характер намерения не оставлял сомнений. И расчет прост — Тревэллион начнет именно с этой, не законченной в прошлый раз скважины. Тот, кто это сделал, ожидал, что Вэл вставит бур в скважину и ударит по нему молотом, порох взорвется — и ему конец. При взрывных работах с твердой породой такое нередко случалось и никого бы не удивило. Ну посочувствовали бы ему на церемонии похорон — и все.

Исправить положение можно двумя способами — либо вычерпать из отверстия порох деревянной ложкой, либо пробуравить рядом еще одну скважину и взорвать ее вместе с первой. Тревэллион выбрал второй способ. Тем более, что рядом уже имелось несколько готовых скважин. Он набил в них пороху, точно рассчитав мощность взрыва, и присоединил запалы. Теперь следовало подождать, пока рассеется дым и уляжется пыль, — до тех пор Вэл решил не показываться в городе: пусть те, кто совершил на него покушение, хотя бы какое-то время верят, что их попытка удалась. Он пошел в хижину, приготовил себе поесть и решил спокойно еще раз все обдумать.

Кто-то пытался убить его. Вряд ли это Хескет нанес ответный удар: если бы он догадывался о его замысле, то, скорее всего, привел бы людей и попытался остановить его. Тогда кто?.. Прошло уже несколько месяцев, как в него стреляли возле тайника. Может, это тот же самый человек? Тогда почему ждал так долго? Или его не было в городе? Опять Ваггонер?..

Тревэллион решил на время прекратить работы в шахте. Он чувствовал себя тут уязвимым. Если предпринята одна попытка, значит, за ней последуют и другие. Он намеревался пробить еще один выход, чтобы обеспечить правильную циркуляцию воздуха, теперь с этим придется подождать. Для того чтобы проникнуть в шахту, убийца прошел мимо его хижины и сделал это ночью.

Дэйн Клайд вернулся поздно. Повесив шляпу и пальто, он радостно сообщил:

— Наконец-то свершилось! Я нашел работу!

— Молодчина. И чем теперь будете заниматься?

— Играть, разумеется! Из Сан-Франциско приехал мой старинный приятель. Он устраивает здесь гастроли… Я знаю Джефа еще по Новому Орлеану. Мне доводилось с ним работать, и ему известно, что я знаком с Гритой, так что…

— С кем?

— С Гритой. С Гритой Редэвей. Это ее труппа. Она только что дала спектакль в Сан-Франциско, две недели будет играть там, а потом прибудет сюда.

Он открыл саквояж.

— Гардероб у меня, правда, небольшой. Ну да ладно, уж как-нибудь обойдусь…

— Скажите, сколько вам нужно. Потом вернете.

— Сотни бы хватило. Я обязательно отдам.

— Отлично. — Тревэллион выложил на стол пять золотых монет, пропустив их через пальцы. — К концу недели отгружу еще партию руды, так что денег хватит.

Клайд занялся сборами, не переставая болтать. Тревэллион его почти не слушал.

Грита скоро будет здесь! Нет, скорее всего это совпадение.

Неужели это она, девочка из его грез, с которой он встретился много-много лет назад, в каком-то другом мире?

Глава 24

Это был конец идиллии. С момента их приезда в Гануоллоу и до той страшной ночи на Миссури все происходило словно в сказке. Отец, обычно тихий и неразговорчивый, часами рассказывал о работе в шахте, о мореплавателях, скалистых берегах Корнуолла. Вэл никогда и не думал, что отец знает так много историй. Некоторые из них он рассказывал Грите.

Отца он потерял той ночью, а не позже, когда тот погиб с оружием в руках. Он потерял его тогда же, когда и мать, потому что с ее смертью душа словно покинула Тома и он стал похож на свечу, задутую ветром. Да, он шел через прерии и пустыню все эти месяцы, но это была всего лишь его телесная оболочка. После смерти матери отец стал суров и резок, его снедала тоска одиночества, и он лишь временами будто бы оживал, пытаясь сердцем дотянуться до сердца сына, но это ему редко удавалось. Оба они хотели быть ближе друг к другу, но не могли. А потом, в той яростной, неравной схватке отец ушел от него навсегда, забрав с собой двоих убийц. Осталось пятеро… нет, он не должен возвращаться к этому. В конце концов, кто-то из них мог уже покончить счеты с жизнью. Но один явно где-то поблизости. Или не один? Его выслеживали, пытались застрелить, и вот теперь кто-то намеревался уничтожить его, начинив скважину порохом, тщательным образом все спланировав.

— Ну, я пошел, — заспешил Клайд. — Жаль, что не могу отблагодарить вас как следует.

Тревэллион махнул рукой:

— Да бросьте вы.

— Я обязательно верну деньги.

— Отдадите, когда будет возможность.

— Могу я хоть что-то сделать для вас? Какую-нибудь весточку передать во Фриско?

Тревэллион подумал с минуту, с томлением в сердце попытавшись представить себе Гриту, потом покачал головой. Нет, не может быть. Просто не может быть. Кто он такой? Да никто. То, что маленький мальчик держал когда-то в своих объятиях испуганную девочку, теперь не значило ничего. Несомненно, она все забыла. Ну что ж, так даже лучше. В конце концов, он не имеет права на нее, не имеет права надеяться, что она помнит его. Они встретились в последние уходящие мгновения той жизни, которой нет возврата.

Как-то раз одна женщина, жена его знакомого, сказала ему: «Трев, мне кажется, ты уже родился старым». Может, и так.

Дэйн Клайд подошел к двери.

— Когда мы будем играть здесь, мистер Тревэллион, приходите на спектакль. Я ведь, знаете ли, неплохой актер… правда, никак не мог приспособиться к здешней жизни.

— Никто из нас не может, — улыбнулся ему Тревэллион, — хотя в этом-то, наверное, и состоит ошибка. Ведь люди, Клайд, не просто сколачивают себе состояние, они трудятся, переживают, ищут путь. Они не только мечтают об успехе, а добиваются его. И с этого момента я намерен поступать так же.

Клайд ушел. Он направился к гостинице, где собирался сесть на дилижанс, следующий во Фриско.

Тревэллион встал, проверил револьвер, подозревая, что он ему скоро понадобится, и отправился в кондитерскую. Рядом с Мелиссой сидел лощеный, одетый с иголочки молодой человек. При появлении Вэла Мелисса переменилась в лице, словно ее поймали за руку в тот момент, когда она тайком таскала сладкие булочки.

— Трев, вы помните Альфи?

Вэл даже не сделал попытки улыбнуться.

— Мы мало знакомы, но думаю, что помню.

— А что, по-вашему, может сделать человек, застигнутый врасплох и абсолютно безоружный? — спросил Альфи с вызовом.

Вэл вспомнил дуэльный пистолет.

— Думаю, не многое.

Он выбрал себе столик, и почти сразу же перед ним возникла фигура незнакомца в безупречно скроенном коричневом костюме.

— Мистер Тревэллион, насколько мне известно, вы предъявили права на участок, относящийся к владениям «Соломона».

Вэл посмотрел на него и, ни слова не говоря, налил себе кофе.

— Мистер Тревэллион, вы не слышите? Я обращаюсь к вам!

— Слышу, — ответил Вэл, не поднимая глаз. — Только не считаю нужным отвечать.

— Мистер Тревэллион, — незнакомец начинал выходить из себя, — мое имя Питер Метески, я адвокат и представляю интересы владельцев «Соломона».

— Замечательно. Приятно узнать, что вы не безработный.

— Вы, похоже, не отдаете себе отчета в том, что земля, которую вы застолбили, принадлежит «Соломону». — Вэл продолжал молча пить кофе. — Мистер Тревэллион, насколько я понял, вы действуете совместно с неким Уильямом Крокеттом!

Посмотрев в холодные голубые глаза адвоката, Вэл улыбнулся.

— Да, я застолбил упомянутый вами участок и завтра утром приступлю к его оценке. Моя заявка вполне законна, она зарегистрирована. — Он указал в другой конец комнаты. — Можете пойти и сесть там или вовсе уйти. Я не приглашал вас к себе за стол.

— Молодой человек, боюсь, вы просто не знаете закона…

— Если вам угодно говорить о законе, — перебил его Тревэллион, — рекомендую вам обратиться к Биллу Стюарту. Он представляет мои интересы.

При упоминании этого имени Метески вздрогнул. Стюарт не только считался одним из двух или трех лучших адвокатов Комстока, но и отличался крутым нравом.

— Я знаком с мистером Стюартом, — возразил Метески, — но поговорить хочу с вами, а не с ним!

Вэл стал. Он был на дюйм пониже адвоката и фунтов на тридцать меньше весил.

— Мистер Метески, думаю, в этой комнате не найдется свидетелей. — Пока он произносил эти слова, все мужчины и женщины, сидевшие в кондитерской, повернулись к ним спиной. — И наше дело останется между нами. Так что ваш столик вон там, на другом конце комнаты. А если вам не нравятся наши порядки, я с удовольствием помогу вам оказаться за пределами города, а если угодно, то и провожу до Калифорнии.

Метески с минуту колебался, потом повернулся на каблуках и направился к выходу. В дверях он обернулся и с яростью выкрикнул:

— Да пошел ты к черту!

— Прошу прощения, — невозмутимо ответил Тревэллион, — только вместе с вами. — И снова сел.

К нему подошла Мелисса.

— Ваш кофе остыл. Я принесу вам другую чашку.

Из кондитерской он вышел поздним вечером, с минуту постоял, раздумывая. По обеим сторонам улицы теперь высились стройные ряды зданий, из освещенных окон доносились звуки фортепьяно и банджо. Возле гостиницы «Вирджиния» солидный господин во фраке помогал роскошно одетой даме подняться в экипаж, а мимо них в промокшей, запачканной одежде, с обеденными судками в руках возвращались с работы горняки. Позвякивая шпорами, проскакал всадник на низкорослой лошадке. По дощатой мостовой прогуливались биржевые дельцы, игроки, бродяги и прочий всевозможный люд, и каждый из них не просто слонялся в толпе, а, вероятно, преследовал какую-то свою, особую, корыстную цель. Некогда пустынный горный склон превратился в большой город, где ни днем ни ночью не затихала жизнь, бунтовавшая под непрекращавшийся грохот молотов и компрессоров. Время шло, а город продолжал расти и строиться.

Вэл вошел в тень, завернул за угол кондитерской, остановился и прислушался, потом направился вверх по улице и возле салуна «Ведерко крови» снова немного постоял.

Он чувствовал, что каким-то странным образом отдален от происходящего. С одной стороны, он являлся как бы его частью и в то же время ловил себя на том, что смотрит на все глазами постороннего.

Внезапно перед ним выросла фигура. На лице незнакомца была повязка, прикрывавшая то, что, по всей видимости, являлось сломанным носом.

— Ты Тревэллион?

Вопрос не понравился Вэлу.

— Если и так, то что?

— Тебе просили передать: Ваггонер снова в городе.

— Спасибо.

Человек с разбитым носом скрылся в толпе. Просили передать. Кто? Вероятно, кто-то из доброжелателей. Вот теперь понятно, чьих это рук дело — набитая порохом скважина. Ему нужно убить Ваггонера, или тот убьет его. Другого выхода он не видел. Его вынуждали к тому, чего он не желал. Он устал убивать, устал бороться. Ему хотелось просто трудиться, разрабатывать свой участок. Что ж, все это ждет его, только сначала…

Он повернулся и пошел домой. Подойдя к хижине, еще раз обернулся на освещенный огнями город.

Ему надо больше быть похожим на остальных. Ведь они по крайней мере знают, к чему стремятся. Задача у всех простая — добывать руду, зарабатывать деньги, строить, улучшать жизнь. Вот хотя бы этот город, который растет, изменяется и уже даже влияет на судьбу Сан-Франциско. Он уже состоялся. Здесь делаются большие деньги, совершается настоящий переворот в горнорудном деле, люди созидают, не стоят на месте… И кто знает, каково предназначение этого нескончаемого движения вперед? А он? Что же он? Он разрывается между стремлением действовать, использовать свои знания и силы и давнишней ненавистью, памятью о ненаказанном зле, которое будет порождать другое зло до тех пор, пока не исчерпает себя.

Он достал карту города и снова принялся изучать ее. Теперь у него было несколько удачно расположенных участков, а кроме того, доля в бизнесе Мелиссы и Джима Ледбеттера.

Следующий шаг — оценка участка рядом с «Соломоном». Если он окажется богатым, то тем самым будет нанесен удар Уиллу Крокетту.

Выйдя на рассвете из хижины, Вэл увидел сидевшего на земле с винтовкой в руках Кристиана Тэпли.

— Привет! Вот подумал, что тебе нужен помощник, пока ты будешь работать. Охрана, так сказать.

Тревэллион поприветствовал его.

— А как же твоя работа?

Тэпли улыбнулся.

— Я рассказал хозяину о своих намерениях, а он оказался другом Уилла. Просил передать тебе наилучшие пожелания и сказал, что если тебе нужна помощь, то он готов прислать рабочих.

— Спасибо. Это лишнее.

— И вот еще что, — сообщил Тэпли. — Я как раз проезжал мимо, когда отправлялся дилижанс, и видел, как Хескет садился в него — поехал во Фриско.

Хескет поехал в Сан-Франциско? Новость поразила Тревэллиона. Может, решил разделаться с ним чужими руками, от греха убраться из города? Но какой в этом смысл? Во всем городе не найдется и десятка людей, знавших об их вражде. А что ему известно о Хескете? Да ровным счетом ничего, кроме того, что тот, воспользовавшись своим положением, выбил почву из-под ног своего хозяина, человека честного и порядочного. И все же Тревэллион забеспокоился. Хескет не станет предпринимать бессмысленных шагов и, похоже, принадлежит к тем, кто всегда хорошо знает, что делает. Так зачем же ехать в Сан-Франциско, когда столь важный кусок владений уходит у него из рук? В этом нет никакого смысла. Должно быть, Хескет что-то задумал. Раз он покидает город в такой момент, значит, на это есть причина, и довольно веская.

Охранник на «Соломоне» только взглянул в их сторону, отвернулся и потерял к ним интерес. Вэл не намеревался проводить основательных работ и обнажать породу. Для этого потребовалось бы время и снаряжение. Сейчас ему надо сделать хоть что-то, чтобы закрепить свое право на владение участком. Богатая руда если и имеется здесь, то залегает на глубине нескольких сотен футов. Такова картина на «Соломоне», на других приисках и во всем Комстоке. Если он ошибается, то все его знания ничего не стоят.

Работая, он пытался представить себе все возможные причины внезапного отъезда Хескета в Сан-Франциско, но так и не пришел ни к какому выводу. Оперевшись на лопату, Вэл попробовал обсудить это с Тэпли.

— Ты считаешь, он все-таки что-то задумал? — спросил тот. — Хескет хитер. Что правда, то правда.

— Беспокоит меня Уилл Крокетт, — заметил Тревэллион. — Лучше бы он показался здесь. Не могу поверить, что он вот так взял и все бросил.

— Да, странно. Вряд ли бы он поступил так, имея такую долю в прииске. — Тэпли поднял глаза, словно осененный какой-то догадкой. — А что, если он подался на поиски оставшихся акций? Люди поговаривают — они-то как раз и могут решить все дело.

— Похоже, никто понятия не имеет, кому они принадлежат, разве что только самому Уиллу известно, где их искать.

— Часть акций продавалась на Востоке. Их судьба — потемки.

Вдруг на склоне появился всадник. Поравнявшись с ними, он резко остановил лошадь и крикнул:

— Война! Форт-Самтер горит!

Тревэллион бросил лопату.

— А где это Форт-Самтер? — спросил он.

— По-моему, где-то недалеко от Чарльстона, — ответил Тэпли и сплюнул. — Так я и знал. Как только избрали этого Линкольна, я сразу почуял, чем все кончится. — Он посмотрел на яму, вырытую Тревэллионом. — Главное — работа начата. В любом суде это будет достаточным доказательством. Пойдем-ка теперь в город да послушаем, что говорят. Должно быть, и Поуни приедет. — Он оглянулся по сторонам. — Веришь, Трев, там, дома, меня всегда интересовало, что в других краях делается. Только теперь я вот что скажу: издалека-то все по-другому смотрится. Будто совсем иной мир.

— Только не для Терри, — заметил Вэл. — Для него огонь и дым все равно что свежий воздух.

— Ты будь с ним поосторожней. Он стреляет отлично. Люди поговаривают, еще похлеще Лэнгфорда Пила.

— Да мне-то что? Я в такие игры не играю. Я вообще с трудом понимаю, ради чего все это затеяли.

— Мы все играем в эти игры, — возразил Тэпли. — И ты тоже.

Часть третья

Глава 25

В безмятежном изяществе «Уинз-Бранч», что на углу Вашингтон и Монтгомери, Грита Редэвей казалась самой изящной и безмятежной. Необыкновенно живая и грациозная, она вызывала всеобщее восхищение.

Сидевшего с нею за столиком незнакомца ей представил Том Мэгуайр, самая влиятельная фигура в театральном мире Сан-Франциско.

— Мисс Редэвей, он хочет встретиться именно с вами, — улыбнулся Мэгуайр. — Не с какой-нибудь другой актрисой, а с вами. Он друг одного нашего инвестора, который, откровенно говоря, мне не очень-то нравится, и я не доверяю ему, но о его друге, этом Хескете, — это он хочет встретиться с вами — мне ничего не известно. Я только прошу вас побеседовать с ним, за чашкой чая например. Вот и все. Это было бы очень любезно с вашей стороны. Он с приисков, а…

— С приисков?

— Из Вирджиния-Сити. Перспективное место. Мы сами скоро открываем там театр.

— И он искал встречи со мной?

— Да, с вами. Только с вами. Нам известно, как вы относитесь к подобным предложениям, и посоветовали ему пообщаться с какой-нибудь другой актрисой, но он не согласился и захотел говорить только с вами и ни с кем другим.

— Что ж, я встречусь с ним. За чашкой чая в «Уинз-Бранч».

— Благодарю вас. — Мэгуайр пожал плечами. — Вы просто сняли камень у меня с души. Ведь тут дело вот еще в чем. Этот инвестор, о котором я вам говорил, вкладывает деньги в наши постановки, и потом, у меня с ним есть и другие дела. Холст, веревки, вся закулисная техника — все это я покупаю у него гораздо дешевле, чем где-либо в другом месте. Нам выгодно иметь с ним дело. — Он помолчал, потом прибавил: — Хотя… Только пусть это останется между нами, меня удивляет, как он приобретает товар, если продаёт так дешево.

— Благодарю вас, мистер Мэгуайр.

Грита сочла этот намек тонким предостережением и решила держаться осторожно. В конце концов, она встретится с этим человеком всего-то один раз и больше никогда его не увидит.

Грита была любопытна, но сейчас ей, скорее всего, хотелось отдаться волне событий. С раннего детства она мечтала попасть в Сан-Франциско, и вот она здесь. Ее не покидало предчувствие, что приезд сюда как-то повлияет на ее судьбу.

В последнее время ей часто вспоминался разговор с Рэчел в Париже.

— Вы действительно очень и очень способная, — сказала тогда Рэчел. — В некотором смысле вы даже лучшая из нас. Но ведь вы не хотите стать настоящей актрисой. Вы играете с какой-то непринужденной легкостью, вам не хватает осмысления роли, вы не продумываете ее.

— Это не так.

— Возможно. Но выглядит это именно так. Просто вы, моя милая, должны наконец решить, чем заниматься. Если вы не хотите быть актрисой, тогда кем? Станете любовницей? Это, знаете ли, тоже спектакль, только никогда не знаешь, как долго он продлится, так что лучше припрятать драгоценности на черный день. — Рэчел посмотрелась в зеркало и, нахмурившись, приложила палец к губам. — Но ведь вы и этого не хотите. Тогда богатый муж. А почему бы и нет? Мужчин много, правда, лучшие из них всегда оказываются женатыми. Вот что! Вам нужно поехать в Америку! А там сбежите с каким-нибудь лихим ковбоем, про которых пишут в книжках. Или с владельцем золотоносного прииска.

— А я собираюсь в Америку.

— Знаю. Вы говорили об этом. Я тоже поеду, наверное, в Нью-Йорк. Эта шведская певица пользуется там огромным успехом.

— Дженни Линд? Но, Рэчел, она совсем другая, вы так не смогли бы… И потом, этот человек, который вез ее туда, этот П. Т. Барнум, говорят, он с большими странностями.

— Барнум? По-моему, он не имеет отношения к театру. Кажется, у него выступают всякие карлики и великаны и даже слоны? Какой же это театр?

— В своем деле он мастер и знает, как заставить людей раскошелиться. Это ведь тоже искусство.

Рэчел махнула рукой, желая вернуться к прежней теме.

— Все-таки поговорим о вас, Грита. Не о Грите-актрисе, а о Грите-человеке, женщине. Что вы собираетесь делать?

— Давно, когда я была еще девочкой, мы собирались в Калифорнию, но так и не добрались до нее. Вот и хочу теперь поехать.

— Но зачем?

— В сущности, я и сама не знаю. Чувствую какую-то незавершенность, несбыточность. Ведь это была мечта, и теперь мне хочется собственными глазами увидеть ее воплощение.

— А что потом?

Грита дернула плечиком.

— Вернусь в театр… О, право, не знаю!

— А я чувствую, что есть там один человек. Он ждет вас.

— Да как же такое может быть? Ведь я попала в Америку ребенком!

— И все же, поверьте, есть там один человек, — продолжала Рэчел. — Просто должен быть.

Прошло много времени, и вот она здесь, в Калифорнии, в Сан-Франциско, в «Уинз-Бранч».

К столику подошел человек в сером костюме, худой, со слегка вьющимися светло-каштановыми волосами, зачесанными на косой пробор, серо-голубыми глазами и бородой, аккуратно подстриженной на манер Ван Дейка. Незнакомец поклонился.

— Мисс Редэвей? Меня зовут Элберт Хескет.

Грита предложила ему сесть.

— Хочу прежде всего поблагодарить вас за то, что согласились встретиться. Когда я услышал, что вы в городе, сразу захотел увидеться с вами.

— Мистер Мэгуайр говорил мне о вашем знакомстве с ним.

— Мы и в самом деле знакомы. У меня горнорудный бизнес, и мне приходится часто приезжать сюда по делам. — Он посмотрел на нее, и Грита почувствовала нечто странное в его взгляде. — Вы прежде бывали в Америке?

— О, это удивительная страна! Я почти ничего не знала о ней, пока не оказалась тут. И конечно же столько разговоров о Калифорнии!

— Да. И о ее приисках.

Кажется, он явно переигрывает. Зачем так подчеркнуто произносить эту реплику о приисках? Или ей просто померещилось?

— О приисках? — Грита сделала удивленные глаза. — А я и не предполагала, что здесь есть прииски… Я думала, золото намывают в реках при помощи каких-то лотков.

— Лотками тоже можно. Но самые богатые залежи золота находятся под землей, и до них еще нужно добраться.

— Должно быть, это очень тяжелый труд.

Грита была несколько озадачена. Она уже давно привыкла к ухаживаниям мужчин и научилась видеть их насквозь, но в этом человеке было нечто такое, чего она никак не могла уловить. Будучи профессиональной актрисой, она хорошо разбиралась в том, какие жесты и движения используют люди, чтобы обнаружить или, напротив, скрыть свои мысли.

— Вы непременно должны приехать с гастролями к нам в Вирджиния-Сити, — учтиво произнес Хескет. — Мы там так соскучились по театру. Кроме шахт и приисков у нас почти ничего нет.

— Я мало что смыслю в шахтах. Слышала истории про каких-то подземных гномов, вот и все мои познания.

Он улыбнулся.

— Никаких гномов нет. Все это небылицы и предрассудки, и только некоторые суеверные горняки верят в них. — Он попробовал свое вино, как ей показалось, весьма неохотно. — Я-то отношусь к этому прозаично. Прииски в моем понимании неотделимы от капиталовложений и, разумеется, акций. — Он помолчал, потом прибавил: — Хотя акции некоторых бывших приисков не стоят даже бумаги, на которой они напечатаны.

Она умышленно заводила разговор о театре, о Сан-Франциско, о Париже и о жизни в Вирджиния-Сити. Несколько раз ей показалось, что он пытается вернуться к приискам, но она избегала этой темы. Зачем упоминать об этих «бывших приисках» и акциях? Ведь разговор шел о другом, значит, есть у него что-то на уме.

Грита посмотрела на часы.

— О, уже так поздно! Мистер Хескет, вы проводите меня до «Интернэшнл»?

— Конечно, конечно.

На выходе они встретили Джеймса Старка с женой, остановились и немного поболтали о его постановке «Ришелье», имевшей колоссальный успех. Хескет стоял в стороне, слушал, но мало что понимал.

У входа в «Интернэшнл» она протянула ему руку.

— Приятно было познакомиться с вами, мистер Хескет. Спасибо.

— Могу я увидеть вас снова?

Она уже повернулась, чтобы уйти, потом, помедлив, проговорила:

— Возможно. Скоро у нас начинаются репетиции.

— Но… как мне…

— Спросите меня в отеле. А если хотите, можете прийти в театр. Видите ли, мистер Хескет, я почти не располагаю личным временем, все оно принадлежит театру.

Эл испытывал страшное раздражение и, пройдя полквартала, даже остановился, охваченный порывом слепой ярости. Он не выносил ни малейшего сопротивления и не терпел, когда его планы рушились по чьей-то вине.

В гостиничном номере в Вирджиния-Сити ему показалось пустяком отправиться в Сан-Франциско, встретиться там с Гритой Редэвей и купить акции, если они, конечно, у нее есть.

И вот он встретился с нею. И что? После долгой беседы так и не узнал ничего, даже не понял, есть ли у нее вообще эти акции. Все, что ему удалось выяснить из нескольких небрежных строк гроссбуха на «Соломоне», это то, что Уилл Крокетт продал часть акций кому-то, кто состоял в родстве с некоей Гритой Редэвей, и что она впоследствии унаследовала их.

Остались ли у нее эти акции или она продала их? Не исключено, что запрятала подальше за ненадобностью? И если они у нее, привезла ли она их с собой?

Хескет грязно выругался. Ну и что теперь? Надо возвращаться в Вирджиния-Сити, но как он уедет просто так отсюда! А что, если кто-то другой обратится к ней с выгодным предложением? Нет, он сам должен сделать это. Ему нужно узнать, есть ли у нее эти акции и, если есть, не собирается ли она их продать. С другой стороны, он открывает свои карты, и она может догадаться, что акции имеют ценность, и даже навести справки. Вспомнив Гриту, он подумал, что она, скорее всего, так и поступит.

Чем больше он думал о ней, тем больше беспокоился. Ведь это его единственный шанс. Он держит контроль над «Соломоном», он надеется стать по-настоящему богатым и влиятельным человеком. Он так тщательно разрабатывал каждый шаг, а эти десять процентов попросту могут разрушить все его планы. У него будет прибыль, но не будет контроля над прииском, не будет власти. Нет, эта женщина выводит его из себя! Ему надо взять себя в руки. Необходимо снова встретиться с нею. В конце концов, он должен заполучить эти акции. Но если она откажется продать их, что тогда? В самом деле, что тогда?

Дорога в Вирджиния-Сити стала лучше, теперь по ней ходили дилижансы, которые часто подвергались нападению. Если эти акции у нее, она, скорее всего, возит их с собой. Если ему не удастся купить их, то он по крайней мере постарается, чтобы они не попали в руки к кому-нибудь другому.

Предположим, кто-то проникнет в ее номер в отеле, тщательно обыщет все вещи, найдет акции и не тронет остального. И пройдет несколько недель, прежде чем пропажа обнаружится. Сам он за это не возьмется — слишком велика доля риска. Ему нужен вор, ловкий и искусный. И тут его осенило — Маркус Зетцев, вот кто ему поможет. Ведь он имеет дело с ворами.

Хескет старался не посвящать в свои предприятия посторонних, никому не позволяя проникать в свои мысли и планы. Он не верил никому. Маркус был единственным, к кому он мог обратиться с подобной просьбой. Их связывали общие интересы. А что, если Зетцев заполучит эти акции для себя?

На углу Хескет купил газету. В последнее время все они писали только о войне. Похоже, настали времена, когда, имея начальный капитал, ловкий человек сумел бы нажить целое состояние — спрос на металл, кожу, шерсть, продовольствие возрастал.

Ему нужно встретиться с Маркусом, наверняка тот знает кого-нибудь. И вовсе не обязательно рассказывать ему все, пусть сведет его с одним из тех, у кого покупает свои товары. Именно так и надо действовать.

В то же время ему следует предпринять еще одну попытку встретиться с Гритой. В конце концов, она привлекательная женщина.

Когда Элберт Хескет пришел на склад, Маркус Зетцев работал у себя в кабинете. Эл увидел его в открытую дверь и несколько минут наблюдал за ним из приемной. Маркус общался с самыми разными людьми, в круг его знакомых входили и обыкновенные мошенники, и даже самые опасные преступники. И он вовсе не был уверен в Элберте Хескете. Зетцев не доверял никому, с кем ему приходилось иметь дело, — ни мужчинам, ни женщинам. Обычно ему требовалось всего несколько минут, чтобы разобраться, к какому типу принадлежит тот или иной посетитель. С Хескетом получилось по-другому. То, что он вор, Маркус понял сразу. Он также понял, что это хитрый и опасный интриган. Но было в этом человеке еще что-то, чего он никак не мог уловить. Иногда Хескет выглядел вполне безобидным, но Зетцев подозревал, что это настоящая акула.

Поднявшись из-за стола, он подошел к двери.

— Эл? Давай заходи!

Хескет застыл на месте от подобной фамильярности. Да как смеет этот выскочка, этот… Он взял себя в руки. «Не будь глупцом! — одернул он себя. — Этот человек нужен тебе».

Когда хозяин кабинета плотно закрыл дверь, гость присел на край предложенного ему стула.

— Маркус, — начал он без обиняков, — мне нужен вор.

Маркуса Зетцева просьба не удивила.

Глава 26

На четвертый день Грита переехала из гостиничного номера в небольшую квартирку в верхней части города с прелестным видом на гавань и крохотным балкончиком, укрытым от всеобщего глаза. Здесь она часто сидела по утрам, разучивая роль.

С балкончика за крышей соседнего дома, расположенного ниже по склону, виднелась и часть улицы. Таким образом, она имела возможность видеть солнечный свет, дышать свежим морским воздухом и уединяться. Однажды к ней зашла Софи Эдвин, давняя любимица театральной публики Сан-Франциско, чтобы посмотреть ее новое жилище.

— Вас могут ограбить, даже убить. В Сан-Франциско женщине нельзя жить одной.

— Чепуха! Я ничего не боюсь. — Грита указала на спальню. — К тому же я не одна, со мной мой маленький друг.

— Что вы?! А все говорят, что вы стараетесь избегать мужского общества. Я всегда сомневалась, как это такая красивая женщина, как вы…

— Это не мужчина. — Грита ушла в спальню и вернулась, держа в руках небольшой пистолет с расположенными друг над другом двумя стволами. — Видите? 44-ый калибр, и я не стану колебаться, если понадобится воспользоваться им.

— Пожалуйста, уберите. Я так боюсь подобных вещей! В Сакраменто мне несколько раз довелось видеть настоящую стрельбу. Там был один человек… Тревэллион…

— Кто, вы сказали?

— Тревэллион. Кажется, он горняк или старатель. Он на глазах у всех застрелил какого-то Рори во время карточной игры. Поймал его за руку, когда тот подтасовывал карты. А по виду ни за что не скажешь, что он способен на подобное — выглядел как настоящий джентльмен, и такой красавец, что будь я чуть помоложе…

— Но вы и так молодо выглядите.

— Возможно. — Она помолчала. — Странная это история. Тогда все о ней судачили. Сначала между ними состоялся какой-то разговор, не имевший ничего общего с карточной игрой. Они вспоминали какие-то давнишние события, произошедшие на Миссури. Я, в сущности, так и не поняла, в чем дело.

— Вы говорите, Тревэллион?

— Да, такое необычное имя. Меня даже потом познакомили с ним в театре. Он часто бывал на наших спектаклях. И всегда один.

— Кажется, вы неплохо его запомнили.

— А кто бы не запомнил? Он яркая личность, и потом, так получилось, что в тот вечер Джонни Фергюсон забыл слова.

— С каждым может случиться.

— Это конечно, только он-то запнулся на ровном месте. Ему полагалось шагнуть со сцены в зал, но там стоял какой-то восхищенный поклонник и с умильным видом ловил каждое его слово.

— А какую пьесу вы играли?

— «Франческа да Римини». Это случилось в самом конце первого акта. Джонни играл Ланчиотто. Он дошел до слов:

Ржанье коней, яростный натиск и стойкий отпор

Крови кипенье во мне пробуждает…

Тут он замолк и, пытаясь вспомнить слова, несколько раз повторил: «Крови кипенье во мне пробуждает… крови кипенье во мне пробуждает… « и замер. Тогда Тревэллион перегнулся через перила и продекламировал:

…И на исходе дня усталое тело мое

В мирные сны погружает.

Сумрачный свой покров в светоче бледном луны

Ночь надо мной простирает.

В вечной тоске по дому витает душа моя.

И я должна сказать, прочел он эти строки блестяще, так что Джонни повернулся к нему, снял украшенный перьями шлем и отдал ему самый изящный поклон, какой я только видела. Публика была в восторге. В тот вечер Джонни сошел со сцены под такой гром аплодисментов, каким его не встречали весь сезон.

— И он живет там, в Сакраменто?

— Кто знает? Похоже, он принадлежит к тем, кто долго не остается на одном месте. Нам много приходилось слышать о нем, когда речь заходила о драках и стрельбе. А случай с этим Рори вообще долго не сходил с уст, потому что через некоторое время был убит и его друг. Оба они, конечно, темные личности, поэтому, когда их убили, газеты долго не могли успокоиться. Рори и этот Скиннер дружили еще на Миссури.

И тут, словно это произошло всего час назад, Грита услышала его голос, который вдруг сделался таким твердым, что она испугалась: «Я убью их всех до одного. Буду убивать, пока сам не погибну».

— Скиннера тоже убил Тревэллион?

— Скиннера? О нет. Думаю, что не он. На него никто тогда не думал.

— А он… слышали вы о нем после того?

— Нет. Я же сказала, он не сидит на одном месте, скитается по свету. Быть может, его занесло в Комсток. Сейчас туда многие едут. Там настоящий бум. — Софи бросила на нее пытливый взгляд: — Интересно, с каких это пор вас интересуют вооруженные бродяги?

— Да я не… право, не стоит об этом… Просто мне кажется, я знала его раньше.

— Кого, Рори?

— Тревэллиона. Вы верно заметили, у него необычное имя. Мне кажется, я познакомилась с ним в детстве. Он очень похож на того мальчика, и имя то же. Только тогда мы звали его Вэл.

В тот вечер она получила огромный великолепный букет роз от Хескета. К нему прилагалась коротенькая записочка всего в два слова: «В знак восхищения» и полная подпись.

Солнечные лучи плясали на глади залива, когда Грита вышла на свой крохотный балкончик и уселась там, чтобы повторить роль. Через некоторое время она положила листы в сторону и просто наслаждалась нежным теплом и живописным видом залива с белеющими на его поверхности парусами.

Вдруг краем глаза она заметила, что кто-то прошел по улочке, — скорее ощутила, чем увидела. Человек повернул за угол и направился вверх по противоположной стороне. Дважды он останавливался, и ей показалось, что бросал взгляд на ее балкон. Однако видеть ее за перилами он не мог. На углу незнакомец еще раз остановился, и тут она хорошо разглядела его. Тощий, с белесыми волосами, впалой грудью и желтым, болезненным цветом лица человек зажег сигарету и продолжал наблюдать. Сомнений быть не могло — незнакомец наблюдал за ее балконом или, во всяком случае, за этой частью дома. Немного погодя он снова направился вверх по улочке. Встревоженная Грита бросилась в комнату и быстро огляделась по сторонам, впервые ощутив собственную слабость и беспомощность. Да, у нее есть пистолет. Она нашла его в сундуке среди старых вещей отца. Она знала, как заряжать его и как им пользоваться, и, если кто-нибудь ворвется к ней, не раздумывая выстрелит. А если они придут в ее отсутствие? Красть у нее нечего, кроме нескольких украшений да небольшой суммы денег. Правда, у нее сохранились старые письма и бумаги, принадлежавшие родителям. Неужели они кому-то понадобились?

Она играла во многих пьесах и знала все потайные места — под подушками, под матрасами, под коврами, за выдвижными камнями в очагах и каминах. Небольшую столовую ее квартиры украшала деревянная колоннада. Колонны диаметром в семь дюймов поддерживали поперечную балку с протянутыми вдоль нее занавесями. Балка была сколочена из досок, и, протирая пыль в день приезда, Грита обнаружила, что нижняя доска отодвигается.

Она взяла пакет с бумагами и несколько оставшихся у нее украшений и, отодвинув нижнюю доску, засунула их внутрь балки, а потом задвинула доску на место. Конечно, это не самый надежный тайник, но в нем бумаги сохранятся, если поиски не будут тщательными.

Выйдя из дома, чтобы отправиться в театр, она обернулась и увидела того же самого бродягу, стоявшего на улице. Он не смотрел в ее сторону. Грита решила, что, скорее всего, он работает где-топоблизости, и все же тревога не покидала ее.

Репетиции прошли как обычно, что-то получалось, что-то нет. Но как бы то ни было, работа над пьесой шла, и постановка принимала готовый вид. Грита уже собиралась домой, когда в гримерную заглянул режиссер.

— Мисс Редэвей, вас ждет некий мистер Хескет.

Чуть позже, когда они встретились в фойе, Эл показал ей билеты.

— Это в «Музыкальную академию Такера», — сообщил он. — Сегодня там выступает Лотта Крэбтри. Мне показалось, вам будет интересно. Я взял три билета — вдруг вы захотите пригласить еще кого-нибудь.

О Лотте говорил весь город. За свою жизнь эта девочка успела дать немало представлений, объездив почти все поселения старателей, охваченные золотой лихорадкой, и очень скоро сделалась самой популярной актрисой Калифорнии.

Софи уже познакомилась с нею и теперь сказала Грите:

— Вы непременно должны увидеть ее. Это настолько необычное зрелище.

— Хорошо. Значит, сегодня вечером?

— А потом, если не возражаете, поужинаем вместе, — предложил Хескет.

Когда он ушел, Софи предупредила ее:

— Вы никогда не были в мелодеоне. Женщинам лучше не появляться в подобных местах, но во время выступлений мисс Лотты даже там все совсем по-другому. Мэри Энн, мать Лотты, не выносит сумасбродства. У них даже в контракте записано: если в зрительном зале прозвучит хоть одно непристойное слово, они тотчас же покинут театр. И она сдержит слово. Но старатели так любят Лотту, что никогда не позволяют себе грубостей.

— Она и в самом деле хорошая актриса?

— Лотта лучшая клоунесса из всех, что мне приходилось видеть. Она пластична, великолепно движется по сцене, — все делает легко и непринужденно.

— Сколько же ей лет?

— Точно не знаю. Думаю, лет четырнадцать, может, больше. Только не забывайте, что я говорила о тамошней публике. Народ по большей части грубый. Правда, не стоит сильно беспокоиться. Я знаю кое-кого из парней, которые будут сегодня на представлении. Крюк Никерброкер, Лэддер и Лафайет со своими командами. Это пожарники, кто-то однажды заметил, что они в Сан-Франциско все равно что казаки в России. И очень любят Лотту. Пока она в театре, там ничего плохого не случится. Поверьте мне.

Душное помещение мелодеона оказалось до отказа забито веселящимися людьми, которые пили, курили и все время что-то выкрикивали.

Вдруг один из команды никерброкеров встал и, перекрикивая общий шум, обратился к толпе:

— Когда маленькая леди выйдет на сцену, чтоб ни одного звука, кроме аплодисментов. Понятно? Кто нарушит порядок, будет вышвырнут вон. А если еще раз повторится, никерброкеры очистят зал.

— А лафайеты помогут!

Представление прошло замечательно, такого Грита еще никогда не видела. Актрисой Лотту нельзя было назвать, но клоунесса она безусловно талантливая. Девушка пела, танцевала и исполняла веселые пародии.

— Ну теперь видите, какие у нас с вами соперницы? — усмехнулась Софи, когда они вышли из театра.

— Она просто чудо, — ответила Грита. — И такая юная.

Во время ужина в «Уинз-Бранч» разговор опять зашел о приисках и о Вирджиния-Сити.

— Вам нужно подумать о будущем, — заметил Хескет. — Ведь можно вложить деньги в акции какого-нибудь прииска. Я готов дать вам дельный совет, поскольку точно знаю, какие прииски в Комстоке стоят того, чтобы вкладывать в них капитал.

— Я совершенно не разбираюсь в подобных вещах, — улыбнулась Грита, — хотя это, должно быть, такое захватывающее занятие — собственными руками добывать из-под земли золото и серебро.

— А вы не пробовали вкладывать деньги в акции? — спросил он.

До чего же странным становится голос у этого Хескета, когда он задает наводящие вопросы. Грита сразу это почувствовала. Ему недостает умения скрыть истинные намерения, а у нее достаточно проницательности, чтобы понять: если он и интересуется ею как женщиной, то интерес этот имеет для него второстепенное значение.

— Ну конечно же нет, — небрежно бросила она. — Когда работаешь в театре, то нет возможности думать о чем-то еще. Я в этой труппе около года, и все, что имею, вкладываю в костюмы и реквизит.

Разговор перешел на другую тему. Хескет притих и стал задумчив. Неужели он ошибался? Неужели проделал все это только для того, чтобы остаться ни с чем? И где, интересно, Крокетт? Может, тоже в Сан-Франциско? А что, если регистрационные данные «Соломона» устарели или изначально неправильно оформлены? А если Крокетт уже вступил в соглашение с владельцем недостающих акций и собирается выкупить их? Тогда он наверняка постарается выставить его из конторы. При этой мысли лицо Хескета побелело от внезапного приступа ярости, он поднял глаза и увидел, что Грита Редэвей наблюдает за ним.

— Мистер Хескет, с вами все в порядке?

— Вполне. — Эл поднялся. — Не смею вас больше задерживать. Экипаж ждет нас.

Позже, поднявшись по ступенькам к дверям своей квартиры и вставив ключ в замок, она снова с удивлением подумала: «Все-таки он очень странный, этот Хескет».

Грита открыла дверь и замерла на пороге. В квартире кто-то побывал. Кто-то входил сюда в ее отсутствие. А вдруг он и теперь все еще здесь? Она положила ключ в сумочку и достала из нее пистолет. Стараясь не дышать, она твердила про себя: «Надо быть осторожной! Не поворачивайся спиной, будь начеку». Грита шагнула в переднюю и ногой захлопнула дверь.

Глава 27

В доме стояла тишина, Грита прислушивалась, обшаривая глазами комнату. Она помнила, что оставила текст пьесы раскрытым на столе, а рядом с ним карандаш для заметок. Пьеса так и лежала раскрытой, только совсем не на той странице, где она остановилась. И карандаш сдвинут в сторону. Должно быть, кто-то задел стол, и текст упал на пол. Видимо, кто-то очень спешил, стараясь вернуть текст в прежний вид, не имея ни малейшего понятия, где раскрыть, и не догадываясь, что на это могут обратить внимание.

С пистолетом наготове она распахнула дверь в крохотную кухоньку — никого. Грита оглянулась на дверь спальни, которую всегда оставляла открытой, когда бывала в квартире одна. Теперь она была закрыта. Девушка хотела заглянуть в свой тайник, но передумала и отвела от него глаза. Если кто-то подглядывает за нею, то он, наверное, ждет, что она бросится проверять, на месте ли вещи, и таким образом обнаружит, куда она их прячет. Шторы не задернуты, и через кружевные занавески с улицы можно наблюдать за нею.

Она подошла к двери в спальню и распахнула ее настежь. Там тоже оказалось пусто. Грита настороженно огляделась, потом все же решилась войти. Матрац слегка сбит в сторону, словно кто-то заглядывал под него, а потом торопливо задвинул на место.

Осмотрев квартиру, она окончательно убедилась, что в ней явно кто-то побывал, обыскивал ее, а потом довольно неумело постарался скрыть все следы. Однако, не будь она такой наблюдательной, едва ли что-нибудь заметила бы. Но как они смогли сюда проникнуть и не вернутся ли? Тот, кто побывал здесь, определенно ничего не нашел, если только не догадался заглянуть за притолоку. Но вряд ли. Для этого нужно быть очень высокого роста или встать на стул, а все стулья стояли на своих местах.

Если это обыкновенный вор, то он не вернется. Но что, если искали определенную вещь? Тогда, не найдя ее, они обязательно попытаются проникнуть сюда еще раз. Но что их может интересовать? Ведь она не замешана ни в каких интригах, у нее нет тайн или компрометирующих писем, которые можно использовать как средство шантажа. Да, у нее есть кое-какие старые письма, которые она хранит как память о прошлом, и несколько акций. Есть еще пара писем от Вэла.

Грита задернула шторы, притушила свет и стала готовиться ко сну. Пистолет она держала поблизости. Подперев стулом дверь, убедилась, что та плотно закрыта, и тут вспомнила про балкон. Ведь она даже не проверила: а вдруг этот человек проник сюда через него? Все эти дома в городе украшал немыслимо пышный орнамент, воспользоваться им, чтобы пробраться к окну или балкону, ничего не стоит. И уйти можно таким же путем. Через крышу.

Ложась спать, она не переставала думать о случившемся, но так и не нашла сколько-нибудь весомого объяснения ему. Разве только эти старые акции? А что, если они приобрели какую-то ценность? Нет, не похоже. Впрочем, и Эл Хескет несколько раз упоминал о каких-то акциях… Но ведь это всего лишь ничего не значащий разговор. Элберт Хескет владелец прииска, делец, но никак не вор. И потом, он весь вечер был с нею.

Погасив свет, она подошла к притолоке, отодвинула доску и запустила руку в тайник. Бумаги лежали на месте. Завтра при свете дня она рассмотрит их получше и тогда, по крайней мере, узнает, что они собой представляют. Она берегла их как память об отце и тете. Если уж на то пошло, она всегда надеялась, что они чего-нибудь да стоят, хотя все это время убеждалась лишь в обратном.

Среди бумаг хранилось и давнее письмо от Вэла, в котором он сообщал ей, что вложил старый долг, возвращенный ее отцу, в какое-то предприятие.

Грита уже собиралась лечь в постель, но что-то ее насторожило, она подошла к окну и выглянула. В этот поздний час улица была словно наводнена призраками. Вдруг ей почудилось какое-то движение за окном. Но, присмотревшись, она ничего не увидела и решила, что ей померещилось. Не выпуская из рук пистолета, Грита легла в постель.

В Париже, где она росла, ей приходилось читать хотя и несколько приукрашенные, но достоверные истории Видока, первоклассного сыщика и бывшего преступника. Позже, работая в театре, она часто беседовала о нем с Д'Арланжем, французским актером, с которым ее познакомил дядя Андре.

«Вы только оглянитесь по сторонам, — говорил Д'Арланж. — Для того чтобы убить, совершенно не нужно иметь револьвер или нож. Оружие у вас повсюду. Можно ударить по голове палкой, можно удушить шнурком. Да мало ли валяется предметов, могущих послужить оружием! То же самое касается и защиты. Оглядите повнимательней свою комнату, там всегда найдется что-нибудь: стул, стол, лампа. Изучите дом, в котором живете, исследуйте каждую комнату. Бросьте под ноги преследователя стул, а когда он упадет, ударьте его по голове чем-нибудь тяжелым. Плесните в глаза вином или горячим чаем. Тщательно обследуйте вашу комнату, ваш дом и все, что к нему прилегает, считайте его театром военных действий. Подумайте, как его использовать для самозащиты, бегства, для контратаки. Выработайте план. Вы должны знать, что будете делать, если нападающий ворвется к вам через окно или через дверь. Нельзя оставаться беспомощной. Я знавал жену одного капитана, ей частенько приходилось подолгу оставаться дома одной. Эта дама собиралась открыть магазин, и в доме уже велись малярные работы. Жила она в комнатке над магазином и как-то ночью почувствовала, что внизу кто-то есть. Спустившись по лестнице, она увидела, как в окно лезет вор. Оружия у нее не было, тогда она выхватила из ведра с краской кисть и, когда ночной гость спрыгнул с подоконника на пол, хлестнула его по глазам. Тот взвыл от боли, а она заткнула кисть ему прямо в рот, потом вылила всю краску ему на голову и принялась колотить его пустым ведром. Грабитель бросился наутек, но уже в конце квартала его схватила полиция. Несчастный находился в самом что ни на есть плачевном состоянии — разбитая голова, весь в краске, полуослепший, задыхающийся. А что же дама? Несколько брызг краски на ночной сорочке — вот и все».

Наконец Грита погрузилась в сон и проснулась, когда потоки солнечного света, врываясь в окно, уже разливались по комнате.

Подоткнув под спину подушки, она села на постели и взялась за пьесу. Пьесы этой она раньше не читала, и вещь показалась ей интересной. В Сан-Франциско работало немало драматургов, правда, в большинстве своем далеких от истинного профессионализма, но все же весьма одаренных. Эту пьесу написал как раз один из них.

Грита никак не могла сосредоточиться. Отложив в сторону книгу, она задумалась. Допустим, Элберт Хескет считает, что у нее есть какие-то ценные акции. Допустим, он нарочно пригласил ее в театр, чтобы выманить из дому и дать возможность вору хорошенько обшарить квартиру. Ни за что на свете она бы не поверила, что Хескет руководствовался чистыми побуждениями. Ей, преуспевающей актрисе и просто красивой женщине, совершенно не льстило то, что за нею можно ухаживать только потому, что у нее имеются какие-то акции, представляющие ценность; в то же время она была далеко не первой женщиной, чьей благосклонности добивались ради получения выгоды.

Допустим, она не станет разуверять его, что владеет акциями, не уточняя, какими именно, и не указывая на их местонахождение. Что, если она подержит его немного на крючке?

Грита встала, приняла ванну, оделась, ни на минуту не переставая думать о Хескете. Что-то в нем беспокоило ее. Что именно? Может, глаза, холодные, как стальные шарики? Или неподвижные черты лица? Или его редкая улыбка, натянутая и неестественная? И она пришла к выводу, что ни разу в его присутствии не почувствовала себя уютно. При этом он всегда держался как джентльмен, но уж слишком безупречный и даже педантичный. Он говорил и поступал только правильно, но ей почему-то казалось, что делает это он неискренне. Этот человек определенно ставил ее в тупик, но сейчас она была еще и рассержена. Если он действительно замешан в этом вторжении, то ярости ее не будет предела. А сейчас ей пора идти в театр. Грита положила пистолет в сумочку и заперла за собой дверь.

В театр она добралась немного раньше, прошла через служебный вход и остановилась, прислушиваясь. Ни звука. Темно и пустынно. Ей показалось странным, что она никого не встретила. Она пересекла освещенную слабыми мерцающими огнями сцену, окинув взглядом пустые ряды кресел зрительного зала. Слава Богу, ей еще ни разу не приходилось видеть их такими во время спектакля!

За кулисами она в нерешительности остановилась и оглянулась. Смутное ощущение чего-то жуткого не покидало ее. Грита вдруг поняла, что очутилась в театре одна.

Откуда-то сзади послышался слабый скрип, напоминавший звук шагов. Девушка резко обернулась, но ничего не увидела, лишь смутный свет пробивался из дальних окон где-то за вторым ярусом.

Открыв сумочку, она достала пистолет. Ощутив его тяжесть в руке, почувствовала себя уверенней.

Вдруг ей почудилось какое-то движение. Грита оглянулась. У нее за спиной находилась дверь в гримерную. Быстро войти и запереть за собой дверь? Но что, если там кто-то есть? Что ждет ее там, за дверью? Господи, какая же она глупая! В пустых зданиях всегда раздаются какие-нибудь звуки, скрипят и потрескивают доски от перепада температуры или еще что-нибудь.

Она шагнула назад и взялась за дверную ручку, сумочка висела у нее на поясе. Грита собиралась потянуть за ручку, как почувствовала сзади шорох. Сильная, жилистая рука ухватила ее за пояс, оттолкнула и выдернула сумочку. Грита зашаталась и, потеряв равновесие, упала на колени. Человек бросился бежать. Подняв глаза, она увидела его на другом конце сцены и выстрелила. Вор покачнулся, вскрикнул и, схватившись одной рукой за другую, выронил сумочку. Грита снова подняла пистолет и приготовилась выстрелить, но нападающий исчез.

Пошатываясь, она встала и подошла к сумочке, не выпуская из рук оружия.

Тут же со всех сторон послышался топот бегущих ног, ее окружили актеры. Вокруг нее собралась вся труппа, и среди них даже Дэйн Клайд. Как давно она его не видела!

— Грита! — вскричала Рози, — Что случилось?

— Кто-то пытался вырвать у меня сумочку, и я выстрелила.

— И, надо сказать, попали, — заметил Дэйн, указывая на капли крови на полу. Потом он посмотрел на пистолет. — Вы хотите сказать, что попали в него из этой вот штуковины? С такого расстояния?

Все еще ошеломленная, Грита убрала пистолет в сумочку. Надо будет перезарядить его — единственное, о чем она подумала в тот момент. Ведь сейчас пистолет был ее единственной защитой.

Друзья толпились вокруг нее, засыпали ее вопросами и пытались представить себе, как ей, должно быть, было страшно.

— Он поджидал меня в гримерной, — рассказывала Грита, — а вокруг — ни души.

— Мы сделали перерыв, решили пойти чего-нибудь выпить, — пояснила Софи. — Жаль, что так получилось. Знаете, кода вас угощают, неудобно…

— Ничего страшного. Со мной все в порядке. Только немного испугалась.

— Если вы так стреляете, когда напуганы, — заметил Дэйн, — то не хотел бы я попасть к вам под прицел, когда вы спокойны.

— Ну что вы, это просто случайность.

Режиссер Ричард Манфред занял свое место.

— Рад, что все хорошо кончилось, — сказал он. — А теперь вернемся к репетиции.

Позже, во время перерыва, к ней подошел Дэйн Клайд.

— Если хотите, я могу перезарядить ваш пистолет. Я только что из Вирджиния-Сити, у меня тоже есть пистолет с запасными патронами.

— В самом деле?

Он принес саквояж и зарядил ее пистолет.

— Вы заправски обращаетесь с оружием, — отметила Грита, наблюдавшая за ним.

— Там, откуда я приехал, это необходимо, да и на дороге неспокойно. Правда, до стрельбы не дошло, но…

— До стрельбы?! В театре?!

Он рассмеялся.

— Да, да. Дела там частенько принимают горячий оборот.

К ним подошли Софи и Рози.

— Грита, вы, должно быть, ужасно испугались?

— Нечего было устраивать этот перерыв! — сокрушалась Рози. — Но этот очаровательный мистер Хескет…

— Кто? — Дэйн резко обернулся. — Вы сказали, Хескет?

— Ну разумеется. Он друг Гриты, и когда он захотел угостить нас…

Та-ак… Снова Хескет, подумала Грита. Вчера вечером и вот сегодня.

Глава 28

Грита повернулась к Дэйну.

— Вы знаете его?

— Хескет занимается добычей руды в Вирджиния-Сити и недавно завладел контрольным пакетом акций «Соломона», одного из тамошних лучших приисков. Будьте с ним поосторожней.

— А что еще вам о нем известно?

— Не так много. Я ведь вскоре уехал оттуда. В Вирджиния-Сити он приехал из Калифорнии, работал бухгалтером на «Соломоне», а потом вдруг завладел всем прииском. Уилл Крокетт доверял ему, а Хескет, оказалось, только и думал, как бы отобрать у того прииск. Это ему удалось. Уилл Крокетт бесследно исчез.

— Его убили?

— Вряд ли. Мы думаем, он разыскивает недостающие акции «Соломона», которые помогут ему вернуть контроль над прииском, если, конечно, удастся их найти.

— Если Хескет не заполучит их первым.

— Точно.

После репетиции у дверей ее догнал Манфред.

— Подождите, мы проводим вас. Все это очень подозрительно. — Он бросил на нее испытующий взгляд. — Где вы научились так стрелять?

— Я вовсе не умею стрелять, просто нажала на спуск.

— Иногда случайный выстрел оказывается более точным. Это все равно что попасть пальцем в небо. Похоже, вы ранили его в руку или в плечо. Он выронил вашу сумочку, а это, судя по всему, не входило в его намерения. В Техасе, откуда я приехал, среди моих знакомых был человек по имени Кален Бейкер. Он тоже отлично стрелял.

К ним присоединился Дэйн Клайд, и они вышли на улицу.

— Вы еще не отказались от мысли ехать в Вирджиния-Сити?

— Конечно нет. Мистер Мэгуайр организовал там двухнедельные гастроли. Будем играть четыре пьесы, и если публика нас примет, останемся еще ненадолго.

— Похоже, война не слишком-то мешает обычному ходу дел.

— А многие уходят из Вирджиния-Сити? Я имею в виду в ополчение?

— Многие. Хотя президент Линкольн не заставляет никого. Правительству нужно серебро, которое мы добываем. Правда, тяжелый дух витает в обществе, и в том и в другом стане.

— В Париже только и говорят о событиях в Америке, но никто толком ничего не знает.

— Разговоров-то и здесь хватает. Речь идет, скорее, о равноправии штатов, нежели о рабстве. Ввоз рабов запрещен законом, начиная с 1820 года. Конечно, тайная торговля идет и по сей день, в основном в Новом Орлеане.

Клайд повернулся к Грите:

— Софи сказала мне, кто-то пытался проникнуть в вашу квартиру.

— Не пытался, а проник. Вскрыл замок и перерыл все вещи.

— Все вещи? Вы считаете, он что-то искал? Что же ему понадобилось?

Грита пожала плечами.

— Ума не приложу. Может, он думал, что у меня много драгоценностей? Из зрительного зала украшения, которые я ношу, смотрятся как настоящие.

— Вчера вечером… и вот сегодня снова… — В голосе Манфреда прозвучали нотки подозрительности. — Это уже не совпадение. Ищут что-то определенное и уверены, что эта вещь у вас.

Они остановились у дверей.

— Быть может, нам лучше войти в дом вместе с вами? — предложил Манфред.

— О, пожалуйста!

Дом, в котором жила Грита, принадлежал к числу поспешных построек начала пятидесятых, когда в Калифорнию хлынул поток золотоискателей. Осмотрев квартиру, они убедились, что она пуста. Манфред замешкался в дверях.

— Вам не страшно? Софи могла бы остаться с вами, она ничего не боится. Однажды я видел, как она собственной персоной выставила из театра пьяного. То есть просто вышвырнула его на улицу.

— У меня все будет в порядке.

Клайд колебался, не желая уходить, потом спросил:

— Грита, нет ли у вас каких-нибудь акций, например «Соломона»?

— А почему вы спрашиваете?

— Хорошо, вот смотрите. У Хескета контрольный пакет, но и у Крокетта немалая доля. Если Хескету удастся завладеть недостающими акциями, он навсегда оставит за собой контроль над прииском. Если же первым купит Крокетт, то он избавится от Хескета и вернет себе все права. Это не пустяк, Грита, здесь замешаны миллионы.

— Напрасно кто-то считает, что я владею акциями «Соломона», — решительно заявила она. — У меня их нет. Ни я, ни кто-либо из моих родственников никогда не бывал здесь.

Оставшись одна, она заперла дверь и проверила задвижки на окнах. Одно окно, через которое проникнуть снаружи ей показалось невозможно, оставила приоткрытым, потом прошлась по комнатам и тщательно их осмотрела. Внезапно Гриту охватил гнев. Кто-то пробрался в ее квартиру, сделал обыск, потом поджидал ее в театре, толкнул и выхватил сумочку. У нее нет причин подозревать Хескета. Он просто пригласил ее в театр. Ну и что, если он угостил всю труппу коктейлем? Это просто совпадение.

Как и в прошлый раз, Грита подперла стулом дверную ручку. Кто бы ни был этот вор, сегодня он не появится здесь, хотя бы потому, что одна рука у него выведена из строя.

За столом у Маркуса Зетцева сидел худой, болезненного вида человек с правой рукой, перевязанной тряпкой, заляпанной пятнами крови.

— Это ваша идея, мистер Зетцев. Я совсем не знал этого человека. Послушать его, так попасть в квартиру и взять, что нужно, — проще простого. Но там ничего не оказалось! Я перерыл все, поверьте! Заглянул повсюду, где обычно прячут ценности… В театре выхватил у нее сумочку… Кто бы мог подумать, что у этой женщины окажется пистолет!

— А что ты искал?

Налитые кровью глаза хитро посмотрели на Зетцева.

— Он взял с меня слово, что…

— Не будь идиотом! Ты его больше не увидишь. А вот со мной тебе не раз еще придется иметь дело. Говори, я хочу знать.

— Мне велели найти какой-то пакет с акциями, остальное не трогать. Черт возьми, да там вообще ничего нет! Я побывал у нее в квартире, потом подкараулил в театре, меня ранили в руку, и все напрасно!

Маркус вынул из кармана двадцатидолларовую монету.

— На вот, возьми. Не хочу, чтобы ты оставался внакладе. Если он снова появится, дай мне знать.

— Да вы с ума сошли! Я еле ноги унес, когда она подстрелила меня, и больше не собираюсь с ней связываться!

Вор ушел. Маркус снова плюхнулся в кресло. Хескет недавно завладел контрольным пакетом акций «Соломона», а этот прииск стоит миллионы. Теперь он хочет присвоить остальные акции и ради этого готов пойти на все. Тут должна быть какая-то причина. Через час его знакомый на бирже назвал ему эту причину. Недостающие акции означают полный контроль, он-то и нужен Хескету. Быть просто владельцем акций означает иметь неплохую прибыль, но если управлять всем…

Маркус Зетцев судорожно ухватился за край стола. Сбывать краденый товар не ахти какое приятное занятие, а вот стать владельцем серебряного прииска!.. И сделать это в его силах. Его слегка продолговатые глаза подернулись слезами при одной только мысли об этом. Хескет потерпел неудачу, но он… у него это дело не сорвется.

Тим, которого он посылал к Хескету, опытный вор, и уж если обшарил всю квартиру и не нашел акций, стало быть, их там и нет.

Тиму теперь вряд ли удастся обследовать содержимое сумочки этой женщины, но именно там акции как раз и могут быть. Либо в сумочке, либо на ней самой, где-то под одеждой.

Теперь она станет осторожной, будет все время начеку и, если понадобится, не побоится стрелять. Маркус раскладывал пасьянс, не переставая думать об этом. Ему нужно во что бы то ни стало завладеть содержимым ее сумочки и обыскать ее саму. Сделать это можно вечером после спектакля или, на худой конец, в дилижансе, когда она поедет в Вирджиния-Сити, ведь всем известно, что она направляется туда на гастроли.

Еще две недели пьеса с успехом шла в Сан-Франциско, и все это время Маркус не находил никакой возможности подобраться близко к актрисе. Рядом с нею всегда крутился кто-нибудь из актеров, причем все они имели при себе оружие. У людей Зетцева был наметанный глаз на подобные вещи. Маркусу вовсе не улыбалось, чтобы кого-нибудь из бандитов ранили или он попал в руки полиции и выдал его.

Спектакли окончились, и в газетах появилось сообщение, что труппа мисс Редэвей направляется в Вирджиния-Сити.

К Маркусу заглянул Хескет, и он, глядя на того невинными глазами, поинтересовался, не нужен ли ему другой вор.

— Нет, — резко ответил Эл. — Нужда отпала.

Грита Редэвей встретилась с Элбертом Хескетом, чтобы вместе пообедать. Обед получился превосходный, и Грита получила истинное удовольствие. К тому же за это время она смогла убедиться кое в чем. Во-первых, у Хескета явно было не все в порядке с головой. Когда эта мысль осенила ее, она даже испугалась.

— Мисс Редэвей, вы позволите показать вам Уошу? Вы должны собственными глазами увидеть, как добывают золото и серебро. Приедете на «Соломон», и я выберу для вас лучшие образцы сортовой руды.

— Сортовой?

— Это руда, в наибольшей степени обогащенная золотом. Самым настоящим золотом, и вы будете держать его в руках. Хотя… — прибавил он, — мне приходилось видеть сортовую руду, не содержащую золота вовсе. Лучше всего определять по весу. Золото ведь тяжелое.

— Мы уже скоро едем, так что почту за честь, мистер Хескет. — Тут у нее возникло непреодолимое желание задать ему вопрос, от которого она так и не смогла удержаться: — А разве не мистер Крокетт истинный владелец прииска?

Взгляд его на мгновение сделался неприятным, потом ласковым и даже каким-то вкрадчивым. Улыбка искривила его тонкие губы.

— Мистер Крокетт? Он владеет довольно большой частью акций, но уже не имеет отношения к «Соломону». — Хескет осторожно заглянул ей в глаза. — Где вы слышали о нем?

— О, вас интересует, откуда мне это известно? Один человек на рынке… или, как это там называется, на бирже… Мистер Мэгуайр расспрашивал его об акциях «Соломона», и тот сказал, что истинный владелец прииска Уилл Крокетт.

— Да это смешно! — задыхаясь, воскликнул Хескет. — Он уже не имеет отношения к прииску. Он там совершенно посторонний человек!

— Вы едете с нами одним дилижансом, мистер Хескет?

— Да, наверное, еду. Конечно, еду.

Позже, идя по улице, он услышал позади тихий голос:

— Заверните за угол, мистер Хескет, и зайдите в салун. Кое-кто хочет поговорить с вами.

Через изрезанный надписями стол на Хескета смотрел болезненного вида человек. Хескет удивился.

— Пятьдесят долларов? Интересно, что ты можешь мне рассказать за пятьдесят долларов?

Изможденное лицо оскалилось в улыбке, обнажив сломанный желтый зуб.

— Может, и ничего. Только мне показалось, что Маркус…

— Маркус?..

— Пятьдесят долларов.

Хескет некоторое время колебался, потом раздраженно выложил на стол монеты.

— Маркус страшно любопытен, мистер Хескет, и всегда все разнюхает. Я видел, как он говорил о чем-то с биржевиком, а потом договаривался с Джо Поттавоттами.

— Это еще кто такой?

— А-а, налетчик. Промышляет на дороге к востоку от Сакраменто, останавливает дилижансы. По-моему, Маркус интересовался этой актрисой, все расспрашивал о ней. Потом долго шептался с Джо Поттавоттами, вот я и смекнул, что вам это может показаться любопытным и вы согласитесь отстегнуть пятьдесят долларов.

Тим взял монеты.

— Ну ладно, мистер Хескет, может, когда увидимся. Только будьте осторожны. Слышите? Будьте осторожны. С Джо поедет еще один человек. Уж он-то точно не похож на других. Ну, в общем, вы понимаете, о чем я говорю. Вот и спрашивается: зачем он понадобился Маркусу? Ведь актрису никто не собирается убивать… Но если там будет Джекоб…

— Джекоб? Какой еще Джекоб?

— Просто Джекоб. Там, где он появляется, обязательно кого-нибудь убивают. Вот я и спрашиваю, мистер Хескет, кто жертва на этот раз?

Глава 29

Элберт Хескет сидел неподвижно, сложив руки на столе. Мгновение спустя он произнес:

— Спасибо. Да… большое спасибо.

Тим удалился. К Хескету подошел официант, дородный, усатый мужчина с огромным, выпирающим животом.

— Ну вот, опять… Этот тип вечно дает деру, не заплатив!

Хескет выложил на стол монету, потом еще одну, золотую в двадцать долларов, и накрыл ее рукой.

— Мне нужен человек с хорошей лошадью. Думаю, за двадцатничек ты мог бы расстараться и найти такого.

— Есть у меня такой. Давайте сюда двадцатку.

— Это после. Сначала я поговорю с ним. Веди его сюда.

— А ну вас! Какого черта!.. — Официант помолчал, потом согласился: — Ну ладно уж, так и быть.

Хескет глотнул вина, стараясь не замечать шума голосов, крепкого запаха тел и грубой брани. Он отпил половину, когда рядом с ним за стол опустился неряшливого вида бородатый мужчина в шляпе с широкими опущенными полями. Хескет бросил на него холодный, неприязненный взгляд.

— Мне нужен человек, который доберется до Вирджиния-Сити быстрее, чем Поуни.

— Такое невозможно.

— У меня есть сто долларов, которые шепчут мне, что это очень даже возможно.

— Еще половину за лошадей. Придется платить за смену.

— Идет. Пятьдесят плачу сейчас, а сотню получишь, когда доставишь послание.

Бородач потер переносицу, окинув Хескета изучающим взглядом. Этот человек казался ему явно преуспевающим.

— А что передать-то, от кого весточка?

— Говорить ничего не надо, вопросов тоже не задавать. Я люблю тех, кто умеет держать язык за зубами. — Хескет помолчал, потом прибавил: — А с теми, кто треплется о моих делах, у меня разговор короткий.

Вырвав из записной книжки листок, он начертил грубую схему.

— Найдешь нужного человека в этой вот хижине. Зовут Ваггонер. Возможно, у него не окажется при себе нужной суммы, но он знает, где достать деньги.

Когда бородач ушел, Хескет допил вино. Маркус Зетцев заплатил часть денег, чтобы помочь Хескету завладеть контрольным пакетом акций «Соломона». Если с Хескетом что-нибудь случится, акции перейдут к Маркусу, так что тот наверняка что-то задумал. Все-таки иметь дело с мошенниками гораздо легче — всегда знаешь, что они так и норовят обчистить тебя, хотя и делают вид, что боятся.

Что делать — поехать дилижансом или понадеяться на Ваггонера? Если он останется в Сан-Франциско, Зетцев обязательно подошлет к нему кого-нибудь из своих ребят, и на этот раз предупредить его будет некому. Нет, он поедет дилижансом, но сначала предпримет кое-какие меры. Он возьмет оружие, кроме того, в дилижансе будут женщины, а эти грабители с большой дороги не трогают слабый пол. Ты можешь убить мужчину, но если допустишь грубость по отношению к женщине, здесь, на Западе, тебя запросто вздернут.

Хескет уже кое-что разузнал о Джекобе. Этот необычный убийца не имел дела с бандитами, но когда образовались отряды линчевателей, принявшиеся наводить порядок и отлавливать всякий сброд, Джекоб оказался в их рядах. Похоже, никто даже не знал его в лицо, но побаивались.

Элберт Хескет не любил убивать собственными руками, но иногда случается так, что…

На вращающемся стуле Маркуса Зетцева сбоку висела кобура, в ней лежал «ремингтон» 36-го калибра. Стул загораживала поверхность стола, и очень немногие из тех, кто посещал контору, могли видеть кобуру с револьвером. Для этого пришлось бы очень близко подойти к столу и заглянуть через него, и все равно заметить ее можно было только в том случае, если стул оказывался развернутым под определенным углом.

Темные улицы к ночи становились совершенно безлюдными. Чуть подальше, в северных кварталах из салунов доносилась музыка и пьяные крики.

Элберт Хескет в грубой одежде шел вниз по неосвещенному переулку и вскоре завернул за угол, где находился товарный склад и контора Зетцева. В конторе светилось единственное окно, и ему пришлось подниматься почти в темноте, осторожно нащупывая ногами ступеньки. Хескет повернул ручку. Как он и предполагал, дверь оказалась заперта.

Теперь многое будет зависеть от случая, а случайностей он не любил. Он тихо постучал. Ответа не последовало. Тогда он постучал громче.

Внутри послышалось движение, и через стеклянную дверь он увидел, как кто-то идет по коридору, держа в руках фонарь. Фонаря-то он как раз и не предусмотрел. Пожар ему совсем ни к чему, хотя…

— Кто там? — послышался голос Зетцева.

— Маркус, это я, Хескет. У меня срочное дело!

Последовала пауза, громыхнул засов, и дверная ручка повернулась. Маркус поднял фонарь и заглянул компаньону в лицо.

— Что случилось? — требовательным голосом спросил он, не делая при этом ни одного движения, чтобы открыть дверь. Приход Хескета его явно встревожил.

— Я нашел акции, но мне нужна твоя помощь. Послушай, брось сомневаться, тут пахнет миллионами, только нужно действовать быстро.

Что, если Зетцев прихватил револьвер из кобуры, висящей на стуле?

Дверь распахнулась, и Зетцев в накинутом на плечи пальто отступил, чтобы пропустить его. Все получилось не совсем так, как планировал Эл, и теперь он мялся в дверях, надеясь, что Маркус пойдет первым. Но тот и с места не двинулся, и Хескет неохотно шагнул мимо него.

Торопливо и молча они добрались до кабинета. На пороге Хескет опустил руку, ощутил в ней нож, спрятанный в рукаве, и, сделав шаг вперед, обернулся.

— Маркус! — начал хриплым шепотом Эл, оглядываясь по сторонам. — Они наши, Маркус! Вот, смотри…

Левой рукой он достал из внутреннего кармана пальто пачку бумаг. Зетцев непроизвольно потянулся к ним, и в это мгновение Хескет размахнулся и резко ударил его ножом.

Лезвие вошло в тело пониже грудной клетки и застряло там по самую рукоятку. Глаза Зетцева выпучились, челюсть отвисла. Той же рукой, в которой держал бумаги, Эл схватил его за правый рукав и притянул к себе. Потом снова ударил ножом, стараясь направить лезвие чуть выше и вонзить глубже.

Взгляды их встретились. Зетцев еле ворочал языком, пытаясь издать хоть какой-то звук, но безуспешно. Хескет хладнокровно толкнул его на стол, дважды полоснул по горлу и столкнул тело на пол.

Как он и предполагал, сейф оказался не запертым, Эл подошел к нему и принялся просматривать содержимое. Найдя то, что искал, он еще раз взглянул на Маркуса Зетцева, наклонился над телом, вытер нож о рубашку убитого и направился к двери.

Подняв засов, он вышел на крыльцо и носом к носу столкнулся с четверкой парней.

Хескет нисколько не сомневался, что это головорезы Сидни Дакса или из банды Легавых, которые совершали вооруженные налеты, грабежи и поджоги по всему городу. Уже несколько раз целые кварталы Сан-Франциско сгорали дотла из-за таких вот поджогов.

Хескет медлил, одной рукой продолжая держаться за дверную ручку и жалея, что не взял револьвер Маркуса, потом невозмутимо произнес:

— Если хотите поживиться, милости просим, дверь открыта.

— Постой. Ты кто?

Но Эла уже и след простыл. Один из бандитов бросился за ним с криком: «Эй, ты, стой!» Но он не останавливался и, повернув за угол, побежал еще быстрее. Вскоре он увидел экипаж, остановил его и, добравшись до отеля, вошел в него через боковой вход. Обследовав одежду, с удовлетворением отметил, что на ней нет пятен крови, потом еще раз просмотрел бумаги. Ему удалось унести все записи его договоренностей с Маркусом, а сам Маркус был мертв.

Он с опаской вспомнил о воре с изможденным лицом. Что, если тот его заподозрит? И как быть с этими четырьмя из банды Легавых, что встретились ему на пороге? Нечего и сомневаться, они выгребли из конторы все ценное, и вряд ли лежавший там труп смутил их. Об их опустошительных налетах кричали все, так что и этот случай, скорее всего, пойдет на их счет. Никому не придет в голову доискиваться до истинной причины гибели дельца с сомнительной репутацией.

Насколько представлял себе Хескет, Маркус не имел родственников, но даже если таковые и объявятся, теперь это уже не играло роли.

Джекоб будет искать солидного, делового человека, так что надо будет одеться в грубую старательскую одежду и обязательно вооружиться.

Элберт Хескет умылся и приготовился лечь в постель. Если он и думал о Маркусе, то лишь как о тяжелом грузе, свалившемся с плеч. Внезапно он поймал себя на том, что его мысли переключились на Гриту Редэвей, причем он вспомнил о ней не как о человеке, у которого нужно что-то выкрасть, а как о женщине, к тому же прекрасной, очаровательной. Она не то чтобы возбуждала в нем чувственные желания, она вписывалась в ту схему положения вещей, которую он для себя выстроил. Он хотел быть богатым, влиятельным, хотел, чтобы ему завидовали, хотел иметь все самое лучшее и считал, что просто-напросто заслуживает этого. Ему и в голову не приходило задаться вопросом, почему он заслуживает самого лучшего. Его вполне устраивало, что он это знал. И все. Его «я» было надежно укрыто за стеной этого знания. С такими мыслями он уснул глубоким, здоровым сном, уснул так крепко, как еще никогда в своей жизни не спал.

Утренний дождь барабанил по крыше, гавань заволокло туманом. Со своего крохотного балкончика Грита бросила прощальный взгляд на вид, который ей так полюбился.

— Я буду скучать по этому городу, мистер Клайд, — сказала она Дэйну, который стоял, держа в руках ее багаж. — Мы еще вернемся сюда и снова будем играть здесь.

— Обязательно будем. Мисс Редэвей, нам пора, внизу нас ждет Манфред.

— Я сейчас спущусь. — Грита замешкалась, Клайд вышел, захлопнув за собою дверь.

Она быстро подошла к тайнику и извлекла из него отцовский бумажник. Теперь ей придется все время держать его при себе, и это очень ее беспокоило. Тот, кто охотится за ее бумагами, понимает, что если она уезжает из Сан-Франциско, то акции возьмет с собой. Правда, с нею будут Манфред и Дэйн Клайд и еще несколько человек из труппы, потому что остальные уже уехали.

Экипаж доставил их на почтовую станцию. Первым она увидела там Элберта Хескета, но он так изменился, что она не сразу узнала его. Хескет улыбнулся.

— У нас в Комстоке многие так одеваются, — объяснил он. — В такой одежде путешествовать проще и удобнее.

— Конечно, — согласилась она, но все же очень удивилась.

Хескет, всегда аккуратный и подтянутый, казалось, придавал большое значение тому, как он выглядит. А в этой одежде он смотрелся несколько странно.

Дождь перешел в мелкую морось и продолжался целый день. Тяжелый дилижанс скрипел и громыхал по камням и ухабам. Рядом с Гритой сидел Манфред, напротив нее — Мэри. Сиденье с другой стороны занимал дородный, грузный господин с усами и бакенбардами, одетый в коричневый сюртук. Рядом с ним расположился Хескет, который очень скоро уснул. Дэйн Клайд ехал на крыше дилижанса. Сколько всего было пассажиров, Грита точно не знала.

Несколько раз они останавливались сменить лошадей. На одной из почтовых станций Грита сказала Манфреду:

— Я немного беспокоюсь.

Этот умный, проницательный человек, который много путешествовал и немало повидал, пристально глядя на нее, спросил:

— А в чем причина вашего беспокойства?

— Мои преследователи, наверное, понимают, что то, за чем они охотились в Сан-Франциско, теперь у меня с собой.

— Я уже думал об этом.

— Вам лучше не вмешиваться. Я не хочу, чтобы кто-то из-за меня пострадал.

— Поживем, увидим.

На той же станции к ним подсел новый пассажир, напоминавший клерка, высокий, рыжеватый, с густыми бровями, одетый в поношенный сюртук, сохранивший еще складки от долгого пребывания на полке. На вид ему было лет тридцать. При себе он имел саквояж. Не обращая ни на кого внимания, он проворно забрался в дилижанс.

Время от времени подсаживались и другие пассажиры, и Грита уже пожалела, что не поехала до Сакраменто пароходом.

Поздно вечером, когда они подъезжали к какому-то поселку, возчик объявил:

— В Сакраменто мы заночуем. Гостиница там вполне приличная, есть даже увеселения.

— А я думала, дилижансы следуют без остановок, — заметила Грита. — Хотя, по правде говоря, отдых мне не помешал бы.

— Никому из нас он не помешал бы. Да, обычно мы едем без остановок, но тут недавно случился паводок, дороги местами размыты, и я не отважусь ехать по ним в темноте: мне надо видеть, что у меня под ногами.

Грита огляделась вокруг. Хескет куда-то исчез, теперь рядом сидели грузный господин в коричневом сюртуке и рыжеватый пассажир, подсевший недавно.

Они приехали в Сакраменто. Именно из этого городка когда-то давным-давно пришло то письмо. Кто-то задолжал ее отцу деньги и вложил их в какое-то дело, может быть, даже в этом городишке.

За ужином рядом с нею сидел Манфред.

— Неприятности могут случиться на отрезке пути отсюда до Пласервиля или дальше, — заметил он. — Места начинаются неспокойные.

— Вы бывали в этих краях раньше?

Он указал на восток и тихо проговорил:

— Мои родители умерли там, неподалеку от того места, куда мы следуем.

— А мои так и не добрались до этих мест, — грустно произнесла Грита. — Их убили на Миссури, они даже не успели выехать.

Манфред удивленно и как-то странно посмотрел на нее.

— Надо же, я и понятия не имел… Я думал, вы француженка.

— Я американка, просто училась в Париже. — Она провела в воздухе рукой. — Сюда-то мы и ехали. Калифорния — заветная мечта.

— Моя тоже. Жаль, что мои родители так и не увидели ее.

Оставшись одна в своей комнате, Грита задумалась. Почемуон так странно посмотрел на нее? Чему удивился? Неужели тому, что она американка? А может, здесь кроется что-то другое?

Глава 30

На рассвете, расчесывая волосы, Грита вдруг посмотрела на Мэри и спросила:

— У вас есть револьвер?

Мэри Такер удивленно подняла глаза.

— Да, мисс Редэвей. Я ношу его с собой.

— И вы умеете стрелять?

Мэри улыбнулась.

— Я выросла в Индиане. Жили мы бедно, и папа подрабатывал в городе. Братьев у меня нет, и если в доме появлялось мясо, то это благодаря мне. Я охотилась и добывала дичь до четырнадцати лет, пока холера не унесла моих родителей.

— Хорошо, что у вас есть револьвер, держите его под рукой, потому что у нас могут возникнуть в пути неприятности.

— Я так и сделаю. Вас и вправду кто-то выслеживает?

— Да. Им нужно что-то из моих вещей.

— А вы, похоже, уверены в себе, мэм. — Девушка-ирландка улыбнулась. — И так же, как и я, сможете постоять за себя.

Грита кивнула.

— Смогу, если потребуется. А как вы попали в театр, Мэри?

— Потеряв семью, я нанималась на разную работу в Питсбурге. В одном доме, где я служила горничной, был молодой человек, он буквально бредил театром и часто устраивал приемы для актеров. За девушками ухаживать он не любил, но со мной держался очень мило, и мы часто подолгу беседовали. Однажды я так удачно изобразила одну даму, что очень рассмешила его. Через несколько дней за ужином он сказал какому-то человеку: «Пригласите ее, она лучше всех подходит на эту роль». И меня взяли в труппу. Мне предложили роль бойкой, нахальной горничной, и моя игра им понравилась. Так я связала свою судьбу с театром. С тех пор прошло четыре года. Я не стала ни богатой, ни известной, но это все же лучше, чем скрести полы.

— А вы никогда не жалели, что покинули ферму?

— Жалела. Я надеюсь, что когда-нибудь мне удастся накопить денег и купить собственное ранчо. — Она взяла чемодан. — А вы, мисс? Что вы собираетесь делать?

— Пока не имею понятия. Вы когда-нибудь влюблялись, Мэри?

— Дважды. Наверное, это была любовь. Но оба раза я сумела вовремя остановиться и благодарю за это Господа. А вы, мисс?

— Нет. В жизни я встречала мужчин, настоящих джентльменов, но все они мне не нравились. Наверное, я сама не знаю, чего хочу.

— Так всегда бывает, пока не встретишь настоящего человека.

Грита вдруг прерывисто проговорила:

— Я куплю ранчо, Мэри, и буду разводить лошадей. Конечно, я люблю театр, только мои возможности не безграничны, и едва ли я достигну подлинных вершин.

— Зато как приятно видеть радость и слышать смех в зрительном зале.

— Да, это так. Но зритель существо непостоянное. Толпа переменчива. Так не раз говорил мне один старый актер, и я согласна с ним. Некоторые актрисы думают, что толпа любит их, но все это чепуха. Зритель любит роли, которые мы играем, нашу актерскую манеру, до нас самих ему нет дела. Сегодня ты, а завтра другая.

Утро выдалось холодное и сырое, в дилижанс садились молча. Грузный господин в коричневом сюртуке вертел головой; рыжеватый, напротив, ни на кого не смотрел, пряча взгляд.

Манфред забрался в карету последним и молча уселся рядом с девушками. На заднем сиденье расположились трое, одним из них был Хескет.

Щелкнул кнут, возчик издал невообразимый клич — дилижанс дернулся и помчался.

— Недавно прошел паводок, — проговорил кто-то из пассажиров, — дорогу кое-где размыло. Лучше бы поехать другим путем.

— Другим путем? — переспросил чей-то мрачный голос. — Это каким же?

— Да говорят, есть другие дороги, — сказал господин в коричневом сюртуке.

Ваггонер услышал стук копыт и понял, что к нему гости. Скатившись с койки, он выглянул в окно. Что-то двигалось по направлению к его хижине. Так и есть — всадник. Он натянул штаны, пристегнул подтяжки, прикрепил к поясу револьвер, лежавший на стуле у изголовья. Потом зажег сигару. Курил Ваггонер редко, но всегда держал сигары под рукой.

Стук копыт замедлился и стих. Слышался лишь монотонный грохот дробилен. Где-то ниже по улице открылась дверь, и до него донеслись отдаленные звуки веселой музыки. Еще через мгновение в дверь постучали. Ваггонер поднял засов.

— Заходи, — крикнул он и слегка отступил, чтобы посмотреть на входившего. У незнакомца было болезненного цвета лицо и бегающие глазки.

— Принес весточку, так что давай плати.

Ваггонер уставился на него. Уж кто-кто, а он знал, что это за плата. Он взял письмо. Ясно, что конверт вскрывали. Посмотрев на письмо, потом на гонца, Ваггонер оскалился в притворной улыбке.

«У мисс Г. Р. есть акции. Предлагаю обычные условия, пока дилижанс не прибыл в B. C. Слухи о Джо Пот. Также специалист Джекоб. Джекобу сдай туза. Как обычно, три. Вручение потом».

Слова «обычные условия» означали, что он должен выкрасть эти акции. Джо Поттавоттами был известным преступником, он совершал налеты на фургоны и дилижансы. Какой-то специалист Джекоб… Сдать ему туза… Интересно, что это за специалист? Может, по убийствам?.. Ваггонер нахмурился. Он не знал никого по имени Джекоб, хотя… Он посмотрел на гонца.

— Значит, я должен заплатить тебе? Ну что ж, можно. Еще лучше будет, если ты сам возьмешь кусочек, который так и просится в руки.

— То есть как?

— Ты читал это?

Тим с минуту колебался, потом пожал плечами.

— Ну и что? В наше время человеку лучше знать, что он везет. Война, как-никак.

— И тебе понятно, о чем здесь говорится? — Ваггонер протянул ему письмо.

— Там же все написано.

— Написано, да не то. Вот, например, «У мисс Г. Р. есть акции» означает, что на дилижансе везут десять тысяч золотом. Инициалы кого-то из пассажиров использованы произвольно.

Ваггонер лгал. Он решил, что гонец пригодится ему.

— Мне нужен помощник. — Кивком головы он указал в сторону города. — Народу-то полно, только свистни, но раз ты здесь, лучше не терять времени.

— Сколько я получу?

— Если хапнем все десять, две с половиной твои. Мне еще надо расплатиться с одним парнем, он у меня заместо глаз.

— Половину.

— И не думай! Тут я сдаю и я снимаю. Или ты в игре, или выбыл.

— Ладно, идет.

— Верховая лошадь у тебя есть?

— Есть. Только она уже почти выдохлась. — В течение всего пути он менял лошадей на почтовых станциях «Поуни Экспресс». Предприятие это грозило в ближайшее время сойти на нет, и станционные конюхи из кожи вон лезли, чтобы заработать лишний доллар.

— Ничего, по дороге сменим. — Ваггонер снова лгал. Этот дурень так никогда ничего и не поймет. Ведь Ваггонеру приказано расплатиться с ним. Переводчик ему не требовался.

Элберт Хескет не любил убивать, потому что одно убийство влекло за собой другое, а убийца и жертва менялись местами. Он также никогда не задавался вопросом, достает ли ему смелости или нет. Он просто делал то, что положено, если кто-то становился у него на пути. Хескет прекрасно сознавал, что едет навстречу опасности. Джекоб, вне всякого сомнения, получил от Зетцева инструкции убить его и, возможно, уже находится среди пассажиров дилижанса. А если нет, то подсядет позже. Интересно, этому Джекобу уже заплатили или он получит деньги потом? Быть может, если он узнает, что…

— В Сан-Франциско произошло жестокое убийство, — произнес он громко. — Погиб мой партнер Маркус Зетцев. Он занимался продажей оборудования для приисков, грузовых судов, театров. Полагают, его прикончили головорезы из банды Легавых. Они обчистили его контору под ноль.

— Я знал его, — откликнулся Манфред. — Том Мэгуайр покупал у него механизмы для сцены, вороты, парусину, веревки и прочий товар.

— Да-да, это он. У него дешевый товар. Жаль, что мы его потеряли.

Если Джекоб сейчас в дилижансе, то теперь он знает, что тот, кто его нанял, мертв, и, может, не станет выполнять задание.

Какое-то время говорили о бандах Сидни Дакса и Легавых и о том, как следует с ними бороться. Потом разговор иссяк.

Хескет думал о том, что ждет его в пути. Он уже не раз ездил по этой дороге и понимал, что налет произойдет где-нибудь после Пласервиля или даже после Строберри. Он хладнокровно и тщательно обдумывал, как поведет себя, когда это случится. Если Джекоб будет вместе с Джо Поттавоттами, это одно. Но что, если он уже в дилижансе и собирается устроить пальбу, а под шумок убрать и его? Правда, в этом случае его и самого могут убить. Хескет понимал, что Джо Поттавоттами будет выжидать до последнего момента. Несколько троп вело вверх, в каньон Фэй, и еще обходной путь из каньона Карсон, так что Джо, откуда бы он ни выехал, сможет быстро вернуться обратно, никто даже не заметит его отсутствия. Одна надежда, что Ваггонер успеет раньше. Должен успеть. Все-таки хорошо водить знакомство с такими людьми, как этот бандит, — можно избежать массы неприятностей.

Дилижанс трясся и подпрыгивал на ухабах, раскачиваясь из стороны в сторону, то и дело его колеса погружались в ручьи, пересекавшие дорогу. Несколько раз они застревали в оврагах и впадинах, заполненных водой. Одежда путников порядком запылилась и перепачкалась.

Грита снова нащупала пистолет — он лежал на месте.

Иногда встречались глубокие грязные лужи, но на возвышениях дорога высыхала быстро. Вечная пыль витала в воздухе, словно и не прошли недавно дожди. Поднявшись на возвышенность, возчик остановил дилижанс и, наклонившись, прокричал пассажирам:

— Кто хочет поразмять ноги, сейчас самое время! Лошадям надо отдохнуть.

Они остановились на окруженной соснами полянке, где валялось несколько огромных валунов и множество поваленных деревьев; стволы их лежали параллельно, словно кто-то нарочно расположил их таким образом.

— Сверху упали во время бури, — объяснил кто-то. — В этих каньонах иногда бывают такие ветры, что вырывают деревья с корнем, словно траву.

К ним подошел возчик с кнутом в руке и, приподняв шляпу, поприветствовал:

— Надеюсь, путешествие не очень для вас утомительное, мисс Редэвей? Дорогу все время улучшают, да уж больно движение сильное. Вы бы видели, что тут творилось раньше! Ни о каких дилижансах и речи не могло идти, добирались пешком или верхом. Потом стали ездить на фургонах, правда, все время приходилось останавливаться, вытаскивать повозки, подсыпая под колеса песок, — так что дорогу и впрямь выложили собственными руками.

— Вы давно здесь?

— Да не очень. Я приехал сюда с родителями из Западной Вирджинии в пятьдесят первом. Отец умер от холеры, а мать открыла меблированные комнаты в Раф-н-Реди. Долго мотался из поселения в поселение, потом подался на Фрэйзиер, там попал в снежную лавину. Тревэллион нашел меня, когда я уже собирался отдать Богу душу…

— Тревэллион? — переспросил Манфред, — Я много слышал о нем.

— И еще немало услышите. О нем повсюду ходят истории, только ему до этого дела нет.

— А нет ли у него другого имени? — поинтересовалась Грита.

— Что-то не слыхал. — Возчик сплюнул. — А ему другое и не нужно, мэм. Люди просто называют его Тревэллион, и всякому понятно, о ком идет речь. В здешних краях он один такой.

Грита повернулась к стоявшему рядом Хескету.

— А вы встречали его, мистер Хескет?

— Нет, не доводилось. Говорят, он хороший горняк. Рабочих у меня нанимает начальник смены, и я редко вижу их.

Хескет повернулся спиной и побрел к дилижансу.

Возчик ухмыльнулся.

— Уж ему-то не за что любить Тревэллиона, — шепнул он, — ведь тот оттяпал у него что-то вроде спорной полосы. Есть такой богатый прииск, — пояснил он, — называется «Соломон». Принадлежал Уиллу Крокетту. Хескет работал там бухгалтером. Как уж там вышло, только вдруг оказалось, что бухгалтер завладел контрольным пакетом акций и вышвырнул хозяина вон. Такое впечатление, что все время, пока Хескет работал бухгалтером на прииске, он только и думал, как бы завладеть им. Так вот, однажды Хескет пришел на прииск и обнаружил, что накануне ночью там побывал Тревэллион и застолбил кусок богатой, быть может, даже лучшей земли, которую он считал своей. Тревэллион застолбил участок, подписавшись своим именем и именем Крокетта, хотя, сдается мне, Уилл ни сном ни духом об этом не ведает. Так что сами понимаете, как может Эл Хескет любить Тревэллиона.

Он огляделся по сторонам.

— Ну ладно, по местам! Путь неблизкий.

— Скажите, пожалуйста, — обратилась к нему Грита, — этого человека… Тревэллиона, его никогда не называли Вэлом?

— Нет, мэм, никогда. Во всяком случае, я не слыхал. Просто Тревэллион. Так его все величают.

Глава 31

Пассажиры садились в дилижанс. Возчик тоже собрался идти на свое место, но Грита взяла его за руку. Удивленный, он остановился.

— Будьте осторожны, — тихо предупредила она. — Боюсь, у нас могут быть неприятности.

Он уже успел занести ногу на подножку и теперь снова поставил ее на землю.

— О чем это вы, мэм?

— Есть люди, которым от меня что-то нужно. Уверена, они предпримут попытку ограбления до того, как мы доберемся до Вирджиния-Сити.

Возчик отер грязь с сапога о колесо.

— Откуда вы это знаете?

— Дважды меня уже пытались ограбить. Один раз кто-то побывал в моей квартире в Сан-Франциско, а в другой раз на меня напали в театре.

— И у вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто это сделал?

— Никаких. Об этом знает только Ричард Манфред, актер и режиссер нашей труппы, да еще мистер Хескет.

— А Хескету-то что до этого?

— Понятия не имею. Правда, последнее время он уделял мне много внимания.

Возчик усмехнулся.

— Это и неудивительно, мэм. Любой на его месте не преминул бы отдать вам должное, будь у него такая возможность.

— Благодарю вас, только я думаю, у него есть какой-то другой интерес. — И она повернулась к дилижансу, так как все до единого пассажира уже уселись. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал.

— Если бы они получили то, что им нужно, они…

Грита снова повернулась к нему.

— Но поймите меня правильно, я вовсе не собираюсь расставаться со своими вещами. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

Она поднялась в карету, возчик взгромоздился на свою скамью и взял поводья.

Они неуклонно продвигались вперед. После короткого спуска дорога опять стала подниматься в гору. Лошади перешли на шаг. Ехали лесом, в небе сгущались тучи. Под деревьями снег лежал клочьями, а вдоль дороги с теневой стороны — целыми сугробами. Последние осиновые листья тоскливо трепетали на ветру, напоминая о былой красоте лесного убранства. В бодрящем воздухе пахло хвоей.

Хескет сидел с закрытыми глазами и, казалось, спал, но Грита заметила, что он притворяется. Его выдавали руки: правую он держал на груди, и было такое впечатление, что он вооружен. Тихонько разглядывая Эла, она думала, что этот холодный, ко всему безучастный, обстоятельный человек на самом деле очень хрупок: он будто ходит по краю пропасти.

Актерскому мастерству она училась, наблюдая за жизнью. Врожденное чутье и интуицию дополнили советы и наставления тети и ее друзей, а впоследствии и некоторых старожилов театра. И все же большую часть знаний она получала, наблюдая за людьми, стараясь передать их манеры, жесты, мимику. Она с любопытством изучала человеческие характеры: застенчивость и самоуверенность, твердость и беспринципность.

С самого начала Грита разгадала, что маска, которую Хескет надевал на людях, скрывала лицо совсем другого человека. Он всегда выглядел собранным, полностью владел собой. Решения принимал быстро и точно. Она подозревала, что рабочие боятся его, чувствовала в нем хорошо скрываемую жестокость. Но даже эта жестокость отступала на второй план перед его презрением ко всему вокруг.

Дилижанс громыхал по ухабам, замедляя ход на песчаных участках и там, где дорога шла под гору.

— Начинается пустынная местность, — заметил Манфред, и Грита поняла, что это предупреждение. В предупреждении она не нуждалась, уже несколько раз пальцы ее нащупывали пистолет.

— Лучше дайте его мне, — тихо предложил ей Манфред.

— Это нечестно. Ведь неприятности касаются только меня.

— Но вы женщина.

— Если женщине грозит смерть, она может сопротивляться. У моей матери не было такой возможности, и ее убили.

— Вы никогда не рассказывали мне об этом.

— Как-то не пришлось к слову. Это случилось очень давно, на берегу Миссури.

Элберт Хескет открыл глаза, и Грита вдруг поняла, что он внимательно слушает.

— На берегу Миссури? — переспросил он.

— Мы собирались на Запад. Отец купил крытый фургон и совсем уже приготовился к отъезду.

Хескет смотрел на нее не мигая, а губы его растянулись в слабой улыбке.

— А вы уверены, что произошло убийство? Ведь вы, должно быть, тогда были совсем юной.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Это было убийство. Я находилась там.

Теперь все взоры обратились к Грите. Господин в коричневом сюртуке заволновался.

— Ужасно, — проговорил он. — Как это, должно быть, ужасно для такого юного создания. Хорошо еще, что вы сами остались живы.

— Меня бы тоже не стало, не окажись рядом соседский мальчик. Он укрыл меня. — «И удержал», — закончила она про себя.

Впервые за все время она представила все так подробно. Он крепко держал ее, прикрыв ладонью глаза и шепча ей что-то на ухо. Наверное, единственный раз в жизни она чувствовала себя такой защищенной. В этом кошмаре он не бросил ее, хотя тоже потерял мать, а держал и успокаивал.

Ей казалось нелепым вспоминать об этом после стольких лет, но картина тех страшных событий, вставшая перед ее мысленным взором теперь, оставалась такой же яркой и живой, как и прежде. Она помнила сдавленные крики и шум борьбы, глухой звук падающего тела и эти детские, но такие сильные руки, удерживавшие ее.

— Вам просто повезло, что вас не убили. И много было нападавших?

— Да, целая шайка.

— Вам повезло, — повторил господин в коричневом сюртуке. — Совершив такое преступление, они наверняка не собирались оставлять в живых свидетелей. Таких повесить мало.

Хескет выглянул в окно, и она вдруг вспомнила, где находится и что может произойти. Она нащупала в сумочке пистолет — он ждал своего часа, ее спокойный и невозмутимый защитник.

— Далеко еще до Строберри? — спросила она Хескета.

— Еще далеко.

Они догнали длинную вереницу фургонов, поднимавших за собой огромные облака пыли. Возчик хлестнул лошадей, чтобы обогнать караван и первым прийти к небольшой придорожной станции. Окруженный клубами пыли, дилижанс остановился перед зданием станции, возле которого, прислонившись к стене, сидел индеец, у коновязи топталось несколько лошадей.

На станции Хескет сторонился Гриты, прогуливаясь в одиночестве среди деревьев поодаль от дороги. К ней подошел возчик, кивком головы указав на Эла.

— Странный тип, держится обособленно. — Он сплюнул. — Сразу видно: себе на уме. Уилл Крокетт не единственный, кого он загнал в угол. На его месте я бы позаботился о том, чтобы приобрести себе надежных друзей.

— Почему вы так говорите?

— Он голоден, этот тип. Голоден, как волк, и будет грызть жертву, пока не сожрет ее с потрохами. И то, как он отобрал «Соломон» у Уилла, служит тому подтверждением. Прииск нужен ему целиком, и, если я хоть что-то смыслю в этой жизни, он задался целью заполучить его.

— Но ведь не стал же он связываться с такими людьми, как Маккей, Фэйр или, к примеру, Шэрон.

— Пока нет. Решил сначала проглотить мелкую рыбешку. Он ненавидит Сутро. Тот хочет осуществить идею Адольфа и проложить туннель между приисками, но сколько бы денег ни потребовалось для этого Сутро, от Хескета он не примет ни цента. Он всегда старается избегать его.

— Как вы думаете, где на дилижанс могут напасть? — спросила Грита.

Он пожал плечами.

— Где-нибудь между Строберри и долиной Надежды. Джо Поттавоттами хорошо знает местность и наверняка понимает, что мы не выберем путь на долину. Иногда мы пользуемся этой дорогой, когда остальные занесены снегом, но я думаю взять севернее, на Кингсбери-Грейд. Там, где дорога под гору, упряжка может идти только шагом, так что всаднику ничего не стоит срезать путь и зайти вперед.

На станции они получили хороших лошадей. Хескет первым забрался в дилижанс. Господин в коричневом сюртуке застегнул все пуговицы на пальто, хотя в карете было тепло. Теперь он сидел спиной к Грите и вполоборота к Хескету. Манфред заметил перемену, но ничего не сказал Грите.

Подъем стал круче, дорога — извилистей, снег под деревьями — глубже. Снаружи заметно похолодало. Грита несколько раз задремывала, рассеянно думая о Ричарде Манфреде. Как и остальные актеры, она не знала о нем ничего. Он как-то смутно упоминал о труппах, с которыми ему приходилось работать на Юге. Разноплановый актер, Манфред оказался более чем средним режиссером. Похоже, он досконально изучил свою профессию. Он выглядел выше среднего роста. Смуглое лицо с орлиным профилем и ровными белыми зубами, обрамленное темными волосами, привлекало внимание. О таких говорят: не красив, но чертовски обаятелен. Держался он со скромным достоинством, хорошо одевался и не любил распространяться о себе. В последнем спектакле ему особенно удалась финальная сцена, нечто вроде попурри, завершавшего представление, в котором каждый из актеров пел, танцевал или проделывал смешные трюки. Все это он исполнял с одинаковой легкостью и непринужденностью. Его возраст, образование да и все его прошлое оставалось тайной. И если другие актеры, будучи вне сцены, мучались сомнениями на свой счет, то Манфред, напротив, был полностью уверен в себе.

Дилижанс поднялся на вершину залитого солнцем горного склона. Перед извилистым спуском возчик придержал лошадей и оглянулся, потом, стегнув их, вознамерился пустить быстрым шагом, и тут из-за деревьев раздался голос:

— А ну стой, Дэйв, приехали!

Возчик остановил упряжку. Хескет отпрянул назад, в темный угол дилижанса. Грита сжала в руке пистолет.

— У меня ничего нет, — мирно проговорил возчик. — Видишь, в ящике пусто.

— Зато есть пассажиры! — весело отозвался бандит. Справа и слева от него из кустов появились еще двое.

— Вот что, ребята, у меня едут женщины. Актрисы, — все так же мирно продолжал Дэйв. — Вы же знаете, как в Вирджинии ждут их. Хочу предупредить вас, парни, если хоть волос упадет с их головы, считайте, что петля вам обеспечена.

Бандит, вступивший в разговор, который, судя по всему, и был Джо Поттавоттами, револьвером указал на дилижанс:

— А ну выходите! Никого не тронем.

И тут вмешалась Грита:

— Друзья мои, у вас три пушки против наших шести. Ну так как, выходить нам или нет?

— Леди права. Вы, ребята, остановили не тот дилижанс. Лучше вам убраться подобру-поздорову, — крикнул Манфред, держа оружие наготове. — Вам не удастся нас ограбить. Убьете одного, зато мы перестреляем вас всех. Ну так что?

Мэри Такер и господин в коричневом сюртуке тоже держали в руках револьверы. Грита обернулась к сидевшим в дилижансе мужчинам:

— Господа, цельтесь получше, старайтесь не промахнуться.

Элберт Хескет держал револьвер на коленях, Грита смотрела прямо на него.

Джо Поттавоттами явно попал в затруднительное положение. Еще ни разу за всю свою преступную жизнь ему не приходилось останавливать дилижанс, набитый вооруженными пассажирами, настроенными столь решительно. Обычно путники послушно выходили, без сопротивления выкладывая все свои ценности. Джо знал свое дело и не имел ни малейшего желания испытывать судьбу.

— Ладно, леди, ваша взяла! — весело крикнул он. — Поезжайте своей дорогой, будем считать, что мы квиты.

Дэйв взмахнул кнутом, и упряжка тронулась. На прощание он помахал разбойникам, и они ответили ему.

Элберт Хескет неторопливо вернулся на свое место, он держался крайне настороженно. Джо Поттавоттами устроил налет неожиданно и все же потерпел неудачу. Но кто мог подумать, что они станут сопротивляться! И потом, все пассажиры оказались вооружены!

Внезапно его охватил приступ ярости. Проклятая баба! Эта грязная… Он постарался взять себя в руки, хотя все еще дрожал. Но никто не обращал на него внимания, все обсуждали случившееся. Только она, эта Редэвей, молчала. Где же наконец Ваггонер?

Глава 32

Приступ ярости миновал, повергнув Хескета в состояние опустошенности, он дрожал, словно попав под порыв ледяного ветра. Мысли мешались у него в голове, и ему захотелось выпрыгнуть на ходу из дилижанса и умчаться в лес. Обхватив колени руками, он пытался обрести прежнее спокойствие. Нападение произошло, а Джекоб так и не заявил о себе, и это, скорее всего, означает, что он все еще ждет удобного случая. Интересно, знает ли Ваггонер этого Джекоба?

Наконец Хескет взял себя в руки, пытаясь хорошенько все обдумать. Теперь Эл уже не сомневался, что акции находятся у Гриты. Он должен завладеть ими!

Мысль о налете на дилижанс показалась ему довольно удачной. Забрав какие-то вещи, бандиты безусловно отдали бы ему акции. Выведя из игры Маркуса Зетцева, Хескет не сомневался, что сумеет провернуть сделку, даже попади эти акции в чужие руки. Он не припоминал случая, чтобы ограбление пассажиров сопровождалось какими-нибудь трудностями, если, конечно, в карете не находился вооруженный курьер. Кто же мог ожидать, что эта проклятая баба, какая-то актрисулька, так ловко возьмет все в свои руки, проявит такую решительность и смекалку и организует вооруженный отпор. Проделай она подобный трюк с Ваггонером, тот вряд ли бы справился с нею. Он даже не мог упрекнуть Джо Поттавоттами за отступление. Тот правильно поступил, ведь начни он стрельбу, дилижанс превратился бы в решето, но тогда те, кто сидел внутри, уж точно перестреляли бы их всех как зайцев. Но где же Ваггонер? Теперь все зависело от него.

Пассажиры постепенно угомонились, беседа смолкла. Скоро они совсем расслабятся, потеряют бдительность, так как уже не ждут нападения.

Интересно, кто из них Джекоб? Хескет перевел взгляд с молчаливого худого парня на господина в коричневом сюртуке. Какой он тяжелый и грузный. Интересно, это жир или мышцы? Люди, обладающие большой физической силой, нередко производят впечатление толстых. От грузного господина исходил запах крепких сигар, ногти на толстых, кургузых пальцах были коротко подстрижены. Могучая шея выпирала из тугого воротничка, из кармана жилета свешивалась массивная золотая цепь, а красный галстук был заколот бриллиантовой булавкой. Пока Грита отвлекала внимание Джо Поттавоттами, этот господин в коричневом сюртуке весьма проворно извлек свой «ремингтон» 36-го калибра. Элберт Хескет внезапно насторожился. Кто этот человек? Он достал оружие при первой же угрозе, и Хескета удивила его решительность и готовность.

Его сосед, пассажир с рыжеватыми волосами, наоборот, невозмутимо сидел, сложив руки на коленях, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Быть может, он испугался? Или к чему-то приготовился? Или просто наблюдал за ходом событий и ждал, когда пантера совершит свой прыжок?

Хескет посмотрел на Гриту. Откинувшись на спинку сиденья, она закрыла глаза. Мэри Такер тоже, казалось, спала.

Дилижанс, покачиваясь, громыхал по каменистой дороге, то съезжая по крутым откосам, то медленно взбираясь в гору.

Они подъехали к Строберри, дверца открылась, и карета осветилась солнечными лучами. Сонные пассажиры повставали с мест и стали выбираться на воздух. Манфред помог Мэри и Грите спуститься.

— Только не задерживайтесь, — обратился к вяло топтавшимся пассажирам Дэйв. — Перекусите, выпейте по чашечке кофе, и тронемся. Нам надо спешить, пока не поднялась вода.

Дэйн Клайд стоял рядом с ним, пропуская пассажиров в дверь.

— Ну и выдержка у нее! — кивнул в сторону Гриты Дейв, обращаясь к Клайду. — Отродясь не видывал ничего подобного. Это ж надо, поставила самого Пота на уши! А вы что же, с нею едете?

— С ее труппой, — ответил Клайд. — Мисс Редэвей вполне самостоятельна.

— Это заметно. — Дэйв сплюнул. — Такой, как она, только настоящий мужчина под стать. Впервые вижу, чтобы Пот дал деру.

— Мне тоже однажды пришлось улепетывать, — признался Клайд. — Но я тогда еще не умел стрелять.

— А сегодня чуть не пришлось. С такого расстояния трудно промазать. Правда, всякое случается.

Грита направилась к столику, и Манфред обратился к официанту:

— Мисс Редэвей актриса, она едет в Вирджиния-Сити и очень устала. Не могли бы вы поторопиться?

— Актриса?! Настоящая актриса?! Скажите пожалуйста! Я ведь слыхал о ней. Говорят, она очень талантлива, не так ли?

— Очень, — ответил Манфред. — Не могли бы вы поторопиться?

Манфред направился к столу, оглядев переполненную комнату. Хескет куда-то исчез. Господин в коричневом сюртуке пристроился на скамье, где сидело уже несколько человек. Сосед, которого он потеснил, хотел было возразить, но, увидев далеко не миниатюрную комплекцию новоприбывшего, передумал и чуть потеснился. Заведение не отличалось чистотой — на полу чавкало месиво из грязи и опилок. Разношерстная публика быстро двигала челюстями. За столом сидело много вооруженных людей.

Какой-то бродяга с хищными чертами лица в потрепанной шляпе с опущенными полями и рваном пальто подошел к Манфреду.

— Вы с этого дилижанса? А места там есть?

— Дилижанс переполнен, — ответил Манфред, потом указал на возчика. — Поговори с ним. Может, найдется что-нибудь наверху.

Он подошел к Грите и, не садясь за стол, взял чашку кофе. Глаза его шарили по комнате, внимательно изучая присутствовавших. Через, некоторое время незнакомец подошел снова, и Манфред спросил его:

— Ну что, едете с нами?

— Похоже, что нет. Дороговато для меня. Он запросил пять долларов до Уошу, а у меня всего-то трешка.

Он повернулся и хотел уйти, но тут Грита произнесла:

— Пожалуйста, подождите минутку!

Незнакомец остановился, посмотрел на нее и торопливо снял шляпу.

— Простите, мэм, я не заметил, что здесь дама.

— Вам нужно в Уошу?

— Да, мэм. Как-нибудь доберусь.

Грита кивнула на его револьвер.

— Вы бы не стали раздумывать, если бы понадобилось стрелять?

— Уж точно не стал бы, — тихо проговорил незнакомец. — Только я никогда не стреляю без причины.

— По пути в Вирджиния-Сити может случиться все что угодно. Мистер Манфред, разумеется, и сам справится, но мне хотелось бы, чтобы он дрался не один.

— Меня зовут Тиэйл, мэм. Сейчас я попал в затруднительное положение, правда, сколько себя помню, я никогда и не выходил из него. Так что вам угодно?

— Я хочу спокойно добраться до Вирджиния-Сити. Мое имя Маргрита Редэвей, и у меня есть основания полагать, что меня хотят ограбить.

— Хотел бы я взглянуть на того, кто рискнет напасть на такую даму, как вы!

— Вы получите от меня…

— Мэм, мне ничего от вас не нужно. Моя бедная мать перевернулась бы в гробу, узнав, что ее сын берет деньги за то, что защищает даму. Возьмите меня, и никто не посмеет напасть на вас, я сделаю для этого все.

— Подождите-ка, вы ели?

— Да, мэм. Позавчера.

— Вам надо поесть. Сходите за своими вещами и возвращайтесь.

— Он не будет ждать, мэм. Точно знаю, не будет.

— Он подождет.

Тиэйл ушел и через несколько минут вернулся с винтовкой и небольшим аккуратным свертком, в котором, по-видимому, вез свою одежду. Еда уже стояла на столе, Тиэйл сел и принялся есть.

— Ричард, не сходите ли вы к Дэйву? Расскажите ему, в чем дело, и передайте, что мы не задержимся долго.

Манфред колебался.

— Надеюсь, ничего не случится?

— Конечно. Здесь же мистер Тиэйл.

Когда Манфред ушел, Тиэйл, оторвавшись от еды, сказал:

— Вы слишком доверяете незнакомым людям, мэм.

— Нет, нет, мистер Тиэйл, вовсе нет. Я доверяю своему чутью. Я сразу поняла, что на вас можно положиться, что вы человек слова.

— Мне приятно это слышать от вас, мэм.

— А что вы собираетесь делать в Уошу? Работать на приисках?

— Нет, мэм. Не очень-то мне светит ковыряться под землей. Лучше устроиться на дробильню или заняться старательством. В Уошу у меня брат. Уж он-то подскажет, что лучше.

— Мистер Тиэйл, я пробуду в Вирджиния-Сити не меньше месяца. Если вы согласитесь работать это время у меня, я заплачу вам сорок долларов.

— Боюсь, мэм, что одет я не слишком прилично, чтобы появляться на людях в вашем обществе.

— Вы получите аванс и сможете купить себе кое-что из одежды. — Она помолчала. — Мистер Тиэйл, похоже, кто-то думает, что я располагаю акциями прииска, ставшего в последнее время чрезвычайно прибыльным. И эти люди обязательно предпримут попытку заполучить их. — И она вкратце рассказала о том, что произошло в Сан-Франциско.

Тиэйл закончил есть и взял свои вещи. Дэйв с кнутом в руке ждал их на своем месте и, увидев Гриту, усмехнулся:

— Господи, такой оборванец рядом с такой прекрасной дамой!

— Спасибо, что подождали. Мы можем ехать?

Дилижанс тронулся. По звездному холодному небу кое-где плыли редкие облака. Дэйн Клайд, ехавший на крыше, все время поглядывал на нового попутчика, потом наконец представился:

— Меня зовут Дэйн Клайд. Путешествую с труппой мисс Редэвей.

— С труппой?

— Да, я актер. И мисс Редэвей тоже. Она очень талантлива.

— Ух ты! Никогда раньше не встречал актеров. Надеюсь, у вас есть что-нибудь при себе?

— Вы имеете в виду, есть ли у меня оружие? Да, есть, только я не слишком хорошо стреляю, вернее сказать, совсем не умею. Тревэллион говорит, что мне непременно нужно научиться.

— Это надо же! Взрослый человек и не умеет стрелять! Где же тогда вы берете мясо?

— Покупаю в мясной лавке. Или заказываю в ресторане.

— Подумать только! Сроду ничего подобного не слыхивал.

Устроившись между мешками с почтой, чтобы не замерзнуть, Клайд рассказал Тиэйлу о неудавшемся нападении на дилижанс. Тот усмехнулся:

— Стало быть, она остановила самого Пота? Ну, попадись он мне!

— Вы знаете этого бандита? — изумленно уставился на него Клайд.

— Как это ни смешно, но знаю. С детства. Пару раз вместе охотились на бизонов.

Потом они долго молчали. Спустилась ночь. Дилижанс проезжал по лугам, огибал глубокие пропасти, пересекал небольшие потоки, то замедляя, то ускоряя ход. Редкие облака рассеялись, и небо сделалось чистым, а ясный и прохладный воздух наполнил аромат сосен и кедров.

Время от времени они останавливались, чтобы дать лошадям перевести дух после долгого подъема. Однажды им даже пришлось выйти из кареты и идти пешком.

На станции Йэнка снова сменили лошадей. Хескет вышел из дилижанса и огляделся. Где же Ваггонер? Осталось совсем мало времени.

Тут он впервые увидел Тиэйла. Пристально посмотрев на него, Хескет спросил:

— Я знаю вас?

— Нет, мистер Хескет, вы никогда не видели меня прежде.

— Но вы-то меня знаете?

— В последнее время вы становитесь знаменитым. О вас много говорят.

Что-то в этом человеке заставило Хескета насторожиться.

— Вы уверены, что мы не встречались раньше?

— Уверен. Я давно в здешних краях, но вижу вас впервые. — Он помолчал, потом добавил: — Да-а, мистер Хескет, это большая потеря. Нам так будет его не хватать!..

— Не хватать? Кого?

— Маркуса. Маркуса больше нет с нами, и нам будет не хватать его. И конторы его больше нет. Говорят, ее подпалили Легавые. Ведь все преступления в Сан-Франциско лежат на их совести. Какая жалость, мистер Хескет! Умереть, и когда, в самом расцвете лет! Но что поделаешь! Смерть так и ходит за нами по пятам.

Хескет метнул в него колючий взгляд.

— О чем это вы? — Да, что-то в этом человеке тревожило его. — Вы о чем? — повторил он.

— О смерти, мистер Хескет. Мы с вами говорили о смерти.

Все замерло внутри у Хескета. С трудом выждав минуту, он спросил:

— Как, вы говорите, ваше имя?

— Тиэйл, мистер Хескет. Джекоб Тиэйл.

Джекоб?..

Глава 33

Хескет на мгновение замер. Он всегда избегал неуправляемых ситуаций. Сейчас ему хотелось повернуть голову, посмотреть по сторонам, не придет ли откуда-нибудь помощь. Но рядом никого не оказалось, он был один.

— Маркус мертв, — изрек он наконец, — но жизнь продолжается.

— Для кого продолжается, а для кого и нет.

— Интересно, остались ли у него неоплаченные долги или какие-нибудь контракты?

— Все мы живем и не думаем, что когда-нибудь умрем, мистер Хескет. Никто из нас не готов к этому. Я хочу сказать, что если человек перед смертью заключил с кем-нибудь контракт на выполнение работы, то какой смысл отменять ее?

— Но и нет смысла ее заканчивать. Теперь все уже не имеет значения.

Джекоб Тиэйл не ответил. Его глаза исчезли под опущенными полями потрепанной шляпы и напоминали пустые глазницы, а худое, бледное лицо — череп.

— Мне мог бы понадобиться человек… — сделал намек Хескет.

— Я занят. Работаю у актрисы.

— У мисс Редэвей? Но каким образом она узнала про вас? И что ей нужно от такого человека, как вы?

— Она разглядела меня. То есть, я думаю, что разглядела. Сказала, что ее могут ограбить, и наняла меня.

И этот человек, и Грита Редэвей раздражали Хескета. Что могла разглядеть она в этом ходячем трупе? Неужели сама догадалась, кто он такой?

— Мне бы не хотелось устраивать в дилижансе стрельбу, — осторожно проговорил Хескет. — Могут пострадать невинные люди. Я даже готов заплатить. Насколько мне известно, настоящие разбойники предпочитают не поднимать шума.

— Мистер Хескет, — произнес Тиэйл тихо, — эта юная леди разглядела во мне человека. Она наняла меня на работу и доверяет мне. Я сделаю все, чтобы оправдать ее доверие. — Он в упор посмотрел на Эла. — И мне наплевать, кто там поднимет стрельбу. Я давно не был в здешних краях и не очень-то понимаю, что происходит, но позвольте обратить ваше внимание на то, чего вы, наверное, не заметили. Эта женщина не такая, как все, и я никому не позволю обидеть ее. Если вам от нее что-то нужно, то лучше договоритесь с нею о цене и купите. Ведь не станете же вы добиваться своего другими способами?

— Мне от нее ничего не нужно, — солгал Хескет. — Да я, в сущности, ее совсем и не знаю. Просто не хочу неприятностей.

— Мистер Хескет, я вас тоже почти не знаю. Но вы кое-где наследили, и след-то, похоже, кровавый. Надеюсь, вы меня хорошо понимаете. Молодая леди разглядела, что я за человек, и догадалась, что я в затруднительном положении. Она говорила со мной начистоту, и мне это понравилось. Теперь, думаю, вам понятно, что с нею должно быть все в порядке? Никаких выстрелов, никаких несчастных случаев. На вашем месте, мистер Хескет, я бы только мечтал, чтобы у нее не возникло никаких проблем, потому что, если хоть волос упадет с ее головы, я буду считать, что в этом ваша вина.

Тиэйл резко повернулся и пошел прочь, Хескет стоял и смотрел ему вслед, потом грязно выругался и побрел к дилижансу.

Они снова отправились в путь. Рыжеватый пассажир долго вглядывался в темноту, а потом произнес:

— Впереди озеро. Глубокое, и вода в нем очень холодная. Одни называют его озером Биглера, другие Таху. Индейцы рассказывают, что на дне его жила некогда огромная птица, питавшаяся человеческим мясом. Они называют ее Онг. Птица эта утащила возлюбленную одного смельчака, тот вступил с ней в борьбу и в конце концов убил эту тварь.

Никто не проявил интереса к его словам, и рассказчик умолк. Последовала долгая тишина, которую нарушал лишь скрип дилижанса и топот копыт.

Джекоб Тиэйл ехал на крыше, внезапно он насторожился. Дилижанс медленно полз в гору, он уже выехал из леса, и впереди замелькали огни поселка. Тиэйл привстал, вглядываясь в темноту. Наклонившись к Дэйву, он тронул его за плечо.

— Не останавливайся. Гони что есть мочи.

Тиэйл достал морскую винтовку «мерилл» 54-го калибра, оружие новое по тем временам. Он купил ее у одного вора, который, в свою очередь, украл винтовку с корабля, пришвартованного в гавани. Расположившись между мешками с почтой и багажом, Тиэйл приготовился стрелять. Внезапно из кустов вынырнул всадник и перегородил дорогу дилижансу. Что-то крикнув, он поднял руку, и тогда раздался выстрел.

Лошадь рванулась, парень вылетел из седла, а Тиэйл трижды выстрелил по кустам, за которыми прятался другой всадник. Когда дилижанс уже на полной скорости несся прочь по дороге, Тиэйл перезарядил винтовку. Позади, на обочине, Ваггонер извергал потоки самых грязных ругательств на голову Тима, который, шатаясь и падая, пытался подняться из дорожной пыли.

— Проклятый придурок! — орал Ваггонер, натягивая поводья. — Какого черта ты выскочил на дорогу?

— Они ждали нападения, — огрызнулся Тим. — Он угодил мне прямо в седло! Проклятая кляча сиганула, мне даже не за что было схватиться! — Он встал и отряхнулся. — Погоди, я поймаю свою лошадь.

— Она тебе не понадобится.

Тим, полуобернувшись, застыл на месте.

— Что ты сказал?

В темноте сверкнуло дуло, Тим потянулся за револьвером. Слишком поздно он вспомнил, что тот валяется где-то в пыли, и бросился наземь, отчаянно шаря руками по мерзлой грязи. Ваггонер подъехал ближе и дважды выстрелил Тиму в спину.

Повернув коня, он двинулся по едва заметной тропке, рассчитывая срезать путь и обогнать дилижанс еще до того, как тот достигнет Вирджиния-Сити.

Налет не удался. Ну что ж, он хотя бы «расплатился» с Тимом. Если его неизвестный работодатель не будет им доволен, пусть тогда поищет себе кого-нибудь другого. В конце концов, как могло случиться, что на крыше дилижанса оказался вооруженный стрелок? Неужели западня? С какой стати кому-то устраивать ему западню? Тот, кто его нанял, вряд ли стал бы делать это. Ваггонер не знал, кто этот человек, но это его нисколько не беспокоило. Его интересовали только деньги. Но этот стрелок! Это ж надо, попасть в седло! Явно бил наповал. И ведь откуда стрелял — с крыши трясущегося дилижанса!

Оставив лошадь у коновязи, Ваггонер зашел в салун. По пути дилижанс заходил в Ван-Сиклз, Геную и Карсон-Сити. Теперь, когда все видели, как Ваггонер пил в салуне, он мог спокойно отправляться домой.

Войдя в хижину, он запер дверь, прислушался — и сразу почувствовал: что-то не так. Ваггонер снова прислушался — ни звука. Тогда он чиркнул спичкой и зажег масляную лампу. Заглянул в каждый угол — все, казалось, на своих местах. И все же Ваггонер знал — что-то не так. В его тесной хибарке, подолгу остававшейся запертой в отсутствие хозяина, воздух всегда был спертый. Сейчас он не ощутил привычной духоты — значит, в хижине кто-то побывал. Других следов он не нашел. Кто же это мог быть? Надо быть осторожным. Кажется, ему грозитопасность.

Ваггонер подошел к печке, снова огляделся — все на своих местах. Приготовив кофе, уселся за стол. Закурив сигару, выглянул в крохотное оконце.

Ему не удалось ограбить дилижанс и заполучить эти акции. Но как он мог сделать это? И кто их предупредил? Первый выстрел прогремел с крыши дилижанса еще до того, как Тим успел открыть рот. Одним словом, нападения ждали и были готовы.

Может, их предупредил тот неизвестный, который нанял его? Но это же бессмысленно! Ведь Ваггонер нужен ему! А может, Тим? Тоже не похоже. Тим ничего не знал и к тому же все время вертелся у него на глазах.

Ваггонер резко поставил чашку. Дилижанс, должно быть, только что прибыл. Надо пойти на станцию и послушать, что говорят. Более того, там он сможет узнать, кто в него стрелял. Заперев дверь, Ваггонер направился вниз по улице. Дилижанс стоял у станции, из него выходили пассажиры. Взгляд Ваггонера остановился на потрясающей красоты женщине. Он не мог оторвать от нее глаз — все смотрел и смотрел. Рядом с нею стояла еще одна женщина и двое мужчин. Багаж еще не разгружали. Ваггонер перешел на другую сторону улицы и затесался в толпу любопытных, собравшихся понаблюдать за новоприбывшими. Теперь он искал пассажира с винтовкой, но такого человека нигде не было видно.

Джекоб Тиэйл, первым соскользнув с крыши дилижанса, протиснулся через толпу и прислонился к стене дома — ни дать ни взять просто любопытный прохожий, не имевший ничего общего с пассажирами дилижанса. Он сразу заметил Ваггонера, торопливо спускавшегося по улице, и видел, как тот, смешавшись с толпой, будто праздный прохожий, пристально разглядывал каждого, кто сошел с дилижанса. Тиэйл продолжал внимательно изучать Ваггонера, который, по его мнению, вел себя подозрительно. Он так торопился, словно спешил встретить кого-то, а теперь стоял в стороне и наблюдал. За кем? Что ему надо?

Манфред огляделся. Город необычайно разросся. Очевидно, здесь можно заработать приличные деньги.

— Восхитительно! — воскликнула Грита. — Настоящий горняцкий город!

— Да-а, если в таком месте наладить шоу-бизнес, — отозвался Манфред, — можно получать немалый доход.

Внезапно глаза Гриты на миг встретились с глазами Ваггонера. Она успела разглядеть этого грубого, широкоплечего человека с выпиравшим подбородком, торчащими скулами, с лицом, словно вытесанным из камня, и крупными лошадиными зубами.

Грита вздрогнула.

— Ричард, пойдемте скорее в гостиницу.

Что-то в ее голосе встревожило Манфреда, и он бросился к ней.

— Что с вами? Вам нехорошо?

— Нет, нет, просто… этот человек… — Она повернулась, чтобы указать на него, но Ваггонер уже исчез.

Тут же рядом оказался Джекоб Тиэйл.

— Мэм, если я понадоблюсь, знайте — я рядом.

— Мистер Тиэйл, вы видели этого человека? Он…

— Видел. Вы знаете его?

— Я… где-то видела его… Уверена, что видела!

По приезде Хескет сразу же скрылся в гостинице, где он бронировал номер, и поспешил переодеться. Его переполняли злоба и страх. Все, что он так старательно выстраивал последние двенадцать лет, оказалось на грани краха. Если Уилл Крокетт узнает, что Грита Редэвей в городе и что у нее есть эти акции, его, Хескета, оттеснят на второй план, а с этим он никак не может смириться. Крокетт попросту выставит его с прииска.

Надо во что бы то ни стало разыскать Крокетта и убить его. Когда Хескет попадал в затруднительное положение, первое, что приходило ему в голову, — это мысль об убийстве. Он убил бы всех, кто стоял у него на пути. С Гритой Редэвей это не получится — она родилась под счастливой звездой. Чутье подсказывало ему, что она умна и необычайно проницательна. Хескет не признавал подобных качеств у женщин. Нет, ей просто страшно везет, и мужчины, все как один, стараются что-нибудь сделать для нее. Все, кроме него.

Ему надо действовать. И действовать быстро. Нельзя упускать шанса. В Комстоке он важная фигура. Да, его не любят, но это не имеет никакого значения, его боятся, а когда он доведет начатое дело до конца, станут бояться еще больше. Вот если бы… если бы ему как-то удалось заполучить эти акции… Ему нужен контрольный пакет. Уж тогда-то он разобрался бы с Тревэллионом. У этого парня есть враги. Если Ваггонер не отправит его на тот свет, он найдет кого-нибудь другого.

Хескет тщательно оделся. Сегодня он намеревался пообедать в ресторане в гордом одиночестве. Пусть его обслужат по высшему классу, и пусть она увидит, кто он на самом деле. Эл чувствовал, что она презирает его. Ну что ж, он ей еще покажет! А пока важнее другое. Хескет владел несколькими участками, расположенными весьма удачно. К ним прилегали два других, хозяева которых всего лишь мелкая сошка. Ему нужно любыми средствами скорее завладеть и этой землей. А таких людей, как Хирст, он будет сторониться.

Хескет снова вспомнил Крокетта. Крокетт слишком доверчив, но далеко не глуп. Он умен, проницателен и даже немножко себе на уме.

Эл подошел к столу, вставил ключ в замок. Ключ не поворачивался. Он попробовал повернуть его в другую сторону… Ящик оказался не заперт! Он всегда запирал его и сейчас отчетливо припомнил, как запер его перед отъездом. И вот пожалуйста — теперь он открыт.

Кто-то побывал в его комнате и заглядывал в его стол.

Глава 34

Элберт Хескет родился в высоком двухэтажном доме с мансардой, стоявшем на пустыре на окраине небольшого городка, насчитывавшего меньше двух тысяч жителей, и поначалу носил совершенно другое имя. Отец его, худощавый, лысеющий человек, служил приказчиком в бакалейном магазине.

Годы спустя, когда ему потребовалось другое имя, Элберт взял себе фамилию одной из самых знатных семей города. Там, где он родился, к имени Хескет относились с почтением. Хескеты не только имели самый внушительный дом в округе, но и успешно занимались банковским делом и владели крупными предприятиями. Детей у Хескетов не было.

Элберт рос благоразумным и рассудительным ребенком, прилежно учился, но друзей не заводил — не нуждался в них. Однажды, когда Элу было не больше семи лет, ему в спину толкнули другого мальчика, тот упал на четвереньки, а сосед Эла толкнул на него Элберта. Получилась куча мала. Все весело смеялись, но тут взыграло задетое самолюбие Элберта. Одним прыжком он вскочил, схватил обломок доски и ударил обидчика. Удар пришелся мальчику повыше уха, поранил ему голову и сбил с ног. На рану пришлось наложить швы, но когда мальчика спросили, как это случилось, он ответил, что упал, и продолжал твердить одно и то же. С тех пор никто больше не толкал Эла, его никогда не приглашали побегать, поучаствовать во всевозможных затеях, которые вечно придумывают мальчишки.

Отец его редко говорил за столом, но когда это случалось, то разговор непременно заходил о крупных сделках, о которых он слышал. Он завидовал всем, кто достиг успеха, ненавидел их, явно не желая проявить упорство и постараться сделать то же самое.

— Почему ты не поступишь так же? — спрашивал Эл отца.

— У меня нет первоначального капитала, — отвечал тот. — Для того чтобы делать деньги, нужны деньги.

Позже он услышал рассказ о том, как старый полковник Хескет нажил состояние. Он наловил на реке ондатр, продал шкурки и купил целый возок яблок. Яблоки продал, а на вырученные деньги купил поросят и отвез их на рынок. Проезжая как-то место, где теперь стоял город, он облюбовал его и купил себе землю, потом построил магазин, взял ссуду, а вскоре открыл банк.

Элберт, единственный ребенок в семье, презирал отца. Его мать, бледная, болезненная женщина, всегда хворала.

С четырнадцати лет он начал помогать в магазине. В пятнадцать однажды заметил, как пожилая леди обронила возле прилавка деньги и, не обратив внимания на потерю, ушла. Он подобрал их и спрятал. С этого момента Эл стал тайком копить деньги и любыми способами старался ежедневно выкроить хоть небольшую сумму для себя.

Хескет ненавидел свой дом и город, в котором родился. Единственное желание терзало его — стать богатым. О том, чем заниматься, он пока не думал. В шестнадцать оставил незапертым окно в магазине, ночью пробрался в него и взял деньги, спрятанные в мешке с кофейными зернами. Разбросав по полу несколько банок и прихватив с собою кое-что из товаров, он взломал окно, создав видимость ограбления.

Несколько дней спустя Эл отправился на поиски другой работы в соседний городишко. Он намеренно создавал себе имидж человека, не желающего стоять на месте и пытающегося продвинуться в жизни. Так что, когда он покинул город, ни с кем не попрощавшись, это никого не удивило.

Собрав вещи, он на попутном фургоне добрался до Питсбурга, а там пересел на речной пароход. Свою первую работу получил в Лексингтоне и остался там на два года бухгалтером и приказчиком на продовольственных складах. Аккуратно ведя счета, он умудрился за это время отложить несколько сот долларов и вскоре уехал оттуда, сев на пароход до Сент-Луиса.

Деньги он держал в кожаном бумажнике под рубашкой. Однажды, когда, выйдя из столовой, он направлялся в свою каюту, на него налетела компания подвыпивших парней.

— Эй, ты! Пойдем выпьем с нами! — Один из них грубо, но как бы дружески схватил Хескета. — Давай, пошли с нами!

— Нет, нет, благодарю. Я…

Ему с трудом удалось отвязаться от них. Придя в каюту, он запер дверь и снял сюртук. Внезапно все похолодело у него внутри, руки отчаянно шарили по поясу — бумажник исчез! Все его сбережения пропали.

Дико озираясь, он бросился на палубу. Бумажник лежал там… пустой!

Он собрался было пойти в салун, откуда доносились непристойные крики и хохот, но остановился. Кого он может обвинить? На него напали семеро парней, а то и больше, и в темноте он даже не разглядел их лиц.

Все, что у него осталось, это саквояж, кое-что из одежды да три доллара в кармане брюк. Потрясенный и раздавленный, он упал на койку.

Его ограбили! Все планы рухнули! Деньги, которые он так старательно копил, теперь пропали!

Хескета охватила слепая ярость. Он вскочил, готовый броситься из каюты, потом остановился. Нет, нужно поступить иначе. На палубе темно и тихо. Скоро этот сброд начнет расползаться. Вот если бы ему удалось найти одного… Хескет подошел к окошку бара и заглянул внутрь, разглядывая толпящихся у стойки людей. Здоровый малый в суконном пальто и есть тот самый, кто отнял у него деньги. Эл решил ждать.

Прошел почти час, прежде чем из салуна вышел человек в суконном пальто и, пошатываясь, направился в сторону кормы. Из стопки дров, сложенных возле салуна, Элберт выхватил полено и быстро пошел по коридору за обидчиком. Услышав за спиной шаги, тот остановился и хотел обернуться, но в этот момент получил оглушающий удар.

Человек упал на колени, Элберт снова ударил его, быстро огляделся по сторонам и начал обшаривать карманы. Не найдя ничего, кроме пятидолларовой золотой монеты, он протащил его по палубе и столкнул за борт. Окунувшись в ледяную воду, несчастный издал слабый крик, который сразу стих — пароходный винт, должно быть, довершил расправу.

Возможность вернуть деньги пропала для Хескета навсегда. Приятели погибшего разбрелись кто куда, шатаясь и оглашая палубу пьяными воплями. Эл отправился в каюту, но так и не смог уснуть — мрачная ярость снедала его.

Наутро вместе с остальными пассажирами он стоял на палубе и ждал, когда пароход причалит к пристани в Сент-Луисе. Все только и говорили о том, какое несметное состояние можно нажить на приисках Калифорнии.

Вдруг кто-то спросил:

— Эй, а где же Сэм? Куда это он пропал?

— Пойду посмотрю. На пристани его ждет жена с ребятишками, — проговорил другой и отправился на поиски пропавшего, но через несколько минут прибежал обратно. — Его нигде нет, и постель застлана! — И он обратился к стоявшему рядом капитану.

Элберт прислушивался, но смог разобрать только несколько слов:

— Да нет, он не был пьян. Ну, выпил, конечно, немного. Он много раз плавал в Сент-Луис этим пароходом.

Капитан что-то тихо проговорил, и Хескет услышал ответ:

— Да в общем-то много, около двух тысяч долларов. Он носил их в мешочке на поясе.

Элберт отчаянно выругался про себя. Проворонить такие деньги! Теперь они пропали безвозвратно!

Высадку приостановили. Пассажиров допрашивали по одному. Элберт отвечал на вопросы кратко и четко. Один из пассажиров засвидетельствовал:

— Этот рано ушел спать. Я видел, как он уходил.

— Да, я очень устал, — подтвердил Элберт.

Другой пассажир посмотрел на него, нахмурился, но промолчал.

— Должно быть, свалился за борт, — наконец развел руками капитан. — Такое бывает. Парень перебрал немного, шел по палубе, пароход качнуло — и он выпал за борт. Жаль беднягу.

В Сент-Луисе Хескет устроился в магазин приказчиком, и ему понадобилась всего неделя, чтобы понять, что к чему, и начать потихоньку красть. На первых порах он крал понемногу, но по мере того, как окончательно освоился, аппетиты его существенно возросли. Уволили его неожиданно и без предупреждения. Хозяин лишь сказал:

— Забирай свои деньги и убирайся. И не вздумай появляться здесь как покупатель. Давай проваливай.

Хескет не стал возражать и задавать вопросов. Он понимал, что еще легко отделался, его беспокоило только то, что он понятия не имел, какую допустил ошибку.

На следующий день он нашел другую работу и старался быть прилежным. Он много трудился и вскоре уже отлично знал, где и как с выгодой закупать меха и шкуры. Эл тщательно и аккуратно вел канцелярские записи и даже внес несколько удачных предложений, позволивших расширить дело и снизить затраты.

Торговля мехами не слишком процветала, зато кожа была ходким товаром. По совету Элберта фирма увеличила ассортимент и теперь торговала ременной упряжью, седлами, сбруей и всевозможным снаряжением, предназначавшимся для фермеров. Получив скромное повышение в зарплате, Хескет принял его с благодарностью, но про себя посмеялся над его жалкими размерами. Тем временем он старался читать все, что попадалось ему под руку, о Калифорнии и о горнорудном деле.

Хескет очень скоро заметил, что хозяин лишь бегло осматривает товары, количество которых все время меняется. Тогда он начал припрятывать лучшие меха, при этом снижая цену на товар, который покупал у охотников, задолжавших фирме, и записывая его по обычной цене, действовал очень осторожно и старался не вызывать ни малейших подозрений на свой счет. Так манипулируя целыми партиями пушнины, он вскоре имел большой запас отборных мехов, которые официально не существовали. К его записям не смог бы придраться даже опытный эксперт. Но если бы его все же поймали за руку, он всегда мог бы сослаться на недосмотр. Припрятанный ценный товар он намеревался использовать по своему усмотрению.

Те, кто работал на приисках, богатели, и Элберту хотелось стать одним из них, но ему не хватало исходного капитала. Корячиться с лопатой или лотком в руках он не собирался, это никак не входило в его планы.

К концу следующей зимы он принял решение податься на Запад — купить фургон, все необходимое и прихватить еще товаров на продажу. Трудность заключалась лишь в том, как забрать тюки с мехами из подвала магазина, а потом сбыть их с рук.

Еще несколько месяцев назад он присмотрел одного покупателя, который, судя по всему, не гнушался ничем и не задавал лишних вопросов. Тот пообещал ему помочь с доставкой товара, после чего Элберт со спокойной душой сообщил в конторе о своем уходе. Он уже не раз упоминал о том, что собирается в Калифорнию, и, так как многие ехали туда, его решение никого не удивило.

Даже при низких рыночных ценах припрятанные им меха потянут на восемь, а то и все девять тысяч долларов.

Сидя в дешевом салуне с будущим покупателем, Хескет спросил:

— Франц, можем мы перевезти меха сегодня вечером?

— Сегодня вечером? — Франц заглянул в свой стакан. — Ну что ж, почему бы и нет? Сегодня так сегодня.

— Я найду фургон, — предложил Хескет.

Франц махнул рукой.

— У меня есть свой человек. Подъедет куда надо, назови только время.

— Ты принесешь деньги? Я беру наличными.

— Конечно.

Элберт Хескет предвкушал удовольствие — он поедет в Калифорнию не просто так, а с шиком! Никто не сможет предъявить ему никаких обвинений, все будет шито-крыто. Но он даже не подозревал, как строятся связи в мире бизнеса.

В восемь вечера улицы близ складского помещения фирмы были темны и пустынны. В десять подъехала повозка, и с помощью извозчика кипы мехов погрузили на нее. Когда повозка уехала, Элберт отправился в салун.

Заказав виски, он уселся и принялся ждать. Через пятнадцать минут Хескет заерзал; когда прошло полчаса, вскочил и выглянул в окно.

Он прождал еще час, за ним другой, третий. Франц не появлялся. Разъяренный, Элберт отправился в отель, где жил Франц. Тот сидел в баре с кружкой пива в руке.

— А-а, садись, садись! — Франц показал на стул. — Ну и где твои меха? Мы их ждали, ждали, так и не дождались.

— Только не надо вот этого! — Вид у Элберта был угрожающий. — Твой человек забрал их… увез на твоей повозке.

— На моей повозке? Мой человек? Да ты что, спятил? Вот почему их нет до сих пор! — Франц с довольным видом отхлебнул пива. — Все правильно. Я говорил твоему хозяину: надо знать, кому доверять. — Он помолчал, потом пояснил: — Я как-то спросил, нет ли у него мехов получше на продажу, а он ответил, что нет, да еще посетовал, какая могла бы получиться сделка. — Франц снова отхлебнул пива, отер усы тыльной стороной руки и ехидно прищурился: — Кажется, ты собирался надуть меня? Меха-то не твои. Я это сразу понял. — Он вкрадчиво смотрел на Хескета и улыбался. — Ну что ж, может, в другой раз повезет.

— Да будь ты проклят! Я…

Франц махнул рукой в сторону стойки, и Хескет увидел четверых крепких парней, наблюдавших за ними.

— На твоем месте я бы смотался куда-нибудь подальше. Если этим ребятам придет в голову, что ты нарываешься… Я, конечно, и сам могу с тобой справиться…

Хескета трясло от едва сдерживаемого гнева. Ему хотелось вскочить и разорвать этого человека в клочья. Ему хотелось бить его, бить и бить… Но Франц выглядел явно здоровее его, да и те четверо у стойки не оставляли ему особого выбора.

Он встал и бросил на Франца долгий, пристальный взгляд.

— Ну что же, хорошо, — тихо проговорил он. — Очень хорошо.

Когда Хескет вышел, Франц посмотрел ему вслед, внезапно почувствовав беспокойство. Один из четверых подошел к нему и спросил:

— У вас все в порядке?

— Все-то все, да только лучше бы он пригрозил мне, что ли, или хотя бы ударил.

Глава 35

Сидя за бокалом вина в ресторане отеля в Вирджиния-Сити, Элберт Хескет вспомнил эту ночь, и взгляд его сделался жестким от того чувства удовлетворения, которое он испытал при этом. К тому времени, когда наступил рассвет, он находился уже далеко на пути к Вестпорту, а позади него небо озарялось огненным отблеском пожара.

В ту ночь сгорели склады Франца Хэлберта с пушным и кожаным товаром, оценивавшимся на сумму в сто тысяч долларов. Примечательно, что принадлежавшие Хэлберту пароход и баржа тоже охватило пламя, хотя и стояли они на якоре в полумиле от склада.

Сент-луисская газета, купленная Хескетом в Вестпорте, сообщала, что Францу Хэлберту нанесен непоправимый урон. А то, что пожар распространился на соседние склады, нанеся ущерб их владельцам, для Элберта Хескета ничего не значило.

И все же он не знал, как поступить и что делать с таким жалким количеством денег в кармане, пока… Пока не увидел человека, который расплачивался за покупку золотом — старинными испанскими золотыми монетами. Интересно, подумал Эл, сколько их у этого человека? Наверняка он нашел сокровища.

Но, к сожалению, все оказалось совсем не так. Человек не имел никаких сокровищ, а только горстку монет да пару драгоценных камней. И все же этого оказалось достаточно для Хескета, чтобы добраться до Калифорнии и прочно обосноваться там. Более того, кое-что из этих денег ему удалось приберечь и использовать как первый шаг на пути к контролю над Комстоком.

Теперь ему следовало все обдумать и тщательно спланировать. Сейчас контрольный пакет «Соломона» у него, и он должен удержать его любой ценой. Дело стало лишь за той частью акций, которые, как он полагал, находятся в руках у Гриты Редэвей. Правда, он так пока и не видел их, но подозревал, что они у нее, ибо кому же еще они могли достаться в наследство?

То, что Тревэллион застолбил на его территории участок, приводило Хескета в бешенство, но не более того. Либо это жадность, либо какое-то детское представление о том, как можно помочь Крокетту, но в обоих случаях от Тревэллиона он избавится без труда.

Внезапно Хескет ощутил беспокойство и, заерзав на стуле, снова наполнил бокал вином. Беспокоило его не то, что сделал Тревэллион, а то, что сделал это именно он. Не кроется ли за этим какая-нибудь далеко идущая цель?

В конце концов, это не так уж важно. Он уничтожит Тревэллиона. И сделает это при помощи судьи Терри. Терри человек неглупый и проницательный, но ослеплен пристрастиями и амбициями. Он хочет заполучить золото и серебро Комстока для Конфедерации. Если попробовать, то может получиться хорошая заварушка, даже настоящая война. В пылу сражения Тревэллион будет убит, его имущество изъято, и участки распределятся по-новому. Значит, нужно помочь Терри. Помочь тихо, тайно — людьми и оружием.

Хорошего обеда и двух бокалов вина хватило Хескету, чтобы почувствовать себя лучше. Да, ему не удалось завладеть недостающими акциями, но они, возможно, находятся где-то рядом, а Уилла Крокетта в данный момент нет поблизости. Это означает, что у него есть время, хотя и немного.

Он встал и собирался направиться к выходу, когда в зал вошла Грита Редэвей в сопровождении Дэйна Клайда и Ричарда Манфреда. Все головы повернулись в ее сторону, когда она прошла к столику. Глаза ее встретились с глазами Хескета, он слегка поклонился и вышел. В Комсток приехала Грита Редэвей, и не подлежит сомнению то, что она сказочно красива.

У выхода Хескет замедлил шаг — ему стало любопытно, почему это его сердце вдруг так быстро забилось.

Часть четвертая

Глава 36

Первые солнечные лучи заливали вершину Сан-Маунтин, когда Тревэллион спускался по склону к кондитерской. Ледбеттер и Тэпли уже сидели там за чашкой кофе в ожидании завтрака. Мелисса еще не появилась в такой ранний час.

— Слыхал, Альфи приударяет за ней, — заметил Тэпли. — Дела у нее идут отлично, а мухи всегда слетаются на сладкое.

— Интересно, что скажет Ледбеттер, — ответил Тревэллион.

— Хескет вернулся, — сообщил Джим. — Приехал вчера вечером с тем же дилижансом, что и актеры. Вы бы только видели, как он вырядился, — ни дать ни взять заправский старатель. И Дэйн Клайд тоже вернулся.

— Говорят, эта мисс Редэвей настоящая красавица, — заметил Тэпли. — Я разговаривал с одним парнем, он видел, как они приехали.

— Странно, — удивился Тревэллион, — почему это Хескет так одет. Ведь он не горняк и не старатель.

— На них по дороге напали, — продолжал рассказывать новости Тэпли. — Джо Пот остановил дилижанс. Но эта девушка, мисс Редэвей, заставила его убраться восвояси.

— Как заставила?

— Кажется, она достала револьвер, а за ней и другие пассажиры тоже, так что, когда они представили старине Поту свои аргументы, он быстро смекнул, что почем, и поспешил убраться. Потом произошла другая перестрелка. Еще кому-то пришла в голову та же идея, что и Джо, только Джекоб Тиэйл — он ехал на крыше — быстренько с ними разобрался.

— Джекоб Тиэйл?

Тэпли пожал плечами.

— Говорят, эта актриса наняла его на работу.

— Наняла Тиэйла! — Ледбеттер изумленно покачал головой. — Подумать только!

— Интересно, что ей понадобилось от этого парня? — удивился Тревэллион. — Всем известно, для чего нанимают Джекоба Тиэйла. Но как она узнала, что он за птица?

Тэпли сплюнул.

— А она и не узнавала. Просто посмотрела на него и сразу наняла. Вот и все дела.

Ледбеттер глянул на Вэла.

— А ты знаешь его, Трев?

— Знаю.

Тревэллион отхлебнул кофе и поставил чашку на блюдечко. Грита Редэвей… Какое редкое имя. Должно быть, это она… Ваггонер опять куда-то исчез из города, но, судя по виду его жилья, он скоро вернется. Интересно, догадался ли он, кто она такая? Вряд ли. А она… Она узнала бы Ваггонера? Тоже маловероятно, хотя в дороге она могла встретить его. Но, судя по всему, помощь ей не требуется. Если женщине хватает ума нанять Тиэйла, она не пропадет. Тревэллион нахмурился. Почему она сделала это? Да притом безо всяких раздумий. Как могла актриса, привыкшая жить в городе, сама додуматься до такого? Может, просто совпадение? Откуда ей знать, что Тиэйл ей понадобится?

Джекоб Тиэйл был не таким, как все, и не соответствовал общепринятым понятиям. Вроде бы одиночка и беспощадный убийца, а в то же время — религиозный и набожный человек, чтивший Ветхий Завет. Он почти не пил, табак жевал редко, и никто не слышал, чтобы он когда-нибудь сквернословил.

Однажды им, семерым старателям, случилось натолкнуться на боевой отряд индейцев-модоков. Двоих сразу убили, остальные отстреливались до вечера. Под покровом ночи те, кому удалось выжить, подумав, что Тиэйл и Тревэллион мертвы, как-то ухитрились ускользнуть. А между тем бой продолжался весь следующий день, и только к вечеру модоки, устав от сражения, ушли. К тому времени у Тиэйла и Тревэллиона кончились патроны и оставалась только пара револьверов с запасными барабанами. Лошади их исчезли, и им пришлось выбираться пешком. Тревэллиону дважды удалось подстрелить из револьвера дичь. В первый раз с расстояния более пятидесяти ярдов он уложил снежного барана. Пуля угодила животному в затылок и сразила его наповал.

Тиэйл посмотрел на добычу и поднял глаза к небу.

— Случайность, — изрек он.

— Ничего подобного, — возразил Вэл.

Несколько дней спустя, когда у них снова кончилось мясо, он таким же выстрелом подстрелил оленя-самца. Посмотрев на убитое животное, Тиэйл улыбнулся.

— В одну случайность еще можно поверить, но не в две подряд. — Немного помолчав, он прибавил: — Жаль, шкуру испортил! Целился бы в переднюю левую или в шею!

— Обычно я так и делаю. Только однажды у меня раненный в сердце олень пробежал четверть мили. Такое нам с тобой сейчас ни к чему, вот я и подумал, что лучше бить наповал.

Тиэйл кивнул:

— Да, резонно.

Несколько дней спустя он подстрелил оленя. Махнув рукой в сторону убитого животного, спросил:

— Может, тоже случайность?

— Может быть, — серьезно согласился Тревэллион. — Вот во второй раз уже все будет ясно.

С тех пор они виделись лишь пару раз и даже не разговаривали — только приветствовали друг друга кивком или взмахом руки. О Джекобе Тиэйле уже начали ходить легенды, а как-то раз Вэл заметил его в церкви.

Теперь он подивился: почему Грита Редэвей выбрала именно его? Должно быть, она разглядела в нем что-то и сочла, что ему можно доверять; что ж, лучше иметь этого человека на своей стороне.

Он беспокойно задвигался на стуле, выглядывая в окно. Жизнь в городе кипела, и у него возникло чувство, что ему тоже надо что-то делать; однако оставалось еще несколько нерешенных вопросов. Может, пойти к Грите Редэвей? Он не сомневался, что это та самая маленькая девочка, да и сейчас она наверняка еще очень молода, хотя когда людям приходится обходиться без посторонней помощи, они рано взрослеют. Вот взять хотя бы Мелиссу — ведь она одна управляется с таким большим хозяйством — или кое-кого из его знакомых владельцев приисков — всем им еще нет и двадцати. Время сейчас такое — либо ты быстро идешь в гору, пока молод, либо не достигнешь ничего.

Тревэллион посмотрел на Ледбеттера — тот очень изменился за последнее время. Хорошо одет, подтянут, его часто можно увидеть в компании Хирста, Маккея, Фэйра и других заметных фигур Комстока.

Тревэллион встал и, помахав друзьям рукой, вышел на улицу. Он отправился к себе на участок и взялся за работу. Он давно застолбил его, когда в Комстоке еще использовали для этого деревянные колья. Закончив бурить скважины, натолкал в них взрывчатки, поджег фитили и вышел на поверхность. Теперь нужно подождать, пока не рассеются пыль и дым. Уже несколько раз он ухитрялся надышаться пороховым дымом, и ему не хотелось повторять этот печальный опыт.

Тревэллион не отлучался с участка целую неделю. Жила расширялась. С помощью Тэпли добыча продвигалась успешно, и он отгрузил уже несколько порций руды. А плавильни в городе больше не лимитировали производства. Потом Тэпли сообщил, что скоро начнутся спектакли труппы мисс Редэвей.

— Пора выбираться из этой дыры, — заявил как-то Тэп, — не вредно немножко развеяться. Ледбеттер уже купил места в ложе и ждет тебя.

— Может, и выберусь, — ответил Вэл и спросил: — А Тиэйл еще там?

— Да. — Тэпли откусил порцию табаку и принялся жевать. — Только особенно на глаза не лезет. Кстати, что он за человек?

— Ну, таких, как он, ты, Тэп, знаешь, зачем нанимают. Только он немножко странный. Живет по Писанию. Видно, как-то по-своему его понимает. Мне приходилось и работать с ним, и в передрягах бывать. Он отличный парень, только если считает, что кого-то надо убить, то уж обязательно ухлопает, да еще и деньги возьмет за это.

— Что-то Уилла Крокетта не видать. Поговаривают, уж не наложил ли он на себя руки. Не убили его?

— Что-то не верится, что он способен наложить на себя руки.

— Вообще-то мне тоже. А Хескет каждый вечер обедает в отеле. Дела у него идут в гору. Купил разорившуюся плавильню, теперь сам обрабатывает руду.

Тэпли встал.

— Ну, что передать Ледбеттеру?

— Скажи, что приду. Пойди в кондитерскую, он, наверное, там.

Когда Тэп ушел, Вэл вытащил черный костюм, смятый от долгого лежания. Нагрев чайник и дождавшись, когда пойдет пар, он принялся разглаживать складки, время от времени снова нагревая чайник и водя днищем по материи. Потом достал белую рубашку, воротничок и запонки. Он давно не надевал приличной одежды, в последний раз это случилось на похоронах.

Тревэллион никогда не пропускал ни одного театрального представления и, обладая быстрой и цепкой памятью, умудрялся запомнить тексты с одного раза. Читал он все, что попадалось под руку, и нередко это оказывалась настоящая литература. Отправляясь на Запад в фургонах, когда приходилось взвешивать каждый грамм поклажи, люди старались брать только хорошие книги, чтобы потом перечитывать их снова и снова.

Выйдя из дома, он пошел к кондитерской. По дороге ему встретились два всадника — одежда в дорожной пыли, лошади утомлены дальней дорогой. Тревэллион резко остановился. Они проехали всего в нескольких футах от него, и Вэл заметил, что у одного из них рука прорезана поперек глубоким шрамом и на ней не хватает мизинца. Такую руку забыть нельзя.

Глава 37

Все места в переполненном зрительном зале были заняты. На спектакль собралось и много женщин. Тревэллион последовал за Ледбеттером, и билетер проводил их в ложу — это крохотное пространство, рассчитанное на четыре кресла, вмещало все семь.

Джон Маккей расположился в ложе напротив, он коротко кивнул Тревэллиону в знак приветствия. Рядом с ним сидел Джим Фэйр.

Лэнгфорд Пил уверенными шагами пересек зал и занял место в третьем ряду партера. Раздался звонок, и скоро все зрители — богатые и не очень, отчаянные и неуверенные — уселись по своим местам.

Тревэллион огляделся, ища глазами Джекоба Тиэйла, но напрасно. Должно быть, он находился за кулисами. Вэл выбрал место в последнем ряду ложи возле самой стены. Усевшись, Ледбеттер с любопытством огляделся по сторонам.

— Говорят, эта Маргрита Редэвей очень красива, — шепнул Джим.

— Мне трудно судить, ведь я еще не видел ее, — ответил Тревэллион. — Знаю о ней по рассказам Дэйна Клайда.

— Он тоже участвует в спектакле.

Из глубины ложи Тревэллион изучал публику. Он редко бывал в людных местах и теперь испытывал беспокойство. Мелькало много знакомых лиц, но появлялись и чужие.

Пришел адвокат Билл Стюарт, крупный, широкоплечий мужчина с огромной рыжей шевелюрой. Оглядевшись по сторонам и заметив Тревэллиона, он подошел к их ложе. Вокруг прохаживались, сновали, стояли и беседовали десятки людей; Стюарт снова осмотрелся, потом спросил:

— Как дела, Джим?

Ледбеттер кивнул:

— Неплохо. Дорогу уже занесло.

— Скоро, Джим, тут такое начнется. Терри кое-что замышляет.

— Война начнется. Что еще он может замышлять? Только о ней все разговоры.

— Надо что-то делать. Нельзя это так оставлять. — Стюарт посмотрел на Вэла. — А ты за кого, Тревэллион?

— Я не вмешиваюсь в политику, — мягко ответил тот. — Я корнуоллец.

— Но разве ты не гражданин этой страны?

— Да, к своему великому удовольствию. А в чем проблема?

— Похоже, Линкольну скоро потребуется помощь. Ты юнионист или конфедерат?

— Я за юнионистов, Билл, за то, чтобы страна оставалась единой. Досадно, если ее разорвут на куски, и не важно, по какой причине.

Стюарт пожевал кончик сигары.

— Говорят, ты отлично стреляешь и сумеешь постоять за свою землю. Мне нужны надежные люди.

— Можешь рассчитывать на меня, — заявил Ледбеттер.

— А мне бы хотелось получше во всем разобраться, — сказал Тревэллион. — Хорошо бы все-таки знать, в кого стреляешь и почему, даже если у тебя отличный адвокат.

— Все свои действия я согласую с президентом Линкольном, и на сегодняшний момент наша победа как никогда нужна ему. Мне и надо-то только прикрыть спину всего на несколько часов, а может, даже и меньше. Обычно я справляюсь сам, но на этот раз буду слишком занят и не хочу, чтобы мне мешали.

— При случае расскажи мне обо всем этом поподробней. Если все законно, то можешь рассчитывать и на меня.

Когда Стюарт ушел, Ледбеттер заметил:

— Хороший он человек, Трев.

— Не спорю. Только я никому не позволяю принимать за меня решения. Особенно когда нужно взять чью-то сторону. Я привык повиноваться закону, а если его нет, то руководствуюсь собственной совестью. — Он огляделся по сторонам. — Зал набит до отказа. А что за пьеса?

— Ее поменяли, как я слышал. Сегодня дают «Франческу да Римини».

Тревэллион знал эту пьесу, и она ему нравилась. Если Маргрита играет Франческу, то она не появится на сцене до начала второго акта. Дэйна Клайда он узнал сразу, хотя тот играл старика и его до неузнаваемости загримировали.

В конце первого акта к ним подошел официант. Вэл заказывал пиво, когда, случайно скользнув взглядом мимо официанта, вдруг увидел Ваггонера. Тот сидел через проход на два ряда впереди. В течение всего первого акта это место пустовало.

Поднялся занавес. Сцена началась со встречи кардинала и Гвидо, отца Франчески, и спустя несколько мгновений появилась она сама.

Красота вышедшей на сцену женщины потрясла Вэла. Да, это была та самая Грита, которую он не забывал все эти годы.

Ее мягкая манера игры не страдала ни напыщенностью, ни экстравагантностью, чем часто грешили провинциальные актеры. Тревэллион почти не слушал текст, а только смотрел на нее. Пьесу он знал хорошо, но в такой постановке ему еще не приходилось ее видеть. И костюмы, и декорации отличались от тех, что он видел прежде.

У него есть ее письма, но как подойти к ней? Что сказать? Испуганная маленькая девочка превратилась во взрослую прекрасную женщину, само совершенство. От нее далеки и эта жизнь среди гор и ледяных потоков, и суровые люди, добывающие золото. Если пня и вспомнит его, то в ее памяти это будет связано с той ужасной ночью. Так стоит ли идти к ней за кулисы? Его, наверное, и не пропустят туда. Как же быть? Найти ее в отеле?

Сдержанный в чувствах и скрытный по натуре, теперь он еще более замкнулся. Всегда внутренне готовый к самым неожиданным ситуациям и не боявшийся ничего, он вдруг испытал приступ неуверенности. Он охотился, ставил капканы на зверей, добывал золото, скитался в одиночку по самым глухим дебрям. За свою жизнь он много проработал под землей и знал почти все о горных породах, горизонтальных и вертикальных выработках, о стволах, скважинах и многом-многом другом, но он не получил образования, и его представления о том мире, в котором жила она, ограничивались прочитанными им книгами.

Так что же все-таки делать? Самому вручить ей письма? Но ведь можно и попросить кого-нибудь. В своем мире он известен и уважаем, а в ее мире — никто.

Тревэллион почти не слушал пьесы, хотя актеры играли замечательно. Грита же исполняла свою роль лучше всех, играла так, что старая пьеса оживала.

Актер, выступавший в роди Ланчиотто, показался Вэлу до странности знакомым. Он даже наклонился вперед, чтобы присмотреться к нему получше. Но так ничего и не понял.

Пьеса закончилась, и публика, отхлопав ладоши, вывалила на улицу. Тревэллион постоял и огляделся. Может, все-таки пойти за кулисы?

— Правда, она хороша? — воскликнул Ледбеттер.

— Очень.

— В Комстоке ее полюбят, такой красавицы здесь отродясь не видели. — Помолчав, Джим прибавил: — Странно, но Хескет так и не появился в театре. Он редко пропускает спектакли, и потом, ведь он лично знаком с нею. Они ехали вместе от Фриско на одном дилижансе.

— Я до сих пор не видел его. Думаю, мы не встречались.

— Неужели Хескета не знаешь? Да он каждый вечер обедает в ресторане отеля, и еще с таким видом, словно спектакль разыгрывает.

— Я редко хожу туда.

Все же, наверное, бесполезно пытаться встретиться с нею. И писем ее он не захватил с собой, они спрятаны в хижине.

— Может, выпьем кофе? — предложил Джим.

— Спасибо, в другой раз. Лучше пойду домой.

Тревэллион повернулся и направился вверх по улице. К Ледбеттеру присоединился Тэпли.

— Правда, отличная пьеса?

— Да. — Ледбеттер кивнул в сторону Тревэллиона. — Уж не случилось ли чего? По-моему, он чем-то обеспокоен.

— Как же ему не беспокоиться? Ваггонер снова в городе, — пояснил Тэп. — Да и Хескет вернулся.

Грита Редэвей приводила в порядок волосы, когда в дверь постучался Дэйн Клайд.

— Вы произвели настоящий фурор.

— Не одна я, мистер Клайд. Кажется, мы понравились публике.

— Им не хватает развлечений, а уж если на сцену выходит такая прекрасная женщина, то тут и говорить нечего. Здесь никогда ничего подобного не видели. Поэтому и Лотта имела такой колоссальный успех, хотя она еще почти ребенок. Ее представления проходили в таких местах, где люди месяцами, а то и годами не видят детей, а между тем у многих из них дома остались свои. Восторженная публика преподносила ей горы золотого песка и самородков…

— Ну что ж, будем надеяться, что публика не изменилась, — улыбнулась Грита. — Вы не видели мистера Манфреда?

— Он сейчас подойдет. Мы с ним подумали, что будет лучше, если мы проводим вас с Мэри в отель, в этом городе может быть неспокойно. — Клайд помолчал. — О, кстати. Тот самый мой друг, помните, я говорил вам о нем, Тревэллион… был сегодня на спектакле. Он сидел в первой ложе на последнем ряду справа.

— О?! Так значит, я видела его из-за кулис. Это такой смуглолицый человек в черном костюме, да?

— Он самый. Он очень помог мне в трудную минуту.

Грита не ответила. Вместе они направились к служебному входу, Манфред уже ждал их там. Когда они подошли, он указал рукой на город.

— Вы только посмотрите! Время почти полночь, а на улицах полно народу! Теперь понятно, почему Том Мэгуайр хочет основать здесь театр. Тут настоящий бум!

— А как же? — согласился Клайд. — Здесь на глазах сотворяются миллионные состояния. «Офир», «Потоси», «Хейл и Норкросс»… да тут десятки приисков, на которых добываются сотни тонн руды! Есть уже свои плавильни, которые работают день и ночь.

— А почему именно здесь? — поинтересовалась Грита.

Клайд пожал плечами.

— Так уж получилось. Если верить тому, что я слышал, то когда-то давно в этих горах произошло то ли землетрясение, то ли извержение вулкана, после чего образовался гигантский разлом. Я не геолог и не очень-то разбираюсь в подобных вещах. Через образовавшийся разлом горячие минеральные источники выносили на поверхность пары и газы, а вместе с ними много серебра. По своей протяженности разлом достигал около четырех миль в длину и от трехсот до полутора тысяч футов в ширину, в нем образовалось множество мелких расщелин, которые тоже быстро заполнялись наносным слоем. Огромные куски отламывались от скал и падали в расщелины, деля их на части. В здешних краях считают, что это одно из величайших в мире месторождений полезных ископаемых.

— А вы, мистер Манфред, никогда не занимались горным делом?

— Нет, — ответил тот с заминкой, — хотя, по правде говоря, собирался заняться.

— А нельзя нам посетить какой-нибудь прииск? — спросила Грита.

Клайд покачал головой.

— Боюсь, это будет трудно. Одни считают, что женщина на шахте приносит несчастье, другие же спустились уже очень глубоко под землю. Это не для вас. Там внизу грязь, горячие испарения, оползни. Они рушат крепления, закрывают проходы и, если их вовремя не устранить, могут со временем заполнить весь туннель.

— Мне бы хотелось пройтись по улице. Надеюсь, это безопасно?

Вдруг из тени раздался голос:

— Не волнуйтесь, мэм, это безопасно.

— О, мистер Тиэйл!

— Да, мэм. Можете прогуливаться, где вам заблагорассудится. Я буду рядом.

— Благодарю вас. — Она повернулась к остальным. — Тогда… мистер Клайд, мистер Манфред, идемте?

Чуть ли не на каждом шагу им встречались салуны или какие-нибудь еще увеселительные заведения, которые гудели, как пчелиные ульи, оглашая округу громким смехом, криками и музыкой. Дверь одного из таких заведений вдруг распахнулась, и на улицу, шатаясь, вышел пьяный человек. Увидев Гриту Редэвей, он заморгал, отступил назад, с нарочитой обходительностью приподнял шляпу и склонился в глубоком поклоне.

— Мадам, карета подана!

— Благодарю вас, сэр! — ответила ему в тон Грита и весело рассмеялась.

Они прогуливались по главной мостовой, и люди расступались перед ними. Один прохожий тоже снял шляпу и слегка поклонился.

— Ваши спектакли просто замечательны, мисс Редэвей. Вы оказали нам большую честь.

— Благодарю вас, — с улыбкой ответила она.

Когда они прошли несколько шагов, Дэйн Клайд шепнул ей:

— Вам тоже оказали большую честь, мисс Редэвей. Ведь это был Лэнгфорд Пил собственной персоной.

— А ктоэто, Лэнгфорд Пил? Я не слышала такого имени.

— Его еще называют «вождем». Считается, что он лучший стрелок в Комстоке. Много воевал.

— И таких, как он, называют «стрелок»?

— Да.

Тут в разговор вмешался Тиэйл:

— Никакой он не лучший стрелок. Да ему и не надо этого. Просто может постоять за себя и на рожон никогда не лезет. Уж во всяком случае, не он лучший стрелок в Комстоке.

— Не он? А кто же? — удивился Манфред.

— Тревэллион. Я сам свидетель.

Грита оживилась:

— И вы видели, как он убил кого-нибудь?

— Да, мэм. Только он думает, что никто не знает об этом, а я помалкиваю. Парень, которого он ухлопал, заслуживал смерти.

— Уж не тот ли это случай, во время карточной игры? — поинтересовался Клайд. — Я, кажется, что-то слышал об этом.

— Нет, другой. Про тот случай я тоже слышал — поймал он за руку какого-то шулера.

— Говорят, причина заключалась в чем-то другом, — вставил Манфред. — Между ними возник какой-то спор, будто бы о том, что произошло когда-то давно на Миссури.

На мгновение Грите показалось, что сердце сейчас выпрыгнет у нее из груди, ком подступил к горлу, и она с трудом выдавила:

— На Миссури?

— Да, речь шла о какой-то старой вражде. Люди даже говорят, будто Тревэллион заранее знал, что парень не чист на руку в картах, и использовал это как повод, чтобы придраться. Он нарочно так подстроил. Так-то вот.

Глава 38

С минуту Грита молчала — ей хотелось узнать, что произошло дальше, но она боялась спросить, потом наконец произнесла:

— Так вы утверждаете, что видели, как он кого-то убил?

— Да, мэм, — ответил Тиэйл. — Ехал я как-то по дороге. Никакого жилья вокруг. Устав порядком, свернул в заросли, пустил лошадь пастись, а сам прилег в траве. Разбудил меня топот копыт. Вдруг с другой стороны появилась другая лошадь. Знаете, мэм, я привык, что всюду враги, поэтому затаился и стал ждать. Со своего места все хорошо видел. Одним из всадников оказался Оби Скиннер. Он водил дружбу с тем парнем, которого Тревэллион застрелил во время карточной игры, только вот не помню, как его звали. Этот Скиннер настоящий головорез, отлично стрелял и никого не боялся. Другой всадник — Тревэллион. Разговор у них тоже зашел о Миссури, Скиннер первым потянулся за оружием. Голову могу дать на отсечение, что Скиннеру любой противник был нипочем, только не Тревэллион. Тот разделался с ним в два счета.

— Пожалуйста, — обратилась Грита к Манфреду и Клайду, — проводите меня обратно в отель.

В вестибюле она внезапно повернулась к Тиэйлу:

— Мистер Тиэйл, присядьте, пожалуйста. Я хочу кое о чем расспросить вас. — Потом обратилась к Манфреду и Клайду: — Благодарю вас, господа. Итак, до завтра? Встретимся в театре.

— Если хотите, мы можем подождать, — предложил Клайд.

— Нет, нет, со мной все будет в порядке. Просто я хотела бы кое-что узнать о приисках и уверена, что мистер Тиэйл расскажет мне о них.

Когда они ушли, она повернулась к Тиэйлу.

— Присаживайтесь, пожалуйста. Вы очень интересный человек, мистер Тиэйл, и совсем не такой, как все.

— Всегда полезно знать о том, с кем имеешь дело. Когда я охочусь на бизонов или бобров, то стараюсь сначала изучить их повадки.

— А повадки людей вы тоже изучаете?

— Да, мэм. Все люди разные, и у каждого свои повадки. Я изучаю тех, кто может быть опасен для меня.

— Таких, как Тревэллион?

— Да, мэм. Только для меня он не опасен. Он хороший человек.

— Но ведь он убивал людей?

— Я тоже убивал, мэм. Иногда без этого не обойтись. Некоторые сами напрашиваются, и если я вижу, что они опасны, то принимаю меры.

— А Тревэллион?

— У меня, мэм, слава Богу, есть уши. Да и смекалка еще не подводила, а иной раз толкнешь под бок кого надо и узнаешь что-нибудь интересненькое. Так вот, Тревэллион убил тех людей не просто так, а за какие-то старые грехи. Когда-то давно размещалась здесь фактория. Хозяин ее уже покинул эти края — распродал все и уехал. Вот он хорошо знал Тревэллиона, еще мальчишкой. И отца его знал. Так вот, отца Тревэллиона убили какие-то заезжие люди. Правда, прежде чем умереть, он успел уложить двоих. Они хотели разделаться и с сыном, да люди вовремя подоспели на помощь, и им пришлось убраться.

— А не знаете вы, что там случилось?

— Как же, мэм, знаю. Отец Тревэллиона рассказывал кое-что хозяину фактории, а остальное тот слышал от других переселенцев. Оказывается, мать Тревэллиона и другую женщину зверски убили где-то на берегах Миссури. И мужа той женщины тоже застрелили.

— А вы сами хорошо знаете Тревэллиона?

— Знаю чуть-чуть. Случалось быть попутчиками. Правда, он не из тех, кто любит поговорить. Тревэллион человек дела. — Тиэйл вдруг поднял на нее глаза. — Мэм, не многим я мог бы сказать такое, но вам скажу. Если бы не тот страшный случай на Миссури, Тревэллион сейчас был бы одним из самых преуспевающих людей Комстока. Он отлично знает горное дело и очень умен.

— Так значит, он живет с ненавистью в сердце?

— Может, и так. А может, он просто не хочет оставлять зло безнаказанным, чтобы оно не породило другое зло?

— Стало быть, он собственными руками вершит правосудие?

— Хорошо, если закон есть, мэм. Только в здешних краях, где нет никаких законов, человек вынужден сам вершить правосудие. Такие люди, как Билл Стюарт, несут нам правопорядок, но это лишь первые шаги. А давние преступления, тем более совершенные далеко отсюда, пока не могут быть наказаны.

— Ну что ж, благодарю вас, мистер Тиэйл. — Грита встала. — Это все, что меня интересовало. Прошу вас, никому не говорите, о чем мы с вами беседовали.

— Разумеется, мэм.

Она повернулась, чтобы уйти, но вдруг остановилась.

— Мистер Тиэйл, как, по вашему мнению, дальше поступит Тревэллион?

Тот пожал плечами.

— Наверное, убьет остальных, хотя, боюсь, ему не все известно.

— Не все известно? Как это?

— Вот, например, один из них сейчас в городе. Для Тревэллиона это не секрет, однако он до сих пор не убил его. — Тийэл замялся и посмотрел по сторонам, ища плевательницу. Найдя ее и сплюнув, прибавил: — Все дело в том, что в город только что прибыли еще двое, а об этом ему неизвестно.

— Зачем же они приехали сюда?

— Откуда мне знать, мэм. Но это настоящие головорезы, и первым делом они постараются разыскать Ваггонера.

— Ваггонера?

— Да, мэм, Ваггонера. Он тоже из той миссурийской банды убийц. А сегодня вечером я видел его в толпе.

— Он был на моем спектакле?

— Да, мэм. Он сидел в зале, и Тревэллион тоже его заметил. — Джекоб помолчал. — Мэм, я не собираюсь пугать вас, тем более что вижу: вы не из робкого десятка, но Ваггонер занял свое место в партере, лишь когда началось второе действие. Он пришел как раз перед тем, как вы появились на сцене.

Грита задумалась.

— Спасибо, мистер Тиэйл. Вы очень помогли мне. Я совсем не боюсь и всегда предпочитаю знать, если мне грозит опасность. Ведь к опасности лучше быть готовой заранее. Я-то полагала, что стою в стороне, а это, оказывается, совсем не так.

— Не беспокойтесь, мэм, я буду рядом. А актеры, ваши друзья, они смогут постоять за вас?

— Полагаю, да, мистер Тиэйл.

— Один из них, тот, что повыше ростом… Мне кажется, я видел его где-то раньше.

— Вряд ли. Разве что в театре где-нибудь на Востоке. Спасибо, мистер Тиэйл. Спокойной ночи.

Поднявшись в номер, Маргрита — так она давно сократила свое прежнее имя Маргерита — накинула халат и присела у зеркала, чтобы приготовиться ко сну. Разглядывая себя, она не переставала думать о событиях минувшего дня.

Грита понимала, что красива. За последние несколько лет она то и дело слышала об этом от других, но не придавала этому никакого значения. В той атмосфере, в которой она росла, гораздо больше ценились талант и ум человека, нежели привлекательная внешность.

Она спрашивала себя, зачем приехала сюда. Разве ей плохо жилось за океаном? По правде сказать, да. Во всяком случае, не о такой жизни она мечтала и не такой жизни, как ей казалось, она заслуживала. Она любила театр и отдавалась ему целиком, но все же ей чего-то не хватало, хотелось найти свое место в жизни.

Ей часто приходилось слышать, что легче всего встать на ноги, если отправиться в Америку. Теперь она в этом сомневалась. Да, Дженни Линд имела в Америке грандиозный успех, но у нее, у Гриты, это вряд ли получится. Удачно выступала в Америке и Лотта, которой, благодаря стараниям ее бдительной матери, удалось скопить приличное состояние.

Конечно, одной из причин ее приезда сюда явилось желание осуществить мечту родителей. Они ехали в Калифорнию, чтобы поселиться там навсегда. Но эта мечта так внезапно рухнула в ту страшную ночь.

И вот Грита здесь, если и не в Калифорнии, то совсем близко; она уже почти решила вернуться туда.

Сегодняшний спектакль прошел успешно. Зал ломился от публики, билеты распродали на неделю вперед. Конечно, и зал не очень вместительный, и декорации не совсем удачные. Нужно придумать яркие афиши и пригласить швею, ведь эта идея насчет новых костюмов очень заманчива, пусть даже воплощение ее и будет стоить немалых денег. Публика любит пышные, красочные зрелища.

Грита вспомнила о Ваггонере. Кто он? Почему интересуется ею? В мозгу зашевелились какие-то смутные, ноющие воспоминания, какие-то полузабытые лица и события той ужасной ночи. Она тряхнула головой, чтобы прогнать их. Нет, это немыслимо. Должно быть, совпадение. Тогда почему он преследует ее? И не связан ли он как-то с неудавшимися попытками ограбить ее? Но ведь это случилось в Сан-Франциско. Она погасила свет и направилась к постели, потом остановилась, подошла к окну и выглянула на улицу, освещенную слабо мерцавшими огнями.

Ночная жизнь в салунах еще продолжалась, оттуда доносились музыка и звуки хлопков по игральным столам. Грита почувствовала какой-то прилив возбуждения, какое-то радостное беспокойство. Как хорошо слиться с этой улицей, стать ее частью, как хорошо иметь прииск и своими глазами наблюдать, как добывают из-под земли серебряную руду!

Она отошла от окна, легла в постель и укуталась одеялом. Немного полежав, она повернулась на бок, закрыла глаза, но тут же снова открыла их.

Этот мальчик… Теперь он взрослый мужчина. Тревэллион… Интересно, есть ли у него другое имя? Почему-то все называют его так.

Он приходил на ее спектакль, но даже не попытался увидеться с нею. Вел себя так, словно они совсем чужие. А что с теми деньгами, о которых он когда-то позаботился? Мог хотя бы отчитаться за них.

Прошло уже столько лет, и он, естественно, забыл ее. А с какой стати он должен помнить о ней? Ведь они были детьми. И как глупо с ее стороны чего-то ждать…

В конце концов, он мог жениться! Она взбила подушку. Ну конечно… Что, если он женился?

Тревэллион… Какое звучное имя. Но что такое имя? Само по себе оно ничего не значит до тех пор, пока ты не заставишь его зазвучать. Точно так же и человек представляет собою только то, чем он смог стать в жизни. Но имя Тревэллион все же звучит, потому что многое означает для тех, кто его произносит.

Грита вспомнила про свои акции. Они принадлежат какой-то калифорнийской компании. Быть может, эта компания действует и здесь и она, Грита, уже стала совладелицей какого-то прииска?

Тревэллион пошел домой окольным путем и прежде, чем войти в устье туннеля, проверил, на месте ли нитка, которую он нарочно натянул перед уходом. Нитка оказалась по-прежнему натянутой. Он отпер дверь и вошел в хижину. В печке еще теплились угольки. Подбросив в очаг поленьев и поворошив угли, Вэл присел на край койки, чтобы стянуть сапоги.

До чего же она красивая!.. И замечательная актриса, хотя, быть может, не самая лучшая из всех, кого он видел. Но у нее свой стиль игры, своя манера двигаться по сцене, говорить.

Тревэллион проверил револьвер — он делал это ежедневно перед тем, как лечь спать, — и положил его на стул у изголовья. Сапоги он тоже поставил рядом. Привычка оставлять одежду под рукой появилась у него после землетрясения 1857 года, которое он пережил в стране индейцев племени техачапи.

Ваггонер… Может, пора встретиться с ним один на один? Ведь он входил в ту банду убийц и совсем недавно пытался уничтожить его. А теперь вот следит за ней. Но откуда ему известно, что она была там? Ваггонер и понятия не имел, что в кустах пряталась маленькая девочка.

Вдруг в дверь резко постучали. Тревэллион приподнялся на локте, протянув руку за оружием.

— Кто там?

Это оказался Тэпли.

— Не хотел беспокоить тебя, но, похоже, утром в суде будет разборка. Билл Стюарт привлек к суду одного из дружков Сэма Брауна, и теперь Сэм грозится вышвырнуть всех присяжных из города. Боюсь, Биллу одному не справиться.

— Хорошо, я приду.

Сэм Браун… Только его еще не хватало. Тревэллион повернулся на бок и закрыл глаза. Он хорошо знал Билла Стюарта и не сомневался, что тот не нуждается в чьей-либо помощи, даже если имеет дело с самим Сэмом Брауном.

Глава 39

Утром Тревэллион седлал черного мула, когда явился Тэпли.

— Джим присоединится к нам в городе, а кое-кто из парней уже поехал туда вчера вечером.

— Они что же, хотят учинить то же, что в Генуе?

— Вот именно. Сэм Браун во всю глотку орал, что приведет своих людей и разделается с судом присяжных.

Ледбеттер ждал их возле кондитерской. Он вскочил в седло, и они поскакали из Вирджиния-Сити вниз по склону. Утро выдалось холодное, на ясном небе еще сияли звезды. Дорогой никто не разговаривал, наконец Тэпли первым нарушил молчание:

— А что делать нам, Трев?

— Стюарт сам разберется с Брауном, а если кто-нибудь попробует вмешаться, остановим их. Слепите за толпой.

— Стюарт не робкого десятка, он и самому черту обвинение предъявит, — сказал Ледбеттер. — Ростом выше шести футов и весит около двухсот фунтов. Окончил Йельский университет и сразу попал на прииски Калифорнии, а народ там — сами знаете какой. Когда эта территория станет штатом, он будет лучшим кандидатом на роль сенатора или губернатора.

Когда они подъехали, в здании суда яблоку негде было упасть. Протиснувшись в зал, приятели стали возле стены, у противоположной двери, откуда они могли следить за происходящим. Сэм Браун нарочно занял место в первом ряду и устрашающе зыркал на присяжных. При появлении Тревэллиона и его друзей один из бандитов толкнул в бок соседа, и оба повернули голову в их сторону.

Вэл заложил большой палец за пояс в нескольких дюймах от висевшей на нем кобуры. Он не удостоил взглядом людей Брауна, хотя понимал, что те наблюдают за ним.

Председательствовал судья Кредлбо. Он не любил Сэма Брауна и нисколько не боялся его. Правда, кое-кого из присяжных Сэму все же удалось запугать своими обещаниями разогнать суд. Обычно, готовясь к драке, Сэм заплетал в косички свои длинные бакенбарды и связывал их на подбородке, чтобы защитить горло от ножа. Так он поступил и на этот раз.

Внезапно он встал. Но каковы бы ни были его намерения, ему так и не удалось их осуществить. Билл Стюарт, выступавший в роли обвинителя, мгновенно подскочил к нему, держа в каждой руке по стволу 44-го калибра, и громко крикнул:

— Руки вверх, Браун!

Застигнутый врасплох и пораженный, бандит повиновался.

— Заберите у него оружие! — приказал Стюарт судебному приставу.

Браун, далеко не глупец, понимал: сделай он одно-единственное движение, и Стюарт застрелит его на месте. Он стоял неподвижно, пока тот не указал револьвером на отдельное сиденье.

— Займи место свидетеля!

Когда тот сел, Стюарт подошел к нему.

— Сэм, ты, помнится, хвастал, что придешь в суд и освободишь своего приятеля. Ты божился, что собственными руками вышибешь дух из присяжных и выйдешь отсюда вместе со своим дружком. — Стюарт поднял Библию. — Известно ли тебе, Сэм, что это такое?

— Библия, — пробурчал Сэм.

— Правильно, это Библия. А что такое Библия? — Стюарт наклонился к Брауну. — Библия, Сэм, это Слово Божье! — Последние слова он произнес громогласно, потом резко повернулся и обратился к судебному приставу: — Так пусть он поклянется говорить правду и ничего, кроме правды! — Отступив назад, Стюарт ждал, пока закончится церемония принесения клятвы. — Сэм, ты поклялся говорить правду, и только правду, — продолжил он. — Ты поклялся Словом Божьим! Всемогущий наблюдает за нами, и, так же как и ты, Он знает правду. Ты поклялся говорить правду, какой бы она ни была. — Стюарт помолчал, потом, смягчив тон, спросил: — Сэм, ты когда-нибудь убивал?

Браун рассмеялся и, оглядев зал, произнес:

— Ну убивал.

— Сколько человек ты убил, Сэм? Только помни, ты поклялся говорить правду.

— Ну, человек шестнадцать, наверное. Точно не помню.

— Шестнадцать человек. Довольно много, не так ли? Вряд ли найдется кто-нибудь, кто убил столько же. Как думаешь?

— Да, Пил, которого прозвали «вождем», и половины не угрохал.

— Я полагаю, Сэм, что ты убил больше, чем кто-либо другой. Вот взять хотя бы того человека, которого ты недавно зарезал охотничьим ножом в салуне. Припоминаешь?

Сэм гордо огляделся.

— Ну припоминаю. И что такого? Для меня это сущий пустяк.

— Догадываюсь. Для тебя это так же просто, как передвигать ноги. Я давно понял, что ты опасный человек.

Стюарт сделал паузу, потом снова спросил:

— Интересно, какой нож имел тот человек, которому ты перерезал горло?

— Нож?! Да у него и ножа-то не… — Тут главарь банды осекся и начал беспокойно озираться по сторонам. — Откуда мне знать, какой у него нож!

— Сэм, не забывай — ты дал клятву. Теперь отвечай на вопрос. С неделю назад я видел, как ты вышел из своего дома, но тут же вернулся и улизнул через заднюю дверь. Почему?

— Почему?! Вы же сами видели, так чего же спрашиваете? Здоровенный черный котище перебежал мне дорогу, вот почему!

— Разумеется, Сэм, я видел это и понимаю, что надо быть полным идиотом, чтобы искушать судьбу. Ты правильно поступил: вовремя заметил опасность и постарался избежать неприятностей. Но тебе конечно же известно, что неприятности, приносимые черной кошкой, не стоят и двадцатой, нет, даже сотой доли того несчастья, которое тебя постигнет, если ты нарушишь клятву. Известно тебе это, Сэм?

— Ну известно.

— Тогда скажи, у человека, убитого тобой, был нож?

— Нет.

— А какое оружие носил он при себе, Сэм?

— Он не носил оружия, он… — Браун снова запнулся.

— Он был безоружный. Значит, ты убил безоружного человека. Ты убил человека, не имевшего возможности защищаться. Это так, Сэм?

— Я…

— К тому же он изрядно выпил. Так ведь? — Стюарт сделал паузу. — Теперь скажи, Сэм, ты ведь не боишься меня?

— Никого не боюсь!

— Разумеется, никого. Стало быть, если кто-нибудь станет утверждать, что ты давал показания из одного только страха, это не будет правдой? Так ведь?

— Да нет же! Какого черта я должен вас бояться?!

— Вот и прекрасно! Ведь могут найтись и такие, кто станет утверждать, что я запугиваю свидетеля. Но ведь ты, Сэм, не согласен с этим? Разве я тебя запугиваю?

— Какого черта! Конечно, не согласен! Никого я не боюсь!

— Вот и хорошо. И стало быть, ты не побоишься признать, что убил безоружного человека? Ведь у него не нашли никакого оружия. Так?

— Никакого. — Бандит забеспокоился, по лбу его градом стекал пот, и он непрерывно утирал его. — Не знаю… Может, у него и имелось что-то, я же не знаю…

— Нет, не финти, он был безоружен, и тебя можно считать убийцей. Не противником, который дает человеку шанс защититься, а самым настоящим убийцей.

Браун привстал со своего места.

— Нет, вы только посмотрите!

Стюарт поднял револьвер.

— Сядь, Сэм, и помни — ты дал клятву. Если нарушишь ее, тебя постигнет страшное несчастье, и не одно. Но самое главное, Сэм, все, кого ты убил, тоже были пьяны или безоружны. А помнишь случай у озера Пирамиды, когда ты сбросил с лошади раненного в бою Болдуина и удрал? Ты думал, что ловко выкрутился тогда, а на самом деле просто показал, кто ты есть. Ты трус, Сэм. Низкий и подлый трус, который не достоин жить среди людей! А теперь убирайся отсюда! И если я когда-нибудь увижу тебя в зале суда, да еще не на скамье подсудимых, то берегись! Убирайся вон вместе со своим сбродом!

Обливаясь потом, Браун встал и вышел на улицу. С минуту он стоял, дико озираясь по сторонам. В какой-то момент он хотел было вернуться, но передумал и побрел через площадь к магазину. Немного погодя его догнали остальные.

Тревэллион подошел к двери и проследил, пока они удалялись. Ледбеттер закурил сигару.

— Все. Брауну конец. Теперь у него два выхода — либо подкараулить и убить Стюарта, либо убираться из этих мест.

— Он постарается убить его сам или подошлет кого-нибудь, иначе его перестанут бояться.

На обратном пути они повернули к Золотому каньону. Ледбеттер ехал чуть поодаль и все время молчал, потом произнес:

— Трев, я видел, какую породу ты добываешь. Хороший у тебя участок. Почему бы тебе не нанять рабочих и не начать рыть настоящую шахту? Если тебе нужны деньги…

— Я уже думал об этом, — признался Вэл. — Но чтобы заняться разработкой основной жилы, придется спуститься футов на двести, не меньше, а это дорого обойдется.

— Ты все же подумай. Я мог бы войти в дело.

Тревэллион сомневался.

— Джим, ни с кем бы я так не хотел вступить в дело, как с тобой, но ты же меня знаешь. Ведь я в любой момент могу выйти из игры, сорваться с места и уехать.

— Да ну тебя, — вспыльчиво возразил Ледбеттер. — Во всем Комстоке не найдется никого, кто трудился бы больше тебя! И потом, что это значит, сорваться с места и уехать? Куда? Что за ребячество такое?! Тоже мне, нашел время! — Ледбеттер помолчал. — Ты нужен здесь. Идет война, и президенту требуется серебро. Здесь твои знания необходимы больше всего. Вот ты говоришь, ты корнуоллец. Как раз в этих местах ты можешь свободно выбирать, как жить и как заработать. Ты — гражданин. А самое главное сейчас — поддержать страну, не дать ей расколоться.

После этого они долго ехали молча, потом Тэпли сообщил:

— Трев, помнишь Джонни Эльдорадо? Говорят, он подался в Вирджиния-Сити, хочет потягаться с Фермером Пилом.

— И самое ужасное, что он таки найдет его, — вставил Ледбеттер. — Лэнгфорд Пил никому еще спины не показывал.

— Я видел Джонни несколько месяцев назад, он тогда грозился приехать в Уошу, — сказал Вэл. — Пилу передали его слова, так что Джонни не застанет его врасплох. — Они проехали еще немного молча. — Ладно, Джим, — наконец произнес Тревэллион, — попробуем заняться моими скважинами. Утром найму людей, и начнем копать две горизонтальные выработки. Поработаем, пока денег хватит.

— А об Уилле Крокетте ничего не слышно? — поинтересовался Тэпли. — Мелисса беспокоится. Она думает, его убили.

— Кому это нужно?

— Трев, ты лучше меня знаешь кому. Пока Уилл где-то поблизости, Эл Хескет не успокоится. Крокетт хоть и добродушный, но всякой доброте есть предел, и он не позволит какому-то Хескету смешать себя с грязью. Он обязательно вернется. Если жив, — прибавил Тэпли.

— Уж коль разговор зашел о Хескете, то мне известно только то, что он служил бухгалтером у Крокетта. А чем он занимался раньше, откуда приехал? — спросил Вэл.

— Откуда-то с приисков Калифорнии. Только какая разница, чем человек занимался и откуда приехал?

Тревэллион повернулся в седле и посмотрел назад. Почему-то всегда, когда разговор заходил о Хескете, ему хотелось оглянуться… Почему?

Они застали Мелиссу в кондитерской, она окинула их быстрым, каким-то испуганным взглядом и пошла за чашками. Налив кофе, она долго хлопотала у плиты и только потом спросила:

— Яичницу хотите?

— Я хочу, — отозвался Ледбеттер. Он не сводил взгляда с Мелиссы, и Тревэллион с удивлением заметил в его глазах задумчивую грусть. Поймав взгляд Вэла, Джим смутился и спросил невпопад: — Что слышно о войне? Есть какие-нибудь новости?

— Какие новости? Я же с тобой был.

— Да я просто интересуюсь. С тех пор как появился телеграф, новости распространяются быстро. Туго, должно быть, приходится старине Эйбу. Странно, как его вообще избрали президентом. Народ-то ведь у нас не понимает, что нужен не сладкоголосый краснобай, а человек твердый, решительный. А по бумажке кто хочешь может разглагольствовать. Красивыми речами никого не удивишь, а вот принять нужное решение в нужный момент, это совсем другое дело.

Говоря, Ледбеттер не сводил глаз с Мелиссы.

— Она чем-то озабочена, — заметил Тревэллион. — Чем-то еще, кроме кофе и яичницы.

Мелисса вернулась к столу.

— Бэйнес сейчас принесет нам поесть. — Она села напротив и опустила глаза. — Я должна поблагодарить вас за то, что вы помогли мне встать на ноги. Дела у меня шли неплохо…

— А лет через пять станете совсем богатой, — заметил Тэпли. — Бум еще только начинается.

— Да вот… — нерешительно начала она, — не все так считают. — Она переводила взгляд с одного на другого. — Я хочу продать свою часть дела, пока оно еще чего-то стоит.

— Замуж выходите? — мягко поинтересовался Вэл.

Мелисса покраснела.

— Да, выхожу.

Тревэллион тайком глянул на Джима.

— И кто же этот счастливчик? Уж не Альфи ли?

Она снова зарделась.

— Он самый, — произнесла она, гордо подняв подбородок, и, словно оправдываясь, прибавила: — Я знаю, вы невысокого мнения о нем, но он очень изменился. Теперь он встал на ноги и хочет увезти меня отсюда в Сан-Франциско. Многие прииски закрываются. Альфи считает, что через три года закроются все. — Она снова виновато посмотрела на них. — Простите, но мне хочется иной жизни, не такой, как здесь. Альфред считает, что я слишком много работаю и что мне пора немного отдохнуть.

Джим Ледбеттер внезапно поднялся.

— Хочу только напомнить, — проговорил он, — что мой караван отходит утром. — Он приподнял шляпу и быстро вышел.

— Вы причинили ему боль, — сказал Тревэллион.

— Я причинила боль Джиму?! Но каким образом?

Тревэллион поставил чашку.

— Неужели вы не поняли? Он любит вас. Все это время он думал только о вас.

Глава 40

В ресторане было мало посетителей, и Грите это нравилось. Она встала рано и уже успела договориться насчет лошади, так как хотела проехаться по городу и осмотреть окрестности. О предстоящей поездке она не сказала никому, чтобы побыть одной и кое о чем подумать. Она с удовольствием потягивала крепкий, горячий кофе, когда звук шагов, тяжело отдававшихся по каменному полу, и позвякивание шпор прервали ее размышления. Грита подняла глаза. Перед нею стоял вихрастый парень, совсем еще мальчик, гладко выбритый и одетый невероятно чисто и опрятно, — редкость для этих мест.

— Мисс Редэвей? Меня зовут Джонни Эльдорадо.

Парень явно ожидал, что имя окажется ей знакомым. Он держался смущенно, застенчиво и в то же время решительно.

— Да, мистер Джонни.

На мальчишеских щеках вспыхнул ровный, густой румянец.

— Мэм, не мистер Джонни, а Джонни Эльдорадо. — Потом, с уже большей уверенностью он прибавил: — И я отлично стреляю. Может, даже лучше всех.

Грита озадаченно смотрела на него, но юноша показался ей вполне симпатичным.

— Боюсь, я вас не совсем понимаю.

— Мэм, я сейчас все объясню. Дело в том, что я решил стать главным в Вирджиния-Сити.

— Главным?

— Да, мэм. Самым главным! И хочу бросить вызов Лэнгфорду Пилу. Если вы знаете, то сейчас он главный в городе. Сегодня же пойду в салун и вызову его на дуэль.

— А он не застрелит вас?

Джонни Эльдорадо снисходительно улыбнулся.

— Нет, мэм. Потому что я стреляю лучше его. Я приехал только вчера, а сегодня первым делом сходил в парикмахерскую. Я велел парикмахеру сделать все, как полагается — постричь, побрить, наодеколонить… ну и всякое такое. Хотел, чтобы от меня хорошо пахло. И знаете, мэм, что я сказал ему? Сказал, пусть поработает надо мной как следует, потому что… или я буду самым главным в Уошу, или самым красивым трупом на городском кладбище!

— Вы что же, действительно собираетесь стреляться с ним? Но стоит ли? В конце концов, что такое «быть главным»?

От этих слов Джонни ужаснулся:

— Мэм, что значит, стоит ли быть главным?! Да вы просто не понимаете!

— Боюсь, я действительно не понимаю. Ведь Уошу всего лишь крохотная точка на карте, и быть главным в Уошу вовсе не означает быть главным где бы то ни было еще.

— А я буду главным в Уошу, мэм! Это единственное, за что стоит бороться. — Он провел рукой по непослушным кудрям. — Мэм, я смел надеяться… Э-э… В общем, вы здесь самая красивая женщина… и я только хотел узнать, не могли бы вы… после того, как я стану здесь главным, пообедать со мной? — Щеки его вспыхнули румянцем, а лоб покрылся испариной. — Я хотел сказать… не соблаговолите ли вы?..

— Джонни, — невозмутимо произнесла Грита, — я не имею обыкновения обедать с малознакомыми мужчинами, и уж если бы сделала это, то не потому, что вы главный в городе. — Она помолчала, потом прибавила: — Но вы, Джонни, очень симпатичный молодой человек, и если откажетесь от своего намерения стать главным и стреляться с Лэнгфордом Пилом, я составлю вам компанию и поужинаю с вами. Сегодня вечером, после спектакля, в этом зале.

Он отступил на шаг.

— Нет, мэм! Так не пойдет. Чтобы ужинать с вами, человек должен что-то собой представлять! Я не какая-нибудь мелкая сошка, у меня тоже есть честолюбие, мэм! Я посетил парикмахера и вообще…

Он отступил еще на шаг.

— Нет, мэм, я сегодня же должен стать главным в Уошу!

Он резко повернулся и, сверкая начищенными голенищами, стремительно вышел.

Джонни направился в салун Пэта Линча и, подойдя к стойке, заказал виски, потом повернулся к присутствовавшим и громко спросил:

— Кто в этом городе главный?

Лэнгфорд Пил, одетый в черный сюртук, медленно вынул изо рта сигару.

— Считается, что главный здесь я. Так ты ко мне?

— Я был в парикмахерской и объявил, что сегодня же вечером буду самым главным в городе. — Джонни держался непринужденно, и на губах его играла улыбка. — Сегодня же я стану главным в городе… или самым красивым трупом на кладбище.

— Тогда давай-ка выйдем, Джонни. Ты не возражаешь?

Джонни вышел на улицу, но Фермер замешкался в дверях. Джонни обернулся как раз в тот момент, когда тот достал кольт 44-го калибра. Лэнгфорд застрелил его на месте, и тот даже не успел вытащить револьвер из кобуры.

— Красивый был парень и такой чистенький. Можете похоронить его со всеми почестями, сделайте все как надо, а счет потом принесете мне. Хороший был парень, смелый. Я мог оказаться на его месте.

Маргрита спустилась по лестнице, внизу стоял Дэйн Клайд.

— Вы слышали выстрелы? — спросил он.

— Да, только здесь так шумно… Это случайно не Джонни Эльдорадо?

— Он самый. Только не быть ему главным в городе. Никогда.

— Жаль его. Симпатичный был парень, — сказала Грита.

— Странное все-таки у этих людей понятие о чести. Они умирают с такой гордостью и с такой готовностью, что думаешь: «А может, так и надо?»

Грите досталась серая в яблоках лошадь. Она скакала по городу, мужчины останавливались и провожали ее взглядами — одни молча глядели, как широкая юбка, развеваясь по ветру, стелится по лошадиному крупу, другие восхищались вслух. Грита скакала вверх по каньону, где повсюду кипела работа. Дорога раздваивалась, и девушка поехала по правой, но вскоре обнаружила, что она пустынна. Грита остановилась и прислушалась — в чистом холодном воздухе далеко разносился мерный грохот плавилен. Она продолжила путь, и только скрип ее седла да звонкий цокот копыт нарушали тишину безлюдных гор. Дважды она останавливалась, глядя на залитые солнцем голые скалы, стенами возвышавшиеся вокруг. Ей нравилась эта странная, пустынная местность.

Проехав еще немного вперед, она остановилась, заметив какую-то старую разработку рядом с высохшим руслом горного потока, окруженным редкими кедрами. И тут до нее донесся топот копыт. Только теперь она поняла, как далеко забралась. В сумке, притороченной к седлу, лежал пистолет; Грита протянула к нему руку.

— Он тебе не понадобится.

Обернувшись на голос, она увидела Ваггонера, который сидел на старой кляче и пожирал ее взглядом. Лицо его оставалось безучастным, ладони покоились на луке седла.

— Как только увидел тебя, я сразу понял, что сделаю это.

— Прошу прощения?..

— Только не надо надменности, я не выношу этого. И потом, я еще не готов.

Она повернула лошадь, но Ваггонер преградил ей путь, и Грита пожалела, что не успела вытащить пистолет. Он здесь, совсем рядом, но сумеет ли она достать его вовремя?

Ваггонер не сводил с нее глаз, угрюмо поблескивавших на вытянутом, осунувшемся лице.

— Когда я буду готов, ты станешь моей. — Он прищелкнул пальцами. — Это ж проще простого. А знаешь, в тебе нет ничего особенного. Есть бабенки и получше.

— Пожалуйста, освободите дорогу.

— Черт побери! Сначала я кое-что сделаю! Ничего в тебе нет особенного, и ничем ты не лучше других. Только уж я поваляю тебя в грязи, чтоб не задавалась… Ну давай же, я жду…

Внутри у Гриты все похолодело, в горле встал ком, но она, собрав последние силы, твердо проговорила:

— Что все это значит?

Ваггонер оскалился в наглой улыбке.

— Я знал, что ты начнешь юлить. Было у меня такое чувство, что ты просто обыкновенная дворняжка… а смотрела-то, смотрела на меня, будто я какое дерьмо.

— Не понимаю, о чем вы говорите, но если я смотрела на вас именно так, как вы сказали, то теперь вижу, что правильно делала. А теперь я хочу уехать. Дайте дорогу!

— Сначала сделаю с тобой кое-что. Только смотри не рыпайся, я не люблю этого! Вообразила из себя невесть что. Тоже мне! Когда я закончу развлекаться с тобой, ты еще поползаешь у меня на коленках!

Грите стало нехорошо, но она из последних сил старалась не показать этого. Ее преследователь не шутил. Он явно собирался осуществить свою угрозу. Несмотря на испуг, воля Гриты не была парализована. Она должна дотянуться до пистолета. Стрелять придется в упор. Ваггонер знает, что у нее есть оружие, и он постарается не дать ей возможности вытащить его. Вперед проскочить не удастся. Ваггонер, скорее всего, догонит ее. Можно попробовать хлестнуть его клячу и воспользоваться заминкой. Грита внутренне собралась и приготовилась всадить шпоры в бок лошади. Но тут совсем рядом на дороге раздался стук копыт.

Верхом на черном муле к ним приближался всадник. Злоба сверкнула в глазах Ваггонера, но он взял себя в руки и начал что-то говорить, изображая мирную беседу.

Тревэллион с первого взгляда оценил ситуацию, но тут же сказал себе: «Не сейчас!» Надо избежать стрельбы, чтобы не подвергнуть опасности ее.

— Доброе утро! — направив к ним своего мула, учтиво поздоровался он. — Мисс Редэвей, я как раз искал вас. Если джентльмен извинит нас…

Ваггонер из последних сил пытался подавить охватившую его волну ярости. Здравый смысл останавливал его. Он не сомневался, что убьет Тревэллиона, но в подобных делах тот не новичок — наверняка успеет выпустить пару пуль и с такого расстояния уж точно не промажет.

— Боюсь, придется извинить, — сквозь зубы прошипел Ваггонер, — хотя, думаю, мы еще увидимся. Ну что ж, дела есть дела, не правда ли, мэм? — Он нагло улыбнулся, повернул лошадь, на мгновение остановил взгляд на Вэле и вдруг услышал:

— У меня к вам тоже есть дело, мистер Ваггонер. Если не ошибаюсь, вы должны мне пятьсот долларов. Приготовьте-ка их.

Ваггонер поскакал прочь, его захлестывала ярость. Почему не сейчас?.. Он остановил лошадь и хотел повернуть обратно, но Тревэллион уже нацелил на него винтовку, и бандит поскакал прочь. Нет, не сейчас! Против винтовки не попрешь. Еще будет возможность. Можно подкараулить прямо на улице. Только действовать надо быстрее. Ваггонер и сам это понимал, а его неизвестный наниматель уже дважды присылал записку, требуя поторопиться.

Грита и Тревэллион спокойно ждали, прислушиваясь к затихавшему топоту копыт, потом посмотрели друг другу в глаза. Они долго молчали; наконец Грита произнесла:

— Вы вовремя подъехали. Он очень неприятный человек.

— По этому подонку петля плачет.

«Как она хороша!» — подумал Вэл. Но помимо женской красоты и обаяния в ней чувствовалось еще что-то, и именно это так привлекало его. Он вдруг вспомнил, как много лет назад пообещал, что женится на ней, и при этом покраснел.

— Вы за мной? — спросила Грита.

— Дэйн Клайд сообщил, куда вы направились, и попросил меня догнать вас. В театре возникли какие-то срочные дела.

Он смутился и не знал, что сказать дальше. Интересно, помнит ли она его. Вэл повернул мула, и они поехали бок о бок. Он испытывал неловкость и словно потерял дар речи. Почти до самого отеля они не произнесли ни слова. Наконец он решился:

— Мне нужно с вами поговорить об одном деле. Речь идет о ваших деньгах.

— Только о деньгах? — спросила Грита.

— Не знаю… может…

Возле отеля их встретил Дэйн Клайд.

Глава 41

Элберт Хескет принял решение. Слишком многое теперь поставлено на карту. Ему нужно действовать быстро и за ближайшие две недели уладить все свои проблемы, чтобы пойти дальше в соответствии с задуманным планом. Эл ничего не делал случайно или по прихоти, он все тщательно взвешивал, всесторонне исследовал каждую деталь, но, как большинство преступников, рассчитывал только на успех и никогда не брал в расчет провал. Ему даже в голову не приходила мысль, что его могут разоблачить или догадаться о его планах. Сейчас его задача была: во что бы то ни стало сохранить контроль над «Соломоном». Еще несколько дней, и они доберутся до скоплений богатой руды в жиле. Образцы подтверждают это. Как только на «Соломоне» начнется отгрузка, акции прииска стремительно возрастут в цене, а его, Хескета, авуары поднимутся втрое или даже вчетверо.

А что с имуществом Крокетта?.. Кто будет наследником? Нет ли у него каких-нибудь родственников в Калифорнии? Когда-то Хескет перебрал массу документов в конторе, но ничего конкретного не нашел. Так что в случае смерти Крокетта Эл с легким сердцем присвоит все, что тому принадлежало. Однако он понимал, что иметь хоть какую-то расписку, письмо или завещание, вообще любую бумагу, которая давала бы основания претендовать на имущество Крокетта, ему необходимо. Вот тогда уж точно богатство само свалится ему в руки, как спелая слива с дерева.

Эл пытался найти Уилла Крокетта, но безуспешно. Где он скрывается? Многие полагали, что он мертв, но Хескет так не считал. Если бы ему удалось найти, убить его и навсегда избавиться от этой угрозы! А предъявленный труп никого бы не удивил. О Крокетте уже и так редко вспоминали. Деловая жизнь в Комстоке шла своим чередом — появлялись новые прииски, развивались старые, чуть ли не каждый день совершались какие-то открытия. Теперь все говорили только о войне и о задуманном Сутро туннеле для выкачки воды из нижних подземных слоев.

Хескет считал дураками всех, кого собирался обмануть, и не испытывал к ним ничего, кроме презрения, но его бесило, если кто-то в его присутствии разговаривал шепотом. Он не сомневался, что речь идет о нем. В то же время Эл избегал любых контактов с преуспевающими дельцами, такими, как Хирст, Джон Маккей, Фэйр и Шэрон, чувствуя исходившую от них опасность. Он хотел, чтобы его считали одним из них, но испытывал беспокойство, когда замечал пристальное внимание к себе Джона Маккея. Пусть пройдет время, убеждал он себя. Они сами придут ко мне, а сейчас лучше держаться в стороне.

Хескет скупил несколько бесперспективных приисков. Он собирался нашпиговать их рудой, добытой на «Соломоне», цены на акции этих приискков моментально бы взлетели, тогда он с выгодой продал бы их. Выждав время, он снизил бы количество и качество руды, акции упали бы в цене, и тогда бы он снова скупил их, чтобы позже проделать ту же операцию. Ведь всегда найдутся простофили, спешащие во что бы то ни стало разбогатеть.

Поведение Маргриты Редэвей беспокоило его. Если у нее есть интересующие его акции, то почему она скрывает это? Ведь она может выставить их на продажу. Ее акции стоят больших денег, а на свете нет таких людей, которые бы отказались от денег. Уж это Хескет знал по опыту. Интересно, о чем она думает, какие у нее планы? Не признавая, что женщина может обладать умом, Эл испытывал затруднение, пытаясь разгадать ее мысли.

Женщины сами по себе до сих пор не интересовали его, он жаждал денег и власти. Но Маргрита… Он обнаружил, что не в состоянии четко соображать в ее присутствии. Его ум, обычно ясный и острый, затуманивался, когда она находилась рядом. В то же время он понимал, что не способен заинтересовать ее, и это его раздражало.

Кроме того, он видел ее с Тревэллионом, из окна отеля наблюдая за тем, как они въехали в город вместе. Эл встревожился не на шутку. Как получилось, что они оказались вдвоем? Из города она выехала одна, он сам видел это, а вернулась с ним.

Тревэллион его враг. Хескет инстинктивно чувствовал это, хотя Вэл ни разу открыто не выступил против него, за исключением того случая, когда застолбил прилегающий к «Соломону» участок. Но он может знать.

Хескет тут же постарался отогнать от себя эту мысль и даже думать запретил себе об этом. Слишком много лет прошло. Пусть Тревэллиону что-то известно, ему бы не удалось доказать ровным счетом ничего. Только разве станет он доказывать?

И все же факт оставался фактом — Тревэллион способен уничтожить его. И это теперь, когда наконец Элберт Хескет (а он считал это имя своим) представляет собою кое-что, когда он стал богатым человеком или почти богатым, владельцем прииска, и состояние его неуклонно растет! По вечерам он входит в ресторан и занимает свое место, держась с таким достоинством, словно он член королевской семьи. Он обедает в гордом одиночестве, отдельно от этой презренной толпы, которая завидует ему и восхищается им.

Таким видел себя Хескет со стороны, и невдомек ему было, что никому, в сущности, нет до него никакого дела и что люди воспринимают его как еще одного чудака, эдакого малого со странностями, каких немало встречается на свете. Его считали всего лишь темной лошадкой среди таких личностей, как Сэнди Бауэре, Лэнгфорд Пил, Том Пэйсли, Билл Стюарт и судья Терри. Список мог быть и длиннее, ибо странность в этих местах была скорее правилом, нежели исключением.

Самому же себе Хескет казался человеком, исполненным достоинства и величия, выдающейся личностью в деле управления приисками. В глубине души оннадеялся когда-нибудь выдвинуть свою кандидатуру в Сенат. Нет, Маргрита Редэвей должна заметить такого неординарного человека, должна обратить на него внимание! Ведь и познакомились-то они благодаря тому, что он пригласил ее пообедать.

Хескет постарался отогнать от себя мысли о ней. В конце концов, она ничего не значит для него. У него есть «Соломон», и он завладеет его контрольным пакетом.

А еще ему нужно построить дом. Самый лучший, самый роскошный дом на зависть им всем. Сейчас лучший дом у банкира Ральстона. Хескет много слышал о нем и давно собирался взглянуть на это чудо. Усадьба называлась «Бельмонт» и находилась где-то неподалеку от Сан-Франциско. Роскошные приемы и вечеринки, устраиваемые в особняке, уже давно стали притчей во языцех, и Хескету не терпелось увидеть это великолепие собственными глазами, чтобы иметь представление о том, чего добиваться.

Тревэллион стоял на его пути. Он должен исчезнуть. Почему этот человек до сих пор жив? Ведь пока он тут ходит и что-то вынюхивает, опасность возрастает с каждым днем. Торопиться следовало с самого начала, с того момента, как он задумал убрать его. Конечно, делать это надо очень осторожно. Но почему нет даже никаких слухов о покушении на Тревэллиона?

И Маргрита Редэвей (он неохотно вернулся к этой мысли) тоже мешала ему. Если он не найдет акций, значит, она носит их при себе. Стало быть, ее придется убить.

Хескет содрогнулся. При одной только мысли, что он дотронется до женского тела, у него по спине поползли мурашки. Откуда взялось это чувство, он не понимал, но оно пронизывало все его естество. Он касался женского тела лишь однажды, и этот момент навсегда остался для него связан с вызывающим дрожь ужасом. И всякий раз, содрогаясь, он старался отогнать это воспоминание. Эл никогда не занимался самокопанием и не пытался разобраться, почему начисто лишен половых инстинктов.

Внезапно мысли Хескета изменили направление. Почему эта мисс Редэвей вздумала нанять Тиэйла? Что общего у актрисы с наемным убийцей? Или она наняла его как телохранителя? Ее напугали попытки ограбления.

А этот Манфред? Эл видел его всего пару раз, но что-то в нем тревожило его. Ему почему-то казалось, что он вовсе не актер.

Вдруг ему пришла идея: не нанять ли ему самому Тиэйла, но он тут же отбросил ее. Этот Тиэйл та еще штучка. У него репутация наемного убийцы, но при этом почему-то он всегда сам решает, когда исполнять заказ и исполнять ли вообще, и никому не известно, что у него на уме.

Эл вернулся в свои апартаменты. Комнаты, которые он занимал, были роскошно обставлены, но при этом в них начисто отсутствовала индивидуальность. Единственное, что он здесь сделал, — это сменил замки. Теперь дверь запиралась на два замка, ключи от которых имелись только у него. Впуская горничную, он оставался в номере, пока та убиралась. Ему казалось омерзительным, когда кто-нибудь притрагивался к его одежде или разглядывал его вещи, поэтому он всегда ждал, чтобы прислуга, закончив свою работу, побыстрее ушла, и снова запирал дверь.

Вот и сейчас, закрывшись в своем номере, он поудобнее расположился в кресле и принялся думать. Тщательно и неторопливо он изучал ситуацию, рассматривал каждое обстоятельство в отдельности. Он прекрасно знал, чего хочет, вопрос заключался лишь в том, как достичь желаемого без потерь.

Мелисса покинула кондитерскую, она уехала с Альфи. Джим Ледбеттер тоже там больше не появлялся, и Тревэллион теперь все чаще заглядывал в «Интернэшнл». Почтовыми услугами Поуни уже не пользовались, так как появился телеграф и новости быстро доходили до города. Правда, основным источником информации все равно оставались слухи, молниеносно разносившиеся по салунам. Здесь не только узнавали новости, но и производили расчеты, заключали сделки. Секреты в Комстоке хранились недолго. Стоило кому-то принести свежеиспеченную новость в салун, как ее тут же подхватывал весь город. Держа ушки на макушке и подслушивая разговоры за соседним столиком, узнавали о ценах на акции, о продаже приисков и о многом-многом другом. В том же Сан-Франциско люди, мечтавшие сколотить состояние, не имели таких источников информации.

Вьючные караваны почти не ходили, грузы доставлялись в фургонах. Дорогу в Калифорнию расширили, утрамбовали, и она выглядела как мостовая.

Тревэллион вернулся домой. Захлопнув дверь, он встал посреди комнаты, уперся руками в бока и окинул взглядом свое убогое холостяцкое жилье. Его охватило раздражение, почти гнев, и он выругался. Потом вытащил из тайника бумаги и принялся просматривать их. Да, заработал он не много. Уже несколько месяцев жил, едва сводя концы с концами, понемногу продавая руду и россыпное золото. Его доля в кондитерской и извозном деле Ледбеттера давала не такую уж большую прибыль. Правда, бедным он себя тоже не мог назвать.

Он вспомнил о предложении Джима войти с ним в долю, но решил не рисковать деньгами друга и пойти своим путем. Ему придется поработать, да еще как. Вэл снял пальто, повесил его на гвоздь и расстегнул пояс с кобурой. И этот Ваггонер… Что же там все-таки произошло? Не подоспей он вовремя… Нет, с Ваггонером пора кончать. Слишком уж распоясался этот подонок.

Тревэллион устало опустился на койку. Интересно, знает ли Ваггонер, кто такая Маргрита? Да нет, откуда ему знать? Ведь он не видел ее тогда, к тому же она была ребенком. Нет, это просто нелепо.

Но что случилось с ним самим? Ведь он уже начал убивать их поодиночке! И что теперь? Ваггонер здесь, более того, дважды пытался расправиться с ним, а он, Вэл, так ничего до сих пор и не предпринял.

Вэл разделся и лег в постель, но не уснул и продолжал думать о Маргрите. Внезапно его обожгла всплывшая откуда-то из глубин мозга мысль; он понял, что для него эта женщина — единственная. А ведь ему даже нечего предложить ей. Все стало ясно, когда он впервые увидел ее на сцене, и потом, когда подоспел ей на помощь.

Она уже получила всеобщее признание, а он так и остался никем. Ну кто он такой? Старатель, горняк, которому не на что рассчитывать, кроме своих рук. Конечно, они знали друг друга и раньше, но ведь тогда они были всего лишь детьми. На какой-то миг их жизни соединила та ужасная ночь и последовавшая за нею боль утрат. Он долго не мог выбросить Маргриту из головы и однажды даже написал ей.

Тут он подумал о ее бумагах. Надо просмотреть их и обязательно разыскать Уилла. Кстати, где он? Куда запропастился?

Тревэллион окинул взглядом свою комнату, и ему снова захотелось оказаться в кондитерской, где пахло кофе и пирогами, увидеть хлопочущую у плиты Мелиссу и сидящего напротив Джима. Ему даже не обязательно с ними разговаривать, — просто побыть рядом, чтобы не оставаться одному, как сейчас. Да что с ним такое случилось?! И Вэл пришел к неутешительному выводу: в сущности, всю свою жизнь он был одинок!

Утром он спустился в шахту, еще раз тщательно исследовал образцы породы и понял, что скоро выйдет на богатую жилу. И ему вдруг захотелось заработать много денег.

Внутренний голос подсказывал, что он на верном пути, что где-то здесь, совсем рядом, залегает богатая руда. Но до нее еще нужно добраться, и ему понадобятся средства. Вот почему первые владельцы распродали эти участки — земля здесь требовала глубинной разработки. Многие находят жилы, но мало кто способен их разрабатывать.

Что же ему теперь делать? Оставить здесь рабочих в надежде, что откроется жила, а самому тем временем податься на заработки? Нужно обязательно добыть денег. Видно, все же придется поработать под землей. А Ваггонер? Интересно, что он предпримет, узнав, что Тревэллион уехал? Ведь теперь у Ваггонера еще двое сообщников. А этот револьвер с надписью на рукоятке «А. К. Элдер», найденный им тогда, много лет назад?.. Его потерял кто-то из тех убийц. Он все еще лежит у Вэла.

Глава 42

Проведя на рассвете серию взрывов, Тревэллион разгреб обломки и исследовал образовавшееся устье. Взрывы, как обычно, углубили туннель фута на три, но жила по-прежнему оставалась не очень богатой.

Чтобы расчистить проход в плоскость забоя, он вывез на тачке породу по дощатому настилу. Пора бы, конечно, проложить здесь колею и отказаться от тачки, но на рельсы нет денег.

Пока Вэл возился, он пытался обдумать свое положение. Он всегда думал во время работы. Физический труд способствовал мыслительному процессу, во всяком случае если не требовал особого внимания и сосредоточенности.

Сегодня воскресенье, и он один. Другие тоже работали по воскресеньям, он же только иногда. Так даже лучше — в тишине легче думается. Неделями Вэл собирался приступить к осуществлению своих решений, но все время вмешивались какие-нибудь непредвиденные обстоятельства. Сейчас их нужно отбросить — нельзя терять время.

Он уже прорыл довольно глубокий туннель, но во всем Комстоке, за исключением нескольких участков, лучшая порода залегала гораздо глубже. Для того же, чтобы вырыть настоящую шахту, потребуются деньги. Сейчас запросы его невелики, но, если он не хочет прожить жизнь впустую, нужно что-то предпринимать. Конечно, он может занять денег. Работать он умеет, на приисках его знают с лучшей стороны, и занять необходимую сумму не составит труда. Только стоит ли идти этим путем? Он не хотел быть обязанным никому. Еще в детстве слышал от отца, как опасно влезать в долги. Взаймы не брав, хоть гол, да прав.

Он рассортировал взорванную породу и отложил лучшие куски. Когда наберется побольше, отвезет их на плавильню. Конечно, много с этого не поимеешь, но хотя бы что-то. Вэл вспомнил о деньгах, украденных Ваггонером, и выругался. Если бы вернуть эти пять сотен! Только вряд ли ему удастся что-либо доказать. Даже если он выследит и убьет Ваггонера, от этого не станет легче.

Тревэллион продолжал размышлять. Работа есть — за четыре или даже за шесть долларов в неделю можно найти место начальника смены. Но этих денег ему все равно не хватит, и сам он намоет золота гораздо больше. А что, если вернуться на один из участков? Только для этого придется покинуть Вирджиния-Сити, а ему не хотелось уезжать из города именно сейчас.

Обычно Тревэллион уходил на работу не завтракая, но сейчас растопил печку, нарезал бекон и поставил на огонь сковороду. Он пил кофе, когда раздался стук в дверь. Выхватив револьвер, он спросил:

— Кто там?

— Это я, Тэп.

Тревэллион впустил его.

— Заходи. Ну что, есть новости?

Тэпли не замедлил с ответом:

— Сэм Браун мертв. Решил показать, на что он способен, после того как Стюарт прилюдно опозорил его, вот и пристал к Ван Слику.

— И Ван Слик убил его?

— Да, подкараулил на дороге и уложил наповал.

— Черт возьми! Ван Слик, этот тихоня?! Никогда бы не подумал!

— Похоже, Билл Стюарт окончательно сбил ему фишку, — ответил Тэпли. — Репутация такая штука. Ее все время надо поддерживать, а споткнулся разок — и все.

— Ты завтракал?

— Нет. А пахнет у тебя вкусно, — улыбнулся Тэп. — Я смотрю, ты уже переоделся.

— Да, покопал немного. Хочу рыть настоящую шахту футов на триста — четыреста.

— Я по воскресеньям не работаю. Только если уж сильно припрет. — Тэпли помолчал, потом объяснил: — Я, собственно, вот зачем пришел. Видел на улице Ваггонера и с ним еще двоих. Раньше их не встречал.

— И что?

— Трев, это «бритоголовые». Уж один-то точно. А другой явно арканзасец. Я сам оттуда и за милю могу распознать арканзасца. Вот и решил сообщить тебе об этом.

— Спасибо.

Тревэллион поставил на стол сковороду и глиняный кувшин.

— А как на плавильне?

Тэпли пожал плечами.

— Я бы поработал у тебя. Если ты собираешься рыть настоящую шахту, тебе понадобятся рабочие руки.

— Да я не против, только хватит ли денег? Может, тебе лучше поискать постоянную работу?

— Может быть. Только я хотел бы работать у тебя. — Он помолчал. — Ты познакомился с мисс Редэвей? Я видел, как вы с нею вместе въехали в город.

— Мы давно знакомы, — ответил Тревэллион и, заметив удивленный взгляд Тэпли, рассказал всю историю с самого начала.

Кристиан Тэпли в сердцах выругался:

— Ну и дела, черт возьми! А я вроде слыхал эту историю. Значит, это ты убил Скиннера?

— Да.

— И ты думаешь, Ваггонер один из них? — Несколько минут он задумчиво жевал табак. — Знаешь, Трев, я и раньше Видел подобное. Некоторые преступления не забываются никогда, они оставляют глубокий след в сердце на всю жизнь. Твой случай как раз такой. Столько лет прошло…

Рори и Скиннер мертвы. Так ты говоришь, твой отец все же уложил двоих?

— Да.

— И ты считаешь, их осталось пятеро?

— Четверо или пятеро…

— Бери в расчет пятерых. Тут нельзя просчитаться. Такие ошибки стоят жизни. Этот пятый…

— Он как раз все устроил. Поэтому я и думаю, что их пятеро.

— Ты знаешь, кто он?

— По-моему, да. Крутился там один парень, такой с белесыми глазами… Он все интересовался отцовскими монетами… Похоже, он и застрелил отца Гриты. Правда, в тот момент я не видел его лица, но могу поклясться, что это он.

— Значит, мог быть и другой. — Тэпли налил в чашку кофе, потом вдруг вспомнил что-то и так и застыл с кофейником в руке. — Ваггонер все время здесь ошивается, нигде не работает, а деньги у него есть. Интересно, где он их берет? И на что живет? Трев, а ведь он пытался убить тебя. Как ты думаешь, почему? А потому что знал, кто ты. Он вспомнил тебя, узнал.

— Это невозможно. Я был тогда ребенком.

— Тогда зачем ему стрелять в тебя? Если не он, то кто начинил взрывчаткой твою скважину? У тебя есть тут еще враги?

— Да вроде нет.

— Вот ты застолбил участок рядом с «Соломоном». Едва ли Хескету это понравилось.

— Это случилось гораздо позже И потом, я не знаю этого Хескета, даже не видел ни разу.

Тэпли допил кофе и встал.

— Завтра утром приду к тебе работать. А ты будь осторожен, понял? Ваггонер очень опасен.

Кристиан Тэпли шел по улице, и его словно потянуло в отель «Интернэшнл». Проходя через вестибюль, он увидел, как из бильярдной за ним наблюдает Тиэйл. Тэпли подошел к нему.

— Может, найдется минутка? Надо кое-что обсудить.

Джекоб кивнул. Когда они уселись, Тэп продолжил:

— Давай так: я буду говорить, а ты послушаешь. Я хочу, чтобы ты знал кое-что. — Тиэйл не ответил, только кивнул. Тэпли указал на верхние этажи. — Вот ты охраняешь мисс Редэвей, а отпустил ее одну.

— Она пожелала ехать одна. Сослалась на то, что ей надо подумать.

— Но прогулка Гриты закончилась плохо. К ней пристал Ваггонер. Хорошо, что Тревэллион успел вовремя. Он, хотя и не слышал их разговора, понял, что происходит. Ваггонер вышел из себя, увидев его. Они перемолвились парой слов, и бандит убрался восвояси. А Тревэллион проводил мисс Редэвей до города.

Тэпли поделился с Тиэйлом своими соображениями насчет Ваггонера и поведал ему историю Тревэллиона. Тот поднял руку.

— Мне известна эта история, — перебил Тиэйл, о чем-то размышляя. — Сегодня спектакля не будет. Тэпли, не мог бы ты побыть здесь вместо меня до завтра? Я вернусь после обеда.

— Я обещал Треву начать работать у него с утра.

— Один день тебе ничего не даст. У меня неотложные дела. Позаботишься о ней?

— Ладно уж.

Джекоб Тиэйл отправился в конюшню и оседлал лошадь. Ему же давно пора было кое с чем разобраться, но из-за работы у мисс Редэвей до сих пор никак не мог вырваться.

Он выводил лошадь из конюшни, когда на противоположной стороне улицы увидел Лэнгфорда Пила, наблюдавшего за ним. Пил курил сигару и, заметив, что Джекоб увидел его, пересек улицу и подошел к нему.

— Решил проехаться?

— Да, здесь недалеко.

— Не по дороге ли, где дилижанс ходит?

— Может, и там.

— Там вроде намедни стреляли?

— Было малость.

— Тогда понятно, откуда труп.

Тиэйл помолчал, потом признался:

— Ну я стрелял. Только ни в кого не попал. И никого не убил.

— А я и не говорю, что ты убил. Просто решил, что тебе, быть может, захочется узнать про труп, который нашли на обочине. Лежал лицом вниз, а в спине две дырки.

— Кто-нибудь из здешних?

— Нет, этот малый из Фриско. Тамошний воришка. Прискакал сюда на почтовой лошади. Ее нашли в конюшне. Только вот что странно — уж больно быстро этот покойничек добрался из Фриско до Вирджиния-Сити. По лошади видно, что хлестали ее нещадно. — Пил стряхнул пепел с сигары. — Видно, не знал он, что спешит навстречу собственной смерти.

— Спасибо, Пил.

Пил пальцем коснулся шляпы.

— Обыкновенная вежливость, и ничего более.

Джекоб Тиэйл переночевал в лесу. Рассвет застал его на ногах. Следы теперь, конечно, уже не такие свежие, но определить их будет несложно — по дороге сейчас мало кто ездит. Он нашел то место, где двое всадников ждали в засаде. Один много курил, явно нервничая. Точно определив место, Тиэйл убедился, что это те самые люди, в которых он стрелял с крыши дилижанса. Только почему потом один из них убил второго? В ярости от неудавшегося нападения? Но ведь не может же один человек быть виноват, если, конечно… Или его лошадь выскочила на дорогу? Да нет, судя по всему, они спокойно ждали. Выходит, того, который нервничал, и застрелил его дружок, а потом убрался прочь.

Тиэйл пошел по следу. Он принадлежал человеку грузному, который ехал на крупной лошади. Тот, похоже, хорошо знал местность — об этом свидетельствовало то, как он срезал лишний путь.

Джекоб уже догадывался, кто этот странный всадник, не понимал только одного — зачем тому понадобилось нападать на дилижанс и убивать своего напарника.

Вернувшись в город, он отпустил Тэпли, поблагодарив его. Тэп не стал задавать вопросов, а Джекоб задумчиво уселся и стал ждать, когда спустится мисс Редэвей. Он вспомнил, как наблюдал за Ваггонером в тот вечер. Зачем он пришел? Может, посмотреть, кто стрелял в него? Ваггонер никогда не промышлял на большой дороге, так что же занесло его туда в ту ночь? И что он хотел — ограбить дилижанс или убить кого-то?

В холл спустилась Маргрита Редэвей. Ее телохранитель встал и подошел к ней.

— Здравствуйте, мистер Тиэйл. Чудный сегодня вечер, не правда ли?

— Да, мэм… Мы можем идти?

Глава 43

С участием Тэпли работа у Тревэллиона заспорилась — один держал бур, другой ударял по нему восьмифунтовой кувалдой, так бурить стало легче и быстрее, и даже освобождалось время, чтобы очистить скважины. Они остановились, чтобы передохнуть, и Тэпли заметил:

— А ты здорово управляешься с молотом. В состязаниях никогда не участвовал?

— Пару раз. И по боксу, и по корнуолльской борьбе. Уж не знаю, откуда повелся этот обычай, только каждый год четвертого июля у нас устраивались состязания. Мне больше нравился бокс.

— Побеждал?

— Случалось. — Тревэллион приподнял молот. — Размахивать этой штукой полезно — силу дает. Я как поднял ее в первый раз, с тех пор и машу. То же самое — отгребать породу лопатой. Вот поработаешь, сразу почувствуешь силу.

— Да. Только я ведь не горняк. Правда, мне случалось наниматься в шахту. Не понравилось. Потом плотничал, рельсы клал… — Тэпли помолчал и спросил: — Кофе хочешь? Поднимусь наверх и приготовлю.

— Хорошо. Только будь осторожен там наверху. Еще примут тебя за меня.

Арканзасец показал на шляпу Тревэллиона.

— Вот бы и мне такую.

— Такую не достанешь. Правда, можно самому сделать. Берешь простую фетровую шляпу и пропитываешь ее льняным маслом. Вообще-то с ним канителиться долго, некоторые пропитывают смолой. И я так делал. Долго втираешь в шляпу, и она затвердевает. Что твоя каска. Под землей такая шляпа необходима — голову защищает.

Тэпли взял свечу и пошел к лестнице. У нижней ступеньки он остановился. На вбитом в стену гвозде висел ремень с кобурой, Тэпли снял его и застегнул на поясе.

Вэл заложил в скважины взрывчатку и поджег запалы. Он не стал надевать ремень, а просто повесил его на плечо и принялся карабкаться вверх по лестнице. Он уже почти выбрался на поверхность, когда раздался первый взрыв.

Тут взгляд Тревэллиона остановился на участке, который он купил у голландца, и его осенила идея. Он решил не рыть здесь настоящую шахту, а заняться участком голландца.

— По-моему, не имеет смысла, — покачал головой Тэпли. — Но земля-то твоя, тебе и карты в руки.

Тревэллион пожал плечами.

— За свою жизнь я уже наделал достаточно глупостей. Считай, что это предчувствие.

— Ну что ж, сынок, деньги-то твои. Решай сам. Только смотри не пропаши всю гору насквозь.

Тревэллион улыбнулся.

— А что, хорошая идея.

Он помылся, тщательно побрился и, надев черный костюм, отправился в город. В кармане у него лежали бумаги, о которых он хотел поговорить с Маргритой.

По дороге Тревэллион бросил взгляд на кондитерскую — не заглядывал туда с тех пор, как уехала Мелисса. Вестей от нее не поступало, если не считать открытки из Сан-Франциско, которую она прислала Эйли Бауэрс.

Тревэллион посмотрел на часы. Спектакль уже подходил к концу, поэтому он направился прямо к театру. На улице, как всегда, толпился народ.

Нагруженный рудой фургон, запряженный шестью мулами, громыхая, катился по проезжей части. Вэл собирался перейти на другую сторону, как вдруг, глянув под колеса фургона, обнаружил за ними чьи-то ноги в сапогах. Он бросился вперед, обогнал фургон и забежал вперед упряжки.

Посреди улицы с револьвером в руках стоял неизвестный и озирался по сторонам.

— Эй, не меня ли ищешь?

Прохожие с любопытством смотрели на человека, который, подняв оружие, прорычал:

— Тебя, черт побери!

Прошло несколько секунд, которые показались Вэлу часами. С невозмутимым спокойствием он следил за тем, как его противник поднимал ствол, в толпе раздался пронзительный крик, и она тут же пришла в движение — одни бросились посмотреть, что случилось, другие, напротив, предусмотрительно поспешили унести ноги.

Лицо незнакомца оставалось в тени, свет от фонаря падал ему на спину. Он поднял пушку, и тогда Тревэллион выстрелил. Револьвер выпал из рук незнакомца, пуля ударилась о землю в нескольких дюймах от сапог Вэла. Он без тени страха приблизился к лежавшему, так как знал, куда угодила выпущенная им пуля.

Сразу же вокруг собралась толпа. Пил вразвалку подошел к распростертому на земле телу, посмотрел на убитого, потом, странно улыбнувшись, на Тревэллиона.

— Нарываешься? — безразличным тоном спросил он:

— Да нет, Фермер, по-моему, он сам нарвался.

Кто-то перевернул тело, и все увидели, что это Кип Хозер.

— Вот тебе раз! — удивленно протянул Пил. — Никогда бы не подумал, что Хозер может промазать.

— Он тоже так не думал, — негромко заключил Тревэллион, перешел на противоположную сторону улицы и направился к служебному входу в театр, где его тут же остановили.

— Мне нужно увидеться с мисс Редэвей, — сказал Тревэллион.

— Да таких, как ты, тут знаешь сколько? — усмехнулся швейцар. — Прошу прощения, но…

— Впусти его, — раздался из темноты голос Джекоба Тиэйла. — И впредь пускай, когда он пожелает.

Швейцар пожал плечами и отступил.

— Вроде стреляли. — Тиэйл с любопытством глянул на Вэла. — Что там случилось? Пьяные, что ли?

— Едва ли он был пьян, — ответил Тревэллион. — Скорее всего, ему заплатили.

— Подождешь здесь? — спросил Тиэйл. — Она подойдет через несколько минут. Хочешь, постой за кулисами.

Элберт Хескет узнал новости вечером, за ужином в «Интернэшнл». Он сидел за столом один, когда на улице раздались выстрелы. На мгновение он перестал жевать, потом продолжил трапезу.

В зале появился Джон Сэнтли и подошел к столику Хескета.

— Мистер Хескет, у меня есть интересующая вас информация, — начал он. — Сандаски…

— Пожалуйста, не сейчас! — оборвал его Хескет. — Не в моих правилах говорить о деле во время еды. Оставьте, я потом посмотрю. — Хескет поднял глаза. — А вы опоздали, мистер Сэнтли.

— Извините, сэр. Там на улице настоящее столпотворение. Опять убийство, сэр.

— Да?

Почувствовав в его голосе любопытство, Джон Сэнтли пояснил:

— Убили Кипа Хозера, сэр. Он из шайки Сэма Брауна.

— А он убил кого-нибудь?

— Нет, нет, сэр! Его убили. Два выстрела подряд, а прозвучали, как один. Все об этом только и говорят. Две пули — одна в сердце, другая в горло.

— Понятно. А того, другого, арестовали?

— Конечно нет, сэр! Ведь он только защищался. Сразу же нашлось с десяток очевидцев, которые подтвердили, что Хозер вытащил свою пушку первым.

— Вот как? Понятно.

Лицо его оставалось безучастным, но внутри все кипело. Ну что за идиоты! Неужели никто из них не способен справиться с таким пустяковым делом!

— А тот, другой, вел себя чрезвычайно спокойно, сэр. Застрелив Хозера, перешел улицу и вошел в театр.

В театр? Черт возьми! Он пошел в театр!

Занавес опустился, и зал разразился шквалом аплодисментов. В Вирджиния-Сити обожали зрелища, но особенно публике нравилась игра труппы мисс Редэвей, их необычные, доселе невиданные в городе костюмы и декорации.

Сияющая и довольная, Маргрита вошла за кулисы и, увидев Тревэллиона, остановилась как вкопанная. Потом с распростертыми объятиями бросилась ему навстречу.

— Вэл! Как хорошо, что вы пришли!

— По-моему, вам лучше вернуться на сцену — зал рукоплещет.

— Вы подождете? Я буду через минуту.

Она повернулась лицом к залу, и занавес поднялся. Еще четыре раза публика вызывала Гриту, и только после этого она вернулась за кулисы.

— Вэл, вы поужинаете со мной? Нам с мистером Манфредом и мистером Клайдом нужно обсудить одно дело, они посидят с нами несколько минут, а потом оставят нас и мы сможем поговорить. Идет?

— Конечно. Только, боюсь, мой разговор будет тоже о деле. По крайней мере, отчасти.

— А нельзя нам как-то обойти эту часть? Мне не терпится узнать, как вы жили все эти годы!

Грита удалилась в гримерную, а Вэл повернулся и наткнулся на Тиэйла.

— Собираешься поужинать с нею? — спросил тот.

— Да. Во всяком случае, я приглашен.

— Вот и отлично. Мне нужно отлучиться на некоторое время, а с тобой она будет в безопасности. — Тиэйл помолчал в нерешительности, а потом все же задал вертевшийся у него на языке вопрос: — А кого это убили там сегодня?

— Кипа Хозера.

— Туда ему и дорога. Давно пора. Странно, он такой осторожный, никогда не нарывался.

— Думаю, ему заплатили. Я собирался перейти улицу, когда увидел его на другой стороне, и не стал раздумывать, а забежал вперед упряжки. Ты же знаешь, дорога там идет под уклон, и фургоны еле плетутся. Хозер уже нацелился и, кажется, страшно растерялся, когда я исчез из виду. Он-то хотел напасть неожиданно, а получилось наоборот — я первым окликнул его.

— Представляю. Он из шайки Сэма Брауна. Пока тот был жив, они творили что хотели. Теперь кончилось их времечко. А она знает?

— Нет. Это может ее напугать, ведь она воспитывалась не так, как мы, Джекоб.

— Конечно, не так. Господа и теперь стреляются, но все как положено — вызывают на дуэль, приглашают секундантов… — Тиэйл отвернулся. — Надеюсь, это ее не очень расстроит. Женщины иногда сильно огорчаются, хотя она, похоже, не из таких. И весьма здравомыслящая. — Он снова посмотрел на Тревэллиона. — Я бы даже сказал — проницательная. Вот, к примеру, как она наняла меня. Ей одного взгляда хватило. Просто ума не приложу, как ей так удается.

— Ничего удивительного, Джекоб. Она видит людей насквозь и сразу определила, что ты надежный парень и тебе можно доверять. — Вэл помолчал. — Знаешь, друг, у меня нехорошее предчувствие. Говорят, кто-то пытался ограбить ее во Фриско и еще потом по дороге сюда. Кому-то от нее что-то очень нужно.

— Вот и я так думаю.

— Ты ехал на том дилижансе, Джекоб. А не помнишь, кто еще там был?

— Да многие. Хескет и еще двое. Никогда не встречал их раньше, должно быть, нездешние. Слушай, Тревэллион, я никому не стал бы говорить этого, а тебе скажу. Ехал в дилижансе один человек, которого кое-кто хотел убрать. Меня попросили, даже цену назначили. Теперь-то я докопался до истины, только виду не подаю, а работу эту исполнять не стал, не по душе она мне. Если человек заслуживает, чтобы его убили, я артачиться не стану, но об этом мистере Хескете я понятия не имел, зато очень хорошо знал того, кто заказал убийство. Парень из Сан-Франциско. Уже по дороге я почуял неладное и приготовился. Потом мы встретили засаду. Я не хотел никого убивать, только решил их напугать. Они убрались, а позже там нашли мертвое тело, но клянусь тебе, это сделал не я. Этот парень, как выяснилось, из Сан-Франциско, какой-то мелкий воришка. Кто-то застрелил его в спину.

— Это ты нашел его?

— Нет, я следы изучал. Там их двое пряталось. Судя по следам, один — здоровый малый на крупной лошади. Он-то и прискакал обратно в Уошу.

— Ты разнюхал, кто это?

— Может, да, а может, и нет. Эти двое очень спешили.

— Так ты говоришь, один застрелил другого?

— Во-во. Застрелили того, что из Фриско. Вопрос — почему? Может, он выскочил на дорогу и все дело испортил, а другой разозлился? Или он знал в лицо человека, пославшего его в Уошу? Знаешь, Вэл, мне кажется, мисс Редэвей грозит опасность, а она и не догадывается. И сдается мне, тот, кто охотится за нею, не отступит ни перед чем. Мой заказчик мертв, его контора сгорела дотла. Люди говорят, это несчастный случай. Что ж, может быть. Гонец, принесший весточку в Уошу, тоже мертв. Его убили умышленно. Кто-то нанимает Кипа Хозера убить тебя. Чует мое сердце, на кону сейчас крупная ставка, гораздо более крупная, чем мы думаем, и тот, кто стоит за всем этим, не остановится ни перед чем.

Джекоб Тиэйл застегнул пальто.

— Что-то боюсь я, Тревэллион. Боюсь за вас обоих.

Глава 44

Зал ресторана в «Интернэшнл» был почти пуст — только несколько одиноких посетителей.

Тревэллион отодвинул стул и помог Грите сесть, потом занял место напротив. Наконец она смогла разглядеть его: очень красив — смуглый, осанистый, держится с достоинством. Разговор поначалу, как водится, шел о пустяках.

— А вам повезло, — начал он наконец. — Вы даже не представляете, как вам повезло. Ваш отец сделал правильный выбор, ссудив много лет назад деньги одному честному человеку, попавшему в финансовые затруднения. Если помните, вы пожелали, чтобы тот вложил их в какое-нибудь дело, и он согласился при условии, что я буду нести долю ответственности.

— И что же дальше?

— Теперь вы состоятельная женщина.

Подошел официант, они заказали ужин, потом Тревэллион продолжил:

— Этот человек сумел распорядиться вашими деньгами наилучшим образом. У него оказался на этот счет редкий дар, ведь не всякий, кто владеет капиталом, умеет использовать его по достоинству и приумножать. А он действовал очень дальновидно — вступил в дело по снабжению горнорудных предприятий одеждой, пищей, инструментами. На вырученные деньги приобрел землю, занялся фермерством и продажей зерна на Аляску и в Китай. Купил землю также и для вас, но часть вашего капитала пустил в оборот вместе со своим. Время от времени у него случались денежные потери, о которых он мне докладывал и которые, учитывая место и время, были неизбежны, но главное в другом — сейчас вы располагаете комфортабельным домом в Монтерее, ранчо в южной Калифорнии и небольшой долей в бизнесе этого человека.

— О, я и понятия не имела! Вы хотите сказать, что, пока я росла…

— Эти деньги тоже росли. Причем об этом не известно никому, кроме вас, меня и этого господина.

— Даже и не знаю, что сказать. Просто потрясена. Я, конечно, представляла, что есть некая сумма… но…

— Да, и эта сумма в течение пятнадцати лет находилась в руках очень неглупого человека. За это время Сакраменто-Ривер дважды выходила из берегов, полностью уничтожив урожай, а один раз груз зерна пошел ко дну моря.

Тревэллион сунул руку в карман.

— Вот список ваших владений. Он и так внушительный, но скоро вы убедитесь, что они еще возрастут в цене. Пройдет лет десять, и вы станете поистине состоятельной женщиной.

— Надо же! А я ничего и не ведала! — Она в упор посмотрела на него. — А вы! Как у вас идут дела?

Он пожал плечами.

— У меня есть прииск, несколько участков земли и кое-какие мелкие долевые вложения. Вот все, чем я располагаю. — Тревэллион смутился. — Я работал не в полную силу, потому что… был кое-чем занят. — Он помолчал, потом спросил без обиняков: — Мисс Редэвей, у вас есть акции «Соломона»? Говорят, вы владеете акциями какого-то прииска… Судя по последним событиям, я решил, что речь идет о «Соломоне».

— Нет. У меня действительно есть кое-какие акции, но, полагаю, они мало чего стоят. Осталось также несколько старых деловых обязательств. Боюсь, теперь они бесполезны.

— Это правда, что несколько раз вас пытались ограбить?

— Да. Дважды в Сан-Франциско и один раз по дороге сюда. Напали на дилижанс.

— Что они искали?

— Понятия не имею.

— Вам нужно быть осторожной.

— Хотите сказать, они могут попытаться убить меня?

Тревэллиона поразило ее спокойствие.

— Может, и так.

— Мне тоже так показалось, хотя я ума не приложу почему.

— А вы, похоже, не слишком напуганы.

— Это не так. Я напугана. Я должна быть напугана, потому что страх помогает защищаться. Человек обязательно должен сознавать грозящую ему опасность, тогда ему легче обороняться.

Он улыбнулся.

— А вы мне нравитесь!

— Вы тоже мне нравитесь, — ответила она серьезно и, помолчав, прибавила: — Не понимаю, что со мной. Скорее всего, это последствия той ужасной ночи, но мне порой кажется, что жизнь — это джунгли.

— И поэтому вы наняли Джекоба Тиэйла?

— Да. Он мне сразу понравился. Он настоящий человек и, похоже, умеет держать слово.

— Вы дали ему то, чего ему никто бы не дал. Вы поверили ему, отнеслись к нему с уважением. Для таких людей, как он, это важно.

— А для вас?

Тревэллион пожал плечами.

— Не знаю. Все эти годы я…

— Хотели отомстить тем людям?

— Да. Они уничтожили то прекрасное, что у меня было, и остались безнаказанны. Эта мысль не давала мне покоя.

— А сейчас?

Вэл ничего не ответил. Он уже не хотел никого убивать, он мечтал работать, строить, жить.

— С этим надо покончить, — резко произнес он, посмотрев на Гриту. — Слишком долго все тянется.

Она кивнула.

— Да. Сколько еще преступлений совершили эти люди! Скольких еще убили? Но то, что произошло в ту ночь, не дает покоя никому из нас — ни вам, ни мне… ни им. Они тоже ничего не забыли. Иначе зачем им пытаться убить меня?

Тревэллион отпил кофе.

— Очевидно, кое-кому есть что терять. Только так я могу объяснить это. Рори был всего лишь вором и карточным шулером, и Скиннер не лучше. И все же оба чувствовали свою вину. Они мертвы. Но кто же хочет убить меня? Наверное, тот человек, который преследовал вас в каньоне. Если его не остановить, он прикончит нас обоих.

— Но кто стоит за всем этим? — спросила Грита.

— Кто бы знал!

— Элберт Хескет был в Сан-Франциско, когда меня пытались ограбить, а во время нападения в театре он пригласил всю труппу угоститься коктейлем.

— По-моему, это совпадение. Он наверняка разозлился на меня за то, что я застолбил тот участок. Но убивать меня! Это бессмысленно.

Какое-то время они ели молча, потом Грита сказала:

— Странный вы человек, Вэл. Я тоже всю жизнь не могу забыть той страшной ночи. Вы держали меня, маленькую напуганную девочку, и были таким сильным. И, несмотря на весь ужас постигшей нас утраты, я никогда потом не чувствовала себя такой защищенной, как в тот момент.

— Я чувствовал, что нужен вам, и это придало мне силы, — просто ответил он. — Я тоже очень боялся, но должен был защитить вас. — Он взмахнул рукой. — Вот то, что мы искали. Вот они, золотые горы, о которых все мы мечтали и мимо которых прошли, оказавшись в Калифорнии. А они все это время ждали нас. Иногда мне кажется, это место и есть наша судьба — моя и ваша. Столько времени вы находились так далеко, в Европе, и все равно добрались сюда. — Он помолчал. — И те… те люди тоже здесь.

— Может, один только Ваггонер?

Он покачал головой.

— Сегодня стрелял не Ваггонер.

— Сегодня? — удивилась Грита.

— Меня пытались убить, когда я шел к вам. Этому человеку явно хорошо заплатили, и он не сомневался, что я не доставлю ему особых хлопот.

— А что случилось?

— Ему не удалось убить меня. За долгие годы я приучился быть все время начеку.

— Я, кажется, слышала какие-то выстрелы.

— Ну… без выстрелов в таких случаях не обходится.

Он поставил свою чашку.

— Уже поздно. Завтра у вас спектакль, да и мне надо работать. К тому же мне еще придется завершить одно дельце.

— Дельце? Вы о чем?

— Я должен узнать, кто за всем этим стоит, понять, чего им нужно, и разрубить наконец этот гордиев узел раз и навсегда. Я не могу больше сидеть сложа руки, мне пора действовать.

Она встала.

— Вэл, будьте осторожны.

— Постараюсь. — Он посмотрел на нее. Лицо его приняло обычный непроницаемый вид. — Мне, правда, необходимо закончить кое-какие дела.

Они молча спустились по лестнице. Бросив на Гриту прощальный взгляд, Тревэллион слегка коснулся ее пальцев и направился к двери. Там его встретил Тиэйл.

— Да, здорово ты его. Два выстрела, да таких, что и одного хватило бы. А этот индюк думал, что достанет тебя.

Тревэллион вышел на улицу, но отправился не домой. По пути он обходил все игорные дома один за другим. Никем не замеченный в толпе, Вэл внимательно наблюдал. Он искал кого-нибудь из шайки Сэма Брауна, кто знал Кипа Хозера.

Наконец он оставил это бесполезное занятие и неожиданно для себя оказался возле кондитерской. Там теперь работал другой человек. Тревэллион задумчиво пил кофе, когда к нему, вытирая руки, подошел хозяин.

— Привет, сто лет тебя не видел! Теперь все по-другому, когда Мелиссы нет.

— Слышно что-нибудь от нее?

— Ни слуху ни духу. Как в воду канула. Вот что плохо.

— Плохо?

— Если бы у нее все наладилось, она бы написала. Люди всегда так делают. Она ведь не из тех, кто привык жаловаться.

— Она очень славная.

Хозяин посмотрел на него и сел напротив.

— Говорят, ты уложил одного парня сегодня.

— Он напал на меня, я защищался.

— Так ему и надо, этому вору Хозеру. Сколько его помню, вечно ошивался со всяким сбродом.

— Ты не видел кого-нибудь из них? Хочу порасспросить кое о чем.

— Они теперь в штаны наложили. Люди поговаривают — все подстроили заранее и Хозер был при деньгах. Раньше такого не случалось.

— Кто заплатил ему?

— Откуда мне знать? Уж, во всяком случае, не его дружки. — Хозяин наклонился к нему. — Я знаю кое-кого из этой шайки. Никто из них понятия не имеет, кто заплатил Хозеру. — Хозяин налил чашку кофе и снова сел. — Ну, что ни говори, а это не самые интересные новости. Самое интересное на «Соломоне».

— А что на «Соломоне»?

— Наткнулись на серебряную жилу! Теперь, похоже, Хескет станет самым богатым человеком в Комстоке.

Глава 45

Тревэллион поставил чашку. Худшей новости он и ожидать не мог. По его расчетам, новое открытие сделано в той стороне, где он застолбил участок. Если это так, то они не смогут разрабатывать жилу, не нарушив границ, и он потеряет участок. Конечно, можно обойтись и без этого клочка, ведь, заявляя на него права, он думал не о себе, а об Уилле Крокетте. Но позволить такому человеку, как Хескет, выиграть — он себе этого не простит. Кроме того, Хескет получит доступ к неограниченным кредитам и уж своего не упустит.

Тревэллион сидел неподвижно и думал. И тут он вспомнил про Билла Стюарта. Тому уже приходилось сталкиваться с подобными вещами, и он сумеет вникнуть во все тонкости дела. Похоже, Хескет вправе забрать его участок, считая его продолжением своей жилы. Тревэллион никогда не интересовался законодательной стороной приискового дела. Он открывал жилы, столбил участки, продавал их, оставляя другим возможность их разрабатывать. На приисках давно велись споры о том, что должен существовать закон о границах владений, но Вэл к ним никогда не прислушивался. Теперь он пожалел об этом.

Хескет не станет медлить. Тревэллион недооценил его деловой сметки, так как думал, что тот хочет всего лишь расширить свои владения. Джон Маккей как-то заметил: «Сроду не имел с ним дел и не собираюсь. То, как он поступил с Уиллом Крокеттом, говорит о том, что у него нет ни стыда ни совести».

Открытие богатой жилы обеспечит Хескету получение неограниченных кредитов, даст ему свободу двигаться в любом направлении. Вопрос только в том, в каком направлении он захочет двигаться.

Тревэллион снова подумал об участке, который застолбил рядом с «Соломоном». Сейчас, как никогда, Хескету понадобится эта земля.

Тревэллион встал и направился к двери. Он уже распахнул ее, когда его окликнул хозяин кондитерской:

— Эй, а кофе что же, не будешь допивать? А я-то хотел сделать тебе яичницу из…

Вэл обернулся, все еще держась за ручку, и в это мгновение мимо него просвистели три пули. Одна застряла в косяке, другая пролетела в открытую дверь в дюйме от его руки, а третья, едва не задев шею, угодила в полку, перебив всю посуду.

Тревэллион бросился на пол и с револьвером в руке пополз к боковому выходу. Распахнув дверь, он подождал с минуту, выскочил в переулок и побежал за угол.

Несколько прохожих остановились посреди улицы, изумленно тараща глаза. Очевидно, эти люди прибыли в город недавно, иначе они бы не стали стоять на виду, заслышав стрельбу, а поспешили бы укрыться. Где-то с шумом захлопнулась дверь, запряженный быками фургон, нагруженный рудой, прогромыхал по мостовой. Больше ни звука…

Убрав револьвер, Вэл вернулся в кондитерскую.

— Давай свою яичницу. И кофейку подлей. Надо успокоить нервишки.

Кофейник ходуном ходил у хозяина в руках. Сам он был бледен как полотно.

— Да они есть у тебя, нервы-то? Давненько не видал, чтобы пули летали над ухом. Пожалуй, с тех пор, как от нас отстали парни вождя Виннемуки. — Он посмотрел на Тревэллиона. — Стреляли явно не в меня. Хлеб, который я выпекаю, не так уж плох.

— Да и кофе у тебя что надо. Так что целились конечно же в меня.

— Я еще вот что слыхал — кто стреляет в Тревэллиона, пусть пеняет на себя.

Вэл не ответил. Он думал. Стреляли двое — выстрелы отличались по звуку. Не окликни его хозяин кондитерской, он сейчас лежал бы на полу мертвый. Ну что ж, сам виноват — нечего расслабляться, нельзя быть таким дураком.

Покончив с ужином, он посмотрел на хозяина.

— Комната Мелиссыпустует?

— Хочешь переночевать? Оставайся, там никого. — Хозяин помолчал, потом смущенно проговорил: — Мы не занимаем ее — вдруг Мелисса вернется.

— Нет, ночевать не буду. Хочу воспользоваться окном. Через дверь-то ходить, похоже, небезопасно.

— Это точно. — Хозяин кивнул. — Проходи.

Стараясь не приближаться к окнам, Тревэллион прошел в комнату Мелиссы и закрыл за собою дверь. Здесь еще сохранился слабый запах ее духов. Подойдя к окну, Вэл с некоторой опаской выглянул на улицу. На темных склонах кое-где мерцали неяркие огни. Он распахнул раму и осторожно вылез, закрыв ее за собой. Мгновение постоял, прижавшись к каменной стене дома.

Интересно, кто это его подкараулил? Ваггонер или дружки Кипа Хозера? Он оторвался от стены и скользнул в темноту.

Придя домой, Тревэллион первым делом проверил все оружие.

Вместе с Тэпли они вели боковую выработку для улучшения циркуляции воздуха, в то время как двое других рабочих продолжали рыть основную шахту. Вскоре Вэл обнаружил хорошие показатели в жиле. Через три дня они отгрузили уже двадцать тонн руды, которые в несколько приемов надлежало отвезти на плавильню. Получалось по шестьсот долларов за тонну.

— Подумать только! — воскликнул Тэпли, остановившись передохнуть. — Опять этот Ваггонер! Болтается в городе, не работает и всегда при деньгах. Жрет в ресторанах, пьет, когда хочет, на девочек поглядывает. Вот и спрашивается: где он берет их? Деньги-то?

— Кто-то платит ему.

Тревэллион вспомнил, как Ваггонер появился на дилижансной станции в день приезда Маргриты Редэвей. Зачем он туда явился?

— Вряд ли Ваггонер опасается твоей мести. Ведь ты уже давно в городе, а так ничего и не предпринял. Он не боится, что ты расскажешь о той ночи, потому что это случилось давно и к тому же далеко отсюда. А если ему нечего бояться, тогда чьих это рук дело? Кто-то хочет твоей смерти, и ему есть что терять. Я просто чую, что этот «кто-то» здесь.

— В Вирджиния-Сити?

— Можешь поставить на что угодно, хоть на собственную жизнь.

— А я, похоже, так и делаю, — усмехнулся Вэл.

Они вернулись к работе. Как ни странно, но предчувствие Тревэллиона оказалось верным, так как руда, которую добывали в боковой выработке, выглядела лучше, чем та, которую доставали из основной шахты. Они решили двигаться в этом направлении.

Обычно Вэл быстро принимал решения, но сейчас его раздражала неопределенность ситуации. Справиться с Ваггонером — об этом-то можно было даже не говорить, но этот наемный убийца — единственная ниточка, ведущая к тому, кто стоит за всем этим. Кому понадобилось его убивать? И кто пытался устроить эти ограбления в Сан-Франциско? И опять-таки — зачем?

Тревэллион не находил ответа на все эти вопросы и чувствовал, что ему явно не хватает информации. Позже, когда они решили передохнуть, он заметил:

— Неблагодарная эта работенка.

Тэпли махнул рукой в сторону рабочих.

— Сказать им? Они не проболтаются.

— Скажи. — Вэл оперся на рукоятку кувалды. — Меня все-таки волнует не столько циркуляция воздуха, сколько второй выход. Никто не должен знать о нем.

Работу закончили затемно. Дома Тревэллион разделся до пояса и помылся. Вся его одежда пропахла грязью и потом.

Нарезал мяса и хлеба, приготовил кофе. Еще года два назад он бы разыскал Ваггонера и пристрелил его. Теперь в Уошу боялись стрельбы, всем надоели бесконечные разборки — уж больно много развелось в городе буйных голов. Правда, необычность ситуации состояла в том, что нынешние лодыри могли завтра сделаться миллионерами. Тот, кто сегодня не имел ни цента, чтобы оплатить выпивку, и кого вышвыривали вон из салунов, мог запросто вернуться через пару дней с деньгами и скупить все заведение целиком, чтобы, в свою очередь, столкнуть с крыши прежнего хозяина.

Повсюду открывались новые жилы. Такие прииски, как «Офир», «Йеллоу Джэкет», «Гульд и Карри», «Сэвидж», сделались невероятно богатыми. Их успех окрылял других. Тревэллион хорошо разбирался в горном деле и понимал, какие прииски скоро оскудеют и закроются. Правда, всегда находились любители потрепать языками, которые клялись и божились, что нашли такую жилу, какой не исчерпать вовек. Город кишел авантюристами и мошенниками всех мастей и просто слонявшимися бездельниками. Но большинство жителей честно ковырялись на своих шахтах. Были и такие, как Джон Маккей, которые не только трудились не покладая рук, но и занимались самообразованием. С Маккеем Тревэллион работал бок о бок в Калифорнии и уже тогда поражался его стремлению к знаниям. За короткое время тот освоил основные технологические приемы добычи и изучил геологию. Он мало говорил, но уверенно продвигал свой бизнес и всегда знал, каким путем идти.

Все разговоры в городе велись вокруг новейших достижений. В отеле «Интернэшнл» устраивались грандиозные приемы, шампанское лилось рекой. Суперинтендант одного из приисков подъехал на один из таких приемов в роскошном экипаже, запряженном четверкой вороных, чьи гривы были усыпаны серебром. Другой коммерсант посеребрил коня целиком.

Время лачуг и землянок безвозвратно ушло. Теперь горнорудные магнаты занимали огромные особняки в викторианском стиле с тяжелыми дверными ручками из серебра, с персидскими коврами и занавесками из фламандских кружев. На прииске «Гульд и Карри» было занято две тысячи шахтеров, еще несколько приисков держало столько же. За прошедший год по старой дороге, которую теперь замостили и усовершенствовали, на рынки Сан-Франциско поступило двадцать миллионов долларов в золотых слитках.

Элберт Хескет испытывал величайшее наслаждение, красуясь в новом костюме в ресторане отеля «Интернэшнл». Прежде он никогда не курил, теперь же у него не переводились гаванские сигары. Не большой охотник до выпивки, он постоянно заказывал шампанское и чувствовал себя важным человеком. Теперь он стал богаче, чем все семейство Хескетов вместе взятое, однако их положения в обществе не достиг, и это терзало его.

В глубине души он лелеял мечту сделаться губернатором или даже сенатором. Деньги у него есть, люди его уважают. Только вот… Да, это был страх. Страх, который неотступно преследовал его повсюду, который заставлял его просыпаться среди ночи в холодном поту и лежать, вглядываясь в темноту широко раскрытыми глазами, — страх разоблачения. Даже если по прошествии стольких лет им не удастся ничего доказать, вероятность разоблачения все равно остается. История вылезет наружу, и весь его так любовно создаваемый мир разлетится вдребезги, как тончайшее стекло. Элберт Хескет будет уничтожен.

Его мучили не угрызения совести, а низкий, ничтожный страх быть разоблаченным, потому что знал: есть на свете двое — мужчина и женщина, — которые могут изобличить его. Убийство и изнасилование… Первое еще могло бы сойти с рук, но никак не второе. Он должен найти способ уничтожить их обоих.

С другой стороны, зачем ее убивать? Она очень красива, она способна придать дому уют и изящество. Нет, она должна восхищаться им!.. Ведь он добился такого успеха, ворочает миллионами… Ну, правда, пока еще не миллионами, но и такие суммы не за горами. К тому же ей ничего не известно — ведь она тогда была ребенком, да и вообще не могла видеть его. Никто не видел его. Разве что Тревэллион…

Хескет ненавидел этого человека. При одной только мысли о нем у него портилось настроение. Тревэллион убил Рори и Скиннера… Что ж, так даже лучше. Но откуда он узнал, кто они такие? Конечно, он постарше девчонки и к тому же видел их потом, когда те напали на его отца. Как бы то ни было, двое мертвы. Кто следующий?

И потом, почему бездействует Ваггонер? Что там у него стряслось? Почему он до сих пор не убрал Тревэллиона? А этот придурок Кип Хозер? Так глупо попасться!

Маргрита Редэвей сейчас в городе и виделась с Тревэллионом. Что бы это значило? Нет, Тревэллион ничего не знает о нем. Откуда ему знать? Конечно, он мог запомнить его, встретив тогда на улице. И зачем ему понадобилось разглядывать эту монету?! Надо же быть таким дураком! Когда он увидел ее, то подумал, что Тревэллион-старший, должно быть, нашел испанские сокровища. Он тогда не сомневался, что в фургоне полно монет. Конечно, его надежды не оправдались и денег оказалось не так уж много, но все-таки их ему хватило, чтобы добраться до Калифорнии и устроиться там, и даже еще осталось кое-что на покупку акций «Соломона».

Элберт Хескет все думал и думал, уставившись в окно. Итак, двое… Уилл Крокетт и Тревэллион. Они должны умереть, и, если понадобится, он уничтожит их собственными руками.

Глава 46

Тревэллион проснулся среди ночи. Он лежал и не двигался, вслушиваясь в темноту. Он привык все время быть начеку и просыпался при малейшем шорохе.

Дверь заперта на засов. Через окно можно пробраться в дом, но оно тоже заперто.

Вэл пошарил рукой на стуле, нащупал кобуру и выхватил револьвер. Он подождал немного, но разбудивший его шорох не повторился. Вэл выскочил из-под одеяла, натянул брюки и, стараясь держаться в темноте, чтобы его не заметили с улицы, огибая немногочисленную мебель, пробрался в угол, откуда мог выглянуть в окно. Сначала он не увидел ничего, потом мелькнула какая-то тень. Вытянувшись в струнку и напрягая слух, Вэл ждал. Тень продолжала двигаться, но Тревэллион вовсе не собирался стрелять. А если это друг, который просто не хочет беспокоить его? Только дурак стреляет, не разобравшись, что к чему. Интересно, это один человек или их больше?

Кто-то ткнулся в дверь, но та оказалась плотно закрыта, и других попыток не последовало. Свои бы постучались или окликнули его. За окном возник силуэт. Левая рука Тревэллиона крепко сжала кочергу. Он увидел, как блеснуло дуло и к стеклу прижалось лицо. Вэл размахнулся и ударил по стеклу, оно разлетелось вдребезги, а кочерга уперлась во что-то твердое. Раздался глухой крик, стон и звук неверных удалявшихся шагов. Кто-то грязно выругался, послышался тихий, невнятный разговор. Тревэллион ждал, чувствуя, как тянет холодом из разбитого окна. Он слышал, как шуршат по камням шаги, недовольное бормотание и сдавленные стоны. Он завесил окно старым плащом и подбросил в печку дров. Когда огонь разгорелся, взглянул на часы — было два часа ночи. Вэл снова улегся в постель. Револьвер лежал рядом на стуле.

Утром он встал пораньше, чтобы заделать окно. На земле валялось множество осколков, обнаружил он и несколько капель крови и револьвер с хорошо отпечатавшимися на рукоятке следами пальцев. Вэл отнес его в дом, запер дверь и отправился на работу.

Чуть позже к нему присоединился Тэпли. Поначалу работали молча, потом Тэпли сообщил:

— Мелисса вернулась.

— Вернулась?

— Да. Прошлой ночью. Она сейчас в кондитерской.

— А Джим знает?

— Знает. Он ее и привез. По-моему, она сама сообщила ему, где находится. Ей сейчас очень плохо, а этот парень… ну тот, что увез ее, смылся… одним словом, бросил ее, бедняжку.

— Я бы пристрелил его.

— Джим обещал, что так и сделает, как только он попадется ему на глаза. Джим просто рвет и мечет. А нашел он ее в какой-то дешевой гостинице без единого гроша в кармане.

— Все возвращается на круги своя.

— Да. Теперь она не скоро в себя придет.

— Если б мы только знали, где найти Уилла Крокетта!

— Мне кажется, его и в живых-то нет, — покачал головой Тэпли. — Почему он исчез, не сказав никому ни слова? Даже весточки не прислал.

— Он мог снова податься в Калифорнию. Ты же знаешь, у него там какой-то прииск, и… — Тревэллион запнулся. — Тэп, не припомнишь случайно, как назывался прииск, который у Крокетта в Калифорнии?

— Да откуда мне знать? Я с ним самим-то совсем не знаком. Так, видел несколько раз в городе, в кондитерской да у Эйли.

— Мне надо знать.

— Спроси у Хескета. Этот все знает об Уилле Крокетте.

— Нет, только не у него. — Тревэллион положил кувалду. — Тэп, я прервусь на денек. Мне надо кое-что разузнать. Но не у Хескета, конечно.

— А мне что делать? Продолжать копать?

— Да. Только будь осторожен, поглядывай по сторонам. Сегодня ночью мне опять надоедали.

Тэпли вопросительно посмотрел на него.

— Да, видел. У тебя окно разбито. — Он надел шляпу. — Я с тобой.

Дома Тревэллион показал ему револьвер.

— Не знаешь, чей это?

Тэпли пожал плечами.

— Чей хочешь может быть. Правда, я видел одного парня, что с Ваггонером приехал, у него как будто похожий.

— Тэп, ты много знаешь, а я вовсе ничего не понимаю, только чувствую: что-то будет.

Вэл переоделся, пристегнул кобуру и пошел к отелю «Интернэшнл».

— Мисс Редэвей? — переспросил служащий. — Она поехала прогуляться.

Тревэллион отпрянул назад и оглянулся.

— Тиэйл с ней?

— Насколько мне известно, нет, сэр. Она поехала одна.

Где же Тиэйл?

— Сэр!

Вэл нетерпеливо повернулся к служащему.

— Сэр, не вы ли мистер Тревэллион?

— Я.

— Она оставила для вас вот это, сэр.

Он взял письмо и вскрыл его.

«Вэл!

Я получила записку от человека по имени Уилл Крокетт. Он просит встретиться со мною, но он болен и не может прийти сам. Крокетт находится в заброшенной хижине в северной части каньона Бейли, недалеко от ручья. Мистер Тиэйл уехал в Голд-Хилл. Я понимаю, что это безрассудно — ехать туда одной, но дело мистера Крокетта не терпит отлагательства.

Грита».

Неужели западня? Вэл повернулся и быстро зашагал вверх по лестнице. Подойдя к комнате Гриты, обнаружил, что дверь заперта изнутри. Тревэллион взялся за ручку, в это мгновение замок щелкнул и дверь открылась.

Из комнаты вышел худощавый, хорошо одетый человек в очках с аккуратно подстриженной бородкой. Незнакомец от неожиданности отшатнулся, но тут же принял невозмутимый вид.

— Сэр, вы чуть не сбили меня с ног!

— Прошу прощения, но я не думал, что в отсутствие мисс Редэвей в ее номере кто-то есть.

— О, простите. Я хотел поговорить с нею о деле. Дверь была приоткрыта, и мне показалось, что она даже окликнула меня, позволив войти, мне послышался ее голос. Я, должно быть, ошибся, но вы же видите, как здесь шумно.

Холодные голубые глаза сверлили Тревэллиона.

— Вы ее друг?

— Да, и скоро увижусь с ней, так что, если хотите что-то передать…

— Нет, нет, я зашел по делу. Договорюсь о встрече позднее. А сейчас разрешите откланяться… — Он посторонился и пошел по коридору.

Вэл стоял в раздумье. Внезапно до него дошло, что он не спросил имени у этого человека, и бросился вслед незнакомцу, но в коридоре оказалось пусто. Ему надо идти, но как оставить номер Гриты? Пока ее нет, его могут обыскать в любое время. Наверняка кто-то все спланировал заранее. А этот человек, которого он спугнул, похож на ловкого вора.

Тревэллион вспомнил о Мэри. Ну конечно, Мэри! Она живет на этом же этаже. Какая у нее комната? Он пошел по коридору, отыскал нужную дверь и постучался. Мэри в цветастом облегающем халате, с завитыми локонами открыла ему сразу.

— Мистер Тревэллион?

— Мэри, у нас мало времени. Мисс Редэвей уехала, и мне нужно поскорее найти ее. Она может попасть в беду. Не могли бы вы перейти к ней в номер и дождаться ее возращения?

— Конечно, могу. — Она повернулась и начала поспешно собираться. На столе лежал револьвер.

— Это ваш?

— Да.

— Если умеете стрелять, возьмите его с собой. Дела могут принять серьезный оборот.

— Когда речь заходит об оружии, дела всегда принимают серьезный оборот, мистер Тревэллион. Конечно, я возьму его и, если понадобится, буду стрелять. Я выросла в лесу и с детства охотилась на лис.

Вэл отправился на конюшню и оседлал черного мула. Он уже выезжал, когда из-за угла показался Ледбеттер.

— Трев, ты что, уезжаешь? Билл Стюарт хотел поговорить с тобой.

— В другой раз. — И он коротко объяснил, в чем дело.

— Каньон Бейли? Я не был там больше года, но, говорят, эта хижина пустует.

Тревэллион поехал коротким путем.

Из трубы лачуги шел дым. В загоне жевали сено две лошади, еще одна (Вэл узнал лошадь Гриты) стояла у коновязи возле хижины. Подъехав к ней, Тревэллион спрыгнул на землю и привязал мула. Вытащив револьвер и взяв винтовку в левую руку, он подошел к распахнутой двери.

Маргрита сидела на пустом ящике около постели, на которой лежал Уилл Крокетт. Другой человек стоял у печки.

Увидев Тревэллиона, девушка вскочила.

— Слава Богу, Вэл, вы здесь!

Тревэллион подошел к постели. Крокетт выглядел ужасно: лицо худое, изможденное, щеки ввалились, глаза запали, и в них мерцал лихорадочный огонь. Увидев Вэла, он хрипло прошептал:

— Как хорошо! Держитесь за него, мисс. Он замечательный человек. Мне следовало послушаться его и Мелиссу. Ведь они предупреждали меня.

Он схватил Тревэллиона за руку.

— Они у нее! Я отдал их ей! Ее родственники купили часть акций моего прииска, когда я нуждался в деньгах. Теперь у нее контрольный пакет. Но у меня одно условие. Пусть она вышвырнет вон этого Хескета. Гоните его в шею и держитесь подальше от этого негодяя!

Крокетт отпустил Тревэллиона и взял руку Гриты.

— Берегитесь! За ним тянется кровавый след. Это его человек подстрелил меня!

— Какой человек?

— Такой здоровый, неповоротливый бугай с белесыми волосами. Он думал, что убил меня, а я выжил. Уже неделя прошла. Я должен был выжить! Просто должен!

— Протащился несколько миль, — сказал человек, хлопотавший у печи. — Видно, хотел добраться до Вирджинии почти от Стимбоат-Спрингс. Я шел по его следу до того места, где он свалился с лошади. Убийца тоже шел за лошадью, догнал ее, застрелил и вытряхнул все из сумки. Я потом собрал все, что там валялось, — немного, однако, осталось.

— Берегитесь! — Голос Крокетта сделался еще более хриплым. — Он убьет вас, даже глазом не моргнув. Он убьет кого хочешь.

В глазах его вспыхнул огонек, и он потянулся к бумаге, лежавшей на столе.

— Пишите! Вы свидетели! Я все завещаю ей, все акции до единой! Я разыскивал вашу тетю, мисс, потом вас. Мне очень нужны были эти акции. Только сделайте, как я просил, вышвырните его, как он вышвырнул меня. Фриско! Там в огне погиб человек. Тот, кто устроил этот пожар, думал, что сгорело все. Но это не так. Найдите наследников, расскажите им. Они еще успеют что-нибудь сделать.

— Не волнуйся, Уилл, — успокоил его Тревэллион. — Мы разберемся с этим делом, а тебе нужно отдохнуть. — Тревэллион посмотрел на человека у печки. — Скачи в Уошу и найди там Джима Ледбеттера. Расскажи ему, что случилось. Только больше никому не говори. Пусть возьмет фургон. Мы отвезем Уилла в город.

— Ну конечно же, Джим! Я знаю его. Мы работали вместе.

Маргрита намочила край скатерти и приложила ко лбу Крокетта.

— Я помню его, Вэл. Он часто навещал нас, когда я была маленькая. Тогда он был гораздо моложе. Это хороший, настоящий друг. Мой отец и тетя одолжили ему денег. Тетя купила у него часть акций его первого предприятия в Калифорнии, и впоследствии он вложил их в бизнес «Соломона».

Послышался стук удаляющихся копыт — это гонец поехал за помощью.

— Вы осмотрели его?

— Нет… не полностью. Но поняла, что у него два раны и он потерял много крови. Мне кажется, у него еще и воспаление легких. Мистер Фэйбер, тот, что ускакал, нашел его и перенес сюда, а сам послал друга за мной. Они боялись понаделать шума в городе, ведь эти люди могли вернуться и закончить свое черное дело.

— Они постараются. — Тревэллион выглянул на улицу. — Нам надо быть начеку, Грита.

Вэл вышел из дому и огляделся. С виду все было спокойно, но расслабляться нельзя. Если враги подозревают, что Крокетт жив и у него есть при себе акции, столь необходимые для полного овладения «Соломоном», они, несомненно, снова попытаются убить его. В него самого стреляли уже несколько раз, и он знал, что следующий в этой очереди.

— Не выходите из дома, — сказал он Грите. — А я покараулю.

Внезапно ему вспомнился Джекоб Тиэйл. Интересно, где он? Он спросил об этом Гриту.

— Отпросился у меня и поехал в Геную.

Конечно, подумал Тревэллион, любому человеку требуется личное время, а в тех краях у Тиэйла вроде бы маленькое ранчо.

Вэл нетерпеливо прохаживался взад и вперед, раздраженно поглядывая то на горы, то на дорогу, ведущую в город.

— Чтобы добраться до города, раздобыть фургон и вернуться, Фэйберу понадобится часа полтора, а может, и два, — сказал он.

Грита поменяла Крокетту компресс и села у изголовья,

— Да, это уже не игра, — усмехнулась она, — а суровая реальность.

— Да, — согласился Вэл. — Но вы участвуете в ней так, словно репетировали всю жизнь.

Она осторожно коснулась его руки.

— Так оно и есть.

Глава 47

Элберт Хескет позавтракал в «Интернэшнл» и отправился в контору «Соломона» пешком.

На столе лежали аккуратно разложенные отчеты Сэнтли. Хескет собирался купить еще одну плавильню и подозревал, что его хотят надуть.

Все-таки глупо он поступил, войдя в комнату Маргриты в отеле. Но он уже в цейтноте, и акции нужны ему позарез. Все говорило за то, что они у нее. Собираясь в такое место, она просто не могла не взять их с собой. Еще мгновение, и его бы застигли врасплох за обшариванием ее стола. Наконец-то он увидел этого Тревэллиона. Тот оказался совсем не таким, каким его представлял себе Хескет, — более невозмутимым и даже резким, кроме того, в нем таилось что-то… опасное. А как он разделался с Кипом Хозером! Чувствовалось, что он осторожен, решителен, не поддается панике и на лету оценивает ситуацию. Да, такого человека трудно убрать с дороги, и Ваггонер, похоже, в этом уже убедился.

В дверь постучали, Хескет пригласил войти, и на пороге появился Сэнтли.

— Мы начали третью выработку, сэр. Люди уже работают. Жила на отрезке достигает тридцати пяти футов в ширину. Порода идет лучше, чем когда бы то ни было.

— Спасибо, Сэнтли. Вы меня порадовали.

Тот медлил, и Хескет вопросительно посмотрел на него.

— Что-нибудь еще, Сэнтли?

— Да, сэр. По городу поползли слухи, что Уилл Крокетт объявился. Говорят, он серьезно ранен.

Сердце едва не выпрыгнуло у Хескета из груди, но он не подал виду.

— Ну что же, все складывается как нельзя лучше, — проговорил он. — Теперь мы можем приступить к делу.

— Так точно, сэр.

Сэнтли повернулся, собираясь уйти. Хескет понимал, что тот ожидал от него другой реакции.

— И где он теперь, не знаете, Сэнтли?

— Нет. Скорее всего, в вашем отеле, сэр. Мисс Редэвей с Тревэллионом привезли его на одном из фургонов Ледбеттера.

— Спасибо, Сэнтли. Если узнаете что-нибудь еще об этом, сообщите мне.

Оставшись в кабинете один, Эл вскочил и подбежал к окну. Он смотрел на улицу, стараясь совладать с собой. В сейфе конторы сейчас больше шестидесяти тысяч долларов, да еще есть его личный сейф в номере «Интернэшнл». Может, взять все это и бежать? Но Хескет решительно отогнал эту мысль. То, что ему нужно — власть, положение, — он найдет только здесь. До сих пор ему удавалось легко побеждать. Подумаешь, одна осечка. Это не повод для паники.

Если у Маргриты Редэвей есть недостающие акции и она виделась с Крокеттом, то у них обоих хватит сил вывести его из игры. Разумеется, он по-прежнему будет получать доход от прииска, и у него есть другие участки, хотя им, конечно, далеко до «Соломона».

Все это время он считал, что Крокетт мертв, но тревожные предчувствия не покидали его. Ведь Ваггонер получил инструкции. Надо дать ему знать, что Крокетт в городе.

Как это сказал Сэнтли — серьезно ранен? Может, умирает от ран? Но если он встречался с Маргритой Редэвей, вряд ли тут можно будет что-то изменить. Да, положение его отчаянное и требует отчаянных мер. Все, что у него есть, все, чего он добился за долгие годы, теперь поставлено на карту. Медлить нельзя. Все трое должны умереть. Но даже малейшее подозрение не должно его коснуться. Надо позаботиться об алиби. Ситуация требует быстрых и решительных действий.

Во-первых, нужно как-то выманить эту троицу из отеля, в крайнем случае, хотя бы двоих. Крокетт прикован к постели? Вот и прекрасно — значит, с ним можно покончить прямо на месте.

Тут он подумал о Моузеле. Хескет не мог точно припомнить, когда впервые услышал о случившемся в Пласервиле. Это был всего лишь один из многочисленных эпизодов, которые он копил в памяти, приберегая на будущее. Моузел хотел убить кого-то, а Тревэллион вмешался. С тех пор Моузел имеет зуб на Мелиссу Терни, на парня, за которого та недавно вышла замуж, и на Тревэллиона.

Моузел уже несколько недель работал на «Соломоне», выгребал породу. Мрачный, несговорчивый тип, да к тому же ленивый. Начальник смены несколько раз грозился уволить его, но Хескет решил пока оставить. Теперь, похоже, настало время, когда и он может пригодиться.

Отложив на время свои коварные планы, Хескет попытался сосредоточиться на делах прииска, но нерешенный вопрос с Крокеттом, Тревэллионом и Маргритой Редэвей пульсировал у него в мозгу.

Снова вошел Сэнтли, и Хескет спросил:

— Сколько руды у нас сейчас на отгрузку?

— Около полутора сотен тонн. Сегодня отправляем в плавильню.

Хескет уселся в кресло. Вот они, чистые деньги! Нужно все перенести в сейф в «Интернэшнл». На всякий случай. И побыстрее превратить руду в наличные. Он, конечно, не собирается терять «Соломон», но кто может знать заранее, как повернется дело? Он снова подумал о Моузеле. Хескет хорошо знал эту породу людей. Такие, как Моузел, вечно имеют на кого-то зуб, носят в сердце злобу, живут одной ненавистью. Он может быть ему полезен.

Какое-то время Эл сидел не двигаясь, думая, как поступить, и стараясь совладать со страхом, который тихо вползал в его душу. Недолго же он управлял «Соломоном», дергая за тончайшие ниточки, а теперь вот их пытаются вырвать у него из рук. Сколько он еще продержится? День, неделю, месяц? Нужно нанять еще одну смену, не прекращать работы даже ночью и сразу отгружать руду в плавильню. Если он потеряет «Соломон», то заберет деньги и скроется.

Оставить «Соломон»? Хескет почувствовал во рту привкус горечи. Его захлестнула волна страха и ярости. Нет, лучше убить их всех! Ведь уехать отсюда означает потерять не только «Соломон», но и все честолюбивые надежды и Маргриту Редэвей! Порой ему казалось, что она презирает его. Или он ошибается? Женщины любят деньги и власть. Так почему же она не восхищается им?

И надо же Крокетту объявиться именно сейчас! Неужели они успели договориться?

Сэнтли отлучился на час. Хескет запер дверь конторы и пошел по направлению к «Интернэшнл». Нет, уехать отсюда просто немыслимо. Надо найти выход.

Говорят, Крокетт сейчас в отеле. Это шанс. Даже и нож не понадобится. Лучше подушка. Пусть все думают, что он умер во сне. Только нужно действовать осторожно.

Хорошо бы сколотить шайку отчаянных головорезов, готовых на все. Опытный вожак — вот загвоздка. Сэнтли? Нет, не подойдет. Сэнтли не посвящен в его дела, так и пусть остается в неведении. Нечего левой руке знать, что творит правая.

Войдя в отель, он с удивлением обнаружил, что там происходит какая-то кутерьма. Хескет в досаде остановился.

— Что здесь такое? — спросил он.

— Сегодня будет прием, сэр, — с важным видом ответил служащий. — Сэнди и Эйли Бауэре возвращаются из поездки по Европе.

Хескет удивленно поднял брови, на его лице появилось выражение отвращения и даже гадливости. Он оглядел холл — Джекоба Тиэйла не было видно, Хескет отметил это про себя. Может, она больше не нуждается в его услугах? Или он получил какое-то другое задание? Внезапно его мозг резанула страшная мысль — а что, если его приставили охранять Уилла Крокетта?

К себе на этаж он поднялся на лифте. На все города к западу от Чикаго приходилось только два лифта, один из них установили в «Интернэшнл», и отель по справедливости гордился этим.

Хескет принес с собою из конторы часть денег и теперь убрал их в сейф, достав оттуда револьвер и кобуру. Отныне он всегда будет носить его с собой, так же как нож, который уже давно постоянно прячет за голенищем сапога, чтобы выхватить в любую минуту.

Он снова подумал о Маргрите. Нет, она тоже должна умереть. Рассудком он понимал, что она могла бы принадлежать ему, и он бы купался в лучах ее обаяния. Роскошный особняк, красавица жена… Но прежде всего ему хотелось власти и только власти, и не какой-нибудь тайной, а явной, очевидной, чтобы его боялись, чтобы ему повиновались и отступали перед ним.

Только все его планы теперь были на грани срыва. Если у него отнимут «Соломон», ему придется возвращаться к отправной точке. Но разве хватит у него сил начать с нуля? Ведь когда он пришел, основную, самую трудную работу на «Соломоне» уже выполнил Крокетт.

Сэнди и Эйли Бауэре устраивают прием. Он снова вернулся к этой мысли. Он ненавидел их всех. Эти сильные, энергичные люди, щедрые и искренние, не имели, на его взгляд, ни капли вкуса, он считал их невежами. Но у них было много друзей, их все любили. Хескет только не понимал за что. На этот прием придет почти весь город, в отеле соберется полно народу, шампанское польется рекой, и повсюду будут слоняться пьяные. В такую ночь может случиться все что угодно, и никто не заметит. Вот и прекрасно.

Наверняка явится и Ваггонер, но долго здесь не пробудет, так как избегает общества и предпочитает одиночество. Поест, попьет на дармовщинку и сразу же смоется.

Теперь Хескет знал, что делать, осталось только продумать кое-какие детали. Страх его прошел, и слепая ярость улетучилась. Он снова обрел покой, хладнокровие и уверенность в себе.

Надо обязательно купить газету и поговорить со старшим официантом.

Какое-то время он сомневался, пытаясь еще раз все просчитать. Да, идея неплохая, и он должен попробовать сыграть, ведь играл же он всю свою жизнь.

Элберт купил в киоске газету и направился в ресторан. В отель уже начали прибывать гости Бауэрсов.

— Мой столик накройте через тридцать минут, — обратился он к старшему официанту.

— Но, мистер Хескет… Сэнди Бауэре снял на сегодня весь зал и уже оплатил. Он собирается разместить…

— Меня интересует только мой столик, — оборвал его Хескет. — И мне нет никакого дела до того, что здесь сегодня ожидается. Извольте подать мне мой обед. В конце концов, я тоже плачу.

— Да, сэр, конечно.

Поднявшись в номер, он оставил дверь приоткрытой, чтобы слышать, что происходит в коридоре. Там стояла тишина, так как все спустились вниз, чтобы получить причитающуюся им долю гостеприимства Бауэрсов. Хескет прислушался, неслышно вышел и направился по коридору к лестнице. У лестницы он еще раз обернулся — никого. Комнату Крокетта нашел без особого труда. Коридор нижнего этажа тоже был пуст, Хескет торопливо прошел по нему и тихо постучался. Подождав с минуту, постучал снова — ответа не последовало.

Он взялся за дверную ручку, и та легко повернулась. Хескет открыл дверь и шагнул внутрь. Если кто-нибудь застанет его здесь, он отговорится тем, что пришел навестить своего бывшего хозяина. В конце концов, скажет, что, хоть у них и были кое-какие разногласия, но он все же любит этого старого зануду…

В комнате царил полумрак — шторы опущены, в дальнем углу тускло горела лампа. Возле постели на стуле лежала свернутая газета и стояла полупустая чашка. Сиделка, вероятнее всего, только что вышла. Больной спал, раскинувшись на подушках.

Рядом с постелью на полу лежала запасная подушка. Эл поднял ее и немного постоял, глядя на Уилла Крокетта. Он понимал, что времени у него в обрез, но ему очень хотелось, чтобы Уилл знал, что сейчас произойдет, и увидел его, Хескета, которому никогда уже больше не сможет приказывать, в свой последний, предсмертный час. Хескет улыбнулся и, коснувшись груди Уилла, тихонько потормошил его:

— Уилл! Это я, Эл Хескет. Уилл!..

Глава 48

В ресторане толпились мужчины и женщины, облаченные по случаю торжества в свои самые лучшие наряды. За импровизированной стойкой разливали шампанское, и гости стояли в три ряда, дожидаясь своей очереди.

Молча протиснувшись через толпу, Хескет пробрался к столику, занял свое место и обратился к пробегавшему мимо официанту:

— Долго я еще буду ждать?

— О, прошу прощения, сэр. Мы заняты организацией приема. Я сейчас распоряжусь, чтобы вас обслужили.

— И принесите кофе. Только дайте другую чашку. — Он протянул официанту чашку, оставленную на столе кем-то из гостей.

Хескет откинулся в кресле и раскрыл газету, но так и не смог сосредоточиться.

Уилл Крокетт мертв. Прекрасно — с одним покончено. Хескет ненавидел его, как ненавидел все, что стояло у него на пути.

Теперь можно заняться следующим. Гости приходили и уходили, и вряд ли кто заметил, когда он появился. В любом случае на часы-то они уж точно не смотрели.

Уилл Крокетт мертв. Все кончено! Осуществить задуманное оказалось совсем просто. Услышав его голос, Крокетт открыл глаза, и в них вспыхнул огонек узнавания. Очевидно, он хотел крикнуть или позвать на помощь, но подушка опустилась на его лицо, прервав и этот крик, и эту жизнь. Хескет все еще чувствовал на своих руках последние отчаянные попытки Крокетта вцепиться в нет. У него всегда были сильные руки.

Он пробыл в комнате не больше минуты, потом заглянул на минуту к себе и спустился в зал.

В ресторан вошли Сэнди и Эйли Бауэре, они видели его, но не подошли. Вот глупые, напыщенные индюки! Проматывают свои деньги, словно парочка подгулявших матросов! Неужели не понимают, что, если так пойдет дальше, они очень скоро разорятся?

Наконец к столику подошел официант и принялся сервировать обед. Хескет отложил газету и потер руки — он все еще испытывал неприятное ощущение от этих цепких пальцев.

— Что, замерзли, мистер Хескет? — спросил официант.

— Да нет. С какой стати я должен мерзнуть?

А наверху, в спальне Уилла Крокетта, сиделка вернулась к своим обязанностям. Все было спокойно, раненый мирно спал. Вот и хорошо. Она и выскочила-то всего на минутку, чтобы сделать глоточек шампанского, которого отродясь не пробовала и которое ее слегка разочаровало, ибо она ожидала от этого напитка гораздо большего. Она раскрыла книгу и принялась читать. Прошло более получаса, прежде чем сиделка забеспокоилась. Переворачивая страницу, прислушалась и насторожилась. Как странно — больной спит так спокойно, что даже не слышно его дыхания. Уж не… Она вскочила и склонилась над ним.

Элберт Хескет нарочно ел долго и не спеша, не обращая внимания на шум и беготню. Он хотел, чтобы все видели его и запомнили, как долго он сидел здесь. Хескет не сомневался, что запомнят не время его прихода, а то, что он провел за столиком весь вечер.

Он снова взял газету, заказал кофе, бренди и расслабился.

Прошел час. Теперь, должно быть, уже обнаружили, что Уилл Крокетт мертв.

Хескет допил кофе и решил подняться, когда увидел Ваггонера. Тот стоял в стороне от всех с бокалом шампанского в руках. Глаза его шарили по толпе, скользнули по Хескету, ни на миг не остановившись. Конечно, Ваггонер не узнал его и не узнает, если только у него не наступит неожиданное прозрение.

Это наблюдение навело его на воспоминание о короткой встрече с Тревэллионом возле комнаты Маргриты Редэвей. Что-то тогда блеснуло в глазах этого человека. Вне всякого сомнения, в нем зашевелились какие-то подозрения. Он уже почти вспомнил что-то… Правда, теперь это не имело никакого значения. Тревэллион обречен, он должен умереть. Если Ваггонер не справится с ним, то найдутся другие. В конце концов, он сам это сделает, Но только, конечно, не сейчас.

Тревэллион в черном костюме и с револьвером встретил Маргриту в холле, где она разговаривала с Клайдом и Манфредом.

— Прошу прощения, — извинился он, — боюсь, я опоздал.

— Уилл Крокетт мертв, — сообщила Грита. — Мистер Манфред считает, что это убийство.

— Как умер?

— Его задушили. — Глаза Манфреда были холодны как лед. — Мне уже приходилось видеть такое раньше. Нечего слушать сиделку. Она уверяет, что не отходила от него ни на минуту.

— Так она что, все отрицает?

— Да. Думаю, она отлучилась выпить шампанского, только не признается. Один из официантов вспомнил, что видел ее.

— А где находился Хескет?

— Сидел в зале, у всех на виду. Сидел, как обычно, за своим столиком и обедал.

— Он бы не стал делать этого сам, — вступил в разговор Клайд.

Манфред посмотрел на него.

— Еще как стал бы. Вы никогда не приглядывались к нему? А я приглядывался. Этот убьет кого угодно и даже глазом не моргнет. — Он перевел взгляд с Маргриты на Тревэллиона. — Вы двое следующие, так я понимаю. И относитесь к этому серьезно. Он сейчас безгранично владеет «Соломоном», прииск дает ему огромную прибыль, а деньги — это власть. Возвращение Уилла Крокетта представляло угрозу для Хескета. Крокетт мертв. Кто теперь угрожает ему?

— Думаю, я, — проговорила Грита.

— И вы тоже, — обратился Манфред к Тревэллиону. — У него есть причина беспокоиться из-за вас.

— Да, с тех пор, как я приехал в Вирджиния-Сити, тут есть кому беспокоиться, — тихо ответил Вэл.

— С тех пор, как вы вернулись. — уточнил Манфред.

Тревэллион пристально посмотрел на него.

— Что вы имеете в виду?

— А разве вы не бывали здесь раньше? — Манфред указал в сторону каньона. — Разве не здесь похоронен ваш отец?

Теперь все смотрели на Манфреда, и он вдруг заговорил по-другому:

— Все мы находимся здесь не случайно. Все, кроме Клайда. Это место, — он сделал широкий жест, — стало для нас роковым, поэтому нас влечет сюда. Ни я, ни Тревэллион никогда не забывали его. Вот и мисс Редэвей попала сюда, чтобы завершить то, что начиналось давным-давно, когда ее семья собиралась на Запад в поисках золота. Не спрашивайте, почему я здесь… Хотя нет… Я скажу — моя семья тоже похоронена в этих местах.

— А я и понятия не имела! — изумилась Грита. — Мне даже в голову не могло прийти.

Манфред пожал плечами.

— Никому не могло прийти в голову, потому что все знали, что я приехал из-за моря, и считали меня иностранцем. А я вовсе не иностранец. — Он посмотрел на Тревэллиона.

— Я хорошо помню вас, хотя вы меня совсем не помните. Я даже полагаю, что вы меня никогда не видели, хотя мы находились рядом.

— Но где я мог вас видеть?

— В обозе переселенцев, который шел на Запад. Тогда меня звали не Манфред. Это имя я позаимствовал у лорда Байрона, я назвался так в честь героя его поэмы, который продал душу дьяволу. А когда дьявол явился получить то, что ему причиталось, Манфред взбунтовался и отказался отдать ему душу. В некотором смысле со мною произошла подобная история, только у меня не оказалось столько силы духа, как у моего героя, и я бежал.

— Так вы ехали тем же обозом?

— Да. Меня тогда звали Томпсон.

— Томпсон?! Это же то семейство, которое свернуло с пути, бросившись в погоню за миражом.

— Точно так. Отец мой был твердолобый упрямец, мистер Тревэллион, но добрый и заботливый. Он очень любил свою семью. Кроме того, он не очень-то доверял людям, и эту черту я унаследовал от него. — Манфред сделал паузу, огляделся, потом снова заговорил: — Одно вы непременно должны усвоить. Элберт Хескет считает себя центром вселенной, он излучает зло. Он способен на все. То, что мы называем совестью и страхом в обычном понимании этого слова, отсутствует у него полностью. Он даже не подозревает о существовании этих понятий.

Мой отец свернул с пути и увел нас в пустыню в погоне за миражом, но очень скоро понял, что озеро, которое мы якобы видим, все время отдаляется. Когда до него дошло это, было уже слишком поздно. Он пытался повернуть упряжку обратно и совсем застрял в трясине. В фургоне он вез ценные инструменты и не хотел бросать их. Мы уговаривали его распрячь быков и уйти пешком, но он не соглашался. Под палящим солнцем он упорно пытался повернуть упряжку обратно, в конце концов сердце его не выдержало, и он умер прямо на месте. Стояла нестерпимая жара, и вскоре у нас почти не осталось воды. Мы похоронили отца, и одно это уже отняло у нас последние силы. Два быка пали, остальных мы распрягли, и я посадил на них мать и сестер. Мы находились далеко от дороги, и теперь, чтобы выбраться, приходилось тащиться все время в гору. Моя мать к тому времени уже серьезно болела, она протянула даже дольше, чем я думал. В конце концов, она умерла, и сестры мои тоже. Я похоронил их как подобает.

Вот тогда-то и появился этот человек — один с шестью вьючными мулами. Он появился как раз вовремя, ибо я находился уже на последнем издыхании. Он дал мне немного воды, подождал, потом снова напоил меня. «Откуда ты, мальчик? Где твой фургон?» Я показал ему. Тогда он велел мне подняться и заявил, что мы должны вернуться туда. При этом он расспрашивал, что из вещей имеется в фургоне. Мне не хотелось возвращаться, но он настаивал. «Ведь ты же хочешь выбраться отсюда, правда, мальчик? Помоги мне, и я выведу тебя из этого гиблого места».

Мы вернулись к фургону, и он заставил меня помогать грузить на мулов все, что у нас было ценного. Потом спросил, где деньги. «Какие деньги?» — удивился я, а он сказал: «Не создавай мне трудностей, мальчик, иначе придется тебе остаться здесь умирать. У каждого есть хоть сколько-нибудь денег. Так где они?» Я хотел выбраться оттуда, я хотел жить и боялся этого человека, поэтому отдал ему деньги, которые мне оставила мать.

Мы двинулись в путь, и вдруг до меня дошло, что он обязательно убьет меня или оставит одного на верную смерть, как только я перестану быть ему нужен.

Вскоре мы наткнулись на другой брошенный фургон, и он, перерыв все вещи, забрал самое ценное и погрузил на мулов.

Я был измотан и еле держался на ногах, но понимал, что, если остановлюсь, он прикончит меня или бросит здесь. Смеркалось, мы продолжали путь. Казалось, он совсем не обращал на меня внимания, не останавливался, даже когда я падал. Наконец совсем стемнело. Устроив привал возле песчаной дюны, поросшей редкими кустиками, он снова позвал меня. Я боялся этого человека и бросился бежать, потом упал за камень и пополз. Он искал меня, я снова побежал, и тогда он выстрелил. Я распластался на земле, притворившись мертвым. Ползком добравшись до большого камня, затаился за ним. В конце концов он прекратил поиски и ускакал.

— Многие, кто побросал тогда фургоны, собирались потом вернуться и забрать свое имущество, — заметил Вэл.

Манфред пожал плечами.

— А ему-то что? Этот мародер попросту обчищал их, а награбленное продавал в Калифорнии.

— Вы говорите об Элберте Хескете? — спросила Грита, которую осенила догадка.

— Да, о нем.

— А он видел вас здесь?

— Может, и видел. Правда, яповзрослел и сильно изменился с тех пор. — Манфред помолчал. — Я ему отдал около трехсот долларов, и кто знает, сколько он получил от других несчастных или награбил в брошенных фургонах?

— А вот и Эйли Бауэре, — сказала Маргрита. — Простите, я должна поговорить с ней.

Клайд присоединился к Грите, и Манфред остался наедине с Тревэллионом.

— Как странно, — произнес Вэл, — мы столько дней ехали рядом, но так и не познакомились. Впрочем, многие, кто тогда путешествовал с обозом, не знали других.

— Я рассказал вам не все, — проговорил Манфред.

— Не все?

— Он поймал-таки меня тогда и заставил вместе с ним рыскать по пустыне и грабить фургоны. Однажды ночью я помог ему зарыть человека, убитого выстрелом в спину. Когда мы подъехали к нему, его тело было еще теплым. Несчастный встретил смерть не больше часа назад.

— Хескет убил его?

— А кто же еще? Больше некому. Он привел меня к этому фургону, значит, знал, куда идти.

— А что случилось с вами потом?

— Однажды вечером он выстрелил в меня. Повернулся как бы невзначай и выстрелил. Пуля угодила мне в голову, я весь залился кровью, и он решил, что я мертв. Он сбросил меня в канаву и забросал землей. Но в темноте не заметил, что закопал меня не полностью. Придя в сознание, я выкарабкался из ямы и добрался до Калифорнии. Мне повезло — меня подобрали странствующие актеры.

Из зала доносились смех и звон бокалов.

— Крокетта убил он, — заключил Манфред, — хотя, боюсь, доказать это невозможно. Одно мы должны помнить — Элберт Хескет очень аккуратный человек и тщательно упаковывает свертки, перевязывая их веревочкой и обрезая лишние концы.

Манфред посмотрел на Маргриту, стоявшую посреди зала, потом перевел взгляд на Тревэллиона.

— А мы трое, кто мы такие? Мы как раз и есть эти лишние концы.

Глава 49

Тревэллион сидел за чашкой кофе в кондитерской и беседовал с Джимом Ледбеттером.

— Совсем как в старые добрые времена, — улыбнулся Джим.

— Многое с тех пор изменилось. Теперь вместо лачуг, разбросанных по склону, как кроличьи норы, здесь целый город.

К столу подошла Мелисса.

— Ничего, если я посижу с вами? — Она поставила чашку. — Жаль Уилла Крокетта, хороший он был человек.

— Да, очень хороший, — согласился Ледбеттер.

От кофе исходил приятный аромат. Тревэллион поставил чашку и подумал о Маргрите. Теперь она владелица «Соломона», богатейшая женщина, а богатая и красивая женщина никогда не захочет иметь дела с простым горняком. Кажется, он слишком увяз здесь — не пора ли срываться с места? Как-то само собой получилось, что он сказал об этом вслух. Уж если старатель говорит, что где-то увяз, это значит, что он собирается выдернуть колышки, ограждающие участок, и податься в другие места.

— Хочешь уехать? — спросил Ледбеттер.

— Да, пора оборвать концы. — Тревэллиону вспомнились слова Манфреда.

Дверь распахнулась и с шумом захлопнулась — на пороге, покачиваясь, стоял пьяный Альфи, испачканный, словно неделю исправно валялся в грязи.

Мелисса вскочила, а он переминался, шатаясь, и не сводил с нее глаз.

— Лисси, милочка!.. Я разорен… Мне нужны деньги. Я…

— Прошу прощения, но ничем не могу помочь!

Улыбка сошла с его лица.

— Ну-ка, ну-ка, что ты сказала? Ничем не можешь помочь? Послушай-ка, я…

— Альфи, — решительно заявила Мелисса невозмутимым и полным достоинства голосом, — я вынуждена просить тебя уйти.

— Мне уйти? Да как ты смеешь!..

— Уходи, Альфи, и не возвращайся. Ты обобрал меня и бросил больную. Так чего же теперь хочешь? Убирайся!

Альфи рванулся к ней, но Ледбеттер преградил ему путь.

— Ты слышал, что сказала леди? Убирайся, не то я так тебя отделаю, что мало не покажется!

Альфи бросил на него мрачный, полный злобы взгляд.

— Ладно, я уйду, черт тебя дери! Только ты у меня еще попляшешь! Я тебе устрою…

Джим Ледбеттер хоть и отличался мягким нравом, но кулаки его ватными не назовешь. Как следует врезав Альфи, он схватил его за шиворот, оттащил к двери и вышвырнул на улицу.

— Спасибо, Джим, — произнесла испуганная Мелисса.

— Теперь все в порядке, мэм.

В салуне под названием «Ведерко крови» Моузел сидел уже давно. Он сунул руку в карман, чтобы достать мелочь и купить себе пива, и вдруг нащупал уголок конверта. В конверте оказались две золотые двадцатидолларовые монеты и записка: «Ты собирался пристрелить его. Почему бы не сделать это сейчас? Кажется, самое время».

Не мигая, Моузел тупо уставился на клочок бумаги, потом шагнул к стойке. Хозяин, который уже открыл рот, чтобы отказать ему, увидел золотую монету и выставил пиво. Моузел отхлебнул из кружки и задумался. Кто-то хочет использовать его. Ну нет… Будь он проклят, если клюнет на эту приманку… Хотя почему бы и нет? Ведь он же все равно собирался это сделать, даже специально приехал сюда. Сорок долларов, конечно, не так уж много, но это все же больше, чем он получает на «Соломоне». Так почему бы и нет? И почему не сейчас?

Теперь у него отличное оружие — «ремингтон» морского образца. Он выпил еще пива. И ее он тоже застрелит. Она заслужила это. Не будет чваниться… а то ишь какая. Ну, он ей покажет!

Распахнулась дверь, и на пороге появился Альфи. В левой руке Моузел держал кружку пива, но когда глаза их встретились, он потянулся к поясу и выхватил «ремингтон». В глазах Альфи заметался панический страх, он вдруг поднял руку и протянул ее навстречу Моузелу. И тот выстрелил. Присутствовавшие обернулись в их сторону. Моузел сжимал в руке «ремингтон», а безоружный Альфи замертво лежал на полу.

Кто-то подошел к распростертому телу, склонился над ним, потом медленно распрямился, вытирая руки о штаны.

— Парень мертв, — невозмутимо, но с жесткой ноткой в голосе произнес он. — А ведь у него нет пушки.

Подбородок Моузела задрожал. Все взоры обратились к нему.

— Послушайте… — запротестовал он. — Этот мерзавец…

Он повернулся и, спотыкаясь, побрел к выходу, но тут в дверях показался человек со значком на груди.

— Убийство, — произнес кто-то. — Застрелили безоружного.

Обрюзгшие щеки Моузела тряслись, из глаз лились слезы.

— Все совсем не так! — пытался объяснить он. — Этот человек сам… — Он не мог подобрать слов, потом наконец выпалил: — Он похитил мою женщину!

На пороге возник Тревэллион.

— Неправда! — заявил он, обращаясь к офицеру. — Я и Джим Ледбеттер свидетели, Хэнк. Дама, о которой он говорит, наняла у Ледбеттера мула и уехала с одним из его караванов. Я тоже путешествовал с ним. А убитого там и в помине не было, когда леди выезжала из Пласервиля.

Обыскав Моузела, Хэнк нашел у него конверт, золотую двадцатидолларовую монету и сдачу.

— Вот оно что! Получил за убийство? Ну что ж, считай, что за сорок долларов ты купил себе место на виселице.

Хэнк повернулся к Тревэллиону.

— Ты виделся с Биллом Стюартом? Он спрашивал про тебя.

— Загляну к нему как-нибудь. — Тревэллион придвинулся поближе к Хэнку и тихо проговорил: — По-моему, все ясно как Божий день. Этот тип застрелил безоружного человека, а вся его пустая болтовня насчет женщины только для отвода глаз. Разве не так?

— Не совсем так, — пожал плечами Хэнк.

— Ты не видел Тэпли?

Хэнк покачал головой.

— Сегодня нет. Он тебе нужен?

— Да.

— Ладно, скажу ему, если увижу. А ты повидайся с Биллом. У него что-то важное… для всех нас.

— Хэнк, можно мне взглянуть на эту записку? Ту, что ты нашел в кармане у Моузела.

Хэнк показал ему записку.

— Узнаешь почерк?

— Нет.

Хэнк обратился к Моузелу:

— Кто дал тебе ее?

Дряблые щеки Моузела обвисли, глаза выпучились от страха.

— Никто. Я… я нашел ее в кармане. Не знаю, как она туда попала.

— Лжешь, — презрительно отрезал Хэнк.

— Может, и не лжет. Не исключено, что он говорит правду. Только, по-моему, он убил не того человека, — вмешался Вэл.

Возвращаясь в отель, Тревэллион старался не терять бдительности. Уилл Крокетт мертв, его убили. Альфи тоже. Но кому мешал этот, в сущности, безобидный Альфи? Кто мог желать его смерти? Он никому не причинял особого вреда. Немножко играл, немножко мошенничал, жил за счет женщин, вот, пожалуй, и все. Скорее всего, тот, кто незаметно сунул в карман записку, хотел, чтобы Моузел убил кого-то другого. Кого же? Да его самого. Вот оно что! Помнится, Моузел клялся во всеуслышание, что разделается с ним, и тот, кто подсунул ему записку и деньги, надеялся, что он будет стрелять в Тревэллиона.

Стюарта не оказалось в конторе, и Вэл вернулся к себе на шахту. Он застал Тэпли и еще трех человек за работой. Двое сверлили скважины для взрывов в новом штреке. Тревэллион нервничал, у него совсем пропало настроение работать.

Дома он повесил кобуру с револьвером на спинку стула и вскипятил воды для бритья.

Пора действовать. Ваггонер и двое других пытались убить его. Он знает, где находится логово Ваггонера, и найдет его. Жить в постоянном ожидании пули в спину у него нет ни малейшего желания.

Он намылил лицо, думая о том, как они поведут себя, когда он выследит их.

Интересно, что скажет об этом Грита, когда он разделается с ними?

Достав бритву, Вэл проверил лезвие и начал бриться. Убивать ему не хотелось. Он не испытывал ненависти ни к кому, даже к убийце Уилла Крокетта, хотя тот и заслуживал наказания.

Внезапно ему вспомнился человек, с которым он столкнулся в комнате Гриты. Так ведь это и есть Хескет! Но что он делал там? Искал акции?

Он перевернул бритву другой стороной и намылил подбородок. Конечно, Хескет — он выглядел как бизнесмен, аккуратно одет, тщательно выбрит… Какие странные у него глаза, очень колючие.

Тревэллион замер с лезвием в руке. Эти глаза… Где он видел их раньше? И видел ли вообще? Он вытер лезвие. Мозг его продолжал напряженно работать.

Снаружи послышались шаги, и раздался отрывистый стук в дверь. Положив бритву и потянувшись к рукоятке револьвера, Тревэллион обернулся и крикнул:

— Войдите.

В комнату вошел Манфред.

— Извините, что побеспокоил вас.

— Садитесь. Я уже закончил.

— У меня из головы все не идет Хескет. Я не вижу способов добраться до него. Я имею в виду законным путем. Мне известно, что он грабил фургоны. Ну и что? Этого недостаточно. Как вы справедливо заметили, многие тогда собирались вернуться за своим имуществом, но фургоны все-таки бросали, и нам не удастся доказать, что он грабил их.

Что же касается убийства… то я свято верю, что на его совести по меньшей мере два человека, жизни которых еще можно было спасти… Только это тоже доказать невозможно. Ну и что с того, что я это знаю? Любой адвокат с легкостью опровергнет все мои показания. Нет, так ничего не добьешься.

Точно так же нет доказательств, что он убил Крокетта. Да, он участвовал в сомнительных сделках, обманывал людей, но это, похоже, все, в чем его можно обвинить, а за это не арестовывают.

Тревэллион убрал бритву и выплеснул воду из тазика за дверь — пусть прибьет пыль у порога.

— Вы говорили об этом с Гритой? — спросил он.

Манфред покачал головой.

— Я очень беспокоюсь, — признался он. — Элберт Хескет опасен и коварен. Он способен нанести удар в спину. Сейчас он наверняка уже в курсе, что Грита получила в наследство все акции Уилла Крокетта. Вступив во владение, она вышвырнет его вон, поэтому он постарается опередить ее.

— Если с нею что-нибудь случится, он завладеет прииском, прежде чем ее наследники успеют принять меры. Но с ней ничего не случится, — решительно заключил Тревэллион. — Кто с нею сейчас?

— Клайд. И Тиэйл сторожит в холле.

Тревэллион натягивал рубашку, не переставая думать. Молва разносится быстро, так что Хескет, должно быть, уже все знает. Он не будет сидеть сложа руки, а постарается изменить ситуацию. А это означает, что и он, и Грита отныне мишени номер один. Правда, он-то уже давно стал мишенью.

— Манфред, — спокойно произнес Вэл, — вы встряли в это дело по доброй воле, поэтому сейчас отправляйтесь в отель и не отходите от Гриты. Он обязательно попытается убить ее, если не сам, то подошлет кого-нибудь.

— Иду. — Манфред поднялся. — А вы?

— Я подойду позже. Только будьте осторожны.

— Хорошо. Помните, что я вам говорил. Я знаю этого человека. У него нет ни капли сострадания, он жесток и беспощаден, человеческая жизнь для него ничто, это чудовище способно уничтожить любого, кто встанет на его пути.

— А что он будет делать, если его загонят в угол? Как сейчас, например.

— Бороться. Только по-своему. Этот человек необычайно умен.

Манфред ушел, а Вэл проверил и пристегнул оружие. «Необычайно умен»? Вряд ли. Скорее всего, совсем не умен. Просто не упускает случая взять, что плохо лежит. Ведь нередко бывает, что люди, не знающие жалости и сомнений, слывут умными.

День выдался на редкость теплый. Тревэллион вышел на улицу и окинул взглядом центр города, где располагался отель «Интернэшнл». Повсюду сновали люди, по проезжей части громыхали фургоны, нагруженные рудой. Легкий ветерок шевелил листву на деревьях, по чистому небу плыли маленькие облачка.

Неужели вся его предшествующая жизнь свелась к этому дню? Рядом в шахте трудились рабочие, добывая для него руду. Откуда-то доносились звуки музыки. Что ждало его там внизу, он не знал, но испытывал какое-то смутное предчувствие скорой развязки.

Он отчетливо помнил выражение лица Ваггонера тогда в каньоне, когда ему чудом удалось спасти Маргриту. В этом человеке чувствовалась жестокая, неукротимая сила, не знавшая поражений.

Тревэллион еще раз оглянулся на шахту и на свою хижину и пошел вниз по склону. Первым делом он решил наведаться в «Интернэшнл».

В холле сидел Тиэйл. Завидев Вэла, он поднялся со стула и преградил ему путь.

— Тревэллион, к ней сейчас нельзя. Зайди позже.

— Она что, занята? У меня важное дело. — Лицо Вэла оставалось невозмутимым.

— Она закрылась у себя в номере с ним… с Хескетом. Просила не беспокоить.

— С Хескетом? Она осталась наедине с Хескетом?

Вэл сделал движение, чтобы отстранить Тиэйла и пройти, но тот выставил вперед винтовку и преградил ему путь.

— Тревэллион, я же сказал: она просила ее не беспокоить.

Глава 50

Когда Грита вернулась в свой номер, Элберт Хескет сидел на краешке стула, положив шляпу на колени.

— Вы хотели меня видеть?

Он поднялся.

— О да. Маргрита, вы необычайной красоты женщина.

Впервые Хескет назвал ее просто по имени, и ей это не понравилось. А он если и заметил ее реакцию, то не подал виду.

— Благодарю вас, — ответила она.

Человек, именовавший себя Элбертом Хескетом, никогда не находил времени, чтобы изучить общепринятые правила приличий. С женщинами он разговаривал редко и, по сути дела, презирал их, в его мозгу раз и навсегда сложилось мнение на их счет. Деньги и положение в обществе — вот все, за что стоит бороться. Остальное — мираж.

— Маргрита, как вам известно, я очень богатый человек и скоро стану еще богаче. — Его слова вызвали у нее раздражение, но она промолчала. — С тех пор, как я увидел вас впервые, и теперь, когда узнал лучше, считаю, что такая женщина, как вы, могла бы составить…

— Что?.. — Она уставилась на него, не веря своим ушам. — Что вы такое говорите?! Вы предлагаете мне…

Он улыбнулся.

— А что? Если уж на то пошло, то да, да! — Ведь он уже говорил ей, что очень богат, а эти актрисочки, они ведь… — Да, разумеется. Я собираюсь выстроить здесь роскошный особняк. И в Сан-Франциско у меня будет еще один. Мы должны устраивать приемы, крупные финансисты из Нью-Йорка и Лондона станут нашими гостями, и вы как раз такая женщина, которая достойна стать хозяйкой в таком доме.

В его словах звучало столько самодовольства, что Грита с трудом сдерживала смех. Несмотря на молодость, за свою жизнь она повидала более чем достаточно и научилась видеть людей насквозь, анализировать их поступки и характеры. Для своих будущих ролей она как бы коллекционировала отдельные черточки, особенности поведения, делавшие ее игру столь убедительной. Все это развило в ней необыкновенную наблюдательность.

— Почему? — спросила она.

— Что почему? — удивился Хескет.

— Почему вы хотите жениться на мне?

— Вы очень красивы, — улыбнулся он.

Гриту позабавил такой ответ.

— Но, мистер Хескет, для того чтобы жениться, этого недостаточно. На свете немало красивых женщин. — Она повернула к нему голову. — И с чего вы взяли, что я захочу выйти за вас замуж?

— Как это с чего?

Вопрос вызвал у него раздражение. А почему бы и нет? Да она должна хотеть выйти за него! Он богат, привлекателен и подает большие надежды. Эл никак не мог подобрать нужных слов, чтобы описать свои достоинства, и это его еще больше раздражало. Он-то полагал, что…

— У вас будет прекрасный дом, положение в обществе, — продолжал настаивать жених. — Вы бы могли представлять собой что-то.

— Я и так представляю собой что-то, мистер Хескет. Я представляю саму себя. Мне эта роль очень нравится, и я вовсе не стремлюсь, чтобы из меня что-то делали. А дом… дом в состоянии сама построить свой собственный. Если говорить о положении в обществе, то каждый из нас находит в нем свое место.

Слабая, натянутая улыбка не могла скрыть злобы, кипевшей в его душе.

— Построить дом, Маргрита, дорогое удовольствие. Оно не всем…

Он плотно сжал губы. Неужели эта дурочка не понимает, что означает для нее выйти за него замуж? Неужели она не видит? Он с трудом заставил себя вновь обрести то ледяное спокойствие, которым всегда так гордился.

— Не можете же вы до бесконечности выставлять себя напоказ на сцене! Вам все равно придется…

— Мистер Хескет, похоже, вы чего-то не понимаете. Я люблю театр. Моя работа мне интересна. И если я уйду из него, то сделаю это во имя большой любви и только в том случае, если буду уверена, что встретила настоящего человека. А богат он или нет, для меня никакого значения не имеет. Мне важно, буду ли я с ним счастлива, смогу ли доверять ему и уважать его.

Маргрита Редэвей много общалась с мужчинами, но этот случай напрочь выходил за рамки ее понимания.

Она только сейчас обнаружила, что Элберт Хескет совсем не блещет умом. Она и раньше подозревала, что он хитер и оборотист лишь в вопросах бизнеса, но теперь вдруг осознала, что этот тупой и бесчувственный человек поглощен лишь самим собой и окружающие нужны ему только как средство достижения целей. Но почему она так беспокоится и чувствует себя неловко в его присутствии? Над этим Грита и ломала голову.

Эл пристально смотрел на нее. Неужели до этой дурочки еще не дошло, что он предлагает ей выйти за него замуж? Какое-то смутное чувство зашевелилось у него внутри, нечто сродни страху. Он должен жениться на ней. Это единственный выход, пока…

— Вы подали мне хорошую идею, мистер Хескет. Я построю себе дом. Возможно, даже в Калифорнии. Ведь там немало красивых мест.

— Ну что ж, как хотите, — пожал плечами он. — А то мы могли бы…

— Нет, мистер Хескет. «Мы» не могли бы. Если то, что вы сейчас сделали, можно считать предложением, то мой ответ — «нет». Говорю вам со всей откровенностью, мистер Хескет, нет.

Потрясенный, он смотрел тупо на нее, не в силах отвести глаз. Еще несколько дней назад он совсем не собирался жениться, хотя где-то в глубине души понимал, что этот штрих удачно дополнил бы ту картину его будущей жизни, которая уже складывалась у него в мозгу. Но сделать предложение этой… этой актерке… и получить отказ!.. Это уже слишком!

— Да вы просто дура! — резко произнес он. — Полная дура! Нельзя же не видеть дальше собственного носа. Сколько вы еще провертитесь на сцене? Разве не лучше выйти замуж, заиметь свой дом…

— Возможно, вы и правы, мистер Хескет. И я поступила бы так, если бы любящий меня человек попросил об этом, я ушла бы со сцены, несмотря на то, что обожаю свою работу. А что касается денег, — Грита ослепительно улыбнулась, — то мне не о чем беспокоиться. Разве вы не слышали, мистер Хескет, что теперь я владею «Соломоном»?

На миг у Эла сперло дыхание, словно он получил пощечину. Слепая, безудержная ярость нахлынула на него и сжала тисками горло. Лицо его покрылось смертельной бледностью, он пытался что-то произнести, но не мог. Наконец, задыхаясь и запинаясь, он выговорил:

— Да нет же, нет! Никогда вы не будете владеть «Соломоном»! Он мой! Слышите? Мой!

— Извините, мистер Хескет, вы ошибаетесь, — невозмутимо заявила Грита. — Когда мистера Крокетта, раненого, умирающего, наконец, нашли, он завещал мне все свои акции. — Она подняла на него глаза. — Как вам, должно быть, известно, я имела свою небольшую долю. Теперь у меня контрольный пакет. Насколько я помню, именно вы первый расставили на прииске знаки, запрещающие вход остальным. Боюсь, мне придется сделать то же самое, мистер Хескет, и я попрошу вас впредь не нарушать чужих владений.

— Но вы… Вы не можете так поступить!

— По-моему, мистер Хескет, эти знаки до сих пор висят там, и мне осталось только заменить ваших охранников на новых.

Элу пришлось бороться с собой, чтобы вернуть самообладание — слишком много было поставлено на карту.

— Как вы не понимаете! Поженившись, мы станем вместе владеть всем этим! Вы и я!

— Я недавно приехала в Неваду, мистер Хескет, и, возможно, чего-то не знаю, но насколько мне известно, в других штатах вы, будучи моим мужем, полностью владели бы всем этим. Я не сомневаюсь, что эта мысль уже приходила вам в голову, и говорю вам еще раз — нет. — Она посмотрела в зеркало, слегка коснулась волос и, продолжая разглядывать свое отражение, проговорила: — Не сомневаюсь, мистер Хескет, что вы найдете применение своим акциям, а уж о прииске я позабочусь сама. — Грита повернулась к нему. Есть в нем все-таки что-то… что ее настораживало и заставляло испытывать неловкость. Ее сумочка с пистолетом лежала на другом конце комнаты. Она снова коснулась волос, повернулась и взяла со стула шаль. — Прошу извинить меня, мистер Хескет, но боюсь, вам пора.

Девушка прошла через комнату, чувствуя на себе его взгляд.

— Меня ждут.

Подойдя к сумочке, она вынула из нее носовой платок.

— Конечно, вы могли бы продать свои акции…

— Нет! — прохрипел он возбужденно. — Ни за что! Они мои, и прииск мой! Вот увидите! Все будет мое!

Эл колебался, не сводя глаз с Гриты. Она убрала платок и нащупала пистолет.

— Мне кажется, мы все обсудили, мистер Хескет. Простите, меня ждут.

Он пошел к выходу, но возле двери обернулся.

— Вы сделали большую глупость. Надеюсь, понимаете, на что идете. Мне жаль вас.

Он вышел, с шумом захлопнув дверь. Еще мгновение Грита стояла, судорожно сжимая рукоятку пистолета, потом наконец расслабилась.

Все кончено. Он ушел. Что же все-таки в нем такое, что так пугает ее? Может, он сумасшедший? Да нет, смешно. Но мысль эта продолжала биться в ее мозгу. В любом случае он очень странный. И улыбка у него неестественная, какая-то натянутая, словно он заставляет себя выдавливать ее.

Грита пожала плечами. Возможно, она больше никогда не увидит его. Да и причин видеться отныне нет. Она защелкнула сумочку и поспешила вниз, где ее ждали.

Элберт Хескет пришел в свой номер, положил шляпу на стол, сел, сложив руки на коленях, и принялся думать.

Все-таки должен найтись какой-то выход. Надо же, он достиг такого успеха и почти приблизился к победе! Нет, о поражении говорить рано. Ему надо подумать… Вот что, ее надо убить. Конечно! Он и раньше имел это в виду еще до того, как решил предложить ей руку. Вопрос только, когда? Прииск пока у него в руках, она еще не вступила в свои права. Надо все подготовить. Он должен быть уверен, что его не заподозрят в ее смерти. Конечно же он постарается оградить себя от любых подозрений.

Скорее всего, она никому ничего не сказала, разве только Тревэллиону. Да и ему вряд ли. Он давно заметил за ней эту черту — держать рот на замке. Маргрита Редэвей никого не посвящала в свои дела.

Конечно же при создавшихся обстоятельствах следовало бы повременить с убийством хотя бы пару лет, но это опасно — за такой срок можно растерять все свои богатства. Он и так слишком много потерял из-за Крокетта.

К прииску он и близко не подойдет, чтобы никто не посмел сказать, что его видели даже где-то рядом. Ему не хотелось быть на виду. Если что-то случится с Маргритой, когда его не будет поблизости, он смело отметет все возможные обвинения.

Трудность заключалась еще и в том, как заглянуть в имеющиеся у нее бумаги и выяснить, кто расписался в качестве свидетелей в предсмертном завещании Уилла Крокетта. Но, в сущности, и это не имеет значения: прииск завещан Маргрите, а это ему и так известно.

Тревэллион, конечно, знает больше, но Тревэллион умрет.

Хескет посмотрел на часы. Скоро обед, и он должен обязательно спуститься вниз. Пусть все видят его на обычном месте.

А что, если сделать это в шахте, на «Соломоне»? Помнится, Маргрита Редэвей высказывала пожелание спуститься в забой, а с женщинами, как известно, всегда что-нибудь случается в подобных местах. Так может, она как раз и относится к числу таких женщин! Если он выберет шахту, тогда многое предстоит подготовить.

Вдруг случится так, что вместе с нею окажется и Тревэллион? Хескет улыбнулся. Вот было бы удачное совпадение! Сорок девятый туннель! Там, помнится, проблемы с глиняными оползнями. Опасное местечко, и как раз рядом проходит богатая жила, там раньше велись работы. Крокетт все время пытался возобновить их, а он нарочно отговаривал его.

Хескет снова улыбнулся. Все складывается не так уж плохо, и уж коль масло подлито в огонь, наступило время действовать.

Сэнтли. Элберт никогда не доверял ему, хоть парень исправно выполнял свою работу. Он подхалим, и как только узнает, что на прииске сменился хозяин, сразу начнет заискивать перед новым владельцем. Сэнтли видел руду, добытую на новых разработках, а не далее как на прошлой неделе Хескет застал его за разглядыванием образцов с заброшенной выработки.

Никто из них не доверяет ему. Ну что ж, он использует этот факт в своих целях. Если его план не сработает, он придумает что-нибудь другое. Эл сел за письменный стол и настрочил записку:

«Мистер Сэнтли!

Если мисс Редэвей выскажет пожелание посетить шахту, пожалуйста, посоветуйте ей не спускаться в штрек номер сорок девять. Любой ценой сделайте так, чтобы ей не удалось попасть туда. Скажите, что там нет ничего интересного для нее.

Элберт Хескет».

Пробежав глазами текст, он улыбнулся. Уж если это не сработает, тогда вообще неизвестно, что тут еще можно поделать. Лучшего места не найти. И если что-нибудь случится, то разве он не предупреждал их держаться от шахты подальше?

Глава 51

Ваггонер встал и потянулся.

— Ну ладно, хватит. Мне еще предстоит кое-какая работенка.

Человек со шрамом на руке оторвался от карт.

— Отродясь не видал, Ваг, чтобы ты работал. Что с тобой случилось?

Ваггонер ухмыльнулся.

— Платят хорошо. Во всяком случае, за ту работу, что я выполняю.

— А что там с Тревэллионом? Мы разделаемся с ним в один момент. Правда, говорят, он малый не промах. Только одному ему с троими не справиться.

— Ладно, отдыхайте пока. Я сам с ним разберусь. А может, и вообще никому из нас не придется возиться с ним. Дерево срубить не трудно, нужен только острый топор.

— Топор?

— Конечно. Кто лучше Топора справится с этим делом? К тому же он с нами одного поля ягода — тоже был там.

— Сто лет его не видел. Как его найти?

— Я знаю как. — Ваггонер снова сел. Он плеснул себе виски и надел шляпу. — Только есть и другие, они тоже в курсе. Ну-ка, Лес, кому еще известно о том, что случилось тогда на Миссури?

— Черт побери! Никому. Кто мог об этом разнюхать?

— Нет, Лес, кое-кто все про нас знает.

Лес положил карты на стол.

— Ты имеешь в виду Тревэллиона?

— Он — само собой. Только есть и еще кто-то.

— Кто же, Ваг? Ты не думал? Пита и Лысого угрохал тот парень из голубого фургона.

— Это папаша Тревэллиона.

— Ну ладно, хорошо — Пит и Лысый. А еще кто? Тревэллион ухлопал Рори и Оби Скиннера. Уже четверо. С нами получается семеро. Чистильщик восьмой. Вот и все, кто там был.

Ваггонер залпом выпил виски, скорчил гримасу и снова наполнил стакан.

— А откуда взялась тогда выпивка, а, Лес? Ведь мы тогда порядком надрались. Помнишь?

Другой бандит, чистивший оружие, оторвался от своего занятия и поднял на них глаза.

— Мы взяли выпивку в том опрокинутом фургоне, у которого еще колесо отвалилось. Ты что, забыл? Я тогда больше всех хотел выпить, и кто-то сказал, что в фургоне есть виски. Вот тогда-то мы и надрались.

— А кто сказал, что там есть виски? — спросил Ваггонер.

— Черт! Я не помню! Нас же много тогда болталось по городу. Кто-то сказал, а кто? Мне тогда было не до этого.

— И мне, — вставил Лес. — Да какая разница, кто сказал?

— Может, и никакой, а может, большая. Вот я и спрашиваю: как получилось, что в пустом фургоне оказалось столько выпивки? Не нарочно ли кто подложил?

— Как теперь узнаешь? Да какого черта! Виски есть виски. Мне все равно, откуда оно берется.

— На это он как раз и рассчитывал.

— Кто он?

— Я вам вот что скажу, ребята, нас надули. Подставили. Мы сделали черную работу, а деньги взял другой. Тебе достались какие-нибудь деньги, а, Лес?

— Черта с два!

— Вот и мне тоже. И никому не достались. Кто-то нарочно подсунул нам виски. А кто крикнул, что сюда идут? А? Кто заорал, что валит целая толпа?

Лес грязно выругался.

— Да будь оно все проклято к чертовой матери!

— Теперь понятно? Кто-то втянул нас в дело, а сам смотался с денежками.

Риг, чистивший свое оружие, начал заряжать его.

— Что зря языками болтать! Дело-то прошлое. Ну и что с того, что нас втянули? Столько лет прошло.

— Не нравится мне все это, — прогнусавил Лес. — Не люблю, когда меня втягивают в какое-нибудь поганое дерьмо.

— Лучше напрягите-ка мозги. Надо припомнить, кто сказал, что в фургоне есть выпивка.

— Да теперь-то какая разница?

— Разница есть, — возразил Ваггонер. — Он здесь, в Уошу.

Приятели изумленно уставились на него. Ваггонер снова залпом опорожнил свой стакан.

— Мне надо выполнить одну работенку. — Он вытащил из кармана несколько записок. — Видали? Это от него. Наверняка от него.

— Так ты знаешь, кто он?

— В том-то и беда, что нет. Зато он меня знает. Он всех нас знает. Кто мы такие и чем занимаемся.

Лес снова взял карты, перетасовал их и стал раскладывать пасьянс. Через некоторое время он поднял голову и в раздумье произнес:

— Значит, он был на Миссури. Точно. — Посмотрев на Рига, возившегося с оружием, спросил: — Что скажешь, а, Риг?

— Так-то оно так. Только там стояла чертова пропасть фургонов, собиравшихся ехать на Запад, и, кроме нас, шныряли и другие ребята, которые тоже искали, чем поживиться. — Он убрал револьвер в кобуру. — Кто теперь разберет? Если он до сих пор молчал, то и дальше молчать станет. В конце концов, дело давнее. Кто теперь что докажет?

— Линчевателям не требуется особых доказательств, -возразил Лес.

— Ладно, пораскиньте тут мозгами, а я пошел, — поднялся Ваггонер.

— Ты говоришь, он платит тебе. Значит, ты его видел?

— Один раз. Несколько лет назад. Мы встречались в горах, и он был закутан так, что я не разглядел ни его лица, ни остального. Только рост. Он прислал мне записочку и назначил место встречи. — Ваггонер кивнул головой на восток. — Вон там. — Помолчав, прибавил: — Он заказал мне убийство Тревэллиона.

— Стало быть, задел тебя за живое?

— Да. Сказал, что Тревэллион знает нас всех, что он убил Рори и Скиннера и, если с ним не разделаться, оставшихся ждет такая же участь. Он убедил меня, и, кроме того, — Ваггонер улыбнулся, обнажив крупные зубы, — он дал мне триста долларов. А потом еще. С каждой запиской присылал столько же.

— Не удивительно, что ты не торопился покончить с ним.

— Я пытался. Поверьте мне, пытался. И Кип Хозер тоже, только теперь он мертв.

— Кип никудышный стрелок. Отродясь не слыхал, чтобы он попал в кого-нибудь. Только ножом и умел пугать.

— Но он все же попробовал. А вспомните Скиннера. Уж Оби-то в быстроте и меткости не откажешь. Нет, этот Тревэллион крепкий орешек.

— Да ну, втроем справимся.

— Поживем, увидим.

— Погоди-ка, Ваг. Кто же все-таки этот парень, который запросто выкладывает по триста долларов? Откуда у него деньги? Где его участок?

Ваггонер принялся складывать остатки еды в оловянное ведерко.

— Я уже ломал голову над этим. Скорее всего, он тоже был там. Он боится Тревэллиона и хочет от него избавиться.

— Полагаешь, он взял деньги?

— Наверное, сейчас этот хлыщ неплохо живет, — задумчиво проговорил Ваггонер. — Может, играет на бирже. У таких водятся деньжата.

— Да-а, этому парню, видно, есть что терять. Вот взять хотя бы эту шахту, куда он посылает тебя. Откуда ему знать, что Тревэллион пойдет туда? Ведь это не его шахта. Что ему там делать?

— Меня просто раздирает любопытство, кто этот парень, который так много знает? — задумчиво сказал Лес.

— Вот что, — хлопнул по столу рукой Ваггонер, — он уже не раз обращался ко мне и всегда давал по три сотни. В самый первый раз, когда мы встретились, предупредил, чтобы я не пытался узнать, кто он. Сказал, что мне все равно не перехитрить его. Черт возьми, так какое мое собачье дело, кто он! Вы что же, думаете, я буду рыскать повсюду и вынюхивать, кто он такой?

— Кто бы он ни был, — продолжал настаивать Лес, — ему есть что терять. Может, он вообще крупная шишка, какой-нибудь бизнесмен или владелец прииска.

Ваггонер открыл дверь и, шагнув за порог, оглянулся.

— Вот что, ребята. Вы, кажется, хотели подзаработать на жизнь? Уберите Тревэллиона и получите от меня по сотне баксов каждый.

Ваггонер вышел на дорогу, а Риг, глядя ему вслед, бросил:

— О чем это он? Какие-то вшивые сто баксов…

— Если пасти скот, за все лето таких денег не заработаешь, — возразил ему Лес. — Мы-то с тобой убивали и за меньшую плату.

Они помолчали, потом Риг проговорил:

— Не нравится мне все это, Лес, ой как не нравится. Плохо, что кто-то знает о Миссури.

— Что же делать? Ведь нам не известно ни его имя, ни чем он занимается.

— Тревэллион знает. И про нас тоже.

— Но откуда? Там же никого не было!

— В том-то и дело. Может, он сидел в кустах, наложив в штаны со страху? — Риг набил в трубку табаку. — Если он убил Рори и Скиннера, тогда чего же он ждет? Он же наверняка видел Ваггонера в городе. Не исключено, что и нас тоже.

Риг явно нервничал. Он зажег спичку и раскурил трубку.

— Надо избавиться от него, Лес, иначе он доберется до нас. Чует мое сердце, этот парень что-то задумал.

— Да пошел он к черту! — Лес вытащил из колоды туза. — Меня больше интересует тот, кто запросто выдает Ваггонеру по триста баксов. С какой это стати все должно доставаться одному Ваггонеру?

— Что это ты задумал?

— Если ему позарез нужно убрать Тревэллиона, стало быть, он боится его, боится, что его раскроют. Чуешь, Риг? Вот тут-то голубок и попался! Этот ловкач наверняка представляет собой что-то и не может позволить, чтобы по городу поползли слухи о его прошлом. Так может, он захочет расстаться со своими денежками, чтобы сохранить это в тайне? Заплатил бы нам с тобой пять тысяч за молчание, а когда пройдет время, еще столько же. Ну как?

— А как же Ваг?

— А что Ваг? Он поделился с нами своими тремя сотнями? Даже и не подумал. И никогда не поделится. Пять тысяч, Риг… Поделим поровну, только представь. Это ж какие деньги!

— Да я столько отродясь не видывал. — Он вынул трубку изо рта и сплюнул в огонь. — Да что без толку языком молоть! Мы ведь даже не знаем, кто он такой.

Лес молчал, уткнувшись в карты.

— Сейчас не знаем, а завтра разузнаем. Надо хорошенько пораскинуть мозгами, покопаться в памяти.

— Черт возьми, да в Комстоке тысячи людей! Это все равно, что искать иголку в стоге сена!

— Ты прав, задачка непростая, но попробовать стоит. Здесь полно разного сброда, среди них искать без толку. Он наверняка с положением. Так что круг сужается. Теперь вот что — он околачивался на Миссури в сорок девятом или пятидесятом, а в пятьдесят девятом точно приехал сюда, в Комсток. Если так считать, то круг еще больше сужается.

— Так что нам делать? — спросил Риг.

— Поедем в город. Каждый сам по себе. Разыщем старых приятелей, поговорим о былых временах. Какие-нибудь имела да всплывут. А нет, постараемся выудить. Сразу станет ясно, кто ошивается в здешних краях, а уж тогда выберем из них тех, у кого дела идут хорошо и кому, стало быть, есть что терять.

Ловким движением он собрал карты в ровную колоду и отложил их в сторону.

— Ведь нам же с тобой нужны деньги, правда, Риг?

Они вышли из хижины и направились в город. На углу Эй-стрит и Юнион Риг замешкался:

— Лес, а что, если он не пойдет на наши условия? Что, если он решит убрать нас?

— Ха-а! Да откуда он узнает, кто мы? И вообще, мы с тобой пара цыплят, что ли? Нас не так-то просто убить, Риг. Уж как-нибудь позаботимся о своих шкурах. И потом, кого он может нанять, чтобы отделаться от нас? Уж не Вага ли?

Они направлялись к Си-стрит, когда Риг внезапно остановился.

— Лес, а что, если он уже нанял Вага? Неужто заплатил ему по триста баксов за наши с тобой шкуры? Так, как он живет, ему хватит этих денег года на два.

Лес окинул город задумчивым взглядом.

— Надо подумать об этом, Риг, и присмотреть за Вагом — не спускать с него глаз. Если нашему голубку не удастся быстро выпутаться, то…

— То что?

— Тогда пришьем Вага. Тут уж одно из двух — или он, или мы.

Глава 52

Спустившись в холл, Грита увидела Тревэллиона, беседовавшего с Тиэйлом, и остановилась, наблюдая за ним. Все-таки он очень красив, какая-то особая, мужественная красота. Неповторимая внешность, свой собственный стиль.

Она не сомневалась, что он носит при себе револьвер. В пределах отеля «Интернэшнл» мало кто появлялся с оружием. Завсегдатаи старались не держать его на виду, а открыто носили только те, кто прямо с дороги заходил сюда в поисках пищи и ночлега.

Тревэллион заметил Гриту, и мужчины подошли к ней.

— Вы виделись с Хескетом?

— Да, и сообщила ему, что он уволен. Я дала ему понять, что отныне ему лучше не появляться на «Соломоне», так как охрана получила приказ не пропускать его.

— И как он отнесся к новости? — поинтересовался Тиэйл.

— Он был взбешен. Я хочу попросить вас, мистер Тиэйл, охранять мой прииск и…

— Нет, — оборвал ее на полуслове Тревэллион.

В его голосе прозвучала такая решительность, что Грита изумленно подняла на него глаза. Тиэйл тоже посмотрел на него.

— Я хочу, чтобы Тиэйл оставался с вами, — пояснил Вэл. — А охраной прииска я попрошу заняться кого-нибудь из парней Ледбеттера. Понадобятся двое, чтобы они могли сменять друг друга. Тиэйл же должен быть всегда при вас. Я не буду чувствовать себя спокойно, если на его месте окажется кто-то другой. Во всей Неваде не найдется никого, кто бы посмел побеспокоить вас, когда рядом Тиэйл.

— В этом нет необходимости, — возразила Грита. — Теперь, когда Хескет знает, что у него больше нет доступа на «Соломон», он сам не захочет иметь со мной дела. Я подала заявку на владение прииском и жду, когда она будет опубликована в «Энтерпрайз».

— И вы верите, что ее опубликуют?

Она с сомнением покачала головой.

— Вообще-то нет. Этот злобный и мстительный человек не остановится ни перед чем. Я предложила ему продать мне свои акции.

— А он?

— Чуть не лопнул от злости. Ясно, что он считает прииск своим, и ему все равно, сколько у него акций.

— Может, мне сходить на прииск и осмотреть его? — предложил Тревэллион. — С тех пор как я спускался туда, прошло немало времени.

— Идти, так вместе, — улыбнулась Грита. — Если на то пошло, мистер Тревэллион, то прииск мой, во всяком случае, большая его часть.

Маргрита повернулась к Тиэйлу.

— Вы можете пока поесть. Мы пробудем там недолго, а потом вы проводите меня в театр.

Тиэйл кивнул.

— Хорошо, мэм. Поесть я бы не отказался. — Он хотел что-то прибавить, но они уже направились к выходу.

Из окна своего номера в «Интернэшнл» Хескет видел, как известная ему парочка направилась в сторону прииска, вынул из кармана часы и заметил время.

Интересно, их охрана уже заступила на пост или нет? Скорее всего, нет. Его-то людей, конечно, рассчитали. Сэнтли там, но по субботам он обычно уходит около полудня, чтобы закупить продукты на предстоящую неделю. Может, в театре? Сегодняшний спектакль отменили — за сценой случился небольшой пожар. Скорее всего, она потом отправится в театр — наверняка захочет посмотреть, насколько повреждены декорации, успешно ли идет ремонт. Его должны закончить к воскресному спектаклю.

Хескет позволил себе слабую улыбку. Декорации-то будут готовы к представлению, только оно не состоится. Не состоится до тех пор, пока в труппе не появится новая примадонна.

В задумчивости он слегка постучал по столу. Его мозг как счетная машина тщательно анализировал все ходы задуманной операции.

Тиэйл… Тиэйл не пошел с ними, а ведь он очень осторожен. С ним надо что-то делать.

Хескет раздраженно покачал головой. Нет, это уж слишком — могут что-то заподозрить. Ему придется пойти другим путем. Хескет не любил изменять правилам. Он пообедает в обычный час, на своем обычном месте, и если все пройдет гладко, он покончит с этим раз и навсегда.

Одна часть его плана уже начала осуществляться. Другая предполагала вывод из игры Джекоба Тиэйла, что позволило бы отвлечь всеобщее внимание от Маргриты и Тревэллиона, если с ними что-нибудь случится.

Охрана Маргриты заступит на службу скорее всего после того, как Тревэллион и девушка спустятся в шахту, так что охранникам будет невдомек, что внизу кто-то есть.

Самое важное сейчас — отвлечь Тиэйла. Он очень подозрителен, и его непросто сбить с взятого курса.

Хескет подошел к зеркалу, поправил галстук и остался доволен своим отражением. Как здорово он все связал, хотя и пришлось принимать решения на ходу. Ему больше нравилось планомерное осуществление задуманного, когда есть возможность обстоятельно обмозговать каждую деталь. В данном случае слишком многое зависело от действий других людей и обстоятельств, а к этому он всегда питал недоверие.

О Ваггонере Эл не беспокоился,парню он доверял. Ваггонер исполнял задание быстро и не оставлял концов. Зато два других вызывали много сомнений, ведь он почти не знал их, хотя догадывался, что после их встречи с Тиэйлом ему не придется о них беспокоиться — Тиэйл наверняка ухлопает одного, если не обоих сразу. Важно только, чтобы они тоже успели всадить в него несколько порций свинца.

Теперь надо написать записку. Хескет сначала сочинил текст в уме, потом вывел печатными буквами:

«НАЙДИТЕ И УБЕЙТЕ ДЖЕКОБА ТИЭЙЛА. ЗА ПРЕДЕЛАМИ „ИНТЕРНЭШНЛ“. ПЯТЬСОТ ДОЛЛАРОВ. ПО ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ КАЖДОМУ. ИСПОЛНИТЬ СЕГОДНЯ НОЧЬЮ. ДВЕСТИ — СРАЗУ, ОСТАЛЬНОЕ — ПО ИСПОЛНЕНИИ».

Он пробежал глазами корявые фразы — конечно, сделано наспех, но выбора у него нет. Сейчас или никогда. Он не терял надежды, что записка попадет по назначению. По двести пятьдесят долларов каждому или пятьсот одному… Иными словами, кто-то один из них вполне может прикарманить всю сумму, отправив на тот свет подельника. Разве это не великий соблазн, против которого невозможно устоять? Тем более вокруг то и дело происходят убийства.

Ваггонер наверняка сейчас на «Соломоне» или уже закончил все приготовления и пошел домой, а те двое, скорее всего, торчат в каком-нибудь салуне. Даже если они и увидят его (лучше, конечно, обойтись без этого), им не придется долго радоваться. Хескет надел шляпу, взял трость, с которой теперь не расставался, и спустился в вестибюль. Выходя из отеля, он краем глаза заметил Тиэйла, сидевшего на своем обычном месте.

Даже в этот вечерний час деловая жизнь в Вирджиния-Сити продолжала кипеть — грохотали плавильни и компрессоры, погонщики, чертыхаясь, подхлестывали мулов, отовсюду неслись звуки музыки, пение и смех.

Он уже отработал несколько способов передачи посланий Ваггонеру, но ни один из них не годился для Леса и его приятеля — между ними нет предварительной договоренности, как с Ваггонером. Остается пойти на риск — подбросить записку в хижину. А что, если Ваггонер обнаружит ее первым? Ну что ж, очень даже хорошо. С Тиэйлом будет в любом случае покончено. Правда, Тиэйл тоже может убить Ваггонера. Этого Хескету пока не хотелось. Ваггонер еще ему нужен, хотя бы некоторое время.

В аккуратном сером костюме непринужденной походкой Эл шел по улице, останавливаясь время от времени, чтобы взглянуть на город. Он понимал, что за ним наблюдают, и заранее подготовил почву, частенько прогуливаясь вот так, на виду у всех.

Хижина Ваггонера оказалась на замке. Хескет остановился, подобрал с земли пару камней и повертел их в руках, как бы изучая, потом отбросил в сторону. В Вирджиния-Сити все думали о богатствах земных недр, поэтому никого не удивляло, если кто-нибудь поднимал камень и разглядывал его.

Рассматривая камни, Хескет незаметно бросил взгляд на хижину. Кажется, все спокойно. В конце концов, он скажет, что искал рабочих для «Соломона».

В кармане у него лежала записка и деньги. Он ненавидел расставаться с деньгами. Правда, на сей раз сделка может остаться незавершенной, так что не стоит переживать раньше времени. Если все сложится удачно, они перебьют друг друга.

Хескет подождал еще, в волнении отирая лоб льняным платком. В хижине по-прежнему было тихо — похоже, хозяева отсутствовали.

Как обычно, он просунул записку и деньги в проделанную в двери прорезь с прибитой к ней с другой стороны пустой коробкой из-под сигар, оглянулся и собрался уходить. Но не успел сделать и шага, как услышал голос:

— Ты только погляди, Риг, у нас, кажется, гости!

Весь подобравшись, Эл почувствовал, как от страха мышцы напряглись у него на спине, и с трудом подавил в себе желание сорваться с места и броситься наутек.

Он помнил их лица. Разумеется, парни постарели — годы наложили на них свой отпечаток, — и все же он сразу узнал их.

— Здравствуйте, господа. Чем могу быть полезен?

— Может, назовешь свое имя?

— Боюсь, оно ничего вам не скажет. — Записку и деньги он уже опустил, так что разыгрывать из себя невинного младенца было бы глупо. Нужно, наоборот, принять решительный вид. — Не будем тратить времени на пустяки и выяснять, кто мы такие. В коробке лежит записка, а также сумма в две сотни долларов. Я хочу, чтобы вы прочли, что там написано, положили деньги в карман и выполнили задание. Если, конечно, хотите получить еще триста.

— Кажется, он говорит о деньгах. Чуешь, Лес? Может, послушаем?

— Для кого эти деньги — для нас или для Ваггонера?

— Для вас. Только действовать надо быстро. Послезавтра… даже завтра уже будет поздно.

— Откуда вы узнали про нас?

— Я знаю, где найти нужных людей. От вас требуется в течение двух часов грамотно выполнить одну работу.

— И тогда получим еще триста? Стало быть, по двести пятьдесят на рыло? Кто этот парень, которого надо убрать?

— Его зовут Тиэйл. — Хескет коротко описал телохранителя Гриты. — Несколько минут назад он сидел на лавочке возле «Интернэшнл». И советую стрелять без предупреждения.

Оба вопросительно посмотрели на него.

— Это почему?

— Он вооружен и отлично владеет оружием. Вы всегда можете заявить, что он первым потянулся за револьвером или что он убил тетушку вашей невесты где-нибудь в Мемфисе.

— Пятьсот баксов? Насколько мне известно, обычно вы платите меньше.

— Но вас же двое. Притом дело срочное. К тому же вы, ребята, профессионалы, а за это полагается надбавка. — Он вынул из кармана часы. — Мне пора. Только помните, работа должна быть выполнена в течение двух часов, и ваши триста долларов будут ждать вас в этой коробке завтра утром.

Риг прислонился к дверному косяку, в глазах его промелькнула хитрая насмешка.

— А если мы возьмем эти двести баксов и смоемся?

Улыбка Хескета не предвещала ничего хорошего.

— Ну, это уж мои трудности. К счастью, с подобными вещами мне пришлось столкнуться всего один раз.

Он резко повернулся и прошел прочь. Дойдя до Си-стрит, остановился. Эти двое во что бы то ни стало должны умереть.

Эл вернулся в отель, прошел в ресторан и занял свое обычное место. На столике, аккуратно сложенные, лежали «Территориал Энтерпрайз» и «Вестник Сан-Франциско».

Хескет развернул газету и откинулся в кресле. И тут его пронизал страх. Этот человек, этот Джекоб Тиэйл… Как смотрел на него, когда он поднимался по ступенькам!.. Словно все знает! Но этого не может быть! Как он мог догадаться, что произойдет через несколько минут?! Нет… этого просто не может быть…

Хескет отложил газету в сторону. Снова пишет этот Твен, многие считают его забавным. Только о «Соломоне» и о Хескете ни слова. Хотя, если…

Он заглянул в меню, заказал то же, что обычно, и бокал вина. Осталось подождать совсем немножко…

Лоб его покрылся испариной. Самое главное — сохранять спокойствие, твердил он себе.

Официант наполнил его бокал. Эл наблюдал, как вино льется из бутылки. Красное, как кровь… Кровь? Да что это с ним такое, в конце концов?! Неужто в первый раз? Они просто придут и…

Кто-то уронил тарелку, и от звука разбитой посуды Хескет вскочил, как от выстрела, потом медленно сел на свое место.

Господи! Все равно это придется сделать! Придется.

Невыносимую атмосферу ожидания разрядила резкая череда лающих револьверных выстрелов. Они прогремели друг за другом, так что их можно было принять за один… и потом тишина.

Глава 53

Маргрита и Тревэллион подошли к «Соломону». На небольшом уступе, в который упиралась дорога, тесно громоздились постройки. В длинном здании слева располагались три конторы с висевшими на дверях табличками: «Суперинтендант», «Управление делами» и «Проба руды».

С задней стороны площадки находилась будка подъемного устройства и вход в шахту, а напротив конторы — кузнечный цех, мастерские и хранилище руды. По сравнению с такими приисками, как «Хейл и Норкросс», «Сэвидж», «Офир» и многие другие, «Соломон» считался не очень крупным предприятием. Уилл Крокетт слишком долго следовал советам Элберта Хескета, а тот нарочно делал все, чтобы препятствовать развитию прииска — так ему было легче удержать над ним контроль.

— Вам понадобятся немалые деньги, чтобы разрабатывать прииск надлежащим образом, — заметил Тревэллион. — Нужно идти глубже и одновременно вести горизонтальную выработку в направлении моего участка…

— Но ведь там же ваш участок, — возразила Грита.

Он пожал плечами.

— Здесь, как ни крути, результат один. Я застолбил этот участок, подписавшись своим именем и именем Уилла Крокетта, и вы, как его наследница, тоже имеете право на эту землю.

— Но вы сделали это ради Уилла, и я здесь ни при чем.

— Только не подумайте, что я собираюсь упускать свое, — улыбнулся Вэл. — Моя доля это моя доля, другое дело, что мы могли бы осваивать эту землю вместе, на правах партнеров.

Дверь конторы отворилась, и на пороге появился Сэнтли, он поздоровался с Тревэллионом.

— Наслышан о вас, хотя мы и не знакомы.

— Мое имя Тревэллион, мистер Сэнтли. А это мисс Редэвей.

— Очень приятно. Мистер Тревэллион, надеюсь, вы не собираетесь спускаться в шахту? Работы сегодня не ведутся. Вот если бы вы могли прийти в понедельник…

— Если мне понадобится, я могу спуститься в шахту и без подъемника.

— Да, но это очень опасно. Кроме того, мистер Хескет оставил записку, которая адресована в основном мисс Редэвей, где он предостерегает вас, чтобы вы не спускались в сорок девятый штрек. Это запретная зона.

— Почему она запретная? — поинтересовалась Грита.

— Полагаю, там небезопасно. Мистер Хескет не очень-то посвящает меня в свои планы, держит их при себе.

— Вы знакомы с результатами проб? — спросил Тревэллион.

— Нет, сэр. Отчеты поступают прямиком к мистеру Хескету. Пробами у нас занимается мистер Шинмейкер, он получил распоряжение не распространяться о них и строго его соблюдает.

Сэнтли огляделся по сторонам.

— Я не должен говорить вам этого, мэм, но мистер Хескет резко прекратил работы в сорок девятом штреке. Я даже не понимаю почему. Просто выгнал всех оттуда и поставил что-то вроде загородки. — Сэнтли помолчал. — По-моему, там угроза глиняных оползней.

— Мы только глянем одним глазком, — сказал Тревэллион. — Мисс Редэвей еще никогда не видела шахты.

— Пожалуйста. — Сэнтли посмотрел на часы. — Я уже собирался закрывать. Может, вам понадобится ключ?

— Думаю, да. Спасибо. Вам необязательно оставаться. Мы не пробудем там долго.

Тревэллион провел Гриту по конторе, кратко объяснив, что представляют собой пробы руды. Солнце клонилось к закату, когда они вышли на улицу.

Внезапно Грита повернулась к нему.

— Вэл, я хочу спуститься вниз!

— В шахту? В такой поздний час?

— Ну и что? Ночью там, должно быть, не темнее, чем днем. Разве нельзя нам взять с собою пару фонарей? — И она указала на стену, где висели в ряд фонари. — Мы же недолго.

— По-моему, лучше прийти сюда при свете дня и когда здесь будут люди. Нельзя спускаться в шахту, если никто не знает об этом.

— Ну пожалуйста, Вэл! Всего на несколько минут! Я только хочу посмотреть, что там такого особенного в этом сорок девятом штреке.

— Ну…

— Пожалуйста, Вэл! Спустимся на несколько минут. Вы же раньше спускались в эту шахту?

— Давно. Уилл пригласил меня осмотреть ее незадолго до того, как потерял прииск. Думаю, с тех пор там многое изменилось… Ну что ж, на минутку спуститься можно.

Тревэллион вспомнил, что на столе у Сэнтли видел план шахты. Вернувшись в контору, он склонился над схемой. Теперь он без труда найдет сорок девятый штрек. Тревэллиону совсем не хотелось спускаться в шахту, но в конце-то концов они пробудут там всего несколько минут.

— Вы можете испачкаться, — предупредил он. — Под землей сыро и грязно.

— Ну и что? В отеле переоденусь. Мне уже приходилось пачкаться. — Она рассмеялась. — Ну же, Вэл! Пойдемте!

— Вам придется карабкаться по лестнице, — снова предупредил он.

— Я карабкалась по горам в Альпах, — ответила она. — И должна признаться, у меня неплохо получалось. Так что не беспокойтесь.

— Фонари лучше не брать, из них капает масло. Возьмем свечи. Трех штук обычно хватает на десять часов, а мы прихватим в два раза больше, на всякий случай. — Тревэллион повесил пиджак на крючок, надел горняцкую куртку и положил в карман несколько запасных свечей.

В шахте Грита почувствовала возбуждение и легкий испуг. Непроницаемую тишину нарушал лишь стук падающих капель и камешков, срывавшихся время от времени с потолка. Они двигались вдоль узкой колеи, предназначенной для вагонеток, вывозивших руду. Остановившись на развилке двух путей, Тревэллион подобрал с земли лопату.

Он вспомнил схему, которую видел в конторе. Судя по всему, они находятся где-то совсем рядом с сорок девятым штреком.

Сделав еще несколько шагов, он остановился так резко, что Грита сзади наткнулась на него.

— Что случилось? — спросила она.

Он наклонился и подобрал с земли какой-то предмет.

— Как странно. Сэнтли сказал, что работы в сорок девятом давно не ведутся, а эта штуковина — кусок бикфордова шнура, используемого при взрывах.

— Может, они работали где-то поблизости? — предположила Грита. — Давайте поторопимся. Здесь ужасная жара, и мне хочется поскорее выбраться наверх.

Тревэллион усмехнулся.

— А чья это была идея? Разве не ваша? Ну ладно, думаю, мы уже почти у цели.

Сейчас он припомнил, что сорок девятый штрек представлял собою квершлаг, прорытый между двумя туннелями для обеспечения циркуляции воздуха, позволявший также брать породу из образовавшегося между этими двумя туннелями углового пространства.

У самого входа в штрек он остановился, пристально оглядел его и махнул рукой.

— Здесь пустая порода. Это и по схеме было видно. Всего лишь «конь» и ничего больше.

— А что такое «конь»?

— Комстокская залежь представляет собою разлом, образовавшийся миллионы лет назад, который простирается приблизительно на четыре мили в длину. Когда он образовался, газы из земных недр начали подниматься вверх. Здесь повсюду бьют горячие ключи, они-то и выносят золото и серебро на поверхность. Но потом гигантские осколки начали откалываться от скал и падать в этот разлом, вот и получилось то, что горняки называют «конем». В сущности, это полоса пустой породы, которая пролегает между насыщенными рудой пластами. Наткнувшись на такое место, вы должны решить — либо вы продолжаете работу, либо прекращаете ее, считая, что ничего, кроме пустой породы, вас там не ждет.

По пути в сорок девятый штрек Тревэллион время от времени останавливался и озирался. Немного погодя он произнес:

— Мы теряем время. Здесь ничего нет.

— Тогда почему…

— Он сказал то, что есть на самом деле. Здесь действительно нечего брать. Кажется, впервые в жизни Хескет не солгал.

Вэл указал на землю под ногами. Вдоль стены тянулась широкая черная полоса грязи, она почти доходила до колеи, по которой они двигались.

— Это оползень. Каменные пласты нередко перемежаются со слоями грязи и глины, которые под огромным давлением выталкиваются в свободное пространство, возникающее во время прокладки туннеля.

— И что?

Он пожал плечами.

— Если глина пошла, то она уже не остановится, поэтому там, где ведутся работы, должен быть один или двое рабочих, которые занимаются только тем, что выгребают глину и выносят ее наружу. В противном случае она со временем заполнит весь туннель.

— Вы хотите сказать, она может заполнить все это пространство?

— Да, ведь вместе с нею из стен сочится вода. Кроме Комстока я видел подобное только однажды — в одной заброшенной шахте в Орегоне. Грязь заполнила там почти все рабочее пространство, снесла крепления и вытолкнула их наружу.

— Неужели ничто не может остановить ее?

— Ничто, пока она не заполнит собою все вокруг.

Грита вздрогнула и, повернувшись к Тревэллиону, проговорила:

— Давайте выберемся отсюда!

Но не успели они сделать двух шагов, как впереди раздался глухой удар, и мощный порыв всколыхнувшегося воздуха затушил их свечи.

Грита стиснула руку Тревэллиона.

— Вэл, что это было?

Она почувствовала запах пыли и чего-то еще, совершенно ей незнакомого.

— Это взрыв, Грита, — сказал Тревэллион. — Стойте и не шевелитесь, пока я не зажгу свет.

— А этот запах… что это?

— Пороховой дым, — ответил он. — Боюсь, мы влипли в неприятную историю.

Грита слышала, как стучит ее сердце. Она смертельно испугалась.

Тревэллион чиркнул спичкой и зажег свечи.

— Давайте-ка посмотрим, насколько плохи наши дела, — сказал он и направился вдоль колеи к устью квершлага. Но устье исчезло — вход в туннель завалило огромными осколками породы и обломками деревянных креплений.

Тревэллион поднял свечу и посветил. Взрыв устроили так, что оба входа в квершлаг оказались завалены. Вэл задумался, пытаясь вспомнить, как залегли пласты вдоль туннеля. Интересно, какова площадь, охваченная взрывом? И какое расстояние отделяет их от остального мира? Вероятно, очень большое…

— Потушите свечу, Грита, — сказал он. — Нам нужно беречь воздух.

— Мы в ловушке, да, Вэл? — Грита изо всех сил старалась совладать со страхом, звучавшим в ее голосе.

— Да, все очень ловко подстроено. Теперь понятно, зачем он оставил записку — хотел возбудить наше любопытство и заманить нас сюда.

— Но, Вэл… ведь нас же найдут… Найдут, когда придут завтра на работу!

— Завтра воскресенье, и никто на работу не выйдет. А скорее всего, Хескет вообще распустил рабочих, сказав, что мы собираемся нанять своих.

— А мистер Сэнтли? — Грита цеплялась за малейшую возможность, как за соломинку.

— Он живет далеко, около Генуи, и вернется не раньше понедельника. Если Хескет не придумает, как устранить его вообще.

Он обнял ее за плечи.

— Грита, давайте смотреть правде в глаза. Никто не придет сюда, никто не будет искать нас и задавать вопросы. Во всяком случае, какое-то время.

— Значит… значит, это конец? Неужели мы умрем здесь?

Он мрачно улыбнулся.

— Может, и так. По крайней мере, мы хоть знаем, чего нам ждать. Никто не будет нас искать, и спасение в наших собственных руках. — Он махнул рукой. — Сядьте вон там и подумайте о чем-нибудь хорошем, а я поработаю.

Глава 54

Мелисса сидела на кухне за столом, когда вошел Джим Ледбеттер.

— Привет, Джим! Проходи, садись.

— Спасибо. — Он снял шляпу и пробежал пальцами по волосам, потом подошел и сел напротив.

— Не видала Тревэллиона?

— Он не заходил уже несколько дней. Я все думала об этом, Джим. Мне кажется, он влюблен.

— Может, и так, только я что-то волнуюсь. Я-то думал, он сразу появится, когда узнает, какая здесь произошла перестрелка. Кстати, как Тиэйл? Что о нем слышно?

— Совсем плох. Удивляюсь, как он уложил их обоих. Они подошли с двух сторон, один окликнул его, а когда он обернулся, другой выстрелил. Первый тоже начал стрелять. Одного он ухлопал сразу, потом упал, перекатился на бок и уложил другого. Никогда не видела ничего подобного!

— Так ты была там?

— Да. Они подкрались у меня на глазах, я хотела окликнуть его, но опоздала — все произошло слишком быстро… Джим, надо предупредить Трева.

— Предупредить Тревэллиона? О чем?

— Джим, ты когда-нибудь слышал о Чистильщике?

— О Топоре? Конечно. Он убил одного моего знакомого парня на границе с Орегоном. А что такое?

— Он здесь, в Вирджиния-Сити.

— Неудивительно, Мелисса. Подобный сброд так и тянет в эти края.

— Не в этом дело, Джим. Он приехал сюда за Тревом. Он разговаривал с этим жутким Ваггонером, который расспрашивал повсюду о Треве. Трев считает, что именно он украл у него золото. Они поздоровались как лучшие друзья… Потом заходили в кондитерскую, и я слышала, как они упоминали имя Тревэллиона. А еще они говорили о каких-то Риге и Лесе.

Ледбеттер насторожился.

— Это те двое, что стреляли в Джекоба. Они из шайки Ваггонера.

— Джим, Топор знает Трева. Помнишь, когда мы ехали сюда? Где-то между Грязнулей Майком и Строберри, точно не помню, нам повстречался всадник, такой красавчик со светлыми волосами, он тогда еще проводил Трева долгим, пристальным взглядом… Я видела его после, в Калифорнии. Это и есть Чистильщик, Джим. Это и есть Топор.

Ледбеттер допил кофе. Все это, конечно, догадки. Но может оказаться и правдой. Топор с Ваггонером беседовали как старые приятели, Ваггонер — дружок тех двоих, что пытались убить Тиэйла. Все сплетается в один клубок.

— Пожалуй, поеду, попробую что-нибудь разузнать. Мелисса, если Трев объявится, расскажи ему все как есть. Пусть будет начеку.

Когда Джим скрылся за дверью, Мелисса подбежала к окну и долго смотрела ему вслед. Тревэллион сказал, что Джим влюблен в нее. Тогда это показалось ей нелепым. Но что, если это правда? А какой он замечательный человек — прямой, честный, порядочный! И почему она до сих пор увлекалась не пойми кем?!

Кристиан Тэпли только что закончил работу и собрался уходить, когда подъехал Ледбеттер.

— Тревэллион? Нет, Джим, не видал. Вообще-то я ждал его — думал, вместе съездим проведаем Тиэйла.

— К нему сейчас нельзя. Он очень плох, и ему нужен покой. Послушать доктора, так он на ладан дышит,

Ледбеттер набил трубку.

— Вот что, Тэп. Не нравится мне все это. Что с Тревом? И в кондитерской не появлялся, и здесь его нет.

Тэпли ухмыльнулся.

— Лед, да ты сам прикинь-ка. Эта красавица актриса… Ты разве не замечаешь, что он от нее без ума?

— Может, оно и так. Я тоже думал об этом. Только и ее нигде нет.

— Вот видишь? А я тебе про что говорю?

— Ладно, пойду, — развел руками Ледбеттер. — Появится, передай, чтобы был осторожен. Топор в городе. Не исключено, что он здесь по его душу.

В квершлаге под номером сорок девять мерцало слабое пламя свечи. Взрыв устроили в том месте, где квершлаг ответвлялся от основного туннеля, но последовавший за ним обвал не закрыл доступа в туннель, оставив несколько ярдов свободного пространства. Оно заканчивалось в нескольких футах от того камня, на котором сидела Грита. Воздуха пока хватало, свечей тоже.

Вэл один за одним вытаскивал камни и откатывал в сторону — лопата их не брала. За ненадобностью он прислонил ее к стене и повесил на нее куртку, жилет и рубашку.

— Вэл, давайте я помогу вам. Я сильная.

— Позже. Работы еще много.

Его спина и плечи покрылись пылью, и по ним, оставляя бороздки, стекал пот.

— Вэл, уже десять. Не лучше ли вам отдохнуть?

— Отдохну, когда выберемся.

Он работал упорно, стараясь не делать лишних движений и беречь силы. Думать не мог, потому что было не о чем. Он сразу понял, какая работа ему предстоит, и теперь старался изо всех сил. Самое главное сейчас — проделать отверстие, в которое хлынет воздух, иначе они задохнутся.

Помощи ждать неоткуда. Охрана, нанятая Маргритой, наверное, уже приступила к службе и никого не пропустит на территорию прииска.

Сейчас десять. Тревэллион не мог припомнить, в котором часу они отправились на прииск, знал только, что дело шло к вечеру — приблизительно часа в четыре-пять. Уже почти шесть часов, как они томились в этой западне, если не считать, что минут тридцать у них ушло на осмотр туннеля. Вэл присел на обломок породы.

Он очень устал, но представлял, как будет изможден, когда они выберутся отсюда. Однажды ему уже случалось быть заваленным в горной пещере, тогда его откопали оказавшиеся поблизости индейцы. Он вспомнил, как ему тогда не хватало воздуха, стало трудно дышать и пламя свечи начало меркнуть.

— Вы, я вижу, сильная женщина, — улыбнулся он, посмотрев на нее. — Не закатываете истерик, не жалуетесь, не плачете. Думаю, с вами можно быть откровенным. Скорее всего зарядов поставили несколько, через определенные интервалы, и прозвучали они одновременно. Помните кусок бикфордова шнура, который я подобрал? Его явно обронили в спешке.

— Так вы считаете, взрыв подстроен?

— Конечно. Никто не будет оставлять в шахте подготовленную взрывчатку, а сама она взорваться не может. Кто-то ждал нас и сделал это нарочно.

— Но если взрывчатку заложили в нескольких местах, то и завалов должно быть несколько?

— Да, несколько. Или один большой. Скорее, первое. Чтобы завалить проход в таком узком туннеле, много взрывчатки не требуется. Если взрывов было несколько, то завалы протянутся ярдов на пятьдесят или шестьдесят.

— Да, это много.

Грита смотрела на Тревэллиона, его спокойствие ее удивляло. Она видела, что он во что бы то ни стало пытается найти выход из положения и что-нибудь придумать. Вот он заметил, что она не впадает в истерику, а сам обладает такой выдержкой, которой кто хочешь позавидует. Она еще никогда не видела такого невозмутимого спокойствия.

— Слишком много. Без помощи тут не обойтись. Но помощи ждать неоткуда, поэтому все обстоит проще.

— Проще?!

Он улыбнулся.

— Конечно. Мы знаем, что помощь не придет, и не станем сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего. Спасение зависит только от нас. Нам больше не на кого рассчитывать.

— Вы думаете, это дело рук Элберта Хескета?

— А кого же еще?

— Но за что он так ненавидит нас?

Тревэллион пожал плечами.

— Сомневаюсь, что он нас ненавидит. Насколько я понял, мы для него всего лишь досадная помеха, которую он пытается устранить. Он решил убрать нас, как убрал бы камень с дороги или пятно с одежды.

— Он беспокоит меня. Мне порой кажется, что я где-то видела его раньше.

— Что ж, вы могли встретить его на улицах того городишки в Миссури много лет тому назад.

— В Миссури?! Нет, это невероятно!

— Как сказать. Меня это тоже беспокоило. Там слонялся человек, который случайно видел, как отец рассчитывался за фургон золотыми монетами… испанскими дублонами… Он очень интересовался этими монетами…

— На его месте любой заинтересовался бы, и я тоже.

— Вы совсем другое дело. А потом кто-то подначил тех выродков совершить то, что они совершили. Они даже сами не помнят, кто их подбил на это.

Тревэллион снова принялся за работу. Он выковыривал камни и откатывал их в сторону. Он не интересовался количеством сделанного и не смотрел, сколько еще осталось. Он просто работал.

В двенадцать часов он снова сделал перерыв.

— Грита, вы бы поспали. — Он даже сам не заметил, как назвал ее по имени. — Возьмите мой жилет и положите под голову. Вместо подушки.

— Пожалуйста, не беспокойтесь.

— Поспите, а я поработаю еще пару часов.

— Как обстоят дела?

Он пожал плечами.

— Ничего хорошего. — Он поднял свечу и осветил проделанное углубление. Просвета не предвиделось. — Еще работать и работать. Отдохните. Я потом тоже посплю.

Возле устья квершлага Грита устроила себе подобие постели и, как ни странно, уснула.

А Вэл все копал. Ему удалось проделать узкое углубление, куда он мог забраться ползком.

Сделав перерыв, он постарался мысленно представить себе планировку шахты, которую изучал в конторе. Он припомнил, что где-то неподалеку от того места, где они сейчас находились, есть заброшенная выработка с прорытым в ней наклонным штреком. Только вот где именно?

Он отер пот со лба и снова принялся за дело.

Горные работы в Комстоке всегда представляли большую сложность. Не раз шахтерам приходилось натыкаться на бьющие из недр горячие источники и спасаться от них бегством в страхе оказаться ошпаренными. Квершлаг, в котором они оказались, проходил между двумя туннелями, расходившимися от главной выработки V-образно, так что опасность горячих источников исходила скорее всего спереди, а никак не со стороны разветвления. Но полной уверенности быть конечно же не могло. Подземные владения Комстока отличались коварством, и в них людей подстерегали любые неожиданности.

Тревэллион упорно трудился. Мышцы ломило от усталости, пот заливал глаза, и их разъедало от соли. Он заметил, что стал отдыхать все чаще, а свеча теперь горела совсем слабо — или это ему только показалось?

Расчищенное пространство достигало теперь футов пятнадцати в длину. Вэл рубашкой вытер пот с груди и лица. Маргрита спала. Он посмотрел на часы, лежавшие на плоском камне, они показывали два часа ночи.

Работа продвигалась мучительно медленно. Приходилось откатывать каждый камень или огибать те, которые он не мог сдвинуть, и чем глубже продвигался Тревэллион, тем труднее давался ему каждый шаг.

Наконец он бессильно опустился на землю, моргая от заливавшего глаза пота. Тревэллион всегда был одиночкой и ходил сам по себе, поэтому его отсутствие вряд ли скоро заметят. Да и Маргриты хватятся только завтра вечером перед спектаклем. Воздуха начинало не хватать. Как долго они протянут? Еще двенадцать часов? За это время они… И никто не догадается, где их искать. Если только Тиэйл… Конечно же, Тиэйл! Он вернется в отель, обнаружит, что Гриты нет, и начнет разыскивать ее. А может, и не начнет, а подумает, что она попросту отдыхает в своем номере.

Около пяти часов утра впереди послышался грохот падающих камней. Вэл протянул руку, ощупывая пространство. Пустота! Он выполз из прорытого туннеля, взял свечу и, держа ее перед собой, снова прошел насквозь завал. Забрезжившую было надежду закрыла туча отчаяния. Впереди образовалось пространство длиной футов в пятнадцать, а за ним — новая, непроходимая насыпь камней, стеной преградившая путь.

Тревэллион выполз из туннеля и опустился на землю возле спящей Гриты.

Новый каменный заслон… а за ним наверняка следующий.

Вэл почувствовал опустошение. Уронив руки на колени, он опустил голову и закрыл глаза. Его охватила усталость… смертельная усталость…

Глава 55

Воскресным утром Элберт Хескет проснулся в прекрасном настроении. Он побрился, оделся, не переставая думать о том, как удачно складываются дела.

Правда, не удалось убить Тиэйла, зато он тяжело ранен и надолго вышел из строя. Риг и Лес мертвы, и досадное препятствие, которое они представляли для него, устранилось само собой.

Охрана, расставленная Маргритой Редэвей, уже заступила на службу и никого не пропустит на территорию прииска, а от самой Маргриты и Тревэллиона он, кажется, счастливо отделался.

Хескет уже дважды подходил к ее двери и стучался. На второй раз из номера вышла горничная и сообщила:

— Мисс Редэвей нет дома, сэр. — Она ухмыльнулась и прибавила: — Она куда-то ушла с красивым молодым человеком.

— Ну что ж, спасибо. — Эл улыбнулся. — Только лучше бы вы помалкивали.

— Разумеется, сэр, я никому ничего не скажу!

— Вот и хорошо. — И он положил ей на ладонь золотую монетку. — Я верю, что вы будете хранить молчание.

Хескет оделся, как обычно, со всей тщательностью и на лифте спустился в ресторан. Там уже завтракали десятки посетителей, но знакомых лиц он не заметил. В город с каждым днем прибывало все больше и больше людей самого разного рода занятий — торговцев, дельцов, старателей.

Эл сложил газету и отодвинул ее в сторону. Надо подумать, как действовать дальше. Что же, он готов к бою. Уж теперь-то наверняка задует попутный ветер. Теперь он единственный оставшийся в живых держатель самой большой доли акций, и снова завладеть «Соломоном» для него не составит труда. Он решил пойти дальше установившейся в последнее время практики выкачивания с прииска только самой лучшей породы; подаст заявку на участок Тревэллиона и Крокетта, прилегавший к «Соломону», и постарается выжать из него все, что можно.

Он наблюдал, как официант наливает ему кофе. Сейчас ему ничто не угрожает. Около «Соломона» его никто не видел.

Хескет вынул из кармана часы. Прошло уже шестнадцать часов, как они спустились вниз. Если их и не убило взрывом, то конец все равно близок. Как долго они еще протянут? Интересно, насколько им хватит воздуха?

А потом? Ясно, что Маргриту начнут разыскивать завтра утром. Если его спросят, он выскажет предположение, что они просто сбежали. Подобное ведь нередко случается, так что со временем все воспримут их побег как само собой разумеющийся факт.

Вернувшись на «Соломон», он первым делом наймет новых рабочих и поведет разработки в другом направлении, так что их тела никогда не найдут.

Тревэллион, вне всякого сомнения, не станет сидеть сложа руки, а попытается выбраться оттуда. Он очень вынослив и силен. При этой мысли Эл со стуком поставил чашку, так что за соседним столиком все обернулись и удивленно уставились на него.

Все это так, но всякой выносливости есть предел. Сколько там осталось воздуха? Чем больше он будет копать, тем больше израсходует его.

Интересно, оставили ли они какие-нибудь следы на поверхности, которые указывали бы на их пребывание внизу? Он покачал головой. Вряд ли. Что они могли оставить? В конце концов, есть еще письмо к Сэнтли, где он предостерегает их и не советует спускаться в сорок девятый штрек. Хескет улыбнулся. Как все-таки ловко он все придумал! Ему есть чем гордиться.

Несмотря на все преграды, он победил. Уилл Крокетт мертв, и эта парочка теперь тоже. Даже те, кто послужил «орудием» и представлял определенную опасность для него, тоже погибли. Остался один Ваггонер, но он не станет совать нос в чужие дела. А эту выработку придется закрыть.

Даже если в течение дня кто-нибудь и обнаружит, что произошел обвал, хотя это маловероятно, то для того, чтобы раскопать их, потребуется неделя кропотливой, тяжелой работы, никак не меньше. Четыре взрыва, должно быть, нанесли шахте непоправимый ущерб. Ведь там кварцевая порода перемежается с пластами глины, что всегда очень опасно, и даже небольшой силы взрыв способен вызвать настоящую катастрофу.

Он подождал, когда официант нальет ему кофе, и раскрыл газету. Хескет любил делать все безукоризненно точно и не оставлять концов. Так будет и на этот раз. Через несколько часов, а может быть, уже и сейчас…

Развернув газету, он прочел заголовок, и тут чья-то фигура нависла над столом. Эл поднял глаза.

— Здравствуйте, мистер Хескет. Не возражаете, если я присяду?

— Боюсь, мы с вами незнакомы. — Комок подступил к горлу, мешая говорить.

— А по-моему, знакомы, мистер Хескет. Мы ехали одним дилижансом из Сан-Франциско. Мое имя Манфред, я актер из труппы мисс Редэвей.

— Ах да! Припоминаю. Чем могу быть полезен, мистер Манфред?

«Все-таки есть что-то в его лице… в глазах, в подбородке, в том, как он… «

— Много чем, мистер Хескет. Но прежде всего, скажите, где сейчас находятся Маргрита Редэвей и мистер Тревэллион.

— Хм… Должно быть, отправились куда-нибудь вместе. Я, знаете ли, не отношусь к числу их друзей, вам лучше спросить кого-нибудь еще.

— Нет, мистер Хескет, я хочу спросить об этом именно у вас и получить ответ на свой вопрос. Уверяю, мистер Хескет, мне многое о вас известно, многое, если не все.

Лицо Эла оставалось непроницаемым. Этого просто не может быть. Кто такой этот Манфред?

— Очень мило с вашей стороны, мистер Манфред. Я и понятия не имел, что моя скромная персона вызывает такой интерес у вас, но вряд ли она может заинтересовать кого-то еще.

— Я давно наблюдаю за вами, мистер Хескет, уже больше пятнадцати лет.

Осторожно, чтобы не пролить ни капли, Эл налил себе кофе и посмотрел на Манфреда.

— Чашечку кофе, сэр? Уж коль пошел такой серьезный разговор, по-моему, лучше чувствовать себя более раскованно.

— Не надо кофе, — отрезал Манфред.

— Так вы говорите, пятнадцать лет? Большой срок, ничего не скажешь. Я что-то не припоминаю…

— В свое время вы частенько говорили о лишних концах, мистер Хескет, и очень не любили оставлять их. Так вот я один из таких концов, который вам не удалось спрятать в воду. Я одна из ваших ошибок.

Эл улыбнулся.

— Ошибку никогда не поздно исправить.

— Так где они, мистер Хескет?

— Понятия не имею. — Он сложил газету. — Боюсь, наш разговор подошел к концу. У меня еще есть дела.

— Разумеется, мистер Хескет. Ведь теперь вам надо придумать, как поступить со мной, не так ли? Вы собираетесь исправить старую ошибку?

— Не смешно, — холодно произнес Эл, но внутри у него все кипело от гнева. Кто этот выскочка? Какое он имеет право вмешиваться в чужие дела?

— Мистер Хескет, вы, судя по всему, вообразили себя значительной персоной, владельцем крупного прииска? Но это не так. На самом деле вы маленький, ничтожный жулик. Оглянитесь вокруг, вы ведь ни на что не способны.

Эл встал. Внутри него полыхало пламя ненависти, и ему пришлось собрать все силы, чтобы сохранить невозмутимый вид.

— Мне кажется, молодой человек, вы находитесь во власти иллюзий, — холодно ответил он. — По-моему, сейчас вам лучше всего принять горячую ванну и лечь в постель.

Манфред улыбнулся.

— Я обязательно разыщу их, мистер Хескет. Можете в этом не сомневаться. Другие актеры уже заняты поисками, так что мы найдем их.

Эл пожал плечами.

— Не сомневаюсь, что найдете. Быть может, вам станет от этого легче… Они могли сбежать в Геную или даже в Пласервиль.

— Не могли. — Манфред поднялся. — Мул Тревэллиона и лошадь мисс Редэвей до сих пор в конюшне, так что они никуда не уехали, и мы обязательно найдем их.

Эл направился к лифту и вернулся в свой номер. От смятения и ярости он весь дрожал.

Кто этот человек? Почему его лицо кажется ему таким знакомым?

Он снова посмотрел на часы… Прошло восемнадцать часов… Сколько еще осталось? Надо как-то связаться с Ваггонером. Но как сделать, чтобы тот не узнал его?

Эл посмотрел в окно, и ответ неожиданно явился сам собой. Топор… Чистильщик! Вот кто поможет ему! Хескет увидел его на улице и сейчас гадал, станет ли тот выполнять его просьбу и как к нему подойти. Топор остался единственным из всей шайки, в ком он так до конца и не разобрался. Более того, Топор считался в криминальном мире одиночкой и никогда не работал в компании с бывшими дружками с Миссури, обыкновенными бродягами, собравшимися в шайку, рыскавшую в местах скопления переселенцев в поисках наживы. Он и внешне от них отличался, более воспитан, одет иначе и, похоже, очень опасен.

Манфред не знает Топора, следовательно, ничего не заподозрит.

Воскресным утром в кондитерской было тихо. Мелисса проснулась поздно, сходила в церковь и вернулась. У плиты хлопотал единственный повар, высокий, худой парень с рыжеватыми волосами и кустистыми бровями, приехавший сюда из Нью-Гемпшира с мечтой разбогатеть, вернуться на побережье и провести остаток своих дней, занимаясь рыбалкой.

— Гарри, когда поставишь противень, присядь, пожалуйста. — Мелисса сделала глоток кофе и выглянула за дверь.

На противоположной стороне улицы блондин в костюме черного сукна привязывал к стойке лошадь. Как это обычно бывает на Западе, Мелисса сначала заметила лошадь и только потом обратила внимание на седока. Такую роскошную лошадь мог позволить себе человек состоятельный или преступник. Ведь преступникам нужны сильные, выносливые животные, способные покрывать огромные расстояния.

Незнакомец огляделся и направился к кондитерской.

— Гарри, к нам посетитель. Угости его кофе, а когда он уйдет, расскажешь мне, что ты о нем думаешь.

Дверь открылась, незнакомец вошел и снял шляпу. Мелисса сразу узнала в этом светловолосом красавце с несколько заостренным подбородком человека, встретившегося им однажды на дороге.

— Прошу прощения, мэм, у вас открыто?

— Да-да, проходите, присаживайтесь. Гарри, принеси, пожалуйста, кофе.

Он сел за ближайший столик и огляделся.

— У вас здесь так тепло и уютно, — улыбнулся он, оглядываясь. — Даже не припомню, чтобы встречал когда-нибудь такое прелестное местечко и такую очаровательную хозяйку.

— Попробуйте наш кофе, — предложила Мелисса.

Лицо его озарила ослепительная улыбка.

— Непременно. — Он махнул рукой. — А у вас что-то тихо сегодня.

— Еще рано. Все крикуны не проспались со вчерашнего дня.

— А вчера вечером вроде стреляли?

— Стреляли?! Ах да! Только не вечером, а средь бела дня.

Положив себе в кофе сахару, гость сел на стул, широко расставив ноги, и поставил чашку на стол.

— Думали, застигнут его врасплох — подкрались сзади с двух сторон, — пояснил Гарри.

— Так они уложили его?

— Да какое там! Конечно нет. Этот Джекоб Тиэйл старый лис, его так просто не проведешь. Они, конечно, успели всадить в него изрядную порцию свинца, но все-таки он разделался с ними. Все произошло в считанные секунды.

— А из-за чего сыр-бор разгорелся?

Гарри пожал плечами.

— Кто знает? Они приехали в город недавно, известно только, что зовут их Лес и Риг.

Незнакомец отхлебнул кофе.

— Должна быть какая-то причина. Тиэйл работает на кого-нибудь?

— Да, он телохранитель этой актрисы, мисс Редэвей.

— Редэвей? Ишь ты! Я слыхал о ней. И что, она молода?

— Лет двадцать. И к тому же очень красива. Красивее женщины я не видел.

Мелисса не вмешивалась в разговор, наблюдая за посетителем. Она ясно видела, что он не просто беседует, лишь бы скоротать время, а хочет что-то выведать.

В этот момент открылась дверь, и на пороге показался Джим Ледбеттер. Он окинул взглядом комнату и заметил чужака. Тот, улыбаясь, обратился к нему:

— Здравствуйте, сэр. — Потом, допив кофе, поднялся из-за стола. — Ну что ж, мне пора. Спасибо за прием. — Положив на стол монету, он взял шляпу и метнул взгляд на Джима, все еще стоявшего в дверях.

— Ищете кого? — загнав в угол рта сигару, процедил Ледбеттер.

— Я-то? Может, и ищу, а может, и нет. А вы тот самый Ледбеттер, который занимается перевозками?

— И не только ими, — сухо ответил Джим.

— Можете передать Тревэллиону, что Топор ищет встречи с ним. Топор… или А. К. Элдер.

Ледбеттер перекатил сигару в другой угол рта.

— Ваше имя ему прекрасно известно. Он прочел его на рукоятке револьвера, который вы обронили, когда удирали.

Улыбка исчезла с лица Элдера.

— В следующий раз удирать не стану.

— Вот как? Вы еще, может, скажете, что стрелять умеете?

— Готов попробовать.

Ледбеттер подошел к стойке и сказал:

— Эй, Гарри, дай-ка мне ружье. — Гарри протянул ему двустволку. — К вашим услугам, мистер Элдер.

Глава 56

Тревэллион очнулся, почувствовав на плече чью-то руку.

— Вэл! Вэл! С вами все в порядке?

Он быстро сел.

— О, простите. Я, кажется, уснул. Устал смертельно.

— Могу себе представить. — Глаза их встретились. — Вэл, я уже не маленькая, так скажите мне всю правду. Неужели это конец? Неужели мы никогда несможем выбраться отсюда?

— Только не в этом месте. — Он кивнул головой в сторону дыры. — Прошлой ночью мне удалось пробиться, но там оказался следующий завал. Если его расчистить, за ним будет еще один.

Он наклонился и поднял с земли кирку.

— Зато я нашел вот это. Вероятно, кто-то из рабочих забыл.

Грита в недоумении смотрела на него.

— Грита, помните схему квершлага, которую мы видели в конторе? Вы хорошо рассмотрели ее?

— По-моему, да.

— Тогда не подскажете, какой длины он приблизительно был?

— Мне трудно сказать, ведь я только глянула разок и все. Ну… кажется, футов пятьдесят…

Она отвернулась и вдруг вцепилась Тревэллиону в руку.

— О, Вэл! Посмотрите, что это?

Справа, из-под дощатой обшивки стен, толстая, словно гигантская змея, ползла глина.

— Да, это оползень. Пройдет время, и он заполнит здесь все. Он всегда появляется словно ниоткуда. На многих приисках Комстока возникают оползни. Глина тысячелетиями лежит, заключенная между каменными пластами, но стоит образоваться какому-нибудь пространству, и она находит выход. Очень может быть, что этот взрыв дал толчок оползню. На некоторых приисках существуют даже специальные люди, вся работа которых заключается в том, чтобы выгребать глину и вывозить ее на поверхность.

Тревэллион взял кирку. В слабом голубоватом свете свечи глаза Гриты казались двумя темными впадинами на бледном лице.

— Так вы полагаете, длина квершлага около пятидесяти футов? Я уже пробовал обмерить его шагами и подозреваю, что другой туннель находится не более чем в семи или десяти футах от устья.

— Но ведь это твердая порода, Вэл!

— Порода тут разная. Здесь, как и во всем Комстоке, она содержит полевой шпат и глину. Иногда потолок рушится целыми огромными кусками из-за того, что порода крошится. Сядьте в сторонке и молите Бога, чтобы не случилось беды. Однажды рабочие на одной из соседних шахт, буря породу, наткнулись на горячий источник, вода почти закипала в нем, а пар обжигал с тридцати футов, эти ребята еле унесли ноги.

— Так здесь бьют горячие источники?

— Еще какие! В некоторых местах жар достигает такой силы, что до камней невозможно дотронуться. Несколько горняков даже погибло из-за этого.

Тревэллион выбрал место и сделал пробный удар в стену. Сейчас главное — пробить хотя бы небольшую брешь, чтобы пошел свежий воздух. Интересно, понимает ли Грита, что означает голубое пламя свечи?

Свеча горела слабее, пламя все больше становилось голубым — воздух кончался. Тревэллион размахнулся, ударил киркой по стене, от нее откололся большой кусок. Если бы у него была кувалда, дело пошло бы быстрее — уж никак не реже пятидесяти ударов в минуту. Он работал упорно, не думая ни о чем другом. Стены мерцали в полумраке тысячами слюдяных искорок, отражавших пламя свечи. Тревэллион остановился. Вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь их дыханием — ни единого звука, ни малейшего дуновения свежего воздуха. Если даже их отсутствие заметят, никому не придет в голову искать их именно здесь.

Он снова ударил киркой по стене, отколов приличный кусок породы.

— Надо бы поосторожней, — пробормотал он себе под нос, — иначе можно сломать рукоятку.

Тело его покрылось потом, брюки потемнели, пропитавшись этой драгоценной влагой, каждая капля которой теперь была на вес золота. С неизменной отчаянной яростью Вэл боролся с каменной стеной, откалывая от нее куски, которые падали к его ногам, поблескивая серебром. Лишь глухие удары кирки, врезавшейся в стену, и его тяжелое дыхание нарушали тишину замкнутого пространства.

Больше часа Тревэллион работал без остановки, потом, тяжело дыша, опустился на землю.

— Вэл, — Грита говорила почти шепотом, — с вами все в порядке?

— Да, только немного отдохну, — не глядя на нее, ответил он.

Вэл понимал, что результаты его труда ничтожны по сравнению с тем, сколько предстоит сделать. Трудность заключалась еще и в том, что в проделанном углублении стало невозможно работать киркой.

Грита встала.

— Дайте я попробую.

Тревэллион покачал головой в знак протеста, но все же протянул ей кирку. Грита неловко размахнулась и ударила по стене. Через несколько минут она устало опустилась на землю.

— Только отдохну минуточку.

Вэл поднял кирку.

Прошло еще несколько часов — казалось, целая вечность, а проделанное углубление по-прежнему оставалось невероятно крохотным. Медленно, тяжело он размахивал киркой и упорно бил в стену. Легкие его хрипели и свистели. Теперь после каждого удара ему приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. Тогда кирку подхватывала Грита. Ладони ее покрылись волдырями, которые лопались, пачкая кровавыми пятнами рукоятку кирки, но она не замечала этого.

Пламя свечи сделалось совсем слабым и мерцало крохотным голубым огоньком. Размахнувшись, Вэл отколол огромный кусок породы. Еще несколько часов назад он бы радовался такому достижению, сейчас даже не обратил внимания.

Они уже больше не разговаривали, они хотели во что бы то ни стало вырваться из этого мрака, даже не думали о воздухе. Они просто долбили стену, нанося один удар за другим.

Положить кирку Тревэллион не мог, так как другого выхода у него не было. Вся его жизнь прошла в борьбе и в труде, и умереть он мог только борясь и работая. Он никогда не представлял себе, как умрет, жизнь научила его до конца бороться за существование. С угрюмой яростью бессловесного животного он снова и снова атаковал каменную твердыню. Тысячи мелких осколков, разлетаясь в разные стороны, хлестали его по лицу, залитому потом. Его некогда стальные мышцы, налитые силой от долгой работы с кувалдой, теперь ныли от нестерпимой боли, но руки, словно когтистые лапы, судорожно сжимали рукоятку кирки. Нанеся очередной удар, он в изнеможении прислонялся к стене, чтобы перевести дух, и тогда перед ним всплывало жестокое лицо его врага.

Манфред ворвался в кондитерскую, в дверях наткнулся на человека, стоявшего к нему спиной, и только войдя в комнату, увидел ружье в руках у Ледбеттера.

— Отложим до следующего раза, мистер Ледбеттер, — галантно раскланялся Элдер и, протиснувшись мимо Манфреда, вышел.

— Слава Богу, — с облегчением выдохнула Мелисса. — Благодаря вам удалось избежать стрельбы, — объяснила она.

— А жаль, — вступил в разговор Ледбеттер. — Сдается мне, под дулом этого ружья у него быстро поубавилось бы прыти. — Но тут же, заметив обеспокоенное выражение на лице Манфреда, спросил: — Что-то случилось?

— Они пропали, — ответил тот. — Грита и Тревэллион. И чует мое сердце, Хескет знает, где они!

— Вы хотите сказать, они погибли? — не на шутку встревожилась Мелисса.

— Я не могу этого утверждать, но хорошо представляю этого человека… и выражение «чует кошка, чье мясо съела» на его лице. Если они и не погибли, то находятся в смертельной опасности.

Мелисса медленно опустилась на стул.

— Джим, где они могут быть?

— Как давно вы их видели? — спросил Манфред.

— Ну… уже много часов прошло.

— А где Тэпли? Хоть кто-нибудь видел его?

— Я здесь, — послышался голос с порога. — Я искал Тревэллиона.

— Мы тоже.

— Он пошел в отель, чтобы встретиться там с этой актрисой, мисс Редэвей.

— Они могли пойти на «Соломон», — высказал предположение Ледбеттер.

— С какой стати ей туда идти? — возразил Тэпли. — Что женщине делать на прииске?

— Ну почему же? Это интересно. Ведь ей принадлежит большая его часть, — возразила Мелисса.

— Но даже если и так, — не унимался Тэпли, — зачем им оставаться там так долго? Что могло их там задержать? Сэнтли ушел рано. Я видел его вчера в магазине, и он отправился к себе домой в долину.

— Тиэйл может знать что-то, ведь он все время сидел в отеле, — предположила Мелисса. — Ему всегда известно, где мисс Редэвей.

— Но Тиэйл ранен, — возразил Тэпли. — Что он может сказать?

— Его могли ранить уже после того, — заметил Ледбеттер. — Возможно, в этом-то и заключалась идея. Если бы он умер, никто ничего не узнал бы, и концы в воду.

— Надо искать на прииске, — волновалась Мелисса. — Больше негде. Вам, ребята, лучше отправиться туда прямо сейчас, пока не стемнело.

Манфред повернулся к ней,

— Я договорился с Дэйном Клайдом встретиться здесь. Когда он придет, попросите его подождать. Мы скоро вернемся.

— Только будьте осторожны.

Ледбеттер хотел положить ружье на стойку, но Гарри покачал головой.

— Оставьте его себе, оно вам может понадобиться.

Они вышли на улицу. По дороге встретили Фермера Пила. Появившись на пороге игорного дома и завидев их, он обернулся и бросил через плечо:

— Давайте-ка рассчитаемся, а то у меня появилось одно дело, и мне пора идти. — Выскочив на улицу, он окликнул Ледбеттера: — Джим, что там стряслось?

— Тревэллион исчез. И Маргрита Редэвей вместе с ним. Мы думаем, они попали в западню на «Соломоне».

— Подождите, я с вами!

Еще двое горняков, проходивших мимо, услышали эти слова и присоединились к ним. Новость поползла по городу, к ним стали стекаться люди — завсегдатаи биржи, бармены, погонщики, горнорабочие и управляющие шахт, так что вскоре собралась целая толпа.

— Он такой смелый, — заметил кто-то. — Я сам видел, как он вернулся цел и невредим с территории модоков и привез спасенное золото.

— Он всегда готов прийти на выручку, — прибавил другой.

Ваггонер увидел вереницу спешащих людей. Выйдя на порог хижины, он удивленно смотрел им вслед. Что за черт? Куда они все? А толпа тем временем все пополнялась и вскоре насчитывала пятьдесят, сто, а потом и сто пятьдесят человек. Не выдержав, Ваггонер окликнул пробегавшего мимо рабочего:

— Эй, чего это там такое?

— С Тревэллионом беда — попал в западню на «Соломоне»! Все бегут спасать его.

Ваггонер хотел что-то ответить, но только покачал головой и шагнул в дом, закрыв за собой дверь.

Он долго стоял не двигаясь. Где-то внутри него слабо, но настойчиво загудел набат.

«Сматываться! Сматываться отсюда, пока не поздно!» Но бандит раздраженно пожал плечами. Зачем? Ведь он не оставил следов… ни одного… Все, что принес с собой в шахту, осталось там, и среди этих вещей нет ни одной, которая принадлежала бы ему. Разве могут его заподозрить? Так чего же тогда суетиться? В конце концов, кто такой этот Тревэллион? И эта актриса… Какие-то сопляки, которые все видели тогда на Миссури и теперь выросли…

Лошадь он оставил подковать в конюшне, и если отправится за нею, то любой может поинтересоваться, куда это он собрался в такой час.

На лбу его выступил пот. Что за глупость? Чего так нервничать? Если их и не задавило обвалом, в любом случае они наверняка задохнулись. Они мертвы, а больше об этом никто не знает.

Хотя… любой горняк сразу догадается, что взрыв устроен явно не в рабочих целях. Начнут копать, наводить справки. Конечно, никто не видел, как он ходил туда, но кто даст гарантию? Всегда найдется какой-нибудь случайный очевидец, который выбрасывал объедки в приоткрытую дверь или брился у окна. Да мало ли кто мог его видеть! Нельзя быть уверенным…

Ваггонер вытер пот со лба. Да что это с ним такое! Чего он боится? И все же он знал чего. Ему уже приходилось видеть такое сборище, как сейчас, но в тот раз, когда толпа линчевателей добралась до его берлоги, его уже и след простыл.

Но сейчас-то все в порядке. Никто не знает о нем… кроме человека, пославшего его туда. Никто, кроме него. Только вот что делает в городе Чистильщик? Ваггонер всегда недолюбливал его, но был уверен, что Чистильщику его не достать. Во всяком случае, так ему хотелось думать.

И все-таки, что привело его в этот город? Должно быть, деньги, иначе бы он не приехал. Тогда чьи деньги? Кто платит за работу? И кому это, интересно, известно, как и где разыскать Топора? Наверное, есть такие, только, скорее всего, это один человек. Тот же самый, который нанял его, Ваггонера. Но почему именно Топор понадобился ему на этот раз? Какую такую операцию может провернуть Топор, которая не под силу Ваггонеру?

Ваггонер не доверял никому и понял сразу: причина тут только одна.

Глава 57

Когда Ледбеттер, Тэпли, Манфред и Лэнгфорд Пил подошли к прииску, навстречу им выступил охранник.

— Извините, ребята, но сюда нельзя.

— Ты давно заступил? — спросил его Джим.

— Вчера днем.

— Кто-нибудь проходил на территорию шахты?

— Никто. Нам приказано никого не пропускать без личного разрешения мисс Редэвей.

— А ты не видел ее или Тревэллиона?

— Нет, не видел. — Он помолчал. — Правда, мне показалось, что кто-то прошмыгнул вон там, на задворках, но когда я подошел, никого не оказалось. Что ж, это и немудрено, на такой работе все время что-нибудь мерещится.

— У нас есть основания полагать, что мисс Редэвей и Тревэллион попали в ловушку в шахте. Хотим пройти.

— Но послушайте… — Лицо охранника от волнения покрылось испариной. — Не можете же вы нару…

— Ты собираешься преградить мне путь, Том? — тихо проговорил Пил и, указав на остальных, добавил: — И всем этим людям?

Том покачал головой.

— Нет… И если Тревэллион в беде, я тоже хочу помочь.

— Мы не знаем точно, там ли он, — заметил Тэпли. — Хотя… не понимаю, где они еще могут быть!

Ледбеттер повернулся к Манфреду.

— Вы работали с нею и хорошо ее знаете. Стала бы она спускаться в шахту, как вы думаете?

— Да она ходит, куда ей заблагорассудится, — ответил Манфред. — Эта женщина сама себе хозяйка.

Ледбеттер подергал за ручку двери конторы.

— Смотрите-ка, открыто, и кто-то был здесь.

— Они бы не ушли, оставив дверь открытой. Даже при охраннике.

Джим толкнул дверь и вошел. Манфред последовал за ним, а Тэпли направился к будке подъемника. Вдруг послышался голос Пила:

— Ребята, он точно здесь! Вот его пиджак!

Ледбеттер бросился к двери, но Манфред остановил его.

— Посмотри-ка сюда!

Перед Манфредом лежала схема квершлага.

— Ее достали вот из этого ящика. Она лежала на столе. А теперь взгляни-ка сюда… — И он протянул ему записку Хескета, адресованную Сэнтли.

— Сорок девятый. Тут говорится, что туда и близко нельзя подходить, а при этом лежит схема, и такое впечатление, будто кто-то изучал ее.

— Ну что ж, это уже кое-что. Пошли.

Ледбеттер тоже узнал пиджак Вэла.

— Конечно, это его.

Теперь все собрались около конторы, Джим оглядел собравшихся и спросил:

— Кто-нибудь из вас работал на «Соломоне»?

— Я работал. — Вперед выступил рыжий парень по имени Ред в запачканной горняцкой одежде.

— Что там такого опасного в сорок девятом? — спросил Ледбеттер.

Ред пожал плечами.

— Да вроде ничего особенного, как и везде. В Комстоке много опасных мест, это всем известно.

— Давайте-ка спустимся и посмотрим, — предложил Джим и, помолчав, добавил: — Лучше идти вшестером, там ведь тесно. А вы, — он посмотрел на остальных, — будьте наготове, нам может понадобиться помощь.

Потом он обратился к Пилу:

— Не мог бы ты посторожить контору? И вы, Манфред, тоже. А ты, Ред, — прибавил он, — выбери троих надежных ребят, пойдете со мной и Тэпом.

— Надо бы костер развести, — сообразил кто-то. — Если они найдут их, без костра не обойтись. Когда поднимаешься на поверхность, проторчав столько часов в жаркой шахте, в самый раз схватить воспаление легких.

— Пожалуй, сбегаю за одеялами, — предложил другой и, повернувшись, скрылся в темноте.

Держа в руках зажженные свечи, шестеро мужчин исчезли в отверстии шахты. Остальные занялись костром.

Впереди шел Ред.

— Проработал я тут совсем недолго, — бросил он через плечо. — Быстро уволился. Не по душе мне пришлось, как велись здесь работы.

— Ты знаешь Хескета? — спросил Ледбеттер.

— Видел пару раз. Он все время сидел в конторе, но шахту хорошо представляет. Спускался сюда украдкой, когда последняя смена заканчивала. Иногда даже что-то делал, только потом аккуратно заметал следы. Уж понятия не имею, чего он хотел, только мы всегда замечали кое-какие изменения, когда заступали на смену с утра. — Ред махнул рукой. — Сорок девятый вон там.

Несколько минут они шли молча. Вдруг путь им преградила стена обломков породы. Ред поднял свечу повыше.

— Тьфу ты, пропасть! Потолок рухнул к чертовой матери!

— Нет, Ред, он не рухнул, его взорвали. Вот, посмотри-ка. — Ледбеттер держал в руках увесистый кусок породы с проделанным в нем отверстием, оставленный буром. — Видишь? Бурили.

— Может, и так, — неохотно согласился Ред. — Только кому это понадобилось?

Они переглянулись, потом рыжий парень заметил:

— С этим туннелем всегда что-то происходит. Порода тут крошится. Я как-то толкал тележку, и вдруг отвалился кусок, который весил ну никак не меньше трехсот фунтов. Он свалился прямо у меня перед носом, окажись я на шаг ближе, и мне крышка.

— А далеко еще до сорок девятого квершлага? — поинтересовался Ледбеттер.

— Футов сто пятьдесят или чуть больше. Да, взрывали, похоже, недавно, еще пахнет порохом. — Ред посветил перед собой. — Пойдемте к другому туннелю. Попробуем подобраться с той стороны.

— Не поможет, — возразил широкоплечий крепыш по имени Блэйн. — Это единственный путь в квершлаг.

— Взрыв устроили после того, как они прошли туда, — заметил Ледбеттер. — Тревэллиона уже несколько раз пытались убить.

— Если они там, — Блэйн указал на завал, — то скоро им оттуда не выбраться. Завал может простираться на пятьдесят, даже на шестьдесят футов. Как только мы начнем разгребать его и отбрасывать породу, сверху посыплется другая. В этих шахтах всегда так. Хуже не бывает, поверьте мне.

В главном туннеле, в том месте, где штреки разветвлялись, Джим остановился и осветил выработку, уходившую под углом от той, в которой они только что побывали.

— Может, туда сходить?

— А за каким хреном! — сказал Блэйн. — Квершлаг не закончен, это нам ничего не даст. Лучше начать разгребать проклятый завал да заготовить лес для крепей. Если не будет подпорок, порода снова обрушится.

Ред стоял в нерешительности, потом наконец проговорил:

— Чего мы медлим, Джим? Пошли!

Двое других остановились.

— Вы идите, а мы пока начнем разгребать. Там копать и копать.

Ред шел впереди.

— Вот будет здорово, если мы носом пророем весь этот чертов завал, — усмехнулся он, — а Тревэллион объявится наверху как ни в чем не бывало!

— Не объявится, — возразил Ледбеттер. — Я знаю его. Он никогда не станет развешивать свою одежду и оставлять дверь незапертой. Он слишком осторожен.

Они шлепали по лужам между шпал. В этом туннеле в отличие от других вода капала с потолка. Здесь было сыро, темно и жарко, и Ледбеттер возблагодарил всех богов, что ему хватило ума не стать шахтером, он просто не понимал, как эти люди могут работать в таких условиях.

— Осталось совсем немножко, — сообщил Ред. — Видно, тут проводили серию взрывов.

Они остановились возле узкого, сводчатого углубления, проделанного в глухой каменной стене. Оно-то и представляло собой незаконченный вход в квершлаг.

Джим отер пот со лба.

— Вот черт! — Он выглядел потрясенным и разочарованным. — Я-то думал, тут нормальный проход.

Они молча слушали, как медленно, монотонно падают сверху капли. За пределами светового круга, отбрасываемого свечой, к ним подступала непроглядная тьма, повсюду сочилась и капала вода. В большинстве шахт даже устанавливались помпы для ее откачки. Ледбеттеру вдруг нестерпимо захотелось выбраться отсюда наружу и снова очутиться под звездным небом.

— Не пойму я, Ред, как ты не боишься работать г таком месте. Это ж надо быть двужильным, да что там… ты, наверное, выносливее вьючного мула, не иначе.

— Сколько себя помню, все время работал на шахте, — ответил Ред. — Да я под землей-то за всю свою жизнь больше проторчал, чем наверху. От меня и жена ушла из-за этого. Только что я могу поделать? Ведь другому-то я не научился.

Он повернул голову, и свеча, закрепленная у него на шляпе, на мгновение осветила сводчатый проем, ведущий в квершлаг.

— Так я и…

— Ред! — Голос Джима сделался глухим и сдавленным от волнения. — Господи, Ред, ради всего святого, посмотри, что это!

Они поднесли свечи к проему. Из каменной тверди стены торчала… тонкая белая рука.

Глава 58

Элберт Хескет поправил шелковый серый галстук, расстегнул жилет и с удовлетворением посмотрел на свое отражение в зеркале. Прилизанная волосок к волоску голова и ровный, как ниточка, пробор завершали этот безупречный во всех отношениях портрет.

Выйдя из номера, он не спеша направился к лифту. Все складывалось наилучшим образом. Эл был доволен не только собой, но и будущим, которое открывалось перед ним.

Он снова обретет контроль над «Соломоном», а если и потеряет его когда-нибудь, то уж сумеет перед этим выпотрошить прииск окончательно.

Кроме того, у него есть и другие владения, которые тоже требуют разработки. В Комстоке многие мечтают разбогатеть, и он тоже принадлежит к числу этих людей. Поговаривают, что Джордж Хирст уже стал миллионером. Возможно, это и правда. Хирст умен, трудолюбив и умеет приобретать нужные земли. Он всегда знает, каков будет его следующий шаг. Так же и он, Хескет. Эл самодовольно улыбнулся. Да, он идет другим путем, но тоже очень удачным.

Когда он занял свое обычное место за столиком, в пустом ресторане скучали официанты. Это несколько удивило Хескета, ведь по воскресеньям многие позволяли себе отобедать в «Интернэшнл», и обычно зал в такие дни рано заполняла публика.

К нему подошел официант и, приняв заказ, осмелился заметить:

— Не ожидал вас увидеть сегодня к обеду, сэр. Я думал, вы на «Соломоне».

Хескет удивленно поднял глаза.

— На «Соломоне»? С какой стати я должен быть там?

— Ну… Это же ваш прииск, а сегодня все отправились туда, сэр. Дело в том, что мистер Тревэллион и мисс Редэвей попали там в завал.

Какое-то леденящее душу чувство зашевелилось внутри у Хескета, и засосало под ложечкой. Так скоро? Неужели они еще живы? Нет, вряд ли.

— Что вы говорите?! Я не слышал об этом. — Он сделал паузу, обдумывая слова, которые, как он понимал, весь город будет потом повторять. — Вы же знаете, между нами была тяжба, и меня, во всяком случае какое-то время, не пропускали на прииск… Так вы говорите, они попали в завал? Но как такое могло случиться? Прииск же охранялся.

— Ничего не могу сказать, сэр, только весь город сейчас там. Люди любят их обоих, поэтому все, кто свободен, бросились им на выручку.

Официант ушел выполнять заказ и, вне всякого сомнения, сейчас рассказывает своим сослуживцам, о чем говорил за обедом Элберт Хескет.

На столике, как обычно, лежала сложенная газета. Эл неторопливо вынул из кольца салфетку и положил на колени.

Слишком уж быстро. Он-то думал, их хватятся не раньше завтрашнего утра, когда заступит утренняя смена и обнаружит завал, и тогда только начнутся вопросы и поиски. Что же он сделал не так?

Хескет нахмурился, ощутив прилив ярости. Он всегда приходил в бешенство, когда что-то вставало у него на пути или расстраивало его планы, хотя внешне оставался спокойным и невозмутимым — истинным хозяином положения и вершителем собственной судьбы. Так, по крайней мере, он о себе думал.

Он заказал бокал вина и сделал неторопливый глоток. Теперь все будет зависеть от того, что они там обнаружат. Разумеется, следы не могут привести к нему. И потом, разве он не предупреждал, что в сорок девятый квершлаг спускаться опасно? Да, это был ловкий ход. Еще раз вспомнив, как удачно он все продумал, Хескет остался доволен собой. А если они живы, в чем он сильно сомневался, ему придется предпринять другие шаги.

Только нужно все хорошенько обдумать. Хескет вспомнил о Ваггонере, но тут же отбросил эту мысль. Нет, лучше приберечь его на потом. Ваггонер понадобится ему, чтобы разделаться с Маргритой Редэвей. Ведь не кто иной, как Ваггонер, торопился тогда на Миссури поскорее добраться до этих женщин, все рвался изнасиловать и убить их. Нет, его он оставит на потом, а эту работу выполнит Топор.

Тревэллион прославился как хороший стрелок, но Топор лучше, он превзошел самого Лэнгфорда Пила.

Хескет заканчивал десерт, когда дверь распахнулась и на пороге появился человек.

— Их нашли! Они живы! С ними все в порядке, и они уже идут сюда!

Сразу же поднялась суматоха, начались бесконечные расспросы, все были возбуждены, а Хескет старательно ловил в этом гуле каждое слово.

— …Они почти уже выбрались. Тревэллион пробил брешь киркой, и только когда хлынул свежий воздух, потерял сознание… Говорят, они пробыли в ловушке много часов.

— Обвал явно подстроили, — сообщил кто-то. — Взрыв прогремел, когда они уже прошли туда.

— Но кто мог подстроить такое? Даже представить невозможно! Кто-то специально пробрался на шахту?

Хескет сидел спиной к говорившему, и их разделяла толпа. Рассказчик явно не видел его, а если и видел, то не соотнес его персону с произошедшими событиями.

Эл сложил салфетку, медленно поднялся и, ни на кого не глядя, вышел. Он не стал дожидаться лифта и отправился пешком по лестнице. Сердце его глухо стучало.

Нельзя маячить в такой момент, не зря говорят — с глаз долой — из сердца вон. Покричат, поволнуются и успокоятся. В Комстоке что ни день, то история, и скоро об этом все забудут.

Интересно, как им удалось обнаружить, что взрыв устроен специально? Ведь он просил сделать так, чтобы это походило на обычный обвал, какие нередко случаются на шахтах и ни у кого не вызывают подозрений. Проклятый Ваггонер все дело испортил. Хескет грязно выругался, чего давно не позволял себе. Проклятый придурок…

Топор, вот кто ему нужен!

Тогда Топор был почти ребенком, но чувствовалась в этом тощеньком шестнадцатилетнем пареньке какая-то жестокая, неукротимая сила, что даже взрослые мужчины на всякий случай обходили его стороной. Однажды кто-то из них отпустил в его адрес презрительное замечание, и он без тени колебания распорол обидчику живот острым арканзасским ножом. Топор быстр и ловок, как дикая кошка, он не знает жалости и любой обидный намек или презрительное слово встречает враждебно.

С годами эти качества не исчезли, только теперь он стал щеголеват, одевался со всей тщательностью, изо всех сил старался походить на джентльмена и одинаково виртуозно управлялся как с револьвером, так и с винтовкой. Его волнистые белокурые волосы всегда тщательно причесаны, а ухоженным ногтям могла бы позавидовать любая барышня.

Хескет медленно кивнул. Да, ему нужен Топор, и никто другой. Только как добраться до него? Как заплатить за работу? Ведь действовать ему придется не в городе, а прямо в этом отеле.

Тревэллион лежал с закрытыми глазами на спине в своей постели. После того как выбрался на воздух, он быстро пришел в себя и теперь чувствовал лишь обычную усталость. Однако сейчас снова вспомнил, как кирка прошла сквозь стену и в образовавшуюся брешь хлынул поток воздуха. Вдохнув полной грудью, он расширил отверстие и, собрав последние силы, поднес к нему Гриту. Только после этого упал без чувств. До него смутно доносился какой-то гул голосов, но подняться он уже не мог. Должно быть, это бред его воспаленного мозга, решил тогда Вэл.

Откопали их без особого труда, в считанные минуты, и, очутившись на свежем воздухе, Тревэллион долго хватал его ртом, не в силах пошевельнуться.

Грита чувствовала себя даже лучше, чем он, ей ведь не пришлось так тяжело и долго работать. Сейчас она в отеле, и с нею Мэри.

Он лежал, закрыв глаза, расслабив каждый мускул своего изможденного тела, и думал.

Кто-то явно пытался уничтожить их обоих. Все продумано как нельзя лучше — заранее выбрано время, просверлены скважины, заложен порох, и тот, кто это подстроил, рассчитывал, что они спустятся в шахту. И потом, эта записка — предостережение об опасности, таящейся в сорок девятом квершлаге… Такое впечатление, что писавший ее нарочно хотел подогреть их любопытство. При такой слоистой, крошащейся породе даже небольшой силы взрыв мог вызвать обширный завал. Их спасло только то, что он нашел кирку, оставленную каким-то забывчивым рабочим.

Но кто это подстроил?

Тревэллион сел на постели. Там, в туннеле, последние удары стоили ему немалых усилий. Смертельная усталость, нехватка кислорода и моральное опустошение — вот все, что он чувствовал, и все же что-то внутри его шевелилось и заставляло снова и снова долбить стену. Сколько времени прошло так, он не заметил.

И пока он боролся с завалом, в его сознании ворочалось какое-то смутное ощущение, какая-то почти обозначившаяся догадка. Опустошенным мозгом владела лишь одна мысль — он снова и снова должен долбить эту стену. Но тут же вновь слабо брезжившая догадка осеняла его, и перед его глазами возникало бледное, землистое, худое лицо с каким-то странным выражением пустых голубоватых глаз, и голос, говоривший: «Можно мне посмотреть?»

Посмотреть что? И перед глазами его вставал человек в безукоризненного покроя костюме, человек, искавший Маргриту Редэвей, который… Это тот же самый человек! И тот, который просил показать ему дублоны, и тот, на которого он наткнулся в номере Гриты, — один и тот же человек.

Тревэллион тряхнул головой. Нет, нельзя так сразу делать выводы, надо подумать. И если эти лица сливались в одно, то как быть с тем, которое он едва мог различить в слабом мерцавшем свете костра? Как быть с тем лицом, склонившимся над мертвым телом отца Маргриты?

Тот же человек!

Тревэллион рывком вскочил с постели и принялся натягивать на себя одежду, и, пока он одевался, картина полностью сложилась у него в мозгу.

Несколько раз его пытались убить, и один раз, несомненно, Ваггонер. Ваггонер один из них, и у него есть деньги. Где он их берет? Ведь он нигде не работает, значит, кто-то дает их ему, чтобы держать его всегда под рукой.

Тревэллион оделся и потянулся за кобурой. Ее не оказалось на месте. И тут он вспомнил, что снял ее в шахте, и если никто не забрал ее, она должна быть все еще там.

Он пошарил в сумке и достал другой револьвер, тот самый, который нашел в траве в день гибели отца. На рукоятке виднелись выгравированные буквы: «А. К. Элдер».

Он сунул его за пояс и вышел из дому.

Теперь он знал, кто ему нужен, — Ваггонер и человек, подбивший всю шайку на убийство в ту страшную ночь. И зовут этого человека Элберт Хескет. Все сходится. Это он!

А часом раньше до Джекоба Тиэйла дошли слухи о чудесном спасении Тревэллиона и Маргриты из каменного мешка на «Соломоне».

Ну конечно они отправились на «Соломон»! Она еще, помнится, предложила ему перекусить и сказала, что скоро вернется. Он был единственным, кто знал, куда они отправились. Вскоре после их ухода на него напали эти двое, причем напали безо всякого предупреждения.

В больничной палате, где лежал Тиэйл, стояли еще две кровати, и обе пустовали. Джекоб медленно сел, свесив ноги. На стуле, аккуратно сложенная, лежала его одежда. Тиэйл натянул ее на себя, моля Бога, чтобы ни сиделка, ни доктор случайно не зашли в палату, потом пристегнул револьвер и взял винтовку.

К тому времени, когда он добрался до отеля, колени его дрожали от слабости. Он вошел в ресторан и опустился за ближайший столик.

К нему подошел официант.

— Сэр… ваша винтовка. Сюда нельзя с оружием.

В глазах Тиэйла мелькнула слабая усмешка.

— Я ненадолго. Лучше принесите чего-нибудь выпить.

— Виски, сэр?

— Нет, ром. Гаитянский. Всегда хотел попробовать гаитянского рома. С детства мечтал.

— Хорошо, сэр. Минуточку.

Тиэйл откинулся на спинку стула и закрыл глаза. До чего же он слаб. Сейчас и ребенок справился бы с ним. Еще хорошо, что у них тут есть лифт. Раньше он на него и внимания бы не обратил. Он всегда презирал это сооружение и до сих пор ни разу им не воспользовался.

Когда официант вернулся, он сказал:

— Хочу изменить заказ.

— Да, сэр.

— Знаете, как приготовить «Смерть Дьявола»?

— Простите, что приготовить?..

Чернокожий официант, накрывавший соседний столик, услышав их разговор, обернулся.

— Я знаю и могу приготовить этот напиток для господина.

Джекоб внимательно посмотрел на него.

— Две порции рома, одна порция бренди, немого меда и щепотка имбиря. Так вы делаете?

— Да, сэр, именно так. Только иногда возникают споры, сколько имбиря класть.

— Всего щепотку, не больше.

Когда чернокожий ушел, официант спросил:

— Ваш любимый напиток, да, сэр?

— Нет. — Тиэйл говорил тихо. Приподнявшись на стуле, чтобы сесть поудобнее, он почувствовал резкую боль. — Еще ни разу не пробовал, все только собирался. Один старик, у которого я работал в Луизиане, все время пил эту «Смерть Дьявола». Я тогда был мальчишкой.

Джекоб старался не двигаться, чтобы не вызвать новый приступ боли. Вскоре вернулся чернокожий, неся приготовленный напиток, и внимательным взглядом окинул его.

— С вами все в порядке, сэр? Может, вызвать доктора?

Тийэл улыбнулся.

— Спасибо, я только что от него.

«Смерть Дьявола» ему понравилась. Он сделал несколько глотков, наблюдая, как чернокожий накрывает соседний столик.

— Вы видели мистера Хескета сегодня утром?

— Да, он завтракал, как обычно, сэр. А вы не тот ли джентльмен, в которого недавно стреляли?

— Боюсь, что тот.

Он закрыл глаза, чтобы дать им отдохнуть. Голова его гудела, во рту пересохло. Джекоб сделал еще глоток. Покончив со «Смертью Дьявола» и увидев, что спустился лифт, он направился к нему и поднялся на нужный этаж. Пройдя по коридору, подошел к номеру Элберта Хескета и постучался. Ответа не последовало. Длинным охотничьим ножом отомкнул замок, вошел в комнату и осторожно закрыл за собой дверь. Устроившись в полумраке дальнего угла, Тиэйл принялся ждать. Откинувшись в кресле, он закрыл глаза. Смертельная усталость навалилась на него. Винтовку он положил себе на колени.

Мэри открыла дверь и увидела Тревэллиона.

— Как она?

— Все спрашивает о вас. Входите.

Она закрыла дверь, и Вэл услышал голос Гриты:

— Кто там пришел, Мэри?

Тут же показалась и она сама. Увидев Тревэллиона, девушка с протянутыми руками бросилась ему навстречу.

— Вэл! Вы прекрасно выглядите!

— Что-то не верится, судя по тому, как я себя чувствую. Моя мать в таких случаях говаривала: «Выглядишь, словно тебя протащили через замочную скважину». Как раз так я себя сейчас и чувствую.

— О, я никогда не забуду это ужасное место! И ни за что больше, не стану спускаться в шахту!

— Грита, вы поняли, что нас хотели убить?

— Да.

— Это Хескет. Теперь, Грита, я точно знаю, что это он. Свое открытие я сделал там, в сорок девятом квершлаге. Он убил вашего отца.

— Вы уверены в этом, Вэл? У меня всегда было такое чувство, будто я его где-то видела раньше.

— Грита, будьте осторожны. Не выходите никуда без Мэри и Манфреда. Две пары глаз всегда лучше, чем одна, а уж три и подавно. Наши приключения еще не кончились.

Он посмотрел на нее.

— Помните Ваггонера? Того страшного человека, который напал на вас в Шестимильном каньоне? Он один из тех людей.

— Я знаю. Он сам сказал мне. Сказал, что мы с матерью как-то особенно на него смотрели и за это он возненавидел нас. Думаю, он все выдумал. Ни на кого мы не смотрели, а он… он просто злобное животное.

— И он все еще здесь. Есть и другой человек, блондин привлекательной наружности. Я с ним не знаком, но он знает меня.

— Скорей бы все это кончилось.

— Будьте осторожны! — Она была такая милая, что Тревэллион с трудом удержался, чтобы не обнять ее. — Жизнь наша не будет спокойной, пока ходят по этой земле эти подонки. Все долгие годы я ждал, что рано или поздно им наступит конец.

— Вэл, вы сами будьте осторожны. Приходите сегодня после спектакля.

— Хорошо, приду.

Выходя из отеля, он заглянул в ресторан, зал пустовал. На улице он пристально огляделся и направился к кондитерской.

Навстречу ему бросилась Мелисса.

— Тревэллион! Наконец-то! С вами все в порядке?

Он пожал плечами.

— Конечно. Считайте, что мне просто пришлось выполнить двухнедельную норму за два дня. А где Джим?

— Где-то здесь.

Тревэллион попросил кофе и выглянул в окно. День выдался теплый, на улицах толпился оживленный народ. Город менялся на глазах. Тревэллион снова посмотрел на Мелиссу.

— Старые времена, похоже, прошли. Их уже не вернешь.

— Знаю. — В тоне ее прозвучало сожаление. — Некоторые уже срываются с места и уезжают — кто в Пиоше, кто на Риз-Ривер.

— Ну что ж, их воля. Но эти пограничные городишки больше не для меня. Собираюсь здесь обосноваться.

— С ней?

Он пристально посмотрел на нее.

— Все-таки до чего же вы, женщины, романтичны. С чего это вы взяли, что ей есть до меня дело?

— Я все вижу. Она же не дурочка.

Он замолчал и задумался. В сущности, так оно и должно быть, и где-то глубоко внутри себя он знал, знал с тех далеких времен, когда сжимал в своих объятиях дрожащую от испуга маленькую девочку и из последних сил старался не показать своего страха. С тех пор много чего случилось, но многому еще предстоит случиться.

— Кое-кто пытался убить нас, — сказал он. — Но он здесь не один. Их трое.

— Я слышала об этом, слышала в тот вечер, когда все побежали на «Соломон». В этом городе нашлось не меньше полсотни парней, которых вы в свое время выручили в трудную минуту. И Джим Ледбеттер, и Дэйн Клайд, и многие другие, и они будут стоять за вас горой.

— Нет, Мелисса. Каждый должен идти своим путем. Я могу заручиться их помощью в мелочах, но главное должен сделать сам.

— А этот человек со шрамом на лице, он тоже один из тех?

— Да. И еще блондин.

— Его я знаю. Он заходил недавно в кондитерскую. Его зовут Чистильщик… или Топор.

Тревэллион положил руку на пояс.

— Да. Он. У меня его револьвер, и я хочу вернуть его ему.

Ваггонер запер хижину, пересек улицу и пошел между домами. Вскоре переулок вывел его к конюшне. Насыпав коню зерна, он почистил его, укрепил седло и подпругу.

— Ешь, ешь, приятель, — тихо приговаривал он. — Тебе еще скакать и скакать.

Проверив оружие, он выглянул на улицу, постоял, наблюдая, потом достал огромные серебряные часы и, глянув на них, снова убрал в карман. Через пару минут он вышел из-под навеса и направился к театру. Возле парадного подъезда только уборщик подметал тротуар. Дверь была открыта.

Ваггонер давно наблюдал за театром и знал, что в это время уборщик всегда отлучается промочить горло пивом. Когда тот скрылся в ближайшем салуне, бандит пересек улицу, вошел в темное здание и направился за кулисы. Отыскав гримерную Маргриты Редэвей, он пробрался в гардеробную, выдвинул из шкафа ящичек, уселся на него и принялся терпеливо ждать. Несколько дней слежки помогли ему установить, что Грита всегда приходит раньше других актеров. На это и рассчитывал Ваггонер; когда она явится, уж он своего не упустит. Сначала ее мать… Теперь настала очередь девчонки. Оставалось еще больше часа. Ничего, он ждал столько лет, так неужели же не подождет какой-то час?

Глава 59

Тревэллион вышел на улицу и снял шляпу. Теплый ветер растрепал его волосы. Пробежав по ним рукой, он стоял задумавшись. Билл Стюарт хотел его видеть. Надо бы зайти к нему.

Взгляд его скользил от предмета к предмету, не пропуская ни одной мелочи. Надев шляпу, он поправил ремень, ослабив его, чтобы легче было выхватывать револьвер, и перезарядил его — так спокойнее.

Сегодня все будет кончено. Он криво усмехнулся при мысли о том, что и сам может встретить смерть. Эти люди убили его мать, отца, разрушили их мечту, теперь они хотят разделаться с ним.

Элберт Хескет беспокоил его больше других. Он никогда не вытащит револьвер, и, значит, у него нет возможности пристрелить этого мерзавца. Доказать тоже ничего невозможно. Чем он располагает, какими доказательствами? Одни лишь предположения. Конечно, в Вирджиния-Сити многим известно о делах Хескета, но ни документов, ни свидетелей нет.

Насчет Ваггонера и Топора он не сомневался. Оба прекрасно стреляют, оба жестоки, опасны, уверены в себе и очень осторожны.

Тревэллион по-прежнему не хотел никого убивать, но ему не оставили выбора. Он постарается уничтожить их. Они хотели убить Гриту, и этого он им никогда не простит. Тут до него дошло, что он слишком долго стоит на открытом месте, и зашагал по улице.

В Вирджиния-Сити деловая жизнь шла своим чередом — РУДУ добывали, отгружали на плавильни, скупали и продавали акции приисков, люди куда-то спешили, все слышали историю Тревэллиона, даже рассказывали ее другим, но, в сущности, оставались ко всему равнодушными. О них пока говорили, но завтра произойдет очередное громкое событие, и то, что случилось теперь, отойдет на второй план, а потом о нем забудут.

Тревэллион оторвался от своих мыслей, когда перед ним вдруг возник всадник. Он узнал Рамоса Китта.

— Слыхал, ты попал в беду. Сорвался и поехал сюда, но тебя уже вытащили.

— Все равно спасибо.

— Скажи, Трев, почему ты отнесся ко мне, как к другу? Ведь это по твоему совету я стал охранять золотые грузы. Когда я искал работу, я ссылался на тебя. Почему, а, Трев?

Тревэллион смущенно пожал плечами.

— Просто я верил, что ты слишком хороший малый, чтобы прожигать жизнь понапрасну, вот и все. В молодости многие способны наломать дров, но со временем остепеняются. Я так и говорил везде, когда хотел замолвить за тебя словечко. Только и всего.

— Ты попал в беду, Трев. Не забыл, я отлично стреляю?

— Знаю, только занимайся лучше своим делом. Успехи, радости можно разделить с другими, но если у тебя неприятности, ты должен справляться с ними сам. И тебе это отлично известно, Рамос.

Рамос Китт повернул лошадь, но вдруг остановился.

— Вот что я скажу тебе, Чистильщик всегда спешит выстрелить первым. Не вздумай выяснять с ним отношения, лучше убей с одного выстрела. — Он помолчал. — Это его большая ошибка… я это точно знаю… Он все время норовит выстрелить первым и гордится, что никто не может опередить его. Только из-за своей спеси он не смотрит, что делают другие, и может проворонить первый выстрел. Запомни это, может пригодиться. И будь поосторожней на улице. Он здорово стреляет, хотя и любит иной раз пустить пыль в глаза.

— Спасибо, Рамос. Я возьму твои слова на вооружение.

Китт поскакал своей дорогой, а Тревэллион вернулся к своим раздумьям. Он никогда не считал себя лучшим стрелком и не мечтал оподобной славе. Разве может нормальный человек спать спокойно, если на его совести гора мертвых тел?

Слава Топора его не интересовала. Кто его действительно беспокоил, так это Ваггонер. Ваггонер жестокая скотина, и страшное обещание, данное им Грите, беспокоило его. Он пошел по пустынному переулку. Обогнув мусорную свалку, направился прямиком к хижине бандита, та не подавала признаков жизни, на его стук никто не откликнулся.

Вэл заглянул в окно. Что-то в этом жилище показалось ему странным. Тревэллион задумался. Жилье некоторых холостяков имеет вопиюще неряшливый вид, другие же, наоборот, поддерживают такую чистоту, какой позавидовала бы старая дева, но эта комната была уж слишком аккуратно прибрана. Она оставляла впечатление нежилого помещения — все лежало, стояло на своих местах, даже посуда.

Тревэллион пошел вниз по склону. Какая-то женщина, заботливо поливавшая во дворе цветы, выпрямилась, завидев его.

— Ищете соседа? Мне кажется, он уехал.

Тревэллион снял шляпу и поклонился.

— Благодарю вас, мэм. А почему вы так решили?

— Он забрал винтовку и одеяло и пошел в сторону конюшни.

— А где она?

Женщина указала ему дорогу.

— Он снимает стойло в той же конюшне, где и мой муж. У него такая крупная кобыла, он ее все время чистит.

— Благодарю вас, мэм.

Подойдя к конюшне, Вэл распахнул дверь. Три лошади, топтавшиеся в стойлах, выкатили на него свои глазищи, поблескивая белками. Одна из них, крупная кобыла, была оседлана, а к седлу приторочены винтовка и скатанное одеяло. Так-так… Стало быть, «мистер» Ваггонер приготовил вещички и собрался сматывать удочки, только какое-то дело задержало его. Какое же?

И тут Тревэллион содрогнулся. Грита… Ваггонер хочет не столько убить ее, сколько унизить, растоптать, заставить ползать перед ним. Он уже однажды начал свою травлю, когда загнал ее в угол в Шестимильном каньоне, и только его появление спасло девушку.

Тревэллион вышел из конюшни, повесил засов и направился в отель. В ресторане сидело несколько посетителей, но никого из них Вэл не знал. Поднявшись наверх, он постучал в дверь, но ответа не последовало. Он в сердцах выругался. Как ему теперь недоставало Тиэйла. Будь Джекоб рядом с Гритой, он бы так не нервничал. А сейчас просто не находил себе места. Где же Ваггонер?

Тревэллион дважды прочесал улицу туда и обратно, заглядывая во все салуны и магазины. Ваггонер как сквозь землю провалился. Он вернулся в конюшню. Оседланная лошадь все еще жевала сено в ожидании седока.

Тревэллион отправился в кондитерскую — оттуда легче всего наблюдать за происходившим в округе. В кондитерской Ледбеттер беседовал с Мелиссой.

— Ты виделся с Биллом Стюартом? — спросил он. — Я не знаю, что он задумал, только он уже переговорил со всеми, кого уважает. Ему нужна наша поддержка.

— Я встречусь с ним, только не сегодня, — ответил Тревэллион. — В любой день, потом.

Ледбеттер пристально посмотрел на него.

— Опять неприятности?

Тревэллион молча наблюдал за улицей. Конечно, неприятности, но они касаются только его. Да, он может принять добрый совет или протянутую в трудную минуту руку друга, но рисковать жизнью Ледбеттера! Нет, этого он себе никогда не позволит. А сегодня обязательно кого-нибудь убьют. Он чувствовал это.

Город живет своей жизнью, а его проблема это его проблема, и никто, кроме него, не может решить ее — ни Ледбеттер, ни Мелисса, ни весь Вирджиния-Сити.

— Ничего, справлюсь, — ответил он.

Тревэллион так и не успел притронуться к кофе — внезапная догадка осенила его, он вскочил и выбежал из кондитерской. Театр! Ну почему он не догадался раньше? Ваггонер ждет ее в театре.

До начала спектакля оставалось еще много времени, но Вэл знал привычку Маргриты приходить раньше других. В конце концов, это ее труппа, и она всегда являлась заранее, чтобы посмотреть, все ли готово к спектаклю. И Ваггонер, наверное, догадался, что для него это редкая возможность нанести удар.

Тревэллион заспешил к театру. Джим стоял и смотрел ему вслед.

— Что за черт? Что там у него опять стряслось?

— Джим, — робко попросила вдруг Мелисса, — пожалуйста, не ходи туда!

Он удивленно посмотрел на нее.

— Трев сказал, что сам справится, но я же не могу бросить его в беде.

Он сел и снова посмотрел на Мелиссу.

— А ты, кажется, разволновалась.

— Да, Джим, я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Он пожал плечами.

— Если со мной что-нибудь случится, вряд ли кого это затронет. Кому нужен такой, как я?

— Мне. Ты мне нужен, Джим.

Он изумленно посмотрел на нее.

— Я?.. Я нужен тебе?

— Да, очень нужен. Как никто на свете.

— Вот черт! Что ты хочешь сказать?

— То, что я была дурочкой, Джим. И Тревэллион помог мне понять это.

Они помолчали, потом Ледбеттер произнес почему-то ставшим хриплым голосом:

— А сейчас он отправился туда один, навстречу Бог знает какой опасности.

— Он все делает один. Ему нравится быть одиночкой.

— Нет, — возразил Ледбеттер. — Не думаю. Он, кажется, нашел свою половинку.

— Я совсем не знаю ее, Джим. Подходит ли она ему?

— По-моему, да. Быть может, она единственная женщина, которая ему подходит.

— Но почему именно она?

— Они знакомы с детства. Он выбрал ее потому, что она действительно нуждалась в нем. И в этом-то весь секрет, Лисси, — быть нужным кому-то.

— Но теперь у нее есть все и ей ничего не нужно!

— Нет, Лисси. Она одинока. И он тоже. С самого детства они хранили память друг о друге и теперь обрели потерянное.

На небе полыхал кровавый закат, сгущались тени, и алые блики, постепенно смягчаясь, переходили в бледно-розовое сияние. Когда Грита открыла дверь служебного входа, до начала спектакля оставалось полтора часа. Уборщик, сделав свою работу, давно уже ушел. Она окинула взглядом зрительный зал и осталась довольна. Все-таки хороший этот уборщик, хотя и огрызается иной раз.

Здание театра было уже выкуплено. Жители Вирджиния-Сити любили свой театр, и Гриту это страшно забавляло, ибо жизнь, которой они жили, оказывалась порой куда драматичнее и интереснее, чем любая пьеса.

Она вдруг с щемящей тоской подумала о Тревэллионе, вспомнив долгие часы их страшного заточения в этой каменной могиле, его спокойное восприятие той беды, в которой они оказались, и неистощимое желание во что бы то ни стало вырваться. Он не жалел себя, не тратил времени на отдых, и стойкость его духа придавала ей силы.

Грита прошла между рядами и поднялась на сцену, чтобы отправиться за кулисы. Остановившись поправить занавес, она вдруг мельком увидела что-то на полу. Приглядевшись, обнаружила клочок сена и отвалившийся от каблука кусок конского навоза.

Ах этот уборщик! Ну подожди у меня!.. Задернув занавеску, она направилась к гримерной, как вдруг ее пронзил страх.

Грита открыла дверь и вошла в комнату, повесила пальто на спинку стула. Допустим, кто-то оказался здесь уже после того, как уборщик ушел. Но кто? Тот, кто побывал перед этим в конюшне. Но никто из ее знакомых не выезжал сегодня, это она знала точно. Стало быть, кто-то чужой.

В театре царило безмолвие. Тишину нарушал лишь отдаленный грохот работающих плавилен, больше ни единого звука не проникало с улицы, и правильно, иначе любое слово, сказанное на сцене, мог бы заглушить посторонний шум.

Грита вдруг поняла, что ей нужно уходить отсюда, и немедленно. Бросить пальто, сумочку и бежать. Кто-то проник сюда и, наверное, сейчас прячется где-то. Но как бросить сумочку? Ведь в ней пистолет!

И все же сумочку придется оставить. Если она захочет забрать ее, он сразу же появится. Появится? Но откуда? Из гардеробной! Он может прятаться там. Если она бросится бежать в своем длинном платье и на высоких каблуках, он догонит ее в два счета.

Может, подпереть дверь гардеробной стулом? Но для этого ей придется подойти к ней совсем близко.

Конечно, она может просто выбежать из комнаты, но до входной двери далеко, и к тому же она заперла ее за собой. Зачем? Ведь она никогда этого не делала! Нет, нужно подпереть дверь гардеробной стулом и только потом бежать за помощью. А что, если там никого нет? Что тогда скажут люди? Что ей повсюду мерещатся тени?

Стянув с руки длинную перчатку, Грита взяла стул, подошла к двери гардеробной и начала прилаживать его к дверной ручке. В это мгновение дверь распахнулась, и на пороге показался Ваггонер.

— Ишь какая сообразительная, — ухмыльнулся он.

Теперь бандит показался ей даже здоровее, чем в первый раз. От него исходил запах пота и грязной одежды.

— Как ты доперла, что я здесь?

Из последних сил Грита старалась не показать своего испуга.

— Потому что из вас сыплется конский навоз, — невозмутимо произнесла она. — Больше никто не пришел бы сюда прямиком из конюшни.

Он опять противно ухмыльнулся.

— Ишь ты, как ловко!

В гардеробной было тесно, и, куда бы она ни повернулась, он дотянулся бы до нее в доли секунды. Грита положила шляпу на стол. Вот если бы добраться до булавок! Но ведь он же не даст ей сделать ни одного движения.

— Я слыхал, ты дверь заперла. Вот и умница. У меня хоть время будет. — Он ощерился в улыбке, обнажив крупные желтые зубы. — Я давно наблюдаю за тобой и заметил, что твои дружки-актеры появляются не раньше, чем за полчаса до спектакля. Так что у нас есть целый час.

— На вашем месте, — холодно произнесла Грита, — я бы поспешила унести ноги прямо сейчас, пока еще действительно есть время. В этом городе вас повесят даже за то, что вы уже сделали.

— Да куда им! Я всю жизнь что хочу, то и делаю. — Он уперся руками в бока и похотливо уставился на нее. — А теперь я сделаю с тобой кое-что.

Позади нее на столе в сумочке лежал пистолет. Но стоит ей повернуться к нему спиной… Нет, этого делать нельзя. Надо ждать. Быть может, если он начнет приближаться к ней и она отступит назад, это не вызовет у него подозрения? Только бы дотянуться до сумочки.

И тут безо всякого предупреждения он ударил ее. Оглушенная, Грита упала, но прежде, чем она пошевелилась, он пнул ее ногой. Девушка едва успела перевернуться на бок, пытаясь защитить живот. Ваггонер не шутил и бил по-настоящему.

Он нагнулся и схватил ее за плечо. Когда-то давно Гриту учили обороняться, и она знала, что нужно отползти назад. Вместо этого она схватила его за рукав и изо всей силы дернула к себе.

Застигнутый врасплох, бандит растянулся на полу, а Грита, словно кошка, в мгновение ока вскочила на ноги. Она была разъярена. Понимая, что не в силах убежать от него, она швырнула в него стулом и, пока он пытался сбросить его, схватила сумочку.

Но Ваггонер выбил сумочку из рук, тогда она пнула его ногой в лицо. Он схватил ее за ногу, но Грита выдернула ее, она отчаянно пыталась нащупать хоть что-нибудь, чем можно было бы как следует огреть его. Наткнувшись на банку с гримом, она с размаху опустила ее ему на голову, но Ваггонер нанес ей такой удар, что она, полуоглушенная, распласталась на полу. Он бросился к ней. Грита перекатилась и попыталась вскочить на ноги.

Глаза Ваггонера помутнели от бешенства.

— Я задушу тебя собственными руками и только тогда успокоюсь, — прохрипел он.

— Жалкий трус, — спокойно произнесла Грита. — Не можешь справиться с женщиной.

Огромный кулак навис над Гритой, и, пытаясь увернуться от удара, она упала на перевернутый стул. Ваггонер бросился к ней, и в этот момент раздался стук в наружную дверь.

Бандит на мгновение замер, дико озираясь, но тут же взял себя в руки.

— Только пикни, и я пристрелю этого ублюдка, кто бы он ни был.

Медленно, не сводя с него глаз, она поднялась. Платье изорвано в клочья, волосы растрепались, но при этом она чувствовала, что на редкость спокойна… «Думай! — мысленно приказала она себе. — Должен быть какой-то выход».

— Я сейчас уйду отсюда, — произнесла она. — И не вздумай меня останавливать.

— Один шаг к двери, и я переломаю тебе ноги… Потом пальцы, а потом…

Грита не сомневалась, что он выполнит угрозу. Стук в дверь прекратился. Неужели тот, кто стучал, ушел? Но кто мог прийти сюда в такой час? Сумочка лежала на полу. Если бы она только достала пистолет!

Еще какой-нибудь час назад она бы пришла в ужас при мысли, что может кого-нибудь убить, сейчас же ясно осознала, что страстно желает убить этого подонка. И надеялась, что ей удастся сделать это. Ведь он убил ее мать.

Резким прыжком Грита бросилась к двери, но Ваггонер опередил ее. При своем громоздком сложении он двигался как пантера. Он наотмашь ударил ее по щеке, и на его лице появилось выражение животной похоти.

— Думаешь, ты какая-то особенная? Сейчас я покажу тебе, как…

— Не покажешь. — Голос, раздавшийся из гардеробной, прозвучал тихо, но твердо.

Изогнувшись, словно кошка, Ваггонер повернулся, нащупывая рукоятку револьвера, но в это время Тревэллион выстрелил два раза подряд.

Схватившись левой рукой за край стола, а правой все еще держась за оружие, Ваггонер упал. Обе пули угодили ему в живот, дюйма на три повыше пряжки.

— Грита, — позвал Тревэллион, небрежно играя револьвером, — вам лучше выйти.

Девушка взяла сумочку и направилась к двери. На пороге она остановилась и обернулась. Ваггонер не сводил глаз с Вэла.

— Вы все видели тогда на Миссури, да? — прохрипел он.

— Мы с Гритой прятались в кустах, я держал ее, чтобы она не закричала.

Из горла Ваггонера вырывались хрипы, он не сводил глаз с Тревэллиона.

— Попадись вы мне тогда, я бы выпустил вам кишки наружу.

— Не сомневаюсь. Ты всегда был грязной скотиной. Даже жалко обижать животных, называя тебя так. — Вэл помолчал, потом переменил тему: — Это Хескет платил тебе?

— Хескет? — Ваггонер искренне вытаращил глаза. — Вот оно что! Хескет с «Соломона»! Стало быть, это он подсунул виски в опрокинутый фургон. Все тогда нажрались, кроме меня. А меня не требовалось спаивать, я и так бы пошел. Я плевал на то, пойдут ли остальные. Хотел показать этой бабе и ее девчонке, которые смотрели на меня, как на вошь.

Вдруг дуло револьвера блеснуло в его руке, но Вэл оказался готов к этому. Дулом своего револьвера он с размаху ударил Ваггонера по запястью, и тот выронил оружие, которое сразу же отлетело в угол. Не сводя глаз с бандита, Трев направился к нему, поднял левой рукой и шагнул к двери.

— У тебя мало времени, Ваггонер. На твоем месте я бы постарался наладить отношения с Богом. Если ты и выживешь, тебя все равно повесят.

Вэл вышел и захлопнул за собой дверь.

Остановившись на сцене, он перезарядил оба револьвера и сунул их за пояс. Сняв пальто, подал его Грите.

— Ваше платье разорвано, наденьте вот это. — Потом, взяв Гриту за руку, спросил: — С вами все в порядке?

— Меня немного трясет, — призналась она, — но это пройдет. Если бы мне удалось достать хоть какое-нибудь оружие, я бы разделалась с ним. Я и понятия не имела, что смогу вот так…

Он рассмеялся.

— Да вы просто молодчина. Пойдемте, вам надо отдохнуть.

После этих слов напряжение наконец спало, и Грита разрыдалась. Тревэллион нежно обнял ее.

— Пойдемте, тут недалеко.

Грита вцепилась в его руку.

— Вэл! Я так испугалась! Он… он был так ужасен!

— Все. Его больше нет.

— Вы… Он умрет?

— Да.

По дороге они встретили Ледбеттера.

— У вас все в порядке? Я слышал стрельбу.

— Это Ваггонер. Он сейчас там, в театре. Шок, должно быть, прошел, и теперь он корчится в предсмертных муках.

— А в отеле тоже стреляли. Элберт Хескет мертв.

— Мертв?

— Джекоб подкараулил его в номере. Когда Хескет вошел, Тиэйл уложил его.

— Так запросто?

— Ну… нет, конечно. Тиэйл лежал на больничной койке. Как ему удалось сбежать и добраться до отеля, одному Богу известно, но он сделал это. Хескет, должно быть, слишком погрузился в свои мысли и не заметил Тиэйла, когда вошел. Сняв пальто, он сразу полез в буфет за выпивкой. Похоже, его что-то очень расстроило, ведь он никогда раньше не пил. Случайно оторвавшись от стакана, Эл увидел Тиэйла, сидевшего на стуле с винтовкой в руках.

Хескет быстро соображал. И в тот момент, когда взгляд его наткнулся на Тиэйла, он уже понял, зачем тот здесь.

— Джекоб Тиэйл! Вы-то мне как раз и нужны! Как насчет того, чтобы заработать десять тысяч долларов?

— Когда я был ребенком, в клетку с крольчатами заползла змея, — произнес Тиэйл слабым голосом. — Вот ты и есть эта змея.

— Десять тысяч долларов! — словно не слыша его слов, продолжал Хескет. — Я даже мог бы повысить ставку, учитывая вашу квалификацию.

Джекоб Тиэйл вскинул винтовку. С такого расстояния прицеливаться не было нужды. При виде длинного ствола, направленного ему прямо в живот, Хескет почувствовал, как горло его сдавили железные тиски, и, задыхаясь от ужаса, взмолился:

— Нет! Меня нельзя убивать! Вы не понимаете, что делаете! Вы не смеете.

Тиэйл выстрелил.

Ударом тяжелой свинцовой пули Хескета отбросило и шмякнуло о буфет. Посыпались осколки стекла, и бутылка, открытая Элом, опрокинулась на пол, расплескивая свое содержимое.

— Пожалуйста, не надо! Не надо… — Шатаясь, он сделал несколько шагов, упал лицом на стол, соскользнул на пол и пополз к Тиэйлу. — Это ошибка! — хрипло шептал он. — Это какая-то чудовищная ошибка! Меня нельзя убивать!..

Он попытался подняться, жилет его заливала кровь. Когда наконец он оторвался от пола, Тиэйл снова выстрелил.

Через несколько минут дверь распахнулась, и в комнату ворвались люди. Их глазам предстала странная картина — в кресле с винтовкой в руках сидел перевязанный Тиэйл, а возле его ног лежал мертвый Хескет.

Глава 60

Только Джон Сэнтли пришел постоять у могилы Элберта Хескета.

— Я никогда не любил его, — сказал он Ледбеттеру, — но все-таки я работал у него.

— А что с его долей «Соломона»?

— Он не оставил завещания. Мне кажется, он даже и представить себе не мог, что когда-нибудь умрет. Я как-то намекнул ему, что неплохо бы на всякий случай распорядиться имуществом, но он смерил меня таким пустым и холодным взглядом… Думаю, у него есть родители, только я никогда не видел, чтобы он писал им. При желании их можно разыскать, им причитаются дивиденды.

Тревэллион ждал Гриту внизу. Когда она спустилась по лестнице, он протянул ей руку со словами:

— Вы настоящая принцесса. У вас такая величественная осанка!

Она улыбнулась.

— Ну конечно. Только не забывайте, мистер Тревэллион, что я актриса. Разыгрывать любые роли — моя профессия. Однако, если актер со всей убедительностью изображает короля на сцене, это вовсе не означает, что в жизни он мог бы стать хорошим королем. Скорее всего, царственной особы из него вовсе не получилось бы. Мы слишком искренни в проявлениях чувств, смеемся, когда смешно, не можем скрыть истинных побуждений. Мы всего лишь дети, которые играют во взрослую жизнь.

Тревэллион подал ей стул и сел напротив.

— О вас я бы этого не сказал.

— По правде говоря, я не такая уж хорошая актриса, хотя считаю, что женщинам актерские способности свойственны в большей степени, чем мужчинам. Любая маленькая девочка уже актриса.

— Ну что ж, теперь у вас появилась новая роль. Вы стали владелицей богатого прииска, а им нужно управлять.

— Я ничего в этом не смыслю, да и прииск-то увидела впервые, когда спустилась в шахту на «Соломоне», и, по правде говоря, хотела бы поскорее забыть об этом.

— По-моему, труппой вы управляете неплохо и вполне могли бы справиться и с прииском. Самое главное — правильно подобрать людей и запоминать, о чем они говорят. Уилл Крокетт заплатил мне за то, чтобы я осмотрел прииск, я даже составил приблизительный план дальнейших разработок, только так и не успел обсудить его с ним. Я могу отдать его вам и помочь найти подходящего человека на место управляющего, который сумеет подобрать хороших рабочих и разбирается в горном деле.

— О, Вэл, если бы вы помогли мне в этом, я была бы вам очень признательна. У меня хватает дел в театре. Мэгуайр закончил строительство оперного театра. Мне так хочется там работать, я намерена обсудить это с ним.

Она посмотрела на дверь. На пороге стоял высокий широкоплечий молодой мужчина.

— А вот и Билл Стюарт. — Тревэллион предложил ему стул. — Присаживайся, Билл. Как поживаешь? Ты знаком с Маргритой?

— Да, — усмехнулся он. — Только я познакомился с нею слишком поздно. — Окинув быстрым взглядом зал, он сразу приступил к главному: — Трев, мне нужна твоя помощь. — Билл заказал виски и, как только официант удалился, продолжил: — Я никогда не забуду, как ты приехал в суд, когда Сэм Браун со своей шайкой пришел мутить воду.

— Ну, тогда тебе помощь не понадобилась.

— Но могла понадобиться. Важно, что ты пришел. Ну, это все в прошлом, а мне нужна твоя помощь сейчас. Мы добиваемся, чтобы нашу территорию провозгласили штатом, и нам необходимо обеспечить активное участие в голосовании всех сторонников. Я хочу, чтобы наша победа выглядела ошеломляюще и произвела впечатление на Вашингтон. Ведь кое-кто там утверждает, что у нас слишком мало населения, чтобы получить статус штата. Они, видишь ли, считают, что мы жалкая горстка людей, живущих на краю света — между горами и пустыней. Поэтому мы должны отличиться на выборах.

— Ну что ж, с этим, думаю, проблем не будет. Все, кого я знаю, хотят, чтобы наша территория получила статус штата. Нам только нужно наладить судопроизводство и заиметь свое представительство в Вашингтоне.

— Нет, Трев, не все так думают. Есть достаточно сильная группа, представляющая интересы крупных горнорудных предприятий. Они-то как раз совсем не желают, чтобы мы стали штатом, и объединяются с теми, кто боится нашего голоса в вопросе об отмене рабства. Откровенно говоря, Трев, я уже беседовал об этом с президентом. Ему нужен голос Невады, он нуждается в нашей поддержке.

— И что ты хочешь от меня?

— Твоя помощь могла бы оказаться просто неоценимой. У нас есть две группы ревностных сторонников, и о том, как они проголосуют, беспокоиться не приходится. Но есть и много колеблющихся, которые заняли выжидательную позицию, и тех, кто приехал в наши края недавно, — эти так вообще не понимают сути вопроса. Не знаю, Трев, известно тебе об этом или нет, но ты снискал славу человека с твердым характером. Ты лучше всех в округе знаешь горнорудное дело, тебя любят и уважают, с твоим мнением считаются.

Вэл усмехнулся.

— В том-то и дело, Билл, что разбираюсь-то я только в добыче руды. Хотя если вся твоя просьба заключается в том, чтобы я просто говорил повсюду то, что думаю, то я с удовольствием ее выполню.

— Ты правильно меня понял. Просто говори об этом почаще и везде, где только можно. — Стюарт помолчал, потом продолжил: — Теперь о другом. На днях мне нужно будет съездить на телеграфную станцию. Послание, которое я хочу отправить, довольно длинное, и мне придется пробыть там некоторое время. Но на станции могут оказаться и те, кто захочет помешать мне. Вот я и прошу тебя поехать со мной, только не забудь прихватить оружие.

Он встал.

— Благодарю тебя, Трев, и не хочу больше отрывать вас от беседы. — Он поклонился Маргрите и вышел.

— А это опасно, Вэл? Я думала, что все страшное уже позади.

— Скорее всего, он просто решил подстраховаться. И я рад помочь ему. Иногда так случается, если вовремя показать свою силу, то можно предотвратить серьезные неприятности.

Вокруг них стоял тихий гул голосов, позвякивание серебряной посуды, шорох платьев — все это создавало приятную атмосферу умиротворенности.

— Мне нравится сидеть с вами, — признался Тревэллион. — И я не хочу, чтобы это кончилось.

— И не надо, Вэл, пусть не кончается.

— Как обстоят дела в театре?

— У нас в репертуаре еще две постановки. Вот отыграем их, и все. Контракт заканчивается.

— А что будут делать ваши актеры?

— Манфред остается здесь. Они с Мэри решили пожениться, так как давно любят друг друга.

— Манфред очень хороший человек. Почему бы вам не предложить ему место Сэнтли?

— Да, пожалуй, он справился бы. Он много помогал мне в театре, прекрасно управляется со счетами и к тому же безукоризненно честен.

— А остальные?

— У них тоже все в порядке. Дэйну Клайду здесь понравилось, и он тоже хочет остаться.

Откуда-то лилась тихая музыка, а они беседовали о том, что предстоит им еще сделать.

— Хочу заняться новым бизнесом, — поделился Тревэллион. — В Сьерре у меня есть участок леса. Многие прииски испытывают большую нужду в древесине, которая идет на крепи в шахтах. Вот я и решил открыть новое лесоперерабатывающее предприятие и нанять рабочих.

Он поднялся.

— Грита, пойдемте в кондитерскую. Хочу познакомить вас с Мелиссой. Да и Джим, должно быть, тоже там. Мне нужно сказать ему кое-что, и буду рад, если вы тоже поприсутствуете при этом.

— Но вы уже все рассказали мне, Вэл.

— Нет, не все.

На город спускалась ночь, толпа на улицах редела. Какой-то пьяный, шатаясь, обнимал столб, горланя ирландскую песню.

Вдруг Тревэллион повернулся к Грите.

— Джиму я скажу в кондитерской, а вам сейчас. Я наткнулся на бонанцу.

— На бонанцу? Что это?

— Так называют скопление богатой руды в жиле. Некоторое время назад я начал вести боковую выработку, чтобы обеспечить правильную циркуляцию воздуха и иметь запасной выход на всякий случай. Эта выработка привела меня к богатому скоплению серебра. Завтра все будут говорить, что я всех обхитрил и скрывал такую жилу, но поверьте, это чистая случайность, и для меня это открытие. Я, как обычно, заложил порох в скважины, поджег фитили и поднялся на поверхность, а когда наутро спустился в шахту, повсюду валялось чистое серебро. Жила так широка, что я даже не могу проследить ее границ, только знаю, что она простирается в направлении самой богатой части Комстокской залежи. Так что теперь я богат.

Они остановились у кондитерской, Тревэллион заглянул в окно — за столом сидели Ледбеттер и Кристиан Тэпли. Тревэллион открыл дверь, чтобы пропустить вперед Маргриту, когда за спиной у него раздался голос:

— Тревэллион!

По тому, как прозвучал этот окрик, Вэл понял, чего ему ждать. Какой-то прохожий остановился и уставился на них. Губы Маргриты приоткрылись, и она попыталась что-то сказать, но он не дал ей.

— Заходи, милая, а я сейчас, — ласково проговорил Тревэллион и закрыл дверь.

Перед ним, широко расставив ноги, с вызывающим видом стоял Топор.

— А-а, Топор? Ну здравствуй. Что, один ты теперь остался, а? — В голосе Вэла звучала издевка.

— Один? — Топора явно озадачил неожиданный вопрос.

— Ну да, один. Разве ты не знаешь, что все твои приятели отправились на тот свет? Не хочешь составить им компанию?

Все произошло не так, как запланировал Топор. Слова, которые он приготовил для этого случая и которые, как он ожидал, повторял бы потом весь город, теперь потеряли всякий смысл. Но ему задали вопрос и ждали ответа.

— Все, Топор, нет больше твоих дружков, нет этих гнусных подонков. Да-да, вас всех, и тебя в том числе, нельзя назвать иначе, как мерзким сбродом.

Топор почувствовал прилив ярости. Хладнокровие, которым он всегда так гордился, куда-то улетучилось.

— Что скажешь, а, Топор? Или как там тебя еще называют, Чистильщик? Ну и имя же у тебя! Интересно, что в своей жизни ты сделал чистого? А? Не припомнишь? Может быть, убил двух беззащитных женщин на Миссури? Или с четырьмя другими подонками убил моего отца, а потом охотился за сыном?.. Только я уже давно не мальчишка. Говорят, ты неплохо стреляешь и любишь выхватывать пушку первым?

Топор был так разъярен, что весь дрожал. Рука его потянулась к кобуре. Ему не терпелось застрелить этого человека прямо сейчас, еще никогда в жизни он не испытывал такого острого желания кого-нибудь убить.

— А знаешь, Топор, что у меня есть? Твой револьвер. Ты обронил его, когда удирал со всех ног. Помнишь, Топор, как ты улепетывал вместе с остальными? Видишь? Тут даже имя твое написано. Сейчас покажу… — Тревэллион молниеносно выхватил оружие и выстрелил Топору в голову. Тот покачнулся и выронил револьвер в дорожную пыль.

Вэл шагнул ему навстречу, готовый снова выстрелить в любую секунду.

— Выхватить пушку первым, как выяснилось, еще далеко не все. Правда, Топор? Не я искал тебя, ты сам явился сюда. Конечно, я мог выследить тебя, но ты сам напросился.

Револьвер выскользнул у Топора из пальцев, он хотел что-то сказать, но покачнулся и упал.

Едкое облачко порохового дыма рассеялось в темноте. На освещенной фонарями улице лежало распростертое на земле тело мистера А. К. Элдера, Чистильщика.

Откуда-то доносился женский смех и нестройные звуки фортепьяно, исполнявшего какую-то нехитрую мелодию, а вдалеке мерно и монотонно грохотали плавильни и компрессоры.

Тревэллион повернулся и вошел в кондитерскую.

Грита бросилась ему навстречу и схватила за руку.

— Вэл, с вами все в порядке?

— Конечно, — улыбнулся он, обняв ее. — Теперь у меня все в порядке.

Луис Ламур Как был покорен Запад

Часть первая. РЕКИ

Там, на западе, лежала земля — сияющая, открытая, ожидающая покорителей, и путями в нее были реки. Медленные и могучие, бурные и пенные, реки были дорогами, по которым шли первопроходцы. Они строили плоты, плоскодонки и смело пускались вниз по водам, а воды эти были зеленые, бурые, черные, испятнанные пеной, но они всегда несли людей к сердцу опасной, еще не разбуженной земли, богатства которой ждали смелых и сильных.

Глава первая

Лайнус Ролингз наткнулся на след военного отряда ютов note 1, когда после восхода солнца не прошло еще и часа. Высокие обрывы сужающейся долины Рио-Гранде отрезали все пути отхода, и Лайнус понял, что попал в переплет.

Ситуация была далеко не нова, поэтому он терпеливо ждал в рябой тени осинника. Конь под ним был соловый, с темной полосой вдоль спины. Сзади были привязаны в поводу три вьючных лошади, нагруженные пушниной, которую он добыл за зиму, а впереди расстилался горный склон, яркий от первой, робкой весенней зелени.

Ничто на склоне не шевелилось, да и в долине внизу… только трепетали листья осин. Но Лайнус давно уже приучился не верить в индейской стране внешнему виду вещей — и не двигался с места.

На фоне осинника он был невидим, пока не двигался, потому что его одежда, лошади, их поклажа — все было нейтрального цвета и полностью сливалось с окружающим пейзажем.

Глаза Лайнуса методично обшаривали склон, прочесывали от одного края до другого, останавливаясь на каждом кустике, дереве, скальном выходе, примечая каждое изменение цвета травы.

Давно прошли те времена, когда Лайнус Ролингз мог показаться на фоне неба на вершине гребня или лечь спать рядом с костром. Он знавал людей, которые делали такие вещи… теперь их уже нет в живых. И уж никак не случайно он всегда останавливался только в таких местах, на фоне которых его силуэт не мог быть замечен.

Если ты находишься в индейской стране, рисковать нельзя никогда, независимо от того, подозреваешь ты близость врага или ничего не подозреваешь. Ты быстро приучаешься разводить самый маленький костер, лишь бы хватило приготовить ужин, а после еды переносить лагерь на несколько миль дальше и спать в темноте, без огня.

Всякие такие мелочи — это простые способы сохранить жизнь в индейской стране; а кроме них есть еще много разных правил: никогда и шагу не делать без оружия, следить за птицами и животными — они всегда предупредят об опасности… Лайнусу давно не нужно было напоминать себе о необходимости соблюдать эти правила — для него это стало естественным, как дыхание.

По следам он увидел, что в индейском военном отряде всего дюжина ютов; и если они собрались в набег на испанские поселения на юге, то, скорее всего, сговорились встретиться по дороге с другими индейцами. Они опережали его всего на несколько минут пути, и все зависело от того, знают они о его присутствии или нет.

Он обшаривал склон подозрительным взглядом.

За ленивой, беспечной внешностью Лайнуса Ролингза скрывались острый ум и чувства, отточенные тридцатью двумя годами жизни на границе note 2. Родился он в темных лесах западной Пенсильвании, где его семья была в числе первопоселенцев, а потом, когда ему едва исполнилось пятнадцать лет, переехал вместе с отцом на запад, в Иллинойс. Но отец вскоре умер, и тогда он нанялся в команду кильбота — шестидесятифутовой баржи с веслами и небольшим парусом — и отправился на запад, чтобы заняться охотой на пушного зверя.

За последующие шестнадцать лет он объездил Запад от реки Кутенал в Монтане до Хилы в Аризоне, от тихоокеанского побережья до восточных склонов Черных Гор — Блэк-Хилс. Он ставил ловушки вместе с Джимом Бриджером, Дядюшкой Диком Вуттоном, Биллом Уильямсом, Джо Уокером, Осборном Расселом и Джедедаей Смитом. За все эти годы он лишь дважды покидал горы, если не считать короткого наезда в Пуэбло Лос-Анжелос — Город Ангелов. В те два раза он посетил Сент-Луис и Новый Орлеан.

Теперь Лайнус прикинул возможный маршрут военного отряда, тщательно его изучил, но не обнаружил ничего, достойного внимания. Но он припомнил, что говорил ему Кит Карсон note 3 много лет назад: «Когда ты видишь индейцев, будь осторожен. Когда ты их не видишь, будь осторожен вдвойне».

Лайнус испытывал огромное уважение к индейцам. Он знал их по-настоящему, для него индеец был не диким язычником, которого белый человек превосходит во всем, а свирепым воином, живущим ради того, чтобы воевать и воровать лошадей. Индеец знает дикую землю, знает, как надо жить на ней. Никакая кошка не сможет двигаться бесшумнее, ни у какого сокола нет столь острого глаза — потому что вся жизнь индейца держится на его чувствах. И белый человек может выжить в индейской стране только в том случае, если он индеец в большей степени, чем сами индейцы.

Время шло… утреннее солнце тронуло золотым лучом горный хребет у него за спиной. Трава не колыхалась, только трепетали осины. Одна из вьючных лошадей нетерпеливо ударила копытом. Лениво прожужжала пчела в невысоком кустике.

Винтовка лежала перед ним поперек седла, ствол смотрел влево, вниз по склону, правой рукой он держался за шейку приклада, большой палец лежал на курке.

Ниже него и правее росла другая рощица, чуть побольше размером. Он оценил на глаз высоту деревьев и свое положение на местности. Чтобы добраться туда, ему придется утратить невидимость самое большее на одну минуту.

Где-то сзади зашумел легкий ветерок, затанцевал среди листвы, взъерошил траву. Когда волна ветра добралась до Лайнуса, он двинулся тоже, оставив первую рощицу за спиной. Остановился он, только когда обогнул вторую рощицу, а потом пустился вниз по склону, однако теперь под другим углом.

Впереди, совсем недалеко, неширокая долина сужалась еще больше, а потом вновь расширялась и плавно выливалась на равнину. Если индейцы знают, что он здесь, и устроили засаду, то она ждет его именно там. Не в самом узком месте, а перед ним — или сразу после него.

Когда путник приближается к опасному месту, внимание его направлено вперед, к предполагаемой точке засады, и он лишь поверхностным взглядом скользит по безопасному на вид участку местности, который ему сейчас придется пересечь. А когда человек оставил опасное место за спиной, он переводит дух и расслабляется.

Лайнус не торопился. Злачные места Востока могут подождать на несколько часов больше — или на несколько дней… С бесконечной осторожностью, держась поближе к одному из бортов долины, он прокладывал путь, следуя течению реки и выбирая дорогу поближе к деревьям или между ними.

Добравшись до места, где индейцы перебрались через поток, он остановился и подождал, пока напьются лошади. Потом спешился и напился сам, пройдя на несколько шагов выше по течению от того места, где пили лошади. Поднялся с земли — и услышал выстрел.

Он замер на месте, прислушиваясь.

Далеко ли? Полмили? Миля?

Хрипло рявкнул второй выстрел, за ним последовали еще три без перерыва, чуть не сливаясь друг с другом.

Он поднялся в седло, пересек речушку и поехал дальше, стараясь держаться в тени деревьев. Местность впереди чуть поднималась, вода прорезала в холмике глубокое русло. Здесь он отъехал от ручья немного в сторону, двинулся вверх по склону и остановился, когда глаза его оказались выше гребня возвышенности.

Перед ним лежал просторный, поросший травой луг площадью акров триста, а то и больше. С левой стороны ручей впадал в небольшой пруд — очевидно, разлившийся перед бобровой плотиной; вода отражала солнечные лучи и вспыхивала искрами, когда ветер поднимал рябь. Дальше, за лугом, речка снова бежала через долину к узкому проходу на противоположном ее конце.

В этом месте стены гор поднимались почти на тысячу футов, взбираясь крутыми склонами к гребням. Человек мог бы влезть на эти склоны практически в любом месте, но для лошади они были непреодолимы.

Клубок синеватого дыма висел над серебряной от росы травой, а ярдов на пятьдесят ближе отчаянно билась в траве раненая лошадь.

Сначала Лайнус больше ничего не увидел. Утро было тихое, молчаливое, оно будто выжидало… в воздухе еще оставалась легкая прохлада, хотя солнце над хребтом уже светило ярко. Индейский пони note 4 в последний раз взбрыкнул ногами — и издох. В лучах солнца кровь на плече у него сияла ярко-алым цветом…

А потом он заметил индейца. Когда юта пошевелился, Лайнус сразу увидел и остальных двоих — его внимание резко обострилось. Все трое лежали к нему спиной и смотрели в сторону луга.

Очевидно, индейцы попали в засаду. Лайнус предположил, что они ехали вслед за отрядом арапахов note 5 или группой трапперов, не подозревая об этом. Приподнявшись на стременах, он осмотрел участок луга, лежащий дальше убитой лошади; отсюда, с пригорка, видно было хорошо, и он рассмотрел их ясно: пятеро трапперов залегли в «бизоньей яме» — небольшой ложбинке, куда бизоны приходят поваляться в грязи, чтобы избавиться от насекомых. Лошади трапперов, без сомнения, спрятаны среди деревьев где-то на берегу речушки и, по всей видимости, их сторожит человек — или двое.

Недалеко от трупа лошади лежал мертвый индеец. Если раненые и были, то они хорошо спрятались… Нет, индейцы еще далеко не разбиты, их и сейчас остается в два раза больше, чем белых.

Обшарив взглядом местность перед собой, он заметил еще нескольких индейцев. Остальные из этого отряда, должно быть, прячутся среди деревьев у ручья…

Лайнус ничего не мог сделать. Двинуться вперед — значит, подставить себя под удар ютов, а может, и засевшей в засаде группы — они на таком расстоянии вряд ли разглядят, что он белый. Единственное, что оставалось, — ждать… может быть, появится шанс прорваться через открытое место.

Здесь, где он сейчас скрывался, деревья росли редко, порознь, но левее, вдоль речки, лесок был погуще, и речушка извивалась среди деревьев, петляя по узкой долине. Вокруг Лайнуса деревья, хоть и редкие, давали достаточно тени, чтобы надежно укрыться — это было хорошее место. Он оставался в седле, готовый вступить в бой или бежать — в зависимости от того, как будут развиваться события.

Дымок растаял. Эхо выстрелов угасло в каньоне, солнечный свет понемногу распространялся вниз по склону. То здесь, то там разрывы гребня позволяли лучам прорваться на луг и речку.

В кустах неподалеку чирикали и перепархивали с ветки на ветку птицы. Лайнус полагался на них — они предупредят, если какой-то индеец двинется в эту сторону… Он продолжал обшаривать взглядом луг.

И наконец увидел то, чего ожидал. Два индейца ползком пробирались к бизоньей яме. Когда остальные после залпа трапперов бросились наутек, эти двое свалились с лошадей и прикинулись убитыми — именно для того, чтобы напасть отсюда.

Он поднял винтовку и оценил дистанцию. Цель была едва различима, расстояние слишком велико. Он все еще колебался, не решаясь рискнуть — предупредить выстрелом обороняющихся и выдать себя — но тут ударил выстрел из-под деревьев, где, как считал Лайнус, были спрятаны лошади.

Один из ютов хрипло вскрикнул и вскочил на ноги. Тут же из ложбинки ударили две бизоньих винтовки. Пули опрокинули индейца на траву, он какое-то время дергался, но потом ослабел и застыл неподвижно.

Второй юта не двигался, и две пули, посланные наугад в траву, не заставили его пошевелиться.

Лайнус задумчиво жевал травинку и размышлял о том, что бой редко проходит так, как это принято представлять. Минуты открытой схватки под гром выстрелов редки; куда чаще бой идет вот так… редкие, лениво звучащие в тишине выстрелы, а между ними — долгие минуты напряженного ожидания, когда ничего не происходит.

На траве сверкала роса, птицы вновь завозились в ивняке. Его конь беспокойно переступал, ударяя копытами по дерну, взмахивал хвостом. Вьючные лошади безразлично пощипывали траву, либо стояли на трех ногах, подогнув четвертую, опустив голову, подремывая в утреннем тепле.

Трапперы хорошо выбрали позицию. Такая засада на открытом месте — это индейский прием, но, по-видимому, юты были захвачены врасплох, когда их собственная тактика обернулась против них. Контратаковать индейцы опасались — из-за тех, кто прятался в ивах возле речки.

Но если это равновесие продержится до темноты, то великолепная позиция трапперов потеряет свои преимущества, потому что индейцы, превосходящие их численно, смогут легко добраться до противника. Трапперы удачно устроили засаду, но теперь они, как говорится, держали медведя за хвост. Если им не удалось уничтожить большую часть индейского отряда, они сами попадали в невыгодное положение.

Через какое-то время Лайнус сообразил, что и его позиция становится все более уязвимой. Вдруг появятся другие индейцы — прибудут на условленную встречу с этим отрядом… или какой-то юта, обходя сзади, наткнется на него. А как только его заметят, он, отрезанный от остальных белых, будет тут же окружен и убит.

Но если сейчас самому нанести внезапный удар с неожиданной стороны, то можно облегчить не только положение трапперов, но и свое собственное. И Лайнус решил действовать немедленно, пока индейцы не стали хозяевами положения.

Его винтовка глядела в сторону трех ютов. Один таился в траве подальше, двое залегли сравнительно близко… Он прижал приклад к плечу и прицелился в спину ближайшему индейцу. Глубоко вздохнув, свободно выдохнул — и на выдохе спустил курок.

В узкой долиневыстрел прозвучал громом. Индеец, в которого он стрелял, резко дернулся, а потом перекатился и замер лицом к небу. Лайнус немедленно выстрелил еще раз, потом, повернув винтовку левее, — еще, и каждый громовой выстрел накладывался на эхо от предыдущего.

Первая пуля попала точно, вторая пролетела мимо, третья достигла цели. Лайнус пришпорил коня и понесся по лугу с воплями и гиканьем.

Удар в спину напугал индейцев, они бросились удирать из кустов, и когда Лайнус влетел в бизонью яму, трапперы вскочили на ноги и принялись палить вслед убегающим ютам. Лайнус проехал дальше, к деревьям, и увидел, как с ивы спрыгнул худощавый мускулистый человек со слегка опущенными плечами.

— Здорово, Лайнус, — сказал он, приближаясь с широкой улыбкой, — ты появился, когда петля начала затягиваться. Откуда едешь?

— С Зеленых гор.

Тем временем появились остальные трапперы и начали садиться на лошадей. Их вьючные кони были тяжело нагружены.

— До черта у вас добычи, — заметил Лайнус.

— Год был поганый, — сказал Уильямс, — но несколько недель назад забрались мы на какой-то горный отрог и добыли больше шкурок, чем за весь год.

Он перебросил ногу через седло.

— Мы направляемся вниз по Рио-Гранде, к Таосу.

Лайнус поехал рядом с ним.

— А я на восток собрался. Спущусь по реке Платт, по Миссури, а потом поднимусь по Огайо. Что-то мне вдруг припекло поглядеть на океанские волны.

— Н-ну… скорее уж на шлюх тамошних…

— Тоже верно. Я уже целую вечность не видел женщину приодетую, расфуфыренную. А взглянуть охота. И все же в мыслях у меня вода океанская. Я вот все думал — что ж я за человек, столько лет прожил, а ничего в жизни не видел, кроме индейцев, гор да шкурок.

— Ну, воду ты увидишь… насмотришься. Я-то сам вырос в Северной Каролине. Там я, конечно, моря не видал, но после побывал на Тихом океане. Надо сказать, на горы это не похоже. Раз посмотрел — и, считай, на всю жизнь насмотрелся.

— Самая большая вода, какую мне повидать довелось, — это Большое Соленое озеро.

— Народ говорит, в тех краях скоро полно людей будет. Считай, самую малость времени пройдет, и туда повалят. Я слышал болтовню про паровые повозки: будто прокладывают железную дорогу в Калифорнию.

— Глупая болтовня, — заметил Лайнус. — Кому дури хватит везти женщин сюда, в индейскую страну? А кроме того, зачем их сюда везти? Шкурок становится все меньше… а больше тут и нет ничего. Такого, чтоб вспомнить стоило.

— Земля… люди земли хотят.

— Ну, на этот счет им найдут что сказать сиу… сиу note 6, и шайены note 7, и арапахо.

— Ты там на востоке гляди в оба, — предупредил Уильямс, — не то враз все потеряешь… Там на востоке дикости больше, чем во всех здешних горах. Я слышал, в тамошних местах бабы просто сами под мужиков ложатся… не то что в индейской стране, где ты должен отдать воину за его скво пару одеял и двух, а то и трех пони.

* * *

Два дня Лайнус ехал вместе с трапперами. Потом они расстались. Ветер был холодный, но на склонах холмов появились зеленые заплаты, деревья покрывались листьями. То здесь, то там виднелись темные пятна — земля была еще влажной от недавно стаявшего снега.

Лайнус Ролингз соблюдал осторожность. Все-таки это была страна племени юта.

Если бы все индейцы были такие, как шошоны, не-персе иди чинуки-плоскогодовые — тогда другое дело. Человек может узнать их, а узнать их — значит полюбить. Не-персе похваляются тем, что ни один воин их племени никогда не убил белого человека, и Лайнус был готов этому поверить.

Но здесь была страна ютов. В списке врагов ни одно племя не было опаснее для белых, чем юта; а следом за ютами в этом списке шли арапахо…

Глава вторая

Ева Прескотт стояла одна, на несколько шагов позади своей семьи, и разглядывала суда, теснящиеся на реке Гудзон и на Эри-канале. Берег был завален высокими штабелями тюков, корзин и бочек, разных товаров и домашних вещей — все это ожидало отправки на Запад. Ничто из прежней жизни на ферме или в крохотной соседней деревушке не напоминало ей подобное зрелище.

Крупные, просто одетые мужчины толкались вокруг, орали, добродушно бранились — грузили или разгружали суда и фургоны. Мимо громыхали огромные повозки, запряженные такими большими лошадьми, каких она в жизни не видела — это были першероны и клейдесдальские тяжеловозы. С реки доносились пронзительные свистки, звон колоколов, шипение выпускаемого пара.

Вокруг Прескоттов толпились другие эмигранты, такие же, как они сами, топтались возле своего багажа и сложенной одежды, ожидая, пока их вызовут грузиться на баржу, отправляющуюся по каналу. Они тоже оборвали все связи, бросили позади все знакомое и привычное и отважились двинуться на новые и пугающие земли.

Оглядываясь вокруг, она видела мужчин, похожих на ее отца; они громко разговаривали о стране Огайо, о том, как будут занимать новую землю, о новых возможностях, о черноземе, ливнях и диких животных, на которых они будут охотиться. Они говорили громко, чтобы скрыть смятение и тревогу; конечно, одно дело болтать о рискованной затее, строить планы — тут сколько хочешь простора для восторгов, горячности, предположений, но вот по-настоящему начинать новую жизнь, забрать семью и шагнуть в полную неизвестность, как все люди здесь, — это дело совсем другое.

Раньше они были смелее, и Ева, зная таких людей, не сомневалась, что смелость к ним вернется… но теперь они опасались точно так же, как она…

Сердце у нее колотилось, в горле стоял ком. Вся эта суета вокруг была какая-то чужая, непонятная. Эти мужчины с дерзкими глазами, проталкивающиеся мимо нее, с криками выполняющие свою работу, — что им за дело до нее, до всей ее семьи? Но время от времени ее глаза перехватывали смелые, одобрительные взгляды, которые дали ей понять, что этим мужчинам может быть до нее дело… по крайней мере, в одном определенном смысле.

Ева с удивлением поняла, что такие взгляды не столько возмущают ее, сколько будоражат и доставляют удовольствие. Там, дома, все мужчины были разложены по полочкам; знала она тех, что были женаты и потому отпадали, знала и одиноких. Она могла точно оценить степень интереса к ней каждого мужчины, понимала, что означает или мог бы означать этот интерес — но сама не испытывала интереса ни к одному из них.

Точно так же они знали ее. Знали, что легко завоевать ее никому не под силу, не раз наталкивались на ее высокомерное пренебрежение, когда являлись поухаживать, подумывая о женитьбе. Так что она не особенно сожалела о том, что оставалось позади — если не считать, что она расставалась со всем знакомым и понятным.

Она покидала знакомые поля и деревья, школу, где научилась читать, писать и складывать числа, дом, где ей была известна каждая скрипучая половица, где она могла заранее сказать, как будет гореть очаг в ясный или пасмурный день, или когда поднимется сильный ветер…

Здесь, в Олбани, она чувствовала себя неловко, вся сжималась — от пыли, угольной копоти и суматохи. Зеленые поля в родных местах такие свежие и прохладные. Это был дом… раньше — а теперь это больше уже не ее дом…

Ферма продана. Чужие ноги ступают теперь по половицам дома — что ж, очень хорошо. Она чувствовала, что там ее уже больше ничего не ждет.

«Уж слишком ты много мечтаешь!» — говаривал ей часто отец, как всегда наполовину ворчливым, но неизменно ласковым тоном — и это была правда. А теперь ее мечты жили на западе, где-то на Огайо…

Она лишь смутно представляла себе, где течет река Огайо, где лежит земля, куда они едут, эта неизвестная земля, их земля, которая будет принадлежать им по праву первопоселенцев… которую никто не видел. У отца даже карты не было — да и существовала ли вообще такая карта? Все, что они видели — это несколько линий, нацарапанных на земле у заднего крыльца. Какой-то бродяга прочертил палочкой течение реки Огайо и показал, где лежат свободные земли, которые разрешено занимать.

Страна Огайо — это дикий запад, пустынный, нетронутый край. И в этот край они собрались…

Вот уже несколько лет слышит она это название — Огайо… и теперь оно как будто выжжено в мозгу. Люди говорили о нем, как о земле обетованной.

Неподалеку какой-то бородатый мужчина со знанием дела толковал о реках Миссури и Платт, о путешествиях на кильботе и торговле пушниной. Он рассказывал двум подвыпившим речникам с Канала об индейцах, что живут в диких местах вдоль этих рек. Она в жизни не слышала про эти отдаленные реки — для нее и Огайо протекала уже где-то далеко-далеко.

Ева была девушка замкнутая и сдержанная. Вот и сейчас она молча следила за суетой вокруг, но мысли ее были далеко — в этой пока неизвестной стране Огайо. Если она не смогла никого найти себе дома, как можно надеяться, что кто-то встретится там, где людей еще меньше? Многим из ее подружек пришлось удовольствоваться куда меньшим, чем они мечтали. Когда девушке переваливает за восемнадцать, ею постепенно начинает овладевать отчаяние… Но эти неотвязные мысли никак не отражались у нее на лице.

Впереди рядом с родителями стояла ее шестнадцатилетняя сестра Лилит, тоненькая и красивая. Она резко повернулась и подошла к Еве.

— Ой, Ева, до чего интересно, да? Только я никак в толк не возьму, зачем нам ехать на запад. Почему мы не могли остаться здесь?

— Папа — фермер. Ему надо ехать туда, где есть свободная земля, которую можно занять, обрабатывать. Ну, а насчет остального, так ты скоро убедишься, что все это страшно скучно. Все интересно, пока оно для тебя новое, пока ты не привыкла, не разобралась, что к чему… а потом оно становится обыденным и нудным…

— Но разве тебе никогда не хотелось делать что-нибудь другое, не такое как раньше? Знаешь, Ева, я тебя порой вообще не понимаю!

— А как ты можешь меня понять? Иногда мне кажется, что ты и себя-то не понимаешь.

Лилит быстро покосилась на сестру.

— Но ты-то понимаешь, да? Я имею в виду, что ты знаешь, чего ты хочешь, и всякое такое. Хотела бы я так… — она наморщила лоб. — Ева, я не знаю, что со мною делается. Знаю только одно — что мне не хочется ничего этого… ни фермы, ни вообще… — Она оглянулась на забитую судами реку. — Может, я гадкая? Или просто дурочка? Понимаешь, я мечтаю о многом… о невозможных вещах.

— А они и правда невозможные, Лил? Если ты можешь о них мечтать, то, может, они возможны? А пока что они помогают тебе быть счастливее. Мечты помогают… я это точно знаю.

— Тебе легче. Ты знаешь, чего хочешь. Тебе нужен мужчина, муж, и ты даже знаешь, каким он должен быть… и тебе нужен дом. Это… это вовсе не то, чего мне хочется. По крайней мере, сейчас…

— Я знаю.

— Ева… а что, если ты никогда не найдешь его? В конце концов, тебе уже двадцать лет, и ты…

— И я старая дева? — усмехнулась Ева. — Не бойся называть вещи своими именами, Лил. Но я знаю, что найду его. Я твердо знаю.

С одного из речных пароходов донесся высокий пронзительный свисток, а потом долетел хриплый сигнал рога с баржи на канале. Колеса парохода закрутились в обратную сторону, из-под плиц полетела вода.

— Не место делает человека счастливым или несчастным, Лилит, нет — это делают люди, которых ты любишь и которые любят тебя.

— Мама говорит, что я взбалмошная, непостоянная. Ты тоже так думаешь, Ева?

— Нет, — ответила Ева и помолчала. — Ты не такая, как мы все, Лил, но на свой лад ты вполне постоянна и тверда. Я никогда не видела, чтоб кто-нибудь столько сидел с аккордеоном, как ты… Папа говорит, ты в тетю Мэй пошла.

— В ту, что сбежала с картежником? Мне папа ничего подобного в жизни не говорил! Господи, да он при нас даже имени ее никогда не упоминает! А что с ней сталось, Ева? Она что, жутко несчастная?

Но тут их брат Сэм, худощавый, сильный девятнадцатилетний парень с быстрой, легкой усмешкой, приблизился широким шагом со стороны реки и остановился возле младшего брата, Зика, который лежал на скатанных постелях.

— Теперь уже скоро, — сказал он. — Как ты, Зик?

Зик вскинул глаза.

— Я вовсе не такой больной, как поет мама. Если б она перестала скармливать мне это лекарство ложками, думаю, я бы уже давно поднялся.

Ева перевела взгляд с братьев на родителей. Зебулон и Ребекка Прескотт выглядели именно теми, кем они были: стойкие, независимые крестьяне, фермеры… и пионеры. Поначалу мать не соглашалась бросить дом, который с каждым годом становился все уютнее; но когда все было решено, возбуждение захватило и ее.

Главный аргумент Зебулона был убедительным: мы! тут не богатеем, хоть это и неважно, потому что живем неплохо… но для наших мальчиков здесь земли нет разве что для одного только.

Внезапно в толпе вокруг них началось движение, покрывая общий шум, загремел голос:

— «Гордость Ютики», начинается посадка! Всем грузиться на «Гордость Ютики»! Семья Рэмси… семья Питера Смита… Джон и Джейкоб Вури… Ли Бейкер… семья Стоэгер, все восьмеро… всем грузиться на «Гордость Ютики»!

— Следующие — мы, папа, — сказал Сэм и, наклонившись, взвалил себе на плечо сундук. — Лучше перенести вещи поближе к берегу.

Длинный сухопарый шотландец в выгоревшей домотканной рубахе покосился на Зика, который с усилием поднимался со своей временной постели, и спросил:

— Прескотт, это вы на запад собрались ради мальчишкиного здоровья?

— Отчасти… только отчасти. Главной нашей печалью, — серьезно сказал Прескотт, — были камни. Понимаешь, бывали года, когда у нас урождались по сотне бушелей note 8 камней с акра.

— Ну, Зебулон, ты лжешь и не краснеешь! У нас земля хорошая была.

— Лгать? Вот, Ребекка, ты меня знаешь, я человек богобоязненный и не вру никогда. Я говорю правду — как я ее вижу. Так вот, в той стране, где мы жили, человек плугом не пользуется. Он просто прокладывает борозды взрывами, ружейным порохом… Вот и пришло время, когда я всем этим стал сыт по горло. Вытаскиваешь ведро из колодца — так даже в нем полно камней… ну, я и сказал себе: «Зеб, вот ты сидишь тут с хворым сыном и с двадцатилетней дочкой, которая никак себе мужа найти не может…»

— Папа! Что за разговоры ты затеял!

— «…и с другой дочкой, которая ведет себя так, будто у нее мозги набекрень» — и дал я себе зарок. Если я найду человека с пятью сотнями долларов в кармане, то, значит, у этой фермы будет очередной дурак-хозяин. Что ж, сударь, Господь по доброте своей послал мне такого человека — и вот мы здесь.

— Мистер Харви, — запротестовала Ребекка, — не верьте ни единому его слову! У нас была самая лучшая ферма на весь округ. Это просто у отца нашего зуд в ногах, только из-за этого мы тут оказались, и один Бог знает, где это закончится!

— Я направляюсь в Иллинойс, — ответил Харви. — Говорят, там есть взрослые люди, которые в жизни не видели камня.

Он показал рукой на трех здоровенных парней неподалеку, которые украдкой бросали на девушек жадные взгляды.

— Это мои мальчики, Ангус, Брутус и Колин. По-моему, им охота познакомиться с вашими дочерьми.

— Они у тебя холостые, я так понял?

Харви кивнул.

— Пока да… но они стесняются.

— Этот Иллинойс… звучит вроде как неплохо… Лилит, возьми-ка ты свой аккордеон и нажми на клавишу-другую для этих парней.

— Не то настроение, па.

— Лилит, — твердо сказал отец, — иногда можно и поломаться, чтоб тебя попросили, поуговаривали, но сейчас для этого не время. Возьми и сыграй что-нибудь!

Она пожала плечами, взяла аккордеон и взглядом пожаловалась сестре. В глазах у нее было презрительное раздражение. А потом она все же растянула меха и под аккомпанемент аккордеона запела «Призрак мисс Бэйли». И сразу стало понятно, что и играет она, и поет с необычайным вкусом и талантом.

— Ну что ты завела, Лилит! Ты ж знаешь вещицы, куда лучше, чем эта! Ты играй что-нибудь такое, чтоб и мальчики могли подтянуть.

Она оглядела троих братьев.

— Какие вы песни знаете?

— Я могу спеть «Янки Дудл», — предложил Колин,

— «Янки Дудл»! — презрительно глянула на него Лилит. — Кто ж захочет петь такое?..

— Их мама умерла, — извиняющимся голосом объяснил Харви. — Их не шибко много учили, как себя вести в обществе, но они мальчики хорошие. И сильные.

— Давай-ка, Лилит, выдай им «Дом на лугу»!

Лилит снова глянула на Еву и пожала плечами, показывая, что вся эта затея ей не по вкусу, но начала песню.

Прескотт повернулся к старшей дочери.

— Ева!

Ева неохотно присоединилась — три неуклюжих, нависших над головой сына Харви произвели на нее не лучшее впечатление, чем на Лилит. Парни подошли поближе и начали подтягивать, а потом и сам Зебулон, захваченный настроением песни, запел низким звучным голосом.

— Зеб! — предупредила Ребекка. — Надеюсь, ты не станешь всех заглушать…

К поющим начали присоединяться люди из соседних групп. Когда хор стал достаточно велик, Лилит позабыла про свое раздражение и, выступив вперед, с пылом повела песню дальше.

Они пели просто для своего удовольствия, не рисуясь, не сознавая даже, что большинство из них поет плохо — и их песня, казалось, осветила весь берег. Мужчины оставляли свою работу и разгибали спины, чтобы послушать, где-то далеко на одном из пароходов песню подхватили матросы. Какой-то полупьяный ирландец несколько раз притопнул в такт музыке… на короткое время эхо их голосов залило мрачные окрестности.

Когда песня кончилась, Лилит, раззадоренная собственной игрой, грянула «Эри-канал» note 9 — тут уж подхватили все, кому было слышно музыку. Но не успели они закончить припев после первого куплета, как разнесся голос распорядителя:

— Объявляется посадка на «Летящую Стрелу»! Всем грузиться на «Летящую Стрелу»!

Зебулон подхватил тяжелый мешок.

— Это нас вызывают! Берите вещи и пошли!

Поскольку они, по предложению Сэма, успели перетащить вещи поближе, им оставалось всего несколько шагов до сходней, и Лилит, помахав в ответ тем, кто выкрикивал прощальные пожелания, заиграла бодрый марш и повела пассажиров на борт ожидающей баржи.

Палуба была забита толпой, и Ева едва протолкалась к поручням. Она замерла, глядя на Олбани. В горле стоял комок — они уже были на палубе и это, казалось, окончательно отрезало все прошлое. Теперь для них обратного пути нет…

Из Олбани, если надо, можно добраться к дому пешком, в Олбани их все еще окружали такие же люди, как они сами… но уже первый шаг на палубу положил всему этому конец. Это был шаг, разительно отличающийся от всего, что им приходилось делать раньше. Только сейчас ей стало ясно, насколько серьезное решение они приняли. Больше у них нет корней. Теперь они поплыли по воле волн…

Вокруг толпились незнакомые люди, беззаботные, шумливые чужаки — но в эту минуту даже собственная семья казалась ей чужой. Ева вступала в другой мир — и ей было страшно.

Под низким серым небом, под нависшими облаками, набухшими близким дождем, «Летящая Стрела» двинулась в путь.

На берегу канала человек в клетчатой рубашке щелкал бичом, погоняя упряжку лошадей, буксирующих баржу вдоль берега.

Понемногу пассажиры находили места для своих тюков и ящиков, и суета на палубах затихала. За спиной у себя Ева слышала рокот голосов и случайный смех.

* * *

От Олбани на реке Гудзон до города Буффало на озере Эри прорыт канал длиною четыреста двадцать пять миль. Прокладывали его несколько тысяч необузданных ирландцев, только-только прибывших со старой родины. «Хмыри болотные», — вот так их обзывали. И рыли они землю восемь лет.

Губернатор Клинтон Де Витт торжественно открыл канал осенью 1825 года, а вместе с ним — дорогу, открывшую Запад для заселения. За двадцать лет штат Огайо перескочил по численности населения с тринадцатого места на третье, а население Мичигана увеличилось в шестьдесят раз. Четыре тысячи судов бороздили воды канала, больше двухсот тысяч человек жили на его берегах.

Ирландцы построили канал, и именно они установили здесь тот образ жизни, который стал общей нормой. Жизнь вдоль этой водной дороги была непрерывной и жестокой дракой. Люди дрались за выпивку, за женщин, за место в доках, за лошадей, за все, о чем только подумать можно… а очень часто они дрались просто ради удовольствия.

Кое-кто из этих ирландцев остался на канале, другие двинулись на запад строить железную дорогу или вступили в армию, воюющую против индейцев. Зачастую реестры личного состава армейских подразделений тех времен напоминали списки избирателей Белфаста или Дублина note 10. Однако пришло время, когда их сыновья и внуки перестали быть презренными «ирландскими голодранцами», когда они становились политическими, общественными и промышленными лидерами в пятидесяти городах — почтенными, уважаемыми и богатыми людьми.

Баржи, ходящие по каналу, имели экипаж в три-четыре человека. Мальчик или взрослый мужчина, управляющий лошадиной упряжкой, которая двигалась по специальной дорожке на берегу, — бечевнику, — и тащила баржу на бечеве, получал от семи до десяти долларов в месяц. Рулевому порой платили целых тридцать долларов в месяц — по тем временам это был приличный заработок. Капитан часто сам работал за рулевого; в противном случае он сидел на палубе, покуривая трубку, и выкрикивал оскорбления людям на других баржах. Иногда обязанности кока исполняла жена капитана, но чаще это была одна из тысяч женщин, которые пробирались вдоль канала, связываясь то с одним речником, то с другим, женщин, столь же ревниво отстаивающих свою независимость, как и любой мужчина на канале.

Баржи всех форм и размеров, выкрашенные в самые разные цвета, двигались по каналу вверх и вниз, наперегонки мчались за грузом — а порой их экипажи дрались за груз, и все действия этих людей сопровождались криками и протяжными гудками — по всему Эри-каналу звучали судовые рожки.

Продвижение на запад, участниками которого они стали теперь, началось уже больше сотни лет назад, но лишь сейчас оно набрало такой размах, какого не помнит мировая история.

Всегда были люди, которые уходили на запад, чтобы поглядеть и пощупать нетронутый дикий мир; кто были трапперы — охотники на пушного зверя — и торговцы с индейцами, которые каждый сезон продвигались чуть дальше в дикие места. Так же как и разведчики гор, проникшие до крайнего Запада, это были люди, не боящиеся приключений, это были охотники, это были одинокие мужчины. Они просачивались через горы, спускались по реке Огайо и наконец добирались до Миссисипи. Таким человеком был, к примеру, Дэниел Бун note 11.

А потом в 1803 году Джефферсон купил Луизиану note 12, и за одну ночь границы молодой нации продвинулись далеко на запад. И это вызвало перемену в национальной психологии.

На запад отправилась экспедиция Льюиса и Кларка note 13, чтобы исследовать пути через отдаленные горы к Тихому океану; а некоторые, вроде Джона Коултера, предпочли остаться на Западе. За ними последовали Кит Карсон, Джим Бриджер, Билл Уильямс, Джо Уокер… и Лайнус Ролингз.

Парни с ферм бросали свои плуги и отправлялись на запад. Путешествие начиналось из Сент-Луиса или Индепенденса. Блуждая по улицам этих городов, деревенские парни видели на реке Миссури кильботы и каноэ, приплывшие с ее дальних притоков — рек Платт и Йеллоустон, они видели, как сходят на берег люди с холодными глазами, одетые в куртки из оленьей кожи; их легины note 14 и набедренные повязки оставляли открытыми ягодицы, от загара бурые, как их одежды из оленьей кожи. В тавернах, разбросанных вдоль берега реки, они проводили время с портовыми женщинами, пили, орали и рассказывали потрясающие истории о далеких горах, о несущихся с них потоках белопенной воды и о прекрасных индейских девах. Парни с ферм слушали и завидовали.

Одни говорили, что идут на запад за мехами, другие — за золотом, третьи — за землей; но, если разобраться толком, то выходило, что и первых, и вторых, и третьих на запад манит сам Запад. А все остальное -это были лишь отговорки, загодя припасенные простые ответы на простые вопросы. Они шли на запад ради дикой вольной жизни, ради отчаянных приключений в пустынных горах, шли на зов открытых прерий, где буйные ветры веют над тысячемильными просторами покрытой травой земли.

Они плыли по Эри-каналу, шли по Дороге-в-Дикий-Край, по Тропе Натчезов note 15, и эти диковинные имена возвращались обратно, звучали в ушах слушателей — и пробуждали в людях странные желания… эти имена будили в них беспокойство, и в глазах появлялась какая-то жажда.

Люди шли на запад по Сухопутному Тракту, по Тракту Санта-Фе, Орегонскому Тракту, через Переход Гастингса, по Аплгейтской Дороге. Многие из них проливали свою кровь на этой земле, но там, где они умирали, проходили другие, живые…

На равнинах им встречались индейцы — лучшие в мире конные воины всех времен, которые жили ради войны и битвы. Они громили лагеря белых людей, и там, где им удавалось победить, они грабили, жгли и пытали, а потом возвращались в свои селения, нагруженные добычей. Но белые люди продолжали приходить.

Однако теперь появилось отличие — они везли с собой своих женщин. Они шли, чтобы остаться здесь навсегда.

Молодые, старики, зрелые люди — никто не мог устоять перед мечтой, зовущей людей на Запад. Слабые падали в пути или сдавались и возвращались обратно в свои деревни, и сидели там, скорчившись от страха, вместе с другими такими же… но сильные выживали или погибали, сражаясь, а те, кто выжил, становились еще сильнее.

Это была пора исследований, борьбы, время титанов, идущих по титанической земле. Это были времена сродни гомеровским и елизаветинским note 16, и люди, взращенные в те эпохи, были бы как дома на Западе, и говорили бы на одном языке с окружающими.

Ахиллес и Джим Боуи note 17 имели между собой много общего; сэр Фрэнсис Дрейк note 18 и Джон Коултер или Кит Карсон отлично поняли бы друг друга.

Это были люди мира, где все решает сила, сильные люди с сильными страстями, жизнь которых держалась на их силе и умении. Одиссей мог бы шагать рядом с Джедедаей Смитом, Крокетт мог бы штурмовать стены Трои. В командах Фробишера, Хокинса note 19 и Дрейка любой из них чувствовал бы себя как дома…

* * *

Баржа медленно двигалась по темной воде канала. Ева Прескотт стояла у поручней; за спиной у нее разговаривали люди, произнося странные, поэтические, музыкальные имена и названия, и звуки этих слов будоражили ей кровь.

Это были волшебные, волнующие названия, каждое звучало, как символ дикой романтики. Санта-Фе и Таос, Аш-Холоу — Лощина Праха и Кросс-Тимберс, Арканзас, Богги-Депо — Болотная Станция, Уошито… Коттонвуд-Крик — Тополиная Речка и Южный рукав реки Симаррон… в этих названиях жило волшебство.

Мимо скользили берега, солнечный свет отражался в глядящих на канал окнах домов, а потом вдруг раздался крик:

— Мост! Мост! Пригните головы, а то потеряете скальпы!

Загудели большие рога; кто-то неподалеку произнес незнакомое слово «арапахо»; сзади звучали другие голоса, каждый вел свой разговор, из которых она вылавливала какую-то мешанину слов — непонятную, но странно музыкальную:

— Я предпочитаю карабин Норта. Никто не может сделать такой карабин, как Симеон Норт… Шайены.. потерял свои волосы… Спэниш-Форк… Работы Симеона Норта, по патенту Хэла… Капсюльная винтовка? А что ты будешь делать, если все капсюли выйдут? Нет, я предпочитаю кремневое ружье… уж кремень-то я везде найду… Команчи… Речные пираты… Техас… выселиться из страны… Мех такой густой, просто поверить невозможно… Везде воры… Речные пираты.

Снова раздался звук рога… «Мост!»… на берегу щелкнул бич, будто выстрелили из пистолета… «нет, для сиу это слишком далеко на юг»… «вниз по Огайо»… никогда не видели его больше»… «Мост!» Снова взревел рог, от дальних холмов докатилось эхо…

Неожиданно рядом с ней появился Сэм.

— Эй, Ева, разве не здорово? Я все удивлялся, куда ты подеваласъ! Ты только подумай, Ева, мы построим плоты и поплывем вниз по Огайо! Здорово, а?

— Да, Сэм, здорово…

Но мысли у нее были об одном: найдется ли тот мужчина, которого она никогда не видела, о котором мечтает, найдется ли он где-нибудь там, в стране Огайо?

Она глянула снизу вверх на Сэма — он был такой возбужденный, так горел желанием одолеть любую трудность… Внезапно ее охватил страх, настолько острый, что она чуть не закричала.

— Сэм, будь осторожен, — сказала она тихо, почти шепотом. — Ох, будь осторожен…

Он улыбнулся, в глазах у него запрыгали чертенята.

— Осторожен? А из-за чего тут быть осторожным?

Глава третья

Ева Прескотт выпрямилась над костром и отвела с лица прядь волос. Лицо у нее разгорелось от огня, она немного постояла, прислушиваясь, как булькает в котелке.

Над ней вздымались высокие деревья, черные, чернее ночного неба, даже неба без звезд. Это были древние, массивные деревья… отец, Сэм и Зик едва смогли втроем обхватить самое маленькое из них.

Ветер шевелился в ветвях, ласково потрескивал огонь… под речным берегом, ярдах в двадцати от костра, таинственно журчала вода.

Веселье и легкомысленные разговоры, которые она слышала на Эри-канале, остались далеко позади. Они сошли с баржи у горловины канала в Буффало и за Два доллара купили разбитую двухколесную тачку, куда поместилось все их добро. На себе они толкали ее и тащили почти триста миль, а здесь построили плоты — Прескотты сколотили плот для себя, а Харви, которые путешествовали вместе с ними — второй.

Сейчас оба плота привязаны к деревьям у берега, а утром они двинутся дальше, будут весь день спускаться вниз по реке… она просто бесконечная. Какая непривычная жизнь, путешествие это… Каждый день полон забот, и в дороге они не думали ни о чем, кроме нынешнего дня… А все остальное было забыто до тех пор, пока не закончится путешествие…

У огня было уютно. Даже здесь, на полянке у самой реки, расстояния казались громадными. Сэм с отцом натягивали брезентовый навес на ночь, а мама нарезала ломтями мясо — Сэм утром подстрелил оленя.

Ева начинала понимать, что может сделать с человеком дикий край, нетронутая природа. Впервые она осознала едва заметную перемену в отношениях родителей между собой. Раньше мама всегда была сильной, всегда держалась на равной ноге с Зебулоном, а временами даже брала над ним верх. А сейчас она больше полагалась на папу. Зебулон разбивал лагерь, рубил дрова, выполнял все другие работы в лагере, и в каждом движении его ощущалась спокойная уверенность, сознание своих сил — такого она никогда раньше не замечала за отцом. Никогда до сих пор Ева не понимала, какую он представляет собой надежную опору для семьи.

В диком краю мужчина — самый главный, потому что от его силы зависят все. Лучше, чем когда-нибудь раньше, она начала понимать, почему мужчины любят дикий край: он требует от них силы и изобретательности, и им по душе ощущение дела и созидания, которое дает им природа.

Ева взяла свою книжку и села на землю, наклонившись к огню, чтобы лучше видеть. К костру подошла Лилит. Ева подняла глаза.

— Лилит… вот послушай: «И в этом лесу пришла минута мучительного расставания. Красивый молодой охотник вырезал на стволе дерева два сердца, а потом, отойдя на десять шагов, метнул нож и вонзил его в место слияния двух сердец…»

— Слияния… как это?

— Ну, то место, где они касаются друг друга. А теперь молчи и слушай дальше: «Меткость его была несравненна. Трижды бросал он нож. „Этот раз — на счастье“, — сказал он после первого броска. „А этот — за любовь“, — после второго. „А это — молитва, мольба о неумирающей любви“… — Ева вздохнула и мечтательно добавила: — Разве это не прекрасно?

— Наверное… Только так никто никогда не разговаривает.

— Дело в чувствах, а не в словах.

— Ева, что-то ты не то говоришь. Ты хочешь стать женой фермера, но тебе никогда не сыскать фермера, чтоб был таким мужчиной, о каком ты мечтаешь. На самом деле тебе вовсе не хочется выходить за фермера.

— Тебе тоже.

— Я не хочу иметь ничего общего с фермой, — ответила Лилит, глядя в огонь. — Я хочу ходить в шелковых платьях и ездить в красивых каретах, вроде тех, что мы видели в Олбани.

Она повернула голову и посмотрела на Еву.

— Я хочу, чтобы от мужчины приятно пахло, хочу обедать в ресторане. Все, чего мне хочется, есть там, на востоке… а мы здесь, и уходим все дальше и дальше! Но подожди — у меня еще будут красивые платья… и все остальное!

— Тебе всего шестнадцать лет, Лил. У тебя еще много времени впереди. А кроме того, главное — это сам мужчина, а не место, где он живет.

— А мужчина, какого тебе хочется, вообще нигде не живет, такого на свете нет и никогда не будет.

— Не верю, Лил. Не могу я в такое поверить. Я знаю, что я чувствую… не может быть, чтоб я одна на свете это чувствовала. Я хочу найти такого мужчину, чтобы любил меня, а вовсе не такого, которому просто нужна подходящая жена. Есть где-то на свете человек, который чувствует то же, что и я…

— И ты собираешься найти его на Западе? — с сарказмом протянула Лилит.

— А где ж еще? Мне кажется, человек с таким строем мыслей обязательно отправится на Запад. В нем должна быть поэтичность, а поэтичные люди любят леса и горы. Конечно, в жизни и работе фермера тоже есть своя поэзия. Да, работа тяжелая, но большинство дел, которыми стоит заниматься, — нелегкие, и когда человек вспахивает землю, бросает в нее зерно, а потом наблюдает, как у него растет хлеб, он в этом находит свою поэзию — так мне кажется. Я слышала как-то, один человек говорил, что вся настоящая сила идет из земли — и я ему верю…

— Ева! — позвала мать. — Взгляни-ка на жаркое! Пора уже лук класть!

К костру подошли Зебулон и Сэм.

— Ночью нам придется дежурить, Сэм, — сказал отец. — Поговаривают о речных пиратах. Они людей убивают, чтобы их добро забрать. А с нами ведь женщины, так что надо быть здорово бдительными…

— Я буду сторожить первую половину ночи, па. А ты — вторую. Эти Харви, — добавил он, — уж слишком крепко они спят, нельзя на них полагаться. — Он поднял глаза к деревьям. — Они говорят, там равнины, куда они направляются… люди толкуют, там жизнь совсем другая. Почва богатая до невозможности, можешь самую глубокую яму вырыть — и все будет чернозем.

— Человеку надо строиться поближе к дровам, — возразил Зебулон. — А иначе чем топить станешь, когда зима придет? Вам, ребята, никогда не приходилось суетиться ради дров, как мне довелось, когда я мальчонкой был. Не так уж далеко приходилось ходить за ними, но когда зима наступает, любая дорога становится слишком длинной…

Он прислушался к звонким ударам топора, доносящимся от стоянки Харви.

— Крепкие парнишки, — сказал он. — Хотел бы я, чтоб Ева пригляделась к какому-нибудь из них.

— Да брось, па, — мягко возразил Сэм, — ничего ты такого не хотел бы. Эти парнишки не для Евы… и уж никак не для Лилит. Я думаю, люди они вполне хорошие, и работники отменные, но Ева и Лилит — они ведь совсем другие. Слишком уж по-особому они скроены, чтоб за таких парней выходить.

Девушки отошли от костра, было слышно, как они плещут водой, умываясь у навеса.

— Ну, а как же им не быть особыми! Ведь мама — женщина с тонкими чувствами.

— Да, насчет этого они в нее пошли, — задумчиво отозвался Сэм. — Но только я все вспоминаю истории, что ты любишь рассказывать… как вы ездили в Олбани поглядеть представление. Я тебе говорю, пап, ты временами и сам не знаешь, что у тебя в мозгах. Да возьми хоть это нынешнее путешествие. Только ты меня правильно пойми, я же сам был за. И, кстати, мама тоже. Но вспомни: ты ведь отделался от хорошей фермы, чтобы двинуть на Запад. И отчего ж, ты думаешь, так вышло? А просто оттого, что тебя тянуло к другой жизни. Ты любишь перемены в жизни, и яркие цвета, и когда люди поют — и в этом нет ничего плохого. Но выдай одну из наших девочек за такого Харви — и ты разобьешь ей сердце.

— Глупости ты говоришь, — буркнул Зебулон, но в душе порадовался невольно. — И что же… я тебе и вправду рассказывал про это представление? Эх, Сэм, была там одна девчонка, в красном платье с блестками — ты такой в жизни не видел!

Внезапно до них донеслись чьи-то торопливые шаги — это прибежал Зик; глаза у него были широко раскрыты и горели от возбуждения.

— Па!.. там что-то на реке! Вроде бы я слышал, как весло плеснуло!

В это время к воде направлялся Брутус Харви с ведром в руке. Он свернул в сторону и вышел на плот, чтобы лучше видеть реку — туда не доходили отблески костров.

— Никакой честный человек не станет путешествовать по реке в ночную пору, — решительно заявил Зебулон и пошел за винтовкой.

— Я вижу всего одного человека, — сказал Брутус негромко, так, чтобы только им было слышно.

Сэм схватил свою винтовку и скользнул в темноту. Дикий край уже понемногу накладывал на них свой отпечаток, и к ним возвращались самые древние инстинкты, дремавшие столько времени, — в том числе стремление прятаться в темноте, пока противник не выйдет на видное место.

Подошел от своего костра Харви с другим сыном — Колином, и Сэм с одобрением отметил их спокойствие и уверенность.

— Мне говорили, это обычный трюк речных пиратов — залягут на дно лодки, чтоб видно не было, — сказал Харви, — а как приблизятся — тут на тебя и выскакивают.

Брутус поставил ведро, перебежал, пригнувшись, под укрытие шалаша, построенного на плоту, и вытащил из-за пояса огромный револьвер.

Тем временем из темноты выплыло каноэ. Гребец сидел на корме. Все остальное пространство лодки было закрыто сшитой из оленьих кож попоной, под которой громоздился объемистый груз.

— Плывет медленно, — шепнул Зебулон старому Харви. — Там могут быть спрятаны люди, запросто. — А потом, шагнув на освещенное место, Прескотт сказал громко: — Подплывайте медленно и спокойно, незнакомец, и держите руки на виду!

Лайнус Ролингз сделал последний гребок, и дальше каноэ плыло по инерции. Он видел на заднем плане стоящих женщин, а в тени под ближайшим деревом заметил отблеск света на ружейном стволе. Другой человек, едва заметный, прятался, присев на корточки, на ближнем плоту. Только эти двое действовали так, как должен действовать в подобных случаях мужчина.

«Фермеры, — подумал он. Если они собрались на запад, то наверняка потеряют волосы. Кроме, может, этих двоих.»

— Попридержите свои пушки, — сказал он как бы между прочим. — Меня зовут Лайнус Ролингз, я голодный, как волк и мирный, как старая тетушка Элис.

Харви спустился к воде и подозрительно глянул на тюки под оленьими кожами.

— Что это у вас тут?

— Бобровые шкурки. — Однако, когда Харви шагнул ближе, чтобы получше разглядеть груз, Лайнус повторил, но теперь более низким и холодным голосом: — Я сказал: бобровые шкурки!..

Харви колебался — он все еще не избавился от подозрений, но и угрозу в тоне Ролингза хорошо расслышал.

— Что это вы такой обидчивый… — раздраженно сказал он.

— На западе, — отвечал Лайнус, — слово человека не подвергают сомнению. — Увидев в глазах Харви недоверие и понимая, что это новичок в здешних местах, он добавил более дружелюбным тоном: — Там, к западу от здешних мест, у нас маловато законников и нотариусов, так что если человек дает вам слово, вы ему верите. А если оказывается, что слово человека ненадежно, то этот человек — конченый… ему никто не станет доверять, никаким бизнесом он заниматься не сможет, нигде… Поэтому, — продолжал Лайнус, продвинув каноэ вдоль плота и выходя на берег, — если назовешь человека лжецом, то без стрельбы не обойдется.

Он привязал каноэ, а когда выпрямился, то увидел, что рядом со вторым мужчиной стоит девушка. Она была тоненькая, но этак красиво округленная, и осанка такая… уверенная, гордая — это ему понравилось… она напоминала молодую олениху на краю поляны.

— Мне никогда не доводилось видеть бобровый мех, мистер Ролингз, — сказала Ева. — Вы не могли бы показать мне одну из ваших шкурок?

— Ну-у, мэм, в таком случае…

Он встал на колени на краю плота, отвязал сыромятные ремешки, которые держали попону из оленьих кож, и вытащил из-под нее бобровую шкурку. Мех был густой, коричневый, блестящий. Когда Лайнус выпрямился и протянул шкурку Еве, она в первый раз поняла, какой он высокий.

В его лице просвечивал добродушный, слегка подтрунивающий юморок — и это ей сразу понравилось, но была в нем и какая-то хладнокровная, спокойная сила-такой она раньше не видела ни в ком.

— Какой мягкий, — сказала Ева, — вот уж действительно мягкий!..

— Это первосортная шкурка.

— А мы боялись, что вы окажетесь пиратом, — сказал Харви. — Нам про них столько наговорили…

— Проходите, поужинаем, — добавил Прескотт, — да и познакомимся. Нам будет здорово интересно послушать рассказы про западный край.

Ева протянула шкурку Лайнусу, но он мягко оттолкнул ее обратно.

— Это подарок. Оставьте ее себе, мэм.

Слишком ошеломленная, чтобы поблагодарить его, она стояла, прижимая мех к щеке, и смотрела, как он идет к костру рядом с ее отцом — высокий, сухой…

Рядом появилась Лилит.

— Здорово! — прошептала она. — Ты времени даром не теряешь! Это что, тот самый охотник, из-за которого у тебя мозги набекрень? Только сдается мне, на Востоке его ждут жена и шестеро детишек.

Сэм вернулся из-под дерева и подошел к костру. Лайнус поднял на него глаза.

— Из тебя выйдет толк. Осторожность всегда окупается.

Сэм покраснел — смущенно и гордо.

— Мистер, отличная у вас винтовка… Вы добирались до гор с сияющими… снежными вершинами?

— Я там жил. Я четырнадцать лет, как из дому.

Он сел, скрестив ноги по-турецки, чуть в стороне от костра и взял тарелку, которую подала ему Ребекка Прескотт. Затем пришли все Харви, принесли свои кастрюли, чайники и поставили их к огню.

— Как там земля, на западе, — спросил Харви, — хороша она для фермерства?

— Ну, я в этом не разбираюсь, но, полагаю, некоторые места хороши. Сложность в том, что люди на востоке двести лет учились, как осваивать лесистые места, а когда увидели равнинные степи, тут же объявили их пустыней. А на самом деле — ничего подобного. Просто там жить по-другому надо, вот и все.

Он очистил тарелку и с удовольствием принял добавку. Лилит взяла аккордеон и начала играть «Хочу быть одиноким». Играла она потихоньку, чтобы не мешать разговору.

— Вы припозднились в дороге, — заметил Харви.

— Не терпится добраться до Питтсбурга. Много лет уже не видел большого города, охота малость погулять.

— А эти горы, там, далеко, они что, и вправду такие высокие, как говорят? — спросил Сэм.

— Ну, насчет этого… — Лайнус задумчиво сдвинул брови и очистил тарелку, — если по чести… точно не могу сказать.Мы с Джимом Бриджером note 20 вдвоем… полезли мы, значит, как-то на махонький такой пригорочек, так, вроде как подножие горы. Тогда только-только июнь начинался. Где-то около середины июля мы уже подобрались довольно близко к настоящим горам — как вдруг встречаем парня с красивыми белыми крыльями и с арфой в руках. «Джим, — говорю я Бриджеру, — что-то мне не нравится, как этот парень на нас глядит». Посмотрел Джим — и отвечает: «Да и мне тоже». Ну, мы тут же развернулись на месте — и задали драпака… так что я и по сей день не могу точно сказать, какой высоты эти горы.

Наступило молчание. Зебулон откашлялся, прочищая горло, но, прежде чем он успел что-то произнести, Ребекка сказала:

— Ну, Зебулон, а ты помолчи. Хватит в компании и одного брехуна.

Лайнус передал свою тарелку Ребекке, она, не спрашивая, наполнила ее снова, и Лайнус сказал:

— Спасибо, мэм. Здорово вкусно.

— А что вы еще сказать можете? — отрывисто бросила она. — Вы ведь уже две тарелки умяли.

— Конечно, нажираться на пустой желудок — вредно для здоровья, мэм, только я не могу припомнить, чтоб когда-нибудь ел чего вкуснее.

Зебулон поднялся на ноги.

— Спать пора… мы утром поднимемся рано. Позавтракаете с нами, мистер Ролингз?

— Спасибо, мистер Прескотт, но временами я с постели подхватываюсь, будто силой что поднимает, и тут же в дорогу. К восходу солнца уже могу быть черт знает где… Так что спокойной ночи.

Лайнус Ролингз взял винтовку и пошел прочь от костра. Отойдя немного, оглянулся, чтобы запомнить, как что расположено в лагере. Неохотно признал, что эти новички разбили лагерь разумно, а когда заметил, что Сэм Прескотт устраивается сторожить, повернулся и пошел к своему каноэ.

Его внимание привлекло какое-то движение под деревом, он присмотрелся и увидел, что это Ева Прескотт— опустившись на колени, она расправляла одеяла, постепенные поверх куч и аккуратно нарезанных веток. В тусклом свете, доходящем от костра, можно было разглядеть на одеялах индейский рисунок.

— Кажется, это мои одеяла.

— Ваши.

— Тогда я малость не понял. Это кому будет постель?

— Вам.

— И вы все эти ветки нарезали?

— Хватит их? — обеспокоенно спросила она. — Мне раньше не приходилось делать подстилку из веток…

— Вы все хорошо сделали. — Он посмотрел на нее с сомнением. — Но зачем? Зачем вы это сделали? Уж не думаете ли вы, что должны со мной расплатиться за ту бобровую шкурку?

Она поднялась на ноги легко и изящно, не хуже любой индейской девушки.

— Это не очень… не особенно вежливо спрашивать у девушки, зачем она что-то делает.

— Манеры у меня не особенно тонкие, мэм. Мне уж довольно давно не приходилось про них вспоминать. — Он аккуратно положил винтовку на ветки — так, чтобы она была под рукой. — Спасибо вам, мэм, и доброй ночи.

Она не двинулась с места.

— Скажите, индейские девушки — красивые?

— Некоторые — да… некоторые — не очень… Ну, это зависит от того, как давно ты в последний раз видел белых девушек. А они, сдается мне, становятся чем дальше, тем красивее.

— И давно вы в последний раз видели белую девушку?

Лайнус держался настороженно. Слишком опытный он был траппер, чтоб не чуять опасность…

— Что-то я не пойму, мэм, куда вы клоните… а время уже позднее. Ваш папаша может…

— Скажите, я, на ваш вкус, красивая?

— Не слишком ли вы быстро погоняете, мэм? Я имею в виду… ладно, вы здорово красивая девушка даже для человека, который никуда не уезжал. Вас бы признали красивой где хочешь… только, сдается мне, разговор у нас сворачивает на больно уж вязкую почву.

— Вы плывете вверх по реке, а я — вниз. У нас не так много времени, чтобы получить ответы на все вопросы.

— А вы уверены — твердо уверены, что хотите получить эти ответы?

А она ведь гордая, — внезапно понял он, — страшно гордая. Не похоже это на неё — вот так разговаривать с мужчиной… что ж, голова на плечах у нее есть, и смелости хватает…

И славная она… Он до сих пор не набрался духу поглядеть на нее толком — сам-то он был не особенно смел с девушками, и знал из долгого опыта, что проезжему человеку не годится слишком внимательно разглядывать чужих женщин. Он неловко переступил с ноги на ногу. Уж слишком сразу это на него свалилось, а он не привык в таких делах торопиться с решениями. Будь это бизон, или там пума… или любой краснокожий… но это была цивилизованная белая девушка, да еще и очень красивая…

— Вы уверены, мэм? — повторил он.

— Да.

— Быть одной в ночное время… в лесу, и вообще… это не самое безопасное место для девушки. Есть в лесах что-то такое, мэм… они пробуждают в мужчине… стремление…

— В женщине тоже.

Он снова переступил с ноги на ногу. Ситуация ускользала у него из рук. Он был готов, как любой другой мужчина, но… она ведь порядочная девушка, да и родня ее тут же рядом…

— Я пришел из далеких мест, мэм, и ухожу дальше. Вряд ли вы еще когда меня увидите.

— Пожалуй, да. — Она посмотрела прямо ему в глаза. — Мне грустно будет, если так случится.

И тогда он взял ее за плечи и привлек к себе. Она подчинилась охотно, хоть и как-то скованно, и он понял, что это для нее что-то особенное, необычайное. Он обнял ее, прижал к груди и поцеловал. Он целовал ее крепко, с каждой секундой в нем нарастало желание — но целовал он ее не крепче, чем она его.

Она отступила на шаг, пытаясь перевести дыхание.

— Господи Боже, вот это да!

Лайнус с удивлением заметил, что и у него дыхание слегка нарушено, и это его обеспокоило.

— Мэм… похоже, т а к вам раньше не приходилось целоваться.

— У меня… никогда раньше не было постоянного парня, чтоб так целовать меня.

Он неловко покосился на костер — ему почти хотелось, чтобы отец начал искать ее и пришел сюда. Лайнус Ролигз никогда не задумывался особенно над словами «постоянный парень», и теперь они возродили в нем старые опасения — он нутром чуял опасность, угрозу для своей свободы.

— Послушайте, мэм, я хочу, чтоб вы одного не забывали: я уплываю вверх по реке, вы — вниз.

— И раньше бывало, что возлюбленные разлучались — но они встречались вновь.

Так они теперь уже возлюбленные?! Лайнус колебался в нерешительности, не зная, что сказать. Он чувствовал, что надо развернуться на месте и удирать во все лопатки… как последнему трусу. Бросить эту постель, свои одеяла… даже винтовку, если на то пошло.

— Мэм…

— Ева…

— Ева, я старый грешник. Закоренелый, черный грешник. И в Питтсбург я еду, чтобы грешить снова. Жду не дождусь, пока попаду туда. Ты пойми, скорее всего, весь первый месяц я буду пьяный в дым, не смогу вспомнить шлюшку, с которой развлекался, или человека, которого порезал просто так, потому что У него морда противная — а уж тебя и подавно не вспомню.

В глубине души Ева знала твердо, что это — ее мужчина. Как-то девушки умеют это определять. И сейчас она сражалась за того, кто ей нужен, о ком она всегда мечтала. Она вовсе не была уверена, что пустила в ход именно то оружие, что нужно, у нее не было опыта, который бы помог ей, но она знала, что должна выиграть свою битву здесь и сейчас.

«Я поступаю бесстыдно», — подумала она, но ей припомнились слова одной женщины: мужчина женится по случайности, женщина выходит замуж по своему плану; каждый мужчина в душе бродяга, странник, и не захочет по доброй воле расстаться со своей свободой, с правом бродяжничать.

Каждой женщине нужен дом, защита для себя и для детей, которых она выносит… поэтому, когда встречаются мужчина и женщина, всегда идет эта битва, не столько за то, чтобы завоевать мужчину, сколько за то, чтобы удержать его, когда он уже завоеван. А у нее на это не было ни недель, ни дней, ни даже часов… у нее были только минуты.

— Лайнус, скажи мне… ты еще чувствуешь на губах этот поцелуй? Или это только у меня так? Хочешь ты забыть его? Хочешь ты уйти прочь?

— Что ж ты со мной делаешь? Я чувствую себя как человек, который повстречался с медведем гризли на узкой тропе… тут уж никак не сделаешь вид, что не заметил…

Он снова шагнул к ней, а она не сдвинулась с места — стояла, подняв лицо, спокойная, уверенная, гордая… и тряслась от страха…

Глава четвертая

За час до рассвета было тихо и холодно. Зебулон Прескотт осторожно выбрался из-под одеяла, так, чтобы не разбудить Ребекку. Он сделал это с ловкостью, выработанной за многие годы, потому что привычка вставать рано глубоко въелась в его натуру. А жене нужно отдыхать… путешествие для нее — тяжкий труд, как си ни пытается облегчить ей этот труд…

В штанах и нижней сорочке, со спущенными помочами он направился к реке с жестяным тазиком для умывания в руках. Оба плота были на месте, как и положено, но каноэ исчезло. Он прошел по плоту, наклонился, чтобы зачерпнуть тазиком воды, и замер — его поразила неожиданная мысль.

— Ева! — крикнул он и выпрямился. В голосе его смешались страх и изумление. Он посмотрел в сторону навеса, где спали девочки. — Ева?..

Из-под одеял вынырнули головы, Харви сел, глядя на него. Сэм выпростал ноги из постели и принялся натягивать сапоги.

Зебулон выронил тазик и кинулся на берег, к навесу. Его охватил страх. Но тут Лилит откинула кусок брезента, который служил занавеской.

— Что случилось, папа? Что-то не так?

— Можешь ты мне сказать, где твоя сестра? — спросил он, и в голосе его звучал нарастающий гнев.

Брезент снова откинулся, и наружу шагнула Ева, убирая назад волосы.

— Папа? Что случилось?

— Э-э… так ты все еще здесь! — сказал он запальчиво. — А я уж думал, ты уехала с этим… этим траппером!

Она посмотрела на реку. Место рядом с плотом было пусто. Каноэ исчезло. Лайнус уплыл…

— Я видел, что ты вертелась вокруг него, но сказал себе, что, по крайней мере, ты наконец обратила внимание на мужчину… пусть хоть такого тощака копченого… да разве это мужчина? Так, струйка дыма…

У нее на глаза навернулись слезы. Лайнус уплыл… «Я пыталась… что еще могла я поделать? Я хотела, чтобы он остался, я старалась удержать его рядом с собой…»

— Так ты по нем слезы проливаешь? Это что же должно означать? — у Прескотта вновь нарастали подозрения. Он схватил ее за плечо. — А, ну, говори, — почти кричал он, — что это значит?

— Ничего, па… Лайнус уплыл, вот и все…

— Когда ты легла спать?

— Рано было, — мигом соврала Лилит. — Я еще не спала,

Ева подняла голову.

— Нет, не рано. Я легла поздно.

— Дочка, — голос Прескотта звучал сурово. — Я задам тебе только один вопрос. Было что-нибудь такое, из-за чего мы с мамой должны тревожиться?

— Нет… нет, папа. Ничего такого не было.

Ева нырнула под навес, взяла тазик и пошла к реке вместе с Лилит. Под деревом, где она устроила для него ложе, остались только сложенные ветки. Одеяла исчезли.

— Лилит… смотри! — Ева обошла вокруг дерева и показала рукой. На стволе были глубоко вырезаны два сердца — совсем недавно. Их соединял глубокий разрез в коре. Лилит смотрела с интересом — и с завистью.

— Ты говоришь… ты хочешь сказать, что действительно заставила взрослого мужчину сделать это? И эти нелепые слова говорить ты его тоже заставила?

— Да… точь-в-точь как в книге. И, кажется, ему это понравилось.

— Ева Прескотт, ты врешь почище, чем твой папаша! Ты сама вырезала эти сердца!

— Не стану говорить, что мне не пришлось подлизаться, но все же он это сделал. Он сказал, что это случай серьезный, все равно что проходить речной порог без весла.

— Но это все-таки не удержало его рядом с тобой! Я так думаю, он согласился на все эти глупости, лишь бы поскорее от тебя отвязаться и удрать. Ты ж знаешь, какие они, эти бродяги… вовсе им не хочется оставаться на одном месте. Считай, тебе повезло, что он уплыл. Или ты хочешь бродить всю жизнь, как какая-нибудь скво? Как индейская женщина? Видать, к таким он только и привык.

— Я увижу его снова, — сказала Ева с глубокой убежденностью. — Я знаю это… и, во всяком случае, у него нет жены и шестерых детишек. Пока что нет!

* * *

Вечер опустил на реку прохладу. Солнце садилось у Лайнуса за спиной, косые лучи окрасили потемневшую воду реки угасающими цветами. Обрывистые берега теперь поднимались выше, стволы лесных деревьев сливались в сплошную черную стену, хотя верхушки все еще выделялись неровной линией на фоне неба.

День тянулся медленно. Течение казалось более сильным, чем прежде, а может быть, он греб не так усердно. Его раздражало, что мысли, помимо воли, все возвращались к этой девушке на последней стоянке. Обычно его разум был кристально чист и открыт для восприятия впечатлений, предостережений, признаков опасности. Инстинктивно он улавливал каждую перемену света и тени, любой намек на движение…

— Да, это женщина что надо, — сказал он вслух. — Будь я из тех парней, что хотят жениться…

Он заметил белую надпись раньше, чем смог разобрать слова. Объявление стояло прямо на берегу, а за ним вверх по обрывистому склону поднималась тропка к пещере, внутри которой были видны, слабые отблески огня.

Он подгреб чуть поближе, чтобы прочитать надпись, слегка подгребая веслом, пока его проносило мимо.

«ЗДЕСЬ ПРОДАЕТСЯ ДОБРАЯ СТАРАЯ ВЫПИВКА»

Это было приглашение — и вызов. А вообще-то, уже довольно поздно. Если выпить стаканчик-другой, можно будет крепко заснуть и хорошо выспаться… а он нечасто позволял себе спать по-настоящему.

— Н-ну… ладно. — Он ловко повернул каноэ и направил к месту, где были причалены две лодки-долбленки note 21.

Из пещеры наверху доносились едва слышные звуки музыки — кто-то наигрывал на гармонике в веселом плясовом ритме.

— Н-ну!… — повторил он. — Против такого я не стану возражать. Это, конечно, не Питтсбург, но выпивка лишней не бывает… один черт, сколько ни пей, а опохмеляться придется…

Лайнус привязал каноэ, взял винтовку и пошел вверх по тропке. Левее, за деревьями, он заметил остатки другой тропы. Темно не было, хотя солнце уже село некоторое время назад. Старой тропой давно не пользовались, но, раз она тут есть, значит, кто-то жил здесь задолго до того, как появились эти люди. Скорее всего это была индейская тропа — а может, ее оставили какие-то давние охотники.

А потом музыка наверху замолкла, и кто-то выкрикнул:

— Посетитель!

У входа в пещеру появилась босая светловолосая девушка, довольно хорошенькая, хоть и одетая в какую-то рвань.

— Что, мистер, жажда замучала? — окликнула она. — Проходите, тут у нас виски первый сорт!

— Я сухой, как кузнечик на сковородке.

Лайнус вытер губы тыльной стороной ладони и прошел за девушкой в пещеру. Человек, который играл на гармонике, заметил Лайнус — а он обычно все замечал — тощий сухопарый парнишка, глянул на него как-то странно, с усмешечкой, как будто засчитал себе победу над Ролингзом.

Изнутри пещера была освещена пламенем костра, который горел в созданном природой очаге — дым вытягивался через отверстие в кровле пещеры. Был здесь бар — две доски, положенные на бочки, а за баром Лайнус увидел высокое узкое отверстие, ведущее в следующий грот. Через этот проем проникало легкое дуновение ветерка.

Два худых, сурового вида мужчин играли в карты, поставив у стены вместо стола упаковочный ящик. Еще один человек, облокотившись на доски, беседовал с седоголовым патриархом, который стоял за стойкой.

Патриарх протянул Лайнусу руку.

— Меня зовут Хокинст, са-а (так, по-южному протяжно, он выговаривал слово «сэр»). Полковник Джеб Хокинс, недавно из Алабамы. Куда направляетесь, са-а?

— В Питтсбург.

— Он по виду человек с гор, па. Бьюсь об заклад, у него в каноэ полно шкурок!

— О! Ну, са-а, я в восхищении? Человек, достаточно смелый, чтобы двинуться на запад, чтобы с отвагой противостоять индейцам равнин, чтобы одолеть расстояния и горы?.. Са-а, первая выпивка за мой счет. Садитесь, са-а!

Лайнус прислонил винтовку к бару и наблюдал, как полковник взял в руки оловянную кружку и глиняный кувшин.

— В этом виски никакого перца, никаких змеиных голов note 22, са-а. Чистое зерно, сладкий поцелуй солода и вода из родников округа Бурбон в Кентукки. Лучшая ключевая вода по эту сторону от рая, са-а. Мы называем виски «бурбон», по названию округа.

Лайнус игнорировал кружку и потянулся за кувшином; наклонил его, оперев на согнутый локоть, и жидкость полилась ему в горло. Люди за карточным столом прервали игру и восхищенно уставились на него, разинув рты.

Наконец Лайнус остановился и перевел дух.

— Да, сэр? Вы правы. Настоящее виски, такое, что только глоточками цедить.

— Родники округа Бурбон, мой мальчик? Хорошего виски не приготовишь без чистой воды, а эта — самая лучшая. Вода из расщелин в известняке, вот что это за вода. Известняк удаляет все нечистое и оставляет только прозрачную, искристую воду. Пейте, са-а!

— Па, — сказала девушка с надеждой, — он же ведь траппер и все такое… как ты думаешь, может, он знает, что это у нас там за зверюга такая?

— Ну, Дора… может, он и знает. Са-а, — он подождал, глядя, как у Лайнуса ходит вверх-вниз кадык с каждым глотком виски, — словили мы какую-то пещерную тварь, какую в здешних краях никто отродясь не видел. Здорово интересно… может, вы нам скажете, что это такое…

— Не очень-то я разбираюсь в пещерном зверье… — Виски уже добралось до мозгов, и Лайнус ворочал головой замедленно. — Конечно, приходилось мне видеть в жизни кой-каких тварей, и мог бы…

— Она вон там, — Дора показала на внутреннюю пещеру, — можете взять кувшин с собой. — Заманчиво улыбнулась и протянула ему руку. — Я вам покажу.

В ее голосе слышался явный намек, что там можно найти не только зверя; да и сама она, — сказал себе Лайнус, — кобылка подходящая…

Свет факела отражался от стен. Она передала свой факел Лайнусу, взяла из кучки другой и подожгла. Эта пещера была поменьше, в нее доносился откуда-то далекий шум бегущей воды.

— А что, у вас много в Питтсбурге ласковых приятельниц?

— Ни одной — пока, во всяком случае.

— Мы с папой собираемся провести здесь зиму…

Теперь она была совсем рядом с ним, задела его бедром… Случайно ли?

— Я буду жить в отеле «Дюкесне-Хауз», если он еще не сгорел. — Лайнус отодвинул факел чуть в сторону и посмотрел на нее. Она была совсем молоденькая, но вполне округлая везде где надо, да и выражение глаз у нее было вовсе не такое уж наивное. — Вы уверены, что у вас тут действительно есть какой-то зверь?

— Мы его держим в яме, вон там.

Она показала на углубление в конце пещеры — довольно большое, футов шести в поперечнике.

— Чтобы что-то увидеть, надо наклониться поближе, а то там совсем темно.

Она держалась за его руку, как будто для защиты, и почти прижималась телом к нему сзади. Он поднял факел и наклонился над ямой.

— Так где?..

В последний миг он все понял — но сделать уже ничего не успел: девушка внезапно сильнее стиснула его руку и дернула вперед и вниз, сделав ему подножку. Он потерял равновесие и начал падать в яму, в темноту, сжимая в одной руке факел, в другой — кувшин.

Толкнув его вперед, она отдёрнула руку; он не увидел ножа, но почувствовал удар клинка… она запоздала с ударом, и нож только проткнул куртку, слегка зацепив кожу… а Лайнус тем временем уже летел в жуткую черноту провала.

Падая, он успел на миг увидеть ее лицо — в нем светилась отвратительная страсть. Факел коснулся воды на мгновение раньше, чем он сам, и резко зашипел, а потом он рухнул в воду в полной тьме. Она была немилосердно холодная… и он погружался все глубже, глубже, глубже в ревущую бездонную ночь.

— Он увидел зверя, па!

Хокинс заглядывал в проход, сжимая в руке двухствольный пистолет. Услышав слова дочери, он быстро повернулся к остальным.

— Отлично — а теперь вперед, ребятки! К нам еще не одна рыбка приплывет, прямо на сковородку. Перебираемся вниз, на остров!

Все немедленно принялись очищать пещеру и перетаскивать вещи в долбленки.

— Хорошая работа, Дора, — сказал Хокинс, похлопав ее рукой по плечу.

— Не уверена. У него очень твердые мускулы, и он упал слишком быстро.

— Практика — вот что для этого нужно! Вот у твоей мамочки была сноровка… упокой Господь ее душу…

* * *

Лайнус не знал, как глубоко он погрузился, но внезапно пришел в себя и замолотил руками и ногами, пытаясь выплыть вверх, на поверхность. Резкое падение в холодную воду протрезвило его… по крайней мере, частично, и когда он вынырнул из воды, рассудок уже действовал холодно и ясно.

Очевидно, он находился на дне ямы, но наверху не было света, и ни один звук не доносился сюда, кроме рева воды. Этот шум издавал какой-то подземный поток, соединяющийся с тем, куда он упал. Вцепившись в стенку ямы, он судорожно хватал воздух, чтобы восстановить дыхание.

«Черт, попался в ловушку, поймали, обвели вокруг пальца, как сосунка, но все это неважно… сейчас главное — выбраться отсюда… если получится.»

Осторожно перехватываясь руками по каменной кромке, он двигался вдоль стенок. Они были мокрые и скользкие; неровностей здесь хватало, но опоры для рук они не давали, так что выбраться наверх в темноте не было никакой надежды.

Поток, в который он свалился, тащил его на юг… а в той стороне протекала река Огайо.

«Насколько тут далеко до реки? Я шел от каноэ… ярдов пятьдесят? Может, и меньше. Часть пути поднимался вверх по склону… так что это место, где я цепляюсь сейчас за камни, вряд ли находится ниже уровня воды в реке… разве что на несколько футов… Подводный туннель… Будет ли выходное отверстие достаточно большим, чтобы человек мог пролезть. А вдруг там коряги и камни, перекрывающие проход?»

Он оставался на месте всего несколько секунд, но успел подумать обо всем — и четко осознал, что всем этим рассуждениям грош цена, потому что, как бы то ни было, все равно придется рисковать… Выбор прост— или умереть тут, на этом месте, или рискнуть и попробовать выбраться через темный, ревущий подводный туннель.

Не медля больше, он выпустил из рук опору и нырнул головой вперед, отдавшись на волю течения. Его швыряло, грубо колотило о каменные стенки, течение волокло его дальше, и он скользил по темному каналу с жуткой, как ему казалось, скоростью. В каком-то месте оба плеча на мгновение коснулись стенок… а потом его выбросило в более теплую воду, и он начал бешено грести, выплывая наверх.

Лайнус вылетел из воды, задыхаясь, — и вокруг него был свежий воздух, а над головой — яркие звезды.

«Какой я все же дурак! — это была первая мысль. — Трижды распроклятый дурак… вот так рисковать своей жизнью, когда можно было преспокойно остаться с той девушкой, этой… как там ее звали?..»

Ева…

Он доплыл до берега, выполз на сушу, увязая в грязном илистом дне, и долго лежал, восстанавливая дыхание. У него болело в груди. И еще ощущалась боль там, где ударил нож, но ему случалось получать раны и прежде… это пустяк.

Он перевернулся и сел; потом поднялся, с трудом сделал несколько шагов — и упал. Наконец сел снова — и увидел реку.

Он все еще сидел, медленно восстанавливая силы, когда заметил проплывающую мимо маленькую флотилию — две длинные лодки-долбленки и свое собственное каноэ.

Эх, была бы сейчас в руках винтовка… но у него был только нож, удержавшийся в ножнах под поясом из сыромятного ремня.

Он поднялся на ноги и попытался хоть немного отжать воду из кожаной рубашки и легин. Бахрома поможет воде стечь… Потом посмотрел наверх, в сторону пещеры. Там могло что-нибудь остаться… может, сумеет он чем-то воспользоваться…

Он больше не думал о Питтсбурге. Вез шкурок ему там делать нечего — но он не собирался так легко отказываться от них. Уж слишком много он рисковал ради них, слишком тяжко трудился. И, если уж на то пошло, то слишком дорого они ему достались, чтобы спустить их на выпивку за один сезон.

«В конце концов, что может человек получить от жизни? Как это Бриджер говаривал? Что каждый за свою жизнь может заслужить одну хорошую собаку и одну хорошую женщину…»

Эта мысль вызвала у него на лице улыбку.

«Интересно, что сказала бы на это Ева? Небось, вышла бы наружу и привела мне собаку.»

Эге, да он снова подумал о Еве… Да что он — глупый мальчишка? И эти глупости, чтоб вырезать на дереве два сердца, а потом еще бросать в них нож с шести шагов…

Шесть шагов! Он рассмеялся.

Ладно, вырезал он эти сердца, и это даже доставило ему удовольствие. Но шесть шагов? Он отошел назад и метнул нож в цель с двенадцати шагов, в темноте. Ну, правда, немного света от костров доходило…

Ладно, не до того теперь. Всему свое время…

А сейчас главное вот что: воры направились вниз по течению, и где-то им придется остановиться. Очевидно, то, что они с ним сделали, они проделают и с другими; уж слишком все хорошо спланировано, чтоб это был первый раз, уж слишком все гладко провернуто…

Нужна лодка или плот… Самое паршивое, что когда он свалился в эту яму, то потерял кувшин. Сейчас вовсе не вредно бы выпить…

Конечно, этот человек вор и убийца, но виски он продает хорошее…

Глава пятая

Лесистый остров был неширок, берега его обглодала и отшлифовала река. На верхнем конце острова, чтобы бросалось в глаза людям, спускающимся по течению, была устроена примитивная пристань — простой настил из едва ободранных жердей, приподнятый едва на пару футов над водой в крохотной бухточке. Над пристанью приколочена к столбу доска с надписью:

«МАГАЗИН БЕДЛОУ — ЧЕГО ВАМ НЕДОСТАЕТ? ПИТТСБУРГСКИЕ ЦЕНЫ»

Чуть подальше от пристани, в конце ведущей от нее тропки, стояло бревенчатое сооружение под брезентовой крышей. Марти, тот, что играл на гармонике, остановился, опустил на землю тючок шкурок и вытер пот со лба.

«Хорошо бы, — подумал он, — чтоб папаша изобрел какой-нибудь способ полегче делать дело… вот только он здорово норовистый и упрямый. Может, так сказывается на человеке, если он едва-едва ускользнул от виселицы… но у папаши одно на уме — все время менять места, и все время в спешке».

Марти взвалил шкурки на плечо — и тут появился Хокинс.

— Тут будут появляться переселенцы и всякий другой люд, так ты смотри, работай ловко и разговаривай любезно, — сказал он. — Мы должны на людей производить хорошее впечатление. А лодку эту утопи.

— Па, — запротестовал Марти, — но это же хорошее каноэ. Стыд и позор такое дырявить и топить…

— Делай то, что тебе твой папаша велит, — резко оборвал его Хокинс. — Мало ли кто мог видеть это каноэ? Нам вовсе ни к чему, чтоб люди задавали вопросы!

Марти снова опустил тючок на землю.

— Па, а куда они едут? Ну, все эти люди…

— На запад… какой-то новый исход, сынок. В первый раз такое переселение с тех пор, как сыны Израилевы ушли из плена египетского. Свет такого еще не видел, люди и» всех стран, Господом созданных, устремились на запад, плывут, как приливом их несет, кто пешком, кто на фургонах, кто верхом. Ты гляди на это все, сынок, и запоминай — этот люд едет заселять новую землю.

— Так что, и мы тоже когда-нибудь двинем на запад, па?

— Не думаю, сынок. Мы — одно из препятствий на дороге у этих путешественников, этих странников земных. И, могу добавить, быть таким препятствием — занятие куда более прибыльное, чем взращивать злаки, пахать землю или там… боронить… Это уж точно… или, кстати, чем копать золото…

Полковник Джеб Хокинс лихо сдвинул шляпу набекрень.

— Слушайся, сынок, своего старого папашу! Мир населен людьми двух сортов: ограбленными и грабителями… и, как мне представляется, несравненно лучше быть грабителем. А теперь — смотри в оба. Люди будут приезжать…

Хокинс повернулся, чтобы уйти обратно в сооружение под брезентовой крышей, но остановился и добавил:

— И слышишь: не забудь уничтожить это каноэ!

Когда Марти уложил в хижине последний тюк пушнины, он вернулся на пристань, чтобы затопить каноэ. Не хотелось ему делать это, просто рука не поднималась — уж больно хороши были красивые, чистые обводы лодки… Он перевернул ее днищем кверху и ударил по нему камнем — но только после нескольких ударов кора треснула. Потом он столкнул каноэ в воду и затопил, на всякий случай пригрузив камнями.

А после подумал о винтовке того человека с гор. Хорошо бы папаша отдал ее ему, а не продавал. Папаша всегда предпочитает все продать, а его собственному сыну приходится обходиться без винтовки.

Но тут его глаз поймал какое-то движение вдали на воде.

— Па-а!.. — закричал он. — Плот идет!

Из-за деревьев появился еще один человек и, прикрывая глаза от солнца, посмотрел вверх по течению.

— Два, — бросил он через плечо. — Два больших плота…

Марти смотрел, как приближаются плоты, и ему было немного жалко этих людей.

«Ладно, — думал он, — папаша знает, что делает. Во всяком случае, обычно все получается, как он говорит… только временами люди на этих плотах такие славные… Дора — она точно такая же, как папаша. Она круто берется за дело… как с этим человеком вчера вечером… — Он, нахмурившись, смотрел на плоты, и почти надеялся, что они не остановятся. Ему вдруг стало завидно. — Почему мы с папашей и Дорой не можем отправиться на запад сами? Папаша всегда прикидывается землевладельцем, но иметь свой кусок земли на самом деле… это было бы здорово».

Однако ему даже в голову не приходило бросить их и жить самому. Они — семья, и всегда должны быть вместе. Ему никогда не доставляло удовольствия то, чем они занимаются… он только один раз участвовал в убийстве, да и то во время драки. Это обычно делали Дора или отец, а он работал только снаружи.

Марти хмуро отвернулся от реки. Папаша знает, что делает. Они почти всегда при деньгах, и время от времени отправляются в город и тратят эти деньги; но пару раз ему случалось попасть туда, где только что вспахали землю… она пахла… или сено недавно скосили… и в такие минуты ему хотелось иметь свою землю.

* * *

Зебулон Прескотт разглядел узкий остров издали и выпрямился, держа одной рукой рулевое весло, а другой прикрывая глаза от солнца. Там вывеска, что ли, какая-то… и вроде как строение.

Плот Харви плыл чуть впереди, и Харви крикнул:

— Остров! Остановимся?

— А как же! — ответил Прескотт. Теперь они подплыли уже достаточно близко, чтобы разобрать надпись. — Похоже, не скоро нам попадется другой магазин. Разузнаем, может, новости какие есть на реке…

Говорили, что на Огайо есть водопады, и хоть кое-кто твердил, что не такие они страшные, но для человека, У которого семья на плоту, любой водопад или порог — дело серьезное… Он подгреб рулевым веслом и направил большой плот к волнолому.

Это был естественный барьер из камней и наносов, частично прикрывавший мелкую бухточку с акр площадью, где была построена пристань. Большие плоты были неповоротливы, но бухточка располагалась так удобно, что потребовалось всего несколько взмахов длинными веслами, чтобы направить плот в заливчик.

Такие плоты сильно разнились по размеру, в зависимости от материала, который подвернулся под руку строителям, и от их нужд. У Прескотта плот имел чуть больше двадцати футов в длину и пятнадцать футов в ширину. В середине плота стояла будка — просто каркас из жердей, обтянутый палаточным брезентом, семи футов длиной, шести — шириной. За будкой были сложены их пожитки, накрытые другим куском натянутого брезента.

Плот Харви был практически таким же, только будка побольше — в ней помещались и люди, и вещи.

Сам полковник Хокинс вышел на пристань приветствовать прибывших. Он поднял шляпу и жестом пригласил их в магазин.

— Меня зовут Бедлоу, джентльмены! А это — пристань Бедлоу! У нас есть все товары и припасы, что для людей, что для зверья…

Зебулон Прескотт стоял в нерешительности. Отвернувшись от Бедлоу, он смотрел на магазин. Человек этот ему сразу не понравился, но, с другой стороны, он видел возбужденные лица Ребекки и девочек, и понимал, что им невтерпеж сделать покупки в настоящем магазине.

Бедлоу этот — чистый пустозвон, Прескотт таких людей недолюбливал, но он надеялся присмотреть кое-что в магазине. Ему были нужны некоторые вещи, и что-нибудь он бы купил, если цены будут подходящие. В конце концов, когда человек начинает устраиваться на новом месте, ему не обойтись без инструмента, а он кой-чего прозевал, собираясь в путь…

— Проходите в магазин, почтенные люди! Добро пожаловать на Пристань Бедлоу! Проходите — все! Мои ребята присмотрят за вашими вещами!

Все были рады оказаться на берегу, всех будоражила возможность купить что-нибудь. Они толпой двинулись к магазину, смеясь и переговариваясь.

«Магазин» был хорошо снабжен добычей, взятой у нескольких ограбленных переселенцев, и товарами, купленными у бродячих торговцев. Формы-пулелейки, порох, кремни, ножи, топорики, бухты веревок, большие обоюдоострые топоры, пилы, штуки брезента… а также несколько подержанных винтовок, револьверов и дробовиков — вот такой товар предлагался на продажу.

Сбоку на доске были расставлены несколько флаконов туалетной воды, разложена дешевая бижутерия и дюжина гравюр-литографий.

Лилит схватила флакон туалетной воды.

— Папа, можно мне взять эту туалетную воду? Тут написано, что это настоящая парижская парфюмерия!

Зебулон взял флакон — осторожно, пальцами.

— Пятнадцать центов? Это слишком дорого.

— Правильно, са-а! — сказал Хокинс. — Экономь пенни, а доллары сами нарастут. Думаю, человек с вашей рассудительностью, са-а, заставит нарасти много долларов.

— Ладно, мистер Бедлоу, — сухо ответил Зебулон, — я всю жизнь выбивался из сил, чтобы увернуться от богатства, и, думаю, справился неплохо. И что у меня лежит в чулке, там и останется.

— Ну, точь-в-точь мои мысли, са-а! — Полковник повернулся к Харви. — А вы, са-а, — вы, я вижу, человек с достатком. Да такой человек, как вы, может себе позволить расход хоть и тысячу долларов!

Харви едва глянул на него, потом перевел взгляд на Сэма, который взял с полки винтовку и вертел ее в руках. На ложе были выжжены инициалы — «Л. Р.».

— Па…

Что-то в голосе Сэма привлекло внимание Зебулона, он повернулся и подошел к сыну, держащему в руках винтовку.

— Па, — сказал Сэм, понизив голос, — ты видел эту винтовку раньше?

Хокинс, видимо, что-то услышал — он быстро взглянул на них, а потом перевел взгляд на Дору. Та разговаривала с Евой.

— А книги у вас какие-нибудь есть? — спросила Ева.

— По-моему, у нас есть календарь. Я посмотрю. — Дора уголком глаза поймала отчаянные сигналы отца и торопливо вышла за дверь.

— Это его винтовка, — прошептал Сэм. — Но как же она оказалась здесь, если он уплыл вверх по течению? И он бы никогда, ни при каких обстоятельствах не продал свою винтовку!

Зебулона охватила внезапная паника. Убирайся отсюда, — подсказывал ему инстинкт, — немедленно уматывай отсюда!

— Сынок, я думаю…

Внезапно брезентовая стена магазина рухнула, и они увидели четверых мужчин с жестокими глазами, глядевшими через прицелы направленных на них винтовок. Ребекка пронзительно вскрикнула и прижала к себе Зика. Зебулон осторожно повернул голову. Еще три винтовки смотрели им в спину.

— Ну-ну, только полегче! — предупредил полковник. — Не нужно ничего бояться. Тут женщины и дети, думаю, никому из вас не хочется, чтобы началась стрельба.

Зебулон Прескотт колебался. В нем нарастало бешенство. Сэм беспокойно смотрел на отца. Он хорошо знал его нрав — обычно добродушный и дружелюбный, Зебулон был вспыльчив и становился бешеным, как бык, когда его задевали.

— Мы стоим, с места не двигаемся, — спокойно сказал Сэм.

Как будто сговорившись, все мужчины из их группы повернулись лицом к речным пиратам. Зик вырвался из рук матери и стал вместе с другими.

Брискли, Хокинс, Марти и Дора принялись обыскивать пленников, отбирая у них все мало-мальски ценное, и тщательно держась в стороне от линии огня.

— Приободритесь, почтенные люди! — весело приговаривал Хокинс. — Это же в самых благородных традициях — идти вперед и завоевывать дикий край голыми руками и стойкими сердцами! Мы вас оставим на этом острове, и если вы будете держаться спокойно, то, может быть, даже дадим вам топор, чтоб вы могли построить новые плоты и устремиться дальше, в духе ваших предков. Американцев одолеть нельзя!

— Я еще увижу тебя в петле, Бедлоу! — свирепо прорычал Прескотт. — Я увижу тебя повешенным, даже если это будет последнее, что я увижу в жизни!

* * *

Лайнус Ролингз, направляя веслом старое каноэ, рассматривал остров на стрежне. Глубоко погрузив лопасть весла, он повернул каноэ к поросшему кустарником берегу. Когда он накануне проплывал мимо этого острова, направляясь вверх по течению, никакой вывески на нем не было… а теперь она появилась, и написанные краской буквы имели знакомый вид. Привыкший читать следы, оставленные всевозможными животными, он сейчас находил в начертании букв что-то, как ему казалось, знакомое. А если он ошибается, так это выяснится очень скоро…

Там, на берегу, когда он отдышался и восстановил силы настолько, чтобы обследовать место, где его одурачили и ограбили, он обнаружил, что пещера покинута. Вернулся к реке, туда, где причаливал, но там не нашлось ничего, на чем можно было бы плыть — все исчезло.

Вот тогда Лайнус вспомнил заброшенную тропинку, которую заметил, когда в первый раз поднимался к пещере; он возвратился к этому месту, пошел по старой тропе и вышел к крохотному потаенному заливчику. В кустах было спрятано дряхлое каноэ с пробоиной в борту. Он заделал дыру березовой корой, ободранной с ближайшего дерева; заплату он поставил кое-как, не потратив на работу и часа. Каноэ было брошено здесь давным-давно, и вряд ли грабители догадывались о его существовании. А весло он нашел самым простым способом — посмотрел в тех местах, куда сам бы его спрятал, будь это его лодка…

Он привязал каноэ у самого берега острова, под нависшим деревом, и осторожно пробрался через кусты к пристани. Подполз поближе, ловко, как индеец. Жаль, из оружия только нож.

Вниз по тропинке спускались люди, неся пушнину… его пушнину.

— Мы что, смываемся? — спросил один из них.

— Со всеми потрохами, — сказал Марти. — Папаша хочет, чтобы мы с этого места умотали раньше, чем появятся другие. Сейчас на Огайо чертова уйма народу, а вы знаете папашу… Он не любит сидеть на одном месте. Может, через полгода, может через год он снова сюда вернется и будет работать на тех же местах.

Марти посмотрел на плоты.

— Отвяжите плоты, когда закончите. Спустим их на пороги, пусть там разобьются.

Люди, носившие пушнину, пошли обратно за следующей порцией груза, а Марти забрался в долбленку и принялся укладывать винтовки.

Без единого звука, как призрак, Лайнус пробрался обратно в кусты, а оттуда сполз в воду. Нырнул и под водой поплыл к пристани. Не прошло и двух минут, как он бесшумно вынырнул под настилом. На минуту замер неподвижно, восстанавливая дыхание. Наверху возился Марти, сквозь щели сыпался песок, падали чешуйки коры с жердей. Корма долбленки отошла от причала, и Марти наклонился, чтобы подтянуть лодку поближе.

Один из людей, спускавшихся по тропинке с тюком шкурок, видел, как Марти схватился за долбленку… и исчез.

Человек этот остановился, тупо пялясь на воду и пытаясь понять, что же это он видел. Только что Марти был здесь, а теперь его нет. Лишь круги расходятся по воде…

Внезапно Марти вынырнул на поверхность, задыхаясь и крича от ужаса. Из раны в боку текла кровь. Потом он снова погрузился в воду.

Носильщик бросил тюк и с испуганным криком побежал обратно по тропе… но недостаточно быстро.

Лайнус вынырнул из-под причала, выхватил из долбленки винтовку, вскинул к плечу и выстрелил в тот момент, когда убегающий носильщик должен был вот-вот исчезнуть из виду. Но слишком опытный был охотник Лайнус, чтобы промахнуться с такого расстояния…

Убегающий вскинул руки и повалился лицом вперед, скрывшись из виду.

Лайнус мгновенно кинулся в кусты и замер неподвижно. У него не было ни пороха, ни пуль, и его разряженное оружие сейчас годилось только как дубинка.

Быстро пробравшись через кусты, он подполз к полянке, где был магазин. Полковник Хокинс стоял снаружи с двухствольным пистолетом в руке. Он прислушивался, пытаясь понять, что произошло на пристани.

Лайнус быстро оценил ситуацию у магазина и понял, что сможет действовать быстро, если вмешается Зебулон или Сэм. Он вытащил из-за пояса нож и метнул в спину человеку, который сторожил их.

И сразу же как будто ад разверзся. Зебулон выхватил из рук у падающего бандита винтовку и. держа ее за ствол, сильно ткнул в лицо второго охранника, который стоял у стены магазина. Тот качнулся назад, а Зебулон перехватил винтовку за приклад. Оба выстрелили одновременно. Бандит промахнулся, его пуля ударила в дальнюю боковую стену, отщепив кусок коры. А выстрел Зебулона свалил врага…

Хокинс мгновенно развернулся и выстрелил. Его первая пуля попала в Сэма. Тот повалился на колени. Вторая пуля убила Колина Харви. Хокинс пригнулся и бросился в кусты. Фалды сюртука развевались на бегу. Дора, которая была снаружи, на полянке, помчалась за ним следом.

Размахивая ружьем, как дубинкой, Лайнус бросился вперед. Правда, ему никогда в жизни не приходилось драться на дубинках, но он сумел уложить последнего из людей Хокинса.

Ева, которая вместе с матерью и Лилит отступала к кустам, узнала Лайнуса. Ее глаза поймали его худощавую быструю фигуру в тот момент, когда он выскочил из кустов и кинулся в драку.

— О, это он! — вскрикнула Ева. — Это он!

Как всегда в подобных случаях, схватка закончилась так же внезапно, как и началась. Мгновение назад раздавались крики, выстрелы, люди бежали и наносили друг другу свирепые удары, а теперь все затихло, светило солнце, тени падали от деревьев вокруг поляны… кто-то шумно переводил дыхание… кто-то приглушенно стонал.

Ребекка, позабыв о Зике, опустилась на колени возле Сэма. Харви вломились в кусты, преследуя Хокинса и Дору, а Ева бросилась к Лайнусу.

— Ты ранен! У тебя кровь на спине!

— Все нормально, — сказал он. — Мне надо собрать свои шкурки и двигаться дальше…

Она отступила назад, бессильно уронив руки, взглядом она искала его глаза.

— Так ты вернулся не для того?.. — Лицо ее потускнело. — Нет… я вижу, что нет. Они, значит, отобрали у… у вас пушнину, и вы вернулись за ней. Я должна была понять сразу…

Лайнус смущенно отвел глаза — он видел обиду у нее во взгляде и чувствовал себя виноватым.

«Это замечательная женщина, — подумал он, — с отважнойдушой… Ведь именно такое мужество меня всегда восхищало. Я-то видел, чего стоило ей, при ее гордости, прийти ко мне тогда. Вся беда в том, что я-не из тех парней, кто женится. Будь я таким, это была бы для меня самая подходящая девушка на свете, это уж точно».

Тяжело шагая, из кустов появились Харви.

— Они смылись, — устало сказал отец. — У них была долбленка в кустах на другом конце острова.

— Я стрелял, — сказал Брутус. — Думаю, влепил в него свинец. Но точно не знаю.

— Пусть удирают, — сказал Прескотт. — Их собственные грехи покарают.

Он боялся даже взглянуть на Сэма. Ребекка с помощью Лилит делала все возможное. Зебулона глубоко ужасала мысль, что он может потерять Сэма, он боялся услышать, что. у мальчика серьезное ранение. Сэм так изменился с начала путешествия, он стал мужчиной почти сразу, сам принимал решения, и в движениях у него появилась уверенность, какой Зебулон никогда не замечал в нем раньше.

Может быть, причиной тому было само расставание с фермой — фермой, принадлежавшей Зебулону. А теперь они просто Двое мужчин, делающих вместе одно дело, два самостоятельных человека, каждый из которых несет свою долю общей ноши.

— Глядя на раненого сына и на тело Колина Харви, Зебулон Прескотт впервые начал понимать, какой может оказаться цена этой дороги на запад.

«Нельзя добыть новую землю без крови и страданий. Мы проявили отвагу, когда бросили все и двинулись сюда, на реку Огайо. Что ж, может быть, нам придется дорого заплатить за свою отвагу. Мы ведь едва начали… сколько людей погибнет, прежде чем Запад будет покорен? Скольких убьют река, болезни, снежные бури, смерчи и наводнения? Сколько умрет от голода и истощения? До заснеженных гор и сияющих вершин путь долгий. Слава Богу, что мы не собираемся так далеко… И не стремимся дальше, к слову сказать…»

Потом он решил разобраться, что осталось в магазине. Не так уж основательно они могут пополнить собственные запасы — немного пищи можно взять, боеприпасов, пару лишних пулелеек — и оружие. Позвав на помощь Зика, он начал понемногу отбирать вещи. Все тут, или почти все, ворованное. Настоящие хозяева теперь, наверное, мертвые — или ушли дальше на запад. Порой это сводится к одному и тому же.

Лайнус Ролингз сложил пушнину на маленькой пристани. Он уже увидел свое каноэ на дне заливчика — неглубоко, всего несколько футов под водой — и надеялся, что сможет его починить. Нашел свою винтовку и пополнил запасы пороха и свинца.

Ева с матерью приготовили под навесом постель для Сэма, и Лайнус помог Зебулону перенести раненого.

Только когда все его шкурки были уже на пристани, он зашел в воду и выбросил из каноэ камни. Брутус Xарви помог ему вытащить лодку на пологий берег, и Лайнус проверил, большой ли требуется ремонт. Оказалось, что нужно заменить всего два куска березовой коры… недаром у Марти душа не лежала портить такое каноэ.

Лайнус негромко выругался и взялся за работу. Кажется, в эти дни он только и делает, что латает каноэ. Эта лодка была большая, довольно новая и, если не считать поврежденного места, в отличном состоянии. Дряхлое каноэ, которое он нашел в кустах возле пещеры, слишком мало для его груза — а жаль, оно легкое на ходу и поворотливое…

На тропинке у него за спиной раздались шаги… он внутренне сжался. Но даже при этом ощутил странную теплоту, ему было по-настоящему приятно. Он разозлился, что может так смущаться. Но, черт побери, чего же ему, в конце концов, хочется на самом деле?

Она подошла к нему и остановилась, глядя на поврежденное каноэ.

— Придется поработать, — сказал Лайнус, — но я его так залатаю, что будет как новенькое.

— Лайнус…

— Ева, давай больше не будем говорить об этом.

— Лайнус, я должна тебе сказать. Ты сам не знаешь, что у тебя на душе.

— Может, так — а, может, и нет. Не стану отрицать, ты все время была у меня в мыслях — и все же я пошел «поглядеть на зверя» с этой пиратской девчонкой. И всегда я буду бегать «поглядеть на зверя», Ева, — просто не так я скроен, чтобы быть фермером и мужем.

— Лайнус, больше я об этом не заговорю, независимо от того, увижу тебя когда-нибудь снова или нет.

— Вот так-то лучше, Ева. Храни тебя Господь… знаешь, я уж и не припомню, когда в последний раз говорил такие слова кому-нибудь…

Сдерживая слезу, она резко отвернулась и пошла к тропинке. Лайнус выпрямился. Какое-то мгновение ему хотелось окликнуть ее. Но он только угрюмо сцепил зубы. И сказал про себя: «Ты не создан для женитьбы. Не успеешь ты осесть на месте, как тут же начнешь вспоминать, как свистит ветер над Южным перевалом или как плещет вода в озере у подножия Тетонских гор. А шагая за плугом, ты будешь слышать ярые ветры в вершинах сосен на гребне Могольон в Аризоне, или плеск бобрового хвоста в каком-нибудь пруду в Зеленых горах. Нет, сэр! Лайнус, ты не создан для женитьбы, не приближайся ты к этому делу и на пушечный выстрел».

Он ободрал с березы кусок коры и принялся за дело — нужно было удалить поврежденный лоскут и поставить вместо него целый — но лицо девушки осталось у него в мыслях и мешало работать. Он потихоньку ругался и хмурился, пришивая заплату на место.

«Пора уже отправляться в Питтсбург… и чем скорее, тем лучше. И вовсе сейчас ни к чему предаваться нежным мыслям о какой-то девчонке-переселенке…»

Глава шестая

Был полдень, но на реке лежала тьма. Черная вздувшаяся вода быстро неслась, вспугнутая опускающимися все ниже черными, нависающими над головой облаками. Гром ворчал в далеких скальных коридорах, дождь все громче колотил по воде.

Плот Харви несся на четверть мили впереди, едва различимый сквозь стальную сетку дождя. Похоже, у рулевого весла стоял Брутус… он был крепкий, стойкий, с ровным характером. Никогда не приходил в возбуждение, никогда не тревожился; когда надвигались неприятности или опасность, он просто наклонял голову, набычивался и шел вперед — как делают все такие люди до своего последнего дня.

Когда другие ударяются в панику и вопят, когда они стенают и льют горькие слезы, кляня переменчивые времена, всегда остаются такие люди, как Брутус, которые просто продолжают идти вперед. Переменчивые времена, гнев, разочарование, поражение — все они воспринимают хладнокровно и стойко, и живут свою жизнь в спокойном упорстве…

Так Думала Ева, глядя из-под навеса на дождь. Брутус хороший человек, жалко, что он не тот, кто ей нужен. Правда, он тоже не проявлял к ней никакого особенного интереса сверх обычного дружеского внимания.

Зебулон щурился — дождь хлестал в лицо; он смотрел вперед, выискивая коряги. Лилит мучилась с веревкой, пытаясь покрепче натянуть брезент — жестокие порывы ветра совсем раздергали его.

— Поосторожней, Лил! — закричал он, стараясь перекрыть раскаты грома, шум ветра и дождя. — Осто-ро-о-ожнее!

За дождем уже не было видно плота Харви. Река как будто неслась еще быстрее… или это казалось из-за ветра и дождя?

Зебулон с тревогой смотрел вперед. Один сын раненый, другой — больной… девочки изо всех сил стараются заменить Сэма. Он до сих пор никогда не осознавал, насколько все они зависят от Сэма; внезапно его разум как бы разделился странным образом на две части — не оставляя мыслей о сыне, он одновременно пытался оценить реку и справиться с ней.

Удивительно, но он и в самом деле не знал своего сына. У человека есть дети, и он воспринимает их как данное; это твои дети, они выросли у тебя в доме, и ты знаешь их как облупленных. А потом однажды понимаешь вдруг, что они — люди. Личности со своими мыслями, мечтами и устремлениями… может быть, весьма далекими от того, что ты когда-нибудь мог себе представить.

Он думал о Сэме, сравнивая его с девочками — с Лилит, которая сама не знает, чего хочет… или, по крайней мере, еще не нашла названия для своих желаний… и с Евой, которая стремится к своей цели со спокойным упорством… Сэм видит его насквозь. Недаром он вспомнил, как отец ездил поглядеть на то представление и на тех артистов. Сэм увидел это в нем, прочитал все его мечты, как на бумаге написанные, и от этого Зебулону вдруг стало стыдно перед сыном. Сэм, по крайней мере, хоть что-то понял в нем — а что он знает о Сэме?

Неожиданно Зик, сидевший на передней части плота, повернулся и сложил ладони рупором.

— Отец! — закричал он, стараясь перекрыть ветер. — Это водопад! Водопад Огайо!

Зебулон испуганно выпрямился во весь рост, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь завесу дождя. Этого не может быть, этого просто не может быть… Водопад — на другом рукаве реки!

Если… если только они не прозевали места, где река разделяется. Но где же Харви? Не могли же они настолько оторваться… Он, значит, прозевал рукав, и Харви исчезли, они сейчас по ту сторону острова…

В нем нарастал страх. Он пытался преодолеть его, пытался не замечать мерзкого вкуса во рту. Пока что белой воды не видно, но Зик прав: уже чувствуется, как тащит течение, с какой силой давит оно на плот и на рулевое весло.

Теперь вода потемнела и стала гладкой, плот заметно набирал скорость. Знающие люди предупреждали, что он увидит белую воду, только когда станет уже слишком поздно, и что быстрина будет казаться безопасной. Только тот, кто сам проплывал в этих местах, может оценить опасность… тут все выглядит так спокойно, так гладко…

Зик снова закричал. В его голосе слышалась паника. Зебулон увидел впереди громадный камень. Вода кипела, переливаясь через него. А за первым камнем виднелся второй…

Ужас прошел по всему телу ледяной волной. Зебулон отчаянно работал длинным веслом, сражаясь с течением, он понимал, что ничего не сможет сделать с этим неуклюжим плотом — а течение уже волокло его на камни.

Плот теперь уже не просто несся по течению, он как будто ожил, ныряя и подпрыгивая в кипящей воде. Внезапно, в тот момент, когда нос плота приподнялся на гребне несущейся воды, порыв ветра сорвал тент, привязанный к бревнам и прикрывавший будку. Брезент рванулся вверх, как гигантский воздушный шар, Лилит отчаянно вцепилась в его край…

В следующее мгновение ее сбросило с плота, она упала в стремительно летящую воду, брезент заполоскал и полетел следом за ней.

Когда она вынырнула, Ева протянула к ней шест, но Лилит промахнулась — не успела схватиться, и вода унесла ее. В последний момент, прежде чем она исчезла из виду, они увидели, что она перевернулась в воде и мощно гребет, оседлав течение и пробиваясь в сторону берега.

— Па! — закричал Зик. — Брезент тащит нас! Обруби его! Обруби-и!

Бросив ставшее бесполезным рулевое весло, Зебулон схватил топор и, с трудом пробираясь по ныряющему плоту, принялся отчаянно рубить перепутанные веревки. Брезентовый тент, действуя как плавучий якорь, разворачивал плот боком.

Он непрестанно бил топором. С виду отчаянно, как попало, но удары были точны; наконец он обрубил все веревки, и тент унесло ветром. И вовремя — еще мгновение, и их плот перевернулся бы и опрокинулся.

— Выравнивай! Выравнивай его, па!

Зебулон кинулся к рулевому веслу, но его швырнуло вниз головой. Он почувствовал жестокий удар по темени, однако поднялся и схватился за весло — и в этот момент конец плота врезался в камень. Это был жуткий удар, от которого весь плот сотрясся, а потом течение потащило корму и развернуло его.

С нарастающим ужасом Зебулон увидел, что от удара лопнула по крайней мере одна из веревок, связывающих бревна, и они начали расходиться. Между ними показалась вода. Он хрипло закричал, выпустил бесполезное весло и кинулся к жене, сидящей возле Сэма.

— Держитесь! — кричал он. — Хватайтесь за бревна!

Ева слышала крик отца, но слов не разобрала, а в следующее мгновение бревна под ней разошлись, и она провалилась в ледяную воду.

И тут же бревна с грохотом сомкнулись у нее над головой. Она забила руками, чтобы не попасть под удар. Прямо перед ней одно из бревен уперлось в скалу, течение задрало его толстый конец, и бревно перевернулось,

Они услышали вопли, хриплый вскрик, увидела отца, одной рукой схватившего Ребекку. Бревна ударились друг о друга с пушечным громом, полетели щепки. Одна из них вонзилась Еве в щеку. Ева заколотила руками и ногами, выгребая вниз по течению и поперек реки.

Оглянувшись назад, она заметила несущееся бревно и успела уклониться от нацеленного в нее комля. Отчаянно вцепилась в шершавую кору, ощутила, как она обдирает ладонь, но сумела перебросить через бревно руку и повиснуть на нем.

Сам водопад был невысок, всего несколько футов, и с берега, наверное, выглядел совсем невинно. Она пронеслась через него, вцепившись в бревно, и вместе с ним вынырнула на поверхность. Внезапно бревно успокоилось и перестало нырять. Впереди виднелся широкий плавный водоворот, а дальше, ближе к берегу, вода была почти гладкой.

Освободив руку, она отбросила с лица мокрые волосы. Впереди мелькнул крохотный пляжик, на нем лежало что-то темное и неподвижное. У нее от страха сжалось горло, она принялась грести одной рукой и ногами, чтобы подогнать бревно поближе к берегу.

Когда ноги коснулись дна, она бросила бревно, выпрямилась и побрела на берег, с шумом разгребая воду.

При этих звуках темное тело вздрогнуло, поднялась голова. Это был Сэм… живой!

Она опустилась на колени рядом с братом, он с трудом сел. Передернулся всем телом и начал судорожно выкашливать из себя речную воду.

— Как ты, Сэм? Тебя не побило?

Он покачал головой.

— Я в порядке.

Она повернула голову, оглядываясь вокруг и опасаясь того, что может увидеть. Что-то — может быть, бревно, отсюда не разглядеть — застряло в прибрежных кустах. Больше ничего она не разглядела. Время было уже позднее, небо затянуто тяжелыми облаками.

— Как ты думаешь, они выплыли? Лил… ты видела Лил?

— Она, должно быть, на несколько миль выше по течению. — Ветер был холодный, она дрожала. — Сэм, нам нужен огонь.

Помогая друг другу, они добрались до деревьев. Ева собрала обломанные ветки и мусор, оставшийся после весеннего половодья. Потом под высоким деревом сложила хворост для костра. Отодрала с дерева кусок коры, отделила сухую внутреннюю часть и измельчила ее; и еще она нашла на стволе повыше немного сухого мха — его можно было использовать вместо трута.

Сэм с помощью кремня и кресала сумел после нескольких попыток добыть хорошую искру; мох задымился, Сэм принялся раздувать его, и наконец появился маленький огонек. Он осторожно подкладывал кусочки измельченной коры, потом маленькие веточки, пока наконец пламя не разгорелось.

К этому времени они оба уже тряслись от холода. Ветер все усиливался и пронизывал мокрую одежду насквозь. Они принялись строить из веток навес, хоть какую-то защиту от ветра на ночь.

Сэм воткнул поглубже в мокрую землю ветку-рогульку, потом нашел длинную ветку, один конец уложил на рогульку, второй — в развилку дерева. А после начал косо втыкать в землю другие ветки, опирая их на эту поперечину. Так получилась основа для навеса. Затем они торопливо наломали веток потоньше, заплели и закрыли ими основу. Когда навес был готов, они соорудили по другую сторону костра стеночку-отражатель, которая будет отбрасывать тепло в сторону навеса. И наконец сняли с себя верхнюю одежду и развесили вокруг костра на просушку, а сами прижались друг к другу, чтобы сберечь тепло.

Близился вечер. Дождь продолжался, но тяжелый ливень сменился мелкой моросью, которая, похоже, затянется на всю ночь. Время от времени Сэм поднимался и приносил еще веток, чтобы сделать навес поплотнее, или собирал сучья для костра.

Еве было страшно смотреть на брата. Лицо у него осунулось и посерело, рана снова начала кровоточить.

— Сэм? Как ты себя чувствуешь?

Он ответил не сразу:

— Нормально… просто страшно устал.

И повалился на мокрую землю возле нее.

— Ева… как ты думаешь, что случилось? С ними, я имею в виду… Ты думаешь, мы одни остались в живых?

— Не могу об этом думать… Я видела, как папа. держал маму… она ведь так и не научилась плавать.

— Она боялась воды…

С реки тянул холодный ветер. Пламя отчаянно плясало на сильном ветру, время от времени дождевые капли падали в костер и шипели. Навес плохо укрывал от ветра и дождя, но они могли, поддерживая небольшой огонь, держаться поближе к костру. Сэм в очередной раз побрел в лес и притащил поваленное деревце. Ветки с него он обломал и бросил в кучу дров.

Ева боялась подумать о Лилит и Зике. Лилит плавала отлично, лучше любого из них, даже лучше Сэма, но Зик был слабенький… по крайней мере, с виду. После его детской болезни мама вколотила себе в голову, что он слабый, хотя мальчик, пожалуй, всегда стремился быть на воздухе и двигаться…

Больше они не разговаривали, просто сидели у маленького огня, прижимаясь друг к другу, мокрые, промерзшие, жалкие, и поднимались с места, только чтобы подбросить дров. Ева старалась скрыть от Сэма свой страх. Ему надо отдохнуть, он совершенно обессилел… Но что с отцом и матерью? Где они?

Ветер усилился… еще не совсем стемнело. На востоке в мрачных облаках появился разрыв. Дождь кончился, но с деревьев еще срывались большие тяжелые капли, а иногда резкий порыв ветра стряхивал с листьев настоящий душ.

Ее одежда высохла, насколько это было возможно. Ева оделась и пошла вдоль берега. Она пробиралась в ту сторону, где заметила что-то темное, запутавшееся в кустах. Вечерняя темнота скрыла все вокруг, она ничего не различала…

Наконец она нашла этот предмет — это оказался тюк с одеждой, вынесенный водой на берег. Одежда не промокла, потому что была завернута в просмоленную парусину. Еще она нашла деревянное ведро и чайник — каким чудом чайник не затонул?..

И вдруг до нее донесся крик — и из лесу выбежал Зик, а за ним Лилит. Они бросились друг другу в объятия, крепко прижимаясь одна к другой, молча, без слов. Первым заговорил Зик:

— Где мама? С ней все в порядке? А папа?

— Там у костра Сэм, — сказала Ева — и больше она ничего не могла сказать. Лилит все еще была мокрая до нитки.

— Когда я выбралась на берег, — сказала она, — я поняла, что единственное, что можно делать — это идти вниз по течению и надеяться на встречу с вами.

— Ты не видела, что случилось?

— Зик мне рассказал. Я шла все время, как на берег выплыла… это было чуть позже полудня. — Она присела поближе к огню. — А Зика я встретила в полумиле отсюда.

— Сэм боится, что они не выплыли, — сказала Ева. — Мама не умеет плавать… а папа, конечно, пытался ее спасти. Он бы ее ни за что не бросил.

Сквозь разрывы в облаках начали проглядывать звезды. Они собрали веток побольше, чтобы расширить навес… Зик и Лилит сумели выплыть… так, может, и папа с мамой тоже?..

— Допустим, они… допустим, мы не найдем их, — сказал Зик. — Что вы собираетесь делать?

Лилит вызывающе вскинула голову.

— Я на запад не поеду, ну, уж нет! Мне этого никогда не хотелось, а теперь там для меня вообще нет ничего — и никого!

Ева молча переводила взгляд с сестры на брата и думала, что это конец чему-то… конец семье, которую они всегда составляли. Сначала не стало фермы — и с ней исчезло все знакомое, привычное… они остались без дома. А теперь не стало родителей… в душе она знала это наверняка.

Это был конец всему знакомому и начало всего нового, чему еще придется научиться.

А Лилит? Мама беспокоилась за Лилит, с ее странными желаниями, но Сэм, который был к Лилит ближе их всех, не тревожился. Она еще совсем молоденькая, но есть у нее внутри стальной стержень — и Сэм сумел это увидеть. Лилит проложит свою собственную дорогу, и на этой дороге она будет первопроходцем, как любой из них, а может, и в большей степени, чем они, потому что это будет совсем другая дорога. В каждом поколении находится человек, ломающий старые традиции… и Лилит как раз такая.

Сэм пойдет дальше на Запад, — думала Ева, — он ведь только о Западе и мечтал, бредил им задолго до того, как эта мысль запала в душу отцу. Папе он ничего не говорил, но делился с сестрами… и всегда думал, что в путь отправится он один, а не вся семья.

Ева подняла глаза и посмотрела на Сэма, который сидел по ту сторону костра.

— Ты бы лег, Сэм. У тебя усталый вид.

Вид у него был больной, а не просто усталый. Впрочем, он и возражать не стал. Просто заполз поглубже под навес и свернулся калачиком. Ева развернула сверток с одеждой, уцелевшей в смоленой парусине, и нашла отцовское пальто. Укрыла им Сэма, а потом расправила парусину, в которую была завернута одежда, и тоже набросила на него краешек. Им всем придется разделить эту парусину.

Налетел порыв ветра, зашептался с листьями. Зик поднялся, заполз под навес и прижался к Сэму, а она осталась у костра вдвоем с Лилит.

— Ты думаешь, они погибли, да? — спросила Лилит.

— Да.

— И я так думаю. Даже если их унесло далеко вниз, папа уже давно нашел бы нас — по костру.

— Лилит… что ты собираешься делать?

Младшая сестра плотнее укуталась в одеяло, которым была обернута одежда под парусиной.

— Не знаю. Единственное, что я умею — это играть на своем старом аккордеоне и немножко петь. Но мне нравятся люди. Я хочу быть там, где много народу… где происходят разные события… И мне хочется иметь красивые вещи.

Ева вслушивалась в говор реки. Сколько людей на протяжении столетий сидели вот так по ночам, слушая голос бегущей воды? Сколькие из них сидели у этой самой реки? Она вспоминала, как один человек рассказывал папе о странных курганах в краю Огайо, громадных искусственных холмах, насыпанных с никому не известной целью никому не известным народом, куда более чуждым, чем можно вообразить. Вот эти самые люди могли сидеть возле этой реки — могли здесь сидеть строители курганов, индейцы, первопроходцы… кто знает?

Она подняла глаза к деревьям. Какие они громадные, старые… просто великаны… нелегко будет расчистить

здесь участок земли. Но потом она вспомнила, что мельком заметила луг, лежащий за этими деревьями… только мгновение она видела его, но он остался в памяти — большой луг, поросший высокой зеленой травой. Может быть, и не придется расчищать землю в лесу.

Это надо будет обдумать…

* * *

За много миль от нее Лайнус поднялся с рассветом и взялся за работу. Починка каноэ заняла больше времени, чем он рассчитывал, потому что там оказалась вторая трещина, которую он сначала не заметил. Пришлось опять идти в лес за корой. Он долго выбирал, наконец нашел такой кусок, который его вполне удовлетворял… и понял, что тянет время.

Ничего тут на острове не было завлекательного, но он не хотел уходить. Стоит только двинуться вверх — и каждый гребок весла будет отдалять его от Евы.

Лайнус хотел погулять в Питтсбурге, а потом отправиться в Нью-Йорк или еще куда-нибудь и поглядеть на океанские волны, о которых столько слышал. Должно быть. чертова прорва воды, еще больше, чем Большое Соленое Озеро, а некоторые говорят, что океан пошире, чем Великие Равнины. Он продолжал думать про Питтсбург, про это море-океан… но за всеми этими раздумьями таились мысли о Еве.

Он старательно пришил заплату, потом выпрямился — и увидел, что к острову приближается долбленка, подгоняемая неслышными усилиями двух гребцов.

— Здравствуйте! — окликнул его человек, сидящий на носу долбленки. Одет он был в линялую красную рубашку, на лице сияла широкая приветливая улыбка. — Вы куда — вверх, вниз?

— Да вот, поправлю это каноэ и двину в Питтсбург.

Они остановили лодку в тихой воде у пристани, и человек в красной рубашке предложил Лайнусу жевательного табаку. Тот поблагодарил и отказался.

— Мы людей повстречали на реке, ниже водопада… Харви их фамилия. Так вот эти Харви говорят, жуткий случай там произошел. С ихними друзьями.

У Лайнуса внутри что-то замерло. Он поднял глаза:

— Случай, говорите?

— Какие-то люди, которые путешествовали вместе с этими Харви, в непогоду поплыли не в тот рукав реки… и их пронесло через водопад.

— Как фамилия людей этих, не слышали?

— Прескотт, так вроде бы… эти Харви говорят: хорошие люди были. — Он помедлил, жуя табак. — Харви сказал, что сына потерял в схватке с речными пиратами где-то в этих местах.

Лайнус мотнул головой на остров у себя за спиной.

— Он прямо вон там похоронен. А что насчет Прескоттов? Кто-нибудь спасся?

— Харви не знает. Он был уже на двадцать миль ниже по течению и не видел никого из них, ну, и думает, что все погибли, всей компанией…

Подал голос человек, сидящий на корме долбленки.

— Пора нам дальше грести. — И улыбнулся Лайнусу. — Сдается мне, приятель, вам тоже надо поторопиться, а то, я вижу, у вас виски на исходе.

Лайнус вернулся к своей работе и закончил ее в считанные минуты. Поднял каноэ, столкнул на воду. Постоял, глядя, не появится ли где течь, но днище было сухим. Пока он так стоял, в голове у него была пустота — просто стоял и тупо смотрел на дно каноэ.

Наконец он начал грузить свою пушнину, размышляя за работой, и к тому времени, когда каноэ было загружено, понял, что не хочет жить в мире, где нет Евы.

Душа у него как будто опустела — ни чувств, ни воли — ничего. Девицы и виски Питтсбурга его больше не манили; даже желание посмотреть на океан представлялось ему сейчас пустым и бессмысленным капризом.

Она погибла… Ева погибла.

До этой минуты он не сознавал, как много она для него значит. Долгие годы он жил, думая лишь о себе. Он был свободен… и одинок.

Ева спокойно вошла в его жизнь со своим собственным одиночеством, и, страшась этого одиночества больше, чем ущерба для собственной гордости, пришла к нему. Спокойно и честно попыталась завоевать его.

В ней не было искушенности, не было женского искусства. Просто честная, открытая, искренняя девушка… он был нужен ей… а она была нужна ему.

Он горько раздумывал о годах, пролетевших так быстро, и наконец понял, что нетерпение в нем порождено его собственным одиночеством… оказывается, он нуждается в ком-то, в человеке, о котором он мог бы заботиться. Поначалу его странствия были рождены любовью к незнакомым, диким краям — к свободной, открытой земле с ее величественными горами, реками, текущими Бог знает откуда, с ее возвышенной красотой… но через какое-то время оказалось, что одной только незнакомой земли еще не достаточно.

Теперь, когда Евы не стало, он понял это.

Но… а если она жива? Может, она в эту минуту лежит там где-то на берегу реки, одинокая, раненая?

Он достаточно долго жил в диких краях и из опыта, своего и чужого, хорошо знал, какие невообразимые тяготы и мучения может перенести человеческое тело. В горах любому известна история Хью Гласса, которого порвал медведь-гризли и бросили умирать спутники; но он прополз сотню миль, а потом прошел пешком еще несколько сотен, бился со стаей волков за дохлого бизона — и сумел выйти к людям.

Любому в горах известна история Джона Коултера, которого сиксики-черноногие прогнали сквозь строй, любой знает, как он сумел прорваться через линию воинов и, голый, в чем мать родила, удрал, а черноногие бросились за ним в погоню. Он убил самого первого из преследователей его собственным копьем и исчез, ушел босиком через горы; ноги у него превратились в жуткое месиво мяса и крови… но он ушел от погони и выжил.

Лайнус знал сам по крайней мере двоих людей, которые выжили после того, как с них сняли скальп… а рассказов таких слышал множество.

Он уложил последний тюк шкурок, накрыл груз оленьими кожами и привязал покрышку к бортам. Больше он не раздумывал. Он действовал быстро, потому что хотел знать правду наверняка. Если она умерла, он должен в этом убедиться своими глазами. Если она лежит где-то, раненая и одинокая, он должен прийти ей на помощь.

Он столкнул лодку и поплыл вниз по течению. Здешний водопад не опасен для человека в каноэ, который проходил по бурным водам Йеллоустоуна и Снейка. Для лодки побольше или плота он страшен своей обманчивостью… Лайнус глубоко погрузил лопасть весла в воду и швырнул каноэ в пасть быстрины.

Она могла уцелеть, она должна была уцелеть!..

* * *

Лайнус заметил их на берегу раньше, чем они увидели его. Он увидел их, но не мог разглядеть, потому что каноэ летело по крутой струе к водопаду… потом по самому водопаду… он глубоко погрузил весло и бросил каноэ в пространство. Оно ударилось о воду с гулким всплеском… взмах весла, еще один — и он вырвался из бурлящего котла.

— Это Лайнус, — сказала Ева и пошла ему навстречу.

Он вытащил каноэ на берег, обернулся к ним — и их лица сказали ему все, что ему надо было знать — их лица и те немногие вещи, которые им удалось вытащить из воды.

Сэм был худой, изможденный, видно было, каких усилий ему стоит просто держаться на ногах. Пройдут недели, а то и месяцы, прежде чем он придет в норму. Зик выглядел получше, но этому мальчику еще надо подрасти и набраться сил.

— А ваши родители? Они…

— Мы похоронили их вон там, — тихо сказала Ева. — Они утонули вместе. Мама не умела плавать, а папа был не такой человек, чтобы ее бросить. Мы нашли их в кустах, чуть ниже по течению.

— Ну, если кому и положен прямой билет на небеса, так это им, — сказал Лайнус, а потом встретился с ней глазами. — Ева… я такой уж мастак говорить, и не особенно я умею ухаживать за женщинами, но всю дорогу, пока я плыл сюда, я себе твердил, что, если найду тебя живой… Ева, хочешь поехать на восток со мной вместе?

— Нет, Лайнус, я остаюсь здесь. Я отсюда ни на шаг не сдвинусь, ни в одну сторону, ни в другую. Мама и папа… они хотели иметь ферму на западе, и вот до этого места они добрались. И мне кажется, сам Господь хотел, чтобы они здесь остановились… навсегда…

— Ева, Сэму нужно лечение и отдых, а зима не за горами. Я имею в виду, что осталось не больше двух месяцев, меньше даже, — до белых мух. А зимы здесь суровые.

— Я остаюсь, Лайнус. Мой дом будет прямо вот на атом месте.

— Мне неприятно это говорить, вы потеряли близких и все имущество… но вы поступаете неразумно, Ева. Да мне и не нужно вам это объяснять…

— Половина людей, отправляющихся на Запад, поступает неразумно, Лайнус. Вы знаете это так же хорошо, как и я.

Лайнус долго смотрел на нее, а потом поднял взгляд и огляделся вокруг. Их окружал густой лес из громадных деревьев, под которыми почти не было подлеска — девственный лес, которого никто никогда не рубил, поэтому кусты и не могли вырасти.

Но потом его внимание привлек луг — как раньше он привлек внимание Евы. Он повернулся и крупными шагами направился к опушке, чтобы осмотреть луг и возвышающийся над ним крутой, поросший травой склон. Да, — согласился он неохотно, — это хорошее место, очень хорошее.

Струйка воды, стекающая по склону, означала, что где-то наверху есть родник, а ручей, пробегающий по лугу, имел ширину от трех до четырех футов, а в глубину — около половины того. Трава хорошая, а почва, судя по траве и другой растительности, — богатая и плодородная.

Он уже успел заметить следы и помет оленей — глаз опытного охотника не пропускает таких вещей. Немного раньше, спускаясь по реке, он видел у кромки воды черного медведя. О, эти места богаты дичью, никаких сомнений!

Река — удобное средство сообщения. Отсюда человеку легко спуститься до Миссисипи с любым товаром на продажу, какой у него найдется — с пушниной или еще с чем.

Тут можно выращивать все, чего не даст лес.

Вот на той террасе можно построить отличный дом — бревна брать со склона наверху. Топлива на зиму тут хватит — сушняк, бурелом… А если тебе охота живность завести, то по кустам всегда найдутся отбившиеся телки. Он знал, что переселенцы, направляющиеся на запад, временами теряют скот.

Он вернулся к Еве и сказал:

— Ева, ты — мудрая женщина. Будем надеяться, что я ушел «поглядеть на зверя» в последний раз.

Он повернулся к остальным.

— Приглашаю вас всех остаться с нами. Здесь будет ваш дом, пока вам не надоест — или когда вам придет в голову вернуться сюда. Сэм я думаю, ты предпочтешь двинуть на запад, но тебе лучше какое-то время побыть здесь — пока силы не восстановятся. Зик, будь с нами, прошу…

Он повернулся к Лилит, но она отступила назад.

— Я уезжаю на восток, Лайнус. Им я это уже сказала, и теперь то же самое скажу вам. Я не хочу жить на ферме.

— Что ж, я так и предполагал, — ответил он спокойно. — Если не чувствуешь, что ты должна, значит, ты не должна. Но лучше б ты подождала, пока я продам пушнину. Вещи… тебе понадобятся кое-какие вещи. Если женщина отправляется на восток и собирается жить среди порядочных людей, ей надо быть одетой как следует. По одежде встречают. И еще, я думаю, у тебя дела пойдут лучше, если ты будешь с аккордеоном… вроде того, что у тебя раньше был.

Он достал трубку и аккуратно набил ее.

— Когда я продам пушнину, то позабочусь, чтоб ты была как следует одета и чтоб у тебя были какие-то деньги на первое время. А потом — живи как хочешь.

Лилит хотела было заговорить, но к глазам подступили слезы и, резко отвернувшись, она убежала к реке.

Ева, раз мы уж собрались остаться здесь, так надо выбрать место для дома. Пошли вместе, ребята. Нам понадобится совет, это уж точно.

Они поднялись вместе вверх по склону к терраске — именно здесь надо ставить дом. Перед окнами будут луга, а справа — река, и им будут видны проплывающие лодки.

— По-моему, кухню надо устроить с этой стороны, — предложил Лайнус. — Когда женщине есть на что глядеть, ее не мучит чувство, что она заперта в помещении. А здесь ты будешь смотреть на лодки. Со временем их тут станет видимо-невидимо.

Он повернулся к Сэму.

— Даже если ты не собираешься остаться с нами, тебе стоит застолбить немного земли рядом со мной. Я буду обрабатывать ее, а если ты не захочешь вернуться, она будет моя. Ну, а если вернешься, так это твоя земля. У человека теплей на душе, когда он знает, что где-то есть у него клочок земли, своей земли.

Он повернулся к реке.

— И, конечно, нам надо будет устроить пристань. Свою собственную пристань…

Часть вторая. РАВНИНЫ

Пространства были неизмеримы, трудности неисчислимы, но сотни мужчин и женщин на беловерхих фургонах — этих шхунах прерий — упрямо одолевали их. Это была страна опасностей — землю сотрясали стада бизонов, дикие краснокожие всадники налетали на караван, убивали — и исчезали, чтобы вернуться и безжалостно ударить снова… Это была земля, за которую приходилось платить кровью и первозданной несокрушимой отвагой…

Глава седьмая

Клив Ван Вален остановился на углу и с отвращением поглядел на реку жидкой грязи, которая отделяла его от роскошного здания отеля «Плантатор», кичащегося двумястами пятнадцатью номерами и «самым большим бальным залом к западу от Аллеганских гор note 23».

Он вовсе не хотел оспаривать это утверждение. Единственное, чего он хотел — это перебраться через улицу, сохранив блеск элегантных башмаков парижской работы и не заляпав грязью красивый костюм из тонкого сукна, сшитый на заказ в Новом Орлеане.

Но вообще-то имелись у него проблемы и посерьезнее: Клив Ван Вален переживал полосу неудач за карточным столом и во всех прочих делах, а всякий опытный картежник знает, что любой человек окажется в проигрыше, если будет играть, когда ему необходимо выиграть.

Полоса невезения не была для него чем-то новым, потому что началась она, по сути дела, почти пятнадцать лет назад, когда его отец умер от сердечного приступа — а Клив тогда совершал гран-тур по Европе.

Добравшись домой так быстро, как позволило море, он обнаружил, что стервятники все-таки оказались быстрее: за этот промежуток времени состояние его отца таинственным образом испарилось. Едва достигший двадцати одного года, не имеющий никакого опыта в делах, выслушивал он многословные объяснения компаньонов отца — и знал, что они лгут… но они очень тщательно заметали следы.

Они показывали ему векселя, подписанные отцом, — и он знал, что это подделки, но не имел доказательств, а люди, надувающие его, были заметными фигурами в обществе и в деловых кругах. Короче говоря, доказательств у него не нашлось, и то незначительное сочувствие, которое испытывали к нему окружающие, полностью исчерпалось, когда он назвал самого Джона Нормана Блэка лжецом и вором.

Блэк вызвал его на дуэль, устроив целое представление, каковое имело целью продемонстрировать, со сколь глубоким сожалением уступает он этой печальной необходимости. Записной дуэлянт и искусный стрелок из пистолета, Блэк плакался всем знакомым, что поединок ему навязав силой и что самое последнее, чего ему хотелось бы — это стреляться с сыном бывшего компаньона.

Но на поле чести, когда они на мгновение оказались спиной друг к другу, а другие их слышать не могли, Блэк бросил через плечо:

— Если бы твой папаша не помер, мне пришлось бы убить его, потому что я его ограбил, а он про это дознался. А теперь я убью тебя.

Может быть, он надеялся разозлить Клива, чтобы тот потерял осторожность. Может быть, просто хотел повернуть нож в ране. Джон Норман Блэк стрелял без промаха и ничуть не беспокоился. Он сделал положенное число шагов, повернулся и опустил пистолет, наводя его на цель.

Клив Ван Вален никогда не участвовал в дуэли, не приходилось ему и стрелять из пистолета в минуту запальчивости, но реакция у него была отличная. Вместо того, чтобы, как положено, опустить пистолет и тщательно прицелиться, он просто повернулся и выстрелил. Пистолет Блэка, не причинив никому вреда, выпалил в воздух, а сам он свалился с пулей в сердце.

Общественное мнение было против Клива. Все считали, что он обезумел, бросая бессмысленные обвинения в адрес почтенного гражданина, и что он поступил как вспыльчивый глупец, вызвав его на дуэль. Все соглашались, что ему поразительно повезло — как же, убить такого человека!..

Без друзей, лишенный состояния. Клив ничего не добился бы, оставшись в Мэриленде note 24. И он отправился на запад по Тропе Натчезов.

У него не было ни профессии, ни ремесла. Деловое образование, которое отец собирался дать ему в процессе работы, растаяло в сияющей дымке. Единственное занятие, в котором он был искушен, представляли карты. У него было прирожденное чутье к карточным играм, хорошая память, и играл он успешно.

Он действовал в Новом Орлеане, выигрывая и проигрывая, всегда имел достаточно, чтобы хватало на приличную жизнь, но дальше этого продвинуться не мог. Он был молод, ему нравилось иметь деньги и тратить их. И, в довершение всего, он не имел цели в жизни.

За Новым Орлеаном последовали Натчез, Сент-Луис и Цинциннати, бесчисленные речные пароходы, а потом, на гребне удачи, он отправился в Европу. Там он провел два года, перебираясь из Лондона в Париж, а оттуда в Веймар, Вену, Инсбрук и Монте-Карло. Ему пришлось второй раз сразиться на дуэли, в Ниме, на саблях, и он победил.

Но полосы удачи случались все реже, и длились они все короче. Он жил в достатке, но запас средств, с которым он садился играть, становился с каждым разом все меньше, и в нем нарастало ощущение, что скоро он будет списан со счета.

Клив вернулся в Соединенные Штаты, играл помаленьку в разных местах между Нью-Йорком и Саратогой, часто — в узком кругу. Как всегда, он играл честно — но он умел играть, и потому выигрывал.

Он уже неплохо поправил свои дела, но в один прекрасный вечер кто-то узнал в нем профессионального игрока. К полудню следующего дня двери клубов были перед ним закрыты, а полученные ранее приглашения на различные приемы отменены.

В Цинциннати он потерял почти все выигранные деньги, а теперь в Сент-Луисе дела шли ничуть не лучше. Он смотрел на реку грязи, которая именовалась улицей, и думал, что здесь тоже можно потонуть без следа.

Клив всегда был честен с самим собой, и сейчас понимал: то, как с ним обошлись в Нью-Йорке, глубоко задело его. Чрезвычайно чувствительный, он гордился своей игрой и никогда не передергивал карты… хотя и знал, как это делается.

Он смотрел на грязь. Он больше не был джентльменом — он был игроком, сомнительным типом в любой компании. Он был игроком и имел дело с игроками.

Неожиданно к нему кто-то подошел; это был Аллен Джонс, хорошо известный повсюду, где люди играли в карты.

— В отель собрался? Хочешь перейти через дорогу? — спросил он. Усмехнулся и показал на улицу. — В своих ботиночках ты этого не сделаешь, Клив.

— Спорим на самый лучший обед в Сент-Луисе, что я переберусь через улицу, и на мне даже пятнышка грязи не появится! — немедленно ответил Клив.

— Годится! — сказал Аллен. — Спорим!

Клив огляделся по сторонам. По улице в их сторону направлялся крупный широкоплечий человек средних лет.

— Эй, послушайте! — сказал Клив. — Я вам заплачу пять долларов, если вы перенесете меня на спине на ту сторону, к отелю.

Незнакомец медлил, переводя взгляд с Клива Ван Валена на Аллена Джонса.

— Я побился об заклад, — объяснил Клив, — что смогу перебраться на ту сторону и не выпачкаться в грязи.

Здоровяк мрачновато улыбнулся.

— Ну, ладно, — сказал он и повернулся спиной к Кливу. -Залезайте наверх.

Клив влез ему на спину с края тротуара, и здоровяк, неся его на закорках, зашлепал по грязи.

— Эй! — крикнул Джонс. — Даю десять долларов, если скинешь его!

Человек сказал через плечо:

— Не хотите прибавить ставку?

— Мы с вами договорились, — ответил Клив. — Договор дороже денег.

— Двадцать долларов! — крикнул Джонс.

Слегка подбросив Клива повыше, здоровяк перебрался через грязь и аккуратно поставил его на ступеньки отеля.

Клив достал тощую пачечку денег, отсчитал пять долларов и вручил своему носильщику. Тот спокойно полез в карман и вытащил кошель, туго набитый банкнотами и монетами. Сунул туда пять долларов и ухмыльнулся Ван Валену.

— Немножко здесь, немножко там. Когда-нибудь я стану богатым человеком.

— Вы не согласились взять большую сумму и сбросить меня в грязь, — сказал Клив.

Человек глянул на него.

— Вы ведь сами сказали — договор дороже денег. Если слову человека верить нельзя, в этих краях он ничего не стоит.

— Давайте зайдем внутрь, — предложил Клив, — я хочу угостить вас стаканчиком. Вы в Сент-Луисе недавно?

Здоровяк улыбнулся.

— Только не принимайте меня за простака, которого можно ощипать, друг мой. Я не игрок. Это не значит, что я никогда не пойду на риск в бизнесе, но бизнес — это моя игра. Никогда не играй в игры других людей — вот что я говорю…

Он потопал ногами, сбивая грязь с сапог.

— Ладно, выпью с вами. Мне говорили, что Профессор Джерри Томас придумал новую штуку, под названием «Томи Джерри».

— Он — лучший бармен в здешних краях, — сказал Клив. — Пойдемте внутрь. — В баре он снова посмотрел на здоровяка. — Возможно, я ошибаюсь, но теперь, когда я разглядел вас при свете, ваше лицо кажется мне знакомым.

— Сомневаюсь, чтоб вы видели меня больше одного-двух раз. Я работал на вашего отца.

Лицо Клива стало холодным.

— Вот как? Я не думал, что с тех времен у него остались друзья.

Но здоровяк был невозмутим.

— Я — Гейб Френч. Вы-то меня не знаете, но ваш отец знал. Пару раз, когда дела оборачивались неважно, он меня выручал. — Френч попробовал питье. — Он был славный человек.

— Его обчистили до нитки, — сказал Клив с горечью.

— Это точно… и вас заодно. Но вы хорошо сработали, когда Блэка пристрелили. Он на это давно напрашивался. — Френч кинул быстрый взгляд на Ван Валена. — Приходилось с тех пор еще стрелять?

— Когда нужно было.

— У вас есть сноровка, друг мой. Я ведь видел это, знаете ли. Вы просто повернулись и выстрелили, не целясь… мгновенная реакция. Вы просто повернулись и выстрелили… прямо в яблочко.

К ним присоединился Аллен Джонс.

— Я должен вам обед. Желаете получить?

— Мистер Джонс… Мистер Френч…

Френч протянул руку.

— Вас я тоже знаю, мистер Джонс. Знавал вас еще в те времена, когда вы шорничали, делали седла.

— Я делал хорошие седла, — сказал Аллен Джонс с оттенком гордости. — Это здорово приятно, — добавил он. — Нет ничего лучше, чем работать с хорошей кожей. Я вернусь к этому занятию когда-нибудь.

— Пообедаете с нами? — предложил Клив Френчу.

— Нет, благодарю. Я продаю мулов людям, отправляющимся в Калифорнию, и вот-вот, пожалуй, сам тоже решусь двинуть туда. — Он поставил стакан на стойку и повернулся к Кливу; — Хотите поехать со мной? Вы там сможете поправить свои дела.

— Я знаю, когда смогу поправить свой дела. Я останусь здесь.

Когда Гейб Френч ушел, Джонс повернулся к Ван Валену и ухмыльнулся.

— А знаете, кто такой этот человек… которого вы наняли перенести вас через грязь? Он — самый крупный торговец скотом в этой части страны. Самый богатый человек в городе, если не считать старого Шото.

— Я понимаю, почему он так богат, — задумчиво сказал Ван Вален. И поставил свой стакан на стойку. — Ну что ж, я готов сейчас пообедать.

— Самая лучшая кухня — здесь, в «Плантаторе», — сказал Джонс, — но самое лучшее представление — чуть дальше по этой улице. Там появилась новая девушка, откуда-то с востока. Настоящая красавица. Танцует, поет как ангел, играет на аккордеоне… Ее зовут Прескотт, Лилит Прескотт.

* * *

Театр-ресторан был переполнен, но официант провел их к столику у самой сцены, потому что сразу узнал Аллена Джонса, а Клив Ван Вален был явно того же покроя.

Клив огляделся по сторонам и уныло подумал, что если нынешняя полоса невезения затянется, то скоро он уже не сможет обедать в таких местах и играть в номерах «Плантатора». Ему придется ставить капканы на волков или сносить дома на береговом обрыве.

Все что угодно, лишь бы не это. Он недовольно разглядывал девушек на сцене. Танцевали они не особенно хорошо, но их нижние юбки вертелись вихрем так соблазнительно, что его досада постепенно сменилась нарастающим интересом.

Блюда были великолепны, а «Шато-Марго» note 25 — выдержанным. Он понемногу успокаивался. К их столику подсел Дик Харгрейвс, уже довольно известный на реке человек, и заказал вторую бутылку вина.

— Подождем, пока не увидим Лили, — сказал он. — В этой девочке есть что-то особенное.

Джонс засмеялся.

— Это каждому видно. Только, кажется, никто еще не разобрался, насколько особенное… Э-э, да вот и она! — он показал рукой.

Лили двигалась с легким дерзким изяществом. Сразу бросалось в глаза, что в ней действительно есть что-то, недостающее другим девушкам — потому что, помимо подлинной красоты и вот этой дерзости, она еще имела стиль.

Ее глаза скользнули по толпе, и она запела «Подожди фургона», ведя сольную партию. Танец ее превзошел все ожидания Клива. Да, где бы она ни училась, но учили ее хорошо… Он резко выпрямился в кресле и долил себе в бокал вина.

Клив Ван Вален, которому доводилось любоваться балетом в Париже, Вене и Риме, прекрасно видел, что умеет она куда больше, чем требует от нее незамысловатая программа. Где-то, когда-то она потрудилась от души, чтобы научиться всему.

Заинтересовавшись, он влился взглядом в ее лицо. А она, увлеченная музыкой, забыла обо всем… и тут их глаза встретились. Ее взгляд на мгновение остановился на нем, а потом скользнул прочь.

Действительно ли она увидела его? Огни рампы были не слишком яркие, так что разглядеть его она могла, тем более, что он сидел рядом со сценой. Ему казалось, что она его заметила — рассмотрела и тут же отвела ему точное место в каталоге… и ему, и его друзьям: перекати-поле, игроки, всегда с пустым карманом.

— Я говорю — не больше трех, — заявил Харгрейвс.

— Чего трех? — спросил Клив.

— Нижних юбок… Джонс считает, что она их носит не меньше четырех.

— Четырех? Мне очень жаль, джентльмены. На ней их надето шесть.

— Шесть?! — воскликнул Джонс. — Ты с ума сошел, Вал! Тебя ввели в заблуждение кружева. Никак не больше четырех!

Харгрейвс поставил стакан.

— Лучше не спорь с ним, Аллен. Судя по тому, что я слышал, Клив — настоящий эксперт во всем, что связано с дамами такого сорта. В любом случае, как тут докажешь, кто прав?

— Слушай, — Клив с трудом отвел глаза от девушки на сцене. — Я уже выиграл у тебя обед и совсем не против нагреть тебя еще малость. Ставлю сотню, что на ней не меньше шести нижних юбок!

— И как ты это докажешь?

— Пойду за кулисы и выясню. Согласен на пари?

— Если я пойду вместе с тобой.

— Это справедливо. — Клив поднялся. — Пошли!

За кулисами было людно. Бегали туда-сюда девушки, более или менее раздетые. Здесь не было настоящих уборных, просто ширмы высотой до плеч, и за каждой ширмой какая-то из девушек снимала платье или переодевалась.

Клив Ван Вален прокладывал в толпе дорогу с уверенностью человека, для которого не существует неудобных ситуаций. Двое игроков следовали за ним.

Найти Лилит Прескотт было нетрудно. Она тоже переодевалась за ширмой, над которой виднелись ее голова и верхняя часть плечей, а над головой висело на шнурах изысканное платье, которое вот-вот должны были надеть на нее, опустив сверху. Снаружи перед ширмой стояла костюмерша, чтобы принимать одежду по мере того, как Лилит будет ее снимать.

Клив посмотрел поверх ширмы на красивое, слегка разрумянившееся лицо девушки, и спросил себя — действительно ли он отправился за кулисы только из-за пари? Может быть, скорее ради того, чтобы еще раз ее увидеть? А, может, еще и потому, что ее взгляд успел так быстро оценить его и отмести прочь, как ничего не стоящего субъекта? Он усмехнулся при мысли, что его гордость можно задеть таким пустяком, но все же признал, что чувствует себя уязвленным. Конечно, он всего-навсего обыкновенный легкомысленный тип, но женщины пока что не обходили его своим вниманием, всякие и разные… и, в конце концов, сама-то она что такое особенное из себя представляет, если танцует в подобном заведении?

Пока он собирался с духом, чтобы задать ей вопрос, кто-то за спиной у него произнес:

— О, прошу меня извинить!..

Оглянувшись, он увидел человека средних лет, который неуверенно пробирался сквозь толпу за кулисами. Очевидно, его немного ошарашила суета и беспорядок, смутило обилие обнаженного тела и затянутых в чулки длинных ног, но он настойчиво проталкивался, пока не нашел ширму, за которой переодевалась Лилит Прескотт. Помешкал немного и позвал:

— Мисс Прескотт! Мисс Прескотт…

Она даже не подняла глаз.

— Потом.

— Но это очень важно, мисс Прескотт, я…

— Это всегда важно. Чем они старше, тем важнее это становится.

На ширму сверху шлепнулась нижняя юбка, и Клив поднял палец.

— Мисс Прескотт, вы меня неверно поняли. Я — Хайлан Сибери, поверенный в. делах Джонатана Брукса. — Сибери помолчал. — Разве это имя вам ни о чем не говорит?

— Этот старый козел?

— Ну, — раздраженно сказал Сибери, — по-видимому, вы для него что-то значили. Он включил вас в завещание.

Она в изумлении подняла голову над ширмой.

— Он что?

Ее глаза скользнули мимо Сибери и наткнулись на взгляд Ван Валена. Она тут же посмотрела в сторону.

На ширму шлепнулась вторая юбка, за ней третья. Клив поднял второй и третий пальцы.

— Я уверен, что выиграю, джентльмены. Не меньше шести.

В это мгновение в закулисном шуме вдруг возникла пауза, и в наступившей тишине его слова прозвучали громче, чем ему хотелось бы.

— Вам придется поехать в Калифорнию, мисс Прескотт, чтобы воспользоваться завещанной вам недвижимостью, но на вашем месте я бы…

— Но вы не на моем месте. И я не поеду в Калифорнию, даже если Джон Джейкоб Астор note 26 завещает мне весь Сан-Франциско! — При этих словах поверх ширмы шлепнулась четвертая юбка, и ее забрала костюмерша.

Клив поднял четвертый палец.

— Видите? Уже четыре. А я спорил, что будет не меньше шести.

— У мистера Астора нет таких владений в Сан-Франциско, мисс Прескотт. Однако вы убедитесь, что доход от собственности мистера Брукса таков, что им не стоит пренебрегать. Определенно не стоит.

На ширму легла пятая юбка, и люди, которые должны были опустить на Лилит роскошное платье, разобрали шнуры.

— Все, Мэри. Давайте, ребята.

— Все?

— Ты слышала, что я сказала. Это все! — Она подняла руки, продела их в платье, опускающееся на нее сверху, и подвигала плечами, чтобы платье село на место.

— Доход, вы сказали… Доход от чего?

— От золота, мисс Прескотт. Меня заверили, что собственность эта вполне надежна. Так вот, если вы соизволите подписать эти бумаги…

— Вы сказали… золото?

— Вот именно. Эта заявка дала три с половиной тысячи долларов за первую неделю разработки.

Лилит посмотрела через голову Сибери на Клива Ван Валена, который отсчитывал золотые монеты с орлом в протянутую ладонь Джонса.

— Ты выиграл, — сказал Клив, — но, черт побери, я готов поклясться…

— Ты уже клялся, но проиграл. Ты сказал — не меньше шести, и мы все это слышали.

Бросив последнюю монету в ладонь Джонса, Клив услышал слова Лилит:

— Ради такого я даже могу поехать в Калифорнию.

Расстроенный невезением, Клив повернулся и ушел. И тогда Лилит шлепнула на ширму шестую юбку и показала ему в спину язык.

Глава восьмая

Ночь, и дальнее зарево в небе… откуда, интересно? Над головой сияли звезды, где-то, не очень далеко, лаяла собака. И больше никаких звуков, только поскрипывало седло и цокали копыта лошади. Воздух был прохладный и, кажется, донесся запах реки.

Клив Ван Вален знал, что он трижды дурак. С чего вдруг он кинулся за этой девушкой, которая, может, вовсе и не появится здесь? Разве он не слышал, как она сказала, что не поедет в Калифорнию? Правда, когда законник упомянул про золото, она заинтересовалась… и он тоже.

Клив внимательно взглянул на себя, как бы со стороны, и то, что он увидел, ему вовсе не понравилось — зрелый мужчина, который провел четырнадцать, а то и пятнадцать лет своей жизни за карточным столом, кинулся вдруг искать девушку просто потому, что она получила в наследство золотоносный участок. И зачем? Затем, что надеялся жениться на ней и завладеть этим участком и тем, что он дает.

В его прошлом немного было такого, чем стоит гордиться, но и ничего такого, чего надо стыдиться; но если он действительно сделает то, что собрался… довольно постыдное дело он задумал. Если, впрочем, это дело вообще выгорит… вот тут-то и появляется сомнительная карта в его колоде — ведь Лилит не проявила к нему ни малейшего интереса.

Она посмотрела на него, увидела, в какой он компании, и с той самой минуты перестала замечать. Вот это его и грызло больше всего.

От этой мысли ему стало стыдно, а потом накатило раздражение. Да что он, мальчишка зеленый, что ее невнимание так его задело за живое? Женщины его любили, женщины его ненавидели, некая девица пыталась даже убить его — но ни одна не оставалась к нему безразличной.

Так что же так тревожит его? Неужели опасение, что это золото может проплыть мимо носа?

Из-за нее он уже потерял сотню долларов, из-за одной-единственной юбки… и он собирался вернуть свое. Так он сказал себе — и безбожно соврал. Он хотел попробовать жениться на Лилит Прескотт не из-за этой сотни и не потому, что полюбил ее — нет, ему даже не нравились женщины такого типа — а просто потому, что во всем прочем он потерпел неудачу, и ему не осталось ничего другого, кроме как подыскать себе теплое местечко раньше, чем он станет слишком стар для этого. А когда человек вынужден принять такое решение, не очень-то это приятный момент…

Но как, Господи Боже, найти ему одну девушку на атом бескрайнем Западе? Даже если это такая девушка, как Лилит Прескотт?

А найти ее необходимо. В кармане у него лежат три двадцатидолларовые золотые монеты, лошадь, на которой он едет, его собственная. В кобуре на поясе у него револьвер, сзади за седлом, в скатанном одеяле немного одежды — и это все. У него нет винтовки, нет никакого опыта жизни на границе цивилизации и, в конечном счете, никаких оснований, чтобы ехать на Запад.

Он внезапно, повинуясь минутной прихоти, связал свое будущее с этой девушкой и ее наследством; а что еще оставалось ему делать?

Он даже не знал наверняка, что она поедет этой дорогой — знал только, что она бросила работу и растворилась в воздухе. Но, если принять во внимание это неожиданное наследство, то такое предположение вполне правдоподобно. Вокруг Индепенденса и по соседству с этим городом собирались люди, которые отправлялись на запад в фургонах и верхом. Здесь они собирались, сбивали караваны фургонов, приводили в порядок снаряжение и готовились к предстоящему долгому путешествию.

Неожиданно для себя Ван Вален выехал на вершину пригорка и в изумлении натянул поводья. Перед ним до самой реки протянулась широкая равнина, и посреди этой равнины лежал городок, сияющий огнями, хотя уже давно перевалило за полночь. Но удивил его не сам город, не то, что он был освещен в такое позднее время — удивили его лагерные костры вокруг.

Вокруг на невысоких холмах разместились стоянки и казалось, будто под каждой звездой на небе горит свой костер на земле. Куда ни глянь, ночь расцвечивалась огнями, поблескивающими и приветливыми.

С самого детства слышал он рассказы о людях, отправившихся на запад, разговоры о тех, кто собирался туда, но никогда, даже в самых безудержных фантазиях, не мог он вообразить такого всеобщего исхода. Должно быть, они здесь собирались не одну неделю. Несомненно, самые рисковые уже двинулись через прерию, раскинувшуюся на западе, но совсем недавно, самое большее — несколько дней назад.

Часом позже он подъехал к кузнице Боба Уэстона. В городке имелись и другие кузнецы, но эта была самая большая, самая бойкая, и она служила центром притяжения для путников, собирающихся на запад, местом, где назначались встречи, где сбивались караваны фургонов. Здесь всегда толпились люди. И здесь он решил начать свои поиски…

Дюжина наковален звенела под ударами молотов, светились раскаленные поковки, красные отблески огня ложились на черные от сажи лица и тела кузнецов. Здесь работали одновременно два десятка людей — ковали подковы, приколачивали их к копытам лошадей, изготовляли железные части для фургонов. И все это — среди ночи!

Мимо проехал очередной фургон. Женщина на сиденье держала на руках плачущего ребенка, рядом с фургоном шел мужчина с палкой в руках и погонял волов. Пусть на волах — но они все же ехали на запад.

Неожиданно чья-то рука легла на его стремя.

— Неужели это вы? Вы едете на запад?

Это был Гейб Френч.

— Да вот подумываю. А вы?

— Выезжаю завтра с компанией Роджера Моргана, у меня четыре фургона. Если решитесь ехать, найдите меня, прежде чем обращаться к кому-нибудь другому. Мне пригодятся лишние руки.

— Я огляжусь сперва.

Гейб Френч поднял руку и заторопился прочь своей странной, косолапой походкой. Клив посмотрел ему вслед.

— Да, паренек, — сказал он, обращаясь к своему коню, — этот человек справится. Пока мы с тобой будем привыкать, он уже завладеет половиной Калифорнии.

Под фонарем на другой стороне улицы какой-то человек раскидывал карты — играл с желающими в три листика. Клив присмотрелся — это был Канада-Билл.

Клив поехал дальше вдоль улицы. Он видел, как загружают фургоны и отгоняют подальше в прерию. Куда ни глянь, повсюду кипела работа — и повсюду шли разговоры. Никогда в жизни не слышал он, чтобы столько людей одновременно разговаривали об одном и том же, одними и теми же словами. Все в один голос вели разговоры о тропе, о том, какие фургоны лучше, о волах, о лошадях, о мулах. Рассуждали об индейцах, о фортах, которые ставят на тропе военные. Повсюду царило возбуждение, чтоб не сказать — экстаз… эти люди были вовлечены в грандиозное приключение, небывалое переселение под магическим сиянием слова «Запад». Это слово звучало, как «Сезам, откройся!» — и открывало фантастическое будущее.

Он повернул коня и поехал обратно. Он смертельно устал, надо было найти ночлег — а чуть дальше по улице находилась гостиница полковника Ноланда.

И тут, приближаясь опять к шуму и звону кузницы Уэстона, он увидел ее…

Она о чем-то беседовала с высоким, крепко сложенным человеком, который изучал кнуты, выложенные на продажу на столике прямо перед входом в кузницу.

Клив остановил коня в тени соседнего строения и прислушался. Человек говорил:

— Я полагаю, фургон у вас есть?

— Могу купить, — отвечала Лилит.

— А упряжка?

— Я достану все, что нужно.

— Вы замужем?

— Нет, мистер Морган.

— Путешествуете в одиночку?

— Да.

— Ну-у, в таком случае — нет. Только не в моем караване. Незамужняя женщина, путешествующая в одиночку, — да в мужчин сам дьявол вселится. Всех достанет… а вы мне поверьте — в этих караванах люди и без того совсем дикие.

— Я буду держаться в стороне, мистер Морган, а о себе я умею позаботиться. В конце концов, — сухо добавила она, — любую проблему, которая может возникнуть, мне уже приходилось решать раньше.

— Не сомневаюсь. Но… такая женщина, как вы? В один прекрасный день вы обнаружите, что… э-э… попали в беду, и вам придется затратить черт знает сколько сил, чтобы выяснить кто виноват.

У Лилит побелело лицо. Она схватила один из кнутов и, резко отступив на шаг назад, умело щелкнула им.

— А, ну, — сказала она ледяным током, — повторите ваши слова еще раз, мистер Морган, и вы получите такую порку, какую давно заслужили!

Морган засмеялся, но в глазах у него появилось уважение.

— Ну-ну, ладно. Мне нравятся женщины с характером… и я действительно не имел никакого права так разговаривать с вами… Есть у меня мысль, что вам надо сделать, чтобы ехать с нами. — Он забрал кнут у нее из рук. — Этот кнут мне нравится, — сказал он и бросил монету на столик.

А потом снова повернулся к Лилит.

— Есть тут одна женщина по фамилии Клегг — Агги Клегг. Попробуйте с ней договориться, чтобы она присоединилась к вам — или вы к ней. Вас двоих вместе я возьму с удовольствием.

Клив подождал, пока Лилит уйдет, потом последовал за ней на приличном расстоянии. Она шла целеустремленно — видимо, знала, где можно найти эту самую женщину по фамилии Клегг.

В конце улицы она повернула к нескольким фургонам, стоящим на краю прерии. При свете факела какая-то женщина заталкивала в задок фургона тяжелую корзину.

Подойдя чуть поближе, Клив услышал, как она говорит:

— Ну… не знаю. Я надеялась проделать путь вместе с мужем… и чуть не поймала себе мужа на прошлой неделе.

— Мне говорили, что в Калифорнии на одну женщину приходится сорок мужчин. Подумайте, мисс Клегг. Я бы вам охотно заплатила.

— Да не нужны мне деньги, мне мужчина нужен! — Взглянув на Лилит, она добавила: -Да и тебе он тоже потребуется, пока эта дорога кончится.

Клив легко тронул каблуком коня и шагом двинулся вперед. Они услышали и подняли глаза.

— Добрый вечер, леди, здравствуйте. Мисс Прескотт? Клив Ван Вален, к вашим услугам. Я — в вашем распоряжении, если захотите, отсюда и до самой Калифорнии.

— Благодарствуйте, — резко бросила Лилит. — Что бы вы ни предлагали, мы в этом не нуждаемся.

Агата Клегг вытерла руки о передник.

— Говори за себя, милочка. Я ведь уже сказала тебе, пока это путешествие закончится…

Клив перебил ее.

— Боюсь, вы меня неправильно поняли, мисс Прескотт. Я…

— Не волнуйтесь, я все поняла правильно. И когда я вижу перед собой пустозвона без гроша в кармане, я его ни с кем не спутаю.

— Я предлагаю вам честную ежедневную работу за честную ежедневную плату.

— Прощайте, мистер Ван Вален.

Клив повернулся ко второй женщине.

— Очень приятно было познакомиться с вами, мисс Клегг. Я никогда не видел женщины с такими красивыми волосами… естественно, я обеспокоен… для индейца это будет такой почетный трофей, когда он повесит их на гриву своего пони…

Посмотрел на Лили и сказал уже серьезно:

— Надеюсь, вы хорошо понимаете, что делаете, мисс Прескотт. Две красивые женщины, одни в диком краю, — кто защитит вас? Когда нападут индейцы, каждый мужчина станет защищать свою семью — и кто осмелится упрекнуть его за это? — Он приподнял шляпу. — Спокойной ночи, мэм. Или правильнее сказать, доброго утра?

Он повернул коня и поехал прочь между фургонами, а Лилит посмотрела ему вслед, наполовину раздраженная, наполовину смущенная.

— Черт возьми! — сказала Агата. — Никто мне раньше такого не говорил…

— Чего?

— Что у меня волосы красивые… — Она с явным удовольствием провела рукой по волосам, потом сказала Лилит: — Знаете, чую я, что мужчины на вас летят, как бабочки на огонь. Может, и я какого сумею поймать, когда он будет пролетать мимо. — Она протянула руку. — Ладно, мисс Как-Вас-Там, считайте, что у вас есть напарница.

— Меня зовут Лилит Прескотт, — ответила Лилит, — и не думайте, что я не смогу нести свою ношу. Я выросла на ферме в северной части штата Нью-Йорк.

— В жизни бы не подумала! — Агата удивленно глянула на нее. — Странно все же, что такая красивая девушка — и до сих пор не замужем.

— А я не искала себе мужа, — резко ответила Лилит. — Когда мне встретится нормальный мужчина, я за него выйду, но пока что мне не к спеху.

Клив Ван Вален ехал обратно к городу, ничуть не обескураженный неудачей. Он чувствовал, что бросил семя в плодородную почву.

Время от времени он останавливал коня, чтобы послушать разговоры вокруг. И впервые ему пришла в голову беспокойная мысль, что сам-то он не слишком подготовлен к предстоящему путешествию. Ему приходилось править упряжкой, от случая к случаю выполнять физическую работу — но таких случаев было раз-два и обчелся…

Люди вокруг него мелькали самые разные, всех нравов и ремесел, всех национальностей. Здесь были немцы, швейцарцы, поляки, французы, шведы, норвежцы, испанцы. Короче, здесь собрались всевозможные люди — и на всевозможных повозках.

Его остановил высокий человек в цилиндре и с бакенбардами-котлетками.

— Простите, сэр, не найдется ли у вас огонька? Я истратил последнюю спичку.

Клив дал ему прикурить.

— И вы тоже переселенец? — спросил он, хоть и понимал, как глупо звучит его вопрос в этом месте и в это время.

— Я — юрист, сэр. Да, адвокат, и намерен отправиться на Запад. За золотом, сэр, да, за золотом, хоть и не собираюсь выкапывать его из земли. Просто подожду, пока они мне его сами принесут…

— Вы карточный игрок? Или собираетесь открыть салун?

— Ни то, ни другое, сэр. Как я уже имел удовольствие сообщить, я юрист. Повсюду, где есть золото и есть люди, неизбежно возникают споры и тяжбы, а где есть тяжбы, там не обойтись без адвоката. Уж я-то разбогатею, на этот счет у меня никаких сомнений, сэр!

Клив доехал дальше. Может, он и юрист, но, судя по носу, уж слишком много салунов он разглядывал изнутри… Клив доехал до «Дома Ноланда» — и тут ему повезло: нашлась свободная кровать, она еще хранила тепло человека, спавшего здесь до него. Сейчас этот человек, несомненно, готовится отправиться на запад с караваном фургонов. На рассвете должны были выступить четыре каравана.

На следующее утро за завтраком в столовой «Дома Ноланда» он услышал, что караван Моргана ушел. В первым день они вряд ли пройдут больше чем восемь или десять миль — просто для того, чтобы животные в упряжках привыкли друг к другу и втянулись в работу. Из-за этого караван может остановиться совсем рано — так обычно делают, пока еще не привыкли к дороге.

Дважды за это утро у Клив а хотели купить лошадь, но он отказался ее продавать. Позднее, когда он уже насиделся в гостинице, прислушиваясь к разговорам и прикидывая, как бы организовать небольшую игру (что у него не получилось), он вышел на улицу и начал пополнять свое снаряжение. Купил кофейник, запас пеммикана note 27, а старый миссуриец продал ему немного «холодной муки».

Клив никогда не слышал о «холодной муке», но миссуриец только хмыкнул.

— Мексиканцы вовсю ею пользуются. Берешь малость кукурузного зерна, поджариваешь, размалываешь как следует и добавляешь чуток сахара и корицы. На половине бушеля такого харча человек может месяц прожить. Да и вкусно. Просто разбалтываешь в воде и пьешь.

Он купил гуттаперчевое note 28 пончо на случай дождя, пару одеял, подстилку. Добавил еще флягу и сотню зарядов для своего револьвера.

Магазины были забиты людьми, которые делали покупки, обсуждали планы, спрашивали совета у продавцов и у других посетителей — у тех, по крайней мере, кто имел время выслушать.

— Сливочное масло? — услышал Клив чужой разговор. — Ну, с ним никаких проблем. Прокипятите его… прокипятите как следует, пену снимайте, пока оно не станет прозрачное и чистое, как растительное масло, а потом разлейте в жестяные бидоны и запаяйте. Это масло выдержит даже дорогу до Техаса, хоть там я здорово жарко… Овощи? Ну конечно, можно взять и овощи. Только берите сушеные, какими пользуется армия. Они спрессованы и запечены такими коржами, твердыми как камень. Кусок такой штуки размером с женский кулачок даст вам горшок еды на четыре-пять человек, Я снабжал ими армию, когда военные отправились в Юту приглядеть за Бригемом note 29 и его Святыми. Вкусная это штука и сытная — будь здоров…

Он нашел у Ноланда сигары своего сорта и упаковал в дорогу. Это была единственная роскошь, какую он мог себе позволить. Снаряжения и запасов он взял явно недостаточно, но у него было слишком мало денег, а ему хотелось сохранить несколько долларов, чтобы иметь что поставить, если в дороге кто-то затеет игру в карты.

Конь у него, в общем-то, был объезженный, но к такому дальнему пути явно непривычный, придется его обламывать по дороге, дать втянуться… Он сел в седло и двинулся на запад.

Пока что Клив не собирался догонять караван. Он хотел сделать это подальше от населенных мест, чтобы Роджер Морган не смог отправить его назад.

Роджер Морган имел хорошую репутацию. Он славился как отличный караванщик, один из немногих, кто сам сколачивал фургонные караваны — обычно путешественники выбирали старшего — «капитана» — из своего числа, а если он не мог как следует вести караван и командовать людьми, так и смещали. Морган прошел весь путь не один раз, исполняя обязанности и проводника, и руководителя. Он был известен, как человек твердый, не допускающий у себя в караване никаких глупостей и готовый немедленно справиться с любым затруднением.

К западу от Индепенденса и Ливенворта кое-где попадались редкие поселки и фермы — здесь с радостью встречали проезжего. Людей волновали новости из внешнего мира, им хотелось знать, что делается в людных городах, вроде Индепенденса.

Язык у Клива Ван Валена был хорошо подвешен, говорил он вежливо, без развязности, и легко находил благодарных слушателей для своих историй о делах в Сент-Луисе, Цинциннати и в самом Индепенденсе. Он не гнал, проезжая за день иногда всего несколько миль, останавливался по дороге на фермах и ранчо, чтобы поесть домашней пищи, и при каждом удобном случае, не стесняясь, задавал вопросы.

Клив был достаточно опытный игрок, чтобы не понимать своей слабости — он ведь едет в такие места, где придется играть в чужие игры, а этого ни один разумный игрок делать не станет. В последнее время ему не раз приходилось слышать — то за карточным столом, то возле игорных домов, то на речных пароходах — бесконечные разговоры о схватках с индейцами, о жизни на равнинах и в горах, и постепенно он начинал понимать, что ожидает его впереди. Теперь он старался разузнать побольше у пограничных поселенцев. Ему хотелось к моменту встречи с караваном быть подготовленным, чтобы оказаться нужным и Лилит Прескотт, и всему каравану.

К западу от Ливенворта он встретил индейца-чероки, который направлялся к месту встречи с охотничьим отрядом, и какое-то время ехал вместе с ним. Черокез этот, когда-то владевший плантацией и рабами в Джорджии, но вынужденный уехать на запад во время переселения индейцев note 30, много рассказывал ему о кайовах note 31, арапахо и шайенах, которых он встретит дальше на западе. Эти индейцы, в отличие от чероки, чокто, чикасо, криков и семинолов, — индейцы дикие, занимаются набегами, конокрадством и охотой за скальпами.

— При первой возможности они переполошат твой скот, стадо с перепугу понесется как бешеное — это называется «стампида»… — объяснял черокез, — они его угонят, а потом соберут. И любой человек, которого они поймают в стороне от каравана, будет убит — можешь не сомневаться.

Они ехали вместе три дня, а потом расстались у небольшого ручейка, и черокез показал Кливу фургонный тракт, ведущий на запад. Ван Вален повернул коня и уехал. Он перебрался через ручей, пересек полосу кустарника на противоположном берегу и направил коня вверх по длинному травянистому склону.

Воздух поражал необычайной чистотой… в небе ни облачка. Погода была приятная, не слишком теплая, конь легко шел шагом по высокой траве. На вершине холма Клив натянул поводья и остановился. Отсюда он увидел тракт — внизу и чуть подальше.

Сколько хватит глаз, простиралась бесконечная травянистая равнина. Далеко-далеко в траве виднелись два темных пятнышка — это паслись бизоны. Он набрал полные легкие свежего воздуха — как будто напился холодной, чистой воды. Все вокруг было неподвижно, только ветер низко клонил траву. Да… это земля для мужчин.

Его мерин поставил уши стрелками, нетерпеливо переступил с ноги на ногу — его влекло вперед.

Весь долгий день ехал он по траве, миля за милей. На ночь остановился в ивняке у ручья. С рассветом поднялся, в первый раз за всю дорогу сварил кофе, разболтал немного «холодной муки» в воде и выпил. А потом поехал дальше…

Когда он приблизился к каравану, фургоны уже остановились на полуденный привал. Караван не так давно пересек речку Вермиллион, а на ночь должен был остановиться лагерем у верхнего брода через Биг-Блу — Большую Голубую реку.

Чуть ли не первым ему на глаза попался фургон Агаты Клегг и Лилит Прескотт. Крупный человек верхом на лошади, остановившийся у их костра, был не кто иной, как Роджер Морган. Он повернул голову и уставился на Клива, который приближался легким галопом.

Клив снял шляпу и изящно взмахнул ею.

— Леди, — начал он, — я…

— А я думала, — сухо перебила его Лилит, — что мы видели вас в последний раз.

— Честно говоря, я тревожился. Меня просто мучили мысли, что вы едете одни и без всякой помощи. Если бы с вами что-то случилось, я бы этого себе никогда не простил.

— Вы проехали сотню миль в одиночку? — спросил Морган.

— Насчет сотни миль я поверю вам на слово. Меня будто грызло что-то, я испытывал столь мрачные предчувствия, что как-то не заметил расстояния.

— Вы можете их испытывать еще сто миль на обратном пути. Нам в этом караване игроки не нужны. Если сломается фургон, то мне нужен будет такой человек, который сможет его починить, а не такой, который станет биться об заклад, сколько времени займет починка.

— Вы хотите сказать, что завернете человека одного назад? Посреди индейской страны?

— Мы пока еще не в индейской стране, вы приехали сюда сами, целый и невредимый, так что, думаю, сами и обратно сможете добраться.

Лилит хотела было возразить, но Агги ее опередила:

— Мистер Морган, я беседовала с этим человеком еще в Индепенденсе. Я сказала ему, что если он успеет уладить свои дела и догнать нас, то мы возьмем его с собой. Думаю, до конца пути нам еще понадобится мужская сила.

— Я хороший наездник, капитан, а стреляю без промаха, — сказал Клив.

Морган повернулся к Лилит с явным раздражением.

— Это правда, мисс Прескотт? Вы действительно пообещали нанять этого картежника?

— Переговоры вела мисс Клегг, — ответила Лилит вполне честно, — и, кажется, это дело решенное. Кроме того, у мистера Ван Валена есть и еще один друг в этом караване. О нем очень высоко отзывается Гейб Френч.

Морган был в изумлении — и в сомнении.

— Вы знаете Гейба Френча?

— А как же! Собственно, мы с ним как-то провели одну небольшую операцию… э-э… транспортную. Должен признать, что основную нагрузку нес Гейб, но наше сотрудничество было взаимовыгодным.

Несколько успокоенный, Морган кивнул.

— Ну тогда ладно, если уж вам так хочется.

И уехал в голову каравана.

Лилит резко повернулась к Агате.

— Агата! Что это тебе в голову взбрело? Ты что, с ума сошла?

— Он сказал, что будет честно делать ежедневную работу, а мы с тобой уже проехали достаточно далеко, чтобы понять, что для нас это слишком тяжело. Я не возражаю против того, чтобы собирать бизоньи лепешки или править упряжкой… но водить мулов на водопой, привязывать на ночь, искать и рубить дрова — это для меня слишком.

— Ты, конечно, права… — Лилит смерила Клива холодным взглядом. — Одно я тебе обещаю твердо, Агата. Он будет делать свою работу. Он ее будет делать, или я уж присмотрю, чтоб он умотал отсюда один — и неважно, где мы тогда будем.

— Да, мэм, — послушно сказал Клив. — Как скажете, мэм.

Он соскочил с седла, привязал коня за повод к заднему борту фургона и взобрался на козлы. Разобрал вожжи и прикрикнул на мулов.

— Эй, вы ж ничего не поели! — запротестовала Агата.

— В следующий раз, добрая леди, — ответствовал Клив с серьезным лицом, — Моя безжалостная хозяйка на такую ерунду времени не дает. А кроме того, пора уже трогаться.

Клив снял и аккуратно сложил пиджак. Лилит посмотрела на его безукоризненно чистую белую рубашку. Ну, долго она белой не останется…

Перед ними широко раскинулась пустынная равнина. Фургоны катились по пыльной траве. Скоро начнутся весенние дожди, и Морган спешил проехать до дождей подальше, чтоб не пришлось пробиваться через самую вязкую грязь.

Когда сидишь на козлах и весь долгий день погоняешь мулов, времени на раздумья хватает, и Клив Ван Вален принялся разрабатывать свой план кампании. Лилит владеет золотым прииском, который ему хочется добыть, — значит, в первую очередь надо завоевать Лилит.

«Но только ни в коем случае нельзя показывать, что я ее добиваюсь, — размышлял Клив. — Она вовсе не дура, и жизненного опыта у нее вполне хватает, так что легко ее не возьмешь. Без сомнения, не один мужчина пытался вскружить ей голову и врал при этом напропалую… а она и так смотрит на меня с подозрением. Поэтому лучше держаться от нее в стороне. Надо хорошо справляться со своей работой, но при этом избегать любых контактов с ней. Нельзя вертеться возле нее, нельзя заводить с ней разговоры. И, наконец, надо быть умелым и нужным работником, иначе не удержишься в караване достаточно долго, чтобы осуществить свои планы».

Несколько дней путешествия, пока фургоны были где-то далеко в прерии, дали ему возможность втянуться в эту жизнь. Его приятель-черокез оказал ему громадную помощь; когда он увидел, что Клив хочет чему-то научиться, он постарался как следует использовать те три дня, что они ехали вместе. И теперь, когда время работало на него, Клив старательно припоминал все полезное. что ему когда-либо приходилось слышать.

За время своих странствий и пребывания в пограничных городах он слышал множество разговоров и многое из них запомнил, потому что память у него была цепкая, потому что его всегда интересовали конкретные сведения и факты, и потому что он умел слушать…

В памяти начали всплывать обрывки сведений, услышанных от трапперов и торговцев, с которыми ему довелось провести Долгие часы за картами или разговорами. К счастью, он довольно много прочел — и, среди прочего, — «Путешествие по прериям» Вашингтона Ирвинга note 32 и «Торговлю в прериях» доктора Грегга. Он начал систематически просеивать свою память, стараясь припомнить все, что сможет, из этих книг.

Когда они разбили лагерь у верхнего брода через Биг-Блу-Ривер, река была чистая и холодная. В этом месте ширина ее составляла добрых шестьдесят ярдов. Трава тут росла в изобилии, хватало и дров.

Клив, который продумал каждый свой шаг с момента появления в лагере, быстро выпряг мулов и снял с них сбрую; потом, оставив животных на привязи у фургона, он развел костер из бизоньих лепешек и веточек, валявшихся под ногами. Когда огонь разгорелся, он повел мулов на водопой, а потом — в отгороженный веревками загон, или кораль, где они вместе с другими упряжными и верховыми животными будут под надзором ночной стражи. Своего коня он привязал к колышку рядом с фургоном.

Потом взял топор, пошел в заросли у реки и нарубил дров на ночь и на утро, чтобы хватило приготовить завтрак.

Работа была непривычная, и ему пришлось попотеть. От топора на руках вздулись водянки, потом лопнули. В детстве он частенько охотился и ловил рыбу в горах Вирджинии, в молодые годы вел активный образ жизни, занимался верховой ездой, фехтованием, стрельбой. Но такой работы, как сейчас, ему делать никогда не приходилось.

Когда он вернулся к костру с охапкой дров на утро, Агата протянула ему полную тарелку. Руки у него тряслись, он едва двигал ими, и она заметила, как неуклюже он взял тарелку. Но он отошел со своей тарелкой на несколько шагов в сторону и сел один. Лилит удивленно глянула на него, однако он сделал вид, что не замечает.

Он уже доедал, когда, случайно подняв глаза, увидел перед собой Роджера Моргана.

— Почему вы оставили свою лошадь здесь?

— Ну, мне кажется, — сказал Клив, — что если индейцы спугнут наших животных, я буду выглядеть очень глупо, гоняясь за ними пешком.

Морган ничего не ответил, лишь какое-то время разглядывал его, а потом прошел к костру. Раскурил сигару и заговорил с Лилит и Агатой. Через несколько минут Агата подошла к Кливу и наполнила его кружку снова. От второй порции еды он отказался, хотя мог бы управиться с ней без труда.

На следующее утро Клив проснулся рано, тут же выбрался из одеял и сразу повел поить своего мерина. Привел обратно, оседлал и привязал к фургонному колесу. Потом стал на колени и начал разводить костер.

Когда огонь занялся, он подбросил дров и поставил. чайник с водой. Было свежо, и пока костер разгорелся, его уже трясло от холода. Он побежал к реке, быстро Умылся студеной водой, оделся и вернулся к костру как раз вовремя, чтобы подбросить дров. Агата была уже на ногах, он оставил костер на нее и пошел в загон за мулами.

Пока он надевал на мулов сбрую, поспел кофе, и Клив присел у огня, согревая застывшие руки о горячую кружку.

Сегодня их место было ближе к хвосту каравана — места фургонов в караване менялись каждый день, по кругу. Закончив запрягать мулов, Клив повернулся к Лилит.

— Вы не согласитесь поехать верхом на моем коне? Мне не хочется, чтобы он тащился на привязи за фургоном, когда мы будем переправляться через реку.

— Конечно, — согласилась она.

Он разобрал вожжи и направил тяжелый фургон в общую колонну. Когда впереди идущая повозка уже въехала далеко в воду, он тронулся тоже. Мулы, как он отметил с облегчением, пошли в воду без колебаний. Брод был неглубокий, вода едва достигала днища фургона, но он предпочитал не рисковать, держался строго за передним фургоном и тщательно повторял все его маневры.

Агата, сидящая рядом с ним на козлах, отметила:

— Для картежника вы совсем неплохо управляетесь с экипажем.

— Честно говоря, мне уже приходилось править лошадьми. Совсем мальчишкой я несколько раз правил четверней и почтовым дилижансом.

Внезапно сзади донесся резкий вскрик, потом вопль. Первая мысль его была о Лилит. Он передал вожжи Агате и вскочил ногами на козлы, чтобы посмотреть назад поверх парусинового тента. Раздался еще один вопль, потом отчаянный плеск в воде, за которым последовали хриплые крики:

— Сэра! Боже мой, Сэра!

Посмотрев назад, он увидел, что идущий следом фургон отклонился от линии брода и попал на более глубокое место рядом с подводной грядой, по которой они пересекали реку. Колеса зацепили большую корягу и вывернули ее. При этом фургон накренился, с него свалилась женщина и попала на глубокое место. Похоже, она не умела плавать. Клив сбросил сапоги и прямо с козел кинулся в воду.

Вынырнув на поверхность, он схватился за полупритопленное дерево и завертел головой, разыскивая женщину. И увидел, как Морган кинул ей конец своего бича и вытащил на берег. Никем не замеченный, Клив доплыл до мелкого места и выбрался на сушу, отряхиваясь от воды; Оглянулся назад — и заметил, что на него смотрит Роджер Морган.

Похоже, больше никто не обратил внимания на его благородный порыв. Но, поднимаясь наверх, к фургонам, он поскользнулся в грязи и растянулся во всю длину. Вокруг захохотали. Подняв голову, он увидел, что Лилит смеется над ним, и даже у Агаты была на лице улыбка.

Он поднялся на ноги и посмотрел на свою одежду.

— Только не пробуйте оттереться, — предупредила Агата. — Подождите, пока одежда подсохнет, грязь тогда почти вся сама отвалится.

Он подошел к фургону, влез на козлы и забрал вожжи у Агаты.

— Ну, — сказала она, — шлепнувшись лицом в грязь, вы добились куда большего, чем всем, что делали раньше.

— Я чувствую себя последним дураком.

— Никакая женщина не против того, чтобы мужчина разок-другой выставился дураком — это как-то делает его более человечным. Я-то ведь вижу, что у вас на уме! Не надо держать меня за дурочку, Клив Ван Вален! Главное — то, что высделали сегодня. С этой минуты она будет на вашей стороне.

— Сомневаюсь.

— Подождите — и увидите, — сказала Агата, — и подумайте над тем, что я вам сказала.

Глава девятая

Тени от пламени костров играли на белых покрышках фургонов, люди в лагере последовательно, как ритуал, выполняли дела, обычные для ночного привала, как будто разыгрывали какой-то странный, величавый балет, а видели это представление лишь звезды в небе. Неподалеку вода Голубой реки тихонько посмеивалась на камнях — это была уже Малая Голубая; кони в веревочном корале били копытами и пощипывали траву, насыщаясь перед трудами завтрашнего дня.

Клив Ван Вален оглядел тесный круг фургонов. Теперь они уже находились в индейской стране, и слышались разговоры о военных отрядах краснокожих. Эти слухи заставляли стягивать круг. фургонов все теснее по мере того, как нарастало ощущение опасности. Люди стали настороженными, ловили малейший шум или изменение в жужжании насекомых.

Были здесь, конечно, и такие, что посмеивались над разговорами о нападениях индейцев и не испытывали страха. Как видно, они подсознательно считали, что смерть может настичь кого-то другого, но уж никак не их. Они еще не осознали, что смерть беспристрастна.

Клив тщательно стер пыль с револьвера, почистил ствол, пустил каплю масла в механизм. Потом проверил заряды в трех запасных барабанах, которые он носил с собой. Это была разумная предосторожность, — считал он. В спешке не так просто перезарядить капсюльный пистолет, когда в каждый ствол надо заложить по отдельности капсюль, заряд пороха и пулю; куда проще сменить весь многоствольный барабан — это можно сделать даже в седле, на полном скаку. Он проверял последнюю обойму, когда услышал чьи-то шаги.

Это был Морган. Он кивнул на револьвер.

— Гейб Френч говорит, что вы умеете пользоваться этой штуковиной.

— Когда надо, — ответил Клив. — Я вырос с этой штуковиной.

— Может, вам и придется им воспользоваться. — Морган понизил голос. — Мы сегодня видели следы шайенов — они нас выслеживают. Следов от травуа note 33 нет, так что это военный отряд. — Морган оглянулся на фургон, но Лилит не было видно. — А как вы управляетесь с винтовкой? — спросил он.

— Неплохо. Только у меня нет винтовки.

— У Гейба есть барабанная винтовка Кольта. Шестизарядная note 34. Он сказал, что вы можете взять ее.

— Хорошо, — сказал Клив и поднял глаза. — А как вы узнали, что это шайены?

— По мокасинам. У разных племен разные мокасины. Да и в остальном есть разница. Одно и то же они делают по-разному.

Морган поднялся и озабоченно двинулся дальше, совершая свой ежевечерний обход лагеря.

Это был уже пятый день после перехода через Большую Голубую и случая на броде, и до этого места они добрались в хорошем темпе. Семнадцать миль в первый день, пятнадцать во второй, а в последние два дня — по девятнадцать. В самый последний даже чуть больше, чем девятнадцать миль. А для такого большого каравана фургонов это много.

Трава на всем пути была хорошая, воды пока что имелось в достатке, но все знали, что самая тяжелая дорога еще впереди. Клив, который многому научился из разговоров с опытными людьми еще до начала путешествия, подвесил под фургоном кусок парусины и собирал в него бизоньи лепешки, хворост, ветки и всякое другое топливо. Пока что в топливе недостатка не ощущалось, но в ближайшее время положение изменится, и он хотел быть готовым к тому дню, когда они окажутся в местах, где все, что могло гореть, уже сожгли прошедшие до них караваны.

Через несколько минут из фургона появилась Лилит и подошла к костру. Она принесла одну из пар штанов Клива, которые взялась зашить по собственному почину. Он стоял перед ней с минуту, потом присел на камень у огня.

— Я не только ошеломлен вашим вниманием, мисс Прескотт, я еще и удивлен.

— Удивлены?

— Я и представить не мог, что вы такая рукодельница.

— Я выросла на ферме, на севере штата Нью-Йорк. Мне часто приходилось чинить штаны моим братьям.

— А у меня никогда не было ни брата, ни сестры…

— Моя сестра живет на Огайо. Она замужем за охотником с гор, Лайнус Ролингз его зовут. А братьев у меня двое.

— А родителей нет…

— Они погибли на водопаде, на Огайо. Вот уже четыре… почти пять лет назад.

— Я должен повиниться, Лил, — неожиданно сказал он. — Я лгал, объясняя, почему хочу работать на вас.

— Вы что, думаете, я этого не знала?

— Настоящая причина… я люблю вас. — Она хотела что-то сказать, но он остановил ее. — Это правда. С самой первой нашей встречи я понял, что не смогу без вас жить.

— Мне не хотелось бы послужить причиной вашей смерти, мистер Ван Вален, — иронично ответила она.

— Я говорю серьезно. И я готов принять на себя обязанности и ответственность преданного супруга.

— И в том числе ответственность за мою собственность, не так ли, мистер Ван Вален?

— Собственность? Что ж у вас за собственность?

— Золото, мистер Ван Вален. Тонны золота, если я верно поняла. Блестящего, желтого, яркого золота.

— О-о… и я представления не имел.

— О-о… ну да, конечно же не имели, — сказала она насмешливо. — Это просто такое поразительное совпадение.

— Совпадение?

— Ну да, просто так получилось, что когда вы находились за кулисами, чтобы решить пари, сколько на мне нижних юбок, я как раз получила известие о полученном наследстве.

— Вы знали о пари?

— Конечно. И если я могла услышать, о чем вы говорили, то, уверена, и вы подслушали, что мне сообщил мистер Сибери. Или, может быть, я слишком подозрительная?

— Думаю, что да.

— Вот идет Агата. Если вам так уж невтерпеж сделать кому-то предложение, я вам рекомендую преклонить колени перед ней. У нее ведь такие красивые волосы…

Лилит поднялась на ноги, сладко улыбаясь.

— И, кстати, мистер Ван Вален — юбок было шесть?

Агата показала на людей, которые собрались в кружок у соседнего костра и пели хором «Дом, милый дом».

— Послушайте только их! Можно подумать, они покойника отпевают!

Лилит откусила нитку и сунула зашитые штаны Кливу, потом откинула назад волосы, подобрала юбку и двинулась к поющим. И завела «Давай-ка пошумим» — наполовину речитативом, наполовину пением, подчеркивая интонацией юмор и лихость песенки.

Припев она уже вела в полный голос — и тут пошла обратно к своему костру, а люди двинулись за ней. Она пела — и видела, как грусть и усталость покидают лица. Второй припев уже подхватили окружающие. Появился Роджер Морган, постоял за кругом поющих, глядя на людей. Он заметил, как действует на них ее голос. Посмотрел поверх голов, встретился взглядом с Кливом — и ушел.

Ночь была прохладная, приятная, небо чистое. Клив немного последил за певцами, а потом пошел проверить, как ведет себя мерин и все ли в порядке с животными в корале.

Было очень тихо. Где-то далеко койот выводил во тьме свою заунывную серенаду. Сапоги Клива шуршали в траве, когда он шел к мулам, и они насторожили длинные уши при звуках его голоса. Он немного постоял с ними — ему нравился хруст травы на зубах у животных. Его слух учился различать звуки, замечать только странные, необычные, выделяющиеся на привычном звуковом фоне ночи.

Ох уж эта Лил… выходит, она все время знала, зачем он пристал к каравану. Она видела его насквозь с самого начала — не удивительно, что она не хотела иметь с ним ничего общего.

Какая-то ночная птица возилась в кустах, доносился треск сверчков. Он прошел чуть дальше, прислушиваясь к пению — слов отсюда было не разобрать, но мелодия ему нравилась. Голос Лилит выделялся из хора, чистый и сильный. Лилит… она оказалась сложнее, чем он ожидал. Она была умна, и она была проницательна — а это далеко не одно и то же. Более того, у нее был характер.

Он задумался о будущем. Оно будет нелегким — нет, уж никак не легким, это точно; но она… она очаровательная, и он не станет так уж сильно возражать, если потребуется чуть больше времени. В конце концов, чем еще можно заняться в караване фургонов?

День еще не наступил, когда он выбрался из одеял и пошел к мулам. Ночной сторож выпустил его из кораля с его шестеркой, он сразу отвел мулов на водопой, а потом — к фургону и начал надевать на них сбрую. Продергивая на место цепную постромку, он услышал голоса — разговаривали Лилит и Морган. Она шла от родника, бьющего недалеко от реки, несла воду, чтобы наполнить бочонки. Немного воды выплеснулось ей на подол.

— Мисс Прескотт, — говорил Морган, — я много думал…

— Да ну?

— Сухая или мокрая, вы — самая красивая женщина, какую я в жизни встречал. У вас есть темперамент, у вас красивое и сильное тело — это благородное сочетание. И ребенка носить вам будет не тяжелее, чем бревно катить.

— Ну, если вы предоставите решать мне, мистер Морган, то я предпочту катить бревно.

— Мэм, я вам говорю, у вас сложение как раз для этого, я такую женщину и искал. Я хочу, чтоб вы стали моей женой. У меня есть скотоводческое ранчо сразу за рекой Мерсед note 35, и я собираюсь там устроиться, осесть… чинно-благородно.

— Я уверена, у вас все получится чинно-благородно, мистер Морган.

— В таком случае, натурально, вам не придумать ничего лучше, чем за меня выйти. Очень скоро у нас бы получилась прекрасная семья.

— Наверняка так бы оно и было… но я не могу принять ваше предложение, мистер Морган.

— Это почему же?

— Женщина хочет услышать в качестве предложения что-нибудь более вдохновляющее, зовущее, что-то, показывающее, что ее ценят ради нее самой.

— Так разве это не то, что я говорю? Зовущее? Вот я и зову вас разделить мою жизнь, мисс Прескотт.

— Извините, мне очень жаль, мистер Морган.

— Я вижу, тут что-то еще есть, что-то вас грызет. Ладно, меня это не остановит, так и знайте.

Клив как можно тише закончил возиться с постромками и оседлал своего коня. Потом услышал голос Агаты.

— Чего он хотел?

— Детей.

— Детей? Ну, я бы… эх, не в ту лавку он пришел…

Девушки разговаривали позади фургона. Звяканье цепей в упряжи заглушало звуки его возни. Лилит вылила в бочонок воду, которую принесла из родника, и направилась к передней части фургона.

Он виновато отвел глаза, делая вид, что проверяет стременной ремень.

— Мистер Ван Вален! — Он оглянулся. Лилит смотрела на него с холодком. — Давно вы здесь стоите?

— Я мулов запрягал… но если вы имеете в виду, слышал ли я, как он вам предложение делал, так я слышал. Честно говоря, — сказал он серьезно, — я думаю, это стоящее предложение, а сам он — стоящий человек. Конечно, я бы все это высказал немного иначе…

— А вы уже высказали — или вы забыли?

— Как я мог это забыть? Дети… я думаю, любому мужчине, который хоть что-то стоит, хотелось бы иметь детей — сына, во всяком случае. Но еще ему хотелось бы знать, что он женится на девушке, которая его любит, на такой, ради которой стоит делать дело.

— И что бы вы сделали ради такой девушки, мистер Ван Вален?

— Н-ну… не знаю, — честно признался он. — Мужчина задумывается о таких вещах, когда до них дело доходит по-настоящему… но вот одно я бы точно сделал — постарался, чтобы она не забывала, что она юная и прекрасная.

Он выпустил из рук стремя и собрал поводья.

— И если бы у меня не было денег на духи и красивые платья, я бы, по крайней мере, пошел в поле и нарвал цветов.

Она задумчиво посмотрела на него, как бы оценивая его искренность. Наконец сказала:

— Вы могли бы многому научить мистера Моргана относительно женщин, мистер Ван Вален… но его пример тоже может вас кое-чему научить.

Он нахмурился и раздраженно спросил:

— Чему, например?

— Что женщине тоже нужен покой и устоявшаяся жизнь, мистер Ван Вален. Если ей приходится рожать детей, то она хочет, чтобы у них был дом. Мужчина может думать только про нынешний день, но женщина должна планировать вперед на месяцы и годы. Иметь ребенка — дело нелегкое, мистер Ван Вален.

Она помолчала, вспомнив слова, которые ее отец произнес давным-давно на берегу реки Огайо, и повторила их:

— Женщине нужен мужчина, а не струйка дыма.

Сказала — и вспомнила человека, которого имел в виду отец. А ведь Лайнус Ролингз стал Еве хорошим мужем; мало того, он хорошо понял Лилит, когда ей захотелось уехать и испытать свои силы. Это он дал ей денег, чтобы она смогла начать свою карьеру в театре.

Не такие это были большие деньги, но их хватило на приличную одежду, аккордеон и на жизнь, пока она искала работу. Он отдал ей почти все, что выручил от продажи пушнины.

Она вспомнила, как он вручил ей эти деньги — это было утром, во дворе, возле поленницы.

— Мы с Евой, — сказал он, — мы хотим, чтобы ты взяла вот это. — Посмотрел ей в глаза и добавил серьезно: — Лил, когда мечты настолько овладевают тобой, что в глазах светятся, лучше отпустить поводья.

Лайнус оперся на ручку топора.

— Я пошел за своей мечтой на Запад, я повидал далекие места и сияющие вершины. Я спускался через пороги на реках, которых до меня ни один белый человек в глаза не видел, ставил ловушки на пушного зверя вместе с Карсоном и Бриджером. Я воевал против индейцев, я повидал разных тварей, четвероногих и двуногих, и теперь я знаю: без мечты мужчина или женщина — меньше чем ничего; а с мечтой ты можешь стать кем-то… Ты можешь сомневаться в своих мыслях, Лилит, но никогда не сомневайся в своей мечте. Как бы ни было трудно, держись ее. В этом все дело — и в уважении к себе. Люди ценят тебя ровно настолько, насколько ты сам ценишь себя.

Она тогда посмотрела на деньги у себя в руках… как много они могли для нее означать! И как много опасностей, лишений и трудностей потребовалось преодолеть ему, чтобы заработать их.

— Я не могу взять их, — сказала она, и голос у нее дрогнул. — Просто не могу. Это ваши деньги, твои и Евины.

— Что толку в мечте, если она не поможет родиться другим мечтам? У меня была своя мечта. Я видел то, о чем рассказывал. Я видел бегущих бизонов и слышал плач койотов в лунную ночь. Я видел, как гризли ловит лососей, видел лунный свет на снегах Тетонских гор. Я прокладывал тропы там, где не ступала нога человека, я оставил свой след на земле. А теперь я ращу сына, который пойдет по моим следам, сына, который сам будет прокладывать тропы… Я знаю, чего тебе хочется, Лил, можешь мне поверить. Я знаю, как тебя сосет изнутри, какой несчастной ты себя чувствуешь иногда по утрам, когда приходит новый день и находит тебя на том же самом месте, как в ловушке. Поезжай… и храни свою мечту. И никогда не цени себя дешево, не соглашайся на меньшее, чем тебе нужно. Тебе придется повидать нелегкие времена, но когда они настанут, вспомни историю, которую я тебе рассказывал, — про Хью Гласса, раненого, умирающего, брошенного — как он полз и брел сотни миль через дикие места, чтобы добраться до людей… Подумай о Джоне Коултере, как он голый, с изодранными, разбитыми в кровь ногами спасался от черноногих. Подумай о них — и постарайся крепче влечь в постромки.

Она взяла эти деньги; и сейчас она вспоминала каждый миг того разговора у поленницы, каждое слово. У нее глаза заволокло слезами, а Лайнус потрепал ее по плечу:

— Поезжай, — сказал он, — тебя ждут где-то там большие дела. Я увидел это в твоих глазах с самого начала…

Вот такой был Лайнус Ролингз, бродяга, охотник с гор… сильный человек там, где не обойтись было без силы… и прозорливый.

И еще одно он тогда сказал:

— Земле нужны герои. Мелкие люди и мелкие мысли порождаются мелкими мечтами. Чем выше мечта человека, тем выше он сам. Всегда есть такие, которые глумятся, бранятся, трусят… но если ты хочешь оставить на земле большой след, трогайся в путь и иди, не останавливаясь…

Таков ли Клив Ван Вален? Или это просто игрочишка, бродяга, охотник за приданым?

Гейб Френч любит его, а Гейб Френч — человек мудрый, он понимает цену вещам и людям с одного раза. В лошадях, собаках и людях Гейб уважает только высшее качество.

* * *

Когда она поужинала и забралась в фургон спать, ее рука что-то нащупала на подушке — жесткие стебли, мягкие лепестки. Запах был нежный, как у всех цветов в прерии.

Она собрала их, прижала к лицу и попыталась вспомнить, когда в последний раз мужчина дарил ей цветы. Ей предлагали платья, деньги… даже кареты и лошадей. Но ни один из них никогда не сорвал для нее цветка.

Жесткие стебли царапали щеку, она отложила цветы в сторону и укуталась в одеяла… но сейчас она не чувствовала себя умудренной жизнью молодой женщиной с практичным и прямым складом ума, каким, кажется, обладала. Она чувствовала себя молоденькой девчонкой, которая качается на садовой калитке, ожидая, пока придет ее милый. И от этого ей было приятно… Очень приятно.

Утром пошел дождь. Он начался еще затемно, пробежав хитрым шепотком по парусиновому тенту фургона. Прибил пыль и наполнил воздух странным запахом, который всегда появляется, когда на землю падают первые капли. Наконец желтоватый рассвет окрасил траву, фургоны покатились на запад, но в это утро вокруг них не поднималось облако пыли.

Роджер Морган ехал на фланге, далеко от каравана. Его не отпускала тревога. Три раза за это утро пересекал он следы некованых лошадей… один отряд был довольно многочисленный. Всю последнюю неделю за ними следили индейцы, но теперь здесь уже несколько отрядов, они съезжаются сюда… а индейцы не собираются где-то по чистой случайности…

Он оглянулся на караван. Слишком сильно растянулись фургоны. Надо собрать их потеснее, и выстроить не одной колонной, как обычно, а двумя параллельными. Он погнал коня к каравану легким галопом и, проезжая между фургонами, услышал чей-то голос:

— Я отвечаю и предлагаю раскрыть карты…

Другой голос сказал:

— Ладно… я отвечу.

Тут послышался голос Клива Ван Валена:

— Джентльмены, мы что, грошовые игрочишки? Я повышаю и ставлю вот этот отличный пеппербокс note 36 — сделан в Лондоне, пять стволов и заряжен, хоть на медведя.

Морган вспыхнул от ярости. Крутнул коня у задка фургона, просунул руку внутрь и схватил Ван Валена за плечо. А потом всадил шпоры коню в бока, отскочил от фургона, вытащил картежника наружу и швырнул его наземь. Клив упал, гулко ударившись о землю.

— Я говорил тебе, что не потерплю, чтоб ты обчищал людей в этом караване, Ван Вален, дьявол тебя побери!..

Клив перекатился и вскочил с земли, когда Морган спрыгнул с коня. Все эти дни в Роджере Моргане копился гнев. Он уже вполне убедил себя, что это Клив Ван Вален стоит между ним и Лилит.

Правда, они редко бывали вместе и никак не проявляли интереса друг к Другу, но другой причины для ее отказа Морган найти не мог. А кроме того, он просто невзлюбил Ван Валена с первого взгляда.

Спрыгнув с коня, он резко замахнулся и ударил с правой; Клив сумел отбить этот удар скорее случайно, чем сознательно. И тут же ударил сам; это был удар наудачу, но ему повезло — Морган, летевший вперед, наткнулся на кулак и рухнул на землю как подкошенный.

Но тут у Клива за спиной раздался дикий крик, и мимо пронесся всадник — глаза у него были выпучены, вытянутой рукой он показывал на холмы:

— Индейцы! — вопил он. — Шайены!

Всадник с обезумевшими глазами понесся дальше вдоль каравана, выкрикивая:

— Индейцы! Бежим!

Кто-то щелкнул бичом, фургон рванулся вперед. Подхватив Моргана с земли, Клив забросил его в задок фургона, а потом обернулся к своему коню.

Но коня не было… его спугнул орущий всадник.

Мимо с громыханием неслись фургоны. Он кричал возницам, но они, захваченные волной паники, не замечали его.

Клив выхватил револьвер и повернулся лицом к атакующим индейцам. Повернулся — и тут же выстрелил… индеец выронил копье и повалился вперед, растянувшись на земле уже мертвым.

Мельком он заметил Лилит — она стреляла из дробовика прямо с козел фургона. Мимо проехали несколько фургонов, но в большинстве своем они были слишком тяжело нагружены, чтобы развить хорошую скорость. В караване начался хаос.

Одна из лошадей, раненная стрелой, упала на колени. При этом дышло воткнулось в землю, передние колеса вывернулись, и фургон опрокинулся. Отброшенный в сторону возница схватил винтовку и, прячась за упавшим фургоном, как за бруствером, открыл огонь по индейцам.

Клив, твердо упираясь ногами в землю, стоял как в тире и тщательно выбирал цель для каждого выстрела. В нем нарастало горькое мучительное чувство — это он во всем виноват!..

В караване началась паника, он растянулся и теперь стал легкой добычей для более подвижных индейцев, которые могли рассекать его на части, отрезая фургоны по одному. Спасаться бегством означало погибнуть, потому что бежать было некуда… тяжело нагруженные фургоны можно погнать разве что рысью, да и то только под горку. В любом случае у них не было ни малейшей надежды уйти от быстрых индейских всадников.

Для такого каравана единственная защита от индейцев на лошадях — это круг из фургонов. Он не раз показал себя надежным средством против любого числа атакующих индейцев. Ни один капитан каравана в здравом уме не допустил бы, чтоб караван пустился в паническое бегство. Будь Морган в сознании, он сумел бы остановить людей. Если б не эта история с картами, он смог бы вовремя выстроить фургоны в круг…

Клив выстрелил, потом еще раз. Индейская лошадь встала на дыбы и повалилась на землю, сбросив седока: второй выстрел поразил нападающего индейца в грудь, и он кубарем полетел с коня.

Клив бросился за лошадью, вскочил на нее, отчаянно хватаясь за гриву и чуть не падая. Вопя, как команч, он понесся в голову каравана.

— Круг! — кричал он. — Делайте круг!

Гейб Френч первым услышал его крик и повернул фургон, вынудив заднего возницу тоже повернуться.

За многие вечера люди привыкли выстраивать фургоны в круг — и теперь следовали привычке. Клив несся вдоль каравана как бешеный, держась только за конскую гриву. Он мчался от фургона к фургону, громкими криками призывая беглецов повернуть назад, в круг.

Один захваченный паникой возница отказывался повернуть, пока Клив не выстрелил в землю перед упряжкой, заставив ее рвануть в сторону, а потом и повернуться. Не меньше дюжины фургонов оказалось слишком далеко от круга. Два перевернулись, еще у одного умирающие лошади бились в упряжи.

Клив выстрелил в индейца, натягивающего лук, — и тут заметил своего коня, который вынужден был остановиться, потому что наступил на повод, свисающий с уздечки. Клив спрыгнул с индейского пони и схватил поводья.

Какое-то мгновение он стоял на месте, переводя дух, пытаясь успокоиться и разобраться в ситуации. Он нашел время сменить барабан — сунул пустой в карман куртки, а на его место вставил заряженный.

Там, где две лошади бились в упряжи, на земле лежал человек, а его жена, стоя на коленях рядом с ним, стреляла из винтовки. Сзади на нее бросился индеец, и Клив, хоть дистанция была и велика, рискнул выстрелить.

Он увидел, как индеец дернулся, когда в него попала пуля, но тут же повернул коня и помчался на Клива. Он свесился набок со спины своего пони и умело прятался за корпусом животного. Клив поднял револьвер, но индеец так повернул коня, что на виду осталась только его нога. Однако при этом он забыл о женщине, которую хотел убить, — а для нее он был рядом и открыт, как на ладони. Она выстрелила — и воин пронесся мимо Клива, отпустил руки и рухнул наземь.

Клив вскочил на коня и проскакал мимо женщины, подняв руку. В этот миг ей ничего не грозило, а «чуть дальше двое мужчин отчаянно отбивались от полудюжины дикарей.

Низко пригнувшись в седле, держа револьвер в поднятой руке, Клив мчался прямо на них. Оказавшись рядом, он резко опустил ствол и выпалил индейцу в грудь, как стреляет в зверя охотник на бизонов. Его конь пронесся мимо, он повернулся, рывком вскинул револьвер и выстрелил еще раз… промах! Он выстрелил снова.

И тут же оказался в самой гуще схватки. Его конь сбил с ног воина, который некстати шагнул назад; а Клив рубанул по голове другого индейца тяжелой рукоятью револьвера.

Он почувствовал, как что-то разрывает его одежду, ощутил укол копья — и тут же вылетел из седла и потерял пистолет.

Индеец, широко замахнувшись копьем, кинулся, чтобы убить его, но он прямо с земли прыгнул вперед и вверх. Они сцепились и покатились по земле, пытаясь смять один другого. Клив высвободил руку, резко замахнулся и ударил индейца в лицо, разбив ему в кровь нос.

Клив оказался под индейцем, лежа на спине, а тот оседлал его и потянулся за ножом. Клив вскинул ноги высоко вверх, захватил ими, как ножницами, голову шайена, скрестив лодыжки у него под подбородком, и начал отгибать его назад. Приподнялся, опираясь на левую руку, а правой ударил индейца в открытое солнечное сплетение. Он бил безостановочно, наконец сбросил воина с себя и с трудом поднялся на ноги. У индейца было сбито дыхание, он поднимался еще медленнее, и Клив ударил его ногой под челюсть.

Один из белых успел схватить револьвер Клива и теперь перебросил ему. Клив поймал его, выстрелил… а потом, не помня, сколько он уже израсходовал зарядов, вставил третий запасной барабан.

Схватка закончилась так же внезапно, как началась. Индейцы исчезли за холмом, в прерии наступила тишина. В полумиле, у кольца фургонов все еще вспухали облачка дыма — кто-то стрелял вслед отступающим индейцам. Все нападение, от начала до конца, длилось не больше нескольких минут.

Женщина, которая помогла Кливу, сейчас поддерживала мужа, обнимая его рукой за плечи — он поднялся и уже мог идти.

В последней схватке один из людей был тяжело ранен. Клив стоял возле него на коленях, пытаясь остановить кровь. Второй человек возился со сбруей, освобождая убитую лошадь, а потом начал выравнивать упряжку. Клив вместе с ним поднял раненого, они уложили его в задок фургона и поехали к кругу. Другой фургон, остававшийся чуть подальше, тоже приближался.

Внезапно Клив почувствовал слабость, и только тут вспомнил, что и сам ранен. До сих пор он думал, что это не больше, чем царапина, но теперь не был в этом уверен. Впрочем, может быть, его ощущения были просто реакцией после боя — резкое расслабление после напряженного, как взрыв, действия, так много требующего от человеческого организма. Он остановил фургон, когда они поравнялись с его лошадью, и пересел в седло. Бок у него был мокрый, он знал, что кровь еще идет.

Он проверил заряды в револьвере, хотя и помнил, что перезарядил его несколько минут назад. Минут? Может, даже секунд. Он поднял глаза к солнцу… едва наступил полдень.

Клив Ван Вален ехал шагом к кругу фургонов — и вдруг его начало трясти. Он схватился за седельный рог, вцепился изо всех сил, опасаясь, что свалится на землю. Натянул поводья и остановился, ожидая, пока пройдет приступ. Теперь он понимал, что это не вызвано раной — это нервная реакция на то, что с ним произошло.

Наконец ему стало легче, и он поехал шагом вдоль круга, разыскивая свой фургон. Вдруг показалась тонкая струйка дыма — кто-то развел костер. Он смотрел на этот дымок с облегчением; в нем было что-то успокаивающее, подлинное, в любые времена — первая примета нормальной жизни.

Такая простая вещь — горячий огонь, но это символ, первый шаг человека к цивилизации, а для человека это — инстинктивный возврат к реальности, когда опасность миновала. Это его первая реакция — развести костер, обеспечить себе уют и надежность, символом которых является огонь.

Сколько раз он видел, как женщины разводят огонь и начинают готовить, едва минует первый приступ горя — чтобы предложить людям, да и себе, горячую пищу и кофе… сколько раз ему казалось, что человек, предлагая огонь и горячую еду, как будто говорит: «Смотри, я человек, ты узнаешь меня по этим признакам — что я умею добывать огонь, что я готовлю свою пищу на огне»…

А потом он увидел ее — она стояла перед фургоном и смотрела на него, прикрывая глаза ладонью от сияющего солнца, стояла одна и смотрела, как он подъезжает… еще не веря до конца.

Глава десятая

На западе лежала светлая земля, на западе звучали волшебные имена и названия, которые они слышали в рассказах и песнях, слова, которые обозначали собой дикий край, которые обозначали индейцев, которые обозначали опасность, обещание и надежду. Одно такое слово было Платт, «мелкая вода», другое — Аш-Холоу, Лощина Праха.

Чимни-Рок — Скала-Дымоход… Хорс-Крик — Конская речка… Скотсблафф — Шотландский обрыв… Форт-Ларами… Биттер-крик — Горькая речка… Суитуотер — Сладкая Вода, Саут-Пасс — Южный перевал, Форт-Бриджер, река Гумбольдт, Лоусонэ-Медоуз — Лоусоновы, Луга… Форти-Майл-Хауз — Дом на Сороковой миле… День за днем, в солнце, в дождь и ветер катились фургоны на запад, их тяжелые колеса на неровной дороге вытряхивали странную музыку из деревянных частей и груза.

Теперь Клив Ван Вален уже редко правил фургоном. Обе девушки справлялись с этим, а он был нужен, чтобы разведывать тропу, искать воду, траву, топливо, следить за индейцами, добывать мясо. Морган все больше и больше полагался на него, забыв вражду ради потребностей каравана.

Клив въехал на вершину холма, где ветер колыхал под солнцем высокие травы, снял шляпу и вытер изнутри пот. Волосы за это время сильно отросли и развевались вокруг ушей. Прищурив глаза, он всматривался в даль, обдумывая положение вещей и свое место в сложившейся ситуации.

Не только Морган изменил отношение к нему — он и сам теперь смотрел на вещи иначе; изменились не только его взгляды, изменилась и наружность. За эти дни, проведенные в седле, он загорел и обветрился. Он рубил дрова, погонял мулов, вытаскивал колеса фургона из грязи и песка, напрягал физические силы до такой степени, как никогда в жизни.

И ценности здесь были иные. Тут было совершенно не важно, кем был человек раньше, на востоке; здесь людей интересовало одно: «Может ли он выполнять работу? Устоит ли он, когда придет беда?»

И у лагерного костра произошли едва ощутимые перемены. Теперь с ним считалась не только Агата, но и Лилит.

Между Кливом и предводителем каравана установилось перемирие — но не более того. Морган вовсе не простил истории с карточной игрой. Клив не имел случая поговорить об этом, а Морган как будто предпочитал не касаться этой темы. Но Клив отклонял все предложения сесть за карты и избегал игроков.

Что до Лилит, то он больше не пытался снискать ее расположение, да и виделись они друг с другом разве что за едой. Да, он действительно работал на них, но все дела в караване выполняют сами путешественники, и потому каждый человек делает то, для чего лучше всего подходит.

Когда они шли через пустыню Большого Соленого озера, страх перед индейцами уменьшился. Индейцев вокруг хватало, но они предпочитали развлекаться мелким воровством, а не нападениями. Чем дальше продвигался караван на запад, тем большей проблемой становились вода, трава и топливо.

Вдоль длинной извилистой тропы Гумбольта было мало воды и деревьев. На долгие мили вдоль нее встречался только низкорослый кустарник. К югу от тропы лежали горы, и люди иногда видели их — как низкие серые облака над горизонтом. На некоторых горах лежали снеговые шапки; но они всегда оставались далеко от тропы, почти на пределе видимости. Путешественники жадно вглядывались в даль, с нетерпением ожидая Сьерры, потому что Сьерра-Невада означала Калифорнию, а Калифорния — это то место, где лежит конец пути.

Клив по-прежнему заботился о мулах. Водил их на водопой и в кораль, запрягал и распрягал. Он же снабжал фургон топливом, а при случае — свежим мясом.

От природы наблюдательный и быстро — схватывающий, помнящий многое из разговоров и прочитанных книг, Клив Ван Вален скоро превратился в первоклассного степняка. Зрение у него было великолепное, а теперь, когда Гейб Френч одолжил ему барабанную винтовку Кольта, он был хорошо вооружен. Конь, сильный и быстрый, легко носил его на себе. Имея хорошее оружие и хорошего коня, он постепенно полюбил уезжать на разведку далеко в сторону от маршрута или намного вперед, чтобы найти хорошее место для ночной стоянки.

В этих разъездах, особенно в сторону от тропы, он частенько натыкался на дичь, и раза два-три в неделю возвращался из своих рейдов со свежим мясом. Не считая того, что он оставлял в своем фургоне, добычи его хватало, чтобы разделить по справедливости среди других попутчиков.

— На что ты рассчитываешь? — спросил его однажды Гейб. — Никак, собираешься выдвинуть свою кандидатуру на выборах? Ты уже завел себе кучу друзей в этом караване.

— Единственное, чего я хочу — это дойти до конца пути с целой шкурой. — Клив отвел взгляд от гор и посмотрел на Гейба Френча. — Гейб, когда я попаду в Калифорнию, я собираюсь заняться каким-нибудь бизнесом.

— Придумал что-нибудь?

— Пока нет.

— Ну, еще придумаешь. Бизнес — это надежнее, чем добыча золота. В земле копаться — это дело удачи, как ни посмотри. — Гейб помолчал. — Может, и мне чего придет в голову…

Они разбились на Тракки, и Сьерра уже высилась над ними. Клив въехал в лагерь и сбросил в фургон четверть лосиной туши. Потом поехал по лагерю, оставляя кусок мяса то здесь, то там.

Агата смотрела ему вслед.

— Лил, — сказала она многозначительно, — держись покрепче за этого человека, слышишь? Другого такого добытчика тебе не сыскать.

— Он изменился, — отметила Лилит.

— Может быть… а, может, ты просто никогда не знала, что в нем главное. Может, он и сам-то не знал. — Агата следила за ним оценивающим взглядом. — Да, он изменился. Солнце прибавило ему краски в лице, и мяса на плечах поднаросло. Теперь это настоящий мужчина.

— Он — игрок, а я никогда не видела, чтоб игрок мог по-настоящему измениться, — а ты?

— Этот — смог. Он из хорошей семьи, так Гейб говорит, а Гейб знал его родителей. Его обжулили, ограбили дочиста… а он убил человека, который это сделал.

* * *

Теперь горы заслонили весь западный небосклон, а пустыня осталась позади. Снег лежал на вершинах и гребнях, длинные крутые склоны поросли соснами. Другие караваны уже пересекли эти горы, так что где-то должна быть дорога, но отсюда, где сейчас находились фургоны, горы казались громадной непроходимой стеной. Как же нашли проход самые первые переселенцы?

Трижды за это утро им приходилось останавливаться, чтобы очистить узкую дорогу от камней, снега и других препятствий. Караван двигался с трудом, мучительно, медленно. Фургоны ползли, продвигаясь буквально дюйм за дюймом.

Клив уехал вперед, разведать место для ночной стоянки. Наконец он нашел то, что искал, и на таком расстоянии, которое им удастся одолеть за день. Это был славный лужок, окруженный высокими соснами. Небольшой родник пробивался сквозь землю, от него вниз по склону каскадами сбегал ручей.

Здесь была хорошая трава, полно дров — и чистая, холодная горная вода. Последний раз оглянувшись вокруг, он расседлал мерина и протер седло изнутри пучком жесткой травы.

Он не слышал ни звука, кроме шума ветра в ветвях и журчанья воды. «А конь изрядно отощал», — подумал он. Даже на этом великолепном, сильном животном начали сказываться бесконечные мили, и даже зимняя шерсть не могла этого скрыть. Внезапно Клив и в себе ощутил усталость.

«Нам предстоит проехать еще много-много миль, прежде чем мы доберемся до золотоносных полей, а потом еще много миль до Сан-Франциско — но мне-то зачем ждать? Зачем ползти вместе с медлительными фургонами, когда на своем быстроногом коне я доберусь туда в несколько раз быстрее? Почему бы не сесть в седло с рассветом и не уехать, а потом просто продолжать и продолжать путь… до самых Золотых Ворот?»

Не успела эта мысль прийти ему в голову, как он уже понял, что это и есть решение всех его проблем. В конце концов, с чего он взял, что Лилит переменилась к нему — или переменится когда-то? Конечно, она стала более покладистой, с ней теперь легче общаться, временами в ее обращении можно заметить искреннее дружелюбие… но он слишком хорошо знал жизнь, чтобы доверяться таким мелочам.

Правда, у него нет денег, а игроку нужно иметь, что поставить, но в игорных домах можно встретить старых друзей, которые ссудят ему на первую ставку в фараон, а дальше уж он управится сам…

Он все еще размышлял, когда на поляну выкатились первые фургоны, а потом пришлось заняться мулами, костром, топливом. Но мысли остались…

Лилит очаровательна. Если уж должен человек жениться из-за денег, то лучшей не сыскать. У нее своя голова на плечах, но это как раз ему нравилось… и он вдруг подумал — а что дала ему игра за все потраченные на нее годы? Годы, потерянные безвозвратно…

Но все равно, надо быть последним дураком, чтобы ползти через эти горы и ломать себе спину тяжкой работой, когда верхом можно прорваться через них за несколько часов. Почему бы не забыть Лилит вообще? Почему бы не уехать прямо сейчас, сегодня ночью?

— Нам уже немного осталось, — донесся от костра голос Лилит. Она произнесла эти слова — и они повисли в воздухе, как будто это было не утверждение, а вопрос.

— Когда мы пересечем горы, я вам уже не очень буду нужен, — ответил он. — Оттуда вам уже будет легко добраться до места… ну, куда вы едете…

— Кроличий Каньон… это на Материнской Жиле note 37.

Лилит ответила, не задумываясь, но потом, подняв крышку с котелка, вдруг осознала смысл его замечания. Он больше не будет нужен? Что же, он собирается уехать, как только они пересекут Сьерру?

На мгновение ей показалось, будто ее ударили. Она замерла, уставясь на чайник невидящим взглядом; потом медленно опустила крышку на место и выпрямилась.

Вдруг она почувствовала себя опустошенной, одинокой и покинутой. Но почему, что это с ней? В конце концов, он же просто охотник за приданым, разве не так? Бродяга, голоштанный игрок… Да разве стоит такой человек, чтобы вот так из-за него убиваться?

Она хотела было спросить, когда он собирается уехать — и побоялась услышать ответ. Подбросила в огонь веток, потом снова подняла крышку и перемешала жаркое.

Но он заговорил сам — и произнес именно то, что она боялась услышать:

— Я подумал, что могу уехать вперед, верхом… мы ведь уже почти на месте, а меня нетерпение гложет.

Она заставила себя говорить обыденным голосом.

— Вы направляетесь на золотоносные поля?

— Нет, во Фриско note 38… боюсь, рудокоп из меня неважный.

— Я думаю, вы справитесь с любым делом, за какое возьметесь, — сказала она, старательно выбирая слова. Она пыталась пересилить себя, унять дрожь, говорить то, что нужно… и мучительно старалась преодолеть охватившее ее чувство потери, надвигающейся невосполнимой потери.

— Ну, что ж, — сказала она наконец, — вы свои деньги заработали. Вы обещали честную ежедневную работу за честную ежедневную плату, и вы делали куда больше, чем свою долю общего труда… это даже Роджер признает.

О, так он уже Роджер, вот как?! Неужели дело зашло так далеко? Морган завел привычку посиживать у их костра, и пару раз он замечал, как они беседуют тихо, почти задушевно.

Господи, — сказал себе Клив, — что ж я за дурак! Морган — человек солидный, надежный… пусть внешне и не вполне такой, о каких девушки мечтают… и обеспеченный, судя по разговорам. Короче, у него есть что предложить девушке — а что есть у Клива Ван Валена?

Мало того, что денег нет, так еще и репутация игрока… а что на другой чаше весов? Разве что кое-какое искусство в обращении с оружием. Если сопоставить все это вот так холодно и логично, то результат получится неутешительный. Какого же он дурака свалял, когда погнался за девушкой, уверенный, что сможет окрутить ее… при такой конкуренции?

И все дело в том, что он действовал точь-в-точь, как она предполагала, подозревая его… Как эгоистичный идиот. Все одно к одному — он опять впустую растратил время.

К костру подошла Агата и начала раскладывать пищу, озабоченно поглядывая то на него, то на нее. Она была достаточно умудрена жизнью и видела — что-то между ними случилось, но пока еще не представляла, что именно.

— Конечно, он все честно заработал, — сказала она, — заработал все, что ему положено… но есть кое-что, за что ты заплатить не сможешь, поверь мне…

«Утром, — подумал Клив, — утром я уеду. Я играл все время, что было мне отпущено, но рано или поздно пора выходить из игры. Главное — бросить карты, пока ты в выигрыше».

— Я уеду утром, — сказал он, — больше я вам не нужен.

Она беспомощно смотрела в огонь, разом потеряв аппетит. Наконец сказала:

— Но сколько я должна заплатить вам? Я не знаю… мы ни о чем не условились заранее, не договорились о цене…

— Вы мне ничего не должны. Вы меня содержали.

— Вы заработали больше этого, куда больше. Без вас мы бы не добрались сюда… если уж на то пошло, так мы бы все погибли, когда шайены напали, если бы не вы. Вы остановили панику, заставили выстроить фургоны в круг…

— Морган вообще не допустил бы паники, — сказал он, — а если бы не я, ее и не было бы. — Он поднял глаза. — Я вам раньше не рассказывал… Морган застал меня за игрой в карты, и мы подрались. Если бы не это, Морган остановил бы этого идиота проклятого, не дал ему орать сдуру…

— Ну, это все предположения, вы не знаете наверняка.

Он поднялся.

— Я знаю наверняка, что отвлек внимание Моргана в серьезный момент. И подверг риску всех в караване.

Он огляделся вокруг — ему хотелось сказать больше, но он не находил слов. Только повторил:

— Я уезжаю утром. Больше я вам не нужен.

Резко повернулся и пошел прочь от костра. Лилит начала было говорить — и замолчала, только беспомощно смотрела ему. вслед.

— И ты позволишь ему уехать? — спросила Агата.

— А что я могу сделать?

— Женщина всегда может найти ответ на такой вопрос, с тех самых пор, как Ева разделила яблоко с Адамом. А если ты в свои годы сама не знаешь, так я тебя уж не научу.

— Я люблю его.

Агата вскинула голову.

— Какой ужас, а? Ну, ты подумай! Говорила я тебе, держись за него! Это человек редкостно хороший, уж ты мне поверь! Когда тебе будет столько лет, сколько мне, так ты на любого согласишься, лишь бы дышал и теплый был! Они нам дают чувство покоя, можешь мне поверить…

— Я люблю его, — повторила Лилит изумленно, как будто сама это только что поняла. — В самом деле люблю…

— Слушай, не морочь мне голову своими переживаниями… морочь ему.

Весь лагерь уже улегся и многие успели заснуть, прежде чем Клив вернулся к фургону. Лилит лежала без сна, глядя на покрышку фургона, чуть освещенную угасающим костром, и слышала, как он развернул свою спальную скатку и стащил с ног сапоги. Она слышала каждый звук ипонимала, что он означает. Наконец он вытянулся со вздохом, и через минуту до нее донеслось его ровное дыхание.

Сон не шел к ней. Она вертелась с боку на бок, пытаясь найти удобное положение — и вдруг услышала новый звук.

Что-то — какое-то крупное животное — двигалось снаружи, возле фургона. Она слышала, как захрапел конь Клива, и потянулась к винтовке, которая лежала рядом, — но тут же быстро отдернула руку.

Звуки не прекращались, теперь это было приглушенное сопение, будто зверь принюхивался. Конь беспокойно вертелся вокруг колышка, к которому был привязан.

— Клив! — прошептала она. — Клив!

— Я слышу, — спокойно ответил он.

Он лежал абсолютно неподвижно и прислушивался. После его слов на мгновение наступила полная тишина, потом сопение возобновилось — и вдруг загремело перевернутое ведро.

Конь взвился на дыбы и начал биться на привязи.

Схватив револьвер, Клив выкатился из-под фургона, но не успел он выпрямиться, как почти рядом с ним поднялся на задние лапы крупный медведь. Рассерженный шумом, который поднял испуганно храпящий конь, и внезапным появлением человека, он издал жуткое рычание. И в тот же миг Клив выстрелил.

И тут же выстрелил во второй раз, в третий. Он стрелял так часто, как успевал нажимать на спусковой крючок.

Медведь кинулся на него. Вспышки выстрелов ослепили его, поэтому удар могучей лапы, который должен был снести человеку голову, пришелся мимо, однако все же медведь сбил его с ног корпусом.

Клив покатился по земле, но ухитрился удержать оружие в руке, а медведь гулко бухнулся с размаху о боковину фургона, потом повернулся, рыча и раздирая лапами раны на груди. Не заметив человека, зверь перепрыгнул через него, а Клив успел выстрелить вверх, прямо в громадное брюхо, потом поспешно вскочил на ноги и отступил назад, потому что медведь снова поднимался на задние лапы. Клив навел револьвер и быстро спустил курок, но боек только щелкнул — кончились заряды.

По всему лагерю слышались крики и недоуменные возгласы. Клив стоял, расставив ноги, и ждал нападения медведя.

У него не было с собой сменного барабана. Они все остались в карманах куртки или в седельных сумках. Он осторожно отступил еще на шаг, не сводя глаз с того места вблизи переднего колеса, где опустился медведь.

— Клив! Клив! Что с тобой? — прозвучал голос Лилит.

Он молчал. Медленно опустил револьвер и молчал, опасаясь издать звук и вызвать новое нападение зверя.

Прибежали несколько человек с оружием.

— Что случилось? Что тут было?

Клив подбросил в огонь дров. Хвойные ветки ярко вспыхнули. Медведь лежал там, где упал, возле переднего колеса фургона. Люди двинулись к нему осторожно, с оружием наготове.

Из фургона выбрались Лилит и Агата. Лилит бросилась к Кливу. Глаза у нее были расширенные и испуганные.

— Клив! Ты не ранен? Ты точно не ранен?

Гейб Френч ухватил медведя за лапу и оттащил от фургонного колеса. Зверь лежал неподвижной массой. Три пули впились в медвежью грудь, чуть левее середины, и все три входных отверстия можно было накрыть мужской ладонью.

Кто-то посмотрел на эти отверстия, потом на Клива.

— Ну, парень, вот это выстрелы!

Жизнь ему спас четвертый, последний выстрел — он прошел через живот медведя и перебил позвоночник. Если бы не это, медведь мог бы убить его, несмотря на смертельные раны в груди. Ему повезло… да, ему невероятно повезло.

Скорее всего, медведь вовсе не собирался ни на кого нападать — он просто рылся среди кастрюль и посуды возле фургона, привлеченный запахом пищи. Вспышки выстрелов Клива ослепили его, он испугался и, по-видимому, хотел убраться подальше, как и сам Клив. Только последний выстрел, парализовавший зверя, спас Клива от тяжких увечий — а то и худшего исхода.

Он улавливал лишь обрывки разговоров:

— …ну, смелый!…

— …боролся с медведем врукопашную…

— так стрелять, да еще в темноте…

Но сам-то он знал, что вовсе не герой. Он был перепуган и делал то, что вынуждали делать обстоятельства. Если бы он попытался удрать, медведь легко догнал бы его. Когда он обнаружил зверя так близко, единственное, что ему оставалось делать, — это стрелять.

Но все равно, история получилась такая, которую будут рассказывать и пересказывать повсюду, где появится кто-нибудь из этих людей.

Лилит схватила его за руку.

— Клив? О Клив, ты не можешь сейчас уехать А если бы медведь пришел, а тебя не было рядом? Что бы мы делали?

Он посмотрел на нее сверху вниз, положил руки ей на плечи и в душе родился ответ: «Ну, наверное, ты схватила бы свою винтовку, продырявила его насквозь и легла спать дальше». Но вслух он сказал:

— Да, мне лучше остаться. Я не могу бросить вас одних.

«Ну, а правда в том, — понял он, — что мне просто не хотелось уезжать от нее.

Я хочу всегда быть там, где Лилит. В конце концов, я жил игрой столько лет — и что это мне дало? Что толку тратиться на фишки, когда можно вот-вот сорвать банк?

Я должен остаться до конца. В конце концов, ведь у этой девушки застолблен золотой прииск!

Какой я был дурак, когда собрался уезжать!»

Глава одиннадцатая

Каньон Раббитс-Фут, то есть Кроличья Лапка, известный всем и каждому просто как «Кролик», представлял собой неровную рану в теле горы, как будто разорванной пополам чудовищным землетрясением. Он глубоко врезался в скальный массив. Отвесные склоны поднимались от ручейка на дне до края обрыва больше чем на тысячу футов.

В том месте, где каньон немного расширялся, вдоль быстрого мелкого ручейка лепились несколько сложенных из камня домиков, хижин из горбыля и простых землянок, где укрывались золотоискатели, когда не копались в песке, не промывали его в лотках и не чистили промывочные желоба.

То здесь, то там какой-нибудь старатель отводил воду из ручья к своему желобу, чтобы промывать набросанные лопатой кучи песка и гравия — после промывки в канавках на дне желоба оставалось золото.

Дорога, если можно ее так назвать, прихотливо вилась среди хижин, вдоль ручья, поднималась на высокую террасу и спускалась обратно к самой воде.

Клив Ван Вален и Лилит осторожно прокладывали себе путь среди работающих людей. Несколько раз то его, то ее окликали старые знакомые, и работа на время замирала. Женщины тут вообще появлялись нечасто, а такие женщины, как Лилит, были редкостью во все времена. Мужчины бросали работу, чтобы поглазеть на нее, прикрывая рукой глаза от солнца.

Было позднее утро. Большинство золотоискателей работали, засучив рукава рубашек, из-под которых выглядывало красное шерстяное белье. Многие были обуты в неуклюжие башмаки со стоптанными каблуками, хотя кое-где попадались люди в мокасинах или сапогах для верховой езды, а то и босые. Все до единого были бородатые, небритые, зачастую немытые — и вооруженные. А если у кого во время работы револьвер не висел на боку, то он лежал тут же под рукой.

Это была грубая, крепкая, добродушная толпа индивидуалистов, каждый из которых держался настолько независимо, насколько позволяла его физическая сила или сила оружия. Еще несколько дней — или несколько недель назад — ни один из них не знал других, а еще через несколько недель каждый очутится на каком-нибудь другом ручье, повинуясь капризам россыпи.

Какой-то здоровенный золотоискатель узнал Лили

— Эй, Лил! Спой нам песню!

Она помахала рукой, вспомнив этого человека -она видела его в Сент-Луисе, он там старательно ускользал от служителей закона.

— Мы торопимся, ребята! В другой раз!

— Давай, Лил! — приветливо заорал человек и Сент-Луиса — бородатый, с волосатой грудью. — Спой нам песенку!

Она рассмеялась.

— Ребята, а что ж ему спеть? «Как тебя звали в Штатах»?

Все, кто ее слышал, разразились хохотом, а бородатый сделал вид, что увертывается от удара.

Клив повернулся в седле.

— Если ваши заявки истощатся, вы сможете взяться за следующие. Так что хватит еще песен на вашу долю.

Узкая тропка, по которой они ехали, отвернула к соснам, в сторону от ручья, который в этом месте заполнял все ложе каньона, такого узкого, что солнечные лучи доходили до воды лишь в самый полдень.

Скоро они доберутся. Клив ехал впереди, полуобернувшись в седле, чтобы не маячить все время спиной к Лилит.

— Я отправлюсь в Сан-Франциско, — оживленно говорила она, — куплю себе дом на Ноб-Хилл, заведу собственную карету с кучером. У меня будет самое тонкое белье, и серебро, и хрусталь — все, о чем я мечтала… и я никогда больше не буду петь перед толпой мужчин.

Через минуту-другую она добавила:

— А еще у меня будет концертный рояль, и когда мне захочется петь, я буду петь для себя… и для своих друзей.

— А для меня ты будешь петь, Лилит?

— Да, всегда, когда захочешь… и я буду носить красивую одежду, давать обеды людям, которые мне нравятся… а, может быть, совершу путешествие в Нью-Йорк… или даже в Париж и в Вену. Ты был в Вене, Клив?

— В Вене, Инсбруке, Байрейте, Веймаре, Монте-Карло… тебе там понравится, Лил.

Дорога делала длинную петлю, и далеко впереди они увидели более широкую часть каньона, где находились участки подземных разработок жильного золота. Теперь дорога стала шире, они ехали рядом и молчали. Так много ждало их впереди… и вскоре так много можно будет оставить позади…

Дорога нырнула вниз, и они увидели груды камня там, где из туннелей выбрасывали пустую породу. Ниже, на берегу ручья, стоял желоб для промывки золота, а из него в ручей стекала тонкая струйка воды.

У горы, под несколькими растрепанными деревьями, стоял сбитый на скорую руку сарайчик; на пеньке у двери сидел бородатый человек и курил трубку. В нескольких шагах от него индейская скво молола кукурузные зерна на примитивных жерновах.

Они подъехали ближе, но ни бородатый, ни скво даже не подняли глаз. Бородач, неподвижный как камень, глядел на солнечные блики в ручье.

Клив и Лилит остановили коней. Она бросила взгляд на темную дыру в склоне горы, потом огляделась по сторонам с явным разочарованием. И внезапно, непонятно почему, ощутила холодок страха.

— Мы ищем мистера Хаггинза, — сказал Клив.

— Считайте, что нашли.

— Это — мисс Лилит Прескотт.

— А я так и подумал. Мне говорили, что она красотка. — Он беззаботно махнул рукой. Под ногтями была грязь. — Все тут, как старина Брукс застолбил. Тут у него одно время работало двадцать человек.

— А где они теперь? — спросила Лилит. — Кто сейчас добывает золото?

— Вы про золото говорите… вы в жизни не видели такого золота, как эта заявка давала! Только это оказался просто карман — добыли на четыре тысячи, а потом он иссяк…

Непонятный страх стал реальностью. Клив быстро оглянулся на Лилит. Губы у нее были крепко сжаты — и от потрясения, и от мысли о том, что оно означает для Клива.

— Мистер Брукс… он успел потратить сотни три, прежде чем у него сердце отказало, да и мне пришлось изрядно выложить за гроб с бронзовыми ручками… тут в горах это здорово дорого обходится. Ну, а остальное — там чистая ерунда осталась. Я так считаю, мне причитается, за то что я сижу тут на этой. заявке. — Он поднял на них прищуренные глаза. — Это ж ведь честно, а?

Клив повернул коня.

— Ты поверишь ему на слово, или мне поглядеть? Я ему верю.

Бородатый наконец пошевелился и поднялся с пенька.

— Прошу, пожалуйста, глядите — только там и глядеть-то не на что. Мы с моей женщиной… мы отсюда уматываем. Я в том смысле, что тут для человека и нет-то ничего… мы отправимся в дальние леса. Уж такой я человек — люблю охоту.

Без единого слова Лилит повернула лошадь обратно к тропе. Только через несколько минут она сказала спокойным тоном:

— Что ж, как ты и говорил, Клив — я всегда могу петь. Думаю, можно начать прямо здесь… Я им пообещала, что в другой раз. Ладно, пора нам и вернуться — вернуться к действительности.

* * *

Роджер Морган услышал звуки музыки, еще не добравшись до парусинового шатра — театра. Первое, что он увидел от входа, была длинная стойка, за которой четверо барменов вертелись, как на сковороде, едва поспевая выполнять заказы людей, толпящихся у бара в три, а то и четыре ряда. Здесь были калифорнийские испанцы в расклешенных книзу штанах, здесь были китайцы, ирландцы, немцы, французы и, конечно, мексиканцы, «чили», как звали их здесь по названию любимого блюда, мяса с красным перцем, — в этой толпе можно было сыскать любую расу и любую национальность.

Он шагнул чуть в сторону от двери и огляделся. За несколькими столами шла игра. В дальнем конце шатра находилась сцена, сейчас пустая. Музыканты, сдвинув стулья к краю сцены, сидели и пили пиво.

Поселок Джекэсс-Хилл, или Ослиная гора, переживал бум. Один из карманов в кварцевой жиле давал ежедневно от ста до трехсот долларов; какой-то золотоискатель буквально за полтора месяца выгреб золота на десять тысяч долларов с участка площадью едва в сотню квадратных футов. Дюжины разведывательных шурфов вдоль горы дали своим хозяевам достаточно, чтобы превратить их в богачей — по крайней мере, на какое-то время. Поселок называли Ослиная гора в честь вьючных ослов, которые бесконечными караванами брели через гору к шахтам.

Это была необузданная толпа, сорящая деньгами. Не каждый здесь стал богачом, но каждый подхватил золотую лихорадку, так что каждый вел себя как богач и, пока были деньги, тратил их как богач.

Морган пробивался через толпу, обшаривая взглядом столы в поисках знакомых лиц — и среди них то, которое он смутно предполагал здесь увидеть и которого надеялся не видеть больше никогда.

И вдруг на сцене, под звуки аккордеона и скрипки, появилась Лилит и запела «Как тебя звали в Штатах?».

Роджер Морган нашел свободный стул и уселся, не сводя с нее глаз. Игра пошла медленнее, здесь и там люди даже отставляли в сторону стаканы. Все как один смотрели они на нее. В ней не было ни капли бесстыдной развязности обычных «артисток» палаточных театров в золотом краю. Она выглядела свежей, молодой и прекрасной. Это была девушка из дома, из родных мест, только с каплей еще чего-то, от чего у каждого мужчины в шатре кровь закипала. Песня кончалась — и начиналась новая, девушка грациозно двигалась по сцене, глаза ее переходили с одного человека на другого, и каждому казалось, что она поет для него одного.

В конце концов Морган уже не мог больше терпеть. Он поднялся, вышел наружу, обошел шатер вокруг и направился к знакомым «шхунам прерий», которые здесь использовались как раздевалки и жилые помещения. Он ждал там, пока она не вышла из шатра.

— Мисс Прескотт!

Лилит хотела было пройти мимо, но потом узнала его.

— О, здравствуйте, мистер Морган! Простите, что не могу пригласить вас в фургон. У нас страшно тесно.

— Это не жизнь для такой женщины как вы. Я слышал, ваша шахта истощилась, а ваш возлюбленный дружок вас бросил. Где он сейчас?

— Клив? Я слышала, он в Хангтауне.

— Вы хотите сказать, что этот негодяй действительно уехал и бросил вас?

— Да, он действительно бросил меня, но я не согласна, что он негодяй. Клив есть Клив, вот и все…

Морган ковырял землю носком сапога.

— Вы меня ставите в тупик, мисс Прескотт. Когда такой прохвост, который заслуживает только смерти… Да если б вы мне дали волю, я бы выгнал этого картежника из каравана к чертям собачьим в первый же день. Нам бы тогда досталось куда меньше неприятностей.

— Он нес свою ношу, мистер Морган. Даже вы признавали это. А насчет того, чтоб выгнать Клива к чертям собачьим… не так-то легко его выгнать, мистер Морган. Кое-какие шайены могли бы вам об этом рассказать.

— Не спорю, он умеет стрелять… но он уехал и бросил вас. Да что он за мужчина после этого?!

— Мистер Морган, всю жизнь я искала себе богатого мужа. Так могу ли я ставить ему в вину, что он ищет богатую жену? Может, мы оба рождены для нищеты — по крайней мере, у меня начинают появляться такие подозрения — но нам обоим это не по вкусу… — Она повернулась к фургону. — Извините, мне надо переодеться.

Он загородил ей дорогу.

— Вы сами-то верите тому, что говорите? Скажите правду.

— Мы с Кливом и пяти минут не прожили бы на одной любви. Вот и вся правда, которую вам надо знать, мистер Морган.

— Тогда, значит, вы ответили на вопрос, который я задавал на протяжении двух тысяч миль. А теперь смотрите. Я владею самым большим ранчо, какое вам видеть доводилось… его за день не объедешь верхом. Рано или поздно эта земля превратится в деньги. Вы говорите, что выглядывали себе богатого мужа. Ну, так вы на него сейчас смотрите!

Лилит смотрела на него, но не видела; у нее перед глазами была она сама, та, прежняя мокрая оборванная девчонка на берегу реки Огайо. Нет, не этого хотела та девчонка — ни палаточного театра, ни предложения Моргана… Она не знала точно, чего так отчаянно хотелось той девчонке, но она знала, что вовсе не этого…

То, что предлагает Морган, — это обеспеченность, убежище от непогоды. Но разве она когда-нибудь просила убежища хоть у одного мужчины? Разве не стояла она всегда на своих ногах, всегда, какие бы ни были трудные времена? Не было в мире человека, которому она осталась должна… кроме — и то самую малость — Лайнуса Ролингза.

«Лайнус, — говорила она себе, — все понимал. Даже когда он отдал свою свободу Еве, он все же предоставил мне возможность стать свободной. Лайнус, лучше чем я сама или кто другой, знал, должно быть, с чем я столкнусь, потому что — пусть в другое время и на другой лад — он сам столкнулся с тем же самым. Лайнус знал, что свободу никогда не купишь задешево. Лайнус понимал меня… ну, что же, а я понимаю Клива».

— Вам ни о чем и думать не придется, только о детишках. Мы можем уехать хоть сейчас… как только вы готовы будете.

Она внезапно» улыбнулась ему — потому что наконец приняла решение. Или оно было принято давным-давно? Откуда знать человеку, когда он что решил?

— Не сейчас, Роджер, — и никогда.

— Да как вы могли сказать такое? — Он не мог поверить. — Вы же ведь сказали… да вы-то сами хоть верите тому, что сказали?

— Слишком долго объяснять. Простите, мне, правда, жаль…

Роджер Морган резко отвернулся и быстро зашагал прочь. Она смотрела ему вслед с легкой грустью, но без сожаления.

— Ну-ну! — У входа в фургон появилась Агата. — Я все слышала! Уж ты не упустишь случая наделать ошибок! Ну, почему я не могу свалять дурочку хоть раз? А?

— Да, конечно, я дура, но я знаю, чего хочу, и на меньшее не соглашусь.

— Надо было нам обеим отстать от каравана в Солт-Лейк-Сити. Конечно среди мормонов приходится делить мужа с другими женщинами, но все-таки у тебя муж есть. — Агата перевела дух. — Ну, и что ты теперь собираешься делать?

Лилит неожиданно рассмеялась.

— Что я собираюсь сделать? А то, что моя сестра сделала. Когда она нашла своего мужчину, у нее хватило ума пойти за ним следом, и она не допустила, чтоб хоть что-то встало у нее на дороге. Ну, что ж, я тоже пойду следом за своим мужчиной, и если он не придет ко мне по доброй воле, уж я найду способ его заставить.

— Ну-у, слава Богу! — Агата уперлась руками в бока. — Наконец-то ты начала шевелить мозгами — в первый раз за все время, что я тебя знаю! Говорю я тебе, мне смотреть тошно было, как ты позволяешь этому Кливу Ван Валену выскользнуть между пальцев, когда он был с потрохами у тебя в руках!

— Да ему только деньги мои нужны были!

— Брось-брось, сама знаешь, что врешь. Может, он и в самом деле так думал, может, и ты в это верила… только я в жизни не видела, чтоб мужчина так смотрел на пачку денег, как он на тебя. Уж я-то жизнь повидала, но от вашей дури меня просто оторопь брала!

— Надеюсь, ему хотелось не только этого!

— Надеешься, а? Глядите, она надеется! Слушай, милочка, поверь мне на слово, если они тебя так хотят, ты можешь радоваться. Всегда успеешь после откормить его, чтобы успокоился. Ни один мужчина не даст себя привязать к коновязи по доброй воле. Ты должна насадить хорошую приманку на крючок, а когда он на эту приманку клюнет, тут уж постарайся, чтоб он чувствовал себя счастливым, чтоб ему с тобой уютно было — и ты его привяжешь крепче, чем цепями. И еще тебе скажу: тот, которого ты таким способом не сможешь удержать, и не стоит того, чтоб его удерживать! Сделай для мужчины домашнюю жизнь легкой, и он от тебя не захочет сбегать — чего ему дергаться, если ты заботишься о том, что ему нужно. Он, может, время от времени подумывает, как бы невзначай сбиться со следа, но ты ему дай понять, что он может это сделать в любую минуту, когда захочет, — если ты такая толковая, как мне кажется, так он никогда и не захочет…

* * *

Колесный пароход «Королева Сакраменто» имел размеры поменьше, чем те суда, что Клив видел на Миссисипи, но пассажиры практически ничем не отличались. Правда, в целом они были одеты чуть попроще и чуть больше выставляли напоказ свои деньги, которых, похоже, у каждого хватало.

На Миссисипи джентльмена можно отличить по одежде… здесь, на Сакраменто, классификация не столь проста. Здесь хорошо одетый человек — это почти наверняка игрок. Исключение составляли попадающиеся изредка бизнесмены из Сан-Франциско или совсем уж случайный путешественник с Востока либо из Европы. А золотоискатели, ранчеры и фермеры одевались в воскресный вариант своей обычной одежды.

Клив Ван Вален посмотрел в свои карты. Перед ним стоял приятного вида столбик золотых монет, на руках была пара тузов и пара десяток. Ему редко везло, но он ухитрялся понемногу выигрывать и без везения, пользуясь своим знанием карт, людей, вероятностей — своей памятью. Он помнил разыгранные карты, помнил, как кто играет с разной картой на руках — на все это память у него была исключительная. Через несколько месяцев после игры он мог точно назвать каждую сдачу, одну за другой; а по прошлому опыту умел оценить, как поведет себя каждый игрок при тех или иных картах.

Ему редко приходилось прибегать к вероятностным оценкам. Обычный средний игрок — не профессионал, но твердо убежден, что знает толк в картах. Более того, среднего игрока может ввести в заблуждение вера в свои деньги. Очень немногие правильно оценивают шансы при каждой конкретной сдаче. Как известно любому игроку, бывает, что карта «прет» — такие полосы везения не имеют ничего общего ни с логикой, ни с вероятностью, и поэтому Клив старался выйти из игры без потерь, когда так «перло» другим. Самому ему везло редко.

Из главного салона долетала едва слышная музыка, и он машинально начал мурлыкать мелодию себе под нос. Это была песня «Дом на лугу». Было сыграно вступление, а потом запел женский голос — и Клив замер. Он напряг слух, чтобы убедиться, что это тот самый голос — и понял, что не ошибся.

Он чуть выпрямился в кресле. Карты как будто слегка расплывались перед глазами. Ему дали очередную карту, и он механически присоединил ее к остальным. Это был третий туз — у него на руках оказался фулл note 39.

Клив внимательно посмотрел на свои карты, потом окинул стол быстрым взглядом. И внезапно понял, что попал на гребень волны. А когда у человека есть голова на плечах, он крепко держится за гриву удачи.

Других игроков за столом он уже оценил. Если правильно разыграть, этот фулл принесет ему сотни три-четыре долларов. Они уже были все равно что у него в кармане.

Теперь слова песни долетали до него яснее… песня и голос, которые он много раз слышал прежде, у костра на равнине. Это была Лилит, конечно… В последнее время юн даже слышал ее голос во сне.

Разумный игрок вовсю использует полосу везения — но как ему использовать эту?

Человек в сером жилете сказал:

— Играю!

Игрок, сидящий напротив, отозвался:

— Я погляжу, как другие играют.

Слово за Кливом. Он снова взглянул на карты, потом аккуратно собрал их и положил на стол рубашкой кверху. И резко поднялся на ноги.

— А с вами-то что? — спросил серый жилет.

— Мои извинения, джентльмены. Я выхожу из игры.

Он сгреб со стола столбики золотых монет в ладонь, высыпал их в карман, а потом направился к выходу.

— Эй, послушайте! — начал серый жилет. — Я…

Клив левой рукой поднял карты со стола и развернул их перед собой, не открывая другим.

— Джентльмены, я выхожу, но если кто-нибудь из вас думает, что у него карты лучше моих — вот этих, которые я положил на стол, я буду рад поставить на каждую карту; давайте разыграем их одну за другой. Я бросил карты, которые облегчили бы вас, джентльмены, сотен на пять долларов, но если вы мне не верите…

— Нет, — сказал серый жилет, — почему же не верим, но вы выиграли довольно много наших денег…

— Да, выиграл, а с этой картой и еще выиграл бы. Но давайте — карта за картой.

С тем, что было у него на руках, он точно выиграл бы три ставки и проиграл две; а при таких шансах он был готов играть хоть до утра.

Человек в сером жилете пожал плечами.

— Что ж, можете выйти, если хотите, я не собираюсь лезть на рожон, когда вы с такой охотой предлагаете розыгрыш. А потом, — он улыбнулся, — пока что показался только один туз, остальных мы не видели, так что есть шанс, что у вас на руках может быть туз, а то и два.

Клив усмехнулся ему. Развернул свои карты и выложил на стол перед ними.

— Смотрите сами, джентльмены. А теперь — всего хорошего!

Главный салон был заполнен на две трети. За столами сидели мужчины и женщины. Кое-кто ел, другие просто пили. За одним из столов сидела в одиночестве Агата. Лилит в красивом платье стояла посреди сцены и заканчивала песню.

Клив Ван Вален остановился и вытащил из нагрудного кармана сигару. Осторожно обрезал конец и раскурил. Если это возможно, Лилит была еще красивее, чем тогда, когда он видел ее в последний раз.

Подчеркнуто медленно он шагнул в дверь и пошел к ней через весь длинный салон. Она видела, как он приближается, и закончив песню, резко повернулась, чтобы уйти.

Лилит заметила его в тот самый миг, как он появился в дверях, и у нее ослабели колени. Сердце бешено колотилось, она бросилась бежать, но Клив поднялся на сцену и преградил ей путь.

— Лили, я должен поговорить с тобой.

Она была не в состоянии ответить, как будто утратила дар речи. Губы свело, и когда она попыталась их раскрыть, то не смогла.

Он знал, что весь салон наблюдает за ними, но ему было все равно.

— Лили, несколько минут назад, услышав твой голос, я бросил выигрышную карту, а вместе с ней — полосу везения, какой у меня давно уже не бывало — я не верил раньше, что смогу сделать такое даже ради самой лучшей девушки на свете. Я бросил выигрышную карту, потому что понадеялся, что моя полоса везения дотянется до тебя.

Он взял ее за обе руки.

— Лил… не захочешь ли ты связать свою жизнь с негодяем-картежником?

И вдруг все в ней всколыхнулось, и как будто вырвалось теплым волшебным потоком. Следующее, что она помнила — это ее руки, обвившиеся вокруг его шеи, и она сама не обращает внимания на взрыв аплодисментов в салоне.

— Наконец-то мы на нашем пути! У меня есть тысяча двести долларов — прямо здесь.

— А что мы сделаем? Откроем игорный дом?

— Женатый человек должен проводить вечера дома, — возразил Клив. — А как насчет мюзик-холла? Ты могла бы петь и танцевать, и…

— Ничего подобного, — прервала его она. — Замужняя женщина по вечерам должна сидеть дома со своим мужем. — И тут же обеспокоенно глянула на него. — Но, Клив, на сколько нам хватит тысячи двухсот долларов! Мы же не можем просто сидеть дома и…

— Лилит, а видела ли ты — по-настоящему видела Сан-Франциско? Сегодня это уродливый, маленький, полный блох городишко… он горит каждые пять минут, но каждый раз, как его восстанавливают, он становится больше и красивее. Он живет, Лилит, живет и брыкается, и никому его не остановить! И поэтому хочется самому даже включиться в действие, что-нибудь там построить, начать какое-то живое дело — пароходную линию, железную дорогу, что-то такое, что помогло бы этому городу-крошке подрасти…

— На тысячу двести долларов?

— Люди начинали и с меньшего. А, кроме того, там сейчас Гейб Френч — он организовал доставку товаров к шахтам в Неваде. Гейб всегда относился ко мне с симпатией, думаю, я смогу купить пай в его деле. Кстати, мой отец хотел, чтобы я занялся транспортным бизнесом. Мы можем начать с перевозок и торговли, а прибыли вложить в недвижимость.

— Недвижимость? В Калифорнии? Ты думаешь, мы сможем на этом заработать хоть какие-то деньги?

— Когда-то кто-то сможет. Если мы сумеем просто продержаться хоть немного… это возможно.

Часть третья. ВОЙНА

До Гражданской войны переселенцы текли на Запад струйками, после нее они хлынули потоком. Именно Союз окончательно открыл Запад — свободная единая нация, где все люди равны, где каждый сам себе хозяин. Открытая земля манила, предлагая создать обширнейшую империю, о какой когда-либо мог мечтать человек, она давала простор и богатства, необходимые для достижения провозглашенной нацией цели…

Глава двенадцатая

Ева Ролингз стояла на широкой веранде и, прикрывая рукой глаза от солнца, смотрела вдоль реки в сторону городка. Оттуда приближалась повозка, но пока еще она была слишком далеко, чтобы понять, кто это едет. Однако в эти дни любая повозка пробуждала в ней страх.

Она посмотрела на поле, где пахал Зеб, — а Джеремая шел за ним следом, разбрасывая зерна. Сыновья слаженно работали вместе, и она этому радовалась, потому что слишком уж они разные были во многом. С самого начала войны она жила в тревоге, не столько из-за того, что уже произошло, сколько из страха перед тем, что еще может случиться — и уже случалось в других семьях.

Скажем, в семье, что жила чуть дальше по дороге, братья разошлись — один отправился в армию Союза, а другой поехал на юг, чтобы присоединиться к Конфедерации note 40. По всему Огайо, Иллинойсу, Теннесси и Кентукки можно было видеть, как расходятся по разные стороны баррикад отцы и сыновья, как братья по-разному понимают свою верность и свой долг.

Счастливыми были двадцать лет note 41, что они с Лайнусом прожили на этом месте. Глядя, как мальчики обрабатывают поле, она возвращалась мыслями к тому страшному дню двадцать лет назад, когда они выбрались на берег после катастрофы на водопаде, когда отец и мать пропали, Лилит осталась где-то выше по реке, а Сэм был ранен…

Казалось, большего горя быть не может, — и все же с того самого дня началось ее счастье. Правда, она потеряла родителей и очень не скоро оправилась от этого удара, но Лилит и Зик нашлись. Впрочем, ей бы следовало знать, что Лилит выберется на берег — она-то плавала лучше их всех.

А потом, в довершение всего, вернулся Лайнус…

Грохот колес двуколки заставил ее снова поднять глаза, и она увидела, что во двор въезжает почтальон Питерсон, только почему-то в военной форме.

Острым уколом в груди отозвался страх… а когда она посмотрела в сторону поля, то увидела, что сыновья уже привязали упряжку и, прыгая через борозды, бегут к дому.

— Эй, мистер Питерсон! — сказала она. — Что это вы вырядились в форму?

— Милиция приведена к присяге, миссис Ролингз. Я теперь капрал Питерсон. Боюсь, мы не так скоро увидимся снова… Тут вам письмо — из самой Калифорнии.

— Это, должно быть, от Лилит! — Она поспешно распечатала письмо. — Мистер Питерсон… капрал… Не могли бы вы обождать буквально минуту? Может быть, мне придется написать ответ немедленно.

— Я, честно говоря, надеялся, что Зеб пойдет с нами, — сказал Питерсон. — Он чуть не лучший стрелок в здешних местах — почти такой же меткий, как его папаша.

— Его папаша пошел в армию, когда первые трубы затрубили. Разве одного Ролингза не достаточно?

Зеб перепрыгнул через забор и подошел к крыльцу, улыбаясь Питерсону.

— Ты гляди-ка! Вы отлично выглядите в этой форме!

Он взял ковшик, сделанный из бутылочной тыквы, и зачерпнул воды из ведра, стоящего в тени на веранде. Он пил, а с ковша срывались сверкающие капли.

— Зеб, — сказала Ева, — твоя тетушка Лилит пишет, что в Калифорнии войны нет и, как они считают, не будет вовсе. Дела идут хорошо, и для молодого человека есть сколько угодно возможностей проявить себя. Вот послушай: «У нас тут идут разговоры о строительстве железнодорожной линии на восток, и Клив считает, что при его деловых связях он сможет участвовать в этом предприятии с самого начала. Мы были бы рады Зебу, если бы он захотел приехать».

— Ма, — сказал Зеб подозрительно, — ты что, писала тетке обо мне?

— Не так чтобы напрямую, но…

— Ты писала?

— Я только написала, что ты не любишь работать на ферме, как и твой папа.

— Мама, — сказал Зеб, пытаясь убедить ее, — у тебя неправильное представление об этой войне. Все будет хорошо. И ты ведь знаешь, папа всю свою жизнь…

— Миссис Ролингз, — вмешался Питерсон, — я знаю от самого капитана — мы ни за что не проиграем. Да, у этих ребят с Востока случилась неприятность на Булл-Ране note 42, но когда появимся мы, парни с Запада, и ударим на мятежников, они разбегутся как зайцы!

— Это почему же? — холодно спросила Ева.

— Очень просто! Восточные солдаты — это городские парни, галантерейщики и всякое такое. Ну а мы, ребята с Запада… да мы ружейный ствол грызли, когда у нас зубы прорезались. Уж мы покажем мятежникам, что почем, не беспокойтесь!

— Ма, — сказал Зеб, — папа оставил на твое усмотрение, отпускать меня на войну или нет, но ты-то знаешь, что он думает на самом деле…

— Миссис Ролингз, — убеждал Питерсон, — мало чести топать за плугом. Мне жутко подумать даже, что я мог упустить свой шанс. Представьте, каково будет парню, когда все пойдут, а он дома останется…

Нет, спорить бесполезно. С самого начала ей было ясно, что ничего из этого не получится. Когда Лайнус ушел на войну, она надеялась, что Зеб согласится остаться дома, но в глубине души понимала, что надежды эти напрасные. Душа его рвется, и он уйдет.

Ева ничуть не разделяла их оптимизма. Она была реалистка до мозга костей и ясно представляла, что ждет впереди, куда как ясно. Ей приходилось говорить с южанами, и она знала их свирепую гордость, их уверенность в победе. Не такой они народ, чтобы легко сдаться.

— Спасибо, что подождали, капрал, я думаю, спешки с ответом на это письмо нет. Еще раз благодарю.

— Так ты решила, что] я могу идти на войну? — с жаром спросил Зеб.

— Ну, кое-что еще надо будет сделать, Зеб. Мы должны все толком продумать.

Питерсон подмигнул Зебу.

— Будьте здоровы, миссис Ролингз. А с тобой, надеюсь, мы еще увидимся, Зеб!

Зеб быстро повернулся и поспешил за матерью.

— Ма!

— Надо выстирать твое белье и заштопать носки. Форму тебе выдадут?

— Думаю, что да.

— Но, может, тебе рубашек не дадут. Ты эту сними, я ее выстираю. Другие две чистые, но не выглаженные.

— Мать…

Она резко повернулась с расширенными глазами.

— Почему ты так назвал меня! Раньше ты всегда говорил «мама».

— Не знаю, — серьезно ответил он, — мне вдруг показалось, что «мама» — это сейчас как-то… недостаточно.

— Сынок… ты, наверное, захочешь отлить пуль про запас, — сказала она, сдерживая слезы. — Вы с папой всегда предпочитали сами делать пули. И отлей их побольше, Зеб, — я думаю, эти мятежники ничуть не трусливее наших парней. Не забывай, что большинство из них росли и воспитывались точно так же, как ты и Джеремая. Это будут умелые ребята, и стрелять они будут как положено…

Нужно все время что-то делать. В этом она всегда находила ответ, на все вопросы. Если она будет занята, у нее не останется времени на раздумья… После того, как они похоронили под скалой папу и маму, она все время работала, так трудилась, что Лайнусу приходилось время от времени останавливать ее… но работа всегда спасала.

Она отвернулась к окну и долго молчала, глядя на зеленые холмы, на красивый луг, где паслись коровы. За лугом Стоял нетронутый лес, там никогда не рубили Деревьев. С самого начала Лайнус оставил этот участок, так сказать, в стороне, и не позволял никому и веточку сломать здесь — только собирать после бури обломанные сучья. Он держал его для диких животных, это было заповедное место, здесь даже сам Лайнус не охотился… целый участок леса в том состоянии, как создала его природа, такой же дикий, как в самый первый день, когда белый человек ступил ногой на эту землю.

Соседи считали, что он дурака валяет, но он держался своего крепко.

— Это для зверья, — говаривал он, — им нужно место, где плодиться, безопасное место. А кроме того, — добавлял он, — в эти края наплывает все больше народу, и скоро ни один из них и представить себе не сможет, как тут было, когда мы в первый раз увидели наши места. Я считаю, мы должны хотя бы так отблагодарить здешнюю землю — сохранить этот участок таким, каким он всегда был…

Была ли она вправе оторвать Лайнуса от его всегдашней дикой, свободной жизни? И не чувство ли вины за это вынудило ее отпустить Зеба на войну? Не из-за того ли, что она привязала одного человека к земле, ей приходится отпустить на свободу другого?.. Лайнус не чувствовал себя несчастным, это она знала точно, — и все же сколько раз замечала, как он смотрит куда-то вдаль странным, тоскующим взглядом! Сколько раз уходил он в дикие места, чтобы побыть среди вольной природы… А Зеб похож на него.

Не всегда она была уверена, что Лайнус вернется. Как в тот раз, когда он пошел по следам хромого медведя. Об этом медведе говорили везде, где собирались люди, -громадный старый зверь, куда крупнее всех, каких видели в этих местах, и хитрющий. Она слышала разговоры о нем давным-давно, да и Лайнус тоже. По вечерам люди собирались у огня и толковали о хромом медведе, как если бы он был сверхчеловеком или что-то в таком роде. Он приходил и убивал… как-то зимой он убил их белолобого теленка. А на следующую весну — двух свиней.

Он убил молодого Хеннингтона… совсем мальчишка был, ему едва восемнадцать лет исполнилось. Этот парень, Хеннингтон, хотел прославиться, задумал убить знаменитого хромого медведя — и пошел по его следу. Много дней миновало, пока его нашли и прочитали все по следам — он преследовал медведя, а медведь ждал его в засаде.

Лайнусу приходилось слышать от индейцев, что далеко на севере, на Аляске, медведи устраивают засады на человека, но здесь, на Огайо, про такое и не слыхивали. Ни один индеец не стал бы охотиться на хромого медведя. А после того, как он уничтожил всю свору Симпсона, здесь никому не хотелось даже приближаться к этому зверю.

А потом он убил жеребчика, которого Лайнус оставил на племя, и тогда Лайнус снял со стены свою старую винтовку. Зеб хотел пойти с ним, но отец не позволил. Он ушел своей пружинистой походкой лесовика, и вернулся из лесов только через два месяца.

Он был изможденный, тощий как жердь, глаза глубоко запали, он был похож на привидение — но Ева в жизни не видела его таким счастливым. Он вытащил из заплечного мешка хромую лапу и положил на ступеньку. Эта лапа была куда больше размером, чем положено нормальному медведю, все поселенцы и индейцы пришли, собрались в круг и молча смотрели на нее, не веря своим глазам. Но он выследил этого хромого медведя, пошел по следам в дальние леса и убил его. Никто никогда не услышал от Лайнуса эту историю в подробностях, но еще много месяцев он внезапно просыпался по ночам и хватался за винтовку, которую всегда держал рядом.

Необычайной и страшной была для Лайнуса эта охота на хромого медведя; под конец уже не только человек охотился на медведя, но и медведь на человека, — и однажды он вышел прямо на зверя, который сидел на месте и ждал его.

Медведь сидел, уставившись на него, глядел ему прямо в глаза так, как никакой зверь не может человеку в глаза глядеть… а этот медведь глядел — как будто хотел увидеть, что ж это за человек гонится за ним так долго и так упорно. Даже медведь, и тот под конец отощал.

Но только через много дней смог он всадить в медведя пулю. А в тот раз медведь просто поглядел на него, и прежде чем па успел сорвать с плеча винтовку, о-о… этот старый медведь исчез в кустах, просто испарился.

И наконец они встретились. Это случилось на узком песчаном берегу озера — одного из этих Великих Озер, про которые вы все слышали. С озера дул холодный сырой ветер. Тут они и встретились — и решили свое дело один на один. Медведь залег на своем следу, хотел подстеречь его, но человек долго изучал все его уловки, и не пошел прямо по следу, а взял чуть в сторону…

Он и медведь, они увидели друг друга одновременно, и когда он вскинул винтовку, медведь бросился на него. Похоже, хромая лапа ничуть не замедляла его бег, но человек выстрелил чуть раньше, чем медведь до него добрался. Пуля попала в цель, однако не остановила хромого медведя. Человек вытащил револьвер и выстрелил ему прямо в рот, а медведь залепил его лапой, да так, что разорвал плечо, потом насел на него, и Лайнус выпустил вторую пулю — вот она и остановила медведя.

Он вытащил левой рукой нож, а правой — томагавк, и когда медведь, остановленный последней пулей, поднялся на задние лапы и пошел на него, человек рубанул зверя томагавком и отскочил в сторону. Тут он разглядел, что его пуля сломала медведю плечевую кость, но этот медведь вовсе не собирался удирать — как и сам Лайнус.

Лайнус бросился на него с ножом, потому что винтовка валялась прямо под ногами у медведя… у Лайнуса текла кровь из разорванного плеча, но он всадил в зверя нож и перерезал ему яремную вену, а потом отступил назад и повалился на землю — без сил, истекая кровью… вот так они и сидели на этой продуваемой насквозь полоске песка и смотрели друг на друга, два старых диких зверя…

— Это был конец, — рассказывал Лайнус, — и этот медведь, кажется, был почти доволен, что это именно я победил его. Мы с ним поняли друг друга, он и я. Если бы он остался в живых, его мог бы случайно застрелить какой-то зеленый новичок — и покрыть позором на его медвежьих небесах…

Зеб вырос на этой истории, а это была лишь одна из историй, которые рассказывали о Лайнусе Ролингзе.

Родители Евы, Зебулон и Ребекка Прескотт, которые лежали в могиле под большой скалой, могли бы гордиться ее мальчиками. Она подумала это — и фыркнула: пожалуй, поздновато называть их мальчиками, пусть даже в мыслях. Это уже мужчины, и выполняют они мужскую работу. Да что там говорить — как ни тяжело ей отпускать Зеба, но ему пришло время помериться силами с остальным миром.

Два дня пролетели — и вот она стоит и смотрит, как он уходит по дороге с саквояжем в руке. Она старалась держать себя в руках, пока Зеб мог видеть ее, потому что ему нелегко и без ее слез. Вконце концов, Зеб ведь никогда еще не выбирался из дому, если не считать коротких охотничьих походов с отцом. И только когда он наконец исчез за поворотом, она дала волю слезам.

Джеремая положил руку ей на плечо.

— Мы справимся, ма. Я буду работать изо всех сил, и не стану то и дело поглядывать через забор, как Зеб.

В его словах не было осуждения, потому что оба брата любили и уважали друг друга. Это была просто правда… Джеремая очень походил на Ребекку — стойкий, работящий, серьезный, хотя была в нем и капля поэтичности. Но его поэзией была земля, он любил ее — и все, что мог от нее получить. Он был человеком, который относится к земле, как к своей супруге, и ферма отвечала ему взаимностью.

— Иди в дом, сынок, и разожги печку, пора готовить ужин. Иди, сынок…

Он ушел, зная, куда направится она сейчас, потому что в важные минуты жизни Ева Прескотт Ролингз всегда сворачивала на одну и ту же тропку. Она пойдет постоять у могил своих родителей и двух детей, которых она потеряла. Потому что это место было ничуть не меньше ее домом, чем здание на холме. Это были могилы ее рода.

Здесь лежала Эдит, Эдит, которая прожила почти семь лет и умерла от воспаления легких, и Сэмьюэл, который увидел всего одно Рождество и один Новый Год, но не дожил даже до своего первого дня рождения.

Стоя в одиночестве у могил в вечерних сумерках, она говорила вслух:

— А что я еще могла сделать, па? Он — сын Лайнуса, как-то в нем всегда чувствовалось больше лайнусовой крови. Может, потому я и люблю его так. Но вы должны помочь мне молиться, па… вы с мамой должны помочь мне своими молитвами.

* * *

Капитан Лайнус Ролингз лежал на животе в саду под фруктовыми деревьями и изучал местность, раскинувшуюся перед глазами. Персиковые деревья уже расцвели, вдоль ручейков тянулись заросли багрянника, его темные красивые ветки были усыпаны гроздьями лилово-розовых цветов.

Был вечер воскресенья, шестого апреля, и то, что он Увидел в этот день, ему хотелось бы забыть — но он знал, что не сможет забыть никогда. В двух армиях, сошедшихся вблизи церквушки под названием Шайло note 43, восемьдесят процентов солдат составляли зеленые новобранцы, командовали ими офицеры, которые большей частью не имели боевого опыта и исповедовали благородный, но глупый принцип, что солдаты должны «стоять гордо и сражаться, как подобает мужчинам».

Урок, который Вашингтон пытался преподать Брэддоку note 44, был все еще, по прошествии ста лет, не выучен военными. Это относилось к обеим сторонам, ко всем генералам.

Шерман note 45 известил Гранта note 46, что ему противостоят всего двенадцать тысяч мятежников. На самом деле их было сорок тысяч. Необученные новобранцы во главе с неумелыми командирами двинулись на бойню.

Наверное, никогда в мировой истории не было собрано такого числа офицеров, которые знали бы все об искусстве войны и ничего о методах боя. А между этими двумя понятиями есть разница, и разница эта пишется кровью.

Начинают битвы генералы, а выигрывают их своими действиями рота, взвод или эскадрон. Достойным «Алисы в стране чудес» свойством обеих армий было то, что солдат часами обучали бессмысленным строевым маневрам на плацу, пока они не начинали двигаться красиво и точно… почти как девицы в кордебалете. Но никому никогда и в голову не приходило научить их сражаться. Считалось, что они обучатся на поле боя — если проживут достаточно долго, чтобы обучиться. Лайнус был обучен, и смог остаться в живых — но он учился в битвах с индейцами равнин, может быть, самыми великими воинами, каких знал мир.

И вот теперь он лежал, тщательно изучая местность перед собой. Он получил задание и собирался его выполнить — с как можно меньшими потерями.

Его рота залегла, рассыпавшись между деревьями у него за спиной, — всего шестьдесят шесть человек, включая несколько прибившихся к ним солдат, выживших после разгрома своих подразделений, которыми командовали не так умело. Людям нравился их командир, высокий спокойный человек, бывший охотник с гор, и они понимали его методы ведения боя.

В течение всего долгого дня Лайнус вел своих людей — осторожно, используя любое укрытие и прицельный ружейный огонь. Это было медленное, но безостановочное продвижение. Время от времени они закапывались в землю, чтобы дождаться более подходящей минуты для броска вперед. Благодаря этому потери были невелики.

Его рота была одним из подразделений, остановивших продвижение генерала Клиберна по клеверным лугам, когда Клиберн потерял треть своей бригады под смертоносным ружейным огнем. Зеб был прав, полагая, как и капрал Питерсон, что исход дела решит непревзойденная меткость стрелков с Запада.

Повернувшись на локте, Лайнус дал рукой сигнал своим людям, и они продвинулись вперед, на новую позицию, пробираясь в траве ползком без лишнего риска. Но теперь он поднялся с травы — нужно было выиграть время — и повел их вперед длинной цепью через поле, к деревьям. Прямо перед ним лежала высота, которую им было приказано занять и удерживать весь завтрашний день.

Грант латал свою линию фронта, и высота эта была ключевым пунктом. Лайнус продвигался осторожно. Считалось, что высота не занята противником, но он был не из тех, кто рискует попусту.

Он так и не узнал, что заставило противника броситься в атаку. Конфедераты появились из-за деревьев внезапно. Они неслись бегом, со штыками наперевес. Они не кричали, идя в атаку, было тихо, только шуршала трава у них под ногами. Если бы атака началась на несколько минут позже, с более близкой дистанции, она бы закончилась полным уничтожением людей Лайнуса. Но сейчас у них оставалось время.

Опустившись на одно колено, Лайнус скомандовал:

— Огонь!

И, не успел еще отзвучать его крик, как он навел револьвер на грудь высокого солдата с копной пшенично-желтых волос и спустил курок. Солдат упал на колени, а потом повалился лицом вперед на пологий склон.

Вокруг солдаты Лайнуса стреляли вверх вдоль склона по атакующим — хладнокровно, с убийственной меткостью.

Но вот ряды атакующего противника, полыхающие алыми снопами выстрелов, сблизились с его людьми, и несколько кратких минут среди нежной красоты цветущих персиковых деревьев шла жестокая, молчаливая смертельная схватка. Люди падали, окрашивая алой кровью траву под деревьями, их тела ложились на землю, как груды серого компоста. То здесь, то там деревья, сотрясаемые грубыми толчками, роняли на упавших людей розовые лепестки.

Последние лучи заходящего солнца окрасили небо над ними алым и розовым, вокруг под деревьями ежились тени и тянулись чуткими пальцами к умирающим людям.

Лайнус выстрелил раз, потом второй. Вражеский солдат выстрелил в ответ, но промахнулся, потом кинулся, чтобы поразить штыком. Откуда-то сбоку прогремел выстрел, пуля попала в Лайнуса, он ощутил ее удар, но устоял. Солдат со штыком все приближался, и Лайнус выстрелил снова. Он видел, как грудь этого человека залилась красным, но, падая, он метнул свою винтовку, как копье.

Штык воткнулся Лайнусу в грудь на всю длину, пока ствол не уперся в тело, а острый конец прошел насквозь и вылез из спины; а потом тяжесть винтовки потянула его вниз, раздирая грудь.

Лайнус схватился за ветку и повернулся к сержанту Келли.

— Займите высоту, сержант… И удерживайте, пока вас не отзовут.

— Капитан, вы… вы…

— Скажите моей жене… скажите Еве… — у него ослаб голос, он замолк и повалился набок, а штык по-прежнему торчал у него из спины.

Он ощущал запах теплой земли и травы, откуда-то издали донесся зовущий голос, и ему показалось, что это Ева зовет его ужинать.

Он вцепился в траву, стискивая пальцы. Кто-то сказал далеко-далеко:

— Сейчас ты посмотришь на зверя, Лайнус. На зверя!

Лица… так много лиц. Он чувствовал, что чьи-то руки перевернули его на спину. Чей-то голос произнес:

— Крепко его…

— Бриджер, — прозвучал его собственный голос, громко и ясно, — ты старый брехун. Я еще поднимусь… — Его голос перешел в бормотание, сержант, присевший рядом с ним под кустом багрянника, едва разбирал слова. — Это первоклассный мех, — сказал Лайнус, как будто между прочим; а потом грустно: — Ева?.. Ева?..

Рядом с сержантом опустился на колени какой-то солдат.

— Что он говорит?

— Еву зовет. Это его жена, наверное.

— Ну, иногда не жен зовут, — цинично заметил солдат.

Лайнус открыл глаза и внятно сказал:

— Сержант! Высота! — а потом, уже спокойнее: — Вы должны занять холм, сержант.

— Есть, сэр! — Келли вскочил на ноги и побежал вперед, выкрикивая команды.

Лайнус неподвижно лежал на траве. Он был в полном сознании. Кратковременная горячка прошла. Он смотрел на небо, по которому плыли облака, окрашенные последним прикосновением солнца, а потом как будто начал падать, вниз, вниз, вниз, в черную закрученную воронку с водой на дне.

— Вот я и увидел зверя! — сказал он вслух. — Я увидел зверя!

И тут над ним на мгновение возвысилась большая тень. Может, это была тень дерева, но если бы ее увидели чьи-нибудь глаза, она бы выглядела как большой медведь… медведь, который смотрит на него с любопытством и пониманием — ведь к охотнику смерть приходит точно так же, как и к зверю.

А выше него и на двести ярдов дальше припал к земле сержант Келли. Он занял холм. Люди старательно устраивали оборонительную линию вокруг вершины, каждый выкапывал для себя узкую траншею. Сержант беспокоился — все ли он сделал, что мог? Что еще сделал бы Лайнус? Его не тревожили люди — его тревожил он сам, потому что нет ноши тяжелее, чем ноша командира.

* * *

В зале собраний Шайло при свечах и фонарях работали хирурги. Вокруг лежали раненые, умирающие и умершие, беспорядочно, на полу, на койках, на скамьях. В полумраке, пропахшем хлороформом, кричали люди.

Хирурги работали в тихом отчаянии — спасали жизнь одному, беспомощно глядя, как умирает другой, кому-то сохраняли руку или ногу, кому-то ампутировали. Всюду были кровь и ужас, сумрак наполняли дрожащие крики боли, мучительные слезы людей, которые больше никогда не. смогут ходить или видеть.

Санитары сбросили тело Лайнуса Ролингза с носилок на один из залитых кровью столов. Хирург приподнял ему веко и покачал головой.

— Напрасно тратили время, ребята.

Носильщики скатили тело со стола, и на его место немедленно легло следующее.

Всю ночь команды с фонарями обыскивали поле у Шайло — собирали раненых, перебирали груды исковерканных тел в поисках тех, кто, может быть, еще не умер, и тех, кого можно хотя бы опознать. Кое-где тела лежали на траве в диковинных позах поодиночке, в других местах — кучками, как мусор, выброшенный водой на пологий берег.

Люди с фонарями искали и рассматривали мертвых — каждый, как мудрец — Диоген, ищущий со своим фонарем одного честного человека среди многих… Ныне все они честные люди. То здесь, то там они находили ценности, письма, оружие, еще пригодное к употреблению, или другое имущество. Что-то из находок будет отослано домой родственникам, что-то останется в кармане у нашедшего…

Время от времени они покрикивали, блуждая среди этих людских обломков:

— Есть кто-нибудь из Двенадцатого мичиганского? Тридцать шестого индианского? Есть кто из снайперов Берджа? Шестнадцатый висконсинский, отзовись!

Их выкрики сливались в панихиду по усопшим, но один за другим фонари исчезали, по мере того как бродивших там людей утомляло это неблагодарное занятие.

И все же их голоса не всегда оставались неуслышанными. Зеб Ролингз услышал их и медленно, опираясь на одну — здоровую — руку, с трудом сел. Какое-то время он озирался в смятении. Было темно, холодно… и что-то не в порядке с рукой… или с плечом.

Он поискал свою винтовку — она исчезла. Все, что у него осталось, — это штык и фляга. Ухватившись за дерево, он подтянулся и встал на ноги, глядя, как люди с фонарями исполняли свой жуткий балет среди мертвых. Он слышал их зовущие голоса и изредка слабые ответы. Неподалеку печальный голос кричал в темноте:

— Воды! Воды! Неужели никто не даст мне воды?..

Голос был где-то близко, фонари — далеко. Зеб побрел, едва переставляя ноги, добрался до раненого и опустился возле него на колени.

— Пей, солдат. Тут немного, но ты не стесняйся.

Человек жадными глотками опустошил флягу.

— Спасибо тебе, — хрипло выдохнул он. — Ты уж прости, что я забрал у тебя последнюю каплю, но не мог удержаться, так это здорово было.

— Я пришлю кого-нибудь, — пообещал Зеб. И двинулся через поле к группе людей, копавших громадную общую могилу. Он слышал, приближаясь, как с хрустом врезаются в землю их лопаты, видел, как двое опустили носилки с телом у края могилы. Он сказал им о раненом.

Они двинулись туда, а он побрел прочь, и тут свет их фонаря упал на лицо убитого, к которому Зеб уже повернулся спиной.

Это был его отец, Лайнус Ролингз.

Глава тринадцатая

Держа в руке пустую флягу, Зеб Ролингз брел между деревьями. Запах смерти смешивался с ароматом цветов персика и влажной прохладной ночи.

Он споткнулся о мертвое тело и чуть не упал, едва удержав равновесие. Тут рядом кто-то сказал:

— Ты уже попробовал эту воду?

— Нет еще.

— Попробуй.

Зеб зачерпнул ладонью воды из пруда, откуда вытекал ручеек, и осторожно глотнул, пробуя на вкус. В темноте было слышно, как другие люди идут через лесок к ручейку и речушке, в которую Он впадал.

— Странный вкус?

— Да… необычный.

— Я этот пруд видел, когда еще солнце не село. Он был розовый, красней, чем чай из сассафраса note 47.

Зеб подавился и закашлялся, выплевывая воду. И повесил пустую флягу обратно на пояс. Тем временем солдат подошел к нему ближе.

— По-моему, не годится, чтоб человек пил такую воду. И вообще, не годится, чтоб человек делал многое из того, чем мы занимались сегодня. Ты убил кого-нибудь?

— Думаю, что да, — сказал Зеб. — Мы только поднялись и побежали, как взорвалась граната, а когда чуть разошелся дым и пыль, я увидел, что где-то потерял винтовку, а потом кавалерист ударил меня по руке саблей… по плечу, вот здесь. А все остальное перемешалось. Кто-то треснул меня прикладом, а когда я очухался, бой уже закончился.

— А я никого не убил, и не собираюсь. Ты откуда?

— С Огайо, пониже водопада.

— Эта дурацкая война началась на Востоке. Какое до нее дело нам, жителям Запада?

— Она не такая, как я ожидал. Не много чести и славы видеть, как у человека кишки вываливаются. А ты откуда?

— Из Техаса.

Зеб медленно отступил назад.

— Слушай, так ты что, мятежник?

— Был мятежником еще сегодня с утра. А сейчас, вечером, я уже как-то не уверен.

— Похоже, мне бы надо тебя застрелить.

— А у тебя есть из чего стрелять? — спокойно спросил техасец. — У меня есть револьвер. Я его снял с мертвого офицера.

— У меня есть штык.

— Слушай… а почему бы нам не смотаться отсюда? Оставим эту войну тем, кому она по вкусу.

Зеб колебался.

— Говорят, в Калифорнии войны нет. — Его мысли вернулись к матери, и он вспомнил, как она, с письмом от тети Лилит в руке, отчаянно пыталась заставить его слушать. А он все время знал, что должен идти на войну.

Они вместе двинулись от реки. Техасец наклонился к Зебу.

— Там вон есть родничок. Я видел, какие-то офицеры-янки из него пили.

По дороге они остановились один раз, чтобы пропустить санитаров с носилками, а потом, услышав голоса, задержались на краю поляны. Чуть дальше на поваленном дереве сидели два человека спиной к ним. Даже в сумраке что-то в них показалось Зебу знакомым.

— Я планирую перевести на это место бригаду Руссо. Их можно хорошо разместить еще до рассвета. Вы одобряете?

— Я одобрю любую диспозицию, которую вы предложите. Если бы вы сегодня не удержали фланг, нам всем пришел бы конец. — Говоривший вздохнул. — Шерман, я хочу сказать вам кое-что, — и снова сделал паузу. — Может статься, что вы здесь окажетесь командующим.

— Почему?

— Я видел кое-какие депеши, которые корреспонденты газет отправили сегодня. Там говорится, что в это утро я был захвачен врасплох.

— Но вы не были захвачены врасплох. Это я попался.

— Это неважно. Они пишут, что прошлой ночью я опять напился вдрызг.

— Что, так и было?

— Нет, но человек не может сражаться на два фронта. Победим мы завтра или проиграем, но я собираюсь подать в отставку.

— Из-за газетчиков?

— Из-за того, — ответил Грант, — что мне абсолютно не доверяют.

Зеб и техасец молча слушали. Зеб видел двоих генералов в отблесках света от лагерных костров за деревьями. Очевидно, они отошли сюда, на несколько ярдов от лагеря, чтобы поговорить без помех. Он видел их обоих и раньше, и даже в полумраке узнал квадратную фигуру Гранта и потрепанную шляпу, в которой он обычно ходил.

— Вы думаете, у меня нет таких настроений? — спросил Шерман. — Месяц назад они твердили, что я сумасшедший. Сегодня они меня называют героем. Вчера сумасшедший, сегодня — герой. А я ведь тот же самый человек… так стоит ли обращать внимание на то, что думают люди? Важно лишь, что вы сами думаете, Грант.

Техасец схватил Зеба за пальцы и прошептал:

— Так это что — Грант?

Зеб кивнул, напряженно прислушиваясь.

— Вы знаете, что эта война будет выиграна — или проиграна — на Западе, — говорил Шерман, — и вы единственный, кто знает, как ее выиграть. Все ваши дела это доказывают.

Техасец отстегнул клапан кобуры — очень осторожно, чтобы не. раздалось ни звука, и вытащил револьвер, Зеб, все внимание которого было обращено на двоих, сидящих на бревне, ничего не замечал.

— Человек имеет право подать в отставку, — доказывал Шерман, — только когда видит, что ошибся, а не когда он прав.

Техасец поднял револьвер и нацелил его прямо в затылок Гранту — и только тут Зеб увидел оружие.

— Ты что это делаешь? — хрипло зашипел он.

— Так это же Грант!

Зеб схватился за ствол здоровой рукой, рванул его и выкрутил вниз и в сторону. Этим внезапные рывком он заставил техасца потерять равновесие, а потом ударил плечом. Некоторое время они боролись, не издавая ни звука. Наконец Зебу удалось высвободить раненую руку из самодельной перевязи, и он потянулся за штыком.

Техасец был жилистый, но устоять против него не мог — годы работы на ферме налили мышцы Зеба необычайной силой. Только эта сила дала ему возможность удерживать техасца достаточно долго.

Они боролись, не издавая ни звука, и поэтому Зеб услышал слова Гранта:

— Я обдумаю все это еще раз. Может быть, Уильям, вы и правы.

Вспыхнула спичка — это Шерман раскуривал трубку.

— Вы прекрасно знаете, — сказал он, — что с вами эта армия сильнее, чем без вас. Так что и обдумывать тут нечего.

Зеб чувствовал, что его пальцы на револьвере слабеют, но тут техасец попытался вывернуться, и штык легко

выскользнул из ножен. В тот момент, когда техасец сумел высвободить руку с револьвером, штык вонзился в его тело. Удар был короткий и жестокий.

Зеб сам точил этот штык. Кончик был острый как игла, лезвие — как бритва.

Техасский солдат охнул и повалился на спину, рукоятка штыка при этом вывернулась из пальцев Зеба. Она торчала вниз из-под ребер техасца. Он умер раньше, чем упал на землю.

Опустившись на колени, Зеб вынул револьвер из пальцев мертвеца.

— Зачем ты вынудил меня сделать это? — спросил он ломким голосом. — Зачем? Я против тебя ничего не имел.

Он обыскал мертвого, нашел боеприпасы для револьвера и поднялся на ноги. Шерман и Грант уже ушли, так и не узнав о короткой отчаянной схватке, происшедшей в темноте у них за спиной, в нескольких шагах.

У Зеба пересохло во рту, плечо болело. Техасец говорил, что где-то неподалеку есть родник… он побрел между деревьями, прислушиваясь, чтобы не пропустить журчание воды.

Наконец он услышал слабый звенящий звук. Крохотная струйка стекала по трубе, заботливо вставленной кем-то в отверстие в скале, и падала в водоем размером с лохань. Зеб опустился на колени и первым делом наполнил флягу — мало ли что может заставить его спешно покинуть это место — и только потом напился. Вода была холодная и чистая. Он пил снова и снова, наконец перевел дух и сел на землю.

Он собирался вернуться к своему отряду, если сможет найти его. Он пошел на войну, чтобы сделать дело, а дело это, нравится оно ему или нет, еще не закончено. Что сказал бы папа, если бы узнал, что его сын думает дезертировать? Папа всегда презирал дезертиров — и вообще тех, кто бросает дело, не доведя его до конца…

* * *

В последующие годы он не мог припомнить всего по порядку — марши, биваки, схватки, снова марши — все смешалось у него в памяти в какую-то бессмысленную кашу.

Он вернулся в свое подразделение и обнаружил, что остался единственным живым унтер-офицером, да и офицер был только один. Он стал сержантом при Чикамоге note 48, а вскоре после этого его произвели в офицеры на поле боя. Он стал лейтенантом не потому, что проявил какие-то чудеса храбрости или превосходные командирские качества, а просто потому, что в подразделении не осталось никого старше него по рангу. Только потом он разобрался, что это было обычной причиной для присвоения офицерского звания на поле боя.

После дела у горы Лукаут он стал первым лейтенантом, выучившись искусству боя трудным путем… если не считать того, чему он научился из рассказов отца. Долгими зимними вечерами Лайнус любил рассказывать сыновьям истории о том, как воюют индейцы, и Зеба эти рассказы научили куда больше, чем он осознавал.

О смерти отца он узнал при Чикамоге. Какое-то время почта не поступала, и он впервые услышал об этом, когда с пополнением в их роту прибыл тощий сутулый кентуккиец.

— С ним до самого конца был Келли… а я побежал дальше на холм. Мы заняли этот холм точно по его плану, несмотря на контратаки. А потом твой па, когда уже лежал и умирал, сказал что-то здорово странное… что-то насчет «увидеть зверя». Не знаю уж, что это должно значить…

Да, это был папа, несомненно.

Не раз папа рассказывал ему и Джеремае, как он ходил «поглядеть на зверя» и как это чуть не стоило жизни ему, да и маме тоже.

— Зеб, — настойчиво повторял он, — не раз в жизни тебе представится случай пойти «поглядеть на зверя». Вот тут ты остановись и прикинь, во что оно обойдется, прежде чем сделаешь хоть шаг.

Зеб Ролингз прошел вместе с Шерманом до самого моря note 49, а потом вдруг война окончилась, и он оказался на борту парохода — стоял и напряженно высматривал, когда покажутся живописные скалы у Пристани Ролингза.

Его высадили на берег со спальной скаткой и ранцем за плечами. Пароход отчалил, а он долго стоял, глядя в сторону дома. Это было перед самым полуднем, над трубой поднималась тонкая струйка дыма. Он слышал, как кудахчет курица… видно, яйцо снесла.

Зеб взвалил свое имущество на плечи и двинулся через поле к дому. Он шел ровным шагом, а сердце гулко колотилось, и к горлу подступал ком.

Лайнус и ма… они осели на этом месте, когда край был еще новым и диким. Лайнус построил дом своими собственными руками, обтесал бревна и сложил стены, а два маминых брата, Сэм и Зик, ему помогали.

У маленького кладбища он резко остановился. Здесь добавились две новые могилы, отмеченные надгробными камнями. Он почувствовал в животе холодный страх еще до того, как прочел имена. Они были написаны рядом друг с другом, как и должно было быть:

ЛАЙНУС РОЛИНГЗ ЕВА ПРЕСКОТТ РОЛИНГЗ

1810-1862 1820-1865

Хлопнула дверь дома, и Зеб увидел Джеремаю — он стоял на крыльце, прикрывая глаза от солнца ладонью. И вдруг он выпустил из руки деревянное ведро и бросился бежать.

— Зеб! Это и правда ты?

Зеб, ничего не видя перед собой, протянул руку в сторону могилы матери.

— Я не знал. Никто мне…

— Так ты не получил моего письма? Мама умерла больше трех месяцев назад, Зеб. Она уже не смогла стать снова прежней после того, как мы узнали о смерти отца… и, знаешь, я думаю, мысль о собственной смерти ее не пугала, — она без него жить не могла…

Зеб медленно поднял глаза, посмотрел на тщательно обработанную землю. Он увидел стога сена, новый амбар — куда лучше старого. Решетчатая клеть была заполнена желтыми кукурузными початками… скот сытый, упитанный.

— Здорово ты справляешься, Джеремая, я бы так не смог. — Он протянул руку. — Думаю, мне надо ехать дальше…

— Ты мне нужен, Зеб. Останься. Если мы тут будем работать вдвоем, мы сможем из этого места…

— Я сюда вернулся единственно из-за мамы — а она умерла. Ты тут работал не покладая рук, Джеремая, и справляешься куда лучше, чем когда-нибудь получалось у отца или у меня. У тебя есть настоящее чувство к земле, и земля на это чувство отвечает. Да ты, если захочешь, на гранитной скале сможешь хлеб вырастить. Я тебе не нужен, а ферма эта — твоя, полностью. Так будет по-настоящему справедливо.

— Я не считаю это справедливым, Зеб. Почему же это она должна полностью принадлежать мне? А что ты будешь делать? Куда поедешь?

— Да я еще особо не думал об этом, Джеремая… мне предлагали перевестись в кавалерию и отправиться на Запад. Наверное, так и сделаю.

— Знаешь, у тебя голос, как у папы… Ты всегда на него похож был.

Зеб усмехнулся, хотя в горле по-прежнему стоял комок.

— Думаю, я собираюсь поглядеть на зверя, Джеремая.

— Ты будешь воевать с индейцами, как па. Тебе нравится воевать, а, Зеб?

— Помнишь, па рассказывал нам про гризли, с которым ему пришлось помериться силами когда-то? Я говорю не про хромого медведя, этот был в Скалистых горах. Я тогда спросил у него, нравится ли ему драться с медведями, а он сказал, что нет — просто он хотел попасть в какое-то место, а гризли оказался там первым.

Он снова протянул руку:

— Ну, до свиданья, Джеремая.

— Н-ну… — Джеремая смотрел на него, чувствуя, что надо что-то сказать, но не находил слов. — Ладно, до свиданья.

Зеб резко отвернулся — ему больше не хотелось смотреть ни на брата, ни на этот дом с его воспоминаниями.

Он уже прошел несколько шагов, когда Джеремая снова окликнул его.

— Поищи нашего дядю, Сэма Прескотта, Зеб! А может, повидаешься с тетей Лилит!

Джеремая стоял один, опустив большие руки, и смотрел вслед уходящему брату. Зеб был последним из их семьи, а те, кто уходил на запад, больше не возвращались. Лайнус, правда, вернулся, но это было еще до появления Джеремаи на свет. А больше ни один не вернулся.

— Что-то там должно быть такое, — сказал он вслух. — Что-то там должно быть, что их забирает.

А потом, усмехнувшись, добавил:

— Может, это тот самый зверь?

Часть четвертая. ЖЕЛЕЗНЫЙ КОНЬ

Путь через равнины был бесконечен, горы суровы, перевалы редки, реки коварны и смертельно опасны. Постоянную угрозу представляли собой индейцы, непредсказуемые и бьющие мгновенно, как молния. Но вот пришла железная дорога, две параллельные стальные нити, пролегшие через дикий край, дорога могучего Железного Коня. Она сокрушила силу индейцев, заставила умолкнуть навсегда гром бизоньих стад, рассеяла повсюду бессчетные поселки и города, понесла поток фермеров и скотоводов, шахтеров и торговцев, которые населили И освоили Запад.

Глава четырнадцатая

Джетро Стьюарт неподвижно сидел на лошади, глядя на трупы. Как только он наткнулся на них, глаза его тут же обшарили окрестности в поисках возможной засады, но до ближайшего подходящего укрытия было по крайней мере двести ярдов, а следы были оставлены несколько часов назад.

Очевидно, убитые были рабочими с железной дороги, но индейцы решили прекратить их работу и подкрепили свое решение стрелами.

Джетро Стьюарт был человек сухой, немногословный, он экономил движения и не тратил зря времени. Он соскочил на землю, забросил тела на спины вьючных лошадей и надежно привязал. Потом снова поднялся в седло, последний раз тщательно осмотрел местность, убедился, что ничего не пропустил, и двинулся обратно к железной дороге.

По дороге его глаза скользили вдоль двойной стальной нити. Ничего не скажешь, времени они не теряют. Вчера еще здесь была голая пустая прерия, а сегодня рельсы текут сверкающим ручьем на запад.

Наверное, это и называется прогресс… но Джетро Стьюарт был не из тех людей, кто воспринимает прогресс как чистое благословение. Когда он впервые приехал на Запад, земля еще оставалась такой же, как, должно быть, всю последнюю тысячу лет, если не больше, и он не увидел здесь ничего такого, что ему захотелось бы переделать по-другому.

Но вот теперь сюда пришла железная дорога, которую проложил Майк Кинг, и Джетро Стьюарт обнаружил, что он расходится с Майком Кингом во всех главных принципах. Конечно, этот человек умел дел? дело… и делал его любыми средствами, даже если приходилось топтать копытами всех и все, что попадалось на пути.

Джетро натянул поводья на вершине длинного холма и скептическим взглядом окинул открывшуюся внизу картину. Железная дорога начнет потоком гнать на Запад массу народу, которому здесь не место. Пока путь на Запад был тяжелым, преодолеть его и удержаться здесь могли только люди определенного склада — такие люди, как он сам. Но когда по этим рельсам побегут вагоны, они доставят на Запад всевозможный сброд… в целости и сохранности.

— По мне, так этот прогресс немного стоит, — сказал он своей лошади. — Этот чертов телеграф положил конец «Пони-Экспрессу» note 50… да по-настоящему и не было шансов продержаться. Восемнадцать месяцев… что такое восемнадцать месяцев?

Официально «Пони-Экспресс» прекратил свое существование в октябре 1861 года, хотя отдельные пачки писем доставляли еще и в ноябре. В результате Джетро лишился работы, как и многие другие… и пройдет немало времени, прежде чем здешние края снова увидят таких как они.

Джетро работал смотрителем почтовой станции этой компании, и то были славные деньки. А как же, у него хватало друзей по всей линии, вроде Билла Коди, того, которого сейчас зовут Буффало Биллом. Билл начал возить почту, когда ему было всего пятнадцать лет, и он был одним из лучших note 51, «Пони-Боб» — Хаслем и ирландец «Счастливчик Том» — Ранахан… много, много времени пройдет, пока кому-то удастся собрать вместе вторую такую компанию…

Джетро двинулся вниз по длинному склону, глядя на ряд шпал, уложенных на место и готовых принять стальные рельсы. Когда он подъехал к полосе отчуждения, рабочие шли обратно к рельсовозке — плоской платформе без бортов, запряженной одной лошадью. Рельсы снимали с нее сразу по два — с каждой стороны становились по пять человек и стаскивали рельс вперед. Выкрики бригадира и другие звуки сливались в ровный гул, ритм которого мог бы даже нравиться Стьюарту, если б он не знал, что именно они делают.

Начнет возчик: «Взяли… ап!» Потом бригадир выкрикнет: «Рельс!» — люди сдвинут рельс с платформы и понесут. Потом бригадир отдаст следующую команду: «Вни-из — р-раз!» И рельс с тяжелым лязгом упадет на место.

Платформу прокатят вперед, а после этого подойдут болтеры, бросят у каждого стыка накладку, а у каждой шпалы — по два костыля. Потом накладки привинтят болтами к рельсам, соединяя стык; а потом появятся костыльщики со своими тяжелыми кувалдами и начнут вгонять в шпалы костыли, пришивая рельсы на место. В ритме молотов есть что-то волшебное, им можно заслушаться.

— Взяли… ап! — Рельс! — Вни-из — р-раз! — Взяли… ап! — Рельс! — Вни-из — р-раз!

Кое-кто из людей оглядывался, когда Джетро Стьюарт вел вьючных лошадей к полосе отчуждения, и глаза их замирали на грузе, который везли эти лошади.

Постепенно шаг рабочих замедлился, они остановились.

— Где ты нашел их? — спросил бригадир.

— Вон в той стороне, с милю отсюда.

— Вот этого я знаю, — сказал один из укладчиков, показывая на ближнее к нему тело. — Он когда-то был золотоискателем. Я с ним в Калифорнии встречался. Звать его Прескотт… Сэм Прескотт.

Глаза людей оторвались от убитых и с опаской обернулись к молчаливым холмам. Слухи о нападениях индейцев ходили все время, но это уже были не слухи это был факт…

Гнев никогда не покидал надолго Майка Кинга — он служил одной из составляющих его успеха, одним из факторов, поддерживающих высокий темп продвижения пути на запад. Кинг был мускулистым молодым человеком с жесткими смелыми глазами. Обычно он носил деловой костюм. И вот сейчас, увидев, что работа остановилась и люди сгрудились вокруг лошадей, Кинг вспыхнул гневом. Он ринулся к рабочим, а за ним едва поспевал молодой человек с портфелем.

Бригадир поднял глаза, увидел несущегося к нему Кинга и только хотел раскрыть рот, чтобы вернуть людей к работе, как Кинг ткнул в его сторону жестким пальцем.

— Ты был здесь бригадиром. А теперь ты путеукладчик — или уволенный, выбирай сам. А если ты уволенный, то в поселок добирайся сам, как хочешь.

Он резко отвернулся от бригадира и тут же выбросил его из головы.

— Ты!.. — Он показал на коренастого человека с глубоко врезанными в лицо морщинами. — Теперь ты бригадир, пока я не найду кого-нибудь получше. Верни этих людей к работе!

— Есть, сэр! — Новый бригадир по-военному повернулся кругом. — Ладно, ребята! Покатили! — резким жестом он послал вперед лошадь, которая тянула рельсовозку, а потом завел:

— Взяли… ап! — Рельс! — Вни-из — р-раз!

Майк повернулся к Стьюарту.

— Вас зовут Джетро Стьюарт?

— Да.

— Стьюарт, вас наняли для того, чтобы стрелять бизонов на мясо этим людям, а не для того, чтобы останавливать их работу! Зачем вы привезли сюда эти трупы?

— Это здешние рабочие. Я думал, может кто-нибудь с железной дороги ими поинтересуется.

— Я — железная дорога, — ответил Кинг, — и я не интересуюсь! Вы должны были закопать их там, где нашли, и выследить индейцев, которые это сделали!

— Как вы сказали, мистер Кинг, — глаза у Джетро стали ледяные, — меня наняли для того, чтобы стрелять бизонов. Меня не нанимали копать могилы или сражаться с индейцами. В любом случае, эти люди, — он показал на рабочих, — в большинстве своем старые солдаты. Не думаю, чтобы два мертвеца их сильно взволновали.

— Я не желаю, чтобы в их толстых черепах шевелилось хоть что-нибудь, кроме мыслей о работе, — вы поняли? А теперь избавьтесь от этих тел и отправляйтесь выслеживать индейцев, а я вызову армию по телеграфу.

Резко отвернулся и зашагал прочь.

Джетро Стьюарт не двинулся с места. Лениво вытащил плитку табака и откусил кусок.

— Вы все забываете, мистер Кинг, моя работа — охотиться на бизонов.

Кинг повернулся на каблуках.

— Ваша работа была охотиться на бизонов. Отправляйтесь к кассиру и получите расчет!

Джетро невозмутимо повернулся к нему спиной и принялся отвязывать тела.

— Интересно бы узнать, мистер Кинг, а кто теперь будет добывать вам мясо? Может, вы сами?

Издевка в голосе Джетро взбесила Кинга, но он был вынужден сдержаться, когда сообразил, что Стьюарта ему заменить некем. Если не будет охотника, рабочие останутся без мяса; а если не будет мяса, он вскоре останется без рабочих. Его гнев и злость на Джетро ничего не значили, когда на другой чаше весов лежало продвижение пути.

— Ладно! — он нетерпеливо махнул рукой. — Забудьте, что я сказал. Но мне надо, чтобы вы привозили бизонье мясо, а не мертвецов!

Отвернувшись, он бросил секретарю:

— Запишите — этого человека надо заменить при первой же возможности.

— Что-то у него за спиной ударилось о землю, и Кинг, оглянувшись, увидел, что Стьюарт сбросил оба тела прямо там, где стоял.

Гнев снова вскипел в Кинге, он хотел было дать ему волю, но лишь стиснул зубы, глядя вслед Стьюарту. От злости стало горько во рту. Позади него костыльщики в ровном ритме стучали кувалдами… это был великолепный звук. Постепенно жаркая волна гнева схлынула.

— Мистер Кинг, — сказал секретарь, — эти тела…

— Оставим их военным. Если они не могут защитить нас, так пусть хотя бы хоронят мертвых!

* * *

Звалось это Конец Путей, и название было почти абсолютно точным. Только одно могло быть точнее — Конец Пути, ведь для многих так оно и оказывалось.

В этот вечер он располагался здесь; а прошлой ночью находился в тридцати милях отсюда. Завтрашняя ночь будет последней на этом месте, послезавтра его отсюда перенесут. Если повезет, они смогут провести целую неделю на одном месте… но такое бывало редко, когда работой заправлял Майк Кинг. Здесь, в Конце Путей, действовал только один закон — закон Железной Дороги. И здесь, в Конце Путей — или в любом другом месте вдоль шестисотмильных стальных рельсов — слова «Железная Дорога» означали «Майк Кинг».

Это был городок, продвигавшийся вместе с путями, и его можно было свернуть быстрее чем за час — городок без корней, населенный мужчинами без корней и женщинами того же покроя — за одним исключением…

Дюжина больших палаток и полсотни маленьких — вот что представлял собой городок Конец Путей, и нигде больше не было сконцентрировано столько порока на таком малом пространстве. Вы могли здесь выбрать себе по вкусу и игру, и пойло. Если вам было не наплевать, вы покупали виски-горлодер. Если вам было не наплевать, так здесь вы могли найти и хорошее виски; да что там, здесь было даже шампанское и дорогие вина.

Вы могли выбрать себе по вкусу женщину. Здесь можно было найти женщин любого цвета кожи и национальности, обученных всем на свете грехам и готовых изобрести новые на радость клиенту. Здесь царили грубость, непристойность и грязь.

Основную массу народа, населявшего городок по ночам, составляли путеукладчики, костыльщики, пильщики шпал, погонщики лошадей и мулов — все, кто строил железную дорогу. Но были здесь и такие мужчины и женщины, которые шли за строителями следом, чтобы развлекать и обслуживать их. Путеукладчики и те, кто шел впереди них, готовя полотно, зарабатывали деньги и хотели их тратить. Майк Кинг смотрел на это одобрительно, потому что когда человек истратил деньги, он вынужден оставаться на работе. Найти рабочую силу в Конце Путей было трудно, многие рабочие не хотели рисковать, опасаясь индейцев, которые засели где-то в холмах. Среди жителей палаточного городка на каждом шагу мелькали синие мундиры, потому что железная дорога не хотела и не могла продвинуться ни на шаг без военной охраны. А командовал военными лейтенант Зеб Ролингз.

* * *

Зеб Ролингз вышел из своей палатки в ночную темноту и остановился, подставив лицо прохладному ветру. Он снял шляпу, причесал волосы пятерней, повел глазами вокруг — но это был не случайный взгляд: он смотрел на холмы.

Зеб никогда не думал о возвращении на восток, хотя изредка переписывался с Джеремаей, который процветал у себя на ферме. Он знал, как и Джеремая, что он создан для Запада. Здесь он на месте… а больше для него нигде места нет.

Он смотрел на холмы и помнил, что там — индейцы, и что они следят, днем и ночью. Он не знал, как долго они будут довольствоваться наблюдением, — знал только, что не целую вечность. Пробьет час, и в дело придется вступить ему и его солдатам в синих мундирах.

Зеб не сомневался, что столкнется с превосходящим по численности противником. Три года сражений с индейцами научили его, что с этим можно управиться, если сумеешь уклониться от внезапного нападения. Эти три года возобновили в его памяти то, что он давным-давно узнал из рассказов отца: индейцы — воины несравненные.

Он медленно пошел вдоль «улицы» к палатке, служившей игорным домом, лишь краем уха прислушиваясь к музыке. Три года на границе оставили след более глубокий, чем солнце и ветер. Он становился все более молчаливым и все более наблюдательным. Давно уже научился он постоянно вслушиваться в ночную тишину вокруг себя, улавливать легчайший звук. Хотя, конечно он никогда не достигнет такого совершенства, как отец — Лайнус намного дольше жил в индейской стране и знал ее намного лучше.

Зеб вошел в палатку и пробился к бару. За столами сидели игроки, вокруг толпились болельщики, вдоль стойки выстроились жаждущие. Ему повезло — когда он добрался до стойки, один человек отошел, освободив ему место.

Музыка сменилась фанфарами, и на подмостки вышла девушка в красном платье с блестками. Зеб Ролингз смотрел на нее равнодушно. Она была хорошенькая, когда впервые появилась в Конце Путей, но после того прошло не меньше пятисот миль. Девушка запела «Я стану невестой железнодорожника», а рядом с Зебом появился Майк Кинг. Люди расступались перед ним с почтением и опаской.

— Вы видели этих двоих, которых сегодня убили? — спросил Майк Кинг.

— Мы их похоронили.

— А что насчет арап ахов?

— Мы прошли по следам ваших людей, нашли мы и арапахов, но следы вели не к ним. Рабочих убил военный отряд шайенов, пришедший с севера.

— Черта с два! А двоих, которых убили на прошлой неделе?

— Тех убили арапахо. Ваши люди были пьяны и гонялись за скво. Что бы вы сделали, если бы какие-нибудь пьянчуги начали приставать к вашей жене?

— У меня нет жены. — Он следил за девушкой в красном без особого интереса. Майк Кинг уже знал о ней все, что стоило о ней знать. — Ладно, в любом случае ваше дело — драться с индейцами, а не идти у них на поводу.

— Там было две сотни арапахов, а я имел всего двадцать человек — так что куда лучше было послушать, что они говорят. И в любом случае — я не начну воевать, лишь бы доставить вам удовольствие.

— Я буду вынужден телеграфировать вашему полковнику, — сказал Кинг раздраженно. — Возможно, у него другое мнение насчет того, кому вы тут должны доставлять удовольствие.

Не сводя глаз с поющей девушки, Зеб сунул руку в карман, вытащил телеграмму и протянул Кингу.

— Я ему передал рапорт, — сказал он сухо, — и, как видите, он одобрил мои действия. Послушайте, если вы в здравом уме, то меньше всего вам нужны неприятности с индейцами. Начните сейчас войну с арапахами — и тут же вмешаются все кайовы, сиу и шайены.

Зеб оперся локтями на стойку и взял виски, предложенное Кингом, — до этого он пил молоко. Выспаться бы надо толком… он устал, до смерти устал. Да еще сегодняшние похороны сильно на него подействовали. Он лишь мельком взглянул на убитых, но их лица врезались ему в память. Особенно одного… он был так похож на маму…

Во внутреннем кармане мундира лежало очередное письмо от Джеремаи. Брат купил дополнительный участок земли, и письмо кончалось словами: «Помни, если захочешь вернуться, половина всего здесь — твоя. Рут и малыши посылают тебе самые добрые пожелания»… Джеремая за эти годы успел жениться и уже завел двоих детишек.

Зеб посмотрел натанцующую девушку.

— Я хочу увидеть зверя, — сказал он вслух.

— Что? — спросил Кинг. — А? Вы ее имеете в виду? Вы правы… та еще зверюга. Дикая кошечка…

Кинг повернулся, опираясь локтем на стойку, чтобы смотреть в лицо Зебу.

— А вы знаете, что я недавно видел Джули?

— Она мне говорила. Что ж, это пока еще свободная страна.

— Вы правы. — Кинг ухмыльнулся. — Но если вы на деетесь, что одних ваших латунных пуговиц достаточно, то вы ошибаетесь. Я за месяц зарабатываю больше, чем вы за год.

— Если вы к чему-то ведете, так давайте, выкладывайте.

— Вы можете получать куда больше, — мягко сказал Кинг. — Я бы не хотел предлагать неравное состязание. Возьмите, скажем, этих моих людей — их убили в миле от полосы отчуждения. А я хочу, чтоб мои рабочие чувствовали себя в безопасности и за десять миль от путей. Они любят выпить и они будут приставать к индейским бабам, но мне надо, чтобы они при всем при том оставались в безопасности.

— Мне приказано поддерживать мир. Я здесь именно для этого, а не для чего другого.

— Приказ — это бумажка, — нетерпеливо огрызнулся Кинг. — Вы здесь для того, чтобы помочь нам строить железную дорогу. Правительство хочет этого, и народ хочет этого…

— И вы хотите этого.

— Правильно. Я этого хочу. — Кинг поставил стакан. — И вы мне поможете этого добиться.

Кинг ушел. а Зеб Ролингз облокотился на стойку и рассеянно уставился на танцовщиц, практически не видя их, потому что думал он сейчас вовсе не о танцовщицах. В первый раз он всерьез задумался о жизни, не связанной с армией. Он знал, как может Кинг нажать на все педали… и тогда через несколько дней лейтенанту Ролингзу придется услышать кое-что от своего полковника… точно так же, как самому полковнику — от генерала.

Генерал собирался в отставку и уже расчищал себе дорогу к хорошей работе в гражданской жизни. Даже генеральской пенсии не хватит, чтобы обеспечить достойную жизнь отставному генералу и его привыкшей к достатку семье. А вот работа на железной дороге, на хорошей административной должности, даст ему все. Зеб Ролингз слышал об этом кое-что — а об остальном догадывался. Майк Кинг, чтобы добиться своего, пускал в ход деньги и связи без зазрения совести, не вспоминая о морали и порядочности.

А у Зеба Ролингза был простой взгляд на мир, свойственный человеку, который живет на границе и имеет дело с простыми вещами. Его разум не был отягощен слишком многими проблемами, он давным-давно научился поступаться своими личными интересами перед интересами дела, когда это требовалось. Но с арапахами было заключено соглашение; Если попытаться отогнать их подальше, они будут сражаться, и тогда начнут умирать невинные люди, не имеющие вообще никакого касательства к железной дороге.

У стойки рядом с ним появился Джетро Стьюарт. Бармен поставил перед ним бутылку и стакан.

Джетро повернулся к Зебу, приняв почти такую же позу, как несколько минут назад Кинг.

— Ваша фамилия Ролингз, вы из Огайо. А папашу вашего случайно не Лайнусом звали, а?

Зеб посмотрел на него с любопытством.

— Да, Лайусом.

— Я его знавал… — Джетро протянул руку. — Вы встречаетесь с Джули. Если вы хоть в чем-то походите на Лайнуса, то я рад, что вы встречаетесь с ней.

— Погодите-ка, я ведь слышал, как па рассказывал о вас! — Он сам удивился, что до сих пор не вспомнил этого имени. — Он частенько о вас говаривал…

— Говаривал?

— Его убили при Шайло.

Джетро наполнил стакан Зеба, а потом свой.

— Что ж, это лучше, чем умереть, топая за плугом; насколько я знал Лайнуса, он бы предпочел именно такую смерть. Мне когда-то пришлось пахать… целый год. Это укоротило мне жизнь на добрых десять лет.

Джетро повертел стакан в руке.

— Вы похоронили этих людей, что я привез.

— Да.

— Хорошие люди… изыскатели. Они имели право быть там. Это шайены сделали…

— Так вы это знали?

— Ну, следы-то я читать умею… — Он опрокинул свой стакан в глотку. — Кинг попытается использовать это как повод. Он ненавидит индейцев.

Зеб Ролингз был удивлен.

— Ненавидит индейцев? Но почему?

— Они стоят у него на дороге. Они не нужны Майку Кингу и таким как он. Они из той жизни, которая у Кинга вызывает ненависть, потому что она не такая, как у него. Существует на свете порода людей, которые ненавидят все, что не похоже на них, все, чего они не понимают… и им просто невмоготу видеть индейцев, которые не делают чего-то, им понятного.

— Я никогда не смотрел с этой стороны.

— Когда-нибудь Кинг будет в нашей стране большим человеком… но я его невысоко ставлю. Он мне напоминает бобра. Выпусти бобра там, где есть вода, и он начнет строить плотину, таким уж его природа создала. Убери его от воды — и он больше ни на что не годен. То же самое с Майком Кингом. Он умеет заставить других работать, он сумеет сделать деньги — и умрет, так и не узнав, что на свете существует еще что-то… Есть и еще одна причина, из-за которой он ненавидит индейцев. Они во многом лучше него. — Джетро повернулся к стойке. — Загляните ко мне, когда в голову взбредет. Буду рад вас увидеть.

Зеб допил виски и поставил стакан. «Ох, — подумал он, как я устал…» Он вышел из палатки, постоял немного на свежем воздухе, подальше от жестяной музыки и грубой болтовни.

И снова пожалел, что не успел застать маму живой. Маме бы Джули понравилась.

Глава пятнадцатая

Городок у конца путей обычно затихал сразу. Редко когда музыка, шум и сумятица успокаивались постепенно. Чаще жизнь гремела и бушевала всю ночь, без тормозов, а потом вдруг падала тишина, как наброшенное одеяло, и не оставалось ничего, кроме ночных звуков — поскрипывали на ветру болтающиеся вывески, хлопали незастегнутые входные клапаны палаток, шаркали ноги, кто-то невнятно бормотал во сне. Вдалеке одинокий койот изливал свою тоску в звездное небо, а еще дальше уныло и траурно свистел паровоз, взывая к пренебрежительно молчащим звездам.

Джули поплотнее завернулась в плащ. Холодало. Она знала, что выходить не стоило бы, но после целого вечера в палатке ей отчаянно хотелось побыть на свежем воздухе.

Сегодня вечером, когда пришел отец, он с одного взгляда увидел, что она кого-то ждет.

— Кинга ждешь? — осведомился он.

— Нет.

— А этот Зеб, — заметил он, — славный парень. Он мне напомнил своего отца.

Он укутался в одеяла и заснул, а Джули еще долго сидела неподвижно, удивленная его замечанием. Джетро никогда не пытался повлиять — в ту или иную сторону — на выбор ею друзей, еще с тех пор, как она была маленькой девочкой. Они долго жили порознь, а потом, когда встретились вновь, он сознательно взял себе правило — никогда не вмешиваться. Временами ей даже хотелось, чтобы он что-то посоветовал, но была у него такая, чисто западная черта характера: он считал, что каждый должен выбирать сам. А в ее случае было кое-что и сверх того — он ей доверял.

Он заснул, а она вышла из палатки на воздух, постоять под звездами. Джули думала о палаточном городке, составной частью которого была и она сама. Других женщин в Конце Путей не было, если не считать тех, что шли следом за путеукладчиками и строителями. Ни одной из них она не знала и знать не желала. В ее мире и в ее времена эти две породы женщин, как рельсы, никогда не сходились вместе — если не считать церемонных приветствий на улице.

Она услышала шаги Зеба Ролингза раньше, чем смогла увидеть его, и почувствовала в этих шагах усталость. Она знала, что он встревожен, она видела ту же тревогу на лице отца. И понимала, что тревога эта вызвана индейцами.

Зеб подошел и остановился рядом. Постоял немного молча, подставив лицо ветру, ловя его прохладу,

— Зеб, — сказала она, — о чем вы думаете?

— Какая-то навязчивая идея. Один из этих людей, что мы похоронили сегодня, напомнил мне мать. Не скажу даже, чем точно… что-то такое в лице…

— А какая она была?

— Какая? Добрая… — не сразу ответил он, — исполненная любовью к земле. Любила свою семью… и была у нее в характере поэтическая жилка. То в одном, то в другом проявлялась. А я в папу пошел.

— А какой был ваш отец?

— Наверное, на меня был похож. А еще больше — на вашего папу. Забавная штука, — добавил он задумчиво, — о родителях редко думаешь иначе, чем о родителях. До тех пор, пока сам не станешь старше и не начнешь понимать, что и у них были свои надежды, мечты, устремления и тайные думы… Просто принимаешь их как данное, а потом вдруг однажды с изумлением узнаешь, что они были влюблены, или там сильно увлечены чем-то. И не перестаешь гадать — а какие же они на самом деле, в душе… пока не станет слишком поздно… Не один хороший отец — или мать — работает не покладая рук, чтобы вырастить детей, а душа его — или ее — блуждает где-то далеко за горизонтом, гоняется за своей мечтой… мечтой, которую из-за этих детей никогда не поймать.

— Я понимаю…

— Действительность имеет обычай воздвигать препятствия. Как сейчас.

— Сейчас?

— Мне нравится армейская служба. Я давно уже не могу вообразить себя вне армии, хоть война и кончилась. Но сейчас обстоятельства складываются так, что, может быть, мне придется подать в отставку.

— Из-за Майка?

Даже если он и заметил, что она назвала Кинга по имени, то не придал этому значения.

— С одной стороны — из-за него. А с другой стороны, есть кое-что поважнее. Сейчас сошлись лицом к лицу не просто два народа, а два образа жизни: один — это охота и добывание пищи, а другой — деловая, коммерческая, техническая деятельность со всеми ее нуждами и потребностями. Когда такие два народа сталкиваются лицом к лицу, один из них, менее приспособленный к выживанию, будет изгнан. Это неправильно, это ошибка… но так уж оно есть.

— И Майк хочет, чтобы это вы изгоняли?..

— Да.

— Но если это неизбежно, то что вас смущает, почему вы раздумываете?

— Человек всегда раздумывает, Джули. И потом, не обязательно начинать изгнание прямо сейчас. Ваш отец думает, что индейцы вызывают у Майка раздражение… может, он и прав. Ясно одно: мы с Кингом по-разному смотрим на это дело. Кинг надеется взять надо мной верх, потому что может использовать политическое влияние… а ни один военный человек не станет спокойно терпеть, чтобы ему отдавал приказы штатский, хоть и политик. Президент — это другое дело. Он, конечно, штатский, но, в то же время, он и главнокомандующий…

Не задумываясь, они пошли прочь от палатки. Рука Зеба скользнула к поясу — револьвер на месте. Далеко они не пойдут; он не любил ненужного риска — его любят только дураки. Риска и так хватает в обыденной жизни.

— И что же вы будете делать, Зеб? Я имею в виду, если уйдете из армии…

— Поеду на запад. Может, заведу ранчо. У нас в семье, похоже, все стремятся на запад, кроме разве что Джеремаи.

Он рассказал ей о Джеремае, а потом и о тете Лилит. О тетке он вспомнил потому, что муж Лилит, Клив Ван Вален, был заметной фигурой в железнодорожном бизнесе на тихоокеанском побережье.

Но, конечно, он не станет обращаться к дядюшке Кливу, чтобы воспользоваться его влиянием. Зеб Ролингз был из тех людей, кто сам машет кулаками в своей драке и умеет принимать поражение.

— Не стану отрицать, — сказал он ей, — я подумывал временами насчет ранчо. На западе есть свободная земля, и где-то во мне затаилась любовь к земле. Думаю, ко мне это от мамы перешло. Только я бы предпочел остаться в армии, если смогу, несмотря даже на то, что у человека мало шансов дойти до больших чинов, если он не учился в Пойнте note 52. Продвижение по службе — дело медленное… то есть, в мирное время…

Они вышли за пределы лагеря, потом медленно повернули и пошли обратно. Палаточный городок тихо лежал под звездами. Возле штабеля шпал Ролингз заметил часового — его силуэт выделялся на фоне неба.

Когда они расставались, он уже совсем собрался предложить ей уехать с ним на запад — но тут подумал о Майке Кинге. Когда-нибудь Кинг станет вице-президентом Дороги, а может даже и президентом. Он будет обеспеченным человеком. А что может предложить Зеб в противовес этому?

Он ушел, а она еще стояла, глядя ему вслед. Ей было неприятно видеть, что он уходит, и немного обидно, что он не сказал ничего, ничем не показал, что думает и о ней, когда строит жизненные планы.

А скажет ли он что-нибудь вообще? Она ощутила внезапный ужас, подумав, что может и не сказать. Она чуть было не бросилась за ним следом… но потом опустила голову и вошла в палатку.

* * *

Лейтенант Зеб Ролингз вел свой патруль по широкой дуге вокруг Конца Путей. Повсюду он натыкался на следы некованых лошадей… кое-где всадники проезжали большими группами; и нигде он не видел борозд от травуа. Это означало, что индейцы ехали без семей, следовательно, это были военные отряды… Он поднялся верхом на вершину холма и осмотрел местность.

— Сержант, — сказал он, — вы в последние несколько дней видели Джетро Стьюарта?

— Он где-то поблизости. Правда, я с ним не говорил. С тех пор, как он привез этих убитых…

Ролингз был обеспокоен. Конечно, группы индейцев, проходившие через эти места, могли быть и охотничьими отрядами, потому что неподалеку находилось несколько больших селений… достаточно близко, чтобы скво могли прийти и освежевать убитых животных. Но здесь, вблизи железной дороги, дичи совсем мало — из-за шума и суеты… так что вряд ли следы были оставлены охотничьими отрядами. Правда, индейцы временами приезжали к лагерю попрошайничать или просто поглазеть на белых людей, занятых своими непостижимыми делами…

Но Ролингз ощущал беспокойство — а он был достаточно опытен, чтобы доверять собственной интуиции.

Местность вокруг открытая, хотя и не настолько открытая, как это казалось с первого взгляда. Железная дорога спускалась в широкую долину, но долину эту обрамляли холмы — довольно пологие, но кое-где срезанные крутыми обрывами. Гребни повыше поросли лесом, полосы деревьев тянулись и вдоль редких ручьев. Большой отряд всадников, знающих местность, мог тут проехать незамеченным достаточно далеко, пробираясь по руслам ручьев или под деревьями.

Как и у многих других солдат, служивших на границе, у Зеба Ролингза с годами выработалась симпатия к индейцам. Они отличные воины, они сумели великолепно приспособиться к своему окружению… но потом оно изменилось — пришли белые.

До прихода белых людей и появления лошадей пределы странствий индейских охотников были ограничены. В те времена они запрягали в свои волокуши-травуа собак, с этими же собаками преследовали дичь; кроме дичи, питание их составляли семена, орехи, ягоды и коренья. А главным источником почета и удовольствия были войны с другими племенами.

Появление лошади коренным образом изменило их образ жизни, неизмеримо расширило доступные им просторы, и это сделало лошадь самым ценным из всего, что знали индейцы. Обладание лошадьми стало мерилом общественного положения, и хороший конокрад мог выбрать лучшую молодую скво.

Племена сиу, заведя лошадей, ступили на тропу завоеваний. Если бы продвижение белого человека на запад шло чуть помедленнее — скажем, к примеру, не случилось бы золотой лихорадки в Калифорнии — дикие всадники Великих Равнин могли бы найти в своих рядах нового Чингиз-хана, подобно тому, как нашли его монгольские всадники, пребывавшие примерно на той же ступени цивилизации.

Как и монголы, американские индейцы были разделены на множество мелких племен и не знали никакого чувства единства в его высшем понимании. Чингиз-хан сумел спаять свободные племена монголов в одну воинственную целостность. О том же думал и Текумзе note 53, но тогда угроза со стороны белого человека еще не была осознана — Текумзе пришел прежде своего часа. О том же думал и Гуанах Паркер note 54 — но он пришел слишком поздно.

Если бы появился такой вождь и повел индейцев против белых, то не исключено, что белые были бы — по меньшей мере — отброшены обратно к морю. Несомненно, множество пограничных поселений исчезло бы с лица Земли.

В последние годы белые люди всегда сохраняли преимущество в вооружении; даже когда у индейцев появилось огнестрельное оружие, они никогда не имели достаточного количества боеприпасов для мало-мальски долгих боевых действий. И все же индейская опасность существовала всегда.

За редкими исключениями — это относилось к юным офицерам, только что прибывшим с Востока, — именно военные понимали индейцев лучше всех; и если бы армии предоставили возможность улаживать отношения с индейцами, то столкновений было бы намного меньше. Однако, к сожалению, не успевала армия утихомирить индейцев, как тут же появлялся какой-нибудь гражданский чиновник, который вновь вызывал их возмущение и провоцировал неприятности.

Зеб Ролингз вступал в контакты с индейцами без всякой предубежденности — в ту или иную сторону. Он вовсе не считал их бандой дикарей, которых надо стрелять как бешеных собак. С другой стороны, он не был согласен и с теми, живущими в безопасности на Востоке, кто полагал, что бедный индеец — это всегда неправедно гонимый страдалец.

Зеб узнал очень много об индейцах еще от отца; он понимал многие их обычаи, их страсть к войне; он понимал, почему они находили высшую гордость в мужестве и отваге; понимал даже то, что белые обычно считали вероломством.

И сейчас, прощупывая взглядом местность, он вспоминал уроки отца.

— Мой па, — сказал он сержанту, — знал об индейцах больше, чем кто другой, и он всегда относился к ним настороженно. Каждый раз, как вы попытаетесь оценивать их поступки по меркам белого человека, вы обязательно попадете в неприятную историю. У них другие мерки.

— Джетро говорит то же самое, — заметил сержант. — Как вы думаете, сэр, чего надо ожидать?

— Подумайте-ка сами. Много ли следов мы видели в прошлом месяце?

— Немного… так, то здесь, то там…

— Но совсем немного. А теперь? Как вы полагаете, сколько индейцев в тех отрядах, которые мы видели сегодня? Я имею в виду, следы которых мы видели…

— Может, человек тридцать, а то и больше, в первом отряде — и примерно столько же в следующем… Мы сегодня пересекли следы больше чем сотни индейцев! — Сержант нахмурился. — Такое впечатление, будто их тут целая толпа шляется, сэр.

— Согласен… — Зеб помолчал. — Знаете, сержант, в докладах и рассуждениях было бы куда меньше нелепостей, если бы люди просто задумались о снабжении продовольствием больших вооруженных групп. Вы знаете, сколько провианта нам нужно на наш эскадрон. А теперь просто умножьте на десять — и что получится? Я вам могу точно сказать, сержант, что получится… и мне это вовсе не по вкусу. Сейчас в этой местности находится в пять раз больше индейцев, чем она может прокормить… а это означает, что либо они не собираются оставаться здесь долго, либо надеются в самом скором времени добыть много припасов, которых у них нет сегодня… ну, а тут речь может идти только о железной дороге…

Зеб замолчал — он увидел всадника, выехавшего из лощинки, и по посадке в седле узнал Джетро Стьюарта.

Ролингз обвел глазами окрестные холмы. Он был совершенно уверен, что его отряд находится под постоянным наблюдением… Индейцы тут же узнают, что Джетро присоединился к нему — скорее всего, им даже известно, что именно может рассказать Джетро. Он думал, как индеец, и поэтому мог предсказать, что собираются сделать индейцы.

Джетро Стьюарт окинул взглядом эскадрон — всего двадцать два человека, включая Ролингза и сержанта. Очень мало, совершенно недостаточно. А еще двух десятков не найдешь и за пять-десять миль.

— Мы видели очень много следов, Джетро, — сказал Зеб.

— Вождь заявляет, что железная дорога нарушила договор. Строители изменили трассу, и теперь она захватывает охотничьи земли арапахов.

— Он правду говорит, Джетро?

— Он в этом уверен, вот что главное… но, впрочем, так оно все и есть на самом деле. Я попробовал предупредить Кинга, но этот… не желает слушать. Он изо всех сил старается выгадать время, чтобы ускорить продвижение путей, и меняет трассу, как ему заблагорассудится. Может, вам удастся объяснить ему.

— Вы знаете Майка Кинга. Он никого не слушает.

Тем не менее, уже через час лейтенант Зеб Ролингз подъехал к вагону, который служил Майку Кингу канцелярией и спальней. Неподалеку стояли три платформы. Путеукладочная бригада работала милях в полутора, но палаточный городок был рядом. Повсюду высились штабеля шпал, напиленных среди ближних холмов, на жарком «солнце сосновые брусья сочились смолой. Зеб соскочил с лошади и вошел в вагон, предоставив Джетро Стьюарту самому решать, идти ли следом.

Кинг сидел за столом, сверяя накладные на доставленные грузы с заказом, лежащим на столе. За другим столом в дальнем конце вагона его секретарь стучал телеграфным ключом.

— Кинг, когда вы решили изменить трассу? — резко спросил Зеб Ролингз.

Кинг еще некоторое время продолжал сверять свои списки, потом наконец поднял голову. Он ожидал этого разговора и был готов к нему, не испытывая никаких сомнений, что сможет управиться с этим захолустным лейтенантом. Наконец он заговорил, и в голосе его ясно звучало нетерпение.

— Мы не вносили изменений, хотя мы имеем право производить мелкие уточнения, чтобы ускорить строительство… а ускорение строительства — это именно то, чего мы добиваемся.

— Вы напрашиваетесь на неприятности. Вы пересекли охотничьи земли арапахов, и теперь все соседние племена вышли на тропу войны.

— Не говорите глупостей, Ролингз! — раздраженно ответил Кинг. — Вы еще скажите, будто то, что мы делаем, сильно повлияет на дичь!

— Неважно, что я скажу, — важно, что думают арапахо, а они думают — и сказали об этом Джетро Стьюарту — что с ними поступили несправедливо.

— Пошли они к черту, лейтенант, и ваш Джетро тоже! Я не допущу, чтобы «Центральная Тихоокеанская» зарабатывала на мне деньги note 55 из-за горсточки голых дикарей. Если я буду терять время, тревожась о том, что подумают несколько жалких индейцев, я никогда ничего не добьюсь!

— То, чего вы добиваетесь — оно настолько важно, что стоит войны? Войны, в которой будут гибнуть люди?

— Какой еще войны? Вы же сами говорили, что армия находится здесь для того, чтобы поддерживать мир — ну так и поддерживайте!

— И как бы вы мне посоветовали это делать?

— Внушите им мысль, что железная дорога не причинит никакого вреда. Это просто два рельса и свисток.

— Они на это не купятся, Кинг. Вы забыли — эти индейцы уже видели, что железная дорога привозит на Запад людей. Их беспокоят не сами рельсы, а охотники на бизонов и поселенцы-фермеры.

Майк Кинг внезапно рассмеялся и сменил тон.

— Черт побери, Зеб, вы мне нравитесь! Вы смелый человек. Вы бы мне пригодились в моем деле. — Он встал и, обойдя стол, подошел к буфету. — Хотите выпить? За выпивкой я никогда на обманываю людей.

Зеб взял стакан виски. Он представлял себе, что будет дальше, и собирался с духом. В то же время он знал границы своей власти, и понимал, как мало будут значить его аргументы, когда их начнут рассматривать в мирных кабинетах за много миль от места событий, где бесчисленные канцелярские вояки станут судить да рядить с важным видом…

Он не мог остановить железную дорогу. Он не мог заставить, чтобы ее перенесли в сторону хотя бы на фут. Его дело — поддерживать мир, и он старался, как мог. Может, ему надо просто уехать в холмы на дальнюю разведку, и пусть Кинг сам расхлебывает последствия своих поступков… но беда в том, что пострадают и многие другие. А Кингу никогда не приходилось хоронить женщину, побывавшую в руках у индейцев, или видеть результаты внезапного набега.

Если индейцы нападут, то железная дорога сможет защитить себя, потому что большинство рабочих — это ветераны Гражданской Войны и войн с индейцами, а многие из них успели послужить и в европейских армиях, еще до эмиграции.

— Послушайте, — Кинг налил себе стакан, — вы же видели бизонов — их целые миллионы! Да нам недавно пришлось остановить поезд на двое суток, пока стадо прошло, и это было не далее как на прошлой неделе! Сколько же времени потребуется переселенцам, чтобы перестрелять такую массу бизонов? Этого не случится ни при моей жизни, ни при жизни самого молодого из тех, кто у нас здесь найдется… Я не испытываю ни малейшей братской любви к благородному краснокожему человеку, и никогда не испытывал. Когда встречаются два народа, один из которых имеет более высокую культуру, технические знания и умения, второй народ вынужден сложить оружие или погибнуть. Я слышал, как вы с Джетро говорили то же самое — слова, может, были и другие, но смысл один: это неизбежно. Индейцы могли Справиться с чем угодно, пока не появился белый человек, но теперь они уже отстали от жизни, с ними покончено. Я лично хочу видеть всю эту страну усеянной фермами и скотоводческими ранчо. Я хочу видеть шахты и фабрики. Я хочу видеть, как эта страна заполняется людьми и растет… и именно так все и будет, и никому этого процесса не остановить — ни этим безмозглым краснокожим, ни вам, никому. Или индейцы сами станут участвовать в этом процессе, или исчезнут с лица земли!

Он отхлебнул из стакана и продолжал:

— И не я это делаю. И, по сути дела, никто конкретный. Просто образ жизни индейцев не дает им возможностей конкурировать с белыми людьми в борьбе за землю и пропитание. Не обвиняйте меня. Не я создаю законы природы. Просто задумайтесь над логикой происходящего. Этим охотничьим землям ничто не угрожает — по крайней мере, на время нашей жизни и жизни индейцев, о которых вы так печетесь. И чем скорее индейцы познакомятся с белыми людьми и их образом жизни, тем выше у них шансы выжить. А главное, все-таки, что им вообще не о чем беспокоиться. Пройдет лет пятьдесят, а то и целый век, пока люди заселят этот край.

Зеб Ролингз задумчиво смотрел на янтарную жидкость у себя в стакане. В словах Кинга было много правды, он знал, что и некоторые индейцы, постарше годами, тоже все это чувствуют. Вся беда была в том, что он не доверял ни самому Кингу, ни любому его аргументу. И уж никак не мог он довериться молодым индейским воинам, которым хочется охотиться за скальпами и воровать лошадей.

Но почему он не доверяет Кингу? Не из ревности ли? Зеб нахмурился. Ему неприятно было подумать, что он может осудить человека, руководствуясь своими личными чувствами.

Да нет, не в личных чувствах дело; просто он знал, что для Майка Кинга лишь одно существует на всем белом свете — железная дорога. Чтобы проложить ее точно в срок, Майк Кинг проедет копытами через все и всех, кто окажется на пути. Включая некоего Зеба Ролингза…

— Ладно, -сказал он наконец, -я посмотрю, что можно сделать. Я поговорю с ними.

Кинг проводил Зеба до дверей вагона, положив руку ему на плечо.

— Не беспокойтесь, Ролингз. Мы ведь просто пересечем их территорию. Даю вам слово — никто не останется здесь.

— Я поеду…

— Вы встречаетесь с Джули?

Зеб Ролингз глянул кверху. Взгляд был холодный и сдержанный.

— Да. Есть возражения?

Кинг усмехнулся — той ядовитой усмешкой, которая, казалось, всегда скрывала так много.

— Нет-нет! Просто вы — счастливый человек, вот и все.

Зеб подошел к лошади и немного выждал, сделав. вид, что затягивает подпругу. У него было такое чувство, что Кинг сумел использовать его… но с Кингом человек постоянно испытывает такое чувство, неважно, проиграл ты спор или выиграл.

Поднявшись в седло, он повернулся к Джетро, который все еще ожидал его.

— Вы можете свести меня с вождем арапахов? Я должен поговорить с ним.

Джетро только кивнул и повернул коня. Они направились в холмы вдвоем.

Глава шестнадцатая

День только занимался, когда они въехали в поселение вождя по имени Ведущий Своих Лошадей. Едва увидев поселок, Зеб Ролингз почувствовал, как напряглась кожа на затылке. Здесь было не меньше двухсот вигвамов, следовательно — около пятисот воинов.

К ним бросились собаки, заливаясь свирепым лаем, и из одного вигвама вышел индеец.

— Можем ли мы считать себя в безопасности? — спросил Зеб. — Отец не раз говорил, что если ты по своей воле приезжаешь в поселение индейцев, то тебе ничего не грозит, пока ты из него не выедешь.

— Это правда… в общем.

Джетро с минуту раздумывал.

— Я бы сказал, что на этот раз мы в безопасности. Ведущий Своих Лошадей — человек рассудительный, и достаточно умный, чтобы понимать, что лучше вести переговоры, чем сражаться. Беспокоиться вам надо из-за его молодых воинов — им не терпится одержать побольше побед, чтобы иметь успех у женщин.

Ведущий Своих Лошадей был высоким, крепко сложенным индейцем лет сорока. У него было скуластое умное лицо и столько достоинства, сколько может быть только у индейца. Он взглянул на них и пригласил к себе в вигвам.

Когда они уселись, Джетро неспешно повел речь. Говорил он на языке арапахо, из которого Зеб знал лишь отдельные слова. Однако Джетро пользовался одновременно и языком жестов, изящными и плавными движениями рук подчеркивая важные места в своей речи. Постепенно в вигваме собирались и другие воины.

Джетро, не оборачиваясь, сказал Зебу:

— Он говорит, у него есть знакомый индеец, который знал вашего отца… оседж note 56 по имени Стрела, Летящая Домой. Он говорит, ваш отец известен как великий человек… великий воин и великий охотник.

— Я слышал от отца упоминания об этом оседже. Они вместе пересекли Великие Равнины… году в сорок четвертом или сорок пятом.

Зеб улавливал суть разговора, потому что понимал язык жестов — он был один и тот же у всех племен, хотя мало кто из индейцев знал устный язык какого-нибудь племени, кроме своего собственного.

Вигвам заполнился воинами. Стало душно. Была зажжена трубка и медленно пошла по кругу. Зеб с серьезным видом затянулся, потом передал трубку дальше.

— Старик в хорошем настроении, — прошептал Джетро, показав на седого человека с благородными чертами лица, который сидел за спиной у Ведущего Своих Лошадей, чуть правее, — это очень важно.

Беседа тянулась дальше, Джетро время от времени переводил фразы, смысла которых Зеб не улавливал.

— Когда я вижу вас здесь в моем вигваме, — говорил Ведущий Своих Лошадей, — я чувствую радость, как пони, когда первая зеленая трава появляется на холмах в начале года. Мое сердце наполняется счастьем от того, что мы можем говорить друг с другом как старые друзья, потому что нет в нем желания ссориться с моими белыми братьями, и меньше всего с тобой, кто говорит со мной здесь, моим другом и сыном человека, известного всем среди индейцев… Когда в первый раз белый человек пришел к нам и заговорил об огненной железной тропе для Железного Коня, в нас возникло любопытство и желание посмотреть на это чудо, но одновременно мы испытывали и страх, ибо дошла до нас весть, что там, куда Железный Конь привозит свои фургоны, там появляются белые люди, чтобы охотиться на бизонов, появляются не дюжинами, а сотнями, может быть даже тысячами. Мы боялись, что эти охотники убьют всех бизонов и краснокожий человек останется без пищи, что его скво и дети будут умирать от голода. Мы слышали, что белый человек убивает бизона и забирает только шкуру, оставляя мясо гнить на солнце, а дети индейцев тем временем страдают, не имея еды… Но пришедший к нам белый человек обещал, что Железный Конь не будет пробегать близко от наших охотничьих земель, а пройдет по другую сторону холмов. А теперь это изменилось, и Железный Конь будет везти свои фургоны прямо среди наших вигвамов. Мы видим, как испуганная дичь уходит в дальние холмы, и нам приходится идти туда среди многих опасностей, чтобы добыть пищу… Теперь Железный Конь явился сюда, и мои молодые воины пришли ко мне с криками обиды и гнева. Они потрясают стрелами войны и смешивают краски для своих лиц, они привели с пастбищ своих боевых пони… Мы не хотим воевать с белым человеком, но наши молодые воины гневаются. Они требуют войны. Они требуют, чтобы железная тропа была разрушена прежде, чем она принесет белых охотников на наши охотничьи земли.

Зеб Ролингз сидел молча и тщательно подбирал слова для ответа. Почему он чувствовал себя виноватым перед Ведущим Своих Лошадей? И перед этим седоволосым стариком? Разве Майк Кинг не нарушил свое слово?

Он заговорил медленно, не жалея времени, чтобы быть уверенным, что они понимают его, и чтобы Джетро успевал переводить те слова, которых ему не хватало.

— Мы видим в арапахо наших братьев, их беды — это наши беды. Это правда, что тропа Железного Коня была изменена, но он не может пробежать где угодно, как вольный пони. Там, где тропа прошла сейчас, путь Для него ровный и гладкий, и он может бежать быстро, не поднимаясь на холмы и не перебираясь через реки по мостам… Много людей будет ехать в фургонах Железного Коня, но это люди, которые хотят добраться далеко, в край у Большой Синей Воды, где садится солнце. Они будут проезжать по вашей земле, но не будут останавливаться. Человек, который строит огненную железную тропу для Железного Коня, пообещал мне это.

Глаза Ведущего Своих Лошадей вспыхнули и вперились в глаза Зеба Ролингза.

— Синий Мундир, сын человека, которого мы знаем, я говорю с тобой. Я не говорю с человеком, который делает железную тропу. Ты сидишь в моем вигваме, ты куришь мою трубку, твой голос я слышу. Я не курю трубку с человеком, который делает железную тропу. Он не сидит в моем вигваме, он не слышит моего голоса. Что скажешь ты? Что пообещаешь ты сам?

Лейтенант Зеб Ролингз колебался. Ему не надо было осматриваться, чтобы понять, кто его слушатели. Вигвам забит воинами, в том числе и молодыми, которые требуют войны. С их стороны можно ожидать лишь острой враждебности. Их сдерживает только авторитет вождя… но надолго ли его хватит?

Если они выступят, кому придется умирать? Первыми погибнут одинокие путники, поселенцы, невинные люди, не сделавшие ничего такого, что могло бы вызвать ярость краснокожих… а она захлестнет равнины. Только потом нападут они на железную дорогу. Да, погибнут невинные люди, если он не сможет остановить беду сейчас, если он не сможет остановить ее здесь…

Ведущий Своих Лошадей был мудрым человеком. Он знал, что возмездие белых людей будет жестоким, ему довелось видеть, как безжалостно они преследуют своих врагов. В обычае индейцев было сразиться в большой битве — одной битве, исход которой решает все. До прихода белых они не знали, что такое военная кампания. Индеец сражается, а потом возвращается в свой вигвам; но белый человек идет следом за противником, уничтожает посевы индейца, его мясо и его вигвам. Он прогоняет его лошадей прочь и травит индейца собаками, пока снег не станет красным от его крови…

Вождь знал все это, как и старик, сидящий рядом с ним. А молодые воины не знали — или верили, что могут победить. Они еще не понимали, что в войне против белого человека победить невозможно.

— То, что я сказал, — медленно повторил Зеб Ролингз, — это правда. Люди будут ехать на Железном Коне, но они будут направляться в те края на западе, где есть золото и серебро. Человек, который делает железную тропу, дал мне свое слово. Я даю вам мое слово. Ни один ни остановится здесь. Охотничьи земли арапахов останутся охотничьими землями арапахов.

* * *

Солнце уже садилось, когда они выехали вдвоем на холм, с которого открывался вид на все еще далекий Конец Путей. Они натянули поводья, чтобы дать лошадям перевести дух, и услышали вдали свисток паровоза.

— Этот проклятый свисток! — раздраженно сказал Джетро. — Он звучит как приговор всему настоящему, природному.

— А что считать природным и что — нет? Моя мама происходила из семьи поселенцев. Они верили, что человек должен проложить свою борозду на земле и сделать землю хоть немного иной. Ладно, как бы то ни было, спасибо вам за то, что сладили дело с вождем.

— Я? Я ничего не слаживал. Я лишь повторял ваши слова и говорил то, что вы сами не могли сказать. Это ничуть не прибавило словам правдивости.

— Я говорил то, что надо было сказать, чтобы сохранить мир. Это риск, я знаю.

— Риск? Вы оставили им в залог свое слово. Не мое слово. Не слово Майка Кинга или армии. Это вы, Зеб Ролингз, дали слово, что они сохранят свои охотничьи земли.

— Я думаю, сохранят.

— Вы больше доверяете своему ближнему, чем я. Особенно, когда этот ближний — Майк Кинг. — Джетро достал свой табак, задумчиво оглядел кисет и сказал: — Пораскинь-ка мозгами, сынок… как, по-твоему, они собираются платить за эту дорогу? Ты думаешь, доставка почты и нескольких пассажиров в Калифорнию окупит затраты? Если ты так думаешь, так подумай лучше еще раз. Им надо, чтоб тут были люди, фермы, города. Им нужны ранчеры, перевозящие скот, и фермеры, перевозящие зерно. Так что твой договор, Ролингз, будет нарушен… и не хотел бы я оказаться поблизости, когда это случится… Вспоминай меня иногда после ужина.

— Куда вы собираетесь?

— Поеду обратно в горы, и остановлюсь отнюдь не на территории арапахов, можешь не сомневаться.

— А как насчет Джули?

Глаза Джетро сощурились.

— Ну-у, сынок, ты только что разговаривал с индейцами и заключил с ними договор. Я так полагаю, что ты можешь поговорить и с Джули. Может быть, договориться с ней будет не труднее, чем с индейцами.

До городка они ехали молча. Каждый думал о своем. Зеб Ролингз не думал, во всяком случае, пока, об обещании, которое дал Ведущему Своих Лошадей. Он думал о Джули.

Ни одна девушка в здравом уме не пойдет замуж за армейского лейтенанта, который собирается подать в отставку, если у нее есть возможность заполучить такого человека, как Майк Кинг. Что там ни говори о нем, но у Кинга есть будущее. Этот человек имеет цель и шагает к ней быстро. С его неразборчивостью в средствах, безжалостностью и напором он вряд ли упустит случай добиться успеха.

А Зеб не мог предложить ничего, кроме своей жизни и попыток найти свой шанс в этой жизни, в армии или вне ее. Да еще теперь он поставил все на слово Кинга — человека, которому сам не доверял.

Но что еще он мог сделать? А так война предотвращена — по крайней мере, хотя бы на время…

Расставшись с Джетро, он поспешил к себе домой и вымылся. Мрачно подумал, что у него есть один-единственный чистый мундир. Не очень-то шикарный наряд, но, что ж, придется надевать его вечером.

* * *

Джетро Стьюарт остановил лошадь у большой палатки. Хозяйничал тут Лоу, по прозвищу Буйный Джим, здоровенная скотина с репутацией убийцы — вот какой человек заведовал игорным домом в городке Конец Путей. Оставив лошадь у коновязи, Джетро, лавируя среди столов, прошел к бару.

В этот час в большой палатке было довольно пусто; заняты были всего три стола, и у стойки стояли всего три человека. Одним из них был Майк Кинг.

Он повернулся и увидел Джетро.

— Идите, выпейте, Джетро, — приветливо сказал Кинг. — Я хочу поговорить с вами.

— А что случилось? Неужели, нам на радость, «Центральная Тихоокеанская» потерпела крах? Или вы нашли кого-то другого на мое место?

— Я слышал, вы ездили к арапахам с молодым Ролингзом. Ну, и хочу поблагодарить…

— Да я в основном сидел и слушал. Хотел бы я верить в ваши обещания так, как Ролингз верит.

Бармен налил два двойных и оставил бутылку.

— Вы хотите сказать, что не доверяете мне? — Кинг усмехнулся с пониманием — и с насмешкой. — А вы бы это сделали по-другому?

— Я бы на его месте сказал им, чтоб они совершили налет на ваш салон-вагон и вывесили ваш скальп на просушку. Вот это остановило бы вашу проклятую железную дорогу.

Майк Кинг рассмеялся. У него было хорошее настроение, и он не собирался его портить. А когда-нибудь потом он все это припомнит…

— Вы, Кинг, сунули Ролингза прямо в середину этого дерьма, сами знаете. А у этого парня есть понятия…

— Какие такие понятия?

— А такие, дурацкие понятия насчет чести. Но вам про это толковать нет смысла — все равно не поймете. Кинг снова рассмеялся.

— Забудьте вы эти разговоры, Джетро. Сегодня великий день. — Он улыбнулся Стьюарту. — Мы с вами будем друзьями — по меньшей мере.

— О чем это вы толкуете? — спросил Джетро подозрительно.

— Мы тут имели разговор с Джули, — ответил Кинг. — Мы смотрим на жизнь одинаково. Эх, Джетро, что за девочка у вас! Леди… до последнего дюйма леди!

— О чем это вы толкуете? — снова спросил Джетро.

Кинг отхлебнул из стакана.

— Мы вам потом скажем вместе. Я увижусь с ней сегодня.

Он хлопнул Джетро по плечу, повернулся и вышел из палатки. Джетро взглянул на свое виски с внезапным отвращением, резко отвернулся и ушел, оставив стакан недопитым. Буйный Джим поглядел ему вслед и задумался. Джетро Стьюарт пил мало, но сегодня в первый раз за все время работы на железной дороге он не выпил свою вечернюю порцию.

Буйный Джим припомнил, какое у Джетро было лицо.

— Похоже, что-то надвигается, — сказал он бармену, — никогда не видел у Джетро такой злой рожи.

— Но он вроде не любитель стрелять по людям, а?

Лоу сплюнул.

— Он-то нет, но ни один ганфайтер note 57 в здравом уме не станет связываться с Джетро Стьюартом. В этих краях быстро обучаешься одной полезной вещи — говорить повежливее с этими старыми ребятами, охотниками с гор. Может, тебе и удастся убить такого, только сперва ты сам получишь свинец в брюхо… Они умирают очень медленно — чертовски медленно!

«Стьюарт разговаривал с Кингом, — размышлял Лоу. — может, стоит заскочить к нему и предупредить? Хотя, с другой стороны, что сделал этот Кинг хорошего хоть кому-нибудь? А-а, пошел он к черту…»

Джетро Стьюарт поднял клапан своей палатки и остановился, глядя на Джули. Она причесывалась перед зеркалом, которое когда-то принадлежало ее матери. Господь один знает, как это оно продержалось целым столько времени…

Не говоря ни слова, он начал собирать свои вещи и складывать в тючок. Она, так же молча, следила за ним в зеркало. Наконец повернулась.

— Что ж, па, это был самый долгий период времени, что мы прожили вместе, с тех пор, как я была совсем маленькой. Ты снова уезжаешь?

— Ага…

Он всегда уезжал в горы. когда что-нибудь было ему не по нраву, и она ждала этого уже несколько дней.

— И ты бросаешь меня одну в этом… этом месте? Раньше ты никогда так не делал, па.

— Я так думаю, ты не собираешься долго быть одна. — Он выпрямился и посмотрел на нее. — Так что, Джули, разобралась ты уже? Ты все решила?

— Подожди, па! Что я должна была решить? — Она подошла к нему и подергала за усы. Она делала так, когда была маленькой, и знала, что ему нравится это.

— Ладно, не будем начинатьвсе с начала. — Он внимательно всматривался в ее лицо. — Ты уверена, что поступаешь правильно?

— Конечно… — И вдруг в глазах у нее появилась печаль. — Не уезжай, па. Не уезжай сейчас. Я не хочу, чтоб ты снова исчез.

Он ощутил, что к горлу подступает комок, и разозлился.

— Слушай, прекрати-ка ты это! Я уезжаю… А то, что ты делаешь, это — твое дело!

Он помолчал.

— Мы пытались воспитать тебя правильно, мы с мамой. Надо признать, меня частенько не было дома, но когда я бывал, то старался все делать как следует… а я ведь не умею зарабатывать на жизнь никакими способами, кроме как ружьем или там капканами… А теперь ты — леди. И нечего мне пытаться прожить твою жизнь вместо тебя. Ты должна сделать это сама. — Он затянул тюк. — Ты уверена, что делаешь все как надо?

— Конечно! — повторила она.

Он вышел наружу, отпустил клапан палатки, тот хлопнул у него за спиной. Он подошел к лошади — и остановился. Уж больно вымоталась старуха. Отдохнуть бы ей надо… Может, удастся выменять другую у военных.

Он поднялся в седло и поехал медленным шагом. А потом сказал вслух:

— Я пытался, Лайнус. Я честно пытался…

Глава семнадцатая

Весна поздно пришла на западные земли. На бурых холмах все еще виднелись темные заплаты — места, увлажненные тающим снегом, а в тени можно было найти то тут, то там полоску снега или упрямого льда. Зеб Ролингз ехал вниз по склону холма к железнодорожной станции Уиллоу-Спрингз-Ивовые Ключи, похолодев от бешенства и отчаяния.

На станции стоял поезд из пяти вагонов, и это разозлило его еще больше.

— Беда, сержант! — сказал он, показывая на поезд. — Для нас с вами это большие неприятности. Опять прибыли поселенцы, новые охотники на бизонов — а мы все еще не выбрались с территории арапахов.

— Этого следовало ожидать, лейтенант. Если люди могут куда-то приехать, они туда едут.

Конечно, это была чистая правда, и в глубине души Зеб все это знал. Да и ему ли было не знать? Разве его собственная семья не приехала на запад по Эри-каналу и реке Огайо?

Как он смог поддаться на уговоры Кинга?.. Но, в конечном счете, ему некого винить, кроме самого себя. Надо было заставить Кинга самого давать обещания Ведущему Своих Лошадей.

Зеб не мог сделать ничего, чтобы остановить строительство железной дороги или хотя бы изменить трассу. Единственное, что было в его власти — это протестовать, подавать рапорты начальству, а они ровно ничего не значили для канцелярских вояк, далеких от места событий. Им-то было просто: приказали — и все дела…

Когда они подъехали к станции, то увидели на платформе Майка Кинга.

— Некогда при вашей жизни, вы говорили… — Зеб Ролингз положил ладонь на седельный рог и глянул Кингу в лицо.

Кинг ухмыльнулся своей издевательской улыбкой.

— Поступь прогресса не остановишь, лейтенант. Любой дурак мог понять, что люди двинутся на Запад, если железная дорога даст им такую возможность. Черт побери, для того мы ее и строим!

— Вы солгали. — У Зеба напряглись челюстные мышцы. — Вы сделали лжецом меня. Вы сказали, что при вашей жизни этого не случится.

— Кто ж мог рассчитывать столько прожить? Слезайте с лошади, лейтенант, и пошли выпьем! Плюньте вы на это!

— Я им дал слово.

— Ну, что вы такой совестливый, Ролингз? Разве хоть один индеец построил железную дорогу? Да эти рельсы стоят больше, чем вы, я и все эти поганые арапахи, вместе взятые! Мы все помрем, а рельсы будут тут лежать… Правительство позволило нам продавать землю вдоль полосы отчуждения, чтобы дорога себя окупила; но кому же ее продашь, если не будет поселенцев — фермеров, ранчеров, деловых людей? Что ж, вот они, перед вами! Видите их? Больше половины только что из Европы, их ждут нелегкие времена, но они ребята крепкие и пробьются, потому что у них хватит духу и желания приспособиться, чтобы выжить и прорасти на новом месте. Ну, так арапахам тоже придется приспособиться. Иначе им крышка.

— Все это никак не облегчает мое положение.

— Ой, да забудьте вы! Ну, дали вы им свое слово — и что из того? Это же просто голые дикари, кому до них есть дело?

— Может, это вас удивит, Кинг, но мне до них дело есть. Ведущий Своих Лошадей — это джентльмен и, в своем роде, государственный деятель. Для него слово — превыше всего. С того дня, как я говорил с ним, железная дорога не потеряла ни одного человека, ни одной лошади…

Зеб Ролингз потянул за повод и повернул коня.

— Несколько минут назад вы, Кинг, говорили об этих людях, которые приехали из Европы и с Востока. И месяца не пройдет, как многие из них умрут, и многие из ваших рабочих тоже. Сейчас Ведущий Своих Лошадей уже знает, что они приезжают, а в понедельник будет полнолуние. Так что лучше вооружите своих людей и подготовьте к драке.

Лицо Кинга затвердело.

— Только не надо валить на меня всю вину! Это ваша работа — защищать их!

— Вы изменили трассу железной дороги и нарушили договор. Вы изменили ее самовольно, ни с кем не посоветовавшись. В своем безумном стремлении поскорее построить дорогу вы проложили трассу через земли арапахов, и у вас хватило связей наверху, чтобы ваше изменение одобрили, хотя без него и можно было обойтись. Только все равно, — голос Ролингза был полон презрения, — своей цели вы не достигли.

Он крутнул коня и увел патруль, а Майк Кинг посмотрел вслед, и лицо его перекосилось от гнева.

— Лейтенант! — закричал Кинг и спрыгнул с платформы.

Ролингз остановил лошадь.

— Сержант, ведите эскадрон. Покормите людей, приведите в порядок лошадей. Поспите, если хватит времени, но будьте готовы к тревоге. Я думаю, тут скоро начнется ад.

А потом повернулся и отстегнул клапан кобуры.

Кинг заметил это движение и насторожился. Ролингз ехал к нему шагом, и глаза Кинга поднялись к его лицу. На свой лад Майк Кинг был человеком мудрым, и сейчас повел себя мудро — на свой лад.

— Простите, лейтенант. Я, действительно, очень сожалею. А кроме того, — он вытащил телеграмму, — тут депеша для вас. Поступила по моей личной линии. Вам присвоено звание майора, две недели назад.

Но Ролингз не смягчился.

— Это вы устроили, Кинг. Мы оба знаем, как неохотно присваивают новые звания в мирное время. Честным способом мне сейчас никак не получить повышения. Я знаю, есть такие офицеры, которые используют политическое влияние, даже добиваются специальных решений Конгресса, чтобы получить повышение в обход честных путей. Только я не из таких. Я собираюсь подать в отставку.

— Не будьте дураком!

— Вы сделали из меня лжеца, Кинг. О, я знаю — во многом тут моя собственная вина… но ваша дорога могла бы не продавать билетов до станций между Омахой и Солт-Лейк-Сити. Хотя бы несколько месяцев… А теперь Ведущий Своих Лошадей будет считать, что армия солгала ему. Мне остается единственный честный путь — подать в отставку и принять всю вину на себя. Тогда человек, который меня заменит, сможет вступить с ним в переговоры. В этом случае обманщиком будет не армия, а лейтенант Ролингз.

— А вам-то что до того?

— Если не убедить вождя, что это я нарушил обещание, а не армия, то будет убито много людей. А так — я давал обещание, я его нарушил, значит, и вина моя. Но это вы, Кинг, меня заверили, что сюда не будут приезжать пассажиры, и я поверил вам.

Майк Кинг пожал плечами.

— Хотите валять дурака — на здоровье! Но стоит вам снять эту форму — и вы ничто. Подумайте, — продолжал Кинг, — и примите повышение. Поверьте, после этого индейского мятежа вы сможете стать даже полковником. Знаете, стоит привлечь к себе внимание, и люди готовы поверить, что ты сделал что-то значительное, независимо от того, как было на самом деле. А один из моих лучших друзей дружит с генералом Шерманом…

— Кинг, в этих местах армия, за исключением нескольких человек, всегда оставалась вне политики — и так оно и должно быть. Стоит только позволить армии вмешиваться в политику, и жди диктатуры. Мы — лишь орудие в руках правительства, Конгресса и исполнительной власти. И я не приму повышения, которое пришло ко мне по политическим каналам.

— Вы рассуждаете, как ребенок. Будьте реалистом!

— Я заметил, — ответил Зеб, — что когда человека призывают быть реалистом, это означает, что его уговаривают предать что-нибудь для него святое. Это любимый аргумент тех, кто считает, что цель оправдывает средства…

* * *

Склады железной дороги в Уиллоу-Спрингз обслуживали бригаду строителей, работающих дальше к западу. Здесь же устроили себе штаб-квартиру переселенцы; были установлены несколько палаточных магазинов с полами из горбыля, вокруг рассыпались обычные в таких местах кабачки и игорные дома.

Здесь Майк Кинг держал сейчас свой салон-вагон, одновременно канцелярию и жилье. К нему был прицеплен вагон-кухня и несколько вагонов для рабочих и бригадиров. По другую сторону путей, на небольшом удалении от вагонов и станционной платформы, были штабелями сложены шпалы. Они образовали отличный бруствер. Разрывы в этом бруствере закрыли ненужными фургонами.

Эскадрон Зеба Ролингза расположился лагерем внутри стены из шпал. Был полдень — время обеда; горели костры, слышался гул разговоров и звяканье кастрюль.

В четверти мили от путей начинались невысокие холмы, во многих местах изрезанные оврагами. Зеб Ролингз все время обшаривал глазами окрестности. Опыт и интуиция подсказывали ему, что нападение может произойти в любую минуту. Синее небо над головой было девственно чистым, ни облачка… с холмов долетал легкий ветерок. Зеб посмотрел на лошадей, но они спокойно жевали. В полуденной тишине разносились то звяканье мисок, то обрывки смеха.

Если б только Джули здесь не было! Господи, ну почему Джетро уехал без нее? Зеб подумал, может, стоит побежать к ней в палатку и забрать ее сюда, чтобы она была среди солдат… но не знал, какой его ожидает прием. После того вечера, когда он собирался пойти к ней и просить ее руки, он с ней не говорил. Уже несколько недель. Он видел ее издали несколько раз, но встреч избегал — а поскольку он все время выезжал на патрулирование, это было совсем не трудно.

С горьким чувством вспоминал Зеб тот вечер после разговора с Джеро, когда вымытый, в чистом мундире, направился он к ее палатке. Он трепетал, как мальчишка, он робел, но был полон решимости… и тут повстречал Майка Кинга.

— Собрались куда-нибудь? — Кинг оглядел его парадный мундир с ехидной усмешкой. — Мне кажется, Ролингз, вы понапрасну приоделись. Сегодня вечером я с ней встречаюсь — я получил приглашение.

Зеб почувствовал неприятный холодок в желудке.

— Что вы хотите сказать?

— Ну, если вы собрались к Джули, так вы опоздали. Она дала обещание мне.

Какое-то время они пристально смотрели друг на друга, потом Зеб сказал:

— Это правда?

— Как Священное Писание.

Внезапно он почувствовал себя глупо в этом парадном синем мундире. Как он выглядит в глазах Кинга? В глазах других людей, стоящих вокруг и гадающих, что тут происходит? Не сказав ни слова, он повернулся кругом и ушел…

Он снова посмотрел на холмы, но не увидел ни малейшего движения… ничего.

— Сержант, — внезапно сказал он, — отберите восемь человек, выдайте по пятьдесят патронов каждому и отправьте их с винтовками за барьер, с правой стороны. Покормите их там прямо на месте, и чтобы глаз с холмов не спускали… Когда остальные поедят, пригасите костры, чтоб только угли остались, поставьте кофе и следите, чтобы каждый держал оружие при себе и был готов к бою.

— Лейтенант, люди утомлены, устали как собаки.

— Пусть лучше будут усталые, чем мертвые.

Зеб подошел к своей лошади — она тоже была утомлена — и поднялся в седло. Не сказав ни слова, он поехал в лагерь переселенцев и громко спросил:

— Кто тут сегодня дежурный?

К нему повернулся долговязый худощавый человек с копной волос песочного цвета и вяло улыбнулся.

— У нас тут не армия. Мы — свободные агенты. Мы не слушаем ничьих приказов.

Ролингз повернулся к нему спиной.

— Есть тут бывшие солдаты? Из любой армии? — спросил он.

Отозвались несколько человек.

— Отлично, ребята, а теперь послушайте меня. У меня над вами нет никакой власти, кроме той, что дала мне армия, — защищать вас. На нас с минуты на минуту могут напасть индейцы. Соберите детей, отведите их к штабелям шпал, укройте там и сами там останьтесь. Соберите все какое есть оружие и приготовьте к бою. Выберите командира и расставьте часовых.

— А я не вижу никаких индейцев, — снова подал голос долговязый. — Что ты тут затеял, янки? Хочешь показать нам свой синий мундир?

Тем временем из группы неторопливо вышел другой человек, за которым так же неспешно последовали бывшие солдаты. Это был изящный человек с щеголеватыми черными усиками и выступающими скулами. В нем была видна аккуратность и подтянутость, и это сразу понравилось Зебу.

Человек представился:

— Воссель, сэр. Французский Иностранный Легион.

— Воссель? А я и не знал, что здесь действует Французский Легион.

Человек слегка улыбнулся — одними глазами.

— Я был офицером, сэр. Не объясните ли вы нам ситуацию?

— Мы находимся на охотничьих землях племени арапахо. Индейцам обещали, что железная дорога не привезет сюда ни поселенцев, ни охотников. А теперь, когда вы тут появились, они попытаются изгнать отсюда нас всех. Я не знаю их численности, но будет их не меньше пяти сотен — а то и раза в полтора больше. Я ожидаю атаки скоро… может быть, перед закатом.

Зеб показал на отряд военных.

— У меня двадцать два человека, вместе со мной и с сержантом. За исключением троих, все они ветераны, да и эти трое — надежные люди. Но нас мало, и нам пригодится любая помощь.

— Благодарю за объяснение, лейтенант, я посмотрю, что могу сделать.

Человек с песочными волосами медленно поднялся на ноги.

— А я хотел бы поглядеть, что может сделать этот лейтенант! Видел я, как он тут разгуливает взад-вперед и строит глазки той девчонке, что одна в палатке живет, и я…

Зеб Ролингз спрыгнул с лошади.

— Джентльмены, — сказал он спокойно, — надеюсь, вы извините меня.

Светловолосый был на три дюйма выше и на тридцать фунтов тяжелее, чем Зеб. Он растянул рот в кривой улыбочке и вытер ладони о джинсы.

— Давненько не было у меня такого случая, с самой войны, будь я…

В Зебе Роллингзе не было рыцарской утонченности. Ему в жизни не представилось случая даже узнать, что такая штука на свете существует. С другой стороны, Лайнус, который не раз выходил победителем из грубых драк с речниками и трапперами, показывал сыновьям основные приемы и тренировал их, обучая, как побеждать в драке.

Долговязый замахнулся, но Зеб Ролингз нырнул ему под руку и изо всех двинул справа по ребрам. Тот рухнул на колени и начал складываться — и тут Зеб резко ударил его коленом в подбородок. Раздался противный лязгающий звук, и долговязый свалился на землю. Зеб Ролингз отступил назад, подул на ободранные костяшки пальцев и глянул на лежащего на земле человека.

Потом повернулся:

— Мистер Воссель, я ценю вашу помощь. Спасибо!

Он быстро вскочил на коня, вставил ноги в стремена, развернулся — и увидел Джули Стьюарт.

Она стояла не дальше чем в пятидесяти футах от него, с ведром в руке, а когда их глаза встретились, резко повернулась, чтобы уйти. Зеб тронул коня шпорой и догнал. ее.

— Я должен принести вам свои поздравления, — церемонно сказал он.

Она подняла на него глаза.

— Поздравления?

— Майк Кинг сказал мне, что говорил с вами.

Она гордо вскинула голову.

— Он говорил со мной много раз — и что из того? Не сомневаюсь, он снова заговорит со мной, если встретит по дороге, и я отвечу — ну, так что?

— Вы не… вы хотите сказать, что не выходите за него?

— За Майка Кинга? А с чего это вдруг девушке взбредет в голову выйти замуж за железную дорогу, хотела бы я знать? Да у меня и в мыслях такого не было никогда.

— Но он сказал мне… я думал…

— Значит, вы верите всему, что вам говорят? Да вы что, не знаете, что в этом человеке ни капли правды нет? У вас не было никакого повода ему поверить, и не будь вы таким глупцом, вы бы это прекрасно знали!

Зеб оглянулся на лагерь.

— Джули, захватите вещи, которые могут вам понадобиться, и немедленно приходите в наш лагерь. Мы ждем нападения,

— Вы что-то очень быстро сменили тему!

Он мягко улыбнулся.

— Неподходящее сейчас время говорить о любви и обо всем, что за этим следует… когда мне надо выполнять свой долг. — Он посмотрел вниз, ей в глаза. — Джули, я уйду из армии.

— Вы мне это уже говорили, Зеб. И если уж вы собрались подать в отставку, так подавайте поскорее. Там, где мы поселимся, нам придется посеять хлеб, а времени для сева остается совсем мало.

Зеб уже был на полпути к лагерю, когда до него дошел весь смысл ее слов. В лагерь он въехал, как в тумане.

И тут внезапно его затопил гнев. Кинг ему соврал, сделал из него дурака — а он только утерся? Он резко развернул коня и подскакал к вагону Кинга в тот момент, когда человек-железная дорога подошел к двери.

Зеб остановил коня.

— Вы без револьвера, — сказал он. — Берите револьвер, и немедленно!

Кинг осторожно опустил руки. Его револьвер лежал на письменном столе, внутри вагона, а рядом, только руку протянуть, стоял заряженный дробовик.

Лицо у Ролингза было напряженное и бледное, и Майк Кинг, хоть и считался достаточно мужественным человеком, ощутил неприятное сосущее чувство в желудке. Он мгновенно понял, что никогда еще не был так близок к смерти, как в эту минуту. Он видел, как стреляет Зеб Ролингз, и понимал, что шансов у него практически никаких.

Кинг открыл было рот, чтобы заговорить, как вдруг со стороны армейского лагеря долетел крик:

— Индейцы! Индейцы!

Пронизанную солнцем тишину разорвал выстрел. Зеб круто развернул коня. Вершина холма была усеяна атакующими арапахами, и у него на глазах из оврага всего ярдах в двадцати пяти от них вырвался еще один Отряд индейцев. Их кони неслись бешеным галопом.

— Ты просил войны! — разъяренно крикнул он Кингу. — Ну так получай ее!

Он рванул коня и пролетел несколько ярдов до своего лагеря, где уже началась беспорядочная стрельба — его ветераны находили себе мишени. Прямо перед собой Зеб увидел, как пошатнулся человек, схватился за горло, а между пальцами у него хлынула кровь.

Он посмотрел в сторону лагеря поселенцев — там Воссель и бывшие солдаты уже. расположились цепью за шпалами, изготовив оружие к бою. Их действия успокоили и воодушевили остальных, и они тоже готовились к схватке.

Среди старых однозарядных ружей, порой даже заряжавшихся по старинке, с дула, мелькало несколько новых винтовок Генри, здесь и там — «Спенсеры». Попадания из «Спенсеров» были заметны сразу, потому что тяжелые пули пятьдесят шестого или пятьдесят четвертого калибра note 58 мгновенно вышибали индейцев из седла, подбрасывая их в воздух.

Статная светловолосая девушка, с которой можно было бы лепить Брунгильду note 59, забивала шомполом заряд в ствол ружья и передавала мужчине в обмен на другое ружье, из которого он только что выстрелил. Другая женщина, склонившись над раненым, промывала рану и готовила ее к перевязке.

Вдали от своего дома, в диком краю, эти мужественные люди, многим из которых прежде и слышать не приходилось выстрела, направленного в человека, сражались, чтобы защитить свое право находиться здесь. Не в меньшей мере, чем индейцы, бились они за свои дома и семьи, и многим предстояло пасть в этом бою.

Рабочие Кинга тоже собирались, мрачные и угрюмые. Большей частью это были ветераны или люди, которым приходилось и раньше сражаться с индейцами, — они быстро заняли позиции и начали стрелять.

Внезапный огонь, казалось, сокрушал наступательный порыв индейцев, потому что их атакующие колонны вдруг разделились, поворачивая вправо и влево. И тут Зеб услышал звук, от которого у него перехватило дыхание и зашевелились волосы.

Мягкий, приглушенный гром, едва слышный, но постепенно нарастающий… огромное облако пыли, внезапно сорвавшееся с холма… а потом пыль была разорвана на части несущимися черными телами, от которых и шел гром. Черное облако массивных, обросших шерстью голов, блестящие рога… бизоны!

С обеих сторон скакали арапахо, направляя несущееся в панике стадо прямо на палаточный городок, прямо на хрупкие баррикады переселенцев, часть которых была выстроена уже за пределами шпальных штабелей.

У них не было ни малейшей надежды. Они едва успели выстрелить по разу и перезарядить оружие, как несущееся стадо уже накатилось на баррикады. Оно неслось сплошной стеной смертоносной косматой плоти. Среди этих сотен животных многие весили по тонне и больше.

Ничто не могло остановить эту бешеную атаку. Палатки расплющивались под копытами; кричали женщины. Какой-то раненый мужчина попытался оттолкнуть женщину в сторону и прикрыть ее своим телом, но тут же страшный вихрь накрыл их. Мгновение назад здесь стоял городок переселенцев — а теперь он был втоптан в грязь, перемешанную с растерзанным и окровавленным мясом. Зеб заметил громадного быка, который провалился сквозь крышу землянки у самой железнодорожной линии — он бился, пытаясь вырваться из ловушки, потом исчез.

И тут нахлынули арапахо.

Они неслись по пятам бизонов и, поднимая своих пони в прыжок над упавшими животными, застреленными в отчаянной попытке остановить или повернуть несущееся стадо, индейцы прорвались за баррикаду и оказались среди ее защитников.

Кинг быстро отступал к своему вагону — это был один из немногих строений, еще оставшихся на месте.

А схватка продолжалась. Зеб увидел, как его сержант рухнул под скользящим ударом томагавка, и точным выстрелом выбил воина из седла. Лошадь прыгнула на него, он покатился в сторону, выстрелил еще раз, но промахнулся.

Молодой воин с раскрашенным черными полосами лицом бросился на него. Зеб поднял револьвер и выстрелил. Пуля остановила индейца на полушаге, но он снова двинулся вперед, и Зеб выстрелил еще раз. Когда индеец упал, в груди у него сидело три пули. Он свалился почти прямо на Зеба.

Зеб схватил винтовку, кое-как поднялся на ноги и выстрелил в индейца, лезущего на баррикаду. Повернулся, чтобы выстрелить еще раз, — но винтовка оказалась разряженной, и он бросился на кучку арапахов, размахивая тяжелым «Спрингфилдом» как дубинкой.

Атака кончилась так же внезапно, как и началась. Остался резкий залах порохового дыма, слышалось учащенное дыхание людей, истощивших все силы в чудовищном напряжении, стоны и вопли раненых. Зеб вынул из револьвера пустой барабан и заменил его заряженным.

Майк Кинг медленно поднялся на ноги со ступенек своего салон-вагона. По лицу его стекала кровь из раны на голове.

— Вот ты и купил, то что хотел! — свирепо бросил ему Зеб. — А теперь пойди и погляди на цену!

— Собираешься застрелить меня? — Даже теперь язвительная усмешка не покидала лица Кинга, но в глазах светилась тревога. Оба они держали в руках револьверы, а разделяло их всего несколько шагов… И тут Кинг понял, в чем разница между ними: ему отчаянно хотелось жить, а Зебу Ролингзу жизнь была безразлична. Душа Кинга наполнилась страхом. Он устоит, он будет биться… но ему отчаянно не хотелось умирать.

— Иди туда! — приказал Зеб. — Я хочу, чтобы ты видел дело рук своих!

Там, где женщина склонялась над раненым мужчиной, теперь лежали два тела, втоптанные одно в другое, измолотые летящими копытами. Светловолосая Брунгильда лежала, поверженная и изуродованная — там, где прежде развевались светлые волосы, остался лишь голый череп… Какой-то человек стонал и звал на помощь. Уцелевшие медленно приходили в себя и начинали двигаться среди раненых.

К Зебу подошел за приказами сержант; на голове у него кровоточила жуткая рана. Зеб коротко распорядился:

— Поставьте восемь человек на баррикаду, как и раньше. Остальных пошлите собирать винтовки и боеприпасы и перевязывать раненых. А в помощь тем, кто отделался ушибами, мы можем выделить только четверых.

И повернулся к Кингу.

— Ну, как, Кинг, нравится? Это ты пригласил людей сюда. Ты слишком поторопился сунуть их в ад, который сам создал, нарушив договор. Ты привез их сюда — и ты их убил. А теперь живи с этим, если сможешь…

— Яичницу не сделаешь, не разбив яиц, — пробормотал Майк Кинг. — А яйца едут и будут ехать.

Но лицо у него было серое и больное, и он поспешил отвести глаза от мертвых и умирающих.

— Так что, вы раздумали убивать меня?

— Тебя? Да ты пули не стоишь. Ты и так мертвый. Ты мертвый уже много лет. Ты просто молоток в руках у директоров твоей дороги. А внутри у тебя пусто…

И вдруг он подумал: «Джули! Где же Джули?»

Он нашел ее — она помогала раненому, и направился к ней.

— Я уезжаю, — сказал он. — Прямо сейчас.

— Сейчас? — Она не могла поверить.

— Так лучше всего. Арапахи увидят, что я уезжаю, а они считают меня главным виновником. Я думаю, теперь вы сможете отбить любое нападение, но если я уеду, то, может быть, они вообще не нападут.

— Они убьют тебя.

— Может быть. Но я не напрашиваюсь на роль мученика — я пущусь наутек во всю прыть, как только выеду отсюда. Я возьму нашего эскадронного скакового коня, а своего оставлю.

Она положила руку ему на рукав.

— Нет!.. Не уезжай.

— Я должен. Если я уеду, они погонятся за мной. Это легче, чем снова атаковать здесь… Если мне удастся уйти, я буду ждать тебя в Солт-Лейк-Сити.

Не было слез, не было протестов. Мгновение они стояли, глядя друг Другу в глаза, а потом он быстро отвернулся.

Зеб прошел туда, где сержант отдавал приказы, в жуткое месиво на месте лагеря.

— Сержант, вы остаетесь старшим. Я ушел в отставку. И уезжаю немедленно. Может быть, они так жаждут меня заполучить, что оставят вас в покое… но позиция у вас хорошая, застать вас врасплох они уже не смогут, а завтра из Омахи прибудет поезд с дополнительными войсками.

— Что ж, прощайте, лейтенант.

— Прощайте, сержант.

— Удачи вам, лейтенант!

Он оседлал серого коня. Это был великолепный скакун, стайер. Зеб его сам купил, и они держали его специально для скачек, выигрывая время от времени неплохие деньги. А теперь ему предстояло скакать по-настоящему.

Он поднялся в седло и проехал шагом до конца баррикады. Навстречу ему вышел Воссель.

— Вон там, похоже, — он мотнул головой, но рукой не стал показывать, — ни одного из них нет. Так что у вас может получиться.

— Спасибо.

Индейцы, как они делают всегда, увезли своих погибших товарищей — кроме тех, кто пал в окружении врагов. Кое-где на траве остались лужи крови — свидетельство того, что и арапахам досталось крепко.

Он поехал вдоль долины рысью, так, чтобы индейцы смогли увидеть его. Он направлялся на запад. Похоже, это рецепт на все случаи жизни: если дело плохо, двигай на запад.

Прозвучал выстрел.

Он оглянулся назад, с удивлением отметив, какое расстояние успел покрыть. А потом увидел арапахов. Они вытянулись длинной цепью вдоль гребня, они ехали за ним.

Он посмотрел на север — там была вторая цепь. Индейцы направлялись к некоей точке впереди, где надеялись перехватить его.

— Ну, что ж, Джубал, — сказал он серому коню, — давай поглядим, на что ты годен.

Длинные ноги вытянулись, копыта ударили по дерну, ветер хлестнул в лицо. Серый несся гладким, великолепным шагом, он любил бег.

Где-то впереди лежало завтра — если не изменит удача.

Копыта выбивали по дерну ровный ритм. Он пригнулся пониже к гриве, чтобы уменьшить сопротивление воздуха.

Глава восемнадцатая

Гейб Френч остановился на углу и посмотрел вдоль улицы. В последний раз он поднимался на Ноб-Хилл, когда искал владельца упряжки, работавшего у него в давние времена. Тогда Хилл был скопищем скромных деревянных коттеджей. Теперь их заменили богато украшенные особняки.

Он прищурился — уж очень ярко блестело солнце на латунном заборе Джима Флуда, обошедшемся в тридцать тысяч долларов. Забор тянулся на два квартала, специально нанятый работник постоянно его полировал. Гейб слышал об этом заборе. Ну да, это же Клив рассказывал ему — и о заборе, и о человеке, который каждый день его полирует!

Серые башни замка Хопкинса с высаженными на террасах садами виднелись через улицу наискосок. Он проходил, не обращая внимания на особняки Колтона, Стэнфорда и Крокера. Он никогда не посещал дом Клива, пока тот был жив, и казалось странным, что он идет туда сейчас, когда Клив умер. Но все же в старые времена они были друзьями, а дружба эта сохранилась и в последующие годы.

— Единственный человек, которому я завидовал, — сказал Гейб вслух, остановившись на углу. — Было в нем что-то такое… вкус, так бы я это назвал.

— Что было?

Гейб обернулся, услышав вопрос. Ему было неловко, что кто-то услышал, как он разговаривает сам с собой.

— Я спрашиваю, не знаете ли вы, где особняк Клива Ван Валена, — пробормотал он.

Прохожий показал рукой.

— А вон там. Хотя сегодня вряд ли можно сказать, что это его особняк. И, судя по всему, завтра он уже не будет принадлежать и его вдове. Его распродают со всем барахлом, до последнего гвоздя.

Прохожий был маленький, чопорный, с крохотными глазками и противным выражением лица, и в голосе его отчетливо слышалось злорадство.

Это разозлило Гейба Френча, и он сказал:

— Будь он живой, им бы это не удалось! Клив Ван Вален мог добыть миллионы там, где никто другой не получил бы и медного гроша… просто под свое имя!

— Я об этом слышал, — сказал прохожий, пожав УТЛЫМИ плечами, — но я в это не верю.

Гейб ощутил, как в нем нарастает гнев. С возрастом он стал нетерпимым. Раньше он мог терпеливо сносить дураков, теперь уже нет.

— Человек обязан платить свои долги, — продолжал тот гнусавым голосом. — А Ван Вален всегда жил на широкую ногу, не по своим доходам.

— Многие годы, — запальчиво ответил Гейб Френч, — ни у кого не было таких доходов, как у него! Бывали времена, когда только одна шахта приносила ему больше восьмидесяти тысяч в месяц. Восемьдесят тысяч долларов! Столько я и сам никогда не зарабатывал.

— Охотно верю. — Незнакомец презрительно покосился на поношенное платье Гейба.

Гейб Френч попытался унять раздражение, но не смог. С годами у человека остается не много удовольствий, и теперь Гейб находил удовольствие в том, что позволял себе раздражаться по пустякам. Никто никогда не видел, чтобы он падал духом в беде, но в последние годы ему нравилось побрюзжать.

Он холодно посмотрел на незнакомца.

— Не стану утверждать, — сказал он подчеркнуто неторопливо, — будто мне не по карману купить и продать многих из тех, кто владеет особняками на этом холме. А что касается Клива Ван Валена, то никогда в жизни у меня не было друга, лучше чем он, — и вернее. Случились как-то тяжкие времена — много лет назад — когда на моих лошадей напал сап, у меня были сорваны два контракта на доставку грузов и весь мой скот подох чуть не за одну ночь… Кто-то сказал об этом Кливу, и он прорвался через перевал Доннер и пригнал мне сотню лошадей — и это поздней осенью, когда уже падал снег! Он прорвался, а перевал закрылся буквально у него за спиной. Вот так он спас мою шкуру… В другой раз модоки note 60 подловили нас в засаду у озера Кламат. Наши лошади были убиты, во мне засела пуля; и Клив в одиночку отбивался от них весь день, а ночью ушел, унося меня на спине.

Незнакомец оторопело глядел на него.

— Но тогда вы… тогда вы — Гейб Френч!

— Правильно, — сказал спокойно Гейб, поглядев вдоль улицы налево, потом направо, сошел с тротуара и двинулся через дорогу.

Клив умер, но Лилит жива, и, черт побери, если ей нужны деньги, ему известно, где она может их получить. Беда только в том, что Лилит Ван Вален — чертовски гордая женщина, страсть до чего гордая…

На улице возле дома и на короткой подъездной дороге стояло с полдюжины повозок. Гейб прошел мимо и вошел в дом, протолкавшись через кучку мужчин, беседующих у дверей.

Главная толпа собралась в холле, а на ступеньках лестницы надрывался аукционист.

— Две тысячи долларов! Это последняя цена? Леди и джентльмены, эта статуэтка выполнена из чистого золота и имеет гравировку. — Он показал надпись на золотой фигурке сбоку. — «Мистер Клив Ван Вален. Президент Железной Дороги Сан-Франциско-Канзас-Сити». Это его любимое сокровище!

Гейб оглянулся вокруг — он искал Лилит. И, когда увидел, был ошеломлен и ощутил мгновенное смятение. Он никогда не думал о Лилит, как о старой женщине, а сейчас вдруг сообразил, что ей, должно быть, уже все шестьдесят.

Она сидела в кресле, оглядывая зал, одетая в великолепное шелковое платье, с безукоризненной прической. Рядом с ней находился человек, в котором Гейб признал ее адвоката.

— Предложит ли кто-нибудь три тысячи за эту бесценную вещь?

Гейб находился достаточно близко от нее, чтобы услышать, как она сказала:

— Бесценная, ври больше! Мы ею дверь подпирали…

Аукционист снова подал голос:

— В ней одного золота на три тысячи…

— Две тысячи пятьсот!

— Продано!

Гейб пробился в задние ряды толпы. Он оказался совсем недалеко от Лилит, но чтобы добраться до нее, надо было обойти маленький зал вокруг. Наконец он тихо подошел к ней сзади.

— Печальный день, Лилит, — говорил ее адвокат.

— Печальный? Мы несколько раз делали состояние и спускали его. Что тут печального? Если бы Клив был жив, мы бы сделали еще одно состояние — и тоже просадили!

Тут к ней пробрался клерк.

— Прошу меня извинить, миссис Ван Вален…

— Что такое?

— Это кресло… Оно продано.

— Ну так забирайте! — Она встала быстрым, изящным движением. — Кончайте извиняться и забирайте. Или я должна сказать «возьмите его и будьте прокляты»? — Она мягко улыбнулась.

Клерк усмехнулся.

— Вы уж простите, мэм…

— Уматывай отсюда, — запальчиво сказала она, но смягчила свои слова улыбкой.

— Если бы существовал какой-то другой способ расплатиться с долгами, Лилит, — сказал адвокат, — мы бы его нашли.

— Плевать. У меня есть две вещи, которых вы не можете забрать — это мои воспоминания и мое ранчо в Аризоне.

— Мне не хочется сокрушать ваши надежды, но, боюсь, эта собственность практически ничего не стоит.

— Но ведь ранчо на месте?

— Да, но только скот большей частью или распродан, или разворован.

— Я могу купить скот. А если понадобится, — она усмехнулась, — так и сама сумею угнать несколько голов. Клив всегда говорил мне, что большинство крупных ранчо начинались с фальшивого клейма и быстрых лошадей.

— Вам понадобятся люди, чтоб работать на ранчо, да и управляющий какой-то.

— Есть у меня как раз такой человек.

— Кто? — с сомнением спросил адвокат.

— Мой племянник. Он служит маршалом где-то в тех местах.

— Но, в вашем возрасте, — начал возражать адвокат, — жить в этом диком краю…

— Диком? Мои отец и мать погибли, когда спускались по Огайо… они искали себе землю. Я думаю, немного прескоттовской крови во мне еще осталось.

Гейб Френч наконец решился подойти.

— Лил!

— Гейб! — В ее голосе было столько искреннего чувства, что у него навернулись слезы на глазах — пришлось неуклюже оправдываться, ссылаясь на насморк.

— Гейб Френч! Я могла бы догадаться, что вы придете. Пошли на кухню, выпьем кофе.

Она повернулась к адвокату:

— Или мой кофейник вы уже тоже продали, а?

Тот вспыхнул.

— Лилит… он был частью комплекта. Мы продали серебро, вы ведь знаете. За очень хорошую цену, могу вам сказать.

— Ой, да подите вы с вашим серебром! Я имела в виду старый черный кофейник!

Адвокат вздохнул с облегчением.

— О, конечно! Этот еще на месте. Боюсь, на него пока что нет спроса.

— Он хочет сказать, — объявила Лилит Гейбу, — что на такое старье никто не позарится. Это тот самый кофейник, в котором мы с Кливом варили кофе всю дорогу через прерии… и еще долго после того. Фактически, он был наш общий с Агатой, вашей женой.

— В нем хороший кофе получается, — сказал Гейб, — лучшего я в жизни не пил.

Они прошли в кухню и поставили кофейник на огонь. Потом Лилит села за стол и посмотрела на Гейба, сидящего напротив.

— Мне так жалко Агату… вы уж простите, что мы не пришли на похороны. Клив всю жизнь терпеть не мог похорон, да и я почти так же. Мне всегда хотелось помнить людей живыми. Я не видела Агату в гробу, и поэтому она для меня по-прежнему здесь, живая… Вам повезло с женой, Гейб. Вам досталась замечательная женщина.

— Думаете, я не знаю? Да она мне с самого начала понравилась там, в этом караване, только я не надеялся, что она на меня внимание обратит.

Он опустил голову и уставился на свои большие квадратные лапы.

— Я слышал, как вы там говорили насчет ранчо в Аризоне. Лили, если есть что-то, что вам нужно… неважно, сколько оно стоит, вы только скажите мне. Вы ведь знаете, не было в жизни такого случая, чтобы Клив не выручил меня из беды, он это сто раз делал…

— И наоборот. — Лилит положила ладонь ему на руки. — Гейб, я ни в чем не нуждаюсь. Когда все это кончится, у меня будет достаточно, чтобы добраться до Аризоны, а там приедет Зеб Ролингз и поможет мне управляться с ранчо. Но все равно, я вам благодарна.

— Будь я хоть на несколько лет моложе…

— Не беспокойтесь. Зеб все может. Сейчас он там маршал, а раньше служил в армии. Прошел Гражданскую Войну, потом воевал с индейцами…

— Я слышал о нем. — Он задумался, потом поднял на нее глаза. — Это не он убил Флойда Ганта?

— Да — и хорошо сделал.

— Мне приходилось сталкиваться с Гантом. Он несколько раз нападал на наши торговые караваны в Неваде. А его братец Чарли был еще похлеще. Что с ним сталось, с Чарли?

— Не знаю. Я вообще не знала, что у Флойда есть брат.

Какое-то время они сидели молча. Сюда не доносились голоса сверху — кухня была в нижнем этаже, окна ее смотрели на другую улицу. Всего несколько шагов вниз по склону — и вы в Чайнтауне note 61.

— Хорошие это были времена, Гейб, — неожиданно сказала Лилит, — самые лучшие. Тогда никто об этом вслух не говорил, но все мы чувствовали, что делаем какое-то большое дело, создаем что-то…

— Я знаю. Говорил я как-то с одним пишущим человеком, из Бостона. Он расспрашивал меня о переходе через равнины и заметил, что очень многие — самые простые люди — писали тогда вроде как путевые журналы, дневники и всякое такое. Как будто всем им казалось, что они переживают что-то такое, что может никогда уже не повториться. Он все пытался разыскать эти дневники, пока они не затерялись.

— Я сама начинала пару раз. Клив никогда этого не делал. Но думал он так же, как и вы. Я слышала это от него.

Она снова посмотрела на Гейба.

— Я никогда не жалела, Гейб. Ни разу не пожалела, что вышла за Клива. Мы прожили хорошую жизнь.

Гейб ничего не ответил — просто кивнул. Он слушал голос огня в печи, а потом, когда Лилит разлила кофе, осторожно положил ногу на ногу. Да, никому никогда деньги не приносили больше радости, чем Кливу и Лилит.

— Помню, на жиле Комсток… — начала Лилит и тут же перебила себя: — Нет, сначала мы сделали большие деньги на Материнской Жиле, а вот когда она истощилась, Клив поехал в Неваду и вошел в дело на жиле Комсток note 62… с самого начала. Пожалуй, не было такого бума, чтобы мы туда не мчались, когда верхом, когда в повозке. Никогда не забуду эту шахту вблизи Гамильтона, в Монтане. Клив добыл серебра на три миллиона долларов из ямы в земле размерами семьдесят на сорок футов, глубиной пятнадцать футов, и когда появился какой-то человек и предложил за этот разрез еще три миллиона, Клив рассмеялся ему в лицо.

— Припоминаю…

— В этой яме не осталось и трех фунтов серебра. Клив его все выгреб. А ему предлагали три миллиона за яму в земле размером с подвал!

Гейб переменил позу. В последнее время, если приходилось слишком долго сидеть в одной позе, у него начинала ныть спина.

— Если бы я знал, — сказал он, — я бы появился раньше. Вы бы смогли сохранить дом.

— Он мне не нужен, Гейб. Приходится быть практичной. Для меня одной он слишком велик, что я буду в нем болтаться, как последнее яблоко в бочке… Нет, лучше уж уеду я в Аризону и попробую как-нибудь устроиться на этом ранчо. Женщине в моем положении делать нечего, ей остается только сидеть как пень. Не буду… не нравится мне так. Я всю жизнь что-нибудь делала, стара я уже, чтоб меняться. А кроме того, — улыбнулась она, — я никогда не была в Аризоне.

Он допил кофе и поднялся.

— Когда будете готовы, я отвезу вас на станцию. И если я вам когда понадоблюсь, просто передайте весточку. Старый Гейб будет всегда готов помочь.

Он протянул ей руку.

— Да-а, много времени прошло с тех пор, как я перенес Клива на горбу через грязную улицу в Сент-Луисе, чтоб он смог выиграть пари…

Она пожала ему руку, а потом потянулась и поцеловала в щеку.

— Спасибо, Гейб. Вы — настоящий друг.

Он поспешил наружу, опасаясь, что она заметит влагу у него на глазах. Сентиментальный старый дурень…

Он оглянулся на кучку людей у другого выхода.

— Давайте, давайте, — сказал он вслух, — ничего вы у нее не отберете за ваши деньги… У нее и сейчас есть все, что нужно человеку…

Лилит снова наполнила свою чашку. Теперь, когда исчезли кухарка и горничная, в кухне стало тихо; в принципе это была самая уютная комната на весь большой дом. Приятно ощущать тепло, идущее от огня, вечер прохладный и сырой…

Она вынула из ридикюля фотографию Клива, сделанную в Майлс-Сити, штат Монтана, Хаффманом всего четыре года назад. Или пять?

Он был красивый мужчина, несомненно.

— Хотела бы я, чтоб Ева могла познакомиться с тобой, Клив, — сказала она про себя, — и Лайнус тоже.

Как далеко, как далеко ушла она… и как много, как много оставила позади!

Часть пятая. ВНЕ ЗАКОНА

Были среди тех, кто пришел на Запад, неугомонные души. Не для них были города, лавки, плуги, объезды стад. Они привыкли жить вольно и хотели продолжать такую же жизнь до тех пор, пока веревка или свинец не уложат их под земляной холмик. Узколицые люди со взглядом змеи и грубым нравом грабили и хватали, что смогут, пока не кончится их недолгий день, пока на Запад не придет закон и не победит их навсегда…

Глава девятнадцатая

Джетро Стьюарт очередной раз свернул в чащу и долго смотрел назад, на свой собственный след. И опять никого не увидел, но ощущение не исчезало. А когдастолько лет прожил в горах, привыкаешь верить чутью.

Он твердо знал, что его преследуют. За ним по следу шел какой-то человек, прилагавший все усилия, чтобы не оказаться замеченным, и это беспокоило Стьюарта.

Сейчас, весной 1883 года, Джетро Стьюарту было шестьдесят шесть, и сорок восемь лет из них он провел в горах Запада. Место, куда он сейчас направлялся, он видел последний раз году в тридцать восьмом или около того, когда странствовал вместе с Осборном Расселом.

Они ушли из «Мехопромышленной Компании Скалистых Гор», чтобы стать вольными трапперами. Пробираясь вверх по Стинкинг-Уотер — Вонючей Реке — они нашли эту долину.

В тот раз их тоже преследовали. Только тогда это были черноногие, а с тех пор это племя давным-давно умиротворили. Насколько Джетро знал, по всему краю уже не осталось воинственных индейцев, разве что в этих дальних горах у истоков Йеллоустоуна.

Сегодня ровно неделя с тех пор, как он в последний раз видел человека. Совершенно неожиданно он наткнулся на техасскую хижину, выстроенную в маленькой долинке. Возле нее были несколько коралей, навес из жердей, а на лугу паслись дюжины две очень красивых лошадей. Одну из них он выменял и сейчас ехал на ней.

Он вышел к этому месту уже под вечер. В дверях хижины ждал человек с винтовкой на сгибе руки. Джетро остановился во дворе этого ранчо.

— Можно мне войти? Я человек мирный.

— Если бы вы не были мирным, — хладнокровно ответил человек, — так у меня нашлись бы средства сделать вас очень мирным. Но вы входите…

— Последний раз, когда я тут проезжал, мы с моими товарищами были единственными белыми людьми ближе Форт-Холла.

— Горные охотники?

— Да. Я тогда ездил с Уайэтом и с ними всеми…

— Слезайте с коня. Тут редко когда подворачивается компания, а если и случится, так большей частью это компания не из лучших.

Джетро спешился и расседлал коня. Из бревенчатой хижины вышел длинный паренек с винтовкой под мышкой. По всей видимости, на Джетро был нацелен не один ствол. Ну, что ж, так оно и должно быть. Приятно видеть, что в этих местах еще остались люди старого закала. Грустно станет, если наступит такой день, когда человек не будет готов встретить любого гостя — хорошего или плохого.

— Довольно далеко вы в одиночку забрались, — заметил человек. — И направляетесь вы в чертовски неприветливые места, должен сказать.

— Э-э, я в горах уже больше сорока лет, и больше половины этого времени — один. Жену-то я потерял.

— А дети есть?

— Дочка… она замужем. Живет в Аризоне, только я уж давненько с ней не виделся.

— А моя жена упокоилась два года тому назад. — Человек глянул на Джетро с вызовом. — Она была индианка. Из племени шошонов.

— Хорошие люди, — спокойно ответил Джетро, а потом добавил, чтобы хозяин почувствовал себя легче: — Я сам одно время жил с женщиной из племени не-персе.

За стол, кроме Джетро, сели четверо — сам хозяин, двое парнишек и девочка. Она была самая младшая — лет четырнадцати, не больше. Парнишки вымахали не по годам высокие, тоненькие, но плечистые. Всех их взбудоражило его появление, вопросы из них так и сыпались.

Пища была хорошая, — с удовольствием признал он. Откинувшись на спинку кресла, он рассказывал им о железной дороге, которую построили через весь континент До самой Калифорнии. Они об этом слышали, но сами никогда ее не видели.

— Я видел паровые повозки, — сказал отец. — Я-то сам из штата Нью-Йорк, из северной части. Выехал на запад вместе со всей нашей семьей, но как-то так вышло, что мы все разошлись в разные стороны. А больше никогда и не собрались вместе.

Это был мощный, крепко сбитый человек с тяжелой челюстью и твердым взглядом. А ранчо у него просто славное, — решил Джетро, — чертовски славное. Не то чтоб крупное, но в порядке, ухоженное. Снаружи отличные стога сена, поле под кукурузой, фруктовый сад…

У Джетро глаз был острый, ничего не пропускал, но здесь он не углядел и следа небрежности. Во дворе имелся погреб с прикрытым тяжелой крышкой люком — там, видно, хранили пушнину. А к стене сарая была приколочена медвежья шкура — большей он в жизни не видел.

— Водятся тут медведи и покрупнее этого, — сказал хозяин. — Есть в здешних горах один седой гризли. Я просто извелся, так охота, чтоб он мне на глаза попался, но уж больно он хитрый, чистый дьявол, и если человек неосторожный, так этот медведь его убьет. Этот седой гризли сам будет охотиться на человека, который пойдет по его следу.

— Приходилось мне про таких слышать, — согласно кивнул головой Джетро.

— Пошел я как-то за ним, а потом решил бросить и повернул назад. И тут что-то меня как вроде толкнуло — оглянулся. С того места, где я остановился, мне видно было, куда мой след вел. И там вот, прямо возле тропы сидел этот седой дьявол и меня дожидался. Если б я прошел еще двадцать ярдов, этот гризли мне бы голову оторвал…

Джетро начал набивать трубку и заметил жадный взгляд хозяина. Он перебросил ему кисет:

— Берите. У меня с собой до черта.

— Вы сказали, что были вместе с Уайэтом и остальными, — сказал хозяин. — А не приходилось вам сталкиваться с горным охотником по имени Лайнус Ролингз?

— Как же, ловил с ним пушного зверя и сражался с краснокожими. Собственно, — сказал Джетро, — это его старший сын женат на моей дочке.

— Ну, это уж свыше всего! Слушайте, я же встречал Лайнуса Ролингза на Огайо! Скажите, а его жены фамилия случайно не Прескотт была?

— Ее звали Ева. А насчет фамилии я не уверен.

— Ева! Так это точно она была! Ну, ты гляди! — Он повернулся к детям. — Помните, я вам про них рассказывал? Как эта Ева вешалась на шею этому парню с гор? Хороша она собой была, могу вам сказать! А сестра ее все пела. Ну, та вообще была красотка! Но языкатая… здорово языкатая…

* * *

Джетро внимательно осмотрел свой обратный след, а потом отправился в путь. Вряд ли какой-то из Харви идет за ним — ну, разве что им надо что-то ему сообщить, но это вряд ли. Он ведь у них в хижине провел два дня и две ночи, уж за это время наговорились, все что могли сказали.

Брутус Харви… если он когда-нибудь еще повстречается с Зебом, можно будет спросить у него. Несомненно, он слышал от отца что-нибудь о нем.

Ну, а про остальное он ему не станет говорить — кому же понравится услышать плохие вести про свою семью… Он никогда не связывал Зика Роллса с Ролингзами, пока Харви об этом не упомянул. Но каждый знает про Зика… а он, выходит, Зебу родной дядюшка.

Зеб говорил о нем, хотя дядю своего никогда не видел. Тот был младшим в семье и приехал на запад, когда встретились отец и мать Зеба, а после того, как он покинул берега реки Огайо, они больше о нем ничего не слышали.

Харви встречался с ним раза два-три и имел возможность его припомнить…

Джетро ехал дальше, разыскивая маленький ручеек, запомнившийся ему. Он протекал по равнине на север, и Джетро полагал, что это один из притоков Йеллоустоуна. Долину он помнил… туда он сейчас и направлялся. Он всегда говорил себе, что когда-нибудь вернется сюда… а если откладывать и дальше, то, пожалуй, ему уже не под силу окажется это сделать.

Не то чтобы он чувствовал себя стариком в свои шестьдесят шесть лет. Насколько он мог судить по собственным ощущениям, за последние двадцать лет он ничуть не изменился, так же хорошо слышал и так же далеко видел. Может быть, пожалуй, теперь ему требуется меньше сна… но он и раньше никогда не был любителем долго валяться…

Джетро ехал и высматривал место для лагеря — такое, как ему хотелось. Слишком он стар теперь, чтобы ночевать без костра, а чувство опасности… может, это просто отголосок старых воспоминаний об этих местах и о черноногих. Ему хотелось расположиться на ночевку так, чтобы с трех сторон к лагерю подхода не было… ну, в этой скалистой, густо заросшей лесом местности сыскать такой уголок несложно. Да и лошадь поможет, которую он выменял у Харви, — это горный мустанг, он лучше любой сторожевой собаки.

Он нашел такое место, как ему хотелось, когда солнце село и на поиски осталось совсем мало времени. Это было углубление под нависающей скалой — не иначе, здесь когда-то проходило русло ручья, и вода подмыла скалу. Перед этой нишей раскинулся приличный пятачок травы для лошади, и вода рядом… а чужому человеку, чтобы сюда приблизиться, пришлось бы пересекать открытый луг, а потом пробираться по промоине, которую лишь частично защищала скальная стенка. Достаточно безопасное место, а подмытая под скалой ниша, где он устроит постель, останется в темноте, свет от костра туда не достанет.

Он поставил на огонь воду для кофе, а потом отсел в сторонку от костра, держа в руке «Винчестер» и медленно разжевывая вяленое мясо. Без горячей пищи обойтись — дело плевое, никаких трудностей… но вот кофе он очень уж любил. И вяленое мясо ему нравится — всегда нравилось. Да и для зубов оно тоже полезно. К шестидесяти шести годам он потерял всего два зуба, в тот раз, когда они подрались с Хью Глассом из-за чего-то… В Браунс-Хоул note 63 это было…

Хороший человек этот Гласс… гризли чуть не убил его. Они тогда из-за какой-то ерунды завелись. Может, из-за скво, или, может, не могли решить, у кого лошадь лучше. Гласс вышиб ему два зуба сапогом… нет, к счастью, это был мокасин, а то бы он потерял целую пригоршню зубов. Гласс ему задал хорошую трепку… ну, так он тогда еще молодой был и ему надо было очень многому научиться, а он до тех пор никогда не видел, как дерутся охотники с гор.

Ночь прошла без происшествий, хотя около полуночи поднялся ветер, пришлось встать и подбросить дров в костер.

Джетро сделал это, не выходя из тени, он все заранее тщательно продумал и подготовил. Он бросил несколько веток, а потом сидел и смотрел, как они горят. Он устроил вроде как маленький навес из веток вблизи огня и опер на него другие ветки так хитро, что, когда одна прогорит, она позволит упасть в огонь другой. Так что если кто-то наблюдает, то издали не разберет, спит человек у костра или бодрствует. Когда ветка упадет, может взлететь немного искр, а потом огонь разгорится ярче. Эту уловку он сам изобрел.

Едва забрезжил рассвет, Джетро поднялся и покинул лагерь; к тому времени, как стало светло, он уже далеко углубился в лес. Костер он не загасил, лишь обкопал канавкой, чтобы огонь не распространился. Только последний дурак позволяет себе баловать с огнем в лесу.

Он проехал около пятнадцати миль через самую чащу и наконец оказался в долине, которую разыскивал. Она имела миль семь-восемь в длину, вдвое меньше в ширину и была со всех сторон окружена высокими, поросшими густым лесом горами. В середине долины протекала речушка — бежала на северо-запад, пока не исчезала в глубоком каньоне.

В пределах самой долины берега речки были низкими, здесь и там их окаймляли красивые тополиные рощицы. Джетро перебрался через речку и поехал к тому месту, где они останавливались тогда… так много лет назад… В те времена в долине жила небольшая община индейцев из племени змеи — снейков. Проезжая сейчас по долине, он искал их следы, но не находил ничего.

Лет десять назад или около того большой кусок этой местности было решено оставить нетронутым, превратить в заповедник — его назвали Йеллоустоунский национальный парк, по названию реки. Джетро не знал, находится ли эта долина в пределах парка, но подозревал, что да.

Он выбрал место для лагеря, огородил колышками и веревкой загончик для мустанга и вьючных лошадей, а потом немного побродил вокруг, чтобы разведать местность. Он озирался по сторонам, и все здесь оживало в памяти. Большая старая сосна, которой они пользовались как ориентиром, стала теперь наполовину меньше… в нее, видно, какое-то время тому ударила молния; и на склоне горы появилось светлое пятно — шрам, оставленный за это время оползнем.

Он был рад увидеть здесь следы работы бобров, да и лагерь он расположил у бобрового пруда, который защищал его с одной стороны. Это был большой пруд, добрых пятьдесят ярдов шириной в этом месте. Тут трудилась целая колония бобров. Но им ничего не грозило. Он давно уже забросил охоту на пушного зверя… И все же, зачем он вернулся сюда, в конце концов? Неужели только потому, что это место запомнилось ему своей красотой? Он вспоминал, как вместе с Расселом взбирался на склон, чтобы поглядеть на долину сверху и окинуть глазом горы вокруг… Никогда ему не доводилось видеть такого великолепного места.

«Ладно, вот он и добрался до места. Пожалуй, теперь самое время выяснить, кто же это меня преследует. Харви говорил, что в здешней округе полно воров и бродяг… только эти вряд ли надумали бы забираться так далеко в горы. А Зик Роллс болтается, по слухам, где-то севернее. М-да, кто бы там ни шел по следу, лучше, чтоб это не оказался Зик.

Если кто-то меня выслеживает, так вовсе не от нечего делать, кто б они ни были. Скорее всего, они охотятся за моим снаряжением…»

Джетро вернулся к вьюкам, вытащил запасной револьвер и положил его так, чтобы дотянуться рукой, не вызывая подозрений. А потом принялся устраивать лагерь.

Он собирался остаться здесь насовсем. Много разных мест он повидал, но вот это засело в памяти. Надо выстроить хижину и осесть тут.

Солнечные зайчики плясали на воде в речушке, трава стояла по колено, местами высились славные рощицы.

«Долго ли нарубить бревен, построить дом и кораль… а после купить у Харви несколько голов скота и перегнать сюда… или овец. В этих местах овцы, пожалуй, даже лучше будут — можно поднакопить шерсти, а потом вывезти за один раз…»

Джетро услышал чужих коней раньше, чем увидел, но свои лошади предупредили его еще раньше — подняли головы и повернулись в одну сторону.

Наконец они показались — их было четверо.

У него чуть сжалось горло.

«За четверыми сразу наблюдать трудно. Да, похоже, попал я в передрягу, это уже серьезно…»

Они подъехали и остановили коней.

— Привет этому очагу! Можно к вам?

Сделать он ничего не мог, потому сказал:

— Давайте, если вы народ мирный.

Среди них молодой был только один; а остальные, пожалуй, ненамного моложе его самого. Главарь их был высокий, долговязый человек с узким лицом, довольно красивым на свой лад. У него на поясе висело два револьвера; кобура правого была привязана внизу ремешком к бедру note 64, а левый торчал из кобуры рукояткой вперед.

Теперь Джетро уже точно знал, кто это. Ему приходилось слышать об этом трюке, который любил проделывать Зик Роллс: когда все ожидают, что он схватится за правый револьвер, он молниеносно выхватывал левый. Конечно, это давало совсем небольшое преимущество, но в игре, где время измеряется долями секунды, и малейшего выигрыша достаточно.

И уж более чем достаточно этого для Джетро Стьюарта, который никогда не отличался быстротой — только стрелял без промаха из любого оружия.

— Я — Зик Роллс.

— Джетро Стьюарт.

— Вы сюда приехали так уверенно, будто знали, куда направляетесь.

— Я бывал тут раньше, много лет тому. Ловил бобров на этой речке.

Тем временем спешились остальные. Один, рыжий, был здоровенный широкоплечий человек — не высокий, но кряжистый и мощный; был еще худощавый старик — этот жевал табак. А молодой выглядел лет на двадцать пять, и был он тонкий, светловолосый и узкоглазый.

Они огляделись, оценивая его снаряжение. И с меньшим опытом, чем у Джетро, нетрудно было догадаться, что они скрываются от закона и нуждаются в запасных лошадях, еде и, возможно, боеприпасах. А сунуться за всем этим в какой-то ближайший городок они, скорее всего, побаиваются…

— Странная вещь, — произнес Джетро тщательно подобранные слова, — что мы тут встретились.

— У тебя до черта жратвы здесь, — сказал молодой. — Похоже, как вроде ты тут поселиться решил.

— Решил.

— А что вы имели в виду, — поинтересовался Зик, — когда сказали «странная вещь»? Что в этом странного?

— А то, что мы с тобой родственники — вот и все.

Теперь он захватил их внимание. Самое главное — внимание Зика. Джетро поторопился выложить свой козырь, потому что, как ему казалось, что-то неладно было с этими людьми, похоже, они собирались побыстрее убить его и забрать его пожитки.

— Родственники?

— Да… Зебулон Ролингз женат на моей дочке.

— Что это он бормочет? — спросил рыжеволосый. — Я про такого никогда не слышал.

— Заткнись, Рыжий. — Зик Роллс теперь был весь внимание. — Ну-ну, рассказывайте дальше, Стьюарт. Так кто ж такой Зебулон Ролингз?

— Маршал в Аризоне, бывший офицер кавалерии Соединенных Штатов. Мало того, он сын Лайнуса и Евы Ролингз.

— Кофе у вас горячий? — спросил Зик. — Может, нам бы стоило сесть и поговорить.

— Зачем время терять, Зик? — У молодого явно чесались руки. — Давай уже закончим побыстрее с этим делом.

Зик раздраженно оглянулся на него.

— Черт тебя побери, Малыш, я хочу поговорить с человеком. Он рассказывает о моей семье. Так что слезай с седла и садись к огню.

Он присел на корточки и начал сворачивать сигарету.

— Так значит, у Лайнуса и Евы были дети — или только один сын?

— Двое… второй до сих пор фермерствует на их старом месте, на Огайо. А Зеб прошел всю войну, а после отправился на Запад.

— А Лилит вы знаете? Что с ней сталось? Кто-то говорил, что она была танцовщицей.

— Актрисой и певицей, это совсем другое дело. И хорошей; к тому же. Она вышла за Клива Ван Валена.

— Кого?! — вскричал Рыжий. — Что, за этого поганого… Он же назначил за наши головы вознаграждение!

Джетро откинулся назад. При этом его правая рука оказалась прямо над спрятанным револьвером.

— Выходит, этот Клив -твой зять, Зик. Или, точнее сказать, был зятем.

Зик налил себе чашку кофе, а Рыжий пожал плечами, пошел к своей лошади и начал ее расседлывать. Остальные последовали его примеру.

Джетро вспоминал…

В первый раз люди услышали о Зике Роллсе, когда он объявился в Пласервилле… убил там человека в салунной драке. Потом — второе убийство, в том же году, в Виски-Флэт. Теперь Зику года пятьдесят два или близко к тому, и за спиной у него дюжина убийств — доподлинно известных. Он насквозь испорченный.

— Если вы тут были много лет назад, охотились в здешних местах, так вы, значит, хорошо знаете горы.

— Это здесь я повстречал Лайнуса.

— Лайнус! — Зик сплюнул. — Ева, конечно, к нему привязалась, но только не я. Уж слишком он был уверен в себе.

Старик принес к костру мешок с едой и сковородку. Присел у огня и взялся готовить.

Разговор продолжался, и Джетро чувствовал себя как-то неловко перед Зиком — тому явно не терпелось узнать новости… но зато остальным так же явно не терпелось убить Джетро. А он сам, неспешно ведя беседу, тем временем прикидывал, что может прихватить с собой на тот свет одного из них, а то и двух. Вопрос, кого именно. Самый горячий — Малыш, у него руки чешутся поскорее уже выстрелить — и покончить с этим делом… но кто решительней всех настроен?

Джетро знал, что многие нетерпеливые парни быстро утрачивают свой пыл, как только начинается стрельба или когда они получают кусок свинца. А вот решительные, те продолжают стрелять, даже когда получат свое, и именно такого человека надо выводить из игры первым.

Зик его озадачивал. Человек из пионерской семьи хорошей закваски… и все прочие члены этой семьи, насколько ему было известно, делали свое дело честно и шли прямой дорогой. Один Зик оказался паршивой овцой.

Джетро не мог припомнить, чтоб слышал когда-нибудь, что Зик Роллс честно проработал хоть один день в своей жизни. Он был не просто убийца, он поражал злобной жестокостью. И удивительным везением.

Зик залег на дно и бросил банду, с которой работал на главной почтовой линии — совершал налеты на станции, грабил дилижансы, воровал лошадей. Он смылся как раз перед тем, как Джек Слейд начал «приборку» — облаву, результатом которой стали двадцать с лишним трупов бандитов, в основном из банды Зика Роллса…

Он орудовал в окрестностях Вирджиния-Сити с Генри Пламмером и удрал из этих краев, когда «комитеты бдительности» начали волну судов Линча — тогда повесили двадцать шесть преступников.

Джетро Стьюарт наклонился вперед и подбросил в костер пару веточек.

— А здорово это, вот так с тобой невзначай встретиться, Зик, — сказал он мягко. — Нечасто столкнешься с родней в этих дальних краях… А Лилит жила в Сан-Франциско, когда я в последний раз про нее слышал.

— А Лайнус?

Джетро коротко рассказал о войне и Лайнусе, повторил то, что рассказывал о его смерти Зеб, и о том, как Зеб вернулся домой и узнал, что его мать — Ева — умерла.

— У меня еще и брат был, — сказал Зик, — старше меня. Его звали Сэм.

— Что-то мне это имя напоминает. Прескотт? Так вроде? Сэм Прескотт? Не могу сказать, чтоб я знал имена всех членов семьи Зеба. Они с моей дочкой поженились после моего отъезда. Я сам про это узнал от одного человека в Майлс-Сити.

Малыш сидел с недовольным видом, Рыжий лежал на спине и глядел вверх сквозь листья. Черт его знает, что у него на уме, у этого рыжего… похоже, опасный человек.

Ветер зашумел листьями над головой, языки пламени запрыгали. Зик задумчиво смотрел в огонь, и Джетро не торопился нарушить тишину.

Фыркнула лошадь, Джетро начал было подниматься, но Рыжий уже вскочил на ноги.

— Сиди спокойно, — сказал он. — Я посмотрю.

Через несколько минут он вернулся.

— Здорово беспокоится. Должно быть, зверь где-то рядом или еще кто.

— Может, надо нам поглядеть, — спокойно сказал Джетро. — Каждый человек должен когда-то пойти поглядеть на зверя.

Зик фыркнул, потом улыбнулся ему.

— Да, ты мне родственник… это уж точно…

Наступил вечер, они поели. Трое бандитов время времени поглядывали на Зика, но он как будто ничего не замечал. Главарь не обращал на них внимания, и с Джетро он не разговаривал. Как будто думал о своих делах. «Старый преступник, — подумал Джетро, — и мудрый человек».

— Ты знаешь эти места? — спросил вдруг Зик.

— Знал когда-то… понемногу вспоминаю.

— Есть отсюда дорога в Монтану?

— Конечно… знающий человек может добраться отсюда до озера Йеллоустоун. А оттуда идет тропа.

— Ты нам не хочешь показать дорогу?

— Я вам нарисую карту, — сказал Джетро. — А сам тут останусь.

— Тут?

— Всегда собирался сюда вернуться. Это, пожалуй, самое красивое место, какое я в жизни видел.

Джетро прислушался. Лошади были беспокойны. Кто-то там вертелся вокруг, кто-то, кого они боялись. Лев note 65, может быть. Или медведь… тот большой, старый, седой, о котором рассказывал Харви, живет где-то в этих местах.

С заснеженных вершин тянуло холодным ветром. Джетро подбросил дров в огонь. Старик отошел куда-то в тень и готовил постель на ночь. Не дурак этот старик. Что бы ни случилось, он предпочитает остаться в стороне… видать, потому и дожил он до своих лет.

Джетро устал, но спать не решался. Зик держал обеими руками кружку с кофе и ничего не говорил. Рыжий клевал носом, Малыш наконец поднялся и взял свои одеяла. Сердито бросил на землю, завернулся и как будто заснул.

— Держись подальше от Аризоны, — неожиданно посоветовал Джетро. — Зеб Ролингз там маршалом, а ты ж не захочешь заводиться со своим собственным племянником.

— Чего он там делает, меня не касается, — ответил Зик. — может, мы и рассчитывали на Аризону. А кроме того — пускай лучше он держится от меня подальше.

— Только не Зеб Ролингз. Это серьезный человек, Зик, очень серьезный.

Малыш неожиданно сел.

— Черт побери, Зик! Чего ты время тянешь? Нам нужны его снаряжение и его лошади!

— А ты помолчи! — Зик свирепо глянул на Малыша. — Этот человек — мой родственник! — Его глаза повернулись к Джетро. — Нам нужны свежие лошади, нужна твоя еда и боеприпасы. Видишь, как дело обстоит…

Кто-то возился в кустах позади них, кто-то очень большой. Джетро слышал, как он тянет носом… похоже, там, где припасы сложены. А другие если что и заметили, то виду не показывали.

— Придется вам обойтись, — сказал Джетро. — Я свое снаряжение купил и честно за все заплатил. Я сюда приехал, чтобы здесь остаться. А ехать куда-то снова за припасами я в мои годы уже не могу.

— Это точно, старик, — сказал Малыш. — Ты не поедешь. Да и припасы тебе больше не понадобятся.

Зик вообще ничего не сказал, но Рыжий медленно сел. Джетро был уверен, что Рыжий держит револьвер под одеялом. Сам он на его месте сделал бы именно так.

Вот оно и пришло… все они это знали, и уклониться от драки уже не получится. Джетро подбросил еще дров в огонь.

— А стоит ли рисковать головой ради лошадей и жратвы? Вы можете завладеть моими припасами, но, отправляясь на тот свет, я кое-кого из вас прихвачу с собой. Пока что вы целые, но если дойдет до драки, так я свое слово скажу.

— Ни черта ты не скажешь, старик, — сказал Малыш. — Ты просто умрешь!

— Мы с тобой умрем вместе, Малыш, — сказал Джетро, и увидел, как у парня расширились глаза. — Ты всегда думал, что можешь убить, и никогда не думал, что убить могут тебя. Ладно, так чем кончится такая драка? Вы, ребята, конечно, меня убьете, но ведь и я наверняка прихлопну одного из вас, а может, и двоих… В делах такого рода, — он подобрал веточку у края своего одеяла и бросил ее в огонь, — человек обычно выбирает, кого ему прихватить с собой на тот свет. Двоих я уже выбрал… даже когда человек умирает, он может стрелять, так что я, может, и кроме этих двоих кого подстрелю. Я много лет провел в горах… горы делают человека крепким. Привыкаешь сносить раны. Так что, ребятки, можете твердо рассчитывать — мы тут повеселимся на славу.

И снова легкий хруст. Запасы, которые он снял с вьючных лошадей, сложены у большого камня; чтобы добраться до них, этому медведю пришлось подойти совсем близко. Похоже, до него сейчас футов пятьдесят, не больше, он повернут к огню спиной или боком, и должен находиться примерно на одной линии с той большой сосной…

Так что получится, если их внимание будет отвлечено? Поначалу эта мысль показалась ему ненадежной, может, даже глупой, но счет настолько не в его пользу, что хуже все равно не сделаешь. Двоих-то он достанет, тут разговора нет; но достать всех четверых -это уже несерьезно… хотя и такое случалось.

— Ты меня не запугаешь, — сказал Малыш. — Ты уже покойник, старик. Ты что, надеешься вытащить пушку, когда мы тут вчетвером за тобой следим? Да еще так, как ты сидишь, когда рукоятка револьвера у тебя назад смотрит — нет, слишком ты долго будешь тянуться.

Джетро подобрал веточку прямо с одеяла. Это была просто маленькая веточка, он весь вечер подбрасывал такие в огонь.

— Не беспокойся, я смогу это сделать, Малыш, — сказал Джетро. И повернул взгляд к Зику, — Ты позволишь, чтобы это случилось?

— Ну-у, ты все же не кровная родня, — сказал Зик. — Ты уж прости, но нам никак не обойтись без этой жратвы и всего прочего.

— Сам понимаешь, — добавил Рыжий.

— Конечно, — сказал Джетро и поднял очередную веточку — только теперь это оказалась не веточка, а револьвер, который он выхватил из складок одеяла. Левой рукой он бросил в огонь веточку, а потом выстрелил Малышу в грудь из револьвера, который оказался у него в правой руке.

Он не совершал никаких подозрительных движений, просто повторил то же, что делал весь вечер, и брошенная веточка отвлекла их внимание. Если они и ждали, что появится револьвер, то из кобуры, — а когда он появился, было уже слишком поздно.

Он выстрелил Малышу в грудь, а потом отчаянно рискнул — и выстрелил в тень у сложенных припасов.

Гризли — это крупная мишень. Расстояние было небольшое, а чтобы добраться до припасов, медведь должен был находиться в строго определенном месте. Джетро выстрелил очень быстро, тут же повернул револьвер и выстрелил в Рыжего; практически в тот же миг раздался яростный хриплый рев, и гризли вылетел на них из зарослей.

Джетро не попал в Рыжего, но тот вскочил со своих одеял прямо на пути у гризли.

Джетро, единственный, кто знал, что случится, — или надеялся, что это случится — откатился в сторону и бросился к деревьям. Он ощутил ожог от пули, потом что-то ударило его еще раз, и он упал, но все равно постарался забраться подальше в лес. Позади раздавались выстрелы, крики и хриплое, сдавленное рычание старого седого медведя.

Джетро полз; потом, ухватившись за ствол дерева, поднялся на ноги. Он ощущал слабость, и это непривычное чувство его удивило; да, он был слаб… но, несмотря на это, сумел пройти из-под деревьев туда, где были привязаны к колышкам лошади. Однако лошадей не было. И внезапно он понял, что вместе с лошадьми исчезла его последняя надежда.

Винтовки нет… В револьвере, который он держал в руке, оставалось два патрона; второй револьвер полностью заряжен, и у него еще был патронташ на поясе. Всего примерно полсотни патронов.

Мысли как будто туманились, и он понял, что, видимо, ранен серьезнее, чем думал. Сперва надо найти место, чтобы спрятаться… он остановился, оперевшись на ствол дерева, где его почти невозможно было увидеть, и попытался подумать.

Где же тут можно спрятаться?

Кто-то из них останется жив… или нет? Он был уверен, что Малыша убил — но тот сам напрашивался.

Теперь выстрелы позади умолкли, рычания тоже не было слышно. Он прошел чуть дальше, а потом припомнил большое поваленное дерево, которое видел сегодня, пораньше. Он добрел туда, забрался под дерево и залег.

«Но долго оставаться я здесь не смогу, — размышлял Джетро, пересиливая туман в голове. — Надо вернуться, разобраться, что случилось, и найти еду. Еще придется где-то развести костер, согреть воды и промыть рану. Ожог от первой пули — это ерунда, но вот вторая зацепила меня по-настоящему, теперь уж ясно…»

Он лежал и чувствовал, как становится мокрой спина.

Должно быть, он забылся, потому что чуть позже открыл глаза и увидел, что небо сереет. Это еще не был рассвет, но утро близилось. Он лежал на спине и, наверное, это остановило кровотечение… но все равно двигаться надо будет осторожно.

Осталась ли пуля в теле? Он осторожно ощупал себя там, где могло быть выходное отверстие, но не нашел ничего. А потом пальцы наткнулись на твердую шишку под кожей… сломанное ребро? Пощупал еще раз.

Это пуля… он не мог как следует ощупать ее, не мог увидеть, но был уверен, что это пуля.

Джетро осторожно выполз из-под дерева и выпрямился, помогая себе руками. Спина как будто одеревенела, может, из-за запекшейся крови… Он присел на колени и поднял запасной револьвер; потом, привалившись к дереву, вставил патроны в пустые каморы барабана.

Мысли были удивительно ясными, но мозг работал как-то замедленно — слишком замедленно…

Внезапно он увидел между деревьев, что его мустанг пасется на лугу у речки. По соседству бродили еще несколько лошадей, и по крайней мере одна из них — под седлом.

Он пробрался через заросли, чтобы поглядеть на лагерь. Там все было тихо и неподвижно. Он различал предметы, но не цвета. Солнце выйдет через несколько минут… Джетро терпеливо ждал, не сводя глаз с лагеря.

«Зик Роллс… что же с ним-то сталось? Не так и плохо было б, если бы его задрал гризли. Гризли вот так, в двух шагах — это не шутка… а этот был здоровенный, и весу в нем небось фунтов восемьсот, а то и все девятьсот.

Если этот гризли добрался до Зика, то, может, у Джули и Зеба осталось в жизни на одну неприятность меньше. Он весь подлый, насквозь… даже родственника готов убить. А это уж совсем последнее дело, даже для такого скунса вонючего, как Зик Роллс.

Так, а теперь еще тот старик… второй номер. Уж если кто и мог выбраться из такой передряги, так это он. Все время держался в сторонке и в темноте…»

Понемногу светало. У Джетро пересохло в глотке, болела голова. Обязательно надо отдохнуть и перевязать рану. Да, шошоны. Была у них какая-то целебная трава… или это были пима note 66? Он не мог вспомнить…

Он двинулся к лагерю — чистая бойня, как будто ураган здесь пронесся.

Первым ему на глаза попался Рыжий. У него пол-лица было снесено могучим ударом когтистой лапы. Жестоко искалеченный Рыжий лежал там, где упал… должно быть, и нескольких минут не прожил.

И Малыш мертвый. Пуля Джетро прошила его насквозь — прямо через сердце прошла, судя по виду.

Джетро, держась поближе к деревьям, медленно огляделся.

Еще двое… ну, так где же они? Он напряженно вглядывался в темноту под деревьями, но не видел никого, кроме тех двух мертвецов — на них падал слабый утренний свет.

Джетро сказал себе, что надо перевязать рану, потом садиться на лошадь и ехать к Харви. Он только подумал об этом — и понял, что ему не хочется возвращаться. Он приехал сюда, чтобы здесь остаться… так тому и быть…

Свет медленно просачивался сквозь кроны деревьев. В кустарнике у речки пели птицы, где-то подальше в долине протрубил лось. Медведя — ни следа…

Вьюки с припасами разбросаны, один разорван. А по том он увидел свой «Винчестер», опертый о дерево, и шагнул туда.

Он уже почти коснулся винтовки, как вдруг сзади по слышался голос:

— Так я и думал, что это сработает.

Джетро все еще держал в правой руке запасной револьвер. Рука была опущена вдоль тела, так что был шанс, что 3 и к револьвера не видел. Это ведь был именно Зик.

— Бери лошадь, — сказал Джетро, — и уезжай отсюда. У тебя нет причин меня убивать.

— Ты напустил на нас этого медведя. Ты это нарочно сделал… родственник.

Джетро ничего не сказал. Говорить ему было нечего — и как-то неинтересно. Он снова прищурился, вглядываясь в темноту, — пытался найти Зика Роллса.

— Конечно нарочно, — сказал он наконец, чтобы заставить Зика заговорить снова. — Я знал, что он там. Но вы-то ведь решили меня убить…

Он прочистил горло.

— Бери лошадь и уезжай отсюда, — повторил он снова.

Почему же Зик не выстрелил, если собирался? Джетро ждал, но больше не услышал ни звука.

Над вершиной горы показалось солнце, ярко засиял снег вдоль дальнего гребня, просто глаза заболели.

Он сел на землю, прямо там где стоял, держа револьвер на коленях. Неожиданно грохнул выстрел, и Джетро мгновенно выстрелил в ответ. Потом выстрелил еще раз, и еще.

Тишина…

У этого выстрела был странный звук.

Джетро поднялся на ноги, цепляясь за дерево, и с револьвером наготове побрел через полянку. Зик Роллс сидел, опираясь на поваленное дерево. Мертвый. Ствол револьвера почти упирался в землю — видно, пальцы спустили курок в предсмертном судорожном сокращении мышц.

Гризли хорошо справился со своим делом. Одна нога у Зика была страшно искалечена, на земле под ней расплылось темное пятно. Левая рука неестественно искривлена — очевидно, сломана. Обе пули Джетро попали в цель, вот только стрелял он уже в мертвого человека.

Он развел костер и поставил на огонь кофейник. Подобрал свой «Винчестер» и положил рядышком. Набросил на плечи одеяло — после долгой ночи его познабливало. Он собирался выпить кофе, чтобы хоть немного прийти в себя, а потом заняться своей раной. Надо извлечь пулю… а после промыть и перевязать рану.

Он глянул в сторону речки. Лошади учуяли огонь и двинулись вверх по склону, направляясь в лагерю. Джетро слышал, как булькает, закипая, вода в кофейнике, и вспомнил, что надо насыпать кофе.

Он подбросил в костер дров. Потом снял с огня кофе и плеснул в кофейник немного холодной воды, чтоб осела гуща. Когда он наливал кофе в кружку, рука у него дрожала. Он поднял кружку обеими руками и попробовал кофе. Никогда в жизни не пил он ничего вкуснее…

Теперь солнце стояло уже над гребнем, но пока что оно его не особенно согрело. Он выпил еще немного кофе и осторожно поставил кружку.

Поднял глаза, пытаясь сквозь туман разглядеть своего мустанга.

Туман?..

И тогда он понял, что умирает. Почему-то эта мысль не особенно обеспокоила его. В конце концов, все умирают рано или поздно.

Внезапно он засмеялся.

— А все равно я вернулся сюда, — сказал он вслух, — хоть только для того, чтобы умереть.

Он попытался снова наполнить кружку, но рука не смогла удержать кофейник, он свалился.

— Может быть, как раз для того, — сказал он вслух.

И тут почувствовал в себе холод.

«Я умираю… но разве умирает на самом деле человек, после которого кто-то остается? А после меня остается Джули… да, и Зеб Ролингз, и их потомство».

— Джули! — позвал он вслух. — Джули…

И умер.

Старый преступник подождал еще несколько минут, а потом спустился со скалы и не спеша пошел к деревьям. Огляделся по сторонам, поднял кофейник и начал было наливать кружку умершего, но передумал, бросил ее и поискал свою собственную.

Наполнил свою кружку и, не садясь, выпил кофе. Задумчиво посмотрел на Джетро.

— Ты один стоил всей этой шантрапы, — сказал он вслух.

Он поставил кружку и обошел лагерь, собирая оружие. Потом тщательно обшарил карманы каждого, не трогая ничего, кроме денег. Деньги он отправил к себе в карман, оружие и боеприпасы увязал в тючок, а потом спустился на луг и поймал оседланную лошадь.

Он отвел лошадь к опушке рощицы и привязал тючок с оружием за седлом — каждый ствол можно было обратить в деньги. Перебрал припасы и приготовил пару вьюков. Потом сел на лошадь, проехал вдоль речушки и заарканил двух вьючных лошадей. Вернулся к лагерю и нагрузил их.

Теперь оставалось только одно дело. Он снял с седла подпружные кольца и, нагревая их докрасна на костре, выжег на стволе дерева имена:

ДЖЕТРО СТЬЮАРТ 1883

ЗИК РОЛЛС 1883

РЫЖИЙ ХАРТ 1883

МАЛЫШ 1883

Бросил на землю кольца и поднялся в седло. Нашел едва заметную тропку, ведущую через скалы, недалеко от того места, где он прятался, и тронулся в путь.

В полдень он остановился на первом гребне и оглянулся назад. Долина лежала под солнцем тихая и спокойная, речка протянулась по зеленому серебряной ленточкой…

— Нет, я назад не возвращаюсь, — сказал он.

Глава двадцатая

Здание станции было разделено на два помещения. В одном сидел железнодорожный агент со своим телеграфным ключом и билетами. Его комната соединялась окошком с залом ожидания, где вдоль стен стояли скамейки, а посредине — пузатая печка. Зал ожидания имел размеры двенадцать на четырнадцать футов и был явно слишком велик для этой захолустной станции.

Несколько громадных тополей укрывали тенью станцию и клочок травы вокруг нее. Их листья без устали лопотали и терлись друг о друга бледно-зелеными изнанками. Зеб Ролингз уже привык к этому звуку, он ему нравился.

Джули расстелила на траве клетчатую скатерть и накрывала завтрак. Зеб привалился к стволу тополя и подремывал.

Дети бегали вокруг и все посматривали вдоль путей в ту сторону, откуда должен был появиться поезд. Ева, которой было пять лет, помогала матери. Семилетний Лайнус и девятилетний Прескотт играли в индейцев среди деревьев.

— Ты хоть видел это ранчо? — спросила Джули.

— Нет, — ответил Зеб, — но я как-то проезжал через те места. Зеленая трава высотой до стремени по всей долине. Тебе там понравится, Джули.

— Мне там понравится, даже если травы совсем не будет.

Прескотт успел взобраться на дерево и завопил оттуда:

— Эй, па, смотри!

Они посмотрели и увидели Лайнуса — он висел на ветке, держась одной рукой, а другой рукой стискивал себе горло; язык у него торчал наружу — он изображал повешенного.

— Лайнус! А, ну, слезай оттуда! — приказала Джули.

— Он — Билли Кид, а я его повесил, па, — объяснил Прескотт.

— Билли Кид не был повешен, Прес, — поправил Зеб. — Его застрелил Пэт Гарретт. Два года назад, в начале июля.

— На всю Территорию осталось только одно дерево, на котором людей вешали, — раздраженно сказала Джули. — Лучше бы его спилили.

— Оно еще может понадобиться, — заметил Зеб.

— Зеб Ролингз, ты чертовски хорошо знаешь, что больше никого не линчуют. Даже конокрадов.

— Но это красивое дерево, Джули, и оно дает много тени. А тень. в этих краях — большая редкость.

— Это — тень убийства.

Дети снова побежали к путям высматривать поезд, и Джули повернулась к Зебу.

— Ты никогда не думал о моем отце? Я имею в виду, что с ним сталось.

— Твой отец, — сказал Зеб, — был человеком, который крайне редко ошибался. Что бы с ним не случилось, это произошло, когда он делал правое дело. И тот, кто оставил это оружие в почтовой конторе, тоже так думал.

— Зеб!

— Что?

— Ты что-то знаешь, а мне не рассказал?

— Да рассказывать нечего. Он вместе с оружием оставил записку. — Зеб вынул записку из кармана. — Я все собирался тебе ее показать — только не много из нее понять можно.

Он развернул сложенный обрывок грубой оберточной бумаги. На ней было написано:

«ПОГИБ, КАК МУЖЧИНА: ДОЛИНА ЛАМАР, ВАЙОМИНГ.»

— И больше ничего?

— Портер Кларк в то утро поднялся рано и видел всадника, проезжавшего через город. Он узнал этого человека и решил, что мне надо знать, что он тут объявился…

Зеб Ролингз задумчиво смотрел вдаль — там подрагивал нагретый воздух.

— Это старый преступник… один из того необузданного племени, что орудовали в Кастрюльной Рукоятке note 67 вместе с Голландцем Генри, сражались в коровьей войне в округе Линкольн, в междоусобице Хорреллов и Хиггинзов — везде он руку приложил.

— Ты его видел? Ты думаешь, это он оставил оружие?

Зеб пожал плечами.

— Кто знает? Может, это случайное совпадение.

— Папа! — закричал Прескотт от путей. — Идет! Я слышу, поезд идет!

Зеб прислушался и услышал далекий свисток. Встал, помог подняться Джули.

— О, Господи, надеюсь, мы понравимся твоей тетушке, Зеб.

Он улыбнулся ей.

— Джули, и что это ты такое говоришь? Да был ли такой человек, которому ты не понравилась?

Зеб взял ее под руку, и они пошли к платформе, где несколько человек ожидали прибытия поезда. Маленькая Ева потянулась к отцу, и Зеб взял ее на руки.

Вдоль путей прибежали мальчики, Джули окликнула их:

— Мальчики! Стойте здесь вместе с нами. Делайте, что вам сказано, а то мы вас никогда больше не возьмем с собой.

Зеб оглядел платформу — и очень аккуратно опустил дочку на землю.

— Па! — заныла она.

— Нет, Ева, побудь пока здесь. Твоему папе надо кое-что сделать.

Джули быстро глянула на него, но он, казалось, смотрит только на поезд.

Чуть поодаль какой-то неизвестный человек беседовал с железнодорожным агентом, рядом стоял второй незнакомец. У обоих на поясах висели револьверы, но это не представляло ничего удивительного — револьверы были у каждого второго мужчины на платформе.

— Ты хоть помнишь, как она выглядит, Зеб? — спросила Джули.

— Что?

— Твоя тетя Лилит — ты ее сможешьузнать?

Джули посмотрела на него, потом быстро огляделась по сторонам. Ничто вокруг как будто не вызывало тревоги, но она ощутила беспокойство.

— Зеб, что случилось?

— А вот и поезд! — сказал Зеб, и действительно, на станцию втянулся поезд. Большие ведущие колеса паровоза вращались все медленнее. Поезд проплыл мимо них, потом сдал назад, чтобы два пассажирских вагона оказались напротив платформы.

Уголком глаза Зеб видел, как двое незнакомцев, беседовавших с агентом, присоединились к третьему, стоящему чуть поодаль. Все трое внимательно смотрели в его сторону, потом отвернулись к поезду.

Первый замеченный им человек был известным преступником, так что можно было предположить, что и остальные того же сорта. Ни один из этих двоих не был ему знаком, зато манеры их были знакомы очень хорошо; идя за Лайнусом и Прескоттом к вагону, он думал, что может означать их присутствие.

Прескотт и Лайнус замерли на месте, увидев Лилит. Лилит Ван Вален всегда была красивой женщиной, и с годами не утратила красоты. Более того, в ней появилось нечто характерное, что появляется у человека, который что-то собой представляет — не обязательно это богатство, нет, скорее индивидуальность, или положение в обществе… Одета она была во все лучшее, выглядела все еще моложаво, грациозно. Она была элегантна. Ничего такого мальчики еще в жизни не видели.

— Ух, ты! — сказал Лайнус.

— Мэм! Мэм, это вы — наша двоюродная бабушка Лилит? — спросил Прескотт, все еще не веря.

— Если вы — сыновья Зеба Ролингза, тогда так и есть. — Она положила руки им на плечи и заглянула в глаза с подчеркнутой серьезностью, чем мгновенно покорила обоих. — Только не смейте называть меня бабушкой при молодых людях!

— Лилит!

Она посмотрела на Зеба и развела руками.

— Ты, конечно, Зеб Ролингз. Клянусь, вылитый Лайнус! Я бы тебя где угодно узнала, думаю.

Она смотрела на этого высокого, крепкого сбитого мужчину, с теплотой и искрой юмора в глазах. Лилит в свое время пришлось повидать много мужчин в пестром мире границы и, глядя сейчас на Зеба, она чувствовала, как к глазам подступают слезы. Как бы гордилась Ева, если бы могла увидеть сейчас своего сына! И как она счастлива была бы, Ева, с ее сильным чувством семьи, что они собрались все вместе!

— Зеб… Зеб Ролингз! — Она чувствовала, как подступают к глазам слезы, и изо всех сил пыталась сдержать их. — Проклятие, Зеб! Я ведь себе сто раз клялась, что не заплачу!

— Вы еще красивее, чем мама говорила. Позвольте вам представить мою жену Джули.

— Рада познакомиться с вами, — сказала Джули.

— И я рада познакомиться с вами, Джули. Не могу передать вам, как мне приятно.

— Вот это наши сыновья — Прескотт и Лайнус. А это — Ева.

Прескотт схватил ее за руку.

— Пошли, познакомимся с Сэмом!

— Сэм?! — Лилит была поражена.

— Это наш конь! Он, если захочет, может тащить два фургона! Ты не сможешь попасть домой, пока не познакомишься с Сэмом!

Лилит взяла их за руки.

— Прости, — сказала она Зебу. — Придется мне познакомиться с Сэмом. Я хочу быть уверена, что попаду домой.

— По-моему, для нее это значит очень много, — сказал Зеб жене. — Больше, чем я думал.

А потом оглянулся на троих незнакомцев, которые шли к вагонам. Все трое обменялись рукопожатиями с человеком, только что сошедшим с поезда. Зеб Ролингз ощутил, как у него заиграли желваки.

Чарли Гант!..

В этот миг Гант, очевидно, предупрежденный кем-то из троих, повернулся и посмотрел на него. И тут же направился прямо к ним.

Высокий человек с самодовольными и вызывающими манерами, Чарли Гант был яркой фигурой даже на границе, где яркие фигуры — вовсе не редкость. Гант всегда имел слабость к хорошей одежде, он и сейчас был одет изысканно. Ну, а то, что он был вооружен, подразумевалось само собой.

— Маршал! Только не говорите, что вы приехали сюда специально, чтобы встретить меня. Я на это никак не рассчитывал. — Он коснулся шляпы. — И очаровательная миссис Ролингз… Ну, что за удовольствие!

— Идем, Зеб, — сказала Джули.

— Завидую вам, маршал. Красавица-жена, с такими яркими глазами… они ослепляют, как это солнце в небе.

— Зеб…

Зеб Ролингз усмехнулся.

— Ну, Чарли! Вот это сюрприз! Я и не знал, что ты все еще на Территории. Когда мы с тобой виделись в последний раз… ну, у меня создалось впечатление, что ты покидаешь здешние места.

Чарли Гант по-прежнему улыбался, но глаза у него стали мерзкими.

— Ролингз, когда у человека такая прелестная семья, это пробуждает в нем любовь к жизни.

Глаза Зеба Ролингза оставались холодны.

— Ну, ты-то ведь и без того любишь жизнь, а, Чарли?

Гант резко повернулся и ушел; Джули испуганно посмотрела ему вслед и схватила Зеба за руку.

— Ведь это был Чарли Гант, так ведь? По-моему, ты говорил, что он в Монтане.

— Успокойся, не надо тревожиться. Я получу багаж.

Когда он вернулся с ручной кладью, Ганта и его приятелей уже не было. Зеб внимательно огляделся, прежде чем поверить, что они и в самом деле ушли. Имея дело с таким человеком как Гант, никогда нельзя полагаться на удачу и рисковать. Единственное, что можно было знать наверняка, — это что сам он никогда не рискует — сознательно, во всяком случае.

Чтобы быть преступником, как Гант, необходимы некие особенные свойства характера и образа мыслей, свойства, которые неизбежно приводят к поражению и к поимке. Одно из них — презрение к людям и к закону; второе — оптимизм. Преступник неизменно оптимистичен. Он должен верить, что весь ход событий обязательно обернется в его пользу; вдобавок к этому он должен иметь непомерное самомнение и твердую убежденность, что всегда сможет перехитрить закон.

Много раз приходилось Зебу слышать насмешливые заявления преступников: «Я умнее любого шерифа. Распоследним дураком надо быть, чтоб работать за такие деньги, как им платят».

Чего преступники не могут понять — это что они не умнее, чем дюжина шерифов, а то и сотня. Теперь закон — организованная сила. От участка к участку рассылаются описания преступников, между шерифами и маршалами note 68 налажено сотрудничество и взаимопомощь.

Те же самые особенности, которые уводят человека на преступный путь, одновременно и предают его. Презрение, оптимизм и самомнение приводят к беззаботности, а беззаботность прямым ходом ведет к тюрьме — или к смерти.

Зеб взвалил сундук на плечо и двинулся к повозке. Сейчас мальчишки по всей стране, думал он, играют в Джесси Джеймса note 69 и его банду; а взрослые мужчины, которым стоило бы разбираться получше, рассказывают байки о сокровищах, которые Джесси якобы закопал где-то.

За шестнадцать лет, что они занимались преступлениями, мало кто из банды Джеймса смог обеспечить себе приличное существование; большую часть времени им приходилось скрываться от закона, прятаться по пещерам, сараям, лачугам, жить впроголодь, ходить в лохмотьях, подозревать и бояться друг друга и всех остальных.

Люди много судачат насчет того, что Джессе Джеймса убил один из его собственных людей. Вот только большинству не известно, что сам Джесси уже пристрелил двоих из собственной банды и собирался убить всех остальных.

А насчет того, какие они крепкие и несокрушимые ребята — так в Нортфилде кучка фермеров и городских бизнесменов разнесла их в пух и прах, причем двоих убили в схватке на револьверах. А бандиты Джесси Джеймса убили в Нортфилде всего двоих: невооруженного пешехода, который переходил улицу, не имея представления, что происходит ограбление банка, и банкира, избитого до потери сознания внутри банка, — Джесси пристрелил его, когда удирал.

Несколько человек из банды Джесси Джеймса были ранены, а позже, когда захватили Янгеров — Коула, Боба и Джима, так у Джима оказалось пять ран, у Боба две, а в Коула Янгера попали целых одиннадцать пуль. Чарли Питтс был убит…

Зеб повернулся спиной к повозке и опустил на нее сундук, а потом протолкнул его дальше по доскам и привязал веревкой. Усадил Джули и Лилит на сиденье рядом с собой и поехал в городок, а там — по людной улице к старой, обшитой досками гостинице.

У гостиницы он спрыгнул на землю и привязал лошадей.

— Не хотите ли взглянуть на ваши комнаты, Лилит?

А сам повернулся и пошел вдоль улицы. Джули посмотрела ему вслед, и Лилит перехватила ее взгляд.

— Джули, что-нибудь не в порядке?

— Нет-нет… ничего.

Холл гостиницы был высокий, просторный, со стен смотрели вниз две лосиные головы, над зеркалом была прибита голова антилопы, а за стойкой, высоко на стене, — бизонья голова, огромная и черная.

— Ма! — Прескотт схватил мать за руку. — А можно мы с Лайнусом будем спать на дворе? Можно, ма? В тележке?

— Ладно, — сказала она, — только не бегайте кругом. Сразу укладывайтесь спать.

Зеб Ролингз тем временем дошел до канцелярии городского маршала и зашел внутрь.

— Найдется у тебя минутка, Лу?

— Зеб! Ну, конечно!

Лу Рэмси отложил пачку документов и придвинул Зебу коробку сигар.

— Бери.

— Нет, спасибо.

Рэмси откусил кончик сигары и выплюнул его в сторону плевательницы.

— Чем я могу тебе помочь, Зеб? Давай, выкладывай.

Зеб сбил шляпу на затылок.

— Чарли Гант в городе.

— Что?

— Я видел сегодня, как Гант сошел с поезда. Его встречали три человека.

Лицо Лу Рэмси немного затвердело, он ощутил нарастающее раздражение. Ну почему это должно случиться именно теперь? Как раз когда он навел порядок и может отдохнуть…

— Ты из-за этого ко мне пришел?

— Точно.

— Зеб, мы ни черта не можем сделать с Чарли Гантом. Он — свободный гражданин, и может приезжать и уезжать, когда ему нравится. И еще… — добавил Рэмси, — мы не хотим у себя тут никаких неприятностей.

Зеб не отвечал, и Рэмси тянул дальше:

— Я знаю, чем он промышлял раньше, Зеб… но теперь это уже дело прошлое. Оно стало прошлым с того дня, как его брат Флойд подставился под пулю. Тебе, Зеб, надо было уложить их обоих, но ты, видно, не поспел… и теперь с этим уже никто ничего не может поделать. Все это уже дела прошлые — было и быльем поросло.

— Слушай, Лу, зачем ты сел на это место? Неужели тебе даже не любопытно?

Рэмси угрюмо смотрел в окно. Ему неловко было отказывать. Зеб Ролингз — старый друг и хороший полицейский. Ну, это-то полбеды. Хуже, что могут еще настать времена, когда он сам вынужден будет обратиться к Зебу за помощью. Его городок находится всего в шестидесяти милях к северу, и Зеб управляется там отлично… он славится тем, что никогда не торопится стрелять, а это среди маршалов старого закала редкость, они в работу свою врастали в те времена, когда зачастую было безопаснее сперва выстрелить, а потом уж задавать вопросы.

Зеб держался традиций Билла Тилгмана, Джима Джиллетта и Джеффа Милтона — каждый из них был непревзойденным мастером в обращении с револьвером, но всегда старался дать противнику шанс сдаться. Это были настоящие люди, самые лучшие.

Существовали три основных типа пограничных маршалов. Были такие, как Тилгман, Джиллет, Милтон и некоторые другие, которые всегда давали человеку шанс.

Были другие, типа Хикока note 70, которые не давали противнику второго шанса. Если человек имел плохую репутацию или если появлялся в городе с намерением затеять неприятности, то за первым же его неосторожным шагом мог последовать выстрел.

И, наконец, были блюстители порядка вроде Таинственного Дэйва Матэра. Если кто-то являлся к ним в городок в поисках приключений, они не сидели и не ждали; они выходили на охоту и стреляли, едва завидев потенциального нарушителя, не тратя времени на следствие и судебный процесс.

Там, где звезду носил Зеб Ролингз, царил закон. Он насаждал его спокойно, уверенно и беспристрастно, не признавая исключений. Он даже несколько раз терял работу, потому что отправлял за решетку набедокурившего ранчера, владельца тысяч голов скота, так же незамедлительно, как если б это был простой ковбой, работающий за тридцатку в месяц.

Но эта история с Гантом… что-то походила она на личную вражду. Лу Рэмси не знал, как там обстояло на самом деле, но опасался, что именно так. А когда человек старается укрепить законность, он не должен допускать, чтобы в дело входили личные мотивы.

— Так что ты от меня хочешь? — сказал Рэмси. — Чтоб я выгнал его из города? Ты ведь знаешь, что я этого сделать не могу. Мы не носим закон в кобуре, Зеб. Больше уже не носим… А кроме того, чем я буду это обосновывать? Что он водит дурные знакомства? Объявлений о розыске на него никто ниоткуда не высылал…

— Чарли был всегда достаточно ловок, чтобы не допускать такого, — ответил Зеб. — Его никогда не удавалось связать с преступлением. Чарли придумывал планы. А проводил их в жизнь Флойд, именно Флойд осуществлял операции.

— А Флойд мертв.

Рэмси пожевал сигару.

— Зеб, времена меняются. Это уже не старые деньки, когда вовсю палили из револьверов. — Он откинулся на спинку кресла. — Банда Джеймса-Янгеров была последней.

Зеб взглянул на него с сарказмом.

— Ты малость отстал от последних новостей, Лу. Еще есть Чарли Гант.

— Вышли мне запрос, и я представлю тебе Чарли Ганта.

Тут открылась дверь, и в кабинет вошел Стовер, помощник Рэмси.

— Лу, они требуют троих охранников для фургона с золотом на завтра.

— Троих? !

— Большая партия. Золота больше чем на сто тысяч долларов. Я бы взял с собой Клея и Симса.

Когда Стовер вышел, Лу посмотрел на Зеба — а тот разглядывал потолок и усмехался.

— Ну, и что ты ухмыляешься? — проворчал Рэмси. — Мы все время вывозим золото отсюда. Иногда большими партиями. Тогда мы назначаем для охраны троих.

— А что происходит после того, как золото загружают в поезд?

Лу Рэмси вскочил на ноги.

— Зеб, не пытайся раздуть из этого историю. Конечно, Чарли Гант в городе… так чуть не каждый преступник в стране крутился здесь когда-нибудь, но мы пока не потеряли ни одной партии золота.

Ролингз поднялся и пошел к двери, но Рэмси окликнул его:

— Зеб…

Ролингз повернулся.

— Я не хочу здесь никаких заварух, — сказал Рэмси. — Мы ведь всегда были друзьями и, как твой друг, я прошу тебя: уезжай из города!

Зеб Ролингз ничего не ответил — просто вышел и спокойно закрыл за собой дверь. На улице он постоял, размышляя. Теперь ему надо думать не только о своей семье, но и о тете Лилит, но отправиться на ранчо, когда тут вот-вот вспыхнет такое… он не сможет спать по ночам, пока Гант в здешних местах. Слишком хорошо знал он этого человека, чтобы поверить, что Чарли все забыл.

Чарли Гант никогда не будет чувствовать себя в безопасности, пока жив Зеб Ролингз — человек, который убил его брата… и, что для Чарли куда важнее, человек, которому известно, что Чарли подставил брата, когда дела обернулись плохо, а сам уклонился от драки, спасая свою шкуру. Если эта история получит огласку, то Чарли не найдет ни одного преступника, который согласится иметь с ним дело… не говоря уже о честных людях…

Зеб Ролингз, глубоко озабоченный, вернулся в гостиницу, машинально отвечая на приветствия знакомых на улице — но мыслями он был далеко. Тем не менее, ничто на улице не ускользало от его внимания — но это уже дело практики. Когда человек проработал маршалом несколько лет, он замечает все, хотя как будто ни на что не обращает внимания.

Он собирался посидеть в гостинице и потолковать с Лилит о старых временах — в конце концов, он много лет почти ничего не слышал о своей семье — но мальчикам хотелось поглядеть на золотую шахту, которую они никогда не видели. Скрывая беспокойство, он согласился пойти с сыновьями к устью ствола — что поделать, он хорошо понимал, как им интересно.

Он знал, что должен оставаться в гостинице, потому что одно правило усвоил давным-давно: если хочешь избежать неприятностей, держись подальше от того места, где они намечаются. А Гант со своими дружками где-то в городе. Но, если он прав в своих догадках и они действительно задумали ограбление поезда, то самое последнее, что им сейчас нужно, — это какие-то неприятности здесь, на месте.

В городе была одна-единственная улица, которая заслуживала имени улицы. Она имела в длину в полмили, и почти на четверть мили была сплошь застроена по обеим сторонам. Дальше улица немного сужалась, дома вдоль нее стояли вразброс, а между ними оставались пустыри.

Улица Постона, названная в честь аризонского пионера, сворачивала за плотно застроенной частью и тянулась вверх по склону к рудничным зданиям и устью ствола. На шахте она кончалась. По одну сторону от дороги располагались конторские здания, за ними — пробирная палата, а позади — здание подъемной машины над устьем ствола. Были тут и другие здания — кузница, склад и длинный навес для хранения леса, идущего на рудничные стойки.

Клеть, в которой спускались в шахту люди, имела сверху большую металлическую бадью, или хоппер, где помещалось пять тонн руды. Когда это сооружение поднимали на поверхность, бадью опрокидывали, и руда ссыпалась в большой бункер, откуда ее потом загружали в рудовозные телеги. Телегу подгоняли под затвор, открывали заслонку, и камень сыпался в телегу, пока не заполнял кузов. После этого металлическую заслонку отпускали, она падала на место и перекрывала поток руды.

Подъемная машина запыхтела и выбросила белое облако пара. Вокруг висели фонари, они уже были зажжены, хотя вечер только начинался.

Лайнус подбежал к кромке ствола, чтобы посмотреть вниз, но Зеб позвал его обратно.

— Стой рядом со мной, — строго сказал он. — Эта шахта имеет глубину тысячу футов. Даже если б у тебя было двести братьев там внизу и они стояли на плечах друг у друга, все равно они бы не достали до верха,

— Ты когда-нибудь работал в шахте, па?

— Немного… не в такой хорошей, как эта, правда. Мы добывали бедное золото… утверждали, что его там было много, но я золота так и не увидел. Мы, шахтеры, видели одни только каменные обломки.

— Золото всегда так добывают?

— Нет, при добыче некоторых разновидностей руды используют конвейерные системы — целая куча маленьких бадеек, подвешенных на бесконечной цепи. Но в шахтах такой глубины это нерационально. Такую систему чаще применяют на угольных шахтах. Люди толкают вагонетки с рудой до кромки ствола и выворачивают их в бункер — это такая большая яма, закрытая стальной решеткой. Решетка называется «гризли». Человек, который управляет клетью, заполняет из этих бункеров бадью, находящуюся сверху клети, и поднимает ее на-гора.

В это время из пробирной палаты вышел человек. Пока они добрались сюда, стало уже довольно темно, и он не мог различить лица этого человека… но вот он оказался в круге света под фонарем, и Зеб увидел, что это Чарли Гант. Гант заметил его в тот же миг, помешкал секунду, потом двинулся дальше.

— Мальчики, — предложил Зеб детям, — пойдите в помещение подъемника и поглядите на паровую машину. А я приду за вами через минуту.

Гант подошел к нему.

— Добрый вечер, Ролингз. Маршал сказал мне, что вы с ним разговаривали. Ну, разве это по-дружески?

— Вот уж никогда не думал, что мы друзья.

— Я не напрашиваюсь на неприятности, — сказал Гант, — но если вы хотите решить это старое дело между нами двумя, так я не против.

— У меня нет причин драться с тобой, Гант, пока ты подчиняешься закону и держишься в рамках. У нас с Флойдом возникли разногласия, но в них не было ничего личного — чисто вопрос соблюдения закона. Эти разногласия устранены. И что касается этого дела, мои функции тут исчерпаны.

— Но вы пошли к маршалу.

— Конечно. Я все еще ношу эту штуку, — Зеб постучал пальцем по звезде у себя на груди, — и когда ты появился, у меня возникли подозрения. Только и всего, остальное меня не касается. Это заботы Лу Рэмси. А я не ищу себе приключений.

— Так вы, значит, ищете покоя, маршал? — и тут его тон изменился. — Будет тебе покой, Ролингз… такой, какой ты подарил моему брату.

— Похоже, то, что с ним произошло, тебя ничему не научило, а, Чарли?

— Полегче, маршал. — Глаза Ганта пылали гневом. — Я не стану отпихивать свою удачу.

— Флойд ошибался очень редко… кроме того случая, когда на тебя понадеялся. А ты смылся, целый и невредимый.

Гант сдержался. Зеб Ролингз видел, что он кипит от бешенства, но старается сохранить самообладание, хоть это и стоило ему немалых усилий. Несколько минут он молчал, наблюдая, как бадья с рудой поднимается наверх, переворачивается и снова опускается в ствол.

— Ты мне не нравишься, маршал, — сказал он наконец. — Мне не нравится то, что ты и твоя порода уже сделали с этой страной и продолжаете делать дальше. Когда-то человек чувствовал себя здесь свободным, а теперь едва дышать может.

— Я что-то не замечал, чтоб хоть одному честному человеку от этого были неприятности.

— Когда-нибудь, Ролингз, я вам, всем Ролингзам, нанесу визит. Ты этого визита в жизни не забудешь.

Он развернулся на месте и ушел широким шагом. Зеб выждал минуту и позвал сыновей, которые ждали неподалеку. Только тут он заметил, что оба мальчика держали в руках большие камни. Теперь они их потихоньку бросили. Он усмехнулся, но ничего не сказал.

— Что он имел в виду, па?

— Ничего особенного, мальчики. Но вы же знаете, как женщины тревожатся из-за таких вещей. Я прошу вас, чтоб вы мне дали обещание — только твердое — что нс скажете маме насчет этого ни слова. Обещаешь, Прескотт?

— Я обещаю.

— А ты, Лайнус?

— Конечно, обещаю, и бьюсь об заклад, что я свое обещание сдержу крепче, чем Прескотт!

— Хорошо! Ну, а теперь пошли обратно в город.

Они спускались с горы, Зеб шел легко и с виду беззаботно, но к нему вернулась старая готовность и настороженность. Сейчас у Чарли Ганта на уме кое-что поважнее, чем месть, но успокаивать себя этим нельзя… бывает, что чувства берут верх над рассудком, а Чарли Гант умел ненавидеть.

Зеб шагал вместе с мальчиками, наслаждаясь прохладным вечерним воздухом после дневной жары. Пустыню можно сравнить с горячим человеком: она быстро остывает, как только сядет солнце.

Окна были освещены, по тротуарам прогуливались люди, курили и разговаривали. В дальнем конце улицы несколько детей играли в пятнашки, лошади у коновязи стояли, подогнув одну ногу — ждали. В салунах брякали фишки, слышались голоса картежников.

Зеб отправил мальчиков наверх, а сам еще постоял у крыльца гостиницы. «Жизнь хороша, — думал он, — хорошо, что такие дни случаются, когда удается выбраться из дому и поглядеть на город… Но до чего ж быстро приучаешься нюхом чуять неприятности. Как будто инстинкт какой-то в тебе прорезается… Только в этом городке не я маршал — это работа для Лу Рэмси».

Он вернулся мыслями к винтовке и револьверу, которые оставил неизвестный всадник, и к записке. Если их оставил старый преступник, то это любопытный знак уважения, нечто, выходящее за рамки закона или беззакония.

Конечно, это было в порядке вещей в старые времена, да и сейчас еще в какой-то мере сохранилось. Люди по обе стороны закона знали друг друга — и частенько уважали один другого. Иногда шериф был сам из обратившихся на путь истинных преступников, но это не имело значения. Обе стороны уважали мужество, честную игру, изобретательность и умение.

Сколько раз приходилось ему сидеть в хозяйском доме где-нибудь на ранчо и слушать ранчера, который с восхищением рассказывал, как хитро обвели его скотокрады. А сколько было историй насчет того, с какой ловкостью индейцы воруют лошадей — это у них любимое развлечение.

Вроде того случая, когда солдата отправили пасти эскадронную скаковую лошадь. Он ее вел на веревке, но даже не рискнул привязать к колышку. Так и держал веревку в руках, чтоб уж наверняка была лошадь в безопасности.

День был яркий, солнечный, трава густая и зеленая. Лошадь щипала траву, солдат наблюдал, а потом вдруг внезапно понял, что держит в руках веревку, на втором конце которой ничего нет. Лошадь украли прямо у него на глазах.

Может, он моргнул? Закрыл глаза на минуту, посмотрел в сторону, задумался? Как бы то ни было, лошадь исчезла, и больше они ее не видели.

Мимо него прошел какой-то ковбой, сказал «Добрый вечер», и Зеб ответил. Где-то дальше по улице раздались жестяные звуки разбитого пианино, в ресторане кто-то Уронил тарелку, она разбилась… Зеб Ролингз стоял на крыльце, впитывая покой этой ночи.

Выходит, старый Джетро умер… в долине Ламар. Надо будет поехать туда как-нибудь. Джули говорит, отец часто толковал, что собирается вернуться в те места. Была там какая-то маленькая долинка у истоков Йеллоустоуна, которую ему хотелось повидать снова. Похоже, там это и случилось…

К дверям подошел Прескотт.

— Па! Мама говорит, они ужинать собрались. Ты поднимешься наверх?

— Конечно, сынок.

Они уже сидели за столом, но ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что красивая молодая женщина рядом с Лилит — действительно его жена. Она что-то сделала с волосами, никогда они не выглядели прекраснее. А еще на ней было платье, которого он раньше не видел, — конечно же, из сундука Лилит.

Его на миг будто укололо что-то, когда он подумал, что никогда не мог себе позволить купить ей такое платье. И, видимо, никогда не сможет. Люди многого ждут от своих блюстителей закона, но платить им за это не очень любят.

Он подошел к столу, не глядя на Джули.

— Тетушка Лилит, а Джули скоро спустится? Я хотел…

— Зеб! — перебила его Джули.

— Что? — воскликнул он, притворна изумившись. — Ну, Джули! Я бы тебя ни за что не узнал! Ты никогда не выглядела красивее!

Она знала, что он притворяется, но все равно ей было приятно.

— Тебе, правда, нравится?

— Ну, конечно… спасибо, Лилит. Чувствую в этом вашу сан-францискую руку.

— Женщине на пользу время от времени менять свою внешность — прическу, еще что-нибудь…

— Если это — пример такой перемены, то я с вашим мнением согласен, — сказал он. И одобрительно посмотрел на Лилит. — Зато вы, Лилит, не нуждаетесь ни в каких переменах.

Она задумчиво посмотрела на него. В этом племяннике были черты, которые ей нравились.

— Зеб, на этом ранчо тебе будет предоставлена полная свобода действий, вот только большого капитала у нас не предвидится. Я уехала из Сан-Франциско почти без ничего.

— А у меня вообще никогда не было большого капитала, — сказал он. — Будем справляться.

— Я думала, — сказала Лилит, — что, может быть, окажется необходимым, чтобы ты все свое время посвятил ранчо.

Он засмеялся.

— Ах, вот оно что! Вы с Джули уже ломаете головы вместе: как бы заставить его бросить эту маршальскую службу и осесть наконец?

Зеб посмотрел на них уже серьезно.

— Я бы и сам рад осесть, если бы мог. Люди служат так, как они умеют. У меня недостаточно образования, чтобы создавать законы — единственное, что я могу, это следить за их выполнением. Джули не нравится, что я вынужден носить оружие. Я сниму револьвер, как только смогу — но пока что мирным людям необходимо оружие… пока оно имеется у преступников. Мы не можем отдать всю силу в руки злу.

Он улыбнулся жене.

— Ты будешь рада узнать новость — Чарли Гант уезжает из города.

Глава двадцать первая

Зеб Ролингз поднялся с постели на рассвете — сказалась многолетняя привычка. Гостиничный номер, в котором они провели ночь, был обставлен весьма скромно — один стул, подставка для таза и кувшина с водой, маленькое зеркало над ней и сама кровать — вот и все.

Он всегда двигался тихо — а в это утро одевался особенно осторожно, чтобы не разбудить Джули. Без обуви, в одних носках, он подошел к окну и выглянул наружу.

В этот час улица была обычно пуста, потому что солнце еще не вышло из-за гор. Но сейчас на тротуаре околачивался какой-то человек с сигаретой во рту. Под ногами у него валялось еще несколько окурков — должно быть, он болтался здесь уже немало времени.

Зеб поднял глаза и посмотрел в сторону шахты. Там стоял фургон, рабочие загружали его. Охранник с дробовиком сидел на козлах, поблизости находились еще двое охранников верхом на лошадях.

Человек на улице чуть повернул голову, и тут Зеб узнал его — это был один из тех, что встречали Чарли Ганта на станции. Все становилось на свои места, каждая точная, тщательно спланированная деталь. Такая точная — и такая очевидная…

Зеб прошел к стулу, сел и натянул сапоги. Взял шляпу, пиджак, пояс с револьвером, подошел к двери, осторожно отворил ее и вышел в коридор. В ванной комнате в конце коридора он застегнул на себе пояс, ополоснул руки и лицо, потом надел пиджак.

Все эти действия потребовали какого-то времени, но именно время и было нужно занять Зебу. Сначала надо посмотреть, как там мальчики спят в фургоне… но мысли его были не с ними — он думал о Чарли Ганте и о золоте.

Исходя из своего долгого опыта, он мог почти без ошибок описать каждый шаг, который предпримут бандиты… к примеру, он твердо знал, что на улице будет наблюдатель, который должен убедиться, что партия золота вывезена с шахты и погружена на поезд. Телеграф очень ценен для властей; но не меньше он помогает и преступникам.

Когда он проходил через гостиничный холл, там никого не было, а когда он вышел на тротуар, наблюдатель уже исчез. В дальнем конце улицы Зеб увидел фургон с золотом, едущий к станции, которая располагалась сразу за окраиной города. К тому времени, как фургон доберется до места, либо через минуту-другую после этого, наблюдатель тоже будет на станции — или в таком месте, откуда она видна.

На другом конце улицы, напротив ресторана «Бостон» человек в фартуке подметал тротуар. Солнечные лучи уже проникали между домами, и метла дворника мелькала на солнце.

Проснулись Лайнус и Прескотт, и Зеб посидел с сигарой, пока они умывались под колонкой у платной конюшни.

Издали донесся свисток паровоза… это направляющийся на восток поезд, проходящий незадолго перед появлением западного состава, на котором должны увезти золото. Если что-то можно предпринять против Чарли Ганта, то действовать надо прямо сейчас. Сидя на скамейке у платной конюшни, Зеб раздумывал об этом. Собственно, он уже несколько часов назад пришел к тем же выводам, но сейчас он рассматривал ситуацию в поисках возможных вариантов.

Если Ганту ничто не помешает, он сделает то, за чем приехал, а потом освободится и начнет искать Зеба Ролингза, и пока Чарли Гант жив, ни Зеб, ни его семья не будут в безопасности. Неизбежны случаи, когда ему придется отлучаться, да и так он почти все время будет на пастбищах… а его семья будет оставаться одна, практически беззащитная. И если Гант решит нанести ему удар через семью… что ж, Чарли Гант — как раз такой человек…

Когда Зеб вместе с мальчиками вошел в гостиничную столовую, он увидел там Лу Рэмси — тот сидел вместе с Джули и тетушкой Лилит. Рэмси поднялся с мрачным лицом.

— Вчера вечером меня посетил Чарли Гант, — сказал он. — Мне это не нравится, Зеб.

— Да, ну?

— Он сказал, что видел тебя. И ты пытался затеять ссору.

— Ты в это поверил?

Лу Рэмси посмотрел на него с гневом.

— Зеб, совершенно неважно, поверил ли я. Лучше бы ты улаживал свои неприятности на своей территории. Совершенно незачем тебе устраивать неприятности здесь, у меня. Мне они не нужны, Зеб.

— Больше их и не будет. Гант исчез. Он уехал сегодня утром, еще до рассвета.

Рэмси заколебался — его это известие поразило и разозлило, хотя он и ожидал чего-то такого.

— Один?

— Ты прекрасно понимаешь, что нет. Он взял с собой своих людей, и ты не хуже меня знаешь, что они засядут где-то между этой станцией и Кингменом в ожидании поезда.

Зеб перевел дух, потом продолжал:

— Лу, если бы ты дал мне трех своих помощников… или хотя бы двух. Чтобы они сели вместе со мной на поезд.

— Ролингз, тебе меня не одурачить. Вовсе не ограбления ты боишься. Я знаю, как ты относишься к Чарли Ганту. Все началось в Техасе — в тебе до сих пор сидит пуля, которую он в тебя всадил. Потом была Оклахома, где ты убил Флойда. А теперь вот — наш городок.

Рэмси повернулся к Джули и Лилит.

— Мне очень неприятно, леди, — сказал он. — Уж вы меня извините, но если вам не удастся его остановить, то это придется сделать мне… но он не заставит мою контору ввязаться в эту историю.

— Ты не ел, Зеб, — сказала Джули. — Садись за стол.

Лу Рэмси вылетел из столовой, и Зеб сел за стол. Посмотрел на Лилит, сидящую напротив.

— Простите, тетя Лилит. Мне очень неприятно, что все это случилось, когда вы только приехали.

Официантка подала на стол кофе, а потом принесла завтрак для Зеба. Постепенно напряжение отпускало его. Он искренне симпатизировал Рэмси и вовсе не хотел ссориться с ним, особенно потому, что прекрасно понимал положение маршала. Он ничуть не осуждал Рэмси за его поведение; просто для самого Зеба сейчас такое поведение было невозможным.

— Кто такой Чарли Гант? — спросила Лилит.

Зеб посмотрел на нее с удивлением, но удивило его не то, что она спросила, а то, что он сам об этом не подумал. Да, сказал он себе, может оказаться чрезвычайно важным знать, кто такой Чарли Гант…

В конце концов, а кто такой любой человек? Чарли Гант был игроком. И преступником. Более того, он был братом Флойда Ганта, который был не просто преступником, а ганфайтером.

Странно, если задуматься об этом, как мало ганфайтеров были настоящими преступниками. Некоторые из них стали преступниками потом, может быть из-за изменившегося отношения к ним со стороны общественности или блюстителей закона.

Ганфайтер, или ганмен, фактически не более чем просто человек, который, благодаря необычайной ловкости, координации движений и мужеству умеет лучше обращаться с револьвером, чем другие. Ганфайтер не является человеком какого-то особого типа, если не считать его необычайной способности спокойно смотреть на револьвер в руке другого человека и стрелять в ответ; не должен он обладать и какой-то особенной профессией. Большей частью ганфайтеры были служителями закона, но это скорее являлось результатом их искусства, чем наоборот.

Дикий Билл Хикок был кучером почтового дилижанса и разведчиком на службе у армии. Уайт Эрп, Бэт Мастерсон, Билли Брукс и многие другие были охотниками на бизонов; Клей Эллисон, Пинк Хиггинз и Джон Слотер были ранчерами, Бен Томпсон — игроком, Док Холлидей — зубным врачом, Темпл Хьюстон — юристом. Билли Кид Бонни был бродячим ковбоем и игроком, потом воевал в округе Линкольн, а после окончания этой войны — просто бандитом.

Крис Мадсен был солдатом в нескольких армиях, в том числе во Французском Иностранном Легионе; Бакки О'Нил был редактором газеты, судьей-стажером, директором школы — и шерифом в пограничном округе; многие ганфайтеры раньше были солдатами.

Но кем же был Чарли Гант?

— Ваш вопрос, тетя Лили, увел меня в далекое прошлое, — сказал Зеб, — и Лу Рэмси тоже помнит… Вот почему он так раздражен из-за всей этой истории.

— Сначала мы познакомились с Флойдом, — сказала Джули, — Зеб встретил его в Кастрюльной Рукоятке, когда они охотились там на бизонов.

— Не то чтоб мы с ним когда-нибудь дружили, — подхватил Зеб, — но ладили нормально. На револьверах мы с ним шли голова в голову, но из винтовки я стрелял лучше. Мы с Флойдом побились об заклад, кто настреляет больше бизонов, и я выиграл. Ничего на этот счет тогда сказано не было, но Чарли это разозлило. Флойд все принял нормально, зато Чарли потерял на этом пари немало денег.

Зеб Ролингз откинулся на спинку стула и смотрел, как ему наливают вторую чашку кофе. Разговоры о старых временах как будто вернули его в прошлое и, взглянув на Джули, он увидел и в ее глазах отблеск воспоминаний.

Хорошие у них были времена после того, как он вернулся из Кастрюльной Рукоятки в Канзас-Сити, где его ждала Джули! Он прилично заработал на охоте, и они тогда жили обеспеченно. Поехали в Новый Орлеан, оттуда на пароходе в Галвестон. Он закупил партию скота, они вместе участвовали в перегоне стада в Канзас, где продали скот с хорошей прибылью. Он начинал думать, что нашел свой путь к успеху.

Но второе предприятие со скотом принесло одни убытки. Началось со стампиды в Нэйшене note 71, когда у них разбежалась половина стада, и закончилось генеральным сражением с кайовами, в котором был потерян весь оставшийся скот, а Ролингз и его три спутника отбивали индейцев трое суток, не имея ни капли воды. Один из них умер, а Зеб вместе со вторым увезли своего товарища, полумертвого, перебросив его через спину единственной лошади.

Из этого путешествия он не привез Джули хороших вестей. Она приехала в Додж-Сити встретить его, и тех немногих денег, что у них оставались, едва хватило, чтобы спуститься по реке и вернуться в Техас. Зеб Ролингз поехал в Остин и вступил в ряды Техасских Рейнджеров note 72. Он служил там два года.

Потом он был маршалом в маленьком скотоводческом городке в Западном Техасе, когда снова объявился Чарли Гант. Еще перед тем, как Зеб взялся за эту работу, ему рассказали о заведении Ганта — в этом салуне произошло несколько убийств, и, по крайней мере, два человека, крупно выигравшие в карты, были убиты после того, как вышли оттуда.

Зеб Ролингз пришел туда, посмотрел, послушал разговоры и провел тщательное расследование. А потом какого-то человека ударили ножом и бросили умирать за салу ном. Но он прожил достаточно долго, чтобы рассказать Зебу, что случилось это в салуне и по приказу Ганта — или, по крайней мере, с его ведома.

Доказательств, достаточно убедительных для суда, было не найти, да и суда никакого не было на сотню миль вокруг, так что Зеб отправился в салун и прошел к бару. Чарли сам подошел обслужить его.

— Нет, — сказал Зеб, отказавшись от выпивки. — Я закрываю твое заведение, Чарли.

Чарли Гант только глянул на него. Помолчал с минуту и сказал:

— Не валяй дурака. Не можешь ты меня закрыть.

— Я закрою твою лавочку в двенадцать часов, и это так же точно, как то, что в это время полдень наступит. — Было около десяти утра. — В два часа отходит почтовый дилижанс. Чтоб ты в нем сидел.

Гант засмеялся, но видно было, что ему не до смеха.

— Ты дурака валяешь, Ролингз. Я закрываться не хочу, а силком ты меня не закроешь.

— Если я смогу найти доказательства, что это ты совершал убийства, — тихо ответил Зеб, — так ты покинешь этот город только в кандалах и под стражей. Считай, что я даю тебе шанс избежать виселицы.

Зеб Ролингз никогда не сможет забыть это утро. Он вышел из салуна на освещенную ярким солнцем улицу, не представляя, как ему удастся заставить Ганта закрыть свой кабак.

В одиннадцать часов в городок въехали двое из людей Ганта. Один из них отправился к платной конюшне и занял пост перед входом. Второй, после разговора с Гантом, пришел к конторе маршала, пересек улицу, сел на краю тротуара, свернул сигарету и закурил.

Без четверти двенадцать в канцелярии маршала появился хозяин городского банка и еще несколько горожан с дробовиками и винчестерами.

— Ролингз, если вы решились, так мы тоже с вами. Им хочется драки — ну, так они ее получат.

— Спасибо, — сказал Зеб, — но вы пока посидите здесь в конторе. Дайте мне самому это дело уладить.

Они были разочарованы, и это его не удивило, потому что, как и в большинстве западных городков, мясник, булочник и фонарщик когда-то были ковбоями, ветеранами Гражданской Войны и войн с индейцами, и им постоянно хотелось снова очутиться в седле.

Ролингз вышел через задние двери, проскользнул между двумя зданиями и через боковую дверь проник в пустующий магазин. Оттуда он выбрался на крышу.

Это здание было возведено одним из первых, когда городок только строился и набеги команчей были вовсе не редкостью. Вокруг всей крыши шел парапет высотой в три фута, с бойницами через каждые несколько футов. Некоторые из этих бойниц смотрели на фасад салуна, и Ролингз давно уже заметил, что из них можно бить и по первому, и по второму этажу.

Зеб Ролингз захватил с собой кусок жестяной печной трубы с одним сплющенным концом — вместо рупора. Вот в эту трубу он и прокричал:

— Ну, Гант! Пять минут!

Человек, расположившийся напротив канцелярии маршала, выронил сигарету и завертел головой. Он давно уже нервничал из-за неожиданного подкрепления, собравшегося с дробовиками и винтовками, а теперь был по-настоящему перепуган. Но, куда Он ни глядел, никого видно не было. Внутри салуна засел Гант вместе со своими двумя барменами и тремя крупье — все были вооружены и готовы к бою.

Пять минут все тянулись…

Они закончились с громовым выстрелом бизоньей винтовки Спенсера пятьдесят шестого калибра. Зеб на время отложил свой «Винчестер» ради психологического эффекта — оружие это производило истинно пушечный гром.

Первый выстрел он направил в столб навеса, на который опирался наблюдатель. Тяжелая пуля ударила с чудовищной силой, сокрушила столб и осыпала бандита градом щепок.

Ролингз немедленно повернулся и, выстрелив через другую бойницу, разнес фонарь над вторым наблюдателем, обдав его градом стекла и дождем масла. Оба наблюдателя кинулись искать убежище, и Ролингз подогнал одного из них очередным громовым выстрелом из «Спенсера» — пуля ударила в стену буквально под носом у того.

Теперь Зеб направил винтовку на салун, где засевшие все еще не могли найти его, и начал пристреливаться. Первый выстрел разнес в клочки колесо рулетки, которую Гант привез из-за границы за большие деньги; вторая пуля ударила в стойку бара, за которой мог кто-то прятаться; третья разбила большое зеркало за баром. Последняя расщепила подоконник справа от входной двери.

Очередные семь патронов были приготовлены заранее, и он быстро перезарядил винтовку note 73. Хладнокровно и методично он продолжал разрушать салун тяжелыми пулями пятьдесят шестого калибра. Он разбивал бутылки на задней стойке и простреливал каждое возможное укрытие.

Когда патроны в магазине кончились, он снова перезарядил винтовку и снова прочесал выстрелами салун от пола до потолка, от стены до стены.

В ответ прозвучал выстрел со второго этажа, но его это не встревожило. Он переходил от одной бойницы к другой, а глинобитные стены вокруг выдержали бы любое попадание, кроме разве что пушечного снаряда.

И наоборот, тонкие стены помещений над салуном не могли бы остановить никакую пулю. Пуля сорок четвертого или сорок пятого калибра пробивает семь-девять дюймов сосны, а его пушка пробьет куда больше. На этой дистанции — меньше шестидесяти футов — пуля «Спенсера» прошьет этот салун от стены до стены, ну, разве что в толстой балке увязнет.

Выбирая все мыслимые места, где человек мог укрыться и все-таки видеть достаточно, чтобы отстреливаться, Ролингз продолжал прочесывать салун винтовочным огнем. Он не собирался подстрелить кого-нибудь, просто хотел показать, что имел в виду именно то, что сказал.

Никто и не был убит, но четверо людей в салуне получили мелкие ранения и все были готовы немедленно убраться из города. Гант уехал, но поклялся возвратиться.

И действительно возвратился через два месяца вместе с двумя наемными стрелками. Время они выбрали удачно — подловили Зеба Ролингза в тот момент, когда он выходил из ресторана «Ай-Экс-Эл». Они поймали его прямо в дверях, и первая пуля опрокинула Зеба, буквально впечатала в стену. Но эта пуля спасла ему жизнь, потому что за ней последовал залп из двухствольного дробовика, который оставил в двери дыру размером с человеческую голову. Хотя Ролингз был ранен, это его не вывело из игры. Он начал стрелять прямо из дверей, а потом сумел выбраться на улицу.

Его первый выстрел убил лошадь, второй задел одного из наемных стрелков. В последующей перестрелке оба наемника были убиты, а Ганту пуля попала в живот — но отскочила от большой прямоугольной латунной пряжки на поясе. Пряжка, точнее бляха, была большая и массивная, и это спасло ему жизнь.

Вторая пуля скользнула вдоль ребра в нескольких дюймах от сердца, и Гант, перепуганный насмерть, удрал из города. Через несколько недель царапины под бляхой исчезли, но шрам на душе Чарли Ганта остался надолго.

В следующем году маршал Соединенных Штатов note 74, работавший на Индейской Территории, пригласил Ролингза к себе в помощники — конечно, после того, как он оправился от четырех ран, полученных в этой схватке.

Тут работы хватало. Территория была наводнена преступниками. Некоторых из них покрывали индейцы, изгнанные из своих племен, но большинство были предметом ненависти индейцев. Индейское население восточной части Территории относилось в основном к Пяти Цивилизованным Племенам — это были чероки, чокто, чикасо, крики и семинолы. Большинство из них жили как белые люди. Многие имели образование, многие были ветеранами Гражданской Войны, предки многих воевали вместе с Джексоном note 75 — или против него.

Индейцы нравились Зебу Ролингзу, особенно оседжи. Работа доставляла ему радость. Хороший следопыт, привычный к седлу, он заслужил уважение даже среди преступников, за которыми гонялся и которых доставлял в суд.

Именно один из них предупредил его.

Дел Мегжесон был конокрадом, умелым и удачливым. За свою полную приключений жизнь он несколько раз грабил почтовые дилижансы, угнал сколько-то там коров, воевал с индейцами, погонял упряжку на торговой трассе. Он был объявлен в розыск за убийство на Кэбин-Крик, Зеб Ролингз отправился по следам и нашел его.

Дел заметил отблеск света на звезде и потянулся за револьвером. Но Зеб Ролингз остановил его. «Не смей! — сказал он резко, и его приказ отдался эхом в речном ущелье. — Дел, ты у меня на мушке!»

Дел Мегжесон, парень не дурак, замер на месте. Он сейчас был легкой добычей и прекрасно это понимал. Перевел дух и расслабился.

— Я тебя не вижу, — спокойно сказал он, — и голоса твоего раньше не слышал, но в здешних краях только один человек мог бы меня вот так обломать. Ты, видать, Зеб Ролингз.

— Расстегни оружейный пояс, Дел, и дай ему упасть на землю.

Мегжесон с чрезвычайной осторожностью выполнил приказ. Он знал, что неосторожность может стоить ему жизни.

— Проходи к костру, — сказал он. — Кофе поспел, а если ты меня выслеживал, то тебе пришлось ехать долго.

Зеб спрятал револьвер в кобуру, Дел заметил это и улыбнулся. Ему нравились смелые люди, и еще ему нравился тот, кто рассказал ему о пользе сомнений note 76.

Зеб собрал оружие и сложил его у себя за спиной.

— Конечно, мне стоило бы обыскать тебя, но я поверю тебе на слово. Есть у тебя еще оружие?

Дел заколебался, потом рассмеялся.

— С тобой нелегко, маршал… — Осторожно, двумя пальцами — большим и указательным — он вытащил из-за пояса «Дерринджер» note 77 и бросил его Зебу через костер.

Много часов просидели они у огня, толкуя про Запад, обмениваясь разными историями. И вот на следующее утро, когда они пили кофе, и выложил Дел свое предостережение…

— Зеб, — неожиданно сказал он. — Хочу я тебе дать один совет. Тут, на Территории, вертится Чарли Гант, и он собирается натравить на тебя Флойда.

Всю историю он выложил во время долгого пути на восток, в Арканзас. Братья Гант, которые работали вместе с разными бандами преступников, в конце концов связались с бандой Кэда Пиккета. Чарли был мозгом банды, вместе с Кэдом и Флойдом, но Флойд уже успел печально прославиться в Техасе и в Нэйшене. Его несколько раз объявляли в розыск, за ним числилось одиннадцать убийств, в семи случаях подтвержденных свидетелями.

— Зеб, помни: Флойд — парень быстрый. Чертовски быстрый, а Чарли накручивает его на убийство. Чарли никогда не успокоится, пока ты живой.

— Спасибо…

Помериться силами пришлось раньше, чем он ожидал.

Когда одним прекрасным солнечным утром Зеб Ролингз подъехал к магазину в Богги-Депо, он вовсе не думал о Гантах. Дело у него было простое: найти и арестовать индейца по имени Сандерс, которого разыскивали за убийство.

Зеб остановился в Форте Уошито, и тут кто-то сказал ему, что он может найти этого человека в Богги-Депо. Какой-то незнакомый метис добровольно сообщил эти сведения.

Магазин представлял собой длинное низкое здание с шаткой крышей и навесом от солнца. В кресле у дверей сидел человек, как будто дремал. Лошадей у коновязи не было.

Зеб толкнул дверь, вошел внутрь, и в то же мгновение понял, что попался. Лавочник, незнакомый ему, стоял за прилавком, и лицо у него было белое и напряженное.

Зеб скосил глаза налево и увидел Флойда Ганта, который стоял у небольшого бара в углу. Он опирался локтем на стойку, но правая рука со стаканом виски была всего в нескольких дюймах от рукоятки револьвера. Рядом с Флойдом у бара стоял второй человек, в котором Зеб сразу узнал Кэда Пиккета — по портретам на объявлениях о розыске и вознаграждении.

Тут подал голос Чарли Гант — он находился в дальнем конце помещения, у боковой двери.

— А мы тебя ждали, Ролингз, долго ждали…

Зеб не остановился, а прошел к бару, не обращая внимания на Чарли.

— Привет, Флойд, — сказал он, — я слышал, у тебя много дела последнее время.

Флойд Гант был небольшого роста, но плотный и крепкий. Грудная клетка у него была выпуклая, плечи широкие и мощные. На толстой мускулистой шее сидела массивная квадратная голова, покрытая густыми черными кудрями.

— Ты за мной охотишься? — спросил Флойд.

— Нет. Собственно, мне подсказали, что где-то здесь вертится индеец по имени Сандерс. Знаешь такого?

— Подсказали? — глаза Флойда обшаривали его.

— Да, один полукровка в Форте Уошито мне сказал. Сандерс разыскивается за убийство.

— И на нас, значит, ты не охотишься?

— Я делаю ту работу, что мне поручают, — отвечал Зеб, — а на вас, ребята, мне пока никто ордера не выдавал.

Зеб остановился так, чтобы Чарли не мог выстрелить в него сзади — побоялся бы попасть во Флойда; а если Кэд потянется за револьвером, то должен понимать, что это будет стрельба в упор, в сумятице, когда пострадать может каждый, а то и все вместе. Такая позиция никому не пришлась по вкусу, но только один Флойд оценил тактику Зеба.

Он улыбнулся, показав красивые сильные зубы.

— Сколько тебя помню, ты всегда был сообразительным парнем, Зеб, — сказал он. — Не упустишь случая какой-нибудь трюк провернуть, верно?

— Э-хе-хе… вообще-то да… а вот на этот раз, кажется, упустил. Уж слишком кстати подвернулся этот метис со своей подсказкой. Надо было мне сообразить, что это кто-то на меня закинул крючок с наживкой.

На глаза Флойда как будто набежала тень,

— Ну, я бы не стал так говорить, Зеб. На такой трюк любой попался бы… — Он помолчал. — Даже я. Мне бы и в голову не пришло…

И вдруг Зеб Ролингз понял, что Флойд сказал правду. Он не знал. Чарли Гант устроил эту ловушку по своей собственной инициативе.

А Кэд знал? Зеб решил, что знал — уж как-то он занервничал при виде реакции Флойда.

Единственный человек здесь, который точно знает, чего хочет, это Чарли Гант; но Чарли, если не перейдет на другое место, вне игры. Кэд не решится что-нибудь делать, пока Флойд не начнет; а Флойд может вообще не начать, хотя здесь он самый опасный.

— Похоже на то, что это все чистая ошибка, — заметил Зеб, — ошибка, которая может очень дорого обойтись всем, кто в этом деле завязан. Я так думаю, было бы неплохо забыть обо всем, прямо здесь и сейчас.

Чарли Гант расхохотался.

— Когда мы тебя к стенке приперли? По-моему, это довольно глупое предложение!

— Сию минуту, — сказал Зеб, — никто на вас, ребята, не давит. Никто не выдавал ордера на арест кого-нибудь из вас. Но если сегодня что-то здесь случится, у каждого маршала и помощника на Территории будет только одна цель — отправить вас на виселицу.

— Да, ну? — сказал Чарли. — За нами и раньше гонялись!

— Федеральные маршалы? Которых граница штата не может остановить?

Не было смысла разговаривать с Чарли. В этой ситуации ключевая фигура — Флойд, как он решит, так и будет. У Зеба оставался один ход — обратиться прямо к Флойду, стать с ним лицом к лицу и разрушить все их планы. Они поймали медведя за хвост, и Зеб не собирался их отпускать. Если кто-то должен отпустить, так это они.

— Я бы сказал, Флойд, что мы тут все ввязались в историю, в которой кто-то может пострадать и никто ничего не выгадает — кроме Чарли, которому хочется, чтоб меня убили. Я буду рассматривать это как одолжение, если вы сейчас выйдете отсюда, сядете на коней и уедете.

Чарли снова рассмеялся.

А Флойд обдумывал его слова — Зеб это видел. Потом Флойд выплеснул остатки выпивки и поставил стакан на стойку.

— Я думаю, Зеб, это неплохая мысль, — спокойно сказал он. — Я думаю, это очень хорошая мысль.

Стул Чарли с грохотом полетел на пол.

— Флойд! — завопил он. — Ты что, рехнулся? Мы же его поймали! Он же у нас в руках!

— А кому он нужен? — спросил Флойд. — В следующий раз, Чарли, ты сам…

Зеб Ролингз застыл в ожидании. Он не решался отвести глаз от Кэда и Флойда, чтобы посмотреть, что делает Чарли; но в это мгновение Кэд Пиккет по чьему-то сигналу вдруг шагнул назад, и Чарли закричал:

— Кэд! Ты же сказал, что ты со мной!

И Кэд Пиккет выхватил револьвер.

Флойд закричал, но Зеб Ролингз начал действовать. Он схватил Флойда за руку, повернул и толкнул на Кэда — револьвер того выпалил в потолок.

Грохнул револьвер Чарли, пуля просвистела у Зеба над ухом, и тут он увидел, что Флойд поднимается с пола с револьвером в руке. Кэд Пиккет высвободился, его револьвер опускался, и Зеб выстрелил, всадил пулю в преступника, который был прямо у Флойда за спиной, и тогда Флойд тоже спустил курок и одновременно кинулся ему в ноги.

Зеб снова выстрелил, потом повернулся и быстро пустил пулю в Чарли, но тот отпрыгнул назад. Все это длилось какие-то секунды, но все равно Зеб запомнил на всю жизнь, какой был у Чарли вид, когда револьвер полыхнул прямо ему в лицо.

Потом Зеб ощутил удар пули, потом Флойд оказался на ногах и выстрелил в него. Между ними было едва десять футов, когда Зеб выстрелил. Две тяжелые пули сорок четвертого калибра опрокинули Флойда на спину. Зеб всадил обе пули прямо ему в сердце, стреляя в упор. Третий выстрел он послал в череп Флойду, а потом навел револьвер на Кэда.

— Нет! Не-е-ет! — закричал Пиккет.

Зеб повернулся, чтобы снова стрелять в Чарли.

Но Чарли Гант успел удрать — боковая дверь была распахнута настежь.

Вот так оно и кончилось. Пиккета он арестовал. Тот, хоть и был ранен, радовался, что остался жив.

А Флойд был мертв, и, Зеб Ролингз сожалел, что убил его, хоть он и был преступником, сожалел, потому что знал — это Чарли обманом вовлек собственного брата в перестрелку, которой тот вовсе не хотел.

Больше Чарли Ганта на Территории не видели, прошел слух, что он уехал в Монтану — но это было несколько лет назад.

Зеб Ролингз знал: нравится ему это или нет, но он повязан с Чарли Гантом до самой смерти, повязан ненавистью и злобой, засевшей в сердце Чарли.

И вот теперь Чарли вернулся, а Зеб Ролингз везет свою семью на уединенное ранчо, где он — по крайней мере, какое-то время — будет единственным работником.

И не было сомнений, что Чарли Гант это знает.

Глава двадцать вторая

Зеб Ролингз посмотрел на Джули, потом на Лилит.

— Я хочу, чтобы с этим было покончено, Лилит. Я не могу допустить, чтобы мои сыновья росли, постоянно ощущая нависшую над ними угрозу. Что-то в душе у Чарли Ганта постоянно гонит его и не дает покоя.

— А что будет с тобой? — настойчиво спросила Джули. — Что будет с тобой, Зеб Ролингз? Сейчас он оставил тебя в покое, он уехал из города. Мы тоже могли бы уехать, в любую минуту, но ты-то не хочешь уезжать.

— Мне сначала надо сделать кое-что, — тихо сказал он. — Мне придется сделать это, Джули.

— Бывали времена… времена, когда ты гонялся за кем-то, уезжал на недели, а то и на месяцы. Сколько раз случалось, что ты был ранен… как в то лето, когда тебя бросили умирать на Желтом Хребте. Ты бы и умер, если бы кто-то не проехал там случайно… Я никогда не жаловалась, Зеб. Я ничего не говорила. Это была твоя работа, и ты умел ее делать лучше, чем что другое. Но теперь — нет, это не твой город.

— Джули…

— Никто не просит тебя выступить против Чарли Ганта. Не ты сегодня должен охотиться на него. Мы можем уехать хоть сию минуту, а ты не хочешь… Мы могли бы позабыть обо всем этом, Зеб. Могли бы оставить все в прошлом. Мы можем уехать на ранчо, и там мальчики вырастут с чистой душой, не зная всей этой грязи. Времена меняются. Выгляни на улицу — ты увидишь, что теперь совсем мало людей носит револьверы, здесь, где раньше с ними ходили восемь человек из десяти. Лу Рэмси это уже понял. Подумай, Зеб. Неужели это так важно, чтобы именно ты ловил Ганта? Так важно?

— Да.

— Но почему? Потому что между вами старые счеты, которые вы никак не можете свести? Потому что когда-то он подстрелил тебя? Потому что ты думаешь, что не должен бросать дела, не закончив? Из-за твоей гордости, Зеб?

— Извини, Джули…

— Зеб! Опомнись! Я — твоя жена! Я — Джули, ты не забыл? Помнишь времена после нашей свадьбы в Солт-Лейк-Сити, когда ты работал на жиле Комсток? Помнишь пожар в Йеллоу-Джеке и Краун-Пойнте, когда ты часами помогал спасать людей? Разве меня там не было? Разве не была я прямо у устья шахты — варила кофе, держала наготове одеяла, когда ты выбирался наверх?.. Зеб! Так что же теперь?

— А теперь — Чарли Гант. Я заставил мальчиков пообешать, что они тебе не расскажут. Он сказал, что будет охотиться на нас, куда бы мы ни уехали… он намекнул, что сможет нанести мне удар через тебя, может быть — через мальчиков. Он сказал, что найдет нас… Я не могу оставить это просто так, Джули. Я не смогу никуда уехать с ранчо, потому что буду думать, что он заявится, пока меня нет. Он трус, Джули, и потому будет стараться нанести мне удар любым подлым способом… но он может меня достать только через вас… Кажется, я знаю, что он задумал, а если это так, то я сослужу службу закону.

Он резко повернулся и вышел за двери.

— Я думаю, нет на свете существа упрямее, чем мужчина с чувством чести, — сказала Лилит. — Клив был точно такой же.

И положила ладонь на руку Джули.

— Но ты не хуже меня знаешь, что на этот раз он прав; и поверь мне, так — лучше.

На улице затарахтела тележка, тонко позвякивала цепная постромка.

— По крайней мере, — добавила Лилит, — ты будешь ждать его не одна.

Откуда-то примчался Лайнус.

— А куда папа пошел?

— Вышел… ему надо уладить какое-то дело.

— Что-то случилось плохое? — Прескотт поднял глаза на мать. — Это Чарли Гант? Папа его не боится!

— В этом можешь быть уверен, — сказала Лилит. — Мальчики, а вы знаете какие-нибудь игры?

— Ты имеешь в виду, вроде как пятнашки и всякое такое? — спросил Лайнус.

— Или музыкальные стулья? — предположил Прескотт.

— Я имею в виду вроде как покер, — сказала Лилит.

— Покер?

— Пошли наверх, в комнату. Кажется, где-то завалялась у меня колода карт.

— Но мы никогда… мама нам не разрешает играть в карты.

— Это необходимая часть вашего образования, — резко сказала Лилит. — Мужчины, когда доходит до карт, совершенные идиоты, можете поверить женщине, которая была замужем за игроком. Но лучше знать, как это делается, потому что может прийти время, когда вам понадобятся такие знания… Ну, а попозже я вам покажу, как играют те, которые не хотят рисковать — я имею в виду людей, которые хотят исключить из игры случайность и сделать ее верным делом. Клив всегда играл честно, но он был обязан знать, как это делается, чтобы шулера не могли его надуть. По-моему, когда человек знает, что его могут надуть миллионом способов, это у него начисто отбивает охоту к картам. Ну, а теперь давайте сядем, и тетя Лилит покажет вам, как прячут карты в рукаве, что такое «жучок», «гладкий туз», «зеркало», «читатель» и «сдача второй» note 78… Прежде всего надо изучить вероятности. Знаешь, Лайнус, девяносто девять человек из ста, играющих в карты или бросающих кости, за всю свою жизнь так и не выучиваются правильно оценивать шансы. Это дает честному игроку преимущество. Если он умеет правильно оценить вероятность того, что в прикупе придет нужная карта или что он наберет нужные очки, то может выиграть.

— Тетя Лилит, — запротестовала Джули, — ты думаешь, это обязательно рассказывать им?

— Безусловно. А теперь помолчи, Джули, и дай возможность старой леди — о небеса, неужели у меня язык повернулся выговорить такое? — хоть раз вести себя так, как ей хочется… Так вот, ребята, почти все в жизни — это азартная игра. Возьмите, скажем, золотые шахты — мы на этом деле несколько раз делали состояние, и по крайней мере два из этих состояний ушли обратно в землю, когда мы вкладывали их в очередную шахту, пытаясь заработать еще… А я вам не говорила, где мы добыли последнее наше состояние? Из самой первой заявки, что у нас была… ее мне оставил в наследство человек, с которым я, бывало, беседовала, подбодряла и всякое такое. Так вот, он мне оставил эту заявку, мы с Кливом туда приехали — и обнаружили, что она выработана дочиста, ну, мы ее и бросили. А через несколько лет, когда мы разорились, Клив как-то подумал о ней, и вспомнил, что видел там точь-в-точь такую формацию пород, как в одной из лучших шахт на жиле Комсток… Когда мы в первый раз увидели этот участок, все искали золото — только о золоте они могли тогда думать, а на Комстоке все время лезла под ноги эта черная порода. В конце концов нашелся человек, который исследовал ее, и оказалось, что камень» который все проклинали и выбрасывали в отвалы, — это серебро! Ну, в общем, вспомнил Клив эту формацию, вспомнил, что в отвале была черная порода, и мы вернулись туда. Истратили все, что у нас оставалось, на бобы, солонину и маленький мешочек муки. Мы сами разрабатывали этот участок, надо было набрать достаточно руды для отправки. Клив. начал копать там, где заметил эту формацию, а потом нашел немного пороха, который остался от старых работ, и использовал его. Он набрасывал руду в тачку, а я ее вывозила наружу. Я вывозила по пятьдесят-шестьдесят тачек в день, готовила еду, стирала… но мы все-таки добыли черт знает сколько тонн этой руды и отправили ее. Конечно, это было серебро, и мы хорошо заработали!.. Ну, ладно, Лайнус, смотри сюда. Вот так надо держать колоду, чтобы сдавать снизу, а самую верхнюю карту выдвинь немного за край колоды, и сдвигай ее назад, когда вынимаешь нижнюю карту. И вот что еще запомни. Умный игрок никогда не выделывает никаких чудес с колодой — оставь это для фокусов. Это даже полезно — выглядеть этаким неуклюжим, вот так примерно…

* * *

Зеб Ролингз шагал вдоль широкого прохода между двумя рядами стойл в платной конюшне. Его фургон, нагруженный домашними пожитками, стоял перед одним из стойл. Зеб поднял крышку длинного, узкого ящика, привязанного к борту, и вытащил оттуда чехол с винтовкой. Вынул «Винчестер» из чехла и начал вставлять в магазин патроны.

В дверь у него за спиной вошел Лу Рэмси, и Зеб оглянулся на него.

— Я заберу у тебя эту винтовку, Зеб, — сказал Рэмси.

Зеб посмотрел на него, но не повернулся, чтобы отдать винтовку. Просто вставил в магазин очередной патрон.

— И твой револьвер тоже.

— Извини, Лу, но я не могу тебе подчиниться.

Лу Рэмси откинул полу пиджака и положил руку на рукоятку револьвера. А вторую руку протянул к Зебу.

Зеб показал на руку, сжимавшую револьвер.

— Я думал, ты больше не пользуешься этой штукой.

— Я ею воспользуюсь, если буду вынужден. И лучше б ты меня не заставлял ею воспользоваться.

— Лу, — тихо сказал Зеб, — сейчас я выйду отсюда, и эта винтовка будет со мной.

— Чтобы убить Гранта.

— Может быть… а, может, это я буду убит. Ты ведь именно так и думаешь, не правда ли, Лу? Что тут вопрос простой — или он, или я, чисто личное дело. Ну, оно может так обернуться. Если я осяду вместе с семьей, а он начнет на меня охотиться… а он точно начнет — он мне это почти что прямо сказал… Так оно и случится, если только я не остановлю его сегодня, не поймаю на горячем, прямо во время нарушения закона. Тогда это будет дело закона — убрать его подальше и надолго. Закона, Лу. Но без твоей помощи у меня мало шансов.

Лу медленно вытащил револьвер.

— Давай сначала винтовку.

Зеб протянул было к нему винтовку, но в последний миг резко взмахнул стволом. Удар пришелся Рэмси в висок, и он рухнул, как подкошенный.

Зеб быстро повернулся и вышел из конюшни.

Паровоз уже свистел, приближаясь к станции, и он не стал терять время.

Он знал, что ему надо сделать, и знал, как трудно будет сделать это в одиночку. Он купил билет и сел в поезд, как только тот остановился. Торопливо нашел свободное место, нырнул на сиденье и накрыл лицо газетой, как будто спит.

«Если Лу появится достаточно быстро, он меня остановит, и на этот раз я уже не удеру, у меня больше рука не поднимется оказывать сопротивление…»

Зеб ценил Лу очень высоко… и очень хорошо понимал, как ему трудно.

Он ждал с пересохшим горлом, ловя каждый звук в вагоне и снаружи, на платформе. Каждый торопливый шаг, каждое едва заметное движение заставляли его думать, что он раскрыт и в следующее мгновение газета будет сорвана с его лица.

Неожиданно вагон дернулся, паровоз пыхнул и выплюнул струю пара, большие ведущие колеса начали медленно поворачиваться. Он услышал топот бегущих ног по платформе, кто-то запрыгнул в поезд. Зеб остался там, где был, по-прежнему с накрытым лицом.

Колеса стучали все чаще; впереди пыхтел паровоз, постепенно набирая скорость… протяжно прозвучал свисток.

Только когда поезд набрал скорость, Зеб убрал газету и огляделся вокруг, разыскивая Рэмси или кого-нибудь из людей, которых он видел с Чарли Гантом.

Не меньше часа поезд будет пересекать дикую равнину с редкими выемками на тех участках, где линия прорезала холмы. Ни разу он не замедлит хода, не будет ни одного места, где грабители смогли бы остановить его.

Зеб вынул из кармана сигару и раскурил ее. Это была единственная роскошь, которую он себе позволял. Сел обратно на свое место и начал думать об участке железнодорожной линии, лежащем впереди. Он знал здесь каждый фут, и мысленно оценивал все возможные места…

Но, в конечном счете, не так уж важно, где они остановят поезд. Независимо от этого придется вступить в схватку с ними. Однако, более чем вероятно, что это случится в горах.

Поезд, как обычно, состоял из локомотива с тендером, багажного «экспрессного» вагона, одного пассажирского, двух открытых платформ и служебного вагона. Одна платформа была загружена свеженапиленными бревнами, вторая — бухтами колючей проволоки. На платформе с колючей проволокой находилась вспомогательная паровая машина — «донки» note 79.

Подошел проводник, чтобы забрать билет, Зеб поднял на него глаза.

— Сколько людей в служебном вагоне?

— Всего один. Тормозной кондуктор.

— Он вооружен?

— А зачем ему оружие?

Проводник взглянул на звезду у Зеба на жилете.

— Вы опасаетесь неприятностей?

Зеб Ролингз сел ровно.

— Да. Опасаюсь. Вы знаете, что везете?

— Конечно.

— Так вот, многие другие тоже знают. Слишком многие.

— Я не хочу, чтобы пострадали пассажиры.

— И я не хочу, да только защиты для них в этом вагоне никакой нет.

— Может, за спинками сидений? — предположил проводник.

Зеб глянул на него неодобрительно.

— Видно, что в вас никогда не стреляли из револьвера сорок четвертого калибра. Пуля запросто пробьет Спинки четырех, а то и пяти сидений, пока застрянет. А, может, и больше.

Он встал и медленно пошел по вагону, разглядывая каждого мужчину в поисках знакомых лиц. Конечно, с Грантом могли работать люди, которых Зеб никогда не видел, а не только те, которые встречали его на станции. Любой человек в поезде мог оказаться одним из них.

Зеб взял винтовку, прошел по вагону вперед и перебрался на площадку багажного вагона. Дверь была не заперта, он вошел внутрь — и увидел глядящий ему в лицо шестизарядный револьвер в умелой руке маршала Лу Рэмси. На голове у него была повязка. За спиной у него Зеб увидел Стовера, Клея и Симса.

— Ты уж прости, Лу.

— Ладно, — раздраженно ответил Рэмси, — в конце концов, это заставило меня оказаться здесь, разве не так?

Глава двадцать третья

Чарли Гант направился к лошадям и проверил копыта у каждой по очереди. Это были великолепные лошади, тщательно отобранные по резвости и выносливости, но главное — по резвости. При отходе первый бросок будет очень важен — чем больше расстояния смогут они оставить между собой и местом преступления, тем лучше.

Он спланировал каждую деталь ограбления с бесконечной тщательностью, и лошадей проверили в деле, чтобы узнать, чего* можно от них ожидать. Им предстоит сначала трехмильный бросок на полном скаку, потом полмили рысью, полмили шагом, а потом короткий рывок. Участок, где лошадям придется идти шагом, проходит по лесу, и всадники будут двигаться раздельно, хотя и в пределах видимости, а потом они сделают короткий рывок через открытое место до следующей рощицы.

Через час после начала отхода их будет ждать подстава — сменные лошади. Седла, которыми люди будут пользоваться на первом этапе, все ворованные, их бросят вместе с ворованными лошадьми. Пересев на других коней, они въедут в ручей и будут двигаться по воде чуть больше мили. Дно у ручья песчаное, серьезных препятствий по дороге нет. Такой маршрут заставит погоню потерять время на поиски места, где они выедут на берег, а выедут они по песчаной промоине, где от копыт останутся лишь углубления в песке, но не четкие следы, которые можно опознать. Выезжать из промоины они будут по отдельности, в разных местах, чтобы еще больше запутать погоню. Через три часа они снова сменят лошадей, на этот раз времени уже будет достаточно, чтобы перебросить седла.

На следующий день после ограбления, в полдень, они будут сидеть за обеденным столом на ранчо более чем в сотне миль от места преступления, да еще в другом штате, с друзьями, готовыми присягнуть, что они не покидали ближних окрестностей.

По всему маршруту есть несколько водопоев — некоторые из них известны одному только Ганту; раньше знали о них еще считанные индейцы, но они давным-давно умерли. Не зная этих водопоев, любая погоня провалится. В одном месте, где на некотором расстоянии водопоев не было, он приготовил тайники с водой, чтобы напоить коней.

План был защищен от всяких неожиданностей.

И теперь, сидя недалеко от путей, Гант снова повторил своим людям весь маршрут, чтобы быть уверенным, что каждый все понял. План безукоризненный; даже если не все пойдет, как намечено, если кого-то из них отрежут преследователи, ему просто надо будет воспользоваться другим укрытием, не менее надежным.

Каждый из пяти человек, отобранных им для участия в нападении на поезд, был в розыске за убийство.

— Если начнется стрельба, — инструктировал он их сейчас, — стреляйте так, чтобы убить. Если у кого-то соскользнет маска, убивайте каждого, кто окажется достаточно близко, чтобы увидеть лицо.

— А как насчет охраны?

— Охранника зовут Клей, в вагоне он будет один. Дверь в том конце вагона, что ближе к пассажирскому, будет заперта, а та, что со стороны тендера, будет еще и закрыта на засов. Скоба засова на той стороне, что обращена к пассажирскому вагону, поломана, и ее не починили. Ну, а дверной замок можно разнести одной пулей — так мы и войдем… А теперь запомните: когда мы доберемся до реки, переправляться будем ниже Каньона Пирамиды; как только окажемся на другой, стороне, обрежем канат и пустим паром по течению. Но я уверен, что мы оторвемся от погони задолго до этого.

— Так здорово звучит, что поверить страшно, — сказал с восхищением. Дженкс. — Ни разу не видел, чтоб дело было так тщательно спланировано.

— Поработаешь со мной, — коротко ответил Гант, — увидишь, у меня все дела так планируются.

Он выбрался из лощинки, где они ожидали, — еще раз посмотреть на железнодорожную линию. Завал из бревен и камней заставит машиниста остановить паровоз, тут они и окажутся в поезде, без всякого труда.

Он снова перебрал в уме каждый шаг, пытаясь найти слабое место, которое он мог пропустить раньше. Но слабых мест не нашлось.

Дженкс, Индеец, Чарли, Цыган Уэллс и Айк Филлмор уже работали с ним раньше. Новый человек только один — Лунд, но этот имел больше опыта, чем любой другой. Беспокоиться, было не о чем. Но тогда что же его тревожило?

Зеб Ролингз.

Этот человек приносил ему несчастье, самое черное невезение; каждый раз, когда их дорожки пересекались, дело оборачивалось скверно. Ролингз стал для него чистым наваждением, и его надо убить уже за это одно, даже если б не было никаких других причин.

Но сначала — его жену и детей.

Ролингз должен видеть, как они умирают, и знать, что ничего не может сделать, с ума сходить от собственного бессилия… Гант задумчиво перебирал людей, которые сейчас были с ним. Только Лунд и Индеец Чарли годятся, чтобы взять их с собой на это дело.

Он раздраженно сплюнул. Его зло брало, когда он вспоминал, какое испытал потрясение, когда на станции, едва повернувшись, увидел Зеба Ролингза. Он и понятия не имел, что тот в Аризоне, потому что после схватки в Богги-Депо уехал с Индейской Территории, отправился на север и несколько месяцев жил тихо, работая на железной дороге в Дакоте.

Гант сидел без дела в Джимтауне, крохотном городишке на Северной Тихоокеанской линии, когда к нему заявился Лунд и рассказал о перевозках золота. В Дедвуде их поджидал Дженкс, а Филлмора они подобрали в Шайенне по дороге на юг.

Они тщательно избегали всех знакомых мест и прибыли в Аризону с другой стороны, из Калифорнии, после того как съехались все вместе на маленьком ранчо, принадлежавшем Индейцу Чарли. Никто их не видел, никто не знал, кто они такие; и тут вдруг они наткнулись ни на кого другого, как на Ролингза…

Гант поднял глаза от завала и внимательно посмотрел на голые мрачные горы по другую сторону. Именно через эти горы им скоро ехать, потому что в полумиле отсюда они пересекут железнодорожную линию и углубятся в холмы.

Ролингз! Ганту никогда не забыть того дня в Богги-Депо, когда Ролингз стоял и стрелял так хладнокровно, будто в тире. Гант готов был поклясться, что никто — вообще никто на свете — не может опередить в стрельбе его брата. Ни Хардин, ни Хикок, ни Эллисон, ни один из них…

Он посмотрел на часы. Пора.

Вернулся к лагерю.

— Загасите костер и садитесь на лошадей.

Само ограбление обговаривать не было нужды, они уже это сто раз обсудили. Он повернулся к Филлмору.

— Ты только не забудь, Француз, перекрыть служебный вагон. И если тормозной кондуктор начнет дергаться, пристрели его на месте!

Где-то далеко засвистел паровоз.

Они сели на лошадей, проверили снаряжение. Чарли Гант двинулся впереди всех вниз по склону, к завалу.

Выемка здесь была узкая, и, устраивая завал, они постарались придать ему такой вид, будто сполз один из склонов выемки. Осматривая хаотичное нагромождение бревен и камней, Чарли Гант подумал, что вряд ли случайный взгляд заметит что-то подозрительное.

Он нервничал, хотя оснований для тревоги не было. Он спланировал это дело лучше, чем какое-нибудь из прежних, а его планы обычно срабатывали. Даже Флойд признавал, что никто не может планировать дела лучше его.

Флойд…

Что это он вспомнился сейчас? Ну, допустим, Чарли тогда остался бы и вмешался в перестрелку с Ролингзом. Мог бы он спасти Флойда, когда тот уже начал стрелять? Сейчас этого никак не узнаешь.

Все равно, неплохо бы, чтоб Флойд мог сейчас оказаться здесь. Он был парень стойкий… единственный, на кого всегда можно было рассчитывать и полагаться.

Но мог ли Флойд полагаться на тебя?

Непрошенный вопрос засел в мозгу, Чарли выругался и дернул поводья так, что лошадь встала на дыбы. Он успокоил ее, но на душе все равно осталось мерзко.

Он вытащил револьвер, проверил действие механизма и заряды. Оглянулся на остальных.

— Готовы? — спросил он.

— Готов!.. Конечно!.. А как же! — донеслись ответы.

Это ребята что надо. Но все равно, хотел бы он, чтобы Флойд оказался здесь…

Снова засвистел паровоз, он услышал далекий стук колес, который так сильно напоминал ему шум ветра в соснах, в большом лесу. Стук колес разносился по долине, докатывался почти до самых гор.

Может, было бы лучше устроить засаду подальше от города? А-а, все равно поездной бригаде и пассажирам придется расчищать пути, прежде чем поезд сможет ехать дальше, а на это уйдет много времени. И потом, это место дает возможность быстро отойти через долину. Конечно, отход Предстоит нелегкий… но надежный и достаточно безопасный, если они провернут все, как он запланировал.

Он их уведет, они исчезнут на несколько недель… а потом он навестит ранчо, куда собирается Ролингз. При этой мысли у него кровь закипела в жилах.

Снова засвистел паровоз.

Чарли Гант тронул коня и шагом поехал вперед, остальные последовали за ним.

Осталось всего минуты три или четыре.

Глава двадцать четвертая

В багажном вагоне было очень тихо и очень жарко. Зеб Ролингз поставил винтовку между ног и вытер ладони о штаны. Ожидание — это чистый ад. Вечно сидишь и психуешь…

Он чувствовал, что решающий момент надвигается — во рту пересохло, в животе — противное тошнотворное ощущение. Хватит. Пора уже с этим делом покончить раз и навсегда. Одному из них придется умереть. Чарли Гант — как бешеный пес, который грызет и кусает всех на своем пути в безумной жажде уничтожения.

«Лучше иметь дело со смелыми людьми, — подумал Зеб, — смелого человека я боюсь меньше, чем труса. У труса нет совести, он ни перед чем не остановится… Флойд. Гант — вот это был настоящий человек. Преступник, но превосходный человек во всем, надежный человек. С ним ты всегда твердо знал, чего можешь ожидать.»

Они вместе сражались против индейцев, вместе стреляли по остановленному стаду бизонов note 80, спали под одной бизоньей шкурой. Когда в Кастрюльной Рукоятке начинаются ветры, человек согласен на любое укрытие.

Если бы не влияние Чарли, то Флойд, возможно, никогда не стал бы преступником, да и так он, пожалуй, начинал скорее для забавы, а не всерьез. В те времена многие ковбои позволяли себе угнать несколько голов скота, чтобы было на что купить выпивку или продержаться тяжелую зиму.

На бизоньих пастбищах Зеб не раз делил костер с Флойдом Гантом — они никогда не дружили по-настоящему, но и никакой вражды друг к другу не ощущали. Между ними всегда существовало невысказанное напрямую соперничество, какое возникает между двумя людьми, почти равными в своем деле; в охоте на бизонов Флойд превосходил всех — кроме Зеба.

Но утверждать это безоговорочно Зеб не стал бы, если говорить всерьез. Уж слишком много тут зависит от везения. Ты можешь точно прицелиться, правильно учесть ветер — а бизон в этот момент поднимет голову, брыкнет ногой, отгоняя слепня, или просто перенесет вес на другую ногу. Достаточно, чтоб он перенес вес с одной передней ноги на другую, и пуля, вместо того чтобы пробить сердце или легкое, отскочит от лопатки или перебьет ногу. А бык с перебитой ногой может так взбудоражить все стадо, что рассчитывать на прицельный выстрел тебе уже не придется.

Если тебе удастся зайти против ветра, или так, чтобы он дул от стада к тебе, и если ты правильно выберешь момент, то сможешь остановить стадо и стрелять несколько часов… иногда. Они так и не приучаются бояться ружья, гром выстрелов для них ничего не значит. А в другой раз запах крови их вдруг встревожит, и тогда они удерут. А то еще раненый бизон, мечущийся из стороны в сторону, переполошит и спугнет стадо…

Зеб посмотрел на остальных.

— Жарко здесь, — сказал он.

Клей кивнул.

— Это уж точно. Мы вынуждены держать двери на замке.

— Где это будет, по-твоему? — неожиданно спросил Рэмси.

— Еще до Кингмена, уверен.

— А отходить, ты думаешь, они будут к Гуалапаи?

— Нет.

— С ними Индеец Чарли — он сам из Гуалапаи.

— Нет, не думаю. Гант сделает по-другому. Слишком он хитер, чтобы поступать, как все.

Паровоз засвистел.

— Прямо перед нами есть выемка, — озабоченно сказал Рэмси. — А Боулдер-Спринг совсем недалеко в горах, всего несколько миль.

Клей, помощник маршала, встал и направился в переднюю часть вагона. Поезд проходил плавный поворот, поэтому можно было увидеть путь впереди.

— Завал! — закричал он. — Там впереди завал!

— Мы сбавляем ход, — тревожно откликнулся Стовер.

Бросив винтовку, Зеб рванулся к дверям, выскочил наружу и взобрался на тендер, чтобы добраться до будки машиниста.

— Не останавливайся! — заорал он.

— Я не проеду через такой завал!

Зеб спрыгнул с тендера в будку.

— Открывай регулятор! — зарычал он. — На полный пар!

— Мы с рельсов сойдем!

У опушки кустарника рядом с путями Чарли Гант, не веря своим глазам, смотрел, как локомотив набирает скорость. Колеса молотили по рельсам.

— Вот дурак проклятый! — сказал он вслух.

Паровоз ударил в завал со страшным грохотом, камни, бревна и щебень полетели во все стороны. Удар был так силен, что Зеб и машинист покатились на пол. Зеб чуть не вывалился наружу, он едва удержался за поручень.

Щебенка была насыпана поверх бревен, уложенных поперек рельсов, а не между рельсами, и при ударе ее разбросало во все стороны. Паровоз остался на рельсах, но столкновение погасило скорость почти до полной остановки. Машинист, падая, отпустил ручку регулятора — может быть, и это способствовало замедлению хода.

— Отлично! — закричал Гант. — Налетай!

По будке застучали пули, одна ударила в уголь, обсыпав кабину мелкими осколками, как зарядом бекасиной дроби.

Зеб тщательно прицелился. Гант шел к путям, Зеб отлично видел его грудь. Но вдруг кто-то ударил его по руке, и пуля улетела в небо.

— Не будь дураком, Зеб! — сказал Рэмси. — Дай ему влезть в поезд! Ты хотел взять Ганта — так вот тебе случай поймать его на горячем!

Разъяренный Зеб хотел было обругать его, но тут же сообразил, что Рэмси прав. Если Гант будет убит не в поезде, то потом, когда все кончится, обязательно найдутся языки, болтающие, что он ухлопал Чарли Ганта просто так, ни за что ни про что, прикрываясь своей звездой маршала.

— Слушай! — Рэмси схватил его за руку. — Они забираются с хвоста, им придется пройти через открытые платформы, чтобы добраться сюда. Вот тут мы их и прихватим!

Они перебрались через кучу угля в тендере и бросились назад. В багажном вагоне Стовер, Клей и Симс ждали нападения с оружием наготове. Зеб и Рэмси перепрыгнули в тамбур пассажирского вагона и побежали в другой конец.

Кто-то из пассажиров схватил Зеба за руку.

— Что такое? Что там случилось?

— Оставайтесь на месте, — коротко бросил Зеб. — Попытка ограбления.

Какая-то женщина охнула, несколько мужчин вскочили на ноги.

— Сидеть, всем сидеть на месте! — приказал Рэмси. — А лучше ложитесь на пол.

Индеец, Лунд и Дженкс уже забрались в служебный вагон. Чарли Гант поднялся по ступенькам и нырнул в заднюю дверь.

— Все поднялись?

— Цыган на платформе с проволокой. А Французик остался с лошадьми.

— Хорошо! — Он резко повернулся к тормозному кондуктору, который стоял у стенки, бледный и испуганный. — А, ну, давай, тормози!

— Бесполезно. На таком ходу тормоз просто сгорит.

Гант свирепо ударил его револьвером, и кондуктор упал, как подкошенный. Чарли сунул револьвер в кобуру, схватился за маховик и завертел его. Колеса завизжали, но ход поезда не замедлился. От горящих тормозных колодок потянуло дымом.

— Ладно, заряжайте револьверы и двинули вперед! — Он посмотрел вперед, на прыгающие платформы. — До этого золота еще не близко!

С револьверами в руках они бросились вперед, перебиваясь через бухты колючей проволоки и бревна.

Зеб, Лу Рэмси и присоединившийся к ним Клей ждали внутри пассажирского вагона, а немногие пассажиры залегли на полу между сиденьями в переднем конце салона. Некоторые забаррикадировались чемоданами и постелям. Какая-то женщина с двумя маленькими детьми сидела на полу, прижимаясь к спинке сиденья, а на сиденье перед собой взгромоздила двухфутовой высоты тюк с постелью.

Гант перебрался через платформу с проволокой, чуть приотстав, чтобы Лунд и Индеец Чарли прошли первыми. Распахнув дверь, они кинулись внутрь — и были встречены залпом.

Индейца отбросило к стенке вагона, он сполз вниз. Лицо его исказила гримаса изумления и боли. Он принялся отчаянно палить из револьвера — так загнанная в угол гремучая змея кидается на все, что видит перед собой.

Лунд заметил направленные на него стволы за долю секунды до первого выстрела, бросился на пол и начал стрелять. Его первая пуля попала в Клея и наполовину развернула его. Клей попытался пустить в ход свой револьвер, и Лунд выстрелил снова, а потом вскочил на ноги. И увидел прямо перед собой глаза Зеба Ролингза.

Изрешеченный пулями, Лунд упал спиной на дверь. Она подалась под его весом, и он вывалился в тамбур.

— Ролингз! — шепнул он Ганту. — ТамРолингз!

Он закачался, схватился за тормозное колесо, однако не удержался и перевалился через ограждение площадки. Мгновение он еще цеплялся за опору, подняв кверху белое, залитое кровью лицо, но потом пальцы ослабли и заскользили.

Гант смотрел, заледенев от ужаса, на окровавленное, искаженное смертной мукой лицо, но тут пальцы Лунда разжались окончательно, и он полетел под грохочущие колеса. Раздался жуткий крик — а потом остался только стук колес…

Все это заняло едва секунду. В двери мелькнуло лицо Зеба, Гант выстрелил не целясь, впопыхах, и тут же прыгнул обратно на платформу.

Он схватился за бревна, почувствовал, как скользят пальцы по шершавой коре, но смог зацепиться. И с изумлением увидел, что оторвал ноготь, а из пальца течет кровь.

И вдруг его охватила паника. Здесь Ролингз! Это конец, смерть! Он отчаянно полез на бревна. Вскарабкался наверх, сел верхом на бревно, повернулся и выпустил все заряды из револьвера в дверной проем — а потом соскользнул вниз и пополз к платформе с колючей проволокой.

Цыган Уэллс, прикрывая его отход, стрелял из дверей служебного вагона, но Гант, оглянувшись назад, увидел, что Ролингз выскочил в дверь.

В панике Гант выстрелил снова; и только потом, пока полз дальше, оглядываясь со страхом, разглядел, что его пуля попала в трос, которым были связаны бревна, и надрезала его, почти перебила надвое.

Он не мог вспомнить, когда и где выбросил разряженный револьвер и вытащил второй. Он слышал, как приближается Зеб Ролингз, перелезая по бревнам, видел, как Цыган Уэллс пятится, чтобы укрыться в служебном вагоне. И тогда Гант ткнул ствол револьвера прямо в трос и выстрелил.

Туго натянутый проволочный трос лопнул со звоном, его конец просвистел мимо Ганта, как хлыст. Он спрыгнул на следующую платформу и полез через бухты проволоки. Он раздирал руки, рвал одежду о колючки, но не замечал ничего — он думал только о спасении.

И снова он с отчаянием глянул назад. Ролингз бежал по верху штабеля бревен, и на глазах у Ганта они начали расползаться и скатываться к краю платформы, когда поезд вписался в плавный поворот. И так же у него на глазах Ролингз исчез между бревнами… Гант ощутил, как рвется из груди дикий радостный вопль. С жестоким восторгом он все оглядывался назад, пробираясь по колючей проволоке.

Бревна не рассыпались полностью — их еще держал проволочный трос на переднем конце, но они разошлись гармошкой, одно опустилось вниз и почти чиркало по земле рядом с несущимся поездом.

Зеб Ролингз почувствовал, что проваливается, и изо всех сил пытался устоять на шершавых бревнах, расползающихся под ногами; но потом, удержанные передним тросом, они перестали двигаться.

Поезд вышел на крутую кривую, и тут конец бревна, свисающий наружу, попал между двумя большими камнями. Бревно жутко вывернулось и освободилось, чуть не столкнув платформу с рельсов. Платформа удержалась, но слабо закрепленный страховочный шкворень сцепки вылетел.

Поезд мчался по кривой на большой скорости, и под действием центробежной силы бревна поползли за борт платформы. Зеб почувствовал, как уходит у него из-под ног опора, завозился, высунулся из укрытия — и тут же пуля прорыла борозду в бревне рядом с ним. Бревна, цепляясь за землю, дергали платформу, сцепка не выдержала и расцепилась. Паровоз с багажным и пассажирским вагонами летел дальше по кривой, а платформы и служебный вагон замедлили ход, остановились, а потом медленно покатились обратно, под уклон.

Зеб услышал сзади страшный крик, потом донесся голос Рэмси:

— Стоп! Останови поезд! Сдай назад!

Еще одна пуля ударила в нескольких дюймах от головы Зеба, и он присел пониже за бревнами, перебросив револьвер в левую руку, чтобы поменьше высовываться.

И тут перед Гантом внезапно вспыхнула надежда. Зеб Ролингз оказался на платформе с бревнами, как в ловушке. Если и суждено Ганту когда-нибудь добраться до его шкуры, то сейчас этот миг настал. Чарли торопливо пробрался к вспомогательной паровой машине и спрятался за ней. Держа револьвер наготове, он выжидал удобного момента.

Зеб сидел на корточках между расползшимися бревнами, которые лишь частично прикрывали его. Чарли Гант затаился где-то там, то ли на платформе с колючей проволокой, то ли в служебном вагоне, но Зеб не решался поднять голову и посмотреть. Платформы и служебный вагон все еще скатывались под уклон — но не будет же этот уклон тянуться вечно… А там, вместе с Гантом, находится, по крайней мере, еще один бандит — Зеб видел, как он заскочил в тамбур служебного вагона.

Он ждал с револьвером в руке, готовый выстрелить при малейшей возможности.

И вдруг он услышал, как паровоз засвистел громче, и тут же в паровую машину со звоном ударила пуля.

Поезд… поезд сдает задним ходом! Лу Рэмси спешит на помощь!

Гант ждал, прячась за паровой машиной. Постепенно панический ужас покинул его. Надежда еще оставалась. Даже если не удастся добыть золото, можно убить Ролингза, а через несколько минут они снова окажутся на том месте, где Французик Филлмор ждет с лошадьми.

Вдруг в голове у него мелькнула неуместная, какая-то несообразная мысль: с чего этот вдруг человека по имени Айзек Филлмор стали называть Французиком?

Но тут в чугунный блок паровой машины ударила пуля, за ней вторая. Пусть себе развлекаются. Машину ничем не пробьешь, а ему надо просто подождать. Он влепит свою пулю в Ролингза… а после доберется до лошадей, и они ускачут прочь.

У Рэмси лошадей нет, и пока он найдет каких-нибудь, Гант уже переправится через реку Колорадо и углубится в пустыню, куда за ним никто не отважится последовать.

В ушах у него звучал перестук колес замедляющих ход вагонов. Ну, Чарли, сейчас ты уж не упустишь свой шанс! Страх исчез, улеглась паника. Зеб Ролингз теперь легкая добыча, сидячая утка…

Лу Рэмси стоял в пассажирском вагоне и смотрел наружу. Рядом с ним был Стовер. Клей, получивший две раны, полулежал на сиденье позади него, все еще с револьвером в руке — он не терял надежды выстрелить.

Рэмси показал на паровую машину. Ее удерживали на платформе четыре веревки. Маршал поднял револьвер, тщательно прицелился и выстрелил. Одна из веревок лопнула. Рэмси выстрелил еще раз — пуля надрезала вторую веревку.

Стовер поднял винтовку и устроился так, чтобы стрелять поточнее. Две части поезда медленно сближались. Теперь их разделяло всего несколько ярдов.

Зеб Ролингз ощутил вкус крови во рту. Где-то он разодрал губу, пока лазил по бревнам. Тут он заметил, что еще несколько бревен поползло вниз, и переложил револьвер обратно в правую руку. Вытащил из патронташа на поясе несколько патронов, открыл зарядную дверцу револьвера и начал выбрасывать стреляные гильзы, вставляя в барабан на их место новые патроны.

Платформы уже еле ползли; когда они вошли в поворот, пуля перебила последнюю веревку — и паровая машина заскользила по платформе вбок.

Гант сообразил, что остался без прикрытия, когда увидел, как из-за бревен поднимается Зеб Ролингз. Гант выстрелил быстро, безрассудно и спрыгнул на насыпь за платформой.

Зеб прыгнул следом, ноги у него подогнулись — и тут Гант выстрелил опять. Но Зеб поднялся, и на мгновение они замерли у путей лицом к лицу.

Какую-то секунду они смотрели друг на друга поверх револьверов — и тут же оба выстрелили, одновременно. Зеб почувствовал удар пули, но устоял и выстрелил снова.

Гант как будто дернулся, а потом встретился глазами с Зебом — и в беспамятстве бросился бежать, хватаясь за камни, падая и переворачиваясь. Он пробирался между камней, а Зеб преследовал его, и когда Гант выпрямился и выстрелил, Зеб выстрелил в ответ. Гант рухнул наземь.

Зеб хладнокровно выбросил из барабана стреляные гильзы и перезарядил револьвер, стоя с непокрытой головой под палящим солнцем. Он ощутил резкий. запах порохового дыма, вкус крови во рту, почувствовал, что им овладевает страшная слабость от ран — первый шок уже начал отходить. Он знал, что ранен, ранен тяжело, но у него было дело, которое надо закончить немедленно.

Он шагнул вперед — и упал. Что-то не в порядке с ногой. Зеб ухватился за камень и сумел на мгновение подняться. Гант, казалось, исчез.

Нет… вот он, левее.

Зеб Ролингз с усилием повернулся, услышал, как рядом с ним расплющилась о скалу пуля, поднял револьвер и нажал на спусковой крючок. Револьвер подпрыгнул у него в руке, но он увидел, как на рубашке у Ганта расцвел красный цветок.

Зеб, хромая, сделал еще шаг вперед и снова вскинул револьвер.

Гант исчез среди камней, не дальше чем в двадцати футах от него. Зеб снова двинулся вперед, и тут все как будто полыхнуло перед ним ярким горячим светом, и он упал вперед, ударившись о песок приоткрытым ртом.

Он попытался закрыть рот, но во рту было полно песка. Он стиснул револьвер покрепче и перекатился на спину, выплевывая песок. Палящее солнце било в лицо, в глаза.

И вдруг над ним выросла темная фигура. Это был Чарли Гант, окровавленный, дикий, безумный… но он стоял на ногах.

Он посмотрел на Ролингза сверху внизу и в глазах у него появился странный огонек.

— Не повезло, — пробормотал он. — Всегда тебе со мной не везло. Каждый раз…

Его слова умолкли, и Зеб Ролингз чудовищным усилием сумел приподнять правую руку, когда Гант начал наводить на него револьвер.

Ролингз повернул ствол вверх и выстрелил… еще раз, еще, еще…

Он чувствовал, как подпрыгивает револьвер в руке, хотя не слышал выстрелов, потому что в ушах стоял страшный рев. Он ощутил, как что-то свалилось на него, а потом в револьвере кончились патроны, и его как будто придавила к земле страшная тяжесть.

Он слышал, как кто-то спросил:

— Он мертвый?

А кто-то другой ответил:

— Не знаю… но Чарли Гант уж точно мертвый.

Глава двадцать пятая

Когда Зеб Ролингз спустился по лестнице, перед гостиницей стоял запряженный фургон. Он шел очень медленно, потому что его до сих пор пошатывало при ходьбе, но было так приятно выйти наружу, на яркое утреннее солнце. Он стоял неподвижно, просто впитывая всем телом тепло.

Сошли вниз тетя Лилит и Джули, обе в элегантных дорожных костюмах — тетя Лилит в сером, скроенном на заказ, а Джули в чем-то, перешитом из нарядов Лилит. Зеб смотрел на них с восхищением. Двух таких красивых женщин вместе ни один человек в жизни не видел.

Джули шагнула в сторону и придержала двери перед Стовером, который нес на спине сундук тети Лил. Он осторожно опустил сундук на дно фургона и продвинул на нужное место, а потом пошел обратно за остальным багажом. Да, тетя Лил была далеко не девочка, но мужчины все еще из кожи вон лезли, чтобы сделать для нее что-нибудь приятное.

— Спасибо, Стовер, — сказал Зеб. — Очень любезно с твоей стороны, что ты помог.

— Если б ты попробовал сам управиться с этим сундуком, — сказал Стовер, — так у тебя, небось, снова раны открылись.

— А почему мы уезжаем так рано, па? — спросил Лайнус.

— У нас впереди дальняя дорога, Лайнус, но нам предстоит самое лучшее путешествие, какое человеку доводится совершить в жизни.

— Как это?

— Ну, ведь мы же едем домой! Если бы ты жил без дома столько, сколько я, сынок, ты бы знал, какая музыка звучит в этом слове.

Зеб помог взобраться на сиденье фургона Джули, потом Лилит. Мальчики залезли сзади и устроились вместе с сестренкой тут же за сиденьем, на кучке сена, накрытой одеялами.

Зеб не сразу решился подняться в фургон, и Джули постаралась этого не заметить. Раны выкачали из него всю силу, он сейчас был куда слабее, чем хотел бы показать… но когда они окажутся на ранчо, где полно солнца, свежего воздуха и коричневых бобов, он быстро оправится.

Зеб тронул лошадь и повернул фургон к выезду на улицу.

Стовер поднял шляпу.

— Счастливо, ребята! Буду ехать через ваши края — обязательно загляну.

— Обязательно, — сказала Джули.

Фургон прокатился вниз по пыльной улице, мимо спящих домов, а потом выехал на дорогу из города, проложенную по склону длинной двойной петлей.

Сэм бежал легко, как будто не замечая, что везет фургон. На гребне холма Зеб натянул вожжи, чтобы дать коню перевести дух, и посмотрел обратно на городок. Из нескольких труб поднимались дымки, а перед гостиницей как будто возникла какая-то суета. Несколько всадников собрались на улице, подъезжали и другие.

— Интересно, что это там внизу делается? — задумчиво сказал он. — Ну, я бы…

— Что бы там ни делалось, — твердо сказала Джули, — тебя это совершенно не касается!

Зеб еще раз оглянулся назад, потом крикнул Сэму, и тот тронул повозку, взяв с места легким шагом.

Внезапно позади дробно загрохотали копыта, и Зеб, потянувшись за «Винчестером», сделал слишком резкое движение; от боли у него перекосилось лицо.

Добрых две дюжины всадников догнали их и окружили фургон. Вперед выехал Рэмси и сказал с улыбкой:

— Могли бы и сказать нам, что уезжаете.

— А что случилось?

— Ну, наш городской люд считает, что ты нам тут устроил единственное развлечение за много месяцев. Ведь это же событие, о котором можно поорать… которое можно отпраздновать. Ты уничтожил банду Чарли Ганта, и наш город теперь закрыт для преступников раз и навсегда — и это сделал ты!

— Да ну, не болтай, Лу! Ничего я…

— Мы тут тебе привезли подарок, Зеб. Кое-что, чтоб ты взял с собой на память. Ребята скинулись…

Он снял с седла ружейный чехол, новенький кожаный чехол ручной работы, и вынул из него «Винчестер» образца семьдесят шестого года, с гравированной табличкой. На ней были выложены золотом слова:

«С БЛАГОДАРНОСТЬЮ

ОТ ГОРНОРУДНОЙ КОМПАНИИ

И ГОРОЖАН ГОЛД-СИТИ»

Это было великолепное оружие. Приняв его, Зеб никак не мог успокоиться, все вертел в руках и вскидывал к плечу.

— Ну, спасибо, ребята, — тихо сказал он. — Огромное спасибо.

Всадники давно повернули обратно, но вызванное этими проводами настроение не проходило.

— Приятно, все-таки, — сказал Зеб.

— Тебя уважают, — тихо ответила Джули. — Может, не так уж у нас много богатства, но ты — уважаемый человек.

— Па, а до ранчо далеко? — спросил Лайнус.

— Еще один поворот, а потом вон через ту долину. Увидишь, следи за дорогой.

Лайнус начал мурлыкать мелодию «Дома на лугу», и Лилит, захваченная воспоминаниями, запела вместе с ним — а остальные подхватили:

Идем! Идем! По чудесной земле,

С надеждой в сердцах,

И с силой в руках…

Ее голос звучал громко, мощно, как давным-давно голос старого Зебулона на берегу Эри-канала.

Зеб рассмеялся:

— Ну, мальчики, вам придется петь погромче, чтобы держаться вровень с тетей Лилит!

— Я пела эту песню много-много лет назад, когда мы отправлялись в путь по Эри-каналу… И по всему каналу люди подхватывали:

Туда, туда, едем вдаль со мной,

Где буйные травы,

Где ветер шальной…

Туда, туда, едем вдаль со мной,

Мы построим там дом на лугу…

— Н-но-о, веселей, Сэм, — прикрикнул Зеб Ролингз. — Мы едем домой!..

Луис Ламур Калифорнийцы

Моему очень хорошему другу, Маури Грашину

Глава 1

Эйлин Малкерин остановилась у порога своего дома на ранчо в горах Малибу и устремила взгляд на извилистую тропу, убегавшую вдаль среди поросших кустарником холмов, усеянных огромными валунами и глыбами песчаника, туда, где почти у самого горизонта виднелась синяя полоска моря.

Вдоль фасада ее небольшого из необожженного кирпича домика под пологой крышей тянулась длинная веранда, на которую от угла до угла выходили дверь и два окна, сохранившие все признаки того, что в свое время предпринимались попытки сделать их побольше, чем задумывалось изначально. Два больших котла с водой, которая всегда оставалась холодной благодаря ветрам и постоянной тени на веранде, висели на цепях, прикрепленных к балкам. Ковшик, сделанный из тыквы, пристроился возле них на стене.

Слева, примерно в полутора сотнях футов от хозяйского дома, размещался загон, обнесенный забором из жердей. Рядом с ним — хлев под односкатной крышей и поилка для скота — деревянный желоб, сколоченный из неструганных досок.

В тенистом дворике перед домом росли две сикоморы, одна из них старая и раскидистая. У крыльца и чуть поодаль тянулись к солнцу несколько тополей. За домом поднималась дубовая рощица.

Мать двоих взрослых сыновей, Эйлин Малкерин выглядела очень молодо для своих лет, и незнакомец мог бы запросто принять эту поразительно красивую женщину за их сестру. Она была рождена ирландкой, и оставалась ею даже здесь, в Калифорнии.

— Ну что, Майкл, они уже едут? — спросила Эйлин сына.

— Еще нет.

— Скоро появятся, можешь не сомневаться. Зеке Вустон с нетерпением дожидался этого дня, с тех самых пор, когда твой отец прошелся по нему кнутом за то, что он ударил его лошадь.

— Зеке хитер… и опасен.

— Знаю. Но больше всего меня поразила записка Вальдеса. Я с самого начала подозревала, что сделка с ним принесет одни неприятности…

— Не вини Вальдеса. Он ведь не знал Вустона так, как мы, а времена настали тяжелые, ему понадобились деньги.

— Я его ни виню. Он неплохой человек, но наивный, привык видеть в людях только хорошее, слишком верит в мирскую добродетель.

Они стояли рядом в лучах полуденного солнца, глядя на дорогу. Эйлин Малкерин и ее сын Майкл, одетый в коричневую монашескую рясу.

— Жаль, что с нами сейчас нет Шона, — вздохнула она.

— И мне тоже.

— Он весь в отца, — продолжала она. — Ты, конечно, тоже на него похож. Но Шон взял бы на себя то, что для тебя, священнослужителя, может оказаться занятием неподобающим.

Он покачал головой.

— Уж не подумываешь ли ты случайно прибегнуть к оружию? Ни к чему хорошему это не приведет. Закон на их стороне.

— Шон обязательно придумал бы что-нибудь.

— Что тут еще придумаешь? Мы с Уином Стэндишем оба , ломали голову, но если у тебя нет денег…

— У меня их нет.

— Тогда они заберут ранчо. Давай прикинем, как быть дальше, куда тебе отправиться.

— Это мой дом. Ранчо пожаловано твоему отцу самим presidentу note 1 за службу в мексиканской армии. Я не позволю его у нас отобрать.

— Господи, тот президент уже умер. И я очень сомневаюсь, что нынешний вообще знает о нашем существовании. Мы с Уином написали ему, но ответа так и не пришло.

— А уж губернатор… Мичелторена на их стороне, он не за нас. Вот если бы Альварадо…

— Но он же никто!

— Согласна. Его отстранили от дел.

— Вустон на нас не остановится. Он слишком жаден. Ему захочется прибрать к рукам и другие участки вдоль побережья.

— А ты, случайно, не знаешь, зачем ему так понадобилась наша земля?

— Так он же контрабандист. Ему нужна Райская бухта, чтобы под покровом ночи вершить там свои неблаговидные делишки.

— Вряд ли дело только в этом. Он наверняка слышал истории о золоте.

Майкл взглянул на мать:

— Слушай, если это золото на самом деле существует, то почему же мы тогда сидим без гроша?

Она развела руками:

— О том месте знал только твой отец. Но он умер, так и не успев никому ничего рассказать.

— Но может, как-то в разговоре он намекнул, где оно находится?

— Нет… ничего не говорил. Уезжал из дому на несколько дней и пропадал где-то в пустыне. Мне так кажется. Никогда не повторял свой маршрут… каждый раз выбирал новую дорогу. Точно знаю одно — место, откуда он всегда приезжал с золотом, находится к северу отсюда. Я говорю «всегда», но вообще-то за все время он возвращался с сокровищем только дважды.

— Тогда куда же он так часто ездил?

— Он путешествовал. Твой отец двадцать с лишним лет отслужил в мексиканской армии. Благодаря большим способностям к языкам мог запросто объясниться почти с любым индейцем. У него повсюду были друзья.

Ты же сам знаешь, калифорнийцы в основном предпочитают не покидать пределов своих миссий или поселений. Они привыкли к жизни в обществе и не способны на какое-либо безрассудство. Но Хайме другой. Он любил эти горы и пустыни и мог на несколько дней исчезнуть из дому и отправиться в дальний путь лишь ради того, чтобы побывать в каком-нибудь еще не известном ему каньоне или же проехать по обнаруженной им в глуши древней тропе. Это так, мы часто отправлялись туда вместе с ним. Погоди-ка… я и в самом деле начинаю кое-что припоминать…

— Что же?

— Когда он возвращался с золотом, то, рассказывая о своем путешествии, упоминал, что дорога туда очень тяжелая… лошадей замучили… что-то в этом роде. И всегда говорил «мы». Значит, с ним ездил еще кто-то.

— Монтеро?

— Нет, Хесуса он оставлял дома. Твой отец очень доверял ему, потому что в свое время Хесус служил сержантом в той, старой, армии, когда он сам был в ней полковником. Нет, скорее всего, это был кто-то еще, о ком мы ничего не знаем.

— Гляди! — Майкл вскочил на ноги, указывая на далекое облачко пыли над дорогой.

— Это Уин. Даже когда твой кузен куда-либо очень сильно торопится, он выезжает словно генерал на параде.

Эйлин Малкерин положила руку на плечо Майклу.

— Ты замечательный сын, дорогой, хотя иногда я все же жалею о том, что тебе пришло в голову стать монахом. Так ловко управлялся с лассо и ружьем!

— Спасибо отцу, он научил. Я очень его любил. Он был таким хорошим!

Она улыбнулась:

— Да уж! Прекрасный, честный, прямодушный человек. Я помню тот день, когда впервые увидела его. На нем была форма. Он выглядел таким сильным, уверенным в себе, и мне показался самым настоящим идальго, хотя позже выяснилось, что наполовину в нем текла ирландская кровь. В то время он только-только возвратился из Чиуауа, после похода против апачей, а я приплыла на корабле из Ирландии.

У пристани ждал дилижанс, в нем мне предстояло добраться до дома моего дядюшки. Я разглядывала его, стоя на палубе у поручней. Случилось так, что Хайме оказался там в то же время по какому-то своему военному делу.

— И твои золотые волосы так же сияли на солнце?

— А что я могла с ними поделать? Остричь и спрятать в сундук? Конечно же на мою рыжую копну он обратил внимание.

— Отец мне рассказывал об этом, когда мы с ним вместе ехали куда-то. Его так поразила твоя красота, что он едва не упал с лошади.

— Неправда. Он никогда в жизни не падал с лошади, ни при каких обстоятельствах. А тогда… мы увидели друг друга… А потом он снял с головы шляпу и, держа ее в руке, подошел ко мне, чтобы помочь сесть в дилижанс. Он был очень галантным кавалером.

— Как Шон.

— Как вы оба. И ты, Майкл, и Шон — вы похожи на своего отца, и я считаю, что это наивысшая похвала вам.

Во двор ранчо верхом на запыленном коне въехал Уин Стэндиш — серьезный юноша среднего роста и плотного телосложения. Выглядел он так, как и подобает человеку его положения — молодому бизнесмену, только-только начинающему приобретать известность в своих кругах.

— Они едут сюда, сеньора. Остановить их оказалось не в моих силах. Они даже разговаривать со мной не стали, и к тому же закон на их стороне.

— Ну и пусть приезжают.

Вдали показались три всадника.

— Они ничего не получат. Ничего.

— До стрельбы дело доводить нельзя, — предупредил Майкл. — Я не потерплю никакого насилия.

— И я тоже, — добавил Уин.

— Так вы что же, предлагаете мне смириться и разом лишиться всего?

— Ничего не поделаешь, сеньора. Они сильнее нас, и тем более что придраться не к чему, все по закону. Вы должны им деньги, и пришло время возвращать долги.

— Да, но только это ранчо наше, и оно останется за нами. Однажды я уже пережила потерю родного дома, тогда мне пришлось уехать из Ирландии, и я никому не позволю снова выставить меня из собственного гнезда.

Подъезжая к дому, всадники придержали своих коней. Совершенно очевидно, что они ожидали неприятностей и заранее подготовились к недружелюбной встрече.

Зеке Вустон, крупный, неопрятный мужчина, всего несколько лет назад перебрался в Калифорнию из Панамы, где оказался замешан сразу в нескольких весьма сомнительных предприятиях. Первым делом он постарался войти в доверие к капитану Нику Беллу, известному во всей округе авантюристу, которого Мичелторена назначил командовать местным гарнизоном. Сам Мичелторена, человек нерешительный, дал своим солдатам полную свободу действий во всем, чем те не преминули тут же воспользоваться, поняв ее на свой лад как возможность грабить местных жителей, устраивать бесконечные пьянки и кутежи, а также совершенно безнаказанно по любому поводу и без повода палить из ружей. От Мексики до Калифорнии далеко, желающих отправиться туда на военную службу всегда не хватало, поэтому приходилось то и дело открывать ворота тюрем, и армия, перебброшенная на север, в Калифорнию, состояла по большей части из отъявленных преступников.

Худой как хлыст Хорхе Фернандес, приехавший вместе с Вустоном, прославился на всю округу беспощадной жестокостью в обращении с лошадьми, индейцами и женщинами. Заядлый картежник Томас Александр, хозяин салуна на дороге, ведущей к Лос-Анджелесу, промышлял контрабандой и вообще снискал себе дурную славу «плохого парня». Ходили слухи, что он якобы водил дружбу со многими из негодяев, объявленными вне закона и теперь скрывавшимися от правосудия в каньонах среди гор Санта-Моники.

Вустон собрался было слезть с лошади.

— Вам незачем себя утруждать, — решительно остановила его Эйлин. — Если у вас есть ко мне дело, изложите его и так.

— Но, сеньора, мы проделали долгий путь, так что если…

— Двери моего дома всегда открыты для друзей и путников. Вы же ни к тем и ни к другим не относитесь.

— Так вот, значит, как? Ну ладно… Буду предельно краток. Или вы сегодня же все сполна мне выплачиваете, или же завтра убираетесь отсюда ко всем чертям. Если уйдете сейчас же, то еще сможете забрать лошадей и свои пожитки. А проторчите до утра — пеняйте на себя: не получите ни черта.

— Мы заплатим.

— Чем, интересно знать? Уж не сгоревшим ли зерном? У вас ничего нет, а из ничего нельзя сделать что-то.

Зеке Вустон склонился к луке седла.

— Мэм, утром я вернусь и приведу своих людей. Если вы не соизволите к тому времени убраться добровольно, мы вас просто вышвырнем вон. — Он криво усмехнулся. — И мне наплевать, мэм, что станет с вами. Я просто оставлю вас своим людям, а уж они разберутся с вами по-свойски.

— И вы называете этот сброд людьми?

Всадники развернули лошадей и убрались со двора.

Уин Стэндиш обеспокоенно глядел им вслед.

— Боюсь, сеньора, вы их только разозлили.

— Но зато мы выиграли время, еще совсем немного времени.

— А о золоте вы ничего не знаете?

— Это тайна Хайме, которую он унес с собой в могилу.

— Я готов поговорить с Пио, — робко предложил Уин после некоторого молчания, — но он сам никакой власти не имеет, к тому же у него полно своих проблем. У них с губернатором очень разные взгляды на жизнь.

— Пио, он и есть только Пио. Хороший человек, я бы даже сказала, очень хороший человек… наш друг. Но только в данный момент враги оказались сильнее нас.

Эйлин бросила взгляд в сторону моря. Отсюда, с веранды, ей открывался вдали лишь узкий треугольник синей воды. Наверное, над волнами парят белые чайки, а на песке валяются бревна и деревянные обломки, выброшенные на берег прибоем. Ей нравилось бродить по мокрому песку сразу же после того, как схлынет волна, вспоминая о том, как когда-то они вместе с Хайме ходили по берегу босиком. Теперь она, сеньора, уже не могла позволить себе подобной вольности и все же мечтала о том дне, когда снова, как когда-то в юности, пройдет босиком по мокрому песку у самого края прибоя.

— Вот приедет Шон… — сказала она наконец. — Уж он-то обязательно что-нибудь придумает.

— Если бы тут был какой-то выход, то мы и сами до него додумались бы, — заметил Уин не без некоторого раздражения. — Боюсь, что земля здесь вам больше не принадлежит.

Мысль об этом внезапно показалась ей невыносимой. Развернувшись, она ушла в дом, чувствуя, как на глаза наворачиваются горькие слезы обиды. Интересно, сколько уже времени прошло с того дня, когда она в последний раз позволяла себе расплакаться?

Плотно сжав губы, Эйлин остановилась на минуту, оглядываясь по сторонам.

Как пуста эта комната! Совсем не похожа на то жилище, которое она оставила в Ирландии! Здесь всю мебель приходилось либо мастерить своими силами, либо завозить морем, на корабле, что делало подобные приобретения безмерно дорогими.

В гостиной стояли большой стол, диван с обивкой из коровьей шкуры, два больших кресла, подбитых медными гвоздями, да придвинутый к стене большой сундук. Пол устилал большой домотканный ковер. Над каминной полкой скрещены алебарды. Их Хайме нашел в одном из каньонов, где они пролежали с незапамятных времен, словно сувениры в память о неизвестном сражении, оброненные его участниками в пылу битвы.

Брат Майкл пришел в гостиную следом за матерью и сел в кресло. Трудно было догадаться, что под его мешковатым монашеским одеянием скрываются мощные мускулы. Он обратился к религии довольно неожиданно для всех, успев прежде снискать себе славу решительного и отчаянного молодого повесы. Объяснений этому поступку от него так и не последовало, а в душу к нему никто лезть не стал. Придет время, он все расскажет им, но только когда сам того захочет.

— Нужно хорошенько подумать, сеньора. Должны же остаться какие-то воспоминания, нечто такое, что могло бы послужить ключом к разгадке. Возьми карандаш, бумагу и постарайся записать все, что удастся вспомнить. Записи помогут тебе восстановить в памяти цепь событий, а там может оказаться и ключ. Вдруг всплывет какое-то одно-единственное слово, сказанное им по возвращении… Сейчас важно все что угодно.

Уин Стэндиш устроился в другом кресле.

— Сеньора, я уже обо всем передумал. У вас много скота, лошадей, но то и другое здесь есть у всех. Рынка сбыта нет, спрос только на кожи. Продать ранчо тоже не реально, даже если бы за ним не числилось долгов. Последний раз за угодья платили только по десять центов с акра… земля ничего не стоит.

— Если бы не пожар, — сокрушенно воскликнул брат Майкл, — мы бы выкрутились. Сеньора была права, когда решила посеять пшеницу.

— Но вам пришлось залезть в долги, чтобы купить семена, — заметил Уин.

Эйлин Малкерин вздохнула:

— Что было, то прошло. Что сделано, то сделано. Затея с пшеницей и в самом деле оправдала бы себя: росла она замечательно. Она принесла бы нам небывалый доход… если бы не пожар.

Брат Майкл махнул рукой, будто желая отогнать грустные мысли.

— Дважды отец уходил в горы за золотом, и оба раза его находил. Он, несомненно, знал, куда идти… по крайней мере во второй раз.

— Мы всегда жили небогато. Первый раз он отправился туда, когда родился ты, Майкл. Времена были тяжелые, мы очень нуждались. И тогда твой отец оседлал коня, взял двух лошадей — вьючную и еще одну под седло…

— Лишнюю лошадь? Для кого-то еще?

— Кто знает? Может быть, просто запасную, чтобы время от времени пересаживаться на нее самому, давая отдых своему коню.

— А еды сколько взял? На день? На три?

— Я бы сказала, что той провизии хватило бы на неделю. Вообще-то ему требовалось еще больше, но он собирался охотиться. Хайме обычно добывал мясо на охоте.

— Значит, неделя пути?

— Если бы я только мог хоть что-то для вас сделать! — воскликнул Уин. — Я уже занял деньги на магазин. Но может быть, все-таки…

— Ты и так уже сделал для нас более чем достаточно.

Она посмотрела в окно, на залитый ярким солнцем дворик перед домом. Шел 1844 год. В то время разжиться деньгами в Калифорнии было весьма нелегко. Здесь всем вдоволь хватало еды: хорошего мяса, гороха — короче, всего необходимого для жизни, но вот с наличными обстояло совсем иначе. Казалось, что все находились примерно в одинаковом положении, и вот случилась беда…

Она вспомнила, как они впервые приехали сюда, в тихое местечко в горах Малибу. Почти голые пустынные холмы вокруг так разительно отличались от зеленых холмов далекой, милой ее сердцу Ирландии. Пейзаж скорее навевал на нее воспоминания об Испании.

Бежав из Ирландии, семья перебралась во Францию на корабле контрабандиста, где и задержалась на несколько месяцев. Потом отец отправился в Испанию, наказав домочадцам следовать за ним.

Он участвовал в тайном заговоре против британского правительства. Но заговор был раскрыт. Один англичанин, весьма дружелюбно настроенный к ее отцу, предупредил его, и тот незамедлительно покинул страну. После смерти отца Эйлин из Испании перебралась в Мексику, где и поселилась в доме тетушки и ее мужа. Здесь она познакомилась с Хайме.

Всем сердцем полюбила она эти пустынные берега, где на отмелях грелись на солнце морские львы; огромные медведи, обитавшие среди холмов, приводили ее в восторг.

Полковник Малкерин обожал охоту, хотя убивал животных лишь ради мяса. Среди поселенцев таких любителей встречалось немного, как и смельчаков, рисковавших отправляться в горы. Поэтому Хайме зачастую брал с собой жену, которая полностью разделяла его взгляды на сей предмет.

Во время своих странствий по холмам они нередко общались с индейцами, которые иногда выходили даже на побережье. В большинстве случаев это были индейцы-чумаши — проворные, смышленые люди, чьи окрашенные в красный цвет лодки курсировали между прибрежными островами, принимая на борт до двадцати человек за раз. Вообще-то далеко не все из них имели отношение к чумашам, но так называлось одно из индейских племен, некогда населявшее остров Сан-Мигель. С его представителями столкнулись впервые объявившиеся в этих краях белые люди. Вскоре название стали употреблять применительно ко всем местным индейцам.

— Мы сразу поняли, что это местечко — как раз то, что нам нужно, — сказала она, немного помолчав. — Именно то, что нужно. Оба догадались…

Ветер тихонько зашелестел листьями тополей, пробираясь сквозь кроны деревьев, и Эйлин снова посмотрела через открытую дверь вдаль, где виднелась полоска синей воды.

— Когда мы жили в Ирландии, самыми большими городами для меня являлись Дублин и Корк, но затем Господь дал мне увидеть своими глазами и Париж, и Марсель, и Мадрид, и Кордову, и Мехико. Когда мы с Хайме поженились и сам presidente выдал ему дарственную на эти земли, я знала, что здесь будет наш дом.

С индейцами мы ладили. Они очень осторожны и необщительны, но всегда отвечали, когда мы первые заговаривали с ними. Однажды наша повозка догнала на дороге группу индейцев, направлявшихся за дегтем. Мы предложили подвезти их туда, а потом доставили обратно вместе с дегтем, которым они обычно конопатили днища своих лодок.

С тех пор наши отношения стали по-настоящему дружескими. Очень часто индейцы снабжали нас рыбой, а Хайме делился с ними олениной. Примерно тогда же в индейском лагере на побережье мы познакомились с Хуаном.

— С Хуаном? — Майкл задумался. — А кто он такой? Что-то я его не помню…

— Это случилось еще до твоего рождения. Мы с Хайме привезли индейцам мясо, а потом разговаривали с ними, пока на костре жарилась туша. Я обратила внимание на то, что один старик одиноко сидит в стороне от других и смотрит на море. Спросила, кто он такой. «Он из других людей», — ответили наши друзья.

Он действительно выглядел более светлокожим, чем остальные, на лице его выделялись большие выразительные глаза и узкий нос.

— Из другого племени? — переспросил Майкл.

— Из других людей. Но он был их другом. Мы пустились в обратный путь, так и не узнав о нем ничего. А он тем временем тоже встал и пошел прочь от берега. Тогда Хайме остановил коня и заговорил с ним. «Тебе, наверное, очень одиноко. Если хочешь, приходи к нам в гости». И к нашему великому удивлению, старик ответил по-английски: «Ладно, приду». Хайме указал рукой на холмы вдали. На самые дальние, еще неисхоженные. «Может быть, тебе известно, что за край лежит в той стороне. Я бы тоже хотел узнать тропы, которые ведут туда, увидеть людей, живущих там, побывать в их селениях. Мечтаю попасть туда, где еще не ступала нога человека. Это прекрасные земли, здесь так красиво». Старик внимательно выслушал его и, не сказав больше ни слова, отправился своей дорогой. Две недели спустя мы снова встретили его. Он сидел на берегу, а мы как раз проезжали мимо.

Глава 2

Капитан двухмачтовой шхуны с гордым названием «Госпожа Удача» Шон Малкерин стоял на палубе, глядя на разрозненные огоньки погруженного в сон ночного Акапулько. В то время в городе проживало примерно три тысячи жителей, он широко раскинулся на берегу океана, на фоне живописных гор, поросших лесом.

Завтра на рассвете они выйдут в море и отправятся в обратный путь. При мысли о доме Шону вдруг стало очень грустно. Отправляясь сюда, он взял на борт немного товара, да и торговля шла хуже, чем ожидалось. Рынок оказался просто-таки забит кожами. В конце концов ему удалось отделаться от своей партии, лишь запродав все оптом по одному доллару и пятьдесят центов за штуку вместо ожидаемых двух долларов.

С мехом дела обстояли несколько лучше, хорошо шли шкурки выдр, так что после вычета всех расходов Шон надеялся получить еще кое-какую прибыль. Ведь так хотелось возвратиться домой с деньгами, которых хватило бы, чтобы рассчитаться с ссудой, числившейся за их ранчо.

Глубина гавани позволяла кораблям подходить почти вплотную к песчаному берегу, так что городские огни светили совсем близко. Окутанный темнотой город спал, и лишь в окнах двух таверн и еще нескольких домов горел свет. Освещался и испанский форт, некогда охранявший вход в гавань.

Рядом стояли на якоре еще два корабля: парусник, недавно прибывший из Манилы, и трехмачтовая шхуна, по величине намного превосходившая «Госпожу Удачу».

Ночь была жаркой и душной, и все указывало на неотвратимость скорой перемены погоды. Шон стоял на палубе, вглядываясь в берег, и в душе его зародилась странная тоска по чему-то оставшемуся в этом городке, где его никто не ждал.

Подобные чувства и мысли его одолевали всякий раз, когда он готовился покинуть какой-то порт. И тогда он выходил на палубу, глядел на огоньки, отражавшиеся в темных волнах, разбивавшихся о борт, и размышлял о той любви, которую он мог бы встретить здесь, но не встретил, о новых друзьях и приключениях, мимо которых прошел не распознав их. А иногда ему представляются приключения… окровавленный кинжал и собственная смерть на безлюдном берегу, случайно миновавшая его. Человеку не дано предугадать свою судьбу, в этом-то все и дело. Просто не дано.

Возможно, именно тут его ожидает некая роковая тайна, нечто необъяснимое. Как говорится, по одной дороге пойдешь — любовь-удачу найдешь, а по другой пойдешь — головы не спасешь.

Подумав так, капитан выпрямился, потянулся и направился к себе в каюту, но вдруг остановился и снова всмотрелся в темноту, заметив в ней какое-то движение.

Кто-то бежал по песчаному берегу… похоже… кажется… ну да, женщина. Подбежав к самой воде, она сбросила с себя платье, вошла в море и быстро поплыла.

Немного опешив, он снова вернулся к поручням, но, как ни старался, больше ничего разглядеть не смог. Ему показалось, что однажды он все же мельком увидел, как над водой показалась и тут же исчезла белая рука. Затем в доме на набережной хлопнула дверь и раздался чей-то крик. Кто-то кого-то звал. Теперь до слуха Шона доносились встревоженные возгласы, у воды забегали какие-то люди.

Внезапно за бортом послышался тихий всплеск, и кто-то негромко окликнул его:

— Если не хотите, чтобы я утонула, то, умоляю, бросьте мне веревку.

Женский голос. Все случилось так неожиданно, что на какое-то мгновение он замер, будучи не в силах двинуться с места. Но тут же взяв себя в руки, он поспешно подошел к перекинутой через борт веревочной лестнице и тихонько постучал ею об обшивку, так, чтобы внизу услышали.

— Сюда! — тихо позвал он. И женщина тут же поплыла вдоль корпуса корабля к лестнице.

Ухватившись за нижнюю ступеньку, она начала неуклюже карабкаться вверх, и мгновением позже он помог ей перелезть через поручни. Тряхнув головой, гостья принялась выжимать свои длинные волосы. Ее платье осталось на берегу, и теперь она стояла перед капитаном в мокрой нижней сорочке и панталонах.

— Да не стойте же как истукан! — нетерпеливо бросила она. — Дайте мне что-нибудь из одежды и поскорее уплывайте отсюда.

— Но еще совсем темно. Мы собирались сняться с якоря на рассвете, — ответил Шон, ошеломленный столь быстрым развитием событий.

— Послушайтесь моего совета и отправляйтесь немедленно, если не хотите угодить за решетку. Боюсь, вам пришлось бы слишком долго объяснять факт моего пребывания на судне. — Она кивнула в сторону берега. — Та кучка придурков скоро найдет мое платье, и можете не сомневаться, они обязательно обыщут всё корабли в гавани.

— Этого мне еще не хватало! — воскликнул Шон и, резко обернувшись, крикнул: — Тен! Педро! Конго! Все наверх!

Тен Теннисон самым первым поднялся на палубу.

— Поднять якорь и ставить паруса. Огней не зажигать. Я хочу как можно тише выйти из гавани.

Сам капитан побежал на нос корабля, чтобы развернуть кливер, и к тому времени как он добрался до бака, двое членов его команды оказались рядом, а шхуна уже медленно скользила к выходу из гавани.

Теннисон занял свое место у штурвала.

— Постарайся двигаться так, чтобы мы как можно дольше оставались кормой к берегу. Чем дольше они останутся в неведении о том, что мы снялись с якоря, тем лучше.

Педро, как всегда проворный и сообразительный, без лишних разговоров взялся за дело, решив не тратить время на пустые расспросы. Он слышал доносившиеся с берега крики, и у него не было никакого желания оказаться замешанным в историю, к которой он лично не имел абсолютно никакого отношения.

Дул очень слабый бриз, но шхуна имела хороший ход и, быстро поймав ветер, легко понеслась по водной глади. С берега ее движение оставалось незаметным для глаз возможных наблюдателей, если только, конечно, те не следили за положением топов мачт на фоне звездного неба.

— Ла-Бока-Чика, — указал Шон на меньший из двух входов в гавань.

Его ночная гостья куда-то исчезла, и Шон радовался этому. По крайней мере, ему не придется именно сейчас отвечать на вопросы команды. Он с горечью выругался. Не хватало еще, чтобы теперь их шхуну задержали, а всю команду бросили в тюрьму.

Рассекая волны, корабль тихонько проскользнул по небольшому, шириной каких-нибудь три сотни ярдов, проливу между мысами Пилар и Грифо и вышел в море.

Внегавани ветер оказался гораздо сильней.

— Поднимай паруса, Тен. Нам стоит поторопиться.

Когда шхуна уже шла под всеми парусами, Тен вернулся на корму.

— А я почему-то считал, что ты не собирался отчаливать до рассвета, — лукаво сказал он.

В нескольких словах, насколько возможно кратко, Шон объяснил своему близкому другу, что случилось.

Теннисон, хороший моряк, родился на берегу залива Мэн, ходил вместе с рыбаками на промысел в районе Большой Ньюфаундлендской банки, но потом одолела его тоска по настоящим, бескрайним океанским просторам, по теплым морям, и тогда стал он наниматься матросом на большие корабли, что отправлялись к берегам далекого Китая и возвращались обратно, груженные тюками с чаем.

— Кто она такая? Уж не арестантка ли?

— С виду как будто приличная барышня, а там… Откуда мне знать! Было бы гораздо лучше для всех, если бы я ее не заметил, и тогда бы нога ее не ступила на нашу шхуну!

Ветер надувал тугие паруса, и теперь быстроходная и легко управляемая «Госпожа Удача» неслась по волнам, то и дело с изяществом парусника взлетая на самый гребень. Дул попутный ветер, и они стремительно мчались вперед. У возможных преследователей почти не оставалось шансов догнать их. Если только они не выйдут в море на той новой шхуне, стоявшей на приколе в гавани. Она имела больше парусов.

— Держи курс вест — норд-вест, Тен. А я попробую разобраться, что за подарочек мы получили.

Но, спустившись вниз по лестнице в свою маленькую каюту, он обнаружил, что ночная гостья крепко спала в его постели. На полу лежала ее мокрая одежда.

Стоя у изголовья, капитан разглядывал девушку, ругая ее в душе на чем свет стоит. Вот ведь, стерва, принесла ее нелегкая… хотя она как будто ничего, довольно хорошенькая. Черт возьми, просто красавица! Неудивительно, что за ней устроили погоню.

Он погасил лампу и снова вернулся на палубу.

Завидев его, Теннисон усмехнулся:

— Что-то ты слишком быстро управился.

— Она спит. Да и что я мог поделать, Тен? Она сама подплыла к шхуне, взобралась по лестнице на борт. За ней гнались какие-то люди, и они наверняка не поверили бы, что мы здесь абсолютно ни при чем.

— Ты поступил правильно. У тебя не было выбора.

— Обручального кольца у нее на руке нет. Это все, что на данный момент мне удалось выяснить.

Шон принялся нервно расхаживать по палубе, стараясь со всех сторон обмозговать сложившуюся ситуацию. И несмотря на все старания, ему никак не удавалось придумать хоть какую-нибудь достойную альтернативу своему решению. Разумеется, он мог бы поднять крик, позволив преследователям настигнуть ее. Но с его стороны это выглядело бы довольно подло и уж никак не галантно. А что, если она воровка? Нет, не похожа. Тут он криво усмехнулся. Пусть даже и так. Но судя по тому наряду, в котором она появилась на борту, унести ей удалось очень немного.

Он еще раз убедил себя, что не имел выбора, и принятое решение начало казаться ему единственно верным. Однако случай неординарный, и у его семьи могут возникнуть лишние неприятности. Если бы он знал такое место, куда безбоязненно доставил бы ее…

Но такого места не было.

Попутный ветер надувал паруса, и корабль стремительно летел по волнам. Путь от Акапулько до Калифорнии неблизок, так что, даже если преследователи в конце концов и догадаются, что беглянка нашла приют на борту «Госпожи Удачи», то вряд ли они станут догонять их столько времени.

Да, он не собирался отплывать до рассвета, но кто еще знал о его замыслах? Тем более что с девушкой они увидели друг друга впервые в жизни. Наверняка не сразу кому-либо придет в голову связать факт ее побега с отплытием его шхуны из гавани.

Он снова перешел на корму.

— Тебе надо поспать, — сказал Теннисон, глядя на это озабоченное лицо, — ложись на мою койку.

Шон и вправду чертовски устал. А в четыре часа ему сменять Теннисона. Он вернулся в каюту и тут же заснул.

В четыре утра, когда он вышел на палубу, море немного штормило, за бортом ходили высокие волны. Небо затянули низкие облака, и палуба оказалась мокрой после недавнего ливня. Но их «Госпожа» оставалась как всегда легкой и грациозной.

Конго стоял у штурвала, а Тен расположился на корме у самых поручней, вглядываясь в далекий горизонт.

— Ну и как? Высмотрел что-нибудь?

Тен неопределенно пожал плечами:

— Мне показалось, что в той стороне мелькнули мачты корабля. Хотя вполне возможно, что я ошибся. Или какой-нибудь корабль направляется вверх по Гольфстриму, в Масатлан.

Хотя небо на востоке уже посветлело, окрасившись в серые тона, тьма еще не рассеялась. Окинув взглядом туго натянутые паруса, капитан стал к штурвалу и взглянул на компас.

От Акапулько до Райской бухты больше полутора тысяч миль, даже при самом благоприятном стечении обстоятельств, на то чтобы покрыть это расстояние, уйдет две-три недели. Попутный ветер помог бы добраться домой побыстрее, но у моря свои законы. Хороший моряк понимает ветер и волну, но точно предсказать их наперед не дано никому. Море всегда полно сюрпризов: то установится неожиданный штиль, а то разразится не менее неожиданный шторм.

Когда совсем рассвело, девушка вышла на палубу.

При помощи нескольких булавок она соорудила себе из его пледа некое подобие платья и теперь казалась еще краше, чем прежде. У нее была светлая, с легким оливковым оттенком кожа и черные волосы.

— Меня зовут Мариана де ла Круз, — представилась она. — Я вам очень благодарна.

— А я Шон Малкерин.

— Вы капитан? И, если не ошибаюсь, ирландец?

— Да, моя мать родом из Ирландии, а отец был мексиканцем ирландского происхождения.

— Был?

— Да. Он погиб около года тому назад.

— Вы ничего не заметили? — Их взгляды встретились. — А вдруг они станут нас преследовать?

— Вряд ли. А вы что, ожидали, что за вами снарядят погоню?

Мариана на мгновение задумалась, ее большие темные глаза наполнились печалью, и наконец она утвердительно кивнула.

— Да, мне кажется, он обязательно пустится за мной вдогонку. Андрес очень упрям, он не из тех, кто способен на снисхождение.

— Андрес?

— Андрес Мачадо. На сегодня назначена наша с ним свадьба.

Сам Андрес Мачадо! Час от часу не легче. Заносчивый гордец с обостренным самолюбием, снискавший себе славу отчаянного дуэлянта и драчуна. Да, уж этот-то ни за что не откажется от погони. И не имеет ровным счетом никакого значения, любит он ее или нет: мириться с побегом он не станет в любом случае.

— Я не хотела выходить за него замуж. Мой отец умер, и Андрес договорился обо всем с дядей. Я уже раз отказывала ему, что вызвало его страшное недовольство. Венчание назначили в Акапулько. Тетка Андреса и ее служанка поселились в нашем доме, а мой дядя собирался приехать с ранчо. Я ненавижу Андреса, и мысль о том, что мне придется стать его женой, была невыносима. А потом я увидела вас на рыночной площади. Рядом оказался человек, который сказал, что вы из Калифорнии и скоро собираетесь отплыть обратно. Вчера вечером служанка как всегда приготовила мне постель и вышла. Я поняла, что вы — мой единственный шанс выбраться оттуда и выбежала на улицу… А служанка вернулась. Я этого не ожидала. Наверное, ей велели следить за мной.

Шон задумчиво взглянул на компас и, хмурясь, слегка повернул рулевое колесо. Он хорошо знал Мачадо, одно время даже дружил с ним. Но их дружба неожиданно оборвалась после того, как Шон опередил Мачадо на скачках.

Андрес принадлежал к вполне благополучной и строгой семье, что, однако, вовсе не помешало ему вырасти избалованным и самонадеянным молодым человеком, привыкшим к тому, чтобы все его желания и прихоти выполнялись беспрекословно. Он не умел отступать и не терпел поражения ни в чем и ни от кого.

Станет ли он их преследовать? Странный вопрос. Ну конечно же станет, тем более, когда выяснится, что в побеге невесты замешан он, Малкерин. Мачадо не поверит, что Шон не знаком с Марианой де ла Круз и что сам побег не спланирован им заранее и исключительно ради того, чтобы выставить его, Андреса, на посмешище. Хуже всего то, что, будучи человеком состоятельным и к тому же обладая достаточно весомым политическим влиянием, Мачадо мог позволить себе любую причуду.

Все это грозило бедой, большой бедой, и надо же случиться такому как раз в то время, когда у его семьи и без того предостаточно неприятностей.

Шон оглянулся назад. Море до самого горизонта по-прежнему оставалось пустынным, но ведь отсюда, с палубы, он видел не дальше, чем на несколько миль. Люди, не имеющие морского опыта, ошибочно полагают, что стоит только выйти в море, как взору тут же откроются просторы на десятки миль вокруг, в то время как на самом деле расстояние до горизонта вычисляется элементарно. Необходимо просто извлечь квадратный корень из величины, обозначающей расстояние от уровня моря до глаз наблюдателя, а затем помножить получившееся число на 1.15. Вот приблизительно и расстояние. Если наблюдение ведется с высоты в девять футов над уровнем моря, то видимость составляет примерно три с половиной мили.

— Гило, — окликнул капитан одного из матросов, — живо поднимись наверх и взгляни, что там у нас на хвосте.

Гаваец Гило проворно вскарабкался на мачту и, помедлив лишь самую малость, доложил:

— Вижу шхуну, сэр! Между нами десять — двенадцать миль.

— Двухмачтовик?

— Трехмачтовая шхуна, сэр.

— Спасибо, Гило. — Теперь он глядел только вперед, прикидывая в уме собственные шансы. Мачадо зря время не терял. Шон тихонько выругался, но тут же спохватился, вспомнив, что Мариана все еще стоит рядом: — Прошу меня извинить.

— Капитан, не извиняйтесь. Мне очень жаль. Я даже представить себе не могла…

— Да, не могли, — нехотя согласился он. — Это наверняка та самая шхуна, что прошлой ночью стояла на якоре в гавани Акапулько, и по быстроходности их новая посудина наверняка превосходит нашу.

— Это все из-за меня! Теперь у вас будут осложнения! — сокрушалась она.

— Сами по себе осложнения меня не пугают, — ответил он, — но на сей раз мои личные проблемы могут обернуться бедой для всей моей семьи. Так складываются обстоятельства, что шхуна — последнее наше достояние, и я не имею права допустить, чтобы с ней что-либо случилось.

Если бы только сейчас его не дожидались дома, то он наверняка не отказал бы себе в удовольствии отправиться на запад, взяв курс на Гавайи, чтобы оторваться в море от преследователей. Он знал множество морских хитростей, позволявших уйти от погони. Но его поджимало время…

— Мне очень жаль, — повторила Мариана.

— Что сделано, то сделано. Теперь нужно подумать о том, как выпутаться из создавшейся ситуации с наименьшими потерями.

— Мачадо водит дружбу с Мичелтореной, губернатором Калифорнии.

— Неужели! — Шон явно не собирался с ней любезничать. — Какими еще пикантными подробностями типа этой вы меня осчастливите?

— Еще я знаю то, что он в плохих отношениях с Пио Пико и Альварадо.

— Оба они друзья моих родителей, но только что нам с того? Оба они не у дел и не располагают той властью, какой обладают Мичелторена и Мачадо.

Придется взять немного западнее, нужно отклониться от основного пути на Сан-Диего, решил он и поправил штурвал, повернув его немного вправо. Теперь шхуна быстро уходила в открытое море, и ветер гудел в ее парусах.

Целый день они бороздили неоглядные просторы, и за бортом тяжелые, зеленовато-серые волны пенились белыми барашками. Несколько раз капитан посылал кого-нибудь из команды наверх и неизменно получал подтверждение, что трехмачтовая шхуна продолжала идти прежним курсом на северо-запад. Так что если их даже и заметили, то на смену ими курса большая шхуна как будто вовсе не собиралась реагировать.

За ужином в каюте он сидел рядом с Марианой, стараясь не думать о грустном. Он тихо рассказывал ей о Калифорнии, о брате и матери, и о Лос-Анджелесе, небольшом поселении на побережье, конечном пункте их морского путешествия. И все же больше всего он говорил о сеньоре -о том, как она правит домом и руководит семьей, как мудра и снисходительна в отношениях с людьми.

— Она тебе обязательно понравится, вот увидишь, — улыбнулся он. — Ты сможешь жить у нас до тех пор, покуда у нас самих останется крыша над головой. Правда, возможно, это счастье будет недолгим.

— И что же, ничего нельзя придумать? Здесь, на корабле, у тебя больше времени для размышлений, чем когда мы сойдем на берег.

В полночь он снова вышел на палубу, чтобы взглянуть на звездное небо, а затем вернулся обратно в каюту и лег спать. В четыре утра Теннисон прислал за ним Конго.

Тен возвратился на палубу после завтрака. Море вокруг было пустынно. И даже с топа мачты им не открылось ничего нового.

Глава 3

Наконец на горизонте обозначился берег Калифорнии. Переходя на нос по правому борту, капитан Малкерин внимательно изучал открывшуюся панораму. Трехмачтовая шхуна наверняка где-то там; наверное, как раз сейчас она, медленно продвигаясь вперед, обыскивает одну за другой бухты и разные укромные места у побережья.

Шон понимал, что просто пытается отложить на какое-то время неотвратимо приближающуюся развязку. Мачадо совсем не глуп, скорее всего, он отправился прямиком на Сан-Педро и оповестил о случившемся власти Лос-Анджелеса.

С утра задувал холодный ветер и море вело себя неспокойно.

В свои двадцать два года капитан Малкерин считался уже довольно опытным мореплавателем. Детство его прошло на родительском ранчо в Малибу, где он пас скот, ходил на охоту в горы, объезжал диких лошадей и иногда вместе с индейцами на лодках предпринимал путешествия на острова по ту сторону пролива. Первое настоящее морское путешествие совершил, когда ему исполнилось четырнадцать. Тогда отец взял его с собой в плавание вдоль побережья до Масатлана, Акапулько и Теуантепека. Позже, в тот же год, они побывали в Панаме, Кальяо и Вальпараисо. А еще через шесть месяцев, за которые он успел вымахать до пяти футов и десяти дюймов, их шхуна снова вышла в море. Они посетили Гавайи, Шанхай, Макао и Таку-Бар. Их парусник был уже готов взять курс к берегам Калифорнии, когда в порту Таку-Бар разнесся слух об изобилии товаров на Молуккских островах. Так что, прежде чем возвратиться домой, они побывали на Самоа и Таити.

Тяжелая работа на ранчо и морские путешествия на отцовском корабле сделали свое дело: благодаря им мальчишка вырос крепким и сильным и в шестнадцать уже весил все сто восемьдесят фунтов, а в восемнадцать впервые вышел в море в качестве помощника капитана. К тому времени ему довелось участвовать в доброй дюжине драк, нередко затевавшихся в портах. Он слыл крутым парнем.

Частые войны и восстания в Латинской Америке стали причиной того, что морские просторы бороздили многочисленные пиратские суда, хозяева которых, обзаведясь каперским note 2 свидетельством и набрав команду, по большей части состоявшую из матросов-европейцев, без разбору нападали на всякий мало-мальски приличный с виду корабль, будь то вражеское судно или же свое.

В связи с этим шхуна «Госпожа Удача», подобно многим другим торговым судам того времени, была оснащена несколькими орудиями: четыре корабельные пушки на палубе, и еще одна большая — «Длинный Том» — на корме.

Первое в жизни Шона морское сражение произошло во время его первого путешествия: битва с каперами случилась в заливе Теуантепек и длилась не более часа. Корабельные пушки «Госпожи Удачи» находились под палубой, их скрывали закрытые бойницы, разглядеть которые издалека, с расстояния более полутора сотен футов никто не мог. Каперский корабль — огромный бриг с шестнадцатью пушками на борту — видимо, и не рассчитывал на сопротивление. Приказав «Госпоже» лечь в дрейф, он начал быстро приближаться.

Хайме Малкерин, капитан на собственном корабле, не сомневался, что сможет уйти от преследования брига, но для этого ему понадобилось бы побольше морского пространства.

Каперы даже не стали занимать позиций у своих орудий, очевидно вовсе не ожидая подвоха. Они видели большую пушку на корме, но канонир рядом с ней так и не появился, а для того чтобы действенно пострелять из нее, шхуне пришлось бы по крайней мере изменить курс.

— Заряжайте картечью, — приказал Хайме. — Огонь по моей команде. Для начала постарайтесь разнести им палубу. Потом тут же перезаряжайтесь и прицельно бейте по ватерлинии.

Сам он стал к штурвалу.

Его команда состояла из шести человек, в то время как на борту брига мелькало не меньше сорока бандитов. Бриг медленно надвигался на шхуну, и когда расстояние между ними сократилось до тридцати футов, Хайме отдал приказ. В мгновение ока матросы откинули с амбразур крышки, из-за которых показались дула орудий.

Сигнал тревоги, прозвучавший на бриге, потонул в грохоте двух орудий «Госпожи Удачи», и палуба противника внезапно оказалась охвачена огненным вихрем.

У команды застигнутого врасплох корабля не было шансов занять позиции у орудий. Лилась кровь и повсюду валялись тела мертвых и умирающих. Единственное ответное ядро благополучно просвистело мимо цели, пролетев между двумя мачтами шхуны.

Не давая противнику опомниться, заработала большая корабельная пушка, установленная на корме. Пущенный из нее заряд картечи угодил в рубку и, задев грот-мачту неприятельского судна, отщепил от нее большой кусок дерева. Капитан Малкерин тем временем отдал приказ развернуть все паруса, и «Госпожа Удача» бросилась наутек. Стоя на корме, Хайме помахал фуражкой пиратам на прощанье.

И все же больше всего Шон волновался из-за матери. Сеньора была сильной, решительной женщиной. Смерть мужа не сломила ее, и их теперешние трудности стали скорее следствием обыкновенного невезения, чем непрактичности или бесхозяйственности. К тому же вполне возможно, что постигшие их семью неудачи отнюдь не случайны, а намеренно подстроены теми, кто хотел во что бы то ни стало завладеть ранчо.

Пожары на Калифорнийском побережье возникали довольно часто. Склоны холмов южного побережья сплошь покрывали буйно разросшиеся непроходимые заросли вечнозеленых, с жесткими маленькими листочками кустарников, колючие ветви которых длиной от трех до двенадцати футов плотно переплетались между собой. Здесь же росли карликовые дубы, кусты толокнянки, в просторечии именуемые медвежьей ягодой, юкка и можжевельник — все это легко воспламенялось от одной-единственной искры. В жаркие, засушливые дни на исходе лета и в начале осени подобное соседство становилось весьма опасным.

И все же среди поросших колючим кустарником холмов встречались редкие каньоны, по дну которых протекали ручьи и речушки, где над водой склонялись сикоморы, тополя, ивы и другие деревья, по берегам зеленели луга, пригодные для пастбищ или для возделывания. Один из таких лугов сеньора засеяла пшеницей и кукурузой. Посевы дали дружные всходы, но разразившийся пожар уничтожил подчистую все ее труды. Пожары в этих местах часто возникали стихийно, сами по себе. Но были известны и другие случаи.

Шон думал о том, есть ли у них еще хоть какой-нибудь выход. Разумеется, его жизнь накрепко связана с морем. Для него дом — эта шхуна. Брат нашел себе утешение в религии. Но как же мать? С тех пор как умер отец, ранчо стало для нее смыслом дальнейшего существования. Нет, ранчо в Малибу нужно сохранить любой ценой. Нельзя допустить, чтобы его отобрали.

На палубе объявился Теннисон.

— Слушай, капитан, а с какой стороны нам к берегу подходить?

Шон на минуту задумался, хотя для себя он все уже давно решил, и теперь ему просто хотелось еще раз полностью восстановить в памяти свой план, прежде чем начинать действовать по нему.

— Мы зайдем со стороны острова Сан-Николас, а выйдем из-за острова Санта-Барбара, — сказал он. — Обогнув Санта-Барбару, направимся прямиком к берегу. Нужно бросить якорь и немедленно убрать паруса.

— Так значит, ночью?

— Если все будет так, как я задумал, уверен, у нас все получится. Лишь бы погода не подвела. Тогда мы просто переждем до темноты за Санта-Барбарой. Но только после того как стемнеет, огня никому не зажигать.

Когда на палубу вышла Мариана, небо затянули низкие серые облака, и о борт корабля беспокойно бились морские волны.

— А что твоя мать подумает обо мне? — внезапно спросила она.

— Ты ей понравишься, вот увидишь.

— Но за что ей меня любить? Ведь я приношу вам одни несчастья!

Он пожал плечами:

— Неприятности — тоже часть нашей жизни. Человек может привыкнуть ко всему. В конце концов, трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать.

— И именно поэтому ты выходишь в море?

Он усмехнулся:

— Конечно же нет. Я выхожу в море ради того, чтобы заработать на жизнь. Ни один здравомыслящий человек не станет специально создавать себе трудности. Так что остается только мириться с теми из них, что все же возникают. Но только не надо пытаться перекладывать свои заботы на чужие плечи. А что касается моря, то нужно примириться с ним, иначе долго не протянешь. Постараться приспособиться, только и всего.

— А как же с людьми? К ним ты тоже приспосабливаешься, да?

— Разумеется. А почему бы и нет? Ведь все, будь то серьезные законы или правила хорошего тона, написано для того, чтобы помочь людям уживаться друг с другом, испытывая при этом как можно меньше трений. В обществе человек в каком-то смысле постоянно должен приспосабливаться. Лично я не вижу в этом ничего плохого, и уж тем более здесь нет ничего зазорного.

Шон замолчал, разглядывая остров Сан-Николас, лежащий несколько западнее их теперешнего курса. В расположении прибрежных островов есть своя закономерность. Зная ее, намного проще провести корабль по проливам между ними. В свое время индейцы-чумаши говорили ему о том, что даже незначительное изменение цвета воды могло означать изменение ветра, а зачастую и течения.

И все же, разглядывая дальний берег, он сейчас думал не об этом. Все его мысли занимала Мариана.

Вот уже на протяжении двух недель они каждое утро неизменно вместе выходили к столу, вместе стояли в дозоре, вместе гуляли по палубе. Неужели он влюбился? Нет, ерунда! Даже смешно! И все-таки…

«Госпожа Удача» была замечательной шхуной, она легко слушалась руля и свободно летела вперед на всех парусах.

Он никогда не переставал поражаться тому, что люди, имея в руках лишь одни плотничьи инструменты, могли придать нужную форму бревнам и создать такое прекрасное творение, как корабль. А потом корабль, однажды построенный людьми, начинал жить своей собственной жизнью, и у него даже появлялся характер. Оставляя далеко позади себя берег, он всецело отдавался во власть моря, и его самоотверженность завораживала. Ибо то, что некогда представляло собой груду грубых, неотесанных бревен перевоплощалось в нечто поэтическое, одухотворенное.

Примерно так рассказал Шон Мариане о своей прекрасной шхуне, и она внимательно слушала его, вникая скорее в чувства, чем в слова. Он догадывался об этом, был крайне взволнован и не знал, как себя вести, но ему очень хотелось поступить правильно. К счастью, годы, проведенные им в море, не сделали из него циника, не дали его душе ожесточиться. К тому же ему было хорошо известно, как быстро сближаются люди, оказавшись в море, и как от этой близости порой не остается и следа, стоит лишь им снова сойти на берег.

— Подождем, пока стемнеет, и пристанем, — сообщил он девушке.

— А это не опасно?

— Только не для нас. Нам уже много раз приходилось плыть вдоль побережья, я уверен, что мы успеем добраться домой и известить обо всем мою семью прежде, чем нас найдут. Я хочу, чтобы мать и брат познакомились с тобой и узнали правду о случившемся. — Он замолчал и, немного помедлив, добавил: — Возможно, затем нам придется уехать. У тебя есть родственники или какие-нибудь знакомые в этих краях?

— Нет.

Он поежился, поглубже запахивая накинутый на плечи плащ, глядя на каменистый, обрывающийся к воде берег острова Санта-Барбара.

— Почему ты не хочешь, чтобы я отвез тебя обратно к дяде?

Она обернулась, в упор уставилась на него:

— Ты хочешь, чтобы я вернулась?

Ему стало не по себе, и он поспешил отвести глаза, старательно избегая ее взгляда.

— Нет. Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

— Если я вернусь к нему, то он запрет меня в доме и станет дожидаться возвращения Андреса. Он с ним заодно.

Шон поспешил сменить тему разговора, думая о том, что может предпринять Мачадо. Поплывет вдоль побережья? Скорее всего, он все же сойдет на берег и отправится прямиком на их ранчо, и тогда большой драки уже не избежать.

Но в любом случае, что он, Шон, может сделать для сеньоры?

Может, лучше бежать в Монтерей и разыскать там Альварадо? Правда, власти у него нет, но достаточное влияние сохранилось, и даже сам губернатор не осмелился бы открыто выступить против него.

Солнце уже купалось в море, окрашивая горные вершины острова во все оттенки золотисто-огненного цвета, когда шхуна беззвучно выскользнула из-за острова. Ветер надул развернутые паруса, и она понеслась к берегу по темнеющим волнам.

На палубу вышел Теннисон, готовившийся заступить на вахту.

— Пока вроде все в порядке, — сообщил ему Шон, — на берегу никого не видно. Но будь настороже, не забывай, что здесь могут объявиться индейцы.

— Слушай, капитан, — вдруг сказал Теннисон. — Мне тут удалось отложить несколько долларов. Так что если сеньоре…

— Спасибо, Тен. Мы постараемся сами справиться. Нам нужно много денег, сразу несколько тысяч долларов. А в этих краях их взять все равно неоткуда.

— Ты уж только поосторожней с Мачадо, — обеспокоенно продолжил Тен. — Он уже убил на дуэлях, наверное, с полдюжины человек. Повздорили с ним, как водится, из-за какой-то ерунды… Так-то.

— Следи за курсом, Тен. Если ветер продержится, то примерно в полночь мы будем на месте. Я проснусь к тому времени, чтобы провести шхуну к берегу.

На горизонте чернел окутанный тьмой берег, и частокол вершин Санта-Моники пронзал ночной небосклон, на котором уже загорелись далекие звезды. В каюте было тепло и тихо, и низкий огонек медной керосиновой лампы слегка дрожал и покачивался, подобно тому, как качалась на волнах сама шхуна.

— Завтра, — тихо сказал он, — завтра мы будем дома, и, надеюсь, все будет хорошо.

Глава 4

К тому времени, когда Шон вернулся на палубу, уже совсем стемнело. От тут же поплотнее прикрыл за собой дверь, чтобы свет из каюты не привлек чье-то ненужное внимание. Все фонари на шхуне были погашены, и она медленно шла только под одним кливером.

Легкий бриз рвал низкие облака, и в эти прорехи мелькали лоскутки высокого звездного неба. А впереди зловеще чернела неприступная стена берега.

— Подходим к водорослям, — предупредил Теннисон. Внезапно на вершине горного хребта, находившегося как раз за мысом, к которому они направлялись, вспыхнул огонек. — Как раз, — пробормотал Теннисон. — Похоже, твой человек никогда не ошибается.

— Очень надеюсь, — ответил Шон, — но как бы там ни было, а причалить мы должны именно сегодня ночью.

И Шон и Теннисон прекрасно знали, что огонек на вершине горного хребта ничто иное как костер, разведенный в каменной нише среди скал, увидеть который можно только со стороны моря, да и то лишь под определенным углом зрения.

Встав к штурвалу, Шон направил «Госпожу Удачу» вдоль кромки прибрежных водорослей. Бухта находилась примерно в двух милях к северо-востоку от мыса. Теперь задача состояла в том, чтобы не налететь на риф, тянувшийся южнее мыса, и благополучно обогнуть скалу за ним. Он хотел бросить якорь у самой кромки водорослей, где до песчаного дна оставалось каких-нибудь семь фатомов note 3.

Шхуна продолжала медленно двигаться вперед.

Наконец Шон объявил:

— Ладно, Тен. Бросай якорь.

Он слышал, как якорь упал в воду, как загремела цепь, пропускаемая через клюз, и принялся отсчитывать время. Команда бросилась сворачивать паруса, и как только работа завершилась, зеленый корпус шхуны сразу растворился на фоне зелени водорослей и берега.

Теннисон доложил с кормы:

— Шлюпка спущена на воду, капитан. Нам остаться здесь?

— Да, оставайтесь. Случись что-нибудь непредвиденное, пока меня не будет, действуй по собственному усмотрению. Если они станут преследовать тебя на корабле, уводи их в водоросли. Ты знаешь, где можно пройти, а они нет.

Конго перебросил через борт веревочную лестницу.

— Ваша винтовка, сэр, — тихо произнес великан с мягким акцентом, столь характерным для выходцев с островов Вест-Индии. — Я подумал, она может вам пригодиться.

— Спасибо, Конго.

Мариана вышла на палубу, запахнувшись в плед.

Шон быстро перелез через борт, проворно спрыгнул в маленькую шлюпку, покачивающуюся на волнах, и придержал веревочную лестницу, пока Мариана спускалась по ней, двигаясь осторожно, но ни на миг не останавливаясь. Глядя на нее, он решил, что вряд ли эта девушка способна на какое-нибудь сумасбродство, но в случае необходимости она наверняка станет действовать так же быстро и уверенно, как он сам.

Конго последовал за ней, сел на весла, оттолкнулся от шхуны, и они поплыли в темноту.

Вода казалась совсем черной, и лишь изредка по зеркальной глади пробегала рябь от поднимавшихся со дна водорослей. Где-то впереди ласково шелестел прибой, набегавший на песок. Матрос использовал весла лишь для того, чтобы придать шлюпке нужное направление. Морское течение само несло их к берегу.

Взглянув на небо, Мариана увидела одинокую звезду, глядевшую на землю в просвет между облаками. Но тут Конго с силой налег на весла, и она почувствовала, как дно шлюпки мягко чиркнуло по песку. Шон перемахнул через борт и вытащил лодку на отмель, а затем протянул руку своей спутнице.

— Возвращайся обратно, Конго. Спасибо тебе.

Чернокожий великан одним движением спихнул шлюпку на воду и снова взялся за весла.

— Капитан, если вам нужна защита, я вернусь обратно.

— Ты будешь первым, кого я позову на помощь, — заверил его Шон. — Спасибо тебе за все. И позаботься о «Госпоже Удаче», пока меня не будет.

Прохладный ветерок тянул вдоль песчаного берега. Они постояли рядом, глядя вслед удалявшейся шлюпке и слушая, как скрипят весла в уключинах, потому двинулись вперед, время от времени останавливаясь и тревожно вслушиваясь в ночную тишину. Шон был очень осторожен. Он мог бы бросить якорь в бухте Дьюм-Ков, откуда до ранчо рукой подать, но если только Мачадо их ищет, то его люди поджидают шхуну именно там.

— Нам еще далеко? — спросила Мариана немного погодя.

— Несколько минут — и мы дома. Ты хорошенько отдохнешь, а сеньора подберет тебе что-нибудь из одежды.

— Она возненавидит меня. Я приношу тебе одни несчастья.

— Ты ей обязательно понравишься. — И, немного помолчав, он добавил: — Очень скоро, Мариана, сама убедишься, что моя мать — прекрасная женщина.

— Ну конечно же!

— Я говорю так совсем не потому, что она моя мать. Эйлин на самом деле замечательная женщина… и истинная ирландка. Ты ей определенно понравишься. Она очень энергичная, прекрасно владеет собой…

— И как же такой сильной женщине удалось вырастить такого сильного сына? Обычно бывает наоборот.

— У нас и отец был выдающейся личностью, но между ними никогда не возникало противостояния. Они во всем оставались заодно. И очень многим это казалось крайне удивительным.

Внезапно из темноты проступили очертания лошади, запряженной в повозку, а потом рядом они заметили человека. Хесус Монтеро сидел на песке, положив на колени винтовку.

— Buenos noches, senor… senorita note 4.

В темноте Мариана мало что могла разобрать, только догадалась, что встречавший далеко не молод. А незнакомец продолжал говорить, обращаясь к Шону:

— Дела наши совсем плохи, сеньор. Они приходили, чтобы отобрать ранчо, и завтра вернутся снова.

— Кто приходил?

— Сеньор Вустон, такой большой громила. С ним Фернандес и Томас Александр.

— Шайка ворюг!

— А после них пожаловал еще один сеньор. Человек по имени Рассел.

— Вот как?

Крутой Рассел, дезертир, грабитель и самый гнусный негодяй во всей округе, который пойдет на все, не остановится ни перед чем!

— А какого черта у нас Вустон забыл?

— Я знаю только то, что слышал от людей. Кажется, он> перекупил векселя и расписки. Как следует припугнул кое-кого… Говорят, будто он ходил к тем, у кого вы занимали деньги. Некоторые из них не ведали, что он за мерзавец. Вальдес, например. А другим он угрожал.

— Это в духе Вустона… и Рассела.

— Сеньора ждет вас. Она в вас верит.

У Шона сжалось сердце. Она надеялась на его помощь, а он везет ей лишь кучу неприятностей. Но ведь должен же быть какой-то выход…

На вершине поросшего кустарником холма, откуда тропа, проложенная через каньон, виднелась как на ладони, расположились Томас Александр и Рассел. Они явно кого-то поджидали.

— Зря мы тут небо коптим, Томас, — горячился бандит, — пустая затея. Он не приедет.

— А как же всадник? Тот человек, что проехал от порта в сторону поселения. Он сказал, что там причалила большая шхуна. Малкерин отплыл раньше ее, значит он уже здесь.

— Но мы же смотрели в бухте. Там — никого.

— Он очень хитрый, этот Шон Малкерин. К тому же знает побережье как свои пять пальцев и мог причалить где угодно, — Томас пожал плечами, — и на берег сойти лишь после того, как стемнело.

Рассел отхлебнул из бутылки, что держал в руке, и отставил ее в сторону. Ночной дозор среди темных холмов, по-видимому, казался ему мало подходящим местом для времяпрепровождения. Вздохнув, он устроился на земле поудобнее, решив, что пришло время немного вздремнуть. Но едва он закрыл глаза, как Томас разбудил его:

— Они едут, дружище. По дороге идет повозка.

Рассел подался вперед, занимая положение для стрельбы. Вустон приказал убить Малкерина, и как раз сейчас он собирался это сделать.

Бандит стал было прицеливаться, выверяя положение ствола винтовки, но вдруг неожиданно остановился.

— Их там трое! — возмущенно воскликнул он. — Откуда мне знать, который из них Шон?

— Он не возница, уж точно, к тому же у него широкие плечи.

Рассел наблюдал, как из темноты все яснее выступали три темных силуэта. Неожиданно он услышал приглушенный смех.

— Черт возьми, — пробормотал убийца, — так он еще и девку с собой притащил!

— Ты не прав, амиго, — предупредил Томас. — Если там и есть женщина, то наверняка какая-нибудь благородная леди. Он никогда не осмелился бы привести в дом матери никакой другой женщины, кроме порядочной леди.

Рассел, который вторично пытался прицелиться, снова замер в нерешительности. Одного из них он запросто уложит хоть сейчас, если повезет, то пристрелит и сразу двоих. Но что делать с третьим? Слишком велик риск, что третьему удастся уцелеть, а у живых свидетелей, как известно, очень длинные языки. Он медленно расслабился.

— Леди, говоришь? Кто бы это мог быть?

— Не знаю, но нам с тобой лучше быть поосторожнее, амиго. Они водят дружбу со многими большими людьми. У сеньоры много друзей, так что женщина может запросто оказаться женой или дочерью какого-нибудь влиятельного господина. А вдруг ты ее ранишь!

Рассел подождал еще немножко, а затем отложил винтовку. В душе он даже радовался такому повороту событий, играть в темную он не любил. В такой обстановке промахнуться ничего не стоит. А будучи уличенным в убийстве женщины из общества, можно запросто кончить жизнь на виселице, а если к тому же оказалось бы, что возможная жертва имеет отношение к какому-нибудь влиятельному семейству, то на помощь Вустона ему точно рассчитывать не пришлось бы. Зеке не прощал ошибок.

И уж чего ему не хотелось вовсе, так это чтобы волею случая оставшийся в живых Малкерин стал бы выслеживать его среди колючих зарослей. Без сомнения, он знал здешние места лучше, чем кто-либо другой, тем более что и податься тут особенно некуда. И уж совсем бессмысленно продираться напролом сквозь плотную стену колючего кустарника, проделать это бесшумно в любом случае не удалось бы. Обычно в подобных ситуациях приходится придерживаться уже проторенных троп, а Шону они известны.

— Давай выбираться отсюда.

Томас помедлил с ответом: с одной стороны, ему не терпелось поскорее уехать, но, с другой, его пугала встреча с Вустоном, одним из немногих, кого он боялся. В конце концов он согласился:

— Едем ко мне в салун. Разопьем бутылочку винца, а заодно и все обсудим. Может, что-нибудь и придумаем.

Сообщники поспешно отправились в обратный путь вниз по тропе и вскоре добрались до того места у подножия холма, где оставили лошадей.

Эйлин Малкерин проснулась, разбуженная голосом Монтеро, который прозвучал где-то в ней самой.

— Они здесь, сеньора, — тихо сказал он. — Они возвратились из плавания.

— Gracias note 5, Xecyc.

Какое-то время она лежала неподвижно, думая о сыне. Он ушел в море, взяв с собой совсем немного товара, а спрос на кожи и меховые шкурки всегда так непостоянен. Она вовсе не тешила себя тщетными надеждами, что из плавания он привезет достаточно денег, чтобы расплатиться с долгами. Нет, такое не возможно.

Но теперь важно, чтобы он оставался рядом с ней, чтобы помог пережить обиду и горечь от постигшей их незавидной участи.

— Хайме, — тихонько произнесла она вслух. — Хайме, как мне трудно без тебя.

А их мальчик, их Шон, так похож на него. И он уже совершенно самостоятельный, взрослый человек. Она снова думала о сыне, который каждый раз, возвращаясь из плавания, становился старше, рассудительнее, еще увереннее в себе. Такие качества человек обретает с опытом, с опытом и со временем. Вообще-то Шон всегда отличался сдержанностью, не спешил первым высказывать собственное мнение, старался быть весьма точным в суждениях. Море только отшлифовало характер. Оно всегда требует к себе внимания, заставляет человека быть наблюдательным, ибо никому из путешественников, оказавшихся в открытом море, не дано принимать верных решений, не обратив прежде самого пристального внимания на то, как ветер надувает паруса и волны плещутся за бортом. Она вспомнила, как Шон рассказывал ей, что полинезийцы могут определить местонахождение невидимого еще за горизонтом острова по направлению морских течений или по состоянию воды, определяемому ими на глаз.

Эйлин быстро оделась и вышла на кухню — в подобных случаях она всегда первым делом беспокоилась о еде и горячем питье для уставшего путника. Сварила кофе, небольшой запас которого имелся в доме. Шон любил кофе, но покупать его постоянно им было не по карману. Чай появлялся на столе чаще. Но в основном пили чай из эфедры, рецепт которого позаимствовали у индейцев.

Разогрела бульон, приготовленный Карлоттой. Приехал ночью? Но почему? Это так не похоже на Шона. Он, конечно, превосходно знает калифорнийское побережье, но, как рассудительный и осторожный мореход, никогда не станет рисковать попусту.

От этой мысли в ее сердце закралась тревога, и тогда она вышла на веранду и долго стояла в холоде ночи. Калифорния -полупустыня, и, как везде в пустынях, с уходом солнца земля здесь остывает очень быстро. С моря дул легкий бриз, а она все стояла, прислушиваясь к звукам ночи.

Где-то выводил свою бесконечную песню пересмешник, в ложбинке у маленького ручья квакали лягушки, но эта знакомая какофония лишь подчеркивала жутковатое безмолвие, воцарившееся с наступлением темноты. Наконец на дороге показалась медленно катящаяся повозка, и Эйлин различила темные силуэты… трех седоков.

Правит Хесус, рядом с ним Шон… и девушка.

Очень красивая девушка.

Глава 5

Шон слез с повозки и помог сойти попутчице. Они оба тут же направились к веранде. Сын крепко обнял мать, но прежде, чем он успел заговорить, девушка выступила вперед:

— Сеньора, меня зовут Мариана де ла Круз, и я боюсь, что мое появление здесь не сулит вам ничего, кроме неприятностей.

— Неприятностей? А я бы скорее назвала это приятной неожиданностью. Может быть, вы все-таки войдете в дом, — с этими словами Эйлин Малкерин направилась к двери, задержавшись на веранде лишь на мгновение, чтобы сказать: — Спасибо, Хесус. Gracias.

— Por nada, senora note 6.

— А вот и кофе готов. Присаживайтесь, прошу вас! Поездка в повозке от самого берега океана, да еще ночью… не слишком гостеприимно с нашей стороны.

Шон начал было что-то объяснять, но Мариана опередила его:

— Сеньора, разрешите мне… Я попала в беду. Меня хотели насильно выдать замуж за человека, которого я не люблю и никогда не любила. Совершенно случайно я увидела вашего сына, его волевое, незлое лицо. Отчаяние заставило меня искать у него помощи. Ночью я убежала из дому и вплавь добралась до его шхуны.

— Очень романтично, — сухо заметила Эйлин. — А жених твой на это как посмотрит?

— Он пустился за нами в погоню, — ответил Шон. — Его зовут Андрес Мачадо. У нас и без того хватало неприятностей, сеньора, боюсь, что теперь их станет еще больше. Я очень виноват.

— Андрес Мачадо. — Сеньора невесело улыбнулась. — Да, Шон, похоже, что, прежде чем завести себе врагов, ты их долго и придирчиво выбираешь.

— Это все из-за меня! — воскликнула Мариана.

Эйлин взглянула на нее. Она была явно раздосадована тем, что теперь ко всем несчастьям ее семьи добавится новая беда, и в то же время ей нравилось, как гордо и с достоинством держалась их ночная гостья.

— Да, из-за тебя, ты не оставила моему сыну выбора, он не мог поступить иначе. Но с другой стороны, нам к трудностям не привыкать, мы и раньше их преодолевали, и теперь как-нибудь справимся. Что ж, добро пожаловать, чувствуй себя как дома.

— Если хотите, я уеду… Попробую разыскать друзей… У моего отца когда-то были друзья в Калифорнии.

— Оставайся у нас, сколько пожелаешь. А что же касается твоих друзей, то, возможно, тебе потребуется их помощь. Андреса Мачадо я знаю не понаслышке.

Потом все вместе они сидели за столом, пили кофе и тихо разговаривали о том, что ждет их впереди. Спустя некоторое время Шон спросил:

— А Майкл здесь?

— Да, он у себя.

— Ну тогда ему придется задержаться дома еще на некоторое время. Не верю, что они осмелятся поднять руку на человека, имеющего отношение к церкви.

— А мне что прикажешь делать? — поинтересовалась мать.

— А об этом, сеньора, нам нужно как следует подумать. Ранчо твое. Ты здесь всему хозяйка. И мы ни в коем случае не должны лишиться его. Майкл не пойдет на попятную. Если говорит, что останется, то так и будет. А что касается семьи, то, возможно, нам лучше исчезнуть на какое-то время, выпасть из их полязрения, так чтобы они не смогли всучить тебе свои бумаги…

— Но ведь это ничего не решает. Мы только оттянем время.

Внезапно на пороге возник Уин Стэндиш, а вслед за ним и Майкл.

— Мы услышали ваши голоса, — сказал Уин. — Как дела, Шон? Надеюсь, вояж оказался удачным?

— Удачной была только погода. Кожи пошли по полтора доллара за Штуку. Хотя, с другой стороны, шкурки удалось сбыть довольно неплохо.

— Расходы-то хоть покроешь?

— Но не более того.

Затем, обернувшись, Шон коротко представил Мариану.

Уин помрачнел.

— Нам только скандала с Мачадо не хватало. Теперь в его лице мы заполучили еще одного богатого, могущественного и мстительного врага. И можешь не сомневаться, что все гадости, которых мы ожидали от Вустона, не идут ни в какое сравнение с происками, на которые способен Мачадо.

— Она должна вернуться обратно, — заявил Майкл. — Девушка предназначена в жены Мачадо. Такова воля ее отца.

— Никогда! Я скорее умру, чем пойду за него замуж!

— Но ведь такова воля вашего отца, — попытался урезонить ее брат Майкл. — Вы что, не уважаете своих родителей?

— Мой отец тут ни при чем, он давно умер. Все затеял дядюшка, чтобы поскорее отделаться от меня, а заодно и от Андреса, которому вдруг вздумалось жениться.

— Должно быть, ей есть что сказать о том, за кого ее собирались выдать замуж, — тихо заметил Шон.

— Мы не можем так рисковать, — перебил его Стэндиш. — А вдруг действительно лишимся ранчо? Куда ей тогда прикажешь идти? Что с ней будет дальше?

— Поживем — увидим, — ответил Шон.

— Вы совершенно не думаете о ранчо, — вмешалась в разговор Эйлин. — Хотя именно это и должно было бы волновать вас больше всего остального.

— Год сложился не очень удачно, — сказал Уин Стэндиш. — Я дал все, что мог.

— Ты очень помог нам, спасибо, Уин, за твою преданность. — Эйлин говорила очень тихо. — Ты сделал для нас намного больше, чем мы были вправе ожидать от тебя.

Все это время Хесус Монтеро сидел в углу и молча мял в руках шляпу.

— Я знаю одного старика, — начал он. — Его зовут Хуан. Он ходил в горы вместе с доном Хайме.

— Ты хочешь сказать, — резко обернулся в его сторону Уин, — ходил с полковником за золотом?

— Того золота — капля в море, — ответил Монтеро, — совсем немного. Хотя… тогда его оказалось вполне достаточно.

— Я никогда не верил в сказки о золоте, — произнес Стэндиш. — В Калифорнии нет золота, его еще никто и никогда не находил.

— Неправда, — возразил Шон. — Говорят, кто-то из здешних погонщиков тоже нашел небольшой золотой клад в одном из каньонов. — Несколько самородков, запутавшихся в корнях дикого лука. Так что золото существует.

— Вранье! — фыркнул Уин. — Пустая болтовня!

— Монтеро, а ты знаешь горы? — спросила Эйлин.

— А кто их знает? Никто. Их даже индейцы боятся. Бывает, что вы отправляетесь туда и думаете, что все понимаете и разбираетесь во всем, а на обратном пути вдруг становится ясно, что все вокруг отчего-то стало не таким, как прежде. Мой народ привык обходить горы стороной, сеньора.

— Но тебе все же известно, где живет старик?

Монтеро пожал плечами:

— Наверное. Как знать? Он приходит, а потом уходит. Но если он не желает, чтобы его нашли, то уже никто никогда его не найдет. Последний раз я видел его за год до того, как умер дон Хайме. Возможно, он тоже умер… или ушел.

— Ушел?

— Иногда они исчезают. Древние умеют делать так. Исчезают без следа. Кто знает, куда он уходит? Сегодня он здесь, а завтра его уже нет. Ушел.

— Послушай, Монтеро, ты можешь отвести меня к нему? — спросил Шон.

— Я попытаюсь. Если он жир и если захочет, чтобы мы пришли к нему, то найдем его. Если же он не пожелает, то ничего не получится.

— Он индеец? Из какого племени? — спросил Майкл.

Монтеро пожал плечами:

— Кто знает? А вообще говорят, что он принадлежит к тем, кто дал имена горам, ущельям, рекам и ручьям, он из тех, кто жил здесь еще до того, как сюда пришли индейцы, из тех, кто навеки оставил наш край. Кто знает, что означает «Малибу»? Те, кто пришли сюда позднее, пытались доказать, что так называется место, где горы сходятся с морем. Но на самом деле ничего подобного. Никто не знает… Названия даны давным-давно, и народ, который это сделал, уже исчез с лица земли. Старик последний из них.

— Шон, а ты сам его когда-нибудь видел? — спросил у брата Майкл.

— Дважды… Первый раз еще в детстве, тогда я встретил его недалеко от Песчаной горы, и он заговорил со мной… Мы долго беседовали.

— Ты никогда не рассказывал мне об этом, — заметила Эйлин. — И что же он тебе сказал?

— Он научил меня кое-чему. Говорил много незнакомых слов. А затем вдруг встал и отправился восвояси. Но прежде, чем покинуть меня, он остановился и сказал: «Человек должен делиться с другими своей мудростью, иначе она ничего не стоит. Я отдам тебе свою мудрость, малыш».

— И он сдержал свое слово?

— В какой-то мере, да. Мне так кажется. После этого я видел его лишь однажды, несколько лет спустя, незадолго до того, как я впервые вышел в море. И он снова долго объяснял мне, как вести себя на охоте, у ручья, в горах.

— Он и вправду странный старик, — согласился Майкл. — Индейцы отказываются говорить о нем. И как я ни старался разузнать у них, кто он такой и откуда, они неизменно избегали отвечать на мои расспросы.

— Скорее всего, они сами ничего не знают, — сухо заметил Стэндиш. — Ну и что тут загадочного? Старик как старик, просто живет отшельником, вот и все.

Эйлин взглянула на него:

— Уин, ты самый лучший в мире племянник, но все же ты не ирландец.

— А это-то здесь причем? — спросил Стэндиш.

— Может быть, и ни при чем, — улыбнувшись, согласилась она, — но мы, ирландцы, тоже очень древний народ, и мы не отрицаем существование иного мира.

— Небеса? Тот свет? — переспросил Уин. — Я, кстати, их тоже не отрицаю. Как добропорядочный христианин, хожу в церковь и верю в существование рая и ада.

— Я совсем не то имела в виду, — возразила Эйлин Малкерин, — нам, кельтам, чуждо скептическое отношение к проявлениям всего загадочного и сверхъестественного. Например, мы убеждены, что лесной народец, гномы, действительно существует. Духи с незапамятных времен облюбовали земли Ирландии, они всегда были дружелюбно настроены к людям и не причиняли им зла, по крайней мере в большинстве случаев.

— Сеньора, — насторожился Стэндиш, — я вас не понимаю. Вы одна из самых практичных, разумных, трезвомыслящих женщин, известных мне, но иногда…

Она снова улыбнулась:

— Но иногда я поступаю, как ирландка, ты это хотел сказать?

— Послушай, Хесус, а ты можешь отвести меня к Хуану? — спросил Шон.

— Попытаюсь. Но кто поручится…

— Тогда выезжаем завтра. Рано утром.

— А как же Вустон? — поинтересовался Майкл.

Шон пожал плечами:

— Тебе придется самому заняться им, Майкл. Ты человек сильный, осторожный, да к тому же имеешь отношение к церкви. Если здесь останусь я, то не исключено, что очень скоро либо у них, либо у меня лопнет терпение, а ты умеешь убеждать, к тому же никому в голову не придет, что ты первым полезешь в драку.

— Так что если они будут настаивать, пускай остаются, но только ты сам отсюда не уходи и никому ничего не передавай и не передоверяй. Это очень важно.

— Я пойду и…

— Я еду с тобой, — решила Эйлин. — Ранчо мое, к тому же мы с Хуаном знакомы.

— И я с вами, — вызвалась Мариана.

— Нет, ты останешься, — нетерпеливо возразил Шон. — Ехать придется далеко и по жаре, тем более что мы даже предположить не можем, что с нами случится и куда заведет дорога.

— Мне кажется, капитан, ты забываешь, что сюда придет Андрес. И он попытается силой увезти меня. Если ты не хочешь, чтобы брат Майкл погиб в перестрелке, защищая меня… Пойми, Андрес не остановится ни перед чем, уж я-то знаю.

— Она могла бы составить мне компанию, — вмешалась в их разговор Эйлин. — Надеюсь, ты сумеешь удержаться в седле и не станешь хныкать?

— Мое детство прошло на ранчо. Я начала ездить верхом почти сразу как научилась ходить.

— Но это же смешно! — запротестовал Стэндиш. — Сеньора, куда, скажите на милость, вы собрались? Ехать в горы ради того, чтобы повидаться с каким-то там индейцем, который когда-то знал вашего мужа! А что, если ему ничего не ведомо о золоте или старика уже нет в живых? В любом случае, ваш покойный супруг оба раза привозил его очень мало. Неужели вы думаете, что он не забрал все, что нашел?

— А у тебя есть еще какое-нибудь предложение? — тихо спросила сеньора. — Не обижайся, Уин, другого выхода у нас нет. Золото из пустыни уже дважды выручало нас, может, и на сей раз нам снова повезет. А что еще остается делать? Отдать им ранчо? Или превратить эти холмы в поле битвы и полить землю кровью? Да я скорее погибну здесь, чем отдам хотя бы акр своей земли!

— Ну что ж… Отправляйтесь, если так надо. — Немного помолчав, он добавил: — Майкл, а ты как? Продержишься? Я хотел съездить в город и поговорить с Пио. Может, он что-то для нас сделает… Или хотя бы посоветует. Он разумный человек.

— Не спрашиваю, когда ты вернешься, — посмотрел Майкл на брата. — Я просижу здесь столько, сколько нужно. Мне нечего бояться.

— Теннисон остался на шхуне, сейчас она стоит на якоре либо у мыса Дьюм, либо выше по побережью. Ты знаешь, где. Я велел ему любой ценой уберечь «Госпожу Удачу». Он будет курсировать недалеко от берега, твой сигнал обязательно заметит.

— Со мной ничего не случится, — тихо отозвался Майкл.

— И молись, — сказал Шон. — Да помогут нам твои молитвы… Чем больше станешь молиться, тем лучше.

— А может, и тебе тоже стоит помолиться, Шон? — вкрадчиво предложил Майкл.

Шон усмехнулся:

— Я, конечно, тоже помолюсь, не сомневайся, но только мне почему-то кажется, что твои молитвы гораздо действеннее моих.

Шон прошел к себе в комнату, снял рубашку и начал умываться холодной водой из кувшина. Как хорошо снова оказаться дома. Он слышал звуки, доносившиеся из других комнат: все готовились ко сну.

Внезапно дверь в его комнату приоткрылась. На пороге стоял Хесус.

— Я думаю, за нами уже следят. Не исключено, что снарядят погоню.

— Кто? Рассел?

Монтеро пожал плечами:

— Рассел или Томас… кто-нибудь. Я покажу вам дорогу, а потом вернусь назад и буду вместе с братом Майклом дожидаться вашего возвращения.

— Спасибо тебе. Так лучше для всех.

Закрыв за собой дверь, Монтеро опустился на корточки, прислонившись к косяку. Теперь он пристально разглядывал Шона.

— А я не знал, что Старец говорил с тобой. Он обращается только к избранным.

— И что это означает?

Монтеро ответил не сразу.

— О нем говорят, что он последний из той великой нации, что давным-давно населяла эти земли. Рассказывают, что когда-то, в незапамятные времена, посреди пустыни вырос город, огромный город, вдоль улиц которого стояли дома из камня и саманного кирпича. Многие поколения сменились за городскими стенами, пока не случилось большое землетрясение, продолжавшееся дни и ночи. Город исчез с лица земли, не стало и великого народа… уцелеть удалось очень немногим… и среди них оказался Хуан, Старец.

— Знаешь, Монтеро, история, конечно, очень занимательная, но, честно говоря, я в нее не верю, наверное, это лишь красивое предание. Педро Фахес обошел весь наш край, но ни словом не обмолвился ни о каком городе. И задолго до него, почти сто лет назад, на побережье жили люди. А сколько лет Хуану? Семьдесят? Восемьдесят?

— Он стар, очень, очень стар, можете поверить мне, сеньор. Никто не знает, сколько ему лет. Время не властно над ним. Один индеец с острова Сан-Мигель, совсем дряхлый старик, как-то сказал мне, что, когда он сам был ребенком, Хуан выглядел точно так же, как и сейчас. Разве этому можно найти объяснение, сеньор? Вы считаете себя вправе судить, что на свете бывает, а чего нет? Я лично не стал бы спешить с выводами. Человек я бедный, сеньор, почти вся моя жизнь прошла в горах, мне доводилось заезжать далеко-далеко, в холмы, что находятся к югу отсюда, и я многое повидал. Мое племя считает меня мудрецом… колдуном, который умеет творить чудеса… но до Хуана мне далеко, потому что по сравнению с тем, что умеет он, все мои премудрости просто детский лепет, сеньор. И я, человек гордый, признаю это. Белые привыкли измерять время, сеньор. У вас и на корабле есть часы. Вы очень тщательно измеряете время. Возможно, это одна из ваших ошибок… вы пытаетесь измерить то, что измерить нельзя. Вы пытаетесь надеть кандалы на то, что не может быть заковано в оковы. А вообще, что такое время, сеньор? Кто объяснит? Вы считаете шаги, для того чтобы измерить землю; считаете восходы солнца и луны, смену времен года, но ради чего? Знаете, сеньор, мне кажется, что ваши старания напрасны. Я думаю, что они просто есть. И время существует само по себе, у него нет ни начала, ни конца. Оно было и будет вечно, а поэтому его невозможно ничем измерить. Вы не правы, когда говорите о ходе времени. Мне кажется, что вы живете в мире, где всегда можно пойти влево и вправо, вперед и назад, подняться наверх и спуститься вниз, вы видите его таким, и думаете, что иначе и быть не может. Но, возможно, есть и другие. Те, которые пользуются переходом.

— Переходом? Но через что?

Монтеро встал. Он сосредоточенно смахнул невидимую пылинку со своего сомбреро.

— Утро вечера мудренее. Теперь я пойду спать.

— Хесус?

Монтеро отодвинул засов.

— Да, сеньор?

— А ты тоже говорил со Старцем?

— Очень недолго, сеньор, очень недолго. Совсем не так, как он говорил с вами. Buenos noches, senor. Hasta la vista note 7.

Дверь за ним тихо закрылась, и Шон, усевшись на кровать, принялся стаскивать сапог с ноги. Бросив на пол один сапог, он снял и другой, но вместо того, чтобы бросить его, остался неподвижно сидеть, задумчиво потирая ладонью ступню. Затем осторожно опустил на пол и второй сапог.

Интересно, станет ли кто-нибудь лежать без сна, дожидаясь, когда раздастся грохот от падения его второго сапога?

Всегда ли должно быть именно два сапога?

В самом ли деле все вокруг так уж вечно и неизменно, как мы считаем? Или же это один из углов зрения, под которым мы смотрим на мир, чтобы уютно чувствовать себя в нем?

Он лег в постель, задул свечу и закрыл глаза.

Глава 6

Несмотря на ранний час, в узком каньоне стояла удушливая жара. Впереди ехал Монтеро, за ним — Эйлин, за которой следовала Мариана. Потом шла пара вьючных лошадей. Шон замыкал кавалькаду. Он был рад снова оказаться в седле. Тем более что под ним шел мустанг в свое время привезенный из Мексики и специально объезженный для поездок в горы.

Лошади медленно ступали по извилистой тропе. Путь оказался нелегким для всех. Время от времени на глаза путешественникам попадались дикие коровы. Один рыжий бык — величественный красавец — стоял на склоне холма, подняв голову, раздувая ноздри и кося в их сторону огненным взглядом, словно раздумывая, стоит ли атаковать непрошеных гостей или нет. Никто в отряде не обратил на него ни малейшего внимания, он громко фыркнул, взмахнул хвостом и, пробежав ленивой трусцой несколько ярдов в их сторону, как бы для острастки тряхнул головой и отправился восвояси, скрывшись вскоре за гребнем холма.

Все вокруг словно замерло. Только цокот лошадиных копыт да неумолимое жужжание пчел раздавалось в тишине. Отряд ехал шагом по узкой, каменистой тропе, и к тому времени, когда утро было уже в самом разгаре, оказался примерно в десяти милях от ранчо. Несколько раз Монтеро возвращался назад, чтобы уничтожить следы. Он обязательно проделывал это, когда тропа подходила к развилке.

Шон держал в руках винтовку. Вообще-то он не рассчитывал на скорую стычку, но на всякий случай решил, что осторожность не помешает, и был готов ко всему.

За то время, что ему довелось провести в горах, в пустыне и на море, у него развилось особое чутье на опасность. Наблюдательность, быстрота реакции вошли в привычку. В море ничто не могло ускользнуть от его внимания: он чувствовал малейшее изменение в движении корабля, в том, как скрипят снасти или хлопают на ветру паруса.

Но все же детство и юность его прошли в пустынных горах Южной Калифорнии, по праву считавшейся одной из самых больших скотоводческих областей того времени, так что дикую природу родного края он знал во всех ее проявлениях.

Добравшись до места, где тропа становилась заметно шире, Монтеро остановился, давая отдых лошадям.

Шон подъехал к нему:

— Еще далеко?

Монтеро пожал плечами:

— До заката доберемся… не раньше. Скоро развилка. Мы поедем по левой тропе.

— Вон там… случайно, не Сэддл-Рок? — Шон указал на несколько скальных вершин, возвышающихся над невысокой горой, видневшейся на некотором расстоянии справа от них. — Я уже давно не ездил этой дорогой.

— Да, Сэддл-Рок… сейчас до нее ближе всего. Мы поедем на север, а затем возьмем немного восточнее.

Шон слез с коня и отвел его в тень, а затем присел на землю рядом с женщинами, которые к тому времени тоже покинули седла, чтобы дать отдых себе и лошадям.

— А обедать мы будем? — поинтересовалась Мариана.

Шон усмехнулся в ответ:

— Что, проголодалась? Пока нет… по крайней мере, не сейчас. Монтеро ведет нас к воде. В пустыне тоже можно найти воду, особенно если знать, где ее искать. А он пас и выращивал скот среди этих холмов и держал на учете большинство таких мест.

— Но все-таки не все?

— Лишь древние индейцы знали все.

Он махнул рукой, указывая вдаль:

— Вон в той стороне находится Волчий каньон. Там я убил своего первого горного льва. Представь, огромная кошка выжидающе замерла на валуне, видимо пытаясь определить, опасен я для нее или нет. Мне же в то время было двенадцать лет. Вот она и решила, что я слишком уж мал, чтобы справиться с ней, ударила хвостом о камень, на котором сидела… и приготовилась к прыжку… И тогда я ее застрелил.

Они снова отправились в путь по еле различимой тропе, забирая на запад к самой высокой из видимых в округе гор, пологий склон которой составлял часть длинного кряжа, увенчанного на противоположной стороне еще одной островерхой скалой.

Неожиданно Монтеро свернул на еще менее приметную тропу, которая как будто вела вверх по песчаному склону. Несколько раз Шон видел на земле следы сандалий и догадался, что здесь проходил сам Старец.

Значит, он жив! Он не умер! Шон чувствовал не передаваемую словами радость. Только теперь он с облегчением вздохнул. На протяжении всего пути его мучило подозрение, что старика уже нет в живых. Сколько лет минуло с тех пор, когда он виделся с ним в последний раз? Ведь это было так давно!

И без того скудная пустынная растительность заметно поредела, повсюду, куда ни кинь взор, виднелись лишь глыбы песчаника. Интересно, думал Шон, как Старец здесь живет? Откуда берет воду? Что ест? И почему бы ему не спуститься вниз, к ним на ранчо? Ему там всегда рады?

Но вот совершенно неожиданно для себя, почти на самой вершине горного кряжа, они вышли на небольшой зеленый пятачок, окруженный со всех сторон скалами. Здесь росло несколько деревьев, а листва кустарника оказалась на удивление яркой. Обогнув один из огромных валунов, они выехали на полянку, где стояла маленькая хижина, пристроенная к отвесному склону скалы из песчаника. Стены хижины состояли из сплетенных веток, некоторые из которых принадлежали растущим тут же деревьям.

На скамейке у порога в соломенной шляпе, поношенной пестрой мексиканской шали и самодельных плетеных сандалиях сидел Хуан. Тот самый Старец.

Он выглядел невероятно дряхлым и немощным.

— Ну, друзья мои, как ваши дела? — спросил он тихим, но на удивление звучным голосом. — Что-то вы задержались.

— А разве вы нас ждали? — спросила Эйлин.

— Конечно. Твой муж сказал мне, если с ним вдруг что-нибудь случится, то я должен рассказать только тебе… или мальчику. — Он обернулся к Шону. — А мальчик уже вырос и стал мужчиной. Это хорошо.

Он сделал плавный жест рукой:

— Прошу вас, присаживайтесь. Мой дом слишком мал для того, чтобы принимать в нем гостей.

Они слезли на землю. Монтеро отвел лошадей в тень, тут же возвратился, а затем присел на корточки и закурил тонкую сигару.

Шон взял Мариану за руку.

— Старец, это Мариана де ла Круз. Она из Мехико,

Взгляд темных глаз остановился на девушке.

— Вот как? Ну да. Я бывал там как-то… еще в детстве, Красивый город, но я, честно сказать, ожидал большего. Тогда говорили, что он на острове посреди озера. Только остров уже исчез, да и от озера мало что осталось.

Они расположились на полянке перед хижиной, и тогда старик встал и скрылся за дверью. Вернулся он с запотевшим кувшином с каким-то холодным напитком, который тут же и предложил гостям: наливая его в маленькую глиняную чашку, по очереди подносил каждому.

— Это древний напиток, чиа с медом. Освежает тело… и придает ему силу.

— У нас беда, Хуан, — тихо произнесла сеньора. — За долги хотят отобрать наше ранчо, если мы не сможем заплатить. Мы подумали, что, может, ты знаешь, куда мой муж ездил за золотом, где он его нашел.

— Да. Я знаю, почему вы пришли ко мне и зачем вам золото. Я расскажу вам о нем, а затем вы сразу же уйдете отсюда. За вами идет погоня. Восемь человек преследуют вас и хотят убить.

— А ты пойдешь с нами?

— Пойду. Одним вам нельзя. — Он взглянул на Шона: — Но запомни, потом только тебе, только тебе одному можно будет возвращаться за золотом. Запомни… только тебе.

Монтеро поднялся с земли:

— Я приведу твою лошадь, Старец.

— Gracias. — Хуан перевел взгляд на Эйлин: — Совсем не изменилась, сеньора. Ты словно одна из нас.

— Из вас? — растерянно переспросила она.

Он лукаво улыбнулся, от чего залегшие в углах глаз морщинки сделались еще глубже.

— Мой народ давно ушел отсюда, сеньора, но когда-то нас было много, очень много. Правда, не так много, как вас сейчас, гораздо меньше. И земля принадлежала нам.

— Выходит, ваши люди не старели?

— Все люди стареют. И рано или поздно умирают. Главное в том, чтобы не умереть слишком рано, сеньора, и жить мудро. Одно дело просто долго прожить, и совсем другое дело прожить жизнь с умом.

— Хорошо говоришь. Ты странный человек, Старец.

— По-моему, правильнее сказать «необычный», сеньора. — Он замолчал ненадолго, глядя, как Монтеро выходит из-за скалы позади хижины, ведя на поводу гнедого коня. — До знакомства с твоим мужем я был очень одинок. Я жаждал найти собеседника, чьи уши услышали бы мои слова, чей голос отвечал бы мне. Чумаши — доброе племя, их люди ловки и сообразительны, но только все их познания о мире ограничиваются нашими землями. Твой муж много путешествовал по суше и по морю, его переполняли идеи. Он умел слушать так же хорошо, как говорить. Многое понимал и не страдал предубеждениями, что делало его ум открытым к пониманию того, во что другие, возможно, и отказались бы поверить.

— Ты образованный человек, Старец.

— А что еще можно назвать образованием, как не подготовку человека и его ума к существованию в обществе, в котором он живет? Образование бывает разным и зачастую оно приносит столько же вреда, сколько и пользы, потому что где вера, там и неверие. Уверовав во что-то одно, человек напрочь отметает реальность всего, что, на его взгляд, противоречит его убеждениям, которые сам он считает единственно правильными.

Шон сидел перед стариком, подавшись вперед, весь внимание и испытывал какой-то особый прилив новых сил. О чем Хуан говорил с ним тогда, много лет назад? Нет, тех слов он не помнил, да и все так изменилось. Ничто уже не повторится, не будет как прежде, и сам он совсем не тот.

— Ты сказал тогда, что мудростью нужно делиться с другими. Мне хотелось бы разделить с тобой твою мудрость, Старец. Если ты станешь говорить, я готов слушать.

— Да. Я буду говорить. Но очень важно научиться слушать сердцем… больше чувствовать. Быть осторожным -тоже наука. Наступили такие времена, когда тебе предстоит бороться ради того, чтобы выжить, а для этого необходимо быть готовым ко всему. Так пусть же эти дни оставят свой след в твоей памяти.

Старец замолчал, а затем неожиданно встал и направился к своему коню, собрал поводья, взялся рукой за луку и с поразительной легкостью вскочил в седло, потом подал знак остальным, чтобы тоже садились на лошадей и следовали за ним. Ни слова не говоря, он пришпорил коня, направляя его мимо вершины кряжа, к северному склону.

Тропа в том месте кончилась, но он уверенно направился вперед, указывая путь остальным.

Обернувшись, Хуан снова заговорил с Шоном, который теперь ехал позади него. Монтеро занял место замыкающего.

— Запоминай дорогу. Я скоро умру.

— Нет.

— Скоро.

Шон украдкой взглянул на мать. Ее лицо теперь казалось изможденным. Она устала.

— Ты как? Хватит сил доехать?

— Конечно, — улыбнулась в ответ сеньора. — А у тебя?

Шон рассмеялся, и Мариана, которая молча переносила все тяготы, улыбнулась ему в ответ.

— Поезжай вперед, — сказала она, — а уж за нами дело не станет! Мы не отстанем!

Солнце припекало, но долетавший с моря ветер приносил прохладу. Иногда их путь пролегал в тени скал или под густыми деревьями. Дважды Шон замечал следы, оставленные медведями-гризли, от других медведей они отличались длинными и острыми когтями на передних лапах. Еще ему на глаза попались следы горного льва и нескольких снежных баранов.

Старец вел их узкой, извилистой тропой, должно быть, очень старой, на которую они выехали совершенно неожиданно. Петляя между огромными валунами, из-под которых сочилась вода, она уводила их в глубь каньона, где порхало множество птиц, и казалось, что все вокруг наполнено их радостным, разноголосым щебетанием.

— Коней напоите здесь, — указал старик. — Ехать еще далеко.

В уединенном месте у небольшого водопада, куда не проникали палящие лучи полуденного солнца, они ненадолго расположились для отдыха.

Вскоре старик уже снова был в седле.

— И как долго нам еще ехать? — спросил у него Шон.

— Пока не приедем, — просто ответил старик. — Там, куда мы держим путь, с виду все так же, как везде, но на самом деле не похоже ни на что из того, что ты знал ранее.

Шон вытер ладони о рубаху и посмотрел вперед, в глубь каньона. Самый обыкновенный, ничем не примечательный каньон, напрочь лишенный каких-либо заметных ориентиров. Здесь ничего не стоило сбиться с пути, потеряв тропу. Старец прав. Нужно глядеть в оба.

Тропа сделалась немного шире, и тогда Мариана, нагнав сеньору, поехала рядом с ней.

— Он совсем не похож на индейца.

— А кто такие индейцы? Индейцы тоже разные бывают. Взять хотя бы ацтеков и эскимосов. Или же тольтеков и ирокезов.

— Он мне нравится.

— Да. — Согласилась Эйлин, но тут им пришлось снова выстроиться в цепочку, так как тропа заметно сузилась, но, когда она наконец стала шире, их лошади опять пошли рядом.

— А вы заметили, что он не воспротивился тому, что мы тоже едем с ними? Даже не предложил нам остаться и где-нибудь переждать.

— Ему виднее, — сухо заметила Эйлин, но затем, немного помолчав, добавила: — Но это действительно так. Наверное, перед его народом никогда не стоял вопрос о равноправии женщин… по крайней мере, мне так кажется.

Въехав на вершину бугра, Шон оглянулся назад, вытирая рукавом пот со лба, но не увидел ничего, кроме скал, дрожащих в знойном мареве. Неужели Мачадо и его люди гонятся за ними?

Старец сказал, что их преследуют, да и сам он в глубине души не сомневался, что так оно и есть. Должно быть, для того чтобы убедиться в чем-то, человеку иногда совершенно не обязательно видеть или слышать это самому. Порой достаточно просто знать. Значит, старый индеец владеет этим знанием? А временами оно доступно даже Монтеро. Может быть, это нечто разносит ветер? А что, если все человеческие мысли и поступки оставляют в воздухе некий знак, который переносится ветром, пока на пути не попадется человек, способный принять информацию.

Он поежился, а затем на всякий случай дотронулся рукой до рукоятки револьвера, висевшего у пояса, — оружия новой модели, изготовленного в городе Патерсоне, штат Нью-Джерси, по чертежам человека по имени Кольт. Это был хороший револьвер, самый лучший из всех существовавших тогда револьверов, если уж на то пошло. Нравилось Шону и недавно приобретенное им ружье — восьмизарядная револьверная винтовка того же Кольта. Правда, ему пришлось немного повозиться с ней, поточнее установить прицелы и отрегулировать механизм. Но теперь ее боевые качества не позволяли им желать лучшего.

Один раз Шону показалось, что, оглянувшись, он заметил далеко позади на вершине кряжа некий металлический предмет, сверкнувший на солнце. Но, в конце концов, вполне возможно, что это была лишь игра его воображения.

Солнце быстро клонилось к закату, когда старик наконец осадил своего коня у родника в Потреро.

— Напоите лошадей и наполните фляги. Здесь мы не задержимся.

— Мы поедем дальше? — спросил Шон, начиная всерьез переживать за мать и Мариану.

— Всего одну или две мили. Томас, возможно, знает об этом роднике, хотя вряд ли.

Они позволили лошадям вволю напиться, а затем поехали прочь от источника, исчезая в сгущающихся сумерках. На ночлег устроились в укромном местечке, затерявшемся среди холмов и скрытом от чужих глаз.

Здесь под ногами шуршал мягкий песок. Шон откинул пару камней, а затем расстелил на земле одеяла для матери и Марианы.

— Ложитесь спать. Мы выезжаем завтра на рассвете.

Он видел, как Монтеро вывел лошадей на небольшой островок пробивавшейся из земли зеленой травы и привязал их там, а затем опустился на камень и принялся глядеть на звезды. Сегодня он больше молчал. Через несколько минут Монтеро подошел к Шону.

— Я посторожу, — предупредил он. — Спите, пока есть время.

— Разбуди меня в полночь, — попросил его Шон, а затем, выбрав себе место недалеко от спящих женщин, завернулся в одеяло и устало растянулся на земле, не забыв притом положить рядом с собой оружие.

Он пытался заснуть, но сон почему-то не шел. Казалось, что глубокое ночное небо с мерцающими на нем яркими звездами нависло совсем низко над землей. Ночь была тиха и нежна, как прикосновение юной девы, и на холмы то и дело налетал еле уловимый ветерок.

Он слышал, как ударяясь о валуны, несся по склону вниз камешек, как где-то совсем рядом закопошился какой-то маленький зверек, и когда в следующий момент он проснулся, то увидел рядом с собой Монтеро.

Шон тут же сел:

— Что случилось?

— Очень хочется спать, амиго. Теперь твоя очередь караулить.

Прежде чем обуться, капитан старательно вытряс оба сапога. Не хватало еще сунуть ногу в сапог, в который, пока он спал, заполз тарантул или скорпион. Затем встал, отряхнул от земли, сложил и приторочил позади седла свое одеяло и только тогда взял в руки винтовку и приготовился выслушать все, что скажет ему Монтеро.

— Пока тихо. Не думаю, что они могут быть где-то поблизости, но на всякий случай будь поосторожнее.

— А что индейцы?

Хесус пожал плечами:

— Ни один из калифорнийских индейцев не посмеет даже приблизиться к нам, пока с нами Старец… а они знают, что он здесь. Но вот за чужаков с той стороны Колорадо, мохавов или пайутов с севера, я ручаться не могу.

Прошел час, затем другой. Шон несколько раз обошел вокруг лагеря, проверил лошадей и, вернувшись на пост, сел на камне. Тут к нему подошла мать.

— Я проснулась Шон, так что, если хочешь, можешь лечь спать.

— Да нет, все в порядке. Я уже выспался.

— Мы не можем лишиться ранчо. Не знаю как, но его нужно во что бы то ни стало сохранить.

— Оно останется нашим.

Она опустилась на валун рядом с ним.

— Мариана очень милая девушка.

— Да.

— Ты в нее влюблен?

Шон усмехнулся:

— Для ухаживаний нет времени. Слишком много забот. Она хорошая, милая, и если бы только за нашим ранчо не было долгов…

— Время еще есть. Я думаю, она пробудет с нами еще довольно-таки долго.

Он не ответил, продолжая напряженно прислушиваться к тишине ночи. Ему показалось, что вокруг все вдруг разом стихло, и над холмами воцарилось гробовое безмолвие. Он ждал, сам не зная чего.

Шон взглянул на мать. Она тоже подняла голову, глядя в глубь долины, в ту сторону, где находился источник.

— Сюда кто-то идет, — наконец сказала она,

Глава 7

Внезапно рядом с ними появился Хуан:

— Поторопитесь. Мы уезжаем прямо сейчас.

Монтеро привел лошадей, и, как только все уселись в седла, Хуан решительно пришпорил своего коня, резко свернул с дороги, по которой они приехали сюда, увлекая остальных за собой, туда, где чернела стена с виду непроходимых зарослей.

Но на деле оказалось, что тропа проложена и здесь. Высокие колючие кусты подступали к ней вплотную с обеих сторон, жесткие листья то и дело цеплялись за стремена, ветки хлестали по коленям и плечам. Хуан не терял время попусту и уверенно прокладывал путь вперед, словно молодой пастух, отправившийся на поиски отбившегося от стада быка.

Путники ехали по пробитому сквозь заросли извилистому коридору, в темноте которого они не могли разглядеть ничего дальше ушей собственной лошади. Вокруг царило молчание, нарушаемое лишь приглушенным стуком копыт, шелестом и треском веток.

На маленькой лужайке посреди зарослей Старец остановился и подождал, пока Монтеро займет место замыкающего в их колонне, после чего они снова двинулись в путь. Шону вдруг показалось, что темнота как будто начала постепенно рассеиваться… Всходила луна.

Наконец они выехали из зарослей и тут же углубились в уединенный каньон. Хуан продолжал двигаться довольно быстро. Теперь над ними возвышались темные склоны гор, казавшиеся загадочными и неприступными как никогда, а впереди чернел каньон.

Примерно через час езды стены каньона расступились, и путники оказались в залитой лунным светом долине, но старик тут же увлек всех за собой на противоположную ее сторону.

В долине было очень тихо, а в воздухе пахло пылью. Даже чахлую траву, пробившуюся из-под камней, выжгло палящее солнце.

Они проехали еще пару миль, держа путь к темневшей впереди скале, за которой открывался вход в узкое ущелье.

Путники медленно, но верно продолжали продвигаться вперед, когда стены ущелья внезапно расступились, и они снова оказались на равнине, где росли тополя и стояла старая полуразрушенная глинобитная хижина, рядом с которой когда-то находился загон для скота, огороженный забором из покосившихся жердей.

— Остановимся здесь на час, — предложил Хуан. — Нужно отдохнуть.

— Я возвращусь назад и послежу за долиной, — предупредил Монтеро и тут же скрылся в темноте.

Шон помог матери слезть с лошади, хотя она смогла бы прекрасно обойтись и без его помощи.

— Ты лучше позаботься о себе, — запротестовала она. — Мне доводилось заезжать и подальше, чем сейчас.

— Нам еще очень долго ехать, — попытался урезонить ее сын.

— Откуда тебе знать? Это известно только Хуану.

— Еще очень далеко? — спросила Мариана.

В ответ старик улыбнулся:

— Если нам ничего не помешает, то три дня. Может быть, четыре. Вы едете?

— Ну конечно же! — воскликнула Эйлин Малкерин. — А ты думал, что мы останемся?

— Старец, а что, если нам сейчас выпить кофе? Или лучше не рисковать и не разжигать костра?

— Я бы не отказался. — Он сел на землю, привалившись спиной к большому камню. — До того как рассветет, наших следов им все равно не найти, мне кажется. Тропу сквозь заросли заметить нелегко.

— Может, это для тебя не новость, — осторожно начал Шон, — но один из людей Томаса раньше входил в банду грабителя Васкеса. Он знает тропы.

Старик поднял на него глаза:

— В здешних местах есть такие тропы, по которым далеко не каждому суждено пройти. Пусть только сунутся туда.

Путники развели небольшой костер и достали из вьюка кофейник. Через несколько минут вода уже кипела. Эйлин взялась за приготовление кофе, а Шон, покинув собравшихся вокруг костра, остановился чуть поодаль и прислушался.

Было очень тихо.

Старик определенно знал, что делал, но только Шону это не прибавляло спокойствия. В салуне у Томаса Александра частенько останавливались проезжие, среди которых встречалось немало отъявленных негодяев из банд Васкеса или одного из Хоакинов. Здешние тропы не составляли тайны как для Томаса, так и для его приспешников.

А если преследователям удастся настигнуть их в безлюдных холмах, то уже нечего сомневаться, они не остановятся ни перед чем. Хуан и Мариана не имели никакого оружия; у Монтеро лишь старое ружье; мать прихватила с собой винтовку, точно такую же, как и у него.

Значит, в случае нападения, отстреливаться смогут лишь Монтеро, мать и он сам.

Мачадо наверняка приведет с собой Рассела, Томаса и еще кого-нибудь из их компании.

Логичнее всего постараться, чтобы до стрельбы дело не дошло, и, похоже, именно такую цель поставил перед собой Хуан.

Эйлин Малкерин стояла у костра, разглядывая повзрослевшего сына. Широкоплечий мужчина, озабоченно меряющий шагами маленькую поляну, где они нашли приют, показался ей бесконечно далеким.

Несмотря на присущую ему юношескую вспыльчивость и некоторую сумбурность, Майкл оставался ближе к дому, в то время как Шон, спокойный и рассудительный, уходил на шхуне в море вместе с Хайме, ненадолго возвращался к ней заметно повзрослевшим и возмужавшим, чтобы вскоре снова отправиться в плавание.

Возможно, все объяснялось тягой к морю. Но она-то чувствовала, есть в его страсти нечто необъяснимое, тот же феномен некоего мистического свойства, который заставил Майкла обратиться к религии. Это жило и в Хайме, и в ней самой — потомках кельтов. Но все же заметнее всего проявлялось у Шона. Монтеро как-то обмолвился об этом, вспоминая, каким Шон был в детстве. Старый Хуан тоже сумел разглядеть его.

Так какие же качества отличают настоящего мужчину? Только ли крепкие кулаки и вульгарная напористость? Или доброта, любовь и преданность своей семье, своей стране? Или же нечто большее?

Ночь близилась к концу, скоро рассвет. Она снова посмотрела на небо, заметно посветлевшее над горными вершинами восточного хребта. Высоко над головой все еще мерцали одинокие звезды, похожие на огоньки далекой гавани, а в глубине каньона по-прежнему царила непроглядная тьма.

Эйлин подошла к старику. Услышав ее шаги, он обернулся, хотел встать, но она жестом остановила его:

— Я сяду рядом.

Старец всегда был сдержанным и скупым на слова, но теперь в его молчании Эйлин почувствовала что-то неладное, и ей сделалось не по себе.

— Что случилось, Хуан?

— Будет кровь, — тихо ответил он, — кровь и смерть. Вам не следовало ехать.

— С каких это пор мы, женщины, боимся крови? — спросила она. — Дело касается не только Шона, но и меня. И уж если суждено пролиться крови, то я буду рядом с ним.

Старец сокрушенно покачал головой:

— И так без конца. Человек рождается в муках и в муках же проживает свою жизнь.

— А там, куда мы едем… безопаснее? Там можно укрыться?

— В этом мире опасность подстерегает на каждом шагу, и приют в нем можно найти лишь на время. Когда-то мой народ считал эту землю своим домом, но всего за одну ночь все пошло прахом, превратилось в руины и лежало в развалинах, среди которых не осталось ни одного целого камня.

Мы жили в своем собственном, созданном нами мире, познали то, что недоступно было пониманию обыкновенных людей, и верили, что нам ничего не угрожает. Но это оказалось не так. Ни сокровенные знания, ни понимание того, о чем никто не догадывается и, возможно, уже никогда не узнает, нас не спасло. Земля сотрясалась, и по ней разбегались огромные трещины, поднимались высоченные облака пыли, бушевал пожар, и в поисках спасения мы бежали, но только бежать было некуда. Некоторые отправились к морю, где и погибли, когда на пятый день землетрясения на берег обрушились гигантские волны, другие ушли в пустыню и умерли там от голода и жажды, и очень многие остались лежать мертвыми среди руин.

Кое-кто ушел в горы. Некоторым из них удалось выжить. Но многие умерли только потому, что не умели жить без тех вещей, которые их окружали прежде. Несмотря на молодость, я входил в число духовных наставников наших людей, а еще любил леса, горы и прежде часто путешествовал в поисках целебных трав. Вот так я и выжил.

— Я никогда раньше не слышала ничего подобного. — Она изумленно глядела на него. — А ты рассказывал об этом Хайме?

— Немного. Однажды в пустыне он набрел на развалины стены, на земле возле которой валялось несколько черепков. Осколки оказались очень тонкими и мягкими и почти прозрачными. Его удивило, как китайский фарфор попал туда. Но его удивление стало еще больше, когда я сообщил ему, что он нашел вовсе не фарфор. Когда-то, очень давно, черепки были нашей посудой, которая изготавливалась на месте. И тогда мы с ним немного поговорили об этом.

— А Шон? Он тоже знает?

Старец замолчал и затем заговорил снова:

— Он до многого дошел своим умом. Все понимает. Все чувствует. Знает, где и что произошло. Это у него в душе.

— А раньше, когда он был намного моложе, ты его учил чему-нибудь?

— Учил? Возможно. В конце концов, учить и поучать это « не одно и то же. Для того чтобы научить человека, иногда бывает достаточно всего лишь приоткрыть дверь или чуть отвернуть краешек занавеса. Стоит только приподнять завесу, и такой человек уже не нуждается в том, чтобы его учили, потому что разум его сам все видит, чувствует, понимает.

— Ты только что говорил о том, что прольется кровь… Скажи, мой сын останется жив?

— Этого я не могу сказать, сеньора. Давным-давно, еще молодым, я знал и умел очень многое, но теперь мой костер уже почти догорел, и будущее видится мне неясно, словно сквозь какую-ту пелену.

— А твой город? То место, откуда ты пришел? Твой народ? Что они за люди?

— Совсем другие, не такие, как вы… но теперь это уже не имеет значения. Все кончено. Кроме меня, никого не осталось, а я уже очень, очень стар.

— Но откуда вы пришли сюда?

— Издалека… И очень, очень давно. Но теперь это не имеет значения, сеньора, и я никогда и никому ничего не рассказывал.

— Даже Шону?

— Еще нет… скоро, может быть. Но только не все. Прошлого не вернуть. Стихия расправилась с гордыми, сильными и бесстрашными людьми, как огонь расправляется с сухой травой. Мы были, а потом пришел огонь, все обратилось в прах, и нас больше не стало.

— Ты должен рассказать кому-нибудь обо всем, что знаешь. Твоя повесть войдет в историю, и люди извлекут для себя урок.

Он улыбнулся:

— Люди не привыкли извлекать уроков из истории. Каждое поколение считает себя умнее и образованнее тех, кто жил до них, каждое новое поколение считает, что уж оно-то не повторит чужих ошибок, что с ним ничего не случится. Потомки заново открывают для себя то, что знали их предки, и тут же начинают радостно голосить: «Слушайте все! Глядите, что я нашел! Смотрите, какой я умный!» И каждый твердо убежден, что открыл нечто абсолютно новое. Изобретателям и невдомек, что их так называемые «открытия» давным-давно опробованы обществом прошлого, и большинство из них признаны ошибочными или же совершенно бесполезными. Среди нас тоже попадались стяжатели и властолюбцы. Но и их постигла такая же участь, как и всех остальных.

Один раз со мной беседовал священник. Он очень долго говорил о греховности мира и хотел, чтобы я покаялся перед его богом, и якобы бог меня простит и отпустит мне все грехи. Я терпеливо слушал его, а в душе смеялся, потому что у меня нет грехов и прощать меня не за что. Он рассказывал мне о Содоме и Гоморре, а я слушал его с тяжелым сердцем. Ведь с теми людьми случилось то же самое, что и с нами.

В небе погасла последняя звезда. Старик встал:

— Нам пора. Они как-то нашли дорогу, и теперь уже близко… слишком близко.

Она подошла к Шону:

— Хуан говорит, что нас догоняют и что будет пролито много крови.

— Я ждал такого поворота событий.

Путники снова сели на коней, и их силуэты растворились в сером свете занимавшегося над восточными склонами нового дня. Призрачными тенями пронеслись они по горным склонам, подобно облакам, что порой летят по небу, заслоняя собой солнце и не оставляя после себя никаких следов.

Шон снова вытер о рубаху потные ладони и оглянулся назад, обводя взглядом холмы. Ничего не заметно… пока. Но обмануть судьбу им все равно не удастся. Поэтому, предельно собранный и осторожный, он легко держался в седле, готовый в любую минуту бросить стремена и спрыгнуть на землю. Ему не хотелось зря тратить патроны, стреляя на ходу, сидя верхом на пустившемся в галоп коне. Конечно, если возникнет необходимость, он будет стрелять и с седла, поскольку уже неоднократно проделывал это, но только на сей раз очень важно, чтобы каждый его выстрел наверняка достиг цели. Ведь здесь он защищал свою мать. И еще Мариану.

Конь старика летел во весь опор. Пилигрим вел их за собой извилистыми тропами, убегавшими вверх по пологим склонам, через выжженные солнцем холмы, они проезжали вдоль горных хребтов и спускались в незнакомые каньоны, форсировали вброд горные потоки, продирались сквозь густые заросли, петляли, путали следы, возвращаясь назад, неизменно отправляясь затем в совершенно другом направлении.

Как-то, оглянувшись, Шон заметил вдали облачко пыли, но Хуан отрицательно покачал головой:

— Я не знаю, что там за пыль, но это не те, что нас преследуют. Они гораздо ближе. Только не видят нас.

Время от времени Шон замечал на земле оленьи следы. Каких-либо других следов возле них не объявлялось. Еще он обратил внимание на то, что окружающий ландшафт внезапно изменился. Теперь маленький отряд ехал через совсем другие каньоны. Они образовались в теле огромных скал, по склонам которых пробежали гигантские трещины. Края каменных разломов еще не успели сколько-нибудь пострадать от воды, ветра и наносимого им песка. Пред ними предстала ужасная картина: чудовищное нагромождение обрушившихся горных карнизов, расколотые каменные глыбы, глубокие ущелья, на многие мили вокруг мрачное запустение.

Шон завел разговор с Монтеро о местах, где они проезжали.

— Это большой разлом, — ответил мексиканец, — трещина в земле, которая на протяжении многих миль проходит по горам — от Мехико и до самого моря, много севернее Монтерея. Местами тропа идет по ее дну, и мне в свое время тоже довелось как-то проехать по ней.

— Результат землетрясения, — согласился Шон. — Впечатляющее зрелище!

Они ехали целый день, остановившись лишь с наступлением темноты, когда Хуан осадил своего коня и неловко слез на землю.

— Коней никому не расседлывать. Сейчас сварим кофе, перекусим, а потом отправимся дальше.

— На ночь глядя? — недоверчиво переспросила Мариана.

— Так надо.

Когда легкий ужин подошел к концу и свежесваренный кофе был уже выпит, Хуан медленно поднялся с земли. Шон обеспокоенно взглянул на него.

— Может, нам все же стоит немного отдохнуть. Старец, ты очень устал.

Хуан пожал плечами:

— Я теперь часто устаю. Это не важно.

— Ну хоть немножко…

— Времени нет. Они быстро догоняют.

Увидев, что спорить бесполезно, Шон собрался уже затушить костер, но старик остановил его:

— Нет, подбрось дров, и пусть горит. Они подумают, что мы здесь, оставят лошадей, начнут потихоньку подбираться поближе, и ничего не найдут. Никого и ничего.

— Ну и что?

— А то, что мы выиграем время, возможно, целую ночь. А это, приятель, скажу тебе, уже что-то.

И они опять сели на коней, и Хуан вновь повел их за собой в непроглядную темноту ночи.

Глава 8

Следующую остановку отряд сделал лишь с наступлением утра. Рассвет застал их в каньоне с крутыми, почти отвесными склонами, которые становились более отлогими ближе к вершине. Здесь к небу тянулись сосны, под сенью которых раскинулись заросли можжевельника.

— Вот тут мы и отдохнем, — объявил Хуан.

Он тяжело опустился на землю и остался неподвижно сидеть, привалившись спиной к валуну.

— Дальше идти нельзя. Они слишком близко.

— Близко? Но ведь никого не видно!

— Я знаю.

— Мы должны добраться до золота, Хуан. Иначе у нас отберут ранчо.

— Это так важно? Если дело в земле, то ее кругом сколько хочешь. Отправляйтесь куда-нибудь еще и возьмите себе угодья побольше. Я могу показать вам такое место, там прекрасная земля.

— Но ведь ранчо — наш дом. Те горы и море стали частью нашей жизни. Там осталась наша шхуна. Там могила моего отца.

— Да… я совсем забыл. — Старец замолчал, а затем немного погодя покачал головой: — Враги слишком близко. Могут найти нас и забрать все.

— Они ничего не получат, — решительно заявила Эйлин Малкерин. — Они ничего не получат, Хуан. Ничего, кроме больших неприятностей на свою голову. Я не отдам им свой дом, Хуан. И ничего им не отдам, слышишь? Ничего!

— А что за люди преследуют нас? Они плохие?

— Хуже не бывает, — ответила Эйлин. — Одного из них зовут Вустон, а еще с ними наверняка едет Крутой Рассел, Томас Александр и Хорхе Фернандес.

— Фернандес? Такой худой и злобный человек?

— Да… и еще Андрее Мачадо.

Хуан поднял с земли небольшую щепку и принялся водить ею по песку.

— Фернандес… помню, помню. Кажется, он убил девушку? Ту девушку из индейского племени?..

— Он самый.

— Я знал ее. Иногда она приносила мне frijoles note 8… Очень славная девушка.

Еще с минуту он просидел молча, а затем сокрушенно покачал головой:

— Нет. Не могу. Вы мои друзья. Я верю. Но это совсем не то, что вы думаете. Там нет великого богатства, а так, немного золота, добраться до которого к тому же совсем не легко. Может быть, вам его и хватило бы… но я не смею так рисковать.

Шон опустился на землю рядом с ним:

— Послушай, Старец, тогда идите без меня. Я останусь здесь и задержу их.

— Они убьют тебя.

— Не раньше, чем я сам с ними разделаюсь. Бери сеньору, Мариану… поезжайте. Я остаюсь.

— Если ты остаешься, — вмешался в разговор Монтеро, — то и я с тобой.

Старик переводил взгляд с одного на другого, качая головой.

— Вы храбрые люди, славные люди. — Он снова замолчал, а затем вздохнул и опять покачал головой. — Тогда отдохните немного. Дайте отдых лошадям. Вон за теми зарослями есть яма, в которой всегда стоит вода, отведите их туда, пусть напьются. Мы должны ехать.

Затем, отойдя в сторону, он повернулся ко всем спиной, лег на земле, свернулся калачиком в тени и заснул.

Эйлин Малкерин взглянула на сына:

— Мы не имеем права так поступить, Шон. Мне кажется, что то место, куда он ведет нас, какое-то особенное. Возможно, даже святыня.

— Может, и так. Я тоже очень переживаю за него. Но сделаем, как я сказал: вы поедете с ним, а я останусь.

— Или мы едем все вместе… или не едет никто.

— Сеньора, я…

— Нет. Я люблю наше ранчо, оно очень дорого мне, но никакое ранчо не стоит крови моего сына. Нет… мы едем все или никто.

Шон прекрасно знал, что с матерью спорить бесполезно.

— Скажи, а что за золото привозил отец? — спросил он, переводя разговор в другое русло. — Просто руда или уже обработанное?

— Я его никогда не видела.

Монтеро увел лошадей, и Шон привалился спиной к валуну. Он устал, слишком устал. Долгие переезды, постоянное беспокойство, а тут еще новые проблемы… Закрыв глаза, капитан крепко, до боли в руках, сжал кулаки. Он должен что-то придумать, должен что-то предпринять, чтобы спасти их всех. Хуана, мать, Мариану…

А как же Монтеро? Он хороший человек, и вместе им наверняка удастся сделать то, что следовало сделать уже давно. Они будут держаться до последнего. На все воля Божья… значит, такова судьба.

Внезапно он почувствовал у себя на плече чью-то руку и тут же открыл глаза. Солнце стояло уже высоко. Хуан дождался, когда Шон окончательно проснется.

— Ты хорошо отдохнул, сынок. Время ехать.

— А ты бы не мог рассказать нам, как туда добраться? А сам спрятался бы где-нибудь поблизости и отдохнул.

— Мы на одной из дорог моих воспоминаний, путешествие по ней идет мне на пользу.

— Мой муж очень уважал тебя, — заметила Эйлин.

— Он был хорошим человеком, сеньора. Уважал старые традиции. Когда древние боги говорили, внимал им.

— Древние боги?

— Они здесь повсюду, ибо они обитают там, где ничто не нарушает их покоя. Если, придя в пустыню, человек хранит благоговейное молчание, то боги иногда могут приблизиться к нему. Если ты почитаешь их мир, то они будут благосклонны к тебе. Преследующие нас сами не ведают, что творят. — Хуан взглянул на нее: — Древние знают тебя. Они знают, что ты принадлежала ему и что ты тихая женщина…

Она улыбнулась:

— Ты меня плохо знаешь, Хуан, иначе бы никогда такого не сказал. Я сильная, самоуверенная и к тому же властная женщина.

Он пожал плечами:

— Но умеешь хранить молчание в пустыне. И это главнее всего. Важно привыкнуть жить в молчании.

С этими словами он подошел к своему коню.

— Времени нет. Пора ехать.

Андрес Мачадо первым достиг костра. Быстро оглядевшись и на всякий случай объехав небольшую лужайку, он дождался Рассела.

— Значит, мы видели дым вот этого костра. Интересно, зачем они его разжигали?

Мачадо неопределенно пожал плечами.

— Чтобы кофе сварить. — Перекинув ногу через седло, он легко спрыгнул на землю. — Что ж, последуем их примеру. — Он обернулся и крикнул куда-то в сторону: — Сильва! Готовь еду, мы остановимся здесь.

— Костер — сигнал, — пробормотал Сильва.

Все недоверчиво уставились на него:

— Сигнал? Но кому?

Он пожал плечами:

— На костре готовилась еда, остались следы жира, а вот здесь кто-то из них выплеснул на землю кофейную гущу. Но еще костер им понадобился, чтобы подать кому-то знак.

— А кому его подавать-то? — нетерпеливо переспросил Александр. — Здесь во всей округе нет ни души. В такой глуши даже индейцы не живут.

— И все же это сигнал, — продолжал стоять на своем Сильва.

— А тот краснокожий старикашка? О нем что-нибудь известно? — спросил Вустон. — Я видел его только раз, но он имел какие-то дела с Малкерином.

— Я его не знаю, — сказал Томас, потупившись.

— Тоже видел его лишь однажды, — нехотя проговорил Фернандес. — Он такой странный… И очень-очень старый.

— Странный? В каком смысле?

— Ну… просто странный. Всегда сам по себе. Никогда не появлялся в городе. Другие индейцы старались держаться от него подальше, будто боялись чего-то.

— А чего там бояться-то? — презрительно усмехнулся Рассел. — Я его тоже как-то видел. Обыкновенный старикашка… выглядит лет на сто. На него плюнь покрепче, он • и развалится.

Томас неодобрительно посмотрел в его сторону. Он недолюбливал Рассела.

— Это тебе бы так хотелось, — возразил трактирщик. -А уж он-то на своем веку таких, как ты, видел-перевидел.

Сильва тем временем нарезал копченую свинину и сложил куски в сковородку.

— Говорят, что он может вызывать духов… или наколдовать что-нибудь такое…

Рассел рассмеялся:

— Чепуха! Бред какой-то!

Они расположились у костра и завели разговор, борясь со сном и усталостью. Вустон, Рассел, Александр, Фернандес и Андрес Мачадо. За последнее время примерно около дюжины калифорнийцев изъявили желание присоединиться к их компании, и Сильва, невысокий, широкоплечий потомок индейцев и испанцев, а к тому же еще хороший повар, замечательный погонщик и просто непревзойденный следопыт, входил в их число. Мало кто в то время отважился заходить так далеко в горы, но Сильва представлял в этом смысле исключение, как в прошлом Педро Фахес и отец Гарсес.

— Ну и что ты собираешься делать, когда мы их поймаем? — спросил Рассел у Мачадо.

— В такой глуши немудрено и заблудиться, — усмехнулся Вустон. — Будет странно, если они вообще когда-либо выберутся.

Рассел вынул из кармана жилета сигару.

— Да уж, точно, я бы очень удивился, — согласился он. — В такой преисподне может случиться все что угодно.

Мачадо презрительно посмотрел на них.

— Это ваше дело, — отрывисто произнес он. — Мне нужна только девка и хороший кнут. Остальное меня не касается.

— А как же Шон Малкерин? Тот самый, который украл у тебя невесту?

— Мне ничего не известно о том, что он ее крал. Она убежала… дурацкий бабий бунт… а в гавани стоял его корабль. Хотя, — добавил он, — я вызову его на поединок и обязательно убью.

— Лучше просто убей его, — посоветовал Рассел.

— Его? — презрительно фыркнул Мачадо. — В любом случае, симпатий он у меня никогда не вызывал. Но нет, я вызову его на поединок и убью. И сделаю это с превеликим удовольствием.

Томас взглянул на Мачадо:

— Будьте осторожны, сеньор. Он очень сильный и умеет здорово драться. На вашем месте я бы просто пристрелил его как собаку… но держался бы при этом подальше. И только потом подошел и выстрелил бы еще раз пять. На всякий случай.

Мачадо хмыкнул и потянулся к сковороде за куском жареной свинины.

Томас тем временем продолжал свой рассказ:

— Год назад как-то ночью собрались в моем салуне пять моряков, отъявленных головорезов, и задумали его ограбить. Малкерин возвращался с берега на корабль, и деньги, вырученные от продажи, хранил при себе. Те пятеро набросились на него, завязалась большая драка.

— Что-то припоминаю, — откликнулся Вустон. — Говорили, что он убил двоих…

— Только не у меня в салуне, — угрюмо заметил Томас. — Во всяком случае, трупов там еще никогда не находили. Хотя в тот раз двоих мертвецов обнаружили близ дороги, у болота… а еще двое остались в некоторой степени калеками.

— А что случилось с пятым?

— Сумел убежать, сеньор. Может, он и не отличался особой храбростью, но зато оказался явно сообразительней тех горемык. Капитан Малкерин же отделался лишь несколькими царапинами да сбитыми в кровь кулаками.

— Ножи, — воскликнул Мачадо. — Им следовало пустить в ход ножи.

— Двое из них именно так и поступили. И смею вас заверить, они очень старались. Но закончилось все тем, что один из них умер, после того как его же собственный нож оказался у него между ребер, а его приятель со сломанной рукой и перебитой ключицей едва живой добрался до салуна.

День выдался пасмурный. Небо затянули низкие серые тучи, накрывшие вершины гор и кряжей. Зловещая тишина повисла в каньонах.

Фернандес ехал впереди, указывая путь остальным. Вдруг он резко натянул поводья и остановился.

— В чем дело? — нетерпеливо окликнул его Мачадо.

Фернандес молча указал.

На тропе перед ними лежали две скрещенные жерди.

— Ну и что теперь? — спросил Вустон, когда все собрались перед неожиданной преградой.

— Мне не нравятся такие сюрпризы, — сказал Фернандес. — Это знак.

— Тьфу ты! — презрительно сплюнул Мачадо. — Только время теряем! — С этими словами он направил своего коня вперед и благополучно переехал через жерди. Остальные последовали его примеру.

И тут откуда-то с головокружительной высоты угрюмых скал, что вплотную подступали к тропе, донесся леденящий душу одинокий вой, от которого по спине побежали мурашки. Они замерли, держа наготове ружья. Вой становился то громче, то тише, временами затихал, а затем вдруг раздавался с новой силой. Мужчины долго, пристально вглядывались в нависшие над ними скалы, но так и не заметили ничего подозрительного.

— Койот, — предположил Рассел.

— Это-то? — Томас мрачно взглянул в его сторону. — Сам ты койот! Душа умершего, неприкаянная душа стонет.

Вустон рассмеялся:

— Ну и загнул! Нет, никаких привидений я не боюсь. Xватит болтать. Вперед! .

Теперь во главе колонны встал один из людей Мачадо. Но вскоре его лошадь испуганно отпрянула назад, а сам седок выхватил револьвер и принялся палить из него.

Всадники дружно пришпорили коней, но, когда окружили парня, ровным счетом ничего не увидели.

— В чем дело? — строго спросил Вустон. — Ты что, свихнулся?

— Змея, огромная гремучая змея… прямо на тропе.

— Да? И куда она девалась?

Ни змеи, ни ее извилистого следа на пыльной тропе, совсем ничего.

Томас беспокойно посмотрел на Сильву, а тот лишь развел руками.

— Но я видел змею! — упрямо твердил незадачливый стрелок. — И моя лошадь тоже.

— Эка невидаль! Вам что, змея никогда не попадались? Поехали! — торопил Рассел.

Бросив тяжелый взгляд в его сторону, Мачадо миновал притихших всадников и опять занял место впереди. Извилистая тропа проходила через ущелье, каменистое дно которого усеивали пыльные валуны, между которыми кое-где росли кактусы. Внезапно Мачадо остановился, ожидая, когда его догонит Сильва.

— Следы оборвались, — указал он. — Ты должен их найти.

Сильва тронулся, оглядывая землю.

— Скоро совсем стемнеет, — проворчал Рассел.

Ехать дальше становилось с каждым шагом все труднее. Заросли можжевельника сменили редкие сосны и раскидистые старые сикоморы, их, казалось, необычно много.

— Похоже, впереди равнина, — заметил Вустон. — Заночевать лучше здесь.

Сильве наконец удалось отыскать следы, но вскоре они снова неожиданно оборвались. Все вместе спустились они по склону к ручью, где у воды росли древние сикоморы. Здесь Сильва принялся беспокойно оглядываться по сторонам.

— Ну и где мы теперь? — мрачно спросил Мачадо.

Сильва лишь пожал плечами:

— Скорее всего, это ручей Сеспе. Я знаю о нем лишь понаслышке. Очень нехорошее место.

— А вот мне здесь нравится, — объявил Вустон, спрыгивая с коня.

— На эту землю наложено проклятье, — попробовал возразить Сильва. — Мне рассказывали…

— Забудь ты весь этот вздор! — отмахнулся Вустон. — Лучшего места для лагеря нам все равно не найти. — Минуту спустя он снова обернулся к нему: — Они далеко от нас?

Сильва на мгновение задумался, а затем нервно повел плечом.

— Может быть, час езды, или два. Не больше.

— В чем дело? Что с тобой? — теперь Вустон пристально разглядывал его.

— Мне не нравится место, — ответил Сильва. — Что-то здесь не так.

— Что именно?

— Путь им указывает сам Старец. Он направляет их.

— Ну и что?

— Послушайте меня, сеньор. Что-то скоро случится. Он больше не пытается уйти от погони.

— Ну и что ты хочешь сказать? — нахмурился Вустон. Крутой Рассел, расседлывая коня, прислушивался к их разговору.

— Если он не пытается уйти от погони, значит, желает, чтобы мы подошли к ним поближе, а если он желает, чтобы мы оказались поблизости, значит, нас ждет какая-нибудь западня, разве не так?

— Западня, черт возьми! Только угодят они туда сами!

— Западня, говоришь? — вмешался обеспокоенный Рассел. — Как думаешь, где они, вероятнее всего, ее устроят?

Сильва помедлил с ответом, взволнованно глядя то на одного, то на другого.

— Здесь, — с трудом выговорил он наконец, — скорее всего, здесь. Само это место и есть западня.

Глава 9

Незадолго перед полуднем Старец привел их к ручью.

— Отдохнем несколько минут, пока лошади напьются. Шон осмотрел горный кряж, возвышавшийся перед ними.

Судя по растительности, они поднялись уже на высоту примерно трех тысяч футов над уровнем моря, а хребет впереди, простиравшийся далеко на запад и на восток, был, наверное, тысячи на три-четыре футов повыше.

Он подошел к матери. Опустившись на колени, Эйлин протирала лицо смоченным в воде платком.

— По-моему, мы уже почти у цели, — сказал он, помогая ей подняться с земли.

— Ты прав, — согласилась она. — Не ясно только, почему он остановился?

— Сказал, что для отдыха.

Эйлин огляделась по сторонам:

— Он куда-то запропастился. И Монтеро тоже исчез.

Шон быстро обернулся. Все лошади стояли на месте, но обоих стариков нигде не было видно.

Подошла Мариана:

— Что, уже приехали?

— Нет, — ответил Шон, — я пытаюсь сообразить, где мы. — Он кивнул в сторону гор. — Возможно, вон там Сосновая гора… В таком случае, перед нами ничто иное, как Пьедра-Бланка.

— Но ты уверен? — спросила Мариана.

Он развел руками:

— Карт этих земель нет. Люди пользуются придуманными ими же самими названиями. Иногда получается, что один человек дает названия ручьям и горам, а после приходит еще кто-нибудь и переименовывает все по-своему. А вот как нам угадать, к какому именно ручью мы вышли? И что это за гора?

Они расположились на берегу ручья, наслаждаясь выдавшимися минутами отдыха. Разговора не получалось.

Шон очень обеспокоился. Несколько раз подходил он к тому месту, где исчезали следы стариков. Он вновь проверял свое оружие.

Неожиданно откуда-то из-за скал появился Монтеро и не теряя времени стал затягивать потуже подпругу своего коня.

— Пора. Мы уезжаем, — объявил он.

Хуан не заставил себя ждать, и теперь уже все вместе они двигались прочь от ручья по тропе, убегавшей в сторону горной теснины, по которой когда-то несся теперь уже давно пересохший ручей.

Здесь по склонам росли настоящие леса. Несколько раз им на глаза попадались выведенные на скалах древние индейские письмена. Дважды их тропу пересекал олень. Ущелье заметно сузилось, и путешественники ехали друг за другом, а лошади замедлили шаг, осторожно ступая по скользким, гладко обточенным водой камням.

Долгий подъем закончился, и внезапно перед ними открылось обширное плато. Они оказались на вершине столовой горы. Каменистое плато устилала пожухлая от долгой засухи трава, да росло несколько одиноких кривых деревьев. На земле были заметны четкие следы. Хуан направил коня через плато, к северо-западному склону горы, поросшему деревьями. Затем начал спускаться вниз и наконец остановился на песчаном берегу у ручья. Теперь у них за спиной поднималась к небу огромная скала, и точно такие же скалы со всех сторон окружали песчаный берег.

— Разобьем лагерь, — объявил он и слез с коня.

Это было уединенное место. Хотя и могло показаться, что царившая здесь тишина не предвещала ничего хорошего, но необыкновенная красота берега успокаивала. Ветер нежно шелестел листьями тополей, осторожно пробираясь сквозь кроны могучих деревьев, широко раскинувших свои ветви над каменистой землей. Среди камней бил небольшой родничок, воды которого впадали в ручей. Чуть подальше виднелись руины какой-то постройки, ее стены обрушились почти до основания, и от них сохранилось лишь несколько нижних рядов каменной кладки.

— Тут мы обоснуемся, — сказал Хуан, — и вы оба, — он указал на Шона и Мариану, — останетесь.

— А я? — спросила Эйлин.

— Ты пойдешь дальше.

— Это не самая удачная идея, — поспешил возразить Шон, — мы должны держаться друг друга.

— С ней ничего не случится.

— Вас долго не будет?

— До рассвета, возможно, немного дольше. Я расскажу только ей одной… пока. Ты везде бываешь, палишь из своего револьвера, неделями пропадаешь в море… может быть, завтра ты умрешь. Поэтому я скажу ей.

Эйлин решительно взялась за винтовку, а затем с улыбкой обернулась к ним:

— Со мной ничего не случится.

Ни слова больше не говоря, Хуан отправился прочь, и сеньора поспешила за ним.

— Со мной тоже ничего не случится, — тихо сказала Мариана. — Так что, если хочешь пойти за ними…

— Следить за ним? Бесполезно. Он все равно догадается. Хуан всегда все знает. И если сказал, что мы должны остаться, мы останемся.

— Тогда я сварю кофе.

Монтеро расседлал лошадей, а Шон принялся собирать ветки для костра.

Несколько раз он останавливался и замирал на месте, напряженно прислушиваясь и озираясь по сторонам. Следы оленьих копыт на земле отсутствовали, он вообще не нашел никаких следов. Это небольшое открытие непонятно почему встревожило его. Собирая сушняк для костра, он дважды видел наконечники от стрел, но гораздо тоньше и длиннее всех тех, что ему приходилось встречать в своей жизни, словом, мастерская работа. Затем, в очередной раз нагнувшись, чтобы поднять сухую ветку, он обнаружил тончайший, словно яичная скорлупа, осколок какой-то посуды, с виду напоминавший фарфор. Но стоило протянуть руку, и он рассыпался в прах у него в пальцах.

— Где мы? Что за место? — спросил он у Монтеро.

Калифорниец лишь пожал плечами.

— Место, где нужно хранить молчание, — сдержанно произнес он. И затем, решив, что Шона он знает уже много лет, с самого детства, добавил: — Это земля Древних.

Шон молча взглянул на него и торопливо направился туда, где Мариана готовила для них кофе.

— Никуда отсюда не отходи, — приказал он ей строго. — Держись поближе к костру и лошадям.

— Нам угрожает опасность?

— Пока еще нет, но место жутковатое. Разве ты не чувствуешь?

— Здесь тихо, красиво. Интересно, а куда они ушли?

— Наверное, за золотом. Держись под деревьями. Если поблизости кто-то и объявится, то вряд ли тебя смогут заметить.

— А ты куда собрался?

— Пойду взгляну вон на те развалины.

— Тогда я с тобой.

Но тут в их разговор вмешался Монтеро:

— Сеньор, туда не стоит ходить. Это нехорошее место. Оставайтесь под деревьями и не отходите от костра.

— Ну ладно, — согласился Шон, вновь с любопытством поглядывая в сторону древних руин. Нехорошее место? Скорее всего, оно связано с каким-нибудь дурацким предрассудком. У местных индейцев полно суеверий, многие из которых бытовали еще и среди калифорнийцев. Современные жители знали об этом крае только понаслышке. А люди говорили разное. Время от времени какой-нибудь ловец диких лошадей в одиночку отправлялся сюда и, возвратившись, привозил уйму разных историй и небылиц. В их усовершенствование вносили свою лепту и охотники, бродившие по горам в поисках добычи. Но и таких сведений, разрозненных и противоположных, было крайне недостаточно.

— Давайте приготовим сейчас что-нибудь на ужин, -предложил он наконец, — поедим и потушим костер. Незачем обнаруживать себя.

Монтеро согласился, тут же взялся за сковородки и кастрюльки. Шон бродил по берегу, стараясь избегать открытых мест, чтобы не стать легкодоступной мишенью. От руин он намеренно держался подальше, не желая сердить Монтеро. Он любил старика и уважал его просьбы.

Но время шло, и ему все больше и больше становилось не по себе. Где-то неподалеку рыщет Мачадо со своими людьми. Не исключено, что ему все же удастся найти их даже здесь, в диком краю непроторенных троп, так что ж, перестрелка? В таком месте?

Хесус Монтеро хотя человек пожилой и очень осторожный, но не из тех, кто предпочел бы тихо ретироваться и бежать от своих врагов, если бы дело вдруг дошло до стрельбы. И его мать, женщина гордая и упрямая, наверняка поступила бы так же.

Дважды Шон выбирался из впадины, поднимаясь по каменистому склону, с вершины которого и обозревал близлежащие окрестности. Его очень беспокоили многочисленные скрытые подступы к низине, по которым ничего не стоило пробраться тайком, оставаясь никем не замеченным.

Когда капитан наконец вернулся к костру, там горкой лежали кукурузные лепешки, в воздухе разливался аромат горячего кофе, смешанный с запахом жареного мяса. Они с Марианой сели рядом и взялись за еду. Пока продолжалось их совместное путешествие, он успел сделать вывод, что она не только красивая девушка, но еще и необычайно благоразумная.

— Ты говорил, что он из индейцев? Наш Старец?

— Как знать… Мы зовем его Хуан, и мой отец называл его так же, но настоящее ли это его имя или нет — кто знает. Скорее всего, мы уже никогда об этом не узнаем, как и о том, кто он: мексиканец, индеец или еще кто-нибудь. По-моему, он все-таки индеец, но из какого-то доселе не известного нам и, скорее всего, уже исчезнувшего племени.

— У нас в Мексике тоже есть исчезнувшие племена.

— Индейцы ведь постоянно воюют друг с другом, точно так же как наши предки в Европе. В такой ситуации малочисленные племена при больших человеческих потерях просто вымирали.

— С ней ничего не случится?

— С сеньорой? Нет, все будет хорошо. Она и сама может за себя постоять. Тем более что с ней там Старец. Он готов умереть за нее.

— Ты всегда называешь ее «сеньора», но она же твоя мать. Почему?

— Поживи немного с нами, и сама поймешь. Она — сеньора, поверь мне, и в этом вся. Мать очень редко повышает голос, но все и без того знают, кто в доме хозяин. Она такая со всеми, кроме, пожалуй, отца. Сколько я помню, ее всегда звали сеньора. И до сих пор так называют.

Он снова проверил свою винтовку.

— Жаль, что с нами нет Майка.

— Майка? Ты имеешь в виду своего брата?

— Конечно. Он здорово управляется с ружьем и лассо, а уж держится в седле так, что любой позавидует. Вдруг он решил удалиться от мирской суеты, обратиться к Богу, стал монахом, но бывает, иногда мне ужасно хочется испытать, есть ли предел этому его умиротворению.

Где-то высоко в скалах гулко заухала сова.

— Ложись-ка спать. Если они там что-нибудь найдут, то, возможно, нам придется уехать отсюда рано утром.

— Я не устала.

— После целого дня пути? Нет, тебе все же лучше отдохнуть.

— Мой отец разводил скот в горах Герреро. Мне приходилось проводить в седле гораздо больше времени.

— А ты умеешь стрелять?

— Что за вопрос? Разумеется. — Она замолчала и мгновение спустя задумчиво добавила: — Андрес бы меня все равно никогда не полюбил. Ведь он меня совсем не знал. Ему и в голову не приходило, что я езжу верхом и стреляю получше любого из погонщиков. Нет, справиться со мной ему было бы совсем нелегко.

— Ты должна поспать. Они сказали, что вернутся на рассвете.

Над горами стояла мертвая тишина, которую нарушал лишь легкий шорох листьев и тихое журчание ручья. Ни птичьих голосов, ни кваканья лягушек.

Выбрав себе уголок поукромнее, Мариана расстелила одеяло и улеглась, положив под голову седло вместо подушки. Шон подошел и накрыл ее пончо.

— Ты очень любезен… Спасибо.

Она закрыла глаза, слушая как тихонько позвякивают шпоры на сапогах капитана, возвращавшегося к костру, как хрустит песок у него под ногами, и это был приятный, успокаивающий звук. И тогда, укрывшись с головой, она спокойно уснула.

Шон стоял в темноте, примерно в полусотне футов от нее, и пытался мысленно определить природу доносившихся до него шорохов и звуков, отмечая про себя, что ночь выпала на редкость тихая.

Многие люди верят в то, что любые чувства, будь то грусть, счастье или страх, не исчезают бесследно, запечатлеваясь там, где человек живет. Самому Шону приходилось бывать в домах, лишенных настоящего тепла и уюта, ему казалось, там холодно и сыро; но, к счастью, встречались и другие жилища, где, едва переступив порог, он чувствовал себя как дома.

В некоторых местах творились какие-то необъяснимые вещи, и тогда люди говорили, что на тех землях лежит проклятье. Случилось ли подобное здесь? Или же дело в чем-то другом?

Загадочные истории о странном и непознанном он слышал с детства и от матери, л от индейцев. Тяга к мистике у кельтов в крови… Уж не в этом ли причина?

Порой на свете и в самом деле происходят события, которым нельзя дать разумного объяснения. Нечто подобное случалось с ним и в море, и позднее, когда он сошел на берег в Пегу… на пути в Бирму. Он говорил со стариком в разрушенном храме…

В темноте послышался какой-то посторонний шорох. Ступая легко и бесшумно, словно тень, держась поближе к скалам, Шон поспешил вернуться обратно.

Монтеро поджидал его.

— Я тоже слышал, — сказал он, — но давай подождем. Возможно, это один из тех, других.

Проехав еще несколько миль, Хуан наконец остановился. Он привел Эйлин на высокогорный луг, окруженный со всех сторон невысокими холмами, усыпанными валунами. Она решила, что они поднялись почти на самую вершину.

— Лошадей мы оставим здесь. С ними ничего не случится.

— Мы пойдем пешком?

— Это совсем рядом. — Он внимательно посмотрел на нее: — Послушай, сеньора, я думаю, золота там осталось совсем немного. Возможно, его вам будет недостаточно. Я не знаю цены золоту, того, что оно означает для вас…

— Мы успеем вернуться к утру?

— Ты беспокоишься за них?

— Мой Шон сильный. Он умеет хорошо драться, но ведь их много.

— Но и он не один.

— Ты имеешь в виду Мариану и Хесуса?

— Там есть и другие.

— Другие?

— Ты еще слишком молода, сеньора. А я очень стар, очень-очень стар. Как узнать, что где-то там, в тишине, скрывается еще кто-то? Я чувствую их, потому что мы, старики, гораздо ближе к ним, чем вы, молодые.

— Не понимаю.

— Говорят, что на этих землях лежит проклятье, но природа зла такова, что зло помноженное на зло начинает уничтожать самое себя. Я уверен, что это действительно так, сеньора.

Она ничего не ответила, и мгновение спустя он заговорил снова:

— Человек думает о том, что подсказывает ему воображение. Люди что-то видят, слышат, и это откладывается у них в памяти. Отсюда же затем порождаются и все ваши страхи, волнения, желание убежать, оказаться где-нибудь далеко, очень далеко.

— Ты говоришь совсем не как индеец, Хуан.

— А кто такой индеец? И как он должен говорить? Вы называете индейцами всех, к кому, как вам кажется, подходит такое название. И если хочешь знать, сеньора, оно ровным счетом ни о чем не говорит. Индейцем может быть названо что угодно и кто угодно. Вы, бледнолицые, совсем недавно объявились в этих краях, но те, кого вы называете индейцами, пришли сюда незадолго до вас. А еще раньше, до них, тут жили совсем другие народы, и кто знает, кто из них был прежде всех?

Земля принадлежит тем, кто живет на ней, сеньора, люди рождаются и умирают, народы сменяют друг друга. Так что мы с вами в этом смысле не первые и не последние, как и все остальные.

— Ты говоришь о зле так, будто оно существует само по себе, по своей собственной воле.

— А разве нет? Когда-то давным-давно неподалеку отсюда стоял город, который стал городом зла. И скорее всего, именно то зло, что зародилось за городскими стенами, и стало причиной его гибели. Хотя возможно, просто земля меняла свой облик. Но спасся лишь я один.

— Когда-нибудь, — тихо сказала она, — ты должен рассказать мне все, что помнишь. Мы знаем историю ацтеков и инков, но о том, что говоришь ты, ничего не известно.

— И ацтеки и инки не жили здесь издревле. Все они поначалу были чужаками в этих краях. Ацтеки пришли сюда с севера и обосновались среди тростниковых зарослей вокруг озера. Прошло еще какое-то время, они стали сильнее и покорили много других племен. Да и выскочки-инки тоже не придумали ничего нового, а лишь продолжили достраивать то, что заложили другие задолго до них. — Он усмехнулся. — Но в конце концов, всем нам это порой не чуждо. А что касается меня, то я всего-навсего старый индеец, болтовня которого не стоит того, чтобы ею забивать голову. Тебе нужно отдохнуть, сеньора. Завтра мы пройдем несколько последних шагов.

— А мы не можем пройти и» сейчас?

— А разве у золота есть запах? Или вкус? Его нужно видеть, сеньора. Дождемся рассвета. Тебе нужно уснуть.

Глава 10

Чья-то рука тронула Мариану за плечо, и она тут же вскочила. Над ней стоял Шон.

— Проснись. По-моему, они уже идут.

— Сеньора?

— Нет, те, другие. — Он бросил взгляд на тлеющие угли. — Оставайся под деревьями. Я не хочу, чтобы они узнали, кто здесь и сколько нас.

Она быстро подхватила седло и одеяло, унося их с собой подальше в темноту. Шон помог ей оседлать лошадь.

— От своей лошади постарайся не отходить, и уж если суждено будет случиться самому худшему, то выбирайся отсюда и отправляйся в Лос-Анджелес. Там разыщешь Пио Пико и обо всем ему расскажешь.

Он пошел обратно, останавливаясь на границе света и тени, Чтобы прислушаться.

В небе взошла луна, и небольшой пятачок среди скал теперь купался в ее серебристых лучах. Откуда-то из глубины каньона послышался цокот копыт, потом раздались чьи-то шаги, и вот наконец они вышли на свет, стараясь держаться все вместе. Их оказалось около десятка. Слишком много.

Шон выбрал себе идеальную позицию для наблюдения — в темноте за деревьями его никто не мог заметить. Примерно в двадцати футах слева от него осталась Мариана с лошадьми. Монтеро куда-то запропастился, но за него Шон не беспокоился. Старик его не подведет, в нужный момент он обязательно окажется там, где его помощь будет необходима.

Враги тем временем подходили все ближе и ближе, ведя лошадей в поводу. Глубокие тени, отбрасываемые на землю огромными деревьями и причудливыми нагромождениями каменных глыб, создавали иллюзию совершенной темноты.

— Пахнет дымом, — сказал Рассел.

— Где-то тут жгли костер, — отозвался кто-то другой. — Похоже, он уже почти догорел.

— Вы подошли достаточно близко, — спокойно произнес Шон, не повышая голоса. — А теперь оставайтесь там, где стоите.

— Кто говорит?

— Я — Шон Малкерин, а вот вы заехали так далеко лишь ради того, чтобы вернуться обратно с пустыми руками.

— Ну это мы еще увидим, — резко возразил Вустон.

— Где Мариана де ла Круз? — спросил Мачадо.

— Она не желает выходить замуж за тебя. Таково ее решение.

Услышав об этом, Мачадо презрительно рассмеялся:

— Женщинам не положено решать. Ее дядя не возражает, и этого вполне достаточно. У нас есть законы, гринго.

— Я не имею ничего против закона, — продолжал Шон. — Закону я подчиняюсь. А ты? Ты ведь сейчас не хотел оскорбить меня, назвав «гринго». Вообще-то мне больше нравится, когда ко мне обращаются по имени. Тем более я такой же мексиканец, как и ты, Мачадо, хотя твоя мать гречанка.

— Что-то, гринго, ты слишком разговорился.

— Так ведь мне есть что сказать… о каждом из вас.

— Где она, гринго? — Мачадо потряс в воздухе рукой, державшей кнут. — Вот что я привез специально для нее.

Темные фигуры начали потихоньку расступаться. Заметив это, Шон рассмеялся:

— Ты только посмотри, Мачадо, никто из твоих дружков не хочет оказаться сейчас рядом с тобой. Они думают, что ты умрешь первым.

— Я ничего не боюсь.

— Конечно, Мачадо, ты не трус, и уж подавно не дурак. Неужели тебе охота отправиться на тот свет из-за какой-то девки, которая сбежала от тебя? Истинная глупость, амиго! Советую тебе убираться отсюда, да поскорее.

— Сеньора, вы здесь? — позвал Вустон.

— Говорю за всех я один, — сказал Шон. — Мы так условились.

— Послушайте, сеньора! Отдайте нам золото, мы уедем. Можете идти на все четыре стороны. Даю честное слово.

— Ты думаешь, она станет полагаться на честное слово вора? — презрительно спросил Шон.

— Это я-то вор?

— Но ведь ты пришел сюда. Если ты не вор, то какого черта тебе здесь понадобилось?

— По-моему, он тут один, — неожиданно заявил Рассел. — Давайте пристрелим его, и дело с концом.

Где-то в темноте за деревьями Мариана чиркнула двумя камешками один о другой. Получившийся звук очень напоминал звук передергиваемого затвора винтовки.

Похожие звуки раздались и откуда-то из скал. Причем один раз в ход действительно пошла винтовка.

— Ну что? Убедился? Я не один, но если вам, ребята, и в самом деле надоело жить, то подходите, не стесняйтесь. Уложить парочку прямо сейчас, прежде чем кто-либо из вас успеет тронуться с места?

Мачадо видел, что дело принимает скверный оборот. Они оказались на открытом пространстве, освещенном луной. А судя по щелканью затворов, позиции противник выбрал довольно основательно.

— Поехали! — Мачадо первым развернул коня. — Скоро рассветет, все равно они от нас никуда не денутся.

Он медленно тронулся прочь, направляя лошадь обратно в каньон. Проехав полторы сотни ярдов, всадники остановились.

— Можно подождать здесь, — предложил Мачадо.

— Черт побери, — разозлился Рассел. — Почему мы не накрыли их всех разом! Да кто там есть? Пара женщин, дряхлый старикашка и сам Малкерин.

Мачадо строго посмотрел на него:

— Не дури, Рассел. Уж я-то знаю, что за птица Малкерин. Он отменный стрелок. Говорят, что вдовушка тоже мимо цели не промажет. А с ними еще этот… как его? О нем я вообще ничего не знаю.

— Монтеро стреляет метко, — отрезал Сильва. — Он храбрый охотник, подкрадывается неслышно, словно призрак.

В темноте раздался смех.

Вустон резко обернулся:

— Кто смеялся?

Вустон гневно оглядывал притихших подельников, переводя взгляд с одного на другого, но все в рот набрали воды.

Сильва первым нарушил затянувшееся молчание:

— А вдруг Старец и не человек вовсе, а призрак? Кто его знает?

— Ничего, узнаем, когда поймаем, — мрачно сострил Рассел. — И тогда «уж я выясню, можно ли призраку пустить кровь.

— Разводи костер, Сильва, — приказал Вустон. — Раз уж все равно ждать, то выпьем хотя бы кофе.

— А ты не боишься, что они снова сбегут? — поинтересовался Фернандес.

Вустон зло усмехнулся.

— Пусть бегут. Мы все равно их найдем. — И, немного помолчав, добавил: — Сдается мне, что золото где-то поблизости.

— Кстати, ты не знаешь, куда мы заехали? — спросил Рассел.

— А какая разница? Вот разделаемся с ними и вернемся обратно. Тропа-то, по которой мы сюда добрались, небось никуда не денется.

Где-то высоко в скалах снова раздался хохот. Очень странный звук, не похожий ни на что из того, что им когда-либо доводилось слышать, и все же это определенно был хохот.

Действительно ли слышалось в нем нечто дикое и зловещее?Или то играло эхо, заблудившееся в скалах? Или все лишь плод разыгравшегося воображения?

Рассел поежился и обвел взглядом остальных. Вустон равнодушно жевал кусок вяленого мяса, а Мачадо раскуривал тонкую сигару. Томас смотрел на Рассела, со злорадством думая о том, что этот огромный детина, похоже, чувствует себя сейчас не в своей тарелке. Брал бы пример с Мачадо, тому все нипочем.

После того как запылал костер, все успокоились и стали намного увереннее.

— Мы возьмем их завтра, — сказал Вустон, — надеюсь, они уже будут иметь при себе золотишко.

Шон тем временем вышел из-за валунов и вернулся к Мариане.

— Ты молодец, — похвалил он. — Вовремя сообразила.

— И другие тоже, — ответила она, — но только где же они?

Кругом опять стояла тишина — ни малейшего шороха. Затем откуда-то из темноты появился Хесус Монтеро.

— Давайте сюда котелок, — сказал он. — Сейчас будем пить кофе.

— А где же сеньора?! — спросила Мариана. — Я слышала их шаги. Они должны быть где-то поблизости!

— Тебе просто померещилось, сеньорита, — невозмутимо возразил Монтеро. — Да и что ты могла услышать?

— Помню, когда я был маленьким, — начал Шон, — погонщики рассказывали о Хуане разные странные истории. Индейцы приходили к Старцу, когда у них в племени кто-то серьезно заболевал. За помощью к нему обращались и поселенцы…

— И что, он их лечил?

— Да, и они поправлялись.

Шон поворошил палкой угли, а затем подбросил в костер еще несколько веток.

— Как-то раз двое бандитов, пользуясь слухами, решили его выследить и заставить отвести их к золоту. Они собирались силой выведать у него эту тайну…

— И что же дальше?

— Ничего определенного, кроме того, что их обоих нашли мертвыми. Следов насильственной смерти на трупах не оказалось. Из винтовок стреляли, но перезарядить их так и не успели.

Они попивали кофе и ели холодные кукурузные лепешки с вяленым мясом.

— Начинает светать, — заметил Монтеро. — Нам пора ехать.

— А как же сеньора и Хуан? — спросил Шон.

— Они найдут нас.

Каждый налил себе еще по чашке кофе, после чего Монтеро выплеснул остатки на угли и ополоснул котелок в ручье, давая ему остыть. Развернувшись, чтобы отправиться обратно, он вдруг ничком упал на землю. Пуля угодила в скалу чуть повыше его головы.

Шон подхватил винтовку и опрометью бросился к камням. Заметив какое-то движение, он в мгновение ока вскинул ее и выстрелил. В темноте кто-то выругался, но не так, как бранится только что раненный человек.

Под его прикрытием Монтеро наконец сумел благополучно добраться до деревьев. Глядя на него, Шон подумал о том, что их ожидает. Преследователи, скорее всего, расположились где-то неподалеку, загодя заняв хорошие позиции, они вполне могли лишить их всякой возможности обороняться. Перезарядив винтовку, капитан подождал еще немного, а затем отошел подальше, выбирая подходящее укрытие для ведения огня.

Из-за камней выглянул Монтеро:

— Лошади готовы, амиго. Мы подойдем следом за Хуаном и сеньорой.

— Ладно. — Он выстрелил по валуну, за которым, как ему казалось, прятался бандит, затем отбежал на несколько шагов назад и выстрелил снова.

Соскользнув вниз, Шон без промедления вскочил в седло, и они пустились в путь, направив коней к ущелью, вход в которое скрывался за деревьями. На протяжении нескольких сотен ярдов проход между двумя склонами оставался таким узким, что проезжавшему здесь всаднику приходилось временами задевать сразу обе противоположные стены. Лошади пробирались вперед, осторожно ступая по гладким и скользким камням. Затем тропа повела их вверх по берегу, и они вступили в небольшой лесок из можжевельника и кустов толокнянки, а несколько минут спустя оказались среди сосен, разросшихся почти по всей горе. Монтеро пришпорил коня, увлекая их за собой.

Выехав на вершину, он указал вдаль:

— Вон там протекает Сеспе. Если со мной вдруг что-то случится, поезжайте прямо на юг.

Эйлин Малкерин остановилась и огляделась по сторонам. Она стояла на южном берегу горного ручья, бегущего с востока на запад. Несколько ниже по течению русло делало резкий изгиб, поворачивая почти точно на север. Выше в горах, слева от нее, виднелся просвет. К нему Хуан и направился. Несколько раз он возвращался назад, слезал с коня и принимался заметать следы подобранной с земли сосновой веткой. После чего неизменно посыпал тропу хвоей и дорожной пылью.

Внезапно он подошел к старому раскидистому дубу. Возле него валялись груды камней, из которых, по-видимому, в прежние времена на этом месте была сложена стена.

— Лошади должны остаться здесь. Теперь пойдем пешком.

Эйлин взяла винтовку и флягу с водой, и он повел ее дальше, на удивление быстро и легко пробираясь среди скал вверх по склону. Заросли юкки, буйно разросшейся у подножия горы, здесь заметно поредели. По обеим сторонам тропы, на расстоянии примерно полумили друг от друга, вздымались отвесные склоны. Хуан задержался в их тени.

— Боюсь, что там слишком мало золота. — Его глаза внимательно изучали ее лицо. — А что, если его окажется недостаточно?

Мысль о том, что золота может не оказаться, расстроила ее вконец. Это была их последняя надежда. Она так рассчитывала на удачу.

— А откуда золото там берется?

Хуан остановился, но ответил не сразу.

— Давным-давно, много лет назад, мой народ перебрался в эти места. Добраться сюда и тогда было так же непросто, как сейчас, но мы все же пришли. И здесь нашли немного золота. Использовали его для украшений. Когда после землетрясения наш город исчез с лица земли, мы уже не возвращались сюда за золотом.

И с чего это они, Малкерины, вдруг решили, что здесь находится сокровищница? Эйлин не припоминала, чтобы Хайме вообще когда-либо вслух называл точное количество привезенного золота, но только при каждом пересказе этой истории величина клада неизменно увеличивалась. Должно быть, то же самое происходит со всеми байками о несметных сокровищах.

Ей ничего не оставалось, как только надеяться, что золота из древнего клада хватит для того, чтобы выплатить долг, числившийся за их ранчо.

Когда они в очередной раз остановились, она снова огляделась вокруг. Теперь они оказались в ложбине, своими очертаниями напоминавшей гигантскую подкову. С трех сторон сюда подступали отвесные скалы. Эйлин подумала о том, что опытный скалолаз, пожалуй, и сумел бы взобраться по ним, а так не остается другого пути, кроме того, по которому они пришли сюда.

Массивные скалы, возвышавшиеся у истоков ручья, заслоняли собой почти весь свет, отчего в огромной ложбине царил загадочный полумрак.

— Это здесь, — сказал Хуан. — Я провожу тебя.

Неподалеку от того места, где брал свое начало горный ручей, на земле валялись камни, из которых, судя по всему, в свое время состояли стены какой-то постройки. Отсюда виднелся зияющий между двумя скалами провал, к которому вела хорошо утоптанная песчаная тропинка. Хуан шел впереди.

Они оказались в пещере… Но что это? Неужели на стенах остались следы каких-то инструментов? И вот там, в дальнем конце пещеры, выступ каменной стены образовывал своего рода полку. На ней в ряд выстроились глиняные кувшины. Хуан взял в руки один из них, и от волнения у Эйлин перехватило дыхание, а сердце гулко застучало в груди.

Она осторожно приняла посудину из его рук. Да, в ней оказалось золото. Золотой песок и крошечные слитки, каждый величиной примерно с половину ногтя на мизинце.

Достав кожаный кисет, она пересыпала в него содержимое глиняного кувшина.

Когда было собрано совершенно все, до последней песчинки, взвесила в руке доставшуюся ей находку. Фунтов пять? Возможно… но это меньше половины того, что ей предстояло внести.

Она проверила все остальные посудины, поочередно заглянув в каждую из них. Из одной ей удалось высыпать еще около унции песка. Остальные кувшины оказались пусты.

Хуан с беспокойством следил за ней.

— Этого мало?

— Конечно, то, что есть, облегчит нам жизнь, хотя ты прав — слишком мало. Но все равно большое спасибо тебе, друг, ты сделал для нас все, что мог. Спасибо тебе, спасибо!

За все те годы, которые она прожила в Калифорнии, ей приходилось слышать множество самых невероятных историй об этом месте. И вот теперь она сама оказалась здесь. Эйлин Малкерин обвела пещеру пристальным взглядом.

— Нам не помешало бы отдохнуть, — предложил Хуан. — Обратно отсюда путь неблизкий.

— Они нас будут ждать, — напомнила Эйлин, — они могут попасть в беду.

— Хесус Монтеро знает, что делать, — отозвался Хуан. — А нам с тобой надо отдохнуть, сеньора. Мы должны остаться здесь и совсем немного отдохнуть.

Глава 11

В пещере было прохладно и очень тихо. Тяжело вздыхая, старик устало опустился на каменный пол у стены и остался неподвижно сидеть, прислонившись к ней спиной, закинув голову и закрыв глаза. Эйлин поразило его изможденное лицо, и она почувствовала укол совести. Озабоченная собственными проблемами и неурядицами, она ни разу до сих пор не подумала о том, каким испытанием стало это путешествие для Старца. Да, она тоже испытывала неимоверную усталость, но все же ей и прежде, едва ли не с самого детства, приходилось изо дня в день проезжать верхом или, по крайней мере, проходить пешком значительные расстояния. А когда они обосновались в Калифорнии, а много путешествовала, побывав в самых отдаленных и труднодоступных горах.

— Отдыхай, Старец, — тихо вымолвила она. — И прости меня. Я оказалась такой эгоистичной…

— Немного посплю, — отозвался он, — но и тебе тоже нужно отдохнуть. И… — он открыл глаза и взглянул на нее, — не уходи никуда отсюда. Здесь очень опасно… страшнее нет ничего.

Он снова запрокинул голову и устало опустил веки. Эйлин устроилась рядом, но уснуть так и не смогла. Сон не шел.

Интересно, что он имел в виду, когда говорил о какой-то опасности? Она стояла у входа в пещеру, озираясь по сторонам.

Кое-где на каменистой земле подковообразной ложбины между гор росли сосны, а со всех стороны вздымались отвесные скалы.

Тишина казалась зловещей. Эйлин прислушалась. Возможно, именно сейчас где-то поблизости, всего в каких-нибудь нескольких милях отсюда, рискует жизнью Шон. Но он храбрый, у него проницательный ум, и к тому же он всегда умел постоять за себя. Монтеро хороший помощник, хотя годы тоже берут свое. И еще эта девушка, Мариана. Она наравне со всеми переносила все тяготы долгого пути, ни разу не пожаловалась на усталость и делала все что требовалось. Без сомнения она порядочная девушка из приличной, наверное даже состоятельной семьи: держится скромно, но с достоинством, что, несомненно, признак хорошего воспитания, и к тому же в самом деле очень хорошенькая.

Влюблен ли в нее Шон? Она нисколько не удивилась бы, если бы это оказалось именно так, думала Эйлин.

Тягостное безмолвие начинало давить на нее. Интересно, почему Хуан сказал, что это опасное место? Поблизости она не заметила ничего, что, на ее взгляд, могло бы представлять собой хоть мало-мальскую опасность.

Вдруг ей показалось, что где-то высоко на склоне произошло какое-то движение. Подумав, она решила, что это ветер.

Теперь больше, чем прежде, она нуждалась во времени для раздумий. А ее мысли помимо воли снова и снова возвращались к тому последнему, почти пустому кувшину. Они настолько уверовали в успех своей экспедиции, что даже гнали прочь все сомнения, которые время от времени возникали. И что скрывать, потерять надежду, смириться с крахом ей казалось невыносимым.

Теперь они разом лишались всего — земель, которые Хайме оставил в наследство своим сыновьям, всех тех угодий, что пожаловало ему мексиканское правительство за его большие заслуги и службу в армии.

Она чувствовала себя потерянной и опустошенной. Этого не может быть, этого просто не может быть, стучало сердце. Но правда жизни оставалась безжалостной и неумолимой.

Наконец, резко махнув головой, Эйлин попыталась разогнать панические мысли. Неужели она признает свое поражение? Нет, должен же быть выход, хоть какой-нибудь. Она жива, она сильный и рассудительный человек. Просто слишком понадеялась на золото, собранное здесь кем-то очень давно, может, столетия назад.

Хуан говорил, что его народ пришел сюда издалека. И проделанный ею путь тоже не близок. Но только откуда взялось само золото? А если в земле неподалеку отсюда залегает золотая жила? Но где? Пещера с виду ничем не напоминает месторождение, а безжизненные каменные глыбы вокруг скал и подавно кажутся бесплодными.

Она осмотрела вход в пещеру. Стесанные камни до сих пор хранили следы инструментов, обрабатывавших их. Судя по всему, проход между двумя скалами расширяли, да и интерьер, самой пещеры в свое время был кем-то облагорожен.

Но зачем?

Золото из кувшина ничем не напоминало руду, добываемую на приисках. Его источник наверняка находился где-то поблизости, хотя бы потому, что крохотные самородки имели острые, неровные края и гладкую поверхность без малейшего признака того, что они осыпались откуда-то с высокой скалы или их принесли воды бурного горного потока.

Но где же жила? Она вполне могла затаиться в каком-нибудь потаенном уголке, затерявшемся между скал или в ложбинке поблизости… короче, где угодно. Эх, если бы хоть чуть-чуть побольше времени!..

Но время поджимало.

Даже каменный карниз у входа в пещеру, на котором она сейчас стояла, представлял собой совершенно ровную, словно специально выдолбленную в скале, площадку над ручьем.

Очевидно, как и сказал Хуан, племя действительно приходило издалека и оставалось в горах до тех пор, пока не собирали достаточно золота для своих нужд. Теперь вопрос, откуда оно бралось, не давал ей покоя. Она не видела ни следов старого рудника, ни чего-либо другого, хотя бы отдаленно его напоминавшего. Только ничем не примечательная пещера и скальный выступ над берегом ручья.

С площадки у входа открывался вид на склоны гор напротив, с редкими островками растительности и хаотично разбросанными огромными валунами. Жутковатая, зловещая картина. Боязливо подойдя к краю выступа, Эйлин взглянула на стремительно несущийся в тени скал и деревьев горный поток, который не имел ничего общего с веселым, беззаботно журчащим ручейком. Она вгляделась в темные воды. Может, золото там?

Внезапно где-то вдалеке раздался протяжный, обращенный в пустоту вой, тоскливый клич, похожий на призыв одинокого волка. Женщина вздрогнула и поежилась.

Но стоит ли будить Хуана? Старик и без того порядком намаялся за долгую дорогу, и, в конце концов, он только что заснул.

Нет, какая глупость! Чего ей бояться? Она не даст и одного шанса против тысячи, что кто-то разыщет ее в такой глуши. Кому придет в голову забрести сюда? Из тупика нет иного пути, кроме как назад.

— Хайме, — тихонько вздохнула она. — Мне так плохо без тебя, Хайме.

Легкий шелест прошел по ветвям деревьев, и снова наступила тишина. Задрав голову, она окинула взглядом скалы. Вдруг перед глазами все расплылось, будто в знойном воздухе заколыхалась жаркая пелена дрожащего марева, но на нее повеяло холодом, как если бы из глубины каньона вдруг налетел порыв пронизывающего ветра. Она оглянулась — ветра не было. И тут снова раздался все тот же странный одинокий вой. Откуда исходил этот звук, определить было невозможно. Он просто долетал сюда издалека.

На память стали приходить разные истории о Хуане, которые ей когда-то доводилось слышать, всплыл и тот факт, что местные индейцы старательно избегали говорить о нем. Даже Хесус Монтеро, знавший ее на протяжении многих лет, и тот ни разу и словом не обмолвился при ней о своем знакомстве с ним. Но люди говаривали, что Старцу подвластны неведомые силы, что ему якобы дано становиться невидимым, и возникать из ниоткуда. Но, в конце концов, и среди индейцев бытовало множество самых невероятных поверий и предрассудков, в которые они свято верили.

А что, если все правда? Она вспомнила, как однажды вечером на ранчо, в гостиной у горящего камина, Хайме рассказал о старом знахаре-мексиканце, которого, возвращаясь откуда-то, они нашли раненого близ дороги. Осмотрев его, подумали, что он упал с высоты, но только поблизости нигде не оказалось места, свалившись откуда, можно было бы так разбиться. Они подобрали его, привезли к себе домой, накормили, промыли и перевязали раны. Старик поправился на удивление быстро, и как-то, оставшись с Хайме наедине, поведал очень странную историю. Он утверждал, что побывал на «обратной стороне».

Но на все расспросы знахарь отвечал уклончиво, заметил только, что там, казалось бы, все как здесь, но все же по-другому, присовокупив, что вообще-то он и прежде частенько хаживал на «обратную сторону», но на этот раз у него случилась «неприятность», и ему не удалось сразу найти дорогу назад, а когда увидел «сипапу», то оно оказалось совсем не там, где он ожидал. Этого места он раньше не знал и потому провалился.

— Мне кажется, — решил тогда Хайме, — что где бы ни находилась «обратная сторона», Хуан там наверняка тоже бывал.

— А что это такое?

В ответ он лишь пожал плечами:

— Ну, как бы тебе объяснить… Знаешь, ведь Америку изначально населяли не только племена дикарей. В Мексике, в Монте-Альбан я видел древние обсерватории, где велись наблюдения за звездами. Приборы, которые там использовались, точнее и лучше того, чем располагает человечество сейчас. Откуда нам знать, что умели те, кто жил здесь задолго до нас?

Она вспомнила, как святой отец из миссии Сан-Габриэль поведал ей о древнем поверье, бытовавшем среди индейцев хопи. Они утверждали, что их народ пришел на землю через «дыру», которую называли «сипапу» или как-то похоже.

Тогда она спросила у Хайме, что имел в виду старый знахарь, когда сказал, что нашел свое «сипапу» там, где и сам не ожидал.

— Насколько мне удалось понять, существуют якобы некие определенные места, где человек, пройдя через своего рода «занавес», оказывается на «обратной стороне», причем некоторые из «дыр» открыты постоянно, а местонахождение все время изменяется. Наш же старик в поисках своего привычного «сипапу», видимо, набрел на какое-то другое, о котором раньше ничего не знал.

Она еще раз осмотрела высокие скалы, подумав, что вечером здесь, наверное, очень быстро темнеет, и вернулась к пещере. Заглянув внутрь, увидела, что старик все еще спит, растянувшись на каменном полу.

Что ж, придется подождать еще немного. Расположившись у входа, Эйлин принялась обдумывать свое положение, мысленно перебирая разные варианты, возвращаясь даже к тем, что раньше решительно отвергала, как совершенно непригодные.

Друг ее покойного мужа, Альварадо, теперь очень далеко отсюда. А Пио хоть и душевный человек, но у него полно своих проблем…

Честно сказать, и задолжали-то они не слишком уж много — всех долгов набралось на две с половиной тысячи долларов, но по нынешним временам для Калифорнии сумма воспринималась, как астрономическая. Совсем недавно примерно такое же ранчо, как и их, продали даже дешевле, да и не имели они столь состоятельных знакомых, способных выложить такие деньги.

Только теперь дела обстояли несколько иначе. Сейчас она готова погасить примерно половину долгов. Неужели при желании нельзя как-то наскрести оставшуюся сумму? Например, продать «Госпожу Удачу». Хотя за нее много никто не даст. Губернатор последнее время стал еще строже относиться к досмотру грузов.

Осталось еще несколько сотен выделанных кож. Продать их в Калифорнии невозможно, в лучшем случае, если очень повезет, их удалось бы пристроить на корабль какого-нибудь заезжего торговца. А меховыми шкурками они не торговали с тех пор, как Шон в последний раз ушел в море. Еще у них есть большой табун лошадей. Но кого интересует это добро сейчас? Нет, выгодно продать их все равно не удастся.

Стало очень жарко, но Эйлин продолжала упрямо сидеть под палящими лучами полуденного солнца. Скалы буквально раскалились. Казалось, что здесь даже жарче, чем в пустыне. Наконец, поднявшись с земли, она почувствовала головокружение и легкую тошноту, и тут в какой-то момент увидела индейца, стоявшего у края скального карниза. Эйлин хотела что-то сказать ему, и даже сделала несколько шагов в его сторону, но видение исчезло, словно растворилось в воздухе, и снова не осталось ничего, кроме дрожащих волн горячего воздуха. Она повернула назад к пещере. У нее страшно разболелась голова, а душой завладело безотчетное чувство страха и тревоги. Надо разбудить Хуана, решила она, и заглянула внутрь.

Старик все так же лежал на полу.

— Хуан, нам пора. Здесь больше нельзя оставаться.

Старец ничего ей не ответил и даже не пошевелился. Тогда, замирая от страха, она вошла в пещеру, склонилась над ним и снова позвала:

— Хуан… Хуан!

Ответа не последовало. Она тихонько тронула его за плечо и вдруг поняла, что глаза его открыты, и их невидящий взор устремлен куда-то вверх, под темные своды пещеры.

Он был мертв.

Эйлин осторожно прикрыла ему веки. Его кожа показалась ей холодной. Скорее всего, он умер во сне, вскоре после того, как прилег отдохнуть.

Сняв с себя жакет, она накрыла им старика.

— Спи, Хуан, — тихо произнесла она вслух и, подняв с земли винтовку, флягу и мешочек с золотом, какое только им удалось найти, отправилась в обратный путь вдоль берега ручья по еле различимой тропе. Эйлин спешила поскорее вернуться туда, где они оставили лошадей.

Никакого смысла задерживаться здесь она не видела. К тому же была уверена, что в пещере с телом Хуана ничего не случится, — в округе не встречалось звериных следов, ни птиц, ни ящериц ей на глаза тоже не попалось. Позднее они вернутся сюда и похоронят старика как положено, а теперь в одиночку ей все равно ничего не сделать.

Отвязав лошадей, она быстро села в седло и, ведя в поводу коня Хуана, двинулась вниз по тропе.

Теперь она хотела только поскорее разыскать остальных, при первой же возможности выбраться из гор и вернуться домой, в Малибу. Решение всех проблем нужно искать там, она почему-то твердо в это поверила.

Через час до нее донесся издалека винтовочный выстрел.

И тогда, направив вверх свою винтовку, она тоже выстрелила.

Может быть, они услышат его и будут знать, что она возвращается. Но выстрел привлечет внимание и тех, других. Убить человека нелегко, даже сам Мачадо, привыкший открыто презирать все законы, едва ли решится на это. Вустон тоже достаточно осторожен. Возможно, они даже не допускали мысли, что она куда-то уехала от Шона и их отряд вообще разделился.

Она пустила коня быстрой рысью, держа винтовку наготове.

По ее расчетам выходило, что надеяться на скорую встречу слишком рано, но тут прогремел еще один выстрел.

Выехав из-за поворота, сеньора остановилась. Они были здесь, почти у самой вершины горы Пьедра-Бланка: Мариана скакала впереди, таща за собой вьючных лошадей, а Монтеро и Шон следовали за ней.

Монтеро первым заметил ее и тут же поманил рукой.

— У нас мало времени, сеньора. Мы должны возвращаться.

— Ты помнишь ту старую тропу, что за Петушиной горой?

— Да, сеньора. Хоть и давно это было, но…

— Тогда веди нас по ней. А потом переберемся на тропу у Вишневого ручья, чтобы попасть по ней в каньон Старца. Мы едем домой. Если сможешь, постарайся оторваться от них.

— А где Хуан? — спросил Шон, недоуменно поглядывая на пустое седло шедшего в поводу коня.

— Его больше нет. Он умер в горах, как раз после того, как показал мне золото.

— Жаль его… Такой славный старик. Я бы еще очень многому мог у него научиться.

— Он сказал мне, что самому главному тебя уже научил и что очень скоро ты сам все поймешь.

— Поехали. Мы пока что еще никого не убили, и дай Бог, чтобы и впредь нам этого делать не пришлось.

— Шон, только нам того золота все равно не хватит. Там едва-едва наберется половина.

Он взглянул на нее и понимающе кивнул:

— Я так и думал… и боялся.

— Но мы с тобой должны что-то придумать, сын. Обязательно нужно что-то придумать!

— Ты не заметила места, где добывалось золото? Следы старых разработок?

— Нет. Это очень странное, совершенно пустое место. Золото хранилось в кувшине на полке. Рядом стояли точно такие же кувшины, только почти все они оказались пусты. Старец захотел отдохнуть и лег спать в пещере. Скорее всего, он умер сразу же, но только я еще несколько часов просидела рядом, ни о чем не догадываясь.

Они проехали почти милю на юг, а затем снова повернули на запад, и увидели впереди чуть слева от себя громаду Петушиной горы.

— Это очень странное место, — вдруг повторила Эйлин, обращаясь к сыну. — Мне там было как-то не по себе, кружилась голова. А один раз даже померещился индеец. Потом исчез, будто испарился.

— Какой индеец?

— Он был… какой-то не такой. Я видела его лишь мельком и не успела разглядеть. Наверное, мне померещилось на жаре.

Шон оглянулся. Интересно, в самом ли деле он видит клубы пыли, или ему тоже мерещится?

Ничто в рассказе матери не удивило его… Но почему? Еще несколько минут он продолжал озадаченно раздумывать над ее словами.

Он не без гордости считал себя отважным и бесстрашным мореходом… Мореходом? Но причем тут это? Хотя иногда полезно вспомнить и о том, что смельчаки выходят в открытое море всегда готовыми к встрече с чем-то загадочным и доселе невиданным. Они отправляются к берегам далеких стран, где все иначе, но со временем созерцание «чудес» входит в привычку, и наступает такой момент, когда даже самые неожиданные и, казалось бы, невероятные явления оставляют их совершенно равнодушными.

Или же причину всему следует искать в его ирландском происхождении? В кельтском наследии друидов и сказочных гномов? Древних вождей, святых и языческих богов?

Вершина Петушиной горы была охвачена огнем заката, и налетавший с моря легкий ветерок нежно гудел в ветвях вековых сосен. Неожиданно лес расступился, остался позади, и путники помчались вдоль гребня Сосновой горы на запад.

Привстав в стременах, Эйлин Малкерин оглянулась назад, и ветер раздул ее длинные волосы.

— Надеюсь, они еще не разучились ездить верхом! — мрачно проговорила она. — Прежде чем отправиться по домам, им стоило бы побывать здесь!

Монтеро осадил коня и поехал медленней. Они продолжали свой путь вдоль вершины хребта, и их силуэты темнели на фоне вечернего неба. Возглавлял отряд Монтеро, за ним следовала Мариана, за конем которой покорно шагали две вьючные лошади, а позади ехали Эйлин и Шон.

Эйлин взглянула на сына.

— А твоя девушка молодец, — улыбнулась она. — За всю дорогу ни слова жалобы. Просто тихо делает, что может, и внимания к себе не требует.

Он покачал головой:

— Она не моя, сеньора, хотя…

— Знаю. — Эйлин снова посмотрела на стройную фигурку впереди. — Но и она тоже знает, чего хочет. Не сомневаюсь, Мариана останется с тобой. Вот увидишь.

— Да, мне тоже так кажется.

Тропа неожиданно резко повернула вправо, к скалам, но Хесус продолжал ехать прямо. Миновав сосновый бор, неожиданно направился вниз по крутому склону и стал прокладывать путь между огромными валунами в сторону леса.

Вскоре со всех сторон их уже обступали старые деревья, некоторые из которых достигали футов тридцати — сорока в высоту. Дорога пошла резко под уклон, сквозь заросли юкки и карликового дуба, а почва на склонах стала сухой и каменистой. Когда-то здесь бушевал губительный лесной пожар.

На землю легли длинные тени, и Шон снова догнал мать и поехал с ней рядом.

— Ты уже подумала, как нам теперь быть и что делать? — осторожно поинтересовался он.

— Мы вернемся домой и устроим роскошную вечеринку с танцами!

Сын в недоумении посмотрел на нее:

— Ты что, шутишь?

— Нет, устроим настоящий праздник. И на него пригласим всех-всех-всех! Наших друзей, наших врагов… всех! -Она весело рассмеялась, заметив его недоумение. — Ведь денег-то у нас все равно нет, правда? Но кое-что найдется. А разве они знают, сколько? Конечно же нет! Стоит им увидеть наши золотые крохи, как воображение начнет рисовать перед ними целые золотые горы! Мы проведем их. Пусть удивятся нашей щедрости и размаху.

Они никогда не поверят в то, что нам достались лишь остатки богатого клада! Так что мы мельком покажем им кое-что, заставим поверить, что там есть много больше, а затем по секрету доверительно сообщим кое-кому, что можно раздобыть еще… действительно можно… но для этого нужны деньги. Во-первых, наш дурацкий долг… сперва необходимо расплатиться с ним. А уж потом!

Он лишь покачал головой:

— Только у тебя может хватить духу на такую авантюру!..

— У нас все получится, — заверила она. — И победить нам помогут не те деньги, что у нас уже есть, а те, которые, как им кажется, у нас оказались!

Глава 12

Монтеро вернулся назад, замел все следы, а затем, набрав дорожной пыли в пригоршню, подставил руки ветру так, чтобы он подхватывал ее, разносил по тропе и ее обочинам.

Теперь впереди ехал Шон, а сеньора следовала за ним. Время от времени их кони оказывались рядом. Эйлин украдкой поглядывала на сына, восхищаясь им. Как он вырос, каким сильным стал! Он был совершенно спокоен и уверен в себе, чувствовал дорогу и превосходно ориентировался среди гор.

По тропе, ведущей от Вишневого ручья, они добрались до верховий северного притока ручья Матилиха. Примерно через полмили Шон свернул в небольшую пещеру и, миновав ее, выехал с другой стороны горы на небольшую полянку среди скал, которую окружали тенистые дубы и несколько древних раскидистых сикомор. Судя по черневшим на земле камням, задолго до них некие путешественники уже устраивали здесь привал.

Легко спрыгнув с седла, он подал руку матери, а затем помог спуститься и Мариане.

— Ты, наверное, уже наведывался сюда? — предположила девушка.

— Нет, я заметил углубление в скале. Но такие сюрпризы в горах не редкость. Нам повезло. — Рассказывая об этом, он неторопливо расседлал коня.

Шон дал лошадям немного побродить среди деревьев, а затем привязал их ко вбитому в землю колышку на свежем лугу, рядом с небольшим ручейком так, чтобы животные могли подойти к воде.

Несколько минут спустя возвратился Монтеро, который тут же принялся разводить костер.

— Все в порядке, — объявил он. — Сегодня ночью можно спать спокойно. Они нас не найдут.

Эйлин Малкерин не спешила опуститься на землю. Она стояла, широко расставив ноги и смотрела на низкие язычки яркого пламени. Ей нравился терпкий аромат можжевельника, горьковатый запах дыма, поднимавшегося над костром, и тихое журчание ручья.

Было время, когда они с Хайме вот так же останавливались на ночь, и теперь она думала о нём, о его стройном, сильном теле и легких движениях…

Она редко думала о его смерти. Ей очень хотелось верить в то, что он просто уехал, и что когда-нибудь обязательно наступит день, когда вернется к ней. А сейчас ее долг во что бы то ни стало сохранить все то, что он ей оставил.

Если им удастся возвратиться с тем немногим, что раздобыли, если они доберутся до Лос-Анджелеса, сделают там кое-какие покупки, расплатившись за них золотом, то люди наверняка заговорят о них, по округе поползут слухи, и тогда, пусть ненадолго, но она отделалась бы от Зеке Вустона и Фернандеса.

Золото в этих краях видели нечасто. Появление его наверняка оживит в памяти многих древние предания. И если она пообещает в самое ближайшее время расплатиться с долгами, то люди ей поверят, и Вустон поостережется давить на нее.

Задуманная ею вечеринка станет решающей частью авантюры, верным доказательством уверенности ее в своих силах, и укрепит всех во мнении, что попавшего к ней в руки богатства вполне достаточно, чтобы расплатиться с долгами, и что она сделает это в самое ближайшее время.

В темноте у них над головами, хлопая крыльями, пролетела летучая мышь, а где-то совсем рядом одинокий пересмешник завел свою бесконечную песню.

Эйлин принялась собирать ветки для костра, а Монтеро тем временем жарил мясо на огне. А потом они сидели рядом и молчали, наслаждаясь ночью, долгожданным отдыхом, горячей едой и горьковатым дымком костра, в котором угадывался запах свежесваренного кофе.

Шон взял винтовку и обошел поляну, но несколько минут спустя вернулся.

— Похоже, все тихо, — сказал он.

Хесус Монтеро поднял глаза на него, затем перевел взгляд на сеньору.

— Старец умер, — тихо произнес он. — Трудно поверить.

— При первой же возможности мы обязаны туда вернуться и похоронить его как полагается, — заметил Шон.

— Только бы с телом ничего не случилось, — обеспокоилась Эйлин. — Волки на него там не набросятся?

Не отрывая взгляда от разложенной перед ним еды, Монтеро заметил:

— Ни один зверь не придет туда, где лежит он.

Шон задумчиво посмотрел на него:

— Ты имеешь в виду, что они обходят его стороной вообще… или именно то место, где он находится сейчас?

— Ты там видела зверей? Или хотя бы птиц?

— Нет, — нехотя ответила Эйлин, — не видела.

— С его телом ничего не случится, — уверенно повторил Монтеро. — Об этом не стоит беспокоиться.

— Нам придется еще иметь дело с Мачадо, — вздохнул Шон.

— Предоставь его мне, — тихо отозвалась Эйлин. — Теперь все пойдет иначе. Золото позволит нам устроить потрясающее представление, после чего наши позиции значительно упрочатся. Вот увидишь! А Мариана поможет мне с вечеринкой. — Она улыбнулась. — Мы позовем в гости даже Андреса Мачадо! Мы всех их пригласим!

— Они куда-то исчезли, — объявил Сильва. — Словно сквозь землю провалились.

— Что за бред! — Вустон нетерпеливо крутил головой. -Они сюда приехали, рыскали тут, потом снялись и удрали. Должны же остаться следы!

— По-моему, — вмешался в разговор Фернандес, — золото где-то рядом. Я думаю, они остановились здесь. Затем кто-то из них отправился дальше, а остальные дожидались их возвращения.

— Тогда давайте найдем хотя бы золото, — не унимался Вустон. — К черту этих голодранцев.

— Мне плевать на твое золото, — отрезал Мачадо. — Мне нужны они. Я убью их. Всех до одного.

— Ну вот и отправляйся за ними, — посоветовал Рассел, — а мы поищем золотишко.

Сильва молчал. Он взглянул на внезапно притихших приятелей, и один из них, погонщик по имени Франсиско, выразительно пожал плечами.

— Вы не найдете никакого золота, — попытался урезонить их Сильва. — Только одному Старцу известно, где оно.

Вустон зло взглянул в его сторону:

— Мы тебя наняли следопытом. Вот ты беглецов и ищи.

Зеке подошел к холодному кострищу. Каким образом им удалось ускользнуть от него? Он постоял, разглядывая каменистые склоны, а затем медленно пошел вдоль зарослей кустарника. Вот тут еще совсем недавно стояли привязанные лошади, а там спали люди… только следов, которые вели бы отсюда, он так и не обнаружил.

Зеке Вустон, властный и скупой человек, отличался к тому же редким злопамятством и жестокостью. Довольно тупой малый с детства, он оказался в роли неуклюжего переростка. В классе, где остальные ученики были гораздо младше и смышленее его, он больше полагался на силу кулаков, чем на разум. Но с годами в нем проявилась хитрость, он научился ловчить, что делало его опасным противником.

Зеке отлично знал, кого ему без труда удастся запугать, с кем следует вести себя полюбезнее или вовсе лучше не связываться. Обычно он старался держаться подальше от Шона Малкерина. Что же касается вдовы, то она, в конце концов, всего лишь женщина. Пусть пока болтает, что хочет, до нее ему нет ровным счетом никакого дела. А понадобится, он запросто на нее страху нагонит… и не только на нее.

Денег и власти — вот чего жаждал Зеке. А Крутой Рассел, коварный и опасный союзник, пока оставался его надежным помощником на тернистом пути к достижению заветной мечты. По натуре своей Рассел принадлежал к той породе людей, которая в жизни из двух возможных вариантов всегда выбирает тот, что попорочнее. Он уверил в собственную неотразимость и не скрывал презрения к законопослушным и порядочным согражданам, пренебрежительно называя их не иначе как жалкими подхалимами и безмозглыми придурками.

Ему никогда не приходило в голову задуматься над тем, почему подавляющее большинство упорно презираемых им людей живет намного лучше, чем он, поскольку Рассел не сомневался в том, что все они потихоньку промышляли воровством или, по крайней мере, обязательно занялись бы им, если бы у них хватило смелости.

Ролью ведомого бандит довольствовался легко. Сначала он работал на одного, затем на другого. Теперь оказался в упряжке Вустона, которого откровенно недолюбливал, но всегда рассчитывал на его карман, в котором не переводились деньги. В тени Зеке ему жилось совсем неплохо, он послушно делал все, что приказывали, мечтая о том времени, когда подвернется какое-нибудь собственное хлебное дельце, подзаработав на котором он пошлет их всех к черту и гордо удалится, прихватив с собой кучу денег.

С самого первого момента, когда начались разговоры о золоте, Рассел решительно вознамерился прибрать его к рукам. Никому в Калифорнии еще не удавалось найти сокровенную жилу, но слухи о несметных богатствах ходили упорные. К тому же испанцы в свое время обнаружили месторождения драгоценного металла в Мексике. А если золото есть в Мексике, то почему бы хоть немножко его не оказалось здесь?

Вне всяких сомнений золотая жила должна проходить где-то поблизости. А то зачем бы им тут останавливаться?

Рассел молча следил за тем, как Вустон расхаживал среди камней, разглядывал следы на земле, озирался по сторонам. Видимо, Зеке тоже растревожила золотая лихорадка.

Мачадо их заботы не волновали. Долгая погоня по труднопроходимым горам очистила его желания от излишних сантиментов. Теперь он мечтал только о том, как засадить нож в спину Шону Малкерину, а уж потом высечь ту подлую девку.

Фернандес тоже не возражал разжиться золотишком, но только ему хотелось заполучить все сразу, побыстрей и побольше… Короче, он возьмет столько, сколько удастся наковырять с помощью ножа, предварительно пырнув им под ребро конкурента.

Томас? Томас стал бы лишним свидетелем. Скрытный и немногословный, он предпочитал меньше говорить и побольше прислушиваться к тому, о чем беседуют другие. У него имелось немало пороков, но в этой компании Александр выглядел самым уравновешенным человеком.

Рассел достал из кармана окурок сигары и закурил. Взор его остановился на Франсиско. После Сильвы он лучший следопыт в отряде, к тому же осторожен, крайне осмотрителен и далеко не дурак. Франсиско заметил его взгляд, и тогда Крутой предложил ему сигару.

Все, что затевал американец или англичанин, а может… — да Бог его знает, под каким небом родился этот бродяга, — он делал неспроста. То же самое Рассел мог сказать и про себя. Франсиско взял сигару у Рассела.

— Спасибо, — учтиво поблагодарил он, широко улыбнувшись, обнажив ряд ровных, ослепительно белых зубов. -Сеньор очень великодушен.

— Ошибаешься, — коротко возразил собеседник. — Но я заметил, что ты неплохой следопыт… Может быть, даже лучше, чем Сильва.

Франсиско лишь молча согласился.

— Мне кажется, что золото где-то рядом. И если тебе удалось заметить хоть что-нибудь, какую-нибудь мелочь, на которую никто не обратил внимания, то ты мог бы поделиться своими наблюдениями и со мной. Вустон слишком нетерпелив. Мачадо тоже. Они обязательно решат ехать дальше, но уж мы-то с тобой… могли бы немного и поотстать… Ну, как будто бы заблудились… А потом мы бы осмотрелись… Что скажешь?

Франсиско невозмутимо закурил сигару. Взгляд его темно-карих глаз стал неподвижен. Он уже давно понял, что его хотят использовать. К тому же прекрасно знал, что с Расселом шутки плохи, но, в случае чего, и он мог бы оказаться полезен.

— Сильва просто не договаривает — боится гнева Старца… И не один он. Старик оставил всех у ручья, а сам ушел в горы вместе с сеньорой. Мы видели их следы.

— А выследить их можно?

Франсиско лишь развел руками.

— Откуда мне знать? Выследить Старца нелегко. — Он сосредоточенно разглядывал кончик своей сигары. — И весьма опасная затея, сеньор.

Рассел раздраженно отмахнулся от него:

— Чушь! Так значит, ты и я. Отстанем от остальных, как будто сбились с пути. По рукам?

— Ладно. — Франсиско глубоко затянулся. Вообще-то он всегда сильно недолюбливал этого выскочку Крутого, но только если там действительно окажется золото… и не мало… В конце концов, когда золото будет найдено, он с его проворством и ловкостью, дай Бог, успеет всадить нож Крутому под ребро раньше, чем тот попытается пристрелить его.

Зеке Вустон вернулся к костру, который заново развел Рассел.

— На это нет времени, — нетерпеливо заявил он. — Пора ехать.

— Но ехать-то некуда, — возразил Сильва. — Кругом одни камни, и тут столько натоптано… а следы никуда не ведут.

— Сдается, что ты просто не хочешь ехать за ними, — набычился Мачадо. — Что-то темнишь!

Сильва промолчал. Жизнь научила его сносить обиды и не препираться с крутыми ребятами типа Мачадо. Да и стоит ли связываться с ними, если тебе жизнь дорога, а он, Сильва, уже давно топтал землю и надеялся погулять на этом свете еще.

— Старец, — проговорил он минуту спустя, старательно подбирая каждое слово, — ходит тропами, где нам дорога заказана. Его пути неисповедимы, сеньор.

Вустон презрительно фыркнул.

— А.я глубоко убежден, что там, где пройдет он, мы запросто проскачем. Пора, наконец, изловить его вместе с этой чертовой сеньорой.

Сильва бросил испуганный взгляд в его сторону:

— Да?

— Да, я их видел. И хотя я совсем не следопыт, как некоторые из присутствующих здесь индейцев, но следы разобрать могу и сам. Они ушли отсюда вдвоем… но куда?

— Вот и отправляйтесь за ними, сеньор, — учтиво предложил Сильва. — Ваши глаза видят лучше, чем мои. Они моложе и острее моих. Идите за ними сами. А я не могу.

— Отказываешься?

— Я пойду за другими.

— Хочешь сказать, они разделились?

— Они ушли отсюда, сеньор. Их здесь нет. — Он замолчал и мгновение спустя тихо добавил: — Мне кажется, они повернули обратно, нашли то, что искали, и отправились домой.

Андрее Мачадо нахмурился. Какого черта терять время в этих забытых Богом горах, если те, за кем они гнались всю дорогу, уже возвратились назад…

— Ты уверен в том, что говоришь?

Сильва хмыкнул:

— Точно не знаю. Но мне так кажется.

— Тогда походу конец. — Мачадо был настроен крайне решительно. Ему надоели горы, бесконечные ночевки у костра, убогая пища, а такжежара и вечная пыль. К тому же его весьма раздражало общество Вустона, вульгарного грубияна и деревенщины.

— Но мы еще не нашли место, где они брали золото, — запротестовал Зеке. — Оно где-то рядом.

Мачадо лишь руками развел:

— Плевать. Мне нет дела до золота, если оно вообще существует. К вашему сведению, сеньор Вустон, я человек вполне обеспеченный и приехал сюда только для того, чтобы разыскать Шона Малкерина и Мариану де ла Круз. Так что не знаю как вы, а я возвращаюсь и забираю с собой своих людей.

— Как же так! — возмутился Вустон. — Затевали мы экспедицию вместе, а теперь…

— А теперь наши дороги расходятся. Если Малкерин возвратился в Малибу, то мне тоже надо быть там. Не вижу никакого смысла носиться по холмам в поисках золота, которого, скорее всего, нет и никогда и не было.

Золото в Калифорнии? Это же курам на смех. Нет здесь никакого золота. Наше семейство с самого начала связано с провинцией, никаких серьезных сведений о золоте не получало. Так что ты ищешь вчерашний день, приятель.

Вустон весь кипел, но ссориться с Мачадо, к услугам которого надеялся очень скоро прибегнуть, ему тоже не хотелось. К тому же, чтобы гоняться за беглецами в одиночку по диким горам, у него не хватало людей.

Зеке взял в руки чашку с кофе, обдумывая сложившееся положение. Он чувствовал себя не в своей тарелке… Его до дрожи угнетало то неведомое, что могло подстерегать на каждом шагу, за любой скалой, за любым поворотом. И что это за змея, которая будто ползла, а будто ее и нет? И что за вой раздавался со скал?

— Ладно, — согласился он наконец, — мы возвращаемся.

Франсиско украдкой взглянул на Крутого. Рассел, усмехнувшись, с заговорщицким видом подмигнул ему.

Глава 13

Эйлин и Шон Малкерин въехали во двор своего ранчо на побережье в Малибу. Мариана и Хесус Монтеро следовали за ними.

Сеньора резко осадила коня, глядя на поджидавшую ее перед домом разношерстную толпу — всякий сброд, мексиканцы и гринго.

Брат Майкл сидел в тени на веранде. На коленях у него лежала винтовка.

Она обвела собравшихся холодным, неприветливым взглядом:

— Что это вы тут делаете? А ну, убирайтесь!

Главарь шайки, развязный тип в огромном сомбреро и широченных штанах, вооруженный сразу двумя винтовками, грубо рассмеялся.

— Я Джон Грек, — объявил он, ухмыляясь. — И я никуда не уйду. Сеньор Вустон велел мне ждать его возвращения. Я остаюсь.

— Моя мать приказала вам убраться, — тихо произнес Шон. — Даю одну минуту.

Джон Грек, мускулистый, подтянутый, выглядел весьма внушительно. Пригладив усы ладонью, он весело крикнул:

— Давай, сынок, подходи. Сейчас я тебе задам.

Шон слез с коня и отпустил поводья.

— Сеньора, — обернулся он к матери, — ты уж извини меня.

Первый удар он нанес Греку в подбородок. От неожиданности тот упал на колени, сомбреро отлетело в сторону. С минуту задира стоял на четвереньках, ошалело мотая головой. Когда же наконец поднялся, в руке у него блеснул нож.

— А теперь я убью тебя, паршивец, — объявил он.

Но Шон не спешил хвататься за оружие — просто ждал.

Грек попер на него, сгруппировавшись для нападения. Шон смерил его взглядом бывалого человека, закаленного в драках, случавшихся в портах Шанхая, Сингапура, Амуранга и Таку-Бара. Его противник хорошо двигался, держал нож в опущенной руке, вверх острым лезвием.

Грек наступал, по-прежнему крепко зажав нож в правой. Сейчас он сделает выпад влево, решил Шон. Вот оно обманное движение и бросок. Капитан проворно отступил влево и в тот же миг увидел, как справа блеснуло на солнце лезвие. Теперь пришла его очередь, и он со всей силы вмазал Греку по уху ребром ладони.

Сокрушительный рубящий удар, пришедшийся прямо в цель, оглушил противника. Грек споткнулся. Шон развернулся, сделал обманное движение, и когда разъяренный хулиган снова набросился на него, достал его правой в челюсть.

У Грека подогнулись колени. Тогда Шон подступил ближе и пнул его в челюсть ногой. Нож отлетел в сторону, а незадачливый боец навзничь повалился на землю, да так и остался неподвижно лежать в пыли.

Шон неторопливо подошел к нему, ухватил за шиворот, приподнял и еще раз с огромной силой ударил уже поверженного противника в живот, а затем отволок туда, где стояла оседланная лошадь, принадлежавшая, очевидно, кому-то из бандитов.

— Забирайте свою падаль и выметайтесь прочь.

Дом поразил Эйлин прохладой и тишиной. Она задержалась в гостиной, обводя комнату медленным взглядом. Здесь как прежде! Наконец-то она вернулась. Пусть обстановка несколько убога. Но это ее родной дом, и она любит его.

— Ну как, Майкл, трудно пришлось?

— В общем, нет. Они не знали, с какой стороны ко мне подступиться. — Он улыбнулся. — Видишь, сеньора, иногда даже церковник вроде меня может извлечь какую-то выгоду из своего положения. Я просто сидел тут, а они после небольшой перебранки все же решили оставить меня в покое.

Он поднялся:

— Мне пора. Меня ждут дела.

— Ну конечно же. Но не выполнишь ли ты еще одно небольшое поручение? Нужно объявить всем, что мы устраиваем вечеринку с танцами. Пусть собираются здесь через неделю, в следующую пятницу.

Майкл пристально посмотрел на мать:

— Вечер с танцами? Разумеется.

После того как он ушел, Эйлин обратилась к Мариане:

— Пойдем. Ты поможешь мне.

Шон остановился на веранде и оглядел окружавшие ранчо холмы.

Придуманный матерью план вне всякого сомнения прост и гениален. Никому и в голову не придет, что у них нет денег. Ничего не объясняя, она демонстративно потратит немного золота, и пусть тогда все ломают головы, какой куш им удалось сорвать. Неисключено, что Вустон немедленно потребует уплаты долга, но только вряд ли люди одобрят его порыв. Все в округе теперь будут уверены в их состоятельности и попросту встанут на пути его происков. Ход мыслей поселенцев Шон хорошо представлял еще по прошлому опыту. Они наверняка скажут что-нибудь вроде: «Ты же сам видишь, что деньги у нее есть. Она заплатит тебе все сполна при первой же возможности. Так что лучше оставь их в покое».

Поднявшись на пригорок возле загона, капитан взглянул на море. «Госпожа Удача» стояла на якоре в Райской бухте. Теннисон предусмотрительно подвел шхуну поближе к ранчо.

Шон снова проверил винтовку. Несмотря на все заверения матери, душа его не обрела покоя. Он не верил, что коварный злодей Зеке Вустон поддастся давлению общественного мнения.

Хорошо, что им удалось уйти от погони, но ведь Зеке обязательно вернется, а его люди вовсе не из тех, кого можно запросто отговорить от задуманного. Их враги задались целью завладеть Малибу, готовы пойти на все.

Когда Шон возвратился к дому, он застал Монтеро распутывающим веревку.

— Лишние руки нам сейчас не помешали бы, — тихо сказал он. — Но нам нужны парни, которым можно доверять.

Монтеро кивнул:

— У меня уже есть кое-кто на примете. Они скоро приедут.

— Ты что, уже послал за ними?

— Я понял, что без них не обойтись. Это надежные ребята, на них можно положиться.

— Так когда они приезжают?

— Сегодня, завтра… откуда мне знать. Они уже в пути.

Теперь сеньоре предстояло отправиться в Лос-Анджелес, потратить золото и пригласить всех на вечеринку. Гостей ожидалось немало — семейства Сепульведа, Луго, Бердуго, Абель Стернз в полном составе… В общем, все-все-все.

Несмотря ни на что, жизнь продолжалась, и заботы на ранчо требовали к себе внимания. Землю предстояло заново перепахать и засеять… В то время очень многие калифорнийцы были вполне довольны жизнью, они не обременяли себя лишними хлопотами и не обращали никакого внимания на то, что принадлежавшие им стада понемногу дичали, бродя по обширным угодьям, местами засеянным какими-нибудь культурами, урожай которых, впрочем, существовал лишь в мечтах, сродни сладким грезам о сказочной далекой стране, где царит всеобщее спокойствие и умиротворение и никому не приходится слишком усердствовать.

В Калифорнии 40-х годов XIX века жили в достатке, не прилагая к тому особых усилий, никто не боролся за место под солнцем. И в этом таилась беда. Видно, борьба человеку необходима как воздух, иначе род его станет вырождаться.

Принесенное матерью золото Шону тоже не давало покоя. Скорее всего, думал он, оно намыто в том ручье, или же его принесло со склонов во время камнепада. Сеньора говорила, что нигде поблизости не заметила следов разработки возможного месторождения, хотя саму пещеру зачем-то облагородили. Размышляя, Шон стоял на углу веранды, привалившись спиной к одному из столбов, подпиравших крышу. Он должен вернуться, найти то место, куда Хуан водил его мать, предать земле тело Хуана и поискать золото.

Иногда люди всю жизнь ищут заброшенные золотоносные рудники и клады, но так ничего и не находят. Он же подойдет к этой задаче практически. Для начала ему придется разобраться с более прозаичными делами,

В Малибу насчитывалось несколько тысяч голов скота. Если согнать всех животных старше шести лет, получить кожи и жир, го это могло стать началом хоть какого-то предпринимательства. К тому же он уже давно вынашивал идею о покупке племенного быка у мормонов, обосновавшихся в Сан-Бернандино, чей скот выглядел крупнее, жирнее и во всех смыслах лучше, чем его. Имея одного-двух породистых быков-производителей он надеялся улучшить собственное стадо. Хотя в данный момент торговля говядиной совсем не шла, он надеялся, что скоро все переменится. У них остались кое-какие семена от предыдущей посевной эпопеи. Их тоже надо пустить в ход.

Он решил отправиться на побережье и встретиться с местными индейцами. С тех пор как умер отец, они редко приходили на ранчо. Связь с ними следовало восстановить. С их помощью можно наладить отношения с другими индейскими племенами, у которых есть меха на продажу.

Шон сознавал, что действовать он должен без промедления. Нельзя терять время.

— Хесус, — окликнул он Монтеро, когда тот поднялся по ступеням веранды, — нужно распространить слух, что мы вымениваем меха. Я хочу установить отношения с индейцами, что живут в горах.

— Хорошая затея, — одобрил Монтеро и, немного помолчав, добавил: — Капитан, к нам приехали. Я знаю их понаслышке, хотя раньше никогда не встречал.

— Что за люди?

— Погонщики, капитан. Отлично управляются с лошадьми, скотом и лассо умеют в руках держать. — Он снова сделал небольшую паузу. — А еще они хорошо сражаются.

— Откуда они?

— Из Соноры. По крайней мере, последнее время жили там. Один из них служил в армии вместе с вашим отцом.

— Я приму их.

Час спустя на дороге, ведущей к ранчо, показались два всадника, которые стремительно приближались, пустив коней в галоп. Влетев во двор ранчо, они остановились и спешились. Вне всякого сомнения оба были непревзойденными наездниками.

— Командующий Дель Кампо, — лукаво сверкнув глазами, представился старший, невысокий, широкоплечий, крепкий, могучего телосложения. — В шестнадцать я был сержантом и служил вместе с вашим отцом, сеньор. Четыре года состоял при нем.

— А что случилось потом?

Он снова сверкнул глазами.

— Потом я просто жил, сеньор.

Шон переключил внимание на второго гостя.

— Антонио Поланко, сеньор, — поклонился тот. — Я буду служить вам. — Стройный, подтянутый, почти мальчик, он походил больше на индейца, чем на испанца.

— Работа у нас тяжелая, — предупредил капитан. — Возможно, придется и драться. Во главу угла я ставлю преданность. Но когда вам надоест тянуть эту лямку, то подойдите ко мне и скажите. И можете идти.

— Понятно.

— Наши враги превосходят нас в силе. Они умны и расчетливы. Мы не хотим насилия, но если на вас нападут или люди и ранчо окажутся в опасности, то смело принимайте бой и побеждайте. Верю, и на нашей улице будет праздник.

— Да, сеньор.

— Распоряжается здесь моя мать. Главнее ее нет никого. Затем иду я, а после меня — Хесус Монтеро. Понятно?

— Понятно.

Шон снова окинул их взглядом, а затем обратился к Монтеро:

— Не стоит больше никого искать. Думаю, они со всем справятся.

Дель Кампо посмотрел на Поланко.

— Ты слышал, амиго? — улыбнулся он. — Говорят, что мы справимся. Значит, так тому и быть.

Отряд Зеке Вустона уже дважды сбивался с пути, блуждая среди скал восточнее Сосновой горы. Вконец выбившись из сил и проклиная все на свете, всадники решили остановиться на ночлег, устроив лагерь всего в нескольких милях от того места, откуда утром того же дня они отправились в обратный путь.

— Эх ты, а еще следопыт, — раздраженно упрекнул Вустон Сильву.

— Да, сеньор, следопыт, но вы пожелали возвращаться кратчайшим путем, а я такой дороги не знаю. Утром…

— Утром я сам выведу вас отсюда, — заявил Зеке. — Кстати, а куда девался Крутой?

Сильва недоуменно развел руками. Другие тоже ничего не знали.

— С ним Франсиско, — сообразил кто-то наконец. — Наверное, они свернули не в тот каньон.

Сообщение совсем не обрадовало Вустона. Он бы предпочел, если бы его люди держались вместе. Кто знает, с чем они еще столкнутся в этих горах. Долгая и безрезультатная погоня за Малкеринами окончательно вывела его из себя. Столько времени потеряно зря! Он уже объявил, что отныне Малибу принадлежит ему и что товар может запросто доставляться туда. К концу недели ждал первую партию, и теперь ему только не хватало неприятностей при выгрузке на берег.

Внезапно его охватил приступ ослепляющей ярости. Нет, он не из тех, кто спокойно смирится с полным крушением заветных надежд. Чертова ирландка! Будь она проклята и ее щенок…

— Белтран!

Последнее время он особенно пристально присматривался к этому бандиту и убийце, за поимку которого в добром десятке городов Мексики обещали вознаграждение. Наведя тайком справки, Вустону удалось узнать кое-какие подробности из его прошлого. Меткий стрелок, владеющий любым оружием, отличный наездник, Белтран вместе с Веласко составляли довольно лихую парочку.

— Да, сеньор?

Вустон пристально посмотрел на бандита и неожиданно для себя почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Хищный, неподвижный, как у гремучей змеи, взгляд парня вводил в оцепенение, завораживая.

— Возьмешь с собой Веласко, — Зеке достал из кармана две золотые монеты с отчеканенным на них орлом, — и убьешь сеньору Малкерин и ее сына, капитана. Все понял?

Белтран подбросил монеты на ладони.

— Обижаете, сеньор? — тихо произнес он. — Маловато будет.

— Остальное потом. Если управитесь до конца недели, то дам еще по четыре золотых на каждого. Но если вас поймают, то вы собирались их только ограбить… и не более того.

— Ладно.

Белтран подошел к Веласко, протянул ему монету и объяснил суть дела.

— Зачем же сразу убивать такую красивую женщину, — хмыкнул Веласко.

— Он приказал убить. Мы так и сделаем. Только убьем… и очень быстро. А потом прихватим их добро и махнем прямиком во Фриско.

— Идет! — беззаботно согласился Веласко, но в голове у него уже начал созревать собственный план.

Глава 14

В Лос-Анджелес вело множество дорог, в основном это были старые индейские тропы, которым горожане нашли применение. В центре городка, население которого составляло примерно полторы тысячи человек, но менялось от времени года, располагались церковь и тюрьма, а также несколько лавчонок, небольших магазинчиков и салунов, короче, все как полагается. Вдоль улиц выстроились дома из саманного кирпича. Их плоские крыши были залиты битумом, доставленным из дегтярных ям, что находились близ Ранчо-ла-Бреа.

От Малибу до города на протяжении нескольких миль дорога бежала вдоль побережья, а затем, слившись со старой индейской тропой, миновала дегтярные ямы. По-испански она звучно называлась Эль-Камино Вьехо… что в переводе значило не более чем Старая дорога.

Элегантно держась в дамском седле, Эйлин Малкерин ехала по пыльной городской улице верхом на вороном жеребце, который легко гарцевал под ней, изящно выгибая шею.

Человек посторонний никогда не подумал бы, что такая молодая женщина — мать двоих взрослых сыновей и что элегантный мужчина, следовавший рядом с ней, один из них.

Вскоре они остановились перед входом в одну из лавок. Шон спрыгнул с коня и тут же подал руку матери, которая сошла на землю как принцесса. Сопровождавшие их двое молодцеватых мужчин поправили сомбреро и огляделись по сторонам с видом людей бывалых и знающих себе цену.

Шон распахнул перед матерью дверь, и она стремительно вошла в лавку. Оглядев прилавки и полки, сеньора улыбнулась хозяину, который тут же бросил метлу и поспешно поправил на себе кожаный передник.

— Чем могу служить?

Она положила перед ним свой список.

— Платить буду золотом, — тихо предупредила покупательница.

Он вскинул на нее глаза. В Калифорнии даже монеты редко попадали в обращение, а золото уж и вовсе представляло исключение. Люди расплачивались кожами, салом, мехами — короче, всем, что можно было обменять или продать.

— Золотом?

Торговец не мог скрыть своего изумления.

— Золотом, — небрежно подтвердила она, разглядывая и пробуя на ощупь какую-то ткань, выложенную на прилавок.

Быстро выбрав товар, она заказала еду, вино, ткань для нового платья, а также кое-что из заморских деликатесов, считавшихся большой редкостью в Калифорнии, и расплатилась крохотными золотыми слитками.

— Хотим устроить небольшую вечеринку для друзей, — сообщила Эйлин. — Может быть, вы передадите кое-кому наше приглашение? Конечно, позднее я отправлю своих людей…. но вы ведь знаете, как иногда получается. Кого-то и дома не застанешь.

— Конечно, сеньора. — Он даже сглотнул, собирая с прилавка слитки и взвешивая их в ладони. — Столько золота я не видел с тех пор, как…

— К вам приходил мой муж? — Она изящно повела плечом. — Золото не так-то просто… раздобыть. В нужный момент его иногда не оказывается под рукой, и это причиняет кучу неудобств. Мне еще понадобятся мулы, — добавила она, — но за ними придется приехать в следующий раз.

— Да, да, разумеется. — Торговец смотрел на нее с нескрываемым восхищением. — Может, у дона Абеля Стернза или у сеньора Вольфскилла найдутся мулы на продажу или хотя бы взаймы, на время.

— О да, у них найдутся. — Эйлин Малкерин подобрала юбки. — Упакуйте, что я взяла. Скоро прибудет наша повозка.

— Конечно же! Не сомневайтесь!

Разумеется, они все придут. В то время во всей округе проживало еще человек сорок — пятьдесят иностранцев. Уильям Вольфскилл, в прошлом охотник, теперь владел большим ранчо и огромной апельсиновой плантацией. Дон Бенито Уилсон, Хьюго Рейд, Дон Хуан Темпл, Уильям Уоркман, Джон Роуланд тоже когда-то переселились на запад, и большинство из них женились на девушках из старых калифорнийских семейств.

Эйлин Малкерин вышла из лавки и задержалась на тротуаре, разглядывая запыленные фасады домов. Да, совсем не Дублин или Корк, и уж вовсе не Лондон или Париж. И все же ей нравились и старые саманные домики, на стенах которых облупилась растрескавшаяся побелка, и ленивые собаки, нежившиеся в нагретой солнцем, почти горячей дорожной пыли и помахивавшие хвостами, когда мимо проезжал случайный путник.

На дальнем конце улицы показались три всадника. Молодые, богато одетые парни — братья Сепульведа и их приятель, Антонио Йорба, проезжая мимо, церемонно раскланялись с сеньорой.

Эйлин не сомневалась, что эта троица не откажется от ее приглашения, потому что они никогда не пропускали ни одной вечеринки, куда сходились люди всех возрастов. В Калифорнии никогда не устраивали танцы отдельно для молодежи и взрослых. Собираясь, все веселились вместе. Иногда большое общество распадалось на небольшие группки, и приглашенные зачастую переходили от одной компании к другой.

Калифорнийцы любили и умели танцевать, причем сами танцы и манера их исполнения разительно отличались от всего того, что ей приходилось видеть в Европе. .

— Сеньора! Какая приятная встреча!

Она быстро обернулась. Пио Пико, добродушный толстяк, который всегда принимал самое живое и непосредственное участие во всех событиях местного значения, улыбаясь, приветствовал ее.

— Я приехала за покупками, сеньор. Мы устраиваем вечеринку. Вы приедете?

— Вот так новость! Значит, вечеринка? Ну конечно же!

Даже Пио примет историю с золотом за чистую монету, подумала она. Но толстяк, наверное, и сам не прочь обмануться. Он очень дружил с Хайме и всегда оставался близким другом их семьи. •

— Я слышал, у вас неприятности, сеньора?

— Мы немного задолжали сеньору Вустону, и теперь он хочет забрать за долги ранчо! Но ведь это полнейший абсурд, не так ли? Разумеется, я сполна расплачусь с ним, но мне необходимо некоторое время, а сейчас слишком много работы. Мы же не нищие, — многозначительно добавила она, -и не можем все бросить. Хайме всегда приносил достаточно золота для того, чтобы улаживать подобные дела, а тут Шон ушел в море, а Майкл постоянно занят в церкви…

— Я все понимаю, сеньора. Ранчо непременно останется за вами. Иначе и быть не может. — В его глазах загорелись озорные огоньки. — Лучшего времени для вечеринки не придумать! Сеньора, вы прелесть! Просто прелесть!

Разумеется, она и не собиралась морочить голову Пио. Эйлин нашла в себе силы улыбнуться.

— Я рада, что вам понравилась затея, дон Пио. Может быть, вы сделаете мне такое одолжение и передадите приглашение нашим друзьям? Будет прекрасный стол и обязательно танцы!

Несколько минут спустя она провожала его взглядом, в душе радуясь тому, что ей удалось обернуть дело в свою пользу. В Лос-Анджелесе с Пио Пико считались, а общественное мнение представляло своего рода закон для всех, и вряд ли Зеке Вустон осмелился бы пойти против него. На ее вечеринку с радостью соберутся охочие до всякого рода увеселений калифорнийцы, скорее всего, они не поддержат тех, кто ратует за немедленное выдворение ее с ранчо, особенно сейчас, когда станет известно, что деньги у нее определенно есть, но в данный момент она и не имеет возможности выложить всю сумму долга полностью.

Слишком уж многие находились примерно в том же положении, что и Малкерины. Наличные деньги стали большой редкостью, и даже самые зажиточные горожане обычно не располагали значительными суммами. Большинство американцев или европейцев, по тем или иным причинам перебиравшихся на жительство в Калифорнию, женились на местных девушках, становились гражданами Мексики и принимали местные устои и обычаи как норму жизни. Вустон же держался особняком, и за это его здесь недолюбливали.

Не прибавляла ему расположения горожан и близость к Мичелторене. Губернатор уже успел нажить себе немало врагов, а его отказ оградить местных жителей от окончательна зарвавшихся солдат лишь увеличил число его недоброжелателей. Непредсказуемые и легкие на подъем калифорнийцы умели постоять за себя. Уже не раз они собирали свои собственные отряды и пускались в погоню за конокрадами или же отбивали набеги индейцев, приходивших сюда из пустыни.

Шон оставил мать беседовать с попавшейся ей навстречу знакомой и, отойдя на несколько шагов, остановился на углу, откуда виднелась контора Вустона. События последних дней заставляли его внимательнее приглядеться к Зеке и его команде.

Терпимость и некоторое благодушие, присущие местным жителям, были чужды Зеке. Фернандес ради собственной выгоды мог кому угодно перегрызть горло. Рассел под стать ему, настоящий бандит и себе на уме. Томас Александр? Темная лошадка. Очень осторожен и совершенно непредсказуем. Словом, от любого из них можно ждать самой дерзкой выходки.

Наблюдение за конторой убедило Шона, что там никого нет. Вероятно, отряд Вустона еще не вернулся с гор.

— Едем, Шон, — окликнула его мать. — Пора возвращаться. По пути придется еще кое-где остановиться.

Капитан обернулся и вновь невольно залюбовался ее красотой.. Даже если у нее в волосах уже появлялась седина, то она не бросалась в глаза, и хоть прибавилось на лице морщин, он не замечал их.

Отсюда, из Лос-Анджелеса, в свежем и прозрачном воздухе хорошо просматривались на фоне голубого, ясного, безоблачного неба изогнутые хребты горных кряжей Санта-Моники. Там находился их дом, который так любил Шон, и их ранчо — залитая ярким солнечным светом полоска побережья, которую обступали горы, вставшие на границе их земель и великой пустыни. Он хотел остаться здесь навсегда и другой жизни не искал. И все же, как человек наблюдательный, он не мог не замечать перемен, происходивших в округе, хотя многие калифорнийцы по большей части все еще продолжали жить в своем тихом, идиллическом мирке, огражденном от всего внешнего мира.

Появление в здешних краях Сернзи, Уилсона, Вольфскилла и других, таких же деятельных, уверенных в себе, . привыкших идти наперекор судьбе и жаждавших успеха людей, должно было бы послужить своего рода предзнаменованием грядущих перемен, и сам их приезд сюда просто-таки не мог пройти бесследно. Они несли с собой многим здесь непонятный активный образ жизни.

В краю, где солнце сияло почти все дни в году, а по тучным пастбищам среди холмов бродили тысячные стада, где все росло, не требуя больших усилий от человека, сама благодатная природа позволяла многим преспокойненько сидеть сложа руки и ничего не делать. Так продолжалось до тех пор, пока на побережье не стали перебираться переселенцы из Восточной Америки и Европы, вовсе не привычные к столь легкой жизни.

Сеньора тут же подметила это. Изо дня в день видя их в полях и на пастбищах за работой, она восхищалась ими, в то время как соседи-калифорнийцы лишь снисходительно посмеивались над подобной одержимостью, подобно тому, как обычно взрослый и умудренный жизнью человек посмеивается над восторженным малышом:

Шон запомнил те слова, что мать сказала ему тогда:

— Посмотри, сын, они совсем другие люди. Как разведчики приехали сюда, им здесь понравилось, и скоро вслед за ними двинутся толпы. Они будут быстро заселять эти земли, много и упорно работать, и в конце концов за все труды им воздастся сполна.

В Новой Англии, так же как и на севере Европы, времена года стремительно сменяют друг друга, а там долго стоят холода, и жителям отпущено слишком мало» времени на то, чтобы успеть вовремя управиться решительно со всем, что должно быть сделано. Здесь же, в Калифорнии, где всегда тепло, время течет медленно, и если, скажем, сегодня ты не успел засеять свое поле, то с успехом сделаешь это и завтра или через неделю, а то и через месяц.

Взглянув в очередной раз на улицу, Шон поправил револьвер, висевший у пояса, помог матери сесть в седло и подал ей поводья.

Дель Кампо и Поланко вышли из салуна и тут же оседлали коней. Вслед за ними на пороге салуна показался с виду самоуверенный здоровенный детина со шрамом от ножа над правым глазом и старым пороховым ожогом на правой руке. Дель Кампо развернул своего коня в его сторону и спросил:

— Что-нибудь не так, сеньор? Вы хотели что-то сказать?

— Я говорю, когда захочу, — отрезал тот. — А теперь у меня нет желания болтать с тобой.

— В следующий раз, когда тебе все же захочется выговориться, не забудь предупредить меня, — улыбнулся Дель Кампо, обнажая свои белые, ровные зубы.

Человек со шрамом продолжал пристально, без тени улыбки разглядывать его. Дель Кампо развернулся, пришпорил коня и пустился галопом вслед за сеньорой. Поланко держался в стороне, делая вид, как будто бы он здесь ни при чем, но человека со шрамом мало кому удавалось провести.

Фернандес вышел из салуна вслед за ним:

— Кто такие, Диего? Что-то я их не знаю.

— И я тоже, но только это к беде, амиго, к большой беде. Чувствую. Уж этих-то на испуг не возьмешь. Кого угодно, только не их.

Звеня шпорами, Фернандес вернулся в салун и подошел к самому дальнему столику, за которым расположились Зеке Вустон и Томас.

— Уже болтают на каждом углу, — сообщил он. — Сеньора везде расплачивается золотом. Она устраивает вечер с танцами, сделала кучу покупок, заказала еще больше, и за все расплатилась золотом.

Вустон пришел в ярость. Он зло выругался, и в каждом его слове сквозили непередаваемые горечь и досада.

— Золото! Мы стояли так близко!

— На эту гулянку, — продолжал Фернандес, — у них соберется вся округа. И вы не в состоянии воспрепятствовать этому, сеньор.

— Я им еще покажу! Я им устрою! Клянусь Богом, Гарри, я… — он осекся на полуслове. — А Крутой вернулся?

— Нет, сеньор. И Франсиско тоже. Уверен, они ищут золото.

— Тогда будет лучше, если эти остолопы поскорее явятся вместе с ним! Видит Бог, я нанимал их не для того, чтобы они сбежали от меня как раз в тот самый момент, когда больше всего нужны.

Фернандес развел руками:

— Возможно, они уже никогда не вернутся, сеньор. Не исключено, что они погибли… или сгинули.

— Сгинули? — Вустон в недоумении уставился на него. — Ты что имеешь в виду?

— Старца, — спокойно ответил Фернандес. — Не всем из тех, кто отправляется вслед за ним в горы, суждено возвратиться назад.

— Чепуха!

Фернандес пожал плечами:

— Возможно, сеньор, вы и правы. Странно, но только мне почему-то кажется, что их уже не найдут… даже трупов… никто ничего не найдет.

Глава 15

Крутой Рассел выехал на свободный от камней участок между скалами и осадил коня, дожидаясь Франсиско. Он уже давно подметил, что, несмотря на всю свою браваду и напускную решимость, компаньон его начинал все чаще и чаще отставать, отчего Расселу становилось не по себе.

Он неподвижно замер в седле, продолжая настороженно прислушиваться.

Тишина… Но почему кругом царит такое безмолвие? Что за горы? Что за странное место?

Сидя в седле, бандит продолжал озираться по сторонам. Вокруг только горы, одни лишь каменистые склоны, поросшие кустарником или соснами. Встречались им и каньоны, и многочисленные ущелья, и все они, должно быть, вели куда-нибудь… но только куда?

А что, если никуда? Всего лишь к тому месту среди гор, где когда-то вода начала прокладывать себе путь сквозь камни. Он провел языком по пересохшим губам и, немного поразмыслив, взялся за флягу и отвинтил крышку. Сделав небольшой глоток, старательно ополоснул рот и лишь потом проглотил. Он продолжал пристально оглядывать склоны.

Золото где-то там, в горах. Старик направился вверх по склону, и именно, оттуда они пустились в обратный путь. Только бы найти богатство! Тогда к черту Вустона и его шайку. Прихватив с собой золотишка, он выберется из этих чертовых гор, и только его и видели — отправится прямиком на север. На первое время можно осесть где-нибудь в окрестностях Монтерея, а там сесть на корабль. Потом, через несколько лет, он бы снова вернулся сюда за золотом. И очень хотелось бы надеяться, что к тому времени Зеке Вустон уже сойдет со сцены.

А Франсиско?

Рассел зло сплюнул. К черту Франсиско. Вероятно, мексиканец попытается убить его сразу же, как они найдут золото, но только пусть не надеется. Крутого еще никому не удавалось опередить. А потом он в гордом одиночестве выберется отсюда.

До его слуха донесся глухой перестук конских копыт, и вскоре из-за скалы появился Франсиско.

— Где ты был? Я уж решил, что ты того… заблудился.

Франсиско невозмутимо пожал плечами:

— Мне показалось, что лошадь потеряла подкову. Но все обошлось. Пришлось задержаться самую малость.

Рассел не стал спорить. Разумеется, Франсиско лгал. Он намеренно держится подальше позади: если их в пути подстерегает какая-то опасность, то сначала она обрушится на того, кто идет впереди. Ну ладно, пусть так оно и будет.

— Следов так больше и не нашел? — поинтересовался Крутой.

Франсиско проехал мимо него вперед и скоро вернулся ни с чем. Потом провел более тщательное обследование местности.

По-прежнему ничего.

Его первоначальная уверенность в себе начала сменяться нарастающим раздражением. Ему до сих пор никак не удавалось отыскать следы.

Внезапно где-то наверху сорвался и полетел вниз камешек, звонко ударяясь о валуны и каменные выступы на склонах. Рассел мгновенно вскинул винтовку. Франсиско глубокомысленно разглядывал его. Быстр он, однако… уж слишком проворен.

Но вот все стихло, и снова наступила тишина, не просто, безмолвие, а полное отсутствие каких бы то ни было звуков.

Рассел почувствовал, как у него по спине потекла холодная струйка липкого пота. Вытерев шею большим носовым платком, он указал рукой на склон.

— Мне кажется, что они прошли по дальнему склону этой горы.

Франсиско без особого энтузиазма посмотрел в указанном направлении. Темные сосновые боры чередовались с каменистыми осыпями. Далеко не самое подходящее место для верховых прогулок, а там дальше вдоль вершины кряжа тянулись сплошные каменные завалы — все, что осталось от когда-то разрушенных скал.

— Насколько я понимаю, следопыт из нас двоих здесь ты, — напомнил Рассел. — Так что тебе и вести.

Они проехали примерно четверть мили, когда Франсиско внезапно воскликнул: «Есть!» — указывая на землю перед собой.

После непродолжительных поисков Расселу наконец удалось разглядеть находку — небольшую засечку, оставленную наружным краем лошадиной подковы. Вот он след!

Крутой с большим сомнением оглядел вырисовывающийся маршрут и без энтузиазма последовал за проводником. Если золото и в самом деле здесь неподалеку, то он полон решимости завладеть им. Ему и прежде приходилось путешествовать по пустынным горам запада, но только почему именно сейчас его не оставляет тяжелое,» гнетущее чувство тревоги? Почему ему никак не удается отделаться от ощущения, будто бы за каждым его шагом пристально следят какие-то невидимые глаза?

Они въехали под сень огромных сосен и начали неспеша прокладывать себе путь между деревьями в. немой тишине и таинственном полумраке. Обычно нижние ветви сосен располагаются достаточно высоко над землей, но в этом странном лесу росли и молодые деревца с длинными темно-зелеными, словно покрытыми серым налетом, иголками. Тропа пошла под уклон, а затем снова принялась карабкаться вверх по склону, петляя между скалами и уводя все дальше и дальше в лесную чащу.

Дважды они теряли след, и дважды вновь натыкались на него, что происходило скорее по чистейшей случайности, чем в результате находчивости и проницательности. Впереди слева от них в сплошной стене горного хребта обозначилась огромная ниша, откуда открывался вход в ложбину между скалами. След как будто бы заканчивался здесь, и вот Франсиско, в очередной раз оглядевшись вокруг, неожиданно окликнул его.

Крутой тут же подъехал к нему и остановился рядом. Крохотный участок земли был сплошь испещрен следами лошадиных копыт, очевидно, коней привязали и оставили на какое-то время.

— Дальше они шли пешком, — заключил Рассел. — Значит, мы уже близко.

Франсиско медленно обвел взглядом ближние скалы. Золотистые блики приближающегося заката уже легли на вершины и склоны кряжа за Медвежьим ручьем. В ложбине между скалами пали глубокие тени. В таких укромных уголках среди гор, куда высоченные вершины преграждали доступ солнечным лучам, темнело всегда очень быстро.

— Давай заночуем здесь. А завтра отправимся дальше.

Рассел слез с коня и склонился над тоненьким ручейком, журчавшим по камням. Он попробовал на вкус воду… что ж, не плохо.

— Ну, будь по-твоему, — наконец согласился он.

Сильный и жестокий человек, Рассел никогда не испытывал ни любви ни преданности. Он презирал любые сантименты и знал лишь одну пламенную страсть — деньги, которые обожал проигрывать в карты, тратить на женщин или употреблять на то, чтобы обрести власть над другими. Но даже когда у него иногда заводились деньги, их обычно хватало очень ненадолго, и он вновь оставался с мечтой об огромном богатстве, которое бы вмиг принесло ему большое счастье и успех, и никогда бы не переводилось. Над фактом, что на самом же деле таких, как он, успех обходит стороной, Крутой не задумывался. На протяжении всей своей жизни он с завидной настойчивостью хватался за любой шанс мгновенно разбогатеть, не прилагая особых усилий и впоследствии не извлекая никаких уроков из собственных промахов и ошибок.

Он открыто посмеивался над погонщиками скота, что нанимались к хозяевам и испытывал лишь самое глубочайшее презрение ко всем, кто обременял себя хоть какой-то работой, так, видимо, никогда и не осознав той простой истины, что любой, пусть даже самый неимущий из бедняков, спокойно живущий год за годом, не опасающийся в один прекрасный день оказаться в руках у правосудия, гораздо счастливей его, гордого и свободного.

Храбрость и ловкость в обращении с оружием вселяли в него уверенность в собственной непревзойденности. Без каких бы то ни было оснований Крутой считал себя умнее и хитрее всех остальных. Однако в жизни ему пришлось достаточно поработать на других. Все его хозяева, так или иначе, оказывались причастными к подготовке различных преступлений, и нанимали его обычно за гораздо меньшую плату, чем он изначально рассчитывал. Сколько себя помнил, Рассел состоял при каком-нибудь субъекте типа Зеке Вустона, который и забирал себе весь навар. Только Крутой до сих пор не задавался вопросом, почему, собственно говоря, так получается.

Люди удачливые неизменно представали в его воображении либо везунчиками, либо ворами, которым какими-то им одним ведомыми способами удалось наворовать себе целые состояния.

Не позволяя себе ни на минуту усомниться в правдивости известной легенды, он окончательно поверил в то, что обязательно найдет золото. Золото просто обязано оказаться где-то здесь! Но если по какой-либо причине ему не удастся разыскать его, то он постарается побыстрее переключиться на какую-нибудь другую авантюру, сулящую легкую и быструю наживу.

Шона Малкерина Рассел предпочел бы просто пристрелить, но если дело дойдет до поединка, он запросто одержит над ним верх. По-настоящему бандит боялся только Вустона, потому что сообразительный и хитрый Зеке представлялся ему больше чем опасный противник. Так что если Рассел вообще кого-либо уважал, то этим человеком, несомненно, был Вустон.

В Калифорнии, как и во многих других местах, смерть врага частенько покупали. Деньги у Вустона всегда водились, а дружба с капитаном Ником Беллом, который мог пойти на убийство сам или же, как представитель правосудия, отдать приказ убить кого-нибудь, только укрепляла его позицию.

У каждого нашлось немного еды, они приготовили скудный ужин и расположились у костра за чашкой кофе, когда до их слуха донесся странный звук.

Сначала казалось, что гул приближается откуда-то издалека. Он походил на глухое бормотание, как будто кто-то читал молитву нараспев, но только слов было не разобрать.

Франсиско тут же насторожился, а Рассел поспешил взять чашку в левую руку и потянулся за винтовкой. Он оглянулся, но в темноте за пределами небольшого круга света от костра разглядеть ничего не смог.

Внезапно все стихло, и Рассел нервно облизал пересохшие губы. Это ветер, пытался уговорить он себя, скорее всего, ветер. Но все равно странно.

— Какой необычный звук, — сказал он, стараясь ничем не выдать своего волнения. — Что бы это могло быть?

Франсиско пожал плечами, продолжая встревоженно озираться по сторонам:

— Не знаю, сеньор. Я думаю, что нам следует убраться отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Дождаться бы утра.

— Ты что, шутишь? Бросить все и уехать без золота?

— Иногда золото достается слишком дорогой ценой, сеньор. А что, если это золото принадлежит духам? Возможно, только Старец знал их.

— Я не верю в привидения, — объявил Рассел, вложив в свои слова всю силу убежденности. «Я не верю, — молча убеждал он сам себя, — не верю ни в духов, ни в привидения… Но только что это было?»

Не ветер ли завывает между скал?.. Нет, в горах стояла на редкость тихая ночь, и никакого ветра не было и в помине. Может, сжатие, вызванное ночным холодом?.. Где? И чего?

— Давай лучше ляжем спать, — предложил Рассел. Но только самому ему спать совсем не хотелось. Он набрал побольше дров и сложил возле костра. — Зеке, наверное, уже давно сидит в салуне у Томаса, — предположил он, в душе сожалея, что сам не оказался там.

— Наверное, — согласился Франсиско.

Мексиканец тоже старался держаться поближе к огню. Он расстелил свои одеяла на земле у самого огня и стал устраиваться на ночь. Рассел обратил внимание на то, что сапоги он снимать не стал.

— Завтра утром я возвращаюсь, — объявил следопыт.

— В чем дело? Ты испугался?

Франсиско задумчиво посмотрел на него:

— Не больше вашего, сеньор. Не ко всякому золоту дано прикоснуться человеку. Я думаю, что это именно наш случай.

— Но Малкерины-то до него касались пару раз.

— Они дружны со Старцем.

— Ничего, вот рассветет, и тебе станет лучше…

— Возможно, сеньор. Но только я себе не враг.

Подложив руку под голову, он закрыл глаза, и Рассел остался наедине со своими мыслями. Теперь он пристально всматривался в темноту. А вдруг там что-нибудь такое… но только сам-то он кто, в конце концов? Перепуганный ребенок? Никаких привидений не бывает.

Подбросив веток в огонь, он получше укрылся одеялом, держа тем не менее револьвер наготове. Тихо потрескивали сухие дрова, слабый ветерок шелестел в верхушках деревьев, откуда-то со склона опять сорвался маленький камешек…

Проснулся Крутой внезапно. Он не мог сказать, как долго спал. Оставаясь неподвижно лежать под одеялом, стал прислушиваться.

В тишине ночи до его слуха донесся глухой перестук копыт. Он тут же сел и огляделся вокруг, мгновенно поняв, что произошло.

Франсиско исчез.

Схватив винтовку, он поспешно вскочил. Ярость оставила ему только одно желание: поскорее догнать Франсиско и убить. Хотя вполне отдавал себе отчет в том, что шансы у него не велики. Мексиканец наверняка знал эту местность гораздо лучше, чем он, к тому же под Франсиско бежал хороший конь.

Немного успокоившись, он подобрал на земле несколько сухих сучьев и дал костру разгореться. До рассвета оставалось несколько часов.

Кофейник по-прежнему стоял на земле, рядом с углями, и Рассел подвинул его поближе к огню. Затем натянул сапог, подобрал винтовку и сунул ее в несуразный чехол.

Подавив в себе вспышку гнева, он рассудил, что случилось лучшее из того, что вообще могло бы с ним случиться. Теперь, оставшись в гордом одиночестве, он разыщет золото и станет хранителем великой тайны. Остаются, правда, еще Малкерины.

Но, в конце концов, он постарается исправить и это упущение,если, конечно, об этом не позаботится Зеке Вустон. Так что всему свое время.

Он дождется утра, найдет заветное место, возьмет себе столько, сколько сможет увезти и выйдет на побережье.

При таком раскладе имело смысл вернуться в Лос-Анджелес и поставить Вустона в известность о том, что Франсиско бросил его на произвол судьбы, и ему пришлось долго блуждать среди гор в поисках обратной дороги. Пусть все подумают, что он так ничего и не нашел.

Ночь, казалось, теперь уже ничем не отличалась от всех прочих ночей. Тревожное чувство улетучилось само собой. Он подбросил веток в костер, выпил еще кофе, а затем отправился седлать коня. Когда он возвращался к костру, небо на востоке уже посветлело.

Час спустя он вскочил в седло. Хорошо заметная тропа вывела его из ложбины к той самой огромной подковообразной нише среди скал. Подъехав к ней как можно ближе, Рассел сводил коня на водопой к небольшому ручью, а затем привязал его, оставив пастись на крохотном лужке, поросшем зеленеющей травой, и, прихватив с собой винтовку, отправился вверх по течению ручья.

Прошло не меньше часа, прежде чем ему удалось набрести на пещеру. Он был немало озадачен, увидев площадку перед входом в нее — поверхность ровная, как пол, с которой убрали все камни, а земля утрамбована так плотно, словно ее специально укатывали чем-то тяжелым. С виду напоминает площадку, расчищенную для работ, и это странно.

Заметив вход в пещеру, Рассел насторожился. Держа винтовку наготове, медленно приблизился к нему и заговорил, но ответа не последовало. В горле у него пересохло, он снова огляделся по сторонам, но так и не заметил ничего подозрительного. Задрав голову, он окинул взглядом высокий склон… Может, за ним кто-то следит? А что, если в пещере его ждет ловушка?

Ну вот, снова к нему в голову лезут детские страхи. Собравшись с духом, он шагнул вперед, ступив под темные своды пещеры и замер как вкопанный. На плотно утрамбованном песчаном полу лежал неподвижный Хуан, тот самый Старец.

С виду он казался спящим. Рассел дотронулся до его руки… Холодная.

Умер? Крутой осторожно приподнял веко. Так и есть, индеец скончался.

Выпрямившись, он огляделся вокруг. Увидев кувшины на полке, подошел и заглянул в каждый… Пусто. Из одной посудины ему удалось вытряхнуть крохотную золотую песчинку.

Проклятие!

Выходит, что это все? Он отвернулся от стены с полкой, и вдруг внутри у него все похолодело.

Мертвец исчез.

Глава 16

Еще несколько мгновений он стоял неподвижно. Взглядом зверька, оказавшегося в западне, озирал все вокруг. По телу пробежали мурашки. Во рту все пересохло, и ему не оставалось ничего, как нервно водить сухим языком по растрескавшимся губам. Очень медленно он потянулся за револьвером.

У него вдруг перехватило дыхание, как бывает от внезапного удара в живот, а руки и ноги задеревенели.

Пещера была пуста. Здесь не осталось ничего, ровным счетом ничего.

Натужно сглотнув, Рассел осторожно вынул из кобуры револьвер. Выход из пещеры оставался свободен, а снаружи ярко светило солнце. Он устало опустился на пол, прислонившись спиной к стене пещеры. Взгляд его снова упал на то место, где прежде лежало тело Старца. Ему ничего не почудилось. Вот и след от него. Но теперь он заметил то, на что не обратил внимания с самого начала: следы от сандалий… плетеных сандалий. Еле ворочая языком, он наконец облизал сухие губы. Следы, оставленные двумя парами ног, обутыми в плетеные сандалии, тянулись с обеих сторон от того места, где лежал Старец.

Сандалии?

Какая глупость! Померещится же такая ерунда! Эти следы были здесь и раньше.

Скорее всего…

Но только раньше их не было.

Он медленно поднялся на ноги. Незачем тут оставаться. Пора выбираться. Золота уже нет. Вероятно, его добывали где-то неподалеку — само по себе оно здесь не появилось.

Обойдя стороной место, где несколько минут назад лежало тело старика, он бочком выскользнул из пещеры. Солнце палило нещадно. Вокруг стояла тишина. На уступе перед пещерой — ни души.

Он вытер разгоряченное лицо носовым платком, щурясь от яркого света. В воздухе у самого края уступа колыхалось знойное марево. Раньше он никогда не видел это явление природы так близко. Обычно его наблюдают с некоторого расстояния.

Рассел снова промакнул лицо платком и медленно огляделся вокруг. Ни следов разработок, ни заброшенного рудника, ни заржавевших кирок, ни лопат, ни еще какого-либо свидетельства того, что здесь некогда добывали золото.

Но куда, черт возьми, подевался покойник?

Надо идти. Ему нестерпимо хотелось поскорее выбраться отсюда. Но теперь в глубине его души поселился страх иного рода… позволят ли ему уйти?

И кто они такие?

С револьвером в руке он шел к тропе как во сне, ступая медленно, осторожно и никак не мог разглядеть ее. Она была здесь… ну да, как раз на этом самом месте…

Все те же кусты, горячий песок, небольшие камни, но -никакой тропы. А он вообще, уверен в том, что пришел сюда с востока? Разумеется, отсюда же виден огромный просвет между скалами. Спотыкаясь, еле переставляя ноги, он направился прямиком к зарослям. Нужно держаться направления, и он обязательно найдет дорогу обратно.

Но все-таки куда подевалась та тропа? Ну да, конечно, она скрыта от него за кустарником, вполне возможно, он срезал слишком большой угол и теперь с минуты на минуту снова выйдет на нее. Сейчас сориентируется по скалам и сразу окажется возле своего коня.

Заросли дышали зноем — жара, духота, ни малейшего дуновения ветерка. Пот лился по лицу ручьями, стекал по спине под мокрой рубахой. Крутой заторопился, споткнулся и чуть не упал. Прямо у него на пути стоял разросшийся куст. Должно быть, сам не заметил, как забрал немного в сторону. Изменив направление, он начал продираться напролом сквозь колючие заросли, но внезапно остановился, пораженный. Оказывается все время он шел в ту сторону, откуда пришел. Стерев пот со лба и бросив по сторонам дикий взгляд, снова полез в самую гущу зарослей. Когда он снова оказался на опушке, на небольшой лужайке среди зарослей колючего кустарника и деревьев остановился перевести дух. Рубаха оказалась порвана, револьвер он все еще держал в руке и только сейчас решил убрать в кобуру. Боже, как же жарко! Он огляделся вокруг. Так куда же, черт возьми, подевалась тропа?

Просвет между скалами полностью скрылся за деревьями, и виднелся лишь небольшой участок горного хребта. Он отправился было дальше, но вдруг замер на месте.

На песке, как раз перед ним, отпечатались четкие следы сандалий.

Две ноги, один след рядом с другим. Как будто кто-то невидимый всего мгновение назад стоял здесь, наблюдая за ним.

Рассел развернулся и, заметив проход между деревьями, направился к нему. Подойдя поближе, он увидел, что путь ему преграждает большой камень. Плоская плита высотой ему по пояс лежала на двух камнях и находилась между двумя деревьями. Третье дерево росло позади. Сооружение напоминало столик для пикника.

Или колоду мясника. Или алтарь. Или и то и другое.

Поначалу Рассел решил, что ничего не случится, если он присядет на валун и переведет дух, но теперь стал медленно пятиться назад, пока наконец не уперся спиной в плотную стену высокого кустарника. Алтарь?

Что за дурацкие мысли лезут в голову, одернул он себя. Откуда взяться алтарю в таком месте? Конечно, мысленно предположил он, у индейцев тоже могли быть свои алтари. Он не имел никакого представления ни о их верованиях, ни о том, как они отправляют свои обряды.

Кстати, об индейцах… Куда исчез труп?

И откуда взялись следы сандалий на песке?

Наверное, успокоившись, он найдет следам кучу объяснений, но в любом случае, индейцев в этих местах нет. Об этом еще раньше говорил Франсиско.

Но Франсиско сбежал ночью, как последний трус.

Крутой Рассел снова взглянул на каменный алтарь. А затем до него наконец дошло, что из зарослей выходило сразу три тропы, и все они вели к алтарю, если именно таково было предназначение необычного камня.

Пот заливал глаза. Так куда же пойти, какую тропу выбрать? Черт возьми, и как его угораздило сбиться с пути? Если бы взглянуть поверх зарослей, если бы определить, в какой стороне остался просвет в скалах? Там единственный путь отсюда. Но если бы он знал ответы на эти вопросы, ему осталось бы только спуститься туда по склону.

Он огляделся в поисках дерева повыше, чтобы залезть на него, но ни одно из растущих поблизости не выдержало бы его веса. Самым высоким и устойчивым был каменный алтарь.

Рассел снова направился к нему, но на полпути остановился, чувствуя странное нежелание идти дальше. «Да что ты за чертов придурок за такой? — ругал он сам себя. — Дрожишь, как пугливый сопляк, как баба какая-то…»

Сделав над собой некоторое усилие, бандит добрался до алтаря, оперся о камень руками и ловко вскочил на него. Привстав на цыпочки, он пытался разглядеть что-нибудь поверх зарослей, и — какое счастье! — увидел долгожданный просвет… совсем близко.

Но тут перед глазами у него все поплыло. Он замотал головой, чувствуя странное головокружение и внезапный приступ тошноты. Да что же это такое? Горячее, знойное марево дрожало в воздухе, и горизонт вдруг сделался расплывчатым, словно размытым. Что с ним происходит? Покачнувшись, он взмахнул руками, безнадежно пытаясь удержаться хоть за что-нибудь, и упал. Падение оказалось долгим, он летел куда-то в пропасть, и вот наконец со всего размаху шлепнулся о землю. А земля под ним как будто дрожала и ходила ходуном, и он отчаянно цеплялся за нее. В голове царила полная неразбериха. Он попытался встать, но только мускулы его совсем лишились былой силы, пытался думать, но сосредоточиться никак не удавалось и в голове не осталось ни одной стоящей мысли.

Приподнявшись, он опять увидел над собой волны колышащегося зноя, и все вокруг казалось расплывчатым, эфемерным — и деревья, и даже горы… Он находился где-то на грани сознания и забытья, когда услышал тихое шарканье, а потом сквозь дрожащую пелену зноя разглядел неясные силуэты индейцев.

Интересно, они близко или далеко отсюда? И видит ли он их на самом деле, или же все это лишь игра его воображения?

А странные индейцы, каких ему еще никогда не приходилось встречать, все приближались, медленно выходя из дрожащего марева.

— Он преследовал Старца, — сказал один.

— Он враг сеньоры, — отозвался второй.

— Он есть зло, — сообщил третий.

— Если его отпустить, он расскажет всем об этом месте, -снова заговорил первый индеец.

— Значит, его нельзя отпускать, — решил второй. -Пусть останется здесь. Надолго, очень надолго.

Нет, это ему лишь кажется? Наверное, он перегрелся на солнце, вот и мерещится всякое? А может, кошмарный сон?

Он чувствует, как кто-то хватает его за руки и за ноги, пытается пошевелиться, но сил нет, а потом его поднимают над землей… и несут… несут…

Оставив шхуну, Гило пришел на ранчо, чтобы предложить свои услуги. Среди добровольных помощников оказалось также несколько индейцев-чумашей, из числа тех, с кем и раньше Малкерины водили дружбу. Теперь они устанавливали столбы для навесов из камыша, в тени которых расположатся гости, а место для танцев было уже заранее огорожено натянутыми веревками.

Шон отправился на холм близ Лас-Флорес-Каньон и застрелил трех бычков. Одну разделанную тушу затем погрузили на повозку и привезли на ранчо и мясо с нее развесили в тени. Две другие туши предназначались для жарки на вертелах.

С утра до вечера на ранчо хлопотали женщины — наводили лоск и готовили. Убедившись, что мясо благополучно доставлено на кухню, Шон предпочел остаться в стороне от забот по хозяйству и занялся другими делами.

Первым делом он переговорил с Поланко.

— Нужно быть начеку, — предупредил он, — И в то же время держитесь поосторожнее. Неприятности нам ни к чему, ну а если вдруг…

— Мы готовы, сеньор. Все будет в порядке.

Прибыл Теннисон с «Госпожи Удачи».

— До меня дошел любопытный слух, — сообщил он. -В Педро болтают, будто бы Крутой пропал.

— Пропал?

— Он так и не вернулся с гор. Вустон намекает, будто бы погиб, вернее, его убили.

— Возможно, он просто заблудился. Не он первый, не он последний.

— Согласен… Только Вустон, похоже, так не считает. Насколько мне удалось понять, он как будто намекает, что это ты уделал его.

— Я тут ни при чем.

— Хотел предупредить тебя. Подумал, что ты должен знать о его намеках. — Теннисон поглядел на женщин, деловито снующих мимо них, а затем спросил: — Послушай, капитан, а что все-таки там стряслось?

Шон развел руками:

— Ну, ты даешь… это же горы и полупустыня. Там можно найти воду, если только человек знает, где ее искать. А не знает, то запросто расстанется с жизнью, отправившись на ее поиски. Лучшее из того, что может предпринять в такой ситуации заблудившийся, — это все время держать путь на запад. Рано или поздно он доберется до берега моря. Если хватит сил.

— А что за разговоры ходят о разной нечисти, проклятьях и тому подобном?

— Откуда мне знать? — Шону вспомнились горные долины и каньоны, где было так тихо и пустынно, но все же… -У каждой страны есть собственные тайны, и у любого народа имеются свои предрассудки. И кто разберет, где там правда, а где вымысел? Среди индейцев бытует легенда, будто бы они пришли в этот мир, выйдя из какой-то пещеры или пройдя сквозь дыру в земле. Не исключено, что это чистой воды символы. Имеется в виду, что эта самая земля, на которой они живут, и дала им жизнь, но, с другой стороны, может оказаться, что это означает буквально то, что сказано. И чем больше приходится бродить по горам, тем сильнее желание верить всему тому, во что верят индейцы. Пройди в одиночестве по любому из каньонов, и ты сам во всем убедишься. Не успеешь сделать и сотни шагов, как у тебя уже возникнет ощущение, будто бы за каждым твоим действием кто-то наблюдает. В пустыне, на открытой местности, ничего подобного не происходит, но вот стоит только оказаться среди каньонов, скал, горных вершин, как начинаешь это явно ощущать. Плод воображения? Или все-таки что-то такое есть? Однажды Старец сказал мне, что «они» знают и меня, и сеньору, и что к нам они настроены дружелюбно. Но он так и не сказал, кто «они» такие.

— Когда-то знавал я одного моряка… Болтун он, конечно, знатный, за свою жизнь исходил все моря вдоль и поперек, везде побывал. Так вот, он утверждал, что на свете, рядом с нашим миром, существуют и другие параллельные миры… говорил что-то о времени и пространстве… Я тогда так и не понял, что он такое имел в виду. Он объявил себя сторонником идей Пифагора — к чему бы это, интересно знать? — и спорил, что человек может переходить из одного мира в другой, и даже возвращаться обратно. Только время там идет иначе… наверное.

— Я слышал подобные разговоры. Сходи в горы один и ты поверишь во что угодно.

Они помолчали. Шлеп, шлеп, шлеп доносилось из кухни — это женщины готовили лепешки из кукурузного теста.

— Люди, живущие в странах Востока, в Индии, Китае и других странах, могут поведать множество загадочных историй, но только им ничего не известно о наших землях. Тот древний народ, что жил здесь… не знаю, имели ли они отношение к тем, кого мы называем индейцами, или нет… так вот, у тех были свои собственные загадки. Ты только взгляни на индейца. Мы видим в нем обыкновенного человека, который ходит на охоту, растит урожай, пасет стада овец или же просто слоняется без дела по округе близ своей деревни… но может статься, что он вдруг окажется наследником того древнего… что намного старше всей истории человечества… Говорят, что когда-то давным-давно всю землю к северу отсюда покрывал лед. Но что было здесь до того, как сюда пришел ледник? Что останется от глинобитной хижины, если она вдруг окажется погребенной под тысячей футов льда? Да такая громада ее просто бесследно сотрет с лица земли, обратит в прах. Но пока в мире жив хотя бы один человек, его память будет хранить предания о давно минувших днях. Свои сказки, легенды, предания он передаст детям. Но память не очень надежна, она многое теряет, что-то переиначивает. А что, если есть иное хранилище древности, летописи, которые нынешний человек пока не сумел прочитать, да и захочет ли он их разыскать?

— Ну куда же он денется, конечно же захочет. Если у него есть хоть капелька мозгов, то он обязательно захочет.

Шон пожал плечами:

— Кто знает? Пока этот человек просыпается утром, встает с постели, натягивает штаны, сует ноги в сапоги и отправляется по своим делам, весь мир представляется ему простым и понятным, непознанное его не волнует. Но стоит только начать докапываться до сути… проникая все глубже и глубже… и результат… предвидеть уже невозможно. Помню, как-то близ мыса Кумари, что на юге Индии, мы попали в штиль. Шли от Цейлона, рассчитывая выбраться к торговым путям и идти до самой Африки. А тут такое невезение. Мы решили закинуть сети. Как и положено, рыбы наловили, но в наши сети попалось и еще кое-что. Осколки посуды… дивные росписи, какие ты даже не можешь себе представить… и еще рука какой-то статуи, выточенная из камня, -очень тонкая работа, — но только на ней, вместо пяти, оказалось шесть пальцев.

— Как интересно! — воскликнул Тен. — У нас в Малибу в одной пещере тоже есть наскальные рисунки с изображением шестипалых людей.

Шон поднялся.

— Пойдем лучше, поможем нашим, — предложил он. А затем добавил: — Я видел много подобных рисунков… где изображались шестипалые фигуры.

— И что это означает?

Шон пожал плечами:

— Наверное, давным-давно жил такой народ. Их люди| имели по шесть пальцев… и они расселялись по миру. Примерно так, а может, иначе.

Глава 17

В день фиесты гости начали собираться с утра. Самые первые шесть всадников явились на рассвете, сразу же как только начало светать. Накануне вечером они расположились для ночлега на берегу, и привезли с собой хороший улов — свой вклад в праздничное угощение.

Потом прибыли три дамы, а следом за ними мужчина с детьми — мальчиком-подростком и маленькой девочкой.

Теперь к дому тянулся нескончаемый поток гостей, съезжавшихся со всех дальних и ближних ранчо.

Сеньора во всем принимала самое деятельное участие, успевая отдавать распоряжения на кухне, а также следить за всеми приготовлениями.

Незадолго до полудня Поланко подошел к Шону:

— Послушайте, сеньор, вон там за холмами собрались какие-то люди. Они не торопятся спускаться. Я сам их видел.

— И что же они делают?

— Наблюдают, сеньор. Один из них постоянно в разъездах. Он то и дело отъезжает в сторону гор и возвращается обратно. По-моему, он кого-то дожидается.

— Спасибо. Ты присматривай за ними и будь готов ко всему.

Поланко широко улыбнулся своей ослепительной улыбкой:

— Я всегда готов, сеньор. Если хочешь пожить на этом свете подольше, то иначе нельзя, разве нет?

Шон стоял в тени, когда от толпы гостей отделились трое высоких, подтянутых мужчин в потертых широкополых шляпах и, звеня шпорами, направились через двор в его сторону. На одном красовался жилет из кожи с бахромой на индейский манер.

— Как дела, Шон? — приветствовал хозяина узколицый гость с насмешливыми серыми глазами. — Сто лет тебя не видел.

— Джонни Мимс! Будь я проклят! Ты что, вернулся в Эль-Монте?

— Ага. По пути мы нарвались на шайку конокрадов. Пришлось немного пострелять, но все обошлось.

Он указал на своих приятелей.

— Надеюсь, ты помнишь Билли Ханикутта? Ну а это Леркин Кемпбелл. Он присоединился к нам на Рио-Гранде. — Он обвел взглядом ранчо. — Слышал, будто у тебя какие-то неприятности.

— Некоторые денежные затруднения, — ответил Шон. — Дело рук Зеке Вустона. Он хочет прибрать к рукам нашу землю.

— Ну вот, у тебя неприятности, и ты молчишь. Тоже мне, а еще другом называешься, — тихо упрекнул Мимс. — С Вустоном нам не по пути. Я почти убежден, что тем конокрадам помогал кто-то из местных, Некто, пообещавший купить всех лошадей, которых им удастся украсть.

— Ты уверен?

— Ну, таких доказательств, с которыми можно пойти в суд, у меня нет, но, в конце концов, мы и не собираемся ни с кем судиться. В пустыне мы сами себе закон, и если что — разберемся по-свойски.

— Чувствуйте себя как дома, ребята! — улыбнулся Шон. — Будет много еды и выпивки и полно гостей.

— Мы добрались издалека, — заметил Ханикутт, — по пути от ранчо Ла-Бреа до вашего насчитали с полсотни хозяйств.

— А вы знакомы с Ортегой? — вступил в разговор Леркин Кемпбелл. — От них сюда кто-нибудь приедет?

— Думаю, что да. На фиесту обычно собирается вся округа, и только болезнь или внезапный отъезд способны помешать человеку лишить себя удовольствия. У вас к нему дело?

— Слышал, что он производит самую лучшую бечеву во всей стране. А мне как раз нужна веревка для нового аркана.

— Да, по этой части Ортеги мастера, — согласился Шон. — Для тяжелой работы я лично предпочитаю бечеву в четыре стренги. Но они могут сплести и в восемь. Лучше не найти. Кто-то обязательно приедет, не сомневайся.

Шон подошел к матери, которая теперь расставляла цветы на столе под камышовым навесом.

— Прибыли парни с Эль-Монте.

Мельком взглянув на сына, она улыбнулась:

— Приглядывай за ними, Шон. Ты же их знаешь.

Шон усмехнулся в ответ:

— Просто они любят повеселиться. Эти орлы обожают покуролесить лишь ради того, чтобы услышать звон собственных шпор. — Немного помолчав, он добавил. — К тому же они терпеть не могут Вустона.

— Замечательно! Друзья нам пригодятся.

А гости ехали и ехали. Семьи Луго, Авилов, Сепульведов, а кому-то пришлось провести в пути даже несколько дней, останавливаясь на попадавшихся по пути ранчо, теперь не спеша приближались к цели своего путешествия — кто верхом, а кто на скрипучих повозках, запряженных волами.

Все были разодеты в пух и прах, и ради такого случая даже на спинах лошадей красовались яркие попоны. К полудню на подъездах к ранчо вереницей вытянулось две дюжины повозок, и несколько дюжин оседланных лошадей стояло у коновязей. Остальных отвели в загон рядом с домом. То там, то здесь слышалось пение под гитару, но приготовления к пиршеству продолжались, у столов и на кухне хлопотали женщины, слышались радостные крики и смех.

Шон вошел в комнату матери, чтобы причесаться перед небольшим зеркалом, единственным в доме. И еще ему хотелось немного побыть одному.

Зеке Вустон не сомневается в том, что у них есть золото. Он клюнул на эту удочку. Но именно из-за золота ему еще больше захочется прибрать к рукам ранчо. Плюс его аферы с контрабандистами.

Из Райской бухты или любой другой бухты на побережье просто уйти в горы, спрятать товар в какой-нибудь пещере, а потом оттуда перевозить его в Лос-Анджелес, тем более что спрос велик. К тому же слишком суровый закон о торговле с иностранцами делал большинство местных жителей снисходительными к контрабанде, они не считали занятие ею преступлением, поскольку получать товары из Мексики было весьма затруднительно и чересчур накладно.

Итак, ожидание скорейшей выплаты долга ни в коей мере не заставит Вустона отказаться от дальнейших притязаний на ранчо. Легенды о золоте только разожгут его аппетиты, а он не из тех, кто отступает от своих желаний.

Значит, пойдут в ход связи с Мичелтореной, но даже сам губернатор мало чем мог бы оказаться ему полезен… во всяком случае, до тех пор, пока сеньора, брат Майкл и он еще живы.

А если они исчезнут?

Никаких наследников не объявится, ранчо отойдет в ведение губернатора. Вот тогда он и попробует прибрать его к рукам.

И все же Шон сомневался, что для достижения своих целей Зеке изберет именно такой метод. Вряд ли он станет доверять в таком деле даже губернатору, слишком велик риск, что тот отдаст землю кому-нибудь другому или же оставит ранчо за собой. Нет, они наверняка постараются найти какой-то другой способ.

Поправив широкий ремень, Шон задумчиво разглядывал свое отражение в зеркале.

Как расплатиться с долгами? Занять у кого-нибудь денег? Теперь — дадут, все уверены, что у них есть доступ к золоту. И даже если раздобыть столько денег не удастся, они выиграют время, а это для них сейчас важнее всего. Капитан принял решение не спешить с выходом в море, а попробовать собрать побольше товара для продажи, посмотреть у себя, что-то купить у соседей. Но рассчитывать на неплохую прибыль можно только в дальнем походе.

Ситка? Русским на севере нужна пшеница, и у них есть меха на продажу. На меха спрос в Китае и на Восточном побережье.

Шон в очередной раз проверил свой «кольт», он оказался в порядке и полностью заряжен. Проведя рукой по рукоятке ножа, висевшего у пояса, он выглянул через открытую дверь во двор, уже заполненный шумной, веселой, пестрой толпой.

Гости все прибывали. Поланко говорил, что среди холмов прячутся какие-то люди. Кто они такие и чего им надо? Несомненно, это банда Вустона. А что, если их послали, чтобы забрать Мариану, и как он тогда ей поможет? Волей ее дяди она предназначена в жены Андресу. Для большинства из тех, кто собрался здесь, — это весьма веский аргумент, так что на поддержку и понимание с их стороны рассчитывать не приходилось. Хотя история о том, как она ночью пробралась к нему на корабль, наверняка кому-то показалась бы очень романтичной.

Шон остановился на пороге дома, глядя на великое столпотворение во дворе. Музыканты настраивали инструменты, наигрывали несколько аккордов то из одной мелодии, то из другой. Скоро начнутся танцы.

Во время подобных затей он всегда оставался скорее зрителем, чем активным участником происходящего, и это его вполне устраивало. Но сейчас на душе у него было неспокойно.

Подобные ощущения иногда возникали в море, незадолго перед штормом, когда в воздухе повисало тягостное ожидание перемен в погоде. Но только на сей раз его предчувствия касались другого, не имеющего ничего общего с разбушевавшейся стихией.

Большая беда продолжала над ними нависать, и он не знал, с какой стороны и какого подвоха ожидать. Вустон… Андрес… любой из них способен на подлость.

И Крутой тоже. Кстати, а где же он?

Монтеро подошел к нему.

— Отличный вечер для танцев, — индеец понизил голос, — но мне не верится, что он окажется столь же хорошим для нас.

— Ты тоже чувствуешь?

Монтеро как бы прислушался.

— Да, — кивнул он. — Это приносит ветер… или же мы просто знаем о том, что нас ждет. Не могу сказать, как и когда, но нас ждет беда.

— Хорошо, что Мимс сейчас здесь.

Монтеро тихонько усмехнулся:

— Управы на него нет. Но он славный парень, хотя я сомневаюсь, что ему удастся дожить до старости. Стариком ему не быть, так же как и его дружкам.

— Нашего Старца больше нет.

— Да… нам его будет очень не хватать. Такой был человек!

— Хесус, а что ты знал о нем?

Монтеро пожал плечами.

— Наверное, не больше твоего. Однажды он рассказал мне о некоей двери, ведущей в другие миры, через которую может пройти человек. Но всему свое время: нужно знать, когда уходить и когда возвращаться обратно. — Недолго помолчав, он продолжил: — Возможно, золото возникало оттуда. Может, это жертвенные дары?

Предки Шона Малкерина верили в существование гномов, добрых и злых духов, поклонялись древним кельтским богам. Но в Ирландии, древнем, благословенном крае, как и везде, все изменилось, медленно и неотступно уходили из памяти людской воспоминания о призраках минувших дней, тени которых еще обитали в горах и среди болот. Шон не принимал глупые предубеждения и предрассудки, но он все же не сомневался в том, что на свете случаются порой необъяснимые вещи, о природе которых не известно еще ровным счетом ничего, и наверное, существуют незримые преграды, за которые ему не дано заглянуть.

— Понятия не имею, — с сомнением произнес капитан. — Кому в таком случае предназначались такие дары?

— Откуда нам знать, сеньор? Очень часто приношения богам делаются даже тогда, когда имена этих самых богов уже давно позабыты. Наверное, все дело в силе привычки, и старые верования и предания со временем могут померкнуть, но они не умирают.

Они вместе вышли из дома и остановились на веранде. Шон разглядывал залитые солнечным светом склоны далеких холмов, покрытые зарослями кустарника. Что за глаза следят оттуда за ним? Издалека местность вокруг ранчо могла показаться идиллическим пейзажем, но ему не раз приходилось бывать в тех пустынных местах, а он знал, как они суровы и обманчивы.

Начались танцы. Эль-Теколеро, взявший на себя роль распорядителя, открыл вечеринку с хоты, простого, но изящного танца. Шон глядел на танцующих гостей, но мысли его витали далеко. Что же с ними случится? Он обернулся, чтобы продолжить беседу с Монтеро, но того уже не оказалось рядом.

Поланко занял позицию на противоположной стороне двора, рядом с загоном, где теперь стояли лошади, Джонни Мимс танцевал, но Леркин Кемпбелл и Билл Ханикутт стояли неподалеку и курили, то и дело поглядывая по сторонам.

Неожиданно со стороны дороги послышался перестук копыт, и к воротам направились шесть или семь всадников. Впереди на вороном коне скакал Андрес. Он превосходно держался в седле. Томас Александр и Фернандес ехали следом. Остальные их попутчики выглядели как заправские бандиты.

Заметив, что Ханикутт поднялся на пригорок у загона, откуда ему стало сподручнее следить за происходящим, Шон двинулся через площадку для танцев, пробираясь между танцующими. С трудом выбравшись из толпы, он нос к носу столкнулся с Андресом.

— У нас вечеринка, — тихо сказал он, — мы танцуем и поем. Если ты приехал сюда для того же, то милости просим, будь нашим гостем, приглашаю и твоих друзей остаться.

— А если нет? — Андрес смотрел на него с холодным презрением.

— Тогда вам здесь делать нечего, и, как настоящий кабальеро, ты уедешь и не появишься в моем доме до конца фиесты.

— Ты будешь меня поучать?

— Я всего лишь напоминаю.

Андрес натянуто рассмеялся.

— Ну ладно, фиеста так фиеста, — одарил он всех своей ослепительной улыбкой. — Но только после я все же убью тебя.

Шон Малкерин небрежно усмехнулся в ответ.

— Разумеется, у тебя будет шанс попытаться это сделать. — Он немного помолчал. — Что ни говори, а глупо умирать из-за девчонки, которой на тебя наплевать, в то время когда многие другие за тобой ходят гужом.

Андрес развернул и пришпорил коня.

— Умереть придется не мне!

Шон понимающе улыбался:

— Все так говорят, пока не познакомятся с моим ножом. Приятного вечера, сеньор!

С дороги, идущей от побережья, доносился скрип и грохот колес. Гости — и стар, и млад — продолжали прибывать в повозках, украшенных разноцветными лентами. Обычно каждую повозку сопровождало несколько всадников, облаченных в бархатные сюртуки и широкие, с разрезами, брюки или же в костюмы из тонко выделанной белой замши. Головы всех мужчин украшали сомбреро.

Женщины тоже старались получше принарядиться ради такого случая. Те из них, что ехали издалека, привозили праздничные платья с собой, чтобы переодеться в них к ужину.

Музыка звучала так весело и призывно, что многие из вновь приехавших, едва успев выйти из повозки или слезть с седла, тут же оказывались подхваченными вихрем танца.

Шон переходил от одной компании к другой, улыбаясь, обмениваясь дружескими рукопожатиями, приветствуя гостей. В свое время он помогал семейству Люго сгонять скот и диких лошадей, хорошо знал и других своих соседей с ближайших ранчо и радовался встрече с друзьями. Андрес как будто забыл о своем гневе и теперь вместе со всеми придавался веселью. И все же приехавшие с ним парни вовсе не спешили смешаться с ликующей толпой, а держались вместе возле Фернандеса, настороженно поглядывая по сторонам.

Оставив свое место наблюдения у загона, Ханикутт переместился поближе к этой компании. Он замечательно владел гитарой, но даже тогда, когда ему приходилось играть и петь, не сводил глаз с Фернандеса. Другие гости как будто и не подозревали ни о чем. Они смеялись, шутили, были веселы и дружелюбны.

Предположим, рассуждал Шон, Андрес решил все же придерживаться условий перемирия, объявленного до завершения фиесты. Но Вустон никаких обещаний не давал. Более того, он сюда не приехал.

Так где же он?

Один танец сменял другой, и Мариана крутилась в самой гуще царившего веселья.

Внезапно Андрес оказался рядом с ней, и какое-то время они танцевали вместе. Получалось у них очень неплохо, и, глядя на них, Шон вдруг ощутил приступ раздражения. Зачем он приехал сюда? А что, если она его действительно любит и весь ее побег ничего не стоит?

Они танцевали ла-бамбу, и выглядело это поистине здорово. На голове у Марианы стоял стакан с водой, и, изящно исполняя сложные па, она не пролила из него ни капли.

Андрес тоже оказался замечательным партнером. Мексиканец был быстр, строен, необычайно ловок и танцевал лучше всех, хотя семейства Луго, Йорба и Эстудильо гордились своими очень хорошими танцорами.

Отвернувшись, Шон направился к дому.

Заметив его, мать усмехнулась:

— Ревнуешь? Напрасно. Ведь это только танец.

— Но она танцует с ним!

— А что тут такого? У него очень хорошо получается. В конце концов, почему бы ей самой не разобраться в своих чувствах? Но мне кажется, что это лишь танец, и не более. Она сердита на него, и, я думаю, ей хочется его подразнить.

Внезапно на пороге комнаты появился Монтеро:

— Сеньор! Сеньора! Там человек… он у загона. Ему нужно поговорить с вами!

Глава 18

Шон Малкерин направился было к двери, но затем остановился и вопросительно взглянул на Монтеро:

— Он один?

На лице у Монтеро застыло напряженное выражение, взгляд казался удивленным.

— С собой он привел еще одного человека. Всего лишь одного.

Но глухой стук копыт прервал их разговор. В облаке пыли к ранчо мчались полдюжины всадников. Зеке Вустон, капитан Ник Белл и сопровождавшие их солдаты.

Невесть откуда появившийся Джонни Мимс уже стоял рядом.

— У тебя есть друзья, малыш Шон. Стой на своем.

— Я не хочу доводить дело до стрельбы, — тихо сказал Шон. — Этого нельзя допустить.

— Это будет очень непросто, — ответил Мимс. — Думаю, они приехали за твоим скальпом.

Ник Белл, прославившийся на всю округу своей жестокостью и хитрый как сам черт, не отличался изысканностью манер и особо почтительным отношением к окружающим. Он направил своего коня прямо на танцующую толпу. Остальные всадники последовали за ним. Все вместе они составляли довольно колоритную группу. Вустон не скрывал своей радости.

— А, вот вы где! Шон Малкерин, не так ли? — усмехнулся Белл, с недавних пор считавший себя военным комендантом всей провинции. — Вы арестованы. Мы приехали, чтобы доставить вас в тюрьму.

— Но за что?

— Ты убил Крутого Рассела, — выкрикнул Вустон, — и угодишь за решетку.

— А вы что, нашли его?

Белл небрежно отмахнулся:

— Не ваше дело, сеньор Малкерин. Достаточно того, что вы — его враг. И он пропал в горах, где, кстати, бродили и вы. У нас есть люди, которые под присягой подтвердят…

— Уж в этом-то я не сомневаюсь, — ответил Шон, — но хоть кто-нибудь из ваших людей может поклясться, что он был моим врагом?

— Все это знают! И в горы-то он отправился в погоню за вами!

— В погоню? А зачем ему за мной гоняться?

— Он отправился в погоню за вами и не вернулся назад. Потому что вы убили его. — Ник Белл, явно довольный собой, оперся обеими руками о луку седла и расплылся в улыбке, которая получилась на редкость отталкивающей. — Сейчас вы будете доставлены в тюрьму, где вас и допросят.

Этот выскочка с самого начала откровенно невзлюбил и Шона, и его мать за то, что они никогда не выказывали по отношению к нему ничего, кроме презрения. И вот теперь пробил и его час.

Джонни Мимс встал рядом с Шоном.

— Никуда не езди, Малкерин, — произнес он жестко. — У нас здесь не меньше людей, чем у него, и мы сильнее.

Улыбка исчезла с лица Белла. Он не испугался угроз и не потерял самообладания.

— Сопротивление властям? — взвизгнул он. — Я приведу еще больше людей. И всех вас засажу за решетку.

Дон Абель Стернз стоял поблизости и беседовал с двумя парнями Люго. Краем глаза Белл заметил, что все трое подступили к ним ближе, как и другие столь же влиятельные и уважаемые гости, с мнением которых в здешних краях привыкли считаться. Их отношение к происходящему начинало действовать ему на нервы, но поделать с этим он ничего не мог.

— Сеньор, — снова заговорил Монтеро. — Вас ждут у загона. — Обернувшись, он взглянул в том направлении. -Я думаю вы все должны поглядеть на того человека, — закончил он, обращаясь к окружающим.

— Тогда веди его сюда.

— Ваши дела могут подождать, — грубо возразил Белл. — Разберетесь с ними потом.

— Это ждать не может, — сказал Монтеро.

Бросив в его сторону негодующий взгляд, Ник Белл поджал губы.

— Ты еще указывать мне будешь?! Мразь этакая… Сейчас я тебе…

— Стой там, где стоишь! — приказала Эйлин Малкерин, вскинула винтовку, и толпа медленно расступилась, стараясь оказаться подальше от предполагаемой линии огня. — Хесус Монтеро работает на меня. Только посмей поднять на него руку, и я пристрелю тебя.

Белл замер, глядя на нее.

— Опустить ружье! — повелевающе рявкнул он.

— Она не одинока, — ласково проговорил Билл Ханикутт. — Интересно, кому первому удастся нашпиговать тебя свинцом. Думаю, у меня бы получилось, да вот ведь незадача: Лерк сейчас тоже здесь, а он проворнее меня, поэтому у него больше шансов. Что же до сеньоры… не знаю, видел ты или нет, как она стреляет, а я свидетель, на моих глазах она, не прицеливаясь, с первого выстрела уложила бегущую антилопу с расстояния в семьдесят ярдов. Ты же и стоишь ближе, и прицелиться в тебя проще.

Белл замер в седле. Столкновение с этими лихими парнями — отчаянными сорвиголовами и бесстрашными смутьянами из Эль-Монте — ничего хорошего не сулило. Отличные работники, они тем не менее давно снискали себе славу общепризнанных возмутителей спокойствия. А в их меткости и умении стрелять сомневаться не приходилось.

Несколько лет назад они обосновались в этих краях, создав свою небольшую колонию. Большинство из них занималось разведением скота, некоторые стали фермерами, кто-то посвятил себя бизнесу. С этими людьми были шутки плохи.

Дружный отпор заметно охладил пыл Белла.

— Ну ладно, — выдавил он, — давайте посмотрим, что у вас там еще.

— Веди его сюда, — повторил Шон, и Монтеро отправился выполнять приказание.

Несколько минут все стояли в неловком молчании. Музыка стихла, танцы прекратились. Часть гостей расселись за столами, расставленными под навесами, и принялись за еду.

Монтеро вышел из-за угла дома. Рядом с ним шел индеец, который вел под уздцы осла, верхом на котором сидел человек в изодранной одежде… очень старый, совсем древний старик.

Теперь все взгляды обратились к нему. Внезапно Зеке Вустон соскочил с коня и подошел к ослу. Он схватил старика за руку, пристально всматриваясь в его лицо. Затем, словно испугавшись чего-то, выпустил из своей ладони старческую руку и поспешно отступил назад.

— Рассел! — задыхаясь, произнес он. — Клянусь Богом, это же Крутой!

Люди столпились вокруг, помогая старику слезть; ступив на землю, он беспомощно привалился к ослу и замер. Из приоткрытого рта текла тонкая струйка слюны, а безжизненный и пустой взгляд ничего не выражал.

— Зеке, — пробормотал он, — Зеке, я… — и рассеянно замолчал.

Все начали потихоньку пятиться назад. Вустон выглядел так, будто только что увидел настоящее привидение.

— Никакой это не Рассел! — заявил во всеуслышание Белл. — Рассел — молодой. Ему от силы лет тридцать! А этому же… лет семьдесят, а то и все восемьдесят, не меньше!

— Не сомневайся, он, — крикнул кто-то из толпы. — Посмотрите метки на револьвере! Недели три назад он мне показывал их. Другого такого револьвера нет ни у кого во всей округе.

Карлотта, служанка Малкеринов, вышла из дома со стаканом вина в руке и протянула его старику, который взял стакан дрожащей рукой.

— Крутой, — осторожно заговорил Ханикутт, — что же такое с тобой приключилось?

— Заблудился… заблудился, — забормотал Рассел. — Я заблудился. Тропа… она про… пропала. Там был алтарь… Я встал на него, хотел посмотреть… упал. Долго падал. Индейцы нашли меня… и взяли с собой.

— Куда они тебя взяли?

Подняв голову, он медленно обвел все вокруг отсутствующим взглядом:

— Не знаю… Ничего не знаю.

— А почему индейцы не забрали твой револьвер? — спросил кто-то.

— Он им не нужен, — отозвался Рассел.

Белл выступил вперед.

— Так ты Рассел? — грозно спросил он.

— Уолтер Пенделтон Рассел. Еще меня называют Крутым. Я приехал в Калифорнию из Ланкашира. Сначала занимался перевозкой грузов по дороге на Санта-Фе. Потом перебрался на запад. Я… — голос его сорвался. Он допил вино и уронил стакан, тупо уставившись на то, как тот лежит в пыли.

— А что за индейцы тебя нашли? Пайуты?

— Индейцы… никогда таких не видел… унесли меня, бросили… оставили лежать.

Томас Александр подошел поближе:

— А Старец? Ты его видел?

— Умер… лежал мертвый на песке. — Рассел закрыл глаза и замолчал, отдыхая. — Пещера… он там лежал. Я искал золото… обернулся… а его нет.

— Наверное, он встал и отправился погулять, — язвительно заметил Вустон.

— Он умер, — твердо заявил Рассел. — С тех пор прошло много, очень много лет … Я помню…

— Крутой, — перебил его Вустон. — Это случилось всего несколько дней назад! Мы же вместе ездили в горы!

Старик глядел на него бесцветными, слезящимися глазами.

— Годы… годы назад. Я видел… — Он смолк.

— Надо бы усадить его куда-нибудь, — сказал Шон. — Он очень устал, еле на ногах держится. Одному Богу известно, что ему пришлось пережить.

Эйлин Малкерин опустила винтовку.

— Карлотта, отведи его в дом. Налей еще вина. Может быть, ему захочется что-нибудь съесть.

Толпа начала расходиться. Гости собирались группками, обсуждая случившееся. Снова заиграла музыка, танцы возобновились, но только настроение у всех упало, не чувствовалось былого задора и беззаботного веселья.

— В моем доме отдыхает сейчас Крутой Рассел, — тихо сказал Шон, обращаясь к Нику Беллу. — Все видели: он жив. Вы все еще настаиваете на моем аресте?

Белл недовольно передернул плечами.

— Он жив… если это вообще он. — Комендант уставился на Шона с плохо скрываемым любопытством. — Вы тоже были там? Так что жевсе-таки там произошло?

— Откуда мне знать? Похоже, что он состарился лет на пятьдесят.

— Но такого не может быть.

— Отчего же, капитан?

Белл недоумевал:

— Малкерин, вы что же, хотите сказать, что верите всему этому бреду? Россказням о чудесах, которые якобы происходят в горах?

Шон пожал плечами:

— Капитан, что случается в горах с одним человеком, может никогда не случиться с кем-либо еще. Индейцы жили в этих краях задолго до того, как сюда пришли мы. По-вашему, разумно безоглядно отвергать их познания об этих землях, утверждая, что это не более чем предрассудки? Я так не считаю. Мы живем в мире, капитан, о котором нам еще слишком мало известно. А знать все не дано никому. Больше мне вам нечего сказать. Моя мать уходила в горы вместе со Старцем. Старец лег отдохнуть на полу в пещере, а когда некоторое время спустя она принялась будить его, потому что пришло время возвращаться, он оказался мертв.

— И Рассел нашел его тело там?

— Похоже на то.

— Но он утверждает, что труп унесли, стоило лишь ему повернуться спиной.

— Я знаю не больше вашего. Капитан, в горах есть места, где зной колышется в воздухе прямо у тебя перед глазами, и тогда все кажется расплывчатым и неопределенным. Становится трудно правильно определить расстояние, и даже время как будто меняется.

— А что, по-вашему, случилось с ним? — настаивал Белл.

Шону опять не оставалось ничего, как лишь пожать плечами.

— Может, он упал. Или последствия шока, вызванного тем, что он оказался в таком месте, которое нам с вами даже трудно себе вообразить… он говорит, что прошли годы.

— Но мы-то знаем, что прошло всего несколько дней.

— Вы уверены? Несколько дней для нас, но десятки лет для него. Я не возьму на себя смелость даже попытаться объяснить это. Мне известно лишь, что Старец предупреждал мою мать, чтобы она не уходила никуда от пещеры. Когда мать возвращалась, тропа была хорошо заметна на земле, но когда Рассел начал искать ее, он так и не смог ее отыскать.

— Черт знает что! — раздраженно проворчал Белл. Он развернул коня и отправился восвояси в сопровождении своих солдат.

Зеке Вустон тем временем стоял на пороге дома и разговаривал с сеньорой.

— Но он один из моих людей! — громко возражал он. — Я сам позабочусь о нем, если уж на то пошло.

— Да пусть они заберут его, сеньора, — сказал матери Шон. — Мы не можем его удерживать насильно.

— Но ведь он старый человек и нуждается в заботе!

— Вот и предоставь им такую возможность, — ответил сын. — Я не думаю, что он долго протянет.

— Что ты хочешь сказать? — с угрозой в голосе спросил Вустон.

— А ты получше посмотри на него. Ты что, сам не видишь?

Рассел сидел за столом, низко опустив голову и уронив руки на колени. Он словно иссох и сморщился. До него донеслись голоса, и он поднял голову, оглядел комнату невидящим взглядом и снова устало закрыл глаза.

Разглядывая старика, Вустон судорожно соображал. Рассел нашел место, откуда брали золото. Он видел Старца, а если тот умер в пути, то, следовательно, дальше без него они идти не могли. А так как его не было в живых, то он никак не мог указывать им путь.

Выходит, что Рассел теперь знал, где золото. Умирает он сейчас или нет, это другой вопрос. Главное, что он знает туда дорогу. И он расскажет о ней ему, Вустону. Он облизал пересохшие от волнения губы и затем улыбнулся:

— Он мой друг. Я не брошу его одного и теперь, когда он стал таким беспомощным. Может быть, вы одолжите нам на время повозку?

— Разумеется, — согласился Шон. — Ему нужна постоянная забота.

Вустон поспешил выйти на улицу, а Шон, сеньора и Рассел ненадолго остались одни.

— Рассел, — окликнул его Шон.

Старик поднял на него глаза.

— Я никогда не был твоим врагом. И мне очень жаль, что с тобой так случилось…

— Я упал, — бормотал Рассел, словно разговаривая сам с собой. — Там стоял алтарь… не нужно мне было прикасаться к нему. Я… я чувствовал это… я чувствовал, что не надо, но… мне так хотелось увидеть!

— Все хорошо, мистер Рассел, — успокоила его Эйлин Малкерин. — Мы на вас обиды не держим. Вы и так настрадались.

Старик содрогнулся всем телом.

— Я заблудился… заблудился! Я не мог найти… идти некуда! Зной, зной, зной — воздух дрожит! Я вошел… куда-то, сам не знаю, куда. Я пытался найти дорогу обратно. Но заблудился… я заблудился. А со всех сторон колючие кусты впиваются в меня шипами, цепляются ветками. Я снова упал, и не знаю, как долго я там лежал, но затем встал и увидел, что вернулся обратно. Я стоял на холме у моря, и воздух был холодным и свежим. Я вернулся. Не знаю как, но я вернулся назад.

— Он умом тронулся. — Вустон засуетился вокруг старика. — Совсем крыша съехала.

— Что бы там с ним ни произошло, — сказала Эйлин, — но такого больше ни с кем не должно случиться.

Вустон помог Расселу подняться и повел его к двери. Проводив их взглядом, Шон произнес:

— Знаешь, я должен вернуться туда. Мне необходимо убедиться, что Старец похоронен.

— Рассел сказал, что тело исчезло из пещеры.

— Возможно… вполне может быть, что у него уже тогда помутился рассудок. Он производит впечатление умалишенного. Он совсем спятил.

— Шон, ты что, веришь во все это?

— Вообще-то нет, — признался он. — Мы никогда не узнаем, что приключилось с ним. Какое-то ужасное потрясение, или увечье… или ему что-то привиделось. Я слышал, бывали случаи, когда человек седел за одну ночь.

Во дворе перед домом снова заиграли музыканты, и очень скоро прежнее веселье возобновилось с новой силой. О внезапном появлении Рассела и приезде Ника Белла уже никто не вспоминал. Праздник продолжался.

Быстро оглядевшись по сторонам, Шон поймал на себе взгляд Марианы и принялся пробираться к ней через толпу. Заметив это, она рассмеялась, и вскоре их закружил танец.

— Так значит, все кончено? — спросила она его во время короткого перерыва.

— Нет, — тихо ответил он, — все только начинается. Вустон уехал, но когда все разъедутся по домам, он вернется сюда. Его люди сидят в засаде среди холмов.

— Значит, следует готовиться к худшему?

Шон пожал плечами:

— Откуда я знаю? Скорее всего, да. У нас ожидаются проблемы с Зеке Вустоном и Мачадо… он не собирается отступать.

— Я с ним танцевала.

— Я видел.

— Он пришел сюда, и с его стороны это смелый поступок.

— Ну и что теперь? Хочешь вернуться к нему? Знаешь, еще не поздно.

— К нему? Нет! — Она сверкнула глазами. — Я останусь… с тобой.

— И моей матерью, — с улыбкой добавил он.

— Она мне очень-очень нравится… твоя мама. Она такая… настоящая женщина.

— С этим никто не спорит. Но иногда я очень жалею…

— О том, что она так и не вышла больше замуж?

— Откуда ты знаешь? Да, наверное, ты права, но для этого ей надо встретить сильного мужчину, очень сильного мужчину, уверенного… и спокойного. Ее энергии с лихвой хватило бы на двоих.

— А вы, сеньор? — Она вызывающе дерзко смотрела на него. — Вы, случайно, не собираетесь жениться?

— Когда-нибудь, — усмехнулся он в ответ, — когда встречу, наконец, женщину, которая не станет прятаться за мою спину… а всегда будет оставаться со мной на равных.

— Я думаю, такую женщину не так уж сложно и найти. Мне кажется, что вам обязательно повезет.

Но тут к нему подошел Поланко:

— Сеньор, люди в холмах разбили лагерь. Они дожидаются чего-то.

— Ну и?..

— Сеньор Вустон тоже там… и Мачадо.

Шон поглядел на нее:

— Вот видишь? Все только начинается. И кто-то должен умереть первым.

Джонни Мимс оказался рядом и слышал слова Поланко.

— Не знаю, как ты, Шон, — подошел он к ним, улыбаясь, — а я чертовски устал. Кости так и ломит. Может быть, я ненадолго задержусь у вас… Нам с ребятами отдых не помешает.

Шон посмотрел на холмы. Где-то далеко-далеко в темноте мерцала крохотная огненная точка — пламя дальнего костра. Налетавший с моря бриз с тихим шорохом перебирал листья тополей.

— Поланко, отправляйся к «Госпоже Удаче» и скажи Теннисону, чтобы прислал мне сюда парочку матросов, — распорядился Шон. — Но только чтобы они пришли сюда еще затемно. Думаю, что скоро у нас будут незваные гости.

Глава 19

Руис Белтран не нуждался в том, чтобы кто бы то ни было указывал ему, как следует выполнять то или иное порученное дело. На его приятеля и напарника Веласко чужие советы тоже действовали угнетающе.

В свое время Белтран промышлял охотой на ягуаров и волков, оказывая тем самым большую услугу пастухам, гонявшим свои стада по пастбищам к югу от границы. Когда же правительство штата назначило награду за скальпы апачей, он тоже не остался в стороне, сумев прилично заработать на этом деле, да и кто бы стал упрекать его за то, что далеко не все принесенные скальпы он снял именно с апачей?

Веласко же за свою жизнь успел побывать и разбойником, и фермером, и погонщиком, и даже какое-то время солдатом.

Убить такого человека, как Шон Малкерин, им казалось совсем не сложно. Он часто ездил один в горы, и время от времени наведывался в город. Они решили подкараулить его в горах: сколько людей, однажды туда отправившись, не возвратились обратно.

Что же касается сеньоры, то ее огненно-рыжие волосы огнем горели даже в толпе. Во всей округе больше ни у кого не было таких волос, как у нее… Они никогда еще не видели таких волос. И такой женщины.

Убийцы нашли крохотный родничок, бивший из камней на склоне небольшого холма близ Сэддл-Рок, и разбили лагерь. Тонкая струйка родниковой воды сбегала вниз по камням, и скорее всего, к этому источнику приходили лишь мелкие зверушки да слетались немногие птицы, которым хватало лишь нескольких капель для того, чтобы утолить жажду. Раскопав землю вокруг ключа, приятели вскоре получили достаточно воды для своих нужд. Здесь среди больших валунов они надеялись спрятать своих лошадей и укрыться сами. Недалеко от лагеря они нашли наблюдательный пункт, откуда хорошо просматривались все пути, ведущие к ранчо, и стали следить за тем, кто туда приезжает, а кто уезжает.

На следующий день фиеста закончилась, и по дороге потянулась длинная вереница повозок, сопровождаемых всадниками. Гости разъезжались долго. За это время приятели успели Поесть, выспаться, выпить немного вина. Они терпеливо ждали.

— Всему свое время, понял? — наставлял товарища Белтран. — Все равно ему когда-нибудь придется выехать одному, и, как только это случится, знай, что пробил наш час.

— А вдруг они найдут его тело? — предположил Веласко.

— Возможно, — согласился Белтран. — Думаю, что, скорее всего, его повезут на ранчо. Она выйдет из дома. У нее рыжие волосы, так что ошибки быть не может. И тогда мы выстрелим… разом.

— А что потом?

— Договоримся о встрече с сеньором Вустоном и получим оставшиеся деньги.

— А если он не отдаст?

— Тогда мы его убьем. Вообще-то я думаю, мы его убьем в любом случае. Лично мне сеньор Вустон никогда не нравился… тем более что у него при себе может оказаться больше денег, чем он нам должен. К тому же если мы его убьем, то больше никто не будет знать о наших с тобой похождениях. Понял?

Идея пришлась Веласко по душе. Он тоже не испытывал теплых чувств к Вустону, и теперь мысль об убийстве казалась ему весьма заманчивой. Разве можно доверять такому прохиндею, как Вустон?

В каньоне Топанга был свой салун — очень маленькое заведение, принадлежавшее очень большой женщине, которая крепко держала этот довольно хлопотный бизнес в своих сильных, надежных руках. Ростом тетушка Анхелена превосходила большинство мужчин, а весила, наверное, сотни две с половиной фунтов, не меньше. Ее мало интересовало, кто наведывается к ней в салун, откуда они пришли в эти края и как промышляли себе на жизнь.

Тетушка Анхелена никогда не испытывала сентиментальных чувств, скорее наоборот, ее отличала некоторая суровость, но преданность и ей была не чужда. Эйлин Малкерин принадлежала к числу тех немногих, кому удалось снискать ее расположение.

Несколько лет назад Анхелена внезапно и тяжело заболела, решив, что подцепила холеру, случаи которой действительно отмечались в тех краях. Испугавшись заразы, и клиенты, и немногочисленные соседи предпочли держаться подальше от заведения, обходя его стороной. Проезжая мимо, Эйлин Малкерин обратила внимание на то, что дверь в доме Анхелены открыта настежь, а над каминной трубой нет дыма. Почувствовав недоброе, сеньора спешилась и вошла в дом, обнаружив лежащую на кровати в беспамятстве хозяйку. В доме был неописуемый беспорядок, а скот не кормили уже несколько дней.

Будучи женщиной энергичной и решительной, Эйлин взяла все в свои руки. Она быстро поправила постель, прибралась в комнате и приготовила лекарство для тетушки Анхелены, которая страдала совсем от другого недуга, а не от холеры.

Целых три дня прожила она в доме больной, ухаживая за ней, пока та, наконец, не встала с постели.

Тетушку Анхелену потрясло, что, застав ее в столь беспомощном положении, такая женщина одна взялась выхаживать ее, и вернула к жизни.

Хозяйка салуна не любила праздной болтовни, но теперь, встречая сеньору, непременно беседовала с ней. Тетушка Анхелена умела помнить добро.

Дель Кампо и Поланко заглянули в салун тетушки Анхелены, чтобы пропустить по стаканчику вина. Оперевшись о стойку своими огромными ручищами, хозяйка долго разглядывала их, а потом, вынув изо рта зажатую в зубах сигару, спросила:

— Вы случайно не с ранчо в Малибу?

— Именно оттуда.

— Я вам скажу кое-что по секрету.

— Да?

— Мы с сеньорой друзья.

Заметив их сомнение и воздав должное их сдержанности, она поспешно добавила:

— Это долгая история… Когда я умирала, она вылечила меня. Я этого не забыла.

Дель Кампо кивнул. Разве такое можно забыть? Неужели сеньора взялась выхаживать ее? Это только делает ей честь.

— Мы тоже ее друзья, — тихо сказал Дель Кампо. — Лучше женщины не знаю.

— Тут сейчас приходили двое. Они время от времени наведываются сюда. Думаю, они прячутся где-нибудь в зарослях. Появляются, только когда никого нет поблизости. Стоит кому-нибудь войти — тут же уходят.

— У этих людей есть имена?

Она развела руками.

— Одного, кажется, зовут Белтран.

— Вот как? — Дель Кампо задумчиво почесал подбородок. — Я его знаю. Ты правильно сделала, что сказала. Он негодяй, самый гнусный мерзавец. Там, где он появляется, обязательно кто-то погибает. — А тот, второй? Такой худой и грубый? С похотливыми, бегающими глазами?

— Да.

— Это Веласко.

— Ты что, знаком с ними? — спросил Поланко.

— Я их знаю еще по Чиуауа, а слухи о них ходят даже в Соноре. Спасибо, тетушка, что ты предупредила нас.

— А что тут такого? Обыкновенные бандиты ходят сюда, чтобы выпить, посидеть, вдосталь повеселиться и перекинуться в картишки, а потом поспешно сбежать, едва завидев солдат. А эти боятся любого человека. Мне кажется, они что-то затевают, понимаете? И поэтому не хотят, чтобы их здесь кто-либо видел. Я много думала об этом. Я думала и о сеньоре, и о Вустоне, и просто ума не приложу, что делать.

— Спасибо, тетушка. — Дель Кампо поспешно натянул перчатки. — Допивай вино, Поланко. Нам пора.

С моря дул свежий ветер, приносивший с собой запах соли и водорослей. Он шелестел листьями старой сикоморы и замирал в густых кронах дубов. Ветер охлаждал воду в больших котлах, качавшихся под крышей, и словно четки перебирал стручки перца, нанизанные на веревки, что были натянуты по всей веранде.

В загоне, горячась, бил копытом конь. Где-то в зарослях ворковали голуби.

Двое погонщиков на взмыленных лошадях стремительно влетели во двор ранчо. Тут же соскочив на землю, Дель Кампо бросился к дверям:

— Сеньора!

Она вышла на крыльцо из прохладного полумрака дома, и они рассказали ей обо всем, что им случайно удалось узнать.

Внимательно выслушав их, она покачала головой:

— Шона нет. Сегодня утром он уехал в горы, чтобы найти там тело Старца и похоронить его. Он уже далеко отсюда.

— Тогда мы должны его догнать.

Монтеро вышел из загона.

— Не надо, — остановил он их. — Шон решил ехать один. Он сам сказал мне об этом. — И, немного помолчав, он нерешительно добавил: — Я думаю, это касается только его. И Старца.

— А вдруг они нагрянут сюда?

— Здесь сеньора. Мы должны подумать о ней.

Джонни Мимс вышел из хижины, сооруженной на скорую руку из столбов и камышовых навесов, оставшихся от праздника.

— Нам он тоже так сказал.

Мимс вытащил из кармана кисет с табаком и принялся набивать трубку.

— Так что вам, ребята, лучше остаться здесь. Им нет никакого резона убивать его одного. Поэтому прежде они постараются добраться до нее. Мы с ребятами сейчас проедем к теткиной харчевне и поищем следы. Если они приходили туда, то обязательно что-нибудь да оставили. Мы прочешем округу и найдем-таки их… или подкараулим где-нибудь.

— А если они нападут на него? — не унимался Поланко.

— Тогда пусть пеняют на себя, — усмехнулся Леркин Кемпбелл. — Я пару раз имел возможность составить ему компанию. Еще никому не удавалось застать его врасплох.

Оседлав коней, все трое выехали со двора. В конце концов, их появление в салуне ни для кого не будет неожиданностью. А что, если те двое тоже окажутся там?

Джонни Мимс был уверен в себе. Пусть только сунутся.

Шон Малкерин уверенно держался в седле. Для своего путешествия он избрал не тот маршрут, которым их вел Хуан, — слишком не дальновидно человеку, нажившему себе столько недоброжелателей, становиться предсказуемым и отправляться в горы одной и той же дорогой. На этот раз он перевалил хребет Топатоп, напоил коня и сделал небольшой привал в низине Десяти Сикомор, обдумывая свой дальнейший путь. Проехать в одиночку к уже известной цели намного проще, чем пробираться куда-то в первый раз по неведомым тропам.

Он пустил коня пастись, еще раз отвел к воде, а затем вернулся в скалы Рудного каньона, где и затаился в небольшой ложбинке. Если кто-либо отправился в погоню за ним, то отсюда он первым заметит их.

Жизнь научила его осторожности. И мудрость состояла в том, чтобы при любых обстоятельствах не нарываться самому на неприятности, а уж если избежать их не удается, то, по крайней мере, встречать их во всеоружии.

Для человека, путешествующего по пустынным местам, путь назад не менее важен, чем дорога, ведущая к цели, так как не исключено, что именно этим путем ему придется пройти завтра, тем более что на самом деле он мог оказаться совсем другим, чем виделся издали. Одни и те же камни порой выглядят и огромными валунами, и низкими скалами, если смотреть на них с разных позиций… здесь все очень неоднозначно. Познавая новые тропы, он многому научился и сумел понять, что и в жизни все зависит от выбранного угла зрения.

В прошлый раз за ними гнались, так почему же теперь его решили оставить в покое?

К ручью на водопой пришел олень, за ним еще один, и еще. Шон лежал неподвижно, наблюдая за животными. Еды он прихватил достаточно, к тому же ему не хотелось поднимать шум. Уж если кто-нибудь и отправился по его следу, то, несомненно, услышит звук выстрела. Шон то и дело поглядывал на своего коня. Мустанг, как и всякое другое дикое животное, чуток к малейшим шорохам, и уж незаметно подобрать к нему потруднее, чем к оленю.

Капитан заснул, потом проснулся и снова заснул. Лишь тихий шорох листьев на ветвях сикомор нарушал тишину. На рассвете он отправился дальше.

Туда, куда он ехал, теперь не вело ни одной тропы, и ему приходилось самому прокладывать себе путь сквозь заросли кустарника, заранее примечая возможные препятствия на пути и затем объезжая их стороной. Как обычно, встречались и каньоны, часто затопляемые водами, сбегавшими с горных вершин, и таких мест следовало избегать вообще или же заранее определить не только как попасть туда, но и как выехать обратно. Очень часто ливни в горах становились причиной наводнений, и тогда невесть откуда взявшиеся потоки в одно мгновение затопляли каньоны, находившиеся за несколько миль, в опаленной солнцем пустыне. Природа диких мест часто преподносила сюрпризы.

Солнце поднялось уже совсем высоко, когда он выехал на вершину горы над Медвежьим ручьем, откуда открывался вид на подковообразную впадину между скалами, ту самую, о которой рассказывала ему мать.

С такого расстояния горы напротив по виду ничем не отличались от всех остальных — безжизненные каменистые склоны их местами поросли соснами. Какое-то время он разглядывал незнакомую местность в подзорную трубу, прихваченную с «Госпожи Удачи», но ничего особенного так и не заметил.

Изучив открывшуюся перед ним картину, наметил маршрут. Сейчас он спустится вниз, а потом заночует где-нибудь между Петушиным и Медвежьим ручьями, а уже завтра утром войдет в нишу между скалами, отыщет пещеру и похоронит Старца, если его тело все еще лежит там.

Проверив на месте ли револьвер и винтовка, направил коня вниз по крутому, заросшему сосновым лесом склону, и всего через час нашел наконец то, что искал, — небольшой пятачок между скалами, откуда ложбина лежала перед ним как на ладони. Она казалась совсем не большой, с виду не более двух акров каменистой земли, и напоминала небольшую бухту, затерявшуюся среди гор.

Спустившись к ручью, Шон напоил коня и отпустил пастись. Разложив костер под деревом с таким расчетом, чтобы струйка дыма от него рассеивалась среди густой листвы и ветвей, приготовил себе скромный ужин, состоявший из куска вареного мяса, оставшейся кукурузной лепешки и кофе.

Быстро покончив с едой, он потушил костер, вернулся на склон, под сень сосен. И, глянув на небо, принялся сооружать себе из ветвей и кусков коры засохшего дерева небольшой шалаш.

— Черт побери, упустили, — досадовал Белтран. — Мы упустили его.

Веласко пожал плечами:

— Ну и что? Наверняка он поехал туда, где побывал Франсиско. Должны остаться следы. Если он даже сменил маршрут, то мы можем отправиться прямиком туда и подождать.

— Ладно, — проворчал Белтран, — но только я все равно ума не приложу, как ему удалось от нас ускользнуть?

— Выслеживать его — пустое занятие, лучше не связываться, — резонно заявил Веласко. — Нам самим нужно быть поосторожнее.

Белтран согласился. Ну конечно же, они слишком понадеялись на собственные силы. Догадавшись, куда Малкерин держит путь, не слишком-то утруждали себя поиском его следов, пока, наконец, не поняли, что окончательно сбились с дороги. Слишком долго проторчав в горах, бандиты лишились всех припасов, и Белтран надеялся только на то, что их подопечный взял с собой достаточно еды. По крайней мере возвращаться придется не на голодный желудок.

Отыскав место, где сеньора оставляла свою лошадь, они старательно оглядели все вокруг. Так и есть, за последние несколько дней здесь никто больше не проходил.

Франсиско сбежал отсюда ночью, а когда любопытство все же взяло верх, и он вернулся, то увидел, как Крутой уже входил в ложбину. Наверное, она вон за тем просветом между скалами, неподалеку от которого они сейчас стояли.

— Ну и что теперь? — задался вопросом Белтран. — Что тут особенного? Холмы как холмы…

— А вот я слышал кое-что, — неожиданно понизил голос Веласко. — Мы сидели в салуне, и одна баба вспомнила разговор о Расселе. Говорят, что в горы он уехал молодым мужиком, а вернулся оттуда дряхлым стариком.

— Тьфу ты! Ну и хватил! Чушь собачья!

— Может быть. Но подумать стоит.

— Просто у него кончилась вода… жажда что угодно сотворит с человеком.

— Но не такое же! Он на самом деле состарился… всего за одну неделю, или даже того меньше. Я не знаю, сколько времени прошло.

— Ладно, кончай чепуху молоть.

Белтран не любил разговаривать на подобные темы и не желал даже думать о чем-либо таком. Разумеется, все это бабьи сплетни. Так не бывает.

Расположившись на земле и положив на колени винтовки, они стали ждать.

На горы спустилась тьма. Шон Малкерин успел заснуть прежде, чем его преследователи остановились на ночлег. Место, где он устроил привал, находилось выше по склону и за спиной у бандитов, но их разделяло не более шестисот футов.

Капитан проснулся среди ночи. Его насторожило беспокойное поведение коня. Он открыл глаза и прислушался, глядя на своего серого мерина, выбранного им на этот раз для поездки в горы. Конь застыл, тревожно подняв голову и навострив уши. Обратив взгляд куда-то на юг, он беспокойно раздувал ноздри.

Шон тихо поднялся с земли.

— Что там, приятель? Что ты увидел? — При его прикосновении мерин запрядал ушами и потянулся мордой к хозяину. Тот нежно провел рукой по лошадиному храпу. — Что-то внизу тебя беспокоит, да? Может быть, лев? — Конь тряхнул головой, как будто понимая его слова, но выражая свое сомнение. — Ну ладно, а что, если мы с тобой прямо сейчас уедем отсюда? Я уже выспался, так что за меня не беспокойся.

Капитан быстро оседлал коня и, собрав свои немногочисленные пожитки, спустился вниз наискосок по склону к Петушиному ручью, чтобы напоить серого. Конь опустил морду в мелкую воду, но вдруг настороженно вскинул голову.

— Потише, приятель! Потише! — прошептал Шон.

Вглядываясь в темноту, он заметил за деревьями какое-то неясное движение. Лошадь! Нет… две лошади.

На его счастье, в этом месте берег ручья оказался песчаным. Они бесшумно пересекли поток и успели скрыться в зарослях, прежде чем где-то за спиной тихо заржала лошадь.

Шон обеими руками обхватил морду своего коня.

— Нет, приятель, не надо! — чуть слышно прошептал он. И застыл в ожидании.

До его слуха донеслось какое-то бормотание, а через мгновение среди деревьев показался темный силуэт человека. Разглядеть, кто такой, Малкерин не мог, да и заметил его лишь потому, что на том были не то серые, не то белые штаны, выдававшие в темноте своего обладателя.

Шон ждал, левой рукой удерживая морду коня, а правой взявшись за луку, готовый в любой момент вскочить в седло. Мгновение спустя человек скрылся за деревьями, и тогда капитан снова сел на коня и направил его шагом вдоль берега, к темневшему между скалами провалу.

Над горами вновь опустилось безмолвие, нарушаемое лишь тихим журчанием небольшого и, скорее всего, часто пересыхающего ручья. Добравшись туда, до того места, откуда следовало идти пешком, он оставил коня и начал восхождение по склону.

Неожиданно слева от себя Шон увидел то место, о котором ему рассказывала мать. Подошел поближе и остановился, замирая в ожидании. Ничего не произошло.

В небе взошла луна.

Где-то совсем рядом послышался легкий шорох, но он остался стоять неподвижно. Неподалеку темнел вход в пещеру.

Внезапно раздался голос:

— Ты пришел за золотом?

— Нет, — тихо отозвался он, — здесь остался лежать Старец. У него не было сына, которой мог бы предать его тело земле. Поэтому пришел я.

— В этом нет нужды, — голос звучал очень глухо, как будто доносился со дна глубокого колодца. — О нем уже позаботились.

— Но я должен убедиться.

— Кто те двое, что остались за порталами?

— По-моему, враги, но я их не видел. — Шон немного помолчал. — Скорее всего, они подождут, когда я выйду отсюда.

— И ты не боишься?

— Их? Нет.

— Не их, а этого места.

— Нет.

— И ты не хочешь перейти сюда?

Шон ответил не сразу.

— Туда? Нет, мне и здесь хорошо.

— Что ж, будь по-твоему.

Голос смолк. Снова наступила тишина. Подождав немного, Шон подошел к скалам и тяжело опустился на землю. Привалившись спиной к камням, он закинул голову, глядя на звезды. А все-таки было ли ему страшно?

Нет.

Его научил этому Старец. Человеку незачем бояться. Страх — порождение разума, и кто сам не дает страху завладеть душой, того уже ничто не испугает.

Должно быть, он задремал, потому что рассвет наступил как-то неожиданно, и тогда Шон быстро поднялся с земли и вошел в пещеру.

Тела здесь не оказалось. Выходило, что Рассел прав. Старец и в самом деле исчез.

На полке, как прежде, стояли в ряд кувшины… четыре штуки.

А мать говорила, что их было пять.

Он заглянул в каждый. Все пусты.

И все же один куда-то исчез… но куда?

Глава 20

Обведя взглядом пещеру, Шон так и не смог нигде заметить недостающей посудины, но для него это уже не имело значения. Все, ему здесь больше делать нечего. Хотя, может быть, стоит как-нибудь потом вернуться и оглядеться повнимательней…

Стены пещеры сохранили следы кирок и долота. Старая, очень старая работа.

Капитан вышел наружу, огляделся по сторонам — никого. Признаться, он никого и не ожидал увидеть. Человек мог запросто тайно приехать сюда, а затем убраться восвояси — ему ничего не стоило скрыться в ущельях, нагромождениях огромных валунов и зарослях кустарника.

О голосе, услышанном ночью, больше не думал. Успел-таки кое-чему научиться у Старца! К тому же признавал за теми индейцами, или кем бы еще они там ни оказались, право самим хранить свои тайны. Главное, что о Старце позаботились, а значит, и тело его должным образом погребено.

Еще немного постояв перед входом в пещеру, Шон склонил голову и тихо сказал: «Ну что ж, прощай, Хуан» — и отправился восвояси.

Он не привык надеяться на авось. Те двое, скорее всего, поджидали его у выхода из ложбины. Если они случайные путники, то наверняка давным-давно отправились своей дорогой, но только ему в это почему-то мало верилось. Встретить кого-то здесь, да еще ночью… слишком много совпадений.

Углубившись в заросли у тропы, замер, прислушиваясь, но, так ничего и не услышав, отправился дальше, стараясь производить как можно меньше шума. Возвращаться по тропе, особенно сейчас, ему казалось крайне неразумно.

Не доходя до того места, где оставил коня, Шон остановился. Вот он, роковой момент! Если они обнаружили серого, то притаились где-то поблизости, рассчитывая на то, что хозяин никуда не денется и вернется. Если же его конь остался незамеченным, то засада его ждет у входа в ложбину.

Вокруг стояла абсолютная тишина — ни щебетания птиц, ни даже жужжания насекомых. Видимо, и дикие животные по какой-то причине обходили эти горы стороной. Малкерин зашагал дальше, затем снова остановился перед небольшой полянкой. Три тропы сходились у трех деревьев, среди которых стояли два камня. Сверху на них лежала плоская каменная плита.

Алтарь! О нем твердил Крутой Рассел.

Он подошел поближе и внимательно оглядел землю. Вот и следы, оставленные сапогами Рассела, а рядом с ними, а кое-где и поверх, виднелись отпечатки сандалий… не мокасин, а именно сандалий.

Плоский камень алтаря оказался совершенно гладким, словно отполированным или же стершимся от частых прикосновений… но чьих, интересно знать? Он снова огляделся по сторонам. Ничего примечательного, если, конечно, не считать алтаря и трех тропинок, сошедшихся перед ним.

Шон решительно зашагал прочь. Теперь от коня его отделяло не более двадцати — пятнадцати ярдов. Выбрав, где заросли заметно редели, и стараясь по возможности не шелестеть ветками, он боком протиснулся между кустами медвежьих ягод и увидел своего коня, мирно подремывавшего и не проявлявшего никаких признаков беспокойства. Однако ставка была слишком велика, и капитан выжидал, оглядывая ближайшие деревья и стараясь прочувствовать ситуацию.

Наконец, держа в руке винтовку, он пробрался сквозь заросли к коню, подобрал поводья и повел под уздцы к просвету между скалами.

— Тихо, приятель, потише, — шептал он.

Мысленно капитан представил, как идет тропа, по которой он пришел сюда ночью. Она выведет его прямо к лагерю преследователей, а уж там они и опомниться даже не успеют, как все будет кончено. Он снова задумался, припоминая, что видел с тропы. Да, верно, ему нужно брать вправо. Напротив выхода из каменного тупика есть высохшее русло, чуть дальше и левее маленький ручеек делал резкий изгиб, прежде чем слиться с водами Петушиного ручья.

Он пересек тропу, перешел через тоненький ручеек и скрылся за деревьями и валунами. Путь оказался нелегким.

Задрав голову, Шон посмотрел вверх. Он находился рядом с прогалом, где отвесные склоны гор расступались, образуя большой просвет. Совсем недалеко отсюда предыдущей ночью находился их лагерь. Оглядевшись, капитан не увидел ничего. Тогда, ступая на цыпочках, он сделал еще несколько шагов, боясь случайно наступить на какой-нибудь камешек или ветку. Вот пересохшее русло… И тут Шон заметил их.

Они затаились примерно в полусотне ярдов от него, наблюдая за проходом между скалами.

И в то же мгновение Веласко обернулся. Проворный, словно кошка, он среагировал молниеносно — развернулся и выстрелил!

Пуля угодила в скалу. Шон тоже вскинул винтовку, и «кольт» дернулся у него в руке. Вторая пуля достала Веласко, и, покачнувшись, тот повалился на землю.

Не убит… и, судя по тому, как падал, скорее всего, получил лишь царапину.

Его напарник куда-то исчез. Шон повернул назад, продираясь сквозь кусты, ведя коня в поводу. Спустившись в пересохшее русло, он оставил серого за каменными глыбами, некрепко привязав к кусту. Бросать его на верную смерть, если сам погибнет, ему не хотелось.

Поднимаясь вверх по склону, капитан выбирал позицию получше. Внезапно воздух прорезал резкий свист веревки, и петля лассо обвилась вокруг его плеч. Это сделал свой ход Веласко. Но Шон все еще держал в руках винтовку и выстрелил с бедра. Мексиканец отчаянно дернул за конец лассо, но опоздал. Тяжелый свинец угодил ему прямо в грудь. Сделав неверный шаг вперед, Веласко повалился на землю и остался неподвижно лежать среди камней, широко раскинув руки.

Стряхнув с себя петлю, Малкерин укрылся за одним из валунов и стал ждать. Напарник Веласко слышал выстрелы и наверняка придет узнать, что случилось. Шон засек положение тени, отбрасываемой валуном. Она поможет ему следить за ходом времени.

По пересохшему руслу, возле которого он сейчас скрывался, наверное, сбегали с гор дождевые воды. Возможно, где-нибудь неподалеку отсюда оно заканчивалось тупиком. Но это оказалось совсем не то русло, которое он заприметил с самого начала. То проходило дальше, у подножия горы.

Нужно быть осторожнее, одернул он себя, такие ошибки порой стоят жизни.

Становилось нестерпимо жарко. Капитан вытер о рубаху взмокшие ладони. Он ждал. Выбранная позиция нравилась ему все меньше и меньше, но сделать первый шаг опасался. Очень уж часто получалось, что потерявший терпение смельчак первым же и погибал. Едкий пот затекал в глаза. Достав платок, Шон хотел вытереть лоб, и в тот же миг пуля угодила в каменную глыбу. Многочисленные острые осколки разлетелись во все стороны.

Упав на землю, Малкерин перекатился и встал на колени. Вторая пуля зарылась в песок рядом с ним, но он все же вскочил на ноги и, выбравшись из пересохшего русла, проворно юркнул в заросли. Раздался еще один оглушительный выстрел, и он увидел человека, который, сидя на корточках, торопливо перезаряжал ружье.

Они Одновременно заметили друг друга. Его противник бросил ружье, рог с порохом и схватился за висевший у пояса револьвер. Но это был не его шанс.

Их разделяло каких-нибудь двадцать ярдов. Держа винтовку на уровне пояса, Шон спустил курок в то самое мгновение, когда револьвер уже почти освободился от кобуры.

Белтран замер на месте, широко разинув рот от боли и изумления. Он шагнул вперед, выронил револьвер и рухнул. Шон выстрелил еще раз. Распростертое на земле тело дернулось и осталось лежать неподвижно. Шон подождал с минуту, а затем подошел поближе. Пнув ногой, отбросил револьвер подальше и принялся шарить у мертвеца по карманам. Он нашел несколько золотых монет и истершийся обрывок бумаги, на котором значилось одно-единственное слово — Вустон.

Капитан вернулся к коню и, сев в седло, выехал на тропу, которая повела его на запад. До дома, конечно, далеко, но у него хороший, сильный конь, а если его почаще пришпоривать…

Лунный свет серебрил воды океана, когда тропа вывела его на побережье. Шон спешил. Даже сознание того, что на ранчо присутствуют Мимс и его друзья, не успокаивало его. Вустон хитер и опасен, способен на все ради достижения своей цели.

Волны прибоя накатывались на песчаный берег. Вдалеке на борту «Госпожи Удачи» зажглись огни.

Капитан почти бесшумно ехал по мокрому песку, а следы серого слизывал прибой, но даже созерцание огней любимого корабля не принесло ему желанного умиротворения.

Вскоре он свернул на дорогу, ведущую к ранчо. Шон устал. Два последних дня и две почти бессонные ночи он провел в седле. И лишь мысль о близкой встрече с матерью и Марианой придавала ему силы.

С винтовкой в руке он въехал в пустынный двор ранчо. Было уже далеко за полночь, и все, должно быть, спали. Что ж, с расспросами и рассказами можно потерпеть и до утра.

Он уже спешился, когда тишину разорвали выстрелы, и ему показалось, что окна его дома вдруг вспыхнули ярчайшим светом. Шон ощутил сильный удар в бок, еще один в голову и почувствовал, что падает.

Он лежал посреди двора, в котором так часто играл в детстве. Его сильно задело, но сознание еще не покинуло. Нахлынула волна страха. Вот, значит, какая смерть. Неужели конец? Неужели они все же одержали над ним верх?

Послышались тяжелые шаги: кто-то шел через двор. Тяжелый сапог пнул его по ребрам, а затем перевернул на спину.

— Он мертв? — Похоже на голос Фернандеса.

— А ты как думал? После того, как мы расстреляли его? Ты только взгляни! Вон сколько кровищи. Похоже, и полголовы снесло.

— Давай поскорее уберем его от греха подальше, пока она не вернулась. — Это Томас.

— Еще чего! Пусть валяется! Она его увидит и прибежит сюда. И мы ее… Подождем до утра.

— У нее есть друзья, — напомнил Томас.

— У меня тоже. Но мои друзья намного лучше. Ник Белл сказал, что спишет все на Белтрана и Веласко.

— А они сами-то где?

— Черт, Малкерин ведь здесь? Если бы они уцелели, то он сейчас тут не валялся бы. Я не знаю, что у них там произошло, только готов поспорить, что он уделал их обоих. Это уж точно. Давай-ка уберемся отсюда, чтобы не маячить у всех на виду. А она не заставит себя долго ждать.

Поднявшись по ступеням веранды, бандиты вошли в дом.

Вот только теперь впервые боль сковала его… и слабость, чудовищная слабость. Его кровь по каплям уходила в песок. Они сказали, что у него разбита голова. Скорее всего, так…

Он должен предупредить их, занервничал Шон. Почему мать и Мариана уехали с ранчо? Куда девался Мимса? А Монтеро? Если старик и остался, то его, скорее всего, уже нет в живых или же его захватили в плен. Захватили? Вряд ли. Только не Вустон. Значит, погиб. А как же Поланко и Дель Кампо?

Лежа совершенно неподвижно, Шон боролся с охватившей его слабостью. Он впивался ногтями в землю и твердил себе: ты должен жить! Умирать нельзя! Надо предупредить своих.

Каким-то образом Вустону удалось выманить их с ранчо, которое он тут же захватил. Теперь его свора притаилась и дожидается возвращения хозяев. А разделавшись со всеми, он бросит трупы как есть и появится где-нибудь в людном месте, повертится у всех на виду, и тогда уже никто ничего не докажет. Капитан Ник Белл его покроет. Слухи пойдут в любом случае, но Белл как-никак представитель закона. Кроме него, правда, еще есть Мичелторена. Но он не станет ни во что вмешиваться.

Шон Малкерин был серьезно ранен. Наверное, в темноте они или приняли его за покойника, или же решили, что он уже не жилец. Но это не значит, что, разобравшись что к чему, они его не пристрелят. Он яростно сопротивлялся подступавшей дурноте. Надо собрать все силы, чтобы дожить до того, как мать вернется домой. Револьвер в кобуре. Когда его подстрелили, винтовка выпала из рук. Конь шарахнулся в сторону.

Шон напряг последние силы и попробовал ползти. Ему удалось продвинуться вперед на какой-то дюйм, после чего он застыл, задыхаясь от боли и чувствуя себя совершенно опустошенным. Поборов очередной приступ головокружения и тошноты, капитан решил обследовать себя. Сначала он приказал себе пошевелить правой ногой, и это у него получилось.

Слава Богу, нога не сломана. Тогда он так же медленно и осторожно попробовал шевельнуть левой ногой. Безрезультатно. Снова повторил попытку… опять ничего.

В шести футах справа от него брал свое начало небольшой овраг, размытый сбегающими вниз потоками воды. Вот если бы ему удалось добраться туда… Но они заметят его исчезновение и немедленно отправятся на поиски. Преодолевая сразу боль и слабость, он пытался думать. Голова раскалывалась от боли, левая нога совсем онемела.

Справа от него на земле недалеко от края оврага лежали выложенные в ряд булыжники размером примерно с его голову. Они обозначали место, где его мать в свое время собиралась разбить цветник.

С трудом протянув левую руку, Шон подкатил один из камней поближе к себе, положил его рядом со своей головой. Осторожно отодвинувшись вправо, откатил его немного назад, а прежнее место занял другой камень.

Прошло довольно много времени, прежде чем он смог взяться за очередной гладкий булыжник и переместиться поближе к краю оврага. Укладывая камни, он надеялся, что в темноте бандиты примут их за его распростертое посреди двора тело, а проверить поленятся.

Почему они так уверены, что его мать должна вскоре вернуться? Неужели им удастся хитростью заманить ее сюда? Что происходит?

Очередной рывок — и Шон ненадолго потерял сознание, а когда очнулся, то снова почувствовал нестерпимую боль в голове и боку и уставился в усеянное звездами ночное небо. Луна зашла. Он лежал неподвижно, стараясь дышать размеренно, пытаясь одним лишь усилием воли заставить мозг соображать.

Итак, он потерял сознание. А теперь снова пришел в себя. Но как скоро мать должна приехать сюда? Сколько еще времени в его распоряжении?

Еще одна попытка пошевелить левой ногой, ставшей очень тяжелой. Мышцы отказывались подчиняться. Опершись на правую руку, ему удалось немного приподняться и перевернуться на живот. Теперь уже лишь считанные дюймы отделяли его от оврага.

Сделав над собой усилие, он перекатил очередной камень, уложил его вместе с остальными и очень медленно сполз в овражек. Прижавшись щекой к песчаному дну, пролежал довольно долго, испытывая невообразимую слабость. Головная боль сделалась нестерпимой, оглушительно стучало в висках. Шону показалось, что он лежит на чем-то мокром, но стоило ему лишь прикоснуться рукой к боку, как все тело пронзила страшная боль, и он почувствовал, как опять уходит сознание.

Но они скоро приедут, надо быть начеку! Он должен предупредить их об опасности и приготовиться к перестрелке. Так уговаривая себя, он тяжело дышал, судорожнохватая ртом воздух. Очень хотелось пить, и мысль о котлах с водой, подвешенных на веранде, стала невыносимой. Несколько галлонов холодной прозрачной воды…

В поилке, что находилась рядом с загоном, тоже есть вода, но только слишком уж это далеко, и у него не хватит сил…

Внезапно глаза его открылись, и он понял, что заснул. В доме кто-то разговаривал, но слов было не разобрать.

Шон заморгал… да нет же, это вовсе не в доме! А здесь! Прямо перед ним.

Его мать сидела верхом на коне, и кто-то стоял рядом. Мариана?

— Он мертв, и убили его мы. — Вустон неожиданно появился из-под навеса. — Посмотрите — и убедитесь сами. Он там!

Выступив еще на шаг вперед, он указал на камни и тут же замер на месте как вкопанный. С тех пор как он вошел в дом, небо заметно посветлело, и теперь он с недоумением уставился на булыжники, выложенные на земле, как будто видел их впервые в жизни.

Не веря собственным глазам, Зеке шагнул вперед, и тогда, собрав последние силы, Шон встал. Он стоял, опираясь на случайно найденную палку, словно на посох. А правая рука его поднимала револьвер.

— Не спеши, Вустон. Я еще жив.

Вскрикнув, Вустон тоже потянулся за оружием. На его вопль из дома выбежал Фернандес. Белая рубаха Зеке представляла самую лучшую мишень. Шон выстрелил два раза подряд, и его пули точно достигли цели.

Пули Фернандеса, выскочившего во двор и стрелявшего на ходу, взрывали землю рядом с Шоном, но тут где-то поблизости раздались ответные выстрелы, а потом еще и еще. Шон опять поднял револьвер и увидел, как бандит повалился навзничь, а из дома вышел Томас Александр с поднятыми руками.

Стрельба прекратилась, и наступила тишина.

Позже Шон Малкерин смутно припоминал, как две плачущие женщины подхватили его, а Джонни Мимс въехал во двор ранчо вместе с Ханикуттом и Кемпбеллом.

Глава 21

К тому времени как Андрес Мачадо появился на ранчо с визитом, Шон Малкерин провел в постели уже три недели.

Мариана открыла перед ним дверь, и Андрес вошел в комнату.

— Ну что? — заявил он с порога. — Значит, вот как ты решил выкрутиться! И все ради того, чтобы избежать честного поединка с Мачадо! Позволил этим псам подстрелить себя! Что ж, дело твое. Значит, мне придется подождать.

— Извини, приятель, — слабо улыбнулся Шон, — в первый раз в жизни заставляю человека ждать себя, но боюсь, что иначе не получится.

Мачадо подошёл поближе к кровати.

— Дружище, ты смелый, очень смелый парень. И мне искренне жаль, что тогда я позволил своему гневу взять верх над разумом. Ну конечно же ты прав! Зачем попусту терять время из-за девчонки, которая меня не любит, когда вокруг столько женщин, сходящих по мне с ума? Скоро я возвращаюсь в Мексику. Но мне будет не хватать твоей дружбы, приятель.

Шон протянул ему руку:

— Ты достойный противник, амиго, но можешь быть еще куда более достойным другом.

Мачадо ушел. С улицы доносились приглушенные голоса, становившиеся все тише и тише по мере того, как говорившие удалялись от дома.

Он лежал, закрыв глаза, и расслабился, отдыхая. Да, отдыхать ему теперь придется еще довольно долго. В него угодили три пули, и он потерял много крови.

Налетевший с гор ветерок тронул занавеску на окне. Теперь с веранды слышался голос матери. Она снова завела разговор о том, что неплохо было бы устроить цветник, а камни убрать… Интересно, уже в который раз она говорит об этом?

Из дома вышел Майкл. Он недавно вернулся после поездки в Монтерей. Многое изменилось за последнее время, и ходили также упорные слухи о бунте против Мичелторены.

Внезапно его мускулы напряглись, он почувствовал, что кроме него в комнате есть еще кто-то, и он осторожно подходит к кровати, слегка задевая ее, и склоняется над ним, а затем раздается характерный звук, будто камень поставили на другой камень, и тихое шарканье.

Рука нащупала под подушкой рукоятку револьвера. Шон ждал, но все было тихо, и лишь витал в воздухе тонкий, еле ощутимый аромат кедровой хвои.

С песней на веранду вбежала Мариана. Вот ее шаги остановились у двери его комнаты. Наконец он открыл глаза. Обе женщины стояли у порога, словно разом лишившись дара речи, изумленно разглядывали что-то.

Приподнявшись на локте, он тоже посмотрел в ту сторону.

На каминной полке стоял кувшин, тот самый, которого он недосчитался в пещере среди гор.

Сеньора подошла к камину, хотела было взять кувшин и тут же отказалась от этой затеи — посудина оказалась тяжелой… довольно тяжелой.

Эйлин заглянула внутрь.

— В нем же золото, — воскликнула она дрогнувшим голосом. — Это золото, Шон.

Он откинулся на подушку и закрыл глаза.

— Кем бы ты ни был… где бы ни находился… спасибо.

Историческая справка

Наша вымышленная история о событиях, которые могли бы произойти на побережье в Малибу и среди гор в глубине материка незадолго до того, как жители Калифорнии восстали против Мичелторены, изгнали его из провинции, а его место занял Пио Пико.

Многие названия на побережье действительно были даны неизвестным народом, жившим в тех краях до прихода туда индейцев-чумашей. Кем были те люди, мы не знаем до сих пор.

Известны лишь два племени, населявшие те земли до того, как там объявились чумаши, да и о них до нас дошло очень и очень мало сведений. Это племя Дубовой Рощи и пришедшее ему на смену племя Охотников. Эти индейцы были хорошо сложены, и, судя по довольно совершенной конструкции их лодок, они имели опыт дальних морских путешествий.

Индейцы-чумаши занимали территорию от Малибу и Топанги до окрестностей Сан-Луис-Обиспо, и в глубь материка за реку Куяма. Им принадлежали Сосновая гора и горы Пинос.

Предположительно первым владельцем Малибу был Хосе Бартоломе Тапиа, колонист, приехавший на север вместе с Де Анса в 1775 году. Дарственная на эти земли выдана приблизительно в 1802 году. В 1848 году Малибу продали некоему Леону Виктору Прудомму, молодому французу, взявшему в жены дочь Тибурсио Тапиа.

В 1857 Прудомм продал Малибу ирландцу по имени Мэтью Кеттлер по цене десять центов за акр. Тридцать четыре года спустя сын ирландца получил уже по десять долларов за акр. Тогда площадь земель владения составляла 13316 акров. Покупателем оказался Фридрих Риндж, для которого это поместье стало домом его мечты, где он жил долго и счастливо, завещав ранчо своей жене, Мей Риндж.

История о том, как эта женщина защищала свою собственность, протестуя против прокладки дорог по ее землям, примечательна уже сама по себе и слишком длинна, чтобы даже вкратце приводить ее на этих страницах.

С тех пор произошли большие перемены, и почти ничто не сохранилось в первозданном виде. В наши дни побережье Малибу застроено домами теле— и кинозвезд. Здесь расположены многочисленные пляжи, мотели, рестораны и особняки.

Только горы как когда-то подступают почти к самому морю. Правда, по их склонам проложены вьющиеся серпантином дороги, но кое-где в глуши еще остались уединенные места, над которыми не властно время. Но древние захоронения бездумно разграбляются невежественными охотниками за сувенирами, а бесценные наскальные рисунки чумашей оказались безжалостно уничтожены вандалами.

Когда жители Лос-Анджелеса «выезжают на снег», они зачастую отправляются куда-нибудь в окрестности Сосновой горы, но ложбина, где находилась пещера Старца, и по сей день остается такой, какой была сотни, а может быть, тысячи или десятки тысяч лет тому назад.

Только не пытайтесь разыскать ту пещеру. Не дай Бог, вы найдете ее.

Луис Ламур Каллаген

Всем путешествующим по пустыням…

Глава 1

За скалами, притаившись, лежали индейцы-мохавы, а в небе парили канюки. Каждый ждал и был готов наброситься на свою жертву.

Четверо мужчин расположились на открытой местности, а высоко над ними светило жаркое солнце. Два дня прошло без воды, четыре дня — без еды, и в ящике оставалось всего лишь несколько патронов.

Перед ними поднималась вершина. Они верили, что это Орлиная гора, а раз так, то справа должен бить ключ. Они не могли это утверждать, но верили, как умирающий начинает верить в Господа Бога.

В течение трех дней они думали об этой воде, стремились к ней и бредили ею в своих снах. Любой из них пренебрег бы самой очаровательной женщиной в мире только за один глоток воды, даже если бы она была солоновата на вкус, пахла сероводородом или еще чем-нибудь.

Патруль начался как всегда. Теперь среди них было шестеро солдат и один офицер. Офицер был гордым, но благородным, порядочным человеком. Это было его первое боевое задание, первый патруль на вражеской территории, где за целых два дня и две ночи они не встретили ни одного врага.

Был отдан приказ разбить лагерь именно в этом месте. Дэлавер попытался спорить с лейтенантом, но тот даже не захотел слушать. Индеец уверял офицера, что в нескольких милях от них есть ключ и удобная для обороны позиция, но молодой лейтенант колебался, а потом все же решил оставаться на месте.

Они легли спать прямо на земле, соорудив себе постель в мягком песке. Усталость взяла свое: они быстро уснули. Каллагену предстояло дежурить первые несколько часов, а потом его должен сменить рядовой Болдвин.

Ночь выдалась ясная и, как всегда в пустыне, прохладная. Дневная жара растворилась с уходом солнца, поскольку скалы и песок не сохраняют тепло, а уступают его ночи.

Каллаген насторожился. Он был опытным солдатом, ему не нравилось ощущение ночи. Он наблюдал за Дэлавером.

Восточный индеец был выходцем из племени великих воинов и охотников, но их изгнали с родной земли и теперь преследовали по всему Западу. Казалось, Дэлавер беспокоился: его голова постоянно поворачивалась то в одну, то в другую сторону, а глаза бегали.

Нападение произошло в первую ночь. В панике их лошади ускакали, один человек был убит, а другой — ранен.

Хотя солдаты спросонья сделали несколько выстрелов, похоже, они никого не задели. Индейцы так же незаметно, как и появились, растворились в песках, подобно призракам.

То, что произошло после, казалось сущим адом. Подождав до рассвета, лейтенант выстроил всех в колонну по двое и отдал приказ двигаться вперед. Он шел рядом с Каллагеном.

— Итак, они получили то, чего хотели, — прокомментировал лейтенант. — Хорошо, что мы от них отделались.

— Если это так.

— А вы не думаете, что они ушли?

— Да, сэр.

— Тогда почему они не нападают?

Каллаген пожал плечами.

— Это не в их стиле, сэр. Они наблюдают за нами на расстоянии, хотят посмотреть, что мы будем делать. Они знают эту пустыню. Им известно, что находится впереди, а нам — нет. Они могут планировать свои действия, а наша реакция должна зависеть только от обстоятельств.

— Вы образованный человек, — сказал лейтенант.

— Возможно. Я никогда не был уверен в том, что мне понятен этот термин — «быть образованным».

Лейтенант посмотрел на него, но промолчал. Они упорно брели вперед, погружаясь по лодыжки в песок. Теперь их одежда, лица и руки еще больше покрылись пылью. Раненый поспевал за ними. Долгое время он сражался с индейцами и понимал, что значило отставать.

Стояла невыносимая жара, на небе не было ни облачка. Вдали по обе стороны от них тянулись скалистые горные кряжи, лишенные растительности. Иногда попадались отдельные валуны, неприхотливые растения, группы кактусов или грубые серые кустарники.

В полдень лейтенант объявил короткий привал. Они съели немного вяленого мяса, пару сухарей и выпили по глотку воды.

— Сэр, позвольте спросить?

— В чем дело, Каллаген?

— Впереди длинная полоса песка, широко открытая местность. А справа скалы. Я предлагаю до захода солнца укрыться там. Полагаю, они хотят окружить нас здесь, на открытом месте, где солнце сослужит им добрую службу.

Эта мысль пришлась по душе лейтенанту, и он не стал возражать.

— Хорошо, — сказал он. — До захода солнца, когда станет прохладнее, мы сможем двигаться дальше и быстрее.

Их дорога к скалам, голым, темно-красным и черным с прожилками кварца, была неспокойной, но добрались они туда благополучно. Изолированная группа гор — такую индейцы не выбрали бы; они предпочитают места, к которым можно подступить и отойти, находясь под прикрытием.

Очутившись в тени, мужчины устроились на земле, сняли шляпы и запрокинули назад головы. Лейтенант начал было пить, но потом заметил, что другие этого не делают. Он неохотно поставил свою флягу на землю, так как не мог допустить, чтобы все подумали, что он менее вынослив.

Каллаген изучал местность, но окружавший со всех сторон песок ни о чем не говорил ему. Дэлавер, легкий на подъем, подошел к нему.

— Он послушался тебя, — сказал он. — Надеюсь, и дальше будет так делать. Ты знаешь, где мы находимся?

— Если это Орлиная гора, тогда знаю. И вполне уверен, что так оно и есть. Видишь ли, лейтенант спрашивал об этом.

— Ты прилично говоришь по-английски.

— Пять лет я посещал хорошую школу и умею слушать. Кроме того, был в разведке в Техасе с полковником Сибли и лейтенантом Робертом Ли.

Больше они не разговаривали, у обоих пересохло во рту. Вода во флягах скоро закончится, а Орлиная гора еще далеко за горизонтом.

Как только повеяло прохладой, они тронулись в путь. Местами мягкий песок уступал место твердой почве, иногда беспорядочно разбросанным скалам, что возвышались над плотной поверхностью из песка и гравия.

Отдых и прохлада освежили силы, и мужчины стали двигаться бодрее. Прошел час, и, когда ночь окутала их, некоторые начали отставать. Лейтенант остановился.

— Подтянитесь! — приказал он. Офицер говорил тихо, но его голос доносился отчетливо. — Держитесь вместе.

Немного погодя сделали короткий привал. Появились звезды, и люди продолжили путь.

— Мохавы такие же, как апачи, — заметил Дэлавер. — Не любят воевать по ночам. А команчи с большей охотой делают это именно ночью.

Следующий лагерь разбили у скалистых стен. Дэлавер отправился на поиски воды, но безрезультатно. Они спали спокойно, пока небо не стало серым. Первым проснулся Каллаген, и в то же самое время индейцы, как призраки, появились на вершинах скал.

Каллаген дотронулся до лейтенанта.

— Сэр, — прошептал он, — они приближаются.

В небе еще висели последние звезды, а воздух по-прежнему был наполнен прохладой.

— Мы можем двигаться, — начал лейтенант. — Все в порядке, ребята, пошли.

Тронулись в путь, но ожидаемых выстрелов не последовало. Каллаген смотрел на горизонт. Будет отвратительный день, подумал он.

Миля… две мили. Перед ними лежала открытая песчаная местность, кое-где попадался одинокий кустарник. Иногда встречались деревья джошуа, протягивая к ним свои причудливые, скрюченные руки.

Третья миля… Они считали победой каждый пройденный ярд, но мохавы были рядом. Индейцы знали, сколько времени прошло с тех пор, как они остановились у ключа, и сколько воды осталось у солдат. Они догадывались и о том, что среди них был раненый.

Пост, если его можно было так назвать, находился на юго-востоке, и добраться до него можно за три дня, если ехать — верхом. Пешим порядком при благоприятных условиях на это ушло бы четыре или пять дней, но без необходимого запаса воды такой переход, вероятно, затянется навечно.

Следующая атака произошла совершенно неожиданно. Индейцы налетели из-за гряды низких гор, где, казалось, надежно нельзя было и спрятаться-то.

Первый выстрел угодил в лейтенанта. Пуля пробила ему грудь, и он, закашлявшись, упал на колени. Как по команде, солдаты, встав на одно колено, открыли ответный огонь.

Выстрелов больше не последовало. Мохавы исчезли.

— Достань мою флягу, — попросил Болдвин. — Черт побери, они пробили ее!

— Они попали и в мою, — отозвался Дэлавер. — Мне кажется, именно этого они и добивались.

Каллаген поднес к губам лейтенанта флягу с водой, но тот отмахнулся.

— Тебе пригодится это, Каллаген. Теперь командуешь ты.

Он протянул руку Дэлаверу.

— Сожалею. Я был не прав, что не послушал тебя.

Каллаген медленно осмотрелся, изучая местность. Он уже ничем не мог помочь лейтенанту. Даже если бы они находились на фронте, тот все равно бы умер: он знал это по цвету крови и пене на его губах. Пуля большого калибра прошла под левой рукой и пронзила легкие, разорвав артерию. Он знал, что лейтенант умрет, и лейтенант тоже это знал… И умер он быстро.

Дэлавер подполз к Каллагену.

— Мне кажется, они ушли. Они хотят уничтожить нас всех, но не желают терять никого из своих воинов.

— У нас четыре фляги и пять человек. Прежде всего нам понадобится вода.

Они перекатили тело своего офицера в песчаное углубление и присыпали его сверху. Каллаген постарался запомнить это место, и они снова тронулись в путь. Выстрелов слышно не было, индейцы не появлялись.

Теперь у Каллагена был револьвер лейтенанта и тридцать два патрона. Он взял также и его бумаги, деньги — все, что представляло какую-то ценность. Все это нужно вернуть на пост не только для того, чтобы передать родственникам лейтенанта, но и затем, чтобы в случае чего индейцы не смогли добраться до вещей лейтенанта.

Солнце взошло над горами, и они уже чувствовали на себе его жар. Каллаген мысленно определил расстояние до горы, куда они направлялись. Далеко, слишком далеко.

Теперь пошла твердая почва. Повсюду валялись булыжники размером с кулак; кустарник попадался чаще, но едва ли хоть один из них достигал колена.

Он шел впереди, стараясь идти легкими, размеренными шагами. Теперь рядом не было никакого укрытия ни для врага, ни для них самих.

Вдруг он заметил слева двух всадников, под одним из них он узнал собственную лошадь и выругался про себя. С другой стороны появились еще два всадника, но они даже не пытались приблизиться. Они не стреляли и держались на безопасном расстоянии, чтобы пуля не смогла их достать.

В десять часов Каллаген остановил своих людей. Они находились посреди открытой местности и валились с ног от усталости.

Он подозвал всех к себе.

— Видите те скалы? — спросил он. — Мы можем добраться к ним до полудня, укрыться там и переждать день.

Никто не сказал ни слова. Их лица выражали крайнюю -усталость. Крокер, раненый солдат, стоически переносил трудности. Каллаген подошел к нему.

— Не волнуйся, — сказал ему Крокер. — Когда вы туда доберетесь, я буду с вами.

Через несколько минут Каллаген поднял всех на ноги, и они снова пошли. Он держал курс прямо вперед, решив обогнуть скалы. Находясь не более чем в двухстах метрах от своих людей, он резко выкрикнул:

— Все в порядке, вперед беглым шагом!

Он знал, что они вот-вот не выдержат, упадут. Он также знал: если мохавы разгадают его замысел, они попытаются опередить его. Он мог надеяться только на то, что до последнего момента ложный маневр его движения обманет индейцев.

И они побежали. Для людей, чувствовавших себя полумертвыми от жары, изнуренных жаждой, они бежали вполне сносно. Каждый знал, что на карту поставлена жизнь, собственная жизнь, которую можно было спасти только так.

Раздались выстрелы, один из них споткнулся, попытался бежать вместе со всеми, но упал. Дэлавер чуть было не замедлил движение, но Каллаген подал знак рукой.

— В горы! — скомандовал он.

Быстро опустившись на одно колено, он прицелился во всадника и выстрелил. Мохав резко остановился, покачнулся в седле, лошадь рванулась назад, волоча его за собой. Другие тотчас развернули своих лошадей и умчались прочь. Каллаген подошел к упавшему: это был Болдвин, и он был мертв.

Освобождая его от патронов, винтовки и почти пустой фляги, Каллаген поднялся и молча пошел дальше. Остальные уже приближались к скалам, где можно было наконец укрыться.

Они обнаружили, что тенистых мест почти нет. Дэлавер отправился в другую сторону и занял позицию, которую наполовину закрывала тень и откуда можно было вести наблюдение. Крокер также подыскал удобное место для стрельбы. Пот струился по лицу Каллагена. Он удивлялся тому, что в его иссушенном солнцем теле еще оставалась какая-то влага. Его губы потрескались, а глаза болели. Он сунул в рот прохладную гальку, но от нее в пересохшем рту почти не прибавилось слюны. Когда они отдыхали, он внимательно присматривался к каждому. То, что они зашли так далеко, было просто чудо, но им предстояло идти дальше. Если они найдут воду возле Орлиной горы, как предполагал Дэлавер, то могут там переждать, восстановить свои силы и продолжить путь. Каллаген знал, что помощи ждать неоткуда, но надеялся, что индейцы этого не подозревают. Ни один солдат не будет их искать, и на всей обширной и бесполезной земле пустыни Мохава не сыщется ни единой души, которая могла бы сейчас выручить их из беды. В лагере Кэйди, когда они отправлялись патрулировать пустыню, надеясь ознакомиться с местностью, а не встретиться с врагом, остались капитан и четверо солдат. Единственное, что было у тех и чего не оставалось у Каллагена и выживших вместе с ним людей, — это вода, много воды.

Глава 2

Каллаген пересмотрел оставшиеся запасы, но это его не утешило. Организм каждого был явно обезвожен. Он знал эти признаки.

Никто не жаловался; им было не до этого. По воспаленной коже, затрудненному дыханию и бессоннице он мог судить о степени истощения. У Волша чесались руки и ноги, и несколько раз Каллаген видел, как тот трясет головой. Ноющая боль в конечностях, головокружение и тяжелое дыхание служили признаками того, что ему хуже, чем раненому. Дальше за этими симптомами последует исступление, распухший язык и глухота.

Если бы им только удалось завтра добраться до воды! Волш опустошил свою флягу, а потом сделал жест, будто собирается ее выбросить.

— Не делай этого, Волш, — посоветовал Каллаген. — Если мы доберемся завтра до воды, тебе она еще понадобится.

Волш моргнул, потом равнодушно пожал плечами, но флягу не выбросил.

Медленно тянулся день. Минуты казались часами, люди лежали, не шевелясь. Только один раз па все время один из них переполз в тень, а другой занял его место, поскольку для двоих тени не хватало. Вдруг вблизи резкий выстрел расколол скалу: это мохавы напомнили о себе — они здесь, они ждут.

На закате Каллаген поднял людей. Ему пришлось помочь Волшу подняться. Крокер с винтовкой под мышкой стоял, ожидая. Лицо его осунулось, но выражало решимость.

— Не волнуйся за меня, ирландец, — усмехнулся он. — Когда вы туда доберетесь, я буду с вами.

— Я делаю ставку на это.

Теперь они шли, немного отстав друг от друга, потому что при тусклом свете трудно было что-либо различить. Мохавы не стреляли.

Каллаген поднял голову, посмотрел на вершину горы и направился к ней. Впереди всюду возвышались горы, их было на самом деле не так уж много, но они сулили людям надежду.

Через час остановились. Открытое место, ничего вокруг, а перед ними — пространство, казавшееся широким и незащищенным.

Они продолжали путь. Казалось, скалы снова приближаются, ровная земля становится похожа на мелкое блюдце с испеченной почвой на донышке, где после случайного дождя должна была бы задержаться вода. По краю этой отмели кое-где торчали растения пустыни, и эти случайные кустарники, хотя и не могли служить надежным укрытием, но, по крайней мере, можно было надеяться, что люди тут не окажутся явной мишенью.

Дэлавер споткнулся и чуть не упал, но удержался благодаря своему ружью, что воткнулось в песок. Некоторое время он стоял покачиваясь.

— Как ты думаешь, сколько еще осталось? — спросил Каллаген.

— До горы? Думаю, что миля. До воды немного больше.

Они отдыхали какое-то время, некоторые уснули. Каллаген не мог сомкнуть глаз. Мохавы были здесь, недалеко, и они тоже знали о воде. Догадывались ли они, что и солдатам известно местонахождение источника? Если так, то индейцы попытаются остановить их, прежде чем они доберутся до него.

Каллаген отгонял прочь грустные мысли, заставив себя пристальнее рассмотреть почву между ними и горой, видневшейся вдали. Начиная с того места, где они находились, придется завоевывать каждый шаг, а безопасность, пусть даже временную, они обретут только там, где найдут воду.

Впереди высилась Орлиная гора. Мелкое, высохшее русло тянулось к вершине по пустынной почве. Вероятно, вода просочилась в землю как раз в том месте, где они остановились.

А если ключ окажется справа? Он обдумывал свои выводы, а потом вдруг осознал, что небо уже посерело. Он поднял людей, и они опять двинулись дальше.

Сто, двести ярдов преодолели довольно успешно. И вдруг Крокер ощутил страшную боль в ногах. Он спотыкался, стараясь изо всех сил удержаться на ногах. Волш все же упал. Дэлавер помог ему, с трудом подняв его и поддерживая, пока тот не восстановил равновесие.

Еле передвигаясь, спотыкаясь и то и дело падая, мужчины преодолели еще сотни две ярдов. При свете еще можно было разглядеть следы, но Каллаген их не видел… Но если близко вода, то должны быть и следы.

Предположим, что здесь нет воды… А что, если гора, к которой они направляются, вовсе не Орлиная? Эта местность не являлась родиной Дэлавера, а он побывал здесь всего один раз… он мог и ошибиться. Если здесь нет воды, их можно уже считать мертвецами.

Волш снова упал, и ему снова помогли встать. Каллаген посмотрел вверх. При тусклом свете гора казалась голой базальтовой глыбой. Он перевел взгляд вправо.

— Хорошо… — И только со второй попытки из его пересохшего горла могли вырваться слова: — Мы свернем здесь.

Крокер упал, пытаясь вскарабкаться на насыпь высотой не более пятнадцати дюймов. С трудом ему это удалось, он посмотрел на Каллаген с отсутствующим взглядом, отдышался, а потом произнес:

— Все в порядке, ирландец. Я с тобой.

Те же слова повторил и Волш, а потом и Дэлавер. Теперь они оказались на открытой местности, и выстрел угодил в песок рядом с ними. Они знали, что начался бой. Все упали на землю.

— Держите огонь! — резко приказал Каллаген. — Волш, ты и Крокер, можете заряжать оружие. Старайтесь, чтобы в механизмы не попадал песок.

Он ждал, перекатывая сухой камешек во рту. Руки дрожали, взгляд туманился. Он и не подозревал, что в его организме тоже началось обезвоживание. Кожа на руках сморщилась… они стали похожи на руки старика.

Появились индейцы, и Каллаген выстрелил, не глядя на свою винтовку. Он смотрел только на мохава, который споткнулся и упал.

Это вызвало панику среди индейцев. Они были мудрые и не считали победу победой, если она доставалась ценой жизни воинов. Они не верили в человеческие жертвы как средство завоевания земли или во имя каких-то иных целей, если этого можно избежать. Они не боялись умереть, но знали, что мертвый воин не убьет ни одного врага.

— Ты достал его, — с трудом выговорил Дэлавер. — Кажется, это наш первый.

Каллаген кивнул. Он вспомнил о том, как однажды сжег одного индейца. Наверное, никто не убивал индейцев столько раз, сколько это делал он: когда приходил рапорт об убитых в бою индейцах, на его счету обычно оказывалась половина.

Солнце взошло. В этом небольшом углублении между горными кряжами стояла нестерпимая жара. Он ждал, посматривая на то место, откуда стреляли индейцы, но те не появлялись. Волш будто замер.

Время тянулось медленно. Прошел час, за ним другой. Каллаген лежал на песке. Он понимал, что должен двигаться, знал это, поскольку здесь, внизу, солнце пекло особенно сильно. Он должен двигаться, но он не мог.

Однако должен. Они должны попытаться добраться до воды.

— Ладно, — громко произнес он, но никто не пошевелился. — Сейчас мы пойдем.

Ни движения, ни ответа.

Собрав последние силы, он заставил себя подняться. Встал на колени и сильно ударил Дэлавера.

— Поднимайся, черт возьми! — приказал он. — Вставай!

Дэлавер поднялся, покачиваясь. Потом помог Крокеру, и они вместе подняли Волша.

Каллаген держался прямо. Он едва мог стоять под тяжестью запасного ружья, что болталось за спиной, одновременно держа в руке винтовку. Он огляделся по сторонам.

Только скалы и песок, песок и скалы. Вокруг бело-розовый и грязновато-серый песок, а вверху — голые скалы. Он решительно повернул вправо.

— Марш! — надломленным сиплым голосом скомандовал он, пытаясь сглотнуть, но понял, что не может. Каллаген попятился назад, чуть не упал, но все же пошел вперед.

Спотыкаясь, остальные последовали за ним.

Вдруг появился всадник, а за ним другой. Мохавы снова приближались. Они уже считали, что солдаты находятся в их руках.

— Вперед! — пробормотал Каллаген. — Пусть не с ружьем, но хотя бы с револьвером.

Люди, следовавшие за ним, остановились. Он повернулся, встал за ними и начал подгонять, грубо ругаясь и размахивая винтовкой.

Каким бы одурманенным он ни был, он по-прежнему пытался обнаружить следы, но по-прежнему не видел их. Следы обозначали воду; они, как палец, указывали путь к ней. Если нет следов, значит, нет и воды… Но вода должна быть здесь.

Он снова и снова всматривался вдаль. Теперь индейцы находились чуть больше чем в двухстах ярдах.

Каллаген старался держать своих людей вместе. Орлиная гора высилась слева от него, но, увы, никаких следов. Он боролся с отчаянием и понимал, что его глаза почти ничего не видят.

От жары перед глазами поплыли круги; даже гора казалась какой-то нереальной, лишенной материальной оболочки. Волш снова очутился на земле, и Каллаген подождал, пока остальные его подымут. Он ждал, угрожающе подняв свое ружье. И опять они двинулись дальше.

Дэлавер обратился к нему:

— Посмотри, там, прямо.

За скалами виднелись заросли каких-то зеленых диковинных растений. Явно вода была где-то рядом…

— Будь готов, — прошептал Каллаген. — После того, как я выстрелю и перезаряжу винтовку, стреляй и ты.

Он посмотрел на остальных.

— Ты можешь стрелять? — спросил он у Крокера.

— Проверь меня, — усмехнулся раненый.

Волш, в недоумении уставившись на него, снял с ремня свое ружье.

Ладно, даже если он никуда не попадет, сам факт того, что он стреляет, должен помочь, подбодрить, вселить надежду.

Они двинулись вперед, и мохавы подошли ближе. Вдруг Каллаген резко остановился, упал на колени в раскаленный песок и прицелился в индейца, что стоял ближе всех.

Индеец развернул лошадь, припал телом к ее шее и стремглав ускакал прочь.

— Идите вперед, — приказал он остальным. — Идите к тем растениям.

Он не думал, что индейцам известно о револьвере. Он скрывал это, решив подпустить их достаточно близко, чтобы пристрелить еще двоих или троих, прежде чем тем удастся скрыться.

Похоже, что только у одного индейца было ружье. Другие были вооружены стрелами. Каллаген когда-то слышал, что такое оружие поражает цель, если она находится не более чем в шестидесяти ярдах от места выстрела. А на таком расстоянии, имея при себе револьвер, он знал, что делать.

Индейцы были храбрыми воинами — храбрыми, но не глупыми. Они хотели, чтобы Каллаген уже не поднялся, но больше всего хотели сами остаться в живых. Боялись его, потому что он выстрелил в одного из них и убил. И ранил другого, пусть слегка. Вот почему он сейчас не стрелял, выжидая и давая им повод для размышления о том, что с ними может произойти.

Солдаты побежали. Он встал и пошел вперед, чтобы присоединиться к ним. Ключ должен находиться где-то среди зарослей, но он по-прежнему не видел никаких следов. В воздухе не летали пчелы, а пчелы — явный признак того, что поблизости вода.

Каллаген спокойно реагировал на сложившуюся ситуацию. Он слишком часто заглядывал смерти в глаза и знал, что живет в долг. Если здесь есть вода, они напьются, если нет — умрут. Нет никакого смысла идти вперед, особенно это касается Волша, а может быть, и Крокера.

Каллаген внимательно наблюдал. Он прикидывал в уме, что группа индейцев, которая их преследует, состоит не более чем из восьми или десяти человек. У них были вода, лошади и территория, которую они исходили вдоль и поперек, поэтому преимущество явно было на их стороне. У них вовсе не было необходимости возвращаться на далекий пост; им не надо делать доклад вышестоящему офицеру, а лошади давали возможность быстро и легко передвигаться, в то время как его солдатам приходилось идти медленно, с большой осторожностью.

Мохавы снова приблизились, они оказались почти рядом, но солдаты продолжали идти. Вдруг один индеец бросился на Каллагена, но когда тот поднял ружье, индеец развернул лошадь и поскакал прочь. Каллаген услышал за спиной пронзительный крик: на смену первому индейцу прискакал другой.

— Не стрелять! — предупредил Каллаген. — Они ждут, когда у нас закончатся патроны, чтобы потом подойти и окончательно уничтожить.

Он принял решение отстать от своих солдат и прикрыть их сзади. Крокер помогал Волшу. Дэлавер, держа винтовку наготове, шел последним. Индейцы стремительно мчались вперед, заезжая с флангов. Они сидели верхом без седел, а потом, приподнявшись, начинали яростно хлестать лошадей, действуя на нервы солдатам и вынуждая их открывать огонь. Вдруг индейцы погнали лошадей вперед только с одной стороны. Солдаты в недоумении смотрели на них. Все!.. Индейцы добивались именно этого. В голове Каллагена пронеслась мысль: они отвлекают их внимание, чтобы окружить. И в самом деле, последовала атака. Каллаген не опустился на колено, а выстрелил сразу, почти не целясь. Первая пуля пронзила грудь индейца — того, который был ближе всех и мчался на них: он свалился с лошади. В тот же миг Каллаген отшвырнул винтовку, достал свой шестизарядный револьвер и выстрелил — раз, два, три! Первый индеец был сражен наповал, второго ранило в плечо, когда он разворачивал лошадь, а третьему пуля размозжила голову. За спиной послышались выстрелы — один, другой; потом все стихло, индейцы опять ушли, и только мертвые лежали, распластавшись на песке. Каллаген спрятал револьвер в кобуру и последовал за остальными, на ходу заряжая винтовку. Крокер пристально посмотрел на него.

— Приятель, поверь, я никогда в жизни не видел такой стрельбы!

Они вошли в заросли, но обнаружили там только голую полоску песка, клочок потрескавшейся грязи и никакой воды. Никакой!

Глава 3

На какое-то мгновение Каллагеном овладело отчаяние.

— Крокер, — позвал он. — Возьми ружье и посмотри. На некоторое время мохавы отступили, но в любой момент они могут вернуться.

— Я так не считаю, — отозвался Дэлавер. — Погоня за нами стоила им очень дорого, теперь они уже не станут рисковать и вряд ли захотят снова отведать твоих пуль.

Каллаген опустился на землю и принялся старательно заряжать револьвер, обдумывая ситуацию. Сейчас они в самой низкой точке пустыни. У края скал все-таки должен находиться источник, раз вокруг растет зелень и пышная соленая трава, какая обычно поднимается на солончаках. По всей видимости, вода стекала с гор и попадала в этот природный бассейн.

— Заросли мескитовых деревьев и трава свидетельствуют о том, что здесь должны быть грунтовые воды. — Каллаген говорил медленно; его язык распух и теперь еле поворачивался, губы потрескались.

Дэлавер угрюмо смотрел на него. Волш растянулся на земле и не издавал ни звука. Он лежал в тени мескитов, высота которых достигала шести или семи футов.

Голова Каллагена, казалось, отказывалась мыслить, но он все же старался заставить себя вспомнить все, что знал об этом растении. Считалось, что оно не может жить без воды, а корни его проникают в землю на пятьдесят футов. С другой стороны, корни соленой травы вряд ли достигают и десяти футов, а питаются они водой, которая скапливается под поверхностью почвы на глубине менее трех футов.

Каллаген отложил ружье, достал из-за спины и отстегнул запасное и вошел в бассейн. Отбрасывая в сторону комья потрескавшейся земли, он начал копать, нащупывая под верхним слоем песок и глину. Очень сухая почва напоминала шкуру быка, которую лет двадцать назад выбросили в пустыне, да так и оставили жариться на солнце.

Стоя на коленях, он продолжал рыть землю руками, не обращая внимания на пересохшую почву. Соль разъедала руки, но он не думал об этом; его интересовала только вода, которая должна была находиться внизу.

Крокер подошел с хмурым видом и стал за ним наблюдать. Каллаген же упрямо продолжал рыть землю.

— Ты попусту теряешь время. Мы покойники, — проговорил он.

Каллаген даже не посмотрел в его сторону.

— Занимайся своим делом, — сиплым голосом ответил он. — Следи за мохавами. Возвращайся и следи за ними.

Крокер не двинулся с места.

— Ты не офицер, — возразил он. — У тебя нет здесь никакой власти.

Каллаген неуклюже поднялся и повернулся к нему.

— Крокер, у тебя нет выбора, ты солдат. Или ты идешь и выполняешь свои обязанности, или я убью тебя.

Крокер замешкался, потом повернулся и побрел назад, а Каллаген снова упал на колени.

Он был высок, широкоплеч, хорошо сложен. Такие мужчины обычно двигаются легко и в некоторой степени даже с изяществом. Все знали, что срок его службы приближается к концу. Когда он призывался в армию, то, заполняя анкету, указал в ней, что приехал из Бостона. Дважды ему присваивали звание сержанта и каждый раз понижали до рядового за учиненные драки. Среди тех, с кем служил, он считался хулиганом, но и хорошим парнем, если его не трогать.

Пил редко и умеренно, много читал, и у него было мало настоящих друзей, хотя он был достаточно дружелюбен. Редко рассказывал о себе, в совершенстве владел любыми видами оружия и был превосходным наездником.

Крокер прослужил вместе с ним больше года и не помнил, чтобы тот когда-нибудь получал письма. Он был настоящий одиночка. Многие в армии поговаривали, что он хочет сбежать, поэтому держится как-то обособленно, а в армии побеги случались довольно часто.

Теперь он копал уверенно. Фут… два фута. Вырытое углубление по-прежнему оставалось сухим; Каллаген задыхался. Жара, отсутствие воды и изнурительный поход сказывались и на его могучем организме, но он продолжал рыть землю. Наконец Дэлавер подошел к нему, слегка оттолкнул в сторону, и они стали копать по очереди.

Когда вырытая яма достигла четырех футов в глубину, Каллаген почувствовал влагу. Он хмыкнул и начал копать с еще большим остервенением. Песок увлажнился, и наконец сквозь него проступила вода. Дэлавер прижался лицом к земле, которую они бросали в сторону, наслаждаясь ее прохладой.

Каллаген работал. Копать становилось все труднее, поскольку песок затвердевал, но он вынимал полные пригоршни почвы и бросал ее на образовавшийся бугор. Наконец сел, опираясь о него и свесив руки, и застыл в ожидании. Медленно, капля за каплей, вода проступала в вырытой яме.

Наклонившись, он коснулся ее губами, увлажняя язык. Несколько капель смочили горло, и он ощутил, как восхитительная прохлада распространяется по всему телу. Он сделал глоток, другой, поднял винтовку и направился к тому месту, где сидел Крокер.

— Иди туда, — кивнул он. — Там есть вода.

Крокер недоверчиво уставился на него. Затем поднялся на ноги, но тотчас упал. Потом опять медленно поднялся и побрел сквозь заросли.

Каллаген сидел, обводя взором раскинувшуюся перед ним территорию. Тут было не так уж плохо; только скалы позади могли представлять реальную угрозу, но Каллаген не заметил там никакого движения.

Они, конечно, вернутся назад. Теперь он в этом был уверен. Длинный путь вымотал их силы, но, имея воду, они смогут это сделать. Когда их фляги будут наполнены водой, вряд ли мохавы станут преследовать их… До тех пор, конечно, пока их количество значительно не возрастет.

Он начал обдумывать маршрут, подсчитывать расстояние, которое им придется преодолеть, и время, которое понадобится для этого. Уже пора об этом подумать. Может быть, им повезет и они по дороге еще встретят воду, но поход будет долгим, а еды у них уже не оставалось.

Похоже, мохавы действительно ушли. На горе Каменный Козел, что находилась на юго-востоке, есть родник, он это знал. Пытаясь вспомнить, что ему рассказывали об этом индейцы, путешественники, случайные старатели, охотники, он прикинул, что родник должен находиться в двенадцати или пятнадцати милях от них. Это будет трудно для людей в их состоянии, но теперь у них была вода, значит, можно туда добраться.

Через некоторое время он пошел к вырытой яме. Она была уже наполовину заполнена мутной водой, и Каллаген немного попил. Крокер лежал на животе, положив голову на руки, и спал. Дэлавер сидел с запрокинутой назад головой, опираясь о каменную глыбу. Волш спал.

— Ты привел нас к воде, — тихо сказал индеец. — Ты хороший человек, Каллаген. Я думаю, до всего этого ты был офицером.

— Нам предстоит длинный путь, — последовал ответ. Каллаген сидел на корточках и из-за кустарника наблюдал за местностью. — Ты знаешь гору Каменный Козел?

— Я слышал о ней, но сам там не бывал.

— Ты сможешь пройти двенадцать миль?

— Думаю, да. С водой мы пройдем столько, сколько нужно. — Он поднял голову. — Ты хорошо владеешь оружием и ты прекрасный вожак. Тебе было известно, что рядом с соленой травой и мескитовыми зарослями должна быть вода. А что ты знаешь еще?

— То, что я устал и теперь твоя очередь караулить.

Дэлавер встал и потянулся. Вода в яме стала чистой, поскольку песок осел на дно, и он сделал большой глоток, потом попил еще. Встал, вытер рот тыльной стороной ладони.

— Я считаю, лейтенанту следовало с тобой поговорить.

— Что ты имеешь в виду?

— Разве ты не в курсе, что он каждого расспрашивал о пустыне? Он был очень молод и хотел о многом узнать.

— Значит, он был проницательным молодым человеком. Это один из способов чему-нибудь научиться. — Каллаген замолчал, потом в раздумье произнес: — Когда приходится путешествовать по незнакомым местам, лучше заранее узнать о них как можно больше.

Дэлавер улыбнулся.

— Полагаю, что так, но это не помогло ему найти ответы на все вопросы.

Индеец больше ничего не сказал, а Каллаген снова выпил воды и лег на песок. Скоро наступила ночь. Он думал о своих ногах. Ему следовало бы помыть их, но он боялся, что если снимет сапоги, то потом не сможет опять надеть. Его ноги распухли и покрылись волдырями, он чувствовал это и знал, что то же самое произошло с ногами других.

Интересно, что имел в виду Дэлавер, вспоминая то, чем интересовался лейтенант? Человеку, впервые очутившемуся в стране, естественно задавать вопросы.

Они вышли в пустыню, когда на небе появились первые звезды. Прохладный легкий ветерок обдувал землю и слегка раскачивал листья, и тишину нарушал только шорох их шагов по песку. Их фляги были наполненыводой.

Предстояла длинная ночь. Каллаген шел легко, будто у него совсем не болели ноги и будто ему оставалось пройти всего несколько миль. Они находились в пути уже час, а потому решили немного отдохнуть.

Дэлавер, когда они снова двинулись вперед, сказал:

— Не думаю, что нас преследуют, но это еще ни о чем не говорит.

Справа от них тянулись голые, остроконечные скалистые горы, выступая из ровной поверхности пустыни: не дружелюбные, не враждебные, просто безразличные.

Каллагену в свое время довелось преодолеть сотни миль пешком, а иногда на лошади или верблюде, поэтому он мог достаточно точно определять расстояние. За первый час они прошли примерно две с половиной мили. Столько же они преодолеют и за второй час. За третий, вероятно, пройдут две мили, поскольку люди устанут и к тому же им придется пересекать узкий кряж.

Лейтенант завел их далеко на север, намного дальше, чем предполагал Каллаген. И сейчас он впервые за все это время подумал о молодом лейтенанте, поразившись его бездарности и неопытности в такого рода действиях.

Замечание Дэлавера пробудило в нем любопытство, и теперь он старался докопаться до истины. Многое говорило о том, что лейтенант вовсе не знал Запада и пустыни, но невзирая на это, он явно пытался вести их, ориентируясь на определенные объекты местности. Эти ориентиры, вероятно, мог подсказать ему командующий постом, хотя он тоже был новичком в этой стране.

Каллагену не была известна цель их патруля. Об этом знали только лейтенант и командующий. Всему составу патруля объяснили, что их миссия заключается в том, чтобы познакомиться поближе со страной и выяснить, есть ли на ее территории мохавы.

Они выполнили задание: произвели разведку на севере и зашли дальше, чем было необходимо, в то время как считалось, что войскам в пустыне лишь надлежит охранять товарные поезда и платформы вдоль правительственной дороги. Патруль обнаружил индейцев… или, скорее, индейцы обнаружили их.

Теперь лейтенант был мертв, поэтому никто и никогда не узнает точно, что он пытался отыскать в пустыне. Каллаген тщательно прокручивал в голове вопросы, которые задавал лейтенант, пытаясь вникнуть в смысл, заложенный в них. Каллаген хорошо помнил, как однажды лейтенант рассказывал о конокрадах и трудностях поисков воды и пищи для лошадей.

Продвигаясь на север, они обогнули гору Голова Совы и ненадолго остановились у источника под названием Совиная Нора. Вода в нем была не очень хорошей, но по приказу лейтенанта колодец вычистили и оставили в прекрасном состоянии…

С наступлением дня они добрались до источника Каменный Козел, вдоволь напились, вновь наполнили свои фляги водой и расположились в тени отдохнуть. День тянулся медленно, и еще до наступления ночи они двинулись на юг, следя за тем, чтобы горы находились все время справа. Через час обнаружили едва заметный след, прошли низкий перевал и спустились вниз по западному склону горы.

Это был короткий бросок, но Каллаген понимал состояние людей и настаивал на отдыхе. До наступления ночи они разбили лагерь у родника на южном склоне кряжа. Затем опять шли на юг к Пещерным источникам. Им нужно было пройти не больше десяти миль, но тропа поднималась вверх по склону и была устлана мелким песком, что затрудняло движение.

У Пещерных источников они искупались, отдохнули и подумали о еде.

— Сколько еще нам осталось идти? — поинтересовался Крокер. — С меня довольно.

— Придется поднатужиться, — ответил Каллаген. — До Горьких источников двадцать миль, а это первое место, где можно надеяться на помощь. Не исключено, мы там кого-нибудь встретим. А потом предстоит долгий путь назад, в лагерь Кэйди.

Крокер выругался, а Волш пристально посмотрел на Каллагена, затем перевел взгляд на сапоги.

— У меня желание остаться прямо здесь, — сказал он. — Мне кажется, я не смогу дойти.

— Сможешь, — подбодрил его Каллаген. — Какой смысл сдаваться, если уже основные трудности позади.

Волш задумался, видя, как Крокер смотрит на Каллагена: он остро чувствовал сильные и слабые стороны других людей. Будучи сам человеком нерешительным, он не завидовал храбрецам, хотя уважал их и побаивался, когда те изъявляли твердое желание делать то, перед чем он бы заколебался наверняка.

Сейчас взгляд Крекера озадачил его: какая-то напряженность во взгляде заставила и его призадуматься. У Крокера не было причин ненавидеть Каллагена, и Волш был вполне уверен, что это так. Даже менее проницательный человек мог заподозрить недоброе во взгляде Крокера. Это был оценивающий, неторопливый взгляд… и в нем чувствовалась какая-то алчность.

Волш не мог понять причины, но вдруг интуитивно почувствовал, что Каллаген, вероятно, препятствует Крокеру в достижении какой-то его цели.

На третий день, где-то около полуночи, четверо мужчин вошли в лагерь Кэйди.

Убогие дома, выстроенные из ветоши и бревен, служили жилищем, но здесь была вода, еда и отдых.

— Рядовой Каллаген? — Голос солдата звучал отрывисто. — Капитан хотел бы с вами встретиться тотчас. — Он повернулся и показал рукой направление: — Прямо туда.

Глава 4

Каллаген застал капитана Хилла небритым, в нижней рубахе со спущенными подтяжками. Тот сидел в своем кресле и выглядел усталым.

— Вы хотели меня видеть?

— Что с вами случилось? — спросил Хилл.

Каллаген вкратце доложил. Капитан слушал, задумчиво потирая подбородок, затем поднялся с кресла и тихо выругался.

Рядом с кроватью лежала кипа карт, капитан подошел к ним, вытащил одну и развернул на столе.

— Вы можете показать мне, Каллаген, где вы находились, когда на вас напали индейцы?

— Да, сэр. — Каллаген пальцем указал место на карте и отступил назад.

— Какого черта Эллисона туда занесло? Он говорил вам что-нибудь об этом, Каллаген? Может, он вам хоть намекнул, почему вы оказались в том месте?

— Нет, сэр. Я думал, мы просто изучаем расположение местности и пытаемся… по следам понять, что там происходит, сэр.

Хилл резко сел.

— Каллаген, сколько лет вы служите в армии?

— Три года, сэр.

— Значит, скоро ваша служба заканчивается?

— Да, сэр. Мне осталось десять дней.

— Помнится, вас дважды производили в сержанты. Почему вас лишили звания?

— Драки, сэр.

— Драки? Черт возьми, о чем они думают? Я скорее пристрелил бы мужчину, если он не дерется. Ладно, Каллаген. мне нужна ваша помощь. С этого момента вы снова сержант.

Он резко поднял глаза на Каллагена.

— Вы образованный человек, Каллаген. Вы были когда-нибудь офицером?

На мгновение Каллаген замешкался.

— Да, сэр. Несколько раз.

— Полагаю, вас лишали звания за драки? — с сарказмом поинтересовался Хилл.

— Нет, сэр. Я избегал неприятностей. — Он снова сделал паузу. — Я — ирландец, сэр. В наши дни это значит, что я — человек без родины. Все ирландцы с военной подготовкой идут служить куда угодно, лишь бы их взяли.

— Вы служили с Мигером?

— Да, сэр.

— Вы говорили, у вас остались вещи Эллисона. Идите в казарму и соберите их. Он служил со мной совсем недолго, и у меня не было времени познакомиться с ним поближе, однако, полагаю, у него была семья.

Каллаген стоял, не решаясь тронуться с места.

— После того, как я высплюсь, сэр?

— О, разумеется! Прошу прощения, Каллаген. Понимаю, вам пришлось очень туго. Позже я хочу получить подробный отчет. Будучи офицером, надеюсь, вы в курсе, как писать отчеты. Пожалуйста, сделайте это. Мне хочется узнать как можно больше о мохавах, воде и местности… ну, вы понимаете.

Был почти полдень, когда Каллаген проснулся. Его ноги покрылись волдырями, и он тщательно их обработал. Стояла тишина. В лагере было всего каких-нибудь восемь человек, не считая капитана Хилла и тех троих, что, как и он, после длительного похода не в силах были заступить на дежурство.

Каллаген оделся и побрился и только потом отправился в казарму лейтенанта Эллисона.

Он вошел в небрежно построенную лачугу и поразился тому, что обнаружил там. Кто-то здесь уже побывал. Походная сумка погибшего лежала раскрытой, а ее содержимое было разбросано по раскладушке. Явно кто-то в спешке рылся в вещах лейтенанта, вскрывал письма и все перевернул вверх дном.

Каллаген подошел к выходу, приподнял лоскут холщовой материи, что служила дверью, и внимательно осмотрел землю снаружи. Ему ничего не удалось определить, поскольку там было много разных следов. Вероятно, кто-то из солдат заходил сюда, надеясь найти деньги или что-нибудь полезное для себя.

Он открыл соседнюю дверь и вошел в комнату капитана. Обо всем доложил Хиллу, а потом они вместе вернулись в жилище лейтенанта Эллисона.

Капитан Хилл окинул его взглядом.

— Воры! Только этого нам не хватало! Восемь человек, и как мы узнаем, кто из вас вор?

— Семеро, сэр. Я вошел сюда по вашему приказу, у меня лично не было для этого причин.

Каллаген осторожно собрал вещи лейтенанта. Эллисон относился к тому сорту людей, которые отличаются аккуратностью и щепетильностью. Его военная форма была новой, неношеной. И все его вещи были новыми — очень необычно для человека, у которого много обязанностей.

Каллаген удивился и осмотрел вещи еще раз. Одна форма явно никогда не надевалась. И по крайней мере одну пару сапог тоже никогда не носили. В углу на гвозде висела чистая, сияющая сабля, вероятно, тоже совсем новая.

Он осматривал вещь за вещью до тех пор, пока не закончил, а потом уселся на кровать. Все, что находилось в распоряжении Эллисона, было новым; что бы лейтенант ни планировал, он явно не собирался здесь надолго задерживаться. У него не было ни одной из тех вещей, которые обычно берет с собой офицер, отправляясь на новое, отдаленное место службы, — ни одного предмета, который поможет разнообразить жизнь солдата в лагере. Ни картин, ни бумаги, ни книг. Ни даже запасного куска мыла… ничего! А теперь Каллаген решил взглянуть на вещи, которые Эллисон носил при себе.

Он разложил их перед собой на столе. Связка ключей, несколько странных монет, а в маленьком кожаном мешочке десять «золотых орлов» — приличная сумма для армейского офицера. Здесь также было письмо, квитанция об уплате за хранение дорожного чемодана в гостинице Лос-Анджелеса. И, наконец, внутри того же кожаного мешочка он обнаружил… маленький, почти не заметный для глаз квадратик оленьей кожи, а на нем какие-то стрелы, круги, кресты.

Это была карта пустыни Мохавы. Кресты символизировали горные хребты, а кругами были обозначены родники. Долина Смерти вообще отсутствовала на карте, хотя реку Колорадо нарисовали с большой тщательностью. На карте не показали западный берег и горы, что отделяют пустыню от моря. Для человека, не знающего пустыни, она ни о чем не говорила, и вообще трудно было понять, что на этой карте хотели выделить.

Кто бы ни был человек, который делал эту карту, понятно, что он не имел четких представлений о пустыне. Случайно или по какой-то иной причине на ней отсутствовали некоторые горные кряжи. Зато до мельчайших подробностей были показаны массивные горные хребты, которые тянулись на восток, как раз в том месте, где проходил их патруль, и путь к ним лежал со стороны реки Колорадо.

Каллаген на минуту задумался, потом спрятал карту во внутренний карман рубахи, аккуратно сложил все остальное и отнес походную сумку и саблю в комнату капитана Хилла.

Тот взглянул на вещи.

— Позаботьтесь о них. Завтра курьер отбывает в Сан-Франциско. Отправьте вещи с ним.

Каллаген вернулся в свое жилище. Когда он вошел, Крокер поднял глаза. Он смотрел на походную сумку.

— Ты укладывал одежду лейтенанта? Бедняга Эллисон!

— Он был хороший человек. Думаю, и он бы так поступил…

— Ты многому здесь научился. Но, знаешь, когда все это попадет в руки индейцев, ты очень расстроишься.

Крокер изучающе смотрел на сумку.

— А он немного с собой возил, как ты считаешь? Семейный человек — а он был им — всегда берет с собой какой-то небольшой запас, чтобы облегчить себе жизнь. Но Эллисон… Приехал молодой офицер, привез с собой разной еды и всякой всячины…

— Мне ничего не известно о семье Эллисона. Но в его документах мы нашли адрес, кажется, его сестры. Я отошлю вещи ей.

— Да? Хилл явно завязан чем-то с тобой. Какие дела у тебя с ним?

— Никаких, — ответил Каллаген. — Ему нужна помощь, вот и все. После того как погиб Эллисон, у него нет никого, кто бы мог ему помочь.

Ему не нравился Крокер, и он старался не отвечать на его вопросы, однако не хотел и ссориться с ним. Крокер был сильным, крепким мужчиной. В походе он получил серьезное ранение, но как только ему сделали перевязку, он снова отправился в путь и держался даже лучше, чем тот же Волш, который был цел и невредим. Хорошо это или плохо, но он был выносливым человеком и к тому же настоящим пограничником.

Мысли Каллагена были заняты картой. Тот, кто рылся в вещах Эллисона, явно искал ее… А может быть, этот кто-то просто надеялся найти бутылку виски?..

Итак, карта… Было очевидно, что она старая. Кто бы ни был человек, нарисовавший ее, он прочесал территорию от реки Колорадо в западном и северном направлении, но явно ничего не знал о местности, что простирается от этого лагеря до берега.

И горные кряжи лежат не так, как на самом деле. Вероятно, у составителя не было компаса и он не имел возможности точно определить свое местонахождение по отношению ко многим участкам пустыни. Шкура-карта была прекрасно выделана, возможно, даже индейцем.

Но при чем здесь вообще карта? И как она попала к Эллисону?

Каллаген подумал о капитане Хилле. Хороший человек, но уставший. Ему шел пятый десяток. То ли из-за отсутствия поддержки со стороны влиятельных лиц, то ли от недостатка каких-то особых заслуг в послужном списке его постоянно перебрасывали с места на место, лишая надежды на повышение. Человек, страдающий от рутины жизни. Скоро он выйдет в отставку, этот капитан Хилл, который день за днем выполняет свой долг, один из верных служак, кто поддерживает порядок в армейском механизме.

Каллаген чистил ружье и револьвер, доставшиеся ему от лейтенанта, и обдумывал сложившуюся ситуацию. Постепенно он привел механизм в рабочее состояние, а потом с Дэлавером они повели лошадей на свежее пастбище. Индеец остался их охранять.

Возвращаясь назад в лагерь, Каллаген заметил какое-то движение в кустах. Он подошел поближе. Следы сапог на земле… значит, это был Крокер. Он насмотрелся на эти следы за время их долгого похода. Крокер следил за ним… Почему?

Должно быть, Крокер подозревал, что Каллаген отыскал что-то в вещах лейтенанта, ведь он был человеком жадным. А что, если ему известно больше, чем самому Каллагену? Или он просто надеется отыскать что-то, что представляет ценность?

Мысли привели его к воспоминаниям о том дне, когда он прибыл в лагерь в компании Эллисона, подростка из Миннесоты и какого-то жителя восточной части Соединенных Штатов.

Стояла тихая, жаркая погода. По песчаной равнине пронесся пылевой вихрь, словно исполняя какой-то ритуальный танец. Это было жалкое, Богом забытое место для тех, кому приходилось здесь служить, и все же — Каллаген прищурил глаза и устремил взгляд на выступающие вдалеке, затерявшиеся в голубизне неба скалы — это была прекрасная страна… для тех, кто не воевал.

Секрет пустыни!.. К ней нужно приспособиться. Привыкнуть к томящимся в одиночестве просторам, подернутым дымкой горам, к теням, которые они бросают на восходе и закате солнца. Что-то первобытно-грубое было в этой земле, но в ней было и что-то прекрасное. Это была страна, к которой человек может привязаться и полюбить ее.

Здесь он сражался с индейцами, потому что они сражались с ним; но в некоторой степени он их понимал. По крайней мере, ему так казалось.

Ему здесь недолго оставалось пробыть, всего несколько дней. Он забыл нашить сержантские полоски и даже не вспомнил о них. А, пустяки! Через несколько дней он будет свободен от армии и сможет отправиться куда пожелает.

Но куда? Назад в Ирландию? Обратно в Бостон? А что там? Бостон был просто городом, где он жил некоторое время… На свете есть много других городов, других мест. Он привык к жизни в армии. Много времени прошло с тех пор, как он занимался в жизни чем-то другим.

Подобно многим, он скрывался до тех пор, пока не пришел в армию, убегал от своего прошлого, стараясь затеряться в рутине повседневного существования.

Его карьера мало чем отличалась от карьеры многих других ирландских солдат. В Ирландии его звали О'Каллаган. Эта фамилия принадлежала древнему и почтенному роду, но после поражения восстания в 1848 году ему пришлось бежать из страны. Он сел на первый попавшийся корабль, направлявшийся в Канаду.

Это был разгар «золотой лихорадки». Он пересек территорию Канады и спустился вниз по западному берегу в Калифорнию, где в Тринити промывал золотоносный песок. Наконец добрался до Сан-Франциско, где его обманули, нечестно поступили с ним, а когда он снова пришел в себя, то понял, что находится в море и все деньги его ушли.

Он вскочил на корабль, отплывающий в Северную Африку, но, не имея средств и опасаясь ареста, присоединился к французской армии. Два года участвовал в кампаниях в пустыне Сахара, был ранен и лишен звания. Восстановив силы, отправился в Афганистан и там пошел в армию, начиная служить в звании офицера артиллерии. Он быстро продвигался по службе, но после захвата Кандагара оставил армию и некоторое время провел в Индии, а потом, наконец, добрался до Шанхая. Здесь в 1862-м и 1863 годах служил в армии Фрэнсиса Таунсэнда Ворда и после захвата Сучоу покинул службу.

Снова очутившись в Соединенных Штатах, он присоединился к Ирландской бригаде и воевал в Чанселорсвилле, Уайлдернессе, Спотсильвании и Золотой гавани.

Сейчас ему тридцать четыре года. До окончания службы остается всего несколько дней. Ему удалось накопить триста долларов, и теперь он решил отправиться в ту часть Калифорнии, которая лежит за горами. Такое решение он принял несколько дней назад…

Капитан Хилл вышел на улицу из своего жилища.

— Каллаген? Вы бы лучше занялись своей формой. У вас, надеюсь, есть полоски?

Каллаген улыбнулся.

— Я сохранил их, сэр. Подумал, что они еще могут мне пригодиться.

— Полагаю, вы находились в составе Ирландской бригады? Думаю, вы увольняетесь как раз вовремя. Здесь скоро появится новый командир.

— Сэр?

— Майор Эфрейм Сайкс, а он не любит ирландцев.

По спине Каллагена пробежал холодок дурного предчувствия.

— Я знаком с майором, сэр. И мне известно, что он думает об ирландцах. И обо мне тоже.

Глава 5

Капитан был удивлен.

— Вы знаете майора? — переспросил он.

— Да, сэр. Мы встречались несколько раз. Он один из тех, кто считает, что мы, ирландцы, — люди второго сорта. Помню, до войны он руководил предприятием, на дверях которого висела табличка: «На работу ирландцы не требуются».

— Я что-то об этом слышал. Ладно, будем надеяться, что вы заберете свои документы до того, как он приедет.

— Мы, ирландцы, привыкли к такому отношению, сэр. На протяжении долгого времени мы терпели это в Ирландии от британцев. Ирландцам-католикам не разрешалось открывать собственные школы. И ни один ирландский ремесленник не имел права обучать своему мастерству. Священникам приходилось прятаться или вовсе покидать страну. Это было очень жестоко.

— А вы?

— Я уехал, сэр. И здесь временно — пытался разведать земли Калифорнии.

Хилл бросил на него взгляд.

— Правда? Значит, вам кое-что известно о минералах?

— Совсем немного. О них, похоже, я больше узнал в Азии.

— Вероятно, какое-то время вам пришлось провести в пустыне. Каллаген, ходят слухи, будто прямо здесь, в Мохаве, сосредоточены огромные залежи золота и серебра. — Теперь он продолжал говорить почти шепотом: — Вы слышали что-нибудь о Золотой реке? Говорят, она протекает в пещере под пустыней.

Каллаген пожал плечами.

— Знаете, сэр, всегда рассказываются такие истории. Вам известно, что, когда в восьмом веке мусульмане завоевали всю Северную Африку, христиане исчезли. Разумеется, многие из них неожиданно обратились в мусульманскую веру. Это был единственный выход, чтобы остаться в живых. Но некоторые были убиты, некоторые покинули страну… в любом случае они исчезли. А в результате о Сахаре распространяются неимоверные истории. По ночам будто бы в пустыне слышатся какие-то таинственные звуки. По словам берберов и туарегов, эти звуки доносятся из подземных городов. Говорят, в этих городах прячутся христиане и ждут, когда наступит их час.

Капитан Хилл щелкнул пальцами.

— Думается, им придется долго ждать. Кстати, Каллаген, будь я моложе и если бы увольнялся из армии, я бы прислушался к этому. Знаете, некоторые реки в пустыне протекают под землей, поэтому разве они не могут вымыть там пещеры? А если в скалах и правда есть золото?..

Несколько дней прошло как обычно в заведенном порядке. Несколько раз капитан Хилл отправлял патруль из трех человек разведать местность, и каждый раз он натыкался на индейцев. Дважды его обстреливали, и солдаты открывали ответный огонь, но пострадавших ни с одной, ни с другой стороны не было. Каждый раз они тщательно осматривали дорогу в надежде увидеть обещанное подкрепление. Утром отводили лошадей и мулов на редкие пастбища и присматривали за ними. Несколько раз недалеко от лагеря видели мохавов.

Дважды мимо проходили грузовые караваны, направляющиеся в Колорадо. Фрахтовщики были крепкими, закаленными пустыней людьми и хорошо вооружены, но несмотря на это индейцам удавалось угонять их лошадей, а однажды даже ранить человека. В нескольких милях от Ла-Паса был убит старатель.

В одно время на территории лагеря были возведены глинобитные постройки, но поскольку у армии не было постоянной стоянки, поступило разрешение сровнять их с землей. Некоторые были затоплены в результате неожиданного паводка и находились под угрозой разрушения, у других же поспешно сложенная крыша требовала ремонта. Но в самую жаркую погоду люди предпочитали хижины из веток кустарников, где свободно гулял ветер.

Каллаген вел восстановительные работы в нескольких домах и всегда следил за тем, чтобы рядом в случае нападения оставалось удобное поле для ведения огня. Несколько месяцев обещали прислать крупное подразделение, но оно так и не пришло. Не прибыли и документы Каллагена об увольнении.

Однажды, когда капитан Хилл появился на строительстве, чтобы посмотреть, как обстоят дела, Каллаген спросил его:

— Сэр, по поводу лейтенанта Эллисона… вас предупредили?..

— Что за вопрос?

— Это только мое предположение, но мне кажется, что он был не настоящий офицер. Когда-то он, может, и был им, поскольку знал установленный порядок в армии. Но мне кажется, что он не служил, а в лагерь его привели личные обстоятельства.

— Интересно, для чего ему это понадобилось?

— Предположим, он знал, в чем будет состоять его служба, значит, мог в течение нескольких дней и даже недель исследовать пустыню в сопровождении солдат. Насколько вам известно, сэр, сообщение здесь не особенно хорошее. Военные части удалены друг от друга на сотни миль, и, чтобы добраться до них, требуется иногда месяц, а то и два. Зная это, офицер мог приехать, обследовать значительную часть местности, а потом исчезнуть — до того, как кто-то спохватится.

— Но для чего? Ни один здравомыслящий человек не станет проситься на службу в пустыню.

— Точно так, сэр. Вероятно, он что-то искал. Вы сами упомянули о Золотой реке. И предлагали разведать те земли.

Хилл небрежно махнул рукой.

— Это был всего лишь разговор. Разумеется, места, подобные этому, вызывают разные толки, рождают легенды, но все это чепуха, Каллаген, полная чепуха. Пустыня — дьявольский уголок: несколько тысяч квадратных миль песка, скалистые хребты, кактусы и никакой воды, в лучшем случае, она плохая. Пустыня — неподходящее место для человека, собственно, поэтому ее и называют пустыней.

Мерсер пас скот, когда к нему присоединился Каллаген. Было прекрасное, чистое утро, еще не впитавшее в себя изнуряющую жару. Солнце бросало тени в каньонах, зато на его фоне поразительно отчетливо возвышались скалы. Невозможно узнать горы до тех пор, пока не увидишь их на рассвете и на закате.

— Прекрасная страна, Мерсер… Ты случаем не из Миннесоты?

— Да, здесь везде все разное, — будто не слышал тот последнего вопроса. — Индейцы тоже разные — здесь у нас сиу и несколько чиппева…

— Ты ведь прибыл в подразделение вместе с лейтенантом Эллисоном, ведь так?

— Да. Мы получили приказ и ждали своего этапа, когда он присоединился к нам и сказал, что едет в Кэйди.

— Очень жаль, что мы потеряли его. Мне кажется, он был хорошим офицером. — Он минуту помолчал. — Я отправил вещи его сестре. Думаю, у него больше не было родственников.

— У него были друзья в Лос-Анджелесе, сержант. По крайней мере, один. Перед тем как заговорить с нами, он беседовал с парнем в Белла-Юнион. У парня был сломан нос, и вообще он был похож на жулика.

— Может, случайное знакомство?

— Я так не думаю, сэр. Вероятно, лейтенант ему доверял. Я видел, как он держал документы Эллисона на станции. Это был тот самый конверт, который был передан капитану Хиллу.

Держал документы или давал распоряжения?.. Каллаген наблюдал за лошадьми, продолжая пустую болтовню с Мерсером на разные темы. Вернувшись в лагерь, сразу пошел к себе в комнату, где застал Крокера. На раскладушке лежала дорожная сумка Каллагена, она была раскрыта.

— Черт побери, что здесь происходит?

Крокер резко обернулся.

— У меня закончились сигареты. Думал, может, у тебя есть.

— Я не курю. И никогда не курил.

Крокер заставил себя улыбнуться.

— Подумать только, действительно! Как я мог забыть?

— Держись подальше от моих вещей, Крокер, иначе в следующий раз я не стану предупреждать.

— Разумеется, серж, буду держаться подальше, да не сердись так. Сержант ты или нет, но знаю, мне от тебя достанется в случае чего.

— Верно.

Крокер неловко протиснулся мимо него и вышел. В сумке не было ничего интересного, разве что обычные вещи обычного служащего.

Но Крокер явно что-то подозревал. Что? Или он тоже, как и Каллаген, просто о чем-то догадывался? А может быть, он что-то знает или в его голове просто родились подозрения?

Каллаген приставил ладонь к глазам и оглядел пустыню. Несомненно, индейцы сейчас неподалеку. Капитан Хилл и восемь солдат без запаса оружия и еды… Если бы мохавы Догадывались об этом, они в любой момент могли бы стереть с лица земли весь лагерь.

Каллаген загнал лошадей в загон и выставил охрану. Кажется, капитан Хилл хочет все дела передать ему, и он был готов принять на себя любую ответственность.

Как всегда случается в пустыне, ночь наступила неожиданно. На одно мгновение солнечные лучи окрасили горные хребты в ярко-красный и золотистый тона, а потом исчезло солнце, и на небе появились звезды.

Крокер и Бъюмис в первый раз заступили на пост. Бьюмис был новобранцем и совсем недавно прибыл из Пенсильвании. Кто бы ни был Крокер, ему нужно отдать должное — он прекрасно нес службу и знал, что такое слабости, не поддаваясь ни одной из них. Бьюмис мечтал лишь об одном: скорей вырваться из армии.

— Разве вы не можете поговорить с капитаном, сержант? — не раз спрашивал он Каллагена. — Мне нечего здесь делать. Я просто поссорился со своей женой и пошел в армию, чтобы ее проучить. Больше я на нее не сержусь.

Каллагену пришлось улыбнуться.

— Слишком быстро ты хочешь покинуть нас, Бьюмис. Мне жаль, но теперь ты здесь и тебе придется остаться.

— Вы хотите сказать, что я не смогу уехать отсюда? Что это за условие?

— Ты пришел служить в армию, и теперь тебе придется дожидаться окончания срока. Другого выхода нет.

— А как же моя жена? Она бросит меня!

— Если она это сделает, тебе будет лучше без нее. Успокойся. Выбор сделан, теперь осталось довести дело до конца.

Поднималась луна, заливая верхушки скал серебристым мерцанием. Ночь предстоит темная. В такие ночи кажется, что освещенные лунным светом тени движутся, а кому-то, может быть, покажется, что это индейцы.

Было очень тихо. Капитан вышел из своей комнаты.

— Жизнь — хорошая штука, Каллаген, но она проходит мимо…

— Вы всю жизнь служили, сэр?

— Нет. Перед войной четыре года не служил. Если бы я оставался все время в армии, я бы уже мог быть генералом. По меньшей мере, полковником. Но армия в мирное время была немногочисленной, а у меня хватало обязанностей в фортах на плоскогорьях. Я бросил армию и открыл магазин.

— Как генерал Грант.

— Да, но ему повезло. У меня тоже неплохо получалось, но потом партизаны сожгли мое имущество, и я все потерял. Я снова вернулся в армию. Если бы вернулся годом раньше, то получил бы звание.

— Жизнь полна неожиданностей, сэр.

Хилл повернул голову и посмотрел на Каллагена.

— Так ты говоришь, что раньше встречался с Сайксом?

— Да, сэр. Это он лишил меня звания сержанта… оба раза.

— Расскажешь мне об этом?

— Ну, вам известно, как некоторые люди относятся к ирландцам. Нас презирают во многих местах, есть гостиницы, где нас не принимают, рестораны, где нам отказывают в обслуживании. Сайкс был куда хуже. Я об этом ничего не знал. У него даже возникли неприятности с китайцем, который стирал его белье. Он сильно ругался с ним и, казалось, собирался однажды ударить, когда я предложил ему свою помощь.

— Что ты сделал?

— Я предложил перевести, сэр, я знаю китайский.

Хилл уставился на него.

— Китайский? Правда?

— Я говорю на семи языках и знаю с полдюжины диалектов, сэр. Ну, он сказал мне, что я должен перевести китайцу, и я это сделал, стараясь прояснить ситуацию. Потом отдал честь и собирался уйти, как он остановил меня и предупредил, чтобы я больше никогда, ни при каких обстоятельствах не вмешивался.

— А потом?

— Потом он постоянно придирался ко мне. Он узнал, что я ирландец, хотя раньше догадывался об этом. Я выполнял всю тяжелую работу. Однако по-настоящему он взбесился из-за девушки.

— Девушки?

— Да, сэр. Она приезжала на пост, чтобы встретиться с кем-то, кого она знала, будучи еще ребенком, а мне было приказано сопровождать ее. Она все время смотрела на меня, сэр, а потом вдруг сказала, что где-то встречала меня раньше. Она переспросила мое имя, а когда я ей ответил, она меня узнала. Мы были и в самом деле знакомы раньше, капитан… в Сучоу, в Китае. Я прибыл тогда к маленькому храму с небольшим войском. Тогда я был в звании майора… в подразделении Ворда — к тому времени оно было известно как подразделение Гордона, еще его называли Непобедимой Армией. Тогда девушка эта была просто нескладным подростком. Вместе с матерью и врачом они бежали от повстанцев и нашли временный приют возле храма. Мы очистили себе путь и захватили их с собой.

— Вы были тогда майором? Да вы добились успехов в карьере, Каллаген!

Он пожал плечами.

— Ворд вывел свою армию из портов, капитан. Он взбудоражил всю землю, а вместе с ней некоторых самых выдающихся воинов. Он принимал в свою армию людей всех национальностей и никогда не сортировал их. За него это делали сражения, а мы почти постоянно вели бои. Семьдесят процентов его военных до этого служили в других армиях, а подразделение насчитывало примерно две сотни ирландцев. Китаец Гордон принял командование закаленным в боях подразделением. Он не мог обращаться с нами плохо.

— Сайкс понял, что девушка вас узнала?

— Он видел, как мы разговаривали, и пришел в ярость. Я был призывником и к тому же вел себя очень дружелюбно. Разумеется, больше говорила Мелинда, а потом появился ее отец. Он всегда оставался мне признателен за то, что я помог его семье, и мы продолжали разговор, а Сайкс куда-то улетучился. Спустя два дня меня перевели. Как раз набирали состав нового подразделения для пограничной службы, и я оказался в списке.

— А он остался с девушкой?

— Нет, сэр. У Мелинды есть голова на плечах, ей показался странным мой неожиданный перевод. Не думаю, сэр, что это ему сильно помогло.

Глава 6

Майор Эфрейм Сайкс был человеком особого склада. Непоколебимый в любом своем решении, он подходил к каждой проблеме, зная, что в конечном счете может быть только два решения: его собственное и неверное. Это он впитал с молоком матери, и с тех пор ничто не могло изменить его.

Он был высокий, симпатичный мужчина с безукоризненной внешностью. Вежливо и рассудительно, с некоторым изяществом, он относился к тем, кого считал ровней себе. Иных он просто игнорировал, испытывая к ним презрение. Будучи единственным ребенком в семье, он воспитывался на убеждении, что белый человек англосаксонского происхождения — это человек правильной веры, правильной школы и правильного социального положений, и любое решение, которое он принимает, это единственно верное решение.

Он родился в доме в небольшом городке, где его отец управлял самым крупным из трех городских банков. В школе он был смышленым, но не гениальным, способным, но лишенным воображения и закончил ее почти на отлично. Когда началась война между штатами, его наделили особыми полномочиями, и он быстро поднялся до звания майора, в какой-то степени благодаря тому, что однажды отличился в бою, в критический момент нанеся сокрушительный удар по врагу, отвлекая его от своих позиций, и, таким образом, решил исход битвы.

Однако ему выгодно было забыть тот факт, что, когда началась атака, его лошадь от него сбежала, а его люди продолжали бой. Но он не был удовлетворен наградой в результате этой битвы, поэтому постепенно запамятовал, как вообще началось нападение, и откровенно не любил вспоминать это. По его словам, ему просто повезло, что он в тот момент заметил слабое звено на вражеской линии обороны.

Война для него закончилась слишком быстро, поскольку он собирался стать генералом или хотя бы полковником. Ему это не удалось, и, несмотря на то что после войны офицеров было предостаточно, он не терял надежды, что ему дадут хороший пост, где он одержит потрясающую победу над индейцами. Разумеется, над индейцами равнины, которые пользуются репутацией лихих и бесстрашных воинов.

Многие «правильные» люди презирали ирландских иммигрантов, поэтому он тоже их презирал.

В своей жизни ему только раз довелось иметь дело с ирландцами, которые поселились на краю города, чтобы строить железнодорожную ветку. Многие из них сильно пили и, казалось, подшучивали над ним, а это не могло не уязвить его достоинство. В армии в его отряде было совсем немного ирландцев, но они тоже слишком много пили и тоже подшучивали над ним.

Будучи партнером отца, он владел отделением банка и частично небольшой обувной фабрикой. На фабрику не принимали ирландцев, но подобное отношение было распространенным в те времена, поэтому не вызывало ни у кого никаких возражений.

Он не проявлял интереса ни к одной девушке до тех пор, пока не встретился с Мелиндой Колтон. Ее семья принадлежала к высшим кругам общества. Отец — дипломат, дядя — генерал. Пару раз он сопровождал ее на обеды, но когда увидел, как она свободно, по-дружески беседует с Каллагеном, то пришел в ярость.

На него не произвел никакого впечатления тот факт, что когда-то и Каллаген был в одном с ним звании.

— Мисс Колтон, — осторожно пытался внушить он ей, — этот человек — бродяга, ему суждено быть солдатом. Он… он ирландец!

Мелинда не воспринимала его всерьез, и его это очень раздражало. Как-то она заметила:

— Кстати, генерал Томас Фрэнсис Мигер тоже из Ирландской бригады. Он женат на моей подруге, и они очень счастливы.

Сайкс был достаточно умен и решил сменить тему разговора. Кроме того, он не чувствовал твердой почвы под ногами, поскольку в то время его командиром был генерал Шеридан, который являлся сыном ирландского иммигранта.

Теперь же ему предстояло командовать тремя кавалерийскими отрядами, целью которых был захват нескольких фортов в пустыне Мохава. Эта земля принадлежала индейцам. Но не из племен сиу и шайенов, однако у него не было никаких сомнений по поводу того, что он сможет одержать над ними победу.

И еще одно. Наряду с другими бумагами в его пакете хранились документы об увольнении из армии некоего рядового Морти Каллагена. У него были на то свои причины — запомнить это имя. Используя достаточно неприглядный предлог, ему удалось лишить Каллагена звания сержанта. В первый раз это был его приказ, а во второй — сыграло роль его влияние. Вероятно, больше всего на свете люди ненавидят тех, кто хоть раз отнесся к ним несправедливо.

Он объяснял свое поражение в отношениях с Мелиндой Колтон спором, возникшим между ними по поводу Каллагена. И теперь ему снова придется встретиться с этим человеком. Ему просто повезло, считал он, что Каллаген скоро увольняется. И пришла в голову идея: если увольнительные документы не получены на руки, сам факт увольнения не имеет силы. Прекрасная причина! Каллаген уволен со дня выпуска документов или с момента их доставки?

Он гнал от себя эти мысли и задумывался над тем, что ему предстояло в недалеком будущем. Ему придется вводить войска в Марл-Спрингс, Биттер-Спрингс, Рок-Спрингс и форт Пиут. Как он понимал, ему следует обеспечивать безопасность продвижения груженых караванов и составов вдоль правительственной дороги. Он не должен предпринимать никаких шагов против мохавов до тех пор, пока они первыми не станут нападать. Его миссия состояла в защите дороги.

Майор Сайкс никогда в жизни не видел пустыни. Он попал в Калифорнию на корабле и не имел ни малейшего представления о том, как выглядят эти «форты», где ему надлежало расположить гарнизоны, и как вообще проходит служба в такой местности. Он знал понаслышке о боевых действиях в пустыне, разговаривал с офицерами, которые сражались с индейцами апачи в Нью-Мексико и Техасе. Он был вполне уверен, что справится с ситуацией, сомневаясь только в одном: сможет ли отыскать нужное место в пустыне.

Лагерь Кэйди размещался на реке Мохава. Неподалеку от сверкающего потока воды он различил возвышающийся над землей столб. Вероятно, здесь можно переправиться на лодке.

Оказавшись на возвышенности, Сайкс окинул взглядом лежащую внизу пустыню и был потрясен. Капитан Мэрриот, его заместитель, пояснил:

— Здесь почти везде пустыня. Говорят, четырнадцать тысяч квадратных километров, в зависимости от того, чьи данные использовать.

— Просто невозможно, капитан! Это больше, чем весь штат Массачусетс.

— Да, сэр. Для большей точности стоит добавить еще часть территории Коннектикута. Много труднопроходимых мест, сэр, и очень мало воды.

Майор Сайкс ужаснулся. Даже при его богатом воображении невозможно было представить такие громадные площади, занятые пустыней, а ему предстояло патрулировать правительственную дорогу на этой более чем бесполезной местности всего лишь с тремя отрядами солдат!

— Вы служили в пустыне, Мэрриот?

— Нет, сэр, но я путешествовал по ней. Здесь остро стоит проблема воды. Очень сложно достать ее в нужных количествах для целого отряда.

— А как же индейцам это удается?

— Они рассеяны по всей территории и знают места, где расположены крошечные ключи, в которых хватает воды на одного или двоих. Чтобы напоить лошадей и набрать воды для себя, им зачастую приходится часами искать эти водные источники.

На закате они въехали в лагерь Кэйди. Сайкс совсем пал духом. Редкие деревья бросали на землю какое-то подобие тени, а река-струйка вовсе не укладывалась в представление Сайкса о водной артерии. Хижины из бревен и глины, накрытые ветками кустарников, никак не вмещались в понятие о доме. Некоторые солдаты предпочитали в жаркую погоду жить в лачугах, сооруженных из прутьев.

Капитан Хилл ожидал их.

— Вы устали с дороги, сэр. Я подогрел вам воды, если хотите принять душ…

— Вы не строили солдат?

— Здесь всего восемь человек, сэр. Трое из них в данный момент находятся на дежурстве, остальные только что вернулись из патруля.

Он был возмущен беспечностью капитана, но чувствовал себя слишком уставшим и разгоряченным, чтобы попусту спорить. Они прошли в комнату Хилла, и тот достал драгоценную бутылку виски.

— Это вам поможет, сэр. Понимаю, вы потрясены, пустыня — это не побережье. Но со временем она вам понравится. В ней что-то есть, сэр, и вы это поймете.

— Я очень постараюсь, чтобы этого не произошло, — последовал краткий ответ Сайкса.

Хилл рассказал ему, как обстоят дела с индейцами.

— Здесь в лагере есть два человека, — добавил он, — и им нет цены. Один из них — индеец — Дэлавер, он разведчик, служил в армии и сейчас служит. Следопыт. Другой — сержант Морти Каллаген.

— Сержант?

— Да, сэр. Я предложил повысить его в звании после того, как был убит лейтенант Эллисон. Он очень способный. Ни один мой знакомый белый не знает пустыни лучше, чем он. После того как Эллисона убили, он взял командование отрядом на себя и возвратился с оставшейся частью патруля в лагерь. Сомневаюсь, что кто-то другой мог бы сделать такое.

— Я с ним знаком.

Хилл продолжил мягко:

— Жаль, что вы его теряете. Он здесь лучший.

— Я не собираюсь его терять.

— Но срок его службы закончился, майор. Теперь он ждет документы. Как только он их получит, я сомневаюсь, что он здесь задержится.

Сайкс сменил тему разговора.

— Этот Эллисон, о котором вы упомянули, вы докладывали о нем в одном из рапортов, но в части никто о нем даже не слышал.

Капитан Хилл как можно подробней начал свой рассказ, добавляя к нему некоторые наблюдения Каллагена.

— Говорите, золото? — Сайкс пристально смотрел на Хилла. — В этой пустыне есть золото?

— Время от времени здесь находят золото. Мне кажется, что больше ходит слухов, хотя кое-какие из них имеют под собой реальную почву. К примеру, один из них меня очень заинтриговал: рассказывают, будто под пустыней течет Золотая река.

— Под?

— В пустыне реки не длинные, майор. Они просачиваются в песок и порой исчезают. Возможно, просто испаряются, однако ходят слухи, будто глубоко в пещере под пустыней течет река и что ее песок смешан с золотом. А индейцы рассказывают всякие истории о реке Золотых Песков.

— Глупости! — безапелляционно заявил Сайкс.

Но даже говоря это, он задумался. Предположим… просто предположим, что это не слухи, а правда? Он находится в пустыне. В его распоряжении куча свободного времени, чтобы осмотреть местность, и все оправдания для этого. А если он что-нибудь вдруг найдет, то это будет принадлежать ему.

Он выбросил эту мысльиз головы и задумался о том, что ему предстоит сделать в ближайшем будущем. Утром он познакомится со списком имеющихся в наличии провизии, патронов и оружия. Ему нужно будет осмотреть лошадей и мулов, определиться, с чем придется тут работать.

Он принял душ, а потом, попивая виски и выкуривая сигару, уселся и продолжил разговор с капитаном Хиллом.

— Вы говорите о мохавах, — сказал Сайкс, — и часто вы их видите?

— Мы видим их лишь тогда, когда они сами этого хотят. — Хилл сделал паузу. — А вы должны понять, майор, что мохавы совсем другие индейцы. Они отличаются от племен, живущих на равнинах. Их даже нельзя сравнить с апачами, хотя иногда они с ними выступают вместе. Мохавы из семьи Йума, но они очень отличаются, поверьте.

Хилл сделал глоток виски. Ему приходится отсюда уезжать, но он слишком привязался к своим бойцам.

— Если им нужно переправиться через реку, они не вырезают челноков из бревен или каноэ из береста… Они плетут их из камыша, почти как древние египтяне или индейцы-анд до эпохи инков. Это высокие, симпатичные люди. Рождаемость у них, скорее всего, выше, чем у других племен. Они лишены горделивой осанки и достоинств, которыми наделены индейцы равнин, но зачастую их женщины очень даже миловидны. Их традиции также отличаются. Думаю, вы найдете их интересными.

Сайкс без особого восхищения слушал капитана.

— Я никогда не считал, что дикари могут стать предметом изучения. Мои обязанности здесь сводятся к тому, чтобы обеспечивать безопасность продвижения по дороге. И я буду заниматься только этим. При первой же стычке я их всех уничтожу.

Хилл задумчиво посмотрел на него.

— Жаль, что мне уже не увидеть этого, майор. Это стало бы великим достижением. Сколько человек вы привезли с собой?

— Шестьдесят шесть. Три взвода.

— Знаете, майор, здесь, по крайней мере, около трех тысяч мохавов, из них семьсот или восемьсот человек — воины. Их тактика очень разнообразна. Они прекрасно владеют огнестрельным оружием, но при обычных обстоятельствах они им не пользуются, предпочитая рукопашный бой. Им нравится сцепиться со своим врагом. Иногда в схватке с другими индейцами они хватают их, а потом кромсают на куски. Мохавы сильные люди. Они пользуются дубинками, ножами, луками и стрелами и чем-то вроде колотушки, которой бьют по лицу, а победителя в таком поединке называют апперкотом. Знаете, несколько дней назад, когда Каллаген возвращался с остатком патруля в лагерь, мохавы преследовали их на лошадях, но такое бывает редко. Индейцы предпочитают вести бои пешим порядком. Мне кажется, они насмехались над солдатами, хотели показать, как легко им это удается и с каким трудом приходится солдатам передвигаться на ногах.

— Тем не менее они ускакали прочь?

— В большей степени благодаря Каллагену, если верить словам Крокера и Дэлавера. Крокер не в восторге от Каллагена, однако утверждает, что тому удалось заманить индейцев, чтобы те подошли поближе, а потом продемонстрировал им такую стрельбу, какую Крокеру никогда в жизни не доводилось видеть. Индейцы не любят потерь, поэтому они отступили.

— Очень интересно. — Сайкс задумался. Он представлял себе ситуацию совсем по-иному. — Как вы думаете, если я заранее подготовлю сражение на определенном участке, каковы будут мои шансы на успех?

— Практически никаких. Перед тем как посылать большое количество людей на поле битвы, они должны быть уверены в своей победе. Однако в войне с индейцами мэрикопа и пайма они союзничали с племенами явапаис, юма и апачи и все-таки выставили на поле сражения около двухсот воинов.

Хилл снял с огня кофейник.

— Их стрелы не поражают цель на далеком расстоянии, и у них немного винтовок. Зачастую они пользуются своим излюбленным методом борьбы: группируются, хватают человека, бросают его через плечо, а подходящие сзади мохавы его убивают — втыкают в него ножи или до смерти забивают дубинками. Не подумайте, — предостерег он, — что такая тактика не идет в сравнение с ружьями белых людей. Они добиваются успеха потрясающей быстротой и могут наделать немало бед, когда их не ждешь.

Сайкс молчал. Может, он и был фанатиком, но ни в коем случае не глупцом. Он вдруг осознал, что мохавы — это что-то из области совсем ему неизвестного.

— Они живут вдоль реки?

— Я бы сказал, они расселились на шестьдесят или семьдесят миль к северу от Нидлс. Естественно, здесь не существует никаких четких границ, и любое такое утверждение может оказаться неверным. Они совсем мало охотятся, и по одной причине: в этих местах особо не на кого и охотиться. Большей частью занимаются земледелием на территории, затопленной Колорадо, как в свое время египтяне использовали землю, затопленную Нилом. Они выращивают маис, пшеницу, тыкву, кабачки, дыни и кое-что еще. Мескитовые бобы считаются у них очень важной и существенной пищей.

— Они передвигаются пешком?

— В основном, да. И они могут в случае необходимости бегать целый день, день за днем. Они появляются из пустыни, как призраки, и таким же образом внезапно исчезают. Вдруг Сайкс почувствовал, что больше не слушает Хилла, потому что его мысли снова были заняты рекой Золотых Песков. Существует ли такая река? Смог бы он ее отыскать? А если так, смог бы добыть там золото? Так, чтобы об этом никто не знал?

Глава 7

В пустыне Каллаген чувствовал себя как дома. Пустыню всегда связывали с легендами и тайнами. Затерянный мир, где находили, видели или предполагали открыть потерянные шахты и потерянные города. Но на широких просторах пустыни вряд ли могло произойти что-нибудь невероятное.

Пустыня консервирует. То, что другие земли разрушают, пустыня сохраняет. Она относится благосклонно к тому, что умерло, оставляет целиком, предохраняет от гниения и через века превращает в мумию или кристаллизует.

Если мертвое тело не повреждено, солнце, сухой воздух и песок удаляют из него влагу и сохраняют. Успех египтян в мумификации кроется скорее в сухом воздухе, нежели каком-то секрете самого процесса. Мы мало чего знали бы об истории древнего мира, если бы многие ее периоды не были связаны с засушливыми землями. Каллаген кое-что знал о пустынях Африки, Афганистана, Индии и Туркестана. Проехав много миль на лошади и верблюде, Каллаген был готов верить, что и у этой пустыни есть свои тайны.

Но он был достаточно умен, чтобы понимать, что человек не может дать какой-то исчерпывающий ответ на все вопросы. Знание истории древних народов лишь в небольшой степени может пролить свет на какие-то явления. Здесь, в пустыне, вероятно, существуют вещи, о которых человек до сих пор ничего не знает.

В салуне «Баффама» в Лос-Анджелесе один человек показывал ему золотые самородки, найденные в горах Сан-Габриэль, и золотую пыль, намытую в тех реках. Всего в миле от лагеря Кэйди он сам когда-то находил куски агата, а дальше к северу в каньонах — яшму и халцедон. Дважды ему показывали рубины, обнаруженные возле кратера в пустыне, но эти рубины потом оказались гранатами… красивыми камнями, но определенно не рубинами.

Находясь в дозоре, он несколько раз натыкался на следы индейцев, которые вели неизвестно куда. Во многих местах, где он побывал, частенько встречались индейские надписи — свидетельство того, что здесь побывал человек.

Копая траншею в пустыне, он обнаружил слой черной почвы, образовавшийся в результате гниения растительности; прежде, должно быть, пустыня была менее засушливой. С тем же самым ему доводилось встречаться и в Сахаре, а на скалистых стенах в Хоггаре он видел рисунки лошадей, запряженных в колесницы, жирафов, зебр и мелких диких животных… Должно быть, все эти существа обитали на этой земле, когда климат тут был не такой засушливый.

Капитан Хилл интересовался всем этим. Скоро придут его документы, и он уедет. Он думал о своем возвращении назад. Жизнь слишком часто вносит свои изменения в судьбу человека, и тогда приходится перестраиваться. Он знал, стоит отсюда уехать, вряд ли он сюда вернется. По правде говоря, не осмелится. Он видел слишком многих людей, которые поддались колдовству ночей, очарованию и загадочности пустыни. Пустыня может обернуться требовательной любовницей, которая забирает у мужчины все, ничего не предлагая взамен. Золото… и пустыня… Для многих мужественных мужчин они обернулись смертью.

Крокер подошел к Каллагену и сел рядом.

— Дьявольская жара, — заметил он. — Уже видел нового командира?

— Нет.

— Вспыльчивый. Резкий и раздражительный. Кажется, теперь у нас возникнут проблемы.

Каллаген был недоволен тем, что его мысли прервали, поэтому он не ответил. Кроме того, Крокер явно на что-то намекал. Какая разница, Каллагену это не интересно. Ему не нравился этот человек, и он ему не доверял.

— У этой пустыни, — продолжал Крокер, — есть свои секреты. Человек готов многое отдать, чтобы кое-какие из них разгадать… Ты никогда не думал об Эллисоне? Мне кажется, он был одержим какой-то идеей. Если бы нам с тобой стало известно, что у него на уме, мы бы могли стать обладателями кругленькой суммы. Если он не был гениальным солдатом, значит…

— Что навело тебя на эту мысль? — перебил его Каллаген.

— Да перестань ты! Как будто не знаешь, что в армии нет секретов. В любой сплетне всегда есть доля истины. Сомнения нет в том, что Эллисон был офицером, но вряд ли он прибыл сюда, чтобы заменить прежнего старого командира. Он понимал, пройдет пара месяцев, прежде чем кто-то догадается, кто он есть на самом деле, а тем временем он сможет вполне на законных основаниях продолжать патрулировать по пустыне в сопровождении солдат и выискивать то, что ему нужно. И не нужно беспокоиться об индейцах…

— Он совершил ошибку, не так ли? Приходит час, когда даже армия не может защитить человека.

— Ты веришь этому? Считаешь, что человеку суждено умереть в определенное время и в определенном месте?

Каллаген пожал плечами.

— Нет, не считаю. Просто к слову пришлось. Обычно человек умирает, когда перестает быть осторожным, Крокер.

Крокер засмеялся, хотя не видел в этом ничего смешного.

— Как хочешь. Единственная проблема состоит в том, что, думаю, ты в курсе, чего хотел лейтенант. Если ты хочешь того же самого, я постоянно буду у тебя на хвосте.

— Единственное, чего я хочу, это получить свои документы и с первым же обозом или товарным поездом уехать в Лос-Анджелес.

Крокер уставился на него, не веря своим ушам, потом фыркнул и пошел прочь.

Каллагена раздражали загадки. Всегда можно найти ответ на вопрос, если четко излагать свои мысли. Сложность состоит в том, что когда приходится иметь дело с целым рядом незначительных данных, на них трудно опираться и делать какие-то выводы, тем более что все они — лишь предположения. У него есть карта, конечно… правильнее сказать, была. Он отправил ее по адресу вместе с другими вещами Эллисона. А то, что у него осталась копия, никого не касается.

Жизнь в лагере продолжала идти своим чередом. Каллаген с нетерпением ожидал увольнения. Он редко встречался с Сайксом. Майор Сайкс изучал рапорты, но в них не находил ничего, что могло бы его заинтересовать.

Ему не попадался отчет о крупном нападении индейцев. В отчетах говорилось о продолжающейся тревоге, молниеносных атаках, конокрадстве и выстрелах из укрытия, но нигде не упоминалось ни единой попытки индейцев завязать настоящее сражение. Записи только высветили еще одну проблему в выполнении воинских обязанностей: на военных позициях в пустыне хромала дисциплина, и нередким явлением стало дезертирство.

Жаркая летом, холодная и ветреная зимой, пустыня ничем не могла соблазнить солдата. Ближе Сан-Бернардино и Лос-Анджелеса здесь не было других городов, куда бы солдат мог пойти в увольнение, но чтобы добраться до них, нужно было потратить на дорогу довольно продолжительное время.

Он заметил про себя, что отчеты капитана Хилла написаны лаконично и по существу, но в них были заметки, касающиеся тактики, веры индейцев, источников питания, методов рыбной ловли и всякой другой всячины. Несмотря на свои принципы, Сайкс находил все это интересным. Капитан Хилл определенно был наблюдательным человеком. Хотя он никогда не служил под командованием генерала Кука, он понимал, что эту черту характера генерал хотел бы видеть у всех своих офицеров. Генерал считал, что врага нужно понять. Сайкс не был уверен, что полностью согласен с такой позицией, но кое-что может оказаться весьма полезным, когда он решит перекрыть источники добывания пищи и, таким образом, прибрать индейцев к рукам.

Сайкс изучал отчет Каллагена с особым интересом. То, что этот человек был офицером, не вызывало никакого сомнения. Краткий и по делу, это был дотошно, мастерски составленный рапорт. Тактика, которой пользуются мохавы, условия образования водных скважин, вид местности, по которой они шли, смерть лейтенанта Эллисона — все это изложено четко, без лишних слов.

Последнее наверняка станет его головной болью. Следует выяснить, кто был этот Эллисон, как он попал сюда, как его убили, каким образом ему поручили командовать патрулем.

Он вытащил из папки приказы, которыми Эллисон подтверждал свое прибытие в лагерь. Все было в порядке. У Хилла действительно не появилось никаких причин подозревать человека: он был тем, за кого себя выдавал.

Прилагалась краткая военная характеристика Эллисона. Выпускник военной академии в Виргинии — ну, это можно легко проверить. Он служил на двух восточных пунктах, отдаленных от границы; возможно, не удастся никого разыскать, кто мог там служить в то же самое время, что указывал Эллисон в своей биографии.

И Хилл, и Каллаген подтвердили, что этот человек — солдат, значит, он, должно быть, недавно оставил службу… или он бывший конфедерат. Бунтовщик:… это вполне возможно.

Ясно одно: что бы этот человек ни собирался сделать, он должен был действовать быстро, поскольку такой обман нетрудно разоблачить. Тем более все знали, что Сайкс собирается принять командование.

Сайкс почувствовал, как неприятный холодок пробежал по его спине. Он осторожно положил рапорты и начал рыться в своих карманах, доставая оттуда сигару и спички.

Почему этот человек приехал сюда как раз в то время, когда Сайкс собирался заменить старого командира? Существует ли вероятность, пусть даже самая незначительная, что Эллисон был когда-то с ним знаком? Человек, который надеялся, что Сайкс позволит ему остаться?..

Сайкс откинулся на спинку стула. Кому могла прийти в голову такая мысль? Кто мог себе вообразить… Он должен тщательно обдумать все. Хотя в армии случаются ошибки, они, как правило, не проходят бесследно, и расплачиваться за них приходится довольно долго.

Среди своих знакомых офицеров он не мог вспомнить ни одного, кто бы отважился на такое дело. Во время службы у него появилось несколько друзей, но изо всех сил стараясь сорвать как можно больше наград, Сайкс поддерживал отношения лишь с теми, кто мог бы ему пригодиться. Но вряд ли найдется какой-нибудь самонадеянный человек, который попытается использовать его дружбу в личных целях. Объяснение кроется где-то в другом месте.

Он вышел за дверь своей хижины.

— Каллаген? Можно мне поговорить с вами? Каллаген остановился и отдал честь. Сайкс продолжал:

— Для меня это сюрприз, сержант. Я не ожидал снова с вами встретиться.

— Да, сэр.

— Каллаген, мне придется кое-что выяснить по делу лейтенанта Эллисона. Я прочел ваш рапорт. Вы хотите что-нибудь к нему добавить?

— Нет, сэр.

— Эллисон наводил справки об этой местности? Я имею в виду, он интересовался особенно какими-нибудь местами? Не давал ли он вам каким-то образом понять, что послужило причиной этого маскарада?

— Никак нет, сэр. Я ничего подобного не припоминаю.

Сайкс играл своей ручкой.

— Вы должны знать, что это был вовсе не его каприз, а хорошо спланированный шаг. У вас нет какого-нибудь ключа к этой разгадке?

— Существует одна деталь, сэр. От людей, которые прибыли сюда вместе с ним, я узнал, что в Лос-Анджелесе он получал приказы от гражданского лица. Вероятно, этому человеку было велено передать документы лейтенанту. Во всяком случае, человек, выдавший мне эту информацию, утверждает, что, перед тем как сесть в поезд, Эллисон получил конверт, тот самый конверт, который по приезде он вручил капитану Хиллу.

Сайкс понял, что одному тут никак не справиться. Несмотря на тот факт, что ему не нравился Каллаген, этот человек был умен и у него могли возникнуть какие-то идеи, но дальнейшие расспросы так и не внесли никакой ясности.

После того как Каллаген удалился, Сайкс вытащил карту пустыни Мохава и начал изучать маршрут, по которому следовал Эллисон. Этот путь не говорил ему ровным счетом ничего, кроме того, что он уже знал: лейтенант зашел далеко на север, намного дальше, чем предполагалось, и, видимо, не нашел того, что искал.

Он взглянул на увольнительные документы Каллагена, а потом сложил их в папку: это может подождать. Срок службы истек, но у Сайкса не было желания отделываться от этого человека… Во всяком случае — не сейчас.

Каллаген наблюдал, как солдаты приводят в порядок территорию лагеря, а потом отправился в загон. Капитан Мэрриот осматривал лошадей. Он указал рукой на животных.

— Неплохое стадо. Я слышал, некоторых украли?

— Да, сэр. Мохавы едят их… или продают. Насколько мне известно, здесь всегда существует проблема конокрадства. Пег-Лэг Смит и Джим Бекворс раньше ездили с индейцами в Калифорнию, воровали там лошадей, а потом продавали их или обменивали.

Мэрриот был стройным, привлекательным мужчиной примерно сорока пяти лет от роду. Люди подобного склада производят впечатление толкового солдата и джентльмена.

— Я понимаю, что вы должны уволиться, сержант, — говорил он теперь. — Нам жаль вас терять. Здесь редко встретишь опытного человека, а я наслышан, вы знаете пустыню.

Каллаген смотрел на запад. Вдали показалась черная точка: она двигалась. Разговаривая с Мэрриотом, он не сводил глаз с этого далекого объекта, который быстро приближался, и вскоре Каллаген увидел, что это была открытая платформа.

Оба мужчины направились к тому месту, где платформа должна была остановиться.

В ней было пять пассажиров, среди них — две женщины. Двое мужчин спрыгнули с платформы. Один из них был дородный мужчина, с бочкообразной грудью, толстой шеей и резкими манерами. Он бросил взгляд на Мэрриота, потом на Каллагена и пошел в тень, где висел черпак и бочонок с водой.

Другой мужчина был стройный, несколько долговязый человек с острыми чертами лица, черными волосами и темными глазами. Он быстро осмотрелся вокруг, будто старался ничего не пропустить.

Неожиданно раздался радостный крик:

— Морти!

Каллаген резко обернулся. Это была Мелинда Колтон.

Глава 8

— Господи, Морти!

Она сияла от возбуждения.

— Морти! Я понятия не имела… — Она быстро повернулась. — Тетя Мэджи! Взгляните, это Морти Каллаген!

Мэдж Мак-Дональд протянула руку.

— Как дела, сержант? Вот это сюрприз! Мы знали, что майор Сайкс находится здесь, но представления не имели, что и вы тоже тут. Ох! — воскликнула она. — Я совсем забыла! Майор Сайкс! Так вы опять попали с ним в одну часть?

Каллаген перевел взгляд на казармы. Он пожал плечами и начал рассказывать о своем увольнении и о том, что в действительности срок его службы уже истек.

— И что вы собираетесь делать? Вы ведь не вернетесь снова в армию?

— Я еще не решил, Мелинда. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — У меня ничего нет, ты знаешь. Мне придется все начинать заново.

Она подняла подбородок.

— Почему бы и нет? Запад полон людьми, которые как раз это и делают, многие из них не так опытны, как ты. Дядя Джон в Неваде купил землю и построил дом. Он собирается заняться выращиванием овец. Когда ты дождешься увольнения, обязательно приезжай к нам туда.

— Я могу…

Неожиданно рядом появился майор Сайкс.

— Сержант, полагаю, вас ждут свои дела?

— Да, сэр. Конечно!

Каллаген сделал поворот кругом и пошел прочь. Он чувствовал раздражение. Но не от Сайкса, тот был вправе говорить с ним в подобном тоне. Он злился на свою судьбу: и надо же было Мелинде появиться здесь прямо сейчас. И она едет в Неваду!

Большую часть своей жизни Мелинда прожила с дядей Джоном Мак-Дональдом, который всегда искал свою судьбу за горизонтом. Он был одним из многих, но более удачливым, чем большинство, потому что женился на тете Мэдж, а она с радостью была готова вместе с ним достигать любые горизонты.

На Западе есть пословица — счастье сопутствует смелым: переплывать реку верхом на лошади против течения — это работа не для новичков. С тетей Мэдж можно было переплывать любую реку. Она с неистребимым желанием готова была преодолевать горы, если ее муж считал, что так нужно, и обладала к тому же безграничным терпением. Она также не была лишена красоты.

Отец Мелинды был дипломатом. Ему часто приходилось останавливаться в не слишком комфортабельных местах, и он понимал, что дочь без матери может стать для него проблемой. Вот почему большую часть времени она проводила с Мак-Дональдами, и их философия жизни в некоторой степени повлияла на девушку.

Солнце садилось. Платформа, на которой они приехали, останется в лагере Кэйди до утра, а потом отправится до следующей станции. Эта поездка была явно не для слабой половины. Джон Мак-Дональд закалился и привык к Западу и его образу жизни, но порой забывал, что путешествие вдоль границы — не простое занятие для женщин, тем более хорошо воспитанных.

Каллаген выругался про себя. Если бы он был сейчас полностью свободен, то уехал бы вместе с ними. Путь в Лас-Вегас, ближайшее поселение, был длинным и трудным, к тому же не застрахованным от нападения индейцев. И даже в самом Лас-Вегасе не все было спокойно.

Это место оставалось необитаемым с тех пор, как мормоны ушли оттуда, а позже владелец ранчо по имени Гэсс приобрел право на воду и въехал в город. Во время войны там размещались солдаты, и место было известно как форт Беккер. В настоящее время там осталось немного солдат: в лучшем случае, не больше двадцати — тридцати человек.

Решится ли он уехать без документов об увольнении? Несмотря на то, что его срок уже вышел, его могут на законных основаниях считать дезертиром, если он уедет без них или без официального разрешения. Он нисколько не сомневался, что, случись это, майор Сайкс предпримет быстрые и решительные меры по дисциплинарному взысканию.

Он чистил свое ружье, когда услышал звук шагов. Перед ним остановился человек и смахнул пыль с сапог. Он заглянул в резкое, угловатое лицо.

— Вы Каллаген?

— Да.

— Полагаю, вы были с лейтенантом Эллисоном, когда он умирал?

— Да.

— Он говорил что-нибудь перед смертью? Делал заявления?

Морти Каллаген погладил ствол винтовки, посмотрел в него при тусклом свете и ответил:

— Я обо всем написал в своем отчете и передал его командиру. Обратитесь к нему: он вправе, если сочтет нужным, давать информацию подобного рода.

Незнакомцу явно не понравился ответ Каллагена. Он держал в руке слиток золота. Каллаген собрал свои вещи и поднялся.

— Эта информация может оказаться весьма полезной для меня, — сказал незнакомец. Он подбросил вверх слиток и поймал его. — Вот в этом заложено его личное имущество.

Каллаген остался непроницаемым при виде «монеты», а незнакомец вызывал в нем лишь чувство презрения — он начинал его ненавидеть: неужели этот человек настолько глуп, что может подумать, будто этим ему удастся подкупить Каллагена?

— Личное имущество Эллисона недавно отправлено его ближайшим родственникам, как обычно делается в подобных случаях. Кроме того, Эллисон не был армейским офицером, он являлся самозванцем.

Каллаген собрался было уходить, но незнакомец схватил его за руку.

Тот быстро повернулся.

— Убери свою руку, — пригрозил он, — или я ее сломаю.

Незнакомец отдернул руку, его лицо ожесточилось. Неожиданно в его руке появился револьвер.

— Попробуй только, — процедил он, — и я тебя убью!

Каллаген улыбнулся.

— Мой тебе совет: убирайся из лагеря, да поскорее, и держись от него подальше. Что касается того, что ты меня убьешь… если только попробуешь, я сниму с тебя штаны и отшлепаю на глазах у всех. Ты не тот тип, который может убить человека, глядя ему прямо в глаза.

Незнакомец выпрямился.

— Я — Керт Уайли! — выпалил он свое имя.

Каллаген прищурился.

— Слыхал о тебе, — ровным голосом произнес он. — Кто-то рассказывал, что ты пристрелил пару пьяниц.

Реакция Уайли была такой, словно бы его сразила молния. Он опустил руку, и Каллаген ударил в нее кулаком правой руки. Удар был коротким, резким и тяжелым.

Уайли подскочил вверх и упал на землю, ударившись ключицей. Его оружие отлетело в сторону метров на десять.

Голос Сайкса звучал холодно и твердо по мере приближения к ним.

— Каллаген, черт побери, что здесь происходит?

Он резко остановился, когда увидел лежащего на земле Уайли. Было уже совсем темно, но Сайкс все же заметил на земле револьвер.

Каллаген стоял по стойке «смирно».

— Сэр, этот человек пошатывается на ногах, кажется, ему плохо.

— Я вижу.

Сайкс остановился, поднял оружие и с отвращением посмотрел на него.

— У вас своеобразные друзья, Каллаген.

— Он мне не друг, сэр. — В его голосе появились предупреждающие нотки. — Он заявляет, что был другом Эллисона.

Уайли попытался подняться, тряся головой, чтобы прийти в себя. Он упал, потом встал и стряхнул с себя пыль.

Сайкс сказал ему:

— Утром отправляется платформа, уезжайте на ней. А пока побудете под стражей в казарме. Для вашей же безопасности.

— Вы не можете указывать мне. Я не служу в вашей проклятой армии!

— Бьюмис! — Голос Сайкса нарушил тишину. — Ты сегодня на дежурстве. Вокруг индейцы. Если увидишь кого-нибудь на территории лагеря, стреляй. Понял?

Бьюмис был доволен.

— Да, сэр, понял. Мне провести этого человека в казармы?

— Будь любезен.

Когда они ушли, Сайкс сделал шаг к Каллагену.

— Сержант, поедемте со мной. Я хочу знать, что здесь произошло.

В казарме Каллаген, ничего не скрывая, рассказал, как было дело. Ему не нравился Сайкс, но это касалось армии, считалось армейским долгом, а все, что здесь происходило, могло привести к серьезным проблемам.

— А Эллисон говорил что-нибудь перед смертью?

— Нет, сэр. Только то, что сожалеет, что не последовал совету Дэлавера.

— Что вам известно об этом человеке, об Уайли?

Каллаген некоторое время не решался отвечать.

— На самом деле, не так уж и много. Мне кажется, он игрок, сэр, но я не могу этого утверждать с полной уверенностью. Говорили, будто он общался с подозрительной компанией и убил трех или четырех человек на дуэли. Мне кажется, он чересчур кичится этим достоинством, сэр.

— Понятно. — Сайкс резко посмотрел на него. — А вы сказали, что он упал?

— Плохое освещение, сэр. Он вроде как собирался вытащить револьвер, но, кажется, споткнулся обо что-то в темноте. Потом я понял, что он лежал на земле.

— На этом, пожалуй, все, Каллаген.

Каллаген повернулся, чтобы идти, потом спросил:

— Сэр?

— Да?

— По описанию этот Керт Уайли очень похож на человека, который вручал Эллисону документы. Люди, прибывшие сюда вместе с лейтенантом, могли бы сказать наверняка.

Мерсер охранял загон. Каллаген окликнул его, а когда тот отозвался, подошел к нему.

— Ты присутствовал, когда прибыла открытая повозка? С нее сошел мужчина? Темноволосый с переломанным носом?

— Да, сэр. Как раз этот человек, сержант, и передал документы лейтенанту Эллисону.

— Спасибо, Мерсер.

На рассвете Каллаген почувствовал, что кто-то трогает его за плечо.

— Сержант? Я полковник Вильяме. Лейтенант Спраг патрулирует пустыню и хочет, чтобы вы поехали с ним.

Каллаген надел темную одежду, прихватил снаряжение и поспешил в загон, где уже стояла его оседланная лошадь. Каллаген проверил винтовку. В темноте мужчины садились на лошадей. Вдруг он почувствовал, что кто-то стоит рядом. Это был Дэлавер, Джейсон Следопыт.

— Мы снова идем в пустыню, — возвестил он. — Говорят, мы должны показать им местность, ты и я.

Патруль из двенадцати человек, лейтенанта Спрага, полковника Вильямса, Дэлавера и Каллагена. Спраг прибыл в лагерь в составе отделения Сайкса. Это был плотный, крепкий человек с бородой, лет сорока. Все выстроились в колонну по двое, Каллаген ехал рядом со Спрагом.

— Нам нужно разведать десятикилометровый путь в сторону Вегас-Спрингс, — сказал Спраг. — Потом мы повернем на юго-восток и выйдем к правительственной дороге со стороны пустыни Мохава.

Наступил день, было жарко и тихо. Тени ложились у входа в каньон, прячась за солнце, которое теперь поднялось выше.

Они не видели никаких следов. Казалось, что уже несколько дней по дороге никто не передвигался. Мохавы вообще никогда не пользуются дорогой, да и другие индейцы стараются этого избегать. Они прочесали местность справа и слева, в надежде обнаружить следы, но ничего не нашли. Каллаген не ожидал, что у них это получится.

— Мы не ищем индейцев, — сказал Спраг. — Я хочу начать обучение своих людей работе в пустыне и научиться самому узнавать расположение местности.

По тропе новички добрались до останков нескольких сожженных вагонов.

— Это произошло несколько лет назад, — объяснил Каллаген. — Индейцы напали из засады на состав груженых вагонов. Фрахтовщики были смелые ребята, они вступили в бой. Индейцы увели нескольких лошадей и скрылись в скалах.

— Потери?

— Трое раненых, полдюжины вагонов разграблено и сожжено и потеряно примерно двадцать лошадей. Неизвестно, были ли тогда потери у мохавов или нет.

— Индейцы нападут на нас теперь?

— Нет. По крайней мере, до тех пор, пока их не соберется пять или шесть сотен, но в пустыне вряд ли отыщется столько. Они будут наблюдать за нами, а когда мы разобьем лагерь, угонят лошадей, если удастся. А так мы вряд ли их увидим.

Они остановились, чтобы дать немного отдохнуть лошадям. Каллаген спрыгнул с лошади, Дэлавер подошел к нему.

— Мне кажется, индейцы где-то близко, — сказал он. — Похоже, они хотят захватить платформу.

Каллаген кивнул в сторону Спрага.

— Он уже распорядился, и его команды вполне ясны.

Через полчаса после того, как они повернули на юго-восток, стали заметны следы индейцев, четырех воинов, быстро передвигающихся в прямо противоположном направлении. Спраг кое-как разбирался в следах, внимательно изучая их. Взглянув на северо-восток, он решил продолжать путь. Прошли еще шесть миль, а когда искали место для стоянки, наткнулись на следы еще шести воинов, все они вели в одну сторону.

Спраг сидел на песке и жевал соломинку. Щурясь, он смотрел против солнца туда же, на северо-восток, в ту сторону, куда они двигались.

— Когда оставлены эти следы?

— Два или три часа назад.

— А до дороги… сколько им осталось?

— Сейчас они будут там, где-то вдоль нее. По меньшей мере, десять человек.

Спраг вытащил карту и начал ее скрупулезно изучать.

— Платформу будут охранять… хотя бы на каком-то участке дороги, — сказал он.

Каллаген ждал. Спраг был хорошим человеком, но упрямым. Он знал свои обязанности, но, если того требовали обстоятельства, мог отойти от своих принципов. Каллаген прикинул в уме, сколько воды осталось во фляге.

В пустыне вода делает человека уязвимым, мохавы знают об этом. Шестнадцать человек и их лошади требуют много воды, поэтому первый шаг индейцев — отрезать врагу путь к воде.

Отряд Спрага был вооружен семизарядными карабинами марки «Спенсер» калибра 56-50. У каждого также имелась патронная сумка «Блэксли», представлявшая собой деревянный ящик, обтянутый кожей. В ней помещалось десять магазинов с патронами — в таком виде их вставляют в щель на прикладе.

В дополнение к этому каждый носил на правом плече шестизарядный кольт 44-го калибра. Сабли и оружие, которые использовались в войне между Штатами и европейскими отрядами кавалерии, не были пригодны в сражениях с американскими индейцами, поэтому их оставляли в казармах. Тяжелое, грохочущее оружие оказывалось абсолютно бесполезным против индейских стрел.

Каллаген носил свое ружье, как того требовала инструкция, но, вопреки правилам, он прятал за поясом под рубашкой шестизарядник и, в случае необходимости, легко мог его достать и пустить в ход. Поскольку он входил в состав другого отряда, он также имел при себе шестнадцатизарядную винтовку «Генри» 44-го калибра. Она стреляла двухсотшестнадцатиграновой пулей с пороховым зарядом в двадцать пять гран в гильзе.

В пустыне стояла невыносимая жара, и в этой широкой дали, не считая тонкой колонны, ничего не двигалось, только канюки лениво парили высоко в воздухе, описывая круги.

Вскоре после полудня Спраг остановил патруль, решив сделать короткую передышку у входа в каньон. Люди разбрелись в тени вдоль стены каньона. Двое остались с лошадьми.

Спраг достал окурок сигары, прищурился.

— Ни черта не разглядеть, — процедил он, поднося спичку к сигаре. — Все кажется искаженным. У вас большой опыт в пустыне, Каллаген?

— Да, сэр, приличный.

— И везде одно и то же?

— Нет, сэр. Впереди — большие дюны и множество шлаковых конусов… результат вулканических преобразований.

Спраг посмотрел на него.

— Я слышал, вы были офицером?

— Не в этой армии, сэр.

Спраг пожал плечами.

— В предыдущем отряде мой сержант в прошлом был полковником армии конфедератов. Вы участвовали во многих сражениях? Я имею в виду, помимо здешних?

— Да, сэр. Четырнадцать или пятнадцать лет. — Он сделал паузу. — Я покончил с армией и покидаю службу. Мои документы должны прийти со дня на день.

Спраг стряхнул пепел с сигары.

— Обдумайте все как следует.

— Восемнадцать долларов в месяц? Нет, сэр. Я лучше буду провожать платформы или работать в шахте. Здесь не очень-то много возможностей чего-то достичь, а человек все-таки стареет.

— Вы правы. Тем более офицеров сейчас хватает, война об этом позаботилась.

Он окинул взглядом пустыню.

— Таинственное место, сержант.

— Это южная часть пустыни, — ответил Каллаген. — Существует легенда, что в пустыне Колорадо затерялся корабль, груженный жемчугом. Большая часть пустыни расположена ниже уровня моря, и можно легко увидеть старую линию берега. Легенда повествует о том, что испанский корабль вошел в эту зону, когда она была затоплена, но выход в море был закрыт в результате сильного приливного течения в заливе Калифорнии, и команда не смогла оттуда выбраться. Другая легенда гласит о том, что та самая территория изначально была родиной ацтеков и что они мигрировали в Мексику.

— Считаете, в этом есть доля истины?

— Все это — слухи. Но в старых испанских документах все-таки встречаются странные факты. Так или иначе, но испанцы пришли первыми и оказались свидетелями того, что накопило время, и, конечно, индейцам тоже было что рассказать.

— В реляциях, написанных отцом Сэретом Сальмероном, рассказывается о группе испанских солдат, прибывших в пустынное местечко на берегу залива Калифорнии, которые обнаружили там азиатов. Они соорудили навесы на берегу возле своих кораблей и торговали с индейцами. Это происходило примерно в 1538 году. Они утверждали, что на протяжении многих лет занимаются торговлей в этом районе.

Лейтенант Спраг поднялся, Каллаген последовал его примеру и продолжал:

— Пустыни порождают тайны, в особенности места, подобные этому, где не везде пустыня.

— Вы так думаете?

— Копните землю, капитан, здесь чуть ли не повсюду наткнетесь на слой черной почвы — это разложившаяся растительность. Когда-то здесь была замечательная зеленая земля с рощами, возможно, даже лесами. Наши знания, как айсберг: нам известно очень мало, а то огромное, что нам еще предстоит познавать, останется до поры до времени сокрытым от нас.

Он помолчал.

— Хорошо, — сказал Спраг. — А теперь поднимайте людей, сержант.

Они не видели индейцев; не было по-прежнему нигде никакого движения, только ощущалось дыхание жары. Они продолжали путь, свернув далеко от дороги в Вегас-Спрингс. И снова заметили следы… четырех индейцев, эти держали путь на северо-запад.

— Что ты скажешь обо всем этом? — поинтересовался Спраг у Дэлавера.

— Им известно, что идет открытая платформа. Они будут атаковать.

Лейтенант Спраг резко натянул поводья, поднял руку и подал знак остановиться.

— Ты так думаешь?

— Многие индейцы добираются на запад с севера, — объяснил Дэлавер, — мы обнаружили следы четырнадцати или пятнадцати… Возможно, вдвое больше индейцев направляется туда отовсюду. Думаю, они не едут просто так.

— Каллаген, каково ваше мнение?

— Мне придется согласиться с этим, сэр. Что бы ни делал индеец, у него всегда есть на то причины. Мы обнаружили следы трех групп индейцев, все они вели на северо-запад. Единственное, что находится в том направлении, это дорога из Вегас-Спрингс в Лас-Вегас.

Лейтенант без всякого удовольствия обдумывал ситуацию. Намерения его были ясны: он должен был прочесать пустыню, ознакомиться с местностью, продемонстрировать мохавам силу и выяснить, происходит ли что-нибудь в округе. В то же самое время их основная миссия состояла в том, чтобы защищать путешественников на правительственной дороге, будь то путь в форт Мохава, Колорадо или Вегас-Спрингс.

Они заметили группу, питая надежду, что это были именно те четырнадцать или пятнадцать индейцев. По всей видимости, их было не больше. Но не нужно принимать во внимание их численность, поскольку на повозке может оказаться не более трех-четырех мужчин и, вероятно, несколько женщин. А если Дэлавер и сержант Каллаген правы, то другие индейцы, должно быть, тоже направляются туда, к открытой платформе.

Спраг прикинул время, когда платформа должна подойти к тому месту, откуда индейцы, судя по линии продвижения, могли предпринять атаку.

Он не стремился к битве, но в случае необходимости готов был встретиться с врагом лицом к лицу. Спраг был солдатом, который старался выполнить порученное ему задание; но он был бы доволен, если бы ему удалось продемонстрировать свою силу где-то на стороне и, таким образом, избежать сражения или по крайней мере предотвратить нападение на платформу.

— Как вы полагаете, в каком месте они попытаются атаковать? — спросил он.

Каллаген взглянул на Дэлавера.

— Биттер-Спрингс?

— Думаю, Биттер-Спрингс. Платформа остановится, чтобы набрать воды. Там не очень хорошая вода, но все же вода, а лошади нуждаются в ней.

— Это далеко отсюда?

— Миль двадцать — двадцать пять.

Немного отдохнув, колонна повернула на север. Мохава — высокая пустыня. Она поднимается над уровнем моря от двух до пяти тысяч футов, за исключением пятисот пятидесяти квадратных миль, занятых долиной Смерти, что лежит ниже уровня моря на двести восемьдесят два фута.

Летом температура воздуха может превышать сто тридцать четыре градуса ^[6], а в ложбинах или на дне заливов и каньонов может подняться еще на пятьдесят.

Другое дело зима. Днем и ночью тут дует ветер, резкий, холодный, даже со снегопадами. Снег не задерживается надолго, но зима в Мохаве может стать жестоким наказанием.

Растительность разбросана по всей территории, и она довольно разнообразная. Наиболее часто здесь встречаются дерево джошуа, гризвуд и всевозможные разновидности кактусов. Все виды жизни выработали свой собственный способ выживания, и некоторые из них просто чрезвычайно любопытны. Гризвуд выделяет яд и тем самым поражает корни любого другого растения, если оно осмеливается посягнуть на его территорию. Взглянув на пустыню сверху в тех местах, где растет гризвуд, поймешь, что она будет походить на сад, поскольку между отдельными деревьями остается пространство правильной формы.

В ледниковый период пустыня Мохава была землей частых дождей, и здесь протекало много рек. В древних отложениях находили кости гигантского наземного ленивца, мамонта, трехпалой лошади и верблюда. Даже тогда по пустыне бродили люди, люди каменного века, не знавшие лука и стрел, которые охотились с дубинками, копьями и гарпунами.

В целом пустыня представляет собой ровную, горизонтальную поверхность, разорванную небольшими кряжами голых зубчатых скал или случайными обнажениями пород. Повсюду видны следы вулканических извержений. В одном месте сосредоточены десятка два шлаковых конусов и обширные потоки лавы — серьезное препятствие, где не пригоден ни один способ передвижения, разве что пеший. Мохавам знакомы все эти места, и они преодолевают их быстро и легко.

То и дело попадаются солончаки, пересохшие озера. Дно каждого из них покрыто белой коркой из соли и щелочи; мертвые озера мерцают под солнцем, а после дождя нередко наполняются водой. Тепловые волны искажают очертания предметов, поэтому здесь часты миражи, в особенности над этими озерами.

И световые лучи становятся иногда причиной таинственных искажений в атмосфере. Они действуют по принципу линз в телескопе, отчего далекие горы оказываются совсем рядом, а расположенные на расстоянии бассейны превращаются в восхитительные оазисы; но стоит к ним подойти ближе, как они исчезают. Миражи возникают и из-за изменений плотности воздуха.

Всю дорогу мысли Каллагена были заняты пустыней. Жара заставила его склонить голову. По лицу струился пот, он жег глаза и оставлял солоноватый привкус на губах. Лошади тащились вперед, раскачивая головами: их энергия тоже угасла от жары и бесконечного пути.

Где-то впереди плясали таинственные вихри из пыли над солончаками, поверхность их сверкала так ослепительно, что горячий воздух, уступая место более холодному, быстро поднимался вверх, всасывая пыль и образуя эти кружащиеся вихри, исполняющие свой вечный танец по всей пустыне. Некоторые из них были маленькие, напоминающие фонтанчики, другие устремлялись в раскаленный воздух на несколько метров от земли.

Каллаген заставлял себя быть осторожным. Жара и длинный путь туманили его рассудок; солдаты едва держались в седлах. Где-то впереди были индейцы. Теперь их могло быть и двадцать, и сорок, и шестьдесят, а может быть, и больше, хотя они редко собирались большими группами из-за трудностей добывания еды и воды.

Пустыня стала уже своего рода историей для Каллагена. Он объездил Сахару, когда воевал против туарегов, в Афганистане служил с Достом Мохаммедом. Он испытал на себе еежестокую жару и ветры, а они закалили его и подготовили к сражениям. Люди в пустыне всегда бойцы, потому что им приходится бороться за выживание.

Американские индейцы всегда были мужественными борцами, но теперь они столкнулись с другим врагом: сильным, ищущим первопроходцем, лучше вооруженным, получающим лучшее питание и не желающим сдаваться или отступать. Индейцы могли уничтожить их, но те продолжали приходить и приходить в пустыню.

Пионер пришел не для того, чтобы совершать налеты: его цель — остаться тут. И он селился вдоль реки, строил дома, возделывал землю. Он обосновался у водных источников, и Для индейцев это явилось чем-то новым, чего они не понимали и не могли принять. Белых людей было убито куда больше, нежели индейцев, но они по-прежнему продолжали приходить.

Индейский способ сражения состоял в том, чтобы собраться вместе, внезапно напасть, ограбить и исчезнуть, вернуться к своему народу со своими потерями или ранеными. Индейских битв было много, но войн — совсем мало.

Отряд очутился у затененного местечка. Спраг поднял руку, и колонна остановилась, с облегчением располагаясь в тонкой линии тени вдоль стены, образованной лавой, что находилась справа от них.

Дэлавер оставил свою лошадь и вскарабкался вверх по стене. Он внимательно огляделся вокруг. И куда бы ни смотрел, везде было пусто и тихо, но Дэлавер не доверял этой тишине. Он никогда не доверял обманчивым внешним приметам — поэтому, может быть, и оставался живым.

Каллаген расположился рядом со Спрагом, когда вернулся Дэлавер.

— Я ничего не увидел, но они не могли уйти далеко. Мы должны быть очень осторожны.

Спраг прополоскал рот водой, на мгновение задержал ее, потом глотнул. Ему ужасно хотелось еще попить, но он подавил в себе это желание и завинтил флягу, уселся на груду застывшей лавы и удивился, ощутив ее прохладу.

— Насколько далеко, как вы думаете? — спросил он у Каллагена.

Тот пожал плечами.

— Мы хорошо продвигаемся. Возможно, они в пяти или семи милях.

Мужчины растянулись на прохладном песке. Четверо стояли в карауле, Спраг был умен: его люди дежурили только по полчаса, потом их сменяли четверо других.

После привала все пойдут пешком. Лошади им могут понадобиться спустя какое-то время.

Спраг закрыл глаза, чувствуя, как опустились тяжелые веки. Что за страна для службы! Почему бы ему было не приземлиться в одном из «тепленьких местечек» Виргинии или Мэриленда? Хотя он и задавал себе этот вопрос, он знал, что не хочет этого. Ему больше по душе линия фронта. Он любил игру, жаждал боевых действий.

Ему казалось, он знает, что чувствуют мохавы. Вряд ли кто-нибудь из них думает, что сражается за свою землю. Они воюют ради славы, ради добычи, в этом их сущность. Ну что же, их цели весьма схожи. Много лет назад, когда в историю была вовлечена девушка, он всеми силами искал способ, чтобы стать военным, но так и не нашел его, а сейчас он рад тому, что случилось.

Он поднялся, потянулся, пытаясь размять спину, потом протер ленту на шляпе и прищурился. Они должны быть где-то здесь, прямо за поднимающимися горячими волнами.

Он настраивался на дорогу. Здесь твердый песок, а потому идти будет легче.

Он думал о людях, которые следовали за ним. Пятеро были ветеранами войны между Штатами, четверо сражались в разных отрядах против индейцев. Среди них были и новобранцы, молодые ребята, которым еще были велики даже солдатские ремни. Если они останутся в живых, то вернутся домой.

За исключением Дэлавера. Ему некуда возвращаться. Его народ разбрелся по всей территории Штатов и смешался с другими племенами, многие из них потеряли себя.

Час они шли, а потом Спраг остановил отряд.

— Каллаген, садитесь верхом и осмотрите ту дорогу. Но будьте осторожны.

Ему не было надобности об этом напоминать, но он отправлял человека на задание, где его могли убить. Он хотел, чтобы Каллаген знал, что он волнуется за него. А он и в самом деле беспокоился… потому что все они были славными парнями!

Каллаген приподнялся в седле, держа ноги в стременах, и огляделся.

— Сэр, вон те скалистые образования, что находятся как раз перед нами, я посмотрю, что там. Это неплохое место для привала.

— Сделайте это.

Когда Каллаген пришпорил коня, Спраг двинулся с колонной к скалам.

Каллаген провел рукой по шее жеребца.

— Спокойно, парень, — нежно проговорил он. — Мне понадобится твоя помощь.

Он терпеть не мог открытых пространств, и когда заметил впереди мелкий ручеек, то направился к нему. Золотая река! Ладно, он справится.

Прямо из-за горизонта появилась открытая платформа. В ней находилась единственная девушка, которую он любил, единственная, кого он вообще хотел в своей жизни. Раньше он знал нескольких, в разных частях света, они были прекрасны, но это была той, кого он хотел… Но не мог ей ничего предложить — ни денег, ни будущего. Единственное, чем он обладал, это умение владеть оружием и опыт солдата… Да еще небольшой шанс остаться в живых в ближайшие несколько часов.

Вдруг он заметил перед собой петляющий след от обоза.

А потом они вынырнули словно из-под земли, как призраки, серо-коричневые привидения, покрывшиеся пылью пустыни оттого, что лежали на песке. Стрела ударилась о седло, сверкнув, пролетела мимо его лица.

Их было, по крайней мере, шестеро. Они окружили его. Каллаген не стал рисковать, пришпорил лошадь и мигом выскочил из круга.

Мимо него пролетела другая стрела, а огромный индеец-мохав ухватился за его ногу. Каллаген ударил индейца по голове прикладом винтовки, и тот отпустил его. Каллаген изо всех сил гнал свою лошадь.

Впереди были скалы. Но индейцы уже поджидали его и там. Их было только двое, и Каллаген легко с ними справился, стреляя на ходу.

Одному пуля попала в грудь, другой вцепился в него, и Каллаген почувствовал, что вываливается из седла. Большинство мохавов — люди крупные, но этот был настоящий великан.

Каллаген потянулся к ремню и достал ружье. Мохав слишком поздно понял, что происходит. Он завизжал и подпрыгнул. Но ружье выстрелило, и он остановился на лету, широко раскрыв глаза, потом упал лицом вниз. Каллаген только успел отскочить в сторону.

Он свистнул, и лошадь, позвякивая стременами, рысью примчалась к нему. Рядом пуля раздробила скалу, и он, ухватившись за лошадь, спрятался в скалах.

Теперь выстрелы доносились с южной стороны. Отряд атаковали. Выбрав место в тени между двумя валунами, он завел туда свою лошадь.

— Оставайся здесь, — тихо сказал он. — Один из нас должен выкарабкаться из этой истории.

Он достал винтовку, которую, вопреки предписаниям, возил с собой на седле. С винтовкой в руке он опустился за скалой на колени и перезарядил револьверы.

Это было место, где еще недавно его поджидали два индейца: выгодная позиция — сзади и сверху сюда не было доступа, а надколотая скала давала тень и служила укрытием; к тому же отсюда можно открыть огонь в трех направлениях. Но самое главное, прямо под ним лежала дорога, по которой будет следовать платформа.

Было жарко, а скоро станет еще жарче.

Глава 9

Вокруг стояла тишина, никакого движения. Небо было безоблачным, слегка покачивались кое-где листья. Он устроился на земле и ждал. У него была вода, и он умел быть терпеливым. Не обладая выдержкой, ни один человек не сможет находиться в пустыне. На протяжении многих лет скалы ждали изменений, а растительность — воды. Индейцы тоже знали, как нужно ждать.

Каллаген научился терпению в других пустынях, на других землях. Сейчас он сидел тихо, сохраняя бдительность, в ожидании, что в любой момент нужно будет подняться. Индейцы знали, где он, и тоже ждали подходящего момента. А тем временем отряд прекратил огонь, и пустыня погрузилась в полнейшую тишину.

Скоро здесь пройдет платформа, а на ней едет Мелинда Колтон.

Горячее яркое солнце слепило глаза. Он определил расстояние, видел перед собой песок, но все представлялось каким-то туманным и расплывчатым.

Напрягая зрение и слух, он мысленно возвращался к Сулеймани-Хиллс и Досту Мохаммеду. В те времена он был офицером в отряде афганских наездников, которые с рождения приучались к седлу и были неистовыми воинами. Они предпочитали лезвие пуле и любили ехать верхом близко друг от друга.

В те дни он возил с собой три припрятанных рубина на случай, если ему придется откупаться в сложной ситуации. Он ездил в бухарском седле и носил зеленый кожаный ремень, усыпанный драгоценными камнями. Когда закончились боевые сражения, он проиграл ремень в покер.

Сейчас он носил шрамы многих лет, рубцы от десятков оружий, память пятидесяти сражений и сотен перестрелок. Сколько человек еще может выдержать? Человеку нужно блаженное спокойствие после всех этих сражений, место, где он мог бы жить, любить, воспитывать сыновей и дочерей. Место, где земля принадлежала бы ему, где бы росли его деревья… до конца жизни. Но человек скорее надеется, чем на самом деле может отыскать эти деревья и эту землю, чтобы заботиться о них и передавать грядущим поколениям.

Он всегда понимал, что может умереть в любую минуту и даже прямо здесь, и всегда знал, что в любой момент может пробить его час. Во вращении планет и движении солнца, в столетиях и тысячелетиях человек — всего лишь крохотная частичка, не имеющая большого значения. Но человек может жить гордо и так же гордо умереть.

Каллаген вытер пот со лба, бросил взгляд на флягу с водой, но решил потерпеть.

Интересно, индейцы по-прежнему близко? Или ушли, растворившись, как обычно, тихо в пустыне?

Вдруг что-то зашевелилось, но он не стал стрелять. Он был не из тех, кто открывает огонь, не видя четко перед собой объекта, поэтому наблюдал, но его мысли возвращались к Сайксу.

Этот человек не любил его, а может, это было какое-то еще более сильное чувство? Частично Мелинда была тому причиной, но только частично. Сайкс принадлежал к тому типу людей, которые чувствуют себя выше других, и его звание давало ему такое преимущество. Он был неплохим офицером; к тому же чувство превосходства над другими вселяло в него спокойствие и уверенность.

И он ждал удобного случая, чтобы каким-то образом утвердиться, продемонстрировать, что он выше, но такая возможность все не представлялась. Более того, неожиданное появление Мелинды в очередной раз доказало, что она предпочитает, или кажется, что предпочитает, Каллагена ему, Сайксу. Это было то, чего Сайкс не мог ни признать, ни принять.

Каллаген вытер вспотевшую ладонь о рубаху и снова обхватил руками винтовку. Скоро он покончит со всем этим, скоро он станет свободным человеком. Уже закончился срок его службы в армии, но почта всегда запаздывает, поэтому он не волновался на этот счет. Однако до тех пор пока он не получит на руки документы, он остается солдатом, субъектом выполнения приказов Сайкса. Он был уверен, что Сайкс всегда будет непреклонен по отношению к нему, но ему ничего и не нужно от Сайкса.

Скоро отряд пройдет здесь. Взгляд Каллагена рыскал по пустыне, но все было спокойно. Он прислушался, но ничего не услышал. Прошло некоторое время с тех пор, как умолк последний ружейный выстрел. Наступила долгая тишина: он не вернулся к своим, а они не искали его.

Он неожиданно вздрогнул от мысли, которая пришла в голову. Предположим, его бросили. Может быть, подумали, что он уже мертв. Если так, то, возможно, сейчас они двигаются в направлении Биттер-Спрингс, надеясь перехватить платформу там, а не здесь, на дороге.

В таком случае ему придется полагаться только на самого себя. Он выругался про себя, надеясь, что такое вряд ли возможно. Интересно, как далеко он сейчас от них? В трех милях? Четырех?..

Правительственная дорога, по которой должна пройти открытая платформа, была почтовым маршрутом, поэтому резонно было оставлять ее открытой. Он видел только дорогу, но никакой платформы на ней. А что, если на нее напали до того, как она должна была появиться в этом месте?

Он поменял позицию, стараясь заглянуть как можно ниже, чтобы лучше рассмотреть дорогу. И как раз в этот момент пуля звякнула о скалу рядом с ним.

Его лошадь была спрятана в безопасном месте между скалами, куда не могли проникнуть пули даже после рикошета. Он внимательно изучал раскинувшуюся впереди местность, выжидая удобного момента, чтобы достать хоть одного врага.

В нем росло подозрение, что эти многочисленные индейцы не мохавы, а пиуты. Они нередко разъезжали в этих местах, внезапно нападали на путешественников, производили быстрые грабительские набеги на ранчо и исчезали с ворованными лошадьми. Иногда ими руководили белые люди. Здесь существовал древний обычай воровать лошадей в Калифорнии и продавать в Аризоне или Неваде, а потом там воровать лошадей и перегонять их для продажи в Калифорнию.

Он взглянул на солнце. Прошел еще один час. Он уселся на землю, чтобы отдохнуть, расслабиться. Не похоже, что они пытаются пересечь открытый участок пустыни: у них не было никакого желания умереть… Значит, они будут ждать наступления темноты.

Каллаген вздохнул, его винтовка лежала рядом, а револьвер он держал наготове в руке. Небольшой навес защищал его и лошадь от нападения сверху. К нему можно было подступиться только через пустыню спереди или с боков. Он сидел, глядя на освещенный луной полукруг скал и открытое плато песка.

Каллаген дремал, время от времени просыпаясь, чтобы проверить, что творится в пустыне, а потом снова погружался в сон. Он не заметил никакого движения, не слышал ни выстрелов, ни звука приближающихся копыт или платформы. Он был отрезан ото всего и пребывал в полном неведении о том, что происходит или уже произошло.

Он застыл в полудреме, но его мозг по-прежнему неустанно работал. Предположим, погонщик заподозрил угрозу нападения и свернул с намеченного маршрута…

Кое-где здесь встречался мягкий песок, но большая часть территории была покрыта твердой почвой, поэтому открытая платформа могла двигаться и самостоятельно. Но ведь потребуется вода для лошадей, а значит, они все равно окажутся в Биттер-Спрингс или Марл-Спрингс.

Эти два пункта находились на приличном расстоянии друг от друга, сколько миль погонщику придется проехать, будет зависеть от того, в каком месте он свернул с дороги. В любом случае ему казалось теперь, что платформа исчезла, а вместе с ней лейтенант Спраг и его люди.

Воздух стал прохладным, приближалась темнота, на небе появились звезды. Каллаген налил половину запаса воды в шляпу и напоил лошадь, набрал немного в рот, прополоскал его и глотнул.

Впереди находился небольшой песчаный участок, куда бы он мог выехать из своего укрытия. В других местах поверхность напоминала горную породу, и если туда вывести лошадь, то резкий звук от копыт был бы далеко слышен.

Он подождал наступления полной темноты, потом резко вскочил в седло и стремительно помчался вон из укрытия. Проехал верхом добрых пятьдесят ярдов, но не услышал никаких звуков.

Индейцы скорее всего ушли. Вероятно, они удалились несколько часов назад, оставив только одного воина присматривать за ним, а потом и он тоже ушел. Куда?

Каллаген проехал мили две по дороге, что вела в лагерь Кэйди, но не обнаружил ни следов обоза, ни платформы — ничего, кроме свежих следов неподкованных пони. При тусклом мерцании звезд было почти невозможно различить и какие-нибудь отпечатки от колес.

Он развернулся и поехал в том направлении, где оставил отряд, огибая высохшее озеро, казавшееся белым при туманном, едва брезжившем свете. Несколько раз он останавливался и прислушивался.

Было жутко, его вдруг охватило чувство, что здесь обитают призраки. Где платформа? Где индейцы? Где патруль?..

Вокруг — ничего… Только ночь, пустыня и звезды. К северу неясно вырисовывалась горная цепь Старого Отца — Каллаген абсолютно не знал те места.

Перед ним открывались темные каньоны, но он решил пощадить лошадь и осторожно их обогнул. Он чувствовал, как напряжены мускулы лошади, чувствовал в ней неуверенность и боязнь ночи.

Среди зарослей гризвуда возвышалась куча песка. Он завел лошадь в тень, натянул поводья, пытаясь разобраться в том, что же могло случиться. Да, наверное, платформа прошла все же мимо него несколько часов назад. Откуда-то издалека до него донесся ружейный выстрел — стреляли примерно в миле, но со стороны дороги все было тихо, и он не заметил следов, которые бы указывали, что платформа проследовала в северном направлении.

Оставалось лишь два варианта: платформа вернулась назад или свернула с дороги. Если она свернула с дороги, значит, логически она направилась в Марл-Спрингс. Там три солдата охраняют редут… Или охраняли?..

Но что сталось с патрулем? Он не слышал никакой стрельбы после первых нескольких минут, вряд ли его уничтожили. Было бы нелегкой задачей разбить такой по численности отряд, которым командовал лейтенант Спраг.

Теперь уже неподалеку возвышались горы Старого Отца, неуклюже раскинувшиеся, неровные, они походили на горную поверхность луны. Если он будет продолжать путь вдоль берега озера, они отрежут его от дороги, по которой следовал патруль, но он не решался объезжать их с севера. Каждый фут дороги может оказаться рискованным. Было бы, очевидно, разумней подождать до рассвета: тогда бы он мог видеть, куда едет, однако, с другой стороны, всегда легче путешествовать в ночной прохладе — днем можно увидеть, но и его тоже могут заметить.

Он решил продолжить путь, отыскать какое-нибудь местечко в горах Старого Отца, подождать и посмотреть, что будет дальше. И он направился к горам.

Ясно было одно, платформа должна была оставить следы. Она не могла взмахнуть крыльями и исчезнуть. И патруль тоже не мог.

Глава 10

Звуки в пустыне ночью едва различимы, к ним нужно прислушиваться. В каждом человеке дремлет что-то от первобытного предка, и, проведя какое-то время в пустыне, человеческие чувства обостряются. Но он должен прислушиваться, должен ждать, должен дать себе время осознать величие просторов и, таким образом, познать пустыню.

Морти Каллаген побывал во многих пустынях мира, его глаза приобрели остроту, и, может быть, в пустыне Мохава ему было в чем-то легче, чем в других местах.

У ветра свой звук, и этот звук может приобретать разные оттенки в скалах, гризвуде, деревьях джошуа, кактусах. Мелкие животные издают слабый шорох, но и его тоже можно распознать на слух. Здесь часто падают камни, сдуваемые с гор ветром или расколотые в результате перепада дневной и ночной температуры. Сначала падает камень, за ним сыплется песок, а потом наступает тишина. Камень, сброшенный ногой, имеет другой звук и может показаться несколько странным, но это более резкий, более отчетливый звук.

Горы тоже не молчат, они живут медленной, размеренной жизнью. Они шевелятся, поскрипывают, растут или постепенно распадаются на части, но все это происходит так медленно, что человеку просто трудно представить.

В этом таится секрет диких и пустынных мест. Пустыня всегда пребывает в состоянии ожидания. Семена, которые попадают в пустыню и зарываются в песок, не прорастают после первого дождя. Для этого необходимо достаточное количество влаги, причем дожди должны пройти в определенное время, для того чтобы зерна проросли. Некоторые растения распускаются, зацветают, отдавая свой цвет и листья в руки времени.

Солнце не может осветить всю поверхность кактусов, поскольку большинство из них имеют естественные выемки, к тому же иголки фильтруют солнечные лучи, а вощеная поверхность предохраняет растения от испарения.

Выходец из далекой, зеленой страны, Каллаген тем не менее полюбил пустыню. Теперь он ждал при лунном свете среди разбросанных скал и причудливых растений, зная, что пока он не начнет двигаться, его не заметят ни с какой стороны. Он ждал и слушал. Над головой кружила летучая мышь, шныряя то вниз, то вверх и порхая в бесконечном поиске насекомых.

В такую ночь звуки разносились далеко. Сначала он прислушивался к тому, что происходит рядом, потом к звукам, что могли доноситься издалека.

Поначалу он ничего не слышал и уже собирался было двигаться дальше, когда вдали послышался наконец раскатистый звук — монотонный, протяжный. Пустыня обычно не рождает таких звуков, даже меняющийся гул ветра.

Это был звук какого-то движущегося предмета… будто что-то тащили. Он услышал это, а потом наступила тишина.

Звук доносился с севера, а возможно, чуть восточнее. Лошадь Каллагена также услышала его. Она навострила уши и смотрела в том направлении, раздувая ноздри и втягивая воздух.

— Посмотрим, — тихо произнес Каллаген.

Взгляд искал место, откуда можно было выбраться из убежища, и он нашел его. Каллаген не сел верхом, не хотелось маячить и привлекать к себе внимание, и не снял с седла карабин. Только расстегнул пуговицу на рубашке и поправил револьвер так, чтобы тот потом можно было легко достать.

Он шел не спеша, нащупывая мягкий песок. Рядом была твердая земля, по ней легче идти, но от нее исходило много шума.

Пройдя сотню шагов, он остановился. Ни звука… Какое-то мгновение подождав, а потом нахмурившись, он преодолел еще короткий отрезок. Снова остановился и снова прислушался. И опять он услышал это, на сей раз более отчетливо.

Обоз?.. Повозка?.. Если это платформа, с ней должна быть Мелинда… Или была?.. Он напряг слух, чтобы уловить звук двигающихся колес.

Не все колеса были одинаковы. Вес обоза и размер колес изменяли звук. Звук от узкого колеса отличается от звука колеса с широким ободом; тяжелый обоз грохочет. Первое, что услышал Каллаген, это скрежет соскользнувших колес, когда погонщик слегка тормозит, входя в реку или спускаясь вниз по склону.

Сейчас он явно слышал стук железных подков, скрип подвесных ремней. В настоящий момент пулю можно было получить и от индейцев, и от кого-нибудь на платформе, если его заметят в темноте.

И вот появилась открытая платформа, сначала из глубокого оврага показались лошади, потом вынырнула голова погонщика. Каллаген прикрыл рукой ноздри коня и подождал, пока платформа не проедет. Она двигалась медленно, рядом с погонщиком сидел мужчина с винтовкой в руках.

Когда платформа проплыла мимо, Каллаген отпустил лошадь. Через минуту платформа въехала на вершину холма, и погонщик остановил ее, давая возможность лошадям отдохнуть. Именно в этот момент лошадь Каллагена радостно заржала.

Человек с ружьем резко обернулся, а погонщик спросил:

— Кто тут?

Каллаген отчетливо отозвался:

— Армия или ее часть.

— Иди сюда, но медленно! Выбрось все из рук!

Потом он услышал голос Мелинды:

— Это Морти! Это Морти!

Он поднимался вверх, ведя за собой лошадь.

— Мне показалось, вы сбились с пути, — тихо сказал он. — Что произошло?

Погонщиком оказался Джонни Ридж, Каллаген встречался с ним несколько раз возле лагеря. Рядом с ним сидел незнакомый мужчина.

— Индейцы, — последовал ответ. — Мы заметили их далеко впереди, а когда открытая платформа скрылась за горами, мы остановились, попытались объехать вокруг, но увязли в болоте и оказались отрезанными от дороги.

— Где-то впереди нас патруль, — объяснил Каллаген, — но мне кажется, Ридж, вам лучше держаться гор и вести повозку по мягкой почве Площадки Дьявола, пока мы не обнаружим проход в горах, и тогда свернем на восток.

— Как долго нам придется искать? — с сомнением в голосе спросил Ридж.

Каллаген пожал плечами.

— Это небольшие горы, здесь обязательно должен быть выход на другую сторону.

— Но это дальше, чем до Вегаса, а мои лошади еле живы.

— У вас за спиной индейцы, другого выхода нет. Поезжайте вперед. Вы можете подальше дать отдых коням. Я буду страховать вас спереди.

Каллаген подошел к повозке. Там была Мелинда и ее тетя, а также Керт Уайли и темноволосый мужчина, что приехал с ним в лагерь Кэйди.

— С вами будет все в порядке, — приободрил он Мелинду и поскакал вперед.

Горы поднимались над ними на двести — триста футов и казались сплошной неприступной стеной, но это были всего лишь короткие, торчащие вверх пустынные кряжи, образовавшиеся в дикий период формирования земли. Индейцы будут следить за ними… до тех пор, пока не нападут на след, а потом, несомненно, начнут преследовать.

Мили три Каллаген ехал впереди, затем свернул в расщелину и остановился, спрыгнул с коня и подождал, пока платформа поравняется с ним.

Было очевидно, что она ехала по земле, доселе не знавшей колеса, но Ридж чувствовал дорогу и ловко справлялся со своими обязанностями.

Уайли первым спрыгнул с платформы и подошел к Каллагену.

— Это вы, Каллаген, я не ошибаюсь? Хотелось вас увидеть.

Ридж, услышав эти слова, резко повернулся.

— Что бы ни было у тебя на уме, забудь! В настоящий момент нам нужна любая помощь.

Каллаген жестко посмотрел на Уайли и отошел.

В ущелье между скалами, где заметить их мог лишь тот, кто стоял прямо над ними, Каллаген разжег небольшой костер.

— Кофе есть? — спросил он. — Это бы подняло всем настроение.

Достали кофе. Мужчина принес корзинку и начал готовить еду. Мелинда подошла к костру и протянула к нему руки. Резкими шагами ее тетя Мэджи приблизилась к охраннику и оттолкнула его в сторону.

— Доверь это тому, кто знает, как это делается, — сказала она. — Ты сегодня уже достаточно поработал.

Ридж сидел на корточках, держа во рту кусок сухаря.

— Вы представляете, где мы находимся? — спросил он Каллагена.

Тот взял в руку маленькую веточку и начертил на земле линию на северо-восток.

— Это горы Старого Отца. Где-то впереди Марл-Спрингс. Там есть вода и все необходимое.

— Я слышал об этом, — сказал Ридж. — Но никогда не ездил этим маршрутом.

— Когда патруль не найдет вас или меня, думаю, они повернут как раз в Марл. В любом случае он находится на пути патруля. Если повезет, он будет там, когда мы туда доберемся… Или немного погодя.

— Ладно, — согласился Ридж, — поехали туда. — Он подбросил в огонь пару веток. — Видели индейцев?

— Обменялись несколькими выстрелами, — ответил Каллаген. — Не знаю, сколько их было, но, перед тем как выйти к вам на помощь, я насчитал следы двенадцати или пятнадцати индейцев.

— Много, даже больше, чем много.

Каллаген ощутил вдруг усталость. Он поднялся, подошел к своей лошади, снял седло, собрал пучок травы и потер ею спину животного. Он держал в руке флягу с водой, но решил не пить, а подождать до утра. Завел лошадь в глубь ущелья и прочно воткнул в землю колышек. Когда же вернулся к костру, кофе уже был готов.

Напиток был чудесный. Каллаген держал обеими руками чашку и прислушивался к разговорам. Он думал о том, что теперь ему лучше бы немного поспать.

Подошла Мелинда.

— Как насчет твоего увольнения, Морт? Документы пришли?

— Должны были, — ответил он. — Надеюсь получить их сразу, как придут. Сайкс наверняка жаждет отделаться от меня.

— А когда получишь документы, что собираешься делать?

Он пожал плечами.

— У меня мало сбережений. Мне придется где-то начинать. Проблема в том, что все, что я умею, это служить в армии.

Мелинда положила руку на рукав его рубашки.

— Морти Каллаген, это неправда, и ты это знаешь. Ты общался со многими людьми, ты разбираешься в управлении, пусть не очень дотошно, но знаешь законы… Ты многое можешь делать.

Он недоверчиво посмотрел на нее. И никак не мог решить, что делать, когда оставит службу. Он понемногу знал о слишком многих вещах, но его знаний не было достаточно ни для одного дела.

— Сержант? — Это был голос Риджа. — Кто-то идет.

Глава 11

Тотчас повисла тишина. Высоко над головой в черном небе ярко светили звезды, и казалось, горы прижались к земле в ожидании.

Каллаген отошел с поляны, освещенной пламенем костра, и тихо стоял в темноте, прислушиваясь.

Ридж подошел и встал рядом.

— Я определенно слышал какой-то звук вон оттуда, — тихо сказал он. — Ясно слышал.

Каллаген же ничего не уловил. Ридж не был новичком, если он утверждал, что что-то слышал, значит, так оно и было.

Они еще глубже зашли в темноту.

— Оставайся здесь, Ридж, я разведаю вокруг. — Он замешкался, а потом добавил: — Не спускай глаз с Уайли и его товарища. Я им не доверяю.

— Я слышал, у тебя произошла стычка с Уайли.

— И у майора Сайкса тоже. У него что-то на уме, но не знаю что.

Ночь была прохладная. Отойдя от костра, Каллаген тотчас понял, как удачно они выбрали место для стоянки. На расстоянии примерно в шестьдесят шагов было видно лишь слабое мерцание, а по мере удаления и оно исчезло.

Лагерь расположился в тупике, трещине между скалами, и был хорошо со всех сторон защищен кустарником и горами. Это было ничем не примечательное место, одно из многих на пути.

Он остановился лишь тогда, когда перед ним раскинулась открытая пустыня. Этот звук мог исходить и из самой горы. Любой полагающийся на свои силы человек мог перейти гору, хотя и не без трудностей.

Он приготовился увидеть индейцев, и в этом состояла вся сложность положения, поскольку мозг всегда работал и был наготове, не исключая ни малейшей возможности этой встречи.

Любопытный олень или горная коза не умеют двигаться крадучись, как это получается у горного льва или койота. Это не похоже и на движение человека. Белый человек носит сапоги или ботинки; грубая кожа истирается о камни, быстро изнашивается, соприкасаясь постоянно с сухой травой или листьями, в то время как мягкие мокасины индейцев долго остаются целыми. Одежда белого человека шелестит или шуршит, когда он начинает двигаться, и особенно если он зацепится за камни или кустарник.

Правда, Каллаген сейчас ни о чем этом не думал. Он просто слушал. Остановился, как всегда, следя за тем, чтобы не оставлять силуэта на фоне ночи, а слиться воедино с высоким гризвудом или колючими кактусами.

Стоя в одиночестве на краю залитой лунным светом пустыни, молчаливой в своей неподвижности, Каллаген вдруг понял, что именно здесь он хочет остаться. Он не понимал, как в его голове родилось подобное решение, поскольку тут было слишком заброшенное место и одиночество, которое разговаривало с ним языком мягкого ветра, пустотой гор. И в этот момент он понял, что никогда не сможет оставить пустыню, что еще вернется сюда.

Он знал пустыню и раньше, но почему-то хотел вернуться именно сюда, желал остаться здесь, где ветер колыхал песок, нанося бесчисленные дюны.

Потом он уловил какой-то легкий шорох в песке… Затем опять наступила тишина. Он замер, боясь сделать вдох, чтобы не заглушить этот звук, к которому прислушивался. И снова раздался он! Здесь кто-то или что-то было. Затем до него донесся тихий, дрожащий стон, и он вышел из-за кустарника.

Перед тем как подойти ближе, увидел лежащего на песке человека и сразу же по каким-то неуловимым признакам догадался, кто он… Дэлавер! Это был он, Следопыт!

Каллаген быстро подошел к нему, наклонился, легко поднял с песка и понес назад, к костру.

— Воды! — сказал он тете Мэдж. — Сначала воды!

Дэлавер не был ранен, но, очевидно, преодолел не одну милю — его сапоги выглядели ужасно.

Уайли пристально смотрел на него.

— Зачем человеку было выходить в пустыню в таких туфлях?

— Они не были такими, — объяснил Каллаген. — Еще совсем недавно он ехал верхом вместе со мной. Вот что лава сделала с его обувью. Он перешел через слой лавы, чтобы добраться до нас.

Тетя Мэдж смочила водой губы индейца и осторожно влила ему в рот несколько капель. Он закашлялся, стараясь приподняться и опереться на локоть. Каллаген ему помог. Дэлавер сделал еще один глоток.

Он огляделся по сторонам, его глаза выражали изумление. Он пришел в себя, как только увидел Каллагена.

— Мы думали, что ты погиб, — первое, что сказал он.

— Где. отряд?

— Пропал… все ушли.

— Убиты?

— Не знаю, я так не думаю. — Он посмотрел на тетю Мэдж и на остальных. — На нас напали, и мы спрятались. Открыли ответный огонь… Через некоторое время один из наших людей пошел вперед и тотчас был убит… три стрелы, две попали в горло. Нам показалось, что мы слышим стрельбу с севера. — Он посмотрел на Каллагена. — Я думал, это ты стрелял.

— Я выполнял задание.

Дэлавер еще отпил воды, потом ему помогли подняться на ноги, и он подошел к костру, где тетя Мэджи варила суп.

— Я хотел разыскать тебя, — говорил он Каллагену, — но Спраг запретил. Он сказал, что уже потерял достаточно людей и больше не хочет рисковать. Шли часы. Были еще выстрелы, но не много. Мы не знали, следят за нами или нет. Я вызвался осмотреть местность, и через некоторое время он меня отпустил. Я обнаружил по меньшей мере дюжину индейцев… но все они ушли. Я нашел и коробки из-под патронов, отыскал их след. Они были пешими. Я воспользовался возможностью и пошел на север, зная, что пройду дальше, чем было необходимо Спрагу, но мне хотелось узнать, что случилось с тобой.

— Спасибо, амиго!

Дэлавер поел немного супа.

— И я нашел то место, где ты был, — сказал он. — Был уверен, что несколько человек погибло, но не нашел тел, не нашел тебя, поэтому вернулся в отряд… только и его там больше не было. Они исчезли… бесследно.

— Перешли через скалы, что находились сзади?

— Может быть… Я начал прочесывать скалы в том направлении, куда, как я предположил, они могли пойти, и наткнулся на следы обоза… и индейцев. Поэтому я и попал в пласт лавы. Там было где спрятаться, но ни один индеец не пойдет туда без необходимости. Я шел по реке между потоками лавы, пересек широкий поток, несколько раз видел индейцев. Сначала их была дюжина, потом на четыре человека больше, потом на пять.

Я стоял в лаве. Я никак не мог обогнуть их так, чтобы попасть к платформе, поэтому пересек дорогу за ними и вошел в горы. Платформа свернула и двигалась вдоль западной стороны гор, а я вошел в них с востока.

— А что индейцы? — поинтересовался Ридж.

— Где-то здесь, поблизости, можете быть уверены. Не думаю, что они обнаружили вас, но, когда настанет утро, им это удастся сделать.

— Мы направляемся в Марл-Спрингс, — сказал Каллаген.

— Тогда идите сейчас, не дожидаясь утра.

Каллаген немного подумал, затем сказал:

— В нашем распоряжении есть добрых пять часов темноты, а лошадям нужен отдых, да и нам тоже. Мы тронемся в путь на рассвете.

Они затушили костер. Все растянулись на одеялах и тотчас погрузились в сон. Первым остался караулить Уайли, потом Беккер.

Беккер разбудил Каллагена, когда на небе еще не пропали звезды.

— Сержант! Время.

Каллаген сел, натянул сапоги и проверил винтовку, потом свернул одеяло и отнес его к лошади. Через несколько минут он уже был в седле, обуздывая лошадь и готовый отправиться в путь.

У костра он сказал Беккеру:

— Поднимай всех.

В костре еще тлели угли, закопченный кофейник еще был горячий. Он наполнил чашку, подержал ее озябшими пальцами и отпил. Мелинда и ее тетя Мэдж в отличие от других женщин, были скоры в своих действиях — обе слишком долго прожили в армейских лагерях.

Через пятнадцать минут все были готовы и тронулись в путь, делая все осторожно, стараясь не производить лишнего шума. Каллаген шел впереди, Дэлавер — рядом с открытой платформой.

Через некоторое время перешли сухое русло реки и оказались на противоположном берегу, тотчас наткнувшись на нечеткий след, что вел на юго-запад; это оказался тот самый след, по которому они шли минувшим вечером вдоль гор.

Они находились в пути уже час и прошли около четырех миль, когда перед ними в скалах открылся глубокий проем. Каллаген подождал, когда подойдет Дэлавер.

— Постой здесь! — сказал он ему, а сам быстро помчался вперед.

Очутившись у выхода из проема, соскочил с лошади и вышел на свет. И там были следы: они то удалялись, то опять приближались, это свидетельствовало о том, что перед ними сквозной проход. Немного дальше, впереди, он заметил следы от колес.

Вернувшись назад, к платформе, Каллаген повел ее за собой через этот проход. Слева от него на несколько сотен метров поднимался крутой склон, справа возвышался такой же склон, разве что более пологий.

Начинало светать. Каллаген ускакал далеко вперед, так, чтобы колеса движущейся повозки не заглушали другие звуки, но как ни прислушивался, ничего не слышал. Небо над головой становилось серым. Прямо перед ними неясно вырисовывалась внушительных размеров горная стена, закрывая собой небо. Дорога запетляла вокруг гор, а потом четко выпрямилась в северном направлении.

Трудно было определить, сколько им оставалось проехать до Марл-Спрингс, по меньшей мере, наверное, еще несколько часов. Каллаген осмотрелся. Платформа следовала сзади, Ридж проворно управлял лошадьми, стараясь по возможности избегать трудных участков на дороге. Каллаген приостановился, поджидая повозку, и, когда та поравнялась с ним, спросил:

— Хочешь дать им отдохнуть?

— Хорошо бы. — Ридж натянул поводья, а когда лошади остановились, фыркая и ударяя о землю копытами, он посмотрел на Каллагена. — Придется гнать их до места, сержант.

Почти рассвело, и теперь дорога хорошо просматривалась; если индейцы еще не обнаружили их следы, то через несколько минут наверняка обнаружат. Они преодолели уже около восьми миль; если индейцам повезет, то через полтора часа они их догонят; если же срезать путь и пересечь горы, то им понадобится и того меньше, чтобы поджидать их уже впереди. Каллагену и платформе приходилось держаться дороги, в то время как индейцы могли пройти в любом месте.

— Как далеко отсюда до Марл-Спрингс? — спросил Ридж.

Каллаген подумал, пытаясь сопоставить все, о чем слышал и что знал о дороге туда.

— Двенадцать… может, пятнадцать миль.

— Что ж, придется их преодолеть. Ну хорошо, поехали!

Они тронулись в путь. Каллаген по-прежнему ехал впереди, осматривая дорогу. Позади осталась прохлада глубокого каньона, а там, куда они направлялись, между горами простиралась широкая площадка, и горы в этом месте разделял длинный, крутой, похожий на гребень кряж. Дорога шла вокруг него, и им пришлось его обогнуть.

Взошло солнце, и стало тепло. Скача впереди на четверть мили, Каллаген временами останавливался, давая лошади передохнуть. Если индейцы следовали этой дорогой, они, должно быть, прятались в каньоне. Если же решили срезать путь и перейти через горы, то им пришлось преодолеть не больше трех миль, в то время как платформа должна проехать с той же целью почти десять. В этом случае индейцы наверняка поджидают их впереди, где дорога идет по пустыне.

Сейчас открытое пространство занимает не более трехсот шагов в ширину, слева путники защищены рядом холмов. Прямо перед собой, за открытым на несколько миль участком дороги, Каллаген увидел возвышающийся черный шлаковый конус.

Вероятно, тысячи лет назад это была территория действующих вулканов. Здесь остались десятки таких шлаковых конусов, некоторые из них достигали в высоту несколько сотен метров, каждый имел кратер, и большинство кратеров были открыты с одной стороны.

Он в очередной раз подождал, пока платформа поравняется с ним. Дэлавер спрыгнул с лошади и подошел к тому месту, где уже стояли Каллаген, Ридж и Беккер. Как и подозревал Каллаген, Дэлавер кивнул в сторону хребта.

— Если они уже перешли через горы, то могут быть вон там… хотя бы некоторые из них.

— Полагаешь, часть индейцев шла за нами, а часть срезала путь через горы? — спросил Беккер.

— А ты как думаешь? Должно быть, они догадались, что мы пытаемся добраться до Марла. Нам нужна вода… и они это знают. И там есть — или были — солдаты.

— Верно, — согласился Ридж. — Могу поспорить, что Дэлавер прав. Что будем делать, Каллаген? Прорываться?

— Да… и резко повернем на краю хребта. Дорога окажется прямо сзади, на одной линии с колесами платформы. Резко поворачивай и гони на главную дорогу, Ридж.

Каллаген отстал и теперь ехал рядом с телегой, почти не обращая внимания на Уайли.

— Пригнитесь, — сказал он, — через несколько минут мы поедем очень быстро, и не исключено, что начнется стрельба.

Уайли выглянул наружу.

— Индейцы?

— Вы их не увидите, — ответил Каллаген. — Если они нас поджидают, то у нас в запасе есть еще полторы мили перед тем, как что-то может случиться. — Он мельком взглянул на Уайли и сказал: — Если вы так хорошо владеете оружием, приготовьтесь, сейчас как раз наступает время продемонстрировать свои способности.

Уайли достал ружье.

— Я хорошо стреляю, — сказал он. — Вот увидите.

Каллаген ехал немного впереди платформы. Он проверил карабин, убедился, что тот не туго перетянут кожей, открыл затвор на ружье, что висело на ремне.

Ридж, несмотря на усталость, по-прежнему виртуозно управлял лошадьми. Дорога вела слегка под уклон. Слева неясно маячила верхушка горы, Каллаген поднял голову и пристально посмотрел на нее, в тот же миг сообразив, что смотрит прямо в глаза индейцу: тот был от него на высоте всего каких-нибудь нескольких сотен футов, но они увидели друг друга. Потом индеец исчез.

Каллаген пропустил платформу вперед.

— Они здесь, — предупредил он, — и они нас ждут.

У него пересохло во рту. Впереди дорога по-прежнему оставалась узкой, а скалы с обеих сторон, казалось, готовы были сомкнуться над ними, как челюсти первобытного чудовища.

Глава 12

Лошади шли медленно: Ридж щадил их перед предстоящим бегом. Каллаген чувствовал, как на его лбу выступил пот, ощутил волнение своей лошади.

— Все в порядке, парень! — успокаивал он коня. — Скоро будет легко.

Теперь дорога немного расширялась, и скалы находились уже на таком расстоянии от платформы, что, стреляя с них, было весьма затруднительно попасть в цель. Но впереди тропа опять сужалась, и придется преодолеть полмили, чтобы в очередной раз не стать мишенью.

Каллаген прикинул ситуацию и решил, что индейцы собьются в кучу в начале узкого участка пути в надежде остановить и ограбить их, а потом закончат свою работу прежде, чем платформа минет горные кряжи.

Вдалеке за началом дороги он все еще видел те шлаковые конусы с черными застывшими потоками лавы у основания и не заметил на склонах никакого движения, но он и не надеялся что-то там увидеть. Вытер вспотевшие ладони о рубашку и надвинул шляпу поглубже на лоб. Возможно, они и не станут в него стрелять, а подождут, пока платформа не попадет в ловушку.

Каллаген пришпорил лошадь, оглянулся назад и подал знак Риджу. В ту же секунду Ридж щелкнул хлыстом, лошади налегли в своей упряжке и полетели.

Каллаген услышал, как рядом ударилась пуля, рикошетя о скалу, и тогда его испуганная лошадь помчалась вперед. Нарасстоянии виднелись горы, а за ними… Мимо пролетело еще несколько пуль, и вдруг его охватила паника, когда он понял, что выстрелов слишком мало, если это стреляют индейцы.

Он натянул поводья, мельком заметив, как спереди и справа пуля впилась в песок, подождал, когда платформа поравняется с ним.

— Заворачивай за угол! На другой стороне их еще больше!

Давая знать, что он понял, Ридж взмахнул хлыстом, и в следующий момент они уже мчались к скалам.

Дорога резко сворачивала за горы, а цепь скал прикрывала их от огня. В одно мгновение Каллаген понял, что для индейцев стрельба была вялой. Он догадался, где они могут находиться: очевидно, поджидали платформу в горах, чтобы потом окружить и напасть.

Он резко выехал перед платформой, чуть не столкнувшись с ней, и тотчас свернул с дороги, направляясь по пустыне на восток.

Преодолевая ухабы, платформа еле поспевала следом, огибая валуны и приминая заросли кустарника, а обезумевшие животные мчались что было сил.

За спиной слышались выстрелы. Каллаген обернулся и увидел, как индейцы сбегают вниз по почти отвесной скале.

Он гнал лошадь еще полмили, потом перевел на легкий галоп, потом — на шаг. Платформа догнала его.

Далеко позади они еще видели индейцев, а потом они и вовсе исчезли: их тела стали неразличимы на фоне гор.

Лошади Риджа тяжело дышали.

— Подумать только, Каллаген, — сказал он, — мы чуть не угодили им в лапы.

— Мне кажется, они сократят путь и пересекут горы, попытаются попасть в Марл раньше нас.

Спустя пару минут он снова возобновил движение. Вокруг раскинулась пустыня. К северу теперь он видел с полдюжины шлаковых конусов, а на юге высились горы Кельсоу. Дорога пролегала у основания гор, и они следовали маршрутом по пустыне, который примерно через милю должен снова вывести их на дорогу.

У Каллагена пересохло во рту, губы воспалились и сделались жесткими. Щурясь от солнца, он внимательно изучал пустыню. Где-то тут должны быть индейцы. Должны… Они испокон веку живут в этой стране, объездили и обходили ее вдоль и поперек, охотясь и добывая пищу. Они лучше белых знали возможности пустыни, может быть, даже лучше Дэлавера.

Впереди показался небольшой подъем, Ридж не спешил. С платформы пустыня хорошо просматривалась. Беккер тоже держал ухо востро, но, кажется, индейцы на сей раз не преследовали их.

— Нам понадобится та вода, — сказал Ридж Каллагену, — и они знают об этом.

— А что, если там нет никого из наших людей? — поинтересовался Беккер. — Что, если парней выдворили и теперь вместо них нас поджидают индейцы?

— Ну, тогда нам придется немного пострелять, — ответил Каллаген, и они продолжили путь.

Теперь солнце стояло высоко в небе, лошади усердно преодолевали ухабистую дорогу. Дважды им пришлось проходить песчаные пояса, их часто подбрасывало и трясло, когда под колеса попадали камни. Пустыня была завалена глыбами лавы разной величины: одни размером с кулак, другие доходили до размеров платформы. Извержение лавы произошло когда-то в результате сильного смещения горных пород.

— Должно быть, здесь было в прошлом очень жарко, — предположил Беккер, испытывая благоговейный страх перед открывшимся взгляду видом. — Представляете, что здесь было, когда из всех этих скважин одновременно начинала вытекать лава!

— Это вряд ли могло происходить одновременно, — заметил Каллаген, — но даже если и так, я все равно рад, что оказался в пустыне сейчас, а не тогда.

Они продолжали путь, наконец лошади преодолели последние камни и втащили платформу обратно на дорогу. Через несколько миль дорогу снова пересекала узкая тропа, на сей раз ведущая через горы в Марл. Хотя индейцы здесь вряд ли могли оказаться, путники не исключали такой возможности.

Это было узкое, опасное место, но, по всей видимости, им удалось опередить индейцев. Они без особого труда проехали этот отрезок пути, а потом свернули направо и продолжали движение вдоль гор, что тянулись в направлении к Марл-Спрингс.

Редут у Марл-Спрингс был воздвигнут всего лишь несколько месяцев назад. Строительство его вел офицер четырнадцатой пехотной роты Мануэль Эа, являющийся одновременно и командующим офицером в лагере Кэйди.

По форме загон напоминал квадрат со стороной в двадцать четыре метра, окруженный стеной из крепких шлаковых пластов, взятых из Кедрового каньона неподалеку от Рок-Спрингс. В каждом углу квадрата располагался каменный дом площадью в двенадцать квадратных метров и высотой чуть больше шести. Один из самых крупных здесь ручьев вытекал из туннеля, что находился между фортом и горой ^[7].

Для удобства редут был построен вплотную к горе, невысокая вершина которой служила наблюдательным пунктом, где выставлялся караул. Первоначально на этом посту планировалось держать сержанта и восьмерых солдат, но этот план не был осуществлен. Насколько стало известно Каллагену, в настоящий момент позицию охраняли три или четыре солдата, имея в своем распоряжении несколько лошадей. Приближаясь к загону, путники заметили на людях у ворот голубую униформу.

Каллаген внимательно осмотрел территорию форта, бросил беглый взгляд вокруг, ведя лошадь впереди платформы и держа винтовку наготове.

Мужчина с погонами сержанта вышел им навстречу.

— Если не ошибаюсь, сержант Каллаген? Помню, когда в последний раз мы встречались, на тебе были совсем другие лычки.

— Мак-Броуди? Черт возьми, не верю своим глазам, неужели это ты? Я думал, ты погиб, старина, убит в сражении в конце войны. Я собственными глазами видел, как ты был сражен тремя солдатами.

— Если бы ты подождал немного, то увидел бы, что из тех трех остался только один, но и он не протянул долго. Они были пацанами, Морти, хорошими парнями, но слишком молодыми для того, чтобы воевать. Боюсь, после этого они недолго бы прожили, чтобы с возрастом успеть поумнеть.

Он взглянул куда-то мимо Калагена.

— А что это с тобой? Открытая платформа?

— Она направлялась в Вегас-Спрингс, но по дороге возникли проблемы. Пришлось свернуть с дороги, поэтому я и привел их сюда… Что-нибудь слышно о Спраге? Я оказался впереди его патруля.

— Мы не видели никого, кроме рыскающих тут индейцев, они доставляют много беспокойства. — Сержант Броуди взглянул на Каллагена. — Нам не хватает людей. Один человек взял лошадь и ночью покинул нас. Надеюсь, он благополучно добрался до места, хотя не могу сказать, что что-то слышал об остальных.

Платформа подкатила к воротам редута и въехала во двор.

— Мы можем использовать воду? — спросил Ридж. — Напоить лошадей и напиться?

— Да, вот здесь вода, — ответил Мак-Броуди, — хотя она медленно течет, но никогда не заканчивается, по крайней мере такого еще не случалось. Попейте все, а к полудню корыто снова наполнится, и тогда можно будет набрать фляги.

Он остановился рядом с Каллагеном.

— Это правда — что мы слышали о майоре Сайксе? Если так, тебе не повезло.

— Правда, но скоро я отплачу ему за все.

Ридж помог женщинам спуститься на землю, а Каллаген подошел к платформе. Беккер оказался рядом.

— Спасибо, друг, — сказал он. — Без тебя бы мы не справились.

Мак-Броуди приблизился к женщинам.

— Нам нечего вам предложить, но мы сделаем все возможное.

Мелинда улыбнулась.

— Спасибо, сержант. Что бы вы ни сделали, мы благодарны вам; что бы вы ни предложили, это все равно будет лучше, чем лагерь в пустыне под палящим солнцем.

Броуди бросил на девушку мимолетный взгляд.

— А, вы сами из пограничной зоны? Ну, тогда с вами проще. Женщины с Востока прекрасны, но слишком требовательны. У меня есть пара ребят, которые о вас позаботятся.

Каллаген окинул взглядом загон. Хорошее поголовье, и вода рядом. Уехать отсюда, значит, снова столкнуться с проблемами, но они справятся с трудностями.

— Сколько у тебя людей, сержант? — спросил он.

— Трое, не считая меня, и почтовый курьер. Ему нужно уже отправляться. Его послали сюда, но пока он что-то не особенно рвется ехать дальше.

— Пусть подождет. В почтовой сумке нет ничего такого, ради чего я бы потерял человека.

Четыре солдата здесь… Следопыт и сам Каллаген, Беккер, Ридж, Уайли и его компаньон. Индейцы не настолько глупы, чтобы теперь выступать против них десятерых. И укрепление надежно, и воды достаточное количество.

— А как насчет продовольствия? Обычный необходимый запас?

— Нет, — выпалил в ответ Мак-Броуди. — Скоро должен прийти поезд, у нас кончаются запасы. Но это не значит, что мы не сможем продержаться еще день или два.

Мелинда пересекла загон и остановилась рядом с Каллагеном.

— Морт, мы сможем продолжить путь? Я имею в виду завтра?

— Нет, не думаю.

— Полагаешь, индейцы все еще тут? И они будут ждать?

— А почему бы нет? Пустыня снабжает их всем необходимым. Вокруг много еды, если человек не будет лениться, то соберет хороший урожай. А мохавы, я знаю, выращивают на заливных землях Колорадо кукурузу, дыни, бобовые и многое другое. Но охота, земледелие, сбор растений не принесет им оружия, которое может сравниться с нашим, не уродит игл, какие есть у нас, качественной одежды… поэтому они следят за нами и будут продолжать следить. Ведь одна повозка принесет им куда больше прибыли, нежели урожай нескольких сезонов. Лошадей они съедят, уздечки используют, часть награбленного обменяют на другие вещи, а кое-что оставят и для себя. Когда сэр Фрэнсис Дрэйк захватил испанский галеон, груженный золотом, для английской королевы Елизаветы эта добыча имела такое же значение, как для индейцев почтовая карета или обоз. Дрэйк стал национальным героем, как тот воин, который принес своему племени награбленное добро с обоза.

— Мне кажется, тебе нравятся эти люди, эти индейцы, — улыбнулся Броуди.

Глаза Каллагена нет-нет да и всматривались в широкую долину. За ней вдали тянулась гряда гор, отвесных скал, поднимающихся вверх на тысячи футов.

— Нравятся ли они мне? Я их плохо знаю, но, мне кажется, в некоторой степени я их понимаю. Они войны, а один воин всегда понимает другого. Любая страница истории доносит до нас сведения о том, что перед воином благоговели всегда, во все времена. Только Соломона уважали за то, что он был мудрым человеком. Перед большинством вождей преклонялись за их мастерство или победы в сражениях. То же самое можно сказать и об индейцах.

— Ты говоришь так, будто веришь в войны.

— Нет, я их насмотрелся достаточно. Но во что верить, не знаю. Пустыня — молодая земля, ее обитатели любят свободу, в большинстве своем это терпимые люди, но мы не должны становиться терпимыми к злу, даже к идее его существования.

— Ты считаешь, что мы должны исчезнуть отсюда ночью? — поинтересовалась Мелинда. — Но разве не правда то, что индейцы не воюют по ночам?

— В некоторой степени это так. Они верят, что душа убитого ночью человека скитается в темноте, но среди индейцев, так же как и среди белых людей, есть скептики, которые ни во что не верят. Я никогда не понимал утверждений общего характера и был просто рад столкнуться с таким же скептиком с хорошим оружием в руках.

Каллаген снова взглянул через лощину на цепь гор, чувствуя, как его тянет туда какое-то непреодолимое жгучее желание, имя которому определить трудно. Это был скалистый кряж, вершина которого острием уходила в небо. Он попытался прикинуть расстояние, разделявшее его с теми горами, хотя в ясную погоду это было трудно сделать. Десять миль?.. Нет, наверное, около двадцати.

— Мой дядя будет волноваться, — сказала в этот момент Мелинда.

— Да, понимаю. Однако не следует слишком надеяться на то, что мы быстро доберемся. Ни один человек, отправляющийся в поездку по пустыне, не знает, как она закончится. Или когда.

Глава 13

Он знал, что к юго-западу от редута на возвышенности есть карман, где растут низкая трава и кустарник. Тонкая струйка воды вытекает из щели в скале и попадает в землю, питая своей влагой корни трав. Низкие скалистые холмы окружают этот карман.

В обычных условиях здесь достаточно растительности, чтобы в короткий срок выпасти лошадей, ведь не обойдешься только зерном, которое привозят сюда грузовые поезда. Как правило, помимо лошадей кавалерии на посту содержится не больше четырех-пяти дополнительных лошадей. Сейчас тут было всего четыре, не считая той, что принадлежала почтовому курьеру.

Каллаген почему-то не сомневался в присутствии здесь индейцев. Наверняка они разделились: одни сидели в засаде вокруг поста, следя за ним, другие не спускали глаз с платформы. Грубо говоря, их должно быть по меньшей мере от полутора до трех десятков, в среднем же человек двадцать, а это уже слишком много.

Место, где расположился редут, было достаточно компактное, а следовательно, его легко было охранять силами личного состава без особого напряжения. Имея патроны и удобную оборонительную позицию, можно отразить любое нападение. Благодаря воде можно и продержаться довольно долго, но не более того.

Мак-Броуди подошел к воротам, где остановился Каллаген, присоединившись к нему. Каллаген подробно рассказал ему об отряде Спрага и о том, как он оказался один. В нескольких словах он обмолвился и об Уайли.

— Слышал когда-нибудь о Золотой реке? — поинтересовался Каллаген.

— Кто не слышал? — ответил Мак-Броуди. — За время моего пребывания здесь я узнал сотни таких историй: Затерянный рудник, шахта с железной дверью, пропавший Корабль пустыни… И могу побиться об заклад, что сотни людей расстались с жизнью, охотясь за всеми этими богатствами. И я уверен, именно это привело Уайли сюда.

— Да. Я знаю его. Паршивый человечишко! Я встречался с ним пару раз возле форта Черчилл, что находится на пути в Неваду. Он убил человека в Вирджинии или где-то в тех краях, так говорили. Я имею в виду, что он не оставил человеку никаких шансов, ходили слухи, что это было убийство. Он сбежал с группой бандитов, и никто не захотел по этому поводу трепать языком, тем более что убитого никто не знал.

Каллаген посмотрел вокруг, остро почувствовав вдруг, что пустыня — это часть его самого. День подходил к концу, и в отблесках заходящего солнца далекие песчаные дюны, что отделяли горы от пустыни, приобретали красноватый оттенок. Напротив, прямо над долиной, круто поднимались горные кряжи и при глянцевом свете сверкали черным блеском. Он почувствовал непреодолимое желание пересечь долину, очутиться там, взобраться на горы и раствориться в их прохладной тени. Может, вблизи они вовсе и не будут такими прохладными, как казались издалека.

Но такое решение, он знал, не приведет ни к чему. Каллаген был бродяга, солдат удачи, а если быть более точным — солдатом неудачи. Он почти не обрел ценностей мира в результате бесконечных сражений, но даже и обретенное малое было утрачено… А сейчас вот Мелинда.

Никуда не денешься от витавшего вопроса. Он не может решить эту проблему, просто сбежав в горы: он также не может справиться с ней, если снова пойдет служить в армию. Молодому человеку из приличной ирландской семьи, но без денег, больше ничего не оставалось делать, кроме как служить в армии. Так он оказался в ней и в самый первый раз. После коротких военных сражений в Ирландии это казалось ему логическим ходом событий.

Когда дело касалось тактики, его ум работал быстро и изобретательно. Если бы все сложилось удачно, он мог бы стать генералом, но в годы его службы велись короткие, необъяснимые с точки зрения логики войны, предоставляя мало возможности проявить себя. И он в буквальном смысле слова шел по пути наименьшего сопротивления. На службе большинство решений принимаются за солдата: ему предоставляют готовую еду и жилье; он получает приказы и обязан выполнять их, насколько хватает сил.

Он был хорошим солдатом, некоторые назвали бы его образцовым воином. Более того, он дважды дослуживался до звания майора, успешно сражался с противником на поле боя. Но никогда не испытывал свои способности в каком-то ином ремесле.

Он мог бы стать офицером мирного времени, поскольку люди научатся жить в мире и направлять свои стремления на благо цивилизации, должен же быть кто-то, кто будет сохранять мир. Но это, увы, не его выбор: он продолжал вести жизнь воина.

Теперь-то он знал, что такая жизнь не для него. Ни минуты больше, давно решил он. Перед ним тупик, и он ведет в никуда.

Предполагая, что может серьезно изучить право, Каллаген кое-что знал в этой области. Это может быть выходом, хотя и не очень удовлетворительным, поскольку такое решение принесет свои плоды лишь через несколько лет… Ах, если бы только ему удалось отыскать Золотую реку!.. Он понимал, конечно, что это всего лишь пустая отговорка. Он похож на людей, с которыми встречался повсюду, — искателей сокровищ, затерянных приисков; у таких, как правило, не было иной цели в жизни. И они никогда не переставали искать — до тех пор, пока сами не становились старыми, усталыми от жизни, дряхлыми.

Его мысли вернулись к Спрагу. Где он теперь? Нашли ли они дорогу назад, решили ли, что он, Каллаген, мертв? Может, на них внезапно напали из засады и устроили резню? Он сомневался, что Спраг легко потеряет свой след. Он был предусмотрительным толковым офицером и кое-что знал об индейских методах борьбы, считаясь со своими людьми.

Каковы были его, Каллагена, личные обязанности в данной ситуации? Он задумался. Первоначально их цель пребывания в пустыне состояла в том, чтобы защищать почтовый путь и людей, следовавших по дороге. Именно этим он и занимался.

Наступил вечер, а вместе с ним пришла прохлада. Появились звезды, на небе не было ни облака. Вдалеке возвышался резкий силуэт крутого горного кряжа.

На противоположной стороне загона горел костер, и до Каллагена долетал аромат готовящегося кофе. Мак-Броуди подошел к нему.

— Я рад, что ты здесь, Каллаген. Мои люди валятся с ног от усталости. Вы можете сменить нас в карауле?

— Хорошенько присматривай за лошадьми, — посоветовал Каллаген. — Я уже говорил, что не доверяю Уайли и его товарищу.

Мерцание огня, терпкий запах кофе и поджаренного бекона вызывали приятные ощущения, но Каллаген чувствовал себя неспокойно. Он знал о притаившихся поблизости индейцах, хотя, может быть, это была совсем другая банда, не та, что напала на него после того, как он оставил отряд.

В нем не было чувства враждебности к индейцам. Они жили своей жизнью, своим укладом, которые складывались на протяжении тысячелетий. Не задумываясь о том, хороши они или плохи, он принимал все это, как само собой разумеющееся. Они жили своей жизнью, белый человек — своей; у этих культур разное происхождение, собственные принципы существования.

Здесь не играет роли философия всего этого… важен ответ на один простой вопрос — жить или существовать, сражаться или умереть. Существует огромная разница между человеком, разглагольствующим по поводу этого и сидящим перед теплым камином с бокалом виски в руке в собственном доме или обсуждающим его в академическом зале, и человеком, находящимся в безлюдном месте, когда по ребрам струится пот и со всех сторон приближаются вооруженные дикари.

Каллаген с непонятной тревогой обошел редут вдоль стены. Что же все-таки предпримут индейцы? Для них за эти ми стенами скрывалась крупная добыча. Они быстро усвоили истину: белый человек нетерпелив, он чувствует потребность все время двигаться, что-то делать. Индеец научился терпению, он может ждать на лишенных растительности холмах, не испытывая потребности в воде и обходясь практически без еды, зная, где спрятаны цистерны с нею, что их можно открыть, а потом снова закупорить, и он может двигаться не спеша, когда пожелает и когда того потребуют обстоятельства.

Каллаген вернулся назад к костру и взял чашку с кофе из рук тети Мэджи. Потом отошел в сторону: свет от костра слепил глаза. Пламя костра успокаивает, навевает неясные грезы. Но глаза перестают видеть в темноте, что не очень хорошо в стране индейцев.

Тетя Мэджи тоже отошла от костра, подошла к Каллагену.

— Тебе бы лучше что-нибудь поесть, Морт. Кажется, ночь будет долгой.

— Они здесь, я знаю.

— Да. — Она помолчала. — Как ты думаешь, сколько их?

— Любое их количество — слишком много. Мы не ищем повода для столкновения, а просто хотим, чтобы почтовый путь был открыт и чтобы по нему шли груженые фургоны.

Где-то в ночной темноте послышался громкий стук: это камень, перевернувшись много раз, ударялся о скалу. Индеец? Или просто естественное движение в ночи?

Тетя Мэджи вернулась к огню. Каллаген проник в темный угол загона и уселся на дышло почтовой кареты. Он медленно отхлебывал кофе, прислушиваясь ко всему, что доносилось из-за той стороны стены. Звуков было немного. Потом он вернулся к огню.

Один за другим люди расходились от костра и ложились спать. Его веки тоже отяжелели, он выбросил осадок из чашки. Мак-Броуди и Ридж все еще оставались сидеть у огня.

— Ты хочешь попытаться продолжить путь? — спросил Ридж. — Давай подождем хотя бы день.

Каллаген взглянул на Мак-Броуди.

— Наше пребывание здесь сильно сократит ваши запасы продовольствия?

— Переживем, Морт. К тому времени должны подоспеть вагоны с провизией, а может, и лейтенант Спраг объявится. Индейцы непредсказуемы — они могут и отказаться от своей затеи в последнюю минуту.

Беккер изъявил желание охранять первым. Сэмпсону, одному из солдат Мак-Броуди, поручили его сменить.

— Разбуди меня, — попросил Каллаген, — на рассвете я сам буду караулить.

Он спал как всегда чутко: часто просыпаясь, прислушиваясь к звукам, потом снова погружался в сон. Он очень долго бродил в местах, где крепкий сон мог означать смерть, поэтому пришлось расстаться с этой привычкой. Интересно, как бы он себя чувствовал, если бы проспал всю ночь напролет, не просыпаясь?

Когда Каллаген заступил в караул, Дэлавер присоединился к нему. Вокруг было тихо, но индеец согласился с ним.

— Они здесь, — сказал он. — Они ждут, когда мы выйдем.

Они вместе стояли в дозоре, пока совсем не рассвело. Каллаген пристально смотрел на холм, поднимающийся за ручьем. С вершины холма индеец мог стрелять прямо по загону. Редут располагался в удачно выбранном месте: тут была вода, но он вовсе не был пригоден для обороны.

Когда солнце взошло, Каллаген почистил винтовку и револьверы, тщательно смазав их. Мелинда подошла к нему и протянула чашку горячего кофе.

— Прошлой ночью все было спокойно, — сказала она. — Дэлавер считает, что они только и ждут, когда мы выйдем отсюда. Сколько они будут ждать? Как ты думаешь?

Он пожал плечами.

— Это никому не известно. Индейцы терпеливы… им приходится близко и бесшумно подбираться к дичи, чтобы ее подстрелить, поэтому они учились терпению веками. С другой стороны, они могут принять решение внезапно уйти отсюда. Я почему-то уверен, если объявится Спраг, они просто исчезнут.

— Морт? — Он поднял на нее глаза. — Морт, ты догадываешься, где находится эта Золотая река? Уайли считает, что он знает.

— Откуда тебе-то это стало известно?

— Это людное место. Я слышала, как Уайли разговаривал со своим другом. Он разговаривал еще и с одним из солдат, с тем, которого зовут Спенсер. Мне кажется, Керт Уайли знал его и прежде.

— Спасибо, — поблагодарил Каллаген, — спасибо, что рассказала все это.

Солнце взошло, становилось жарче. Они по-прежнему не видели индейцев. Когда бак наполнился водой, Ридж и Беккер по очереди обмыли лошадей. К полудню все лошади были чистыми, а фляги наполнены водой. Все свободные канистры и кувшины на редуте также были полны.

Каллаген видел, что Уайли не находил себе места. Немного поспав, Морт поговорил с Мелиндой и тетей Мэджи, перемолвился несколькими словами с Мак-Броуди и Дэлавером. Спенсер, солдат, которого видели разговаривающим с Уайли, был высоким, слегка сутуловатым мужчиной, с узкими подвижными глазами. Он был наблюдателен и осторожен и, казалось, избегал Уайли. Пока Каллаген спал, Мак-Броуди беседовал с тетей Мэджи и Мелиндой в каменной хижине за чашкой кофе.

— Мы не были знакомы, когда он жил на родине, но я знаю немного ирландский народ. Тогда его звали О'Каллаган из Корка… Другие были выходцами из Кантри-Клеа, Майо и Типперери, многие из них были славными людьми. Его семья жила в маленьком, замечательном местечке, недалеко от Липа (он произносил это слово на другой манер — Леп), в деревне, которая называлась Глэндор. Это поистине райский уголок, где прямо из моря выдавалась длинная бухта. В том месте, где в нее попадала вода, бухта напоминала устье реки, а по всему заливу разбросаны островки, они как бы выполняют функцию волнорезов. С противоположной стороны бухта тянется на несколько миль до пологих, покрытых зеленью холмов и представляет собой гавань, о которой можно только мечтать. Многие ирландские ребята уезжали из своей страны за границу либо получать образование, либо воевать в иностранных армиях. Ясное дело, дома им делать нечего: британцы не разрешают им открывать свои школы, человек ничего не может добиться, пока полностью не станет на сторону англичан. Я не хочу называть британцев преступниками за то, что они делали… возможно, на их месте другие поступили бы точно так же. У Морта была хорошая семья, старинного рода. Они старались не попадаться на глаза британцам и жили хорошо; каждого путника, многих ирландских сыновей, вернувшихся с войны, и бардов они сажали за свой стол. Морт вообще вырос на рассказах о войнах…

В те времена британцы не часто навещали западную часть Липа. Среди них даже бытовала пословица: «За Липом — значит, вне закона». В этой пословице был определенный смысл, уж можете мне поверить. В тех местах среди парней встречались довольно решительные ребята: британец мог спокойно ездить по дороге днем, но как только наступала темнота, его череп могли проломить в любую минуту. И будь времена получше, Морт О'Каллаган мог бы стать лордом, уверен… Однако он покинул родную страну и отправился в погоню за птицей удачи, и где-то в пути он потерял «О» от своего имени, став просто Каллагеном.

Вы, вероятно, мне не поверите, мэм, но он очень образованный человек, разбирается в классике, юриспруденции и многом другом. Он приобрел свои знания, посещая школу на открытом воздухе войны, где обучали в темноте ночи и в присутствии часовых; в большинстве случаев занятия проходили без бумаги и ручки — только на слух…

В маленьком загоне было тесно, поэтому под вечер Ридж, Беккер и Спенсер вывели лошадей в ущелье пощипать травы. Пока Спенсер проверял, не появились ли на вершинах индейцы, двое его товарищей держали лошадей на привязи. Дэлавер и Мак-Броуди тоже пошли в разведку.

Через час лошадей возвратили обратно в загон.

— Не думаю, что здесь есть индейцы, — буркнул Уайли. — Мне кажется, мы зря опасаемся их.

— Они здесь, — спокойно, но настойчиво произнес Дэлавер. — Некоторые из них совсем рядом. Думаю, они сейчас даже слышат, о чем мы говорим.

— Чепуха! — деланно рассмеялся Уайли. — Им нет смысла здесь торчать дольше. А мы можем продолжить путь.

Каллаген пропустил мимо ушей советы Уайли, но ему стало любопытно, как далеко Уайли собирается идти. И главное — куда? С кем он должен встретиться, когда доберется до нужного места?..

Он вспомнил о копии карты, которая осталась у него… Ну и что с того? Тем не менее затерянный рудник принадлежит тому, кто его отыскал. Даже малой части золота было бы достаточно, чтобы купить ранчо или поселиться в каком-нибудь городе.

Во всяком случае, стоит попытаться.

Глава 14

Солнце нещадно палило, не ощущалось ни малейшего дуновения ветра. Над головой небо было чистым и голубым, черная цепь гор по-прежнему манила своими неизведанными тайнами.

Они так и не увидели индейцев. Мак-Броуди в нетерпении расхаживал по загону.

— Где твой лейтенант, Каллаген? Где он? Куда могли исчезнуть двенадцать человек?

— В пустыне, — проницательно заметил Уайли. — Да здесь можно потерять и целую армию, не то что отряд.

— Хотел бы я взглянуть вон оттуда, — сказал Мак-Броуди, глядя на гору, что поднималась над ними.

Она была невысока: человек мог бы без труда взобраться на нее за несколько минут, но там даже сейчас могли прятаться индейцы, наблюдая за ними. Если человек решит стрелять с гор, то это будет заметно.

— У тебя есть время, — сказал Каллаген. Ему самому очень хотелось посмотреть с той вершины вниз, однако он не решался, ему не улыбалась мысль подняться на ту гору, где прятались индейцы. — Они когда-нибудь пытались стрелять в вас оттуда?

— Только однажды. Трое наших ребят прицелились в индейца — он был один, а когда он высунулся, снесли ему голову. С тех пор они не пытались стрелять оттуда.

Каллаген достал из блокгауза карту и склонился над нею. Карта была нарисована от руки, но все объекты на ней были размещены как положено. Точками нанесена правительственная дорога, ведущая на восток. Она пересекала долину, проходила через Кедровый каньон и исчезла в Мид-Хиллс. За ними лежал правительственный шурф и Рок-Спрингс. Согласно данным, дальше простиралась долина, усеянная деревьями джошуа, а за ней на скалистой возвышенности находился форт Пиут — или Па-Ют, как его было принято называть в пустыне.

Он мысленно сопоставил копию карты Эллисона и той, что лежала перед ним теперь: изображенное на них явно не совпадало.

Кто бы ни был тот человек, кто делал карту Эллисона, он указал на ней все объекты, видимые с определенного места в восточном направлении; человек этот, видимо, глядел на местность и при этом не имел точного представления, где находится север, восток, юг или запад… или, вероятнее всего, делал это намеренно. Поскольку на карте не был обозначен ни один конкретный объект, можно было предположить, что к карте Эллисона полагались какие-то устные объяснения-дополнения.

Вот там нанесены высокие горы, а также Мид-Хиллс, однако ни Кедровый каньон, ни горы не указаны.

Примерно в десяти милях к юго-востоку была отмечена какая-то одинокая вершина, а дальше на север — горы Кингстон. Пологая гора к югу от правительственного шурфа была тщательно вырисована, а за ней — источник. На карте указан Рок-Спрингс, но в то же время — никаких признаков дороги.

На карте Каллаген не нашел ни единой надписи, и только след ручки натолкнул его на мысль, что когда-то тут были слова, написанные по-испански. Карта Эллисона была старая, очень старая. Но одно было ясно: если что-то по ней должно быть найдено, то это должно находиться где-то за теми горами, что стоят напротив, за горой Тейбл, или далеко на севере от гор Кингстон, а это довольно-таки приличное расстояние.

— Ищешь что-нибудь? — Это был голос Уайли.

Он подошел к нему вплотную, чуть ли не вывернув шею и стараясь понять, что так пристально рассматривает Каллаген.

— Ищу выход, — ответил Каллаген. Он кивнул на восток. — Вон там приличный участок дороги к форту Мохава. Сразу за горой находится длинная полоса открытой местности. Как только лошади отдохнут, мы можем рискнуть пройти там… если только индейцы не поджидают нас в Кедровом каньоне.

Дорога просматривалась не только с редута, но и с любого окрестного места было видно, что по ней редко передвигались из Марл-Спрингс. Путь, по которому они пришли, спрятался за горами, и именно в том направлении они ничего не увидели.

— Думаю, нам следует отправляться сейчас же, — торопил Уайли. — Я собираюсь поговорить с погонщиком. Мы можем проторчать в этой дыре до конца своих дней.

— Можем, — покорно согласился Каллаген. — Но мне кажется, первым делом мы должны дать возможность отдохнуть лошадям.

Где же Спраг? Где? Этот вопрос продолжал неотступно волновать Каллагена.

Предположим, индейцы угнали у них лошадей. Кто из них знал местонахождение ключей так, как знал это он, когда выводил маленький отряд из пустыни? Возможно, у Спрага тоже была карта, но Каллаген достаточно хорошо понимал, что на карту не всегда можно положиться. Может, Спраг сейчас умирает от жажды где-то в пустыне?..

Каллаген свернул свою карту и направился к тому месту, где Мак-Броуди разговаривал с Риджем.

— Я решил найти Спрага, — сказал он, присаживаясь на корточки перед ними. — До меня только сейчас дошло, что у него нет ни одного человека, кто бы знал эту местность.

— Как ты найдешь их среди всего этого? — спросил Ридж, делая неопределенный жест правой рукой.

— Тебе не удастся пройти даже и мили, — отозвался Мак-Броуди. — Даже О'Каллаган не справился бы с такой задачей.

— Подразделение Спрага может навести меня на их следы. Я могу вернуться к тому месту, где я их оставил, и оттуда начну поиски.

Мак-Броуди угрюмо посмотрел на него.

— Мой долг — находиться здесь, и мне это, поверь, нравится. Я не ищу ничего за пределами укрепления.

— Не делайте этого, сержант, — с чувством проговорил Ридж. — У вас мало шансов. Нужно превратиться в привидение, чтобы проскользнуть мимо индейцев и остаться незамеченным.

— Значит, я превращусь в привидение, — пообещал Каллаген.

Он сидел на корточках перед ними, пока они обсуждали все его возможности, но он не придал значения их словам. Он сам знал, на что способен, и помнил о том, что может погибнуть в пустыне от жажды. Он знал также, где находятся водные источники. Он не был героем и не думал о том, что совершает героический поступок: просто лейтенанту Спрагу и его людям нужна помощь. Имея лошадей, они, разумеется, справятся. Как бы там ни было, они могли вычислить путь в Марл или Рок-Спрингс, или даже в Биттер-Спрингс.

Отряд Спрага уже испытывал недостаток в воде тогда, когда Каллаген их оставлял. Если к настоящему моменту они не добрались до водной скважины, то сейчас им придется очень скверно… индейцы будут об этом знать, как они знали о Каллагене и остальных.

— Я отправляюсь сегодня ночью, — сказал он решительно, — но об этом никому ни слова.

Ридж ковырял землю носком сапога.

— Черт возьми, приятель, я бы пошел с тобой, но…

— Ты не солдат. Твоя задача — управлять платформой.

Каллаген поднялся с корточек и побрел к стене. Некоторое время он переступал с места на место, изучая местность за забором. Труднее всего будет вывести отсюда лошадь, потому что ночью индейцы наверняка приблизятся к лагерю.

Он чувствовал в душе постоянную тревогу и знал причину своего волнения: ждал прихода увольнительных документов, если они уже не находятся в лагере Кэйди. Ему так хотелось наконец почувствовать себя свободным, жить собственной жизнью, попробовать свои силы на каком-то ином поприще, нежели армия.

Здесь люди строили свою страну. Хотя одни гнались только за легкой наживой, другие вносили на рассмотрение законы, устанавливали порядок, строили дома и открывали свое дело. Это было захватывающее время, было немного богатых людей; человек имел только то, что ему удавалось добыть своими собственными силами, собственной изобретательностью. Эта способность имела значение. Размышляя над всем этим, Каллаген думал, что даже в Европе происходят перемены. В Англии большинство представителей Палаты лордов еще поколение или два назад были выходцами из простого народа.

Старинные рода, прославившиеся в период правления Вильгельма Завоевателя, либо пришли в упадок, либо исчезли вовсе, а из числа покоренных англосаксонцев многие снова обрели положение и былую значимость. То же самое могло произойти и здесь в пустыне; может, наступит день, когда в руках индейцев окажутся важные государственные посты и они будут управлять делами в стране, которую однажды отдали захватчику.

Подобные мысли не давали покоя Каллагену, рождали в нем неистребимое желание порвать с армией раз и навсегда и заняться тем, чему он не мог теперь еще дать названия, — здесь, в самой пустыне, — чем-то, о чем шептал ему каждый новый порыв ветра, движение каждой песчинки. Казалось, его мысли блуждали далеко за пределами человеческого разума. Сколько путешественников, возможно, и до него останавливались тоже у этого ручья! Даже доисторический человек, который обтачивал камни и использовал ручной топор, видел этот источник; завоеватели, изгнавшие этих людей, тоже побывали здесь. Единственный закон — это перемены, и он хотел быть частью этих перемен.

Вдруг рядом с собой Каллаген заметил Мелинду.

— Морт, о чем ты думаешь?

— Я думал о Спраге и его людях. Должно быть, сейчас они ищут воду или, что тоже возможно, уже умирают от жажды.

— Ты отправляешься за ними?

— Да.

— Но как ты сможешь отыскать их в этом безграничном пространстве? Как, Морт?

— Я должен попробовать. Ведь не прощу себе, если не попытаюсь. Ты остаешься тут, с платформой. Доверься Риджу — он хороший парень. Сержант Мак-Броуди — тоже.

— Мак-Броуди рассказывал о твоей семье, Морт.

— Просто как об ирландце? Я знаю, он не может держать язык за зубами. В моей семье нет ничего исключительного, разве что я О'Каллаган. В Ирландии, по крайней мере, в некоторых местах, эта приставка-титул имеет важное значение, но здесь это означает только то, что я еще один ирландец.

— Похоже, армия наполовину состоит из ирландцев. Не говоря уже о рабочих по укладке железных дорог.

— Да, это так, а завтра эти люди займутся политикой. Ну и пусть занимаются! Это место, где ирландцы могут многого добиться своим языком, ведь они любят громкие слова… особенно если такие слова произносятся на их родном языке.

— Ты можешь стать одним из них.

— Придется. Когда человек собирается взвалить на себя какую-то ответственность, ему следует морально подготовиться к этому, иначе трудно сдержать слово.

Больше она ничего не сказала, а просто стояла рядом с ним в вечерней прохладе, которой веяло от каньонов.

Вдруг Каллаген заметил легкое шевеление между скалами — что-то там произошло, всколыхнулось, и рука Каллагена тотчас потянулась к винтовке. Индеец?, Не похоже, уж очень близко к редуту. Ну, совсем рядом…

— Мак-Броуди! Ридж! — раздался его хриплый шепот, и он махнул рукой. Они быстро пошли на звук с винтовками в руках.

— За стеной кто-то есть, но мне кажется, это один из наших людей. Если он задумал прорваться сюда, индейцы, конечно, попытаются его убить. Нам придется его как-то прикрыть.

— Давай, — согласился Мак-Броуди, повернулся и направился к своим солдатам, обращаясь к ним тоже полушепотом.

Уайли, Беккер и Чемпион, темноволосый приятель Уайли, направились к стене. Каллаген подошел к воротам и слегка приоткрыл их.

В течение нескольких минут все было тихо, а йотом они увидели его.

Он выпрыгнул из-за скал, быстро осмотрелся, а потом с заметным усилием бросился к стене. Стрела воткнулась в землю рядом с ним, другая пролетела мимо. В тот же миг солдаты открыли огонь по скалам, и индейцы прекратили свою атаку.

Мужчина делал над собой заметные усилия, продолжая бежать. Вдруг, когда он был уже почти возле стены, в прозрачном воздухе раздался выстрел. Бегущий человек споткнулся и упал.

Каллаген открыл ответный огонь, выстрелы продолжали разрывать вечерний воздух: несколько винтовок за редутом палили в легкий белый дымок, что поднимался над скалами.

Каллаген выскочил за ворота и бросился к упавшему человеку. Он схватил его за руку и взвалил себе на спину, потом побежал назад и, находясь уже внутри стен редута, услышал, как звякнула по воротам пуля, догонявшая его.

Осторожно опустив раненого на землю, он внимательно присмотрелся к нему и узнал: это был Гаррик, один из бойцов отряда Спрага.

— Ты… мы думали… ты… мертв. — Раненому с трудом давались слова.

— Где Спраг?

— Там. — Он вяло махнул рукой. — Он… он открыл какую-то жилу… Они… Тернер увел лошадей.

— Где он, Гаррик? Где?

— Север… десять… может, двенадцать миль. — Гаррик закрыл глаза, тяжело дыша. Мелинда поднесла к его губам чашку с водой, он сделал глоток, потом подождал, переводя дыхание. — Вершина… самая высокая… посмотри… одинокая вершина… на открытом пространстве… на одной линии с ним… Нет… нет воды!

Каллаген поднялся и отошел немного в сторону. Он знал это место, вряд ли могло быть что-то хуже него. Те десять или двенадцать миль, о которых говорил Гаррик, как раз представляли собой совершенно открытую местность. На всем ее протяжении не встретишь почти никакого укрытия. Это будет рискованный шаг, но он должен попробовать.

Дэлавер присоединился к нему.

— Ты знаешь это место? — спросил он.

— Никогда не бывал там раньше… близко, но слышал…

— Там есть вода… много воды, если они найдут ее. В радиусе четырех миль там по крайней мере четыре ручья.

— И каждый из них охраняется индейцами.

Дэлавер пожал плечами.

— Думаю, что так.

— Водные скважины — как далеко они расположены от одинокой вершины?

Индеец взглянул на него.

— Я иду с тобой.

— Черта с два! Ты нужен здесь. Тем более что у одного человека будет больше шансов добраться туда.

— По открытой местности?.. Ни у кого нет шансов сделать это.

Дэлавер взял в руку тростинку и на песке начертил расположение источников относительно одинокой вершины. Он изобразил нечто вроде изолированной петли.

— Это Дикая Кошка. Ты должен держаться ее. Все иди и иди вверх. Вокруг земля поднимается большим кругом, образуя холм. Вершина находится на одном краю этого подъема, прямо на его восточной стороне. По словам Гаррика, солдаты всего в миле от воды.

— Спасибо. — Каллаген встал и потянулся. — Пойду немного посплю перед отходом. — Он повернулся к Дэлаверу. — Приготовь мою лошадь, хорошо?

Он вошел в хижину, достал одеяло и бросил его в углу.

Мелинда наблюдала за ним.

— Тетя Мэджи, что он делает? Куда…

— Ты знаешь, что он делает. — Тетя взяла кофейник, наполнила чашку и протянула Мелинде. — Он один из тех, которые знают, что делать, и никогда не станут просить другого сделать это за них.

Глава 15

Было темно и тихо, когда Каллаген вышел в ночь. Только что вычищенная винтовка, которую он сжимал в правой руке, еще хранила запах оружейной смазки; в левой он держал чашку с кофе, делая последние глотки бодрящего напитка.

Его лошадь стояла наготове: длинноногий вороной конь, наверное, лучший во всем табуне. За седлом висело свернутое небольшое одеяло, сумка с едой и двумя флягами воды.

На небе было мало звезд. Дул ветер; такие ветры часты в пустыне Мохава, и это хорошо: ветер скроет шум, когда Каллаген будет уже в пути.

Внешние ворота уже почти час стояли открытыми, и двое солдат охраняли их. Ворота держали открытыми для того, чтобы делать как можно меньше движений в момент его отправления.

Дэлавер, как привидение,незаметно оказался рядом.

— Ветер… это поможет, — произнес он и поднял глаза. Между клочками облаков высоко в небе виднелась часть Млечного Пути. — Дорога Вождя, — сказал он, — так его называют крисы.

Подошел Мак-Броуди.

— Скорее всего, ты застанешь их в неважном состоянии. Тебе понадобится больше еды.

— Им придется обойтись водой. Но вы ждите нас: если я найду их, мы вернемся назад. — Каллаген говорил тихо. — Внимательно смотрите за Уайли. Этому человеку нельзя доверять. Он ужасный мошенник, более того, он чертов дурак.

— Я буду делать, как ты говоришь, — ответил Мак-Броуди. — Будь осторожен. Нехорошо, если О'Каллаган умрет в пустыне.

Неожиданно рядом появилась Мелинда. Каллаген отдал ей чашку и нежно коснулся ее руки.

— Будет приятно возвращаться назад, — говорил он, — зная, что здесь ты.

Взяв коня за поводья, он вышел за ворота, резко свернул в сторону и пошел вдоль стены редута, держась к ней как можно ближе, чтобы оставаться в тени. В конце стены он остановился и осторожно осмотрел пространство, которое предстояло пройти.

В его распоряжении оставалось около двух часов до того, как начнет светать, но ему не нравился вид открывшейся перед ним пустыни. Там было светлее, и опытный глаз может его заметить. Он пытался прикинуть, как далеко индеец видит в этом полумраке, и решил, что его самого можно будет заметить на расстоянии тридцати — сорока ярдов.

Земля здесь была устлана гравием, кое-где рос кустарник. Он ступал очень тихо, некрупными шагами, ведя за собой лошадь между зарослями, не размахивая руками, стараясь, чтобы очертания его фигуры как можно меньше напоминали человеческую. Пройдя примерно пятьдесят ярдов, он оглянулся назад. На фоне тени горы редут казался всего лишь черным пятном.

Он сунул ногу в стремя и одним махом оказался в седле, тотчас распластавшись по нему, наклоняясь вперед, чтобы казаться меньше, и потом осторожно повел лошадь вперед.

Он ничего не видел, ничего не слышал вокруг. Продолжая медленно вести коня, он старался держаться на одной линии с одиноко расположенной впереди вершиной.

Земля поднималась понемногу, но равномерно. Раньше он уже пересекал как-то эту территорию, и она пробуждала в нем любопытство, зарождая немало вопросов, на которые его ограниченные познания о земле не могли дать ответа.

Широкий купол, поднимающийся со всех сторон. В радиусе примерно четыре с половиной мили вокруг земля поднималась до высоты двенадцати сотен футов, но наверху не было ни вершины, ни даже какого-то бугра. Огромный купол был плоским, его ровная поверхность только в двух или трех местах нарушалась легким обнажением пород. Но примерно в миле от верха купола стоял зубчатый пик высотой около пятисот футов.

Он держал курс на этот пик. На противоположной стороне, у края массивных гор, был другой пик. Предполагалось, что именно у его основания и находится Спраг со своим отрядом.

Он ехал осторожно вдоль края купола, по-прежнему припав к седлу, чтобы его не было видно. Время от времени он останавливался и слушал, не переставая следить за ушами лошади — они сразу реагировали, если поблизости начиналось какое-то движение.

Его винтовка свисала с седла, револьвер находился в таком месте, чтобы его в любой момент можно было выхватить. Если дойдет дело до боя, он наверняка будет проходить на близкой дистанции. Преодолена миля… теперь другая. Он вел лошадь не спеша, когда вдруг животное по своей собственной воле ускорило шаг. Мгновенно реагируя на любое движение коня, он тотчас понял его страх. Ничего еще не слыша, он знал, что рядом опасность.

Опасность исходила оттуда, из ночной тьмы, и лошадь почувствовала ее. Животное повернуло голову в сторону, и взгляд Каллагена уловил белки его глаз. Что-то приближалось к ним сзади, что-то, что не производит ночью шума.

Ветра не было. Он слышал только движения своей лошади, легкий скрип седла. Вдруг она шарахнулась в сторону, а из-под земли прямо перед ними появилась похожая на призрак фигура. Одновременно сзади раздался какой-то шорох, и Каллаген резко повернулся.

Этот поворот и спас ему жизнь, потому что мимо пролетела дубинка, чуть не проломив череп. В тот же самый момент что-то кинулось на него с другой стороны. Он ударил кого-то дулом револьвера по голове и пришпорил лошадь. Перепуганное животное, не привыкшее к такому обращению, рвануло вперед, и он почувствовал, что вцепившиеся было в него руки отпустили его. Он развернул лошадь, выбирая правильный угол подъема, и въехал на холм.

Теперь его со всех сторон окружали индейцы, должно быть, их было не меньше дюжины. Они бежали к нему, стараясь сомкнуть круг. Он опять резко развернул коня и помчался на одного из них. Индеец попытался отскочить в сторону, но было уже слишком поздно.

Огромное животное неслось прямо на него, индеец упал, а из-под тяжелых копыт раздался душераздирающий крик. В следующее мгновение Каллаген уже мчался прочь.

Он услышал какой-то звук: должно быть, это опять стрела… Каллагену в конце концов все же удалось ускользнуть от индейцев, правда, ему, наверное, просто повезло, в чем на этот раз он был обязан ловкости и сообразительности лошади, которая спасла ему жизнь.

Он ни секунды не верил, что индейцы отстанут. Хороший наездник может долго гнать свою лошадь… Единственное, что нужно, это время, а у индейцев его хватало. На какое-то время он от них оторвался, но не мог бесконечно гнать животное, а они будут приближаться — эти быстрые, заядлые вояки, преследующие его.

На фоне звездного неба смутно вырисовывался пик — цель его путешествия. Он направил коня по широкому кругу вдоль холма, который равномерно поднимался куполом к пику. Он не надеялся вызвать замешательство среди своих преследователей и трезво оценивал их, зная, что они умны, дотошны и безжалостны.

Он перевел лошадь на рысь и так проехал добрых полмили. Затем замедлил движение и повел шагом вверх. Слева от него замаячила неясная тень, справа возникла другая. Он чувствовал, что они пытались заставить его повернуть к ним. Но, если бы он это сделал, его тотчас бы окружили сзади.

Он натянул поводья и остановился, прислушиваясь, потом резко развернул лошадь и под углом снова пустил быстрым шагом вдоль холма. Он постоянно украдкой оглядывался по сторонам. Теперь индейцы знали, куда он направляется, и явно намеревались помешать ему. Его глаза привыкли к темноте, теперь он мог заметить своих преследователей за деревьями джошуа… если те, конечно, выдадут себя каким-то движением.

Он намеренно подпустил одного индейца ближе к себе и развернул коня так, чтобы можно было драться поочередно с обоими.

Индеец находился рядом. Каллаген отвернулся, давая ему возможность обрести уверенность в себе, подсчитывая, сколько шагов ему придется сделать. Когда индеец шагнул в третий раз, Каллаген резко повернулся, вытащил револьвер и выстрелил.

Каллаген точно рассчитал цель — это был горизонтальный выстрел: индеец как раз собирался прыгнуть. Пуля попала ему в грудь, а Каллаген тотчас пришпорил коня и помчался вперед. Этим выстрелом он намеревался не только убить индейца, но и известить Спрага о том, что идет помощь.

Он взобрался на вершину холма; вокруг простиралась открытая территория. Он ехал по неровной почве к вершине, что возвышалась над окружавшей ее местностью. У края скалы он остановился.

Не зная, есть ли поблизости индейцы, он долго прислушивался к тишине. Потом повел лошадь вдоль скал на северо-запад. После того как был пересечен низкий кряж, он снова остановился, глядя на восток, где в небо упиралась цепь гор.

Он решил подождать здесь, его нервы были на пределе. Вероятно, индейцы догадывались, что он ехал к Спрагу и его людям, и они, пройдя мимо этих гор, подадут сигнал тем, кто окружает солдат, возвещая о своем приближении.

Ночь была прохладная. Вот-вот наступит рассвет. Горы были уже почти в двух милях от Каллагена, а местность, что пролегла между ними, представляла собой голую, каменистую почву, кое-где поросшую джошуа. На ней негде было спрятаться.

Солдаты должны были услышать его выстрел, они будут знать, что что-то происходит неподалеку от них в темноте ночи. Он ждал. Седок и лошадь сливались в одно целое на фоне возвышающейся за ними скалы.

Он чувствовал, как постепенно его лошадь успокаивается, как напряжение уходит из ее мышц. Он открыл флягу, набрал в рот воды и прополоскал рот, прежде чем глотнуть.

Он устал. Рубашка под армейским кителем сделалась жесткой от пыли и пота. Как хотелось принять душ, хорошо поесть и поспать сорок восемь часов.

Ему ужасно хотелось спать, но заснуть здесь — значит умереть… Это означает смерть и для тех солдат там, наверху. Он перезарядил револьвер, спустился с седла и для уверенности положил руку на круп лошади.

Он не должен рисковать: погибнуть от рук индейцев или… если они там, наверху, не разберутся, кто поднимается к ним, и начнут палить… Быть убитым ребятами из собственного отряда!.. Это слишком! Он должен доставить им фляги с водой, а потом отвести к ручью. Ручей-то всего в миле от того места, где сейчас отряд, но для пустыни миля — путь длинный, тем более никто не уверен, что там есть родник.

Каллаген в который раз осмотрел скалы. Уже посветлело, но он не увидел ничего и никого.

Сел на плоский камень в нескольких шагах от своей лошади и, прислонившись к скале, пытался обдумать свои дальнейшие действия.

Индейцы знали, что он где-то тут, рядом. Сначала они подумают, что он в скалах неподалеку от солдат, но по действиям самих солдат догадаются, что он остался здесь, на подступах к ним. Очень скоро они обнаружат его местонахождение. Они будут сужать круг, выйдя на охоту за ним и все еще находясь друг от друга на достаточном расстоянии, чтобы он мог встретиться лицом к лицу хотя бы с некоторыми из них. Намерения индейцев для него более чем ясны: они собрались убить его.

Будет нелегко прорваться через них, и теперь он догадывался, что первое, что они сделают, это попытаются убить его лошадь. Они хотят, чтобы он шел своими ногами, а лошадь им нужна ради мяса. Ну что ж, пора начинать.

Он налил в шляпу две чашки воды и дал напиться вороному, чтобы тот почувствовал себя бодрее при последнем броске. Он ласкал его, разговаривал с ним:

— Нам с тобой, парень, придется прорываться через них, и я надеюсь на тебя.

Вороной ткнул его носом, Каллаген ухватился за уздечку и вскочил в седло.

Он взглянул на черные, похожие на гигантские зубы горы, что стояли напротив, и начал спуск со скал. Он еще на минуту задержался, окидывая взглядом лежащее перед ним пространство, обманчиво казавшееся пустым.

В небе еще висели последние звезды. Слегка подул ветерок, нежно касаясь легкой прохладой его щеки. Раскачивающиеся на ветру джошуа протягивали к нему свои костлявые ветки-руки. Он еще раз мягко похлопал коня по шее.

— Ладно, парень, поехали!

И пустил его легким галопом. Сидя в седле, с револьвером в правой руке, он выехал в последние сумерки перед рассветом. Во рту пересохло, сердце отчаянно стучало. Он провел языком по губам, бросая быстрые взгляды налево и направо.

Они жаждали его гибели, он это знал. Они хотели, чтобы он уже был мертв; они желали получить его лошадь, чтобы потом съесть; они сделают все, чтобы он не добрался до осажденных солдат.

Каллаген въехал прямо в утро, с оружием наготове, — со смертью наперегонки.

Глава 16

Предстояло пройти мили две, чтобы отыскать то место, где прятался от индейцев отряд Спрага. Каллаген надеялся, что они могут ему чем-то помочь. Если на него нападут раньше того, как он доберется до них, начнется стрельба, и они в случае чего прикроют его огнем. Он располагал только сведениями Гаррика о том, что они находятся где-то у основания пика, который маячил впереди. Только бы они не ушли раньше времени!

Теперь он видел далеко. Небо стало серым, последняя звезда, похожая на далекий, слабый луч прожектора, погасла.

Ни единого звука, только топот копыт… Он преодолевал расстояние, легко держась в седле и помогая лошади скакать галопом. В левой руке он держал поводья, в правой — револьвер.

Он проехал с полмили, но по-прежнему ничего и никого. Пик все так же высоко поднимался над окружавшей местностью, круто спускаясь у основания.

Он продолжал ехать; вот уже позади осталась миля. У него пересохло во рту, а сердце продолжало отчаянно биться. Он пустил коня шагом, направляя его без лишних движений, стараясь огибать впадины и ямы, где могли залечь индейцы. Нужно преодолеть еще милю. Должно быть, теперь уже скоро.

Местность все так же хорошо просматривалась со всех сторон. Он взглянул на подножие горы, на скалы внизу. Сколько времени понадобится, чтобы покрыть это расстояние, если ему придется спасаться бегством? Три минуты? Четыре?

Поверхность впереди выглядела почти ровной, только где-то на последней четверти мили пути виднелся какой-то пологий склон.

Казалось, что лошадь, как и он, слегка напряглась, глядя вперед, — поднимала уши и раздувала ноздри.

— Все в порядке, парень, — тихо успокаивал Каллаген. — Мы оба знаем это. Когда я попрошу тебя лететь стрелой… будь готов.

Снова, как и минувшей ночью, они поднимались из пустыни. Только что она была безмолвна, но в следующий миг ожила. И причиной тому были лошадь и… всадники. Ранние солнечные лучи заиграли на стволе винтовки…

Он огляделся вокруг. Один, два… четыре — он увидел их: десять индейцев бежали в его сторону.

Только у двоих были винтовки, у нескольких — стрелы, а остальные, должно быть, были вооружены только дубинками. Четверо подкрадывались к нему слева, двое — справа, трое спереди, и один все еще пребывал на некотором расстоянии, тоже справа. Это было откровенным заманиванием его в ловушку.

— Угу, — произнес Каллаген, — я не клюну на эту удочку.

И он развернул лошадь прямо к этой ловушке, проехал шагом около двадцати ярдов, а потом резко повернул влево и пришпорил коня. Лошадь в прыжке оторвалась от земли и бросилась вперед. В тот самый миг Каллаген выстрелил в индейца, находившегося ближе всех. Тот споткнулся и упал на колени. Слева прогремел ружейный выстрел, стрела ударилась о седло, и в ту же минуту индейцы окружили его. Один бросил в Каллагена дубинку, но она просвистела мимо в нескольких дюймах; другой вцепился в ногу и попытался проткнуть ее ножом, но не рассчитал удар и уткнулся в песок. Еще один подкрался к лошади сзади и набросился на него. Каллаген ударил того локтем в бедро, но сильные руки обхватили его за плечи, легли на горло.

Испуганная лошадь вышла из-под контроля и, неуправляемая, помчалась вперед что было сил. Каллаген, как-то исхитрившись, вытащил револьвер и спустил курок.

Последовал тяжелый толчок, и он почувствовал, что рука, сдавившая его горло, слабеет. Каллаген слегка повернул револьвер и снова нажал на спуск. Он услышал тяжелый хрип, рука вокруг шеи разжалась, и индеец упал.

Откуда ни возьмись появились еще двое. Каллаген увернулся от них и помчался к скалам. За спиной он слышал выстрелы, а потом из-за скал вышли еще два индейца, как раз в том месте, где по его предположениям должен был находиться отряд Спрага. Неожиданно за скалами прогремел оружейный выстрел, и один из вышедших упал. Другой попятился назад, а потом набросился на Каллагена. Вместо того чтобы попытаться объехать их, Каллаген направил лошадь прямо на оставшегося индейца: из-под копыт раздался пронзительный крик.

В следующий момент он взлетел наверх и очутился среди скал, увидев впереди какое-то голубое пятно. Лошадь преодолела последний круг и остановилась в тупике, где и в самом деле скрывались солдаты Спрага.

Каллаген соскочил с седла. Одного мимолетного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он подоспел вовремя.

Спраг полусидел, опершись о камень, его лицо посерело от боли и истощения. Трое других были ранены. Наспех сделанная окровавленная повязка стягивала голову одного из них, у другого на ноге были наложены самодельные шины. Всех солдат он нашел в отчаянном состоянии.

Каллаген оглянулся назад, на пустыню.

Преследователи ушли. Только на песке распласталось тело одного из них. Другие исчезли, как будто их вообще здесь никогда не было.

Каллаген отцепил от седла флягу с водой.

— Я подумал, что твои ребята захотят пить, — в волнении сказал он.

Первому он протянул флягу Спрагу. Тот взял ее дрожащими руками и сделал всего один глоток.

— Остальное отдай им, — прохрипел Спраг.

Фляга медленно переходила из рук в руки.

— Пейте понемногу, — предупредил Каллаген. — Сейчас для вас слишком много воды так же плохо, может, даже хуже, чем без нее.

После того как все утолили жажду, Каллаген, присев, спросил:

— Сколько времени прошло, как вы тут?

— Мы были без воды два дня и две ночи, — отозвался один из отряда. — Они увели наших лошадей и окружили нас. Ты появился как раз вовремя.

— Нам придется без промедления трогаться в путь. Скоро их будет здесь еще больше.

— Мы не в форме, — ответил Спраг.

— Примерно в миле отсюда, к югу, есть родник. Там мы сможем еще попить, немного переждать и снова попить. Потом, если с вами все будет в порядке, мы двинемся дальше, сэр.

— Есть какие-нибудь новости от майора Сайкса? — спросил Спраг.

— Нет, сэр. Вряд ли ему известно о том, что здесь происходит, поскольку некому было сообщить. — Каллаген рассказал о платформе и о том, что с ними со всеми случилось за это время. — Дэлавер находится сейчас в Марл-Спрингс, — добавил он, — а также еще один ваш человек по имени Гаррик.

Он снова пустил по кругу свою флягу с водой, и каждый сделал по одному осторожному глотку. Солдаты немного взбодрились и начали пристегивать ремни, натягивая сапоги, собираясь в путь. Никто не горел особым желанием идти, еще не придя в себя, но никто не хотел и оставаться здесь.

Каллаген присел и изобразил на песке предстоящий им путь.

— Вот здесь мы находимся, — объяснил он. — А вот где-то здесь родник, примерно в миле отсюда. Мы должны попасть туда и наполнить фляги. На юго-запад от водного источника — Кат-Спрингс, до которого еще две мили. Мне кажется, мы со всем успешно справимся. Но нам придется, может быть, вступить в бой.

— Есть еще одна сложность, сержант, — начал Спраг. — У нас кончаются патроны.

— Я везу с собой сотню, — ответил Каллаген. — Мои не подходят к вашим винтовкам. Поэтому я захватил с собой патроны для вашего оружия, но, боюсь, их придется не больше чем по пяти на каждого.

— Это все же больше, чем у нас осталось, — ответил Спраг. — У двоих вообще уже ничего нет. Сомневаюсь, что у нас на всех больше тридцати патронов… я имею в виду, для винтовок.

Он с трудом приподнялся.

— Бьюмис, ты, Каллаген, Уилмот и Айсбэл — лучшие мои стрелки. Я хочу, чтобы у каждого из вас было по десять патронов.

— Мерсер стреляет так же хорошо, как и я, может, еще лучше, — сказал Бьюмис. — Он уже участвовал в сражении на пути в Миннесоту.

— Ладно, Мерсер тоже. Другие разделят весь багаж между собой и понесут его, а вы освобождаетесь от всего, чтобы стрелять. — Спраг обвел всех взглядом и остановился на Каллагене. — Сержант, нам понадобится ваша лошадь. Она сможет везти двоих?

— Да, сэр.

— Двое солдат не могут идти, поэтому они должны поехать верхом. Как скоро мы выходим, сержант?

— Прямо сейчас, сэр. Еще прохладно. Мне кажется, мы сможем добраться до первого родника, прежде чем наступит жара, а если повезет, то и до второго. Нам лучше переждать жару там — мы сможем соорудить навес, используя наше обмундирование, сэр. -

Каллаген шел впереди с винтовкой в руке, а Бьюмис и Мерсер следовали за ним. Затем двигались раненые на вороном, следующими были те, кто нес багаж, а Уилмот и Айсбэл прикрывали колонну сзади. Спраг шел рядом с Каллагеном, прихрамывая на раненую ногу. В пути они не встретили ни одного индейца.

У родника они также никого не обнаружили, хотя и заметили свежие следы от мокасин. Они наполнили фляги и спустя час снова отправились в путь, медленно продвигаясь в Кат-Спрингс и не встретив ни одного индейца. К тому времени как они добрались туда, индейцы словно испарились. Это была приятная новость.

Оглядываясь по сторонам, Каллаген думал о том, что никогда еще не видел солдат такими грязными и усталыми.

— Мы будем держать лошадь поближе к себе, — предложил он Спрагу. — Если индейцы попытаются до нее добраться, то только тогда раскроем свои карты.

На смену знойному дню спустилась звездная ночь. В небе ярко светили звезды, в пустыне было тихо. После того как были сварены суп и кофе, они затушили костер и прилегли отдохнуть.

Родник прокладывал себе дорогу между гранитными камнями, которые могли в случае необходимости послужить укрытием. Впереди за низким холмом протекал еще один источник.

Каллаген немного вздремнул на привале, а когда встал, тотчас проверил двух часовых и разрешил одному из них отдохнуть. Он потрогал кофейник, находящийся рядом с углями: тот еще был горячим.

Каллаген налил кофе, отошел от костра и сел, прислонившись спиной к камню.

— Ты что-нибудь слышал? — задал он вопрос Мерсеру, который сидел рядом.

— Нет… я ничего подозрительного не слышал, но у меня такое чувство, что они где-то здесь, рядом.

— Да, и я так думаю, — согласился Каллаген, прихлебывая кофе. — Чем ты занимался в Миннесоте, Мерсер?

— Работал на мельнице разнорабочим. Потом держал лавку и неплохо зарабатывал на муке второго сорта до тех пор, пока не началась эта резня. Малыш Кроу отправился утром в церковь, напялив на себя плохую одежонку белого человека, а потом вернулся домой и раскрасил себя красками, как это делали индейцы племени сиу… Они вернулись и перебили почти всех в округе… Они, считайте, уничтожили и меня, сержант, сгребли все, что у меня было, и сожгли. К счастью, мы с женой после церкви задержались у Ларсонсов, а то бы и нам досталось.

— Твоя жена сейчас в Миннесоте?

— Нет. Индейцы напугали ее до смерти. Она вернулась на Восток, откуда приехала, а я записался в армию. Это случилось несколько лет назад. С тех пор я не видел ее и не получил от нее никакой весточки.

— Да, трудно тебе пришлось.

— Я бы сказал не так, сержант. Женщине следует находиться рядом с мужчиной, и так поступают многие. Проблема состоит в том, что я женился на девушке, которая никогда не уезжала далеко от своей матери, и жизнь в пограничной зоне не для нее. Я не осуждаю ее, вовсе нет. Я привез ее в непривычный для нее мир. А меня всегда привлекала жизнь на границе Иллинойса и Миссури, я не знал ничего другого.

Помолчав, он продолжил:

— Мне бы хотелось вернуться. Хотелось бы порвать с армией и отыскать золото, о котором ходит так много слухов. Я бы хотел вернуться назад и показать своей жене, на что я способен. Она всегда ставила мне в пример своих богатых и знатных друзей. У меня же никогда не было много денег, но думаю, ради них могу пуститься во все тяжкие, как любой другой нормальный человек. Интересно, как некоторые, выросшие на беконе и фасоли, смогли бы жить, как я. У меня был отличный маленький магазинчик, когда ворвались эти проклятые индейцы. Мы вроде всегда с ними ладили, и я мог бы поклясться, что они старались добиться моего расположения. Я бы мог даже поспорить, что они никогда не поднимут руку на меня.

— Когда южноамериканские индейцы встают на тропу войны, для них все враги равны и они ни для кого не делают исключения, — заметил Каллаген.

Он пересел в тень и задумался. Мерсер хороший человек и солдат, но он такой же, как и все, включая его самого: он тоже думал о золоте.

В тот самый момент в его голове будто что-то щелкнуло, и он ясно увидел перед собой ту карту. Видел крестик, который мог обозначать пик, а цепочкой, вероятно, был нанесен на карту кряж. Он поспешно сделал глоток кофе.

Теперь Каллаген был почти уверен, что находится в одном из мест, отмеченных на карте. Это место располагалось где-то поблизости от реки Золотых Песков.

Не многое было нанесено на карту, но утром… да, утром, когда оно наступит, он попристальнее осмотрится вокруг.

Он не мог объяснить, почему в него вселилась такая уверенность, но вдруг он сделал неожиданное открытие: он находится как раз на том месте, с которого рисовали ту загадочную карту.

Река должна находиться где-то поблизости. Вероятно, к северу отсюда.

Он допил кофе и выбросил осадок в угли.

Глава 17

Мелинда проснулась оттого, что внезапно услышала выстрел. И почему-то сразу подумала о Морте.

Она мигом вскочила с кровати и начала одеваться. Комната была разделена пополам занавеской: в одной половине разместились Мелинда и тетя Мэдж, а в другой хранились продукты и боеприпасы. Сержант Мак-Броуди, проявляя заботу, выставил охрану у входной двери.

Тетя Мэдж тоже проснулась.

— Думаешь, это возвращается Каллаген? Слишком рано, дорогая. Ему потребуется несколько дней, чтобы отыскать отряд, и хотя бы день для того, чтобы вернуться. Это не может быть он.

— Думаю, что так.

Тетя переубедила Мелинду, но в ней все-таки теплилась надежда на то, что это возвратился Морт. Индейцы, конечно, попытаются помешать, поэтому стрельба неизбежна.

Через минуту послышался второй выстрел, а за ним последовал и третий. Выстрелы звучали ближе… вернее, теперь уже рядом.

Тетя Мэдж одевалась.

— Я приготовлю парням кофе, — спокойно сказала она. — Он им сейчас просто необходим.

Мелинда открыла дверь и вышла на улицу. На земле неуклюже растянулся солдат, над ним склонился Ридж. Он поднял на нее глаза.

— Это Сэмпсон, мэм. Он шел по двору, а какой-то меткий индеец попал в него.

— Он убил его?

— Да, мэм, но это еще не все. Спенсер ночью дезертировал в пустыню, а вместе с ним, прихватив с собой четырех лошадей, Уайли и Чемпион.

— Вы имеете в виду, что они все сбежали?

Мак-Броуди, который только что подошел к ним, ответил на ее вопрос:

— Мы не слышали никакой стрельбы. Должно быть, дезертиры нашли какое-то место, откуда индейцы не могли следить за ними, или им просто повезло. В любом случае они исчезли, Сэмпсон мертв, и наши силы сократились наполовину. Гаррик еще очень слаб и не может даже стоять в карауле, а Саттона свалила с ног лихорадка. Только я и Дэлавер… все, кто остался у нас.

Ридж взглянул на него.

— А я? А Беккер?

— Вы штатские, а мы здесь, чтобы вас защищать.

— И при этом штатские лишили вас супа, — заметил Ридж. — Когда начнется стрельба, посмотрите, на что способны штатские… прошу прощения, мэм, — закончил Ридж, глядя на Мелинду.

— Я умею стрелять, — тихо сказала она, — хотя я и гражданское лицо, я — дитя армии, поэтому буду целиком в вашем распоряжении. И тетя Мэдж тоже.

Женщины возились у костра, остальные держались у стены редута, стараясь подальше уйти от центра лагеря, самого опасного в случае обстрела места. Беккер с винтовкой в правой руке неотрывно наблюдал за вершиной.

— Сержант, — неожиданно обратилась Мелинда к Мак-Броуди, — вы были знакомы с Морти Каллагеном еще в Ирландии?

— Нет, мэм, я только слышал о нем. Тогда его звали О'Каллаган. А я заметил, что он теперь в своем имени вместо «а» пишет «е». Такое случается только тогда, когда какой-нибудь служащий неправильно напишет имя человека.

Во все времена имена менялись. Многие Саттоны или Честеры поначалу были ирландцами, как и Пэдди, что стало теперь именем нарицательным. С тех пор как человек получил фамилию, вряд ли найдется хоть один, у кого она на протяжении всей его жизни не претерпела бы изменений.

«Мак» в моей фамилии обозначает мою принадлежность к роду отца, равно как «Фитц», только «Фитц» не ирландского происхождения, а нормандского. Если человек не является выходцем из старого рода, он принимает фамилию клана.

Когда Мак-Броуди садился на любимого конька, то мог говорить до бесконечности.

— А теперь о Морте. Его настоящая фамилия — О'Каллаган, его отец был предводителем клана, уходящего корнями в историю, насчитывающую несколько сотен лет. Ирландцы были воинственным народом и могли победить британцев уже сто раз, если бы прекратили воевать между собой, но они не в состоянии были забыть древнюю вражду, обращались за помощью даже к датчанам; и это были тяжелые для них дни.

— Вы знаете многие факты своей истории, сержант, — сказала Мелинда.

— Не больше, чем любой другой ирландец, но не так много, как знает Морт. Как и многие другие науки, история любого народа познавалась тайно в темноте у изгороди или у старых каменных стен. Это была наша единственная школа, да и та запрещалась, если о ней становилось известно защитникам порядка, сильным мира сего.

Члены семьи О'Каллаганов теперь стали «гадкими утятами», вылетевшими из родного гнезда на войну во Франции, Австрии или Испании, и таких семей по всей Ирландии было много. Иногда сыновья возвращались, зачастую умирали на чужбине, иногда женились и оставались за границей; вероятно, Морт тоже поступит так.

— Почему вы так думаете?

Мак-Броуди лукаво подмигнул Мелинде.

— О мэм, вы не обманете меня! Я видел выражение ваших глаз, когда вы провожали его! Будьте уверены, если он вернется на родину, то ни с кем другим, только с вами.

День тянулся медленно. Солнце палило. Ни ветерка. Лошади беспокоились, стремясь вырваться из загона и пощипать траву, но, как и люди, не осмеливались рисковать. Дважды пули залетали на территорию лагеря, а один раз стрела порвала рукав Риджа, когда тот направился к домику.

— Меня беспокоит Мак-Дональд, — сказала тетя Мэдж, — похоже, он станет меня разыскивать.

— Нет, — ответила Мелинда. — Думаю, он достаточно умен, чтобы оставаться дома и ждать.

Беккер помыл лошадей, ожидая, пока резервуар наполнится водой. Ему пришлось ждать долго, поскольку вода капала медленно. В лагере оставалось все меньше продуктов. Уайли и Чемпион умудрились унести с собой недельный запас.

— Если бы мне удалось подстрелить хотя бы одного из них! — в сердцах сетовал Ридж.

— Они не дураки, — сдержанно ответил Беккер. — И явились сюда вовсе не для того, чтобы стать мишенью для пуль.

Вокруг все словно вымерло, лишь струились в воздухе поднимающиеся от песка тепловые волны да жужжали одинокие пчелы, усиливающие ощущение гнетущей жары.

В каменной хижине было прохладней. Гаррик открыл глаза, когда Мелинда подошла к его ложу.

— Есть новости о лейтенанте Спраге и остальных?

— Нет.

Он на мгновение прикрыл глаза. Гаррик был очень молод, лицо его осунулось от боли и страдания.

— Им было тяжело… очень тяжело.

— Каллаген пошел к ним на выручку. Он взял с собой воду.

Ридж принес раненому чашку бульона.

— Хотите покормить его, мисс? Ему нужно восстановить силы.

— Конечно.

Ридж стоял в тени прямо за дверью и смотрел на северо-восток.

— Как тихо! — сказал он. — В любом случае они будут возвращаться ночью.

— У них получится, Джонни, как ты думаешь?

Он пожал плечами.

— Вы говорили, что знаете армейскую жизнь, значит, вы должны понимать, что всякое может случиться. Одни возвращаются, другие — никогда. — Он помолчал. — Похоже, скоро мы получим известие из лагеря Кэйди. Лейтенант Спраг должен вернуться сюда, а Сайкс не такой человек, чтобы смириться с этим. До меня дошли слухи, что майор лезет в драку.

В десяти милях на восток у Мексиканского ручья расположились весьма довольные проведенной операцией Керт Уайли, Чемпион и Спенсер.

— Ты был прав, Чемп, — сказал Уайли. — Тем индейцам форт нужен гораздо больше, чем мы сами. Главное, теперь мы свободны.

— Похоже, что так.

Чемпион казался более знающим человеком и менее оптимистично настроенным. Индейцы хотели, чтобы как можно меньше людей оставалось в лагере, и Чемпион был уверен, что это была одна из причин, почему они позволили им уйти оттуда. Он не сомневался и в другом: если они решат вернуться назад в лагерь Кэйди или пойти навстречу Спрагу, их тут же атакуют. Поэтому выбора не было: их путь лежал на восток, через долину, а эта дорога не представляла никакой опасности.

— Поживем, увидим, — добавил он.

Спенсер покончил со службой в армии, именно этого ему и хотелось. У него был интеллект ниже среднего, поэтому он так охотно слушал бойкие, развязные речи Уайли.

Возможность найти золото была привлекательна, и перед ней он не в силах был устоять. Ему не нравилась жесткая дисциплина в Марл-Спрингс, как не нравился и сам сержант Мак-Броуди — ворчливый, не лишенный здравого смысла человек. Спенсер был доволен, что они сбежали и от него.

— Если удастся, надо разыскать Каллагена, — сказал Уайли. — Могу спорить на последний доллар, что у него есть копия той карты. Так думал Крокер, а у него были причины думать так.

— Ты должен был получить копию от Эллисона.

— Это оказалось не так-то просто. — Уайли не стал дальше развивать эту тему, а Чемпион не настаивал.

Чемпион огляделся вокруг. На восток тянулся пологий склон Колумбийской горы, местами покрытый кедровником и редкими соснами. Он сужался к северу, образуя седловину, откуда можно было попасть в Золотую долину. Отпив немного воды из ручья, Чемпион поднялся, вытирая рот.

— Какой толк торчать здесь, — недовольно сказал он. — Индейцы могут и передумать.

Все трое сели верхом на лошадей. Чемпион прокладывал путь через седловину к бассейну реки, который находился по ту сторону гор. В нескольких милях от них на фоне неба четко вырисовывались гора Тейбл и Твин-Батс. Чемпион недоверчиво смотрел на плоские вершины гор. Сами горы поднимались вверх больше чем на тысячу футов, являясь самой высокой точкой здесь в радиусе нескольких миль. Индейцы, очевидно, вели наблюдение именно оттуда.

Чемпион слонялся без работы, когда встретился с Уайли. До этого он некоторое время работал с пиутами, угоняя лошадей с ранчо и переправляя их в Неваду для продажи. Наворовав лошадей в Неваде, продавал их в Калифорнии. Тот факт, что ему были известны места незаконных сборищ, и привел к нему Уайли.

Уайли был наслышан о Хостиф-Спрингс, но ему хотелось узнать как можно больше о местечке, где процветало конокрадство. В свою очередь, Чемпион, едва только спустил последние деньги, вырученные от продажи ворованных лошадей, проведал, что информацию, которой он обладал, хочет заполучить какой-то человек. Он назначил свою сумму, а когда пронюхал, в чем состояла суть дела, вступил в сделку.

Ему не нравился Уайли. Он мог не обращать внимание на тупоголового верзилу Спенсера, но Уайли он должен был остерегаться, как гремучей змеи. Но где-нибудь в пути — он подкараулит момент — все, чем они будут располагать, перейдет к Чемпиону. Каким образом, он пока и сам не знал, пусть это ему подскажет Господь Бог.

Чемпион прикидывал свои возможности, и кое-что уже теперь говорило в его пользу. Он лучше обращался с винтовкой, чем думал Уайли; он мог так же метко бросать нож, как и стрелять. Более того, прекрасно понимая, что ищет Уайли, он, вполне вероятно, больше знал об этом, чем сам Уайли. Уайли был уклончив в ответах и ничего определенного ему не рассказывал, только ссужал Чемпиона деньгами и кормил обещаниями. Но Эллисон любил поговорить, когда представлялся случай, а Чемпион оказался внимательным слушателем.

Чемпион узнал за свою жизнь немало историй — все их знали. Ему и раньше доводилось слышать таинственный рассказ о Золотой реке, но этот случай был совсем особенный. Однажды ночью после очередного грабительского набега на ранчо, притворившись, что спит, он подслушал разговор индейцев.

Они говорили о том, как когда-то давно их праотцами были убиты какие-то белые люди. Среди их вещей нашли золото. Индейцы считали, что это золото взято из пещеры, где протекала река. Если им верить, то убитые были не испанцами, а французами, и двое из них исчезли. Эту историю тогда вспомнили потому, что один индеец сказал, будто они находятся рядом с этим местом.

С тех пор десятки фальшивых карт продавались наивным покупателям. Но одно слово Эллисона послужило Чемпиону намеком; это слово не имело бы никакого значения, если не знать место расположения пещеры. С того самого момента у Чемпиона пропали все сомнения.

Существовала карта Эллисона, и, скорее всего, она осталась у Каллагена — либо она сама, либо ее копия. Похоже, Уайли тоже запомнил это.

Бассейн, куда они въехали, ничем не привлекал. Застывшие стены гор, редкие деревья джошуа, а на востоке два торца, словно часовые, стояли перед входом в глубокое ущелье, что открывалось в широкую долину.

Чемпион не видел следов, но это место вселяло тревогу. Казалось, гора Тейбл стремилась преградить путь с одной стороны. На юге тянулось высокое плато горы Провидения, каньон Дикая Лошадь, неровная местность с глубоким ущельем… Он никогда не ездил тут прежде верхом.

Перед ними предстал ручей. Чемпион осмотрел местность, окинув взглядом окружившие их горы. Ему было явно не по себе.

— Не нравится мне все это, — сказал он Уайли. — Что-то здесь не так.

— Ты что-то заприметил? — подозрительно спросил Уайли. — Я в жизни не видел более пустынного места. Но это вовсе не приблизило нас ни к Каллагену, ни к его карте!

— Это большая пещера, — как бы между прочим заметил Чемпион. — И все золото не обязательно должно находиться только в одной ее части.

Керт Уайли напряженно повернул к нему голову и застыл в ожидании.

— О какой пещере ты говоришь?

Чемпион извлек из кармана прессованный табак и с серьезным видом начал его рассматривать. Потом откусил немного и некоторое время молча жевал.

— Пещера Золотой реки. Ты ведь за ней охотишься?

— Кто тебе это сказал?

— Человек в состоянии иногда сам делать выводы, — ответил Чемпион. — Здесь повсюду много золота, и недалеко отсюда тоже оно имеется. Я слышал, — добавил он, — индейцы так говорят, что существует много подступов к этому золоту, некоторые же считают, что в этой части пустыни пещера под землей тянется на несколько миль.

Уайли остался недоволен разговором с Чемпионом.

Глава 18

Небо было хмурым, когда Каллаген с товарищами отправлялся в обратный путь в Марл-Спрингс через длинный куполообразный холм. Каллаген выбрал правильное направление и повел отряд к петле Дикой Кошки.

Индейцы не показывались, а солдаты не слышали выстрелов. Каллаген шел размеренным шагом. На холме не оказалось места, где можно было остановиться или спрятаться. Редко разбросанная растительность не могла никого укрыть, и, кроме открытой равнины под обширным небом, они ничего больше не обнаружили.

Каллаген продолжал идти. Люди, следовавшие за ним, были не в состоянии двигаться быстрее, но чувствовали, что в любое время на них могут напасть индейцы.

Десять или одиннадцать миль… Если им повезет, они преодолеют их за четыре или пять часов. Шестеро солдат вели себя превосходно в таких условиях, принимая во внимание их состояние,

Каллаген был грязный и небритый. Ему отчаянно хотелось принять душ и побриться. А еще больше хотелось пить и спать. После часа ходьбы он остановил отряд на десять минут, и каждый выпил немного воды.

— Никогда бы не подумал, что мне может понравиться это место, — сказал вдруг Мерсер. — Но сейчас я отдал бы пять лет жизни, чтобы увидеть его перед собой.

Каллаген осмотрелся, внимательно изучая каждую деталь. Чтобы атаковать, враг должен приблизиться к ним и находиться на расстоянии не более чем в полмили — тогда его можно заметить с любой точки.

В то утро он сам нес свои вещи. Гора, похожая на огромный купол или ступу, засела в его мозгах. Такое сравнение не вызвало бы удивления ни у кого в Индии, поскольку по форме они были абсолютно одинаковы. Окружавшие ее скалы представляли собой естественную крепость с прекрасными позициями, откуда можно было вести огонь.

Эта ступообразная формация навела Каллагена на мысль о том, что карта составлена абсолютно беспорядочно и неправильно. Гора была нанесена на карту незаметно, но если человек видел ее воочию хоть раз, он узнает ее непременно и будет помнить, если, конечно, обладает таким же цепким умом, как Каллаген.

Реальную угрозу представляли индейцы. Как человеку справиться с ними? Кажется, они всегда рядом, всегда наготове, но никогда не желают начинать бой первыми, если не уверены, что одержат победу: они просто появляются и исчезают, как тени, тем самым держа людей в постоянном напряжении.

Он не питал к ним враждебных чувств. Они, как и он сам, были воинами; отвоевывали то, что хотели получить; впрочем, он тоже так поступал и за это их уважал. Было бы плохо попасть в руки индейцев, но он испытал плен в других местах, что было ничуть не лучше индейского.

Кто бы ни был тот человек, рисовавший карту, он сделал это так осторожно, что, попади она не в те руки, от нее было бы мало проку.

Теперь индейцы его знали. Он убил несколько их воинов, и они хотят видеть его мертвым, чтобы он не смог убивать и дальше. В то же время они были предельно осторожны и не заходили слишком близко.

На подходе к Марл-Спрингс перед ними предстала знакомая картина: частокол, каменные хижины, низкие горы, выступающие за укреплением с поляной, где они пасли лошадей. Над частоколом поднимался дым, но вблизи никого не было видно

Спраг смотрел мимо Каллагена.

— Вы думаете, здесь все в порядке, сержант?

— Никогда не пытаюсь предугадать действия индейцев, сэр. У них собственный способ мышления. Мы проделали длинный путь, поэтому давайте зайдем туда.

Ворота открылись. Их встретил Ридж с винтовкой в руках. Он выглядел осунувшимся и исхудавшим.

— Беккер мертв, — известил он. — Они попали в него вчера вечером. А он был таким хорошим человеком…

— Напиши это на его могиле, — посоветовал Каллаген. — Эта эпитафия годится для любого умершего.

Мелинда выглянула из-за двери, уставившись на него широко открытыми глазами. Каллаген подошел к ней.

— Я вернулся, — не найдя более подходящих слов, коротко сообщил он.

— Входи. Есть кофе. — Она посмотрела ему в лицо. — Морт, ты вернулся, а нас здесь очень мало.

Тетя Мэдж лежала. Это поразило Каллагена, потому что он никогда раньше не видел ее лежащей. Когда он вошел в дом, она села на постели.

— Извини, Каллаген, — виновато сказала она, — я просто выбилась из сил.

Он вышел, и она слышала, как Ридж начал ему рассказывать:

— Беккер увидел оленя. Нам нужно было что-то есть, поэтому он взял винтовку и вышел. Долгое время мы не видели индейцев, но нам следовало догадаться о них, учитывая появление оленя. Он забрел на поляну, где паслись наши лошади. Поначалу выглядел встревоженным, потом успокоился и начал щипать траву.

Мне показалось, что индейцывидели оленя и намеренно гнали его к нам — так, чтобы кто-нибудь из наших людей вышел за ним и попался в ловушку.

Беккер не удержался. Ему пришлось выстрелить. Он находился в двухстах метрах от оленя и только поднял винтовку, как три стрелы вонзились ему в спину.

— Как вы забрали его тело?

— Ох, Беккер всегда был крепким малым. Он еще выстрелил пару раз в индейцев, а потом повернул назад и почти дошел; женщины и Мак-Броуди прикрывали меня, когда я пошел за ним…

Каллаген устал, ему хотелось побриться. Он слишком долго был офицером, а каждый офицер в любое время должен выглядеть чистым и опрятным. Он нагрел воды, побрился, расчесал волосы и почувствовал себя лучше, но был голоден и хотел пить. Он пошел к ручью; холодная, прозрачная вода освежила его тело.

Он подумал о том, что теперь Сайкс должен понять, что что-то неладно, поскольку Спраг до сих пор не вернулся в лагерь, а если кто-нибудь прибыл туда, в Кэйди, по дороге в Вегас, то еще и узнает новость о том, что платформа не проходила.

Небольшой отряд Спрага, очевидно, перестал существовать. Спенсер дезертировал, и, вероятно, вместе с ним сбежали Уайли и Чемпион. Сэмпсон был мертв, Беккер убит. Саттон справился с лихорадкой и уже ходил, но все еще был слаб. Похоже, Гаррику не стало хуже…

Четверо солдат охраняли лошадей на поляне, но индейцы не показывались. Возможно, их целью было сохранить лошадей в хорошей форме… Скоро дойдет очередь и до них: индейцы намеревались пустить их в расход.

Усевшись возле стены, Каллаген пытался сосредоточить свои мысли на создавшейся ситуации, в которой они все оказались. Лейтенант Спраг присел рядом. За последние несколько дней офицер заметно состарился, тяжело перенеся потерю своих людей.

— Нам придется убить лошадь, — неожиданно сказал Спраг. — Завтра нам нечего будет есть.

— Подождем немного.

Мысль убить лошадь не прельщала Каллагена… как, впрочем, и самого Спрага.

Лошадей закрыли в загоне, а вокруг по-прежнему все было тихо. Каллаген вошел в каменную хижину взглянуть на Гаррика и не мог определить, спит он или находится без сознания. Раненый прерывисто дышал, и Каллагену не нравилось то, как он выглядит.

Когда он вышел из хижины, на улице его поджидал Ридж.

— Сержант, я думаю, лошади отдохнули и в гораздо лучшей форме, чем любой из нас. Я их запрягу, заберу женщин и уйду с ними отсюда.

Он закурил сигару.

— Подумай сам. Мы могли бы бежать ночью. Мак-Броуди дал мне карту, и я тщательно ее изучил. Как только удастся добраться до этой дороги, ни один индеец нас уже не догонит. Они надеются, что мы поедем по обычному маршруту. Индейцы не ждут нас здесь, и никто не сможет им ничего сообщить заранее. Думаю, я смогу прорваться в форт Мохава. Мне понадобится всего один человек, чтобы отгонять их, пока я буду управлять лошадьми. Хотелось бы, чтобы это был ты или Следопыт.

— Ты разговаривал с миссис Мак-Дональд?

— Они готовы ехать, ибо чувствуют себя здесь обузой и думают, что мы можем справиться.

Чем больше Каллаген размышлял над этим, тем больше ему нравилась эта идея. Никому не известно, что здесь может вскоре произойти. Если скоро не придет подкрепление, животные умрут от голода. Уже несколько дней люди недоедают. А если платформа уедет из лагеря, у них освободится место для передвижения, меньше лошадей придется кормить и охранять. Но удастся ли им прорваться?

Лейтенант Спраг сидел на краю раскладушки и тоже над чем-то размышлял, глядя в блокнот. Каллаген подошел к нему и как можно короче разъяснил ситуацию.

— Ему понадобится один человек, сэр.

Спраг внимательно слушал, покусывая конец карандаша. Он жестом указал на блокнот.

— Я подсчитывал, сколько у нас осталось продуктов и амуниции. Мы в очень плачевном состоянии, сержант.

— Да, сэр, я это знаю.

— А каковы их шансы?

— Очень неплохие, сэр. Я не думаю, что индейцы заподозрят что-то подобное, тем более они будут двигаться быстро.

— Они хотят попробовать вернуться на дорогу в Вегас?

— Да, сэр.

— Мне кажется, эта дорога будет лучше, чтобы доставить платформу в форт Мохава и там обеспечить ей охрану на всем пути до Вегаса. Сомневаюсь, чтобы Риджу удалось быстро добраться в Вегас через пустыню.

— Возможно, вы правы, сэр. Если лейтенант позволит, я бы предложил, чтобы повозку сопровождал рядовой Джейсон, или, как его называют, Следопыт. Дэлавер. На этого человека можно положиться, и он, как никто другой, знает пустыню.

— Передайте Риджу, что он получил мое разрешение, если только женщины согласны рискнуть. — Он задумался на миг, а потом добавил: — Но одного человека, думаю, недостаточно. Почему бы вам самому не поехать? Здесь остается сержант Мак-Броуди, и кроме него рядом со мной прекрасные люди.

После непродолжительной паузы он продолжил:

— Срок вашей службы истек, Каллаген. Думаю, вам следует ехать… Берите с собой еще и Бьюмиса.

— Бьюмиса, сэр?

— Да, перед тем как пойти в армию, он женился, сержант. Ему нужно выбраться отсюда живым.

— Майор Сайкс скоро будет здесь, лейтенант. Теперь он уже наверняка знает, что тут произошло.

— Возможно. Ну, сержант, забирайте Бьюмиса и поезжайте. Попытайтесь добраться до форта Мохава. Мне кажется, самому Риджу больше по душе этот путь. Вам придется гнать лошадей.

— Да, сэр. Я знаю.

Глава 19

На Марл-Спрингс опустилась темная ночь. Дул легкий ветерок, а на фоне неба резко выступали горы, на которые Каллаген так часто пристально смотрел.

Он стоял у открытых ворот, вглядываясь в ночь, а его начищенная винтовка пахла оружейной смазкой. Через несколько минут платформа выедет за ворота и двинется в сторону правительственной дороги в Рок-Спрингс.

Впереди за долиной, что ведет в Мид-Хиллс, лежит длинный участок открытой местности. Днем они будут хорошо просматриваться со всех сторон, но в темноте у них появится шанс. Каллаген не знал, предпочитают ли эти индейцы вступать в бой ночью, как это делают их друзья апачи; он был уверен в одном: ночью индейцы менее бдительны.

Он слышал, как скрипнула платформа, когда в нее садились тетя Мэдж и Мелинда, но не повернул головы, а продолжал наблюдать за местностью.

Как решил лейтенант Спраг, с платформой поедут Каллаген, Следопыт и Бьюмис. Их задача состояла в том, чтобы охранять открытую платформу и, если удастся, привести помощь в осажденный редут.

Спраг подошел к воротам, протянул руку Каллагену.

— Удачи! Она вам понадобится.

— И вам счастливо, лейтенант. Было приятно служить с вами.

Спраг лукаво улыбнулся.

— Да? Кроме проблем, у нас с вами больше ничего и не было, сержант.

— Мы знали о них, когда уже собирали отряд. — Он сделал паузу. — Я проведу их, лейтенант, а потом вернусь сюда.

— Вы не сделаете ничего подобного! — резко возразил Спраг. — Не глупите, Каллаген. Вы вышли из игры, а ваши документы уже давно должны прийти. Вы едете с этой девушкой, Мелиндой. В любом случае или мы получим подмогу до того, как вы сможете вернуться назад, или будет уже слишком поздно приходить на помощь.

Пока они молчали, к ним подошел Ридж.

— Мы готовы, лейтенант. Сержант, вы поедете с нами?

— Нет, верхом на своей лошади.

— Хорошо. Тогда рядом со мной сядет Дэлавер, а Бьюмис поедет внутри вместе с женщинами. Он хороший парень и будет их успокаивать.

Каллаген прищелкнул языком.

— Успокоить тетю Мэдж? Ридж, да ты шутишь! Эта женщина крепче любого из нас. У нее есть мужество.

Ридж пожал плечами.

— Ладно, — сказал он. — Поехали.

Каллаген подошел к своей лошади, вскочил в седло. Он поднял руку, отдавая честь лейтенанту, и первым выехал за ворота.

Все было спокойно; был слышен только странный стон ветра в листве джошуа. Каллаген ехал по песку, а открывая платформа, трясясь и покачиваясь, медленно следовала за ним. Больше ничто в этот час не двигалось. Когда они выехали на дорогу, перед ними показались две одинаковые колеи.

Они продвигались вперед почти бесшумно. Каллаген слышал поскрипывание колес и время от времени дребезжание шпор. И больше ничего. Оказавшись на дороге, он пустил лошадь легким галопом, а за ним и Ридж дернул за поводья. Животные помчались рысью.

Они отъехали довольно далеко от редута, и, что бы ни случилось, назад дороги не было.

Текли минуты… По-прежнему все было спокойно вокруг.

Спустя час Ридж натянул поводья и остановился, давая возможность лошадям передохнуть, а Каллаген вернулся назад и остановился рядом с платформой.

— Все в порядке? — спросил он у женщин.

— Да. Худшее уже позади? — поинтересовалась Мелинда.

— Нет, пока мы не доберемся до форта Мохава. Индейцы не слышали, как мы выехали из лагеря, или нарочно отпустили нас. На самом деле им нужен этот форпост. Они, очевидно, верят, что там есть нечто большее, чем на самом деле.

Следующий час они шли ровно, позволяя лошадям двигаться шагом, часто останавливаясь и прислушиваясь к тишине. За все это время они ничего не видели вокруг, не услышали ничего нового. Только вдалеке на юге различили странное белое мерцание громадных дюн, окружавших горы, и кряж Мид-Хиллс, что виднелся впереди.

Время перевалило за полночь. Каллаген снова подъехал к платформе и остановился в том месте, откуда можно было переговариваться очень тихо.

— Последние мили мы шли на подъем. Прямо перед нами Кедровый каньон. Это узкое место, а дорога петляет больше чем две мили, и каждый участок дороги здесь представляет опасность. Поэтому сидите тихо.

Бьюмис спросил:

— Думаешь, там индейцы?

— Возможно. Держи свою винтовку наготове, Бьюмис.

Одна лошадь споткнулась о твердую почву. Ярко светили звезды, а деревья джошуа протягивали свои дикие ветви прямо к небу.

— Если мы прорвемся через каньон, появится возможность быстро добраться до правительственного шурфа. Обычно там есть вода, но, если ее там не окажется, прямо за ним находится Рок-Спрингс. Там тоже есть где спрятаться, но это место слишком неудобно для засады. Мы должны будем ненадолго остановиться, а одному придется сходить за водой.

— Пойду я, — заранее вызвался Бьюмис.

С минуту они подождали, стоя на прохладном ветру. В нескольких милях к югу при свете звезд мерцала полоса глянцевых гор, которые казались черным вкраплением на фоне белизны песка.

— Все в порядке, сержант? — Это голос Риджа.

— Поехали.

Дэлавер взглянул на него.

— Я носом чую беду, — сказал он. — Не нравится мне здесь, этот Кедровый каньон.

Повозка двинулась в путь. Каллаген ехал слева от нее, стараясь держаться рядом с окном, около которого сидела Мелинда. Ему было приятно находиться рядом с ней.

Наконец они въехали в каньон. Высокое небо стояло над их головами. Края каньона круто поднимались вверх. Сделав второй поворот, они ощутили в воздухе запах кедров.

Дорога сузилась. Лошади по-прежнему двигались хорошо. Каллаген выехал вперед, но не успел и поравняться с Риджем, как раздался грохот и что-то ударило его в голову. Он почувствовал, что падает, неистово цепляясь руками за седло, и на какой-то момент удержался, но все же свалился с лошади. Ударился о землю, выпустил поводья из рук, и мгла поглотила его…

Было холодно. Он лежал на твердом каменном грунте. Каллаген медленно открыл глаза и увидел перед собой тусклое серо-голубое небо, на котором задержалось несколько звезд.

Он лежал неподвижно, не совсем понимая, что же произошло. Потом к нему окончательно вернулось сознание, и он вспомнил неожиданное падение, стрельбу… Пошевелился, но тотчас ощутил острую боль в голове. Потом снова лежал не шевелясь, собираясь с силами, чтобы попробовать еще раз встать.

Он ничего не слышал. Медленно и на сей раз более осторожно он все же сел. Голова болела, но он сделал это.

Платформа исчезла. В нескольких десятках футов от него на дороге лежало тело распластавшегося человека.

Он с неимоверным трудом поднялся, ища свою винтовку. Он помнил, что она лежала рядом. Его рубашка была разорвана. Он коснулся рукой кармана, куда положил карту: она исчезла. Все равно… она ему не нужна, пока не удастся ее расшифровать, а так она не принесет никому никакой пользы.

Ему удалось встать на ноги, он огляделся вокруг, надеясь увидеть винтовку. Похоже, что и ее не было.

Он подошел к распростертому на земле телу и перевернул его. Это был Ридж. Две пули попали ему в легкие.

Никаких признаков Бьюмиса: значит, он по-прежнему оставался там, с платформой… А Дэлавер? Его тоже не было здесь.

Каллаген чувствовал пульсацию в голове и от тупой, дикой боли морщил лоб. Слегка пошатываясь, он пошел прочь от тела Риджа, внимательно осматривая землю.

Он видел следы колес платформы, следы нескольких пар копыт и глубокие следы человека на дороге. Каллаген задумался. Он плохо разбирался в следах, но эти отпечатки ног… Кто-то спрыгнул с платформы, приземлившись на обе ноги.

Каллаген продолжал изучать почву и обнаружил еще один след. Человек, кем бы он ни был, нырнул в горы и кедровник рядом с дорогой. Это было плохое укрытие, но для опытного человека оно могло сослужить хорошую службу. Если это Дэлавер, тогда, вероятно, ему удалось скрыться и он пойдет следом за платформой.

Становилось светло, и Каллаген вдруг увидел свою винтовку. Она упала в траву и лежала под дикой грушей у самой дороги. Он подобрал ее винтовку и побрел вверх вдоль дороги.

Куда подевалась его лошадь? Он помнил, как она шарахнулась, когда он падал. Может, умчалась прочь или щиплет где-то неподалеку траву?..

Он медленно шел по следам платформы. Ему отчаянно хотелось пить, но он знал, что ближайший родник только у Правительственного шурфа, в пяти милях отсюда. К тому же по пути на него могут напасть или он может встретиться с индейцами. Или… Почему? Почему он так подумал?

Конечно, его винтовка при нем, только карта исчезла. Значит, это дело рук Керта Уайли, Чемпиона и Спенсера. Теперь с ними могли быть и другие, раз Уайли действовал по заранее разработанному плану, который был прерван неожиданной гибелью Эллисона.

У них была карта, открытая повозка и женщины. Явно они постараются отделаться от платформы, поскольку она будет им только мешать. А как они поступят с женщинами? Каллагену была неприятна сама эта мысль.

Он продолжал идти, но, не преодолев и мили, резко остановился. Неясный след сворачивал на юг через холмы, которые дальше ведут в долину, а следы от платформы тянулись именно в том направлении. Он пошел по следу, но тут его взгляд уловил что-то на расстоянии.

Он прошел совсем немного, когда увидел, что следы платформы сворачивали на дорогу. Очевидно, они пошли на юг, а потом передумали и повернули обратно. Пройдя немного вперед, он увидел платформу.

Она стояла одна, без лошадей, на краю небольшой впадины. Он знал, что близко находится правительственный шурф.

Спрятавшись за джошуа, Каллаген внимательно изучал местность внизу. Как он и предполагал, там никого не было. Он уверен, что его оставили умирать, поскольку на его голове была зияющая кровоточащая рана.

В голове по-прежнему бешено пульсировало, когда он спускался к платформе. Несколько раз останавливался в укрытии и обводил взглядом холмы, которые окружали его. В южной стороне шурфа виднелись скалы, а в миле от них возвышались горы: они закрывали от него Рок-Спрингс.

Подойдя к платформе, он обнаружил, что она пуста. Крови нигде не было. Бьюмис, если и не погиб сразу, наверное, убит после того, как покинул платформу.

Он вспомнил, что Мелинда хранила еду в корзине под сиденьем. Он заглянул туда. Корзины с едой не было, но кто-то завернул в салфетку несколько ломтиков хлеба с ветчиной и оставил на полу под сиденьем. Очевидно, одна из женщин или обе решили, что кто-то подойдет к платформе в поисках еды.

Кроме одеяла, больше нигде ничего ценного не было. Каллаген захватил одеяло. Под передним сиденьем осталась нeтронутой и почтовая сумка. Забрав мясо и хлеб, Каллаген отошел на несколько футов от платформы, устроившись в небольшом углублении, и съел свой скудный завтрак.

Вернувшись в шурф, выпил воды, а потом отправился по следам, оставленным лошадьми.

Всю дорогу он не переставал смотреть на неясно вырисовывающиеся контуры горы Тейбл. С ее плоской вершины в радиусе нескольких миль наблюдатель мог заметить кого угодно, но к тому месту, куда направлялся Каллаген, другого пути не было. Несколько раз Каллагену встречались тенистые островки, и он останавливался в них.

Он чувствовал, что рана на голове от пули забрала у него много сил. Он потерял немало крови, а ходьба утомила его. Каллаген сел на землю, упираясь локтями в колени и обхватив голову руками. Его мучили головокружение и слабость, а расстояние, которое предстояло пройти, пугало его. Но больше всего пугало то, что они могли пойти на север, если следуют маршруту, нанесенному на карту, которую похитили у него.

Он приподнялся, но тотчас от слабости снова опустился на землю и долгое время сидел так. Потом у него все поплыло перед глазами, и он впал в небытие.

Когда пришел в себя, было уже темно, и задул легкий ветерок. Небо над головой казалось окутанным дымкой.

Опираясь на камень, он с трудом поднялся. И чуть не упал, когда потянулся за винтовкой. Наконец опять тронулся в путь, держась нечеткого следа в темноте.

Он был уже у края длинного хребта, что массивно нависал над пустыней с севера на юг. Если бы он шел днем, то наверняка был бы виден с вершины горы Тейбл. Поэтому изменил направление на запад, ориентируясь на более низкий кряж, выступающий из-под основания столовых гор.

Впереди, на расстоянии примерно в милю, лежит Черный каньон. Через него тянулась вниз дорога, по которой прошли лошади. Без коня, часто останавливаясь, он будет добираться до этого низкого кряжа почти до рассвета. Каллаген отыскал углубление, спрятавшееся за большим валуном и прикрытое кедром, и лег.

Проснулся, когда солнце уже поднялось. Вероятно, он проспал несколько часов. Это был сон, наступивший от полного изнурения, и теперь он старался прийти в себя. Пролежав несколько минут неподвижно, он перевернулся и сел.

Перед ним простиралась широкая долина. Осмотревшись, он заметил тонкий дымок, вьющийся вдалеке, за скалами. Ближе, почти у края хребта, где он сидел, появилось какое-то движение. Схватив ружье, он подошел к кедру, скрывающему его.

Это был вороной конь, его лошадь! Она ровным шагом шла на восток. Он свистнул, но лошадь была слишком далеко, чтобы услышать его.

Каллаген поднялся и пошел вдоль горного кряжа в том направлении, куда двигалась лошадь. Наверху неясно вырисовывались столовые горы, а на одной линии с ними торчали два одиноких уступа, на каждом из них росли кедры.

Он шел, бежал, чуть не падая, и достиг края кряжа недалеко от вороного. И только тогда обнаружил, что лошадь идет по следу: там виднелись следы оленя, среди которых проходил еще и след собаки или койота.

Он позвал, и вороной остановился, поднял голову и посмотрел в его сторону. Он пошел к нему, а лошадь нехотя отпрянула. Когда же он опять заговорил, она снова остановилась и тихонько заржала.

Каллаген подошел к лошади, протягивая вперед руку. Вороной понюхал ее и слегка испугался, когда он взялся за поводья.

— Я знаю, где есть поблизости вода, парень. Пойдем, попьем!

Он сел в седло, и вороной охотно зашагал вперед.

Глава 20

Среди скал и кустарника, прямо за столовыми горами, он обнаружил родник. Видно было, что человек не останавливался у этого ручья. Следы оленя, несколько следов, оставленных, похоже, волком, но, судя по размерам, скорее всего койотом… Каллаген увидел и следы барсука, зайца, земляной белки и перепела. Тут жили все, только не люди.

Он остановился в пятидесяти шагах от ручья, так чтобы была видна местность, и добрых двадцать минут осматривал вокруг склоны и кустарники. На этом этапе игры было бы обидно расстаться с жизнью… Мелинда где-то в плену, а если еще жива и свободна, то ему придется решать окончательно.

Он подумал, что, вероятно, Бьюмис жив. Каллаген надеялся, что солдат не предпримет опрометчивых действий. Чемпион или Уайли захотят, конечно же, убрать его с дороги, если уже не сделали этого.

Через какое-то время он уступил нетерпению лошади и спустился к ручью. Вороной стоял рядом с ним и пил воду. Наполнил флягу и он. Каллаген стоял на возвышенности около ручья и изучал местность, раскинувшуюся перед ним. Обрывистые столовые горы тянулись на юг и были похожи на серо-черный слоеный пирог. К востоку от них зияла впадина, вероятно, Черный каньон. Он двигался наобум, почти ничего не зная о земле, лежащей впереди. Где-то на юго-западе от него равнину пересекал каньон Дикой Лошади, а тот массив похож на столовые горы Черной Лошади, совсем неизведанные, незнакомые.

Земля, которая предположительно отделяла Каллагена от устья Черного каньона, что находился от него милях в четырех, была покрыта обычными растениями пустыни, зачастую впадинами. Там могла укрыться целая армия, хотя внешне местность выглядела безжизненной и девственно нетронутой. Тем не менее внизу подымалась тонкая струйка дыма. Там готовили еду? Приглашение в западню? Он знал одно: нужно продолжать идти.

Он вернулся к ручью и попил еще раз; взяв в руки уздечку, оседлал коня. Развернув вороного, он поехал вдоль основания первого стыка.

Стыки-близнецы поднимались над поверхностью земли на пять или шесть сотен футов, и кое-где на их вершинах и по склонам росли кедры. Они сулили Каллагену на дальнейшем пути своего рода укрытие. Было тихо, и дым от костра поднимался прямо в небо.

Проезжая по долине, Каллаген не заметил никаких следов. Несколько раз он останавливался, прислушиваясь и наблюдая за ушами лошади.

Он продолжал ехать и уже поравнялся со вторым стыком. Теперь дымок тянулся на юго-запад от него. На востоке перед ним открывалась шириной в милю долина Лэнфэа. Он ехал быстро, пересек впадину, обогнул гору и поскакал в том направлении, откуда поднимался дымок. Перед ним внизу лежал широкий Черный каньон.

Он глядел на дымок, и в душу закрались первые сомнения. Если впереди возникнут трудности, он не сможет их избежать. По всем признакам там были индейцы. Либо они утратили бдительность, что маловероятно, либо считали себя надежно защищенными в случае нападения.

Ридж был мертв, и они надеялись, что Каллагена тоже нет в живых. Больше никто не следил за платформой, а индейцы, казалось, должны быть далеко, занятые армией. Как бы то ни было, но это большая пустыня и в ней мало индейцев.

Но как мог Уайли и остальные оказаться здесь? Может быть, он располагал информацией, которой не было на карте?

Должно быть, Эллисон успел поведать ему кое-что, а если так, то именно эта информация привела его сюда. В скалистых горах на западе были пещеры, но из того, что доводилось слышать Каллагену, они никоим образом не связаны с легендарными пещерами, которые находятся в восточной части пустыни Мохава.

В любом случае преследование сейчас сведется к стрельбе, и Каллагену придется выступать против троих крепких людей. Хуже всего, ему еще придется пересекать Черный каньон, а значит, подставить себя под пули, поскольку там негде спрятаться. Каллаген свернул на восток и поскакал вдоль горы, используя любое укрытие. Он держал винтовку в чехле, ведь ни один предмет так не отражает лучи солнца, как ствол оружия.

Находясь почти в миле от того места, откуда шел дым, он въехал в долину из-за скалы и пересек ее в самом узком месте. Он вел лошадь между кедрами, отыскивая закутки, где можно было укрыться. Кое-где росла трава, и он подводил к ней лошадь.

Не вынимая винтовки, он начал подниматься в горы, держа в обеих руках по револьверу.

Это было причудливое образование. Оно выглядело так, будто кто-то сжал горы и выдавил из них жидкость, а потом она стекала со всех сторон и затвердевала в виде огромных грязных пятен. Поэтому сама гора напоминала швейцарский сыр. Каллаген спрятался за выступом и глядел на это загадочное образование, не понимая его природу: то ли оно появилось в ходе вулканических преобразований, то ли в далекие времена здесь была жаркая весна и закрылись гейзеры. Нечто подобное он уже встречал в других землях, где известняк разрушался водой, включающей химические элементы. Между пестрыми скалами стояла невыносимая жара. Каллаген не мог смотреть ни на один предмет, если он располагался более чем в нескольких футах от него.

Неожиданно он заметил в скале нечто, похожее на проход. Это не пещера, потому что через нее просматривалось небо.

Каллаген сошел с лошади и пробирался к проходу, стараясь не наделать лишнего шума, держа револьвер наготове.

В жизни он не встречал ничего подобного. От страха и неизвестности волосы на затылке у него чуть ли не встали дыбом: загадочное место напоминало обитель чудовищ — в этом было что-то дьявольски-гротескное.

Он провел языком по сухим губам и потянулся за глотком воды. Потом уловил запах дыма… Горело дерево.

Он прислушался, и до него донеслись слабые голоса. От одного скалистого выступа к другому он осторожно продвигался вперед по проходу. В некоторых местах скалы были розового или красного цвета и периодически приобретали зеленоватый оттенок. Через какое-то время проход расширился — казалось, одно ответвление упиралось в стену, а другое петляло между выступами и выводило на вершину.

Стоя в нерешительности, он услышал щелчок и поднял глаза. На краю вершины стоял Спенсер, нацелив винтовку прямо на него: Каллаген слышал, как щелкнул взведенный курок.

Он выхватил револьвер и выстрелил не раздумывая как раз в тот момент, когда метнулось пламя и пуля надсекла скалу в нескольких дюймах над его головой.

Он нырнул в укрытие. Вторая пуля ударилась о скалу рядом с ним. Его спасало то, что Спенсер стрелял вниз и поэтому неточно целился в мишень. Уверенный в том, что промазал, Каллаген быстро бросился вперед, карабкаясь вверх по скалам с оружием в руке. Теперь ему приходилось прижиматься к скале и бежать быстро.

Он слышал встревоженные выкрики: кто-то требовал от Спенсера доложить, в чем дело.

Он слышал, как Спенсер проорал в ответ:

— Каллаген!

— Ты спятил! — заорал Уайли. — Каллаген мертв! Я сам его убил!

Каллаген легко бежал вперед, протискиваясь между скалистыми пластами, а потом вверх, в укрытие в скале. Это убежище представляло собой полоску песка, полумесяцем окруженную скалами. Оттуда их лагерь был виден как на ладони. Он стоял за глыбой известняка, волнистая поверхность которого, должно быть, явилась отпечатком древнего моря. С другой стороны скала выпячивалась вперед. Возможно, давным-давно она поднималась со дна доисторического моря.

У скалистой стены он увидел тетю Мэдж и Мелинду со связанными руками и ногами. На костре стоял кофейник, а в нескольких шагах от него Каллаген заметил Бьюмиса. Он тоже был связан, но лежал на земле лицом вниз, и на голове его была заметна запекшаяся кровь.

Вдруг откуда ни возьмись появился Чемпион в грязном одеянии из оленьей шкуры с каймой, в своей потрепанной шляпе. Это был здоровый коренастый детина, не столько высокий, сколько широкий и сильный.

— Сидите тихо, — сказал он Мелинде. — Я скоро вернусь. Может, Керту вы не очень нужны, но мне — да, вы обе.

Затем появился Спенсер. На его лице была кровь. Уайли был рядом.

— Что ты видел? — требовательно спросил он.

— Говорю вам, что видел Каллагена! Он сидел в яме, вон там. Я навел на него ствол, а когда взвел курок, в этот момент он посмотрел вверх. Не знаю, где ему удалось достать ружье. Мы оба выстрелили, и если бы я отвлекся хоть на миг, он бы меня достал!

— Ты несешь чушь! — сердито обрезал его Уайли. — Говоришь, там есть яма. Даже если Каллаген жив, как он мог забраться в эту яму? Я у тебя спрашиваю! Отвечай же!

Чемпион сел на корточки.

— Вам бы лучше прекратить ссориться из-за пустяков и начать его искать. Если он поблизости, то не мог уйти далеко. Я знаю Каллагена, он охотится за нашими головами. За твоей и моей.

— Я убил его, — настаивал на своем Уайли. — Застрелил его!

Чемпион пожал плечами. Спенсер убрал окровавленную руку с головы.

— Если ты его пристрелил, тогда он перевоплотился в живое привидение.

— Нам нужно осмотреть местность, — предложил Чемпион. — Я бы никогда не догадался, что там, кроме скал, есть еще что-нибудь. Никогда не видел ничего подобного: скала выглядит так, будто ее коснулся огонь ада, и похожа на огромную застывшую лаву.

Каллаген слегка изменил свою позицию; он выбрал вполне подходящее место для ведения огня, но, стреляя отсюда, можно подвергнуть опасности всех, кто находится в лагере. Вдруг его взгляд остановился на Бьюмисе. Заметил ли он что-то?

— Уайли, — сказал Спенсер. — Нам бы лучше поискать ракушки.

Уайли отрицательно покачал головой.

— Нет, они сказали, что придут сюда, и мы должны быть здесь. Чемп, ты охотник. Почему бы тебе не спуститься и не разузнать, кто в нас стрелял?

Чемпион без всякого удовольствия щелкнул языком.

— Керт, — ответил он сухо, — у тебя здесь куча песка, тем более это твоя затея. Я уже видел ту яму. Хочешь поискать внизу, ступай и ищи. Я не пошел бы в подобное место, даже если бы там никого не было. Просто Спенсер заметил какое-то движение и выстрелил. Мне кажется, его задела его же собственная пуля, отлетевшая рикошетом.

Спенсер начал было что-то говорить, но потом вдруг осекся, выругался и пошел прочь, прикладывая к голове разорванный, весь красный от крови шейный платок.

Уайли, прихватив с собой шестизарядное ружье, отправился осматривать расщелину в скале. Он скрылся из виду, но через несколько минут вернулся.

— Ничего не видно. Там только яма, похожая на кратер, или что-то в этом роде. В любом случае, если Каллаген там, он все равно не сможет оттуда выбраться. Расщелина спускается на шестьдесят футов вниз, а может быть, она в два раза длиннее. Ему понадобятся крылья, чтобы вылететь оттуда.

Чемпион продолжал сидеть на корточках, упираясь спиной в каменную стену. Каллаген улыбнулся. Старый знаток гор сидел спиной к стене, и его видно было лишь спереди. Он бы сам не поверил этому, но у него не было иного выбора.

— Кто эти люди, которых ты ждешь? — поинтересовался Чемпион. — Как они узнают об этом месте?

Уайли курил сигару.

— Тебе о чем-нибудь говорит имя Вэб Болин?

— Тот ренегат, что находился в Соноре? Естественно, я о нем слышал.

— Он был сводным братом Эллисона, и у него есть другая карта.

Чемпион поднял на него глаза.

— Другая карта? — Улыбка Уайли была ему противна.

— Это две части одной и той же карты, которые нужно соединить вместе, но каждая выполнена так, как будто это самостоятельная часть. Болину и Эллисону она досталась от отца, который большую часть своей жизни провел в районе мексиканской дороги. Никто не знает, как она к нему попала.

Много лет назад кто-то провел здесь немало времени, добывая золото. Этот некто исследовал местность и заявил, что существует по крайней мере полдюжины входов в пещеру и удалены они друг от друга на несколько миль. Он обнаружил также расположение двух входов, и на каждой части карты нанес по одному из них.

Говорят, он собрал много самородков. Но едва сложил их в мешок и приготовился уходить, как индейцы напали на него. Ему пришлось отбиваться, оставив большую часть золота здесь.

— И Вэб Болин, говоришь, едет сюда?

— С двумя своими друзьями. Они должны прибыть сюда сегодня или завтра.

Хотя все трое находились от Каллагена не менее чем в пятидесяти ярдах, он прекрасно слышал их разговор. И тоже знал Болина. Это был довольно мерзкий тип, прославившийся тем, что грабил алтари церквей, устраивал налеты в Соноре и убил нескольких людей. Каллаген догадывался, кто прибудет с ним. Биглоу и Бэрбер от случая к случаю занимались конокрадством и воровством, но хуже всего, что они явились причиной беспокойства на золотых приисках Калифорнии и серебряных шахтах в Неваде.

Что бы ни собирался предпринять Каллаген, ему необходимо было справиться со своей задачей еще до их прибытия сюда, но прежде он хотел освободить Мелинду, тетю Мэдж и Бьюмиса.

Вдруг он увидел, что Бьюмис зашевелился. Солдат по-прежнему лежал лицом вниз, но отодвинулся больше чем на метр от того места, где лежал сначала, и теперь находился почти у края скалы.

Никто не присматривал за ним, полагая, что человек без сознания, но он переместился и теперь был ближе к женщинам и к скале.

Он был не просто в сознании, он оставался бдительным. Хотя у него и были связаны руки и ноги, он явно подумывал о том, как бы освободиться самому и вызволить женщин. Но он понимал также, что не может двигаться дальше, оставаясь незамеченным, даже если люди у костра ослабили к нему внимание.

Спенсер сидел в нескольких футах от костра, обхватив голову руками. Каллаген подумал, что он, очевидно, страшно напуган после того, как ему едва удалось избежать смерти. Спенсер совсем недавно служил в армии и не видел еще ни одного военного сражения.

Бьюмису нужна помощь, и придется выручать товарища. Найдя камень размером с кулак, Каллаген швырнул его так, чтобы он упал в глубокую расщелину за костром. Булыжник просвистел в воздухе, стукнулся о скалу, отлетел и угодил прямо в яму.

Уайли резко обернулся, протянув руку к ружью. Спенсер приподнялся, хватаясь за винтовку, но трудно сказать, хотел ли он принять бой или броситься наутек.

— Там какое-то движение, Чемп, — опасливо сказал Уайли.

— Камень упал. Может, он упал сам по себе. — Чемпион с легкостью вскочил на ноги. — Но лучше взглянуть.

Оба мужчины скрылись за скалами, и Каллаген, зная, что у него нет времени, решил воспользоваться долгожданной возможностью. Он оттолкнулся от земли, перелетел через скалистую стену и легко приземлился в десяти футах от Спенсера, сидевшего к нему спиной.

Едва солдат успел повернуть голову, как Каллаген очутился рядом и приставил к его затылку ствол револьвера. Спенсер упал, будто его ударили обухом по голове.

Левой рукой Каллаген вытащил нож и перерезал веревки, связывавшие ноги и руки Бьюмиса; затем он бросил ему нож.

— Освободи женщин, — хрипло прошептал он. — Возьми винтовку Спенсера.

Прошла всего лишь минута, а Каллаген уже направился к скалам, которые прикрывали вход во впадину.

Он услышал клацанье сапог о камень.

— Ничего не вижу! — сказал Уайли.

Чемпион не ответил, а именно он больше всех беспокоил Каллагена.

У Бьюмиса в руках было ружье, а освобожденные от пут тетя Мэдж и Мелинда бросились к Каллагену. Он замахал руками, стремясь умерить их порыв, и молча показал, куда им следует идти, сам же остался стоять с винтовкой в руке, глядя на открытое пространство, за которым скрылись Уайли и Чемпион.

Бьюмис передвигался быстро, держа винтовку наготове, — для человека, не успевшего принять участие ни в одном бою, он действовал довольно успешно. А когда вошел в укрытие вслед за женщинами, Каллаген последовал за ним.

Вдруг появился Уайли.

— Спенс! — начал было он, но тут же осекся. Он увидел Бьюмиса, но женщины исчезли.

— Чемп! Быстрее!

Потом он резко обернулся и увидел Каллагена. Они одновременно вскинули ружья. На какой-то миг их взгляды встретились. Уайли держал ружье на прицеле и уже спускал курок, когда его сразила пуля Каллагена.

Он опустился на колени, запрокидывая голову назад все дальше и дальше, потом замертво упал на землю.

Перепрыгивая с камня на камень, Каллаген спустился со скалы и вошел в расщелину.

Глава 21

Он слышал за спиной топот копыт и чей-то пронзительный крик. Пуля ударилась о скалу над головой, осыпая его осколками, но Каллаген мгновенно скрылся в петляющем проходе с нависающими скалами.

Мелинда поджидала его.

— Ты ранен? — встревожилась она.

— Нет. — Он поднял руку в ту сторону, откуда они пришли. — Теперь там появился кто-то еще. Возможно, это Вэб Болин.

Они подождали, и Каллаген восстановил дыхание. Через некоторое время к ним подошел Бьюмис.

— Эта расщелина имеет выход через горы, — сказал он. — Мы окажемся в ловушке, если они обойдут нас с другой стороны.

У них не было воды, но Каллаген сохранил свою флягу в неприкосновенности.

— Пошли, — позвал он, думая о том, как бы выбраться из этого места.

Его преследователям было неизвестно, что здесь два входа. Сверху расщелина просматривалась насквозь, и, хотя они находились совсем рядом, они не заметили этого.

— Пошли, — снова сказал он шепотом и впереди всех пополз по петляющему проходу, время от времени перекатываясь через валуны, пробираясь к противоположному краю горы.

У выхода он ничего не увидел, разве что вечный канюк кружил над его головой. Впереди на некотором расстоянии поднимались массивной стеной столовые горы, горы Дикой Лошади, так их тут называли.

— Если со мной что-нибудь случится, — говорил Каллаген Мелинде, — попытайтесь добраться до этих столовых гор или скал, что находятся рядом, и оставайтесь там.

Каллаген помог женщинам оседлать лошадь, и они направились туда, откуда пришли. На пути кое-где им встречались валуны, которые приходилось огибать, кедры и другая растительность, в том числе беспорядочно разбросанные заросли гризвуда: в случае чего они могли послужить им укрытием.

Он шел быстро, а потом сменил шаг на бег. Бьюмис прикрывал всех с тыла, постоянно оглядываясь.

Каллаген продолжал путь, то замедляя, то убыстряя шаг. Когда позади осталась миля пройденного пути, они вошли в узкую часть каньона Дикой Лошади. Каллаген обернулся и услышал доносившиеся издалека крики, но не обратил на них внимания, продолжая движение вперед.

Бьюмис поравнялся с ним. Молодой солдат встревоженно глядел на скалистые стены, которые устрашающе поднимались со всех сторон.

— Они загонят нас в ловушку, сержант, помяните мое слово. У нас нет шансов.

— Но у нас не было выбора: либо этот путь, либо открытая местность.

Гора Дикой Лошади возвышалась на семь или восемь сотен футов над дорогой. Если бы им удалось найти тропу на горе, то они смогли бы защититься, но Каллаген не привык тешить себя иллюзиями. Болин и Чемпион — опасные люди, так же, как и Бэрбер с Биглоу. К тому же был еще и Спенсер.

Он замедлил шаг, постоянно переводя взгляд слева направо.

Дорога начала петлять. Можно, конечно, подняться на вершину, но для этого придется оставить лошадь, к тому же их могут увидеть на склоне. Каллаген знал, что все слишком сложно. Если повернуть на юг, они могли бы выйти на вершину столовых гор. Каллаген повернул и двинулся между кедрами.

Как далеко им удастся уйти? За ними следовали пятеро крепких мужчин, хотя, возможно, в какой-то момент они перестанут их преследовать. Вэб Болин скорее был заинтересован в золоте, а не в их уничтожении, он не принимал участия в задержании платформы и похищении женщин и Бьюмиса. Этим занимались Чемпион и Спенсер.

Подъем становился круче. Впереди теперь лишь кое-где попадались кедровые деревья. С обеих сторон возвышались небольшие пики, а доступ к вершине горы лежал между ними.

Бьюмис шел на некотором расстоянии позади.

— Сержант! — окликнул он. — Они здесь внизу — все шестеро!

Каллаген завел лошадь в заросли кедров и привязал на короткий поводок, достаточный для того, чтобы она могла пощипать траву под кедрами. Затем помог женщинам спешиться.

Кроме кое-какой растительности, разбросанных камней да валунов здесь не было подходящего местечка для обороны.

— Но нам придется тем не менее здесь устроиться, — сказал он Бьюмису, когда тот приблизился.

— Похоже, стычка произойдет именно в этом месте.

— Что случилось с тем человеком? — поинтересовалась тетя Мэдж, — с тем индейцем, который ехал с нами на платформе?

— Возможно, он уже мертв, — ответил Каллаген, пристраиваясь в щели между валунами. Ему, правда, совсем не нравилась эта позиция для ведения огня. — Вероятно, он погиб во время нападения на платформу.

Было тихо и жарко. Каллаген видел, как солнечные лучи ласкали бока животных, которые остались внизу, наблюдал, как мужчины спускались на землю и привязывали своих лошадей. Они тянули время, не спешили и не волновались.

Каллаген вытер лоб. Он находился вдали от Ирландии, далеко от прохлады зеленых берегов Глэндорской бухты.

Он положил «генри» на камень и ждал. Никто не проронил ни слова.

Майор Сайкс с двумя отрядами кавалерии выехал из лагеря Кэйди, следуя вдоль тонкой ленты реки Мохава.

День был жаркий, и он вел свой отряд шагом. На голубом небе ни облачка, и пустыня казалась такой безмятежной. Им предстояло преодолеть еще шестнадцать миль, прежде чем они попадут к пещерам и там обоснуются на ночь.

Шли часы. Они сделали полуденный перерыв и затем снова продолжили свой путь. Сайкс испил воды из Мохавы, но она не пришлась ему по вкусу. Река была мелководной, но, очевидно, когда-то несла огромный поток воды.

Майор щурился, глядя на мерцающую воду, и ругался про себя. Несмотря на трудный переход, он держался в седле прямо и вел себя с достоинством. Он был человеком властным и неглупым, но эта страна вносила смятение в его душу.

Во время привала люди спешились, давая возможность передохнуть лошадям, а Сайкс тем временем завязал разговор с капитаном Мэрриотом по поводу окрестных мест.

— Ходят разговоры о том, что здесь нередко устраиваются засады, но ведь местность выглядит такой открытой.

— Сэр, это только так кажется. Повсюду впадины, складки, углубления, устья рек. Эта страна много раз испытывала сильные землетрясения. Несколько лет назад одно из них произошло у форта Тейон. И любое путешествие усложняется тем, что маршрут его полностью зависит от расположения водных источников.

Сайкс сидел во время привала на каменной плите, а Мэрриот опустился перед ним на корточки.

— Сэр, один из моих людей, служивший здесь раньше, утверждает, что впереди находится сложный по рельефу каньон: Пещерный, как принято его называть. С виду кажется, что это только крутые склоны и высокие холмы, но среди этих скал человек может отыскать способ, как спуститься вниз и улизнуть после нападения.

— Хорошо, — сказал Сайкс, — давайте отправим вперед разведчиков.

Пещерный каньон протянулся на пять миль в длину, а его высокие стены в некоторых местах поднимались более чем на четыреста футов. Он состоял из слоистых пород с зазубренными, рифлеными боками, безжалостно выдавая любого, кто решил спрятаться в их тени.

В результате того, что вода текла по склонам, в них образовались углубления. Эти впадины, в свою очередь, скрывались за причудливо изогнутыми склонами, в них-то и можно было найти убежище.

Майору Сайксу не понравилось это место, где стены смыкались и нависали над путником. Люди выбились из сил и изнывали от жары, казалось даже, что они не горят желанием продолжать путь. Ему самому хотелось спрыгнуть с лошади и наконец ощутить почву под ногами.

И вдруг на них обрушился шквал выстрелов. Грохот неожиданно разорвал тишину, эхом прокатившись вниз по каньону.

В тот же самый миг последовало несколько ответных выстрелов, но Сайкс не увидел ничего, что могло стать для его людей мишенью. Лошадей тем не менее поспешно увели, а солдаты заняли огневую позицию.

— Несколько человек ранено, сэр, — известил один из солдат. — Двое в тяжелом состоянии, трое отделались легкими царапинами.

— Ладно, капрал, позаботьтесь о них. Думаю, враг уже отошел.

Он поднялся, потянулся за флягой, но остановился, чувствуя, как по спине пробежал холодок, когда на седле, которое он только что оставил, он увидел ровный желобок, пробитый пулей. Задержись он в седле хоть на секунду, она угодила бы ему в бедро.

На какой-то миг он оцепенел от страха. Но на самом-то деле его страх был вызван не столько возможностью получить ранение, сколько тем, что он мог умереть позорной смертью. А он вовсе не желал умирать; но если бы ему пришлось расставаться с жизнью, он хотел бы встретить смерть во время какого-то серьезного нападения врага или хотя бы во время длительной обороны, но ни в коем случае не закончить свое земное существование в седле собственной лошади от пули меткого стрелка.

— Думаю, нет никакого смысла их искать, — сказал Мэрриот. — Они просто растворились в темноте.

— Усильте охрану, Мэрриот, — приказал Сайкс. — Они могут попытаться это сделать снова.

Сайкс был не в настроении продолжать разговор, поэтому сел у входа в пещеру и там закончил свой ужин. Впервые он начал понимать, что значит быть осторожным. Очень трудно обнаружить врага, когда он наносит удар и затем исчезает. Может, Сайку все же удастся загнать его в ловушку. Если враг смог устроить им засаду, почему бы и им тоже в свою очередь не сделать этого.

Однако враг не появлялся. Сайкс распорядился доставить одного раненого обратно в лагерь Кэйди. Другой раненый умер ночью. Двадцать миль до Содового озера два отряда кавалерии прошли без происшествий и на следующий день так же спокойно преодолели еще девятнадцать миль, направляясь к вершине горы. Вернулся разведчик.

— Сэр, там я обнаружил следы: следы платформы.

— Платформа здесь? Это невозможно! Платформа направлялась в Вегас!

— Тем не менее это была платформа. Ее сопровождал один всадник. Думаю, это был сержант Каллаген.

Каллаген с платформой? Как это могло случиться? Сайкс от переполнившей его злости плотно сжал губы. Он намеренно отправил Каллагена с патрулем Спрага, чтобы он находился подальше от платформы и Мелинды. А теперь, стало быть, он снова с ней. Это говорило лишь о том, что Каллаген бросил отряд, чтобы догнать платформу, но как все же платформа оказалась здесь?

— Они направлялись в Марл-Спрингс?

— Похоже, что так, сэр. Впереди ехал всадник. Его следы местами стерты колесами платформы… иногда он ехал сбоку. Сэр, на дороге в Вегас случилось что-то неладное.

— Возможно. — Это было все, что смог выдавить из себя Сайкс.

Он подавил в себе гнев и отдал приказ отправляться в путь. Но этот гнев не проходил в душе и давил, как холодный, тяжелый пресс.

Черт бы побрал этого Каллагена! Неужели так и не найдется способа разлучить эту пару? Каллаген не подходящая партия Мелинде. Рядовой солдат, ирландец, заключивший сделку. Она же — дочь дипломата, племянница генерала, пусть даже в отставке, но все же генерала. Она по-девичьи глупо увлечена Каллагеном, но, несомненно, под влиянием рассказов о его героических подвигах, когда он служил офицером, если вообще он был им.

Ночью они должны покинуть лагерь и направиться в Марл-Спрингс. Там-то и будут раскрыты все карты.

Когда первые лучи солнца коснулись вершины горы, они обнаружили, что потеряли трех лошадей и винтовку. Винтовки были сложены в шести футах от охраны и в десяти от спящих людей, но, несмотря на это, одну из них все-таки похитили.

Едва перевалило за полдень, когда отряд майора Сайкса обогнул выступ горы и увидел перед собой редут Марл-Спрингс. Находясь в нескольких сотнях футов от форта, они не заметили никаких признаков жизни или какого-то движения, но потом ворота медленно открылись.

За воротами еле стоял сержант Мак-Броуди. Он отдал честь Сайксу.

— Приятно видеть вас, сэр… Уже два дня мы ничего не ели.

Сайкс въехал за частокол и заметил у стены трех людей.

— Где лейтенант Спраг, сержант?

— Он мертв, сэр. Сержант Каллаген доставил его сюда в плохом состоянии, а после их отъезда Спраг был убит во время нападения… Пуля попала ему в голову, сэр.

— После какого отъезда?

— После отъезда платформы, сэр. Лейтенант Спраг приказал троим людям сопровождать платформу, надеясь, что им удастся прорваться через засады индейцев. Здесь не хватало еды на всех, сэр. Казалось, будет лучше, если они уедут отсюда. Я думаю, у них это получилось, сэр.

В каменных лачугах лежало четверо раненых. Сайкс обратился к Мэрриоту:

— Капитан, будьте любезны, проследите, чтобы позаботились о них. И доставьте для них паек. Мы переждем здесь полдень и приготовимся к выходу.

— Сегодня вечером, сэр?

— Посмотрим. Прежде всего, я хочу послушать доклад сержанта.

Мак-Броуди в деталях изложил события последних десяти дней: он рассказывал о непрерывной стрельбе из засады, о прибытии и отправлении платформы, о том, как Каллаген спас отряд Спрага.

— Вы говорите, лейтенант Спраг назначил его сопровождать платформу?

— Да, сэр.

— Вы были свидетелем этому? Я хочу знать, вы лично слышали, как Спраг отдавал приказ?

— Ну, сэр, сам я не слышал, но каждый тут знает об этом.

— Меня не интересует то, что «каждый знает». Обычно, Мак-Броуди, когда все что-то знают, в итоге оказывается, что на самом деле никто не знает ничего.

— Да, сэр. Говорили, будто лейтенанту Спрагу было известно, что срок службы сержанта закончился. Спраг понимал, что здесь у нас было мало шансов выжить, поэтому он решил вместе с платформой отправить Каллагена и Бьюмиса.

— Но лейтенант Спраг мертв, сержант. И у нас нет свидетеля, который мог бы подтвердить, что Каллагену было приказано куда-то ехать. Может, он сам принял решение сбежать отсюда?

— Но, сэр…

— Так да или нет?

— Кто-то должен был ехать с платформой. Беккер был мертв, а Ридж умел управлять лошадьми. Нужно было охранять женщин и почту.

— Согласен. — Сайкс обдумывал ситуацию, а потом спросил: — А что произошло с гражданскими лицами — Уайли и Чемпионом?

— Они ушли раньше. Спенсер дезертировал, а эти двое украли у нас лошадей и смылись, сэр. Я уверен, что они охотятся за золотом, о котором все тут говорят, оно за пещерой, где протекает Золотая река.

Около получаса Сайкс дотошно продолжал задавать сержанту вопросы, связанные с событиями последних дней. В конце концов он окончательно уверился в том, что платформа уехала, благополучно скрывшись, если, конечно, верить людям, остававшимся в Марл-Спрингс, которые утверждают, что не видели нападения на нее и не слышали никаких выстрелов.

Уайли, Чемпион и Спенсер также ушли отсюда в горы в восточном направлении.

У Каллагена уже возникли какие-то неприятности из-за Уайли в лагере Кэйди, но все это могло быть и подстроено. Предположим, это был тщательно разработанный план побега вместе с платформой, с целью дезертировать из армии и найти золотой рудник…

Он, Сайкс, был глупцом. Он не должен был позволить чувству ненависти к Каллагену одержать верх над разумом. Но мысль прочно засела в голове, рождая подозрение: в любом случае он считал маловероятным тот факт, что Спраг отправил Каллагена охранять платформу… И вместе с тем фактом очень своевременным.

А кто мог засвидетельствовать это? Только Мак-Броуди, тоже ирландец и друг Каллагена.

— Завтра утром, Мэрриот, — начал Сайкс, — я хочу, чтобы вы с отрядами догнали и захватили платформу. Разыщите и арестуйте сержанта Каллагена.

— Арестовать?

— Это приказ, капитан. У меня есть основания считать, что Каллаген сопровождает платформу и мисс Мелинду, не имея на то полномочий. В сущности, он является дезертиром.

— Но люди говорят, что ему было приказано сопровождать платформу вместе с рядовыми Бьюмисом и Дэлавером.

— Верно. Это то, что говорят люди. Но все они очень преданы друг другу. Ни один из них на самом деле не слыхал, как был отдан приказ. Обдумайте серьезно ситуацию, капитан. Девушка, к которой Каллаген питает явный интерес, покидает лагерь Кэйди на открытой платформе, причем платформу ведет чуть ли не друг Каллагена. Вдруг платформа оказывается в Марл-Спрингс, свернув со своего маршрута, а сержант Каллаген едет ее сопровождать. Я думаю, у нас есть все основания считать, что за всем этим кроется нечто большее, чем просто факты.

— Да, сэр. — В голосе Мэрриота звучала нерешительность. — Вы хотите, чтобы я догнал платформу? К настоящему времени она должна быть уже в форте Мохава, а может, и на пути в Вегас.

— Разыщите ее. И доставьте ко мне сержанта Каллагена.

— Да, сэр. Платформу тоже доставить?

— Нет, уничтожьте ее! Мне нечего делать с платформой, если только она… Капитан, может, вы наконец поймете, что и платформа каким-то образом имеет отношение к этому делу. Об этой пещере так много говорят. Может, Каллаген использует платформу… чтобы вывезти на ней золото? А?

Мэрриот вышел на улицу и огляделся. Что бы ни случилось, здесь должно быть простое и логичное объяснение Доводы майора Сайкса ему казались просто абсурдными. Или нет? Не знай он Каллагена, он бы начал сомневаться, поскольку вряд ли можно назвать простым совпадением тот факт, что платформа очутилась в Марл-Спрингс. И как случилось, что Каллаген, вышедший с отрядом Спрага, оказался рядом с этой злополучной платформой, которая должна была находиться на пути в Вегас? Кстати, следуя намеченным маршрутом, Каллаген не мог и близко очутиться на этом пути.

Мак-Броуди наблюдал, как прибывшие солдаты чистили лошадей. Он бросил взгляд через плечо на Мэрриота, когда тот к нему приблизился.

— Что происходит, сержант? — спросил Мэрриот.

— Чертовщина, сэр. Настоящая чертовщина. Мы не видим индейцев, но они здесь. Мы пристрелили нескольких, совсем немногих, но потеряли также и своих людей. Сейчас индейцы не станут высовываться, потому что прибыло два новых отряда. Для них здесь слишком много людей, чтобы устраивать столкновение, они не станут рисковать, пытаясь украсть лошадей; просто спрячутся в горах и будут ждать подходящего момента.

— Между нами, каково ваше мнение о Каллагене?

— Самое лучшее, сэр. Он первоклассный солдат и прекрасный человек. К тому же он джентльмен в полном смысле этого слова, как мы понимаем его здесь и на родине. Если он пошел с платформой, значит, ему было так приказано, и что бы он ни делал, он считает, что выполняет свой долг. Так было и со Спрагом, — продолжал Мак-Броуди. — Он оказался в западне возле пика Кесслера на востоке отсюда и никогда бы не выбрался оттуда, если бы один из его солдат не принес известие об этом. Каллаген взял для них воду, отвел отряд к роднику, а потом вернулся с ними сюда. В британской армии его бы уже дважды наградили за заслуги последних нескольких дней. Он может подать иск в военный суд.

Мак-Броуди решительно смотрел на Мэрриота.

— Прошу капитана простить меня, не хочу показаться непочтительным, но майор Сайкс ухлестывает за той самой девушкой, к которой неравнодушен Каллаген. Мелинда, так, кажется, ее зовут. И до этого между ними возникали стычки.

Мэрриот молчал. В последние несколько дней он много размышлял. Он был не только армейским офицером, но и просто человеком; когда видел солдата, мог понять его сущность. Более того, когда с ним разговаривали так, как сейчас Мак-Броуди, он узнавал правду, потому что сержант говорил с ним прямо и открыто.

Капитан повернулся и пошел обратно через загон. Скоро наступит ночь. Где-то за пределами лагеря в темноте движется открытая платформа с двумя женщинами и несколькими мужчинами. Где-то за территорией форта скрываются и индейцы… Теперь перед Мэрриотом открылась вся неприглядность создавшегося положения.

Керта Уайли он не любил: дрянь, а не человек; Чемпион был тупой, посредственный и очень жестокий. Спенсера он смутно помнил по службе в предыдущем отряде: угрюмый юноша без особого интеллекта.

Он выкинул из головы историю о золотом руднике. Такие сказки рассказываются по всей территории Запада. Повсюду есть затерянные прииски, и каждый баснословно богат золотом. Может, некоторые из них и существуют, но даже самый лучший не стоит того, чтобы хоть один человек умирал в погоне за проклятым металлом. Вот что было самое печальное из всего услышанного здесь.

Завтра ему предстоит догнать и захватить платформу, задержать Каллагена. Это было нечто такое, чего ему делать не хотелось бы.

Солнце садилось, и массивный кряж, тянувшийся на восток, окрасился золотистым темно-красным оттенком. У основания его западали глубокие тени. Как их здесь называют? Кажется, горы Провидения, как кто-то тут говорил… Может, провидение охраняет тех женщин и Каллагена в пустыне? Эта страна не предназначена для женщин, но если Каллаген рядом с ними, у них есть шанс. Горы вокруг редута отливали сочным оттенком, но теперь горный кряж через долину стал пурпурным, древний, весь в зазубринах хребет выпирал из глубины земли. Как он возник? Образовывался медленно, тысячелетиями? Или резко, в результате одного страшного извержения? В любом случае ветры, песок и гравий хорошо поработали над его поверхностью. Человеку не следует задерживаться надолго в пустыне, а то он может поддаться обаянию ее странной красоты и силы. Вот откуда все началось: и здесь на протяжеении веков природа колдует на своими творениями. Солнце, холод, ветер и вода медленно изменяли скалы, разрушая одни, шлифуя другие, въедаясь в третьи… Это — жестокая страна, зовущая и привлекающая сильных людей… Неудивительно, что они ищут тут потерянные рудники. Чем глубже и надежнее они запрятаны, тем меньше шансов их найти, а поиски не прекращаются и все идут и идут.

Мэрриот хлопнул перчатками по бедру и пошел в дом.

В хижине его ждали кофе, скудная еда и сигара.

Глава 22

Каллаген залег между скалами на шероховатом склоне гор Дикой Лошади, не подозревая, что на севере, в нескольких милях от него, капитан Мэрриот ведет отряд «С» к правительственному шурфу. Он не знал, что Мэрриот принадлежал к той породе людей, которые не умеют тянуть время.

Правительственный шурф находился в восемнадцати милях от Марл-Спрингс, если добираться к нему вдоль правительственной дороги, но Мэрриот чувствовал, что сейчас не время задерживаться. Если платформа выехала в форт Мохава, тем лучше; а если нет, то, по всей вероятности, людям, находящимся в ней, понадобится помощь.

Каллаген знал, что наступает критический момент. Он понимал, что отсюда никому нет выхода до тех пор, пока вопрос не будет поднят и… решен.

Его противники не просто вели игру. Они сделали ставку на победу, тем более что в эту историю втянуто золото. Если не окажется свидетелей, никакое разбирательство не будет иметь значения. Что бы Чемпион и Спенсер ни делали, никто об этом не узнает, а то, что найдут Вэб Болин и его друзья, касается только их, они смогут поступать с найденным так, как только пожелают.

Болин был уверен: Каллагену известно, что находится в руднике. Разве у Каллагена не было доступа к карте и разве он не побывал в местах, помеченных на ней?

Наверху в скалах находились две женщины. У них было мало воды, и они не будут подыматься выше. По словам Чемпиона, оба мужчины уже стреляли, следовательно, у них должно оставаться немного боеприпасов.

Никому в точности не было известно, где они находятся, но ближе лагеря Кэйди военных нигде не было, а это добрых восемьдесят миль от них на запад. Десятки раз Болин перегонял краденных лошадей через эту местность и знал, где искать воду. Ближайший родник находился меньше чем в двухстах шагах от того места, где они теперь. Но он не станет раскрывать карты, он может и подождать. А они не смогут.

Более того, он предпочитал не упоминать, что, вероятно, находится в миле от одного из входов в пещеру Золотых Песков. Сложность состояла лишь в том, что этот проклятый ирландец, притаившийся на склоне торы, находится к воде еще ближе.

Болин поднес руки ко рту и, как в рупор, выкрикнул:

— Спускайся вниз, Каллаген. Нет смысла стрелять друг в друга. Уайли мертв… теперь остались только ты и я.

Каллаген слышал его, но ничего не ответил. Болин решил говорить, значит, он теряет терпение. Это также значило, что у Каллагена было что-то на уме, чего не знал Болин.

Женщины? Возможно. В конце концов, в радиусе ста пятидесяти миль он не смог бы найти ни одной женщины.

Каллаген оглянулся вокруг. На западе, внизу гор, тени становились крупнее. Ночью придется туго. Хотя под прикрытием темноты они смогут подняться выше. Но нужно быть осторожным, чтобы не наделать шума. Если днем можно стараться не наступать на камни или гальку, то ночью их просто не видно. Он повернулся спиной к врагу, налег на камень, служивший ему парапетом, и стал внимательно изучать поверхность столовой горы, выбирая место, где можно пройти.

В душе теплилась надежда. Там, наверху, проходило какое-то подобие борозды… она может обеспечить доступ К вершине. А что потом? Может, лучше довести борьбу до конца здесь? Нет, чем выше они подымутся, тем лучше. Пусть не на саму вершину, но очень близко к ней.

Он жестом подозвал к себе всех и показал путь, который предстояло одолеть.

— Бьюмис, тебе придется идти впереди. Мелинда пойдет следом, она хороший верхолаз. Мы ищем воду, но, прежде всего, нам нужно занять оборонительную позицию с хорошим обзором для ведения огня. Если мы останемся здесь, они смогут нас обстрелять откуда угодно.

— Слишком светло, — заметил Бьюмис.

— Мы подождем. Когда стемнеет, тихонько выходите.

Солнце спряталось за скалами, и внизу стало темнеть. В том месте, где находился Каллаген, уже сгущались сумерки. Он услышал крик перепела, самый прекрасный звук вечерней пустыни.

— Сейчас, сержант? — спросил Бьюмис.

— Сейчас… и будь очень осторожен.

Бьюмис вышел, а следом за ним — Мелинда. Тетя Мэдж задержалась.

— Я беспокоюсь о Мак-Дональде. Если я не появлюсь вовремя, он может начать меня искать.

— Не волнуйтесь. Скоро вы с ним встретитесь.

Она ушла, и Каллаген стал прислушиваться, но не услышал никаких звуков. Они хорошо продвигались, осторожно, и теперь он остался один.

Ему не привыкать оставаться в пустыне одному. Он не относится к тому сорту людей, которым непременно нужно говорить с кем-то или делиться мыслями. Он любил людей, но ничто не может сравниться с ощущением, которое возникает, когда находишься один в пустыне или среди гор; только тогда начинаешь их понимать по-настоящему. Дикая местность не делится своими секретами с людьми, любящими шум и разговоры; ее секреты передаются с тишиной.

Движения животных, всполох птиц и шепот ночи становятся физически ощутимыми. Пустыня сама говорит за себя, ведь земля живет, а в ночной тишине можно слышать, как она растет и умирает, как рождаются и возрождаются многие другие вещи. Тонкое журчание песка, падение камней, шепот или стон деревьев — все это дыхание земли.

Если каким-то образом можно было ускорить звуки ночи, поднести их ближе к уху, то можно услышать музыку меняющейся земли: журчание, падение, — все сливается в одну бесконечную, изысканную симфонию, которая очаровывает человеческий слух.

Каллаген подождал еще немного, потом отошел от своего укрытия, держа винтовку наготове в правой руке.

«Итак, ты прибыл вовремя!» — сказал он про себя.

Пламя пронзило ночь как раз в тот момент, когда он бросился в сторону и замахнулся винтовкой. Это был неподготовленный удар, поскольку ружье было плохо сбалансировано, но когда ствол выдвинулся вперед, он крепко схватился за него.

Он чувствовал горячий ствол, а потом, обезумев от внезапного страха, схватился за винтовку обеими руками и начал дергать ее вперед и назад. Он слышал какое-то ворчание, а потом из ружья раздался оглушающий взрыв, на секунду осветивший уставившееся на него лицо. Раздался выстрел револьвера, и Каллаген рванул винтовку на себя, потом нанес удар снизу, размозжив чью-то голову о скалы.

Как кошка, Каллаген карабкался вверх, перепрыгивая с камня на камень, увиливая от шипов дикой груши. За спиной рычала винтовка, и Каллаген слышал, как справа от него отскочила пуля, но он укрылся между двумя кустами можжевельника и еще поднялся вверх по склону.

Теперь его глаза привыкли к темноте, и он осторожно выбирал места, куда можно ступать, чтобы не сломать ногу или не вывихнуть колено, прыгая между скалами. Он понятия не имел, кто был тот человек, с кем ему пришлось сразиться среди скал. Наконец он остановился и прислушался. Внизу слышалось какое-то шевеление, нечетко доносились проклятия и шепот голосов. Кто-то чиркнул спичкой, и Каллаген выпустил пулю как раз в то место, откуда появился этот зыбкий свет. Звук выстрела эхом прокатился по склону.

В тот же миг он переместился со своей огневой позиции, поднявшись еще выше. У него возникло ощущение, что ночью они больше не предпримут никаких попыток. Ему повезло на этот раз.

Он снова остановился, чтобы перевести дыхание, и слышал, как бешено колотится сердце от страха и от трудного подъема.

Он был на волосок от смерти. Кто-то подкрался к нему, и, если бы он в тот момент не пошевелился, а незнакомец не заговорил, он был бы мертв.

Он мрачно задумался о том, что произошло. По крайней мере, один человек некоторое время не сможет открывать рот. Если этот тип не мертв, то наверняка у него сломана челюсть.

Он чувствовал жгучую боль на руке от ожога. Поднявшись выше, услышал, как кто-то тихо его зовет.

— Морт?

Он пошел в том направлении, откуда доносился голос, и увидел Мелинду.

— Мы нашли это место, — сообщила она.

Внутри горы находилось полупещерное углубление, которое выдувал ветер. Шириной в тридцать футов и почти пятнадцать в глубину, оно представляло собой ненадежное укрытие на случай штурма, но к нему было трудно подступиться. Это было сухое песчаное место, частично прикрытое сверху небольшим выступом и спрятавшееся за несколькими камнями. Когда-то огромные камни скатились с горы и упали тут, образовав не очень надежный парапет.

— С тобой все в порядке? — поинтересовалась Мелинда.

— Да, — убедительно ответил Каллаген. В этот момент к ним подошел Бьюмис.

— Мы слышали внизу возню и выстрелы.

— Кажется, один из них вышел из игры, — сказал Каллаген. — Я не знаю — кто, но он подкрался ко мне совсем бесшумно, как настоящий индеец.

— Чемпион?

— Не думаю. Он бы не заговорил, будь это Чемпион, а я был бы уже мертв.

— Не надо, не говори так! — попросила Мелинда, передернув плечами и придвинувшись ближе к Каллагену.

Ему всегда нравилось, когда она рядом, но только не теперь. В такие минуты мужчина должен решать главные вопросы жизни, а не думать о женщине. Поэтому он сказал:

— Отдохни немного, Бьюмис. Через пару часов я тебя разбужу.

— А мы с Мелиндой будем наблюдать, — прошептала тетя Мэдж. — Потому что вам обоим нужно поспать.

На юго-востоке Каллаген видел ровные очертания горы Тейбл, на севере выступал горный кряж Мид-Хиллс. Прямо на западе, немногим более чем в пятнадцати милях от них, был расположен редут Марл-Спрингс. С этими мыслями он уснул. И снилось ему, что он сражается с Насером Ханом, когда его диких соплеменников изгнали из Сулейман-Хиллс. Он беспокойно ворочался во сне, его рука сжималась, будто он крепко держал в ней меч. Вдруг он проснулся и некоторое время лежал неподвижно, стараясь понять, где находится. Небо стало серым, приближался рассвет.

Он медленно сел, чувствуя, как выступила щетина на лице и ненавидя огрубевшую одежду, затвердевшую от пота, пыли и крови, ее пропитавшей. У него пересохло во рту. Он внимательно осмотрелся вокруг.

Не спала только Мелинда. Молча застыли горы, окутанные легкой дымкой, в небе угасала ночь.

— Тебе снился сон, — сказала она.

— Мне редко снятся сны… сражения, кровь и ружейные выстрелы. Это не интересно.

— И никогда женщины?

— То тут, то там… встречаешься с ними.

— Ты много воевал? — спросила она.

— Больше двадцати лет… даже когда был подростком в Ирландии.

Он повернулся и посмотрел вниз. Кругом стояли скалы, кое-где поросшие кедрами и кустарником. Он заметил гриву лошади: значит, преследователи все еще находились там, внизу.

Крутой спуск вел к ним, в некоторых местах труднопроходимый, но он обеспечивал на всем протяжении надежное укрытие.

Мелинда села рядом. Теперь она окончательно проснулась и не выглядела такой испуганной. Благодаря рассказам отца и дяди она в какой-то степени уже переживала подобные ситуации. Она вспомнила, когда впервые встретилась с Каллагеном. Он появился так неожиданно, верхом на лошади, сногсшибательный, красивый, спасший их всех.

Теперь он не выглядел таким потрясающим и неотразимым рыцарем. При этой мысли она улыбнулась. Его одежда была порвана в битве с кустами и камнями, но он по-прежнему казался ей крепким, сильным, уверенным в себе.

— Ты когда-нибудь волнуешься о том, как все закончится?

Он пожал плечами.

— Человек делает то, что может, как бы ни сложились обстоятельства. Существует только один способ борьбы: победить, а тот, кто использует силу не ради победы, просто валяет дурака… Всю свою жизнь я сражался, тем не менее верю в мир. Хотя он не принес мне ничего хорошего из-за таких людей, что находятся внизу, потому что они понятия не имеют о настоящем мире. Они понимают одно: насилие. Им бы хотелось, чтобы мы спустились вниз и говорили о мире, но они убьют нас всех, и этим все кончится. Они обретут покой, когда увидят наши мертвые тела… Я кое-что заметил, — мрачно добавил Каллаген. — Люди, которые так рьяно проповедуют мир, делают это, не выходя из уютных домов, зачастую после сытного обеда. Совсем другое дело, когда сталкиваешься лицом к лицу с вооруженным человеком ночью в уединенном месте, человеком, нормы жизни которого не выходят за пределы собственных эгоистичных интересов.

— Мне кажется, они идут, — перебила его размышления Мелинда. — Что-то движется там внизу.

— Повезло! — иронично заметил Каллаген. — А то мне понадобилась бы кафедра проповедника. — Он шлепнул рукой по винтовке. — Это самый лучший аргумент в споре о том, что такое мир. Никому не хочется стрелять, если последует ответный выстрел. — Он подвинул винтовку немного вперед. — Они поднимаются, потому что мы стоим у них на пути. Их только двое, и они надеются справиться с нами. Если бы их было четверо, они бы никогда не остановились.

— Они знают, что Бьюмис молод, и он сам говорил, что не хочет быть солдатом. Но они не догадываются о том, какой огромный внутренний заряд у этого молодого человека, за последние несколько дней он закалился и вырос в настоящую силу.

Теперь стало светлее — достаточно светло для настоящей стрельбы. Лошади, находившиеся внизу, то и дело поглядывали вверх на склон.

Каллаген оглянулся. В дальней стороне впадины между горой и куском отвалившейся скалы образовалось небольшое пространство.

— Мелинда, посмотри, куда оно ведет, хорошо? — попросил он.

Каллаген не любил тупиков. Одному человеку не под силу будет защитить позицию, которую они занимали. На случай его гибели другие должны иметь какую-то запасную тропу, чтобы выйти отсюда. Рано или поздно из лагеря Кэйди выйдет отряд на поиски исчезнувших людей, но до того времени им нужно будет где-нибудь переждать.

Он, не спуская глаз, следил за движением внизу. И был уверен, что уже выбил из строя одного из них. Но он был также уверен и в том, что люди» поднимающиеся по склону, не новички — они выжидали. Ясно, у них был карьер, откуда они не могли убежать.

Как только он зафиксировал малейшее движение, человек тут же спрятался за скалой, и у Каллагена не было возможности выстрелить: просто тень на склоне промелькнула и скрылась из виду.

Мелинда вернулась.

— Морт, там сквозной проход. Не знаю, пригодится он нам или нет. Сомневаюсь, что мы сможем провести через него твою лошадь.

— Он тянется до склона?

— Не совсем… я прошла только несколько метров.

— Мы попытаемся. Бери лошадь и отправляйся туда с тетей Мэдж. Увидите, вы обе сможете это сделать. Подтяни стремена. Так будет легче пройти.

Внизу на полпути за выступом он заметил шляпу. Очевидно, преследователи пытались вынудить Каллагена открыть огонь и тем самым обнаружить себя. У него не было лишних патронов и никакого намерения подвергаться такому грубому, примитивному соблазну. Когда он увидит что-то и решит, что сможет попасть в цель, он выстрелит.

Солнце взошло за горами Дикой Лошади, но на то место, где он стоял, падала тень, и тут было прохладно. Он заметил несколько возможных подступов между разбросанными каменными глыбами и прицелился в те места, уверенный, что при необходимости его действия будут быстрыми и точными.

Его заботил правый и левый фланг: площадь была слишком большой, чтобы они с Бьюмисом могли ее прикрыть, а парапет был чересчур низкий, не позволяя им развернуться.

Каллаген приблизился к Бьюмису.

— Воспользуйся временем, солдат, и не трать зря патроны. Ты видел, куда женщины повели лошадь?

— Да.

— Когда наступит час, беги следом за ними. Иди до тех пор, пока их не догонишь. А потом попытайся найти другую, такую же удобную позицию.

— Думаешь, майор Сайкс вышлет за нами патруль? — спросил Бьюмис.

— Они, думаю, уже идут. И если они нас отыщут, нам повезет.

Пуля ударилась о скалу над их головами, осыпая осколками. Они поспешили занять огневую позицию. Хотя Болин был опасным человеком, Каллагена все же больше волновал Чемпион. Этот старый разбойник был хитер и мог найти путь, о котором другие даже и не мечтали. Более того, Болин не был всецело поглощен судьбой Каллагена: его не интересовало, жив тот или мертв, пока он не стоял на его пути.

Преодолев десятки миль на север, капитан Мэрриот подъехал к покинутой у правительственного шурфа платформе. Всего лишь в нескольких милях от платформы они наткнулись на тело погонщика Риджа и похоронили его в неглубокой могиле.

Глядя на открытую платформу, нельзя было сказать, что она подверглась нападению индейцев. Те, кто грабил ее, знали, что взять и где это находится; но теперь — нигде поблизости не было видно следов индейцев.

— Это Уайли, — сделал вывод Мэрриот.

Хэсвел, коренастый уроженец Миссури, кивнул на следы мокасин.

— Это Чемпион. Я видел такие в Кэйди.

Итак, значит, Чемпион, Уайли и еще кто-то с ними, возможно, Спенсер. Они остановили и ограбили платформу.

— Там внизу был человек, — сказал Хэсвелл, — и кровь. Я думаю, он еще жив.

Мэрриот сам изучил следы и пришел к такому же выводу. Он надеялся, что этим человеком был Каллаген… если он еще жив.

— Юг? — Хэсвелл наморщил лоб, понимая, на что намекает Мэрриот. — На юге ничего нет. Я не бывал там, но мне говорили, что это дикая местность.

Мэрриот устал, но, поскольку разведчиков еще не было, они двинулись на юг. Проехав несколько миль, Хэсвелл вернулся назад.

— Кто-то еще их преследовал, — доложил он, — человек этот ушел в тяжелом состоянии.

— Ты имеешь в виду, что его ранили?

— Да, сэр. Я считаю, его ранили в том бою, но он ушел, а потом последовал за ними. Он продолжает идти, но нам лучше хорошенько посмотреть все вокруг. Может, он местами полз по следу.

Спустя час они нашли его почти у самого края длинного западного кряжа, который тянулся от столовой горы. Это был Дэлавер, Джейсон Следопыт. Он был ранен и потерял много крови, но сам обработал рану и наложил повязку.

После воды и глотка виски он рассказал о нападении и сообщил, что видел столб пыли, когда другие наездники пересекали бассейн.

— Каллаген идет за ними. Я выследил, где он перебрался через этот кряж и направился на юг. Он был без коня…

Лошади шли рысью, когда отряд добрался до входа в гору и до тела Керта Уайли.

— Оружейный бой, — сделал вывод Хэсвелл. — Уайли вытащил ружье, но, естественно, выстрелил вторым.

— Одним меньше, — спокойно сказал Дэлавер.

Глава 23

Чемпион, ссутулившись, сидел в прохладной тени кедра. Он порылся в кармане, вытащил табак, оценивающе осмотрел его, смахнул пыль и откусил приличный кусок.

Если эти чертовы глупцы будут продолжать подниматься в горы, Каллаген пристрелит одного или даже двоих. Чемпиону нет никакого смысла преследовать кого-то. Он доверял своей собственной интуиции, а не чужому мнению.

Он поднял глаза на возвышающийся перед ним склон. Это был очень крутой склон, но что-то ему подсказывало, что Каллаген все же попытается добраться до его вершины: сержант был солдатом знающим и хитрым.

Стоит только понять человека, которого преследуешь, сразу становится ясно, где его искать. Каллаген направится к вершине, а самая высокая вершина находится вон там, между двумя выступами. Сначала он отправит женщин, возможно, с тем солдатом. А сам останется, чтобы не подпустить Болина к ним.

Чемпион опять посмотрел на склон и начал подъем. Что не сделаешь ради женщины, особенно белой женщины. Они не индианки, они долго не выдерживают, но через несколько недель он сможет поступать так, как сам захочет… Он продолжал подниматься вверх по склону.

Целый час он карабкался наверх, а потом рыскал между скалами, стараясь обнаружить Каллагена или Бьюмиса. Они вероятно спрятались среди кедров и скал, и вороной был с ними.

Чемпион сидел на корточках под кедром и обдумывал сложившуюся ситуацию. Никаких признаков Каллагена или Бьюмиса… но это не значит, что их здесь нет. Время от времени выстрелы напоминали ему о том, что внизу продолжается борьба.

Самое сложное будет спуститься со столовой горы, но пешком с этим можно справиться. Ему было жаль оставлять прекрасную лошадь, но, может, она еще будет здесь, когда он вернется через несколько месяцев.

Он пробирался между кедрами, уверяя себя, что тут нет людей, а потом вышел из-за деревьев с винтовкой в руках.

— Ну, вот. — Он говорил спокойно. — Кажется, я нашел себе женщин. Одних, без эскорта.

Они смотрели на Чемпиона, стоя футах в десяти от него. Обе женщины были усталыми, но не потеряли бдительности и не испугались. «Хорошенько наблюдай за ними, — говорил он себе. — Они не напуганы, и обе умеют думать».

— Ваши парни идут этой дорогой. Не пытайтесь что-нибудь выкинуть, потому что, если мне придется убивать кого-нибудь из вас, я, естественно, пристрелю обеих. Вы думаете о том, какую сделать попытку, но этим вы уничтожите не только себя, но и вашего друга.

Никто не шевельнулся.

— Пошли! — резко произнес Чемпион. — Только спокойно!

Они продолжали стоять. Обе понимали, что нельзя двигаться; они не верили, что он сможет убить их здесь.

Мелинда вспомнила, как Каллаген однажды говорил ей: «Не ходи с человеком, который целится в тебя из ружья. Преступник просто хочет лишить тебя помощи и заведет в такое место, где ему никто не помешает, и сделает с тобой, что захочет. Где бы ты ни находилась, ты будешь в большей безопасности, чем в том месте, куда он тебя поведет».

— Я не могу сделать и шага, — спокойно ответила Мелинда. — Я только что взобралась на эти горы. Кроме того, у меня не было времени насладиться красотой этого места.

Он смотрел на нее и не мог побороть в себе чувства восхищения ею. Да, за ней нужен глаз да глаз… Стоит только отвернуться, как она воткнет нож в спину. Он щелкнул языком.

— Мэм, мне нравится ваше мужество, но вы все-таки пойдете со мной.

Он выступил из-за деревьев и направился к ним.

— Вы пойдете, говорю я вам! В противном случае, я продырявлю кому-нибудь из вас голову!

На какой-то миг они замешкались, а потом пошли.

Вдруг появился Бьюмис.

— Эй, что здесь происходит? — закричал он.

Чемпион развернулся и выстрелил с бедра. Пуля задела Бьюмиса, но он тоже успел выстрелить. Чемпион обернулся. Женщин на месте не было. Чертыхаясь, он быстро окинул взглядом кедры и скалы.

— Выходите! — закричал он. — А то, когда я вас найду, выпущу из вас кишки!

…Песок рассказывал всю историю. Одного взгляда на следы было достаточно, чтобы он бросился в кусты, чертыхаясь. Вдруг откуда-то снизу из-за гор донесся рев и сильный грохот. Потом все стихло. Над горой поднялась пыль. Каллаген услышал, как на вершине стреляли. Два выстрела прогремели в считанные доли секунды. Он выпрямился, выстрелил два раза вниз, повернулся и побежал через проход, в котором только что скрылся Бьюмис. На полпути он оглянулся, нет ли за ним погони. Его рука коснулась стены, и из нее посыпался песок.

Каллаген поднял глаза и увидел застрявший в стене огромный валун. Из-под него сыпался песок, и казалось, всего лишь несколько камней держат его на месте. Такие валуны могут висеть иногда годами, пока ветер или дождь не расшатают их и они не упадут.

Каллаген отпрянул и провел рукой по стене, выбивая большие куски земли и камня. Валун легко накренился; Каллаген снова ударил по нему, а потом как кошка отпрыгнул назад, и очень вовремя.

Валун выдвинулся на несколько футов, с минуту угрожающе повисел, а потом упал. За ним посыпались земля и песок. Развернувшись, Каллаген побежал дальше.

То, что свалилось вместе с этим валуном, остановит их лишь на время, а пока…

— Стоять! — послышалось рядом.

Он резко обернулся. Они застыли там. Их было трое. Он даже на короткое время не остановил их. Продвигаясь ползком между скалами, они обошли его. Окружили с трех сторон. У него не осталось шансов.

— Рядовой Спенсер! — послышался неожиданно командный голос. — Если этот человек, который находится слева, шевельнет хоть одним мускулом, убейте его!

— Да, сэр! — Спенсер прицелился.

— Эй ты, полный идиот! — завопил бандит Бэрбер, — это его мы преследуем. Поверни свое ружье.

— Сержант Спенсер! — раздался ледяной голос Каллагена. — Насколько мне известно, вы не дезертир. Вы находитесь в разведке согласно моему приказу. Делайте то, что вам говорят, а я позабочусь, чтобы вы стали капралом.

— Идиот! — закричал Болин Спенсеру. — Так все же на чьей ты стороне?

Спенсер всегда соображал туго. Ему не очень нравились эти люди. В последние дни ему пришлось испытать трудностей больше, чем в армии, и, кроме того, он мало ел. Они не считались с его мнением и, казалось, вообще не обращали на него никакого внимания.

Сержанта Каллагена любили все солдаты. Он был справедливым человеком, а теперь собирается рекомендовать его в капралы! За свои двадцать лет Спенсер никогда ничем не отличался, а тут представился случай.

— Да, сэр, — согласился он. — Я был в разведке. Вы меня послали.

— Неужели ты…

Болин держал в левой руке винтовку, но в решающий момент вытащил револьвер. Спенсер пробудил в нем гнев, но мишенью все же должен стать Каллаген. В момент, когда необходимо было сосредоточиться, он на секунду потерял бдительность. Пока он думал, что-то ударило по нему, а потом обожгло, будто к животу приложили раскаленное железо.

Болин сделал шаг назад и уставился не мигая на ствол, который должен был лишить его жизни. Был момент, когда он видел это раньше, знал, что именно так все это и закончится.

Почти тотчас раздался и другой выстрел. Каллаген шагнул назад, оглянувшись.

Бэрбер лежал на земле: пуля дважды пробила ему грудь. Спенсер уставился на него, чувствуя головокружение, а потом вдруг осознал, что произошло.

— Прекрасная работа, Спенсер! — одобрил Каллаген. — Ты хороший парень.

Потом он быстро повернулся и побежал по дороге, скрывшись за кедрами.

Осторожно ступая между деревьями, Чемпион продолжал искать женщин. Он найдет их. До него неожиданно донеслись звуки выстрелов. Если бы только этот Каллаген задержал остальных…

Он ступил на возвышенность, откуда открывался вид на северо-восток. Он видел гору Тэйбл, видел… колонну облаченных в голубую униформу солдат, быстро приближавшихся к каньону Дикой Лошади.

Скоро они начнут подниматься вверх по столовой горе. Они слышали выстрелы и скоро придут сюда. Их достаточно много — может, пятьдесят или даже больше.

Чемпион был не тот человек, чтобы зря тратить время на раздумья. Столовая гора протянулась на три-четыре мили в длину, а вон там внизу стояла хорошая лошадь. Если бы ему удалось добраться до края горы, взять лошадь, спуститься вниз по крутому склону и спрятаться в горах Провидения, у них было бы мало шансов его найти.

Он знал, где есть вода, где находится пещера или две, и… И он бросился бегом к лошади.

Каллаген подошел к склону с другой стороны и увидел свою лошадь. Его винтовка была пуста, и он уже собирался спрятать ее в чехол, когда услышал шарканье ног. Испугавшись этого, лошадь бросилась вперед, а Каллаген остался один на один с Чемпионом. Он стал действовать осмотрительно: перенес вес тела на левую сторону, а потом бросился вперед головой, сбивая Чемпиона с ног.

Выбив из его рук винтовку, он увидел, как тот, падая, спустил курок. Оба покатились по земле, но быстро поднялись. Вот такую борьбу Каллаген любил. Десятки раз ему доводилось бывать в охотничьих лагерях, но там ему не было равного соперника: его испытывали на скотоводческих фермах и аренах для проведения боя быков.

Каллаген встал, а Чемпион стремительно понесся на него. Понесся, покачиваясь, этот человек-медведь, будто сделанный из сыромятной кожи и железа. Каллаген подался назад, не в силах устоять на ногах, схватил Чемпиона за плечо и упал, увлекая его за собой.

Тот сильно ударился, но перекатился и поднялся, чтобы продолжить бой. Прямым хуком слева Каллаген ударил его по губам, но Чемпион не отступал, царапая его, целясь в глаза. Это была борьба не на жизнь, а на смерть. Каллаген снова очутился на земле, но, падая на спину, надежно прикрыл лицо обеими руками, а потом изо всех сил нанес удар головой по опускающемуся к нему лицу Чемпиона.

Пальцы Чемпиона вонзились в его глаза, а затем, как тисками, он сжал его ребра, разрезая тело длинными ногтями, видно, специально отращенными для этой цели. Каллаген ощутил острую боль, когда противник полоснул его по щеке. Он выдвинул вперед ноги и прижал подбородок Чемпиона так, что его голова запрокинуласьназад.

Пытаясь схватить Каллагена за ноги, чтобы резко прижать и сломать ему шею, Чемпион не думал, что горец был слишком опытен. Вдруг он отпустил Каллагена, перевернулся на спину, слегка поворачивая голову, и вцепился зубами в его икру.

Каллаген отпустил Чемпиона, и они оба снова вскочили на ноги.

Чемпион был ниже Каллагена, но тяжелее. Он вытер кровь с губ и, раскачиваясь, пошел вперед. Каллаген ударил его обоими кулаками, но тот будто не почувствовал этого. Теперь Каллаген стоял к нему вплотную, и они неистово колошматили друг друга. Оба соперника истекали кровью. Каллаген тяжело дышал, хватая ртом воздух: он только что преодолел переход и вовсе не подозревал, что ему еще предстоит выдержать такую жестокую схватку.

Чемпион ухмыльнулся. Он нанес удар справа в живот, и Каллаген почувствовал, как подкосились его ноги. Чемпион сделал шаг назад и, воспользовавшись своим преимуществом, ударил в челюсть. Каллаген опустился на одно колено, а когда Чемпион приблизился, он подался вперед и обхватил правой рукой ногу противника.

Нога Чемпиона оказалась вверху, и он упал, сильно ударившись ключицей о землю. Каллаген отскочил назад, довольный, что ему наконец-то представилась возможность перевести дух. Но когда противник поднялся на ноги, он ринулся вперед, увертываясь от удара справа. Просунув руку между его ног, он прокинул его, как кочегар опрокидывает вагонетку, и швырнул на скалы.

На сей раз Чемпион поднялся уже не так быстро. Теперь он понял, что это был бой, который он мог проиграть. Солдаты приближались, и, хотя лошадь находилась рядом, ему нужно было получить хоть небольшое преимущество. Он должен был покончить с этим человеком, покончить быстро и достойно.

Защищая голову и лицо руками, он слегка пригнулся и пошел вперед. Каллаген сделал отвлекающий маневр; не мешкая ни секунды, он нанес удар правой снизу, от чего голова Чемпиона запрокинулась далеко назад. За ним последовал удар левой по незащищенной голове. Чемпион зашатался, чуть не падая.

Каллаген снова сделал ложный выпад и ударил ногой по коленной чашечке. Чемпион начал падать, и Каллаген снова нанес удар. Неожиданно Чемпион навалился вперед, а Каллаген попытался сделать шаг в сторону, но оказался не настолько быстрым, и Чемпион изо всех сил ударил его головой в живот.

Каллаген почувствовал, что падает. Он заметил, как Чемпион нагнулся за большим камнем, и, когда ударился о землю, тотчас перевернулся, упершись в нее руками и коленями. Чемпион как раз заносил камень над его головой, когда Каллаген поднял подвернувшийся под руку короткий толстый кусок сухого кедра и швырнул его в лицо врагу.

Не имея возможности увернуться из-за того, что в руках он держал огромный камень, Чемпион бросил его в Каллагена. Камень упал рядом, а летящий кусок дерева угодил ему прямо в руку.

Каллаген бросился вперед, схватил Чемпиона обеими руками и повалил на землю, нанеся жесткий удар правой в челюсть. Охотник попятился назад, закрывая глаза, а Каллаген последовал за ним, сделав ложный выпад, и ударил в солнечное сплетение. Чемпион согнулся, Каллаген ударил коленом по лицу. Он упал на колени — а потом вдруг со всех сторон дерущихся окружили солдаты в голубых униформах.

Каллаген отступил назад, опустился на камень, хватая ртом воздух.

— С тобой все в порядке?

Каллаген поднял глаза и увидел капитана Мэрриота.

Он попытался встать, но Мэрриот сказал:

— Сиди спокойно. Ты сделал хорошую работу, сержант. — Потом помолчал. — Мне приказано тебя арестовать.

— Арестовать? — удивился Каллаген.

— Да, сержант. У майора Сайкса сложилось впечатление, что ты бросил свой отряд, чтобы быть с женщиной. Он считает, что ты принудил изменить маршрут платформы и направить ее в Вегас, а значит, ты дезертировал.

— Но это бессмыслица, капитан. Лейтенант Спраг расскажет вам…

— Спраг мертв, сержант. Он погиб в Марл-Спрингс. Человек, который управлял платформой, тоже мертв, как и большая часть отряда. Сомневаюсь, что кому-то другому что-то известно обо всем этом.

Каллаген медленно поднялся. Чувствуя головокружение от ударов, все еще часто и тяжело дыша, он пытался понять, что же произошло на самом деле.

— А Мак-Броуди?

— Он ничего не знает. Из того, что говорил ему Спраг, он только понял, что лейтенант отправил тебя в разведку и что ты обнаружил платформу и привел ее в Марл-Спрингс. В действительности он не слышал, как Спраг направлял тебя сопровождать платформу.

— Дэлавер знает.

— Хорошо. Хотя я сомневаюсь, что майор Сайкс поверит его словам. Известно, что Дэлавер и Мак-Броуди твои друзья.

Он засунул руку во внутренний карман мундира.

— И, конечно, вот это. Документы прибыли, и я подумал, что тебя нужно поставить в известность как можно скорее, поэтому я взял на себя ответственность передать тебе их.

Лицо капитана Мэрриота было безучастным.

— Ты был хорошим солдатом, сержант. Я ценю это. Если бы Спраг был жив, он бы сказал свое слово. Я верю, что у тебя не возникнет неприятностей.

Каллаген взглянул на бумагу. Увольнительные документы, датированные почти тремя неделями раньше. Значит, они своевременно прибыли в лагерь Кэйди…

— Спасибо, капитан, — поблагодарил Каллаген. — Большое спасибо.

Он медленно побрел прочь, ощущая боль во всем теле и только теперь начиная понимать, какое трудное испытание преподнес ему Чемпион.

И тут взгляд Каллагена упал на Чемпиона. С разбитым и изуродованным шрамами лицом, он спокойно стоял, охраняемый двумя солдатами.

— Слышал, ты скоро увольняешься. Если тебе когда-нибудь понадобится напарник… скажем, чтобы отыскать затерянные рудники или еще что-нибудь, ты только позови Чемпиона.

— Извини!.. — Каллаген покачал головой, улыбаясь. — Мне следовало бы хорошенько врезать тебе еще раз, но я не уверен, смогу ли.

В пустыне было тихо. На всем обратном пути в лагерь Кэйди они не встретили ни одного индейца. Воздух был горячий, но не таил в себе злобы. Они останавливались у Рок-Спрингс, Марл-Спрингс, Содового озера, Пещерного каньона.

Каллаген кивнул в сторону последнего.

— Там есть места, где человек может спуститься на триста или четыреста футов вниз. Если оттуда посмотреть вверх, то может показаться, что находишься в соборе.

Рифленые колонны розового, бежевого, серого цветов и более темных оттенков нависали над впадинами, под которыми веками жили тайны.

Мелинда подъехала к Каллагену верхом на лошади.

— Морт, что будет теперь? — спросила она.

— Может, найду город, где понадобится генерал, — мрачно пошутил он. — А тем временем я смог бы изучать законы. Ты мне подала эту идею.

— Здесь пустыня, — напомнила Мелинда.

— Да, и я буду просыпаться по ночам и помнить ее. Помнить такой, какая она сейчас и какой будет всегда.

— А как же Золотая река?

— Время от времени я буду думать и о ней. Уверен, что она здесь есть, мне кажется, я даже знаю, где она находится. Но если я буду вынашивать свою мечту целых тридцать лет, как это делают некоторые охотники за удачей, то в итоге получится больше, чем кувшин золота.

Предвечерние горы отбрасывали тени по пустыне, на склоне ветер заигрывал с песком, заставляя его сначала кружиться в вихре, потом позволяя падать. Река Мохава, вдоль которой они ехали, время от времени покрывалась рябью, спеша вперед к своей судьбе. Дальше она исчезнет где-то в песках и снова возродится в темных, безмолвных пещерах, которые прячутся глубоко под землей. И повсюду на своем пути она будет ронять крохотные крупинки, до которых так охоч род человеческий.

— Надеюсь, ее никто никогда не найдет, — сказала Мелинда. — Но она должна быть здесь всегда просто для того, чтобы ее искали люди.

Луис Ламур Килроун

Глава 1

Всадника, въезжавшего в ворота форта, Бетти Консидайн заметила сразу. Прикрыв глаза рукой от солнца, она разглядывала унылую фигуру, обратив внимание на усталую поступь лошади, которая с трудом переступала по твердой, спекшейся глинистой поверхности компаунда note 1.

Небритый наездник в шляпе с полями и дырой от пули в тулье направлялся к зданию, где размещался штаб. Его темные волосы вились кольцами, обрамляя лицо, и спускались на воротник выгоревшей рубашки. Когда он покинул седло, Бетти отметила низко висящий револьвер, узкие бедра и мощные плечи.

Гость остановился в нескольких шагах от нее, и она ясно увидела старый шрам на щеке. Его худое, загорелое лицо выглядело изможденным, а в глазах застыло выражение смертельной усталости. На воротнике и плече выцветшей голубой рубахи виднелось пятно засохшей крови.

Стянув с головы шляпу, он шлепнул ею по ноге, стараясь сбить с нее пыль, но даже такой невинный жест оказался ему не по силу, он покачнулся и тяжко оперся на загородку.

Бетти подбежала к нему и положила руку на плечо.

— Вы ранены? — быстро спросила она. — Что случилось?

Он поднял к ней посеревшее, по-видимому от потери крови, с глубокими морщинами лицо:

— Все в порядке. Благодарю вас.

От него исходил сильный запах пота, смешанный с запахом пыли и лошади. Он явно с трудом заставил себя взбодриться и, несмотря на измученный вид, держался немного надменно.

— Кто командир? — спросил приезжий.

— Адъютант, майор Пэддок.

Он уже собирался повернуться, но при упоминании имени его плечи дернулись, как от удара. Гость взглянул на Бетти, и в его глазах не осталось и тени былой усталости.

— Вы сказали — Пэддок? Уж не Фрэнк ли Белл Пэддок?

— Да. Вы его знаете?

Прищурившись, он оглядел компаунд, как будто видел его впервые. Под лучами раскаленного добела солнца ветхие глинобитные постройки, образующие прямоугольник вокруг плаца, как бы слились с землей. Дома, где жили офицеры, штаб адъютанта, лавка маркитанта, пекарня, магазин, интендантские склады, кузница, коррали и стойла — вот и весь нехитрый набор обычного военного поселения.

Жара, пыль, нещадно палящее солнце.

— О Боже! — тихо произнес он. — Фрэнк Белл Пэддок!

Открыв дверь дома, где размещался штаб, мужчина вошел внутрь.

Вся жизнь Бетти Консидайн была связана с армией. Единственная дочь генерала Пэта Консидайна и племянница Картера Ханлона, капитана и военного хирурга, она воспитывалась в соответствии с армейским уставом. Ей уже пришлось пожить в десятке разных фортов, а после смерти отца она переехала к тете и дяде. Бетти была в курсе всех гарнизонных сплетен и хорошо знала, как, впрочем, и все остальные, историю майора Фрэнка Белла Пэддока.

Если незнакомец так отреагировал на присутствие здесь майора, то он, вероятно, встречался с ним раньше, но довольно давно. После войны Пэддок считался одним из самых блестящих офицеров, подавая большие надежды и уверенно глядя в будущее. Но с тех пор с неизменным постоянством опускался все ниже и ниже, сохраняя единственное пристрастие — к бутылке. И, наконец, год назад очутился в новом, временном и самом отдаленном форте.

Разговор с незнакомцем пробудил у Бетти Консидайн любопытство, и она задержалась под навесом лавки маркитанта.

Привыкшая к мужскому обществу, Бетти не проявляла никакого интереса ко второй половине человечества, но незнакомец в потрепанной одежде, который знал Фрэнка Белла Пэддока в годы его славы, заинтриговал ее.

Если этот человек знал Пэддока, то они скорее всего встречались либо на Востоке, либо в Европе, но более типичного представителя американского Запада она никогда не видела. Он мог быть и военным… хотя по его внешности такого не скажешь.

Жизнь майора Фрэнка Белла Пэддока для всех окружавших его представляла собой открытую книгу до какого-то момента, однако было в ней что то, случившееся в Париже, о чем никто ничего не знал, но догадки строили все.

Капитан Пэддок служил военным атташе в американском посольстве во Франции. В то время красивым, атлетически сложенным молодым офицером восхищались даже старшие по званию. В Париже он познакомился и женился на Дениз де Каслу, известной красавице из старинного знатного рода, но со средним достатком. Семья гордилась тем, что воспитала целую плеяду прекрасных солдат и моряков, мужчин, отличавшихся смелостью и высоким чувством чести.

Но что-то случилось через год после свадьбы, с тех пор началось падение Фрэнка Белла Пэддока.

Его неожиданно освободили от должности в Париже, и он вернулся в Штаты. Ненадолго задерживаясь в разных местах службы, наконец оказался в дальнем форте в Дакоте, а потом его откомандировали в Монтану.

И вот теперь длинная дорога вниз привела Фрэнка Белла Пэддока адъютантом в форт, где стояли лишь четыре недоукомплектованных эскадрона кавалерии. Поскольку майор всегда был навеселе, ему не доверяли командование во время боев. Он давно оставил надежду на повышение и просто доживал до пенсии, которая светила ему еще очень нескоро, ведь Пэддоку даже не была и сорока лет.

Вот такого сломленного судьбой человека встретил Барни Килроун, когда, миновав секретаря, вошел в кабинет. От блестящего офицера, лощеного и самоуверенного, каким он помнил его, не осталось ничего. Некогда красивые черты лица огрубели и отяжелели, в волосах появилась ранняя седина. Но что больше всего поразило Барни, так это полная покорность року, безнадежность, которые пронизывали весь облик майора. Пэддок поднял глаза, и в них засветилась злоба, когда он узнал Килроуна.

— А… — как будто выдохнул он. — Опять ты.

— По делу, Пэд, и очень неприятному. Эскадрон «И» разбит… стерт с лица земли. Бэнноки ударили по нему из засады в Литтл-Оухи.

Майор бросил взгляд на ставшие вдруг бессмысленными бумаги на столе. Девятнадцать человек… Кто-то убит, кто-то, возможно, попал в плен… Лучше им умереть. Если и удалось кому-то спастись, то за ними теперь охотятся как за крысами на кукурузном поле.

— Полковник Уэбб?

— Я не знаю его в лицо, Пэд, да и опознать кого-то там невозможно.

Мозги Пэддока, затуманенные виски и медленно шевелившиеся из-за долгого сидения над бумагами, отказывались быстро отреагировать на сложившуюся ситуацию. Надо было что-то предпринимать… Но что?

К тому же он буквально разрывался между двумя проблемами — военной и человеческой. Перед ним стоял тот, из-за кого вся жизнь его пошла наперекосяк. Само присутствие Барни подтверждало, что годы ожиданий прошли не напрасно. Наконец-то он явился к нему, но когда уйдет, то заберет с собой все, что связывало его с жизнью, что осталось еще от того удалого молодого офицера, каким был когда-то Фрэнк Белл Пэддок.

— Ты приехал за Дениз?

— Не будь дураком, Пэд! — Раздражение прорвалось несмотря на усталость. — Она любит тебя. И всегда любила. Она твоя жена.

— Она предана, поверь мне. Она… как это говорят французы? Корректна? Но любит только тебя. — Он откинулся на спинку стула. — Дениз стала еще прекрасней, чем раньше, Барни, и вот теперь ты приехал, чтобы забрать ее. Я ведь знал, что так и будет.

— Ради Бога, Пэд, забудь! Я представления не имел о том, что ты здесь, пока какая-то девушка во дворе не сказала мне об этом только что. Живу в постоянных разъездах. Уже много лет даже не вспоминал о Дениз, уверен, что и она забыла обо мне.

Часы отстукивали минуты, отчаянно жужжала и билась о стекло муха, пытаясь выбраться из душной комнаты. Барни Килроун нарушил молчание первым:

— Пэд, ты тут командир. Это твоя проблема… вся целиком.

— Командир? — Слово, как удар молотка, пробило брешь в коконе самосожаления, которым Пэддок окутал себя. Командир? Что он может сделать с тремя эскадронами? Тремя?.. — О Боже! — Вдруг он вскочил с белым как мел, перекошенным лицом. — Эскадрон «М»… он должен встретиться с эскадроном «И» у Норт-Форк.

Барни Килроун стоял, держась за край стола, и изо всех сил старался побороть усталость. Он думал об эскадроне «М», кучке измотанных людей, которые ехали сейчас, чтобы встретиться с разбитым эскадроном, с мертвецами… И кто их ждет?

Бэнноки!

Дисциплина, въевшаяся в плоть и кровь солдата, начала брать верх в голове майора Фрэнка Пэддока — мысли стали приобретать стройность. Он, конечно же, не имел плана на столь непредвиденный случай. Но вспомнил хотя бы о своих обязанностях. Надо предупредить эскадрон «М»… Во что бы то ни стало!

В форте оставалось два неполных эскадрона. Замысел бэнноков, очевидно, состоял в том, чтобы разгромить гарнизон по частям. Поэтому индейцы, которыми командовал хитрый и осторожный человек, напали из засады на эскадрон «И» прежде, чем он соединился с эскадроном «М».

Разбив один эскадрон, Таинственный Пес мог теперь спокойно заняться вторым. Если бы он знал, что форт предупрежден, то стал бы подстерегать подкрепление, которое должно прийти… и, уж конечно, наверняка разведал бы, сколько солдат осталось в форте, сколько может покинуть его.

— Ему нужен форт, — вслух произнес Пэддок. — Он хочет захватить боеприпасы, оружие, провиант и лошадей. Если ему удастся выманить и уничтожить большую часть гарнизона, он ударит здесь… — Майор вдруг неожиданно замолчал и взглянул на Килроуна: — Барни, а как ты пробрался сюда? Тебя видели?

— Если бы меня видели, я не стоял бы перед тобой. Они могут наткнуться на мои следы, вернувшись на поле битвы.

— Только если они намеренно не позволили тебе пройти и выманить еще один эскадрон из форта. — Пэддок опять сел.

Настало время принять какое-то решение, а Фрэнк Белл Пэддок ничего не мог придумать. Ему нужно было время… время. Все зависело от того, как он сейчас поступит. Если эскадрон, посланный на помощь эскадрону «М», будет перехвачен до их встречи и разбит, то форт не сможет противостоять возможному натиску бэнноков.

И только тут он заметил, в каком состоянии находится человек по другую сторону стола.

— Послушай, Барни, — ты с ног валишься. Пойдем ко мне домой.

Килроун колебался:

— Лучше проводи меня в казарму или в конюшню… но не к себе домой.

— Не дури. — И Пэддок взял Килроуна под руку. В конце концов, подумал он, лучше сразу поставить все точки над «i». После стольких лет мучительного ожидания любая развязка станет облегчением.

Заметив, что мужчины выходят из штаба, Бетти Консидайн быстро подошла к ним:

— Майор Пэддок, я могу чем-нибудь помочь?

Возможно, присутствие четвертого человека разрядит ситуацию…

— Спасибо, — ответил он. — С удовольствием приму вашу помощь. Нашему гостю надо хорошенько отдохнуть. К тому же он, кажется, ранен.

Когда они подошли к дому Пэддока, дверь открывала Бетти, и она не могла не обратить внимание на выражение лица Дениз Пэддок, когда та увидела незнакомца. Сначала она замерла, потом побледнела, но тут же взяла себя в руки.

— Проходите, пожалуйста, — пригласила она.

Дениз провела их в свободную спальню и помогла мужу стащить с гостя изодранные, видавшие виды сапоги. Заметив пятна крови на воротнике, нашла перевязанную рану.

Заглядывая через плечо Дениз, Бетти спросила:

— Он спасался от индейцев?

Но в этот момент Килроун, который каким-то чудом еще держался на ногах, пока его вели в спальню, упал на кровать без сознания.

— Почему ты спросила об этом?

— Рану перевязывали индейцы. Я уже видела такое.

Пэддок смотрел на человека, лежащего на постели. Нет, он был в сознании, просто крепко спал. Индеец перевязал ему рану… И он отрицает, что его видели бэнноки.

Дениз сняла повязку, и Пэддок стал разглядывать рану.

— Рана давнишняя, — заметил он.

— Дня три, — предположила Бетти, — или четыре. — За последние годы девушка часто помогала дяде лечить раненых, поэтому говорила уверенно.

Индейская повязка на ране. Но на многие мили вокруг здесь не было ни одного дружественно настроенного индейца. Выходит, Барни ранили несколько дней назад и прибыл он из самого сердца Индейской Территории.

Предположим — а предполагать тут можно что угодно, — предположим, этот человек перебежчик и принес дезинформацию. Не самый ли лучший способ рассредоточить силы форта и оставить его без защиты?

Пэддок приказал себе забыть все, что знал о прошлом капитана Килроуна. Сейчас он не имеет права думать даже о Дениз. У него слишком мало времени. Он должен принять решение.

Капитан Меллетт со своим эскадроном «М», в составе которого было сорок семь человек, должен добраться до Норт-Форк завтра к заходу солнца. Маловероятно, что индейцы решат атаковать их до наступления рассвета следующего дня. Не исключено, что какой-то чудом выживший в бойне солдат из эскадрона «И» проберется к Меллетту и предупредит его. Шанс, безусловно, ничтожный. Правда то, что Меллетт -офицер очень опытный и осторожный, но в ловушку может угодить даже самый умный.

Каждая минута промедления приближала Меллетта и его людей к возможной трагедии. На них готовились напасть из засады. И только решение майора Фрэнка Белла Пэддока могло спасти их от жестокой и бессмысленной гибели. А если послать отряд на помощь Меллетту, то форт останется практически беззащитным перед врагом.

И решение командира должно основываться на утверждении одного человека — человека, которому, как он сам считает, нельзя доверять… или можно?

Пэддок закрыл за собой дверь и вышел на улицу, в жару и пыль. Если бы он мог выставить еще один эскадрон, который ударил бы по бэннокам, пока те атакуют Меллетта, тогда противник оказался бы между двух огней, и с ним можно было бы покончить. Заманчивая идея. Удача покроет все его прошлые промахи.

Но при этом возникала проблема, полная неопределенности, не поддающаяся решению: сможет ли он вовремя вывести на позиции эскадрон «К», чтобы помочь Меллетту? Посмеет ли оставить форт без прикрытия? А вдруг индейцы уже учли такой маневр и подготовились к атаке на форт, зная, что в нем осталось всего несколько солдат?.. И вдруг эскадрон «К» не успеет догнать Меллетта или сам попадет в ловушку?

Майор вернулся в кабинет и стал рассматривать карту, висевшую на стене. До Норт-Форк девяносто миль. Эскадрону «К» необходимо по меньшей мере тридцать шесть часов, чтобы покрыть такое расстояние, и это при условии, если ему удастся благополучно преодолеть опасную местность, где можно в любой момент наткнуться на врага.

Он опять задумался о человеке, от которого исходила информация.

Что делал в Неваде капитан Килроун, некогда считавшийся самым удалым и романтичным офицером в армии? Почему он вел себя как перебежчик?

Сам Фрэнк Белл Пэддок очень изменился, но он знал, почему так случилось, а что же произошло с Килроуном?

Глава 2

Три окна кабинета Пэддока выходили на разные стороны. Со своего места за столом он мог смотреть в каждое из них, но то, что он видел, ему явно не нравилось.

Из одного окна открывался вид на горы, с голыми безлесными склонами в нижней их части. Они выглядели прекрасными в своем холодном одиночестве. Но пейзаж не вызывал в нем высоких чувств, как и простиравшаяся равнина, за другим окном она представляла собой ровное, выжженное пространство, уходившее за горизонт. Окно прямо напротив него, возле двери, выходило на плац, и из него виднелись старые обшарпанные строения, лепившиеся друг к другу.

Таким образом, со своего места за столом майор видел всех, кто передвигался по двору, а также тех немногих, кто входил и выходил из его дома. Он питал отвращение к этому форту и не сомневался, что Дениз разделяла его чувства.

Дениз, когда-то блиставшая в Париже и Вене, нашла себе здесь всего двух подруг — конечно же, Бетти Консидайн и Стеллу Риболт, жену лейтенанта Августа Риболта. Была у нее и еще одна приятельница — Мэри Толл Сингер, достаточно образованная индианка из племени шошонов, дружбу с которой Пэддок не одобрял.

На хорошенькую умненькую девочку обратила внимание жена полковника, еще одна душа, страдавшая от одиночества. За неимением ничего лучшего она взяла ее в дом, научила читать, писать, шить и вообще вести себя как леди. Со всей страстью пытливой юности девочка полюбила литературу. Тем или иным путем, но Мэри доставала книжки и читала их. Читала все, что попадалось под руку — от незамысловатых детских сказок она постепенно дошла до романов, исторических книг и поэзии.

В форте она работала клерком, помощником маркитанта, сдержанного серьезного человека. Пользуясь подсказками Мэри, он получал прибыль от сделок с индейцами, уважал ее за сметливый ум и платил ей столько же, сколько платил бы любому другому человеку на этом месте.

К красивой и строгой индианке в замкнутом обществе маленького поселения относились как к белой девушке. И причиной этому служило не только доброе расположение к ней маркитанта, но и всем известная дружба с Дениз Пэддок.

Фрэнк по-прежнему смотрел в окно, пребывая в мрачном настроении. И думал о том, что Дениз преуспела там, где он потерпел фиаско; ведь, живя в этом Богом забытом форте, она ухитрилась создать свой собственный мир, в котором чувствовала себя спокойно и уверенно. Старший офицер форта был холостяком, поэтому Дениз взяла на себя роль хозяйки на всех общественных мероприятиях, которые происходили здесь.

Дениз совершенно не волновало, что жены других офицеров возмущались ее дружбой с Мэри Толл Сингер и старались выказать ей свое презрение. Однако друзья — Стелла Риболт и Бетти Консидайн — разделяли ее отношение к Мэри, да и во всем остальном их взгляды сходились.

Стелла Риболт прожила двадцать восемь из своих сорока восьми лет в разных фортах, расположенных по большей части на границе. Ей нравился Запад и люди, поселившиеся здесь. Она прекрасно знала все законы гарнизонной жизни и принимала их как жизненную неизбежность, как, например, восход и заход солнца, поэтому никогда ни с кем не конфликтовала. Давным-давно она смирилась с тем, что ее муж не поднимется выше командира роты, и уже не переживала из-за этого. А порядочный надежный человек Гус Риболт любил свою жену и работу. Он всегда подчинялся дисциплине и общественным правилам, но в то же время прекрасно понимал, когда можно поступить иначе, чем думают остальные, не нанеся при этом ущерба моральным устоям своих людей или безопасности форта.

Поначалу она отнеслась к Дениз настороженно. Зная о ее прошлом, ожидала встретить высокомерную особу. Но в первый же день их встречи та дружески улыбнулась ей и, протянув руку, сказала: «Мисс Риболт, я в форте новичок. Пожалуйста, не дайте мне наделать тут ошибок».

Следующее утро открыло череду приглашений «на чашечку кофе», сначала от Стеллы Риболт, потом от мисс Ханлон, а на третий день, уже достаточно обустроив свой дом, Дениз смогла пригласить всех к себе. Женщины позавидовали тому изяществу и красоте, с которыми она принимала их.

Дениз старалась справляться с любой ситуацией, в которой оказывалась, и никогда не жаловаться.

Фрэнк Пэддок сидел, покусывая усы. Он ненавидел это место еще и потому, что оно стало как бы символом его поражения.

Мало кто мог похвастаться столь же блестящим началом карьеры, как он. Лучший шанс на успех редко кому выпадает на долю. Когда он заканчивал учиться, сокурсники бились об заклад, что Пэддок первым из класса получит звание генерала, и оспаривавших такую точку зрения не было. И вот теперь он здесь, забытый всеми.

И ему представился шанс, впервые за долгие годы, возможно, последний шанс в его жизни. Если он сможет добраться туда и разгромить индейцев, если он сможет нанести им сокрушительный удар…

Больше ему ничего сейчас не нужно. А друг-репортер, который как раз путешествовал по Западу, мог достойно описать это событие.

Тогда, возможно, его продвинут по службе или даже переведут в какой-нибудь восточный форт. Он прекрасно осознавал, что это значило бы. У него появился шанс!

И тут же его охватило острое желание выпить. Бутылка, почти полная, стояла рядом, в нижнем ящике, до нее ничего не стоило дотянуться. Но он удержался.

Да, он честолюбив, но в первую очередь он военный, и не просто военный, а командир. От его решения зависели жизнь и смерть людей. Все, что он сейчас предпримет, должно иметь жесткое логическое обоснование. Он не может совершать поступки, которым впоследствии не сумеет дать объяснения.

Эскадрон «И» разбит, полковник Уэбб погиб — таковы факты. Килроун мог быть изменником, но Пэддок не хотел идти на поводу своих подозрений. Тем не менее забывать о них не следует.

К этому времени Меллетт уже, наверно, разбил лагерь. Дай Бог, чтобы он выбрал достаточно защищенное место для стоянки и обследовал местность вокруг, пока еще светло.

Бэнноки не будут атаковать эскадрон, пока он находится в лагере, им хорошо известно, каков солдат Меллетт. Они попытаются напасть на него на марше, наверно, ближе к конечной точке пути. Но будут постоянно следить за ним, так что времени у Пэддока очень мало.

Он уже решил, что сам поведет эскадрон. Его шанс там — на поле битвы, а не здесь, за столом. Ему был отчаянно нужен Гус Риболт. На этого твердого, надежного, стопроцентного солдата он мог бы спокойно оставить форт. Но лейтенант Риболт и еще шесть человек сопровождали повозку с деньгами и должны вернуться только через три дня. К этому времени вся острота момента спадет и дело уже решится так или иначе…

Пэддок знал, что для победы, по-настоящему решающей победы, ему потребуется несколько человек. И он пришел к решению забрать всех и оставить форт без прикрытия. Мужчина при необходимости должен идти на риск, и майор хотел рискнуть, предположив, что бэнноки захотят сначала покончить с Меллеттом и эскадроном «М», а уж потом нападут на форт. Он старался не думать о другом варианте, как и о Дениз, кроме того, что делает все во имя нее.

Фрэнк надеялся, что успех операции будет означать для него перевод на Восток, лучшую жизнь, хорошую должность, может, даже в Вашингтоне, где такая жена, как Дениз, даст ему дополнительные плюсы. Это будет означать уход от того, кем он стал, и возврат к тому, кем он был.

Бетти Консидайн встала из-за стола и на цыпочках подошла к двери спальни. Килроун дышал спокойно. Она тихонько проскользнула в комнату, подошла к кровати и стала разглядывать лежащего мужчину.

Он показался ей очень привлекательным. Вытянувшийся во всю длину, необычный гость выглядел очень высоким и худым, но плечи у него все равно оставались широкими. Когда она осматривала его рану, то заметила штук шесть шрамов на теле либо от ножа, либо от пули… и по крайней мере один из них оставила стрела.

— Правда, он прекрасен? — спросила Дениз.

Бетти обернулась и посмотрела на Дениз.

— Да-да, правда, — ответила она и вдруг добавила: — А почему он приехал сюда? Мы же так далеко от дорог.

— Для кого угодно, но не для него. Ведь это Барни Килроун. — Видя, что имя ничего не значит для Бетти, Дениз продолжала: — Семь лет назад или около того стоило только назвать его и тебе тут же рассказали бы сотню баек о нем, и все разные.

— Ты знала его раньше?

— О, это длинная история с довольно болезненными воспоминаниями. — Произнеся столь интригующие слова, Дениз направилась в кухню, а Бетти последовала за ней.

— Пожалуй, приготовлю кофе. — Хозяйка сняла с полки Жестяную коробку и спросила: — Ты присутствовала при его разговоре с Фрэнком?

— Нет.

Дениз молча засыпала кофе и залила его кипятком. Бетти изнывала от любопытства и наконец, потеряв терпение, робко задала вопрос:

— Что он за человек?

— Барни? Большинство женщин видело в нем романтического героя. В нем всегда было что-то театральное. Всюду, где он появлялся, что-то обязательно случалось, и непременно с его участием. Мне кажется, многие мужчины просто завидовали ему.

— Ревновали?

Дениз помолчала, бросив на Бетти холодный задумчивый взгляд, как бы стараясь понять, не вкладывает ли девушка особый смысл в свой вопрос.

— Некоторые — да, — ответила она наконец, — хотя имели для этого гораздо меньше оснований, чем они полагали. Ему тогда исполнилось двадцать пять, — продолжала она, — но выглядел он старше своего возраста, так как повидал больше и сделал больше, чем другие, с которыми мы общались. Уверена, по крайней мере, половина женщин, его знакомых, были влюблены в него. Когда мы впервые встретились, все только и говорили о нем. Не успел он пробыть в Париже и нескольких дней, как уже сражался на дуэли с каким-то газетчиком из-за того, что тот отпускал нелестные комментарии о танцовщице, которой увлекся Барни.

— На дуэли? Ты имеешь в виду настоящую дуэль?

— Барни предложил поединок на саблях, но его противник, француз, выбрал рапиры, надеясь, что американцы не владеют ими. И он глубоко заблуждался — Барни оказался прекрасным фехтовальщиком. В результате газетчик попал в больницу, а Барни стал знаменитостью.

Дениз замолчала и подняла глаза, прислушиваясь. Она хорошо знала шаги Фрэнка, а Бетти догадалась, кого она ждет, потому что и раньше не раз видела, как Дениз ловит звук шагов мужа. Но когда он вошел, обе женщины застыли в изумлении. Майор был абсолютно трезв, а его глаза сверкали решимостью, что выглядело совсем непривычно для нынешнего Фрэнка Пэддока.

Говорил он кратко и уверенно:

— Дениз, случилась беда. Эскадрон «И»… разгромлен. Полковник Уэбб убит. — Они не отрываясь смотрели на него, не в силах постичь чудовищность происшедшего. Трагедия уже коснулась их. Обе жили в фортах в тех районах, где шла война с индейцами, и каждая понимала, как быстро может настигнуть смерть. Но чтобы целый эскадрон… и полковник Уэбб! — Я взял на себя командование. — Голос Фрэнка звучал твердо, Бетти не помнила, чтобы он когда-нибудь говорил так, даже Дениз видела его таким очень редко. — Утром я поведу эскадрон «К».

Он сел и обрисовал ситуацию, сложившуюся с капитаном Меллеттом. Его непременно надо предупредить, и если эскадрон «К» подоспеет вовремя, то вместе они смогут застигнуть индейцев врасплох и разбить их раз и навсегда. Эскадрон выедет до рассвета.

Он не упомянул о своих опасениях относительно того, что сам форт может подвергнуться нападению, и старательно гнал от себя мысль о том, что рискует потерять запасы оружия, боеприпасов, продовольствия, заготовленные для осенней кампании. Вполне вероятно, бэнноки знали о них, и он бы не удивился, если бы секретные сведения они получали от осведомителя из самого форта. Но майор рассчитывал на быструю и решительную победу, которая предотвратит возможное нападение на форт. Да, в форте останется чисто символический отряд, и командир ясно осознавал, насколько малочисленным он будет после того, как по его плану пополнится эскадрон «К».

Рассказ о том, что случилось с эскадроном «И», потряс Бэтти. Она прекрасно знала в нем всех, всех до единого парня, как сказал бы ее дядя. Капитан Том Уитни был постоянным партнером дяди по висту и часто сиживал у них дома. Сержант Билл Джордан, еще будучи рядовым, учил ее ездить верхом. Форт — его первое место службы. А суровый, спокойный Хоффер был офицером в прусской армии! Никто не знал, почему он вдруг оказался на западной границе… просто его никогда не спрашивали об этом.

Риан недавно приехал сюда из Ирландии… Джонсон, которого в Штатах звали как-то иначе… И Спинарски, угрюмый славянин, говоривший только о любимых им лошадях.

Все погибли… убиты!

Капитан Меллетт скоро должен встать лагерем… Последний лагерь эскадрона «М»? Завтра они отправятся навстречу своей судьбе в Норт-Форк.

Бетти помнила это место: как-то в более спокойные времена они устраивали пикники в живописных холмах, прекрасных в своей первозданной дикости и уединенности. Но сейчас, когда шла война, индейцы могли заманить туда солдат в смертельную ловушку.

Эскадрон «М» насчитывал сорок семь человек, из них, пожалуй, двадцать имели право называться закаленными в боях ветеранами, трое из которых воевали с Круком на Роузбаде, двое сражались с кочизами в Аризоне. Четверо добровольно пошли на службу в прошедший огонь и воду пятый кавалерийский полк. И только шестеро были молодые солдаты. Правда, поговаривали, что один из них уже служил где-то и дезертировал… но его об этом тоже никто не спрашивал.

Строгий, взыскательный командир Меллетт прошел через Гражданскую войну и дослужился до звания полковника. Потом пошел воевать с индейцами, но уже в более низком чине. Такое тогда частенько происходило и со многими другими военными.

Говорили, что за его спиной двадцать лет тяжелейшего армейского труда, которые, естественно, наложили отпечаток на его характер и внешность.

Дениз принесла кофе.

— Кто бы мне сказал, где Килроун получил пулю, — задумчиво произнес Пэддок, — и кто лечил его.

— Фрэнк, ты ведь знаешь Барни… Он может иметь друзей среди индейцев. У него нет никаких предубеждений.

Пэддок отпил кофе. Если все пойдет так, как он запланировал, то кто останется в форте? Маркитант, грузный пятидесятипятилетний человек; два кузнеца, которые умели отлично подковать лошадь и даже выполнить какие-то несложные обязанности ветеринара; один линейный сержант, больной в настоящее время; четыре погонщика; несколько поваров и трое в караулке, при необходимости они тоже могут сражаться.

В лучшем случае наберется бойцов пятнадцать… явно недостаточно при нападении.

Этот форт, как и большинство других на Западе, не был фортом в прямом смысле слова. Всего лишь группа строений, расположившихся вокруг плаца. Пэддок никогда не задумывался об их обороне, так как казалось, что такая проблема не возникнет. Обычно в форте находилось достаточно людей, и индейцы не решались нападать на него. Но не это сейчас занимало его мысли.

Хладнокровно, даже, можно сказать, с ледяным спокойствием, майор заставил себя не думать о форте. С ним не должно ничего случиться. Бэнноки сконцентрируют все свои силы вокруг Меллетта, а Пэддок подберется к ним внезапно. Пусть индейцы побольше увязнут в сражении, прежде чем он атакует, тогда победа будет более решительной.

Войска давно страдали недоукомплектованностью. Поскольку никто не ожидал серьезных столкновений, с пополнением не спешили. По правилам эскадроны формировались из семидесяти восьми всадников, но только немногие из них имели полный комплект бойцов.

Пэддок вспомнил, как Уэбб неоднократно писал рапорты с просьбой прислать еще людей. Но набирать новых рекрутов было делом нелегким, хотя при этом даже не предъявляли требований к грамотности и гражданству. В результате половину завербованных составляли иностранцы, хорошо, если ирландцы, дисциплинированные и обученные, великолепные в бою.

Кого же оставить командиром форта? Конечно же, не Приора. Лейтенанту Идену Приору не занимать храбрости, но порой ему не хватало здравого смысла и опыта. Кроме того, он презирал индейцев как воинов и рвался в бой, чтобы доказать свою смелость. Как бы события ни повернулись, форт должен только защищаться.

Мысли его опять вернулись к Барни Килроуну. Почему он очутился здесь? Что делает в этом захолустье на краю света?

Глава 3

Когда Барни открыл глаза, в комнате царил полумрак. Керосиновая лампа горела, но ее затенили так, чтобы свет не потревожил его сон. Какое-то время он лежал не двигаясь и только прислушивался, что уже давно вошло у него в привычку, поскольку ему приходилось много путешествовать.

Его голова сразу заработала. Он вспомнил, как попал сюда и каким измученным был. Даже сейчас ему не хотелось двигаться, хотя он и понимал, что это необходимо. Но что-то он еще не успел тут сделать?

Он доложил майору Пэддоку о судьбе эскадрона «И» и гибели командира форта. Таким образом командование фортом принял Фрэнк.

Он не отводил взгляда от островка света на потолке как раз над лампой, фитилек в которой сильно прикрутили. Из-за ширмы до него донеслось едва слышное шуршание — там кто-то двигался, и этот кто-то ждал, наблюдая за ним.

Он не нуждался в уходе, его рана уже почти зажила, но осталась слабость. Плюс тяжелая дорога.

Пэддок… До чего же он изменился! Куда девалась его решительность? Лицо его стало одутловатым, и вообще он выглядел как побитая собака. Черт побери, что же человек сделал с собой… да-да с собой — и с Дениз.

Килроун попытался сесть, и кровать заскрипела под ним. И в ту же минуту он услышал быстрое движение за ширмой, а когда откинулся на подушку, появилась девушка и склонилась над ним. Он узнал ее: та самая, которую он встретил, когда въезжал в форт.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего… пока. Но утром командир отправляется в поход.

— Пэддок? Вы хотите сказать, что он едет на встречу с Меллеттом? Но зачем? — Он сел на кровати и спустил ноги на пол. — Я должен встать.

— Как? Почему вы не хотите, чтобы он ехал?

Килроун уже собрался ответить ей, но вдруг заколебался. Не стоило пугать ее. Ему необходимо поговорить с Пэддоком.

Несмотря на протесты Бетти, он оделся и заглянул в кухню. Там хлопотала Дениз. Он смотрел на нее через комнату — Боже, она прекрасна как прежде, немного постарела, не так весела, но сдержанная и очаровательная как всегда.

— Мне нужно увидеть Фрэнка, — произнес Барни.

— Сначала выпей кофе. Ты еще недостаточно здоров, чтобы много ходить.

Он взглянул на часы. Скоро полночь, но в форте никто не спал. Мужчины готовили снаряжение к утреннему походу, а может, они выступят и раньше. Он взял чашку кофе, пытаясь заранее продумать, что скажет Пэддоку. Ведь он штатский, а Фрэнк все же опытный командир.

Пэддок услышал, как Барни разговаривал с сержантом, и вышел из своего кабинета. Он выглядел лучше, даже его лицо, казалось, стало менее дряблым.

— Фрэнк, ты собираешься идти к ним на подмогу? — спросил Килроун.

— Мы должны положить индейцев на обе лопатки, — последовал ответ, — Зайдем с юга, когда они начнут атаковать Меллетта.

— А как же форт?

— Об этом не стоит беспокоиться. Мы так зажмем их, что у них просто не будет возможности думать о нападении на форт.

Голос Барни Килроуна звучал спокойно:

— Не делай этого, Фрэнк. Им нужен форт. В сражении с эскадроном «И» участвовало минимум двести воинов, а сейчас с юга к ним идет подкрепление пайютов. Думаю, там соберется около тысячи воинов, а то и больше.

— Тысяча! Барни, ты сошел с ума. Бэнноки никогда не смогут выставить такое войско, даже если к ним присоединятся пайюты.

— Поверь мне, Фрэнк, их очень много.

Пэддок отвернулся. Он не хотел этого слышать и старался побороть чувство вины, которое росло в нем. Майор знал, что сильно рискует, но не желал признаваться в своих сомнениях даже себе. Если он будет сидеть на месте и не двинет солдат сейчас, то все его планы рухнут.

Конечно, он может остаться здесь, и никто не возразит против того, что охранять форт от возможного нападения — самое главное. Но есть и другой вариант — его победа,а затем — броские заголовки газет, перевод в какой-нибудь восточный форт. Вот его цель.

— Меллетту нужна подмога, — упрямо твердил он. — У нас есть шанс разбить краснокожих раз и навсегда. Я должен прийти к нему на помощь в момент их нападения на него. — Он повернулся и посмотрел на Килроуна: — Поедем с нами, если чувствуешь себя достаточно хорошо.

— Я останусь здесь, — спокойно ответил Килроун.

Пэддок бросил на него ледяной взгляд.

— Пусть будет так, — согласился он и спросил с открытой неприязнью: — Ты будешь здесь, когда я вернусь? Или воспользуешься моим отсутствием, чтобы увезти Дениз?

Килроун не сдержал гнева:

— Черт побери, Фрэнк, у Дениз своя голова на плечах! Никому не удастся взять и увезти ее куда-либо! Я уже говорил тебе, что она любит тебя и всегда любила.

Он повернулся и вышел. Холодная, тревожная ночь как бы предупреждала. Килроун стоял и наблюдал за переполохом в форте. Без сомнения, где-то поблизости шнырял какой-нибудь индеец, который тоже не оставил без внимания эти сборы и радовался. Очень скоро он сообщит обо всем своим.

Килроун вполне осознавал, что он здесь чужак, можно сказать перебежчик. Он больше не служил в армии и не имел ничего общего с ней. Но внутри все же билась военная жилка, его волновала память об армейской жизни, запах конюшен, кожи, пороха. Трезво оценивая ситуацию, он следил за сдержанной суетой, охватившей всех, видел свет в окнах и представлял эти скорые прощания, видел женщин, прячущих слезы, и мужчин, скрывающих за показной грубоватостью свои страхи — страхи не за себя, а за свои семьи в случае, если им не суждено вернуться.

Он уже проходил через это не раз: и в лагере у Дейт-Крик, и в форте Рили, и в полудюжине других фортов. И не то чтобы он сам с кем-то расставался… а это и было самым грустным. Вот и сегодня некоторым здесь не с кем прощаться. И он знал, что они чувствовали. Ты уже сидишь в седле, а женщины прижимаются к своим мужьям до последней минуточки, не желая отпускать их. Ты ждешь, глядя прямо перед собой, и осознаешь, что нет человека, который бы волновался, вернешься ты или нет… кроме лейтенанта, ведущего список личного состава.

Да, предстояло тяжелое сражение. Если Пэддок рассчитывал только на быструю и окончательную победу, то он, вероятно, думал, что перед ним будет противник типа Эгана или Буффало Хорна. Но ему предстояла встреча с иным врагом. Эган — миролюбивый индеец, который не стремился к военным столкновениям, а Буффало Хорн думал только о славе командира Джозефа и мечтал победить его.

Кроме того, силы Буффало Хорна оттягивали события в Орегоне, а здесь форту противостоял Таинственный Пес, и надо хорошо знать индейцев, чтобы понять, кто он такой.

Килроун заметил одинокого наездника, отделившегося от конюшни и направлявшегося к нему. Человек сидел в седле не как кавалерист. Всадник остановился, не доехав десятка шагов, и намеренно закурил, чтобы Килроун увидел его длинное, лошадинообразное лицо с обвислыми усами. Ни выправкой, ни совершенно невообразимой одеждой он даже не напоминал военного. Но лошадь под ним была отменная — мустанг с длинными ногами и хорошей статью.

— Привет, — окликнул его мужчина. — Ты ведь Килроун, так? Видел, как приехал. Однажды встречался с тобой у шайенов.

— Ты кто?

— Меня зовут Бен Хейес. Я разведчик при форте.

— Я путешествовал с юго-востока, — начал Килроун. — У вас здесь намечаются неприятности.

— Я говорил ему.

— Ты знаешь, кто там против него? — спросил Килроун, вынув из кармана сигару, и сам же ответил: — Таинственный Пес.

Хейес пристально посмотрел на него:

— Ты уверен?

— Невысокий, крепкий индеец, кривоногий, с глубоким шрамом на верхней губе.

— Да, это он. — Хейес медленно и смачно выругался. — Это подлый… ужасно подлый человек. И к тому же он хитер, по-настоящему хитер.

— Скажи об этом Пэддоку, ладно? Я уже пытался.

Бен Хейес немного помолчал, а потом добавил:

— Чем больше я думаю об этом, тем меньше понимаю. Таинственный Пес попытается уничтожить Меллетта… Для него победа значительная. Получит еще одно большое перо в головной убор…

Но Барни Килроун резко оборвал собеседника:

— Послушай, Хейес, Таинственный Пес реально смотрит на вещи. Скальп Меллетта — важная добыча для любого индейца, но Таинственному Псу нужен не скальп, ему нужен провиант, лошади и боеприпасы. Если Пес захватит форт, то куда деваться Меллетту? Он кружит вокруг него, привлекает внимание. И сражение состоится у Норт-Форк, но в нем будет участвовать только часть воинов… скажем, половина, если все так, как я думаю. Пес захватит форт и получит ружья, боеприпасы, провиант и много комплектов военной формы.

— Что ты имеешь в виду?

— Пес только наполовину бэннок, он еще и сиу. Когда мальчишкой жил в Дакоте, с парой дюжин ребят организовал банду. Они надевали форму, а потом захватывали и убивали разведчиков, которые считали их армейскими командирами. Используя тот же трюк, Пес повел своих воинов к форту близ Вайоминга. Думаю, он опять повторит маскарад.

— Поговорю с майором. — Но в голосе Хейеса не слышалось уверенности. — Я не гожусь для штабной службы, — добавил он.

— Не шути с этим, Хейес. Я хорошо знаю майора. В молодости он был лучшим командиром, какого я когда-либо встречал.

Несколько минут они стояли молча, думая каждый о своем. Постепенно плац опустел и огоньки в домах погасли. До выступления оставалась пара часов, чтобы вздремнуть. Килроун помедлил, не зная, куда податься, он понимал, что должен вернуться в дом Пэддока и что его там ждали. Но ему совсем не хотелось идти. Хорошо, если еще не ушла та девушка… Как ее звали?

И он впервые серьезно подумал о ней, признал ее по-своему красивой. Но больше всего его поразила ее спокойная уверенность. Он смутно помнил, как она внимательно и деловито осматривала его рану.

— Хейес, я здесь впервые. Представь, что какому-то мужчине придется остаться в форте с женщинами и детьми. Скажи, есть ли тут поблизости какое-нибудь место, куда при случае он бы их спрятал? Я имею в виду какой-нибудь укромный тайник в горах, где можно держать оборону?

— Понадобится время, а его-то и нет. — Хейес посмотрел ему прямо в глаза. — Ты собираешься остаться?

— Я им нужен.

— Тогда удачи тебе.

Бен Хейес поехал к конюшне. Он тоже решил немного вздремнуть.

— Мистер Килроун? — Он обернулся. Рядом стояла Бетти Консидайн. — Вам необходим отдых. Вы еще не набрались сил после ранения и не отдохнули.

— А вы?

— Я тоже устала, — ответила она спокойно, не стараясь вызвать сочувствия. — День был длинный.

Вместе они пошли обратно к дому Пэддока, и все время он старался идти с ней в ногу.

— Я давно задавался вопросом, кто выбирает места для фортов? Они всегда находятся в самых жарких, засушливых, ветреных или холодных точках.

— Я слышала, как вы сказали Бену, что остаетесь здесь.

— Вы же считаете, что мне нужен отдых. Так вот, и отдохну не хуже, чем в любом другом месте. Я всегда говорил: если уйду из армии, то обоснуюсь где-нибудь поблизости от военного форта, где буду просыпаться от сигнала побудки… затем поворачиваться на другой бок и опять засыпать.

Она засмеялась:

— Ну и как?

— А никак. Понял, что не могу жить без армии. Вы знаете, всегда есть соблазн вернуться назад, потому что там надежно.

— Надежно? — недоверчиво спросила она.

— Именно так. Завербовался в армию, — за тебя все решают. Если ты офицер, то существуют определенные правила, в соответствии с которыми все идет по заведенному порядку. Случилось что-то не так или ты допустил ошибку, — всегда можно свалить вину на кого-то другого. Тебе нет нужды беспокоиться о еде, ночлеге или об оплате медицинских счетов. Кроме того, в армии четко установлены границы твоих действий.

— Тогда почему вы оставили службу? А может — нет?

— Да-да, я оставил службу! Произошла неприятная история с агентом-индейцем, я не одобрял ее. Но в армии одобрять или не одобрять — дело не мое. А я сам провел расследование, собрал доказательства, тщательно подготовил письменные показания, нашел живых свидетелей… и все прочее. Мой командир предупредил меня, что агент-индеец — личный друг очень влиятельного лица в военном департаменте и если я буду упорствовать, то моей карьере конец.

— А вы упорствовали?

— Да.

— И что случилось потом?

— Мое так тщательно подготовленное дело затерялось, и мне дали понять, что продвижение по службе мне заказано… по крайней мере, пока не сменится руководство.

— Вы подали в отставку?

— Да… а затем встретился с этим агентом-индейцем. Мы обсудили ситуацию, и он также ушел в отставку. И не только ушел, а уехал туда, где климат более здоровый.

Они остановились у двери.

— А что было потом?

— Я отправился в Мексику на поиски заброшенной золотой шахты, ездил в качестве посыльного от компании по дилижансовым перевозкам, перегонял скот, участвовал в революции в Центральной Америке, на Восток сопровождал партию золота…

— А сейчас?

— Плыву по воле волн, ищу подходящее для себя местечко.

Она была разочарована, хотя и не могла понять, какое ей до всего этого дело. Казалось, он ведет какое-то бессмысленное существование. Конечно, многие мужчины жили так же, как и Килроун, но ему это как-то не подходило. Ведь его, молодого способного офицера, ждало завидное будущее.

Они все еще стояли у двери дома Пэддока.

— Вы останетесь у миссис Пэддок? — спросил он.

— Только на сегодняшнюю ночь. Вообще-то я живу вон там. — И она показала на строение через два дома. — Доктор Ханлон мой дядя. Он хирург в форте.

— Картер Ханлон? Он не жил какое-то время в форте Кончо?

— Да. Вы его знаете?

— Как-то он, добрый человек, заштопал на мне пару дыр. — Барни задумчиво посмотрел на Бетти и произнес: — Дениз Пэддок — замечательная женщина. Она многим пожертвовала ради мужа.

— И мне кажется, она никогда ни о чем не жалела, — добавила девушка.

— Но если и жалела, то его, а не себя. Она обладает удивительной способностью создавать дом, уют где угодно и везде находить красоту.

Бетти помолчала, а потом спросила:

— Рану вам перевязывали индейцы?

Вопрос его явно позабавил.

— Я не перебежчик и у меня нет индейской жены, если вы это имеете в виду.

В свете, падавшем из открытой двери, он заметил, как она вспыхнула:

— Я ничего такого и не думала.

К двери подошла Дениз:

— Если вы не собираетесь спать, то быстро — на кухню. Фрэнк уже лег.

Барни Килроун опустился в кресло. Он ощущал усталость, смертельную усталость, но в то же время спать ему не хотелось. Кроме того, надеялся кое-что разузнать.

— А много ли индейцев появлялось около форта за последние несколько дней? — спросил он.

— Нет, — ответила Бетти, — практически ни одного. Бен Хейес бродил тут вокруг и ворчал по этому поводу. Он всегда говорит, что, если ты не видишь в округе индейцев — держи ушки на макушке.

— А почему ты спросил? — присоединилась к их разговору Дениз.

— Потому что Таинственный Пес знает все о том, что происходит в форте. Ему известно, сколько здесь мужчин, пригодных к службе, и запасных лошадей; сколько хранится на складах боеприпасов и провианта. Когда майор Пэддок со своими людьми покинет форт, пройдет совсем немного времени, и он получит известие об этом.

Обе женщины в растерянности уставились на него.

— Вы хотите сказать, что в форте есть лазутчик, передающий ему информацию? — недоуменно спросила Бетти.

— В это трудно поверить, — заметила Дениз.

— Так всегда и бывает, — сухо заметил Килроун. — Вот почему предателя так трудно найти. Никто не хочет подозревать хорошо знакомого человека, который сидит с вами за одним столом. Шпионом может оказаться любой.

— Не любой, — возразила Дениз.

— Но факты говорят, что индейцы очень хорошо осведомлены обо всем. Дениз, я должен еще раз переговорить с Фрэнком, или ты сделай это сама. Ему пора открыть глаза.

— А что, по-твоему, ему надо сделать?

— Отправить к Меллетту посыльного и уговорить его вернуться. А самому выехать из форта, как и намечалось, но отъехать всего на несколько миль, а затем вернуться и спрятаться где-то поблизости.

— А что будет с капитаном Меллеттом?

— Капитан обладает огромным опытом сражений с индейцами, и, если только «го не застанут врасплох, он способен отбить любое нападение. Но главная цель противника — сейчас форт.

— Фрэнк думает иначе, — сказала Дениз.

Барни Килроун замолчал. Атака Пэддока в критический момент действительно может сыграть решающую роль. Кроме того, ее можно красиво представить в сообщениях, а оборона форта против индейцев — не важно, успешна она или нет — останется без комментариев как со стороны начальства, так и со стороны прессы. Майор Фрэнк Белл Пэддок, которому, может, никогда больше не представится такой шанс, собирался использовать его.

Только при этом он рисковал жизнями тех, кого на произвол судьбы бросал в форте, — жизнями беззащитных женщин и детей.

Глава 4

Уже вечерело, когда капитан Чарльз Меллетт, опытный командир, въехал на невысокий холм и дал сигнал эскадрону остановиться. В этом месте земля со всех сторон уходила вниз. А на самой вершине холма была песчаная впадина, очевидно, ее образование заложили бизоны, катаясь по песку, чтобы освободиться от клещей или блох, а дождь и ветер довершили остальное, сделав ее шире и глубже.

Вокруг впадины в шахматном порядке росли кусты можжевельника — естественное ограждение от ветра и посторонних глаз. С южной стороны стекающая сверху вода проделала небольшую ложбину, которая впадала в более крупную у подножия холма. Как раз у места их слияния стояла группа старых тополей, тесно прижавшись друг к другу. Ручей был узенький и неглубокий, но вода в нем оказалась чистая и довольно холодная.

Меллетт повернулся в седле и обратился к Дюнивану:

— Сержант, напоите лошадей и дайте им часок попастись, а потом отведите их на водопой еще раз. Организуйте круговую линию сторожевого охранения и немедленно выставьте посты.

Он еще раз огляделся вокруг. С трех сторон местность простреливалась замечательно. В радиусе ста ярдов капитан не нашел ни одного стоящего прикрытия, если не считать небольшого оврага.

— Капрал Хесслер, — приказал он, — займитесь той лощиной. Забросайте ее ветками кустарников так, чтобы никто не смог пробраться к нам из нее незамеченным.

Доктор Ханлон слез с лошади:

— Вы предполагаете, что нас ждет сражение?

— Мы на Индейской Территории, — ответил Меллетт. — И я всегда ожидаю нападения.

Солдаты из эскадрона «М», хорошо знавшие своего командира, быстро распределились по площадке и взялись за работу, превращая лагерь во временную крепость: подтаскивали и укладывали стволы поваленных деревьев, строили небольшой бруствер, фортификационные сооружения.

Ставя перед подчиненными боевую задачу, Меллетт выдвигал немного требований, но жестко спрашивал их выполнение. Он умел отдавать очень четкие приказы, не терпел суеты и неразберихи. Останавливаясь лагерем, эскадрон первым делом организовывал хорошую оборону, неукоснительно выполнялись и другие правила: все костры для приготовления пищи тушились до наступления сумерек; лошадей собирали вместе и привязывали. Выбирая место для лагеря, командир прежде всего заботился о том, чтобы враг не мог незаметно подкрасться к спящим солдатам.

Капитан Меллетт сражался с отрядами шайенов, команчей, апачей, противостоял воинам племен сиу, арапахо, Кайова и не-персе. Он прекрасно знал, что индейцы на тропе войны — коварные и опасные враги, первоклассные воины, руководствующиеся своим сводом правил и своими понятиями об отваге.

Когда все в лагере готовились к ночи, доктор Ханлон, сидя за кружкой кофе, заметил:

— Мы столько проехали и не встретили ни одного индейца.

Меллетт вынул сигару и закурил:

— Я никогда не любил спорить с теми, кто старше по званию. Уэбб разбирается во всех делах не хуже меня. Сейчас, когда Буффало Хорна нет, мне кажется, у них не так много сил для организации дозора.

— Ты думаешь, он в беде?

— Сомневаюсь, но он использует шанс, Карт. Ты и сам знаешь. Меня не особенно волнует Буффало Хорн. По последним слухам, он находится где-то к северу или западу отсюда. Это проблема Хорна. Но здесь попахивает чем-то еще и мне многое не нравится. Джим Уэбб знал об этом, когда его направили сюда из Халлека. Здесь не жгли ранчо, не убивали переселенцев, хотя по всему Западу такое происходило сплошь и рядом. Сам собой напрашивается вывод, что кто-то удерживает индейцев от нападений, но спрашивается почему?

— Может, им мешает Вашаки? Он всегда старался избегать столкновений с бледнолицыми.

— Я знаю. Но здесь что-то другое, потому что индейцы, которые живут к югу и востоку отсюда, стали коварными. Коварными, но тихими, это так на них не похоже. Уэбб считает, что кто-то, пользующийся у них большим авторитетом, держит их про запас для чего-то очень крупного.

— Что это может быть, как думаешь?

— Не знаю, — произнес Меллетт и посмотрел на кончик своей сигары. — Но все равно я рад, что эскадрон «К» вернулся назад в форт, к Пэддоку.

— Пьяница ваш Пэддок.

— Понимаешь, Карт, по сути, он очень хороший солдат. Много пьет? Да. Но свое дело знает и в решающий момент поступит как надо.

— А ты знал Килроуна?

— Служил с ним. У него одна беда — не любит жить по правилам, но солдат отличный. Может быть, лучший из всех, кого мне доводилось встречать, не считая Пэддока. Мы частенько говорили об индейцах, и, поверь мне, никто не знал их лучше, чем Килроун. Однажды он высказал интересную мысль, которую я никогда не забуду. Мы обсуждали историческую тему. Речь шла об объединении Монголии под властью одного человека после многочисленных междоусобных войн. Потом монголы захватили большую часть Азии и часть Европы. И тут Килроун заметил: «Поблагодарите Бога, что индейцы не нашли такого человека у себя». Он полагал: племенная замкнутость индейцев, мешающая их объединению, — единственное, что спасает нас от изгнания из этих мест. А вдруг Текумзе — и он думал об этом — удалось бы объединить племена и поставить во главе, например, Бешенного Коня или Вождя Джозефа? Знаешь, ведь мы ни разу не вступали в бой с хорошо вооруженными индейцами. У них всегда не хватало оружия, боеприпасов, и, к счастью для нас, индейцы придерживаются взгляда, что война — это одно сражение. Правда, Джозеф все-таки пришел к мысли о проведении военной кампании, но он вел в основном арьергардные бои. И он имел под своим началом всего около трехсот воинов, которые тащили за собой женщин и детей.

— Я никогда не размышлял в таком плане.

— Нам везло, Карт. Когда появился Чингисхан, монголы жили разобщенно, и их быт мало чем отличался от быта индейцев. Их так же терзала межплеменная вражда, и они также вели междоусобные войны. Ему удалось заставить их объединиться, и только посмотри, к чему это привело.

— Не думаешь ли ты, что и теперешние события развиваются в том же направлении?

— Нет, не думаю. Но представь, вдруг в горах объявляется личность, которая соединит в один кулак бэнноков и пайютов, заставив их еще и подчиняться дисциплине. Представь, что он хитер и задумал нас выманить из форта. А ведь сейчас в форте хранится несколько сот тысяч комплектов боеприпасов и пятьсот новеньких ружей.

— После твоих слов у меня появилось желание немедленно развернуться и направиться обратно в форт, — заметил доктор Ханлон. — Ты и вправду так думаешь?

— Нет, не думаю. А может, мне только мнится, что не думаю. Что касается теории Килроуна… Кажется, теперь уже слишком поздно. Кроме того, нет такого индейца, который мог бы это сделать.

— По крайней мере, такого, о котором бы мы знали.

Меллетт сделал затяжку и посмотрел на горящий кончик сигары.

— Да-да… о котором бы мы знали.

Солдаты начали гасить костры. Меллетт нагнулся и вытащил из огня самую большую головешку, закидав землей мерцавшие угли. К небу тут же потянулась тонкая струйка дыма, и он еще добавил земли на тлеющее красноватое кострище.

— Пойду посмотрю вокруг, — поднялся он. — А ты, Карт, ложись спать. Завтра будет трудный день. Хочу добраться до места встречи раньше назначенного срока. — Он наклонился и погасил сигару. — Уэббу может понадобиться помощь.

На небе появились звезды, где-то на холмах завыл койот. Доктор Картер Ханлон растянулся на земле и посмотрел на небо. Он очень устал, но это была приятная усталость, усталость мускулов, а не нервов. Хороший сон, калорийный завтрак — и завтра он опять будет в порядке.

Но его не оставляли в покое сомнения, высказанные Меллеттом. Обычно Чарли не говорил так, как сегодня вечером, его, видно, действительно что-то по-настоящему беспокоило. Кроме того, Ханлон слишком долго прожил на границе, чтобы запросто отмести предчувствия солдат, не первый день сражавшихся с индейцами. Они носом чуяли опасность. Так думал доктор, засыпая.

Меллетт встал и пошел проведать лошадей. Он ласково поговорил с ними, а затем направился к часовым. Первым отозвался на пароль худой, можно даже сказать изможденный молодой человек по имени Кейт. Его любили в эскадроне за своеобразное чувство юмора. Он очень походил на профессора, преподающего в колледже, хотя на самом деле выше пятого класса ему так и не удалось подняться. Солдаты считали его самым жестоким воином, который в бою не гнушался недозволенными приемами. А еще он имел репутацию лучшего стрелка в форте. Кейт уже четвертый год служил в кавалерии и все время на границе. Меллетт нравился ему. Во-первых, он был настоящий боец, а во-вторых, всегда заботился о солдатах. Эскадрон под командованием Меллетта провел боев даже больше, чем другие подразделения, а потерь нес гораздо меньше.

— Похоже, скоро бой, сэр? — спросил Кейт.

— Да.

Кейт взглянул на капитана:

— Мы завтра встретимся с полковником, сэр?

— Да, если ничего не помешает.

Меллетт двинулся дальше. Он останавливался у каждого часового и перекидывался с ними несколькими словами. Когда подошел к последнему, стоявшему около можжевельника, ему показалось, что он почувствовал запах табака. Запах едва Улавливался, но все же командир ощутил его. Томас был новичком, и к тому же слишком самоуверенным.

— Рядовой, — сказал капитан строго, — курить на посту запрещено. Когда я подходил сюда, мне показалось, что я почувствовал запах табака. Если бы я был уверен в этом, то приказал бы отдать тебя под трибунал. — А затем добавил уже мягче: — Не дури, парень. Зажженная спичка видна отсюда очень далеко. Если бы рядом появился индеец, то не сносить тебе головы.

Меллетт пошел назад к лагерю через можжевеловые кусты. Но не успел даже отойти, как солдат тут же закурил.

— Чертов старик! — бормотал он. — Все-то тебе дисциплина!

…Красный волк, молодой воин, охотился за своим первым скальпом. Он почти час лежал в зарослях полыни и наблюдал за горящим кончиком сигареты и уже собрался двинуться вперед, как услышал чьи-то приближающиеся шаги, а затем тихий разговор. Маленький огонек исчез, и ему стало трудно определить, где находится человек, которого он приготовился убить.

Индеец опять замер и стал ждать. Через несколько минут горящий кончик сигареты призывно замаячил снова. Подняв лук, он вставил стрелу, подождал мгновение, чтобы успокоить дыхание, прицелился и отпустил тетиву.

Услышав глухой звук, воин двинулся вперед прежде, чем часовой упал. Пальцами нащупал щеку, а затем схватил его за волосы. Но когда нож полоснул по коже, человек вдруг содрогнулся, и его руки сомкнулись вокруг тела врага. В дикой панике индеец вонзал и вонзал нож в противника, пока борьба не прекратилась, а потом снял скальп. Забрав ружье, пояс и одежду, он быстрыми, неслышными шагами удалился в темноту. В полумиле от лагеря отыскал привязанную в зарослях лошадь и умчался с добычей. Прошел почти час, прежде чем разводящий обнаружил труп.

— Положите с ним в могилу все окурки, — приказал следующим утром Дюниван. — Ведь я его предупреждал миллион раз!

Глава 5

Единого плана строительства армейских фортов на границе не существовало вообще. Только самые первые обносились частоколом. В центре форта размещался плац, а вокруг него группировались постройки, образуя прямоугольник. Снаружи, как будто глядя через плечо внутренних построек, в беспорядке располагались другие. А в этом форте еще дальше, ярдах в пятистах, находился Хог-Таун, как его здесь все называли.

Вдоль одной стороны плаца выстроились каркасные или обитые дома для офицеров. Фасадом они смотрели на бараки рекрутов, стоявшие напротив. В северной части располагалось Т-образное каменное здание штаба, в восточной — интендантский склад, также сооруженный из камня, рядом с ним находился госпиталь.

На южной стороне плаца вытянулось длинное низкое здание из камня — склад маркитанта, занимавшегося торговлей в форте. Позади него шли загоны для скота, конюшни и сенной склад. За бараками стояла кузница и были разбросаны маленькие домишки прибившихся поселенцев.

Все форты на границе обязательно имели свой Хог-Таун, а по существу — дешевый притон солдат с женщинами, азартными играми и обилием виски, которое пользовалось особым спросом. Орудовал в Хог-Тауне некий Айрон Дейв Спроул, здоровенный мужик, жестокий и подлый. Подобным бизнесом он занимался еще в десятке других фортов и всюду приобрел нелестную репутацию.

Айрон Дейв рос бездомным на улицах Нью-Йорка, прошел суровую школу призового борца, входил в бандитскую шайку. Но ничего кроме громадных кулачищ не приобрел. Услыхав байку о том, что на Западе можно легко разбогатеть, ринулся туда. Еще в Нью-Йорке он познал силу власти и хорошо изучил пути, ведущие к ней, а также усвоил простую истину: больше денег и меньше риска у того, кто управляет борцом, а не у самого борца.

Сначала Спроул служил управляющим в игорных домах и салунах, потом приобрел некоторые из них. Но все время он не переставал искать нужного человека, который стал бы для него мостиком к политической власти. И вот ему показалось, что он такого нашел.

Дейв, прозванный Железный Кулак за свои непробиваемые кулачищи, знал пять индейских диалектов, прекрасно владел языком знаков и хорошо разбирался в этикете. Для общения с краснокожими ему не требовался переводчик. Часто скитаясь из одного форта в другой, он заглядывал в индейские деревни, раздавал уважаемым персонам ценные подарки: одному он давал одеяло, другому — ружье, третьему — бутылку виски. Не афишируя свои отношения с индейцами; он тем не менее приобрел среди них репутацию друга. И, наконец, тайно начал вести с ними торговлю, продавая виски и оружие только тем, кого знал лично. Вел себя очень осторожно, чтобы военное начальство не прознало о его делишках.

И вот однажды случай свел его с Таинственным Псом, которого сжигала изнутри ненависть к белым, и особенно к «солдатам на лошадях», как он называл их. Его родители, воин из племени сиу и красавица из племени бэннок, познакомились весной недалеко от Боземана, когда бэнноки пятью вигвамами кочевали к своим старым охотничьим угодьям.

Замеченный сначала за исключительное умение воровать лошадей, Таинственный Пес впоследствии стал отличным воином. Он принимал участие в сражении против Крука у Роузбада, в разгроме Кастора и других баталиях. За свою жизнь он много воевал, и его считали ветераном. После битвы у Литтлбиг-Хорна, когда некоторые сиу сбежали в Канаду, Пес отправился на Запад, в племя своей матери. В течение нескольких дней он жил бок о бок с группой мятежников, которые горели желанием сразиться с белыми.

С тремя другими воинами он ездил на встречу со Спроулом и участвовал в переговорах о продаже виски и оружия. Айрон Дейв сразу распознал в этом странном индейце качества лидера, которыми обладают немногие.

После окончания переговоров, когда индейцы собрались уезжать, Айрон Дейв отозвал в сторонку Таинственного Пса. Тот остановился и медленно подъехал к нему. Его черные глаза горели огнем.

— Когда-нибудь ты будешь большим начальником, — сказал Айрон Дейв. — И если тебе понадобится оружие, обращайся ко мне.

Пес мельком глянул на него, повернул лошадь и поехал прочь, но торговец знал, что зерно упало на благодатную почву.

И вот ровно через месяц Айрон Дейв глянул через прилавок и увидел своего нового знакомого, который стоял и рассматривал одеяла, выставленные на продажу. Он впервые посетил лавку, которую Спроул открыл рядом со своим салуном. Через некоторое время индеец вышел и присел на корточки на крыльце.

Айрон Дейв последовал за ним, сел на стул, стоящий у стены, вынул сигару, закурил, а затем спросил:

— Что тебе надо?

— Ружья… для шестерых.

— Будут.

Пес повернулся к нему:

— А что, если я убью белого?

Айрон Дейв присел рядом с ним на землю и начертил на пыльной дороге значок.

— Мои лошади и повозки помечены так, — сказал он и поглядел на индейца. — Остальное — твое дело.

Он передал Таинственному Псу ружья и пятьдесят комплектов боеприпасов для каждого. Но это было только начало.

Через несколько недель, когда до ловкого дельца дошел слух о том, что какой-то конкурент собирается открыть заведение как раз напротив его, Айрон Дейв послал весточку Псу. Ни одна повозка соперника не дошла до форта. Возле Пирамид-Лейк на них напали, все имущество отобрали, а повозки сожгли. Вместе с повозками сгорели несколько баррелей виски, столы для рулетки, фишки для покера, карты и многое другое.

Время от времени торговец совершал поездки в пустыню или в горы. Свою страсть к таким путешествиям объяснял очень просто, представляясь всем как старатель-любитель. И не то чтобы он много знал о рудах, — ему нравилось это занятие. Из поездок он привозил образцы пород, которые обсуждал за стойкой бара с шахтерами, старателями или солдатами.

Обычно он ездил в повозке, говоря: «Пусть другие скачут на лошадях, а мне, городскому жителю, гораздо приятнее передвигаться с комфортом». Его часто видели в Санта-Росас, а все знали, что там была руда.

Подарки, которые Дейв преподносил время от времени Таинственному Псу, сделали индейца уважаемым человеком среди бэнноков. У Пса в запасе всегда имелись ружья, боеприпасы и лошади. Более того, Айрон Дейв несколькими, сказанными очень кстати, замечаниями заставил индейцев поверить, что «солдаты на лошадях» боятся их соплеменника. Постепенно влияние Таинственного Пса на людей росло. Вскоре Пес заседал в совете с вождями, а молодежь толпилась вокруг него.

Поначалу Айрон Дейв относился к своему протеже настороженно, но постепенно стал вести себя более уверенно и даже несколько свысока. В конце концов разве не он «создал» Пса? Разве не он сделал его влиятельным человеком?

Вскоре Таинственный Пес доказал, что он хитрый и прозорливый тактик. Не тратил зря усилий, берег своих людей. Редкие удары, которые он наносил, отличались точностью и эффективностью, и индейцы стали видеть в нем избранного человека, поверили, что с ним победа им обеспечена.

Разгром эскадрона полковника Уэбба и успешная разведка принесли ему настоящую славу. Таинственный Пес получил всю информацию заранее. Он знал, сколько людей у Уэбба, как они вооружены и их предполагаемый маршрут. Атака из засады оказалась очень успешной. Первый залп индейцев сразил девять человек, и среди них самого Уэбба, по которому четыре воина вели прицельный огонь. Сразу же погиб и единственный в эскадроне строевой сержант.

С небольшого расстояния индейцы обрушили шквальный огонь на упавших и пытающихся подняться лошадей и на потерявших ориентацию кавалеристов. Вот еще два солдата упали. Вот еще одна лошадь врезалась в ряды индейцев — седока тут же стащили с седла и закололи. Все сражение длилось минут пятнадцать, ни один индеец не был убит, и только трое получили ранения.

Таинственный Пес знал все о капитане Меллетте и о его продвижении, но он не собирался вступать с ним в сражение. Оставив на месте небольшой отряд для отвода глаз, Пес с основными силами направился к форту.

Отряд, которому поручили сопровождать Меллетта, получил вполне определенные инструкции. Не вступая в бой, он должен был отвлечь на себя огонь противника, заставить его растратить свои боеприпасы. Потом ему предписывалось украсть или разогнать лошадей и, если получится, наносить противнику любой урон. Пес хотел, чтобы солдаты из эскадрона «М» вернулись в форт истрепанными, грязными, без боеприпасов, озлобленными из-за того, что им так и не удалось вступить в бой с противником.

Если все пойдет по плану, то Пес надеялся быстро захватить форт и поджидать там Меллетта с его людьми. Сначала он выстроит их на плацу, а уж затем отдаст приказ: «Разойтись!»

Таинственный Пес метил высоко. Он хотел не только полностью разбить военные силы форта, но и захватить сам форт. Но первое может подождать, пока они не заберут все имущество. Имея в своем распоряжении оружие и боеприпасы из форта, он соберет еще большее войско и двинет его на форт Халлек или против Хорна, если это окажется более простым в тот момент.

Сейчас под ружьем у Пса находилось около двухсот воинов. Когда молва о его победах распространится по округе, он надеялся собрать уже тысячу человек, а может и две тысячи.

Пес верил в осуществимость своих планов, но сейчас его беспокоила одна незначительная деталь. Осматривая еще раз поле сражения с эскадроном «И», его воин наткнулся на след одинокого всадника. Пойдя по нему, индеец обнаружил, что всадник тоже исследовал место битвы. Но когда собрался преследовать его, то потерял след.

Кто же был этот одинокий всадник? Куда направлялся? Друг он или враг? Он ехал на подкованной лошади, но многие индейцы теперь ездят на таких — на ворованных или захваченных. Наездник ехал от места битвы, но он явно не торопился попасть туда, куда держал путь.

Но несмотря на овладевшую им тревогу, Таинственный Пес направился к форту, не зная, что майор Фрэнк Белл Пэддок со своими шестьюдесятью солдатами уже выступил ему навстречу.

Он также не догадывался, что форт остался без прикрытия, под защитой в лучшем случае четырнадцати человек.

…С севера дул холодный ветер, небо затянули облака. Рядом с Пэддоком ехал Хэнк Лабан, траппер, охотник и разведчик. Это был худой мужчина с угловатой фигурой и недовольным выражением лица, не лишенный чувства юмора. Он четко и кратко сформулировал свои возражения против этого похода, но после того, как их не приняли в расчет, пошел и оседлал свою самую быструю лошадь, объявив принародно: «Было время воевать, пришло время убегать», — и готовился к последнему.

— Майор, — начал он, — до меня дошли слухи, что среди бэнноков появился какой-то новый индеец, который умеет хорошо пускать пыль в глаза и выставлять себя напоказ. Кажется, он снял несколько скальпов во время сражения у Литтлбиг-Хорн, при этом распространялся среди собратьев, что убивать белых солдат совсем легко. Я пытался разыскать его, но мне так и не удалось увидеть, как он выглядит, но, по слухам, это коварный и очень хитрый индеец.

Пэддок не отреагировал на слова разведчика. Он уже ощутил седло — длительное сидение за столом давало о себе знать. А что касается слухов, то их всегда полно, и он просто не обращал на них внимания.

— Бизоний Рог, вождь, — заметил Приор. — Говорят, он в Орегоне.

— Может быть.

Еще с милю проехали молча, прежде чем Хэнк Лабан решился высказать еще одно соображение:

— Говорят, у этого индейца много ружей. Воину нужно только сказать, и этот индеец отправляется вместе с ним и получает новое ружье и боеприпасы. Не возьму в толк, где он их берет… этот Таинственный Пес.

Пэддок взглянул на Лабана:

— Ты сказал — Таинственный Пес? Предполагают, что это он напал на тот караван несколько месяцев назад.

— Он бесчестный человек, — повторил Лабан.

Без дальнейших рассуждений разведчик поскакал галопом вперед, затем поехал медленнее и стал прочесывать местность в поисках индейских знаков. Но напрасно, он ничего не нашел… хотя тоже заметил отпечатки копыт лошади Килроуна, которые шли на юг, к форту.

Лабан никогда не встречался с Килроуном, но к тому времени, когда колонна выступила в поход, все в форте уже судачили о его приезде. Поговаривали, что он раньше был офицером в армии. Подспудно Лабан все время думал о Килроуне, хотя мысли эти были отрывочными. По-настоящему его волновал только Пес, но казалось маловероятным, чтобы он повел своих воинов против Пэддока. Хэнк Лабан знал индейцев достаточно хорошо, чтобы доверять своим предчувствиям, а они говорили ему, что Таинственный Пес плохой человек. И Пэддок дурак, что оставил форт, но нельзя же сказать майору, что он дурак… если ты, конечно, собираешься продолжать работать на армию. А Лабана устраивала зарплата, к тому же ему нравилась легкая жизнь и достаток боеприпасов.

Нет, сегодняшний поход его не устраивал совсем. Чарльз Меллетт с тем количеством людей, которое находилось у него под командованием, вполне мог сам позаботиться о себе. Но все равно Лабан предпочитал находиться здесь, а не в форте.

Хотя день выдался пасмурным, в чистом воздухе видимость оставалась прекрасной, и разведчик непрестанно оглядывался, ожидая увидеть дым от пожара.

Днем, во время стоянки, Лабан, присев на корточки у костра и держа в руках кружку с кофе, сказал:

— Майор, я не хочу вмешиваться, но вы гонитесь за дикой уткой и вряд ли поймаете индейца.

— Не тебе судить об этом, — резко бросил Пэддок.

— Майор, — настаивал Лабан, — Таинственный Пес не простой индеец. Если спросите меня, то я не дам и одного против ста за то, что он нападет на Чарли Меллетта. Этот пройдоха наверняка ударит по форту, поверьте мне.

— Где его ожидают семьдесят пять солдат? Он, конечно, еще не знает, что мы покинули форт.

— Узнает. Пес быстро получает информацию. Могу поклясться, что сейчас он уже в курсе дела.

Получит информацию? Но каким образом? Пэддока охватили сомнения. И он тут же подумал о Мэри Толл Сингер, подруге Дениз. Ведь она индианка.

А если Лабан прав? А если Килроун тоже прав? Если Таинственный Пес атакует сейчас форт, то у тех, кто там остался, шансов практически нет. Сержант Райерсон взял на себя командование фортом, пока Риболт не подъедет из Халлека или пока не вернется один из отрядов. Райерсон толковый солдат… но он же болен.

Правда, Барни Килроун остался там… или он уехал? И впервые за много часов Фрэнк подумал о Дениз. А вдруг Барни увез ее с собой?

Нет, Дениз, там, в форте… Он гнал от себя мысли о том, что произойдет, если форт будет атакован. Он думал только о той ловушке, которую расставит противнику, о победе, которой может добиться, и возможных последствиях этой победы.

Хэнк Лабан поднялся в стременах.

— Я съезжу вперед на разведку, — сказал он. — Что-то мне все не нравится, майор.

— Хорошо… поезжай вперед. — И с этими словами Пэддок тоже начал медленно подниматься. Ноги у него совсем затекли, а тело, отвыкшее от езды верхом, болело.

О Боже, сейчас он многое отдал бы за глоток виски!

Глава 6

Утро уже давно наступило, когда Барни Килроун открыл глаза. Несколько минут лежал не шевелясь, оглядываясь вокруг. Он видел, как Фрэнк Пэддок покидал форт вместе со своим эскадроном, а после по настоянию Дениз и Бетти согласился прилечь на несколько минут. А проспал пять часов.

Он лежал, скрестив руки под головой, и обдумывал ситуацию. Пэддок возможно и прав. Заманив Таинственного Пса в ловушку, он сумеет нанести индейцам сокрушительный удар. Но надо думать не об этом. А что, если Пес выживет или попытается избежать сражения? А что, если он действительно великолепный тактик, как говорят о нем индейцы?

Лошадь у Барни Килроуна была быстрой и выносливой. Дорога на запад открыта. Он мог спокойно отправиться туда или на юг в Вирджинию. Он больше не служил в кавалерии, и проблемы форта в общем-то его не касались. У одного всадника всегда есть шанс проскользнуть сквозь враждебную территорию — ведь пробрался же он в форт.

Хотя Барни и обдумывал такой вариант, но сразу понял, что никогда на него не пойдет. У него нет другого выхода, как остаться в форте, пока не вернутся отряды. Его ружье может пригодиться.

О защите всего форта, когда в нем оставалось всего несколько мужчин, не могло быть и речи. Они должны собраться в одном или двух зданиях, взять с собой достаточно боеприпасов, пищи и воды и приготовиться к длительной осаде.

Заслышав звук шагов, Килроун моментально спустил ноги и поднялся с кровати.

— Войдите!

Вошла Дениз:

— Ты проснулся? Хочешь позавтракать?

Бетти Консидайн тоже оказалась здесь, и ему впервые представилась возможность разглядеть ее при свете дня. Это была стройная хорошенькая девушка с вполне зрелой фигурой и достаточно округлыми формами. Под действием солнца и ветра кожа лица ее загорела… но не очень сильно.

— А как ваше плечо? — спросила она.

— Пока не двигается. Спасибо за перевязку.

Форт опустел. Наступила тишина, которую нарушал лишь стук молота о металл в кузнице. Не было прежнего постоянного движения, привычной суеты. И стук молота в кузнице только усиливал ощущение неестественной тишины.

— Кто оставлен за командира в форте? — спросил Килроун.

— Кажется, сержант Райерсон, — ответила Дениз. — Лейтенант Риболт должен вот-вот вернуться.

— Тим Райерсон?

— Ты знаешь его?

— Он служил в моем полку в Аризоне.

Между ними завязалась непринужденная беседа, они говорили об общих знакомых, местах, где побывали, о других военных фортах и о Париже до и после франко-прусской войны, когда Фрэнк Белл Пэддок и Барни Килроун служили наблюдателями, имели полуофициальный статус, но за свой счет.

С удовольствием вытянув ноги под столом, Килроун пил ароматный кофе и предавался воспоминаниям, хотя его не покидала мысль, что их время на исходе.

Над крышами бараков зависло серое небо. Ночь предстояла темной, без луны и звезд. Дул легкий ветерок, который мог заглушить звуки приближающихся шагов.

Барни посмотрел вдоль плаца на здание штаба. Мощное строение с толстыми стенами вполне подходило для того, чтобы в нем держать оборону, тем более что военный склад находился рядом.

Эти короткие мгновения Барни Килроун наслаждался спокойной атмосферой, царившей в уютной комнате, где они сидели, ведь за последние годы ему они выпадали так редко.

Дениз говорила о Золя и о том, как он приводил в бешенство ее отца. Однако когда выходили его новые книги,отец первым покупал их.

Неожиданно Килроун поднялся:

— Мне надо поговорить с сержантом Райерсоном. Если я правильно понял, он в госпитале?

Бетти Консидайн тоже встала:

— Мне надо проведать его, так что могу проводить вас. Сержант тяжело болел. У него было воспаление легких.

Они молча пошли в сторону госпиталя. Кузнец закончил работу, и без стука молота по наковальне форт показался вымершим.

Подул ветер, и зашелестели листья тополей — и опять тишина, нарушаемая только звуком их шагов.

— Мне почему-то жутко, — заметила Бетти, — такое безмолвие после нашей обычной суеты.

— Вы сказали, что сержант болен. А как он сейчас?

— Ему разрешили вставать, и он может сидеть на стуле. Но далеко ходить он еще не в силах. Очень тяжело перенес болезнь, и дядя Картер даже боялся, что он не выживет.

— Он толковый человек. — Они прошли еще немного. — А вы умеете стрелять?

— Да, — ответила Бетти и взглянула на него. — Вы думаете, на нас нападут?

— Сегодня ночью или завтра. Насколько я разбираюсь в этом деле, у нас всего один шанс. Все, кто остался в форте, должны собраться в штабе. Мне кажется, мы сможем защитить штаб, госпиталь и склад. Если же будем разобщены, то пропадем.

— Значит, вы считаете, что Фрэнк был не прав?

Он пожал плечами:

— Как тут быть уверенным? Если говорить обо мне, то я бы не ушел, но кто-нибудь другой мог поступить так же, как Фрэнк.

Когда они вошли к Райерсону, тот сидел на кровати, оперевшись спиной на подушку, и читал дешевый роман. При виде Килроуна на лице у него появилась широкая улыбка.

— Черт возьми! Капитан!

— Как давно мы не виделись, Тим.

Райерсон бросил быстрый взгляд на потрепанную ковбойскую одежду Килроуна.

— Ты расстался с армией?

— Разве ты не помнишь? Я не поладил с агентом-индейцем, а потом столкнулся с его друзьями среди политиков.

— Да-да! Но я не знал, что ты ушел в отставку, потому что как раз в это время мы собирались в поход на запад. — Поколебавшись, он добавил: — Капитан, Айрон Дейв здесь.

Барни начал было что-то говорить, но вдруг замолчал.

— Здесь?

И вдруг его осенило. Он начал все понимать, понимать и план действий и расклад… Возможно, он не прав, но Спроула нельзя недооценивать. Этого холодного, опасного, беспринципного человека заботили только собственные интересы, и ничьи больше.

— А где его берлога? — спросил он.

— Там, в Хог-Тауне, его магазин «Эмпайер». Будь осторожен, капитан. Если только он пронюхает, что ты уже больше не в армии, выследит тебя и убьет. Раньше он сторонился тебя, побаивался, знал, что ему придется иметь дело с целой армией. Будь внимателен.

— А он торговал с индейцами?

— Он предпочитает не говорить об этом. Обычно шатается возле своего заведения, если только не отправляется в экспедицию.

— В экспедицию? Это Айрон-то Дейв Спроул?

— Да. И он обычно возвращается не с пустыми руками. Использует каждую возможность, чтобы поискать камушки… и, как я слышал, всегда с «уловом».

Спроул… Спроул стоял за подлым индейским шпионом. И пока ситуация сохранялась, он — в неприкосновенности.

— Вы его знаете? — спросила Бетти Килроуна.

— Он его прекрасно знает, — мрачно заметил Райерсон. — Спроул угрожал убить его, если встретит, и капитан намеревался дать ему такой шанс… но нашего друга не выпустили из казармы. — В раздумье он глянул на Килроуна. — А Спроул хвастал, что ты боишься его, что ему даже не понадобится ружье, он расправится с тобой голыми руками.

— Жаль, не знал об этом.

Килроун почувствовал, как в нем закипает былая ненависть. И, надо признать, это чувство в нем вызывали подозрения о том, что Спроул продавал индейцам не только оружие и виски, но и нечто большее. Стоило Айрону Дейву Спроулу просто войти в комнату, как у Килроуна буквально «шерсть вставала дыбом на загривке». Железный Кулак вел себя как настоящий злобный зверь, недалеко уйдя от этого образа в физическом и в умственном плане. Огромный, широкоплечий, он двигался с поразительной самоуверенностью, что на Килроуна действовало как красная тряпка на быка. Несколько раз позади его палатки находили зверски избитых солдат, но доказать ничего не смогли. Одним из пострадавших оказался человек из компании Килроуна.

— Тим. — Килроун пристально посмотрел на него. — Конечно, я неофициальное лицо здесь, но майор Пэддок уехал, а вам понадобится любой, способный стрелять. Мне кажется, на нас готовится нападение.

— Я тоже думал об этом.

— Если ты не против, у меня есть предложение…

— Капитан, я с радостью выслушаю любую твою подсказку.

— Собери всех в здании штаба. Защитить штаб, склад и госпиталь — в наших силах. Но об обороне форта нечего и говорить.

— А что с лошадьми?

— Забудь о них. Если на форт нападут, то мы их в любом случае потеряем.

— Как думаешь, сколько у нас еще времени в запасе?

— Мне кажется, либо до сегодняшнего вечера, либо до завтрашнего утра. Но в любом случае перебраться в штаб лучше в течение часа. Мы не в том положении, чтобы рисковать.

Килроун вышел на улицу. Моросил мелкий дождичек. Значит, Спроул здесь! После того как Айрон Дейв Спроул своими огромными кулачищами убил по крайней мере одного человека и хвастался, что умеет драться как в салунах!

Людей, подобных Спроулу, было много, и Килроун уже встречался с такими. Они приехали на Запад с единственным страстным желанием — найти золото, мечтали обогатиться и уехать отсюда и не останавливались ни перед чем, чтобы добиться своего. Но даже среди них мало встречалось таких подготовленных к осуществлению цели, как Айрон Дейв.

Природа наделила его хитростью, большой физической силой и выносливостью. Помимо того, он обладал огромной жаждой жизни — качеством, приобретенным в уличных боях в трущобах Нью-Йорка еще в сороковых годах. Килроун точно не знал, какую цель преследует Спроул, но понимал, что это не только деньги. Железный Кулак жаждал власти… а может и чего-то большего. За его торговлей виски и оружием с индейцами стояло что-то еще,

Спроул старался оставаться чистым. А может, как и многие другие, видел для себя перспективы в политической сфере здесь, на границе? Конечно, детство и юность его протекали в тех местах, где политика стала частью борьбы за власть, и он познал все ее закулисные тайны.

Бетти осталась в госпитале, чтобы подготовиться к приему возможных раненых, а Барни Килроун решил получше ознакомиться с окрестностями. Он прошел вдоль линии домов, поговорил с кузнецом, а затем пошел к загону, где стояла его лошадь.

Он возвращался из загона, когда увидел индейскую девушку, очень красивую, с роскошными черными волосами, большими глазами и отливавшей медью кожей, но одетую как и все американские девушки в то время. То, что перед ним индианка, он распознал тут же.

Барни заговорил с ней, но она почему-то смутилась или испугалась.

— Меня зовут Барни Килроун, — представился он. — Я приехал вчера.

— Знаю. А я — Мэри Толл Сингер. — И добавила: — Помощница маркитанта.

Теперь, когда первоначальное смущение прошло, ее манера говорить и умение держать себя подсказали ему, что она не только образованная девушка, но и привыкла к тому, что белые обращались с ней как с равной.

— Вам повезло. Это, должно быть, хорошая работа.

— Да, вы правы. Мне нравится моя работа. — И после минутного колебания добавила: — Может, я могу чем-то помочь?

— Нет ли в форте повозки?

— Нет. Я видела только одну, у мистера Спроула. — Она говорила с явной неохотой. — Он может дать вам ее на время.

— Нет, в данный момент она мне не нужна. Я просто полюбопытствовал. — Он собрался уже уходить, как вдруг повернулся и неожиданно спросил: — А вы знаете Таинственного Пса?

Хотя выражение ее лица не изменилось, но он тут же почувствовал, что она знает его. Девушка сразу насторожилась, и ей явно захотелось поскорее уйти.

— Таинственный Пес, — продолжил Килроун, — ищет неприятностей себе и своим людям. Был бы он хотя бы наполовину так же умен, как Вождь Вашаки.

— Вы знаете Вашаки?

— Да. Я ел в его вигваме. И раскурил с ним трубку. Он хороший человек и заботится о своих соплеменниках.

Она ничего не ответила, а Килроун, дотронувшись пальцами до шляпы, пошел в сторону маркитантского склада.

Маркитант Хопкинс складывал мешки с продуктами и боеприпасы. Когда Килроун вошел, он поднял на него глаза.

— Если вам что-то надо, — заговорил он, подтягивая мешок, — то возьмите и подойдите ко мне. — Но вдруг осознав, что перед ним незнакомец, добавил: — Вы тот, кто вчера привез новости, эти ужасные новости… об эскадроне «И». Жаль парней, да и полковника Уэбба… хотя индейцев он знал неважно, но командир был отличный. При нем форт содержался в порядке. — Хопкинс оглянулся. — Мэри, — позвал он, а потом опять обратился к Килроуну: — Интересно, где бродит эта девушка?

— Я встретил ее у загонов.

— Мэри? О Господи, что она там делает? — воскликнул он.

Килроун зашел за прилавок и взял пару коробок с патронами, потом, немного подумав, взял еще две. Хотя боеприпасов было много, ему не хотелось оказаться без них. Потом взял несколько рубашек, носовых платков и еще кое-что из одежды.

Связав все в узел, он заплатил и пошел к двери, но, посмотрев на плац, остановился. Там, около штаба, разговаривали две женщины с тюками в руках.

— Кажется, в окрестных горах встречается много полезных ископаемых, — заметил он. — А разведка ведется?

— Да, везде понемногу.

— Когда война закончится, может, и мне попытать счастья? Слышал, что владелец «Эмпайера» этим грешен.

Хопкинс с насмешкой посмотрел на него:

— Если вы называете разведкой путешествие по округе в повозке, тогда да. Время от времени он привозит какие-то образцы, но не похоже, чтобы он где-нибудь копал. Я ни разу не видел у него грязных рук.

— Может, он просто так, балуется? Я знал одного парня, который уезжал, находил себе уютное местечко и, свернувшись клубочком, преспокойненько там спал, используя единственную возможность удрать от жены.

Хопкинс усмехнулся:

— У Спроула нет жены. Но уезжает он точно ненадолго. Обычно на одну ночь. Наверное, тоже хочет тишины. Его «Эмпайер» уж очень шумное место.

Килроун подхватил свой тюк и вышел на улицу. Он посмотрел в сторону загонов, но Мэри Толл Сингер уже исчезла.

Кое-что он все-таки разузнал. Айрон Дейв Спроул несерьезно относится к своим поездкам. Но именно он ездил в повозке, объясняя тем самым появление следов от колес в Санта-Росас. И вдруг Барни ужасно захотелось пройти по следу этой повозки и посмотреть, где она останавливается. Без сомнения, Айрон Дейв опять занялся своими старыми делишками и по-прежнему продает виски и оружие индейцам. Сколько же людей, и индейцев, и белых, погибло из-за бизнеса Спроула?

Дождь не переставал. Тихо шурша, капли падали на землю, на ту землю, где недавно маршировали солдаты, отправлявшиеся в поход… Эскадрон «И» — на смерть, а эскадрон «М»? Какая судьба уготована ему? Вот что значит служба — когда оркестр играет прощальную мелодию, а девушки машут вслед уходящим войскам, солдат никогда не знает, вернется ли он назад. Ему не дано знать, что именно это прощание будет для него последним. Но все же поход — это что-то смелое и удалое, что заставляет человека ощутить свою силу, поэтому он садится на коня и едет с радостью, хотя только что ворчал, боясь опоздать и стараясь скрыть свои истинные чувства.

«Слишком тихо», — подумал Килроун, внезапно ощутив приближение беды. Она витала в воздухе, и он чувствовал ее. Виноват ли Айрон Дейв Спроул, или нет, — пусть он сейчас подождет. Сначала будет сражение, очень серьезное сражение… Переживут ли они его? Вот вопрос.

Сколько воинов примет участие в нападении? Не меньше двухсот. А если тысяча? В форте оставалось около пятнадцати мужчин и еще несколько женщин. Не такая уж мощная сила для защиты форта и самих себя. Единственный плюс — большой запас еды и боеприпасов.

А если ему пойти в Хог-Таун прямо сейчас, пока не началось сражение? Он разыщет Айрона Дейва и разделается с ним или даже убьет его?

Но что изменится? Как ни велико влияние Спроула среди индейцев, но даже оно бессильно после того, как воины встали на тропу войны. Он не сможет остановить их, даже если очень захочет, а похоже, он и не очень хотел.

Что же нужно этому человеку? В гарнизоне его никто не интересовал, разве только сам Килроун? Но ведь Спроул даже не знал, что Килроун в этих краях и что идет за ним по следу от города к городу, повсюду по крупицам собирая информацию о нем.

Но что бы он ни замышлял, война была ему на руку.

Глава 7

Барни вернулся в дом Пэддока. Дениз оставила дверь открытой, а на крыльце уже стоял саквояж.

— Могу я помочь?

— Да, пожалуйста. — Она принесла несколько одеял и вручила Барни. — Ты продолжаешь считать, что Фрэнк не прав?

Он пожал плечами:

— Я бы не уехал, но, может, ошибаюсь. Фрэнк принял решение и действует как считает нужным. Нам остается только ждать, как развернутся события.

С одеялами, ружьями и саквояжем Дениз он направился вместе с ней к штабу.

— Париж где-то далеко-далеко отсюда, — проговорил он. — Ты не скучаешь?

— Иногда. Если бы я сказала «нет», то солгала бы. Но, поверишь ли, вспоминаю о нем не так часто, как можно было бы подумать. Здесь так красиво… Мне очень нравится ездить верхом. У меня есть книги и Бетти, которая мне очень помогает. Она удивительная девушка во многих отношениях. — Дениз мотнула головой в сторону холмов. — Посмотри, как они прекрасны. Фрэнк ненавидит форт. Он подозревает и меня в ненависти к этому месту и считает, что я ее просто скрываю. Но, откровенно говоря, я полюбила эти горы, они такие мирные, такие… стойкие, на них лежит дух вечности.

Стелла Риболт ждала их в помещении штаба.

— Ой, вы уже все сделали! — воскликнула она жизнерадостно, обращаясь к Дениз. — А я хотела идти на помощь.

— Познакомьтесь, Стелла Риболт, а это Барни Килроун. Вообще-то его всегда знали как капитана Барни Килроуна.

— Здравствуйте, капитан. Ой, а я вас помню! Мы никогда не встречались, но я слышала много рассказов о вас, да-да, много рассказов! Да каких рассказов!

— Лучше не называйте меня капитаном, — заметил Килроун. — Теперь я гражданский.

— Как жаль, что Август не видит вас. Он всегда восхищался вами. Его просто поразило, как вы сумели выследить агента-индейца. «Побольше бы таких офицеров, как Килроун!» — его любимое присловье.

— Но именно по этой причине я и расстался с армией, — сухо ответил он. — Должен сказать, что никто меня не принуждал уйти в отставку, но я должен был кое-что сделать. Ради этого и пришлось расстаться с военной формой.

— Понимаю. — С этими словами Стелла Риболт сделала жест в сторону плиты, где стоял кофейник. — Послушайте, я сварила кофе. Давайте немного отдохнем и поговорим. Мне кажется, бессмысленно сидеть с постными лицами и ждать, когда тебе на голову что-то свалится.

Килроун улыбнулся и сказал:

— С удовольствием, но попозже. Мне надо еще кое-что предпринять.

На улице его остановил один из кузнецов.

— Килроун? — спросил он и, убедившись, что нашел, кого искал, продолжил: — Меня зовут Маккрекен. Сержант Райерсон сказал, что вы будете командовать в форте.

— Маккрекен, я хочу, чтобы вы и ваш партнер Доусон перебрались на склад. С вами будет Вебстер. Наверно, мне нет надобности объяснять, почему нельзя отдать склад индейцам? Поручаю его вам.

— Они его не получат, сэр.

— Мы вам будем помогать, прикрывая фасад и тыл из штаба. Нам также придется защищать парней в госпитале. И мы рассчитываем на вашу поддержку. Только не забывайте следить за глухой стеной.

— А вы не хотите выпустить парней из караулки? Они отличные солдаты, за ними надо только присматривать. Например, Лейхи — лучший стрелок в полку или, точнее, один из лучших. И он настоящий боец… поверьте мне.

— А два других?

— Оба отъявленные смутьяны. Тил — бывший ковбой из Техаса. Ребята говорят, что он прибился сюда, чтобы пережить зиму.

— Юнко зимний!

Маккрекен усмехнулся:

— А вы знаете жаргонные словечки, сэр. Да, он именно такой. Вообще-то он прекрасный наездник, да и парень неплохой, когда трезвый, а трезвый он почти всегда. Но стоит ему разжиться деньжатами, как тут же бежит в Хог-Таун и играет в покер.

— И, конечно, проигрывает подчистую?

— Откуда вы знаете? — воскликнул Маккрекен и лукаво взглянул на него. — Сами играете?

— Поверьте мне, если салуном владеет Спроул, то играть бесполезно. Он не сыграл ни одной честной игры за всю свою жизнь.

Маккрекен пожал плечами:

— За такие слова в открытую вас и прибить могут.

— Кулак мечтал об этом, — бросил Килроун. — Кажется, ему представится такая возможность.

— А второй, — продолжал Маккрекен, — как он говорит, швед. Правда, он может быть кем угодно… немцем или поляком. У них ничего не разберешь. Но здорово любит и умеет драться, хотя человек — дрянь. Трижды получал звание сержанта и трижды терял его. Он у нас всего несколько недель. Зарегистрировался под именем Мендел.

Дождь не переставал, и в воздухе висел прозрачный туман. Один за другим солдаты выходили на плац, и Килроун показывал им их места. Он выпустил троих арестованных из караулки и определил Лейхи в госпиталь, Тила — в штаб, а Мендела — на склад.

Райерсон будет командовать в госпитале. С ним Рейнхард — возница, и Олсон — повар. Маккрекен отвечает за склад. Сам Килроун предполагал обосноваться в штабе вместе с возницами Келлсом, Дрейпером и Рианом. Риан был братом одного из солдат, погибших с эскадроном «И». В штабе займут оборону Рудио, пекарь, Тил из караулки, а также маркитант Хопкинс. Здесь устроились уже десять женщин и шестеро детей.

— А как насчет Хог-Тауна? — спросил Тил.

— Сами разберутся, — ответил Хопкинс. — У Дейва Спроула там по крайней мере человек двадцать. Кроме того, индейцев интересует форт, и, прежде чем все закончится, нам придется здорово попотеть.

Время шло, все сновали в заботах и делах: запасы продуктов перенесли в помещение склада, госпиталя и штаба, туда же притащили бочки и наполнили их водой. Из лавки маркитанта и со склада забрали все мешки, чтобы бороться с огнем на случай пожара, а из госпиталя — перевязочные материалы и все необходимое для оказания первой помощи раненым.

Все оружие, имеющееся в лавке маркитанта для продажи, сложили в штабе и зарядили. Прибавили еще запасные ружья со склада, и получилось на каждого по две винтовки.

— А кто из женщин готов помочь заряжать ружья? — поинтересовался Килроун. — Кроме мисс Консидайн и миссис Пэддок. Им поручаются раненые, если таковые будут.

— Я умею заряжать, — вызвалась Стелла Риболт. — Пару раз я уже делала это.

Как оказалось, Алиса Дюниван и Софи Доусон, жены сержанта и кузнеца, также умели заряжать ружья. Пат Дюниван, которому исполнилось двенадцать лет, тоже вызвался помочь.

В сумерках Килроун еще раз обошел плац, внимательно осматривая расположенные вдоль него дома и вглядываясь в холмы, простиравшиеся за ними. Без сомнения, какой-нибудь индеец, а то и несколько, уже наблюдали за происходящим в форте. Расхаживая, Барни прикидывал, не проглядел ли он чего-нибудь. Если атака затянется, бочки воды не хватит, но бочек больше не было.

— Бочки есть в Хог-Тауне, — подсказал Тил, ехидно посмеиваясь над Килроуном. — Вам надо только сходить туда.

— Возможно, так и сделаю.

Тил скептически смерил его взглядом:

— Попросить у Айрона Дейва? Да он сдерет с вас три шкуры.

— А может, мы найдем бочки еще где-нибудь, — ответил Килроун. — Или пойдем и заберем их — на нужды армии?

— Ну, уж только без меня, — открестился Тил. — Сами занимайтесь этим.

В Хог-Тауне за стойкой сидел Спроул и, покусывая кончик черной сигары, слушал рассказ Пула.

— Они покинули бараки, — докладывал тот, — и даже Хопкинс ушел из лавки. Все попрятались в штабе, госпитале и складе.

— Ты сказал, что Пэддок уехал и забрал с собой шестьдесят солдат? Неразумно оставлять город и форт без прикрытия.

— Маловероятно, что Таинственный Пес попытается атаковать форт, — заметил Пул. — А Пэддок жаждет поймать его в ловушку, если тому удастся перехватить Меллетта.

— А кто командует в форте? Риболт?

— Он вернется только завтра или послезавтра. — Пул взглянул на Спроула. — Уехал за деньгами. Ты понимаешь, он не будет рисковать и вступать в стычку с индейцами. Ведь деньги могут исчезнуть, и никто ничего не узнает.

Спроул пожевал сигару, обдумывая услышанное. Пул, конечно, прав. Если полностью уничтожить охрану, сопровождающую деньги, то никто и не прознает, как все случилось, а обвинят во всем индейцев — на них сейчас все спишут. В любом случае Пулу совершенно не надо знать, о чем он думает. И вообще, чем меньше народу знает об этом, тем лучше. Ему совсем не хотелось, чтобы в будущем на него показывали пальцем.

Все свои торговые операции с индейцами Железный Кулак обделывал сам. Никто из работавших в Хог-Тауне даже не догадывался о его связях. Но в таких делах всегда есть риск, что тебя схватят за руку. Поэтому Айрон Дейв был предельно осторожен. Сначала вынюхивал планы передвижения войск и избегал всего, что могло вызвать подозрения. Его «старательские» походы оставались хорошим прикрытием.

— Так кто же за командира?

— Сержант Райерсон. — Пул помолчал. — Но приказы раздает какой-то новенький. Я этого парня раньше не видел.

— В каком он чине?

— То-то и забавно, мистер Спроул. Он даже не в форме. Говорят, что друг Пэддока, но он не военный.

Спроула охватило беспокойство. Гражданский отдает приказы в военном форте? Звучало явно странно. Он никогда не слыхивал о таком… скорее всего Пул ошибался. Но все неизвестное или неопределенное вызывало у торговца тревогу. Спроул всегда действовал по плану и основывал свои действия на точной и полной информации. Слух о незнакомце в гражданском заставил его задуматься, и Дейва раздражало, что он до сих пор ничего не знал о нем.

— А как он выглядит?

Пул пожал плечами:

— Я видел его мельком. Он похож на ковбоя — в стоптанных башмаках, поношенной одежде. Крупный парень, широкоплечий, с узкими бедрами… но очень оборванный. Правда, лошадь у него отличная.

Описание ничего не дало Спроулу. Под такое описание попадало множество людей, которых он знал, и десятки тех, кто приходит в Хог-Таун в субботу вечером.

Друг майора Пэддока? Теперь он перебирал в уме все, что знал о Пэддоке. Маловероятно, что у этого хлыща есть друг простой ковбой, перелетная птица, которого он так радушно принимал бы в своем доме. К тому же Дениз Пэддок была француженкой и не из простых, так что это исключалось.

После ухода Пула он продолжал думать о том, что ему удалось разузнать, отогнав мысли о незнакомце на задний план. В конце концов, решил Дейв, кто он — не столь важно: горстка людей не в состоянии защитить целый форт.

Главный объект — склад. Ведь если бэннокам удастся захватить оружие, хранившееся там, под угрозой может оказаться вся граница. Человек, который отведет эту беду, сразу выдвинется, получит известность, даже популярность, и во время выборов его трудно будет победить. А именно к этой цели Айрон Дейв Спроул шел вот уже десять лет.

О нем многое болтали, но доказательств никто предъявить бы не смог. Спроул нигде не числился официальным владельцем игорных домов или притонов, с которыми связывали его имя. Он взял себе за правило периодически появляться в разных местах, быть на виду, разговаривать с людьми. Все считали его владельцем самых черных притонов, и он им был, но в каждом случае у него имелось подставное лицо, официально зарегистрированное в качестве хозяина заведения. Пройдет время, и он будет вежливо отрицать все подозрения. Да, он действительно часто бывал в салунах и игорных домах приграничной зоны, а там люди обсуждали деловые вопросы — покупку или продажу скота, заключали сделки на разработку шахт или подписывали контракты на перевозки.

Ключевой фигурой в планах Спроула оставался Таинственный Пес. Не зря же он вывел его на видное место. Когда станет известно, что Уэбб убит, его эскадрон разбит, а Таинственный Пес сжег форт и захватил пятьсот комплектов оружия (это, конечно же, было преувеличением, но звучало хорошо), всю границу охватит паника.

И в этот-то момент на сцену выйдет Дейв Спроул. Он встретится с индейцами, положит конец бунту и станет героем дня. Тогда для него открыта дорога к креслу губернатора или даже сенатора, а уж как использовать политическое влияние Железный Кулак, человек без угрызений совести, без принципов, движимый лишь алчностью и амбициями, знал лучше других.

Глава 8

Кажется, что перед началом атаки часы останавливаются. Минуты тянутся медленно, а те, кто ждет, лучше понимают вкус жизни, потому что они начинают ощущать, видеть, слышать то, что в другое время им недоступно. Они понимают, что эти часы могут быть последними в их жизни, и потому их органы чувств становятся острее, восприимчивее. То, на что прежде не обращалось внимания, вдруг начинают ценить или осознавать это в новом свете.

На форт медленно опустилась ночь. По-прежнему тихо нашептывал дождь. Не было ни грома, ни молнии, — ничего драматического в природе не происходило.

В трех зданиях в конце плаца люди укладывались спать как беженцы, пытаясь устроиться поуютней, испытывая то ли страх, то ли возбуждение от необычности обстановки. Для молодых все очень походило на пикник. Ночевка на новом месте… Некоторым даже до сих пор не приходилось заходить в штаб — их все интересовало.

Снаружи, не далее шестидесяти футов от строений, выставили посты — военные знали, что индейцы не пойдут на стремительный бросок и не подставят себя под пули. Они возникнут тихо, скользя как тени, в предрассветные часы или даже ночью. И будут рядом, будут окружать противника до того, как их присутствие заметят. Постовые понимали, что им не хватит времени добежать до дома. Поэтому последний ночной часовой заступит на дежурство уже в здании.

В распоряжении Килроуна было слишком мало людей, чтобы думать о наступлении. Он не мог позволить потерь. Главное — стараться удержать свои позиции и попытаться потянуть время, пока не вернется дозор. Они не могли воспользоваться преимуществами тактики обороны, поскольку не имели сил для прикрытия, которые отвлекли бы врага, спутали его план наступления или ввели бы его в заблуждение относительно расположения основных сил.

Важным преимуществом их расположения было то, что пространство с юга и севера прекрасно простреливалось, и из всех трех зданий они имели возможность вести заградительный огонь, помогая тем самым друг другу. Но с востока и запада видимость была ограничена, что являлось существенным недостатком.

Среди женщин, которые в минуту опасности обычно проявляли себя наилучшим образом, царила деловая суета. За них Килроун не волновался и даже считал везением, что находится среди них. Жен или родственниц солдат, воспитанных жизнью на границе, не пугали сражения. Едва ли кто-нибудь из них дрогнет.

Стелла Риболт, самая опытная, чувствовала себя в своей стихии. Дениз вела себя спокойно, со знанием дела отдавала распоряжения, не проявляя стремления к самоутверждению. Она не родилась и не выросла на границе, но вышла из солдатской семьи. И поскольку она принадлежала к знатному роду, а также являлась женой командира форта, от нее ждали смелости. А смелым быть легче, когда этого ждут от тебя окружающие. Недаром говорят: на миру и смерть красна. Что касается Дениз, то вопрос о ее роли не стоял, поскольку она была воспитана не только как лидер, но и как защитник.

В форте было правилом держать бочку с водой в каждом бараке, и обычно они стояли там по углам. Но сейчас Барни обошел все бараки и ни одной из них не нашел. Расспросив, кого смог, выяснил, что два дня назад все бочки погрузили в повозку и отвезли к реке, чтобы наполнить водой, но обратно почему-то не привезли.

Пэддок пил, Райерсон болел, полковник Уэбб и капитан Меллетт уже отбыли, никто не уделил этому должного внимания. Так что — беспечность? Или часть заранее подготовленного плана, задуманного кем-то, кто хотел уничтожить форт. Но если бочки отвезли к реке и там оставили, они должны там и валяться.

Килроун направился к загонам, но вдруг остановился. Впереди он услышал едва различимый шорох, потом мелькнула чья-то тень — кто-то подбрасывал лошадям сена. Обогнув загон, он увидел Тила. Тот тоже его заметил и остановился с вилами в руках.

— Это вы? Я решил накормить лошадей, прежде чем заступлю на пост. Их ведь давно не кормили.

— Хорошая мысль, — одобрил Килроун и сменил тему: — Понимаешь, ковбой, нам нужны бочки. Если осада затянется, то одной бочки с водой на каждое здание явно недостаточно. Особенно туго придется в штабе, где женщины и дети. — Тил стоял, опираясь на вилы. В темноте Килроун не мог определить, какова его реакция. — Бочки остались в повозке на берегу ручья, — продолжил он. — Ты не знаешь, где именно они находятся?

— Хм, думаю, у переправы недалеко от Хог-Тауна. Там, в заводи, мы обычно заправляемся водой. Когда майор приказал эскадрону «К» выступать, поступил приказ оставить повозку с бочками на месте, с тем чтобы кто-то потом забрал их. Но, видно, все забыли.

— Тил, найди-ка мне пару мулов. Я схожу за повозкой.

— А вдруг ее там нет?

— Тогда пойду ее искать.

— В одиночку?

— А почему бы и нет? В любом случае у нас нет лишних людей, чтобы отправить их на поиски. Все нужны в форте.

Тил прислонил вилы к загородке.

— Может, пожертвуете одним человеком? Мне тоже хотелось бы разыскать их и посмотреть, что случилось. — Он помолчал. — А вы понимаете, во что влезаете? Я знаю, почему не послали за этой повозкой. Кто-то из людей Спроула подцепил ее и перетащил в Хог-Таун. Райерсон чувствовал себя плохо и не мог сам идти, а без приказа ему не хотелось посылать туда кого-нибудь еще. Теперь, мне кажется, Дейв Спроул не намерен расставаться с ней, а если вы затеете шум вокруг бочек, то, не моргнув глазом, разделается с вами.

Тил вошел в загон, поймал пару больших миссурийских мулов и подвел их к Килроуну. Барни закрыл ворота загона на засов, а Тил тем временем отвел мулов к стойке с упряжью.

Оседлав мулов, они направились к речке. Тил ехал впереди, Килроун молча на большом муле сзади.

Времени оставалось совсем мало. С бочками или без них, но они должны вернуться до рассвета. Мысли Барни опять обратились к Бетти Консидайн. Что-то в этой девушке задело его за живое, что-то помимо ее красоты и обаяния. Наверное, спокойная уверенность. Такие женщины идут по жизни рядом с мужчинами, разделяя их заботы. Обаяние в ней сочеталось со стойкостью характера, то есть тем качеством, которое всегда остается предпочтительным.

Вдоль берега реки росли деревья, свисающие ветви которых бросали тень на чуть слышно плескавшуюся воду. Ленивый дождь шуршал, как и прежде. И если бы не его шум, тишина была бы полной. Повозку с бочками не нашли, но когда они зажгли спичку, то разглядели на берегу две глубокие колеи, указывающие, куда ее укатили.

— В Хог-Таун, — сказал Тил, гася спичку. — Что будем делать?

— Поедем в Хог-Таун, — ответил Килроун и тронул мула. — А что за народ в Хог-Тауне? Дерутся?

— Бывает. Но никто не вмешивается, если в драку вступает Айрон Дейв. Ему не нужны помощники.

— Тогда, если я сцеплюсь с Дейвом, ты держи остальных на расстоянии, понял?

— Черт возьми, Спроул сам не позволит им вмешаться. Ему нравится расправляться с противником в одиночку. Но он убьет вас, дружище.

— Запомни одно, Тил. Наша схватка всерьез. Я знаю Дейва Спроула, и он знает меня тоже, больше того, ненавидит меня и с удовольствием убьет… если сможет.

— Вы его знаете? И несмотря на это идете туда? — Какое-то время Тил ехал рядом молча. — Черт! — проговорил он наконец. — Я мог бы выиграть все деньги в форте, поставив на вас. Они предложат один к десяти.

— Пойми меня правильно, Тил. Я не стремлюсь к драке. Нас ожидает горячая схватка, если Таинственный Пес со своими храбрецами нападет на нас, что, по-моему, должно случиться. А у Дейва Спроула времени достаточно.

Единственная улица в Хог-Тауне, представляющая собой участок грязной дороги, была погружена в темноту. Однако в салуне горел свет, и оттуда доносились звуки металлической музыкальной шкатулки. За несколько ярдов до того места, где улица кончалась, Килроун остановился.

— Подумай, Тил, где вероятнее всего может стоять повозка, если она тут?

— Да, кэп, это проблема, настоящая проблема. Если бы им нечего было скрывать, то скорее всего ее оставили бы около загона или амбара, но мне кажется, сейчас ее надо искать где-нибудь поближе, скажем, сзади самого заведения. — Тил показал рукой. — Там есть стойло поменьше, где Дейв держит своих лошадей, а позади стойла растут тополя и кустарник. Скорее всего, повозка там.

— Ну что ж, давай посмотрим.

Напротив заведения, через дорогу, шла линия хижин. Когда двое всадников стали огибать салун, из одной хижины вышел человек и пошел к нему. Заметил всадников, он замер на месте, глядя им вслед. Неужели солдаты? Или ему только показался блеск латунных пуговиц? Вряд ли в такой дождь. На всех плащи. Тогда почему же ему показалось, что один из них военный?

Войдя в «Эмпайер», Пул не увидел Айрона Дейва и пошел прямиком к бару, чтобы выпить.

— Военные наведывались сегодня? — спросил он.

Бармен покачал головой:

— По-моему, нет. Все ушли в поход, осталось лишь около десятка, но и они наверняка на казарменном положении.

— Ну, конечно, ты прав, — согласился Пул. — Плесни-ка мне порцию индейского виски.

— Индейское виски? Но у нас есть настоящее. В конце концов, ты один из людей Дейва, почему бы и не предложить тебе его?

— Я просил индейское. Я знаю, из чего оно сделано, в нем есть какой-то секрет. Я пил его в течение многих лет, и, как видишь, ничего. Может быть, они подмешивают туда жевательный табак… или стрихнин.

Он взял виски, опрокинул в рот стакан и наполнил его снова.

— Знаешь, почему я спросил насчет солдат? Мне показалось, что я видел одного на улице.

— Тебе померещилось.

При этих словах появился Айрон Дейв и прошел через бар. Большой зал салуна был почти пуст. Дождь и слухи об индейцах удерживали местных жителей в домах, а солдаты ушли.

Спроул всегда одевался как горожанин, только подвертывал рукава рубашки, а поверх жилета у него матово поблескивала массивная цепь из золотых самородков, единственное, что выпадало из общего стиля, — кобура с револьвером.

— Как дела, Пул? — бросил он на ходу.

— Ему тут померещилось кое-что, — заметил бармен, — еще до того, как принял. Если ему верить, то он только что видел солдата.

— Солдата? Где?

— Они поворачивали за угол. — Пул показал на заднюю стену салуна. — Их было двое, и мне показалось, что один из них солдат. Но я не разглядел их лица.

Спроул резко повернулся:

— Дик! Пит! Вы и Шак выйдите и посмотрите, на месте ли повозка! Быстро!

Он опять повернулся к Пулу:

— Иди с ними! Если кого-нибудь заметишь, стреляй.

Пул не двинулся с места.

— Я нанимался как следопыт, — проговорил он, — и как проводник, если понадобится. Ни в кого из солдат стрелять не буду. Я отказываюсь.

Спроул пристально посмотрел на него:

— Тебе это припомнится, Пул.

— У меня уже есть опыт, — сухо заметил Пул. — Если человек затевает нехорошие дела с армией, то он обычно плохо кончает.

А Тил тем временем вел Барни прямо к повозке, нагруженной бочками. Они быстро поставили перед ней мулов, подняли оглоблю и стали толкать повозку вперед. Действовали оба с максимальной скоростью. Килроун закреплял цепи, когда хлопнула дверь.

— Они идут, Тил. Садись в повозку и поезжай.

— А как же вы?

— Я присоединюсь к тебе перед домом. Поезжай вдоль реки, развернись и направляйся по улице к форту. Я буду перед домом в одно мгновение. Если кто-то попытается остановить тебя… стреляй.

Повозка тронулась, возле кустов возницу окрикнули. Человек по имени Пит пробирался сквозь кусты с поднятым револьвером. Он не видел Килроуна до тех пор, пока не стало слишком поздно. Пуля, выпущенная из револьвера, угодила в кисть Пита, в которой он держал оружие. Пит вскрикнул. Килроун резко повернулся, и тут всего в пятнадцати ярдах прогремел выстрел, он мгновенно выстрелил в ответ, сменил место и опять выстрелил в сторону реки, где послышался всплеск воды. Пройдя пару футов, он остановился, перезарядил револьвер и прислушался.

Все стихло. Он подождал еще какое-то время, затем обогнул дерево и пошел назад через кусты. Сзади него Пит стонал и ругался — скорее всего ему раздробило кости. Если рядом с ним затаился кто-то еще, ему явно не понравилось то, что случилось.

Килроун вложил револьвер в кобуру, пересек задний двор, миновал стойла и по дорожке вышел к задней двери салуна. Войдя, он очутился в длинной комнате, пересек ее и, пройдя через следующую дверь, оказался в салуне.

В пустом зале возле дальнего конца стойки с бутылкой в руках стоял бармен, а рядом с ним и сам Айрон Дейв.

— Привет, Дейв, — тихо произнес Килроун. — По-прежнему занимаешься своими делишками, как я вижу?

— Килроун! Ты? Я должен был бы сразу догадаться. Ну, рад тебя видеть. Значит, мы сможем утрясти кое-какие проблемы.

Килроун покачал головой. Он стоял, широко расставив ноги, готовый мгновенно сменить положение, и все время прислушивался, стараясь уловить звук повозки. Времени оставалось в обрез.

— Я бы с удовольствием задержался, Дейв, и задал бы тебе как следует. Ведь на самом деле, в тебе не так много железа, да и то, что есть, мягчает, иначе ты не был бы таким дураком и не решил бы, что сможешь безнаказанно выйти сухим из воды, затевая такую заварушку.

— Какую заварушку?

— Я имею в виду твой сговор с Таинственным Псом.

Килроун заявил так, потому что хорошо знал Дейва Спроула и представлял, как тот мыслит. Использовать Пса, если представилась такая возможность, как раз в духе Спроула.

— Это же ясно как Божий день. Но ты, видимо, упустил один момент. Пес может повернуть и против тебя. Ему нельзя доверять.

— Я убью тебя, — прорычал Айрон Дейв. — И на этот раз у тебя нет армии, за которую ты любишь прятаться.

Килроун услышал звук повозки и отступил к двери.

— Как я тебе уже сказал, у меня сейчас нет времени. Позже, если индейцы не придут или если после них что-то останется, я вернусь. Тогда и посчитаемся. И не пытайся дотянуться до револьвера, я тебя опережу.

У Килроуна было ощущение, будто бармен и Дейв забавлялись этой сценой. Ни один из них и не пытался сдвинуться с места. Барни попятился к двери и быстро выскочил на улицу. Когда повозка поравнялась с домом, прыгнул, схватился за задний бортик и перемахнул к бочкам.

Дверь в салуне оставалась открытой, и Килроун всадил пулю в зияющую пустоту дверного проема, что должно было отбить охоту у кого бы то ни было стрелять им вслед.

Дождь прекратился, ночь поглотила все звуки. Они остановились у реки, наполнили бочки и поехали обратно в форт, где их уже встречали возле штаба.

Килроун и Тил доехали до конюшни. Они сняли сбрую с мулов и повесили ее обратно на крюки.

— Может, это и мелочь, — заметил Тил, — но индейцы наверняка стащат большую часть сбруи, если придут сюда.

Они стояли рядом, прислушиваясь к звукам в ночи. Опять пошел дождь, мелкий, надоедливый, но нельзя сказать, что неприятный. Окна домов в дальнем конце плаца светились.

— И что там было?

— Да ничего особенного… Просто он теперь знает, что я здесь, и ждет меня, после того как все кончится. — Они медленно двинулись вперед. — Это долгая история, Тил. Я раскрыл агента-индейца, который воровал продовольствие, предназначенное для солдат… А Спроул владел кусочком земли рядом с фортом, где он обитал, — прямо как здесь. Через него вся операция и осуществилась. Он помог индейцу найти покровителей среди политиков, но и у меня был друг в Конгрессе. Я уговорил его провести поправку к Биллю, по которой форту придавалось еще пятьдесят акров земли. По поводу такой мелочи никто не стал возражать. Но на этих пятидесяти акрах и стоял «городок» Спроула. Таким образом, вся земля попадала в ведение правительства. Я знал, что он продает индейцам виски, но не имел доказательств. Одного из моих людей обокрали и убили в его вертепе, и именно это заставило меня действовать. Но я никак не мог подобраться к нему. Он хорошо заметает следы. К тому же имеет связи в политических кругах. Полковник, командовавший нашим фортом, жаждал повышения по службе и готов был на что угодно ради этого. И наступил момент: полковника, как он и надеялся, направили на Восток, а меня оставили командиром форта.

Тил посмотрел на него с неожиданным интересом:

— И вы сделали это? Отделались от него?

— Его заведение зажали в угол, понимаешь? С одной стороны — река, с другой — федеральные земли, принадлежащие форту. Однажды он поехал к шайенам — он ездил туда регулярно, — а я приказал поднять его небольшие каркасные домики… С помощью досок и артиллерийских кессонов мы передвинули их на юг и поставили в чистом поле на берегу реки милях в пятнадцати от форта, если ехать по верху глубокого каньона.

Тил усмехнулся:

— Хотел бы я увидеть его рожу!

— Ночью он вернулся и не нашел своих домов. У него было пять строений, но только одно можно было назвать домом, а остальные — лачуги. Но он никак не мог разыскать свой «городок». На поиски у него ушло три дня, потому что я отдал приказ, что никто из гражданских лиц не имеет права пересекать территорию форта без письменного разрешения полковника. А полковник в это время сидел в Нью-Йорке.

Они подошли к штабу.

— Ну, и что дальше? — поинтересовался Тил.

— К возвращению полковника у меня уже были кое-какие доказательства. Ничего против Спроула, как ты понимаешь, но достаточно против агента-индейца, чтобы потребовать его увольнения. И его уволили. Все так, но меня перевели в другой форт… Тогда я подал в отставку.

— Вы позволили «распять» себя, — заметил Тил. — Вам хватило смелости выступить одновременно и против армии, и против Спроула.

— Тил, если бы ты повнимательнее пригляделся к людям этого типа, то кое-что заметил бы. В любой ситуации они предпочитают действие бездействию. Если сомневаешься, окунись в их среду. Поверь мне, останься я — меня скорее всего переводили бы с места на место до тех пор, пока этим парням от политики не надоела забава. А я бунтарь, и мне нужен скальп Спроула. Выбери я армию — мне пришлось быоставить его в покое.

— Да, но теперь, когда он знает, что вы здесь, — заметил Тил, — вам надо быть начеку. — Он уже хотел войти в дом, но вдруг замешкался: — Кэп, а я могу чем-нибудь помочь вам… скажем, прикрывать тылы или еще что-то? Можете рассчитывать на меня. Да и на любого парня тут у нас. Вот увидите.

— Спасибо… спасибо, Тил.

И Килроун остался один в темноте под дождем. Конечно, они ему понадобятся… ему понадобятся все, но не против Спроула, а против Таинственного Пса. Поэтому он и рассказал Тилу свою историю. Они должны знать о нем хоть что-нибудь и верить тому, кто отдает им приказы.

Враг уже где-то рядом… Таинственный Пес, бэнноки, перебежчики. Они должны быть здесь, затаиться и ждать.

Глава 9

Дениз Пэддок выступила из темноты дверного проема и встала рядом с ним.

— Барни… с ним все будет в порядке?

— Конечно.

— Но он уже несколько месяцев не выезжал в дозор, к тому же много пил.

— Он хороший солдат, Дениз, и смелый человек. Может, как раз сейчас ему нужна такая встряска.

Произнося эти слова, Барни хотел, чтобы они звучали как можно искреннее. На самом же деле он считал, что Фрэнк Белл Пэддок совершил ужасную ошибку. Его дальняя вылазка ничего не даст. Он соединится с Меллеттом, и они вместе вернутся в форт… но к чему?

Дениз молчала, а ему припомнилось прошлое. Как давно, подумал он, была та ночь, когда они впервые танцевали вместе!

— Я хочу, чтобы сейчас была весна, — вдруг сказала она. — Почему-то страшусь зимы.

— Ты не исключение. Здесь самое холодное место в стране. — Он говорил и одновременно прислушивался, но мягкое шуршание дождя заглушало все звуки. Однако Килроун чувствовал… знал, что они рядом.

Через сколько дней вернутся Меллетт и Пэддок? — размышлял он. Через три? А может, четыре?

— А помнишь Бретань весной? — спросила Дениз. — Там лучше, чем в Париже.

— Это было чистое, невинное время, — ответил Барни. — Я имею в виду весну. Когда пришла осень, все изменилось.

— Ты когда-нибудь задавался вопросом: а что могло бы быть? — спросила она и посмотрела на него с любопытством.

— Конечно… но никто не может предугадать, когда наступает поворотный момент. Предположим, вместо поездки в Комбург тем вечером я бы решил — а я был на грани этого — ехать дальше? Но какой смысл вспоминать об этом. Если изменить какую-то деталь, меняется все. В Комбурге я встретил тебя. Мы оказались там совершенно случайно. С этого, можно сказать, все и началось. А потом мы встретились вновь… Это было за три недели до того, как я должен был возвращаться в Париж.

— А после, когда мы встретились вновь, я уже вышла замуж за Фрэнка Белла Пэддока.

— И вы были счастливы.

Да, Фрэнк Белл Пэддок знал об их отношениях, но он не знал другого: для Дениз Фрэнк Пэддок был единственным мужчиной, с которым она могла быть счастлива. Конечно, подумал Килроун, она не обрела бы счастья со мной. И он, и Дениз знали об этом, и не сожалел о разрыве. Но беда в том, что Фрэнк никогда не верил этому.

— Он уехал из-за нас, — с горечью в голосе заметил Килроун.

— Нет-нет! — решительно возразила Дениз. — Я люблю Фрэнка, но он стал таким, какой сейчас, только по своей вине. Его будущее — в его руках. Он все должен решить сам.

Разумно, но правильно ли? Все это было давно и далеко отсюда… совсем в другом мире.

— А что ты собираешься делать, Барни?

Он пожал плечами:

— Если выберусь из переделки? Не знаю. Наверно, обоснуюсь где-нибудь на Западе. Я врос в эту землю, и мне кажется, я не найду покоя где-то еще.

Дениз вернулась в дом, и Килроун опять остался один в темноте. Надо бы отдохнуть немного, пока все не началось, но, кажется, уже поздно. Им овладело беспокойство. Он понимал, что их шансы невелики. Ему уже приходилось держать подобную оборону и раньше, но в тех случаях позиция была лучше, чем теперь. И ему так не хватало людей…

Он присел на корточки у стены, где на него не капал дождь. С каждой минутой время нападения приближалось, а подмога находилась далеко, за много миль отсюда. И хуже всего то, что лейтенант Риболт с деньгами и малочисленной охраной уже выехал из форта Халлек.

Денег он вез достаточно много. Маловероятно, что это останется незамеченным индейцами или людьми из Хог-Тауна. Такая сумма да в такое время — большой соблазн. Но помочь тут нечем.

Дверь склада бесшумно открылась и закрылась. Темная фигура двинулась к нему. Он узнал Маккрекена.

— Килроун? — Маккрекен подошел ближе. — Я решил, что это вы. Сколько еще времени у нас в запасе, как думаете?

— Час… может, два. — Килроун на минуту задумался, оценивая ситуацию. — Надо попросить Вебстера, чтобы он приготовил что-нибудь перекусить — кофе и легкий завтрак, но при этом двое должны быть всегда в карауле. Все, что вам дадут поесть, берите с собой на пост.

— Я как раз хотел спросить об этом. — Маккрекен опустился на корточки рядом с Килроуном. — Думаете, у нас есть шанс?

— У нас есть хороший шанс, — ответил Килроун, стараясь придать своему голосу уверенность, которой не чувствовал. — Вспомните, как несколько лет назад вели себя эти парни у Адоуб-Уоллс — двадцать восемь охотников на бизонов не пропустили семьсот индейцев, а некоторые говорят, что их было полторы тысячи.

Маккрекен поднялся:

— Честно говоря, я бы не хотел повторить их подвиг. У меня семья в Штатах, но мне приходилось рисковать, и не раз. А вот как они? — И он махнул рукой в сторону штаба.

— Не торопитесь, рассчитывайте каждый выстрел — это все, что мы можем сделать.

Когда Маккрекен ушел, Килроун поднялся и направился в госпиталь. Там, удобно расположившись, он обсудил все с Райерсоном, заметив, что со склада сюда принесли несколько комплектов боеприпасов и продукты. Все было готово. Только завершив обход, он вернулся в штаб и, раскинув на полу одеяло, растянулся на нем. И в ту же секунду уснул.

Майор Фрэнк Белл Пэддок разбил лагерь около Твин-Баттс у истоков Топпин-Крик. Отсюда он смотрел на расстилавшиеся к северу земли, где за лесами и холмами находилась цель их похода. Им предстоял еще один тяжелый переход. Но они не могли себе позволить оставаться в лагере целую ночь. Четыре часа отдыха, подумал он, достаточно, за это время лошади отдохнут. Затем подъем, легкий завтрак и опять в седло.

Хэнк Лабан сидел на корточках у костра несколько поодаль от остальных. Обеими руками он держал кружку и с наслаждением пил маленькими глоточками горячий черный кофе. Он был кофеман и всегда дорожил такими минутами у костра, жаль, что они случались довольно редко. Лишенный иллюзий Хэнк с иронией воспринимал жизненные реалии. На тех, кто смотрел на мир через пелену своих собственных желаний, страхов или амбиций, он взирал с улыбкой и даже некоторой завистью.

Не было у него иллюзий и в отношении индейцев. Он хорошо знал их и по-своему даже любил. Какое-то время жил с ними и находил в их быте и отношениях много хорошего. Но он также верил в то, что краснокожего, как и его бледнолицего брата, можно завлечь разговорами. А кто-то явно подстрекал индейцев к беспорядкам. Это мог быть Буффало Хорн. Он разрывался между стремлением повести своих воинов на честную битву за Камас Прерии, где они с незапамятных времен добывали из земли корни квамассии, и своим личным стремлением победить Вождя Джозефа. Но Буффало Хорн был уже полуприрученным индейцем, а вот Таинственный Пес — совсем иное дело. Его еще мало кто знал.

Подобно Джеронимо, он не стал вождем, а оставался простым воином, к которому тянулась неостепенившаяся тщеславная молодежь, одержимая стремлением к славе и победам. Жестокий, хитрый и коварный, как волк, Пес был опасен, как гремучая змея.

Хэнк Лабан предпочел бы оказаться в эскадроне Меллетта, настоящего солдата, а не простачка. Умный и прямой, капитан уж если бил, то бил сильно, без дураков. Пэддок тоже неплохой вояка, только когда трезвый. Сейчас он был трезв. Но Пэддок ехал не просто на войну с индейцами, он ехал добывать себе репутацию. Стреляный воробей Лабан легко его раскусил.

Молодого Приора вели те же цели, только там, где Пэддок испытывал отчаяние и уже исчерпал свои возможности, Приор крушил все преграды, лишь бы победить кого-нибудь, все равно кого. Он мечтал о славе или о том, что он считал славой, и жаждал продвижения по службе. В глубине души ему даже хотелось получить рану в каком-нибудь сражении в романтическом месте. Его раздражали все — и Меллетт, и Пэддок, и Уэбб. «Вперед! В атаку! И сровняйте индейцев с землей!» — он обожал этот приказ и ужасно сожалел, что здесь, в прериях Запада, не пользуются саблями.

Хэнк Лабан продолжал потягивать кофе. Теперь он думал о своей лошади, надеясь, что быстроногое животное, если дела станут плохи, спокойно вынесет его из беды. Его раздражало столкновение амбиций. Иное дело солдаты, выполняющие свою нелегкую воинскую работу, твердые, надежные люди, которые сражаются ради победы и не теряют здравого смысла, не делают резких бросков, без всякой пустой бравады решают любые задачи.

За время жизни на границе Хэнку Лабану удалось сберечь свой скальп и сохранить все волосы на голове, потому что он боролся, когда мог, и удирал, когда уже больше бороться не мог, или замирал где-то, если его вычислили. Он придерживался той философии, что нельзя делать сразу несколько дел.

То, что они удалялись от форта, вокруг которого скопилось полно индейцев, расстраивало его. Он так и не привык к виду скальпированных трупов мужчин, и тем более женщин и детей. Теперь Хэнк мог поклясться, что по возвращении в форт им предстанет именно такая картина. Его возмущала цель их похода, потому что он понимал: встреча эскадрона с индейцами произойдет, когда никто не будет ожидать этого.

Эскадрон приближался к каньону Оухи — огромному шраму на лике земли с крутыми и сильно изрезанными склонами. В доисторические времена землетрясения и вулканы хорошо поработали на этой территории — там вздыбились горы, тут образовались глубокие трещины. Сильно пересеченная местность создавала наилучшие условия для засад. Попадая в район каньона Оухи, никто не чувствовал себя в безопасности. Хэнк Лабан вышел из сражения у Норт-Форк без потерь и сейчас ему тоже не хотелось ничего терять, и меньше всего свой скальп.

Взявшись за работу в форте, он как бы согласился и на возможный риск, связанный с ней, и спокойно сопровождал как разумных, рассудительных людей, так и искателей славы, и парней себе на уме, — все воспринималось как есть.

Пэддок вернулся к костру и сел на камень. От долгой поездки в седле он испытывал ломоту во всем теле. Взглянув на Лабана, спросил:

— Думаешь, мы охотимся за призраками?

— Да.

— И мы не встретим индейцев?

— Нет, индейцев вы встретите, причем тогда, когда меньше всего ожидаете. Только Пса не найдете. Мне кажется, как раз сейчас он поджигает форт.

— Глупости! — резко оборвал его Приор. — Индейцы не решатся напасть на военный форт.

Хэнк Лабан и не собирался возражать. Он никогда не испытывал желания вступать в дискуссию с Иденом Приором, чем просто бесил лейтенанта. Идена раздражало не только отношение к нему Лабана, но и своя собственная беспомощность, неумение произвести должное впечатление на следопыта. Приора возмущала небрежность, с какой одевался и держался Лабан, но еще больше ему не нравилось то, с каким уважением прислушивались к его мнению бывалые солдаты.

Некоторое время Пэддок в молчании курил, а потом предложил:

— Лабан, а почему бы тебе не набросать для меня маршрут? Мне не случалось раньше бывать в этих местах.

Лабан подался вперед, вытащил с края костра веточку и начал чертить ею по земле.

— Мы находимся вот здесь. Каньон Литтл-Оухи пересечем в этой точке. — И он провел пересекающиеся линии на песке. — Затем направимся к Поул-Крик. Тут проходит индейская тропа. Пойдем по ней до слияния каньонов Оухи и Литтл-Оухи. А вот здесь, майор, — он внимательно посмотрел на Пэддока, — можем поиметь много неприятностей. Индейская тропа идет под скалой, и парням придется пробираться по ней пешком и вести за собой лошадей. Я говорю «тропа», но на самом деле там гладкие глыбы да скальные обломки, и если уступы, нависающие над ними, обрушатся, то часть тропы может оказаться непроходимой. Я имею в виду, если эта тропа все еще существует, то мы пройдем по ней. Но всякий раз, когда мне приходится ею пользоваться, я ожидаю, что ее завалило. Места там труднопроходимые, встречается много выветренных скал, очень легко угодить в западню, — продолжал он. — Когда мы пойдем по тропе, что само по себе очень трудно, хорошо, если несколько человек пойдут по краю каньона, а еще несколько — прикроют нас снизу. Если индейцы нападут в этом месте, то они перебьют нас.

— Тогда зачем нам вообще идти по этой тропе? — вмешался Приор.

— После того как мы пересечем плато между реками, нам еще предстоит переправиться через Миддл-Форк, а оттуда десять — двенадцать миль до того места, где находится Меллетт.

— Я спросил, почему бы нам не пойти в обход. — В голосе Приора звучала холодная злоба.

Пэддок резко поднял голову:

— Лейтенант Приор, мистер Лабан объясняет маршрут мне, и я попрошу вас не прерывать его.

Приор хотел было что-то сказать, но вместо этого резко встал и отвернулся. Капрал Стив Блейн, который вообще-то недолюбливал Приора, в данную минуту посочувствовал ему.

— В обход идти далеко, — сказал он, ни к кому не обращаясь, — лишних пятьдесят миль.

— А я тебя не спрашиваю! — резко бросил Приор и тут же пожалел о своих словах. Широко шагая, он скрылся в темноте, чувствуя себя школьником, которого наказали.

«О Господи, — думал он, — если бы этого Лабана дали мне под командование всего на одну неделю! Всего на одну неделю!»

Хэнк Лабан был вольнонаемным гражданским человеком и мог оставить службу в любой момент. Приору уже дали понять еще до похода, что при малейшей провокации следопыт может расстаться с ними. Еще полковник Уэбб пытался втолковать Приору, что замену такому человеку трудно найти.

Позднее, когда Лабан, подхватив свои одеяла, исчез в темноте, Фрэнк Пэддок вызвал Приора.

— Иден, что вы цепляетесь к Лабану? — начал он. — Здесь не так много троп, а он знает их все, что дано очень немногим. Он нам очень нужен.

Закончив разговор, Пэддок тоже растянулся на своих одеялах. Он смертельно устал и, казалось, у него болел каждый мускул. Но теперь, когда они ушли слишком далеко, чтобы возвращаться, его стали одолевать сомнения. Принимая решение, он был уверен в своей правоте и сейчас пытался убедить себя, что поступил правильно. А что, если он ошибся, и на форт, который остался фактически без прикрытия, совершено нападение?

Он вдруг сел, и на какое-то мгновение его охватила жуткая паника. Фрэнк чувствовал, что он на грани того, чтобы отдать приказ о возвращении в форт. Но ему все же удалось побороть свой страх и заставить себя лечь.

Может, он сглупил, что отправился в этот поход? Почему же он все-таки решился на это? Действительно ли только для того, чтобы захватить Таинственного Пса и одержать решающую победу? Или ему важно окончательно прояснить ситуацию с Дениз? Если Дениз и Килроун воспользуются его отсутствием и уедут вместе… А если нет?

Он беспрестанно ворочался и никак не мог расслабиться, то и дело просыпаясь от призрачных страхов и сомнений. В конце концов, он решил, что поступил правильно. Они не нападут на форт. Основные силы индейцев здесь, поджидают эскадрон «М» и Меллетта.

Наконец ему удалось заснуть. Отсветы костра играли на камнях и лицах спящих людей.

А далеко отсюда к югу Барни Килроун проснулся как от толчка. Кабинет командира форта, где он сейчас находился, освещался слабым отсветом от горящей плиты. В углу, на соломенном тюфяке расположились Дениз Пэддок и Бетти Консидайн. Стелла Риболт спала около внутренней перегородки, а Хопкинс с женой неподалеку от нее.

Несколько минут Килроун лежал не двигаясь, пытаясь понять, что разбудило его.

Затем звук повторился.

Кто-то на улице копал, делал подкоп под стеной, под полом, на котором они лежали.

Звук был едва различимый. Но он не мог ошибиться и уже отчетливо слышал шуршание, создаваемое движением, шорох земли, падающей в узком пространстве. Кто-то пытался сделать подкоп под задней стеной штаба.

Подкоп… Подорвать!

Взрывчатка…

Быстро и бесшумно он вскочил на ноги.

Глава 10

В доме стояла тишина, и Килроун продвигался на цыпочках как человек, привыкший не делать шума. Горящая печь бросала на стены, потолок красноватые блики, выхватывая то там, то здесь лица спящих — ребенка, женщины или мужчины, спокойно расслабившихся во сне.

Какое-то мгновение Килроун взволнованно и сочувственно смотрел на них, стараясь подолгу не задерживать свой взгляд на ком-то, чтобы не разбудить. Насилие и смерть, может быть, ожидали их в ближайшие часы. Некоторые из них уже попадали в подобные переделки и выжили. А что ждет их на сей раз? Он ничего не мог обещать ни им, ни себе.

В комнате рядом один из погонщиков, бородатый, но лысый Дрейпер, сидел и читал потрепанный журнал. Сильный, мужественный человек, прошедший через многие сражения с индейцами, устроился близко к стене, чтобы услышать любой звук снаружи, а под рукой у него лежала винтовка. Когда Килроун вошел, он поднял голову и сказал:

— Пока что тихо, — но это ничего не значит.

— У задней стены что-то подозрительное, — сообщил Килроун. — Схожу посмотрю.

— Часовые только что вернулись, — заметил Дрейпер. — Время приближается.

— Хорошо. Будь начеку.

Килроун осторожно открыл дверь, прислушался и исчез в темноте. Какое-то мгновение Дрейпер смотрел на закрывшуюся дверь, а затем опять поднял журнал, но с чтением не получалось. Он держал журнал в руках, а сам все время прислушивался.

Сделав шаг за порог, Килроун застыл. Ночь была темная, прохладная и зловещая. После душного помещения он с удовольствием вдыхал свежий воздух. Помедлив, он сделал еще пару глубоких вдохов и двинулся к углу здания, быстро заглянул и отступил назад, стараясь, чтобы одежда не коснулась стены. Не теряя времени, он добежал до следующего угла и опять не дыша выглянул.

У основания стены согнувшись сидел мужчина и бесшумно работал, потом быстро поднялся и пошел, на ходу разматывая что-то позади себя.

Килроун замер, наблюдая, как он спрыгнул в водосточную канаву, которая собирала воду из здания штаба и с плаца. Он подождал еще. Мужчина уходил в сторону, и темнота поглотила его.

Встав на колени как раз в том месте, где стоял мужчина, Килроун стал осторожно разрывать рыхлую землю. Скоро его руки нащупали ящик и запальный шнур, отходивший от него. С большой осторожностью он достал ящик. Крышка оказалась не прибита, и, подняв ее, капитан увидел внутри три банки с черным порошком — взрывчаткой.

Ящик разместили так, чтобы при взрыве в задней стене штаба образовалась большая дыра, а людей, находящихся в комнате, оглушило бы или убило. Согнувшись в три погибели, Барни с минуту прикидывал, что нужно сделать. Затем, взяв ящик под левую руку и зажав в правой шестидюймовый револьвер, пошел по шнуру.

Шнур обрывался у камня, лежащего на краю канавы. Теперь он все понял. Когда начнется атака, фитиль подожгут, и последующий за этим взрыв практически выведет из боя находящихся в штабе людей.

А что с другими зданиями? Придется проверять. Кто же это сделал? На бэнноков не похоже — это он мог сказать с уверенностью, да и человек, который ставил мину, даже фигурой не походил на индейца.

Килроун встал на колени у края канавы и сдвинул несколько камней, под которыми был уложен шнур, ожидавший лишь зажженной спички. Затем своим длинным охотничьим ножом вырезал кусок дерна и стал быстро копать дальше. Когда образовалось углубление, он отрезал дюймов шесть шнура, приладил его на место и зарыл ящик, стараясь делать все аккуратно, насколько позволяла темнота. Остальной шнур он не трогал, оставив его лежать на земле.

Закончив работу, пошел сначала к складу, ощупал всю заднюю стену, вдоль которой шла дорога и ничего не нашел. Грунт здесь оказался слишком твердым, чтобы копать, не наделав шума. Но у дальнего угла он опять обнаружил ящик с одной банкой взрывчатки и снова прошелся по шнуру, повторив всю операцию.

Поиски вокруг госпиталя ничего на дали. Уже начинало светать, и Килроун не решился продолжать свои исследования.

Дрейпер ждал его у двери и сразу впустил его. Келлс и Хопкинс стояли рядом, а Рудио готовил кофе на плите.

Из комнаты вышла Бетти Консидайн и обратилась к нему:

— Где лучше разместить детей, как вы думаете? Может, там, в углу?

— Давайте перевернем письменный стол и поставим его на бок, — предложил Барни. — К стене пододвиньте бюро с документами. Накройте все это и стулья простынями. Я однажды видел, как сложенное письмо преградило путь пуле на излете.

— Я бы сходил покормить лошадей, — предложил Келлс.

— Лучше оставайся на месте. Мне кажется, тебе уже не придется делать этого. В любом случае они уведут лошадей, если уже не увели.

Без сомнения, индейцы ждали как раз такого момента. Затаившись, они могли атаковать оставшиеся силы форта с минимумом риска для себя.

Огонь в печках — в каждой комнате стояло по одной печке — разгорелся. На фоне слегка сероватого неба проявились здания. Ограниченное пространство плаца подчеркивало мрачность и враждебность окружающей среды. Ничто не нарушало будто сгустившейся тишины.

Мужчины расположились у окон — они сидели на стульях, на полу и ждали. Стелла Риболт взялась разнести всем кофе и приготовить завтрак, а Рудио, прихватив винтовку, отправился на свой пост. Огней не зажигали. Стелла ловко орудовала при свете горевшей печи. Когда еда поспела, разнесла ее мужчинам у окон.

Бетти налила кофе Килроуну и опустилась на пол рядом с ним.

— Они уже здесь? — спросила она.

— Могу поклясться, что да.

Тогда она заговорила тихо-тихо, чтобы только он мог услышать ее:

— Вы очень ее любите? Я имею в виду Дениз?

Он пожал плечами:

— Кто знает? Это было так давно, в Бретани. Весна, и мы такие молодые!

— Мне почему-то казалось, что в Париже?

— Париж был уже осенью… К тому времени мы уже повзрослели.

— Вы циник.

— Нет… просто достаточно мудр. Любви обычно хватает на одно лето, а в некоторых случаях она не выдерживает даже столь короткого срока. Пусть это будет для вас уроком.

— А когда вы встретились вновь, она уже вышла замуж за Фрэнка Пэддока?

— Да,.. а я ухаживал за танцовщицей из Вены.

— Тогда почему… ?

— Кто-то нашептал Фрэнку, и он поверил, что между нами возникло что-то большее, чем мимолетный роман. Очевидно, эта мысль гложет его.

— Килроун! — позвал Хопкинс. — Там, внизу, кто-то двигается.

Килроун поднялся. Встав к окну так, чтобы его трудно было заметить, он оглядел плац и сначала ничего не увидел. Но вдруг его глаз засек едва заметное движение в тени от бараков. Индейцы — один, другой.

— Не стреляйте, — предупредил он, — пока что они ничего не предприняли.

Он перешел к окну, выходившему на склад, открыл его и позвал:

— Маккрекен?

— Их около десятка, в кустах, вдоль реки, — откликнулся он.

— Тогда пока не стрелять.

Форт, который обычно был в движении, замер. Индейцы наверняка увидели или почувствовали запах дыма из печей, но продолжали наблюдать и выжидать, пытаясь выбрать наилучший момент для нападения. А теперь они пришли посмотреть.

Один за другим воины появлялись, исчезали, затем вновь появлялись. Сделав несколько шагов, они останавливались, прислушиваясь и оглядываясь. Но вот любопытство побороло в ком-то осторожность, и он вышел на плац. За ним последовали и другие. Конечно же, это была кульминация многочасового ожидания.

— Тил, — сказал Килроун, — ты и Риан глядите в оба. Когда произойдет взрыв, они подпрыгнут и побегут. Я бы не хотел упустить их.

— Какой взрыв?

— Не волнуйся, Тил. Будет один взрыв. Как раз перед тобой. — Килроун быстро объяснил, что он сделал ночью, и Тил усмехнулся.

Килроун опустился на колени у окна. Во рту у него пересохло, и он постоянно вытирал ладони о штаны.

Над фортом занимался рассвет. Два индейца огляделись и пошли по плацу в сторону штаба. Еще один пытался открыть запертую дверь барака, не справившись, подошел к окну, прижался лицом к стеклу, пытаясь разглядеть, что там внутри.

«Каждое мгновение отсрочки, — думал Килроун, — в нашу пользу, так как приближало возвращение солдат». Он слышал, как билось его сердце. Все в комнате замерли и, казалось, вообще не дышали.

— Подождите, — произнес он вслух, — дайте им осмотреться.

Несколько индейцев шныряло около загона, подбирая то, что им может пригодиться. Лошадей угнали еще до рассвета, в том числе и его собственную. Человеку на Западе нужно немного, но без лошади, считай, у него нет ничего.

Небо по-прежнему затягивали серые облака, которые окутывали вершины гор. Постепенно стал различим цвет деревьев — густой зеленый цвет, но он тоже приобрел какой-то зловещий оттенок.

Килроун задавался вопросом, что чувствует человек перед смертью? Все могло кончиться именно этим. Ведь индейцев может быть несколько сотен.

— Они сожгут меня, — мрачно заметил Хопкинс.

— Ты будешь жить, — ответил Килроун. — Что скажешь на это?

А будет ли? По крайней мере, у него есть шанс побороться, как и у его жены.

Вдруг рядом с Килроуном возникла Бетти:

— Барни, где Мэри?

— Индианка? Я ее не видел.

— Они убьют ее, Барни.

Убьют? Да уж, как поступят индейцы — никогда нельзя что-нибудь сказать наверняка. Раньше она была одной из них, но не теперь. А может, она вернулась к ним? Многие индейцы возвращались к своему народу, когда все возможности остаться среди белых оказывались исчерпаны. И Килроун знал, что собратья будут обращаться с таким человеком точно так же, как с белым… а может и хуже.

— Ее здесь нет, Барни. Ей надо помочь.

— Как? Мы не видели ее. Где ее искать?

— Она скорее всего в лавке маркитанта. Она ведь там живет. Я уверена, она чувствует себя виноватой.

Он выглянул в окно — до лавки маркитанта было футов пятьсот, и половину этого расстояния составлял плац. Барни почувствовал холодок внутри. Пробраться под дулами индейских ружей через плац, а затем вернуться вместе с Мэри Толл Сингер… если она действительно там…

— Вы понимаете, каковы шансы человека, который согласился бы это проделать? — спросил Килроун.

— Небольшие, — согласилась она. — Может, мне пойти?

— У вас вообще нет никаких шансов, — заметил он. — Вы не пройдете и половины пути.

Оба замолчали. Он смотрел на плац и мысленно измерял его шагами. Сколько шагов он сможет пройти, прежде чем пуля настигнет его? Сколько они станут ждать, прежде чем выстрелят? Индейцы настоящие воины, а воин уважает храбрость… А вдруг они захотят посмотреть, сможет ли человек, презрев опасность, пройти это расстояние? Любопытно же испытать человека на храбрость. А хватит ли у него смелости сделать это?

Какое расстояние нужно пройти? Сколько шагов?

Дымок из трубы на крыше лавки медленно потянулся вверх.

— Она там, — нарушил молчание Хопкинс. — Осталась сторожить товары.

— А может, по другим причинам? — вставил Келлс. — Не забывайте, что она индианка.

Из глубины комнаты к ним подошла Дениз:

— Да, она индианка, но предана нам. Я бы не хотела, чтобы она пошла против своего народа, но я никогда не буду сомневаться в ее преданности нам.

— Вы плохо знаете индейцев, мэм. Их преданность белому мужчине… или женщине — дым, мираж.

Килроун по-прежнему смотрел на плац и чувствовал, как что-то дьявольское зарождается в нем. Он знал, что это дикое и сумасшедшее побуждение, но ощущал, как оно все больше захватывает его. Судьба бросила ему вызов… Сможет ли он справиться? Сможет ли кто-нибудь еще сделать такое? Если он решится пойти, а потом вдруг проявит хоть малейшее колебание, выкажет хоть малейший признак страха… Черт побери, они тут же застрелят его, не пройдет он и десяти футов. Глупая затея! Дурацкая прихоть подставляться под пули. Но там, в лавке, девушка, которую индейцы скорее всего убьют.

Предположим, он решится. Сколько времени пройдет, прежде чем кто-то нажмет на курок и откроет стрельбу? Сколько времени пройдет, прежде чем кто-то спустится в канаву за штабом и подожжет фитиль? А может, они проверят фитиль и обнаружат подмену?

Все молчали, но каждый, как и Килроун, смотрел в одном направлении и думал о Мэри Толл Сингер, девушке, которая пыталась жить как белая и которую они бросили. Ведь все выглядело именно так.

Килроун встал. Поставив ружье у окна, он сказал:

— Я пойду за ней.

— Не будь дураком! — заметил Келлс, тоже поднявшись на ноги.

— Парни, стойте так же, — сказал Килроун. — Не открывайте огонь, пока не почувствуете, что это необходимо. — Он уже взялся за дверную ручку.

— Барни… мистер Килроун, — кинулась к нему Бетти, — не надо.

Он закрыл за собой дверь и пошел к лавке маркитанта, глядя прямо перед собой и напевая про себя слова старого марша. Барни знал, что он в кольце индейцев, что в любой момент кто-то может выстрелить и сделает это непременно, если заметит малейшее его колебание.

Еще не видя, он почувствовал, что они покидают прикрытия у домов и стягиваются к плацу. Один индеец стремительно проскакал перед ним на лошади, но Килроун продолжал идти вперед. Когда до лавки маркитанта оставалось уже шагов пятьдесят, дверь ее распахнулась, и на пороге появилась Мэри Толл Сингер. Она ждала его.

— Я хочу забрать вас с собой, — сказал он подходя. — Пойдемте?

Она подняла на него свои темные, загадочные глаза и спустилась по ступенькам вниз. Хладнокровно он предложил ей руку, и они двинулись обратно к штабу. Расстояние, которое им предстояло преодолеть, казалось теперь вдвое больше. Вдруг около полудюжины воинов на пони поскакали им наперерез. Килроун даже не дрогнул и по-прежнему шел, не поворачивая головы ни вправо, ни влево. Индейцы проскакали мимо них всего в нескольких дюймах. Он все также непоколебимо продолжал путь, и темноволосая девушка шагала рядом в ногу с ним. Опять и опять индейцы скакали на них, но они не сворачивали.

Неожиданно перед ними возник вооруженный воин. Он держал наготове копье. Килроун подошел к нему вплотную, глядя прямо в его холодные черные глаза. Кончик копья коснулся его груди, и легким движением левой руки он отвел его, как если бы отвел паутину или ветку в лесу.

В этот момент дверь штаба чуть-чуть приоткрылась, образовалась совсем маленькая щелка. Осталось совсем немного. Его охватил холод, и он ощутил, как волосы на затылке как бы встали дыбом. Мускулы между лопатками напряглись в ожидании пули или стрелы. Но он продолжал идти.

Сильный взрыв позади штаба и три быстрых выстрела за ним привели в оцепенение нападавших.

Килроун резко повернулся к девушке.

— В дом! — приказал он Мэри Толл Сингер сквозь стиснутые зубы. — В дом… скорее!

Индеец вскинул ружье, но в то же мгновение у Килроуна в руке оказался револьвер, и он выстрелил от бедра. Пуля ударила противника в грудь на какую-то долю секунды раньше, чем он успел нажать на спуск сам. Его винтовка дернулась вверх, и пуля ушла в небо.

Килроун пятился к дому, держа наготове револьвер. И тут разом заговорило сразу несколько винтовок. После взрыва прошло всего несколько секунд, хотя всем показалось, что они тянулись очень долго. Заметив, что индеец закачался, Барни рванул к дому. Споткнувшись на ступеньке, он все же добрался до двери и вбежал в дом. Дверь за ним тут же захлопнули и сразу заперли на засов.

Проходя через комнату, Барни взглянул на Тила. Его глаза искрились юмором.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Это больше того, что я мог бы сделать для индейской девушки!

— Не валяй дурака, Тил. Ты бы сделал то же самое. Я знаю таких парней, как ты. — Килроун махнул в сторону канавы: — Что там произошло?

— Много чего… От этого взрыва было больше испуга, чем пострадавших, хотя, мне кажется, задело одного, нет, двух индейцев… Белый пытался убежать, но ему не удалось.

— Хорошо.

Стреляли теперь отовсюду, но индейцы будто растворились. Искусные воины, они никогда не подставляли себя под пули зря. И жаждали победы, но без излишних потерь.

Капитан опять занял позицию у окна. Плац пустовал. Убитого им индейца и другого, убитого или раненого, унесли. Раздался выстрел из окна ближайшего барака, потом еще один от угла здания. И наступила тишина…

Теперь стал виден загон. В нем не осталось ни одной лошади. Заметил ли он отсутствие лошадей раньше? Уверен, что да. Но припомнить, в какой момент, не мог. Откуда-то с неба прямо на плац слетела птичка и принялась что-то клевать в пыли. Однако через минуту или две она испуганно встрепенулась и умчалась прочь.

Они ждали… ждали…

Прошло полчаса… час. Индейцы грабили бараки. Время от времени оттуда доносились звуки разбиваемого стекла или выламываемого оконного переплета.

Бетти принесла кофе. Килроун сел, прислонившись спиной к стене, и обхватил кружку руками. Никогда еще кофе не казался ему таким вкусным.

— Это было потрясающе, — восхищенно произнесла девушка. — Вот так запросто пойти и забрать Мэри!

— Она не из робких. Знаете, ее рука, лежащая на моей, ни разу не дрогнула.

Он сидел и размышлял. Если только Риболт не придумал какую-нибудь хитрость, он и конвой, сопровождающий деньги, пропали. В бою на открытом месте у них нет шанса спастись, а индейцы знали, что они приближаются.

Майор Пэддок и капитан Меллетт с кавалерией в лучшем случае вернутся через пару дней, а скорее всего дня через три. Смогут ли осажденные удерживать форт столько времени?

А что, если на них тоже напали? И разбили? Пройдут недели, прежде чем к ним придет помощь откуда-нибудь, даже если они выйдут из затруднительного положения.

И в первый раз Килроун стал серьезно задумываться о том, чтобы покинуть форт.

Глава 11

Утром время от времени возникали отдельные перестрелки, которые не принесли ни одной из сторон никаких результатов. Огонь из трех зданий держал индейцев на некотором расстоянии, но появились и потери. Один ребенок получил рану, правда несерьезную, — в него попал осколок стекла, а на складе был ранен Мендел.

Он стоял у разбитого окна, готовясь стрелять, когда индеец, спрятавшийся неподалеку, выстрелил, и пуля угодила в бедро. Он повернулся, вторая пуля прошила его насквозь, войдя около позвоночника и выйдя под пряжку пояса.

Около полудня прогремел взрыв возле госпиталя. Мина, которую Килроун не успел найти или которую заложили после его вылазки. Взрывом вырвало кусок стены и убило Олсона. В течение нескольких минут индейцы вели интенсивный обстрел здания, а потом сделали попытку прорваться внутрь. Но их встретил шквальный огонь.

Двое упали, сраженные пулями Лейхи и Райерсона, и атака не состоялась. Один индеец упал около стены и неожиданным броском прижался к ней, оказавшись вне радиуса обстрела.

— Надо затащить его сюда, — решил Райерсон. — Он лежит прямо у пролома. Если только мы ослабим наблюдение за ним, он тут же начнет стрелять в нас.

— Ты хочешь сказать, что надо высунуться наружу? — спросил Лейхи. — Тогда это без меня, лейтенант.

Барни присел на корточках у окна. Индейцы разгуливали по бараку, до которого было футов сто пятьдесят. Он видел, как мелькали их тени, и слышал их воинственные кличи.

Дождавшись подходящего момента, когда тень замаячила вновь, он поднял винтовку, тщательно прицелился и спустил курок. Послышался звон разбитого стекла, индеец упал, но тут же быстро вскочил.

Затвор щелкнул еще раз, и индеец свалился окончательно.

— Следи за ним, — предупредил капитан Риана. — Они попытаются забрать его.

Дом наполнялся пороховым дымом. Когда Барни добрался до задней комнаты, его встретила Дениз:

— Барни, с тобой все в порядке?

— Где жена Риболта? — спросил он. — Мне надо поговорить с ней.

— Сядь, я принесу тебе кофе. А она сейчас подойдет.

Низко пригибаясь, Стелла Риболт остановилась возле него. Указав на перегородку, он сказал:

— Сядьте спиной к стене и немного отдохните. Мне надо поговорить с вами. — Он взял кофе, которое принесла ему Дениз. — Расскажите мне о вашем муже.

— А что с ним?

— Я не знаком с ним, и мне бы хотелось знать, что он за человек, о чем думает. Он наверно о многом разговаривал с вами. Я ничего не обещаю, но могу попытаться предупредить его.

— Не надо, мистер Килроун. Гус на это и не рассчитывает.

— Все-таки расскажите, — настаивал он.

— Ну… — Женщина явно колебалась. — Гус и во-первых, и во-вторых, и вообще всегда солдат. Он строг, но не солдафон. Служба для него — превыше всего. — Она повернулась и пристально посмотрела на Килроуна: — Именно поэтому вам не стоит беспокоиться. Его задача — защищать деньги и привести назад живыми и здоровыми столько солдат, сколько он сможет.

— А он знает Дейва Спроула?

Она внимательно посмотрела на него:

— Что вы имеете в виду? Конечно же, он знает его. Но Гусу он не нравится, если именно это вас интересует.

— Не совсем это, миссис Риболт. Если вдруг Дейв Спроул встретится ему там, в прерии, что, по-вашему, сделает Гус?

— Что сделает? Я не понимаю, что вы имеете в виду. Наверно, поговорит с ним. А что еще он сможет сделать?

Что еще? Конечно, она права. Он так и сделает, но тут-то и таилась опасность. Именно останавливаться и нельзя. Килроун не сомневался, что, положив глаз на такие большие деньги, Спроул не доверится случаю. Он наверняка тщательно спланировал операцию, продумал, где и как захватить конвой.

Конечно, если сейчас деньги исчезнут, то во всем обвинят индейцев, и те, кто будет расследовать это дело, в первую очередь, обратят свои взоры на них. Но Дейв должен позаботиться об алиби для себя, хотя бы на всякий случай. Значит, он не может надолго покидать Хог-Таун. Ограбление должно произойти возле форта, и чем ближе, тем лучше. Хотя слишком близко — тоже рискованно. А кто будет ему помогать? Кто-нибудь из его людей?

Тогда зачем Спроулу отправляться «на дело» самому? Насколько Килроун знал его по своему горькому опыту, Дейв всегда заботился о том, чтобы остаться чистым. Выходит, на Риболта нападут его люди, те, кого он хорошо знает, или кто-то еще, не вызывающий подозрений.

Но сам Спроул будет где-то рядом, чтобы наблюдать, следить за работой. Он наверняка не выпустит из виду золото. По маршруту конвоя достаточно мест, подходящих для засады, но Спроул выберет такое, куда солдаты доберутся во второй половине дня или, в крайнем случае, после дневного привала. Ему нужно, чтобы они были усталые, сытые, расслабленные. Покачиваясь сонно в седле и не предчувствуя никакой опасности, конвойные будут рады встретить знакомого человека, остановиться и поболтать с ним и окажутся в роли уток для охотников в засаде.

— Я имею в виду, заподозрит ли Гус что-нибудь?

— Не понимаю, к чему вы клоните. Нет, он не подозрителен. Спроул часто ездит в изыскательские экспедиции, поэтому Гус отнесется к нему не более подозрительно, чем всегда. Однако Гус Риболт становится очень недоверчивым, когда несет ответственность за государственную собственность. — Она задумчиво посмотрела на него. — Мистер Килроун, что у вас на уме?

— Хотите, назовите меня дураком, но я не удивлюсь, если под прикрытием этой атаки индейцев кто-то попытается завладеть деньгами, которые везет ваш муж.

— Вы намекаете на Дейва Спроула? Но он не посмеет. Он знает Гуса и не посмеет сделать этого.

— Не хотелось бы волновать вас, но мне кажется, Спроул обязательно попытается, если просчитал, что сможет улизнуть с этим золотом. Но он не двинется с места до тех пор, пока у него не будет надежного, с его точки зрения, плана.

Какое-то время она обдумывала его слова:

— Я, право, не знаю. Гус очень честный и разумный человек. Но заподозрит ли он Дейва Спроула в намерении совершить грабеж? Сомневаюсь.

Килроун продолжал тихо беседовать со Стеллой Риболт. Она была трезвомыслящим человеком с твердым характером, и ему пришла в голову мысль, что и Гус Риболт такой же — разумный, искренний и знающий офицер, но вряд ли он сумеет противостоять хитрости Спроула. Хотя Риболт мог оказаться как раз тем, кто победит Айрона Дейва именно в силу своих положительных качеств, потому что он тверд, дисциплинирован и совсем не авантюрист. Возможно, он не проявит ту маленькую слабинку, которая даст возможность Спроулу раскрутить это дело.

Стелла Риболт взволнованно прижала руки к груди.

— Я бы хотела, чтобы он знал об этом, чтобы что-то насторожило его, сделало подозрительным. Ну вот, теперь и я стала беспокоиться. Он становится недоверчивым, если речь идет о государственной собственности. Это я знаю наверняка. К тому же он…

— Я не хотел этого, миссис Риболт. Мне было важно понять, чего можно ожидать. Если здесь все будет нормально и у меня появится возможность, я бы попытался добраться до него, чтобы предупредить.

— Оставьте эту затею. Вас убьют.

— Посмотрим.

Килроун подошел к Тилу и отпустил его немного отдохнуть. Он стоял, смотрел в окно и мысленно прослеживал весь путь Риболта до форта. Старый служака будет осторожен, но, конечно же, не ожидает беды. Любого повстречавшегося белого человека воспримет как носителя новостей и, конечно, захочет узнать, что новенького дома.

Для нападения Спроул выберет открытое место, но заранее подыщет хорошие укрытия для атакующих и для себя. Поразмыслив, Килроун решил, что сам Железный Кулак не станет марать рук. Может случиться и такое: носитель новостей даже не заподозрит о заговоре и своей роли в нем. Тогда он обречен на смерть.

Когда вернулся Тил, Килроун перешел к другому окну и дал отдохнуть еще одному бойцу. И так целый день он перемещался по зданию, проверяя по очереди все окна и сменяя на время дозорных.

В госпитале дыру в стене частично заделали, закрыв ее опрокинутым столом, на который навалили кучу мебели и ящиков. Однако раненый индеец все еще лежал снаружи у пробоины, перетащить его оттуда не решались. И пока он был там, опасность оставалась.

Вдруг у лавки маркитанта на дальнем конце плаца появился индеец. Послышался звон разбитого стекла и треск дерева. Хопкинс выругался.

— Вот мерзавцы, что делают с моей лавкой! — воскликнул он. — А ведь я за всю свою жизнь ни разу не обманул ни одного индейца!

Индеец показался еще раз. Хопкинс долго прицеливался, прежде чем выстрелить. Смельчак подскочил как ужаленный и исчез за углом здания.

— Хороший выстрел, — заметил Риан.

Днем пуля рикошетомзадела Дрейпера, царапнув его и не причинив серьезного вреда, только пошла кровь.

Теперь осажденные думали лишь о ночи, ее приближения ждали со страхом и дурными предчувствиями. Прибыли еще индейцы… По подсчетам Килроуна, их собралось уже около четырехсот. Перед заходом солнца лавку маркитанта охватило пламя, зловещим светом озарившее затянутое облаками небо.

Капитан приказал людям отдыхать, и сам попытался немного поспать. Грядущая ночь будет решающей. Он старался думать о ней деловито, но, когда вспоминал о женщинах и детях, его захлестывали эмоции. Не мог он выбросить из головы и мысль о Риболте, который уверенно и неизбежно шел прямиком в ловушку. Как предупредить его и тех шестерых смельчаков, знающих и опытных солдат, о грозящей опасности? Благополучное возвращение конвоя может все изменить. Риболт возьмет на себя командование, а он поскачет к Меллетту, или Пэддоку, или к обоим.

Если защитники переживут эту ночь… Если он сам останется жив…

Капитан Чарльз Меллетт вел свой эскадрон туда, где Бэттл-Крик пересекал каньон Оухи, и далее на север к лагерю близ истоков Дип-Крик. Хребты Оухи простирались к западу и северу от него, их склоны, поросшие лесом, поднимались вверх над лагерем на высоту до пятисот метров.

От лагеря до места встречи у Норт-Форк самая короткая дорога вдоль Касл-Крик почти параллельно Скво-Крик. Этой старой дорогой, проходившей через горы почти в двух милях от Скво, часто пользовались племена бэнноков и ютов.

— Смотрите, доктор, — сказал Меллетт, указывая на план, который начертил на земле, — мы направляемся вот сюда, а кратчайший путь проходит вот здесь, — и он указал на северо-запад. — Но мы не пойдем туда.

— А почему?

— Все просто. Если индейцы где-то рядом, то им, конечно же, известно о нашем продвижении. Они идут за нами по пятам. Вчера ночью убили одного солдата. Уверен, что они поджидают нас где-то в горах. Мы сделаем вид, что идем им навстречу, а затем неожиданно повернем на восток и пойдем обратно.

— Сэр?

Меллетт повернулся и увидел Кейта, стоявшего по стойке смирно.

— В чем дело, Кейт?

— Вот, сэр. — И Кейт протянул ему охотничий нож в ножнах. — Я только что снял его с индейца.

— Ты взял в плен индейца?

— Не совсем так. Я и не думал, что возьму его в плен, но когда увидел на нем нож, то воротился, и мне не стоило большого труда схватить его.

— А что это за нож, Кейт?

— Он принадлежал Листеру, сэр. Листеру из эскадрона «И».

Меллетт повертел нож в руках и теперь тоже узнал его. Листер часто показывал нож всем. Он — единственное, что ему удалось спасти после битвы в Канзасе. Но если Кейт отобрал у индейца нож Листера, то сам Листер должен быть мертв, а если он мертв, то что случилось с эскадроном «И»?

— Сэр, но нож — это не все. На индейце была шинель сержанта Билла Джордана. Я просто не принес ее. И она… она вся в крови, сэр.

— Ты уверен?

— Да, сэр. Я своими глазами видел, как сержант нашивал на нее шевроны. Я их узнаю всегда.

Чарльз Меллетт встал. После таких известий лицо у него стало серым. Если Джордан и Листер мертвы, то скорее всего эскадрону «И» и полковнику Уэббу пришлось туго. Возможно, их разбили. Маловероятно, что индейцам удалось бы стащить с Джордана шинель, если только его не подстерегли и не убили, когда он был один, скажем, в разведке… Или если всех не перестреляли… Уэбб вряд ли отправил бы Джордана в разведку. Листера — да, но не Джордана, которым командование очень дорожило. Выходило, что эскадрон разбили.

— Чарли, — спросил Ханлон, — а может, мы двинемся туда сегодня ночью? Возможно, кому-нибудь из них нужна моя помощь.

Солдат все еще ждал. Меллетт повернулся к нему и приказал:

— Кейт, пришли ко мне сержанта Дюнивана, сами пока отдохните. Мы выступаем ночью.

Когда Дюниван появился из темноты, Меллетт обратился к нему:

— Сержант, пусть люди отдохнут. Никаких костров. Сейчас восемь. Мы разобьем здесь лагерь, а в два часа ночи выступим. — Он немного помолчал. — Я надеюсь, ты говорил с Кейтом?

— Да, сэр. Я видел индейца, сэр.

— Ты тоже считаешь, что он носил шинель Джордана?

— Уверен, сэр.

— Тогда можно предположить, что эскадрон полковника Уэбба попал в беду. Значит, там, наверху, нас поджидают индейцы. Я бы попросил, сержант, передать это всем.

— А как далеко до Норт-Форк? — спросил Ханлон.

— Если идти самым кратчайшим путем, то миль двадцать, — ответил Меллетт. — На восемь миль дальше, чем тот путь, которым мы предполагали идти.

— О черт, жалко. Пока мы здесь сидим, люди там, наверно, умирают.

Меллетт кивнул:

— Знаю, но, пойдя через перевал, я рискую всеми своими людьми. Если они еще живы, то сопротивляются, и, могу поклясться, им нужен каждый мой солдат. Разница во времени три или четыре часа, а то и меньше, если нам повезет. Я не могу рисковать своими людьми из-за столь малого выигрыша во времени. Но я забочусь не только о том, чтобы сохранить моих солдат. Нам нужны данные разведки.

— Думаешь, на перевале нас ждет засада?

— Ты знаешь это не хуже меня, Карт. Будь я на месте Таинственного Пса, то устроил бы засаду именно там.

— А как насчет другого пути?

— Мы и там можем наткнуться на них, и скорее всего так и будет. Но здесь меньше шансов для неожиданностей и лучшие условия для ведения боя.

Оба помолчали, вдыхая прохладный воздух, напоенный запахом полыни и сосны, смешанным с дымком. То тут, то там в разрывах облаков мерцали звезды.

— Чарли, ты считаешь, они разделались с ними? — спросил Ханлон.

Немного подумав, Меллетт ответил:

— Боюсь, что так, Карт. Джордан — правая рука Уэбба, да и Уитмена тоже. В любом случае он находился где-то рядом с ними. Кроме того, — добавил он, — шинель Джордана и нож Листера взяты у одного индейца. Вероятно, там грабили всех и вся… мне так кажется.

В два часа после полуночи эскадрон снялся с лагеря. В половине пятого он сделал привал у Поул-Крик и напоил лошадей. Ему предстояло преодолеть еще три мили лесистой местности, с востока окаймленной отвесными скалами. Перед ним лежал самый трудный участок пути.

— По-моему, наш маневр уже разгадали, — заметил Меллетт, обращаясь к Ханлону. — Наверное, бэнноки подождали какое-то время, но поскольку мы не объявились, то они выслали дозорных. Полагаю, мы скоро на них наткнемся, но тратить время не будем и пойдем дальше своим маршрутом.

Уже занималась заря, когда эскадрон вышел из леса. Скалы на востоке закрывали солнце, но его первые лучи окрасили их пики в золотисто-розовый цвет. Эскадрон довольно быстро продвигался вниз по каньону. Дорога была ровная, и каждый солдат держал наготове винтовку.

Кейт проехал вперед, чтобы осмотреть местность. Вдруг он развернулся и поскакал обратно.

— Капитан, там впереди на дороге мертвая кавалерийская лошадь.

Поднявшееся солнце ярко осветило западный склон горы. Небо налилось голубизной, по нему поплыли белые облака. Колонна медленно приближалась. Солдаты окружили мертвое животное и сразу узнали лошадь капитана Уитмена.

На седле виднелись пятна запекшейся крови. Ханлон заметил:

— Меллетт, тот, кто ехал на этой лошади, мертв. Потеряв столько крови, человек не может остаться живым.

Кейт снова отправился вперед. Он сидел в седле прямо, держа винтовку наготове, внимательно оглядывая все вокруг, стараясь не пропустить ничего. И вот опять он внезапно остановился.

— Капитан, сэр, я…

На земле в неловких позах, в которых их настигла смерть, лежали солдаты из эскадрона «И»… Вот тесно прижавшиеся друг к другу застыли те, кто делал последние отчаянные усилия, стремясь противостоять врагу. Они не сдались — их кровью были забрызганы камни, из-за которых велся огонь.

Противник выбрал очень удачное место для нападения. Здесь ничто не таило опасности, и солдаты ехали, забыв об осторожности. Они миновали лес и уже выезжали на открытое пространство, где, казалось, негде спрятаться, и, конечно, начали расслабляться.

— Дюниван, выставь часовых и организуй похороны убитых, — приказал Меллетт.

— Сэр? — обратился Кейт.

— В чем дело?

— Разрешите провести небольшую разведку в округе.

— В чем дело, Кейт? — повторил Меллетт. — Ты хорошо знаешь индейцев. Видимо, что-то беспокоит тебя. Что?

— То же, что и вас, сэр. Они даже не искалечили тела мертвых. Они не взяли пленных. Они даже не стащили всю одежду.

— И что?

— Сэр, по-видимому, они ужасно торопились убраться отсюда.

— Разрешаю… Но будь осторожен.

Кейт развернул лошадь и поскакал прочь, а Меллетт смотрел ему вслед.

— Отличный парень, Чарли, — проговорил Ханлон. — Побольше бы нам таких.

— Да, хороший солдат, — согласился Меллетт. — Бог простит за все остальное. Я наблюдал за ним — больше всего он боится причинить боль кому-то или чему-то, он противник всякой боли. Он от природы простой и чистый человек, как настоящий охотник, для него существует только черное и белое, «за» и «против» и никакой середины. Война — это его работа, он выполняет ее отлично. Таких людей найти трудно, и хорошо, если они на твоей стороне.

— А в мирное время?

Меллетт пожал плечами:

— Скорее всего он прекрасно справится с любой работой. Это тихий, законопослушный человек до определенного предела. Но за этим пределом он очень опасен.

— Он что-то имел в виду. Что же?

Солнце медленно скользило по склону каньона. На рубашках парней, занимавшихся погребением убитых, проступил пот. День ожидался жаркий и душный, как после дождя.

— Он наделен природным чутьем, Карт. Я замечаю, что его что-то постоянно волнует. А что касается похода, тут есть какой-то прокол с самого начала. И Уэбб чувствовал это, поэтому он и взял на себя командование.

— А что Кейт имел в виду, когда говорил, что они убрались второпях и даже не успели как следует поживиться грабежом?

— Он считает, Карт, что их атака проведена лишь для отвода глаз. Индейцы так торопились, будто боялись опоздать куда-то еще.

— Опоздать куда? В форт?

— Да, вот чего я очень опасаюсь.

Меллетт выжидал, наблюдая, как работает похоронная команда, но в то же время оглядывал склоны гор, долину, простиравшуюся впереди, короче все, что попадало в поле зрения. Он уже точно знал, с чем вернется Кейт — он обнаружит, что индейцы действовали малым числом, а основная их масса собралась где-то в другом месте. Слава Богу, что Пэддок в форте.

Однако отвлекающий маневр был прекрасно разработан. И это неприятно поразило капитана. Индеец, который задумал операцию, выглядел осторожным и умным тактиком. Но он никогда не слышал о таком индейце.

Беспокоило и то, что у индейцев за последнее время появлялось много нового оружия — прекрасные винтовки, самого последнего выпуска. Военные очень хотели положить конец утечке оружия, но не знали, как это сделать, поэтому, когда полковник Уэбб получил от кого-то информацию, где находится торговец оружием, он немедленно принял меры. Меллетт жалел, что так и не узнал, кто снабдил командира якобы ценными сведениями.

Уэбб двинулся к указанному месту без охраны, а Меллетту приказал следовать за ним, чтобы встретиться у Норт-Форк. Эскадрон капитана должен был стать группой поддержки, которая нагнала бы страху на индейцев и лишила их возможности вести дальнейшее сопротивление.

Кто бы ни подбросил эту идею, он точно знал, какова будет реакция Уэбба, хотя место, где ожидалось появление предполагаемого продавца оружия, было достаточно далеко от форта.

— Ты знаешь, Чарли, я никогда не слышал об индейце, который мог бы так все распланировать. С мозгами у них все в порядке, но мышление у них совершенно иное.

Меллетт кивнул в знак согласия.

— Мы все-таки пойдем к месту встречи. Если кто-то и остался жив, то они там. Я насчитал только четырнадцать убитых.

— Мы нашли еще одного, — заметил Дюниван. — Это Риан. Его тело лежало в камнях рядом с двумя винтовками и револьверами.

— Мертвый?

— Да, сэр. Но сражался отчаянно. Мы насчитали в его теле шесть пулевых ранений. Но умер он после их ухода, потому что на нем сохранилась вся одежда и оружие. Я думаю, они знали, что он смертельно ранен, и оставили его умирать, посчитав, что так будет быстрее.

— Хороший был человек.

— Его сначала тяжело ранили, а потом уж ему удалось добраться до камней. За ним тянулся кровавый след, по нему мы и нашли его. Я насчитал там пятьдесят девять стреляных гильз… Пятьдесят девять! Похоже, он уложил больше, чем все остальные вместе взятые.

Дюниван ушел, а Меллетт, взглянув на доктора Ханлона, произнес:

— Он считает, что Риан убил огромное число врагов, но никогда нельзя такое утверждать, пока не обнаружишь трупы. Мне кажется, нападение произошло неожиданно и сражение длилось для всех, не считая Риана, который ушел в камни, не более нескольких минут. Солдаты не успели даже занять позицию. Скорее всего большинство погибло сразу же, после первых залпов. Риану удалось выбрать позицию, но он был ранен и не мог действовать так активно, как ему хотелось.

После того как мертвых предали земле, Меллетт приказал седлать лошадей, и эскадрон направился к Харри-Бэк-Крик, где сделал короткий привал, чтобы перекусить. Все молчали. Похороны друзей произвели на каждого тяжелое впечатление.

Когда они добрались до места встречи в Плезант-Вэлли, уже темнело. Меллетт и его солдаты быстро объехали округу, но в свете сумерек они не разглядели ни следов, ни признаков присутствия индейцев. Они разбили лагерь около чистой и холодной речушки и решили заночевать здесь.

Меллетт снял сапоги и собирался выпить кофе, как вдруг до него донесся резкий окрик часового. Он поставил кружку, взял револьвер и отошел от костра.

Затем последовало громкое восклицание, короткий разговор, и сержант Дюниван подошел к костру:

— Сэр, пришел Джонсон. Джонсон из эскадрона «И».

Джонсон, которого там, в Штатах, звали как-то иначе, был крепким, среднего роста мужчиной, спокойным, достаточно образованным и благовоспитанным. Никто не знал, почему он стал солдатом. Все звали его «учителем», не исключено, что он им и был. Весь в крови, сейчас он выглядел усталым, изможденным. Но он стоял в шинели, застегнутой на все пуговицы, и имел при себе оружие и флягу.

— Докладывает рядовой Джонсон, сэр. Эскадрон «И» разбит, капитан Меллетт. После первых же залпов погибла почти половина солдат, вместе с полковником. Я пробрался в камни, где залег тяжело раненный Риан. Но к этому моменту стрельба уже кончилась. Я ничем не мог помочь ему, но, прежде чем умереть, он приказал мне уходить. Вскоре он скончался, и я оставил его там.

— Как все случилось, Джонсон?

— Они прятались в кустах, росших группами вдоль дороги. Первый, самый мощный залп раздался с края леса, а потом вдруг около полудюжины индейцев выросли как будто из-под земли и окружили нас. Джордана ударили. Я видел, как один индеец схватил поводья его лошади, а другой вспрыгнул в седло позади него. Лошадь сбросила их обоих, я стрелял. Мне… мне кажется, я ни в кого не попал, сэр.

— Вам повезло, Джонсон, что вы остались живы. Сержант, накормите его и дайте во что переодеться. Думаю, Эверс, Литтл и Дрю помогут с одеждой, они примерно одной комплекции с вами.

— Сэр?

— Да, Джонсон?

— Сэр, сегодня днем я слышал выстрелы к югу отсюда, недалеко.

— К югу?

— Да, сэр. Перестрелка была короткой, но очень интенсивной, она длилась всего несколько минут и вдруг резко оборвалась.

Когда Джонсон ушел, Меллетт в раздражении начал ворошить костер.

— Черт побери, Карт! К черту все!

Ханлон мрачно улыбнулся:

— Офицер и джентльмен не должен так выражаться, Чарли.

— Перестрелка… А что, если это Пэддок?

Ханлон устраивался на ночлег на траве. Он резко обернулся:

— Пэддок? О Боже!

Глава 12

Казалось, индейцы чего-то ждали. Не похоже, чтобы только темноты. Может, кто-то к ним приедет?

Мэри Толл Сингер помогала Дениз перевязывать ребенка, раненного осколком стекла.

— Чего они могут ждать? — спросил ее Килроун.

Какое-то мгновение она молчала, а затем, обернувшись к нему с выражением странного вызова на лице, сказала:

— Скоро прибудет Таинственный Пес. Он приведет много воинов.

Килроун задумался. Вполне вероятно, что именно Таинственный Пес разработал план атаки на севере и девушка сказала правду. Индейцы могут передвигаться быстрее, чем кавалерия, так как они не так нагружены и знают все тайные тропы в каньонах. Без сомнения, индейцы не оставят эскадроны без присмотра, будут время от времени тревожить кавалеристов на марше и на привалах.

А что, если им удастся разогнать лошадей? Они такое практиковали уже не раз. При этом кавалеристы превращались в пехотинцев, находясь за много миль от форта.

Новую атаку индейцы начали без неожиданного броска. На этот раз они спокойно двигались по обеим сторонам плаца, обходя строения с тыла, что облегчало им стрельбу.

Райерсон первым заметил их. Смертельно усталый после тяжелого и длинного дня, он сидел у окна, когда вдруг увидел индейца внутри ранее пустовавшего дома. Едва заметное движение на крыше барака привлекло его внимание — там угнездился еще один.

Соблюдая осторожность, Райерсон прицелился.

— Приготовьтесь! — тихо сказал остальным. — Они идут!

Он выстрелил в индейца на крыше, но промахнулся. И в тот же момент град пуль посыпался через пролом в стене. Пули пробивали мебель насквозь. Используя оглоблю от повозки как таран, индейцы разворотили наваленную у пролома кучу, и один из них стремительно рванулся вперед, пытаясь прорваться внутрь, но Рейнхард стукнул его отломанной ножкой стола по голове.

Теперь атаковали со всех сторон. Сначала залп из всех ружей — затем бросок к окнам, под защиту стен.

Стоя по другую сторону окна, Килроун посылал пулю за пулей, тщательно выбирая цель. И вдруг в дальнем конце плаца загорелся один барак, за ним — другой.

— Да, — мрачно заметил Тил, — если они где-то поблизости, то должны заметить пламя!

— Они не заметят, — сказал Хопкинс с горечью в голосе.

И в то же мгновение осажденные услышали стук копыт. Из-за завесы дыма на плац вырвался табун их лошадей. До атаки их где-то держали, а теперь выпустили, и они понеслись прямо на здание штаба, как будто желая прорваться через него.

— Внимание! — крикнул Килроун. — За ними наверняка пойдут индейцы!

И действительно, их было около сорока.

Приблизившись к штабу, табун разделился, чтобы не врезаться в стену. Как только лошади пронеслись мимо, вслед за ними появились индейцы. Они низко припадали к шеям своих лошадей и стреляли на свой манер — из-под шеи. Они тоже разделились надвое и соскакивали прямо у стены. Лейхи, стреляя из окна госпиталя, убил одного, за ним второго.

На дальнем конце штаба Дрейпер стрелял в сбившихся лошадей, скакавших между строениями, и убил одного индейца. Он свесился из окна, целясь в другого, и в этот самый момент пуля ударила его прямо в грудь. Он зашатался, сделал несколько неверных шагов, закашлялся, сплевывая кровь, и упал на колени. Он так и умер, наклонившись к полу. Несколько минут никто не мог пробраться к нему из-за шквального огня через это окно, которое осталось без прикрытия.

Келлс получил легкое ранение; Хопкинсу прострелили руку, и до самой кисти она онемела. Килроун начал стрелять через окно из шестизарядного револьвера и отогнал наступавших на какое-то расстояние. Неожиданно один из них подскочил к окну, подпрыгнул до подоконника и схватил его за рубашку. Капитан нацелился ударить его прикладом по голове, но промахнулся и попал по ключице. Взбесившийся от боли индеец еще крепче вцепился в рубашку и изо всех сил старался вытащить его наружу.

Келлс обхватил Барни за ноги и буквально повис на нем. А тот в это время отчаянно боролся с раненым индейцем, к которому тут же присоединились другие. Но изловчившись, он все же приставил дуло винтовки к животу врага и спустил курок.

Тело воина дернулось, но рук он не разжал и тянул Барни к земле, все сильнее сжимая в предсмертной судороге. Килроун, который все старался высвободиться, скорее почувствовал, чем увидел, как другой индеец отвел назад руку с ножом для удара. И тут услышал звук выстрела, индеец отшатнулся — пуля разворотила ему лицо.

Он взглянул вверх и увидел Бетти Консидайн, бледную как снег. В руках она сжимала короткоствольную винтовку.

— Забирайтесь внутрь… Быстро! — крикнула она. И тут же выстрелили еще раз над его головой.

Освободившись наконец от смертельных объятий, он запрыгнул в окно, и несколько рук подхватили его, помогая перелезть в безопасное место. В этот миг что-то сильно ударилось о каблук сапога. Барни упал на пол, перекатился и поднялся на ноги. Прикрывая его, Бетти Консидайн хладнокровно загоняла патроны в два ствола.

— Спасибо, — сказал он. — Я уж думал, что все кончено.

Она улыбнулась ему и пошла в комнату к детям.

Но передохнуть ему не дали. Появились новые индейцы, казалось, у них нет недостатка в боеприпасах. Пороховой дым заполнил комнату. Мужчины переходили от окна к окну, непрерывно стреляя, кашляя и опять стреляя. Женщины подхватывали пустые винтовки и заряжали их.

Килроун перезарядил свой револьвер, взял винтовку и вернулся к окну. Уже темнело, и только горящие бараки зловеще освещали все вокруг. Очень скоро огонь перекинется на дома офицеров.

Мысль о побеге отошла на задний план. Они были окружены, и огонь быстро распространялся, пожирая одно строение за другим. Очевидно, приехал Таинственный Пес. Он жаждал быстрой победы.

Стелла Риболт схватила Килроуна за руку и указала куда-то через окно. Стекла давно уже вылетели, и проемы загородили досками или мебелью. Он проследил глазами поверх этих баррикад в том направлении, куда она указывала.

На склоне горы стоял длинный ряд индейцев, и отраженные солнечные лучи резко очерчивали их. Завернувшиеся в одеяла и в своих головных уборах, они были похожи на зрителей, которые собрались вокруг арены.

— Поверьте мне, — прокричала она ему в ухо, чтобы перекрыть шум, — они наблюдают за работой Таинственного Пса. Если почувствуют, что нужна помощь, тут же присоединятся, а если нет, то уедут.

Они поступили точно также несколько лет назад у Адоуб-Уоллс в Пэнхендле, штат Техас. Говорили, что около полутора тысяч индейцев стояли и смотрели, что будет делать Куана Паркер.

Как же они могли убежать, даже если бы и хотели? И могли ли они оставить индейцам все оружие и боеприпасы? Если оружие попадет в руки Таинственного Пса и его последователей, то это будет означать смерть сотен ни в чем не повинных людей.

Атака неожиданно прекратилась. Прозвучало еще несколько одиночных выстрелов, и все смолкло.

Килроун подумал о маленькой группе защитников. Мендел тяжело ранен, Олсон и Дрейпер убиты, Келлс получил царапину, а Райерсон болен. Они понесли значительные потери, и он знал, что в любой момент может начаться новое нападение. Сколько еще атак они смогут отбить? И кроме того, сколько еще индейцев залегло у стен?

Женщины разносили кофе и толстые куски хлеба. Постепенно дым в комнатах рассеивался. В какой-то степени им до сих пор везло, но нельзя же и дальше рассчитывать на везение.

Килроун опустился на пол и проверил оружие. Все оказалось заряжено и все работало. Дениз принесла ему кофе и встала около него на колени.

— Как ты думаешь, Барни, где они?

— Я не знаю — надеюсь, идут к нам.

— Считаешь, что им пришлось сражаться?

Он немного помолчал.

— Мне кажется, если и пришлось, то не слишком серьезно. Основное сражение — здесь. Черт побери, но человек может с такой же легкостью погибнуть и в небольшом сражении.

После того как ему перевязали рану, Келлс растянулся на полу и отдыхал. Тил привалился к стене и дремал. В этом бою они растратили много сил, и самые опытные воины научились спать, когда и где выдастся возможность. Счастливы те, кто умел это делать.

Заделывать бреши в обороне уже не хватало сил.

Дверь в штаб осела и почти развалилась после того, как пули изрешетили ее. Пришлось снять дверь, которая раньше вела из секретариата в кабинет командующего, уложить ее на бок и кое-как закрыть хотя бы половину дверного проема.

Низкая облачность, закрывавшая небо, рассеялась, высоко в глубине засияли звезды. Огонь постепенно затухал, но то там, то здесь на развалинах обгоревших бараков вспыхивали маленькие язычки пламени, жадно лизавшие оставшиеся доски. Некоторые полусгоревшие бараки все еще стояли, их изуродованные, почерневшие стены царапали небо.

Килроун вспомнил о Спроуле. В Хог-Тауне не замечалось никаких признаков борьбы и ни одно окно не светилось. Сомнений не оставалось — индейцам приказали не трогать владения Спроула. У Килроуна не было доказательств, но без Спроула в этой заварухе не обошлось, он знал точно. Взрывные устройства подложил белый человек, может, он и перебежчик, но не исключено, что кто-то из обитателей Хог-Тауна! И вполне вероятно, попытаются сделать это еще раз. Надо предупредить всех, чтобы следили. Ни один человек со свертком не должен подобраться к стенам. А что, если он уже там, прошел под прикрытием лошадей или индейцев, которые прорвались к дому за ними следом? Нет, невозможно. Человек, который подкладывал мину, не хотел рисковать и считал, что безопасность — прежде всего. Он будет ждать момента, а затем быстро сделает свое дело и удалится.

Капитан вытянул усталые ноги и стал разминать пальцы на руке, в которой держал винтовку.

— Хорошо, если бы Фрэнк сообразил, в каком мы тут положении, — заметил он, обращаясь к Дениз. — Он ведь, в сущности, неплохой человек.

Она согласно кивнула, сплетя руки на коленях.

— Сколько я его убеждала! Он не поверил мне, — произнесла она грустно. — Я пыталась.

Барни вдруг вспомнил лицо Бетти Консидайн, когда она убила индейца. Какая в ее глазах вспыхнула злость! Ему на ум неожиданно пришла строка из старой книги о женщине, которая была способна выдержать соревнование с воинами… Да, Бетти — той же породы, улыбнулся он.

А какие потери у врага? — подумал Килроун. Не такие большие, как хочется надеяться. Подводя итоги сражений с индейцами, белые всегда склонны преувеличивать потери врага. Однако индейцу как-то удавалось исчезать после того, как его обстреляют, а многие белые продолжали считать, что убили его. На поверку зачастую оказывалось, что числящемуся в мертвых не нанесли даже царапины.

Через некоторое время капитан поднялся и обошел здание как зверь в клетке, проверяя каждое окно и каждого человека по очереди. Подойдя к последнему окну, он окликнул Райерсона, находившегося в госпитале. Ему ответил Лейхи.

— Сержант смертельно устал, — объяснил он. — Совсем без сил. Стоило ему добраться до кровати, как он тут же рухнул на нее и заснул. Но бой выдержал и стрелял лучше всех.

— Еще продержитесь?

— Еще одну атаку, пожалуй, выдержим.

— Лейхи, соберите как можно больше лекарств и бинтов, сколько сумеете унести. Возможно, вам придется покинуть госпиталь.

Если и стоило удерживать какое-то здание, так это склад. Он находился футах в двенадцати от штаба. Но переводить туда женщин и детей — значило подвергнуть их дополнительной опасности. И Килроун пока об этом не думал.

— Маккрекен, — позвал он, добравшись до другого окна, — как там у вас дела?

— Все в порядке, — отозвался тот. — Правда, мы бы не отказались от еще одного человека. Мендел сильно ранен и нам не помощник.

Килроун полуобернулся и махнул рукой Риану. Когда возница подошел, Килроун сказал:

— Им нужна помощь. Попробуешь пробраться туда?

Риан внимательно осмотрел разделяющее их пространство. Затем, облизнув пересохшие губы, кивнул:

— Прикройте меня.

— Тил, Рудио, — приказал капитан, — подстрахуйте Риана. Но стреляйте, только если увидите, что кто-то целится в него. Не стоит привлекать к нему внимание.

Риан взобрался на подоконник, еще раз примерился и спрыгнул на землю. Три быстрых шага — и вот он уже вскарабкался на окно склада, не замеченный никем.

Килроун вытер пот со лба и сел на пол. Это была сумасшедшая идея. Они смогут продержаться очень недолго. Как только бэнноки захватят госпиталь, положение осажденных резко ухудшится. Индейцы, притаившиеся под стенами и недосягаемые для выстрела, получат огромную поддержку, и они постараются проникнуть через окно в здание или схватить того, кто с этой стороны ближе всего. Что делать с женщинами и детьми? Если индейцы пронюхают, что кто-то пытается перебраться на склад, они тут же предпримут ответные меры, и переход станет невозможным. Один человек прошел незамеченным, но группа тут же привлечет к себе внимание.

Подошла Бетти:

— Барни, а на крыше есть люк.

— Правда?

— Такие люки есть в каждом здании, они сделаны на случай пожара.

Молодец Бетти! Что, если перекинуть балки и доски между двумя зданиями, поверх положить двери или еще что-нибудь… Но двенадцать футов… И все надо сделать под прикрытием темноты.

Он вернулся к соседнему окну, выходившему на госпиталь, и негромко свистнул. На этот раз подошел Рейнхард. Килроун спросил, сумеют ли они перебраться на склад.

Рейнхард помолчал, потом ответил, по-немецки. Килроун, владевший этим языком, тоже перешел на него. Они договорились, что защитники госпиталя сделают попытку.

Рейнхард исчез, вместо него появился Лейхи. Когда Рейнхард вернулся, он сказал:

— Сержант приказал оставить его. Считает, что ему такой маневр не под силу.

— Он справится. Помогите ему, — приказал капитан.

И опять эти двенадцать футов. Рейнхард встал на подоконник. За спиной у него висел тюк, белый тюк, накрытый армейским одеялом. Он спрыгнул на землю, и в три прыжка оказался у склада. Ему тут же помогли взобраться на окно.

За ним последовал Лейхи, который почти на руках нес Райерсона. Они принесли с собой винтовки и большую часть боеприпасов, оставшихся после боев.

Вдруг рядом с Килроуном возникла Бетти.

— Барни, — произнесла она одними губами, — я не хочу тревожить остальных, но мне кажется, на чердаке… кто-то есть.

Он замер, где-то внутри возник холодок. Значит, индейцы поднялись на крышу. Они пробрались через люк и затаились там.

Во время следующей атаки они попросту спрыгнут им на головы.

Глава 13

Сколько их там? Он прислушался, стараясь отдалиться от звуков здесь, внизу, и уловить звуки наверху. Сначала у него ничего не получилось, но потом он вдруг различил едва слышное шуршание — так пробежит крыса. Но после такой пальбы на чердаке наверняка не осталось ни одной крысы, ведь они, как известно, первые бегут в безопасное место.

Сколько же их? Возможно, не больше четырех-пяти человек — это индейцы, которые остались у стен после атаки. Он подошел к Райерсону. Тот лежал, тяжело дыша, лицо его стало серым, а глаза ввалились и блестели от лихорадки.

— Тим, — тихо спросил Килроун, — ты участвовал в строительстве этого дома?

— Я отвечал за детали, а вот лейтенант Риболт командовал всеми работами.

— А что находится над нами? Там чердак?

— Нечто, мало похожее на чердак. Пространство в четыре фута. Ты видишь потолок… он выстлан дюймовыми досками. На чердаке, по существу, пола нет. Крыша наклонная, причем уклон незначительный, только чтобы стекала вода. Вокруг крыши парапет высотой в два фута.

— Тим, держи свой шестизарядник наготове, там наверху кто-то есть.

Стремительно передвигаясь, Барни выстроил всех мужчин, которые могли стоять, и расставил их через каждые три фута. Их места заняли женщины: Дениз, Бетти, Стелла Риболт, Алиса Дюниван и Марта Уитмен.

— По моему сигналу, — тихо инструктировал он бойцов, — стреляйте по потолку. Делайте шаг вперед — и стреляйте опять. Еще шаг — и еще залп. То же мы проделаем в другой комнате. Может, мы и не убьем всех, но сделаем их пребывание там неприятным.

Все приготовились. И в следующее мгновение Килроун скомандовал:

— Огонь!

Раздался ружейный залп, в замкнутом пространстве он прозвучал оглушающе. Теперь каждый сам делал шаг вперед и стрелял. Шаг — выстрел, еще шаг — еще выстрел. Затем они быстро перешли в другую комнату и проделали там то же самое. Когда пыль улеглась… наступила минутная тишина, и послышался стон. Из щели в потолке капала кровь.

Над ними что-то зашуршало, и три ружья, наведенные в одну точку, выстрелили. Наверху шла яростная возня, потом удар, и борьба начала стихать.

— Может, подняться наверх? — спросил кто-то.

— Пока не надо, — остановил Килроун. — Я не стану высовывать свою голову в люк, думаю, и вы тоже.

От порохового дыма у них застучало в висках. Пришлось пригнуться пониже к полу, пока дым медленно выходил наружу через разбитые окна и дверь.

Штаб напоминал поле битвы. Окна и дверь были забаррикадированы мебелью, пол усеян стреляными гильзами и осколками стекла. Повсюду валялись разорванные коробки из-под патронов, а по углам стояли бочки с водой, причем уровень воды в них значительно понизился. Килроун растянулся на полу возле Райерсона, Тил и Рудио по-настоящему спали, устроившись поодаль. Хопкинс, Келлс и женщины стояли на страже у окон.

Только сейчас Барни ощутил, что устал до изнеможения. Его сковала тупая, пульсирующая головная боль, и ему никак не удавалось полностью расслабить мышцы. Он лежал, не двигаясь, с закрытыми глазами, мучимый невеселыми мыслями.

Индейцы вряд ли попытаются еще раз пробраться в штаб через крышу. Но кто-то наверху мог и спастись. А живой индеец, да еще раненый, очень опасен. Однако если они хотят покинуть здание, то единственный путь — через крышу.

Он опять вспомнил о Гусе Риболте, который со своим конвоем из шести солдат приближается к форту, ни о чем не подозревая. А Айрон Дейв Спроул или его верный человек уже приготовили засаду в каком-нибудь удобном местечке. Килроун был почти уверен, что Спроул пошлет на дело кого-нибудь, чьей жизнью он не дорожил — и пусть его убьют вместе с остальными. Железный Кулак наверняка использует индейцев, поскольку те предпочитали ружья, которыми он их снабжал, деньгам в повозке.

Там должно быть укрытие для достаточно большой группы индейцев. Они заранее возьмут под прицел каждого солдата и одним быстрым залпом нескольких ружей покончат со всеми разом. Операция займет несколько минут. Риболт и охрана будут убиты, посланник Спроула тоже, а если ему все же удастся выбраться живым, то он, естественно, скажет, что его послали предупредить Риболта.

Чем больше Килроун размышлял над этим, тем больше росла в нем уверенность, что именно так все и будет.

А сколько им еще держаться до прибытия подкрепления в форт? Если даже они тут же отправятся обратно… Если они поедут очень быстро… Если их самих не атакуют… наверное, на помощь эскадронов рассчитывать нечего.

Ну еще один день… два дня… А когда они наконец приедут, все равно на каждого солдата будет по четыре индейца.

Но Пэддок будет трезвым, а в трезвом состоянии он способный командир. А Меллетт, ветеран многих боев, который хорошо знал противника, обязательно придумает, что делать. С такими мыслями Барни Килроун, бывший офицер армии Соединенных Штатов, наконец-то уснул.

Бетти подошла к нему и укрыла одеялом. Дениз Пэддок посмотрела на нее и грустно улыбнулась:

— Он замечательный человек, Бетти, один из лучших, настоящий джентльмен.

Бетти спокойно рассматривала его.

— Я с тобой согласна, — улыбнулась она, — но не думаю, что он даже заметил меня.

— Не будь глупышкой! Барни Килроун всегда замечает хорошеньких женщин. Особенно, — добавила Дениз, — если у них красивые длинные ноги, а у тебя они великолепны.

Бетти покраснела.

— Мне кажется, он даже не знает, что я жива, — добавила она.

— Он так занят, — с укором сказала Дениз, — дай ему немного времени. — Она посмотрела на Килроуна. — Знаешь, я не встречала более талантливого офицера, чем Барни. Он рожден для сражений. Я имею в виду склад его ума. Сам Фрэнк восхищался им и говорил, что даже опытные вояки не могут так мгновенно, чисто инстинктивно схватывать боевую ситуацию. Он всегда признавал превосходство Барни, потому, наверное, так ревновал меня к нему.

— Миссис Пэддок, — прервала их беседу Алиса, — вам тоже надо отдохнуть. Я позабочусь о Тиме.

Бетти оглянулась, вдруг вспомнив об индианке.

Мэри Толл Сингер сидела абсолютно неподвижно в углу, уставившись глазами в пол. Она сжалась в комочек. Черты ее лица были едва различимы в слабом свете прикрытой керосиновой лампы, стоявшей на полу. Бетти припомнила, что Мэри не двигалась и не разговаривала с того момента, как Килроун привел ее в штаб. Она заволновалась. Бедную девушку раздирали противоречия. Вокруг, за стенами погибали ее соплеменники. Как же случилось, что она оказалась здесь, среди их врагов? Ее терзали вопросы, ответы на которые она не находила.

Когда Дениз отправилась отдохнуть, Алиса Дюниван встала рядом с Бетти. Было очень тихо. Сверху не раздавалось ни единого звука или шороха. Алиса продолжала смотреть на потолок.

— Интересно, может, кто-то там остался жив? — сказала она. — Ужасно представлять себе, что наверху одни мертвецы.

— Еще ужаснее представить, что они могли оказаться здесь, внизу… живыми, — коротко отрезала Бетти. — Тогда нам пришел бы конец.

— Я знаю. Интересно, как ему пришло в голову стрелять через потолок? А если бы пули рикошетом обрушились на нас?

— Винтовки и револьверы легко простреливают доски. Дядя Картер говорил об этом.

Барни Килроун проспал часа два. Его разбудил шум борьбы у двери — борьбы, за которой последовал выстрел. Он вскочил. Келлс дрался с двумя индейцами, которые пытались прорваться через дверь. В этот момент во внутренней комнате прозвучал взрыв. Килроун вскинул винтовку и выстрелил. Пуля, попав в индейца, отбросила его в темноту, из которой он вскоре появился. Келлс упал, а второй индеец проскользнул мимо него в комнату. И в то же мгновение в дверях возникла толпа воинов.

Индеец, прорвавшийся в комнату, отличался могучим сложением. Он схватил бежавшую Бетти и развернул ее к себе. Боковым зрением Килроун видел это, но у него не было времени среагировать. Он открыл огонь из своего шестизарядника по массе людей, стремившихся прорваться внутрь здания.

Тил, который тоже проснулся, сделал рывок вперед, размахивая прикладом винтовки. Вот он ударил индейца по голове, затем, перехватив винтовку двумя руками, стал наносить удары то одним, то другим концом направо и налево.

Сунув пустой револьвер в кобуру, Килроун вытащил охотничий нож и взял на себя ближайшего из врагов. Позади него кто-то вскрикнул… он не решился обернуться. Если индейцам удастся прорваться через дверь, то всему конец. Через минуту все обитатели штаба будут покойниками, включая женщин и детей в соседней комнате.

И вдруг атака прекратилась. Последний индеец огромного роста повернулся и попытался нанести ему удар ножом, но Килроун парировал удар и вонзил нож ему в живот, вспоров его до груди. Индеец упал вперед. Схватив его за волосы, Килроун вытолкнул его за дверь.

Мужчины быстро приделали на место сломанную дверь и нагромоздили мебель, чтобы закрыть весь проем. И только тогда капитан обернулся.

Индеец, который прорвался в комнату, растянулся на полу с проломленным черепом.

— Это сделала она, — дрожа выговорила Бетти, указывая на Мэри Толл Сингер. — Он уже собирался прикончить меня. Вытащила у него из-за пояса его собственный томагавк и стукнула.

Девушка все еще держала томагавк в руке, глядя на мертвеца.

— Я его знаю, — произнесла она. — Он часто приходил в наш вигвам к моему отцу.

— Ты очень смелая, — спокойно сказал Килроун, — очень смелая.

Марта и Алиса стояли на коленях около Келлса, он был в тяжелом состоянии. Пуля прошла навылет, и еще его ударили томагавком по голове.

Килроун переходил от окна к окну. Утро приближалось, а он так и не пришел ни к какому решению. Может, стоит попытаться прорваться к Риболту, а заодно послать кого-то из его солдат к Пэддоку и поторопить его?

Но вправе ли он покинуть защитников форта в такой трудный момент, когда каждая винтовка на счету? Если ехать — то нужна лошадь. Ее надо отобрать у индейцев. А что, если взять в Хог-Тауне? Там же все спокойно — ни грохота сражения, ни пламени.

Но прежде необходимо перевести людей в здание склада и посмотреть, как организовать его оборону. Его идея защищать три здания исчерпала себя, сейчас все изменилось. Если они не хотят, чтобы винтовки и боеприпасы попали к Таинственному Псу, то они должны быть в здании склада. И надо перебраться туда не откладывая.

Келлс и Райерсон выведены из строя. На складе Мендел тяжело ранен. Через каждые несколько минут в одно из окон или через дверь влетала пуля и рикошетом неслась по комнате. Пока что эти пули никому не причинили вреда.

Он посмотрел вверх на люк, пытаясь оценить шансы. Остался ли там живой индеец? Если в индейце еще теплится жизнь, он продолжит борьбу. И все же переходить придется через крышу.

К нему подошел Тил:

— Кэп, если я догадался, о чем ты думаешь, то лучше пораскинь мозгами еще раз.

— О чем?

— О луне, кэп Килроун, о луне. Она выйдет примерно через час. Как только это случится, у тебя не останется шансов.

Конечно же, он прав. Вполне вероятно, индейцы тоже ждут луны. У них, наверно, тоже есть планы. Бэнноки не прочь воевать и ночью — по крайней мере, воины Таинственного Пса.

— Дениз, подготовь сержанта Райерсона и Келлса. Они пойдут первыми, а затем дети.

— Без матерей?

— Нет, они тоже пойдут. — Коротко и быстро все получили необходимые разъяснения. — Рудио, ты возьмешь на себя дверь. Не спускай с нее глаз. Хопкинс, ты встанешь к заднему окну. Тил, на тебе остальные окна, переходи от одного к другому. Стреляй по любому движущемуся предмету.

В чулане нашли стремянку. Килроун вытащил ее и, перехватив револьвер в правую руку, приставил к люку. Под напряженными взглядами остальных он сдвинул люк в сторону. Ничего не произошло. Он помедлил, чувствуя, как по спине побежал холодок — как только просунет в люк голову, схлопочет пулю. Он посмотрел вниз на поднятые к нему лица, белевшие в полумраке. Тил направил винтовку вверх, готовый выстрелить в любой момент. Капитан снял шляпу, надел ее на дуло револьвера и начал медленно поднимать вверх. Еще немного повыше — тишина. И вдруг он понял, что совершил ошибку. Если там кто-то остался в живых, то он будет не только наблюдать за тем, когда появится его голова, но и прислушиваться к звукам его шагов по стремянке или к скрипу ступенек.

Он опять стал поднимать шляпу, на этот раз шаркая ногами по ступеням. Тут жепрогремел выстрел, шляпа дернулась на дуле револьвера, и сразу раздался второй — Тил спустил курок. Килроун метнулся через люк вверх.

Индеец находился футах в десяти, не больше. Он стал медленно подниматься. Тил уловил шорох и выстрелил еще раз. Индеец дернулся, раздался глухой стук, потом все услышали, как он испустил дух… и затих. Через люк в крыше на него глядели две далекие звезды. Килроун зажег спичку и прикрыл ее пламя рукой. На чердаке лежали четыре тела. Задув спичку, он протиснулся через люк на крышу. Несколько минут лежал тихо, глубоко вдыхая воздух. Затем бесшумно соскользнув по крыше к парапету, осторожно поднял голову, готовый в любой момент к нападению. Но под усеянным звездами небом стояла тишина, на крыше склада никого не было.

Неужели небо посветлело? Или ему это только кажется? Решится ли он на переход?

В любом случае времени оставалось в обрез. Тела четырех индейцев вытащили на крышу и сбросили вниз. Затем нашли четыре балки диаметром в несколько дюймов и перекинули их через провал между крышами. Поперечные планки привязали бечевками из сыромятной кожи. Получился мост, правда, достаточно хлипкий и опасный. Все работали быстро. И уже через час они стали поднимать на крышу детей.

— Я пойду первая, — сказала Дениз, — испробую мост и смогу принимать детей с той стороны.

Она встала на четвереньки и легко перебралась на крышу склада. Следом за ней отправили ребенка, за которым вплотную пошла Марта. Затем один за другим последовали остальные.

Небо начинало сереть. Времени уже не оставалось.

— Теперь давайте Райерсона и Келлса, — распорядился Килроун.

Он оставил их напоследок, зная, как рискованно будет переправлять двух раненых. Продвигаться они будут очень медленно, к тому же мост под их тяжестью может провалиться.

— И как ты сделаешь это, кэп? — спросил Райерсон. — Я очень тяжелый.

— Мы перетащим тебя на толстой доске. У нас нет носилок, а доска довольно узкая, так что тебе придется лежать спокойно и держать равновесие. Надеюсь, получится.

И у них действительно получилось.

В штабе осталось четверо.

— Ну, Хопкинс, ты первый.

— Послушай, Килроун, я…

— Не торгуйся. Не говори чепухи. У нас времени в обрез.

И Хопкинс пополз. Они проследили, как он добрался до противоположной крыши. Килроун никак не мог понять, почему индейцы не заметили их. Они должны ведь наблюдать за ними.

— Рудио, торопись!

— Килроун, а меня приберегаешь напоследок? — усмехнулся Тил. — Думаешь, я небольшая потеря? Мир не будет сожалеть обо мне?

— Черт побери, нет! Я хочу, чтобы ты остался со мной на случай, если нам придется сражаться.

Не успел он произнести эти слова, как индейцы увидели их, и дюжина винтовок выстрелила одновременно. Килроун опустился на колени за парапет. Он видел, как рассвет озарился вспышками ружейных выстрелов, и стал быстро стрелять по огненным цветам. Тил присел рядом с ним.

Краем глаза капитан заметил, как Рудио добрался до противоположной крыши, повернулся и открыл огонь. Но вдруг он неестественно дернулся и медленно стал сползать вниз, за парапет, который и скрыл его.

Тил быстро выстрелил, сделал перебежку, опустился на колено и выстрелил еще раз, целясь немного левее от бронзового плеча. Килроун, спрятавшись за парапет, выжидал, слыша неприятный свист пуль и щелчки, когда они попадали в стену штаба.

Он взглянул на Тила:

— Ты сможешь перебежать туда?

Тил усмехнулся:

— А разве есть другой путь? Ты со мной?

— Ты первый, — приказал Килроун. — Надеюсь, наше сооружение не сложится под тобой.

Тил перезарядил винтовку, бросил взгляд на узкий мостик, встал на четвереньки и приготовился. В свете занимавшегося утра они увидели, что внешняя балка сильно прогнулась в середине. Это означало, что какая-то из балок оказалась с трещиной, которая под нагрузкой сразу дала о себе знать. Только благодаря тому, что люди перебирались ползком, самодельный мост выдержал. Но сейчас уже нужно было не ползти, а перебегать.

Тил собрался с духом и большими скачками двинулся вперед. Оттолкнувшись одной ногой от парапета, он другой коснулся моста на расстоянии футов четырех. И тут началась жуткая пальба — это бэнноки пытались пристрелить его. Он двигался, сильно наклонив тело вперед. Второй толчок — и еще четыре фута за спиной. Но когда нога опять коснулась доски, раздался треск, и мост под ним провалился. Он успел ухватиться за край парапета, сделал рывок вверх, и его подхватило несколько рук.

Барни остался на крыше один. Теперь они доберутся до него. Перепрыгнет он расстояние в двенадцать футов? Если бы не было парапета, конечно да. Но парапет мешал разбегу.

Вдруг он услышал пронзительный крик и увидел, что Рейнхард показывает куда-то. По плацу неслись лошади, наверно штук двести. Пронзительными криками и выстрелами индейцы подгоняли их, повторяя бросок вперед, как и накануне.

— Тил! — крикнул Килроун. Ковбой обернулся. — Я хочу предупредить Риболта!

Килроун рванулся к люку, спустился по стремянке и быстро подбежал к окну, выходившему в переулок между домами. Лошади приближались, и позади них стремительно неслись палящие и улюлюкающие индейцы, их было около сотни.

Опустив вниз винтовку, Барни притаился у окна. Когда лошади помчатся по переулку, они обязательно собьются в кучу, и он успеет. Ему приходилось вскакивать на лошадь на ходу. Только бы его не увидели.

Табун стремительно вырвался из-за угла, и он прыгнул из окна на большую серую лошадь. Ухватившись за гриву, уселся на нее на манер индейца: сполз на бок, так что через спину оказалась перекинута только одна нога.

Миновав переулок, кони рванули к кустам и простиравшимся за ними равнинам. Очутившись в кустах, Килроун сел и похлопал лошадь ладонью по шее. Интересно, заметили ли его? Он не мог ответить на этот вопрос с уверенностью. Вокруг так палили, что определить, в кого стреляли, не было никакой возможности. А большая серая лошадь летела в числе многих других.

Очутившись в густых зарослях кустарника, Барни расстался с табуном и направился на юг, уповая на то, что взгляды всех индейцев обращены сейчас к форту.

Наконец он позволил лошади замедлить бег. Нащупал револьвер — на месте. Плеть — тоже. Кольт солидно оттягивал кобуру. Уцелели и два пантронташа.

Рудио убили, он знал это наверняка. Оставалось восемь мужчин. Имея оружие, боеприпасы, продовольствие и воду, они какое-то время продержатся в помещении склада. А он предупредит Риболта и как-то снесется с Пэддоком и Меллеттом и их солдатами.

А пока тем, кто остался в форте, придется сражаться. Теперь все зависело от них.

Легким галопом он продолжал ехать на юг, размышляя, где ему перехватить Риболта и повозку. При этом его никто не должен видеть.

Глава 14

В трех милях к югу от форта Килроун остановился в небольшой тополиной роще и начал плести недоуздок из сыромятных ремешков, какими связывал планки самодельного моста. Он позволил лошади немного попить, тихонько поговорил с ней, а затем опять вскочил в седло и тронулся в путь.

Большая серая лошадь любила путешествовать и не сбивалась с темпа. Время от времени он сам придерживал ее, а затем опять переводил на легкий галоп.

Утренний воздух был чист и прозрачен, а небо сияло голубизной. Ему не встретился ни один индеец, хотя следов их он видел множество.

Вдруг Барни показалось, что вдалеке он разглядел горы Сламберинг-Хиллз, протянувшиеся в виде неясной синей линии, и среди них Эвейкенинг-Пик. Но, по-видимому, его воображение приняло низкие облака за холмы.

Наконец он остановился, спешился и, ведя за собой Серого, пошел дальше. Каждый шаг поднимал вверх клубы пыли. Приятный, легкий, прохладный бриз дул с политого дождями хребта Санта-Росас.

Был ли он прав, что покинул форт? И сам себе ответил — да! Судя по тому, что произошло, он едва ли добрался бы до склада, судьба решила за него.

Восемь мужчин должны удержать такое крепкое сооружение, как склад, уверял он себя. Райерсон толковый командир. Даже если он не в силах принять непосредственное участие в сражении, то руководить такими прекрасными солдатами как Тил, Лейхи, Рейнхард, Маккрекен… сумеет. А боеприпасов, продуктов и воды у них достаточно.

Пройдя немного, капитан опять вскочил на лошадь и помчался дальше.

Далеко ли Риболт? Где ему устроили засаду? Как Таинственный Пес спланировал атаку? Не повторит ли он тот же вариант, что и при нападении на эскадрон «И»? И самый важный вопрос: откуда Айрон Дейв собирается наблюдать за ограблением?

Килроун сбежал из форта, когда рассвет только занимался, а к полудню уже въезжал в самый опасный район. Теперь в любой момент он мог попасть в поле зрения Риболта и его команды или же индейцев, притаившихся в засаде.

Кейн-Спрингс? Раньше в Кейн-Спрингс была стоянка дилижансов, кипела жизнь. Но с начала войны там все опустело. Судя по всему, это местечко очень напоминало то, где разбили эскадрон «И». Горные хребты Санта-Росас и Блади-Ран разделяло ущелье, которое выходило в долину. А у подошвы хребта Блади-Ран протекал Кейн-Спрингс. Остановка здесь вполне логична. Очень удобно переждать день или ночь, а уж потом двинуть в долину.

Да, наверняка это то самое место. Почти десять миль конвой идет по ущелью. Все настороже. Но, представив, что впереди их ждет прохладный источник и отдых, солдаты расслабятся, потеряют бдительность.

В чистом, прозрачном воздухе расстояние почти не чувствовалось. Только легкий ветерок, посвистывая, носился над бескрайним пространством, не нарушая первозданной тишины.

Слева круто поднимался вверх на четыре тысячи футов хребет Санта-Росас. Справа тянулась плоская и пустынная долина Квин-Ривер. И только вдали приветливо зеленели деревья, росшие вдоль реки. Там, куда направлялся Барни, ему негде будет укрыться.

Однако он ехал на лошади серой масти. А ее цвет полностью совпадал с бурыми оттенками окружающей местности. Теперь он расстанется с тропой, возьмет немного южнее, сбавит скорость, чтобы не поднимать пыль, и поедет через разбросанные кое-где можжевеловые кусты или заросли полыни. Бандиты, сидящие в засаде, следят за дорогой, поэтому, чем дальше он будет держаться от нее, тем больше вероятности, что его не заметят. К тому же наблюдателя вовсе не интересует путник с севера, поскольку Гус Риболт с деньгами должен подъехать с юга. Но с каждым ярдом все больше возрастала опасность быть замеченным, а если его заметят, то и убьют.

Очутившись в тени можжевеловых кустов, Барни Килроун натянул поводья, снял шляпу и вытер пот со лба. Где-то впереди, если его предположение верно, затаились двадцать, а то и двести индейцев. Но, трезво поразмыслив, склонился к тому, что индейцев там не более двадцати. Бэнноки хотели присутствовать при взятии форта. Здесь они используют фактор неожиданности. При удачном стечении обстоятельств, если придется стрелять, на каждого солдата будет приходиться по два-три индейца. После первого залпа обескураженный конвой наверняка собьется в кучу. Дальше все будет кончено в течение нескольких минут.

Килроун оглядел склоны гор, пытаясь найти вход в ущелье. Выступ горы Блади-Ран он видел четко, у ее подножия находилась старая дилижансовая станция, если только ее не сожгли. Слева, там, где кончался хребет Санта-Росас, ущелье выходило в долину.

А что, если индейцы решат напасть на повозку на входе в ущелье, а не на выходе из него? Если так, то он опоздал. Конвой уже перебили. Но сейчас надо найти способ пробраться в ущелье.

Килроун ехал, прижимаясь как можно ближе к горам. Ему хотелось подольше остаться незамеченным, хотя он сознавал, что наступит момент, когда его обнаружат. А если выехать на открытое пространство и рвануть к станции? Рискнут ли индейцы раскрыть свою засаду и погнаться за ним? Он соскочил с Серого и повел его к Андорно-Крик. Они оба напились из журчащего ручья.

До самой станции простиралась плоская равнина, поросшая полынью без единого кустика или деревца. Он выедет на открытое пространство смело и беззаботно, не спеша начнет его пересекать. Броситься вперед — значит обнаружить свою цель. Он должен ехать медленно, устало. Пусть его примут за странствующего ковбоя, направляющегося на юг страны.

Вытерев рот тыльной стороной ладони, Килроун еще раз взглянул на расстилавшуюся перед ним пыльную равнину, всю пропитанную жаром. Под палящими лучами солнца она приобрела беловатый оттенок — ни пятнышка тени, ни укрытия. Если его будут преследовать, то прибьют как цыпленка. Но чем больше он обдумывал свой план, тем разумнее он ему казался.

Допустим, ему и вправду удастся пересечь равнину. Он смутно помнил, что за станцией есть разлом в горах, где проходит тропинка к ущелью.

— Ну что ж, лошадка, — бодро произнес он и махнул рукой, — давай попробуем! Едем туда, прямо через равнину.

Серый резво побежал вперед, но Килроуну пришлось осадить его. Наконец он понял, что его новому хозяину надо, чтобы он брел медленно.

Барни ехал спокойно, не оглядываясь. Сто ярдов… двести ярдов… Его голову покалывало иголочками в ожидании пули.

Они могли выпустить стрелу, но сейчас уже должны последовать за ним. Если начнется перестрелка, эхо выстрелов разнесется по всему ущелью и будет предупреждением для солдат. Такого они не допустят.

На пыльной поверхности он заметил свежие следы лошади… Интересно, при таком ветре сколько времени отпечатки сохранят свою форму?

Кто-то проехал по этой равнине совсем недавно, всего несколько часов назад и в том же направлении, что и он… Но кто?

Лошадь крупная, подкована, с хорошим длинным шагом… Дейв Спроул? Но он ездит обычно в повозке. Но в повозке невозможно проехать незаметно.

Конечно, всадником мог быть и случайный путник, направлявшийся из Орегона или Айдахо и стремящийся избежать встреч с индейцами.

Килроун уже проехал с милю по равнине. Если у входа в ущелье притаились индейцы, то они давно уже его заметили. Как бы невзначай бросив взгляд в сторону ущелья, он стал понемногу заворачивать в ту сторону. Но где же бэнноки? — задавался он вопросом. По его мнению, они должны были прятаться где-то в разломах вдоль Чимни или Поркупин-Крик.

И вдруг он увидел повозку. Сначала заметил просто отблеск солнца на стволе винтовки, а затем увидел и верхушку повозки. В ту же секунду он вонзил шпоры в бока Серого и помчался ко входу в ущелье. Лошадь, наверно, сделала всего четыре мощных прыжка, когда Килроун увидел, как полдюжины индейцев выскочили на берегу Тони-Крик как раз перед ним.

«Ну, Барни Килроун, джентльмен, искатель приключений, солдат и ковбой, — думал он про себя. — Вот ты и влип. Тебе придется расплачиваться своей кровью, но за каждую каплю твоей крови они заплатят!»

На полном скаку он понесся по каньону прямо на индейцев. Подняв кольт, не целясь выстрелил, чтобы предупредить об опасности приближающуюся повозку.

В этот момент он очутился на вершине подъема и увидел, как к повозке приближается всадник. Возница придержал лошадей, чтобы встретить его, а два солдата верхом на лошадях направились к Килроуну.

Тут индейцы атаковали его. Один из них сделал круг, чтобы отрезать ему путь к отступлению, а четверо двинулись прямо на него. Но Килроун натянул поводья и спрыгнул на землю. Он стоял, широко расставив ноги, и глядел вниз на ствол своего ружья. Когда атакующие приблизились, он поднял винтовку и выстрелил в грудь ближайшего. Копье, брошенное одним из индейцев, порвало его рубашку, и он почувствовал, как обожгло плечо. Серый упал, сбив его с ног. Но он вскочил, продолжая стрелять. Полуденный воздух сотрясся от ружейного залпа.

Индейцы окружили его и продолжали сужать кольцо. Он, не останавливаясь, отстреливался, а потом бросился вниз по заросшему травой склону и скатился в маленький овражек. Вскочил, нырнул в кусты как раз в тот момент, когда к нему приблизился всадник. Он почувствовал, как стрела пронзила ему ногу, но продолжал пробираться через кусты.

Добравшись до конца кустарника, он нос к носу столкнулся с индейцем, поехавшим ему наперерез. Тот поднял лук и целился ему в грудь. Он бросился на землю на какую-то долю секунды раньше, чем стрела вылетела из лука, выстрелил, промахнулся, выстрелил еще раз. И съехал вниз по крутому берегу прямо в ручей и, стоя там по колено в воде, поменял обойму в винтовке. Едва он успел спрятаться в кустах, как ниже по течению ручья спустился его преследователь-бэннок.

Барни отпрянул назад, но при этом под ним хрустнула ветка, индеец повернулся и выстрелил. Пуля просвистела всего в дюйме от головы капитана. Сам он не рискнул стрелять. Сколько же у него осталось патронов — два или один?

Индеец пытался заставить свою лошадь вскарабкаться вверх на берег, но она не могла найти опору. Индеец выстрелил еще раз, но из-за лошади не смог прицелиться. Найдя просвет в кустах, Килроун выстрелил и увидел, как по щеке индейца потекла кровь. Едва он уполз назад, как со всех сторон посыпался град пуль. Лежа на земле, он вынул еще одну обойму и стал загонять туда одну за другой пули.

Пробираясь через кусты, он наткнулся на звериную тропу, достаточно широкую, чтобы по ней проползти, и опять приостановился, оглянулся, и неожиданно Килроун увидел свою серую лошадку примерно ярдах в пятидесяти от себя. Он выбежал из своего укрытия. Лошадь развернулась, будто собираясь убежать. Барни ласково позвал ее, пока она колебалась, добежал до нее, подпрыгнул и сел верхом, чуть не выпустив из рук винтовку.

Мимо него просвистела пуля. Он въехал в кусты и, поворачивая все время под прямым углом, стал забираться вверх по берегу ручья.

И вот прямо перед собой он увидел упавшую лошадь, которая пыталась подняться, но упряжь мешала ей, а рядом распластался убитый солдат. Другие стреляли, хладнокровно и тщательно прицеливаясь.

С пронзительным криком Килроун бросился в их сторону и увидел, как один из бойцов уже приготовился выстрелить в него, но Риболт положил руку ему на плечо. Килроун рванул вперед и при этом поскользнулся.

— Я пришел, чтобы предупредить вас! — крикнул он. — Форт атакован, а Пэддок ушел на север к Меллетту!

Падая, он добрался до убитого или раненого солдата, схватил его винтовку, открыл сумку с патронами. И тут же начал стрелять. Индейцы отошли назад, и на какое-то время воцарилась тишина.

— Килроун, это ты? — крикнул Риболт. — Я слышал, что ты бродишь где-то здесь.

Низко пригнувшись, пока остальные штыками рыли землю, строя из дерна заграждение, он рассказал, что случилось в форте и что, по его мнению, происходит здесь.

— А где тот белый, который хотел остановить вас? — спросил он.

— Он там. — Риболт указал куда-то рукой. Барни увидел среди индейцев, убитых во время первой атаки, человека с рыжими волосами.

Килроун вытащил свой охотничий нож и вырезал им квадрат из дерна. Так же быстро он вырезал еще квадраты, складывал их в стопку, а на их месте разрывал для себя яму. Их позиция была не так уж плоха. Индейцы пытались перехватить их на открытом месте, но при этом они дали им прекрасный простор для ведения огня.

Капитан работал до тех пор, пока не закончил делать защитную стену, а потом затих. Он чувствовал запахи пороха и крови, крепкий запах своего пота и прохладу, исходившую от земли, в которой он лежал. Что они предпримут еще? Первая атака провалилась, в результате они потеряли треть людей — убитыми или ранеными. Отдельные пули ложились около солдат, но они не отвечали на эти выстрелы. Они перезарядили винтовки и были наготове.

— Сколько их там осталось, как ты думаешь? — спросил Килроун.

— Человек тридцать… не больше, — ответил Риболт и огляделся. — Твой выстрел спас нам жизни. Кто-то заметил вдалеке пыль, а затем показался тот всадник. Я забеспокоился, потому что пыль, поднятая тобой, была немного сзади, и я никак не мог взять в толк, откуда появился этот всадник. Потом раздался твой выстрел, и началась заваруха, когда индейцы напали на нас.

Через минуту он спросил:

— А ты видел миссис Риболт?

— Да, лейтенант. Когда я уезжал из форта, она была в полном здравии и работала за двоих. — И он рассказал, как они перебирались в здание склада.

— Это прочное здание, — заметил Риболт, — и я думаю, оно выдержит.

На холме, где они окопались, стоял нестерпимый зной. До них доносилось журчание Поркупин-Крик, ручья, который протекал прямо перед ними. Никто не целился в лошадей, а ту, что лежала, наверно, задело случайно.

Но где же Спроул? Он, наверно, все еще крутится поблизости. Может, сейчас ждет на дилижансовой станции?

Глава 15

Между холмами Блади-Ран начали собираться тени. Все лошади сгрудились в небольшом овраге, скорее даже лощине, спускавшейся к ручью. Штыками и ножами солдаты прорыли проход к овражку. Им удалось собрать немного валежника, и они разложили его по брустверу.

Гус Риболт, опытный военный и очень осторожный человек, не давал никому отдыха, пока вокруг лагеря не выстроилась надежная оборонительная линия. За ней укрылись и люди и повозка с золотом.

Риболт держался хладнокровно, оборону вел по всем правилам военного искусства. Килроун нашел в овраге тенистый уголок, защищенный от рикошетом летящих пуль, и растянулся там.

Удивительно, но он заснул. Проснувшись, какое-то время прислушивался к тишине, затем переполз туда, где сидел Риболт и под свист шальных пуль потягивал кофе.

— Кофе будешь? — спросил он. — Там есть кружка. — Когда Килроун уселся рядом с ним, Риболт заметил: — По-видимому, никто больше не собирается атаковать нас из-за денег. Мне кажется, они ушли.

Килроун с ним согласился. Спроул рассчитывал на молниеносную, неожиданную атаку и быструю победу, после чего индейцы присоединились бы к тем, что бесчинствовали в форте, а он пересел бы на повозку с золотом и поехал своей дорогой.

Но предупредительный выстрел Килроуна и мгновенная реакция Риболта сорвали его планы. Риболт потерял одного человека, но он основательно окопался, приготовился держать оборону и явно не собирался предпринимать никаких необдуманных действий.

— Когда стемнеет, — сообщил Килроун, — я попытаюсь выбраться отсюда и наведаться на заброшенную станцию у Кейн-Спрингс.

— Подожди… не рискуй. К завтрашнему дню все прояснится и они уберутся.

— Нет, это необходимо сделать сегодня, — настаивал Барни. — Слишком многое поставлено на карту.

Тишина и ожидание настраивают на размышления. Внезапно на Барни нахлынуло нестерпимое желание сейчас, немедленно оказаться как можно дальше от всего этого. Он хотел уйти от этих сражений, убраться из северной Невады, от Дениз и Фрэнка Пэддоков и от того, что связано с ними. Да, Фрэнку посчастливилось с женой — ну и прекрасно. Совет им да любовь! А он — бродяга, привык скитаться, его судьба — дороги, его дом — прекрасная девственная земля… Но все-таки грустно: все переезжает с места на место, не имея нигде пристанища. Рядом с Дениз и Фрэнком это чувство усиливалось.

Конечно, он не уедет прямо сейчас. На нем лежат обязательства перед многими солдатами, которых он знал, да и перед индейцами. К тому же его долг — добраться до Дейва Спроула, разоблачить его, победить и выставить с западной границы. Из-за него погибло слишком много народу, как индейцев, так и белых.

И только тогда ему можно будет уехать, хотя он вполне отдавал себе отчет в том, что это означает только одно — опять бродяжничать. Где-то, как-то он упустил свою лодку. Килроун очень много путешествовал, повидал Европу и Америку, но душой тянулся только сюда, в далекие западные земли. Здесь мечтал создать свой дом.

Он любил рассуждать о том, как хорошо быть свободным, и ехать куда хочешь, и считать домом любое место, где можешь повесить шляпу, но какое-то время назад неожиданно для себя вдруг ощутил, что все это не совсем так. Чего-чего, а свободы он имел под завязочку, и все-таки чего-то ему не хватало. Мужчине была нужна женщина… та, с которой можно было бы поговорить, когда на дворе ночь, и поделиться всеми своими мыслями, кому хочется сказать: «Ты только посмотри!» Столько раз он любовался прекрасными видами, но рядом не было глаз, которые разделили бы его восторг. Сколько раз его душа жаждала общения, но рядом оказывалась только лошадь да одинокий костер.

Он больше не беспокоился за Риболта. Суровый и требовательный командир любил своих солдат и заботился о них, умел встречать трудности и спокойно, без показухи разрешать возникающие проблемы. Храбрый в бою, рассудительный и осторожный, когда этого требовала обстановка, Риболт был абсолютно надежным человеком. И теперь, организовав оборону, он уверенно перемалывал отряды атакующих, оставаясь сам для них недосягаемым. Индейцы явно потерпели поражение. Возможно, это охладит их пыл, и они поедут на восток и на север в сторону гор Биттерруте или Биверхед и будут скрываться там. Некоторые постараются затеряться в горах Стин.

Килроун подошел к Серому, дал ему возможность покататься по земле, затем почистил его пучком жесткой травы, напоил из ручья, журчавшего на дне оврага, и приготовился в путь.

Костер уже почти погас, но индейцы явно не обращали на него внимания. Возможно, они атакуют еще раз ночью, ближе к рассвету… Если они все еще здесь. Нападать им будет довольно трудно: со стороны оврага это просто невозможно, а чтобы ударить в лоб, им придется карабкаться вверх, да еще по открытой местности.

Килроун потягивал кофе и жевал вяленое мясо. Он ждал наступления темноты.

Гус Риболт отошел от бруствера и присел на корточки рядом.

— Уезжаешь?

— Я почти уверен, что Спроул на станции. Он еще на что-то надеется.

— Я всегда знал, что он проходимец, но никогда не предполагал, что он связан с индейцами. Ты не ошибаешься на его счет?

Еще до полуночи Килроун вывел свою лошадь, пожал руку Риболту и пошел прочь, стараясь держаться поближе к горе, чтобы его силуэт не выделялся на фоне неба. Сделав несколько шагов, он останавливался и прислушивался, но ничто не нарушало обычных ночных звуков. Пройдя ярдов пятьдесят и не столкнувшись ни с кем, он сделал несколько обманных поворотов и сел на Серого. Вскоре они пересекли Тони-Крик и вновь остановились, прислушиваясь. Но кроме шелеста ветра да шуршания маленьких зверьков ничего не было слышно. Издалека донеслось недовольное тявканье койота. Следуя по песчаному дну ручья, он ехал вперед, пока не почувствовал запах ключевой воды и не ощутил прохладу. Он знал, что где-то здесь есть довольно большие непересыхающие заводи. Станция располагалась к северу от них.

Оставив Серого в кустах, Барни пошел к группе строений, темневших впереди. Подойдя ближе, разглядел низкое сооружение, навес и пару загонов, в которых не было лошадей. Но ему показалось, что он учуял запах дыма. Двигаясь с особой осторожностью, пересек двор и пошел вдоль загона.

В воздухе чувствовалось приближение беды. Дойдя до угла загона, остановился, прислушался. Здание казалось пустым. В окнах, закрытых ставнями, не мелькнуло ни огонька, но дверь оказалась немного приоткрыта. Сделав шаг вперед, он почувствовал, что наступил на что-то скользкое, и замер. Любопытства ради наклонился и стал шарить вокруг себя руками.

Грязь… на подошве его сапога.

Несмотря на дожди, которые выпадали в последние дни, грязи в округе было очень мало. Здесь простирались сухие земли, жаждавшие влаги, которые впитывали воду тут же, или она стекала в небольшие ручейки, которые уносили ее дальше в речки. Станция стояла на твердой и сухой земле… но в том месте, где Барни пересек одну из небольших заводей, грязь имелась.

Он присел на корточки. Его пальцы осторожно ощупывали землю. Около загона, на более мягкой земле, обнаружился след… след подкованной лошади, который обрамляла влажная грязь.

Если бы грязь попала сюда около полудня, то давно бы уж высохла под палящим солнцем. Следовательно, тот, кто оставил след, находился поблизости. Все указывало на то, что человек прибыл сюда после захода солнца… может быть, под покровом темноты, так как, вполне вероятно, не хотел, чтобы его видели.

След казался маленьким, во всяком случае, меньше следа, оставленного большой лошадью, на которой мог приехать Спроул… когда он ездил верхом.

Он еще пошарил в темноте и нащупал еще следы. Возможно, лошадь стояла, пока наездник осматривался вокруг.

Здесь ли он? Маловероятно, но приехал достаточно поздно. Кто он? И что привело его сюда?

Если Барни Килроун и научился чему-нибудь за все прожитые годы, так это умению ждать. Можно избежать многих бед, если немного подождать. В любом случае суета — плохая стратегия. Если внутри дома кто-то есть, то рано или поздно он начнет двигаться и произведет звук, который можно уловить.

Килроун не очень верил, что встретит Спроула, хотя — кто знает. Время шло, он ждал. И вот до него донесся легкий скрип. Может, это треск бревен от перепада температур? Или пробежал маленький зверек? Нет, не то.

Через мгновение звук повторился. В доме кто-то ходил.

Килроун почувствовал, как его сердце стало биться тяжелыми толчками. Он втянул в себя побольше воздуха и опять стал ждать. Все замерло. Ему ужасно хотелось переменить позу, подвигаться. Шея сзади зудела от напряжения, его охватило непреодолимое желание вытереть ладони о рубашку.

Движение около окна? Или ему почудилось?

Винтовка, которую он забрал у убитого солдата, осталась на лошади. С собой он имел только револьвер и нож. Его ожидал ближний бой, если он вообще произойдет.

Спроул? Видно, он недооценил этого человека. Спроул скорее всего тоже выжидал. Он знал, что Килроун обязательно придет к нему.

В долине стояла тишина. Возможно, индейцы готовились к предрассветному часу или уже отказались от борьбы. В конце концов, здесь для них не пахло богатой добычей.

Вдруг что-то мелькнуло у двери. Вот показался нетвердо стоящий на ногах мужчина, ухватился за дверную ручку, будто не мог от нее оторваться. Затем нетвердым шагом он вышел на улицу и упал на землю.

Встревоженный, Килроун сделал шаг вперед и остановился. Человек лежал на земле лицом вниз, открытый со всех сторон. Ночь была тихая и светлая, и поэтому темная фигура резко выделялась на белом, плотном песке. В правой руке, откинутой в сторону, человек сжимал винтовку.

Довольно долго Килроун удерживал себя на месте. Незнакомец явно был ранен, а может умирал.

Прошла минута, две… Барни быстро перешел в тень от конюшни и стал продвигаться ближе к мужчине, время от времени выходя на освещенное пространство. И с ним ничего не случилось. Тогда он подошел к лежащему вплотную, наклонился, вглядываясь в него, и спросил:

— Что с вами?

Человек застонал, и Килроун, взяв его за плечо левой рукой, хотел перевернуть и уже переворачивал, когда короткоствольная винтовка, которую тот сжимал в руке, вдруг выстрелила.

Буквально за мгновение до того, как Килроун понял, что блеснувший металл — винтовка, его рука уже двигалась. Инстинкт, который тренировался годами, не подвел его и сейчас. И раньше, чем ум разгадал обман, рука уже выстрелила.

Короткоствольная винтовка целилась прямо в лицо Килроуну, пуля царапнула его по щеке. Человек, лежащий на земле, возлагал все свои надежды на этот единственный выстрел «вслепую»… и он промахнулся.

Килроун отпустил плечо лежащего человека и успел всадить в него три пули, пока к нему не вернулась способность контролировать себя.

Он отскочил назад, держа наготове револьвер, и присел, выжидая. Человек на земле с минуту лежал тихо, затем пошевелил ногой и, уперевшись носком, медленно вытянул ногу.

С револьвером наготове Килроун приблизился к нему и перевернул его носком сапога. Это был тот, кто в ту ночь стоял в салуне у стойки бара и не принимал участия в перестрелке.

Кровь влажно сверкала в неясном свете ночи, темная кровь, уже собравшаяся в лужу. Килроун откинул винтовку подальше в сторону. Человек открыл глаза.

— Тебе повезло, — пробормотал он. — Удачный выстрел.

— Тебя послал Спроул?

— Он все равно доберется до тебя. Он всегда получает то, что хочет.

— Но только не от меня. На этот раз я доберусь до него и отделаю его вот этими руками.

Ответа не последовало. Доносилось только хриплое дыхание умиравшего. Слушать это было неприятно.

— Хотел бы… хотел бы посмотреть… — Человек открыл глаза. — Я… почти сделал это.

— Хорошая попытка.

Барни посмотрел на мужчину, пытаясь угадать, сколько Спроул пообещал ему. Наверняка, немного, да и в любом случае деньги того не стоили. И опять ему подумалось о бессмысленности преступления. Вот умирал человек… за сколько? Двести долларов? Он знавал людей, которые умирали и за меньшее. А для этого больше не будет ни женщин, ни светлого утра, ни радости и веселья… все кончено, растоптано, ради денег.

— Ты хочешь, чтобы я кому-нибудь сообщил о тебе? — спросил Килроун. — Могу написать письмо.

Раненый опять открыл глаза. Дыхание его стало прерывистым, иногда даже казалось, что он совсем не дышит.

— Черт побери, нет. У меня никого никогда не было… только однажды индейская женщина… — Он лежал, над ним ясно и чисто сверкали звезды, и казалось, время остановилось. И вдруг он произнес абсолютно четко: — Это была хорошая женщина… Я не заслужил такую.

— Все равно, я готов написать ей. — Ответа не последовало. Килроун спросил: — Как тебя зовут? Я напишу твое имя на камне. Ведь кто-то же знал тебя… где-нибудь. Ведь должен же человек оставить след на земле.

— Пул, — проговорил умирающий и добавил: — Одно время я был проводником в Пятом кавалерийском полку. Я знал Инджанса. — Он замолчал. Прошла еще минута, показавшаяся очень длинной, прежде чем бедняга вновь открыл глаза. — А чего ты ждешь?

Килроун присел около него на корточки.

— Хоть ты и пытался убить меня, Пул, но ни один человек не заслуживает того, чтобы умирать вот так… в одиночку. Я побуду с тобой.

После еще одной паузы Пул сказал:

— Спасибо… ждать осталось недолго.

Барни сдвинул шляпу на затылок. Жаркий день сменила прохладная ночь. Опять завыл койот. Козодой взмыл в мерцающее небо.

Вдруг умирающий стал тихо звать:

— Мег! Мег! Черт возьми, Мег, я…

И наступил конец.

Килроун поднялся, не испытывая злобы к этому человеку.

— Значит, все-таки у него был кто-то, — пробормотал он. — А может, он звал ту индейскую женщину?

А затем в полутьме слышался только звук копающей лопаты — копают, потом перерыв и опять копают. Его сменил звук ножа, царапающего по камню. И наконец раздался стук удаляющихся копыт, постепенно замирающий вдали, а потом только вой койота Б ночи.

Глава 16

Майор Фрэнк Пэддок, собранный, в состоянии боевой готовности, вел кавалеристов рысью вниз по склону холма. Они все время скакали на большой скорости, лишь изредка делая остановки, чтобы перекусить. Для сна времени не оставалось, да никто и не хотел спать.

Среди кавалеристов были те, у кого в форте остались жены и дети. Другие не волновались за родственников, но на них лежал солдатский долг. Они проклинали этот поход, нехватку сна и своих офицеров, каждого по отдельности. Они проклинали своих офицеров и делали это здорово, они проклинали их точно так же, как люди Александра Македонского, как легионеры Римской империи, как воины Наполеона, ругавшие между собой своего Маленького Капрала и его убийственные походы. Они проклинали их, как это всегда делают солдаты, но это не мешало им воевать как настоящим солдатам.

Эскадрон спустился с холма как раз напротив форта, выстроился в прямую линию и на большой скорости понесся вперед. Но еще до этого индейцы бросились к своим лошадям.

Индейцы не были дураками — когда битва закончена, они удалялись. Ведь следующий день обязательно наступит. Правда, другого дня для них не будет, но они еще не догадывались об этом. Краснокожие воины отличались мужеством и смекалкой, а здравый смысл подсказывал им, что при данных обстоятельствах сражаться бессмысленно. Как призраки, они растворились в ночи, не оставив и следа, а мудрый стратег не станет преследовать превосходящего числом противника. В одних случаях, как, например, в далеком местечке Аламо, индейцы яростно сражались с теми, кто шел их усмирить, в других — как сейчас, они исчезли как снег, который растаял от дуновения теплого ветра. А с ними ушла и мечта Таинственного Пса.

Он все хорошо продумал, распланировал и верил, что его план сработает. Но кто мог предположить, что небольшая горстка людей будет так отчаянно сопротивляться? Защитники форта доказали, что они настоящие бойцы и бесстрашные воины. Таинственный Пес всегда уважал хороших солдат.

Но теперь он быстро удалялся на восток, туда, где находился индейский агент, очень хороший человек. И когда они встретятся, он скажет ему: «Я Таинственный Пес… хороший индеец». Он усмехнулся в темноте. И они поверят ему! Они похлопают его по спине, дадут ему одеяло и паек с говядиной. Конечно, другие индейцы знают лучше, но другие индейцы не будут говорить.

У него была хорошая лошадь, винтовка, револьвер, к тому же он знал, где еще стоит много лошадей, о чем никто не догадывался… Он мечтал, чтобы у него были свои часы — ему всегда хотелось иметь большие золотые часы на цепочке, как у Дейва Спроула.

Может, он добудет себе такие? Где-то по пути есть одинокий домик… но с этим можно подождать.

Таинственный Пес, этот индейский Наполеон, который споткнулся о горстку солдат, занявших оборону склада, ехал на восток. Сегодня он переночует там, где его ждали лошади, в долине Плезант-Вэлли.

Все стояли около домов, когда кавалеристы возвращались из похода, — женщины, дети и оставшиеся в живых мужчины.

У Хопкинса была глубокая рана в плече, причем, по иронии судьбы, он получил ее в последний момент битвы. Доусона убили. Он встал во весь рост, стреляя по отступающим индейцам. Один из смельчаков повернулся в седле и выстрелил наугад. Кузнец упал поперек подоконника замертво.

Среди стоявших на улице кавалеристы не увидели Дениз. Когда индейцы убрались, она пошла в свой разграбленный дом поискать кое-какие вещи. Она обнаружила кофейник и немного кофе, разожгла огонь, поставила кипятиться воду и стала прибираться в комнате.

Бетти Консидайн пришла к ней.

— Может, помочь? — спросила она.

— Нет, — ответила Дениз. — Ты, наверно, сочтешь меня глупой, но мне хотелось бы сделать все самой. К тому же, когда Фрэнк вернется, пусть он найдет меня здесь.

Бетти помедлила еще немного, оглядывая следы побоища и наблюдая, как благодаря усилиям Дениз из хаоса возникал порядок.

— Ты счастливая, — сказала она наконец. — Ты кого-то ждешь.

— Доктор Ханлон тоже возвращается.

— Доктор Ханлон — мой дядя, и я люблю его, но это не то, что я имела в виду.

Дениз поставила на место стул, с сожалением посмотрела на стол со сломанной ножкой и подложила под угол ящик.

— Бетти, ты будешь дурочкой, если разрешишь ему уехать отсюда, — сказала она.

— Кому?

— Ты же любишь его. Не думай, что я ничего не заметила. И он замечательный человек — один из лучших.

— Но он бродяга.

— А ты попытайся. Я не знала ни одного мужчину, который бы так хотел иметь свой дом. У него слишком долго его не было.

— Но я не заметила его среди солдат. Может, его убили. — Произнеся эти слова, она вся похолодела и сжалась. И, пожалуй, в первый раз ее охватил страх. — Он может не вернуться.

— Он вернется. Это же Килроун.

Бетти Консидайн пошла к дому дяди. К счастью, он почти не пострадал. Случайные пули разбили стекла, но его не разграбили. Доктор Ханлон лечил раненых индейцев так же добросовестно, как солдат. Частично по этой причине, а частично из-за суеверий индейцы не тронули его дом, и все его бутылочки с лекарствами, инструменты и оборудование были в сохранности.

Госпиталь тоже не тронули, взяли только одеяла и еду, которую оставили солдаты.

И тут Бетти вспомнила об Айроне Дейве Спроуле.

Она вышла на крыльцо, защищая глаза от солнца рукой, осмотрелась. Первым увидела Тила. Он поймал лошадь и сейчас среди всякого хлама пытался найти седло. Она быстро пересекла плац.

— Мистер Тил, — окликнула его девушка. Вздрогнув от непривычного обращения, он повернулся к ней. — Мистер Тил, мне надо разыскать мистера Килроуна.

— При всем моем уважении к вам, мэм, вам лучше вернуться назад в дом и оставаться там. Времена сейчас неспокойные. Если я увижу капитана, то передам, что вы хотите увидеть его.

— Так не годится. Я хочу увидеть его до того, как он пойдет в Хог-Таун.

Подъехал на лошади Лейхи, ведя за собой еще одну на поводу.

— Маккрекен на подходе, — объявил он, — а еще Риан и Рейнхард. А когда весть разнесется по округе, то подойдут и остальные.

— А теперь, мэм, я…

— Не надо, мистер Тил. Я вижу, вы все куда-то собираетесь. В таком случае и я поеду. — Она повернулась к Лейхи. — Мистер Лейхи, я возьму эту лошадь.

— Простите, мэм, но вы не можете ее взять. Леди не должны появляться в Хог-Тауне… и уж тем более вы.

— Я требую, чтобы вы дали мне эту лошадь!

— Сожалею, мэм. — Лейхи твердо стоял на своем. — Я не допущу этого.

— Хорошо, тогда вы, может, ответите мне: мистер Килроун поехал туда?

— Нет, мэм. По крайней мере, нам об этом не известно, — сказал Тил.

— Но как вы думаете, он мог бы?

— Думаю, да, мэм, если он способен драться. Однажды он уже имел дело с Айроном Дейвом.

— Но его убьют.

— Его? Что вы такое говорите, мэм! Он настоящий мужчина. Я видел, как он обращался со Спроулом, как с грязью, мэм. И я впервые увидел, что кто-то может достать Спроула, а он достал его, честное слово.

— Значит вы не дадите мне лошадь?

— Мне очень жаль, мэм. В другой раз, пожалуйста.

Она резко повернулась и пошла прочь.

Тил усмехнулся:

— Посмотри на ее походку. Она в ярости.

— Она бы могла остановить драку, — заметил Лейхи.

— Вполне может быть, но мне кажется, она наблюдала бы за ней. Попомни мои слова, эта женщина — рискованный игрок. — Он посмотрел ей вслед.

— Лейхи, мы должны не спускать с нее глаз. Ставлю три против одного, что она проберется туда.

— Ты думаешь, я дурак, чтобы спорить на это? Ставлю пять против одного, что она будет там, хотя не могу себе представить, как она это сделает.

Неожиданно рядом с Бетти появилась Мэри Толл Сингер.

— Ты собираешься туда? Я тобой, — сказала она.

— Я не могу разрешить тебе это, Мэри, там собираются плохие мужчины.

Индианка взглянула на нее, и в ее черных глазах мелькнула ирония.

— Ты так думаешь? У меня есть повозка.

Смертельно усталый Барни Килроун подъехал к форту со стороны Хог-Тауна на рассвете и остановился. Разыскав лесистуюлощину у реки, спрятанную от посторонних глаз, он привязал лошадь на хорошей зеленой траве и искупался. Обсушившись на солнце, оделся и тщательно проверил револьвер. Оторвав лоскут от рубашки, намотал его на прутик и прочистил ствол, стер с оружия пыль и остатки пороха прежде, чем перезарядить, тщательно протер каждый патрон. Потом напоил Серого, привязал его на новое место и лег под деревом.

Звук ружейных выстрелов, донесшихся из форта, разбудил его. Он прислушался, пытаясь понять, что там происходит, а затем опять уснул. Маловероятно, что индейцы покажутся вблизи Хог-Тауна, так же как и то, что обитатели городка будут бродить по окрестностям, привлекая к себе внимание. Серый же самый лучший часовой, которого можно себе представить.

Проспав все утро и весь день, капитан проснулся ужасно голодным, чего и следовало ожидать. Он еще раз напоил лошадь и попил сам. А потом стал медленно жевать кусок вяленой говядины. Ему не хотелось встречаться с Айроном Дейвом на сытый желудок, боевой дух у мужчин выше, когда они голодны, да и удары воспринимаются легче. И если только он не слишком переоценивал Железного Кулака, ему нужно приготовиться к жестокой драке со Спроулом.

Он знал, что делать. Прежде всего должен расправиться со Спроулом, побить его, и побить как следует, чтобы раз и навсегда развеять тот страх, который многие испытывали перед ним. Если он побьет Спроула, то тот уже никогда не сможет вернуть себе былую власть, потому что она держалась исключительно на его железных кулаках.

«Ну и глуп же ты, приятель! — упрекнул он себя. — С чего ты взял, что сможешь побить его?»

Он не был уверен, удастся ли ему это, но одно знал наверняка, — что должен попытаться, иначе не успокоится.

Продолжая жевать мясо, Барни оседлал Серого и еще раз все обдумал.

Он явится в городок, найдет Спроула и принародно бросит ему вызов в такой форме, чтобы тот не посмел прибегнуть к чьей-либо помощи, поскольку сам Килроун помощников не имел. Он намеренно не поехал в форт, так как предпочитал никого не втягивать в свою разборку. Ну, а каковы же его шансы? Боксом он не занимался довольно долго, но все равно был в хорошей форме. Спроул рос в нищем квартале Нью-Йорка и участвовал в уличных драках, наверняка владел всеми грязными приемами борьбы. Что касается самого Килроуна, то он тоже участвовал в таких драках в те годы, когда бродяжничал.

Выстрелов со стороны форта больше не доносилось. Казалось, все успокоилось. Несколько раз он подходил к краю лощины, но индейцев не заметил.

Наконец перед самым заходом солнца над фортом и округой раздались совсем иные звуки — стук молотков и топоров, треск и грохот обрушиваемых строений. Очевидно, солдаты уже начали разбирать полусгоревшие здания и готовить место для строительства новых.

Он вскочил на лошадь и поехал к Хог-Тауну. На окраине городка помедлил, еще раз осмотрелся и поехал дальше, стараясь, чтобы его заметило по возможности меньшее число глаз. Но когда он выехал на улицу, длина которой не превышала ярдов сто пятьдесят, позади послышался топот копыт. Он обернулся. Его догоняли Тил, Маккрекен, Лейхи, Рейнхард и еще с полдюжины мужчин, которых Барни даже не знал.

— Парни, вы кого-то ищете? — спросил Килроун.

Тил улыбнулся ему в ответ:

— Но ты же не хочешь, чтобы мы пропустили самую лучшую здесь драку за последние сто лет? Рассчитываем поглазеть на представление, а то и пустить кулаки в ход, если кто-то захочет вмешаться.

— Спасибо, — ответил Килроун. — Тогда пошли.

У него пересохло в горле, когда он поднялся на крыльцо и толкнул дверь.

Бармен возвышался за стойкой, а вокруг стояли мужчины, один из них с забинтованной головой, памятка недавней ночи, когда они приезжали за повозкой. Сам Айрон Дейв Спроул в белой рубашке, в жилетке из шотландки и черных брюках, сидевших немного мешковато, как было модно в то время, примостился на дальнем конце стойки…

При виде Барни он вынул сигару изо рта, стряхнул пепел и сплюнул в медную плевательницу, бросив мрачный взгляд на солдат, которые медленно рассредоточивались по комнате.

— Пулу не удалось сделать это, Дейв, — произнес Килроун. — Он не годился для работы на тебя. Слишком порядочен.

— Я знать его не знаю.

— Нет? А он говорил мне по-другому.

В Спроуле закипела злость. Килроун опять встал на его пути и нарушил все планы. Попытка разрушить форт и разбить кавалерию провалилась. К тому же неизвестно, куда исчез Таинственный Пес… если он жив. Но момент упущен, и ему никогда не повторить такую операцию, по крайней мере, здесь.

— Что тебе надо? — спросил он угрюмо.

Внезапно Килроун почувствовал, что ситуация из грозной становится забавной, но в нем уже росло нетерпение. У него опять появилось огромное желание покончить с этим пауком. Слишком долго он ждал такого момента, чтобы отойти, рассмеявшись.

— Я пришел, чтобы побить тебя, Дейв. Я уже не раз слышал о твоих железных кулаках и хочу проверить, такие ли они на самом деле. А может, все враки?

Спроул аккуратно положил сигару на край стола.

— Не трогай это, — предупредил он, обращаясь к бармену. — Я быстро покончу с ним.

Килроун снял пояс с револьвером и передал его Маккрекену, который ближе всех стоял к нему. Положив револьвер на стойку бара, Спроул как-то лениво повернулся, будто желая взглянуть на противника и молниеносно нанес ему сильнейший удар в челюсть. Килроуна отбросило на пол. Искры посыпались у него из глаз. Но быстро пришел в себя, перекатился, сгруппировался и, когда в поле зрения возникли сапоги Дейва, бросился ему под ноги.

Тот чуть отступил в сторону, засмеялся и с размаху пнул Килроуна по голове, удар получился скользящим. В этот момент Барни схватил его за другую ногу, стоявшую на полу. Спроул покачнулся, но быстро восстановил равновесие. Килроун вскочил, нырнул под его левую руку и изо со всех сил саданул сбоку обеими кулаками в живот. Затем еще раз он ударил левой, а потом сверху вниз правой, угодив при этом Дейву в скулу. Тот закачался, и у него потекла кровь.

Теперь они стояли друг против друга и осторожно двигались по кругу. Голова у Килроуна все еще гудела от того первого удара, который по всем правилам должен был сразить его наповал. Железные кулаки Дейва вполне оправдывали свою славу. Но Килроун никогда и не сомневался в этом, столько времени следя за этим человеком. Поставив под сомнение силу и ловкость врага, он дразнил его.

Килроуну ужасно хотелось выиграть бой, нанести Спроулу решающее поражение, вышибить его из игры, и он стал очень осторожен. Дейв предпочитал бороться с ним, нанося удары кулаками. Но какой дурак согласится обмениваться ударами со Спроулом?

Дейв сделал ложный выпад и выбросил вперед кулак. Килроун пригнулся и нанес ему неожиданный удар в живот. Спроул крякнул и достал Барни в грудь, а когда тот закачался, жестко рубанул под ребра по почкам.

Килроун попытался обмануть более массивного противника, обхватив его за ноги, но Спроул знал этот трюк и был готов к нему. Килроун потерял равновесие и упал на стойку. Теперь в глазах Железного Кулака ясно читалась жажда крови. Он подошел и как молотом хряпнул Барни по уху, отчего у того голова пошла кругом, не давая опомниться, провел еще один удар сбоку в живот, от которого Килроун почувствовал, что почти зависает в воздухе. Явно предвкушая победу, Строул схватил противника за рубашку левой и прислонил его к стойке, отведя при этом правую руку для завершающего удара. Но Килроун вытянул свою правую руку поверх левой врага и, схватив его за жилетку, набычившись, дернул на себя, пробив собственным лбом торжествующее уже лицо.

Спроул отпрянул. Губы у него оказались разбиты, а из носа струйкой текла кровь. С грязными ругательствами он бросился вперед, размахивая громадными кулачищами. Прижатый к стойке, Барни не мог отступать, он подался вперед навстречу ударам и, упершись головой в грудь более крупного противника, стал молотить его кулаками. Дейв оттолкнул его и нанес удары по голове сначала левой, потом правой. Пока Килроун собирался провести новую серию тумаков, Спроул немного развернулся и ударил под ребра.

У Килроуна возникло ощущение, будто его резануло ножом. Он стал ртом судорожно хватать воздух, ноги вдруг сделались ватными, и он начал падать. Спроул добавил, целясь в голову, но поскольку капитан падал, то удар пришелся в плечо. Барни упал, но тут же встав на четвереньки, он еще раз попытался схватить Спроула за ноги, но громила быстро и на удивление легко отскочил в сторону. И, изловчившись, стукнул его сапогом в бок, но пинок оказался смазанным и не достиг полной силы.

Пошатываясь, Килроун встал и сразу получил зуботычину. Спасла его слабость — он завалился на стол. Собрав последние силы, сдвинул стол, загораживаясь от Спроула, и держал его на расстоянии какое-то время, пока окончательно не пришел в себя и не стал бешеным от боли и ярости. Когда Спроул стал приближаться к нему для нанесения смертельного удара, он рванулся вперед и предупредил новый выпад прямым ударом левой в нижнюю челюсть. Правой он промахнулся, но успел зажать голову Спроула левой и, скрутив левую руку, бросил его через бедро на пол.

Натиск был сокрушительный, но громила быстро вскочил на ноги и тут же получил правой в подбородок. Спроул упал на колени и немедленно попытался схватить Килроуна за ноги. Но тот с размаху ударил его прямо в лицо, превратив его нос в кровавое месиво.

Потом они стояли носок к носку и нещадно тузили друг друга. Килроун был чуточку быстрее и успевал перехватывать некоторые удары Спроула. Каждый раз, когда Барни переводил дыхание, он испытывал боль в боку и догадался, что у него сломано, по крайней мере, одно ребро.

Спроул, который тоже понял, что случилось, сразу воспользовался этим и постарался нанести сильный удар правой именно в больной бок, но Килроун перехватил удар предплечьем и ответил прямым в рот. К этому моменту губы Спроула и одна бровь были разбиты и кровоточили, из носа тоже текла кровь, но он по-прежнему оставался напористым и наступал.

Отпрянув назад и пытаясь перевести дух, Килроун сделал шаг в сторону. Спроул схватил одной рукой стул и, размахнувшись, с силой запустил его в противника, но чуть-чуть промахнулся, и стул разлетелся вдребезги, угодив в балку. Теперь он тоже старался разбить Килроуну лицо и был все еще спокоен и уверен в себе. Этот могучий человек, оттачивавший свои приемы во многих уличных драках, осыпал Барни жестокими ударами. Но, улучив момент, когда Дейв на мгновение согнулся, Килроун изо всех сил вмазал ему по почкам.

Спроул охнул и присел, а когда стал медленно подниматься, Килроун кинулся к нему и ударил еще раз в то же место. Спроул перевалился на бок, но при этом выбросил вперед руку и схватил Барни за рубашку, которая затрещала. Он попытался ударить левой, но встретил на пути правую руку противника, которая разбила ему бровь.

Килроун согнулся, пытаясь смягчить боль в боку. Спроул двигался кругами, держа наготове свои кулачищи. Вот он опять кинулся вперед, но Килроун чуть-чуть отклонил голову и, избежав удара, пнул торговца под коленки. Он упал вперед на одну руку, но прежде, чем смог выпрямиться, Килроун нанес ему еще один сильнейший удар по почкам.

Спроул застонал и упал на колени. Не давая ему опомниться, Барни принялся молотить его куда попало, а когда громила поднялся на ноги, он отступил назад, разглядывая его. Килроуну сильно досталось, и он не представлял себе, сколько еще сможет продержаться на ногах. Дыхание его стало прерывистым, глаза щипало от пота, но он двинулся вперед и сделал ложный выпад. Спроул ответил слева, но Килроун подставил ладонь правой руки, а потом провел левой апперкот прямо в живот. Хозяин салуна рухнул на спину, а Барни, поморгав, чтобы сбить капли пота, ринулся на него. Нельзя было терять ни минуты.

Вдруг Дейв развернулся на пятке одной ноги и нанес удар другой. Втянув в себя живот, чтобы смягчить его, Килроун схватил колено Спроула обеими руками, крутанул его со всей силы и отпустил. Великан перелетел через всю комнату и врезался головой в стул. Он упал, попытался подняться, но снова упал. Тяжело дыша, капитан не сводил с него глаз. Через несколько секунд противник начал двигаться. Сначала он приподнялся, потом встал на колени и, пошатываясь, поднялся на ноги.

Пронзительная боль не давала Килроуну выпрямиться, однако о том, чтобы уйти, не могло быть и речи. Сконцентрировавшись, он приготовился к продолжению боя. Спроул поднял руки, но Килроун приблизился вплотную и огрел его по бокам. Ответный удар прошел мимо. Килроун толкнул Дейва бедром, и тот покачнулся. Барни чувствовал, что у него есть силы еще на один удар… только на один. И его нельзя не нанести!

Он поднял кулак, нацелился в подбородок и вмазал, вложив силу всего тела. Торговца развернуло, и он упал, изодранный в клочья. Килроун нагнулся над ним, судорожно глотая воздух. Пот и кровь струились по его лицу. Он закрыл глаза и молился, чтобы Спроул не поднялся еще раз.

В комнате стояла мертвая тишина, нарушаемая Лишь его собственным дыханием. Он медленно отступил, опустился на колени и довольно долго стоял так, глядя на противника. Но Айрон Дейв не шевелился и даже, казалось, не дышал.

Килроун почувствовал, как чьи-то руки стали поднимать его, и он позволил им сделать это. Повернувшись, увидел в зеркале отражение растерзанного человека, всего в крови, которого было трудно узнать — огромный красноватый рубец над глазом, длинная рана на щеке, распухшие губы… а уж сколько следов от ударов, которых он даже не мог припомнить!

Почувствовав руку на плече, он обернулся и увидел Бетти.

— Как ты сюда попала? — с трудом выговорил он.

— Пойдем домой, — ответила она. — Тебе надо повидать дядю Картера.

— Не больше, чем ему меня, — глухо произнес он распухшими губами.

Простыни были белоснежными, светлую комнату заливали лучи солнца. Барни сложил руки под головой и смотрел в окно, пытаясь представить, что происходит на улице. Но любопытство все же заставило его подняться и выглянуть в окно. Он испытывал ужасную усталость, — накопившуюся усталость от бесцельных сражений, от вечной скачки на лошади, постоянного напряжения, когда он обдумывал, планировал или пытался понять, наилучшее ли решение он принял.

Все его мускулы ныли, бок был туго перебинтован, и он ощущал себя словно в коконе. И каждый раз, когда он произносил что-то или даже улыбался, он чувствовал, что губы у него будто одеревенели.

Распахнулась дверь, и в комнату вошла Бетти Консидайн.

— Дядя Карт скоро вернется. Он хотел еще раз осмотреть тебя.

— Со мной все в порядке. А кто-нибудь видел Дейва Спроула?

Она покачала головой:

— «Эмпайер» закрыт, на окнах ставни. Сержант Дюниван сказал, что банда снялась оттуда. Они собрались и уехали сразу после того, как ты побил Спроула. — Она посмотрела на него: — А что ты собираешься делать дальше?

В ответ он пожал плечами и попытался изобразить улыбку.

— Наверно, странствовать. А что еще мне остается?

— Ты мог бы вернуться в армию или стать инженером Фрэнк Пэддок говорил дяде Карту, что ты был лучшим в классе в Пойнте.

— Я ничего не смогу сделать, пока лежу здесь. — С этими словами он попытался приподняться, но его тут же пронзила резкая боль.

Легким движением рук Бетти заставила его опустить голову на подушку.

— Лежи спокойно! Ты сейчас не в том состоянии…

Он улыбался. Она покраснела и быстро отняла руки.

— Дядя Карт велел тебе лежать в постели, — сказала она, напустив на себя строгость.

— Ты когда-нибудь ездила в Калифорнию?

— В Калифорнию?

— Прекрасное место для медового месяца.

Дейв Спроул на цыпочках пересек комнату и заглянул в щель между ставнями. Улица была пустынна… ни лошадей, ни людей.

Он вернулся к столу, опустился на колени, поднял одну из досок пола и заглянул в дыру, открывшуюся между двумя блоками фундамента. Вытащив оттуда два мешка с золотом, засунул их в седельные сумки. В последний раз окинув взглядом все вокруг, пошел к двери и посмотрел через двор в сторону амбара. Все спокойно.

Они смотались. Все смотались. Его побили, и они тут же показали ему свои спины, покинули его. Но он знал, что это случилось не только из-за того, что его побили. Все уже знали, что издан приказ об его аресте на основании свидетельских показаний Мэри Толл Сингер. Его обвиняли в продаже оружия индейцам… и он знал, что у следствия есть и другое доказательство, и Килроун, без сомнения, даст показания.

Его могли засадить в тюрьму. Дейву Спроулу пришлось признать это. Он никогда не прятался от действительности, а в данном случае действительность означала закон. Так что же? Запад был огромен, да и всегда можно взять себе другое имя, переехать в другое место и начать все заново.

Он вышел из задней двери, тихо прикрыл ее и пошел к амбару. Лошади — одна под седлом, а вторая нагруженная — уже его ждали. Он поедет на восток, избегая городов, и доберется до железной дороги в Вайоминге. Двигался Дейв неловко, все у него болело, а в голове пульсировала тупая боль, оставшаяся после драки. Лицо его изменилось почти до неузнаваемости. Он усмехнулся… Кто бы его сейчас ни увидел, не узнал бы. У него были все шансы смыться. В банке «Уэллс Фарго» лежали его деньги помимо тех, что он вез с собой.

Отправившись по дороге вдоль Ист-Форк, первый привал он сделал у Рейвен-Крик и, когда наступил день, уже находился далеко на юго-востоке от форта. К ночи уже искал место для лагеря у Волф-Крик.

Ему удалось убежать без особых хлопот. К тому времени, как он доберется до железной дороги, у него уже отрастет борода, а через месяц можно будет опять заняться бизнесом. К черту их всех! Они не остановят его. А что касается Килроуна… этот парень умеет бить, черт бы его побрал… Но однажды, когда Килроун будет ехать куда-нибудь или сидеть, наслаждаясь жизнью, он получит свою пулю между глаз. И эта индейская девка тоже. Недаром она всегда терлась рядом, наблюдая, прислушиваясь и почти ничего не говоря. Он догадывался, что она следила за ним и собирала доказательства, но не придал значения. Для нее у него тоже найдется пуля.

Спроул не имел навыков жизни на границе или в дикой природе, у него не было нужных для этого инстинктов, как у ковбоев или охотников. Наконец он нашел место для привала, разжег костер и поставил на огонь кофейник.

Вдали, на склоне холма он заметил, как что-то сверкнуло на солнце — может, это была слюда или другой минерал? Он привязал лошадей и возвращался к костру, когда пуля настигла его и вошла между лопаток, заставив его полуразвернуться. Он тяжело опустился на землю, но успел подставить руки и, как слепое, испуганное животное, пополз к огню.

Таинственному Псу нужны были лошади. Лошади всегда нужны индейцу — они ставили его выше остальных. А одинокий путник, которого он углядел, имел две. Пес спустился со склона и осторожно приблизился к костру, возле которого распластался человек. И только когда перевернул его, понял, кого застрелил.

Пес мрачно усмехнулся. Странно, что именно он убил его. Индеец вытаскивал часы из жилетного кармана Спроула, когда тот открыл глаза.

— Пес! — проговорил он. — Я…

Не обращая на него внимания, Таинственный Пес сорвал цепь и достал часы, обнаружив пояс с патронами, прихватил и его тоже. Спроул попытался сесть, но Пес хладнокровно ударил его прикладом винтовки по голове и продолжал обшаривать.

Забрав все, что ему понравилось, Пес бросил кофе в бурлящую воду и после выпил кружку. Он смотрел на этого белого человека, ничего к нему не испытывая.

Через некоторое время Пес вскочил на одну из лошадей, а вторую повел за собой и уже собирался уезжать, но задержался у тела Спроула. Держа винчестер одной рукой, он выстрелил в лежащего еще раз. А затем поскакал к лошадям, которых прятал среди холмов.

Остаток кофе выкипел, осадок сгорел, и огонь потух. Когда догорали последние угли, человек вдруг дернулся и замер.

Library Г.Любавина: gurongl@rambler.ru

Луис Ламур БАНДИТЫ ИЗ МЕСКИТА

Предисловие автора

Город Мескит, о котором я написал в этом рассказе, совершенно не похож на большинство городов Дикого Запада. Это город похитителей скота и налетчиков.

Обычные города Дикого Запада состояли из двух частей. В одной располагались салуны и заведения под красными фонарями, словом, кварталы, которые мы называем «веселыми» и в которых нередко случались перестрелки. В другой части работали церкви и школы и жили добропорядочные граждане, ведущие нормальный образ жизни.

Время от времени до слуха законопослушных граждан долетали звуки стрельбы, и они догадывались, что в «веселых» кварталах кто-то снова схватился за пистолет. И только несколько дней спустя они узнавали, кто в кого стрелял и почему.

* * *

Милт Когар ловил в коррале своего коня, когда из магазина вышел Тэкер и подошел к нему.

— Убирался бы ты отсюда поскорее, парень. Спенсер и его дружки точат на тебя зубы.

Милт повернулся и посмотрел на большого неуклюжего Тэкера. Рубашка его была заправлена в брюки, подпоясанные вместо ремня веревкой. Щеки покрывала жидкая бороденка, которая никак не хотела оформиться в настоящую бороду, отчего лицо Тэкера производило впечатление небритого. Его водянистые голубые глаза глядели без всякого выражения. Тэкер перекатил кусок жевательного табака из одного угла рта в другой и сплюнул.

— Я тебя не обманываю, сынок. Ты меня выручил, теперь моя очередь.

— А что им от меня нужно? — спросил Когар. Это был худощавый молодой человек с темным от загара лицом, кожа которого напоминала выдубленную шкуру. У него были черные живые глаза.

— Спенсер хочет заполучить твоих лошадей, и ты это знаешь. Стоит ему увидеть хороших коней, как он начинает из кожи вон лезть, чтобы присвоить их. Ты только появился в нашей долине, а ему уже засвербило отнять у тебя твой табун. Ты здесь человек чужой, и тебе никто не поможет.

Милт Когар застегнул ремни, на которых висели револьверы, и посмотрел на Тэкера.

— Спасибо, Тэкер, я этого не забуду. Но между нами говоря, здесь, на Западе, стоит опасаться чужаков.

Тэкер отвел взгляд.

— Об этом не принято говорить вслух. По крайней мере, в этом месте. И смотри не проговорись никому, что я предупредил тебя.

Тэкер двинулся к своей лачуге, а Милт Когар, задумавшись, остался в коррале. В его планы не входило уезжать сегодня, кроме того, ему не хотелось, чтобы люди подумали, будто он сбежал с перепугу. Однако, общаясь с жителями Мескита, он чувствовал недоброжелательное отношение к себе и задерживаться здесь не собирался.

Население Мескита в основном занималось угоном скота. Грабеж был здесь привычным делом, а Милт появился в Меските с целым табуном диких мустангов. Поймав пегого, он надел на него седло и затянул подпругу. Мысли его унеслись к Дженни Льюис, из-за которой он и задержался в Меските дольше, чем предполагал.

Милт Когар был по натуре человеком миролюбивым и ни с кем не искал ссор. Он еще раз сказал себе, что ему не нужны неприятности, хотя он и так это хорошо знал. Скоро ему исполнится тридцать; сколько он себя помнит, он только и делал, что кочевал с места на место, но ему всегда удавалось избежать участия в перестрелках, хотя он нередко попадал в опасные ситуации. Милт не был трусом и, когда драки избежать было нельзя, вел себя достойно, но драться не любил и предпочитал решать дела миром. Однако сейчас, похоже, наступил как раз тот самый момент, когда стычки не миновать.

Дэн Спенсер держал весь город в постоянном страхе, фактически он был здесь некоронованным королем. И Милт видел, каким взглядом проводил его Спенсер, когда он ехал по пыльной дороге, выполнявшей роль главной улицы Мескита. На этой улице стояло всего шестнадцать домов. Дженни жила вместе с Джо и Мом Петерсами в доме, спрятавшемся в тени тополей.

Спенсер был грубым человеком огромного роста и при этом невероятно скользким. Впрочем, по его внешнему виду этого нельзя было сказать, но, пообщавшись с ним, Милт сразу понял, какая гнусная у него душонка. Милту не было равных в умении читать следы, и он легко расшифровал, какие пороки оставили свой след на лице Дэна. Милт хорошо знал этот тип людей и, кроме того, прекрасно понимал, чего можно ожидать от подручных Спенсера, Рекорда и Мартинеса.

Долина, в которой стоял Мескит, казалась Милту довольно унылой. Сам городишко представлял собой скопление невзрачных каркасных домишек, которые никто никогда не красил, а склоны долины поросли соснами и можжевельником. Дорога, по которой Милт приехал в город, была обыкновенной пыльной тропой, петляющей среди сосен и огромных плоских валунов. В долине бил ключ, вокруг которого и вырос Мескит, а где-то неподалеку среди скал, поросших кустарником, лежал каньон, где Спенсер и его дружки прятали украденный скот.

Конечно же Тэкер прав: самое умное, что он может сделать в сложившейся ситуации, — это сесть на своего коня и убраться отсюда подобру-поздорову. Если он останется, стычки не избежать, а ведь он не такой опытный стрелок, как Спенсер или Рекорд, и не привык убивать людей ударом ножа в живот, как Мартинес. Надо уезжать отсюда, пока не поздно… но что тогда станется с Дженни Льюис?

Дженни исполнилось восемнадцать; это была стройная миловидная девушка с мягкими серыми глазами и пепельными волосами. Она была так изящна, что казалось, ее сдует первым порывом ветра, но ее быстрый, рассыпающийся колокольчиком смех затронул самые сокровенные струны Милтовой души. Иногда во взгляде Дженни светилось что-то такое, перед чем не могло устоять сердце мужчины.

Дженни оказалась в этом городе совершенно случайно. Вся ее семья умерла от холеры. Джо Петере нашел ее, десятилетнюю девочку, испуганную и одинокую, и привез к себе домой. Прошло восемь лет, она стала взрослой и красивой, и Спенсер не мог не обратить на нее внимания. Она нравилась ему, а он привык брать себе все, что ему понравится.

Никто в этом городе не посмеет остановить Спенсера. В Меските всего двадцать семь человек жителей, из них — несколько грабителей, заправляющих всеми делами в городе, а остальные — робкие, напуганные люди, живущие (тихо и незаметно. Они старались как можно меньше говорить между собой, опасаясь, что любое неосторожное слово привлечет к ним внимание Дэна Спенсера.

Так обстояли дела в Меските, когда Милт Когар приехал в этот город с табуном мустангов. Это были прекрасные лошади, большей частью уже приученные ходить под седлом. Милт не собирался задерживаться в этом городишке, но ему нужно было напоить свой табун. Он подвел лошадей к источнику и пока они пили, разговорился с Дженни.

— Какие у вас красивые лошади, — задумчиво сказала она. — Я никогда не видела лучших. Даже у Спенсера лошади хуже.

— Да, это красивые лошади, — согласился Когар — ему странно было слышать звук своего собственного голоса, ведь он почти всегда жил один и разговаривать ему было не с кем. — Именно поэтому я и ловлю их — люблю работать с лошадьми.

Дженни стояла рядом с черным мустангом. Тот потянулся к ней мордой, и она дотронулась до его носа. Мустангу, похоже, понравилось ее прикосновение.

— Никогда бы не подумала, что это дикие лошади! — с изумлением воскликнула девушка. — Они такие ласковые!

— Лошади в большинстве своем прекрасные создания, мэм, — сказал Милт. — Они как люди — стоит только научить их не бояться тебя, как они становятся ужасно любопытными и преданными. Первые несколько дней я просто подхожу к ним и стою среди них, не делая резких движений и конечно же не совершая над ними никакого насилия. Просто кладу им руку на спины и хорошо кормлю. Напуганная лошадь, как человек, теряет всякую способность соображать, но когда она поймет, что ей нечего бояться, она начнет тебе доверять и пойдет за тобой куда угодно.

Дженни задумчиво взглянула на Милта.

— Вы, наверное, очень добрый человек, — мягко сказала она. — Мужчины здесь укрощают коней в основном силой.

Милт вспыхнул и отвел взгляд, чувствуя, как его шею и лицо заливает краска, и презирая себя за чрезмерную застенчивость.

— Я об этом не знал, мэм.

Он сказал эти слова и тут же поторопился сменить тему разговора:

— А вы живете здесь с родителями?

На лицо Дженни набежала тень.

— Нет, мои родители давно уже умерли. Я живу с Джо Петерсом вон там, на склоне. Он и его жена Мом взяли меня к себе еще ребенком. — Ее глаза снова обратились на Милта. — А вы не собираетесь жить в Меските?

— Нет, я хотел проехать через него, не останавливаясь, — ответил он. — Я еду туда, где много каньонов. У меня там домик, и я рассчитывал немного отдохнуть.

— Как хорошо ездить куда хочешь, — медленно произнесла Дженни, перекладывая тяжелое деревянное ведро из одной руки в другую. — Хотела бы и я уехать куда глаза глядят! Мне здесь так плохо!

Милта поразила тоска, прозвучавшая в голосе у Дженни.

— Тогда почему же вы не уезжаете?

— Я не могу. Дэн Спенсер догонит и вернет меня, даже если мне и удастся каким-то образом ускользнуть из города.

— Спенсер? А какое он имеет к вам отношение? — Милт Когар сдвинул на затылок свою черную шляпу и взглянул на девушку.

Глаза ее смотрели мягко, но в них затаилось беспокойство. Нет, даже не беспокойство, а самый настоящий страх.

— Он управляет Мескитом как король, и жизнь всех зависит от его прихоти. Он… он хочет заполучить меня.

— А вы хотите стать его женой?

Дженни снова вспыхнула.

— Об этом лучше не говорить. Но скажу вам одно — если Спенсер захочет взять меня, никто в городе его не остановит. А о женитьбе, кстати, не было сказано ни слова.

Милт Когар почувствовал, как в нем поднимается холодная ярость.

— Что это ваш Спенсер о себе воображает? — воскликнул он. — Никто не может принудить девушку жить с ним, если она сама этого не захочет! У нас свободная страна!

— Но Мескита это не касается! Это город Дэна Спенсера, и он делает здесь все, что заблагорассудится. Кстати, держите своих коней подальше от него, а то он увидит и заберет!

— Пусть только попробует! — отрезал Когар. Он посмотрел Дженни в лицо. — Почему бы вам не сесть на коня и не уехать отсюда, мэм? Если вы захотите, я помогу вам добраться до реки Ферри. А переправившись через нее, вы можете ехать в Прескотт или в любое другое место, где будете в безопасности.

— Эх, если бы я только могла… — начала было Дженни, но не закончила, и Милт поднял голову.

На противоположной стороне стоял грузный широкоплечий мужчина с двумя револьверами на бедрах.

— Что именно ты бы могла? — спросил незнакомец.

Взгляд его переместился на Милта, а потом на его лошадей. Он долго не сводил с них глаз, и на лице его появилось оценивающее выражение. Потом он снова посмотрел на Когара.

— А вы кто такой?

Милт изучающе посмотрел на него — этот человек был опасен, но Милт уже не раз сталкивался в своей жизни с опасностью, и она его не пугала.

— Я еду через ваш город, — ответил Милт, — а вы кто такой?

Спенсер весь напрягся.

— Меня зовут Дэн Спенсер, и я управляю этим городом.

Милт поглядел на покосившиеся лачуги жителей Мескита и с вызовом сказал:

— Должно быть, дел у вас по горло.

— Не беспокойся, я найду время, чтобы научить тебя, как надо себя вести! — резко прозвучал в ответ голос Спенсера.

Он обошел источник и приблизился к Милту, уперев свои ручищи в бока.

— Дженни, марш домой!

Девушка на мгновение заколебалась; в ее глазах Когар прочел восхищение своим поступком. Потом ока потихоньку пошла домой.

Спенсер остановился метрах в четырех от Милта и опустил руку на револьвер, но тут же рука его застыла, а глаза полезли на лоб от изумления. Прямо в лицо ему глядело дуло винчестера 44-го калибра.

— Расстегни свой оружейный пояс, да смотри не делай лишних движений! — велел ему Милт.

Лицо Дэна Спенсера посерело. Его рука передвинулась к пряжке и расстегнула ее. Оба кольта упали на землю.

— А теперь сделай шаг вперед, — скомандовал Когар.

Великан подчинился, но лицо его побагровело от ярости: как посмел этот лошадник так унизить его на глазах у Дженни! Однако он ничего не мог поделать — его револьверы лежали на земле позади него.

— А теперь вот что я тебе скажу, Спенсер. — Когар говорил спокойно, но в тоне его слышались ледяные нотки. — Не трогай меня. Я еду через Мескит и, может быть, захочу задержаться здесь на пару дней, но не вздумай напасть на меня и не зарься на моих лошадей, не то я убью тебя! А теперь убирайся!

Когда Спенсер ушел, Милт наклонился и вытащил патроны сначала из его револьверов, а потом из пояса. Он сунул патроны в карман, оставив несколько штук у себя в руках. Стоя рядом со своими лошадьми, он вытащил нож и поковырял им в патронах, а потом снова зарядил ими кольты Спенсера. Он уже собирался сесть на коня и ехать прочь, как вдруг из кустов его тихонько окликнула Дженни.

Он сел верхом и, оставив своих лошадей, связанных по четыре, у источника, подъехал к тому месту, где стояла девушка.

— Уезжайте отсюда поскорее! — сказала Дженни. — Он вас убьет! Он ведь здесь не один — у него есть подручные. Одного из них зовут Джон Рекорд, а другого — Пабло Мартинес. Оба они — убийцы и постоянно крутятся возле Спенсера. Есть еще и другие.

Когар посмотрел на девушку. Он был высокий, худощавый мужчина со спокойным лицом, покрытым загаром.

— Девушке здесь делать нечего. Так вы поедете со мной? — спросил он.

В ее глазах вспыхнула надежда.

— О, я бы с удовольствием уехала! Но мне некуда податься, и даже если бы и было куда, Спенсер все равно меня не отпустит. Мом просила Джо увезти меня куда-нибудь, но он боится гнева Спенсера.

— Тогда сделаем так. Вы вернетесь к себе домой и соберете все, что хотите взять с собой, но только не очень много. Захватите с собой немного еды. На рассвете выходите тихонько из дому и ждите меня вон у того белого валуна за городом. Я подъеду туда и довезу вас до места, где вы будете в безопасности. Надеюсь, вы меня не боитесь?

Дженни кинула на него быстрый взгляд.

— Нет, думаю, что нет. Вы не похожи на негодяя. И мне запомнилось, с какой добротой вы относитесь к своим лошадям. Я верю вам. К тому же, — добавила она, — мне больше не на кого рассчитывать.

Милт улыбнулся.

— Ну, тогда все в порядке. Значит, ждите меня у валуна. Может быть, нам придется ехать очень быстро.

Когда табун Милта Когара улегся на склоне холма на ночь, он принялся тщательно изучать город. На главной улице находились салун, магазин, кузница и ресторан. Спрятав свой карабин в зарослях мескитовых деревьев, Милт поправил револьверы, чтобы они были под рукой, и направился в город. На крыльце салуна показался крупный мужчина с давно не бритой щетиной. Милт решил не заходить в салун, догадавшись, что там может наткнуться на Спенсера. Он зашел в ресторан.

Толстый мужчина, лицо которого было усыпано веснушками, а светлые волосы окаймляли небольшую лысину на макушке, готовил еду на железной плите. Услыхав шаги, он поднял голову.

— Дайте мне поесть, — попросил Милт. — Помираю с голоду.

Рыжий мужчина коротко кивнул и, взяв большую тарелку, положил на нее толстый кусок говядины, черных бобов и несколько картофелин. Потом он налил в чашку кофе из помятого кофейника и добавил ко всему этому несколько кусков хлеба домашней выпечки.

Несколько минут Когар молча ел, а потом посмотрел на владельца ресторана.

— Вы — один из людей Спенсера?

Рыжий насторожился.

— Нет, я живу сам по себе. Если Спенсер заходит ко мне поесть, я его кормлю. Больше мы с ним не общаемся.

— Я слыхал, он здесь у вас всем верховодит.

— Да, это так. Но я ему не подчиняюсь.

В эту минуту открылась дверь, и в ресторан вошел Тэкер. Он тяжело опустился на стул напротив Милта Когара.

— У тебя прекрасные кони, — сказал он неуверенным голосом.

Милт посмотрел на него, пытаясь понять, к чему он клонит.

— Да, хорошие, — согласился он.

— Тебе не нужен помощник? Одному не так-то легко справляться с шестнадцатью лошадьми.

— Мои лошади смирные, я с ними легко управляюсь.

Лицо Тэкера стал заливать румянец, он посмотрел на повара, а потом тихо проговорил:

— Мне нужна работа, не хватает денег на жизнь.

Милт Когар догадался, как трудно этому большому человеку признаваться в своей бедности, и, будучи великодушным, решил ему помочь.

— Я могу одолжить вам немного денег, — сказал он, не повышая голоса. — Десять долларов вас устроят?

Лицо Тэкера так и пылало, но в глазах у него Милт прочитал удивление и благодарность.

— Неловко брать у тебя деньги, — сказал Тэкер. — Ведь ты уедешь, и я не смогу их вернуть. — И с сомнением в голосе добавил: — Но другого выхода у меня нет.

Когар щелчком подтолкнул золотую монету к Тэкеру.

— Возьмите эти деньги и ни о чем не думайте. Мне самому не раз давали взаймы, зная, что я не верну долг, так что забудьте об этом. А когда у вас появятся деньги, выручите еще кого-нибудь.

Когда Тэкер ушел, владелец ресторана повернулся к Милту.

— Слыхал ваш разговор, — сказал он, а потом мотнул головой вслед Тэкеру. — Дрянной человечишко, но у него на руках сын, которого он боготворит. Он купит на эти деньги еды для ребенка, можете не сомневаться.

Позже Тэкер пришел к Милту в корраль, чтобы предупредить его о намерениях Спенсера. Но в этом не было никакой нужды, ибо Милт знал, что Спенсер никогда не простит ему обиду. И еще он знал, что должен уехать отсюда вместе с Дженни Льюис, не то в Меските прольется кровь. Однако он не любил воевать и вступал в перестрелки только тогда, когда этого нельзя было избежать. Милт хотел увезти Дженни без стрельбы, но когда подумал о том, что этот наглый верзила заставил беспомощных горожан подчиняться себе, в душе закипел гнев. Его бесило, что Спенсер чувствовал себя здесь некоронованным королем. Надо указать ему на его место, подумал Милт.

Когар тщательно осмотрел своих коней, проверяя, не поранил ли кто из них ногу. Каждому коню сказал несколько слов и каждого приласкал. Это были прекрасные кони, и он сумеет выгодно продать их, но сама мысль о том, что ему придется с ними расстаться, огорчала Милта — ведь у него еще никогда не было такого прекрасного табуна.

Он увидел, как в салуне зажглись огни. Милт разомлел от сытной еды, однако он знал, что расслабляться нельзя, и проверил еще раз свой винчестер. Спенсер, Рекорд и Мартинес, а с ними и добрая половина горожан только и ждали случая, чтобы расправиться с ним, а ему помощи ждать было неоткуда. Рассчитывать можно только на собственные силы.

Милт сел, прислонившись к столбу ограды корраля; отсюда ему хорошо был виден весь город. Лошади вели себя спокойнее, если он был рядом. Он немного подремал, зная, что впереди его ждет трудная ночь. Впрочем, может, все и обойдется. Спенсер и его дружки наверняка ждут его в салуне, а туда-то он заходить как раз и не собирался.

Над холмами сгущалась тьма, между домами и по опушке леса залегли тени. В городе зажигались огни. Позади него лошадь топнула ногой и заржала, а откуда-то из пустыни донесся тихий призывный крик перепела.

Было очень тихо. Где-то звякнуло жестяное ведро; Милт чувствовал запах ружейной смазки на своих револьверах. Он встал и прошелся между лошадьми, тихо разговаривая с ними. Взгляд его упал на освещенные окна лачуги, где жила Дженни.

Как странно, что он думает о женщине! Милт жил одиноко и, подобно всем одиноким мужчинам, очень ценил любовь, внимание и близость другого человека. Он вспомнил пепельные волосы с золотистым отливом и стройную фигуру, одетую в выгоревшее на солнце платье. В Дженни было что-то воздушное, неземное, странно видеть ее в этом городе, где живут типы вроде Спенсера, — она совсем не подходила к такому окружению.

Милт мрачно улыбнулся — ведь он не имеет к этой девушке никакого отношения. Он только предложил ей помочь, но когда она окажется в безопасности… разве он может рассчитывать на то, что такая девушка им заинтересуется?

Дверь салуна открылась и закрылась, и, посмотрев в ту сторону, Милт увидел, что на его крыльце появилась темная фигура. В темноте слабо белело лицо человека, смотревшего в его сторону. Однако человек не мог увидеть Милта, поскольку тот сидел в углу корраля, где было темно.

Они, наверное, уже начали беспокоиться, зайдет ли Милт в салун, и если зайдет, то когда. Он сидел совершенно неподвижно, весь обратившись в слух, и смотрел не на фигуру человека на крыльце, а чуть в сторону. Нельзя сосредоточивать взгляд на чем-то одном — нужно быть в любую минуту готовым к изменению обстановки.

Если бы его лошади не нуждались в отдыхе, он уехал бы с Дженни сегодня ночью, но лошади устали, а завтрашний день обещал быть долгим и трудным. И вдвойне трудным, если Спенсер пустится за ними в погоню.

Человек вернулся в салун, а Милт Когар встал и прошелся, чтобы размяться. Неожиданно ему в голову пришла мысль, он вернулся к корралю и посмотрел внутрь. Его кони лежали за оградой, а внутри корраля находилось с полдюжины пони, которые принадлежали Спенсеру и другим горожанам. Когар на минуту задумался, а потом принялся за дело.

Недалеко от ограды стоял гнедой пони с белой мордой. Милт несколько раз погладил его, а потом вошел в корраль и, поймав повод, вывел гнедого наружу и привязал рядом со своими лошадьми. Двигаясь осторожно и мягко разговаривая с пони, Милт вывел еще двух из корраля и привязал их в таком месте, где они были хорошо видны из салуна. После этого он поднял четверку своих лошадей и осторожно повел их в сторону тропы, ведущей из Мескита.

Когда город скрылся из виду, Милт остановил коней и привязал их к дереву, а потом вернулся и взял вторую четверку. Так постепенно он перевел весь свой табун в укромное место на тропе. Он отвязал первую четверку лошадей, зная, что они никуда не разбредутся. Потом вернулся назад к корралю и оседлал своего серого жеребца. Пегий был оседлан раньше и теперь ждал своего седока. В свое время Милт купил второе седло у разорившегося ковбоя, которого он встретил по дороге в Лас-Вегас, и вот теперь оно пригодилось.

Милт вытащил винтовку оттуда, где он ее спрятал, и уложил в футляр. После этого сел и закурил сигарету. Прошел еще час, а может и больше, и дважды за это время к дверям салуна подходил человек и выглядывал наружу. Милт всякий раз делал так, чтобы в темноте был хорошо виден кончик его сигареты.

С того места, где сидел Милт, ему хорошо была видна канава с водой в коррале, из которой поили лошадей. Неожиданно он заметил там какое-то свечение. Несколько минут Милт с удивлением смотрел на светящуюся полоску на воде, а потом догадался, что это такое. Зеленоватый, фосфоресцирующий свет испускало сырое гниющее бревно. Милт часто видел светящиеся обломки там, где много болот,или после длительных дождей. Сколько раз попадались ему на пути светящиеся зеленоватым светом ветки, напоминающие в темноте пальцы привидений.

В голове у него родилась еще одна мысль. Он снова встал и отошел на несколько шагов от корраля — свечение все еще было видно. Вернувшись, Милт отломил маленькую светящуюся щепку и прикрепил ее к столбу ограды, у которого сидел. Пусть Спенсер думает, что он все еще тут. Милт вышел на улицу, чтобы убедиться, что огонек виден оттуда. Дерево светилось не слишком ярко, но издалека легко было можно принять этот огонек за кончик сигареты. Спенсер и его дружки наверняка ждут, когда Милт уснет. Долго же им придется ждать.

Теперь Милт действовал быстро и решительно. Усевшись в седло и ведя в поводу серого коня, он поехал к лачуге Петерсов, где жила Дженни Льюис. Спешившись, он спрятал коней в лесу и подошел к дому. Бросив быстрый взгляд в окно, Милт убедился, что посторонних нет: там были только Дженни, убиравшая со стола посуду, и двое пожилых людей.

Подойдя к задней двери, Милт осторожно постучал. Ответом была тишина, потом кто-то спросил:

— Кто там?

Милт назвал себя, дверь открылась, и он вошел в дом.

— Нам придется уехать сейчас, — быстро произнес он. — Конечно, мои лошади нуждаются в отдыхе, но банда Спенсера следит за мной. У нас есть шанс ускользнуть из города незамеченными — тогда мы сможем опередить погоню на час или около того.

Джо Петере в изумлении смотрел на него; лицо у него было белое от страха.

— Надеюсь, вам это удастся! — сказал он. — Жутко думать, что он с нами сделает, когда узнает, что вы уехали, а мы ему об этом не сообщили! Он может убить нас обоих или прикажет выпороть!

— Мы сделаем вот как, — подумав, ответил Когар. — Я вас свяжу, а Спенсеру вы скажете, что я угрожал вам оружием.

— Да-да, — ответил Петере, — так мы и скажем!

Он повернулся к жене:

— Мом, я сам тебя свяжу, а потом этот парень свяжет меня.

Дженни не колебалась ни секунды. Как только Милт сказал ей, что надо ехать, она ушла в свою комнату за вещами и скоро вернулась. С изумлением Милт увидел, что ее бедра опоясаны ремнем, на котором висит револьвер.

— Это револьвер моего отца, — сказала она, увидев удивленное лицо Милта. — Он может нам пригодиться!

Милт и Дженни быстро добрались до окраины города, а оттуда двинулись по тропе к тому месту, где Милт оставил лошадей. Подъехав к ним, он спешился и развязал веревки, которыми они были связаны в группы по четыре. Может быть, придется пустить коней в галоп, и надо, чтобы им ничто не мешало.

Неожиданно из тени мескитового дерева появилась темная фигура, и низкий голос произнес:

— Ты у меня на мушке. Двинешься с места — стреляю!

Судя по голосу, это был не Дэн Спенсер. Может, Рекорд?

— Я и не собираюсь двигаться, — спокойно ответил Милт. — А ты, парень, зря вмешиваешься в наши дела.

— Неужели? — Незнакомец вышел из тени, и Когар рассмотрел его. Это был худой, жилистый мужчина с квадратной нижней челюстью. В руке он держал револьвер, что говорило о серьезности его намерений.

— И все-таки я решил вмешаться. Дэн Спенсер очень обрадуется, узнав, что я помешал вам удрать с его девочкой.

Милт Когар стоял совершенно неподвижно. Он знал, что есть один способ выбраться из этой ситуации живым, но для этого нужно пойти на риск, а главное — дождаться подходящего момента. А тем временем он решил испробовать другой способ, на который, впрочем, не возлагал особых надежд.

— Люди в Меските не позволят Спенсеру забрать эту девушку себе, — сказал он. — Они снесут все, но только не это.

— Они снесут и это тоже, — ответил незнакомец. — А теперь поворачивай!

— Оставайтесь на месте, Милт! — раздался в эту минуту голос Дженни. Он прозвучал тихо, но властно. — Джонни Рекорд, ты у меня на мушке. Брось свой револьвер или будешь убит!

Рекорд остолбенел. Ему и в голову не пришло, что, пока он держит под прицелом Когара, угроза Дженни убить его — пустая угроза, поскольку он может опередить Дженни и убить Милта. В эту минуту снова раздался властный голос Дженни:

— Считаю до трех, и, если не бросишь оружие, я стреляю! Раз, два…

Рекорд бросил револьвер на землю, и Дженни перестала считать. Милт сделал шаг вперед и поднял оружие, потом повернул Рекорда спиной к себе и крепко связал по рукам и ногам.

Когда они с Дженни вновь сели верхом и отъехали от места встречи с Рекордом, Милт посмотрел на Дженни и сказал:

— Не гожусь я на роль спасителя, она скорее подходит вам!

— А что мне еще оставалось делать? Знаете, я всегда была ужасной трусихой, но ваша помощь придала мне смелости. Когда рядом мужчина, на которого можно положиться, любая женщина станет храброй.

Милт и Дженни быстро ехали по тропе, нигде не останавливаясь. Они понимали, что погони им не избежать, но старались об этом не думать. Милт не мог бросить своих лошадей, поскольку это было его единственное достояние. Продав их, он поможет Дженни, — ведь там, куда они едут, у нее нет ни друзей, ни родных.

Вокруг расстилалась бескрайняя пустыня, при свете луны она казалась белой. Повсюду виднелись стволы гигантских кактусов, похожие на пальцы, изогнутые в манящем жесте. По обеим сторонам тропы темнели мескитовые заросли, а вдалеке высились темные горы. Милт свернул с тропы и поехал туда, где поверхность земли была изрезана многочисленными каньонами. Конечно, проехать там будет непросто, зато есть места, где один человек может обороняться от целой армии.

Доехав до предгорья, они направили коней в глубокую ложбину между двумя грядами. Стены их становились все выше и выше, и наконец от неба остался только прямоугольный кусочек, усыпанный звездами. Стало совсем темно. Милт без устали подгонял лошадей — отдыхать было некогда, надо спешить.

Он знал, куда едет, и еще он знал, что они должны добраться туда еще до рассвета. Дженни молчала, несмотря на усталость. Милт легко мог себе представить, как она устала, он и сам уже выбился из сил, а ведь он был крепким и выносливым мужчиной.

Наконец они увидели широкую ровную долину в горах; от нее начинался каньон, по которому они ехали. Милт направил коней туда, где росла высокая трава, но не остановился, а двинулся через долину по диагонали. Они поднимались по пологому склону, в конце которого виднелась отвесная скала. Наконец Милт придержал коня.

— Остановимся здесь, Дженни, — сказал он. — Но огня зажигать нельзя.

Он расстелил одеяла — одно отдал девушке, в другое завернулся сам и мгновенно уснул. О лошадях Милт не беспокоился — они слишком устали и никуда не уйдут.

Его разбудило солнце, светившее прямо в лицо. Милт рывком поднялся на своем ложе и увидел, что Дженни сидит метрах в четырех от него и держит на коленях винтовку.

Милт уставился на нее, покраснев от стыда.

— Я спал как убитый, — смущенно произнес он.

— Я не привыкла спать под открытым небом и поэтому очень рано проснулась, вот и все. Вы хорошо сделали, что отоспались. Кроме того, они еще только въехали в долину.

— Кто? Спенсер?

— Да, и с ним еще двое. Они выехали вон из того оврага и теперь ищут наши следы, но пока не нашли.

— Будем надеяться, что они их не найдут. В этой долине водится много мустангов, и вся земля истоптана их копытами.

Дженни выглядела уставшей, но глаза ее ярко блестели.

— А мы тем временем оседлаем наших коней и поедем дальше.

Когда они снова двинулись в путь, Милт старался держаться в тени склона — так их труднее будет заметить. Они ехали не останавливаясь, и Милт время от времени бросал взгляд на Дженни — она уверенно держалась в седле, и ее гибкое тело покачивалось в такт движению лошади.

Милт неожиданно понял, как ему нравится, что она едет рядом. Он никогда не задумывался о том, как хорошо, когда рядом с тобой есть человек, который тебе не безразличен. В этом-то вся и беда — когда они с Дженни расстанутся, ему станет невыносимо одиноко. Чтобы избавиться от этой мысли, Милт повернулся в седле и посмотрел назад. Преследователи нагоняли их, еще пара миль, и догонят. Дженни тоже оглянулась, когда Милт посмотрел назад, и лицо ее смертельно побледнело.

Милт хорошо знал долину и мгновенно принял решение. Единственный шанс спастись — спрятаться в ложбине, лежавшей у них на пути. Милт подъехал к ней и завернул туда лошадей. Склоны ложбины поросли лесом, в котором Милт спрятал табун.

Спрятав коней в лесу, Милт взобрался на вершину холма и осмотрелся. Укрытие, в котором они очутились, было ненадежным, но выбирать не приходилось. В ложбине можно было чувствовать себя в безопасности только в том случае, если враги не догадаются окружить их и подняться на гору позади. Если это произойдет, ни ему, ни Дженни не уцелеть. Спускаясь вниз, Милт успокаивал себя тем, что за ними гонятся только трое.

Вскоре появились Спенсер и его подручные. Они неслись галопом, и Милт понял, что преследователи видели, как они въезжали в ложбину. Дженни подошла к нему.

— Я могу заряжать вам винтовку, — прошептала она, — пока вы будете стрелять из револьверов.

Он кивнул, чтобы показать, что понял, и поднял винчестер. Когда преследователи оказались на расстоянии выстрела, Милт прицелился, но стрелять не стал. Он подождал, пока они не приблизятся, а потом снова поднял винтовку и послал пулю в землю прямо перед ними. Они остановились.

— Это тебе все равно не поможет! — заорал Спенсер. — Отдай мне девчонку и можешь убираться, куда хочешь!

Когар ничего не ответил — он ждал. Спенсер и его дружки совещались, что делать дальше.

Милт крикнул им:

— Вы уже и так зашли слишком далеко. Так что лучше не двигайтесь!

Один из них, возможно Мартинес, хотя Милт и не был в этом уверен, вдруг пришпорил коня и сломя голову понесся к ложбине. Милт поднял винтовку и выстрелил.

Винчестер дернулся в его руках, Мартинес закричал и вскинул руки. Лошадь его развернулась на всем скаку и понеслась назад, а Мартинес выпал из седла. Он, шатаясь, поднялся на ноги и поплелся к своим дружкам. Раненая рука висела как плеть.

Когар не стал стрелять в него. Он не любил убивать людей — он хотел лишь, чтобы его оставили в покое.

В эту минуту он увидел, что к ложбине приближаются еще четверо всадников, до них было не больше полумили. Вскоре они подъехали к Спенсеру и принялись переговариваться.

— Итак, нас двое против шестерых, если не считать Мартинеса, — сказал Когар. — Похоже, что боя нам не избежать.

— Но вы ведь можете выдать им меня, — сказала Дженни; она подперла рукой подбородок и широко открытыми глазами смотрела на Милта.

Он не отвел взгляда.

— Не говорите глупостей. Я обещал, что увезу вас, значит, увезу. Я никогда не нарушаю своих обещаний.

— Вы не хотите отдать меня только поэтому?

— Может быть, только поэтому, а может быть, и нет. Вы, женщины, везде усматриваете личные отношения. Если нам удастся выпутаться из этой переделки живыми, я вас увезу.

— А знаете, вы довольно красивый мужчина.

— Что?

Он оглянулся, пораженный словами Дженни, сказанными совсем не к месту. И тут до него дошел их смысл. Милт густо покраснел.

— Что за чепуху вы говорите! Красивый я или нет, это не поможет нам выбраться из этой дыры. Я очень боюсь, как бы кто-нибудь не забрался на гору позади нас и как бы они не запалили траву.

— Запалили траву?! — Дженни рывком подняла голову, и лицо ее побелело. — О нет, только не это! Неужели они пойдут на это? Мы же сгорим!

— От этих подонков можно ожидать чего угодно!

Спенсер и его дружки, похоже, выработали план действий, поскольку Дэн снова крикнул Милту:

— Даю тебе еще один шанс! Выходи с поднятыми руками, и я тебя отпущу, а если не согласен, то можешь считать себя покойником!

Враги стояли почти за пределами досягаемости его пуль, и Милт понимал, что попасть в цель с такого расстояния очень трудно. Его ответом на слова Спенсера был выстрел, который сорвал белую шляпу с головы одного из вновь прибывших. Бандиты бросились наземь.

— Я хотел его убить, — пробормотал Милт, — а вовсе не напугать.

Милт вынужден был признаться самому себе, что ему страшно. Ему еще ни разу в жизни не было так страшно, как теперь, однако, как это ни странно, страх вовсе не парализовал его волю и ум. Он не видел выхода из сложившегося положения. Если бандиты зажгут траву, им не останется ничего другого, как со всем своим табуном броситься на врагов и попытаться прорваться сквозь их ряды. Впрочем, вряд ли им удастся это сделать, ведь врагов слишком много. И тут Милт кое-что придумал.

— Идите к лошадям, — велел он Дженни, — и пригоните их в ложбину. Может, нам придется прорываться сквозь этих негодяев.

Дженни быстро взглянула на него и, не говоря ни слова, съехала вниз по склону. Что было с ней дальше, Милт уже не видел, поскольку сосредоточил внимание на врагах. Он услышал выстрел, но так и не понял, куда попала пуля, а выяснять это было некогда, ибо пули посыпались градом. Две из них пролетели прямо над его головой, а третья чуть было не ранила его в плечо. Милт перекатился и занял другую позицию. Он выжидал, зная, что стрелять надо наверняка. Наконец он заметил какое-то шевеление в стане врагов и быстро выстрелил два раза.

Спенсер и его дружки залегли, и Милт снова поменял позицию. Если они подойдут ко входу в ложбину, он им покажет, где раки зимуют, но если они рассеются по всей равнине, то дело плохо. В этот момент пуля срезала траву прямо над его головой, и он выстрелил на звук.

Бросив быстрый взгляд через плечо, Когар увидел, что из лесу появилась Дженни вместе с лошадьми, которые в страхе сбились в кучу, не решаясь двигаться дальше.

Спенсер что-то крикнул ему, и Милт, не отвечая, послал пулю в то место, откуда послышался крик, потом еще одну — чуть левее, и третью — правее. До его слуха донесся сдавленный крик, по этому крику Милт понял, что его пуля только обожгла негодяя.

— Садитесь верхом на лошадь и пригните голову! — велел он Дженни. — А теперь слушайте, что я вам скажу. Мы отсюда смываемся, вы и я, и как можно быстрее. Погоним табун прямо на наших преследователей и попробуем их смять. Я не знаю, удастся ли нам прорваться, но другого выхода у нас просто нет. Судя по всему, они собираются нас окружить. Если им это удастся, то нам конец. Мы бросимся на них и, если нам повезет, напугаем до смерти их лошадей, и они разбегутся. Конечно, дело это рискованное, нас могут и убить, но попробовать стоит.

Милт вскочил в седло, и, развернув табун из пятнадцати лошадей в сторону врага, они с Дженни с криками погнали его на шайку Спенсера. Склон ложбины и высокая трава на несколько секунд скрыли их из виду врагов, и когда кони вырвались на открытое пространство, их уже ничем нельзя было остановить.

Милт Когар, держа в обеих руках по револьверу, непрерывно палил поверх лошадиных голов по врагам. Оказавшись на равнине, он сразу же понял, что был прав, считая, что бандиты хотят их окружить: люди Спенсера уже разделились на две группы, одна из которых уходила налево, а другая — направо.

Сотрясая землю топотом копыт, лошади Когара ворвались на позицию Спенсера. Ноздри их раздувались, а гривы развевались по ветру в бешеной скачке.

Милт увидел, как Дэн Спенсер вскочил на ноги и, вскинув револьвер, выстрелил в него, но пуля пролетела мимо. Дэн повернулся и бросился наутек. Джонни Рекорд двинулся было в обход, но, увидев несущийся на него табун, повернулся и вскинул на плечо винтовку. Когар опередил его и выстрелил. Крики ужаса, вырвавшиеся из глоток мужчин, на которых мчался табун, заставили лошадей отклониться в сторону.

Увидев, что сама смерть несется на него в образе обезумевших лошадей, Рекорд на мгновение застыл от ужаса на месте, а когда опомнился, то бросил винтовку и пустился наутек. Но было уже поздно — лошади сбили его с ног и растоптали. Разметав Спенсера и его друзей, табун понесся по долине.

— Милт! — раздался отчаянный крик Дженни.

Когар развернул коня и посмотрел туда, откуда донесся этот крик. Серый мустанг девушки упал, и она закричала, падая вместе с ним. И в эту же минуту Милт увидел, что к ней бежит Дэн Спенсер.

В три скачка конь Милта оказался рядом с Дженни. Он спрыгнул на землю и выхватил револьвер. Первый выстрел оказался слишком поспешным — пуля пролетела мимо Спенсера. Дэн с торжествующей улыбкой остановился.

— Ну, теперь мы посмотрим, кто кого! — крикнул он.

На лбу у него вздулись вены, глаза были как сталь. Револьвер Спенсера изрыгнул пламя, но Милт упал на одно колено и выстрелил. Его пуля попала Спенсеру в диафрагму, и он покачнулся назад, но устоял на ногах. Оба выстрелили еще по разу, но пуля Спенсера ударилась в землю прямо у ног Когара, а пуля Милта попала Дэну в живот. Спенсер снова покачнулся, челюсти его задвигались, а глаза вылезли из орбит. На губах его показалась кровавая пена, и Милт, ощущая ледяное спокойствие, выстрелил еще раз. Колени бандита подогнулись, и он упал на землю лицом вниз.

Милт смотрел на упавшего, непослушными пальцами вытаскивая патроны из ячеек патронташа. Кое-как он зарядил револьвер и тут увидел, что Дженни, прихрамывая, идет к нему.

— Я растянула лодыжку, — сказала она, — но это пустяки!

Она села рядом с Милтом и в ужасе вскрикнула, увидев на его штанине кровь.

— Вы ранены! — воскликнула она.

— Не очень сильно, — успокоил ее Милт. — Кто это еще сюда едет?

Дженни резко подняла голову, но лицо ее тут же просветлело.

— Это Джо Петере и Тэкер!

Мужчины подошли к ним. Рядом с верзилой Тэкером щуплый Петере выглядел мальчуганом. В руках у них были винтовки.

— С вами все в порядке? — спросил Тэкер. Куда только подевались его нерешительность и робость! — Мы торопились помочь вам, но видим, что приехали слишком поздно.

— Что с людьми Спенсера? — спросил Когар.

— Мартинеса и Рекорда растоптали лошади. Рекорда мы нашли мертвым, а Мартинес ранен. Одного мы убили, а других связали.

К ним подошел рыжий владелец ресторана.

— Вы подали нам пример, мистер, — сказал он Милту. — Когда мы узнали, что вы увезли Дженни, чтобы она не досталась Спенсеру, нам стало стыдно, что наших женщин защищают чужие мужчины. Тэкер поговорил с Джо Петерсом и кое с кем еще. Потом они все собрались у меня, и мы принялись очищать город от людей Спенсера. И скажу вам, мы хорошо поработали!

Тэкер улыбнулся, довольный собой.

— Вы с Дженни можете возвращаться в Мескит, если хотите, — сказал он. — Надо отметить нашу победу.

— Ну что ж, может, я когда-нибудь и приеду к вам, — сказал Милт, — но сейчас мне надо перегнать табун на свое ранчо, где у меня есть отличное пастбище. Я бы хотел показать его Дженни, но не знаю, захочет ли она поехать со мной.

— Ранчо, наверное, просто замечательное, — сказала Дженни. Ее глаза улыбались Милту, но в них затаилась грусть. — Наверное, мне оно понравится.

— Только если вы поедете со мной, я, наверное, попрошу вас остаться, — сказал Милт. — Мне не захочется вас отпускать.

— А зачем мне уезжать? — сказала Дженни.

Серый мустанг уже поднялся на ноги и отряхивался. Милт подошел к нему и ощупал ногу коня. Рука его слегка дрожала. Он выпрямился и увидел, что Дженни с улыбкой смотрит на него. Губы ее показались ему такими нежными и зовущими.

— Сдается мне, — сказал Тэкер, с радостью наблюдая за Милтом и Дженни, — что нам придется праздновать победу без них!

Луис Ламур Бендиго Шефтер

Людям с дубленой кожей,

которые терпеливо и умело созидали

то, что их изнеженные

потомки назвали «мифом Запада».

От автора

Поселок, фигурирующий в моем повествовании, выдуман, хотя местность, в которой он расположен, вполне реальна. Там существовали три поселения, превратившиеся со временем в города-призраки: Майнерс-Делайт (Услада Горняка), Саут-Пасс-Сити (Город Южного ущелья) и Атлантик-Сити, названный так потому, что находился по ту сторону Континентального раздела, которая обращена к Атлантическому океану. Город в книге больше всего похож на Майнерс-Делайт. Все его жители выдуманы, но очень похожи на тех, кто когда-то прокладывал путь на Запад.

Первой женщиной, избранной в Соединенных Штатах на официальную должность, была Эстер Хобарт Моррис. В 1870 году она стала мировым судьей. С персонажем моей повести, Рут Макен, она не имеет ничего общего. Достопочтенный Уильям X. Брайт инициировал в 1869 году закон штата Вайоминг, который предоставил женщинам право участвовать в выборах.

Лечебное колесо находится в Вайоминге, на северном склоне гор Биг-Хорнс на высоте десяти тысяч футов. Неизвестно, кто его построил. Скорее всего, оно применялось для астрономических наблюдений. Похожее колесо найдено в Канаде и датируется 2500 годом до н. э. Примерно в то же время подобные сооружения возводились по всему миру.

Тридцать пять лет назад, когда я впервые приехал в эти края, главная пирамида была гораздо больше, чем теперь. Всякие варвары по им одним только ведомым причинам растащили камни. Индейцы, которых я тогда расспрашивал, не могли объяснить, откуда взялось это сооружение, а только твердили: «Его построили люди, которые ушли раньше нас».

На плоской вершине Лечебной горы есть много отверстий, и если бросить туда камень, то слышно, что он довольно долго летит вниз. В окрестностях обнаружено множество пещер, и предполагают, что вся гора внутри – полая.

Хотя Лечебное колесо почитается как святое место многими племенами, оно построено гораздо раньше, чем в этих местах поселились любые известные нам индейцы.

Часть первая

Глава 1

Мы строили дома там, где останавливались наши фургоны, торопясь кое-как слепить свои хижины, пока не пришла зима. Здесь, на этом самом месте, мы возведем свой город, здесь родится нечто новое.

Мы вознесем здания, вымостим улицы и выроем колодцы. Мысль об этом наполняла меня таким волнением, какого я прежде никогда не знал.

Не это ли неутолимое желание творить нечто новое надолго удерживало моего брата Каина в кузнице? Его руки любили железо, чувствовали вес молота, знали, куда его следует опустить. Он угадывал температуру раскаленного металла по цвету, и даже абрис снопа вылетающих от удара искр сообщал ему о многом.

Было время калить, время ковать, время окунать железо в воду, и он знал, когда и что следует делать. И все же – в какую секунду кучка чужаков превращается в общество? В какой кузнице выковывается единая воля многих?

Я не знал об этом ничего. У нас не было ни книг, ни опыта. Мы – незнакомцы и чужаки, нас случайно соединил обоз, пробивающийся на Запад, а теперь нам предстояло вместе работать и учиться примирять свои желания. Вот что нам нужно, если мы хотим выжить и стать единым целым, стать городом.

Ближе, чем форт Бриджер, расположенный в сотне миль к юго-западу, не было ни одного поселения… Во всяком случае, мы ничего о них не слышали.

Земли индейцев простирались вокруг, а нас было страшно мало.

Семеро мужчин могли строить, двое парнишек – сторожить добро, тринадцать женщин и детей – собирать дрова и навоз бизонов для ночных костров, которые придется поддерживать в зимнюю пору.

Только теперь, когда мы решили остановиться и обосноваться именно в этом месте, мы почувствовали себя чужими – испытующе поглядывали друг на друга, судили и были судимы, испытывали неловкость и ставили в неловкое положение других: ведь мы еще не узнали нрава тех, кто был с нами рядом в дороге.

Недавно овдовевшая Рут Макен уговорила нас остановиться, пока мы не истощили своих последних запасов. Теперь мы оказались с нею вместе. Мы – те, кто поддержал ее решение.

Отец мой любил перечитывать Библию и дал своим сыновьям библейские имена. Четверо наших братьев умерли, и из всех парней остались только мы двое. Каин, отец двух детей, и я – Бендиго Шафтер восемнадцати лет, обладатель сильных, умелых рук.

С нами была прелестная шестнадцатилетняя сестра Лорна, которую назвали так в честь кузины из Уэльса.

– Будешь строить для вдовы Макен, – приказал мне Каин. – Ее сынок Буд тянет на настоящего мужчину, и все же – ему всего двенадцать. Трудновато ему будет таскать и обтесывать бревна.

Я поднялся на гору по холодку и остановился на террасе, где мы собирались строить дом. Красивое место: из-под камня бьет холодный родник, стекая ручьем в луга. Там, на бурой осенней траве, пасутся наши лошади и волы. Высокие корабельные сосны превращают террасу в настоящий парк, а крутой склон за спиной зарос крепким строевым лесом.

Я наслаждался тишиной утра и красотой долины, раскинувшейся внизу под Бобровой грядой.

– Вы неравнодушны к красоте, мистер Шафтер? – спросила Рут Макен.

Меня обдало жаром, и я отвел глаза. Так случалось всегда, когда ко мне обращалась хорошенькая женщина.

– В мужчине такое – редкость, – продолжала она.

– Так далеко видать, что глаз не отвести. – Я сменил тему.

– Есть люди, которые боятся далей. Простор заставляет их чувствовать себя ничтожными, им страшно принять вызов. Хорошо, что моему Буду суждено вырасти здесь. Великий край растит великих людей.

– Да, мэм. – Я оглядывал террасу. – Я буду строить вам дом.

– Только имейте в виду, нужно поставить дом так, чтобы весной можно было пристроить к нему еще кусок с юга. Весной мимо нас двинутся фургоны, и я хочу открыть тут лавку.

По склону поднимался ее Буд.

– Ты будешь помогать мистеру Шафтеру, – сказала она. – И будешь у него учиться. Не каждый мужчина знает, как построить дом.

Рут Макен умела подарить человеку сознание собственной значимости. Что же теперь мне оставалось, как не стараться изо всех сил?

Холодок по утрам напоминал о приближении зимы, но я обтесывал каждое бревно тщательно, не спеша.

Мускулы рабочего человека хранят неподвластные разуму знание и сноровку, руки и сердце его полны любовью к дереву, прекрасному дереву, свежие щепки которого так и летят во все стороны.

Я работал и думал о том, что будет со всеми нами. Мы были плохо подготовлены к зиме, хотя и оказались в лучшем положении, чем если бы продолжали свое движение дальше на Запад.

Двигаться, конечно, проще: дорога как ловушка, она затягивает, отвлекает, все колебания откладываешь на потом, до конца путешествия. Останавливаешься – и вот маета и сомнения опять с тобой, а проблемы тут же начинают требовать решения.

Земля обетованная – дальняя и недостижимая земля. Только вот издали она сверкает золотым огнем, а стоит к ней приблизиться, как выясняется, что легко ее не завоюешь. За нее нужно платить силой и отвагой.

Легко рушить, тяжело строить. Насмешка дается легко, а вот идти своим путем, невзирая на насмешки, – есть удел настоящего мужчины.

Нили Стюарт уже жалел о том, что мы остановились, и все поговаривал, что весной стоит двинуть дальше, в Калифорнию. Тома Крофта, неуверенного и сомневающегося во всем, убедить было легко, он всегда прислушивался к Нили, да и Мери была мужу под стать.

Даже Уэбб, который первым бросил колонну фургонов, поддержав Рут Макен в ее решении, толковал о том, чтобы снова пуститься в путь, как только холмы зазеленеют весенней травой. Уэбб был беспокоен, раздражителен, решителен и силен и всегда был готов прийти другим на помощь. Он путешествовал вместе с сыном, Фосстером, или Фоссом, – самонадеянным и нахальным парнем.

Джон Сэмпсон, мой брат Каин и я хотели остаться здесь. Мы были всем довольны, недоверие вызывал только один человек – холостяк Этан Сэкетт, вожатый всего огромного обоза, который неожиданно тоже решил здесь обосноваться.

– Что у нас общего? – спросил Уэбб. – Он нам чужой, настоящий бродяга.

– Он решил остаться, и теперь он один из нас.

– Это все из-за миссис Макен. Не будь ее, он бы не остался. Говорю вам, он чужак.

Первая ночь у костра. Мы отделились от вереницы фургонов и теперь в осеннем ночном холоде жались поближе к огню. Нам было не по себе от того, что мы сделали, нервы напряжены до предела.

– Он с нами недолго продержится, – заявил Нили Стюарт. – Такому на месте не усидеть. Он больше смахивает на индейца, чем на белого.

– Мы даже не знаем, каково зимовать в этой стране, – мягко сказал Стюарт. – Зря мы остановились.

– Миссис Макен весной откроет магазин, – сказал я.

– Что она будет продавать? – усмехнулся Стюарт. – И кому?

– Она собирается торговать одеждой и сапогами. Еще с мужем запасла. А потом – те овощи, что мы вырастим. Будет закупать и продавать при случае.

– Женские фантазии!

– Нет, тут развернуться можно, – сказал Уэбб. – Все время идут обозы. Но я двину дальше, как только потеплеет.

– А я остаюсь.

Каин сказал это совершенно спокойно. К нему все прислушивались, но до сих пор он молчал.

У него прямоугольное, крупное, будто вырубленное из дуба лицо, угловатое, большое и мощное тело. Но двигается он легко и прекрасно владеет каждым своим мускулом. Он не болтун и, прежде чем говорить, все хорошо обдумает.

– Я открою кузницу и мастерскую. Вдова Макен знает, что говорит.

– Как хочешь, – стоял на своем Стюарт. – А я поеду дальше.

Но в голосе его уже не было прежней решимости, уверенность моего брата ее поколебала.

– Я уйду с первой травой, – сказал Том Крофт. – Тут такая дикость. Одна только мысль об индейцах расстраивает мою жену…

Я сник: если они уедут, у нас, в случав нападения, не хватит сил, чтобы отразить атаку индейцев. Придется уезжать тоже.

Через долину, которую мы выбрали, пролегала тропа шошонов, но тут еще кочевали племена сиу, иногда юты и даже черноногие. Мы сами напрашивались на неприятности.

Утром я поднимался по склону, чтобы продолжать строить дом для вдовы Макен. Вода вдоль берегов ручья застыла затейливыми кружевами, а луга поседели от инея. Дыхание превращалось в облако, и когда волы тащили поваленные мною стволы, от их шкур поднимался густой пар.

В морозном утреннем воздухе раздавался бодрый звон топоров. Посмотрев с террасы в ту сторону, где когда-то вырастет город, я увидел брата, который вымерял шагами наш будущий дом.

Острие обоюдоострого топора легко и глубоко входило в древесину, щепки величиной с ладонь падали к ногам. Изредка я останавливался, чтобы послушать, как переругиваются белки на соседних соснах. Останавливался ненадолго, нужно было спешить. Я радовался, что руки крепко держат инструмент, что мускулы работают исправно, радовался запаху пота и свежесрубленной сосны.

Вместе с Будом мы выбирали деревья для порубки. Нужно было не только следить за тем, чтобы они были прямыми и толстыми, наша вырубка не должна повредить лесу, чтобы оставшимся деревьям стало легче расти.

– Деревья – что приплод, Буд Макен, – говорил я. – Выбирать их нужно бережно, не забывая про лес.

– Так здесь же тьма деревьев, – возразил он.

– Лес – такое же живое существо, как и человек с его телом, – сказал я. – Каждая его частичка зависит от остальных. Лесу нужны птицы, бобры… все его звери и растения. Лес приютил у себя птиц, а они платят ему тем, что едят насекомых, удобряют почву пометом, разносят семена. Бобер строит себе плотину, и она удерживает воду на поверхности земли, и хоть он строит только для себя, но, когда жара, его запруды питают лес водой.

Я помолчал.

– Прислушайся – и услышишь, как лес дышит, – прошептал я.

Этому учил меня отец. И еще он говорил, что мы – часть земли, что нас просто одолжили у нее на время, одолжили с умыслом, с мечтой о будущем.

Он утверждал, что жить в природе – это значит жить вместе с ней. Пользоваться ее дарами, но не губить ее. Так я и был намерен действовать и теперь объяснял Буду, почему мы так тщательно выбираем деревья для порубки.

То знание, что я получил от отца и Каина, следовало передать Буду и моим будущим сыновьям. Точно так же, как пчела, собравшая мед, передает его тем, кто сумеет извлечь из него пользу. Только научить я пока мог немногому, по большей части мне еще предстояло учиться самому.

Свалив третье дерево, я поручил Буду обрубать ветки, а сам все поглядывал, чтобы определить, умеет ли он владеть топором. Не хотелось, чтобы он остался без ноги. Я принялся уже за четвертое дерево, когда подъехал Этан Сэкетт и остановил лошадь рядом со мной.

Он молча склонился к передней луке седла. Потом заговорил:

– Послушай, Бендиго. В эту пору здесь навряд ли встретишь индейцев, но все же время от времени прогуливайся к обрыву и поглядывай вокруг. Если они появятся, лучше об этом знать заранее. Гляди в оба.

– Вы думаете, они к зиме попрятались в свои норы?

– Наверное… Хотя ни в чем нельзя быть уверенным. Полагаюсь на тебя, Бендиго. На других мужчин я повлиять не могу. Бог им судья. Если нагрянет беда, ты, пожалуй, сумеешь выстоять. Ты да еще твой брат.

– Уэбб будет драться, это точно. Думаю, на него можно рассчитывать. Он хоть и сварлив, а прятаться не станет, если дойдет до драки.

– Ну что ж, может, ты и прав. И все же остерегайся его. Он опасен.

Этан ускакал, а я работал и обдумывал то, что он мне сказал. Постепенно смысл его слов стал доходить до меня. Уэбб впадал в раздражение часто и неожиданно. Сперва я думал, что он просто мрачный и склочный тип, но по мере того, как мы продвигались на Запад, я замечал, что Уэбб все больше меняется. Он не позволял собою командовать, а если кто-то пытался на него давить, он давал отпор… Мощный отпор.

Дорога по-разному действовала на людей, иные просто на глазах расцветали и крепли духом, как Джон Сэмпсон, например. У себя дома он был простым деревенским работягой. Всем было на него плевать. Он тихо вкалывал и радовался заработкам, вот и все. В то время как другие люди делались учителями, священниками, торговцами, банкирами.

Но в долгой дороге, когда вереница фургонов медленно катит на Запад, от священника или банкира никакого толку. А умелый работяга может заставить любой фургон двигаться вперед без капризов. Сэмпсон то и дело выручал спутников из беды, и в конце концов к нему стали обращаться за советами. Его советы дорогого стоили.

Когда мы переправились через Миссисипи и покатили по голым прериям, многие испугались. Сама их бесконечность заставляла людей чувствовать себя неуютно. По обе стороны дороги – лишь трава, а над головой – пустая небесная чаша. Кое-кто поджал хвост и повернул обратно. А Джон Сэмпсон словно даже вырос, вытянулся и только, знай себе, мерил землю своими длинными ногами.

Вот и Уэбб тоже вырос, только по-другому. Видно, он всегда был склонен к насилию, только опасался закона и людской молвы. А теперь он словно закусил удила. Пока что никто с ним не ссорился – не было причины, – и все шло гладко, но Этан Сэкетт его раскусил.

Работа была тяжелой, но никто из нас не был приучен к легкой жизни, так что работали мы безропотно. После того как я начал строить дом для миссис Макен, Джон Сэмпсон и Каин тоже принялись за дело. А Нили посиживал на дышле фургона и все пел Тому Крофту, какие мы все дураки, что здесь остановились. Уэбб послушал-послушал их причитания и принялся точить топор.

К полудню он уже догнал в работе Сэмпсона.

Глаза мои осматривали горы, уши ловили каждый звук. Мы жили в постоянном страхе.

Мы пришли в дикую, нетронутую землю, но мы заложим здесь дома и пустим корни. У кого-то из нас здесь родятся дети.

Опасность притаилась везде, но нечего рисковать без нужды. Только глупец или несмышленый ребенок напрашивается на неприятности. Жизнь сама по себе полна опасностей, чего ж самому лезть в пекло…

Пока весна не оживит эти равнины, нас ожидают голод, холод, метели. Еды мало, чтобы пережить долгую зиму, и, как только будут готовы дома, мы станем охотиться и запасаться дровами.

Катились день за днем, и ежедневно по три-четыре раза я поднимался на ослепительно белый утес. Я уже нашел несколько разных тропинок и всходил на вершину быстро и легко, словно по ступенькам. Поднявшись, я каждый раз осматривал окрестности в поисках индейцев. Мысленно высчитывал расстояние до второго ручья, до высокой, обожженной молнией сосны, до дальнего пригорка. Во время густого снегопада или в ночи такое знание могло стоить жизни. Позже, когда я смогу свободно ходить по этой земле, я буду знать ее лучше.

Джон Сэмпсон, Каин, Стюарт и Крофт строили дома поблизости друг от друга, а Уэбб – чуть в стороне, но все равно все дома можно было обнести стеной или окружить фургонами так, чтобы получилось нечто вроде крепости.

Стюарт поднялся на склон поглядеть, как я работаю.

– Чокнутая она, что ли? – заметил он. – Так далеко строиться!

Наверное, он был прав – дом миссис Макен отстоял от остальных ярдов на сто, а это могло быть опасным. Но она строила для будущего и согласна была рискнуть. А я старался, чтобы дом получился крепким и добротным.

В нем не будут стрекотать сверчки: бревна я подбирал толстые, тяжелые и плотно подгонял их друг к другу. Каждая стена снизу получалась в восемнадцать дюймов, сужаясь кверху до двенадцати. Печь мы складывали из тщательно подобранных камней.

На четвертый день пришел Этан Сэкетт, взялся за топор и принялся трудиться рядом со мной. Он был силен, гибок и прекрасно владел топором. Около часу он поработал со мной, а потом спустился дальше по склону и поработал с Джоном Сэмпсоном, самым старшим из нас.

Пару раз он приносил с охоты добычу. Сперва двух антилоп.

– Не самая лучшая еда, – сказал он. – Но все же – свежатина.

Потом был двухсотфунтовый олень. Этан аккуратно разделал его и раздал всем: по куску мяса к каждому костру.

Том Крофт, когда хотел, мог работать прилично и справлялся получше Нили Стюарта. А тот вечно придумывал себе какое-нибудь спешное дело, чтоб только поотлынивать: то нужно срочно попить воды из ведра, то поболтать с женой.

А потом пошел снег.

Глава 2

Когда полетели первые снежинки, я рубил прутья крыши – она была почти готова. Только я остановился передохнуть, как первая снежинка коснулась моей щеки. Мне стало страшно.

Теперь путь на Запад окончательно закрыт, а дорога на Восток слишком длинна. Решившись основать свое поселение в этой пустыне, мы оказались в ловушке. Наверное, зима будет длинной, морозной и трудной, а мы к ней совсем не готовы.

Вначале снежинки кружились по две – по три, потом снег густо повалил хлопьями. Связывая прутья, я закрепил удавкой один конец вязанки, на второй накинул восьмерку и погнал волов вниз по склону.

С бугра, где я рубил прутья, уже вырисовывались контуры нашего поселка. Каин и Джон Сэмпсон вдвоем стелили крышу на доме Каина, а Этан подавал им прутья. Миссис Сэмпсон перетаскивала постельное белье из фургона.

Дом Рут Макен находился в тревожном удалении от остальных, но зато вид из него был самый лучший.

Над домом Каина поднимался дымок – в нашем поселке загорелся первый огонь в очаге. Я видел, как возвращаются с дровами женщины и дети. Сэмпсон все еще работал на крыше, но я видел только его смутный силуэт.

Дотащив прутья до дому, я поднялся на крышу, а Буд стал подавать их мне снизу. Я укладывал прутья плотным рядом, настилая временную крышу, которая будет оберегать семью Макенов до весны, когда мы перекроем дом новой крепкой дранкой. Прутья мы смазывали глиной, чтоб скрепить их и заделать щели.

Рут Макен вошла в дом и разожгла огонь, а потом вновь вышла во двор. И тут же появился Этан, чтобы помочь втащить в дом ее добро. Рут привезла в разобранном виде любимый стул ее покойного мужа и еще комод, который, по ее словам, путешествовал с нею еще из Старого Света.

Я жадно поглядывал на книги, которые она вносила в дом. У меня никогда не было книг, а прочесть удалось не больше четырех-пяти. Но, когда они мне попадались, я читал и перечитывал их по нескольку раз с большим вниманием.

Внезапно застучали копыта. Этан резко обернулся, выхватывая револьвер из-под рубашки оленьей кожи.

Нили Стюарт, натянув поводья, согнулся в седле, пытаясь заглянуть в дом.

– Мэй у вас? Она пошла сюда с девчонкой Шафтеров и с Ленни Сэмпсоном.

– Они были внизу у ручья. Я рубил прутья на холме и видел. Наверное, вернулись уже.

Ветер завывал со стоном, снег хлестал в лицо. Вдруг у меня перехватило дыхание, нельзя было вымолвить и слова.

– Едем! – сказал Нили. – Всех соберем и будем искать!

– Искать такой толпой новичков – только след потерять, – сказал Этан.

– Кто тебя спрашивает? – выкрикнул Нили. – Там моя сестра!

Этан остался невозмутимым.

– Ты часто попадал в метель, Стюарт? Через пятьдесят шагов можно потеряться навек. А ветер такой, что легче не будет.

– Этан прав, – подтвердил я. – Вон, уже и домов не видать.

– Так вы едете или нет?

– Едем, – сказал Этан и повернулся к Рут Макен: – С вами ничего не случится, мэм?

– Со мной останется Буд: нужно распаковать вещи и приготовить еду. Вернетесь, приходите ужинать. Я оставлю вам горячего супа.

Мы поехали через поселок. Говорить мы не могли, ветер сдувал слова с губ и уносил их, но мы думали о том, что нас ждет. Ни один из нас не был готов к зиме.

Снежный покров стремительно увеличивался: через несколько минут он вырос примерно до пары дюймов, а у северной стены домов уже начали вырисовываться сугробы.

Нили добрался до дома Каина, опередив нас, и когда мы вместе со снеговой тучей ввалились в дверь, то услышали его слова:

– …Если этот Сэкетт еще раз откроет пасть, я…

– Отложи на потом, Нили. Сейчас нам нужно искать детей, пока они не замерзли окончательно.

– Не твое дело! – выкрикнул Стюарт и повернулся к остальным: – Давайте рассредоточимся и начнем искать!

Этан присел у стены на корточки.

– Снег слепит глаза, а в метель легко заблудиться. Если пойдут семеро, то вернуться смогут не все. А тут остаются одни только женщины, и им кое-кто может понадобиться, пока весна не наступит.

Нили хотел было заорать, но Каин жестом приказал ему заткнуться.

– И что ты предлагаешь? – обратился он к Этану.

– Идти нужно мне: я знаю эти края лучше других, и никто не будет горевать, если я не вернусь. Если Бендиго согласен, хорошо бы, чтоб он пошел со мной.

– И я тоже, – сказал Уэбб. – Я к снегу привычен. Меня им не удивишь.

– Хорошо. Я назвал Бендиго, потому что он не женат и у него есть выдержка. Он умеет держать себя в руках. Метель – не детская забава.

– Вы тут болтаете, а там дети замерзают! – Голос Нили дрожал от ярости. – И не учите меня, потому что я отправляюсь немедленно!

– Иди. Где ты собираешься их искать?

– Там! – Нили широко взмахнул рукой.

– Площадь не маленькая. – Этан встал. – Пошли. Только не спешить, а то вспотеете. Стоит только остановиться, как пот замерзает. Промерзаешь до самых костей, словно одежда натебе изо льда.

– Думаешь, они где-то у ручья?

– Да. Ручей зарос боярышником, наверное, они нашли там ягоды. Я видел – кусты просто гнулись под их тяжестью. Они истосковались по сладкому, а тут вот оно – пожалуйста. И пошли от куста к кусту. А как заметили метель, то, может быть, остались на месте – чтоб мы могли их отыскать.

Соображение логичное, но, увы, не берущее в расчет вздорность Мэй Стюарт. Мало вероятно, чтоб она оказалась настолько благоразумной. Она всего лишь прелестная шестнадцатилетняя барышня, год назад сделавшая прическу. И страшная воображала. Похоже, что еще лет в тринадцать она почуяла себе цену, научилась строить глазки мужчинам, задрала нос. В общем, творила, что хотела, и никто ей был не указ.

Энн, старшей дочке Каина, было десять лет, а самому юному из них – Ленни Сэмпсону – всего-навсего шесть.

– Мы с Бендиго и Уэббом зайдем с того края, где кусты редеют. И двинемся на север. Нили, если ты решил идти, так пробирайся с Каином к верховью ручья и двигай вниз по течению. Нужно осмотреть каждый куст. На таком ветру они нас не услышат.

Он огляделся.

– Кто остается – носу из дома не высовывайте. – Он прислушался к вою ветра. – В такую погоду не стоит отходить от жилья дальше, чем на пятьдесят футов.

Мы нырнули в метель, и я понял, почему Этан уменьшил пятьдесят ярдов до пятидесяти футов. Захлопнув дверь, он остановился и добавил:

– Если мы так и не найдем детей, лучше всего вернуться обратно. Позже мы с Бендиго отправимся снова. До весны далеко, и если есть смысл кем-то пожертвовать, так уж нами. Следует подумать не только о детях.

Мы шли пешком. От лошадей в такую погоду, тем более в густом кустарнике, было мало пользы.

Пару раз в жизни я попадал в метель, но эта была ни на что не похожа. С гор налетал такой ветер, словно между нами и Северным полюсом вообще не было расстояния. Снежинки превращались в кристаллы льда, которые кололи лицо. Дышать можно было, только если упрятать подбородок в воротник и втягивать воздух уголками рта.

Наконец мы достигли ручья у подножия горы. Тут росли горная ольха, небольшие группы осин и вязов и много боярышника. Кое-где попадались и ели. Все утонуло в глубоких сугробах, кусты поменьше превратились в снежные холмики. Если дети найдутся, это будет настоящее чудо.

Местами снег наметало на упавшее дерево, оставляя под ним нечто вроде норы, где легко мог бы спрятаться зверь или ребенок. Мы тщательно проверяли такие норы. Один раз я поскользнулся на обледенелом бревне и упал. А поднявшись, увидел, что Этан что-то рассматривает, присев на корточки.

Это был силок на зайца. Снег вокруг силка натоптан, виднелись слегка припорошенные снегом капли крови. Этан примял самое большое пятно, наст поддался, – видно, кровь не успела еще промерзнуть.

– Индейцы, – сказал Этан.

Озноб страха добавился к холоду. Похоже, не прошло и часа, как какой-то индеец вынул зайца из силка и убил его. Может быть, он проверял силки в то самое время, когда дети собирали ягоды у ручья. Уж на что суров был Уэбб, но и он вздрогнул.

– Индейцы! – сказал он. – Их отловили индейцы!

Силок мы обнаружили случайно – еще несколько минут, и его бы замело, другие следы уже скрылись под снегом. А метель все усиливалась. У нас были с собой револьверы, и мы не собирались прекращать поиски. Возможно, индейцы и не видели детей, а те, заметив их, спрятались. Мы обследовали каждый куст, заглядывали в пещеры под корнями повалившихся деревьев, под нижние лапы елей. Но час за часом наша надежда таяла.

Когда к нам присоединились все остальные, мы, совершенно измотанные, сгрудились под ненадежным прикрытием толстых деревьев. Нили стонал и валил все на Этана, но тот не обращал на него внимания. По выражению его лица я догадался, что он размышляет об индейцах. Зная местность и повадки краснокожих, он пытался прикинуть, далеко ли они ушли и где их лагерь.

Я почти жалел о том, что вместе с ребятами ушла Мэй, а не моя сестра Лорна. Лорна тоже хороша собой, может быть, даже покрасивее Мэй, но своим хладнокровием она походила на Каина. Уж она бы смогла найти выход из такой ситуации.

Приходилось возвращаться. В нас еще теплилась слабая надежда, что ребята сами нашли дорогу, но никто особенно на это не рассчитывал.

Мы пошли за Этаном. Он чувствовал направление ветра и шел под определенным, только ему ведомым углом. Вряд ли ветер мог поменяться в самый разгар бури.

– Бендиго, давай рискнем, – сказал Этан. – Я прикинул, где могут быть эти индейцы.

– Только мы двое?

– До ночи нам не вернуться. Идешь?

Эту метель я буду помнить до своего смертного часа. Этан поставил Каина впереди.

– Держись лицом к ветру, чтобы он дул тебе слева в глаз или в нос, – сказал он. – Через несколько минут вы попадете в долину. А как перевалите через низкую гряду, увидите деревья у дома миссис Макен, и все будет в порядке.

Каин остановился, повернувшись к ветру широкой спиной, и глянул на Этана.

– А ты?

– У нас с Бендиго есть одна идея. Если что, так мы выроем яму в снегу и в ней отсидимся. Когда не слишком устал, так можно пересидеть бурю.

Мы с Этаном вновь повернулись навстречу метели и пошли, скрючившись от ветра. Мы почти ослепли, ветер, словно бритвами, резал наши ничем не прикрытые брови. Казалось, что прошло не меньше года, пока мы забрались на бугор и остановились передохнуть в густой осиновой роще.

– В тот день, когда мы здесь остановились, я заприметил десяток индейцев с повозками и скарбом, – сказал Этан. – Не хотел пугать женщин и потому ничего не сказал. Может быть, они просто проезжали мимо. Но силок-то свежий, недавно поставлен. Похоже, они где-то неподалеку.

Осины росли так плотно, что ветер почти не продувал рощу.

– Лучшее место, чтобы переждать метель – это ложбина под горой. Индейцы могут быть там. Пошли.

Позабыв о холоде, я расстегнул куртку и положил руку на револьвер. Еще никогда я не направлял его на человека и, даст Бог, не направлю без крайней необходимости.

– Держи его наготове, – сказал Этан. – Индейцы уважают только силу.

Мы двинулись, утопая по колено в снегу. Еще на склоне мы почуяли запах дыма. Вот и вигвамы, целых три. Их замело снегом, и только вверху, там где были отверстия для дыма, снег подтаивал.

Чутко прислушиваясь, мы переходили от одного вигвама к другому. Вдруг послышался голос Мэй, следом – резкие голоса индейцев. В вигваме шел спор. Этан приподнял полог и быстро вошел, я – следом.

Посредине горел небольшой костер, после морозного воздуха внутри показалось душно и угарно. Тут же были дети и Мэй. Пока, слава Богу, они были невредимы, только сильно напуганы.

Индейцев было пятеро. Один, молодой, просто заходился от ярости.

Остальные оказались постарше, а тот, к которому обращался парень, был совсем стар. Но взор у него был ясен, и, как мне показалось, в глазах сверкали грозные огоньки, как будто ему не нравилось то, что выкрикивал молодой жеребец.

Как только мы вошли, разговор оборвался. Молодой индеец схватился за томагавк. И тут же я навел на него дуло своего шестизарядного револьвера.

Я был удивлен не меньше, чем индеец, ибо у меня и в мыслях не было вытаскивать пушку. Я выдернул ее не рассуждая. Каким бы храбрецом ни оказался молодой индеец, он прекрасно понял, что означает мой жест, и отбросил томагавк, словно кусок раскаленного железа.

Этан заговорил со стариком на языке шошонов. Старик ответил, а Этан потихоньку переводил его слова для меня.

– Этот молодой козел положил глаз на Мэй, он хочет оставить ее у себя, а малышей убить, но старику это не нравится. Он говорит, что шошоны – друзья белому человеку. И тут есть кое-что еще. Похоже, этот парень вырос из коротких штанишек, а старик хочет поставить его на место.

Я не спускал глаз с юного воина. Похоже, он был в ярости, словно дикий кот в ловушке, и просто лез в драку.

– Этан, скажи им, что мы друзья. Пусть возвращаются, когда растает снег, мы будем с ними торговать. Пусть привозят меха, шкуры – все, что могут. И поблагодари, что выручили детей из беды. Скажи, что весной у нас будут для них подарки.

Сэкетт заговорил, но не успел старик ему ответить, как молодой взорвался в крике. Он яростно размахивал руками, будто призывал на помощь население соседних вигвамов.

– Нужно хватать детей и бежать, – шепнул я Этану. – Здесь пахнет неприятностями.

Этан даже не повернул головы.

– Мэй, встань, бери детей за руки и – к нам!

Молодой индеец вновь заорал, но я заехал ему кулаком в живот. Он согнулся от боли, а я добавил: врезал ему в скулу рукояткой револьвера.

Остальные даже не шевелились, а старик что-то сказал на своем языке. Похоже, они не очень расстраивались от того, что случилось.

Этан вытащил кисет с табаком и протянул его старику, показав жестом, что табак предназначен для всех. А я вынул топор работы Каина – таких не сыскать больше нигде – и протянул его старику.

– Друг, – сказал я, тыча себе в грудь. – Это волшебный топор, он сделан из небесного железа.

– Дети вперед, ты за ними, – сказал Этан.

– Я позади с пушкой, а ты иди с детьми.

Мы тащились, утопая в снегу, который с каждой минутой делался все глубже, и – Боже! – как медленно тянулось время, пока мы не перевалили через хребет. У нас за спиной кричали индейцы, и сердце гулко колотилось в моей груди.

Мы шли вслед за Этаном, но дом наш был далеко. Нам не успеть добраться до темноты, а идти ночью, в метель – слишком рискованно. Этан искал укрытие, расположенное по ветру, подальше от индейцев. Наконец он нашел две поваленные сосны с огромными вывороченными корнями, под которыми образовалась настоящая пещера. Над ней нависали снежные сугробы. В ней можно было спрятаться от ветра и от индейцев.

Мы утоптали снег в выемке, и получилась глубина около восьми футов. В одной из снежных стен я выкопал руками углубление и утрамбовал снег, чтобы там могли спрятаться дети.

Этан набрал толстых сучьев, веточек и коры и разжег небольшой костер. Из сосновых веток мы построили над нашим убежищем крышу, а когда ее замело снегом, получился уютный домик.

И все же тревога нас не покидала – лагерь шошонов был совсем близко, а кроме револьверов у нас другого оружия не было. Правда, револьверы были шестизарядными, и к каждому еще запасной барабан с патронами.

Энн заснула у меня на руках, а Мэй пристроила голову на моем плече и крепко прижалась ко мне. Может быть, чуточку крепче, чем следовало. Для Ленни Сэмпсона Этан соорудил лежанку из веток, и измученный мальчишка тут же уснул.

Этан смотрел на меня сверху.

– Ну вот, славная у нас семейка, – сказал он. – Похоже, единственная за всю мою жизнь.

– У тебя нет родни?

Он подкинул дров в огонь.

– Множество, вот только я давно с ними не встречался. Один вроде меня – только и знает, что шататься по свету, тоже Сэкетт – из долины Камберленд-Ривер, что в Теннесси. Как-то наткнулся я на него. Вообще я о родне не скучаю. Сэкеттов полно и в Теннесси, и в Каролине, а родной души все-таки нет. Команчи убили моего отца в ущелье у Санта-Фе, когда мне было четырнадцать. С тех пор я и шатаюсь по стране от Миссури до западных морей. И порой приходит охота, парень, чтобы был наконец свой дом, а в нем – свой человек, родная душа.

Маленькая Энн, как и Ленни, уснула в одночасье, а вот Мэй заставляла меня нервничать: только вид делала, что спит, а сама прижималась так, будто вот-вот сползет в мои объятия. Думаю, что Этан это видел, но промолчал.

Все у нас считали, что Этан положил глаз на вдову Макен, и нечего объяснять почему. Ей было чуть за тридцать, и она была очень красивая. Высокая, темноволосая и сероглазая, с чистой шелковистой кожей.

Она не расстраивалась по мелочам и всегда легко и мило улыбалась. А еще она была честна и правдива, никогда не делала глупостей, была с нами, но всегда твердо и уверенно шла своим путем, держалась особняком, став кем-то вроде лидера. Однажды, когда мы ехали верхом вместе с Этаном, я ему так и сказал.

– Так, да не так, – ответил он. – Ты, Бендиго, приглядывайся и прислушивайся. Она, конечно, женщина умная и затевает все сама, и сама делает первый шаг. Но никто даже не пошевелится, пока не даст добро Каин.

Это как-то не приходило мне в голову, но как только он сказал, я понял, что оно так и есть. Каин был искушен в своем ремесле. Он предпочитал работать руками, а не болтать языком. Наверное, такая работа помогает думать. Он никогда не поддавался порыву чувств, не сходил с рельс, а вот решения принимал мгновенно и ошибался очень редко. Так от чужого человека я узнал кое-что о собственном брате.

– Женщине нужен мужчина, Бендиго, даже такой, как Рут. Какой бы сильной она ни казалась. Просто она делается еще сильней, когда рядом есть такой человек, как Каин.

Мороз крепчал, я подкидывал сучья в огонь, чтобы, не дай Бог, не замерзли дети, поддерживал огонь и размышлял о наших мужчинах.

Больше всех, пожалуй, в дороге он из тех самых мест, что и Рут Макен. Он умел делать все на свете, его уважали за мастерство, а он все больше ощущал свою силу и достоинство. Одни люди сгибались перед суровостью неба и просторов земли, а вот он словно делался выше, и его глаза все чаще устремлялись вдаль, к горизонту.

На горизонте, честно говоря, не было ничего. Мы проезжали по семь-восемь, а то и по двенадцать миль в день. Пару раз устраивались на ночлег там, откуда еще видно было место прежней ночевки. Для Джона Сэмпсона наше путешествие было чем-то большим, чем просто дорога, оно стало его возрождением. Сумеет ли наш поселок изменить людей так, как меняли их прерии? Я догадывался, что город создают не дома и улицы, а мужчины и женщины. Я радовался, что с нами Джон Сэмпсон, Рут Макен, мой брат Каин, и пытался понять – гожусь ли я сам для того, чтобы созидать наш будущий город.

И вот наступило утро. Мертвое серое небо висело над белыми снежными холмами, деревья казались черными, а на севере возвышались величественные и спокойные белые горы. Мы покинули нашу нору, обошли по краю долину, в которой обосновались индейцы, и поднялись на гряду, которая закрывала наш поселок.

Ветер улегся еще до зари, дома были отчетливо видны в прозрачном утреннем воздухе, а из их труб поднимался дым, манящий нас к теплу и безопасности. Мы остановились и долго смотрели на наш поселок, горло сжимал ком: вот оно, то, что мы построили своими руками, такое новое, но уже наше.

Каин вышел из дому с ведром в руке и двинулся к загону доить коров. Заржала лошадь. Каин взял вилы и стал накладывать сено в ясли. Что-то заставило его поднять голову.

Мы видели, как он замер, отбросил вилы и рванул к дому, распахивая дверь. В морозном безветренном воздухе звук его голоса легко достиг нас.

– Мать! Они вернулись! Они вернулись с детьми!

Открывались двери, на снег высыпали люди, прикрывая глаза рукой, чтобы нас разглядеть. Они кинулись нам навстречу, а мы побежали к ним с горы, увязая в сугробах. Этан Сэкетт медленно шел позади – к нему бежать было некому.,

Каин обнял Энн, а Ленни прильнул к отцу.

Глаза Нили жадно шарили по лицу Мэй.

– С тобой все в порядке?

– Конечно. Мистер Сэкетт и Бендиго нас спасли.

Смущенный Нили повернулся к Этану и протянул ему руку. Это движение ему далось нелегко.

– Спасибо, Сэкетт.

Этан отмахнулся.

– У Бендиго заслуги побольше. Если бы не его пушка, живыми нам оттуда не выбраться. Ну ничего. Когда начинаешь новое дело, приходится и не такое терпеть.

Увязая в снегу, мы пошли по домам. Люди говорили без умолку – счастливые, торжествующие свою первую победу.

Город тогда еще не родился, но начало ему было положено.

Глава 3

Зародышем будущего города стали пять домов и землянка с бревенчатым накатом, которую соорудил Этан Сэкетт. Как вы можете догадаться, она оказалась самым теплым жилищем из всех.

Снегопад застал нас врасплох. В домах были готовы только стены и крыши, а окна пришлось занавешивать тентами от фургонов. Земля промерзла, и мы уже не успели сделать вокруг домов земляные насыпи для защиты от ветра. Пришлось нагребать высокие снежные валы.

Мы работали и все поглядывали на окружающие холмы – не появятся ли индейцы. Но, похоже, хоть нас и было мало, они признали нашу силу.

Каин как-то сказал:

– Слава Богу, у нас появилась решимость выжить. Нас мало, но какие бы испытания не свалились нам на голову, мы выстоим. Мы никуда не уйдем отсюда, а когда придет весна, встретим ее с радостью.

Нили Стюарт ухмылялся, но прислушивался. Наверное, и на него слова Каина действовали ободряюще, ведь Каин упорен и непоколебим, как горы. После того как Этан Сэкетт раскрыл мне глаза, я стал замечать, что мы все зависим от Каина и ждем, куда он нас поведет. Его сила передавалась другим, даже Нили Стюарт как будто выпрямлялся, слушая моего брата.

Однажды, когда мы вырубали кусты на опушке, чтобы в них не могли спрятаться индейцы, Каин сказал:

– Не удивительно, что египтяне смогли построить огромные пирамиды.

– Почему? – спросил Крофт.

– Там приветливая земля, горячее солнце, нет нужды заботиться о дровах, там течет река, приносящая плодородный ил и несущая вдоволь воды. У них хватало времени, чтобы подумать и о других вещах.

– Нам тоже нужно найти время для таких вещей, – сказал Джон Сэмпсон. – Нашим детям недостаточно одной только пищи.

– Ты о чем?

– О школе. О школе с партами и с грифельными досками. На том холме я приметил пластины сланца. А поищем, так найдем и мел.

– Да, нужна не только школа, нужна и церковь, – согласился Каин.

– Уже и школа! – сказал Нили. – Еще дома не достроены.

Однако похоже, что и он заинтересовался не на шутку. После этого разговора он стал как-то меньше болтать о солнечной Калифорнии.

А я затосковал. Я из школьного возраста уже вырос, а знал мало, и все мои знания были случайными. Всю жизнь я проработал на ферме в родном Иллинойсе, а в школу ходил всего лишь несколько месяцев, да и то – от случая к случаю. Правда, родители все время читали Библию, а я запоминал и обдумывал услышанное. Потом и сам стал перечитывать отрывки. Не ради слова Божьего, а ради всех этих удивительных историй, ради музыки словесных созвучий. Я мечтал овладеть словами так, чтобы уметь говорить и писать разумно.

Меня огорчало, что я ничего не знаю о библейских землях. Древние люди повествовали о знакомых вещах: о стадах, о пастухах, о ночных дозорах. А те, что разрушили стены Вавилона, – неужели и они тоже начинали с малого, как и мы – с ручейка, небольшого стада, нескольких стен?

Мне хотелось бы прочитать и другие книги, но в дорогу мы взяли с собой только Библию. Там, дома, мне довелось прочесть «Свободу воли» Джонатана Эдвардса, ее оставил у нас какой-то проезжий, когда я был совсем маленьким. От него же нам достались и «Плоды одиночества» Уильяма Пенна. В моей памяти эти книги как-то связывались с кончиной моего отца, который следовал учению преподобного Джона Уитерспуна, шотландского священника. Его вполне земная философия, полная здравого смысла, видно, чем-то привлекала моего родителя. Смутно припоминаю какие-то разговоры за столом. Конечно, они имели отношение к воспитанию Каина, не к моему.

По пути на Запад, сидя вечерами у костра, я прислушивался к разговорам мужчин, особенно к тому, что говорил незадолго до смерти муж Рут Макен, человек образованный, терпимый и вдумчивый.

Он говорил о писателях прошлого, пересказывая своими словами те мысли, что они нам оставили в наследство. И мне захотелось встретиться с похожи людьми: с теми, кто пишет музыку, картины, книги. Однажды я сказал об этом вслух, и мистер Макен сказал:

– Бывает, что эти люди достойны восхищения. А часто они подвержены обидным человеческим порокам и слабостям. И тем не менее значение имеет только их труд, да его плоды. Многие из тех, кто вел грешную и беспутную жизнь, оставили после себя великие, прекрасные творения. Только с такой меркой можно подходить к человеку: смотреть на то, что он успел создать и оставил после себя.

Рут Макен догадывалась, что меня тянет к знаниям, к загадочному большому и светлому миру. Она умела понимать и сочувствовать. Парень, такой как я, мог, не смущаясь, рассказывать ей о своих мечтах. Тем более что и ее влекло к тому же. Об этом не переставал размышлять ее покойный муж, жизнь которого унесла стрела индейца в самом начале нашего пути. Другая женщина, не такая сильная, повернула бы назад. Но Рут не отступила, несмотря на то, что средства ее были на исходе и нужно было растить сына. Впрочем, возвращаться ей было некуда.

Как-то раз, заканчивая работу у нее в доме, я передал ей то, что говорил о школе Джон Сэмпсон.

– Школа нам, конечно, нужна, – сказала она. – Только дело тут не в здании, а в учителе. Школа – это, во-первых, учитель. А во-вторых – все остальное, где можно научиться хоть самой малости. Человек может учиться у гор и деревьев, учиться, слушая чужие разговоры и обдумывая их. Мистер Шафтер, – продолжила Рут, – а нельзя ли застелить пол досками?

Мы все пока еще довольствовались твердо утрамбованным земляным полом.

– Доски-то сделать можно, – сказал я вяло. – Их можно вытесать из бревен, но, сдается мне, плоские камни тоже сойдут.

– Я предпочитаю доски, мистер Шафтер. Мне не подходит, когда говорят «сойдет». Если вас не затруднит, а?

Так она ненароком, потихоньку воспитывала меня, сама того не подозревая. Она пускала в ход женские уловки, бросающие вызов мужскому тщеславию и гордости. Ее лукавые слова будили во мне желание показать себя с лучшей стороны.

Пока я у нее работал, она каждый раз в полдень объявляла перерыв, объясняя это тем, что Буд нуждается в отдыхе. Мы садились за стол пить чай или кофе. Она подавала крохотные пирожки, и мы принимались беседовать. Дело было не в Буде, просто ей нравился этот обряд, он напоминал ей об иной, ушедшей жизни. Вскоре я догадался, что она тонко и незаметно направляет меня. От нее я многое узнал о том мире, что лежит за пределами нашей глухомани, о том, что мир этот так же широк и огромен, как и его познающий разум. У нее и у Каина учился я любви к созиданию и неприятию всех тех, кто предпочитает рушить.

Она никогда не звала меня по имени, как остальные, а только «мистером Шафтером». Когда я говорил, она внимательно слушала.

Стоило ей сказать мне о досках, как я понял, что мне от этой работы не уйти. Прощайте, рыбалка и охота – Рут Макен может доставить радость только самое лучшее, и я принялся заготавливать доски, раскалывая бревна клиньями, кувалдой и деревянным молотом.

Однажды, когда пол был уже наполовину готов, миссис Макен подошла к своему сундуку. Когда наши фургоны еще катили на Запад, этот сундук был притчей во языцех. Несколько раз фургон завязал в грязи и сундук приходилось вытаскивать. Поднять его можно было только вчетвером, таким он был тяжелым, и некоторые, например, жена Нили Стюарта, поговаривали о том, что он полон золота. Никто никогда не видел его открытым, и только Этан Сэкетт догадывался, что в нем спрятано.

А тут Рут открыла сундук при мне. Его содержимое оказалось ценнее золота. В три ряда там плотно лежали укутанные клеенкой книги и запас писчей бумаги.

– Здесь пятьдесят книг, мистер Шафтер. Даже если вы прочтете только эти пятьдесят, вы получите неплохое образование. Некоторые из тех, кто кичится своей образованностью, в жизни не видели так много хороших книг.

Нет нужды объяснять, чем пожертвовали Макены, захватив с собой эти книги. Каждая из них занимала место какого-то другого предмета, быть может, крайне необходимого. А необходимым было все: топоры, лемеха, пилы, сверла, котлы, ящики-духовки, сковородки. Основную массу груза составляли одежда и еда. Самые умные везли с собой еще и жестяные печки, так как на ветру бывает трудно разжечь костер. Нагружать больше 2500 фунтов не советовали, но те, у кого были крепкие лошади, везли больше, рассчитывая, что к концу пути половина еды будет съедена. Чаще всего так и получалось. Мы с братом привезли два фургона, Рут Макен столько же, Каин вез весь свой инструмент, а она – товар для будущей лавки.

Рут вынула несколько книг.

– Некоторые книги мой муж Взял с собой, потому что они могут кое-что рассказать о землях, в которых мы теперь оказались. Остальные – для образования Буда и такие, что мой муж сам хотел перечитывать. Они выбраны по весу, чтобы не возить лишней тяжести. Муж говорил, что мог бы составить другой список, и книги были бы не хуже этих. Сперва я дам вам почитать те, что о Западных землях. Они вам помогут.

Мне и в голову не приходило, что кто-то уже успел написать тома о землях, в которых мы остановились. Рут дала мне «Торговлю в прериях» Джосии Грега, «Дневники» Луиса и Кларка, «Путешествие по прериям» Вашингтона Ирвинга и новенькую книгу «Три года среди команчей», излагающую подлинную историю Нельсона Ли, техасского рейнджера. Она была напечатана недавно, в 1859 году.

В восторге я сунул книги под куртку и отнес домой. После ужина устроился с первой у огня. Я выбрал книгу Нельсона Ли и вскоре с головой погрузился в повествование, в котором то и дело возникали имена людей, слышанные мною в разговорах у костра. В этой книге знаменитые Джек Хейз, Бен Мак-Каллоф скакали на конях, сражались с мексиканскими бандитами, бились с команчами, а сам автор в конце концов угодил в плен к индейцам.

Быстро бежали дни, но я не забывал подниматься на холмистую гряду, чтобы осмотреть окрестности. Иногда мы с Этаном охотились верхом или просто ездили по округе, чтобы получше ее узнать.

Наш поселок располагался в широком Южном ущелье, по которому обычно на Запад двигались фургоны. Севернее в небо упирались горы Уинд-Ривер, и мне хотелось узнать их не хуже Этана.

Индейцы нам больше не встречались, но мы все же были настороже, потому что они могли вернуться в любой момент. Давешний молодой воин наверняка может собрать компанию таких же, как и он, воинственных парней, и они явятся за нашими скальпами и за нашими лошадьми.

Когда я бывал свободен от работы в доме миссис Макен, то помогал Каину. Планы у нас были громадными. Мы обустраивали кузницу, а потом собирались построить лесопилку. Нужно было заранее заготовить обтесанные брусья и дать им вылежаться.

– В семье нашей матери все были строителями, – рассказывал Каин. – Строили корабли, пароходы, дома, мосты. Часть нашей родни – французы из Канады. Мама была хорошо образованна и говорила по-французски.

О семье матери я знал совсем мало, еще меньше – о предках отца и дорожил каждой крупицей этих знаний. Каин помнил гораздо больше, чем я.

Питались мы скудно, со страхом думая о предстоящей долгой зиме. Пока снег не стаял – свежего мяса не жди. Этану иногда удавалось добывать дичь, но это случалось нечасто. Наши запасы начали понемногу истощаться, а стадо из-за нехватки кормов почти не прибавляло в весе.

Я обычно вставал первым. Просыпался и, греясь под одеялом, глядел на серый пепел в очаге, размышляя, остался ли там хоть один тлеющий уголек, чтобы раздуть огонь.

Потом я выпрыгивал из постели и, дрожа от холода, ворошил угли, выкладывал над вчерашним угольком кучку сосновых щепок и коры и раздувал первый крохотный огонек. Как только занималось пламя, я подкидывал дров и нырял обратно в постель, ожидая, пока дом хоть немного согреется.

Трудно сберечь огонь до утра: сосновые дрова горят жарким ярким пламенем, почти не оставляя углей, большие чурбаны поначалу тлеют, а потом гаснут совсем. Приходилось изобретать тысячи способов, как сохранить огонь, и порой некоторые из них срабатывали. А еще по утрам нужно было разбить лед в ведрах с водой, а если ведро промерзло до дна – поставить его поближе к огню, чтобы растаяло.

Как-то наступили такие холода, что первые три дня никто не рисковал надолго покидать дом, разве что по необходимости: натаскать воды, накормить скотину, принести дров.

Рядом с нашим поселком мы выкопали на склоне горы укрытие для скота и обнесли его снежными стенами. Корма было мало, потому что до снегопада мы успели заготовить совсем немного сена. А чтоб скот мог попить, нам приходилось делать проруби в ручье. Прорубь подновляли по два раза на дню.

На третий день морозов лица мужчин покрылись глубокими морщинами. Женщины, не желая обременять мужчин, делали вид, что переносят невзгоды легко. Но еда была скудная, а охотиться в мороз не получалось – звери попрятались по норам.

На шестой день я не выдержал и решил выйти с винтовкой еще затемно. Для начала, правда, заглянул к Этану. Он уже встал и сидел у очага, грея руки о чашку с горячим кофе.

– Ты что, свихнулся? – спросил он. – В такой мороз дичи не добудешь. Сейчас градусов сорок, а то и все пятьдесят!

– А те силки, что у реки? Вдруг в них угодил заяц?

Он поднялся и надел куртку.

– Надежды мало, но все же схожу с тобой. В такую погоду поодиночке гулять опасно.

Пока он проверял и заряжал винчестер, я оглядел его жилище. Этан умел удобно устраиваться. У одной стены прилепилась широкая койка, камин, топившийся по-черному, имел вверху небольшую трубу, дым из которой проходил через толстый слой веток. Они его поглощали и рассеивали. Раньше я такого никогда не видел и решил, что когда-нибудь обязательно воспользуюсь этой уловкой. Этан знал множество таких вот штучек, они для него были обычным делом, ему и в голову не приходило рассказывать об этом другим.

На перевале мы оба остановились перевести дух. Перед нами простиралось неподвижное белое пространство. Мы двинулись дальше, только наст скрипел под самодельными снегоступами. Мы с Этаном то и дело поглядывали друг на друга, чтобы вовремя заметить белые пятна обморожения на лице и успеть растереть обмороженное место снегом.

Силки оказались пустыми. На обратном пути я сказал:

– Вот, взялся читать книгу.

– Я тоже люблю читать, когда есть что.

– Эта книга про команчей. Ее написал человек, который побывал у них в плену.

– Врет, наверное.

– Не похоже. Да точно – не врет. Он один из тех, кто был вместе с Джеком Хейзом и с Беном Мак-Каллофом.

– Вычитал там что-нибудь полезное?

– Ну вот он, например, пишет, как экспедиция по вечерам останавливалась за час до заката. Они разжигали костер, готовили еду, а лошади могли попастись и отдохнуть. Потом они гасили костер и проезжали еще несколько миль, прежде чем остановиться на ночь.

– Это просто здравый смысл. Тут книжки ни при чем. Я с детства делал так же.

– А вот я никогда о таком не слыхал.

Мы двинулись дальше.

– Еще он описывает жуткую битву у Ходячего ручья. Там бились с индейцами.

Этан глянул на меня, пораженный.

– Что ты говоришь! Кто написал эту книгу?

– Его фамилия Ли. Нельсон Ли.

Этан стал как вкопанный.

– Нельсон Ли написал книгу? Ничего себе! Я-то думал, что он даже расписаться не умеет.

– Вы его знали? Вы знакомы с Нельсоном Ли?

– Вот потеха! Да я сам был у Ходячего ручья. И участвовал в той драке. Там погиб мой друг, его звали Мотт…

– Про него там тоже написано.

– Ну да! Мотт был и его другом тоже.

Когда мы уже грелись у огня в землянке Этана, он сказал:

– Я бы с удовольствием глянул на эту книгу. С удовольствием.

– Я должен спросить. Она принадлежит миссис Макен.

– Да? Держу пари, что она из того сундука. Покойный Макен говорил мне, что там книги, но я не поверил.

Каин никогда не сидел без дела, его руки всегда были чем-нибудь заняты. В эти морозные недели мы по вечерам заготовляли гвозди. Это можно было делать дома, и, кроме того, работа отвлекала от голода и тяжелых мыслей.

Мы раскаляли в огне конец железной проволоки, а потом заостряли его ударами молота. Длина гвоздя отмечалась зарубкой, затем запихивали прут в деревяшку с дыркой и откусывали по зарубке. Другой конец расплющивался молотом, и получалась шляпка. Потом деревяшку нужно было бросить в воду, чтобы металл осел и закалился, и только потом можно было вытащить готовый гвоздь.

Если запасов проволоки хватает, можно за день сделать несколько сот, а то и целую тысячу гвоздей. Но бревна мы гвоздями не скрепляли. Мы просто хорошо подгоняли их друг к другу и соединяли деревянными шипами – они и держались дольше, и не ржавели – не портили дерево. Мы строили на века. Так думал Каин, так думал и я. А для этого бревна нужно было подбирать не только по размеру, но и по весу.

Еще мы заготавливали бруски для оконных рам и дранку для стен и крыши. Во время этих крутых морозов я трижды ходил выбирать подходящие деревья, а вечерами после ужина, сдвинув посуду в сторону, мы с Каином и Джоном Сэмпсоном чертили планы лесопилки и кузницы.

Индейцы пока не показывались. Однажды я дошел до того самого места, где раньше стоял их лагерь, но там было пусто.

– Как начнет таять, подбирай любую железку, – сказал Каин. – Сгодится все, что ни найдешь. Мало ли что могут бросить проезжающие.

В тот вечер Этан сидел у нас.

– К юго-западу отсюда можно кое-что найти. Несколько лет назад там были прииски.

– Прииски? – заинтересовался Уэбб. – Какие?

– Золотые. И похоже, с золотом там было все в порядке.

– А кто там сейчас?

– Индейцы.

Пару раз к нам на огонек заходила миссис Макен. В такие вечера Каин все больше молчал, курил и смотрел на пляшущее в очаге пламя. Но он и всегда был неразговорчив, говорил только по делу.

На девятый день мороз ослаб, а на десятый Этан Сэкетт убил оленя.

Глава 4

Теперь никто и не помышлял об отъезде, все толковали только о золоте.

О золоте и о тех полах, которые я настелил в доме Рут Макен.

Пришел и Каин, прикинул объем работы, попрыгал, чтобы проверить доски на прочность, а был он тяжел и могуч. Изучил, как подогнаны они друг к другу, как сделаны углы, потом выпрямился и сказал:

– Я не видел работы лучше.

То есть теперь мне было, чем гордиться.

Тем временем Стюарт, Крофт и Уэбб насели на Этана, чтобы тот рассказал им про золото. Но он знал не так уж много. Все началось с золотоискателей, которые возвращались с приисков Калифорнии. Кому-то из них показалось, что здешние места чем-то напоминают Хенгтаун, и он на всякий случай промыл несколько лотков. А когда обнаружил немного золота, они все было остались и принялись за работу, но индейцы их вытеснили.

Вообще-то мы целые дни проводили на охоте – нашей колонии было нужно мясо. Этан подстрелил лося, а мы с Уэббом – по антилопе, да еще напали на след медведя, похоже, огромного медведя. Перед зимней спячкой он не успел наесться как следует и потому проснулся, отряхнулся и отправился искать пищу.

Уэбб стрелял здорово: он, например, уложил на бегу антилопу. Попал ей прямо в шею, когда она только набирала скорость. Лучшим стрелком был Этан, хотя сам он утверждал, что в этом деле я – настоящий мастак. Впрочем, Каин и Уэбб конечно же тоже не промахивались, да и у Джона Сэмпсона тоже был кое-какой охотничий опыт, а еще он когда-то давно участвовал в стычках с индейцами. Про Стюарта и Крофта я ничего не знал. Охотились они отдельно, и все полагали, что они могут сами о себе позаботиться.

– Ну что ж, пятеро попадают туда, куда целят, – заметил Каин, когда я рассказал ему об Уэббе.

– Шестеро, – сказал Сэмпсон. – Считай еще Рут Макен.

Мы молча уставились на него.

– Миссис Макен прекрасно знакома с ружьем. Не хуже нас с вами. Она стреляет с детства.

– Ну и женщина! – только и сказал Каин.

– Мы с ней из одного города, только я не был с ней близко знаком, просто знал в лицо. А ее муж был майором, и она разбирается в повадках индейцев, объясняется с ними знаками и даже говорит на некоторых из их языков. Вокруг нас жили сиу, и ей пришлось с мужем побывать на разных там передовых постах.

Когда у меня выдавалось свободное время, я залезал на чердак, где тепло от печки сохранялось дольше. Половина чердака была застелена досками, и там я устроил уютное местечко с постелью. Зажигал свечу, пристроенную для безопасности в консервную банку, закутывался в одеяла и погружался в повествование Нельсона Ли о погоне за бандитом Раблоу.

Когда глаза уставали, я принимался придумывать, как застеклить окно у вдовы Макен пустыми бутылками, которые я нашел в том месте, где когда-то жили золотоискатели. Бутылок набралось около двух дюжин. Если вырубить для окна узкий проем, равный примерно высоте бутылки, сделать внизу выем для донышек, а наверху – для горлышек… или наоборот… может получиться окно. Видно сквозь него ничего не будет, зато снаружи свет будет просачиваться… или нет, так нехорошо…

На следующий день около полудня, когда я объяснял Рут Макен про окно, рядом оказался Этан.

– Бендиго, ты мне нужен.

Мы отошли с ним в сторону.

– На гряде появились следы лошадей, подкованных, – шепнул он.

В доме Каина собрались мужчины.

– Если бы это были порядочные люди, они заглянули бы к нам поговорить и выпить кофе.

– А сколько их?

– Похоже, что трое. Они там долго стояли: глядели, что тут у нас делается. – Этан помолчал. – Вокруг бродят дезертиры, они грабят фургоны, а валят все на индейцев. Может, это кто-то из этих.

– Что делать? – спросил Сэмпсон.

– Готовиться к бою. Каин, если ты не против, оставайся с Сэмпсоном, Стюартом и Крофтом в доме – будете нас прикрывать. А Уэбб пусть идет с нами.

– И что потом? – спросил Стюарт. – Может, они не хотят неприятностей?

– Для начала поговорим с ними, – сказал Этан. – И не будем пока раскрывать, сколько нас. А если начнется заварушка, стреляйте. У нас нет другого выхода. – Он помолчал. – Возможно, им нужна наша скотина или наше добро. Но вообще-то они похищают женщин… и девушек.

Я вернулся за своим винчестером к Рут Макен и пересказал ей все. Она только кивнула.

– Скажите, что мы с Будом будем наготове. Отсюда хороший обзор, и сектор обстрела открыт.

Заметив мое удивление, она заулыбалась.

– Не забывайте, мистер Шафтер, что мой муж был офицером. Полжизни я провела в гарнизонах и армейские дела знаю.

Потом мы с Уэббом спрятались возле дома, а Этан остался на открытом месте и возился с лошадью, как будто у него не в порядке седло. Он встал так, чтобы лошадь прикрывала его. Теперь мы были готовы.

Они появились со стороны гряды тесной кучкой, человек около пятнадцати. А может, шестнадцать. Приблизившись, они рассредоточились, но, похоже, ничего не опасались, оценив наши силы по малому количеству домов.

– Крепкий отряд! – заметил Сэмпсон, наблюдая за ними в подзорную трубу. – Смотри, смотри, Бендиго, – там Латрелл!

Этот Латрелл шел вместе с нами в обозе. Он все заглядывался на мою сестру Лорну. Как-то раз она отправилась к ручью за водой, а он ее подкараулил и набросился. Но я подоспел вовремя и сбил его с ног. Кулак у меня тяжелый, закаленный плотницкой и кузнечной работой, но этот парень только отряхнулся и пошел на меня с дубиной. Ну, меня этим не испугать, я уклонился, перехватил его руку, взял за грудки и врезал ему так, что даже через две недели в форте Ларами он не мог самостоятельно выйти из фургона. Там мы его и оставили.

Они приближались. Этан вдруг поднял руку и крикнул:

– Стоять!

Компания притормозила, но крупный, обросший волосами мужик в грязной кожаной куртке крикнул в ответ:

– В чем дело? Мы просто решили вас навестить.

Они продолжали медленно приближаться.

– Проваливайте. Мы вас в гости не звали!

Пока шла эта мирная беседа, мы с Уэббом подтянулись к Этану. Вдруг Уэбб резко обернулся и выругался. Оказалось, что, пока первые отвлекали наше внимание, другие начали обходить нас сзади.

– Ни с места! – заорал им Уэбб и шепнул: – Возьмите на себя первых. С остальными я справлюсь.

Он быстро пошел от нас прочь, опустив дуло ружья. Я старался не упускать его из виду: вдруг ему понадобится помощь.

– Джон! – крикнул я так, чтоб меня расслышали внутри дома. – Заднее окно!

Из дома донесся шум, и бандиты остановились, сообразив, что их уловка разгадана. Но обескуражены они не были, похоже, даже развеселились, потому что считали себя крутыми ребятами, да и числом они нас превышали.

– Ну, ты – вперед! – услыхал я голос Уэбба и оглянулся.

Уэбб приближался к одному из парней.

– Вперед, скотина! – снова крикнул он, наступая на него с опущенным винчестером.

Видно, парень решил, что с Уэббом он легко справится. Ему, как и всем нам, предстояло про него еще многое узнать, беда лишь в том, что у него на это осталось мало времени. Парень пошел на Уэбба, а тот вдруг левой рукой рванул из-под куртки шестизарядный револьвер и выстрелил. Парень рухнул.

Тут заварилась каша.

Из заднего окна грохнула крупнокалиберная пушка Сэмпсона, следом выстрелил Этан. Я припал на одно колено и дал три выстрела подряд с такой скоростью, какую только позволял затвор ружья. Тот парень, в которого я целился, вылетел из седла. Рухнул и повис одной ногой в стремени волосатый, в которого выпалил Этан. Лошадь его рванула прочь, волоча хозяина по снегу.

На меня – с револьвером – галопом летел мужик. Вдруг он дернулся – это пуля из дома Макенов остановила его, выронил свою пушку и поскакал прочь, ухватившись обеими руками за луку седла, а на груди его расплывалось кровавое пятно.

Не успели мы опомниться, как никого из нападавших уже не было. Вернее, большинства. Трое валялись на снегу, среди них – предводитель. А у нас за спиной лежал тот, которого подстрелил Уэбб, – пуля угодила ему в голову. Еще один корчился на мерзлой траве, он пытался уползти, волоча перебитую ногу.

Подошел Каин. Глаза у него странно светились.

– Можно было их просто попугать, – сказал он. – Зачем было затевать бойню?

– Лучше сразу. Они бы вернулись и застали нас врасплох.

– Уэбб перехитрил того парня. Мне кажется, он просто хотел кого-нибудь убить.

– Это им послужит уроком.

– Будь поосторожнее с Уэббом, – тихо сказал Каин. – Он вроде голодного зверя.

– Соберите оружие и патроны. Мы их похороним, – приказал Этан и повернулся к Каину: – Не пора ли прочесть над ними молитву?

– Подождите этого, он сейчас присоединится к остальным, – указал Уэбб на парня, который с ненавистью смотрел на него, корчась в луже собственной крови.

– Дайте мне оружие, дайте мне оружие… – бормотал парень.

Но, когда из дому вышел Сэмпсон с коробкой лекарств и бинтов, его голос уже утих. Он застыл в неподвижности.

Показались женщины, потрясенные и бледные. Они пытались удержать детей дома, но те, увлеченные, рвались поглазеть на покойников.

– Нужно выяснить, кто они такие, и написать их родным, – сказала миссис Сэмпсон.

Но никто не стал шарить по карманам. Никто не хотел ничего знать проубитых. Так легче остаться в мире со своей совестью. Оружие и боеприпасы, конечно, нам нужны, их пришлось взять. Ведь у нас всего этого мало, а окружающие горы предвещают опасность в любой момент. Но больше – ничего.

Латрелла среди убитых не оказалось. Похоже, он сбежал.

Мы собрали ружья и ремни, поймали лошадей. Лошади были хороши, наверняка это трофеи, принадлежавшие загубленным бандитами людям.

Вся наша колония участвовала в похоронах, а Каин читал молитву. Вот и наши первые мертвецы. Мы похоронили их на небольшой возвышенности.

Второй раз мы столкнулись с серьезной опасностью и, поборов страх, стали еще ближе друг другу. Однако в глубине нашей общности прорастали зерна розни: ведь не все убивали, не все приспособлены к убийству и насилию. Радовались только Уэбб да я. Я хорошо видел, что сделал Уэбб, и понимал, что он нас всех спас своим неожиданным выстрелом – перехватив инициативу и смешав карты нападавших.

Глава 5

После Нельсона Ли я принялся за Вашингтона Ирвинга, а потом за «Торговлю в прериях». Несколько раз я разговаривал о прочитанном с Рут Макен, и получалось, что ее и мои впечатления были схожими.

Некоторым поведение Рут внушало тревогу. Нили Стюарт жаловался, что после разговоров с Рут у его дочки Мэй «появляются мысли». И это была чистая правда.

Но миссис Макен только улыбалась.

– Мистер Стюарт, это очень хорошо, что у нее появляются мысли и неудовлетворенность. Тот, кто всем всегда доволен, ничего не добьется в этом мире.

– У вас ведь один только Буд, зачем вам школа? – как-то спросил я у нее.

– Школа нужна всем, а не только Буду. Что касается его, я хочу, чтоб ему здесь нравилось, чтоб школа помогала ему взрослеть, понимать, что у нас происходит. Чтоб он стал образованным и сумел впоследствии добиться чего-то большего. Дело, которое умеешь хорошо делать, деловые достижения – только это дает человеку настоящее счастье. А вы, мистер Шафтер? Чего вы хотите? Кем вы хотите стать?

Стыдно признаться, но у меня не было никаких конкретных планов. Я любил жизнь, и меня не покидало ощущение, что все, что происходит сейчас со мной – преходяще. Может быть, так чувствовали все. Мы никогда не жили в обустроенных деревнях, не унаследовали, как наши европейские предки, принадлежности к каким-то классам общества. Мы – странники. Хорошо это или плохо – покажет время. Некоторые тянулись на Запад, чтобы разбогатеть и уехать обратно, другие – чтобы остаться здесь, чтобы обустроить и обогатить этот край. Только мало кто знал, как это нужно делать.

Мне хотелось оказаться на Западе, и вот я здесь. Я вдруг перестал что-либо понимать. Я охотно помогал Каину строить кузницу и лесопилку, но в глубине души знал, что надолго здесь не задержусь. Наша страна так велика, и хочется увидеть побольше.

– А что потом, мистер Шафтер? Ну, посмотрите вы страну, всю страну, и вот – вы уже немолоды. Что с вами будет, когда жизненные силы ослабнут?

Она задавала опасные вопросы, они растревожили меня, и я ушел от нее полным сомнений и недовольства собой. Эти вопросы вроде больного зуба или гвоздя в подошве – хочешь о них забыть, но деться некуда, и все возвращаешься и возвращаешься к ним.

Оставались только книги. Они открывали мне окно в широкий мир. Я читал их, потому что хотел многое узнать. Но времени было мало. Жизнь была тяжела, постоянно требовались еда и топливо. Рутинные обязанности не оставляли времени, чтоб думать о чем-нибудь, кроме ежедневного труда. Если нам чего-то не хватало, приходилось учиться обходиться без этого. Нужна хорошая школа, чтобы подготовиться к тем изменениям, которые постоянно подбрасывает жизнь, чтобы понять, что она всегда капризна, непостоянна, а перемены – правило, а не исключение. Ничто не пребывает в неизменности.

Наша страна – страна движения. Мои предки в разное время приехали из Уэльса, из Ирландии, из Франции. Родители перекочевывали из Пенсильвании в Иллинойс, потом – в Висконсин, а дедушка с бабушкой моей матушки – из Мэна в Вирджинию. Любовь к новым местам сидела в нас глубоко.

Мы не знали постоянного, устойчивого мира, а тот, в котором мы жили, ценил лишь основные добродетели. Зло и добро здесь ярко и выпукло противостояли друг другу.

Книги. Со временем я обнаружил, что тут тоже нужно уметь отделить одно от другого. Иногда, казалось бы, свежая мысль оборачивалась просто результатом хорошей памяти пишущего. Образованный человек пересказывал то, чему научился когда-то, а не додумался сам. И все равно я завидовал Рут Макен, которой довелось общаться с образованными, начитанными и много путешествовавшими людьми, и мечтал, что когда-нибудь и сам окажусь среди таких.

Пока же я был лишь одним из тех кочевников, которые во множестве своем основывали новые города. Размахивая топором в лесу, я порой приходил к странной мысли, что со временем умственные способности человека могут иссякнуть: чем больше знаний накоплено в книгах или где-то там еще, тем меньше нужды соображать и размышлять самому.

Мы же здесь учились определять время по солнцу, направление – по тени, по течению рек или по тому, как на деревьях растут ветки. Больше всех об этом знал Этан Сэкетт, и я у него учился. Этан прекрасно знал дикую природу, он умел не только распознать на земле или в зарослях следы зверя и человека, но и угадать их повадки. Часто мы вместе ходили на охоту или выбирали деревья для рубки.

Это было непросто, потому что вокруг не было больших лесов. Строевой лес рос только на горных кряжах, да еще небольшими островками среди лугов – вплоть до самой Уинд-Ривер. Приготовить материал для строительства лесопилки – это не значит просто повалить дерево. Его еще нужно разметить, а потом плотницким топором вытесать прямоугольный брус.

За месяц я повалил и обтесал про запас десять огромных стволов. Под готовые брусья я подвел палки, чтобы брусья не касались земли и не гнили.

В морозные дни охотиться было нельзя, и наши запасы еды быстро таяли. Но лишь только морозы ослабли, Этан снова стал приносить добычу. Он сам разделывал туши и делил мясо между жителями поселка.

Как-то вечером мы сидели у огня в доме Каина.

– Запасов еды хватит, если экономить, – сказал Уэбб. – Начнись весна пораньше, и мы до нее протянем.

– Лучше подумай о том, как дотянуть до урожая, – сказал Сэмпсон.

– Именно этим и займутся те люди с Востока, – сказал Этан.

Тишина настала глубокая, в жизни такой не слышал. Этан только что вернулся с охоты с пустыми руками, но на задней луке его седла я увидел засохшее пятно крови.

– Вы о чем, мистер Сэкетт? – спросила Рут Макен. – Что еще за люди с Востока?

– Мормоны. Они направляются в Солт-Лейк. Измождены до крайности. Приехали из Старого Света, чтоб присоединиться к Бригаму.

– Они голодны?

– Они голодают, мэм.

– Пусть едят скот. Я пару раз ел конину, это вполне съедобно, – сказал Уэбб.

– У них нет лошадей.

Все уставились на Этана. Нет лошадей? Да такого просто не бывает!

– Они идут пешком, а повозки тащат на себе. Многие по дороге умерли, осталось человек тридцать.

– Вы им рассказали о нас? – спросил Каин.

– Я подумал, что я не вправе. Они могли бы пройти мимо, никого не заметив. Мне кажется, мы должны вместе решить, станем ли мы им помогать.

– Чего тут решать, – сказал Нили. – Мы сами еле выживаем. Они нас съедят вместе с нашими домами.

– Ну, не знаю, – сказал Крофт. – Пару раз мне приходилось голодать.

– Что же с ними будет? – воскликнула Лорна. – Они ведь погибнут!

– Это не наше дело, – настаивал Нили. – Пусть о них заботится Бригам.

– Он им поможет. К нему уже послан человек, – сказал Этан. – Если, конечно, он доберется, и если помощь поспеет вовремя.

– Бендиго. – Рут впервые назвала меня по имени и на «ты». – Ты сумел бы править моим фургоном?

– Да, мэм. Конечно.

– Эй, что за дела? – Нили вскочил, но миссис Макен, не обращая на него внимания, потянулась за платком.

Нили аж покраснел.

– Миссис Макен, так не пойдет! Эти люди для нас – что саранча!

Но она уже одевалась, а глаза у нее стали огромными. Они всегда делались такими, когда она принимала серьезное решение.

– Не ваша забота. Вы спрашивали, чем я собираюсь торговать в лавке. Так вот – это еда и одежда, мой второй фургон. И я имею право поделиться всем этим с другими.

– Нет! – Мери Крофт всегда недолюбливала миссис Макен за ее привлекательную внешность и независимость. – Еще чего! Такую ораву на нашу голову!

– Перестань, Мери… – возразил Том.

– Решим сообща, – сказал Этан. – Давайте голосовать.

– Я говорю нет! – твердо заявил Нили Стюарт.

– Нужно помочь, – сказал Крофт.

– Не наше дело! – злобно глянула на Тома Мери.

– Я уже проголосовала, – сказала Рут Макен. – А ты, Бендиго?

– Он еще мал, чтобы голосовать, – прошипела Мери.

– Я исполняю мужскую работу, и я голосую. За то, чтобы им помочь.

– Никакой помощи, – помолчав, сказал Уэбб.

– Нельзя покидать страждущих, – сказал Сэмпсон.

Миссис Сэмпсон и жена Каина, как я и думал, проголосовали «за», но Каин все еще молчал. Потом он просто сказал мне:

– Пожалуй, стоит поставить фургоны на полозья. Возьми два фургона и все одеяла и мех, что мы сможем собрать.

– Ты еще не голосовал, – сказал Нили.

Каин удивленно посмотрел на него:

– Другого у меня и в мыслях не было. Я просто соображал, как все это сделать получше.

Уэбб встал.

– Боюсь, мы еще об этом пожалеем, но со вторым фургоном поеду я.

– Вы просто толпа придурков! – заявила Мери Крофт. – Пусть Бригам сам о них заботится. Это он их сюда заманил.

К закату снова повалил крупными хлопьями снег и добраться до конюшни было непросто. Мы приладили полозья. Буд Макен вызвался ехать со мной.

– Буд, тебе будет трудно, – сказала Рут. – Ничего такого у тебя еще не было. Поэтому старайся быть наравне со всеми. Исполняй свою часть работы.

– Хорошо, мама.

Видно было, что она тревожится.

– Он уже настоящий мужчина, мэм, – сказал я. – Он справится.

– Надеюсь. Я хочу, чтобы он, когда дорастет до вашего возраста, стал похожим на вас.

Умела она сказать нужное слово вовремя. В пути я все вспоминал ее слова, и мне казалось, что они согревают меня в метели и холоде.

Я ехал первым, Уэбб – за мной. С ним вместе – Том Крофт. Нас ожидал тяжелый путь, который мог обернуться гибелью.

Глава 6

Лошади Рут Макен были хороши, куда лучше прочих. Наверное, из-за той травы, что росла на террасе возле ее дома. Вначале лошади паслись вместе с остальными на лугах, а потом подъели траву возле дома. Она была такой же сочной, что и луговая.

Без лошадей нам бы не справиться – они быстрее волов и умеют сами находить дорогу к дому, если хозяин погибнет. А случиться могло всякое.

Уэббовы лошади тоже добротные и сильные, они постоянно были в работе: возили воду с водопада. С тех пор как мы приехали в эти края, они только этим и занимались. У Рут Макен источник был прямо у порога, и я все подумывал о том, чтобы устроить водопровод. Остальные возили воду бочками.

Настоящего водопада там, где мы брали воду, не было. Просто ручей струился с невысокого утеса, а под падающую струю можно было подставить бочку. Мы привозили четыре-шесть бочек в фургоне, заливая их по самые края. По пути домой изрядная часть воды расплескивалась, и дорога постепенно превращалась в ледяную гору.

Водопад был недалеко от основного тракта, в миле от нашего поселка. Путь к водопаду, кроме первых нескольких ярдов, пролегал вдоль тракта.

Когда мы спустились с террасы, нам навстречу вышли Каин и Хелен. Они дали нам закрытые ведра.

– Это суп, – сказала Хелен. – Его немного, по нескольку ложек каждому, но когда приедете, согрейте его, и он даст вам тепло и сил на обратную дорогу.

С гор дул пронизывающий ветер, снег жалил тонкими ледяными иголками. Этан дал нам последние наставления, и мы тронулись в путь размеренным шагом. Это было часа через два после восхода – мы проверили время по серебряным часам Уэбба. До мормонов было миль двенадцать. Три-четыре часа пути в один конец. Если повезет. Под фургонами лежала глубокая колея.

За моей спиной, чтобы не мерзнуть, притопывал и охлопывал себя Буд. На нас обоих были куртки из бизоньей шкуры и меховые ушанки. Шапку мне дала Рут Макен, это была ушанка ее покойного мужа; она оказалась мне впору, словно ее шили специально для меня. Через час мы все забыли, что такое тепло.

Когда мы приостановились в третий раз, чтоб дать передышку лошадям, ко мне подошел Уэбб.

– Мне это не нравится, Бен. Сейчас мы едем по колее, но если снег будет валить так же, как теперь, то колею быстро засыпет.

– Справимся, – ответил я более уверенно, чем следовало бы.

Нам предстояло пересечь плоскую равнину. Она тянулась многие мили на юг, и на ней царствовал ветер. Собьешься с колеи – и не отыщешь ее никогда.

– Засекай время в пути, – предложил я. – Двинемся назад, опять заметим время.

Снег ненадолго перестал, показалось серое небо, и я смог снова увидеть лошадей. Вокруг простирались снежные просторы девственной белизны.

– Бендиго, а нельзя ли пройтись пешком? – спросил Буд. – Ноги окоченели.

– Хорошая мысль, – сказал я и остановил лошадей.

Подошел Уэбб и кивнул, когда я сказал ему, что мы пойдем пешком. Лицо у него было узкое и темное, глаза – серые и колючие. Клочок щетины на месте усов. Он казался мне холодным и жестоким. И в который раз я подумал, что такого человека лучше иметь союзником, чем соперником.

Кроме того, что у него хорошая одежда и приехал он из Миссури, о нем никто ничего не знал. В обозе он ни с кем не сближался, а его сын Фосс, этакий дылда с разбойничьими повадками, умел наживать себе врагов. Уэбб был не таков: в чужие дела не лез, работал много, а вот к людям никакого расположения не питал.

– Ну ты как, парень? – спросил он Буда. – Мой Фосс тоже хотел поехать, да в последнюю минуту передумал.

– Похоже, он поумней меня, мистер Уэбб. Я и подумать не успел, как оказался в дороге.

– Ты смелый, – сказал Уэбб. – Это мне нравится.

Мы продолжали путь. Лицо онемело от холода, а шарф от дыхания смерзся в ледяную корку. В такой мороз хорош мех росомахи. Этан говорит, что на нем лед не нарастает.

Дым от костра – вот что мы увидели вначале. Потом и их самих. Они сгрудились за каким-то полотном, чтобы укрыться от ветра. Вокруг стояли тележки.

В жизни не видал более жалких, более измученных людей. Трясясь от холода, они поднимались, чтобы нас приветствовать. Трудно представить, чтобы можно было так плохо подготовиться к холодам. Я не мог понять, что мне делать: то ли восхищаться их верой и отвагой, то ли почитать их за круглых дураков.

Они смотрели на нас ввалившимися глазами и не могли поверить тому, что видят. Мы с Будом отдали им суп, Уэбб тем временем развернул фургоны, а Том Крофт разворошил угли, чтобы согреть еду.

– Вы от Бригама?

Я увидал высокого сутулого мужчину в пальто из тонкого драпа. Его голос тек как-то странно, вроде журчал, и я подумал, что у него характерный английский выговор.

– Нет. Мы из одного местечка возле тракта. Нас мало, но наш товарищ рассказал о вас. Мы приехали помочь вам.

– Это тот человек, что принес мясо? Да благословит его Господь. Да благословит Господь вас всех.

– Мы не можем взять ваши тележки. Скажите людям, чтобы собрали еду, одежду и оружие. Мы отведем вас в поселок, а позже вы сможете вернуться за своим имуществом.

Он заколебался.

– Но ведь у нас, кроме этого, ничего нет!

– Есть, сэр. У вас есть жизнь. Вы всегда сможете вернуться и забрать свое добро.

Они сильно изголодались и замерзли, но все равно упорно не хотели оставлять свое имущество. Их было двадцать девять человек, а у нас всего два фургона.

Пока они ели суп, мы с Уэббом накрыли лошадей одеялами и подогрели им воды.

По одному только виду лагеря мормонов можно было судить о том, как неопытны эти люди. У них не было даже ограждений у костра, а снег они разгребли, обнажив мерзлую землю. На снегу куда теплее, а если из палок или грунта выстроить ограждения, большая часть тепла доставалась бы им, а не улетала в морозный воздух.

Они были худы и костлявы, замучены ходьбой по морозу. Двое с каждым шагом оставляли на снегу кровавые следы.

– Нили прав, – сказал Уэбб. – Они сожрут нас с потрохами. Два-три дня их прокормим, а потом все положим зубы на полку. Глупая затея.

– Жалеете, что поехали?

– Нет. Я поехал потому, что хотел поехать.

– Хороший вы человек, Уэбб.

Он оторопел.

– Не болтай глупостей. Человек я скверный и подлый.

Я догадался, что он говорит серьезно.

Кое-что о нем я уже сам знал. Например, что он тяжел, мрачен и раздражителен, но, когда припрет, на него можно положиться. Он мог спорить, не соглашаться, но, если требовалась сила и отвага, Уэбб был тут как тут.

Он не рисовался, просто опасность обладала для него притягательной силой. Уступать Уэбб не умел. Он был человеком-стеной, который всегда держится до последнего. Он мог посмеиваться над патриотами, презирать благородные чувства, но непременно оказался бы в долине Фордж или вместе со стариной Беном Миланом в Аламо.

С мормонами путешествовали грудной младенец и еще несколько малышей, которым было тяжело идти по снегу. Один мужчина с поврежденной ногой передвигался на костылях.

Глава мормонов, Хаммерсмит, сказал, что бросить тележки они не могут.

– Может быть, их можно привязать к фургонам? – спросил он.

– Послушайте, мистер! Нам вообще сильно повезет, если мы доберемся до дому, – потерял терпение я. – Лошади не потянут, даже если половина ваших людей пойдет пешком. Если вы с нами – забирайтесь в фургон. Пусть Бригам беспокоится о ваших пожитках.

Мой фургон снова шел первым. Уэбб оказался прав – с колеей у нас начались трудности. Когда мы выбрались из ложбины, я остановился и подошел к Уэббу.

– Сколько времени мы потратили на дорогу сюда?

– Больше четырех часов. Что-то около пяти.

– Ехали пустые, снегу было вдвое меньше, – задумался я и добавил: – Следи за временем – часа через четыре придется смотреть в оба.

– Думаю, на обратный путь времени уйдет вдвое больше. Через четыре часа домом даже не запахнет.

Сейчас полдень – значит, до дому доберемся в темноте.

Слабый след наших фургонов еще кое-где сохранился, но через час он исчез, и только изредка в тех местах, куда не доставал ветер, мы на него натыкались.

Мы с Будом шли пешком. Мерили шагами милю за милей, а вокруг был только один снег. Большинство мужчин из мормонов и даже пара женщин, узнав о том, какой дальний и тяжкий путь нам предстоит, решили идти пешком. Приходилось махать и прихлопывать руками, чтобы не окоченеть совсем.

На вершине холма, где мы остановились, чтобы дать лошадям передохнуть, ко мне подошел Уэбб. Его лицо было похоже на маску, усы обледенели. Тихо, чтоб никто не слышал, он сказал:

– Бен, мы сбились с пути.

– Давно?

– Не знаю.

Мне вдруг показалось, будто мы очутились в белой пещере: вокруг одни стены из снега, и нет отсюда никакого выхода.

– Если эта публика поймет, в чем дело, начнется паника.

– Они не должны узнать.

Я мысленно прослеживал весь наш путь заново. С тяжелым грузом и частыми остановками мы не могли продвинуться далеко. Похоже, что мы находимся где-то между Земляничным и Каменистым ручьями. Навряд ли мы могли пересечь Земляничный, не обратив на него внимания. Каменистый тоже был проблемой – у него крутые берега, и, если его не заметить, можно попасть в беду.

Нам казалось, что мы продвигаемся к северу, но так ли это? Ветер дует или, по крайней мере, дул с севера. Теперь он задувает справа – или мы свернули, или ветер поменял направление.

Куда повернуть? Отходить в сторону в поисках колеи рискованно, можно не найти дороги назад. Остаться на ночь в чистом поле с этими людьми – опасно, двое из них в плохом состоянии.

– Пошли, – сказал я.

– Наобум?

– Кажется, по правую руку от колеи шел склон. Если лошади начнут вязнуть, скорее всего, это и будет этот склон. В конце концов, какая теперь разница.

И снова мы двинулись вперед, понимая, что, возможно, идем не в ту сторону. Миновали несколько ложбин и впадин и, может статься, пересекли ручей, того не заметив.

Шли медленно. Буд помогал вести лошадей и делал это достаточно умело. Пару раз мы останавливались и докапывались до травы. Снегу намело не меньше, чем на фут.

– Бендиго, мы заблудились?

– Похоже на то.

– Мама будет волноваться.

Мы останавливались, но не слышали ни звука, только слабо позвякивали кольца постромков. И тут я решился сделать то, что давно хотел. Подошел к Уэббу и сказал:

– Постойте здесь. Я пойду осмотрюсь.

– Заблудишься.

– Нет. Пройду влево шагов двести. Следы не успеет замести снегом. Вернусь и столько же пройду вправо.

Ветер и снегопад усилились. Видно было не больше, чем на тридцать-сорок шагов. Я шел медленно, с каждым шагом прощупывая землю. Меня окружал только снег, и следы заметало гораздо быстрее, чем я предполагал. Когда я возвращался, первые следы уже наполовину запорошило. Мой поход в другую сторону также ничего не дал.

Мы двигались вперед еще с полчаса. Лошади еле справлялись: снег делался глубже, а груз тяжелей, потому что люди один за другим выдыхались и приходилось усаживать их в фургоны. Правда, мне казалось, что лошади не случайно еле волокут фургоны – они поднимаются вверх по склону. А раз так, может быть, мы идем правильно.

На следующей остановке на разведку отправился и Уэбб. Я пошел в одну сторону, он – в другую. Мы опасались, что можем не заметить поворота к нашему поселку. На запад от него на сотни миль тянулись одни голые прерии.

Если мы остановимся, то негде будет взять дров и придется жечь наши фургоны.

– Здесь каменисто, – сказал Уэбб. – Похоже, идем правильно.

– Возможно. Только камни в этих краях повсюду.

Ветер все усиливался. Одна из лошадей споткнулась и рухнула. Подняли ее и двинулись дальше, но тут я и сам поскользнулся и упал. Сильно ударился и вывалялся в холодном снегу. Словом, приятного мало. Встал, отряхнулся и крикнул Уэббу:

– Тут под снегом лед.

Они с Крофтом подошли ко мне. Мы разгребли снег. И вправду лед. Толстый слой льда со следами колес.

– Отлично. Это водяная дорога.

– Что?

– Наш путь от водопада.

Под снегом лежала намерзшая на шесть-восемь дюймов над землей корка льда от постоянно проливающейся воды. Раз мы попали на эту дорогу, нам будет легко удержать на ней лошадей, если их потянет в сторону, в глубокий снег.

Ничего не было видно. Ветер разыгрался во всю силу, срывая тенты с фургонов, сек снегом лица.

– Свет! – вдруг завопил Буд.

Почуяв близость гумна, лошади пошли проворнее. Я хлестал кнутом и вопил, что было мочи.

Сквозь снежную пелену стали вырисовываться силуэты домов. Ничего не могло быть лучше, чем подъехать к дому Каина и увидеть, как наши вылетают из дверей навстречу. Когда мы вошли в дом, Уэбб показал мне часы – возвращались мы на шесть часов дольше.

Каин, Сэмпсон, Фосс и Стюарт распрягли лошадей, обтерли, подали сена и напоили подогретой водой. Им достался трудный, длинный и холодный денек.

Измученных мормонов привели в дом, накормили и уложили спать. Мы поделились с ними тем немногим, что у нас было. Больше всех отдала вдова Макен.

У нее были одеяла и одежда, которые она собиралась продавать весной. Одеяла похуже она отдала мормонам.

Один из них, худой длинный парень моего возраста, протянул мне руку:

– Спасибо, сэр, вы нас спасли.

– Благодарите Уэбба, Буда и Крофта, – сказал я. – Они сделали не меньше моего.

Я валился с ног. Устал смертельно. Похлебав немного горячего супа, заполз на чердак, вытянулся и уснул, даже не успев снять сапоги. Позже с меня их стянула Лорна.

Я засыпал под гул голосов внизу – люди спасены, я был рад, несказанно рад, что мы это сделали. И все же что-то сжималось внутри – им ведь тоже нужно есть, а у нас нет лишнего. Впереди мрачные месяцы зимы.

Нам с Этаном придется много охотиться. Уходить в поисках дичи далеко в прерии, а там можно столкнуться с индейцами.

Если они вообще существуют.

Глава 7

Мормоны пробыли у нас дней пять, но я так ни с кем и не познакомился, кроме того худого и длинного парня, Трумэна Траска.

На пятый день из Солт-Лейк пришли шесть больших фургонов с одеялами, едой и всем необходимым. Этан заметил фургоны и выехал навстречу тем, кто боялся найти лишь изможденные закоченевшие тела.

Они оставили нам муки, сахару, чая. Конечно, гораздо меньше, чем было нами потрачено. Провожая их на седьмой день, мы стояли на ветру и глядели им вслед. А через час мы с Этаном, нацепив снегоступы, отправились на поиски дичи.

Двинулись в горы, надеясь найти какое-нибудь замкнутое, укрытое от ветра место, где могло прятаться зверье. Но когда до самой темноты нам не удалось обнаружить ни следа, обоим стало не по себе. Дома нас ждали голодные люди, которые верили, что мы добудем мяса.

Мы выбрали непродуваемое место, соорудили небольшое укрытие для себя и костра, пожевали вяленого мяса и запили его подогретой водой, в которой замешали немного муки. Так мы сидели там, беседуя о том о сем, пока нас не накрыла глубокая ночь.

На другой день стало теплее, и мы нашли путь в широкий и глубокий каньон. Ручей там замерз, но на сосновых ветках, что глядели на юг, снег слегка подтаивал. Воздух был чист и прозрачен. Стали попадаться следы оленей, потом вдруг – медведя.

Медведи спят всю зиму, только если хорошо наелись с осени. Но если они чувствуют голод, то просыпаются и, когда выпадают дни потеплее, отправляются искать пищу. Наевшись, они снова укладываются в берлогу.

Нам попалось место, где медведь разгреб снег и разрывал землю в поисках съедобных корней. Обычно медведи питаются насекомыми, травой, корневищами и ягодами. Редко кто из них, кроме гризли, ест еще и мелких животных. Еще реже они нападают на человека. По необыкновенно длинным следам когтей передних лап было ясно, что перед нами следы гризли.

Мы шли по следам до Двойного ручья, потом гризли свернул в каньон, идущий вдоль Глубокого ручья.

– Поищем кого-нибудь другого, – сказал Этан. – Этого нам не добыть. Если он наелся, он к нам не выйдет. Да и вообще мне никогда не нравилось убивать медведей.

Мы двинулись по склону к росшим наверху деревьям, а потом спустились к замерзшему болоту. И тут мы увидели четырех лосей.

– Сколько до них, как думаешь? – спросил я.

– Ярдов двести… может, больше. На белом снегу не поймешь.

– Рискнем?

Ветер дул поперек нашего пути, а лоси, опустив головы, что-то спокойно пощипывали на краю болота.

Мы стали приближаться. Пять ярдов, десять… Мы держали ружья наготове, чтобы можно было сразу стрелять, если они вдруг поднимут головы. Нам удалось пройти незамеченными еще ярдов десять, и тут большой самец вскинулся и уставился на нас.

Едва уловив его движение, мы замерли, застыли на месте и теперь стояли не дыша. Остальные лоси тоже подняли головы, а пугливый теленок отпрянул на несколько шагов. Если они начали двигаться, то в следующую секунду могут дать деру.

Я выстрелил, как мне показалось, слишком высоко, но самец рухнул, где стоял. Выстрелил Этан, и второй лось дернулся, три раза подпрыгнул на месте и упал. Мы быстро пошли вперед и уже были от них всего в двадцати ярдах, когда мой самец стремительно поднялся на ноги. Один его рог свисал набок.

Он помчался вскачь, а я выстрелил из ружья, как из револьвера, – с одной руки. Пуля угодила ему в левое предплечье, он пробежал ярдов тридцать и снова упал. Я перезарядил винчестер и стал приближаться.

Первая моя пуля попала в основание рога, это просто удивило и испугало зверя. А вторая совершенно случайно – прямо в сердце. Конечно, в сердце я и целил, но попасть на таком бегу – чистая удача.

Несмотря на холод, мы не стали терять времени, вынули ножи и принялись свежевать добычу. Похоже, что нам сильно повезло, и у нас есть шанс еще до ночи поспеть домой со свежатиной.

Заканчивая работу, я случайно поднял голову и краем глаза отметил какую-то тень, движение за спиной Этана.

К тому времени я уже успел разделать тушу и упаковывал мясо для переноски. Винтовка была под рукой, я начисто вытер снегом руки, не переставая следить за тем местом, где шевелилась тень, но и не глядя туда в открытую. Вдруг там взлетела птица.

Рука потянулась к ружью. За спиной Этана возник человек. Ружье незнакомца было направлено прямо ему в затылок. Времени целиться не было, и я выстрелил сидя, держа винчестер под мышкой.

Незнакомец качнулся на пятках и плашмя вывалился из кустов.

Этан вскинулся, глядя в мою сторону, и по его взгляду я почувствовал, что мне тоже грозит опасность. Я резко обернулся и выстрелил.

До человека, который возник у меня за спиной, было ярдов двести. Моя пуля зарылась в снег, не долетев до него нескольких шагов. Он рванул в сторону и исчез.

Эхо выстрелов улеглось, и стало совершенно тихо. Этан куда-то исчез. Грянул выстрел, и моя связка дернулась. Кто-то перепутал меня со свертком.

Я лежал, высматривая цель, но никого не видел. Их попытка захватить нас врасплох не удалась. Теперь следует ожидать нового нападения. Расположились мы крайне неудачно. Особенно Этан, если он еще оставался внизу, у самого болота. Там можно было укрыться, но нельзя было убежать, потому что тогда пришлось бы пересекать ярдов сто открытого пространства, на котором любой человек будет выделяться так же, как красная рубаха на сходке квакеров.

Мое положение было не таким уж плохим. Со всех сторон меня окружали сосны, кусты, валуны, покрытые снегом. Беда была в том, что противника не было видно, и неизвестно, сколько их.

Тот парень, в которого я попал, похоже, мертв. Его шляпа скатилась вниз по склону, а сам он, не шевелясь, распластался, раскинув руки. Неприятное зрелище. Чего-чего, а тащить домой мертвеца мне не хотелось.

Затаившись, мы подождали несколько минут. Пальцы на спуске ружья стали подмерзать, хотелось подвигаться.

Один из противников убит. Может быть, их и было-то всего двое. Но, возможно, не заметив, мы оказались возле их лагеря, и в любую минуту рискуем оказаться в окружении. Пора уходить.

Наметив место, где деревья были погуще, я подкрался туда и резко поднялся.

Ничего не произошло. Никто не стреляет, ничто не шевелится.

Мертвец по-прежнему сжимает винтовку, а на его спине под курткой бугрится кобура револьвера. Его сообщники, видимо, исчезли.

Я вышел из укрытия, вынул винчестер из мертвых рук, отстегнул патронташ и вытащил револьвер. Винтовка была новой, «генри» 44-го калибра, довольно редкая штука. У нас с Каином была пара таких, из первых. Нам они достались потому, что, когда их начали выпускать, Каин работал на заводе в Нью-Хейвене. В Иллинойс он вернулся только перед самой поездкой на Запад.

Револьвер был старый и облезлый. В патронташе оказалось тридцать ружейных патронов.

Подошел Этан, нагруженный лосятиной. Я взвалил на плечи свой мешок, и мы двинулись через рощу. К дереву была привязана лошадь. На седле лежало свернутое одеяло, висели две туго набитые сумки и тяжелое пальто. В кармане пальто – письма, адресованные Уину Полларду, форт Бриджер, Территория Дакоты.

– Этот парень – один из тех, что нападали на наш поселок, – сказал Этан. – Узнаю эту лошадь. Когда-то у меня была очень похожая.

Погрузив мясо на лошадь, мы отправились домой. Дома чужое седло с лошади повесили в сарай Каина. Все очень обрадовались, увидев свежее мясо.

На другой день охотился Уэбб, ему удалось уложить оленя. У места нашей перестрелки он видел свежие медвежьи следы. Ну что ж, старый мишка, видно, наелся досыта и теперь сможет спокойно проспать до весны.

– Я видел покойника, – сказал Уэбб. – Ты что-то говорил о письмах?

Я показал ему их.

– Что ж, парень, похоже, ты влип.

– В каком смысле?

– Уин Поллард. Ты убил его. Не зря мне его лицо показалось знакомым. У него несколько братьев. Это лихой народ. Когда они узнают о его гибели, то начнут на тебя охоту.

– Он сам напросился, – сказал Этан. – Мы просто свежевали лосей, когда они на нас налетели.

– Им все равно, – сказал Уэбб. – Эти Полларды мстительные парни.

Следующие две недели прошли спокойно. Мы много охотились, а вечерами разговаривали или читали.

Нили Стюарт вышел на охоту и убил антилопу. На запад от нас, возле Соснового ручья, он видел следы лошадей. Там было четверо всадников, сказал он.

Когда этим вечером я пришел ужинать в дом Каина, то увидел Мэй Стюарт, которая помогала Лорне накрывать на стол. Она тщательно уложила волосы и выглядела очень мило, а когда проходила мимо, все задевала меня юбками.

– Бен, у нас будут танцы! Танцы в доме миссис Макен!

– Правда, правда! – сказала Лорна. – Это придумала Рут. Она говорила с Каином и Хелен. Говорит, что мы только и делаем, что работаем. И пора, мол, устроить танцы или вечеринку.

– Когда?

– На следующей неделе. В пятницу вечером. Мы испечем пирог, кексы или что-нибудь вроде этого.

Не очень-то меня все это волновало, куда важнее было получить у Рут Макен еще одну книгу. Я чувствовал, что теряю время, а на Востоке парни моего возраста не только успели много прочесть, но и отучились по восемь-десять лет.

Каин достал свой аккордеон. Оказалось, что Этан и Том Крофт умеют играть на скрипке, и у Крофта скрипка с собой. Кроме меня с Уэббом, все говорили о предстоящей вечеринке. Когда Уэбб подошел ко мне, я мечтал о книгах.

– Один из этих мужиков сумел сбежать, – сказал Уэбб. – Нужно что-то предпринять.

– Что?

– Найти их. Раз они устраивают засады, почему бы нам не сделать то же самое?

– Я никогда не замышлял убийства, – сказал я. – Если они нападут, буду драться.

– А если они нападут неожиданно? Или тогда, когда большинства из нас не будет в поселке? В тот раз нам просто повезло…

– Что ты предлагаешь?

– Снега давно не было. Нужно их выследить и устроить им такую заварушку, чтоб они больше никогда не смели сюда соваться.

Мне эта затея казалась бессмысленной. Нас слишком мало, чтобы так рисковать. Когда они нападали, мы оба раза сумели дать им отпор. Может быть, они уже кое-что поняли. А нам и своих забот достаточно. Хотя, если честно, оба раза нам действительно повезло. Если бы я краем глаза не уловил неожиданного движения за спиной Этана, нас бы уже не было на этом свете, а если бы в тот первый раз Уэбб не выстрелил первым, мы могли проиграть схватку.

– Нужно поговорить с Этаном и Каином, – сказал я.

– Нет, – возразил Каин. – Незачем искать неприятностей на свою голову. Нужно просто глядеть в оба.

Вечером я поднялся по склону к дому Рут Макен. Погода была ясная, на черном небе ярко сверкали звезды. Я долго стоял, мечтая и размышляя о том, чем обернутся предстоящие годы, и меня наполняла невыразимая, непонятная какая-то тоска.

Потом я вошел в дом. Там стало уютно. Миссис Макен повесила на окна и возле кроватей занавески и достала два настоящих подсвечника. Раньше мне доводилось слышать, с каким вожделением Лорна и Хелен рассуждали о «вещах» миссис Макен. Видно, женщины придают подобным штучкам очень большое значение.

В доме только что поужинали, и пока миссис Макен мыла посуду, я стоял с ней рядом. Мы разговаривали о нашей стране и о жизни зверей и растений. Наконец она вытерла руки и достала из сундука еще одну книгу. «Уолден» Торо.

– Торо был другом Ралфа Уолдо Эмерсона и интересно мыслил, – сказала она. – Уверена, мистер Шафтер, вам книга понравится и вам будет интересно встретиться с самим мистером Торо.

– Он к нам приедет? – удивился я.

– Он живет в этой книге, – улыбнулась она. – И сам расскажет вам о себе. Иногда кажется, что если бы не книги, мне бы не выжить, такой одинокой я себя чувствовала. А тут вынешь книгу из сундука, раскроешь – и словно разговариваешь со старым приятелем. Я представляю себе, как они склонялись над столами или бюро, стараясь получше выразить словами свои мысли. В этом сундуке хранятся величайшие умы человечества, и они могут говорить со мной и учить меня, как только я буду готова их выслушать.

– И вам этого достаточно?

Она повернулась ко мне, посмотрела своими серыми глазами и тихо сказала:

– Да, мистер Шафтер, мне этого хватает. Людям трудно поверить, но я всегда любила только одного мужчину. Мы с ним прекрасно жили, пока его не убили. Теперь мне нужно заботиться о Буде. Моя жизнь уже состоялась. Замуж я больше не выйду, иначе я предала бы своего покойного мужа. Он был хороший, сильный человек. Мы любили и уважали друг друга, а это очень много значит.

Кто такой Эмерсон, я, честно сказать, знать не знал, но промолчал. Потом выясню. А пока со мной был «Уолден», и когда наутро я отправился в горы, то взял его с собой.

Распогодилось, можно было уже работать без куртки. Снег на открытых местах подтаял, хотя мы подозревали, что это ненадолго. День был подходящим для рубки леса, и я отправился на работу спозаранок.

Все только и говорили, что о предстоящей вечеринке, а я едва мог дождаться перерыва на обед, чтоб раскрыть новую книгу. На гряде вообще-то было тихо, но я нашел укромное местечко позади трех сосен, которые росли перед нишей в скале. Ниша была неглубокой, пещерой ее не назовешь, но тут никто не мог подойти ко мне сзади. А спереди меня оберегали деревья. Я сидел там и читал, потом отложил книгу и задумался о нашем поселке и о себе.

Через несколько недель Рождество, а там и до весны недалеко. Останутся ли здесь все остальные, когда зазеленеет трава? Появятся ли новые люди? Мы хотели, чтоб к нам присоединились другие, ждали их, но и ревновали заранее – сейчас этот поселок только наш, мы его сотворили.

А я? Что я за человек? Кем стану? Я не знал того, что так необходимо любому мужчине, – своего предназначения. Я должен был стать кем-то, не знаю кем, потому что человек – это не то, за кого его принимают другие, а то, кем он сам считает себя.

Так написано у Торо: «Общественное мнение – просто мелкий тиран, по сравнению с нашим собственным мнением. Судьбу человека предопределяет то, что человек думает сам о себе».

Что мне суждено совершить в этой жизни? Будущее было от меня скрыто. Но я жаждал стать кем-то и занять достойное место в мире.

Я спрятал книгу в сухое место, вернулся к работе и махал топором почти до захода солнца. А потом я увидал большой фургон, запряженный шестеркой хороших лошадей. Его сопровождали два всадника с ружьями. Я подхватил свое и пошел вниз, в поселок. Уэбб набирал дрова в охапку, но понял мой жест, сбегал в дом и вернулся с ружьем. Все наши мужчины уже собрались у дома Каина. В конце того, что мы называли улицей, показался фургон.

Впереди ехал плотный, крепко сбитый всадник с холодными серо-зелеными глазами. Он поднял руку и сказал:

– Мы друзья. Мы приехали отплатить за помощь, которую вы оказали нашим братьям. Меня зовут Портер Роквелл.

Известное имя. Говорили, что он – предводитель данитов, «ангелов-разрушителей» Бригама. Поговаривали, что именно эти «ангелы» устраняли тех, кто доставлял церкви ненужные хлопоты. В Миссури и Иллинойсе имя Роквелла успело стать легендарным.

– Вы совершили прекрасное доброе дело, и мы вам несказанно благодарны, – произнес он. – Мне поручено передать это вам и особо отметить миссис Макен.

Приезжие, а среди них оказалось еще трое вооруженных мужчин, принялись разгружать фургон. Они привезли муку, сахар, соль, кофе, бочонок пикулей и многое другое. Кипы одеял и одежды передали миссис Макен взамен тех, что она отдала замерзающим мормонам.

– Мы вам очень признательны, – сказал Роквелл. – Мы видели мало тепла и много враждебности. Если бы вы не пришли на помощь нашим братьям, они бы погибли.

Второй всадник был мне знаком – Трумэн Траск. Теперь он выглядел куда лучше, чем раньше. Он так и остался худым, но окреп и был одет добротно.

– Пророк велел нашему народу торговать с вами, если кто-нибудь из нас окажется поблизости или в этом случится нужда, – сказал Портер Роквелл.

Позже я стоял рядом с Роквеллом, наблюдая, как фургон отправляется в обратную дорогу. Мормонам было велено без промедления возвращаться домой, и они не хотели терять времени. Роквелл глянул на Уэбба.

– Кто это? – спросил он. – Мне кажется, я его знаю.

– Он пришел сюда вместе с нами, с нашим обозом, – ответил я. – Очень хорошо стреляет.

Роквелл посмотрел мне прямо в глаза.

– Весной вам это ох как пригодится, – сказал он и вскочил в седло. – По этой дороге будут идти наши люди. Помогите им, если понадобится.

– Конечно, – ответил Каин.

Роквелл дождался Траска, и они поскакали вдогонку за фургоном. Мы смотрели им вслед.

– Никогда раньше не видел мормонов, – сказал я.

– Люди как люди, – пожал плечами Каин. – Ты еще не думал о Рождестве, Бендиго? Детям нужны игрушки.

– Я еще ничего не делал, – признался я.

– Знаю. – В его голосе послышалась зависть: – Ты читаешь книги Рут Макен. Я и сам всегда мечтал об образовании. Ты способный парень, читай побольше. – Он задумчиво оглядел меня и добавил: – Я жду от тебя великих дел, Бендиго.

Я покраснел.

– Великих дел? От меня? Я, конечно, буду стараться. Но я пока не знаю, чем мне хотелось бы заняться.

– Думай, время у тебя пока есть. – Он помолчал. – Этан рассказывал мне, как ты уложил того индейца. По его мнению, ты действовал необычайно быстро. Он никогда не видел, чтобы человек так проворно обращался с оружием. Это важное умение, но с ним нужно быть осторожнее. Тот, кто действует быстро, иногда может поторопиться и наломать дров.

– Я запомню это.

Вначале Нили и Том Крофт построили дом на двоих, а теперь Крофт занялся строительством собственного жилища. Я помогал ему рубить деревья в лесу и рассказал, как я их выбираю.

– Но ведь их здесь так много, – сказал он. – Все горы покрыты лесом.

– Это так, – сказал я. – Но с каждым годом все больше и больше людей едет на Запад. А деревья должны оставаться в горах. Без них иссякнет вода и переведется дичь.

К нам подъехал Этан Сэкетт.

– Бандиты уехали, – сказал он. – Все.

– Ты нашел их лагерь?

– Да. Это к востоку отсюда, на берегу Свитуотер. Судя по следам, их было человек тридцать-сорок.

– Они вернутся, – заметил Крофт.

– Мне кажется, они отправились на дело. Большой набег.

Дома, когда я вернулся, я обнаружил Мэй Стюарт,которая помогала Лорне готовить бумажные украшения для танцев. Тут же был и Ленни Сэмпсон. Каин делал гвозди. Он подтолкнул мне деревяшку для изготовления шляпок, и я потянулся за проволокой, стараясь не смотреть на Мэй.

А ей очень хотелось, чтоб на нее все глядели. Такую хорошенькую девушку трудно не заметить. В обозе было полно народу, стеснительность у Мэй быстро прошла, и теперь она казалась ветреной, просто помешанной на мужчинах. А здесь это было совсем не к месту и нравиться не могло, разве что тому мужчине, на котором она помешалась.

Внутренний голос подсказывал, что в кружащихся юбках Мэй таится западня. Она мила, она соблазнительна – но что из всего этого может выйти?

Чего ей нужно? Просто внимания, мужчину или настоящего мужа? Но какой же я муж в свои восемнадцать?

Жена и семья враждебны настоящим мечтам. Они сковывают действия мужчины, лишают его возможности рисковать и двигаться вперед. Даже те женщины, которые готовы помогать тебе во всем, оказываются для молодого парня слишком большой роскошью.

Мэй, конечно, ни о чем таком не думала. Просто услышала зов природы. А я думал, что Мэй – девушка не для меня, ее мечты навряд ли могли соединиться с моими.

Поэтому я отводил от нее взгляд, стараясь не слышать ее смеха. Но это было трудно. Очень трудно.

Глава 8

Мы жили тогда в надежде и страхе. Без надежды мы бы не двинулись на Запад и не основали город, а страх постоянно преследовал нас. Мы опасались не только лихих людей или индейцев, но и старинных врагов человека – голода, холода и жажды.

Охота и заготовка дров давали мне время для размышлений, и я думал о том, что голод и холод, должно быть, были вечными спутниками человечества. Цивилизация – лишь тонкая перегородка между человеком и его древнейшими врагами. Человек похож на бобра, только он строит города, а бобры – запруды. Дай ему груду деревяшек, и он тут же начнет что-то из них складывать и городить, как мы в здешних краях.

Город – это порядок, а порядок – это законы. Без них нет цивилизации, мира и покоя. Первые города стали возникать тогда, когда человек научился одомашнивать животных и выращивать растения, но благосостояние и культура появились только благодаря возникновению коллективного труда. Тогда-то у людей появилось свободное время, тогда стало возможным музицировать, рисовать, писать, читать и учиться. Ну а пока человек озабочен поисками еды и топлива, пока он то и дело озирается – нет ли за спиной врага, – ни о чем другом и думать не приходится.

Правда, чем утонченнее цивилизация, тем она беззащитней. Всякое бедствие – война, пожар, наводнение, землетрясение – может с легкостью отбросить человека назад, и он вновь начинает охотиться и собирать сучья для костра. Он возвращается к тому уровню, на котором мы тогда жили.

Никто никогда не может чувствовать себя в полной безопасности. Не существует ее на этом свете. Ураган или кораблекрушение легко могут вернуть человека, особенно если он не готов к беде, к дикости.

Наш поселок – яркий пример того, как это все получается. Во главе общины становятся охотники и воины. Это мы с Этаном. Мы охотились больше всех, и все с нетерпением ждали нашего возвращения. А весной, когда жизнь станет полегче, все глаза обратятся с надеждой к Каину и Рут.

Каин работал, как и все. Наравне с другими спокойно собирал и рубил дрова, поджидая весну, когда он начнет строить лесопилку и кузницу. Он не охотник, он – ремесленник, трудяга, создатель цивилизации.

– Весной появятся новые люди, и нужно будет как-то охранять порядок, – сказал он мне однажды. – Если мы хотим спокойно работать, нам нужен человек со значком.

– Разве без этого не обойтись?

– Нет. Покуда один человек занимается делом, другой предпочтет охотиться на своих братьев. Поэтому нам нужен тот, кто будет следить за порядком. Правопорядок – это не оковы, напротив – это свобода и вольность. Тот, кто следит за порядком, ограничивает только тех, кто нарушает закон – остальным он обеспечивает свободу мирно работать, петь, смеяться и играть.

Такое мне еще не приходило в голову.

Однажды, когда я собирал дрова на старой индейской тропе, ко мне подъехал Этан Сэкетт. Он спешился и помог накидать дров в мою небольшую тележку.

– Дичь попряталась, – сказал он. – Никаких следов.

– Не съездить ли в форт Бриджеру? Запасемся кое-чем, пока погода позволяет.

– Даже если все пойдет гладко, то это – целая неделя.

– Но, может быть, стоит съездить, – сказал я. – Ты будешь играть на вечеринке?

– Играть будет Том. А я буду иногда его подменять. – Он пристально глянул на меня. – Будь осторожен, Бендиго. Мэй Стюарт готовит тебе ловушку.

У меня аж уши покраснели.

– Да будет тебе! Я пока жениться не собираюсь.

– Мое дело – предупредить. Не в упрек Мэй будет сказано, но она легкомысленна, и замужество ее не изменит. – Он помолчал немного, а потом добавил: – Многие о свадьбе и не помышляют, а потом вдруг оказываются в ловушке, и ничего другого им не остается: или женись, или беги в дальние края.

Я прислонился к тележке и рассеянно следил за тем, как пар поднимается от лошадей.

– Этан, ты когда-нибудь бывал в Сан-Франциско?

– Пару раз. Хочешь туда податься?

– Может быть… Я еще не решил. Я хочу кем-нибудь стать – не собираюсь торчать здесь до скончания веков. Не то что мне здесь не нравится, но ведь тут так мало народу.

– И девушек маловато, – улыбнулся он.

Уши мои снова покраснели.

– Ну да, и девушки тоже. Но главное в другом. Мне нужен простор, чтоб хорошо размахнуться топором, чтоб он рубил точно и глубоко. А может, я просто дурак.

– Мысли у тебя правильные. – Этан глядел на меня в упор. – рут Макен считает, что ты станешь большим человеком.

– Она так сказала? – Я опять покраснел, на этот раз от удовольствия.

– Угу… Если какая-нибудь девчонка не поймает тебя в капкан.

Он вскочил в седло.

– Давай-ка сами поставим капканы на бобра. Много на них не заработаешь – не то что раньше, когда все носили бобровые шапки. Но все же за приличный мех можно получить неплохие деньги.

– Деньги – это, конечно, хорошо. Но больше всего я хочу учиться. Миссис Макен говорит, что в городах есть библиотеки, а кое-где даже можно читать бесплатно.

Мы стали спускаться по склону.

– Мне никогда не стать таким кузнецом, как Каин. В фермеры я тоже не гожусь. Вот бы выучиться, тогда бы я нашел свой собственный путь.

– Нам здесь нужен скот. Одной охотой не проживешь, а с той скотиной, которая пришла с обозом, долго не продержишься. Много скота держат в Орегоне.

– Да разве возможно пригнать оттуда целое стадо?

– Сделать можно все, что захочешь. Главное сильно хотеть. Если пойдут дожди, то почему бы не пригнать сюда стадо… – Он глянул на меня. – Подумаешь об этом?

– Подумаю. А ты бы поехал со мной, чтоб отгонять мошкару.

– Да ты и сам справишься.

– А деньги? За стадо нужно платить. Денег-то у нас нет.

– Может, найдем золото. Тут его находили еще в 1842 году.

В поселке я остановился у дома Рут Макен, чтобы выгрузить дрова, а Этан отправился к себе.

Рут и Буд вышли мне навстречу, и, пока Буд укладывал дрова в поленницу, я принялся рассказывать Рут о стаде. Думал, что она посмеется над этой затеей, но она начала выспрашивать детали, и я пересказал ей все, что говорил Этан.

– Бендиго, – сказала она. – Отвезешь дрова и приходи к нам ужинать. Обсудим все за столом.

Вот как. Не могу сказать, что я напрашивался. Хелен готовила хорошо, хотя и слишком просто. А Рут Макен над едой колдовала. У Хелен все получалось бесхитростно и сытно, а Рут что-то там такое добавляла, и у нее все делалось не просто вкусным, а невероятно вкусным.

Пока она готовила, я сидел рядом с ней на стуле, заложив руки за спину, и излагал свои соображения:

– Этан согласен поехать со мной. По пути туда мы разведаем, где есть трава и вода, и обратную дорогу рассчитаем так, чтобы всегда у воды ночевать. Наймем пару человек себе в помощь. А если все хорошо получится, можно будет поехать еще раз.

Когда мне было пятнадцать лет, я как-то помогал перегонять стадо из Иллинойса в Нью-Йорк и теперь рассказал об этом Рут. За ужином она сказала:

– Бендиго, если ты решишься на это дело, я в нем участвую – часть скота пригонишь для меня.

Такое мне и в голову не приходило. Я рассчитывал только хорошо поесть и изложить свои соображения благодарному слушателю, чтобы проверить их на слух. А тут вдруг все оборачивалось не просто болтовней.

– Дорога будет трудной, миссис Макен. Было бы нечестно не предупредить вас, что по пути мы можем потерять все стадо.

– Скот нам нужен, и я верю, что вам это предприятие под силу.

Когда я спустился домой, Каин сидел у огня, сращивал концы веревок. Я присел рядом, подкинул дров и рассказал ему о новой затее.

– Нужно тщательно подготовиться, – сказал он. – А главное – найти деньги.

– Этан поедет со мной.

Каин уверенно и проворно работал руками.

– Дело хорошее, – сказал он. – Но нужно все взвесить. Сомневаюсь, что мы сумеем выжить без двух охотников.

И, пожалуй, он был прав.

– Но ведь есть еще Уэбб, – сказал я.

– Есть, конечно.

В его голосе прозвучало сомнение. Не доверял он Уэббу. Уэбб всегда готов употребить силу, слишком уж готов. Он может наломать дров понапрасну.

– Может быть, стоит подождать год, – неохотно отступил я.

Год – это так много! А я уже начал строить планы, как потрачу заработанные деньги.

– Может, ты справишься один, – сказал Каин.

Он вертел в руках веревку, рассматривая свою работу. У него хорошо получилось – место, где веревки соединялись, было почти незаметно.

– Конечно, риск велик, но ты ведь парень рассудительный.

Один?

– Если с тобой будет Этан, ты многому от него научишься, но все равно будешь зависеть от него. Он знает так много, что поневоле станет главным. А поедешь один, все будешь делать сам.

Он был прав. Когда мы делали что-то вместе с Этаном, я всегда оказывался на втором месте. Он был настолько опытнее, что я с легкостью перекидывал всю ответственность на него. Теперь предстоящая поездка вырисовывалась передо мной как более длительное, сложное, но и увлекательное приключение.

Вдруг до меня дошло – если я хочу пригнать стадо в дом осенью, то отправляться в путь следует с первой весенней травой. Значит, уехать отсюда мне нужно вскоре после Нового года.

Обдумывая подробности своего плана, я долго не мог заснуть, а когда проснулся, то услыхал, что внизу раздается смех Лорны и Мэй, и вспомнил, что сегодня вечеринка. Они к ней уже готовились.

Мне стало стыдно, что я встаю так поздно, когда внизу уже полно народу. Обычно я просыпался первым. Я быстро надел штаны и уже потянулся за рубашкой, как снизу, в проеме, показалась Мэй,

Ох, с этой девчонкой нужно быть настороже. Видно, Лорна ее подначила ко мне забраться. В ее глазах плясали веселые огоньки и еще кое-что другое, и я представил себе, что она могла бы натворить, останься мы в доме одни.

Мэй неожиданно коснулась моей руки.

– Вот это мускулы! Неужели ты такой сильный?

– Лорна! – воззвал я, вконец растерявшись. – Забери отсюда эту девчонку!

Лорна только смеялась внизу, а я судорожно напяливал рубашку. Слава Богу, что я собрался в Орегон. Мэй хороша собой, слишком хороша, чтобы куковать тут одной. Прав был Этан, когда говорил, что даже после замужества она не перестанет скакать козой.

– Иди вниз, – сказал я. – Нельзя тебе сюда, ты уже большая девочка.

– Разве ты меня замечаешь? – отозвалась она. – А вот этот красавчик, мистер Траск, заметил. Он звал меня в Солт-Лейк.

– И которой бы ты у него была женой? Второй? Третьей?

– Как бы там ни было, я все равно стала бы первой!

Я застегнулся и пошел вниз обуваться. В доме вкусно пахло: девчонки пекли пироги, шили и болтали о предстоящей вечеринке. Никогда еще в нашем поселке не было такого возбуждения, я и сам им заразился. И понял, что для женщин не так важно событие само по себе – важны приготовления и болтовня о том, что будет.

Каин в мастерской точил пилу.

– Мне придется уехать сразу после Рождества, – сказал я.

– Я тоже подумал об этом.

Мне очень хотелось пуститься в путь, но было страшно, что в поселке станет одним защитником и одним охотником меньше. А если весна запоздает, так это просто беда.

Однако ехать было нужно, и не только, чтобы я мог заработать, но и для того, чтобы наш поселок был готов к будущим суровым зимам.

До отъезда оставался целый месяц. Нам с Этаном еще предстояло охотиться, продолжать кормить наших людей.

А сегодня вечером нас ожидает первый праздник в нашем новом городе.

Глава 9

Том наяривал на скрипке, Джон Сэмпсон на флейте, и мы отплясывали, пока восточные холмы не окрасились первыми лучами солнца. Каин немного поиграл на аккордеоне, а я все танцевал: то с Лорной, то с Мэй, с Рут Макен и Хелен, с Мери Крофт и женой Нили Стюарта, которая, как мне казалось, меня недолюбливала.

Прекрасный вечер, полный веселого смеха и песен. Среди нас мало кто умел петь, но сегодня всем пришла охота, и, наверное, наши голоса улетали далеко за продуваемые ветром и заметенные снегом холмы.

И все равно – никто не забывал об опасности. Время от времени кто-нибудь выходил наружу, отходил подальше и вслушивался в ночную тишину.

Пусть мне не говорят, что шестого чувства не существует, что человек не чувствует надвигающейся опасности даже тогда, когда нет еще никаких ее внешних признаков. Может быть, подсознание принимает сигналы, которые неведомы сознанию! Мне самому и многим моим знакомым зачастую случалось улавливать темные, неясные предупреждения. Вслушиваясь, мы не просто слушали, а словно бы прощупывали ночь, пытаясь расшифровать свои смутные опасения.

Месяц светил вовсю, и нам было видно всю долину, вплоть до горных вершин, смутно белевших в лунном свете. Ничего необычного в глаза не бросалось.

Вышла Лорна. Она была счастливой и разгоряченной, глаза ее светились.

– Как хорошо, правда, Бен? Здорово, что мы сюда приехали.

– А друзья, которые остались там?

– Ну да, мне было грустно их покидать. Но ведь появятся новые друзья. Я так много узнала, многому научилась. Дома это было бы невозможно. И ты тоже, Бен. Ты тоже сильно изменился.

– Я?

– Конечно. Ты повзрослел и стал каким-то мудрым, что ли. Ты изменился больше всех. Каин это тоже заметил.

Человеку трудно судить о том, как он меняется. Опыт, конечно, я кое-какой приобрел. Долго ехал на Запад, сражался с индейцами, отвечал за пропитание нашего поселка, работал, думал, наблюдал. Обрабатывая дерево для дома или моста, человек на самом деле работает над собой. В нем таится особый материал, который может принять любую форму. Беда в том, что работа над собой никогда не прекращается и можно не заметить, что тебя все тащит и тащит в одну сторону.

– Никак весны не дождусь, – сказала Лорна. – Очень хочется побродить по горам.

– Будь осторожна. Там можно наткнуться на индейцев. – Я помолчал. – А меня весной тут не будет. Уеду сразу после Рождества.

– Как это?

Я рассказал о наших планах и о предстоящем путешествии в Орегон. Стало холодно, и мы пошли в дом.

На крыльце я оглянулся. Там, на тропе, что-то было. Черная точка, тень. Потом эта тень круто изменит мою жизнь, хотя сейчас я об этом не догадывался. Видел только, что там появилось нечто, чего не было раньше.

За поясом у меня был револьвер. Если пойду за ружьем, нарушу общее веселье. Я сказал Лорне, что сейчас вернусь, закрыл за нею дверь и подошел к краю террасы, чтобы удостовериться, что это не обман зрения. Правую руку сунул за пазуху, чтоб не замерзли пальцы, – вдруг придется стрелять – и стал осторожно спускаться вниз по тропе.

Тень не двигалась. Положив руку на револьвер, чтобы можно было вытащить его быстро и незаметно, я подошел поближе.

На тропе лежал человек, а над ним, склонив голову, стояла лошадь. Похоже, он свалился с седла. Наверное, он был ничего себе парень, раз лошадь от него не сбежала.

Не опуская револьвер, я склонился к лежащему и сунул руку ему под куртку. Сердце слабо билось, а рубашка была вся в засохшей крови. Человек не просто замерзал, он был ранен.

Я взвалил его в седло и, придерживая рукой, дернул поводья. Лошадь быстро пошла к поселку.

Я внес раненого в дом Джона Сэмпсона, при свете очага снял с него куртку и накрыл бизоньей шкурой. Зажег свечу, придвинул котел с водой поближе к огню и внимательно вгляделся в лицо раненого. Красивое и тонкое лицо с аристократическими чертами, волосы цвета гречишного меда, а усы чуть темнее. Казалось, ему около тридцати пяти, а может быть, и меньше.

Я осторожно его приподнял, стянул пиджак тонкого сукна, потом – пропитанный кровью жилет и ремень ручного тиснения. Часы у него были дорогие и такие красивые, каких я в жизни не видывал, а револьвер – хорошо смазанный и в отличном состоянии. Он явно знал толк в оружии.

Я снял с него галстук и воротник. Похоже, раненому нужна помощь посерьезнее, чем та, что я мог оказать. Нужно звать Сэмпсона, он лучше всех умел лечить раны и болезни.

Я отвел лошадь в конюшню, распряг ее, обтер сеном и задал ей корму.

В доме Макенов стихла музыка. Все сидели за столом. Рут протянула мне полную тарелку, но я мотнул головой и, поймав взгляд Джона Сэмпсона, отозвал его к выходу. Когда я шепотом рассказал ему о раненом, он отставил тарелку и отправился со мной. Молодежь не обратила на нас внимания, но Уэбб и Каин заметили.

Оставив Джона с раненым, я пошел в конюшню. Удивительно, что мог делать этот человек в нашей глухомани, не взяв с собой даже одеял? Седельные сумки оказались тяжелыми. В одной обнаружилась редкая для наших краев вещь – несколько чистых белых носовых платков, – и двенадцать обернутых бумагой цилиндриков, по сорок золотых монет в каждом.

Была там и книга на иностранном языке, и газета из Сан-Франциско, несколько мелких монет да пачка писем. На конверте значилось:

«ДРЕЙК МОРЕЛЛ

ОТЕЛЬ «ПАЛАС»

САН-ФРАНЦИСКО»

Имя это я где-то слышал. Я раскрыл газету. Она была двухмесячной давности, но почти совсем не истрепанная. Вряд ли она пробыла при нем долго. Дальше я увидел заголовок:

«МОРЕЛЛ ОСУЖДЕН К ПОВЕШЕНИЮ»

В газете писали, что Морелл убил человека, и притом не одного. Приговор ему был вынесен двадцать девятого августа. А сейчас оставалось лишь несколько недель до Рождества.

Я уложил газету обратно в сумку вместе с другими вещами. Вынул из чехла винчестер Морелла и вернулся в дом.

Морелл был раздет до пояса, и Сэмпсон уже успел смыть кровь.

– Пуля прошла навылет, – сказал он. – Но он потерял много крови и теперь в тяжелом состоянии.

Он посмотрел на сумки раненого.

– Там бритвы нет, случайно? – спросил он.

– Нет… бритвы нет, – удивился я.

– Что-то тут не так, – сказал Сэмпсон. – Одеял при нем нет, а брился он не позже, чем вчера. Где же он останавливался?

Морелл вдруг шевельнулся и что-то пробормотал.

– Я подогрею суп и кофе, – сказал Джон. – А еще я нашел вот это. – Он показал на стол.

Там лежал револьвер 44-го калибра с наручной ременной петлей. Такие пистолеты носили с собой игроки, вытащить эту игрушку из рукава можно было в одну секунду.

Я снял куртку и повесил ее на стул, а когда обернулся, на меня смотрели широко раскрытые глаза раненого.

– Лучше лежите спокойно, – сказал я. – Вам здорово досталось.

– Где я? Это что – новое поселение?

– Да. Хоть и не знаю – то ли, что вы искали.

– У вас тут есть женщины?

– Да.

Он немного успокоился и попытался сесть.

– Мне необходимо выбраться отсюда.

– Ложитесь, – сказал Сэмпсон. – Начнете двигаться, рана примется кровоточить, и вы не дотянете до утра. Лишней крови у вас нет.

Это подействовало. Морелл лег.

– Кто меня нашел? Где?

– В четверти мили отсюда, в долине. Я вас нашел.

– Я ехал по следам ваших фургонов. Вам нужно немедленно отправиться в путь. Двигайтесь по моим следам.

Ночь была холодной, а я уже вдоволь набегался по морозу. Я так ему и сказал.

– Там двое детей, – отозвался он. – Они в пещере примерно в семи милях на юг от Свитуотер, у подножия Орегонских гор.

Я ничего не знал об этих местах, но мне казалось, что до них гораздо дальше, чем он говорит, не меньше двадцати миль. Уж не ловушка ли это?

– Что они там делают?

– Мы прятались там, потому что там есть чем топить. Но когда я понял, что один не справлюсь, то велел им оставаться и пошел вас искать. Я слышал о вас. В конце концов, там тепло, а я мог окочуриться прямо в дороге. Нечего было их с собой тащить. Я, наверное, свалился, когда увидал ваши огни.

– Сколько им лет?

– Девчонке двенадцать, мальчик младше. Лет восьми или девяти. Он болен, у него жестокий кашель и жар. Еще и поэтому я не хотел брать их с собой.

У меня еще было много вопросов, но Сэмпсон уже делал мне знаки, чтоб я заткнулся. Наверное, во всей этой истории был какой-то смысл. Мне было до крайности любопытно, что делает здесь осужденный на повешение человек с двумя чужими детьми.

– Как найти это место?

Он рассказал, и, надо отметить, рассказал толково. Описал все приметы и направления. Для Запада умение описать дорогу было крайне важно, ибо множество людей проходили или проезжали тысячи миль согласно указаниям, полученным в течение трех минут за выпивкой или начертанным сучком на песке. Видно было, что Мореллу знакома добрая половина страны и он хорошо знал, как выбирать приметы.

– Я позову жену, – сказал Сэмпсон. – Наверное, нас уже все хватились, не поймут, куда это мы подевались.

Когда он вышел, я повернулся к Мореллу:

– Я поеду за детьми. Но берегитесь, если это окажется ловушкой.

– При чем тут ловушка?

– В той стороне мы похоронили нескольких негодяев, а у них есть приятели, – сказал я.

– Я не из их компании, – усмехнулся Морелл. – Хотя, конечно, я подозрительный тип. Путешествую один. Вернее, путешествовал, пока не столкнулся с этими детьми.

– Каким именем вы пользуетесь?

Взгляд его стал пристальным и холодным.

– Хороший вопрос, – сказал он. – Что вы имеете в виду?

– Имя – личное дело каждого, – сказал я. – А для нас здесь имя не так важно, как человек. Я заглянул в ваши сумки и обнаружил там имя, но готов звать вас так, как вам будет угодно, – то есть пока вы будете играть в открытую.

Он закрыл глаза. Я понимал, что своими расспросами отнимаю у него силы, но я должен был попытаться выяснить о нем как можно больше.

– Меня зовут Дрейк Морелл. Это имя всегда было достойным, и я буду называться так и впредь.

Его глаза снова закрылись, а я решил больше не откладывать предстоящую долгую поездку по морозу. Прежде чем уйти, я положил сумки Морелла так, чтобы он мог до них дотянуться.

Моя лошадь в последнее время много работала, ей нужен был отдых, и я оседлал жеребца, которого мы забрали у бандитов. Жеребец вовсе не рвался на мороз, и все же мы двинулись, взяв с собой немного еды и накинув на седло одеяло. Ледяной ветер ударил мне в лицо. На небе ярко светили звезды. Мы ехали на юг.

Наступило холодное серое утро. Топот копыт моего коня далеко разносился в тишине. Передо мной возвышались Орегонские горы – казалось, они, подпирая небо, вознеслись надо всей страной. Указания Морелла были точны, и вскоре я почуял запах дыма. Что ж, по крайней мере, огонь у детей еще есть.

По следам Морелла я подъехал к тому месту, где должна была быть пещера. Пещеры не оказалось, зато обнаружилась деревянная лачуга, прислоненная к скале. У входа я увидел девочку, которая подбирала сучья. Она выпрямилась и посмотрела на меня темными, широко раскрытыми глазами. Страха в них не было. Девочка просто ждала, пока не выяснится, кто я такой и что тут делаю. Она была еще ребенком, но удивительно красивым.

– Меня зовут Бендиго Шафтер, – сказал я. – Мистер Морелл прислал меня за вами.

– Как он? – спросила она с тревогой. – Я так боюсь за него!

– Когда я уезжал, он был в порядке. Ему просто нужно отлежаться.

Она открыла дверь.

– Дэвид болен. Вы зайдете?

Нагнувшись, я последовал за ней. Внутри было тепло. В избушке стояли четыре койки, стол, две лавки, ведро и таз.

На нижней койке лежал мальчик – худой, с лихорадочно блестевшими глазами. Он прерывисто и тяжело дышал. Лоб его был горячим.

По другую сторону комнаты я увидел дверь.

– Там что?

– Конюшня. Есть немного сена.

Я нашел наружный вход в конюшню и впустил туда жеребца. Он направился прямо к яслям, и я решил, что он бывал тут и раньше.

Потом я вернулся в избушку, подбросил дров в огонь и достал свой мешок и сковороду. Кинул на сковороду пеммикан и немного снега, а когда все разогрелось, заставил девочку поесть. Сперва она отказывалась, но потом, сделав усилие, поклевала немного.

Нужно было поскорее выбираться отсюда, но как перенесет дорогу в двадцать миль больной мальчик?

– Он твой брат?

– Да.

– Дрейк Морелл ваш родственник?

– Нет. Нет, конечно. Он был знаком с моей мамой, он нам помогал.

Был знаком? Спросить я остерегся, но она, крепко обхватив руками колени, посмотрела на меня огромными глазищами и сказала:

– Мама умерла на прошлой неделе. Он… мистер Морелл ее похоронил. Он собирался отвезти нас в Сент-Луис, чтобы мы могли поехать на пароходе в Новый Орлеан.

– Так.

– Но в форте Бриджер его встретил один человек. Он направил ружье на мистера Морелла и сказал, что его убьет, но мистер Морелл успел выстрелить раньше. Тут выстрелил еще кто-то, и нам пришлось бежать.

– Мы поедем в наш поселок, – сказал я. – У нас там есть дети и женщины. Тебе понравится. Вчера вечером у нас даже была вечеринка. Мы пели и танцевали.

– Я умею танцевать. И петь. А еще умею играть на скрипке и банджо.

Оставаться здесь надолго было бы опасно. Дрова заканчивались, а по тому, как вел себя жеребец, можно было в любой момент ожидать появления бандитов. Эта избушка, видно, была одной из их нор. Но отправиться в путь, когда мальчик в таком состоянии? Если удастся подкрепить его силы горячим варевом, то к следующему утру ему, возможно, станет получше. Поправиться по-настоящему здесь ему не удастся.

Я собрал еще дров и несколько раз пытался покормить мальчика. Есть он отказывался. Если бы здесь были Джон Сэмпсон, Хелен или миссис Макен!

Наступила ночь. Девочка заснула. Я поддерживал огонь в печурке и надеялся на лучшее. Топливо кончалось. Я привел жеребца, чтобы он добавлял тепла своим телом. Сломал ясли и сжег, а потом принялся за дверь, которая вела в конюшню. Так мне удавалось поддерживать огонь всю длинную холодную ночь. Заснул я перед рассветом, а разбудило меня прикосновение руки к моему плечу.

– Мистер Шафтер!

Я сел, испытывая стыд оттого, что заснул.

– Что случилось?

– Мой брат, мистер Шафтер. Мне кажется, он умер.

Это было правдой.

Глава 10

Дрейк Морелл попытался подняться мне навстречу.

– Вы нашли их?

– Мальчик умер.

– Этого я и боялся. Как она это приняла?

– Как солдат… пока, во всяком случае.

– Их мать была когда-то прелестной девушкой. – Он поднял на меня глаза. – Я знал ее очень давно. Она тяжело болела, как и мальчик. У них родня в Новом Орлеане, и, если бы мне удалось отвезти их в Сент-Луис, они бы сели на пароход.

Он помолчал. Выглядел он получше, но до выздоровления было еще далеко. Он может пролежать долго.

– Где сейчас девочка?

– У вдовы, Рут Макен. Нет человека, с которым ей было бы сейчас лучше. У вдовы есть сын, он чуть старше девочки.

Когда я уходил, он опять принялся за книгу, которую я видел у него в сумке.

У нас дома был Уэбб. Он сказал:

– Знаешь, что это за человек? Он игрок, играет на речных пароходах и ввязывается в разные заварухи. Он отправил на тот свет с полдюжины человек.

– И что?

– Я подумал, вдруг тебе это интересно.

– Пока он ведет себя вполне прилично, как и подобает джентльмену. У меня нет причины относиться к нему с недоверием.

– Ну что ж, хороший стрелок всегда пригодится, – сказал Уэбб.

Через пару дней я был приглашен поужинать у Рут и снова увидел девочку.

Миссис Макен перешила для нее свое старое платье. Девочка тепло со мной поздоровалась и проводила к столу. Она выглядела старше своих двенадцати и казалась взрослой красивой девушкой с огромными печальными глазами.

Я вернул миссис Макен «Уолден», который перечитал дважды, и мне была вручена новая книга: «Жизнеописания» Плутарха.

– В ней говорится о древних греках и римлянах. Нет такой книги, кроме Библии, которую бы прочло большее количество людей, ставших великими, мистер Шафтер. Надеюсь, вам она понравится.

Мы ели при свете очага и свечи. Ужин был тщательно приготовлен и сервирован. Когда мы остались одни, Рут сказала:

– Она отважный, но странный ребенок. Ни слова не сказала о своем брате, но я слышала, как она плачет по ночам.

– Она лишилась матери и брата почти одновременно. Она знает что-нибудь о своих родственниках в Новом Орлеане?

– Только имена. Видела их один раз, когда была совсем маленькой. Помнит большой дом и то, что они ссорились с ее отцом. Он был актером, и ему приходилось играть не только в Нью-Йорке, но даже в Париже и в Лондоне.

– Что с ним случилось?

– Она не сказала, а я не спрашивала. – Тут Рут улыбнулась. – У вас теперь есть поклонница, мистер Шафтер. Вы ее герой. Вы пришли и спасли ее из ледяного царства, прямо как в сказке.

– А что тут такого? – Я почувствовал, что краснею.

– Что вы знаете о Дрейке Морелле? – спросила Рут.

– Он игрок. Его приговорили к повешению в Сан-Франциско. За что – не знаю. Как ему удалось бежать – тоже. Он образованный человек, читает сейчас иностранную книгу. Может, даже латынь. Уэбб что-то о нем слыхал, это он сказал, что Морелл играл на речных пароходах. Кажется, он убил несколько человек, но ведь и мы тоже убили.

– Только приличный человек может связать себя по рукам и ногам двумя детьми, когда самому нужно спасаться. Мне кажется, это стоящее знакомство, мистер Шафтер.

Потянулись дни, наполненные работой и раздумьями о предстоящем путешествии. Этан рассказывал мне о водоемах, возле которых можно найти траву, о многих других важных вещах. Он показал мне начало тропы на Орегон. Мы тихо отметили День благодарения. Джон Сэмпсон отслужил короткую службу, и мы спели старые гимны: «Скала веков» и «Прейдите ко мне, любящие Господа».

Медленно поправлялся Морелл. Он уже нанял меня и Тома Крофта, чтобы мы построили ему жилище. Он заплатил нам золотом, по двадцатидолларовому слитку каждому. Свой заработок я отложил на поездку в Орегон. Однажды я оказался у Рут Макен, когда Морелл пришел к ней за покупками. Подбирая в ее кладовке одеяла и кухонную утварь, он был отменно вежлив, но что-то в нем было еще, что не позволяло задавать лишних вопросов.

– Есть ли тут почта? – спросил он. – Можно ли послать письмо?

– Сейчас нет. Мы отправляли письма с Портером Роквеллом, когда он приезжал сюда. Но ответов пока не получили.

– Тут бывает Роквелл?

– Он приезжал поблагодарить нас. Мы помогли группе мормонов.

– Ну, вам повезло, – сухо заметил Морелл. – Обычно его визиты заканчиваются менее счастливо.

Он задумался.

– Значит, регулярной почты нет, – сказал он.

– Когда-то здесь гоняли на перекладных. Пока индейцы не угнали почтовых лошадей.

– После Рождества я еду на Запад. Куплю стадо и пригоню его сюда, – сказал я. – Могу прихватить ваши письма.

– Значит, вы затеваете дело, – сказал он. – Спасибо. Я напишу несколько писем.

Он собрал все свои покупки.

– У вас бывают гости?

– Почти что нет. Надеемся, что весной все пойдет по-другому.

– Наверняка.

Он поклонился миссис Макен, и мы вышли.

– Красивая женщина, – сказал он. – И настоящая леди.

– У нее много книг.

– Книг?

– Да. Она дает их почитать. Сейчас я читаю Плутарха.

– Вам повезло. Это был настоящий мудрец, человек мира. Да, его нужно читать. А миссис Макен тоже читает Плутарха?

– Муж ее читал. Наверное, и она тоже.

– Что с ним случилось?

– Индейцы… по пути сюда. На Плато. Прежде он был майором на пограничных постах, служил на Востоке.

Когда мы занесли его тюки в дом, я сказал:

– Я заметил, что вы тоже любите читать.

– У меня много книг. А вот с собой всего одна, – улыбнулся он. – Собираться, как вы понимаете, мистер Шафтер, не было времени.

– Что ж, – сказал я, – тому, кто убегает от книг, остается только молиться и уповать на завтрашний день.

Он глянул на меня, но промолчал. Потом сказал:

– Когда в тебя всадили пулю, а у тебя на руках двое детей, лучше не дожидаться следующей. Думаю, с тем джентльменом я еще встречусь.

– Скажите, а та книга… она на каком языке?

– На латыни… Это «Сатиры» Ювенала.

Я двинулся было к выходу, но потом остановился.

– Мистер Морелл, вы мне нравитесь. Нам всем хотелось бы, чтоб вы задержались здесь – сколько вам будет угодно. Но есть одно «но». Насколько я понимаю, вы участвовали в нескольких перестрелках?

– Это выбирал не я, – сухо заметил он. – Хотя и не всегда.

– Есть тут один человек, Уэбб.

– Знаю.

– Он хороший человек, только непростой. Если что случается, он всегда готов прийти на помощь. Но он обидчив… сам не напрашивается на неприятности, но, если что не по нему, вспыхивает моментально.

– Зачем вы говорите мне это?

– Потому что мне не хотелось бы, чтобы между вами возникло какое-нибудь недоразумение, скажем, из-за необдуманного слова.

– Спасибо. Я это запомню.

Я снова повернулся к двери, но он вдруг спросил:

– Вы – здешний шериф?

– Нет, сэр. У нас нет шерифа.

– Хорошо бы его назначить, причем еще до прихода весны. Может быть, подойдет тот человек, Уэбб?

– Он слишком горяч.

– Тогда вы? Вы только что проявили немалую корректность и рассудительность.

– Я уезжаю, – сказал я. – Да и дело это мне не по душе.

– Иногда дело само выбирает человека, – заметил он.

Ночью я проснулся. Что-то изменилось странным и непонятным образом. Сперва я не мог понять, а потом вдруг до меня дошло. Стало теплее. Я слышал, как хлюпает вода. Когда я спустился вниз, Каин сидел на краю кровати, прислушиваясь. Я подошел к окну и всмотрелся в ночную тьму.

– Что это там, Каин?

– Похоже на дождь. Только этого не может быть. Зима.

Мы открыли дверь и выглянули наружу. С карниза капало, а там, где еще вчера вечером белели снежные поля, открылись черные прогалины. Снег исчезал, словно по мановению волшебной палочки. Наши лица ласкал теплый ветер.

– Этот ветер называется шинук, – сказал Каин. – О нем говорил Этан, помнишь?

К рассвету снега почти не осталось, а дорога к водопаду превратилась в черную вязкую грязь. Я вытащил таз на улицу и вымылся по пояс. Воздух был чудесный.

Установилась хорошая погода, и мы с Каином принялись за лесопилку – разметили участок и начали закладывать фундамент. Крофт и Нили Стюарт отправились на охоту, в поселке стояла тишина.

Мы работали неторопливо, укладывая большие камни в фундамент, а те, что поменьше, откладывали для дымохода. Каин работал легко – даже самые тяжелые валуны были ему нипочем.

– Ты был в лавке, когда Морелл покупал одеяла? – вдруг спросил он.

Потянувшись, чтобы размять спину, я ответил:

– Он и одежду купил. Похоже, намерен здесь остаться.

Каин помолчал, потом вытащил трубку и раскурил ее.

– Он нам может пригодиться. Ты говоришь, он образованный?

– Да.

– Тогда он составит компанию миссис Макен. Ей давно хотелось встретить образованного.

Я с удивлением глянул на него.

– Мне это и в голову не приходило. Им даже нечего было сказать друг другу.

– Дай только время. Что и говорить, ей не хватает ученых разговоров. Я пару раз слышал ее мужа. Он был очень умен, хорошо говорил и всегда – со смыслом. Я так никогда не умел, – добавил Каин.

– Если ты говоришь, то всегда – в точку. А это важнее всего.

Он снова взялся за работу, однако, разговор этот меня смутил. В голосе Каина звучали ноты зависти. Прежде он всегда казался спокойным, уверенным в себе и ошибался куда реже, чем все остальные. Он был словно вырублен из одного куска камня, мне и в голову не могло прийти, что он находит в себе какие-то изъяны. Недостаток образования – это да, но было еще что-то такое, чего я никак не мог определить.

Мы прервали работу на лесопилке и отправились туда, где вскоре должны были вырасти школа и церковь. Когда в конце дня мы собирали инструменты, Каин сказал:

– Вечером мы приглашены к Рут Макен. Там будет спектакль.

– Что?

– Спектакль, представление. Это та девчонка, что ты привез. Говорят, она артистка. Собирается петь и читать стихи.

– Артистка? Она?

– Иногда они начинают с детства. Что ж, хоть какое-то развлечение. Надеюсь, миссис Стюарт не поднимет шума.

– А чего ей не так?

– Она считает, что негоже ребенку выставляться. Заявила это перед всеми. И была очень убедительна.

– Неправда, девочке это полезно, – сказал я. – Ей, наверное, кажется, что мы ей дали все, что могли, а она нам – ничего. Она думает, что должна чем-то отплатить. А если миссис Стюарт не хочет смотреть, никто ее не заставляет.

По-прежнему было тепло. Закончив все дела, мы отправились к миссис Макен. Этан и Буд ужо разложили по чурбакам доски, устроив нечто вроде скамеек.

Чопорные Нили Стюарт с женой уже были там. Том и Мери Крофт старались им подражать, но получалось у них неважно. Не знаю, чего все ожидали и чего ждал я сам. Может быть, это будет что-то вроде школьных «дней открытых дверей» или церковных представлений, когда детишки по очереди встают на стул и «читают стишок».

Но ничего такого не случилось.

Она стремительно вышла и сказала:

– Я Нинон Вовер из Бостона и Нового Орлеана. Теперь я здесь.

Ребенком она не выглядела, была хорошо сложена и держалась отлично. Она пела «Старое дубовое ведро», популярную в то время песню, а потом «Дом, милый дом» из оперы Джона Говарда Пейна «Клари». Голос у нее был красивый, на удивление сильный и хорошо поставленный, и Морелл, который сидел рядом со мной, прошептал:

– Она даже лучше, чем была ее мать… гораздо лучше.

Ничего общего с тем хрупким, дрожащим от холода детенышем, которого я держал перед собой в седле тем морозным днем.

Потом она отбивала чечетку и читала стихотворение журналиста из Филадельфии, умершего несколько лет назад. Его звали Э. А. По, а стихотворение называлось «Ворон». Раньше его слышал только Морелл, который, как выяснилось, познакомился с этим По через их общего приятеля, Джорджа Липпарда, тоже писателя.

Никто не знал, что нужно делать, когда она закончила, но, вслед за Мореллом и миссис Макен, все зааплодировали. Я вдруг ощутил, что отношусь к этой девочке как-то странно, не так, как раньше. Каин взял ее за руку и сказал:

– Мисс, я никогда не слыхал такого прекрасного пения!

– Нинон, научи и меня так танцевать! – подлетела к ней Мэй Стюарт.

– Мэй! Прекрати! – резко обернулся к ней Нили.

Когда публика разошлась, мы с Дрейком, Рут и Нинон еще долго сидели и беседовали. До сегодняшнего дня я не знал ее имени.

Она выступала на сцене с самого детства, играла детей в разных спектаклях, работала в Нью-Йорке, Филадельфии, Балтиморе, Мобиле, Новом Орлеане и Сан-Франциско. Когда их шоу в Сан-Франциско закрылось, они поехали в Нью-Йорк, но по дороге мать заболела воспалением легких и умерла в горах западнее нашего поселка.

– Живи с нами, если тебе нравится, – сказала ей Рут Макен. – Нам хотелось бы, чтобы ты осталась.

– У нее в Новом Орлеане есть родня, миссис, – отозвался Морелл. – Но она не хочет к ним ехать, а я не хочу отпускать ее от себя.

– Ну и нечего выдумывать, – вдруг выпалил я. – Мы живем небогато, но я добьюсь, чтоб нам всего хватало.

– Не знаю. Я еще не знаю, чего хочу.

– Торопиться некуда, – сказала Рут Макен. – Можно не спеша все обдумать и решить.

Когда Нинон собралась спать, мы все вышли из дома. Морелл сказал:

– Девочка происходит из старой и очень хорошей семьи. Все ее предки по отцу были актерами, но не какими-то там бродячими артистами. Один писал прекрасную камерную музыку, а другой был придворным органистом.

– А мать? Наверное, ее семья была против брака с актером?

– Еще как против! Они аристократы, пуритане и крепко держатся традиций.

Он глянул на Рут.

– Я хорошо знаю, что ее матушке пришлось вынести из-за замужества, и могу себе представить, каким был Пол Вовер, когда они встретились. Красивый парень, талантливый музыкант и великолепный актер. А ее всегда тянуло к пению, танцам, ей нравилось выступать. Там, где ей не хватало таланта, она умела восполнить недостачу живостью и обаянием. Нинон на нее похожа. Она напоминает их обоих, да еще смахивает на своего дедушку. И очень умна.

– Мне всегда не хватало театра, – сказала миссис Макен. – Мы никогда не жили в таких местах, где попадаются бродячие артисты, но мы ездили в театры в Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон.

– Мать Нинон играла в «Леди Лиона», в «Герцогине» и в «Нашем американском кузене». А еще Джульетту и Розалинду. Нинон знает наизусть большинство ролей. У нее потрясающая память.

Еще они говорили о нашем поселке и городах Востока. Я больше слушал – ведь я ничего не знаю о тех краях.

Вместе с Мореллом мы возвращались домой.

– Вы останетесь? – спросил я.

– Я подумываю об этом. Тут так спокойно.

– Вы нам нужны. У нас уже случались неприятности, а весной их может стать еще больше. Когда я уеду, будет дорог каждый ствол.

– Вы едете один?

– Нельзя уезжать большим числом. Этан Сэкетт знает дорогу, но он – наш лучший охотник.

– Одному лучше всего. – Морелл откусил кончик сигары. – Один зависит только от себя. Чем меньше людей, на которых рассчитываешь, которым доверяешься, тем лучше. Особенно в пути. Когда все зависит только от тебя самого, становишься осторожнее. Будь мудрым, мой друг, путешествуй в одиночку. Поедешь быстрее, проедешь дальше.

– А как быть, когда я погоню стадо?

– Нанимай людей и выгоняй, как только с ними начнут возникать проблемы. Никому не доверяй. Большинство, конечно, достойно доверия, и с ними ты ничего не потеряешь. А некоторые будут стараться тебя обокрасть или убить, но тут ты уже будешь начеку.

Согласиться с ним на все сто было трудно, но его слова крепко засели уменя в голове.

Я вошел в дом. Все спали. Свет очага играл на простых, привычных домашних вещах. Я почувствовал укол в сердце: вскоре я все это покину, покину место, к которому уже успел привязаться. Подбросив дров, я сидел и вспоминал, как чистый и прелестный голос Нинон выпевает слова песни «Дом, милый дом». Никогда раньше я не слыхал этой песенки, но теперь она будет со мной в моем дальнем путешествии. Это мне вдруг стало совершенно ясно.

Держа в руках сапоги, я поднялся под крышу к своей постели. Долго лежал без сна, закинув руки за голову, глядя на отсветы огня, играющие на стропилах. Рассказ Дрейка Морелла о любви родителей Нинон не шел у меня из головы. Как это здорово! Встретить девчонку, которая бы полюбила тебя, и идти с ней по жизни вместе. Интересно, у Рут Макен с ее мужем было так же? А у Каина с Хелен? Как же было у Каина с Хелен?

А потом я заснул.

Глава 11

Первым золото нашел Нили Стюарт. В шести милях от поселка у Каменного ручья.

Мы с Каином работали на будущей лесопилке, как вдруг услышали бешеный топот лошадиных копыт. Мы бросили бревно, схватили ружья и залегли у низкой каменной стены фундамента, которая к этому времени уже успела вырасти.

Сэмпсон бегом рванул к дому, а он уже много лет не бегал. Уэбб нырнул в свой дом и выскочил с винтовкой наперевес.

Взмыленная лошадь принесла Нили. За. ним никто не гнался.

– Золото! – вопил он. – Я нашел золото!

– Угомонись, – сказал Каин. – Где ты его нашел?

Нили протянул руку, на его ладони лежал самородок. Не больше бобового зерна, красивый и чистый. Подскочил Уэбб, за ним подошел Крофт.

Все они загалдели враз, а Нили был так возбужден, что просто кричал. Мне это почему-то не понравилось, и я отошел на несколько ярдов, чтобы последить за округой.

Золото обнаружилось на Каменном ручье. Снег сошел, и Нили решил съездить туда и промыть несколько лотков. Первый же лоток принес несколько крупинок, а потом вдруг возник самородок.

Мы тут же оседлали лошадей и поехали. Если бы удалось найти еще золота, я смог бы купить много скота. Но особенной радости я не чувствовал. За золотом сюда потянутся люди, которым наплевать на наши края, жить они тут не захотят, и, как только золото иссякнет, здесь снова никого не останется. Я был молод и был не прочь поискать золота, но, пожалуй, где-нибудь в другом месте. Эта судьба – не для нас.

Обнаружились и следы, оставленные прежними золотоискателями. Я оторвался от компании и повел лошадь вдоль ручья. Первый раз тут нашли золото около 1842 года. Старатели появлялись здесь несколько раз, но индейцы их выживали отсюда. У меня был лоток, и я остановился взять пробу. Я был молод и предпочитал во всем видеть светлую сторону, но прекрасно помнил тех людей и их россказни. Они возвращались домой с пустыми руками, без крупинки золота, которая могла бы подтвердить их байки. Часами торчать в холодном горном ручье или пробираться по горным ущельям от одного месторождения к другому – верный способ быстро состариться. Я видел только одного парня, который вернулся с приисков богатым и открыл свою лавку, – там, где мы жили раньше.

Как только расползется весть о золоте, появятся золотоискатели, а я буду снабжать их мясом. Дичь сбежит от полчища охотников, но если мы будем держать лавку для продажи, то можем неплохо устроиться.

Я поднимался на возвышенность. Глянул вниз – отсюда мои друзья стали похожи на муравьев. Воздух здесь оказался свежим и прохладным, дышать им было все равно что пить родниковую воду. «Хороший наблюдательный пункт», – подумал я и двинулся выше. Солнце уже шло на закат, мне хотелось продолжить путь, но у меня с собой не было ни одеяла, ни еды, и, пожалуй, пора было поворачивать к дому. Самый близкий путь – вдоль горной гряды. По дороге можно было наткнуться на лося, а нам, как всегда, не хватало свежего мяса. Я повернул на юго-восток, обогнул рощу и двинулся к дому.

Как всегда, я был настороже. Чувства были напряжены, я готов был поймать любой знак, который посылала природа. Ярдов за двести впереди вдруг с шумом вспорхнула птица, и я тут же повернул лошадь в гущу деревьев. Птица собиралась сесть на куст… что заставило ее изменить свое намерение? Погналась за насекомым? Или испугалась кого-то, кто прячется в чаще?

Видел ли этот неизвестный меня? Слева меня прикрывал густой осинник, справа – крутой склон. Слезая с седла, я шепотом скомандовал жеребцу стоять. Он хорошо чувствовал опасность, как любое животное. Винчестер был со мной, на ногах – мокасины.

Лошадь меня не выдаст, осинник надежно прикрывал ее. Если жеребец будет стоять спокойно, его не разглядеть даже с расстояния в несколько шагов. Я прокрался вперед и опустился на колено, тщательно изучая то место, откуда вспорхнула птица, и все вокруг. Если там кто-то прячется, позиция у него отличная. Признаков движения я не заметил. Продвинулся вперед, притаился у скалы в углублении, которое оставил выпавший валун, а потом перебежал к трем низкорослым деревьям. Здесь я стал ждать.

Положение солнца подсказывало, что у меня мало времени. Вскоре тот, кого я выслеживал, оставит свои позиции, если еще не сделал этого. Я увидел звериную тропу: узкий тоннель высотой фута в три, образованный нависшими кустами и частым осинником. Я пополз по тропе, продвинулся ярдов на тридцать и оказался прямо над обрывом. Вот оно, то самое местечко: аккуратная трещина в расколовшемся валуне, сквозь которую весь наш поселок можно было видеть как на ладони, оставаясь незамеченным. Густые деревья и их склоненные ветви образовали естественное укрытие.

Кто бы тут ни прятался прежде, сейчас его уже здесь не было. Однако примятая трава и листья говорили о том, что тут кто-то был.

– Интересно, да?

Мышцы мои напряглись, потом расслабились. Голос звучал сзади. Быстро обернуться – значит стать покойником. Какое-то время я не двигался, потом, не поворачиваясь, спросил:

– А вам самому не было бы интересно?

За спиной прозвучал сухой смешок.

– Ну-ну. Для янки ты неплохой индеец.

Не выпуская ружья, я медленно повернулся: Человек, который сидел под деревом, был неподвижен, дуло его ружья смотрело прямо мне в грудь. Он не промахнется, а мне ни за что не поднять свою винтовку прежде, чем пуля 56-го калибра проделает во мне дыру размером с кулак.

– Думаю, у вас есть причина не заходить к нам в поселок, – сказал я и медленно опустил винчестер.

Пистолет под кожаной рубашкой, за поясом. Догадался ли он об этом? Обратил ли внимание, что рубашка не надевается через голову, а зашнурована спереди?

– Думаешь правильно. Там у вас внизу есть один, которого я собираюсь убить.

– Зачем? – сухо спросил я. – Если то, что об этих краях говорят, правильно, то нужно подождать весны, и тогда эту работу за вас сделают индейцы.

Он снова усмехнулся.

– Очень спокойный, да? Пожалуй, стоит тебя пристрелить, пока ты чего-нибудь не выкинул.

Меня заводило, что он сумел подкрасться ко мне незамеченным, и – не буду скрывать – так и подмывало сравнять счет. Разве он не сказал, что собирается убить одного из наших?

– Попробуй, – сказал я. – Внизу сразу поймут, что тут что-то не так. Тебе не смыться. Там у меня есть приятель, который тебя из-под земли достанет.

– Все вы – просто кучка бродяг! Никто меня не достанет, даже в чистом поле, когда солнце в зените.

– Этан Сэкетт.

Его старые лисьи глаза метнули в меня острый взгляд. Плечи его были высоко подняты, он был худ и упруг, одет в грязную кожаную рубашку и штаны, на голове сидела потрепанная шапка из ангорской кошки.

– Этан там? Да, этот считается. Еще как считается. О нем я даже не подумал.

– Ты его знаешь?

– Еще бы. Мы с ним отлавливали бобров у Йеллоустоун и вместе дрались с золотоискателями возле Гумбольта. Выходит, старина Этан там?

Он вынул шмат табака и откусил здоровый кусок.

– Ну и что вы, ребята, собираетесь тут делать? Золото рыть?

– Мы основали город. Хотим остаться здесь, выращивать скот, сеять пшеницу, торговать с проезжающими.

– Долго не протянете. Богатый люд вскорости станет ездить на паровых машинах, я так слышал.

Моя рука была близко от револьвера, но этот человек не понимает шуток. Он успеет выстрелить первым.

– Вы за кем охотитесь? У нас там добрые люди, они никогда никого не обижали. Мы хотим построить школу, церковь и жить семьями.

– Какая прелесть! – ухмыльнулся он и выплюнул струйку табачной смолы к моим ногам. – Терпеть не могу города и горожан. По мне хороши только вигвамы и скво.

– Вот и славно, – сказал я. – Почему бы вам не отправиться за всем этим прямо сейчас и не оставить нас в покое? Вы тратите время на людей, которые не сделали вам ничего плохого. И не собираются. А может, вы из той банды, что кочует на Востоке?

– Из этих? – Он сплюнул. – Кучка подонков и убийц, вот они кто! Ну и задали вы им жару. Я здорово повеселился.

– Вы что – здесь с тех самых пор?

– Здесь да там, – глянул он хитро. – А у вас компании не прибавилось? Новички не появились?

– Нет, здесь только те, что пришли с обозом, – сказал я беззаботно, тут же догадавшись, кого он имеет в виду. – Мы поняли, что до наступления зимы нам через ущелья не пройти, и остались.

– Правильно поняли. Не дурно. Но я толкую о том, кто появился позже. О мужчине с парой молокососов.

– Мы подобрали мужчину у тракта. Он успел нам рассказать про детей. Но один из них умер, – сказал я. – Мальчик.

– Жаль. Я ничего не имею против молодняка. Ты говоришь, что он «успел рассказать», но не говоришь, жив ли он. Сдается мне, он жив. Этот Дрейк Морелл так легко не подохнет.

– Так вы за Мореллом охотитесь?

– Прямо в «яблочко». Я собираюсь его убить.

– Я слыхал, он неплохо обращается с оружием.

– Это так. И мог бы меня прикончить, если бы мы встретились лицом к лицу. Только встречаться я с ним не собираюсь. У него свои манеры, у меня свои. У меня – как у индейцев. Никто в здравом уме не станет рисковать скальпом, сражаясь в открытую. Мне все равно, узнает он, кто его убил, или нет. Главное, чтоб он подох. И он подохнет.

Скоро начнет темнеть, а я все еще далеко от дома. В животе урчало от голода, и было глупо рассиживать тут и рассуждать о его планах, когда хотелось только одного – поужинать.

– Если ты не собираешься стрелять, я поеду домой, – сказал я, поднимаясь.

И выхватил револьвер. Управляюсь я с ним очень быстро. Тут нет моей заслуги, оно выходит само собой, только в следующее мгновение этот мужик уже пялился прямо в дуло моего револьвера.

Мы с ним стояли, прицелившись друг в друга. Калибр у него был посолиднее, но я был уверен, что сумею выстрелить не позже, чем он.

– Перестань. Настоящая лиса, да? – улыбался он. Но я следил за ним, а мой палец не отпускал спусковой крючок, ибо этот человек убьет, не задумавшись.

– Мне не нравится, когда ко мне подкрадываются, – сказал я. – Совсем не нравится.

– Так и ты мог бы меня подловить. Мог бы и пристрелить.

– Тебя? Долго бы ловить пришлось. Кроме того, я не стреляю в спину.

– Ну и дурак. Пожить бы тебе как индейцы. Понял бы, что главное – победа. А способ не важен.

– Не знал, что это придумали индейцы, – сказал я. – Большинство из них гордится своими победами. Но они считают не мертвецов, а тех врагов, которых удалось перехитрить.

– Да, такие тоже попадаются, – усмехнулся он. – Они глупые.

– Я уезжаю. Мне не хочется тебя убивать, и я не хочу быть убитым. Тебя я оставляю для Морелла.

Я держал его на прицеле и отступал к кустам. Но тут любопытство взяло верх, и я спросил:

– Кстати, зачем он тебе? Он хороший человек, он рисковал жизнью, чтоб спасти детей.

– А может, он ими только прикрывался? – ответил он. – Решил, что я его не стану убивать, пока они от него зависят. И он был прав, я бы не стал, – удивленно заметил он. – Не убил бы. Из-за любого ребенка, не говоря уж о ее детях.

– Вы были знакомы с их матерью? – настал мой черед удивляться.

– Знаком? Нет, сэр. Я ее только издали видел, да еще знал по голосу. Она пела, как ангел. Догадываешься, что это значит для мужчины, который истосковался по женщине? По приличной женщине. Один парень заявил как-то, что от ее пения у него скулы сводит. Пришлось ему свои зубы с полу собирать. Как подобрал, так извинился. За пятнадцать лет мне не доводилось слышать другого пения, только ее, а она пела те же песни, что и моя мать. Ее голос прямо слетал с небес, можешь мне поверить. Такая жалость, что она померла. Если хочешь знать, когда он ее похоронил, я положил цветы на ее могилу, – сказал он.

– И тем не менее вы хотите его убить?

– А это уже другой сказ. Да, сэр. С помощью вот этого самого ружья я отправлю его прямиком в ад. Он подстрелил двух моих братьев.

– Может, это была ссора?

– Конечно. Но это было их дело, а когда он их подстрелил, то развязал войну. Или он будет похоронен, или его растерзают канюки.

– Ты бы обдумал все это получше, приятель, – сказал я. – С твоими братьями я не был знаком, но Дрейк Морелл – хороший человек, и девчонка только от него зависит. Тебе что, нужно, чтобы она осталась одна-одинешенька на свете? Через пару лет она станет женщиной… но какой женщиной?

Он уставился на меня, но я уже замолчал, подхватил винтовку и шагнул назад, в чащу. Он сделал то же самое. Я вернулся к лошади и поехал в поселок. Так мирно начинался день… И ведь никогда не угадаешь, чем оно все может обернуться!

Теперь мне было что рассказать Дрейку Мореллу. Я за него беспокоился.

В поселке я встретил Этана, набиравшего дров для печки, и остановился рассказать ему о происшествии. Когда я описал ему того человека, он невесело усмехнулся:

– Стейси Фоллет… знаю я его. Морелл раздразнил старого шакала, вот что. Старого шакала.

Глава 12

Пока я при свете лампы кормил и обихаживал коня, я все думал о нашем поселке – маленьком островке в море дикости и о тех опасностях, что подстерегают нас. Самые первые поселенцы, окруженные ненавистью, испытывали, наверное, то же самое.

Человек и город всегда связаны с миром, они не остаются в одиночестве, стоит появиться кому-нибудь новому, как от него начинают расходиться круги, словно по воде. Мы поселились в предгорьях – дичь ушла наверх, в горы, и ее стало меньше. Весной наши плуги вонзятся в здешнюю землю. Она небогата, но нам предстоит с нее кормиться. С нашей сноровкой, унаследованной от многих поколений фермеров, мы облагородим почву, будем тщательно ухаживать за посевами, и – больший или меньший, – но все равно соберем урожай. И земля вокруг нас изменится.

Стейси Фоллет скрывается в горах над поселком и угрожает одному из нас. А у нас каждый на счету, мы не можем пожертвовать одним, чтобы не ослабнуть всем вместе. Этот Стейси мне не враг, но я буду считать его таковым, потому что его глупое ружье может пробить брешь в той стене, что нам предстоит выстроить против индейцев.

А они, по сути дела, не враги. Нам незачем с ними ссориться. У них свой путь, у нас – свой. Они нападают для куража, движимые удалью да еще чувствуя в нас смутную угрозу, которая не определяется словами, но наполняет краснокожего неясным страхом. Жизненный уклад индейцев обречен – и не потому, что бледнолицых несметное число, не потому, что у них хорошие ружья и пушки, а потому, что у них есть товар. Погибель краснокожего началась тогда, когда появился первый белый торговец и стал предлагать ему то, чего он сам не мог изготовить. Проснулось желание обладать. Нужно было покупать или брать силой.

Иголка, стальной нож, ружье и порох, виски, разные побрякушки – вот что разрушало мир красного человека, и, воюя с белыми, он воевал против вожделений своего сердца. Некоторые из них восставали против наступления вещей, приносимых бледнолицыми, но их голос терялся в пустыне.

Я мог бы жить как индеец, мне по душе их жизнь. Дух индейцев витает в воздухе, окликает вас в шуме лесных ветвей и в журчании горных ручьев, но не смолкает и другой голос – голос моего народа и его обычаев. Наш обычай – наступать, идти вперед, преображая мир так, чтоб всем становилось легче жить. Хотя, в некотором смысле, и сложнее.

Когда я рассказал Дрейку Мореллу о Фоллете, он наконец заговорил.

– Я ждал его, – сказал он. – Он самый приличный парень среди всех этих бедолаг. Они сели со мной играть, им не везло, а когда вконец проигрались, то обвинили меня в жульничестве. Один солдат поджидал, когда освободится место. Я попросил его заглянуть под стол. Как я и предполагал, с их стороны он нашел четыре спрятанные карты. То есть они сами жульничали, и очень неуклюже, мне все было видно. Пришлось мне сказать им, что я о них думаю, и они ушли. Они ждали меня на улице, но я вышел через заднюю дверь. Они стояли у стены, прислонив к ней свои ружья. У них были «спенсеры» – страшное оружие, но с ним трудно быстро управиться. Я их окликнул, один успел выстрелить, но пуля шлепнулась в грязь. Я убил обоих. Они так и остались там лежать, как две перепелки. Не ждите от меня раскаяния. Они пытались побить меня моим собственным оружием. А когда не вышло, решили пристрелить меня без всякого предупреждения. Но Стейси Фоллет – другое дело. Без него им не удалось бы прожить так долго. Он опасный человек.

– Похоже на то.

– Ничего не поделаешь. Нужно быть поосторожнее. Я всегда старался быть осторожным.

– Вы смелый человек, Морелл.

– Смелый? Каждому свое, Шафтер. Люди называют героями тех, кто один раз совершил то, что смелый делает каждый день.

Он отвернулся.

– Хотите, прогуляемся? Я только прихвачу свою трубку. Вы прочли Плутарха?

– Нет еще.

– И не торопитесь. Он того заслуживает. – Он закрыл за нами дверь. – Вы счастливее, чем думаете. В отношении книг, конечно. Когда переселяешься на Запад, много с собой не потащишь, а майор Макен, как я слышал, тщательно подбирал книги. Завидую вам, что вы начинаете именно с этих книг. Голова – как дом, который владелец обустраивает по своему вкусу. Если в доме пусто и холодно, никого, кроме себя самого, винить не приходится. А у вас есть возможность сделать свой дом удобным и даже изысканным.

Вдруг он заговорил о другом.

– Шафтер, вы могли бы для меня кое-что сделать?

Я удивился. До того мне казалось, что он так прочно стоит на ногах, что ни в чем не может нуждаться.

– Я говорю о Нинон. Если Стейси Фоллету повезет больше, чем мне, позаботьтесь о ней. Она станет красивой женщиной, Шафтер. Она необычайно талантлива. Здесь она надолго не задержится. В ней таится нечто, что потребует себя выразить. Кем бы она ни стала, у нее не будет тихой, спокойной жизни: помешают страсть, огонь, честолюбие.

– Но она же еще ребенок.

– Долго ли девочке быть ребенком? – Он пожал плечами. – Пока она еще ребенок, а однажды утром просыпаешься, глядь – а перед тобой уже женщина, да не одна. Целая дюжина незнакомых женщин.

– Ей лучше остаться здесь. У нее будет время, чтобы разобраться в себе и понять, кто она такая на самом деле.

– Чепуха, Шафтер. Ты сам это знаешь. Человек – никто, пока сам себя кем-то не сделает. У Нинон эта работа не займет много времени. Глину, из которой она слеплена, я хорошо знаю.

Ужинали мы в тот вечер у Каина вместе с Рут и Будом. Мы говорили о книгах и о сапогах, о таинственных происшествиях и о детских мечтах, о дальних странах, где стоят древние храмы и где когда-то боги бродили среди людей. Пришел с отцом Ленни Сэмпсон и слушал, широко раскрыв глаза, пока Морелл рассказывал об Улиссе и циклопах, о Тесее и Минотавре, об Энее и возникновении Рима. Как хорошо было вот так разговаривать в теплом уютном доме! Когда разговоры иссякли, Нинон спела пару песен, и мы сели пить кофе. Потом дети отправились спать, а мы еще долго беседовали о судьбе нашего поселка.

– Вам нужен шериф, – сказал Морелл. – Скоро пойдут люди. Вместе с мирными появятся и дикие. Если не будет представителя закона, жди беды.

– А вы бы не взялись за эту работу? – спросил Каин.

Морелл ответил не раздумывая.

– Нет, – сказал он. – Я слишком известен в этих краях. Не хотелось бы накликать на всех беду. Если вы меня вытерпите, я останусь, но только не шерифом.

– Это дело для Бендиго, – сказал Сэмпсон. – Он рассудителен, но, когда нужно, может и выстрелить.

– Я же скоро уеду.

– Уэбб? – предложил Морелл.

– Нет, – сказал Каин. – Он горяч. Мне он нравится, но он опасен.

Потом мы заговорили о городских властях. Тут и родилась мысль о муниципальных законах и выборах. Сэмпсон и я предложили в мэры Каина, но он отказался. Сказал, что самый подходящий – Джон Сэмпсон, и мы решили, что, когда будет голосование, мы выдвинем именно его. Каин выдвинет.

Возник вопрос и о собственности на землю. Пока никто ничего не требовал, только Уэбб и Стюарт хотели застолбить приисковые участки у Каменного ручья. Никто, кроме Рут Макен. Она считала своей террасу, на которой стоял ее дом. Там было несколько акров земли и кусок луга за деревьями. На том лугу мы не пасли свой скот, потому что он хорошо просматривался только из ее дома.

Мы подумывали об огородах и пашне. Мы с Каином и Джон Сэмпсон сговорились работать вместе, но ведь я скоро уеду. Их отношение ко мне постепенно и незаметно поменялось: я стал охотником, добытчиком, и теперь они стали считать меня ровней.

Следующие дни мы продолжали работать. Каменная стена лесопилки уже была готова, мы начали наращивать ее бревнами. К концу недели она уже подросла до крыши.

Нили Стюарт мыл золото. Крофт утеплял дом. А еще он нашел небольшое поле, где весной собирался сажать овощи.

Поначалу Стюарту везло. Каждый вечер он рассуждал о золоте, потом стал говорить мало, но становился все более важным. Видно, дела его шли неплохо. Несколько раз он делал какие-то закупки у Рут, расплачиваясь золотом.

А вот Уэбб не слишком усердствовал, только изредка появляясь на своей золотой делянке. Он предпочитал охотиться или заготавливать дрова.

На охоту мы ходили только парой. Когда я охотился с Уэббом, всегда старался предоставить ему право на самые выигрышные выстрелы. Он стрелял метко и зря патроны не тратил. Случались и разговоры, но мне казалось, что я ему нравлюсь не больше остальных. Иногда он жаловался на Фосса, говорил, что тот ленив. Нужно, чтоб кто-нибудь, еще поменьше, чем он сам, его бы отлупил. Может, это его чему-нибудь научило бы, говорил Уэбб.

От Плутарха я перешел к «Опыту о человеческом разуме» Локка. Основатели нашей страны читали и перечитывали эту книгу. Она и вправду сильно отличалась от всего того, что мне уже довелось читать.

Иногда появлялись группы мормонов, мы давали им приют и пищу, за которую они всегда щедро расплачивались. Стейси Фоллет не появлялся, а когда я осмотрел его давний наблюдательный пост, то не нашел там никаких следов. Может быть, он решил уйти отсюда. Большинство из нас о нем позабыли, потому что надвигалось Рождество.

По воскресеньям, с самого нашего приезда, мы служили мессу. Каин или Джон читали из Библии, а Том Крофт руководил пением. Нам нравилось петь.

А потом к нам приехал Мозес Финнерли.

Мы с Каином только что водрузили наверх толстенное бревно – стропило будущей лесопилки – и остановились перевести дух. Когда на дороге возникли три всадника, к нам подскочил Уэбб с револьвером в руке. Мой винчестер тоже всегда был наготове. Если хочешь прожить подольше, иначе нельзя.

– Как поживаете, джентльмены? – осведомился худой человек с изможденным лицом и глубоко посаженными глазами. – Я – преподобный Мозес Финнерли, а вот брат – Джозеф Паппин, а это – брат Олли Троттер.

Один – приземистый крепыш с пустыми глазами, которые поначалу казались веселыми. Второй – большой, толстый, с отвисшим подбородком.

– Здравствуйте, – сказал Уэбб. – Я – Уэбб. А это братья Шафтеры.

– Очень приятно, – сказал преподобный. – Я весьма польщен. Как мы поняли, тут у вас поселение. Мы решили, что просто обязаны принести вам слово Божие.

– У нас есть слово Божие, – ответил Уэбб. – Библия в каждом доме. А по воскресеньям мы устраиваем чтения.

– Это замечательно. Но Библию нужно разъяснять, сэр. Слово Господне нельзя осквернять, распространять его должны только посвященные.

– Сойдите с лошадей, джентльмены, – сказал Каин. – Мы небогаты, но готовы поделиться с вами тем, что есть.

– Небогаты? – глянул вокруг толстяк Олли Троттер. – Мы слыхали, что у вас тут лагерь золотоискателей..

– Может быть, несколько лет назад тут и шла кое-какая добыча, – улыбнулся Каин. – Но мы здесь недавно. Собираемся заниматься торговлей и пахать землю.

На лицах приезжих мелькнуло разочарование. Но разве я им судья? Тем более что близился полдень, самое время для передышки.

Иногда замечаешь разные мелкие подробности. Например, было видно, что лошади у них не самые лучшие и прошли долгий путь. Всадники путешествовали налегке, и, если бы они не были служителями Господа, я бы сказал, что они, видимо, убрались откуда-то в спешке.

Когда они отправились ставить свою палатку, Уэбб посмотрел им вслед, сплюнул и сказал:

– Бен, тут дело нечисто. У этого Финнерли поганый глаз.

Они сели за стол вместе с нами, и те взгляды, что они то и дело бросали в сторону Лорны, доверия у меня не вызывали.

– Спасена ли ты от заблуждения, девушка? – спросил вдруг ее Финнерли, когда она проходила мимо него. – Разъясняли ли тебе милость Господню?

Каин хотел что-то сказать, но я его опередил:

– Она еще не успела нигде заблудиться, преподобный отец, и спасать ее нужды нет.

– Об этом судить Господу, – повернулся он ко мне.

– Вы правы, отец. Он будет судить всех нас.

Мои слова и я сам не слишком ему понравились. Но, похоже, чувства оказались взаимными, так что я не обиделся. Я уважаю слуг Господних, но мой скромный опыт говорил, что для спасения души многие из них сами нуждаются в помощи своих собратьев. Мы, Шафтеры, всегда почитали Христа любящего и всепрощающего, и вряд ли я ошибся, когда решил, что в Мозесе Финнерли тлеют уголья из дьявольского костра.

Он принялся читать длинную и витиеватую молитву, а я, особенно, когда голоден, предпочитаю слуг Господних, которые умеют сказать то, что требуется, коротко и сжато. Тем более что в его молитве больше всего говорилось о том, что Господь запрещает, а не о том, что Он прощает.

Закончив молитву, Финнерли помолчал, а потом сказал:

– Тот большой дом, что стоит на террасе… он чей?

– Там живет вдова Макен, – сказала Хелен, – прекрасная женщина.

– В этом я не сомневаюсь, – ответил Финнерли.

И тут, легка на помине, постучалась и вошла сама Рут вместе с Нинон. На лице Каина мелькнула тень неудовольствия.

Все, за исключением Олли Троттера, встали. Каин представил приезжим миссис Макен, и я заметил, что их лица стали такими умильными – чуть слюнки не потекли.

– Миссис Макен, мы странники, которым негде приклонить головы, – сказал Мозес Финнерли. – А у вас большой дом. Сможете ли вы нас приютить?

Она поглядела на него холодным, изучающим взглядом, потом улыбнулась:

– Мой дом не так уж велик, а для троих и вовсе мал.

– Для троих?

– Да, святой отец. У меня есть сын. Боюсь, вам придется поискать себе что-нибудь, но обычно вновь прибывшие в наше селение сами о себе заботятся. Мы готовы поделиться едой, хоть у нас самих не густо, но дома наши очень малы.

– Да нам нужна самая малость, – сказал брат Джозеф Паппин. – Уголочек, чтоб от ветра прикрыться. И все.

Рут перестала улыбаться.

– Не сочтите за черствость, но в моем доме для мужчин места нет. Вы и сами должны понимать, что на постой у женщины одинокой рассчитывать неприлично.

Ему это не понравилось, но он все же вежливо поклонился:

– Да, да, конечно. Я не подумал. Вы упомянули о сыне…

– Он еще совсем мальчик.

Она присела. Хелен подала ей кофе, и разговор продолжился. Рут Макен была не дура, так что, похоже, гости пришлись ей по душе не больше, чем нам с Уэббом..

– Издалека ли вы изволили прибыть? – спросила миссис Макен.

– Издалека. Но нет такого пути, который мы бы не одолели, чтоб донести до вас слово Божие.

– Вы приехали с Запада?

Финнерли словно пропустил ее вопрос мимо ушей и принялся разглагольствовать о Боге и делах Его, а я пил кофе, и мне казалось, что это сам дьявол цитирует Писание, чтобы добиться какой-то своей цели. Однако это было несправедливо – что я знал о них и их прошлом? Вдруг окажется, что они достойные и приличные джентльмены? Правда, как я сам себя ни укорял и ни уговаривал, поверить в это все равно не мог.

– Завтра мы устроим службу и будем рады видеть вас всех, – сказал преподобный Финнерли.

– А мы будем рады вас послушать, – ответил Каин и встал. – Уже поздно. Если хотите, устраивайтесь прямо здесь на полу, джентльмены. Сожалею, что не можем предложить вам ничего получше.

Они переглянулись.

– Разве тут нет пустого дома? Может, где-нибудь народу поменьше? Мы очень устали и…

Тут меня словно бес попутал.

– Может быть, у Дрейка Морелла? – предложил я.

Финнерли дернулся, будто в него всадили нож.

– Морелл? Он здесь? И вы приютили такого человека? – Его голос вдруг зазвенел: – Он убийца! Злодей, настоящий злодей!

– У нас он ведет себя мирно, – сказал Джон Сэмпсон, – и мы не замечаем за ним ничего дурного.

– Он игрок, убийца и насильник! – кричал Финнерли.

– Мне показалось, что он настоящий джентльмен, – сказала Рут Макен. – Я уверена – он честный человек.

Финнерли хотел продолжать, но осекся – что-то в лице Каина или в моем его остановило. Он сдержался, но глаза преподобного сузились и были полны ненависти.

– Его все равно повесят, – заявил он. – Здесь таким не место!

Он резко повернулся и вылетел вон. Паппин и Троттер потащились следом.

– Помолчал бы, – сказала Хелен. – Нечего наседать на мистера Морелла.

Я закрыл было дверь, но Рут сказала:

– Оставьте ее пока открытой, мистер Шафтер. Здесь не мешает проветрить.

– Чтобы проповедовать слово Божие, следует уметь хоть немного прощать, – сухо заметил Сэмпсон. – Мистер Морелл побывал в переделках, не сомневаюсь. Но ведь и у нас всякое случалось.

– Джон, я вот все думаю, – сказал Каин, – не посеять ли нам овес? Я тут видел дикий овес, он должен хорошо расти, а у нас будет чем кормить лошадей.

Женщины занялись бумажными украшениями для рождественской елки. Каин опять принялся за гвозди. Я уткнулся в книгу и, время от времени отрываясь от Локка, прислушивался к тихому журчанию разговора, к едва слышному потрескиванию поленьев в очаге, к тем спокойным звукам, которые исходят от трудящихся рук. Вечер не отличался от многих других, но я, к счастью, уже тогда догадывался, что через много лет именно такие вечера я буду вспоминать с нежностью.

Когда я прочел у Джона Локка о знании и суждении, я снова задумался о Дрейке Морелле и о выходке преподобного Финнерли.

Это вроде той истории со вспорхнувшей птицей, которая предупредила меня, что в кустах притаился Стейси Фоллет. Я ведь не знал наверняка, есть ли там кто, но, раз она вспорхнула, предположил, что есть. Судить же о Дрейке Морелле мы могли только по его нынешнему поведению и по тому, что он рисковал жизнью, спасая чужих детей. Это было то, что мы видели сами и знали достоверно, и мне этого хватало, чтобы не судить его строго, не имея для этого достаточных сведений.

Оторвавшись от книги, я посмотрел на всех, кто был в комнате, и вдруг почувствовал себя отделенным, как бы отрезанным от них. Как будто моя мечта уже осуществилась, и я вот-вот вырвусь в дальние края и стану наконец кем-то. Но кем? Все здесь такие разные, но цельные. Или, может быть, мне лишь только так кажется?

Этан – охотник, неотъемлемая часть гор и лесов, как волк, олень или барсук. Каин – ремесленник, руки которого умели гнуть сталь точными и уверенными движениями, а отложив молот – держать и оглаживать только что созданную вещь. И Джон Сэмпсон – человек добродетельный, богобоязненный, терпеливый и прощающий, но сильный и уверенный в себе.

А кто я?

Мне даны плоть и разум, такие податливые и восприимчивые, и лишь от меня зависит, каким содержимым я их наполню. Конечно, кое-что зависит от предков, кое-что от окружения, в котором я живу, от тех людей, с которыми сталкиваюсь, и все же – главное в моих руках.

Каким человеком мне суждено стать? Что же я должен делать, чтобы стать человеком?

Глава 13

Сочельник был ясным и морозным. Утром выпал легкий снежок и прикрыл прогалины, оставшиеся после оттепели и ветров.

К этому времени преподобный Мозес Финнерли и компания с помощью Нили Стюарта уже успели соорудить себе что-то вроде землянки на склоне холма рядом с поселком.

Этан, Уэбб и я охотились без передышки, чтобы обеспечить рождественский стол свежим мясом. Неплохим охотником оказался и Олли Троттер – ему удалось подстрелить лося и оленя. Так что еды к празднику у нас было вдоволь.

Каждую свободную минуту мы тратили на строительство. Нам удалось подвести лесопилку под крышу и сложить в ней очаг. Теперь до весны тут можно было устраивать общие встречи и вечеринки – пока лесопилка не начнет работать. Потом мы построим школу и церковь. Пока не будет церкви, все службы будут проходить в школе.

Дрейк Морелл трудился наравне со всеми, выполняя черную работу: таскал бревна, корчевал кустарник и собирал дрова, чтобы у того, кто умеет работать с инструментом, оставалось побольше времени.

Однажды я заговорил с Мореллом о преподобном Финнерли. Он с усмешкой глянул на меня.

– Ничего удивительного, что я ему не нравлюсь. У него есть все основания меня не любить.

– Отчего же?

Он пожал плечами.

– Вы, Бендиго, еще не видели – иногда я перебираю со спиртным и делаюсь довольно неприятным. Не дерусь, нет! Ничего такого. Но делаюсь ехидным, саркастичным и начинаю кого-нибудь донимать злыми шутками. Лучше всего не обращать на них внимания.

– А этот преподобный – воплощение всего, что мне отвратительно в людях, – продолжал он. – Узколобый, нетерпимый и подлый. Он весь такой елейный, словно бы святой. А вот то, что он проповедует, по-моему, совсем не христианство. Да он и не проповедует, скорее мечет громы и молнии. Как будто нас всех, кроме него, обуял дьявол, и только он может всех спасти.

Интересно. Морелл говорит то же самое, о чем и я подумал вначале.

– А эти – Паппин и Троттер?

– Олли Троттер – плохой человек. Финнерли спас его от суда Линча, и Троттер остался при нем. Он убивал из засады, воровал лошадей, словом, везде, где он появлялся, случалась беда. Хорошо владеет оружием, но никогда не выйдет на честный бой. После того как Финнерли спас его шею от веревки, он клянется, что раскаялся. Но я не верю. Ни на мгновение. Самый умный из них – Паппин. На собраниях он ходит по рядам с тарелкой для пожертвований. Уж он-то точно знает, с кого можно сорвать куш. Эту святую троицу выгоняли из полудюжины поселков. Они начинают с проповеди, а заканчивают тем, что пытаются прибрать к рукам власть. И здесь попробуют, поверь мне. Финнерли меня не любит, потому что однажды я задавал ему некоторые религиозные вопросы.

– Не думал, что вы религиозны.

– Я не религиозен. По крайней мере, в общепринятом смысле. Когда я был маленьким, меня учил Библии один прекрасный человек. Он был великим ученым, знал древне-еврейский, греческий и латынь лучше, чем я английский. Ему нравилось читать Библию и рассуждать о ней. Мы много времени проводили вместе, и я многое от него узнал… невольно, конечно, ведь я был еще мал. А эти, вроде Финнерли, меня раздражают. Но пока я трезв, терпеть можно. Лучше их вообще не замечать. Но стоит мне выпить, как черт начинает меня подзуживать, и я начинаю с ними спорить и издеваться над их якобы праведностью.

– Ну ничего. Надолго он здесь не задержится.

– Не стоит тешить себя этой мыслью. Если сможет, то останется. На Западе их компанию поджидают большие неприятности. Если они смогут, останутся непременно.

Позже я пересказал слова Морелла Каину и Джону Сэмпсону.

– Может быть, оно так и есть, но пусть у них тоже будет шанс, – сказал Джон. – Это простая справедливость. Они мне не нравятся, но пока ведут себя пристойно.

Дрейк Морелл вдруг исчез за неделю до Рождества. Мы заметили, что его нет, только дня через три, но когда я поделился тревогой с Рут Макен, она сказала:

– Когда он уезжал, то просил Буда приглядывать за домом. С тех пор Буд там ночует, ему нравится.

А вернулся Морелл как раз в ясный и морозный день Сочельника. Он привел двух тяжело навьюченных лошадей. Был в форте Бриджер, в тамошней лавке. Оказалось, что он уже давным-давно заказал для нас всех подарки из Солт-Лейк.

Каин хорошо протопил лесопилку, и мы собрались там на службу. Не успел хватиться Финнерли, как службу начал Джон Сэмпсон. Он еще на Востоке и во время нашего долгого пути руководил молитвенными собраниями. Он был красив и сед, а говорил просто и искренне. Его слова приносили подлинное облегчение – он был добр по-настоящему, а таких мало. Не только у нас здесь, но и везде.

Конечно, Финнерли наши вольности не понравились. Я сидел сразу за ним и видел, как он ерзал, соображая, как бы занять место ведущего. Но мы заранее сговорились: не хотели, чтобы на нашей службе грозили громами и молниями и призывали Господа обрушить свой гнев на наши головы. Нам хотелось, чтобы наше собрание было полно благодарения и радости, ибо нам удалось выжить.

Мы пели старые церковные гимны и простые песни из тех, что нам нравились, а Нинон опять спела «Дом, милый дом». Полные радости и света, мы разошлись по домам, чтобы ожидать Рождества.

Пока все укладывались, я заглянул на конюшню проведать скотину. На улице я прислушался к ночным звукам. Ничего необычного слышно не было, но что-то меня тревожило. Я вышел из поселка и поднялся на холм, чтобы оглядеть окрестности, и увидел вдали слабый огонек. Может быть, это был костер.

Но откуда там костер? Место там для этого мало пригодное. Может быть, тут просто обман зрения, и костер находится гораздо дальше, чем мне показалось.

Я вернулся домой. Нужно было прихватить винтовку. Свет в доме уже погасили. Я осторожно приоткрыл дверь, меня обдало теплым воздухом. На цыпочках я вошел внутрь. Огонь почти потух, и лишь слабые отсветы умирающего пламени плясали по стенам.

– Что случилось, Бен? – спросила Лорна и села в кровати.

– Там на равнине какой-то огонь.

– Костер?

– Место для стоянки неподходящее… Вдруг это сигнал бедствия?

– Кто же там может быть?

– Санта-Клаус, – сказал я. – Может, один из его оленей сломал ногу.

– Не шути, Бен. – Она встала и подошла ко мне в ночной рубашке. – Можно, я пойду туда с тобой вместе?

– А что, кто-то уже идет?

– Ты. Я знаю.

– Это прогулка не для девушек. А вдруг там западня?

Эта мысль пришла мне в голову только сейчас. Может быть, таким способом кто-то пытается выманить нас из поселка? Но вообще-то огонь горит неподалеку от тракта, и там мог оказаться просто какой-то заблудший странник. А сегодня ночь перед Рождеством.

Я уселся, чтобы переобуться в мокасины, в них шаги почти не слышны. А когда встал, Лорна тоже была уже почти одета.

– Я с тобой, Бендиго. Подожди немного.

А почему бы и нет, в конце концов? Она хороший стрелок, а мне может понадобиться прикрытие. Нет, я, конечно, полный дурак. Нельзя брать девушку на такое дело. Я написал записку Каину, и мы выскользнули в ночь.

Лошади едва не застонали, когда мы их седлали. И опять Лорна опередила меня. На небе висели крупные звезды, а снег сверкал миллионами крохотных бриллиантовых искр.

– Бен, что там? – волновалась Лорна.

– Может, западня. А может, кто-то попал в беду или ранен. Подъедем поближе и посмотрим. Главное, не волнуйся пока.

Мы ехали, держась поближе к деревьям и кустам. Останавливались несколько раз, чтобы приглядеться к окрестностям, но ничего подозрительного не заметили. Мы видели только один костер. По мере нашего приближения он делался все меньше, как будто заканчивалось топливо.

Деревья редели, наше прикрытие становилось все прозрачнее. Вдруг мы увидели то, чего раньше не замечали: ярдах в пятидесяти от костра на снегу чернело пятно.

– Бен, там лошадь, – сказала Лорна. – Точно, лошадь.

– Тогда должен быть и всадник. Не думаю, чтоб лошадь сумела бы сама развести огонь.

Объезжая костер по кругу, мы постепенно приближались. Действительно, лошадь. А вот и человек… или тело, рядом с костром.

Кто бы ни был этот человек, видно, что он просто поджег низкорослый кустарник. Когда я впервые его увидел, он горел ярко, а потом начал угасать.

– Согрей руки и перестань нервничать, – приказал я Лорне. – Стрелять будем только в крайнем случае.

Я спрятал винчестер в чехол и вынул револьвер. Мы подъезжали все ближе.

Человек лежал не двигаясь. Или спал, или был без сознания. Он лежал прямо на мерзлой земле, и от огня ему пользы было мало.

Я спешился и подошел.

Индеец! Похоже, у него сломана нога.

Не спуская с него глаз, я подбросил веток в огонь и подозвал Лорну.

Индеец вдруг очнулся. Он поднялся на руках и повернулся ко мне. И тут я его узнал.

Не скоро я забуду это лицо. Это был тот самый юный воин, который хотел оставить у себя Мэй Стюарт и убить Ленни Сэмпсона.

Он схватился за револьвер, но я выбил оружие у него из рук.

– Угомонись, – сказал я. – Положение у тебя аховое.

Грудь его охотничьей стеганки была в крови. Кажется, его еще и подстрелили.

И тут я увидел – за что.

На его ремне висел скальп, свежий скальп с белого человека.

Глава 14

Его глаза горели ненавистью. Я стоял над ним с револьвером в руке, и он был уверен, что сейчас я его пристрелю. Скольких же можно избежать бед, если именно так и поступить!

– Бен, он ранен. Его подстрелили, – сказала Лорна.

– Вижу. А еще у него два свежих скальпа. Они не индейские. Я за ним присмотрю, а ты приведи мою лошадь.

Она смотрела на меня в упор, пока я не покачал головой:

– Я никогда не стрелял в беспомощного человека, но он бы уж точно выстрелил. У них к таким делам другое отношение.

– Они могут меняться.

– Надеюсь, – сказал я. – Потому что это тот самый парень, который похитил Мэй и Ленни.

Она уставилась на индейца.

– Не может быть.

– Приведи лошадей, Лорна. На таком морозе ему лучше не станет.

Я нагнулся, чтобы отобрать у него нож и томагавк, и он вцепился в меня. Пришлось его ударить. Сильно ударить.

– Веди себя прилично, краснокожий, – сказал я. – Я пытаюсь спасти твою шкуру. Только вот незнаю зачем.

Когда Лорна привела лошадей, я уложил его поперек седла, связав прежде руки. Не хотелось, чтобы он вдруг унесся на моем жеребце, да еще, возможно, прихватив в поводу коня Лорны.

Наверное, ему было больно, когда я перекидывал его через седло, но он не издал ни звука. Только продолжал сверлить меня глазами. Я взялся за повод, и мы двинулись к дому.

– Держи оружие наготове, – приказал я сестре. – Чуть что – стреляй.

Не думаю, чтобы она это сделала, хотя про женщин ничего нельзя знать заранее. Сказал я это только для того, чтобы запугать индейца. Слов не поймет, но суть уловит.

Я ничего не имею против индейцев. Они дикие люди и борются с нами теми способами, которые им привычны. Но только они не столько дерутся за свою страну, сколько воюют ради самой драки. Ни один из них не имеет права жениться или считаться полноправным воином, пока не снял скальп хоть с одного убитого им человека. Свои победы они отмечают так же, как это делали рыцари при дворе короля Артура.

Мы вернулись в поселок, и я разбудил Каина. Вместе мы затащили индейца в дом и уложили у огня. Лорна разбудила Джона Сэмпсона. Мы вправили индейцу ногу и наложили шины.

– Пусть лучше побудет связанным, – сказал я. – Он не понимает, что с ним происходит. Наверное, думает, что мы его лечим, чтобы потом прикончить.

– Чьи же у него скальпы? – спросил Каин. – Он посмотрел на часы и сказал: – Ну, с Рождеством Христовым! Уже час ночи.

Мы все поприветствовали друг друга, а потом я повернулся к индейцу.

– И тебя тоже – с Рождеством!

Он зыркнул и сплюнул.

– Что ж, выдержки у него хватает, – сказал я. – Лорна, иди спать. Скоро утро.

Джон Сэмпсон отправился домой, а Каин раскурил трубку.

– Снега не было, должно быть, его следы сохранились, – сказал он.

Мы глянули друг на друга, одновременно подумав о том, чем же все это может кончиться. Этот индеец убил двух белых. Судя по волосам, одна из убитых – женщина. А у этих белых наверняка остались друзья.

– Поспи, Каин, – сказал я. – Я подежурю.

– Хорошо. – Он встал. – Признаюсь, устал страшно. Но ты в окно поглядывай.

– Ты не похож на Санта-Клауса, – сказал я индейцу. – И если ты преподнесешь нам подарок, то наверняка он нам не понравится.

Я подогрел суп и взял ложку.

– Давай открывай рот, – сказал я индейцу. – Буду тебя кормить.

Он плюнул в мою сторону, и я улыбнулся.

– Эй, храбрый воин! Ты что – испугался?

Он посмотрел на меня, потом открыл рот, и я, ложка за ложкой, скормил ему целую миску супа, – руки-то у него были связаны.

– Ты бы поспал, краснокожий.

Я приготовил себе кофе и принес сверху сразу две книги, которые на этот раз дала мне миссис Макен: «Опыты» Монтеня и «Странствия» Вильяма Бертрама.

Так хотелось поскорее прочесть их, что я принялся читать по куску то из одной, то из другой книги. Бертрам был ботаником, охотником за растениями, и очень много написал о племенах чероки и криков, которые обитали в Теннесси, Каролине и Джорджии.

Читал я до самого рассвета. Индеец не отрывал от меня взгляда. Наверное, он раньше никогда не видел, как люди читают, и, хоть он не произнес ни слова, его глаза горели любопытством.

Странное получилось рождественское утро. На печке висели чулки с подарками для каждого, а за минуту до появления всей компании Лорна повесила еще один чулок.

Индеец все же поспал немного и теперь следил за Лорной своими черными, ничего не выражающими глазами. Потом прибежали десятилетняя Энн и четырехлетний Бобби и бросились к чулкам.

Здесь оказались чулки для Каина, для Лорны, для Хелен и для меня. Потом Лорна отцепила тот последний чулок и положила его на колени индейцу. Он молча смотрел то на чулок, то на нее.

Я перерезал веревку на его руках. Несмотря на боль, он не стал растирать кисти, а как кошка следил за нами, разглядывая, как мы раскрываем чулки и вынимаем оттуда вещи.

Энн получила деревянную куклу в платье, сшитом Хелен и Лорной. Бобби – полдюжины деревянных солдатиков и пару индейцев. Индейцы нам с Каином особенно хорошо удались. Еще были леденцы, попкорн и много всякой всячины для малышей.

В моем чулке был вязаный красный шарф от Лорны и красивый новый топорик от Каина.

Индеец потряс свой чулок, потом полез внутрь. Первое, что он вытащил, оказалось леденцом. Он уже успел заметить, что делают дети с леденцами, поэтому полизал его, а потом сунул в рот. Еще ему достался попкорн, старый складной нож Каина, серебряная пуговица, мешочек с цветными бусами и несколько иголок – они пользовались у индейцев огромным спросом. И снова – попкорн, снова – леденцы. Он внимательно изучал каждый предмет.

Хелен хлопотала с обедом, ей помогала Лорна. Каин кормил скот во дворе, как вдруг стремительно вошел в дом и схватил ружье.

– Бендиго!

Он махнул, чтобы я вышел. Я прихватил свой винчестер и присоединился к нему. На улице нас уже ждали Стюарт, Крофт и Сэмпсон. Все смотрели туда, где посреди равнины выделялась группа всадников. Они приближались.

– Кто это, как вы думаете? – спросил Уэбб.

– Похоже, они ищут индейца.

– Индейца? – спросил Уэбб. – Я не видел никаких индейцев.

– У нас в доме лежит один. Он ранен.

Уэбб распахнул дверь и заглянул внутрь. Индеец лежал, глаза его были закрыты. Он был болезненно бледен, а рядом лежали подарки.

– Если им нужен этот, пусть забирают.

– Нет, – сказал я.

Он посмотрел на меня.

– Бендиго, – сказал он. – Мне кажется…

– Уэбб, мы с Лорной нашли его раненным, – прервал я его. – При нем были два скальпа, но он ранен и беспомощен, а сегодня – Рождество.

– Два свежих скальпа? Да я сам его пришью!

– Нет, Уэбб, оставь его в покое.

Он сверлил меня глазами.

– Черт возьми, Бен. Ты хороший парень, но будь я проклят, если какой-нибудь краснокожий убийца появится здесь…

– Это мы привезли его сюда, Уэбб. Если бы мы оказались в его деревне, то были бы в полной безопасности. Давай отплатим ему тем же.

– Ты там не был в безопасности, совсем недавно. Ты и Мэй! За это его стоит убить.

– Там не деревня, а лагерь. Лагерь – другое дело.

Подъехали всадники, целая дюжина. Остановились.

– Здорово, ребята. Мы выслеживаем индейца. Он – убийца. Убил двоих наших, а мы всадили по пуле в него и в лошадь.

– Мы видели следы сапог и мокасинов около того места, где он упал. Вон там, – сказал другой. – Он у вас?

– Он в доме, – сказал Каин.

– Отлично! – один из них спрыгнул с лошади. – Давай лассо, Эд. Потащим его на веревке.

– Нет, – сказал Каин.

Они все уставились на него. Огромный бородач нагнулся.

– Я правильно расслышал, ты сказал – нет?

– Правильно.

– Ты хочешь сказать, что защищаешь этого вора и убийцу?

– Я не видел, что он натворил, а если бы видел, наверное, чувствовал бы то же, что и вы. Но мы нашли его умирающим на снегу. Мы привезли его в дом. Сегодня Рождество, джентльмены, и он останется здесь.

Они не могли поверить своим ушам. Да и как было на это рассчитывать? Белые, кроме тех, кто очень долго прожил на Западе, всегда относились к индейцам только как к опасности или препятствию на своем пути. Индейца нужно смести или раздавить, как клопа.

Другое дело – военные. Эти уважали индейцев как настоящих воинов. И те белые, что поселились в горах, – они тоже научились и понимать, и принимать их.

– Слушайте меня! – заговорил человек с напряженным лицом, крутыми скулами и лихо закрученными усами. – Мы приехали за этим индейцем, и мы его заберем. Либо вы нам его отдаете, либо мы забираем сами.

– Джентльмены, вы далеко от дома, а сегодня Рождество, – сказал я. – Мы приглашаем вас разделить с нами угощенье. Индейца мы вам не отдадим, а забрать его вам будет непросто. Кто-нибудь из нас, возможно, умрет, – добавил я, – но и вы поедете домой с телами поперек седел. Мы не хотим неприятностей. Но мы здесь живем, и если кто-то начнет стрелять, так только мы.

Уэбб шагнул ко мне.

– Я тоже так думаю.

Приезжие вдруг обернулись, услышав кашель у себя за спиной, и увидели Рут Макен – в руках у нее было ружье.

Показался Дрейк Морелл. В черной куртке и с шестизарядным револьвером. Мы поняли, что почти все пришельцы знали его в лицо.

– Я тоже здесь живу, джентльмены, – сказал он. – Мы все заодно.

Глаза у них забегали. Из сарая вышел Этан с винчестером наперевес.

– Этот краснокожий убил наших друзей, а вы его защищаете, – запротестовал бородач. – Мы это так не оставим!

– Как вам будет угодно, – сказал я. – Но мы надеемся, что на этом дело закрыто. Нам не нужны неприятности, джентльмены, и не забывайте, что у индейцев принято снимать скальпы, а вы – чужаки на их земле. Мы не забудем о том, что он совершил, тем более, что у нас самих с этим парнем случались разногласия. – Тут на меня зыркнул Уэбб. – Тем не менее мы подобрали его раненным и замерзшим и принесли к нам в дом. Если вы хотите его достать – подождите, пока он не уйдет отсюда, и гоняйтесь за ним на его территории.

– Вы чокнутые! – Глаза бородача метались туда-сюда. – Вы слепцы, дураки чертовы!

– Возможно, но вам придется это стерпеть, – сказал я. – Вы присоединитесь к нашему столу, джентльмены?

– К черту! – Усатый развернул лошадь первым. – Вы еще о нас услышите. Попомните это!

Они уехали, а мы все смотрели им вслед. Рут оставалась на месте, пока они не скрылись из глаз, потом подошла ближе.

– Что тут случилось?

Мы все ей рассказали, и она вошла в дом. Индеец лежал на соломенном тюфяке у огня, а рядом с ним стояла Лорна, держа в руке револьвер.

Рут, которая знала язык племени сиу как настоящий индеец, попыталась с ним заговорить. Потом перешла на другое наречие. К ней присоединился Этан.

– Он шошон, мэм, – сказал он и обратился к индейцу, используя знаки.

Шошон не отвечал.

Уэбб смотрел на него сверху вниз.

– Это он приставал к Мэй?

– Он не приставал, – сказала Мэй. – Может быть, он бы и начал, но Этан с Бендиго меня выручили.

– Его вздернуть мало, – сказал Уэбб. – Эти люди правы.

– Ты же был с нами заодно? – спросил Каин.

Уэбб резко повернулся к нему.

– А как же иначе?

Вот таким был Уэбб. Человек тяжелый, полный горечи. О его прошлом никто ничего не знал. Если он когда-нибудь чего-либо боялся, то не показывал вида. Он часто и по разным поводам не соглашался с нами, но, как только появлялась опасность, он всегда становился в строй.

В то рождественское утро, глядя всадникам вслед, я радовался, что мы вместе, что мы сумели отстоять то, во что верили, пусть даже наша вера – сумасбродство и безумие.

А наши женщины? Хелен, Рут Макен, Лорна и даже миссис Сэмпсон, которая вдруг появилась в дверях своего дома с ружьем наперевес – до того я никогда не видал ее с оружием, – наши женщины оказались ничуть не слабее, чем те из Баварии, о которых рассказано у Монтеня.

Когда император Конрад III длительной осадой принудил сдаться оборонявшийся город, он разрешил женщинам покинуть его, взяв с собой только самое ценное: то, что можно было вынести на себе. Они взвалили на свои спины мужей и детей и вышли из города. Император, который поклялся убить всех мужчин, поразился их мужеству и позволил им уйти.

День Рождества выдался теплым и тихим. Мы замечательно поужинали у Рут Макен, беседовали и пели песни. Индейца пришлось прихватить с собой, – боялись, что он что-нибудь натворит в наше отсутствие. Он лежал на полу, вылупив на нас глаза, и, наверное, дивился, как мы бы дивились каким-нибудь их праздникам и обрядам.

Дрейк Морелл рассказывал нам о юге, о Чарльстоне и Атланте и немного о Бостоне. Похоже, он долго там прожил, но порой в его речи проскальзывал странный акцент, необычная интонация, которые приводили меня в недоумение. Правда, здесь, на Западе, мы привыкли не задавать лишних вопросов. Мы звали человека так, как он сам хотел, и судили о нем только по его поведению. Все остальное оставалось его личным делом.

Этот день был для меня важен, может быть, даже драгоценен, им заканчивалась одна жизненная полоса и начиналась другая. Иногда мне кажется, что то был последний день моей юности, но тогда я об этом не догадывался. Да, я еще пробуду дома несколько дней, до Нового года, а наутро сяду на коня и ощущая на бедре тяжесть револьвера, отправлюсь в путь, в далекий Орегон. На поясе у меня будет спрятано накопленное всеми нами золото для покупки стада. Наш первый общий вклад в будущее благосостояние.

Заслужил ли я доверие общины? Правы ли они, доверяясь мне? Что же такого я совершил, чтобы они так мне верили?

Я бередил себе душу, пытаясь заглянуть за горизонт. И в то же время знал, что сделаю все, что должно быть сделано. Я стану мужчиной на пути, ведущем вдаль.

Часть вторая

Глава 15

Ночь после Рождества была неспокойной. Индеец оставался у нас – лежал у очага. Скальпы, которые были при нем, лишний раз доказывали, что он приучен убивать и делал это не раз. Когда-то я одержал над ним верх в его же берлоге на глазах у старейшин рода, унизил его достоинство, и убить меня, возможно, было для него единственным способом вернуть себе уважение и оправдаться в глазах старцев.

Он наш враг и те мелкие подарки, которые ему достались, принял без всякой благодарности. Этика белого человека имеет отношение только к нему самому и, как бы ему ни хотелось верить в обратное, другие народы исповедуют иные правила жизни. Похожие до некоторой степени, но все же – другие.

Конечно, нам хотелось верить, что, наблюдая за нами, находясь в самом центре нашей жизни, этот дикий парень начнет размышлять и заинтересуется нами. Если он на нас нападет, мы вступим с ним в драку, если будет голоден – накормим. А просить у него мы ничего не собираемся. Земли у него слишком много, и ему придется поделиться с нами.

Ненавидел он меня не потому, что я принадлежал к другой расе, а потому, что я однажды унизил его на глазах у старших, перед которыми он много хвастал. А у меня к нему не было ненависти, как не было ее ни к одному живому существу. Тех, кто мне не нравился, я просто избегал.

– Что мы будем с ним делать? – спросил Том Крофт. – Сколько вы собираетесь держать тут этого индейца?

– Нужно отвезти индейца к его людям, – сказал Каин.

Этан пожал плечами.

– Это легче сказать, чем сделать. Но попробовать можно.

– Нужно везти, – сказал я. – Здесь он опасен.

– Пустить бы ему пулю в лоб, да и все дела, – сухо заметил Уэбб. – У вас что – опилки в голове? Однажды ночью он встанет и всех нас перережет.

Я и сам думал об этом. Хотя нога его будет заживать долго, он уже пошел на поправку. Мы его неплохо кормили и лечили, так что он был в хорошей форме. Наше к нему отношение было ему непонятно. Наверное, он думал, что мы откармливаем его, чтобы потом пытать, или что-то в этом духе. Читать в его черных глазах я не умел – его верования, мысли и привычки слишком сильно отличались от моих. Когда с детства тебя приучали, что любой незнакомец – враг, сомнительно, что ты в один миг переучишься только потому, что твой желудок набит, рядом огонь и тебе подсунули пару побрякушек.

Страшно было думать, что я уеду, а моя семья останется один на один с дикарем. Кроме Каина, мужчин в доме не будет. Поспать ему тоже иногда нужно, а вдруг однажды индеец ухитрится развязать путы?

– Я его приволок сюда, я и уберу, – сказал я. – К северу от нас лежит их деревня. Подвезу его поближе, разведу костер и оставлю. Пусть они сами его подберут.

– Его следует убить, – сказал Уэбб. – Он все о нас расскажет.

– Да они и так все знают, – заметил Сэмпсон. – В чем наша сила, и каковы наши слабости. Наша сила в том, что мы знаем – стоит нам сделать хоть одну-единственную ошибку, и мы погибли.

– Нечего было его сюда тащить, – проворчал Нили. – Преподобный прав. Диких людей всегда убивали, и в Библии про них ничего не сказано.

– А при чем тут…

– Раз не сказано, – перебил меня Нили, – значит, они животные.

– Помнится, об англичанах там тоже ничего не сказано, – заметил я мягко.

Нили бросил на меня злобный взгляд и переменил тему.

– Нам нужно подумать о школе, – сказал он. – Мы столько говорили об этом, а теперь у нас есть человек, который мог бы стать учителем.

Каин глянул на него и закинул одну ногу на другую.

– Кто же это?

– Преподобный. У нас с ним был разговор, он слегка сопротивлялся, но потом быстро согласился. Раз он останется у нас священником…

– А разве он останется? – спросил Каин.

– Конечно. Это его призвание. Наш Джон читает из Писания очень хорошо, но ведь он не священник. А Мозес Финнерли – священник.

Все замолчали, потом Каин спросил:

– Финнерли уже начал строиться?

– Нет. Он что – должен, по-твоему, сам строить школу? Дети ведь не его. Мы тут прикинули, что твоя лесопилка до весны все равно работать не будет. Почему бы покамест не устроить там школу?

– Хорошее предложение, – сказал я. – Не часто встретишь человека, который бы добровольно жертвовал своим временем.

Нили завозил под столом ногами.

– Ну, мы тут подумали, – выдавил он, – что надо бы скинуться. Его время кое-чего стоит. Да и знания тоже. Кроме него, у нас никого нет, кто мог бы этим заняться. И знаний у него достаточно.

Наш разговор происходил у Сэмпсонов, к ним по одному стягивались люди.

– Мне кажется, у нас есть другой человек, – сказала Рут Макен.

– Кто же? – удивленно глянул на нее Нили.

– Дрейк Морелл.

Вот это да! Даже если бы кто-нибудь сейчас взял бы да и пальнул из ружья, большего удивления он бы не вызвал. Все так и подпрыгнули на месте, а потом стали пялиться друг на друга, соображая, как же это отнестись к подобному предложению.

– Нет, это несерьезно, – не выдержала миссис Крофт.

– Этот человек – игрок, пьяница и убийца! – рассердилась миссис Стюарт. – Говорю вам, Рут Макен – вы день ото дня становитесь все несноснее! И эти ваши заявления!

– У него прекрасное классическое образование, – тихо сказала Рут. – Никто из присутствующих, и я в том числе, не может с ним в этом сравниться.

– Нет, а если серьезно, – сказал Том Крофт. – Этот человек не учитель. К тому же за ним охотятся, он приговорен к повешению.

– Преподобный оказал нам честь, что согласился учить наших детей, – настаивал Нили. – Он знает Библию и хорошо говорит. По воскресеньям он будет проповедовать, а в будние дни учить наших детей. Мне кажется, все складывается удачно. К тому же, – добавил он с вызовом, – я уже сказал ему, что он будет учителем.

– До сих пор мы все решали сообща, – сказал Сэмпсон. – Только так можно принять правильное решение.

– Что бы там ни было, – вставая, мягко сказал Каин, – сегодня утром мы ничего не успеем решить. Меня ждет работа. Наверное, и всех остальных тоже.

Собрание закончилось, и мы разошлись, оставив Нили и Крофта доругиваться на ходу.

На улице меня поджидал Этан.

– Если ты всерьез насчет индейца, то я с тобой.

– Спасибо, – сказал я. – Я ведь вскорости уеду. Лучше, чтоб его к тому времени здесь не было.

Мы оседлали своих лошадей и прихватили еще одну лошадь для краснокожего.

Когда мы пришли за индейцем, Каин встретил нас в дверях.

– Будьте осторожны, – предупредил он. – Не нравится мне все это.

– У нас нет выбора.

– Как только от него отделаемся, сразу же назад, – добавил Этан.

И мы отправились. Индеец ехал между нами. Этан чуть впереди, а я сзади, прикрывая тылы и приглядывая за краснокожим. Путь был дальний. Вокруг нас возвышались заснеженные горы и сосны, которым, похоже, очень хотелось сбросить тяжелые снежные шапки и предстать перед нами во всей своей темно-зеленой красе.

Мы ехали вдоль безымянных озер и глубоких ущелий, где бурные водяные потоки боролись с ледяными оковами, гнали лошадей сквозь сугробы и только иногда выбирались на тропу. Наконец запахло дымом. Мы поехали осторожней, прячась в сосновом бору. Внизу под обрывом, примерно в тысяче футов под ногами, мы увидели вигвамы, рассыпавшиеся по долине. От них в нёбо поднимался горький дым. Не слезая с лошадей, мы внимательно осмотрели расположение деревни и ее окрестности. Быть может, когда-нибудь нам это пригодится.

– Твоя деревня? – спросил я краснокожего.

Он что-то буркнул в ответ, и я принял это как подтверждение.

– Лошадь мы тебе подарить не можем, – сказал я. – Так что либо жди, пока тебя подберут, либо ползи. Советую подождать.

Он только глазами сверкнул.

Я показал ему знаком, что я ему друг, но он только поглазел на меня, а потом плюнул.

– Ну, как хочешь, – сказал я. – Как хочешь.

– Убью! – вдруг сказал он. – Я убью всех!

– Тогда зови на помощь больших индейцев, – сказал я. – Сейчас ты даже букашки не убьешь.

Мы сняли его с лошади, положили на снег, набрали сухих веток и разложили костер. Когда от сучьев костра начал подниматься дым, Этан выстрелил в воздух и мы поскакали домой.

– Дурной парень, – через много миль сказал Этан. – Упрямый как черт. Обычно эти Едоки Овец добрый народ. Я с ними встречался.

– Остерегайся его весной, гляди в оба, – сказал я. – Он произнес боевую клятву и, может быть, попробует напасть.

Этан кивнул.

– Жаль, что я не еду с тобой, – сказал он. – Путь долгий, а ты будешь совсем один.

– Ничего не поделаешь.

– От таких приключений на груди вырастают волосы, – сказал Этан.

– Если не выпадут те, что на голове.

Вечером мы держали большой совет. Я вез с собой немалые по тем временам деньги, а какой скот продается в Орегоне, никто не знал.

У нас с Каином были кое-какие накопления, предназначавшиеся для того, чтобы сделать первые шаги в Калифорнии, куда мы поначалу хотели попасть, но часть их ушла на пополнение запасов в форте Ларами. Посчитав и прикинув возможный риск, я вложил в дело сто долларов, а двести вложил Каин. У него оставалась чистая мелочь, а у меня – всего пятьдесят на дорожные расходы.

Рут дала двести, Дрейк Морелл – четыреста, Джон Сэмпсон – сорок, Крофт – пятьдесят, а Нили Стюарт – сотню чистым золотом.

– Мог бы и больше, – сказал он. – Но рискованно. Так что, думаю, пока хватит.

Последним подошел Уэбб и вручил мне шестьдесят долларов.

– Кроме тебя никто не сможет провернуть это дело. У меня остается совсем мало монет, – сказал Уэбб, – так что постарайся все же пригнать коров. Но что бы там ни случилось, я на тебя в обиде не буду.

– Спасибо, Уэбб. Я постараюсь.

Я увидел себя так, как все они меня видели – очень молодым, высоким, тощим, стоявшим, широко расставив длинные ноги, – и почувствовал, что каждый из них доверил мне так много, что потерять это я не имею права. Нет, это просто немыслимо! Я увожу их будущее… и свое тоже.

Дрейк вышел вместе со мной на улицу подышать ночным воздухом. Мы немного постояли молча, а потом он сказал:

– У тебя с собой много денег, и тебя поджидают разные опасности: в городах воры, на дорогах вообще всякое.

– Я буду осторожен.

– Никому не доверяй. Даже тем, кому хочется верить. Только тогда ты будешь в безопасности. – Он помолчал и продолжил: – Жизнь есть жизнь, и человеку не дано знать, что будет с ним в следующее мгновение. Поэтому я прошу тебя: если со мной что-то случится, весь доход от этого предприятия должен пойти Нинон.

– Я сделаю так, как вы хотите.

– У нее есть богатые родственники, но она не пойдет к ним на содержание. Небольшая собственность даст ей некоторую самостоятельность.

– Мистер Морелл, – сказала Рут Макен, подходя к нам, – мы собираемся открыть тут школу.

– Да, – сказал он.

– А в школе должен быть учитель.

Даже в этих сумерках можно было различить, как лукаво он глядит на нее.

– Кто же справится лучше вас? – спросил он.

– Стюарт и Крофты хотят преподобного Мозеса Финнерли.

– О Боже! – Он уставился на нее. – Вы шутите?

– Нет.

– Этот фанатичный дурак?

– Он слуга Господа, и он готов приступить к работе.

– Пути Господни неисповедимы, – вздохнул он. – А почему бы вам этим не заняться? У вас должен быть учительский дар.

– Тут есть несколько парней. Например, Фосс. Они уже большие, мне с ними не совладать.

– Зовите меня на помощь, как только я понадоблюсь, миссис Макен.

– Спасибо, мистер Морелл. Я зову вас сейчас.

– Прямо сейчас? Зачем?

– Я хочу, чтобы вы стали учителем. Есть и другие, которые хотят того же самого.

Он посмотрел на нее так, словно она лишилась рассудка, а потом сказал:

– Вы очень добры, миссис Макен, но подумайте сами: игрок, который иногда перебирает со спиртным и убил пятерых в перестрелках. Мне кажется, вы не отдаете себе отчет в том, кому предлагаете учительскую должность.

– Нет, я отдаю себе отчет. Я слышала, что вы игрок опытный, но честный. Что касается пьянства, то я уверена, что с детьми вы не станете пить. А перестрелки? Так нам всем приходилось пускать в ход оружие. Кажется, я сама застрелила одного человека. Не хотела, но мы защищали свои дома.

– Вы оказываете мне честь, миссис Макен, – сказал он и повернулся ко мне. – Бендиго, как далеко это зашло?

– Люди разделились, – ответил я. – Я – за вас. Мнение миссис Макен вы слышали. Джон Сэмпсон за вас с оговорками, Уэбб тоже. Каин своего мнения не высказал.

– А остальные?

– Нили, его жена и Крофты хотят Финнерли. Получается. четыре на четыре, но Каин пока еще ничего не сказал.

– Мистер Морелл, вы джентльмен, – сказала Рут. – В вас есть достоинство и солидность. То, что вы образованны, это очевидно. Вас не соблазнить той ничтожной суммой, которую мы можем вам платить, но я умоляю вас подумать о том, что будет, если эту должность займет тот джентльмен, о котором мы говорили.

– Миссис Макен, это недозволенный прием!

– Я думаю о своем сыне, мистер Морелл. О Буде и о Нинон, раз я теперь о ней забочусь. Есть ведь и другие дети. Мне кажется, что им надлежит расти с любовью и уважением к знаниям. Насчет грубой реальности они все поймут и без учителя. Но я хочу, чтобы мой сын умел рассуждать логически, уважать свою страну и ее народ, чтобы он стал гражданином.

– Это много. Я должен подумать, миссис Макен. Но Бог мой, такая дикая мысль мне никогда…

– Подумайте, пожалуйста. – Она поежилась. – Уже холодно. Бендиго, не проводишь меня до дома? У меня есть для тебя кое-что.

Когда мы подошли к ее дому, она прошептала:

– Буд, наверное, уже спит. Подожди меня здесь, хорошо?

Вскоре она снова вернулась и вложила мне что-то в руку. Это оказался «дерринджер».

– Вдруг понадобится. Муж всегда считал, что лишнее оружие не повредит. – Она помолчала. – Его носят в рукаве. Дрейк Морелл покажет, как это делается. Он и сам так его носит.

Глава 16

В Орегон я отправлялся ночью. Мы решили, что так будет лучше. Никто не увидит, что я уезжаю, не последует за мной, не поймет, что в поселке стало на одно ружье меньше. И провожать меня не стали. Это мы тоже решили заранее, и я простился со всеми прямо в доме. Потом мы с Каином в последний раз спокойно поговорили с глазу на глаз, крепко пожали друг другу руки, и он снова взялся за свои гвозди.

Еще с вечера Хелен собрала еду, и они с Лорной уложили ее в седельные сумки. Пока Каин грузил вьючную лошадь, которую пришлось взять в дорогу, я поднялся на террасу, чтобы напоследок повидать Рут Макен, Буда и Нинон.

Я пил кофе в маленькой, словно раковина, комнате, которую я построил для Рут. Построить – одно, а превратить в дом – другое. Рут это сумела.

Нинон подала мне кусок пирога с сушеными яблоками. Вдруг Буд сказал:

– Олли Троттер спрашивал, когда вы собираетесь ехать.

– Когда это было?

– Сегодня. И пару дней назад тоже. Он говорил, что вам лучше поторопиться.

Мне это не понравилось, не доверял я этому Троттеру. Мой отъезд осуществлялся скрытно отчасти из-за него и его приятелей.

– Я хочу поехать с тобой, – сказала вдруг Нинон. – Правда! Я знаю кое-кого в Орегоне и в Сан-Франциско тоже. Я могла бы помочь.

– Если что-то случится, оно случится раньше, чем я туда доберусь. А когда начинаются неприятности, лучше, чтоб голова болела об одном, а не о двоих.

– Когда ты вернешься?

– Не раньше будущих морозов. Путь туда долгий, а назад с коровами – еще длиннее.

Рут подошла к сундуку и вынула две книги.

– Хватит ли у тебя места для этих книжек? Хочешь, возьми одну или обе. Мне кажется, что в дороге тебе захочется подумать о разных вещах. Одна из книг – Блэк-стоуна.

– Я слышал о нем.

– Добрая часть нашего законодательства основана на его книгах. От него ты узнаешь, может быть, больше, чем из других книг.

Нинон провожала меня до дверей.

– Мне будет тебя не хватать, – сказала она, глядя на меня огромными глазищами.

– Когда я вернусь, ты обо мне уже позабудешь.

– Никогда! – Она смотрела прямо мне в глаза. – Я люблю тебя, Бендиго. Когда-нибудь я стану твоей женой.

– Ты слишком молода, чтобы думать об этом, – сказал я. – Тебе ведь нет еще и тринадцати.

– Почти тринадцать… Между нами разница всего в пять лет. У майора с миссис Макен была разница в девять. Мистер Каин тоже старше Хелен на девять. Я знаю, я спрашивала.

– Ну, ты еще сто раз передумаешь, – промямлил я. – Но все равно я польщен. И надеюсь, что ты не расхочешь.

Она поднялась на цыпочки и легонько поцеловала меня в губы. Ее поцелуй был легче, чем касание бабочкиного крыла, но я вздрогнул.

– Скорей возвращайся, Бендиго. Я буду тебя ждать!

В темноте я шел один на конюшню и все твердил себе, что Нинон – всего лишь неразумный ребенок, полный глупых фантазий. Но она всегда казалась старше своих лет. Может, оттого, что умеет играть, как настоящая артистка, или потому, что ей пришлось много пережить и немало путешествовать.

Я вывел коня из конюшни, вспрыгнул в седло и поехал в сторону тракта на форт Бриджер. За спиной у меня стукнула дверь конюшни, и я понял, что Каин вышел меня проводить. Повернувшись в седле, я взмахнул рукой, но не видел, ответил ли он мне. Он превратился в одну из неясных теней на стене дома. Но я был уверен, что он стоит там, что смотрит мне вслед – точно так же, как стоял бы и я, если бы провожал его. Он всегда был для меня больше отцом, чем братом, мы были с ним так близки, что понимали друг друга без слов.

Я не хотел ни с кем встречаться, поэтому вскоре свернул с тракта, спустился к ручью и проехал вдоль него пару миль. Начинался рассвет. Я остановился, нашел углубление в сухом береге реки, натопил снега для кофе, поджарил немного бекона и поспал, пустив лошадей щипать скудную подснежную траву.

Когда я, проснувшись, оседлал коня и посмотрел в ту сторону, где должен был быть дом, то ничего, конечно, не увидел. Наш поселок давно скрылся за округлыми холмами, и лишь нависающая над местностью гряда Уинд-Ривер выглядела по-прежнему. Я выбрал себе ориентир на западе – гору Шатер-Батт, нависающую бровью над Разделом. Оглядев окрестности и не увидев ничего тревожного, я поехал вдоль ручья, а потом свернул на равнину. То шагом, то рысью я двигался на запад. Следующую ночь я провел в укромном и укрытом от ветра месте на Шатер-Батт.

Перед сном, присыпав снегом свой маленький костерок и завернувшись в одеяла, я обдумал дальнейший путь. Обычно все путешественники проезжали через форт Бриджер, и, как это ни было рискованно, я все равно решил туда завернуть.

Во-первых, из простого любопытства. Во-вторых, я хотел получить сведения о погоде и дорогах. И, пожалуй, стоило пополнить запасы. А если кто-то следил за мной и потерял мой след, он будет пытаться перехватить меня именно в форте Бриджер. Я его замечу и узнаю, кто меня преследует.

Этот форт основал Джим Бриджер, уроженец Вирджинии, который приехал на Запад, чтобы жить в горах. Он многое знал об этих землях, но его отсюда выжили – кажется, мормоны. Они обнесли форт каменной стеной в двенадцать футов толщиной, а потом сами его покинули. Сейчас там стоял временный армейский гарнизон.

В Бриджер я приехал через два дня, услышал бодрый звук горна и увидел стройные ряды белых палаток, в которых жили солдаты. Незавидное житье, да и пение горна вряд ли нравилось беднягам, когда им нужно было спешить в строй.

Выпив, люди обычно много говорят, поэтому, хоть я и не любил этого дела, все же купил виски и устроился тут же в лавке, чтобы послушать новости.

В лавке толпилось около дюжины солдат и примерно столько же грубого вида штатских, и кто знает, кем они все были на самом деле. Тот, кого принимаешь за необразованного горца, может на деле оказаться сыном европейского аристократа, и меня не покидало ощущение, что тут просто кишмя кишат люди, которые выдают себя за кого-то другого. Года два назад здесь вот так же путешествовал писатель Ричард Бартон, записывая разные истории. Он виделся со всеми, включая Эфа Хенкса и Портера Роквелла.

Я внимательно прислушивался к спору о тракте на форт Холл и к разговорам о здешних индейцах. Оказалось, что вождь шошонов по имени Охотник на Медведей недавно снова начал предпринимать вылазки и с ним даже была серьезная стычка. Судя по тому, что я услышал, тот наш раненый индеец с двумя скальпами примкнул к этому вождю.

Около полуночи, когда здешний люд потянулся на ночлег, я прикончил выпивку и вышел на мороз. В форте Бриджер меня ничто не задерживало, да и негде было ночевать. Я проехал шесть миль и устроился возле ручья в углублении среди упавших деревьев, развел костер и уснул, сжимая в руке револьвер.

Еще до рассвета я отправился в путь. На этих землях жили индейцы, и я вполне мог налететь на кого-нибудь из воинов Охотника на Медведей. Но мне никто не встретился. Уже темнело, когда я приметил поселение из дюжины лачуг, окруженных стогами сена. Какой-то человек гнал домой штук шесть коров. Увидев меня, он схватился за винтовку.

Я подъехал и спросил, нельзя ли у них переночевать. Он внимательно оглядел меня с ног до головы, осмотрел моих лошадей и спросил, не мормон ли я.

– Нет, – ответил я. – Я живу в селении рядом с Южным ущельем.

Он посмотрел еще пристальнее.

– Слыхал. Как тебя звать?

– Шафтер. Бендиго Шафтер. Я еду в Орегон.

– Дальняя дорога, – сказал он. – Ты, что ли, один из тех, кто накормил наших святых?

– Было дело. Они застряли в снегах, а мы о них услышали. Хороший народ.

– Слезай и входи. Твоего коня я обихожу.

– Благодарю. Думаю, вам хватает своей работы. Я сам управлюсь. Мне нужно только место для ночлега.

Он присматривался ко мне, пока я расседлывал жеребца и ухаживал за ним.

– Немного найдется таких, чтоб так заботились о лошадях. Здешний народ обходится с ними грубо.

– С женщинами тоже, – сказал я.

– Ты женат? – спросил он.

– Нет.

– А у меня две жены. Увидишь. Первая – Мэг, она сама нашла мне вторую. Вряд ли я сам сыскал бы лучше, хоть считается, что я неплохой добытчик. У них своя компания, понимаешь? Вдвоем веселей, да и работа пополам. Облегчение.

Мы подошли к дому, я снял шапку, и мы вошли.

Я увидел двух женщин и четверых детей. Женщины были умудрены годами, одна лет на семь старше другой. Обе привлекательные и спокойные. Кинув взгляд на стол, я понял, что у этого парня поваров хватает – сразу две хозяйки в доме.

– Мэг… Бесс… мистер Бен Шафтер из поселка, что у Южного ущелья. Он один из тех, что помогли Эстер и остальным.

– Рада вас видеть, – сказала Мэг. – Святые часто о вас говорят, мистер Шафтер. Вы можете на нас рассчитывать.

– Мы просто сделали то, что было в наших силах, мэм.

– Не часто встречаешь доброе к себе отношение, – тихо сказала Бесс. – Такое нужно ценить.

Мы сели за стол. Я был очень голоден, и эти две женщины принесли много еды, а потом постелили мне рядом с очагом.

Когда нужно было раздеваться, я начал немного нервничать, хоть меня и отделили от остальной комнаты занавеской из простыни: в моем поясе было зашито золото. Оно даже успело натереть тело под рубашкой. У меня широкие плечи и узкие бедра – пояс выпирал не сильно, но кто-нибудь все же мог обратить на него внимание. Этим людям я доверял, но не хотелось вводить их в искушение. Много порядочных людей сбилось с пути от одного только вида золота.

Я хорошо выспался, а проснулся так поздно, что одна из женщин уже разводила огонь в очаге. Мне стало стыдно. С самого моего детства ни одна женщина не разводила огонь в моем присутствии.

Жили эти люди небогато, но ухитрялись сводить концы с концами. У них, похоже, всегда было что поставить на стол. В доме все чисто прибрано, и видно, что они моют не только картошку, но и детей.

Когда я седлал коня, ко мне вышел хозяин.

– Мистер Шафтер, – смущенно сказал он, – вы спасли мою сестру и тех, кто был с нею. Мы не богаты, но один проезжающий оставил нам вот эту книгу… я видел, что у вас они тоже есть. Может, вам эта книга пригодится? Тут рассказывается целая история.

Это был «Рьенци, последний трибун» Булвер-Литтона. Конечно, я никогда не читал этого романа и впервые встретился с фамилией, которая писалась через черточку.

– Спасибо, – сказал я. – Это драгоценный подарок.

Я раскрыл книгу, когда селение скрылось из глаз, а вокруг не было ни души. С тех пор как я стал взрослым, мне еще ни разу не доводилось читать книгу рассказов или роман. В детстве я, правда, прочел несколько, но те были написаны специально для детей. А эта не была детской: кто такой «трибун» я уже знал из Плутарха.

Я все ехал и ехал, вокруг лежали широкие скучные равнины. На том месте, где должна была быть почтовая станция, я увидел только обгорелые бревна и три жуткие ямы, наполненные водой с щелочью. Тут не было приюта ни человеку, ни зверю, и я двинулся дальше. Кое-где обнажалась серая земля, снег лежал пятнами, надо мной нависало ровное серое небо.

Я уже был готов сдаться и устроиться на ночлег прямо посреди бескрайних прерий, как вдруг тропа нырнула в небольшую долину.

Глава 17

Стало теплее, снег таял, обнажая черную грязную землю. Вдали, сколько хватает глаз, простиралась серая пустынная равнина с пожухлой полынью, лишь на горизонте в голубой дымке маячили далекие горы. Никто не попадался мне навстречу, кроме редких кроликов. Эти вдруг прыскали из-под копыт, шарахались в сторону, а потом усаживались и глазели, словно бы недоумевая, что это за невиданное существо вторглось в их пустынное царство.

Где-то вдали маячили темные силуэты кедров, однажды среди пустынных прерий передо мной возник столб с надписью, что до Карсон-Сити отсюда 533 мили. Но мне не нужно было в Карсон-Сити.

Постепенно все вокруг менялось. Плоская равнина покрылась мертвой белой пылью, которая легко подымалась в воздух, забивая глаза, уши и нос. Полынь и кусты исчезали, на теле земли начали выступать, будто заплатки или нарывы, уродливые пятна соли. Вдали показался корявый абрис Гранитной горы. Говорили, что у ее подножия полно источников.

Однажды я ночевал рядом с озерцом, полным серной воды. Конь бунтовал, не желая ее пить, но потом сдался – другой воды поблизости не было. В миле отсюда, прямо посреди прерии, торчала низкая скалистая гряда. Кое-где на ней высились кедры, а за ними, наверное, скрывались глубокие расселины, в которых свободно могли прятаться индейцы, выслеживая путников, отдыхающих около этой – прости Господи – воды. Мне тут не нравилось, но деваться было некуда. Многочисленные старые кострища указывали, что я тут побывал не первым.

Слава Богу, что у меня с собой была фляга, взятая по совету Этана, так что мне удалось сварить приличный кофе. Ночь выдалась холодная.

Глава 18

Прошло всего две недели с тех пор, как я покинул наш поселок, а мне уже казалось, что я давным-давно в пути. Я представлял себе, что сейчас может делаться у нас, и радовался, что там остались Дрейк Морелл и Уэбб. Они, конечно, не верх совершенства, но в случае нужды будут настоящими защитниками и полезут в драку не задумываясь. Когда приходит беда, люди часто слишком много времени тратят на сомнения и колебания.

Утром вдруг пошел снег. В кедрах шумел ветер. Я ехал, то и дело оглядываясь. Индейцы могут легко подкрасться в такую погоду, и я не чувствовал себя в безопасности. Индейцы уже давно приметили, что белые путешествуют в любую погоду, видели, как они прикрывают уши и поднимают воротники, закутываясь в теплые пальто. И потому перестают что-нибудь видеть, становятся неуклюжими и малоподвижными. Лучше уж померзнуть, но остаться в живых.

Когда я поднимался в гору к станции Батт, снег уже припорошил тропу на несколько дюймов. Томас, мормон, присматривающий за станцией, налил мне горячего кофе.

Станция представляла собой каменное строение футов тридцать длиной, а шириной – пятнадцать. Дверью служила задняя стенка фургона, изрешеченная пулями. Один конец помещения был отделен тряпичной занавеской, за которой стояли четыре койки со стегаными одеялами. С деревянных крюков на стенах свисало несколько патронташей, пустая фляга, пара окованных ружейных футляров, куртка из оленьей шкуры и несколько плащей и накидок. Пол, давно не метенный, был земляным.

Томас говорил не закрывая рта. Он уже рассказал мне о трех своих братьях, которые служат в английской армии, и о том, что сам он весной собирается перебраться в Калифорнию.

– Придется спать на полу, – сказал он. – Постелим бизоньи шкуры, будет не так уж плохо.

Всего одна ночь, думал я. Завтра буду ночевать на станции Рубиновой долины, а там, по слухам, куда лучше.

Я допил кофе, взял винчестер и пошел на конюшню. Холод усиливался, но конь стоял в тепле. Я поговорил с ним, подкинул сена в ясли и пошел к дому.

Свет пробивался сквозь щели в ставнях, а к звездному небу из трубы поднималась струйка дыма.

Глава 19

Дядюшка Роджерс, смотритель станции в Рубиновой долине, оживился, когда я заговорил о коровах:

– Ты прав, сынок, там у них сейчас отменная скотина. Дархемы и шортхорны. Смешанные породы, но зато от хороших предков. Корма в последние годы удались, и на пастбищах от скота прямо тесно. Если хочешь купить стадо, сейчас самое время.

Он показал мне тракт, по которому когда-то сам приехал в эти края.

– Тут тебе попадутся жуткие участки, но все равно хуже калифорнийских дорог ничего нет на свете.

Неподалеку от дороги то и дело маячили койоты. Они уже поняли, что там, где проезжают люди, порой можно поживиться трупом павшего животного или остатками пищи – и теперь крутились вдоль дорог в поисках добычи.

Не знаю, как там в Калифорнии, но и здесь тоже было ужасно: после оттепели подморозило, и подтаявшая, изрытая тысячами копытдорога застыла скользкой бугристой полосой. С гор дул пронизывающий ледяной ветер. Непрерывная настороженность изматывала, нужно было все время быть начеку, ведь со мной немалые деньги. Случись что, их вряд ли удастся собрать для новой поездки. А без скота, который может обеспечить нас пищей, мы не могли рассчитывать на то, чтобы выжить. И я при каждой возможности старался ехать под защитой деревьев, объезжая места, где можно было ждать засады, и, не выпуская ружья из рук, был готов разыграть ту карту, которая мне выпадет.

И когда после изнурительного перевала Чокапа я увидел вдали на террасе станцию Алмазного родника, был несказанно рад скорому отдыху.

Глава 20

Я привязал лошадей под дырявым хилым навесом. Лошади на Западе привыкли к грубому обращению. Большинство из них – просто объезженные мустанги из прерий. На свободе они живут в жаре и холоде, вступают в борьбу с пумами, волками и людьми, которые их отлавливают и в конце концов загоняют под седло. Люди держат их в простых загонах, где единственной защитой от дождя, ветра и снега служат лишь их собственные спины. Словом, они приучены к трудностям жизни.

Но, когда мы вместе с лошадью путешествовали в суровом краю, когда лошадь исправно выполняла все мои требования, она заслуживала доброго отношения. Навес, конечно, лучше, чем загон, но ветер так разбушевался, что я решил заделать дыры.

Работа способствует размышлениям. Я все думал, как же мне собой распорядиться. Покупка скота – заказ общины. Когда я его исполню, мои собственные проблемы никуда не денутся.

Чтение книг приучило меня задавать самому себе вопросы. Из книг я узнавал, что мир куда больше, шире и разнообразнее, чем нам кажется. Один из путей добиться успеха – это изучение права. Большие возможности открываются в горном деле. Завести ранчо? Заманчиво, но, похоже, не для меня.

С навесом я возился почти целый час и вдруг понял, что если я сейчас же не лягу спать, то упаду прямо здесь. И я отправился в дом, размышляя по дороге о людях нашего поселка и о том, что я не имею права на ошибку. Я один, при мне почти все наше общее благосостояние, а впереди долгий путь.

Глава 21

Безо всякой на то причины я проснулся в отвратительном настроении. Странно – я всегда вставал здоровым и бодрым. Но на этот раз я вдруг почувствовал покалыванье в плече, открыл глаза с томительным ощущением подстерегающей опасности и тут же вспомнил, что не так давно убил в перестрелке человека. Я не гордился этим, а наоборот, хотел бы, чтоб об этом все забыли. И я сам в том числе. Правда, тот выстрел решал вопрос жизни и смерти, – моей и всех тех, кто полагался на мою защиту.

Весь день я ехал по диким прериям, где в любой момент могли напасть индейцы, но все сложилось удачно, и ничего такого не случилось. Единственной живностью, попавшейся мне по дороге, были кролики и пугливые антилопы. Белая полынь и кустарник покрывали прерии, в ложбинках на склонах гор пучками росла трава.

Я ехал осторожно, не торопясь и часто осматриваясь, чтобы не прозевать врага. Зато так я наконец смог увидеть страну. Многие люди ездили теми же дорогами, что и я, но так ничего и не увидели. Они не смогли ничего разглядеть и почувствовать.

Красота пряталась даже в знойных пустынных долинах между гор. Я научился искать воду. Стал отличать птиц и насекомых, которым требуется жить рядом с водой, от тех, которые могут спокойно обойтись и без нее. Сумчатая крыса – настоящий молодец, ее тело само вырабатывает воду, ей и вовсе не нужно пить.

Я узнал, что природа не бывает одинаковой. Чтобы узнать о земле побольше, ее нужно наблюдать в разную пору. Ночные и утренние тени обрисовывают скалы и каньоны, неприметные в ярком свете солнца. Лесная глухомань и пустыни научили меня не только смотреть, но и видеть. Это не одно и то же. Многие смотрят и не замечают, что окружающая их земля успевает поменяться даже за то короткое время, пока ты на нее смотришь. Перемена незначительная, но все же – перемена. Падает камень и запускает маленький оползень, корень прорастает и ветвится, раскалывая камень, снег заполняет трещину, смерзается, расширяется и увеличивает щель.

Словом, я глазел на мир в свое удовольствие, не забывая при этом следить, не зашевелится ли где что. Ведь где движение, там и жизнь, а где жизнь, там может подстерегать беда.

К почтовой станции я подъехал в темноте. В этих местах полагается заранее предупреждать о своем прибытии, чтобы тебя не встретили градом свинца, и я громко, чтобы меня услышали в доме, закричал.

Дверь распахнулась, и на утрамбованную глину упала полоса света. Станция была недавно выстроена из глины с соломой. Здание было крепкое, удобное, с двумя комнатами. Внутри помещался дощатый стол, лавки и даже пара стульев рядом с печкой. Меня встретили двое.

– Мы здесь жили втроем, – рассказывал смотритель, – но недели три тому назад Джо поехал на охоту… С тех пор мы его не видели и ничего о нем не слыхали.

– Искали?

– Да… Мы нашли его следы. А миль через шесть-семь потеряли. Ходили еще несколько раз… Похоже, он попался индейцам.

Сколько же народу погибло вот так? Сколько уехало, чтобы никогда больше не вернуться?

– У него была семья?

– Не знаю. Не говорил он об этом. Никогда не говорил. Хуже всего, что он поехал на моей лошади. Гнедой конь с белым пятном на лбу, с тремя белыми чулками… один аж до самого плеча. Длинная такая грива, хвост. Я его всегда расчесывал, как будто это ребенок. У меня раньше никогда такого не было. Умный был конь.

Станционные, наверное, были рады новому человеку и говорили без умолку. Только замолкал один, как начинал другой. Еда у них была хороша. От самого форта Бриджер ничего лучшего не попадалось.

Потом я открыл книгу Блэкстоуна, но слова не шли на ум. Я думал об этом Джо, об одном из многих, что нашли свою смерть в этом краю. Они, конечно, тоже поглядывали вокруг, но видели ли? Маловато у них для этого было времени. Чтобы здесь выжить, приходится непрерывно вкалывать. А тем более на станции, где, остерегаясь нападения индейцев, приходилось держать наготове лошадей на подмену, готовить еду для проезжающих, менять лошадей и запасаться сеном.

Глава 22

Я выехал еще до рассвета, чтобы оглядеться и кое-что разведать.

– Стадо? – Кузнец оторвался от работы. – Тут была хреновая зима, парень. Если найдешь продавца, считай, тебе сильно повезло. Но все же съезди, поговори с Беном Снайпсом. – Он взмахнул клещами, указывая направление. – Он знает по именам всех коров долины Кликитат. Скажи, что ты от Айка Ланкастера.

Когда я подъехал к дому, в дверях меня встретил верзила не меньше шести футов росту и весом побольше семидесяти фунтов. На нем была белая рубашка с завернутыми рукавами и подтяжки.

– Я Бендиго Шафтер из Южного ущелья. Хочу купить скот. Айк Ланкастер сказал, что вы можете помочь.

– Слезайте с коня и входите. – Он кликнул мальчишку-индейца: – Чарли! Поставь лошадей этого джентльмена в загон, ладно?

Он двинулся в дом.

– Мы как раз садимся ужинать. Вы присоединитесь к нам?

После ужина он вместе со стулом отодвинулся от стола и раскурил трубку.

– Зима была суровой, так что скота здесь осталось немного. У меня самого для продажи есть несколько волов.

– Мне нужен племенной скот.

– Так я и думал, – сказал он, посасывая трубку. – У парня, что живет за ручьем, кое-что найдется… Вы с наличными?

– Деньги л найду.

– Тогда он вам продаст. Ему нужны деньги. Мне они ни к чему, так что если бы у меня что-нибудь и было, я бы все равно не продал. Зима была тяжелой, но это же одна только зима, и она уже прошла. Здесь живут настоящие скотоводы, а парень, о котором я говорю, решил дать отсюда деру. У него сохранилось шестьдесят-семьдесят голов. Все молоденькие, и еще один хороший бык. Парень хочет все продать и убраться.

– А что же вы сами не купите его стадо?

Бен Снайпс хмыкнул.

– У меня наличных не хватает. Я собираюсь продать волов на мясо и еще одолжить, чтобы прикупить скотину. Эти шестьдесят голов для меня – все равно что маленькая заплатка на голой заднице. Давайте покупайте сами. Вы ведь дорого не дадите, верно? – улыбнулся он.

– Заплачу, сколько смогу. После зимы скот небось в плохом состоянии, а мне его еще гнать. Рискованно! Но если не торопиться, думаю, получится.

– Ладно. – Он начертил на дощечке карту. – Тот человек живет в хорошем месте, но зима его сильно напугала, а пуще – его жену. Продаст он дешево.

– А как насчет лошадей?

– Покупайте у индейцев, только будьте осторожны. Они хитрые, могут последнюю шкуру содрать. У них хорошие лошади: крепкие, горной породы, холода не боятся. Есть и рабочие.

Слушать его было интересно. Похоже, он был хорошим скотоводом, и тяжелая зима не смогла его подкосить. У него можно было многому научиться.

И он оказался прав. Человеку, о котором он говорил, не терпелось уехать. Но поначалу я ни словом не обмолвился о покупке.

Когда я приехал к Теллегану, он, по здешнему обычаю, пригласил меня спешиться и сесть за стол. Мы долго разговаривали о тяжелых временах и трудной зиме. А также о сочной весенней травке. Потом я не выдержал и признался:

– Хочу купить коров. Но ищу, где подешевле. Деньги есть, но они собраны с людей, которые сами едва сводят концы с концами.

Он опустил свою чашку.

– Могу продать. Десять долларов за голову.

– Дороговато, – покачал головой я. – У вас была тяжелая зима, и скот в плохом состоянии. Весна еще не наступила. Будет непогода, и часть поголовья не доживет до свежей травы. Погонишь сотню, пригонишь шестьдесят. И мне придется двигаться очень медленно: скотина, наверное, такая, что ей не одолеть длинные переходы.

Они были хорошими людьми, но ведь и мне жить нужно. Оба хотели уехать, но ведь могут пройти года два, пока кто-нибудь с мешком золота возьмет их стадо за хорошую цену. Придется им отдать скот мне, и отдать дешево. Я понял, что гак оно и будет.

Мы объехали владения Теллегана. Кое-где снег еще держался, стога сена были почти съедены, а скотина – одна кожа да кости. И все же – молодая и хорошей породы, недурно сложенная и, судя по глазам, здоровая.

Насчитали мы пятьдесят две головы, включая одного матерого и одного молодого быка.

– Хорошие тут места, – сказал я. – Жаль только, что я приехал после тяжелой зимы. Поеду-ка я, пожалуй, в Орегон. Может, куплю скотину там.

Теллеган помолчал и сказал:

– Я могу сбросить цену.

Мы сошлись на пяти долларах за голову. В помощь я нанял мальчика-индейца. Ему было лет четырнадцать, он происходил из племени уматиллов, с востока Орегона. Забрав стадо, я лишил его работы у Теллегана, но зато он получил работу у меня. Теллеган сказал, что это надежный парень.

– Только он не будет ночевать на ранчо, – добавил он. – Как ночь, так уходит в горы.

Ну и пусть. С горами у нас тоже все в порядке. Вначале все было хорошо, но после первых миль пути мальчик сделался каким-то озабоченным. Неужто что-то замышлял?

Я заранее приметил луг, с которого сошел снег, чтобы стадо могло попастись. До него было всего пять миль, которые мы и прошли в первый день. Наломали льда для питья, а потом погнали коров на траву. Они были слишком усталыми, чтоб доставлять нам хлопоты. И, хоть трава была не первый сорт, все же им было чем заняться.

Пока я готовил еду, мальчишка нервно ерзал. Я прямо спросил, что его беспокоит. Конечно, пришлось потрудиться, чтобы вытянуть из него правду.

Дело было в его дедушке. Старик жил в пещере в трех милях отсюда, а мальчик каждую ночь носил ему еду. И сегодня он тоже собирался туда.

– Привози его, – сказал я. – Пусть едет с нами.

Так у меня появились двое индейцев – лучше не придумаешь.

Урувиши был крепок, но стар. Сколько ему лет, я так и не понял, но смерть его была не за горами. Он уже подготовился к уходу, спев свою песню Великому Духу, но задержался, чтобы, по его словам, увидеть, как встанет на ноги его внук, Коротышка Бык.

Старик рассказывал мне, что племя уматиллов невелико и все их мужчины – отважные воины, великолепные следопыты и охотники. А Коротышке Быку еще многому нужно научиться.

Я редко сталкивался с индейцами, но их обычаи меня всегда интересовали. Рут Макен и Этан Сэкетт знали их хорошо, говорили на некоторых наречиях и частенько рассказывали мне о них.

Теперь, сидя у костра, я поделился со стариком своими заботами:

– Скотина, конечно, слаба. Прошлая зима была тяжелой, и человек, который продал мне стадо, не верил, что она сможет одолеть дальнюю дорогу. Но моим людям нужен скот, чтобы его вырастить и съесть, если наступит голод. Я гоню стадо в Вайоминг, и этот путь займет много лун.

Урувиши поговорил с внуком, и Коротышка Бык сказал мне:

– Дедушка спрашивает, где ты будешь перебираться через великую реку?

Я пожал плечами. Я много думал об этом. Наверное, лучше всего у Даллеса. Если понадобится, найму паром, сколько бы это ни стоило.

Урувиши долго говорил, а Коротышка коротко мне пересказывал:

– Переправляться нужно у Причала Уматиляов, это на восток отсюда. По дороге есть хорошая трава. Пока мы доберемся до Причала, твое стадо окрепнет.

– Трава? Где же?

Старик чертил на земле.

– Это Каменистый ручей, – объяснял Коротышка Бык. – А это – Сосновый… Ольховый. Там трава. – Он поднял глаза от рисунка. – Еще там есть другие люди со стадами. Им не нравятся чужие. Они – люди дерзкие и суровые.

– Мы всего лишь пройдем мимо, – сказал я. – Надеюсь, они не будут возражать.

Оба посмотрели на меня. Они промолчали, но старик явно опечалился. Коротышка Бык его выслушал и повернулся ко мне. В глазах его плясали веселые огоньки.

– Урувиши говорит, что он старый человек и ему пора умирать… Но разве вам тоже пора?

– Если там хорошая трава, мы так и пойдем, – сказал я. – Я не думаю, что мне пора умирать… Да и вам тоже не время, – обратился я к Урувиши. – Вы нанялись, чтобы идти в Вайоминг.

Он посмеялся, потушил трубку и отправился спать.

Коротышка Бык остался со стадом, а я сидел у огня. Меня беспокоило, что пока нет никаких вестей из дома. Где-то в пути я ожидал письма. Хотелось узнать, как живет наш поселок, и получить весточку от Нинон. Никак я не мог о ней забыть, хотя и пытался.

На следующий день мы прошли еще миль пять, перебрались через Каменистый ручей и остановились на ночь на лугу с сочной травой.

Коротышка Бык показал мне горы на севере.

– Там Лошадиный рай, – сказал он.

– Там есть лошади?

– Много… людей тоже.

– Там твой народ?

– Мой народ живет не здесь. Нет, это якимасы.

– Ты знаком с ними?

– Да.

– Можешь купить лошадей? Или договориться, чтобы они их сюда пригнали?

Он обратился к дедушке с долгой речью. Старик коротко ему ответил, после чего Коротышка Бык уехал, а я остался со стариком.

Это была длинная ночь. Я сидел у костра, пока совсем не стемнело, потом объехал стадо. Гурт был маленький, скотина держалась в кучке, и объезд получился коротким. Я сошел с лошади и пошел пешком. Неожиданно меня догнал старик. Он затряс головой и замахал руками, приглашая меня вернуться в лагерь. Я вернулся, выпил кофе и прилег, не собираясь засыпать. Следующее, что я помню, – что уже было светло и старик тряс меня за плечо, шепча:

– Люди пришли.

Я натянул сапоги и прицепил к бедру револьвер.

Их было трое. Похоже, что сперва они осмотрели мое стадо. Урувиши исчез.

Они подъехали, озираясь по сторонам и приглядываясь ко мне.

– Меня зовут Шелд, – сказал один, как будто это имя должно было мне что-нибудь говорить. – Норман Шелд.

– Привет. Я Бендиго Шафтер.

– Ты на моей земле.

– Я просто прохожу мимо, – сказал я. – Направляюсь к Причалу Уматиллов.

– В задницу. Здесь никому не позволено шляться. Твои паршивые коровы заразят мое стадо. Ну-ка, давай гони их отсюда.

– Моя скотина в плохом виде после зимы. Они оттуда, где живет Бен Снайпс. – Я помолчал. – И я не собираюсь удлинять дорогу ни на фут. Она проходит здесь.

Один из них попытался что-то сказать, но Шелд махнул, чтобы тот замолчал.

– Ты приятель Бена Снайпса?

– Я его знаю.

– Эту скотину ты купил у него?

– Вы же видели клеймо, – сказал я. – Там написано.

– Больно ты смел для одиночки.

– А я не одиночка. Тут со мной два приятеля – «генри» и кольт.

Один из всадников стал заезжать мне в бок, и я сказал:

– Мистер Шелд, пожалуйста, скажите этому человеку, чтобы он придержал лошадь. Если не получится, пусть спешится. Не дай Бог, мне придет в голову, что он пытается заехать мне за спину.

Шелд ничего не понимал. Наверное, он предполагал, что я струшу, а раз не так, то он забеспокоился. Скорее всего, подумал, что где-то в рукаве у меня спрятан козырной туз. Но со мной была только моя шестизарядная пушка. Я умел ею пользоваться, и, если бы меня вынудили – непременно бы воспользовался.

– Куда гонишь стадо? – продолжал допрос Шелд.

– К Южному ущелью.

– Один?

– Как получится.

– Откуда нам знать, что ты не украл это стадо? – заговорил крепыш, который пытался зайти мне за спину.

– Можете обвинять меня в чем угодно. Но советую это делать с пушкой наготове, – сказал я.

Один из них показал белую палку, валявшуюся далеко за костром.

– Раз ты такой стрелок, давай попробуй попасть в ту деревяшку, – сказал он.

– Если я вынимаю револьвер, то на палки патроны не трачу, – ответил я. – Не ищу приключений на свою задницу, но и по кустам ползать не приучен.

Шелд вздыбил лошадь.

– Что я говорю, слышал? – повысил голос Шелд. – Ты в моих владениях. Тебе придется отсюда убраться.

– Думаю, что ты меня тоже слышал, – сказал я. – Я направляюсь на восток. И двинусь примерно через час. «Генри» едет со мной. Ваше право – посторониться и пропустить нас – или не пропустить. Я предвидел, что с вами, парни, могут случиться неприятности: у меня с собой лопата и Библия.

Эти слова им, конечно, не понравились, но они не осмелились проверить меткость моей руки. Хоть их ружья были наготове, а мой револьвер прятался в кобуре, им было невдомек, как стремительно я управляюсь с оружием. Крепышу сильно хотелось меня раззадорить, но и боязно было. Похоже, они приехали, чтобы взять меня на испуг, а когда номер не прошел – растерялись, и вся их самоуверенность куда-то испарилась.

– Мы тебя предупредили, – сказал Шелд, уезжая.

Я оставил последнее слово за ним. Я никогда ничего никому не доказываю. Кое-чему я уже успел научиться: например, что нечего доказывать свою крутизну тому, кто хочет тебя раззадорить – он может оказаться подлее тебя, да и покруче.

За последнее время я имел возможность увидеть пару крепких ребят, которые неожиданно для себя вдруг отправились на встречу с Творцом. Скажем, тот парень, которого убил Уэбб, – он ведь совершенно не собирался умирать.

И я понял вот что – ты всегда получаешь то, на что напрашиваешься.

Глава 23

Когда они уехали, из кустов появился Урувиши с плохоньким ружьем наперевес. Все это время старый лис таился там и держал на мушке одного из наглецов. Вот молодец! Годы годами, но старые глаза еще смотрели в прорезь прицела не хуже, чем глаза молодого воина, у которого еще не успел высохнуть первый добытый им скальп.

Коровы насыщались, а мы поджидали Коротышку Быка. Он, конечно, догнал бы нас и в дороге, но я не хотел, чтоб ему пришлось нас разыскивать.

Вернулся он раньше, чем мы ожидали. Он встретил четырех якимасов вблизи, на южном склоне – они собрались там после охоты. Продать лошадей они согласились легко: после тяжелой зимы в вигвамах свирепствовал голод, и им были нужны деньги. Мы накормили индейцев, попили с ними кофе, и они закурили. Потом мы заключили сделку. За сорок долларов и двух волов в придачу я получал шесть лошадей. Обычная цена – десять долларов за лошадь, но времена сейчас были нелегкими.

Вместе с якимасами мы перегнали стадо еще на несколько миль дальше, напоили скот, расположили его на ночлег, а потом индейцы отправились к себе. Я послал с ними Урувиши и Коротышку выбирать лошадей, а сам остался со стадом.

Я прихватил винчестер и вместе с лошадьми поднялся на небольшой холмик. Внизу довольное стадо мирно пощипывало траву. Моя позиция имела хороший обзор, и я легко мог увидеть каждого, кто вздумал бы ко мне приблизиться. Лошади паслись неподалеку, а я устроился спиной к скале и сварил кофе. Так никто не сможет подкрасться ко мне незаметно – лошади всегда подают сигнал вовремя. Но все же иногда я осматривал окрестности.

Раз в полумиле от меня поднялось облачко пыли. Но я и не пытался прикрыть костер. Любому недотепе ясно: я так ловко расположился, что каждого, кто захочет ко мне приблизиться, замечу за добрую четверть мили. Я дремал, просыпался, снова задремывал. Вечер тянулся бесконечно. Ночью я подтянул подпругу, вскочил в седло и спустился с холма. Подъехав к коровам, я запел. Они лениво поднимались и начинали щипать траву, а потом ложились снова.

Я вернулся на холм, попил кофе и опять спустился к стаду. Незадолго до рассвета, когда телки начали просыпаться, я собрал скот, и мы двинулись дальше. Впереди немалый путь, да и время не терпит. Мои индейцы меня нагонят. Если повезет, я прикуплю еще скота по дороге.

Четыре дня я потихоньку двигался вперед, позволяя стаду вдоволь щипать траву и пить воду. Потихоньку коровы начали набирать вес. Навстречу попадались редкие всадники, но Шелда и его приятелей я не видел. На четвертый день, когда я разбил лагерь на берегу Ольхового ручья, вернулись индейцы с шестью хорошими лошадьми.

За несколько дней мы добрались до Причала Уматиллы. Вряд ли это поселение можно было назвать городом, но так выглядели в то время многие будущие города. В короткие сроки тут выросла дюжина домов, и строительство не прекращалось. Река Уматилла в этом месте впадала в Колумбию. Урувиши сказал, что когда-то на этом самом месте стояла индейская деревня.

Мы двинулись по берегу реки. К нам подъехал человек Б меховой шапке и спросил:

– Вы, случаем, не собираетесь покупать коров?

– Все может быть, – ответил я. – Смотря что предлагается и почем.

– Ну, у меня есть немного молодняка, – сказал он. – А кормить нечем. Нас вытесняют с наших земель.

– Похоже, что здесь так принято, – сказал я. – И кто же вас гонит?

– Его зовут Шелд. Наседает крепко. Моя старуха хочет, чтобы мы уехали. Боится, что могут убить.

– Я встречался с Шелдом. Он мне тоже показался несколько невежливым.

– В общем, мне нужны деньги. Я продаю за наличные. Они и так отняли у меня часть стада. Когда я с ними завел разговор, мне было сказано, чтоб я приезжал и забирал своих коров. И чтоб прихватил ружье, потому что в безоружных они не стреляют.

– Если не будете завышать цену, гоните коров сюда, – сказал я.

– Ну, если я буду долго торговаться, у меня все отнимут. Как насчет шести долларов за голову? И пятнадцать за быка?

– Подходит. Гоните их сюда.

На том берегу находилась лавка и салун. Я согнал скот на ближайший луг, оставил при нем моих индейцев и поехал в лавку. Пора было пополнять запасы, но я хотел это сделать, перебравшись через реку. Сейчас я решил просто прокатиться. Заодно купил мешок с пятьюдесятью патронами 44-го калибра. Они подходили и к кольту, и к «генри».

Потом зашел в бар выпить. Бармен был лысый, с черными усами и в рубахе с закатанными рукавами.

– Вы слышали о ранчо Шелда?

– Конечно.

– Знаете человека, который только что со мной разговаривал?

– Знаю. Пирсон. Честный трудяга, но ему не везет. Здесь, приятель, нет никаких законов, кроме тех, что носишь в кобуре. Если бы Пирсон был один, он бы смог себя отстоять, а так нет – старуха его не позволяет. И за девчонок страшно – у него их две. Шелд и Буд Саллеро его просто достали.

– Кто это – Саллеро?

– Один из людей Шелда.

– А вообще – большая у него компания?

– Человек пять-шесть. А собрать, так, может, и все двадцать. А этот Саллеро всегда при нем. И еще брат Шелда, Фрэнк.

Я не торопясь выпил, потом заказал кофе. Когда вернулся в наш лагерь, скотина спокойно отдыхала, а индейцы сидели у костра. Коротышка Бык заряжал ружье.

– Кто-то следит, – сказал он вполголоса. – Двое.

– Хорошо, – сказал я. Потом рассказал, что стадо наше может увеличиться.

– Не думаю, – сказал он. – Эти двое скажут «нет».

– А мне нужен скот. У того человека, у Пирсона, есть. Ты знаешь, как его найти?

Коротышка Бык объяснил.

– Поеду и покончу с делом, – сказал я. – Если куплю, то пригоню сюда сам.

Потом вскочил в седло и добавил:

– А вы глядите в оба. Если кто-то потревожит вас или скотину, действуйте по обстоятельствам. Но если придется выбирать – вы или стадо, плюньте на стадо и спасайтесь сами. А если сможете сохранить его – сохраните. Я вернусь к завтраку даже из самого пекла.

– Мы сохраним стадо, – сказал Урувиши, и я ему поверил.

Бревенчатый домик Пирсона прислонился к холму. Точнее, это был даже не дом, а что-то вроде землянки. Я заехал за гумно и спешился, привязав лошадей так, чтобы их никто не видел.

Пирсоны встретили меня приветливо. Эльза Пирсон, похоже, была когда-то миловидной улыбчивой толстушкой, только теперь она вздрагивала от каждого шороха, а у глаз залегли глубокие морщины. Пышущие здоровьем, милые и дружелюбные дочки были уже почти взрослыми. Эльза подала нам кофе и печенье.

– Мы хотим уехать отсюда, – сказала Эльза. – Нам ничего больше не надо.

Она была более образованна, чем муж, и от нее исходило ощущение спокойной силы и уверенности.

– Я встречался с Шелдом и его приятелями, – сказал я. – Выясняли отношения.

– Нужно быть осторожнее, – предупредил Пирсон. – Эта подлая банда ни перед чем не остановится.

Пирсон был готов продать мне около шестидесяти голов по шести долларов за штуку. Скот пасся в полумиле от дома, ближе к воде.

– Как вы намерены отсюда выбираться? – спросил я.

– Сюда приплывет один человек. Он отвезет нас в Даллес. А там нас ждет работа, уже договорились.

– Хорошо. Тогда действуем. Я покупаю стадо. Всю скотину, которая имеет ваше клеймо, верно?

– Да, сэр. Верно.

Мы пожали друг другу руки, я доел печенье» взял шляпу и направился к двери.

– Пирсон! Выходи, подлый трус! – Голос принадлежал Норману Шелду. Я узнал бы его где угодно. Пирсон направился к выходу.

– Не ходи, – остановил я его. – Не будь дураком. Спроси, что ему нужно.

– Что нужно? – крикнул Пирсон в приоткрытую дверь.

– Говорят, ты связался с этим чертовым янки Шафтером! Ты свое получишь! Продай ему только одну телку, и тебе крышка!

Больше всего на свете не люблю, когда кто-нибудь понукает другими. Это меня выводит из себя. И сейчас что-то такое поднималось во мне, мне это не нравилось, но оно хлынуло через край. Я рванул дверь и вышел.

– Я купил у мистера Пирсона все его стадо, – сказал я. – Что вам угодно?

Как будто ему врезали в челюсть. Коня моего он не видел и не догадывался, что я тут. Возможно, если бы догадался, это бы ничего не изменило, но мне так не кажется. Люди подобного пошиба не любят иметь дело с теми, кто готов им противостоять, и не желают иметь свидетелей.

С Шелдом приехала та же парочка – Буд Саллеро и его братец Фрэнк.

– Мне это не нравится, – сказал Шелд угрожающе. – Не нравится мне это. Прими совет: садись-ка на лошадь и катись отсюда подальше!

– Так я и собираюсь поступить, – сказал я и помолчал, а потом продолжил: – Но сперва мне нужно собрать стадо, которое я купил. А Пирсоны едут со мною вместе.

Не нравился я ему. Крепко не нравился. Он пожевал табак и сплюнул.

– Ты сам напрашиваешься на неприятности, – сказал он. – Последний раз тебе говорю – убирайся!

Саллеро и Фрэнк уже держали ружья наготове. Но меня они мало беспокоили. Я видел, что Шелд пока еще пытается вычислить, стоит ли меня принимать всерьез.

Все вдруг стало иным. До того он колебался, а тут, прямо на глазах, его настроение круто переменилось. Причина? Должно быть, появился еще один. Где он?

– Пирсон, – сказал я, – Шелд мой. А ты бери Саллеро.

Шелд стрельнул глазами в сторону, и я понял, где тот, другой. У гумна, вот где. Я представил себе циферблат. Шелд – двенадцать, тот, другой, на десятке. Если я быстро дернусь назад и влево, то он промахнется. Хотя кто знает?

– Этот Пирсон стрелять не умеет, – сказал Шелд. – Ты, дурак, этого еще не понял? Ладно, парни, пристрелите этого янки.

Моя нога пошла влево одновременно с выстрелом. Стрелял я в Шелда. Падая на колени, я выстрелил в человека, что торчал у гумна. Потом прогремело еще двенадцать выстрелов, и настала тишина.

Буд Саллеро повис, вцепившись обеими руками в луку седла. Глаза его уже ничего не видели, лицо покраснело, а потом сделалось серым. На рубашке расползалось кровавое пятно.

Брат Шелда валялся в пыли. В дверях появился Пирсон со стареньким «шарпом» 50-го калибра. Руки Саллеро разжались, и он рухнул на землю. Тот, что был у гумна, заскулил и пополз.

– Бен, этот собирается удрать, – сказал Пирсон.

– Пусть. Далеко не уйдет. Я помню, куда всадил пулю.

Норман Шелд болтался в седле – живой. То ли я слишком торопился, стреляя в него, чтобы поспеть к тому, другому, то ли его лошадь дернулась. Моя пуля раздробила ему руку, которая держала оружие.

Не знаю, долго ли мы так стояли. Меня затрясло, и, чтоб унять дрожь, я начал говорить.

– Видишь, все складывается не так, как ты предполагал, Шелд, – сказал я. – Теперь тебе крышка. Разве что левая рука у тебя не хуже правой. Так что лучше убирайся туда, где тебя никто не знает.

С его руки капала кровь, а когда он ею пошевелил, стало заметно, что большой палец свободно болтается на лоскутке кожи. Выше, вплоть до локтя, рука была раздроблена в клочья.

Он молчал и переводил взгляд то на меня, то на руку.

– Я не хотел убивать, – сказал Пирсон. – Я мирный человек. Но они меня достали!

Вышла Эльза.

– Ты все сделал правильно, – сказала она. – Пирсон, я тобою горжусь! Давно пора, я только тебе мешала. Но ведь тебе никогда не удалось бы встретиться с ним один на один. Этого они не любят.

– Все равно уедем отсюда, а? – Пирсон глянул на жену. – Я хочу в Даллес.

– Давайте собирать скот, – сказал я. – Меня еще ждет долгий путь.

Глава 24

На последней станции перед Уматиллой я наконец получил почту, но читать не было времени, и я упрятал письма в седельную сумку.

После перестрелки мы с помощью Пирсона и его дочерей переправились через реку и двинулись на юго-запад в сторону Голубых гор. В стаде было уже сто двадцать две головы молодняка разных пород. Вдобавок Пирсон продал мне еще трех лошадей. Когда мы прощались, он протянул руку и сказал:

– Вряд ли я когда-нибудь смогу отблагодарить вас как следует. Я должен был сам бороться с этими людьми, но жена боялась, что девочки останутся без отца. И она, конечно, права. Пару этих негодяев я бы прикончил, но потом меня бы убили.

– Кто знает, – сказал я. – Ничего нельзя знать заранее. Надеюсь, что в Даллесе у вас все сложится хорошо.

Голубые горы маячили в туманной дали: легкие, переменчивые, неуловимые настолько, что порой нельзя было сказать, горы там или всего лишь мираж. Качались коровьи головы, и пылила дорога, проторенная колесами первопроходцев. Мы не торопясь продвигались вперед, щадя лошадей и давая скотине как следует набить брюхо перед длинным переходом.

Урувиши, древнее древних гор, скакал на лошади, словно молодой парень, а глаза его живо сверкали. Однажды, пропуская стадо вперед, я остановился рядом с ним на обочине и сказал:

– Хотел бы я поглядеть на тебя в молодости, Урувиши.

– Я был воином. Много побед и много скальпов.

– Чего ты хочешь для Коротышки Быка? Кем ты его видишь?

Задумавшись, он долго глядел в спину молодого индейца.

– Я хотел бы, чтоб он жил, как я в молодости. Но так не будет, потому что мир изменился. Ему придется идти дорогой белого человека.

– Ты думаешь, так лучше?

– Нет. – Он посмотрел на меня. – Но так будет.

Позже я сказал ему:

– Вы оба сможете остаться с нами в Южном ущелье. Вы хорошие люди, а нам нужны хорошие люди.

– Там город белых людей?

– Просто людей, – ответил я.

И задумался. Уэбб и Нили могут этому воспротивиться. Но Уэбб поворчит и замолкнет. Случись беда, индейцы с оружием в руках будут вместе с нами. И работать они будут наравне со всеми. Только Нили будет упорно стоять на своем, но он один, и я к нему уже привык.

Через несколько дней на привале, устроившись под соснами, я принялся за письма. Их было целых три: от Рут Макен, Лорны и Нинон. Первым я раскрыл письмо миссис Макен.

«Дорогой мистер Шафтер,

конечно же тебе не терпится узнать, что произошло, пока тебя не было с нами, и чего ожидать в ближайшем будущем, но сперва я хочу сообщить, что никто, слава Богу, не болен. Однако сказать, что все у нас хорошо, трудновато. Тут случилось много перемен, и не все к лучшему.

Нили Стюарт преуспевает в золотодобыче. Когда он говорит о своих успехах, он, несомненно, преувеличивает, тем не менее добывает он достаточно. На него работают Олли Троттер и этот Паппин, а у самого Нили теперь остается гораздо больше времени, чтобы мутить воду.

Мозес Финнерли проповедует. В здании школы ведет службы Джон, поэтому Нили построил для Финнерли отдельную церковь. Туда ходят Стюарты, Крофты и несколько новых семей. Финнерли все время кого-нибудь обличает, будь то мормоны, индейцы, Джон Сэмпсон, наша школа или Дрейк Морелл. Иногда он отпускает туманные намеки в мой адрес и в адрес твоего брата.

Нинон расскажет все, что ей захочется, в своем письме, но с тех пор, как ты уехал, она чувствует себя несчастной. Ждет твоего возвращения и боится, что ты, не дай Бог, по пути женишься на ком-нибудь. Вообще-то она скучает по более насыщенной жизни, скучает по театру.

Мозес Финнерли несколько раз подъезжал к ней, уговаривая стать солисткой в его хоре. Я не уверена, что его побуждения достойны сана священника, но ты же знаешь, что наша Нинон – барышня не робкого десятка. Хоть она и юна, но достаточно умудрена в житейском смысле, чтобы ее мог одурачить такой несуразный тип, как преподобный Финнерли.

Кстати эту «евангельскую луженую глотку» крепко невзлюбил Уэбб, который продолжает посещать нашу, а не его церковь. Паппин и Троттер тратят гораздо больше, чем может себе позволить простой труженик; выходит, что мистер Стюарт им очень хорошо платит.

Троттер объявил себя нашим шерифом, а настоящего шерифа у нас пока нет. Случилось так, что Стюарт назначил его сторожить свои прииски, и Троттер тут же нацепил значок. Пару недель назад кто-то чужой пытался увести лошадь мистера Уэбба и уже успел ее отвязать. Уэбб случайно оказался рядом и приказал чужаку остановиться, тот не послушался, и мистер Уэбб выстрелил. Я сама видела, выстрел был отменный. Стрелял он из драгунского кольта ярдов на сто. Тот упал и начал подниматься, но мистер Уэбб вторым выстрелом его достал.

Олли Троттер в это время был в салуне. (И это у нас теперь тоже есть!) Он выглянул в дверь, держа револьвер наготове, и спросил, кто стрелял. Мистер Уэбб сказал, что он и что теперь делать?

Мистер Троттер глянул на лежащего вора, на Уэбба и вернулся в салун.

Салун держит могучий человек, который представился как Папаша Дженн. Судя по всему, часть денег на открытие салуна он получил у мистера Стюарта. В салуне постоянно бьют баклуши несколько ребят подозрительного вида.

Лавка моя открыта, и дела идут неплохо. В день открытия приехала дюжина мормонов и накупила припасов. Молодой ирландец Файллин открыл платную конюшню, возит разные грузы на заказ. По последним подсчетам в нашем городке проживают шестьдесят два человека и работают четыре деловых заведения. Буд служит у мистера Файллина и остается за главного, когда мистер Файллин уезжает».

Там было еще кое-что, но суть письма была в этом, и мне оставалось только удивляться, как много всего произошло за такой короткий срок. Остальные письма я решил прочесть позже.

Из таверны Мичэма, что недалеко от Голубых гор, я отправил короткий ответ миссис Макен и записку Каину. Потом мы двинулись дальше, по направлению к Голубым горам. На востоке светилась пурпуром гора Уаллоува. Одолев перевал, мы поднялись к горным лугам и там встали на ночлег. На другой день, оставив индейцев со стадом, я поехал в Браунтаун. Я хотел найти еще помощников: старик утомлялся, работая ночью. И нужно было пополнить запасы. Еды хватало, иногда удавалось подстрелить оленя, лося или кабана, но у нас кончился кофе.

Года два-три назад человек по имени Бен Браун приехал в эти края и построил дом на террасе над рекой Уматилла. Позже он открыл такую же лавку, как Рут Макен. Вокруг возникло еще несколько домов. Вот и весь Браунтаун.

– Привет, – сказал Браун, когда я вошел в лавку. – Видел твое стадо. Куда путь держишь?

– К Южному ущелью. Нужен еще один помощник. Закрывай лавочку и поехали.

Браун засмеялся.

– Неплохая мысль. Я вообще-то не против. Мне всегда хотелось полазить по горам. Но, увы, пока ничем помочь не могу.

Он пробежал глазами составленный мною список.

– Жаль, большинства товаров у меня нет. Я видел, с тобой идет пара индейцев?

– Они уматиллы. Старика зовут Урувиши. Я слышал, он у них когда-то был большой птицей?

– Он и сейчас такой, – задумчиво посмотрел на меня Браун. – В молодости был великим воином, охотником и путешественником. Как же так получилось, что он с тобой поехал?

– Я нанял его внука. А он потянулся за нами. Говорит, что уже спел песню смерти и что это его последняя поездка.

– Не поверю, пока сам не увижу. Этот старый лис может держаться в седле вечно и еще переживет всех молодых ребят своего племени. Пусть он тебе расскажет что-нибудь. Он знает тысячи историй.

Пока он собирал для меня товары, я вдыхал приятные запахи свежемолотого кофе, холста, новой кожи и дегтя. Я съел пару крекеров и отрезал себе ломтик сыра от огромной головы, стоявшей на прилавке.

– У вас есть бумага? – спросил я. – Мне нужно написать письмо.

Браун подвинул мне через стол коробку.

– Пожалуйста. Чернила вон там. Перья гусиные, мы сами их делаем. В такой глуши трудно достать другие.

Я написал Каину. Рассказал ему всякую всячину, но промолчал о перестрелке. Хотелось ее забыть. Я надеялся, что слух об этой истории никогда не достигнет Южного ущелья.

«Со мной идут сто двадцать две молодые телки, – писал я Каину. – Они неплохо себя чувствуют. Похоже, что по дороге родится еще несколько телят. Трава пока хорошая, а старик Урувиши знает, где еще попадутся луга. Пока погода нас балует, но, кажется, скоро начнутся дожди».

Я описал ему наш предполагаемый маршрут и закончил так: «Но все эти планы можно будет послать к черту, если на нашем пути вдруг не окажется травы или возникнут какие-нибудь другие неожиданности или неприятности».

Браун сказал, что впереди все хорошо.

– Ближайший поселок называется Юнион. Дорога туда не трудная, и там хорошая трава. Но лучше пройти мимо и заночевать на расстоянии. Там хорошие люди, только они не любят, когда посторонние коровы подъедают их траву.

Мы тронулись с места, пока еще лежала роса. Шли наезженной дорогой, по которой когда-то в Орегон ползли фургоны первых переселенцев. Дорожная колея проложена еще ими, а на придорожных деревьях сохранились вырезанные ножами их имена. По обеим сторонам тракта остались могилы – память о тех, кто не смог добраться до земли обетованной. Когда мы одолели подъем к Гранд-Ронд, перед нами открылась широкая чашеобразная долина меж гор, я понял – вот она, та страна, в которую они стремились. Но мы продолжали идти вперед, спустились к молодому городку Юнион и расположились на ночь, миновав его последние заборы и огороды.

Пришел здешний житель – первый поселенец Конрад Миллер. Он нас приветствовал и попытался сторговать пару телят. Но, несмотря на возню с ними в дороге, я не продал. Их рождение означало для меня начало чего-то нового.

На каждой остановке я пытался добыть книги. Иногда мне их просто отдавали, а иные я выменивал или покупал. Здесь было то же самое.

– Вы счастливый человек, – сказал мне здешний книготорговец. – Пока что вы можете купить приличные книги. Лет через пять-шесть таких будет не найти.

– Почему же?

– Станет легче путешествовать. Люди перестанут страдать от каждой лишней унции веса. Сейчас они берут с собой только лучшее, те книги, которые можно читать и перечитывать по многу раз. И вам достаются только хорошие вещи. А потом наплывет много всякого дерьма.

– Я найду чему поучиться в любой книжке. Потому что даже тот, кто пишет дерьмо, старается думать, отбирать. Пытается писать как можно лучше.

– Может быть, может быть, – сказал он с сомнением в голосе.

– Я ведь невежда, – сказал я. – То малое, что я успел узнать, я узнал из книг. И они подсказывают мне, как многому мне еще нужно учиться.

– Похоже, сегодня вам не почитать, – сказал он. – Даже если у вас в запасе целых четыре книжки. Если я не ошибаюсь, дело к дождю. Будет гроза.

И он оказался прав. Тучи надвигались, нависали, потом хлынул дождь. Стадо враз вскочило на ноги, мокрые рога поблескивали в свете молний, а мы старались удержать коров на месте, чтоб они не разбежались. По соседним холмам перекатывался гром, деревья стонали под ветром, теряя слабые листья.

Нам было не до сна, мы все кружили и кружили на лошадях вокруг стада. Старик Урувиши старался, как мог, и нам удалось удержать скотину на лугу до окончания грозы. Когда стихло, мы упали на мокрые подстилки и заснули.

Разбудил меня Коротышка Бык.

– К нам едут люди, – сказал он. – Могут быть неприятности.

Они остановились, целая дюжина. Я посмотрел и понял, что это – тяжелый случай. Главным был огромный широкоплечий мужик с копной светлых, давно не стриженных волос. Его маленькие глазки смотрели пронзительно и жестко. Этот человек опасен, понял я.

– Это ты гонишь стадо? – грубо спросил он.

Прошлая ночь была долгой и тяжелой. Я устал, заснул в мокрой одежде, не мылся, не брился, не пил кофе и чувствовал себя старым и сварливым, как замшелый вол. Моей обычной осторожности как не бывало.

– Ну я.

– Надо с нами поделиться. Ты прихватил скот с чужим клеймом.

– Какое такое клеймо?

– Не твоего ума дело. Вот гляну и узнаю.

– Здесь сто двадцать четыре головы, включая однодневных телят. Когда я уходил от Причала, их было сто двадцатьдве. И на всех одно только мое клеймо.

– Нам нужно проверить.

– Хрен я вам это позволю.

Он посмотрел на меня так, будто только что увидел.

– Ты напрашиваешься на неприятности, – сказал он.

– Я к ним готов, мистер. Уж таким я родился. С этим стадом я иду от Причала, оставив позади трех мертвецов. Четвертому повезло, но он всю жизнь будет носить мою метку. Если вам хочется получить моих коров, вам сперва придется проехаться по мне. Хотите? Тогда начинайте, делайте ставки.

Им это не понравилось. Они думали, что перед ними мелкий фермер, которого ничего не стоит запугать и обобрать. Я понимал, кто они такие и чего хотят, но мне все было нипочем.

Вдруг за моей спиной в кустах кто-то передернул затвор винчестера. Звук был отчетливым, и все поняли, что он означает. Здесь оказался кто-то еще, кто-то, кого они не видели. Я тоже его не видел. Но он видел всех. Теперь все переменилось. Грабеж тихого фермера не получался, приходилось рисковать своей шкурой или убивать людей ради нескольких голов скота.

– Ты много себе позволяешь, приятель, – сказал светловолосый. – Я с тобой еще встречусь.

– Чего ждать? – ответил я. – Я здесь, ты здесь, так почему бы и нет?

– Я лучше погожу, – сказал он. – Подожду, чтоб никто не прятался в кустах ради того, чтобы попортить мне шкуру.

– Мне все равно, что ты решишь – стрелять или рвать когти.

Он развернул лошадь.

– Ладно, – сказал он и спросил: – Кого же ты уложил на севере?

Хвастать я не хотел, но подумал, может быть, то, что я скажу, послужит ему уроком.

– Мы уложили троих из четырех, а Норм Шелд никогда больше не сможет выстрелить правой.

– А, Шелд? – сказал он. – Я знаю парня, который у него служит. Его зовут Буд Саллеро.

– Ты его знал, – сказал я. – Давеча он откинул копыта.

Светловолосый снова оглядел меня с ног до головы.

– Видно, придется мне быть поосторожнее. Саллеро был крутым парнем.

– Мне так не показалось, – сухо заметил я.

И они уехали ровным шагом, старательно демонстрируя, что им все нипочем, что когти убраны на время и они еще вернутся.

Я ушел к костру. Коротышка Бык вдали объезжал стадо. Урувиши спал, так и не увидев, что тут делалось. Но кто же прятался в кустах?

Вдруг за спиной раздался сухой смешок.

– Считаешь, значит, что ты парень не промах, да?

Мне был знаком этот голос!

Я резко повернулся и столкнулся лицом к лицу с типом в грязной кожаной рубашке.

Это был Стейси Фоллет.

– Наращиваешь мускулы? Ты так выступал перед этими парнями, будто за тобой трое или четверо.

– Я в дурном настроении.

– Заметно, – хмыкнул он. – Кофе у тебя найдется?

Мы подошли к костру, и он выудил из сумки кружку. Я налил кофе ему и себе.

– Похоже, ты немало прошагал, – сказал я. – Разобрался ли ты с Мореллом?

Он снова усмехнулся.

– Попробовал было, – сказал он, попивая кофе. – Знаешь, когда он стал там учительствовать, я решил, что он у меня в кармане. Устроил засаду и стал ждать, когда он выйдет из школы, а как вышел, так направил ему старушку «бетси», – он похлопал по ружью, – прямо в брюхо. И деваться ему некуда. А вокруг один молодняк. Но он даже глазом не моргнул, сукин сын. Был в нем порох, в этом Морелле.

– Был?

– Есть. Никуда он не делся. Хочешь знать, что произошло? Меня самого чуть не размазали. Эти недоноски, причем старшему едва за двенадцать перевалило. Так вот, они повыхватывали свои шестизарядные и на меня. И заявили, что он у них учителем, что он очень хороший учитель, и, если я его убью, они из меня решето сделают. – Он опять усмехнулся. – И знаешь, они бы сделали.

– А дальше что?

– Да ничего. Я снял палец с крючка. Очень быстро снял. В жизни не видел столько детишек с шестизарядными.

– Мы живем в дикой стране. Мальчишки ездят в школу верхом. Там любому парнишке нужно иметь оружие.

– Ну, они и имеют. Я отступился, сказал, что сматываюсь, а он не стал стрелять в спину. Слишком порядочный. Вот я и гуляю где придется, – добавил он.

Глава 25

Стейси Фоллет сидел на корточках, потягивая кофе.

– Отлично, – наконец сказал он. – У меня кофе кончился, а мне без него – крышка. Пока старушка со мной, еда найдется, – он опять похлопал свое ружье, – но что за еда без кофе!

– Я могу тебе отсыпать немного, – сказал я. – А почему бы тебе не пойти с нами? Мне нужен еще помощник, и я буду платить.

Он долго не отвечал, а потом спросил:

– Что ты собираешься делать с этими коровами?

– Наш поселок растет, а дичь скоро сбежит в горы. Нужно мясо для взрослых и молоко для детей. Думаю, поселок будет делаться все больше и больше.

– Бессмыслица. Страна же бескрайняя. – Он взмахнул рукой. – Живи тут, не нравится – иди туда, не нравится там – дуй еще куда-нибудь. Еды тут полно, а что еще нужно?

– Кофе. Нет тут кофе.

– Пей чай из эфедры, он доступен любому. Но, конечно, это не кофе, – согласился он. – Новоорлеанский с цикорием, вот это – кофе!

Он снова налил себе кружку.

– Тьма людей прошла этими дорогами, а до конца дошли не все.

– Да. Я видел могилы.

– Не всех похоронили. – Он помолчал. – А вы там, ребята, неплохо устроились. – Он усмехнулся. – Хороший у вас там молодняк. Ну, те, что на меня накинулись. Морелла спасали. В них есть порох. Хорошо, когда парни заступаются за учителя. А эти меня и вовсе сбили с толку. С мужиком чаще всего можно столковаться. И припугнуть можно. А эта щетина вообще ничего не боится.

Он снова отпил кофе.

– Знаешь что? В той долине, – он махнул рукой, – есть стадо голов в пятьдесят.

Я поставил кружку на плоский камень.

– Чье стадо?

– Если захочешь, будет твое. Переселенцы когда-то гнали с собой голов пятнадцать-двадцать. Лет десять назад. Загнали гурт в каньон, а вход загородили жердями. На них напали индейцы, всех порешили, угнали фургоны, а коров не нашли.

– И что – коровы все еще там?

– Расплодились. Иногда я съем одну, иногда – гризли. Но все равно стадо растет. Там полно травы, есть вода. Но им оттуда не выбраться.

– Что ты за них хочешь?

– Они не мои. – Он плеснул в огонь кофейную гущу. – Предлагаю вот что: ты оставляешь там четыре-пять молодых коров и старого быка. Он все равно неуправляемая тварь. Словом, на расплод. Нельзя угадать, когда понадобится говядина. А остальных забирай.

– Здорово! Хороший подарок. И очень благородно с твоей стороны.

– Не мели языком. – Его жесткие глаза прищурились. – Объясняю. Их там стало слишком много, а травы – мало. Если стадо не сократить, зимой они начнут дохнуть.

Пятьдесят голов… Даже если я заберу сорок, наше стадо увеличится на треть.

На рассвете мы двинулись дальше. Предстояло подниматься в горы, а по скалам коровы гораздо шустрее лазают с утра. Утро было прохладным, легкий ветерок шевелил траву. Теперь, когда наши коровы окрепли, мы делали в день миль по десять-двенадцать, а иногда и пятнадцать могли пройти. Все зависело от местности и от того, где впереди, по словам Урувиши и Фоллета, нас ожидала хорошая трава.

Мы обошли стороной бойкий Бейкер-Сити и продолжали гнать коров вперед. Всю работу мы теперь выполняли вчетвером. О каньоне и ничейном стаде не было больше сказано ни слова, я знал только, что все это впереди, а Стейси не вдавался в излишние подробности.

Стейси легко нашел общий язык со старым индейцем. Иногда они по нескольку часов разговаривали с помощью знаков и обрывков наречий разных племен.

Когда мы остановились через несколько дней на берегу ручья, впадавшего в Снейк-Ривер, я решил прочесть письмо Нинон.

«Дорогой Бендиго,

пришло письмо от моей тети из Нового Орлеана, где она пишет, что сама или кто-то по ее поручению приедет за мной. Я не хочу уезжать, не повидав тебя, но тебя так долго нет. Они говорят, что мне придется уехать, как только за мной приедут.

Новый Орлеан очень далеко, и я боюсь, что ты никогда не навестишь меня. Ты думаешь, что я еще слишком мала, чтобы понимать, чего хочу, но это не так. Я достаточно взрослая, и я тебя люблю. Я хочу, чтоб ты приехал в Новый Орлеан повидаться со мной. Моя тетя не хочет, чтобы я стала актрисой, так что, может быть, я с нею не останусь. Но об этом я сообщу отдельно, только тебе.

Пожалуйста, поторопись, вернись до моего отъезда. Я так хочу с тобой увидеться.

Нинон».

Она уезжает. Что ж, наверное, ей там будет лучше. Наша жизнь не для нее. Что ей делать у нас? Никаких перспектив.

Однако оказалось, что расстроился я гораздо больше, чем сам хотел себе в этом признаться. Нинон пока еще ребенок. Да, девушки часто выходят замуж в шестнадцать или даже в пятнадцать лет. Ну и что? Даже если бы она была постарше – я не готов даже подумать о женитьбе.

Я встречал некоторых людей, которые женились в молодости и тут же попадали в пожизненное рабство к жене и детям. Как бы ты ни любил свою семью, она все равно превратится в оковы, если создать ее слишком рано… По крайней мере, тогда мне так казалось.

Несколько следующих дней мы медленно продвигались вперед. Трава попадалась не часто, а когда по подсказке Урувиши или Фоллета находилось место с хорошей кормежкой – мы задерживались, чтобы коровы могли вдоволь попастись.

Иногда я урывал время, чтобы почитать. Чаще всего я читал Блэкстоуна. И во мне все росло стремление стать чем-то и кем-то. Без усилий здесь не обойтись – это я хорошо понимал. Но куда их направить, к чему приложить и чего же в конце-то концов я сам хочу? Вот тут я всегда терялся, хоть и был уверен, что я уже на пути к осуществлению своих неведомых желаний и этот путь пока совпадает с дорогой, по которой я гоню домой стадо. Нужно делать свое дело и копить знания.

Когда мы добирались до места, богатого кормами, скотина обычно уже была так голодна, что мы сразу же останавливались. Урувиши и Стейси выезжали вперед на разведку, охотились и, напрягая зрение и слух, ловя кожей невидимые и неслышимые сигналы, пытались определить, не таится ли где опасность.

Вечером, когда Коротышка Бык караулил стадо, я откладывал книгу и прислушивался к разговорам Стейси со старым Урувиши.

Уматиллы – родичи племени Проколотых Носов, когда-то их совместные владения занимали огромное пространство от Скалистых до Каскадных гор и от бухты Якима до Голубых гор. Их охотники иногда даже перебирались через Скалистые горы, но, пока у них не было лошадей, это случалось редко.

Урувиши утверждал, что помнит, как появились лошади. У других, южных, индейцев они иногда бывали – они крали их у других индейцев, а те в свою очередь пригоняли их из Мексики. Урувиши был еще совсем маленьким, когда участники одного налета впервые вернулись с тремя лошадьми. А когда он достаточно повзрослел, чтобы стрелять из лука, лошадей было уже много.

Питались индейцы в основном рыбой. Старик вспоминал, как в Колумбию приехала экспедиция Луиса и Кларка и они снабжали ее свежепойманным лососем. Тогда он впервые увидал бледнолицых, но отец его когда-то встречался с ними в Астории, а его дедушка прежде видел белых людей, потерпевших кораблекрушение на южном побережье.

Пока белых было немного, их появление индейцев не тревожило. Они их или привечали, или убивали в зависимости от настроения и готовности белых защищаться. В первое время в глубь страны проникло всего лишь несколько человек.

После Луиса и Кларка Урувиши не видал ни одного белого больше десяти лет.

С запада на них наседали шинуки, с востока – другие племена, и вдруг уматиллы обнаружили, что их охотничьи угодья стали совсем маленькими.

Я много раз слышал и услышу еще и еще, как одни племена теснили других, как совершались набеги, как племена изнуряли себя и противников затяжными войнами и как наконец овладевали чужими землями. Тот, кого вытесняли, начинал теснить других или переселялся на свободные территории.

Огромные пространства до появления лошадей были необитаемы, а люди селились вблизи воды, по берегам рек и озер. И все равно войны не прекращались. Воевали больше всего для куража, добывали скальпы и угоняли лошадей.

Я узнал о нравах разных племен. Одни были энергичными, другие – ленивыми. У тех, кто жил в районе Большого бассейна к западу от нас, сложилась интересная культура, возникшая в постоянной борьбе за выживание в условиях, когда мало воды и еще меньше дичи…

Последним я прочел письмо Лорны. Оно было написано на месяц позже других.

«Дорогой Бендиго,

сообщаю тебе печальную новость: уехала Нинон. За ней приезжали Чарльз Перман с женой (он адвокат). Уезжать она не хотела, а мы не хотели ее отпускать, но Каин сказал, что они хорошие люди и там у нее будет больше возможностей. Кажется, ее тетя – очень богатая женщина, настоящая аристократка, и у нее нет своих детей.

Вообще-то хорошо, что Нинон уехала, потому что у нас начались разные неприятности. Все ищут золото, хотя Каин говорит, что его едва хватит на пропитание. Никто не разбогател, даже Нили Стюарт, потому что его обкрадывает мистер Троттер и тот, другой, который у него служит. Так считает Каин. Но Нили боится их обвинить. Мозес Финнерли потребовал устроить выборы и предложил себя в мэры. Очень многие из новых – за него. Еще он выдвинул Олли Троттера в шерифы, а мистера Паппина – в мировые судьи.

Кое-кто хочет, чтобы мэром стал Каин, а сам он предлагает мистера Сэмпсона, большинство наших его поддерживают. Вообще-то пора наводить порядок, потому что уже случались ограбления, а мистера Айлмера, который нашел у себя золото, убили.

Однажды ночью на конюшне собралась компания и устроила выборы, не сказав остальным. Они назначили Джейка Робинсона шерифом, и он тут же надел значок и вышел на улицу. А парни из салуна Папаши Дженна сорвали с него значок и побили.

А пару дней назад кто-то пытался ворваться к миссис Макен, а когда она велела ему убираться, тот как засмеется! Стоит за дверью и смеется. И тогда она выстрелила через дверь. Тот человек вскрикнул, заругался и пообещал вернуться».

Дочитав письмо, я задумался, глядя в огонь. Хотелось все бросить и мчаться домой – письмо было трехмесячной давности, а впереди еще недели три пути.

На рассвете Фоллет повел нас через каньоны, продуваемые сквозным ветром, в горную ложбину. Перед нами открылась невиданная красота. Такого яркого солнца, такой зеленой, густой и сочной травы я никогда не видел. Посредине журчал чистейший ручей. Ложбина постепенно поднималась к горам на расстоянии примерно в три мили и соединялась с несколькими узкими ущельицами, окруженными такими высокими скалами, что коровам точно никуда отсюда не уйти. Там, где мы вошли в ложбину, было самое узкое место, и была выстроена ограда, которая, очевидно, часто подновлялась.

– Мое тайное ранчо, – сказал Фоллет. – Чужих следов, кроме звериных, я никогда тут не видел. Затерянная долина, так я ее назвал.

Мы загнали свое стадо в эту долину и оставили там на ночь. Утром мы тщательно отобрали тех коров, которым предстояло остаться, а остальных погнали к выходу. Некоторые одичавшие коровы рванули было назад, но потом, запутавшись в безмятежной и покорной веренице нашей прежней скотины, мирно потекли в общем потоке.

– Ну вот, – сказал я Фоллету. – Оставайся за главного. Иди как идешь. Но, когда будешь вблизи нашего поселка, смотри в оба. Кто-нибудь может попытаться умыкнуть у тебя стадо.

– А ты? – уставился Стейси на меня и задумался. – Ты, парень, опять напрашиваешься на неприятности, так?

– Может быть. Но мне нужно ехать.

– Что ты задумал?

– Пока ничего. Решу все на месте.

Мы пожали друг другу руки, я попрощался с индейцами и вскочил в седло. Со мной был мой жеребец и серая в яблоках кобыла.

Выехал я в прозрачном свете утра и гнал в полную силу. В полдень поменял лошадь. Потом остановился, передохнул пару часов – и снова в путь. За полночь я разбил стоянку, привязал лошадей и закутался в одеяла. На рассвете был на ногах, проглотил кусок вяленого мяса, выпил кофе и снова помчался.

Через четыре дня, вечером, когда мои часы показывали начало одиннадцатого, я въехал на улицу нашего поселка.

Глава 26

Еще в полумиле от поселка я увидел ярко освещенный дом. Как потом оказалось, это был салун. Подъехав поближе, я увидел свет еще в некоторых домах. Но на том конце поселка, где жили Каин и Рут Макен, было темно. Через сотню ярдов я заметил дорогу. Возле нее стоял какой-то знак, но в темноте было не разобрать, что там написано. Я подъехал вплотную и зажег спичку.

ФИННЕРЛИ

ТЕРРИТОРИЯ ДАКОТЫ

Когда я уже отъехал, неподалеку раздался голос.

– Вы что-нибудь поняли из этого? – Голос был странный, а манера слишком мягкая, словно нарочитая.

– Понял. Тут, похоже, какая-то ошибка, – тихо сказал я. – Я знаю всех, кто основал этот город, но никакого Финнерли среди них не было.

– Такие разговоры до добра не доведут, – сказал голос. – На вашем месте я бы вел себя поаккуратнее.

– Вы не на моем месте, – тихо ответил я. – Это поселение закладывали честные люди, они хотели честной и безопасной жизни. Видно, тут кое-что изменилось.

Он подошел ко мне поближе, теперь я мог его разглядеть. Он был ниже меня ростом, крепкого сложения и, как мне показалось, постарше. В руках у него было ружье.

– Те люди теперь в меньшинстве. У них семьи и дома, они хотят мирной жизни. А у новичков нет ничего такого, и мир для них – пустой звук. Они слетелись на золото, они хотят только одного – поживиться. Тихие добродетели не для них.

– А вы?

– А я зритель, сэр. Причем искушенный зритель. Я видел несколько раз, как зарождались новые города. А еще видел, как некоторые из них умирали.

– Отчего же они умирали?

– Думаю, от беззаботности. Не было воли бороться, не было настоящей любви, а было попустительство и страх вмешаться… А может быть, виновата политика «мир любой ценой».

– Где же были вы сами?

– Я только наблюдатель, сэр. Я – ничей. Но, кажется, вы прибыли в самый острый момент, друг мой. Если вы намерены принять участие в выборах, сейчас самое время.

– Кто же баллотируется?

– Ну, преподобный Мозес Финнерли выдвигается в мэры, а конкурент у него как будто такой седовласый джентльмен по имени Сэмпсон. Некто мистер Паппин претендует на пост мирового судьи, а конкурент – кто бы вы думали? – женщина.

– Рут Макен?

– О! Вам знакомо это имя? Да, это она. Все зовут ее вдова Макен, как мне кажется. Чтоб женщина в нашей стране занимала такой пост – это что-то новенькое, почти революция.

– Она образованная и умная женщина, а ее покойный муж был офицером и выдающимся человеком. Она уравновешенна и рассудительна. Думаю, она прекрасно справилась бы.

Он немного помолчал, а потом продолжил:

– Олли Троттер собирается стать шерифом. Сперва мне показалось, что конкурентов у него нет. Видите ли, до этого тут были три шерифа. Одного подняли на смех и выгнали из города, второго убили… при невыясненных обстоятельствах, как говорится, а третьего в перестрелке убил сам мистер кандидат – Олли Троттер. Правда, свидетели утверждают, что драка была честной.

– А кто еще выдвигается в шерифы?

– Человек по имени Каин Шафтер. Он из той небольшой группы, которая хочет порядка и справедливости. Я восхищен его смелостью, но отнюдь не его решением. Надеюсь, он хорошо обращается с оружием.

– Неплохо, – раздраженно сказал я. – Если среди горожан оказалось бы поменьше равнодушных зрителей, ему было бы ни к чему хорошо владеть оружием.

– Несомненно… вы, конечно, правы. Но видите ли, молодой человек, я всего лишь любопытный путешественник, не более. Я живу на востоке. Приехал из Денвера, а раньше жил в Нью-Йорке.

– Ясно. – Я спрыгнул с лошади, но оставил ее между нами. – Но вы не так уж мало увидели.

– Меня занимают города и политика. Занимают, скажем так, мужские игры. Но я больше читатель и наблюдатель, чем деятель. А здесь, в этом городке, передо мной разворачивается довольно-таки грустная картина: город, которого вообще-то и быть не должно, приходит в упадок.

– Не должно быть?

– Конечно. Обратите внимание, как он расположен. У вас тут только один маленький ручеек, значит, запас воды недостаточен. Промышленности нет… ах да, золото! Но я повидал золотоносные районы. Не думаю, что здесь есть приличные залежи.

– Но никто не селился здесь ради золота. О золоте ничего не знали. Это был способ спасения. Одни думали, что это временное пристанище, другие искали здесь свое будущее.

– Вот я и говорю – случился просчет. Мне очень жаль, молодой человек, но будущего у вашего поселения нет. Так, местечко, центр небольшой группы владельцев ранчо. Для земледелия тут почва не слишком хороша, да и фургонам осталось недолго пополнять здесь запасы. А железная дорога пройдет в стороне.

– Где?

– Немного южнее. Трасса уже спроектирована, скоро начнут строить.

Грустно, но этот человек говорил дело. Мы, основатели города, любили его только потому, что он был наш. Он был плодом наших рук.

– Ошибка только тогда ошибка, когда на ней настаиваешь, – сказал я.

Он приостановился и уставился на меня.

– Вот это да. Хорошо сказано! Вы думаете, многие будут настаивать?

Я пожал плечами. Я ничего не знал, а кроме того, мы подошли к первым домам, настоящим лачугам. Похоже, их строили весной: перезимовать в них было бы невозможно.

Потом я увидел новую лавку, а через дорогу от нее – салун. Там было четыре окна и двери, которые открывались в обе стороны, свободно болтаясь. Вторые, настоящие, двери были распахнуты настежь. Изнутри доносилась музыка, дребезжало что-то вроде музыкального автомата, слышались какие-то голоса и грубый смех.

На моего собеседника упал свет из раскрытой двери, и я наконец смог его разглядеть. У него была аккуратно подстриженная борода, он был в новой серой шляпе и в костюме из тонкого сукна, а штаны заправлены в сапоги.

– Генри Страттон к вашим услугам, сэр, – протянул он мне руку. – У меня есть небольшие владения на востоке, возле Шайенна. А кроме того – я вложил кое-что в железную дорогу.

– Бендиго Шафтер. Здесь мой дом. Я ездил в Орегон за стадом.

– Ах да! Наслышан. Вас тут дожидаются. Точнее – на вас рассчитывают. Я слыхал, как Буд Макен говорил, что, если бы вы были здесь, ничего плохого бы не случилось.

– Мне пора домой.

– Не хотите ли выпить? Зайдите, дайте парням возможность на вас полюбоваться.

– У них еще будет эта возможность. Спокойной ночи, сэр.

В доме Каина было темно, не горел свет и у Сэмпсонов. Огоньки теплились только у Крофтов и у миссис Макен.

Я въехал на холм, а потом во двор.

– Эй, там, в доме! – позвал я.

Мне ответила гробовая тишина. Я подошел поближе и тихонько постучал в дверь. Через некоторое время раздался голос Рут Макен:

– Кто там?

– Это я, миссис Макен, Бендиго.

Загремел засов, дверь приоткрылась, я увидел Рут Макен с револьвером в руке.

– Бен? Ох, Бен! Входи, пожалуйста.

– Если можно, я сперва загоню лошадей.

– Конечно, конечно. Я поставлю чайник.

Я завел лошадей в загон, прихватил винтовку, сумки, плащ, накинул на плечо одеяло и пошел в дом.

Она ничуть не изменилась. То же милое лицо с правильными чертами, те же темные волосы… Показалось или нет? В них появилась седая прядь – но, может быть, я просто раньше ее не замечал.

– Ну, дай на тебя поглядеть, Бен.

Она отступила на шаг и стала меня разглядывать.

Я догадывался, что она видит. Я подрос до шести футов с двумя дюймами, а весил ровно сто девяносто фунтов. Давно не стригся, не брился и не мылся, а старая моя шляпа совершенно потеряла форму.

Показалось, что ее глаза стали печальными?

– Бен, ты стал взрослым. Ты уже мужчина.

– Я им всегда был, мэм. Просто постарел на год. А может, на два.

Она налила мне чаю и поставила на стол тарелку с холодным мясом и хлеб.

– Ты вернулся в плохое время.

За столом она мне все рассказала. Поселок разросся, теперь здесь около двухсот человек. Появились лихие парни, но много и порядочных людей.

Дрейк Морелл учительствует, лихие ребята его не трогают. В церковь Джона Сэмпсона сейчас ходит около шестидесяти человек. Если бы иногда не стреляли на улицах и никого не убивали, могло бы показаться, что тут мирно сосуществуют две разные общины.

Олли Троттер убил приезжего человека. Что там случилось на самом деле – неизвестно, все говорят по-разному. Но тот человек был вооружен.

– А что Уэбб?

– Много сидит в салуне. С нами он хоть разговаривает, а его сынок, этот юный Фосс, связался со всей этой швалью. Таскается по пятам за Троттером. Троттер называет его «заместителем», и, можешь себе представить, – Фосс этим гордится. Выступает как петух. Смешно и грустно.

– А как ваша торговля?

– Поначалу все шло очень хорошо. Я увеличила запасы… Сперва меня снабжал мистер Траск, а потом мистер Файллин. Главные мои покупатели – мормоны, но теперь они приезжают все реже и реже. Им не нравится обстановка в поселке. Не хочется ввязываться в скандалы и нарываться на неприятности. Тут с каждым днем делается все хуже и хуже.

– Что за человек этот Файллин?

– Приличный человек. Из Старого Света, он там родился, но еще в детстве его сюда привезли. Жил в Бостоне, потом в Нью-Йорке. Он на стороне закона и порядка, Бен, и у него есть друзья в городе.

– Выборы завтра?

– Если они состоятся. Бен… мне кажется… они собираются убить Каина.

– Что?! – Моя чашка выпала из рук и грохнулась об стол. – Извините. Что вы хотите этим сказать?

– Мне рассказывал Буд. В школе один парень дурачился и подначивал Фосса, этого сынка Уэбба… Мол, чьим «заместителем» ты будешь, если выберут в шерифы не Троттера, а мистера Шафтера? Тот рассвирепел и заявил, что он обязательно останется помощником Олли Троттера, потому что на выборах будет только один кандидат… У Троттера не будет соперников.

– Может, это просто болтовня?

– Я беспокоюсь, Бен. Олли ходит с Фоссом в горы и учит его быстро вытаскивать револьвер и стрелять в цель из разных положений. Буд несколько раз видел эти уроки. А еще он видел вот какую игру – у Фосса был револьвер в кобуре, и он подошел к Троттеру с мирным разговором и вдруг как вытащит другой револьвер из-под куртки! Мигом.

Я смотрел на нее и молчал.

– Думаю, нужно поговорить с Уэббом.

– Осторожно, Бен. Уэбб водится со всей той компанией.

Я пожал плечами.

– Миссис Макен, вы прекрасно знаете, что Уэбб сам по себе. Он одинокий волк. Что бы там о нем ни говорили.

– Последнее время он только с ними. Торчит в заведении Папаши Дженна. И стал еще более угрюмым.

Я допил чай.

– Вы считаете, они натравливают Фосса на Каина? Подбивают на убийство?

– Очень похоже. Совести у них нет. Фосс – глупый мальчишка, почитает Олли Троттера героем. Они все твердят парню, что он станет большим человеком, что ему дадут значок, и он будет официальным помощником шерифа, и все такое прочее… А еще – Фосс недолюбливает Каина за невозмутимость. У них верный расчет – разделаться с конкурентом руками Фосса. Тогда они ни при чем. А если они сами нападут на Каина, народ может возмутиться, и тогда Троттера не выберут.

Чем больше я вникал во все эти смутные обстоятельства, тем больше убеждался, что нужно дождаться утра. Если разбудить Уэбба среди ночи, он может отреагировать слишком нервно. Да и Фосс, наверное, ночами дома.

Я продолжал слушать рассказы миссис Макен и сам рассказал о своем путешествии. Умолчал только о бандите, погибшем возле гумна от моей руки. Убийством нечего гордиться. Времена были тяжелыми, многие брали в руки оружие, чтобы подчинить других своей воле. Но им приходилось быть готовыми к достойному ответу, к тому, что они и сами тоже могут погибнуть. Так оно и случалось рано или поздно.

Я устроился спать под деревьями, прислушиваясь к журчанию воды в роднике миссис Макен. Я вспоминал о том времени, когда я рубил лес для постройки ее дома и пил из этого родника. Какой простой и ясной была тогда наша жизнь. Приходилось думать только о крыше дома, об охоте да остерегаться индейцев.

А кстати, как с ними здесь? Что с тем злобным молодым воином, которого я однажды унизил, а потом защитил от тех, кто хотел его убить?

Когда рассвело, я отправился к Каину. Он как раз вышел доить коров.

Его широкое лицо расплылось в улыбке.

– Бендиго! Вот это да!..

Он было повел меня в дом, но я его остановил.

Вначале я рассказал ему о стаде, потом о Стейси Фоллете и моих индейцах. И пересказал все, что узнал от миссис Макен. Он хмуро слушал, изредка кивая.

– Этого можно было ожидать, – сказал он.

И пошел на гумно. Каин стал доить корову, уткнувшись в коровий бок головой. Я слушал, как менялся звук молочной струи с тем, как наполнялось ведро, и думал о предстоящем дне.

– Каин, – тихо сказал я, – давай я выдвину себя на эту должность.

– На какую?

– Шерифа. Вместо тебя.

– Ты хочешь снять гору с моих плеч, Бендиго? Не стоит.

Я заговорил, неожиданно для себя осознав, что говорю именно то, что думаю, а думаю то, что говорю:

– Я хочу заняться политикой. Стать шерифом для меня – первый шаг, первый шанс. Я хорошо владею оружием и, как мне кажется, чувствую, когда им вообще не нужно пользоваться. Я мог бы стать шерифом здесь, а потом где-нибудь еще. Тебе-то это ни к черту не нужно. Ты никогда не хотел стать шерифом. А мне уже предлагали, но тогда я был к этому не готов.

– А теперь?

– Теперь да, Каин.

Он закончил доить.

– Давай пойдем к Хелен и девчонкам, – сказал я.

К нам подбежала Лорна.

– Бен! Ох, Бен! Я увидела коня и поняла! – Она плакала от радости. – Ты такой большой, Бен! Ты поправился!

– Это не жир! – запротестовал я. – Там не ожиреешь.

За спиной я услышал голос:

– Бен?

Это был Нили Стюарт. Он изменился: осунулся, а глаза запали, будто его все время мучила бессонница.

– Бен, помоги мне.

– Что случилось, Нили?

– Эти двое… Паппин и Троттер. Они отняли мою делянку.

– Пошли в дом, – сказал Каин. – Хелен уже приготовила завтрак. Не знаю, как вы, а я голоден.

– Я тоже голоден, – сказал я. – Пойдем, Нили. Там все расскажешь.

Мы сели за стол. На меня нахлынули воспоминания. В этой теплой милой комнате недоставало одного лица – лица Нинон. Ее здесь просто не было. Появится ли она когда-нибудь?

– Они меня обкрадывали, – рассказывал Нили. – Я это понимал, но, видишь ли, боялся их обвинить. Боялся, что убьют. Потом понял, что они все равно замыслили меня убить. Только ждут, чтобы Олли стал шерифом. Сами убьют, сами проведут расследование. И концы в воду.

– А факты?

Он помолчал.

– Ну, я вчера вечером запер дверь в заборе – прииск им огорожен. У них есть ключ. А я сменил замки, запер дверь и повесил записку: «Закрыто до особого распоряжения».

– Правильно, – сказал Каин.

Нили подрагивал ногами под столом.

– Я тоже так думал. А сегодня утром они пришли ко мне – Паппин и позади Олли. Принесли купчую на прииск. Паппин сказал, что им, мол, не выплачено жалованье и они хотят в зачет жалованья забрать прииск. «Подпиши эту бумагу, и все будет шито-крыто. Мы с Олли не хотим неприятностей, правда, Олли?» – вот что он заявил. Я сказал, что мне надо подумать. Он тогда сказал, что дает мне время до полудня и чтоб я сам принес ему бумагу, потому что они будут заняты выборами. А если я… ее не принесу… они сами за ней придут.

– Что ты хочешь от меня?

– Я не могу против них выйти. А ты так хорошо стреляешь. Этан говорит, что ловчее тебя еще стрелка не встречал.

Каин глянул на меня и кивнул.

– Хорошо. – Он посмотрел на Нили. – Бен хочет выдвинуть себя на должность шерифа. Ты бы проголосовал за него, Нили?

– Да, конечно. За любого из вас.

Каин откинулся на спинку стула.

Он был крупный, могучий человек, и, если смотреть невнимательно, можно было подумать, что он толстый. На самом деле он просто широкой кости, и у него горы мускулов. Никогда точно я не мог понять, где предел его сил. Он мог удержать или поднять… ну, словом, все что угодно. В этом смысле он был феноменом, но должность шерифа не для него, и мы оба это знали. Он предпочитал уединенную, тихую жизнь и совсем не стремился к власти. Но я видел, как он глазом не моргнув поднимает бочку в пятьсот фунтов и укладывает ее в фургон, не напрягаясь. Таким уж он уродился. Я тоже не слаб, но ему и в подметки не гожусь. И тем не менее он нежный, ласковый человек, совершенно непригодный для того, чтобы иметь дело с тем, что творится в нашем городе.

– Ничего не подписывай, Нили, – сказал я. – Я все беру на себя. – И повернулся к Каину: – Ты отказываешься от участия в выборах, если я выставлю себя?

– Да, – ответил он. – Это дело не для меня, просто не было никого другого. Я всем скажу, что ты – тот человек, который нам нужен. – Он задумчиво глядел на меня. – Ты сильно изменился за последние месяцы. Но, как всегда, стремителен и уверен в себе. И себе на уме.

– Так или не так, – сказал я, – но я не собираюсь тихо любоваться, как гниет наш город. Я постараюсь навести в нем порядок. И нечего переживать насчет Троттера или Паппина.

Я задумался о Паппине. Мы так мало его знали. Похоже, он мозговитый и коварный, но что будет, если прижать его к стенке? Олли Троттер выхватил бы пушку, он сам себе сильно нравился с оружием, но что же Паппин? А еще меня беспокоил Уэбб. Он крепкий орешек, но за кого он? А тут еще его сынуля, Фосс, который, по слухам, намерен убить Каина.

Или меня.

Ну, нет, этот номер у него не пройдет. И все же жалко, что стадо еще не пришло. Как было бы славно, если рядом оказался Стейси Фоллет!

Вдруг меня осенило.

– А где Этан?

В комнату вошла Лорна.

– Он тут редко бывает. Появляется только потому, что ждет твоего возвращения. Он сказал, что не хочет уезжать, он должен охранять Рут Макен, пока ты не вернулся.

– Он у себя в землянке?

– Не знаю. Он не любит споров и ругани и все время пропадает в горах. Узнает, что ты вернулся, и сразу появится.

В дверях появилась Хелен.

– Бендиго, к нам поднимается Олли Троттер. С ним еще двое.

Глава 27

Паппина среди них не было. Каин глянул через мое плечо.

– Эти парни крутятся у Папаши Дженна, – сказал он. – Который повыше – Нельс Тейлор, второй – Вин Пакман.

– Хорошо, – сказал я. – Справлюсь.

Я вышел во двор и увидел, что дверь Джона Сэмпсона распахнута. У меня сразу потеплело на сердце – слава Богу, хоть здесь все как прежде: только запахло опасностью – наши сразу занимают оборону. Каин у меня за спиной, Сэмпсон в дверях собственного дома.

Увидев меня, Троттер словно споткнулся и скривил лицо, будто не мог поверить своим глазам. Потом они снова двинулись вперед, а парни, видно, стали расспрашивать его обо мне.

Утро было солнечным и ясным, зелень сияла, а возле дома Рут Макен ярко вырисовывались пятна цветочных грядок. Из труб поднимались спокойные струйки дыма, а внизу на улице возле заведения Папаши Дженна стояли двое и глядели на наш холм.

Троттер и компания приблизились.

– Нили Стюарт здесь?

– Здесь, мистер Троттер. Я его юридический советник. Я посоветовал ему ничего не подписывать, прииск не открывать и провести расследование, откуда берется золото, которое тут ходит в свободном обращении. Адрес легко определить по минеральному составу. Может быть, кто-то завладел золотом помимо желания мистера Стюарта?

Я блефовал, но Троттер не мог знать, что же мне известно на самом деле. Виноватому всегда кажется, что люди знают гораздо больше. Я решил продолжать в том же духе.

– Ты не адвокат! – рявкнул Троттер. – Не пудри мне мозги!

– Я изучал право. Я учусь уже давно, мистер Троттер, – сказал я кротко, рассчитывая на то, что он не раз видел меня за чтением.

А откуда ему знать, что именно я читаю? Читал же я только Блэкстоуна и небольшую брошюру о том, как нужно строить доказательства. Думаю, что практикующие по тем временам адвокаты читали не больше.

– Как вы считаете, мистер Троттер, сколько нужно времени, чтобы стать адвокатом? – спросил я.

Ответа он не знал, а мне нужно было лишь его запутать, не дать ему повода схватиться за оружие. Еще я хотел перевалить всю ответственность с несчастного Нили на самого Троттера.

– Где Нили? Я хочу с ним поговорить!

– Сожалею. Я посоветовал моему клиенту не вступать ни в какие переговоры, – заявил я, а потом сделал новый ход: – Естественно, губернатор Территории скоро пришлет своего уполномоченного, чтобы тот расследовал это дело.

Конечно, Троттеру все это не понравилось, а я тихо радовался, что здесь нет Паппина. Этого гуся на мякине не проведешь.

– Он должен нам деньги… наше жалованье. Или он нам платит, или мы забираем себе прииск. – Он подпер руками бока. – А тебя, Шафтер, это не касается. Так что держись от нас подальше.

– Это меня касается, – спокойно ответил я. – Прииск вы не заберете, все, что причиталось, было выплачено. А мы собираемся учинить вам иск по поводу отчетности. Дело в том, что, когда я получил письмо от мистера Стюарта…

– Письмо?

– Письмо. Так вот, я немедленно начал расследование. По моей просьбе мой друг начал наводить справки о вашем прошлом, мистер Троттер. А также о прошлом мистера Паппина и мистера Мозеса Финнерли. Мы решили, что, раз нам предстоит обращаться в суд, нужно собрать все документы.

Это ему ужасно не понравилось. Ему и в голову не приходило, что кто-то вдруг начнет интересоваться его прошлым. Все дело ему казалось до смешного простым: запугать Нили и заставить его отписать им прииск, а если он станет ерепениться – втянуть в ссору и прикончить. Наш поселок на отшибе, законов тут нет, и все останется шито-крыто! Мои разговоры о судах, исках и расследованиях смутили и раздосадовали его. Троттер к ним готов не был и тут же заглотнул наживку.

– Я так этого не оставлю. Поговорим после выборов. Хотите суд – будет вам суд, здесь, у нас в городе.

Он повернулся и пошел вниз по улице. Остальные – за ним.

– Нужно действовать быстро, – сказал я Каину. – Зови Джона, нам нужно прогуляться.

– Куда это вы? – К нам подходил Буд Макен.

– Начинаем предвыборную кампанию. Пройдем от дома к дому и поговорим с людьми. Многие меня не знают, хочу с ними познакомиться.

Буд слушал. Я рассказал ему, что произошло, чтобы он передал все матери.

– Буд, мне нужна твоя помощь. Съезди к Этану, скажи, что он нам нужен. Если его нет, оставь записку.

Буд отправился, а Джон Сэмпсон, надев черный костюм, а на седую голову шляпу, присоединился ко мне и Каину. Он смотрелся очень хорошо. Сперва мы пошли к Крофтам. Том и Мери вышли нам навстречу. Я рассказал им про Нили и что выдвигаю себя вместо Каина, а что касается должности мэра, мы все выступаем за Джона.

– Ну, не знаю, – возразил Том. – Я ничего не имею против тебя, Джон, но у преподобного ведь опыт! Он такой хороший человек и был главным во многих городах, а нам как раз нужна крепкая рука.

– Интересно, что это за города? – сказал Каин. – И чего>то он там не долго задержался?

– По разным причинам, – сказал Том. – Но главное, он должен спасать души. Перво-наперво он – проповедник.

– Скорее всего, ты прав, Том, – сказал я. – Только жаль, что вместо того, чтобы проповедовать, ему придется тратить все свое драгоценное время на городские дела. С ними прекрасно справился бы Джон. А преподобный Финнерли пусть вдалбливает Евангелие в пустые головы – это как раз то, что нам нужно… особенно при том бедламе, который тут творится. Я думаю, что мистер Финнерли просто не знает, что творит мистер Троттер. Но мне кажется, ему следовало бы знать. Представь, Олли Троттер отбирает прииск у Нили. Потом он смотрит вокруг и видит, что на твоей ферме дела идут тоже неплохо. Раз – и ферма уже не твоя. Нужно обо всем рассказать преподобному. А если его изберут – тем более. Ты должен к нему немедленно обратиться, Том, особенно если его изберут.

Том переминался с ноги на ногу. Яснее ясного – мое предложение ему не по вкусу.

– Подумай, Том. Мы уже давно вместе, мы прошли долгий путь. Да, мы не всегда соглашались друг с другом, но все же мы кое-чего добились. А что до этой залетной шушеры – так еще зима не начнется, а половина из них уже омоется. Зима будет нелегкой. Подозреваю, что нам с Этаном снова придется много охотиться.

Следующим был мужик с бычьей холкой, звали его Роббинс. Глядел он на нас с сомнением. Кажется, Джон ему нравился, но обо мне он знал только понаслышке. Все-таки он нас выслушал. Мы ему не поддакивали, но и опасений его не стали опровергать. Просто выложили ему все дело, как мы его понимали.

– Бендиго Шафтер – один из тех, кто проник к индейцам и спас наших детей, – сказал Каин. – Всю первую зиму он охотился и обеспечивал нас всех мясом. А еще он был во главе, когда мы сражались с бандитами.

– Значит, вы тот, который отправился за стадом? – спросил Роббинс.

– Да. Стадо будет здесь через два-три дня.

– Да, пригнать стадо из самого Орегона – это сильно. Вы брали с собой золото? И доехали до Орегона с золотом в кармане?

– Да.

– Молодец. Большинство молодых людей его наверняка потеряли бы. Или бы его у них отняли. Ладно, как я буду голосовать, не скажу, но вы мне кажетесь стоящим человеком.

Возле платной конюшни Файллина на нас уставилась дюжина мужиков. Один из них, совершенно квадратный, с рябым лицом и похожий на ирландца, протянул руку:

– Привет, Каин! Привет, Джон! – потом повернулся ко мне, из-под его густых бровей меня буравили испытующие проницательные глаза. – А вы, как я понимаю, Бендиго Шафтер? Тут пронесся слух, что вы выдвигаетесь на должность? Ну и ну, – добавил он насмешливо.

Народ чуть раздвинулся, и показался тот огромный и белобрысый мужик, который хотел отобрать у меня часть стада в пути.

– Ты? Это ты выдвигаешься? На кого?

– На шерифа, – усмехнулся я. – Хочу получить твой голос.

– Мой голос? Ну и дела. – Он мотнул головой. – Парни, тут раз на Орегонском тракте я пытался отобрать у него стадо – не вышло. Я проиграл. Ладно, Шафтер, я проголосую за тебя. Похоже, из тебя получится настоящий шериф. Ты не вилял, не дергался и был готов сделать то, что обещал.

Он улыбнулся – хмуро и насмешливо.

– Может быть, когда-нибудь мне придется тебя убить. Но сегодня я проголосую за тебя. Ты рассудителен, и в тебе есть порох.

Он отвернулся и зашагал к салуну.

– Ну что ж, джентльмены, – тихо сказал Файллин. – Такие вот дела. – Он протянул мне руку. – Я заодно с Колли Бенсоном. Он тут самый крутой парень.

Мы нанесли еще несколько визитов и вернулись домой к Каину. Раньше, естественно, я никогда не занималсяпредвыборными кампаниями и теперь понял, что мне интересно встречаться с людьми и нравится общаться с ними. И еще мне очень хотелось спасти наш городок.

Слова Генри Страттона терзали меня – в них было много правды. Как только южнее нас пройдет железная дорога, всей нашей торговле конец. Охота и золотодобыча еще останутся, но городу этого мало. Почва вокруг нас бедна, а лето коротко.

Зачем мы вообще затеяли этот город? Он был нам нужен. Как пристанище, как дом и как нечто, во что можно верить. Город может сделаться для человека чем-то большим, чем просто город, большим, чем место жительства и заработка. Он может стать настоящей школой. Чтобы строить и сохранять, нужна дисциплина. Дисциплина каждого из нас и дисциплина всех вместе. Смертью любому городу, любой цивилизации грозят распущенность, своеволие и этическая беспринципность. А у нас – вот они, здесь – их принесли залетные искатели легкой наживы. Но Каин, Джон Сэмпсон, Файллин все еще продолжали строить, так же, как и многие из тех, кого я просто не успел узнать. По-своему созидают даже Нили и Том Крофт.

Мозесу Финнерли, Паппину и Троттеру кажется, что они хитры и мудры, что до скончания века они смогут все так же перелетать из города в город, высасывая соки из плодов труда других людей, присасываясь как настоящие пиявки. Но они состарятся, утратят силы – и куда им тогда податься? Доживут ли они до старости? Со временем для таких людей тюрьма и смерть начинают казаться милостью, ибо накапливается горечь и приходит понимание – увы, слишком поздно, – что годы потрачены бессмысленно, впустую…

Однако, что бы там ни было, хорошо снова оказаться дома после долгого путешествия. За это время не только я изменился, изменилась и Лорна. Она всегда была хороша собой, а теперь расцвела спокойной, мирной красотой, и у меня еще больше болело о ней сердце. Я догадывался о ее мечтах, мечтах, которые вряд ли могут осуществиться в нашем городке. Они годятся для жизни, которая шире и богаче, чем здесь, для жизни в обустроенном, упорядоченном обществе. Ей нужен был муж, дети, церковь по воскресеньям. Она любила деревья, цветы и всегда напевала, когда работала. Из нее могла бы получиться одна из тех добродетельных женщин, которые находят свое призвание в семье: воспитывают сильных сыновей, всю жизнь гордятся своим домом и своей страной.

– Джон, как ты думаешь, что произойдет там, внизу? – спросила Хелен у Сэмпсона. – Я имею в виду, когда мы пойдем голосовать?

– Ничего. Они слишком в себе уверены. И убеждены, что мы их боимся.

Верил ли Джон Сэмпсон в то, о чем говорил? Или только успокаивал Хелен и Лорну?

А пока, от нечего делать, мы стали вспоминать нашу прежнюю жизнь, нашу дорогу на Запад, наши старые планы. Том Крофт сидел и слушал, и вдруг словно давняя, полузабытая мечта шевельнулась в его сердце.

– Может, нам стоит двинуться дальше? – сказал он. – Здесь такая бедная почва. Что там западнее, Бен?

Я стал рассказывать о прериях, о долгих милях без капли воды, о тревожных ночах и об индейцах, но и, конечно, о Гранд-Ронд, и о зеленых сочных лугах Орегона.

– Там хорошие места, Том. Тебе там было бы получше, чем здесь.

– Тогда что же мы тут торчим, что делаем все это время? – спросил он.

– Лично я повзрослел, – сказал я. – Мне кажется, что мы все немного повзрослели. Вот у тебя, допустим, есть мечта, но ты сам еще не готов, чтобы начать ее осуществлять. Нужно повзрослеть, чтобы с ней встретиться. Я все об этом думал по ночам или в пути: и когда мы двигались сюда, и сейчас – со стадом. Вначале я думал только о судьбе нашего поселка, а потом постепенно стал себя спрашивать – а вдруг этот поселок для нас всего лишь первая ступень, такое место, где нам просто надлежит пожить некоторое время, чтобы подрасти.

– Ну, – сказал Джон Сэмпсон, – я и так был большим мальчиком. Но тут и я изменился. Кажется, никогда для меня жизнь не станет теперь такой же простой, как прежде.

Мы пили кофе, поглядывая вниз, на улицу и на людей.

– Кажется, нам пора в город, – сказал я. – Сюда идет Рут Макен.

Они с Будом оделись по-воскресному. На Джоне был его старый черный костюм, Каин натянул новый комбинезон, начистил сапоги и надел шляпу. В шляпе я его давно не видел, ведь он работал с непокрытой головой, а работал он всегда.

Крофт встал и взял свою шляпу.

– Мери нас нагонит.

Встал и Нили. Прежде он все больше молчал, а теперь сказал:

– Если бы там был Уэбб. На него вся надежда.

– И на Этана, – сказал я.

– А меня вы забыли? – спросил Дрейк Морелл. – Здорово, что ты вернулся, Бендиго. Как поживаешь?

Он казался встревоженным и напряженным. Мне понадобилось некоторое время, чтобы разглядеть это, но я разглядел. Он поймал мой взгляд и дернул плечами.

– Не всегда все складывается благополучно, Бен. Иногда случаются… разные вещи. А иногда сам позволяешь им случиться.

– Пошли.

Голосование проходило в конюшне Файллина. Мы отправились туда все вместе. Получилась внушительная группа.

С крыльца салуна в три ступеньки высотой на нас смотрел человек, который, скорее всего, и был Папаша Дженн, а чуть ниже стояли Мозес Финнерли и Паппин. Несколько парней прохаживались вокруг. Не нравились они мне, слишком уж они были беззаботные.

– Каин, осторожно, – сказал я. – Нас ждут.

– Командуй, Бен, – сказал Морелл. – Я с тобой,

– Хелен, – тихо приказал я, – ты и остальные женщины – держитесь сзади и правее, чтобы не попасть под огонь. Понятно?

– Да, Бен.

– Я – ближе, – сказала Рут Макен. – У меня револьвер.

– Здравствуйте, господа, – расплылся в улыбке преподобный Финнерли. – Как приятно видеть вас всех вместе. Давненько такого не случалось.

– Мы очень серьезно относимся к выборам, мистер Финнерли, – сказал Джон.

– Да, да, конечно. Но, увы! Вы немного опоздали, мы уже закрыли урны.

– Можно их снова открыть, – тихо сказал Джон. – Мы хотим проголосовать.

– Какая жалость, – возник откуда-то Троттер с револьвером в руке. – Голосование закончилось. Избрали меня. – Он улыбнулся.

– Вы уже посчитали бюллетени, Олли? – ласково спросил я.

– Ну, не то чтобы, – улыбался он. – Но мы сосчитаем.

– Ладно, сосчитаем вместе, – сказал я. – После того как проголосуем мы.

Стали подтягиваться, натянуто улыбаясь, праздные парни. Они были уверены, что мы у них в кармане.

– Ребята, вы все знаете мистера Морелла, – сказал я. – В этом деле он на моей стороне.

На крыльце салуна появился Уэбб с припухшим от пьянства лицом. Тем не менее это был все тот же Уэбб, и он был вооружен.

Он глядел на меня и иронично улыбался.

– Я говорил им, Бен, – произнес он загадочную фразу, – говорил, а они меня не послушались.

– Дрейк, – сказал я, – когда начнется заварушка, убей Паппина. Всади в него пуль пять, а, Дрейк? Каин, Джон, Нили и Том, распределите между собой этих. – Я махнул в сторону парней из салуна.

– А я? – спросил Троттер. – Меня почему забыли?

Я засмеялся.

– Тебя, Олли, я никому не отдам. Ты и преподобный – мои.

И тут я выхватил револьвер.

Этого они не ожидали. Никто здесь не умел выхватывать оружие стремительно и незаметно, как в детских сказках. Но у меня это получается. Нужно только отвлечь внимание. А я не прекращал разговор. Теперь моя пушка глядела прямо на преподобного.

Этот старый греховодник – а я полагал, что он именно таков, – конечно, не мог положиться на Господа. Его лицо прямо на глазах сделалось серым.

Уэбб хихикнул:

– Видали? Бена не переплюнешь. Что мне делать, Бен? Похоже, все козыри у тебя.

– Бери любого, Уэбб. Я не сомневался, что, если станет горячо, ты будешь тут как тут. Так ведь было всегда.

– Да, это правда. Ладно, вот он я. Ну, парни, и чем же мы займемся?

До сих пор Папаша Дженн не сделал ни единого движения и не проронил ни слова, но тут он заговорил:

– Мне кажется, нам нужно заняться голосованием. Вы ведь этого хотели, мистер Шафтер?

– Да, – ответил я.

– И не делайте резких движений, парни, – сказал Папаша Дженн, – а то тот джентльмен, что стоит в дверях сеновала, может вас неправильно понять.

Наверху, на сеновале, с винчестером в руках стоял Этан Сэкетт.

Наверное, Папаша решил, что все это было спланировано.

– Видать, тебе удается любой трюк, – глянул он на меня.

И тут все чуть не рухнуло. Мы оказались на волосок от гибели. Папаша Дженн вытащил урну на крыльцо, и мы проголосовали – настороженные, ершистые, но – уверенные, что все уже позади. Дрейк Морелл опустил бюллетень и отошел в сторону, чтобы наблюдать за происходящим, так же, как до него это делал Этан. Мой револьвер отдыхал в кобуре, ничего такого я больше не ждал.

Вдруг кто-то заговорил, и от этого голоса меня пронзил страх.

– Каин Шафтер? Могу ли я с вами поговорить?

Это был младший Уэбб, Фосс.

Глава 28

Он был в жилете и в штанах, заправленных в сапоги, а его револьвер в кобуре болтался на бедрах. Из-под затрепанной шляпы торчали длинные волосы, а подбородок покрывал мягкий пушок. Глаза его словно ничего не видели, они казались стеклянными. Он был до смерти напуган, но старался выглядеть спокойным и уверенным в себе.

Он не знал, что тут произошло, и даже не успел услышать, что на место шерифа претендую я, а не Каин. Он где-то прятался, настраивая себя на выполнение задуманного.

– Фосс! – выкрикнул Паппин, но вряд ли Фосс его услышал. Он собирался сделать то, что замышлял, он хотел все сделать правильно и дерзко.

– Каин Шафтер, я пришел у…

Его рука со вторым револьвером выскользнула из-под жилета, а рука Каина взлетела и накрыла ее. Даже я, его брат, не знал, что у Каина такая молниеносная реакция. Он всегда был таким доверчивым и тихим. Его рука поймала и сжала руку с револьвером.

– Что такое, Фосс? – ласково сказал он. – Чего ты хочешь, парень?

Фосс взвизгнул. Его лицо побелело, безвольный рот поехал в сторону, и Каин разжал руку. Револьвер выпал из сломанных пальцев.

Каин глянул на Уэбба.

– Извини, Уэбб, – сказал он. – Парень хотел меня убить.

Уэбб спустился по ступенькам и подошел к Фоссу.

– Мальчик мой, что же ты придумал? – сказал он. – Ведь Каин наш друг!

Все словно окаменели. Каин коснулся руки Фосса, тот отшатнулся.

– Извини, Фосс. Я не хотел сжимать так сильно. Видно, я испугался.

Уэбб обнял Фосса за плечи.

– Пошли, сынок. Пойдем займемся рукой.

Они ушли, а мы стали наблюдать, как опоражнивают урну для голосования и считают бюллетени. Джон Сэмпсон победил с перевесом в пятнадцать голосов, я – в восемь, а Рут Макен – в один. Тут ничего не поделаешь, люди просто не привыкли, что женщины пригодны к официальным должностям.

Из салуна вышел Колли Бенсон с кружкой пива. Оглядел меня с ног до головы и улыбнулся:

– Пожалуй, нечего и пытаться тебя пристрелить. Все тузы у тебя на руках.

– Спасибо, Колли. А то я волновался.

– И правильно делал, – засмеялся он.

Мы шли домой вверх по склону, и Буд Макен спросил:

– Кого ты арестуешь первым?

– Надеюсь, что никого.

– Но ведь как они обошлись с мистером Стюартом! – стал возражать он. – Они его обокрали, ограбили!

– Ну, это ведь еще требуется доказать, Буд. Но, кажется, нам не придется этим заниматься.

Мы уселись за стол, Лорна налила нам кофе. Пришел Этан и уселся на корточки у стены.

– Что будем делать дальше? – спросил Нили.

– То же, что сделал бы любой на нашем месте, – сказал Сэмпсон. – Несколько простых распоряжений, касающихся порядка в городе. Придется сочинять их самим, другие власти далеко, а мы все хотим мира и возможности спокойно работать.

– Бен, – сказал Этан от стены. – Я как-то видел пару бизонов. Там, – махнул он рукой, – на восток отсюда. Хорошо бы нам с тобой туда проехаться.

– Попозже, – вздохнул я. – Сперва нужно поглядеть, как поведут себя преподобный и Троттер.

– И что ты думаешь – как? – спросил Каин.

– Они смоются. Часть золота Нили уже у них, и им лучше побыстрее удрать, чем дожидаться нашего расследования.

– Ну, а могут и учинить драку, – сказал Дрейк Морелл. – Олли Троттеру нравилось, что он тут – большая шишка. Он вел себя осторожно, пока не соображал, что жертва не будет обороняться. Тогда начинал давить.

– Дрейк, ты знаком с Генри Страттоном? – спросил я.

– Да. Он с Востока. У него ранчо, он торгует скотом и занимается еще всякой всячиной. Похоже, что он вложил деньги в «Юнион пасифик».

– Прошлым вечером я с ним разговаривал. Он сказал, что города растут, когда они удачно расположены и есть что взять у природы. Наш тракт никому не будет нужен, когда проведут железную дорогу, а золота мало, оно скоро кончится.

– Он прав, – сказал Джон. – Я тоже думал об этом. И с Каином мы говорили. Пока что у нас все хорошо: мы торгуем с переселенцами, нас кормит охота, посевы взошли. Но так сложилось с погодой, вот и все. Пора бы подумать о будущем.

– Мой прииск тут может помочь, – сказал Нили. – Наверное, они там что-то нашли, поэтому и хотели его отнять.

– Может, и так, – сказал Морелл. – Но это всего лишь один источник. Этого мало.

Мы принялись обсуждать наше будущее со всех сторон и в конце концов сошлись на двух вещах – нужно выращивать скот и постараться получить контракт на изготовление шпал для железной дороги. Возле нас есть неплохой лес.

Наверное, когда все расходились по домам, каждый решил затянуть пояс потуже, тратиться только по малости и готовиться к уходу на новые земли. Мы с Рут Макен вышли на улицу. Я глянул вверх, на холм, где стоял ее дом.

– Жаль, если эта терраса опустеет, – сказал я. – Опустеет дом. А я так старался сделать пол получше.

– Ничто не пропадает, – сказала она. – Пока ты работал, многому учился. Закончил – порадовался завершению, получил удовольствие оттого, что твоя работа принесет пользу другим.

– Ну что ж, может быть, ничего другого и не нужно, – сказал я.

Ближе к вечеру я прогулялся по улице. В городе царила тишина. Возле конюшни сидел на корточках Файллин и что-то выстругивал из дерева.

Я заглянул в салун: сарай сараем, барная стойка, полдюжины столиков, бутылки, стаканы, жестяные кружки. Пивная бочка с краном. Колода карт на столе, брошенная после игры. За столиком – некто Боб Харвей, недавно приехавший сюда, владелец дюжины дойных коров и быка. Папаша Дженн за стойкой.

Глаза у него проницательные, испытующие – мудрые старые глаза на совсем еще нестаром лице. Похоже, он успел много чего повидать в этой жизни.

– Мистер Дженн, я вас не знаю, – сказал я. – Поэтому не обижайтесь на мои слова. Торгуйте только добротным виски и хорошим пивом. Прошу вас – никаких добавок, которые валят с ног. Сделайте так, чтобы здесь не было шулерской игры. Как только здесь кого-нибудь ограбят, ваше заведение будет закрыто. Разве что вы сумеете доказать, что это сделал приезжий. Будет все честно – будете работать. Договорились?

– Вполне, – сказал он. – Мне так даже проще.

Он оперся мускулистыми руками о стойку, глядя в пространство.

– Слыхал, что о тебе рассказывают, парень, – сказал он. – Ты со своей пушкой прямо прославился.

– Мне такая слава ни к чему, – сказал я. – Мне нужно, чтобы в этом городе был мир и дела шли успешно. Город должен найти свое лицо. Может быть, нам удастся этого добиться. Многие новые городки на Западе с этим не справляются. Может, у нас получится.

Он кивнул.

– Мы собираемся собрать городской совет, – сказал я. – И нам хотелось бы, чтоб вы там присутствовали.

– Я? Мне кажется, что вы, ребята, сами знаете, что нужно делать. Зачем я вам?

– Мы-то знаем, но вы – один из деловых людей города. Нам интересно выслушать ваши соображения. Как я понимаю, у вас большой опыт жизни в городках-поселках вроде нашего.

– Их, конечно, можно назвать и так – городами. Но они были городками только до тех пор, пока на этом месте заканчивалась дорога. Пошла дорога вперед, и городка как не бывало. – Он выпрямился. – С радостью приду на совет, мистер Шафтер.

Я прошелся по городу, останавливаясь, чтобы поздороваться и поговорить с людьми. Мне было необходимо познакомиться, понять, сколько помощи и сколько неприятностей я могу ждать от каждого. И я мог многому от них научиться.

Пока все, на что я опирался, собиралось из собственных мыслей, из подслушанных у костров разговоров более опытных людей, а еще из книг, которые мне удалось прочесть: из Блэкстоуна, Плутарха и Локка.

Чем определяется направление человеческой жизни? Наследственностью? Окружением? А может, есть и еще что-то, что в определенных условиях и в нужное время дает какой-то таинственный толчок и направляет человека навстречу всему новому?

Я начинал догадываться, что движение пионеров на Запад само выбирало людей. Те, кто снялся с места, обладали какими-то определенными качествами – хорошими или дурными. Они были смельчаками? Возможно. Или просто их тянуло к упрощению, к примитивным нравам Великого переселения народов?

С незапамятных времен люди передвигались с места на место, но всегда это были переселения народов, племен, или, по крайней мере, каких-то групп. Ими руководили – колдун, вождь, король или генерал, а то и, возможно, мессия. Но в Америке происходило нечто другое. Движение началось благодаря множеству личных решений. Никто не говорил: «Мы поедем». Никто не приказывал: «Будьте готовы, завтра в путь».

Эта тема обсуждалась в тысячах домов, а потом семья из Вирджинии или Пенсильвании, мужчина из Индианы или Огайо, женщина из Миссури – решали отправиться на Запад. Каждый сам по себе, по собственной воле, на свои деньги. Они приезжали в Индепенденс или Фрипорт, где фургоны собирались в обозы. Там они сколачивали группы, выбирали руководителей и отправлялись в тысячемильный путь по пустынным прериям, в путь к дальней цели, что маячила где-то там, впереди, в сверкающих просторах, за полями, лесами, горами – за горизонтом.

Почему одни уезжали, а другие оставались? Не знаю. У Каина дела шли успешно. Он опытный, искусный мастер, он преуспел бы везде – почему он все же решился ехать? А Нили? Раздражительный, не уверенный в себе, всем недовольный – и тем не менее у него хватило воли порвать все узы и двинуться в путь.

В истории не было передвижения, подобного этому.

Многим было суждено погибнуть от рук индейцев, умереть от болезней, жажды, голода и холода. Они гибли, а поток все не иссякал. Он тек на Запад, одолевая песчаные бури, метели, разлившиеся реки. Истощалось их имущество, взятое в путь, – при них оставалось лишь то, что нельзя отнять – привязанность к семье, к закону, церкви и школе, и еще – их независимость. Возможно, единственной их движущей силой – осознанной или нет – была любовь к свободе…

Моя новая работа состояла в поддержании порядка. К власти я не стремился, не хотел никого держать в узде, я хотел лишь одного – чтобы в нашем городе наступил покой.

Без понимания невозможно жить. Понимание – это компромисс. В этом слове нет ничего непристойного. Компромисс – краеугольный камень цивилизации, так же как политика – искусство сделать цивилизацию действенной. Люди никогда не смогут думать одинаково, поэтому каждый должен быть готовым сдать позиции хоть на самую малость, чтобы избежать вражды и войны. Когда мужчина сходится с женщиной и они приспосабливаются друг к другу – это ведь тоже компромисс. Тот, кто без сомнений и колебаний твердо отстаивает свои принципы, чаще всего – просто круглый дурак, фанатик. И пока он носится со своими принципами как курица с яйцом, другие успевают согласовать свои интересы и взгляды и двинуться вперед…

Я медленно шел по городку. Я был настороже, но так и не встретил ни Финнерли, ни Паппина, ни Троттера. Обойдя круг, я вернулся в салун. Там сидел Колли Бенсон. Я присел к нему за столик и угостил его пивом.

– Ты еще здесь? – спросил я.

– Хочешь, чтобы я отсюда убрался? – ухмыльнулся он.

– Нет. Хочу, чтобы остался, – и, поймав его удивленный взгляд, сказал: – Ты честный парень, Колли. На тракте у нас случилось недоразумение, но ты не допустил, чтобы твое ко мне отношение повлияло на общее суждение обо мне. Такие люди нужны в нашем городе.

Он смутился, потом рассмеялся.

– Шафтер, если я тут останусь, могут случиться разные неприятности. Я не подарок, и мы с тобой оба вооружены.

– Головы у нас с тобой тоже есть. Там, на дороге, ты показал, что у тебя с головой все в порядке, Колли. Многие в такой переделке поплатились бы жизнью. Тот парень в кустах держал тебя на мушке, а лучшего стрелка, чем он, на западном берегу Миссисипи не сыскать. Ты поступил разумно. Ведь ты не испугался, просто все взвесил и принял решение.

– Я ведь собирался отнять часть твоего стада.

– Это так. Но, если бы я тебя нанял за ним присматривать, оно было бы в целости и сохранности. Ты не вор, Колли.

– Но я украл немало скота.

– Многие на Западе этим занимались, пока не сообразили, что это неправильно. Подумай, Колли. Возможно, мне понадобится помощник. Городу нужны люди, которые любят драться, но понимают, когда это необходимо, а когда – нет.

Я поднялся по склону к дому Рут Макен. Она поливала цветы.

– Все ли в порядке?

– Все тихо, – сказал я. – Мне стало любопытно, что же еще осталось в вашем сундуке с книгами. Мне нечего читать.

Мы пошли в дом.

Я выбрал «Демократию в Америке» де Токвилля и «О свободе» Джона Стюарта Милля – она была издана незадолго до того, как мы отправились на Запад. Еще я взял «Покорение Гранады» Вашингтона Ирвинга.

Когда мы пили кофе и разговаривали, постучался и вошел Генри Страттон, а потом и Дрейк Морелл.

Они стали говорить о дальних городах, которых я никогда не видел, о своих общих знакомых или о людях, известных им обоим понаслышке, о книгах и пьесах, о музыке и актрисах, политике и политиках. Я слушал и все думал о том, как ничтожно мало я знаю сам.

Страттон пришел сюда с каким-то пакетом под мышкой.

– Кстати, – сказал он, – завтра я уезжаю и подумал, вдруг вам это будет интересно. Тут газеты. Некоторые я привез с собой, другие мне прислали.

Газеты были из Нью-Йорка, Бостона и Филадельфии. А одна – аж из самого Лондона.

Я прикасался к их страницам и думал о том большом мире, про который я так мало знал.

А еще я думал – интересно, где же сейчас находится Нинон?

Глава 29

При первой же весточке, что стадо приближается к городу, все высыпали на улицу. Это было на третий день после выборов. Впервые мы, основатели города, и новые приезжие, словом, весь городской народ, объединились в общей радости. Появление стада означало, что зимой у нас будет мясо. А еще – от этого стада могут пойти и другие стада, и в городе появится новый промысел.

Боб Харвей, владелец дойных коров, тоже вышел посмотреть.

– У меня уже вдоволь молока, я начинаю его продавать, – сказал он мне. – Вашей семье оно понадобится?

– Конечно. Вы не говорили с Сэмпсоном? Наверное, им тоже нужно молоко.

– Большое у вас стадо? – спросил Харвей.

– Нужно пересчитать. Могло прибавиться несколько телят, но в общем около ста семидесяти голов. Летом будем угонять стадо в горы, там очень хорошая трава.

– А индейцы?

– Придется рисковать и глядеть в оба. Уж больно хороши горные пастбища.

Стадо важно прошествовало вдоль улицы и остановилось на террасе пониже дома Рут Макен. Народ собирался вокруг, разглядывая коров. А они как будто поняли, что длинный поход завершен, и спокойно разлеглись на траве. В последние недели пути им доставался хороший корм, и шли они неторопливо. Так что выглядели хорошо.

Я представил всем Стейси Фоллета и индейцев.

– Я вас не трону, – сказал Стейси Дрейку Мореллу. – Ваши мальчишки меня обезоружили.

– Хорошо, что они вмешались, – сказал Морелл. – А то мы бы перестреляли друг друга.

Пошли тихие дни. Наши индейцы отогнали стадо на горные луга. Стейси Фоллет вместе с Этаном отправился охотиться и ставить капканы на пушных зверей.

Финнерли в воскресенье устроил службу, но народ к нему почти не пришел. Даже Нили и Крофты отправились на службу к Джону Сэмпсону, а потом вдруг пожаловал и Уэбб.

– Уэбб, я сожалею, что так вышло с мальчиком, – подошел к нему Каин.

Уэбб пожал плечами.

– Он сам напросился, дурень. Связался с проходимцами. Ты его вылечил от желания баловаться с оружием. Рука будет заживать не один месяц, если вообще придет в порядок.

– Я, наверное, слишком сильно сжал, – сказал Каин. – Иногда я не чувствую своей силы.

Я как городской шериф теперь получал пятьдесят долларов в месяц. Иногда я подрабатывал ремонтом фургонов для проезжающих или обменом. Например, узду из невыделанной • кожи я поменял на новорожденного жеребенка. Поход в Орегон он бы просто не выдержал. Двух крепких молодых волов получил в обмен за трех видавших виды, седло и пятьдесят патронов 44-го калибра в придачу.

Шла осень. Городок процветал. Мы даже умудрились сделать запасы еды на зиму. Заготовили вяленой оленины, заложили на хранение картошку, морковь и лук, набрали ягод и закрутили в банки. Боб Харвей начал копать колодец, а Каин заключил договор о поставке шпал для железной дороги.

К Финнерли на службы народ ходить совсем перестал. Его проповеди все больше наполнялись ненавистью и нетерпимостью, так что люди предпочитали молиться у Джона Сэмпсона. Когда я встречался с Финнерли, тот молча проходил мимо. Паппин все пытался завязать разговор, а Олли хмурился и не желал меня видеть.

Фоллет уговорил меня присоединить к своему стаду ту скотину, которая осталась в его каньоне.

– Это ты пригнал сюда стадо. Без тебя здесь его вообще бы не было, – уговаривал он меня. – А тот скот – мой, что хочу, то и делаю – хочу держу у себя, хочу – отдаю. Я питаюсь дичью, говядина мне и даром не нужна.

В результате у меня собралось стадо в пятьдесят голов, да еще четыре лошади и жеребенок. А потом я получил еще одного теленка за медвежью шкуру.

Как только в горах начал выпадать снег, мы пригнали стадо вниз. Сена было запасено вдоволь. А неподалеку от стогов мы выстроили загоны и сарай, чтобы в нем хотя бы часть скота могла укрываться от непогоды.

Однажды, поднимаясь по склону домой на ужин, я задумался о тех газетах, что оставил мне Страттон. Мне всегда было любопытно узнать, как живут люди за пределами нашего городка. Газеты открыли предо мной настоящее окно в мир. Я прочел их все, от первой до последней строчки. Узнал, как складывается жизнь в других общинах, где все далеко не так благополучно, как у нас. Правосудие вершат местные мировые судьи, и после них в дела уже никто не может вмешаться.

На Востоке бурно развивается бизнес, и в газетах было много разговоров о том, что даст ему железная дорога «Юнион пасифик», которая вот-вот будет закончена.

Я понял, как мало я знаю о нашей стране. Чем больше я читал и наблюдал, тем яснее мне становилось, что даже с самыми лучшими намерениями не добиться ничего, если ты не знаешь, как получить результат, если не умеешь сотрудничать с людьми. А сотрудничество – это компромисс.

Бывало, что я делался вдруг нетерпим к самому существованию зла. Хотелось его разом искоренить. Но потом я остывал и понимал, что короткого пути, кроме диктатуры, нет. А диктатура – еще большее зло. Нужно идти шаг за шагом, избегая крутых мер, вносить изменения в жизнь, выбирая путь наименьшего сопротивления. Никакие перемены нельзя насаждать насильственно. Люди должны желать перемен, тогда они будут к ним готовы. А для общественной деятельности нужны люди, готовые делать чуть больше того, за что им платят.

Работа шерифа в маленьком городке не занимает много времени, большинство шерифов заняты и другими делами. И я в их числе. Возле салуна Папаши Дженна стояла коновязь и корыто с водой, под ним – непросыхающая лужа. Дорога была разбита, от нее всегда поднимались тучи пыли, а в сырую погоду она превращалась в непроходимое болото. Я запряг волов и привез гравий из ямы в нескольких милях от городка. Привез раз, другой, насыпал возле корыта, а потом постепенно вся улица на протяжении двух кварталов покрылась гравием. Дожди и снег уплотнят гравий, и дорога станет твердой и удобной для проезда. Помощи я ни у кого не просил, гонял своих волов, работал своей лопатой и проливал свой собственный пот.

А по вечерам изучал старые газеты. Племя сиу Красное Облако совершало налеты в восточных районах Территории. В верхах поговаривали, что нас следует отделить от остальной Дакоты и образовать новую территорию Вайоминг. Я сказал об этом Каину, но он только улыбнулся:

– Ты все проспал, парень. Это уже состоялось. Кроме того, Гранта выдвинули в президенты, конкурент у него Сеймур, и еще Джеффа Дэвиса обвиняют в предательстве. Собирались устроить импичмент президенту Джонсону, но не набрали голосов.

Ну что же тут поделаешь. Почтовые кареты появляются нерегулярно, мешают налеты индейцев. К нам в город мало кто приезжает. Новости доходят с опозданием, часто они вообще не новости, а вранье или шумная сенсация, которая гремит по миру, но мало что значит сама по себе.

Мы подсчитали мужчин, способных защищать город, и просили их держать ружья под рукой. Я каждый день выезжал на гряду, чтобы успеть всех предупредить, если вдруг появятся индейцы.

Изредка выпадал снег, но трава еще была пригодной на корм, и скот наш пасся на открытой равнине в двух милях от города.

Глава 30

Три месяца в городе было спокойно. Выпал глубокий снег, проезжих почти не было, и я помогал Каину со шпалами. Его лесопилка вовсю работала для строительства железной дороги, а я валил лес возле Уинд-Ривер.

Еще до снегопадов обозы переселенцев стали появляться все реже, а состав их был все жиже, и всем нам казалось, что это неспроста. Не только оттого, что близится зима. Наверное, многие переселенцы решили ждать пуска железной дороги.

С последним обозом прибыли измученные, убитые горем люди. На них напали индейцы племени сиу, увели часть скотины и убили четырех мужчин и одну женщину. Дальнейший путь был им не под силу, и они остановились у нас, составив фургоны в круг.

Мы с Этаном и Стейси Фоллетом сидели у Папаши Дженна, когда в салун вошел их старший. Мы пригласили его присесть.

– Мы сдаемся, – сказал он. – Сил нет тащиться по пустынным местам и все такое. Через Сьерру переходить поздно, так что мы решили остановиться.

– Ничего не поделешь, – сказал я. – Как у вас с едой?

– Еды полно, хоть часть и сгорела, когда напали индейцы. У меня-то брат в Техасе. Он все уговаривал меня приехать к нему, чтоб вместе работать, но я прямо помешался на Калифорнии. А теперь… пожалуй, продам все свое добро, сяду на коня и махну к брату.

– А что будет с остальными?

– Четверо или пятеро завтра утром двинут на юг. Хотят добраться до железной дороги и там переждать зиму. Две-три семьи останутся здесь, если получится. У нас есть один актер, Миллер Пайн, так он не может ехать дальше – легкие плохие. Человек он хороший, сами убедитесь. Знает тысячу историй, одна другой краше. Шериф, – обратился он ко мне, – у нас там разные люди, хорошие и не очень, но всем нужны наличные. Если они у вас есть, вы можете заключить неплохую сделку с любым, а я первый.

– Что же вы продаете?

– Четырех заморенных волов и шесть мясных коров. Четыре из них молодые телки, к весне очухаются. Еще у меня есть дровяная печка, кое-какой инструмент, кухонная утварь и печатный станок.

– Что-что?

– Печатный станок. Я-то сам к этому делу… ну, никакого отношения. А в Ларами, там, где форт, я наткнулся на одного парня. Он раньше был издателем. Деньги у него кончились, и вышло, что ему в Калифорнии будет не до газет. Станок он мне отдал за кусок бекона, десять фунтов бобов и никудышного мула.

Я посчитал в уме, сколько у меня имеется денег – оказалось, немного. А сколько им нужно? Наверное, прилично. Я пошел к фургонам.

Было бы большой глупостью, если бы они отправились дальше. В ущелье метели случаются редко, но в Неваде их бы замело по самую макушку, а перебраться через Сьерра-Невада до весны невозможно. Они мне напомнили нас самих, какими мы были когда-то, только без Рут Макен и Каина.

Их коровы выглядели прилично – они шли себе и шли, а трава по пути попадалась хорошая. Лошади и волы, которые тащили фургоны, были, как и люди, измотаны и загнаны до предела. Послушав их рассказы, я понял, что хлебнули они достаточно. То и дело – стычки с индейцами, одна семья вместе с фургоном утонула в реке; стадо бизонов затоптало на бегу несколько коров и одного из людей, другой, с переломанной рукой и ногой, остался жив…

– Я не хочу наживаться на чужом горе, – сказал я. – Но если я что-то покупаю, то покупаю дешево. С наличными у нас туго.

– Мы все обсудили. Семьям, которые останутся, понадобится все их имущество. Ну а те, кто поедет дальше, нуждаются в пище и деньгах, чтобы в кармане была хоть пара долларов, когда они доберутся до места.

Поторговавшись, я купил четырех волов, двух телок и кое-какую мелочь. Под конец наши все разобрали, осталась только одна вещь – печатный станок. Владелец его сказал:

– Я не стану мучить лошадь и тащить такую тяжелую штуковину. Давайте мне десять долларов, и она ваша.

А почему бы и нет? Признаюсь, я был увлечен этой машиной, хоть у меня не было подходящей бумаги, да и не видал я никогда, как она работает. Словом, я лишился еще десяти долларов.

– Городу вроде вашего обязательно нужна своя газета, – заявил продавец. – И теперь вы сможете начать это дело.

Через неделю я нанял погонщика и запряг волов, чтобы они таскали бревна на лесопилку. Весной я начну перевозить на железную дорогу готовые шпалы. Печатный станок я пристроил на сеновал к Джону Сэмпсону, чтобы не ржавел. Но мысли мои то и дело к нему возвращались. Сколько всего можно сделать, имея печатный станок!

Была спокойная и холодная зима.

Мы устроили вечеринку в помещении лесопилки – танцевали кадриль, а потом был «ужин в коробках». Каждая из наших леди приготовила ужин и спрятала его в коробку. Коробки продавались на аукционе, а деньги должны были пойти на новый сборник церковных гимнов. Покупателю коробки представлялось право съесть ее содержимое на пару с той, которая его готовила.

К тому времени и хорошие стряпухи, и самые красивые девушки были уже известны. Лорна отвечала всем требованиям, и ее коробка ушла за самую высокую цену – ее купил Миллер Пайн.

Я вышел во двор и, слушая, как веселая музыка разносится по снежной пустыне, всмотрелся в даль, где темная полоса дороги разрезала надвое белое пространство. Славная вечеринка! Вдруг дверь распахнулась, до меня долетела волна смеха, а потом кто-то начал петь. Это был голос Пайна, и пел он – что бы вы думали? – «Дом, милый дом»! Эту песню когда-то пела Нинон.

Где она сейчас? Ей ведь уже скоро пятнадцать… а может, и побольше. До войны девушки с Юга в таком возрасте уже выходили замуж.

Подошла Лорна.

– О чем ты думаешь, Бен?

– Мне одиноко.

– Это заметно. Знаешь, Миллер Пайн ее видел. Он видел Нинон.

– Видел? Где?

– Несколько месяцев назад он играл в Новом Орлеане, и Нинон с семьей была на представлении. Кто-то из их труппы вспомнил, что она тоже актриса, и показал ее. Он говорит, что большей красавицы он никогда не встречал.

– Она всегда была такой.

– Вот и съезди ее навестить. Она была в тебя влюблена, ты ведь знаешь.

– Тогда она была совсем ребенком. Ну да, я ей помог, спас, можно сказать, но она-то, она – сочинила из этого Бог знает что. А теперь небось обо мне позабыла.

– Не верю.

– Ну, а как я поеду, представь? Она живет в богатой семье. А у меня оклад – пятьдесят долларов в месяц. Все имущество – несколько голов скота. Словом, я стою столько, сколько иные тратят за неделю, а то и за день.

– Бен, ты можешь стать кем угодно. Так говорит Дрейк Морелл. И миссис Макен так считает.

Мы еще постояли на звонком морозе. Потом я сказал:

– Иди-ка внутрь, Лорна. Холодно.

– Ладно. – У двери она обернулась. – Бен, возьми меня завтра с собой покататься.

– Хорошо. Тебя и Миллера, если хочешь.

– Какой ты глупый. Он для меня ничего не значит.

– Тогда кого?

– Никого, Бен. Здесь мне никто не подходит.

Она была права, мы с нею в одинаковом положении. Я постоял еще, прислушиваясь к звукам ночи, глядя в холодное звездное небо. Кое-где в домах горели огоньки, но больше всего народу собралось здесь, на лесопилке. Стоило обойти поселок, поглядеть, все ли в порядке. Я зашел домой, выпил кофе, взял винчестер, переложил шестизарядный револьвер из-за пояса в кобуру, надел куртку из бизоньей шкуры и вышел на воздух.

На лесопилке снова танцевали – слышался топот, плач скрипки и флейты, голос распорядителя. Под сапогами мерно поскрипывал снег. Мороз был за тридцать, значит, индейцев можно не опасаться – они не любили нападать в мороз.

Я шел не торопясь, прислушиваясь, присматриваясь, замедляя шаг у каждого дома, у каждого заведения. На окраине я остановился. Актер Миллер Пайн, оказывается, в прошлом был химиком и теперь открыл здесь лабораторию для того, чтобы исследовать пробы металлов. Лаборатория была последним домом на улице. Я снял перчатки и принялся тереть руки, чтобы согреть их. Отсюда хорошо просматривалась вся улица и дом Рут Макен на холме.

Я уже собрался было возвращаться, как вдруг боковым зрением уловил какое-то движение в темноте. Остановился и стал приглядываться к дому Рут. Там кто-то был. Рут с Будом на лесопилке. Я их видел несколько минут назад, еще, помнится, отметил, что Буд танцует лучше всех остальных. Движение было в самом доме, будто кто-то прошел мимо окна.

Воображение? Может быть. Нужно проверить. Я стал подниматься наверх.

Кто же там мог быть? Все ведь на вечеринке… Вернее, почти все. Кроме Финнерли с компанией и старухи Уилсон, которая появилась здесь недавно.

У двери я приостановился, стянул с правой руки перчатку, чтобы легче было справиться с винтовкой, если потребуется, и распахнул дверь.

Печка светилась красным. Слабо мерцала прикрученная до предела лампа. В кресле-качалке сидел Каин. Уперевшись локтями в колени, он курил трубку.

– Я узнал твои шаги, Бендиго, – сказал он. – Устраивайся.

Прислонив винчестер к стене, я снял куртку и вторую перчатку.

– Хорошо, когда тепло, – сказал я, усевшись на стул.

– Я не хотел, чтобы она… чтобы они вернулись в холодный дом. Буд забыл сгрести угли, и все выгорело дотла.

– Хорошо, что ты об этом позаботился. А я снизу увидел какое-то движение и решил проверить.

Мы замолчали, и я почему-то почувствовал крайнее смущение. Я вспомнил, как Каин исчез с вечеринки. Он не любил танцевать, а всегда сидел в сторонке, пока Хелен веселилась.

– Бендиго, тебе нужно отсюда уехать, – вдруг сказал Каин. – Не допусти, чтоб тебя здесь привязали, не трать здесь свои силы напрасно.

– Это же наш город. Мы сами его построили.

– Мы укрылись от ветра, вот и все. Тебе тут не место, Бендиго. Есть другой, большой мир. Я, правда, толком его не знаю. И, кажется, не узнаю никогда. Но жалко, жалко-то как! Я попался, Бендиго. Попал в свою собственную ловушку.

– В ловушку? Ты?

– Я собирался ехать в Нью-Йорк. Ты же знаешь, какие у меня руки. Фактически я все умею. У меня даже были изобретения… мелочь, но все-таки. Я хотел открыть свою мастерскую, а после, может быть, и фабрику. Такие были планы, и нет оправдания тому, что им никогда не осуществиться!

Я сидел молча и вспоминал, как когда-то, когда я был еще мальчишкой, к нам приезжал человек из большого города и предлагал Каину переехать к нему. Он обещал вложить деньги в производство, которое держалось бы на сноровке и мастерстве Каина. Но он тогда ухаживал за Хелен…

– Я сюда захожу иногда, Бендиго, когда тут никого нет… просто чтоб посидеть и покурить.

– А Рут знает?

– Думаю, что да. Но она никогда ничего не говорит, а я тоже помалкиваю. Знаешь, так просто послать все к чертовой матери и погнаться за каким-нибудь миражом, но это ведь не по-мужски. Хелен – моя жена, мы с ней срослись, сцепились, как какие-то шестерни, и я никогда больше не встречу такой женщины. Можно усвистать хоть на край света, назвать это любовью или чем-то еще в этом роде, и в результате оказаться в дураках. Мир держится не на таких, кто творит, что им заблагорассудится, не оглядываясь на других, которым причиняют боль. Мир держат люди, которые делают то, что они обязаны делать. Ты читал книги – Плутарха и тому подобное. Так вот, эти римляне сумели выстроить свои города и дороги, когда опирались не только на силу оружия, но и на силы людей. А потеряли все, как только сдали, пошли по легкому пути. Потеряли, когда перестали быть людьми, а человек – это тот, кто делает то, что необходимо делать, и делает это с гордостью.

– Ты влюблен в Рут?

– Не задавай таких вопросов. Даже и думать позабудь. Я люблю Хелен. Может быть, если бы мы встретились с Рут в другое время, при других обстоятельствах… кто знает, что бы из этого вышло. И, может быть, она думает точно так же, только я никогда не узнаю, потому что не хочу знать. Мы с Хелен живем хорошо, тепло и дружно. У нас дети, мы понимаем друг друга. Любой придурок может вертеть хвостом перед каждой встречной юбкой, для этого особого ума не надо.

Каин встал.

– Я уже давно вырос, Бен. И рад тому, что я имею. Мне, конечно, не хватает чего-то большего, такого, о чем я мечтал. Но если бы я тогда погнался за мечтой, никогда бы не нашел такой женщины, как Хелен. Годы, вот о чем нужно помнить. Годы, а не часы или минуты. Когда желаешь женщину, желаешь такую, с которой мог бы прожить годы… Знаешь что? Я рад, что ты сюда зашел. Мы хорошо поговорили, и я вряд ли приду сюда еще. Пошли на вечеринку, Бендиго.

По дороге мы больше ни словом не обмолвились. Снег скрипел под ногами, пар валил изо рта, а на лесопилке играла музыка.

Я поймал взгляд Рут, когда мы вошли. Она перевела глаза с Каина на меня, но ничего не сказала.

Я пробирался через толпу. В сторонке стоял Уэбб, и я остановился с ним рядом. Помолчав, он сказал:

– Какой хороший вечер, Бен. Почаще бы так.

– Ты же сам помогал его устроить, Уэбб. И сделал не меньше остальных.

– Да нет, это все Рут Макен и Каин, – сказал он. – Да еще ты.

– Послушай, Уэбб, – сказал я. – Все знают, – как только начинаются проблемы, ты всегда оказываешься рядом. Ты ни разу не струсил. И я знал, что ты сюда придешь.

– Спасибо, – сказал он.

Он уже собирался уходить, когда я догнал его:

– Уэбб, было бы неплохо, если бы сюда пришел Фосс. Скажи, что мы приглашаем его потанцевать.

– Послушай, Шафтер,нам не нужны ваши… – Он неожиданно смолк и уставился на танцоров. – Он очень хотел бы прийти. Он просто с ума сходит. Боится, что с ним не только танцевать, даже разговаривать никто не станет.

– Скажи ему, чтобы приходил, Уэбб. Черт возьми, это же наш город! Он один из первых его жителей, из самых первых.

Примерно через час дверь лесопилки приоткрылась, и в нее скользнул Фосс. Рука его была на перевязи, но волосы он тщательно зачесал назад.

Я поймал взгляд Лорны, кивнул ей, и она тут же пригласила его танцевать. Еще он танцевал с Хелен, а потом с Рут и Мэй Стюарт.

Потом мы пели, а Миллер Пайн вел хор. Мы спели «Дорогая Нелли Грей», «Иду через рожь» и «Анни Лори». Когда все закончилось, мы еще постояли на улице, беседуя. Но холод вскоре разогнал всех по домам.

Я еще побродил вокруг, чтобы убедиться, что Рут с Будом добрались домой без приключений. Их ждал натопленный дом, в котором слегка попахивало табаком. Может быть, для уюта такой запах значит не меньше, чем тепло.

Не знаю почему, но когда я укладывался спать, все думал о печатном станке.

Глава 31

Миллер Пайн привез с собой полдюжины романов и связку пьес: в некоторых из них он уже играл, в других надеялся сыграть. Он дал мне их почитать, и я быстро с этим справился, изумляясь и веселясь.

Вначале шла «Мода, или Жизнь в Нью-Йорке» Анны Коры Моватт, потом – «Черная клюка» Барраса, еще «Окторун» Джона Бусико и «Рип ван Винкль» в том варианте, который играл Джозеф Джефферсон.

Зима была холодной, часто случались метели, приходилось все чаще и чаще отправляться в лес по дрова. Путешественники больше не появлялись. Почтовые кареты не могли пробиться сквозь глубокий снег, похоронивший под собой все дороги и тропы, и все равно мы с тревогой ожидали прихода весны. Мы слышали, что племя сиу делалось все более воинственным, и весной уж точно следовало ждать набега.

Иногда я заглядывал на сеновал Сэмпсона проведать печатный станок. Дрейк Морелл когда-то был учеником в типографии, а потом мальчиком на побегушках и помощником издателя и мог много порассказать о печатном деле. Навещал я и наших индейцев. Они помещались в соседней с Этаном землянке. Их охотничьи истории и старинные легенды завораживали мой разум. Часто мы все собирались по вечерам у Рут или у Каина – говорили о политике, о том времени, когда Вайоминг станет штатом, о правах женщин. Шутили. Многие доказывали, что женщины должны иметь право голоса, правда, у нас они и без того участвовали в выборах.

Шерифская служба зимой оказалась легка – подонки попрятали носы, а наши – люди мирные, им некогда устраивать беспорядки. Они слишком заняты, добывая топливо и пропитание.

Как-то раз, когда после долгих метелей наступила наконец ясная морозная погода, мы собрались в горы. Нам, как всегда, не хватало мяса. Людей стало больше, а дичь ушла в горные долины. Поблизости оставалось множество кроликов, но с их мяса и помереть недолго – оно недостаточно питательно. Мы хотели выследить крупного зверя – оленя или, если повезет, бизона, хотя в эту пору они попадаются редко.

Еще до рассвета мы с Этаном подъехали к Макенам. Рут встала рано, как всегда, и готовила завтрак.

– Пожалуйста, садитесь… и спасибо, что берете с собой Буда. Он давно хотел поехать на охоту.

– Мы поедем к Бобровой гряде, а возможно, и в каньон. Вдруг спугнем лося или оленя.

– Кстати, мистер Траск говорит, что бумагу для печатного станка можно купить в Солт-Лейк.

Вот как все, оказывается, просто. Беда только в том, что в нашем городке не прожить, издавая газеты.

– Слишком мало народу, – сказал я. – Кто будет покупать продукцию? Я уже об этом думал.

– Не уверена, что ты прав, Бен, – сказала миссис Макен. – Здесь уже не так пусто, как раньше. На ручье Отшельника поселились горняки. Живут в заброшенных лачугах, ждут весны. Возле Ивового ручья тоже появились люди.

Ну что ж, может быть. Разъезжая по округе, я замечал новые поселения, но одно-то точно покинули сразу, как только начались снегопады.

– Бен, – сказал Буд. – А в форте Бриджер уже издают газету. Называется «Рудники Свитуотер». Мистер Траск, когда был у нас в последний раз, оставил одну.

Мы двинулись в горы. Утро было тихим и спокойным. Горная цепь Уинд-Ривер в снежном облачении выглядела великолепно, лишь кое-где выглядывали черные голые скалы. Не успели мы отъехать от города, как встретили двух всадников. Это оказались Урувиши и Коротышка Бык.

– Вы на охоту?

– А вы?

– Мы тоже, – сказал Коротышка.

– Поедем вместе, – предложил я. – Я не прочь получить урок мудрого Урувиши.

Мы молча ехали друг за другом, пробираясь сквозь сосняк все выше в горы. В зимней морозной тишине поскрипывали седла, иногда бряцал металл, и мягко ступали копыта лошадей.

Когда мы остановились передохнуть, Урувиши махнул рукой на восток, в сторону Биг-Хорнс, и сказал:

– Много дней пути отсюда, на севере, есть место. Его вам нужно увидеть. Там каменное колесо – называется Лечебное колесо.

– ?..

– Ехать много дней. Очень высокое место. Там далеко видно. Колесо из камней.

– Оно стоит? Или лежит?

– Лежит на земле. Камни вот такие. – Он показал руками. – И еще есть спицы.

– Кто же его построил?

Он пожал плечами.

– Кто знает? Люди, Которые Пришли до Света… А может, Маленькие Люди. Они там были.

– Ты его видел, Урувиши?

– Один раз… я был папус, совсем маленький. Мой отец молился там Великому Духу.

Он слегка повернул ко мне лошадь.

– Я думаю, это на самом деле Лечебное колесо… это сильное лекарство. Думаю, много лун и много жизней тому назад люди приходили туда молиться. Они сидели и думали на траве вокруг Колеса. На некоторых скалах есть каменные стрелы, они показывают туда дорогу.

– Выходит, его построили очень давно?

– Очень, очень давно… Когда охотились на зверей с длинными носами и длинными зубами. Тогда люди вырезали из кости их изображения и делали на них зарубки, чтобы считать луны и не забывать, когда следует сеять.

– Что это за звери с длинными носами?

– Больше бизонов и с длинной шерстью. Когда они настораживались, то задирали носы. Люди, которые жили до моего народа, охотились на них со стрелами, загоняли в болота и побивали камнями. Люди ели их мясо.

– А сейчас они ходят к Лечебному колесу?

– Ходят.

– Зачем?

– Там чары. Никто не знает какие… они есть, и все. Знают шайены, они строят свои волшебные вигвамы наподобие Колеса.

– Ты отведешь меня туда, Урувиши?

– Я старый, а путь туда далек. Но я хотел бы еще раз увидеть Колесо перед смертью. Если Великий Дух не придет за мной раньше, то, когда сойдет снег, мы поедем.

– Он слишком стар для этого, – проворчал Коротышка Бык. – Он там умрет.

Урувиши пожал плечами.

– Ну, умру… а кто живет вечно? Мои дни уже закончились. Мне казалось, что пора умирать, и я спел свою песню смерти. Но тут пришел этот бледнолицый и не сказал: «Сиди у огня, старик», а сказал: «Поехали со мной». И я снова как молодой. Всю жизнь, которая во мне, дал мне он. А где же мне умирать? Сидя у огня? Мне, который убил великого медведя, охотился на бизонов и волков, прогонял племя черноногих обратно в их каньоны! Разве я могу сидеть как старая скво, дожидаясь смерти? Я воин! Я вождь! Когда я поднимал дубинку, мужчины разбегались! Брался за лук, и трепетали медведи! – Он зыркнул на меня, его глаза блестели. – Эти молодые! Что они понимают?

– Тогда едем, старик. Снег сойдет, и отправимся!

Мы поднимались все выше вдоль стены каньона. Далеко внизу, окаймленный льдом, шумел поток. Вдруг мы увидели следы – здесь прошло не меньше полдюжины оленей. Вслед за Урувиши мы поехали по следам.

С тяжелых еловых лап падал снег. Мы осторожно ехали друг за другом. И вдруг увидели их. Олени неторопливо пересекали ложбину в нескольких сотнях ярдов впереди и футов на триста книзу. Мне очень хотелось выстрелить, однако я понимал, что снег и разница в высоте обманывают меня в расстоянии. Ветер дул от них к нам. Мы медленно ехали следом, а олени уже скрывались в леске по ту сторону ложбины. Через несколько минут мы уже пересекали ту же ложбину. Вдруг Урувиши резко остановился и показал ветку, на которой не было снега.

– Пума! – сказал он.

Видно, зверь затаился на ветке, поджидая оленей, но они прошли стороной, и теперь он крался за ними. Следы пумы петляли перед нами: порой она шла параллельно оленям, порой – прямо по их следу. Потом мы снова их увидели – олени щипали скудную траву на склоне, с которого сошел снег. Кошки нигде не было видно.

– Большая пума, – сказал Коротышка Бык.

– Можно, я ее найду и пристрелю? – спросил Буд.

– На что она нам? Нам нужен олень.

– Ты же сам говорил, что у пумы хорошее мясо, – заспорил Буд. – Стейси Фоллет и Этан говорят то же самое.

– Может быть, – сказал я. – Но нам ее мало. Нам нужна пара оленей, по крайней мере пара.

Ветер по-прежнему дул в нашу сторону, и мы подобрались еще ближе. Пумы мы не видели. Вряд ли она бы на нас напала, хотя бывали случаи, когда, изголодавшись, дикие кошки набрасывались на людей. Мы скорее опасались, что она спугнет оленей.

Я и Этан спешились, Коротышка Бык тоже.

– Буд, оставайся с Урувиши.

– Ох, Бен! А я хотел…

– Буд, нам нужно мясо. Охота – не развлечение. Добудем парочку оленей, тогда стреляй.

– Бен, – продолжал канючить он.

– Нет, – жестко сказал я. – Держись старика. Учись у него. Я у него учился, и тебе это не повредит.

– Ну ладно, – проворчал он, уступая.

Мы нацепили снегоступы и потихоньку двинулись вперед. Олени спокойно пощипывали траву. Если их не потревожить, они наедятся и отправятся в укромное место отдыхать. Мы осторожно подбирались все ближе, Коротышка Бык прошептал:

– Надо было взять с собой старика. Он бы их заколдовал, тогда добыче никуда не деться.

Наконец я нашел подходящую точку. Обзор был свободен, ветки не мешали, а до оленей оставалось каких-то сто пятьдесят ярдов.

– Я остаюсь здесь, – прошептал я. – И беру самца, вон того, с большими рогами. А если получится еще выстрел, – второго, что пасется в стороне.

Коротышка Бык с Этаном потихоньку двинулись дальше. Наконец Этан остановился и поднял руку, давая нам понять, что он готов. Коротышку Быка мне не было видно, потом он возник буквально в семидесяти ярдах от оленей.

И вдруг одна самка подняла голову. Посадка головы и трепет ее ушей говорили о том, что она что-то почуяла.

Я прицелился в шею самцу, легко выдохнул и нежно нажал на спуск. Винчестер дернулся у меня в руках, а самец сделал гигантский прыжок вперед. Я знал, что не промахнулся, и в развороте с ходу поймал на мушку второго оленя в прыжке. Я нажал на спуск точно в тот миг, когда дуло моего ружья смотрело в цель.

Эхо моих выстрелов утонуло в грохоте винтовки Этана 50-го калибра и в звонком «бэмс!» ружья Коротышки Быка.

Мой большой самец лежал, роя снег рогами. Второй исчез в чаще. Этан и Коротышка уложили еще двух. Сегодня у нас будет свежее мясо.

Мы подошли поближе. Я посмотрел вслед своему второму оленю – на снегу алели пятна крови. Похоже, я угодил в легкое. Надо было целить выше.

– Я пошел за другим, Этан, – сказал я. – Я его подстрелил.

Подъехал Буд с нашими лошадьми.

– Он, наверное, уже далеко убежал. Оставь его.

– Буд, нам нужно мясо, но убивать зверя нужно чисто, – сказал я. – Зачем животному страдать?

Он это и сам понимал, но нужно было, чтоб он еще раз услышал это от меня. В этом и состоит учение – повторяй, пока что-то накрепко не засядет в голове.

Я побежал по следу. Олень был молодой и сильный. После такого выстрела он мог пройти милю или еще того больше. Но по каплям крови на снегу я понял, что этот далеко не уйдет. След, петляя, вел вниз по склону – между кустами и редкими деревьями туда, где среди валунов и поваленных деревьев пробивалась молодая поросль. В двухстах ярдах я вдруг увидел своего оленя, бьющегося в снегу. Я не стал торопиться – не хотелось стрелять еще раз. С вершины холма доносились приглушенные голоса моих товарищей, но здесь я был в полном одиночестве. Не хотелось, чтоб олень ушел далеко вниз по склону. Как тащить тушу наверх? Но еще труднее было бы заставить лошадей спуститься.

Олень затих. Я подошел поближе. Похоже было, что он уже мертв, но я решил подождать еще. Стояла мертвая тишина. Я был отделен рощей от своих товарищей, и их голоса сюда не доносились. Но крик я бы услышал. Надо мной возвышались корявые заснеженные скалы Уинд-Ривер. Ветер махнул передо мною легкой снежной вуалью, скрыв их на мгновение, и унес ее дальше.

Олень был мертв. Я очистил от снега корни поваленного дерева и положил на них винтовку. Расстегнул овчину, вынул нож, встал на одно колено и приготовился свежевать оленя.

Надо мной вдруг раздался царапающий звук, я обернулся, и это движение, наверное, спало мне жизнь. Меня сильно ударило в спину и обдало горячим зловонным дыханием – кто-то вцепился в воротник овчины. В панике я ткнул ножом в тело, висевшее на моей спине. Нож был острее бритвы, но я почувствовал, что он лишь скользнул по меху животного, и замахнулся снова.

Много раз я видел оленей и лошадей, растерзанных пумой. Обычно первого ее удара, первого прыжка хватает, чтобы убить наповал. Но когда она прыгнула, я стоял согнувшись, а воротник овчины торчал вверх. Он-то меня и спас.

Когти зверя полоснули мой полушубок, но и мой нож наконец достиг цели. Мы сцепились в один извивающийся на снегу клубок. Я ни о чем не думал и ничего не чувствовал. Шла отчаянная борьба за жизнь, и я тоже превратился в зверя. Резкий поворот, удар ножа – в точку! Пума отпрянула, а я сумел вскочить на ноги. Она вновь прыгнула, но я не побежал, а сам бросился к ней и, как только мы сцепились, сунул левую руку в толстом овчинном рукаве прямо ей в пасть и давил, давил, разжимая челюсти, чтобы она не могла сильно укусить. Ее зубы вцепились в рукав, а я вонзил нож в зверя, вынул и снова вонзил. Моя рука в овчине заполняла собой ее пасть, и пума могла рвануть меня зубами. Я все втыкал и втыкал нож. Ее когти норовили вцепиться мне в живот. Наконец она отскочила назад. Припала к земле, гипнотизируя меня взглядом, и замолотила хвостом, готовясь к прыжку. Я ждал, покачиваясь от слабости. Сверху до меня донеслись крики и треск ветвей – мои товарищи бежали ко мне. Пума прыгнула было, но треск ветвей ее отвлек, и я шагнул назад, туда, где лежал винчестер. Кошка зарычала, и я понял, что к оружию прикасаться не стоит. Очень медленно, не торопясь, я переложил окровавленный нож в левую руку, а правой потянулся за револьвером, что был у меня в заднем кармане. Я вынул его – все так же медленно. Рука моя была в крови. Плавно поднимая револьвер, я нащупал пальцем спуск, и тут она прыгнула. Выстрел! Пуля 44-го калибра вонзилась зверю в грудь. Еще выстрел – и кошка рухнула, скорчившись на снегу. Я отступил с револьвером наготове, но зверь не двигался. Он был мертв… без сомнения.

Я медленно убирал револьвер в кобуру. Ко мне бежали друзья. Рука была вся в крови.

– Ты в порядке? – подбежал ко мне Этан.

Я посмотрел на него молча.

– Говори!

Меня зашатало, и я опустился на валун. Меня трясло.

Буд не мог отвести от меня глаз. Коротышка Бык ногой перевернул пуму. В ее брюхе зияло около дюжины ран. Мы решили, что самый первый удар ножа разворотил ей брюхо.

– Тебе нужно домой, – сказал Буд.

– Разведите костер, натопите снега, – попросил я.

Этан осторожно снял с меня овчину. Она была разодрана в клочья, но, если бы не она, меня бы уже не было в живых. Когда вода нагрелась, я с помощью Этана обмыл свои раны. Зубы и когти пумы могут оказаться ядовитыми – в них застревают и разлагаются кусочки мяса. Но глубоких ран у меня не было.

– На человека они нападают редко, – сказал Этан. – Наверное, со спины да в овчине она приняла тебя за оленя или за какого другого зверя.

Когда я снова оделся, туша была уже разделана и висела на дереве. Мы поджарили на костре немного мяса и устроились на ночь.

Мы сидели у костра, и Этан все поглядывал на меня.

– Там, на Востоке, люди ни за что бы не поверили, – сказал он наконец. – Чтобы голыми руками да победить пуму… Тебе следует об этом написать.

Глава 32

Страх я почувствовал гораздо позже, когда все уже спали. Я лежал, и меня трясло под толстым одеялом. Наконец я встал, подбросил в костер веток и решил, что не стоит даже и пытаться заснуть.

Схватка со зверем показала мне в очередной раз, на какой тонкой ниточке держится человеческая жизнь. К подобному нападению приготовиться невозможно. Конечно, мы знали, что пума бродит рядом, но что она может напасть на человека, да еще когда рядом другие люди – нет, такое нам и в голову прийти не могло. Зверь был большим, но не самым крупным из тех, каких мне доводилось видеть. Это была не первая моя пума. Там, на Востоке, я тоже охотился и убил их примерно с полдюжины. Когда такая дикая кошка выслеживает оленя, она старается подобраться к нему как можно ближе и бросается в последнее мгновение. Иногда их разделяет фута четыре. Еще она любит загнать оленя в чащу. А крупный самец может прыгнуть с горы аж на двадцать-тридцать футов.

Я вдруг вспомнил, что Этан посоветовал мне записать эту историю.

Читал я много, но писать самому – нет, такое мне еще в голову не приходило. Может, написать в газету? Есть ли там, на Востоке, газеты или журналы, которые печатали бы что-то о жизни на Западе или про хищных зверей?

А может, в этом и заключается ответ на всю мою маету? Если я напишу о том, что знаю, и мой рассказ напечатают, я, возможно, смогу получить работу в какой-нибудь газете… Мысль дикая, но все же я задумался: что можно рассказать о пумах?

Когда я открыл глаза, было уже утро. Горел костер, и пахло кофе. Выходит, я проснулся последним. Даже Буд встал раньше меня. Я шевельнулся и застонал. Спина болела. Она была сильно поранена, я знал это не глядя. И все же собрался с силами, встал, натянул сапоги и влез в лохмотья своей овчины. Я устроился у костра, чтобы вместе со всеми позавтракать свежей олениной, лепешками и кофе.

Я все обдумывал ту ночную идею. При свете дня мне уже не казалось, что у меня много шансов преуспеть, но материал я мог добыть отменный. Рядом – Этан Сэкетт, Стейси Фоллет, старик Урувиши. А они знали о дикой природе, об охоте и зверях больше, чем любой человек на свете.

У нас набралось достаточно мяса, так что мы решили двигаться по каньону вниз. Тут, конечно, был риск, потому что можно было наткнуться на водопад, и тогда придется возвращаться и снова карабкаться вверх. Но нам повезло – вблизи обнаружилась тропинка, которая вывела нас на обширную плоскую террасу.

Этан ехал первым. Вдруг он остановился. Мы подъехали, и он показал нам следы когтей на стволе дерева. Их мог оставить только медведь, причем гигантских размеров. Медведи именно так метят свою территорию – встают на задние лапы и оставляют на дереве царапины, причем как можно выше. Если приходит другой медведь и ему не удается достать до этих отметок, он отправляется дальше.

– Либо этот медведь взгромоздился на сугроб, либо мне пора на покой, – сказал Этан.

Наверное, так оно и было. Медведь выбрался из берлоги на прогулку, когда сугробы были высоки. Наверное, он был голоден, или кто-то его потревожил.

– Ну и ну, – сказал Этан. – Такие были сугробы, не меньше семнадцати футов, а? Нет, джентльмены, ноги моей но будет в этом каньоне.

Мы поехали дальше и вдруг увидали оленя.

– Буд, это твой, – сказал я.

Буд спрыгнул с седла и потихоньку двинулся вперед. Ветер дул в нашу сторону, так что Буд его не спугнул. Я ждал выстрела, опасаясь, что парень начнет нервничать и промажет. Но – нет, после выстрела олень метнулся, пробежал несколько шагов и рухнул в снег.

Мы подъехали и принялись разделывать тушу. Я спустился к ручью попить. Ручей подмерз только с самых краев, а в середине поток был таким быстрым, что мороз его не брал. Вода в нем оказалась холодной, аж зубы заныли. Я уже поднимался, когда заметил, что на песчаном дне что-то светится, и окунул руку в воду.

Когда я ее вытащил, на моей ладони блестело золото. Чистейший самородок, без примесей, весом не меньше унции. Может быть, он здесь единственный. Видно, что в воде он пробыл недолго, его, наверное, притащило течением, иначе вода и камень обточили бы острые края. Я выпрямился, вытер руки о штаны и спрятал самородок в карман. Постоял, прислушиваясь к разговору на берегу, и внимательно осмотрел окрестности.

В этом месте ручей бежал по гладким камням, но на расстоянии примерно в пятьдесят ярдов вверх по течению переваливал через корявый выступ крошащейся скалы. Может быть, оттуда и появилось золото. Лезть сейчас на скалу я не собирался: болела спина, и я не хотел, чтобы кто-нибудь заметил, а тем более принялся обсуждать мои странные действия. Я просто постарался хорошо запомнить это местечко и вернулся к товарищам.

На Западе полно затерянных месторождений. Очень трудно раз и навсегда запомнить точные приметы, чтобы вернуться в намеченную точку. Каждый рассчитывает вернуться сразу же, но это не всегда получается. Я выбрал приметы вначале отдаленные, а потом – близкие, стараясь подбирать их так, чтобы они имели строгий характер лишь тогда, когда смотришь с определенной точки и с определенного расстояния.

До города мы добрались уже после заката, когда повалил снег.

Оказалось, что яд все же попал в одну из моих рваных ран. Меня долго трепала лихорадка, и прошло порядочно времени прежде, чем я смог встать на ноги и выйти из дому.

Пока я валялся с лихорадкой, я исписал несколько страниц. Записал все, что знал о пумах, – на то, чтобы вспомнить, ушла пара дней. Некоторые утверждают, что пума убивает жертву только ради еды, но это неправда. Я сам видел, как она убила олениху, а через минуту – еще двух молодых оленей, съела немного, а остальное прикрыла ветками и оставила. Иногда пума возвращается к старой добыче, но ест ее крайне редко, чаще перетаскивает с места на место, пока мясо не испортится.

Когда я записал все известные мне сведения, то опять взялся за старые газеты. Читал и перечитывал, чтобы понять, как пишут другие. Потом, стараясь выражаться проще, потому что не знал многих слов, я написал все, что собирался. Я рассказал о двух случаях на охоте и о том случае, когда пума прыгнула на меня, только я все преподнес так, словно это приключилось с кем-то другим.

Однажды вечером ко мне заглянул Стейси Фоллет, и я принялся его расспрашивать. Он рассказал мне две истории, в которых пума нападала и убивала людей, это был один белый и один индеец. Когда Стейси ушел, я записал все, что от него услышал.

Постепенно мое сочинение разрасталось. Я написал о том, как перегонял коров из Орегона, и о перестрелках в пути. А потом меня обуяло тщеславие, и, раз мне все равно нечего было делать, кроме как поедать мясо и ворошить угли в очаге, я написал о том, как спас от индейцев Мэй Стюарт и других детей.

Прямо перед Рождеством пришла почта, а с нею – кипа газет. Самые свежие были месячной давности. Но для нас свежее и не бывало – до сих пор новости нам доносили случайные приезжие. Поговаривали, что весной к нам проведут телеграф.

Все написанное я отправил с почтой на Восток. Из того, что я прежде читал, получалось, что все индейцы одинаковые. Позже, еще ничего не зная о судьбе моего литературного труда, я получил письмо от редактора, в котором он выражал сомнение в том, что старшие индейцы могут сидеть тихо в то время, как их соплеменника на их глазах лупит белый человек. Похоже, редактору было невдомек, что индейцы могут так же, как и белые, испытывать к кому-нибудь личную неприязнь, будь он даже их соплеменник. А тот парень был заносчив, и его следовало проучить.

По вечерам я часами читал и перечитывал газеты. Они рассказывали о разных событиях, которые издали казались такими удивительными, важными, красочными. Но при всем моем к ним почтении я не сомневался, что здесь, на фронтире, мы, переселенцы, участвуем в делах и событиях еще более важных.

Тем не менее в Нью-Йорке на Девятой авеню открыли железную дорогу, которая проходила над землей, а американские фортепьяно «Стейнвей» и «Чиккеринг» потрясли мир, завоевав главные призы на Парижской выставке.

Небраска стала штатом. Джефферсон Дэвис, который раньше был президентом Конфедерации, освобожден из-под стражи под поручительство Горация Грили, Корнелиуса Вандербильта и Геррита Смита.

Президент Джонсон уволил своего военного помощника Стэнтона.

Человек по имени Шольс запатентовал пишущую машину и продал права Элифалету Ремингтону – кто бы это ни был.

Издан закон, ограничивающий рабочий день государственных служащих восемью часами – получается, что больше восьми часов никто работать не хочет.

От Нинон письма не было.

Несмотря на холода и снегопады, к нам приезжало все больше людей. За прошедший год деловая активность возросла раза в три. В окружающих поселениях то и дело случались всякие неприятности, но в нашем городке лихие парни предпочитали не появляться.

Колли Бенсон построил себе землянку неподалеку от землянки Этана и залег на зимнюю спячку. Но, когда я уезжал, он нацеплял звезду и расхаживал по улицам.

Надев ее, он тут же начинал ехидно улыбаться:

– Ну что, Бен? Хочешь сделать из меня порядочного гражданина?

Я улыбался ему в ответ, откинувшись на стуле:

– Ничего подобного, Колли. Просто стараюсь, чтобы все остальные оставались честными.

– Что это за разговоры о поездке на север весной?

– Ты слышал когда-нибудь о Лечебном колесе, Колли?

– Да уж, – кивнул он. – Но не встречал никого, кто бы его видел. Это ведь просто кольцо из камней, да?

– Кажется, это что-то другое. Вроде религиозного символа или святыни у древних. Хочу на него посмотреть.

– Ясно. – Он вытряхнул пепел из трубки. – Знаешь, ребенком я жил на границе между Каролиной и Джорджией, и как-то раз мать пошла стирать на реку. И принесла оттуда какую-то плоскую посудину с резьбой по стенкам. Она нашла ее в земле на берегу. Мы пошли туда и выкопали еще то ли десять, то ли двенадцать горшков, все одинаковые. Мы их помыли и долго ими пользовались. Это я все к чему? В нашей деревне жил человек, он когда-то был капитаном корабля. У него была куча всяких штук – пики, щиты, горшки, корзины и все такое. Он собрал их, когда плавал по южным морям или где там еще. Была там одна корзина, окантованная тонкой полоской из дубовой коры. Очень красивая. Как-то я с ним разговаривал, а тут пришел наш приятель. Индеец чероки. Короче, этот индеец пришел навестить капитана. Увидал эту корзину и стал клясться, что ее сделали чероки, а капитан сказал, что он привез ее из Южной Америки.

Когда Колли ушел, я долго размышлял об индейцах. У меня было много вопросов, и на них нужно было получить ответы, а где их искать, я не знал. Скорее всего, ответы были известны старым индейцам, вроде Урувиши, но их никто не спрашивал, а им самим и в голову не приходило, что это может быть интересно белому человеку. Кроме того, часть из того, что они знали, нельзя было открыть чужаку.

Ко мне заглянул Этан.

– Видел следы лошадей на восток отсюда, – сказал он. – За нами наблюдают.

– Сиу?

– Угу. Бен, я не хочу, чтоб женщины тревожились, но, похоже, весною быть беде. Она в воздухе витает. – Он помолчал. – Знаешь, когда здесь стали появляться белые, сиу еще только завоевывали Запад… Они раздобыли лошадей в Висконсине и Миннесоте – и вперед. Начали походы на юг и на север и готовы были завоевать всю страну.

Вот какие дела. Племя сиу, крепко сидящее на земле, охотившееся всегда пешим и сделавшее собак вьючными животными, стоило им раздобыть лошадей, превратилось в сообщество воинов-всадников, воинов невиданной в Старом Свете жестокости, неукротимых рыцарей, только что без лат… Оно стало одерживать победы.

В Америке так же, как и в Африке, племя-победитель лицом к лицу сталкивалось с белым человеком. Столетиями племя банту в Африке продвигалось на юг, покоряя иные племена, пока не столкнулось с белыми, двигавшимися с юга на север. Несчастные готтентоты и бушмены угодили в мясорубку схваток между банту и белыми.

В прериях 1865 год стал кровавым: сиу совершали набег за набегом, нападали на солдат, караваны переселенцев, белые поселения. В 1866-м, в канун Рождества, они уничтожили войска Феттермэна, вырезав всех до единого солдат. В 1867 году сиу напали на армейский обоз. Конвоем командовал опытный офицер, который знал тактику индейцев и потому победил, вернее, смог устоять перед сиу.

Когда я рассказал все это Этану, он только пожал плечами.

– Сиу пару раз объединялись с черноногими, но никогда – с кроу. Они испокон веку не жаловали друг друга. Вот шошоны – мирный народ. Весной мы будем проезжать по их территории. Вождь Вашаки не дурак, он готов к мирной жизни. Его племя небольшое, и ему не устоять перед сиу. Он хочет найти союзников. Даже если мы не станем ему помогать, он будет знать по крайней мере, что мы не будем ему грозить, пока он станет разбираться с сиу.

– Я еду на Восток, Этан.

Решение мое родилось вдруг, в тот самый момент. Наверное, оно давно таилось где-то в глубине сознания, а теперь вдруг всплыло на поверхность.

– Я был уверен, что так и будет, – рассмеялся он. – Вернешься?

– Конечно.

– Дрейк надеялся, что ты так и сделаешь. Он переживает за Нинон и убежден, что ты тот мужчина, который ей нужен. Ей пора замуж.

– Я очень хочу ее видеть, Этан, но ведь я беден, а ее родня – богачи.

– Я думаю, что все образуется. Генри Страттон тоже.

– Страттон?

– Он говорил Мореллу, что ты подаешь надежды. Он думает, тебе стоит заняться политикой.

Лестные слова, но я сам вовсе не был в атом уверен. Кто знает обо мне за пределами нашего городка и его ближайших окрестностей? И что знаю о политике я? Только одно – что это искусство, в котором большинство людей совершенно не разбирается. Добиться, чтоб тебя выбрали – это одно, а воплотить свою программу в жизнь – другое. Последнее вдесятеро сложнее.

Ну вот, думал я, решение принято. Колли Бенсон справится с охраной порядка в городе не хуже меня. Значит, я могу спокойно уехать на некоторое время. Могу повидаться с издателем на Востоке и разыскать Нинон в Новом Орлеане. Чем больше я об этом думал, тем яснее понимал, что именно это я и должен делать.

Когда поеду, обязательно возьму с собой Лорну, решил я про себя.

Глава 33

Прошло немало времени, пока я наконец смог сесть в седло, оправившись после схватки с пумой. А тогда оделся потеплее, оседлал коня и отправился в горы, оставив город на попечение Колли Бенсона.

День был морозный и ясный. Улица казалась оживленной. Приближалось Рождество, в домах уже украшали елки, а дети готовились к школьному представлению. В ближнем лесу звенели топоры – люди заготавливали дрова.

Неподалеку от нас выросло еще несколько поселений, и тамошние хвастались, что они намывают в день долларов на двадцать-тридцать золота, а иногда попадаются самородки ценой до сотни. Золото мыли в Родниковом ущелье, в ущелье Янки и в Луговом.

Склон, вдоль которого я ехал, был покрыт строевым лесом. На стволах кое-где светились голые пятна: это дикобразы объедали кору – со временем деревья могли запросто погибнуть. Ехал я осторожно, с оглядкой, помня о сиу. Для них любой чужак – потенциальный противник. Однако лес и горы для меня всегда в радость. Я петлял между большими валунами, пересекал след пумы, проезжал мимо заброшенной бобровой запруды, нарочно избрав окольный путь. Я делал вид, будто выехал на охоту.

Вскоре я доберусь до места, где обнаружил золото, и потому на всякий случай затаился и проверил, не следит ли кто за мной. Потом поехал дальше. Я двигался медленно – приходилось пробиваться через бурелом. Стволы мертвых деревьев походили на кости какого-то гигантского монстра.

Конь пил из ручья, а я оглядел крутые склоны. Движения не заметно, лишь высоко в небе парит одинокий орел. Но я уже научился быть осторожным. Неподалеку виднелись следы белохвостого оленя: здесь он щипал сосновые иголки. Через несколько минут я пустил своего мустанга по крутой звериной тропе вниз на дно каньона. Спешился под прикрытием сосен и валунов и привязал его на небольшом пятачке, где из-под снега торчала трава. С винчестером наготове спустился по склону, выбирая те места, где ветром сдуло снег. Сапоги скользили по голым камням. На дне каньона я нырнул в заросли кедра. Тут я остановился, затаился и стал ждать, поглядывая то вниз, то вверх по течению ручья.

Чуть ниже меня по склону нависала та самая рыхлая, растрескавшаяся скала, где, как я полагал, залегало золото. Цепляясь за камни, я спустился к ручью, по дороге внимательно рассматривая их. Но пока что ни золота, ни его следов заметно не было. Чтобы сбить с толку возможного стороннего наблюдателя, я заполз на большой камень и напился из потока. На дне ручья что-то поблескивало. Я вытащил две блестящие крошки – золото. Один кусочек чуть больше булавочной головки, второй немного крупнее. Кажется, я близок к цели.

Снова попил, осторожно оглянулся и осмотрел все вокруг. Сомнений нет – я здесь один.

Наконец я подобрался к каменным воротам, подобрал кусок породы и принялся мять ее пальцами. Древний кварц крошился в руке. Я стукнул камнем по скале, он рассыпался в прах, но золота в нем не было. Чуть ниже, там где ручей обрастал льдом, я заметил кварцевую жилу, уходящую под лед. Разбил лед камнем. Опустил руку в воду, пошарил по дну и вытащил пригоршню песка. С песком попались три кусочка кварца. Снова окунул руку и отломил еще кусок от кварцевой жилы. На камешках были четко видны следы золота.

Я выпрямился, обтер окоченевшие руки и сунул их под мышки, чтобы согревать.

Золото… Только ли вкрапления или я нашел настоящее месторождение?

Сейчас зима, разрабатывать прииск невозможно. В таком месте даже охрану не поставишь, а если о нем узнают, это будет необходимо. Мне хотелось сразу же добыть хоть немного золота. Плохо, что вскорости нужно собираться – я никого не предупредил, что останусь на ночь в горах.

Все же я сходил к лошади, взял из сумки охотничий топорик и вернулся к ручью. Расширил топориком прорубь и принялся отбивать кусочки кварца под водой. Там было золото!

Раньше я слышал разные толки о золотодобыче, время от времени и сам безуспешно пробовал его искать. Считалось, что, чем глубже ты раскалываешь жилу, тем богаче она становится. Но один старый золотоискатель утверждал обратное: жила, говорил он, уходя под землю, постепенно рассасывается. Чем ближе к поверхности, тем она богаче. Что было правдой, я не знал. Но подумал, что в низовьях ручья, в песке, нанесенном с верховьев, золота должно быть больше. Весной нужно будет хорошенько порыться на ближайшей отмели.

Больше часа я работал, стараясь как можно меньше шуметь, избегая прикасаться к трещинам, чтобы не начали осыпаться большие камни, собирая только самые лучшие осколки. А когда тени стали удлиняться, аккуратно ссыпал всю пыль и осколки в прорубь и прикрыл ее заснеженной деревяшкой. К утру все снова обледенеет.

Добытое добро я завернул в одеяло, вскочил на коня и поехал домой. Пошел снег. Похоже, мне повезло – через пару часов мои следы заметет.

Домой я вернулся около полуночи. Занес свой груз в кузницу, а потом повел на конюшню лошадь. Из дома вышел Каин.

– У нас сидит Рут, – сказал он. – Мы уже стали беспокоиться.

– Погоди. Нужно поговорить.

Обтерев мустанга и задав ему корму, я вернулся в кузницу. Выудил из мешка кусочек руды со следами золота. Сбил все лишнее, и кусок засверкал.

– И много там его? – спросил Каин.

Я пожал плечами.

– Толком не знаю, но, кажется, кое-что есть. Конечно, через несколько футов жила может рассосаться. Но вниз по течению ручья стоит поискать, туда годами сносилась порода сверху. Похоже, сегодня я набрал долларов на сто.

– Мы все это расколем и выплавим металл, – сказал Каин. – Что ж, сегодня ты неплохо поработал.

Мы ссыпали руду в холщовый мешок и спрятали его под обрезками досок, грудой старых веревок и всяким прочим хламом.

В доме я застал Рут, Буда и Дрейка Морелла. Голод и усталость не мешали мне испытывать восторг от своего открытия, хоть богатству я не придавал значения. Мне хотелось лишь идти своей дорогой, чтобы добиться уважения людей.

– Бендиго, я слышала, ты собрался на Восток? – спросила за ужином Рут.

– Да. Верхом до железной дороги, поездом до Омахи, а потом в Чикаго и Нью-Йорк.

– А Новый Орлеан?

У меня покраснели уши.

– Возможно. Но ведь она меня давно забыла. На что ей дикарь из дикого края?

– Ты давно не смотрелся в зеркало, Бендиго, – улыбнулась Рут. – Ты – красивый мужчина.

Теперь покраснело и лицо. Я не привык к комплиментам насчет внешности и просто не знал, как себя вести и что ответить.

– Кстати, Бен, – выручил меня Дрейк, – на побережье начал выходить новый журнал – «Оверленд мансли». Издателя зовут Брет Гарт. Пошли ему что-нибудь. Про жизнь на Западе ему интересно все.

– Спасибо, я попробую.

– Мы тут как раз говорили, – сказала Хелен, – что в будущем году обозов уже не будет.

– Тут заезжал один человек, который работает на железной дороге, «Сентрал пасифик». Они строят пути на восток быстрее, чем «Юнион пасифик» на запад.

Они пили кофе и тихо беседовали, а я принялся думать о прошлом, о том, что ушло безвозвратно. Когда-то мы приехали в эту необжитую долину, построили себе дома и живем здесь уже довольно много времени. Выращиваем скромные урожаи, охотимся, собираем ягоды, пьем воду из здешних ручьев.

Что все это значит? Чем же мы лучше бобра, который ведь тоже строит, запасает еду, а потом меняет место и уходит туда, где жить лучше? Принесли ли мы пользу этой земле? Своей стране?

Прислушиваясь к голосам, я думал о них – о Каине, Хелен, Рут, об Уэббе и Джоне Сэмпсоне, о Дрейке Морелле… Все мы только лишь гости здесь, на земле, но мы пытались жить без страха, и каждый из нас, как мне кажется, сильно изменился. Как будто вырос немного. Мы стали частью этой земли, ее лесов, зеленых холмов и снежных равнин. Мне нужно было научиться большему, чем другим, – и я научился. Здесь, в этом доме, сложенном нашими руками из бревен, которые мы сами заготовили, я беседовал с Плутархом и Локком, Юмом и Блэкстоуном. А теперь стало ясно, что мне пора двигаться дальше. Но куда?

Только ли из-за Нинон притягивал меня Восток? Или в ней воплощалось для меня еще что-то? Может быть, мое стремление стать частью большого мира, как здесь я стал частью малого?

– Значит, ты едешь на Восток, Бен, – задумчиво сказал Морелл.

– Да. После Рождества. Вначале, наверное, в Нью-Йорк.

– Не огорчайся, если то, что ты написал, не примут к печати. Так всегда бывает поначалу.

Я улыбнулся.

– Дрейк, я старый охотник. Охотишься на пушного зверя и ставишь множество капканов. А поймаешь двух или трех зверюшек. Наверное, с писательством то же самое.

В дверь постучались, и вошел Этан. Я залюбовался его мужественной грацией – он двигался, словно трава на ветру. Даже завидно.

Этан присел на корточки и прислонился к стене, с винтовкой в руках.

– Бен, сегодня кое-кто шел за тобой. Он пытался тебя выследить.

Я молчал, собираясь с мыслями.

– Пытался? – спросил я.

– Ему не удалось. Кто-то выстрелил, и это, видно, его сбило с толку.

– Выстрелил?

Этан ответил мне невинным взглядом.

– Да. Мне кажется, кто-то подумал, что если того человека сбить со следа, то следующей попытки не будет, потому что снег закроет все следы. Я не говорю, что он стрелял в кого-то.

– Кто же шел по следу?

– Я бы сказал… Это был Мозес, преподобный.

Все смотрели то на Этана, то на меня. Мне нужно было самому догадаться, что от Сэкетта ничего не скроешь. Так я и сказал.

– Бен, ты мой друг, – улыбнулся он. – Чем ты занимаешься, твое дело, я не сую в это нос. Мне только не нравится, когда кто-то пытается выслеживать моих друзей… это нехорошо.

– Спасибо, – сказал я.

– Бендиго, я заказывала книги, сейчас их получила, – сменила тему Рут. – Некто по имени Тимоти Дуайт пишет о Новой Англии и Нью-Йорке.

– Спасибо, – сказал я машинально. Я все думал о Мозесе Финнерли. Что ему от меня нужно? И почему именно сегодня?

– Для школы нужно помещение побольше, – говорил Дрейк. – Было двенадцать учеников, а сейчас уже больше тридцати. Нужна еще одна комната и, конечно, еще один учитель, даже если Лорна будет помогать.

– Скорее всего, нужно искать двух новых учителей; – сказал я. – Лорна поедет со мной на Восток.

Глава 34

– Ты не мог его заметить, – сказал мне Этан на следующее утро. – Он шел не за тобой, а по следу. Он хотел узнать, куда ты едешь, и мне это не понравилось. Поэтому я его отвлек.

– Он понял, кто стрелял?

– Он? – хмыкнул Этан. – Он, конечно, ничего себе индеец, но не настолько. Я пустил ему пыли в глаза, и он смылся.

– Мне нужно будет туда вернуться.

Этан пожал плечами.

– Езжай кружным путем. Сделай так, чтобы тот тип раскрылся. Не оставляй ему выхода, а потом устройся наверху и погляди.

– Хорошая мысль. Хочешь поехать со мной?

– Нет, там твои дела… Разве что понадобится помощь. Знаешь, Бен, у меня на этом свете есть все. Вряд ли я женюсь когда-нибудь, а если так оно вдруг случится, то смогу зарабатывать на жизнь пушниной. Богатство только испортит мне жизнь. Стань я богатым, придется сторожить добро, и не останется времени бродить по горам. А даже один день в горах я не променяю ни на что. Кстати, вчера видел огромного медведя. Серебристый гризли, весит не меньше тонны. Он меня тоже заметил, встал на задние лапы и смотрит. Я опустил приклад на землю, мол, я тебе зла не желаю. Стоим мы так друг против друга и принюхиваемся, а потом он приподнял лапу… Случайность, конечно, но получилось, что он мне помахал. Повернулся и пошел, а я его отпустил. Потом, уже на опушке, он обернулся, и тут я помахал ему. Он глянул на меня и исчез в чаще. Бен, вот это медведь! Он слишком долго тут прожил, чтоб я так просто взял бы его да убил.

– Я там нашел золото, Этан.

– Я понял. Что ж, раз ты собрался на Восток за этой артисткой, оно тебе понадобится. Я не к тому, что ей оно нужно, но золотом можно умаслить стариков.

– Я хочу поглядеть мир. Нужно на что-то решиться.

– Понятно. – Этан вынул свою трубку. – Бен, ты никогда не думал о том, чтобы оказаться на должности? Я серьезно. Я слыхал всякие разговоры. Вайоминг собираются сделать штатом. Тогда нам понадобятся образованные люди. Ты прочелгоры книг, и, главное, ты – надежен. Твоему суду я бы доверился… Подумай.

Я думал. Но чувствовал, что к этому еще не готов. Я так мало знаю. Вечером я читал и перечитывал только что полученные газеты. Я должен понять, зачем это Джонсон уволил Стэнтона, за что все так хотели отправить президента в отставку и почему люди предпочитали Гранта Сеймуру.

Любым газетам я предпочитал Блэкстоуна. Мне нравилась ровная интонация его трудов, взвешенные суждения, холодная красота его принципов. Эту книгу читали и Джонсон, и Мэдисон, все они. И Плутарха они тоже читали.

Еще пару раз я ездил на свой прииск и всякий раз возвращался с золотом. Каин плавил руду и отливал небольшие кругляшки – плоские и ровные, почти как серебряный доллар, только потолще.

В последний раз я выехал ранним морозным утром. В такое время ехать никуда не хочется, но ведь это в последний раз. Назавтра – Рождество, а сразу после Нового года я отправляюсь на Восток. Я быстро проехал вверх по Бобровому ручью, повернул в гору и поднялся вверх по старой звериной тропе. Наверху я резко свернул и огляделся.

Никого.

Долго ждать – можно замерзнуть, и я поехал дальше, а мой конь только радовался движению. Я собирался привезти домой уже найденное и припрятанное золото. Его там набралось немало. Двинулся дальше, въехал в рощу и начал спускаться по пологому заснеженному склону. Потом вдруг резко натянул поводья. Следы. Огромные следы. Наверное, тот большущий гризли бродит где-то рядом. Похоже, он решил, что мы все попрятались от мороза и можно спокойно погулять и набить брюхо чем Бог пошлет, а потом опять завалиться спать. Удачи тебе, медведь.

Мороз усиливался. Лучше бы вернуться домой – завтра Рождество.

Огибая куст, я услыхал, или мне только показалось, будто что-то зашуршало у меня за спиной. Остановился, оглянулся – никого. Конь нервно топтался на месте, желая двигаться вперед.

Меня окружал вселенский покой. Не было слышно ни звука, только скрип снега под копытами, шуршание жесткой от мороза кожи да треск случайно задетой ветки. Когда я въехал в чащу, то соскочил с коня в снег. Ноги мерзли, я стал ходить и водил за собой лошадь. Потом снова вскочил в седло и обратно, назад, по своим же следам, быстро, быстро – выбрался на открытое место.

Я застал их врасплох. Трое всадников шли по моему следу.

Увидев меня, они резко остановились, а один чуть было не пустился наутек. До них было около двухсот ярдов. Я догадывался, кто они такие, но у меня не было веской причины начинать перестрелку – они на меня не нападали. Пока.

Я просто развернул лошадь и вернулся в чащу.

Трое… Не один, а трое. Значит, это не просто слежка, для нее достаточно и одного. Похоже, они собирались меня убить.

Я свернул на едва заметную тропку. С тех пор как выпал снег, по ней никто не ездил. Поехал дальше, то ныряя в чащу, то выезжая на простор. Направил лошадь вниз по береговому склону, проехал между двумя огромными валунами, пересек замерзший ручей, кругами приближаясь к своему тайнику.

Знают ли они о нем? Раскрыли, где мой прииск? Или только догадываются? Если они еще ничего не знают, зачем им меня убивать?

Что-то тут таилось такое, чего мне было никак не понять.

Подковы у моего коня были смазаны смолой, и я пустил его вверх по льду ручья. Мы мчались так несколько сот ярдов, а потом поднялись вверх по склону и снова скрылись в чаще. Убегать от тех троих мне было не по нраву. Но и стрелять тоже не хотелось. Всем известно, что мы с Финнерли не сильно друг друга любим. Убей я кого-нибудь из них, я тут же попаду в беду – у преподобного полно приятелей и прихлебателей. Все мои мечты тогда можно будет послать к черту. Нет, нужно убегать.

Они продолжали меня преследовать, но догнать не торопились. Почему? Пустив лошадь шагом, чтобы она могла передохнуть, я задумался – если этой троице так охота увидеть меня мертвым, что же они не нападают?

Они не спешат.

А в чем причина? Вдруг меня осенило – они еще не готовы.

Почему?

Словно горсть снега за воротник, меня обожгла догадка: во всем этом деле участвует кто-то еще, но он пока не появился.

Зимний день короток, скоро ночь, но мои преследователи медлили и даже не делали попытки обойти меня, чтобы я не мог ускользнуть. Они вели себя так, будто… будто загоняли зверя или гнали стадо. Вот что они делали, они меня загоняли, теснили все ближе и ближе к другому, неведомому врагу.

Хуже всего то, что я в каньоне. Тропинки наверх? Их мало, они слишком круты и хорошо заметны со стороны. Позади враги. Впереди ночь и мороз.

Вправо от меня берег круто понижался к густым зарослям, и я скользнул туда под прикрытие деревьев. Натянул поводья, хоронясь за стволами, окинул взглядом открытое пространство и увидел тех троих: они сбавили ход. Я выскочил им навстречу. Они спокойно развернулись и уехали. Я остановился. Так, значит, гнать дальше меня они не намерены, это случится прямо сейчас. Я оглянулся.

Индейцы. Всадники приближались, охватывая меня полукругом. Я рванулся вперед, но прямо мне навстречу из-за деревьев уже выезжала другая группа всадников. Я засунул винчестер в чехол и выхватил свой шестизарядник.

Думать некогда. Действуй. Я ударил мустанга пятками, и мы полетели прямо на врагов.

Они этого не ожидали. Думали, что я начну их убалтывать или метаться вправо и влево, пытаясь ускользнуть. Нет, только вперед. И стрелять, стрелять. Один всадник уже рухнул с лошади, второй резко развернулся, его плохонькая кобылка поскользнулась на льду ручья, и он чуть не упал. Я все летел им навстречу, паля из револьвера.

Уже темнело. Те индейцы, что оказались у меня за спиной, не могли стрелять, опасаясь попасть в своих товарищей. Стреляя во все стороны, я прорвал цепь и скрылся за деревьями. За моей спиной кричали и улюлюкали.

Справа от меня высилась скала, в ней – узкая расселина, ведущая вверх. Человек мог бы по ней подняться, а вот лошадь – никак. Я торопливо спешился, забил патронами карманы куртки и сунул за пазуху еду из седельной сумки.

– Давай, мальчик, – шепнул я коню. – Домой!

Я подобрался к скале с винчестером в руке, перекинул его за спину и полез. Темно. Обледенелые камни скользят. Медленно, осторожно я карабкался вверх.

Где-то вдали послышались крики и выстрелы. Топот копыт.

Я лез вверх, очень долго лез. Добрался до узкого карниза и пошел по нему, цепляясь за обледенелую скалу. Поскользнулся, чуть было не полетел в бездну, но успел уцепиться и подтянулся обратно на карниз. Увидел в теле скалы щель и протиснулся в нее. В дальнем конце что-то • белело, кажется, это был снег.

Я понятия не имел, где мои враги, но боялся, что индейцев мне вряд ли удастся долго водить за нос. Что же сделал Финнерли? Скорее всего, пообещал дать им оружие и виски в обмен на мой скальп.

Я перебежал через открытую площадку и спрятался между валунами. Становилось все холоднее. Еще одна перебежка – под деревья. Здесь спокойнее. Индейцы сюда не полезут, побоятся засады. Дальше – в скалы, в кустарник, в пещеру. Пещера не пещера, а так, выступ с навесом. Но пока не дует восточный или южный ветер, тут спокойно.

Теперь я осмелился развести небольшой костер. Конечно, меня могут заметить, но перспектива замерзнуть насмерть меня тоже мало радовала. Но вообще-то я поднялся довольно высоко, так что могут и не заметить.

Где-то к югу отсюда, за полтора десятка ледяных миль, лежит наш городок. Все собрались у теплого очага и уже садятся за стол. Каин, наверное, посасывает свою трубку… Рут с Будом пришли в гости.

Начинается Рождественская ночь.

Глава 35

Каменный пол пещеры просто источал холод. Костерок поддерживал мою жизнь, но не более того. В пещере не встанешь, разве что на колени. Чтобы согреться, я поднимался, садился и снова поднимался.

Звезд не было. Не было слышно ни звука. Может быть, индейцы уже убрались восвояси, и все же выбраться из пещеры я не решался. Кажется, они из племени шошонов. Но шошоны хорошо относятся к белым, они даже иногда воюют на их стороне.

Есть, правда, один шошон. И еще его приятели. Интересно, знал ли Финнерли о той давней истории? Ну конечно, знал. Ее часто пересказывали в нашем городке, потому что это был первый случай, когда мы столкнулись с индейцами.

Экономно подкидывая в огонь палки – вблизи было мало топлива – я обдумывал свое положение. Оно, конечно, под стать морозу, но – в мою пользу. Индейцы терпеть не могут зимних приключений, мало того, они в холод даже двигаться не любят. Похоже, они рассчитывали быстро меня укокошить и вернуться в свои вигвамы. Самое скверное, что когда мой конь вернется в конюшню, все кинутся меня искать и праздник Рождества будет испорчен.

Я рискнул развести огонь посильнее. Пламя лизало стену пещеры, и тепло возвращалось ко мне. Но слишком согреться, разомлеть, уснуть – тоже опасно. Индейцы могут подкрасться, а я и знать ничего не буду.

Так я и сидел – смертельно уставший, со свинцовыми веками, скрюченный и дрожащий от холода. Было бы неплохо, появись тут вдруг Санта-Клаус. Он посадил бы меня в шикарные сани, мы поднялись бы в воздух и полетели над лесами и скалами домой.

Кое-как ночь все же прошла. У горизонта появилась бледно-серая полоска. Я погрел руки у костра, согрел варежки и сунул в карманы по горячему камню. Мороз был не меньше двадцати градусов. Осторожно, распластавшись по стенке, я выбрался из пещеры, в любой момент ожидая выстрела. Поднялся на гребень, огляделся. Ничего и никого. Следов тоже не видно. Где-то далеко на юге удалось разглядеть тоненькую струйку дыма – там был наш город, но скорее всего дым шел из трубы в поселении, расположенном немного ближе ко мне. Я пошел быстрым шагом. В горах ветер сдувал снег с камней, но впереди меня ожидали сугробы и непрочный наст.

После часа ходьбы я наткнулся на след какой-то запорошенной тропинки. Место казалось мне знакомым, но из-за снега все выглядело обманчиво. Но, во всяком случае, направление на юг я выдерживал точно. Спустился в каньон, чтобы укрыться от ветра. Останавливался, чтобы попрыгать и согреть пальцы ног. Понял, что нужно отдыхать. На морозе усталость – лютый враг. Когда устаешь, у тела не остается никаких запасов энергии, чтобы поддерживать жизнь. Наконец я нашел укрытие под рухнувшим со скалы деревом и с третьей попытки разжег костер. Наломал лапника и устроил из него что-то вроде шатра.

Началась метель, и нужно было ее переждать. Еда оставалась, кружка у меня была. Я вскипятил в кружке воду и приготовил чай. Уютно устроившись в своем укрытии, я попивал горячий напиток, радовался теплу костра и размышлял о том, как быстро цивилизованный человек может дойти до первобытного состояния. И как ему повезет, если он знает первобытные способы выживания. Я должен это хорошо запомнить, а все остальные понять: цивилизация – это всего лишь тонкий покров, под которым прячутся голод, холод и жажда, а еще ожидание. Они рядом, близко. Стоит о них позабыть, и они победят.

Я немного поспал, проснулся, подкинул дров в огонь и снова заснул. Когда проснулся снова, то приготовил еще чаю и не торопясь выпил. Мысленно проследил свой предстоящий путь и задумался, стоит ли отправляться в дорогу прямо сейчас. У меня хорошее укрытие и, хоть я и хотел попасть домой на Рождество, при таком морозе лучше потерпеть, чтобы набраться сил.

Я навалил еще лапника у входа в мою нору. Стало теплее. Придвинул оружие ближе к огню. Холодным оно работает хуже, а мне нужно быть готовым ко всему.

Я дремал, просыпался, подкидывал ветки в огонь и снова засыпал. А порой лежал без сна и размышлял. Сколько народу вот так разводили костры и ночевали на жгучем морозе? Индейцы и те, что жили до них, и, может быть те, кто построил Лечебное колесо… Люди, которые приходили в этот мир раньше нас. Люди, которые не знали железа. Кто они? Откуда? Почему они построили свое святилище в таком месте?

Наверное, им был знаком этот каньон, и они ходили теми же тропами, что и я. Они ютились у таких же, как мой, костров, и, скорее всего, задавались теми же вопросами. Этан говорил мне, что стоит побольше узнать о верованиях племени хопи. Этан хоть и не краснокожий, но умеет думать четко и ясно. Он лучше всех нас разбирается в индейских тонкостях. Только вот сам он слишком похож на индейца и никогда не раскроет своих мыслей какому-нибудь случайному прохожему. Я вырос в мире, который жил общительностью. Как только кого-то осеняла идея или он совершал открытие, он торопился сообщить о них всему миру. Индейцам такого не требовалось. Они вдохновенно излагали бесконечные военные и охотничьи истории только своим соплеменникам и выглядели они так, будто знают гораздо больше, чем рассказывают. Так оно или нет – Бог весть.

С рассветом я двинулся дальше. Я не торопился, я просто вбил себе в голову, что мне нельзя перенапрягаться. Мороз убивает усталых, и, даже когда город будет совсем близко, я не должен торопиться, не должен пытаться преодолеть невозможные расстояния.

Когда я замечал по дороге пучки мха или кусочки коры, я останавливался и набивал ими карманы, те, которые ближе к телу. Мое тепло их высушит, и, если я соберусь развести огонь, у меня будет под рукой хорошая растопка. Внизу, у ручья, идти было бы легче, но я пошел верхом. Иногда подо льдом бьют родники, и он делается тонким. Провалишься в воду на морозе – и все. Умрешь прежде, чем успеешь развести огонь.

Впереди четко виднелись дымки труб нескольких селений, и мысль о близости горячей еды и теплого дома толкала меня вперед.

Движение! Моя рука ухватилась за револьвер.

Трое всадников и лошадь.

Взмах руки… Заметили меня! Это Этан, Уэбб и Стейси.

– Ты в порядке? – спросил Уэбб.

– Ну, я чертовски замерз, – сказал я. – Но это ерунда. Главная беда, что вы, парни, наверное, смолотили весь рождественский ужин.

Я так окоченел, что в седло вскарабкался только со второй попытки.

– Кто-нибудь уезжал из города пару дней назад? Трое мужчин, например?

Уэбб резко повернулся ко мне.

– Трое? Они уехали из города сегодня утром. Похоже, направились к железной дороге.

– Это был Мозес Финнерли с дружками, – сказал Этан. – Они удрали.

Часть третья

Глава 36

Я начинал привыкать к человеку, который то и дело поглядывал на меня из зеркала. Перевоплощение совершалось постепенно, и пока что результаты меня устраивали.

Потертые бизоньи шкуры – куртку и штаны я оставил в Шайенне, купив там новый костюм.

– Выбрось его при первой же возможности, – посоветовал мне Страттон. – Брюки со стрелкой сейчас не носят, потому что всем видно, что они из магазина готовой одежды. Деньги у тебя есть, поэтому пойди к моему портному и закажи у него несколько костюмов. Запомни: тебя в Нью-Йорке никто не знает, и судить о тебе будут исключительно по внешнему виду. Если ты будешь выглядеть и вести себя как джентльмен, – примут без вопросов. Этот город кишит акулами всех видов, они любят запах денег, поэтому будь осторожен. Я написал своему адвокату, он с тобой свяжется. Если понадобится его помощь – обращайся без стеснения. Остановись в отеле «Пятая авеню». Там, конечно, есть и другие приличные отели, но ты должен остановиться именно в «Пятой авеню». И еще. Не связывай своих надежд с писательством. Эта работа оплачивается очень скудно, хотя порой она открывает нужные двери и придает человеку значительности. Писателей в Нью-Йорке много, но только единицы могут прокормиться от трудов своих. А если хочешь изучать право, то лучше Нью-Йорка места нет.

– Это не входит в мои планы, – сказал я. – Просто я хочу там побывать. Может быть, еще съезжу в Новый Орлеан, а потом вернусь.

– В Шайенн? Да, этот город растет так же, как и Денвер. Поставишь на него – не промахнешься.

И вот я смотрю на себя в зеркало в номере отеля «Пятая авеню», в Нью-Йорке. Человек в зеркале мне мало знаком, но все же, кажется, – это я. Рост шесть футов и два дюйма, вес – сто девяносто. Лицо загорелое, обветренное, белая рубашка, хорошо сшитый темный костюм – словом, Бендиго Шафтер.

– Далеко же от Бобровой гряды ты заехал, Бендиго, – сказал я себе. – Ох далеко.

Но кое-что из Южного ущелья я все же с собой прихватил. Многое оставил, а вот мой револьвер все так же был у меня за поясом. Я поправил галстук, взял плащ и шляпу и вышел в коридор. Я собирался совершить свою вторую поездку на лифте, который был предметом особой гордости гостиничной администрации. Утверждали, что это первый гостиничный лифт в мире. Я уже поднялся на нем наверх, но еще ни разу не спускался. А что, если он сорвется?

Со мной в кабину вошли двое мужчин с девушками. Девушки взволнованно хихикали. Наверное, они тоже ехали в лифте впервые.

Вестибюль, отделанный мрамором и полированным деревом, сверкал хрусталем и был освещен газом, чего я раньше никогда не видел.

Ко мне подошел высокий приятный джентльмен с седыми бачками.

– Мистер Шафтер? Я – Джон Страйкер. Мистер Страттон просил меня с вами связаться. Я сразу понял, что это вы, как только увидел.

– Здравствуйте, сэр. Я собираюсь поужинать. Могу ли я просить вас составить мне компанию?

– Нет, нет, это я вас приглашаю.

За ужином мистер Страйкер называл мне разных людей, которые сидели за столиками или проходили мимо. Некоторые имена мне были знакомы из газет, которые я так внимательно изучал.

– Страттон мне что-то говорил о ваших… приключениях. Он также сообщил ваш возраст, но вы, на мой взгляд, старше.

– Это так и есть, – сказал я. – У нас на границе каждый мальчишка хочет стать мужчиной. Он хочет, чтобы ему доверяли, и старается стать достойным доверия. В общем, если ты делаешь свое дело наравне с другими, тебя принимают таким, каков ты есть. Мне кажется, мужчина – это тот, кто способен взять на себя ответственность.

– Расскажите мне о вашем городе.

– Ну, сейчас там все в порядке. Есть свое стадо, мы торгуем с проходящими обозами, возле города – прииски. Золота там порядочно, но думаю, надолго его не хватит.

– Если бы я увидел золото, то, наверное, даже не узнал бы. Во всяком случае, в его первозданном виде.

– Могу показать, – улыбнулся я. – Прямо сейчас.

И выудил из жилетного кармана самородок, величиной с фалангу большого пальца.

– Вот… Прямо со дна ручья.

Он аж покраснел и уставился на самородок.

– Правда? – Он осторожно взял его и стал поворачивать так и сяк. – Вот это да, черт меня возьми.

– Не возьмет. Разве что вы наберете таких штуковин слишком много, – улыбнулся я. – Но это не так уж легко.

Рядом остановился человек и уставился на самородок.

– Ничего себе! Можно глянуть?

Страйкер поднял глаза.

– Да, да, конечно. Как поживаете, мистер Грили? – Он повернулся ко мне. – Бендиго Шафтер… Гораций Грили.

Гораций Грили. Редактор газеты «Трибюн». На тропе Оверленд все знали о его знаменитой поездке вместе с кучером почтовой кареты Хенком Монком.

Грили оказался человеком высокого роста, лысеющим, с седыми висками. На нем был черный костюм с белым жилетом и черный, несколько криво повязанный галстук. Он взял самородок, повернул его к свету и принялся рассматривать сквозь очки.

– Да, очень хороший, правда, хороший. Где же вы его добыли, молодой человек?

– На новой Территории Вайоминга. Вы ведь знаете эти края, сэр. Неподалеку от Южного ущелья.

– Да, конечно. Знаю. Только что ж там за ущелье? Настоящие прерии.

Он сел.

– Ваше имя Шафтер? А, да, да… Бендиго Шафтер? – Он снова поглядел на меня. – Я читал эту вашу штучку. Что-то такое о пуме.

– Вы читали? Но ведь я…

– Понимаю. Читал. Я интересуюсь всем, что касается Запада. Очень интересно. Очень.

– На Западе вас хорошо знают, сэр, – сказал я ему с полной серьезностью. – Все только и говорят, что о вашей поездке с Хенком Монком.

– Монк? Это тот кучер? Разве его так зовут? Ах, ну да! Конечно, Хенк. Угораздило же меня ехать с таким парнем, да еще когда я спешил.

– Но ведь он вас довез, мистер Грили.

Грили хмыкнул.

– Да… конечно, довез. – Он глянул на меня поверх очков. – Значит, гостите в Нью-Йорке?

– Да, сэр.

– Он там разбогател, на этих приисках, мистер Грили. Вы же видели самородок!

– Да, такие не часто попадаются. Заходите ко мне, молодой человек, заходите. Вы хорошо пишете, но, что еще важнее – правильно думаете… Только не засоряйте свои вещи всякой чепухой.

И он удалился неуклюжей походкой.

– Вы интересуетесь театром? – спросил Страйкер. – Ожидается премьера новой пьесы… Или, вернее, старой пьесы в новой постановке.

– Интересуюсь, – сказал я, думая совсем о другом. – Пожалуй, я скоро поеду в Новый Орлеан.

– Могу ли я быть вам чем-то полезен? Мистер Страттон был очень настойчив, так что если я чего-нибудь для вас не сделаю или не покажу вам то, что нужно показать, он снимет с меня скальп.

– Не беспокойтесь, пожалуйста. Я уже гулял по городу и немного его узнал. – Я смотрел на свои руки. Они посветлели и стали мягче. Или мне это только кажется? Неужели я и сам стал мягче? – Да, я хотел бы посмотреть пьесу. А как она называется?

– «Мода». Написана лет двадцать назад. Кажется, это одна из первых удачных американских пьес.

Я слушал, наблюдал за людьми, и поражался окружавшему меня блеску. И вдруг…

Стакан чуть не выпал у меня из руки. Я осторожно поставил его на стол.

– Мистер Страйкер, – сказал я, – видите вон тех людей? Вы, случайно, не знаете, кто они?

Он глянул.

– Девушка – Нинон Вовер… играет в той самой пьесе. Вторая женщина тоже артистка… А вот тот тип… Жалко барышень, они попали в дурную компанию..

– Кто он?

– Джейк Мак-Калеб, во всяком случае, он так себя называет. Он игрок, играл на пароходах и еще кое-чего похуже. Опасный человек, не связывайтесь с ним, Шафтер.

– Я знаком с ней.

– Вы с ней знакомы? С Нинон Вовер? Откуда, она ведь актриса… из Нового Орлеана. Она попала в этот спектакль… играет служанку… Это хорошая роль.

– Вы меня не подождете? Я хочу с ней поговорить.

– Будьте осторожны с этим человеком. Говорят, что его враги долго не живут. Полиция о нем знает, но доказательств нет. Им его не взять.

Я слушал адвоката вполуха. Нинон уже не ребенок. Она молода, красива, она уже женщина.

Я направился прямо к ее столику. По мере того как я приближался, ее глаза становились все шире. Нинон стремительно вскочила.

– Бен! Ох, Бен! Неужели это ты? – Ее пальцы вцепились в рукав моего пиджака.

– Давненько же мы не виделись.

– Ты знаешь этого человека? – спросил Мак-Калеб, вставая. Второй мужчина тоже поднялся.

– Знаю ли я? Еще бы! Бен, присядь, пожалуйста! Нам нужно столько сказать друг другу!

Мак-Калеб наливался краской.

– Нинон, разве ты забыла?..

Она быстро повернулась к нему.

– Ничего я не забыла. Сказано – мне это не интересно! Повторить? – Она оглянулась на второго: – Чарльз, иди сюда. Познакомься с Беном, пожалуйста. Он…

Мак-Калеб обходил стол. Двигался он стремительно и легко, хотя казался неторопливым. Подошел и уставился на меня.

– Мы вас не приглашали, мой друг. Прошу вас уйти.

– Не говорите глупостей, – улыбнулся я, взял Нинон под руку и проводил к нашему столу, где дожидался Страйкер.

Мы уселись, и я оглянулся. Мак-Калеб расплачивался с официантом. Он повернулся к нам, и я понял: сейчас что-то будет. Но ведь это не зачуханный бар у нас, на Западе, а самый элегантный ресторан большого города!

Он навис над нами и ухватил меня за шиворот. Моя нога выехала из-под стола.

– Слушай, ты… – прошипел он.

Зацепив носком сапога его пятку, я резко встал и потянул ногу на себя. Он потерял равновесие, закачался, отступил и с грохотом рухнул.

– Ох, как же вы так, нужно быть осторожнее, – сказал я. – Позвольте, я вам помогу.

И нагнулся. Взял за плечи, будто бы желая помочь. Мое колено пошло вперед и наткнулось на его подбородок. Голова дернулась, как на шарнире. Потом я поднял его, отряхивая. Подбежал официант с метрдотелем. Я мягко толкнул Мак-Калеба им на руки.

– Боюсь, этот джентльмен хватил лишку. Пожалуй, нужно вызвать для него экипаж.

Джейка медленно вели к выходу. Он шатался – удар коленом почти лишил его сознания.

– Бедняга! – сказал я. – Видно, перебрал малость.

У Нинон в глазах плясали чертики.

– Жаль, что я так не умею! Этот тип совсем заморочил мне голову, но все его боятся. Как же у тебя получилось?

– Я только хотел ему помочь. Мне показалось, что он не совсем твердо держится на ногах и…

К нашему столику подошел старший официант.

– Я приношу извинения за те неприятности, которые причинил вам этот человек. Здесь вы больше его не увидите.

– Ничего такого не было, – отозвался я. – Он просто немного расстроился.

– Как же так? – удивлялся Страйкер. – Не успели вы встать, как этот парень упал. А потом вы ему помогали подняться. Неужели он так сильно ударился, что не мог устоять на ногах?

– Пусть это вас не беспокоит. Утром он встанет здоровым.

– Не так все просто, – покачал головой Страйкер. – Он опасен. Он натравит на вас своих бандитов. Это грубый народ, они с Бауэри. У вас появился опасный враг.

– Бен, – Нинон положила ладонь мне на руку, – как там все? Как твой брат? Как мистер Сэмпсон? Рут, Лорна?

– Все хорошо, а Лорна здесь, со мной. Ей нездоровится, и она осталась наверху. А я-то думал, ты в Новом Орлеане.

– Я и была там… А потом мне предложили эту роль. Я играю Миллинету. Тетя сперва и слышать не желала о театре, но я так хотела поехать. Она поняла, что я не сдамся. И приехала сюда со мной.

– Она здесь?

– Ну, мы же ненадолго. Всего несколько недель. Знаешь, большинство пьес идет не больше недели. А две или три – это уже исключение, большой успех. Когда мы перестанем играть эту пьесу, я, наверное, сыграю еще что-нибудь. – Она не отрывала от меня глаз. – Знаешь, мне уже предложили несколько ролей.

– А мистер Шафтер теперь что-то вроде писателя. Вы знали об этом, мисс Вовер?

– Писатель? – поразилась она. – Ты, Бен? Вот уж никогда бы не подумала.

Смутившись, я пожал плечами.

– Ну, какой там писатель! Так, написал пару вещичек об индейцах, о животных, о жизни там, у нас.

Потом мы долго разговаривали, и я рассказал ей, ни словом не обмолвившись о разных там стычках, как гнал стадо из Орегона. Вот уж чего я не хотел вспоминать, так это перестрелки. Надеялся, что они остались в прошлом.

– Значит, теперь у тебя есть ранчо?

– Нет, только кое-какой скот. Перед самым отъездом прикупил еще шестьдесят голов. Есть еще несколько делянок на приисках. На одной я уже намыл кое-что. Но, боюсь, когда перестанут проходить обозы, наш город умрет.

– Не может быть!

– Железная дорога может все изменить. Ну, а город свое дело сделал: позволил нам выжить в суровую зиму, дал передышку, чтоб мы могли понять, кто мы и зачем. И я там многому научился. У всех понемногу. У Рут, у Каина, у Этана, у Джона Сэмпсона. И у Уэбба тоже.

– Этот Уэбб такой темный, мрачный. Настоящий Кассий.

– Только внешне. Цезаря он бы убил в одиночку, не стал бы перекладывать часть своей вины на других. Уэбб – надежный и верный человек.

Страйкер встал.

– Не буду вам мешать. Не забывайте, мистер Шафтер, если что – сразу ко мне. Надеюсь, что смогу быть вам полезен.

– Спасибо.

– Спокойной ночи, мисс Вовер.

Мы остались вдвоем. Сидели и смотрели друг на друга. Я даже не знал, что сказать. Но сказал:

– Ты так хороша!

Она засмеялась, потом сказала серьезно:

– Бен, я скучала без тебя! И по горам скучала. Я все ловила себя на том, что поднимаю глаза, чтоб увидеть горы, или озираюсь – не догоняют ли индейцы.

– Индейцы остались на Западе. И мне придется скоро туда вернуться. Говорят, в этом году следует ожидать набегов, как в шестьдесят пятом.

– Дай Бог, обойдется, Бен. А что станет с ними?

– То же самое, что было бы с нами в подобных обстоятельствах. Одни будут отступать все дальше и дальше в горы, другие погибнут, а большинство переберется в наш мир и будет в нем прекрасно существовать. Хоть они и люди каменного века, с головой у них все в порядке. Я видел, например, как индеец ремонтирует ружье, и получалось у него не хуже, чем у настоящего мастера.

– А мы сумеем их принять?

– Почему нет? Такое происходило в мире с незапамятных времен. Народы переселялись и теснили другие народы или поглощали их. Так было и в Европе, и в Африке. Там, где сталкиваются две культуры, выживает та, которая больше приспособлена.

– Ты вернешься туда, Бен?

– Скорее всего, придется – на время. Навсегда я там не останусь. Все, что могли, мы там сделали. Нужно продать прииски, а ведь там у меня еще и стадо. А может быть, я начну издавать там газету.

– Но не здесь?

– Нет. Мне нравится Восток, и я буду сюда наведываться, но мое место там – на Западе. – Я посмотрел на нее. – Нинон, тебе придется с этим смириться. Я горный человек. Я люблю быть заодно с дикой природой.

Ни один из нас не заговорил о личном. Мы беседовали об общих знакомых, о городе, о снеге, о горах и еще о всякой всячине.

– Можно, я провожу тебя домой?

Она рассмеялась.

– А я уже дома. Я живу здесь, в этой гостинице… вместе с тетей. Видишь ли, мы играем в театре на Пятой авеню, прямо за отелем. Очень удобно и близко.

Я проводил ее до лифта. Завтра мы встретимся, и я познакомлюсь с ее тетей.

Когда лифт ушел наверх, я прошелся по вестибюлю и купил «Трибюн» мистера Грили. Завтра позвоню редактору, у которого лежит мой рассказ о пуме.

Лорна еще не ложилась. Она подняла на меня глаза от книги.

– Ты ее видел? Ты видел Нинон?

– А ты откуда знаешь?

Она рассмеялась.

– У меня тут был гость. Ее тетя. – Она закрыла книгу. – Очень красивая и образованная женщина. Но как она узнала, что ты здесь, – не понимаю. Она пришла меня навестить.

Глава 37

Мы встретились в кафе «Дельмонико», самом модном заведении города. Трудно представить, но Нинон выглядела еще прелестней, чем накануне.

Я встал, когда они подошли к столику, где сидели мы с Лорной. Тетя Нинон, она же миссис Боссан, оказалась привлекательной дамой лет сорока. Она смотрела мне прямо в глаза – насмешливо и с любопытством.

– Ну и что? Я похожа на страшное чудовище?

– Вы тетя мисс Нинон и просто обязаны были оказаться красавицей.

– Неплохо сказано. Для дикаря с Дикого Запада вы хорошо подкованы, – улыбнулась она. – Я вас представляла в виде монстра в бизоньей коже и с ножом для снятия скальпов.

– Я одеваюсь сообразно обстоятельствам. – Я поклонился. – Бизоньи шкуры здесь не в моде.

– А нож для скальпов?

– Это другое дело. Но мне кажется, что тут скальпы принято снимать с помощью слов, а не примитивной штукой вроде ножа.

Мы говорили о том и о сем, о книгах, о путешествиях, о Нью-Йорке и Новом Орлеане, о театре… Я вспомнил о пьесе «Мода» – я ее прочел, когда к нам попал Миллер Пайн.

Я говорил и слушал, а мой взгляд блуждал по залу кафе. Здесь спокойно, тихо, отменная еда – все не так, как там у нас, в горах. Как далеко отсюда до гор Уинд-Ривер и каньона Попо-Аджи!

– Зачем вы приехали на Восток, мистер Шафтер?

– Чтобы увидеть Нинон. Мы давно не виделись.

– Только и всего?

– Ну… я выслал сюда несколько рукописей. Мне бы, конечно, и так ответили. Письмом. Но честно говоря, я рад, что приехал. У меня купили две статьи, их только нужно доработать. Утром я говорил с редактором, и он подсказал, как их привести в порядок. Я слишком долго хожу вокруг да около, а нужно просто взять и рассказать историю.

– Что же вы пишете?

– Я, конечно, не писатель, но многих интересует Запад и дикая природа. Ну, я и написал о горных львах, пумах, пантерах – называйте, как хотите. А второй рассказ – о стычке с индейцами.

– Нинон рассказывала мне о вашей тамошней жизни. Вы, должно быть, очень смелый.

Разве? А ведь я сам часто задумывался, смелый ли я. Вот и сейчас я просто пожал плечами.

– Каждый делает что может.

– Он столько миль проехал по морозу, когда меня искал, – тихо сказала Нинон. – Если бы не он, меня бы не было в живых, как Дэвида.

– Благодарите Дрейка Морелла, – сказал я. – Если бы он до нас не добрался, мы бы ничего не узнали. А ведь он был тяжело ранен! Я нашел его на снегу, без сознания.

– Дрейк Морелл! – Эмили Боссан повернулась к Нинон. – Ты мне ничего не говорила!

– Мне бабушка не велела. Она сказала, что это бы вас расстроило.

– Вы его знаете? – спросил я у Эмили.

– Да, конечно. Очень хорошо. Старый друг нашей семьи и… словом, он мне был симпатичен.

– А мы очень рады, что он к нам попал. Дрейк очень умный и красивый человек. Но, конечно, иногда он бывает… ну, излишне резок.

– Можно сказать и так. – Она улыбнулась. – Видите ли, он очень много играл. И постоянно выигрывал. Ну, и тут всегда возникает вопрос о честности.

– Понимаю.

– А что с ним сейчас? Где он?

– Он у нас учителем.

– Дрейк Морелл? Учитель?

– Он хороший учитель. – И я рассказал ей историю о том, как вооруженные до зубов школьники встали за него горой.

– Неужели они ходят в школу с оружием?

– Ну, на город могут в любой момент напасть индейцы, а некоторые школьники приезжают в школу с окрестных ранчо верхом. Это не значит, что у нас всегда опасно, просто вдруг может нагрянуть беда, и тогда придется действовать решительно. Так что лучше всегда быть наготове. Еще там есть пумы. Они редко нападают, но все же такое случается. Или можно наткнуться на медведицу с медвежатами. В такие моменты она очень опасна. Когда мальчишки приходят в школу, они раздеваются и оставляют оружие вместе с верхней одеждой. А тут, когда Фоллет явился по душу Дрейка, мальчики уже собирались по домам и оружие было при них.

– Господи, такое даже трудно себе представить.

– Естественно. Некоторые живут в теплых уютных домах вдали от границ и пытаются нас, переселенцев, учить, как нам подобает себя вести. Но представьте, что человек однажды возвращается домой и находит своих детей и жену убитыми. Просто так, без причины.

– А ты, Лорна? – спросила Нинон. – Ты вернешься туда?

– Не знаю. Если я останусь здесь, придется как-то зарабатывать на жизнь. Но ведь я не актриса, как ты. Наверное, поеду обратно, но не домой. Останусь в Денвере. Или отправлюсь в Калифорнию.

Мы пили кофе, когда к нам подошли двое – Гораций Грили и еще один джентльмен, которого я не знал.

– Можно ли к вам присоединиться, мистер Шафтер? Мы с приятелем обсуждали положение индейцев и решили, что было бы неплохо послушать знатока.

– Конечно, прошу вас, – сказал я, вставая, и представил мужчин моим леди.

– Вы говорили, что весной на Западе может начаться кровопролитие. Что можно сделать, чтобы этого избежать?

– Ничего.

– Ничего? Да бросьте вы, молодой человек. Должен же быть какой-то выход!

– Может быть, но я его не знаю. Большинство белых ничего не понимают в индейцах, а многие даже не хотят понимать. Им индейцы представляются чем-то вроде досадной помехи, которая не дает им спокойно жить. Ну, вроде бизонов. А дело в том, что молодой индеец может заслужить свой мужской статус среди соплеменников только на охоте или на войне. Старики участвовали в войнах, считали добычу, снятые скальпы и украденных лошадей. Это заменяет богатство, у них весомое положение в общине. А что делать молодому? Старый индеец стремится к миру, молодой – к войне. Чтобы жениться, он должен доказать, что он мужчина и воин, поэтому он должен сражаться. За невесту с него требуют лошадей – необходимо их украсть. А потом его жена захочет иметь такие же вещи, как у белой женщины. Эти вещи можно выменять, купить, но – на что? Значит, он должен убить и ограбить. Обоз фургонов для индейца – все равно что испанский галеон, нагруженный золотом ацтеков, для сэра Фрэнсиса Дрейка. Большинство индейцев, которые грабят обозы, живут вдали от дорог, но они проезжают многие мили, чтобы поживиться «сокровищами» из фургонов. Лицом к лицу столкнулись два народа, у которых разные религии, обычаи, несхожий образ жизни. Несколько столетий война была образом жизни и в Европе, вспомните хотя бы викингов. Война все решила. Для индейцев сейчас так и есть. Старые индейцы мудры, их разум светел, головы не хуже наших с вами, и они готовы прислушиваться к мнению других. Но если вам удается договориться и заключить мир со стариками, то тем самым вы загоняете в угол молодых, их проблемы остаются нерешенными. Чтобы наступил мир, нужно дождаться, чтоб у индейцев появилась новая система ценностей. А это – время жизни нескольких поколений.

– Гм. – Грили потер баки. – Вот так, мой друг. Не могу сказать, что во всем согласен с молодым человеком, но такого ясного объяснения я еще никогда не слыхал.

– Всем хочется решить проблему легко, – сказал я. – Но это не получится. Все хотят быстрого успеха, но такие проблемы не решаются быстро. Здесь нужно время. Здесь, в Америке, мы почему-то убеждены, что стоит нам издать закон, как сразу все изменится. Не изменится. Бумажный закон будут либо обходить, либо нарушать. Подчиняются только тем законам, которые принимает большинство.

– По вашим речам не скажешь, что вы молоды, – сказал второй джентльмен. – Наверное, вы много думали об этом.

– На границе нет времени для отрочества. Сегодня ты дитя, завтра – мужчина. А про индейцев нам нужно много думать, они-то о нас думают много. Я просто счастливчик. У меня были хорошие учителя: дикие нравы и добрые соседи. И я читал Плутарха, Блэкстоуна, Юма, Локка и кое-кого еще.

– Вы возвращаетесь обратно?

– Да. Я шериф у себя в городе, а если нагрянет беда, нам понадобится каждый ствол.

Когда все разошлись и девушки поднялись в комнаты, я вышел прогуляться.

На улице было тихо. На Мэдисон-авеню шуршали сухие листья. Проехал экипаж и свернул на Бродвей, а я зашел в парк и двинулся по дорожке между деревьями.

Вдруг я услышал шорох шагов по траве. Кто-то шел следом, сзади и немного левее. Долго ли он намерен следить за мной? Сейчас темно, но впереди – свет фонаря. Значит, то, что должно случиться, случится немедленно.

Тихо ходить они не умели. У нас любой мальчишка прошел бы лучше. Мои уши сами настроились на звук шагов, и, когда они стали приближаться, я осмотрелся.

Чуть поодаль я увидел освещенную эстраду и направился прямо к ней. И только тут понял, почему они не нападали раньше. У эстрады меня ждали двое парней крайне сурового вида. К тем двоим, которые сзади, я был готов, четверо – уже многовато, а вот устраивать перестрелку в чужом городе я не хотел.

Те двое, что были у эстрады, встали на моем пути.

– Привет, ребята, – сказал я весело. – Вы, случаем, не меня ждете?

– Хватайте его, – сказали сзади.

Я оглянулся. Конечно – Джейк Мак-Калеб.

Парни все приближались, и я не стал терять времени даром. Напружинился, качнулся в сторону и двинул кулаком в того, что был левее.

Старое правило гласит, что в уличной драке побеждает тот, у кого первый удар увесистей. Я думал только об одном: если я двину удачно, их останется только трое.

Ударил я в подбородок, а метил глубже, чтоб пробить насквозь. А он – молодец! – шел на меня быстро. Удар был, словно обухом по бревну – он и вырубился, еще не долетев до земли. Я тут же ударил второго левой, он тоже рухнул. Сзади третий прыгнул мне на спину, но его прыжок совпал с моим боковым движением, и он промахнулся, кувырнувшись в траву.

Я резко обернулся и оказался лицом к лицу с четвертым. Это был Мак-Калеб. Правой рукой я выхватил револьвер и приставил ему к виску, потом сделал несколько шагов назад, не опуская оружия, и оказался возле того парня, который уже собирался подняться с земли и стоял на коленях, тряся головой. Теперь вся компания была под присмотром моего револьвера. Я взял коленопреклоненного за шиворот.

– Я тебя убью, – сказал я ему.

– Ну, хозяин, – заныл тот, – ошибочка вышла…

– Эй ты! – позвал я другого. Он стоял на четвереньках и пытался встать. – Слушайте, вы оба! У вас есть шанс убраться отсюда живыми.

– Хозяин, погоди… Ты не того…

– Заткнитесь! – сказал я, направляя револьвер то на одного, то на другого. – Вы двое нанялись избить человека, а может быть, даже убить. Деньги придется отработать.

Они молча уставились на меня. Дуло револьвера не позволяло им вступать со мной в дискуссию.

– Либо отработаете, либо утром отсюда будут выметать ваши мозги.

Я ткнул револьвером в сторону Мак-Калеба.

– Посмотрим, чего вы стоите. Отлупите его.

– Эй, послушай, чего ты…

Я снял револьвер с предохранителя. Щелчок прозвучал как выстрел.

– Считаю до трех. Раз! – Они все еще стояли. – Два!

Мак-Калеб бросился наутек. Парни – за ним. Догнали и набросились. Хоть они были еще не совсем в порядке, но все же – ребята не слабые. Да и Мак-Калеб тоже не слабак и не трус. Драка была стремительная, кровавая и жестокая. У всех троих были кастеты. Мак-Калеб упал, попытался встать, но получил в челюсть и снова рухнул. Они принялись молотить его ногами.

– Хватит! Валите отсюда!

Они постояли, ловя ртами воздух, потом повернули и потрусили на нетвердых ногах в сторону Мэдисон-авеню.

И вдруг за моей спиной раздался голос:

– Вот так зрелище! Потрясающее зрелище, парень! Ей-богу, четыре года о таком мечтал! Клянусь всеми святыми!

Я обернулся, не опуская револьвер. Передо мной стоял огромный полицейский. Похоже, ирландец.

– Убери пушку, парень. Она тебе не понадобится. Я хочу пожать тебе руку, ей-богу. Этот подонок Джейк водит компанию с кое-какими городскими политиканами, и к нему нам не подобраться. А я давно мечтаю упрятать его за решетку.

– Они на меня напали, – сказал я. – Мы с этим джентльменом обменялись парой теплых слов в «Пятой авеню», я там остановился.

– Наслышан. Мимо меня тут мало что проходит, а с этого Джейка я давно глаз не спускаю. Я этого ждал… но не сегодня. Ох, все-таки это было зрелище! Слушай, тебе надо было стать боксером!

– Спасибо, сэр. Но сейчас я хотел бы вернуться домой. Вы не возражаете?

– Нет, конечно. Идите, Том Малруни вас благословляет! – Он помахал мне рукой. – Ничего такого с вами больше не случится.

На улице я отряхнул плащ и надел шляпу. Постоял на ступеньках отеля, чтобы успокоиться, вошел внутрь, кивнул портье и вызвал лифт.

Настроение мое поднялось. В конце концов, Нью-Йорк – неплохой городишко. Вполне приличный городок. Мне здесь могло бы понравиться.

Глава 38

Ночью я плохо спал. То и дело снились наши горы. Я вспоминал старика Урувиши, и мне казалось, что когда-то я случайно угадал егостремление добраться до Лечебного колеса. Меня тоже туда тянуло. Я не знал, что оно значило для старика, но ясно было одно – он великий воин, и не в его характере тратить время попусту, сидя у костра и ожидая смерти.

Через день после стычки в парке я сопровождал Лорну в театр. Платье свое она только что купила в магазине «Стюарт» на Бродвее, и, когда мы шли по проходу между рядами, я ловил одобрительный ропот – мужской и женский.

Лорна вся светилась от волнения, и я радовался за нее. Она была в своем мире, мне же нужно было лишь чувствовать под собой коня и ощущать лицом свежий ветер с Биг-Хорне. Меня тянуло обратно в пустынные каньоны, где живет одно только эхо, где между валунами пенятся, ревут и бьются о каменные стены потоки воды. Я хотел ездить по бурелому, собирать сухие ветки, разжигать костры и вдыхать волшебный запах соснового или кедрового дыма.

И сидеть в «Дельмонико» мне тоже нравилось. Глядеть на проплывавших мимо женщин, слушать шорох шелков и тихое журчание разговоров… Хотелось думать, что они беседуют о музыке, искусстве, театре, перебрасываясь остроумными и насмешливыми репликами… Но я знал доподлинно – их болтовня скучна и никчемна: женщины жалуются на тугой корсет, а мужчины ждут не дождутся, когда можно будет выйти из зала, чтобы покурить или выпить в баре.

Я склонился к Лорне и прошептал:

– Я возвращаюсь домой.

– Похоже, что я тоже, Бен. Поехали скорее.

После представления мы пошли за кулисы к Нинон. Увидев меня, она засмеялась:

– Бен, у тебя вид испуганного мальчишки!

– Может быть. Я возвращаюсь обратно в горы.

– Сегодня?

– Нет… Но скоро. Лорна тоже этого хочет.

– У меня в субботу последнее представление.

– Вот и хорошо. Сможешь поехать домой вместе с нами.

Она ахнула – картинно, будто дразня.

– Лорна! Ты слышала это? Мне кажется, он делает мне предложение. – Она вдруг сделалась чопорной, подошла ко мне вплотную и уставилась на меня смеющимися глазами. – Молодой человек, у вас честные намерения?

– Да вроде… Намерения есть, это точно.

На другой день я встретился со Страйкером.

– Кажется, тут есть место, которое называется Золотая биржа?

Он глянул на меня с любопытством:

– Есть такое место. Вы хотите купить золото?

– Продать, – тихо сказал я.

Он поморщился.

– Но видите ли, на бирже не продают настоящее золото. Там торгуют ценными бумагами и спекулируют на ценах…

– Мне нужно продать золото. Довольно много.

Он откинулся в кресле.

– Это, конечно, можно устроить. Даже любопытно, как они на это отреагируют. Оно у вас с собой? Или его еще нужно намыть?

Я вытащил из-за пояса брусок весом в пару килограммов.

– Вот оно. Новое, чистое, никаких подделок.

Это его ошарашило.

– Вы его носите с собой? На себе?

– Иногда, – сказал я. – Если по сходной цене – тут на полторы тысячи долларов. Я хочу продать этот и еще одиннадцать брусков.

Он снова откинулся в кресле и даже слегка побледнел.

– Шафтер, я никогда не встречал людей вроде вас. Вы хотите сказать, что у вас примерно двадцать тысяч долларов золотом? И вы таскаете его при себе?

– Нет, нет, я соблюдаю осторожность. Итак – вы можете устроить мне эту сделку?

– Конечно, конечно! Дюжина золотых брусков! – Он вдруг стал строгим. – Я надеюсь, Шафтер, вы сможете за него отчитаться?

– У меня там небольшой прииск… Это золото я намыл сам, а потом мы с братом в кузнице его выплавили.

– Небольшой прииск? Он не так уж и мал. А сколько у вас рабочих?

Я пожал плечами.

– Я сам добыл это золото. Времени было мало. Только-только начал, а тут зима. Но я вообще-то не золотодобытчик.

– Но весной-то вы начнете работать? Можно нанять помощников… Даже невозможно представить, сколько вы могли бы там добыть! Миллионы!

– Возможно. Но речь не об этом. У меня есть небольшое стадо, и мне куда интереснее завести ранчо. Наверное, я буду изредка работать на прииске, но меня это дело не интересует.

– А вы не хотите продать прииск? Я, как вы понимаете, ничего не предлагаю, но… это же золото, приятель! Золото!

– Я еще не думал о продаже. Да, конечно… Если цена будет сходная. Но как же назначить цену прииску? Вот, допустим, мне нужно что-нибудь купить, – я иду и намываю столько, сколько мне нужно для покупки. Нужны деньги в другой раз – намою еще.

– Нет, так эти дела не делаются. Нужно оборудование, рабочие. Такой богатый прииск должен стать настоящим предприятием. В Нью-Йорке есть люди, которые бы до потолка подпрыгнули, узнав о таких возможностях.

– Отлично. – Я встал. – Если бы вы нашли мне покупателя, я был бы вам крайне признателен. Я имею в виду – покупателя для живого золота.

Получу эти двадцать тысяч – и я свободен. Можно спокойно работать, все заранее планировать, самому решать, куда ехать и чем заниматься. Хорошо бы, конечно, завести ранчо. О скотоводстве я уже кое-что знаю, а спрос на говядину продолжает расти. Для начала нужно купить хорошие пастбища. А помощники – тут, я думаю, многие из нашего города пошли бы со мной.

Но как же Нинон? Захочет ли она пожертвовать всем и переселиться в провинциальную глушь? Она по опыту уже знает, каково там жить… Спросить ее?

Почему не спросить? А вдруг откажется…

Когда я вернулся в отель, меня ждала Лорна.

– Бен, письмо от Каина. У них неприятности.

– Что такое?

– Троттер стрелял в Нили… Он тяжело ранен. Какая-то драка на прииске…

Я взял письмо.

«Дорогие Лорна и Бен,

вскоре после вашего отъезда Финнерли и компания вернулись в город. Никто их не видел, пока Нили не поехал на прииск. Оказалось, что они там сломали замок и выкапывали золото, которое припрятали раньше, до того, как Нили их выгнал.

Он попытался их остановить, тут Троттер и выстрелил. Колли это слышал и поехал на помощь, но не успел. Финнерли с дружками удалось удрать. Их видел Уэбб, когда они уезжали, так что у нас есть два свидетеля.

Колли погнался за ними в горы, но они скрылись. Колли считает, что они еще вернутся. Ни Этана, ни Стейси тогда в поселке не было.

Со стадом все в порядке. Мои дела пошли на убыль, но все же полдюжины фургонов со шпалами на железную дорогу мы отгрузили.

Нуббина Тейлора, его жену и детей убили индейцы. Дом сожгли, а скот угнали».

Там было еще кое-что, но того, что я прочел – достаточно. Тейлор жил всего в четырех милях от города, а индейцы на него напали… Теперь можно ожидать чего угодно.

– Собирайся, Лорна. Едем.

– Я готова, Бендиго.

Глава 39

Лорна была высокой, хорошо сложенной девушкой с ясными, умными глазами. Она обладала грубоватым, но занятным чувством юмора. Стоя у окна, она глядела на улицу. А я думал о том, как сильно отличается этот мир от нашего маленького городка, и о том, как сложится жизнь Лорны.

– Мне нужно еще кое-что сделать, – сказал я.

– Конечно. Ты должен повидаться с Нинон. Иди, Бендиго. Мне тоже нужно кое с кем проститься.

– Тебе?

Она засмеялась.

– Ты был занят, Бен, так что я тебя не виню. И ничего не заметил. У меня тоже появился друг. Он вообще-то приятный джентльмен. – Она помолчала. – Ты не против?

– Если он нравится тебе, значит, и мне понравится, – ответил я. – Кто он?

– Его зовут Фэрчайлд… Джексон Фэрчайлд. Он доктор… врач.

– Мне нужно с ним познакомиться.

– Обязательно. Я с ним обедаю сегодня внизу. – Она подошла и взяла меня за руку. – Я хочу, чтоб он тебе понравился. Мне он нравится… очень.

– Ну, раз он тебе подходит… Не забывай, как ты дорога нам с Каином.

– Он не такой, как все, Бен. Он вырос на ферме в штате Нью-Йорк, потом учился медицине, потом работал в маленьком городке – в Нью-Хемпшире, а теперь хочет отправиться на Запад.

– Куда? В смысле – в какое место?

– Ну, он еще точно не знает. Кажется, в Калифорнию. Он хочет быть там, где что-нибудь происходит. И еще ему предлагают практику в Колорадо.

– Я поговорю с ним. А пока…

– Тебе пора к Нинон.

Комнаты Нинон и ее тети располагались этажом выше. Я поднялся по лестнице, потом постоял у окна, глядя на город. Как мало я знаю о городах вообще, в том числе и об этом городе, в котором можно многому научиться! Тут я встречался с разными людьми, с Горацием Грили, который метит в президенты, с писателями, натуралистами и финансистами, которые собирались вкладывать деньги в западные земли. Ответы на их вопросы сами собой срывались у меня с языка, особенно когда речь шла о жизни на Западе. Эта быстрота удивляла меня самого. Но на вопрос об индейцах ответить мне было нечего, решения задачи я не знал.

С индейцами я дрался, мы вместе выезжали на охоту, я подолгу беседовал с ними. Мы проехали вместе долгие мили, и многие люди из этого народа мне нравились. Нам было чему поучиться друг у друга, а индейцы, как я понял, легко приспосабливаются к разным условиям жизни. Но большая часть наших обычаев казалась им совершенно бесполезной.

Однако же вопрос, заданный мне мистером Грили и его другом, заставил меня крепко задуматься. Никогда не поймешь, мало ты знаешь или много, пока не втянешься в разговор. Вернусь домой и постараюсь получше разобраться в этом.

В гостиной меня встретила миссис Боссан.

– Нинон сейчас выйдет, мистер Шафтер. Вы, кажется, едете домой?

– Да.

Вошла Нинон и, протянув руки, стремительно направилась ко мне.

– Бен! Ты уезжаешь!

– Я должен. Там случилась беда.

– И, как всегда, ты первый спешишь на помощь! Ведь правда?

– Ну, я не знаю. Я просто делаю то, что нужно.

– Зато я знаю все. Ты пошел спасать Мэй с детьми, когда их похитили индейцы, ты поехал вытаскивать мормонов из снегов, ты сражался с бандитами. И ты с Этаном Сэкеттом кормил мясом весь город в первую зиму. Я все это слышала, а кое-что видела и сама.

– Человек должен делать то, что нужно. К тому же я не один, рядом со мной всегда крепкие люди – Каин, Этан, Уэбб, Джон Сэмпсон.

– Но ведь делал-то все ты, Бен! Ты отвечал за весь город. Ты прокладывал дорогу.

– Нет, Нинон. Первыми были Каин и Рут. И только они.

– Ну да, конечно, – улыбнулась она. – Но твой вклад больше других.

– Мы все делали вместе: менялись, взрослели и открывали для себя, как трудно людям сблизиться и создать что-то новое. Пока мы еще недоучки, но после той школы, где бы мы ни оказались, мы уже не повторим многих ошибок.

Миссис Боссан оставила нас вдвоем.

– Твой спектакль ведь скоро сходит со сцены?

– Нам добавили еще неделю. А потом я вернусь в Новый Орлеан.

– А новые роли, предложения? Тебе ничего не подходит?

– Пока нет, Бен. – Она улыбнулась. – Но кто знает… Если у кого-то вдруг появится хорошее предложение, возможно, я и соглашусь…

– Я тут как раз подумал… Это уже мое предложение – обдумай его… Я пока не знаю, где в этой пьесе будет происходить действие, в каком краю и в каком городе, я только знаю, что она будет длинной…

– Ты мне даешь ведущую роль?

– Конечно. А декорации, реквизит и костюмы обеспечиваю я – и все по высшему разряду.

– Бен, я принимаю твое предложение. Я только об этом всегда и мечтала!

И тут мое красноречие иссякло. Я все смотрел на нее, а она на меня. Но говорить было не обязательно – каждый понимал, что чувствует другой без слов.

Мы стояли у окна, держались за руки и глядели на Нью-Йорк.

Потом мы стали говорить… Говорили и говорили… Было сказано много глупостей, а также и кое-что умное. И тут я рассказал ей о Лорне и ее приятеле.

– Бен! Пойдем познакомимся с ним! Они сейчас внизу?

Когда мы подошли к столику, он встал. Очень красивый человек с хорошим, сильным лицом, ростом с меня, только легче фунтов на двадцать.

– Я доктор Джексон Фэрчайлд, – сказал он. – Лорна мне рассказывала о вас.

Мы сели за стол и проговорили целый час. Через некоторое время я перестал их слышать и увидел катящиеся колеса фургонов, волнующуюся коричневую траву прерий, тяжелую речную воду на переправе, а еще – наш городок над ручьем, под белыми скалами, поросшими строевым лесом. Я тосковал по запаху кедрового дыма и мерной качке в седле. Здесь о Западе мне напоминал только револьвер за поясом. Даже девушки стали другими. Нинон из ребенка превратилась в красивую женщину, которую я едва узнавал. Лорна перестала быть сестрой деревенского кузнеца с Запада, а сделалась элегантной молодой леди.

До меня долетал их смех, обрывки разговоров, и я вспоминал поскрипывание седла и морщинистое лицо Урувиши, вспоминал прохладу, которой тянет в лицо со дна каньона Попо-Аджи, запах пороха и удар ружейной отдачи в плечо, вспомнил замешанный на дыме и поте запах бизоньих шкур и далекие огоньки на пути к дому.

– Я хочу прогуляться, – сказал я и встал. – Мне нужно подумать.

На улице уже темнело. Я закутался в плащ и пошел, не совсем понимая, куда иду. Пахло городом и углем. Вдруг я обнаружил себя в Бауэри. Зачуханные ломбарды, гостиницы третьего класса, ночлежки, пыльные театрики, экипажи, тарахтящие по осклизлой мостовой, тускло освещенные окна, мертвенные газовые фонари.

Завтра я отправляюсь домой… завтра.

Никак не дождусь.

Глава 40

За окном неторопливо проплывало бесконечное белое пространство. Заснеженная земля прерий сливалась с горизонтом в одно молочное марево. Там, за окном, – холод… жуткий холод. Печка в дальнем конце вагона раскалилась, докрасна, но ее тепла едва хватало. Вокруг печки сбились в кучку пассажиры. Лорна и доктор Фэрчайлд тоже сидели там.

Поезд медленно полз по обледенелому пути. Ничего не могло быть хуже, если бы он сейчас вдруг сковырнулся с рельсов – мы пересекали пустынную равнину, где никакого жилья на десятки миль вокруг. И топлива вдоль трассы нет, придется обходиться тем, что взяли с собой.

Ко мне подошел кондуктор.

– Вы ведь с Запада, мистер Шафтер?

– Да. Я живу возле Южного ущелья.

– Тогда вам знакомо все это? – Он показал на снег за окном.

– Конечно.

– Люди напуганы… В соседнем вагоне женщины с детьми, переселенцы. Мужчины хорохорятся, но на самом деле боятся не меньше.

– Их можно понять. Если мы вдруг застрянем… Придется разбирать пути и пилить шпалы на дрова.

– Да вы что! А что скажет управление? – перепугался кондуктор.

Я только улыбнулся.

– Железнодорожные боссы далеко, а мороз вот он, здесь, – улыбнулся я. – Поверьте мне на слово, если понадобится, вытащим шпалы и раздраконим.

– Я к вам с просьбой, мистер Шафтер. Если бы вы зашли в тот вагон, поговорить с людьми? Их нужно ободрить, что ли.

– Почему бы нет?

Я встал и проверил револьвер под пальто. До Шайенна далеко, впереди долгие мили снежной пустыни. Когда-нибудь здесь появятся фермы и ранчо, вырастут города. А пока ничего нет.

На площадке между вагонами меня обжег ледяной ветер. Не меньше десяти градусов.

В вагоне оказалось несколько женщин, дюжина детей да несколько мужчин. В конце вагона спал потрепанный, грубого вида мужчина с огромными усами. Холод ему был нипочем.

– Как поживете? – обратился я к мужчине, который оказался поближе. – Здесь холодно. Вы едете на поселение?

– Да. В Вайоминг.

– Собираетесь заняться земледелием?

– Попробуем искать золото. Я слыхал, оно там есть.

– Есть – если повезет.

Мне повезло. Двадцать одна тысяча семьсот долларов в нескольких банках на Востоке – тому подтверждение. Но везло не всем. И потом я этим не занимался специально и не тратил время на поиски.

– Может быть, земледелие надежнее? – спросил я. – Еще можно охотиться на бизонов. Их шкуры пользуются большим спросом.

– Я не умею стрелять.

Вот это да! Я уставился на него. Он тоже глядел на меня, почувствовав мое удивление.

– А зачем мне стрелять? Я думаю, индейцы хороший народ. Если к ним по-человечески, то и они ответят тем же. Я не хочу в них стрелять.

– Иногда, конечно, среди них встречаются неплохие парни. Надеюсь, что вам именно такие и попадутся. Я же натыкался на разных. Мне кажется, вы должны приготовиться, на всякий случай, даже если вы надеетесь встретить только ангелов. У вас ведь семья.

Он кивнул.

– Тут волноваться нечего. У меня хорошая семья. Мы будем работать сколько нужно и все перенесем.

– Поезд еле тащится – рельсы заметает снегом, – сказал я. – Если он остановится, не выходите без команды. Бывали случаи, когда людей забывали… Случайно, конечно.

Я видел, как внимательно они меня слушают. Один тихий человек сказал:

– Спасибо, сэр. Боюсь, нам придется еще многое узнать о Западе. Вы говорите, вам доводилось встречаться с индейцами?

– Да… И не раз. Весной племя сиу выйдет на тропу войны. Пока они ждут травы, чтоб был корм для лошадей. И тогда молодые индейцы начнут охоту за своими первыми скальпами. Я бы советовал вам обосноваться вблизи поселений, или хотя бы рядом с другими семьями, пока как следует не узнаете здешнюю жизнь.

– Вы золотоискатель?

– Нет. У меня есть небольшое стадо, и я собираюсь его увеличить. Мы построили городок возле Южного ущелья, но, похоже, наше время на исходе. Там не с чего жить.

– В Южном ущелье? – поднял голову другой. – Так ведь там золото! Почему же вы говорите – не с чего жить?

– Всего несколько приисков, и они уже иссякают. Многие старатели едва сводят концы с концами.

Он мне не поверил.

– Хотите нас испугать? – сказал он. – Не выйдет, мистер. Мы все знаем.

– Буду рад, если вы найдете то, что хотите. А пока – постарайтесь, чтобы вам хватило топлива для печки.

Я повернулся было уходить, но тот, который решил, что я их нарочно запугиваю, спросил:

– Вы и в самом деле с Запада?

– Я строил первые дома. Я был там с самого начала.

– Я слышал, что там дикие места. Много женщин, много стрельбы и бандитов. Говорили про одного мексиканца бандита, как он навел там шороху. Этот, как его, – Эррара…

– Ну да, был такой, Эррара, – сказал я. – Но его поймали.

Пассажир недоверчиво смотрел на меня.

– Как это поймали? Он же там всех терроризировал. Я читал.

– Город, в котором каждый мужчина носит оружие с детства, запугать невозможно. Этот тип покрутился вокруг, но потом терпение жителей лопнуло, и его выгнали. Так же, как его народ когда-то выгнал его из Мексики.

– Неправда!

Я молча посмотрел на него.

– Друг мой, – сказал я, помолчав. – Там, куда вы едете, за ваши слова вас уже убили бы. Если вы там решите кого-нибудь обвинить во лжи, то готовьте пушку. Язык без костей у нас не в почете. Зарубите это себе на носу, пока не поздно.

– Ха! – выдохнул он с презрением. – Если мне придется стрелять, так уж будьте покойны – выстрелю, не постесняюсь! Я стреляю не хуже других. Можно подумать, что вы из другого теста сделаны!

– Не забудьте, что я говорил о топливе. Держитесь поближе к печке и топите экономно. – Я направился к выходу.

Меня догнал тот вежливый человек.

– Я могу задать вам пару вопросов? – Он указал на привлекательную бледную женщину с мальчиком. – Это моя семья.

– Да.

– Мы слышали о городке Южного ущелья. Я хочу заняться золотодобычей. Это подходящее место?

Я пожал плечами.

– Друг мой, все места – хороши, если у вас есть правильный подход. Люди там приличные, хоть попадается и всякая дрянь. Это небольшое поселение, а золото там моют на десятке ручьев. Мы живем всего в нескольких милях от ущелья и охотно приняли бы вас. Но некоторые, как мне кажется, вскоре уедут. Доходные делянки уже застолблены, а движение обозов по тропе Оверленд скоро прекратится. Как только заработает железная дорога. А может быть, она уже заработала. Я не узнавал, потому что меня это не касается. Мы будем вам рады, но искать свое дело вам придется самому.

– Вы заняты скотоводством?

– Ну, скажем так. Еще у нас с братом есть лесопилка. Мы заготовляли шпалы для железной дороги и снабжали крепежным лесом некоторые прииски. Но крепеж нужен не всем.

– Там опасно? Вот Алек Уильямс, – он показал на мужчину, который говорил об Эрраре, – рассказывал нам об убийствах. Он говорит, тамошний шериф, некто Бен Шафтер – настоящий убийца.

– Ни его, ни той общины опасаться не стоит. Стреляют там не каждый день.

Уильямс прислушивался к нашему разговору.

– Много вы знаете! Этот Шафтер в прошлом году прикончил двоих. Прямо посреди улицы.

– Возможно. Его дело – поддерживать порядок. Те двое – заезжие негодяи, они сами напросились.

– А вы что – там были? – воинственно спросил Уильямс. – Откуда вы все знаете?

– Да, я там был. Я это видел.

Мне захотелось уйти. Поезд тащился еле-еле, снова пошел снег, еще гуще, чем прежде. Ветер усилился.

– Берегите дрова. Жмитесь друг к другу и к печке, – предупредил я и вышел в тамбур.

Похоже, этот Уильямс был падок на сенсации. Блюстители закона, случалось, убивали людей и на Востоке, но никто и не думал называть их убийцами – этот почетный титул приберегался исключительно для Запада.

Я вернулся в наш вагон и подошел к Лорне с доктором Фэрчайлдом.

– Нас ожидают неприятности, – тихо сказал я. – Надвигается снежная буря. Ветер усиливается.

– Но ведь мы в поезде, – сказал Фэрчайлд. – Здесь нам ничего не грозит.

– У нас мало дров, доктор. И мы можем застрять в снегу.

– Разве поезд может остановиться?

– Да. И нас заметет снегом. Такое уже случалось.

Удары снежных зарядов сотрясали тонкие стенки вагона, окна залепило белым.

Я остановил кондуктора.

– Лучше собрать всех людей в один вагон. Вместе теплее, да и топлива уйдет меньше.

– Хорошая мысль.

Он поспешил к пассажирам. А я не мог усидеть на месте. Что за места мы проезжаем? Есть ли тут овраги, деревья? Потом я вспомнил, что большую часть пути я проспал. Где-то тут есть станция, или поселок. Когда кондуктор перевел людей из вагона в вагон, я спросил его об этом.

– Ничего здесь нет, – сказал он. – Станция – да, но сейчас она прикрыта. А все, кто там жил, собрали вещички и укатили.

– А дома?

– Лачуги. Там жили какие-то придурки. У них ничего не могло получиться, никакого города – не на чем держаться. Кто-то вдолбил им в головы, что тут будет построен центр всего округа. И они покупали землю – по сто долларов за участок, на котором ничего нет, кроме койотов и степных собак.

– Далеко это место?

– Не знаю. Трудно сказать, когда ничего не видно. Десять, пятнадцать миль.

– Нам нужно будет там остановиться.

– Да как же можно? Колеса примерзнут к рельсам. Там все равно ничего нет!

– Вы остановите поезд! Там должны быть дрова.

Он ушел, а поезд все полз потихоньку вперед. Хныкали дети. Лорна помогала укачивать какого-то малыша. Мужчины отправились в соседний вагон за остатками топлива.

Ко мне подошел Уильямс.

– Жуть, как холодно. Поезд, случайно, не может застрять?

– Может.

Его лицо стало серым.

– Я виноват сам. Так хотел оттуда уехать: отец говорил, что я дурак, Лил – тоже. Она осталась. Там я только вкалывал на ферме от зари до зари и ничего не зарабатывал.

– Здесь будет то же самое, – сказал я ему. – Там, где человек, там и работа. К счастью.

– К счастью?

– К великому счастью. Еще ведь бывает ад. Это когда здоров как бык, вокруг семья, а работы нет. Дети голодные, руки пустые, жене не из чего приготовить обед. Даст Бог, вы избежите подобной судьбы.

Вагон дрожал под порывами ветра. Льдинки, летящие вместе со снегом, барабанили в стекла. Пришел кондуктор.

– Нужно открывать двери, а то они примерзнут.

– Далеко ли станция?

– Кажется, нет. Остановимся там, вы меня убедили.

Он прошел дальше по вагону. Я смотрел ему вслед. Галоши его были в снегу, а снежные следы, что он оставил в прошлый раз, так и не растаяли.

Ко мне подошел тот, вежливый. Его звали Миллером.

– А что там на этой станции? Там поселок? Люди?

– Не думаю. Поселок умер, ему незачем было жить, – сказал я, и меня пронзила боль, потому что я вспомнил наш город. – Его покинули. Может быть, мы сможем набрать там дров.

Поезд стал тормозить, замедляя ход, в ночи раздался полный тоски гудок паровоза.

В дверь просунулась голова кондуктора.

– Вот ваша станция. И там виден свет.

Поезд остановился. Мужчины закутались, подняли воротники и спустились по обледенелым ступенькам. У заколоченного станционного здания высились поленницы дров. Мы бросились к ним.

– Можно сломать дом, – предложил Уильямс. – Хорошие будут дрова, сухие.

Но только мы принялись разбирать ближайшее строение, как вдруг из вьюги возник человек с фонарем в руке и винтовкой.

– Эй, вы что тут делаете? – крикнул он.

– Запасаемся дровами, – ответил кондуктор. – У нас топливо кончилось.

Подошел еще один, тоже с винтовкой.

– А ну, валите отсюда! – рявкнул он. – Вы там, в поезде. Вы куда-то едете. А мы тут, и впереди долгая зима. Полезайте в вагон и дуйте отсюда!

– Дрова, что лежат на станции, принадлежат железной дороге, – заспорил кондуктор. – Мы возьмем только их!

– Ни хрена вы не возьмете! – На нас смотрели дула двух ружей. – Нам эти дрова самим нужны. Проваливайте. Не согласны – оставайтесь, только мы будем стрелять.

– Черт с ними, – сказал я тихо кондуктору. – Он вообще-то прав. Им тут еще целую зиму тянуть. А мы уже немного нагрузили.

– Может, взять их с собой? – сказал кондуктор. – Увезти отсюда?

– Зачем это? – крикнул один из них. – Мы купили тут участки! Другие уезжали, а мы купили! Весной тут все расцветет! Мы здесь разбогатеем!

– Поедем, пока колеса не примерзли, – предложил я. – Где-нибудь дальше найдем дрова.

Мы вернулись в вагон. Машинист дал пар, колеса крутанулись на месте, а потом поезд тронулся и поехал в ночь и в метель.

– Бедняги! – вздохнул кондуктор. – У меня язык не повернулся сказать им.

– Что сказать?

– Об этом местечке. Остальные-то отсюда уехали потому, что узнали правду. Весной начнут спрямлять полотно, и этот место окажется милях в трех-четырех от железной дороги. Эти участки не стоят ни гроша. Здесь снова будут жить одни только койоты.

Глава 41

Через час к нам заглянул кондуктор. У нас был кофе, приготовленный на печке, мы налили и ему кружку. Снег, налипший на его усы, фуражку и плечи, серел, подтаивал и падал комками на пол.

– Снега все больше, – сказал он. – А впереди выемка. Боюсь, что ее замело.

– Выемка? – спросил Фэрчайлд. – Вы имеете в виду – в горе?

– Вроде того. Полмили длиной, тридцать футов шириной.

– У вас есть лопаты? – спросил я.

– Около дюжины найдется. Пробьемся через выемку – там будет полегче. Станция, поселок, магазины. Еда и топливо.

Пока он говорил, поезд начал тормозить. Дернулся, рванулся вперед и остановился окончательно.

Я надел свою куртку из бизоньей шкуры, мы с кондуктором вышли в тамбур и спрыгнули в снег. Подошли к локомотиву. Машинист, здоровенный ирландец, спустился к нам.

– Там все замело, Уолт, – сказал он.

Мы побрели вперед, утопая по колено в снегу. Рельсы перед нами были погребены под восьмифутовым слоем снега, и никто не мог сказать, как далеко простирается занос.

– Мы прошли примерно треть выемки, – сказал машинист. – Вряд ли ее замело до конца, скорее какой-то кусок. Если через него пробьемся, то будем на станции еще до рассвета.

– Давайте лопаты, – сказал я. – Если есть фонари, тащите и их.

Я начал раскидывать снег. Ко мне присоединился Фэрчайлд, а за ним – разговорчивый Уильямс.

Он оказался неплохим работником. Мы согрелись, а вскоре нас сменил Миллер с двумя другими мужчинами. Мы вернулись в вагон попить кофе. Паровоз загудел, протащил состав футов на пятьдесят и встал.

Так шло время. Мужчины по трое сменяли друг друга. Расчищали путь на несколько десятков футов вперед, поезд подтягивался, и все начиналось сначала. Когда я в очередной раз вернулся в вагон погреться, то заглянул в ящик с дровами. Он был почти пуст. Пока мы работали, дрова превращались в дым. Я пошел на паровоз.

– Вам знакомы эти края, – сказал я. – Тут есть овраги? Что-нибудь такое, где можно найти дрова?

Машинист покачал головой.

– Не припоминаю. Впереди есть один овражек, но он голый. Никаких деревьев.

– Придется вам поделиться своим топливом, – сказал я. – В вагоне дрова на исходе.

– У нас у самих маловато. Мы без топлива далеко не уедем, да и вы тоже.

Еще час мы разгребали снег перед паровозом и потихоньку продвигали его вперед. Немного дров из тендера принесли в вагон и накормили голодное пламя. Мороз все усиливался.

И вдруг – прорыв! Стена снега перед нами проломилась, и мы увидели впереди голые рельсы. Мы побросали лопаты в товарный вагон, вскочили на ступеньки, а поезд медленно двинулся вперед. Похоже, к этому моменту выемка была пройдена до половины.

Поезд пыхтел и тащил вагоны со скоростью пешехода.

– Думаете, все? Прорвались? – спросил Фэрчайлд.

– Все может быть. – Я пожал плечами и сел рядом с Лорной.

– Как ты? – спросила она.

– Устал и замерз, – сказал я. – Но ведь мне такое не впервой. Прорвемся.

Она глянула на своего доктора.

– Он ведь работал наравне со всеми?

– Да, милая. Все в порядке

Лорна откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Мы так долго жили вместе, что я прекрасно понял, о чем она думала все время: волновалась о том, как ее суженый пройдет испытания, примем ли мы его. Мы приняли бы доктора в любом случае, но Лорна надеялась, что мы примем не только ради нее, но и просто как человека.

Поезд тихо, словно ощупью, продвигался вперед. Сколько мы уже проехали после заноса? Сто ярдов? Двести?

Поезд остановился. Я сидел закрыв глаза, и даже сама мысль о том, что придется опять выползать на мороз, была мне ненавистна.

Дверь распахнулась, в нее ворвался холодный ветер.

– Шафтер, посмотри, а то не поверишь! – крикнул кондуктор. – Думаешь, из-за чего мы встали? Из-за снега? Ничего подобного! Там бизоны!

Все повылезали из вагона поглядеть.

В этом месте выемка была совсем узкой. Бизоны укрылись в ней от метели. Их набилось туда видимо-невидимо, они стояли сплошной стеной, заполняя выемку от склона до склона, а ветер наметал вокруг сугробы. Густая шерсть бизонов на головах и на плечах была покрыта снегом. Животные тупо глазели на нас. Их было не счесть, но думаю, что многие сотни.

– Они не шелохнулись, – сказал машинист. – Даже и не думают двигаться. Если налетим хоть на одного, поезд сойдет с рельсов.

Мы смотрели на бизонов, они, понурив свои огромные головы, – на нас. Им удалось найти самое лучшее укрытие в округе, и уходить отсюда из-за какого-то пыхтящего черного монстра они вообще не собирались.

– Может, их перестрелять? – предложил Уильямс.

– И что толку? – отозвался я. – В каждом из них по две тысячи фунтов, а то и больше. Куда их девать? Как уберем с пути?

– Но, может быть, они испугаются?

– Ничего не выйдет. Бизона не так просто испугать. Один охотник как-то раз установил ружье на подставку и бил их одного за другим, не меняя позиции. Одни падали, а другие продолжали пастись. Ни черта они не боятся. Мы застряли.

– Что же делать?

– Может, попробовать потихоньку двинуться вперед? Вдруг они очухаются и отойдут в сторону? А нет, так придется ждать. Буря стихнет, и они уйдут.

Возвращаясь в вагон, я обо что-то споткнулся. Разгреб снег и увидел старую шпалу. Вдвоем с Уильямсом мы затащили ее в вагон. Топора у нас не было, но были ножи, чтобы отрезать от нее по куску и бросать в печку.

Поезд дернулся, невероятно медленно двинулся вперед и опять остановился. Снова двинулся и снова затормозил. Я положил голову на спинку сиденья и расслабился. Теперь все дело за машинистом – вдруг ему повезет.

Я и не заметил, как заснул. А когда открыл глаза, окна светились серым утренним светом. Голова Лорны лежала у меня на плече. Фэрчайлд растянулся на двух сиденьях по разные стороны прохода, положив посередине мешок. Уильямс глядел в окошко.

– Что там?

– Стоим, – сказал он. – А наша шпала кончается.

Остальные крепко спали. Паровоз давал редкие гудки. Высвободившись, я встал, вышел на площадку и выглянул наружу. Меня обдало холодным воздухом. Вдруг мимо ступенек вагона протиснулся кто-то огромный – прямо у меня под ногами. А потом еще один. Бизоны зашевелились, видно, их встревожили наши гудки. Но потом они свыклись с новым звуком и стали двигаться еле-еле. К тому же тратить много пара на гудки машинист не мог. И все же паровоз двинулся, и мы медленно поехали. Выехали из выемки и уже катили под уклон, когда я заметил кубической формы сугроб – наверняка штабель шпал. Машинист притормозил. Мы вылезли наружу и откопали шпалы. Большую часть погрузили в тендер, а несколько штук отнесли в вагон.

Я сидел подле Лорны и Фэрчайлда. Подошел Алек Уильямс. Он улыбался.

– Ну что ж, вроде бы едем. Как же вы тут живете?

– Как и везде. День за днем, шаг за шагом. Мужчинам тут хорошо, но – как сказал один человек – настоящий ад для лошадей и женщин.

Он засмеялся.

– Интересно… Это моя жена решила, что мне стоит на годик поехать на Запад.

Уильямс пошел было дальше, но обернулся.

– Слушай, тебя ведь тут называли Шафтером?

– Правильно, Уильямс. Я и есть Бен Шафтер.

– Черт побери! – Он покачал головой. – Вот уж порасскажу дома, что работал с самим Беном Шафтером!

Я откинулся и закрыл глаза. Через несколько часов – Шайенн, достаточно долгая стоянка, чтобы успеть сделать кое-какие дела. Паровоз гудел, звук улетал и терялся в бескрайнем снежном пространстве. Ветер утихал, снегопад прекратился. Последние порывы ветра вздымали бесплотную кисею снега и, обессилев, роняли ее. Под снегом корни травы ждали весеннего тепла. Трава взойдет, по ней будут бродить стада бизонов. Потом они исчезнут, а на их месте появятся стада коров, на месте травы – посевы пшеницы, кукурузы, ржи или льна.

Некоторые из переселенцев погибнут от рук индейцев. Холод, голод, засуха и бури убьют других, но все равно – им несть числа, и они будут и будут сюда ехать.

Индейцы, как и бизоны, исчезнут с лица земли, или вольются в сообщество пришельцев. Перемены неизбежны. Потоки людей ведут себя подобно морским приливам – волна нахлынула, откатилась и нахлынула вновь. Один ушел, пришел другой. Слабый погиб, сильный выжил. Так было от века, так и будет всегда.

Конечно, каждый человек способен кое-что изменить. Но в конце концов последнее слово не за людьми. Оно за ветрами, дождями, за высохшей землей, каменными горами, за голодом, холодом, засухой и запустением. Вот за кем последнее слово, и не найдется такого человека, который сумел бы построить такую крепкую стену, чтоб отгородиться от них навеки.

Лорна коснулась моего плеча.

– Бен, мы подъезжаем.

Глава 42

Тот, кто вернулся, видит старые места по-другому. Возможно, пока он бродил по свету, ничего не изменилось, он изменился сам. То, чего он раньше не замечал, теперь видится ему отчетливо, выпукло.

Наша долина осталась прежней, прежними – сосны и белый утес, что возвышается над городом. А деревьев на склоне вроде бы стало поменьше. Может, мне это только кажется, а может, пока нас тут не было, их повырубили на дрова.

Дом и лавка Рут Макен красовались на склоне так, будто всегда стояли здесь, – я-то знал, что Рут этого и хотела. Она, подобно древним грекам, чувствовала, что постройка должна существовать в гармонии с окружением.

Деревья по-прежнему были прелестны, ручей сверкал серебром, а снег подтаивал под лучами яркого солнца. Возле дома Рут какой-то человек колол дрова. Я видел блеск взлетающего топора, а потом слышал удары. Нет звука прекрасней, чем такой вот в морозное утро.

Чуть ниже по склону и дальше – наш дом, вернее, дом Каина. Потом лесопилка, которая, хоть я и помогал строить, все равно была его. Каин был главой по праву. Горстка самых первых построек хорошо вписалась в склон горы, а те, что были срублены позже, сбегали в долину, поближе к дороге. Некрашеное дерево обветрилось, посерело, и все дома казались слегка потрепанными.

Первым, кого мы встретили на улице, был Колли Бенсон.

– Привет, Бендиго. Нам тебя не хватало. – Он крепко пожал мне руку. – Здесь, в общем, все тихо, Бен. Как ты хотел.

– Спасибо, Колли.

– К нам явились несколько новичков, а кое-кто уже уехал, – сказал Бенсон. – Похоже, что уехало все же больше. Приезжие, как правило, просто останавливаются на время.

– Финнерли и Троттер не попадались?

– Да нет… Вот только когда стреляли в Нили. А пару дней назад кто-то пытался пробраться на его прииск, может, это они. Нили заменил дверь, встроил в скалу толстые бревна, так что шума было много. Но пока мы туда добрались, грабители смылись.

Мы ехали вверх по склону – Лорна, доктор Фэрчайлд и я. Слышно было, как в кузнице звенит молот Каина и визжит пила на лесопилке.

В дверях лесопилки стоял Джон Сэмпсон. Мы остановились. Его морщинистое лицо расплылось в улыбке. Безжалостное время оказалось к Джону милостивым. Его белые волосы были по-прежнему густы, глаза оставались такими же ясными и мягкими, а лицо стало еще благороднее. Он походил на героя из рассказа Готорна «Великий каменный лик», профиль которого напоминал очертания скалы. Возраст, уверенность в себе, возрастающая мудрость сотворили с Джоном чудо. Может быть, он всегда был таким, только я разглядел его по-настоящему лишь только сейчас? Нет, все началось во время нашего путешествиям по прериям, когда к нему впервые обратились за советом. И Джон почувствовал, что нужен людям.

– Вот мы и дома, Джон. Это друг Лорны, доктор Фэрчайлд.

– Здравствуйте, сэр. Вы медик? Нашему городу очень нужен врач. – Он повернулся к Лорне: – Лорна… Ты стала настоящей женщиной, красивой женщиной.

Она покраснела и смущенно засмеялась.

– Я всего лишь деревенская девушка. И вернулась из большого города домой.

Вышел Каин, потом Хелен и все остальные. Выше, на склоне, стояла Рут и, прикрывая ладонью глаза от солнца, глядела в нашу сторону.

– Кофе готов, – сказала Хелен. – А еще есть пирог.

– Как вы уехали, так она каждую неделю печет пирог, – сказал Каин. – Все ждет вашего возвращения.

– Смотри, вон идет Уэбб, – сказала мне Хелен. – Он теперь совсем один.

– А Фосс?

– Уехал. Рука зажила, и он уехал. Сразу после вас. Сказал, что хочет податься на север с ковбоями из Техаса.

Поникший и трезвый Уэбб протянул мне руку.

– Привет, Бен. Давно не виделись.

– Очень давно. Знаешь, там, на Востоке, у меня были небольшие неприятности с кое-какими людьми. И я вдруг сообразил, что смотрю по сторонам, выглядывая тебя. Привык, что ты, когда нужно, оказываешься рядом.

– Если б я знал, непременно бы там оказался.

– Заходите, мистер Уэбб. Мы собираемся пить кофе. – Ну…

– Пойдем. – Я было положил ему руку на плечо, но спохватился – нельзя прикасаться к Уэббу, нельзя нарушать его обособленность.

Мы сидели вокруг стола и говорили, и вдруг мне показалось, что я здесь – чужой. Глянул на Лорну: она была задумчива и немного растерянна, и я понял, что с ней происходит то же самое. Возвращаться назад странно, не случайно слова «странник» и «странно» так похожи, а по утверждению Шекспира, странник никогда не возвращается. Все меняется, делается иным, и он сам меняется и, вернувшись, тоскует по тому, что ушло безвозвратно.

Но тут на меня пахнуло сосновым дымом, окутало домашним теплом, а вокруг были знакомые, родные лица. Это был дом.

– Как Нинон? – спросила Хелен.

Я смущенно улыбнулся.

– Она скоро приезжает. Мы встретимся в Денвере.

– Отлично! Она хорошая девушка, Бендиго. Я рада за тебя.

Мало-помалу разрозненные кусочки складывались в единую картину, мой город собирался воедино. Я уставился в пол и слушал их голоса, разговоры и смех, добродушные шутки – и думал: вот люди, которые никуда не уезжали.

– Контракт на поставку шпал окончился, Бен. Сейчас я заготовляю лес для приисков. А еще есть одно предложение – перевезти лесопилку в Рок-Спрингс.

– Рок-Спрингс?

– Городок поблизости. Похоже, он будет расти.

Я поерзал на стуле, который Каин сделал своими руками. Посмотрел на бревенчатый потолок, который мы сложили вместе, но думал не просто о потолке и стуле, о доме или лесопилке. Я думал о людях, которые собрались вокруг, которые накрепко связаны с нашим городом. Здесь я возмужал, здесь Джон Сэмпсон нашел свое место в жизни и приобрел авторитет; и Дрейк Морелл и Папаша Дженн – все они так или иначе забили здесь свои колышки.

Вошла Рут и протянула мне руки:

– Бендиго! Какой же ты красавец!

Я покраснел, а она рассмеялась.

Снова неторопливо шел разговор. Я упомянул Крофта.

– Тебе не говорили? Он уехал.

Внутри наступила странная пустота.

– Том? Уехал?

– Они поссорились с Нили, да и вообще. Мери тут никогда не нравилось. Они все продали и уехали в Неваду. Место называется… вроде бы Эврика.

Уехал Фосс Уэбб. Конечно, он всегда был в стороне, но все же – один из наших… А теперь вот – Том Крофт. Неужели началось?

Рок-Спрингс не для меня. Я знаю это местечко… Какой-то погонщик мулов прятался там от индейцев и обнаружил родник. Это было примерно в 1861 году. Потом там была почтовая станция, а рядом поселились люди по фамилии Блэр. Теперь же рядом нашли уголь, и это очень заинтересовало железнодорожников.

Вдоль железной дороги возникали и другие города, и в этот вечер мы много о них говорили.

После ужина я поднялся вместе с Рут к ее дому. Буд вышел из лавки, где он теперь работал, чтобы поздороваться со мной. Мы были теперь почти одного роста.

– Мы уже не пополняем запасы, Бен, – сказала Рут. – Торговля пошла на спад, оборот снизился. Когда все распродам, закрою лавку, и мы уедем в Калифорнию.

– Я знал, что так и будет, но мне тяжело это видеть, -, медленно произнес я. – Я полюбил эти места.

– Мы тоже. И всегда их будем любить.

Я рассказал ей о Нинон, о Нью-Йорке, о гостиницах, кафе и театрах.

– Мне всего этого очень не хватает, – наконец произнесла она. – А еще я хочу, чтобы Буд мог учиться в хорошем заведении. Дрейк, конечно, много ему дал, и теперь Буд читает те же книги, что и ты когда-то, но там есть по-настоящему хорошие школы, а я немало заработала благодаря своей лавке.

Когда я вошел к Этану, тот сидел у огня.

– Слыхал, что ты вернулся. Наверное, попозже сюда заглянет Стейси.

– А как Урувиши?

– Он ждет тебя, Бен. И все говорит о поездке к Биг-Хорнс. Больше ни о чем, разве что иногда о прошлых временах. Наверное, если бы ты не придумал это путешествие, он бы умер в середине зимы. Он живеттолько этой мечтой.

– Мы обязательно туда поедем.

– А компания тебе не нужна? Мы со Стейси присоединились бы к вам. Чтобы сгонять мошку с твоей спины.

– Сочту за честь.

– И правильно. Весной сиу вылезут из своих нор. Они начнут очередную охоту, и наши скальпы будут первыми, что они захотят получить.

– Боишься?

– Угу. Но отступать не собираюсь. Поеду. – Он поднял глаза. – Как в старые добрые времена, Бен, совсем как в старые времена.

– Вот и отправимся, если, конечно, не будем нужны здесь.

Ночь была спокойной и морозной. В городе стало больше огней, а значит – больше домов. Черная лента дороги петляла в долине. На этой дороге я когда-то нашел Морелла, по ней ехал на поиски Нинон. Далеко в горах завыл волк. Этот дикий, тоскливый, странный, но прелестный звук отдавался эхом в моей душе, завораживая и успокаивая. Он подходил к моему настроению.

Если мы уедем отсюда, сумеем ли найти что-то подобное? Я не говорю, что наш город – самое лучшее местечко на земле, нет, конечно: лето здесь слишком короткое, а ветры слишком сильны… Есть много мест и получше, но это, пусть недолго, было нашим.

Будем ли мы снова трудиться все вместе, как когда-то? Станем ли смотреть на горы? Мы строили здесь не только руками, но и сердцем. Мы строили свой дом, хотя, быть может, каждый в глубине души чувствовал, что дом этот – временный.

В нас, американцах, навсегда останется чувство, что мы еще не дошли до конца пути. Наверное, лучше, когда человек накрепко привязан к земле, когда он строит дом не только для себя, но и для своих внуков и правнуков. Но мы – так было прежде, так будет и потом – мы всегда пребываем в движении. Мы идем вперед, оставляя позади многое. Можно называть это храбростью или глупостью – но благодаря этому свойству мы никогда не стояли на месте, а всегда двигались вперед. Нам всегда казалось, что где-то за горизонтом этого бескрайнего мира есть места получше здешних.

Мы – люди пограничья, для него родились и воспитывались, наши взоры всегда устремлены к границе. Исчезнет граница нашей земли, фронтир превратится в упорядоченный мир – и тогда мы станем искать новые рубежи, рубежи разума, которые еще не переступал ни один человек. Мы отправимся к тем границам, что лежат дальше дальних звезд, таятся внутри нас самих и мешают нам добиться того, на что мы способны и чего мы желаем совершить.

А мне еще нужно искать свое место в мире. Мне повезло меньше, чем моему брату Каину. Он своими руками превращает железо в сталь, сталь, которая носит на себе отпечаток любви и знак умения мастера выплавить совершенство из холодного металла. Нельзя пренебрегать руками ремесленника, руками, которые ткут, сеют, сваривают и плавят, иначе мы потеряем слишком многое. Всем нам нужна гордость мастера, когда он отступает на шаг, смотрит на плоды рук своих, как я однажды смотрел на сделанный мною пол, и говорит: «Да, это хорошая вещь. Она хорошо сделана».

Я свернул с дороги и подошел к вигваму Урувиши. Сначала подал голос, а потом вошел. Они были там – Коротышка Бык и старик. Он курил у огня.

– Друг мой, Урувиши тебя ожидает, – сказал Коротышка.

Старик поднял глаза и показал, чтобы я сел рядом с ним на шкуру.

Он курил и молчал, а я глядел, как пламя пожирает сухие дрова, которые когда-то были деревьями. Их пепел накормит землю, из которой вырастут другие деревья. И с ними появятся другие звери и другие люди.

– Коротышка Бык говорил, что ты можешь не прийти, – произнес наконец Урувиши. – А я сказал ему, что мы вместе поедем туда, где собираются ветры.

– Поедем.

– Я стар… очень стар. Многие зимы ласкали мои кости, и с каждой зимой их ласка все сильнее. Это должно случиться скоро, сын мой.

– Через две луны поедем, – сказал я. – Сегодня утром там, где нет снега, появилось немного зелени.

– Это хорошо. Пока тебя не было, на наши сердца пала тень. А теперь ты вернулся, и мы снова стали молоды. Значит, через две луны. Мы будем готовы.

Глава 43

Утром мы с Лорной и Дрейком Мореллом поднимались по склону к Рут. Дрейк как будто похудел и стал выше ростом. Он был очень аккуратно одет и тщательно выбрит, но ведь так было всегда.

– Как дела в школе, Дрейк?

– Отлично. Есть несколько очень способных учеников, Бен. Но я, кажется, слишком часто поминаю твое имя всуе. Они тобой восхищаются, а я этим пользуюсь – все время им толкую, что ты не перестаешь учиться до сих пор.

– Тому, кто влюблен в учение, любимая не изменит никогда. Знание бесконечно.

– Я слыхал, ты снова уезжаешь?

– Да, я еду на север с Урувиши. Я ему обещал, и к тому же… ну, сам хочу поглядеть на Лечебное колесо. Мы называем нашу землю Новым Светом, но иногда, особенно в горах, я ощущаю дуновение древности. Дрейк, это очень, очень старая земля. Мне кажется, что люди бродили по здешним тропам куда раньше, чем принято думать. И Урувиши это тоже знает. Похоже, он хочет, чтобы я что-то почувствовал, что-то узнал, пока не стало поздно. Ты, наверное, и сам знаешь – каждое место рождает особое чувство, у каждого – своя атмосфера. В горах мне порой кажется, что они хотят мне что-то рассказать. Эти земли принадлежали индейцам, а теперь мы делим их с ними, как когда-то пикты делили Великобританию с кельтами, саксами и датчанами. Индейцы, которых мы знаем, – не первые здесь, до них тут жили другие, а многие – и до тех. Земля эта принадлежит нам временно, наше время истечет, и сюда придут жить другие. В прериях миллионы бизонов, и до тех пор, пока они пасутся здесь, нельзя обрабатывать землю, нельзя пахать и сеять. Не построить ни школ, ни больниц, ни церквей – бизонам нужен простор, их никакими заборами не остановить. У меня за них болит сердце. Наверное, я чувствую, что я – заодно и с ними, и с индейцами тоже, и время мое истечет вместе с их временем. Не знаю. Старые индейцы рассказывают, что когда-то здесь жили волосатые слоны. На них охотились их далекие предки. Теперь этих слонов уже нет. Здесь водились медведи побольше гризли, и кошки с зубами, похожими на кривые клыки. Один индеец носил на шее такие зубы, а кто знает, откуда они у него? Достались в наследство? Или он нашел их в оползне или пещере? Всего этого давно нет, а мы все плачемся о том, кто уходит на наших глазах. Взваливаем на себя вину за неизбежное. В этом мире только одно достоверно – все меняется. Стоит нам уехать отсюда, и через несколько лет здесь ничего не останется. И если потом сюда придут другие люди, они ничего не заметят, разве что какую-нибудь мелочь. Мы нанесли земле увечья, оставили шрамы – но это все ерунда, настоящие увечья наносила ей грозная рука Господа. Но трава и деревья всегда возвращаются.

– Зачем же тогда строить?

– А в этом и есть радость. Ну, а кое-что остается надолго… на длительное время. Поэтому я и хочу увидеть Колесо. Оно существует уже тысячу лет. Или две тысячи? Десять тысяч? Только слово может прожить дольше. Урувиши знает песни, и мне порой кажется, что они старше, чем это Колесо. А ведь их никто не записывал: ни на бумаге, ни на каменной стене. Они хранятся только в памяти людей, которых мы зовем дикарями.

Дверь нам открыла Рут. Ветер налетел и растрепал ее темные волосы.

– Я уже поставила кофе. Все будет, как раньше.

На корточках у стены сидел Этан с чашкой в руках.

– У нее где-то припрятаны пряники, ребята. Смотрите, чтоб она вас не надула.

Он глотнул кофе.

– Вчера вечером заходил Стейси. Он сказал, что сиу начали делать амулеты.

– Ну, мы этого и ждали. Но если они захотят получить наши скальпы, тяжеленько им придется.

– Да уж. – Этан поставил кружку на пол. – Но это не все. Есть еще один герой, из шошонов. Он порвал с племенем и собрал свою банду. Он тоже встал на тропу войны.

– Шошон?

– Угу. Звать его Крошка Бизон, говорят, он кровный враг белых. Бен, это, наверное, твой.

– Мой?

– Скорее всего. Теперь он большой человек. Два года назад он напал на железнодорожников и всех вырезал. Напал на армейский патруль, и только двое сумели спастись. Налетел на почтовую станцию у Трех Углов и угнал дюжину лошадей.

– Бен, а ведь ты спас ему жизнь! Притащил сюда, когда он помирал на морозе, – сказала Рут.

– В его глазах все это по-другому, мэм, – возразил Этан. – Он утверждает, что Бен не мог преодолеть силу его амулета. Хотел убить, но амулет помешал.

– Сколько у него человек?

– Около двадцати, но все зависит от времени и места. Ты же знаешь этих ребят – они то тут, то там. Но он в почете, и кучка кровожадных дикарей всегда при нем.

Заговорили о другом: о новых приезжих и грядущих переменах, но слова теперь звучали как-то издалека. Я просто сидел и качался на волнах уютного тепла. Меня согревало и чувство, что мы вместе.

– Я получила те книги, что ты послал, – вдруг сказала Рут. – И газеты тоже. В газетах какая-то… пыльная древность, что ли…

– В каком смысле?

– Не знаю, но многое из того, о чем они там так волнуются, здесь кажется совершенно пустым и никчемным. Наверное, чем благополучнее человек, тем больше его занимает всякая ерунда.

– Эти индейцы, – сказал Этан, – конечно, опасны. Но тут есть еще кое-что. Я об Олли Троттере. Похоже, я напал на его след. Недавно убил лося, спустился, чтоб его разделать, и увидал следы. Мне это показалось странным, потому что я охотился в глубине каньона. Ну я взял и пошел по следу.

Он глотнул кофе и поставил чашку на стол.

– Возле ручья, против отмели, была стоянка. Три-четыре человека.

– Четыре?

– А может, и пять. По кострищам видно, что они бывали там не раз. Рубили ветки и пару недель назад, и недавно. И следы – старые и новые.

– А лошади?

– Все те же, и пара других.

Финнерли, Троттер, Паппин и – кто еще? Кто же? Нужно подумать, ведь в городе и его ближайших окрестностях полно чужаков.

– Может быть, стоит их поискать на прииске Нили? Если у них там что-то припрятано, значит, они где-то поблизости?

– Тут что-то не так, – сказал Этан. – На прииске жить нельзя. Троттер, может быть, смог бы продержаться, хоть он и не лесной человек, а вот Финнерли – никогда. Думаю, у них где-то есть пристанище. Может быть, в городе Южного ущелья, а может, где-нибудь в селении.

Что делать, если они и вправду где-то скрываются? Они хотели меня убить, выслеживали. Колли Бенсон думает, что нужно их найти, втянуть в перестрелку и прикончить. То же предлагает и Дрейк Морелл. Стоит только словом обмолвиться при Стейси, как он кинется их искать, выследит и пристрелит, словно каких-нибудь лис. Стейси Фоллет – реалист: если у тебя есть враг, убей его, пока он не убил тебя.

Я же не склонен был торопиться. Они не уберутся отсюда, пока не попытаются еще раз забрать припрятанное золото.

В лавке у Рут был выстроен настоящий прилавок, а по стенам развешаны полки для товара. Еще там была круглая печка, несколько стульев и скамейки. Я принялся подбирать вещи, необходимые для поездки на север: выбрал несколько пар носков, сапоги и мокасины из оленьей шкуры, сшитые на индейский манер. Словом, я занимался делом. Но только ли? Может быть, я наслаждался последними минутами в доме, который сам помогал строить, в котором провел столько счастливых часов? Рут Макен была мне очень дорога.

Не в романтическом смысле, не из-за книг, которые она мне давала читать, и даже не потому, что между прочим обучала меня светским манерам. Она сумела стать для меня идеалом женственности, с которым я впоследствии сверял всех встреченных мною женщин. Конечно, ей и в голову не приходило читать мне лекции на эту тему, зато сама она была красива спокойной красотой, двигалась грациозно и уверенно, была терпелива и умна. Умела хорошо слушать и делала точные замечания. Она подмечала мою робость и мою тягу к знаниям и не обращала внимания на мои неуклюжие слова и поступки.

Словом, она была прирожденным учителем. Таким же, как и Дрейк Морелл. Этот был обаятелен и решителен, и каждый мальчишка в школе мечтал стать таким же, как он, а каждая девчонка старалась заслужить его внимание.

Через много лет никто и не скажет, что его ученики учились в деревне, в глуши. Он научил их гордости и хорошей осанке, научил любви к знаниям… не скажу «к науке» – зачастую это все-таки разные вещи.

Вскоре я уеду отсюда. А пока я расхаживал по пустой лавке, слышал гул голосов в соседней комнате и думал, как же мне повезло, что я узнал всех этих людей. Рут Макен, Джона Сэмпсона, Дрейка Морелла и Каина.

И конечно же Уэбба.

Уэбб преуспел меньше остальных, но работал старательно. Что бы о нем ни говорили, в нем всегда было чувство товарищества и твердые убеждения, столь редкие в современных людях. Если когда-нибудь время станет испытывать мои взгляды на прочность, я буду вспоминать Уэбба. Я часто спрашивал себя – знаком ли ему страх? Когда вокруг становится жарко, он не испытывает колебаний. Чувств своих Уэбб никогда никому не открывал, но, где бы я ни оказался, я всегда буду помнить, что его плечо поддерживает меня.

Несколько коробок патронов, небольшая и легкая подстилка, пара шерстяных рубашек.

Вошла Рут.

– Нашел все, что искал?

– Да.

– Будь осторожен, Бендиго. Сюда заходила индейская женщина, она к нам доброжелательна, так вот – она сказала, что черноногие весной выйдут на тропу войны.

– Знаю. И думаю, что и другие племена тоже. Но это ненадолго.

– Я хотела бы поехать с тобой. Сколько белых видели Колесо?

– Не больше дюжины, а то и меньше. Эд Роуз побывал на плато Биг-Хорнс примерно в 1807 году, и еще, говорят, много лет назад испанская экспедиция пробилась аж до Йеллоустоун. Как они двигались, точно не скажешь, потому что тогда еще не было многих нынешних названий. Можно только гадать, где они прошли на самом деле. История написана, но так много осталось неизвестным… может быть, большая ее часть! После того как Де Сото увидел Миссисипи, следующий белый попал на эту реку только через сто лет.

Я замолк, держа в руках флягу. Осторожность не повредит.

– Я хочу туда поехать, миссис Макен. Я хочу побывать у Лечебного колеса. Мне рассказывали о нем, я даже представляю себе, как оно выглядит, но я хочу побыть там, постоять рядом… И не минуту-другую, а так, чтобы встретить там рассвет, увидеть закат и восходящую луну над Колесом. Это место притягивает меня, мучает… В обозе шел человек, который когда-то жил в Огайо, и он рассказывал мне об огромном кургане, который в былые времена насыпали люди. Может быть, те, кого мы зовем индейцами, а может, кто-то другой, кто жил там до них. Такие курганы, я слышал, есть на юге Миссисипи, а теперь вот еще Колесо…

– Думаешь, между ними связь?

– Может быть, и нет. Но мне кажется» что если я окажусь там, если буду совсем один, то я, возможно, интуитивно пойму что-то, что ускользает от меня сейчас.

– Ты настоящий мистик, Бендиго.

– Да нет… Просто я любопытный. Мне не нравится, когда слово «мистика» относят к людям или их мыслям. Оно слишком глубокое, а за глубокие мысли часто выдают полную чушь. Я просто думаю, раз люди очень долго жили на этом месте, что-то от них осталось. Невидимое, конечно. Может быть, если я окажусь там, где они были, я смогу уловить их образ мыслей и чувства. А может быть, это всего лишь повод, чтобы пошататься по свету. Мне нравятся далекие и дикие края. Во мне есть что-то от Этана и Стейси. Неужели вы думаете, что там, в горах, они всего лишь охотятся, заготавливают пушнину? Как бы не так. Они ищут новые места. Только представьте себе, что это: заехать на вершину горы и увидать бескрайние земли, которые, может быть, еще ни один белый человек не видывал… А то и индейцы. Есть много таких мест, куда индейцев заносило очень редко, если вообще заносило. Например, в Теннесси они только охотились иногда.

Мы вернулись в комнату.

– Беда в том, – говорил Этан, – что белые и индейцы думают совершенно по-разному, и потому недоразумения неизбежны. У нас – то, что Бен называет «христиански-еврейской нравственностью». Мы все воспитаны на ее принципах и вдруг обнаруживаем, что ничего такого нет, а есть только человеческая природа. Индейцы же думают совершенно по-другому. И мы, и они обижаемся друг на друга, когда не встречаем в ответ нужной реакции. Беда в том, что единых норм жизни просто не существует.

Глава 44

Старая корова, притулившись у склона холма, глядела, как мы проезжаем мимо. Под соснами, которые торчали между голыми скалами, лежали тени, хранившие пятна подтаявшего снега. В горах началась обманчивая, хрупкая весна, но снег мог снова повалить в любую минуту.

Мы ехали узкой тропой вдоль корявых скал, петляли среди деревьев. Лошади шли осторожно и нерешительно, опасаясь ступить на шаткий камень или увязнуть в рыхлом снегу.

Впятером мы остановились на открытой вершине, чтобы глянуть в сторону маячившей вдали горы Биг-Хорнс. Издали луга казались по-настоящему зелеными, а леса были прошиты серебряным кружевом горных ручьев. Мы внимательно осматривали все вокруг. Нам было бы достаточно даже намека на движение, малейшего указания на то, где может прятаться враг.

– Вчера на закате я видел дым, – сказал Стейси, не вынимая трубки изо рта. – Очень тонкий дымок, далеко отсюда. Похоже, индейцы двинулись, чтобы начать наступление с первой травой. Сейчас в вигвамах суета, герои раскрашивают свои лица.

– Нам лучше не нарываться, – сказал я. – Наша цель – Лечебное колесо.

– Это ты расскажешь индейцам, когда будешь глядеть на них в прицел своего «генри».

Воздух был влажным: влага поднималась от промокшей земли, от ручьев талой снеговой воды. Мы пригибались, проезжая под нижними ветвями сосен, объезжали замшелые валуны, порой углублялись в лес, где не было слышно ни звука.

Седла скрипели под нами, когда мы ехали вверх по склону, а когда останавливались, из лошадиных ноздрей валил пар.

На привале рядом со мной сел Урувиши.

– Мое сердце снова молодо, как тогда, когда я направлялся на тропу войны.

– Сиу могут добраться сюда?

– Сиу ездят, где хотят. Они – дерзкий народ.

– Их вождь зовется Красное Облако?

– Ха! – Урувиши помолчал и продолжил: – Его слово уже сказано. Молодые глядят в другую сторону. Слышал ты о Галле? Он жесток в бою. Думаю, молодые пойдут за ним… или за Безумным Конем.

– Урувиши, а тебе не хочется вернуться в родные земли?

– Моя земля там, где дует ветер. Зачем мне держаться за землю, которую я не могу сохранить? Когда-то мой народ кочевал от Каскадных до Скалистых гор. Мы были вместе с Проколотыми Носами и кликитатами. Мы совершали набеги на черноногих и большебрюхих.

– Ваше племя знало о Лечебном колесе?

– Мы знали. Старые люди ходили туда, чтобы видеть сны… а теперь и я.

Больше мы не стали разговаривать – голоса в каньонах разносятся далеко.

Однажды мы увидели оленя, он не убегал, а медленно уходил от нас, словно понимая, что мы не на охоте. Старый бурый медведь, облезлый после зимней спячки, внимательно глядел на нас, привстав на задние лапы.

– Далеконько нужно ехать, чтобы полюбоваться на каменное колесо, – сказал как-то Стейси. – Может, там клад зарыт?

– У них кладов не было, разве только те, что хранил разум. Искать там золото или серебро – пустая трата времени. Те, кто строил Колесо, не знали металлов. Они строили храм или что-то вроде календаря, чтобы отмечать дни равноденствия. Людям понадобилось измерять время. Хотя бы для того, чтобы знать, когда исполнять обряды. Правда, порой мне кажется, что лучше бы мы не знали ни календарей, ни часов. Тогда бы мы не старились, потому что не догадывались бы о том, что время идет.

– Кости все равно сказали бы об этом, – заметил Стейси. – Приходит время посидеть у огня.

– Как для Урувиши?

– Бен, ты не хуже меня знаешь, – если бы не ты, наш пожилой парнишка был бы давно в могиле. Ты обращался к нему за советами, ты взял его с собой, и у него появился смысл в жизни, и вот он снова вышел на тропу.

– Вот видишь! Люди не стареют, не изнашиваются подобно машине, они просто сдаются. Что касается тропы, то тропа размышления никогда не кончается, нужно только желание по ней идти.

Урувиши остановился и поднял руку. Этан подъехал к нему.

– Что там?

– Шошоны.

– Сколько их?

Он покачал головой. Мы затаились под деревьями. Обзор отсюда был хороший.

За много миль от нас над горой Биг-Хорнс нависли грозовые тучи. Когда-то давно, когда мы еще только начинали строить наш город, Рут Макен сказала что-то вроде того, что я – человек, который любит смотреть вдаль. И это правда. Ничто не сравнится с величественной красотой гор и чередой вершин, когда над тобой лишь небо, а под ногами – притихшие каньоны и склоны, покрытые кудрявыми лесами.

– Пять, – сказал наконец Урувиши. – Они едут от восхода.

Пять воинов… Они не так уж далеко от нас, и скрыться негде. Прямо перед нами – крутой скалистый склон, ведущий на много сотен футов вниз, а слева – совершенно голая гора.

Стейси обернулся ко мне.

– Шафтер, я бы поехал вниз вдоль Кривого ручья. Чуть дальше можно повернуть, а потом – махнуть в горы. Нужно уносить ноги отсюда.

– Стейс, – заговорил Этан, – если обойти озеро Мокасин, можно переправиться через устье Литл-Уинд и двинуться в сторону Медвежьей горы. А потом отправимся вниз по Полынному ручью.

– Годится, Стейси? – спросил я.

– Никогда так не ходил. – Он пожал плечами. – Но почему бы не попробовать.

Этой дороги индейцы не знали. Нас вел Этан.

Мы ехали на высоте примерно десяти тысяч футов над уровнем моря. Проезжали леса строевых сосен и елей и осиновые рощи, видели дикие цветы, которые уже открывали лепестки, и заплатки зеленой травы посреди голых скал. Вершины все еще были в снегу, а в тенистых каньонах высота снега достигала восьми футов. И все же снег уже таял.

Попадались склоны, на которых могучие ветры скосили вековые деревья, словно луговую траву, лишь кое-где посреди бурелома торчали редкие мертвые стволы.

Этан ехал впереди. Через несколько сотен ярдов он вдруг свернул с тропы. Мы оказались в плоской расселине между скал, где огромные серые валуны, отполированные льдом и ветрами, нахмурили свои каменные лбы над зеленью молодой травы. Через расселину мы выехали к Полынному ручью. Там, в осиновой роще, мы устроили стоянку.

Костер уже горел, а кофе варился. Я отошел в сторону, нашел укрытое место между деревьев с хорошим обзором, и уселся так, чтобы наблюдать за окрестностями. Обычно в таких местах есть на что посмотреть, но, заглядевшись на какого-нибудь зверя, можно и скальпа лишиться.

Ничего подозрительного я не увидел. Коротышка Бык, который меня сменил, – тоже, если не считать воровок-соек, которые прыгали вокруг нашей стоянки с ветки на ветку, с камня на камень, норовя что-нибудь украсть.

Перед рассветом мы двинулись дальше по той тропе, на которую вывел нас Этан, а потом пересекли долину в направлении на Уинд-Ривер. Еще только забрезжил рассвет, когда мы поднялись на гряду и стали спускаться в новую долину.

– Этан, – сказал Стейси, – разве там не Бычье озеро?

Внизу по правую руку и вправду поблескивало озеро.

– Угу. Индейцы называют его Ревущим. По преданию шошонов, несколько индейцев однажды охотились там на белого бизона. Это был волшебный бизон. Они загнали его на лед, чтоб там догнать, убить и содрать с него шкуру. А бизон провалился на льду и утонул. Когда ветер ломает лед, на озере раздается что-то вроде стона или рева. Шошоны утверждают, что лед пучится от бизоньей злобы и что эта злоба и ревет.

Мы долго пробирались сквозь бурелом, через груды валунов и непролазный кустарник у подножия горы, и только на закате нам удалось напоить лошадей в реке. Пока можно было видеть, доехали до горы Кроухарт и устроили возле нее стоянку.

– Здесь была большая битва между индейцами, – сказал Стейси. – Шайены, большебрюхие и арапахо дрались с шошонами. Говорят, что вождь шошонов съел сердце вождя кроу.

– Когда это было? – спросил я.

– Кажется, лет двенадцать назад. Но что Вашаки здесь воевал, я знаю точно.

– Это он съел сердце? – спросил я.

– Меня при этом не было. Но они и вправду так делают. Считается, что храбрость врага переходит к тому, кто его съел.

– Завтра мы будем ночевать у гор Оул-Крикс, – сказал Этан. – Если не потеряем скальпы раньше. Тут края интересные.

– Горы на севере, это не Абсароки?

– Отличные места! – сказал Стейси. – Я там однажды зимовал. А Джон Колтер с дружками так просто там и поселился… Очень красивый край… Суровый, конечно. Но нигде нет мест красивее, чем Абсароки.

На следующий день мы ехали через заросли полыни, внимательно осматриваясь. Видели следы неподкованных лошадей. Несколько раз попадались и бизоны, но их было немного – они бродили поодиночке. Здешние бизоны редко собираются в большие стада, как те, что живут восточнее. Но все же одно стадо мы увидели, похоже, там было не меньше тысячи голов.

Мы направлялись к ущелью, вел нас Этан. У самого входа в ущелье он вдруг остановил нас.

– Стейси? Что думаешь? – спросил он.

– Ничего хорошего. Терпеть не могу ущелий. Как-то все чересчур просто.

– Тут очень глубокое ущелье, и я вовсе не настаиваю, чтобы мы туда лезли.

– На запад от него, в горах, что ближе к Оул-Крикс, есть дорога, – заговорил Урувиши. – Она заброшена, но она есть.

– Я за нее, – сказал я. – Я доверяю старику. Если бы он плохо соображал, не прожил бы так долго.

Теперь нас вел Урувиши. Мы двигались к горам. Этан нагнал меня.

– Если они наверху, запросто смогут нас заметить, – сказал я.

– Конечно. Индейцы обязательно заметят. Их глаза изучали эти места с самого детства. Они увидят даже легкое облачко пыли, которое мы с тобою не заметили бы никогда.

Вслед за Урувиши мы нырнули в глубокую ложбину, поросшую полынью. Дальше стеной стояли кедры. Урувиши, не замедлив ход коня, въехал в самую чащу. Перед нами возвышалась песчаная гряда. Мне казалось, что ее следует объезжать слева, но Урувиши повел нас вправо. И гряда, и кедры мгновенно скрыли нас от глаз возможного наблюдателя. Наши передвижения никому не были теперь видны. Мы ехали к западу, удаляясь от подозрительного ущелья.

Гряда становилась все выше, каменистей, местами попадались вкрапления песчаника. Этан показал влево.

– Мне кажется, там Красное плато. Я слыхал про эти места от Эда Роуза и Колтера. А вот откуда старик все это знает, ума не приложу.

Урувиши натянул поводья. Он тщательно осмотрел каменную гряду справа от нас и поднял глаза к двум наивысшим ее точкам, двум высоким утесам. Потом поехал по гряде вверх, направляясь к узкому проходу между утесами. Тропы мы там не видели, но Урувиши вел нас уверенно и быстро.

Мы не пылили, потому что ехали по камням под прикрытием скал. Как только мы достигли высшей точки гряды, между утесами открылась узкая расселина, уходящая круто вниз. Урувиши, подобно тени, скользнул туда. Мы за ним, и через несколько минут мы уже выезжали в широкую долину, ту самую, которую мы намеревались пересечь. Урувиши привел нас сюда, повинуясь какому-то древнему воспоминанию, тому, что слышал когда-то у костра.

Мы не встретили никаких следов, кроме звериных. Получилось, что ущелье осталось в стороне, мы объехали его, сделав небольшой крюк.

Стейси натянул поводья.

– Этан, глянь-ка!

Мы все посмотрели туда, где, по нашим предположениям должен был быть выход из ущелья. Там, над горами и лесом, поднималась в небо тоненькая струйка дыма.

– Терпеть не могу эти ущелья, – сказал Этан.

Глава 45

Умение двигаться вперед, осознавая опасность, – мой главный дар. Не знаю, кому я им обязан, да и знать не хочу. Просто хорошо, что он есть. Редко кому удается жить настоящим, люди склонны заглядывать вперед или погружаться в прошлое, я и сам расположен к этому. Но, к счастью, одновременно я умею жить и настоящим моментом: ощущать, видеть, слышать и хранить бдительность.

Я прочел много книг, но, слава Богу, не отдал себя целиком умственным изысканиям. Большая часть жизни, причем далеко не самая плохая, покоится вне разума.

Мы ехали вперед, и меня, как и всех нас, беспокоил тот дымок позади. Он сигнализировал, что мы не избежали опасности, а также и то, что нас будут выслеживать и непременно найдут наши следы. Индейцам для этого не нужно много времени.

Но я чувствовал не одну только тревогу. Сердце мое билось в едином ритме с топотом копыт. Я вдыхал запах примятой полыни, сломанного кедра, ощущал вкус пыли на губах, впитывал солнечный свет и прохладу ветра, пахнувшего из темной глубины каньона.

Великолепный купол неба, далекое пурпурное мерцание гор, мощь лица старого Урувиши, гордая стать Коротышки Быка, ощущение ног в стременах и приклада ружья под рукой – все это вместе и каждое в отдельности, – было необыкновенно красивым.

Жить не значит просто существовать. Это не значит ожидать, когда наступит пора ужинать, лечь в постель, выпить в салуне. Жить – это значит делать все это, но еще и ощущать завораживающие мгновения между такими событиями. Жить – это значит чувствовать, а чувства порой сильнее, чем разум. По крайней мере, в какие-то моменты. Иногда лучше просто чувствовать, просто быть.

Мы миновали северные отроги Оул-Крикс и теперь ехали через плоскогорье в сторону террасы Вагонхаунд. Мы постепенно приближались к старинному храму, построенному в незапамятные времена. Думаю, каждый из нас представлял себе свой храм, они только назывались одинаково. Когда люди обозначают свою цель всего лишь точкой на географической карте, они далеки от истины – у каждого из них своя цель, хоть и стремятся они в одно и то же место.

Я ехал к переломному пункту своей жизни. Я не понимал, откуда ко мне пришло это, и все же твердо знал, что это так. Почему Лечебное колесо так притягивает меня? Атавистическая память? Может, в прежних жизнях я уже бывал на этом месте? Или мое собственное давнее воспоминание, спрятанное глубоко в моей плоти и крови, зовет меня туда?

Я обернулся. Дальний дым исчез, значит, шошоны уже в пути.

Я не сомневался, что меня выслеживает мой старый враг. Племя шошонов – великое племя, которое в большинстве своем мирно сосуществует с белыми людьми. Шошоны – прекрасные всадники, великие воины, замечательный народ. Просто беда, что я умудрился нажить себе среди них врага.

Перед закатом мы остановились у ручья среди тополей. Пока Этан доставал еду и готовил кофе, Стейси с пригорка наблюдал за окрестностями, а Коротышка Бык отправился на охоту. С луком, чтобы не шуметь.

Поев, я взял с собой кружку кофе и сменил Стейси на его посту. Потом мы собрались и проехали еще несколько миль, решив устроить там стоянку. Если индейцы заметили наш костер, они выйдут на него, но нас там уже не будет.

Ночью мне выпало дежурить последним. Судя по звездам, Этан разбудил меня около двух часов. Я отошел подальше от стоянки, чтобы ничто не мешало мне слушать. Ночь была звездная, только кое-где по небу медленно плыли прозрачные облака. Стояла тишина. Каждому месту, конечно, присущи свои звуки, но, если к ним привыкнуть, слух легко будет отличать каждый новый звук.

Высоко на тополе шуршала засохшей листвой сломанная ветка. Шепталась под легким ветерком полынь. Я всегда любил эти последние часы перед зарей, когда звезды кажутся удивительно яркими, ночь совершенно спокойна, и можно вдыхать запахи земли, в которую впиталась кровь древних битв, смешанная с опавшими листьями, гниющими корнями и песком, принесенным ветром. В ночи по этой земле бродят духи древних людей, давно погибших воинов.

Быстро проходили часы. Я слушал шуршание мертвых листьев, чувствовал слабый аромат полыни, видел, как на востоке свет разгоняет тьму и как на нашей стоянке разгорается костер – кто-то встал пораньше и развел его, чтобы вскипятить кофе. Мои глаза осматривали залитые светом утренние дали, но чужого дыма я так и не заметил.

Мы попили кофе, поели свежей оленины, которую добыл Коротышка Бык, а затем оседлали коней и отправились дальше.

– Там Черный Шатер, – показал Стейси на юго-восток, – а на севере от него – Испанская вершина, и там есть тропа, которая пересекает Биг-Хорн и ведет к Солдатскому ручью. Очень красивая дорога, и там много воды и дичи.

Сколько раз я слышал что-то похожее? Именно так белые люди узнавали Западные земли, так индейцы изучали те края, в которых они никогда не бывали. Эти сведения накапливаются, а когда нужно – всплывают в памяти и передаются другим. Карт было мало, путеводителей совсем не было, а нужная информация передавалась на словах в салунах, у костров или в болтовне о былых путешествиях.

Закрыв глаза, я слушал голоса прошлого. Пересохшим горлом кто-то произносит волшебные слова, протяжно выпевает магические имена далеких гор и каньонов: Тен-Слип, Санданс, Драй-Форк, Мититси. И они, эти слова, складываются в какое-то подобие музыки. Вагон-Бокс, Биг-Хорнс…

Музыка этой земли – особая музыка. Ее голоса – крики индейцев, шум сосен и тополей на ветру, журчание талой воды, трубный глас оленя или вой волка.

Мы отказались от легкого пути по Гранитному ущелью и поехали к началу Лошадиного, которое резко опускалось вниз на тысячу футов, если не больше. Проехав мимо, мы выбрались на плоскогорье, пересекли его и двинулись вдоль Тополиного ручья, на северо-запад. Впереди маячила Лысая гора. Постепенно мы приближались к Колесу, которое стояло на Лечебной горе, одном из отрогов Лысой.

Дни шли за днями, но на каждой стоянке мы следили за окрестностями. Шошоны, что шли по нашему следу, наверное, уже исстрадались по нашим скальпам. Хотя скальпы для них теперь – не самое важное. Как говорил Этан, некоторые индейцы вообще перестали их хранить.

Мы были на высоте около девяти тысяч футов. Тут было холодно и ясно. Мы делали частые остановки, чтобы лошади могли передохнуть, хотя они были привычны к суровым условиям. Здесь еще лежал снег, только к полудню он начинал подтаивать. Ледяной ветер заставлял нас втягивать головы в воротники.

Наш караван из пяти всадников и четырех вьючных лошадей растянулся вдоль гряды. Мы ехали по скалистому гребню, а внизу под нами начинались еловые леса.

Впереди шел Этан. Он остановился и подождал, когда мы подтянемся.

– Сегодня нам все равно не доехать. Может, спустимся вниз и устроимся на ночь в лесу?

До Лечебной горы оставалось миль пять-шесть, но погода все ухудшалась.

– Веди нас, Этан, – сказал я. – Давайте заляжем.

Через час мы уже устроились в укрытии из валунов и упавших стволов. Давным-давно здесь уже кто-то останавливался, прежние путешественники выстроили что-то вроде полукруга из камней и бревен. Полукруг располагался прямо над каньоном. Бревна были старыми, а кострища – и древние, и посвежей. Мы пустили лошадей подкормиться дикими цветами, которые уже успели распуститься в укрытии деревьев, и, пока Стейси готовил еду, вместе с Этаном перетащили бревна, сделав наш полукруг настоящим надежным укрытием.

– Вокруг никаких следов, – сказал Этан, когда мы собрались у костра за едой. – Похоже, что с прошлой осени тут никого не было.

– Думаешь, что шошоны нас потеряли?

– Нет, – сказал Этан.

– Они, должно быть, нервничают, – сказал Стейси. – Все-таки на чужой территории. Это земля кроу, а на севере и на востоке полно сиу. Шошонам тут должно быть неуютно.

– И не только им, – сказал Этан сухо. – У меня тоже скальп чешется.

Ночью наступил обжигающий холод. Ветра не было, но от крепчающего мороза трещали ветки. Спали мы ногами к огню, и время от времени кто-нибудь вставал, чтобы подбросить дров.

Топлива – сухих стволов и веток, накопившихся за сотни лет, тут хватало, – можно было бы согреть целую армию. Полно родников, – расколов лед, мы нашли холодную, чистую и сладкую воду. Здесь, высоко над землей, казалось, что эти маленькие ключи бьют из каких-то потайных древних колодцев.

Скоро миллионы тонн снега, что копились на этих гребнях всю зиму, начнут таять, вода побежит вниз по скалам маленькими ручейками – поить пересохшие равнины. Именно здесь начиналась река Литл-Бигхорн, которая сбегала вниз лесами в плоские равнины Монтаны.

Когда Коротышка Бык разбудил меня, было невероятно холодно. Пока я натягивал сапоги и тяжелую куртку, он сидел рядом на корточках, держа кружку обеими руками.

– Плохая ночь, – сказал он. – Мне не нравится.

– Ты что-нибудь слышал?

– Ничего. – Он налил мне кофе. – Нужно убираться отсюда.

– Думаешь, будет буря?

– Нам нужно ехать. Старик слаб. Дорога тяжелая.

– И длинная. – Я глотнул кофе и принялся жевать вяленое мясо. – Старик – великий человек.

– Ветер пахнет смертью. Мне это не нравится.

Ветки потрескивали на морозе, слабый ветер крутанул рой снежинок.

– Коротышка? Если старик нас покинет, ты останешься с нами?

Он долго молчал.

– Я вернусь к своему народу. Их мало. Я им нужен.

Он подбросил дров и прислушался.

– Он – великий человек, – повторил я. – Среди нас он всегда будет дома.

Ветер все усиливался и раздувал пламя.

– Мы двинемся в путь пораньше. Через час-другой будем на месте. Примерно час проведем там, а потом можно будет уезжать.

Я взял свой «генри» и ушел от костра в ночь. Звезды, прикрытые вуалью облаков, потускнели. Я замер неподвижно в еловой чаще и прислушался. Ветер все усиливался, из чащи доносилось что-то вроде слабого стона. На голых лапах мертвой ели трепетали остатки жалких коричневых иголок, и даже ветер тут звучал по-другому. Я перебрасывал винчестер из одной руки в другую, грея под мышкой то правую, то левую руку. Лицо онемело от холода. Я вернулся к костру и подбросил в него веток. Все спали.

Я бродил между елями, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться. Вдруг мне захотелось побежать к костру и всех разбудить, чтобы тут же ехать вперед. Что это? Может быть, я чувствую то же самое, что и Коротышка? Что ветер пахнет смертью?

Я отогнал дурные предчувствия и опять принялся греть правую руку, внимательно оглядываясь. Видел я лишь голые полосы снега и черные силуэты деревьев. Над нами маячила вершина Лысой горы. В ночи она казалась неприступной и чуждой.

Никакого движения. Никакого? Я вяло обводил глазами округу. Никакой зверь не вылезет из норы в такую пору. Если что-то и колышется, так это только от ветра. В такие ночи индейцы не нападают, и все же… Молодой шошон ненавидит меня и верит в силу своего амулета.

Я тенью пробирался от одной ели к другой, потом к следующей, кружа вокруг нашей стоянки. Нервно топнула лошадь, и вдруг совершенно бесшумно они возникли из ночи.

Глава 46

Они, как тени, возникли, привидениями на фоне снега, словно из-под земли выросли.

Не раздумывая, я выстрелил от бедра и вроде бы в кого-то попал. Один, похоже, метнулся назад. Следующим выстрелом я подкосил другого, но они оказались слишком близко, и тогда я ударил прикладом в чей-то живот.

Человек рухнул лицом в снег, но тут подбежал еще один. Холодная сталь сверкнула в его руке при свете звезд. Схватив винтовку обеими руками за ствол, я с размаху врезал прикладом ему по руке, а потом ударил в лицо, в челюсть. Раздалось глухое «хрясь!», и он упал мне под ноги.

Тот, что схлопотал прикладом в брюхо, уже поднимался, и я начал было отступать, как вдруг что-то заставило меня обернуться. Холодная сталь полоснула по бедру. Поворот спас меня: я упал на спину в снег на крутой склон, мой. враг навалился сверху. Я перекувырнулся и бросил его через себя. Он покатился вниз по склону.

Винчестер я потерял, но, вставая, выхватил револьвер. И тут рядом грохнуло, чей-то ствол расцвел огнем, и я тоже выстрелил, согнувшись. Пуля попала врагу в пах, он смешно, как лягушка, подскочил и упал, скрючившись.

Пригнувшись, прячась за деревьями, я бросился в сторону нашей стоянки. Слышался басовитый грохот ружья, предназначенного для охоты на бизонов, и молотьба шестизарядного револьвера. Пока что я – вне драки.

Остановившись передохнуть на мгновение, я ощутил холод за воротом, который расстегнулся, когда я падал со склона, и влажность тающего снега на щеке. Рука моя сжимала револьвер, и я пожалел, что я в перчатках. Оружие – продолжение руки, и, когда ты в перчатках, с ним труднее совладать.

Я не шевелился и пытался сообразить, что делать дальше. Идти прямо на стоянку нельзя: движущийся силуэт притягивает пулю. В темноте свои запросто могут принять меня за врага.

Вдруг стрельба прекратилась. Сперва умолкло тяжелое ружье Фоллета, а потом и остальные.

Убиты? Или отбили атаку?

Я стоял в снегу примерно в тридцати ярдах от нашего костра, но под горою, и потому они меня не видели. Наверное, на фоне снега меня можно было принять за обломок древесного ствола. Их было много. Стоит мне только шевельнуться, как я схлопочу выстрел.

Стало совсем тихо. Мой винчестер… Он еще может понадобиться.

Где же оно лежит? Я ударил одного, потом другого, потом отскочил в сторону и упал – вон там, налево отсюда. Должно быть, во время схватки мы забросали винтовку снегом, а снегу там не меньше, чем на целый фут.

Горы излучали покой. Мерзли пальцы. Скалы надо мной казались черными и зловещими. Я осторожно провел правой рукой по телу и сунул ее под мышку. Одними глазами, не поворачиваясь, обшарил склон. Везде снег, только валуны торчат. У подножия скалы – каша из обломков камней и бурелома.

Сделал шаг в сторону и подождал – ничего не случилось. Еще шагнул, а потом присел на корточки, спрятавшись за сухими стволами, и стал вглядываться в снег: не заблестит ли где металл. Я искал винчестер. Должно быть, оно лежит дальше. Вспомнил, что, когда падал, попал плечом в мягкий снег.

Где же тот индеец, который летел через меня по склону? Внизу, среди деревьев – ловит момент, чтобы выстрелить? Или же они ушли?

Нападение было внезапным, но застать нас врасплох им не удалось, потому что мой первый выстрел поднял всех на ноги. Кажется, на мой выстрел наложился звук еще двух, значит, у костра заметили нападение одновременно со мной. Небо вокруг Лысой горы светлело и наливалось голубизной.

Холод! Дикая стужа. Этот шошон, должно быть, сильно меня ненавидит или очень верит в свой амулет, раз уж решился напасть в такую ночь.

Все-таки похоже, что индейцы ушли. Они всегда были осторожными воинами и старались, несмотря на всю свою храбрость, не допускать потерь. Иначе племя быстро истощится, ослабеет, не сможет ни охотиться, ни защищаться. В их духе – стремительно атаковать, а если атака захлебнется – отойти и ждать другого удобного случая.

Только когда над Лысой горой появилось золотое свечение, я встал. Внимательно огляделся и пошел дальше влево. Нашелместо, где я падал, а чуть поодаль увидел свой винчестер, слегка припорошенный снегом. Я его поднял, проверил, перезарядил и убрал пустую гильзу в карман.

От нашей стоянки доносились голоса. Я перекинул винтовку в левую руку, стянул перчатку с правой и сунул ее под мышку.

Лес дышал спокойствием. Наверное, сейчас можно вполне безопасно пройти к костру. Напоследок я огляделся еще раз. Взгляд скользнул по заснеженным елям, бурелому и остановился.

Когда я его увидел, он стоял в пятидесяти футах от меня и поднимал ружье. Моя же рука опускалась вниз, чтобы застегнуть куртку. Она была в двух дюймах от револьвера. Я выхватил револьвер и выстрелил.

Его винчестер успел плюнуть огнем, но я ничего не почувствовал и выстрелил снова. Он качнулся, поскользнулся и начал выпрямляться. Я ждал с револьвером наготове.

Он попытался установить ногу покрепче, но она подкосилась, и он упал. Я сосчитал до четырех и пошел к нему, готовый выстрелить при первом его движении. Движения не было.

Он лежал на боку, но, когда я приблизился, сделал попытку встать, тут же поскользнувшись и упав на спину. Я нагнулся, подобрал его винтовку и отшвырнул ее в сторону. Он впился в меня горящими ненавистью глазами. По его движениям, вернее, по их отсутствию, я догадался, что моя пуля, должно быть, повредила ему спинной мозг. Он не мог двигать ногами и, по крайней мере, одной рукой.

Я понял, что он умирает, и заговорил, четко произнося английские слова.

– Прости меня, – сказал я. – Я никогда не был тебе врагом.

В его черных и жестких глазах отразилось недоумение, а губы дрогнули в поисках слов, которых ему не суждено было произнести.

– Это большая страна, – сказал я. – Нам всем хватило бы места. Я хотел быть тебе другом.

Кажется, он меня услышал, хотя кто его знает. Я присел с ним рядом на корточки, не желая оставлять одного. Холодный ветер шарил по елям, сдувая снег, одна снежинка упала на его глазное яблоко. Он не сморгнул, и я понял, что индеец умер.

Я медленно встал, зарядил револьвер парой патронов и спрятал его в кобуру.

А когда принялся застегивать куртку, то увидел на ней дыры. Их было две: на левой стороне груди, примерно на уровне локтя. Обе рядом. Наверное, куртка у меня расстегнулась, когда я согревал руки, а потом, когда выхватывал револьвер, и вовсе распахнулась, а он стрелял туда, где, как ему казалось, должно было быть мое сердце. Странно – я помнил только один выстрел.

Проковыляв несколько ярдов вверх по склону, я позвал:

– Этан! Стейси!

Наступила тишина, потом раздался голос Этана:

– Бен! Это ты? Иди сюда!

Коротышка Бык был тяжело ранен. Урувиши прикладывал к его ране какие-то травы из тех, что всегда возил с собой. Этану пуля поцарапала щеку, а у Стейси на левой руке была окровавленная повязка.

– У нас была хорошая позиция, – говорил Стейси. – Да и ты, Бен, предупредил.

– А кто стрелял первым? – спросил я. – Вначале, почти одновременно со мной?

Стейси махнул трубкой в сторону Урувиши.

– Это старик. Когда я проснулся, он уже лупил с колена.

– Они подкрались по снегу, – сказал я. – В мехах, в волчьих шкурах, что ли. Они все были в белом или в сером, я их едва разглядел.

– Уложил кого-нибудь? – спросил Стейси.

– Одного-то точно, – сказал я. – А может, и троих, кто его знает. Знаю, что в двоих то ли попал, то ли просто спугнул.

– Я пригвоздил одного, – сказал Стейси. – Летел прямо на меня. Пришлось спустить курок.

– Как Коротышка?

Этан пожал плечами.

– Старик его чинит. Это он умеет, не беспокойся. Зараза на таком холоде не пристанет, а он вообще-то парень крепкий.

Мы развели костер и приготовили еду. После кофе я почувствовал себя лучше. Но никто не видел мертвых индейцев, только моего шошона там, на склоне. Они всегда уносят своих мертвых с собой, если им это удается, но, конечно, могло так случиться, что больше убитых не было. Всегда охота думать, что ты стреляешь лучше, чем оно есть на самом деле.

Мы нарубили жердей и сделали носилки для Коротышки. Погрузив его, уселись в седла. Даже если мы будем ехать очень медленно, к полудню будем у Лечебного колеса.

– Твой шошон был просто чудовищем, – ворчал Стейси. – И это после того, что ты для него сделал. Настоящее бесчеловечное чудовище.

– А что, по-твоему, «человечность», Стейси? – мягко спросил я. – Мы зовем человечным то, что кажется нам святым и справедливым, то, что внушено и воспитано нашим миром. И думаем, что то же самое присуще человеческой натуре везде и всегда. А теперь посмотри на мир с его точки зрения. Он захватил пленных, а с незапамятных времен захватчик имеет право распоряжаться пленными как ему угодно. Хочет – убьет, а хочет – сделает рабами. Наши предки испокон веку поступали точно так же – что в Европе, что в Африке. Дальше. Он обсуждает свои дела со старейшинами, а тут приходим мы, забираем его пленных, лупим и сбиваем его с ног прямо там, где он только что бахвалился. Мы его обесчестили, унизили, и он обязан отомстить. Потом мы находим его раненым. Приносим в дом, лечим и возвращаем племени. Тут его главный триумф, потому что он верит в свой амулет. Ему кажется, что амулет оказался для нас непреодолимой преградой, иначе мы бы его просто убили, как он намеревался убить меня. Наши подарки казались ему дешевым подкупом, он думал, что мы его боимся. В его мироздании такая вещь, как благодарность, не предусмотрена. Никто не учил его простой истине, что он должен поступать с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с ним.

Мы въезжали на западный отрог Лечебной горы. Солнце грело, небо было ясное, а перед нами возникло Колесо.

Оно было почти круглое, сделанное из кусков белого известняка. Около семидесяти футов в поперечнике и больше двухсот пятидесяти по кругу. Камни выступали из травы на два-три фута. В центре находилась сложенная из камней пирамида примерно двенадцати футов шириной с отверстием с одной стороны. От этого отверстия по земле разбегались двадцать восемь спиц. И еще там были разбросанные камни, которые когда-то, может быть, составляли еще одну спицу. Некоторые камни были повреждены – возможно, из-за морозов или чего-нибудь еще.

Уступ горы, на котором лежало Колесо, был высоким и голым, местами он растрескался, и некоторые трещины достигали в ширину четырех, а в глубину – ста футов.

Мы подъехали и остановились молча. Ветер дул нам в лицо и трепал волосы Урувиши.

Мы – бледнолицые, мы рассуждали не так, как он, наша кровь текла иначе, нашу память не будоражили древние тайны, которые он хранил в своей плоти и крови. Но, когда мы стояли здесь, рядом с ним, я хотел верить, что наши чувства хоть немного схожи.

Он был не один. Его окружали духи всех тех, кто ушел до него.

– Как много раз! – заговорил он. – Как много раз менялось это место! Как долго разрушали его ветер, снег, лед… Они двигали камни, но камни возвращались. Здесь место, где человек может слиться воедино с Великим Духом. Здесь место, чтоб мечтать, чтобы курить, и место, чтобы умирать. Я здесь! Я, Урувиши, пришел!

Руки старика медленно поднялись к небу. Прерывистым голосом он спел песню смерти, а потом сказал:

– Теперь я пойду к своим отцам, я пойду туда, где нет старости, где цветы не вянут, а рыба сверкает в ручьях серебром. Я пойду туда, куда ушли бизоны, куда мои братья воины ушли прежде меня. Только не думайте, что я печалюсь! Я приехал сюда с мужчинами! Я сбросил шкуру старого вождя и снова был с молодыми и смелыми! Я здесь! Я пришел! Я – Урувиши!

Его руки медленно опустились, старик покачнулся. Мы подбежали и уложили его на землю. Его усталая рука сжала мою руку. Он смотрел мне прямо в глаза.

– Ты сказал – поезжай со мною, и я поехал. Ты не увидел слабого усталого старика. Ты увидел то, что скрывалось под кожей, сморщенной и обветренной годами, ты увидел молодого воина, который живет в моем сердце. Ты видел Урувиши!

И он умер там, под голубым небом, рядом с местом, где люди, которые не знали железа, построили свой храм. Он умер не будучи одиноким, и его оплакали.

Глава 47

Мы оставили Урувиши на горе под бескрайним небом, но не там, где он упал. Хотя, может быть, он хотел именно этого.

Мы не знали похоронного обряда уматиллов, а Коротышка Бык лежал без сознания. Но день был короткий, и нам предстояла тяжелая дорога, да еще нужно было успеть отвезти Коротышку к ручью, где можно было бы полечить его раны.

Мы похоронили Урувиши по обычаям равнинных индейцев, и если нам не все удалось исполнить в точности, то, по крайней мере, мы хоронили его с глубочайшим уважением.

В лесу под горой мы вырезали четыре жердины и вкопали их в землю. На них укрепили площадку из ветвей и положили туда Урувиши, а рядом с ним – его винчестер, патронташ и мешочек с амулетами. Мы накрыли тело одеялом и придавили края камнями.

У него была с собой лучшая одежда, и только когда мы решили его переодеть, то мы увидели огнестрельную рану на левом боку. Она сильно кровоточила, но он остановил кровь мхом, а нам не сказал ничего.

Мы могли оставить его там, где он упал, как порой оставляют погибших в бою, но наше уважение к нему было слишком велико. Мы подняли его, нарядили, а Стейси, который долго жил среди индейцев, спел песню погибших воинов.

Когда мы исполнили все, мы уехали. Но прежде чем скрыться за бугром, я оглянулся.

Помост ясно выделялся на фоне синего неба, ч мне казалось, что я вижу, как волосы старика развеваются на ветру. Я отвернулся, думая, что вот, я оставил еще одного отца, отца, которого знал, увы, слишком мало. Оставил там, где ручьи чисты и холодны, а на небе ярко сияют звезды.

Ночью он проедет по Млечному пути, который крики называют Дорогой Вождей.

А я вернусь в наш город. И немного погодя встречусь с Нинон и с той жизнью, которая ждет меня впереди.

Луис Ламур Брионн

Глава 1

Ночью подул легкий ветерок. Он просачивался через перевалы Голубого хребта note 1 вниз, в долину, принося с собой прохладу. Его слабые потоки шевелили листву за окнами большого дома Шелест листьев то слышался, то замирал, то возникал вновь

Мэт Брионн, которому еще не исполнилось семи лет, лежал в постели, но не спал, вслушиваясь в ночные звуки.

Скоро должен был вернуться отец. Он отправился в Вашингтон на встречу с президентом Грантом note 2, и Мэт напряженно прислушивался, стараясь не пропустить его возвращения.

Отца Мэт обожал. Майор Джеймс Брионн был рослым, красивым человеком, которому одинаково был к лицу военный мундир и штатский костюм. Он был превосходный наездник и, как говорили соседи, «стрелок, каких поискать».

На какую-то минуту шелест листьев прекратился, и в воцарившейся тишине Мэт услышал негромкий стук копыт: лошади свернули с большака на аллею, ведущую к дому Двигались они почти бесшумно, и это было не похоже на возвращение отца.

При слабом свете, проникавшем сквозь незашторенное окно, Мэт видел стрелки часов. Он только что научился определять время и теперь часто смотрел на часы. Полночь… Мэт вслушивался, но все стихло. Его охватило беспокойство – он вспомнил рассказы об индейцах и бандитах – и, соскользнув с кровати, стал всматриваться через окно во двор.

Сначала он там ничего не увидел, потом заметил блеск пустого седла, какое-то подозрительное движение в темноте под деревом…

Мэт испугался и бросился наверх, в комнату матери. Открыл дверь, подбежал и тронул ее за руку.

– Мама… там, во дворе, какие-то люди. Я их слышал!

– Тебе показалось, сынок. Папа вернется только завтра.

– Мне кажется, это не папа. Они ходят тихо. Я боюсь.

Энн Брионн встала и взяла со стула халат. С тех пор как кончилась война note 3 и Джеймс покончил с бандами дезертиров и грабителей, в Вирджинии было спокойно.

– Не бойся, Мэт. Никто нас не тронет. Все слишком хорошо знают нашего папу. Да и Сэм бы их услышал – он ночует в сторожке у ворот.

– Мама, сегодня пятница. Сэма нет. Он по пятницам уходит в кабак.

Об этом никто не мог знать, но Мэт как-то нечаянно услышал, как управляющий предупреждал Сэма, что если об этом узнает майор – его выгонят в три шеи.

Энн остановилась в раздумье. Ближайший дом в четырех милях отсюда. Их управляющий, Берт Уэбстер, уехал к сестре в Калпепер. Работники сейчас в горах – заготавливают дрова, и если ушел Сэм, то они здесь совсем одни, не считая негритянки-прислуги.

Мягкие ковры скрадывали звук шагов. Они спускались в кабинет Джеймса. Там, в шкафчике, под замком, он хранил оружие. Когда они спустились, Энн остановилась и взглянула на парадную дверь. Кто-то пытался ее открыть, осторожно-осторожно поворачивая ручку. Мэт тоже услышал этот звук и крепче сжал руку матери.

На мгновение Энн застыла. В этот миг она впервые испытала страх. До нее вдруг дошло, кто это такие. Сейчас, в Вирджинии, это не мог быть никто иной. Ведь войны сейчас нет. А с тех пор как Джеймс положил конец нападениям лесных банд, остававшихся после войны, и разбоя почти не стало.

Прошло уже два года, а она все еще помнит тот суд и злобную, перекошенную ненавистью физиономию Дейва Алларда, который бросает угрозы в лицо ее мужу, майору Джеймсу Брионну.

Алларды – это имя они взяли, перебравшись из Миссури, – были воровской семьей с сомнительным прошлым; до войны они промышляли мелкими кражами, а в смутное военное время превратились в закоренелых воров и убийц.

У Дейва Алларда на счету было несколько убийств. Брионн выследил его и арестовал, а на суде дал показания, на основании которых тот был осужден и приговорен к виселице.

Тогда Аллард вскочил со скамьи и надсадно закричал:

– Брионн, тебе конец! Моя родня тебя прикончит! Сожгут! Сожгут дотла, понял?!

Теперь Энн заставила себя размышлять спокойно. Это могли быть только они. Она всегда боялась, что однажды Алларды нагрянут. Хотя Джеймс смеялся над угрозами Алларда, говорил, что тот всегда был ненормальным…

Если это Алларды, то они, конечно, ищут Джеймса. Несомненно, они рассчитывают застать его здесь и наверняка проследили, когда Сэм ушел в кабак, чтобы точно знать, что в доме никого больше нет. Теперь они попробуют влезть через другие двери или окна, а когда доберутся до окна столовой, то обнаружат, что оно не закрыто. Ночь была теплая, и она оставила его открытым, как часто делала, чтобы в дом проникал свежий ветерок с гор. Она оставила окно открытым, а Малверния после ужина наверняка туда не заходила.

– Мэт, – сказала она ровно, – сейчас же спускайся в подвал и уходи через старый погреб. Беги в свою пещеру и сиди там, пока я или папа не придем за тобой. И что бы ни случилось, что бы ты ни услышал, не выходи, пока кто-нибудь из нас за тобой не придет.

– Мама, я…

– Делай, что тебе говорят. Папа сказал бы то же самое.

Мэт все медлил.

– Иди, – повторила она, – Уходи сейчас же.

Еще какое-то время мальчик колебался – ему неприятно было видеть свою маму такой – притихшей и бледной. Наконец он побежал.

Бросив взгляд из окна кабинета. Энн разглядела под деревьями лошадей… насчитала семь, впрочем, их могло быть и больше.

Она открыла шкафчик и достала ружье, с которым Джеймс ходил на дикого кабана. Заряжено оно было картечью. Еще взяла она пистолет – небольшой «дерринджер» note 4, который Джеймс подарил ей вскоре после свадьбы. Пистолет был двуствольный, один ствол над другим.

Двери столовой и кабинета с противоположных сторон выходили в прихожую. Она поднялась на шесть ступеней и остановилась на площадке, где лестница раздваивалась и откуда вела дальше двумя широкими пологими маршами на второй этаж. На площадке стоял стул с прямой спинкой.

Усевшись поудобней, она спрятала пистолет на коленях под полой халата, а сверху положила ружье. И стала ждать Сердце ее бешено колотилось.

Это ее дом. Она вошла сюда невестой. Здесь она впервые ощутила себя хозяйкой. Здесь она была счастлива. Здесь родился ее сын.

Обычаи предков-первопоселенцев не позволяли ей легкомысленно относиться к роли хозяйки, хранительницы очага У человека есть дом, и он должен его защищать. Эту истину она усвоила твердо.

Она никогда не думала, что ей придется защищать свой дом, хотя ее бабке как-то довелось оборонять от индейцев бревенчатую хижину в этих же местах… Нет, об этом она никогда не думала, но теперь, когда такой момент настал, она была готова. А дом этот не так-то просто защитить. Она должна, если получится, отпугнуть незваных гостей. И если не удастся добиться этого выдержкой и достоинством, то остается оружие. Так или иначе, Мэту ничто не угрожает Ход от старого погреба, построенного давным-давно для дома первопоселенца, позволит Мэту убежать в его пещеру на берегу. Даже если бы они нашли этот ход, которым пользуется только Мэт, когда играет в войну, то найти под корнями старого дуба пещеру они не смогли бы.

Через минуту она встала. Взяла свечу, зажгла, а затем, переходя от одного канделябра к другому, зажгла все свечи, так что прихожая засияла огнями, как будто ждали гостей. Потом вернулась на место и уселась, как прежде.

Надежды удержать их, уж если они решили проникнуть в дом, не было никакой, но она надеялась на то, что, может быть, увидев ее с оружием, они остановятся и уйдут. Однако в глубине души она понимала, что того человека, который в суде выкрикивал угрозы, не напугаешь ружьем, как не напугаешь и его братьев.

К счастью, Малверния живет в другом доме, в противоположном конце сада и, похоже, ей ничто не угрожает. Муж ее уехал рубить дрова, и она тоже одна.

Послышался слабый звук шагов, тихонько открылась дверь столовой. В дверном проеме возник человек. Это был крупный мужчина, почти седой, хотя молодой и крепкий. Грязные и поношенные рубашка и жилет не могли скрыть его мощной мускулатуры.

Он неторопливо оглядывался вокруг, явно удивленный тем, что увидел. В дверях кабинета возник второй. Этот был не такой крупный и, пожалуй, грязнее. Вот он и заметил ее.

Подавшись вперед, он уставился на нее, как бы не веря своим глазам.

– Там женщина! – удивленно проговорил он. – Вон сидит!

Коттон Аллард сделал несколько шагов. Теперь между ним и Энн была колонна, стоявшая у основания лестницы.

– Вы пожаловали повидаться с майором Брионном? – спокойно сказала Энн. – Так его нет дома. В такой поздний час мы не принимаем. Если вы пожалуете в другой раз, я убеждена, он будет очень рад встретиться с вами.

– Ты погляди, какие манеры! – Коттон Аллард был искренне восхищен. – Это настоящая леди! Я всегда хотел поближе посмотреть, что они за птицы. Похоже, сегодня мы выясним.

– Полагаю, – сказала холодно Энн, – вы сейчас уйдете.

Коттон Аллард демонстративно перекатил языком комок жевательного табака за щекой и смачно сплюнул на персидский ковер.

– Думаю, раз майора нет, придется согласиться на то, что есть.

Он повернулся к другому.

– Скажи ребятам, пусть забирают что хотят. А потом поджигают. А я – тут займусь…

– Сам скажи, – ответил тот, что поменьше, – никуда я не пойду.

Коттон осторожничал, старался, чтобы колонна оставалась между ним и женщиной. Ружья, которое было частично скрыто за ее коленями, он еще не видел. Он только заметил, что что-то чернеет у нее под рукой, и сидит она как-то неестественно.

Второй был менее осторожен, стоя в центре комнаты.

Наверху скрипнула дверь. Значит, и по черной лестнице они тоже поднялись.

В это мгновение тот, что поменьше, сутулый, бросился вперед. Энн подняла ружье и выстрелила прямо в него. В просторной прихожей ружейный выстрел прозвучал чудовищно громко. Энн видела, как он замер на полушаге, видела, как у него на лице застыло выражение ужаса, выстрел опрокинул его, он грохнулся на спину и растянулся на полу.

Коттон Аллард, мягко, как кот, перескочил через перила и оказался возле нее. Сверху с балкона спрыгнул другой – и ружье у нее вырвали. Она спокойно взяла с колен пистолет, направила на Коттона. Прозвучал выстрел – мимо. И почти в тот же миг Энн Брионн выстрелила себе в сердце.

Все это маленький Мэт видел с балкона, где он спрятался, не желая бросить мать одну и не зная, что делать. Когда Энн упала, он сдавленно вскрикнул и хотел броситься к ней.

– Мальчишка! – крикнул Коттон. – Держи!

Мэт рванулся по черной лестнице, скатился по крутым ступеням в темноту подвала, но ему не нужен был свет, чтобы найти проход к старому погребу. Он исчез в темноте, выбрался на свет под деревьями и оглянулся на дом как раз в тот миг, когда какой-то бандит поднес свечу к гардинам, замечательным кружевным гардинам, которые мама привезла из Алансона. Языки пламени взметнулись кверху.

Мэт ползком спустился к берегу. Он дрожал от страха. Здесь, под корнями, было его убежище – маленькая пещерка, почти нора. Он влез туда и лежал не шелохнувшись, потрясенный и оглушенный.

Алларды выскочили из дома, прижимая к себе множество бутылок виски и бренди. Сквозь треск пламени до Мэта смутно доносились их пьяные голоса. Прошло много времени, прежде чем он уснул. Но и во сне он с ужасом вспоминал физиономии Коттона Алларда, Тьюлсона и того, который спрыгнул с балкона.

Здесь, под корнями, Мэта, свернувшегося калачиком и спящего, нашли на следующее утро майор Джеймс Брионн и Малверния.

Глава 2

Майор Джеймс Брионн взглянул на сына:

– Ешь, Мэт. Теперь тебе придется привыкать к моей стряпне.

– Мне нравится, как ты готовишь, папа.

Мальчик был подавлен, слишком подавлен. Все эти четыре месяца, что прошли после смерти матери, Мэт был очень замкнут. Он заговаривал, лишь когда к нему обращались, не задавал никаких вопросов и неотступно следовал за отцом, как будто боялся потерять и его.

Понемногу он рассказал, что произошло тогда ночью, – о мужественном и хладнокровном поведении мамы, об изумленных бандитах, он даже передал те последние слова, которые слышал, когда на миг задержался у двери, слова, сказанные Коттоном Аллардом. «Черт побери, – сказал Аллард. – Вот это женщина!»

Но мальчик говорил редко, и Брионн не пытался втянуть его в разговор. О возвращении в поместье, которое майор так любил, не могло быть и речи. Трагедия была слишком свежа в памяти мальчика. Ему требовалось переменить обстановку, резко и полностью, чтобы скорей появились новые интересы и дела.

– Мы едем в страшную глухомань, Мэт. Людей будешь видеть редко, только в городке, куда будем ездить за припасами. А городишко, кажется, очень маленький.

Джеймс Брионн был высоким, широкоплечим человеком тридцати трех лет, скуластым, загорелым и обветренным. Он обладал тем редким достоинством, которое называется мужской статью, а за этим скрывалось нечто большее, чем внешность, целый сплав различных качеств, которые властно покоряли всех окружающих. Под наружной невозмутимостью и военной выправкой скрывалась натура страстная и неистовая.

– Поедем поездом, Мэт. Будем ехать несколько дней. Увидим совсем новые края.

– А там будут индейцы? – спросил Мэт.

И это был его первый вопрос, в нем впервые шевельнулся интерес к чему бы то ни было.

– Да, но, надеюсь, не враждебные…

Неожиданно к их столику подошел военный.

– Майор! Здесь наверху генерал, он хочет видеть вас.

– Полковник Дивайн, мы издалека. И я, и мальчик устали. – Брионн старался не выдать своего раздражения. – Я ценю внимание генерала, но ведь мы уже все сказали друг другу…

Дивайн решительно сел.

– Вы нужны ему, Джеймс. Он намерен баллотироваться, и ему нужны рядом честные люди. Для нас с вами не секрет, что в его окружении есть отъявленные негодяи. Но генерал в таких делах не искушен и, чтобы избавиться от негодяев, ему нужен именно такой человек, как вы.

– Человек, который никому не доверяет. Это вы хотите сказать?

Дивайн достал из кармана портсигар и предложил сигару. Джеймс взял.

– У вас славный сынишка, майор, – сказал Дивайн. – И что же вы хотите, чтобы он пропадал без толку в этой пустыне?

– Он не пропадет, полковник. – Брионн говорил как бы между прочим, но в голосе его слышался металл. – Он там многому научится, да и парень он крепкий. Эти места не для слабых; для него это будет хорошая школа.

– Джеймс, вы нужны генералу, – повторил Дивайн. – Вам дается карт-бланш. Он хотел бы видеть вас своим адъютантом, но вы можете получить и место в правительстве… какое пожелаете. Ему нужны ваши опыт и здравый смысл.

– Скажите прямо, Дивайн. Ему нужен разящий меч. Ему нужен такой человек, который сумеет сказать «нет» и не отступит. Ему нужен топор, который будет рубить, невзирая на лица, – а щепки пусть летят.

Брионн уставился в глубину комнаты, размышляя о том, какие великолепные перспективы открывало бы это предложение перед ним и Энн еще несколько месяцев назад. Он очень хорошо знал, какого о нем мнения Грант. Он был одним из немногих близких к президенту людей, знающих не только американский Запад, но и Европу. Задания, которые ему довелось выполнять, обогатили его уникальным опытом, необходимым для решения тех задач, которые на него собирались возложить.

– И, все-таки, я говорю «нет», – повторил он. – Двенадцать лет я отдал армии, двенадцать лет – в разъездах. В итоге я потерял жену, дом, все – кроме сына. Я делал, что требовалось, и не жалею, но теперь – с меня хватит. Я подал в отставку, потому что хочу быть с сыном… И потому, что мне нужно время. Время подумать, почитать и время растить сына.

– Так вы пойдете к Гранту? – спросил Дивайн и добавил. – В конце концов, он – президент Соединенных Штатов.

– Конечно, пойду. Я не встречал лучшего солдата и полководца. Я пойду – но все равно скажу «нет»

Дивайн жевал кончик сигары. Гранту действительно нужен Брионн. Но дело не только в этом. Дивайна волновала судьба самого Брионна. Он знал о приступах черной меланхолии, которые одолевали этого человека, о неуемной ярости, живущей в нем, которая могла представлять опасность и для него самого. И нельзя допустить, чтобы он сейчас, так скоро после смерти жены, остался один, без друзей.

– Хотел бы еще кое-что сказать, Джеймс. Этель очень переживает за вас…

Кривая усмешка исказила лицо Брионна.

– Полковник, это одна из главных причин моего отъезда. Я хочу избежать жалости, вопросов, я хочу освободиться от сочувствия и любопытства. Мне хочется рвануть куда-нибудь, где никто меня не знает и никто не опекает. Я сыт сочувствием по горло. Этель – славная женщина, но ведь ясно, что она прежде всего постарается меня женить. Вы знаете, каковы женщины. Постоянные разговоры о том, что мне нужна жена, а ребенку – мать.

Дивайн печально улыбнулся. Именно так какие-то два часа тому назад и сказала его супруга.

Затем они говорили о всякой всячине: о предстоящей президентской кампании, о том, как обстоят дела здесь – в Сент-Луисе, о гостинице, в которой остановились. Наконец, Дивайн поднялся наверх к Гранту.

Оставшись наедине с сыном, Брионн поговорил с ним немного, а потом задумался. Правильно ли он поступает? Является ли перемена обстановки единственным выходом? Да и выход ли это вообще?

Мэт часто по ночам просыпался, кричал во сне. И его нельзя было оставлять одного, поручив заботам только одной женщины, настолько он боялся, что бандиты могут нагрянуть вновь.

В ту страшную ночь они искали его, и он до сих пор помнит их голоса. Несколько раз они подходили к нему так близко, что он слышал их шаги и разговоры. Он их видел, он их знает и, к тому же, он сын человека, которого они ненавидят…

Просторный ресторан отеля «Сазерн» был одним из лучших в стране, и кормили там отменно. Сент-Луис – деловой город. Это ворота дикого Запада. И здесь были люди, знавшие Брионна, а Дивайна тут знали все. И всем было ясно, что если Дивайн с ним разговаривает – значит, он важная птица, потому что Дивайн – близкий друг и правая рука президента.

– Папа, а у меня будет пони? – спросил мальчик.

– У тебя, сынок, будет настоящая лошадь. Как у взрослого. И мы с тобой будем много ездить верхом, а там, куда мы едем, дорог не будет, – только индейские тропы, и тех мало.

Сначала, как только сына нашли целым и невредимым, Брионна охватило какое-то безумие. Была, конечно, погоня и он был впереди. Эта трагедия потрясла всю округу, и все мужчины, кто мог сидеть в седле и носить оружие, бросились ловить Аллардов.

Те бежали в горы, но теперь у них не было друзей даже там. Убежища, которыми они прежде пользовались, были закрыты Для них, потому что это преступление возмутило даже самых матерых бандитов.

Да, они сражались с Брионном, но они знали его как храброго человека и по-своему уважали. Они знали и жену его, и не стали бы делить кров и пищу с теми, кто нападает на женщин. В результате Алларды покинули свои укрытия и исчезли Поговаривали, что они вернулись в Миссури.

Но Брионн отказывался этому верить. Мрачный, неумолимый, ожесточенный, он изъездил все тропы, забираясь в одиночку в такие места, куда не отважился бы наведаться и целый кавалерийский эскадрон.

Ослепленный яростью, которая, как знал Дивайн, глубоко в нем засела, Брионн этими поездками доводил себя до изнеможения. Даже его бывшие враги предлагали ему помочь, но Алларды исчезли бесследно… Наконец он осознал, что в первую очередь должен подумать о сыне.

– Папа, а ты знаешь место, куда мы едем? – спросил Мэт как раз в этот момент.

– Да, сынок. Видел мельком. Это дикая земля, удивительная и безлюдная. Есть в ней что-то: такую раз увидишь – и она тебя не отпустит. Там везде огромные скалы – громадные, причудливые, а над тобою – широкое небо; самое широкое – шире не бывает. Просто невероятно.

Он помолчал, вспоминая.

– Я приехал на новые места, Мэт, когда был такой, как ты. Родился я, ты знаешь, в Канаде и мальчиком говорил только по-французски. А когда мне стукнуло семь, я переехал к тете в Вирджинию и рос там, и только иногда наезжал в Канаду и во Францию. Когда я был мальчиком, мы много охотились и ездили верхом в горах Голубого Хребта. В школу я ходил в Вирджинии. А когда подрос, то учился в Вирджинском военном училище, а затем еще год в Академии Сен-Сир, во Франции…

Это был захватывающий рассказ, и Джеймс старался блеснуть красноречием, чтобы сберечь пробудившийся у Мэта интерес. Джеймс Брионн благодаря превосходной подготовке и дядюшкиному влиянию, получив воинское звание второго лейтенанта, был командирован на Запад, на Индейскую территорию. Прибыв в горячий момент, он отправился под началом капитана Стюарта преследовать отряд шайенов, совершивших нападение на почтовый обоз. Они тогда убили десятерых индейцев и отбили двадцать четыре лошади и мула Затем Брионн с полковником Самнером выступил усмирять шайенов и участвовал в сражении при Соломон Форк, и в последовавшем затем преследовании разбитого противника. В последующие несколько лет он принимал участие в нескольких десятках разведывательных вылазок в глубь индейской территории в Небраске, Колорадо, Вайоминге и Юте, но был отозван и направлен в Европу с заданием заняться контрразведывательной деятельностью против обосновавшихся во Франции, Англии и Германии агентов конфедератов note 5.

Потребность в офицерских кадрах вновь привела его в Штаты, где он принял участие в кампании Гранта на Западе и приобрел большой авторитет своим умением расквартировывать и снабжать крупные войсковые части. Ему были присвоены звания первого лейтенанта, затем капитана и, наконец, майора.

В числе первых он обратил внимание на блестящие возможности железных дорог для перевозки войск и провианта, но под конец войны, когда появились признаки того, что одна или несколько европейских стран могут вмешаться на стороне конфедерации, был опять отправлен в Европу. Его блестящий французский, а также дружеские связи, завязанные во время обучения в Сент-Сире, сослужили ему хорошую службу. По окончании войны он вернулся в свой старый дом возле Уоррентона, в штате Вирджиния, и жил частью здесь, а частью – в Вашингтоне.

– Папа, а что мы будем делать на Западе? – поинтересовался Мэт.

– Гм-м-м, займемся немного старательством, поймаем пару мустангов, а может, даже заведем небольшое стадо бычков. Но, Мэт, всему свое время. Главным образом, мы едем посмотреть на новые места, глухие и дикие.

Джеймс отодвинул стул.

– А сейчас, сынок, мне пора идти на встречу с генералом.

– Папа, а Сент-Луис в каком штате?

Брионн в это время раздумывал, что он скажет Гранту, и проговорил, не подумав.

– В Миссури, Мэт. Сент-Луис, штат Миссури.

Внезапно Мэт оцепенел, и Брионн, заглянув в его округлившиеся от страха глаза, тут же понял свою ошибку.

– Эй, Мэт. Не бойся, все в порядке. Это совершенно исключено, что мы когда-нибудь встретим Аллардов. А даже если и встретим, то не надо бояться. Ведь я буду с тобой.

Он подумал сейчас о том, что нельзя мальчика оставлять одного, беззащитного, наедине с кошмарами и со всеми теми страхами, которые может породить его воображение в этом незнакомом месте. Он возьмет Мэта с собой на встречу с Грантом. Это может оказаться даже полезно, так как генерал любил детей.

Они уже двинулись в сторону лестницы, как вдруг Джеймс услышал, как кто-то сказал.

– Вот майор Брионн, друг президента Гранта.

Человек, сидевший на стуле возле лестницы, при этих словах резко поднял голову, и тяжелый взгляд его голубых глаз встретился со взглядом Брионна. Тут же этот человек отвел свой взгляд в сторону, как будто боялся, что его узнают. Брионн остановился, а тот быстро поднялся, свернул на ходу газету и прошел через вестибюль к выходу.

Брионн остановился в нерешительности. Старый боевой товарищ? Нет… Он посмотрел опять и увидел, что неизвестный остановился в дверях и смотрит на него. На сей раз, когда глаза их встретились, тот быстро вышел и закрыл за собой дверь.

Конечно, люди любопытны. И Джеймс к этому привык, но в глазах незнакомца была такая жгучая ненависть, смешанная, казалось, со страхом, что Брионн не мог не обратить внимания. Однако полковник Дивайн, вероятно, прав. Опыт и природное чутье заставляют его подозревать всех.

– Папа, пошли, – позвал Мэт.

Поведение этого человека встревожило Брионна, и беспокойство не покидало его. Но чем больше он думал об этом, тем крепче становилась его уверенность, что прежде он его никогда не встречал.

Джеймс с сыном поднялись по лестнице и по коврам холла прошли к апартаментам генерала. У двери стояли на часах два охранника, плотные и сильные парни. Оба знали майора по Вашингтону.

– Добрый вечер, майор, – сказал один из них. – Генерал вас ждет.

Грант сидел за письменным столом, во рту у него дымилась сигара. Мундир расстегнут, галстук немного съехал набок. Он коротко кивнул:

– Как дела, Брионн? Бери стул…

Глава 3

Поезд грохотал в ночной мгле. За окнами, на безбрежной и безлюдной равнине, не было видно ни одного огонька. Рядом с Брионном, у окна, крепко спал Мэт.

Вагон был почти пуст. Через две скамьи впереди, вытянув ноги в проход, лежал какой-то молодой человек. Сапоги его были изношены, а шпоры имели большие колесики, какие носят в Мексике и Калифорнии.

Джеймс видел, как тот садился в поезд на какой-то небольшой станции, к западу от Омахи. Этот молодой человек был высоким и гибким, с копной соломенных волос и веселым выражением лица. Он подмигнул Мэту, кивнул головой Брионну и тут же зажег сигарету, что выдавало в нем жителя пограничного Техаса, где привычку курить сигареты позаимствовали у мексиканцев.

У молодого человека был старый штуцер Генри, но наметанным глазом бывалого военного Брионн отметил, что оружие вычищено и за ним хорошо смотрят. На поясе висел мощный кольт «уолкер», редкая модель.

Кроме них в вагоне было еще несколько человек, в том числе одна молодая женщина. Ее одежда была из хорошей ткани, хотя и не новая, а темные глаза выдавали добрый нрав и были удивительно привлекательны. Она заинтересовала его, и он попытался угадать, кто она такая и почему едет на Запад.

Грант был, конечно, прав. Он бежит, бежит от воспоминаний об этом кошмаре, от всего, что связано со смертью жены. Он бросает Вашингтон, друзей, привычные места. Он бежит… но куда?

И не может он сказать, что делает это ради Мэта. Ему самому хочется бежать. И едет он в места, которые видел прежде однажды, много лет тому назад, но земля эта запала в душу навсегда. Он все еще помнит полнейшее одиночество этих высоких остроконечных вершин, это великолепие звезд, эту небесную ширь.

Ни одна земля не завораживала его так, как эта дикая и безлюдная пустыня, с ее безбрежностью и одиночеством, удивительными каньонами, нагими гребнями гор, разрушенными отрогами, камнепадами, несущимися вниз, в долину. В глубине души что-то всегда влекло его сюда.

Он вспомнил один вечер, когда дозор под его командой рыскал в поисках шайки индейцев, угнавшей лошадей. Неожиданно они вышли к гребню небольшой седловины, откуда открывался прекрасный вид на местность вокруг. В изумлении он натянул поводья, а его люди медленно собрались вокруг него в благоговейном молчании.

Перед ними узким зеленым коридором простиралась долина, уже затянутая полумраком, по краям которой с двух сторон вздымались, как фантастические химеры, горгульи – причудливые каменные истуканы, высеченные из скального монолита ветром, песком и дождем.

Тропа терялась в долине и бессмысленно было продолжать преследование. Однако его тянуло спуститься, влекло в этот наполняющийся ночным мраком коридор. Но люди его робели, а сержант дипломатично заметил: «Лейтенант, я вам точно скажу, ни один индеец туда бы не спустился, особенно на ночь глядя».

Сержант был, конечно, прав. И Брионн неохотно повернул назад. Но земля эта звала его, в его ушах звучала ее песня. А когда она умолкала, он замирал и слышал, как ветер зовет его издалека, нежно и жалобно. И в такие мгновения он понимал, какую песню слышал, проплывая мимо острова сирен, привязанный к мачте Одиссей.

Неожиданно поезд остановился. Заскрежетали вагоны, толчок – затем тишина, и только слабо пыхтел, выпуская пар, паровоз.

Светловолосый ковбой сел, оглядываясь по сторонам. Столкнулся взглядом с Брионном:

– Что случилось?

– Не знаю, – глянув на Мэта, сказал Брионн, – пойду посмотрю.

Ковбой поднялся.

– И я тоже.

Посматривая на сына, Брионн замялся. Темноглазая девушка улыбнулась.

– Идите. Я присмотрю за ребенком. Если он проснется, я скажу ему, куда вы пошли.

Брионн прошел в конец вагона и вышел на открытую площадку.

По обе стороны простиралась обширная холмистая равнина. За невысокими холмами где-то вдали исчезала одинокая колея железной дороги. Держась за поручень, он высунулся и посмотрел в сторону паровоза. Там виднелись темные фигурки о чем-то разговаривающих между собой двух человек, а также раскачивающийся фонарь проводника, который шел вдоль поезда и осматривал вагоны.

Брионн спрыгнул на землю, следом за ним – ковбой.

– Что случилось? – тихо окликнул Брионн проводника.

– Горим, – ответил тот. – Я чую запах дыма. Мне кажется, в каком-то вагоне загорелась букса. А может, крыша занялась от искры…

Ковбой стоял чуть поодаль.

– Это, конечно, не мое дело, мистер проводник, – заметил он спокойно, – но на вашем месте я бы сел поскорее в поезд и отогнал бы его куда-нибудь к чертовой матери подальше отсюда. Это не поезд горит, а трава. В прерии пожар. И огонь идет сюда.

Проводник повернулся и уставился на него в темноте.

– Точно, – сказал он, – это горит трава.

Проводник повернулся и, спотыкаясь, кинулся назад к паровозу, но только он двинулся, как тускло-красным заревом на горизонте показалось пламя.

– Мы не успеем, – сказал Брионн. – Лучше зажечь встречный огонь.

– Но не здесь, – ковбой вытащил револьвер. – Надо сдать назад. Там сзади болотце. Надо к воде. – Он выстрелил в воздух, и проводник резко затормозил на бегу.

– Назад! – закричал ковбой. – Сдавай назад, к болоту!

Машинист что-то прокричал в ответ, и проводник вскочил в ближайший к нему вагон. Брионн вскочил на площадку и протянул руку ковбою, помогая ему взобраться.

Колеса паровоза с сильным скрежетом провернулись несколько раз в обратном направлении и поезд тронулся. На горизонте же вовсю плясала полоса огня, которая быстро приближалась. Как далеко огонь? В миле? В полумиле? Определить в темноте было невозможно.

Поезд надсадно гудел и скрежетал, сдавая назад. Брионн зашел в салон вагона. Вагон покачивало. Мэт не спал, а сидел, приподнявшись, глаза его широко раскрыты от страха. Рядом с ним была девушка.

– Это горит трава, Мэт, – сказал Джеймс. – Позаботься об этой леди. Она никогда с этим не сталкивалась и может испугаться. Из вагона не выходи.

Брионн огляделся: надо организовать людей. Один из пассажиров, в форме рядового, поднялся, протирая от сна глаза. Брионн обратился к нему:

– Солдат, пройдите по вагонам и поднимите всех мужчин. Берите ведра, короче все, в чем можно носить воду. Эти вагоны – деревянные. Сухие. Да еще и лакированные. Обливайте их водой.

Он сбросил сюртук и побежал в конец вагона, а когда поезд замедлил ход, спрыгнул на землю. Болото было с противоположной стороны от огня, но вода была рядом, и, в крайнем случае там можно было спастись от пламени.

Брионн побежал с другой стороны, со стороны, откуда шел огонь.

– Начинайте поджигать возле путей, – сказал он ковбою. – Пусть сгорит трава возле самого поезда. Только не давайте сильно разгореться, чтобы можно было погасить. А я отойду дальше.

Теперь огонь был хорошо виден: ревущее пламя вздымалось высоко в небо. Отбежав ярдов на пятьдесят, Джеймс остановился, упал коленями в траву и двумя руками выдернул большой пучок травы. Поджег его, подождал пока разгорится, а затем поднес к траве – пламя взвилось, а он побежал дальше, поджигая траву до тех пор, пока мог удержать в руках догорающий пучок. Затем вырвал еще один пучок. Когда встречный огонь запылал вдоль всего поезда, он развернулся и побежал назад, оставляя по пути новые очаги пламени.

План состоял в том, чтобы, не позволяя слишком сильно разгореться ни одному очагу, выжечь траву возле поезда, и тем самым остановить большой огонь, который все приближался и приближался…

Другие тоже не стояли. С полсотни темных фигурок, распределившись вдоль путей, обливали вагоны водой. Поджигали траву и гасили те очажки, где пламя подбиралось близко к поезду или сильно разгоралось. Работали не щадя сил.

Ничто другое не требует от человека большего напряжения, чем борьба с огнем. Есть в ней какое-то отчаяние, порожденное вековым человеческим страхом перед стихией и сиюминутным ощущением опасности. Едва успевали поджечь встречный огонь, как уже требовалось его гасить, чтоб незаполыхал слишком яростно.

Ковбой соображал, что надо делать, и действовал проворно. Он поджигал всего в нескольких футах от путей, и полоска травы, прилегающая к рельсам, вскоре выгорела, а вот в другую сторону, против ветра, туда, где уже была плешь, выжженная Брионном, пламя ползло еле-еле.

Но огромная стена огня приближалась. До нее оставалось всего несколько сотен ярдов. Теперь поезд находился между болотом с одной стороны и большим выжженным участком, с другой, а внешний рубеж встречного огня медленно полз в сторону огненного вала, и, когда образовалась выжженная защитная полоса, все принялись обливать вагоны водой.

Несколько человек залезли на крыши вагонов, другие подавали им ведра, третьи сами поливали водой их лакированные стены. От дыма першило в горле; в дыму летали листья и трава; неслись пылающие клубки перекати-поле. Было нестерпимо жарко.

Теперь вал пожара докатился до встречного огня и яростно неистовствовал, но продвинуться дальше не мог. За пределами полосы встречного огня пожар еще стремился обойти островок болотца и выжженной полосы вокруг поезда, но это было уже не опасно.

Через несколько минут стало ясно, что поезду ничто не угрожает. Минуту или две кучка усталых людей стояла молча.

Брионн оказался рядом с ковбоем.

– Неплохой пожар, – сказал Брионн бесстрастно.

– Да-а-а, я видел пожары. Этот – серьезный.

К ним подошел проводник.

– Хочу поблагодарить вас, – сказал он. – Если б не вы, поезд сгорел бы.

Ковбой усмехнулся:

– Еще чего не хватало – изжариться в огне. Нет, мой папаша всегда говорил, что я закончу на виселице!

Он широко улыбнулся Брионну.

– А вы ловко шуруете, – и представился: – Меня зовут Маури. Даттон Маури.

Брионн пожал протянутую руку:

– Джеймс Брионн, – и добавил: – Мы с сыном едем на Запад, в Юту, а, может, и дальше – в Неваду.

– Так я тоже туда, – сказал Маури. – А где собираетесь сойти?

– В Проментри, – ответил Брионн. – Думаем оттуда отправиться на юг, пожить там, заняться старательством.

Маури посмотрел недоверчиво.

– На кисейную барышню вы, конечно, не похожи, но там такие места, что надо держать ухо востро.

Они вернулись к поезду и неторопливо поднялись в вагон.

Внезапная опасность превратила этих людей из случайных попутчиков в коллектив, сплотившийся ради общего дела. Брионн посмотрел на людей вокруг, на их черные от сажи лица с потеками пота.

– Похоже, мы зря не оставили немного воды для себя, – заметил он, и большой фермер-швед улыбнулся в ответ. Поезд тронулся.

«В подобных критических ситуациях есть нечто такое, что не забывается», – подумал Брионн. И что бы ни случилось потом с этими людьми, они уже никогда не будут друг другу чужими. Общая опасность их сроднила и теперь в отношениях между ними возникла какая-то сердечность, теперь они знали, что в минуту опасности не ударят в грязь лицом, и благодаря этой победе над стихией, одержанной совместно, каждый из них лучше узнал себя.

Мэт взглянул на отца. Большие глаза смотрели с обидой.

– Я хотел помочь, – сказал он, – но Миранда меня не пустила.

– Спасибо вам, – Брионн искренне поблагодарил девушку. – Меня зовут Джеймс Брионн.

– А меня Миранда Лофтен. Мистер Брионн, у вас прекрасный сын. Боюсь, что скорее он меня успокаивал, чем я его.

– А вы далеко едете?

В глазах ее появилась некоторая отчужденность.

– Нет, мистер Брионн, недалеко. Совсем недалеко…

Она отвернулась и пошла на свое место.

– Она хорошая, – заметил Мэт.

Брионн посмотрел в окно. Светало. Огонь везде уже погас, и светло было от того, что настало утро.

Но солнце скрывалось за тяжелыми тучами; по оконному стеклу бежали струйки дождя. Поезд замедлил ход – начался длинный подъем. Брионн вдруг ощутил какое-то беспокойство, и, оставив Мэта смотреть в окно на дождь, поднялся и зашагал по проходу.

Большой швед ему улыбнулся, а еще двое перебросились с ним парой слов о пожаре и погоде. Один, невысокий крепыш, с широким красным лицом, поднял глаза на проходящего Брионна.

– Я слышал, вы сходите в Проментри. У меня там лавка. Если смогу быть полезен – заходите запросто.

– Спасибо.

– Там, на Востоке, один парень пристал ко мне с расспросами о золотом костыле note 6. Его ведь вогнали у нас в Проментри. Хотел узнать, цел ли он. Так я ему растолковал, что его давным-давно бы украли, если б он там был. Видите ли, у нас такие лихие ребята, что коронку изо рта стащат, если позволить. А то есть и такие, что из-за нее прихлопнут тебя как муху.

Теперь поезд еле полз. Наклонившись к окну, Брионн вглядывался сквозь потеки дождя на стекле. Вокруг поезда шевелилась темная масса каких-то мохнатых существ.

– Бизоны! – воскликнул Брионн.

Поезд остановился. Владелец лавки приник к окну.

– Хоть бы сейчас не вышло, как в прошлый раз. Тогда стояли целый день – ждали, пока бизоны пройдут… такое было впечатление, что их миллионы.

Внезапно Брионн обернулся. В конце вагона, глядя на него, стояли двое. Один из них был высоким и сутулым. На широких бедрах висело по револьверу на каждом, отчего бедра казались еще шире. На голове его была видавшая виды шляпа, ворот рубахи лоснился от грязи, а в обвислых усах застряли табачные крошки.

Но внимание Брионна привлек не он, а тот, что стоял рядом. У Брионна была хорошая память на лица. Он узнал этого человека, которого видел в отеле «Сазерн», в Сент-Луисе.

Как только их взгляды встретились, эти двое повернулись и скрылись за дверью.

Хозяин лавки проследил направление взгляда Брионна.

– Они везут лошадей… там, в багажном вагоне. А больше ничего не знаю.

– Интересно, где они были во время пожара, – заметил Брионн. – Что-то я их не видел.

– Вообще-то я их токе не видел.

Возле них остановился проводник.

– Сегодня вечером будем в Шайенне. Это настоящий город. Вам понравится.

– Я слышал, в багажном вагоне какие-то лошади? – спросил Брионн.

Проводник кивнул в ответ.

– Да. Прошлой ночью сели четверо. Закупили весь вагон. У них там шесть лошадей и куча поклажи. Говорят, охотники на мустангов.

Четверо…

Брионн вернулся на свое место. Мэт спал, и рядом никого больше не было. Он открыл саквояж, достал пояс с кобурой и револьвер, проверил – заряжен ли, и застегнул пряжку.

Затем сел на место, лицом по ходу поезда, и откинулся на спинку. С того места, где он сидел, можно было наблюдать за передними вагонами.

Теперь поезд пошел немного быстрее, так как бизонов стало меньше. Несколько раз машинист давал свисток, и каждый раз бизоны, пробежав несколько метров, переходили на шаг.

В проходе стоял Маури. Если он и заметил появление револьвера, то не подал виду.

– Пассажиров немного. Если б было больше, начали бы стрелять бизонов. Я однажды видел, как стреляют сразу человек тридцать. Убивали просто так – даже печень и язык не брали. Я такого больше не встречал.

– Бизоны, когда им надо, неплохо бегают, – заметил Брионн. – Я видел, как индейцы бьют их на бегу.

– Лучше всего – картечь, – сказал Маури. – Я предпочитаю картечь. В Проментри вы сможете выбрать хороший дробовик… какую-нибудь мощную пушку типа «уэллс-фарго». Такая штука очень впечатляет.

Маури неторопливо отошел, и Брионн откинулся на спинку скамьи, надвинув шляпу низко на глаза. Что все это означает? Они просто говорили о бизонах? Или за этим есть еще что-то?

Глава 4

Когда поезд грохотал уже на въезде в Шайенн, возле Брионна вновь остановился проводник.

– Стоянка – полтора часа, – сказал он. – Вам с мальчиком лучше перекусить. Дальше по пути ничего подходящего не будет. По крайней мере, чтобы вас устроило.

– Постоялый двор Шайенна – ничего хорошего, – продолжал он. – Парусиновые перегородки; по двое на кровати. Еда – хуже некуда. Останавливаться лучше всего в гостинице Хука, а вот кормят лучше – у Кейт Коннор. Ее заведение недалеко от станции – и вы не прогадаете. К тому же, она любит малышей.

Кормили у Кейт Коннор, действительно, хорошо, и суетливая, по-матерински заботливая ирландка хлопотала над мальчиком так, как будто вынянчила его. Время от времени она бросала на Брионна изучающие взгляды. Наконец остановилась у стола, уперев руки в бока, и сказала:

– Обычно я сразу определяю, кто есть кто, а вот с вами не получается, мистер. Не похоже, чтоб вы разъезжали просто так, от нечего делать. Смахиваете вы на игрока, но вряд ли БЫ игрок, а то бы вы остановились в другом заведении.

Брионн взглянул на часы. Они хорошо поели, а теперь – пора на поезд. Он отодвинул стул и встал. И в этот самый момент раздался выстрел. Оконное стекло разлетелось вдребезги, пуля угодила в медную сковородку, висящую на стене у дверей в кухню, и та протяжно загудела.

Брионн одной рукой мгновенно повалил Мэта на пол, а другой выхватил револьвер. Он был в глубине комнаты. Сидя на корточках, он выглядывал из-за края стола, пытаясь хоть что-нибудь увидеть за окном. В темноте ничего не было видно. Он ждал вспышки выстрела – но его не последовало.

Кейт смотрела на него в упор.

– Мистер, это не пьяный ковбой стрелял. Кто-то хочет вас убить.

Брионн вложил револьвер в кобуру и, быстро поднявшись, улыбнулся ей.

– Не думаю, мисс Коннор. Это просто случайный выстрел.

– Думайте, что хотите, – не согласилась она, – но на вашем месте я бы ушла через черный ход.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Думаю, мы так и сделаем.

Левой рукой держа Мэта за руку, он бесшумно вышел через заднюю дверь и в течение минуты стоял совершенно неподвижно, прислушиваясь к звукам ночного Шайенна.

Нестройные звуки, издаваемые по меньшей мере двумя музыкальными ящиками, переплетались в ночной тиши. Где-то хлопнула дверь, заскрипела ручная помпа. Кто-то громко орал пьяную песню, в которой с трудом угадывалась мелодия. Кто-то, звякая шпорами, протопал по дощатому настилу перед салуном.

Брионн присел на корточки.

– Мэт, не думаю, что стреляли в нас. Но в этом городе есть опасные люди. Мы должны идти очень тихо, как будто играем в индейцев. Ты понял?

– Да, – прошептал мальчик.

– Ну вот и хорошо. Пойдем этим переулком, вернемся на станцию и сядем в поезд. И если в нас собираются стрелять, то постараются сделать это здесь, – тогда никто не догадается, кто стрелял. Так что будем очень осторожны.

Все было бы не так страшно, если бы не мальчик. Если бы Брионн был один, он бы выследил того, кто стрелял, кто бы это ни был, и докопался бы, что все это значит. Ну, а теперь, чем быстрее он доберется до поезда, где не так опасно, тем лучше.

Обойдя мусорные баки, они вышли в переулок. Здесь Брионн в нерешительности остановился, огляделся и двинулся дальше, стараясь идти там, где тень гуще, и прислушиваясь к каждому звуку. Направлялись они к тихой кривой улочке, расположенной параллельно главной.

Кое-где через открытые двери на землю падали яркие квадраты света. Глаза Брионна уже привыкли к темноте, и он тщательно вглядывался в ночной мрак. Затем, присев перед Мэтом на корточки, зашептал:

– Мэт, особенно надо следить за дверями и темными местами. Внимательно смотри, может, где-то кто-то зашевелится. Пока не зашевелится – ничего не заметишь.

Через улицу наискосок был еще один проулок, который вел к станции. Оттуда, где они стояли, слышно было, как пыхтит паровоз и изредка кричат на перроне грузчики. До отхода поезда осталось совсем мало времени.

Теперь преследователи, наверно, уже поняли, что Брионн вышел через черный ход. И если они за ним охотятся, то, конечно, перекроют все пути к станции, а путей этих не так много. До сих пор он шел короткой дорогой, а она пролегала через улицу в тот самый проулок. Значит, идти этим путем нельзя.

Еле слышно он прошептал на ухо Мэту – почему нельзя. Мэт, конечно, еще малыш, но жизнь порой не ждет, пока дети наберутся опыта, а Брионн считал, что чем раньше это произойдет, тем лучше.

Он нарочно свернул с улицы, и они с величайшей осторожностью пробирались среди всякого хлама, разбросанного во дворах: разные там бочки, бутылки, поломанную мебель. Несколько раз перелазили через заборы.

Неожиданно они с Мэтом оказались возле черного хода какого-то притона. Брионн по ступенькам поднялся, открыл дверь и какое-то время стоял на пороге, разглядывая зал.

За несколькими столами играли в карты, вовсю работали бары. Несмотря на раннее время, народу было много.

Прямо перед ними стояла девица из варьете, в красной юбке с пышными рюшками, а у окна на улицу, спиной к ним, – человек из отеля «Сазерн», пристально смотревший в окно.

Брионн, не выпуская руку Мэта, прошел через людный зал. Как только он подошел вплотную к человеку у окна, тот стал поворачиваться. Тут же револьвер оказался у Брионна в руке, и дуло уткнулось в спину незнакомца. Тот оглянулся и лицо его, когда он увидел, кто перед ним стоит, перекосило.

– Ну что? На поезд идешь? – спросил у него приветливо Брионн. – Этот город такой опасный. Может, вместе пойдем – так надежнее.

Незнакомец хотел было возразить:

– Послушайте, но…

– Ну-ка пошли. В меня сегодня уже стреляли разок, и если кто-то хочет еще раз попытаться – пусть тогда стреляет в нас обоих.

Незнакомец медленно подошел к двери вышел. Брионн его предупредил:

– Парень, я стреляю без промаха. Так что шагай осторожно. Если споткнешься – по ошибке могу пристрелить.

Когда они выходили, никто даже не обернулся. Брионн с незнакомцем шли вплотную: револьвер упирался тому в спину, и если кто даже взглянул бы в их сторону, то ничего бы не заметил. Они медленно прошествовали прямо по середине улицы и без помех добрались до станции. Уже у вагона Брионн сказал:

– Повернись сюда лицом, приятель. Хочу поблагодарить за то, что проводил нас. Уж не знаю, как бы и добрались без тебя. Интересно, кто бы это хотел меня пристрелить? Ты, случайно, не знаешь?

– Откуда мне знать?

К ним подбежал проводник, но, увидев Брионна, замялся:

– Поднимайтесь в вагон, джентльмены. Через пару минут отправляемся.

– А все уже сели? – спросил Брионн.

– Да… Почти. Пару человек опаздывают, но, я думаю, они успеют.

– А опаздывают не люди из багажного вагона?

– Ну, э-э-э…

– Давайте-ка быстро пройдем по вагонам и посмотрим. Прошу вперед, мистер проводник.

За пару минут они обошли оба пассажирских вагона: все пассажиры были на месте. Даттон Маури, который уже улегся и собирался спать, проводил их, когда они проходили по вагону, удивленным взглядом.

– Все на месте, – удовлетворенно констатировал Брионн. – Значит, нас ничто не держит, правда ведь, мистер проводник. Может, будем отправляться?

– Но, погодите! – проводник хотел было возразить, но умолк, увидев револьвер.

– Подавайте сигнал, а если будут жалобы, то я беру ответственность на себя. Я – майор Джеймс Брионн. И уверяю вас, что ваше начальство меня знает.

– Ну, если дело обстоит так…

– Да, именно так, мистер. Мы очень опаздываем.

Нехотя проводник спустился на перрон и дал сигнал отправления.

Прозвучал протяжный свисток; паровоз дернуло, и лязгнули вагоны. Брионн увидел, как со стороны города к станции со всех ног бегут несколько человек. Проводник их тоже заметил.

– Не повезло, – сказал удовлетворенно Брионн. – Не догонят они нас.

Поезд тронулся и начал набирать ход. Опять прозвучал свисток, застучали колеса по стыкам, заскрипели вагоны.

Опоздавшие что-то кричали вслед, но поезд катился все быстрее. Брионн помахал рукой.

– Проводник, вы, вероятно, знакомы с этим парнем, – и Брионн указал на своего пленника. – Если да, то, прошу вас, убедите его оставить меня в покое. Я против него ничего не имею. Претензий к нему у меня нет, но я не хочу, чтобы мне стреляли в спину. И если еще раз начнется пальба, я пристрелю его первым.

– Мне в пути не нужны никакие неприятности, – возразил проводник.

– И мне не нужны. Мы с сыном едем на Запад потому, что хотим тишины и спокойствия. А что касается вас, мистер, я думаю, вам придется сильно попотеть, придумывая объяснения для вашего начальства о ваших весьма своеобразных отношениях с теми джентльменами, а также почему в багажном вагоне оказались лошади.

Он указал на дверь и они вошли в салон. Проводник и тот, другой, прошли вперед дальше. Брионн же уселся на свое место рядом с Мэтом.

– Папа, те, которые отстали… Это они стреляли в тебя?

– Здравое предположение, Мэт.

– Но почему они стреляли?

Брионн пожал плечами.

– Наверное, с кем-то перепутали. А может, решили, что я веду какое-нибудь расследование. Многие знают, что я помогал Гранту, а ведь есть люди, у которых совесть нечиста, и они могут подумать, что я еду расследовать их преступления…

Отвратительно, когда в тебя стреляют, – добавил он. – Но какой бы ни была причина, я надеюсь, что с нами это больше не повторится.

– А что станут делать те, которые отстали? – спросил Мэт.

– Наверное, сядут в следующий поезд. Ну ладно, ложись спать. Нам еще долго ехать…

Проментри представлял из себя ряд хибар и видавших виды палаток вдоль железной дороги. На одной из них красовалась надпись «Отель „Пасифик“. Содовая''. По соседству находилась „Булочная“ и ресторан „Эко“.

Дальше по улице шли: салун «Полас» и отель «Санни Сайд», который на самом деле был палаткой.

– Здесь мы не станем задерживаться, – сказал Брионн.

К ним подошел Даттон Маури.

– Ищете лошадей? Тут есть одна платная конюшня, где можно нанять хороших лошадей. Я как раз иду туда.

И они вместе зашагали по улице. Улица была пыльная и людная. Перед салунами и постоялыми дворами у коновязей стояли десятки лошадей. Праздно шаталось много разного люда, а вот женщин почти не было.

Хозяин конюшни, когда они подошли к нему, поднял голову и бросил суровый взгляд на Маури:

– Опять вернулся? Никогда не видел большего бродягу.

Маури усмехнулся в ответ.

– Ничего страшного, Пэт. Просто я легок на подъем. Мне нужна лошадь. Этим людям – тоже, и, Пэт, это – мои друзья.

Пэт поднялся и повел их в загон. Брионн подошел к загону – лошади задвигались. Он разглядывал их минуту – другую:

– А больше нету?

– Гм-м-м, – сказал Пэт. – А зачем вам больше – на две лошади сразу не сядешь. Нет, больше нет.

– Ладно, тогда я возьму вон того гнедого мерина. И еще жеребца, буланого.

Брионн разглядывал лошадей и посматривал исподволь на сына. Он заметил, как глаза Мэта устремились на буланого, и как мальчик невольно двинулся к лошади. Буланый перестал жевать, – навострил уши в сторону мальчика и протянул к нему любопытную морду.

А еще Брионн выбрал двух крепких на вид лошадей постарше.

– Сколько возьмешь за чалого? – спросил Маури. – Того, что покрупнее?

Затем они вернулись в помещение и, когда сделка была завершена, Брионн посмотрел пристально на Пэта:

– Забудьте, что вы меня видели, хорошо? – попросил он. – И вообще обо мне.

Пэт удивленно взглянул в ответ.

– Вы что, не в ладу с законом? А по вас не скажешь.

– Да нет, он – в ладах, – сказал Маури. – Можешь мне поверить. Но завтра, наверное, тут будут люди с поезда, начнут расспрашивать…

– Хорошо, я ничего про вас не знаю, – согласился Пэт. – Ни сном ни духом не ведаю.

И они, оставив в конюшне лошадей, опять вышли на улицу. В ближайшей лавке Брионн кое-что купил – патроны, окорок, муку, кофе, сахар и консервы – на несколько дней.

Затем он вернулся на конюшню, все упаковал, пошел в другую лавку и там закупил еще столько же припасов.

Выйдя из лавки, Брионн пошел вниз по улице, и тут увидел Миранду Лофтен; она стояла неподалеку, а перед нею – двое. Было совершенно ясно, что эти двое ее остановили силой, как и то, что они пьяны.

Брионн сбросил два тяжелых куля на дощатый настил.

– Присмотри за ними, Мэт. Я сейчас.

И он не спеша двинулся туда, где стояла эта выразительная группа.

– Извините, что заставил вас ждать, – сказал он спокойно и, взяв ее под руку, увлек вперед.

Пьяные машинально расступились, но один из них, более агрессивный, внезапно схватил Брионна за руку.

– Эй, послушай! Какого чер…

– Убери руки, – спокойно сказал ему Брионн, чеканя слова.

– Слушай, я говорю с этой девушкой, а ты…

– Леди, о которой ты говоришь, вас не знает. И в вашем нынешнем состоянии она не желает вас знать. И, дружок, я тебе еще раз повторяю, убери руку.

Глаза пьяного вспыхнули злобой.

– Черт меня побери, если…

Те, кто был знаком с Брионном, знали, что он реагирует молниеносно. Левой рукой он сбросил руку пьяного, а свободной правой нанес удар. Короткий удар был прекрасно проведен – пришелся прямо в челюсть. Тот рухнул навзничь и застыл, как бывает при нокауте.

Брионн глянул поверх него и вежливо спросил, хотя глаза его при этом были холодны:

– Есть вопросы? Хочешь тоже?

Второй, вдруг протрезвев, отрицательно замотал головой.

– Я – нет, мистер. Но когда он очнется, вам лучше быть при пушке.

– Передай ему, пусть об этом забудет, – посоветовал Брионн. – Если б он тронул ее хоть пальцем, то уже давно болтался бы на виселице. И ты тоже. И если кто-нибудь еще побеспокоит эту леди, то я обижусь. Ты понял?

Кровь ударила пьяному в лицо.

– Извиняюсь, мэм. Похоже мы с Питом, грешным делом, перепутали. – И он исподлобья уставился на Брионна: – Не из-за вас, мистер. Мы в самом деле перепутали.

Брионн взял Миранду под руку и повел ее по улице.

– Этот пьяный… вы его не убили? – спросила она. – Он не шевелится.

– Да нет. Отделается головной болью – вот и все. – Он поменял тему разговора: – Мисс Лофтен, а каковы ваши планы? Куда направляетесь?

– Спасибо, не беспокойтесь… Правда, я просто не представляю, где можно остановиться на ночь. Я думала, что здесь будет… совсем не так, как оказалось. Эти отели…

Он улыбнулся:

– Да, они для мужчин, и причем для грубых мужчин. Надо подыскать для вас что-то другое. Давайте-ка повернем назад и поговорим с Пэтом.

Они перешли улицу, чтобы обойти толпу, собравшуюся вокруг пьяного, поверженного Брионном, и зашагали к конюшне Пэта.

– Конечно, у моей Мэри найдется местечко для вас, мисс, – сказал Пэт. – И никуда она вас не отпустит. Она у меня добрая, уж это точно, и примет вас с радостью.

Брионн с любопытством смотрел на Миранду.

– Мисс Лофтен, позвольте прежде всего спросить, что привело вас сюда? Мне кажется, что здесь не место для такой девушки, как вы.

– Да ничего такого, – ответила она. – Просто я получила в наследство участок – серебряную копь.

Пэт взглянул на Брионна:

– Серебряную копь? Возле Проментри?

– Да. К югу отсюда. Это очень богатый участок. Дядюшка, когда в последний раз приезжал на Восток, как раз перед смертью, рассказывал нам о нем.

– Я не знаю никаких копей здесь поблизости, – сказал Пэт. – Интересно, а как звали вашего дядюшку?

– Бреннан. Он говорил, что его здесь звали Роди…

Пэт медленно сматывал веревку. Наконец он, не поднимая глаз, заговорил:

– Мисс, послушайте совет старого человека: вам лучше всего первым же поездом уехать на Восток.

– Но это глупо. Дядюшка Роди оставил мне участок. Я, может, не очень разбираюсь в таких делах, но кое-что все-таки смыслю. И я думаю, что надо сперва посмотреть самой на эту копь, а потом уже решать: разрабатывать ее или продать.

Брионн наблюдал за реакцией Пэта и точно знал, что последует дальше. По крайней мере, он догадывался, о чем тот думает.

– На Западе полно копей и приисков, некоторые участки богатые, но большая часть из них не давала ничего, только иллюзии и тяжкий труд. Каждый роет, как крот, каждый живет надеждой, что ему повезет, и каждый стоит кучу денег, по крайней мере, так им кажется…

Эта девушка приехала на Запад, преисполненная надежды, и разрушать эту надежду было жестоко.

– Добыча – дело мужское, – сказал Брионн, – и потом дела здесь делают совсем не так, как на Востоке. Иногда владеть участком бывает потрудней, чем найти его и застолбить.

Она улыбнулась:

– Я знала, что вы так скажете. Но дядюшка Роди рассказал мне все про этот участок. И сколько человек там работало, и сколько мулов было…

– А он говорил, где именно этот участок? – спросил Пэт.

Она смотрела то на одного, то на другого, вдруг испытав сомнение, то ли в их честности, то ли в том, насколько они ей верят, – трудно было сказать.

– Да, я знаю, где он. Дядя говорил, что возле Салины.

Пэт выпрямился, потирая спину.

– Мисс, – сказал он мягко, – не думаю, чтобы там было больше двух домов, в этой самой Салине… Сам-то я там никогда не бывал, но если там и есть какая-нибудь копь, то это ямка, куда двум не влезть. Конечно же мне неприятно говорить это вам, но я знал Роди Бреннана, и никакого серебра, насколько я знаю, у него не было.

В глазах девушки появился блеск. Брионну на какое-то мгновение показалось даже, что у нее дрожат губы.

– Тогда откуда же у него взялись деньги, которые он дал нам, когда приезжал на Восток? – резонно спросила она. – Когда умер отец, оставались долги, а у нас не было ничего, и если бы не дядюшка Роди, не знаю, как бы мы выкрутились.

– Да, я помню, как он уезжал на Восток, – нехотя согласился Пэт. – Но не слыхал, чтоб у него было с собой серебро Собственно говоря, насколько мне известно, у Роди Бреннана никогда ничего и не было, кроме мула и седла.

– Значит, вы просто не знаете, правда же? – Миранда разгладила складки платья. – Я сама поеду на этот участок и увижу все своими глазами!

– Там, мисс, в последнее время неспокойно. Индейцы беспокоят. Да и без индейцев – там опасные края. Собственно говоря, я, кажется, слышал от кого-то, что те, кто поселился в Салине, ушли оттуда.

– Но я все-таки поеду. Благодарю вас, джентльмены. Я уверена, что ваши советы продиктованы добрыми намерениями. – И она посмотрела на Пэта: – Можно мне войти в дом?

Он кивнул.

– Вон в ту дверь, мисс. Войдете и налево. Там у двери – розы… Растут неважно… Но жене нравятся.

Когда она ушла, Пэт сказал:

– Сумасшедшая девчонка. Схлопочет кучу неприятностей на свою голову. Места там очень дикие. А индейцы в последнее время совсем озверели. Но как бы там ни было – не слыхал я никогда, чтоб у Роди Бреннана был какой-то участок.

– Где же он мог взять деньги?

Пэт пожал плечами.

– Да. Это вопросик! Но не думаю, чтобы он мог честно заработать их. Вкалывал Роди на «Юнион Пасифик» note 7, тянул железку от Омахи – вколачивал костыли, а когда дотянули до середины Небраски – стал он боссом укладчиков. А когда у нас в Проментри вбивали золотой костыль, он был здесь – с бутылкой в руке. Выпить-то он был не дурак, уж если брался за это дело. Потом какое-то время водил дилижансы в Солт-Лейк-Сити, после чего отправился старателем в горы. Но всегда возвращался в Проментри или Коринн. Там, в Коринне был крутой шериф, по имени Дэниел Райен, офицер во время войны. Так вот Роди с ним дружил… И если разобраться, – продолжал Пэт, – то этой леди надо бы поговорить с Райеном. Уж он-то знает про Роди Бреннана поболе нашего. Но все равно, никогда я не видел, что у Роди водились деньги – по крайней мере, больше, чем можно за пару дней пропить или спустить в карты.

Брионн достал сигарету и закурил. Оттуда, где стоял, он видел Мэта, стерегущего их покупки возле лавки. Собственно, стоял он там всего несколько минут, и все это время Брионн поглядывал в его сторону, чтобы убедиться, что все в порядке.

Улица была оживленная. Вокруг сновали люди самого различного вида и происхождения: шведы и немцы-фермеры в поисках ночлега, грузчики со станции, железнодорожники, ковбои и бродяги. Пассажиры дилижанса, отправляющегося на юг, грузили багаж. Железная дорога полностью еще дилижанс не вытеснила, хотя кое-где уже рельсы бежали параллельно тракту. Но в южном направлении железную дорогу еще не проложили.

Брионн зашагал по улице туда, где его ждал Мэт. Подошел и подхватил тяжелые кули: один легко забросил на плечо, а другой ухватил за узел. И вдвоем с Мэтом они направились к конюшне.

Когда же Брионн с сыном подошли, их позвал Пэт:

– Идите в дом! Поешьте с нами.

Сначала Брионн колебался, но потом согласился. Мэт почему-то обрадовался. Неужели он до такой степени боится отцовской стряпни? А может, просто устал?

– Хорошо. Идем. – Он остановился и спросил: – Да, а куда девался Даттон Маури?

– Дат? Да шатается где-то, – как-то неуверенно ответил Пэт.

– Давно знаете его?

– Не очень. То он появится, то исчезает, как все бродяги…

Это ничего нового не добавило к информации о ковбое. Да и не могло прибавить. И, судя по реакции Пэта, большего от него не добьешься.

«Кстати, а где был Маури, когда вчера в меня стреляли?» – подумал Брионн.

Глава 5

Это было вполне в духе Джеймса Брионна: он моментально принял решение, но никому об этом ничего не сказал.

За столом сидели Миранда, Пэт с женой, да еще двое из поездной бригады, которые, бывая в Проментри, останавливались обычно у него. Кто-то из железнодорожников вскользь упомянул, что их поезд пойдет на восток почти пустой.

Когда кончили ужинать, Брионн вышел на свежий воздух вслед за тормозным кондуктором и предложил ему сигару:

– Вы сказали, что поезд почти пустой?..

– Ага!

– Сколько будет стоит подбросить меня с сыном и четырех лошадей в Коринн или дальше на восток? И если вы при этом никому ничего не скажете?

– Если вы друг Пэта, то ничего.

– И еще одно… Я хотел бы погрузиться в темноте.

В глазах кондуктора Брионн прочел сомнение, поэтому объяснил.

– В Шайенне в меня кто то стрелял. Не знаю причину, но мне кажется, что сейчас меня кто-то преследует. А мне не хотелось бы попасть в переделку, тем более с мальчиком.

Обсудив подробности, они вернулись в дом. И уже в дверях Брионн спросил:

– Вы, наверное, знали Роди Бреннана, у него, в принципе, деньги водились?

– У Роди? – кондуктор усмехнулся. – Как только у него заводились деньжата, они тут же попадали к барменам или его дружкам. Этот ирландец был добрейший малый – добрее не бывает. Для друга готов был на все. Ну вот, к примеру, он снабжал деньгами старого Эда Шоу. Время от времени подбрасывал тому монет. Как у Роди получка – Эд уже тут как тут – за своей долей…

Через час Джеймс Брионн и Мэт ехали в поезде в сторону Коринна, и перед рассветом сошли с него, как раз в нескольких милях на восток от этого города. Поспав всего два часа и на скорую руку перекусив, они двинулись на юг. Мэту было трудно, но Брионн хотел оторваться от тех, которые стреляли.

Никаких версий относительно того, кто стрелял, кроме самых банальных, у него не было. Его могли с кем-то перепутать или же это мог быть кто-нибудь, кто помнил его со времен войны: вокруг было полным-полно бывших конфедератов. В любом случае он уезжает в места, где вряд ли их увидит, а они едва ли его найдут там.

На протяжении нескольких дней они с Мэтом ехали, устраивая большие привалы: ехали в свое удовольствие, останавливаясь половить рыбу в быстрых речках, двигаясь как душе заблагорассудится.

Один день незаметно сменялся другим; по ночам бывало прохладно и воздух поражал пронзительной чистотой. Иногда Брионн охотился: определенного маршрута они не придерживались. Лицо Мэта обветрилось и загорело – солнце и ветер делали свое дело.

Людей они не видели, так как не придерживались проторенных дорог. А видели антилоп, оленей и бобров. Однажды встретили медведя. Дважды, ночью, слышали, как где-то неподалеку рыщут горные львы – пумы. Каждый раз Брионн отпугивал их шумом, стараясь держаться поближе к лошадям.

– Мы не видели индейцев, – как-то вечером сказал Мэт, когда они отдыхали у костра.

– Зато, Мэт, они нас видели. Они следят за нами – им интересно, кто мы. Мне кажется, что скоро они к нам выйдут.

– А это их земля?

– Отличный вопрос, Мэт. Первыми здесь были индейцы. По крайней мере, они были здесь, когда появились белые. Но индейцы редко закрепляют за собой какую-то определенную землю. Племени обычно принадлежит огромная территория, называемая его охотничьими угодьями, но бывает, что другие племена вытесняют это племя оттуда. Никто не признает никаких границ, если ты не можешь удержать их силой. И они друг с другом часто воюют за охотничьи угодья и земли, где растут съедобные растения. Бывает, однако, что воюют просто потому, что хотят воевать. А часто воюют из-за скальпов – в этом и беда. Более пожилые и мудрые индейцы поняли, что они не могут сладить с белыми, и хотят жить в мире, но юным храбрецам нужны скальпы, чтоб произвести впечатление на индейских девушек, и поэтому они иногда устраивают набеги и навлекают беду на все племя.

Костер то разгорался ярче, то затухал, отбрасывая пляшущие тени на скалу. Брионн подбросил в него хвороста и вслушался в ночные звуки. Насколько он знал индейцев, те скоро должны появиться.

И они показались, внезапно вышли из тьмы и остановились поодаль, там, где отблески костра едва достигали их. Было их трое. Брионн сидел, привалившись спиной к скале. Винтовка лежала у него на коленях.

– Поешьте, – сказал он спокойно, так, как будто обращался к Мэту.

Индейцы медлили, стоя неподвижно и разглядывая их. Затем один из них подошел ближе, а за ним – и остальные.

– Ты далеко заехал один, – промолвил высокий индеец со старым шрамом на продолговатом лице.

– Я не один. Со мной винтовка. – Тут Брионн улыбнулся и добавил. – Я еду с сыном. Он в ваших краях впервые. И я хочу, чтоб он стал великим воином, таким, как ты.

– Он мал.

– Но не настолько, чтобы не смог отличить след волка от следа бобра.

Брионн ответил на их вопросы. Их интересовал он сам и его странный извилистый путь на юг. Это были юты, и их племя кочевало в том же направлении.

Как бы невзначай, Брионн все время разворачивал винтовку в сторону одного из них, слегка двигая коленом.

Индейцы поели из котелка, попили кофе. Незадолго перед этим они уже ужинали, но индеец никогда от еды не откажется, по той простой теории, что, когда представляется возможность – лучше поесть, потому что Бог его знает, когда удастся поесть в следующий раз.

– Мы собираемся остановиться в стране стоящих камней, – сообщил им Брионн. – Мы будем гостить там луну, может, две. Если мы будем среди друзей, то, может, и дольше.

Юты некоторое время молча ели, затем длиннолицый воин вдруг спросил:

– Ты был вождем воинов на лошадях?

– Я был их вождем, но на сына не оставалось времени, он рос без меня. Теперь я обыкновенный человек.

Ют сказал что-то остальным индейцам, и те посмотрели на Брионна.

– Ты прав, – сказал ему Брионн. – Вы на самом деле ушли от меня тогда, но я был еще молодой воин.

В изумлении от того, что он понимает их язык, индейцы пристально смотрели на него. Он пожал плечами:

– Это было давно. А теперь я пришел в вашу страну как друг.

– Откуда мы знаем?

– Проверь меня и увидишь, друг я или враг.

– А враги у тебя еще есть? – Воин со шрамом прощупывал его, но не враждебно, а просто чтобы увидеть его реакцию.

– Почти все мои враги мертвы, но есть несколько бледнолицых, которые мне враждебны.

Индеец обгрыз кость и отбросил ее в сторону.

– Я думаю, ты друг, – сказал он. – Ты говоришь хорошо.

Индеец поднялся на ноги, вместе с ним встал и Брионн. Спокойно, с ружьем в левой руке, он протянул индейцу правую.

Какую-то минуту индеец изучающе смотрел на него, затем быстро тряхнул протянутую руку. В следующее мгновение они исчезли, как тени, а Брионн быстро вышел за пределы освещенного костром круга.

– Пошли, Мэт, – сказал он сыну, – перенесем стоянку.

– Сейчас?

– Лучше сейчас.

Он набросил попону на гнедого.

– Мэт, я шел на риск, когда протягивал ему руку. Он хотел задержать ее, чтобы другие тем временем выстрелили. Он хотел так сделать, но передумал.

– Почему передумал?

– Точно не знаю, но, понимаешь, я ведь держал его за правую руку, а левой стреляю очень хорошо.

– Ты сказал им, что хочешь, чтобы я стал великим воином. Почему?

Брионн взглянул на сына.

– Я хочу, чтобы ты стал кем угодно, лишь бы был счастлив, и что бы ты ни делал, я хочу, чтобы ты делал это наилучшим образом, а затем все же постарался сделать еще лучше. Я сказал ему, что делаю из тебя воина, потому что это ему понятно, и потому, что это сразу понравится. И я действительно хочу, чтобы ты был настоящим воином, чтобы сражался, если надо, за то, во что веришь, и за справедливость.

Он говорил все это и продолжал укладывать вещи, держась подальше от света.

– Сейчас, Мэт, будем уходить. Они могут вернуться.

– Ты что, им не доверяешь?

– Давай скажем так: я не хочу подвергать их искушению, – ответил Брионн.

Костер, обкопанный вокруг во избежание пожара, Брионн гасить не стал, а оставил догорать. Сами же они вывели шагом лошадей и, подобно привидениям, исчезли с места привала, растворившись во тьме. Ночевали двумя милями дальше, не разжигая костра.

Брионн не спал. Этой ночью он думал об Энн – в последнее время он часто думал о ней, задаваясь вопросом, а что она, если б могла, сказала, узнав, что он привез их сына в эти дикие края? Почти все, что он делал, она одобряла, а что касается мелких разногласий, то они всегда их полюбовно улаживали. И на этот раз он был уверен, что поступил правильно, приехав сюда. Правильно. Мэту нужна новая обстановка, нужны новые впечатления. Нужны они и ему…

Тогда почему ему не спится? Почему ему так неспокойно на душе? Что его тяготит?

Вопрос этот пришел в голову внезапно – как-то впился в его сознание, настоятельно требуя ответа. На душе у него неспокойно, потому что… он встревожен… ему боязно.

И вовсе не из-за индейцев. Он повстречал их – и теперь эти индейцы представляют потенциальную опасность. Могут встретиться и другие, и в этом тоже есть известный риск: но всякий, кто приезжает сюда, рискует сознательно. Дело не в индейцах – тут что-то другое.

Загадочный выстрел в Шайенне… Кто мог его сделать? И почему?

По своей сути Брионн был человеком холодного аналитического ума, и теперь он стал сопоставлять факты.

Правительственного задания он не выполняет. Не участвует в коммерческих сделках. Не преследует никаких корыстных целей.

Насколько ему известно, у него нет никаких врагов, кроме Аллардов. А Алларды остались где-то там, на Востоке.

Конечно, может быть, какой-нибудь помешанный южанин продолжал воевать, но это – маловероятно.

Может, его с кем-то спутали? Может быть… но вряд ли.

И Брионн остановился на мысли, что стрелял один из тех, которые ехали в багажном вагоне, и что они были дружны с проводником или, по крайней мере, как-то связаны с ним. Одним из них был человек, которого он обнаружил в салуне, но, может статься, что тот высматривал и не его.

Существовала также возможность, что, узнав о его встрече с Грантом, эти люди испугались. Испугались, что он послан на Запад расследовать… но что?

Грант – человек честный, но, как намекал полковник Дивайн, окружен многочисленными политическими проходимцами, стремящимися урвать где только можно. Брионн же известен в качестве специально уполномоченного агента по улаживанию разногласий и, возможно, они заподозрили, что он отправляется на Запад провести ревизию какого-нибудь индейского агентства note 8 или чего-то в этом роде.

Но эта версия была слишком расплывчатой. Как бы там ни было, Грант и все остальное, что с ним связано, было для него в прошлом.

Теперь ландшафт изменился – появилось ощущение новизны. И тишина была другой,; какой-то непривычной. Всему этому Брионн радовался и с любопытством поглядывал на сына.

Наконец Мэт заметил:

– Кажется, здесь воздух другой.

– Да, Мэт. Это сосны… пахнет хвоей. Но дело не только в соснах. Это еще, Мэт, ощущение уединенности, чувство покоя. Мы удалились от людей. И природа здесь девственная.

– Папа, мне здесь нравится.

– Мне тоже.

Брионн указал на отвесные скалы то ту сторону реки. Они тянулись на восток и на запад.

– Вон там сегодня устроим ночевку, а завтра найдем дорогу в этих скалах. За ними – горы. Там водится дичь

В последнее время Брионн не встречал никаких троп, разве только оленьи. Однажды они с Мэтом видели бизона. Но в этих краях их немного осталось, ч те немногие перебрались на высокогорные луга и в другие отдаленные места.

Брионн устроился на ночевку под навесом скалы. Это были «Скалы Бука». Собирая топливо для костра, Мэт остановился и обратился к отцу:

– Папа, смотри, похоже на уголь.

Брионн взял кусок породы из рук Мэта.

– Да это и есть уголь. Его там много? Покажи мне.

Жила оказалась мощной. Он отбил несколько кусков старательским кайлом и принес уголь к костру.

Костер они устроили в скрытом углублении, и дым успевал рассеиваться, прежде чем поднимался над окружающими скалами. Еще днем Брионн застрелил тетерку, и они испекли ее в углях. Время от времени он выходил из-под навеса скалы и вслушивался в ночь. Было тихо – только обычные ночные звуки. Тем не менее на душе у него по-прежнему было тревожно.

За дальним столиком одного из девятнадцати салунов Коринна, за бутылкой виски, сидел Коттон Аллард. Лицо его, красное от природы, еще больше раскраснелось от смеси выпитого спиртного и крайнего раздражения.

– Он был у вас в руках – как вы его выпустили? Он что, по воздуху улетучился? Почему вы за ним не следили?

– Да следили мы. Только он вдруг как сквозь землю провалился, – это говорил человек из отеля «Сазерн». – Спроси у Пибоди.

Пибоди Аллард был тем самым человеком с широкими бедрами, который ехал в поезде с лошадьми.

– Хоффман правду говорит. Брионн хитрющий. Говорю тебе, он парень не промах. Он и его щенок…

– Щенок! – Коттон взорвался. – Он знает нас обоих, тебе это известно! Он знает меня и знает Тьюми – и вряд ли он нас забудет!

– Чего не могу понять, – сказал Пибоди, – так это откуда Брионн знает, где нас искать. Ведь никого не осталось, никого. Ему неоткуда было узнать!

Коттон зло впился в него глазами.

– Тогда как, ты полагаешь, он сюда попал? Случайно?! Ему известно! Я не говорю откуда – но ему известно!

– Надо его найти, – сказал Тьюми. – И придется пришить. Так или иначе придется теперь убрать и его, и мальчишку, а то он найдет нас.

– Кстати, – добавил Хоффман, – в этом поезде ехала родственница Роди Бреннана. Слышал краем уха – она говорила о каких-то серебряных копях или вроде того.

– Роди мертв, – заметил Тьюми. – Нам нет нужды беспокоиться из-за его родственников. По крайней мере из-за какой-то девчонки.

– Но она говорила с Брионном, – подчеркнул Пибоди. – И сидела с его дитем, когда Брионн тушил пожар.

Коттон все это обдумывал, теребя кобуру. Не нравится емувсе это. Появление Брионна в Проментри не могло быть случайным. Как-то уж это слишком простое объяснение, слишком уж простое…

– Надо продолжать разнюхивать, пока не узнаем, куда он девался, – наконец промолвил он. – Будьте уверены, кто-нибудь да знает.

– Может, он поехал искать копь Бреннана, – предположил Пибоди. – Ты говоришь, они с девчонкой закадычные друзья.

– Не думаю, чтоб у Бреннана была копь. Если бы она была – мы бы знали. Думаешь, он выдержал бы все, что мы с ним вытворяли, – и не сказал? Быть такого не может!

– Да я видел серебро своими глазами, – сказал Хоффман. – У него точно было серебро – несколько больших кусков.

– Но он не был старателем. Ты сам говорил.

– Так он мог знать какого-нибудь старателя. Как насчет того старика, которому он вечно подкидывал деньжат? Эд Шоу – так его вроде бы…

Коттон взвесил «за» и «против».

– Верно. Суслик и правда говорил, что Шоу мотается без конца по горам где-то там, к юго-востоку отсюда.

Он посмотрел своими маленькими злыми глазками на Хоффмана.

– Ты раскрути этого своего дружка – проводника. Он должен узнать – может, Брионн уехал из Проментри на поезде. А ты, Пиб, сходи поговори с тем ирландцем, у которого Брионн нанял лошадей. Может, он что знает.

Тут заговорил Хоффман.

– В поезде был еще один тип. Такой белобрысый, похоже техасец. Они с Брионном разговаривали.

– Выбрось его из головы. Если отвлекаться на всякого, с кем Брионн говорил, на всякую девку, с которой заигрывал, то мы его никогда не найдем.

– И все же я думаю, нам надо не спускать глаз с этой девчонки. Она сюда примчалась неспроста. Мне кажется, она знает, где серебро.

– Если оно вообще существует. – Колючие глаза Коттона были задумчивыми. Ладно. Я займусь ею. Только не забывайте, мы должны убрать мальчишку. Если он подрастет и у него нервишки будут хоть наполовину, как у мамаши… – Он запнулся, вспоминая. – Кремень, а не баба. Какая выдержка! Как вспомню, как она там… сидит… ждет – мурашки по спине ползут.

Уже на улице Хоффман остановился:

– Ты поосторожней, Пиб. Здешний шериф – крутой малый.

Пибоди, казалось, его не слышал.

– Эта баба не идет у него из головы, – пояснил он Хоффману. – Старина Коттон убил человек двадцать пять – тридцать, насколько я знаю. Из них девять человек в стычках один на один на револьверах, да и баб он штук пять укокошил. Но ни о ком из них он ни разу и не вспомнил. Только все об этой бабе Брионна.

– Я слышал. Тьюми рассказывал. Коттон говорит, что не хочет, чтоб щенок ее вырос и узнал. Мне кажется, ему не так горит заполучить Брионна, как мальчишку.

– Да-а-a. Не скажи. Я слышал, говорили, что Брионн сущий дьявол, когда дело доходит до пальбы.

Какое-то время они шагали по улице молча. Затем Пибоди продолжил:

– Но никто так не стреляет, как Коттон, даже старина Тьюли, а уж он мастак без равных.

– Думаешь, найдем Брионна?

– А как же! Страна хоть и большая, но исчезнуть здесь просто так, без следа – это нет. А если ему невтерпеж нас поймать, то мы ему такую возможность предоставим.

– Тут еще такая штука, – через какое-то время заметил Хоффман. – Брионн не знает в лицо ни Коттона, ни Тьюли. Он их никогда не видел.

– Мальчишка видел, а он – нет.

– Не нравится мне это, – пробормотал Хоффман. – Я никогда не поднимал руку на детей.

– Какая разница, – отрезал Пибоди. – Хрен редьки не слаще. Вырастет – будет такая же гнида, как и папаша.

На углу они расстались. Хоффман немного помедлил в раздумье, а затем зашагал на постоялый двор «Голден Спайк». Его дружок проводник остановился как раз там. И если Брионн уехал поездом, то тот мог услышать что-нибудь об этом.

На этом же углу торчал без дела белобрысый ковбой, один из тех, кто тогда тушил пожар. Еще один бродяга. Город кишит ими…

Глава 6

Сидя в одиночестве в своей комнате в доме Пэта Брейди, Миранда пересчитывала деньги.

Семьдесят четыре доллара и пятьдесят центов. Вот и все.

Всего-навсего. А потом… известно, что может произойти с девушкой без гроша в кармане в таком месте, где для женщины нет работы.

Конечно, были еще золотые часы отца и мамино кольцо с двумя камнями: бриллиантом и рубином.

Проживание у Пэта Брейди стоило ей пятьдесят центов в день. Пэт даст ей напрокат лошадей по доллару в день за каждую. Для поездки ей понадобятся продукты, одеяла, какое-то оружие.

Беда в том, что она не имела ни малейшего представления, сколько времени надо, чтобы добраться до копи, или хотя бы насколько это далеко, а спросить у кого-нибудь она боялась. Ах, если бы она решилась тогда довериться тому мужчине… высокому мужчине с мальчиком. Он выглядел таким уверенным в себе, так твердо знал, куда едет и что намерен делать.

А что касается Мэта… она невольно волновалась за него. Очень уж он маленький, чтобы пускаться в эти дикие края. Понимает ли его отец, как он мал, чтобы выдержать такие трудные и опасные испытания?

В серебряную копь Роди Бреннана, кажется, никто не верит. Все любили его – человека, который говорил, что хотел, и тратил, сколько хотел. А в этих краях, кажется, ни у кого нет средств. Слишком уж здесь мало людей, чтобы секрет оставался секретом. Никто не верит в участок Роди Бреннана, но Миранда не припомнит, чтобы дядюшка Роди когда-нибудь говорил неправду.

Он рассказал ей, где участок, даже как туда добраться. Он оставил им все свои деньги и уехал обратно за Запад по своему бесплатному железнодорожному билету. Он мог, признавалась она себе, преувеличивать размеры копи и количество работников. И если он это сделал, чтобы убедить их, что ему нетрудно дать такую сумму, то на него это, пожалуй, похоже.

Однако странно было, что никто здесь и слыхом не слыхивал ни об этой копи, ни о том, чтоб дядюшка Роди хоть как-то интересовался старательством. Но, подумать только, ведь подробнее всего он рассказывал как раз о том, как туда добраться. Больше она здесь ни о чем не расспрашивала, но при всяком удобном случае стремилась завести разговор о старательстве, и ни ризу никто не вспомнил при этом дядюшку Роди.

Можно бы продать кольцо. И тогда, наверное, хватит денег нанять лошадей и приобрести все, что нужно для поездки. Однако где-то в глубине души возникал страх при одной мысли, что она лишится колечка.

У нее задрожали губы, она присела на краешек кровати и застыла как каменная… А что, если никакой копи нет? А что, если дядюшка Роди добыл эти деньги как-то иначе, где-то в другом месте, а им сказал про участок, чтобы они не стеснялись взять деньги?

Однако если это так, тогда зачем ему надо было столь подробно описывать ту дорогу?

К тому же у нее были сомнения насчет кольца. Это кольцо – семейная реликвия, и мать говорила ей, что оно дорогое, но Миранда вовсе не была уверена в том, что мать ее так уж разбирается в драгоценностях. Вот чего она боялась – а вдруг это не ценное кольцо, вдруг оно ничего не стоит?..

Надо найти копь, а чтобы сделать это, она должна поставить на карту все, что у нее есть. А коль она не сумеет найти ее за несколько недель, ей придется прекратить поиски и тогда денег у нее не хватит даже на обратную дорогу.

Она не могла заставить себя сказать «на дорогу домой». Это был уже не дом. Это был всего лишь один из больших городов, где ей довелось жить в детстве, и место, где похоронена мать. У нее там нет ничего и никого… только несколько шапочных знакомых да немногие приятельницы матери. И никому она там не нужна, и никто там ей не нужен…

Она совершенно одна на свете.

Вечерело, но она не зажигала лампу, а все сидела неподвижно на краешке кровати, со страхом думая о будущем.

Да, найти этот участок – ее единственное спасение. Без него ей ничего не остается. В Проментри нет работы для женщин, только в танцзалах да борделях при них. Нигде нет никакой другой работы, разве что еще пойти в услужение, и это она сможет, но это только на самый крайний случай. Правда, тогда придется перебраться в другое место, в большой город, где нанимают прислугу.

Сегодня она переговорит с Пэтом. Договорится о лошадях. попросит совета, что взять в дорогу.

Она встала и вышла из комнаты. В доме были только Пэт и Нора Брейди. И они говорили о ней – это она поняла сразу как только вышла к ним.

– Пэт, – он настоял, чтобы она его называла так, – мне нужна одна верховая лошадь и одна вьючная. Я еду искать участок.

– Мисс, – мягко сказал ей Пэт в ответ, – прошу вас, послушайте меня. Никакого участка просто нет. Мы с Норой знали вашего дядюшку. Сейчас вспоминаем тут, как он появился на Западе… Мисс, не мог он найти никакую жилу – у него просто не было времени искать. Мы тут сидели – прикидывали. Да он в тех горах и не бывал ни разу в жизни. По крайней мере, не уезжал надолго и не заезжал достаточно далеко. Я могу точно сказать вам, сколько он работал на железной дороге, могу сказать, когда нанялся гонять дилижанс… Мисс, если не считать ту его поездку на Восток, то Роди Бреннан всегда был у людей на виду.

Вот оно. Она чувствовала, как страх охватывает ее. Она всегда боялась в глубине души, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, точно так же, как боялась, что кольцо гроша ломаного не стоит.

Но теперь она вскинула голову и негромко сказала:

– Пэт, я верю дядюшке Роди. Он иногда привирал, но меня он никогда не обманывал.

Она взяла чашку кофе и, осторожно держа ее двумя руками, продолжала:

– У меня немного денег, Пэт, но у меня есть колечко. Если бы вы купили его у меня… а лучше дайте мне лошадей, а кольцо возьмите в залог.

– Мисс, неужели вы не слышали, что я сказал? Нет никакого серебра, нет участка. Просто не может быть!

– Дядя Роди никогда не лгал, мне – никогда. Он сказал – есть участок, и я ему верю.

Она упрямо посмотрела на них:

– Участок просто обязан быть. Это все, что у меня есть.

– Ну, послушай, – начал Пэт.

Однако Нора его остановила.

– Подожди, Пэт. Дай я скажу как женщина. Значит так, Миранда. Ты нам с Пэтом нравишься. Собственной дочери у нас нет – поэтому оставайся у нас как родная дочь. И потом, мало ли кто может проезжать здесь. Масса красивых парней, и самые лучшие столуются у нас. Ты могла бы здесь найти суженого, тем более что девчонок в округе раз-два и обчелся, а таких красивых, как ты, – вообще нету.

– Спасибо вам, Нора, вы очень добры. Но нет – я должна найти эту копь. Я должна. А замуж выйти… я хочу, но только по своей собственной воле, а не из-за того, что деваться некуда и жить не на что.

Пэт откинулся на спинку стула и набил трубку. Хотя, может, лучше было бы сказать – зарядил, так как дым из этой трубки, как всем было известно, загонял медведей-гризли в глубочайшие каньоны, обращал бизонов в паническое бегство, и даже вонючкам-скунсам от него становилось не по себе.

– Мисс, вы себе хоть представляете, на что идете? – спросил он через какую-то минуту. – Ведь вокруг огромные пространства, на тыщи миль, которые кишат всяким зверьем, и четвероногим, и двуногим. Когда здесь в Проментри закончили строить железку, то всех рабочих, обслугу и всякий сброд, что ютился в этих дурацких вагончиках, вышвырнули к чертовой матери на улицу, и все они разбрелись по округе кто куда. Кто при деньгах, те укатили поездом на Восток или на Запад, но большинство из них получило ерунду или вообще ничего – и остались убивать и грабить, перебиваться кто как может. Вот в тех лесах их как раз полным-полно.

– И все-таки я еду, – твердо сказала Миранда.

– А еще там – юты, индейцы, то есть. Злые как собаки.

– Отговорить меня вам все равно, Пэт, не удастся, – спокойно сказала она.

– Тогда нам придется подыскать тебе какого-нибудь провожатого. Жаль, что ты не уехала с майором Брионном.

– Майор Брионн? Майор Джеймс Брионн? Так это он был?

– Ты его знаешь? Я прочел имя на его брелоке.

– Я знаю о нем…

Вдруг она задумалась. Бедный мальчик! Постепенно припоминая, что она прочла в газетах, Миранда рассказала о нападении на дом Брионнов, о гибели его жены, об Аллардах.

– Брионн – очень известный человек, – заключила она.

– Ага, – протянул задумчиво Пэт, – теперь припоминаю… хоть газеты у нас редкость, кое-что читал…

Неудивительно, что мальчик был такой замкнутый поначалу. Она вспомнила, как он к ней прижался, когда огонь подступил близко. Должно быть, в это время Мэт вспомнил, как горел их дом. Она содрогнулась и постаралась прогнать эти мысли.

Она их больше не увидит… и почему-то эта мысль вызвала у нее чувство одиночества и утраты. Но это глупо. Просто глупо. Ведь они с Брионном сказали друг другу всего лишь несколько слов.

Она достала из сумочки кольцо и через стол протянула Пэту.

– Купите или возьмите в залог, пожалуйста.

– Мисс, я в таких вещах не разбираюсь. Если это кольцо действительно такое ценное, каким кажется, то во всем городе не хватит денег купить его… ну, а если оно не настоящее. – так оно ничего и не стоит.

– Возьмите его в залог.

Пэт улыбнулся.

– Мисс, вы слишком долго жили на Востоке. Здесь у нас бизнес строится на доверии, а не на векселях, залогах и всяком таком. Ты мне нравишься, я считаю, что ты человек надежный, ну и даю тебе лошадей и сбрую. А заплатить… заплатишь, когда сможешь.

Он протянул ей кольцо.

– Оставь у себя.

Она замотала головой.

– Нет, Пэт. Со мной может что-нибудь случиться. Сохраните его для меня… А уехать я хочу послезавтра.

– Но я должен кого-нибудь подыскать для тебя, – возразил Пэт. – А на это понадобится время.

– Здесь есть один человек с моего поезда, – предложила она. – Я его тут видела и, кажется, он ничем не занят. Он тушил пожар вместе с майором Брионном. Похоже, человек он бывалый и толковый. Не могли бы вы…

Лицо Пэта было бесстрастным.

– Знаю, кого ты имеешь в виду. Я переговорю с ним.

Уже на улице он остановился и зажег трубку. Странно, что она из всех выбрала Дата Маури. И Пэт зашагал в ночной мгле в сторону конюшни. Он всегда совершал этот вечерний обход, чтобы проверить, все ли там в порядке. Ночной конюх был человек проверенный, но уже старый, а кроме того, Пэту нравилось быть в курсе городских новостей: кто приехал, кто уехал.

Он был уже недалеко от конюшни, когда услышал голоса, и замедлил шаг: не любил он натыкаться на других в темноте.

Разговаривали трое. Они говорили тихо, но Пэт все слышал.

– Он уговорил кондуктора подбросить его куда-то за Коринн. Там они сошли. А дальше он с мальчишкой отправился на юг.

– В Солт-Лейк-Сити?

– Думаю, нет. Собран он был для дальнего пути. Я так Полагаю, они направляются в Юинту.

– Это наша территория. Ну, парни, порядок. Теперь он наш. На рассвете – трогаем.

Они вышли из переулка на улицу и какое-то время Пэт их хорошо видел. Все трое – приезжие, но, по крайней мере, одного он встречал раньше. Это был крупный, широкоплечий человек с соломенными волосами и агрессивным выражением тупого лица. Его Пэт Брейди встречал здесь несколько раз. Его звали Коттон.

В конюшне все было тихо. Конюх сказал, что в город сегодня никто не приезжал и никто не выезжал. Даттон Маури? Нет, этого он не видел.

Пэт медленно пошел вдоль улицы, заглядывая по пути в салуны. Наконец, почти в самом конце он заметил тусклый огонек сигареты и направился туда. И не ошибся.

На крыльце, прислонившись к столбу, стоял Дат Маури. Не вынимая сигареты изо рта, он приветствовал Пэта:

– Как дела, Пэт? Поздновато гуляешь.

Пэт вкратце изложил предложение Миранды. Маури молча слушал и лишь под конец спросил:

– Говоришь, у Роди Бреннана никакого серебра не было?

– Нет, насколько я знаю. Откуда? Он же все время здесь у нас на глазах торчал. Да и трепло он был изрядное… появись у него что – не умолчал бы. Да и вообще каждый день на работе как часы. А старателем он никаким отродясь не был.

– Но когда он За дилижансе ездил, так небось знал кучу народа?

– Да уж.

– Говорят, славный малый был. Я слыхал кое-что о нем Мол, парень не жадный.

– Последнюю рубаху отдаст, – согласился Пэт. – Сам никогда ничего не просил, но если кому что надо, так всегда к нему шли.

– Значит, девчонка говорит, он ей никогда не врал?

– Именно так… Ты ей поможешь?

Маури выбросил окурок на пыльную дорогу и минуту-другую смотрел на угасающий огонек. Наконец ответил:

– Нет.

– Ну и ладно. Я сделал все, что мог. – Пэт повернулся уходить, но затем остановился. – Брионн? Он твой друг?

– Он парень дельный. А что?

Брейди повторил разговор, который только что слышал.

Маури слушал, закурив новую сигарету:

– Говоришь, называли его Коттоном? Крупный такой?

– Ага!

Маури снова закурил.

– Да ты за него не беспокойся. Думаю, этот Брионн – не подарок. То есть, если кому-то вздумается с ним схлестнуться, то я бы не советовал

Пэт повернулся уходить.

– Спокойной ночи, Дат. Я пошел спать.

– Подожди.

Брейди остановился.

– Передай этой леди, что я поеду с ней. Скажи, что если у Роди была копь, так мы ее найдем.

Пэт Брейди зашагал домой, а Дат Маури стоял, докуривая сигарету.

Может, он ведет себя как круглый дурак? Может, он сдуру ищет приключений на свою голову, изображая из себя поводыря кисейной барышни в этом Богом забытом краю? Однако все же какое-то предчувствие велело ему согласиться. А интуиции он верил. К тому же, если разобраться, Миранда – девушка-то с головой. Есть в ней этакая основательность, что-то такое, что внушает доверие; чувствуется, что с ней можно и в огонь и в воду… Такие нечасто встречаются.

– Дат, – сказал он сам себе, – опять черт дернул тебя за язык – вот и получай кучу хлопот на свою голову.

И все же он не был расстроен. Он своим решением был доволен, хоть и не мог объяснить, почему. Он решил действовать на авось, как Бог на душу положит… и, может, оно и окупится… А его предчувствие основано на двух крупицах информации, добытой за последние дни. Может, эти две ниточки и не свяжутся в узелок, но уж если свяжутся – а чутье ему подсказывало, что так оно и будет, – то в момент, когда грянет буря, он окажется в самой гуще событий.

– Да, приятель, дурья твоя башка, судьбу испытываешь, не хочешь легкой жизни, – сказал он опять сам себе. – Да и когда ты искал ее, легкую жизнь-то, и когда ты бегал от хлопот и опасности?..

Вот и все. Оставалось только надеяться, что майор Брионн будет начеку.

Глава 7

Ручей весело журчал по камням; на поверхности воды плясали солнечные блики. Немного ниже по течению, где прозрачная вода обегала застрявшую корягу, поверхность слегка рябило.

Мэт сидел на берегу под деревом, сквозь листву которого, как сквозь сито, пробивались солнечные лучи. Он ловил рыбу, но, пожалуй, не всерьез. Скорее просто сидел, прикрыв глаза, не замечая времени, и был счастлив, был, что называется, наверху блаженства.

Журчала вода, шумел верхушками деревьев ветер. Звуки доносились откуда-то издалека, как шум поезда за много-много миль. По ту сторону ручья, совсем рядом, две белки, негромко шурша, перебегали с ветки на ветку.

Мэт слышал, как ярдах в тридцати, на месте их стоянки, работал отец, напевая что-то при этом.

С тех пор как они покинули Проментри, прошло недели три, и теперь они были у подножия гор Юинта. Брионн сначала собирался двигаться дальше на юг, но неожиданно передумал и свернул дальше в горы. Вот Мэт сидел и размышлял над этим.

Отцу его давно хотелось попасть в определенное место в Юте, так отчего же он вдруг передумал? Нет, Мэт нисколько против этого не возражал. Он никогда не видел земли красивее чем эта. И ему нравилось все время вольно странствовать. Но как-то непонятно себя ведет отец…

Например, как они переезжают с места на место. Стоит им найти хорошее место для стоянки, как они тут же снимаются и едут дальше, неожиданно, без объяснений. И с каждым таким переездом все глубже забираются в дикие места. Все это заставляло Мэта задуматься, потому что обычно все эти переезды случались после ночных блужданий отца.

Брионн обычно разбивал лагерь, готовил ужин, немного беседовал с Мэтом и укладывал его спать. А после этого обычно говорил:

– Я скоро вернусь, – и исчезал во тьме.

Отсутствовал он недолго. Возвращался неожиданно, проверял, все ли в порядке – при этом Мэт обычно притворялся спящим, – и исчезал опять. И каждый раз брал с собой оружие.

Иногда он уходил на заре и тогда подыскивал место с хорошим обзором где-нибудь на вершине скалы.

Началось это примерно неделю спустя после отъезда из Проментри, когда они ночевали вместе с тремя какими-то старателями. Те появились из темноты и, представившись, подошли к костру.

– Вот так и надо делать, Мэт, – объяснил Брионн. – Когда подходишь к чужому костру – обязательно подай голос и назови себя. Без этого нельзя – могут в тебя выстрелить, и будут по-своему правы.

Эти трое Мэту сразу понравились. Один был довольно молодой парень, рыжеватый, в веснушках и с большим кадыком. Он так и сыпал шутками и разными историями Остальные были постарше, но тоже много рассказывали и делали все быстро и умело.

Брионн слушал. И предупредил Мэта:

– Будешь внимательно слушать – многое узнаешь. Если научишься слушать и слышать то, что говорят, смотреть и видеть то, что есть, – то тогда проблем у тебя будет вдвое меньше.

Старатели говорили о здешних местах. Мэт внимательно слушал, стремясь выделить важные подробности, а не просто следить за нитью беседы. Он скоро заметил, что отец своими расспросами направляет разговор в нужное ему русло. Джеймс разузнавал о здешних краях, о людях, которые могли встретиться, о тех, кому доводилось здесь бывать раньше, об индейцах и прочем…

Этих троих звали Пэдди О'Лири, Том Хикс (это он был рыжий) и Грэнвил. Грэнвил был самый сдержанный из них; высокий, худощавый, с неторопливыми движениями и умением мгновенно расслабляться.

Рассказывал, в основном, О'Лири:

– Вот Шоу был человек! – говорил он. – Никто не знал эти места лучше него! Он, бывало, любил останавливаться на Найн Майл, говорил, что может расшифровать все надписи и рисунки на скале.

– Врал небось, – заметил Хикс. – Это ж индейцы намалевали… как мальчишка каракули… когда ему делать нечего.

– Шоу считал иначе, – настаивал О'Лири. – Он потратил кучу времени, разбирая эти картинки. Он говаривал, что когда-нибудь благодаря им разбогатеет. Он докопался, что одни картинки предназначались для богов, или для охотничьих плясок, или еще для чего-нибудь такого, но другие – с секретом, в них про что-то рассказывается. А еще он нашел серебряный браслет и не раз его нам показывал… Он, бывало, говорит: «Ну и откуда же, по-вашему, это серебро взялось?» И рассказывал, что находил в некоторых пещерах и индейских хижинах на Найт Майл кусочки породы. Он говорил, что порода эта не отсюда, и он выяснил, что она оттуда, значит, откуда и браслет, и что индейцы как раз из нее и выплавляют серебро. Помню, он бился об заклад, что когда-нибудь обязательно найдет серебряную копь.

Грэнвил был рассудительным человеком, и когда опять заговорили про Шоу, заметил:

– Кажется мне, Эд Шоу был прав. Думаю, он что-то нашел.

Брионн повернулся к нему:

– В самом деле?

Грэнвил улыбнулся, взглянул на Брионна и в глазах его засветилось лукавство.

– В самом деле, – сказал он и, помолчав, добавил: – Однажды он просто взял и уехал. Ему везло, этому Шоу. Кто-то подбрасывал ему деньжат… Я думаю, он поехал в Коринн, собрал все необходимое и отправился туда, куда нюх подсказывал.

– Все равно ничего ему это не дало, – сухо сказал Хикс. – Он мертв… – А потом вдруг заговорил опять: – Слушай, может, удастся найти то место, где он был. Вообще-то он застолбил участок, но теперь его ведь нет в живых.

Брионн достал из кармана сигару.

– Все, что было у Шоу, причитается его семье, если она у него есть, а также тому, кто его финансировал.

– Если только они найдут это серебро, – согласился О'Лири. – Ну, а это вряд ли.

Мэт хорошо запомнил эту ночь, потому что как раз с этих пор они стали двигаться так непонятно. Они не только вдруг снимались с места, часто после наступления темноты, но и несколько раз меняли направление движения.

– Никогда не забывай оглядываться назад, Мэт, – советовал ему Брионн. – Когда смотришь в обратную сторону, местность выглядит совсем иначе. Когда идешь на восток, ориентиры могут быть прекрасно видны, но они могут выглядеть совсем не так, когда пойдешь на запад.

Мэт это запомнил, но все-таки он считал, что отец затрачивает слишком уж много времени, чтобы запомнить путь, да еще не просто так, а всегда с какого-нибудь удобного места, откуда далеко видно. Мэт часто оглядывался вслед за отцом, но никогда не замечал ничего особенного.

А объяснялось все просто: Брионн был абсолютно уверен, что их преследуют. Мэт правильно догадался: не только ориентиры высматривал майор, подолгу глядя на пройденный отрезок пути.

Внезапные повороты объяснялись двумя причинами. Во-первых, он хотел проверить, не идут ли за ними, и, во-вторых, пытался сбить со следа преследователей. Но теперь он уже полностью убедился, что за ними идут, и что ему, к сожалению, не удалось оторваться от них ни на милю. Значит, они прекрасно ориентируются на местности. А это создает новые сложности.

В тот день он встал затемно, и быстро собрал вещи. Когда проснулся Мэт, все было уже упаковано, кроме его постели. Кофейник еще стоял на огне. Прежде Мэту никогда не давали кофе, но молоко здесь негде было взять. Над тлеющими углями на палочке жарился кусок мяса. Мэт съел его и выпил кофе, а потом отец подсадил его в седло.

Выехав из лагеря, они добрались до каменистого участка и, повернув почти в обратную сторону, проехали по камням и спустились в ручей. Пройдя вверх по течению с полмили, они выбрались на другую такую же каменистую площадку и въехали в густой лес, где земля была устлана листьями и даже в полдень царил полумрак, как в сумерки.

Целый день они петляли туда-сюда. И лишь однажды дали передохнуть лошадям несколько минут после крутого подъема. Тут Брионн достал пемикан note 9 и дал Мэту большой кусок, чтобы он перекусил по дороге. И только вечером они остановились и пустили лошадей попастись.

Теперь пройденный путь совсем не просматривался. Ехали, главным образом, лесом. Характер растительности изменился. Сейчас, когда они забрались повыше в горы, встречались в основном хвойные деревья. Здесь они опять перекусили пемиканом, запили холодной водой, сели на лошадей и поехали дальше.

И хотя из-за характера местности им часто приходилось менять направление, они все время поднимались в горы. Уже давным-давно стемнело, когда они, не разжигая костра, остановились на ночлег у осиновой рощицы. Мэт очень устал, он просто валился из седла, когда отец помогал ему спуститься на землю.

Брионн постелил ему, стащил с него сапоги и штаны, тщательно укутал в одеяло. И все это время он не сводил глаз с лошадей, но те паслись спокойно, явно довольные, что наконец-то отдыхают. И ни разу не подняли голов, не навострили ушей.

Брионну всегда нравились трудные задачи, и как раз такая сейчас стояла перед ним. В течение многих лет Эд Шоу бродил по медвежьим углам и какое-то время затратил на разгадку тех таинственных рисунков в каньоне Найн Майл… Может, существовал план пути к серебряным копям, которым пользовались индейцы?

Бывают разные карты, но очень редко карты примитивных народов походят на то, что привыкли считать картой европейцы и американцы. Так, на островах Тихого океана это палочки с привязанными к ним ракушками, которые обозначают острова, при этом сами палочки – это преобладающие ветра или морские течения, но многие древние карты представляют из себя рисуночное или пиктографическое письмо. В нем существуют знаки, обозначающие текучие воды, есть обозначения гор… Может, существует какой-нибудь символ для серебра?

Старик изучал этот край, возможно, он что-то нашел. Кто-то снабжал его деньгами и этим кто-то, судя по всему, был Роди Бреннан. Значит, Бреннану совсем не обязательно было бродить по горам. Изысканиями и старательством обычно занимался Эд Шоу – на деньги, провизию и снаряжение Бреннана, который за это имел право на определенную долю находок. И Шоу, видимо, обнаружил какое-то серебро, которое затем обратил в звонкую монету. После смерти Шоу законным владельцем копи, если такая вообще существует, был Бреннан…

Шаг за шагом, из множества прежде слышанных разговоров, Брионн выделил несколько ключевых фактов. Сопоставив их, можно вывести общее направление перемещений Шоу, а также приблизительное время в пути. Интересно, исходя лишь из этих туманных сведений, вычислить маршрут старика и местонахождение копи…

Подбросив дров в костер, упрятанный в небольшой лощине и скрытый осинами, Брионн взял винтовку и пошел к скале, торчащей на горном склоне. Еще раньше он обратил внимание, что забраться на ее вершину довольно легко. Он влез туда, уселся, и стал оглядывать окрестности.

Внизу он видел костер и маленькую фигуру сына. Выше виднелись только бесконечная чернота леса, иссиня-черное небо, усыпанное звездами, и громада горы, возвышающаяся сзади и слева от него.

Брионн уже довольно долго всматривался в ночную тьму, впиваясь глазами не в звезды, а в черноту леса, когда вдруг справа от себя краем глаза заметил, как далеко внизу, за много миль отсюда, мелькнул свет. Всматриваясь в эту точку, он увидел свет еще раз… и еще… Костер! О лучшем наблюдательном пункте нельзя было и мечтать. Обзор хорош. Позиция Брионна расположена намного выше. А до костра – миль десять, а возможно, и меньше.

Брионн мысленно пытался представить себе путь, разделяющий их, стараясь припомнить, какие следы они оставили после себя. Он собрался было уже спускаться, когда вдруг на какое-то мгновение увидел еще один огонек, не так далеко и немного выше по склону. Он попытался разглядеть этот огонек в бинокль, но тщетно. Слишком велико было расстояние, бинокль просто немного увеличивал его, но все равно, нельзя с уверенностью утверждать, что это – костер. И кто же это мог быть?

Вернувшись в лагерь, Брионн расстелил одеяла и лег, подложив руки под голову. Долго он еще обдумывал следующий переход, затем наконец уснул. Приснилась ему Энн, приснилась такой, как он видел ее в последний раз… так давно.

Вторым огоньком, мерцание которого заметил Брионн, был костер Даттона Маури и Миранды Лофтен.

Зная дорогу, они двигались быстрее, чем он. Они ни за кем не гнались и не ждали, что кто-то станет гнаться за ними. Маури оказался опытным следопытом и путешественником. Он выбрал хороших лошадей и снаряжение.

Свой лагерь они разбили выше по склону, чем Алларды, и опережали их мили на три пути.

Они пробирались по старой охотничьей тропе, которой изредка пользовались индейцы. Два дня назад они шли тем же маршрутом, что и Алларды, и тогда Маури заметил свежие следы и тщательно изучил отпечатки копыт каждой лошади. И уже через минуту-другую, после того как они натолкнулись на следы, он твердо знал, что среди этих всадников – Коттон Аллард.

Затем Миранда указала путь, который увел их вверх по склону горы. Маури повернулся к ней и, показав на винтовку, которую она несла, спросил:

– Умеешь пользоваться?

– Да.

– Тогда не выпускай ее из рук. Здесь – без нее ни шагу. А если я крикну «беги» – беги и ни о чем не спрашивай. Потратишь время на расспросы, может оказаться слишком поздно.

– Ладно.

– А далеко отсюда до твоего участка?

– Нет. Он рядом… наверху… среди озер. Еще дня три, если никто не помешает.

Маури сначала собирался загасить костер, но вместо этого обкопал его. Затем стал укладываться спать.

– Ложись-ка спать, – сказал он Миранде. – У нас трудный день впереди. Попробуем, если сможем, три дня сократить до двух.

В ответ на ее вопросительный взгляд пояснил:

– Мы здесь не одни. Там впереди Брионн.

Она изумленно посмотрела на Маури.

– Ищет серебро? Он? Не может быть!

Маури пожал плечами и лукаво посмотрел на нее:

– Почему не может?

– Я… я просто поверить в это не могу!

Он усмехнулся.

– Да это я шучу. Но если он ищет серебро, то, наверное, ты ему сказала больше, чем тебе кажется.

Она, напрягая память, мучительно пыталась вспомнить.

– Нет… нет… я ничего ему не говорила. Ни слова.

– И он не один. – Маури закутался в шерстяное одеяло. – За ним гонятся Алларды, и они тоже здесь.

Она приподнялась:

– Ты уверен?

– Угу… да и он это знает. И если у Брионна есть голова на плечах, а она, кажется, есть, то эти подонки больше не станут плестись у него в хвосте. Они его догонят.

Глава 8

В предрассветных сумерках Брионн, сидя на корточках у небольшого костра, прихлебывал кофе и всматривался в крутой подъем впереди.

Здесь не пройти – вверх дороги нет. То тут, то там на поверхность выходили обнаженные скалы, попадались клочки низкорослого кустарника, беспорядочно громоздились завалы из упавших деревьев; местами попадались осыпи мелких камней и редкие осины. И все это упиралось в отвесную скалу, не менее тридцати футов высоты. Это была зона тектонического сдвига.

Гранитный выступ тянулся вдоль гребня горы не менее чем на полмили. Брионн тщательно выбирал маршрут, стремясь выйти туда, где виднелась на теле скалы какая-то расселина, по которой, кажется, можно было подняться наверх и не идти в обход всей стены. Щель эта, если и вправду там была, отсюда просматривалась плохо, но, оказавшись в седле, он уверенно двинулся в путь рискованным извилистым маршрутом, огибая многочисленные препятствия.

Дважды Брионн останавливался, пропуская вперед Мэта и вьючных лошадей, и, оставшись позади, заваливал камнями тропинку, чтобы здесь не смогла пройти лошадь. Брионн понимал, что тем, кто гонится за ним, придется терять время, отыскивая след, и каждая минута, выигранная таким способом, даст ему хоть какое-то преимущество. Рано или поздно они с Мэтом вынуждены будут где-то остановиться, и им потребуется время, чтобы найти подходящее место.

Неожиданно они прямо перед собой увидели расселину. Она была узкая – едва пройдет лошадь, и это предвещало трудный подъем. Брионн спешился, взял под уздцы лошадь, которая храпела и спотыкалась, и повел ее по крутому склону. Выбравшись наверх, привязал ее и, не переводя дыхания, спустился назад. Таким же образом он вывел наверх лошадку Мэта, а потом и вьючных лошадей.

Осмотревшись кругом, он увидел сухой ствол давно поваленной сосны. Выломав толстый сук и орудуя им как рычагом, Брионн принялся сдвигать тяжелый ствол к расселине, пока в конце концов не опрокинул его в щель, закрыв ее.

Теперь они находились на неровном плато, которое представляло собой вершину горного хребта Юинта. Это было широкое, сильно пересеченное плоскогорье, изрезанное каньонами и усеянное множеством озер. Были здесь и поросшие лесом горные склоны, и широкие сочные луга. В течение всего нескольких минут Брионн обнаружил следы толсторога – снежного барана и мустанга.

Здесь, наверху, голубая ель и осина попадались все реже, и впереди Брионн видел хребты, поросшие альпийской елью и другими хвойными породами, типичными для такой высоты.

Везде виднелись следы, оставленные ледниками. Он обратил на них внимание Мэта, продолжая подробно комментировать все, что встречалось им по пути: деревья, следы, ландшафт. Теперь вокруг высились горные вершины, покрытые снегом.

– Какая здесь высота? – спросил Мэт.

– Думаю, восемь, а то и девять тысяч футов, скорее девять.

Брионн остановился, чтобы дать лошадям отдышаться. Он выиграл какое-то время, теперь лежащий впереди хребет сулил им более-менее безопасную ночевку.

Он не имел ни малейшего представления, кто его враги… если, конечно, те, кто его преследует, действительно враги. В этих краях он был почти неизвестен. Весьма сомнительно, чтобы кто-нибудь, как тот воин из племени Юта, помнил молодого кавалерийского офицера, каким он был до Гражданской войны. Но, видимо, у кого-то по неизвестной причине сложилось впечатление, что он представляет собой угрозу, или, может быть, владеет какой-то важной информацией.

Может, они считают, что он как-то связан с Мирандой Лофтен? Ну да, они ведь ехали сюда, на Запад, одним поездом и в поезде как-то общались… Могло ли им прийти в голову, что он не знал ее до той самой минуты, когда оставил сына на ее попечение и пошел тушить пожар?

Его выбор в ту минуту объяснялся очень просто.

Тогда, в вагоне, он первым делом оценил всех пассажиров. Миранда Лофтен сразу же понравилась ему своим спокойным достоинством, какой-то мягкостью, непритворной отзывчивостью. Брионн почувствовал, что она любит детей и с Мэтом будет ласковой и чуткой. Вот поэтому он и выбрал именно ее… но мог ли понять это сторонний наблюдатель?

Однако он вмешался в ее дела. Не спросив разрешения и даже не поставив ее в известность, он сознательно взялся за поиски серебряного рудника.

Почему?

Джеймс Брионн привык мыслить логически, и теперь он впервые всерьез задал себе этот вопрос.

Действительно, почему? Просто ли потому, что ему надо куда-то идти? Просто ли потому, что он, как правило, решив одну задачу, всегда ставил перед собой следующую? Всегда видя перед собой цель, всегда зная, чего он хочет… Или дело в том, что она была так одинока, а он – истинный джентльмен из Вирджинии?

Или дело в том, что… – он даже не смог сразу сформулировать – что она так привлекательна? Что она, в сущности, очень милая девушка?

– Начиталась Вальтера Скотта, – сказал он вслух.

– Что ты говоришь, пап?

Брионн оглянулся.

– Ничего, сынок. Это я так, сам с собой. Когда долго странствуешь по безлюдным местам, появляется такая привычка. Сам убедишься со временем.

– Пап, а это здесь был Фремон?

В их доме часто говорили о Фремоне, об исследовании им Запада и о Ките Карсоне.

– Недалеко отсюда. Пару дней назад мы проезжали теми тропами, которым шел отец Эспаланте. В 1776 году он проходил здесь с небольшой экспедицией. Но вряд ли он забирался так высоко в горы. По крайней мере, в его дневниках об этом не упоминается.

Вдруг Брионн натянул поводья. Футах в тридцати от них был пенек со следами топора. Оставив Мэта с вьючными лошадьми, Брионн подъехал к пеньку. Потом позвал:

– Мэт… давай сюда!

Когда мальчик подъехал, он указал ему на пенек. Он был не более четырех дюймов в диаметре и высотой около фута.

– Там, где орудуют топором, остаются зарубки, они белые – хорошо видны и довольно долго не темнеют. Тот, кто свалил это дерево, хотел, видно, жердь вырубить… Или ему просто нужны были дрова для костра. Да, пожалуй, дрова, видишь, он подобрал даже щепки, которые покрупнее…

Брионн пустил лошадь шагом вокруг пня и стал описывать круги, все более удаляясь от него. Вскоре он обнаружил небольшую рогатину и кострище. Дождь и ветер отполировали головешки до блеска… костер жгли давно.

– Может быть, это ничего и не значит, – сказал он Мэту, – а может статься, что это очень важный знак. Не думаю, что сюда, на эту высоту, забирались многие, но что Эд Шоу тут побывал – в этом я абсолютно уверен. Если хорошенько поискать вокруг, может быть, узнаем, в какую сторону он пошел.

Брионн покружил возле кострища, но ничего интересного не нашел. Он стал всматриваться в далекий кряж, над которым ярко сияло солнце, освещая суровые, безмолвные скалы и, наконец, двинулся туда. На просторном плато не было слышно ни звука, только стучали копыта их лошадей да шумел ветер, то затихая, то поднимаясь опять и рыская среди деревьев, как будто что-то там потерял.

Вновь и вновь Брионн останавливался, чтобы осмотреться, прислушаться, оглянуться назад. При всей красоте этого плато было в нем что-то жутковатое, и Брионн невольно насторожился. Его не покидало чувство, что за ним следят чьи-то глаза, и может быть – сквозь прорезь прицела.

Несколько раз он менял направление. Он вдруг круто разворачивался, стараясь, чтобы за спиной у него оказался куст или дерево, или скала. Он делал все, чтобы не стать удобной мишенью, и резко менял маршрут, чтобы сбить противника со следа. Он инстинктивно выбирал такой путь, на котором оставалось бы меньше всего следов. Он знал: даже если и удалось сейчас оторваться от преследователей, они все равно появятся…

Неожиданно прямо перед собой они увидели озеро. Ветер гнал рябь по его голубой поверхности. Брионн проехался вдоль берега, увидел, что здесь совсем мелко, и тогда они с Мэтом въехали в воду и примерно полмили прошли шагом вдоль берега прямо по воде. Потом свернули в сторону и двинулись по руслу ручья, сбегавшего с того хребта, к которому они направлялись.

В сгущающихся сумерках они остановились на ночевку у подножия хребта и стали собирать сухой валежник, который горит почти без дыма.

Место для стоянки было выбрано удачно. Закрытое со всех сторон, оно возвышалось над окрестностями, которые хорошо просматривались отсюда примерно на четверть мили. Сами они расположились в небольшой лощинке под елями: эти ели скроют дым костра.

– Мэт, остановимся здесь на пару дней. Надо дать отдых лошадям. Да и тебе не мешает. А мне – так уж точно.

– Я не устал, пап, – сказал Мэт.

После плотного ужина они улеглись, привязав лошадей рядом, на лужайке. Прежде чем лечь, Брионн отошел в сторону, выбрал удобное для наблюдения место, хорошо укрытое скалами и ветвями деревьев. Некоторое время он лежал неподвижно, вслушиваясь в ночные звуки. Затем вернулся в лагерь. Костер уже догорел, только угли слегка краснели в темноте.

А в семи милях от них, скрывшись за деревьями небольшой рощицы на берегу озера, возле костра сидел на корточках Даттон Маури. Он взглянул на Миранду Лофтен.

– Ну что, мэм? Ты еще не пожалела, что взялась за это дело? Ты ведь уже поняла, каково оно – здесь?

– Я не жалею, – Миранда улыбнулась ему. А потом добавила: – мы уже недалеко от участка.

Маури посмотрел на нее внимательно.

– Откуда ты это знаешь? Видела метки?

– Да.

– Ну, провалиться мне на этом месте! – Он сунул в костер ветку и, когда она вспыхнула, прикурил от нее сигарету. – Одно из двух: либо у тебя чертовски точные ориентиры, либо ты чертовски сильно ошибаешься!

– Я не ошибаюсь. Мы уже близко… Еще день, может быть, два.

Маури взглянул на нее с уважением. У нее, без сомнения, точные ориентиры, и она все время идет по ним. Незадолго до этого она захотела, чтобы они шли кромкой озера, и, поскольку это был удобный маршрут, Маури согласился.

– Не забудь про винтовку, – предупредил он и обшарил взглядом окрестности.

Место было хорошее, но он не доверял никому и ничему, и он знал, кто такие Алларды. И как только он дал втянуть себя в это дело? Иметь дело сАллардами – это уже более чем достаточно, а тут еще барышню опекай…

Он вдруг спросил:

– Ты когда-нибудь слышала такое имя – Калеб Родс?

Она медлила с ответом. Потом, подумав хорошенько, сказала:

– Да.

– У него тоже был участок где-то тут, неподалеку. Только у него было золото.

– У него два участка, – поправила она. – Один – жила, другой – россыпь.

– Похоже, твой дядюшка Роди и впрямь много чего тебе рассказал, – суховато заметил Маури.

– Как ты думаешь, где он? – вдруг спросила она.

– Кто?

Миранда слегка смутилась, а Маури сдержал улыбку.

– Майор Брионн, – сказала она, – …а кто же еще здесь может быть, в этих горах?

– Алларды здесь. А Брионн об этом не знает. Он не знает, кто за ним идет, – Маури допил кофе и бросил окурок в костер. – Сдается мне, скоро мы его увидим, очень скоро.

Он взглянул на нее, пытаясь за серьезным выражением лица скрыть озорной огонек в глазах.

– Послушай, отчего бы тебе не взять да и не выйти за него замуж? Я же вижу, что он тебе нравится.

– Это неправда, – сказала она возмущенно, но почувствовала, что краска заливает лицо.

В самом деле, странные речи… Ни о чем подобном она не помышляла… отчего же она так смущена?

– Нет, серьезно, очень здравая мысль, – он говорил, напустив на себя серьезный вид. – Ты только подумай – вот ты – вот он: ему нужна жена, и тебе нельзя ведь шататься по этим диким местам одной, без мужа. Это не дело.

– Я думаю, что пора спать, – сказала она, – я устала.

– А сейчас его как раз нетрудно заполучить, мэм. Он, похоже, растерялся, утратил бдительность, так сказать. По всему видать, страдает от одиночества. Да и мальчишке нужна мать. Вот тут ты бы и могла подобраться незаметно, тут он беззащитный, мальчишка к тебе привяжется – а там он глазом моргнуть не успеет, как будет твой – повязан и стреножен.

– Спокойной ночи, мистер Маури!

– Спокойной ночи, мэм.

Тщательно закутавшись в одеяла, Даттон закурил сигарету. Лежа на спине и глядя на звезды, произнес искренне:

– Да-а, он парень что надо, этот Брионн. Офицер, и вообще. Знаешь, говорят, генерал Грант в нем души не чает.

Миранда собиралась спать… Маури, конечно, сказал глупость. Она с этим Брионном говорила всего два-три раза. Как ему в голову могла прийти такая чушь?

Оттуда, где, закутавшись в одеяла, лежал Маури, донесся тихий смех, и она невольно улыбнулась.

Да, конечно, это глупости. Едва ли он обратил на нее внимание, ну а мальчик действительно славный. Такой спокойный, воспитанный…

Она и не заметила, как уснула, и уже не слышала, как ветер шумит кронами деревьев, не чувствовала, как пахнет хвоя, не видела, как звезда мерцает сквозь листву дерева, под которым она лежала.

Со стороны заснеженных вершин дул холодный ветер. На озере волны тихо плескались о пологий берег.

В двух милях к востоку медведь-гризли вытянулся во весь свой огромный рост и уперся лапами в ствол дерева, вонзив когти в кору и оставляя на ней глубокие борозды: это была его метка – пусть все видят. Он чуял запах медведя и понимал, что это дерево – медвежье, а он был уверен в своих силах. Он оставит здесь свою отметину – пусть это будет вызов всем.

Если бы он пришел сюда пораньше, засветло, то увидел бы на этом дереве другие метки, гораздо глубже и на восемь дюймов выше.

Поднимался ветер; он принес с собой слабый человеческий запах, и медведь заревел от возбуждения. Ветер сообщил ему о приближении опасности, но и о добыче тоже. Он вспомнил, как однажды, два лета назад, он разорил человечью стоянку и поживился там. Он вспомнил свиную грудинку, которую тогда съел, и сахар. Особенно сахар.

Сейчас он не был голоден, и вперевалочку заковылял по тропинке в сторону берлоги под поваленным деревом, где собирался улечься спать.

Только раз он остановился, насторожившись, потому что уловил какое-то слабое движение во тьме. Кто-то шел: то ли зверь, то ли человек. И не один. Он принюхался и различил запахи людей и лошадей, которые двигались в ночной темноте.

Глава 9

Ночью налетал ветер, он шумел над темным склоном горы, шуршал в вершинах деревьев, завывал в закоулках скал, сдвигал с места камни – они падали и катились вниз.

Мэт покрепче прижался к отцу и лежал с широко раскрытыми глазами. Ему еще никогда не доводилось слышать, чтобы ветер завывал вот так, как здесь, среди вершин и высокогорных озер. Он лежал и дрожал, но лежащий рядом отец был спокоен, и это спокойствие передавалось Мэту.

Огромные деревья над головой сгибались под напором ветра, зубчатые вершины на фоне неба терялись в стремительно летящих тучах, опять возникали в разрывах облаков и вновь исчезали в сгущающейся тьме.

– Папа!

Брионн не спал.

– Не бойся, Мэт. Это просто буря. А горы не боятся бурь. Много их пронеслось над этими скалами.

Мэт лежал молча, задумавшись над этими словами. Ему хотелось быть похожим на отца, таким же спокойным и уверенным. Он сказал ему об этом.

– Никто не может быть абсолютно спокойным, Мэт. Но человек старается казаться спокойным и постепенно привыкает к этому. Взгляни на эти горы, сынок. Они спокойны. Бури налетают на них – и уносятся прочь… и точно так же проходят человеческие беды. Для того, отчасти, я и привез тебя сюда, чтобы ты понял это. И вообще, если когда-нибудь тебе будет тяжело, и ты почувствуешь, что больше не можешь, – отправляйся в горы или в пустыню… очень хорошо исцеляет душевные раны.

Через некоторое время Мэт опять заговорил:

– Папа, а что стало с теми людьми? С теми, которые… которые сожгли наш дом?

– Я не знаю. Наверное, они все еще в горах, в Аппалачах… или в Миссури.

– А не могут они быть где-нибудь здесь, пап? Может, это кто-то из них стрелял в тебя?

Застигнутый этим вопросом врасплох, Брионн задумался. Эта мысль уже приходила ему в голову, но тогда он не придал ей значения. Маловероятно, чтобы Алларды ушли из насиженных мест, бросили родню, надумали перебраться сюда, в эту часть страны… Уж слишком большое совпадение…

И все же эта мысль не давала ему покоя. Строительство железной дороги на Запад привлекло в эти места множество уголовников. Когда дорога была закончена, эта публика рассеялась по всей округе.

– Вряд ли, Мэт, – сказал он вслух. – Но надо смотреть в оба. – Затем, помолчав, спросил: – Скольких из них ты узнал бы, если б увидел?

– Думаю, двоих. А может быть, троих.

Плохо было то, что Брионн не знал их в лицо. На суде была пара человек из их семейства, но это были не главные, эти с законом были в ладах.

Больше он Мэту ничего не сказал, а вскоре услышал ровное дыхание и понял, что сын спит.

Тогда он тихо вылез из-под одеяла, натянул мокасины, которые всегда возил с собой, и пошел взглянуть на лошадей Полянка была хорошо защищена от порывов ветра, и лошади были спокойны.

Брионн вернулся и, закутавшись в одеяло, уснул, но перед рассветом был уже на ногах и приготовил легкий завтрак Когда они поели, он сказал:

– Будь здесь, никуда не ходи. Я, наверное, пройдусь, посмотрю, что тут вокруг.

Травы здесь было достаточно дня на три-четыре, не меньше, и вода хорошая, а подойти к этому месту не так то просто. Значит, они будут ждать здесь. А потом, Брионну нужно было хорошенько подумать.

То смутное подозрение, которое засело в глубине его сознания, но оставалось почти незамеченным, сын выразил словами. Именно вопрос мальчика и заставил его всерьез задуматься над такой возможностью. Действительно, возможно ли, чтобы Алларды были где-то здесь?

На первый взгляд ему показалось, что это было бы слишком уж большим совпадением, но, поразмыслив немного, он изменил свое мнение на этот счет.

Сюда, на Запад, ведет только одна железная дорога. Последний стык этой дороги уложили совсем недавно, уже после того, как погибла его жена и сгорел дом.

А что, если Алларды, покидая насиженные места, решили бежать на Запад – по новой железной дороге? Их ищут в Аппалачах, их ищут в Миссури, откуда они родом. И если они действительно выбрали этот путь, то где еще они могли бы сойти с поезда, кроме как в Проментри или Коринне?

Может быть, тот человек из отеля «Сазерн"' был один из них? Он увидел Брионна и предупредил остальных. А может быть, Алларды приехали сюда, на Запад, преследуя его. Но более вероятно, что тот человек из отеля, направляясь на Запад, чтобы присоединиться к Аллардам, увидел Брионна и узнал его. Те лошади, которые стояли в багажном вагоне, были там совсем недолго. Конечно, многое еще неясно, но вполне возможно, что события развивались примерно так.

Значит, Алларды все же могут быть здесь. А если они здесь, то они знают о нем. И, конечно, не станут считать его приезд сюда простым совпадением. Они наверняка подумают, что он их выследил каким-то образом. И попытаются уничтожить.

Вместе с тем оставалась нерешенной загадка серебряной копи Эда Шоу. Брионн еще многого не знал о нем и о Роди Бреннане. Как они погибли? И правда ли, что обоих больше нет? Все говорят о них, как о покойниках, но подробностей Брионн не знает.

Если Эд Шоу узнал дорогу к копи, расшифровав наскальные письмена индейцев в каньоне Найн Майл, то он шел с юга. Эти рисунки не могли точно указать расположение небольшой копи, значит, должны быть еще какие-то метки. Там, в каньоне, Эд, наверное, видел простейшие обозначения – реки, горные вершины, тропы. Может быть, там было какое-нибудь обозначение серебра или просто металла. Эти «карты» должны были привести его в район копи, а дальше ему, наверное, пришлось искать какие-то конкретные метки.

Брионн уже отошел на некоторое расстояние от стоянки, когда вдруг уловил какое-то движение за спиной. Это был Мэт.

– Папа, мне страшно одному.

– Хорошо, иди сюда, садись.

Они сидели рядом и молча всматривались в окрестности. Через некоторое время Брионн сказал:

– Мэт, ты должен научиться читать местность, замечать детали и запоминать их. Некоторые из тех, кто путешествовал в горах, были людьми образованными, а другие не умели ни читать, ни писать, но у них была прекрасная память на местность.

– Па, а ты здесь бывал раньше?

– Нет, именно здесь – нет. Но я говорил с теми, кто здесь бывал. Я беседовал с Китом Карсоном, с Джимми Бриджером… и еще с дюжиной других. Все они знают эти места, рассказывали мне о них, и я не забыл…

Уже несколько мгновений Брионн боковым зрением улавливал какое-то движение и, наконец, повернулся в ту сторону.

– Мэт, мы не одни. Не шевелись. Сиди тихо и смотри.

Из-за деревьев появились два всадника. Они приближались и должны были проехать совсем рядом. Ехали шагом и вели за собой вьючных лошадей.

– Ты замечаешь, как странно сидит второй? – спросил Брионн.

– Это… женщина!

– Да, Мэт. У нее дамское седло. Кажется, это твоя знакомая, Миранда Лофтен.

Он поднял бинокль и навел на резкость.

– Да, Миранда. С ней Даттон Маури. Ну-ну, и что бы это могло значить?

Брионн следил, как они приближаются, но когда Мэт захотел встать, он придержал его рукой.

– Сиди. Пусть проедут.

– Но они ведь наши друзья!

– Наверное, но пусть они проедут, а мы потом догоним их, если захотим.

Брионн понимал разочарование сына. Мэт привязался к этой молодой женщине, и ему, конечно, хотелось встретиться с ней еще раз.

У Брионна не было сомнений, что она просто хочет найти свою копь. А вот насчет Даттона Маури далеко не все ясно.

В Проментри этот парень слонялся без дела, не пытаясь найти работу, и денег у него, казалось, слишком много для ковбоя-бродяги. И еще – он хорошо носит оружие… слишком хорошо. Он носит его, как человек, которому доводилось им пользоваться, который умеет стрелять быстро и метко. Не иначе, это один из нового поколения ганфайтеров – тех парней, которые сделали револьвер средством добывать пропитание… тут Брионн готов был побиться об заклад.

Он следил, как они проезжают мимо, и старался оценить состояние их лошадей, скорость движения, пытался рассчитать, далеко ли они уйдут до захода солнца.

Когда Миранда и Маури скрылись из виду и Мэт опять хотел встать, отец опять удержал его за руку.

– Не спеши… погоди.

Медленно тянулись минуты, а Брионн все ждал. Прошло почти полчаса, и тут его пальцы крепче сжали руку сына.

Из-за деревьев выехало несколько человек. Пораженный, Мэт взглянул на отца. Неужели он знал, что они появятся? Отец наблюдал за всадниками и считал их по мере того, как они появлялись из-за деревьев.

– Четыре… пять… шесть, – шептал он.

Шестеро, все хорошо вооружены. Сейчас они были так далеко, что он не мог разглядеть лиц. Двигались шагом. Один раз съехались в кружочек – поговорить. Они явно не стремились догнать Миранду и Маури.

– Дело плохо, Мэт, – спокойно сказал Брионн, – плохо – и для них, и для нас.

– Кто это, папа?

– Я не знаю, но они выслеживают твою знакомую мисс Лофтен и Маури. Наверное, они хотят найти участок Роди Бреннана.

– Что мы теперь будем делать?

– Вернемся в наш лагерь, что-нибудь приготовим и поедим как следует, вот что.

Они поели у костра, а потом Брионн осмотрел оружие. Он не питал никаких иллюзий насчет того, что их ждет в ближайшие дни, может быть – часы.

Конечно, можно скрыться. Немедленно уйти, спуститься вниз и убраться из этих мест, а Миранду и Маури предоставить самим себе. Но это ничто не решит. Алларды все равно всегда будут рядом, от них всегда будет исходить угроза. Брионн понимал: нет, бежать нельзя. Надо встретиться с ними лицом к лицу.

Он понимал, что не может оставить Миранду под защитой одного лишь Маури. Этот ковбой – если он действительно ковбой – казался надежным парнем, способным на многое… но Брионн знал, на что способны Алларды.

Лишь во второй половине дня они покинули свою полянку. Внимательно изучили отпечатки конских копыт, а затем шагом двинулись по следу.

Брионн понимал, что ведет сына навстречу опасности, но таков уже мир, в котором они живут: в нем опасностей не избежать. Растут ведь дети и здесь, на этой новой земле, в стране индейцев, при всех ее тревогах и опасностях.

Примерно через час Брионн свернул с тропинки. Теперь он продвигался вперед с еще большей осторожностью. Те, за кем он шел, то и дело замедляли шаг. Очевидно, теперь Миранде стало труднее отыскивать дорогу, и она не спешила.

От заснеженных вершин тянуло холодом. Все чаще встречались ручьи – студеные и прозрачные.

Брионна вновь посетило уже знакомое чувство, ощущение обманчивости царившего вокруг покоя и тишины, острое ощущение скрытой опасности, какое-то зловещее предчувствие. Это чувство возникало у него только здесь, в этих диких безлюдных краях. Джеймс Брионн не слишком-то любил городскую жизнь и кабинетную работу – и сейчас, и раньше. Как человек своего века и представитель своего круга, он жил цивилизованной жизнью, но где-то глубоко-глубоко в недрах его души всегда таилась необузданная свирепость, наследие первобытных предков.

– Гляди в оба, Мэт, – сказал он сыну. – Если я чего-то не замечу, может, ты увидишь или услышишь. Мы едем навстречу опасности.

– Что я должен делать?

– Смотри и учись. В твоем возрасте ничего лучше не придумаешь. И не бойся. А главное – держись в стороне, и если что, не давайся им. Помни, что это за люди… не доверяй им – ни секунды.

– А Миранде Лофтен и мистеру Маури?

– Думаю, оба они хорошие люди, Мэт, но мы их пока плохо знаем. Не спеши слишком доверять, – он помолчал. – Все мы люди, а все люди совершают ошибки. Там, наверху – серебряная копь, а когда речь заходит о богатстве, даже хорошие иногда становятся слишком жадными.

– А они о тебе тоже так думают?

Брионн улыбнулся.

– Если нет, то им следовало бы так думать. Будь они знакомы со мной поближе, они бы знали, что мне можно доверять. Я никогда особенно не стремился к богатству, но они этого не знают… А теперь я хочу только одного… Я хочу, чтобы ты вырос и стал хорошим человеком. А если кто-то захочет тебя обидеть – он будет иметь дело со мной и, боюсь, ему не поздоровится. А теперь поехали, и помни: нам надо двигаться очень тихо.

Тени вершин тянулись теперь в их сторону. Они повернули на северо-восток, и некоторые хребты были теперь у них за спиной. Они опять нырнули в лес, лошади ступали по хвое беззвучно, только слышно было, как поскрипывают седла.

В который раз Брионн натянул поводья и остановился, потом вдруг круто развернулся и поехал между деревьями.

Перед ними было озеро, на берегу горел небольшой костер. Брионн взял бинокль и стал всматриваться в берег. Это были Даттон Маури и Миранда Лофтен, они сидели у огня. Костер горел ярко и был на открытом месте. Это встревожило Брионна. Этот костер слишком заметен. Он обязательно привлечет внимание.

Брионн тронул лошадь, и Мэт последовал за ним. Они решили ехать лесом, по дуге огибая под прикрытием деревьев костер и стараясь держаться более или менее параллельно берегу озера. В одном месте им пришлось забраться поглубже в лес, объезжая узкую заводь.

Наконец Брионн натянул поводья и остановился. Справа темнел каньон Рок-Крик, а слева высились горы.

– Будем ждать их здесь, Мэт.

– Кого?

– Маури и твою знакомую. Очень скоро, если я не ошибаюсь, они здесь проедут.

Они стали ждать… Холодало. С севера, где возвышались самые высокие вершины, налетел ветер. Внизу, в ущелье, несколько раз послышался какой-то шум. Лошади почуяли, встревожились.

– Пума, – прошептал Брионн Мэту. – А может – медведь.

Едва он успел произнести эти слова, как донесся другой шум. Они прислушались. Звук был негромкий, но отчетливый. Он заставил их насторожиться: это была приглушенная поступь лошадей.

Когда шаги приблизились, Брионн тихонько засвистел мелодию известной песни первых поселенцев о далекой родине, о дерзких надеждах, о тоске по любви и об удаче, которая всегда сопутствует смелым.

Шаги смолкли.

– Так можно и пулю схлопотать, приятель, – Маури говорил тихо, спокойным тоном, – в один момент.

Брионн выехал из-за кустов.

– Я тут вас ждал. Ну, подумал, надо как-то предупредить, что это я, прежде чем выезжать навстречу.

– Откуда вы узнали, что это мы едем?

– Костер ваш увидели. Вот и решили, что вы скоро появитесь.

– Но откуда вы знали, что это мы? Мистер Маури был так уверен, что мы обманем тех, что идут за нами…

– Думаю, он не ошибся. Они ведь не знают, что он здесь. А костер, который вы развели, как раз в стиле странствующей леди. А теперь они, наверное, спокойно улеглись и ждут рассвета… Чего им опасаться? Костер, романтическая девушка…

– Романтическая? – возмутилась она, – с чего вы взяли, что я – романтическая девушка?!

Брионн улыбнулся в темноте.

– Будем считать, что я начитался Вальтера Скотта.

– Надо ехать, – сухо сказал Маури. – Здесь не место для светских бесед.

Они двинулись в путь, Маури – впереди. Брионн не задавал вопросов, не говорил ни слова.

Видимо, девушка была настолько уверена в себе, что могла ехать в темноте, но скорее всего, ориентиры были так хорошо видны, что ошибиться было невозможно.

Брионн придержал лошадь, поджидая, пока Мэт обгонит его. Он знал, что мальчик устал, и предпочел не выпускать его из виду – если можно хоть что-нибудь увидеть здесь в такую темень.

Брионну не изменяла память: перевал «Дохлая лошадь» был где-то впереди, может, чуть восточнее. Пойдут ли они через перевал? Или копь по эту сторону? Если по эту, то они уже рядом. Завтра… Наверное, завтра разразится гроза…

Глава 10

На небольшой полянке Коттон Аллард натянул поводья и остановился. Когда Хоффман, Тибоди, Тьюли и остальные подъехали и собрались в кружок, он указал им след.

– Они встретились, – сказал он, – Брионн, девчонка и кто там с нею.

– Мальчишка тоже?

– Конечно. А что же ты думаешь, он бросил его где-то в горах, что ли?

Коттон напряженно всматривался в горные вершины, которые теперь были совсем рядом.

– Ни разу не слыхал ни про какие копи – на такой-то высоте. – Он раскурил сигарный окурок. – Все, им крышка. Они у нас в руках.

И повернулся к невысокому жилистому бандиту с клочковатой бородой.

– Как ты думаешь, Крикет, они пойдут через перевал?

– Вряд ли. Хотя перевал «Дохлая лошадь» как раз в той стороне.

Он взглянул на вершины, потом сплюнул на мокрую землю.

– Девчонка точно что-то знает, Котт. Наверняка. Ты погляди, как она их вывела – ну да, это она ведь почти все время впереди ехала, по следам видно. Черта с два она б сама такой маршрут проложила, если б не знала ориентиров!

– Думаешь, эта копь и в самом деле существует?

– Ну не прогуляться же она поехала! Этот Бреннан наверняка ей что-то рассказал. А может, дал какую-нибудь карту. Не-ет, как ни крути, а что-то ей точно известно. Я в этих местах полжизни провел – а все равно лучше бы не прошел – нигде не промахнулась, ни на шаг не сбилась.

– Что будем делать, Коттон? – спросил Тьюли.

Аллард передвинул окурок сигары из угла в угол крупного рта.

– Как – что? Поднимемся туда. Прикончим Брионна и того чудака, который у нее конюхом, а потом прижмем ее – никуда не денется, все выложит.

– А мальчишка?

Коттон пожал плечами.

– Дети – это у баб слабое место. Не захочет говорить – обработаем щенка у нее на глазах как следует – она сразу станет покладистой.

– Я детей еще не… убивал, – пробормотал Хоффман. – Не нравится мне это.

Коттон уперся в него взглядом холодных глаз. Смотрел и молчал. И Хоффман не выдержал – заерзал в седле, на лбу выступила испарина.

– Ты, Хофф, толковый парень, – Коттон заговорил, не вынимая сигары изо рта, – ты нам здорово помог с железной дорогой – насчет порядков ихних, движения поездов и все такое. А как начнут возить золото из Калифорнии – и еще поможешь. Мы добро помним, Хофф. Только ты сам не заставляй нас все забыть. Делай, что я скажу. Когда мы займемся мальчишкой – пойдешь прогуляться по лесу. Но гляди, – добавил он, сверля Хоффмана ледяным взглядом, – слишком далеко не забреди. Нам ни к чему, чтобы ты сейчас смылся, Хофф, совсем ни к чему.

Они двинулись дальше. Было трудно отыскивать след, но это их не слишком волновало: преследуемым здесь просто некуда было свернуть. Путь был один – вперед.

Их окружали ели, и голубые, и альпийские. Время от времени, взобравшись на какое-нибудь возвышение, они видели, что над лесом высятся лысые вершины и хребты. Голые скалы местами прикрывал снег, а выше, на самых вершинах, виднелись остатки древних ледников – снег и лед, накопленный за бессчетные зимы. Среди камней кое-где маячила низкорослая чахлая елка или дерево, разбитое молнией: это лес, пытаясь вырваться за тот предел, который положила ему природа, вторгался во владения мхов и лишайников.

– Мы их догоним еще до перевала, – сказал Крикет, – они уже недалеко.

Хоффман ехал последним. Ему было страшно. Родом он был из штата Миссури, из тех же мест, что и Алларды, и знакомство с ними водил с давних пор. Когда же они узнали, что он работает на железной дороге, то тут же завербовали его.

Начали они с того, что украли почтовых лошадей. Потом по указке Хоффмана взломали два железнодорожных вагона, в котором везли винтовки, патроны, провизию и спиртное. В другой раз Хоффману удалось узнать, когда будут везти крупную сумму в серебряных долларах – для выплаты какому-то индейскому племени. Это он, Хоффман, рассказал им, что намечаются перевозки по железной дороге золота с приисков в Калифорнии и что ему, наверное, удастся узнать график этих перевозок. Он использовал свою дружбу с кондуктором, подкрепленную небольшой суммой наличными, чтобы пристроить лошадей в багажный вагон. Но на такой поворот событий он не рассчитывал. Убийство Брионна не останется незамеченным… Правда, если это случится где-нибудь в глуши, то они, пожалуй, смогут где-то отсидеться. Но вот убить мальчишку… женщину… это совсем другое дело, и ему это вовсе не по нраву. Но Коттон Аллард… Хоффман не мог преодолеть страх.

– Надо, пожалуй, остановиться, – вдруг предложил Крикет. – Там дальше придется выезжать на открытое место, лучше, наверное, сперва поехать, посмотреть.

– Стойте здесь, – приказал Коттон. – Я поеду.

Джеймс Брионн вынул из внутреннего кармана сигару, откусил кончик и прикурил. Затем, щурясь от дыма, выкинул спичку и посмотрел ей вслед, в ту сторону, откуда они только что пришли. С каждым часом он становился все более хмурым, настороженным и замкнутым. Давно надо было остановиться и осмотреть тропу за спиной, но он все откладывал. Он все чувствовал, как в нем поднимается знакомая прежняя ярость – чувство, которое после войны он испытал всего раз или два. Оно пробудилось в ту страшную ночь, когда, вернувшись из Вашингтона, он увидел свой дом догорающим в предрассветных сумерках. Это чувство не покидало его в те месяцы, когда он не мог думать ни о чем другом, кроме одного: найти убийц.

Теперь он знал, что они у него за спиной. Они там, позади, идут этой тропой.

Даттон Маури рассказал Брионну о своих подозрениях, и теперь в нем опять поднималась эта глубокая страшная ярость, которая никогда не угасала окончательно. Было в нем что-то от древнего викинга, берсеркера, который, отбросив к черту всю осторожность, очертя голову кидается вперед с мечом в руке, думая только об одном – как зарубить врага. Дивайн знал об этом качестве Брионна и боялся за него. И Грант тоже боялся…

А теперь они были где-то здесь, эти люди, которые напали на его дом, которые виновны в гибели его жены. Люди, от которых его сын прятался в пещере и которые теперь преследовали их.

И они его догонят. Он уже решил для себя, что даст им такую возможность. Где-нибудь немного подальше он подыщет подходящее место, остановится там и будет ждать.

Он медленно затянулся сигарой. Теперь недолго ждать… Может, сегодня, ближе к вечеру, или завтра утром.

Но он хотел, чтобы они знали, что их ждет. Чтобы они не питали иллюзий на этот счет.

Сбоку от тропы лежал серый плоский камень. Спешившись, Брионн поискал вокруг сожженного молнией дерева и вскоре нашел несколько угольков. Подняв их, он склонился над камнем.

Через минуту-другую он вскочил в седло и поехал дальше.

Люди Алларда услышали, как он выругался. Подъехав поближе, они увидели камень.

Он был установлен вертикально, прямо у них на пути, на нем было три слова:

Я ВАС ЖДУ.

Тьюли смотрел на надпись с тревогой.

– Как ты думаешь, что он хочет сказать?

– Выходит, он знает, что мы здесь, – сказал Хоффман.

– Не нравится мне все это, Котт, – проговорил Пибоди, – совсем не нравится.

Коттон поднял глаза от надписи и взглянул вперед, туда, куда вели следы. Вслух бы он этого никогда не сказал, но ему это тоже не нравилось. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы застать их врасплох. Они готовы к схватке. Взгляд Коттона пробежал по неровным склонам гор, охватил вздыбленные осыпи мелких камней тут и там. Здесь они могут спрятаться где угодно. Засесть среди скал – и ждать.

– Что это значит? – опять спросил Тьюли. – Где он ждет? И зачем?

– Надо отдать ему должное, – сказал Пибоди. – Не похоже, чтобы он был напуган.

– Их там два мужика, девчонка и мальчишка-сопляк. И все, – отрубил Коттон. – И дальше они не пойдут.

– У них там чертовски крепкий мужик, – сказал Хоффман. – Говорят, до войны он воевал с индейцами.

– Ты никак боишься? – издевательски спросил Пибоди. – Да он сидит там, как енот, которого собаки загнали на верхушку дерева! Ему крышка!

Коттон еще раз взглянул на камень:

– Ну ладно, – сказал он, – пошли. Пора его кончать.

Они тронулись в путь, осматривая каждый куст у дороги. Теперь они ехали очень осторожно, взгляды их тревожно рыскали по склону горы. Одно дело – идти по следу, чтобы в подходящий момент устроить засаду и захватить врага врасплох, и совсем другое – ехать и знать, что он лежит где-то там, среди камней с винтовкой и держит тебя на мушке.

Хоффман отставал. Для такого дела он был слабоват в коленках. Он никогда не считал себя лихим суперменом, хотя и пережил пару стычек с индейцами, как почти любой мужчина здесь, на Западе. А то, что он знал о Джеймсе Брионне, вовсе не вселяло в него оптимизма.

Банда растянулась. Путь их зигзагом уходил вверх, к перевалу.

Эта надпись на камне не давала Коттону покоя. Зачем было это делать? Останавливаться, писать – терять время? Он не находил этому разумного объяснения.

Эта мысль не оставляла его, на душе у него скребли кошки. Сам он ничего подобного никогда бы не сделал, и то, что так поступил Брионн, озадачивало и тревожило. Что-то за этим кроется.

Коттон посмотрел вверх, на скалы. Там сколько хочешь удобных мест, чтобы спрятаться, и хорошего стрелка с винтовкой так просто не выкуришь из этих камней.

Однако никто пока не стрелял. Подъем становился все круче, проход все уже. Теперь им не было видно, что там вверху, а прямо перед ними тропа резко ушла вниз, и они оказались в небольшой котловине. Справа от них склон горы обрывался вниз – он был слишком крут для лошади.

А всего лишь в двух милях от них выше по склону горы Миранда Лофтен остановилась, натянув поводья. Она не знала, куда ехать дальше: впервые за все это время не смогла найти ориентиры, о которых рассказал ей Роди Бреннан, а тому, в свою очередь, Эд Шоу.

До сих пор находить их было несложно. В краю множества озер, урочищ, горных вершин ориентироваться нетрудно. К тому же каньоны, рассекающие плато, ограничивали количество возможных вариантов.

Маури подъехал к Миранде, а Брионн развернул лошадь и стал всматриваться в склон горы под ними. С того места, где они остановились, хорошо просматривалось все пространство до самого края леса, но на серо-белом склоне все было неподвижно. Конечно, тут хватало уголков, недоступных взгляду. Брионн размышлял над положением, в котором они оказались, и не находил ничего утешительного.

Эта заминка позволит Аллардам перехватить инициативу, а он еще не готов к решающей схватке. Прежде всего надо укрыть Миранду и Мэта в безопасном месте до того, как начнется стрельба.

Копь, если она вообще существует, должна быть где-то рядом. Он не сомневался, что найдет ее, было бы время. Во-первых, Эд Шоу очень точно и подробно описал дорогу. Без его инструкций вообще вряд ли можно найти эту копь. И, наверное, он ее тоже четко обозначил, что было бы похоже на него – человека как будто обстоятельного.

И вдруг Брионну показалось, что там, внизу, на склоне горы, что-то пошевелилось… и тут же пропало.

В этот момент к нему обратился Маури:

– Майор, мисс Лофтен сбилась с пути. Надо остановиться, поискать.

– Прямо перед перевалом будет озеро, – сказала Миранда, – небольшое озерцо, и по берегам – утесы. Вода сбегает вниз ручьями и падает в озеро с высоты, из-за этого там всегда туман. На берегу есть удобное место для стоянки.

Они двинулись дальше, впереди – Маури, за ним – Миранда с Мэтом.

«Да-а, эта девчонка умеет сидеть в седле, – думал Маури. – И за все время этого тяжелого, чертового путешествия она ни разу ни на что не жаловалась».

Брионн помедлил, пропуская всех вперед. Взгляд его задержался на уступе скалы сбоку от тропы – и он довольно улыбнулся.

Там было поваленное дерево. Одним концом оно зацепилось за камни и повисло наискосок, упершись в небольшой обломок гранита, который только и удерживал его на месте. Сверху, над деревом, накопилась целая груда камней, больших и малых, огромная куча весом, наверное, в несколько тонн. Брионн осмотрелся, нашел на приземистой ели сухой сук, выломал его и, действуя очень осторожно положил поперек тропы, подсунув концом под нависший ствол. Теперь всякий, кто захочет убрать сук, обязательно сдвинет с места дерево, и тогда вся каменная груда, вся страшная масса неизбежно обрушится вниз, прямо на него.

На все это Брионн потратил не более пяти минут и сразу же догнал остальных.

Котловина, встретившаяся на пути, вновь вернула их в объятия леса, но теперь деревьев опять становилось все меньше.

Еще несколько раз Брионн останавливался и устраивал ловушки. Первая, у поваленного дерева, способна была погубить того, кто неосмотрительно сдвинул бы с места сук, лежащий на пути. И не его одного – она могла бы завалить всю банду сразу. Остальные же ловушки представляли собой просто маленькие хитрости, призванные замедлить продвижение преследователей и держать их в напряжении.

Наконец Брионн и его спутники добрались до озера. Оно было зажато с двух сторон скалами. Воздух – влажный от тумана, который поднимается над водопадами, но зато было вдоволь воды для лошадей и для них самих.

Брионн нашел прекрасное укрытие у основания отвесной скалы. Перед ней была небольшая площадка – сверху недоступная, а снизу к ней вел только узкий проход. Площадка эта была усеяна валунами – слишком маленькими, чтобы спрятаться за ними, но достаточно большими, чтобы помешать всадникам.

Здесь, под скалой, у защищающихся будет отличный угол обстрела и надежно прикрытый тыл.

Прямо перед площадкой в скале зияла расселина – узкая щель по которой можно было выйти, как по коридору, на другую площадку – песчаный пятачок под нависшими скалами образующими грот, где могло поместиться двадцать лошадей. По узенькой тропе отсюда можно добраться и до родников, а другая, едва намеченная тропа уходила через камни наверх, к перевалу

Здесь они увидели несколько старых кострищ, в некоторых головешки были отполированы временем до блеска, но один костер жгли, наверное, всего несколько недель назад, максимум – месяц или два.

Лошадей расседлали и выпустили на песчаную площадку в гроте, предоставив им самим искать дорогу к воде. Тем временем Брионн подкатил к расселине несколько валунов и принялся сооружать перед ней нечто вроде бруствера, закладывая промежутки между валунами каменной мелочью.

Он работал методично и сосредоточенно. Час пробил, развязка близка, избежать ее невозможно, да он и не хотел откладывать ее. Он ведь все это время ждал решающей схватки, жаждал ее и рассчитывал на нее.

– Мэт, не отходи от Миранды, – сказал он сыну. Он впервые назвал ее просто по имени и даже не заметил этого. Она бросила на него взгляд, но его мысли были заняты другим. – Будь рядом с ней, сидите вдвоем в гроте, спрячьтесь, чтобы вас не было видно.

Миранда уже распаковала вещи и теперь доставала еду. Маури сложил хворост пирамидкой и собрался разжечь костер, но дров было мало. Что-то осталось здесь от тех, кто побывал здесь раньше, что-то он подобрал по пути, там, на склоне, где обрывался лес.

– По-моему, ваша копь где-то рядом, – сказал Брионн Миранде, – и, подозреваю, Эд Шоу оставил для Роди Бреннана какую-нибудь метку. Он наверняка опасался всяких случайностей… а когда едешь по таким местам один, любая мелкая неприятность, какая-нибудь царапина может оказаться смертельной. А он был один… помощи ждать было неоткуда.

– Скорее всего, он ни от кого не ждал помощи. Как и мы, – сказал Маури.

Брионн вышел из грота и присел возле сложенной им каменной стенки, а Миранда принесла ему кофе, кусок говядины и остаток хлеба. Пока он ел, она села рядом и стала наблюдать за склоном горы.

– Какая она была? – спросила Миранда. – Я имею в виду вашу жену…

Взгляд Брионна прошелся по склону; опытный, натренированный взгляд умелого наблюдателя не пропустил ни одного бугорка, ни одной ложбинки. Где-то скользил быстро, а где-то задерживался подольше, почти автоматически фиксируя любое изменение цвета и оттенка, каждое движение, каждое облачко пыли…

– Она была высокая, стройная, красивая – настоящая аристократка в лучшем смысле слова. У нее было чувство юмора и вкус… До той ночи, когда… – он замолк на секунду, – до той ночи, когда ее убили, или она убила себя, она ни разу не сталкивалась с настоящей опасностью, но в кругу благородных людей с детства знают, как себя вести в такой ситуации. Бандиты силой вломились в дом, и она не намерена была молча снести это. Она сказала сыну, где спрятаться, а потом – стала ждать их. Дом сгорел, но как раз то место, где была она, пострадало от огня меньше всего. Наверняка она ждала их в кресле на лестничной площадке. Оттуда ей было хорошо видно всю прихожую. По-видимому, она застрелила одного из них: мы нашли гильзу в стволе ружья. А потом, когда они бросились на нее, она, должно быть, выстрелила в себя.

– Она была отважная, – тихо сказала Миранда.

– Да. Но она не назвала бы это отвагой. Просто она поступала так, как должна была поступить. Нельзя позволять, чтобы в твой дом вламывались просто так. Нельзя подчиняться насилию – по отношению к себе или своему дому… И еще – у нее был вкус, чувство юмора. Она была остроумна и умна…

– Трудно быть такой, как она.

– Никто не должен быть похожим на кого-то другого. Не нужно пытаться стать другим. Да это и невозможно, даже если и захотеть. Каждый идет своим путем, у каждого – своя жизнь. Каждый должен быть самим собой.

Они замолчали. Брионн следил за склоном горы внизу. Не было заметно никакого движения, да он и не ожидал ничего увидеть. Алларды будут теперь строить свои предположения и, разумеется, сообразят, что он остановился где-то наверху, на склоне, и ждет их. Алларды – это противник осторожный, опасный. Они теперь хорошенько подумают, прежде чем что-либо предпринять.

Как ни странно, Брионн не испытывал ни ощущения надвигающейся развязки, ни тяжелых предчувствий, ни тревожного напряжения. Давно у него не было такого состояния: полное спокойствие, безмятежность, никаких переживаний… Он просто ждал того, что должно произойти.

Брионн не подготовил никакого конкретного плана действий, ибо он не имел ни малейшего представления, как и когда они нападут. Все чувства его были обострены, но как бы законсервированы. Эмоций он не испытывал – просто все видел и слышал… Он был готов.

Миранда сидела рядом, и он заметил, что ему приятно ее присутствие. Она молчала, и он был рад этому. Она – тонкая натура, способная отдавать отчет в своих чувствах: она чутка к окружающим, умеет безошибочно улавливать их состояние…

Со стороны перевала подул холодный ветер, и она поежилась. После долгой паузы спросила:

– Что теперь будет?

– Будет бой, – ответил Брионн, – и кто-то умрет.

– Вас это угнетает?

– Нет. Здесь, на Западе, мы одиноки и беззащитны. Здесь нет закона, некому за нас заступиться – только мелкие и разрозненные гарнизоны.

Сюда приезжают сильные люди, потому что эти края – для сильных. Не все они – порядочные люди. Но если мы, как народ, хотим выжить и построить на этой земле свой дом – мы не должны допускать, чтобы зло творилось безнаказанно. Такие, как Алларды, или как их там зовут, – проклятие этой земли. Это бешеные псы, шакалы. Насилие, убийство – для них естественное состояние, образ жизни. Кое-кто из нынешних преступников способны измениться, научиться многому, вырасти вместе с этой страной. Но не Алларды. Эти – подохнут, рыча и огрызаясь, разрывая на части друг друга, если рядом не окажется никого другого.

Тут к ним вышел Даттон Маури.

– Мэт следит за лошадьми, – сказал он, окидывая взглядом склон горы. – Какие будут предложения, майор?

– Никаких. Я готов ко всему. Единственное, чего я не жду от них – атаки в лоб. Может, они появятся сегодня вечером, но скорее – ближе к утру, перед рассветом.

– А правда, что Алларды работали вместе с Билом Андерсоном? – спросил Маури.

– Да. А потом откололись и организовали свою собственную банду. Даже для Кровавого Билли они оказались слишком жестокими и неуправляемыми.

Брионн с Мирандой вернулись к костру, а Маури остался на часах. Мэт крепко спал, свернувшись калачиком на одеяле возле костра.

– Да-а, досталось ему, – сказал Брионн. – Но он молодец, все выдержал. Знаете, вы первый человек, с которым он как-то оттаял, с тех пор как… как потерял мать.

– Он такой славный…

Она окинула взглядом озеро и утесы. Солнце теперь клонилось к западу, и все вокруг изменилось, стало мрачнее – наступали сумерки.

– Мне здесь нравится, – сказала Миранда. – Хотела бы я побывать здесь в спокойной обстановке, когда все тревоги будут позади.

Брионн кивнул. Скалы изменили цвет, и над вороненой сталью озера высилось теперь ржавое железо утесов.

Вечер был тихий. Здесь, где они стояли, уже сгущалась тьма, хотя небо над головой пока оставалось ясным и синим, и только там, где закатилось солнце, над горизонтом слегка розовело.

– Жизни без тревог не бывает, – сказал Брионн. – Нечего и мечтать, что когда-нибудь они совсем исчезнут. Трудности будут всегда. Шагая навстречу ветру, человек становится сильнее, вечный покой счастья не принесет. Человеку необходимы трудности, ему нужно с чем-то бороться. Хотя не обязательно – с людьми…

Но сейчас, беседуя здесь с этой девушкой, Брионн испытывал чувство удивительного покоя, совершенно неуместное в такую минуту. В любой другой момент он приветствовал бы его, но теперь он нуждался в том обостренном чувстве опасности, которое посещало его ранее. Он нуждался в этом чувстве, ибо прекрасно сознавал степень опасности, с которой они столкнулись.

Их враги – низкие, подлые существа. Он знал, что это за люди, задолго до того, как ему по долгу службы пришлось выследить и схватить Дейва Алларда. Раньше, до войны, они были ворами и бандитами, а потом воспользовались благоприятными условиями, которые создала война, чтобы под ее прикрытием дать выход своей жажде насилия, жажде убийства и наживы.

Было в них что-то уродливое и извращенное – оно никак не проявлялось внешне, а пряталось в глубине сознания. Внутренне одичавшие люди – они в этих диких местах чувствуют себя как дома, знают законы гор и знают, как использовать эти законы.

О Коттоне Алларде Брионн много слышал и раньше. У этого человека великолепные физические данные, огромная сила и молниеносная реакция. Тьюли не может похвастаться такой реакцией, но очень силен, а также гибок и подвижен, как кошка. Все это Брионн прочитал в их уголовном деле или услышал из уст людей, которые их знали. В те минуты, когда он искал Дейва Алларда, и позже, когда гонялся за теми, кто сжег его дом, он навел огромное количество справок, очень многих опросил, по крохам, фрагмент за фрагментом восстанавливая общую картину.

С этой минуты борьба с Аллардом станет общей борьбой не на жизнь, а на смерть, жестокой и отчаянной, в которой, чтобы выжить, придется убить.

– Зачем вы сюда приехали? – вдруг спросила Миранда.

– Вообще-то, мы с сыном направлялись на юг. Мы хотели забраться в какое-нибудь дикое место, где пришлось бы работать не покладая рук, чтобы не оставалось ни одной свободной минуты. Мы оба нуждались в этом. Нам нужно было прийти в себя после всего, что случилось… Иеще нам нужно было чистое небо, высокие горы, свежий воздух… А потом я стал думать о вас. Нелегко быть одиноким, тем более – одинокой женщиной, без крова, без денег. Я немного знаю эти горы, и решил, что мог бы помочь… вот мы и приехали сюда.

– Брионн! – донесся сверху голос Маури. – Скорее сюда! Похоже, они где-то недалеко.

Брионн взглянул на Миранду.

– У вас есть пистолет?

– Да.

– Держите его наготове… И помните: этим людям нельзя доверять ни на секунду, что бы они ни говорили, что бы ни делали…

Брионн зашагал вслед за Маури, а Миранда смотрела, как он идет – высокий, статный, гибкий, а винтовка в его руках естественна, как часть этой руки.

А потом она села поближе к Мэту и стала ждать…

Глава 11

Даттон Маури прятался среди разбросанных тут и там валунов. Все вокруг было окутано сплошной мглой, и только небо над головой чуть светлело. На какое-то мгновение воцарилась тишина.

– Не видно ни черта, – прошептал Маури, – но и двигаться нам здесь нельзя, а то заметят на фоне неба. Ведь они пойдут снизу.

«Конечно, это так, – думал Брионн, – но и назад отойти тоже нельзя, иначе негодяи завладеют позицией в этих камнях. Укрываясь за ними, они смогут расстрелять всякого, кто появится на берегу».

– Пойди поспи немного, – предложил он Маури. – Тебе обязательно надо поспать с часок.

Когда Маури ушел, Брионн нарочно повернулся к долине спиной, более доверяя слуху. Он изучил берег озера и перевал, который теперь несомненно находился под контролем банды, как и все другие выходы.

В озеро это стекали талые воды и заполнили его котловину до краев. О том, чтобы пуститься вплавь, не приходилось и думать: вода была ледяная.

И чем больше Брионн размышлял над сложившейся ситуацией, тем большее негодование охватывало его. Он приехал сюда, чтобы вместе с сыном жить в мире и спокойствии. Маури был здесь, чтобы помочь Миранде найти ее копи. А банда Аллардов пришла сюда вслед за ними с одной единственной целью – уничтожить их.

Брионн никогда не был склонен спасаться бегством. Он считал, что лучшая защита – это нападение. Сколько ни есть у тебя людей… двадцать, десять, один – нападай. А способ всегда найдется.

И нападать надо сейчас или вскоре. Он разыскивает Аллардов, так зачем ждать, пока нападут они? Куда лучше напасть самому! У нападающего есть преимущество – он может выбрать момент для атаки.

Снизу не доносилось ни звука. Алларды конечно же спят, уверенные, что Брионн и все, кто с ним, в ловушке.

– Хорошо, – сказал Брионн сам себе. – Пусть пока поспят.

Через час он возвратился в лагерь и разбудил Маури. В нескольких словах объяснил, что намерен предпринять.

Маури смерил его взглядом и сплюнул:

– Брионн, ты полнейший идиот. Тебя убьют, как пить дать.

– Я так не считаю. Как бы там ни было, я не собираюсь уступать инициативу.

– Ну как знаешь.

– До встречи.

Брионн пошел не к валунам, а прямо к отвесным скалам, затем под их прикрытием быстро прошел до края плато. Теперь перед ним гора устремлялась под уклон, и где-то там ниже по склону – Алларды.

Обутый в мокасины, он двигался бесшумно, как привидение, тщательно выверяя каждый шаг, стараясь не наступать на неустойчивый камень, смягчая каждое движение, потому что прекрасно понимал, как хорошо слышно в такую тихую ночь.

Представлял он и риск, на который идет, но считал, что неожиданность может сделать свое дело. Но если уступить инициативу Коттону Алларду, то тогда тебя наверняка застигнут врасплох.

Спустившись по склону ярдов на пятьдесят, Брионн присел на корточки среди камней и прислушался. Ничего не слышно… Полнейшая тишина.

Через несколько минут он уже пробирался среди камней. Теперь он чуял дымок костра, но у него ушло не меньше двадцати минут, чтобы подкрасться к нему, потому что теперь приходилось переползать по-пластунски.

Костер был разведен в небольшой лощине среди камней, на опушке леса. Огонь догорал: на серой золе тлело несколько угольков и валялись полусгоревшие ветви.

Аллардов нигде не было!

Брионн привстал на одно колено, сжимая винтовку в руке, и думал. Итак, бандиты снялись и двинулись к его стоянке. И теперь готовы на нее напасть и захватить всех, кто там находится. Вернуться сейчас туда и атаковать самому негодяев -значит, погибнуть на месте… но раз пока не слышно выстрелов, то, наверно, банда еще не предприняла нападение.

Нет, тут спешить нельзя, нужно доверять Маури. А бороться можно не только оружием, есть и другие способы – вот о них-то он теперь и думал. Ведь он – в лагере Аллардов… А где их лошади? Где поклажа?

При отблеске углей он увидел, что песок вокруг костра сильно истоптан, и большая часть следов, по-видимому, ведет к проходу между двумя большими валунами.

Двигаясь с величайшей осторожностью – на случай, если они кого-то там оставили, Брионн стал обшаривать лагерь. Время от времени он ощупывал песок перед собой кончиками пальцев и, наконец, напал на следы, ведущие в чащу. Он не намного углубился, когда услышал, как, стоя на месте, переступают с ноги на ногу и похрапывают лошади.

Еще через пару минут он убедился, что охраны нет. И не только лошади – провизия, одежда, одеяла, посуда – здесь было все. Тогда Брионн надел на трех лошадей вьючные седла и нагрузил вещами бандитов. И за все это время сверху не донеслось ни одного звука. Затем он оседлал одну из оставшихся лошадей и как раз собирался на нее взобраться, как вдруг услышал какой-то шорох – кто-то шел через заросли. Брионн повернулся навстречу звуку и поднял винтовку.

Вдруг неизвестный остановился:

– Хоффман? Это ты?

– Ну-ка, приятель, бросай оружие, или тебе несдобровать.

Тот реагировал молниеносно. Брионн слышал, как рука шлепнула по кобуре, как шаркнул по коже извлекаемый оттуда револьвер, но, когда раздались эти звуки, Брионн был уже наготове и выстрелил с бедра.

Слышно было, как пуля глухо шмякнула бандита в живот, но звук этот почти потонул в грохоте револьверного выстрела: враг Брионна выпалил в песок.

Песчинки обжигающе прыснули Джеймсу в лицо, и он мгновенно отскочил в сторону, припал к земле… и замер в ожидании.

Сначала было тихо, потом донесся сдавленный стон. Тут незнакомец заговорил, и голос его звучал на удивление нормально:

– Тебе крышка. Все равно тебя прикончат.

– Ты – Аллард?

– Нет, но я их свояк. Ты попал мне в живот – скверная рана. Зажги спичку – посвети.

– Чтоб твои дружки меня убили? И не надейся!

Брионн слышал, как тяжело дышит раненый. Вот дыхание вовсе прервалось, и на секунду Джеймс поверил, что тот отдал Богу душу, но он снова задышал, – тяжело, с хрипами и присвистом.

– Твой мальчишка уже у них, – сказал раненый. Голос его звучал сипло и все слабее.

– Не думаю. Там с ним парень что надо, чертовски крепкий парень. Откуда-то из Техаса.

– Черт побери! Что ты говоришь?! Уж не Дат ли Маури?

– Ты его знаешь?

– Он за мной гоняется. Не только за мной, но и за мной тоже. Передай ему, пусть порвет и выкинет те бумажки, где обещают вознаграждение за Тарди Бентона. Потому что ты его убил…

Брионн напряженно вслушивался в тишину… не спустится ли кто посмотреть, что случилось?.. Он выждал какое-то время – но не услышал ни звука. Алларды могли подумать, что это ловушка. И все же здесь все их вещи…

Вдруг его осенило. Бентон – не один. Есть еще кто-то! Бентон пытается отвлечь его разговором, пока подкрадется тот, другой.

Бентон заговорил опять:

– Ты еще здесь?

– Кто там еще, Тарди? – шепотом спросил в ответ Брионн. – Я никого не хочу убивать, кроме Аллардов.

– Тебе все равно крышка.

– Как ты с ними связался? – продолжал расспрашивать Брионн.

Все чувства его были обострены. Он полагал, что тот, второй, прежде чем стрелять, попробует приблизиться. Он приподнял одну ногу и переставил ее в сторону, тихо-тихо.

– Ездил с ними пару раз. Один дружок в Коринне попросил подбросить им жратвы. Обещал, будет весело.

– Ну, вот и повеселились.

– Черт, все равно я все спустил, все до гроша, там, в Коринне. Да и кто живет вечно? – Бентону было трудно выдавливать из себя слова. – А тебе сколько осталось? Впрочем, хватит, чтоб услышать, как вопит твоя баба или щенок.

Но помолчал и добавил:

– Там Коттон Аллард. А от него пощады не жди.

Голос был очень слабым; каждое слово выходило с трудом, но Бентон горел желанием отомстить, отомстить человеку, нанесшему ему смертельную рану, – пусть и он умрет. Вот почему он заговаривал Брионну зубы.

Позади раздался негромкий храп лошади, как будто чем-то встревоженной. Брионн перенес всю тяжесть тела на одну ногу, подтянул под себя другую, а потом выставил первую дальше в сторону. Таким образом он приближался к умирающему, и уже прошел так футов восемь-девять.

Он собирался было сделать следующий шажок, когда совсем рядом услышал тихое дыхание, а затем ощутил его тепло. Брионн замахнулся прикладом винтовки, но потерял равновесие и упал, и в тот же миг прямо над ухом грохнул выстрел из револьвера. Джеймс упал на камни, перекатился и изготовил винтовку для выстрела.

Вновь раздался револьверный выстрел, и пуля взрыла песок в считанных дюймах от его головы. Он выстрелил тоже, промахнулся, а когда передергивал затвор, еще одна пуля просвистела рядом и обожгла щеку.

Вдруг из темноты возникла прямо над ним фигура человека, и Брионн уткнул ствол винтовки ему в живот. Тот ухватился за конец ствола, отчаянно пытаясь оттолкнуть его, но Брионн спустил курок.

Яркая вспышка на мгновение выхватила из тьмы широко раскрытые глаза, перекошенное лицо, и бандит грохнулся прямо на Брионна.

Брионн ощутил кровь на своем лице и сбросил с себя тело бандита. И только вскочил на ноги, как тут же раздался выстрел из другого револьвера, но стрелявший оплошал – пуля пролетела мимо в нескольких футах.

– Тебе чертовски везет, – отчетливо произнес Бентон. – В третий раз… как заговоренный… Но ты еще нарвешься.

Брионн вытер с лица кровь, нащупал патронташ и вложил два патрона в магазин винтовки. Затем привязал к седлу поводья вьючных лошадей и тронулся в ночной мгле, погоняя перед собой верховых коней.

Он нашел тропинку, по которой поднимался прежде. Он умел хорошо запоминать дорогу, и теперь отлично ориентировался в этих местах. Он вспомнил, что была здесь одна лощинка, небольшая такая прогалина в чаще. Нашел ее и, обогнув заросли, собрал туда всех лошадей, привязал их, а поклажу свалил под какими-то кустами.

Тарди Бентон привез сюда, в эти горы, припасы для Аллардов. Возможно, он прибыл в одиночку, хотя это маловероятно. Значит их, возможно, стало больше.

Но куда они подевались? Должно быть, где-то выше по склону, но пока еще выстрелов со стороны лагеря у озера не последовало. Может, они застигли Дата Маури врасплох и убили или схватили? А что тогда с Мэтом и Мирандой?

Брионн вернулся на тропу снова. Двинулся вверх. Студеный ветер унес дневное тепло, стало холодно. Но Брионн не решался двигаться быстро, потому что банда могла быть где-то рядом.

Он обошел стороной лагерь Аллардов. Сейчас у него была только одна мысль – вернуться к озеру и выяснить, что произошло в его отсутствие.

Сколько времени его не было там? Час? Два? Он хотел бы посмотреть на часы, но было темно, а зажечь спичку – поостерегся.

Благодаря мокасинам Брионн двигался по тропе бесшумно; он шел быстро и легко, и лишь изредка останавливался для того, чтобы прислушаться и отдышаться, потому что на такой высоте подниматься в гору было трудно.

Пройдя валуны, он залег за крайним камнем и стал всматриваться в прибрежную полосу песка и гальки. Костра не видно. Все тихо, неподвижно, окутано ночным мраком, лишь тускло отсвечивает зеркало озера.

Во рту у него пересохло, сердце бешено колотилось, он лежал и вглядывался в берег. Прошло несколько минут, и он понял, что он здесь один. Нет никого. И ничего…

Приблизившись к отвесным скалам, он под их прикрытием пробрался туда, где они укрыли своих лошадей. Но лошади исчезли, исчезла и поклажа. Не было никаких следов ни сына, ни Миранды, ни Даттона Маури.

Может, Маури их предал? Может, он все-таки из банды Аллардов?

Выстрелов не было, это несомненно. Ведь он ни разу не отходил так далеко, чтобы не услышать стрельбу. Признаков борьбы тоже не было. Песок был белый, и он различал следы лошадей и людей – но это их собственные следы.

Он стоял один в ночной темноте, и чувствовал, как, несмотря на холод, пот выступил у него на лбу.

Это означает, что Мэт, по-видимому, у них в руках. Мэт в руках у Аллардов! И Миранда – тоже!

Каким же глупцом был, что оставил их… Боже, каким глупцом…

Глава 12

Крови нигде не было. На белом песке он увидел бы ее обязательно. Ни крови… ни выстрелов… значит, наверно, не было и схватки.

А что это значит? Что Маури, который оказался предателем, сдал их Аллардам. Их захватили врасплох, и они не успели ничего предпринять. Или – и это казалось самым невероятным – они как-то узнали о приближении Аллардов и скрылись.

Скрылись… но как? А если их схватили, то куда увели?

Все это время Брионн, притаившись в темноте, размышлял. Размышлял без паники. Военный опыт научил его этому. И теперь мысль его работала четко, анализируя каждый факт в отдельности.

Он не нашел никаких следов борьбы. Допустим, он мог не заметить их в темноте, но после схватки песок вокруг наверняка был бы изрыт и истоптан.

Маури здесь раньше не бывал. Допустим, он мог и притвориться, но, судя по его действиям в пути, все для него ново и незнакомо. Может, Миранда что-то вспомнила? Или, может быть, она что-то скрывала? А может, она поняла что-то, чего прежде не понимала?

Надо ждать – кажется, ничего другого не остается. Но, подумав об этом, он сразу понял, что худшего места для ожидания не придумаешь. Если Алларды не схватили Мэта и других, они могут вернуться за ними – или за ним. А на белом песке каждый его шаг слишком заметен.

Брионн напился из родника, а потом быстро выбрался из этого мешка. Он обогнул скалы и стал подниматься на перевал.

Гребень горы был местами разрушен. Кое-где оползни сгладили склоны и сделали их более пологими, в других местах образовались осыпи. Свою вечную работу делали силы эрозии: ветер, жара, холод, снег, дождь, лед.

Наконец, возле самого гребня, под нависшими каменными глыбами он нашел место, чтобы схорониться от враждебных глаз и укрыться от ветра. Извиваясь, пробрался туда, и, свернувшись калачиком, чтобы согреться, уснул среди мха и камней.

А когда проснулся, уже светало.

Холодное хмурое утро под свинцовым небом застало его в страхе за Мэта и Миранду. Он присел под нависшей скалой, физически ощущая влагу туч, клубящихся вокруг высоких вершин.

Холодный промозглый воздух пронизывал насквозь… и что-то в этом воздухе настораживало. Он медленно вылез, как зверь из логова, озираясь по сторонам. И лишь когда удостоверился, что ничто ему не грозит, принялся искать следы.

Он не был подвержен вспышкам гнева, наоборот, гнев долго копился в нем, пока вдруг его не охватывала слепая ярость, которую он знал за собой и которую пытался обуздать. И теперь он заставлял себя остановиться и подышать глубоко, чтобы превозмочь поднимающееся в нем бешенство.

Главное сейчас – сохранить ясную голову, иначе все, конец. Спасти его может только одно – холодный рассудок. Он твердил это вновь и вновь.

Алларды, конечно, тоже ищут его. Двое из банды убиты, и Аллардам, наверное, уже известно, что их лошади, еда и снаряжение исчезли.

Брионн понял, чем ему не понравилось утро: надвигается буря. Теперь он знал, что у него два противника – Алларды, которых еще предстояло найти, и буря. Но может статься, что буря окажется союзником.

Мэт, Миранда… что случилось с ними – вот что важно. В эту минуту он совершенно забыл про Маури. Мэт и Миранда… они исчезли… и найти их, причем немедленно, – его долг.

Он взобрался на вершину и стал высматривать какие бы то ни было следы. Это занятие требовало собранности – спешить нельзя ни в коем случае. В скалах было несколько террас, куда они могли направиться, но сначала он ничего не заметил.

Он стоял одиноко, открытый всем ветрам, а вокруг клубились облака. Он осматривал осыпь, ее плоский скат с неровными краями, похожими на серые застывшие языки пламени. Это был другой мир. Для Брионна сейчас не существовало ни Парижа, ни Нью-Йорка, ни Вашингтона, ни Вирджинии. Это был первозданный мир, и у Джеймса было чувство, как будто он превратился в первобытного человека. У него забрали сына, единственного сына, и девушку… Кто она ему? Об этом он не задумывался. Неважно – она под его опекой и этого достаточно.

Здесь не место расшаркиваться, не место для условностей цивилизации. Он один, как первобытный человек, оказался лицом к лицу с изощренной жестокостью, жестокостью холодных убийц, убийц, одержимых тупой ненавистью ко всякому, кто разумнее и лучше их… Он долго и упорно лазил по склону. Если бы они спустились вниз, он бы услышал. Должно быть, они пошли вдоль по склону или вверх.

И наконец он наткнулся на следы. Но невозможно было выделить один какой-то след – это было плотное месиво следов: они переплетались и накладывались один на другой.

Он пошел по следу, сжимая в руке винтовку. Все чувства его были обострены. Клубились тучи; сгущающийся мрак скрывал его движения. Воздух был насыщен электричеством. Он ощутил его присутствие волосами, когда снял шляпу и провел по ним пятерней – как имел обыкновение делать в минуты напряженного раздумья.

Слева неясно чернела отвесная стена, а вниз – гора круто обрывалась до самой границы леса, и там он видел серый частокол сухостоя: одни деревья еще стояли, другие валялись в беспорядке, простирая ветви вверх, как будто ощупывая небеса, а стволы их напоминали застывшие тела после какого-то средневекового побоища. Может быть, они стали жертвой оползня, а может быть, их убила молния, ударившая в вершину, а затем зигзагом от вершины в скалу, оттуда в валуны и в лес…

Он смотрел вниз – и вдруг грохнул выстрел, пуля врезалась в камень рядом с ним, обжигая лицо осколками гранита. Он, перекатившись, припал к земле, как загнанный зверь, и в ту же секунду выпалил в сторону вспышки, которую едва успел разглядеть.

А потом он бросился вперед, вскинул винтовку и вновь выстрелил по бегущей фигуре. Человек упал. Но пуля в него не попала, – он просто оступился, поспешно вскочил на ноги и в ужасе оглянулся, как будто ожидая неминуемой пули между лопаток. Но Брионн опять промахнулся, и во второй раз обезумевший беглец растянулся среди камней. Затем он, отчаянно карабкаясь, кинулся в расщелину и скрылся из виду.

Брионн судорожно хватал ртом разреженный воздух. Наплывшая вдруг туча скрыла от него все вокруг, и он погрузился в промозглые объятия тумана.

А это было опасно, крайне опасно. Он мог выйти прямо на врага.

Прежде чем туман окончательно окутал все вокруг, Брионн заметил слева в теле скалы трещину, бросился туда и стал карабкаться по ней наверх, стараясь не шуметь. Каждый шаг вызывал у него сильную одышку. Легкие саднило от нехватки воздуха и, пройдя всего несколько футов, он вынужден был остановиться, прислониться к камням и передохнуть.

Они были где-то впереди него. Может, тот, в которого он стрелял, шел последним и немного отстал. И сколько их там?

С трудом вскарабкавшись на плоскую вершину скалы, он затаился, напряженно прислушиваясь. Тот, в кого он стрелял, явно шел в какое-то определенное место там, наверху. Значит ли это, что Алларды там? Если да, тогда они знают, что он рядом. И врасплох их не захватишь.

А, впрочем, почему? Вряд ли они предполагают, что кто-то нападет на них в одиночку. Скорее они ждут, что он теперь будет отлеживаться и попытается отстреливать их по одному… либо броситься за подмогой.

Но подмоги ждать неоткуда.

Отдышавшись, Брионн перезарядил винтовку. Потом встал и быстро, бесшумно пошел по плоской вершине скалы. Где-то впереди он услышал приглушенный звук, шорох, затем наступила тишина. Может, кто-то идет впереди в ту же сторону? Постояв минуту, он пошел дальше, держа винтовку наготове.

Уступ скалы, по которому он передвигался, был мокрым и скользким, но мокасины позволяли Брионну перемещаться по мокрой поверхности уверенно и почти бесшумно. Тяжелые тучи сгущались с каждой минутой. Теперь в любую сторону видно было лишь на несколько шагов.

Он испытывал жуткое и фантастическое чувство, чувство затерянности в каком-то незнакомом туманном мире. На каждом шагу подстерегали либо пропасть, либо враг. Пройдя несколько футов, Брионн остановился, прислушался… И опять услышал какие-то шорохи.

Кто-то двигался по этому же уступу.

Кто или что? Человек? Пума? Медведь-гризли? Встреча с любым из них сулила схватку, схватку не на жизнь, а на смерть.

Однако пума на такие высоты забредает нечасто, здесь лишь орлы летают среди одиноких вершин, а в скалах бродят только снежные бараны-толстороги. Здесь, если не считать редких бурь, царит безмолвие, лишь изредка нарушаемое шумом падающего камня, шуршанием осыпи и треском ледника.

Стало тихо. Тучи укутали гору намного ниже того места, где находился Брионн, и здесь царили пронизывающие холод и сырость.

Что с их поклажей? Тепло ли одет Мэт? Мальчик он крепкий, но эта сырость и холод, на такой высоте…

И вновь он услышал слабый звук, похожий на шарканье грубой обуви по камням. Он на секунду замер, сжал винтовку, готовый стрелять в любую сторону.

Двигаясь дальше, он обнаружил, что выступ заканчивается каменным каскадом, исчезавшим внизу в тумане. Далеко ли он тянется, этот каскад? Он опять замер, вслушиваясь. В густом тумане все звуки искажены и нельзя точно сказать, откуда они доносятся.

Брионн стоял у самой кромки обрыва и смотрел вниз. Он знал, что камни загремят, если он шагнет на осыпь, и выдадут его тем, кто внизу или сбоку. Надо идти в обход.

Справа скала обрывается… там бездонная пропасть и больше ничего. И он повернул налево, пошел осторожно, ступая мягко, по-кошачьи, прислушиваясь к каждому звуку.

Он был на охоте, не доверяя другим, был начеку, и что-то в нем переменилось. Его переполняло какое-то первобытное чувство. Он присел на корточки, привалившись к камню. Это был гладкий камень, и только в том месте, где его изрезал медленно сползавший ледник, на нем были канавки шириной с палец.

Брионну показалось, что он опять слышит тот шорох, тот самый шаркающий звук – или это ветер? Он выжидал и при этом думал, что вокруг него враги, все вокруг враги, а друзей только двое – эта девушка и сын. Он опять услышал звук, и теперь представил себе, как кто-то подползает к нему, и его так и подмывало выстрелить… но лишь глупец станет стрелять, не видя куда.

В миле отсюда возле родника, скрючившись, лежал в одиночестве Коттон Аллард, тупо уставившись в пустую кофейную чашку. Он знал, что его люди ждут решения, и он не знал, что сказать. Никогда в жизни он не испытывал более сильного желания убить человека – как теперь по отношению к Джеймсу Брионну.

Он ненавидел Брионна, потому что тот выследил его брата, он ненавидел его, потому что у него был такой дом в Вирджинии, и такая женщина, которая так спокойно ждала… Тогда, в ту ночь. Эта женщина не шла у него из головы, его мучило ее спокойствие. Его терзало, что она взяла верх над ним. Она убила одного из его людей, едва не попала в него, а затем хладнокровно выстрелила в себя, прежде чем он успел прикоснуться к ней.

Он заметил презрение в ее глазах, и память об этом жила в нем.

Если бы он смог покончить с ее мужем и мальчишкой, может быть, тогда он почувствовал бы себя победителем. Он опять заглянул в пустую чашку, грубо выругался и налил еще. Кофе горчил.

Наконец заговорил Тьюми:

– Что будем делать, Коттон? Сидеть здесь сложа руки? Пока он там, в горах. И остальные тоже. А этого белобрысого ковбоя, по-моему, я прикончил.

– По-твоему! – Коттон пожирал его глазами. – Ковбой, про которого ты говоришь, – Дат Маури. Такие не так легко подыхают… Меня интересует, где Тарди? Он же не какой-то жалкий фермер, уж кто-кто, а он-то стрелять мастак.

– Наверно, ждет пока туман рассеется, – неуверенно предположил Хоффман. – Ему не найти нас в таком тумане.

Коттон посмотрел на него:

– А ты уверен, что это Брионн в тебя стрелял? Может, Маури?

Хоффман выглядел обеспокоенным. Он хотел ответить точно, но боялся ошибиться.

– По-моему, это был Брионн. Я не очень хорошо его рассмотрел.

Коттон Аллард выплеснул остатки кофе в костер и поднялся.

– Значит, мы не знаем. Может, он жив. а может, убит.

– Если мы схватим женщину, – неожиданно предложил Пибоди, – женщину и мальчишку, тогда ему придется выйти к нам. Кроме того, это чертовски приятно – иметь женщину под боком.

Коттон ничего не ответил. Его знобило. Его трясло от холода и сырости, кажется, с тех самых пор, как он поднялся на гору, но это был какой-то внутренний холод – а может… страх?

Этот вопрос разозлил его. Он ударил бы всякого, кто осмелился бы произнести его вслух.

Нет, не страх. Просто эти проклятые места, все вместе… и воспоминания о той женщине. Она теперь неуязвима. Она мертва, ее нет. Но только она существует, потому что живет у него в памяти, и он все еще может видеть ее, как сидит она там, смотрит на него так спокойно-спокойно, смотрит на незваных гостей, вломившихся в ее тихий ухоженный дом.

Ни разу не повысила она голос, ни разу не признала их никем иным, только незваными гостями… по крайней мере, ему так показалось.

– Так вот, слушайте. – сказал Коттон. В голосе его звучала жестокость и, что случалось нечасто, излишняя категоричность. – Они разделились. Может, мы пристрелили обоих, а может, только одного… У нас их лошади, а без лошадей им деваться некуда. Просто подождем, пока туман рассеется, а тогда они у нас в руках.

– Коттон, – осмелился высказать предположение Хоффман, – это не туман. Это тучи. Мы высоко в горах. И мне кажется, это грозовые тучи.

– Ну и что? – спросил Пибоди.

– Ты когда-нибудь бывал так высоко в горах в грозу? Или, скажем, в пургу? Я бы посоветовал…

– Твоего совета никто не спрашивал, – злобно оборвал его Коттон.

Пибоди взглянул на брата, прошел к своим одеялам, лег и отвернулся к скале. Коттон был в дурном расположении духа, а Пибоди знал по собственному опыту, каких гадостей его брат может наделать в таком состоянии.

А теперь было еще хуже. С тех самых пор, как они сожгли этот дом. Можно подумать, что ему впервой убивать женщин!

Тьюли подбросил хворосту в костер и подошел к краю ложбины послушать. Не нравятся ему эти горы. Он предпочел бы быть там, внизу, среди деревьев – всего лишь сотней-другой ярдов ниже. А еще его мучило подозрение, что Хоффман прав насчет этих туч.

Тьюли стоял футах в шести -десяти от костра, не дальше. Он стоял один и смотрел вниз по склону горы, когда вдруг появился Брионн.

Брионн не подошел, как ходят люди, когда слышны их шаги, – нет, просто туман рассеялся, или облако уплыло в сторону, и он возник, как привидение, из ниоткуда, с винтовкой в руках.

– Где она? Где мальчик? – Он говорил тихо, и Тьюли, сам того не сознавая, ответил так же тихо:

– Не знаю. Вещи у нас, а сами они исчезли.

– Ты был там, когда убили мою жену?

– Да, был. Только она сама убила себя. У нее был «дерринджер», а мы его не заметили. Она одного нашего пристрелила из ружья, потом выстрелила из «дерринжера» и промахнулась. А потом мы не успели добежать, как она выстрелила в себя.

Брионн держал винтовку стволом вниз. Заметив это, Тьюли усмехнулся, обнажив щербатые зубы:

– Коттон как узнает, что я прикончил тебя, на радостях женится.

– Тьюли! – это был голос Коттона. – С кем ты говоришь?

– С Брионном, – ответил Тьюли. – Сейчас я его прикончу.

Тьюли умел обращаться с оружием. Может, не так ловко, как Коттон, но все же он был отличный стрелок, и мог пустить в ход оружие молниеносно. К нему уже вернулась уверенность в себе. Он был человек тупой и бесчувственный, и никакие призраки его не тревожили. Рука его пошла вниз и назад. Процедура была знакомая. Тьюли улыбнулся, когда ладонь его шлепнулась на рукоятку, и «кольт» заскользил из кобуры. Он все еще улыбался, когда пуля из винтовки попала в уголок пряжки его ремня, разорвалась и впилась в живот.

И он все еще улыбался, продолжая поднимать «кольт», когда упал на колени, и в тот же миг странное оцепенение овладело его телом. Рука не чувствовала веса револьвера.

Пуля нанесла широкую рваную рану, пронзив стенку желудка, прошла насквозь, затем скользнула по ребру и застряла в позвоночнике, зацепив спинной мозг.

При первом звуке выстрела Коттон Аллард бросился на землю, перекатился несколько раз, а затем вскочил с револьвером в руке. Но цель исчезла. И вокруг костра, где какое-то мгновение назад сидели люди, никого не было.

В эту минуту наплыла туча, все окуталось туманом. Ничего не было видно. Даже Тьюли, стоя на коленях, удивленно таращил стекленеющие глаза на то место, где только что был Брионн. Но видел только пелену тумана. И больше ничего.

Брионн, ожидая выстрелов со стороны бандитов, упал на колено, а затем, низко пригнувшись к земле, рванулся вправо.

Вдруг, еще дальше справа, вблизи вершины, полыхнула ослепительная вспышка. Брионн почувствовал, как электричество сотнями иголок покалывает кожу, а волосы у него на голове встали дыбом. Мгновение спустя оглушительно прогремел гром. Бросив винтовку, Брионн откатился от нее в сторону и залег в ложбинку между двух валунов.

Внезапный шквал умчал тучу и, подняв глаза кверху, Брионн неожиданно для себя увидел грубый набросок бегущей собаки. Изображение было выцарапано на скале и указывало вправо и в сторону хребта.

Повинуясь внезапному побуждению, он подхватил винтовку и двинулся туда, куда указывал нос пса. Индейцы иногда пользовались таким рисуночным письмом, но это явно не индейские рисунки. Он слыхал, что такими метками пользуются золотоискатели, и теперь был убежден, что то место, путь к которому Эд Шоу указывал Роди Бреннану, где-то здесь рядом.

Дальше на гребне он обнаружил еще одно изображение пса, указывающего на юг. Гребень вел его дальше, но именно здесь-то Брионн и не хотел сейчас находиться. Он хотел быть пониже, где меньше риска угодить под удар молнии.

Пройдя, наверно, еще с полмили, Брионн обнаружил еще один рисунок, но на сей раз была изображена лошадь, а еще немного дальше по гребню встретился рисунок индейца с луком, из которого вот-вот вылетит стрела.

Неожиданно для себя он увидел проход в горах, не более полумили по его оценкам.

Землю внизу местами укрывали тучи, но отсюда, с гребня, видна была зеленая долина, поросшая лесом, кое-где проглядывали луга и озера. Эту долину рассекала надвое речушка, начинавшаяся неподалеку от того места, где стоял Брионн.

Он стал спускаться, шел осторожно, внимательно глядя под ноги. И немного пройдя, увидел отпечаток небольшого сапога. Отчетливо проступал только каблук, но след был свежим.

Он двинулся дальше по звериной тропе и вскоре наткнулся на елочку, надрубленную, а затем сломанную. Верхушкой она указывала в ту сторону, куда он шел. Надруб был старый, сделанный, наверно, несколько месяцев назад. Немного дальше по ходу на двух ветвях дерева лежала сухая ветка, указывая в ту же сторону.

Неожиданно он вышел на остатки давнего кострища. По соседству обнаружилась круглая площадка, едва различимая; она тоже могла быть меткой.

Брионн осмотрел это место. На ветке рядом висел крюк для котелка, сделанный из ветки с развилкой. Он сам такими часто пользовался. Судя по всему, и этим крюком пользовались, и, видно, не раз. Это, должно быть, лагерь или один из лагерей Эда Шоу, где тот останавливался, когда искал в этих местах серебро. Никаких сомнений.

Рядом находилось озерцо. В него сбегал тонкой струйкой ручеек из сочившегося неподалеку родничка. Берег озера был скалистый, но деревья подходили к самой воде.

Брионн помедлил среди деревьев, обдумывая, что делать дальше. Эту долину с трех сторон сжимали крупные горные склоны, проход был только в одном месте, с одной стороны, откуда он пришел и откуда бежала речушка. Подальше она прорезала скалы, проточив в них небольшой каньон. Очевидно, это приток Лейк-Форк-Крика.

Он вернулся к кострищу и осмотрел все вокруг Тропа здесь обрывалась, только к воде можно было пройти еще несколько шагов. В таком случае, может быть, Шоу дальше ходил вдоль берега по воде…

Теперь уже слышались раскаты грома, а молния сверкала беспрерывно. Здесь, в рощице, окруженной кольцом гор, Брионн чувствовал себя более защищенным.

Мысль его постоянно возвращалась к тому звуку, который он несколько раз слышал в тумане, там, на уступе скалы. Вряд ли это был кто-нибудь из Аллардов, потому что, кажется, все они сидели тогда у костра, кроме тех, в чьем отсутствии повинен сам Брионн.

Что же это тогда было? Зверь? Какой-то другой человек? А может, просто сухая веточка, которой шумел ветер?

Он стал анализировать сложившуюся ситуацию. Атаковать растревоженную банду в лоб нельзя, да сейчас это и бессмысленно. Прежде всего надо найти Мэта и Миранду. Наверное, девушка знает больше, чем сказала. А может, она заметила какой-то знак, вроде тех, что он нашел, и этот знак указал ей путь к копи.

Он неторопливо обошел лагерь вокруг старого кострища, но ничего не нашел. Он еще поискал, описывая круги побольше, но безрезультатно.

Где-то здесь, на этой горе его сын. Один с девушкой, непривычной к здешним местам и не знающей, как вести себя в горах. И они здесь одни. Без крыши над головой, без еды, без теплых вещей. Их вещи, если верить Тьюли, теперь у Аллардов.

Поднималась буря, еще не сильная, но в любой момент готовая разбушеваться с невероятной свирепостью.

А ко всему еще где-то на склоне горы банда Аллардов. И если Алларды найдут его сына, они убьют его.

И где-то там, на этом склоне Даттон Маури – прежде Брионн считал его хорошим человеком, но как может он быть уверенным в этом сейчас?

Кто такой Маури? Почему он приехал в Проментри? И что заставило его отправиться в горы с Мирандой? Может, он тоже гонится за серебром? Может, он знает нечто такое, чего они не знают?

Брионн сел на поваленное дерево. На плечи давила страшная усталость. Они где-то здесь… рядом. Но где? Найдет ли он их прежде, чем грянет буря?

Глава 13

Гром громыхал вовсю, рассыпая по узким каньонам и теснинам раскатистую барабанную дробь, которая, натыкаясь на отвесные скалы, отзывалась многократным эхом. Яркие вспышки молний распарывали небо; они даже полыхали здесь не так, как на равнине: над головой будто разверзлись огненные небеса, представляя взору клокочущее сердце какого-то мира.

А дождь все не начинался. Воздух был насыщен электричеством, и, казалось, меж вершинами протянулась огненная дуга.

Брионн встал и отправился назад, к озеру. Угрюмая поверхность воды расстилалась под грозовым небом и сверкала подобно огромной чаше ртути. Он шел вдоль кромки воды, один в пелене мрака, который лишь изредка светлел в разрывах туч и давал возможность оглядеться. Тогда лес обозначался бахромой елей, проступала громада отвесных скал, обнажался берег

Его сын где-то рядом; малыш побаивался грозы, хотя и не признавался в этом. С ним ли Миранда? И внутренний голос убеждал Брионна, что если ее не оторвали от Мэта силой, то она с ним вместе. Иначе быть не может.

Гром на минутку затих, и Брионн замер, прислушиваясь, не донесется ли крик, плач, вообще какой-нибудь человеческий голос. Но ничего такого не было слышно.

В страхе за сына Брионн напряженно озирался по сторонам. Повсюду он видел свидетельства нескончаемого творения мира: выветренные горы, обширные обвалы среди скал, рухнувшие деревья, торчащие среди камней, изломанные и разбитые в щепки, рытвины, вымытые бешеными потоками воды, которая уносит прочь песок и камни, точит гранит, вымывая крупинки, а подхватив большую глыбу, со страшной силой обрушивает ее вниз… все усилия направлены на одно – изменить лик земли.

Этих вершин тоже когда-нибудь не станет. Со временем и они разрушатся, раскрошатся, постареют и сгладятся, и станет ясно, что их былая стать – ничто по сравнению с бесконечным упорством ветра и воды, жары и холода, расцвета и угасания.

В трещине одного из валунов, куда ветром нанесло частиц земли, выросла молодая елочка. Постепенно под напором ее корней трещина будет увеличиваться, и когда-нибудь валун расколется пополам.

Брионн замечал такие вещи, размышлял над ними – это было частью его натуры, ибо он родился созерцателем: он смотрел и видел, и думал обо всем, что видел. Вот и теперь он смотрел – и вдруг увидел нечто необычное: в трещину гранитной глыбы вставлен был обломок известняка, длинный и узкий, как кол, он торчал вертикально – странно, неестественно.

Кто его так поставил? Зачем он здесь? Чтобы привлечь внимание? Чтобы на нем задержался взгляд наблюдателя? Чтобы тот почувствовал, что здесь что-то кроется и надо взглянуть еще раз, повнимательнее. Этот узкий камень, фута два в длину, был слегка наклонен в одну сторону– к югу. Случайно или намеренно?

Наконец Брионн понял, что стоит на тропе, она едва намечена, но здесь явно проходили или проезжали люди. Двигаясь дальше вверх между деревьями, он вышел на безлесый бугор, и вдруг из-за тучи вылетел орел. Наверное, заблудился, ищет гнездо. Может быть, потерялся в тучах, или гром его напугал…

Следя за полетом птицы, Брионн развернулся на запад, и там, совсем недалеко, сквозь разрыв облаков он увидел склон котловины. В такую погоду орлу положено было бы давно сидеть в своем гнезде, в безопасности. Его птичий инстинкт наверняка каким-то образом предупредил бы о приближении бури… а может, его что-то спугнуло – зверь или человек? Может, кто-то прошел слишком близко от его гнезда? Но с какой стороны он прилетел? Брионн направился туда, где, как ему показалось, впервые заметил орла, и, пройдя совсем немного, снова наткнулся на тропу, ту самую, едва намеченную. Выбравшись на тропу сквозь ельник, он сразу увидел чуть выше бревенчатую хижину, прилепившуюся к отвесной скале – скала служила ей задней стеной.

Вновь загрохотал гром, ослепительно полыхнула молния. Сколько до этой хижины? Ярдов пятьдесят? Сто? Брионн побежал.

И тут хлынул дождь. Как будто в припадке ярости, он хлестал, сек, сбивал с ног. Не просто дождь – лавина воды вперемежку с ветром и градом.

Брионн бежал. Теперь подъем стал круче, и он двигался медленнее. Но вот наконец – хижина, вот дверь… Он заколотил в нее кулаком.

Дверь не открывалась, и тогда он. разогнавшись, бросился на нее плечом вперед, и она поддалась. Брионн чуть не упал. Он сделал шаг внутрь – и остановился как вкопанный, упершись взглядом в дуло кольта, который держал в руке Коттон Аллард.

Кроме него в хижине было четверо: одного Брионн видел в отеле «Сазерн'', в Сент-Луисе, а потом – в Шайенне. Из этих четверых по крайней мере один – тоже Аллард. Видимо, это Пибоди, о котором Брионн слыхал раньше.

Мэт тоже здесь, сидит в углу, весь сжался, прильнув к Миранде.

А в дверях – Джеймс Брионн, мокрый до нитки, волосы прилипли к голове, по лицу потоками сбегает вода… но в руках у него винтовка, и он смотрит в глаза Коттону Алларду.

– Брось винтовку, – сказал Коттон. – Я тебе кое-что покажу.

Брионн реагировал молниеносно. Не напрасно в военной академии Сен-Сир в Париже он изучал боевые приемы зуавов, замысловатые тонкости обращения с винтовкой и дюжину способов рукопашного боя. В один миг, ухватив винтовку за ствол, он выбросил ее прикладом вперед– приклад, описав дугу, ударил Коттона по руке снизу и вышиб револьвер. А Брионн, перехватив винтовку левой рукой, ударил прикладом в живот другого бандита, и тот отлетел в угол.

В этот момент Пибоди сделал выпад, и удар его достиг цели – Брионн пошатнулся и, отступив на шаг, привалился к стене. Пибоди подскочил, чтобы ударить еще раз, но Брионн, пригнувшись, отпрыгнул в сторону, и в ту же секунду увидел, что Коттон снова на ногах – и с револьвером в руке.

Брионн тоже держал в руке револьвер и теперь, глянув на Коттона, сказал:

– Ты ведь, кажется, солдат? Хочешь сразиться со мной один на один?

– По всем правилам поединка – оружие в кобуре – согласен? – предложил Коттон с улыбкой, и эта улыбка не сулила ничего хорошего.

– Конечно, все как положено, а как же еще? Только пусть мой сын и мисс Лофтен выйдут отсюда – а то мы можем их случайно задеть, это ни к чему.

– Пусть выходят, – сказал Коттон, – далеко они не уйдут. А эта девка мне еще пригодится живой.

Брионн держал Коттона на макушке, пока Мэт и Миранда выходили наружу. За ними последовали все остальные.

По крыше и стенам хижины барабанил дождь. Потолок протекал в двух местах – в углу и прямо посреди комнаты.

– Значит так, – сказал Коттон, – мы суем пушки в кобуру, убираем руки, а потом – по сигналу стреляем, идет?

– Отлично, – Брионн был совершенно спокоен и хладнокровен.

Он уже добился, по крайней мере, одного: убрал отсюда Мэта и Миранду. Но по-прежнему не опускал револьвер.

Брионн рисковал. У него было два козыря в руках, на которые он делал ставку. Один из этих козырей – собственный револьвер.

– Ладно, – сказал Коттон. – Пушки на место!

Его самоуверенность не знала границ. Ему еще не приходилось встречать никого, кто мог бы так же быстро выхватить револьвер и выстрелить, и он даже не допускал мысли, что этот вояка может с ним потягаться.

Внимательно следя за Аллардом, чтобы тот не выкинул какой-нибудь трюк, Брионн вставил револьвер в кобуру и осторожно опустил его до упора. Он не рассчитывал превзойти своего противника в быстроте реакции, понимая, что не сможет выхватить «кольт» из кобуры быстрее Коттона. Он делал ставку на то, в чем был силен: он выхватит «кольт», прицелится и выстрелит. Возможно, придется стрелять с колена, но в любом случае он обязательно прицелится.

Брионн, с его трезвым методичным рассудком, понимал, что Коттон выстрелит в него и попадет. Он принимал это как данность. Но далеко не каждая пуля убивает, и можно надеяться, что первой пулей Коттон его не убьет. А ему остается сделать все, чтобы выпущенная пуля поразила врага насмерть.

Он сознавал, что, скорее всего, успеет сделать только один выстрел. И он позаботится, чтобы этого выстрела оказалось достаточно.

Он слышал, как барабанит дождь. Чувствовал запах дыма в хижине, видел перед собой искаженное звериной злобой лицо Коттона Алларда, человека, который сжег его дом. А там, за дверью хижины, – его сын, и он наверняка умрет, если козыри не сыграют – ни первый, нивторой…

Брионн почувствовал, как ствол его «кольта» уперся в дно кобуры, чуть отвел руку и тут заметил, что пальцы Коттона по-прежнему сжимают рукоятку револьвера.

– Так ты еще и трус, – негромко сказал Брионн, – говоришь, что сильнее всех в этом деле, а рискнуть боишься.

Коттон побагровел от ярости. Нехотя он разжал пальцы, оторвал руку, сжимавшую «кольт», и в тот же миг заревел: «Огонь!» Брионн почувствовал, как рука его шлепнула по рукоятке револьвера, чувствовал, как револьвер заскользил по коже кобуры… но тем временем «кольт» Алларда взметнулся из кобуры, и гримаса ненависти и торжества исказила лицо Коттона.

– За Энн! – произнес Брионн, и на какое-то мгновение рука Коттона замерла. Но она тут же резко вскинулась и грохнул выстрел.

Брионн почувствовал сильный толчок – свинец ударил в тело. Удар страшной силы отбросил его, и он полетел через порог. Падая, услышал второй выстрел и опрокинулся в грязь, под дождь.

Он с трудом поднялся на ноги. Казалось, что-то сдавило ему бок, и он перестал его ощущать. Он поднял револьвер в тот момент, когда Коттон шагнул в дверной проем и выстрелил еще раз. Брионн пошатнулся, стараясь не потерять равновесие, поскользнулся и чуть не упал.

Коттон, по-волчьи оскалив зубы, готов был стрелять дальше. Брионн развернулся на месте и выпрямился. Он почувствовал еще один удар пули, но удержался.

Ему доводилось видеть смерть, не раз у него на глазах умирали от пуль и он знал, сколько нужно всадить в человека свинца, чтобы убить его. Но уложить насмерть одним выстрелом можно только случайно или хорошо прицелившись. И у него не было никакого сомнения, что Коттон может в него попасть и, возможно, попадет. Но Брионн твердо решил стрелять наверняка – и убить Алларда.

Он навел свой револьвер на Коттона, тщательно прицелился и увидел, как в глазах бандита злоба и ненависть сменились внезапным ужасом, когда тот заглянул в дуло кольта, смотрящего в его переносицу.

Коттон выстрелил еще раз, и тогда Брионн спустил курок. Он стоял, как на учебных стрельбах, на огневом рубеже, и стрелял, как по мишени.

Он попал Коттону Алларду прямо в лоб.

Затем он навел револьвер на Пибоди.

– Ты был там! – сказал он, и когда Пибоди попытался выстрелить, Брионн убил его наповал.

– Кто еще? – спросил он спокойно.

Бандиты стояли, подняв руки вверх, но смотрели не на него. Он оглянулся и увидел Даттона Маури. Тот опирался на сломанную ветку, как на костыль – одна нога была перевязана и кровоточила, – но в руке он сжимал шестизарядный «кольт'', держа бандитов под прицелом.

– Успел? – спросил Брионн.

– А ты сомневался?

Маури приказал Хоффману и остальным бандитам:

– А ну, парни, тащи инструмент! Там. в шахте, найдете кирку и лопату. Закопайте этих…

Брионн не двигался. Он чувствовал слабость. Тело будто стало чужим. Он смотрел на Мэта и хотел подойти к сыну. Он заставлял себя идти, но страшная слабость сковала его.

Тут Миранда и Мэт бросились к нему. Он сумел вложить револьвер в кобуру и сказал:

– Мне надо присесть. Кажется, я ранен.

Его бережно перенесли ко входу в шахту, и Миранда сняла с него куртку. Рубашка пропиталась кровью. Пуля, видимо, попала в плечевую кость, под углом, и удар был настолько силен, что свалил его с ног, а затем пуля прошла мягкие ткани плеча насквозь.

– Кажется, он попал дважды. Второй раз – ниже.

Миранда выдернула из-за его пояса полы рубашки и облегченно рассмеялась: пуля попала в патронташ, изменила направление и расплющилась о золотые монеты, зашитые в поясе.

– Вы так рисковали…

– Это было необходимо. Мы были обречены – они убили бы нас в любом случае, и я предложил эту дуэль, чтобы убить хотя бы одного Коттона, а если повезет – еще кого-нибудь. Видите ли, я чувствовал, что должен появиться Маури. Это был мой второй козырь. Он не мог не прийти сюда. И чем больше я думал о нем, тем больше верил, что он где-то недалеко.

Маури как раз в это время велел Хоффману разжечь костер.

– Ну, ты в меня больше верил, чем я сам, – заметил он. – Разок-другой мне казалось, что я не управлюсь.

Брионн откинулся назад, греясь у огня и наслаждаясь теплом.

– А у меня были основания для уверенности. Потому что Грант на мужское дело молокососа не пошлет.

Даттон улыбнулся:

– А как ты догадался? Мне Дивайн сказал, что ты можешь натворить черт знает что, если узнаешь, что к тебе приставили сторожа.

– Генерал Грант – мой друг… а этот Дивайн – тот просто чистая нянька. Сначала я тебя не раскусил, ну а когда у меня возникли подозрения, ты уже уехал с Мирандой.

Маури расцвел в улыбке:

– Ну, я так подумал: после того как в Шайенне в тебя стреляли, ты насторожился, и если заметишь, что я иду за тобой, то, очень даже может быть, ты меня пристрелишь. И еще мне показалось, что ты не позволишь мисс Лофтен отправиться в горы одной. Не такой ты человек. Пэт рассказал мне, что ты выспрашивал про Роди Бреннана и Эда Шоу, ну я и подумал: чтоб за тобой следить, надо просто держаться мисс Лофтен…

Хоффман, возившийся у костра, поднял голову Он был бледен и мрачен:

– А что вы собираетесь сделать с нами?

Брионн кинул взгляд на Маури.

– Ну что, вздернем их на дереве? Здесь в самый раз, по-моему. Или сдадим властям в Солт-Лейк-Сити? Бьюсь об заклад, им подыщут подходящее занятие.

Хоффман хотел было возразить.

– Они попали в скверную компанию, – заметил Маури. – Может, хорошая прогулка вправит им мозги?

– Договорились, – Брионн приподнялся, не выпуская винтовку. – Ну, ребята, проваливайте отсюда, да побыстрей. И не попадайтесь мне больше на глаза, а то…

– А лошади?.. Они уведут наших лошадей! – возразила Миранда.

– А я их нашел и отвел в другое место, – сказал Маури. – Да я ведь сюда на лошади приехал, а то б не успел за его милостью майором!

Когда бандиты скрылись из виду, Маури подбросил хворосту в костер:

– Гроза еще не прошла. Пойду наберу дров.

– Пожалей свою ногу, – возразил Брионн. – Я схожу.

Он встал. Его слегка шатало от слабости, но чувствовал он себя получше. Теперь все позади.

Он шагнул за порог и какое-то время просто стоял, подставив лицо дождю, под его струи, наслаждаясь его освежающим прикосновением.

Теперь гром, как бы огрызаясь напоследок, погромыхивал вдали, там, в каньонах на востоке; низкие и тяжелые тучи висели над долиной. Стоя здесь, под дождем, он чувствовал, как струи воды уносят напряжение последних месяцев, как оно медленно покидает его и уходит прочь, оставляя в душе только мир и покой.

Он подбирал ветки, действуя одной рукой, чтобы не потревожить раненое плечо. В том месте, куда угодила вторая пуля, остался огромный синяк и ощутимо давал о себе знать. Зато Мэту ничто не угрожает. Он там, под крышей. И Миранда… И они сидят рядом, друг с другом.

Маури, вытянув раненую ногу, смотрел сквозь открытую дверь на Брионна.

– Да-а-а, это парень что надо, уж можешь мне поверить. Это я тебе говорю, старый сыщик, а уж я их повидал на своем веку – не сосчитать. С этим парнем мало кто сравнится!

Он оглянулся через плечо на Миранду. Мэт спал, прижавшись к ней.

– Ну что, приберешь его к рукам? – спросил он.

– Лучше б мне достался он, а не эта копь, – улыбнулась она. – Знаешь, с тех пор, как мы здесь оказались, я о ней ни разу не вспоминала. Понятия не имею, есть там что-нибудь или нет. И знаешь, что я еще скажу? Меня это даже не волнует.

Едва она произнесла эти слова, как в хижину вошел Брионн. Он внес охапку сухого хвороста и бросил ее у порога.

– Кажется, дождь кончается. Пойду приведу наших лошадей.

– Мы уезжаем?

Он заглянул в ее лучистые глаза и улыбнулся неожиданно мягко и беззащитно.

Луис Ламур Быстрый и мертвый

Глава 1

Сюзанна, стройная, изящная и необыкновенно привлекательная женщина, спрыгнув с фургона, увидела, что Дункан, бессильно сложив руки, сидит у костра и пристально смотрит на огонь.

— Дункан! Дункан! Что с тобой случилось?

— Ничего… Вот это… — Он развел руками вокруг себя. — Я не имел права тащить тебя с Томом сюда… Не имел никакого права.

— Мы ведь вместе все обсудили, Дункан, и решили, что так будет лучше.

— Я знаю, Сюзанна, но это было дома, на Востоке. Одно дело вести разговоры о дальнем Западе в уютной комнате и совсем другое — оказаться с ним один на один.

Он устремил взгляд в сторону необъятных прерий.

— Что там, Сюзанна? Что ждет нас там?

— Кто-то едет, па! — воскликнул двенадцатилетний Том. Не в пример отцу его не одолевали сомнения.

Между деревьев показался всадник на чалой лошади — высокий мужчина с грубоватой внешностью и ружьем в руках, казавшимся неотъемлемой его частью.

Ярдах в пятидесяти от них всадник натянул поводья и оглядел лагерь.

— Привет! Не возражаете, если я подъеду?

Вид его не внушал доверия, однако Дункан Маккаскел сказал:

— Ладно, давайте.

Незнакомец остановился у костра и спешился.

— Увидел дым и подумал: а вдруг вы варите кофе?

Не выпуская из рук ружья, он подошел к Сюзанне и снял шляпу.

— Простите, мэм. Неприлично напрашиваться вот таким образом, но я всю ночь в седле и уже три дня не пил кофе.

— Присаживайтесь. Завтрак скоро будет готов.

— Я — Дункан Маккаскел. Сюзанна — моя жена. Том — мой сын.

— Добрый день.

Гость подбросил в костер хворосту, посмотрел на фургон, на глубокие колеи от колес.

— У вас тяжелый груз. Далеко собрались?

— На Запад, — сказал Дункан.

— С таким грузом вы далеко не уедете.

Незнакомец принял кружку из рук Сюзанны и присел на корточки.

— У вас четыре мула… Хорошие мулы. Но и для них груз тяжеловат.

— Управимся, — холодно отозвался Дункан.

Сюзанна подумала про себя, что незнакомец очень даже недурен. Правда, лицо заросло щетиной, сапоги сносились, а одежда истрепалась. В движениях звериная сила сочеталась с кошачьей грацией.

— Хороший кофе. — Он потянулся к кофейнику и налил себе еще. — Вы ездили когда-нибудь по прериям? Я имею в виду — без дорог?

— Нет, не приходилось.

— Недавно прошли дожди. Сено из такой травы прекрасное, но четверке мулов тащить нагруженный фургон будет тяжело. А если мулы сбегут, как вы их найдете?

— У нас есть еще верховые лошади.

Незнакомец отхлебнул кофе.

— Их у вас нет.

— Как это?

— У вас была пара гнедых? Такие крупные красавцы?

— Да.

— Так вот, их у вас больше нет. Украли.

— Как так? — Маккаскел вскочил на ноги. — Что вы хотите этим сказать?

— То, что на рассвете их увели ребята вон из того поселка.

— Не может быть… — Маккаскел собрался было пойти проверить, правду ли сказал незнакомец, потом взглянул на Сюзанну и передумал.

— Том, сбегай, посмотри, где лошади.

Сюзанна выкладывала нарезанный ломтиками бекон на сковородку, лицо ее раскраснелось от жара.

— Мэм, вы очень красивая женщина.

— Спасибо.

— Вы перебирались через реку? Проезжали поселок?

— Мы там останавливались.

Маккаскелу незнакомец явно не нравился.

— Так я и думал. Они видели ваших животных и вашу женщину.

— Что вы имеете в виду?

— Там обосновалась небольшая, но теплая компания. Они увидели тяжело груженный фургон и решили забрать лошадей.

Прибежал побледневший Том.

— Па, лошадей нет! Там следы… на песке… ведут прямо к поселку.

Маккаскела прошиб холодный пот. Он знал, что путешествие на Запад будет трудным, но это происшествие осложняло его еще больше. Он медленно поднялся и направился к фургону за ружьем.

— Дункан!.. — Сюзанне стало страшно.

— Я должен вернуть лошадей. Пойду посмотрю, что можно сделать.

Незнакомец взял со сковороды два ломтика бекона и, не поднимая глаз, спросил:

— Маккаскел, вы когда-нибудь стреляли в людей?

— В людей? — удивился Маккаскел. — Нет. Никогда.

— Вы идете в поселок с оружием, значит, должны быть к этому готовы.

— Я не думал…

— Мистер, в этих краях чертовски не хватает лошадей и женщин. Вы собираетесь идти в поселок, но при этом не готовы убивать. Не пройдет и часа, как ваша жена станет вдовой.

— Чепуха. Я обращусь к властям.

— Здесь вы их не найдете. Тут каждый сам себе власть!

— Пущу в ход оружие. Я застрелил дюжину оленей…

— А что, эти олени отстреливались? Мистер, воры рассчитывают на то, что вы придете. Они с нетерпением ждут. Они оставили следы, потому что хотят убить вас, мистер.

— Что?

— Они видели вашу женщину. Эта шайка полагает, что мулы и груженый фургон чего-нибудь да стоят. Они забрали лошадей, чтобы вы отправились их искать. Никто их потом ни о чем не спросит, но даже если и спросит, они скажут, что явился какой-то разъяренный тип с оружием, затеял драку, в которой его убили.

— Что же мне делать? Оставить им лошадей?

— Э-э… Отправляйтесь туда, но с таким видом, словно собираетесь кого-нибудь прикончить. Увидите здоровенного толстяка, заведите с ним разговор, а сами этак небрежно нацельте в него дуло. А потом велите им вернуть лошадей.

— Дункан! Не ходи! Даже две лошади того не стоят…

— Мы вырастили их, Сюзанна. И они принадлежат нам. Я пойду за ними.

— Он должен попытаться, мэм. Если он этого не сделает, они украдут и мулов.

— Откуда вам это известно? — спросила Сюзанна. — Мы же ничего о вас не знаем, может, вы — один из них?

Гость, криво усмехнувшись, согласился:

— И верно, мэм, не знаете.

— Я пойду, — повторил Маккаскел.

— Да, лучше идти… Раз уж вы решили, действуйте, а насчет вашей женщины не беспокойтесь. Если с вами что-нибудь случится, я о ней позабочусь. Это уж непременно.

— Эй, поосторожнее!

— Вы должны идти, Маккаскел. И чем скорее вы это сделаете, тем лучше.

Маккаскел колебался, переводя взгляд с незнакомца на жену.

— Дункан, — спокойно сказала Сюзанна. — Если надо, иди. И не тревожься обо мне, уверяю тебя, все будет в порядке.

— Па, можно я с тобой? Я умею стрелять.

— Ты остаешься с. матерью.

Маккаскел взял ружье и пошел, ощущая сухость во рту от страха. До поселка было всего триста ярдов, и он не знал, хорошо это или плохо. Раньше, когда они проезжали по поселку, он видел людей, сидящих на крыльце салуна, и был рад поскорее мимо них проехать.

Он думал об оружии. У него было хорошее ружье, и он был неплохим стрелком, но ему никогда не приходилось стрелять в людей. Сможет ли он сделать это сейчас? А незнакомец? Жена и сын остались с ним, а может быть, этот человек еще опаснее тех, что в поселке?

Вот и хижины. Он остановился прямо перед ними. Лошади были привязаны к рельсу у салуна. Их даже не пытались спрятать. Это был дерзкий вызов.

Маккаскел вспомнил, — как мужчины у салуна смотрели на Сюзанну. Поначалу он намеревался двигаться прямо по прерии, но потом заколебался — ему казалось, что, удалившись от реки с прибрежными деревьями, они отрежут себе путь назад и устремятся в какую-то неведомую даль. Так они попали в этот поселок.

Там, на Востоке, неведомый Запад был всего лишь темой для разговоров о переселении, которые продолжались до тех самых пор, пока они не упаковались и не двинулись в путь.

Люди у салуна выжидали. Двое сидели на простой скамье, один стояли в дверях. Они смотрели, как он приближается. Теперь поворачивать назад было поздно. Конокрады сразу поняли бы, что он струсил.

Незнакомец был прав. Его хотят убить. Это было очевидно. Что же делать? Лошади здесь, ему нужно лишь подойти, объявить себя их владельцем и забрать их.

Только и всего… Или нет?

Незнакомец допил кофе. Лицо Сюзанны было бледным и напряженным.

— Ну, — сказал мужчина, — вам надо составить план действий. Ваш муж пошел на опасное дело, и я гроша ломаного не дам за его жизнь. Вы скоро будете вдовой, мэм. Мне-то что, но…

— Вы допустите, чтобы его убили?

— Это меня не касается.

— Помогите ему.

— Вы его женщина?

— Я его жена.

— Я не о том. Я хочу знать: вы его женщина? Это не всегда совпадает.

— Я его женщина и горжусь этим. Он прекрасный муж, а я верная жена.

Мужчина лениво поднялся и пошел к своей лошади.

— Поеду и погляжу на эту забаву.

Он вскочил в седло.

— Впрочем, если его убьют, вам придется выбирать — я или они.

— Тогда я вернусь домой, — ответила Сюзанна. — Я уверена, мы с Томом не пропадем.

Незнакомец усмехнулся и тронул коня. Миновав деревья, он увидел Дункана, приближающегося к салуну, и, повернув лошадь к деревьям, подъехал к поселку, незаметно наблюдая за Маккаскелом. Встав в тени деревьев, он вытащил из чехла ружье. В сущности, все зависело от того, как развернутся события.

Он услышал, как Маккаскел произнес:

— Я вижу, вы нашли моих лошадей. Спасибо, что сберегли их для меня.

Ответил ему тощий человек, он, казалось, забавлялся:

— Ваши лошади, говорите? А откуда это известно? Лошади забрели сюда сами, и мои ребята их привязали. Теперь они наши.

— Эти лошади принадлежат мне. У меня есть документы.

Тощий осклабился и насмешливо продолжил:

— Документы? Плохо дело! Я, мистер, не умею читать. Словечка не разберем ни я, ни мои ребята.

Маккаскел вспомнил совет незнакомца. В дверях, опершись о притолоку, стоял толстяк. Маккаскел слегка повернулся и как бы невзначай направил дуло ружья на толстяка.

— Я забираю лошадей. Поблагодарите своих ребят от моего имени за заботу. Но мы этих животных вырастили, и они принадлежат нам. Мы не собираемся от них отказываться

Дункан направился к лошадям.

Тощий лениво сплюнул.

— Мистер, если вы отвяжете лошадей, кому-нибудь придет в голову, что вы надумали их украсть. Хотите схлопотать пулю?

Разговаривая с тощим, Маккаскел не спускал глаз с толстяка.

— Если в меня будут стрелять, я успею нажать на спуск и попаду вон в того, в дверях.

Ружье слегка качнулось, но, развязывая узел одной рукой, Дункан держал толстяка под прицелом.

— Не дурите! — крикнул тот. — Пусть убирается!

Продолжая целиться в толстяка, Дункан Маккаскел, вставив ногу в стремя, вскочил в седло. Повернув коня, он отвязал вторую лошадь.

Маккаскел вывел лошадей на дорогу, все еще держа толстяка на мушке, но когда он разворачивался, ружье на мгновение отклонилось от цели… и толстяк тут же исчез в салуне. Люди на крыльце бросились на пол, и один из них стал отползать к открытой двери.

Грянули два выстрела.

Маккаскела охватила паника, но в ту же секунду он успокоился — ведь он цел и невредим, лошади с ним, а главная опасность осталась позади.

Прежде чем он услышал свист, он почувствовал, как пуля пролетела мимо его щеки: два выстрела почти одновременно слились, один лишь слегка опередил другой.

Резко повернув коня, Маккаскел увидел, что дорога пуста. На крыльце салуна никого не было, но из двери верхней части амбара, напротив салуна, свешивалось тело.

В густой тени деревьев за поселком Дункан увидел своего гостя с ружьем.

— Теперь отступайте потихоньку, а если заметите движение, стреляйте, — сказал незнакомец.

Держа ружье на изготовку, Маккаскел поскакал прочь. Миновав поселок, он резко повернул и пустил коней рысью под защиту деревьев. Внезапно его охватила дрожь, и он ощутил пустоту и боль в желудке.

— Поскорее бы убраться отсюда! — вслух воскликнул Дункан.

Незнакомец тоже ускакал. Человека в амбаре пристрелил он.

Глава 2

Сюзанна вышла из-за деревьев, глядя из-под руки на поселок. Увидев, что муж возвращается, она пошла к костру, придвинула кофейник поближе к огню и попросила Тома:

— Приведи-ка мулов, Том. Напои и запряги их.

Том ушел с явной неохотой. Ведь он ждал отца, и ему страшно хотелось послушать его рассказ о том, как все было.

Дункан Маккаскел въехал в лагерь, ведя на поводу гнедого.

— Надо немедленно трогаться.

— Том пошел за мулами. Тебе надо поесть.

— Нет… только кофе.

Он взял кружку, сделал глоток и посмотрел на жену. Лицо его было серым от пережитого потрясения.

— Сюзанна, они в самом деле собирались убить меня. Я-то думал о лошадях и людях на крыльце салуна, а за моей спиной в амбаре был человек с ружьем.

— И что же произошло?

— Незнакомец… что пил здесь кофе… убил его.

— Но ты жив, Дункан. Это главное.

— Убили человека. Убили из-за меня.

— Он был вором, и поэтому его убили. Поднимая оружие на другого, человек должен знать, что его могут самого убить. Тот, кто нарушает законы общества, становится врагом для всех.

Они проехали по равнине не менее трех миль, и только тогда разговор возобновился.

— С ними не покончено, Сюзанна. Я думаю, они будут нас преследовать.

— Что поделаешь, — ровным голосом отозвалась она, скрывая свой страх и стараясь показать мужу, что она верит в него. — Во всяком случае, теперь ты знаешь, чего ожидать.

— Да-да, знаю… Но я никогда не убивал людей, Сюзанна. И мне не хочется вставать на этот путь.

— Но если бы ты не убил того человека, убили бы тебя, и мы с Томом остались бы одни.

— Или с незнакомцем.

— Дункан, если с тобой что-то случится, я вернусь домой и постараюсь найти работу в школе… учительницей. В конце концов, я получила неплохое образование, в отличие от большинства женщин.

— Образование! — Он покачал головой. — Сюзанна, я всегда гордился твоим образованием, но сейчас, я думаю, нам придется все начинать сначала. Мы попали в другое время и в другой мир.

Река и горизонт, казалось, слились воедино. Высокое бескрайнее небо подернулось серебристой рябью, как волны моря под ветром.

Лошадей привязали к фургону, и Том, сидя у задней дверцы, наблюдал за ними. Мулы еще не устали, но им выпала непосильная работа. Время от времени Маккаскел давал животным передохнуть. Но при каждой остановке тревога, что за ними гонятся, возрастала. Всадники могли настигнуть их в любую минуту. Дункан помнил слова незнакомца о том, что фургон слишком тяжел для мулов.

На одной из остановок, обойдя упряжку, он увидел, как глубоко колеса врезались в дерн. Фургон и вправду был перегружен, а путь предстоял еще долгий.

Мысли Сюзанны вернулись к незваному гостю. Невежествен… да и груб… однако он спас от смерти ее мужа, рискуя собственной жизнью, без всякой выгоды для себя. Рыцарский поступок плохо вязался с его обликом.

А если бы Дункана убили? Что бы она стала делать?

Эта мысль испугала ее. Возвращаться домой — значит снова ехать через тот поселок… нет, только не это. Ей пришлось бы искать другую переправу. Но и там могли оказаться бандиты.

Сюзанна пытливо взглянула на мужа. Слегка нахмурившись, тот пристально всматривался в пустынную равнину. Перед тем как покинуть караван из-за вспыхнувшей среди переселенцев холеры, она наслушалась историй о том, что могут сделать с людьми бескрайние прерии. Многих сводят с ума ужасающие пустынные пространства, не каждый в силах преодолеть страх перед ними.

Дункана явно потрясло случившееся с ним. Он не хотел верить, что нет другого выхода из положения. Сюзанна понимала переживания мужа, во всяком случае, ей казалось, что она понимает.

Дункан был благородным человеком и по рождению, и по образованию. Так же как и она, он принадлежал к старинному англо-шотландскому роду, давшему Америке священнослужителей, врачей, учителей, государственных деятелей, а также плантаторов. Некоторые ветви этого рода разбогатели, но их семья, к сожалению, нет.

Слишком гордые, чтобы прозябать в благородной бедности, они решили попытать счастья на Западе. Но отправились они не за золотом. Им нужна была земля. Они мечтали найти зеленую долину, где можно пустить корни и обосноваться до конца жизни.

Теперь они были одни. До сих пор Сюзанна не осознавала, что значит быть предоставленными самим себе в этих безбрежных прериях, как не понимала, насколько спокойно жила раньше в упорядоченном, законопослушном обществе. Конечно, и там случались кражи, она даже вспомнила об одном убийстве, происшедшем много лет назад, но там царил закон, общественное мнение с его твердыми канонами определяло, что принято, а что нет.

Там первобытные инстинкты, еще сохранившиеся в людях, сдерживали правовые социальные барьеры. Здесь этих барьеров не было… Пока не было.

Дункан натянул вожжи.

— Мулам снова нужна передышка. Без проторенной колеи они быстро устают.

— Ты думаешь, незнакомец был прав? Фургон перегружен?

Дункан покачал головой, не в силах смотреть ей в глаза.

— Разве можно от чего-то избавиться? Ведь все эти вещи принадлежали твоей семье.

— Да-да, конечно.

Но эта мысль ее не покидала. Так ли уж все нужно? И, однако, лишиться чего-то ей было невыносимо тяжело. Когда они построят новый дом, мебель окажется так кстати.

Если они когда-нибудь доберутся.

— Интересно, где он? — вдруг спросила Сюзанна.

— Кто? — отозвался Дункан, хотя понимал, кого она имеет в виду.

Он подумал, что и слепой с легкостью нашел бы их по глубокой колее: до полудня оставалось два часа, а они проделали девять миль. Не так уж плохо… вернее, было бы неплохо, если бы не надо было уйти как можно дальше от реки.

Маккаскел окинул взглядом равнину… необъятную, пустынную, безмолвную. Над ними парил сарыч. Ему они, наверное, казались точкой в этом бескрайнем океане травы. Дункан снова погнал упряжку, но в фургон не сел, пошел рядом.

Время обеда прошло, но они не говорили о еде. Да и устроить привал было негде. Их окружала только слабо колыхавшаяся под ветром трава.

Часам к трем пополудни они подъехали к лежбищу бизонов. После дождей там образовалась большая лужа. Дункан распряг мулов и подвел их к воде, напоил и пустил на часок попастись.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда они подъехали к каньону Черный Джек. Маккаскел направил упряжку на другую сторону, поднялся по склону, проехал немного вдоль каньона и на ровной площадке остановился на ночлег.

Когда он собрался уже разжечь костер, неожиданно раздался голос:

— Погодите. Чуть дальше есть более подходящее место.

Маккаскел резко обернулся и, вспомнив, что оставил ружье в фургоне, обозвал себя дураком.

На опушке рощицы стоял все тот же незнакомец.

— Откуда вы тут взялись? — спросил Дункан раздраженно.

— Поджидаю вас. У меня кофе кончился, а после перестрелки в поселке мне не захотелось делать там покупки.

По ложбинке к каньону стекал тонкий ручеек. Возле него горел небольшой костерок.

— Огонь не увидишь, пока вплотную не подойдешь, — пояснил он. — Ни к чему показывать им, где вы находитесь.

— Вы думаете, они появятся?

— Угу… может быть, часа через два-три. Они идут по следу вашего фургона. Возможно, опять угонят ваш скот.

— Похоже, это вас не очень беспокоит.

— Это ж не мой скот.

— Мы не поблагодарили вас. — Сюзанна подошла к ним. — Вы спасли жизнь моему мужу.

— Пустяки. Мне никогда не нравился Айк Мэнтл, я его на дух не переносил.

Она удивленно воскликнула:

— Вы его знали?

— Разумеется! Низкая тварь. У него есть брат Пэрди, вот он совсем другой человек. Если стреляет, так по крайней мере не из-за угла. — Незнакомец взглянул на нее. — Если вы хотите поесть, лучше не мешкать. Сготовьте, что надо, да побыстрее гасите костер и ложитесь спать.

Тон, которым он произнес эти слова, показался ей грубым, она взглянула на него с укоризной.

— Не обижайтесь на меня, мэм. Я-то могу обойтись и сухомяткой, но вашему мужу и мальчику надо поесть чего-нибудь горячего, да и вам самой это не помешало бы.

Он оглядел ее с головы до пят.

— Хотя вы, конечно, в форме, мэм. Да и формы — что надо!

— Сударь, — сказал Маккаскел сухо. — Вы спасли мне жизнь и вообще очень помогли нам… Но мне не нравится, как вы говорите о моей жене.

— Ну ладно, ладно, — искренне удивился незнакомец. — Вы хотите сказать, что не считаете ее хорошенькой? Тогда присмотритесь получше.

— Эта дама — моя жена. Я считаю ее красавицей, но не думаю, что пристойно…

— Боитесь, нос задерет? Может, и так. Но она в самом деле хорошенькая. Я привык говорить правду в глаза хоть о женщине, хоть о лошади, что у них красивые формы. А кроме того, она варит вкусный кофе.

Сюзанне пришлось отвернуться, чтобы ее улыбка не вызвала еще большее раздражение мужа. Это было забавно. В конце концов, в присущей ему грубой манере мужчина сделал ей комплимент.

Поев, они погасили костер, воткнув в землю тлеющие концы головешек и затоптав искры. Оставшиеся угольки скоро потухли.

— Отведите лошадей вон туда, за бурелом, — посоветовал незнакомец. — А сами укладывайтесь подальше от них. Кому-то придется стоять на вахте. Наверняка они обнаружат вас.

Когда Дункан Маккаскел повел мулов и лошадей за деревья, Сюзанна взяла кружку незнакомца и наполнила ее кофе.

— Жалко выливать остаток, — сказала она.

Мужчина сидел на чурбаке возле затухавшего костра, она встала рядом с ним, глядя на него сверху вниз.

— Хочу поблагодарить вас за то, что вы для нас сделали. Это было прекрасно, — произнесла она спокойно.

Он взглянул на нее и пожал плечами.

— Ваш муж вел себя достойно. Его ведь могли легко убить, потому что он пялился на крыльцо, забыв о том, что у него за спиной. В этой стране всегда надо оглядываться… Для новичка он справился неплохо, отлично, можно сказать, вам повезло. — Он усмехнулся. — Мне, может, вообще не стоило встревать.

Сюзанна налила себе кофе.

— Вы хоть бы сказали, как вас зовут.

— Имена тут мало что значат. Меня зовут Воллиен, Кон Воллиен. А как вас звали в Штатах?

— Звали? — удивилась она.

— Конечно. Здесь многие меняют имена, чтобы избежать преследования.

— Мистер Воллиен, мы ни от кого не бежим. Мой муж честный, образованный человек. Он не хочет зависеть от родных и друзей и решил поехать на Запад, чтобы жить самостоятельно.

— Он правильно выбрал место… Другого такого он не найдет… Если выживет.

Кон допил кофе и посмотрел на Сюзанну.

— Знаете, что тут говорят про образованных?.. Что жизнь и работа для них здесь слишком тяжелы, многие начинают пить и кончают белой горячкой.

— Не беспокойтесь, мистер Воллиен. Мой муж пьет очень мало и не боится тяжелой работы.

Кон Воллиен поднялся и выплеснул остатки кофе на угли.

— Что ж, посмотрим, из чего он сделан, когда дойдет до дела. Конечно, — добавил он, — многое зависит от женщины. Тут мало красивого, разве что природа. А начнет человек обрабатывать землю, тут же на него град, наводнение, стужа, так что ему уж не до шуток. А только все это пройдет, нападают полчища саранчи.

— Саранчи?

— Она летит тучей — солнца не видно. И сжирает все на своем пути. Больше всего саранча любит поля с уже созревшим, но еще не убранным урожаем.

Воллиен повернулся и зашагал к своему мустангу. Вскочив в седло, он исчез в ночи. Сюзанна сердито и разочарованно смотрела ему вслед.

— Ма, он думает, что у нас мало шансов, да? — спросил Том. — Но мы ему покажем! Он еще увидит!

— Конечно, Том. Мистер Воллиен не знает нас и поэтому сомневается. Нас ждет новая нелегкая жизнь. Боюсь, что нам придется столкнуться со многими невзгодами.

— Он, надеюсь, останется с нами?

— Что? Чего это тебе пришло в голову? С какой стати ему оставаться с нами? Мистер Воллиен, сынок, человек без цели и определенных занятий. Насколько можно понять, он просто кочует с места на место, и, судя по его виду, он не так уж преуспел в этих краях.

— Похоже, он пробыл здесь долго и выжил!

Сюзанна положила руку на плечо сына.

— Да… да, ты прав, Том. Что ни говори, он выжил…

Над темными деревьями разнесся скорбный одинокий звук — это ухнула сова.

Глава 3

Сюзанна устроилась в темноте неподалеку от лошадей. Том расположился рядом и, несмотря на решение бодрствовать, в конце концов уснул.

Подошел Воллиен и тихо сказал:

— Думаю немного соснуть. Мэм, вам бы лучше сделать то же самое. По примеру вашего мальчика… Маккаскел, ваша вахта первая. Прислушивайтесь. Научитесь различать звуки, естественные для ночи, вы будете слышать их час, другой. Всякий посторонний звук — это уже преследователи. Наблюдайте за моей лошадью. У вас лошади городские, на них нельзя положиться. А мой конь услышит их гораздо раньше вас и сразу навострит уши. Это мустанг из дикого табуна, еще жеребенком он научился распознавать опасность, чтобы дать от нее стрекача, и он не упустит ни звука. Разбудите меня примерно через час.

Положив под голову седло, он улегся, завернулся в одеяло и через минуту заснул.

Дункан Маккаскел уселся возле жены.

— Они найдут нас по остаткам костра, — сказал он. — Уверен, там остался дымок. Они немного выждут, и мы их услышим.

— Странный он человек! — заметила Сюзанна.

— Тсс. Он может услышать.

— Нет. Он дышит ровно. Наверняка спит. — Через минуту она добавила: — Мы можем многому у него научиться, Дункан. Он знает такое, что и нам знать не грех.

— Да, — согласился он, — ты права. Наше образование тут немногого стоит.

Скоро Сюзанна задремала, а Маккаскел встал и подошел поближе к лошадям, которые пощипывали траву на небольшой округлой лужайке. Дункан обошел лагерь и пожурил себя за то, что не сделал этого сразу. С одной стороны подход к лагерю загораживало упавшее дерево, верхушка которого уткнулась в скалу, а корень — в кручу обрыва; пробраться через дерево было невозможно из-за густых сучьев.

С другой стороны стеной росли деревья. Пройти сквозь них бесшумно тоже невозможно. Со стороны пруда, покинутого бобрами, также был заслон из поваленных ветром деревьев, сломанных сучьев и старых пней. Лагерь был защищен от ружейного огня, за исключением одного открытого участка близ упавшего дерева, но найти его ночью было затруднительно.

Устраивая лагерь, Воллиен сразу все это учел. Да, многому можно у него научиться. Надо уметь видеть, а не просто смотреть.

Маккаскел прислушался, но не уловил никаких звуков, кроме естественных для ночного леса. Он двигался осторожно, стараясь ступать беззвучно и не задерживаться подолгу на одном месте. Дункан задумался над тем, как важно постараться понять этот неведомый мир, и попытался припомнить из прочитанного то, что могло бы помочь. Он уселся на бревно передохнуть, продолжая напряженно прислушиваться.

Несколько раз его веки смыкались. Дункан встал и сделал новый обход, ловя каждый посторонний звук. Вахта его закончилась, и он шепотом разбудил Кона Воллиена. Тот мгновенно проснулся.

— Время, — шепнул Маккаскел. — Пока все тихо.

Воллиен сел, натянул сапоги, опоясался ремнем и револьверными кобурами и взял ружье.

— Немного сосните, — сказал он тихо. — Бандиты знают, что вы новичок в этих краях, и сперва захотят украсть лошадей. Не обнаружив их, они попытаются напасть на лагерь.

— Разбудите меня, я буду готов.

Дункан Маккаскел растянулся на одеяле. Он устал, но собирался передохнуть всего лишь минутку. Нужно быть начеку. Ведь в конце концов кто этот человек, которому они вверяли свою жизнь? У него могли быть собственные планы. Однако, подумав так, Дункан тут же отверг эти подозрения, закрыл глаза и уснул.

Проснулся Маккаскел, почувствовав на плече руку Воллиена. Было очень тихо. Рядом шевельнулась Сюзанна, она проснулась и прислушивалась к тишине, как и он. Дункан взял ружье, призвав себя к осторожности, чтобы ненароком не застрелить того, кого не надо.

Стрелять в человека? Его поразило то, что он воспринял эту мысль без привычного чувства вины. Что способствовало этому? Влияние окружения? Или подсознательное примирение с необходимостью?

Сюзанна следила за удаляющимся Дунканом, потом резко села, внезапно осознав, что Тома рядом нет.

Ушел? Куда?

Женщина быстро вскочила и замерла, на ней было светлое платье. Подхватив одеяло, она завернулась в него. У нее не было оружия, но она помнила, что поблизости валялась крепкая дубинка; Сюзанна опустилась на колени, нашла ее и выпрямилась. Неподалеку среди деревьев что-то шевельнулось, и она крепче сжала свое оружие.

Снова послышался слабый шорох, и показалась тень — короче и шире, чем у сына и мужчин из ее лагеря. На нее пахнуло смрадом давно не мытого тела.

Сюзанна взяла дубинку обеими руками, медленно замахнулась. Человек ее не видел, и она изо всех сил ударила его по лицу.

Человек вскрикнул и отпрянул. Сюзанна ударила снова, на этот раз попав в голову. Чужак стал бешено отбиваться, едва ли сознавая, что делает. Сбросив с плеч одеяло, она снова замахнулась и угодила противнику в лицо. Ему удалось перехватить дубинку. Сюзанна ударила его ногой по колену, он пошатнулся, выпустил дубинку и упал. Она изо всех сил ударила снова, но промахнулась, била еще и еще, по руке и по плечу. В темноте ничего не было видно. От усилий она тяжело дышала.

Внезапно Сюзанна услышала выстрел… Звук его был тише, чем у ружья Дункана, потом еще два. В наступившей тишине грянул выстрел из тяжелого ружья, и снова стало тихо.

Избитый ею чужак полз в кустах, она подумала о преследовании, но потом натянула одеяло и замерла, выжидая.

Послышались шаги, кто-то приблизился к ней. На этот раз запахло хвоей и кожей.

— Как вы? — Это был Воллиен.

— Я избила кого-то… несколько раз ударила.

— Как же вы его?

Она подняла дубинку обеими руками.

— Вот так. Первый раз по лицу. Со всего маху.

Сюзанне самой показалось удивительным, что она рассказывает об этом с некоторой гордостью. Что же такое с ней происходит?

— Ему здорово досталось.

Воллиен потрогал дубинку.

— Наверняка так, мэм. Лихо вы его отделали. На палке кровь.

Судорожно вздохнув, Сюзанна выпустила из рук палку, и она упала на землю.

— Я не понимала, что делала…

— Вы поступили так, как надо, — твердо сказал он. — Ваш сынишка с лошадьми. Он тоже вел себя, как надо. Мальчуган крепко держал их еще до того, как все началось. Молодец парень.

— А Дункан? Где Дункан?

— Он там… с мальчиком. Этой ночью забав больше не будет. Всем можно поспать.

Воллиен ушел в темноту, а Сюзанна стояла, кутаясь в одеяло: внезапно она ощутила холодную сырость ночи. Она больше не чувствовала себя в безопасности. Взявшись за парусиновую подстилку, женщина подтащила постель поближе к фургону.

Зашумели деревья, и она подняла голову. Небо заволокло тучами, поднялся ветер. Парусиновый полог на фургоне захлопал под его порывами.

Из темноты вышел Дункан.

— Сюзанна, ты лучше ляг в фургоне. А я устроюсь под ним. Собирается дождь.

Она не любила спать в фургоне, который был битком набит вещами, и из-за них не было видно, что происходит снаружи. Но сейчас она с благодарностью приняла предложение Дункана. Темнота больше не приносила покоя.

— У тебя все в порядке, Дункан?

— Да. Том уже под фургоном.

— А где Кон?

— Не знаю… Поблизости где-нибудь.

— Дункан, я рада, что он здесь.

Муж промолчал. Может, подумал, что она усомнилась в нем? Нет, нисколько она не усомнилась, но двое защитников лучше, чем один.

— Я тоже рад, — отозвался он спокойно.

Только в фургоне, почти засыпая, Сюзанна вспомнила, что не рассказала мужу о том, как избила человека. Вдруг она усмехнулась: Дункан был бы поражен… и шокирован! Где это видано, чтобы воспитанные молодые дамы дрались в темноте с мужчинами?

Как ни странно, она заснула, и, когда Дункан разбудил ее, тронув за руку, небо уже было серым.

— Том еще спит, но Воллиен считает, что пора трогаться.

Сюзанна не раздевалась, поэтому лишь расправила юбку и обулась. Горел костер, Воллиен варил кофе, сидя на корточках у огня и грея руки. Он оглянулся на нее.

— Утром вы выглядите даже лучше, — заметил он. — Хорошее качество.

— Что вы знаете о том, как выглядят женщины по утрам? — сказала она резко, не задумываясь.

— Думаю, больше, чем вы хотели бы услышать. Я не всегда жил в захолустье.

— Они убрались? Эти люди, я хочу сказать.

— Сомневаюсь. У вас много такого, чем они были бы рады поживиться. Но чем дальше вы уедете, тем больше шансов, что они отстанут. Слишком велика опасность встречи с индейцами.

— А для нас?

Воллиен пожал плечами.

— Вы вроде намерены испытать судьбу? Я знавал людей, которые пересекли прерию без единой встречи с индейцами, а у других стычки бывали чуть ли не каждый день. Все зависит от того, как вы встретите их.

— Вы сомневаетесь, что мы справимся, да?

Кон снова пожал плечами.

— Надежда есть всегда.

Они поели на скорую руку и выпили кофе. Том проснулся, когда они запрягали мулов, и съел оставленный ему бутерброд с беконом.

Кон Воллиен сел на коня и отправился разведать местность.

— Поблизости никого, — доложил он, вернувшись. — Поехали!

Фургон тронулся. Дункан погонял мулов, ружье висело у него за спиной. Том сидел сзади, приглядывая за лошадьми. Воллиен, проверяя дорогу, ехал впереди.

— Жаль, но я должен признаться, — сказал вдруг Дункан, — что-то меня в нем раздражает.

— Чего ты от него хочешь, обычный мужлан.

— Может быть. Но он знает этот край, Сюзанна, и умеет в нем жить. Мы должны пользоваться каждой минутой и перенимать его опыт.

— Он движется, как кот.

— Да… Именно.

— Кон сказал, что ты отлично проявил себя в ночной схватке. Он хорошо отозвался о тебе.

— Вот как?

Роща осталась позади. Они выехали на безлесную равнину. По крайней мере, подумала Сюзанна, эти подонки не смогут подобраться незаметно.

Она оглянулась по сторонам.

Кон Воллиен исчез.

— Дункан, что случилось? Куда он уехал?

Тот посмотрел вперед, назад… Никого.

— Ну, будь я проклят!..

Тут они увидели, что едут по краю длинного склона. Впереди простиралась равнина, поросшая елкой и серо-зеленой травой. Кое-где виднелись гряды красного песчаника. Ни деревца, ни кустика… Несколько диких грушевых деревьев на склоне, вдалеке стадо антилоп и непонятные черные точки на горизонте.

Оказывается, Воллиен спустился по склону и далеко внизу осматривал местность. Сюзанна ужаснулась. Тут могла укрыться целая армия врагов, и они никогда не догадались бы…

Дункан Маккаскел натянул вожжи и окинул взглядом бескрайние просторы. И сегодня вечером, и еще неизвестно, сколько суток им предстоит ночевать в этой голой степи. Ему стало страшно. Он содрогнулся и положил ладонь на руку жены.

— Боже ты мой, — произнес он тихо, — даже невозможно представить, что нас здесь ждет! Если с нами в пути что-нибудь случится, ведь никто не поможет. Ни доктора, ни больницы…

— Но мы ведь знали, на что идем, Дункан, — сказала жена спокойно. — Мы обсуждали это.

— Вот именно. Обсуждали. Но мы не знали, как будет на самом деле. Теперь нам предстоит почувствовать это на своей шкуре.

— Сколько же людей тут погибло? Где их могилы, и есть ли они вообще, кто знает!

— Много, Сюзанна, но все равно люди идут и идут. Всегда находится тот, кто надеется, кто жаждет нового, кто мечтает обрести лучшую долю.

Маккаскел подобрал вожжи и тронул мулов. Те потоптались на месте и тяжело двинулись вперед. Дункан похлопал их вожжами. Фургон двинулся и покатился вниз.

Взор Сюзанны устремился вперед, к маленькой движущейся точке. Воллиен, должно быть, повернул назад, потому что солнце осветило его одежду из оленьей кожи, и точка из черной стала коричневой.

— Мы не совсем одни, Дункан, — произнесла она спокойно. — Вон он, Воллиен. Он там.

— Да. — В глазах мужа была грусть, губы, казалось, утратили способность улыбаться. — Он с нами.

Глава 4

Поселок состоял из нескольких бревенчатых домов и амбара. В одном из домов находился салун, обстановку которого составляли стол и несколько грубо сколоченных стульев. Дальше виднелись заброшенные строения с односкатными крышами и землянки. Поселок располагался в низине у реки, начинающей превращаться в болото.

Док Шеббитт, неряшливый толстяк с маленькими глазками и с вечно хмурой, раздраженной миной на лице, наполнил свою жестяную кружку из кувшина.

— Они не одни! — повторил он. — С ними есть еще кто-то!

Доббс, тощий грязный верзила в поношенных штанах из оленьей кожи, настаивал на своем.

— Их было трое, — горячился он. — Я был возле их стоянки, и мы все видели их, когда они отъезжали от реки. Ленни убила женщина или мальчишка.

— Городская баба? — Шеббитт сплюнул. — Я прикончу ее, если это она убила моего парня…

— Она моя, — оборвал его Ред Хил, детина богатырского сложения с угрюмой физиономией. — Я же тебе сказал. Если поднимешь на нее руку, я сдеру с тебя шкуру, Док.

— Но послушай…

— Хочешь спорить, Док?

Ред Хил держал бутылку над стаканом левой рукой. Док спорить не захотел. Не в его характере прямо отвечать на вызов. Шеббитт предпочитал обходные маневры, а ссориться с Редом Хилом сейчас ему было ни к чему. Док хотел убить Хила, но выжидал момент, когда представится случай.

Ред мастерски обращался с оружием, в этом деле ему не было равных.

— Вы видели колеи, — сказал Шеббитт. — Груз тяжелый. Значит, есть чем поживиться. Да и скот не плох. Мулы отличные.

— Видал я много фургонов, — отозвался Пэрди Мэнтл, — но такой нагруженный вижу впервые. Интересно, что они там везут?

— Богатенькие. Сразу видно.

— Угу… Может, они задумали купить землю. Может, рассчитывают купить все, что надо на обзаведение. Потому фургон такой тяжелый.

— Что ты имеешь в виду, Пэрди? — спросил Док.

— Ну, подумай. Что, по-твоему, тяжелее всего?

— Золото? — Айк Мэнтл широко раскрыл глаза. — Вы думаете, он везет золото?

— Ничего подобного я не говорил. Я сказал лишь, что фургон очень тяжелый, непомерно тяжелый.

— Он убил Ленни, — пробормотал Док. — Он убил моего мальчика.

— Это сделал кто-то другой. И прострелил мою шляпу тоже, — сказал Айк. — На Ленни ведь была моя шляпа.

— А что с Бустером? — спросил Пэрди.

— Шрамы так и останутся. Нос сломан, несколько зубов выбито. Хотел бы я знать, чем его так огрели? Фасад ему попортили здорово.

— Они были готовы к нашему нападению, — заметил Пэрди. — Сидели и ждали. Кто ж думал, что они такие предусмотрительные.

— Говорю тебе, — сказал Док, — с ними был кто-то еще. Ты осмотрел следы вокруг лагеря, Пэрди?

— Зачем? Мы уже знали, где они. К чему зря шнырять вокруг стоянки.

— Золото, — повторил Айк Мэнтл. — Предположим, что у них есть золото.

Несколько минут все молчали.

— Думайте, что хотите, — отрезал Ред Хил. — У меня свой интерес — женщина. Давно не видал такой штучки. После тех богатеньких на горе у Натчеза.

— Нас ничего здесь не держит, — предложил Док. — Я готов сняться отсюда. Оставим поселок для тех, кто придет следом, таким, каким сами его нашли.

Ред Хил поднялся и вышел. Минуту они помолчали, потом Пэрди сказал:

— У него впрямь одна женщина на уме.

— Ты ее видел? — спросил Док.

— Видел. Но даже за такую дать себя убить? Нет уж!

Пэрди Мэнтл, опустошив бутылку, швырнул ее в угол, где она разлетелась вдребезги. Выйдя, он прислонился к стене и задумался. Ленни Шеббитт мертв. Потеря невелика, но случилось так, что на нем была шляпа Айка. Может быть, тот, кто убил Ленни, хотел убить Айка… а это многих бы обрадовало.

Пэрди взглянул на свои обшарпанные сапоги. Убраться бы подальше отсюда. Ему захотелось смыться от этой публики и направиться своим путем.

И от Айка тоже. Он был не лучше самого скверного из них. Айк был подлец… последний подлец. Брат ему, конечно, но низкий, жестокий человек. Пэрди не испытывал никакой привязанности к младшему брату, да и Айк не питал К нему добрых чувств. У них были одни и те же родители, но во всем остальном у них не было ничего общего.

Теперь эта банда надумала достать новичка с семейством. Пэрди зарядил ружье. Он стрелял лучше всех, кроме, пожалуй, Реда Хила.

Он видел, как Хил стреляет, и подумал, что лишь один человек мог с ним сравниться… только один.

В поселке Голый Холм Пэрди видел как-то в деле Кона Воллиена. Вот тот стрелял так же быстро. Воллиен был сноровистее любого, потому что в те времена человек был либо сноровистым, либо погибал.

Подошел Айк, ведя на поводу лошадей.

— Оседлал для тебя, — подмигнул он брату. — Ты ведь еле волочишь ноги, Пэрд?

— Лентяй, — согласился Пэрди. — Лентяй, каких мало.

— Ты слишком много думаешь. Это никого не доводило до добра. Стоит начать задумываться над чем-то, и все вконец запутывается.

— Я думал о Реде Хиле.

Айк резанул взглядом.

— Хочешь стать таким же, как он? Не старайся, Пэрд. Ну что, если ты станешь таким же? Тебя пристрелят без всяких причин. Он тебе досаждает, возьми да убей его… Хочешь, я это сделаю? Не трогай его лучше.

Когда они выехали из поселка и поскакали на запад, их было восемь. Док Шеббитт мнил себя главарем шайки. Ред Хил скакал вместе с ними, но всегда держался особняком. Айк и Пэрди Мэнтлы. Джонни Доббс — на Востоке его разыскивала полиция. Бустер Маккетчон, не вполне оправившийся после ночной вылазки, но вынужденный скакать вместе с остальными. Бостон Пенгман и Гурон.

Никто не знал, был ли Гурон в самом деле индейцем. Так или иначе, он водился с ними, и кто-то прозвал его Гуроном. Он одевался как белый человек, разговаривал на языке белых людей, но был достаточно смуглым, чтобы сойти за индейца. В лесу он чувствовал себя как дома, одинаково хорошо управлял и каноэ, и лодкой. Умел ли он делать что-то еще, они не знали… да им было и наплевать.

Когда банда отправилась в путь, солнце стояло уже высоко, но они не спешили. Прерия была необъятна. Тяжело груженный фургон с упряжкой в четыре мула двигался медленно, так что времени у них было предостаточно. Кроме того, чем дальше они углублялись в прерию, тем меньше было шансов, что следы преступления будут обнаружены.

В лагере потрескивал костер. Высокая бледная луна заливала светом прерию. К аромату созревших трав и прохладной воды примешивался запах дыма и жареного бекона. У костра сидела семья переселенцев.

— Три дня, как его нет, — сказала Сюзанна. — Думаю, он бросил нас.

— А что тебя удивляет? Разве он обязан быть с нами?

Конечно, не обязан, однако, когда они пили кофе, будто кого-то не хватало: не было слышно голоса, к которому они стали привыкать.

— Ты думаешь, те придут?

— Так думал Воллиен, — сказал Дункан. — И наказал мне быть начеку.

Их путь пересекали каньоны. В одних было сухо, в других сочилась вода, в некоторых бежали полноводные потоки. Фургон продвигался с хорошей скоростью, делая по двадцать миль в день. Почва была твердой, хотя и на ней оставалась глубокая колея.

— Па, мулы что-то отощали. Сегодня ночью они совсем не ели — просто стояли.

— Они нуждаются в отдыхе, Том. Придется нам сделать передышку на денек.

Хлопотавшая у костра Сюзанна выпрямилась.

— Дункан, а это не опасно?

— Что делать, мы все равно не сможем убежать от них. Если они захотят, то за два дня проделают путь, который у нас займет пять. Что хорошего, если мы угробим мулов? Мне бы хотелось двигаться дальше, но, — может быть, есть смысл остановиться на день здесь, у ручья.

Сегодня у Дункана настроение было лучше. Ему повезло — он подстрелил антилопу. Впервые за много дней у них было свежее мясо. Они сварили его и наелись досыта.

— Сюзанна! Я видел следы.

— Воллиена?

— Нет. Это следы неподкованных пони индейцев, их было очень много. Пони тащили жерди для палаток. Это, несомненно, индейцы.

Первой дежурила Сюзанна. Теперь их было только трое, и ее муж и сын нуждались в отдыхе больше, чем она. В семь часов, когда она убрала посуду и у огня остался только кофейник, Сюзанна взяла ружье и заступила на дежурство.

Небольшая гряда состояла из невысоких скал, поросших кустарником. Она забралась туда, и скоро вокруг нее сгустилась темнота. Внизу справа слабо мерцал костер и белела крыша фургона.

Было очень тихо. Сияла луна, но она уже начала клониться к горизонту. Луна зайдет задолго до того, как Дункан сменит на вахте Тома. Вокруг ни малейшего движения, по крайней мере в пределах видимости. Сюзанне вспомнился родной дом интересно, что делают сейчас ее сестры?

Ведь пока еще не поздний вечер. Наверное, заканчивают обедать, если никуда не ушли, а может, играют во что-нибудь. Улицы ярко освещены, люди сидят на крылечках, судачат, молодые собрались у рояля, поют.

Вдалеке завыл койот… потом другой. Или это волк?

Внизу послышался шорох, и у костра мелькнула тень. Сюзанна насторожилась. Должно быть, бродит Дункан, не спит… Он всегда беспокоится, когда она остается одна, да еще на вахте…

Но нет, муж, похоже, спит. Том спит наверняка. Он недосыпает, встает рано вместе с Дунканом.

— Тихая ночь, — раздался голос.

Женщина оцепенела от ужаса — она не видела говорящего.

Она хотела встать, но чья-то рука легла на ее плечо и усадила обратно.

— Сидите. Я просто пришел составить вам компанию.

Это был Кон Воллиен.

— Вы! Мистер Воллиен, вы…

— Я вас удивил? Я так и хотел, это для вашей же пользы. Чтоб не утратили бдительность. Самоуверенность здесь опасна. Кто слишком на себя надеется, скоро становится покойником.

— Где вы были?

— Соскучились, да? Бродил. Нельзя ведь всегда ходить по проторенной дорожке, правда? Обследовал окрестности, но потом подумал, что буду нужен вам.

— Нам и правда недоставало вас, мистер Воллиен. Ведь вы были для нас такой подмогой.

— И я скучал по вас… Скучал по вашему кофе, потому пришел на стоянку и налил себе чашечку.

— Вы были в нашем лагере? — ужаснулась она.

— Так точно, мэм, был. Но не волнуйтесь. Я никого не разбудил и не побеспокоил. Я лишь налил себе кофе и приготовил мясо антилопы.

— Вы в самом деле варили мясо? Правда?..

— Так точно, мэм. Правда. Ваши мужчины спят крепко. Свежий воздух и усталость — лучшее снотворное.

— Вы… вы могли бы убить их!

— Конечно, мэм. Но вам не стоит волноваться. Шеббитт не такой уж хороший человек. Насчет других я не так уверен. Айк Мэнтл — может быть.

— А мне казалось, вы убили его.

— Человеку свойственно ошибаться. Я считал, что ни у кого другого такой шляпы нет, поэтому, когда снял ее пулей, решил, что это Айк. Но, должно быть, это был сын Дока Шеббитта. Никудышный такой парень девятнадцати — двадцати лет.

— Слишком молод. Мне жаль его.

— Слишком молод, чтобы умереть? Если задуматься, то смерть в любом возрасте приходит слишком рано. Вам жаль его? Ну, а мне нет! Он был рожден от подлеца и воспитан подлецом, и его ружье было нацелено прямо в спину вашего мужа. Он без сомнения прикончил бы Дункана, с такого расстояния трудно промазать, его остановила лишь моя пуля.

— Почему вы вернулись?

Он усмехнулся.

— О, мне захотелось поглядеть, как вы тут управитесь с индейцами. Вам грозит встреча с большим отрядом.

— Индейцы? Вы хотите сказать, они нападут на нас?

— Может, да, а может, нет. Об индейцах, мэм, никогда нельзя сказать ничего наверняка. У них обо всем свои понятия.

— Когда же?

— Я думаю, они появятся на рассвете, чтобы проверить, начеку ли вы. Налетит, видимо, дюжина с лишним.

— Что они сделают?

— Это будет зависеть от вас.

Она встала.

— Пора будить Дункана.

Воллиен тоже поднялся, глядя на нее, и она чувствовала, что на губах его та же раздражающая ее ухмылка.

— Вы уверены, что хотите уйти? Вполне уверены?

Сюзанна взглянула на него и ответила совершенно спокойно:

— Да, мистер Воллиен, уверена.

Она отвернулась, сделала несколько шагов и оглянулась:

— Я уверена также еще кое в чем, мистер Воллиен.

— Да-а? В чем же?

— В том, мистер Воллиен, что вы джентльмен.

Глава 5

Перед восходом солнца земля словно замерла, и благословением Божьим на нее была ниспослана тишина. В прохладном воздухе не шелохнулся ни один листок. Ни одной птицы не было в небе. Только неподалеку луговой жаворонок пробовал голос перед зарей.

Точно указующий перст, поднимался прямо в небо тонкий столбик дыма, а на линии горизонта облачко, казалось, улеглось на траву.

— Все спрячьте, — посоветовал Воллиен. — Особенно продукты. У вас много муки и сахара, поэтому часть отдайте им.

— Нам самим едва ли хватит, — запротестовала Сюзанна.

— Отделите треть, — сказал Воллиен, — но на виду не держите. И запомните: вы ни в коем случае не должны выглядеть испуганными. Индейцы презирают трусов. Во-первых, заставьте их стоять, во-вторых, подарите им что-нибудь. Если они заметят, что вы испугались, они попросту возьмут все, а заодно и ваши скальпы.

— Но я никого не вижу! — возразил Том. — На мили кругом ни души.

— Помолчи, мальчик, и прислушайся, — сказал Воллиен и через минуту добавил: — Беда с этими горожанами, вечно они языки чешут. Будешь много говорить, никогда ничему не научишься. Учиться можно только тогда, когда слушаешь.

Облака порозовели, и ярко-алая полоса прорезала небо и окрасила траву в розовые тона.

— Может, все-таки поедем? — спросил Маккаскел раздраженно. — Зачем же ждать? Откуда вы знаете, что там кто-то есть?

— Знаю. Они наблюдают за нами. — Воллиен помолчал. — У вас есть Библия?

— Библия? Конечно.

— Достаньте ее, встаньте вон там перед нами и читайте. Читайте, воздевайте руки к небу и все такое прочее. Индейцев, — пояснил он, — может, это и не обманет, но они любят интересные зрелища.

Дункан достал из фургона Библию, одернул пиджак, вытянул шею и поправил воротник. Потом отошел и стал ко всем лицом.

— Чепуха какая-то, — проговорил он смущенно. — Разве я священник, чтобы читать Евангелие?

— Сейчас вы пастор, — снял шляпу Воллиен. — Проповедник, что взывает к страху Божьему и пугает адским пламенем и серой. Когда они подойдут, чтобы никто и бровью не повел, не обращайте на них никакого внимания.

Маккаскел раскрыл Библию и полистал страницы. Внезапно раздались резкие пронзительные вопли. Непроизвольно Дункан почти было повернулся.

— Читайте! — приказал Воллиен. — Читайте, если вам жизнь дорога!

Топот копыт и дикие визгливые вопли приближались. Маккаскел читал: «Потому что воды Нимрима иссякли, луга засохли, трава выгорела, не стало зелени».

На мгновение Дункан поднял глаза, прервав чтение, и увидел, что Сюзанна бледнеет. С грохотом несшиеся на них лошади резко остановились, взметнув копытами пыль. Он почувствовал запах конского пота и услышал прямо за спиной их разгоряченное дыхание, но продолжал читать: «Поэтому они остатки стяжения и что сбережено ими переносят за реку Аравийскую».

Дункан медленно повернулся к индейцам. Сердце его колотилось, но он проговорил насколько мог спокойно:

— Не желаете ли присоединиться к нам? — и, указав на землю вокруг него, жестом пригласил их подойти ближе, но один из индейцев с резкими чертами лица и орлиным носом сказал:

— Нет! Мы голодны! Вы должны накормить нас! — И он взмахнул дубинкой.

Сюзанна тихо сказала:

— Дункан… Может быть…

— Нет! — Кон Воллиен все еще держал шляпу в руке, но в левой руке. — Мы вам ничего не дадим! Вот там есть мясо. Арапахо — великие охотники, пусть добудут еду сами.

Воин повернулся к Воллиену, внимательно смерил его взглядом с головы до ног и снова уставился на Дункана Маккаскела, который, опустив Библию, стоял недалеко от фургона, где лежало заряженное ружье.

— Мы голодны, — сердито повторил индеец. — Мы заберем все ваши припасы!

— Наш фургон невелик, — сказал Воллиен. — Он не стоит жизни воина, которую придется за него отдать. Если хотите напасть, нападайте, но перед этим спойте свои предсмертные песни, ибо многие из вас умрут.

Он опустил шляпу. В правой руке он держал ружье.

— Мак, — сказал он спокойно, — положите книгу на приступку фургона и возьмите свое ружье. Не спускайте с них глаз, но действуйте не торопясь. Том! — продолжил он чуть громче. — Покажи им свое оружие. Только покажи… не стреляй.

Дуло ружья высунулось из задней части фургона.

— Мы пришли с миром. Мы не задержимся на вашей земле, но еды у нас мало, меньше, чем надо, чтобы добраться до места. А арапахо охотники, великие охотники.

Воин взмахнул рукой в сторону прерии.

— Там нет дичи. Мы ничего не добыли. Мы голодны.

Воллиен заговорил снова:

— У вас есть дети? Сколько?

— Девять! — Воин решительно поднял девять пальцев.

— Миссис Маккаскел, достаньте фунтов двадцать муки, немного соли, сахара и мясо антилопы.

— Оно начало портиться, — запротестовала Сюзанна.

— Не важно. Давайте его сюда. Они привыкли есть испорченное мясо.

Сюзанна проворно выполнила все, что он велел. Достала мясо, муку, сахар, соль и положила продукты на землю перед индейцами.

— Арапахо — храбрые люди и великие воины, и мы не желаем им зла. Мы не можем накормить воинов, но нам горько, что ваши дети плачут по ночам от голода. Возьмите это для ваших детей и ступайте с миром. Идите с Великим Духом по хорошей траве и не тревожьтесь.

Внезапно раздался голос Дункана Маккаскела:

— Не тревожьтесь, — вторил он. — Бизоны и антилопы придут. Вам не придется больше голодать.

Индейцы спешились, подхватили продукты, повернули коней и умчались, оставив за собой клубы пыли. Когда они исчезли за невысокой грядой холмов, Дункан Маккаскел повернулся к Сюзанне. Лицо ее побелело, она дрожала.

— Они убили бы нас? — спросила она Воллиена.

— Похоже на то. Я говорил вам, что индейцы народ непредсказуемый. Дайте им отпор, и вы им понравитесь, уступите — они будут вас презирать.

— Вы проявили великодушие, когда подумали об их детях.

Воллиен пожал плечами:

— Какое там великодушие. Я думал о своем скальпе. Индейцы любят детей, и, предложив им еду, мы спасли себе жизнь.

— Я и не знала, что у вас в руке ружье.

— Ружье всегда должно быть наготове. Да и в фургоне оно не помешает. Я никогда не забуду слова одного старого квакера: «На Бога надейся, но порох держи сухим».

Они без промедлений запрягли мулов и двинулись в путь по прерии. Примерно через милю показался лесистый каньон.

Воллиен посоветовал:

— Остановитесь в лесу и запаситесь дровами. Они вам пригодятся. Следующая стоянка на Потерянном ручье, в шестнадцати-семнадцати милях к западу, а там нет дров, только бизоний навоз. Все, что было, сожгли.

— А индейцы?

— Они вас везде найдут, если захотят. Говорю вам: запаситесь топливом. Подвесьте под фургон брезент. Пусть ваша жена и сын идут сзади и подбирают бизоний навоз…

— Подбирают? Руками?

— Да, мэм. Он же сухой… Отбирайте, какой получше. Учтите, это единственное топливо, какое у вас будет на протяжении многих миль. Подвесьте парусину снизу, и кидайте на нее навоз и каждую щепку, которые будут попадаться. Без топлива в пути не обойтись, а дальше его не будет.

Солнце стояло еще высоко, хотя уже начало клониться к горизонту. Небо подернулось дымкой тумана, поднялся порывистый ветер, раздувавший парусиновую обшивку фургона и трепавший гривы лошадей.

Дункан Маккаскел шел возле мулов, а Воллиен ехал верхом рядом с фургоном, где сидела Сюзанна.

— Отличная мысль осенила вашего мужа, — заметил Воллиен, — сказать, что бизоны придут. Индейцы почитают знахарей. Да еще Библия в руках… они приняли его за проповедника.

— А если бизоны не придут?

Воллиен усмехнулся:

— Ну, мэм, какого знахаря или проповедника такое может смутить. Они скажут, что люди сами виноваты, значит, среди них есть грешник и вера их слаба.

— Вы циник.

— Нет, мэм. Но если чуда не происходит, вы же не отступитесь от веры, правда? Вы будете искать причину. Грех — это причина, в которую легче всего поверить… Можно смело держать пари, мэм, что кто-нибудь из них делал то, что неположено, вот его они и обвинят, а вовсе не проповедника.

— Почему они так яростно напали на нас?

— Напугать хотели. Проверить на прочность. Это был не военный отряд… обычные кочевники. Индейцев надо оценивать с учетом их своеобразия, мэм. Они думают не так, как мы, но это не значит, что они не правы… они просто другие.

— Чтобы их накормить, пришлось бы отдать все, что у нас есть. Их было двенадцать человек!

— Нет, мэм. Их было восемь. Но когда речь идет об индейцах, это совсем не мало. Они могли обыскать фургон, забрать все припасы, какие у вас есть, все остальное, что им приглянулось бы. Но когда мы проявили твердость и показали им оружие, они перешли на язык переговоров. Люди они неплохие, мэм, но они мыслят не так, как мы. Сделайте скидку на это.

Они дважды останавливались, чтобы дать отдохнуть мулам. Во время обеда Дункан сказал:

— Сюзанна, я думаю, тебе и Тому надо пройтись пешком. Мулам и так тяжело.

— Выбросьте этот сундук, — предложил Воллиен, — или комод. Вы уморите своих мулов.

— Ни за что! — резко возразила Сюзанна. — Вот еще. Это комод моей бабушки! А ей он достался от ее свекрови. Эта вещь передавалась из поколения в поколение.

— Возможно, — сухо заметил Воллиен, — но комод не потащит ваш фургон, когда мулы падут. При такой нагрузке им не протянуть и недели… ну, может, чуть больше. А за это время вы никуда не доберетесь. Никуда!

Потерянного ручья все не было. Насколько видел глаз, кругом расстилалась голая прерия, не было ни кустика, ни деревца, не было даже бизоньего навоза. Всю ночь дул сильный ветер, и к утру пошел мелкий моросящий дождь, а позже разразился недолгий, но сильный ливень.

Дункан напоил мулов, потом лошадей. Том помог разбить лагерь. Под дождем это было нелегко. Воллиен выкопал небольшую яму, набросал в нее камней и, достав сухие дрова, лежащие в брезентовом «гамаке» под фургоном, разжег костер.

Прикрыв костер от ветра и дождя парусиной, они сварили антилопьего мяса и, стоя под дождем, поели и выпили по чашке кофе.

— Сколько миль до следующей стоянки? — спросил Том.

— Миль шестнадцать… может, чуть меньше. Там деревья и трава. Место для лагеря отличное.

— Вот замечательно! Завтра хоть сможем набрать еще Дров.

— Нет, не сможете.

Они дружно уставились на Воллиена. Воллиен обвел взглядом всех по очереди.

— Завтра вам туда не добраться. А может, и послезавтра не добраться.

— Что это значит? — резко спросила Сюзанна.

— Ваши мулы вконец измотаны. Они и сюда еле доплелись, а ведь было еще сухо. Завтра колеса будут увязать в грязи. Если повезет, вы доберетесь до Тополиного каньона дня через три.

— Три дня! На шестнадцать миль?

— Может быть, даже и дольше. Может быть, вы вообще туда не попадете.

Том побледнел, а Сюзанна с трудом сдерживала слезы. Дункан уставился в одну точку отсутствующим взглядом, потом опустил глаза вниз. На душе у него стало пусто и тошно.

— Не верю, — проговорил он. — Мы справимся.

— Если мулы сдохнут, — сказал Воллиен, — вы можете сесть на лошадей. Разумеется, много вам не унести. И наверняка вам придется расстаться с комодом.

— Это просто смешно! Ведь до Тополиного каньона совсем недалеко.

— Правильно. Но посмотрим, как вы выберетесь из этой лощины. Вы же уморите мулов!

Воллиен пошел к своей лошади.

— Вам нужно мясо. Я съезжу на охоту.

— Мистер Воллиен! — встрепенулся Том. — Можно мне с вами? Я умею стрелять.

— Мне некогда тратить время на юнцов. Оставайся с мамой.

Сюзанна проговорила торопливо:

— Мистер Воллиен, сыну надо научиться охотиться. Может быть, вы все-таки дадите ему урок?

Вставив ногу в стремя, тот отрицательно покачал головой, но, вскочив в седло, бросил:

— Ладно… Седлай коня.

— Благодарю вас, мистер Воллиен, — сказала Сюзанна.

— Не благодарите меня. Если он не удержится в седле, то пропадет. Если вернется с мясом, это будет его заслуга, не моя.

Сюзанна наградила Воллиена долгим взглядом:

— Вряд ли вы могли бы мне понравиться, мистер Воллиен.

Тот насмешливо улыбнулся:

— Так точно, мэм. И я так думаю. Но это не очень-то и важно, правда?

Они пустили коней рысью, Сюзанна долго смотрела им вслед, а потом в сердцах топнула ногой. На мокрой траве это не произвело никакого звука, и она рассердилась еще больше.

Глава 6

Кон Воллиен отъехал от фургона, не оглянувшись. Его взгляд скользил по морю высокой травы, стараясь уловить любое движение на поверхности. Том Маккаскел ехал на одном из гнедых коней, который был крупнее и сильнее мустанга Воллиена.

На равнине бушевала гроза. В небе не было ни единого просвета. Грохотал гром.

— Не самое хорошее время для охоты, — заметил Воллиен. — Дичь прячется от дождя.

Том молчал. Они совсем не знали этого человека, который появился так внезапно, ни с кем и ни с чем не связанный, полагающийся лишь на себя и верный лишь своим убеждениям. Однако в нем чувствовалась сила и уверенность, привлекавшие Тома.

— Бизоны спрятаться не могут, а по всем признакам мы находимся в бизоньем царстве.

— Те люди вернутся?

— Возможно.

— Вы о нас невысокого мнения, так ведь?

— У меня о вас нет никакого мнения. Вы едете с таким грузом, словно собрались на городской базар. Напихали в фургон барахла на четыре-пять семей. Твоему отцу не мешало бы иметь побольше здравого смысла.

— Папа знает, что делает.

— На Востоке — может быть. То, чему тебя учили в школе, здесь ни к чему. Вы решили ехать через прерию, и теперь у вас нет выбора — только вперед. Но единственный способ одолеть предстоящий вам путь — это выбросить половину вашей поклажи.

— Половину?!

— Мальчик, у тебя глаза открыты?

— Конечно! А что?..

Том смутился. По правде говоря, он увлекся спором и перестал обращать внимание на окружающее. Мальчик огляделся по сторонам.

— Тут учиться некогда. Увидишь что, действуй. Только не стреляй по всему, что движется. Не спускай курок, если не знаешь точно, во что прицелился. Новички стреляют по всему, что движется. И попадают в коров, лошадей, собак и друг друга. Здесь мы убиваем то, что необходимо для жизни, как это делают волки или медведи. А ведь они никогда не убивают ради забавы, и это звери, мальчик, а ты человек, скоро станешь мужчиной. Взгляни-ка вон туда… видишь что-нибудь?

— Нет, я… Ага, что-то темнеет у самой земли.

— Это бизоны. Они пасутся в лощине или балке. Но мы не будем охотиться на бизонов сейчас. Твой папа постарался бы добыть шкуру и был бы прав. Беда в том, что бизонья шкура очень тяжелая, а у вас и так груза больше, чем надо.

Воллиен направил коня в объезд, поглядывая на траву.

— Индейцы, — сказал он. — Те самые.

Том глядел во все глаза, но прерия казалась ему пустынной. Воллиен указал на траву немного впереди.

— Вон там! Видишь, трава примята. Они прошли здесь, направляясь на запад.

Том ничего еще не видел, но когда они подъехали ближе, различил в некоторых местах примятую траву. Четко проступали две колеи, проложенные колесами индейской повозки.

Другая повозка тащилась почти по той же колее, что и первая.

— Их примерно пятнадцать человек. Мы видели восьмерых мужчин, а тут еще несколько женщин и детей.

— Как вы узнали?

— Мальчик, это ж яснее ясного. Они прошли здесь после того, как выпала роса. Надо держать глаза открытыми. А не просто кататься верхом и любоваться красотами здешних мест, как твой папа.

— Мой папа знает, что делает. Вы оставьте его лучше в покое или скажите ему то же самое в глаза, но прежде дважды подумайте. В школе он был боксером.

— Видал я этих боксеров. Уложил одного в Натчезе как-то раз. Твой папа знает, что делает, мальчик, только уж раз он двинулся на Запад с женой и ребенком, да если ему хочется, чтобы они остались живы и здоровы, надо учиться жить по-новому. А главное, думать по-новому.

Воллиен направил коня вниз по склону.

— Наша цель не бизоны, поэтому мы проедем вперед. Скоро должны показаться антилопы.

Он вытер рот тыльной стороной ладони.

— Я видел многих животных. Я ездил по этой земле, когда был вдвое меньше тебя, и с индейцами довелось сражаться, и охотиться с ними…

— Сражались и все-таки дружили с ними?

— А что ж тут такого? Никто не воюет все время без передышки. Раз, другой сразились, и это были добрые схватки. А потом, бывало, сидели у костра и обсуждали ошибки, которые допускали или могли допустить. Когда воюешь с индейцами, много ошибок не сделаешь.

Внезапно он поднял руку.

— Вон они. Вилорогие антилопы, пятнадцать-двадцать голов, наверное. Вперед! Мы их объедем и подойдем к ним с подветренной стороны, но надо двигаться так, чтобы они нас не заметили, у них тоже есть глаза и уши.

Кон спустился по склону впереди Тома. Рослый Воллиен ловко сидел в седле. Мустанг был ниже гнедого, но резвее. Лошади с легкостью взобрались на противоположный склон, как будто его и не было. Они поднялись на невысокую гряду, за которой видели антилоп.

Тут Воллиен остановил лошадь, потом подогнал ее поближе к краю и заглянул вниз. Антилопы были дальше чем в сотне ярдов от них. Он осадил коня, спешился и прокрался вперед. Подняв ружье, он долго целился, и Тому подумалось, что он так никогда и не выстрелит. Внезапно ружье подпрыгнуло в его руках, но в то же мгновение Воллиен опустил дуло на несколько дюймов ниже и выстрелил снова.

Перед тем как двинуться с места, он перезарядил ружье. Поручив Тому вести свою лошадь, Воллиен вышел на гребень. Невдалеке лежали две антилопы, остальное стадо исчезло вдали.

— Гляди в оба, мальчик, — резко сказал Воллиен. — А рот не разевай. Если увидишь какое-то движение, пусть даже трава шелохнется, сейчас же крикни мне, слышишь? Если собираешься жить в этом краю, ты должен понять, что нельзя освоить его, сидя на лошади. Гляди в оба, а зри в три, иначе какой-нибудь мальчишка-индеец вскочит на твоего коня, и с тобой все будет кончено.

— Мистер Воллиен! А нельзя обогнуть вон тот холмик и подобраться к ним поближе? Я хочу сказать — к антилопам?

— Слушай, мальчик. Если антилопы тебя увидели, ты либо должен стрелять, либо стараться подойти прямо к ним, идти надо открыто и медленно. Стоит антилопе увидеть, как что-то появилось и исчезло, она тут же обращается в бегство. Когда мы обогнем этот холмик, они уже будут в миле отсюда. У антилопы глаза, как полевой бинокль. Они обитатели прерий, и глаза их видят на далекое расстояние. Да и слышат они хорошо. Легко выследить оленя, но антилопу — никогда. Вместе с тем они необыкновенно любопытны. Ты можешь залечь и приманить их к себе, накрутив на шомпол ткань или что-нибудь яркое и сверкающее. Ты можешь даже приманить их голой рукой или ногой, шевеля пальцами.

— У них следы, как у оленя.

Воллиен сплюнул.

— Они так же похожи на оленьи, как мои на твои. Для новичка, может быть. След антилопы короче оленьего, шире и круглее у пятки, но острее у носка. Присмотрись внимательней и тогда увидишь разницу.

Том озирался по сторонам, пытаясь охватить взглядом все вокруг. Воллиен был, конечно, суровым человеком, но он не хотел срывать на мальчике зло, просто его раздражало невежество и то, что он не был наблюдательным.

— А вы не могли бы научить меня жить в этой стране? — вдруг спросил Том. — Мне б хотелось научиться.

— Я не заведую школой. Распахни глаза, наблюдай и примечай, и если проживешь достаточно долго, научишься. Но учиться придется всю жизнь. Ученью нет конца, мальчик. Я прожил всю свою жизнь на границе, а не знаю и половины того, что нужно. Беда в том, что в этой школе экзамены принимают индейцы. Индейцы или сама дикая природа.

— Вы сняли шкуру только с одной антилопы.

— Правильно, мальчик. Я оставляю им другую антилопу, поскольку они в беде, но черта с два я еще буду им ее обдирать.

— Им?

Воллиен бросил на него недовольный взгляд.

— Индейцам, мальчик. Тем индейцам, с которыми мы столкнулись недавно. А теперь возьми в руки ружье. Не размахивай им, но держи наготове.

— Я не вижу никаких…

Их было трое. Они выехали из глубокой лощины, которую Том даже не заметил, подъехали и встали перед ними. Воллиен указал на антилопу, лежавшую на траве, затем сделал жест согнутым пальцем, как бы зацепив нечто крючком.

— Это значит «бери» или «хватай», — пояснил он. — У индейских племен принято делиться мясом.

— Мы теперь в их племени? — спросил Том.

— Если бы это был военный отряд, они убили бы тебя при первом удобном случае. Нет, мы не из их племени, но им нужно мясо. Они тоже поделились бы с нами тем, что имели, хотя потом могли бы снять с нас скальпы.

Когда они медленно отъезжали, Том оглянулся: индейцы свежевали тушу, не обращая на них никакого внимания. Немного погодя Воллиен пустил свою лошадь вскачь.

Вдруг он натянул повод.

— Мальчик, мне нравится то, что ты заступаешься за своего отца. Я ценю в людях верность.

— Он хороший, — сказал Том.

— Наверное. Иначе твоя мама не вышла бы за него. О других женщинах я бы так не отозвался, но твоя мама сообразительная женщина. Ты слушайся своих родителей, мальчик. Они научат тебя уму-разуму. А вот обычаям этого дикого края буду учить тебя я.

Скоро показался белый верх фургона. Он стоял на том же самом месте, от костра поднимался дым.

— А твой отец знает что-нибудь о древних греках? Об Ахиллесе там и прочих?

— Да, знает. Он умеет читать по-гречески.

— Вот как? Наверное, он будет заниматься этим и здесь, да?

Они подъезжали к фургону.

— А ты знаешь эти истории, мальчик? Про все эти убийства и сражения?

— Кое-что знаю. А папа знает очень хорошо. — Тому вдруг стало любопытно. — А вы знаете эти истории?

— Слыхивал их не раз в прошлые времена, — с некоторой запинкой ответил Воллиен.

Они подъехали к костру.

— Ма! — возбужденно докладывал Том. — Мистер Воллиен застрелил двух антилоп, и мы встретили тех индейцев снова!

Дункан принял мясо, которое ему протянул Воллиен, и осмотрел его.

— Тут не так уж много мяса для двух антилоп, Воллиен.

— Я оставил одну индейцам, — сказал Воллиен, расседлывая лошадь.

— Какое великодушие с вашей стороны! — воскликнула Сюзанна.

Воллиен взглянул на нее.

— Я не думал о великодушии, мэм, я просто отдал ее.

Глава 7

Док Шеббитт осмотрел следы, затем взглянул на Гурона.

— Что скажешь?

Гурон промолчал. Верхом на лошади он ездил по кругу, внимательно вглядываясь в следы.

— Там есть еще один, — наконец ответил он, — человек, который ездит верхом в одиночку.

— Если он с ними, то он уже не один, — заметил Айк.

— Он не всегда с ними. Он приезжает и уезжает. Много миль они ехали без него, он приехал к ним с запада.

— Кто он такой, как ты считаешь? — спросил Бустер.

— О, это какой-то индеец, выпрашивающий еду! Мы уже пересекали их следы, — самоуверенно заявил Айк.

— Мне это не нравится, — сказал Пэрди спокойно. — Тот, кто застрелил Ленни, должен быть где-то здесь, я не думаю, что Ленни убила женщина или мальчишка.

— Индейцы, — настаивал Айк. — Почему он уезжает? Индейцы бродят где-то неподалеку отсюда, вот один и ездит туда-сюда попрошайничать. А может, намеревается завладеть фургоном. Не мы же первые увидели лошадей и женщину. Индейцам на женщину наплевать. Женщин они в грош не ставят, — усмехнулся Айк.

— И ты тоже, Айк, — ухмыльнулся Бостон Пенгман. — Помню пару раз…

Айк поглядел по сторонам.

— Много болтаешь, Пенг. Ей-богу!

Бостон Пенгман посмотрел на него и осекся. И сразу сказал:

— Я пошутил, Айк, не обижайся.

Айк Мэнтл ничего не ответил. Он, не сказав ни слова, припустил вдоль колеи. Док Шеббитт поморщился и поскакал за ним, прибавив ходу и стараясь его обогнать.

Впереди должен быть главарь. Айк не имел права занимать место предводителя. Айку на все наплевать, он думает только о себе.

Док Шеббитт оглянулся на тех, кто следовал за ним. Потрепав холку своего коня, он громко сказал:

— Поменьше языком трепали бы!

Всадники сгрудились вокруг него.

— Они держат путь на Арканзас, — решил Доббс. — Мы увидим их там.

— Человек явно зажиточный! — сказал Бустер. — Никто не пустится в прерию с таким грузом, если в нем нет ничего ценного. У него мулы, они раза в два-три дороже быков. И лошади хорошие. Имея пару таких гнедых, можно разбогатеть.

— А может, там женская утварь, — возразил Пэрди. — Может, ничего стоящего у них и нет. Как бывает с женщинами, известно.

— Знаю я, как с ними бывает, — сказал Док Шеббитт. — Точно знаю.

— Увидите, — настаивал Пэрди. — Какой смысл тащить с собой золото? Народ сюда едет за золотом, а не везет его с собой. Фургон забит женскими штучками.

— Можешь думать, что тебе угодно, — отрезал Док Шеббитт. — А я уверен, что в фургоне золото.

Ред Хил не сказал ничего. Он сгорбился в седле, давая им возможность выговориться. Пэрди взглянул на него. Интересно, сумеет ли он действовать так же быстро, как Ред? Наверняка. Он еще никого не встречал, кто мог бы его обогнать. Предположим, когда дойдет до дела, Ред окажется быстрее?.. Тогда ему каюк.

Мулы исхудали, но все еще тянули. Пока грунт развезло только местами, и фургон катился хорошо. Но дорога неуклонно шла в гору. Медленно, почти неощутимо, но мулы это чувствовали. Скоро почувствовали и люди, когда вылезли из фургона и пошли пешком. В эти дни они шли пешком большую часть пути.

Дорога высохла, и до Хлопкового каньона осталось всего шестнадцать миль. Трава была отличная, они прибыли рано, и мулы вволю попаслись, прежде чем их отвели в лагерь. Следующий перегон был длинным и трудным, но и здесь, у Индюшиного каньона, трава была хорошая. Топлива не было, и они готовили еду на костре, сжигая бизоний навоз и дрова, заготовленные раньше.

Днем ранее Кон Воллиен уехал, лишь помахав им рукой на прощанье. Не приезжал он и к стоянкам у обоих каньонов. Сюзанна поймала себя на том, что ждет его.

— Интересно, куда он девался? — вдруг спросила она. — Где его пристанище?

— Кто знает? Он как индеец, Сюзанна. Однажды он уедет, и мы его больше не увидим.

— Я тоже так думаю.

Сидевший у задней стенки фургона Том повернулся к ним.

— Он считает, что те люди из поселка… Он думает, что они едут за нами.

— Сомневаюсь, — отозвался Дункан, — они не поедут в такую даль.

— Мы убили одного из них, — сказала Сюзанна. — Может, они хотят нам отомстить.

— В это трудно поверить. — Дункан Маккаскел пристально вглядывался в горизонт. — И я до конца не убежден, что человек был убит.

— Он целился в тебя.

— Знаю, но вряд ли это правда. Интересно, в самом ли деле он собирался меня убить? Или у Воллиена были собственные причины с ним рассчитаться?

— Они украли твоих лошадей, папа! Они угрожали тебе!

— Да, — согласился Маккаскел неохотно. — Да, это так, но что касается убийства… тут я сомневаюсь.

— Ты же почувствовал, как пуля пролетела мимо, ты слышал ее свист.

— Да, — сказал Дункан задумчиво, насилие совершенно не входило в его жизненные планы. — Говорят, когда стреляют с близкого расстояния, звук выстрела иногда слышится дважды, если стоишь возле дерева или столба. Я мог ошибиться.

— Зато я не ошиблась, — резко произнесла Сюзанна, — когда отделала вооруженного бандита, прокравшегося в наш лагерь. Я расправилась с ним и очень этому рада.

Дункан рассмеялся:

— Вот уж не думал, что ты у меня такая воинственная.

— Нужно действовать по обстоятельствам, — сказала она просто. — Теперь я понимаю, что мир состоит не только из милых, хорошо воспитанных людей. Есть и другие. На Востоке законы держат их в рамках. Здесь законов нет.

— Все зависит от нас, — спокойно сказал Том. — Так говорит Кон Воллиен.

Они останавливались дважды, чтобы дать передохнуть мулам, и Сюзанна, перед тем как двигаться дальше, внимательно оглядывалась по сторонам. Ее тревожило состояние мулов. Животные отощали и выглядели измученными до предела.

Привал устроили у лесистого холма и много времени потратили, собирая валежник и складывая его в «гамак», подвешенный под фургоном. Дункан отвел мулов к воде, потом оставил их на бизоньих выпасах поблизости.

Воздух был тих и неподвижен, небо безупречно чистым. Сюзанна не спеша взобралась на небольшой холмик. Там лежало несколько больших валунов, и, проверив, нет ли змей, она села на один из них. Легкий ветерок обдувал лицо и шевелил волосы.

С некоторым удивлением Сюзанна призналась себе, что ей нравится этот край, и когда Том присоединился к ней, она сказала ему об этом.

— Мне тоже, ма! Я так люблю смотреть вдаль и видеть, кажется, всю землю. Это чудесно!

— Там, куда мы едем, местность гористая, Том. Совсем не такая, как здесь.

— Ты думаешь, люди из поселка преследуют нас?

Она колебалась, не решаясь сказать правду. Но не было смысла лгать. Когда придет беда, она не минует и сына.

— Да, Том, думаю, это так. Мистер Воллиен был прав — это очень плохие люди. Твоему отцу трудно в это поверить, но и он предполагает то же самое.

— Нам придется сражаться?

— Наверное, придется. Если мы не встретим каких-нибудь других людей… хороших людей…

— Здесь? Я думаю, нам лучше подготовиться к сражению.

Сюзанна поднялась, и они немного постояли, вглядываясь в даль. И вот далеко-далеко…

Том заговорил первый:

— Ма! Кто-то едет. Видишь? — Он показал пальцем. — Вон там, где лощина переходит в равнину.

Это была лишь точка, пятнышко на линии горизонта. Они наблюдали, как пятнышко росло, и скоро его окружило облачко пыли.

— Это Воллиен, — сказала Сюзанна. — Никто не сидит на лошади так, как он.

Том напрягал зрение, но не смог разглядеть, кто это Всадник скакал к ним.

— Пойдем, — позвала она. — Папа запрягает мулов.

Они спустились вниз, и Сюзанна увидела, что Дунканположил и дробовик, и винтовку рядом с сиденьем, но ничего не сказала, только сообщила, что едет Воллиен.

Они пошли рядом с упряжкой. Через несколько минут Кон Воллиен показался близ их последней стоянки и поехал вверх по небольшому склону.

— Подумал, что вам понадобится помощь, — произнес он сухо, — при разгрузке.

— Разгрузке?

— Ага! Скоро начнутся песчаные холмы. Вам придется избавиться от лишнего груза, иначе вы угробите мулов. Отсюда недалеко до реки Арканзас.

— Мы справимся, — проговорил Маккаскел скованно, не обращая внимания на убедительность тона Воллиена. — Мулы еще тянут хорошо.

— Мулы у вас отличные, — согласился Воллиен. — Правда, у них не такой бодрый вид, как раньше. Наверное, это от перемены климата?

Он уехал вперед, Дункан проводил его взглядом.

— Вот человек!.. Черт бы его побрал!

— Не говори так, Дункан. Он помог нам и еще поможет.

Однако когда мулы уперлись в хомуты и с натугой стронули с места фургон, он почувствовал себя виноватым. Груз им стал явно не по силам. Глупо было продолжать мучить животных, и всему виной его собственное упрямство. Он же знал, что через некоторое время все равно придется с чем-нибудь расстаться… но с чем?

Сюзанна любила свою мебель. Кровать можно было сохранить, но шифоньер…

Маккаскел уже видел впереди зыбучие пески.

— Надо будет впрячь гнедых впереди мулов. Они, конечно, не тягловые животные, но хоть какая-то подмога. Их же запрягали в легкий фургон.

За последнюю четверть мили они останавливались дважды. Маккаскел отыскал в фургоне еще один комплект упряжи. Сбруя была не новая, и он не знал, насколько работоспособными окажутся гнедые. Когда он рылся в вещах, доставая упряжь, блеск красного дерева заставил его опустить глаза. Его мучило чувство вины.

Они снова двинулись. Том шел впереди, разведывая лучшую дорогу среди песчаных холмов. Несмотря на помощь лошадей, фургон все равно был слишком тяжел для уставших мулов.

Перед ними была излучина реки Арканзас. Неровный, поросший деревьями и кустами берег мог таить любую опасность. Выехав на открытое место, они наткнулись на три могилы. Судя по кратким надписям, нацарапанным на крестах, двое умерли от холеры, один — от стрелы индейца.

Воллиен, приблизившись к ним, пожал плечами.

— По дороге из Калифорнии я насчитал больше тысячи могил людей, которые умерли или были убиты только в прошлом году.

И, помолчав, иронически добавил:

— Наверное, многие из них пытались добраться до золотых россыпей со слишком тяжело нагруженными фургонами.

— Возможно, — спокойно парировал Дункан, — возможно, и так. А быть может, некоторым из них удалось пробиться, хоть они и были здорово перегружены. Мистер Воллиен, вы были когда-нибудь женаты?

— Я? Никогда.

— В жизни женщины, мистер Воллиен, вещи имеют очень большое значение. Они придают им уверенность, ощущение порядка и стабильности. Может быть, нам, мужчинам, не хватает этой черты характера, и, плохо это или хорошо, не важно, для нас, наверное, имеет значение другое.

В этом фургоне мы везем кровать, которую семья моей жены привезла из Девоншира почти двести лет тому назад. Там же несколько предметов, столь же ценных для нас. Нам ничего не стоило оставить все это дома и набить фургон провизией или чем-то другим, более необходимым в теперешних условиях, но счастье Сюзанны для меня очень дорого, а ведь где бы мы ни были, среди этих вещей она почувствует себя как в родном доме. Понимаете, мистер Воллиен?

Кон сдвинул шляпу на затылок и мотнул головой.

— Да, наверное, это так. Я все великолепно понимаю. Мой собственный папаша переправил через горы вещи, которыми никогда больше не пользовался, но такой фургон невозможно протащить ни через пески, ни по дну Арканзаса, тоже покрытому зыбучими песками.

— Когда мы подойдем к мосту, мистер Воллиен, нам не останется ничего другого, как перейти через него.

— Зыбучие пески — это не мост, а что касается песчаных холмов, то вот они, перед вашим носом. Все, что вам надо делать, это ехать вперед. — Воллиен повернул лошадь. — И не изнуряйте себя. Скоро к вам пожалуют ночные гости.

— Вы имеете в виду эту банду? Думаете, они пошли за нами в такую даль?

— Да, думаю, что пошли. Думаю, что они ждут, когда вы завязнете здесь или в другом месте, где смогут легко расправиться с вами.

Дункан Маккаскел опустил руки. Он знал, что мулы не выдержат такой нагрузки. Знал, что Сюзанне придется расстаться со своим сокровищем, но он не хотел заставлять ее это делать. Знал, что путь предстоит долгий и нелегкий, не обещающий ничего определенного впереди. А тут еще банда.

В тот день в поселке он испугался. Он вспоминал, как шел и ноги не слушались его. А он шагал вперед, в ловушку, не помышляя о том, чтобы повернуть назад.

Там все было на виду. Здесь их враги невидимы…

И он не забыл этих людей. Дурная, очень дурная компания.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — сказал он просто. — Но сейчас мы должны двигаться вперед.

Дункан тронул мулов, и животные пошли вперед. Он повел их осторожно, ласково понукая. Фургон сдвинулся с места и преодолел первую полосу песка.

Ночь опустилась еще прежде, чем они прошли песчаные холмы и спустились в низину у реки.

Пришлось разбить лагерь у чистого прохладного ручья в Ореховом каньоне, где была трава. Сняв сбрую с лошадей и мулов, Дункан Маккаскел оглянулся в поисках Кона. Тот исчез.

— Ты видел, как мистер Воллиен уехал, Том?

— Нет, па. Минуту назад он был здесь, а потом смотрю — его уже нет.

— Мы поедим на скорую руку, — сказал Маккаскел, — я тут же погасим костер.

Мальчик притащил валежник к фургону, но Маккаскел покачал головой.

— Нет, давай там, в низине.

Они не теряли времени. Сюзанна быстро сварила кофе и разогрела суп. Поев, они погасили костер и вернулись к фургону.

Дункан поставил фургон среди деревьев и привязал скот поближе к нему. Но когда наступила темнота, он, напоив животных, привязал их еще ближе друг к другу.

— Том, тебе стоять первую вахту. — Дункан вручил мальчику свои золотые часы. — В десять часов разбудишь маму.

Сюзанна устроилась в фургоне, положив рядом с собой дробовик. Несколько минут она лежала без сна, жалея, что не залила тлеющие угли: ее тревожил поднимающийся ветер.

Глава 8

Воллиен подъехал к стоянке так тихо, что Сюзанна ничего не услышала, пока не раздался его голос:

— Они вон там, мэм. Вам лучше разбудить мужа.

Она сидела, привалившись спиной к колесу, с дробовиком на коленях, и кроме шелеста травы не слышала ровно ничего.

— Вы подходите совершенно бесшумно, — сказала Сюзанна.

— Не знаю, что они замышляют, но лучше приготовиться.

Воллиен снова скользнул в кусты. Ветер усиливался. Собирался дождь, может быть, гроза. Воллиен посмотрел на небо, но было так темно, что очертаний туч в сгустившейся темноте было не различить. Вдали послышался раскат грома. Он усомнился, что новички когда-либо видели грозу в прерии. Если он прав, она их здорово напугает.

Держа винтовку наготове, Кон спустился по крутому склону между деревьями, хватаясь за стволы, чтобы не потерять равновесия и не упасть. Внизу, прижавшись к дереву, он прислушался.

Для разбоя ночь была подходящая: ветер приглушал посторонние звуки, а деревья и кусты непрерывно шевелились, скрывая какое-либо движение. Бандиты прошли по дну каньона. Лагерь они разбили на реке или поблизости от нее, не дальше чем в сотне ярдов. Вряд ли в округе были еще люди, но даже если и были, то в такую ночь звуки выстрелов были бы почти не слышны.

Воллиен рассмотрел бандитов, освещаемых тусклым светом костра. Их было восемь. Там были, конечно, Док Шеббитт с Бустером, Бостон Пенгман, братья Айк и Пэрди Мэнтлы. У самого костра съежился Доббс, и, наконец, там был великан Ред Хил. Кон Воллиен изучал его с минуту. О Хиле он знал все.

Это был жестокий, безрассудный и хладнокровный, всех презирающий человек. В жилах Реда Хила текла ирландская и финская кровь. Он был скор на расправу, необычайно силен и ни с кем не считался. Опаснее Реда в шайке никого не было.

Пэрди был добряк. Меткий стрелок, он тоже был скор на расправу, но все же сохранил в душе какую-то добропорядочность, которую вряд ли стал бы проявлять открыто, в глазах его приятелей это было явной слабостью. Он не поднял бы руку на Хила. Но Хил ни на миг не поколеблется, чтобы убить своего дружка Пэрди… или любого другого.

То же относится и к Доку Шеббитту, только Шеббитт осторожнее и хитрее. Док всегда старался держать двух тузов в кармане, да еще одного в рукаве. Он убьет любого без промедления, но в спину либо будет стрелять в упор. Док считался главарем шайки, но — Кон Воллиен ехидно усмехнулся в темноте — Док предводительствовал лишь тогда, когда находился впереди, однако он чаще предпочитал быть сзади.

Бандиты явно выжидали. Внезапно Воллиен подумал: где же Гурон?

Воллиен съежился, присел на корточки у дерева, затем внезапно поднялся и быстро, пригибаясь к земле, исчез в тени кустарника.

Гурон!

Он был тут… Он должен быть тут.

Он много слышал об этом человеке — умелом охотнике, опытном следопыте и матером убийце. По лесу Гурон двигался бесшумно, как бесплотный дух, и на этом лесистом берегу реки чувствовал себя в родной стихии.

Воллиен напряг слух, но не уловил ни звука. Он выпрямился в зарослях ивняка и хурмы и двинулся прочь. Кон был силен, но так же ли, как Гурон? Пожалуй, тот будет посильнее его.

Блеснула вода в реке. Справа между Воллиеном и рекой непроходимой стеной стоял кустарник. Он снова напряг зрение и слух, пытаясь что-нибудь уловить в темноте.

Вдруг ему почудилось какое-то движение. Воллиен поднял винтовку.

Отблеск пламени ослепил глаза. Пуля хлестнула по деревьям, и все стихло. Воллиен в ответ не выстрелил, он даже не шелохнулся. При малейшем движении его тут же прикончили бы.

Гурон думал, что стреляет в человека, и ждал ответного выстрела или движения. Но Воллиен не сделал ни того, ни другого.

Воллиен знал, что Гурон выжидает, и вторым выстрелом его убьет. Поэтому он застыл, дышал медленно и тихо и слушал. Кон знал, что в его распоряжении всего один выстрел, и хотел, чтобы он попал в цель. Если он промажет, это будет конец.

Вдоль реки росло несколько высоких тополей и деревьев пониже, окруженных густым кустарником. Под кустами можно было пробраться, если бы не колючая ежевика.

Воллиен осторожно прокладывал себе путь, прижимаясь к земле и останавливаясь, чтобы прислушаться. Ветер, стихший ненадолго, снова усилился. Молнии засверкали совсем близко, затем прогрохотал сильный удар грома и вспыхнула молния.

В это мгновение Воллиен и Гурон увидели друг друга — их разделяло едва ли больше тридцати ярдов. Гурону повезло больше: он стоял лицом к Воллиену. Кон резко бросился на землю и, откатившись в сторону, поднял винтовку, ожидая следующей вспышки молнии.

Молния сверкнула, на другом конце прогалины шевельнулся куст, и Воллиен нарушил один из основных законов прерии: выстрелил в то, чего не разглядел. Мгновенно с расстояния в дюжину ярдов к нему метнулось пламя, и он почувствовал резкий удар в правый бок. Кон хотел приподняться, но новый выстрел вернул его в прежнее положение. Он выстрелил в ответ и откатился, ощущая мучительную боль в боку.

Воллиен был серьезно ранен дважды. Он перекатился в небольшое углубление, где было много мокрых листьев. Пуля просвистела прямо над ним, затем другая… Гурон вел прицельный огонь.

Воллиен выбрался из ямы и поднялся на ноги. Опираясь на винтовку, он постоял; качаясь, потом двинулся прочь от этого места. Он был тяжело ранен и не мог больше сражаться. Теперь у него одна цель — выжить.

Его лошадь была далеко, но он должен добраться до нее.

Фургон? Семейство Маккаскелов? Нет… они слишком далеко, к ним ему не дойти, да и обузой для них не хочется быть.

Индейцы…

Сюзанна не спала. Она сидела возле фургона, наблюдая за тем, что происходит вокруг.

Дункан беспокойно ходил около нее. Внезапно они услышали выстрелы, отрывистые, кашляющие звуки, силу которых несколько смягчало расстояние и рельеф местности.

— Дункан! Ты думаешь, они убили его?

— Стреляли двое, может быть, трое. Я не знаю.

Внезапно Маккаскел понял, что должен делать. У него жена и сын. Нельзя оставаться здесь и терять время, выясняя, жив Кон Воллиен или мертв. Этот человек лучше приспособлен к здешней жизни, чем они, и Дункан ничем не смог бы помочь ему. Сейчас самое главное — обеспечить безопасность семьи.

— Сюзанна! Разбуди Тома. Мы уезжаем.

Она тут же принялась за дело. Дункан какое-то время колебался, не зная, какое принять решение, но теперь он говорил быстро и твердо. Она тронула сына за плечо, и тот мгновенно проснулся. Когда они вылезли из фургона, Дункан уже подвел лошадей и мулов. Том начал седлать лошадей, а Маккаскел — запрягать мулов.

Через несколько минут они уже катили прочь от реки.

— Куда мы? — шепнула Сюзанна.

Муж указал кнутовищем вперед.

— Туда, на северо-запад. Подальше от реки.

Направление удивило ее. Ведь днем они окажутся на открытом пространстве. Но она не стала возражать. Они ехали верхом, и мулы шли быстро, будто охотно покидая реку. Возможно, их напугала стрельба.

Дункан посмотрел на звезды, пожалев, что не умеет определять по ним время. Должно быть, час до полуночи, а может, и меньше.

Движения фургона почти не было слышно из-за ветра и дождя, и первую передышку они сделали, миновав длинный спуск на запад. Предстоял трудный, крутой, скользкий подъем. Несколько раз мулы оступались, преодолевая его, но вот они взобрались наверх — впереди лежала плоская равнина.

Фургон хлестал ветер и поливал дождь. При вспышках молний они оглядывались назад, но не видели ничего, кроме клонящихся под ветром деревьев, чернеющих вдалеке на фоне серой травы.

Из-за дождя мулам приходилось нелегко. Сюзанна чувствовала, с каким невероятным напряжением они передвигались, и внезапно осознала свою вину.

Какая же она дура! Разве можно ставить на карту жизнь мужа и сына из-за ее родовой громоздкой мебели! Надо непременно избавиться от нее. И все же она медлила. Сейчас не время.

Заслоняясь от дождя, Маккаскел посмотрел на часы.

— Наверное, мы отъехали на несколько миль, Сюзанна. Это немного за час. Сейчас дороже всего время.

Они все еще двигались на северо-запад. Еще через час они остановились, чтобы дать передохнуть мулам. Дождь не утихал.

— Надеюсь, Воллиен не пострадал, — сказала Сюзанна.

— Я тоже надеюсь.

— Но он один! А вдруг он ранен?

— Он найдет нас. Мы ничего не сможем для него сделать, если нас убьют или уведут наш скот. Надо спасаться.

При первых проблесках зари Маккаскел начал искать место, чтобы разбить лагерь. Местность теперь шла под уклон, ее пересекали лощины. Смыл ли дождь их следы? Временами он лил как из ведра — конечно, следы их уничтожены, а если так, то они, возможно, оторвались от своих преследователей, впрочем, как и от Воллиена.

Дункан был почти рад второму обстоятельству. Ссутулив плечи под струями дождя, он спрашивал себя: неужели это ревность? Нет, в Сюзанне он уверен, так же как и она в нем.

В таком случае, откуда ревность? Неужели оттого, что он неловок и беспомощен в сравнении с ловким и сноровистым Коном Воллиеном? Тот всегда знает, что надо делать, а он — нет. Должно быть, в глазах жены и сына он выглядит слабаком.

Не важно, что там, на Востоке, в их кругу к Кону Воллиену отнеслись бы как к неотесанному мужлану. Они были здесь, а не на Востоке.

Женщинам свойственны трезвое отношение к вещам и практичность. Природа возложила на них задачу продолжения рода. Поэтому всякий раз, когда женщина встречает мужчину, она, должно быть, всегда подсознательно задает себе вопрос: а сможет ли он позаботиться о ней и ее детях?

Ну что ж, ему необходимо учиться. Может быть, это опрометчиво — броситься ночью по бездорожью Бог знает куда. Может, это не самое умное решение, но он принял его самостоятельно, а Сюзанна с Томом поддержали его.

Кое-чему я научился, говорил себе Дункан. Я понял, что лучше двигаться, чем оставаться на месте. Действие предпочтительнее бездействия.

Впереди справа показалась какая-то темная полоска. Она не исчезла, хотя была смутной и неясной. Он направился туда и через несколько минут увидел лощину, поросшую высоким лесом. Дункан проехал вдоль нее, отыскивая место, где можно было спуститься, нашел длинный пологий склон, съехал вниз и остановился среди деревьев.

— Том! Поднимайся наверх, устройся так, чтобы тебя не было видно, и гляди в оба. Сюзанна, приготовь чего-нибудь поесть. Я напою мулов и отпущу их попастись.

В лощине было четыре-пять акров леса и кустарника, небольшой ручеек бежал на северо-восток.

— Что будем делать, Дункан? — спросила Сюзанна.

— Если повезет, денек отдохнем и пустимся в путь после заката. Мы не можем двигаться в открытую, поэтому будем ехать по ночам, а днем скрываться.

— А следы?

— Я думаю, первые несколько миль дождь их смыл. Во всяком случае, дорога здесь довольно каменистая. Надежда есть, а там будет видно.

Они поели. Спали и сторожили по очереди. Лошади напились, повалялись в траве, попаслись, снова напились — словом, хорошо отдохнули. Со скалистой голой возвышенности, где росло только несколько опунций, они осмотрели пустынные окрестности. Вдали паслись антилопы. Антилопам можно было довериться, они предупредят их об опасности.

Дождь моросил весь день, ближе к вечеру антилопы исчезли. Один раз Тому показалось, что вдалеке мелькнула какая-то тень, но потом снова все вокруг застыло.

Сюзанна, помаявшись какое-то время от вынужденного безделья, найдя на опушке все, что нужно для привала, прошла в глубь леса. Потом она пошла дальше, там оказалась небольшая ложбинка, по которой стекала вниз вода. Вода падала на песок, исчезала и появлялась на тридцать-сорок футов ниже, где затем превращалась в ручеек, возле которого они и разбили лагерь.

Сюзанна подошла к месту, где скала треснула, создав естественный навес над небольшой пещерой. В таких пещерах первобытные люди устраивали жилища. Высотой она была пять — семь футов, глубиной двенадцать-пятнадцать футов, вход в нее был замаскирован кустарником, который защищал пещеру от дождя и от сильного ветра с запада.

Сюзанна вернулась на стоянку.

— Дункан! Можем мы втроем — ты, Том и я перенести шифоньер и кровать?

— Ну мы же грузили их вдвоем с твоим отцом, не так ли? Конечно, сможем. А что?

— Позови Тома, и давай сделаем это. Дункан, фургон слишком тяжел, мистер Воллиен был прав.

Глава 9

Когда Гурон вернулся в лагерь, все повернули головы и уставились на него. Он прошел к костру, опустился на корточки и взял кофейник, почерневший от сажи, чтобы налить себе кофе.

Это был высокий, немногословный человек в рубахе из оленьей кожи, домотканых штанах и черной замасленной фетровой шляпе.

— Ну? Что произошло? — спросил Бустер.

Гурон попробовал кофе.

— Хороший человек, — сказал он коротко, — очень хороший человек.

— Ты попал в него?

— Может, попал. — Гурон отхлебнул кофе и пожал плечами. — А может, и нет. Утром увидим.

— Ты не нашел его? Ты хочешь сказать, что, может быть, он там лежит?

Гурон ничего не ответил, пока не съел ломтик вяленого мяса, затем сказал:

— За гризли по кустам не лазят.

— Проклятье! — выругался Шеббитт. Он вынул изо рта сигару, осмотрел ее, стряхнул пепел и сказал: — Не пойму я тебя, Гурон. Иногда я думаю, что ты скорее белый, чем индеец, еще к тому же образованный.

Гурон молча допил кофе, встал, вымыл чашку и пошел к постели.

Прежде чем растянуться на ней, он произнес:

— Хороший человек. Если он не умер, кто-то из нас умрет.

— Светает, — сказал Айк Мэнтл. — Пойду взгляну. Если он не умер, лучше ему умереть.

Кон Воллиен был очень тяжело ранен. У комля дерева он нащипал мох и прикрыл им рану. Пуля прошила бедро, но кость не задела. Передохнув, он поднялся на ноги, цепляясь за куст, и с помощью палки, которую сделал из сломанного сука, зажав винтовку в левой руке, отправился в путь.

Через сотню ярдов Кон вынужден был остановиться, чтобы отдохнуть. Он привалился к стволу, тяжело дыша. Днем эти бандиты превратятся в волков, идущих по следу. Его кровь пролилась на землю, оставив им знак. Они его увидят и пустятся за ним в погоню.

Воллиен прибрел к небольшому ручью, после дождя воды в нем было по колено. Он пошел по нему против течения. Это никого не обманет, тем более Гурона, но хоть немного задержит их. Он знал, что преследуемый обычно выходит из потока на ту же сторону, с какой в него вошел, но он выбрался на противоположный каменистый берег высотой ему по пояс.

Несколько минут он сидел на камнях под дождем, затем, опираясь на винтовку и палку, поднялся на ноги. Постоял, качаясь от слабости и пытаясь сориентироваться, где он. Глаза уловили слабый огонек костра… до него было несколько сот ярдов: это, без сомнения, лагерь Шеббитта. Шатаясь, Воллиен сделал дюжину шагов по скале, прежде чем сойти с нее, потом преодолел еще одну голую скалу, дальше путь ему преградило длинное бревно, он обошел его. Было мокро, И кора могла бы в некоторых местах отслоиться, а это дало бы Гурону такой знак, по которому тот запросто вышел бы на его следы в этой смертельной погоне. Кон заставлял себя идти вперед. Дважды падал. После второго падения несколько сот ярдов полз, потом все-таки с трудом поднялся. Добравшись до места, где оставил лошадь, он обнаружил, что ее нет.

Сук, к которому Кон привязал лошадь, был сломан. Вероятно, животное чего-то испугалось — может быть, волка — и убежало.

Воллиен не стал бессмысленно сетовать на невезение. Он стоял, обдумывая сложившееся положение, ибо многое зависело от того, что он предпримет дальше.

Бандиты не знают, что его лошадь убежала. Они найдут его следы и следы его лошади и сделают вывод, что он сел на нее и ускакал. Держась за куст, он стащил сапоги, отрезал полоску от полы своей кожаной рубахи, связал их и перекинул через плечо.

Воллиен двинулся дальше. Ничего другого не осталось. Не идти же к Маккаскелам, да и фургон их был теперь далеко — примерно миля в противоположном направлении.

Его осенила мысль. Он пойдет к индейцам. Он примерно представлял себе, где находится их лагерь, и двинулся туда.

Дальнейший путь превратился в сплошной кошмар. Воллиен не прошел и пятидесяти шагов, как споткнулся и упал в яму, при этом палка куда-то пропала, но винтовку он сжимал крепко. Сколько времени он там пролежал и как смог тронуться дальше, осталось за границами сознания.

Он потерял много крови. У него начался бред и лихорадка. В полном изнеможении он шел, спотыкался, шатался, падал, лежал на мокрой траве, вставал и снова шел. Продирался сквозь деревья и кусты, падал в ямы, выкарабкивался, снова падал и полз.

Мох от раны отстал, и он приложил траву.

Воллиен помнил, как лежал на траве, солнце припекало спину. Помнил, как чьи-то руки помогли ему встать. Кто-то пытался взять у него винтовку, и он вцепился, не отпуская ее. Хотели снять с него оружейный пояс, и он отталкивал чужие руки. Потом упал на колени и погрузился в глубокое забытье.

Очнулся Воллиен от удушья. Сознание вернулось к нему, он прислушался. Его несли. Он лежал на наклонной плоскости, завернутый во что-то грубое и вонючее. Пальцами он нащупал свой оружейный пояс, слегка повернул голову и щекой коснулся холодного ствола своей винтовки.

Воллиен лежал на индейской повозке, завернутый в бизонью шкуру, покрывавшую типи. Значит, он у индейцев, и его куда-то везли. По какой-то причине его прятали.

Внезапно лошадь, которая тащила повозку, резко остановилась, отпрянула назад и замерла. Послышался топот несущихся галопом лошадей. Потом грубый голос… Это был голос Айка Мэнтла:

— Эй, индейцы, вы не видали раненого белого человека? Мы охотимся за ним.

— Не видеть.

— Не врите, индейцы!

— Айк! Заткнись, черт бы тебя побрал! Вон у того большого индюка винтовка лежит поперек седла и нацелена прямо в тебя! Уймись.

— Почему? Их же только шестеро, и они…

— Их восемь, — сказал Гурон спокойно. — Где-то еще двое.

С минуту было тихо.

— Мы охотимся за плохим белым человеком, — сказал Док Шеббитт. — Найдите его, убейте и привезите нам, понятно?

Никто не ответил.

— Мне хочется их встряхнуть, — сказал Айк сердито. — Что в тех узлах? Что на повозке?

— Это их жилище, Айк, — пояснил Пэрди. — Снаряжение, которое они перевозят с места на место. Черт возьми, если уж тебе так нужен тот тип, поохотимся за ним, но нет смысла начинать войну с индюками. Мы справимся с ними, но потеряем при этом двоих-троих своих, одним из них можем оказаться ты или я.

Ред Хил повернул своего коня.

— Поехали! — сказал он резко. — Плевать на него, давайте лучше найдем ту бабу.

— У тебя все мысли только об этой женщине, — сказал Бустер.

Воллиен услышал скрип седла, цокот копыт поворачивающейся лошади.

— О чем мои мысли, не твое дело! Чего тебе надо?

— О, Ред! Я пошутил! Забудь об этом.

— Хотелось бы мне знать, — заговорил вдруг Доббс, — что случилось с Бостоном? Не в его духе — уезжать без причины.

— Может, он подумал, что сумеет найти того типа, — ответил Бустер. — Он оседлал лошадь спозаранку и удрал. Сказал, что у него предчувствие.

— Кто-то стрелял как раз на рассвете, на севере.

— Я не слышал никакого выстрела, — сказал Шеббитт раздраженно. — Может, стрелял кто-нибудь из этих индейцев.

Кон Воллиен лежал очень тихо, прислушиваясь к голосам, замирающим вдали вместе с топотом лошадиных копыт.

Бостон Пенгман уехал, бандиты слышали выстрел… Воллиен сморщился, силясь вспомнить. Что-то смутно маячило в памяти. Он полез за револьвером, с трудом вытащил его из кобуры, прокрутил барабан. Два гнезда были пусты, а ведь он всегда сразу перезаряжает.

Засунув револьвер обратно, он расслабился. Индейцы снова двинулись в путь.

Вечером они вытащили Воллиена из кожаного кокона и положили в низком кустарнике поблизости от своего лагеря. Ему принесли бульон из телятины, и одна из индианок, осмотрев его рану, промыла ее каким-то раствором. Он ощутил успокаивающее действие теплой воды, рана саднила меньше. Затем женщина положила на ногу припарку и оставила его в покое.

Воллиен лежал в темноте, наблюдая за передвижением людей вокруг костра, но никто к нему больше не подходил, казалось, индейцы забыли о его существовании. Он понял, почему они себя так вели. Индейцы подозревали, что за ними следят, и хотели, чтобы Шеббитт и его дружки ничего не заметили и не заподозрили. Около полуночи снова пришла женщина и принесла чашку бульона и кофе, чересчур сладкий. Она посидела возле него, пока он ел, один раз положила ему на лоб руку, но не сказала ни слова и покачала головой, когда он попытался с ней заговорить. На рассвете его снова завернули в шкуру и привязали к повозке.

Кон проспал весь день напролет. Дважды женщина останавливалась рядом с ним, держа бутылку с водой у бедра, и он умудрился незаметно взять бутылку и попить. Вечером его снова спрятали и ухаживали за ним.

На третью ночь, лежа в одиночестве в кустах, Воллиен услышал слабый шум. Его рука легла на винтовку, и он насторожился. Он уловил слабое позвякивание металла. Кто-то подъезжал к лагерю верхом, двигаясь очень тихо.

Воллиен напряженно вслушивался. Индейцы как будто спали, собаки не издавали ни звука. Он вытащил револьвер. Шорох стал чуть громче.

Казалось, к нему вернулись силы. Он еще не чувствовал себя способным сражаться и не хотел стрелять, если есть малейший шанс избежать этого.

Отбросив одеяла, Воллиен прислушивался к каждому звуку и всматривался в темноту. Он не будет стрелять, пока не убедится, что перед ним враг.

Шорох прекратился. В ветвях над головой метались отблески костра. Предположим, они выстрелят в него так, что он их и не увидит? Предположим, они не дадут ему ни одного шанса?

Посторонние звуки возобновились, затем стихли снова. Что за таинственный всадник проник в лагерь? Почему индейцы не подняли тревоги? Почему не лают собаки?

Воллиен повернул голову и посмотрел в сторону лагеря. Все было тихо. Мерцали угли, и язычки пламени пожирали недогоревшие ветки.

Внезапно Воллиен подумал о Маккаскелах… Где-то они сейчас?

Снова послышался топот копыт, на этот раз ближе.

Приподнявшись на локте, не выпуская револьвера из рук, он вылез из-под одеяла и, прислонясь к стволу небольшого деревца, стал ждать.

Шаги приблизились, лошадь негромко фыркнула. Кона пронзила догадка. Ухватившись за сук, он подтянулся и встал, балансируя на здоровой ноге.

Держа револьвер наготове, Воллиен вытянул губы и издал тихий чмокающий звук и представил себе, как лошадь стоит, навострив уши.

Лошадь двинулась вперед, пробираясь сквозь кустарник, когда показался индеец с винтовкой в руке. Животное подошло к нему с поднятой мордой, насторожив уши и раздувая ноздри.

— Все в порядке, малыш, — тихо произнес Кон. — Все в порядке. Это я.

Это был его конь. Скитаясь несколько суток, пройдя многие мили, конь нашел своего хозяина. Воллиен ласково потрепал его по холке и привязал к дереву близ своей постели. Индеец скрылся в кустарнике. Воллиен лег и натянул одеяло.

— Все в порядке, — сказал он коню. — Ты снова дома. — И добавил: — Если это можно назвать домом.

Глава 10

Несколько дней они двигались на запад и не встретили ни единого человека, не было даже следов пребывания людей. Путь к Санта-Фе и западным землям остался на юге, далеко за северным горизонтом проходила Оверлендская тропа.

После дождя лужи, куда приходят валяться бизоны, были полны воды. По вечерам они устанавливали дышло фургона так, чтобы оно указывало на запад, ориентиром им служила Полярная звезда, а днем — солнце. В том направлении, какое они избрали, никто не ездил, потому что там не было источников воды.

Наступили спокойные дни. Фургон, освобожденный от тяжелого груза, легко катился по прерии. На третий день бегства Маккаскел подстрелил теленка бизона, а через несколько дней — оленя, которого заприметил среди тростников у небольшого болотца.

Горизонт был чист, путешествие было спокойным, однако прошла неделя, и воды стало меньше. Дункан встревожился.

— Может, надо ехать южнее? — сказал он. — Боюсь, нам не будет хватать воды.

— Попробуем завтра, — попросила его Сюзанна.

В тот день они увидели табун диких лошадей — сотни голов. Лошади отбегали на короткое расстояние, останавливались и, раздувая ноздри, поглядывали на них.

— Интересно, что с ним приключилось? — вдруг сказала Сюзанна. — Я беспокоюсь с той ночи, когда мы услышали стрельбу.

Маккаскел кивнул:

— Я тоже. Теперь я думаю, не лучше ли было нам остаться и подождать его.

— Но Воллиен не сказал, вернется он или нет, — успокоила мужа Сюзанна. — Странный все-таки человек.

В полдень, за час до обеденного привала, они вышли к небольшому ручью. Сначала они увидели верхушки тополей, затем ложбинку на равнине, где бежал ручей.

— Рано, конечно, — сказала Сюзанна, — но давайте устроим привал здесь.

Они выбрали площадку среди редких тополей, недалеко от ручья, некоторые из них были гигантскими старыми деревьями несколько футов в диаметре. Под деревьями росли кусты, и дров хватило бы на целую армию. Развели небольшой костер, сварили бизоньего мяса, а Том за двадцать минут наловил с полдюжины рыб. Если тут кто-нибудь и рыбачил, то это было очень-очень давно. Вода была прозрачной, холодной и чистой.

— Не имею понятия, что это за речушка, — сказал Маккаскел. — Мы должны находиться к западу от Песчаного ручья, я считал, что мы его пересекли несколько дней назад… тогда он был совсем мелким.

— Но это же вода! Надо быть благодарными.

Они собрали дров и сложили их в «гамак». Опорожнили оба бочонка и наполнили их свежей водой.

В тот вечер на закате солнца Маккаскел убил еще одного оленя.

— Никогда не забуду этого места, Дункан. Оно подарило нам так много: воду, дрова и свежее мясо.

— Где Том?

— У ручья. Он соорудил парусную лодку из старой жестяной банки и щепок.

Они сидели вдвоем, наблюдая за столбиком дыма, медленно поднимавшимся к небу.

— Неплохое местечко, Сюзанна, — сказал Маккаскел, посматривая по сторонам. — Тут есть все, что нам нужно. Вон на той равнине, думается, выросла бы отличная пшеница.

— Я хочу в горы, Дункан. Ты обещал мне горы.

Он рассмеялся:

— И ты их получишь! Тронемся в путь на заре.

Позже вечером они снова увидели диких лошадей. Утро занялось ясное, и, когда они пустились в дорогу, Дункан указал вперед кнутовищем:

— Сюзанна! Том! Горы!

На горизонте были горы, окрашенные сейчас в светло-пурпурный цвет.

Дункан пристально смотрел на них, мысленно оглядываясь назад. Он был и все еще остается «зеленым», неопытным новичком. Многого они еще не знают. Ведь даже трудности, которые они представляли себе, на деле оказались намного сложнее. Он не почувствовал приближения беды, когда произошла первая перестрелка, не ожидал, что люди из небольшого поселка станут их преследовать.

Продолжают ли они свою погоню?

Едва ли. Сильные дожди, должно быть, смыли следы, оставленные в день бегства. Теперь фургон стал значительно легче и не оставлял глубокой колеи, по которой их можно выследить. Дункан чувствовал себя намного уверенней.

Мулы бодро шагали, Том распевал песенки, сидя в задней части фургона. Как хорошо жить на белом свете! Сюзанна сидела рядом с мужем, глядя вперед, на горы.

Док Шеббитт зажег сигару.

— Санта-Фе, — сказал он. — В Санта-Фе будет хорошая пожива.

— А как насчет золотых россыпей у Вишневого ручья? — спросил Хил. — Говорят, там богатая жила!

— Я готов отправиться куда угодно, — отозвался Бустер Маккетчон. — Не найдем в одном месте, найдем в другом.

— У них есть золото, — настаивал Айк Мэнтл. — Я знаю, что в фургоне они везут золото.

— Меня одно интересует, — заявил Док, — что могло с ними статься. И тот тип, с которым схватился Гурон, куда он подевался?

— Да, мы потеряли фургон, — сказал Доббс. — А Ред, похоже, упустил эту бабу.

— Мы их не потеряли, — заметил Пэрди, — но, послушайте, глупо же гоняться за фургоном, набитым женской утварью и мебелью.

— Ты говоришь, что мы их не потеряли? — спросил Док.

Пэрди держал в руке жестяную лодочку, тщательно сделанную из крышки консервной банки. Поперечину заменяла щепка, другая щепка служила мачтой.

— Я нашел это внизу. Мальчишка забыл ее у ручья, вода унесла игрушку.

— Да-а, — произнес Док, рассматривая лодочку. — Наверняка она пробыла в воде недолго. Всего несколько миль проплыла, не больше.

— Если мы возьмем под углом к северо-западу, — предложил Доббс, — мы выйдем им наперерез.

Ред Хил поднялся на ноги и, не сказав ни слова, начал седлать коня.

— Может быть, Пэрди прав, — сказал Бустер. — А что, если у них все-таки что-то есть? Да и мулы в цене у Вишневого ручья. Где рудники, там мулы нарасхват.

Но след был не такой свежий, как они предполагали. Они обнаружили его на некотором расстоянии к западу от ручья, и Гурон проехал по нему вперед и назад, внимательно изучая.

— Это не они, — сказал Бустер. — Поглядите на колею. Фургон, который мы ищем, оставлял глубокие борозды.

— Это тот же самый фургон, — возразил Гурон. — Но теперь не такой тяжелый.

— Что это значит? — спросил Шеббитт.

— Они освободились от части груза, — спокойно ответил Пэрди Мэнтл, — и поэтому двигаются быстрее.

— Ты хочешь сказать — они зарыли золото? — возмутился Айк. — Они не сделали бы такую глупость! Только не тут, на краю света!

— Насчет золота я ничего не знаю. Мы его сами придумали. Я видел только мебель. Мулы вымотались, и они ее выбросили. В фургоне никогда не было никакого золота.

— Это ты так думаешь! — осклабился Айк.

— К чему ехать на золотые прииски, если у тебя уже есть золото? — спросил Пэрди.

— Они везут золото, — стоял на своем Айк. — Во всяком случае, у них есть лошади, мулы и фургон, нагруженный всяким добром.

— Много ты видал таких фургонов, Айк? — мягко спросил Пэрди. — Почти все, что они везут, никому не нужно, кроме них самих, за исключением инструментов да жратвы. До сих пор я никогда не видел в фургонах ничего, что стоило бы отнимать.

— Они не могут уехать далеко, — сказал Доббс, — и мы едем в том же направлении. Так или иначе, Реду нужна эта женщина.

— Ну, это всего лишь блажь, — сказал Пэрди.

Ред слегка повернулся в седле.

— Но это моя блажь, — сказал он спокойно, — и она мне нравится.

На миг их глаза встретились, Пэрди пожал плечами и улыбнулся.

— Пожалуйста, — сказал он. — Всякий имеет право блажить время от времени.

Пэрди продолжал улыбаться, но глаза его смотрели холодно и настороженно. Ред отвернулся.

— Поехали, — бросил он. — Мы теряем время.

Утром поднялся резкий холодный ветер, раскачивавший деревья. Пахло хвоей, шуршали листья, с осин летели брызги воды. Еле заметная дорога вела с берега вниз между осинами и тополями, и Дункан интуитивно повернул мулов на нее, направив фургон по дну реки. Сурки разбегались из-под копыт в разные стороны. Миновав деревья, они увидели продолговатый зеленый луг. На краю его находился загон для скота, к которому вела дорога, заросшая травой.

Теперь Маккаскелы сидели, напряженно выпрямившись, на козлах фургона, Том покинул свой пост сзади, чтобы взглянуть, куда они едут.

Слева росли осины. Их светлые стволы напоминали колонны, листья непрерывно дрожали. Приблизившись к загону, они увидели, что там пусто, ограда разрушена, все заросло высокой травой. Дорога свернула вправо, к потоку воды, сверкающей отблесками солнечного света.

Россыпи серых камней то появлялись, то исчезали под набегавшей водой, в этом месте поток был всего лишь несколько футов шириной и, может быть, два фута глубиной. На другом берегу виднелся лес, а за ним — горы, вздымающиеся сплошной стеной, голые и зеленые у вершин, а внизу поросшие густым лесом.

— Па, гляди!

Дункан Маккаскел натянул вожжи. За ручьем, в нескольких ярдах от него стояла бревенчатая избушка, забитая обрезными досками, старая и, как видно, заброшенная.

— Дункан… Мне здесь нравится.

— Давайте осмотримся.

Маккаскел тронул мулов, и те двинулись вперед, навострив уши.

Видно, им тоже тут понравилось, подумал он про себя.

Фургон кидало из стороны в сторону и обдавало брызгами, когда они перебирались через ручей, с трудом мулы втянули его на противоположный берег, подмытый за многие годы водой, и, наконец, выкатили фургон на ровное место.

Вокруг старой хижины росла трава, деревья за ней были вырублены, дальше находились бобровые пруды, на берегах которых громоздились стволы поваленных деревьев. На глазах Дункана в одном из прудов плеснула рыба, и по воде пошла рябь. Он привязал вожжи и спустился с козел, разминая затекшие от долгого сидения суставы. Затем он подал Сюзанне руку и помог ей спуститься.

Том уже мчался к хижине. Прислонившись к косяку открытой двери, он крикнул:

— Ма, тут есть пол!

Сюзанна остановилась и посмотрела по сторонам. Она прислушалась к тихому журчанию бегущей воды, легкому шелесту осиновых листьев. По зеленому куполу горы скользили тени облаков.

— Дункан! Здесь прекрасно, правда?

— Да… да, здесь хорошо. Много воды и травы.

Небольшая хижина нуждалась в ремонте, но журчание воды, шелест осин и бобровые пруды очаровали их.

— Дункан!.. А мы можем…

— Попытка — не пытка, Сюзанна. Побудем здесь несколько дней, осмотримся.

В душе он уже не сомневался. Но сначала все-таки хотел осмотреть ближайшие окрестности.

Здесь было место для огорода, а может, и для пшеницы, картофеля и бобовых.

Дункан Маккаскел пошел к фургону и начал распрягать. Конечно, надо как следует оглядеться, но у него возникло чувство, что он — дома.

Тот, кто построил эту хижину, покинул ее очень давно. Судя по бревнам, лет десять назад, а то и больше. Не было никаких признаков даже временных жильцов. Оставив наезженные дороги, семья прибыла сюда, как будто их вела сама судьба.

Напоив лошадей и мулов, Дункан привязал их к кольям и пустил пастись на сочную зеленую траву, а сам начал собирать валежник, которого здесь, как в любом лесу, было вдосталь. Много тяжелых бревен принес поток, вокруг валялись сгнившие стволы и деревья, поваленные бобрами. Дров хватит на всю зиму.

— Сегодня ночью будем спать под открытым небом, — предложил он, — а завтра подремонтируем и уберем дом.

Оставив Тома собирать дрова, а Сюзанну готовить ужин, он взял винтовку и пошел по еле заметной охотничьей тропе к лугу у реки.

Он был широкий и зеленый — несколько сот акров великолепного пастбища, простиравшегося до осин у подножия горы. Ему попались следы и помет оленей, лосей и даже след медведя.

Маккаскел стоял неподвижно, наслаждаясь спокойной красотой природы. Внезапно среди осин за лугом он увидел тень, мгновение спустя она двинулась вперед, и на залитую солнцем поляну вышел лось, довольно крупный самец.

Дункан поднял было ружье, но тут же заколебался: не хотелось нарушать тишину выстрелом. Он усмехнулся, опустил винтовку и, повернувшись, пошел прочь. У них было еще мясо, и он не сомневался, что завтра утром наловит рыбы.

Неся ружье на согнутом локте, он зашагал обратно к хижине. Том разжег костер, дым медленно поднимался в небо.

Они проделали долгий путь, но дело того стоило. Тени становились длиннее, на мгновение Дункан остановился на полдороге, глядя на расстилающееся внизу тихое и красивое место. Внезапно его охватил страх.

Как далеко был Вишневый ручей? Были ли какие-нибудь поселения поблизости? Или просто соседи? Вдруг он заболеет? Не сможет работать?

Их запасы провизии были очень малы, их придется пополнять охотой и ловлей рыбы. Том был хороший рыболов и обещал стать хорошим охотником, но этого было недостаточно. Им предстояло вспахать и проборонить целину, посеять зерно, они должны навялить мяса и разведать окрестности, посмотреть, есть ли где тропы, есть ли соседи.

Маккаскел полагал, что это земли племени юта, а индейцы этого племени были бесстрашны и трудолюбивы и до сих пор по-дружески относились к белым людям.

Дункан подошел к костру.

— Сюзанна, завтра первым делом проверь наши запасы муки, соли, кофе, сахара и бекона. Прикинь, надолго ли их хватит. Тут полно дичи. — Он поколебался и добавил немного смущенно: — Я видел лося и просто не смог его застрелить.

— Не будем охотиться поблизости, Дункан. Ты правильно поступил!

— Да, не надо, — проговорил он задумчиво. — Возможно, возникнут обстоятельства, когда нам не захочется уходить слишком далеко от дома, чтобы добыть мясо.

Она быстро взглянула на него. Зная мужа очень хорошо, она почувствовала внезапную перемену в его настроении.

— А разве тут что-нибудь не так? Или это место тебя не вполне устраивает?

— Нет, все прекрасно. Тут есть все. Все, за исключением соседей. Вот что меня пугает.

— Ты думаешь, они преследуют нас, да?

Он поколебался, прежде чем ответить, но он никогда не разделял того мнения, что от женщин надо утаивать правду. Надо защищать их, заботиться о них, но не держать в неведении.

— По-моему, мы должны быть готовыми к опасности, Сюзанна, а если мы ошибаемся, тем лучше для нас.

Он присел на корточки и подбросил в костер несколько веток. Оба замолчали, и в наступившей тишине услышали выстрел.

Глава 11

На мгновение оба оцепенели: он — сидя на корточках, она — стоя рядом с кофейником в руке. Выстрел?

А собственно, что в этом такого? Они не единственные в мире, как бы это им ни казалось. Наверняка где-то ходили геологи-разведчики, охотники, трапперы, индейцы…

— Может быть, у нас все же есть соседи, — предположил Дункан, стараясь говорить безразличным тоном.

Насколько далеко слышен выстрел? В чистом воздухе, может, на милю, а то и дальше. Этот выстрел не был далеким, в пределах двух миль, не больше. А это означало, что, возможно, кто-то живет совсем рядом.

Или их настигла банда Шеббитта.

— Кто-то охотится, — добавил Дункан. — Один выстрел и в такое время дня. Я думаю, кто-то убил оленя или лося.

Вечером Том поймал три довольно крупных форели. Они сварили их на маленьком костерке. С утра Дункан осматривал дом. Пока он решал, что надо сделать в первую очередь, Сюзанна осмотрела продукты. Дары индейцам изрядно сократили их запасы.

Осталось лишь несколько фунтов муки и всего чашки три сахара. Имелся кусок бекона, немного сушеных яблок и кое-какие приправы. К счастью, остался еще достаточный запас кофе и почти нетронутые несколько фунтов чая.

Дункан выслушал жену и кивнул.

— Все в порядке, можно жить спокойно. Том снабдит нас рыбой к ужину, на завтрак хватит оленины. Завтра я пойду на охоту.

В тот день они основательно убрались в хижине. Вычистили и вымыли пол, обтерли потолок и стены, вымели паутину с чердака. В окнах не было стекол, их заменяли куски парусины, подвешенные так, чтобы пропускать свет и не пропускать дождь. В хижине было две комнаты — спальня и гостиная, совмещенная с кухней. Был закуток с навесом для хранения дров.

— Вот тебе работа, Том, — сказал Дункан. — Ты должен нарубить дров, чтобы заполнить его.

Том взглянул и ужаснулся:

— Па! Это ж займет несколько дней!

— Может, даже несколько недель, но, если мы останемся здесь, он должен быть заполнен. В углу положи смолистую сосну и тонкую кору для растопки.

На следующий день в нескольких милях к югу Дункан застрелил оленя, освежевал его и принес шкуру и лучшие куски мяса в хижину, а Сюзанна нашла первую землянику. Ягоды были мелкие, но пахли изумительно.

Но звук одиночного выстрела встревожил их. Дункан Маккаскел знал, что они не обретут покоя, пока не выяснят, кто стрелял и почему.

На утро третьего дня он оседлал гнедого с белой отметиной на лбу и белыми чулками на трех ногах.

— Далеко не отлучайся, — сказал он жене. — И держи дробовик под рукой. Я уезжаю на несколько часов и до заката непременно вернусь. Если увижу дичь, постараюсь что-нибудь добыть.

Сюзанна с Томом смотрели ему вслед, пока Дункан не скрылся в осиннике. Он поехал к горам вверх по течению ручья. Сюзанна знала, что он намеревается обследовать ближайшие окрестности.

Она согрела воды и приступила к стирке. Том отправился подбирать валежник, кору и другое топливо.

Когда Сюзанна огляделась по сторонам, она с тревогой осознала, как много надо сделать до наступления холодов, и в который раз подумала о том, как плохо они подготовлены для той жизни, какую собирались вести. Покончив со стиркой и развесив одежду на веревке, протянутой от фургона к хижине, она достала лист бумаги и принялась составлять список того, что необходимо сделать. Когда выпадет снег, добывать припасы будет трудно, поэтому все надо приготовить заблаговременно.

Она все время прислушивалась, не раздастся ли выстрел, но не было слышно ни звука. Том пошел за деревья и поискал проделанную ими колею. Вернувшись в хижину, он сказал:

— Никаких следов от колеи. По крайней мере, я ничего не смог разглядеть. Ветер и дождь уничтожили все наши следы.

Значит, их не обнаружат. Они в безопасности. Однако она знала, что нужно быть начеку. День стоял теплый, и, не находя себе места от беспокойства, она спустилась к реке. Том удил рыбу и покачал головой, когда она заговорила с ним.

Сюзанна уже собиралась уйти, как вдруг что-то наверху привлекло ее внимание. На краю утеса за деревьями сидел на лошади человек. Он был ей незнаком. Всадник вглядывался во что-то к северу от них, и она медленно отступила к кустам, поманив Тома.

Том смотал удочку и скользнул за ней. Съежившись, они вместе наблюдали за всадником.

Некоторое время тот был неподвижен. Затем повернул лошадь и начал спускаться по тропе к реке. Когда он повернулся к ним, у Сюзанны перехватило дыхание.

Нос у человека был сломан, и даже на расстоянии ей показалось, что она увидела шрамы на его лице, хотя это могли быть тени от листвы. Всадник спустился вниз, но вдруг натянул поводья, резко повернул коня и устремился вверх по тропе.

Издалека послышался слабый зов.

Они быстро вернулись в хижину, и Том проверил, заряжен ли дробовик.

— Это был тот самый человек, Том, я уверена. Тот самый, которого я отделала той ночью.

— Да, нос у него сломан, — сказал Том. — Как ты думаешь, он знает, кто это сделал?

— Конечно, кто-то из нас, Том. Скорее бы возвращался отец. Интересно, как они нашли нас?

— Не верю я, что нашли, — сказал Том. — Иначе он не повернул бы и не уехал. Это просто разведка.

Сюзанна подумала, что с того места, где он стоял, хижина не видна, не виден и фургон. Лошади и мулы находились на пастбище выше хижины.

— Том, — вдруг сказала она, — иди поймай Эмби и приведи его сюда и мулов тоже. Мы их напоим и будем держать сегодня возле дома.

— Я нашел одно местечко за осинами, настоящая конюшня, — сказал Том. — Там можно укрыться от ветра и дождя. Не займет много времени приспособить его.

К счастью, они не разжигали костра. Воду нагрели раньше, и огонь погас. Иначе разведчик мог заметить дым. Она проследила, как Том карабкался вверх по тропе к пастбищу, достала дробовик, сходила в кладовку за патронами и положила по четыре штуки в каждый карман фартука.

Где же Дункан? Она не слыхала выстрелов, ни звука не раздалось с тех пор, как он уехал несколько часов назад. Тени становились все длиннее. Вершину голой горы еще озарял свет, ничто не нарушало тишины прохладного вечера.

Дункан сказал, что вернется до темноты, но его все нет и нет. Она ощущала странное стеснение в груди… Был ли это страх? Ее взор обратился на тропу.

Тому тоже пора было вернуться. Вряд ли животные отвязались, ведь они были накрепко привязаны к кольям. Она нервно вышагивала по траве, прислушиваясь…

Печально прокричала сова в зарослях у реки. Но сова ли это? Она знала, что таким образом индейцы иногда переговаривались друг с другом.

Сюзанна взяла дробовик и пошла к тропе. Но успела сделать лишь шаг, как услышала удар копыта о камень, и замерла.

— Ну вот и хорошо. И тоже одна.

Сюзанна повернулась. Дробовик она спрятала в складках юбки, надеясь, что враги его не увидят. Ее охватила паника, но она сразу же успокоилась.

Перед ней стояли человек со сломанным носом и другой — худощавый, с темным лицом, в рубахе из оленьей кожи.

— Совсем одна, — повторил человек с плоским носом. — Ей-богу, нам везет, правда, Гурон?

— Я не совсем одна, — спокойно сказала Сюзанна, — но это ведь не важно, не так ли, джентльмены?

Бустер хмыкнул.

— Лесть вам не поможет, мэм. Ни в коем случае. Я не джентльмен и никогда себя за такого не выдаю.

Она стояла, не шелохнувшись, прямая, как стрела. Бустер вынул ногу из стремени.

— Мы знаем, мэм, что вы совсем одна. Если хотите, можете поднять шум, но ни к чему хорошему это не приведет.

— Неужели ничто не заставит вас следовать своей дорогой? Мы собираемся построить здесь дом. Мы не хотим никому досаждать.

Бустер снова усмехнулся:

— Что ж, очень мило с вашей стороны, мэм. Я люблю иметь дело с людьми, которые, как вы, не хотят никому досаждать. Это освободит нас от массы хлопот.

— Если ничто другое вас не заставит следовать своей дорогой, — Сюзанна вскинула дробовик, — как насчет этого?

Даже произнеся эти слова, она удивилась, как это она, Сюзанна Маккаскел, могла такое сказать, но руки ее, державшие ружье, не дрожали. Кон Воллиен, мелькнуло у нее в голове, гордился бы ею.

Бустер остановился.

— Ну-ну, мэм, поосторожнее. Эта штука может быть заряжена.

— Так и есть, — ответила она спокойно. — И мой муж говорил мне, что она способна с близкого расстояния разнести человека в клочья. Надеюсь, мне не придется это проверять… Мне не по душе вид крови, джентльмены.

Бустер уставился на нее. Он был очень зол, но вместе с тем не хотел рисковать. Выстрелит ли она? Говорит она весьма хладнокровно, и хотя, может быть, слишком напугана, чтобы стрелять, он не был уверен, что хочет испытать ее способности. Выстрел из дробовика с такого расстояния запросто разорвет человека надвое.

— Ну-ну, мэм…

Впервые подал голос Гурон:

— Бустер, ты, по-моему, торопишься. Ты подумал, что скажет Ред?

На мгновение Бустер замолк. Он очень хорошо знал, что может сказать Ред Хил.

— Твоя правда, Гурон, — сказал он. — Может, лучше вер немея в лагерь?

Вдруг послышался слабый хруст камней снизу. Оба резко повернули коней. Сюзанна прицелилась им в спину.

— Проваливайте… и не возвращайтесь больше.

Бустер Маккетчон оглянулся.

— О, мы уезжаем! — сказал он. — Но мы еще вернемся. У нас есть мужчина, страстно желающий познакомиться с вами, мэм, мы вернемся все вместе.

Гурон повернул лошадь к реке и поскакал прочь. Бустер последовал за ним. Дробовик, особенно в руках испуганной женщины, вещь опасная.

Сюзанна пошла назад к хижине. Она постояла там, прислушиваясь к удаляющемуся топоту копыт. Она слышала плеск воды, когда всадники переправлялись через ручей, и удары копыт по камням, когда они пересекали широкую каменистую полосу речного русла.

Тут появился Том с лошадьми и мулами.

— Ма, они ушли?

— Да, думаю, ушли… на какое-то время.

— О Бог ты мой, ма, ты была такая страшная. Я так испугался, жутко испугался!

— Я тоже.

— Ну, ты действовала храбро. Ого! Как ты наподдала им!..

— «Наподдала»! Том, как ты выражаешься?

— Ну, во всяком случае, ты заставила их отступить. Вот уж расскажу папе…

— Он скоро должен приехать. Пойдем в дом и зажжем лампу, а ты разведи костер. Теперь они все равно знают, где мы. Я сомневаюсь, что они захотят вернуться сюда этой ночью, но, так или иначе, мы должны быть к этому готовы. Твой отец приедет усталый, и надо приготовить кофе и горячую еду.

Она старалась говорить уверенным тоном, но сердце ей сжимал страх. Вдруг что-то произошло? Вдруг кто-то из врагов обнаружил Дункана и случилась беда? Правда, стрельбы не было… Ну, а если это произошло в каком-нибудь каньоне? Разве отсюда услышишь?

Сюзанна зажгла лампу, посмотрела в открытую дверь и увидела, что свет в доме делает еще гуще тьму снаружи. Поставив лампу на полку, она пошла к Тому, который разжигал костер.

Она снова посмотрела в сторону темного леса и серебристого ручья. Полоса гравия у кромки воды выглядела теперь белой.

Где же Дункан?

— Ма, не беспокойся! Его могли задержать многие причины. Может, ему надо переправиться через ручей, он в некоторых местах глубокий. И отец ищет брод. Или ему пришлось объезжать густой кустарник. Иногда человек задерживается дольше, чем рассчитывает, сам того не сознавая.

То, что сказал сын, было, конечно, правильно, но уговоры Тома не уменьшили ее страхов. Она чувствовала: что-то произошло!

— Он лежит где-нибудь раненый, я просто вижу это!

— О, ма!.. Может, он просто не нашел в темноте дорогу домой и устроился на ночлег. Это самое мудрое. Кон говорил мне, что, если заблудишься, самое лучшее оставаться на месте до утра, а выбираться уж при дневном свете.

— Как было бы хорошо, если бы папа был сейчас дома.

— Мы должны справиться сами, ма. Нельзя же всегда рассчитывать на то, что папа придет и спасет нас. Я нашел там, за осинами, что-то вроде потайного загона из осиновых бревен. Наверно, индейцы построили.

— Что ты предлагаешь?

— Спрятать там мулов. Трех по крайней мере. Мы… я хочу сказать — я сяду верхом на старого Валаама. А ты можешь взять гнедую лошадь.

— Ладно, Том. Завтра, если отец не появится, мы отправимся на поиски. Это лучше, чем сидеть здесь и ждать, когда вернутся бандиты.

Глава 12

Кон Воллиен покинул индейцев на десятый день. Нога еще болела и требовала тщательного ухода, но, сев в седло, он больше не мог оставаться на месте. Он поблагодарил индейцев, пожал всем руки и отправился на запад.

Утром в день отъезда рядом с ним у костра сидел на корточках Бегущий Волк.

— Твой друг, — сказал он, — оставил кое-какие вещи.

В ходе незатейливой беседы, задав несколько вопросов, Кон насмешливо улыбнулся. Итак, они в конце концов поняли, что к чему. Ну что ж, тогда, может быть, они справятся.

Маккаскелы оставили, как он понял, мебель. Индейцы, обшаривая окрестности, обнаружили мебель в пещере. Зная, что эти вещи принадлежали друзьям человека, которому они оказали гостеприимство, они не тронули их.

Индейцы, которые всегда в движении и не упускают почти ничего из происходящего в прерии, показали ему, куда двинулся фургон Маккаскела.

— Он толковый, — решил Воллиен, — или везучий.

Маккаскелы сошли с проторенных дорог и поехали по пути, давно заброшенному из-за отсутствия воды. Благодаря недавним дождям и лужам в тех местах, где валяются бизоны, они могут достичь цели.

Он потерял их след на несколько часов из-за дождей и ветра и сделал большой крюк в сторону юга, продвигаясь поздним вечером и ночью. На второй день, после того как он простился с индейцами, Воллиен напал на след банды Шеббитта. Бандиты направлялись на запад, следуя проторенным путем, но то и дело высылали далеко разведчиков, разыскивая фургон Маккаскела.

Кон тщательно обследовал все их стоянки. Теперь бандитов было семеро… Ему смутно припоминалось столкновение с Пенгманом.

Пенгмана сейчас среди бандитов не было, а у Воллиена не хватало двух зарядов в шестизарядном револьвере. Даже будучи в бреду, он, повстречав бандита, видно, не оплошал.

Их четвертая стоянка находилась у ручья, о существовании которого Воллиен не знал. Он внимательно осмотрел лагерь и нашел окровавленные тряпки, вероятно, те самые, которыми Бустер Маккетчон завязывал физиономию. А затем наткнулся на жестяную лодочку, смятую и отброшенную в сторону. Привал был на берегу, и они, без сомнения, обнаружили тут лодочку, приплывшую с верховьев ручья.

Что последовало за этим, нетрудно догадаться. Банда Шеббитта направилась на северо-запад.

Большую часть пути Маккаскелы проделали после того, как дожди кончились, и ехать по следу фургона можно было Даже ночью. Воллиен двигался быстро, лишь время от времени давая передышку мустангу.

Он занимался не своим делом, разыскивая Маккаскелов, но он, Кон, давал им советы, помогал, ел их хлеб, пил их кофе. Он был не такой человек, чтобы забыть подобные вещи.

В первый день Воллиен проделал тридцать миль, во второй — пятьдесят. Для банды Шеббитта разыскивать след фургона было задачей нелегкой, и, вероятно, они ехали наугад. У Кона не было таких затруднений. Если он нашел банду Шеббитта, то либо найдет Маккаскелов, либо узнает, что с ними стряслось.

Впереди замаячила восточная стена горного хребта, прорезанная глубокими каньонами. Горы изобиловали небольшими ущельями, ложбинами, ведущими к красивым горным лугам или к шумным водопадам. Маккаскелы могли заехать туда.

Однако Воллиен знал, что большинство людей, путешествующих по диким местам, пойдут по линии наименьшего сопротивления. Тем более человек, обремененный фургоном и семейством. Поэтому Кон Воллиен не торопился.

Перемена была резкой. Из краев с невысокой растительностью он внезапно очутился в мире, где трава была высокая и сочная и повсюду росли яркие цветы. Там и сям виднелись поросли желтой сосны. Он часто останавливался и внимательно осматривался.

Все следы были смыты прошедшими дождями, но проехать по земле и не оставить никаких примет почти невозможно. Поглядывая из-под полей своей шляпы, он смотрел, не полегла ли где трава, чтобы по ней угадать возможный путь следования фургона.

Маккаскелы сделали ошибку, не надо было ехать так близко к горам: если они хотели попасть к Вишневому ручью, им следовало ехать вдоль гор, иначе им придется пересекать множество балок или каньонов, по которым сверху стекали потоки. Но они устремились в горы, а может быть, где-то все-таки свернули.

Воллиен задумчиво осматривал местность в поисках прохода. Затем пустился вперед. Под осинами и на опушках виднелись заросли золотой ползучей лапчатки, а чуть дальше — водосбора. Часто они смешивались с другими цветами. Трава была мокрой от тяжелых капель росы или недавних дождей.

Воллиен держал путь вдоль лесной опушки, то заезжая в рощу, то выезжая из-за деревьев, петляя, остерегаясь засады, упорно высматривая следы колес. Он видел свежий помет оленей и лосей, заметил высоко на стволе дерева место, где медведь точил свои когти… судя по всему — всего лишь час назад, рассмотрел добычу пумы, полусъеденную и запрятанную под куст.

Бессознательно Воллиен направил коня повыше, на более удобную дорогу, зная, что нередко сверху можно заметить следы колес быстрее, чем с близкого расстояния.

Он миновал осиновые заросли и тут заметил вдали движущиеся фигуры. Несколько всадников с винтовками в руках скакали по открытому месту легким галопом.

— Шеббитт! — И Воллиен тихо выругался. Даже издали он кое-кого узнал. Они явно устремились к какой-то цели, а не просто следовали своим путем или вели разведку. Затем его глаза различили еле заметные следы колес фургона!

Кон привстал в седле, стараясь увидеть, что происходит справа по склону. Бандиты направлялись в распадок между возвышенностями, куда проехал фургон, если это действительно были следы колес, а не плоды воображения. Они спешили, что-то их беспокоило.

Повернув коня, Кон помчался наперерез им и под прикрытием деревьев попал на звериную тропу.

Это был шанс, и он им воспользовался, хотя знал, что порой звериные тропы для коня непроходимы. Олени, нагнув голову, могут проходить под ветвями, а лошадь должна их объезжать… И часто склоны бывают слишком крутыми для верховой езды.

Впереди показался тонкий столб дыма. Нет, ему не опередить банду Шеббитта. Слишком далеко!

Бандиты сгрудились, подъезжая к ручью. Однако сверху было видно, что они сбавили ход, хорошей дороги больше не было, приходилось идти по воде. Продвижение их замедлилось.

Вдалеке левее Воллиен увидел еле заметную тропу, ведущую к каньону: место, в которое они, по-видимому, стремились, находилось теперь к северу от него.

Постепенно заросли редели, и скрываться в них стало труднее. Он вынул из чехла ружье и держал его наготове. Выступая против семерых, можно было рассчитывать только на внезапность.

Воллиен нырнул под деревья, пересек седловину и выехал на ровный луг. Неожиданно для себя он оказался у хижины и спустился к пастбищу, где паслись мулы Маккаскела.

Выехав из-за осин, Кон остановился, прислушиваясь. Он все-таки чуть-чуть опередил их. Им пришлось объезжать бурелом, да И тропа по каменистому речному руслу замедлила их ход.

Воллиен пересек галопом пастбище, обогнул пруд и остановился среди деревьев на краю утеса, нависшего над ручьем. Снизу не доносилось ни звука.

Он поехал между деревьями, наклоняясь под низкими ветвями, и скоро снова остановился. Под ним было несколько старых бобровых прудов со множеством упавших деревьев по берегам, некоторые, засохнув, еще стояли. Тускло мерцала гладкая прозрачная вода. По ней вдруг пошли круги — это плыл напуганный бобер.

Повернув голову, Воллиен увидел хижину и фургон. Ни лошадей, ни мулов, никаких признаков жизни. Кроме разве слабой струйки дыма от костра близ фургона.

Поодаль спокойно возился бобер.

Воллиен прислушался, и ему показалось, что раздался слабый всплеск воды. Он взглянул на пруд — бобер исчез.

Сурки, суетливо мельтешащие коричневые меховые комочки, затеяли игру на зеленой лужайке внизу. Один зверек подбежал совсем близко к дому.

Значит, дом был пуст.

Дункан Маккаскел, его жена и сын ушли.

Куда?

До Воллиена донесся слабый звук, и он взглянул на ручей.

По редколесью за тополями и узколистными деревьями бандиты подъехали к противоположному берегу и рассыпались по нему в поисках удобного брода.

Затем быстро подскакали к дому и выпрыгнули из седел. К двери первым подбежал Ред Хил. И тут же выскочил из задней двери, оглядываясь по сторонам и бранясь.

Айк Мэнтл поспешил к фургону. Было слышно, как он возился там, потом высунул голову.

— Дьявольщина! Тут ничего нет! Ровным счетом ничего!

Налетчики медленно отходили, оглядываясь по сторонам. Они были не далее чем ярдах в шестидесяти от Воллиена, и их голоса далеко разносились в чистом воздухе.

— Ушли. Ну, куда же они, черт возьми, девались?! — вскричал Доббс.

Один Пэрди Мэнтл оставался невозмутимым.

— Не стоило трудов, — сказал он презрительно. — Не думаю, что у них вообще что-нибудь было.

— Они оставили фургон с одеждой и всем барахлом. Они вернутся.

— Вернутся, но когда? — раздраженно спросил Шеббитт. — Проклятье! Может, они просто смылись к чертовой бабушке и бросили фургон со всем, Что в нем есть. Если у них было золото, они забрали его с собой и двинулись, вероятнее всего, к Вишневому ручью.

— Мы можем их подождать, — полуискренне-полупритворно предложил Бустер.

Мэнтл был раздосадован.

— Мы и так потеряли уйму времени. Если найдем след, пойдем дальше. Я-то думаю — они забрали золото с собой или зарыли его. Может быть, прямо тут.

Бандиты рассредоточились и принялись снова обыскивать дом и фургон. Вдруг Бустер ткнул пальцем в дальний угол двора, где Дункан начал вскапывать землю под фруктовый сад.

— Глядите-ка, вон там земля перекопана!

— Черт побери! Это ж всего лишь сад. Он собрался выращивать тут кукурузу, или груши, или еще что-нибудь.

— Вот как? А не самое ли это подходящее место, чтобы что-нибудь спрятать? Ведь никого не удивит, что здесь земля перекопана!

Кое-кто принялся за работу. Ред Хил смотрел на их суету с презрением, потом подошел к своей лошади и встал возле нее, положив одну руку на переднюю луку седла, а другую — на заднюю и наклонив голову.

С утеса Кон Воллиен понаблюдал за ними. Через несколько минут бандиты начнут искать следы. Они обшарят всю округу, чтобы найти Маккаскелов, поэтому, подумал он, не опередить ли их?

Кон быстро проехал между деревьями, несколько раз меняя направление, пытаясь найти удобный спуск, но снова возвращался к тому же крутому утесу. В конце концов он дал коню соскользнуть вниз и намеренно повернул к ручью. Там он нашел узкую тропу, ведущую от хижины на север. На тропе были отпечатки копыт лошадей и одного мула.

Пригибаясь под низко нависавшими ветвями, он быстро двинулся по тропе, несколько раз перешел ручей и выехал на небольшую поляну.

Вероятно, здесь когда-то разрабатывали жилу. На земле валялись заброшенный лоток для промывки золота, заржавленные лопата и кирка. Тропа вела через поляну.

Не услышав ни звука, Воллиен поехал по тропе вверх от ручья, который круто поворачивал влево и назад к юго-востоку.

Что это означало? Возвращение на путь, который он уже проделал?

Не совсем. Он оказался на вершине треугольника, и теперь тропа вела к югу, удаляясь от высоких гор, но гораздо западнее.

Как и Кон, его предшественники следовали хорошо проторенной тропой. Однако сейчас, на открытом месте, он заметил то, что упустил прежде: следы одной из лошадей были оставлены на несколько часов раньше, чем следовавших за ней лошади и мула.

Что такое?

Значит, кто-то уехал и не вернулся, а другие поехали за ним позже. Первая лошадь несла более тяжелого всадника, Дункана Маккаскела.

Воллиен въехал в небольшую травянистую лощину, собираясь пересечь ее. Внезапно он услышал голоса и резко остановился. Потом стал медленно приближаться.

На другой стороне лощины были Сюзанна и Том. Сюзанна на гнедой лошади, Том на муле. На поляне футах в двадцати от них стоял их второй гнедой конь. Бока его были окровавлены, седло висело под брюхом.

Дункана Маккаскела не было.

Глава 13

Кон Воллиен некоторое время размышлял, глядя на эту сцену. Он знал, что нельзя очертя голову бросаться на помощь. Убийца Дункана Маккаскела мог находиться поблизости: возможно, его тело спрятано в траве или кустарнике, а сам убийца в засаде поджидал тех, кто будет разыскивать его жертву.

Сюзанна быстро спрыгнула на землю, оглядываясь по сторонам. Мальчик подошел к лошади и начал снимать седло.

Держась по-прежнему в тени деревьев, Воллиен, сжимая ружье, медленно приближался к ним. Жизнь приучила его к тому, что события редко развиваются благоприятно. Если это случалось, он был доволен, если нет — неприятности никогда не заставали его врасплох.

Глаза Кона обшаривали землю в поисках следов. Он был уверен: раз Сюзанна и Том не нашли Маккаскела, значит, его ранили где-то в другом месте. Лошадь Дункана испугалась и убежала, оставив хозяина в затруднительном положении. В прерии это означало бы верную погибель; в горах, где есть вода и пища, но человек не знает, куда идти, это также могло окончиться бедой.

Перед тем как подъехать к ним, Кон обнаружил следы. Гнедой прыгнул с крутого склона, волоча за собой обломок сучка.

Он пригляделся к лошади — та была еще испугана, когда бросилась вниз, следовательно, все произошло где-то недалеко отсюда.

Кон подъехал к матери и сыну, и они быстро обернулись.

— Том, положи седло на место, — сказал он без лишних слов, — и садись на коня. Мы теряем время.

— Мистер Воллиен! Мой муж ранен! Он где-нибудь тут и…

— Нет, мэм. Его здесь нет. Он где-нибудь вон там. — Воллиен кивком указал на восток. — И, возможно, он ранен, но если мы не уберемся отсюда немедленно, мы все попадем в беду. Банда Шеббитта нашла ваше пристанище, и они пустятся по вашим следам.

Сюзанна и Том последовали за Воллиеном.

Кон торопливо соображал: бандиты найдут тропу так же легко, как нашел ее он, и начнут преследование. Нет смысла подниматься на крутой склон… Тем более что он сомневался, смогут ли женщина и мальчик одолеть крутой подъем. Он знал, что там есть длинный проход между деревьями, который ведет к самому подножию.

Лошадь, похоже, все-таки спустилась вниз на открытое пространство и проскакала не более мили. Достаточно было лишь взглянуть на нее, чтобы прийти к такому выводу. Кровавые царапины могла нанести пума, а может быть, острые сучья. Не было времени проводить тщательный осмотр, да сейчас это и не важно. В первую очередь надо найти Маккаскела, а затем где-то спрятаться. Если они найдут Дункана сразу, то вторая задача выйдет на первый план.

Воллиен повернулся в седле и посмотрел назад. Пыли за ним не было. По тропе ходили редко, и она заросла травой. А если переждать в хижине? — мелькнуло у него в голове. Нет, скорее всего бандиты вернутся туда.

«Ты встрял в чертовскую передрягу, — сказал Кон себе раздраженно. — Что за привычка лезть не в свои дела? Эти люди тебе чужие».

Конечно, они были ему чужие. Разве что Сюзанна… Она варила удивительно вкусный кофе, но что из того? Ну, и еще ему нравилось слушать Маккаскела. Не каждый день удается встретить по-настоящему образованного джентльмена.

Воллиен ехал впереди не оглядываясь. По проторенной тропе и слепой пройдет. Гнедой вышел из этих зарослей, роняя капли крови, которые видны и сейчас. А вот след коня, проложенный в высокой траве.

Долго ли Маккаскел оставался на гнедом? Вероятно, тот его сбросил. Похоже, на лошадь кинулась голодная пума: возможно, молодая и неопытная или увидевшая только лошадь, а всадника не заметившая. Гнедой, возможно, отпрыгнул, брыкался и в борьбе сбросил Дункана Маккаскела в кусты. Того могла серьезно ранить пума.

В здешних краях смерть приходит внезапно, без предупреждения и различными путями. Бывало, человек попадал в жестокую переделку и потом валялся с переломанными костями без всякой надежды на помощь. Случалось, что отец и сын уезжали из дома ненадолго и никогда больше не возвращались. Одинокий охотник оставлял на огне кофейник и шел привязывать лошадь к колышку или принести ведро воды, и только его и видели. Иногда много лет спустя находили их кости. Но чаще вообще ничего не находили.

Кон Воллиен остановил коня и прислушался. Следовавшие за ним тоже остановились. В наступившей тишине он напрягал слух, но не слышал ничего, кроме дыхания лошадей и шорохов от их движений.

Сквозь деревья пробивались солнечные лучи, рассекая лесной сумрак рассеянным светом. Повсюду красовались стройные осины. Скалы поросли густым ярко-зеленым мхом. Неподалеку в стремительном потоке воды на камне сидела оляпка: склонив головку, она наблюдала за жизнью на дне ручья. Подпрыгнув, птица на мгновение исчезла в пене у основания небольшого водопада и тут же вынырнула.

Глаза Кона рыскали по зеленым теням. Он тронул мустанга каблуками, и тот двинулся вперед, осторожно ступая тонкими ногами по мокрым листьям, устилавшим тропу.

Кон был встревожен тем, что не слышал звуков, по которым можно было бы определить, преследуют их или нет, и местонахождение Маккаскела.

Он то и дело сдерживал мустанга, обнаружив в одном месте крохотный мазок крови, в другом — смятый листок, в третьем — отпечаток лошадиного копыта. Они вступили в тесное ущелье. Кругом были купы деревьев, крупные камни и бурелом. Кон остановился в нерешительности. Его глаза нашарили узкие проходы между деревьями, но лошадям там было не пройти.

В глаза ему бросился крохотный кусочек коры, свисавший с гниющего ствола, еще влажный в том месте, где его сбили. Дальше он нашел след копыта, поскользнувшегося на мокрых листьях, и направил своего мустанга вверх. Сюзанна и Том гуськом последовали за ним.

Скоро они выехали на поляну, залитую солнцем. Следы копыт вели на западный склон горы. Они пересекли склон и почти сразу же увидели Маккаскела.

Дункан сидел, привалившись спиной к дереву, его рубашка была в крови, на голове рваная рана, волосы слиплись от крови.

— Слава Богу! — произнес он с жаром. — Как вы меня нашли?

Сюзанна спрыгнула на землю и подбежала к мужу.

— Свежей крови нет, — заметил Воллиен. — Похоже, кровотечение остановилось. Надо забрать его с этого склона и перевезти на дно каньона.

— Вы хотите тронуть его с места? Нельзя!

Кон Воллиен тщательно осмотрел и ощупал Маккаскела.

— Вот вам мое мнение: у вас сильно поранена нога, сломана пара ребер и разбита голова, кое-где есть ссадины, но в общем ничего страшного. Поваляетесь немного и будете жить. — Кон усмехнулся. — Считаю, что вы будете. Я видал новичков, скончавшихся от ран, которые не причинили бы вреда и десятилетней девчонке из здешних мест. Думаю, вы выкарабкаетесь. Надо перевезти вас с этого склона. По ночам тут холодно, жутко холодно. И тем, кто охотится за вами, на открытом месте легко вас убить.

— Это была пума, — пояснил Маккаскел. — Она прыгнула на лошадь, а та сбросила меня, но я ухитрился выстрелить в зверя.

— И отпугнули его, — сказал Воллиен. — Ваше счастье, что не ранили. Раненая пума приходит в такую ярость, что способна растерзать в клочья.

— Вы, наверное, самый бесчувственный человек, которого я когда-либо знала, — возмутилась Сюзанна. — В вас нет ни капли жалости!

— Он мне не отец родной, мэм, — возразил Воллиен. — В этом краю получить ссадину можно и на рабочем месте. Помнится, мне пришлось как-то ампутировать палец.

Воллиен протянул руку Дункану.

— Мак, держитесь. Мгновение, и вы будете в седле.

— Осторожнее! — запротестовала Сюзанна.

— Мэм, солнце сядет через час. А может и раньше. После захода солнца здесь такой холод, какого вы никогда не знавали. Мы же наверху, тысяч на десять футов выше уровня моря. Поэтому надо спуститься вниз, где мы сможем незаметно развести костер, а сами спрячемся от ветра.

Дункан схватил его за руку, и Воллиен, приподняв его, помог сесть на лошадь. Лицо Маккаскела побледнело от боли, но, кроме тихого стона, он не издал ни звука.

Воллиен улыбнулся:

— А вы тут набрались мужества, приятель. Еще немного, и вы станете настоящим человеком Запада.

— Легко быть смелым, когда все, что от вас требуется, это болтать языком! — резко сказала Сюзанна.

Воллиен рассмеялся и поехал вперед туда, где можно было разбить стоянку.

— Ну вот мы и дома, Маккаскел. Заночуем прямо здесь. Тут есть укрытие, дрова, вода, а также камни и бревна, чтобы построить укрепление на случай, если бандиты отыщут нас.

Глава 14

Они остановились в осиннике, рядом была лужайка, заросшая густой травой. Скальная порода образовала глубокую нишу, а дров тут хватило бы на долгие годы. Давным-давно в каньоне случился ураган, который повалил великое множество деревьев.

Из сушняка развели костер. Дым его рассеивала листва осин, а пламя от посторонних взоров загораживала каменная ниша. Укрытие было отличное, и таких здесь было много. Нужно обладать лишь острым зрением и знать, что ищешь.

Кон знал такие места по всему Западу. Многими он никогда не пользовался, но местонахождение их хранил в памяти на всякий случай.

Кон Воллиен понимал, что это не его открытие. Почти любой такой стоянкой пользовались и раньше. Там всегда можно найти остатки старых костров, наконечники стрел и копий и даже грубо сработанные каменные топоры.

При помощи длинного стального ножа, изобретенного для переселенцев братьями Бови, Кон Воллиен нарезал ветвей, устроил для Маккаскела ложе и накрыл его собственным одеялом.

— Несколько дней от вас, Мак, будет мало пользы, — заметил он, — поэтому вам лучше полежать. Я помогу вашим, пока вы не встанете на ноги.

— У меня не хватает слов благодарности, Воллиен. Это очень любезно с вашей стороны.

— Просто по-соседски. Мы тут помогаем друг другу как добрые соседи. Считайте это Божьим промыслом.

— Но вы же нам не сосед! — сказал Том. — На самом-то деле.

— Это как посмотреть. У нас считаются соседями люди, живущие в сотнях миль друг от друга. Поселения-то редкие. При этом я не слыхал, чтобы кто-нибудь ограничивал смысл этого слова. Моя матушка говаривала: кто в нужде — тот и сосед.

Подтверждая слова делами, Кон работал. Он нарезал еще ветвей для постелей, заготовил топлива для костра на ночь, лишь ненадолго останавливаясь и прислушиваясь.

Воллиен любил запах дыма, любил отблеск заката на листве. Он слышал журчание воды в ручейке, слышал слабый шелест листьев, тронутых белкой, занятой заготовками припасов. Недолго посидев у костра, он встал и, взяв ружье, сказал:

— Я скоро вернусь. В моих седельных мешках есть еда, но будьте экономны. Неизвестно, как долго мы пробудем здесь.

Кон Воллиен скрылся между деревьями, выбрав путь, параллельный тому, по которому они только что пришли.

— Должно быть, отец у него был весьма воспитанным человеком, — заметила Сюзанна, когда он ушел.

Она стояла на коленях перед костром, помешивая суп из вяленого мяса. Их единственной посудой была миска Кона.

Холодный ветер шевелил листву и тихо постанывал в соснах. Подошел Том с охапкой дров для. костра.

— Темнеет, — сказал он. — Па, а медведи приходят на огонь?

— Не думаю, сынок. Животные боятся огня и запаха человека.

Сюзанна взглянула на сына.

— Ты что-нибудь услышал, Том?

Мальчик пожал плечами.

— В лесу всегда слышишь какие-нибудь звуки. Мистер Воллиен говорит, что надо прислушиваться к естественным звукам, и тогда уши начнут улавливать только посторонние. Но я еще не очень-то умею различать их.

Весело плясало пламя костра. Сюзанна посмотрела на мужа. Дункан равномерно дышал, глаза были прикрыты, но он не спал. Должно быть, его мучила боль, но он не показывал виду. Внезапно она почувствовала гордость за него, но одновременно ее охватил страх. Что будет, когда Воллиен снова уедет и они останутся в лесу одни с раненым Дунканом. Пройдет много дней, может, несколько недель, прежде чем муж сможет ездить верхом или даже ходить.

— Том, возьми папино ружье, а я возьму дробовик.

— Интересно, забрали бандиты наш порох и патроны? Как они нам понадобятся, ма! Я думал, что отлучусь не больше чем не пару часов.

— Сколько ты взял с собой?

— Не больше восьми или десяти зарядов. И не думаю, что у папы есть еще, кроме тех, что в револьвере.

Кон Воллиен шел вдоль опушки леса, осторожно ставя ногу при каждом шаге, стараясь не наступить на сучок. Он предпочитал ходить по лесу в мокасинах, но его последняя пара совсем истрепалась, а у него не было скво, которая сшила бы ему новую. В прериях индейцы, конечно, сшили бы ему мокасины. Хорошие люди эти индейцы… если встречаешься с ними не на тропе войны.

Отойдя немного от стоянки, когда до него перестал доноситься треск костра, он остановился, улавливая малейшие шорохи ночи. Ветки стучали одна о другую, шуршали листья, птица, белка или, может быть, кролики закопошились в своем гнезде. Решив, что все спокойно, он двинулся вперед кошачьей поступью.

Редкие облака скрывали звезды, поднялся ветер. Он потянул носом, не пахнет ли дымком их костра. Запаха не было.

Это не значило, что нет оснований для беспокойства. Банда Шеббитта могла затаиться поблизости. Оглянувшись в ту сторону, где был их лагерь, Воллиен ничего не увидел. Лагерь был хорошо укрыт, подступы к нему были сильно затруднены завалами деревьев. Деревья из новой поросли достигали уже сорока — пятидесяти футов в высоту, а поваленные стволы образовали настоящий лабиринт. Даже днем всаднику не одолеть этот барьер, да и пешему быстро не пройти.

Сморщив лоб от напряжения, Кон всматривался в продолговатую луговину, еле заметно серевшую внизу. По ней что-то двигалось.

Может быть, медведь…

Воллиен стоял неподвижно и ждал. Хорошо бы Маккаскелам вернуться в хижину. Хорошее местечко… Вода под боком, выпасы отличные. В прудах жили бобры, а где бобры, там и рыба и прочая живность. Лоси любят осиновые рощи, а вокруг хижины было полно осин.

Внизу все замерло, никакого движения больше не было. Ветер дул в сторону луговины, и если там был медведь или лось, они учуяли его запах.

Зачем он здесь, снова встал перед ним вопрос. Что ему нужно от этих восточных переселенцев? Они ему не родня. Он никогда не видел их до того утра, как пришел выпить у них кофе… Хороший кофе, ничего не скажешь.

Воллиен отвел взгляд от луговины, следя за ней боковым зрением. Иногда он так лучше замечал движение.

Внизу что-то было. В полусотне ярдов от него, нет, подальше. Его уши не улавливали звуков, но кто бы это ни был, он к нему приближался.

В одежде нейтрального цвета Кон был невидим на фоне деревьев. Он продолжал выжидать. Пальцы сжимали нож Бови. Для ночной схватки — самое подходящее оружие. Выстрел даст сигнал всей банде, и они навалятся на него скопом. Конечно, это мог быть и зверь, только в это ему теперь верилось с трудом.

Воллиен стоял неподвижно, готовый ко всему. Кто бы это ни был, он двигался очень тихо. Может быть, Гурон? Кон пригнулся, пытаясь уловить слабейший шорох травы. Он помнил рассказы отца об ирокезах, смертельных врагах белых людей, о том, как истребляли ирокезов в сражениях, происходивших после прибытия французов.

Кон Воллиен весь превратился в слух. Он встретился с Гуроном лишь один раз и чуть не расстался с жизнью. Но теперь…

Послышался шорох шагов по траве, бросок из темноты, сверкнуло лезвие ножа.

Кон отпрянул и почувствовал прикосновение холодной стали. Держа винтовку в левой руке, он резанул ножом сверху вниз и получил ответный удар в плечо, при этом нож упал. Кон повалился на спину, выбросив ноги вперед, чтобы ударить Гурона в лицо, когда тот нырнет за ним. Маневр удался, после чего Кон вскочил, размахивая винтовкой, которую держал уже обеими руками.

Но винтовка рассекала пустой воздух. Воллиен стал шарить по траве, искать выбитый из руки нож, нашел и сразу бесшумно сместился влево, держа ружье перед собой, подобно мечу, готовый отразить внезапное нападение. Снова шорох шагов. Воллиен упал на колени, и Гурон перекатился через него. Кон снова и снова бил ножом воздух.

Черт возьми! Где же Гурон? Едва эта мысль промелькнула в его сознании, как к нему скользнула тень, отбила в сторону его ружье и снова нависла над ним.

Воллиен ударил нападавшего кулаком в висок и почувствовал, как Гурон зашатался, снова занес кулак, но индеец увернулся. Согнувшись, хватая ртом воздух, Воллиен напряженно ждал новой атаки.

Атаки не было, Кон медленно выпрямился.

Было тихо. В необъятном небе сияли звезды. Ветер шевелил траву, и листья осин издавали таинственный шелест. Мало-помалу дыхание восстановилось. Гурон — а это, несомненно, был он — исчез.

Опустившись на одно колено, Воллиен поднял ружье, медленно выпрямился.

— Проклятье! — прошептал он тихо. — Черт бы его побрал!

Первый раз в жизни ему хотелось убить человека, и первый раз за долгое время он испытывал страх.

Глава 15

Когда Кон Воллиен скрылся в темноте, Сюзанна прислушивалась к шороху его шагов, пока видна была его тень. Потом наступила тишина.

Дункан съел суп и заснул. Один раз он пошевелился и тихо простонал. Сюзанну пронзил страх.

Что, если у него какое-то внутреннее повреждение? Он сильно расшибся при падении и довольно долго пробыл без помощи. Что, если она останется здесь одна с Томом?

Эта мысль ужаснула ее. Она отличалась независимым характером, но рядом всегда был Дункан, а раньше — отец. Что она станет делать одна в этой глуши?

Внезапно Сюзанна осознала, что ее независимость на самом-то деле была ложной. Ее прежняя жизнь зависела от законов, от общества, от всех тех вещей, которые обеспечивали ее свободу и давали право на уважение. А здесь ничего этого не было. Здесь она была одна.

Огонь отбрасывал колдовские тени, тихий ветер проникал сквозь листву, раздувая костер. Дункан забормотал во сне. Она взглянула на Тома. Сын спал, свернувшись калачиком.

Сюзанна подложила в костер дров, взгляд ее упал на дробовик. В нем было два заряда, еще два патрона лежали у нее в карманах. Этого было слишком мало.

Все имущество осталось в хижине. Что, если бандиты его уничтожили? У Дункана при себе было лишь немного денег.

Сюзанна смотрела на огонь, наслаждаясь теплом. К счастью, топлива здесь хватало.

Что-то зашуршало в лесу, и по спине у нее побежали мурашки. Дробовик лежал в стороне, ей до него не дотянуться… Какая же она дура?! Кон Воллиен и шагу не делал без оружия. Оно было частью его самого, и теперь она поняла почему.

Сюзанна отодвинулась от костра, подкинув сушняк, повела плечами, будто ей вдруг стало холодно, но затем подошла к одеялам, как бы желая взять пальто. Но вместо него взяла дробовик и повернулась к костру.

На границе освещенного пламенем круга стоял человек. Тот самый мужчина с темным лицом, в рубашке из оленьей кожи, что был вместе с плосконосым человеком у хижины.

— Здравствуйте, — спокойно сказала Сюзанна. — Я что-нибудь могу Для вас сделать?

Его глаза перебегали с нее на Дункана.

— Он нездоров?

— Да. Он ранен. Пума бросилась на лошадь, и та сбросила его.

— Очень предусмотрительно с вашей стороны… я имею в виду дробовик.

— Учусь.

Внезапно он весело рассмеялся.

— Да… да, вижу. Это так. А ваш попутчик?

— Друг. Он оказал нам большую помощь.

Гурон сделал шаг вперед.

— Кто он такой? Я должен знать.

На щеке Гурона был глубокий порез, изрезана была и рубаха из оленьей кожи.

— Вы ранены? У вас порезано лицо.

— Пустяки. Скажите мне, кто он такой?

— Его имя Кон Воллиен.

— А-а! — издал он звук неожиданно резкий и пугающе громкий. — Передайте ему: в следующий раз я убью его!

— Почему? Зачем вам его убивать? Или кого бы то ни было? Не дикость ли это?

Он внимательно посмотрел на нее.

— Я и есть дикарь. Я — Гурон.

— Не думаю, что вы дикарь. Когда вы пришли к хижине, вы заступились за меня. Тот человек… Если бы не вы, могла случиться беда.

— Ред Хил убил бы его. Это он заступился за вас.

— Вот как? Тогда передайте мистеру Хилу, что я замужем и счастлива со своим мужем.

Гурон задумчиво посмотрел на нее.

— Хил убил бы его. Убил бы и вашего мужа. А потом забрал бы вас.

— И вы ему это позволили бы?

— А что здесь такого? Кто вы мне?

— Я женщина. Вы джентльмен.

Впервые улыбка осветила его лицо.

— Вы умны, делая мне такой комплимент. Но спросите любого, и вам скажут, что Гурон — дикарь. Спросите вашего друга.

— Мистера Воллиена? — И она показала на его лицо. — Это он?

— Это была наша вторая встреча. После первой я думал, что убил его. С нетерпением буду ждать третьей.

— Гурон, он хороший человек.

— Наверное. Но я убью его. Никто не уходил от Гурона дважды.

И он исчез.

Сюзанна стояла, пристально вглядываясь в темноту. Потом быстро повернулась. Кон Воллиен подошел к костру, глядя мимо нее.

— Мне показалось, что вы с кем-то разговаривали.

— Это был Гурон.

— Здесь? — Воллиен уставился на нее. — Вы разговаривали с ним?

Он очень хорошо говорит… на великолепном английском. Может быть, с легким французским акцентом, но я не уверена.

— Ну, черт возьми!

— Вам бы лучше поесть, мистер Воллиен.

Кон взглянул на Маккаскела.

— Как он?

— Страдает от боли, но спит. Я накормила его бульоном.

Итак, Гурон был здесь, в их укрытии. Приведет ли он остальных? Вполне вероятно, хотя Гурон был непредсказуем.

— О чем вы думаете?

— Об этом индейце… При следующей встрече один из нас будет убит. Он двигается неслышно, как привидение. Когда он поблизости, чувствуешь себя неспокойно. Первый раз он чуть не убил меня.

Кон съел то, что она ему подала. Он был угнетен, тревога не проходила. Дважды Гурон подкрадывался к нему бесшумно, а он полагал, что никто не способен на это. Внезапно он встал.

— Мы возвращаемся.

— Возвращаемся?

— Да, в вашу хижину. Вы же решили остаться там, это в самом деле хорошее место. Они могут вернуться, а могут и не вернуться, но пора прекратить это бегство. Пора начинать оседлую жизнь, а лучше, чем там, места не найдешь.

Они помогли Маккаскелу взобраться в седло. Кон Воллиен поехал вперед, показывая дорогу. Теперь они ехали не по еле видной тропе, по которой пробирались сюда, а по вьющейся среди осин верхней дороге. Неожиданно они оказались на гребне горы. Под ними, окутанное лунным сиянием, расстилалось широкое ровное плато.

Они пересекли его галопом, затем вновь вступили в рощу, петляя среди деревьев. Дождь размочил листья, и лошади ступали бесшумно. Наконец показалась хижина.

Возле дома стоял фургон. Кон велел своим спутникам подождать под тополями.

— Сначала пойду я, — сказал он.

Приблизиться к дому незаметно было невозможно, поэтому Воллиен открыто направил лошадь через луг прямо к хижине, не спуская с нее глаз и приготовясь к худшему. Но ничего не произошло.

Дверь свободно повернулась на петлях; как видно, бандиты ничего не тронули.

— Ложитесь-ка теперь спать.

— Там три мула в загоне, — спохватился Том. — Это на задах.

— Ложись и спи. Я присмотрю за ними.

У двери Сюзанна оглянулась:

— Вы останетесь? Утром вы будете здесь?

— Да, буду.

Кон пошел прочь и остановился только уже в темноте под деревьями. Тут он внимательно огляделся. Да, они выбрали удачное место.

Кон нашел загон. Он так и предполагал — первый владелец хижины натаскал сухих бревен и уложил их среди густо растущих осин, получилась грубая ограда. Вероятно, он работал сидя верхом, укладывая бревна как ему было удобно. Однако он оставил изрядный участок пастбища для прокорма скота.

Воллиен не представлял, как произойдет следующая встреча. Теперь, когда враги знают, что он здесь, они будут действовать осторожнее — имя Кона Воллиена им известно.

Но их семеро! Дункан Маккаскел был бы подмогой, но он ранен, Сюзанна и Том тоже могли бы помочь, но лучше им быть подальше, пусть сидят в хижине. Сам же он предпочитает оставаться снаружи. Он был сторонником маневренной войны, а не позиционной.

Воллиен изучал обстановку, укрывшись в тени хижины. Подход со стороны ручья можно прикрыть огнем из дома. То же самое относится и к тропе со стороны склона. Самые уязвимые — окна и дверь.

Наиболее опасный участок находился возле склона, где откос резко спускался к бобровым плотинам. Бандиты могли подобраться к дому оттуда, и тогда их не удастся остановить.

Взгляд Воллиена перешел со склона через бобровые запруды к голым древесным стволам, лежавшим на зеленой болотистой почве. За ними была спокойная неподвижная вода.

Хорошее место выбрали Маккаскелы. Удачное сочетание спокойной рощи и тихой воды. А неподалеку ручей быстро катил свои воды по крупным камням.

Когда-то здесь жил человек, может быть, с семьей. Он увидел и полюбил это место, построил здесь хижину, а потом уехал. Надоело ему, что ли? Или он умер? Был убит индейцами или бандитами? Не погребен ли он в каком-нибудь приисковом туннеле, о котором только один он и знал? А может быть, просто поехал к Вишневому ручью, Который люди стали называть Денвером, и остался там?

Из дома вышла Сюзанна.

— Вы прислушиваетесь? Мне нужно быть потише?

Он пожал плечами.

— Я думал о том, что здесь жить лучше, безусловно, лучше. В городах не место настоящим мужчинам.

— Может, вы и правы, мистер Воллиен, но жизнь в городе имеет свои преимущества. Например, образование и культура.

— Может быть. Мне мало что известно об этих вещах.

— Вы думаете, они явятся ночью?

— Сомневаюсь. Но не буду пытаться перехитрить Гурона. Он хитрец каких мало. И когда они придут в следующий раз, мэм, то, как говорится, будем драться не на жизнь, а на смерть — третьего не дано.

Воллиен сдвинул шляпу на затылок.

— Вы люди новые в этих краях и потому учтите главное: если они вернутся, то лишь для того, чтобы убить. Не важно, что они будут говорить: «Сделайте то-то, и мы вас отпустим с миром» или «Поступите так-то, и мы не тронем вашего мальчика». Мэм, не верьте ни одному их слову. Для людей, ступивших на путь насилия, может быть лишь один ответ. Надо защищаться. Теперь о бандитах. Пэрди — скверный человек, но он еще может вас пощадить. Его брат Айк не пощадит даже Пэрди. Такой же и Ред Хил. Док Шеббитт — низкий, грязный и трусливый тип, он убьет вас, не поморщившись. Остальные — тоже насильники.

— Мне… мне хотелось создать здесь второй родной дом, мистер Воллиен. Я не думала, что за него придется сражаться.

— Нет, мэм, вам придется сражаться за все, чем бы вы хотели обладать.

Глава 16

Некоторое время Кон Воллиен занимался тем, что собирал валежник, подтаскивал сухие бревна поближе к дому, складывал их в поленницу. Ему нравился физический труд Кроме того, за работой лучше думалось.

В шайке Шеббитта было семеро здоровяков — это против больного Маккаскела и него. Сюзанна и Том, конечно, могут вести огонь, заряжать ружья и вообще помогать, но надо придумать, как сократить перевес в силах.

Кону не доставляло радости убивать других, но ему придется иметь дело с убийцами. Он не мог утверждать, нравится ли им убивать, но так или иначе, они все занимались этим, не говоря уже об Айке Мэнтле.

Кон сомневался, что кроме Хила и Пэрди Мэнтла кто-нибудь из них одержал победу в честном поединке. Плохо, что время и направление удара выбирают они.

Кона Воллиена не устраивало, что в центре сражения может оказаться хижина. Он предпочитал сражение, оставаясь под защитой деревьев.

Кон прервал работу, разогнулся, опираясь на толстый сук, который держал в руке, и медленно огляделся вокруг.

Может быть, они уже где-нибудь здесь и наблюдают? Но предположим, их еще нет. Тогда, вместо того чтобы дожидаться их нападения на хижину, надо ждать их снаружи.

Налетчики могли появиться или со стороны ручья, или спустившись со склона, или поднявшись снизу. Еще один возможный путь — через бобровые пруды. Это будет потруднее из-за завалов и болотистой почвы.

Если враги придут снизу, им придется держаться поближе к берегам, где есть заросшие тропы, или пробираться среди деревьев и кустов.

Кон подошел к куче дров и забросил на нее сук, затем прошел вверх по течению примерно тридцать ярдов и остановился.

Если они выберут этот путь, им надо немного пройти, иначе они попадут в ручей, где стук лошадиных копыт по камням выдаст их появление.

Справа склон порос густым кустарником. Несколько деревьев, корни которых свисали над кручей, наклонились, прикрывая кусты. Перед зарослями кустарника лежали прогнившие стволы, упавшие много лет назад, от них остались лишь исковерканные временем комли.

Кон подошел к кустам. За ними он увидел небольшую поляну — лежбище каких-то зверей. Кустарник был непроходим для любого существа крупнее рыси.

Кон вернулся к дому.

— Возьмите с собой еду и кофе. Сегодня будем ночевать на воздухе.

— На воздухе?

— Оставьте костер и положите в него два толстых бревна, чтобы огонь горел всю ночь. Теперь поедим и уйдем отсюда. Захватите ружья и все патроны.

— Но послушайте, — запротестовал Маккаскел, — я же еще не в состоянии.

— Я помогу вам. Сегодня все ночуем вне дома.

Через полчаса они устроились в осиннике, укрепив брезентовый полог от дождя. Под ним оказалось больше места, чем казалось снаружи, так как сзади в скале было углубление.

Из этого убежища отлично просматривалась хижина и все подходы к ней.

— Хорошо! — одобрил Маккаскел. — Просто великолепно!

— Вот здесь место для вас. Они постараются подкрасться поближе, поэтому сидите тихо. Когда увидите хотя бы одного, стреляйте.

— Без предупреждения?

— Конечно! Они бы только так поступили с вами! У нас тут не война, чтобы брать пленных. Заботьтесь, мэм, лучше о том, чтобы остаться в живых. Ну, вы наброситесь на одного из них, скажете ему: «Руки вверх!» — и он поднимет руки? Что вы с ним будете делать? Здесь нет полицейского участка, куда можно было бы его сдать, и нет тюрьмы, где его можно было бы держать.

— А где будете вы?

Кон Воллиен застегнул свой оружейный пояс.

— Я собираюсь поохотиться, мэм. Надо их немного прощупать.

— Будьте осторожны!

Кон быстро углубился в осинник. Он будет осторожен, а как же. С Гуроном иначе нельзя.

Кон Воллиен, конечно, не собирался брать пленных, но если бы ему удалось кого-либо из них заранее вывести из строя, он сократил бы разрыв.

Отойдя подальше, он оглянулся. Наверняка лучшего укрытия нельзя было найти, снаружи оно казалось совершенно не подходящим для засады — узкая стена кустарника у подножия откоса около ручья.

Кон торопливо забрался в самую чащу. Лошадь тут не прошла бы. Он снова пожалел, что у него нет мокасин, но и в сапогах он шел так же тихо, ступал осторожно, обходил сухие сучки и колющие кусты, которые могли бы зацепить одежду.

Воллиен присел у камней, от которых была видна хижина. Наступили сумерки, очертания предметов начали расплываться. Он еще видел луг, в конце которого был старый загон. Никакого движения, никакого шума. Один раз зашуршали листья неподалеку, и в нескольких ярдах от него пробежал олень, не заметивший человека.

Ред Хил держал в руках кружку с кофе. Его мощные ноги в сапогах были широко расставлены и прочно стояли на земле. Он напоминал огромную глыбу.

— Воллиен, говоришь? Слыхал о нем.

— Мы все о нем слыхали, — сухо заметил Пэрди. — Он ловок. Чертовски ловок.

— А может, она врет, — предположил Джонни Доббс. — Может, она хотела нас напугать.

— Кто это напугался? — скривился Айк. — Воллиен — это всего лишь один человек.

— Это ловкий человек, — сказал Пэрди. — Может быть, один из самых ловких.

Ред Хил резко поднял голову и уставился на Пэрди. Тот ухмыльнулся.

— Если на считать Хила, конечно. Ред мог бы с ним совладать.

Ред пристально глядел на Пэрди.

— А разве ты не смог бы? — осклабился он.

Пэрди пожал плечами.

— Я первый не полезу… если он не полезет ко мне. По-моему, нам надо сесть и все хорошенько обдумать. Стоит ли овчинка выделки? Мы могли бы съездить на Вишневый ручей. Золотоискатели оттуда выходят с хорошей добычей. Взять ее было бы проще пареной репы.

— Я задолжал той женщине, — возразил Бустер. — Она избила меня. Я хочу с ней рассчитаться.

Док Шеббитт молчал. Дело главаря дать им выговориться, его слово будет последним. Джонни согласится на все, и Пэрди проголосует «за», он был уверен. Док желал бы отомстить Воллиену за убийство Ленни. Но с этим можно не спешить, если он выждет, то скорее всего Ред прикончит Воллиена сам.

— Глядите, — рассуждал Пэрди спокойно. — Мы потеряли двоих. Ленни убит и Пенгман наверняка тоже, пусть мы даже никогда не найдем его тела. Двое мертвых, нечем похвастаться. Теперь мы знаем, что это сделал Воллиен. Слушайте, не стоит бросаться в это дело очертя голову.

— Где ты их видел, Гурон?

— Там… — Гурон сделал неопределенный жест. — Думаю, что они ушли оттуда.

— Может, уехали на Вишневый ручей? — предположил Бустер.

— И оставили свой фургон? — спросил Айк. — Они вернутся. Во всяком случае, я так считаю, они ведь хотят здесь осесть и пахать землю.

Хил встал.

— Поехали к хижине. — Он обвел всех холодным взглядом. — Поехали все.

— Разумеется, — с легкостью подхватил Док, — мы же так и собирались..

Один за другим они пошли к лошадям. Айк торопливо, Пэрди — с улыбкой, Бустер немного помедлил, подтягивая подпругу.

— Это далеко? — спросил он.

— Три-четыре мили. Займет час, все-таки темнота и прочее, — ответил Пэрди.

— Ты собираешься схватиться с Воллиеном в темноте? — спросил Бустер.

Пэрди пожал плечами.

— Не хочу отнимать его у Реда, — сказал он. — Ред Хил хочет заполучить его, я знаю, он ему нужен.

Ред Хил ничего не сказал. Пэрди улыбнулся про себя: «От меня он не боится отвернуться, а вот от Айка никогда не отвернулся бы, если бы они повздорили».

— Подождем рассвета, — сказал Шеббитт. — Мы прибудем на место как раз, когда начнет светать.

С этим никто не стал спорить. Бандиты вскочили на коней и направились к югу, им казалось, оттуда легче было нанести удар по хижине.

Они скакали с угрюмым молчанием людей, которых не объединяет ни верность друг другу, ни даже просто терпимость, — ни один не доверял другому.

Док вел их к низине у ручья. Там было удобно прятаться, и никто не застал бы их врасплох, если бы туда заехал. Но вокруг никого не было.

Они привязали лошадей и развели небольшой костер. Ред Хил разложил пасьянс, Пэрди прикорнул, привалившись к дереву. Док Шеббитт уставился на пламя костра и жевал окурок сигары, Айк Мэнтл спал, а Бустер ворошил костер и курил одну сигарету за другой. Гурон сидел сбоку и тоже смотрел в огонь.

Джонни Доббс потянулся и зевнул. Чего он связался с этой шайкой? Будь она проклята! Чего ему действительно хотелось, так это спать.

Голос за его спиной прозвучал тихо и доверительно:

— Не поворачивайтесь, мой друг, потому что, если вы повернетесь, я буду вынужден убить вас.

— Я не двигаюсь.

— Я — Кон Воллиен, Доббс. Тебя давно знаю. Даю тебе шанс уйти отсюда.

— А если не уйду?

— Будешь первым, кого я убью. Полагаю, ты знаешь меня, Доббс, даже если ты сбежишь от меня сейчас, я найду тебя и пристрелю, как собаку.

— Я не боюсь. Нисколько не боюсь… Хотя я бы сам с удовольствием вышел из этой игры. Она не в моем вкусе.

— Согласен с тобой, Доббс. Ну, уезжаешь?

В поисках выхода в голове Доббса мысли заметались, как загнанные в угол крысы.

— Послушайте, я же не могу встать и пойти к лошади. Они убьют меня. При первом удобном случае я смоюсь, как испуганный кролик.

— Ладно, Доббс. Так или иначе, ты сделал выбор. Итак, всего хорошего.

Доббс поколебался, но торопливо и совершенно искренне сказал:

— Всего хорошего.

Глава 17

Кон Воллиен не особенно доверял Доббсу. Тот мог выполнить обещание, а мог и обмануть. Но насколько Воллиен был осведомлен, Доббс должен был сделать так, как сказал, если ему не помешают. Доббс промышлял конокрадством, уводил по несколько голов то тут, то там, но Кон не слышал, чтобы он проявлял подлость или жестокость.

Воллиен вернулся к лошади и стал ждать дальнейшего развития событий. Если шайка Шеббитта нападет с той стороны, откуда ее и ждали, и Дункан Маккаскел откроет огонь из засады, то есть надежда пробить брешь в их рядах. Было бы неплохо, если бы стреляла и Сюзанна.

Этой женщине не надо было ничего объяснять. Она видела этих бандитов, когда проезжала через поселок, они пытались убить ее мужа и напасть на их лагерь. Она отбросила щепетильность благовоспитанной дамы и огрела Бустера Маккетчона по носу дубинкой.

Кон рассмеялся. Да, это у нее здорово получилось. Когда она бьет, то делает это всерьез и обеими руками.

Что же теперь?

Бандиты совсем близко и готовятся нанести решающий удар. На этот раз они горят желанием пролить кровь. Они проделали изрядный путь через прерию, им дали отпор, их стало меньше, и они не намерены шутить.

Кроме того, на их стороне Гурон.

Кон заколебался — не подойти ли поближе к их лагерю. Но у Гурона был звериный слух, и он обладал способностью улавливать любое движение. Было бы глупо провоцировать его сейчас.

Воллиен сел на коня и поехал вдоль ручья: по мягкой земле конь ступал почти бесшумно. Время от времени Кон останавливался и прислушивался. Наконец он подъехал к скрытому среди осин загону, где Маккаскел держал мулов. Воллиен поставил лошадь в густую тень и, взяв ружье, перешел на откос, откуда мог прикрыть огнем подход к хижине. Оставалось только ждать.

Ночь была тихой. Мерно журчала вода в ручье, слабо шелестели листья, в небе кружил ночной сокол. Кон вытер ладони о рубашку и снова взял ружье.

У хижины зашевелилась еле заметная тень. Кон удобнее улегся на землю и, вдавив левый локоть в мягкую глину, стал медленно наводить винтовку на цель. Хорошо, что заряд уже в патроннике: если бы ему пришлось заряжать в такой тишине, его бы услышали.

В хижине замерцал слабый свет: ее обыскивали.

Кон обвел взглядом открытое пространство перед хижиной, деревья внизу вдоль потока, и тут он увидел бандитов.

Они приближались не так, как он ожидал: не по тропе и не группой, а шли цепью, ведя лошадей на поводу. Лишь слабый шорох, лишь намек на движение предупредили его о начале боевых действий.

Он быстро взглянул на хижину. Гурон? Возможно, но теперь его уже там не было.

Воллиен оглянулся, моля Бога, чтобы Маккаскел не дремал. Бандиты рассредоточились и двигались почти бесшумно. Их было плохо видно.

Слегка повернувшись, он выбрал мишень, старательно определив высоту и расстояние, затем прицелился в смутно видневшуюся фигуру, медленно нажал пальцем на спусковой крючок. Ружье подпрыгнуло, и ночь расколол резкий звук выстрела. Внизу раздался дикий вопль, и бандиты открыли огонь.

Через мгновение с позиции Маккаскела прогремел другой выстрел. Крик, брань… Еще выстрел… Кон трижды перекатился через себя. Он перестал стрелять, ожидая ответных выстрелов нападавших.

Бандиты перебежали, стараясь обнаружить стрелков, рассеялись и сделали наугад несколько ответных выстрелов. Одна пуля угодила в землю рядом с Воллиеном, другая срезала ветку над его головой.

Кон быстро вернулся на прежнее место, переместился чуть ниже по откосу и укрылся среди молодых деревьев. Под ним, распростершись на траве, лежал человек. Лошадь, потеряв седока, перебежала через ручей.

Бандиты атаковали дом, окружив его и взяв в кольцо, но быстро поняли, что ошиблись, и теперь рассредоточились, несомненно, обнаружив по выстрелам местоположение его и Маккаскела.

Скольких они уложили? Одного? И был ли он в самом деле мертв или просто затаился и ждет удобного случая, чтобы броситься в укрытие?

Кон отступил под деревья; они не защищали, но позиция для стрельбы была удобная.

Кто же внизу? От этого зависело многое. Если это был Ред Хил… или Пэрди… Вряд ли!

Кон спустился еще ниже по крутому откосу, держась за стволы деревьев, и оказался на одном уровне с хижиной. По крайней мере двое нападавших перешли к бобровым прудам. Там была мягкая почва, завалы из бревен, а также много засохших стволов, похожих в бледном свете луны на привидения.

Внезапно из засады выстрелил Маккаскел.

Мгновенно ответили четыре или пять винтовок, расщепляя пулями стволы деревьев и кусты. Кон выругался, но воспользовался случаем и быстро выстрелил по ближайшей вспышке. Перевел винтовку и дал залп по тому месту, откуда был сделан второй выстрел.

Пуля разорвала листья над его головой. Он снова выстрелил по вспышке и пошел к бобровым прудам. Кроме редко стоящих деревьев укрыться там было негде. Упавшие стволы были голые. Воллиен, постояв в нерешительности, зашагал на другую сторону прудов. Дважды, заслышав движение, он прятался за старые пни. До него глухо донеслась брань, кто-то застонал от боли.

Но голоса слышались неясно, он не смог определить, откуда они доносились.

Кон поскользнулся на узкой полоске песка, потом наступил на камень, еще раз поскользнулся и оказался в воде.

Пуля ударила в бревно почти у его ноги, он сделал длинный шаг и вышел к узколистному тополю на откосе. Кон пересек пруды, и… ничего не произошло.

Корни деревьев были завалены темными кучами сушняка, бревен, кусков коры — следы последнего паводка или, может быть, наводнений многолетней давности. Кон притаился за ними.

Внезапно слева от него раздался топот копыт. Мимо проскакали всадники. Не меньше двух, а может быть, и больше.

Уловка? Чтобы выманить его, заставить встать и подстрелить? Или они и впрямь покинули поле боя?

Воллиен подождал несколько минут. Все было тихо: ни шепота, ни шороха. Захлопала крыльями сова и пролетела прямо над водой. Он продолжал неподвижно стоять.

Потом осторожно двинулся вперед, остановился, подождал, затем двинулся снова. Ничего подозрительного. Вдали раздался удаляющийся топот копыт, на сей раз это был один всадник, и снова все стихло.

Воллиен остановился и увидел лошадь с, пустым седлом. Тускло блестела отполированная временем кожа. В каких-нибудь тридцати ярдах от хижины на траве лежало мертвое тело.

С опаской Кон двигался дальше, держась тени деревьев. Теперь он был на вражеской территории и не хотел получить пулю от Маккаскела.

Прошло еще полчаса, пока он кругами приближался к месту засады Маккаскела. Наконец, миновав стройные белые осины, он скользнул в укрытие.

Засада была пуста. Маккаскелы ушли.

В темноте Воллиен ничего толком не видел. Присев на корточки, он торопливо ощупал листья. Ничего… Ни крови, ни оружия, ни тел.

Почему они ушли? Или их вытащили силой?

Если искать следы ощупью, можно стереть знаки, которые они могли оставить, поэтому, выйдя из укрытия, он пошел через залитую лунным светом поляну к лежавшему телу.

Кон перевернул его носком сапога. Человек без шляпы, лицо его было обращено к небу.

Это был залитый кровью Бустер Маккетчон с пулевым отверстием в черепе.

Воллиен подошел к лошади Маккетчона, сел на нее и поехал за хижину к загону, где были спрятаны мулы. Мулы, гнедые лошади Маккаскелов и его мустанг были там. Он снял упряжь с лошади Бустера и завел ее в загон. Вывел своего коня и сел в седло.

Сейчас больше ничего нельзя было сделать, кроме как постараться не уничтожить следы, которые они могли оставить. Было два варианта: либо Ред Хил и Док Шеббитт захватили Маккаскела, либо, усомнившись в дальнейшей безопасности своей позиции, Маккаскел покинул ее сам.

В первом случае Ред не стал бы церемониться с Маккаскелом. Он убил бы его на месте.

Те, кто был убежден в существовании золота, попытались бы вынудить его выдать тайник. И они не поверили бы ему, если бы он стал утверждать, что у него нет никакого золота.

Где-то здесь по-прежнему бродят братья Мэнтл и Гурон. Воллиен завел лошадь в осинник, привязал ее, растянулся на земле и заснул под охраной мустанга. Кон смертельно устал и спал крепко.

Поблизости журчал ручей, над ним таинственно перешептывались осины, ухала сова.

После первых выстрелов Дункан Маккаскел быстро привял решение.

Теперь, заключил он, налетчики обнаружили их позицию и скоро появятся здесь. Отсюда вывод — надо уходить.

Он шепотом сообщил о своем решении Сюзанне и Тому.

— Па, — сказал Том возбужденно, — недалеко есть тропа! Я видел ее! По ней можно пройти через рощу!

— Давайте попробуем.

По этому крутому склону, вероятно, спускались олени. Возможно, те самые олени, в лежке которых они устроили засаду. Так или иначе, по их тропе они могли тайком покинуть засаду.

— Прекрасно, Том. Покажи маме эту тропу. Идите прямо по ней, перебегите осторожно открытое место и ждите меня под деревьями.

— Дункан! А как же ты? — спросила Сюзанна.

— Не беспокойся. Я немного подожду, сделаю еще несколько выстрелов и потом уйду. Пусть они думают, что мы все еще здесь.

— А если мы потеряем друг друга? Что тогда?

— Встретимся у загона, где мы оставили мулов.

Том потянул мать за руку.

— Пошли, ма!

Неохотно, бросая через плечо тревожные взгляды на мужа, Сюзанна последовала за сыном.

Поляна была залита лунным светом, но под тесно растущими осинами стоял мрак и тишина. Тропа была крутой и еще более темной. Подобрав юбки, стараясь не задевать кусты, Сюзанна шла за Томом. Скоро они оказались наверху.

Том быстро огляделся и нашел оленью тропу.

Дункан Маккаскел взглянул на залитую луной поляну. Там стоял высокий человек в фетровой шляпе с широкими опущенными полями, в руке он сжимал ружье. Лица его нельзя было разглядеть, но, без сомнения, это был один из бандитов.

— Привет, Мак! Собираешься куда-нибудь?

Дункан Маккаскел испугался, потому что знал: эти люди не остановятся перед убийством.

— Да нет пока, — ответил Дункан спокойно, стараясь выиграть время в надежде на какой-нибудь случай. — Я с нетерпением ждал возможности поговорить с вами.

— Со мной? — Человек был явно озадачен.

— Ну, конечно. Я любопытен, мистер… э-э?

— Мэнтл. Айк Мэнтл.

— Я любопытный человек, мистер Мэнтл, и с того времени, когда началась вся эта заваруха, я просто сгораю от любопытства. Мне безумно интересно знать, почему вы меня преследуете? Простите, но это же бессмысленно.

Айк Мэнтл был ошарашен, в нем тоже проснулось любопытство. Этот человек вел себя как-то непонятно. Зеленый новичок — это всем известно! — но он был не таким, как другие.

— Нетрудно сообразить, — сказал Айк таким тоном, как будто они вели дружелюбный разговор. — Нам нужно ваше золото.

— Золото? — Дункан Маккаскел был ошеломлен. — Но у меня нет золота! Господи Боже ты мой, да будь у меня золото, вы полагаете, я бросил бы все там, на Востоке, и пустился бы сюда? Не знаю, бывали ли вы на Востоке…

— Не был.

— Да разве здесь есть возможность распорядиться деньгами так, как на Востоке? Будь у меня золото, я бы оставался дома, пока не истратил бы все до последнего цента. — Он глубоко вздохнул. — Собственно говоря, это как раз то, что я и сделал. Много-то у меня не было, но то, что было, ушло сквозь пальцы, как вода.

Это Айк понял.

— Я считаю, такое может произойти где угодно. — Тут до него дошло, что надежда завладеть золотом рухнула окончательно, и он разозлился: — Вы что хотите сказать, что в фургоне у вас ничего нет?

— Да были кое-какие вещи Сюзанны… то есть миссис Маккаскел, кое-какая мебель, но везти ее было слишком тяжело. Теперь остались инструменты, постели да самая необходимая утварь. Ну, там железная печурка-голландка и прочее в том же роде.

— Зато, — сказал Айк, смирившись с реальностью, — у вас есть мулы, лошади, женщина. Придется удовольствоваться ими.

Айк удивлялся себе. Как это он ведет мирную беседу с человеком, которого собирается убить? Но Маккаскел как-то сумел навязать ему легкий тон непринужденного разговора.

— А почему бы вам не уехать, мистер Мэнтл? Видите ли, мои лошади и мулы принесут вам одни неприятности. Известно же, чьи они, мистер Мэнтл.

— Не важно. Тут нет иной полиции, кроме шестизарядного револьвера, а мой ничем не хуже других.

— Да, но в ходу и веревка, мистер Мэнтл. По слухам, тут часто внедряют законопослушание при помощи петли. В особенности когда дело касается женщины… или конокрадства.

— А кто ж узнает? — сказал Айк. — Лошади — это лошади, мулы — это мулы, а люди… вам-то не придется выступать свидетелем против нас.

— Мистер Мэнтл, а почему бы вам не уехать отсюда? Вы думали, что у нас есть золото. У нас его не оказалось. В нашем фургоне нет ничего, что могло бы представлять ценность для человека в седле. И, кроме того, я должен предупредить вас: наши мулы и лошади могут сослужить вам плохую службу.

— Плохую службу? Как это?

Дункан Маккаскел лгал спокойно и хладнокровно.

— Мистер Мэнтл, на Вишневом ручье сейчас расквартированы три кавалерийских полка, потому что в скором времени ожидаются столкновения с индейцами. В одном из полков служит офицером мой брат. Он ожидает нас. Если мы не прибудем вовремя — а мы уже и так запаздываем на несколько дней, — он встревожится.

Мой брат — человек жесткий и упорный, он непременно начнет расследование. Мы купили этих мулов и гнедых у брата, он сам их вырастил. Как вы заметили, это породистые мулы и гнедые хороших кровей. Он станет разыскивать животных и выйдет на вас и ваших друзей.

Я мог бы добавить, сударь, что мой брат — человек очень вспыльчивый. Если его разозлить, он взрывается, как порох, а под его началом несколько сотен солдат.

История была здорово придумана, и Маккаскелу от всего сердца хотелось, чтобы бандиты в нее поверили.

— А ну-ка, — Айк Мэнтл взмахнул ружьем, — выбирайтесь наружу. — Маккаскел вышел. — Теперь направо, под деревья.

Остальные ждали его там.

— А где женщина? — спросил Хил. — Где она?

— Ушла. Они смотались. Я поймал этого, когда он собрался идти за ними.

— Я убью его!

— Погоди, — вскинул руку Айк, — ты слишком спешишь, Ред. Это ж мой пленник. Во всяком случае, послушай сперва, что он тут мне наплел.

Айк повторил рассказ, немного его приукрасив, и Док Шеббитт разразился проклятиями.

— Черт бы тебя побрал, Айк! Он же врет! Неужто ты не понимаешь?

— Может быть. Ты что, хочешь поехать к Вишневому ручью на этих мулах, чтобы проверить, не ошибся ли ты? Несколько недель назад там повесили человека. Там народ крутой, они могут это повторить.

— Где твоя баба? — накинулся Ред на Маккаскела. — Куда ты ее девал, будь ты проклят!

— Не имею ни малейшего представления, а если бы знал, ни за что бы вам не сказал.

Ред размахнулся и сильным ударом сбил его с ног. Маккаскел тяжело ударился о землю, голова закружилась, во рту появился вкус крови. Он был боксером, и ему случалось получать удары раньше.

Дункан медленно встал на ноги, поглядывая на нацеленное на него оружие.

— Она с Воллиеном, — сказал он и выплюнул кровь. — Она бросила меня.

Глава 18

Хоть Маккаскел и соврал, он очень надеялся, что Сюзанна была с Воллиеном, с ним она была бы в безопасности. Дункан приложил ладонь к разбитой губе и увидел на ней кровь. Он почувствовал, как в нем что-то надломилось.

Дункан был миролюбивым человеком, считая, что люди должны и могут жить в мире. Он отстаивал свои убеждения, писал об этом. Не существовало проблем, утверждал он, которые разумные человеческие существа не могли бы решить, не применяя насилия. Так он говорил и верил в то, что говорил. По крайней мере, до сих пор верил.

— У нас нет причин для раздоров, — сказал Маккаскел. — Я уже объяснил мистеру Мэнтлу, что у меня нет ничего ценного. Поэтому я и приехал на Запад. Здесь я хочу начать жизнь заново.

— Вы сказали правду насчет вашего брата и войск на Вишневом ручье? — спросил Шеббитт.

— А зачем я стал бы это говорить? — ответил он. — Но даже если бы это не было правдой, вам известно, как бы отнеслись власти к такому разбою, какой учинили вы?

— Убей его, Хил, — сказал Айк Мэнтл через минуту. — Убьем его и уберемся отсюда.

— К чему мараться? — предложил Пэрди. — Освободим его, и дело с концом. У него нет лошади, и он зеленый новичок. Тут всюду бродят индейцы племени юта, они снимут с него скальп.

— Разведите-ка костер, — приказал вдруг Шеббитт. — Хочется кофе. Сейчас бесполезно искать их, подождем рассвета.

Пэрди взглянул на Маккаскела.

— Вы говорите — Воллиен забрал вашу женщину?

— Они бросили меня одного, не так ли? Они даже забрали моего мальчонку.

— А я все думал, чего это он тут крутится, — сказал Шеббитт. — Теперь понятно. — Док оглянулся на Реда Хила. — Обскакал он тебя, Ред.

Хил пожал плечами.

Пэрди собрал валежник, наломал коры с гнилого пня и размял ее между ладонями. Кора занялась мгновенно, как только он поднес к ней спичку. Так же быстро вспыхнул и валежник.

Айк подошел к лошади и, достав кофейник, вернулся к костру.

— Он ничего не стоит. Его можно убить, а можно и отпустить на все четыре стороны.

— А забавно все-таки, — сказал Шеббитт. — Если Кон Воллиен забрал у него женщину, почему он так спокоен? Почему не погнался за ним?

— Освободите меня, — попросил Маккаскел.

— Вы хотите поехать за ним? — сказал Пэрди.

— Ну, это надо обдумать. Кон Воллиен — опытный стрелок. Я должен решить, имеет ли смысл рисковать жизнью из-за женщины. Есть ведь и другие женщины, а жизнь только одна.

— Что правда, то правда, — согласился Пэрди.

Остальные молчали. Похолодало, и бандиты придвинулись к огню. Дункан Маккаскел решил по возможности держаться спокойно. На некоторое время они, казалось, забыли о нем и о своем намерении убить его. Только сейчас Дункан осознал, что не все люди одинаково разумны. Он пытался воззвать к их разуму, но это могло оказаться пустой затеей. Шанс был очень невелик.

Они забрали ружье, но и не подумали его связать. При малейшей попытке к бегству они разрядят в него свое оружие, он это хорошо понимал.

В полумиле от Дункана, в густом кустарнике возле загона, где стояли мулы и лошади, Сюзанна наблюдала, как светлеет небо. Стрельба прекратилась, но Дункан не пришел. Если бы он мог, то был бы уже здесь. Он ранен или взят в плен. Однако зачем им держать его заложником? Может быть, для того, чтобы заставить ее вернуться?

Том проснулся, беспокойно огляделся и спросил:

— Ма, а где папа?

— Он не пришел. Боюсь, что он ранен либо они захватили его.

— Я проверю. Я схожу туда. Никто меня не увидит.

— Мы пойдем вместе.

— Нет, ма, тебе нельзя. Ты больше меня, и у тебя юбки шуршат. Я подберусь так, что они не увидят и не услышат.

— Подожди… Немного погодя.

Дункан был бы с ними, если бы мог. Она была уверена в этом.

Сюзанна не смела покинуть это место. Дункан велел им спрятаться здесь, и будет искать их именно здесь, где мулы и лошади.

— Ладно, Том, — сказала она. — Сходи туда, где мы были прошлой ночью. Если не найдешь отца, немедленно возвращайся, потому что он знает, что мы должны быть здесь.

В конце концов это займет не больше тридцати минут, ну, от силы час. Том быстро и совершенно бесшумно исчез в кустарнике. Через мгновение кусты перестали шевелиться. Она почувствовала, что на сына можно положиться.

Сюзанна осталась одна. Больше тысячи миль отделяло ее от друзей, родных, от всего, что составляло ее прежнюю жизнь. Она была одна в лесу, зная только, что ее муж или ранен, или мертв, что она позволила сыну уйти в ночную тьму и что его тоже могут убить.

У нее был дробовик. Она проверила, на месте ли заряды.

И снова стала ждать. Она приказывала себе быть сильной и спокойной. Паника, кто-то сказал… не Воллиен ли?.. охватывает лишь неразумную голову, ей надо постараться сейчас не поддаться панике. Мысленно она готовилась к худшему, и мало-помалу чувство одиночества и страха прошло. Хотя она по-прежнему была одна, она без страха думала о будущем.

Сюзанна хладнокровно продумала возможные исходы. Дункан мертв? Если так, она должна убежать от банды Шеббитта и добраться до Вишневого ручья.

Если его захватили в плен, она должна сделать все, чтобы освободить его.

Если он ранен, надо найти его, спрятать и залечить его раны. А пока как можно меньше двигаться, сидеть в укрытии и постараться оставлять поменьше следов, даже если это грозило бы голодом.

Ей придется довериться Тому. Для своих лет он был крепкий и становился все сильнее в этом долгом путешествии. Сын многому научился у Кона Воллиена и Дункана. Он ловко пробирался по лесу, и может, ему удастся отыскать отца.

Сюзанна встала и перешла на другое место, повыше. Оттуда она могла наблюдать как за укрытием, где они с Томом были раньше, так и за подходом к загону, хотя лошадей и мулов не было видно.

Медленно тянулись минуты. Она бодрствовала и представляла себе, как бы она ухаживала за раненым мужем, как бы кормила, его, ничем не выдавая их присутствия.

Ее мысли вернулись к Тому. Он же еще совсем ребенок! Какую глупость она сделала, что отпустила его! Это же ее малыш! Ведь всего лишь… всего несколько лет назад она укачивала его на руках, а теперь он ушел в лес один, искать отца…

Тому Маккаскелу было страшно. Но это не было для него неожиданностью. Он был в отличном настроении, хоть и не признался в этом матери. Он искал отца, но крался по лесу так, будто играл в индейца. Только это была не игра.

Том старался не наступить на сучок, который мог с треском сломаться, не наступить на камень, который мог покатиться. Пригнувшись, он перебегал от дерева к дереву, прячась за ними. Мальчик был уверен, что делает все как надо. Он прошел более четверти мили в полной уверенности, что его никто не заметил.

Он ошибался.

Последние пятьдесят ярдов за ним наблюдал Гурон.

Разыскивая Воллиена, который был где-то поблизости, Гурон увидел мальчика. Сначала он подумал, что тот идет к Воллиену; но потом понял, что мальчик разыскивает отца.

Стоя между двумя деревьями, невидимый в темноте, он следил, как тот перебегал от дерева к дереву. Мгновение Гурон колебался, потом решительно повернулся и пошел прочь, предоставив мальчику возможность идти своей дорогой.

Спустя минуту Гурон передумал и направился в ту сторону, откуда пришел мальчик.

Когда начало светать, Ред Хил поднялся на ноги. Он чувствовал себя скверно. Ему надоело ждать и терять время с этой шайкой дураков. Хил с отвращением взглянул на Дока Шеббитта, по другую сторону костра, казалось, дремал Пэрди. Однако Ред не был так уж в этом уверен. Пэрди Мэнтл был всегда начеку, Ред не сомневался, что Пэрди ждет лишь удобного случая, чтобы расправиться с ним.

Хил резко повернулся и зашагал к своему коню. Шеббитт сделал движение, чтобы подняться, но Хил, обернувшись, бросил через плечо:

— Лежи себе! У меня дело!

Дункан Маккаскел хотел было приподняться, но заметил, что Айк следит за ним, как кошка за мышью. Он не сделает и трех шагов, как тот убьет его, а мертвый он не сможет помочь Сюзанне и Тому.

— Куда это он? — спросил Дункан.

Айк криво усмехнулся и ехидно сказал:

— За твоей женщиной. Если она с Воллиеном, то тому крышка. Если нет, Хил приберет ее к рукам.

Протестовать было глупо. Дункан сел, пытаясь сохранять безразличный вид. Однако в то же время он обшаривал глазами лагерь, лихорадочно соображая, как убежать.

Никакой лазейки не было.

Ред Хил вскочил на лошадь и стал искать тропу. Через минуту он нашел тропу Дункана и уехал.

— Где Гурон? — спросил вдруг Пэрди.

Док пожал плечами.

— Кто ж его знает? Он уходит… куда хочет и когда хочет. — Док минуту помолчал, потом озабоченно сказал: — Ред не должен участвовать в дележке, так ведь?

Айк бросил на Дока ядовитый взгляд.

— Ненавидишь его, а? А чего ж ты его не пристрелишь?

Док сплюнул.

— Его? Он сам себя погубит. Кроме того, он нам еще нужен. Хил хороший стрелок.

— Пэрди тоже не плох, — сказал Айк. — Я думаю, Пэрди даже получше.

— Ред мне не мешает, — отозвался Пэрди спокойно. — Хотите от него избавиться, делайте это сами.

Дункан сидел, думая о побеге, потом вдруг взглянул вверх и увидел Тома. Тот, спрятавшись задеревья с другой стороны поляны, наблюдал за ними.

Дункан похолодел от страха. Если они схватят мальчика, если они даже увидят его…

Глава 19

Кон Воллиен проснулся незадолго до рассвета, полежал неподвижно, прислушиваясь. Лошадь была спокойна, поэтому он встал, отряхнулся от травы и листьев и несколько раз потянулся.

Он вынул из кобуры шестизарядный револьвер, прокрутил барабан. Все было в порядке. Заполнил пустые гнезда. Вытащив винчестер, протер его насухо.

Потом расседлал мустанга, дал ему поваляться, обтер его пучком сухой травы и оседлал снова.

Настроение было неважное, Кон был раздражен. То ли от того, что неудобно спать на земле, то ли от плохих предчувствий. Он вложил ногу в стремя и замер, услышав невдалеке лошадиный топот. Опустив ногу, он быстро повернулся. На тропе среди деревьев мелькнул Ред Хил.

Ред Хил. Один.

Несколько минут Воллиен ошарашенно соображал, что бы это значило. Если Ред и дальше поедет по этой тропе, то окажется совсем близко от загона с мулами.

Сев в седло, Кон повернул коня и поехал вдоль опушки, чтобы быть незаметным на фоне деревьев.

О Реде Хиле было известно все. Это был зверь, если он и обладал какими-то человеческими качествами, то никак не проявлял их. Хил всех презирал по той простой причине, что никто не мог противостоять его грубости и физической силе. Да ни у кого и не возникало желания связываться с Редом Хилом.

Воллиен занимался стрельбой с детства и отлично владел всеми видами оружия. Он был одарен той естественной координацией движений и реакцией, которые позволяют стрелку проявлять исключительную меткость. Кон никогда не рассматривал оружие, как самоцель. Оружие было составной частью его образа жизни, как и каждого человека его времени.

Вот своим умением читать следы и охотиться он в самом деле гордился, считая, что в этом не уступит никому. Однако же Гурон дважды подкрадывался к нему незаметно. Это мучило и тревожило Воллиена.

Кон снова остановился под тополем: он сам и его конь были замаскированы перемежающимися пятнами солнца и тени. Его нельзя было увидеть даже с расстояния в несколько ярдов.

Тут-то он и заметил всадников.

Впереди скакал Док Шеббитт, за ним Айк и Пэрди Мэнтл… Дункан Маккаскел ехал со связанными за спиной руками.

Дункан сам пустил их по следу Хила. Оказавшись пленником, он ничем не мог помочь своим, но, если бы бандиты оставались на том же месте, они обнаружили бы Тома.

— Что Хил там делает? — полюбопытствовал Дункан. — Вы будете ждать, когда он вернется? Я-то думал, вы все заодно.

Никто ничего не сказал. Но Док переменил позу.

— Конечно, в фургоне ничего такого нету, — продолжал Дункан, — да и у жены… Но, во всяком случае, он заберет все, что там есть.

— Заткнись! — раздраженно рявкнул Пэрди. Потом пробормотал, взглянув на Дока: — И правда, мы начали дело вместе, так и надо довести его до конца.

— Ты хочешь, чтобы мы ехали за Хилом? Не думаю, что он нуждается в нашей компании.

— А ну его к черту! У нас общее дело.

— А если он разозлится? Он же сказал, чтоб мы оставались на месте.

— Так ты выполняешь его приказы, Док? Я-то думал, у нас главарь — ты. Слушайте, поехали туда. Маккаскела заберем с собой. Мы вместе начинали, вместе и закончим эту работенку.

Айк и Пэрди рывком поставили Маккаскела на ноги, завели ему руки за спину и связали их, помогли сесть на лошадь. Потом оседлали своих коней. Было так тесно, что нельзя было ускользнуть, хотя лошадь Маккаскела стояла у самых деревьев.

Док уже сидел в седле, когда Дункан Маккаскел почувствовал, как его тянут за сыромятный ремешок, которым связаны руки, и тут же почувствовал, как нож разрезает путы.

Складной нож Тома! Неделями он обещал мальчику наточить его, да так и не собрался.

Мальчик резал, потом стал резать с другой стороны. Маккаскел похолодел от страха. Если они поймают сына, они убьют его, и он не смел даже шелохнуться. Том прятался в кустах, у которых стояла лошадь, и, вероятно, не был виден, однако движение лошади могло выдать его.

Внезапно Пэрди повернул к Дункану своего коня.

— Порядок, Мак, поедем навестим твою жену. И Реда Хила.

Они тронулись, и Маккаскел не посмел оглянуться. Потом легонько натянул ремешок. Тот не поддался, однако Дункан был уверен, что Том почти перерезал его, и, если рвануть посильнее, кожа лопнет. Одно мгновение он колебался, но так и не решился. Его сразу убили бы. Надо подождать более удобного случая.

Кон Воллиен видел, как они проехали, среди всадников не было Гурона. Гурон, должно быть, был где-то в лесу, а это означало, что он мог быть совсем рядом.

Колеблясь, с опаской Воллиен вглядывался в заросли, но не видел ничего. Он прислушался, повернулся в седле и оглянулся на лес позади… ничего. Он знал, что в следующую встречу с Гуроном один из них будет убит.

Вон там! Какое-то движение! Кон вынул из чехла ружье и держал его наготове, выжидая. Что-то мелькнуло в кустах, это мог быть только человек. Он был уже готов выстрелить, но хотел увидеть, в кого стреляет. И поэтому продолжал ждать.

Внезапно маленькая фигурка выскочила из кустов и перебежала через лужайку. Том!

Кон отвел лошадь от кустов и приблизился к мальчику, не спуская глаз с зарослей, где, возможно, притаился Гурон. Том увидел Кона и остановился.

— Том, где твоя мама?

— Там. Куда они поехали. Папа связан, но я надрезал сыромятный ремень. Один хороший рывок, и он лопнет.

— Молодец! Поехали туда.

Воллиен взял мальчика за руку и посадил его на лошадь позади себя. Затем быстрым аллюром помчался к загону. Винтовку он не выпускал из рук, потому что Гурон, должно быть, был где-то близко.

Въехав под деревья, он спешился. Том соскользнул на землю.

— Ты останешься здесь, Том. Постережешь моего коня.

— O! — Том схватил Воллиена за руку. — Там мама! Я должен помочь!

— Держись-ка подальше, — сказал Воллиен резко. — Там будет стрельба, это тебе не забава.

Кон потрогал приклад ружья, облизал губы. Вдалеке послышались голоса, он углубился в чащу, чтобы подойти поближе.

Встреча бандитов только что состоялась, и Ред Хил был, как видно, взбешен.

Спрятавшись за деревьями, Воллиен наблюдал за ними.

Сюзанна Маккаскел стояла спиной к дереву с дробовиком в руках. Лицо ее было бледно, глаза сверкали, но ружье она держала наготове.

— А мы подумали, вдруг тебе помощь понадобится, — говорил Док. — В конце концов, мы же начинали это дело вместе. Давай и закончим вместе.

— Ты тоже так думаешь, Пэрди? — Хил стоял, широко расставив ноги, уперев могучие ручищи, покрытые рыжей шерстью, в бока. Свирепые черты его лица, казалось, обострились еще больше.

— Ну, ведь мы же были вместе, Ред. Если у них что-то есть, мы хотим получить свою долю.

Маккаскел находился неподалеку от Шеббитта, и Кон видел, что лошадь Дункана подошла еще ближе к главарю Если бы Маккаскел смог освободить руки, то вполне справился бы с Доком.

Глаза Кона вернулись к Пэрди, Айку и Реду Хилу. Да, крутая будет схватка, даже если Маккаскел выведет из строя Дока.

У Сюзанны был дробовик, ее тоже можно принять в расчет. Она действовала достаточно быстро, когда угощала дубинкой Бустера.

— Мы заполучили вашего муженька, — сказал Хил, повернувшись к Сюзанне. — Положите дробовик, а то я попрошу Дока, чтобы он начал отрезать вашему мужу пальцы. Я буду считать, и каждый раз он будет терять один палец. Ну, так вы бросите ружье или нет?

Сюзанна крепко сжимала дробовик в руках.

— Мистер, — ответила она невозмутимо, — если вы скажете «раз», вы никогда не скажете «два». Лишь только вы откроете рот, я пришью вас из обоих стволов этого дробовика. Вы же знаете, мистер Хил, или как там вас зовут, что вы достаточно крупная мишень, и, кроме того, вы не так уж мне нравились, мистер Хил.

Мозг Воллиена сверлила одна мысль: где Гурон? Поглядев по сторонам, он не увидел ничего подозрительного.

Положение казалось безвыходным, но Кон Воллиен не верил в безвыходные положения. Он держался в тени и выжидал. Если Гурон сделает ход, он ответит, в противном случае он предпочитает быть джокером в этой карточной колоде.

— Ну, — холодно сказала Сюзанна, — вы сядете на лошадей и уедете прочь, а моего мужа оставите там, где он стоит. Договорились?

Никто не шевельнулся. Четверо вооруженных мужчин и одна женщина. Сколько она еще выдержит? Не сдадут ли нервы? Не устанут ли руки держать дробовик?

Очевидно, Сюзанна ожидала, что они уйдут, и, когда заговорила снова, ее голос зазвучал громче:

— Уходите, — приказала она, — или я стреляю!

Док Шеббитт улыбался. Ситуация ему нравилась, тем более что дробовик был нацелен не на него.

— Мэм, — сказал он, — вам лучше положить ружье на землю. Если вы убьете Реда, нас останется еще трое. После первого выстрела я убью вашего мужа. Потом мы все равно возьмем то, что захотим. На вашем месте я опустил бы дробовик и понадеялся на то, что мы обойдемся с вами по-хорошему.

Как бы она поступила после этих слов, Кон Воллиен никогда не узнал, потому что в этот самый миг выскочил Том.

— Ма, дай мне ружье, я сам!..

Сюзанна посмотрела на Тома, и Ред Хил бросился на нее. Дункан, разорвав подрезанные ремешки, пришпорил лошадь, и она прыгнула на лошадь Шеббитта, та шарахнулась в сторону и толкнула лошадей братьев Мэнтл. Дункан обхватил Дока обеими руками, и они упали на землю.

Кон Воллиен поспешно выстрелил в Хила, промазал и нацелил ружье на Айка Мэнтла. Айк, увидев это, укрылся по-индейски, съехав на другой бок коня и заставив его прыгнуть в кусты, а сам тем временем торопливо выстрелил.

Хил ухватился за дробовик, когда Кон приготовился выстрелить второй раз, но Сюзанна не отпускала ружье. Ред сильно толкнул ее, дробовик упал на землю, а женщина отлетела в кусты. Кон выстрелил, и пуля попала Хилу в тыльную сторону кисти, когда великан нырял в кусты, вытаскивая свой шестизарядник.

Сюзанна схватила упавший дробовик, когда Шеббитт стряхнул с себя ее мужа и вскочил. Он повернулся, чтобы поймать своего коня, Сюзанна выстрелила в Хила, а потом в Шеббитта.

Док упал как подкошенный, попытался встать и снова повалился на траву. Под ним растекалась красная лужа.

Один лишь Пэрди сидел на лошади, не шевелясь.

Кон Воллиен вышел из кустов.

— Уезжай прочь! — крикнул он. — Уезжай или дерись!

— Я буду драться, когда сочту нужным, — ответил Пэрди. — Сегодня не мой день.

Он повернул лошадь и поскакал в лес.

Сюзанна шарила в траве, искала пустые патроны от своего дробовика. Том, дрожа от испуга, таращил глаза.

Дункан медленно поднялся.

— Я мало что мог сделать. Руки онемели, — сказал он. — Я заставил лишь лошадь прыгнуть.

— Отличный ход! — сказал Кон сухо. — Это как раз и спасло нас всех, а их сбило с толку.

Сюзанна в ужасе уставилась на Шеббитта.

— Он мертвый? Я хочу сказать — неужели я…

Кон подошел к Доку и перевернул его на спину. Тот доживал последние минуты. Заряд угодил ему в нижнюю часть груди и живот.

Кон Воллиен повернулся и посмотрел Сюзанне в глаза.

— Да, мэм, вы убили его. И это была тоже отличная работа.

— Пойдемте отсюда, — сказал Маккаскел.

Глава 20

На седьмой день после стычки Дункан Маккаскел закончил пахать один акр земли под огород недалеко от хижины и собирался вспахать под зерновые ровный участок на другом берегу ручья близ старого загона.

Кон Воллиен показывал Тому, как нарезать длинные деревянные клинья, чтобы заткнуть щели в стенах старой хижины, а Сюзанна, отложив дела, решила испечь пирог. Еще утром Том поймал в речке полдюжины форелей. Солнце заливало хижину у ручья ярким светом.

Было очень тихо. Никому не хотелось начинать расспросы, но Маккаскелы знали, что Кон ходил в лес и зарыл Дока Шеббитта на том самом месте, где тот упал, и что несколько дней он пытался отыскать след исчезнувшего Реда Хила.

Милях в десяти к северу, неподалеку от Вишневого ручья, по дороге к форту Ларами, Пэрди Мэнтл сидел у костра и ждал брата. Айк поехал добыть оленя или любое другое животное, какое попадется, и, по правде говоря, Пэрди был рад побыть один.

Он много размышлял после той недолгой перестрелки, и то, что он понял о себе самом, не показалось ему привлекательным. Он хорошо стрелял и скрывался от закона. Но положение изгоя все больше тяготило его. Он тогда сказал об этом Айку:

— Это не жизнь. Только и знаешь, что бегаешь от властей.

— А чего тебе надо? — спросил Айк. — Хочешь пойти работать?

— То, чем мы занимаемся, тяжелее всякой работы. Для этой жизни я не создан.

Айк фыркнул, он решил, что Пэрди просто раскис, и так ему и сказал, но брат только пожал плечами.

Услышав топот копыт, Пэрди выпрямился. Это были Айк и Ред Хил.

У Реда был большой шрам вдоль скулы, и в седле он сидел как-то боком.

— Привет, — сказал Пэрди, — похоже, тебе досталось.

Хил угрюмо заметил:

— Что-то тебя я не видел в деле, а ты вроде считаешься хорошим стрелком.

Пэрди пожал плечами.

— Я не воюю с женщинами.

Хил покраснел.

— Что ты хочешь сказать?

— Да ничего особенного, — продолжил Пэрди спокойно. — Мне была не нужна та женщина, она нужна тебе. Я знал, что у них брать нечего, и всегда думал так, кроме, может быть, первых дней. Это была не моя идея гоняться за ними, и получить пулю из-за этого мне не хотелось.

— Если бы я думал, что ты намекаешь на меня…

Айк прервал его:

— Этот новичок нам наврал. Он сказал, что его жена сбежала с Коном Воллиеном.

— Вероятно, так и было, — мягко возразил Пэрди. — Воллиен изрядно за ней волочился.

— А где был Гурон? — проворчал Айк. — Он должен был быть там. Я думал, он примет участие в перестрелке.

— Я это дело так не оставлю, — сказал Ред Хил. — Я еще возьму свое.

— Брось, — посоветовал Пэрди. — От них одни неприятности и никакого навара.

Дым от костра поднимался прямо в небо, даже осиновые листья не дрожали.

Пэрди Мэнтл пошевелил дрова в костре. Значит, прямо здесь, прямо сейчас. Он предвидел, что это рано или поздно произойдет. Хил кипел от ярости и искал, на ком бы сорвать зло. Если это не произойдет теперь, то произойдет позднее. Он всегда это знал.

— В меня стреляли, — сказал Пэрди мягко, с добродушным, почти веселым видом. — И в ответ я тоже выстрелил.

Ред Хил подбоченился.

— Вот как? Там, в лесу, ни в кого ты не стрелял. Испугался?

Пэрди знал, что ссоры не избежать, и в глубине души даже хотел этого. Он не доверял Хилу так же, как Хил не доверял ему.

— Нет, я не испугался. Я не мог оторвать глаз — смотрел, как ты бегал от этой женщины. Она не только устояла перед тобой, Ред Хил, она не захотела ни с кем из вас иметь дело и заставила вас убежать, как кроликов.

Хил стоял, и это давало ему преимущество, но Пэрди уловил момент, когда рука Хила метнулась к кобуре, вскочил, быстро выхватил револьвер… слишком быстро и выстрелил раньше, чем Хил, но его пуля вылетела, когда револьвер еще не был нацелен на Хила, и угодила в костер.

Хил сжимал револьвер хладнокровно и выстрелил без промаха. Первая пуля попала Пэрди в сердце, вторая чуть ниже.

Ред Хил, держа револьвер в руке, посмотрел на Айка, тот жарил на костре мясо.

— Смешная история получилась, — сказал Айк, — с Пэрди и со мной. Мы ведь с ним единокровные братья, а ничего общего между нами не было. Мы никогда по-настоящему не любили друг друга.

Хил медленно опустил револьвер в кобуру.

— Н-да, без него все будет по-другому, — сказал Айк. — Мы с тобой вроде всегда действовали заодно.

— Все равно он не хотел возвращаться, — сказал Ред, — а я намерен вернуться. Они от меня так просто не отделаются. Эта баба… Я переломаю ей все пальцы. Я покажу ей, как целиться в меня из дробовика!

Он надел кусок мяса на вертел.

— Ты поедешь со мной, Айк?

— Я рассчитывал только на это, — сказал Айк, — и ни на что другое.

Утром восьмого дня Том собирал дрова. В лесу было полно валежника, так что рубить ничего было не нужно, он бродил себе по опушке и подбирал сушняк среди упавших деревьев.

Дункан Маккаскел перебрался с плугом через ручей и начал пахать поле под кукурузу, как и намечал. Пахать было Легче, чем он думал, корней было мало, и, когда он срезал слой дерна, лемех стал глубоко врезаться в жирный чернозем. На бедре у Дункана Маккаскела висел шестизарядный револьвер, а на рукоятке плуга — чехол с ружьем.

Дункан смотрел на землю, черневшую в борозде, и радовался. Земля была прекрасная. Вот закончит сев и, если сумеет справиться с вредителями, снимет хороший урожай. Дичи тут много, рыбы в реке тоже. Попозже пойдет земляника, за ней малина.

Больше всего ему теперь нужен рогатый скот. Пастбищ здесь хватит для хорошего стада, да и воды вдоволь. Скота он здесь не видел, а Кон сказал, что на Вишневом ручье не хватает мяса.

Маккаскел сделал новый заход и к полудню вспахал изрядный кусок будущего поля. Он отцепил плуг и, оставив его на месте, отправился обедать.

Когда Дункан вошел во двор, Кон сидел на корточках у двери.

— Вам-то беспокоиться не о чем, — раздраженно сказал Маккаскел, чувствуя усталость после тяжелой работы.

Кон улыбнулся.

— У меня нет семьи, которую надо содержать, и кругом столько мест, где я еще не был.

— М-да, катящийся камень мхом не обрастет, — вспомнил пословицу Маккаскел.

— Сдается мне, мох больше растет на сухостое, — усмехнулся Кон. — А есть и другая пословица; волка ноги кормят. — Кон сдвинул шляпу на затылок. — Во всяком случае, без еды я никогда не останусь.

— Вы нам очень помогли, — сказал Маккаскел. — Не знаю, что бы мы без вас делали, но у вас есть какие-то дела, по которым вам надо отправляться?

— Отправляться? О, у меня тысячи мест, куда я должен ехать! Только сейчас мне хочется немного посидеть на месте, обрасти жирком чуть-чуть. Ваша жена — прекрасная повариха!

Разговаривая, Маккаскел снял упряжь с мулов отнес ее в дом и развесил на вбитые в стену гвозди.

У дверей висел жестяной рукомойник. Дункан налил в него воды, закатал рукава и стал мыть грязные руки. Раздражение не проходило, хотя он знал, что несправедлив. Но проработав все утро, он устал, тогда как Кон посиживал себе в праздности.

Нет, конечно, он рубил дрова и время от времени приносил свежее мясо, но все же…

— Дункан, — вдруг сказал Кон Воллиен, понизив голос, — держите ружье под рукой.

Его тон встревожил Маккаскела. Он взглянул на Воллиена, сидевшего на корточках возле него, и спросил:

— Вы что-нибудь увидели?

— Следы… Один или два. Свежие следы. Кто-то бродил вокруг дома.

— Гурон?

— Может быть. Держите ружье под рукой. Это подлая банда, не верится мне, что они убрались надолго.

Дункан стряхнул воду с рук и потянулся за полотенцем. Кисти его рук загорели, но выше, под рукавами, руки были белыми, как у женщины. Он тщательно вытирал их, раздумывая.

— Так поэтому вы решили задержаться?

Воллиен усмехнулся.

— Я же вам сказал, что у вас отличная еда. Кроме того, в этом доме хорошенькая женщина.

— Да, Сюзанна весьма привлекательная женщина, — сказал Дункан спокойно. — И она моя жена.

— Это, конечно, меняет дело.

Воллиен со вздохом встал. Налив в рукомойник воды, он тоже вымыл руки.

На стене у рукомойника висел небольшой осколок зеркала. Вытирая руки, он посматривал в него и видел опушку осинника. Осторожность была для него так же естественна, как необходимость есть и пить.

Что-то там было? Или это плод его воображения?

На ударнике затвора его ружья висел ремень. Вытирая руки, он снял его. Затем повесил полотенце и, взяв рукомойник в левую руку, пошел и выплеснул воду на траву в нескольких ярдах от дома.

Он еще раз потряс рукомойник, стряхнув последние капли воды, и вернулся к хижине. Аккуратно повесил рукомойник на место, поглядывая при этом в зеркальце. И увидел, как Айк Мэнтл, перебегая от дерева к дереву, приближается к хижине.

Сюрприз к обеду: Айк за его спиной… А другие?

Айк выступил из-за дерева с ружьем в руках.

Кон быстро обернулся, на ходу вскидывая ружье, и его первая пуля угодила Айку Мэнтлу выше поясной пряжки. Айк зашатался. Вторая пуля прошла под правым глазом, и он умер, прежде чем упал на землю.

Воллиен молниеносно повернулся на чуть слышный шорох за углом хижины.

Там стоял ошеломленный Ред Хил, не успевший еще даже вытащить револьвер из кобуры. Попытка захватить врасплох новичков провалилась. Хил стоял как вкопанный под прицелом ружья Кона Воллиена.

— Ну вот. Ваш верх. Почему не стреляете?

— Да хочется рассмотреть тебя, Ред. Никогда не видал тебя вблизи. Говорят, ты отличный стрелок, Ред, но я вижу лишь кровожадного подлеца, который охотится за женщинами и фермерами.

— Можешь говорить что угодно. У тебя револьвер.

— Хочешь получить шанс, Ред? Хочешь, у нас будут равные шансы?

— Нет! — раздался голос Сюзанны. — Нет! Кон! Пожалуйста!

— Тоже мне шанс! — насмешливо скривился Ред. — Я никогда бы не дал тебе шанса против Реда Хила! Ну!..

Молниеносным движением руки Кон Воллиен бросил револьвер в кобуру и в тот же миг, крикнув: «Давай, Ред!», почти неуловимым движением руки выхватил револьвер из кобуры и выстрелил.

Ред Хил, от неожиданности опоздавший на долю секунды, не успел. Его рука только потянулась к оружию, когда пуля поразила его в грудь.

Гигант едва покачнулся. Уродливая улыбка раздвинула его губы.

— Поймал я тебя! Будь ты проклят, Воллиен! Я поймал тебя!

Большой револьвер был уже в руках Хила, когда вторая пуля угодила ему в плечо, а третья ударила в ногу, когда он опустился на одно колено, чтобы поднять упавший револьвер.

— Я поймал тебя, Воллиен! Никому еще he удавалось побить Реда Хила.

Ред выпрямился и стоял, покачиваясь. Рубаха на груди была вся в крови, кровь стекала по рукаву.

Хил переложил револьвер в левую руку и поднимал ее, все еще улыбаясь, когда его сразила четвертая, и последняя, пуля Воллиена.

Великан покачнулся, как гигантское дерево, но все еще крепко стоял на ногах.

Внезапно из двери выскочил Том.

— Кон! Держи!

Мальчик бросил ему шестизарядник. Кон ловко поймал его. Ред выстрелил, пуля взметнула пыль у ноги Кона. Воллиен начал стрелять из второго револьвера. Пуля за пулей вонзались в Хила, который все качался и, почти уже падая, вновь прицелился в Воллиена сквозь кровавый туман в глазах.

— Никто никогда… никогда… — Его голос сорвался, он качнулся, колени медленно подогнулись, он рухнул на землю, медленно вытянул одну ногу и умер.

— Воллиен! — выскочил из дома Маккаскел. — Как вы?

Том сидел на земле, потрясенный увиденным.

Сюзанна стояла в дверях, сжимая в руках фартук, и смотрела на Воллиена. Сунув револьвер Маккаскела за пояс, Кон начал машинально заряжать свой. Покрутив барабан, он положил револьвер в кобуру.

— Кон, берегись! — слабым голосом крикнула Сюзанна.

Воллиен резко обернулся.

По лугу ехал Гурон. Лошадь его шла шагом. Через седло была перекинута четверть туши антилопы. Он медленно подвел коня к хижине и протянул мясо изумленному Дункану.

— Я получил большое удовольствие, — произнес он спокойно и, повернув коня, поехал по лугу к ручью.

Ламур Луис В пустыне Мохаве

ГЛАВА 1

Как только я увидел, что эта черноглазая девушка внимательно смотрит на меня, я тут же пожалел, что не захватил с собой Библию.

Представьте громадного, неуклюжего парня с гор ростом шесть футов и три дюйма, который запросто справляется с дикими мустангами, не говоря уж о простых бычках с пастбищ, но который и понятия не имеет о том, как обращаться с женским полом.

Самый большой комплимент, который я выслушал по поводу своей внешности,- это "некрасивый", однако она смотрела именно на меня своими огромными странными глазами.

На нашей, Саккеттов, родине - в высоких холмах Теннесси - все знают, что если спать с Библией под подушкой, тебя не посмеет тронуть ни одна ведьма. Прежде чем навредить человеку, ведьма должна сосчитать каждое слово в Библии, ну, а этого ей никак не сделать до рассвета, когда она теряет свою злую силу.

Но я еще раз взглянул на эту черноглазую, черноволосую девушку и подумал, что это мне пора считать слова в Библии. Она была среднего роста и такая красивая, что мужчинам, когда они на нее заглядывались, наверняка приходили в голову мысли, которые лучше держать при себе. У нее была самая белая и свежая кожа, какую я когда-либо видел, а губы просто сводили с ума.

Большую часть жизни я шатался по холмам Теннесси да по прериям, и не привелось мне узнать, что такое светская жизнь, но можете мне поверить, что в женских ресницах больше силков и ловушек, чем на всех тропах Теннеси вместе взятых. Каждый раз, как я отводил взгляд от этой черноволосой колдуньи, меня снова тянуло посмотреть на нее.

Правой ногой я покрепче прижал стоящие на полу седельные сумки, напомнившие, что нет у меня времени связываться с женщинами, потому что в них лежало тридцать фунтов золота, и не все оно принадлежало мне.

Хуже всего, что дело, похоже, складывалось неважно. Три дня подряд я замечал за собой облако пыли, как будто кто-то меня преследует, но не хочет нагонять. А это значит одно - впереди меня ждут неприятности.

Ну, я не в первый раз встречаюсь с трудностями. Любой парень с холмов Теннеси, выходивший сражаться за Соединенные Штаты в Гражданской войне, может сказать то же самое, но у меня и после войны случались кое-какие приключения. Кажется, неприятности все время кусают меня за пятки, куда бы я ни поставил ногу, и вот опять: в чужом краю я вдруг нарываюсь на прекрасную черноглазую колдунью.

Она сидела и ела в одиночестве. К ней никто не осмелился подсесть, потому что все за версту чувствовали настоящую леди. Она находилась в суровом и грубом месте в суровое и грубое время, но вела себя так, словно обедала в "Дельмонико" или еще каком модном ресторане на Восточном побережье, не обращая внимание ни на кого. За исключением меня.

На ней не было ни кружев, ни оборочек, как на любой другой моднице, но ее простое платье было пошито из дорогой ткани. Все в ней подсказывало мне поджать хвост и убираться подобру-поздорову, потому что даже хорошая, добрая женщина может причинить человеку столько неприятностей, что вовек не расквитаться, а эта девушка не казалась мне ни хорошей, ни доброй.

Вся штука была в том, что мне некуда было бежать.

Хардивилл вряд ли можно было назвать даже городишком - он состоял из одного салуна, одной лавки и одного отеля у переправы на реке Колорадо. Большую часть года навигация начиналась отсюда, но случалось, пароходы доходили до рудников каньона Эльдорадо или даже до Коллвилла.

На рассвете я намеревался переправиться на пароме на тот берег и податься по тропе Брэдшоу в Лос-Анджелес - в город на краю Западного океана. В Аризоне говорили, что там можно получить восемнадцать или даже двадцать долларов за унцию золота, в то время как на шахтах давали не больше шестнадцати.

Я надеялся продать золото в Лос-Анджелесе, закупить мулов и товаров, пересечь пустыню Мохаве и горы Колорадо и продать товары в шахтерских городишках. Если повезет, можно выручить деньги и на золоте, и на товарах.

Никто никогда не утверждал, что я торговец, да я и сам знал это лучше всех, но ведь если купить подешевле и продать подороже, то с голоду не умрешь. Конечно, в любом деле есть свои сложности, а в этом надо было провезти золото, а потом товары через земли, кишевшие бандитами и индейцами. Хоть я не торговец, но путешествовать умею неплохо, поэтому я просто запрягся и повез, зная, что Саккетт с гор Смоки Маунтинз пройдет везде, где можно пройти.

Вообще-то говоря, в Теннеси есть три ветви Саккеттов: Саккетты со Смоки Маунтинз, камберлендские Саккетты и Саккетты с Клинч Маунтинз, Эти последние - народ зловредный, и мы с ними не связываемся, кроме как во время кровавых междоусобиц - таких драчунов хорошо иметь на своей стороне а в остальном мы стараемся держаться от них подальше.

Есть Саккетты, которые живут в долине Камберленд, но это богатые Саккетты, и мы с ними тоже не связываемся. Па всегда говорил, что нельзя на них обижаться за то, что у них есть деньги. Может, они и сами этого не хотят, да так уж выходит.

Все Саккетты, даже эти никчемные с Клинч Маунтинс, в детстве бегают и играют вместе. В наших местах даже ходит поговорка: если швырнуть камень в кусты, обязательно попадешь в мальчишку-Саккетта, а может, и в девчонку-Трелони, хотя про последних в поговорке не говорится. Не знаю, что бы мы, мальчишки-Саккетты делали без девчонок-Трелони.

Но теперь я думал лишь о том, как провезти свои старые седельные сумки через Мохаве до Лос-Анджелеса, продать золото подороже, накупить товаров подешевле и добраться обратно до рудников.

Я могу понять, когда обращают внимание на симпатичную женщину или на красивого мужчину, но я - невзрачный парень, поэтому когда черноглазая девушка стала поглядывать в мою сторону, мне показалось, что дело нечисто.

Нельзя сказать, что женщины совсем не балуют меня вниманием... ну, по крайней мере, когда познакомятся со мной поближе, и нельзя сказать, что я не доверяю всем подряд. На свете много честных людей. Но слаб человек и легко ввести его в грех, особенно если замешана женщина.

Однако я вез золото и поэтому подумал, что женщины вообще неравнодушны к золоту, а эта колдунья, наверное, разглядела его через кожу сумок. Хоть убей, не понимаю, что могла делать такая женщина в Хардивилле. Судя по тому, что ее одежда запылилась не слишком сильно, она приплыла на пароходе, а не приехала на дилижансе или в фургоне.

Когда разносчица принесла поесть, черноглазая остановила ее вопросом:

- Дилижанс из Лос-Анджелеса еще не подошел?

- Им понадобится новый дилижанс, - сказал я.

- Что вы хотите сказать?

- Он уже не подойдет.

Все посмотрели в мою сторону, и мне пришлось пояснить:

- Дилижанс попался мне по дороге, - сказал я, намазывая маслом кусок хлеба. - Погонщик убит... Две дыры в спине. Дилижанс лежит на боку на дне каньона, лошадей нет. Убиты еще двое... Пассажиры.

- Ты уверен? - Это спросил Харди.

- Стервятники уверены.

- Ты к ним не спускался?

- Подъехал на минуту или две, не больше. Кто знает, может, в скалах кто-то ждет с винчестером наготове.

- Это индейцы мохаве, - сказал чей-то голос, - или хуалапаис.

- Верно, нападавшие были в мокасинах, но это не индейцы. Я нашел отпечатки мокасин команчей, а здесь команчей нет.

Все сразу заговорили, а я начал есть, довольный, что меня оставили в покое. Я и так слишком много наболтал. Кто-нибудь из нападавших вполне мог сидеть рядом со мной, хотя я по привычке кинул взгляд на обувку всех присутствующих, прежде чем войти. Вообще-то у человека в этом мире и без того достаточно забот, чтобы плодить их неосторожными словами.

Черноглазая девушка разговаривала с разносчицей.

- Но если тот дилижанс поврежден, когда же будет следующий?

- Мэм, вам придется потерпеть. Следующий дилижанс по расписанию должен прибыть в четверг.

Сегодня понедельник. Я понял по лицу девушки, что ей надо уехать из Хардвилла как можно скорее, и дело было не в том, что ей не хотелось ждать следующего дилижанса в этой дыре: она просто-напросто испугалась. Губы ее побледнели, а красивые глаза расширились, словно она увидела призрак, возможно, свой собственный.

Она резко повернулась ко мне и сказала:

- Вы возьмете меня с собой в Лос-Анджелес?

А я, как последний дурак, возьми да брякни:- Да!

Мужчине не стоит ругать себя, кроме, может быть, тех случаев, когда он понимает, какого же он свалял дурака, и в тот момент я себя основательно выругал. Подумать только, я сломя голову несусь в Калифорнию - то бишь в Лос-Анджелес - и вдруг ни с того ни с сего беру себе в попутчицы женщину, да такую, которой, судя по всему, придется еще и прислуживать.

Я натворил достаточно глупостей для одного дня, но, может быть последнюю удастся поправить.

- Вам понадобятся лошади, - сказал я. - У вас много багажа?

- Багаж я могу отправить на дилижансе. В пути мне потребуются всего лишь два дорожных мешка.

- Если они не тяжелые, я могу погрузить их на свою вьючную лошадь, но вам еще нужны две верховые. Мы поедем быстро.

- Благодарю вас, - сказала она. - Если вы мне достанете лошадей, я расплачусь с вами в Лос-Анджелесе. Все, что у меня есть - это билет на дилижанс и банковский чек на слишком большую сумму, чтобы обменять его здесь.

Я хотел было возразить.

- Мэм, - начал я, но седельные сумки тяжело привалились к ногам, и у меня появилось чувство, что она знает, что в них лежит.

- Ладно, - сказал я и потерял последний шанс выбраться из этой передряги невредимым.

Надо сказать прямо: я расстроился. Вместо скорой поездки в Лос-Анджелес на двух подменных лошадях я взвалил на себя заботу о женщине, которая, возможно, и в седле-то не умеет сидеть.

Долив кофе из стоящего на столе кофейника, я случайно бросил взгляд на стойку бара. Там стоял мужчина, смотрел в мою сторону и прислушивался к разговору двух своих спутников. Кажется, я узнал того, что был покрупнее: высокого брюнета примерно моего роста и немного потяжелее. Это был красивый мужчина, который носил низко подвязанную кобуру с револьвером и, похоже, умел с ним обращаться. Он стоял спиной ко мне во весь разворот своих широких плеч... Надо думать, и кулаком он мог двинуть как следует.

Девушка не двинулась с места, наши столики находились на расстоянии двух футов. Надо бы решить все дела сразу.

- Если вы собираетесь ехать со мной, - сказал я, и, кажется, тон мой был грубоватым, - на рассвете будьте готовы к отъезду, и это не значит на восходе солнца, это значит при первом сером свете на востоке.

Отодвинув стул, я поднялся.

- Вы можете обращаться с оружием?

Она меня удивила.

- Да, - ответила она, - я могу обращаться с винтовкой.

А потом девушка улыбнулась, и я в жизни не видал такой улыбки.

- И, пожалуйста, не волнуйтесь. Я не буду вам в тягость.

Выудив левой рукой из-под стола седельные сумки, я выпрямился и бросил на стол двадцатипятицентовик. Затем прихватил правой рукой винчестер и пошел к двери.

За спиной раздался чей-то голос, и я почувствовал, что тот человек у бара повернулся, а его слова были приглашением остановиться, приглашением к драке. Переступив порог, я закрыл за собой дверь и помедлил в мягкой ночи пустыни.

Было очень тихо. Где-то рядом в темноте журчала Колорадо, а за ней высились горы Дэд Маунтинз. В той стороне узкая полоска Невады приближалась, там лежала граница с Калифорнией.

Я с неспокойным сердцем поглядел на запад в сторону пустыни, и тяжелое предчувствие скорой встречи с кровью и печалью опустилось мне на плечи. Мне пришлось еще раз обозвать себя дураком за то, что связался с этой черноглазой девушкой.

Я неожиданно понял, что мне надо немедля уезжать. Правда, паром не работал, но мне не впервой переплывать здесь реку. Именно в этом месте Бойл переправился вместе со своими верблюдами, и они оказались прекрасными пловцами.

В окне хижины Харди светился огонек. Я подошел к двери и не слишком сильно постучал.

Харди был мудрым человеком, поэтому прежде чем открыть, спросил, кто там, и когда я сказал, что хочу договориться насчет лошадей, он все-таки отворил дверь, держа при этом револьвер в руке, чему я совсем не удивился.

- Да, - ответил он, когда я объяснил свое положение. - У меня есть две хорошие лошади, но они дорого стоят.

Он сунул револьвер в кобуру и начал было натягивать куртку, но вдруг остановился и взглянул на меня.

- Это ты увозишь отсюда мадам Робизо?

- Я не спрашивал, как ее зовут, она меня тоже. Она хочет попасть в Лос-Анджелес, а я как раз туда еду.

Харди накинул куртку.

- Ты нажил себе кучу неприятностей. Слушай, я тебя не знаю, ты приехал и уехал. Но она от чего-то скрывается, и это что-то или кто-то тебя не простит. То есть я хочу сказать, что чужое вмешательство им не к чему.

- Что бы это ни было или кто бы это ни был, - ответил я, - она одинокая женщина и нуждается в защите.

Он ничего не сказал, лишь провел меня на конюшню и зажег лампу. Лошади в денниках покосились в нашу сторону. Здесь была пара-тройка денников специально для хороших лошадей. Мустангов держали в коррале на заднем дворе.

Одним из двух коней, которых Харди показал мне, был темно-гнедой жеребец растянутого сложения с белым носом и тремя белыми чулками, словно созданный для быстрой скачки и, судя по всему, достаточно выносливый. Мне редко встречались такие чудесные животные. Весил он за тысячу фунтов и для здешней округи был довольно крупным. Вторым оказался коренастый мерин мышиной масти с красивой головой и мощным крупом. Он был меньше первого, но и в нем ощущалась сила.

Мы начали торговаться здесь же, при свете лампы, но Харди знал, что мне нужны хорошие кони, поэтому получил свою цену. Но хоть и заплатил я за коней очень дорого, они стоили последнего отданного за них цента. Харди приобрел их у армейского офицера, которого переводили в другую часть. Это были его личные кони, а мерина специально тренировали для женщины.

- Ты их выгодно купил, - признался Харди, - хоть я и получил свои деньги. Лучших лошадей ты в нашей округе не найдешь.

Мы стояли в дверях конюшни, прислушиваясь к журчанию реки.

- Она приехала на пароходе, - вдруг сказал Харди, - и чуть-чуть опоздала на дилижанс в Прескотт.

- В Прескотт?

- Ага. Тогда она передумала и решила ехать в Лос-Анджелес. По-моему, ей нужен первый попавшийся дилижанс, все равно куда он едет.

Мы молча стояли в тишине, а я думал о предстоящей дороге на запад и о людях, которые меня преследовали.

На тропе я было подумал, что они просто идут той же дорогой, но когда я ушел в сторону от ручья Билз Спрингз, направился к Койот Веллз и стал ждать их там, то так и не дождался, хотя видел пыль, когда эти всадники шли по моим следам. Это означало одно: они затаились в холмах, не разводя огня, чтобы я их не заметил.

Тогда незадолго до полуночи я, не гася костер, оседлала лошадей и направился по тропе, ведущей через холмы. Дорога вела на запад, к перевалу Юнион Пасс, но на всякий случай я несколько раз проехался по тропе взад-вперед, а потом через глухую местность двинул на юг. На юг, а потом опять на запад через перевал Сикрет Пасс.

Я сделал привал на ручье Сикрет Спрингз и проснулся поздно, когда солнце уже взошло. Оседлав коня, я забрался на вершину утеса и оглядел местность на востоке и севере. И, конечно же, увидел пыль на тропе. В трофейный бинокль, снятый с убитого офицера-южанина, я мог различить четырех всадников.

Преследователи не заметили место, где я свернул с тропы, и обнаружили это слишком поздно. Теперь они искали мои следы, но находились уже в 10 15 милях в ложбине Сакраменто Уош.

Спустившись к лошадям, я сел в седло и по тропе Сикрет Пасс доехал до Хардивилла.

В город за мое отсутствие никто не въезжал, значит, те, кто шли за мной, снова ждали в засаде, боясь, что я увижу их и узнаю.

- Кто бы ни охотился за этой Робизо, она нужна ему позарез, - сказал Харди.

Он произнес это со значением, и я обернулся к нему.

- Держись от нее подальше, друг, - добавил он. - Эти трое в салуне вроде как присматривают за ней и, похоже, доставят кучу неприятностей тому, кто попробует вмешаться в их дела.

- Я дал ей слово.

- Это твои похороны, не мои.

- Может и так, - мрачно ответил я. - Обычно я не ищу приключений. Мы, Саккетты, народ миролюбивый.

Харди вдруг как-то странно хмыкнул.

- Ты сказал Саккетт? Тебя зовут Саккетт?

- Ну да. Тебе знакомо наше имя?

Он отвернулся.

- Уезжай. Уезжай, пока жив.

И быстро направился прочь, но, сделав пару шагов, остановился.

- Она знает, как тебя зовут? Ты говорил ей?

- Нет... Нет, не говорил.

- Конечно нет... конечно.

Харди смотрел на меня, но я не различал выражения его глаз. Света хватало только чтобы разглядеть лицо, скрытое под широкополой шляпой.

- Послушай моего совета и не говори ей своего имени, пока не доберетесь до Лос-Анджелеса. Если вообще доберетесь.

Он ушел, оставив меня озадаченным и одновременно убежденным, что уезжать следует сейчас же.

ГЛАВА 2

Заглянув в окошко салуна, я увидел, что люди у бара продолжали пить и переговариваться между собой. Черноглазой девушки не было видно.

В отеле было только четыре отдельные комнаты: одну занимал я, а во второй поселилась Робизо. Я скользнул к черному ходу, подобрался к ее комнате и еле слышно постучал.

Изнутри послышался быстрый шорох одежды и какой-то звук, напоминающий взводимый курок револьвера. Затем женский голос произнес:

- Я вооружена. Уходите прочь.

- Мэм,- прошептал я, - если хотите попасть в Лос-Анджелес, открывайте дверь, и побыстрее.

Она чуть приоткрыла дверь. Револьвер, выглянувший в щелку, был не какой-нибудь там дамской штучкой, а настоящим кольтом 44 калибра.

- Если хотите ехать со мной, одевайтесь, мэм. У нас в запасе только двадцать минут.

Надо отдать ей должное: безо всяких ахов и охов она опустила дуло револьвера и ответила:

- Через двадцать минут я буду готова. Встречаемся у конюшни?

- У переправы. Но реку придется переплывать, паром уже не работает.

Я ни на секунду не расставался ни с золотом, ни с винтовкой, тем не менее пришлось зайти в свою комнату, взять оставшиеся вещи, кинуть полный сожаления взгляд на постель и на цыпочках выйти в коридор, а затем на конюшню.

После того, как Харди сторговался со мной, он прибавил к лошадям старое седло, и теперь я оседлал обоих коней.

Мы поедем на этих, ведя в поводу двух оседланных сменных лошадей и мою вьючную. Меняя лошадей, мы поскачем быстрее преследователей - я на это очень рассчитывал.

Но не только на это. В запасе у меня было еще кое-что. Хотя мне не приходилось ездить по здешним тропам, я слышал о них множество рассказов, и мне вдруг пришло в голову, что можно отыскать еще один малоизвестный путь, если, конечно, повезет. Эту дорогу стоило иметь в виду.

Когда я подъехал с лошадьми к реке, черноглазая уже ждала с вещами, и было заметно, что собиралась она в спешке. Я подал ей руку, чтобы подсадить в седло, и почувствовал, что это настоящая женщина - от кончиков волос до кончиков пальцев. Она вспрыгнула в седло, обхватив коленом луку, словно в специально приготовленную для нее амазонку, и мы тронулись в путь.

Вода была темной, течение быстрее, чем можно было ожидать. Заведя лошадей в реку, я указал на противоположный берег.

- Плывите к той горе, а если нас разнесет течением, не кричите, а просто ждите меня на берегу. Я вас найду.

Держа винтовку иоружейный пояс над головой, я послал коня в воду. Девушка последовала за мной.

Я почувствовал, как жеребец перестал касаться ногами дна и поплыл. Он оказался хорошим пловцом, и когда я оглянулся, то увидел, что девушка следует сразу за мной - ее конь тоже не подкачал. Мы добрались до берега, я оглянулся и услышал, как на том берегу хлопнула дверь, потом кто-то закричал и выругался.

- Что за черт, - сказал я, - Неужели они уже узнали?

Она остановила коня рядом.

- Может быть, им сказал паромщик?

- А паромщик-то откуда знает?

Она поглядела на меня, словно я был слабоумным.

- Я же просила его перевезти. Он отказался.

Лично я ни разу в жизни не ударил женщину, но в тот момент еле сдержался. Развернув коня, я направил его в сторону Дэд Маунтинз в таком настроении, что запросто справился бы с гризли голыми руками.

- Мэм, - грубо сказал я, - вы все испортили. Единственная причина, по которой мы отправились именно сейчас, - это оторваться от них как можно дальше до рассвета. Теперь вы их предупредили, и они тут же бросятся в погоню.

- Но это невозможно! - запротестовала она. - Он не... Я хочу сказать, к чему кому-то ловить нас?

- Вам лучше знать, но даже Харди было известно, что люди в салуне наблюли за вами. Он мне сам сказал.

Тогда она замолчала, потому что, во-первых, ей нечего было возразить, а во-вторых, некому возразить, так как я быстро повел жеребца вперед по тропе. Эти два коня снимут нагрузку с моих лошадей, потому что те очень нуждались в отдыхе.

Тропа под копытами коней казалась выбеленной; ночь в пустыне была тихой. Мой гнедой шел, словно у него земля горела под ногами, и я отдал должное черноглазой девушке: как бы она ни сидела в седле, она не отставала.

Не знаю, что те люди хотели от нее, но в те времена встречались белые, у которых на руках было больше крови, чем у всех индейцев вместе взятых.

Перед самым рассветом я натянул поводья, и мы сменили лошадей, но прошел еще час, прежде чем я схитрил в первый раз.

Горы Дэд Маунтинз остались позади, и я свернул в сухое русло ручья. Если память мне не изменяла и я точно запомнил рассказы у костра, здесь в сезон дождей течет Пайуте Уош. Русло довольно долго вело на север, а затем ее пересекала тайная тропа, уходившая к Пайуте Спрингс.

У меня не было времени для объяснений, да я и не хотел ничего ей объяснять, мне нужно было только обогнать преследователей. Они или пустились за нами в погоню, или ждали пароход... если ждали.

У ручья Пайуте Спрингс, на восточных предгорьях мы остановились напоить лошадей, и попили сами. Долина перед нами, заросшая низкорослыми деревьями, казалась ровной. Мы выехали с предгорий на равнину, и сначала деревья попадались нечасто, но потом стали переходить в рощицы, и тут мы замедлили шаг, чтобы поднимать как можно меньше пыли.

Там, в долине росли тысячи деревьев, под ними можно было надежно спрятаться, правда, сверху, если постараться, нас можно было заметить, но только сверху, а не с самой равнины, поэтому здесь мы поскакали быстрее, следуя вдоль Правительственной дороги из форта Мохаве.

Солнце уже зашло, когда мы добрались до нужной нам лощины. Через сотню ярдов заблестел ручей Рок Спрингс. Там оказалось совсем мало воды, и это меня устраивало, поскольку я рассчитывал, что после нашего отъезда воды вообще не останется.

Робизо выглядела бледной и уставшей, когда я протянул руки, чтобы снять ее с седла, но не хотела показывать свое состояние. Опустившись на землю она задержала руки на моих плечах и сказала: - Вы очень сильный.

- Так оно и должно быть.

Она как-то странно на меня посмотрела, но я отвернулся и стал собирать хворост для костра. Мы выбрали защищенное со всех сторон место, где могли выпить кофе и перекусить.

Для меня разбить лагерь дело такое привычное, что к тому времени, как я расседлал лошадей, вода уже закипела, а еда была почти готова.

- Вы не сказали, как вас зовут.

- Меня называют Телль.

- Только Телль?

- Этого достаточно.

- А я Доринда Робизо.

Похоже, имя она выдумала, однако мне приходилось встречать людей, чьи имена тоже звучали, как выдуманные.

- Рад с вами познакомиться.

- Вы не спросили, почему я не могла ждать дилижанса.

- Это ваше дело.

Мне показалось, что ей хотелось объясниться, но я не собирался больше ввязываться в эту историю. Хватит того, что я и так оказался дураком. Теперь надо отделаться от нее как можно скорее.

Сидя под яркими звездами, мы перекусили, потом допили сваренный мной кофе.

- В кострах что-то есть, - сказала она. - Мне так нравится смотреть на угли.

- Посмотрите в последний раз, я его сейчас погашу.

Закидав песком костер, я сказал:

- Дурацкая вещь смотреть на пламя. Когда вы отворачиваетесь от огня, то в темноте ничего не видно. Из-за этой глупости погиб не один человек.

Я оседлал коней и навьючил их. Она поглядела так, словно не могла поверить своим глазам, но я сказал:

- Если собираетесь ехать со мной, садитесь в седло.

- Вы едете дальше? Сегодня вечером?

- Хотите, чтобы нас поймали ваши друзья? Можете держать пари на все, что угодно: если я знаю, где находится этот ручей, то они тоже знают. Человек, пересекающий пустыню, ограничен теми тропами, где есть вода.

Кто бы ни были эти люди, эта девушка им нужна позарез, если они будут преследовать нас даже здесь. Правда, есть возможность, что они будут преследовать не ее, а меня. Может, это та самая банда, что шла за мной до Хардивилла. В округе орудовала шайка уголовников - совершала налеты на ранчо и шахтерские городки. Говорили, что это были ребята из Сан-Франциско, пришедшие сюда через Неваду.

Что же касается этой девицы Робизо, то она могла быть чьей-то сбежавшей женой, либо оказаться втянутой в темные делишки у себя в Калифорнии. Во всяком случае, она им нужна позарез.

Тем временем я обдумывал наше положение, и оно показалась мне не таким уж заманчивым. Судя по тому, что я слышал от других, следующий источник воды находился милях в двадцати точно на запад, в Марл Спрингс. Большая часть этих двадцати миль лежала под палящим солнцем пустыни, и если мы выедем сейчас, то можем добраться до Марл Спрингс к рассвету... если не собьемся с пути.

Ну, а если потеряемся... в пустыне раскидано множество костей, чтобы ответить на вопрос, что случится с нами. Больше того, на руках у меня была усталая женщина, которая вряд ли сможет выдержать эту дорогу.

В те годы каждый салун был источником информации. Сидя в салуне или облокотившись на стойку бара, или отдыхая у костра в ковбойском лагере, люди, естественно, разговаривали о тех местах, по которым путешествовали, где побывали, и это, возможно, был единственный способ что-либо узнать о новых землях.

Никто не измерял расстояние в милях, все говорили, что такое-то место находится в одном дне пути, в двух днях и так далее.

Поэтому я много знал о пустыне Мохаве, хотя никогда не пересекал ее раньше. Знал местность, знал источники воды, только никто не предупреждал, что я буду ехать по пустыне рядом с модно одетой женщиной.

Это правда, что до воды, если идти по тропе, миль двадцать, но вода была и к югу от Провиденс Маунтинз, и если нам удастся отыскать один из этих источников, то мы могли бы заночевать там, а затем пробираться к югу. Очень рискованно заходить в пустыню с той стороны, но в этом случае было больше шансов, что мы собьем погоню со следа. Поэтому, оставив Рок Спрингс, мы направились на юг.

Ночь, как и всякая ночь в пустыне, была прохладной, почти холодной. На небе сияло множество звезд, вокруг высились иззубренные откосы угрюмых гор. Мы ехали медленно, поскольку земля была неровной, а местность незнакомой, и нам требовалось тщательно выверять дорогу. Поэтому на шесть миль до каньона Блэк пришлось затратить больше часа.

По слухам в каньоне была вода, но мы не стали разбивать лагерь и двинулись дальше на юг. Сам переход через почти неприступный каньон достался нам нелегко. Днем, возможно, было бы легче, но темнота сильно мешала, и четыре мили до источника Гранит Велл страшно измотали нас.

Мы остановились, не разжигая костра, неподалеку от колодца. На полосе песка между скал я развернул свои одеяла и сказал:

- Вы ложитесь здесь. Я буду спать на песке.

- Я не имею права занимать вашу постель.

- Не спорьте, - оборвал я ее. - Я не могу позволить, чтобы вы завтра весь день падали с коня, а то, что пришлось испытать сегодня, загородный пикник по сравнению с тем, что предстоит завтра.

Местность была каменистая - скалы, да нанесенный ветром песок с чахлыми песчаными растениями на нем. Некоторое время я лежал, рассчитывая наши шансы остаться в живых. В основном, по Мохаве шли северным путем: по старой дороге Гавермент-роуд или по тропе Спэниш-трейл до Каджон Пасс. Но поскольку нас преследовал не Санта-Клаус, стоило рискнуть и пойти южной дорогой.

Там была еще одна тропа, во всяком случае, так говорил Джо Уокер. Очень давно по ней путешествовали индейцы, а лет 50-60 назад проходили испанцы. Рискованная была затея, но нас, Саккеттов, всегда мучило желание разведать новую дорогу, посмотреть новые земли. Ну, а что касается черноглазой девушки... ей тоже следует посмотреть новые земли. Хотя не думаю, чтобы они ей понравились.

Пару раз я взглянул на Доринду Робизо. Она спокойно и крепко спала, как и должно было быть, потому что постель у меня хорошая, и расстелил я ее на дюне, удобной и ровной - получше некоторых матрасов. Я различал только белизну ее лица и черноту рассыпавшихся волос.

Следующие несколько дней будут кошмаром, но почему-то я чувствовал себя лучше, ведя ее рядом с собой.

Хотя она и внушала беспокойство. Почему ее преследовали? И не бежала ли она от правосудия?

Вспомнив людей в баре, я засомневался в том, что она нарушила закон. Слишком уж вид у них был бандитский. В одном я был уверен: если придется встретиться с ними здесь, в пустыне, оружие мне пригодится.

А этот широкоплечий парень у бара... Почему он показался мне знакомым?

Я вздрогнул и проснулся, мгновенно перейдя от глубокого сна к тревожной действительности.

Доринда сидела с широко раскрытыми глазами.

- Мне что-то послышалось, - прошептала она.

- Что?

- Не знаю. Что-то меня разбудило.

Мой шестизарядник был уже в руке, и прежде всего я взглянул на лошадей. Они все стояли с напряженными, вытянутыми головами, глядя через пустыню на восток.

Присев, я осторожно положил на землю револьвер, вытряхнул сапоги скорпионы имеют обыкновение туда забираться - и надел их.

Посмотрев на небо, определил, что время близится к рассвету.

- Вставайте и будьте очень осторожны, - сказал я. - В ночном воздухе пустыни любой звук слышен очень хорошо. Мы выезжаем.

Она не стала возражать, и надо отдать ей должное: собралась она быстрее, чем можно было ожидать от непривыкшей к трудностям женщины. К тому времени, как я оседлал коней, она уже свернула мою постель и свернула отлично.

Приблизившись к ней вплотную, я сказал:

- К востоку примерно в миле находится еще один источник.

Я отнюдь не был уверен, что звук донесся оттуда, но могло статься, что кто-то ищет воду.

Мы сели на коней, и я поехал впереди, направляясь точно на юг и ведя лошадей по песку там, где это было возможно. Отвесные горы Провиденс Маунтинз угрюмо вздымались справа.

Путешествие было тяжелым, но ночь овевала прохлада, а небо достаточно посерело, чтобы разобрать дорогу. Мы проехали около восьми миль, и скалы остались позади, Провиденс Маунтинз все еще высились справа, а слева открывалась голая пустыня, простирающаяся на многие мили к далеким холмам.

- Мы едем на юг, - сказала она.

Это был скорее вопрос, чем утверждение, поэтому я ответил:

- Вы ведь хотите добраться до Лос-Анджелеса. Ну вот, я оставляю эту тропу преследователям. Мы едем на юг, а потом на запад к другому перевалу.

Правда я не сказал, что только слышал от других о том перевале и имею лишь смутное представление, где он находится. Я только знал, что через перевал вела дилижансная и грузовая линии к шахтам Ле Пас в Колорадо.

Над далекими горами небо стало лимонного цвета - предупреждение, что солнце скоро будет жечь нас. Где-то на юге были другие источники, но я сомневался, что найти их будет легко. Пустыня имеет обыкновение прятать свою воду в самых неожиданных местах, иногда помечая их ивами, тополями или пальмами, но чаще вода открывается на дне какой-нибудь каменной чаши с низкорослым кустарником или вообще без всякой растительности. А у нас не было времени на продолжительные поиски.

Она ехала рядом со мной.

- А вы не слишком разговорчивый человек.

- Нет, мэм.

- Вы женаты?

- Если вы интересуетесь насчет шрама на щеке, то я получил его в ножевой драке в Новом Орлеане.

- У вас есть семья?

- У меня? У меня родственников больше, чем яблок на яблоне. У меня родственники по всей стране... но только я одинокий человек, люблю путешествовать и все такое прочее. Я по натуре бродяга.

Она поглядела на меня с любопытством и, мне показалось, немного с испугом. Потом сказала:

- Откуда вы, мистер Телль? Вы не сказали мне.

- Нет, мэм, не сказал.

После этого мы проехали молча еще с пару миль. Показалась длиннохвостая шустрая птица и помчалась впереди нас, весьма довольная компанией. Над нами восходящее солнце меняло цвет неба с серого на медный. Горы, лежащие справа от нас, пока хранили прохладу, но через два часа станут, как раскаленная печка.

- А теперь присматривайтесь к местности. Мы приближаемся к источнику, я не хочу пропустить его.

Моя спутница промолчала, и это было хорошо. Однако, мне не хотелось, чтобы она оставалась на меня в обиде, к тому же она была очень привлекательной женщиной.

- У вас какие-то неприятности, мэм?

- Я этого не говорила, - холодно ответила она.

Что ж, это было справедливо. Только я прилично рисковал, помогая ей.

Стало жарко... еще жарче. Не чувствовалось ни дуновения. Белый песок вокруг нас превратился в огонь.

Волны раскаленного воздуха размывали горизонт, и вдали возникали странные призрачные озера. В глаза стекал пот. Лошади медленно брели вперед, пот ручейками размывал покрывавший их слой пыли. Теперь никому из нас двоих не хотелось разговаривать.

Время от времени я оглядывался, потому что мы ехали по открытой местности: нас скрывали только волны жаркого воздуха, да стены гор, вдоль которых мы продвигались. Сзади я ничего не увидел, кроме той же раскаленной пустыни.

Источник Кукс Велл был где-то здесь, но мы его пропустили, и у меня не возникло никакого желания начинать поиски. Впереди протекал ручей Блайнд Спрингс, и если мы пропустим и его, воды не будет до самого конца горной гряды.

Отправились ли преследователи за нами? Или, как я надеялся, следуют вдоль Гавернмент-роуд к ручью Марл Спрингс?

- Если бы я знал, насколько вы нужны им, - внезапно произнес я, - это могло бы здорово помочь.

Она некоторое время молчала, затем сказала:

- Человек, который охотится за мной, убьет вас или полдюжины других, чтобы добраться до меня... а потом он убьет меня.

Что ж, ответ был ясен.

В полдень мы сделали привал, и я помог ей спешиться. Я поменял седла на лошадях, потом протер им рты водой из фляжки. После пары глотков воды мы отправились дальше.

Весь долгий день мы шли и шли вперед, и уже смеркалось, когда меня покинула надежда обнаружить Блайнд Спринг. Мы либо слишком далеко отъехали от гор, либо подъехали к ним слишком близко. Вода во фляжках кончалась, и мне совсем не хотелось думать о том, что будет, если мы скоро не найдем источник. Мы-то сможем продержаться, но не лошади, а без лошадей мы пропадем.

В сумерках мы остановились, сняли седла с коней, и я опять тщательно протер их и смочил им рты. Доринда молчала, а мне не хотелось начинать разговор.

Пришла темная, мягкая и звездная ночь. Откуда-то подул прохладный ветерок, совсем легкий, но и он показался облегчением.

Закончив с лошадьми, я достал из седельных сумок последний кусок хлеба. Он был сухой и черствый, но когда я разломил его пополам и передал Доринде, она впилась в него, словно в торт. Мы сидели на дюне, жевали хлеб, и наконец, она спросила:

- Мы попали в беду, так ведь?

- Вроде этого, - сказал я. - Судя по тому, что мне говорили, в нескольких милях отсюда, в разных направлениях, есть три источника, так что выбор есть.

У нас было немного времени для отдыха, но рассчитывая, что лошади предупредят нас об опасности, мы улеглись - она в моей постели, а я свернулся в ямке на песке.

Утром, натягивая сапоги в свете последней звезды, я увидел, что Доринда спокойно лежит с открытыми глазами и смотрит на эту звезду.

- Эти края, - произнес я, - слишком суровы для женщин и лошадей.

Она не отвечала несколько минут, затем, когда я застегнул оружейный пояс, сказала:

- Проводите меня до Лос-Анджелеса... это все, о чем я прошу.

Я не ответил. Шейным платком я тщательно протер револьвер, проверил, свободно ли прокручивается барабан. Она просила многого, не зная и половины происходящего, поэтому я пока воздержался от обещаний, которые мог не выполнить.

Сев на коня, я сказал:

- Оставьте уздечку свободной, лошади сами быстрее найдут воду.

Хотя говорили, что ручей Коттон Вуд находится за поворотом предгорья, я решил не рисковать и направил коня на юг, отпустив поводья.

Некоторое время жеребец шел совершенно незаинтересованно, затем порыв ветра заставил его поднять голову и пойти быстрее, забирая вправо к Олд Дэд Маунтинс. Через некоторое время я увидел два невысоких хребта с расщелиной между ними.

В маленькой пещере в скалах мы нашли источник - тонкую струйку воды. Мы позволили напиться коням, попили сами, наполнили фляги и двинулись дальше.

Миль через двенадцать мы наткнулись на ручей Уиллоу Спринг с глубокой водой и несколькими ивами и тополями поблизости, почти все из них - молодые побеги. Оставив Доринду у ручья, я взял винчестер и поднялся на хребет посмотреть, не идет ли кто по нашему следу.

Я нашел плоскую скалу, наполовину лежавшую в тени, и внимательно изучил местность до гор Провиденс Рейндж.

Было жарко и душно. Вдалеке ветер закручивал пыльные смерчи, но пыли, поднятой человеком, я не заметил. Может, мы и обойдемся без неприятностей.

Я не знаю, что заставило меня повернуть голову, но я вдруг взглянул налево и увидел отблеск солнца на винтовке, целившейся в меня.

И знаете что? Я слетел с этой скалы, словно нырнул в глубокую реку, ударился плечом о песчаную дюну футах в 8-9 ниже скалы и перевернулся. И тут же вскочил на колено, готовый стрелять.

Эхо по крайней мере двух выстрелов повисло в жарком пустынном воздухе. Увидев, что из-за скалы поднимается человек, я плавно нажал на спуск, и пуля взбила пыль на его куртке.

Сам-то выстрел был ерундовым, потому что нас разделяло всего-навсего ярдов тридцать. Не знаю, откуда он взялся, но одно знаю наверняка: моя пуля 44 калибра подарила ему билет туда, откуда уже не возвращаются. Я вскочил и короткими перебежками, где пригибаясь, где ползком, бросился обратно.

Последние ярды я пронесся почти не скрываясь и когда вбежал в кустарник, где мы разбили лагерь, вдруг услышал раздраженный женский визг и увидел, что Доринда стоит, прижимая платье к груди, и смотрит на меня так, что мне вдруг захотелось обратно, туда, где в меня будут палить из всех на свете винчестеров и револьверов.

- Леди, - сказал я ей, - если вы не хотите уехать отсюда голой, то одевайтесь немедленно, потому что они нашли нас.

Пуля взбила песок возле моих ног, я ничком бросился в кусты и сквозь ивовые листья пытался разглядеть цель, но ничего не увидел.

Эхо замерло, и наступила обычная тишина и духота. Я понятия не имел, кто в меня стрелял и сколько их было, но они начали первыми. Теперь настала моя очередь.

Через минуту я вполз обратно в кусты, подошел к укрытым в скалах лошадям и стал ждать свою черноглазую спутницу. И пока ждал, думал о южной гряде холмов - четырех милях голой палящей пустыни.

Меня не надо было предупреждать, что надо уходить отсюда как можно быстрее. Слишком много в этом месте укрытий, из которых можно стрелять, оставаясь незамеченным. Когда Доринда с горящими глазами вышла к лошадям, я не стал ждать никаких упреков, а просто схватил ее за талию, бросил в седло и сказал: - Скачите, леди! - а потом запрыгнул на своего коня, и мы помчались, словно нас преследовали посланцы ада.

Послышались выстрелы, я мельком глянул назад, насчитал четверых или пятерых, а затем увидел, что еще двое выскочили впереди, как из-под земли. Одному я пробил грудь, стреляя из винчестера одной рукой, как из револьвера. Второй выстрелил, чуть не оглушив меня. Через мгновение на него налетел конь, и я услышал, как человек закричал, когда копыто проломило ему грудную клетку. Я молился, чтобы оно не застряло в ребрах, но конь не упал.

Проскакав стороной так, чтобы Доринда с лошадьми оказалась впереди, я быстро выпустил три пули в оставшихся позади бандитов, но попал лишь в скалы. Однако, рикошеты очень противно воют, и я с удовольствием заметил, что наши преследователи нырнули в укрытие... из которого они могли увидеть только оседающую пыль.

У нас были отличные кони, а бандиты, пытаясь организовать засаду у воды, оставили своих где-то неподалеку. Мы скакали сломя голову и уже приближались к подножию Бристоль Маунтин, прежде чем я оглянулся и увидел, что эти люди выезжают из холмов далеко позади.

Догнав девушку, я прокричал: - В следующий раз, когда вы соберетесь купаться, постарайтесь сделать это в Лос-Анджелесе.

ГЛАВА 3

Меня беспокоило, что бандиты подобрались к нам словно бы ниоткуда. Кто-то в их шайке прекрасно читал следы или мысли и этим озадачил меня. То, что со мной была женщина, осложняло наше положение или осложнит, если я это позволю.

Я не знал, что те люди намеревались делать с самого начала, но теперь наше противоборство превратилось в смертельную борьбу. Я уложил троих и, возможно, навсегда, поэтому вряд ли остальные забудут перестрелку.

До сих пор мне везло - правда, нельзя назвать везением, что нас застали врасплох - но повезло, что нам удалось удрать и остаться в живых. Это относилось и к коням тоже.

Я мог предпринять только одно: если они будут продолжать преследование, я сделаю их жизнь такой тяжелой, что им захочется бросить все это дело... если они вообще знали, что такое бросить дело, в чем я сомневался. Пока что погоня дорого им обошлась, и в моих силах сделать ее еще дороже.

Мы пересекли гряду Бристоль Маунтинс и направились точно на юг к перевалу Шип Хоулс - нас ждали тридцать пять - сорок миль пустыни без единой капли воды.

На горизонте, не так уж далеко, высился черный конус вулканического кратера с черными лавовыми полями. За ними лежало широкое высохшее озеро, и я направил коня прямо к границе лавовых полей и высохшего озера.

Через некоторое время мы сбавили ход и оглянулись назад. Проход в гряде скрылся за широким холмом. Ничего. Только облака пыли под копытами коней.

Далеко впереди, милях в двадцати, поднималась гряда холмов - Шип Хоулс. За ними опять простиралась скалистая пустыня.

Будут ли бандиты преследовать нас? Или, постараясь перехитрить, направятся прямиком в Лос-Анджелес, зная что мы держим путь туда?

Однако, этого они, конечно, не знали. Мы можем поехать в Сан-Диего или обратно на север к Сан-Франциско по прибрежной тропе.

Бандиты вынуждены преследовать нас, но прежде я собирался устроить им хорошую погоню. Если они ищут следы, я проложу их предостаточно, и по самым диким местам. Но только моей черноглазой спутнице это вряд ли понравится. Вообще-то, похоже, она уже сожалела о нашей сделке. Не знаю, что с ней будет, если бандиты нас настигнут, но и то, что ждет впереди, достаточно плохо.

Джо Уокер и Старый Билл Уильямс, оба горцы, достаточно много рассказали мне о Мохаве, но еще больше я узнал о пустыне от других людей, в том числе от двух индейцев хуалапаис, которых встретил в Прескотте. Именно они рассказали о перевале Сан-Джорджонио.

Я не в первый раз путешествовал по пустыне. В ней удобно скрываться от закона. Лучше всего найти укрытие и просидеть там весь день до захода солнца. Мы путешествовали наихудшим способом - днем, под раскаленным небом. Дело в том, что преследователи не давали нам времени для отдыха.

Кони устало шли вперед. Иногда я оглядывался проверить, не появились ли бандиты, пару раз мы останавливались, и я протирал лошадей и давал Доринде выпить глоток воды.

На закате мы настолько приблизились к горам, что я стал искать перевал. Наконец, я заметил провал в длинном хребте, и мы направились к нему. И тут я в последний раз оглянулся и увидел на фоне неба тонкую полоску пыли.

В прохладной темноте мы пересекли Шип Хоул Маунтинс и остановились в небольшой пещере.

Я устал до смерти, а когда снял Доринду с коня, она едва стояла на ногах, поэтому мне пришлось усадить ее на песок, развести небольшой костер и приготовить по кружке кофе. Ей необходимо было выпить горячего, да и мне тоже. Тем временем я проверил винчестер, затем револьвер. Покопавшись в седельных сумках, я вытащил запасной кольт и тоже зарядил его.

- Там вы убили человека, - внезапно сказала девушка.

- Да, мэм. Может быть двух или трех.

- Вас это, кажется, не беспокоит.

- Они напали первыми.

Я налил ей кружку кофе и сел на корточки подальше от огня, чтобы мой силуэт не был виден в отблесках костра, а треск углей не мешал вслушиваться в ночь.

- У меня никогда не возникало желания убивать людей, мэм, но если кто-то берет оружие и нападает, он рискует получить то, что просит.

Она почти засыпала, и я передал ей кусочек вяленого мяса.

- Поешьте, - сказал я. - Это не особенно вкусно, зато полезно.

Я и сам пожевал мяса, а потом сказал:

- Носить оружие - вообще рискованная штука. Рано или поздно его придется применить, потому что если ты его носишь, значит в определенной ситуации готов стрелять.

Я увидел, что девушка крепко заснула, поэтому прикрыл ее одеялом и затушил костер. Затем вышел из пещеры, протер коней и дал им чуточку воды. Им было мало, им хотелось еще, но у меня больше не было, и, кажется, они это поняли.

Взяв винчестер, я немного побродил вокруг, постоял под яркими звездами, вслушиваясь в ночь, и каждый шорох имел для меня значение, но я не услышал звуков человека: скрипа седла, звона металла или шуршания одежды, когда она трется о камень.

Черноглазая девушка устала до изнеможения. Нравится мне это или нет, но надо обязательно найти укрытие и дать ей отдохнуть. Однако, хуже всего для нас оказалось то, что кто-то из бандитов был следопытом или охотником и отнюдь не самым плохим. Именно этот человек беспокоил меня, потому что из-за него решающая схватка могла произойти намного скорее, чем я рассчитывал.

Меня все больше интересовало, что такого сделала Доринда Робизо, чтобы так досадить им.

Она была очень красивой девушкой того типа, который привлекает всех мужчин. Даже в таком измученном состоянии она была прекрасна.

Через некоторое время я вернулся, проверил лошадей и зарылся в песок, чтобы поспать.

Но хотя я здорово устал, сон не шел, потому что я вдруг подумал, что очень мало знаю о Доринде Робизо: ни откуда она родом, ни кто она, ни куда она направлялась. Все, что мне известно,- это впечатление о первой встрече - встрече с колдуньей.

Не то, чтобы я верил в колдуний. Всю жизнь я слушал про них сказки, но не видел ни одной, как не видел их колдовства.

На этом я постепенно стал отключаться, и следующее мое ощущение солнечный свет.

Яркий дневной солнечный свет.

Меня разбудило солнце, бьющее прямо в глаза. Я быстро сел и огляделся.

В какую-то минуту я не мог понять, где нахожусь, до того момента, как увидел девушку. Она тоже сидела.

- Мы проспали, - сказал я, - и все из-за меня.

Вокруг круто вздымались иззубренные скалистые стены. Впереди, на юге, лежала открытая пустыня, на горизонте которой милях в двенадцати четырнадцати высились горы Пинто Маунтинс.

Пещера или точнее площадка под скалистым навесом, где мы прятались, представляла собой примерно акр ровной земли и песчаных дюн. В глубине росло немного хорошей сочной травы, и я стреножил коней там. Вход прикрывала высокая дюна и редкий кустарник, так что снаружи вход был почти невидим.

Именно это и спасло нас, это да еще ветер, который не дал лошадям почувствовать друг друга, потому что когда я поднялся на верх дюны, ярдах в птидесяти я увидел тех самых всадников. Они сгрудились, что-то обсуждая.

Ночью ветер задул наши следы, и теперь бандиты явно спорили, в какую сторону направиться.

Склон горы высоко занесло песком. Чтобы увидеть пещеру, нужно было въехать на дюну, однако со стороны казалось, что здесь нет никакого убежища, кроме скал и песка.

Я жестом приказал Доринде молчать, а сам продолжал наблюдать за преследователями с вершины дюны, покрытой низким кустарником. Винчестер лежал рядом, готовый заговорить, как только в этом возникнет нужда. Я не слышал, о чем они спорили, но бандиты, наконец, развернули коней в сторону ручья у Твенти-найн Палмс.

Это было почти так же плохо, как если бы они напали на нас, потому что ближе воды я не знал, а наши фляги значительно полегчали.

Лежа на песке, я смотрел, как они отъезжают. К тому времени, как бандиты доберутся до ручья, они поймут, что опередили нас и будут сидеть в засаде, уверенные, что рано или поздно мы там появимся.

Я понимал, что они увозят с собой наши жизни. Нелегко было наблюдать за ними, зная что девушка зависит от меня и надеется. Когда я подумал, что принесет нам завтрашний день - солнце, пыль, мили и мили пустыни - мне стало страшно.

Но выбираться сейчас в пекло пустыни не имело смысла. Теперь, когда преследователи обогнали нас, впервые появилась возможность самим выбирать время путешествия. Взяв винчестер в руку, я соскользнул по песку к Доринде. По выражению моего лица она, вероятно, догадалась, что дела плохи. Я рассказал ей все.

Есть мужчины, которые предпочитают держать женщин в неведении, но, по-моему, это неразумно. Я всегда с уважением относился к мышлению женщин и их способности противостоять бедам. Плохо, если беда приходит неожиданно, поэтому я рассказал Доринде все.

Я нарисовал на песке карту.

- Вот ручей Твенти-найн Палмс, а за ним - перевал Сан-Джорджонио, ведущий к океанскому побережью. Вот здесь Лос-Анджелес.

- Разве нет других источников? В другом направлении?

- Скорее всего есть. Но найти их нелегко.

Она взглянула на меня.

- Нам придется искать, так ведь?

- Не все так просто. Конечно, нам придется искать, потому что если я верно понимаю преследователей, они быстро сообразят, что где-то обошли нас и будут ждать у ближайшей воды.

Разведя небольшой костер, я обжег шипы на широких лопастях кактусов и скормил их коням, они охотно сжевали этот корм, потому что в нем много влаги. Я знаю, что в Техасе некоторые владельцы ранчо именно так кормят своих лошадей. В нашем случае я больше думал о воде, чем о корме.

Мы сидели в тени пещеры и ждали вечера. Я решил больше не путешествовать днем, когда яркое безжалостное солнце пустыни может запросто убить и человека, и лошадь без воды, а ее у нас почти не осталось.

Мы почти не разговаривали, и я много думал и вспоминал.

Однажды в Прескотте Поль Уивер рассказывал об индейцах мохаве, которые сделали налет на одно калифорнийское ранчо, украли там лошадей, но на обратном пути налетела песчаная буря и сбила их с дороги. С ними был индеец из другого племени, который отвел их в неизвестную никому долину с источником в каньоне, лежащем позади долины.

Это случилось в краях, где росли низкорослые деревья Джошуа и громоздились странные, причудливой формы скалы. На подходе к долине, говорил Уивер, была одна скала в форме огромной картошки, стоящая на трех подпорках.

Он говорил еще о паре источников, но где они находятся я не знал. Плохо дело: мы только начали путешествие, а я уже так напуган.

Дважды я опять поднимался на гребень дюны и смотрел на юг, но оба раза безрезультатно - лишь мили и мили пустынного песка и обжигающих скал, то тут, то там помеченных редким кустарником, хилыми деревцами или каким-нибудь кактусом.

Когда солнце почти зашло, я оседлал коней и нагрузил вьючную лошадь. И можете мне поверить, лошади были готовы к путешествию, словно понимали, что если мы хотим выжить, надо идти вперед. И вот, когда солнце превратилось в красный огненный шар, повисший над западными горами, мы перевалили через гребень дюны, которая прикрывала пещеру, и тронулись на юг в чужую мертвую пустыню.

Через некоторое время над далекими горами зажглась яркая звезда, и я выбрал путь прямо на нее, показав ее Доринде.

- Что это за горы?

- Я точно не знаю. Может, Пинто Рейндж. Здесь тянутся несколько небольших хребтов. Они все одинаковые, когда видишь их в первый раз.

- Вы рискуете из-за меня жизнью.

- Не особенно рассчитывайте на это.

Красота что-то делает с женщинами - по крайней мере с некоторыми из них. Взглянув на Доринду, я заметил, что она даже при таких обстоятельствах попыталась причесаться и уложить волосы. Для девушки, которая спит не раздеваясь, живет без воды и всего остального, она выглядела достаточно привлекательно. И я попробовал представить, как выгляжу я: высокий, крепкий и широкоплечий мужчина со шрамом на щеке и отросшей к этому времени щетиной. Никто никогда не утверждал, что я отличаюсь красотой, но теперь, наверное, я походил на гризли, только что вылезшего из берлоги. Единственные мои косметические процедуры - это выбить пыль из шляпы и тщательно протереть оружие.

В этих краях, чтобы выжить, человеку необходимы две вещи: конь и оружие... ну и, конечно, кое-что еще.

Вода.

Доринда тоже думала о ней. Она снова поехала рядом со мной и сросила: - А как мы найдем там воду?

- Нам поможет удача. В пустыне воду можно найти в верховьях каньона или в самой низкой точке котловины. Но если в котловине не растут деревья, вода там вряд ли есть. Иногда можно найти источник там, где хребет выходит в пустыню, но главное, надо искать влаголюбивые растения. Пальмы растут корнями в воде, а листвой на солнце. Если увидишь пальмы, значит поблизости есть вода. Ивы, тополя тоже указывают на воду, но полностью я бы на это не полагался. Я бы стал искать звериные тропы, птиц, а лучше всего пчел. Пчела может вывести к воде быстрее, чем любая другая тварь, но и здесь есть риск... есть риск.

Я был больше чем уверен, что здесь не было и пяти источников на сто квадратных миль. Надвинув пониже шляпу, я осмотрел ближайшие холмы. Едва ли мы найдем воду по эту сторону гор.

Ночь была прохладной. Над головой висели яркие звезды, кони двигались мерным, ходким шагом. Я несколько раз широко открывал рот и пил этот прохладный свежий воздух пустыни.

Прошел час, затем другой, но горы, казалось, не приближались. Я лихорадочно припоминал все рассказы, которые слышал о Мохаве.

Когда, судя по звездам, прошло еще часа два, я натянул поводья, спешился и помог сойти Доринде. Я чувствовал, что она выдохлась. Девушка опустилась на песок и сидела, пока я менял коней, ободряюще разговаривая с ними. Им тоже приходилось несладко.

- Сколько мы прошли? - спросила Доринда.

- Миль двадцать по прямой. Больше, если считать весь путь.

- Сколько осталось до гор? Мы ведь там передохнем?

- Мы не будем отдыхать, пока не найдем воду. Если найдем.

Я помог ей забраться в седло, и мы направились дальше, только теперь я шел пешком, но когда начал спотыкаться в полутьме, снова поехал верхом.

После этого я уснул в седле и когда опять открыл глаза, кони стояли, а небо на востоке уже серело.

Мы заехали в глубокое, покрытое песком, сухое русло. Черноглазая колдунья выглядела теперь как простая, уставшая девушка, держащаяся в седле только силой воли. Вьючная лошадь исчезла.

Оглянувшись, я увидел в пустыне какую-то черную точку на песке.

- У вас в багаже есть что-нибудь, что вам не хотелось бы потерять? спросил я.

Она взглянула на меня вначале непонимающе, затем обернулась посмотреть и через секунду покачала головой.

- Она может пойти за нами, - сказал я. - Если у нее остались силы, она пойдет за конями. Они несут большой вес, но и порода у них получше.

Посмотрев на спутницу, я добавил: - Мэм, у вас тоже есть выдержка и выносливость. Честно.

Но ее губы потрескались и распухли, в ней больше не чувствовалось энергии. Во мне тоже.

Я взглянул направо, затем налево в поисках выхода из сухого русла. Наконец, я нашел более или менее пологий откос, повернул коня и направил его в ту сторону. Небо уже посветлело, и если солнце поймает нас на открытом месте, долго мы не протянем.

Мы выбрались из русла, хотя мне пришлось спешиться и самому тянуть коней вверх. Впереди появился проход в горах, и откуда-то у меня взялись силы, наверное, последние.

Солнце светило уже час, когда мы нашли прибежище под одной из скал. Конь Доринды просто отказался идти дальше, и я его не виню.

Свалив седла в тени, я осмотрелся и не увидел ни единого кактуса, хотя тут они должны были расти. Более того, я не увидел ничего, чем можно было бы накормить коней. Только редкие несъедобные кусты.

Прикинув состояние коней, я решил, что много они не пройдут. Крупный жеребец и мой собственный конь могут одолеть еще несколько миль, да, пожалуй, второй конь, купленный у Харди... Мы должны найти воду.

Доринда прилегла на песке, а я отошел подальше и тщательно изучил местность. Примерно час я кружил по пустыне в поисках следов, но нашел их очень мало, и все вели в разных направлениях.

Наконец я сдался, вернулся и сел в тени. Наверное, я задремал, и когда проснулся, горло пересохло настолько, что я почти не мог глотать. Я с трудом открыл рот, потому что губы сильно потрескались, и понял, что наш конец близок.

Девушка спала, а, может быть, потеряла сознание. Одна лошадь лежала на боку на песке, другие, повесив головы, стояли на трех ногах.

Я с трудом поднялся, ухватившись за камень, и решил попытать счастья еще один раз. Я опять взял флягу и, чтобы не потерять, повесил ее на шею.

Мы остановились у большой скалы из белого гранита, стоящей отдельно у подножия гор. Рядом были разбросаны такие же скалы, и как бы не хотелось мне быстрее найти воду, я попытался как следует запомнить нашу скалу, иначе не найти дорогу обратно.

- Я найду воду, - сказал я вслух.

Если Доринда и услышала мои слова, то никак этого не показала, она так и осталась лежать на песке. Я повернулся и пошел прочь.

Песок пустыни - белый и обжигающий. Солнце отражалось от него и било в лицо, от него не было спасения. После нескольких шагов я стал спотыкаться. Один раз упал на камни, поднялся и некоторое время стоял, не в силах двинуться с места.

Я не отрывал глаз от песка, но вдруг что-то, как тревожный колокол, прозвучало у меня в голове. Я остановился, несколько раз мигнул, с трудом повернул голову и увидел человека, стоящего на скале.

Пока я собирался с мыслями, он поднял винтовку, которая блеснула отражением солнца на дуле, и выстрелил. Инстинкт заставил меня схватиться за револьвер, но при этом я потерял равновесие и упал. Это я помнил... но затем все заполнила темнота.

Холодно... Мне холодно.

Ослабевшими руками я попытался зарыться в согревающий песок, но тщетно. Открыл глаза и хотел сглотнуть. Рот окаменел от сухости.

С огромным трудом я поднялся. Наступила ночь, было холодно и очень темно. На небе высыпали звезды, дул пронизывающий ветер. Но я был жив.

Жив...

Я начал ползти.

Вдруг где-то поблизости в скалах тявкнул койот, и я замер.

Когда снова пополз, то уловил рядом движение и услышал стук копыта о камень. Я повернул голову и увидел снежного барана - значит, рядом должна быть вода.

Движение привело меня в чувство, я снова стал ощущать свое тело, пробудилась боль. Я постарался мыслить трезво. Баран направился в каньон, значит, вода там. В этот час к воде соберутся другие животные.

Я полз, но сил уже не оставалось, и помню, что снова очнулся от ужасной жары. Я почувствовал страх - страх смерти. Поднявшись на четвереньки, я принялся искать следы, но не нашел ни единого, ни одной царапины на камне.

Вдруг мимо меня что-то прожужжало и исчезло.

Пуля? Звук не похож, да и длился слишком долго.

Я опять пополз, но остановился, когда услышал странный стрекочущий крик. Я узнал его. Это кричала пятнистая лягушка. Она живет в каньонах рядом с ручьями или постоянными источниками.

Вода рядом!

Я рывком, словно поднятый чужой рукой, встал на ноги, начал озираться, но ничего не увидел.

А затем снова услышал этот звук... что-то пролетело мимо - пчела. Я сделал три быстрых шага вслед за пчелой, но понял, что жужжание уже замерло.

Шатаясь и падая, я обнаружил воду совсем неожиданно - углубление в белом граните, доверху наполненное водой. И это не мираж!

Я сполз к воде, обмыл лицо, затем зачерпнул горсть, задержал ее во рту, наслаждаясь желанной прохладой, и глотнул, чувствуя боль в пересохшем горле.

Кажется, я долго лежал, наслаждаясь этим первым глотком. А потом я выпил еще один.

Гранит, нагретый солнцем, обжигал кожу, поэтому я заполз в тень возле воды. Мне хватило места вытянуться. Несколько раз я пил, однажды меня чуть не вырвало.

Примерно через час я начал соображать.

Там осталась Доринда. И кони.

Но тут я вспомнил человека, который стрелял в меня. Или это был бред?

И я с усилием сел и наполнил флягу. Я иду обратно. Мне надо обратно. Мне надо знать.

ГЛАВА 4

Я пошел по своим следам, нашел место, где упал, пытаясь выхватить револьвер. Недалеко высилась скала, на которой действительно мог стоять человек. Там, где я упал, не оказалось чужих следов - только мои.

С большой осторожностью - потому что теперь я совсем не был уверен, что бредил - я двигался среди скал к лагерю...

Он исчез!

Не было ни Доринды, ни коней, ни золота - ничего!

Остались следы 4 или 5 всадников, они подъехали с запада, забрали Доринду, мой винчестер, моих коней. Они, наверное, посчитали меня мертвым. И вот я оказался пеший, один, за многие мили от возможной помощи.

Стоя в тени скалы, я понял, что попал в такую переделку, в которой еще не бывал. У меня оставалась фляга с водой, револьвер и запас патронов в оружейном поясе. Но у меня не было ни лошади, ни пищи, ни одеял. Ближайшее известное мне поселение находилось милях в 100 к западу - мормонский городишко под названием Сан-Бернардин.

Папа всегда учил нас, ребятишек, принимать решения, и как только что-то решено, действовать немедленно. Поэтому я тут же двинулся на запад.

Но в полденьмного не пройдешь, поэтому я шел от одного островка тени к другому, часто отдыхая, но все время придерживаясь направления на запад. И где-то глубоко внутри меня разгорался гнев.

До этого я не чувствовал гнева, потому что нас, Саккеттов, трудно разозлить, но когда это случается, мы становимся жестокими и безжалостными.

Еще одна вещь, которой научил нас папа: гнев убивает. Он убивает человека, впадающего в гнев, потому что отбирает у него частицу самого себя.

Когда эта черноглазая девушка там, в Хардивилле, попросила довезти ее до Лос Анджелеса, я почувствовал беду, но беду другого рода. Но теперь преследователи Доринды схватили ее, они стреляли в меня и приняли за мертвого. Они забрали моих коней и золото.

Ну, это может огорчить любого: кажется, время гнева подошло. Это был не дикий и яростный гнев, но холодное, глубоко сидящее чувство, которое вело меня вслед за этими людьми.

Они, скорее всего, поехали в Лос Анджелес. Неважно. Куда бы они не уехали, я найду их.

Кто-то сказал, что любое путqешествие начинается с первого шага. Я сделал этот шаг, и, прежде чем я сделаю последний, прольется кровь.

На закате я уверенно пошел на запад. Моя жизнь зависела от того, успею ли я добраться до воды, прежде чем опустеет фляга. К этому времени бандиты, наверное, уже выехали из Палмс, но это место лежало далеко к северу, а я собирался идти на запад и только на запад.

Человек пешком может пройти за день больше, чем лошадь. У меня не было намерения обгонять лошадей, но если мне удастся найти еду и воду, я приеду в Лос Анджелес ненамного позже их.

Еда...

Живот у меня уже прирос к спине, а желудок, наверное, считал, что мне перерезали глотку, так долго я не ел. Тем не менее, я продолжал шагать.

Мы, горцы, очень хорошие ходоки. Там, в холмах, это наш обычный способ передвижения.

На западе горы поднимались над пустыней футов на тысячу, но мне приходилось залезать и повыше.

Я шел на запад, мерно шагая час с небольшим, потом отдыхал и снова шел. Два-три раза я задерживался в труднопроходимых местах, но к восходу луны я был уже в горах и выбрал узкую индейскую тропу. Она белела на фоне пустыни, извиваясь между скалами. Мне много приходилось ходить по таким тропам, поэтому я сразу узнал ее.

Большинство индейских троп узкие: от 4 до 8 дюймов шириной, и обычно их легче рассмотреть издалека, чем вблизи. Но если по ним долго ходить, такие тропы узнаешь сразу.

Эта шла на юг вдоль горного хребта, и я следовал по ней, пока она не соединилась с тропой, ведущей через горы на запад. На этой тропе у подножия гранитного выхода в высокогорную равнину я нашел еще один источник, отмеченный двумя валунами из белого гранита, которые хорошо виднелись на темном фоне скал.

Я улегся на песке недалеко от воды, поспал и на рассвете, когда солнце еще не показалось из-за горизонта, наполнил фляжку и направился на запад.

Я размышлял о еде, когда наткнулся на лошадиные следы. Там, наверное, было около 50 лошадей, почти все подкованные, и гнали этот табун двое вакерос.

Я тут же укрылся в скалах, чтобы обмозговать свое положение. Это не те края, где лошадей гонят честные люди. На несколько десятков миль вокруг не было ни единого ранчо, и мне в голову не приходило ни одной причины, по которой кому-нибудь понадобилось перегонять лошадей именно здесь, а не в открытую, пользуясь известными тропами и открытыми источниками.А потом я вспомнил разговоры о конокрадах, которые уводили лошадей из Калифорнии, перегоняли их через пустыню и продавали в Аризоне... и наоборот. Похоже, кое-кто занимался этим до сих пор.

Лошади означали воду. Конокрады должны были гнать их через знакомые им места, к определенному месту, а это место могло означать лагерь, убежище, где я, возможно, разживусь едой и лошадью.

Если погонщики были ворами, они не слишком благосклонно отнесутся к моему появлению и могут даже начать пальбу. У них, однако, есть так нужная мне еда и есть лошади.

Примерно с полчаса я сидел и изучал округу. Я никогда еще не видел такого нагромождения скал и валунов, обросших кактусами.

И вдруг я вспомнил, что мне говорили о скале возле Хидден Велли "тайной долине", скале, похожей на огромную картошку. Я вспомнил ее потому, что в нескольких сотнях ярдов увидел именно такую скалу.

Беда в том, что в этом беспорядочном скопище скал вход в долину можно искать годами, но так и не найти, если только не повезет или не наткнешься на чьи-нибудь следы. И наверняка кто-нибудь наблюдал за входом. Ерунда, мне надо войти в долину.

В тот момент я не слишком беспокоился. Я был голоден и смертельно устал, меня обокрали и чуть не убили люди, преследовавшие Доринду. За это они заплатят своими шкурами.

И я пошел по следам.

- Чего-нибудь ищешь?

Голос прозвучал ниоткуда. У меня хватило ума остановиться и замереть, и когда я глянул вверх, то увидел человека с винчестером, нацеленным на меня - точно в пряжку ремня. Это был субъект крутого вида в шляпе с плоскими полями и потертых ковбойских штанах.

- Ты чертовски прав, - сказал я раздраженно. - Я ищу завтрак, обед, ужин и лошадь.

Он рассмеялся мне в лицо.

- Ты хочешь сказать, что все время шел пешком?

- Нет, - ответил я. - Меня спешили. А когда я сяду посередь лошади, то поеду в Лос-Анджелес и найду тех, кто меня здесь оставил.

- Ты сам из Лос-Анджелеса?

- Из Аризоны, - ответил я. - Я рванул сюда, чтобы купить лошадей и товаров и в Хардивилле повстречал эту женщину.

Он опустил винтовку.

- Ты не похож на блюстителя закона, - сказал он, - так что проходи. По крайней мере, мы тебя покормим.

Он прошел несколько шагов и сказал: - Тебе придется ползти. - Он показал на две скалы, которые, наклонясь, образовали что-то вроде дыры, и я прополз через нее. Встав на ноги, я оказался в Хидден Велли - тайной долине.

Оттуда, где я стоял, она казалась с полумилю длиной, хотя могла быть и длиннее. Стены, в основном из наваленных валунов, отстояли друг от друга всего на пару сотен футов. В долине паслись 60-70 приличных лошадей.

Этот парень, что показал мне вход, махнул винчестером, и мы зашагали вдоль стены, где я увидел несколько пещер, родник и множество пчел.

Там горел костер, вокруг которого расположились трое или четверо парней. Когда мы появились, они настороженно выпрямились.

- Что у тебя там, Вилли? - Это спросил высокий мужчина, у которого не хватало нескольких зубов. - Поймал птичку?

- Если ты думаешь, что я птичка, подтяни штаны и сними шляпу - я тебя отделаю так, что вовек не забудешь... После того, как вы меня накормите.

Они стали рассматривать меня, и я выложил им все подчистую, потому что врать смысла не было. Единственное, что я опустил - это последний выстрел. Мне показалось, что они отнесутся ко мне благосклонней, если подумают, что меня нарочно оставили без лошади.

Вилли отложил винтовку, взял кружку и налил кофе.

- Начни с этого. Даже если мы надумаем застрелить тебя, на полный желудок смерть будет легче.

- Они не имели права оставлять тебя без лошади, - раздраженно сказал высокий.

Как говорится в Книге книг, хоть я и сошелся с ворами, но у них не было причины держать на меня зло. Ведь всем известно, что в пустыне нельзя отбирать у человека лошадь.

Когда я съел кучу бобов, свежеиспеченного хлеба с медом и фунта два бекона, я отодвинулся от костра с кружкой кофе.

- Давай дадим ему лошадь Чарли, - сказал Вилли. - Если он все время будет уминать так, как сейчас, у нас не хватит еды, чтобы прокормить его.

Чарли скрутил сигарету, закурил ее и ответил: - Ты не запомнил никого из тех людей?

Когда я описал их - однако забыл упомянуть об убитых в перестрелке Чарли поглядел на Вилли и сказал: - Твой друг попал в хорошую переделку. По-моему, надо дать ему лошадь.

Это были Вилли и Чарли Баттон - известные люди. Каким-то образом они обнаружили эту скрытую от посторонних глаз долину и прятали там краденых лошадей.

- Вот что я не могу понять, - сказал я, - как вы проводите сюда коней. Это ведь очень маленькая дыра для лошади.

Ответа я не получил.

- Ты говоришь, что любишь путешествовать по ночам, - сказал Вилли. Ладно, сегодня отдохни. Когда стемнеет, мы дадим тебе лошадь и укажем дорогу. Остальное зависит от тебя.

- Спасибо вам.

Они даже не предупредили, чтобы я молчал об их убежище, да это было бы лишним.

Вечером Вилли провел меня через ту же дыру, а там уже ждали Чарли и остальные с великолепным гнедым конем.

- Он твой, - сказал Чарли. - Скачи в Лос Анджелес.

Ну, я не мог не задать последнего вопроса. Я посмотрел на Чарли и сказал: - А какие у меня права на него?

Чарли усмехнулся. - Если ты отсюда двинешь на запад, у тебя все права, а если отправишься в Аризону, то никаких.

Были у меня права или нет, они подарили мне прекрасного коня. Ему надо было только перебирать своими длинными ногами, а мне, с едой, которой меня снабдили, оставалось лишь сидеть на нем.

Я остановился в отеле мистера Габриэля Аллена и когда заплатил за номер из нескольких долларов, оставшихся в кармане, попросил приготовить ванну и купил бритву и мыло.

Грабители меня не обыскали, и у меня оставались деньги на мелкие расходы, поэтому я решил шикануть, пошел и потратил целых 12 долларов на новый костюм. Здесь, в городе, все казалось очень дорогим, такой же костюм я мог купить в Прескотте за 10 долларов. Конечно, остановился я не в самом городе: до Лос Анджелеса было еще миль десять-двенадцать, но цены были такими же. Еще полтора доллара я истратил на белую рубашку, и когда продавец предложил бесплатный галстук, если я куплю еще две, я согласился.

Парнишка на углу почистил мне за 5 центов сапоги, и когда, наконец, я сел в седло, чтобы ехать в Лос Анджелес, я был одет по-городскому и выглядел достаточнго элегантным для прекрасных дам на Сан-Педро или Главной улице.

И вот я въехал в город и остановился в "Пико Хауз" - самом большом и красивом отеле, который я когда-нибудь видел. Его открыли в 1870 году. Высотой он был в 3 этажа и построен из голубого гранита. Стоял он на углу Главной улицы и Пласа.

Мне дали комнату почти такую же большую, как вся наша хибара дома в горах. Почистившись и причесавшись, я проверил оружие. Кто-то должен мне несколько лошадей, 30 фунтов золота и пару хороших седел. Я намеревался потребовать долг.

Меня мало беспокоила судьба черноглазой колдуньи, потому что она сама могла позаботиться о себе - так мне показалось. К тому же она считала, что меня уже занесло песками Мохавы.

Однако, я очень хотел разузнать, где она, и заодно вернуть золото и лошадей.

Лос Анджелос был самым большим городом, в котором мне доводилось побывать - никак не меньше 10 тысяч жителей! Правда, говорили, что Новый Орлеан еще больше, но я не верил, что города могут быть такими огромными. И никакой город не скроет от меня черноглазую девушку. Я оказался прав.

Первой, кого я увидел, спустившись в холл "Пико Хауза", была Доринда Робизо.

Она стояла на другом конце холла и разговаривала с двумя одетыми по-городскому мужчинами. Один из них был молодым человеком мощного сложения, но мне он почему-то показался сосунком, хотя и беспокоило, что под пиджаком у него с правой стороны что-то выпирало. Другой мужчина, лет пятидесяти, был тоже широкоплечим, но ростом пониже.

Подойдя к ним, я сказал:

- Мэм, рад видеть, что с вами все в порядке.

Она стояла ко мне спиной и на секунду окаменела. Затем повернулась и, глядя прямо в глаза, ответила:- Извините, вы обращались ко мне?

Те двое, что были рядом с Дориндой, посмотрели так, словно я выполз из-под гнилого полена. Молодой человек хотел было что-то сказать, но я опередил его.

- Когда я вернулся в лагерь и не нашел вас, я начал беспокоиться.

- Боюсь, - холодно сказала она, - что вы ошиблись. Не имею представления, о чем вы говорите.

Я начал объяснять:

- Там, в Мохаве, мэм...

Молодой человек оборвал меня.

- Вы слышали, что сказала леди. Она вас не знает.

Он повернулся ко мне спиной, взял ее под руку, и они вышли, оставив меня стоять посреди холла.

Я почувствовал себя, как деревенский дурачок, когда, оглянувшись, увидел, что несколько человек насмешливо переглядываются. Я разозлился. Надо же, а я мотался по пустыне, дрался, стрелял, и все - ради ее спасения.

Чем больше думал об этом, тем больше злился, и вдруг до меня дошло, что найти-то я ее нашел, однако свое добро обратно не получил. Я рванулся вслед за Дориндой, но она уже скрылась.

От отеля отъезжала черная карета - может быть, они ехали в ней.

В любом случае я обязан найти золото.

В то время в Лос Анджелесе было 110 салунов, но мне посоветовали отправляться сразу в салун Баффама - самый элегантный в городе. Там можно услышать самые свежие сплетни.

Надев шляпу, я вышел на улицу, и тут же рядом со мной возник худощавый, смуглый молодой человек. Мексиканец... или калифорниец.

Он тихо заговорил:

- Возможно, сеньор, у нас общие интересы.

- Продолжайте.

- Говорили, что черноглазая сеньорита больна и не выходит из комнаты. По-моему, это неправда. Думаю, она уехала из Лос Анджелеса, а потом ее привезли обратно.

- Мистер, - сказал я остановившись и холодно глядя на него, - кажется, это личное дело леди.

- Да? Возможно. Сеньор очень галантен, но умен ли? Этой леди нельзя верить, сеньор, ни ей, ни ее знакомым. К тому же, они опасны. Опасны для нас обоих. Они постараются убить вас.

Не в моих правилах выслушивать плохое о женщинах, но не я ли первый подумал, что она колдунья?

- Мы можем поговорить у Баффама, - ответил я, - если у вас есть что сказать. Может, там будет человек, которого я ищу.

- Этот салун - далеко не лучшее место для поисков знакомых.

Может и так... Однако, это заведение мне рекомендовали, да и надо с чего-то начинать. А вдруг этот парень выведет меня на потерянный след? Во всяком случае, он знал город, а я - нет.

Кстати, он наверняка был прав, когда утверждал, что черноглазой нельзя доверять. Но она убегала - от чего?

Я припомнил, что сказал мне Харди в ту ночь, когда я покупал у него лошадей. Узнав, что я из Саккеттов, он посоветовал не говорить об этом Доринде. Почему? При чем здесь моя фамилия?

За столом у Баффама мы заказали пиво и уселись понаблюдать за публикой. Салун был полон мексиканцами, ковбоями и бродягами, бизнесменами и фермерами.

- Я здесь родился, - вдруг произнес мой новый знакомый. - Меня зовут Родриго Энрикес. Я очень люблю Лос Анджелес, но он меняется, меняется слишком быстро на мой вкус.

Вдруг я увидел на противоположном конце комнаты человека, похожего на одного из тех, кого видел в последнюю ночь в Хардивилле. Этот человек, стоя у бара, разговаривал с другим, которого загораживали от меня посетители.

- Жизнь в Калифорнии слишком легкая, - продолжал говорить Родриго. Моему народу не нужно думать о деньгах, здесь всегда есть еда, поэтому в деловых качествах мексиканцы уступают янки. Повезло тем семьям, которые породнились с американцами, хотя и этого часто недостаточно. Как в нашем случае.

К этому времени я уже не обращал на него внимания и даже не делал вид, что слушаю, как этого требует вежливость, потому что не отрывал глаз от протиположного конца комнаты. Я ощупал револьвер на поясе и был готов последовать за человеком у бара, если он уйдет.

- Янки, породнившийся с нашей семьей, был пиратом.

- Я слышал о нем. Джозеф Чепмен.

- Нет, это другой. Сеньор Чепмен хороший человек и порядочный гражданин. Мой дед, Бен Мандрин, в чем-то похож на него, только дед был самым настоящим пиратом и к тому же очень жестоким.

Человек на противоположном конце салуна допил стакан и не стал заказывать следующую порцию.

Поерзав в кресле, я приготовился встать, но Родриго, похоже, ничего не замечал.

- Мой народ очень долго жил слишком легко, так откуда у него теперь предприимчивость? У нас впереди много трудностей.

- Крепитесь.

- Нет, этого недостаточно. Двухгодичная засуха... из-за нее мы залезли в долги. К тому же, дед заложил землю, чтобы выручить друга, но банк разорился, и подходит время платить по векселю. Вряд ли его продлят.

Но я едва его слышал. Все мое внимание было приковано к человеку у бара.

- Именно Доринда Робизо заставила его подписать вексель.

Я сразу насторожился. Все, что Родриго говорил до сих пор, казалась обычной болтовней, мало меня заботящей, потому что ни у меня, ни у моих друзей не было земли в Калифорнии. Но теперь у нас оказалось что-то общее.

- Хотите сказать, что она сделала это нарочно?

- Иногда нельзя доказать то, что знаешь наверняка, но похоже, что директор банка и знакомый Доринды Робизо договорились. По-моему, она заставила моего деда подписать вексель за друга в тот момент, когда уже был разработан план лжебанкротства банка.

Не исключено, что банк пострадал из-за засухи и уменьшения поголовья скота. Если в такое время появляется человек, который предлагает золото и шанс избежать банкротства, банкиры могут согласиться... если они жулики. Да, не исключено.

Эти старомодные калифорнийские идальго не особенно церемонились с деньгами. Обычно они держали котелок с золотом у себя в открытом дворике за домом, и каждый, кто нуждался в деньгах, просто заходил и запускал руку в котелок.

Не жизнь, а сплошное удовольствие. И окружали их люди такого же толка, поэтому все шло хорошо, пока золотая лихорадка не привела в эти края людей другого типа.

Первыми появились золотоискатели и поселенцы. Эти тоже не считали доллары, когда их имели. Потом пришли карточные шулеры и мошенники.

- Сколько заложено земли? - спросил я Родриго.

- Больше 100 тысяч акров.

У меня перехватило дыхание. В горах мы обрабатывали акров 160 и имели еще столько же под лесом и кустарниками на склонах, слишком крутых, чтобы на них можно было что-то выращивать. Этой земли едва хватало на жизнь, так как плодоносный слой почвы и урожай были невелики.

Ясно, что при таких ставках заинтересованная сторона готова на все, она не могла допустить, чтобы ей мешали.

- Какую роль в этой истории играет Доринда Робизо?

- Старик Бен - такой же, как мы все. Ему нравятся молодые, симпатичные женщины, и однажды Тернер - это банкир - зашел в гости и привел свою "племянницу".

Человек у бара неожиданно повернулся и вышел. Я встал.

- Доскажете потом,- объяснил я. - У меня срочное дело.

Незнакомец пошел по улице, и когда я нагнал его, то увидел, что тот стоит напротив отеля "Белла Юнион". Этот отель недавно переименовали в "Сент-Чарльз", но про это место я слыхал. Лет десять-пятнадцать назад здесь случилась перестрелка между Бобом Карлайлом и братьями Кинг.*

Я двинулся в его направлении, надеясь подойти как можно ближе, но он заметил меня, повернулся, нырнул в ближайший переулок, а я помчался за ним... слишком рано.

Забежав за угол, я увидел незнакомца футах в сорока с револьвером в руке, он тут же развернулся и выстрелил. Расстояние было минимальным, и он убил бы меня, если бы не убегал: человек из салуна остановился и выстрелил поспешно, навскидку.

Что-то ударило меня в голову, я упал на колени, затем вытянулся лицом вниз, услыхав бегущих сзади людей, а впереди - ясно различимый звук захлопнувшейся двери.

ГЛАВА 5

Я пришел в себя и подумал, что лежал всего несколько секунд, пока зеваки не окружили меня и не стали задавать дурацкие вопросы. Я поднялся на ноги, зашатался, оперся о стену дома и остался стоять, а кровь заливала глаза и не давала сосредоточиться. Все, что я запомнил - это звук захлопнувшейся двери в переулке где-то впереди.

Люди продолжали задавать вопоосы типа "что случилось" и "кто стрелял", но слова не доходили до меня. То сознание, которое у меня еще оставалось, сконцентрировалось на одном: найти стрелявшего в меня человека.

Родриго тоже оказался рядом, пытаясь помочь, но я отмахнулся от него, собрался с силами и пошел по переулку.

Я увидел только одну дверь. Подойдя к ней, я на минуту прислонился к стене, готовясь к тому, что должно произойти, затем взялся за ручку и отворил дверь.

Коридор передо мной был футов сорока длиной с двумя дверьми справа и одной слева. Первая дверь вела в пустую комнату, заваленную досками, словно приготовленными для ремонта. В комнате никого не было.

Бесшумно закрыв дверь, я подошел к следующей, которая выходила в магазин готовой одежды. Он был пуст, если не считать продавца и одного покупателя.

- Кто-нибудь здесь проходил? - спросил я.

Оба оглянулись и покачали головами.

- Никто. Ни души, - ответил продавец.

Оставалась комната слева, и я направился к ней. Распахнув дверь, я вошел внутрь.

За столом сидел высокий молодой человек, которого я видел с Дориндой Робизо и который увел ее.

- Вы хотели видеть меня?

- Я хочу увидеть человека, вошедшего сюда из переулка, - сказал я.

- Мне очень жаль. Сюда никто не заходил. Это все?

Левой рукой я вытер кровь с лица. Голова так трещала от невыносимой боли, что я даже сморщился, оглядевшись.

Здесь стоял огромный письменный стол, два стула и столик. Но была еще одна дверь.

- А что там? - спросил я.

- Ничего.

Я ему не нравился, ни капельки не нравился. Он хотел сказать еще что-то, но я показал на дверь.

- Откройте ее, - сказал я.

Он откинулся в кресле.

- Не будьте дураком. Я не собираюсь делать ничего подобного. А теперь убирайтесь или я упрячу вас в тюрьму... я могу это сделать.

Подойдя к столу, я наклонился к нему, а я высокого роста.

- Мистер, - сказал я очень мягко, - ну-ка попробуйте сделать то, что обещали.

Вот тогда он разозлился и начал подниматься. О, это был человек, привыкший, чтобы ему подчинялись. Он был мощного сложения, сильный, а сейчас еще и злой. И вот он начал подниматься, и когда встал с кресла и положил руки на подлокотники, я схватил его за рубашку и жилет и рванул на себя, чтобы он потерял равновесие, а потом сильно оттолкнул.

Он ударился о кресло и вместе с ним полетел на пол, а я быстро ступил к той двери и распахнул ее. Тут же прозвучали два выстрела - один за другим, но я стоял в стороне, и обе пули прошли мимо.

Человек в комнате стрелял просто в открытый проем, не целясь и не видя цели.

- В следующий раз я буду стрелять в ответ. Ну что, бросишь револьвер или предпочитаешь умереть? - сказал я.

Выбор у него был небогатый, и я услышал, как он переминается с ноги на ногу.

- У тебя осталось две пули, - сказал я. - Ты, может быть, случайно попадешь в меня, но у меня пять патронов, и я не промахнусь.

- Я не сделал тебе ничего плохого, - произнес он, а я рискнул и с оружием наготове шагнул в комнату.

Он хотел было выстрелить, но увидев у меня в руке шестизарядник, сразу передумал. Он взглянул на мой револьвер, бросил свой и сделал шаг назад.

- Я не собираюсь его поднимать, - сказал я, - а ты можешь, если надумаешь.

Позади я услышал шум и повернулся так, чтобы держать на прицеле обоих.

- Мистер, - сказал я, - у меня забрали все. У меня исчезли лошади и золото. Я хочу получить их обратно. Вы, ребята, хотите говорите, хотите стреляйте, мне все равно.

Высокий молодой человек очень осторожно встал, понимая, что я в любую секунду могу нажать на спуск. Махнув револьвером, я поставил второго человека рядом с первым.

- Мы об этом ничего не знаем, - сказал молодой человек. - Я понятия не имею, о чем вы говорите.

- По-моему, вы оба врете, - сказал я, - и если окажется, что я неправ, то извинюсь перед тобой. Но вот этот парень, который в меня стрелял, он был там. Он был в пустыне.

- Ты ошибаешься!

- Ну конечно, ошибаюсь. И поскольку ты был в пустыне, ты знаешь, что я не шучу с оружием. Я хочу получить обратно свое, и я его получу.

- Ты дурак, - с пренебрежением сказал молодой человек. - Сейчас ты держишь нас на мушке, но когда уйдешь, тебя будут искать люди шерифа, а если убьешь нас, тебя повесят.

- Осторожней, Дейтон, - сказал человек поменьше. - Он хорошо обращается с этим шестизарядником.

Дейтон улыбнулся нехорошей улыбкой.

- Мой тебе совет, друг, убирайся из города и как можно быстрее.

- Я так и сделаю... получив обратно свое.

Дейтон взглянул на второго.

- Как насчет этого, Олифант? Ты что-нибудь знаешь?

Олифант облизал пересохшие губы.

- Мы думали, он мертвый. Естественно, мы забрали лошадей.

- И 30 фунтов золота, - вставил я.

Олифант переступил с ноги на ногу.

- Я не знаю...

- Это довольно много, - холодно произнес Дейтон. - Мне бы хотелось об этом узнать.

- Ничего не знаю насчет золота, - сказал Олифант. - Мне...

Ну, я всего лишь взвел курок.

- Припомни получше, друг, - произнес я. - Чуть-чуть напрягись, иначе я буду задавать вопросы кому-нибудь другому.

С Олифанта ручьями лил пот. Он был напуган до смерти, и не только мной. Очевидно, бандиты сговорились и просто промолчали о золоте. Но он не сдавался.

- Не особенно шуми, - сказал он, - если связываешься с Саккеттом.

- С кем, с кем?

- С Ноланом Саккеттом. А если тебе не знакомо это имя, значит ты ничего не знаешь. Нолан Саккетт, ганфайтер.

Он принял мое удивление за страх. И вдруг я понял, почему мне показалось знакомым сложение этого крупного человека: оно было совсем как мое... или моего брата Оррина, хотя тот был потяжелее.

Я не знал никакого Нолана Саккетта ни из клана со Смоки Маунтинз, ни из клана Кумберлендских Саккеттов.

- Клинч Маунтинз!

- Что? - Они оба уставились на меня, не догадываясь, что это значит. И не зная историю Саккеттов, не могли догадываться. Но единственные Саккетты, которые могли ввязаться в такую передрягу, были Саккетты с Клинч Маунтинз. Они по своей натуре находились по другую сторону закона, но тем не менее, были крепкими ребятами и неутомимыми драчунами. Этого у них не отнимешь.

- Ну-ка, мистер, - сказал я, - начинайте говорить. Где мои кони и золото?

- Тебе придется иметь дело с Саккеттом, если хочешь получить их обратно. - Он все еще думал, что это имя меня пугает. - Ты до этого еще не дорос.

- Зато ты слишком взрослый, - ответил я. - Но если потребуется, Саккетт всегда может встать лицом к лицу с Саккеттом.

Они не поняли. Они только смотрели на меня, поэтому я сказал:

- Ведь я тоже Саккетт. Уильям Телль Саккетт, хотя все зовут меня Телль. Я с гор Теннесси, правда не с тех, что Нолан. И мы, Саккетты, не любим, когда позорят наше имя. Мне придется встретиться с этим Ноланом Саккеттом и почитать ему из Библии.

- Ваши кони у Грека Джорджа, - сказал Олифант, - это за перевалом Кауэнга Пасс. Золото там же, берите, если сможете забрать.

- Смогу.

Пятясь к двери, я посмотрел на Дейтона.

- А ты не мешайся у меня под ногами, - посоветовал я ему.- Ты мне не нравишься.

Он улыбнулся, но теперь я знал, что улыбка у него нехорошая, в ней скрывалась жажда убийства.

- Ты не доедешь до перевала, - сказал он. - Я об этом позабочусь.

- Ты слишком занят кражей ранчо у старика, - ответил я.

Слова попали в точку, Дейтон дернулся, будто получил пощечину. Он встал с кресла с побелевшими губами, но я сделал шаг назад и прикрыл за собой дверь.

Встревоженный Родриго ждал в конце улицы.

- Я боялся за вас, - сказал он. - Я не знал, что делать.

- Начнем сначала. Вы знаете, где живет Грек Джордж?

- Конечно, кто же не знает? Это там, где поймали бандита Тибурсио Васкеса.

- Далеко отсюда?

- Миль 10, не больше. У подножия гор.

- Мои лошади там. Золото тоже.

Он взглянул на меня.

- И вы отправитесь за ними? Вы не представляете, что замыслили, сеньор. Это место встречи бандитов. А в каньонах Санта-Моники полно преступников. Вы должны взять с собой шерифа и подмогу.

- Подмогу я ношу с собой, - сказал я и похлопал по кобуре, - а что касается шерифа, то мы, Саккетты, сами делаем все, что положено и не просим помощи ни у кого.

- Я поеду с вами, сеньор.

Я поглядел на него и подумал, что он настоящий мужчина.

- Делайте так, как найдете нужным, - ответил я. - Но будьте готовы к перестрелке.

Мы пошли за лошадьми, и я подумал, что если мы не поторопимся, то опоздаем, потому что Олифант либо пошлет кого-нибудь из своих людей предупредить преступников, либо отправится сам.

- Там будет человек по имени Нолан Саккетт, - сказал я. - Если его кто-нибудь и сможет пристрелить, то только я.

Он слегка побледнел.

- Я не знал, что он там, амиго. Говорят, на его счету 22 человека.

- Нельзя гордиться тем, что ты убил человека, - сказал я. - Человек должен стрелять только в случае необходимости и, желательно, не слишком часто или без разбора.

Мы сели на лошадей и направились по улице Форт-стрит на северо-запад вдоль подножия гор, мимо ирригационных каналов и садов, и я с интересом смотрел на апельсиновые деревья, потому что за всю свою жизнь видел их не больше полудюжины.

В Лос Анджелесе протянули железную дорогу, и оттуда, где мы проезжали, можно было видеть паровоз на вокзале. Главная улица вела от вокзала через Сонору, где жили бедные мексиканцы и калифорнийцы в побеленных глиняных домах. Большую часть улиц окаймляли перечные деревья, но чем дальше мы отъезжали от ирригационных каналов, тем суше становилась земля.

Во главе с Родриго мы проехали через Нопалеру - кактусовую рощу - и остановились возле маленькой мексиканской таверны. Родриго вошел внутрь, а я остался ждать в седле, оглядывая окрестности.

Дул слабый ветерок, день был теплый и приятный. В такой день хочется отдыхать, но у нас были дела.

К западу лежало ранчо Родео де лас Агуас, и, глядя вдоль горного хребта, я смог различить тонкую струйку дыма, обозначавшую нашу цель - там жил Грек Джордж, именно там ранили Тибурсио Васкеса, когда он пытался скрыться через окно ранчо.

Родриго вышел из таверны с озабоченным видом.

- Сеньор, в доме Грека пять человек, но того, что назвали вы, среди них нет.

У меня отлегло от сердца. Еще ни один Саккетт не стрелял в родственника, и я не торопился стать первым. Мы никогда не были связаны с Саккеттами с Клинч Маунтинз, потому что они тяжелые люди, которые вечно гнали самогон, да шатались по темным тропам. Но у всех у них был бойцовский характер, все они были хорошими драчунами.

- Поехали. Я рассчитываю получить обратно все, что принадлежит мне.

Родриго посмотрел на меня, и надо отдать ему должное: он не отступил. Он запрыгнул в седло и повел свою лошадь рядом с моей. Единственное, что он сделал - это снял ременную петлю с курка револьвера.

- Мне бы хотелось, чтобы вы познакомились с моим дедушкой, - вдруг сказал он. - Вы бы понравились Старому Бену.

- Если все, что я слышал - правда, - признался я, - мне тоже хотелось бы познакомиться с ним.

А слышал я много. Это был умный старик, хотя и не устоял перед хорошеньким личиком. Не он первый, не он последний.

Мы подъехали к дому с задней стороны и спешились.

Дверь отворилась, и появился крутой с виду человек с насмешливой улыбкой на лице.

- Посмотрите, кто приехал! А мы-то думали, что он лежит мертвым в Мохаве.

- Меня нелегко убить.

- И то правда, - человек рассмеялся. - Но мы не повторяем ошибок.

Пока он говорил, я шел к нему. Родриго остался рядом с лошадьми.

Человек в двери выпрямился и, усмехаясь, потянулся за револьвером. Он без сомнения считал себя быстрым, но я даже не дотронулся до револьвера, а двинул ему кулаком, отяжелевшим от долгих лет работы с лопатой, киркой и лассо, и человек так и не успел вынуть револьвер.

Удар пришелся в челюсть, он сильно стукнулся головой о дверной косяк и сполз на землю, и в тот же момент я услышал 2 выстрела. Прижавшись к двери, я оглянулся и увидел Родриго с дымящимся револьвером и человека с винчестером, перегнувшегося через подоконник и, на мой взгляд, совершенно мертвого.

Внутри трое мужчин потянули руки к потолку, а симпатичная молодая мексиканка стояла, уставившись на меня. Она была молодой, нахального вида, и я бы рискнул предположить, что ее жизненный путь не был легким.

- Ты похож на него!

Было заметно, что она удивлена.

- Ты совсем как он!

- Мы, Саккетты, все похожи, - ответил я, - если ты говоришь о Нолане. Правда, я его еще не встречал.

- Ты повстречаешься с ним только один раз, - сказала она с презрением.

- Да брось ты. Я с ним поговорю, и все уладится.

Это была не столько похвальба, сколько желание. Я не любитель стреляться с родственниками и надеялся, что он тоже.

Остальным я сказал: - Я приехал за своими вещами... и золотом.

- Ты найдешь своих коней и вещи вон там. - Рыжеволосый парень махнул головой в сторону корраля и конюшни. - Я ничего не знаю о золоте.

- Мэм, - сказал я мексиканке, -раздуйте огонь в очаге. Кажется, он мне понадобится. И принесите сюда вон ту железку.

Я усмехнулся в сторону мужчин.

- Я долго шатался по Нью Мексико. У тамошних апачей можно кое-чему научиться.

Рыжий не особо забеспокоился, но другие стали переминаться с ноги на ногу, и оба сразу вспотели.

Тот, кого я уложил в дверях, начал приходить в себя, поэтому я сделал шаг назад, схватил его одной рукой за шиворот, вытащил в комнату и швырнул на пол.

Мексиканка не двинулась с места. Я взял кочергу и некоторое время ворошил угли в очаге, мексиканка тем временем повернулась и взяла шаль.

- Не волнуйтесь, - сказала она. - Я приведу Нолана и синьора Дейтона, - и смело взглянула мне в глаза.

Я рассмеялся, и это ее взбесило. Мексиканка сверкнула своими черными глазами, хотела что-то сказать, но я опередил ее.

- Мэм, вы очаровательная девушка, и когда найдете Нолана Саккетта, скажите ему, что здесь Уильям Телль Саккетт. Если у него есть желание, пусть приходит. Что касается Дейтона, то он знает, что я здесь. Мы с ним уже виделись сегодня... и с человеком по имени Олифант.

Это их озадачило, но девушка выскочила из дома, как будто боялась, что я ее остановлю, чего у меня и в мыслях не было. Я собирался уладить все по-хорошему, и чем раньше они здесь соберутся, тем лучше.

- У меня есть друзья, - сказал Родриго, - может быть, стоит их позвать.

Он помолчал.

- Можно позвать вакерос с нашего ранчо, по-моему, им придется по душе поговорить с этими... ворами.

Теперь забеспокоился даже рыжий, поэтому я сказал Родриго: Поезжайте. Скажите, чтобы захватили побольше веревок. Нам могут понадобиться веревочные галстуки.

В те годы "городишко", как все называли Лос Анджелес, чувствовал себя весьма свободно в том, что касалось повешений, будь они законными или незаконными. На протяжении нескольких лет там произошло 40 законных казней и 37 спонтанных. Перестрелки случались ежедневно, и городское население было печально известно своими скорыми судами Линча.

Бандиты могли не принимать в расчет меня, но осознание собственной вины их беспокоило.

Позади дома находилась кладовая. Я согнал пленников туда и запер дверь.

В коррале нашлись все мои лошади, седла и уздечки. Оседлав коней, я отыскал вещи, большинство из которых никому не понадобилось. В доме я обнаружил свой винчестер, лежавший вместе с чьими-то шмотками, проверил заряды и приготовился ждать.

Больше всего я хотел отыскать золото, потому что не все оно принадлежало мне. Почти час я копался в доме, перевернув все на свете, но не нашел его.

А затем услышал стук копыт и понял, что меня ожидают крупные неприятности.

Из окна я видел, как они приближаются, потом выскользнул во двор и спрятался в ивах рядом с ручьем. Мексиканка была с ними, а всего я насчитал 6 вооруженных людей.

Они подъехали быстрой рысью, поднимая за собой пыль, но когда растянулись, чтобы окружить дом, пыль поредела и осела. Когда прибывшие окружали дом, лошади шли шагом.

Спрятавшись в ивняке, я наблюдал и ждал. Мне не хотелось стрелять без нужды, мне была необходима встреча с Ноланом Саккеттом, но его среди всадников не было.

Все это время я думал, где может быть спрятано золото. Олифант сказал, что оно здесь, в этом месте, но он мог и соврать.

Когда всадники спешились и вошли в дом, я подошел к своим лошадям, сел на жеребца и шагом повел лошадей прочь. Я услышал, как они спорят и переговариваются, но я быстро ретировался за сарай и направился к устью недалекого каньона.

Родриго вернется, но до той поры я не собирался стрелять, потому что мог убить не того, кого надо - человека, который знает, где мое золото.

Через минуту-другую они вырвались из дома и начали обыскивать местность.

Сидя верхом в зарослях высоких кактусов, я наблюдал за ними, держа винчестер наперевес. В долине, в стороне ранчо Лас Аидас, я заметил облако пыли - сюда быстро скакала группа всадников.

Бандиты стали искать следы, но тут побывало слишком много лошадей и слишком много людей, поэтому я не беспокоился. Беспокоился я о том, как получить назад золото, потому что ребята в Аризоне положились на меня. Я был уверен, что где бы оно ни было, Доринда будет об этом знать.

Далекое облако пыли приближалось, кажется, бандиты увидели его, потому что вдруг все разом вспрыгнули на коней и, рассыпавшись, поскакали прочь.

Двое проехали рядом со мной в сторону каньона, где находились другие воровские убежища.

Когда они скрылись, я шагом вывел лошадей из зарослей и опять подъехал к дому. Там осталась только мексиканка, у которой при виде меня загорелись глаза.

- Вы знаете, где золото? - мягко спросил я. - Вы могли бы здорово помочь мне, если скажете.

- Я не собираюсь тебе помогать! - Она вскинула голову. - Когда приедет сеньор Саккетт, он все равно оставит тебя в дураках.

- Ему стоит поторопиться. Вот едут мои друзья.

Она ничего на это не ответила, но мы уже слышали скачущиих лошадей.

- Если вы передумаете, найдите меня, - сказал я. - Стыдно такой красивой девушке, как вы, связываться с бандитами.

Она хотела было что-то сказать, но затем поджала губы.

Вместе с Родриго подъехали 20 крепких, сухих вакерос, и все они, казалось, расстроились, когда выяснилось, что драки не будет.

- Вам надо поехать с нами, - сказал Родриго. - Старик Бен хочет видеть вас.

- Бен Мандрин?

- Да. - Он улыбнулся.- И сеньорита Робизо.

ГЛАВА 6

Дом на ранчо Бена Мандрина представлял собой длинное глиняное здание с несколькими дверьми, выходящими на окружавшую его веранду. Ранчо было старым и обжитым. Здесь росли огромные древние дубы и сикоморы. Тень от них показалась очень приятной после поездки под жарким открытым солнцем, и я натянул поводья и пару минут просто сидел в седле и осматривался.

Если у Старого Бена не отнимут ранчо, оно перейдет к Родриго, и я понимал, почему он так его любит. Здесь везде царила атмосфера доброго спокойствия от запаха трав и жасмина, росшего вдоль стен, до тени под огромными старыми деревьями.

Дом был построен в виде буквы "Г", из него открывался вид на уходящее вдаль море за круглым склоном холма. Между морем и домом росла пожухлая от засухи трава с несколькими рядами маиса, бобов и других растений.

Дверь открылась, и я увидел стоящую в проему Доринду в легком красивом платье и выглядевшую от этого еще прекраснее.

- Проходите, пожалуйста, в дом. Мистер Мандрин ждет вас.

Она повернулась.

- Хуан, позаботься, пожалуйста, о коне джентльмена.

Спешившись, я смахнул шляпой пыль с одежды и прошел через двор, чувствуя затылком, что за мной пристально наблюдают, но не Доринда и не Хуан.

Девушка с улыбкой протянула мне руку. Это была широкая, приятная улыбка, приоткрывшая белоснежные безупречные зубы, но глаза ее не улыбались. Они излучали настороженность и беспокойство.

- Благодарю вас, мистер Саккетт. От всей души благодарю за все, что вы сделали. Когда те люди приехали за мной, мы подумали, что вы мертвы.

- Годится.

- Что вы имеете в виду?

- Иначе они могли бы поехать и проверить.

Она на секунду задержала на мне взгляд, как бы стараясь угадать, насколько я умен или насколько опасен.

- Все это ошибка.

- Людям, погибшим в Мохаве, интересно было бы услышать ваши слова, откровенно сказал я.

Когда она попыталась ответить, я ее оборвал:

- Мэм, я приехал не к вам. Я приехал к Бену Мандрину.

Раздался глубокий и сильный голос.

- Так оно и есть! Входите, мистер Саккетт! Прошу, входите!

Он сидел в большом старом кресле-качалке и совсем не был похож на пирата. Он никогда не был высоким - во всяком случае таким высоким, как я, - но в свое время был широкоплечим и, кажется, очень сильным человеком. Его запястья были такими же широкими, как мои, дюймов десяти в окружности, а руки - сильными, с плоскими костяшками... руки драчуна.

У него было широкое, скуластое лицо и глубоко посаженные глаза; густые черные волосы перемешаны с седыми. Ему должно быть уже за 70, но выглядел он намного моложе. Однако, бросались в глаза разбитые параличом больные ноги. Они были закрыты одеялом, но я увидел, что ноги у него тонкие, почти несуществующие.

Над глазом белел старый шрам, а другой рассекал щеку, но шрамы не портили его. Бен Мандрин выглядел, как сильный, волевой старик, проживший богатую, полную приключений жизнь.

- Так ты Саккетт? - сказал он. - Дорри рассказывала мне про тебя. Похоже, ты боец.

Я остановил взгляд на шраме под глазом, и он заметил это.

- Сабля, - сказал он. - Это случилось давно. Почти целую жизнь назад.

- У Гаттераса, - сказал я. - И они приняли вас за мертвого.

Они оба сильно удивились. Доринда резко повернулась и посмотрела на меня, а Бен схватился за ручки кресла и выпрямился.

- Откуда ты это знаешь? - спрсил он. - Об этом знали очень немногие.

- Вы слишком часто нападали на побережье Каролины, - ответил я. Человек, который ударил вас саблей, - мой дед.

Несколько мгновений он не сводил с меня яростных глаз, затем рассмеялся.

- Он тоже был бойцом, - заметил Бен. - Владел саблей лучше всех... лучше всех, кроме одного.

Он внимательно оглядел меня.

- Здесь у нас есть еще один Саккетт. Это твой родственник?

- Наверное. Он Саккетт с гор Клинч Маунтинз, мы с ними не в ладах, но мы не пираты.

В его глазах пояаилось довольно жесткое выражение... ему было над чем подумать. Если бы Бен Мандрин был чуть помоложе или чуть поздоровее, тогда бы я дважды подумал, прежде чем выдать такое. Но мне показалось, что ему нравится подобный разговор, и я вдруг понял, что давно уже никто не осмеливался разговаривать с ним по-мужски. Благодаря его богатству, благодаря тому, что он калека, перед ним, скорее всего, заискивали.

- Это было давно, - сказал старик. - Я стал владельцем ранчо и добропорядочным гражданином.

Его глаза сверкнули недобрым смешком. - Или ты не слышал?

- Слышал и поверил... но не совсем.

Он снова рассмеялся и, глянув на Доринду, сказал:

- Он мне нравится.

Затем повернулся ко мне.

- Как ты относишься к тому, чтобы поработать на меня?

- Я не ищу работу. Я ищу 30 фунтов украденного золота, а когда найду, возвращусь в Аризону. Более того, - я смотрел прямо на Доринду, - у меня есть идея, кого надо спросить.

О, он сразу все понял. От Старика Бена мало что укрывалось. Он поглядел на нее, потом на меня.

- Ты не прав, мой друг, она все время была со мной.

Он указал на кресло.

- Садись, немного поговорим о кораблях, саблях, береге Каролины 50 лет назад, а может и больше. Что рассказывал тебе дед?

Он повернулся к женщине.

- Доринда, принеси нам бутылку вина - очень хорошего вина, которое навевает воспоминания.

Потом мы сидели молча, слушая, как удаляются ее шаги. Судя по звукам, вино должно храниться в другом конце дома.

- Ты помог ей в пустыне, Саккетт, за это я благодарю тебя.

Вот тут я удивился, потому что думал, что он ничего не знал о том, что она уезжала из города.

- Я пошел за водой и пока возвращался, бандиты схватили ее. Когда один из них стрелял в меня, я споткнулся, и меня приняли за убитого.

- А ты лежал не шевелясь? Она не догадывается, что я все знаю.

Он закурил длинную черную сигарету, затем проницательно взглянул на меня.

- Она украла у тебя золото?

- Этого я не могу сказать, но думаю, она знает, где оно. По-моему, - я постарался сформулировать так, чтобы он не обиделся, - у нее нюх на золото, если можно так выразиться.

В этот момент Доринда появилась на веранде, направляясь к нам. Она несла бутылку мадеры того сорта, который называют "дождевой водой", хотя я ни разу не попадал под такой дождик.

- Я бы предпочел ямайский ром, - сказал Бен, - но в Калифорнии его трудно найти.

Мы попробовали вино. Оно было очень хорошим. Бен

Мандрин показался мне неплохим стариком, но вину я доверял больше, чем Старику Бену, а ему - чуть больше, чем черноглазой колдунье. Мне было жаль думать, что, возможно, скоро он все потеряет.

Пока мы ехали из города на ранчо Грека Джорджа, Родриго рассказал мне еще кое-что. Тернер, человек из банка, доверил Доринде уговорить Старого Бена подписать бумаги, а Тернер должен получить деньги от Дейтона и его приятелей, когда те затребуют вексель и завладеют ранчо. Они могли получить ранчо даже без векселя, потому что старик был разорен, у него почти не осталось денег.

Засуха уничтожила урожай и пастбища, Старику Бену ничего больше не оставалось, кроме как отдать ранчо, но что он будет тогда делать искалеченный старик?

Вино согрело его кровь, он стал рассказывать о прошедших днях, о набегах, о поединке с моим дедом. Пока мы разговаривали, он подолгу смотрел на меня или отводил взгляд, прислушивался к моему голосу, когда мне удавалось вставить несколько слов. Мне показалось, что он что-то задумал, затаил какую-то тайную мысль, которая покоилась в его темной душе.

Доринда слушала, иногда выходила из комнаты и возвращалась. Я заметил, что она не пила... намеренно? Иногда у нее прорывалось нетерпение, она хотела, чтобы я уехал, потому что не видела смысла в нашем разговоре.

Я тоже подумывал уехать, когда старый Бен вдруг сказал:

- Ты должен переночевать здесь, Саккетт, у нас хватит места. У тебя еще достаточно времени на охоту за золотом. Утро вечера мудренее.

Он пристально посмотрел на меня и поставил стакан на стол.

- Родриго сказал, что ты хотел купить лошадей или мулов и припасы для продажи в шахтерских городах. Твои планы еще не изменились?

- Нет, но я буду покупать, когда найду золото.

Бен жестом указал на равнины, окружающие дом.

- Они хотят отнять все это, но у меня есть достаточно мулов, и я отдам их тебе... за небольшую цену. Я прикажу, чтобы их пригнали для тебя.

Он неожиданно схватил палку, словно собираясь встать, затем посмотрел на Доринду.

- Скажи, чтобы за мной пришли и проводи мистера Саккетта в его комнату.

Бен Мандрин помолчал.

- В комнату Пио, - добавил он.

Она удивилась, но вышла и вернулась с двумя вакеро. Они подняли Старого Бена вместе с креслом и вынесли из комнаты. Когда они вышли, я допил вино и поставил стакан на стол.

- Я никогда не видела его таким, - сказала удивленная и встревоженная Доринда. - Он никогда так долго не разговаривает с незнакомыми людьми.

- Это от того, что он вспомнил прошлое. Я упомянул битву при Гаттерасе, и ему на память пришли добрые старые дни.

Ее удивление, казалось, прошло.

- Да, да, должно быть из-за этого.

Доринда была очень красивой женщиной, но я стал замечать холодность, на которую раньше не обращал внимания, хотя с самого начала относился к ней с настороженностью.

- Но в комнате Пио! - продолжала она. - Он никогда никого не пускал в эту комнату, кроме старого губернатора.

- Пио Пико?

- Они были друзьями... по-моему, дружат и до сих пор, хотя сейчас старик редко выходит из дома.

И больше она ничего не говорила.

Ужинали мы вчетвером: Старый Бен, Родриго, Доринда и я, но теперь Старый Бен молчал. Только однажды он сказал: - Недалеко от Моры в Нью Мексико случилась перестрелка, в которой участвовали какие-то Саккетты. Один из них женился на мексиканке.

- Это мои братья, - сказал я.

Он ел с аппетитом, но вина больше не пил - только несколько чашечек крепчайшего кофе. Я на своем веку выпил немало кофе и привык к тому, какое готовят в ковбойских лагерях: такому крепкому и густому, что в нем даже подкова будет плавать.

Я устал и хотел спать. К счастью, после ужина мы совсем недолго сидели за столом.

В моей комнате стояла огромная роскошная кровать, а на столике с мраморной столешницей - таз и кувшин с водой. На каменном полу лежал ковер с длинным и густым ворсом и стояло кресло. В комнате было еще одно окно и еще одна дверь, которая, наверное, вела в спальню Старого Бена.

Сидя на краешке постели я обдумал ситуацию и пришел к выводу, что в ней мало смысла. Я хотел лишь получить свое золото и отправиться обратно в горы, на шахты, но вместо этого попал на старинную испанскую гасиенду в гости к бывшему пирату.

Да, я вернул своих лошадей, но приобрел массу врагов, и не по своей вине, а только пытаясь помочь девушке, которая, оказывается, тесно связана с моими врагами... приобретенными благодаря ей.

Устав строить догадки и обозвав себя дураком, я стянул сапоги, умылся и начал раздеваться.

И вдруг отворилась дверь в комнату Старого Бена Мандрина, и он встал в проеме, опираясь на пару костылей и глядя на меня с дьявольским огоньком в глазах.

Старый пират проковылял в комнату, повернулся и опустился в кресло.

- Мне нужна помощь, мой мальчик. Мне нужна твоя помощь.

А я так и остался стоять, глядя на него с открытым ртом. На нем была одежда для верховой езды, которая когда-то была ему впору, а сейчас не очень-то подходила по размеру.

- Нам придется проехать до рассвета почти 20 миль, - сказал он. Надевай-ка сапоги.

- А вы сможете проехать 20 миль верхом? - сказал я.

- Нет... но проеду. Оставь это мне.

Я продолжал глядеть на него.

- Почему я? У вас есть люди. У вас есть Родриго. - И тут я усмехнулся. - И у вас есть Доринда.

Он отмахнулся.

- Причуда старика. Послушай, сынок, ты молод, ты силен, у тебя будет много женщин, но для меня она последняя. Я не буду говорить, что она моя, потому что это неправда, к тому же, я уверен - у нее и мысли такой нет. Она выглядит как страстная женщина, но это не так. Можешь мне поверить: ни одна великая куртизанка прошлого - а Доринда во многом похожа на них - не была страстной, любящей женщиной. Все они холодны и расчетливы. Они использовали эмоции мужчин в своих целях, они - всего лишь фасад, всего лишь обещание. Страстная женщина слишком эмоциональна, чтобы думать о своей выгоде. Доринда - другая. О своей выгоде она думает день и ночь.

- Тогда почему бы не избавиться от нее?

- Как я уже говорил, она - последняя красавица, которая живет рядом со мной. Большинство из нас так или иначе платят за любовь, а я заплатил за ее внимание, подписав ту бумагу.

В его жестких стариковских глазах появился волчий блеск.

- А теперь, с твоей помощью, я собираюсь дать им все, что они заслуживают.

- По-моему, это неправильно.

- Вот почему я выбрал тебя. Ты честен.

А я все смотрел на него.

В детстве я слышал о нем бесчисленное количество разных историй, а теперь понимал, что ни одна из них не являлась вымыслом. Мне нравился этот старый дьявол, и я сочувствовал ему.

- Что у вас на уме? - спросил я осторожно.

- Поездка на запад, в горы.

- Вы же не в форме. Скажите, что нужно сделать, и я сделаю.

Волк, сидевший в нем, показал зубы. В его глазах заплясал нехороший огонек.

- Я сам все сделаю. - Улыбка исчезла. - Все, что я собираюсь сделать это спасти свое ранчо. Никто не пострадает.

С минуту я раздумывал над этим, но так ничего не придумал. Я не умею угадывать планы других людей. Может, я слишком простодушен, может, во мне не сидит волк... не знаю. Я умею выстоять в драке на револьверах или кулаках, но можете мне поверить, не умею придумывать разные хитроумные планы, чтобы обманывать других людей.

Нечего и пытаться отгадать, что он задумал. Я знал, что помогу ему, потому что если у старика-инвалида хватит духу проехать 20 миль, то ему стоит помочь. К тому же, мне хотелось увидеть, как старый дьявол перехитрит тех, кто хотел его ограбить.

- Ладно, - сказал я.

- Седлай коней, - сказал Бен Мандрин, - и побыстрее. Нам далеко ехать.

Когда я направился к двери, старик зацепил мою руку костылем.

- Через окно, - сказал он, - за нашими дверями смотрят.

Окно открылось бесшумно, и я выскользнул в тихую ночь. Сияли звезды, а где-то на вершине дерева ухала сова. Двигаясь на цыпочках, я добрался до корраля, где стояли мои кони. Для того чтобы вывести и оседлать лучшую пару, мне понадобилось несколько минут. Затем я провел их в густую тень дома.

Я помог Старому Бену пролезть в окно и, поднимая его в седло, удивился: он был легкий, но в плечах и руках чувствовалась сила.

Я прыгнул в седло, и мы помчались в ночь. Бен поскакал впереди. Он мог ездить верхом, это точно. Бен направил коня на запад к горам, а я ехал позади и все-таки побаивался, что старик может выпасть из седла и пораниться.

В лицо дул прохладный ветер. Над нами нависла непроглядная чернота гор. Мы молча скакали на запад, и я, все время беспокоясь, посматривал на Старого Бена, но тот уверенно держался в седле - не могу представить, чего ему это стоило.

Мы ехали по темным и молчаливым холмам. Здесь паслись стада и табуны, но теперь животные спали, и мы их не видели. Один раз увидели огни и замедлили шаг, осторожно проехав мимо деревушки, окружившей ранчо.

Неожиданно мы свернули в горы, поднимаясь по узкой, едва видимой тропе. Протоптанная людьми и скотом, тропа была светлее, чем окружавшая ее земля. Пока мы поднимались, мне показалось, что я чувствую море, и вдруг, выехав на перевал, мы увидели его. Вот он лежал справа от нас - широкий, великий Тихий океан.

Старый Бен остановил коня и посмотрел в ту сторону. Я не видел в темноте его глаз, но, наверное, они наполнились тоской и жаждой моря.

Я понимал его, потому что знал это чувство - тоску по диким местам. Я не городской человек, не любитель людных мест. Мне нравится чувствовать ветер на лице, видеть колыхание долгих миль травы в прериях, тени облаков на равнине, голубые сгустки далеких холмов.

Под нами в залитом лунном свете океана выпирал темный мыс. Старый Бен махнул рукой в ту сторону.

- Малибу, - сказал он. - Ранчо Малибу.

Он взглянул на звезды и тронулся дальше, хотя тропа была плохо видна. Похоже, по ней мало путешествовали. Мы ныряли в низины, петляли по ним, и, по-моему, Старый Бен изо всех сил старался, чтобы я запутался и не запомнил дорогу.

Вдруг Старый Бен резко свернул направо и въехал в узкий проход в горной стене, затем, проехав немного вперед, остановил коня.

- Помоги мне слезть, - сказал он, когда я спешился.

Я приподнял его с седла, и старик слегка обмяк у меня на руках, но тут же напрягся.

- Никаких костылей. Здесь от них пользы не будет. - В его голосе послышалась железная нотка. - Жди тут... мне придется задержаться.

Старый Бен не мог идти - он уполз в черную ночную тень, куда не падал лунный свет. Я закурил сигару, зажав ее в кулаке, чтобы не был виден огонек, и приготовился ждать.

В какое таинственное место он привел меня? И почему уполз один?

Я долго ждал, прислушиваясь к ночной тишине, и только раз услышал, как вдали сорвался с кручи камень и через несколько секунд ударился о землю.

Бен Мандрин был не дурак: если он решил что-то предпринять, это было крайне нужно ему. Но старый пират был не тем человеком, которого можно ослушаться, поэтому я сидел там, где он приказал, и слушал ночь... слушал, надеясь уловить либо его приближение, либо звуки надвигающейся беды.

Несколько раз я смотрел на звезды, чтобы проверить время, и они меня не утешили. Возвращение домой для уставшего старика будет долгим, и рассвет может застать нас в пути. Что тогда? Что если утром его не найдут в постели? Что если утомительная дорога скажется на сердце, и старик умрет у меня на руках? Кто-нибудь мне поверит?

Я беспокойно вышагивал взад-вперед, с нетерпением ожидая его возвращения. А, может, он спрятался всего лишь в нескольких ярдах, с интересом наблюдая, как я мечусь туда-сюда? А, может, он уполз слишком далеко и теперь лежит где-нибудь раненый? Но я не слышал криков о помощи, хотя ночь была ясной и прохладной, звуки разносились хорошо.

Наконец я сел и закурил новую сигару, прикрывая огонек ладонями. Какие странные штуки иногда проделывает с человеком судьба - надо же мне очутиться здесь вместе со старым пиратом, о котором я много слыхал в детстве и знал всего несколько часов.

Звезды постепенно исчезали. Я нетерпеливо затоптал окурок и встал.

Лошади с поднятыми головами вслушивались в ночь, повернув их туда, куда уполз Бен Мандрин. С раздутыми ноздрями они смотрели вдоль хребта.

Сделав шаг вперед, я тихо спросил: - Бен?

Ответа я не услышал.

Было слишком темно, чтобы идти по следам, и хотя я рискнул выкурить две сигары, искать следы Бгена при свете факела было бы слишком опасно. Здесь, в высокогорье, местность буквально кишела преступниками, мы могли бы разминуться в темноте. Я не имел понятия, как далеко он уполз и не сменил ли направление, чтобы сбить меня с толка.

От всего этого у меня снова разболелась голова. Ничего серьезного: пуля лишь скользнула по голове, содрав кожу и волосы, но оставила шишку величиной с куриное яйцо.

Я еще раз взглянул на звезды. У нас оставалось совсем мало времени. Я встал, прошел несколько шагов и прислушался.

Ни звука. Наверняка с ним что-то случилось. Не в моем характере ждать чего-то, когда старый калека беспомощно лежит в скалах и темноте.

И я направился за ним.

Мы находились высоко на каменистой, поросшей кустарником гряде, где с одной стороны горы круто спускались вниз к морю, а с другой лежала глубокая низина с плодородной землей. Потеряться здесь было невозможно.

Наступил самый темный час перед рассветом. Я шел осторожно, стараясь разглядеть, не лежит ли он без сознания на земле. Пару раз я тихо позвал его, но ответа не получил.

Неожиданно я вышел к месту, где тропа, если это можно назвать тропой, раздваивалась: одна часть вела дальше по гряде, а другая шла по краю уступа еще более высокого хребта и казалась довольно опасной.

Здесь я должен выбрать наверняка, потому что времени больше не оставалось. Хребет закроет свет со стороны низины, ну, а со стороны моря риск был меньше. Поэтому, встав на колени, я чиркнул спичкой, зажал ее, пряча в ладонях, и осмотрел землю.

Вот и след, ясный, как удар топора по бревну: старик прополз здесь и повернул на высокую тропу.

Но только то была не та тропа, а узкая ниточка скального выступа над отвесным обрывом в несколько сотен футов высотой. Из-за темноты я не смог разглядеть, как далеко она тянется, но того, что я увидел, было достаточно. Поэтому я осторожно двинулся вдоль уступа. Через некоторое время тропа расширилась, потом опять стала узкой.

Я отошел от лошадей на пару сотен ярдов, прежде чем снова позвать Бена, и на этот раз уловил впереди слабый шелест. Я не мог сказать, что это было - человек или животное, но тем не менее двинулся дальше, и вот он оказался передо мной, лежащий лицом вниз на редкой скальной траве.

Кожа на ладонях Бена Мандрина была содрана чуть ли не до мяса. Рядом с ним на тропе лежал набитый чем-то большой мешок. Жаль, что уже скрылась луна, но делать нечего - я взял его на руки и нагнулся, чтобы поднять мешок, который оказался ужасно тяжелым. Сам не знаю, как мне удалось дотащить его до лошадей и посадить в седло. К концу я весь вымок от пота и тяжело дышал.

Старик пришел в себя, когда я усаживал его на лошадь.

- Сможете ехать сами или лучше вас привязать?

- Вперед, мой мальчик, и мчись, как ветер, а я от тебя не отстану.

Бен схватил меня за руку и, поверьте мне, схватил больно.

- Сынок, - сказал он, - я должен быть в постели, прежде чем на ранчо кто-нибудь поднимется. Ты только довези меня до дома, об остальном я позабочусь сам.

Мне ничего не оставалось, как поверить ему на слово. Лошади хорошо отдохнули, и мы вихрем рванули с горы.

Через деревушку мы прочались бешеным галопом, через мгновение кто-то выбежал на дорогу и что-то закричал, но мы уже скрылись. И все это время он скакал рядом. Может, он и выглядел старым и больным, но в нем остался бойцовский дух, и мы почти загнали лошадей, когда вдруг оказались в сотне ярдов от ранчо.

Небо начинало сереть, в одной из хибар вакерос горел огонь, но мы тихо прошмыгнули мимо, и я через окно внес Бена в свою комнату, затем перенес в хозяйскую спальню, и он запер свой большой мешок в один из шкафов у изголовья кровати.

Выбравшись наружу, я быстро расседлал лошадей и загнал их в корраль. Все еще спали, поэтому я начал чистить лошадей, когда из дома вышел какой-то вакеро.

Он остолбенел, когда увидел меня, но я лишь поднял руку и сказал по-испански: - Доброе утро, амиго. - Затем добавил по-английски: - Когда здесь приглашают на завтрак?

- Еще рано, - проворчал он в ответ по-испански и вернулся в дом.

Поэтому я дочистил лошадей, тщательно протер их, накидал сена и добавил каждой добрую порцию овса. Они его заслужили.

Подойдя к углу дома, я увидел, что на веранде стоит Доринда. Она испытующе взглянула на меня.

- Вы рано встали.

- Нет, мэм, - сказал я мягко, - ничего подобного. Возьмите любого парня с гор - он к этому времени уже вовсю работает. Что вы, мэм, дома в горах у нас уже выдоены все коровы, а зимой к этому времени мы проверили бы половину капканов.

- Я не знала, что вы с гор, - сказала она, и не знаю почему, но я вдруг понял, что она лжет.

- Вы не видели мистера Мандрина? - спросила она.

- Кто, я? А разве он уже встал?

Она подошла ко мне.

- Телль, пожалуйста, не считайте меня неблагодарной. Я хотела отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, но это оказалось невозможным. Видите ли, те люди не поняли бы меня. Когда-нибудь я объясню...

- Не утруждайте себя, - сказал я. - Тот, кто пытается отнять у старика ранчо, не должен мне ничего, и меньше всего я жду объяснений.

Она тут же напряглась, лицо побелело, а красивые черные глаза превратились в ледышки.

- Вы глупый осел, - презрительно сказала она. - Я вам ничего не собираюсь объяснять.

Она резко повернулась и ушла, а мне почему-то стало приятней на душе: не хотелось иметь ничего общего с этой черноглазой дьяволицей.

Примерно через полчаса, когда я проголодался так, что готов был съесть собственные подметки, нас позвали завтракать, и в это же время к ранчо подъехали люди.

Одного взгляда в окно было достаточно, чтобы броситься в комнату за оружием. Не в моих привычках вооружаться к столу, но на сей раз придется. Я взял револьвер и заткнул его за пояс так, чтобы в любой момент иметь под рукой.

Снаружи я увидел Дейтона и Олифанта, того самого законопослушного горожанина, которого видел с Дейтоном и Дориндой в холле отеля. С ними приехал Нолан Саккетт. Впервые я встретил родственника и не был этому рад.

С ними подъехали еще люди, и среди них - худощавый парень с узким лицом и змеиными черными глазами. Кобуру он носил подвязанной к ноге, на манер некоторых знаменитых ганфайтеров, и вел себя соответствующим образом.

Когда я вошел в столовую, Старик Бен уже усаживался за стол и кинул на меня хитрющий взгляд.

- Тебя ждут неприятности, мой мальчик, - сказал он. - Ты со мной?

- Похоже, враги у нас одни и те же, - ответил я.

Неожиданно вошел Родриго и взглянул на меня, как мне показалось, с сомнением: вроде бы мне теперь нельзя доверять...

В дверях появились приехавшие.

- Входите, входите! - Старик Бен весь расплылся в улыбке и добродушном голосе, и это сбило их с толку. То есть, они растерялись, поскольку, без сомнения, приехали без обиняков заявить Бену, что ранчо принадлежит им и чтобы он убирался прочь. Я прочел это в их глазах.

Все стали рассаживаться, а я никак не мог угадать, в чем здесь моя роль. Похоже, я так и не приблизился к похищенному золоту, а Доринда не собиралась ничего рассказывать, даже если знала.

Всю жизнь я впутывался в чужие дела и никак не мог понять, как это происходило. Может быть, я просто шел самым коротким путем, може быть, слишком часто хотел помочь, может быть, меня легко уговорить. Как бы то ни было, я опять впутался не в свое дело.

Этот Дейтон с виду весь сверкал и блестел, но душонка у него была с гнильцой. Мне он не нравился. Сегодня, однако, Дейтон свел меня лицом к лицу с кровной родней.

Нолан Саккетт вошел сразу за Дейтоном, и через всю комнату мы посмотрели друг другу в глаза.

- Ты бы мог связаться с компанией получше, - тут же выпалил я.

Нолан усмехнулся.

- Сразу видно, что ты из тех самых Саккеттов-проповедников.

Он был так же широк в плечах, как и я, - крупный, мощный парень фунтов на 20 тяжелее меня, с крепкими мышцами, перекатывавшимися под натянутой рубашкой. Лицо у него было шире моего, с крупным подбородком и сломанным носом, однако, с первого взгляда было ясно, что он из рода Саккеттов.

- Я никогда не поднимал револьвера против Саккетта, - произнес я, поэтому надеюсь, что ты не собираешься устраивать ничего такого.

- Можешь уехать, - сказал он.

Нолан вел себя грубо и нахально, но и он был удивлен, потому что на самом деле странно встретить родственника в Калифорнии, так далеко от родных теннессийских гор.

- Вы все-таки вычистили этих Хиггинсов? - спросил он.

- Тайлер позаботился о последнем.

- Они были забияки. Пдомню, один раз двое Хиггинсов загнали меня в угол на скале Макмена, к тому же я был ранен.

- Так это был ты? Мой брат Оррин рассказывал об этом случае. Он тащил тебя на спине с горы десять или двенадцать миль.

Дейтон раздраженно вмешался.

- Нолан, мы приехали по делу, или, может, ты забыл?

Нолан не обратил на него внимания.

- Потом на муле приехала Розмари Хиггинс... с одной из этих девчонок Трелони. Они приехали, чтобы найти Хиггинсов и похоронить их по христианскому обычаю.

- Оррин поднялся на холмы и закопал их обоих. Он прочитал пару молитв и немножко из Библии. А потом Оррин написал родственникам, чтобы те смогли отыскать место, где он похоронил их. Мы, Саккетты со Смоки Маунтинз, и кумберлендские тоже, всегда хороним своих мертвых и всегда по-христиански... рано или поздно.

- Как дела там, в Мохаве? - с ехидцей спросил Нолан.

- Оставалось мало времени, - объяснил я, - к тому же со мной была женщина. Будь я посвободней, я бы прочитал над ними молитву.

- Нолан... - Дейтона наш разговор начал выводить из себя.

- Ты приехал по делу, - сказал Нолан, - так и займись им.

- Оно касается тебя! - сердито объявил Дейтон. - Если что-нибудь пойдет не так...

- Я знаю, - спокойно сказал Нолан. - Если что-нибудь пойдет не так, мне надо стрелять. За это мне платят. Ну и хорошо, улаживай свои дела, а когда дело дойдет до стрельбы, я буду под рукой.

- Лучше не надо, - сказал я. - Мне еще не приходилось читать молитвы над Саккеттами и, надеюсь, не придется.

- Скажи, где у тебя Библия, - ответил Нолан, - и я почитаю над тобой.

- Успокойтесь, успокойтесь, джентльмены, - Старик Бен выглядел оживленным, как наседка, только что снесшая яйцо. - Никаких разговоров о делах, пока мы не позавтракаем.

- Мне жаль портить тебе аппетит, старик, - нехорошим тоном произнес Дейтон, - но я приехал, чтобы оформить закладную на ранчо. Теперь я его владелец.

Взглянув через стол, я случайно обратил внимание на Доринду. Она глядела на стертые, исцарапанные руки Бена Мартина, словно не могла поверить своим глазам.

- Что с вашими руками, мистер Мандрин? Вы поранились?

ГЛАВА 7

На мгновение в комнате воцарилось молчание, будто все потеряли голос или способность дышать. У Старого Бена Мандрина, вроде бы только что вставшего и перебравшегося из кресла в постель и обратно, ладони были располосованы и стерты в кровь. Они не были забинтованы и смотреть на них было страшно.

У всех, кроме меня, вертелся вопрос: как это случилось? А старый лис наслаждался ситуацией. Да, он давным-давно так не веселился, наврное с тех пор, как последний раз отправил какого-нибудь беднягу "шагать по доске"*

Дейтон изучающе и с подозрением смотрел на него, а Олифант не на шутку забеспокоился. Нолан Саккетт только взглянул на руки Бена, потом на его лицо и спокойно продолжил есть.

Старик Бен небрежно махнул ладонью.

- Ничего страшного, не волнуйся понапрасну, Доринда.

С точки зрения Дейтона он выглядел слишком самоуверенно. Дейтон считал, что старик должен сходить с ума от горя и умолять об отсрочке, но Бен Мандрин беззаботно и спокйно сидел за столом, а глаза старого дьявола сверкали ярче, чем у хорька, схватившего курицу.

Старик Бен ел за двоих, и некоторое время все молчали. Я тоже здорово проголодался, но больше всего мне хотелось спать. Прошлой ночью я вообще не сомкнул глаз, а до этого спал очень мало, и если так дальше пойдет, в один прекрасный момент мне не хватит сил вытянуть из кобуры револьвер.

Когда подали кофе, Старик Бен откинулся на спинку кресла и сказал:

- В моем возрасте мало удовольствий, а за те, что имеешь, надо дорого платить. Когда Доринда вдруг проявила ко мне интерес, я почувствовал, что здесь что-то кроется. Тэрнер представил ее, как племянницу, но до того он ни разу не говорил, что у него есть племянница. Ну а когда она предложила ухаживать за мной, я понял, что здесь не все чисто. Затем, когда Тэрнер попросил у меня заем для своего банка, я начал думать. Пару раз он одалживал мне наличные, точнее, не он, а его отец, поэтому я чувствовал себя в долгу перед банком. Тем времен Доринда жила здесь и ухаживала за мной: то поправит плед на коленях, то подложит подушку под голову. Думаете, старику все равно, кто о нем заботится? Мне не все равно. У меня и в мыслях не было, что она делает все это бескорыстно. Другое дело, если бы мне было лет 50, ну может, чуть побольше. Но не теперь. И тем не менее, мне нравилось ее присутствие, нравилось смотреть на нее. Вам придется признать, что она очень привлекательная женщина, настоящая леди, все при ней.

Он рассмеялся. - Кажется, я буду о ней скучать.

- Переходите к делу, - сказал Дейтон. - Я хочу, чтобы вы убрались с ранчо сегодня же.

Этот Дейтон... Такие, как он, мне совсем не нравятся.

Глаза Старика Бена уставились на Дейтона, как пара револьверов.

- Вы будете разочарованы, мистер Дейтон, - сказал он. - Я никуда отсюда не уеду. Вы не сможете отнять у меня собственность, которая стоит в пятьдесят раз дороже, чем подписанный мной и перекупленный вами вексель. Вы не владеете моей собственностью... и не будете владеть.

Бен Мандрин изменился так резко, что от неожиданности некоторые даже вздрогнули. Сидел себе старичок, болтал о молодых женщинах, и вдруг изменилось все: и тон, и взгляд, и поза - и Дейтон сразу же осознал, что его ждут неприятности.

- Что вы хотите сказать? - наклонился вперед Дейтон. - Да вы просто выжили из ума! Подошел срок уплаты по векселю, вы это знаете, и я не дам вам отсрочки. Все ваши друзья, кто мог бы помочь, в таком же положении, как вы, - из-за засухи! А теперь убирайтесь с ранчо и убирайтесь немедленно!

Бен Мандрин был крепким орешком. Он рассмеялся, но от этого смеха всем стало не по себе.

- Вот что, мистер Дейтон, - сказал он. - У меня для вас сюрприз. Я оплачу вашу жалкую бумажку и даже с процентами!

Из-под пледа, укрывавшего его колени, он достал мешочек и поставил перед нами на стол.

- Вот, мистер Дейтон, все до последнего цента... золотом.

Когда Бен поставил мешочек на середину стола, послышался звон монет, но Дейтон не поверил. Он схватил золото и высыпал его на скатерть.

Это было самое настоящее золото, его было достаточно, чтобы оплатить ничтожную сумму, за которую Дейтон с Олифантом надеялись отхватить больше 100 тысяч акров плодородной земли в одном из самых живописных мест штата.

Но нет, Дейтон не мог этому поверить. Он знал, что у Старика Бена не было наличных. Он знал, что никто не мог одолжить Бену такую сумму. Он уже воображал себя хозяином ранчо и обдумывал, как развернуть рекламную компанию на востоке и начать распродавать эти земли.

А черноглазая колдунья посмотрела на золото, потом - поверх стола - на Дейтона, и ее глаза стали злыми-презлыми.

- Ну что, мистер Дейтон, - сказала она холодно, - что теперь?

Родриго выглядел таким же удивленным, как все, только Нолан Саккетт оставался спокойным. Он лишь поглядел на Старика Бена и спросил: - Ничего, если я доем, прежде чем уеду?

- Конечно, конечно, - сказал старый дьявол. - Чувствуйте себя, как дома. В конце концов, вы мои гости, - добавил он не без сарказма.

Золото было рассыпано шна столе, и Родриго не мог отвести от него глаз. Нолан Саккетт с аппетитом уплетал завтрак, но другие, включая угрюмого худощавого человека с черными глазами, даже не дотронулись до еды. Дейтон несколько раз пытался было заговорить, но так и не раскрыл рта, потому что ему нечего было сказать.

Наконец Старик Бен сказал: - Вы воспользовались моим гостеприимством, - голос его звучал сухо и твердо, - а теперь убирайтесь! Что касается вас, Дейтон, если вы еще раз появитесь на моей земле, будь то по делу или без дела, я прикажу вас выпороть!

Дейтон чуть не зашатался, когда поднялся из-за стола, потому что его уже выпороли - морально. Олифант тоже поднялся, за ним, как бы нехотя, черноглазый ганфайтер и Нолан.

Дейтон взглянул на Доринду.

- Ты едешь?

- Ты что, принимаешь меня за дуру?

О, она была прекрасна, но и язычок у нее был острый.

- Я однажды уже убежала от тебя, потому что ты безмозглый осел, но ты силой привел меня обратно. Если еще раз попробуешь это сделать, я убью тебя собственными руками.

Старик Бен рассмеялся, а Дейтон побелел как смерть и вынырнул в дверь.

Нолан Саккетт наклонился над столом и смел золото в мешочек.

- Дейтон, - позвал он его, - ты кое-что забыл!

Нолан остановился в дверях, закрыв собой почти весь проем. Он взвесил мешочек в руке, затем повернулся и посмотрел на Старика Бена.

- Интересно, - сказал он, - где можно достать такое золото? Высокой пробы, в монетах, к тому же, часть из них старинные.

Он надел шляпу. - Надо обдумать, это надо обдумать.

Нолан вышел и закрыл за собой дверь.

Старик Бен сидел, сжимая край стола с такой силой, что некоторые порезы открылись, и на белой скатерти показалась кровь.

- Убей его! - сказал он. - Саккетт, убей его!

Я внимательно поглядел на Бена Мандрина, а потом спросил: - Зачем мне его убивать?

- Проклятый дурак! - закричал Старик Бен. - Я сказал, убей его!

Никто не двинулся с места, и лицо Старика Бена потемнело от прилившейся крови. Я даже подумал, что его вот-вот хватит удар.

- Этот человек, - произнес Бен, - погубит нас. Запомните мои слова.

- Только не меня, - ответил я. - Ваши дела меня не касаются.

Бен Мандрин посмотрел на меня так, словно видел впервые.

- Да, конечно. Я и забыл.

Мы сидели молча, и каждый, наверное, думал о своем. Доринде Робизо теперь придется заботиться самой о себе: она оказалась без крова и без обещанной доли денег.

Бен Мандрин, которым я восхищался за мужество, неожиданно оказался злобным, жадным и сварливым стариком. Он спас свое ранчо, но теперь ему приходилось принимать в расчет Нолана Саккетта, потому что с какой стороны ни взгляни, а Нолан довольно определенно пригрозил Бену.

Нолан Саккетт, как и все остальные, знал, что золото не появилось из ничего. Старик Бен был близок к разорению, Дейтона заверил в этом Тэрнер. Родриго, его собственный внук, тоже так считал. И вдруг появляется Старик Бен с мешком золотых монет и выплачивает долг.

Где он взял золото?

И тут я внезапно подумал о себе. И хорошо сделал.

Старик привез это золото, из которого он уплатил лишь малую часть, из нашей полуночной поездки. Когда Бен оставил меня на перевале и уполз в сторону хребта, он отправился за кладом.

Все ли он забрал? Или там осталось еще?

Отодвинувшись от стола, я встал, пошел в свою комнату и собрал вещи. Что-то подсказывало поскорее сматываться из этого дома.

Родриго вышел, когда я кинул свои вещи на пол веранды.

- Ты уезжаешь? - спросил он.

- Да.

- Дед хочет видеть тебя. Он говорит, что обещал тебе мулов.

Да, он обещал, и они мне понадобятся.

- Хорошо, - сказал я, и мы вернулись в дом.

Старик все еще сидел за столом, хотя за те несколько минут, что я отсутствовал, стол уже прибрали. Бен выглядел усталым, что было неудивительно после всего пережитого. Сказывалась и долгая скачка, и утомительное ползанье по скалам. Впервые, как я его встретил, Бен выглядел на столько лет, сколько прожил.

Родриго вышел из комнаты, и старик сказал:

- Ты помог мне выбраться из безвыходного положения. Я приказал пригнать мулов и дарю тебе 20 голов.

- Это щедрый подарок.

Он пожал плечами.

- У меня их несколько сот. На ранчо больше 6 тысяч голов скота и почти тысяча лошадей. 20 мулов - небольшая плата за то, чем я тебе обязан. Кроме того, - и в глазах у него мелькнула старая веселая искорка, - это избавит меня от лишних голов. Если до лета не пройдут дожди, сильные дожди, я потеряю много скота.

Он написал дарственную на мулов и передал мне.

- Родриго знает об этом. Все будет хорошо.

Затем он заворочался в кресле и взглянул на меня.

- Вид моего золота не сделал тебя менее честным?

- Нет. Потому что знаю, что многого на это золото не купишь.

- А это? А все это?

- На скольких человек вы можете положиться? Когда вы были в беде, вам пришлось звать на помощь совсем незнакомого парня.

- Может быть, я зря это сделал.

- Это ваши проблемы. - Я свернул дарственную и положил ее в карман рубашки. - Что вы собираетесь делать с Дориндой?

- Орлицу нельзя держать в клетке, мой мальчик. Я могу оставить ее здесь и дать все, что она пожелает, и скоро она возненавидит меня, потому что будет от меня зависеть. Даже в золотой клетке орлица будет клевать прутья, стремясь вырваться на волю.

- Вы можете побеспокоиться, чтобы она уехала с деньгами. Плохо, когда у женщины нет денег.

Он развернулся в своем кресле.

- Ты чертовски сентиментален, Саккетт. Это сослужит тебе плохую службу. Но если тебе нужна работа, оставайся. Я дам тебе долю в капитале.

- Нет.

- Ты слишком легко отказываешься от миллиона долларов, мой мальчик. Скоро ранчо будет стоить много. Все произойдет на твоих глазах. Неужели так легко отказаться от кучи денег?

Я лишь посмотрел на него, застегнул карман, в котором лежала дарственная на 20 мулов, и грубо сказал: - Мистер, я мог заполучить их прошлой ночью там, в горах. Я мог скинуть вас с обрыва, вернуться и лечь спать - никто ничего не заметил бы.

- Так ты об этом думал?

- Нет... но подумайте сами.

- Но ведь ты привез меня назад, - он оценивающе оглядел меня, - именно поэтому ты мне нужен здесь. Мне нужен честный человек.

- А Родриго?

Он фыркнул.

- Наверное, он честный и старательный. Но он слаб... он чистоплотный. Он будет драться справедливо и проиграет, а ты дерешься так, как дерутся с тобой, и ты выиграешь.

- Прощайте, Бен Мандрин, - ответил я, подошел к двери и секунду постоял, глядя на него. Старик засунул руку под плед, которым были укрыты его ноги, и я не собирался поворачиваться спиной к такому человеку.

- Надеюсь, вчера вы вывезли все, - сказал я. - Нолан Саккетт или любой из их шайки может выследить белку на скалистом плато.

- Ты тоже, - ответил он. - Ты тоже.

Я вышел из комнаты спиной вперед - предварительно убедившись, что двор пуст.

* обычай пиратов расправляться с пленными: заставлять их прыгать в море с привязанной к борту доски.

ГЛАВА 8

Когда я подошел к корралю, она уже стояла там... очень красивая девушка с черными глазами и кораллово-красными губами, грациозная и обворожительная.

Она была в темно-красном платье, резко выделявшемся на фоне побелевших от непогоды старых бревен корраля, и мне показалось, что она принарядилась неспроста. Поэтому сразу начал соображать, что ей нужно.

- Никто, кроме вас, не смог бы сделать этого, - сказала она. Спасибо, что помогли ему.

Ее фраза требовала вполне определенного ответа, поэтому я ответил: Мэм, мне надо оседлать коня. Для меня уже сгоняют мулов.

- Вы редкий человек, Телль Саккетт. Жаль, что я не познакомилась с вами раньше.

- Думаете, что-нибудь изменилось бы? Мы все равно разошлись бы каждый по своей дорожке.

- Что вы собираетесь делать?

- Еду в Аризону, обратно на шахты.

- Опять через эту ужасную пустыню? - Ее передернуло. - Надеюсь, что больше никогда в жизни не увижу пустыню.

- Я должен ехать именно этой дорогой, должен вернуться к тому, что оставил.

- К девушке?

Ну как я мог ответить, если и сам не знал? Да, там была девушка. Потом она поехала на восток навестить кого-то из своей родни и не вернулась. Даже не написала.

Эндж... Эндж Керри.

- Нет, мэм, - сказал я, - не к девушке. Похоже, суждено мне одному бродить по диким местам, и конца тому не видно.

- Должен быть конец, Телль.

Ну, я глянул в ее огромные черные глаза, увидел влажные, чувственные губы и подумал, что если это западня, то приманка выбрана точно.

- Мэм, - ответил я, - снаружи вы совсем как женщина.

Она напряглась, словно я ее ударил.

- Что вы имеете в виду?

- Как вам сказать, мэм... Я такой человек, который совсем не знает женщин, но кажется, чувства у вас все снаружи, а не внутри. Не хочу быть похожим на этого старика. С удовольствием поцеловал бы вас и все такое, но при условии, что буду видеть обе ваши руки, потому что не знаю, в какой вы прячете нож.

О, она разозлилась, да еще как! Губы ее сжались, лицо застыло в гневе, она хотела было дать мне пощечину, но сдержалась. Свои эмоции она крепко держала под уздцы, и прошла секунда или две, прежде чем она заговорила.

- Вы ошибаетесь. Просто я не нашла своего мужчину... Мне приходилось держать себя в руках, приходилось быть осторожной. Ради вас я могу стать другой.

- Ладно, - сказал я неожиданно для себя самого, - давайте попробуем. Я оседлаю для вас лошадь, и вы можете возвратиться со мной в Аризону. Если ваши чувства не изменятся, когда мы приедем в Прескотт...

Она снова схватила меня за руку, подступив так близко, что я вдохнул сладкий аромат ее духов.

- О, Телль, возьми меня с собой! Правда! Я сделаю для тебя все, что хочешь. Буду любить тебя, как никто еще не любил! Ради тебя я даже поеду через пустыню. Если нужно, доеду до самого Далласа.

Затем вернулся Родриго с двумя вакерос и моими мулами. Надо отдать ему должное: он действительно выбрал самых лучших. Такие встречаются редко - не низкорослые испанские мулов, а большие миссурийские - неоценимая вещь для путешествий.

- Если хотите, сеньор, мы подержим их здесь, пока у вас не готов груз.

- Я буду вам признателен.

Он стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу, пока я седлал жеребца и готовился к поездке в город.

- Будьте осторожней, когда поедете через Нопалеру. Там часто убивают из засады.

- Грасиас. Спасибо.

Еще одну новость Родриго приберег напоследок. Он подошел, когда я, собрав поводья, взялся за луку седла.

- Тот, что приезжал сюда - худощавый, с черными глазами...

- Да?

- У него есть напарник... друг. Он тоже был в пустыне и как раз он знает, где спрятано ваше золото, амиго. Мне рассказали ребята, - Родриго качнул головой в сторону вакерос. - На свете очень мало секретов, сеньор, если умеешь слушать.

- Вы знаете, как зовут напарника?

- Дайер. Сэндмен Дайер.

Я слышал это имя... давным-давно. Вместе с ним пришел на память запах пороха и мокрой кожи.

- Вы знаете его? - спросил Родриго.

- Может быть... я не уверен.

- Будьте осторожны, сеньор. Говорят, он очень опасный человек, и у него много друзей. Несколько недель назад он приехал с севера, а с ним его люди - около двадцати. С тех пор у нас начались грабежи, никто не может доказать, но все думают, что именно он главарь банды. Дайер хорошо стреляет, сеньор, он - ганфайтер и очень опасный: убил одного человека в Вирджиния-сити, а другого - в Пайоче.

Я сел на коня и поглядел на свои руки, лежащие на луке седла: огрубевшие от работы, привыкшие к кирке, лопате, топору и лассо. И к револьверам тоже.

- Это не имеет значения, амиго. Если у него золото, которое принадлежит не только мне, но и моим друзьям, я обязательно спрошу, где он его прячет.

- Хотите умереть?

- Никто не хочет умирать.

Я развернул жеребца и выехал с ранчо в сторону города.

Мне осталось только забрать свое золото, для этого надо увидеть Сэндмена Дайера. Или... может я слишком подозрительный? Не скрывается ли тут ловушка? Может быть, кто-то пустил слух с тем расчетом, чтобы он дошел до меня?

Когда я въехал в Лос Анджелес, уже стемнело, и во многих домах горели огни. Я въехал со стороны смолокурен, оставил коня в лучшей в городе конюшне и возвратился в "Пико Хауз" в свою комнату.

В фойе сидел человек в белой шляпе с плоскими полями и читал "Стар". Он посмотрел на меня поверх газеты так, что я увидел только глаза, прикрытые полями шляпы.

Мои немногочисленные пожитки лежали в комнате, к ним я добавил винтовку и вещи из седельных сумок найденных лошадей. Осталось найти только золото.

Я устал... до смерти устал. От усталости кружилась голова. Завтра вечером мне надо встретиться с Сэндменом Дайером, но сейчас надо отдохнуть.

Я скинул рубашку, налил в таз воды, умылся и причесался. Стоя перед зеркалом, начал рассматривать себя, рассматривать старые пулевые шрамы, напоминающие о войне и уличных перестрелках и более тонкие шрамы, оставшиеся от ножевых ран. Все они говорили о том, как мне везло.

Навидавшись много чужих смертей, умом я сознавал, что от смерти никто не застрахован и не защищен, однако, сердцем не хотел верить, что могу умереть сейчас, сегодня, завтра...

Молодые вообще не верят в свою смерть, что-то внутри нихтвердит: да, другие могут умереть, но не я, не я. Я буду жить...

Тем не менее, с того первого раза, когда при мне умер хороший человек, а плохой остался жить, я понял, что все мы смертны и что я ничем не отличаюсь от других. Завтра, когда я пойду за своим золотом, пуля или нож могут оборвать мою жизнь.

И все же пойду. Не из-за какой-то особой храбрости, а только потому, что другого выхода нет.

Сидя на кровати, я начал было снимать свои запыленные сапоги, когда шаги за дверью заставили меня внутренне сжаться. Через секунду послышался легкий стук в дверь и я, прижавшись спиной к стене, с револьвером в руках, спросил: - Кто там?

- Вам письмо, сэр. Оно прибыло вчера, но я ожидал увидеть вас у стойки.

- Просуньте его под дверь.

Последовало минутное колебание, а затем на полу появилось письмо, написанное незнакомым размашистым мужским почерком.

"Мистер Саккетт! Когда привезли почту с фургона, который вы видели в каньоне, оказалось, что там было письмо и для вас, оно было отправлено по моему адресу. Поскольку оно может оказаться важным, пересылаю его вам.

Харди."

Вскрыв конверт и развернув написанные убористым почерком страницы, понял, что письмо от Эндж.

Я упал на постель и медленно, с трудом - потому что в детстве почти не ходил в школу - прочитал письмо.

Она болела... теперь выздоровела... Хочу ли я, чтобы она вернулась? А затем, почти в следующем предложении: она возвращается. На первом же дилижансе. Мы встретимся в Прескотте.

Я сложил письмо и затолкал его в карман брюк. Затем разделся и лег. Натянув одеяло, осторожно вытянулся, потому что кровать была рассчитана на людей покороче меня, и постепенно расслабился, блаженствуя на мягком матрасе.

Эндж, моя Эндж... Она возвращается на Запад. Мы встретимся в Прескотте.

А потом вдруг сел.

Эндж будет ждать меня в Прескотте, а я приеду с другой женщиной!

В конце концов лег и постарался еще раз расслабиться, но как ни пытался...

Неожиданно я проснулся. Едва удалось заснуть, как что-то, какой-то слабый шум разбудил меня. Я хотел было двинуться, но вовремя остановился. В комнате кто-то был.

Дверь была закрыта, окно открыто совсем чуть-чуть, однако в комнате кто-то был.

Слабый скрип подсказал мне, что чужак стоит рядом с кроватью. Я приоткрыл один глаз, увидел темную напрягшуюся тень, слабый отблеск света на лезвии ножа и бросился на человека, повалив его на пол.

Задыхаясь от страха и бешенства, я подмял его под себя, схватил за запястье и начал выворачивать руку с ножом. Другой рукой я ухватил незнакомца за пояс, встал на ноги, одновременно подняв его, и бросил в окно.

Раздался оглушительный треск и звон стекла, затем дикий, отчаянный крик на улице и глухой удар, когда он грохнулся о мостовую.

Только тогда я заметил, что дверь приоткрыта, и, захлопнув ее, задвинул для надежности запор, затем опять лег. Сквозь разбитое стекло в комнату врывался холодный ночной воздух. Я различил взволнованные голоса снаружи... но решил, что это меня не интересует.

Через некоторое время по коридору застучали тяжелые сапоги, и кто-то начал барабанить в дверь.

Оторвав голову от подушки, я крикнул: - Убирайтесь, черт подери! Неужели в этом заведении нельзя поспать?

За дверью что-то начали отвечать, и я добавил: - Если мне придется опять встать, в окно вылетит кто-нибудь еще. Ну а теперь оставьте меня в покое.

Раздалось приглушенное бормотание, затем тихие шаги по коридору. Я завернулся в одеяло и через несколько минут заснул.

Проснулся утром, когда солнечный свет уже вовсю лился сквозь выломанное окно. Чувствуя себя немного разбитым после тяжелого сна, я встал, умылся и оделся. Натягивая рубашку, выглянул в окно, но не увидел и следа ночного происшествия.

Одна и только одна мысль сидела в голове: сегодня я увижу Сэндмена Дайера.

Спустившись вниз, я подумал, что все собравшиеся, наверное, ждут меня. Директор отеля - по крайней мере, мне показалось, что директор, подошел и сказал, что мне придется заплатить за разбитое окно.

- За какое еще разбитое окно? Мистер, не бил я никаких окон, я даже пальцем к нему не притронулся. Если хотите получить деньги, найдите человека, который сквозь него пролетел. С него и спрашивайте.

Он начал было спорить, но я сказал: - Послушайте, мистер, мне не нравится, когда меня выводят из себя. Прошлой ночи достаточно но, может быть, вам следует напомнить, что здесь окна пошире.

Ну, он вроде как сник, но я не отстал. - Чем тратить время на разговоры, могли бы выяснить, как у того вора оказался ключ от номера. У вас здесь такие порядки, что ворам дают ключи?

Я говорил громко, и несколько человек подошли поближе, чтобы поглазеть на скандал. Директор забеспокоился.

- Ш-ш-ш! - сказал он. - Теперь ему больше всего хотелось избавиться от меня. - Давайте забудем. Боюсь, я ошибся. - И поспешил прочь.

Я повернулся лицом к зевакам и сказал: - Кто-нибудь знает, где найти человека по имени Дайер? Сэндмен Дайер?

Оказалось, никто ничего не знает. В жизни не встречал таких незнаек. До сей минуты всем было интересно, и вдруг всем стало неинтересно. Через пару секунд после вопроса фойе опустело.

Я вышел на улицу, где на пыльной дороге и деревянных тротуарах лежал яркий солнечный свет. Помедлив на углу, я посмотрел через площадь в сторону Соноры. Вряд ли Дайер живет там.

Ближе ко мне протянулась улица Калье де лос Негрос, больше известная как "переулок ниггеров", на ней - игорный дом Тао.

Никуда не спеша я прогуливался по городу, заглядывая в витрины и наблюдая за омнибусами. Народ на улицах попадался самый разный, на него стоило посмотреть: коренные калифорнийцы были разодеты хоть куда - на многих были короткие шелковые, разноцветные хлопчатобумажные или замшевые с бисером курточки, белые рубашки, расстегнутые на горле, где у всех были повязаны черные шелковые платки, вельветовые или шерстяные брюки, а иногда встречались из прекрасно выделанной белой замши, и почти каждый был подпоясан шелковым кушаком, обычно ярко-красного цвета. Много было самых разнообразных серапе - от грубых, сделанных из индейских одеял, до чисто шерстяных.

На фоне всего этого великолепия я в своем новом 12-ти долларовом костюме выглядел бедным парнем с гор. Да для того чтобы одеть некоторых из прохожих, потребовалось бы 1000 долларов, а то и больше. А седла и уздечки! Никогда не видел столько накладного серебра. И при этом, держу пари, у большинства из них дома были земляные полы.

Я шел по городу, расспрашивал о Сэндмене Дайере, и каждый предупреждал, что это опасный человек. Но я больше боялся приехать в Прескотт вместе с Дориндой и встретиться с Эндж. Эндж - рыжеволосая независимая девушка - обладала достаточным характером и силой, чтобы выжить в высокогорье Колорадо, где мы с ней познакомились.

Вдруг со Спринг-стрит на Майн-стрит выехал черноглазый ганмфайтер, которого я видел на ранчо Старика Бена. Он проехал мимо, не заметив меня, и направился на Калье де лос Негрос. У меня не было ни капли сомнения, что он едет к Дайеру.

Но как только я повернулся, чтобы следовать за ним, как сзади раздался голос: - Послушай моего совета и оставь Дайера в покое.

Это был Нолан Саккетт.

Мы стояли лицом друг к другу - оба вооруженные, крупного сложения и оба со шрамами, появившимися с тех пор, как мы покинули Теннесси... некоторые, однако, появились раньше.

- Если он твой друг, то передай: пусть отдаст золото. Лично он мне не нужен.

Нолан даже не улыбнулся.

- Не будь дураком, парень! Скажи спасибо, что остался жив, и успокойся на этом.

- Я иду за своим золотом.

Он поглядел на меня с презрением и бешенством.

- Послушай, - сказал он раздраженно, - ты мой родственник, иначе бы я не вмешивался: убьют тебя, ну и пусть. Дайера окружают 40 человек, а сам он - один из самых опасных.

- Поэтому он посылает человека, чтобы тот зарезал меня во сне?

- Поверь мне, Телль, того человека послал не Дайер. Дайеру просто наплевать на тебя.

Нолан сдвинул шляпу на затылок, и я увидел в его глазах беспокойный огонек.

- Для человека, который утверждает, что не вмешивается в чужие дела, сказал он, - ты на удивление быстро наживаешь себе врагов. Ты не ошибешься, если немедленно оседлаешь своего жеребца и смотаешься отсюда. В городе три или четыре банды, которые мечтают похоронить тебя.

- Скажи Дайеру, чтобы приготовил мое золото. Иди и скажи прямо сейчас.

- Черт возьми, если ты пойдешь против Дайера, ты пойдешь против меня. Я - с ним.

- Я уже говорил, что не воюю с Саккеттами, но если ты встанешь между мной и тем, что по справедрливости принадлежит мне, тебя похоронят рядом с Сэндменом Дайером.

- Там 40 человек, черт тебя побери!

- Похоже, Дайер не очень-то надеется на себя, если держит рядом такую компанию. Если ты с ним, то пусть роют могилу пошире - для нас всех.

Когда Нолан ушел, я остался стоять на улице, глядя на далекие холмы. Может быть, я сошел с ума. В конце концов, почему бы не забраться в седло и не уехать восвояси? Ведь большая часть того золота принадлежала мне и моя судьба - в моих руках: я надеялся купить скот для ранчо в Аризоне. От него зависело наше с Эндж будущее... если у нас вообще есть будущее.

Но для тех парней, которые доверили мне свое золото, оно значило много больше, хотя теряли они меньше.

Не надо было напоминать, что меня ждет, однако в голове не было никакого плана, я понятия не имел, с чего начать. Как уже говорилось, я не мастак планировать да обдумывать. По мне лучше кинуться в драку с головой, а там - будь что будет. Жалел только об одном: Нолан Саккетт с ними.

Странная штука - человек. Я знал, что впереди у меня сплошные проблемы, может быть, меня ждут ранения или смерть, однако повернулся и пошел по Калье де лос Негрос. Наверное, это все, на что я годился, - идти напролом.

Остановившись на углу, вынул шестизарядник и крутанул барабан - он работал безотказно. Какой-то прохожий взглянул на меня и заторопился дальше - умный человек: он почувствовал неприятности и разумно избежал их. Только у него никто не отнимал принадлежавшего ему золота. Начинать следовало с игорного дома Тао, потому что там всегда собирался народ, чтобы сыграть в карты, выпить и поболтать.

К тому моменту, как я протиснулся к бару, меня заметили. До сегодняшнего дня я мог поклясться, что не узнал бы ни одного преследователя из Мохаве, но здесь сразу заметил двоих из той банды.

Черноглазый ганфайтер стоял у бара с вызывающим, пренебрежительным видом, который разозлил меня.

- Скажи Дайеру, что Телль Саккетт здесь и хочет его видеть.

- Он знает, что ты здесь.

Двое подошли к столику у двери и уселись. Еще двое остановились у соседнего карточного стола и сделали вид, что наблюдают за игрой. Мужчина, сидевший за этим столом, задумчиво огляделся, бросил карты и забрал с кона свои фишки. Затем, стараясь выглядеть беззаботно, встал и ушел. Тоже разумный человек... достаточно дальновидный, чтобы смыться, пока не разразилась гроза.

В конце концов, мне не понадобилось больше искать Сэндмена Дайера. Как только я его увидел, то понял, что это он.

************

Дайер сидел за столиком в небольшом алькове - человек меньше среднего роста, с квадратными плечами и угловатым лицом с высокими скулами. С первого взгляда показалось, что его лицо чем-то выделяется, может даже немного уродливо, но присмотревшись, я обнаружил, что все вроде на месте. Просто такое он производил впечатление.

Сейчас Дайер широко и дружелюбно улыбался. А потом я вдруг вспомнил город Шайло и понял, что надо быть очень осторожным, потойму что когда этот человек улыбался, тогда он был опаснее всего.

- Ну-ну, Саккетт, давненько мы не видались. Очень давно. - И протянул мне руку.

Я уже знал, какая это рука: холодная и мягкая, потому что уже пожимал ему руку, и тогда этот жест значил не больше, чем теперь. Он был большой любитель пожимать руки. Я не забыл его штучки, но зная Дайера, я догадывался, что он приступит к делу не сейчас.

Сэндмен Дайер - тогда мы называли его Сэнди - был не в меру разговорчив. Он обожал звук собственного голоса. Он любил не только говорить, но и демонстрировать свои знания, а Сэнди был на сто процентов уверен, что превосходит в знаниях любого. Эта его широкая улыбка, непринужденный смех скрывали презрение ко всему окружающему.

Сэндмен любил поговорить, но беда в том, что он мог внезапно оборвать разговор, просто остановиться на середине фразы и убить собеседника или приказать, чтобы его убили.

Я видел это собственными глазами, так как там, в Шайло, мы служили вместе. В первый раз, когда я увидел, как он убил безоружного пленного, я подумал, что он мог свихнуться от грохота орудий и винтовок. Преднамеренная жестокость - редкая вещь на войне. Вообще-то люди считают, что на войне много жестокости, но это совсем не то. Когда убиваешь на войне, то совсем не от того, что тебе захотелось кого-то убить, если вдруг не увидишь, как упал мертвым твой друг - вот тогда ты бьешь изо всех сил... если можешь.

Во второй раз он убил сдавшегося в плен майора, симпатичного человека лет 35, галантного джентльмена, который сложил оружие, попав в окружение. По сути дела он был мой пленник. Это-то меня и взбесило. Но когда Дайер с ним по-дружески заговорил, я не придал этому значения. Но скоро разговор Дайера стал принимать совсем другой оборот. Я его одернул, но Сэнди не обратил внимания.

- У вас есть семья, майор? - очень вежливо спросил Дайер.

- Да, у меня жена и двое детей.

- А дети в армии?

- Они слишком молоды, сэр. Одному шесть, а второму двенадцать.

- А-а. - Невинно, как ребенок, он заглянул майору в глаза и сказал: Интересно, сколько раз вашу жену насиловали с тех пор, как началась война?

Это прозвучало так неожиданно, что мы вздрогнули, а трое или четверо наших хотели вмешаться. Майор побледнел, сделал шаг вперед и занес руку для пощечины, а Дайер отступил и сказал: - Майор, вам так и не доведется этого узнать.

Ну, я слышал о людях, быстро выхватывающих револьвер, но никогда не видел. В горах мы пользовались в основном винтовками, а многозарядный револьвер изобрели всего лет двадцать назад.

Дайер выхватил револьвер и выстрелил майору в живот.

Я ударом сбил Сэнди с ног.

Он мешком упал на землю, а потом вроде как помешарлся: вскочил и бросился на меня, а я опять свалил его ударом. Собственно говоря, он давно был помешанным. Позже, когда история получила огласку, мне кое-что рассказали о его выходках.

Разгорелся скандал, Дайера судили и выгнали со службы. Позже я слышал, что он присоединился то ли к банде Куантрилла, то ли к Кровавому Биллу Андерсону.

И вот он сидит напротив меня, наверняка хорошо запомнив нашу последнюю стычку. Я знал, что он опасен, как прижатая к стене гремучая змея, нападающая "вслепую", без предупреждения.

Под рубашкой я почувствовал холодный пот и испугался. Я надеялся, что никогда больше его не увижу, а вместо этого попал прямо в осиное гнездо. Но только у меня было преимущество перед теми, кого он убивал: я знал, чего ждать.

И я знал еще одно: прежде чем мы расстанемся, один из нас умрет. По-другому не получится.

- Я думал, что ты на восточном побережье, - сказал я, выдвигая стул и усаживаясь так, чтобы никто не мог подойти сзади. - Не ожидал найти тебя здесь.

- А я не ожидал, что ты захочешь увидеться со мной, Саккетт.

- Почему бы и не увидеться? - беззаботно спросил я, а потом добавил: Я слышал, один из твоих ребят привез из пустыни мое золото. Я ему очень благодарен.

Он улыбнулся, на сей раз по-настоящему. Ему явно понравилось, как я это выложил.

- Ты упомянул золото, но по-моему, его просто нашли в пустыне. Я понятия не имел, что оно твое. - Он продолжал улыбаться. - Надеюсь, ты сможешь опознать его?

Я видел, что Дайер издевается надо мной, полагая, что нельзя отличить одну партию золотого песка от другой, но здесь он ошибался. По правде говоря, я мало что в этом смыслил, только запомнил, что говорили горняки и старатели, но Дайеру это знать необязательно.

- Между прочиим, я могу опознать его. Также как и любой другой из старателей. Процент серебра и других примесей неодинаковый в разных месторождениях.

Ему это не понравилось. Не столько потому, что я мог опознать свое золото, сколько потому, что он сам этого не знал. Стараясь держаться легко и непринужденно, я лихорадочно думал. Передо мной сидел психически неуравновешенный человек, с отличной реакцией и взрывным характером. Поступки нормального человека можно предугадать, но этот мог сделать самый дурацкий шаг - чертовски смертельный - только из-за секундного побуждения. Это было все равно, что сидеть на ящике с динамитом с отсыревшим взрывателем - знаешь, что взорвется, но не знаешь когда.

Его окружали бандиты, искатели приключений, бродяги - люди, польстившиеся на легкие деньги или на деньги, казавшиеся легкими. Они шли за Дайером, боясь перечить ему, потому что он обладал смекалкой и смелостью. Дайер перебрался на юг в погоне за деньгами и рискованными приключениями, его подручные безоговорочно шли за ним. Большинство из них хорошо владели оружием, некоторые так и не выбрали свою дорогу в жизни после Гражданской войны, другие были просто уголовниками.

Победить в драке можно только непрерывно нанося удары, и единственная моя возможность выйти отсюда живым или, по крайней мере, умереть с револьвером в руке, - это отвлечь его разговорами.

- Помнишь нашу встречу с конфедератами на Совином ручье? - спросил я и, взглянув на остальных, продолжал. - Никогда не видел ничего подобного. Нас было шестеро, Дайер - слева, и мы двигались в ранних сумерках вверх по ручью. Стояла такая тишина, что было слышно, как шуршит одежда при ходьбе. У Дайера на поясе висела пара револьверов 36 калибра, которые он все свободное время начищал, у всех были винтовки. Ну, идем мы себе, как шайка индейцев-мескалеро, и вдруг выходим на поляну и тут же с другой стороны появляются солдаты конфедератов, по меньшей мере человек 20. Они так же остолбенели, как и мы, один Дайер не растерялся: бросил винтовку, выхватил револьверы и пошел палить, словно из пулемета Смит-Персиваля на 40 патронов. Он стрелял сразу с двух рук, и конфедераты побежали. Ао-моему, никто из нас не успел выстрелить, как Дайер уложил троих, а ранил - не знаю сколько.

Люди чувствуют, когда что-то должно случиться: игра почти прекратилась за те несколько минут, как я вошел. Считая того, первого, который сразу скинул карты, ушло уже человек двенадцать.

Но Сэндмену Дайеру нравилось слушать о своих подвигах. Он уселся поудобнее, заказал выпивку и начал вспоминать прошедшие деньки. Я, однако, понимал, что чем больше народа уйдет, тем меньше у меня шансов остаться в живых. Дайер не особенно заботился о свидетелях. Если ему вдруг вздумается убивать, ничто в мире его не остановит. Это было какое-то сумасшествие.

А самое худшее в том, что он действительно стреляет быстро и метко.

Мы продолжали разговаривать, пока я не осознал, что пора отпускать быка. То есть, я хочу сказать, что держал быка за хвост и был в безопасности до тех пор, пока не отпустил его, но когда-нибудь его придется отпустить и лучше выбрать для этого свое собственное время, а не ждать, когда он вырвется.

Поэтому я, в конце концов, сказал:

- Ну, приятно было повидаться с тобой, но мне пора обратно в Аризону. Если отдашь золото, я тотчас уйду.

Выражение его лица чуть-чуть изменилось, веки слегка дрогнули, когда до него дошло, что я сказал. Наш разговор немного успокоил окружающих. Они расселись по залу и болтали между собой за выпивкой в уверенности, что больше ничего не случится. Они не знали Дайера так хорошо, как я.

- Ну конечно! - Он улыбнулся с гостеприимностью голодного койота. - Я все время собирался вернуть его тебе. - Он обернулся к человеку за стойкой бара. - Джо, открой сейф и принеси сюда тот мешочек с золотом.

И тут я понял.

Он выстрелит, когда я протяну руку за мешочком... или когда буду открывать дверь. Скорее всего - последнее, потому что ему захочется сыграть на публику. Он может выстрелить мне в спину, но, вероятнее всего, вытащит револьвер, когда я буду уходить, а потом окликнет и выстрелит в грудь.

В уме я просчитал шаги до двери. Много... слишком много.

Вдруг я понял кое-что еще. Лучи послеполуденного солнца падали в окно над нами, и когда я дойду до середины зала и обернусь, солнце будет светить прямо мне в глаза.

Вряд ли Дайер рассчитал это с самого начала, хотя нельзя поручиться и за это. Разговор, который, как я считал, должен расслабить его и снять напряжение, мог служить лишь для того, чтобы оттянуть время до этого часа.

Ведь Сэндмен Дайер знал, что я тоже хорошо стреляю.

Дайер говорил негромко, и нас слышали только те, кто находился поблизости. Ленивый разговор на другом конце зала продолжался, и я услышал, как Джо закрыл дверцу сейфа и пошел к нам. Он поставил золото перед Дайером и вернулся за стойку.

Теперь нельзя терять времени. Наклонившись над столом, я сказал: Спасибо, Сэнди, - и взял золото... левой рукой.

Он улыбался, в его глазах плясали дьявольские огоньки, которые я так хорошо знал. Я увидел, что от него не ускользнула ни левая рука, ни правая, лежащая на краю стола.

А затем я встал.

Все ждали от Дайера одного слова или движения, чтобы прикончить меня и набить свинцоом так, что мою могилу можно будет застолбить как свинцовую шахту.

Неожиданно я протянул руку и немедленно понял, что это ошибка. Я рассчитывал не выпускать его руку и довести до двери, но как только я ее вытянул, тут же понял, что сейчас он будет стрелять. Убить меня в то время, как я протягивал руку для рукопожатия, доставило бы этому сумасшедшему дьяволу несказанное удовольствие.

Он легко вскочил на ноги, начал было протягивать мне руку, а затем уронил ее на револьвер.

Моя рука была вытянута - слишко мдалеко от оружия - поэтому я попытался толкнуть его в грудь, но Дайер отступил на шаг и наткнулся на свой стул.

В этот момент, когда он на секунду потерял равновесие, я закрыл лицо левой рукой и бросился в переулок через окно.

Можете поверить - я сильно рисковал, но мне повезло: я вышиб раму плечом и растянулся в переулке. В падении я выхватил револьвер, лежа поднял его и взвел курок.

И вот Дайер, ярко освещенный полуденным солнцем, появился в окне. Его револьвер полыхнул пламенем, но он рассчитывал увидеть меня на ногах, поэтому прицелился слишком высоко. В то же мгновение я выстрелил, взвел курок и снова выстрелил - все так быстро, что два грохочущих выстрела слились в один.

Дайер согнулся, словно кто-то ударил его поддых, и снова рыкнул его револьвер, когда палец конвульсивно сжался на спуске.

Вскочив на ноги, я выпустил еще 2 пули в тело Дайера, в то время как оно исчезало за окном. Этого человека я хотел видеть только мертвым.

Изнутри послышался топот бегущих людей, затем их остановил знакомый голос.

- Оставьте его. - Это был Нолан Саккетт. - Вы, ребята, стойте там, где стоите.

Нагнувшись, я нащупал мешок с золотом, поднял его и подошел к окну. Мертвый Дайер лежал на полу, а до его людей стало доходить, что драться-то уже не за что.

- Кто-нибудь еще хочет вступить в игру? - спросил я. - Свободные места есть!

Кажется, ни у кого из них на руках козырей не было, поэтому все вели себя тихо. Я сказал Нолану: - Я уезжаю. Поедешь со мной?

- Пошел ты к черту, - вежливо ответил он.

ГЛАВА 9

Иногда совершенно дурацкие поступки могут спасти жизнь.

Когда я собрал и взнуздал лошадей, мне не жадь было уезжать из города. Жаль, что я так и не увидел океана.

Он простирался невдалеке от моей тропы, поэтому проезжая Нопалеру обширную местность, поросшую кактусами к северу от дороги - я внезапно решился. У меня не было никакого желания ночевать на ранчо Бена Мандрина, поэтому я подумал, что нет ничего лучше прогулки к Санта Монике и океану. Когда я еще смогу побывать в этих краях?

Вот так можно спасти жизнь.

Свернув с дороги, я выбрал тропу, ведущую к ручью Сент-Винсент, откуда, как я слышал, берут воду в Санта Монике. Ехал я быстро, но путь был неблизкий, и только к полуночи я добрался до места, где слышался шум океана.

На обрыве в полутора метрах от берега стояло ранчо, но я не хотел встречаться с людьми, поэтому объехал его стороной.

На небе высыпали звезды, свежий бриз с океана приятно холодил лицо. Внизу, в конце каньона, рос густой кустарник и высились огромные старые сикаморы, но там же, судя по непогашенным кострам, расположилась группа скваттеров, и я свернул на север и ехал по берегу, пока не нашел другой каньон. С четверть мили вверх по каньону я обнаружил рощицу, где и остановился.

Мне страшно повезло, что меня никто не преследовал, потому что в ту ночь я спал как убитый, пока солнце сквозь листву не пригрело лицо.

Лошадям понравилась сочная трава на поляне, поэтому я не спешил, но в седельных сумках не осталось еды, и я в конце концов оседлал лошадей и поехал по берегу по направлению к Санта Монике.

Там я поставил лошадей в конюшню, снял комнату в отеле и договорился с управляющим - его звали Джонсон - чтобы он обменял золото на наличные: мне не терпелось избавиться от золотого песка.

Передавая деньги, управляющий внимательно посмотрел на меня и сказал, - Вы, по-моему, хороший человек. На вашем месте я был бы очень осторожен с такой большой суммой. Здесь полно воров.

- Что вы говорите! - с изумлением сказал я. - Большое вам спасибо. Я буду сторониться незнакомых людей.

Рядом с отелем стояла баня, куда народ приходил принять ванну, и я тоже решил, что не мешает поваляться в воде и расслабиться. Я положил седельные сумки рядом с ванной, а на них - оружейный пояс так, чтобы револьвер всегда был под рукой. Несколько человек, проходя мимо, глядели на меня, потом на револьвер и тут же спешили дальше. В основном это были пожилые люди, принимающие ванны от ревматизма.

После хорошего обеда я немного погулял по городу, посмотрел на местную школу, церкви и железную дорогу, которую построили только год назад. Говорили, что в Санта-Моника будет самым большим портом на западном побережье... по крайней мере, к югу от Сан-Франциско.

Пару раз я зашел проверить лошадей и долго стоял в дверях конюшни, проверяя, не следит ли кто за мной или не появился ли в городе кто-нибудь из банды Дайера.

В ту ночь я спал - и хорошо спал - в отеле. Спокойно лег в кровать, потому что был уверен, что никто не знает, где я. Однако, положил седельные сумки и револьвер рядом с собой.

В полдень я появился на ранчо Мандрина.

Я рассчитывал, что в это время меня не будут ждать, потому что заметил, что в обед и после него, во время сиесты, на ранчо было спокойно, как на кладбище.

Как только мне на ум пришло такое сравнение, я тут же попытался от него отделаться: смерть и так ходила за мной по пятам, не стоило лишний раз поминать ее.

Я постарался подъехать к ранчо незамеченным и уже был во дворе, прежде чем из дома вышел темноглазый мужчина в белой шляпе.

- Привет, - сказал он. - Ты, наверное, Телль Саккетт.

- Вроде так.

- Ну и наделал ты шуму в городе! Всем интересно, куда ты пропал.

- Я бродяга, вот и бродяжничаю.

Он стоял, пытаясь разобраться, что я собой представляю, а я тем временем перевязывал мулов, чтобы их легче было вести, и старался не поворачиваться к нему спиной и даже делал вид, что так оно и нужно. С мулами, которые ни минуты не стоят спокойно, это было легко. И я все время раздумывал, надо ли зайти попрощаться со стариком.

У этого парня в белой шляпе была повреждена рука, он прихрамывал, на лице у него протянулся свежий порез, как будто от разбитого стекла. И вообще он выглядел как человек, которого выкинули из окна и который упал на крышу веранды и оттуда скатился на землю.

Закончив приготовления, я провел свой маленький караван перед крыльцом и повернулся к Белой Шляпе.

- Эй, вы! Давайте зайдем в дом и повидаем Старика Бена.

- Я уже его видел, - сказал он довольно угрюмо. - Он меня знает.

- А ну заходите, - посоветовал я, - и идите впереди меня. Похоже, вы уже пытались проглотить слишком большой кусок, не пытайтесь еще раз.

По-моему, ему это не понравилось, однако он вошел в дом впереди меня. Мне показалось, Старик Бен слишком много времени возится под своим пледом, но, возможно, это были только мои подозрения.

В дверях своей комнаты появилась черноглазая Доринда, а за ней индианка с чемоданами, сумками и всякой всячиной, без которой не обходится ни одна уважающая себя женщина.

- Ну, Бен, - сказал я, - теперь прощай. Адьос. Если надумаешь снова меня увидеть, тебе придется приехать в Аризону.

Его жесткие старческие глаза внимательно изучали меня, в них светилась ирония, смешанная с чем-то, похожим на уважение.

- Ты убил Сэндмена Дайера, - сказал он. - Никто не думал, что это возможно.

- Все люди смертны, - ответил я. - Дело только во времени.

Доринда стояла молча, и, взглянув в ее сторону, я заметил, что глаза ее широко раскрыты, а лицо немного побледнело. Я удивился, потому что она хорошо владела собой и не волновалась по пустякам.

- Ну ладно, мой мальчик! - сказал Старик Бен. - Счастливого тебе путешествия. И спасибо... спасибо за все. Немногие сделают то, что сделал ты, и при этом задаром.

- Ваши мулы очень хорошие. Считайте, что это и есть плата, - сказал я и обратился к Доринде, - Вы готовы?

- Идите... Я хочу попрощаться с Беном.

- Ладно. - И я повернулся к двери.

Он слишком поторопился, этот старик. Я был у него в руках, но он поторопился. Несколько недель подряд я готов был встретить любую неожиданность с любой стороны, а тут вдруг забыл об осторожности. Но он поторопился.

Я почувствовал, как что-то свистнуло рядом с головой и глухо воткнулось в дверной косяк, и тут же меня оглушил грохот выстрела. Я и так шел к двери, но после выстрела вылетел во двор, как будто у меня загорелись задние карманы на джинсах, и мне не стыдно в этом признаться.

Он снова выстрелил, но пуля прошла в том месте, где меня уже не было, а потом до меня донесся такой поток ругательств, которого я в жизни не слыхал.

Угол дома, несясь сломя голоуву с винтовкой в руках, обогнула Белая Шляпа. Но когда этот парень наткнулся на меня, он обнаружил, что ему в горло направлен шестизарядник.

- Можешь бросить винтовку или я оттащу то, что от тебя останется, в кусты на потеху стервятникам.

Он был решительным человеком, немедленно понявшим логичность моих аргументов, и откинул винтовку, словно она обжигала ему пальцы.

- Лос Анджелес далеко, - сказал я ему, - поэтому чем раньше выйдешь, тем лучше.

В это время во дворе появилась Доринда с таким видом, будто ничего не случилось. Я помог ей забраться в седло, держась подальше от окон дома. Там сидел довольно обозленный старик, который помнил, что если кто-нибудь в мире и знал, где спрятано его пиратское золото, то это был Уильям Телль Саккетт.

Когда мы отъезжали, я слышал, как Старик Бен призывает то ли Белую Шляпу, то ли кого-то еще прикончить меня, но они оказались достаточно сообразительными, чтобы не лезть под пули.

Как только мы выехали на тропу, я понял, как это приятно - ехать вслед за своими мулами рядом с красивой черноглазой девушкой, болтая о пустяках.

Нельзя сказать, чтобы я всегда непринужденно беседовал с женщинами. Дома в горах я вообще не любил разговаривать, а на танцах всегда спотыкался о собственные ноги, но ближе к полуночи, когда девушки начинали расходиться со своими кавалерами, я был тут как тут.

Только с Дориндой было легко. Она знала, как разговорить мужчину, и скоро я рассказывал о доме, о холмах, маме, Тайлере и Оррине, о Хиггинсах и даже о девчонках Трелони.

Сестры Трелони жили на другом склоне горы и слыли такими же норовистыми, как дикие кобылы. Их было 8 - девчонок Трелони, все красавицы - и в то время, как мы то и дело воевали друг с другом, они не воевали ни с кем.

Я болтал, но не забывал оглядываться, чтобы бросить взгляд назад на тропу. Если путешествуешь по нехоженным местам, надо всегда проверять тропу, по которой проехал, потому что не исключено, что однажды придется возвращаться по ней же, а дорога выглядит совсем иначе, когда едешь в другую сторону. К тому же, привычка оглядываться часто продлевает жизнь. Как сейчас.

Сзади кто-то поднял облако пыли. Не очень большое облако... однако поднял. Похоже, за нами следовало 4-5 лошадей, и их вели щагом, чтобы поднявшаяся пыль не слишком привлекала внимание.

Доринда не оглянулась ни разу. Она глубоко задумалась, как и можно было ожидать.

- Так ему и надо, - сказала она. - Он хотел убить тебя.

- Кто?

- Бен Мандрин. Он знает, что ты единственный, кто может найти его золото. Там, наверное, осталась целая куча золота, если ему так не терпится увидеть тебя мертвым.

- Может быть.

- На дороге, которая идет через смолокурни, в зарослях кактуса он поставил засаду. Она ждала тебя весь день, но ты как-то ускользнул.

- Нужно отдать им должное: они старались.

- Хотела бы я увидеть старого пирата, когда он узнает, что золото исчезло. Именно этого он заслуживает.

Тут я осторожно взглянул на нее. Похоже, она что-то задумала, и я обрадовался, что еще не потерял свою Библию. Мне захотелось положить ее сегодня ночью под голову.

- Там должно быть огромное состояние, - продолжала она. - Он рассказывал мне о корабле с перуанским золотом, который потопил неподалеку от Панамы. Он говорил, что они выгрузили золото на берег и перенесли вверх по каньону в безопасное место. Они работали всю неделю... естественно, только по ночам.

- Да, это целая куча золота, - сказал я.

- Когда мы его найдем, мы сможем отправиться в Нью Йорк, Париж, Лондон... куда захотим. А ты сможешь купить самое большое и самое хорошее ранчо и пустить на выпас лучших лошадей и скот.

- Это точно... если бы у меня было столько золота.

- Ты знаешь, где оно спрятано, у тебя есть мулы, на которых его можно вывезти.

- Этот старик - калека. Никто не знает, что произойдет, ему может понадобиться это золото. Если не ему, то Родриго.

Она развернулась в седле и уставилась на меня, как на ненормального, и, по-моему, она была недалека от истины.

- Ты хочешь сказать, что не собираешься взять это золото?

- Нет, мэм, не собираюсь. Может, лет через несколько, когда старик умрет, я вернусь и посмотрю, что к чему, и если там что-нибудь останется, я заберу клад.

- Да ведь он пытался убить тебя! И это после того, что ты для него сделал!

- Такой уж Безн человек: крепкий, крутой, и тут ничего не поделаешь, Доринда. Я с самого начала ожидал чего-нибудь такого. У него ведь не было друзей... если только кое-кто не хотел кое-что получить.

Ее глаза сузились, в них появилась злоба.

- Ты имеешь в виду меня?

- Не обязательно. Просто так ему жилось. Но Бен мне ничего не должен. Поглядите на мулов, которых он мне подарил.

- Мулы! Да ты можешь забрать все его золото!

И тут она сняла шляпку, и в следующий момент на меня из-за скалы уставились два винчестера, а сзади послышался стук копыт приближающихся лошадей. Рука Доринды накрыла мою, когда я потянулся за револьвером.

- Вот он, мальчики. Заставьте его разговориться.

Она отъехала в сторону, прихватив мой шестизарядник. Я осторожно осмотрелся, но деваться мне было некуда. Я оказался в их руках, целиком и полностью.

Бандитов было шестеро, а мой винчестер лежал в притороченном к седлу чехле, и если уж на то пошло, то он вполне мог висеть на стенке у меня дома - такая от него была польза.

- Берите его, мальчики, он ваш.

Черные глаза Доринды загорелись ведьминской злостью. Кажется, она готова была сама пристрелить меня, да только они не знали, где лежит золото.

В одном я был уверен - выхода у меня не было.

ГЛАВА 10

С ранчо я поехал на север, в холмы. Поскольку я все еще не купил товаров для аризонских шахт, я хотел перевалить через горы к ранчо Сан Франциско, где Ньюхолл строил город. Товары там вроде бы стоили так же дешево, как в Лос-Анджелесе, а некоторые утверждали, что даже дешевле.

Мы проехали немного на запад и как раз собирались повернуть опять на север в холмы, когда на меня напали эти парни. Ясно, что все придумала черноглазая. Если бы я отправился за золотом, бандиты следили бы за мной и на обратном пути ограбили бы. Теперь, когда они убедились, что я еду на север, они постарались узнать, где спрятано золото.

Место, где меня остановили, находилось рядом с огромной скалой в конце маленькой долины, и у меня было довольно сильное предчувствие, что золото было спрятано недалеко - чуть выше в горах.

Это была красивая маленькая долина, окруженная старыми величественными дубами. Мы остановились в тени одного из них. Стояла тихая, теплая послеполуденная погода, и я слышал, как щебетали птицы в деревьях и кустах возле тропы.

Бандиты стали окружать меня тесным кольцом. Я спокойно сидел, держа руки на луке седла, и старался найти выход, но в голову ничего не приходило.

- Он ездил со стариком той ночью, - сказала Доринда, - поэтому, мальчики, он должен знать, где спрятано золото.

- Он не взял меня с собой. Вы что, думаете он сумасшедший?

Никто не ответил, но через некоторое время один из них спросил: - А вы как считаете, мэм?

- Сколько мог проползти старик? Чтобы доехать до места и вернуться, им понадобилось много времени. Если старик оставил Саккетта с лошадьми, он не мог уползти далеко. Дождя не было, значит должны остаться следы.

Темноглазый бандит вскинул винчестер.

- Собираетесь говорить об этом, мистер? Собираетесь показать нам место?

Почему бы нет? Это не мое золто, и как только бандиты его получат, я им стану не нужен. Они могут отпустить меня... хотя, с другой стороны, могут и пристрелить, если решат, что я буду мстить.

- Насколько я знаю, он забрал все. Иначе, думаете, я не стал бы его искать?

- Если бы он забрал все, - сказала Доринда, - ему было бы все равно, увидищь ты место или нет. Нет, они перетаскивали сокровище с берега несколько ночей подряд, поэтому одному человеку невозможно забрать его за одну ночь.

- Надо запастись едой, это далеко отсюда, - сказал я. - У меня ничего нет, я рассчитывал все купить у Ньюхолла.

- Он лжет, - сказала Доринда. - Я прошла по их следам.

Я опять посмотрел на нее. Эта колдунья знала столько, сколько городская девушка знать не может. Она сказала, что прошла по нашим следам, и у меня было чувство, что она говорит правду. Если она сумела проследить за нами, то должна быть хорошим следопытом.

- Золото недалеко, - сказала она. - Я шла по их следам несколько миль в этом направлении, они не могли уехать намного дальше этого места.

Бандиты окружили меня. Не было ни единого шанса попытаться что-то сделать и остаться в живых. Мулы вместе с запасной лошадью паслись неподалеку.

- По-моему, мы в миле-двух от клада, - сказала Доринда, - и если бы он был один, то давно уже был там.

Она повернулась к высокому, грозного вида бандиту. - Клаймер и Яки, заставьте его заговорить.

Яки был плосколиким метисом и, судя по виду, знал, как заставить человека умирать долго-долго. Говорят, что индейцы яки так же хорошо владеют этим искусством, как апачи.

Бежать нельзя - кругом никаких укрытий, кроме редко разбросанных деревьев, а скала слишком отвесна.

Не раз я попадал в крутые переделки, и каким-то образом мне удавалось избегать худшего, а это место и вовсе не предвещало ничего плохого: день был ясный и солнечный, по траве прыгали тени от листьев, лениво плыли по небу облака. Ничего зловещего... кроме кольца молчаливых винтовок, направленных на меня.

Несправедливо, чтобы все кончилось вот так, подумал я. Все должно быть по-другому: крики, выстрелы, драка; должна быть кровь и запах пороха.

- Слезай с лошади, - сказал Клаймер. Он широко ухмылялся, и я увидел, что у него не хватает 2 зубов. - Посмотрим, из какого теста ты сделан.

Он качнул головой в сторону Яки.

- Я видал, как он один раз снял кожу с живого человека... ну, почти снял. Тот парень понял, что к чему, и пытался сделать то, что от него требовали. Не сразу, правда, потому что когда мы оставили его в покое, было слишком поздно.

На какое-то мгновение я решил пришпорить коня и испытать судьбу, но все дело было в том, что судьба у меня была одна. Они не могли промахнуться. Никак не могли.

Поэтому я спрыгнул с седла, и они отвели меня к большому старому дубу. Можете мне поверить: я был мокрым от пота. Мне было страшно, но я старался не показывать этого и все время ждал, что они совершат ошибку. Только этого не случилось.

Они подвели меня к дереву, и вдруг я решился. Если они собирались убить меня, то пусть себе убивают. Одно я знал наверняка. Никто не привяжет меня к дереву, пока я жив и в сознании.

Я приготовился. Если действовать быстро, можно завладеть винтовкой, и тогда я захвачу кого-нибудь с собой, когда отправлюсь к Создателю.

- Эй, - воскликнул кто-то.- Что там?

По дороге неторопливо, легким аллюром к нам приближался всадник высокий мужчина, уверенно держащийся в седле.

- Черт побери! - сказал один из бандитов. - Это Нолан Саккетт!

- Занимайтесь своим делом, - сказала Доринда. - Это не его дело.

Он подъехал к нам, и несмотря на слова Доринды, все остановились и смотрели на него, включая меня.

- Привет, ребята! - У него было время, чтобы оценить ситуацию. - Если вы собрались за этим золотом, то считайте, что я в доле.

- Никакой тебе доли, - сердито сказала Доринда. - Продолжай, Клаймер!

А Нолан посмотрел на меня, усмехнулся, достал из-под куртки револьвер и перекинул его мне.

Вот и все.

Он кинул револьвер, я перехватил его в воздухе, он выхватил свой, и вот нас уже двое, с оружием наготове.

Бандитов это застало врасплох. Они просто не ожидали ничего подобного, потому что Нолан был одним из них. Но вся штука была в том, что он был к тому же Саккеттом, а кровь - она всегда кровь.

Доринда не стала визжать и закатывать истерики, вроде какой-нибудь другой женщины, хотя в ту минуту злости в ней было достаточно, чтобы схватиться с горным львом. Она лишь посмотрела сначала на меня, потом на Нолана.

- Ну ребята, по коням и вперед, - сказал Нолан бандитам. - Это мой двоюродный брат или, во всяком случае, родственник. Я мог бы позволить застрелить родственника, но чтобы какой-то Яки заживо свежевал его - это мне не нравится. Поезжайте, ребята, и считайте, что хорошо провели время.

- А что, если мы не поедем? - воинственно спросил Клаймер.

- Ну, - ответил я, - вас больше, но к тому времени, как стрельба закончится, многие из вас помрут, да и мы тоже. Так к чему стрелять?

- К черту все это, - сказал один и развернул коня, и после этого они разъехались, оставив нас с Дориндой Робизо.

- Нолан, - сказал я, - у меня была идея накупить у Ньюхолла товаров, погрузитьих на мулов и отправиться через Мохаве к шахтам в Аризоне. Для одного человека это слишком много мулов.

- Считай, что у тебя есть напарник.

Он повернулся к Доринде.

- Хочешь с нами, Абигейл?

- Чтоб ты сдох, - сказала она и, развернув лошадь, ускакала прочь.

Леди так не разговаривают.

Через несколько миль я спросил Нолана: - Ты назвал ее Абигейл?

- Конечно... разве ты не знаешь? Она же одна из этих никчемных девчонок Трелони с наших родных тенессийских холмов.

Будь я проклят! Так это Абигейл Трелони. Однако той ночью в школьном саду было слишком темно, да к тому же все эти девчонки Трелони были для меня на одно лицо.

Луис Ламур Винтовка Фергюсона

Глава 1

Меня зовут Ронан Чантри, и на этих землях я один. Реку Миссисипи я оставил позади давным-давно. Никто не едет рядом, и вокруг безбрежная равнина. Я смотрю на горизонт: солнце погружается в золото и багрец, громадное солнце. Никогда не видел такого за все свои тридцать лет.

Моя любовь ушла. Для чего я жил, того больше нет. Я направляю коня на запад, в неизведанный край, не зная, к чему приду. Мы, Чантри, всегда поступали так: поворачивали к новым странам, когда перед нами вставали горе и одиночество.

Я хочу затеряться — но можно ли потерять то, что внутри тебя? Плоть от плоти и кость от кости твоей? Как выронить в песок прожитую жизнь?

Люди говорили мне: дурень, на погибель нарываешься. Что ж, чему быть — того не миновать.

Моя жена, моя любовь, мертва. Мой сын… Я мечтал, каким рослым и крепким он станет и как породит новое поколение нашего рода. Он пытался спасти мать из пламени, и оно его убило.

Теперь во мне пустота. Интеллектуальные поиски когда-то наполняли мою жизнь. Я их забросил.

Хорошая лошадь, небольшой вьюк у седла, превосходный нож и винтовка Фергюсона. Эта винтовка — мой неразлучный спутник с детства, она — единственное, что осталось мне от прошлого. Она, да еще несколько дорогих мне книг, чтобы мысль не заснула — до какой поры?

Свое нынешнее оружие я получил в подарок маленьким мальчиком от того самого человека, который упростил зарядный механизм и ввел в строй наиболее эффективное ружье столетия.

Майор Патрик Фергюсон продемонстрировал свое изобретение в июне 1776 года в Вулвиче. Четыре года спустя он был сражен в битве у Кингз-Маунтин — Королевской горы — в Северной Каролине.

Всего за несколько недель до этого у меня и оказалось мое теперешнее ружье. Чудесная вещь. Майор сделал его своими руками и украсил гравировкой. Одно из первых, оно заряжалось с казенной части, а стрелять из него можно было со скоростью шесть раз в минуту. Прошло уже почти двадцать пять лет, и ни одно ружье из тех, что я видел за это время, не шло с ним ни в какое сравнение.

Я стоял у ворот, ведущих к нашей хибарке, держа тяжелый мушкет, из которого только что сбил белку, и наблюдая, как офицер в красном мундире трусит верхом от дороги ко мне.

Он цепко глянул на меня, затем на мушкет.

— Здорово я умаялся, парень. Как бы мне водицы из вашего родника?

У него было хорошее лицо — лицо сильного человека.

— Сэр, — сказал я, — вы, англичане, были моими врагами, но в глотке воды я не откажу никому. Не войдете ли?

Он покосился на дом, подозревая ловушку. Тогда я об этом не знал, но ненавидел его от души, а он сам не скрывал своих жестких суждений о колонистах.

— Бояться тут нечего, — заметил я, и в моем голосе прозвучало презрение. — Там только моя больная мать, мне надо Готовить ей ужин. — И не без гордости я поднял кверху белку.

Офицер через открытые ворота подъехал к роднику и, спешившись, принял у меня тыквенный ковш, полный воды.

— Спасибо. — Он выпил холодную воду и зачерпнул снова. — Нету на свете напитка лучше. Я знаю, что говорю, помотавшись с пересохшим горлом.

Он подметил недоумение в моих глазах. Я уставился на лошадь. Великолепное животное, но что привлекло мое внимание — это вооружение всадника. Сабля, два кавалерийских пистолета в длинных кобурах — все нормально, но у него еще были два ружья, одно — тщательно закутанное в промасленную ткань.

— В чем дело, дружок?

— Два ружья? — пробормотал я.

Он усмехнулся, не спуская взгляда с моего древнего мушкета.

— Ты редкостный стрелок, раз сумел с такой штукой снять белку.

— Мне нельзя промахиваться, — откровенно сказал я. — Кончится порох и свинец, придется нам питаться травой.

Англичанин прикончил воду в ковше и повел лошадь к желобу.

— Можно мне будет выразить почтение твоей матери? Скажешь «нет», не полезу.

— Ей это понравится, сэр. К нам мало кто заходит, а мать скучает по гостям. Она все время жила среди людей, пока не переселилась сюда.

Моя мать отличалась изумительной красотой. После многих лет, повстречав многих женщин, я понял, какой исключительной прелестью наделила ее природа. Бледная и худая, лежала она на старой высокой кровати, но ее волосы были уложены в прическу, как и в любой другой день ее жизни. Она всегда оставалась ухоженной и аккуратной и того же требовала от меня — к большому моему расстройству. Впрочем, привычка привилась и не покинула меня по сей день.

Майор шагнул в дверь, снял шляпу и поклонился.

— Я майор Фергюсон, мэм, служу во втором батальоне его величества, в горных стрелках. Ваш сын любезно напоил меня, и я попросил позволения приветствовать вас.

— Не угодно ли присесть, майор? Боюсь, нам почти нечем вас угостить, но, может быть, выпьете со мной чаю?

— Буду рад, мэм. Большая честь. Нынче нам нечасто случается попадать в общество леди. Суровые времена для воина.

— Так вам и надо. — Мать улыбнулась при этих словах, смягчая резкость. — Вы пришли сюда непрошеные, как и в первую мою страну.

— В вашу первую страну?

— Я родилась и выросла в Ирландии. Море я переплыла, чтобы выйти замуж. Семья моего мужа и наша поддерживали знакомство.

— А я шотландец. Многим из нас не нравилось, как обошлись с вашей родиной. Но ведь мы не определяем политику. Это королевская работа.

— Которую он делает абы как. Но что же такое! Разве так развлекают гостей в моем доме? Ронан, налей нам чаю, пожалуйста!

Косы моей матери сверкали червонным золотом, и шелковый спальный жакет в лучшие дни приехал из Франции.

— Разрешите заметить, мэм, — майор взял чашку, — не ждал я в таком месте найти благородную даму. Очевидное…

— Воспитание? Для него не существует положенной широты или долготы. Мы, пришедшие из Ирландии, бросили там многое, включая зачастую О' или Мак перед именем, но гордость забрали с собой и добрые нравы, надеюсь, тоже.

Она расправила грубое одеяло, словно атлас либо что другое, привычное в молодости.

— Далеко путь держите, майор?

— В свою часть. Должно быть, миль двадцать отсюда. — Точно получив напоминание, гость поднялся на ноги. — Я бы посидел, да ехать еще долго. — Поколебавшись, он добавил: — Мы скоро перестанем беспокоить ваш край. Вы упорно защищались, и у нас чувствуется недовольство всей историей.

— К чему есть основания. — Мать вновь улыбнулась. — Заглянете, если опять поедете мимо? — В ее выражений появился задор. — Добрый Боженька велит прощать врагам, и я прощаю вас, майор.

— Конечно, загляну. — Майор кивнул на меня. — Отец парня скоро возвращается?

— Его убили на войне.

— Помочь вам чем?

— Не нужно. Мой сын прекрасно управляется. Он искусный охотник, и у нас все будет в порядке.

Мать протянула нежную руку.

— Прошу вас, останавливайтесь у нас по дороге. Мы будем чрезвычайно счастливы.

Майор изящно наклонился и коснулся губами ее пальцев.

— Польщен знакомством, — сказал он, делая два шага назад, потом повернулся и вышел, на пороге надев шляпу.

Я только таращил глаза. Такое только во дворцах у королей бывает!

— Проводи до ворот, Ронан. Он — благородный джентльмен и ведет себя соответственно.

Майор Фергюсон садился в седло, когда я подошел открыть ворота.

— Твоя мать — истинная леди, парень. Не здесь бы ей жить и не так.

Он снял с седла завернутое ружье и неторопливо его распаковал. Совершенно новое, явно не пользовались. Инкрустировано серебром и отделано резьбой. У меня перехватило дыхание.

— Красиво, а? Сам делал, для себя.

Он показал мне, как заряжать. Я никогда раньше не видел ни оружия, заряжающегося с казенника, ни изобретенного Фергюсоном механизма (он рассказал мне об этом, нахваливая винтовку).

— Видишь ли, мне сдается, немного мне осталось времени наслаждаться им, и кто знает, в какие руки оно угодит. Дельный малый вроде тебя, ценящий хорошее оружие и у которого на руках мать… в общем, тебе нужна винтовка, а не мушкет.

— Это… это мне? — едва сумел прошептать я.

— Тебе. — Он передал мне винтовку.

— Сэр, я не могу ее взять. — Я держал подарок с благоговением, как отец держит первенца. — Мама не позволит.

— Возьми, возьми. Я сейчас уеду, и возвращать будет некому. И это возьми. — Он достал из седельной сумки мешочек с пулями и еще один — с порохом. — Уж наверное тебе они больше нужны, чем мне, через несколько часов я буду в месте, где, кроме этого добра, мало чего и есть. Заботься об этом ружье, сынок, а оно позаботится о тебе. Прошу только об одном. Никому его не отдавай и не используй против короля.

Когда гость скрылся за поворотом, я зашагал обратно в дом. Мать мягко упрекнула меня, увидев мое приобретение:

— Никогда не принимай подарок, если не в состоянии отплатить равноценным. Но раз уж взял, будь благодарен.

Откидываясь на подушку, она выглядела счастливее, чем долгие недели перед этим. Немногие наши посетители принадлежали в основном к деревенскому люду. Добрые, честные, но довольно неотесанные, и ни один из них не бывал в городах, раскинувшихся за океаном.

Некоторое время спустя мы услышали о бое при Кингз-Маунтин и о гибели майора Фергюсона.

Слышали мы о нем и позже. По обе стороны фронта у него нашлись поклонники. Майор происходил из известной шотландской семьи, прослужил двадцать один год и дожил лишь до тридцати шести.

Винтовки его системы могли бы выиграть войну за несколько месяцев. Генерал Хау забрал их у Фергюсонова подразделения, когда командира ранило у Брендивайна, и отправил на склад.

Оставленное им ружье выручило нас в те трудные месяцы. Точность его боя была неимоверной, и я достиг искусства в обращении с ним, научившись быстро перезаряжать. И каждый раз благословлял майора.

Наконец наступила весна. Матери досталось небольшое наследство от дальнего ирландского родственника, и мы перебрались в окрестности Бостона. Винтовка Фергюсона с нами.

Неподалеку от нашего нового дома начинались леса, и я часто там охотился. Образование я получил превосходное, обогатив его дополнительно чтением по собственному выбору. В течение года я изучал право, потом встретил Тимоти Дуайта и решил стать преподавателем истории и писать о ней. И вот сейчас еду на запад в дикие области, где нужны только те знания, какие приобретаешь на месте. Солнце закатилось, близка темнота, ночлега нет, и пустынная равнина испугала бы любого.

Вдруг, словно порожденная желанием, передо мной возникла низина, окаймленная низкими холмами. Травянистый косогор, внизу черная в вечерних сумерках рощица, как будто отсвечивает вода.

Предупреждали меня не раз и не два. Немногочисленными впадинами с водой пользовались все, и каждого рядом с любой из них могла поджидать смерть.

Детские мой охотничьи годы прошли недаром. И учеба не притупила моих чувств. Я уловил аромат горящего дерева и натянул повод — послушать.

Сначала — ничего. Затем слабые звуки, какие производят лошади, щипля траву. Потрескивание костра. Привстав на стременах, я вгляделся сквозь листья, но не рассмотрел ничего, кроме отблеска на коже седла.

Индеец вряд ли будет ездить с седлом. Хотя опасных типов в прерии хватает, но далеко не все из них — индейцы.

С винтовкой в руке я пустил лошадь шагом, крикнув по обычаю:

— Эй, в лагере!

— Подходи с пустыми руками, — отозвался деловитый голос. — Не то получишь пулю в грудинку.

Я остановился.

— Я иду с оружием в руках, а хотите пострелять — начинайте веселье!

Кто-то хихикнул и сказал:

— Ладно, сойдет! Давай появляйся!

Вокруг огня сидело несколько человек, двое из них держали ружья. Все в кожаных штанах и рубашках, а выглядели они как жители Пограничья, только мой костюм выделялся: синий сюртук с медными пуговицами, серые панталоны со штрипками, высокие ботинки, белый накрахмаленный галстук. Круглая английская шляпа была в большой моде среди богатой молодежи. Но смотрели они на винтовку.

Мой «фергюсон» не превышал в длину тридцати дюймов; их собственные ружья казались не короче сорока четырех.

— Приземляйся, незнакомец. Порядочный конец сделал, похоже.

— Это точно. — Не выпуская винтовки, я сошел с лошади, держась позади.

Один из сидящих хохотнул.

— Вот это правильно. Люблю предусмотрительных.

Я привязал лошадь и вышел из-за нее.

— Может, я не больно-то и предусмотрительный. Друзья говорили, глупо отправляться в эти края в одиночку.

— Так ты один? — Пораженные, они глядели на меня во все глаза. — Верится с трудом. От ближайшего поселения, мистер, досюда верхом четыре дня.

— На моей лошади — три. Если не считать жуков и птиц, вы — первые живые существа, каких я встретил. — Я похлопал по прикладу. — Как бы то ни было, я не совсем в одиночку, со мной вот это.

Начавший разговор показал на винтовку.

— По-моему, я такой еще не встречал. Дашь посмотреть?

Теперь пришла моя очередь фыркнуть.

— Господа, чтобы позволить первому попавшемуся вынуть из моих рук оружие, надо быть куда более желторотым, чем я… хотя я вполне отвечаю его качествам.

Приблизившись к костру, я показал им свое сокровище.

— Это винтовка системы Фергюсона, я получил ее от самого конструктора еще мальцом. Замечательно точная и быстро стреляет.

— Я о них слышал, — кивнул стройный темноволосый юноша. Рядом с ним сидел индеец. — Что они стреляют шесть раз в минуту.

— Восемь раз, если потренироваться. — Я окинул группу взглядом. — Меня звать Ронан Чантри, пробираюсь на запад, к Скалистым горам. Если нам по пути, не прочь присоединиться.

Темноволосый поднялся на ноги.

— Меня зовут Дэйви Шанаган. Ты из прежней страны?

— Моя мать оттуда. И прадед тоже.

— Так присаживайся и обсудим, чем займемся на Западе. Того, у кого ружье стреляет восемь раз в минуту, здесь у любого костра примут с радостью.

Остальные выразили согласие, но мои глаза обратились к индейцу, а его — были на моей винтовке.

С такой винтовкой индеец станет среди своих большим человеком.

Об этом стоило помнить.

Глава 2

Утром, когда я присоединился к Дэйви Шанагану у костра, тот оглядел меня критически.

— Вот уж неподходяще ты наряжен. Чантри, ты хоть чуть-чуть понимаешь, чего затеял? — Я грел руки, и он глянул мне в лицо. — Мы ведь собрались за пушниной. Что мы там, на Западе, найдем, неизвестно никому.

— В детстве я охотился с ловушками.

— Слыхал об этой компании Льюиса и Кларка? Мы решили так: раз они могут путешествовать по Западу, значит, и мы можем. Наши дороги не пересекаются. Они идут много северней, но Джеймс Маккей был в тех краях, куда мы нацелились, и зверей там ловил.

— Легко не будет, — согласился я. — Испанская армейская экспедиция прошла на север от Санта-Фе до Миссури, а там индейцы уничтожили их всех, до последнего человека. Братья Моллетт и еще шестеро прошли обратным путем. Дали имя реке Платт, как рассказывают. Места негостеприимные, но думаю, у нас получится.

Шанаган потыкал костер палкой.

— Прямо куда ни повернись, везде кто-никто да побывал до тебя. — Опять глянул на меня. — Ты как, готов к такой поездке?

— Мне кажется, да, — ответил я, присаживаясь на корточки. — Там, откуда я еду, у меня не осталось ничего. Совсем ничего.

— Не начнешь тосковать, выходит. Кто тоскует да мечтает, на тропе ни к чему. Когда рядом околачиваются индейцы, или смотри в оба, или тебе конец… да так и так может конец прийти. — Насадив кусок мяса на заостренный прут, он наклонил прут над углями. — Тебе нужна одежа. Оглянуться не успеешь, от твоей ничего не останется.

— Настреляю дичи, сделаю кожаную рубашку и штаны.

— А ты можешь? Сам?

— Давно не делал, это правда. Когда-то мы жили очень бедно, и я часто делал мокасины. Раз и рубашку сделал.

Дэйви посмеялся.

— Не помню, чтобы я не был бедный. — Указал на спящих. — Хорошие парни. Тот, длинный, — Соломон Толли, из Кентуков. Вон тот — Боб Сэнди, из той же берлоги. Приземистый, четырехугольный такой — это Казби Эбитт. Не слыхал, чтобы он говорил, откуда взялся, а вот Дегори Кембл с Вирджинии, а Айзек Хит — бостонец.

— А индеец?

— Ото.

— Давно его знаешь?

— Давно-то я никого из них не знаю. Дег Кембл спустился со мной на плоту к Новому Орлеану как-то раз. С Толли я один сезон проохотился в Виннебаго. Ото с берегов Платта, знает речку.

Один за одним мои новые спутники подходили к огню — жарить мясо, пить густой, черный кофе. Хит то и дело косился на меня: помня, что он из Бостона, я был готов к его вопросу:

— Необычное имя у тебя, друг, а?

Я пожал плечами.

— Чантри? Так Чантри встречались в новых поселениях уж не упомнить, с какого времени, мистер Хит. Один мой предок появился на восточном берегу еще в 1602 году.

Отвечал я сухо и коротко, не поощряя дальнейших расспросов. Я их не хотел. Прошлое в прошлом, пускай там и остается. Чего доброго, Хит заезжал в Бостон в последние месяцы и знает о некоторых событиях, о которых я предпочел бы забыть.

Мы сели в седла и тронулись по дороге солнца. Ото как разведчик впереди, его лошадь по колени в густой траве. Иногда взлетали стайки тетеревов, скользили над травой и рассеивались клубами дыма. Вдалеке двигались черные точки.

— Бизоны, — определил Толли. — Увидим их тысячами. Мы вступаем в их страну, и велика же, широка эта страна!

Он нагнулся с седла и выдернул пучок сочной травы.

— Погляди на это! А ведь некоторые называют места, по которым мы едем, Великой Американской пустыней! Дураки они, Чантри! Какие же дураки! На земле, где такая трава, вырастет и рожь, и ячмень, и пшеница. Да эти поля целый -мир прокормят!

— Если найти людей, чтобы остались здесь, — брезгливо вступил Эбитт. — Слишком величественно, Высокое небо, огромные расстояния — это не по ним. — Он взмахнул рукой. — Смотрите! Нет границы, нет горизонта, едешь и едешь, и нигде ничего, только быки, антилопы и травы волнуются на ветру. Я видел, как они пугаются! Ноги в руки, и скорей обратно по родным деревням. Такое еще в России есть и в Сахаре, больше нигде.

— В Аргентине есть пампа, — сказал я. — Я там не был, но, должно быть, похоже на здешние края.

— Возможно, — скептически проговорил Эбитт, — но мне так думается, подобного не отыщешь нигде. Разве что Сахара. Ну, и Россия, может статься. Я говорил с русскими, будто бы у них тоже просторная земля.

Меня интересовало другое. От природы я человек осторожный.

— Ото много понимает из наших разговоров? — спросил я у Толли.

— Не очень много, я полагаю, но насчет индейца не угадаешь. Когда белые рядом, они больше помалкивают, а слушать слушают, а тупыми их не назовет никто. Нашего образования у них нет, но с нюхом и соображением у них все как надо. Они чувствуют страну, Чантри, и не забывай, они жили тут, жили, как нынче живут, ой как долго.

— В прериях не жили, — возразил Дег Кембл. — Пока индейцы не раздобыли лошадей у белых, далеко в степь они не залезали. Бродили вдоль речек, временами таскались за бизонами, но, в общем, жить им тут было нечем. Обзавелись конями, тогда уж им удержу не стало.

Дэйви Шанаган подъехал обок.

— Чантри, я отъеду за мясом. Хочешь со мной?

Повернув в сторону, мы погнали лошадей рысью, затем, перейдя на шаг, поднялись к верхушке маленького бугра. Перед нами открылась удивительная картина. В некотором отдалении паслись два стада антилоп. У западного горизонта, по-видимому, среди холмов крылась лощина, оттуда торчали вершины деревьев.

— У ручьев попадается дичь, — сообщил Шанаган. — Так утверждает ото. Из нас никто так далеко на запад еще не забирался. Есть олени, изредка медведи и уйма луговых тетеревов.

Мы пустили коней шагом курсом по направлению к антилопам, но с виду нацеленным мимо. Сперва это вроде бы не произвело на них впечатления, однако мы все продвигались, и одна или две начали шевелиться. Мы постановили попытать счастья, хотя оставалось еще добрых две сотни ярдов. Натянув поводья, я поднял винтовку к плечу, аккуратно навел и нажал на спуск. Животное споткнулось и сорвалось бежать. Я не беспокоился: дай глазу шанс, и попадешь метко, а олень и четверть мили проскачет с пулей в сердце. Антилопа неслась дальше… и неожиданно сжалась комком, дернулась и упала на траву. Дэйви выпалил в ту же минуту, и длинный кентуккийский ствол его не подвел. Подъехав к добыче, он достал шомпол и приготовился перезаряжать.

— Заряжал бы ты тоже, Чантри. Не годится, если поймают с пустым ружьем.

— Уже.

Он глянул на меня, на винтовку и воздержался от комментариев. Снимать шкуру он умел лучше, поэтому позаботился об обеих тушах, выбирая лучшие куски, пока я караулил с соседнего пригорка. Работая в нескольких ярдах от меня, Дэйви разговаривал:

— В этой стране ни в чем нельзя быть уверенным. Смотришь, всё на виду, а там в оврагах и ложбинах армию упрятать можно. Только решишь: на мили вокруг живой души нет, из ямы выпрыгивает дюжина индейцев, и ты облысел.

Я постепенно привыкал к, пейзажам. Удивительно, как зрение отказывается воспринимать все, кроме ближних объектов и того, что ожидаешь увидеть. А здесь — огромные расстояния, бездонное небо, бесконечные волны травы. Сначала необходимо осознать тучи, склоняющиеся под ветром стебли, тени от туч. Вскоре все обыденное разложено по полочкам, и глаз мгновенно выхватывает необычное: малейшую неправильность в изгибе травинки, сгущение тени в неположенном месте. Ранние годы я провел в лесу и предгорьях с частыми ручьями. В этих местах деревья росли лишь у воды. Потом, в Новой Англии, я охотился среди ферм, кое-когда выбираясь в горы Вермонта или Мэна. Открытые равнины являлись для меня новостью, и я их побаивался.

— Ты много индейцев знал?

— Встречал, — ответил Дэйви. — Больше шауни. Ну и понка-сиу, чероки, делавары. Я не думаю о них плохо. У них свои обычаи, у нас свои, а ежели насчет того, как просуществовать в тутошних сторонах, то они разбираются лучше. Вот Боб Сэнди, тот да, считает: индеец хороший, когда мертвый. Он вернулся один раз с отцом домой с мельницы, глядь, вся семья перебита, жилье сожжено. Даже свиней нашпиговали стрелами. Так что у Боба зуб на них здоровущий. Почему мы и поручили ему присматривать за нашим ото.

— Присматривать? Получается, вы ему не доверяете?

— Чантри, этот индеец едет к своему племени. Джентльмену с Востока наше добро — ерунда, но для индейца-то оно — богатство великое. Ухитрится он нас перерезать или сообразить со своими ловушку для нас, все достанется им, а наш друг превратится в большую шишку. Христианского воспитания они не получили, никто не говорил им прощать врагов и что воровать нехорошо. Они осуждают только кражи в своей деревне и у своих родичей. Большинство племен обозначают «чужого» и «противника» одним словом. Белые часто думают, индейцы против них, потому что они белые. А ничего подобного. Индеец пришибет другого индейца с такой же охоткой, как и белого, разве что на белом больше поживы бывает.

— Вообще недурно они устроились, туземцы эти. Лучшая охота в мире, никаких тебе налогов, земли — гуляй не хочу.

— Ага. — Дэйви засмеялся. — Вот он, бостонец-то, вылазит. Ты проморгал, что у вас в цивилизованном мире надежная защита, и закон, и обычай, а тут всей защиты добрый конь и зоркий глаз. Свободные дикари, о которых ваш брат рассусоливает, носа со стоянки высунуть не могут, чтобы кто-нибудь за их скальпами не промышлял.

Некоторое время мы молчали. Мои мысли унеслись далеко за горизонт. Эти широкие дали, должно быть, похожи на степи, покинутые необузданными скифскими всадниками во время миграции на юг и запад из Центральной Азии. Они тоже снимали скальпы, несмотря на то, что работали по металлу и во многих отношениях больше продвинулись по пути прогресса, чем американские аборигены. Оттуда пришел и наш народ… а может, с территорий к востоку от Дуная или Дона. Единого мнения по этому вопросу нет, лично я склоняюсь к Центральной Азии. Среди переселяющихся племен шли кельты и мы — откочевавшие дальше всех, ирландцы, валлийцы, бретонцы, поныне сохранившие остатки старых поверий, древних навыков.

С начала времен люди меняли места обитания, обычно тянулись на запад и юг. Миграция, частью которой я являюсь, может быть, последняя великая волна. Но она отличается от всех прежних. Нет организации в роды, нации, захватывающие армии; идут отдельные люди, каждый решает за себя и сам снаряжается.

Незнакомцы друг другу и все же с общей целью, они выходят из тысячи городов и поселков, переваливают через горы, просачиваются по ущельям, спускаются по рекам, гибнут и выживают, падают жертвами дикарей, и всегда на их места встают новые, и нет им конца.

Я видел их на реках Мононгахила и Огайо плывущими вниз на плотах, находящими место для дома в Иллинойсе и Миссури или продолжающими путь к Техасу. Некоторые толкуют об Орегоне, о Калифорнии. Сделав первый шаг, отдав швартовы общественных связей, расставшись со школой, церковью, сельской лавкой, родней, оставаться в дороге уже легко. Путешествовать всегда проще, чем остановиться.

Пока стремишься к земле обетованной, живешь мечтой. Осесть — значит взглянуть в лицо действительности. А мечтать ведь несложно, куда сложнее воплотить мечту.

— Ты тут про индейцев разливался, какая у них охота. Гоняться за дичью хорошо, когда дичь есть, только сезоны сменяются, и дичь уходит. А зимой ни ягод, ни семян, ни орехов — трудновато бывает раздобыть жратву.

— Это правильно, но они же коптят мясо, а некоторые племена сажают кукурузу и тыкву.

— Ясно, сажают, но запасаются скудно. Мне доводилось видеть их с пустыми брюхами и детьми, плачущими от голода. На зиму нужна пропасть еды, и, по-моему, ни одному племени до весны не хватает.

Припомнив свои юные годы, я не мог не согласиться. Охота ненадежна; до того, как я заимел Фергюсоново ружье, мы много раз оставались без обеда, и после тоже случалось. Сколько раз я отшагивал мили по мокрому лесу, высматривая хоть что-нибудь, когда зверье попряталось от ливня.

Вдруг Шанаган осадил, показывая на следы. Несколько человек на неподкованных лошадях совсем недавно пересекли наискосок наш маршрут. Здесь они стояли и следили за нами.

— Вернемся-ка мы лучше. — Дэйви бросил взгляд вокруг, и мы помчались обратно к остальным.

Соломон Толли выехал навстречу.

— Они слышали наши выстрелы, — заключил Дэйви. — Промахнуться они не могли, но почему не напали, зная, что наши ружья разряжены?

Казби Эбитт сплюнул.

— Хотят зацапать всех зараз и выбирают подходящий момент.

— Похоже, — согласился Хит. — Два выстрела, два попадания. Первый сорт!

— Чантри — стрелок что надо, — заверил окружающих Шанаган. — Двести ярдов верных, на бегу, и прямо в сердце!

Мы рассыпались, чтобы трудней было в нас целиться. На Востоке много рассуждали о несправедливостях, причиненных краснокожим, но почему-то в данный момент эти несправедливости меня не волновали, зато очень волновала сохранность моих волос.

— Встаньте на их точку зрения, — предложил Дэйви. — Одна-единственная засада — и сколько пороха, пуль, капканов, одеял, ружей, лошадей, уж не говоря о всяких мелочах.

Перед нами возникла возвышенность с поднимающейся до гребня полоской леса и несколькими гранитными валунами. Редкой цепью мы поднялись по склону. Из-под одной глыбы течет вода, с десяток тополей, один — гигантский — упал. Немного подлеска.

Наш индеец не спешил приближаться.

— Плохо, — заявил он. — Злые духи.

— На мой вкус, хорошо, — сказал Боб Сэнди.

Мы спустились в небольшое углубление. К северу земля круто уходила в буерак, на дне которого вода источника вливалась в узкий ручеек. Лучше места для лагеря не найдешь, но углей от костров не было. Следы антилоп, бизонов, даже диких лошадей; не видно костей, которые могли бы указывать на яд в роднике. Такие родники встречались редко, но я слышал, что находили несколько с растворенным в воде мышьяком и другие — с минералами, способными вызвать расстройство желудка. Толли спрыгнул на землю и попробовал воду на вкус.

— Черт побери, с водой все в порядке. Лучшей я не пробовал никогда.

— Плохо, — настаивал ото. Обвел жестом окрестность. — Не люблю. Плохое место для индейца.

Дег Кембл крутился вокруг. Эбитт объезжал гребень по периметру. С трех сторон нас защищал натуральный вал, поле обстрела выглядело превосходным. Упавший ствол образовывал отличней бруствер. Впадина примерно двадцать на тридцать ярдов свободно вмещала и нас, и наших лошадей.

Ото держался поодаль. Явно не желал иметь с этим местом ничего общего.

Я все еще сидел на лошади; Толли остановился рядом.

— Ты образованный человек, Чантри. Как ты растолкуешь его поведение?

— Возможностей я вижу две. Либо эта позиция очень уж хороша для обороны, либо это место — табу.

— Табу?

— У индейцев нет наших знаний, и они выдумывают злых духов, когда не в силах чего-либо объяснить. Скажем, какие-то их соплеменники уволокли одежду или постель умерших от оспы и с ними прикатили сюда. Тебе ведь известно, что такое случалось и индейцы быстро умирали. Другие могли найти их тела, без следов насилия, и решить, что тут поработали сверхъестественные силы. В конце-то концов, не так много лет прошло с тех пор, как мы сами рассуждали так же.

— Убедительно. Во всяком случае, я за то, чтобы остаться. А ты?

— Я тоже.

Позже я раздумывал, а верно ли посоветовал. Главного между нами не было. Каждый что-то мог, каждый помогал чем умел.

Я складывал небольшой костерок, Айзек Хит привязывал лошадей пастись. Боб Сэнди стоял на страже вместе с ото. Шанаган растянул на земле антилопьи шкуры и начал соскабливать с них остатки мяса. Остальные собирали топливо на ночь, а Казби Эбитт подвесил котелок и занялся приготовлением гуляша. Толли вслед за струйкой воды спустился к ручью осмотреть местность.

Огонь разгорелся. Я подошел к обрыву и смотрел на безбрежную степь, на траву, горящую красным в сиянии заходящего солнца. Только сейчас я отдал себе отчет в том, что совершил.

Моя жена и ребенок ушли, насмерть обожженные пламенем пожара, зажженного… кем?

Или это был слепой случай, подобно многим другим? Неожиданные загорания не являлись редкостью.

Но чего же натворил я сам? Порвал все связи, выкинул в мусор все жизненные планы и ускакал в неосвоенные земли. Еще два месяца назад я сидел бок о бок с выдающимися людьми: литераторами, бизнесменами, теми, за кем шли люди, — и вот он я в пустынном краю, и куда направляюсь?

Глава 3

Пылающие стрелы в небе медленно потухли, оставив на облаках огненную кайму, и прерия окрасилась в мрачный вишневый цвет, темнея тенями наступающей ночи. Пустая страна… но недолго ей быть пустой. Я знаю мой народ, видел их там позади в незатейливых фургонах или пешком, жена и дети на лошадях, иногда корова. У этих семей были лопаты и топоры, и они не собирались позволять чему-либо останавливать их. Они пойдут везде, где можно взять землю, потом забеспокоятся, снимутся и двинутся на закат вновь и вновь.

На пути обратно к костру меня приковал к месту голос Хита:

— …Он сказал что-то вроде, мол, Чантри сам поджег дом, и тот его вызвал на поединок. Этот болтун попросту трепал языком и попробовал отвертеться, но Чантри ему не позволил. Дерись, говорит, не то пристрелю, как собаку. Дал выстрелить первым, пуля оцарапала шею… до крови. Потом выстрелил сам.

— Убил?

— Да, и знаешь, куда попал?

— В рот, — сказал Соломон Толли. — В рот он ему выстрелил.

— Так ты слышал эту историю?

— Нет, — угрюмо ответил Толли, — но Чантри — жесткий малый. Кроме того, — добавил он, — я бы сам так сделал.

Я тихо постоял, пока разговор не перешел на другое, затем двинулся к ним с шумом, чтобы догадались — я поблизости. Лучше бы они не знали. Иногда самое желанное — быть никем. Прошлое я хотел забыть. Ведь я удрал не только от мест, где любовь и счастье обернулись болью, но и от шепотков, что я сам устроил этот пожар. Слухи возникают легко, а попробуй заставь их улечься!

Да и не хотелось, чтобы меня жалели или чтобы двери, однажды открытые для меня, захлопывались перед моим носом.

Винтовка, сделанная Фергюсоном, лежала в моих руках. Может быть, в грядущие годы ничего, кроме нее, у меня не будет. Она принадлежит мне. И не только это: с ней связаны воспоминания о матери, о той хижине, где, не всегда сытые, мы были богаты любовью, о жене, часто ездившей со мной на охоту, о сыне, которого я из этой винтовки учил стрелять.

Присев у костра, я пальцами вытер ленту внутри шляпы.

— Небо подсказывает, завтра будет ветрено.

— Да, — согласился Эбитт. — Есть гуляш. Лучше съешь весь, можно будет вычистить котелок. Сейчас сварю кофе.

А потом была беседа при огне, складный разговор людей Пограничья, и я слушал, потому что многое мне предстояло узнать. Я учился в Сорбонне и Гейдельберге и преподавал историю в Кембридже и колледже Вильяма и Мэри, однако чему я учился у этих людей, нельзя было найти ни в одной книге. Они рано появились в краю, куда я только что пришел, и прекрасно его знали.

Отблески пламени танцевали на лицах. Приятно пахло: огнем, свежесваренным кофе, шипящим в жару мясом, гуляшом.

За день кое-что изменилось: я убил дичь, снабдил стоянку пищей. Теперь мои спутники знали, что я не паразит и понесу свою долю трудов. Суровые люди в суровых местах, требовательных к обитателям, они понимали, что такое — убить врага, стоя с ним лицом к лицу. Это кое-что для них значило. Так не всегда происходило на Востоке, где дуэли случались часто, но некоторые относились к ним с неудовольствием.

Соломон Толли стоял на часах первым. Хит — вторым, я попросил последнюю очередь, помня, что индейцы предпочитают атаковать на рассвете.

Я опять заметил, что ото разглядывает мое ружье, и улыбнулся ему. Он не ответил улыбкой, но отвел взгляд. Я уже чувствовал усталость. Тело не привыкло к долгим часам верхом, а я хотел заступить на стражу свежим, поэтому развернул одеяла и улегся спать.

Хит разбудил меня деликатно.

— На часах три, ночь звездная.

Выкатившись из постели, я сложил ее, натянул сапоги и влез в сюртук. Хит покачал головой.

— Эти мне медные пуговицы. Очень в них удобно прицеливаться.

— Конечно. Рискну, потом сошью рубашку. Тихо было?

— Да, если можно так выразиться. Лягушки кричат внизу, койоты, как обычно. Освещение мерзкое. Придется тебе глядеть в оба.

Взяв ружье, я подошел к краю углубления и посмотрел вниз, на равнину. Пусто, спокойно. Не торопясь я обошел лагерь наполовину, быстро вернулся и пошел в обратном направлении. Хит добавил в костер несколько маленьких кусочков дерева, чтобы угли до утра не погасли, и лег.

Если нападут, скорее всего из глубокого русла, где ничего не различишь. Я отметил в уме, где спят мои друзья. Толли, Эбитт, Сэнди, Кембл, Шанаган, Хит, ото.

Время текло, мои уши привыкли к ночным звукам. Я постоянно двигался, ни разу не обходя лагерь дважды одинаково, никогда не завершая круга. Не хотел, чтобы мое положение можно было рассчитать. Вроде на востоке светлеет? Слишком рано.

Что-то не так, уже несколько минут… лягушки перестали квакать!

Я скорчился за валуном, прислушиваясь.

Ничего… ни звука.

Я повернул голову. Будить? Стоит ли из-за собственной глупости лишать людей сна? Поднять одного… Толли, может?

Толли… Эбитт… Сэнди… Кембл… Дэйви Шанаган, Айзек Хит и…

Ото исчез!

Лошади… их разгонят прежде всего, это мне было известно. Кинулся к ним. Нервничают, головы подняты, ноздри раздуваются.

— Шанаган, — произнес я.

Тень пошевелилась… фыркнула лошадь, и я шагнул в сторону от более темной тени, Метнувшейся ко мне. В свете костра блеснуло лезвие ножа, и я рубанул прикладом, коротко и твердо. Он нападал, пригнувшись, приклад глухо ударил в череп, и он грохнулся оземь. Стремительно обернувшись, я выстрелил во второго, выскочившего из-за низкого бугорка, с бедра, прицеливаться было некогда. Пуля развернула индейца, мои руки сами схватились за пороховой рог…

Кругом стало тихо. Не бывавший в сражениях, я ожидал услышать звон оружия, вопли раненых, увидеть огненные кинжалы выстрелов, и ничего не было.

Шагнув назад, я пошел от лошади к лошади, шепча, успокаивая. Постели остальных все до одной опустели.

Рядом зашуршало, и я моментально повернулся. Голос Дэйви прошелестел:

— С тобой все нормально?

— Ото пропал. Я сразу к лошадям, думал, они постараются их спугнуть.

— Правильно сделал. Добыл одного? — Ему было видно лежащее тело.

Я подался вперед, и Шанаган поймал меня за руку.

— Т-р-р. Они еще там.

Далекое небо приобрело лимонный оттенок. Мы ждали, прислушивались. Закричала сова, как бы спрашивая о чем-то. Малое время спустя закричала опять.

— Хотел бы я знать, где это она, — прошептали у моего уха губы Дэйви.

Небо над нами посветлело, вспыхнули бьющие вверх алые полосы, далекое облачко зарделось, взглянув на землю.

Мы ждали, не ворохнувшись, не представляя, что произойдет. Возможно, индейцы продолжат наступление, возможно, оттянутся назад, выгадывая более удобный момент. Краснокожих никто не принуждает продолжать бой. Победа любой ценой им не обязательна, и время у них есть. Они не стремятся выиграть непременно сейчас.

Небо быстро становилось ярче. Мы двинулись по периметру, выискивая огневые позиции. Равнина внизу оставалась безжизненной.

Сзади подошел Дегори Кембл.

— Никого не видать, — сказал он. — Я считаю, они убрались.

Заметив лежащего в пыли индейца, он подошел, ногой перевернул его, держа оружие наготове, на случай, если воин притворяется. Но тот был вполне мертв. Одна сторона головы, раздробленная моим ударом, запеклась кровью. Я отвернулся и глядел через прерию.

— Волосы нужны? — спросил Дэйви. — Твой.

— Нет, — отказался я. — Варварский обычай.

— У нас тут варварская сторона. Обзаведешься несколькими скальпами, индейцы больше уважать будут.

— Хочешь, бери.

— Нет. По закону он твой.

Кембл старательно переломал стрелы мертвеца, затем его лук. Нож кинул мне, я его поймал.

— Обменяй на что-нибудь, — посоветовал Кембл. — Стоит хорошей бобровой шкуры.

— По-моему, я еще одного подстрелил, — сказал я. — Появился отсюда вот.

— Они как луговые собачки, — прокомментировал Толли. — Не прикончишь на месте, забьются в какую-нибудь дыру.

Мы пошли к месту, где я видел индейца, и Толли неожиданно протянул руку.

— Попал, точно. Видишь, вон там?

На листе ярко краснела кровь. Чуть подальше еще два пятна. Следовать по ним мы не стали: пятна вели в густые заросли, подстреленный мог поджидать нас там.

— В легкое, я бы сказал, — рассудил Кембл. — Ущучил как полагается. Неплохо для туриста. Лучше стрелять и не получится.

— Я не хотел его убить, — проговорил я и осекся.

Это не вполне соответствовало истине. Уж конечно я не хотел, чтобы он меня убил, а ситуация диктовала: или — или.

— Не выстрели ты, он бы посчитал тебя за труса либо никудышного бойца. И презирал бы тебя. Лучше подумай над этим как следует, потому что путь один. Или ты готов стрелять наповал, или едешь домой к маме.

Он был прав, разумеется, и разве не сражались люди всегда и везде? Мы вернулись к огню; кофе уже готовился. Подошел Боб Сэнди. Он разведывал округу и ничего не нашел.

— Унесли ноги, — с сожалением сообщил он. — Дураки они, что ли. Ото, наверно, рассчитывал, с новичком на карауле дело пойдет как по маслу. — Ухмыльнулся мне. — Провел ты их, ничего не скажешь.

— Повезло, — ответил я. — Но и трясся же я!

— Ясно, трясся, — подтвердил Сэнди, — продолжай в том же духе. Перестал трястись — значит, отправляйся назад, потому что иначе ты долго не протянешь.

Мы расселись вокруг костра есть, и, глядя на лица товарищей, я думал о Гомере и греках, раскинувших стан на берегу моря в ожидании наступления на Трою. Люди того же сорта, люди действия и борьбы, не хуже, не лучше.

Глава 4

Словами не передашь, каково в той стране трав. Со всех сторон бесконечность от горизонта до горизонта, и необъятный купол небес над головой.

По мере продвижения от поселений попадалось все больше дичи: бизонов, антилоп стадами до полусотни и больше. У воды мы часто находили следы медведя, иногда ягуара. Волки и мелкая их разновидность, водящаяся в прерии — койоты, — болтались неподалеку от бизонов, выжидая возможности выхватить теленка или неспособного сопротивляться старика.

Мы оставались настороже. Мое детство обрело новую значимость: развитая тогда внимательность вновь пошла на пользу. Я скоро приучился к движению растительности, вызванному ветром, и мгновенно отмечал всякое отклонение.

Интересовался я и другими вещами — ученый во мне не желал отступаться. Уже давно меня занимало влияние климата на историю человечества, особенно на передвижение народов. Внезапное появление гуннов или готов в Европе, к примеру, и первые миграции кельтских племен — что явилось причиной? Давление соседей, растущих в числе? Засуха? Извечное стремление к солнцу? Испокон веков люди занимали свободные пространства, и мы в Америке не отличались от тех же готов, монголов, индо-арийцев, и я задавался вопросом: имели ли мы выбор? Растения немедленно заселяют площади, к которым приспособлены, видимо, тому же принципу подчиняются нации.

Несколько раз нам встречались следы неподкованных лошадей. Целенаправленное движение ясно указывало, что это не дикие лошади, на них ехали индейцы. Я начинал понимать: мой «фергюсон» дает мне безопасность, недостижимую для остальных. И насчет костюма я передумал. Что-то больше подходящее для дороги мне необходимо, но выбрасывать старую одежду не следует, пригодится для официальных случаев. Я припомнил, что американские индейцы большое значение придают соблюдению достоинства и обожают церемонии, и надо отнестись к ним соответственно.

Ото так и не появлялся — скрылся вместе с приятелями, приглашенными на налет.Неожиданность нападения и столь же внезапный конец удивляли меня до сих пор.

Через три дня высокотравье осталось позади. Однако краев с короткой травой мы еще не достигли, они лежали дальше к западу. Рослый бородач, виденный нами раньше, пропал везде, кроме понижений вдоль ручьев. Остался пырей, мятлик, иногда участки грамы и бизоновой травы, что указывало на жаркий, сухой климат.

За водой мы спустились к реке Платт. Широкое песчаное русло, вода мелкая, солоноватая на вкус. Напившись, мы отъехали подальше назад и устроились на ночь в кучке деревьев на возвышении, откуда было удобно стрелять во все стороны.

Сэнди и Хит отправились пасти лошадей, прочие занялись обустройством лагеря, а я скроил охотничью рубашку и пару портков. Кожа не была выделана как надлежит, в пути сделать это почти невозможно. Дома у меня лежало гладкое бревно — расправлять на нем шкуру и соскабливать жир и пленки. Теперь приходилось обходиться чем попало. Замочить дня на три свой материал в воде, размешанной с древесной золой, я тоже не мог. Мочил на остановках и по мере сил отскребал потом волосы. Мозги антилоп мы сохранили, они высохли. Я перетопил их с салом, втер смесь в шкуры, растянул их и аккуратно скатал, чтобы через пару дней отскоблить окончательно и прокоптить. У индейцев такими делами занимались женщины, ну а мне выпало трудиться самому или не было бы у меня пригодной кожи. А я все-таки хотел сберечь свой нынешний наряд для торжественных оказий.

Нелегкой была жизнь у краснокожих — и у мужчин, и у женщин. Продержаться в дикой стране значило много работать, и у скво, во всяком случае, работа не кончалась никогда.

Не успело солнце скрыться, Дегори Кембл привез лучшие части бизоненка. Уже сидя у костра и обгрызая кость, он сообщил:

— В той стороне я кое-что приметил, обещающее неприятности.

Мы глядели на него и ждали. Пожевав еще, он продолжил:

— Отпечатки мокасин… и сапог тут же. Пожалуй, трое белых мужчин, испанцев, надо думать.

— Нам какое дело? — спросил Хит.

— Они не шибко жалуют гостей, — объяснил Толли. — Бонапарт увел Луизиану у Испании, потом уж продал нам. Южнее у них имеется деревня-другая, и кто появляется поблизости — сразу в тюрьму. — Он очертил рукой горизонт. — Испанцы заявляют права на большую долю здешних территорий, а никто еще толком не определял границы. Слыхал я, в Колорадо французские солдаты искали золото и испанцы науськали на них индейцев юта.

— Тогда не мешает вести себя поосторожней, — предположил я. — Как считаешь, видели они нас?

— Вряд ли, — высказал мнение Кембл, — но их большой отряд, человек сорок будет. Охотясь, кто-то мог забрести достаточно далеко к востоку, чтобы углядеть нас.

Заканчивали еду мы в молчании, потому что было о чем поразмыслить. Оторвавшись далеко от своего народа, мы не могли рассчитывать на помощь, у испанцев и индейцев имелись поселения неподалеку, а мы семеро точно очутились на другой планете.

Однако такое положение дает и силу. Не на кого свалить заботы — полагаешься на одного себя. Наша проблема являлась исключительно нашей, и что надо будет сделать — мы будем делать сами. Оглядываясь кругом, я решил: лучших людей я бы не подобрал. Как и те, кого я видел раньше, пробирающихся на запад любыми подвернувшимися средствами, они сами свершили свой выбор. Каждый в своей душе. Ни король, ни генерал, ни президент не приказывали им: «Вперед». И, узнав, что им предстоит, они не повернули назад.

И я понял, что наконец пришел домой. Я учился за границей, сам читал лекции, завтракал с президентом Джефферсоном, числил среди своих друзей капитана Мериуэзера Льюиса, Генри Дирборна, доктора Уильяма Торнтона, Гилберта Стюарта и графа де Волнэ, но моим народом были эти люди, и вокруг простиралась моя страна.

Айзек Хит повернул голову ко мне.

— Верно это, Чантри? Что нет границы?

— Никакой границы не прокладывали. В чем заключается одна из причин для экспедиции Льюиса и Кларка? Не только выяснить, что в тех краях есть, но и подтвердить наше присутствие на территории.

С краю светового круга появился Шанаган.

— Идут сюда, — тихонько произнес он. — Пятеро или шестеро.

Говорил он в пустое пространство. Словно духи, мы растворились в окружающей тьме. На счастье, у меня хватило самообладания прихватить кофе. С винтовкой в правой руке я прихлебывал из чашки в левой. Прозвучал оклик на испанском языке, я на том же языке отозвался, быстро шагнув вправо. Выстрелов не было; судя по звуку, приближались конные. Два испанца, четверо индейцев. Ступив на свет, я пригласил их сойти с лошадей. Они так и поступили и подошли к костру. Шедший первым хладнокровно оглядел меня.

— Капитан Луис Фернандес! Офицер испанской армии.

Я слегка поклонился. Заметно было, что он удивлен моим костюмом.

— Приятно встретиться с вами, senor, — ответил я, — так далеко от вашего дома. Рад приветствовать вас в нашей стране от имени американского народа.

С тем же успехом можно нанести удар первым, рассудил я.

Он, несомненно, испытал шок.

— В вашей стране? — возмущенно воскликнул он. — Но ведь это испанская территория.

Из тени выдвинулись остальные члены нашей группы. Все, кроме Шанагана и Боба Сэнди, те благоразумно остались на страже.

— Выпьете с нами кофе, капитан? — предложил я. И добавил: — Не знал, что притязания вашего короля заходят настолько далеко. Но в любом случае, Луизиана продана императором Наполеоном Соединенным Штатам.

Он изумленно уставился на меня. Моя уверенность несколько сбила его с толку. Он принял кофе, перебежал глазами с одного нашего лица на другое и неожиданно взорвался:

— Не верю! Быть такого не может!

— Это правда, — заверил я и прибавил: — В иных обстоятельствах, капитан, ваши слова меня бы оскорбили, но, учитывая ситуацию, я пропущу их мимо ушей. — Не давая ему продолжить, я объяснил: — Земли вернулись к Франции по секретному договору, заключенному в Сан-Ильдефонсо. Мое правительство об этом дозналось и начало переговоры. Вам известно, что бунт рабов на Гаити и грозящая война с Англией оставили императора без средств. Сенат одобрил сделку, и двадцатого декабря 1803 года мое правительство формально вступило во владение этой областью. Повторяю: мы приветствуем вас как гостя.

Капитан Фернандес покраснел от злости. Эбитт открыто улыбался, Кембл и Толли едва сдерживали веселье.

— Чушь какая! И в любом случае здешний район к Луизиане не относится. Он под управлением Санта-Фе.

— Понимаю ваше удивление, капитан, — мягко ответил я. — В такой местности, без выраженных примет, частенько заезжаешь дальше, чем сам сознаешь. Все же сейчас вы порядочно углубились в земли американцев.

Капитану это не нравилось. Я был уверен, он специально приперся сюда, чтобы приказать нам уносить ноги либо задержать нас. Связь осуществлялась медленно: парусным кораблем от Испании до Мексики, потом по суше от Мехико до Санта-Фе — и, по всей видимости, капитан не заглядывал туда несколько недель.

— Ничему этому я не верю, — резко заявил он, — и, во всяком случае, вы арестованы. Вас отправят в Санта-Фе, где и разберутся в вашем деле… в должное время.

Я улыбнулся ему.

— Арестованы? На тех же основаниях могу вас арестовать я, но нарушение слишком мелкое. На мой взгляд, не так много травы съели ваши лошади, чтобы государство серьезно пострадало. Нас же арестовать вы не вправе. И вот еще что: мы на это не согласны.

Он швырнул чашку на землю.

— Вы сдадитесь или вас возьмут силой!

— Берите, — спокойно проговорил Соломон Толли. — Берите нас, капитан.

— У меня сорок человек! — грозился Фернандес. — Сдавайтесь немедля, а не то мы всех вас убьем!

Я улыбнулся еще раз, затем оглянулся на Кембла и Толли.

— Сорок? Поровну не выйдет, так что будем делить по принципу: «кто смел, тот съел», так я понимаю.

— Я свое получу, — сказал Эбитт.

Фернандес круто повернулся и зашагал к своему коню. Прочие все время молчали, но один из них поднял пистолет.

— Я не стал бы этого делать, — предупредил Хит, ружье наведено на цель. — Ни за что не стал бы.

Пистолет опустился — постепенно, осторожно. Незваные гости скрылись во мраке.

— До чего жаль бросать такое отличное место, — сказал я.

— Бросать? Ты уж не бежать ли решил? — потребовал ответа Эбитт.

— Нет. Тут рядом, — я показал направление, — ярдах в сорока, валяются несколько большущих тополей. Упали, как нарочно, чтобы вышла баррикада. Есть и живые деревья, а места внутри хватит и нам, и лошадям. Естественный форт. Я набрел на него, когда собирал хворост. Думается, не грех отойти туда, оставив костер гореть.

Так мы и поступили: добавили в костер топлива и через несколько минут устроились в нашем укреплении.

— Поспите лучше, — посоветовал Толли. — Я покараулю.

Совет выглядел хорошим, и мы ему последовали. На земле лежала толстая подстилка из листьев.

Засыпая, я слышал, как Эбитт говорит Кемблу:

— Понятия не имел о договорах и всяких таких вещах. Про покупку говорили… поэтому я и двинул из Иллинойса на запад. Откуда он столько знает?

— Учился, вот и знает, — ответил Кембл.

И мы погрузились в сон.

Глава 5

Пробудившись от предрассветного холода, я лежал не двигаясь и смотрел на звезды. В этот час небо кажется ненатурально прозрачным, а звезды — низкими. Я размышлял обо всем, что видел и что узнал из разговоров людей, с которыми путешествовал. Ум, настроенный на познание, без конца ищущий нового, не прекращает рассматривать и сравнивать.

— Похоже, к нам пришли, — это прошептал Шанаган.

Выкатившись из одеял, я быстро связал их в аккуратный тючок и пристроил к седлу. С ружьем под мышкой завершил туалет: натянул сапоги и поддернул нож на положенное место на поясе.

Костер прогорел, виднелись светящиеся красным угли. Крадучись, мои спутники занимали места.

И однако, когда началось, нас крепко встряхнуло. Стремительная атака, дикие боевые вопли… все рассчитано, чтобы напугать и обезволить. Неожиданное ночное нападение, вне сомнения, произвело бы такой эффект. Мы были шокированы, хотя и готовы.

Мы выпалили, как один человек. По крайней мере двое упали. По-моему, упавших было больше, но в слабом свете среди деревьев и кустарника трудно различались подробности.

Моя винтовка была готова к выстрелу почти моментально, но я ждал, давая другим время перезарядить, чтобы не оказаться с разряженным оружием всем одновременно. Шанаган выстрелил из пистолета, затем выстрелил и тут же перезарядил я… и целей больше не осталось.

Нападавшие исчезли так же быстро, как и появились.

Около костра лежал труп либо два, и все. И ни звука.

Небо постепенно серело, на востоке — с желтоватым оттенком, высоко над нами окрасилась розовым полоска облака. Мы ждали, следили: чернота обретала формы, становилась деревьями, кустами, камнями. Свет усиливался: равнина не проявляла признаков жизни. Наконец Дегори Кембл покинул наш редут и подошел к ближайшему из погибших индейцев.

— Юта, — возвестил он. — Далеко на север забрался. Они больше в горах живут.

— На испанской территории? — спросил я.

— Права на те земли заявляли и они, и французы. Я считаю, там тоже Луизиана. Рубеж должен пролегать к югу.

— Разобраться в этом потребуется время, — сказал я.

— А пока?

— Будем охотиться там, ловить бобров. Лучше бы для всех сторон установить добрые отношения с Санта-Фе. Им надо торговать, нам тоже.

— До Мехико дорога долгая, — согласился Толли. — Сент-Луис ближе.

Мы выбирались по одному и разведывали наш лесок. От индейцев ничего почти не осталось. Мы отыскали кровавое пятно, как будто указывающее на ранение, и оброненное ружье испанского производства. Из мертвецов у одного нашелся старый мушкет, второй был вооружен луком со стрелами.

Не тратя времени, мы нагрузили лошадей и уехали, бросив индейцев лежать как лежали. Только Боб Сэнди прибрал себе скальпы. Толли двигался впереди в центре. Кембл в двадцати ярдах слева, я на таком же расстоянии справа. Эбитт и Сэнди следовали за Кемблом и мной в десяти ярдах. Хит и Шанаган ехали замыкающими. Мы не представляли легкой цели и могли по пути просматривать местность. Стартовав шагом, через несколько сотен ярдов мы перешли на рысь.

Мустанги, выросшие в прерии, легко выдерживали такой темп. Моя лошадь, лучшей породы, не обладала выносливостью бывших дикарей, к тому же привыкла кормиться лучше. Очевидно, если она не приспособится к смене диеты и дорожным условиям, нужно будет найти другую. Со временем, пасясь на воле, она может приноровиться к этим местам… как должен приноровиться я.

Мне не доводилось бывать в плохом состоянии физически, и теперь мои мышцы и кожа укреплялись, как требовала работа. Другое дело ум. Когда на меня напали, я бился, неплохо себя показав, и вроде бы мои компаньоны считают, что я вполне гожусь для предстоящего путешествия. А это не так.

Дело в том, что я не переносил убивать. Я полагал себя достаточно цивилизованным человеком, а убивать — неправильно. И я не следовал в этом Библии: знатоки древнееврейского уверяли меня, там не стоит простое: «Не убий», в точном переводе заповедь звучит: «Не лишай человека жизни незаконно», что совсем другая вещь.

Вел меня не закон Моисеев, а мой собственный разум. Я не имею права отнимать жизнь у другого человеческого существа и не желаю увеличивать сумму окружающего насилия. С другой стороны, убитые мной индейцы наверняка прикончили бы меня, если бы мне не повезло больше, чем им.

Тем не менее уничтожение людей не доставило мне удовольствия, и я надеялся избежать подобного в будущем.

Проблема была в том, что дитя цивилизации очутилось в нецивилизованном мире. Критерии, которыми я руководствовался, принадлежали упорядоченному миру, оставшемуся у меня за спиной. Как в Англии, так и в наших восточных штатах много говорили о нашем обращении с «бедняжками» индейцами.

Немногие виденные мною бедняжками не выглядели. Сильные, ловкие, искусные воины.

Воины.

Вот ключевое слово. Они не считали себя бедными. Они гордились собой, высоко несли головы, равные любому. Они требовали не жалости, но уважения. Проблема состояла в том, что лицом к лицу сошлись два рода людей с двумя наборами моральных ценностей, разными предрассудками, разными реакциями.

Очень хорошо являться культурным и цивилизованным, только надо бы вести себя поосторожнее, а то превратишься в культурного и цивилизованного покойника.

Чтобы заключить мир, нужны двое. Напасть — хватит одного.

Следует разбавлять гуманность здравым смыслом, пришел я к выводу, а здравый смысл поверять реальностью.

Я изложил все это Соломону Толли. Боюсь, он позабавился за мой счет.

— Я не профессор, Чантри, лишнего об этом не думал. Пристрелил первого индейца, направившего на меня стрелу, и страшно доволен, что попал.

И так меня начали звать именем, приставшим потом на долгие годы. Больше я не был Ронаном Чантри, разве что изредка. Я стал известен как Профессор.

Частью тут крылась легкая насмешка, частью, я думаю, уважение.

В последующие недели я незамедлительно усвоил одну истину. В университете, который я теперь посещал, экзамены не представляли особых сложностей, но наступали то и дело. Сдал — живой, провалился — оставил скальп на поясе краснокожего.

По совету Толли мы отклонились от намеченного направления к северу, подальше от земель, право на которые оспаривалось. Старались ехать низинами, чтобы спрятаться от врага. Потому что не сомневались: капитан Фернандес и его индейские союзники наблюдают за нами и планируют следующее нападение. И нечего надеяться на такую же удачу в будущем. Капитан дураком не был. Любой офицер в его положении легко мог переоценить свои силы и недооценить нашу смекалку. И он сам, и его туземные друзья нынче знали нас лучше.

Но где же горы? Где-то к западу: ни один из нас их еще не видел. Невероятно, как не кончается эта равнина. Местность стала выше и гораздо суше. Трава здесь растет короткой, часто встречаются кактусы, раньше почти не попадавшиеся. Воды мало. Многие ручьи высохли, в бывших озерках — одна истоптанная грязь. И неожиданно мы натолкнулись на бизонов.

Сперва мы их услышали. Глухой шуршащий шум — мы приняли его за шум ветра, но еще странное приглушенное бормотание. Мы одолели подъем, и вот они перед нами, тысячи и тысячи, пасутся и продвигаются вперед.

— Не стреляйте, — предложил я. — Я успею перезарядить, и убьем только двоих.

— А шкуры? Ведь они тоже чего-нибудь стоят!

— Бизонья шкура, шкура быка во всяком случае, весит добрых пятьдесят фунтов. Мы не в состоянии их везти.

Я проехал вперед, сошел около большого камня и, используя его выступ вместо подставки, застрелил двух животных. Мои товарищи воздерживались от стрельбы на случай, если враг близко. Бизоны словно бы этого не заметили, но отбежали, когда мы спустились вниз разделывать добычу.

Тогда-то я и заметил индейцев.

Несколько сотен ярдов в стороне, они подбирались к стаду с другого бока. Один индеец вскочил с земли и сбросил с себя плащ из бизоньей шкуры. Прячась под ним, он подползал к бизонам и потерял свой шанс на добычу, когда мы приблизились. Его разочарование было очевидным.

— Чудное дело, — проворчал Толли. — Десяток или больше женщин, куча детей, а воинов не видать, кроме одного, ну, двоих… и лошадей нет.

— Ограбили, — сказал Шанаган. — Заложу последнюю рубашку. Угнали табун и перебили мужчин, или же они в отъезде, пытаются забрать лошадей обратно.

— Кто они такие? Можешь разобрать?

— Шайены, — уверенно ответил Дэйви. — Самые храбрые и лучшие бойцы в прериях.

— Толли, — сказал я, — если мы собираемся жить в этих краях, нам понадобятся друзья, а если мы собираемся заводить друзей, сейчас в самый раз познакомиться.

— Я малость владею языком жестов, — вызвался Шанаган. — Ты чего задумал?

— Отдать им шкуры и половину мяса.

— Мы можем отрезать, что нам нравится, — сказал Толли. — Они только рога есть не будут.

Подняв руку с раскрытой ладонью, я поехал к ним, Дэйви рядом. Охотник вернулся к остальным, и они поджидали нас. Лишь один воин держался на ногах. Кроме женщин и детей, оставались два подростка и старик.

— Я прихожу как друг, — сказал я, и Дэйви перевел на язык жестов. — Мы грозны в бою и охотились сегодня. Мы поделимся мясом с нашими друзьями.

Приблизившись, мы видели голод на лицах. Еще один воин, явно тяжело раненный, лежал на волокуше.

Подъехал Толли.

— Мы взяли, что нам надо, пусть забирают остальное.

Индейцы последовали за нами к двум бизоньим тушам и безотлагательно принялись за работу мясников. Единственный пригодный к службе воин держался поблизости от нас, все еще недоверчивый.

— Спроси его, что у них стряслось, — сказал я.

Дэйви принялся за дело, и индеец проворно рассказал всю историю, пользуясь знаками. Меня очаровали изящество движений, -непринужденность их и поэтичность.

— Во время последнего полнолуния на них набросились юты. Убили четверых воинов и трех женщин, угнали лошадей и всех бы прикончили, но хозяева их отбили. Восемь человек воинов, оставшихся в живых, пошли за ними, чтобы выкрасть лошадей обратно. С тех пор они питались единственной антилопой и диким луком.

— С последнего полнолуния? — пробормотал Эбитт. — Это, почитай, три недели.

Через пару минут индейцы уже жарили мясо, некоторые ели сырым. Привлекательный народ, правильные, резко очерченные лица, превосходные тела.

Верный своей природе, я нашел время разузнать, что известно о западных индейцах, как и о стране. Многое только предполагалось, но Джеймс Муни собрал для Бюро этнологии оценки численности различных племен. В 1780 году шайены насчитывали около трех с половиной тысяч… чему должно соответствовать семь или восемь сотен воинов, хотя их может быть и намного меньше. Я рассказал об этом Толли.

— Может быть, оценка верна, но много сразу редко попадается. Не прокормятся, поэтому разбиваются на маленькие группы вроде нашей. И поэтому же они постоянно в движении. Дичь отходит от деревень, корни, зерна и ягоды они скоро все собирают. У нас не одна сотня живет от земли, которая у индейцев всего одну семью кормит.

— Толли, эти индейцы нуждаются в помощи, и нам компания пригодится. Почему бы не остаться с ними, если нам по пути?

— Хорошо. По-моему, ихних лошадей украл тот же отряд, что кидался на нас. Вряд ли сразу две банды ютов заберутся так далеко от дома.

Воин подошел к нам, сидящим на лошадях, с ним Шанаган.

— Тревожится. Его приятели должны бы уже возвращаться.

— Сажи ему, его племя нуждается в мясе. Мы будем с ними, пока не придут обратно мужчины, если они отправятся с нами на запад.

Пальцы Дэйви принялись за работу, и красноречивые руки индейца тут же ответили.

— Они идут на запад, и он благодарит вас.

Что бы подумал обо мне мой друг Тимоти Дуайт? Ехать на запад с шайкой индейцев!

Вспоминая его и что он знал обо мне, я улыбнулся. Он-то бы не удивился. Другие, может статься, но не Дуайт.

Глава 6

Получив от нас свежее мясо, шайены были готовы продолжать путь на запад. Волокушу, которую раньше тянула одна из женщин, прицепили к нашей вьючной лошади.

Дэйви Шанаган и индейский воин, звавшийся Бизоний Пес, ехали бок о бок и беседовали на языке жестов, время от времени вставляя слова. Прислушиваясь к ним и к остальным индейцам, я вскоре уяснил себе кое-какие шайенские выражения.

Один из стариков знал хорошее место для остановки, к нему мы и направились, выслав лазутчиков для предохранения от опасностей. Через некоторое время Шанаган присоединился ко мне, ехавшему во главе отряда.

— Они направляются на соединение со своим племенем. Там впереди этих шайенов чертова погибель. Наши индейцы рассчитывают устроить погоню за ютами. Вернуть себе коняг.

— Давайте-ка мы останемся в стороне от этой затеи. Что за смысл добавлять себе врагов.

— А вот это может оказаться не так-то просто, — заметил Шанаган. — Они захотят, чтобы мы им помогли.

Шайенам больше всего нравилось устраиваться на ночь в открытой прерии, но не слишком далеко от деревьев. Старый индеец выбрал удачно, и перед самым закатом Казби Эбитт добыл самку бизона. Большую часть мяса мы отдали нашим краснокожим компаньонам.

Шанаган рассказал, что мой наряд заставил шайенов счесть меня за великого вождя.

— И пускай их, — добавил он. — Таким образом мы все делаемся в их глазах большие шишки. Престиж — вот ключ в отношениях с индейцами.

Мы разбили лагерь в ста ярдах от шайенов, ближе к лесу. Топлива для костра нашлось сколько угодно, и ряды деревьев предоставляли некоторую защиту от нарастающего ветра. Сверх того, нам пришлось по вкусу, что наши фигуры сливаются на расстоянии с фоном растительности. Огонь мы развели в ямке позади пня от сломавшегося дерева; там он был превосходно укрыт.

Собрав сушняка на ночь и для приготовления ужина и завтрака, я вышел в лесной мысок, откуда открывался отличный обзор расстилающихся вокруг равнин во всех направлениях. Усевшись на землю за первыми стволами, я принялся размышлять над своим положением.

Испанскими колониями управляла администрация подозрительная и своим делиться не намеренная. Торговать дозволялось исключительно с индейцами, а против незваных визитеров принимались строгие меры. Усердный служака Фернандес должен иметь приказ пресекать любые и всяческие поползновения на территорию, полагавшуюся испанской. Вполне можно ожидать от него дальнейших хлопот.

Никаких конкретных планов мы с горными охотниками не обсуждали. Просто двигались к западным гористым районам, собираясь охотиться там и разведывать местность в течение сезона. Если все пойдет, как мы надеемся, удастся отыскать обещающее местечко и выстроить зимнее жилье до снегопадов, а повезет с ловлей — вернемся весной в Сент-Луис с целым ворохом мехов.

В обществе шайенов, принявших нас к себе за снабжение продовольствием, мы избавлялись от проблем с одним, по крайней мере, индейским племенем. Большой отряд шайенов, поджидавший впереди, очень даже мог организовать на нас засаду: на всякую изолированную группу — охота свободная. Но присоединившиеся к соплеменникам, мы будем встречены без вражды.

Слабые отзвуки, доносящиеся из двух лагерей за моей спиной, подчеркивали тишину степи. Солнце зашло, но свет не погас, и пылающие стрелы все еще пронзали небеса. Во впадинах меж невысокими холмами собирались тени… ветерок поворошил траву, потом добрался до деревьев… пауза, промежуток без движения. К востоку забормотал гром… далеко.

В первый раз я засомневался в том, что сделал. Бросил карьеру, какую мог бы иметь, карьеру преподавателя, автора, политика даже, быть может, ведь мои друзья занимали прочные позиции во всех этих областях. Мало кто получил лучшее образование, чем я, немногие столько прочли в столь различных отраслях знания, а теперь я оставил былые достижения, чтобы не возвращаться к ним. После внезапной гибели жены и сына жизнь показалась мне пустой и бессмысленной. Что крылось за толчком, швырнувшим меня на Запад, я не знал. Потаенное желание умереть? За этим я здесь?

Или с целью затеряться в стране, далекой от всего, чем я дышал, от старых воспоминаний, старых ассоциаций?

Я поднялся и зашагал обратно к костру. Около углей присел на корточки Толли, поджаривая кусок мяса. Кембл чистил оружие с вниманием, какое мать дарит ребенку. С шишками и кусками, отломанными от пня, подошел Эбитт.

— Ты из Бостона, Профессор?

— Из Вирджинии, потом жил в Каролине. Когда кончилась война, мы переехали в Бостон. Поселились за городом, но не очень далеко.

Так начался разговор, какие ведут у костров, а кофе тем временем готовился закипать, и мясо жарилось. Пока что мы ели дикие луковицы, выкопанные в степи.

— В моей семье работали с железом, — сказал Эбитт. — Я тогда не интересовался таким ремеслом, но настанет день, и я возвращусь. — Он поднял на меня взгляд. — Мы делали из железа всякие украшения. Отец считал себя за художника.

— Некоторые кузнецы и являлись художниками, — согласился я. — Довелось мне видеть решетку в кафедральном соборе, в Нанси, сделанную Жаном Ламуром, и лестницу в ратуше — великолепные вещи. Ну и Малаголи Моденский, конечно.

Эбитт опустил свой ломоть, не сводя с меня глаз.

— Твои как, тоже по железу занимались? Отец говорил про этих людей. Мастера были что надо!

— Выходит, ты кузнец.

Он раскрыл ладони. Квадратные, источающие силу.

— Железо проникает в кровь. Повозился с ним, уже от него не избавишься. Был кузнецом, да только растравил себе душу, раздумывая про западные земли. Лежал ночами в кровати и представлял все это огромное свободное пространство, где никто не ездил, не тронул рукой… а потом взвалил на плечо мешок, и в дорогу.

— Насчет землепроходцев не угадаешь. Отовсюду прибредают, — заметил Толли. — Знал я Джеймса Маккея. Побывал на Западе в 1784 году, затем в восемьдесят шестом, седьмом и восьмом.

Кембл подтвердил его слова.

— Трюто — человек ученый. Жан Батист Трюто. Прибыл из Монреаля, работал в школе учителем, в Сент-Луисе, как я слышал, где-то в семьдесят четвертом, а несколько лет позже обретался в деревнях манданов, торговал. У племени арикара тоже жил.

Мы говорили о будущем. О местах, куда мы направлялись, мы знали лишь с чужих слов. Там добывали пушнину, это мы знали точно иле боялись, что, добравшись До гор, не сумеем ее найти.

После этого три дня мы двигались к точке, в которой заходит солнце. По очереди с Бизоньим Псом ехали впереди или по бокам и не видели никаких врагов. Убили несколько бизонов, один раз — антилопу. Шайены получали мяса в достатке, раненому воину стало лучше. Вскоре он понемногу ходил, а в день, когда мы оказались у долины Норт-Платт, смог сесть верхом. Звали его Ходит Ночью, и он нанес много ударов врагам.

— Почему вы даете нам мясо? — спросил он, покачиваясь в седле рядом со мной.

— Вам же нужно мясо.

Ответ его не удовлетворил. Помолчав, он сменил тему:

— Куда вы направляетесь?

— Ловить пушных зверей в западных горах. Но первым делом мне надо достать лошадей. Мой конь великолепен, но не успел привыкнуть к здешним вашим травам. Со временем приучится, однако до этого его нельзя нагружать так, как мне необходимо. Мне потребуется местная лошадь.

— Я дам тебе лошадь. Когда мы придем к моим людям, у меня будет много лошадей.

— Это будет великий дар. Мне нечего дать Ходит Ночью.

— Ты дал мясо моим людям. Ты ехал рядом, когда могли появиться юты или пауни.

Я не стал отвечать. Наше общество могло действительно способствовать безопасности индейцев. Считает так — хорошо, его дружба нам пригодится.

— Ты не стремишься побеждать врагов? Не собираешь скальпы?

Как объяснить, не оскорбляя его и не показавшись слабым?

— О моих победах знает Великий Дух. Этого достаточно.

— Тебе помогают могучие чары, — решил он.

Все же мы соблюдали осторожность. Воздух становился прохладнее, порывы ветра — крепче, овраги — глубже. Чем больше дистанция от населенных мест, тем больше опасность. Мы все сознавали это и знали также, что за нашей группой следят. Дважды попадались следы, говорящие, что за нами какое-то время наблюдали верховые, и к нынешнему дню они уже пересчитали нас. Без сомнения, им было известно и о стоянке шайенов к западу, к которой мы, очевидно, направлялись.

Если они хотят нас уничтожить, то скоро должны напасть. Ходит Ночью понимал это, как и Бизоний Пес.

Мы нашли место для отдыха во впадине, где просачивалась вода, трава поэтому росла зеленой. Вокруг поднималось несколько кустов крыжовника и единственный ясень, на земле лежало еще одно дерево, сухое.

Пока остальные занимались огнем, я и Ходит Ночью объехали лагерь по широкому кругу, обследуя каждый бугорок, но увидели только немногих бизонов.

За прошедшие дни мой жидкий запас шайенских слов увеличился, так что при его помощи с добавкой английского, какой знал индеец, мы ухитрялись общаться. Помимо этого, я начинал овладевать языком жестов и затем, к своему изумлению, обнаружил, что мой собеседник довольно неплохо изъясняется по-французски.

Когда я высказал, насколько это для меня неожиданно, он пожал плечами.

— Много французских охотников. Приходят все время. Живут в деревне. Ездят с нами. Мои люди много время жили около Великих озер, потом около реки далеко на север.

— Так вы не исконные жители здесь?

— Нет. Мои люди жили на север от Великих озер в том, что вы зовете Канада. Кри тоже были наши люди… очень-очень давно. Все индейцы переселились. Никто не живет, где жид когда-то.

— То же относится и к нам… ко всем народам. Очень давно наши предки жили в месте, которое мы называем Россией, или еще дальше, в Центральной Азии. Затем они пришли на Запад. Многие, очень многие народы пришли на Запад, одни занимали пустые земли, другие выгоняли первоначальное население.

— Белые люди?

— Да. Произошло не одно переселение, а несколько. Лошадь сделала передвижение проще, а своих хозяев — сильнее.

— Так и у нас было, — сказал Ходит Ночью. — С лошадьми сиу стали сильные.

На склоне холма мы сошли с лошадей. В песке, рассыпанном вокруг муравейника, он начертил для меня грубый набросок Великих озер и показал, где раньше обитало его племя и каким путем они прошли на запад к реке Шайенн, протекающей в стране, принадлежащей сейчас племенам дакота или сиу.

Сиу купили либо наворовали коней у южных племен, а те угнали их у испанцев. Образовав кавалерию, сиу со своей родины хлынули на Запад, завоевав значительную часть территории дакотов в Небраске, Монтане и Вайоминге.

Темнело.

— Некоторые утверждают, что ваши люди пришли вот отсюда, — я добавил к рисунку северные равнины Сибири, — и что вы через эту воду перебрались в Америку. И что мои люди тоже пришли из тех мест.

Индеец поместил палец на западный Тарим и юго-запад России.

— Вы отсюда? Так, значит, когда-то наши народы, может, ехали вместе… — вот тут? — Он очертил порядочный кусок Центральной Азии.

— Могло быть и так. — Я встал, подобрал поводья и сел в седло. — Ваши предки пошли к северо-востоку, мои — к юго-западу, а теперь снова встретились, здесь вот.

— Оно далеко? Та земля, откуда мы?

— Очень далеко. Ехать три сотни солнц… а может, и больше.

— Мы пришли далеко. — Он обратил взгляд ко мне. — Пришли далеко, чтобы опять биться здесь.

— Нас двоих это не касается, Ходит Ночью, — улыбнулся я. — Я думаю, мы друзья. — Я вытянул правую руку. — Пусть между нами никогда не прольется крови.

— Только кровь наших врагов, — сказал индеец.

Мы въехали в лагерь вместе и около огня слезли с лошадей.

— Видали чего-нибудь? — спросил Кембл.

— Пару-тройку бизонов, больше ничего.

Я отрезал себе мяса и принялся поджаривать его над костром. Ходит Ночью отошел к своим.

Мясо пахло аппетитно, а я проголодался. Сунул ветку в угли, и оттуда взвилось несколько искр и исчезло.

Я начал есть, прислушиваясь к разговорам.

Глава 7

Местность стала заметно выше. Воздух холоднее, растительность изменилась: низкая трава, засухоустойчивые виды. Для многих, проезжавших здесь, луга были попросту лугами, а я вот находил обширное поле нового, требующего изучения. Вне сомнения, аборигены уже все это знали и воспринимали как часть своего мира.

Высокие травы, оставшиеся позади, нуждались в значительном количестве влаги, и конечно же в засушливые годы ареал их распространения отодвигался к востоку, где текли реки и выпадало больше осадков. Тогда на их место вторгались низкорослые растения и удерживали завоеванное, пока дожди не приводили обратно сине-стебельный бородач и его спутников.

Бизоны паслись везде, где находили злаковую растительность: в Джорджии, Пенсильвании, Кентукки и Теннесси, но открытая местность как будто им нравилась больше. Нестихающий ветер, солнце, калящее низкие пологие холмы…

Все-таки наибольший интерес у меня вызывали шайены, и, когда только возможно, я наводил Бизонйего Пса либо Ходит Ночью на рассказ об их племени.

Появление лошади перевернуло образ жизни этих индейцев. Когда верховых животных стало много, их хозяева почти что перестали возделывать землю и перешли на питание мясом, добываемым охотой на бизонов. Такой образ жизни оказался во многих отношениях легче, так же как более захватывающим. Шайены следовали за стадами наподобие волков, только тем были доступны лишь малоценные экземпляры, а индейцы выбирали самых жирных, здоровых. Так же будет поступать белый человек.

Однако они часто убивали без пользы. Нередко гнали все стадо через обрыв, уничтожая огромное количество животных, хотя много мяса неизбежно портилось. Подобным образом могло прожить только ограниченное число людей, но непрерывное состояние войны и время от времени кровная месть удерживали население на невысоком уровне.

Вдоль горизонта появилась слабо различимая полоска, и до меня начало доходить: это — далекая горная цепь. Во мне нарастало возбуждение. Скоро мы очутимся там и вплотную займемся установкой ловушек.

Неожиданно ко мне подлетел Шанаган.

— Профессор! Смотри!

К югу, на гребнях невысоких холмов, появилось несколько индейских воинов. Они сидели на конях и наблюдали за нами. Вытащив из кобуры ружье, я приготовился отражать атаку. Но мимо нас проскакал Бизоний Пес, крича чужим. Они не торопясь начали спускаться, и мы увидели: их всего четверо.

У моего бока возник Ходит Ночью.

— Они пришли. Наши люди.

Растянувшись в длинный ряд, оружие наготове, воины сошлись с Бизоньим Псом, собрались в кучу, остановились и долго разговаривали. Мы ждали, оставаясь на месте.

Едут к нам. Один из четверых еле держится в седле.

Солнце еще стояло низко, а мы уже все знали. Они набрели на лагерь ютов, увидели, что он пуст. Осторожно подобравшись по лощине ближе, рассмотрели: стоят два вигвама, горит костер, на связке шкур лежит ружье, над огнем висит котелок, вокруг валяются седла и прочее снаряжение. Позади, среди деревьев, привязаны лошади, и ни живой души больше. Все ясно: хозяева отправились на охоту.

Шайены вошли на покинутую стоянку. Один нагнулся за ружьем, второй направился к ближайшему шалашу. Вдруг прогремел залп. Трое свалились на месте, остальные бегом рассыпались во все стороны, на бегу упал еще один. Проделав в бизоньих шкурах дырки, сквозь которые могли стрелять, юты спрятались в вигвамах и поджидали, пока чужаки не подошли на расстояние выстрела в упор.

Часть лошадей шайены себе вернули, но многих потеряли опять, удирая от погони.

Был ли там Фернандес? Да, был.

— Его идея, похоже на то, — заключил Сэнди. — С нас теперь ему причитается.

— Юты и без идей обойдутся, — ответил Толли. — В жизни не встречал индейца, чтобы нуждался в помощи при устройстве засады. Сами боятся нападения из укрытия больше чего бы то ни было, и сами организуют такое когда только могут.

— Я за то, чтобы отделиться от индейцев, — сказал Боб Сэнди. — Они передвигаются медленно, и, пока мы с ними доползем до гор, наступит глухая зима.

— Ты забываешь про тех шайенов, кто ждет впереди. Уйдем от этих, те не будут знать, что мы дружелюбно настроены.

— Я что-то сомневаюсь, дружелюбно я настроен или нет, — сухо ответил Сэнди. — Индеец есть индеец. Расстанемся с этой компанией, и при первом удобном случае они нас прикончат.

— Я так не считаю, Боб, — вступил я. — Так могло бы произойти, если бы мы были чужие, но теперь мы знакомые. Ехали вместе.

— Думай что хочешь. Из книг многому научишься, да вот узнавать насчет индейских нравов они не помогут точно. Тут волей-неволей приходится разбираться самому.

— Я понимаю это, но тем не менее верю, что эти шайены — наши друзья.

Сэнди пожал плечами.

— Может, и друзья. Однако же я замечаю, ты не оставляешь свою фергюсоновскую винтовку лежать где попало. У тебя больше проблем, чем у нас, вместе взятых, Профессор. Любой индеец в Америке отдаст последнюю лошадь за это ружье. Дело не только в том, как оно стреляет, но еще эти все серебряные загогулины на прикладе. Самое то для краснокожего.

Он, разумеется, был прав. Я носил прекрасный образец оружейного искусства, невиданный на западных равнинах. Разве что какой-нибудь охотник или индеец украсит ружье латунными кнопками. Рисунок там, а чаще — имя или инициалы.

Мало кто из индейцев видел, как стреляет моя винтовка, почти никто — на близком расстоянии, и, насколько мне было известно, ни один не знал, с какой скоростью ее можно заряжать и стрелять снова. Но я достаточно познакомился с этой расой, чтобы не пренебрегать их способностями.

Однажды на Востоке группа индейцев попросила солдат погасить фитили, которыми поджигают порох в ружьях, утверждая, что огни пугают женщин и детей. Солдаты услужливо потушили пальники, и индейцы тут же перебили их всех, за исключением одного, убежавшего в лес. Хватило ведь сообразительности догадаться, что мушкет без пламени не стреляет. Краснокожие обладали бездонным любопытством, цепкой наблюдательностью и смекалкой и успешно исправляли мелкие поломки ружей. Недооценивать их ум или знания было бы опасно.

У костров и по дороге мы обсуждали поднятый вопрос со всех сторон. Нам хотелось поскорей заняться ловлей, но торговля являлась еще более выгодной. Изо всех нас у одного меня не оказалось никаких товаров, так что я мог промышлять охотой и больше ничем.

Охотничью рубашку и штаны, начатые раньше, я дошил и носил теперь, приберегая прежнюю одежду для торжественных случаев.

Местность превращалась в более пересеченную. На возвышенностях нередко росли густые кусты или деревья.

Антилопы попадались тысячами, дважды встретились стада диких лошадей, убежавших при нашем приближении. Раз мы спустились к участку, почти на акр покрытому грязью, истоптанной дикими лошадьми. Имелись и волки. За последний час пути мы насчитали две дюжины, и, когда мы разбили лагерь, они крутились неподалеку.

Ночью я проснулся оттого, что кто-то дергал мою «подушку». Вскочив, я очутился нос к носу с крупным волком. Наш запас бекона по нескольку кусков был завернут в мешковину и уложен в холщовые торбы, чтобы удобнее везти. Один из таких мешков я обычно клал под голову, и волк его унюхал.

С ружьем в руке я свирепо на него воззрился, а он нахально смотрел мне в глаза и ворчал. Бекон лежал у него под ногами, и расставаться с ним он явно не желал. Однако же в здешних краях свинина была деликатесом, и оставалось ее куда как мало. Несмотря на это, мне не хотелось стрелять в лагере; все моментально проснутся и схватятся за оружие, решив, что на нас напали.

На пробу я шагнул вперед, глядя в желтоватые волчьи гляделки, отсвечивающие в пламени костра. Он зарычал злее, ощетинился и приготовился драться, но заколебался, когда я сделал еще шаг, а со следующим шагом кинулся бежать. Я подобрал растрепанный сверток и отнес обратно.

Взглянул на часы. Половина четвертого. Небо подернуто тучами, звезд не видно. Поднимается ветер, воздух холодный. Я добавил в костер несколько веток, он приятно вспыхнул, я обулся и налил в чашку кофе.

Сон ушел совершенно, и я чувствовал себя бодрым, словно уже настало утро. Ветер беспокоил меня: шорох не даст расслышать тихие звуки. На страже стоял Дегори Кембл; я перебрался от огня к месту, где он высматривал опасности, сидя в низких кустах.

— Сумасшедшая ночь, — прошептал он, когда я оказался близко. — Вроде что-то вон там двигалось, но денег я на это не поставлю. То кажется, слышишь подозрительный шум, то опять ничего нет. Хорошо, что ты пришел. Будем два дурака.

Мы замолчали, напрягая слух, и услышали… короткий отзвук в момент затишья.

Выстрел. Затем другой, очень далеко… и снова ветер.

— Не то. Было что-то поблизости.

— Кому бы тут стрелять? У индейцев огнестрельное оружие — редкость. Может, это капитан Фернандес?

— А в кого? Стреляли вдалеке, полмили, миля даже.

Мы ждали, прислушивались, но больше ничего не расслышали. Ни с того ни с сего лошади принялись фыркать, бить копытами, дергать привязь. Я быстро поднялся и стал прохаживаться между ними, успокаивая и вслушиваясь.

Нечто притаилось во мраке… что?

Будить остальных мы не стали, ожидая, что произойдет дальше. Лошади оставались настороже, чуя необычное, но вели себя не так, как если бы неподалеку появились волки. Когда они притихли, я отошел в сторону, продолжая пытаться уловить малейший звук.

От лагеря шайенов ничего не доносилось. Я мог разглядеть слабый красноватый отблесккостра, но и только.

Так мы провели ночь. К утру я задремал у огня, проснувшись, чтобы раскочегарить его для приготовления завтрака.

Эбитт поднял холщовую торбу, взвесил в руке, заглянул внутрь. Бросил взгляд на меня.

— Как твои волки, назад приходили? Одного куска не хватает.

Дегори Кембл покосился на меня, потом подошел не спеша и исследовал почву. Мы успели настолько истоптать траву, что других следов было не разобрать.

— Тут не волк поработал, — сказал Казби, показывая сыромятные завязки. Их развязали, чтобы вытащить бекон.

— Красношкурые, ворюги проклятые, — высказался Сэнди. — Дай им волю, весь лагерь утащат.

— Чего еще пропало?

Толли принялся проверять, мы все тоже. Исчез небольшой мешок муки и с полфунта пороха, остававшегося в другом мешке.

— Чудно, — задумчиво проговорил Толли. — Рядом же лежал полный мешок, и тут же мои формочки для пуль и свинец. Не тронули.

Мы переглянулись, и Соломон Толли пожал плечами.

— Вор, берущий исключительно небольшие вещи, и тех понемногу.

— Но достаточно ловкий, чтобы проскользнуть в охраняемый лагерь, — сказал Дэйви Шанаган. — Не мог это быть маленький народец?

Казби Эбитт хохотнул.

— Что значит ирландец! Чуть чего не может объяснить, и сразу тебе банши и прочее в том же духе! По-моему, пора двигаться.

Пока мы седлали, Кембл рассказал об отдаленных выстрелах и как что-то непонятное шевелилось в темноте. Сказать по этому поводу никто ничего не нашел. Бизоний Пес подъехал ко мне, когда я выехал вперед. Он тоже слышал выстрелы.

Земля вставала дыбом. Там и сям торчали острые верхушки скал. Трудно здесь оставаться в безопасности, ведь на каждом шагу попадаются укрытия, где в состоянии скрыться целая армия. Следует постоянно находиться в готовности. Не подремлешь в седле. Не понадеешься на соседа.

В сотне ярдов перед остальными мы въезжали в промежуток между пологими травянистыми пригорками. Бизоний Пес показал ружьем.

Какое-то мгновение я не мог разглядеть, потом увидел. Свежая, еще влажная кровь на траве.

Ехавший ближе других Айзек Хит подскакал посмотреть.

— Вы слыхали выстрелы, это точно. В кого попали, получил чувствительно. Уймища Крови.

Пес глядел вверх, интересуясь камнями и зарослями на вершине. Оставив Хита ехать во главе колонны, мы с шайеном поднялись по склону, держа оружие так, чтобы при нужде выпалить немедля. Я в мыслях согласился с Хитом. Потерявший так много крови далеко не уйдет.

Он и не ушел.

Нашли мы его сразу же за первыми камнями. Худощавый, хорошо сложенный человек в кожаных штанах, но в форменном сюртуке, страшно изорванном и пропитанном кровью.

Мы внимательно огляделись вокруг. Человек пришел сюда один. Ни лошади, ни лошадиных следов. Опустившись на колени, я перевернул его. Мертвый. Невидящие глаза открыты навстречу небу. Белый, в руке стиснут истертый охотничий нож. Никакого оружия больше.

Бизоний Пес расхаживал кругом, ища следы, а я смотрел на лежащего. Странная вещь, загадка, если угодно. Кто он? Как появился здесь? В кого стрелял? И кто застрелил его?

Правильные черты лица… с виду аристократ, но руки свидетельствуют против. Поломанные ногти, шрамы, мозоли, оставленные тяжелой работой.

Вверх по косогору поднялся Шанаган.

— Не повезло бедняге! Но откуда он взялся? Не мог же он прийти сюда один!

— Тут был еще один, самое малое, — проронил Толли. — Тот, кто его прикончил.

— Да, — подтвердил Казби, — эту рану сделала пуля. Ночью. — Глянул на меня. — Не индеец, а то бы он остался без волос. Непонятно все это.

— Капитан Фернандес встретился нам севернее, чем ему следовало находиться, — напомнил я. — Собственно, он не имел права там быть. Не мог ли он охотиться за этим человеком?

— На нем форма испанский армии, — согласился Толли. — Возможно, дезертир.

Я бережно откинул полы сюртука. На внутренней стороне имелись карманы, в кармане справа оказались кремень, огниво и огрызок карандаша. На карандаше и на краю кармана виднелась кровь. Я взглянул на откинутую правую руку. И на ней тоже кровь.

Наш строй остановился в лощине внизу, и Соломон Толли обернулся к ним.

— Лучше поехали своей дорогой, — сказал он. — Здесь неподходящее место, чтобы отбивать нападение индейцев.

Он с приличной скоростью двинулся в путь, Казби за ним. Шанаган последовал их примеру.

— Брось его, — посоветовал он. — Муравьи его съедят или волки, какая разница?

Бизоний Пес продолжал рыскать вокруг. Я распахнул рубашку покойника, нащупав что-то под ней. Золотая медаль на золотой цепочке. Изящная вещица, тонко сработанная. У первого встречного такой не увидишь. Я забрал ее, заметил кольцо с гербом, взял и его тоже. В мешочке под поясом лежал квадрат бумаги с грубо набросанной картой, три золотые монеты и две пуговицы из серебра с мальтийским крестом. Ничего знакомого на карте я не нашел. Положив кольцо и медаль в мешочек, я сунул его себе в карман. Эти мелочи могут помочь выяснить, кем был убитый, — если это вообще удастся.

Индеец подъехал ко мне. Я затащил тело в расщелину и навалил сверху кустов. Больше ни для чего не оставалось времени. Но загадка меня не отпускала.

Уже в седле я указал на импровизированную могилу.

— Сумеешь выследить убийцу?

Он пожал плечами, и мы присоединились к остальным. Последний индеец как раз выезжал из лощины. Тут же ехал Ходит Ночью. Бизоний Пес зарысил в голову процессии, а я принялся ездить взад-вперед, ища знаки на местности. Ходит Ночью увязался за мной, и я рассказал ему о нашей находке.

«Кто убил его? — раздумывал я. — И почему?»

Глава 8

Мой спутник пробегал глазами заросший травой склон.

— Ходит здесь, я думаю, где трава примята.

У него глаза были лучше моих: в таком отдалении я не замечал никакой примятой травы. Но подъехав поближе, я различил след. На траве попадались брызги крови.

Тогда-то я и рассказал ему об исчезнувших беконе, муке и порохе. Он слушал, ничего не говоря, но, видимо, придя в недоумение: вор берет только один кусок бекона, хотя мог больше, и утаскивает порох, оставив свинец.

— Или он взял лишь то, в чем крайне нуждался, иди не хотел нести больший вес.

— Не этот, — произнес Ходит Ночью.

Мне пришла в голову новая мысль.

— Выстрелы прозвучали за несколько минут до четырех, и примерно в это время встревожились наши лошади. Кто стащил у нас бекон и муку, очевидно, находился поблизости от лагеря, когда стреляли.

Воин уставился в пространство и через минуту поднял два пальца, затем сделал знак, обозначающий «вместе».

Мертвец и беконный вор — вместе?

— Ежели так, прошлой ночью они должны бы устроить лагерь, — предположил я.

Оставаясь настороже, мы отправились назад по следу раненого. Он падал несколько раз, но неизменно вставал опять. След привел нас к седловине, куда мы приближались с некоторыми предосторожностями. Шайен сделал мне знак, ждать с лошадьми, а сам ползком взобрался на ближайший бугор.

Выждав, он подал знак подойти. Спустился, забрался на спину своей лошади, и мы пересекли седловину и въехали в неглубокую, поросшую густой травой долинку. В другом ее конце, двухсот ярдов не будет, — рощица ив и тополей, трава сочнее: пробивается ключ. Рядом пара антилоп, при нашем приближении ушли — верный признак, что поблизости никого больше нет.

И однако меж деревьев мы обнаружили остатки костра. Над ними стояла узкая ленточка дыма. В разворошенных угольках еще попадались алые искры.

Я тщательно оглядел все вокруг. День ото дня мои скромные познания в искусствах лесов и полей возвращались ко мне, а прислушиваясь и наблюдая, мне удавалось их пополнять.

Ходит Ночью выставил три пальца и ловко изобразил знаки, символизирующие мужчину, женщину и мальчика.

— Женщина? Как она могла тут оказаться?

Невероятно. Но индеец показал мне отпечаток сапога для верховой езды, слишком маленький, чтобы принадлежать кому бы то ни было, кроме женщины.

Здесь побывали четыре лошади. Сейчас не осталось ни лошадей, ни вьюков. Что случилось с мужчиной, мы уже знали, а остальные? Пятеро человек приходили сюда и что-то искали. Это мне объяснил Ходит Ночью, внимательно изучивший почву вокруг: мы уже ехали обратно. Многое я заметил и сам, но до изумительного умения читать следы, проявляемого моим спутником, мне было далеко.

— Они пришли ночью… ничего не нашли.

— Так получается, эта женщина и мальчик где-то здесь одни? Надо их разыскать.

— Ты ее знаешь? — Моя тревога привела индейца в недоумение. — Она из твоих?

— С ней никого, кроме ребенка. Она нуждается в помощи.

Засыпанный вопросами, я пытался растолковать свое поведение. Нет, я не хочу ее как женщину. Я не знаком с ее племенем. Принципы, руководящие мной, явно были ему чужды, поскольку для большинства индейцев любой незнакомец — это вероятный враг, а наши идеи рыцарства в их мировоззрение не входят. Но у них есть собственные понятия о славе и доблести, и я разъяснил свои намерения так:

— Это все равно, что засчитать удар. Шлепнуть палкой живого вооруженного противника, как у вас в обычае, значит, засчитать удар. Снять скальп — тоже засчитать удар. По рыцарским правилам, поддержать беспомощного — это тоже засчитать удар.

Ходит Ночью живо заинтересовался новой мыслью, но ему уже не терпелось покинуть это место. Неподалеку шатались враги, и белые, и краснокожие, а наши товарищи уходили от нас дальше и дальше. Мы задержались только, чтобы по-быстрому объехать кругом и попробовать отыскать тропу ушедших, что у нас не вышло.

Что до пятерых, навестивших брошенную стоянку, — вне сомнения, они же убили того, чей труп мы нашли, но не нашли они. Почему?

В самом деле. След отчетливый, ведет прямо к мертвому, но никаких отпечатков, указывающих, что тело кто-то находил, и до меня его никто не обыскивал. Были очень уж уверены в гибели раненого? Или им было все равно? Тогда чего ради вообще стрелять в него?

По-видимому, требовалось что-то, принадлежавшее ему. Однако у погибшего ничего не взяли, следовательно, он не носил при себе это что-то… либо кого-то.

Возможно, нужен был не сам убитый, а те, кого он сопровождал? Это бы объяснило, почему, подстрелив и тем выведя из игры, его не преследовали. Гнались за теми, другими.

И все же некто пробрался в наш лагерь, украл, что хотел, и смылся. Конечно, не девушка. Ну а подросток? Крепкий, предприимчивый парень? Весьма похоже.

Мы развили большую скорость, стараясь догнать остальных, но вопросы не переставали донимать меня. Хорошо, пацан отправился на грабеж, застреленный ушел в другом направлении, а куда делась женщина? Или девица, или кем там она была? И что они все тут в диких степях делают, и почему за ними охотятся?

Мы спустились в долину реки Норт-Форк. Много песку и почти никакого леса, только полузасыпанный песком плавник. Правда, на отдаленных обрывах торчит сколько-то низких деревьев — туя, решил я. Наша группа расположилась в ложбинке, в которой прохладный источник отправлял небольшой ручей виться по лугу. Рядом рассыпались туи и сосны, полно кустов смородины и крыжовника. Колючие растительные стены с двух сторон защищали нас от непрошеных гостей.

Древесина, чистая вода, трава для животных.

Все головы повернулись к нам. За расседлыванием лошади я рассказывал, что мы видели и что предполагали. Соломон Толли сидел на корточках и жевал длинную травинку.

— Странно, — сказал он, — очень даже странно,

— Не больно приятно думать, что женщина где-то там одна, — заметил Эбитт, — но не наше это с вами дело.

— А я решил, что оно мое, — ответил я. — Вы двигайте дальше и устраивайтесь на зиму. Я разберусь, что тут происходит, тогда последую за вами.

— Убьют тебя, — предостерег Кембл. — Один в поле не воин.

— Мужчина малость получше воин, чем женщина. И если уж кому из нас изображать круглого идиота, так это мне. Из меня скорее выйдет Дон-Кихот, нежели из вас всех.

— Дон кто? — вопросил Сэнди.

— Дон-Кихот. — Хит пояснил: — Тот, кто принял ветряную мельницу за великана, испанский рыцарь.

Боб Сэнди вылупил глаза.

— Белиберда какая! Как он… — оборвав, подозрительно поглядел на нас по очереди, уверенный, что мы его разыгрываем. — Великанов и вообще на свете не бывает, — пренебрежительно заявил он. — Детские сказочки.

— Ну, не знаю, — высказался Кембл, — кто ни того, ни другого ни разу не видел, в мельницу не поверит так же, как в великана. — Повернулся ко мне. — Хочешь ехать в компании, я с тобой.

— Спасибо, но я уж сам этим займусь. Прошу, поезжай к зимовке. Женщине потребуется крыша над головой, да и мальчишке тоже.

— Ты точно знаешь, что они держатся вместе?

— Я думаю, вряд ли сразу несколько человек болтаются здесь поодиночке. Мертвый, эта женщина и парень за какой-то надобностью поперлись в степь. Надобность должна быть хуже некуда, погнать их сюда одних, и эти пятеро намерены захватить мальчика и женщину в неволю либо убить, как убили мужчину. Вот как мне все дело представляется.

— Как считаешь, не за ними явился испанский капитан? — обратился ко мне Шанаган. — Глазами тогда так и шарил, ничего не упустил, будто ожидал еще кого-то.

Честно сознаться, мне хотелось никого с собой не брать, и, как мне кажется, мой товарищи меня понимали. Чье-нибудь общество часто желательно, и отправляться в горы либо пустыни одному обычно не слишком умное решение. Иногда совсем небольшая посторонняя помощь вызволяет из серьезного затруднения. Но в данном случае я предпочитал остаться один. Хотя бы потому, что в одиночку ни на кого не надеешься. Разделил ответственность — и она стала меньше. Двое редко сравняются внимательностью с одним человеком, который помнит: кроме как на себя самого рассчитывать не на кого; очень уж просто сказать себе, что, если я не увижу, увидит он, и настороженность ослабевает.

— Дэйви, — сказал я. — Подозреваю, за нами все время подсматривают. Когда вы выйдете в поход, последи, чтобы постоянно менялись местами. Лучше бы они не сумели всех пересчитать и понять, что меня недостает.

— Так и сделаю. — Во взгляде Шанагана читалось сомнение. — Крепко рискуешь, Профессор.

Бесспорно, он был прав, и тем не менее чем дольше я размышлял над ситуацией, тем сильнее убеждался, что придумал хорошо. Сверни с дороги все мы, и преследователи женщины с мальчиком немедленно насторожатся: исчезновение двоих слишком заметно; недосчитываясь же одного, они засомневаются, верно ли видели. Сверх того, мне нравилось быть одному, и казалось самоочевидным, что я их отыщу. Или, с той же степенью вероятности, они меня отыщут, одного.

Невдалеке от лагеря вздымался сложенный песчаником гребень, словно тяжелая неровная стена, пошатнувшаяся, растрескавшаяся, выпавшие обломки валяются среди скальных выходов внизу. Среди этих руин рассыпалось несколько хвойных деревьев, и там, под покровом ночи, я нашел вместе с моей лошадью укрытие.

Я прихватил порядочный запас вяленого мяса и не производил шума. Когда взошло солнце и наша группа готовилась в путь, я неподвижно лежал в тени камней, смотрел и ждал. Наконец они тронулись. Жуя ломтик сухой бизонятины, я следил, как они исчезают вдалеке, и все еще не шевелился.

Чужие появились внезапно и ничем не заявив о себе. Возникли на невысоком пригорке и шагом направились к нашему лагерю, осматривая все кругом и не пропуская следов. Почти полчаса потратили на это дело.

Ночью я поработал головой прилично. За прошедший день мы одолели всего-навсего двенадцать миль, очень мало для верховых, потому что долго провозились, распутывая следы убитого и за прочими хлопотами. Сейчас, сидя в тени песчаникового обрыва, я мысленно начертил на песке круг диаметром в двенадцать миль. У одного края этого круга мы нашли покинутую стоянку, у другого — восточного — остановились сегодня вечером. На предыдущем ночлеге мальчишка спер у нас еду, и той же ночью застрелили взрослого — несколько миль внутрь круга. Где-то внутри представленной мною окружности должны находиться этот мальчик и женщина или очень близко к ней. Возможно, они вместе, может быть, выжидают, может быть, чего-то ищут. Где-то поблизости и пятеро не останавливающихся ни перед чем негодяев — ищут их.

Не поднимаясь с места, я изучал расстилающуюся внизу местность. Раненый, несомненно, старался отвести преследователей от добычи.

Если те двое соображают что к чему, то останутся где они есть. Чтобы отыскать след, прежде кто-то должен наследить. Будут сидеть тихо — охотники в конце концов придут к выводу, что дичь отсюда убралась. Только вряд ли у беглецов достанет на такое терпения.

Подтянув подпругу, я вскочил в седло и направился вниз, туда, где лежало тело убитого.

Я был хорошо вооружен. Помимо винтовки Фергюсона, у меня имелись два пистолета в седельных кобурах и боевой нож — замечательное оружие, в применении которого я прошел основательную выучку.

Глава 9

Прозрачный, прохладный воздух, редкая трава, время от времени — голый известняк либо песчаник, изредка сосна или же дерево западной туи. Ни с того ни с сего окрестности превратились для меня в совершенно чужую, не виданную прежде страну.

Проезжать мимо — одно, искать — совсем другое. Мне, проезжему, не виделось тут никаких хитростей, а вот теперь местность вдруг стала до невозможности изрезанной — сплошные закутки, куда можно спрятаться. Только и оставалось дивиться и злиться на себя: надо же быть таким дураком! Я начал понимать, что там, где я не взялся бы укрыть десяток людей, вполне могла сидеть невидимой добрая тысяча индейцев. Одна за одной раскрывались складки земной поверхности, и на месте длинной травянистой возвышенности неожиданно оказывались две, сливающиеся на расстоянии, а между ними — долина, в которой можно бы выстроить изрядный город.

Сперва я не обнаруживал следов, исключая редкие тропы антилоп и бизонов. Дважды встретились отпечатки лап гризли, их без труда отличишь от следов других медведей по длинным когтям на передних лапах. Тут уже и пятерка порыскала — раз, затем второй я пересек их след.

Время шло, я методически осматривал каждый овражек, каждую впадину, каждую кучку деревьев и не находил ничего. Не видел и следов, какие могли бы оставить индейские кони.

Если паренек поступил в согласии с моими предположениями, то он вернулся к женщине в условленное место. Они успели поесть и, по всей вероятности, знали, что их разыскивают таинственные всадники. Куда бы они ни забились, выбирали они свой тайник наскоро.

Используя разные возвышенные точки, я изучал все окрест. Одно место смотрится очень уж очевидным, другое подходит плоховато… но чаще и чаще мое внимание возвращалось к высыпанию скал на склоне длинной возвышенности, обращенном к юго-востоку.

Оттуда виден был наш лагерь в ночь, когда нас обокрали. Парень не стал бы надеяться, что в этом глухом краю вдруг да попадется ночью что-нибудь полезное. Наверняка он видел нас и спланировал все еще до темноты. Маршрут раненого, умершего почти что у нас на дороге, вел от этого места.

Позволив моему коню попастись немного под прикрытием деревьев, я разглядывал скалы. Пожалуй, выход камня обширнее, нежели кажется отсюда, может, и спрятаться там выйдет. Полоса более яркой зелени ведет оттуда вниз в расширяющуюся лощину, по-видимому, родник или что-нибудь вроде орошает складку почвы и стекает к невидимому, окаймленному ветлами ручью.

У мальчишки, по крайней мере, есть голова на плечах. Не так-то просто проскользнуть в лагерь осторожных людей Пограничья и уйти с поживой. Мал, но охотничье искусство не в новинку.

Постановив, что осмотрю это место, я занялся окружающей территорией. Куда делась загадочная пятерка?

Рассветная прохлада все держалась; ветер волновал полынь и посвистывал среди ветвей, грозя дождем. Небо покрывалось тучами, и я радовался, что за седлом привязан непромокаемый плащ. Найдется ли у женщины и мальчика что-то подобное?

Мой взгляд настороженно обшаривал окрестности, и ружье свободно лежало в ладонях, потому что беспокойной была эта страна и для меня еще незнакомой. Холмы, начавшие подергиваться бурым, не знали меня, а я — их, и в молчании, в безжизненности таилась угроза.

Почувствовав прикосновение каблука, лошадь шагом двинулась вниз по пологому косогору, забирая к востоку. Если оттуда, где прикорнули каменные глыбы, за мной следили, то сейчас должны видеть меня.

Ни с того ни с сего мое настроение поднялось. Уверенность в себе и цель в моих действиях. Лошадь перешла на галоп, а я обнаружил, что распеваю «Кэмпбеллы идут».

Длинный спуск к едва различимой тропе, потом вверх. Нужно выбрать направление к…

Они появились из зарубки между буграми, пять человек с жесткими лицами и винтовками в руках. Заметив, что я еду навстречу, натянули поводья. Я сделал то же; сердце громко стучит, но «фергюсон» в равновесии в правой руке, пальцы охватывают спуск.

На двоих красовались мексиканские сомбреро, хотя мексиканцами они не были, один носил енотовую шапку, остальные — затасканные фетровые шляпы. Четыре одежки из грязной замши, один сюртук.

— Доброе утро, джентльмены! — Мой голос прозвучал весело. — Прелестное утро для верховой прогулки, не так ли?

— Ты кто же такой?

Говоривший щеголял в сюртуке. Широкое лицо с черной бородой и неприятным выражением. Здоровый мужик и, похоже на то, умеет поставить на своем. Я решил, что мне он не нравится.

— Немазаный-сухой, — легкомысленно бросил я, улыбаясь, — а если придерживаться фактов, Ронан Чантри, профессор литературы и права, занимаюсь изучением истории и читаю лекции — только приглашайте. А вы кто будете?

Они глядели на меня во все глаза. Я их не обожаю, и они меня тоже, я это чувствовал. И отдавал себе отчет, что у них немалое преимущество: захочется пристрелить меня, колебаться не станут.

Однако это преимущество оставалось у них недолго: придя к такому заключению, я тут же постановил, что сам прикончу любого из этой компании без зазрения совести, да хоть бы и всех.

Нецивилизованная страна, тревожные обстоятельства — и этические теории не стоят ломаного гроша.

— Кто мы, тебя не касается, — грубо буркнул мой собеседник. — Чего ты тут делаешь, ну-ка выкладывай.

Я ответил не менее грубо:

— Меня это касается ровно столько же, сколько вас касается, кто такой я, а чего я делаю, ясно с первого взгляда. Еду своей дорогой и, ежели угодно, по своему собачьему делу!

Чернобородого это потрясло. Он так был уверен, что держит все козыри! Уставился на меня, не понимая, в чем дело, затем перевел взгляд дальше, ища, кто меня поддерживает.

— Слушай, ты! Я хочу знать…

— Что бы ты там ни хотел знать, ты дьявольски нагло спрашиваешь. Так вот, мне с тобой говорить не о чем. Если тебе есть что сказать, изливай душу поскорее, черт тебя дери, мне надо ехать!

Один из пятерых, разозлившись, подался вперед, и мое оружие чуть шевельнулось.

— Ни с места! — предупредил я. — Я знать не знаю, что вы за птицы и какого черта вам нужно, и, сказать правду-истину, и знать не хочу. Хотите иметь проблемы, начинайте бал, а не хотите — убирайтесь ко всем чертям с дороги. Или я на вас наеду!

Пятеро не верили своим ушам. Один-одинешенек и так разговаривает. С ними! Парни явно воображали себя важными персонами, и такое в головах у них не укладывалось.

Я ударил лошадь шпорами, и она прыгнула в середину всадников. Брыкнув правой ногой, я процарапал шпорой бок ближайшей лошади, та сразу начала бить задом, и кучка верховых превратилась в круговерть.

Повинуясь команде, мой конь развернулся, и я направил винтовку в голову вожака.

— Ну ладно, господа! Едете или мне стрелять?

Ой, не понравилось им это! Вот уж совсем не понравилось! Но поехали. Мрачные, злые, как черти, утихомирили животных и повернули ко мне хвостами. Один проворчал:

— Еще встретимся, мистер. Нынешний день не последний.

— Да уж надеюсь, что нет, — ответил я. — Такую надутую, невежливую и немытую шайку давно пора научить хорошим манерам.

Я наблюдал за ними, пока они не скрылись за отрогом, потом повернул кругом и с полмили несся вниз во весь дух, так как не желал затевать перестрелку с пятерыми противниками среди куцей травы. При первой возможности я повернул вверх и принялся пробираться под прикрытием холма к присмотренным камням. Те, наверху, если я их не выдумал из головы, видели недавнюю встречу и теперь теряются в догадках что к чему. Придется держаться осторожно. Путь нетруден, но что за удовольствие оказаться подстреленным теми, кого разыскиваю; не упоминая уж о тех, кто ищет сам. Поперек заднего склона, отклоняясь к вершине, я рассчитывал перевалить гребень сзади и к северу от камней.

Несколько раз я останавливался для подробного осмотра. Я находился на виду, но от врагов меня закрывала масса холма. Больше никто не показывался. Ближе к верхушке я спешился и с ружьем в руке медленно пошел.

Место, какое я высматривал, было прямо передо мной. Небольшая седловина, где эрозия уничтожила песчаный грунт вокруг скал и кустов. Бросив поводья на землю, я на животе подполз к самому верху и заглянул на другую сторону.

Картина напоминала скопление небольших каменных зданий с раскиданными вокруг обломками, росли деревья и кое-какой кустарник. Дальше ничего не было видно. Если на тех холмах кто-то следил за обстановкой, он надежно спрятался, как и я. Что до скопления скал, может, сейчас оно не служило убежищем разыскиваемым мною людям, но, несомненно, послужило в прошлом: через гребень туда тянулся еле заметный след, его могла оставить одна лошадь.

День склонялся к закату, и оттягивать дело не оставалось времени. Да и причины не было. Ведя лошадь за собой, я зашагал в каменные дебри.

Они стояли бок о бок, довольно высокая молодая женщина, лет девятнадцати — двадцати, и парнишка, тянувший на тринадцать, спиной к плоской стороне огромного песчаникового блока. С каштановыми волосами и светло-карими глазами, девушка была одета в амазонку, когда-то красивую, фасона, вошедшего в моду, когда я последний раз ездил в Европу. Мальчик обходился кожей и сомбреро. Чёрные волосы, черные глаза, винтовка слишком длинна для его роста.

— Как поживаете? — произнес я. — Меня зовут Ронан Чантри, и если я могу помочь вам, буду очень рад.

— Я — Лусинда Фолви, а это мой друг, Хорхе Улибарри. Он помогает мне добраться до поселений манданов.

— Манданов? — воскликнул я. — Но… они ведь очень далеко на севере! За сотни миль!

— Правильно, — спокойно ответила девушка, — только мне необходимо туда попасть. У моей семьи есть друзья во французской Канаде. Сумею связаться с ними, думаю, как-нибудь устрою, чтобы вернуться домой, в Ирландию.

Откровенно говоря, мне это не понравилось. Ничего подобного я себе не представлял и не ощущал особого желания прокатиться в страну манданов. Не то чтобы я ничего о них не знал, знал, и неплохо. Это индейское племя жило в хороших глинобитных хатах в области Дакоты, на берегах Миссури.

— Лучше будет забрать вас отсюда, — предположил я, — прежде, чем те люди вернутся обратно. Они гнались за вами, верно?

— Гнались… и все еще гонятся. Преследуют нас от Санта-Фе, но до сих пор нам удавалось ускользнуть.

Дальнейшей информации она мне не уделила, а спрашивать я не стал. Она была леди в затруднительном положении, а я — как я надеялся — джентльменом. Что она — леди, это очевидно, более того, без сомнения, ирландка, к этой нации принадлежала моя семья. Нельзя сказать, что мой род не принимал иной крови. Один мой известный предок, Таттон Чантри, первый Чантри на американской земле, подал нам пример, поведя под венец прекрасную даму происхождением из Перу. Ее предок, испанский гранд, женился на инкской принцессе.

— Немного подальше у меня здесь друзья, — сказал я. — Догоним их, тогда на досуге займемся планами.

Девушка глянула на меня весьма сурово.

— Вы, по-видимому, не поняли меня, мистер Чантри. Мои планы уже составлены. Я еду к манданским деревням.

— Да, разумеется.

Мы сели верхом и направились к тропе. У девушки и парня оказались превосходные дорожные лошади, с приличной долей испано-берберийской наследственности, а также вьючная лошадь. Что может лежать во вьюках, я не имел понятия, но, памятуя о предстоящем долгом путешествии, надеялся, что там провизия, глядя же на юную даму, способен был поставить последний цент, что в них одежда — и не та, какая может пригодиться в дороге.

Ехали мы быстро. Животные моих спутников находились в лучшем состоянии, чем моя, да и вообще стоили больше как лошади, так что мы не тратили даром время и заодно выискивали глазами тех пятерых.

Не слишком решительно я осведомился, знает ли девушка, кто они и чего добиваются. Она ответила отрицательно, но я как-то не вполне ей поверил и предупредил, что мы в опасности.

— А, эти! — Полно презрения. — Я все видела. Вы отправили их восвояси и снова отправите, если сунутся. Когда вы говорили с ними, они прямо тряслись!

Вот так так. Дело происходило немного по-другому, но в силах ли я был употребить свой скромный дар красноречия с целью убедить эту восхитительную леди, что я не столь грозен, как ей кажется? Моей соображалки хватало, чтобы понимать: недруг удалился попросту потому, что у меня оказалось случайное преимущество. Дойди до действительной стычки, их главарь погиб бы — но и я пал бы тоже. Последняя возможность ни малейшего восторга у меня не вызывала.

В дамском седле моя новая знакомая выглядела изящно и лихо, высоко несла голову, и, если в нашем мире существовал страх, до нее сей факт не доходил.

Но бывают вопросы, которые необходимо задавать.

— Кто был человек, ехавший с вами?

Она обратила взор ко мне.

— Как и мой отец, служил в Ирландской бригаде. Он доставил меня к отцу в Мехико и, когда отца убили, предложил помочь мне уехать.

— Вам надо бы рассказать об этом подробнее.

— Всему свое время, — невозмутимо ответила девушка. И вдруг резко остановила лошадь. Так же как я и мальчик.

Семеро индейцев преградили нам дорогу, каждый на своей лошади, вооруженные и готовые к нападению.

Глава 10

Неожиданно один из них рванулся вперед и оказался нашим приятелем Ходит Ночью.

— Мы едем встречать друга, — сказал он.

— Я счастлив, что вы здесь. Если бы произошла битва, мы разделили бы честь. Я был бы польщен драться рядом со Псами-Воинами шайенов.

Индейцам моя речь пришлась по вкусу, хотя они старались этого не показывать. Воины окружили нас, словно почетный караул, и так мы въехали в лагерь.

Совсем другой лагерь. Мои друзья со своими индейскими попутчиками сошлись с основной группой шайенов, которую искали. Лагерь вырос в десять раз, и в нем находилось по меньшей мере пятьдесят воинов, все как на подбор.

Сразу стало ясно, что Ходит Ночью — не последний человек среди соплеменников. Не вождь, но боец, охотник и оратор, пользующийся авторитетом.

Лошадиный гурт насчитывал много сотен голов, в большинстве крепкие маленькие горные лошадки. Многие выглядели хоть куда, и я поймал себя на задумчивом их разглядывании. На Моем Росинанте интенсивная езда на одной траве начинала сказываться.

Лусинда Фолви не отставала от меня, и я не имел ничего против. Храбрость храбростью, а диких индейцев она видела в первый раз и явно нервничала.

Дэйви Шанаган выехал нам навстречу, взглянув на Лусинду с изумлением и удовольствием.

— Привет, мэм! Доведись мне отгадывать, я бы сказал, вы из прежних краев, прямо оттуда!

— И вы оказались бы правы, сэр! — задорно прозвучал ответ.

Белые устроились вместе неподалеку от маленького ручейка. Дегори Кембл переводил взгляд с Лусинды на меня.

— Разузнал как и чего? — спросил он меня. — Такая девушка в западных прериях диво дивное!

— А почему нет? Чего тут бояться? Если и есть чего, я все равно не боюсь! — объявила Лусинда. — Чтобы ирландская девушка да не смогла куда отправиться, быть такого не может!

Этим вечером, поджаривая над костром кусочек мяса, она поведала нам свою историю.

Ее отец дослужился в испанской армии до полковника. Как многие кроме него, он покинул родную страну, где не мог надеяться ни получить землю, ни продвинуться по службе, и влился в ряды смелых ирландских юношей, прозванных «дикие гуси» и пополнявших армии Испании, Италии, Франции и Австрии. Изрядное число их выбилось в офицеры, к примеру генерал Алекзандер О'Рейли в Испании, побывавший комендантом Нового Орлеана, пока за ним не послали, чтобы вести войска против Наполеона. При возвращении он умер на корабле, и этим кончилась его карьера, но был еще генерал Самого Наполеона, Мак-Магон, а другим был бравый парень, давший свое имя самому изысканному из коньяков, — Аннесси.

Полковник Патрик Фолви прибыл в Новый Орлеан вместе с О'Рейли, и потом его послали в Мехико.

— Что же там случилось? — не терпелось Кемблу.

— Отец служил успешно, будучи храбрым человеком и прирожденным вождем, но его отправили на север подавить свирепое племя, убившее священника и сжегшее церковь, построенную для распространения христианства. Он все выполнил и при этом спас жизнь старого индейца, которого другой офицер пытал.

Из этого вышли какие-то неприятности, не знаю точно, каким образом, но тот офицер не находился под командой моего отца и раздул факт, что отец являлся ирландцем.

Мексиканцы любили моего отца и вовсе не любили того, -другого, но у него нашлись влиятельные друзья, которые вмешались и потребовали передать пленного индейца любителю пыток.

У отца не было выбора, кроме как подчиниться. — Девушка заколебалась и, совершенно очевидно, решила что-то скрыть. — Почти немедленно ему приказали ехать на север. Прошло несколько месяцев, и вдруг я получаю письмо от отца, чтобы прибыть к нему, и по приезде обнаруживаю, что он его не посылал.

Отец объяснил: меня заманили в Санта-Фе для использования против него. Я говорю, не может такого быть, а он отвечает: кто должен оберегать других, не так силен, как одинокий человек, и что на него хотят давить, угрожая мне.

Я предложила побег, и он сказал, что именно об этом он думает. Той ночью он вышел и вернулся с Хорхе и лейтенантом Конвеем. Возьму лошадей, говорит, и карты из штаба. Потом поскачем на север к манданам, а дальше — в Канаду, там у нас друзья.

Хорхе пошел с ним. Мы ждали, ждали, почти светало, когда Хорхе вбежал и рассказал, что отец убит и его последние слова были: «Бежать… « Так мы и сделали.

Последовали дебаты. Что бы ни являлось причиной всех неприятностей, Лусинде Фолви здесь не место, и нам следует переправить ее в Канаду, где она может получить помощь.

— Бросать ваши дела вам ни к чему, — говорил я. — Я довезу ее, по крайней мере, до манданских селений, а понадобится — дальше.

Рядом с нами присел на пятки Улибарри.

— Дорога длинная, и индейцев невпроворот, но я обещал полковнику, что пойду — и пойду. — Оглянулся через плечо на меня. — Я сам воспитывался у индейцев.

— У хопи?

— У апачей, — ответил он, — но я знаю много Indio… много языков. Говорю на языке сиу, и пауни, и шошонов. Я мало еще жил на свете, но поездить успел.

— Я тоже с вами, — неожиданно произнес Дэйви. — Она из Ирландии, далеко от дома, а я ирландец.

— Я — нет, — вступил Кембл, — но тоже поеду.

— Пушнина есть и на севере, — заметил Соломон Толли, — не только здесь. Можно ставить силки по дороге. Добычу у нас закупит Компания Гудзонова залива.

Никто не высказался против, и решение оказалось принято. И все же ночью, глядя на звезды, я не переставал перебирать произошедшее в голове. Ясно, что преследователи хотели получить не одну девушку, а и ее знание — в существование которого верили. Какой секрет пробовали вырвать у старика индейца пытками? Передал ли он этот секрет Фолви? Перешел ли тайный завет Лусинде? Конвею? Улибарри?

Мелочи в карманах Конвея. Не среди них ли ключ? Надо еще разок взглянуть на ту карту.

А утром побеседовать с Лусиндой — и основательно.

Ей, конечно, необходимо унести ноги. Но очутиться одной как перст, без гроша в кармане, хорошего мало — особенно для молодой, красивой девушки. Да, она красива — и как еще. Отец был из «диких гусей», тут и говорить нечего; возможно, остались родные, и она могла бы к ним вернуться. Вот только не так уж много ирландских поместий приносят в нынешние времена приличные доходы. Само собой, всегда можно провезти какую-нибудь малость в обход таможни. Мои тоже этим пробавлялись. В Ирландии еще есть люди моей крови, правда, лишь с материнской стороны. Как им живется? Я не знал.

Нет ничего, способного так всколыхнуть страсти, как золото. Где-то во всем этом впутано сокровище, тут и думать нечего. Разумеется, рассказов о кладах — сколько угодно, и, если верить досужей болтовне, богатства ацтеков вывозили из Мексики на север дюжинами караванов. Сообщали, что часть этого груза припрятали на западе Штатов, хотя я не мог взять в толк, зачем забираться с этой целью в такую даль. Вокруг Мехико свои горы, прячь не хочу. День пути — и все улажено. С какой стати тащиться сотни миль, все время рискуя, что поймают?

Будто бы сами ацтеки происходят с севера, откуда именно — версий не одна и не две. Но все сходятся, что в начале своего долгого пути они не были обременены богатствами. И после прибытия в долину Мехико еще долго оставались бедны. Вряд ли они стали бы посылать великое состояние за много миль в страну, некогда брошенную ими. Но и в этой стране находили золото. Кто знает, сколько могли отыскать — и снова укрыть?

Если клад существует. Если удастся его найти. Может быть, там хватит, чтобы Лусинда Фолви получила преимущества, какие должна иметь такая девушка.

Ночной ветерок потревожил листья. Ниже, в лагере индейцев, наконец-то все утихло, и мои глаза закрылись. Шлепнулось несколько дождевых капель. В полусознании я ощутил их, затем повернулся — и проснулся окончательно.

Ни звука. Вроде ничего не двигается. Угли в костре светятся красным, но ни язычка пламени. Сна ни в одном глазу, я прислушивался неведомо к чему.

Положившись на наших краснокожих приятелей и их собак, стражи мы не ставили. Поблизости от меня спала Лусинда, за ней — мальчик, Хорхе Улибарри. Сразу сзади лежал Дэйви Шанаган, по другую сторону от меня — Дегори Кембл.

Сжав рукоятку пистолета, я ждал. Почему я проснулся? И вдруг — вот оно. Точно привидение, едва различимый человеческий силуэт совсем рядом с Шанаганом, Смотрит на Лусинду.

Высокий мужчина с необычайно бледным лицом, словно у мертвого. Черные глаза и черная шляпа, поля спереди отогнуты, черты четко вырисовываются на фоне ночной тьмы.

Меня он не видел, потому что я лежал в тени, а если и видел, то один контур во мраке. Нож в руке, он двинулся было вперед, но заколебался. Нужно обойти не только парнишку, еще и Шанагана, это, видимо, ему не нравилось. Ошибочный шаг, малейший шорох разбудит спящих, и незваного гостя схватят.

Шансы не наилучшие. Я прямо-таки чувствовал его нерешительность, его спор с самим собой. Один противник -куда ни шло, но с двумя неизвестно как пойдет, а тут еще я и Кембл совсем рядом.

Собаки давно перестали лаять. После тех дождевых брызг не раздалось ни звука. Выстрелить? Но ведь я не знаю этого человека, вдруг у него добрые намерения? Хотя непохоже.

Кто же он?

Раньше я его не встречал. Не Фернандес и не один из его людей, двух мнений быть не может. Однако я не сомневался: незнакомец несет зло и собирается схватить либо убить Лусинду.

Потихоньку оттянуть край бизоньего меха, высунуть дуло пистолета… Высокий немного повернулся, И я увидел оружие в его другой руке. Поднимает, целится… не в меня, в Лусинду.

— Может, ты меня и подстрелишь, — очень тихо, — но ее я прикончу наверняка.

Сверлит глазами темноту — так и кажется, видит меня. Не отводя пистолета, я резко встал.

Человек исчез.

Переступая через тела, я подошел к опушке — никого и ничего. Неожиданно усилился дождь; я шагнул в заросли — пусто.

Дэйви Шанаган уже сидел.

— Что случилось?

— Кто-то тут был, — сказал я. — Поглядывай.

Поспешный обыск рощицы не дал результатов. Куда бы пришелец ни девался, действовал он быстро и глупостей не делал. Дальше расстилалась открытая равнина, и скрыться там, по всей видимости, было негде. Возвращаясь, я обошел рощицу кругом, по краю.

— А тебе не приснилось? — спросил Дэйви.

— Высокого роста, очень бледный… глаза черные.

— Призрак, может. Как сюда попадешь, не потревожив собак? Даже не гавкнули! И лошади не заржали.

Или я действительно спал?

— Никакой не призрак, — заявил я. — Разговаривал со мной.

— А я не слышал. Быть такого не могло.

Мы улеглись опять, но, обеспокоенный, что к нам так легко приблизиться, я только задремывал урывками. Когда рассвело, я обошел все вокруг, но не разыскал никаких следов, не нашел следов и Дэйви. Начав сомневаться в собственных чувствах, я затронул происшедшее за завтраком. Лусинда отрицательно покачала головой. Но стоило мне описать ночного гостя, побледнела.

— Так ведь… это похоже на моего отца!

— Он умер, не так ли?

— Умер, конечно! По крайней мере, мне так сказали, и я в это верю. Но если бы это был отец, он пришел бы в лагерь и поговорил со мной.

— Привидение ты видел, духа, больше ничего, — настаивал Дэйви.

— Ерунда! — грубо заявил Боб Сэнди. — Привидений не бывает. Сон приснился… кошмар, если вам так больше нравится. Мне самому снились кошмары, только обычно с индейцами. А после того как треклятые горлодеры уничтожили мою семью, и подавно.

— Раз такое дело, будем назначать часового, — сказал Толли, — как бы мы ни устали. Мне лично ни к чему, чтобы в лагерь без нашего ведома забредали люди… да и духи тоже.

С планами мы уже определились и теперь отправились к шайенам наменять побольше сухого мяса и приготовиться к походу на север. Мы поедем вдоль восточного склона гор, а миновав их, повернем к востоку — к нужным нам деревням.

— Как раз к зиме выйдем в голую степь, — бурчал Кембл. — Что называется лезть на рожон. Разве что нам повезет больше, чем заслужили.

— Могу один управиться, — сказал я.

— Храбрее нас, что ли, Профессор? — набросился на меня Айзек Хит. — Сдается мне, что нет! Одному тебе в жизнь не дойти, поэтому и идем с тобой. Без обид будь сказано.

— Я не обижаюсь. Знаю, что придется нелегко.

— По дороге будем охотиться, — сказал Эбитт. — Надо же чем-то заплатить за припасы к следующему сезону.

Я взглянул на одного, затем на другого, понимая, что все это значит для них. Образ жизни. Моим образом жизни это также могло стать, но могло обернуться просто эпизодом. Я независел от пушной охоты, как они. В банке на Востоке оставались кое-какие деньги, была профессия, когда бы я ни пожелал вернуться к ней… если когда-либо пожелаю.

— Спасибо вам. Я высоко ценю ваш поступок, и мисс Фолви — тоже.

— О да! — воскликнула она. — Очень!

Мы занялись приготовлениями и больше об этом не разговаривали.

Но высокого человека с бледным лицом я не забывал. Я был уверен в одном. Призраком он не являлся.

Глава 11

Так сразу мы с места не тронулись. Необходимо было все рассчитать, собрать снаряжение. Я подолгу просиживал рядом с Ходит Ночью, рассуждая о тропах, о дичи, о горах. Он часто охотился далеко к северу и бывал там в набегах на индейцев кроу.

Наконец я показал ему карту, взятую у Конвея. Подумав, он опознал место и дал мне ясные указания, как туда добраться. Я никому об этом не рассказывал.

Между тем он подарил мне поджарую мощную аппалузу, поклявшись, что это — самая лучшая лошадь для охоты на бизонов, какую он когда-либо знал. Своего прежнего коня я отдал Человеку из Перьев, получив в обмен двух вьючных: соловую и саврасую.

В конце концов багаж был уложен. Лишнего провианта у шайенов не водилось, но что могли, они нам уделили. Благородный поступок, ведь надвигалась долгая зима.

Утро выдалось зябкое, но ясное. В небе еще висело несколько звезд. Вел Соломон Толли, обок ехал Дегори Кембл, за ними Сэнди и Шанаган, далее дюжина вьючных лошадей, следом Лусинда и я. Улибарри погонял вьючный табун, Казби Эбитт и Айзек Хит замыкали поход.

Выехав со стоянки, мы спустились в речную долину и продолжили путь по ней — все на хорошей скорости. Мы хотели побыстрей оказаться подальше от лагеря, в надежде, что наше исчезновение заметят не скоро. Капитана Фернандеса мы больше не опасались, так как направлялись на север, несомненно, не входивший в испанские владения. Если только он не охотился за девушкой. Но непохоже было, чтобы это он преследовал ее от Санта-Фе.

С деревьев падали листья, хотя в основном они только еще становились красными и золотыми, готовясь к приближающейся осени. Мы покинули нашу уютную долину и свернули вверх по другой, незнакомой, но ведущей к северу.

Лусинда помалкивала. Уезжать ей явно не хотелось, но она сознавала: выбора нет, надо двигаться, и проворно. По мере того как мы отъезжали все дальше, она все заметнее волновалась и начала поглядывать на солнце, как если бы пыталась определить направление.

— Если вам есть что сказать, лучше сказать это, не откладывая.

— Что? — В ее глазах читалось подозрение. — Что вы имеете в виду?

Я пожал плечами.

— Так все же лежит на поверхности, верно? Некто тащится за вами от самых испанских поселений. Вопрос: почему? Ответ: он считает, у вас есть что-то, нужное ему, или же вы можете ему сказать, где это найти. Человек, которого я видел, тот, кто напоминает вашего отца, не выглядел способным гнаться за женщиной из любви к ней. Отстегать ее кнутом — куда ни шло, но бегать за ней — нет. Судя по внешнему виду, его интересуют исключительно две вещи: деньги и власть.

— Я его не знаю.

— А он вас знает и не отстанет.

— Не думаете, что мы оторвались?

— От такого? И не надейтесь. Будет идти по следу не хуже волка. Избавиться от него можно, лишь отдав ему желаемое.

— Не отдам!

Я хохотнул.

— Мне тоже этого не хочется. Но нам надо оставаться готовыми удирать, драться и снова удирать. Эти люди, — я указал на едущих с нами, — ставят для вас на карту не только добычу за сезон, но и жизнь. Могли бы хоть рассказать нам, за что воюем.

Девушка уперлась и больше ничего говорить не хотела. Однако я продолжал себе размышлять, и ни с того ни с сего мне открылось, что разгадка, возможно, лежит у меня в кармане. Одна из вещиц, взятых мною у Конвея перед тем, как мы прикрыли тело. Я оглядел их одну за другой мысленным взором. Кроме карты, там имелись монеты и пуговицы!

Весь этот первый день пути мы выдерживали приличный темп, пробираясь понизу — под деревьями, вдоль ручья. Дважды останавливались на отдых, и каждый раз кто-нибудь отъезжал проверить, не идет ли кто по следу. Но ничего подозрительного не было ни видно, ни слышно.

— Я бы сказал, что мы от них сбежали, — заметил Шанаган, — да только понимаю, что это — сладкие мечты.

— Кого я видел, от него не сбежишь. Твердокаменный тип; несгибаемый. Он-то уж не отвяжется ни в какую.

Местами ягоды смородины еще цеплялись за ветки, и мы жадно на них набрасывались, наслаждаясь разнообразием во вкусе. Два раза попались гризли: трое — взрослая медведица и два медвежонка — кормились на косогоре ярдов за сто от нас. Медведица встала на задние лапы, чтобы рассмотреть нас, и внимательно наблюдала, как мы медленно проезжаем мимо.

Два раза мы видели скопления бизоньих черепов, все с рогами, повернутыми к западу: индейцы думают, это поможет при следующей охоте. Лошадиных следов встречалось мало, и совсем не было человеческих.

Наш путь лежал к горам; не меняя темпа, мы держались понижений, стараясь не показываться на открытом месте. Лусинда оставалась неразговорчивой и все внимание посвящала окружающей местности. Несколько раз она натягивала поводья, чтобы изучить какой-нибудь скальный выступ, и похоже на то, больше и больше беспокоилась.

Когда спустилась ночь, мы разбили лагерь при последних лучах света, спустившись с уступа в поросшую густой травой низину. Стремительный поток пробил там себе дорогу сквозь частый осинник. Небо было затянуто тучами; весь день нависал дождь. Говорить никому не хотелось. Как мне казалось, все мы прониклись серьезностью предпринятого шага. Несмотря на поздний час, Дэйви и Айзек поставили ловушки. Для бобров уголок — лучше некуда; правда, плотины мы не видали, а искать её — уже темно, но везде вокруг пролегали бобровые тропы, по которым зверьки волокли к воде ветки и молодые деревца.

За кофе я напомнил Лусинде:

— Хотите что-нибудь рассказать, лучше сделайте это поскорее, мы поедем быстро.

— Почему вы мне это говорите?

— Что-то вас тревожит, и, по-моему, я знаю, в чем дело. Видите ли, я первый увидел Конвея.

— Он был жив? Еще не умер, когда вы нашли его?

— Мертвее мертвого. Но надо соблюдать порядок. Нельзя же просто закопать труп, и конец. Нужно известить кого положено. Кто-нибудь да начнет расспрашивать, захочет выяснить, что произошло.

— Таких нет. Он был сирота. Друг моего отца, но отец на том свете.

— Возможно. Но тогда я об этом не подозревал.

— То есть?

— Я обыскал его карманы.

Она задержала дыхание и как будто побледнела.

— Забрал, что нашел, для опознания либо передачи родственникам.

— Я же сказала, у него нет родственников. Можете отдать все мне.

— Может, и отдам. Там нашлась карта. Потом несколько монет и пуговицы. Очень необычные пуговицы.

— Я ничего про них не знаю.

Какое-то время я молчал. Скоро к костру подойдут остальные. Я покормил огонь палочками и произнес:

— А я знаю.

— Что? — поразилась Лусинда.

— Я узнал эти пуговицы. Понимаете, мисс Фолви, я человек любопытный. Читаю, слушаю, а когда заинтересован, спрашиваю. Ищущий знаний может забрести на весьма странные тропы. Зайдя так далеко, как зашел я, сложить два и два нетрудно. Ваш отец тоже интересовался разными вещами, это очевидно. Каким образом до него дошли сведения о кладе, мы, вероятно, никогда не поймем, но известен этот клад ему был, как и Конвею, тут все ясно. Его выдают пуговицы.

— Кроме них, ничего не осталось, — сказала Лусинда. — Когда отец разыскал старую церковь, сокровища исчезли… их уже не было. Он нашел эти пуговицы, медальон… несколько монет и драгоценный камень, который воры уронили, торопясь поскорей оттуда убраться.

— Пока что все верно, нет сомнения, но как насчет старого индейца? Он ведь что-то поведал вашему отцу. Поведал достаточно, если придерживаться истины.

В замешательстве ее глаза старались проникнуть мне в Душу.

— Мне нужна помощь. Этим людям можно верить?

— Они ставят на кон свои жизни, чтобы поддержать вас.

— Или чтобы найти то, что я ищу?

— Когда дело заходит о золоте или хорошенькой женщине, доверять следует не всем, но этим, я считаю, можно. Я убедился, что люди они порядочные, и, чему бы там некоторые ни желали верить, есть на свете честь и достоинство. Но подумайте-ка вот о чем. Допустим, вы уезжаете без добычи; как вы сумеете вернуться сюда? Историй о затерянных городах, заброшенных храмах, утраченных ценностях — тысячи. С какой стати поверят именно вашему рассказу, а не любому другому? Сколько найдется желающих отправиться с вами в места, где живут индейцы? И еще одно. Вдруг кто-то найдет клад, пока вас нет? Что, если тот старый индеец не был единственным, который знал? Тот человек, кто напоминает вашего отца, — известно ли ему что-либо?

Все сказанное мной соответствовало действительности, и она это сознавала. Ее шансы попасть в эти края опять не стоили ломаного гроша, и однако девушка оставалась в нерешительности, ломала пальцы и размышляла.

Я прекрасно представлял себе ее чувства. Одинокая молодая женщина по уши в затруднениях, на которые никогда не рассчитывала, не говоря о том, чтобы предусмотреть выход. Выберется из этих диких мест — ее ждет отчаянная бедность В мире, не знающем милосердия. Кругом чужие, грубые на вид люди, не признающие никого и ничего. Она знала, что я ирландец и Дэйви Шанаган тоже, но это еще ничего не значило. Среди ирландцев тоже сволочей хватает.

— Не представляю себе, что и делать, — растерянно пробормотала Лусинда. — Я… у меня нет никого. Не ждала такого, отправляясь в Санта-Фе. Должен был помогать мистер Конвей, Хорхе опять же. Им я верила.

— Теперь придется верить нам.

Глаза умоляли. Рискнуть всем… или всего лишиться.

— Вы… раньше об этом знали?

— Знал. Всегда увлекался подобными историями, а эта отличается некоторыми особенностями, углубляться в кои сейчас нет надобности. Кладов было два, знаете ли.

— Не слыхала.

— Началось дело на Мальте. Мальтийский рыцарь-отступник сбежал с острова, прихватив золотой медальон, серебряные пуговицы, срезанные с форменной одежды, и дюжину самоцветов. Со страху перед бывшими товарищами, которые наверняка бросятся вдогонку, он вступил в Испании в ряды солдат, отправляющихся в индийские земли. Замыслил он купить себе плантацию на одном из островов и там осесть. Однако его преследователи устроили, чтобы его арестовала инквизиция. Беглеца предупредили, он продал один из камней и тайком пробрался на борт каравеллы, отплывающей в Мексику. По прибытии он под вымышленным именем поступил в службу и несколько раз руководил походами за индейскими рабами. В одном из таких походов ему и попалась заброшенная церковь в пустой деревне. Очередная неудачная попытка основать поселение, из Которой, по причине индейской воинственности, ничего не вышло, и к тому времени, когда наш герой набрел на развалины, давно забытая.

Тут-то один индеец и предложил рассказать о сокровище, если капитан согласится отпустить его и не вести в рабство. Капитан стал слушать, и индеец рассказал, что много золота спрятали от испанцев, когда те взяли в плен Монтесуму, и он знает, где это золото. Привел капитана к нему, тот быстренько индейца убил, укрыл свои драгоценные камни и только что взятое золото в древней церкви и ушел.

— Я понятия не имела обо всем этом. Откуда вам стало известно, как дело было?

— Большая часть попала в записи. Секреты не бывают настолько секретными, как мы себе воображаем. Индеец, пытавшийся выкупиться, говорил с другими индейцами о том, что надеется осуществить, и, когда он исчез, один из группы об этом рассказал. Золото всякий любит, а где мед, там и мухи. В штабе получили запрос о некоем ренегате с Мальты, так что капитана вызвали на допрос сразу по двум пунктам. Допрапшвающим не повезло, как и капитану: он оказался слабее, нежели полагал, и не пережил допроса. Все, что удалось вытянуть, это что тот ничего не знает, ничего не прятал, а мальтийские рыцари его травят за проникновение в их тайны.

К отчету о происшедшем был приложен листок о том, что, по-видимому, умерший скрыл сокровище в церкви или часовне при миссии.

— А я ничего не знала!

— Все это случилось давным-давно. Я приобрел эти сведения одним прекрасным вечером во Франции. Мы собрались и беседовали об исчезнувших городах и потерянных кладах, люди часто это делают. Среди нас находился молодой человек из Мадрида, он и знал всю историю. После мы малость покопались еще, просто из любопытства.

— Но там ничего не было! Отец как-то разузнал или вывел местонахождение брошенной церкви, но сокровище исчезло, и даже ту ерунду он еле нашел. Он думал, что забирали клад ночью и не заметили, что кое-что оставили.

— Может быть. Но на этом не кончилось. Двое нашедших наняли ватагу индейцев и двинулись на север. Случилось это очень давно, до того, как Анса отправился покорять Нью-Мексико. Та пара скрылась, и далеко к северу один прикончил другого. Потом его самого с несколькими спутниками убили индейцы.

— А дальше?

— Дальше ваш черед. Если только вы знаете, где золото лежит и оно все еще там.

Ветерок коснулся пламени, и оно раздраженно заплескалось. Я добавил горсть веток, прислушался. Где-то в ночи завыл волк — голос пустыни, одиночества.

— Уже двести лет тому! — шепнула Лусинда.

— Много лет. Но ведь здесь время мало что значит. Разумеется, зависит от того, где его спрятали. Скажем, речной обрыв. — это плохо. Реки меняют русла, уносят куски берега. Трудно будет отыскать почти любое место… — Я покосился на собеседницу. — Того человека убили-то не тут, а далеко к востоку, около большого индейского поселения.

— Ну да, но это все разговоры.

— Неправда?

— Нет. Было так: двое офицеров, Франсиско де Лейва Бонилья и Антонио Гутьеррес де Умана, вышли из Нуэво-Бискайя и направились к Пуэбло рядом с Сан-Ильдефонсо или, может быть, на месте нынешнего города. Потом повернули на восток к равнинам, где пасутся бизоны, собираясь пробраться на север, к французским колониям в Квебеке. Они подрались, и Умана заколол Лейву. В конце концов и Умана погиб, в Большом Поселении или близ него, что гораздо дальше к востоку в прериях, но он закопал свои богатства до того, как индейцы отвели его туда. Они окружили его и придвигались все ближе, и хоть не лишили свободы, он понимал, что фактически является пленником, поэтому припрятал добро, надеясь за ним вернуться. Не вернулся, естественно, поскольку его укокошили.

— И вам известно, где находится сокровище? Карта есть, да неполная. С умыслом составлена такой, мне кажется.

— Со дня на день будем там, — уклончиво ответила девушка.

Однако же она разрешила мои сомнения, подумал я, она знает!

Остальным не пришло в голову тревожить нас во время нашего долгого разговора. Один из них насобирал листьев на постель Лусинде, и она расстелила поверх свои одеяла. Я слушал ночь, и душа моя не была спокойна. На память приходило лицо человека, виденного мной… недоброе лицо.

Глава 12

Под низким, нагруженным тучами небом рассвет пробуждался медленно. Сгрудившись над огнем, мы приготовили еду, затем отошли, чтобы навьючить и оседлать лошадей, мрачные, настороженные. Над нами нависла опасность — предупреждали все наши инстинкты.

Согревшись вкусным кофе, в уюте около костра, мы приободрились. Соломон Толли вскочил на ноги.

— Посидите, пожалуйста, тихо. Погляжу, что вокруг делается.

Шанаган выплеснул гущу наземь.

— Я с тобой.

Я сказал им, что мы приближаемся к цели, и они держались в готовности. Казби Эбитт, большую часть времени молчавший, остановился около Лусинды.

— Вы не волнуйтесь, мисс. Довезем вас в целости и до Штатов, и куда еще захотите, и все, вам принадлежащее, — тоже. — Обвел окружающих взглядом. — Говорю от имени каждого здесь.

— Так оно и есть, в точку, — подтвердил Дегори Кембл.

— Вступаем в страну индейцев, — сказал Айзек Хит, — их будет много, нас — пригоршня. Боб, надеюсь, ты не поторопишься спускать курок и не станешь провоцировать неприятностей. Я помню, как ты относишься к индейцам.

— Дурак я, что ли? Никого провоцировать я не собираюсь, а вот ежели какой индеец перебежит мне дорогу, спеша в Места Счастливой Охоты, могу и помочь.

— Мы все спешим туда, — мягко заметил я. — Человек рождается на обочине смертного пути. Могила не так уж важна и неизбежна. Важно путешествие, и что делаешь во время него. Не успех либо неудача, но живешь ли достойно, гордо и с честью, чтобы умереть окруженным уважением.

— Не зря его зовут Профессором, — сухо прокомментировал Кембл.

Стоявший у огня Хорхе Улибарри подал голос:

— Мне думается, они нас ждут.

— Сидят в засаде? — оглянулся на него Кембл.

— Нет, пока нет. Я думаю, они знают кое-что о том, где золото, но недостаточно. Поэтому околачиваются поодаль, дожидаясь, когда мы его найдем, а тогда придут и отберут.

— Резонно, — заговорил Боб Сэнди. — Парень, хочешь оставаться со мной, когда все это кончится, — добро пожаловать.

— Спасибо. Мне надо присмотреть, чтобы сеньорита добралась в безопасное место. Мне оказали доверие. — Он опустил взгляд. — Мне мало кто верил. Сеньор Фолви — да. — Сконфуженно посмотрел на нас. — Не знаю, я человек чести или нет, но таким он считал меня, и таким я должен быть — в данном случае, по крайней мере.

— Как я уже сказал, — отозвался Сэнди, — приезжай когда угодно. Мое предложение будет оставаться в силе.

Закрапал дождь. Ветер хлестнул по траве и кронам деревьев.

— Промокнем, как пить дать. Можем с тем же успехом отсыревать по дороге, как и сидя на месте. — Эбитт поднялся на ноги, отдирая с палочки остаток бизоньего мяса.

Мы затушили костер, предоставив управиться с последними угольями дождю. Я подошел к коню и ладонью отер седло от воды, затем поставил ногу в стремя и взметнулся в седло. Сели на лошадей и другие, но медлили, чтобы подъехали Толли и Шанаган.

— Догонят, — произнес Сэнди. — Двинулись лучше.

Путь шел по лощине вверх меж низких, поросших травой холмов. Впереди лежала изрезанная местность, направо вдали простиралась безбрежная равнина, плавно уходящая к скрытому туманом горизонту. Гигантские кучевые облака вздымались на огромную высоту; беспорядочные синие массы, казалось, плывут и волнуются. Из плоских оснований в землю били молнии.

Капли дождя опять разбивались о нас, но мы продолжали путь, чувствуя, как крупные брызги резко шлепают о плащи, держа ружья укрытыми из опасения, что порох пропитается влагой. Все мы помнили о тех, кто следует за нами, и каждый про себя оценивал риск — группы и свой собственный.

Лощина сузилась; склоны по бокам стали крутыми, с кучками кустарника и деревьев, корявые от вылезающих камней. По дну мимо нас побежала струйка воды, расширилась, взбухла. Где-то впереди нас дождь лил как следует, а лощина сжалась в узкую щель. Дегори Кембл остановил лошадь.

— Давайте-ка поищем отсюда выход. Хлынет вода, унесет и поминай как звали.

Мой конь продолжал идти.

— Вроде что-то видать, — заметил я. — Там, за тем валуном.

Нечто похожее на тропку поднималось на уступ, затем изгибалось к кромке оврага.

— Будем там торчать, как торчки, — засомневался Кембл.

— Лучше торчать, чем тонуть, — мрачно высказался Эбитт. — Попробуем, что ли.

Лошадь, полученная от Ходит Ночью, была хороша, и я повернул ее прямо к уступу. Она покарабкалась наверх, обрываясь с откоса, затем нашла опору и выбралась к месту, откуда могла идти. Скоро дорога улучшилась, и через минуту-другую я вывалился над кромкой каньона.

Первобытный и неведомый открылся мне мир. Довольно плоская местность расстилалась вперед на приличное расстояние; слева круто вздымалась гора, покрытая соснами, и передо мной тоже росли разбросанные сосны, и несколько туй, и целый лес колоссальных глыб самых причудливых форм, скатившихся со склона в незапамятные времена. Из-под полей шляпы я рассмотрел обстановку так тщательно, как только умел.

Хмурые тучи сползали низко по горным бокам, считанные ярды над моей головой — так казалось. Ворчал гром, а когда ехавшие позади выбрались наверх, дождь полил ливмя. Я пустил коня шагом, ладонь на рукоятке пистолета, готовый к чему угодно.

Серые клочья тумана висели в пустоте, точно призраки. Ни одна тропа не вела нашим маршрутом, и ничто не указывало, проходило ли здесь когда хоть одно живое существо. След в след мы петляли среди валунов, одиноких деревьев или кучек растительности. Отпечатки, оставленные нами, в такой ливень долго не сохранятся, да и в сухую погоду на этой земле хороших знаков для следопыта не останется. Но никто не сомневался: за нами пойдут. Без особой причины, руководствуясь лишь инстинктом опасности, мы начали понимать, что преследователь — некто превыше обычных людей. Хотя и не догадывались, кем бы он мог оказаться.

Сам Фолви? Не просто человек, похожий на отца Лусинды, а отец собственной персоной? Удалось ли ему каким-то образом спастись? Но если так, почему не открыться родной дочери? Или тут что-либо иное? Ненависть… дурные дела… уродливые вещи, о которых нам ничего не известно? Может быть, Лусинда знает больше, чем рассказала нам?

Думаю, всем нам подобное приходило в голову. Некоторая озадаченность заодно с тревожными предчувствиями. Неизвестный враг — всегда большая угроза, нежели знакомый, а что касается этого, мы не знали даже его мотивов. И не могли оценить ни его сил, ни его планов.

Согнувшись под хлещущей водой, мы упорно продвигались дальше, отклоняясь слегка от пути предыдущего всадника, чтобы не пробить очень уж заметной тропы. Дэйви Шанаган и Соломон Толли отстали более чем на милю. Присоединившись к нам на полуденной стоянке, сообщили, что ничего не видели.

Мы расположились на отдых в месте, где оползень накидал на валуны стволов и кустарника, так что вышло кое-какое укрытие от дождя. Часть его послужила нашим животным, другая, посолиднее, — нам самим. Кому иному хлам, принесенный соскользнувшей землей, вовсе не показался бы укрытием, но мы съежились под ним, спасаясь от просачивающихся капель, и соорудили маленький костерок, на котором сварили кофе.

Чему я уже научился — это что нужда в крыше над головой есть вещь относительная. Живущему постоянно под открытым небом требуется куда меньше, чем человеку, привыкшему к четырем стенам и потолку. Должен заявить в похвалу Лусинде Фолви: она не жаловалась и не выглядела хуже устроившейся по сравнению с остальными.

К этому времени мы разговаривали меньше. Перебрасывались замечаниями о дорожных мелочах, и только. Не скажу, что виной тому овладевшее нами беспокойство, хотя оно чувствовалось. Всякий понимал: в конце пути ждет неприятность, и серьезная.

Отдохнув, времени мы не теряли. Согретые кофе, еще дожевывая сушеное мясо, составившее наш ленч, мы снова тронулись с места. На этот раз отстал Боб Сэнди, выполняя роль арьергарда. Первый час мы ехали быстрее.

Глыб камня стало меньше, деревья — гуще. Поднимаясь, мы огибали стройные черные колонны сосновых стволов. Один раз увидели голые каменные площадки, потемневшие от дождя; местами по ним струилась пленка воды. Затем шел довольно густой лес, кое-где там было относительно сухо.

Здесь мы наконец нашли тропу, и проложенную не животными. Ее явно использовали индейцы. Узкая, какими обычно бывают индейские тропинки, она следовала природным изгибам холмистой местности и преспокойно привела •нас к скалистому навесу, где давно высохший поток подмыл обрыв. Один угол получившегося укрытия закоптили многочисленные костры.

Света для езды хватило бы еще на час, но вряд ли нам попалась бы вторая такая кровля, Так что мы послезали с лошадей. Частью укрытое под навесом лежало топливо, мы отыскали еще. Вскоре у нас был огонь. Лошадей расседлали и растерли, а Боб все не появлялся.

Решившись, я направился к моему коню.

— Поеду обратно, — сказал я и тут переменил намерение. — Отправлюсь пешком. — Кембл потянулся за ружьем. — Оставайся здесь. Если он попал в беду, помочь ему достаточно одного. Почем мы знаем, вдруг нас хотят разделить.

Кембл помешкал.

— Может, ты и прав.

Оставаться ему не хотелось, но один человек часто способен сделать много. И у меня было ружье Фергюсона, а его мои товарищи начали уважать.

Спрятав ружье от дождя клеенчатым плащом, я зашагал из-под нависшей скалы назад по тропе. Ходьба всегда была моим любимым способом передвижения, и сейчас я шел быстро, ловя ухом каждый звук, не принадлежащий дождю.

Отмахав милю, я замедлил ход, иногда останавливаясь послушать. Боб следовал за нами на расстоянии мили, и, хотя он мог и попросту задержаться, я уже ощущал уверенность: что-то не так. Впереди, в четверти мили самое большее, лежала прогалина, которую мы пересекли на пути сюда. Свернув с дороги, я двинулся меж деревьев вверх, быстро и беззвучно. Сырость шла на руку, помогали и мокасины на ногах: я чувствовал ступней любую ветку, способную громко хрустнуть, до того, как перенести на нее свой вес.

Новое направление привело меня на край прогалины выше по склону, так что открытое пространство находилось ниже меня. Сам не ожидая, я увидел на другой стороне, у деревьев, в доброй сотне ярдов лошадь Боба Сэнди. Тридцатью ярдами ближе, растянувшись позади упавшего бревна, имелся и сам Боб. Винтовка в руках, он смотрел в сторону, откуда мы приехали. Внезапно из травы выскочили двое и кинулись к нему. Он перевел на одного из них прицел — тихо… осечка!

Автоматически мой «фергюсон» взлетел к плечу, и я выстрелил. Один из бегущих споткнулся, затем упал.

Тут же я зарядил снова. Второй нырнул за дерево, вероятно, не понимая, кто выстрелил. Скорее всего они считали Боба мертвым либо тяжело раненным до этого; сейчас, после выстрела, полагая, что его оружие разряжено, второй нападающий вышел из-за ствола и метнулся вперед.

Я прицелился, задержал дыхание, осторожно выпустил воздух и сжал спуск. Мой объект не видел, откуда прозвучал первый выстрел, не увидел и на сей раз. Пуля ударила его, но без особого толка: он лишь затормозил и шмыгнул в укрытие. Я уже заряжал опять.

Возможно, неожиданность скорее, чем рана, остановила нашего противника. Я не сомневался, что он получил разве что царапину. Но теперь он знал наверняка: перед ним не один человек, а два. Мое оружие было уже готово к выстрелу, и я передвинулся выше, надеясь на удачный шанс.

И в эту секунду позади шевельнулось — так слабо… Мгновенно повернувшись, я упал на колено, и резкое движение меня спасло. Грянуло ружье, почти вплотную, и от дерева позади меня полетела зацепленная кора.

Я не ответил огнем. Без содействия разума я очутился в превосходной позиции. Со стороны вершины меня защищал пень обломленного молнией дерева. Над головой нависал ствол, все еще частью связанный с пнем. Заслон являлся частичным, а вот разглядеть меня было невозможно. Неизвестный стрелок не сомневался в успехе, когда мой силуэт возник на фоне светлой прогалины, но теперь я исчез, а мой бросок вышел настолько стремительным, что он не знал, попал или нет. И самое главное — в моих руках покоилась винтовка с нетронутым Зарядом. За поясом чувствительной тяжестью напоминал о себе пистолет.

Царила полная тишина. Ожидая звуков, выдающих перезарядку ружья — случайного стука шомпола или другого негромкого шума, — я совершенно ничего не слышал. Неподалеку безмолвно передвинулась тень. Я воздержался от выстрела.

— Кто-то там есть. Несмотря на прохладную погоду, на моем лбу проступил пот. Во рту пересохло.

Там позади, на открытом месте, лежит Боб Сэнди, может быть, нуждаясь в помощи, но человек среди деревьев хочет меня убить, и, если я тронусь с места, он это сделает — при условии, что успел зарядить.

А может, мне повезет. Большая капля шлепнулась со ствола вниз и ледяным пальцем побежала вдоль моего позвоночника. Становилось темнее.

— Заходи с той стороны, Джо, — спокойный, с интонациями образованного человека голос. — Попался, голубчик.

Я не пошевелился. В существование Джо я не верил. Поблизости, по крайней мере. Это была уловка, хитрость, чтобы заставить меня двинуться или заговорить. Ни того, ни другого я не сделал.

У моей руки валялась сухая ветвь футов восьми в длину, тонкая, словно хлыст. Со всеми предосторожностями я сомкнул вокруг нее пальцы и, не произведя ни звука, поднял. Половина искусства чревовещателя — направить внимание других в неверную сторону; почти прижав рот к расщепленному пню, за которым я скорчился, я чуть простонал — тихо-тихо — и в тот же момент прошелестел листьями в нескольких футах от себя кончиком подобранной ветки.

Он выстрелил. Я увидел вспышку, услыхал удар пули и пустил в дело свой «фергюсон».

Послышался звук резко втянутого воздуха, шум беспорядочного падения, но я уже был в движений. Бегом назад, скрываясь за деревьями, почти не поднимая шума: земля мягкая, трава и сосновые иглы под ногами пропитаны водой. Я описывал полукруг вниз по склону, нацеливаясь на лошадь Сэнди.

Подбежав, я заговорил с конем. Раз или два я о нем заботился, и он узнал меня, насторожил уши и шагнул вперед. В один миг я был в седле и летел по прогалине.

— Боб! — заорал я.

Он вспорхнул с земли не хуже индейца, когда я подскакал, бросив повод, в одной руке ружье, другая протянута для помощи. Очутился на спине лошади, будто проделывал такое сто раз, и во весь опор мы унеслись в лес.

Позади нас раздался выстрел. Второй из нападавших, наверное. Но на этом и кончилось.

Умеряя бег коня, я спросил:

— Ты цел?

— Прострелило ногу. Потерял сколько-то крови. — Подумав, прибавил: — Спасибо, Профессор. Пожалуй, надо бы и мне почитать какие-нибудь там книги.

Глава 13

Отъехав по извилистой лесной тропе подальше, я перешел на шаг. Боб Сэнди держался одной рукой, в другой сжимал винтовку.

— Настрелял много, Профессор?

— Убил одного, а еще двоих не то пометил, не» то напугал.

— Ты так палил, они небось подумали, что наехали на целую армию.

У нависающей скалы Толли протянул руки, чтобы помочь Сэнди сойти.

— Профессор спас мою шкуру. Так прижали, ни вздохнуть, ни охнуть.

— То-то нам слышалось, вроде стреляют, — подвел итог Кембл.

Казби Эбитт занялся раной, а я коротко рассказал, перемежаемый замечаниями Сэнди, что произошло. Затем Боб объяснил, как дело стало. Он себе ехал, и вдруг по нему без предупреждения открыли огонь.

— Не знаю, чего они хотят добиться, — заключил Сэнди, — но за дело эти парни берутся серьёзно.

Мы набрали побольше хвороста, приготовили мясо и расселись вокруг огня. Кое-кто натаскал веток — Лусинде вместо перины. Айзек и Дегори соорудили в сторонке за деревьями примитивное укрытие. Оттуда, против нашей норы, караульный мог следить за окружающим с удобствами и не показываясь сам. Едва управившись со всей этой работой, мы услышали лошадиные шаги, а следом оклик:

— Хэлло-о-о, лагерь!

Я поспешно набросил на свое сокровище угол одеяла, не видя смысла показывать, что у нас есть. Айзек отступил к только что законченному укрытию и притаился там.

— Подходи с руками на виду! — крикнул Толли.

Это был предводитель — рослый человек с бледным лицом, виденный мною ночью. К кожаным одежкам охотника он носил шляпу, какие были популярны у плантаторов, а вороной под ним смотрелся великолепно.

Конь вступил в круг света; всадник оглядел все кругом, ничего не пропуская. В конце заметил Лусинду.

— Отлично! — Он поклонился, взмахом руки сняв шляпу — безупречный кавалер. — Моя племянница! Долго мне пришлось стараться, дорогая, но вот мы снова вместе, и благословен будь Господь за это!

— Я… я не знаю вас, — запинаясь, произнесла она. Голос девушки звучал испуганно.

— Не знаете? Я брат вашего отца; полковник Рейфен Фолви, к вашим услугам. Приехал переговорить с этими… похитителями насчет вашего освобождения.

Дегори Кембл негромко произнес:

— Вы плохо информированы, сэр. Мисс Фолви едет с нами по собственному желанию. Мы имеем честь являться ее эскортом до городов Огайо.

— Ну что же, это меняет дело. Мне сообщили, что мою племянницу увели силой, и я кинулся вслед, чтобы вернуть ей свободу.

Он сошел с лошади немного скованно, точно человек, страдающий от легкой раны. Направился к костру. Никогда не доводилось мне видеть такого хладнокровия, такой совершенной власти над собой. Он явно решил идти ва-банк — нахально потребовать отдать ему девушку, и я восхищался дерзостью этого типа. Но при взгляде на Лусинду меня охватывала тревога.

Незнакомец выглядел не старше тридцати пяти — ненамного старше меня, красив, благодушен, очевидно, получил хорошее образование. Держится с шиком и не показывает беспокойства, находясь среди людей, с которыми недавно обменивался выстрелами.

— В таком случае никаких трудностей, разумеется, не возникает, — бодро заявил он, протягивая ладони к огню. — Лусинда, собери, пожалуйста, что хочешь взять с собой, и можем ехать. До нашего лагеря недалеко. У меня много людей, гораздо надежней охрана, чем эта горстка, если позволите.

В первый раз за все время я взял слово:

— Боюсь, это не столь просто, как вам кажется. Мисс Фолви находится здесь, потому что такова ее воля. Мы считаем, что вполне способны проводить ее, куда она направляется.

Он посмотрел на меня. Тень от скалы наполовину скрывала мое лицо, и ему приходилось напрягать зрение. Однако мое заявление ни чуточки его не взволновало.

— Просто, что дальше некуда. Молодой леди в летах мисс Фолви лучше быть со своими родственниками. Против вас, джентльмены, я ничего не имею, но, конечно, собственная плоть и кровь…

— Я с вами незнакома, — спокойно произнесла Лусинда. — Отец говорил при мне о своем сводном брате, из которого вырос законченный мерзавец.

Толли хихикнул. Черты Рейфена Фолви напряглись. Но в следующую секунду он улыбался.

— Он шутил, естественно. Мы с братом часто так развлекались. Меня он называл паршивой овцой семьи, себя — блудным сыном, намеренным вернуться, — все смехом. Давай, Лусинда, пошли. Хватит разговоров.

Она помешкала, начала:

— Я…

Хорхе Улибарри прервал ее. Неожиданно выступив на свет, он ткнул пальцем в направлении пришельца:

— Он убил вашего отца! Застрелил мистера Конвея!

Лицо Рейфена Фолви застыло гневом.

— Ты, вот как? В следующий раз живым не уйдешь.

В его руке оказался пистолет.

— Лусинда, пойдешь со мной, быстро! Первый, кто дернется, отправится на тот свет. — Извлек второй пистолет. — Следующая очередь, Лусинда, твоя.

Ни у кого из нас не было оружия, ни в руках, ни под руками. Мой «фергюсон» ждал под краем одеяла, но ведь надо сначала вытащить его, развернуть дулом в противоположную сторону, потом только стрелять. Будет поздно.

Из спрятанного шалашика прямо за спиной Фолви раздался голос Айзека Хита:

— В тридцати ярдах, полковник Фолви, из винтовки я не промахнусь. Пуля вырвет крестец и раздерет вам живот. Не думаю, чтобы вам этого хотелось.

Азартным игроком наш гость не был, я сразу это заметил. Он не имел против убить кого-нибудь, в сущности, жаждал убить, но сам умирать не рвался и остаться брошенным на смерть — тоже. С ружьем, нацеленным в спину, поделать он не мог ничего и понимал это. Я поднялся на ноги и небрежно потянулся за одним из своих пистолетов.

— Осмелюсь предложить вам, сэр, уехать из этого лагеря. И так ехать и ехать. Когда я опять начну стрелять, позабочусь разглядеть цель получше.

— Значит, это вы были там, в лесу? Вы лучший охотник, чем кажетесь с виду. — С непонятным блеском в глазах он пристально уставился на меня. — А? Вы очень похожи на Ронана Чантри. Собственно, — он прищурился мне в лицо, — вы и есть Ронан Чантри.

— Вы в лучшей позиции, нежели я, сэр.

— У вас состоялся поединок с моим приятелем. Я должен был участвовать в качестве его секунданта, но меня задержали, и я не успел.

— Так он был ваш друг? Повнимательней надо бы выбирать друзей.

Он благожелательно мне улыбнулся.

— Его единственным недостатком я полагаю неумение стрелять. На его месте я бы попал.

Эта наглость меня разозлила.

— У вас имелась возможность попробовать силы сегодня, и вы управились ничуть не лучше.

Если я когда видел смерть во взоре человека, так это теперь.

— В следующий раз исправлюсь. Я вас убью, друг хороший, и с большим наслаждением.

Перестав обращать на меня внимание, он резко повернулся к Лусинде.

— Вам выгоднее пойти со мной. Я хотя бы оставлю вам чего-нибудь на платья. Это больше того, что вы получите от этого сброда.

— Они порядочные люди, сэр. Можете вы сказать так о себе?

— Мне это все равно, — пожал плечами Фолви. — Через денек-другой я заберу и тебя, и все твое приданое. А когда я с тобой разберусь, то, что останется, могут использовать индейцы. — Круто развернувшись, он метнул взгляд в каждого по очереди. — Что до вас, всех выживших привяжут к муравейникам, можете быть спокойны.

Он вспрыгнул на лошадь, сунув для этого один из пистолетов за пояс, и, не оборачиваясь, поехал вниз по тропе.

Долгие минуты никто не говорил и не двигался. Нарушил молчание Соломон Толли:

— Лучше не ставить этого человека слишком низко. Он, конечно, дрянь, но смелый до чертиков. Нужны крепкие нервы, явиться сюда и так разговаривать.

Я взглянул на Лусинду.

— Он брат вашего отца?

— Да, но на ножах с ним с самого детства. Я вспомнила кое-какие разговоры, но я мало бывала с отцом и знаю об этом человеке не слишком много.

Дождь кончился, и вдруг мы почувствовали, что место нам опротивело. Обменявшись несколькими словами, чтобы убедиться во всеобщем согласии, мы оседлали лошадей и двинулись по тропе дальше. Устроили стоянку в изолированной рощице, чуть ли не на рассвете, три часа проспали и снова отправились в путь.

Мы упомянули Огайо с умыслом, в надежде, что наши преследователи повернут в ложном направлении, но не в очень большой надежде. Нашей целью оставались деревни манданов, дорога туда была дальней и тяжелой. Сперва еще надо найти клад — если он есть в природе, — а Рейфен Фолви именно этого момента и поджидает.

Несомненно, нечто ему известно, но не все. Чтобы разыскать сокровища, он нуждается в нас, а у нас нет выбора. Придется найти спрятанное, а после уносить ноги, как сумеем.

Меня снедало беспокойство, как, по всей вероятности, и всех нас. Супостат у нас объявился хоть куда. Недооценишь — жди беды.

Соломон Толли и я рели поход.

— Неплохо нам разузнать о нем побольше. Сколько у него народу, как вооружены, насчет коней опять же.

— Толково рассуждаешь. Вот только времени нема. На мой взгляд, надо двигаться не останавливаясь, а хапнем золото — удираем что есть духу.

Наш недавний собеседник показал не один ум, но и коварство: бдительный, хитрый, брызжущий ненавистью. Следует пребывать настороже каждую секунду.

Толли и я продолжали обсуждение, непрерывно держа глаза открытыми, уши на макушке. Скорее всего мы прилично опередили противника, но положиться на подобное соображение — значит напрашиваться на проблемы.

Дважды мы меняли направление. Не раз спускались в воду ручьев и поворачивали назад, выбираясь там, где каменистая поверхность почти не сохраняла следов, затем погружались в непролазные дебри. Переносили свалившиеся деревья, чтобы легли поперек тропы, выбирали дороги, по каким нормально никто бы не поехал, и всё время сознавали: вполне вероятно, дурачим мы лишь самих себя.

Боб Сэнди поравнялся с нами. Что рана мешала ему, мы знали, но он не подавал виду.

— Выход только один, — сказал он. — Нужно залечь в засаду. Подыщем хорошее местечко и будем их укладывать, как подъедут на расстояние выстрела.

Мне тоже приходило такое на ум, и совесть меня по поводу подобной тактики не мучила. Против численного превосходства все хорошо, что полезно, а мы знали: их больше, а вожак ловок на редкость. Однако, карауля в засаде, мы утратим выигрыш в дистанции и рискуем сами попасть в окружение и оказаться стертыми с лица земли. Мы решили продвигаться дальше.

В течение дня я два раза доставал карту, найденную в кармане Конвея, но не видел на местности ничего ей соответствующего. К несчастью, мы ехали быстро, а я подозревал, что разобраться в карте требует лучшего представления обо всех окрестностях. У меня начало формироваться впечатление, что рисовали ее с наблюдательного пункта, расположенного выше нашего теперешнего маршрута.

Существовала, бесспорно, возможность ничего не отыскать. Двести лет — время изрядное, а тот индеец либо сказавшие ему могли сказать и другим. Клад — штука уклончивая: блуждающий огонек, с обыкновением не оказываться там, где предполагают.

Я намеренно выбирал путь, уводящий нас выше и выше по горе. Когда мы расположились на отдых этой ночью, вокруг теснились ели с опущенными до земли ветвями. Справа и позади росли американские осины, густой лес, в который практически нельзя было пройти, не поднимая. шума. Впереди нас, за елями, находились крутой обрыв и. чудесный зеленый луг с редкими скоплениями камней.

— Не надо мне было вас втягивать, — сказал я, сидя у костра. — Без меня вы бы уже ловили бобров.

— И без меня тоже, — прибавила Лусинда.

— Не страшно. — Дегори Кембл махнул рукой, отбрасывая наши угрызения. — Мы лучше узнаем страну, и, когда начнем промысел, нам это пригодится.

Позже, после заката, но еще при ясном свете, я перебрался на край еловой рощи разглядывать попеременно карту и местность.

При одном дневном свете округи не изучишь. Лучше всего подходят утренние и вечерние часы, потому что тогда в понижениях, впадинах и оврагах собираются тени, и рельеф выделяется совсем по-другому. И рассветный свет — не то же самое, что вечерний, хотя сходство присутствует.

Рядом со мной из рощи вышла Лусинда, и мы сидели, скрытые деревьями и их тенью, рассматривая развернувшуюся перед нами картину. Через некоторое время она указала на каменный выступ милях в десяти к юго-востоку.

— Вон место, которое мне велели искать. Мы совсем близко.

— И что именно надо искать? Как мы отличим нужную точку?

Ответа пришлось ждать несколько минут, и я ее понимал. Конечно же ей вбили в голову не говорить этого ни одному человеку. То, что ей дали эти сведения, вообще являлось всего лишь единственной страховкой, какую мог себе позволить ее отец… на случай, если что произойдет с ним и с Конвеем.

Подошел Соломон Толли, но Лусинда больше не колебалась.

— Иссиня-черный утес около двадцати футов высотой, над ним — обширный косогор, голый после пожара. Над горелым местом — откос изкрасновато-желтого потрескавшегося камня.

— И все? — Я пораженно уставился на нее. Я просто не верил своим ушам, как и Соломон. — Ничего больше?

— На другой стороне ручья скалистая поверхность с белой зигзагообразной полосой, словно молния.

Ни я, ни Толли не вымолвили ни слова. Только глядели вдаль поверх темнеющих холмов, не зная, смеяться или прийти в отчаяние. Приметы, какие выберет желторотый невежда. Толку от них ни малейшего.

Девушка глянула на Соломона, потом на меня.

— Что-нибудь не так?

Соломон принялся ковырять землю палкой, а я сказал:

— В этих горах — в любых горах — найдется тысяча таких мест. А насчет голого склона… вряд ли он до сих пор голый.

— То есть… вы хотите сказать, эти приметы нам не помогут? Не найдем клада?

— Этого я не говорил. Мы точно знаем, что он поблизости. Но видите ли, тот испанский офицер рассчитывал вернуться. Место он знал. Знаки, выбранные им, вне сомнения, подыскивались второпях, время поджимало. Он отметил первое, попавшееся на глаза. Такие косогоры высоко в горах встречаются на каждом шагу, а белая полоса, конечно, кварц — тоже обычное зрелище. Офицер сам составил описание, тут и говорить нечего. Любой индеец из его группы отметил бы совсем другое.

Лусинда выглядела, точно ее ударили. Лицо побелело.

— Получается, мы ничего не разыщем?

— Один шанс на тысячу, — проговорил Толли, — но есть ведь что-то еще? Сверх этого? Хоть какой-нибудь намек?

— Нет.

Мы возвратились к костру и уселись. Толли коротко изложил остальным суть дела. Мы все испытывали сожаление. Не за себя, мы же ничего не потеряли, а за нашу спутницу, потерявшую все.

Не Запад мы пришли за мехами, большинство из нас во всяком случае. Зачем прибрел я, мне не стало ясно до сего дня. Сбежал от чего-либо? От всего на свете? Пришел, желая измениться? Или вернуться в утраченное детство?

— А в убытке-то он, — заметил Шанаган. — Эта бледная мерзость из Мехико. Мы же пришли за пушниной, в конце концов, и можем ее добыть, несмотря ни на что. А ему ничего не оборвется, кроме удовольствия тащиться обратно.

— Так ведь он этого не знает, — мягко возразил Эбитт. — Не знает и никогда не поверит. Решит, что мы врем. А вы помните, что он говорил: он всех нас прикончит… стараясь заставить рассказать, о чем мы не имеем понятия.

Мы обменялись взглядами поверх пламени. Надежда на сокровища улетучилась, долгий путь к манданам остался. Все проблемы пребывали нерешенными.

А где-то позади Рейфен Фолви ехал по нашему следу.

Глава 14

Этим вечером мы сидели мрачные, как тучи. Переживали мы не за себя, нам терять было особенно нечего, а за Лусинду, к которой постепенно крепко привязались.

В трудном, можно сказать, отчаянном положении от нее не слышали слова жалобы. Не уступая лучшим среди нас наездникам, она спокойно обходилась имеющимся, не заикалась насчет еды, не настаивала на особых привилегиях.

Внезапно разозлившись, я обратился к Кемблу:

— Черт побери, Дег, мы должны что-то сделать! Барахло же спрятали, а с такими никчемными сведениями не похоже, что кто-нибудь его нашел.

— Далеко от того выступа? — спросил Толли.

— День пути, — ответила Лусинда.

— То есть от двенадцати до тридцати миль, в зависимости от состояния лошадей, насколько едущие нервничали и что собирались делать дальше.

— Скорее меньше, — заметил Казби Эбитт. — Подумайте сами: с ними ценности, индейцы рядом или на подходе. После того как прошло столько времени, ситуацию с уверенностью не восстановишь, но им наверняка пришлось туго, раз они вообще расстались со своим грузом.

— Теперь представьте все это себе. Они хотели смотаться во французские колонии, откуда можно уехать в Европу и форсить в Париже, Лондоне или Риме. Они вовсе не хотели зарыть свое добро в землю.

— Поэтому они должны ехать медленно, по-моему. Высматривать место: что-то подходящее для стоянки, чтобы был предлог задержаться… и что-то пригодное, как примета. Что-то сверх того, о чем нам говорили.

— Я все рассказала, про что знаю! — запротестовала Лусинда.

Соломон Толли кивнул.

— Думаю, так и есть. Что не означает, что больше ничего нет. Вполне вероятно, они приберегли нечто для себя самих, информацию, которую не открыли никому.

— Я бы сказал, мы можем находиться в пяти милях от цели прямо сейчас, — предположил Айзек.

Отблески костра вспыхивали на темной хвое и на серебристых стволах осин. Осины были из самых крупных, какие я видел. Ведь осина растет густо, струной тянется вверх. Это дерево любит солнце, не может без него обойтись и в числе первых занимает опустошенные пожаром участки. Она вырастает высокой, и под ее покровом начинает подниматься ель, процветая под защитой. Но по мере того как ель становится выше, осина начинает отмирать, пока через много лет не остается один плотный ельник.

Одно из наиболее красивых деревьев в мире, оно мало годится в дело, потому что от сердцевины гниет. Сейчас, в канун зимы, его листва уже зазолотилась. Почва, где мы будем спать, укрыта золотым ковром в несколько дюймов толщиной. На мой вкус, достаточное богатство.

Поднявшись от огня, я набрал листьев и свалил их в месте, где ляжет Лусинда, затем нагреб для себя. Я чувствовал себя взвинченным и не хотел спать. Костер мы оставили догореть до углей. Мы подсовывали в него шишки и обломки дерева, валяющиеся кругом, но выбирали такие, чтобы тлели, не производя яркого пламени.

Боба Сэнди беспокоила его нога. Мы обработали ее тщательно, как только были в состоянии, но, хоть кость осталась неповрежденной, рана болела, и нога сгибалась с трудом. Сэнди заснул первым, потом Эбитт.

Хит сторожил первым и уже спустился вниз. Кембл и Толли улеглись, затем Хорхе Улибарри, выяснив, что не может ничем услужить Лусинде, удалился на покой, забравшись глубоко в осинник. Дэйви Шанаган лег под елкой; он видел костер, но самого его от костра не было видно.

— Почему вас зовут Профессором? — ни с того ни с сего спросила Лусинда.

— В шутку, — пожал я плечами, — но я действительно преподавал какое-то время. Не засиделся в должности, признаюсь прямо. Мне нравилось заниматься наукой, нравилось учить, но я еще и писал, и немного баловался юриспруденцией. Откровенно говоря, кем-то определенным я не стал. Видите ли, мальчишкой я жил в лесу. Глушь нанесла на меня свой отпечаток, и временами я обнаруживаю, что скучаю по тенистым тропинкам под кронами деревьев.

— А теперь что?

— Кто знает! Сомневаюсь, что когда-либо вернусь к прежнему образу жизни. Конечно, многое хотелось бы изучить. Тянет попутешествовать, исследовать древние цивилизации Азии, Или, если на то пошло, здешние. Слишком мало известно о том, что тут делалось до появления белых.

— Вы не женаты?

— Моя жена умерла. Тогда я и отбросил связи с прошлым.

Я встал.

— Лучше постарайтесь отдохнуть. Завтра нам придется нелегко.

Она отправилась в постель, но я не последовал ее примеру. Сна у меня не было ни в одном глазу, почему — непонятно. Что-то не давало мне покоя, и я прошел к тому месту, где Хит стоял на страже.

— Это ты, да? Пока все спокойно. Но как-то нынешняя ночь мне не по душе.

— Мне тоже.

Мы стояли спиной к осиновой роще. Листья нежно перешептывались вокруг. Всходила луна, делая окружающее рельефным до неправдоподобия. Белесые стволы деревьев напоминали греческие колонны. Я положил на один из них ладонь.

— Они подстригают себя сами, — сказал я. — По мере роста первые ветви отпадают.

— Толстые какие, — заметил Хит. — Обычно осины бывают жиже.

— Этим по сотне лет или больше. Они редко доживают до двухсот… очень редко.

Хит повернул ко мне лицо.

— Чантри, я все думал, про что ты говорил раньше, насчет как выгоревшие места зарастают осинником. А она как раз про выгоревшее место и упоминала. Не считаешь, то место может сейчас быть под осиновым лесом?

— Пес возьми. Хит, а ты, наверно, прав. Только к нашему времени тот склон уже должен быть покрыт елью, осины окажутся малочисленными, если останутся вообще.

— Или станут очень старыми… вроде этих.

Молча мы переваривали одну и ту же мысль: в эту самую минуту мы, возможно, стоим среди тех, поднявшихся на давнем пожарище деревьев. С иссиня-черной каменной стеной под нами и полосой кварца напротив.

— Это было бы слишком хорошо, но, Хит, гляди получше. Я пойду выясню, на что похож бок горы над нами.

— Давай. — Он сплюнул в пышную подстилку. — Что-то у меня в нутре свербит насчет этого места. Ты когда распространялся про осины, я все вспоминал, как оно выглядело на подходе.

Повернувшись, я обошел осинник и двинулся мрачными коридорами между елями вверх. В лунном сиянии осины поражали невероятной красотой — недвижные светлые стволы, слегка трепещущие золотые листья — чары, да и только. Неудивительно, что они привлекают так многих животных и птиц.

«Фергюсон» в правой руке, я упорно карабкался все выше. Путь часто становился таким крутым, что приходилось подтягиваться, хватаясь за ветки. И как-то сразу я очутился на открытом склоне, глядя вниз на ельник, на осины, на всю древесную поросль. Ибо вышел на границу распространения леса.

Наверху висела луна. Невозможно прозрачное небо заливало рощу подо мной туманным золотистым светом. Мгла шла не от сырости или низкого облака: так мерцали средь деревьев лунные лучи. Позади громоздилась необъятная гора, внизу крутой косогор, дрожащее свечение осинника, а за ними, на другой стороне долины, обрыв. Древний сброс на краю изрезанного плато, лежащего далее.

Дна долины я не видел. Все в глубине скрывала непроницаемая тень. Мгновение я стоял неподвижно, забывшись в упоении видом, затем повернулся взглянуть на верхний склон.

Он резко возносился к высвеченной небом черте, и, когда я шагнул к подножию, под ногой заскрежетал щебень. То, что мы искали. Каменный крутояр, изрезанный трещинами, крушащийся от смены тепла и холода.

Помедлив, я двинулся обратно, и тут мои уши уловили негромкий звук. Стремительно обернувшись, я бросил взгляд вдоль основания ската. Кто, -то идет сюда… мужчина высокого роста. Не размышляя, я отступил на участок поравнее, в поисках лучшей опоры для ног.

Идущий приближался непринужденно, почти без шума. Я не сомневался, кто он такой, но ждал, заинтересованный, что он собирается делать, и не забывая о лагере внизу.

— Приветствую, дружище! Так и знал, что только вы можете забраться сюда среди ночи. Чтобы пренебречь сном ради прогулки в подобный уголок, надо быть в душе чуточку поэтом. Что ж, хорошо, что вы пришли. Пора нам переговорить вне слышимости всяких прочих.

— Они друзья мне, — ответил я суховатым тоном.

Он отмахнулся от моих слов рукой.

— Натурально. У всех людей есть друзья. А уж что они для нас значат, зависит от того, как мы умеем их использовать. Мне кажется, ваши свою ценность для вас потеряли.

— Мое мнение несколько другое.

— О? Ну само собой. Вы — человек романтического склада, иначе духу бы вашего на Западе не было. И немного тронутый, если позволите так выразиться. Вы же ничего в этих краях не забыли. Вот море — дело другое. Когда все это кончится, я обзаведусь самым прекрасным кораблем, какой только бороздит воды, заарканю кой-кого из моей прежней команды, и тогда покажем сукиным детям, что такое пиратство.

— Если вы хотите это осуществить, — спокойно заметил я, — было бы неглупо начать прямо сейчас.

Он обратил взгляд ко мне и засмеялся.

— Вот это да! Профессор вздумал грозить? Может, что-нибудь в вас и есть в конце-то концов.

Он указал на камень с плоской вершиной.

— Присядьте-ка. Нам следует поговорить. Мы с вами… у нас в головах водятся идеи. Те внизу воняют шкурами, которые дерут, и жизнью, которую ведут ничтожества. А вы и я — собаки не той породы. Мир созрел для тех, кто достаточно силен, чтобы взять его. Мне весь и не нужен, лишь возможность отхватить кусок и творить с ним, что только пожелаю. С целым миром вышло бы слишком много хлопот.

Он уселся на соседний камень и наклонился ко мне.

— Вы мне нравитесь, Профессор. Давайте войдем в долю. Хотите девчонку, берите. Мне женщины ни к чему. Привязанность — для бизнеса штука хуже некуда. Мое правило — где подобрал, там и бросил, а утром — к новым берегам. А клад поделим между собой. Он здесь, я знаю! И не очень далеко отсюда. Что скажете на такое предложение? Вам девица и одна треть, одна треть мне, а еще одну треть пустим на расходы… на судно. В Новом Орлеане стоит шхуна, которая уйдет от всего, что плавает. Возьмем пару «купцов» — и в Индийский океан. Там лучше, чем где бы то ни было, поверьте. Определяться умеете? Правда? Чудесно! Часть забот с плеч. Я пользуюсь счислением, а им не всегда можно обойтись.

Он вытащил из кармана обрезанную кубинскую сигару и зажег ее.

— Дела обстоят так. У меня двадцать человек с лишком, народец — шутки плохи. Вашу шарагу они разделают на фарш. Но я случайно знаю, что неподалеку отсюда находится исток реки, достаточно глубокий для каноэ. Погрузим поживу, и вниз до Нового Орлеана. А они все пускай остаются тут. И вся недолга. Вам известно, где сокровище, лодка у меня припрятана, пока они хватятся, пройдет добрых два дня. Избегаются, ища следы, на реке ведь их не бывает.

Я усмехнулся.

— А когда каноэ доберется до Нового Орлеана, в живых остается один и получает все? Я прав?

Он засмеялся.

— Ага! Я так и знал, что вы — человек моего толка. Нет, ничего подобного. Вы говорили тут о друзьях. Без друзей обойтись можно, но человеку нужно общество, и самое свинство в том, что не так-то много людей с мозгами, да еще чтобы умели ценить изящные искусства, музыку, книги, полет воображения… а с кем-нибудь говорить надо. Нет, мы проделаем вместе весь путь до конца. Никакого надувательства, никому не перережут ночью горла. Выйдя в море, будем делить все пополам.

Я поднялся на ноги.

— Нет, мистер Фолви. Я в это не ввязываюсь. Вам же посоветую повернуть назад и увести ваших людей. Клад вряд ли существует в природе, и даже, если он есть, мы не имеем понятия где. Так же, как и ваша племянница. Не буду отрицать, мы считали, что золото реально, но ее указания обернулись полнейшей чепухой. Да здесь на дюжину миль попадется пятьдесят мест, отвечающих приметам! Мы отправляемся восвояси, как только наш раненый сможет ехать.

Улыбка пропала с его лица. Мой собеседник пожал плечами:

— Ладно, сделать попытку стоило. Я почти ожидал, что вы сваляете дурака. — Протянул руку. — Без обид?

Моя ладонь машинально выдвинулась вперед. Он вцепился в нее.

— Порядок, хватайте его!

Я с силой рванулся, но необычно мощный Фолви не выпустил моей руки. В тот же миг, слыша, как чьи-то башмаки царапают камень, я ударил в него всем телом. Не ожидавший такого, Фолви сделал несколько шажков, борясь за равновесие, но, когда я швырнул свой вес вниз по склону, бросил держаться за меня. В полете моя левая рука продолжала сжимать ружье: покатившись под уклон, я исчез в темноте. Раздались два выстрела, потом третий. По меньшей мере одна пуля простригла листья поблизости.

Рухнувший на колени Фолви, ругаясь, поднимался на ноги.

Я пошевелился, под рукой хрустнул сучок, и выстрел сделал зарубку на осиновом стволе рядом со мной и плюнул корой мне в лицо.

Тем не менее я взметнулся на ноги и побежал в глубь рощи, виляя между деревьями. Еще раз выстрелили, но угодить в меня посреди осин шансов было мало. Я не сбавлял хода, не думая о шуме, однако мало его производя в беге по влажным листьям. Слева темнела масса елей, там должен находиться наш лагерь.

Вылетев из зарослей, я быстро глянул вокруг. Ничего! Как-то я ухитрился заблудиться…

Хотя нет. Костер здесь. Погасшие угли чуть дымятся, а один все еще тлеет — проступает красным.

Ушли… все ушли.

Я остался один.

Глава 15

Один… они ушли, но куда? И надолго ли?

Мои вещи исчезли тоже. Взято было все, кроме огня. Может, их забрали в плен? Или они просто смылись, услышав стрельбу и решив, что я убит, а если нет, смогу выжить и найти их?

Первым делом следует выжить, а для этого надо пошевеливаться.

С минуту я стоял совершенно неподвижно, вслушиваясь. Во все стороны протянулись ниточки ощущений, ловя вздох ветра, движение кустов. Потом осторожно отступил назад, долой от слабого отсвета углей, в более глубокую тень еловых лап. Здесь я ничего не различал, но не могли различить и противники.

Куда теперь? Наверху нет прикрытия. Вниз, к воде, к удобной дороге? Туда зовет инстинкт, следовательно, этого надо избегать. Значит, выбираю путь поперек горного склона, на север.

Ветви росших вплотную елей касались друг друга. Сгибаясь, я проскальзывал под ними, между ними. Сознание повторяло: «Как призрак… двигайся, как призрак… « И я именно так и передвигался. Тонкие мокасины позволяли чувствовать каждый предмет под ногами, каждый прутик. Я пробирался ощупью, но проворно. Сначала уйди отсюда, уйди подальше, сохрани себе жизнь, потом разыщи друзей и помоги им в случае, если они нуждаются в помощи. От мертвого Ронана Чантри польза только койотам и сарычам. Дальше поперек склона. Откос крутой, но не слишком, идти можно. Иногда падение становилось резче; поглядывая вверх, я мог разобрать невозмутимые пики и отроги горы, величественные в лунном свете. Я перешел на легкий бег, ярдов через тридцать остановился переждать.

Ночь не рождала ни звука. Сдерживая дыхание, я подкарауливал шумы, напрягал слух. Ничего.

Двинулся в путь снова, теперь уже с большей осторожностью, потихоньку загибая кверху. Хотелось взглянуть, что там наверху, на голом склоне. По-над лесом они могут обойти меня и срезать вниз: я окажусь в окружении.

Зрение не давало мне помощи. Возвращение к природе придало чуткость моим ушам, обострило все чувства. Я стал больше похож на мальчика, каким был когда-то, чем на ученого, каким провел последние годы. Я возобновил прежний образ жизни и каждой частицей своего существа сознавал: здесь мой дом, здесь мое истинное предназначение.

Вдруг застыв на месте, я прижался к комлю ели под поникшими ветвями. Тут была небольшая впадинка, и я выжидал, затаившись. Вроде я что-то слышал? Или органы чувств подстраивают мне шуточки?

Нет… еле слышная возня, негромкий шепот, в нескольких футах всего… где-то в двенадцати? Может, и ближе.

— Не мог он забраться так далеко. Он бостонец, какой к черту из него ходок по лесу!

— Так-то оно так, только намедни он прямо растворился в воздухе, а ведь мы его, можно сказать, в руках держали.

— Говорю тебе, мы зашли дальше, чем нужно. Там он, сзади остался. Упустим вот, Рейф всех нас ухайдокает. Как подумаю, поджилки трясутся, право слово!

— Ну и что? У него ты и жрал лучше, и жил лучше, и вообще никогда до этого столько не имел. Поджилки не у одного тебя трясутся. Рейф, он пришьет и глазом не моргнет.

В моей ладони возник нож. Я хотел быть готовым, если произойдет схватка вплотную, а лицом к лицу нет лучше оружия, чем клинок. Мой был обоюдоострым, отточенным, словно бритва, с утяжеленной рукоятью — прекрасный боевой нож, сделанный тысячелетие назад в Индии, где выплавлялась сталь наивысшего качества. Нож достался мне в наследство. Чантри обладали им порядочное время: Мой предок получил его от француза по имени Талон, которому в его пиратский период в Индийском океане нож подарила девушка. Красивая, надо думать.

С винтовкой в левой руке и ножом в правой я ждал, стараясь дышать бесшумно. А если взять и напасть самому? Одного я, пожалуй, уложу еще до того, как они сообразят, в чем дело. Но второй как бы не крикнул. Тогда на меня навалятся все разом.

В этот момент меньше всего я чувствовал себя членом академического мирка. Я был дикарем, одним из своих ирландских предков, очутившимся в подобном положении.

Ночь дышала прохладой. Сейчас я уже различал их ноги. Туловища оставались скрыты густыми, низко свисающими ветвями.

— Давай-ка займемся делом.

— Что с остальными приключилось? Вот что мне хотелось бы знать. Тревожит меня та компания. Среди них ведь ошивался Соломон Толли.

— Толли? Дьявольщина! Значит, народ тот посерьезнее, чем Рейф считал. С кучей малохольных Толли в горы не попрется.

Они убрались, производя лишь едва различимые звуки, а я мешкал, не желая проиграть, тронувшись с места раньше времени.

Судя по всему, мои спутники скрылись или, если их поймали, эти двое об этом не знают. Хорошо, куда они захотят направиться? Вниз, к ручью, предположил я.

Бережно выпроставшись из своего темного логова, привидением по ковру из хвои я заскользил вверх и поперек склона. Уйти. Оторваться от преследователей, как те, другие. Потом отыскать их.

Милю я уже прошел, вне сомнения, расстояния я оцениваю точно. Упавшие деревья, другие только наклонились… скатившиеся с гребня глыбы камня устроили такое, врезавшись в них. Угрюмые еловые лапы образовывали прикрытие. Я вполз туда и сел, внезапно устав донельзя. Удерживавшее меня на ногах напряжение спадало, недобранный сон требовал свое. Я залез поглубже, убедился, что не оставил следов у входа, и заснул, стискивая нож, с ружьем под боком.

Дневной свет нашел дырку между ветвей и коснулся моих век. Я пробудился сразу же, но какое-то время лежал не шевелясь, припоминая, где нахожусь. Мое укрытие представляло собой один из тех случайно созданных закутков, какие всегда найдешь в любом лесу. Мы поместились бы в нем всем отрядом, правда, лошади не влезут. Только вот вниз еще чуть-чуть видать, а вид на вершину закрыт совершенно.

Я сел и попытался разглядеть, что творится ниже меня, но обзору мешал частый ельник. Подняв с земли свой «фергюсон», я заботливо обтер его досуха, вдвинул клинок в ножны и перебрался к выходу. Оставаясь там, я прислушался. Одновременно решая в уме, что делать.

Лусинда, как и остальные мои товарищи, знала: сокровище рядом. Так что, если они даже покинули эти места, далеко, по моим соображениям, они уйти не захотят.

Плохо то, что Рейфен Фолви тоже об этом знает.

Я находился в безопасности, и соблазняла мысль никуда не трогаться. В конечном счете кому из них я что должен? С какой стати тащиться куда-то, чтобы меня убили? А то подстрелят и бросят подыхать. Мое все это дело?

Мое. Лусинда Фолви надеется на нас, на меня и моих приятелей. Я им обязан и, как ни странно, не хочу оставаться в стороне.

Меня злило, что Рейфен Фолви относится ко мне с пренебрежением. Помимо этого, проглядывало в нем нечто, пробуждающее во мне жажду крови. Праведником я себя не считал, но не сомневался, что мой соперник олицетворяет зло.

Ступая мягко, будто кошка, я выбрался наружу и осмотрелся — пусто. С сожалением покосился на обувь. Придется чинить либо заменить новой; беготня туда-сюда уже сказывается, да и вообще на таком грунте мокасин надолго не хватает.

От дерева к дереву я продвигался наискосок: дальше и ниже. Впереди появилась роща осин помоложе. Приблизившись, я услышал журчание воды. Ели расступились, и в неглубокой ложбине среди осин я увидел струйку дюймов шести — восьми, не шире. Вдоль росла трава. Видимо, ручеек брал начало под разрушенной морозами скалой выше.

Я долго всматривался в окружающее, затем лег и напился до отказа. Поплескал себе в лицо и в глаза холодной жидкостью. Не задерживаясь дольше, переступил ручей и торопливо зашагал к краю осиновой рощи. Оттуда хорошо просматривался осыпающийся косогор, ведущий к гребню горы, — обнаженный, безжизненный.

Никто не выстрелил… все спокойно.

Ребенком, охотясь ради мяса в лесах Востока, я часто изображал индейца, и теперь я двигался, как в той игре. Выбирая лучшее прикрытие, меняя направления, резко сворачивая назад, потом обратно. Прятаться было где.

Неожиданно мне открылся превосходный вид на дно долины. Протяженный луг, по нему протекает речушка, у воды осины, и ветлы, и пара тополей. И низкий кустарник, какой именно, издали не разглядеть. На траве кормится с полдюжины сурков.

Кого я был счастлив видеть, так это их. Пугливые зверьки кинутся по норам при малейшем подозрительном шевелении.

Сидя неподвижно, точно статуя, я рыскал глазами по низине, пытаясь различить, где трава была потревожена: знак проходивших. Ничего не обнаружил. Деревья росли редко и, исключая тополя, невысоко.

Где бы могли находиться мои друзья сейчас? И где Рейфен Фолви?

Сосредоточившись на таких раздумьях и всматриваясь в заросли подо мной и обрыв напротив, я едва зарегистрировал тонкий посвист сурков. Он коснулся поверхности сознания, но не достучался до меня, пока меня не привлекло отсутствие движения. Сурки пропали.

Впившись обеими руками в винтовку, я покатился в гущу и остановился, лежа на животе и опираясь на локти, ружье наготове.

Они появились незамедлительно, двое во главе — одного я видел раньше, — в десятке ярдов позади Рейфен Фолви, следом остальные. Головорезы. Поискать и поискать. Проехали мимо. Вдруг Фолви издал клич; два ряда всадников мгновенно развернулись в противоположных направлениях и ринулись в заросли. Маневр был рассчитан на то, чтобы спугнуть всякого, кто окажется на дороге, — и сработал.

Один из них несся прямо на меня, и я прострелил ему грудь. Он вскинул руки и свалился, ударившись оземь меньше чем в двадцати ярдах от меня, мертвый прежде, нежели коснулся травы. Мелькнула дикая идея схватить освободившегося коня, но в следующий миг я летел к тесной группе елей, прыгая через валежник, пригибаясь за скалами. Пробежал открывшимся коридором между стволами, бросился направо, к горному боку. Позади стреляли и вопили, кто-то проскакал во весь опор мимо. За камнями и кустами я остался незамеченным, но не пройдет минуты, они замкнут вокруг меня кольцо.

Справа показался промежуток, слишком узкий для лошади, и, задыхаясь после бега, я боком пролез туда. Открылась плотно заплетенная кустарником впадина; я увидел проход, как будто используемый животными, и, опустившись на колени, заполз внутрь. По счастью, сохранив достаточно трезвомыслия, чтобы рассыпать позади себя листья и согнуть ветку, закрыв отверстие.

Опираясь на колени и локти, я пробирался, как червяк, дальше. Вокруг без просвета теснились непролазные заросли, изрядную долю которых составляла ежевика с острыми, точно иглы, шипами. Но звери действительно здесь проходили, прошел и я. Наконец уперся в площадку голубоватого камня, усыпанную упавшими сверху кусочками. Тонкие осинки поднимались и тут. Я встал и лицом к ним перезарядил ружье.

Враги не дальше от меня чём в сотне ярдов, и найти меня — для них вопрос времени, только. Что бы мне сейчас пригодилось — это место, куда спрятаться. Или где занять оборону.

Сердито заорал Фолви. Прогремел выстрел, сразу несколько… тихо.

Я помедлил, прислушиваясь. Но они же ищут меня, знают, что я прижат к горе. Я спустился по сухому руслу — над головой танцуют листья осин, — повернулся и обнаружил по правую руку от себя отвесную каменную стену высотой самое малое тридцать футов, и никакого прохода!

Спокойный, укрытый тенью уголок. Листва пропускает солнечные пятна. Я пошел дальше, заботясь, чтобы не создавать шума. Слева — за скалами и растительностью неприятель, справа — обрыв, на который и белке не влезть!

Скоро они обнаружат: кусты и скальные обломки не заполняют все пространство до стены. Увидят то давнее русло… Тут оно кончилось. Каменный желоб, которым я шел, свернул направо, повел было вниз и оборвался.

Из-за поворота за моей спиной донесся крик. Нашли-таки мою укромную дорожку. Остались секунды до момента, когда я буду драться за свою жизнь.

Бросив поспешный взгляд вокруг, я обратил внимание на не замеченную перед этим черную щель у подножия скалы, куда, очевидно, раньше уходила вода. Щель была узкой, но если? А предположим, ход отвесно падает футов этак пятьдесят — сто во мрак? Добьюсь, что застряну со сломанной ногой в пещере без выхода. Не очень манящая перспектива.

Все же может там попасться опора для ног, что-нибудь, за что уцепиться…

Я встал на колени, потом растянулся плашмя, ерзнул ногами вперед, в дыру. Извиваясь, заполз глубже, щупая, на что поставить ногу, снаружи торчали только мои руки, голова и ружье.

Что-то цапнуло меня!

Не успев вскрикнуть, я оказался сдернут вниз и шлепнулся на песок. Седой старик в обтрепанной грязной коже прилаживал в щель камень.

— Ш-ш! — прошипел он. — Мчат сюда вовсю!

Снаружи затопали сапоги, люди перекликались; не найдя ничего, принялись чертыхаться. Трещали кусты, подметки скребли камень.

— К лешему, бьюсь об заклад, он тут вообще не проходил! — произнес кто-то.

— Посидим малость, пускай злость выпустят, — прошептал старик. — Долго не проваландаются.

Слишком выбитый из колеи, чтобы ответить, я сел, сжимая в руках ружье… которого не было.

Из щелки вокруг булыжника, закрывшего мои входные ворота, пробивался слабый свет. Мой «фергюсон» находился в руках другого, и дуло указывало прямо на меня!

Глава 16

Державшие винтовку руки, корявые от старости, сохраняли массивность и силу.

— Сиди смирно и не рыпайся, малый. Я не дам им отыскать тебя. Или меня. — Говоривший хихикнул.

Слышно было на удивление хорошо. Возня и скребыхание продолжались, потом опять прозвучал чей-то голос, уже дальше:

— С этой стороны никто не приходил. Куда-то в бурьян затыркался.

Шаги отдалились, и я медленно оглядел все кругом. Пещера, в поперечнике примерно двадцати футов, в длину набирала больше, суживаясь к выходу. По-видимому, вливавшаяся через щель вода кружила тут водоворотом, потом находила отдушину, размытую в течение лет.

Пол состоял из песка на каменном основании. Там и сям валялись принесенные водой деревяшки, на уступе сидело старое гнездо мешотчатой крысы:

Старик выпрямился. В свое время он, очевидно, отличался неимоверной силой. Даже сейчас его запястья бросались в глаза толщиной и крепостью. Плечи слегка сутулились, словно у гориллы. Отвернувшись, он подобрал свое ружье, прислоненное к стене, протянул мне мое.

— Я боялся, ты напугаешься да и выпалишь по мне, как я тебя сгреб-то.

— Спасибо, — сказал я. — Вы, по всей вероятности, спасли мне жизнь.

— Так я и подгадывал. — Он повернулся к проходу. — Давай чапать отселева. Не место растабарывать. Ливень нахлынет, быстренько до краев наполнится. Видал уже такое.

Он пошел впереди. Света не проблескивало ни зги, и мне это не нравилось, но мой проводник шагал вполне бесшабашно, и я рассудил, что он не только хорошо знаком с пещерой, но никаких препятствий в ней нет.

— Тут не всегда так было. Я почистил. Никогда не знаешь, когда придется удирать во все лопатки, я не люблю, чтобы на бегу чего под ноги попадалось.

Сосчитав шестьдесят шагов, я увидел впереди сияние; еще двадцать — и мы выбрались в помещение гораздо шире, где из невидимой трещины наверху проникало немного света. Из пещеры вело несколько выходов.

— Видел тебя сверху. — Он кивком указал гору над нами. — И которые охотились на тебя, тоже видел. Смотрю, поворачиваешь по той канаве, думаю, помогу.

— Благодарю еще раз. Скверный они народишко.

— Его я и раньше видел. Забирался сюда года два-три назад, совал нос во все дырки. Видел индейца, на которого он наложил лапу… Злобный же мужик, ненавистный, скажу тебе.

Затасканная, грязная кожаная одежда, кисти рук выдают возраст… но глаза не знают тяжести лет.

— Вы охотник? — спросил я.

— Время от времени, — со смешком пришел ответ. — Когда силки, когда выслеживаю… что мне надо, то и делаю.

— Меня зовут Ронан Чантри. Я присоединился еще к кое-кому ставить ловушки в западных горах, но нам попалась девушка, у которой были неприятности, и вот выручаем.

— Девушка? — Он фыркнул. — У них всю дорогу неприятности, а своих нет, так другим устраивают. — Набил себе трубку. — Кто с тобой?

— Соломон Толли, Дегори Кембл, Дэйви Шанаган…

— Хо! Да я Толли знаю. Хороший парень. И чокнутого ирландца тоже знаю. А еще?

— Боб Сэнди, Казби Эбитт, Айзек Хит и мексиканский парнишка по фамилии Улибарри.

— Знал я нескольких Улибарри на юге, как идти к Соноре. Приличные люди. Сэнди, он все на индейцев хвост пушит. Мне он не больно по нутру. У меня с индейцами завсегда лады. Ну, черноногие… думается, можно и в них найти доброе, но трудновато. Сиу все за мной охотятся. Это их развлекает, наверное, только не разыщут они меня. — В глазах заискрилась улыбка. — Молодцы народ, эти сиу! Что бы я без них делал. Приходят по мои волосы и дремать не дают.

Не разыщут меня, куда там. Эта гора, она — сплошной известняк. Сверху не рассмотришь, покрыто другим сортом, но тут, — помахал рукой, — вся белокаменная. И вся проверчена пещерами. Сотни миль пещер, никак не меньше. Нора у меня — выходов двадцать пять, а то и тридцать.

Сам я с индейцами не задираюсь, но если выходят за мной на охоту, получают сполна. Убью сиу и втыкаю у трупа палочку с зарубками… девять последний раз было.

— А с вами как?

— Раз как-то всадили в меня свинца, пару раз по стреле, Но у меня лазов больше, чем у стада луговых собачек. Доползу до одного, и только меня видели. Однажды сиганул в незнакомую дыру и три дня искал дорогу к своим пещерам. Головы им заморочил с концами. Не знают, что обо мне и думать. Прошлой зимой после жуткого бурана нашел скво старого вождя, его дочь И двух малолетков внизу, замерзших чуть не до смерти. Ну, развел огонь, соорудил шалаш и доставил им мяса. Поил бульоном и смотрел за ними, пока погода малость не утихомирилась. Принес еще мяса и на топку, чтобы продержались, а приметив, что подходят индейцы, вырезал палку: девять зарубок, пустое место и потом четыре креста — по числу тех, о ком позаботился. И в холмы.

— Странный вы человек, мой друг, но интересный. Не против назвать ваше имя?

— Ван Рункл. Рипли ван Рункл. Теперь побудь на месте, а попозже покажу, как выйти отсюда. Твои зашились в яму выше по горе. Женщины с вами, говоришь?

— Одна… Лусинда Фолви.

— Родня Рейфену?

— Племянница, но он гад до мозга костей и старается захватить, что по праву принадлежит ей.

— Хм, что бы это могло быть? — Голубые глаза блеснули хитростью. — Что в здешних местах годится молодой девушке?

Тут я заколебался. Смею ли я все рассказать? Он знает местность, как никто из нас никогда знать не будет. Получив правильные указания, сможет найти спрятанное намного быстрее нас. Но, если мы хотим что-то найти, необходимо околачиваться поблизости и искать. Разберется так и так.

И я изложил всю историю с самого начала: моя встреча с нынешними компаньонами, смерть Конвея, и все, что произошло с тех дней. Он слушал и жевал почтенного возраста трубку.

— Так я и предполагал, — изрек наконец. Выбил трубку и убрал в карман. — Небось не больно удивишься, услыхав, что я тут тоже за этим делом. Слышал эту историю от шошонов, потом снова. — от канза, но никогда не обращал особого внимания, пока не наткнулся на ключ. Тогда начал шарить.

— Ключ?

— Ага. Чудной крест, высеченный в скале. Не был похож на индейское изделие, так что я взялся насчет него гадать.

— И нашли клад?

— Нет, сэр, вот уж нет так нет. А все равно считаю, я подобрался здорово близко. Я тут искал-искал, так и начал находить пещеры, и оно обязательно будет спрятано в одной из них. Следов белого человека пока не нашел. Кости, и всякое такое. Этого дополна.

— Если мы найдем сокровище, оно достанется девушке. Вы это понимаете?

— Золото принадлежит нашедшему, мистер. Мне, к примеру, Я чуть не десять лет таскался за ним… время от времени.

— Если даже найдете, здесь оно вам ни к чему, — сказал я. — Придется все это бросить. Навсегда.

Он хмыкнул и ничего больше не говорил. Мы уже второй час сидели на камнях и беседовали, и я подумывал, не убрались ли мои преследователи, но не упоминал об этом. Но беспокойство во мне нарастало. Сижу тут с удобствами, а может, мои друзья сражаются, защищая собственные жизни.

— Хорошо, — произнес ван Рункл, когда я заикнулся на эту тему, — пойдем поглядим.

И повел меня в ответвление, круто поднимающееся вверх. Он вырубил в камне грубые ступеньки для облегчения Подъема. Пещера раздвоилась, и мы свернули в более узкий коридор. Лезли теперь, приблизительно описывая круг. Видимо, вода во время оно нашла расщелину либо слабину в скале и текла по нашему пути почти отвесно вниз.

Сверху просочился свет, и мы. вышли на косогор среди нескольких елей, втиснувшихся на место, еле достаточное, чтобы встать одному человеку. Но сразу за выходом, не превышавшим три фута на четыре и защищенным каменным навесом, лежал плоский валун. Ван Рункл уселся.

— Тут сиди себе и разглядывай внизу что душе угодно. Мы почти над той трещиной, через которую ты влез в пещеру, и на милю отсюда это единственное слепое пятно, ну, еще под теми деревьями.

Я осмотрелся. Своих друзей я не увидел. Но напротив через долину и за ручьем, на каменной стене змеился зигзаг белого кварца. Ручей был ясно виден, на водяной ряби играло солнце. Я поспешно отвел взгляд, боясь выдать любопытство.

Стена, вдоль которой я бежал по пустому руслу, образована породой с синим отливом, и где-то рядом ван Рункл высмотрел мальтийский крест.

Сокровище здесь неподалеку, зарыто либо замаскировано, возможно, в нескольких шагах.

— Никого и ничего, — произнес ван Рункл. — Тихо дальше некуда…

Нечто сдвинулось в верхнем конце долины, затем появился олень. За ним еще два. Неуверенно вышли на траву и принялись щипать.

Ничего не случилось. Никто их не потревожил.

В нижнем конце шмыгали бурые тушки сурков.

На той стороне стройные стволы осин светились на солнце под золотистыми облаками листвы. Зеленая трава луга перемежалась заплатами золотых шаров, пестрела розовым и красным: герань и шиповник.

— Хорошо бы иметь пять тысяч акров вот такой земли, — сказал я соседу.

— Что ты будешь с ней делать?

— Просто сохранять. Сохранять в точности такой, какая есть. Не стал бы ничего менять ни за что на свете. Даже не пять тысяч, всего лишь кусок, но чтобы можно держать его таким, как сейчас: свежим, чистым, прекрасным. Нет земли красивее этой, пока ее не коснется рука человека.

— Ты против людей?

— Что вы, нет. Да только Люди не могут, чтобы ничего не затеять. Это у них в крови, многое они улучшили, но иногда берутся за работу, не успев осознать, что результату далеко окажется до того, с чего начинали.

Он схватил меня за плечо.

— Гляди! И нишкни!

Сурки разбегались в разные стороны. Олени показали нам зады и растворились в кустах. Мгновение ничего не шевелилось.

В недвижную картину въехал Рейфен Фолви, у его бока Лусинда. Следующими появились четверо вооруженных и настороженных людей, за ними — Дэйви Шанаган и Хорхе Улибарри, связанные по рукам и ногам.

— Сорвал банк, похоже, — отметил ван Рункл.

— Э, нет, — возразил я. — Черта с два, у меня еще есть на руках карты. Покажете, как спуститься вниз, ладно?

Глава 17

Несмотря на такое храброе заявление, достигнув низины, я не имел ни малейшего понятия, что предпринять и куда податься. Лишь чувствовал: надо действовать, и немедленно.

Где все другие? Перебиты, когда я крылся в глубине горы и не мог слышать выстрелов? Или Фолви как-нибудь изловил Лусинду, Дэйви и Хорхе в момент, когда те отделились от группы?

Решение я принял, не задумываясь долго. Можно, разумеется, попробовать собрать Дегори, Соломона и прочих, но тем временем пленные могут подвергнуться пыткам. Я не имел сомнений: планируется именно это, и единственная причина, почему Улибарри и Дэйви до сих пор живы, — намерение использовать их с целью принудить Лусинду рассказать все, ей известное, И никто не поверит, что «все» заключает так мало.

Я повернулся к стоящему рядом ван Рунклу.

— Есть выше хорошее место для стоянки?

Он пожал плечами.

— Надо думать. Как кому. Вся долина хороша, чтобы расположиться на отдых. Трава, вода, древесина. Далеко не уйдут, я считаю. Если рассчитывают, оно тут, останутся невдалеке.

Верное суждение. И освободить моих друзей выпадает мне. Лично. Кто еще жив, явится сам, а тратить время на розыски погибших глупо, особенно пешим ходом. Хорошо еще, что я больше люблю ходить, чем ездить. В седле я, конечно, тоже умел держаться, но и думалось, и работалось мне лучше на собственных ногах.

— Что думаешь делать? — спросил ван Рункл. Спокойные голубые глаза изучали меня не без интереса.

— Умыкнуть их. Подберусь поближе, выясню ситуацию — и за дело. Обычай моей семьи таков: встретил врагов, нападай. Не важно где, не важно, сколько их. Одного из моих предков звали Таттон Чантри. В должное время он побывал солдатом, а бойцом оставался всегда. Всегда говорил: «Не позволять им обосновываться. Думать, присматриваться, обязательно отыщется незащищенный участок. Нападать, постоянно нападать и не засиживаться на месте».

— Хороший совет, если сумеешь выполнить. Мне тут ничего не выгадать, а все-таки поплетусь за тобой, погляжу, чем обернется. Но не вздумай на меня надеяться. Придет пора драться, я вполне могу юркнуть в кусты.

Мы двинулись в путь, быстрым шагом по направлению на север. Держались у кромки леса, под деревьями, где представлялось возможным, и выходя из-за них, где другой тропы не было.

К нынешнему времени мое сердце и легкие приспособились к высоте, и я находился в хорошей форме. Пожирал расстояние, винтовка готова в любой миг выстрелить. День клонился к вечеру, и конечно же на досуге у костра будет предпринята попытка выяснить, что знает Лусинда.

Осторожность продвижения не мешала мне соображать, что можно осуществить. Атаковать в лоб не может быть и речи. Слишком большая у них сила и слишком много знающих лесовиков. Значит, надо напасть в уязвимой точке, организовать переполох и каким-либо образом увести пленников. Ожидать от меня такого, пожалуй, слишком, но начало имеет свойство подталкивать тебя в спину, и я продолжал путь.

Возможно, потому, что ничего другого не мог придумать.

Такой уж я человек: без конца ставлю под вопрос мотивы не только собственные, но и чужие, и на ходу мой ум не прекращал спрашивать и искать ответы.

Подозреваю, мои действия следовало бы определить, как храбрые. Если освобождение удастся, можно даже будет рассматривать их на уровне героических, но справедливо ли? Разве прочитанное и услышанное, понимание, чего от меня ожидают, не выработало у меня автоматических рефлексов?

К тому же просто сидеть, сложа руки, было бы тяжелее. Тогда я не имел бы представления, что происходит и как играют моей судьбой люди, на которых у меня нет никакого влияния.

Солнце заходило живописно. Небо украсило себя розовыми полосами, на западе воссияло неописуемоевеликолепие. Всю жизнь пускаю в дело слова, однако временами не в состоянии подобрать подходящих.

Так и теперь. Не только по причине качества света, оставленного в небе спрятавшимся за горы солнцем, но и потому, что я набрел уже на лагерь Рейфена Фолви.

Попытки укрыться отсутствовали. Мысли об индейцах его явно не волновали. Довольно дурацкая позиция. Индейцев можно ненавидеть, любить, стараться понять или только принимать против них меры предосторожности, но попросту сбрасывать со счетов нельзя.

У Фолви, впрочем, побудительный мотив для показухи имелся. Ему нужен я и все, кого он не сумел захапать. Значит, подманить Нас поближе… это оборачивается вероятными сторожевыми постами на изрядном отдалении от лагеря.

Я остановился. Ван Рункл все еще тянется за мной, немного отставая. Одного костра Фолви мало, горят три. Около них снуют люди. Со ста ярдов или вроде того такое разобрать возможно. Горный склон крут, зарос деревьями. Хотя бы один человек непременно помещен там; оттуда увидишь всякого приближающегося, стоит тому ступить между часовым и огнями. Скорее всего одного или больше поставили в низине: первый будет в траве подальше, второй — в русле ручья.

Мои глаза привыкли к темноте и видели, что на двадцать футов дальше ничего нет, так что я передвинулся вперед. Еще несколько осторожных рывков — и я различаю лица у костров и лошадей за ними, собранных в огороженном веревкой загоне.

Часть моих проблем решена. Чтобы устроить замешательство и достать неприятеля, где больнее всего, средство налицо — лошади. Без коня в этой стране прожить почти невозможно. Не говоря о том, чтобы увезти клад и даже унести ноги самим. Разбегутся лошади, придется и наездникам разбрестись в разные стороны на поиски.

Ван Рункл подобрался вплотную.

— Чего ладишься делать?

— Спугнуть лошадей.

— Угу. Если успеешь туда дотопать и управишься с веревкой.

Затаившись среди камней, мы следили за лагерем. Костры полыхали вовсю, готовилась еда. Запах напомнил мне, насколько я голоден, но исправлять это дело нет времени. Редкая роща у самой воды, где они расположились, — плохое место для обороны, но для лошадей в самый раз. По поведению людей не похоже, что они считают, близко есть индейцы.

— Пещера рядом найдется? Чтобы можно спрятаться? Я про то, что, если я вытащу девушку, нам придется спасаться.

Ван Рункл не торопился с ответом. Само собой, раскрывать свои секреты ему не улыбалось, а одним из секретов являлось расположение входов в подземный лабиринт. Но как-то мне повезло завоевать его благосклонность, ограниченную во всяком случае.

— Есть одна там наверху. Вроде что не из моих, но глубокая. Дальше там ямы, стало быть, я бы далеко не лазил на твоем месте. Искать надо за купой елей, а спереди бревно лежит наполы облупленное.

Хотя бы кое-что. Идея использовать тайник, не проверенный мною самим, мне не нравилась, но что поделаешь. Удастся рассечь веревку и разогнать коней, исчезнуть нужно немедля, прежде чем люди Фолви рассыплются и обнаружат меня.

Становилось холодно. Я с завистью полюбовался кострами и начал прокрадываться по лугу к полосе деревьев вдоль ручья.

Где-нибудь на открытом месте меня поджидает часовой, сидя или даже лежа. Повезет, обойду его сзади, не повезет — услышит и застрелит меня, и я ничего не смогу сделать.

Хорошо еще, поднимается ветер. Шебуршат листья, шевелятся ветви — авось проберусь незамеченным.

Я повернулся пожать руку ван Рунклу и, отрешившись от остального, погрузился в решение стоящей передо мной задачи.

На коленях у края лужайки я вглядывался в направлении, куда должен двинуться. Триста футов примерно, и никакого прикрытия. Я испытал странное ощущение. Точно я голый и один в целом свете. Военного опыта я не получил; в возрасте, когда многие молодые люди участвовали в стычках с индейцами, я учился — в Европе или Америке. Что, во имя Господа, я тут вообще делаю? Почему уехал с Востока? И с какой стати иду на подобный риск ради девушки, с которой едва знаком?

Я вытянулся во всю длину на траве, уложил ружье поперек предплечий и пополз, подтягиваясь на локтях. Слева доносилось бормотание голосов, слов я не различал. Преодолена длина моего тела… еще одна… Капли пота проступают на лбу, несмотря на леденящий ветер. Земля холодит снизу, жёсткая на ощупь трава кажется старой. Шелестят листья… Ползу. Взглянуть назад… так, треть дороги позади… и в любую секунду могу напороться на пикет.

Мне пришло в голову, что так у меня не получится ни обороняться, ни напасть самому. Сначала надо встать, затем ударить, и может оказаться уже поздно. Просунув под себя левую руку, я скинул шнурок, удерживавший на месте нож, вытянул его из ножен и взял в зубы, ручкой направо. Смешно и театрально: как пират на старом рисунке, взбирающийся на захваченный корабль. Зато не надо подниматься, перехватил и ударил. Думаю, это спасло мне жизнь.

Дюйм за дюймом я продвигался вперед, подавляя желание вскочить и броситься к деревьям, производя как можно меньше шума. Я держал голову опущенной, но вдруг ощутил необходимость взглянуть вверх.

В трех футах от меня сидел, скрестив ноги, караульный. Увидел меня в тот Же момент, что и я его.

Долю секунды мы глядели друг на друга. Он зашевелился, открыл рот, чтобы закричать, но я успел схватить нож и махнуть им слева направо — страшный удар. Он как раз наклонился вперед, как делает человек, собирающийся подняться, а во взмах я вложил всю силу. Нож в моей руке был из лучшей стали, острый словно бритва и разрезал глубоко и далеко. Он все еще пытался встать и вытащить собственный нож, когда моя рука нанесла второй удар: не поворачивая лезвия, я размахнулся и стукнул противника концом рукояти в висок. Он простонал и свалился носом вперед на землю. Тут меня охватила паника, и я бросился бежать, винтовка в одной руке, окровавленный нож — в другой.

Добежав до деревьев, я сбросил скорость, не желая врезаться в какое-либо из них, затем остановился окончательно.

Все спокойно. Оглянувшись, я не смог рассмотреть абсолютно ничего. Присев, я воткнул нож по рукоять в землю, чтобы очистить от крови. Поднявшись, скользнул меж деревьев и принялся пробираться к лошадиному загону. Времени оставалось мало. Что бы я ни сделал, я должен делать это в темпе, потому что скоро будут менять часовых или окликать их и обнаружат отсутствие одного. Без единого шороха я крался, держа курс на огонь.

В двадцати футах от веревки остановился. Лошади почуяли меня и забеспокоились. Находясь на возвышении, я видел поверх их ушей: кто ест, кто просто валяется, один человек чистит ружье. Пленников я сперва не разглядел, но затем приметил. Лусинда сидела у дерева совсем близко, руки и ноги связаны. Тут же и Фолви. Дальше, за костром, Шанаган. Руки как будто связаны за спиной. Хорхе на глаза не попадался.

До Дэйви не добраться, но девушка вот она, рядом. И лошади. Пока что никто не обратил внимания на их тревогу. Я спустился ниже; рука нащупала веревочную ограду. Полоснул ножом, и она развалилась. Одна из лошадей вздрогнула и фыркнула, остальные сбились в кучу. Я кинулся к ним, чикнул по веревке в другом месте и испустил дикий вопль.

Лошади закружили на месте, потом рванули и понеслись. Сколько-то смели ослабевшую веревку и на полном скаку влетели в лагерь. Люди побежали во все стороны. Одного лошадь сшибла. Беглянки промчались прямо сквозь огонь на другом конце лагеря и пропали во тьме. Некоторые продолжали топтаться на месте, я заорал еще раз, тогда разбежались и они.

Лусинда была от меня в трех шагах. Я сцапал ее за ворот, поднял на ноги и, рискуя порезать, одним взмахом рассек веревки на лодыжках, потом на запястьях. Рявкнуло ружье, чуть не в самое ухо, пуля выщербила ближнюю осину, в лицо полетела кора и колючие щепки. Крутнувшись на месте, я выстрелил с бедра, целясь в поднимающегося на ноги после столкновения с лошадью Фолви. Не попал, пуля досталась стоявшему сзади. Вернул нож в ножны, схватил Лусинду за руку и побежал. С другой стороны прозвучал выстрел, и тип, бежавший на меня с топориком, грохнулся на землю.

Я очутился в темноте, бегом поднимаясь вверх по склону, покрытому лесом. За спиной стреляли, кричали, стреляли опять. Кто-то развязал там мелкомасштабную войну, но выяснять обстоятельства было некогда.

Уклон становился все круче. Я выпустил руку Лусинды, и мы полезли вверх, хватаясь за стволы и ветки. Где-то выше была та пещера, но найти ее сейчас, впотьмах и с преследователями, наседающими на пятки, я не имел и одного шанса на миллион.

Выбравшись на уступ, я перевел дыхание, повозился с «фергюсоном», зарядил и побежал дальше. Поперек склона на юг, затем вверх, обратно на север тропой диких зверей. Внизу продолжалась пальба. Пронзительный индейский клич, новый выстрел. Мы опять повернули вверх и вышли на небольшую поляну. Лусинда потянула меня за рукав.

— Ронан… мистер Чантри, я не могу дальше. Я… шага не в силах сделать!

Мы отошли под деревья и сели на упавший ствол. Не только Лусинда выбилась из сил. Я Хватал ртом воздух и страдал от боли в боку.

Нашарив свой нож, я укрепил его так, чтобы не выскальзывал из ножен, и встал. Позади осиновый перелесок, спереди тропка: то ли индейцы проложили, то ли бизоны, то ли лоси.

— Надо идти, — произнес я; девушка поднялась на ноги.

Стрельба внизу прекратилась. Скоро они явятся за нами, и спрятаться нам негде.

Глава 18

Несмотря на все, я не торопился. Беготня и игра в прятки мне порядочно приелись. Медленно, но неуклонно пробуждалось бешенство. Вообще-то мне больше подходит размышлять, нежели воевать. Люблю сперва подумать, потом уж действовать, а быка за рога беру, когда другого выхода не находится никак. До сей поры меня вел скорее инстинкт — первобытное наследие, полученное от чреды воинственных предков. Но теперь я не хотел улепетывать. Руки чесались драться. Если бы только не приходилось помнить о моей спутнице, помимо себя. Как ни привлекательна и ни умна она была — а я всегда предпочитал умных женщин, — в данный момент лучше бы она находилась где-нибудь еще. Выходя на смертный бой, ни о чем постороннем думать не следует. Внимание не должно отвлекаться ни на минуту.

Пороха внизу, где лагерь, израсходовали немало, и объяснением могло быть появление моих друзей… либо индейцев. К первым нужно бы присоединиться, вторые — дополнительная причина забиться в щель. Ван Рункл говорил о пещере… но попробуй отыщи ее среди ночи!

Повернувшись к Лусинде, я спросил:

— Сумеете вести себя тихо? Наподобие бесплотного духа?

— Духи звенят цепями. Вы это имеете в виду?

— Сейчас не время для шуток. Мне от вас нужно, чтобы вы не делали шума, сидели среди тех вон деревьев и не шевелились, пусть кто-то окажется на расстоянии дюйма… ясно?

— Да.

— Отлично. Катись.

Выбранные мной еловые заросли, непроглядно густые, годились как укрытие лучше не надо, а бревно, с которого мы встали, служило хорошей приметой, гладкое, белое в лунном свете, а луна взойдет того и гляди.

— Что вы собираетесь делать?

— У вашего дядюшки имелось около двадцати человек. Сейчас меньше… сверх шестнадцати вряд ли, по-моему. Схожу сокращу неравенство сил еще немного.

— Погибнете. Вы ученый, а эти люди беспощадны… никаких принципов.

— А у меня принципы есть. Что должно бы поставить меня в невыгодное положение. Но я не уверен, действительно ли это так. В настоящее время я старательно руководствуюсь несколькими принципами, и первый из них — я намерен жить. Второй с успехом применялся моими родственниками. Они верят в преимущество нападения.

— Вас убьют. С такими врагами вам не справиться.

Во мне отозвалось раздражение. Почему хорошенькие женщины обязательно действуют вам на нервы? Можно подумать, их этому специально учили. Впрочем, так оно и есть. Раздражаешься, значит, неравнодушен. Или разбужен твой интерес, или чувства.

— Вы неверно судите. Сократ бывал воином, и неплохим. Также и Юлий Цезарь, и драматург Бен Джонсон. И многие другие.

Она выпрямилась и взглянула мне в лицо.

— Сэр, я не хочу, чтобы вам причинили вред. Не хочу вашей смерти.

— Ну, ясно. Как же я помогу вам заполучить ваш клад, будучи на том свете? Но я туда не собираюсь. Оставайтесь в этом ельнике, и ни тугу!

И взял с места. Луна поднималась, становилось светлее. Неверие Лусинды в мои возможности раздосадовало меня окончательно. Кто бы ни атаковал моих супостатов после бегства лошадей, мое дело — перенести войну на вражескую территорию. И, если получится, вызволить Дэйви и Хорхе. Если они до сих пор живы.

Над землей простерлось молчание. Неподвижные осины стояли в лунном сиянии, подобно часовым, их золотые кудри мерцали нежно, еле-еле под бережным дыханием ночного воздуха. На дне долины не светилось костров. Ни малейшего шума не возникло мне навстречу. От потухших кострищ шел слабый запах древесного дыма, от воды тянуло сыростью, и ничто не нарушало спокойствия.

Бередили мне душу не только слова Лусинды. Как острая шпора, гнало вперед нескрываемое презрение, выказанное Рейфеном Фолви. Девушка усомнилась в моей способности встретить его на равных, он же сам лопнул бы со смеху, услыхав такое предложение.

Пройдя где-то ярдов триста, я присел на корточки и прислушался. Мурлыкал по камням ручей, танцующие» листья шептали луне свои золотые секреты. Ничего больше… вот оно!

Дышит. Кто-то дышит очень тяжело: громко, с хрипом, как будто после быстрого бега. Нет, похоже, ему больно… он ранен.

Я определил по слуху направление звука. Сдвинулся с — места, осторожно, что дальше некуда; дыхание оборвалось… возобновилось… я подкрался ближе. Запах мокрой кожи… негромкий стон.

Будто бы звучит знакомо? Я уже двинулся дальше, но неясное чувство заставило меня поднять глаза. Темный человеческий силуэт возвышался передо мной, четырех футов не будет, тянул спуск ружья, блеснула искра. Кувырнувшись вбок, я вскинул свою винтовку и выстрелил с расстояния буквально в два дюйма. Вспышка чужого ружья ослепила меня, порошинки ужалили щеку, и он уже падал, валился прямо на меня.

Почти без участия сознания мои пальцы закопошились, перезаряжая оружие. В чаще деревьев стояла тень, но руки знали дорогу, и тут же я опять был готов к стрельбе.

Стон повторился, затем шепот:

— Профессор?

Шепот принадлежал Дэйви Шанагану. Я поспешно подобрался к нему.

— Дэйви! Кого я застрелил?

— Н… не знаю.

— Здорово тебе досталось?

Он взял мою руку и притянул к своему боку. Много крови. Очень много. И ничего подходящего под рукой. Разве что мой платок. Сняв его с шеи, я напихал в рану сырого мха, закрыл платком и затянул сверху толстый кожаный пояс Шанагана.

— Не двигайся, — прошептал я. — Оружие есть?

— Нож. Винтовка… разряжена.

Я зарядил его кентуккийское ружье, положил рядом с ним, затем придвинулся к убитому. Лунный свет как раз достиг тела. Поясной ремень расшит бусами; никогда его раньше не видел. Я нашел пистолет, зарядил его, потом ружье. Ружье я оставил Дэйви, пистолет сунул за пояс и потихоньку сплыл в кусты.

Два выстрела не могли пройти незамеченными. Нетрудно заключить: стреляли двое, и, по всей вероятности, кто-нибудь умер. Кто именно, у кроющихся в ночи выяснить способа не было.

Ближе к лагерю я увидел, что лез из кожи зря. Стоянка лежала покинутой. Одинокая лошадь стояла посреди поляны и щипала траву. Остальные, как и люди, точно провалились сквозь землю. То есть лес, конечно, кишит народом. Хорхе Улибарри тоже где-то там, может быть, спасшийся, может быть, мертвый, может быть, раненый и нуждающийся в помощи, как нуждался Дэйви.

Нет, явно у меня ничего не выйдет. Ничего не видно, своего от чужого не отличишь, что уж говорить о том, чтобы найти кого неизвестно где в лесу. Без спешки я вернулся к Дэйви. На месте, спит.

Помешкал у его бока, слушая ночь. Остаться здесь или возвратиться к Лусинде? Разум подсказывал, что ей ничего не грозит, но также, что Дэйви отдыхает и сделать для него я больше пока ничего не могу. Я постановил идти обратно.

На последние сто ярдов я ухлопал не меньше пятнадцати минут, а я умею точно определять протекшее время. Ствол дерева с облезшей корой белел в полумраке, словно упавшая колонна греческого храма. Теперь в глубину рощи. Лусинды нет.

Насторожил уши. Дыхания не слыхать. Негромко заговорил. Ответа нет. Пощупал кругом. Пусто.

Исчезла.

Говорил ведь ей, сиди на месте, и не послушалась. Мое недовольство перешло в злость. Потом в страх. Что, если ее схватили? Если ее нашел Рейфен или один из его людей?

Ползая по месту, где видел ее в последний раз, я шарил по земле… ничего.

И вдруг моей ладони коснулся нож. В непроглядном мраке пришлось обследовать его пальцами. Ограничителя почти что нет… заточен с одной стороны. Скорняжный нож. У Лусинды Я ножа никогда не видел.

Кто-то сюда приходил. Ее увели… но куда?

Она не кричала. В ночной тиши я услышал бы крик с большого расстояния.

Отодвинувшись поглубже в тень, я устроился ждать рассвета. Вертеться и дальше вокруг значило нарушить следы — буде таковые имелись, — а пока не наступит день, я ничего не могу — ни биться, ни смыться.

Взять и нахально разжечь костер. Вероятно, на огонек придут, или друзья, или враги. Вопрос, как разобрать, кто из них кто. В итоге я прижался к древесному тулову под поникшими черными ветвями и ждал, пока пройдет время.

Тишина. Слабые отзвуки только подчеркивают молчание. За освещенной поляной тоскливо высказалась сова, неподалеку встряхнула перьями птица, сосна уронила шишку — шорох по иглам, толчок об землю.

Под елями темнота особенно сгущалась. С ружьем поперек коленей я сидел и слушал. Оставшись ночью в одиночестве, услышишь многое. То, что говорит с тобой всегда, но услышано бывает лишь в моменты безмолвия и бездействия. Как часто, подумалось мне, люди ждали вот так же. Греки, сидя в своем деревянном коне у стен Трои, должно быть, слышали такие же звуки. Проглотят ли троянцы наживку? Оставят коня в покое? Затащат в качестве добычи внутрь? Разломают? Подожгут? Греческие солдаты могли только запастись терпением, надеяться и сохранять полнейшую тишину.

Я начал различать: костры внизу не погасли до конца, как мне казалось раньше. Похожие на глаза затаившихся зверей, в них рдели угольки.

Дэйви Шанаган лежит невдалеке. Помогло ли ему мое лечение на скорую руку? Остановилась ли кровь? Давным-давно в битве при Клонтарфе ирландские бойцы прекращали кровотечение из своих ран с помощью мха; выходит, чтение исторических трудов чему-то меня научило в конечном счете.

Что произошло с Лусиндой? Почему она не осталась там, где я оставил ее?

Столько вооруженных людей собралось в ограниченном пространстве! Утро многое приведет к кульминации. Надо поспать. Хоть чуточку. Если я храплю — ну, авось этой ночью не буду.

Завтра дел окажется по горло. Собрать выживших. Найти Лусинду, забрать сокровища — если они существуют, — затем суметь уехать в целости и сохранности.

Чтобы выполнить все это, потребуется свобода действий. То есть свобода от нападений. Следовательно, я должен выследить врага и предпринять нечто, что вынудит его к защите. Приковать к месту хотя бы на время.

Мой первый ход лишил их лошадей. Если они их нашли, пусть не всех, придется разгонять еще раз. Как там сказано у Сунь Цзы за 496 лет до нашей эры? Самое важное в войне — скорость. Воспользуйся неподготовленностью врага, иди дорогами, на которых тебя не ждут, нападай в неохраняемых точках.

Что же… если получится. И когда рассветет.

Я заснул.

Настороженность… если хотите, страх. Открывшимся глазам противостоит холодный свет. Серый мутный свет, предвосхищающий восход солнца. Не двигаясь, я прислушался. Ничего. Медленно, группа за группой, я принялся напрягать мышцы. Нагнетая в них кровь, чтобы, поднявшись, действовать проворнее. Осторожно сел.

Прокричала куропатка. Другая отозвалась.

Вытерев с «фергюсона» росу, я отполз от дерева в поисках лучшего обзора. Мельком окинул всю окружность, затем всмотрелся пристальней. Уперся взглядом в место, где лежал Дэйви, но ничего не заметил. Как и следует быть.

Рейфен Фолви постарается согнать вместе остатки своего войска. По моему счету, он потерял по меньшей мере четверых, но после этого стрельба продолжалась и могла дополнительно урезать число его людей.

Сначала Лусинда.

Выскользнув из-под прикрытия по завершении тщательного исследования окрестностей, я вернулся к закутку, в котором ее оставил. Бревно лежало на месте. Поднявшись с четверенек, я осмотрел все вокруг. Наши следы различались хорошо, а самой Лусинды как не было, так и нет.

В кустах напротив зашуршало, и мой «фергюсон» лег горизонтально на уровне пояса. Вылез человек — Казби Эбитт. За ним Хит.

— Они уже за работой, — сообщил Эбитт. — Фолви ведет цепь вверх на гору. Ярдов двести отсюда. Выглядит, будто они нацелились прочесать весь лес.

— А наши где?

— Не знаю. Кроме Айзека, видеть никого не видел. Она где?

Я вкратце объяснил. Опять на глаза попалось бревно. Что тогда говорил ван Рункл? Что-то насчет ободранного бревна с отпавшей корой… а позади, немного повыше, пещера.

Кивнув товарищам, я ступил в заросли. На ходу, понизив голос, растолковал, чего мы ищем. Хорошо бы укрыться в пещере, а когда они пройдут мимо, напасть. Что это? У подножия осины четко врезанный в почву отпечаток каблука: правая сторона, уголок, боковое ребро, кусочек кривой задней стороны. Мало, но достаточно. Выходит, Лусинда в темноте шла вверх меж деревьями. Зачем?

Впереди только изящные колонны осин, несколько молодых елочек, растущих под их кровом, и косые кресты, образованные упавшими деревьями. Откос круто идет вверх. Видно получше.

Лагерная воровка сойка составляла нам компанию, прыгая по нижним веткам. Раз мы услышали тихий шелест, и с наших глаз исчез лось.

Деревья разбежались по сторонам. Скалистый обрив, обломки с него валяются на земле, в песке рядом с обрывом еще след. Оставленный широкой стопой, обутой в мокасин, пальцы слегка развернуты наружу.

Ван Рункл! Мы пошли по следу и опять нашли оттиск, сделанный Лусиндой.

Лусинда у ван Рункла. Я произнес это вслух, и Айзек глянул на меня.

— Это еще кто?

Я пояснил и добавил:

— Он тоже искал этот клад. И рассчитывает его заиметь.

— Тогда лучше их вытропить, да поживее. Кто знает, чего от такого ждать.

Мы пошли дальше по следам, высматривая пещеру. И, выбитые из равновесия совершенным открытием, позабыли вещь, которую следовало помнить.

Позади нас подходили Рейфен Фолви и его люди.

Глава 19

Нас выручила чья-то беззаботность.

Они были еще в добрых тридцати ярдах от нас, большинство за деревьями, когда один из приближающихся встал на хворостину. Она треснула, я обернулся стремительнее, чем оборачивался во всю свою жизнь. Упал на колено и выстрелил.

Пуля угодила первому из идущих высоко в грудь. Эбитт, находившийся в дюжине футов справа, нырнул в заросли, услышав треск. Айзек тоже выстрелил, мгновением позже меня.

Это была дистанция прямой наводки, и мне кажется, они нас не видели, потому что ответили на огонь с затяжкой. Айзек очутился в роще на шаг позади меня, а щелчок Эбиттова ружья из кустов заставил еще одного заплестись ногами и упасть. Однако тот вскарабкался на ноги и побежал, раненный, но не тяжело. Но наша пальба загнала их всех в укрытие.

Скрывшись из виду, мы заторопились искать пещеру, ведь она должна быть в нескольких шагах. Как ни странно, мы пару раз прошли мимо входа, и первый, кто его заметил, оказался Айзек. По очереди мы вползли внутрь. Вход вмещал только одного человека, и тыркаться внутрь, когда там поджидают с ружьями, не станет никто. Впрочем, стрелять в пещеру это не помешает.

Напрягая зрение в полумраке, мы осмотрелись. Задняя стена отстояла от входа не более чем на тридцать футов, но слева виднелся широкий прогал, и в нем несколько проходов. Эбитт нагнулся, разглядывая в неярком свете песчаный пол.

— Вот они, следы, — сказал он, — туда идут!

Мы приблизились к проходу. Оттуда повеяло прохладой.

— Нужен факел, — заметил Хит. — Там дальше мы ничего не разглядим.

— Подождите, — сказал я, заряжая винтовку.

Тронул пистолет — здесь. Снаружи доносился громкий разговор и вопли, люди ломились сквозь кусты. Хит придвинулся ближе.

— Видел маленькие следы от сапог. Лусиндины, похоже.

— Хорошо, — ответил я. — Погляди кругом, Айзек. Может, найдешь что-нибудь зажечь. Сюда ходили люди, а свет им необходим.

Вдруг я вспомнил:

— Только осторожно! Тут может быть провал!

Голоса моих спутников отдалились, и я оказался в одиночестве. Температура была низкой, но не слишком. Не выпуская ружья, я сидел и следил за кругом света, представлявшим вход. Я чувствовал себя усталым. Целыми днями я ездил верхом, бегал, карабкался, и теперь все это начинало сказываться. Шум снаружи затих. Ушли? Или сидят и ждут нашего появления? И куда девались остальные наши друзья? Соломон, Боб, Дегори, Хорхе?

Вернулся Айзек. Некоторое время я слышал приближающиеся шаги в проходе, потом увидел его самого.

— Нашлись шишки. Целый склад.

— Тогда пошли.

Он повернулся, а я выпрямил ноги, слегка потягиваясь. Приклад «фергюсона» коснулся стены, и я оглянулся…

Мальтийский крест.

Выбит в камне довольно давно, судя по виду. Одно плечо перекладины длиннее другого. Случайно? Сделано таким преднамеренно?

Никаких отпечатков на песке, ведущих в тоннель, на который показывает длинная сторона. Я колебался, вглядываясь в черноту. Из другого тоннеля окликнул Хит:

— Идешь?

— Одну минуту.

Ван Рункл предупреждал, что в пещере есть глубокие колодцы. Правда это? Или он просто хотел отвадить меня от мысли побродить внутри и поискать?

Я шагнул во мрак. Воздух холоден. И неподвижен… или я чувствую намек на дуновение? Еще шаг. Рука лежит на стенке, дуло ружья выдвинуто вперед, как щуп.

Ничего. Следующий шаг, нога поддала камешек, отвалившийся от стены либо принесенный с грязью на сапоге. Камешек ударился обо что-то, упал. Через заметный промежуток времени я услышал второй удар, где-то гораздо ниже меня, еще один, опять ниже. Текут секунды… всплеск. Крайне аккуратно я сделал шаг назад, затем повернулся и отступил в пещерный сумрак. Не там ли находится клад? Или же это западня, подстроенная для излишне любознательных и охотников до золота?

Подождет. Лусинда может нуждаться в нас, а ее жизнь дороже всякого золота. Я быстро зашагал по коридору и наконец увидел впереди свет. Айзек и Казби ждали меня, оба с горящими сосновыми шишками в руках. Взяв еще одну из большой кучи, я тоже поджег ее, и мы с приличной скоростью двинулись дальше. На протяжении сотни футов тоннель постепенно расширялся, закончившись огромным залом. Напротив находился еще один вход, и мы пересекли зал, отметив по дороге выемку, оставленную человеческой ногой среди натекшей со скалы сверху влаги.

Еще через некоторое время мы увидели впереди свет. Затушили наши светильники, я вышел вперед остальных и пошел дальше. Очутился в просторном, уютном помещении. Вокруг лежало несколько медвежьих шкур, одна на скамье вместе с другими мехами. Но в первую очередь мы обратили внимание на ван Рункла. Он сидел на чем-то покрытом шкурами с дробовиком в руках и глядел на нас. У стены на шкуре сидела Лусинда.

— Спасибо, что позаботились о мисс Фолви, — невозмутимо произнес я. — Очень хорошо с вашей стороны.

Хитрые глазки выдали нам оценку.

— Это кто вам сказал? Может, я ее не пущу. Славная кобылка. Лучше, чем скво.

— Согласен. Она красива. А мы, мои приятели и я, взялись отыскать, зачем она сюда явилась, и после проводить ее до цивилизованных мест, где она сможет жить, как молодой леди положено.

— Мило. — Левой рукой он вытащил изо рта трубку. — Чинно-благородно — если я решу ее освободить.

— Говоря, как джентльмен с джентльменом, я знаю, что вы так и поступите. Молодая дама далеко от дома, разлучена с родственниками. Конечно, боится…

— Ничего подобного! — Лусинда гордо вскинула голову, чуть задрав подбородок. — Вовсе я его не боюсь. Он привел меня сюда, когда я замерзла и устала, и вел себя с большой добротой по отношению ко мне.

— Без сомнения. Мистер ван Рункл и я уже встречались, он добрый человек и, как я и сказал, джентльмен. А сейчас, сэр, нам стоит подумать, как бы выбраться отсюда, и в путь-дорогу. Надо еще забрать лошадей, ехать нам далеко.

— Стойте, где стоите. С брюхом, набитым дробью, вы не много набегаете, а я припас вам такого угощения. Град пуль, как народ говорит. Да как бы ни назвать, раскурочат вас все равно.

— Стреляйте, — ответил я, — но мы ведь вас убьем. У меня винтовка, у этих господ тоже. И, сколько бы вы свинца в меня ни всадили, выстрелить в вас я сумею, уж поверьте. Воля — штука мощная, друг мой, и завершит действие, даже когда человек умирает. Вздумаете стрелять, я вас прихвачу с собой в могилу.

— Может статься. А может, что у тебя кишка тонка.

Я улыбнулся.

— Мистер ван Рункл, вас, возможно, удивляло, почему это с моим образованием меня занесло на Запад. Я приехал сюда умереть, сэр. Моя жена и ребенок погибли при пожаре. Где освещают свечами и топят камины, пожары часты, и я потерял все, что любил. Так что видите, у меня против вас преимущество. Чихать я на ваши угрозы хотел!

Лусинда уставилась на меня, точно никогда раньше не видела.

Ван Рункл нахмурился. Противостоять человеку, подверженному страхам, или же такому, которому абсолютно все равно, — разница немалая. А в моих словах содержалось достаточно истины, чтобы он поверил… Умирать ему не хотелось, а провести пустой болтовней того, кто не трудится пугаться, невозможно. Ставить же на то, что я мог соврать, он готов не был.

— Положи пушку, ван Рункл, — спокойно предложил я, — а не то стреляй, только не успеет твой палец согнуться на спусковом крючке, продырявлю тебе пузо насквозь!

Эбитт, вошедший с опущенным дулом ружья, поднял его, так же, как и Хит.

— Черт, — с неудовольствием произнес ван Рункл, — где у тебя чувство юмора? Никого я стрелять не собирался. У меня столько же оснований ставить палки в колеса этому Фолви, сколько у вас, парни! — Он отложил дробовик и встал. Глянул мне прямо в глаза. — Порох в тебе есть, малый.

— Чего проще быть смелым, если собственная жизнь не заботит, — ответил я.

К нам подошла Лусинда. Я повел дулом ружья.

— Выводите нас отсюда, ван Рункл, идите вперед. — Он потянулся за своим оружием. — Нет, ружей у нас хватит. Идите.

Я подобрал дробовик. В плохие люди я ван Рункла не записал. Опасный тип, верно. Способный попытаться извлечь выгоду, раз будто бы представился случай, но по-настоящему дрянной человечишка — нет. Тем не менее я твердо вознамерился держать глаза открытыми, а винтовку под рукой, чтобы больше уж случая не представлялось. Избавлю старичка от искушений.

Гора, получается, пронизана ходами, как пчелиные соты. Откос, в котором мы находимся, тоже. У меня возникла идея, и я высказал ее.

— Под долиной есть связь между пещерами?

— Есть, я смекаю, — признал ван Рункл, — хотя ж то я ее не находил. Под водой, может. Все это — одна большая пещера, надо думать. Миля за милей проходов, куда во веки веков никто носа не совал, даже я, а мне-то уж больше про эти пещеры ведомо, чем хоть бы и давешним индейцам.

Наружу мы вышли на уступе, выше по склону, среди туй, обкорнанных ветрами елей и прочего дреколья. Сразу над нашими головами начиналось плато, ограниченное откосом, на котором мы находились, внизу, словно карта, расстилалась страна — величественный простор.

Как разыскать наших? Предложений ни у Эбитта, ни у Хита не нашлось. Все, что мы могли делать, — это, не забывая о предосторожностях, обходить местность и надеяться, что наткнемся на них.

— Главная заноза — это Рейфен Фолви, — подытожил я, ни к кому в особенности не обращаясь. — Убрать бы его с дороги, тогда остальные, мне думается, рассобачатся и разбегутся.

— Святая правда, — мрачно согласился Хит. — Только как ты рассчитываешь от него избавиться?

— Если его побьют, причем основательно. Большинство, по моим соображениям, его бросит. Вызову его на единоборство.

Они глядели на меня круглыми глазами и, я уверен, думали, что я растерял последние остатки здравого смысла. Айзек Хит прочистил горло.

— Послушай-ка меня, — урезонивающим тоном проговорил он, — ты в здешних краях справляешься неплохо. Замечательно стреляешь — для книжного червяка — и вообще держишь марку, но ты хоть когда-нибудь смотрел на Рейфена Фолви как следует?

— Мужик что надо, — присоединился Казби. — Тяжелее тебя на сорок фунтов, парой дюймов выше, а зловредности на десяток таких, как ты, хватит, я считаю.

Лусинда пристально смотрела на меня, и меня задело, что в ее присутствии меня расценивают дешевле Фолви. Она ничего для меня не значила — просто девушка, которой я помогаю выпутаться из неприятностей, — все же уничижение мне не нравилось.

— Он выше, но я плотнее, чем выгляжу, и вряд ли он тяжелее меня больше, чем на двадцать фунтов. А насчет зловредности… вовсе в этом не уверен.

— Не связывайся с ним, — убеждал меня Казби. — Он из тебя душу вышибет. Двигается, как кошка. Ты же видел его в бою. Быстрый, точный, никогда не теряется. Стреляет без промаха, с ножом умеет обходиться. Как ты собираешься с ним сладить?

— Ножом, пистолетом или кулаком, — сказал я. — На» его выбор. — Я тронул нож, висящий у моего бока. — Это лучшая сталь, какую когда-либо делали.

Они решили: раз я книжник, в физическом отношении я им не ровня. Но в действительности я всегда выделялся силой и ловкостью. Крепость тела передавалась в моей семье из поколения в поколение, с мальчишеских лет я вел активную жизнь. В Европе я путешествовал пешком, фехтовал, боролся и боксировал и считался не последним во владении мечом. Правильно, драться взаправду мне доводилось мало, но я происходил из рода бойцов: профессиональных воинов, забияк, авантюристов, моряков. Если судить по скаковым лошадям и охотничьим собакам, порода много значит.

— Что об этом говорить, — это Казби. — Даже если вы сойдетесь и ты его отлупишь, нет причины надеяться, что он будет держаться своих слов. Это опасный, подлый тип, и не учителю с ним мериться.

Я начал злиться.

— Многие ученые люди были людьми сильными, — досадливо заявил я. — Например Сократ. Однажды он повалил Алкивиада и удержал его, хотя молодой Алкивиад не только отличался силой и спортивными успехами, но и вкусом к хулиганству. Леонардо да Винчи гнул руками железные подковы, а Платон, перед тем как стать философом, являлся известным атлетом. Платон — это, собственно, прозвище, данное за широкие плечи.

— Мы не про них говорим, — отпарировал Казби. — Забудь эти глупости, и все. У Фолви расправа коротка. Боец до мозга костей.

Может, я и задумал глупость, но возражения только взвинчивали меня. Встретиться с Фолви и разгромить его казалось теперь единственным выходом.

Сколько мы пробыли под землей, я не понял; во всяком случае, утреннее солнце светило ярко, играя в струях потока далеко внизу. Невозможно представить сцены прекраснее и более мирной. Сердце радовалось при виде горных пиков в вышине.

— Идете вниз? — спросил ван Рункл.

— Да.

— Меня туда гнать нечего. Тех внизу я терпеть ненавижу, но без оружия к ним не пойду, не надейтесь.

— В пещерах у вас достаточно оружия, — сказал я. — Сходите и возьмите чего-нибудь. У меня нет аппетита на заряд дроби в спину.

— Стрелять в вас я не стану, — запротестовал ван Рункл, — а вот ружье это очень уж ценю. Подлинный «Генри Нок». Лучше их и не делают.

— Вы правы. Мне посчастливилось увидеться с мистером Ноком в Англии в то время, когда он разрабатывал эту конструкцию. Я позабочусь о нем и, если повезет, верну. А теперь забирайтесь в свою нору, и до свидания.

«Фергюсона» я закинул за спину. В данный момент от дробовика может выйти больше толку. Мощное двуствольное ружье значительно превосходило длинноствольные ружья для охоты на птицу, предшествовавшие дробовикам, среди которых попадались экземпляры со стволами в шесть с половиной футов длины, очень неудобные в обращении.

Мы тронулись в путь. Красота, покой, тишина вокруг, но где-то там, внизу, ждет смерть. Не исключено, моя.

Глава 20

Гордость может оказаться опасным спутником, и мыслящий человек должен ее остерегаться. Того гляди, заведет в рискованное или хлопотливое положение, в какое своей охотой ни за что не влезешь.

И мои друзья, и Лусинда сомневались, что я способен сразиться с Рейфеном Фолви в чем-то, хоть отдаленно похожем на схватку равных. Думать об этом было неприятно.

До нынешнего времени я считал себя спокойным, рассудительным существом, и разум подсказывал: задача сейчас — отыскать сокровища, собрать своих друзей и улепетывать отсюда с максимально возможной скоростью. Доберемся до наших лошадей, и есть шанс, что наши неприятели останутся безнадежно в тылу. Будем у манданов задолго до того, как они смогут очутиться близко от нас. Трезвый рассудок заверял, что такой курс — наилучший, и, немного поостыв, я занялся его осуществлением. Однако раздражение внутри не исчезло.

Мы, не забывая об осторожности, обыскали место, где я в последний раз видел Дэйви Шанагана. Нашли кровь на листьях, отпечаток тела, но сам он пропал.

Сидя на пятках посреди рощи, мы обсудили ситуацию. Бывший лагерь людей Фолви, сейчас заброшенный, расстилался перед нами как на ладони. Одна лошадь оставалась там, что вызывало подозрения.

— Приманка, — высказал я свое мнение. — Ждут, что мы придем ее ловить.

— Лучше давайте-ка двинем разыскивать наших лошадей. Они должны быть там, где мы их спрятали, когда ты ушел вверх по горе, а мы услыхали рядом шайку Фолви и решили дуть оттуда. Если они их не украли.

— И где это?

— В той вон стороне, симпатичная такая ямка между холмами. Там родник, растут деревья, трава хорошая. С ними должен был оставаться Боб Сэнди, он не в той был форме, чтобы шататься по округе.

Мы отошли от места стоянки назад. Ни с того ни с сего лошадь торчать посреди покинутого лагеря не станет. Привязали там или как-то еще удерживают, ясно.

Принялись пробираться в сторону от откоса, по звериным тропкам среди чахлых дубков, дубового подроста и редких сосен. Останавливаясь временами, чтобы прислушаться, ничего не улавливали. В рощице, где оставляли лошадей, все было спокойно. Лошади находились на месте, хрустели травой или стояли голова к хвосту, чтобы смахивать друг другу с носа мух. Мы полежали, притаившись, разглядывая картину.

Признаков жизни никто не подавал. Но в тени вокруг вполне могли быть люди, в нескольких точках. И тут должен присутствовать Боб Сэнди.

Дробовик, который я волок с собой, становился все тяжелее. Мне ничего так не хотелось, как возможности положить его наземь, выпить кофе, чего-нибудь съесть, затем оседлать коня и укатить отсюда.

Понаблюдав несколько минут и никого не увидев, мы спустились в ложбину и оседлали лошадей — и собственных, и прочих. Странное чувство владело нами, и все мы ожидали: что-то произойдет. Фолви с приличными силами находился в окрестностях, и наверняка хотя бы некоторые из них изловили своих лошадей. Несомненно, ожидают нашего хода. Как и мы ихнего.

К востоку плотно стояли сосны. Мы провели лошадей сквозь них в ложбину поменьше, но более удобную для защиты. Сухого дерева нашлось в избытке, и, рискуя, что нас накроют, мы сварили кофе и приготовили поесть.

Подремали урывками, карауля по очереди. С приближением вечера почувствовали: надо действовать. У меня из головы не выходил мальтийский крест в пещере. Предположительно снаружи имелся еще один, тот, что нашел ван Рункл, но уверенности в этом у меня не было.

Я нарисовал на земле около себя схему: линия, обозначающая край плато, и другая — гору напротив, отметил расположение пещеры с крестом и нашу позицию. Если я не ошибался, мы находились не более как в трехстах ярдах к юго-востоку от этой пещеры.

Выбрав в качестве ориентира высокую растрепанную сосну на краю плато, я провел взглядом линию от нашего лагеря к ней. Приблизительно на полпути высовывалось нагромождение скал. В промежутке между ним и нами лежала небольшая сухая сосна. Найду дорогу даже в потемках. Я разыскал пару налитых смолой шишек и положил их, чтобы удобно взять.

Подошла Лусинда.

— Что хотите делать?

— Забрать золото и уезжать отсюда.

— Правильно! — живо отозвалась она. — Я мечтаю выбраться даже с пустыми руками. Давайте просто уедем! — Помолчав, она добавила: — Я его боюсь. Верю, что он с удовольствием нас поубивает, всех до одного!

Несмотря на дерзкое желание бросить Фолви персональный вызов, я сам не избежал опасений. Что он являлся борцом, почти не находящим себе равных, мы все принимали без возражений. Смелый, беззастенчивый человек, державший в повиновении команду головорезов частью страхом, частью силой личности. И однако я упрямо отказывался признать себя побежденным. Я добуду это золото, потом уже мы уедем.

Окружающая местность казалась предательски мирной. Куда ни глянь, никто не шевелится.

Сейчас мы как будто были в безопасности. Чувство, чреватое неприятностями. В подобные моменты человек становится уязвимым, а охоты подвергнуться атаке мы не испытывали. При изучении окрестностей, высматривая не только движение, но и знаки, оставленные передвигавшимися раньше, я раздумывал, что надо бы сделать одну решительную попытку быстренько добраться до клада и потом убираться из этих мест что духу в конях. Самым важным было уберечь Лусинду, с этим согласился бы каждый, а это значило оторваться от противника. Сэнди, Толли, Кембл, Шанаган и Хорхе знали, куда мы собираемся, и могли ехать следом — если были живы и если сохраним жизни мы.

Перебрался ко мне Эбитт, так же, как и я, изучая окружающее.

— Нет никаких идей насчет где запрятано добро?

— Мне кажется, я знаю, где оно.

— Очко в твою пользу. Я ума не приложу.

Я рассказал про мальтийский крест.

— Длинная перекладина, по-моему, сделана для обмана, заманить в ловушку. Думаю, клад зарыт под крестом.

— Может такое быть. — Казби запалил свою трубку. — Хотел бы я, чтобы парни подошли. Боюсь за них… да и за нас тоже.

— И я. Шанаган был плох.

Так мы переждали день: ловя возможность отдохнуть, давая лошадям попастись, копя силы для будущей гонки через прерии.

Тени удлинились. Так же, как и мы, они выжидали, но с темнотой действия возобновятся, и внезапно я решил: время двигаться. Сейчас, пока еще светло.

Мы селиверхом и выехали, прокладывая по траве курс к выходу скал. Вопросительно позвала куропатка, но кроме этого, слышался только шорох и топот от копыт наших лошадей. У скал мы натянули поводья, стараясь слиться с серым камнем.

Винтовка болталась на ремне у меня за плечом, но дробовика я из рук не выпускал. Момент неподвижности — приглядеться к лесной опушке, вслушаться. Подозрительных звуков не возникало, но тревога меня не покидала.

— Ждут нас скорее всего, — шепнул я Хиту. — Должны, мне кажется, знать, где мы есть.

— Значит, будет драка.

У намеченной мною сосны на краю откоса мы остановились. Соскочив с седла, я передал дробовик Хиту.

— Спущусь один. Помоги Лусинде в случае чего.

Перед нами тянулся верхний край откоса, сзади — открытая местность, которую только что пересекли. Казби Эбитт слез на землю, за ним Лусинда и Айзек. Не очень хорошая позиция, но есть несколько невысоких камней, пара кустов, упавшее дерево. Неудачно расположены, но все-таки укрытие.

В этой точке откос достигал полных шестидесяти футов в высоту, и, что делалось внизу, я различал слабо. Можно было выбрать из нескольких путей, ведущих вниз; я остановился на самом простом.

Стараясь не столкнуть ни камешка, я пробирался к долине, давая себе время. Сверху не доносилось ни звука. Подо мной ничего не шелохнулось. Слишком все хорошо; мне это не нравилось. Сломанное дерево, намеченное мной как веха, находилось прямо у входа в пещеру, но я не направился туда сразу. Что-то теперь копошилось на самом дне, не разберешь что к чему. Судя по шуму, лошади, не одна и не две.

Бесшумно дальше, глаза на вехе. Вот и пещера. Снять с плеча «фергюсон», проверить положение пистолета. Подойти.

Слишком скоро я оказался на месте. Шагнул подальше в тень, застыл. Поставлено все до последнего. Точного знания у меня не было, одни догадки, ощущения даже. И много времени для поисков мне не отпустят. В эту самую минуту мои товарищи наверху могут находиться в смертельной опасности. О чем я думаю, безусловно, находятся, пока остаются здесь.

Черный рот пещеры разинут рядом. Что ждет внутри? Ван Рункл? Вполне возможно. Он, по крайней мере, знает об этом месте; но могли его открыть и другие. Не поможет мне тут моя ученость — одни лишь мускулы, решимость, быстрота действий и везение.

Насколько я изменился за недели конного пути от Миссисипи на запад? А не началось ли изменение еще до этого, со смертью моей жены и сына?

Возгораний случалось больше, чем надо. Каждый год гибли семьи, уничтожались дома. Искры, летящие из каминов, опрокинутые подсвечники… несчастных случаев происходило множество, и моя трагедия была одной из тысяч. Хотя для меня лично она являлась единственной и неповторимой. Моя жена, мой ребенок не были цифрами статистики, но дыханием моей жизни.

Тогда ли я начал становиться другим? А начинал ли? Не таились в глубине сознания эти эмоции, эти инстинкты всегда?

Недвижимый около зияющей мрачной дыры, куда я должен скоро войти, я чувствовал, что готов погрузиться туда, готов и ожидаю с нетерпением то, что встретит меня внутри.

Во мне никогда не было той трусости, что побуждает охотиться стаей. Охотиться на людей, таких же, как я. Свои схватки я хотел вести равным оружием, при равных условиях. При этом моя новая мудрость говорила мне: враг подобных предрассудков не имеет.

Пригнув голову, я резко шагнул сквозь отверстие в темноту и холод пещеры. Распластавшись на стене, чтобы защитить спину, вслушался. Выдержал секунду, затаив дыхание. Свежесть и тишина. Ни шелеста воздуха в легких, ни шипения одежды, трущейся о камень. Я продвинулся вбок, шаг, другой… Шиш тебе света на тот раз. Придется поработать в темноте. Количество шагов от креста до устья пещеры я сосчитал загодя. Теперь отсчитывал их в обратном направлении. Нащупал боковое ответвление, которое искал. Несколько шагов дальше, чем надо, и полечу в ту пропасть. На сотни футов под землю, быть может.

Около самого креста был круглый камень. Носок моей ноги дотронулся до него. Я опустился на колени, ощупью удостоверился в находке, повел пальцами вдоль стены к кресту.

Ясно, что длинное плечо креста, направленное к провалу, ловушка или, не исключено, чистая случайность. Богатство закопали у подножия креста, нечего и сомневаться. Я принялся обследовать пыльную поверхность под стеной.

Сплошная! Хочу ощутить под пальцами края ямы, не нахожу; ищу мягкое, но все кругом твердо. Пол пещеры не тревожили много веков.

Вот и все. Просчитался. Остается мне волочить ноги обратно, откуда пришел, прихватить Лусинду и ехать, надеясь, что мои добрые товарищи явятся, когда смогут. Хит и Эбитт согласны, что поступить так — самое то.

Но уехать несолоно хлебавши?

Мои руки поползли по стене в надежде на трещины, различимые осязанием, но не глазом. Ничего похожего.

Мальтийский крест имеет поперечину, любой из концов которой может служить указателем, нижний конец — тоже, а верхний? Я вскинул руки над головой, пошарил, вытянулся вверх, как только мог… пустышка.

А я был выше ростом, чем большинство мужчин.

Но ведь потолка я не достал. Почему-то я считал, что он низкий, едва не упереться головой. Понятно: иллюзия, созданная темнотой. Привалиться к стене, поразмыслить.

Я находился достаточно глубоко и, чтобы разглядеть, что делается наверху, нуждался в освещении. Средство имелось поблизости — сосновые шишки, они хорошо горят и дают яркий свет. Мало вероятности, что такой свет заметят с наружной стороны входа, однако с горы напротив могут.

Минуты уходят. Сколько времени истекло, как я ушел от остальных?

Я отыскал на ощупь шишки, заодно обрубок бревна, от которого откалывали щепки. Неожиданно сообразил, что из него выйдет хорошая подставка. Забраться и достать повыше. Прикантовал куда надо, встал на обрубок, придерживаясь за стену, поднял руки.

Почувствовал под пальцами липкие полоски. Тело пронзила дрожь. Поспешно отдернул их, потрогал кончики. Не смола. Что-то скользкое, мокрое. Сталактит сочится? Нет… тогда бы чувствовались зерна, как мокрый порошок.

Что же это?

Кровь?.. Да!.. Но чья?

Я потянулся вверх опять. Снова влага под пальцами, потом замша… чья-то рука в рукаве с бахромой.

Нужен свет. Я стал отыскивать на себе кремень и огниво, на миг замер, услышав негромкий стон. Зажег лучинку смолистой сосны, шагнул по бревну назад и поднял пламя вверх.

Голова раненого повернулась на вспышку.

— Дэйви! Дэйви Шанаган! Как ты здесь оказался?

— Надо было… спрятаться. Шли ко мне. Полз, нашел дыру, полез туда и сверзился… шесть футов, а может, семь. Закровил по новой. Затискал твой мох внутрь, еле остановил.

Отдав ему лучину, я просунул ладони ему под мышки и осторожно спустил вниз.

— Сейчас мне лучше. Поспал немного.

— А я искал клад. Думать не думал, что ты там окажешься.

— Я понял. Можешь больше не искать. Там он.

Я поднялся.

— Дэйви… ты не шутишь?

— Чего ради. Влез в ту трещину, да прямо на него и свалился. Туточки он, не беспокойся. Четыре кожаных сундука, это во всяком случае. Подгнивших. Один подо мной разлетелся.

— Ладно, золото подождет. Надо переправить тебя к Эбитту и Хиту. Они…

— Не возись, Чантри. Хватит с него и пули, а вторая — тебе!

Это сказал Рейфен Фолви.

Всей силой ног оттолкнувшись от пола, я врезался в него чуть пониже коленей.

Глава 21

Оба мы выкатились из пещеры и одновременно поднялись на ноги. Люди Фолви стояли снаружи, и я помолился про себя, чтобы они ничего не расслышали. Кольцо бандитов начало сжиматься, но щелчок ружейного ударника заставил их застыть на месте.

— У нас тут найдется парочка винтовок, — говорил Соломон Толли, — а насчет кого застрелить, мы народ неразборчивый. Сдайте-ка назад и не трогайте их. Хотят чего уладить, пускай займутся.

Фолви расхохотался.

— Ты на меня? — веселился он искренне. — Ты еще дурнее, чем я думал, педагог.

— Возможно. Но это еще надо выяснить, не так ли?

— Какое тогда оружие выбираешь?

— На ваш вкус. Предпочту отделать вас тем способом, который выберете сами. Не угодно ли рукопашную?

Новый взрыв смеха.

— Профессор, в мои пиратские дни я считался величайшим мастером драки без оружия среди всех, кто плавал под черным флагом. Попробуйте еще раз.

— Испугались?

Улыбку как рукой сняло.

— Испугался? Тебя? Ах ты несчастный…

— Тогда как? Кто кого переругает? Так вы, выходит, деретесь, Фолви? Языком?

— Хорошо, пусть будет бой без оружия. Кулаками и чем попало. По желанию переходим на ножи,

— И никакого вмешательства, господа! — проговорил Хит. — Значит, они тоже тут. Неплохо бы все наши товарищи были здесь, надеялся я.

Удар. Внезапный, бешеный. Дюйм или два ниже, и Фолви нокаутировал бы меня, но я мгновенно уклонился, и кулак угодил мне в скулу. Беспощадная энергия сотрясла меня до самых пяток, я зашатался и мог лишь нагнуть голову и двинуться к противнику.

Он немедленно швырнул меня через свое бедро в пыль и упал сам, целясь коленом мне в живот, но я быстро перекатился, чего он не ожидал, и оба мы снова были на ногах. В этот раз я успел первым. Прямой жесткий удар в зубы дал ему себя почувствовать, и мы сцепились вовсю.

Фолви был выше ростом, руки у него были длиннее, вес больше, но я с детства ходил пешком в дальние походы и просто болтался по лесу, махал топором, а подросши кувыркался и боролся с другими мальчишками. Живя в Европе, я занимался фехтованием и боксом. Частенько проводил тренировочные бои с Даниэлем Мендосой, величайшим кулачным бойцом в то время, так что не вполне являлся безобидным созданием, каковым меня считали.

Получив в лицо обоими кулаками, я основательно вмазал ему в ребра. Он ответил ударом в ухо, другим — в грудь. Но я достал его под сердце. Какое-то время мы обменивались безвредными тычками, потом наши кулаки замелькали, точно молоты. Фолви попадал чаще и в некоторый период крепче, но я трижды добавил как следует в середину туловища, а один раз — в лицо.

Он подбил меня сзади пяткой, дернув ногу к себе; упали мы вместе. Опять попытался ударить сверху коленом в пах, но я лягнул его обеими ногами на пути вниз и отбросил в сторону. Он шмякнулся задом оземь, однако оказался на ногах одновременно со мной.

— Похоже, ты тоже умеешь драться, Профессор?

— Есть немного, — сказал я. — Но я не самый знаменитый боец под черным флагом.

Он стремительно сблизился, резанул мне левой в лицо, я отбил и снова ударил в сердце. Он засмеялся.

— Там одни ребра, пользы тебе не выйдет. Они у меня железные.

Я сымитировал удар в лицо, шагнул ближе и влепил еще раз по тому же месту, мы вошли в клинч, выходя, я отвесил еще пару туда же. Он со злостью отпихнул меня, ударил в лицо, удачно; под его следующим ударом я провел прямой, тяжелый удар по корпусу.

Встретил его на полдороге и здорово повредил, это чувствовалось. Фолви треснул меня по лицу локтем, вниз и назад; я двинул его головой под подбородок, не деликатничая, с размаху припечатал ему подъем и боднул опять. Он вырвался, рассек мне лицо с правой и заработал два полновесных туза в живот, очевидно болезненных. Попятился, пошел кругом, соображая, что со мной делать, наконец ступил ближе, я нырком ушел от одного удара, зато второй поймал меня точно в подбородок и послал в нокдаун. Словно в тумане, я начал подниматься. Едва сумел увернуться от пинка в лицо, сапог раскроил мне кожу на виске и опрокинул в пыль. Фолви подпрыгнул с расчетом приземлиться обеими пятками мне на живот, но я подобрал ноги и брыкнул. Двойной толчок совпал с нисходящей ветвью траектории Фолви и лишил его равновесия. Он шлепнулся рядом и замахнулся рукой с растопыренными и согнутыми, как когти, пальцами, метя мне в глаза.

В панике, перепуганный донельзя, я оттолкнул руку и взгромоздился на ноги. Фолви впал в неистовство и атаковал с обеих рук. Теснит меня дальше и дальше, кулаки молотят, целясь в лицо, и я не могу опомниться, не могу оборониться от ударов. Я упал на колени, и собственное рвение его подвело, пронеся по инерции дальше, чем надо. Чуть не свалившись, он выпрямился, как и я, и насел на меня со свирепостью тигра. Я не мог вставить ни единого удара, только прижимал локти к телу, заслоняя кистями рук лицо. Если бы он чуть меньше торопился, то, может быть, кончил бы со мной тогда: ярость нападения сметала меня с места. Я много занимался боксом, но подобного противника не встречал ни разу, а град ударов не слабел. В конце концов в полном отчаянии я сделал нырок, так, что моя голова пришлась ему на уровне груди, и саданул обеими руками в корпус.

Он оттолкнул меня, въехал с короткой дистанции в подбородок, я стряхнул удар и вошел в ближний бой, вбивая с размаху кулаки в туловище, и затем моя правая взлетела в страшном апперкоте, легшем в подбородок. Фолви пошатнулся, колени под ним подогнулись, и в падении его рука потянулась к ножу.

Ухватила рукоять, и клинок взметнулся в остервенелом замахе, норовя располосовать живот. Развалил бы меня от бока до бока, случись достать. Блеснул на свету мой собственный нож. Тут я кое-что умел. Фолви двинулся ко мне, но я был готов, нож низко, где тело противника изобилует мягкими частями. Он ударил опять, но я отвел удар своим клинком, его нож соскользнул и ушел вбок. Я шагнул к нему, чтобы резать, и нож Фолви появился опять, на пути вверх. Я увидел его слишком поздно, но попытался избежать подготовленной ловушки. Стремительный удар был направлен мне в подбрюшье, и я смог сделать только одну вещь. Воспользовавшись плечом Фолви как точкой опоры, я вертанулся на носке одной ноги, описал полный круг. Лезвие прошло мимо… кажется… и я лежал на земле навзничь.

Он резко повернулся ко мне, нож наготове — для смертельного удара. Меня прошиб холодный пот. В первый раз до меня по-настоящему дошло, во что я ввязался. В вихре активности, в горячке боя я как-то умудрился не допехать, что дело неизбежно кончится смертью одного из нас. Подсознательно это, конечно, помня. В эту минуту, глядя на возвышающегося надо мной врага, в его полыхающие молниями глаза, в черты лица, изуродованные звериной лютостью, я ощутил, что хочу жить.

Он двинулся ко мне. Держа нож острием к противнику, я опустил свободную ладонь на землю сбоку. Как вернуться в вертикальное положение, обойдя жуткий миг неустойчивого равновесия при вставании, когда с человеком так легко расправиться? Он кружил около меня, я повернулся по часовой стрелке, оставаясь к нему ногами, затем он ступил ближе.

Я немедленно зацепил ногой его щиколотку и резко выбросил пятку по направлению к коленной чашечке.

Удар должен был сломать ему ногу, но он бросился на спину, и пятка скользнула по икре, не причинив вреда. Тут же мы оба оказались на ногах лицом друг к другу.

И презрение, и страх ушли. Было только исступление, жажда убить и осознание — с его стороны, как и с моей, — что пути назад нет: жребий брошен, и пощады не будет.

Неожиданно во мне возникла уверенность. До сих пор я жив, отплачивал недругу той же монетой, и это он первым обратился к стали. А клинок в моей руке… как давно он принадлежит моей семье! Некогда из Индии, сколько в нем истории, истории Чантри и других, направлявших великолепнейший металл в мире. Победной волной хлынула надежда. С этим ножом в руке…

Пришла атака. Несущая смерть.

Скорость. Нож метнулся вперед, словно змеиное жало, и я почувствовал укус в плечо. Небольшой, но еще несколько таких… Многие, сражаясь на ножах, применяли именно такую тактику: наносили мелкие порезы кончиком ножа, мгновенно отдергивая руку, не подходя близко, и в пару-тройку минут человек исходил кровью из двадцати ранок, неуклонно слабея.

Но мой враг не хотел тянуть время. Заставить опасаться, уменьшить угрозу с моей стороны, пока он высматривает возможность для решающего удара, — да. Пошел вокруг меня боком, не ослабляя готовности. Опять рядом нож, я чуть опаздываю отвести. Еще разрез, теперь на моей вооруженной руке кровь проступает в двух местах.

Я немного опустил руку, приблизил к туловищу. Его глаза прыгнули к моим, и я с коварным умыслом изобразил слабость, отодвинулся подальше. Он нанес ложный удар, я шагнул назад так торопливо, что споткнулся. Он еще не уверился в своем преимуществе, однако сделал еще один мгновенный выпад, в этот раз я парировал успешно, но притворился неуклюжим.

Неожиданно шагнув вперед, он с силой полоснул мне по глазам, я закрылся, и на какое-то мгновение — ножи сомкнуты в замок силой мышц — мы застыли лицом к лицу.

— А вот теперь я тебя убью, Профессор, — мягко, с небольшой улыбкой.

— Да? — сказал я, затем отступил, как бы теряя силы, но продолжая прижимать свой клинок плотно к его.

Он резко оторвался, имитировал выпад, мой контрудар выглядел, будто рука у меня деревенеет либо слабеет. Все еще недоверчиво, он переступал боком, кружил, выжидая удачный момент. И он пришел.

Мое острие слегка опустилось, и, как будто борясь со слабостью, я поднял плечо выше и отодвинул руку вправо, открывая корпус. Хотя это являлось уловкой, спровоцированное нападение произошло столь внезапно и стремительно, что почти увенчалось успехом.

Он вытянулся в броске, доставая мой живот. Меня спас только моментальный поворот всем телом и несильный отклоняющий удар — левой ладонью по атакующей руке выше кисти. Выпад прошел мимо, распоров мне спереди рубашку. Тут же мой клинок ударил вниз. Кулак повернулся и пошел вниз и к себе, большим пальцем. Он увидел его слишком поздно, попытался отбить мою руку, не попал, и нож вошел куда надлежало, в солнечное сплетение, по самую рукоять.

Впечатавшийся за лезвием кулак исторг из него короткий крик. Левой рукой я с силой толкнул его в плечо, прочь, освобождая оружие. Потекла кровь, выходя из глубокой колотой раны, пропитывая рубашку, заливая все тело спереди. Он шагнул ко мне, я отступил. Пырять его еще раз я не хотел, сам получить ножом — тоже, и время моего недруга уже истекло.

— Чертов проклятый сукин сын! — Он упал на колени, а я подошел к «фергюсону» и поднял его с земли. Воткнул нож глубоко в почву, вытащил и кинул в ножны. Поднял дуло на уровень бедра.

— Берите его и убирайтесь! — приказал я.

Кроме моего, здесь были и другие ружья, все наготове. Команда бывшего пирата поглядела на своего вождя, поверженного и истекающего кровью, затем на наши винтовки.

— А ну его к чертовой матери! — буркнул один из них. — Там и клада-то никогда никакого не было.

Остальные согласно закивали, заговорили между собой. Я ожидал, что Фолви расскажет о нашей находке. Но тот смолчал. Движением ствола я велел им уходить. Развернувшись на месте, они зашагали к лошадям, продолжая чехвостить побежденного лидера.

Сам Фолви осел на пятки, прижимая ладонь к ране.

— Надул меня, Профессор окаянный. — Теперь он говорил спокойно. — Что за книги ты вообще читал, спросить тебя надо?

— Сожалею, но вы не оставили мне другого выхода.

— Думал, это придет ночью, на море, — пробормотал он, — только не так… не здесь.

— Айзек, — я не поворачивал головы, — проводи Лусинду до лошадей. Эта кодла, чего доброго, передумает и припрется обратно.

Хит неохотно двинулся в обратный путь; Эбитт и Кембл помогали Дэйви. Соломон Толли заявил:

— Прикрою тебя из-за камней. Приходи, когда будет готов.

Но я продолжал стоять, сам не вполне понимая, почему не спешу уходить. Человек на земле умирал, и я не хотел, чтобы он ушел из жизни всеми покинутый, здесь, в сером предутреннем свете.

Фолви смотрел на меня.

— Хороший из тебя мужик, Профессор, настоящий. Хочешь верь, хочешь нет, а я таких знал. — Дернул головой в направлении, куда ушли его соратники. — Сброд, — произнес, — ворье. Что и плохо в преступном образе жизни. — Улыбнулся. — Попадаешь в дурное общество. — Закашлялся, стиснул себя, борясь с приступом боли. — Ах, Профессор! Какую бы мы команду вдвоем составили!

— Могу я что-нибудь для вас сделать?

— Уже сделал. Все для меня сделал своим поганым ножом. Больше ни один человек для другого сделать не может.

Опять начал кашлять, и мне показалось, что он сейчас упадет.

— Ступай своей дорогой, парень. Не нужна мне ничья жалость. Дай мне умереть одному… как я прожил жизнь.

Сверху позвал Толли, и я сделал несколько шагов задом наперед, затем полез вверх по камням. Стоя на краю косогора, я поглядел вниз. В сумрачном свете одинокая фигура виднелась смутно. Он упал на бок… скверный человек, но в мужестве отказать ему нельзя.

Из отверстия, куда свалился Дэйви Шанаган, извлекались остатки клада. Дэйви указал путь, и мои товарищи спустились косой расщелиной в откосе и добрались до входа. Уложенное в мешки, найденное достояние составило полный груз для двух лошадей, хотя частично занимало большой объем при незначительном весе: «украшения и все такое прочее», — как заметил Толли.

— Едем в таком случае, — сказал я. — Все подобрали?

Дегори пожал плечами.

— Осталась еще какая-то ерунда, несколько монет там, кольцо-другое… Не хотелось колупаться из-за них впотьмах.

— Понимаю, Дег. Ты имел в виду ван Рункла.

— Ну, дед же сколько времени за ними гонялся. Пусть возьмет, чего найдет, Лусинде и без того хватит.

В наступающем рассвете мы тронулись в дорогу, производя лишь скрип седел и удары копыт об землю — никакого шума больше.

На высоте перевала я оглянулся, повернувшись для этого в седле. Неровности местности сливались на расстоянии в одно целое: зелень, седина, очарование, низины подернуты дымкой.

Где-то там за горизонтом нас ждут поселения манданов, и пусть я не добыл мехов, а богатства, которые мы везем с собой, принадлежат не мне, сопровождающие меня воспоминания смягчились под влиянием времени, вкус к жизни пробудился в моей душе заново, а поперек седла лежит винтовка Фергюсона.

И конечно, есть еще Лусинда.

Луис Ламур Вниз по склонам холмов

Джоди и Джонне, Бо и Анжелике, каждый из которых внес какой-то вклад в эту книгу.

Глава 1

Когда Харди Коллинз проснулся, жеребца Биг Реда не было. Накануне Харди сам привязал его и теперь с неожиданным чувством вины вспомнил, что, торопясь вернуться к костру, плохо заколотил колышек в землю.

Харди понял, что конь ушел, поскольку с того места, где он лежал, ему был бы виден темный контур тела животного на фоне неба. Напуганный случившимся, он минуту-другую лежал тихо.

От костра остались только красные угли… Где-то разговаривал с луной койот… В фургоне пошевелилась во сне миссис Энди.

Биг Ред ушел по его вине. Мистер Энди все время говорил, что Харди уже достаточно взрослый, чтобы отвечать за свои поступки, а если не считать встречи с отцом, к которому он ехал, Харди больше всего на свете хотелось, чтобы мистер Энди признал его достойным доверия.

Когда их караван пересекал Равнины, никто не отлынивал от работы. Даже Бетти Сью, которой недавно исполнилось три, вместе с матерью собирала бизоний помет.

Стараясь не шуметь, Харди вылез из-под одеял и натянул сапоги. По звездам он видел, что до рассвета уже недолго, но рассчитывал найти жеребца и вернуться, прежде чем кто-нибудь заметит его отсутствие. А где надо искать, Харди знал.

Особенно осторожным ему приходилось быть из-за Бетти Сью, которая следовала за ним, куда бы он ни шел. Если она сейчас проснется, то начнет задавать вопросы. «Беда с женщинами, — решил Харди, — они задают слишком много ужасно глупых вопросов».

Первым делом мальчик достал флягу. Мистер Энди предупреждал его, что человек на Западе никогда не должен оставаться без фляги с водой, а там, где жил отец Харди, воды постоянно не хватало.

Охотничий нож был всегда при нем — с тех пор как горец note 1, как-то раз остановившийся поужинать и поболтать в их лагере, между прочим заметил, что если у индейца или горца есть нож, то они выживут в любых условиях и при любых обстоятельствах.

С невысокого холма, на котором расположились кольцом фургоны, местность хорошо просматривалась, а до оврага, где Харди рассчитывал найти жеребца, было чуть больше мили. Там вокруг источника росла сочная трава, и пока переселенцы разбивали лагерь, лошади паслись в этом месте. А когда перед сном Харди пошел за Биг Редом, тот покинул пастбище очень неохотно; скорее всего жеребец вернулся туда.

Вдалеке от фургонов уже не казалось так темно. Харди прошел почти треть пути, когда услышал сзади шорох и испуганно обернулся. Это была Бетти Сью.

— Разворачивайся и топай назад, — сказал Харди. — Что скажет твоя мама?

— Ничего не скажет, если я буду с тобой.

— Иди назад, — повторил он. — Мне нужно найти Биг Реда.

— Я хочу с тобой.

«Если я сейчас заставлю ее вернуться, — подумал Харди, — она наверняка заблудится. Или попытается, сделав крюк, обогнать меня».

— Ладно. Только веди себя тихо. Поблизости могут оказаться индейцы.

Девочка семенила рядом, и Харди признался себе, что рад ее обществу. Он не очень боялся индейцев и упомянул их лишь затем, чтобы Бетти Сью вела себя тише. Мистер Энди и все остальные сходились во мнении, что в это время индейцев в здешних краях нет.

Когда они достигли оврага, в котором большой гнедой конь мирно щипал траву, небо на востоке только начинало бледнеть. Навострив уши, Биг Ред посмотрел на детей и начал медленно приближаться к ним, волоча за собой колышек. He дойдя нескольких шагов, он остановился, вскинув голову, раздувая ноздри и вслушиваясь в ночь.

— Ты и впрямь пуглив, Ред, — сказал Харди, подхватывая колышек. — И ты причинил уйму хлопот, скрывшись от нас. А если бы мы ушли и оставили тебя? Что бы ты тогда делал?

Биг Ред был сильным крупным жеребцом — и вместе с тем домашним баловнем. Харди впервые уселся на него верхом в четырехлетнем возрасте, а Биг Ред был игривым двухлеткой, пугливым с незнакомыми людьми, а временами коварным. Он до сих пор оставался таким. Особенно жеребец не любил, когда кто-нибудь возился возле его хвоста. Он лягался, как мул, когда мистер Энди пытался вычесывать из его хвоста репьи.

Харди заботился о Биг Реде с тех пор, как тот был жеребенком; он скармливал ему морковки и турнепс и водил на водопой. Биг Ред знал, кто его лучший друг чуть ли не со дня рождения.

Харди был слишком мал, чтобы забраться на лошадь без посторонней помощи — ведь рост Биг Реда превышал семнадцать ладоней note 2. Харди мог только подсадить Бетти Сью.

— Харди! Там сливы… — воскликнула девочка.

Харди в отчаянии оглянулся на нее.

— Сливы! Все тебе сливы! Это не сливы, а черная смородина.

С вызывающим пренебрежением к названиям Бетти Сью уже запихивала ягоды в рот. До них донесся слабый треск, словно где-то вдали ломали сучья, и Харди взглянул на небо.

Было ясно, что их возвращение не останется незамеченным. Но если они принесут с собой полную шляпу черной смородины, может быть, мистер Энди не будет очень сердиться.

Харди показалось, что он услышал крик животного или ребенка. Он прислушался, но не уловил больше ни звука. Мальчик стал собирать ягоды, отправляя в рот каждую третью.

Когда шляпа наполнилась, они двинулись в обратный путь — Бетти Сью, с руками и губами, перемазанными смородиновым соком, восседала на лошади. Она делала то, что ей говорили, не вдаваясь в споры, — не то что большинство взрослых женщин. Они всегда спорят с мужчинами — даже миссис Энди, которая ничего не может сделать, не наговорив сперва столько слов… Больше, чем сойка над ужом.

Они выбрались из оврагов ярдов за двести от лагеря. И тогда Харди увидел дым…

Внезапно он испугался. Дыма было очень много, он такого никогда не видел — даже в тот раз, когда кто-то, уронив горящие угли, поджег траву внутри кольца фургонов. Харди послышался лошадиный топот, но когда они одолели последний подъем, то глазам их предстал только дым. И то, что могло быть пылью.

Первым делом Харди бросилось в глаза отсутствие белых тентов на фургонах. Конечно, на самом деле в них оставалось уже не слишком много белого, но на фоне прерии они выглядели именно так и с расстояния в несколько миль походили на череду облачков, плывущих над самой землей. Не было ни следа обычной для этого времени суеты, связанной с подготовкой к отправлению в путь. Едва заметив дым, Харди замедлил шаг и пошел рядом с лошадью, взяв за руку Бетти Сью. Сейчас он бессознательно сжал пальцы, и Бетти Сью вскрикнула.

Биг Ред резко остановился. В глазах жеребца был виден испуг, он явно ощущал какой-то запах, который ему не нравился. Харди встал на цыпочки и снял Бетти Сью со спины коня. Перед тем как отправиться на Запад, он слышал немало рассказов о нападениях индейцев и о том, как надо поступать в таких случаях. И Сквайрс, тот горец, что останавливался у них поужинать, тоже говорил об этом. И теперь Харди понял, что произошло. Он вогнал колышек в землю и положил руки на плечи Бетти Сью.

— Посиди здесь, — сказал он. — Мне нужно пойти туда. Если сдвинешься хоть на дюйм — я тебя никогда и никуда больше не возьму.

Девочка спокойно взглянула на него.

— Я хочу к маме.

— Сиди здесь.

Харди медленно взобрался по длинному склону холма. Сердце его тревожно билось, в горле стоял ком, которого он никак не мог проглотить.

В караване переселенцев насчитывалось всего двенадцать фургонов, однако, отправившись в путь в конце сезона, они рассчитывали добраться благополучно. Напал на них маленький отряд индейцев; численный перевес был на стороне переселенцев и составлял почти два к одному; столкновение оказалось полнейшей неожиданностью и для тех, и для других.

Команчи, отклонившись далеко на север от своих охотничьих угодий, быстро ехали к дому и на рассвете неожиданно натолкнулись на фургоны. Один из сторожей разводил костер, собираясь готовить завтрак, когда в него попала стрела. Двое других умерли во сне — также от стрел, после чего индейцы ворвались в лагерь, орудуя ножами.

Раздалось лишь несколько выстрелов, когда мистер Энди дотянулся до винтовки и предпринял отчаянную попытку защитить жену. Они умерли вместе, так и не узнав, что Харди и Бетти Сью с ними не было.

Харди остановился перед сожженными фургонами, охваченный доселе неведомым ему чувством. Прежде ему никогда не приходилось видеть смерть, теперь же она была повсюду. Обнаженное тело мистера Энди со снятым скальпом совсем не было похоже на человеческое… Да и остальные почти ничем не напоминали тех людей, которых мальчик знал. Фургоны были ограблены и подожжены, люди лежали там, где застала их смерть.

Стараясь не смотреть на тела, Харди поспешно обошел лагерь в поисках оружия и еды. Оружия, конечно, не было — его забрали индейцы. Он нашел несколько банок фруктовых и мясных консервов и еще несколько со сгоревшими этикетками. Очевидно, с консервами индейцы не были знакомы. Харди сложил банки в старый мешок.

Нашел он и немного муки, но, не зная, как ею пользоваться, не взял. Харди покинул уничтоженный лагерь и зашагал вниз по склону холма — к Бетти Сью и Биг Реду.

Харди Коллинзу было семь лет, он остался один и не знал, что ему делать. Он мог отыскать в ночном небе Полярную звезду; ему было известно, что солнце всходит на востоке, а заходит на западе. Дома, на ферме, он выполнял несложную работу, вместе с другими мальчишками играл в поросших лесом холмах, а последние две зимы расставлял силки вдоль ручья. О мире за пределами фермы он мало что знал. С караваном он двигался на Запад, где ждал его отец.

Мальчик не знал, как рассказать о случившемся Бетти Сью, и поймет ли она, если он расскажет.

Харди опустился на колени рядом с ней.

— Дальше мы должны идти одни, — сказал он. — Пришли индейцы, и все наши ушли на Запад. Нам надо идти, чтобы встретить их там.

Это была ложь, но Харди не знал, что сказать Бетти Сью, и не хотел, чтобы она плакала. Кроме того, девочка вряд ли поймет, что такое смерть. Единственно, о чем он сейчас думал, — это о том, что им надо уходить отсюда, и уходить быстро. Команчи могли вернуться, или дым мог привлечь других индейцев.

— Бетти Сью, — повторил он, — нам надо идти.

Она посмотрела на Харди с сомнением.

— Я хочу к маме.

— Нам нужно идти. Все убежали от индейцев.

— Нам тоже нужно бежать?

— Да. Нам нужно скрываться от индейцев.

Бетти Сью посмотрела на него округлившимися глазами.

— Это как игра?

— Это вроде игры в прятки, только нам нужно далеко убежать, прежде чем мы сможем спрятаться.

— Хорошо.

Харди подсадил девочку на коня. Это было все, что он мог сделать, чтобы усадить ее верхом. Он толкал, она цеплялась, а большой жеребец терпеливо ждал. У самого Харди не было ни малейшей возможности взобраться на Биг Реда. Поблизости не было камней, на которые можно было бы встать, никаких низинок, куда можно было бы завести Биг Реда, чтобы потом перебраться к нему на спину сверху. Подобрав с земли веревку с колышком, Харди зашагал вперед.

Они были совсем одни. Вокруг них не было ничего, кроме прерии и безоблачного неба. Над землей нигде не клубилась пыль. Не было видно ничего — ни дерева, ни кустика, только жесткая бурая трава, по которой они шли.

Прерия казалась плоской или мягковолнистой, с редкими холмами — пологими, рыжевато-коричневыми, словно бока спящего льва. Расстояние почти не ощущалось из-за отсутствия ориентиров.

Они шли, как им казалось, уже довольно долго, и солнце высоко поднялось в небе, когда Бетти Сью начала хныкать. Харди помог ей слезть, они уселись рядышком и съели остаток смородины. Потом каждый отпил глоток из фляги

— Харди, — спросила Бетти Сью, подняв на него паза, которые, казалось, стали еще больше и круглей, — мама далеко?

— Мы не увидим ее сегодня, — ответил он.

Когда они снова двинулись в путь, Бетти Сью пошла рядом с Харди, как делала это множество раз, когда он относил на поле обед мистеру Энди. Когда она устала, Харди опять помог ей взобраться на Биг Реда.

Наконец они достигли высокого места, откуда перед ними открылись бесконечные мили буро-коричневой прерий, на всем пространстве которой не на чем было остановиться глазу. Однако, пристальнее всмотревшись в даль, Харди заметил между далекими холмами крохотное синее пятнышко, окаймленное зеленью.

Они тронулись в путь, и Харди не думал больше ни о караване, ни о мертвых людях. Где бы ему ни приходилось бывать прежде, рано или поздно его всегда ожидали свет и тепло дома или, по крайней мере, лагерный костер, сытная еда, а потом постель. Теперь не было ничего похожего — лишь где-то далеко его ждал отец, а пока Харди отвечал за Бетти Сью и Биг Реда.

Солнце уже зашло, и трава колыхалась под вечерним ветром, когда дети наконец достигли болотца, лежавшего в неглубокой долине. У края воды рос тростник — шести футов и выше. В гуще ивняка они нашли место, где струйка воды вытекала из-под камней в болото, и напились. Трава была хорошая, и Харди старательно привязал Биг Реда, все время с ним разговаривая. Бетти Сью вела себя очень тихо.

Внезапно в тростнике зашелестел ветер, и Харди испуганно повернулся, а Бетти Сью совсем было собралась заплакать.

— Это ничего, это только ветер, — успокоил ее Харди.

Из тростника и сухой травы они устроили постель. Потом своим охотничьим ножом Харди вскрыл одну из консервных банок — точь-в-точь как это делал мистер Энди; дети поели. В банке оказалось какое-то очень вкусное мясо.

— Теперь тебе надо умыться перед сном.

— Хорошо, — покорно согласилась малышка.

Они вместе умылись на берегу; вода была холодной и приятно освежала кожу после долгого перехода. Бетти Сью легла на тростниковую постель, и Харди укрыл ее своей курткой.

Сам он сел рядом с ножом в руке. Харди представления не имел, с какими дикими животными придется сразиться, но знал, что на всякий случай должен быть готов. Это могли быть волки, которых он видел из фургона, или койоты, которые водились в прерии. А еще он слышал, что у речных берегов иногда встречаются медведи и пумы.

Темнело, и на небе мало-помалу проступали звезды. Ветер рябил темнеющую гладь воды. Харди молча сидел, прислушиваясь к успокаивающему хрусту травы на зубах Биг Реда.

Ему смутно припомнилось, как мистер Энди рассказывал, что им понадобится около месяца, чтобы добраться до форта Бриджер, где их будет встречать отец, — но это на фургонах. А сколько же им с Бетти Сью придется идти пешком?

Становилось холодно, а Харди очень устал. Он прилег рядом с Бетти Сью и больше всего ему захотелось, чтобы куртка его оказалась достаточно велика, чтобы укрыть их обоих. Звезды над ним походили на лампы в окнах далеких домов…

Спал он долго и, вздрогнув, проснулся от какого-то звука. Некоторое время Харди лежал, затаившись и прислушиваясь. Было слышно тяжелое дыхание жеребца, а потом где-то неподалеку раздался плеск воды и звуки глотков пьющего животного. Осторожно приподнявшись на локте, Харди сквозь просветы между ветвями посмотрел на берег. Темная туша животного была столь необъятна, что мальчик даже немного испугался. Затем поднялась большая голова, тяжелые капли падали с губ; Харди понял, что перед ним бизон — и крупный. Бизон еще некоторое время утолял жажду, а потом двинулся прочь, по ветру. Когда Биг Ред вновь спокойно захрустел травой, Харди лег и заснул.

Когда над холмами разлился серый утренний свет, пронизанный первыми лучами солнца, Харди захотел развести костер, но побоялся привлечь внимание индейцев. Он лежал, глядя в небо и раздумывая. Им не оставалось ничего иного, кроме как идти на запад, к отцу.

Харди привык к ходьбе — и дома, на ферме, и в лесу, и во время переезда сюда, поскольку на подъемах все переселенцы шли пешком, стремясь облегчить работу лошадям. Конечно, в караване рядом всегда были фургоны, куда можно было забраться, если устал, а сейчас не то что фургона не было — он и на Биг Реда не мог сесть верхом.

Рано или поздно он найдет большой камень или крутой берег, с которого сможет сесть Реду на спину, а потом всякий раз станет искать места для стоянок с таким расчетом, чтобы там можно было снова усесться на лошадь. Как жаль, что отец всегда требовал коротко подстригать жеребцу гриву — окажись она сейчас длинной, это очень бы помогло.

Бетти Сью спала не шевелясь. Харди знал, что им надо было отправляться в путь на рассвете, но девочке требовался отдых. Он тихонько встал, сводил жеребца на водопой, ни на миг не упуская из виду их стоянку. Пока лошадь пила, Харди и сам утолил жажду у источника и наполнил флягу. Когда они вернулись, Бетти Сью уже проснулась, но вопросов не задавала — ни о маме, ни об отце, вообще ни о чем.

Харди вскрыл еще банку консервов, они поели и запили завтрак холодной водой. Когда они наконец тронулись в путь, солнце стояло уже высоко. Харди осмотрелся в поисках чего-нибудь, чтобы взобраться на лошадь, но не увидел ни упавшего дерева, ни ямы, в каких валяются бизоны, — словом, ничего подходящего.

Местность теперь была не такой плоской, как раньше; она уходила вдаль длинными, пологими волнами плавно очерченных холмов. Харди знал, что ему надо придерживаться низин, чтобы не попасться на глаза индейцам, но в то же время наверху была возможность высмотреть другой караван или еще что-нибудь, где бы ему могли помочь.

Мальчик не шел по следам других караванов. Убежденный, что индейцы наблюдают за этими путями, Харди стал придерживаться противоположных склонов; но всякий раз, выходя на вершину, он мог видеть колеи, оставленные фургонами, державшими путь на Запад. Несколько раз Харди находил по дороге дикий лук, но Бетти Сью отказывалась его есть.

День наливался жарой, а с коричневых холмов ветерок начал поднимать пыль. Бетти Сью похныкивала, и Харди боялся, что она расплачется всерьез, но девочка сдержалась. Сам он плелся, механически переставляя ноги в одном и том же темпе, и старался не думать о том, как далеко им идти и как мало они прошли

Харди старался припомнить все, чему его учил отец, и все, что рассказывал Билл Сквайрс о том, как должен поступать человек, в одиночку оказавшийся в глуши. Да и от других ему случалось слышать рассказы о путешествиях на Запад, об индейцах и охоте.

Однажды Харди заметил вдали стадо антилоп, но оно исчезло в трепещущем от жары воздухе. Вскоре — и не очень далеко — он увидел трех бизонов, остановившихся при виде большой гнедой лошади и двух детей.

Эти бизоны отстали от большого стада, прошедшего здесь несколько недель назад. В фургонах толковали о следах, оставленных этим стадом, за которым следовали волки, охотившиеся на слабых и отставших. «Таков закон природы, — творил Билл Сквайрс, — волки уничтожают слабых и больных, сохраняя сильную породу».

Вспомнив еще один совет Сквайрса, гласивший: «Всадник на Западе должен наблюдать за свой лошадью, потому что она увидит или почует опасность куда раньше человека», Харди начал внимательнее присматриваться к поведению Биг Реда. Но необозримая равнина была пуста, куда ни кинь взгляд.

Харди изучал местность, по которой они шли, наблюдал за движением животных и полетом птиц: они могли подсказать о чьей-либо близости или иной опасности.

Солнце уже приближалось к горизонту, а Харди все никак не мог найти подходящего места для ночевки. Он брел вперед, доведенный до отчаяния усталостью и навалившимся на него чувством ответственности. Когда на небе начали бледнеть последние краски, Биг Ред стал подергивать веревку, стараясь повернуть на юг. Зная, что жеребец может издалека почуять воду, Харди повернул, ведомый лошадью. А затем он увидел деревья.

Сначала они показались лишь длинной тенью на дне неглубокой лощины, но когда Харди подошел поближе, тень оказалась ивами и тополями, росшими по берегам извилистого ручья, в ширину едва достигавшего двенадцати футов, а в глубину — нескольких дюймов. Вода в нем была холодной и прозрачной, а вокруг достаточно травы для Реда.

Харди помог Бетти Сью слезть на землю и повел жеребца к воде. И тут, на берегу, его сердце чуть не остановилось. На песке, у самой воды, отпечатался след мокасина.

Не сходя с камня, Харди наполнил флягу, поспешно вернулся и спрятал лошадь на маленькой полянке, скрытой в гуще ивняка. Полянка была небольшой, но здесь хватало и травы, и места, чтобы жеребец мог покататься на спине.

Устроив постель для Бетти Сью, Харди вскрыл еще одну банку. Они были заняты едой, когда мальчик вдруг заметил в кустарнике что-то темное, формой и размерами напоминающее банан. Ликуя, он сорвал плод с ветки.

— Паа-паа! — воскликнул Харди. — Здесь есть паа-паа! note 3

— Я не люблю паа-паа, — тихонько проговорила Бетти Сью.

— Я тоже раньше не любил. А теперь они мне нравятся. Попробуй!

Зеленовато-желтый плод был около четырех дюймов длиной и полутора толщиной. Поискав в кустах, Харди набрал их сполдюжины. На вкус они оказались хороши, лучше, чем ему помнились. Бетти Сью быстро съела свой и взяла еще.

Как бы ни был Харди возбужден находкой паа-паа, он не мог забыть и о следе мокасина. Он не слишком хорошо разбирался в следах, но этот был свежим: края его нисколько не осыпались, да и следов насекомых на его поверхности не было видно. Определенно, этот след был оставлен сегодня; возможно, всего несколько часов назад.

Хотя мысль о следе не покидала Харди, ему очень хотелось развести костер. В пламени костра есть что-то успокаивающее. Так всегда говорил отец, и, наверное, это была правда, потому что после маминой смерти отец много времени проводил, просто глядя на огонь. Как раз тогда он и начал поговаривать о переезде на Запад.

Не то чтобы он был неудачником. Отец был усердным работником, и Харди слышал, как о нем говорили, что уж Коллинз-то нигде не пропадет. Не раз говорил это и мистер Энди: «Вы только посмотрите на этого Скотта Коллинза — вот человек, который оставит след на земле».

Огонь был бы сейчас большой поддержкой, особенно для Бетти Сью; но когда Харди взглянул на нее, девочка уже крепко спала на траве, сжимая в кулачке недоеденный паа-паа. Он укрыл ее курткой и прилег рядом, глядя на звезды.

Где сейчас отец? Сколько пройдет времени, когда отец узнает, что случилось с караваном?

Караван должен был прийти в форт Бриджер не раньше, чем через месяц. Да ведь они с Бетти Сью могут добраться туда, прежде чем отец поймет, что фургоны не появятся! У Харди внезапно вспыхнула надежда… Хорошо бы больше не причинять отцу беспокойств — смерть мамы была для него большим ударом.

Спотыкаясь и падая, Харди начал ходить за отцом в поле, когда ему было не больше двух. Но он не только спотыкался и падал — он еще смотрел и слушал. Став на год старше, он уже помогал сажать картошку, принося и подавая ее отцу, и сидел с ним под вязами, пока тот обедал. Обычно отец разговаривал с Харди о своей работе, но иногда и делился мечтами. Говорили они и о птицах, животных, насекомых. Отец научил Харди ставить силки, выслеживать дичь и быстро сооружать в лесу укрытия из подручных материалов.

Их было только двое, и Харди во всем помогал отцу. В его обязанности входило подбирать большие плоские щепки в то время, когда отец топором вытесывал из бревен брусья. Примерно через каждые восемь дюймов бревна приходилось надрубать по всем четырем сторонам, после чего отец от зарубки до зарубки откалывал топором большие щепки — и так до тех пор, пока бревно не превращалось в брус. Харди любил это занятие, а из щепок получались превосходные дрова.

Он всегда сопровождал отца и в лес — за травами, орехами или чтобы выбрать деревья для рубки. Харди даже помогал устанавливать на место готовые балки — когда их поднимали при помощи волов, веревок и смазанных жиром бревен.

Вечерами они сидели у огня, делая гвозди — железный прут надо было нагреть, заострить один конец ударами молотка, потом на нужном расстоянии от острия сделать надсечку и отломить. Если они не занимались изготовлением гвоздей, то плели тростниковые корзины для зерна или овощей. У отца они получались так хорошо, что частенько их удавалось обменять на еду или другие нужные вещи.

По вечерам отец нередко рассказывал Харди разные истории из собственного детства. Когда ему было десять лет, он был учеником слесаря в родной Ирландии, а к пятнадцати годам он оказался таким рослым и сильным, что вербовщики схватили его и отправили за океан. Он год проработал в Новом Орлеане, но бежал оттуда, поднялся вверх по Миссисипи и Огайо, перебрался через горы и достиг Нью-Йорка. Оттуда он снова ушел в море — на этот раз уже корабельным плотником; вернувшись, работал в окрестностях Нью-Йорка, а после перебрался в Нью-Хэмпшир, где встретил маму.

После ее смерти отец вместе с Харди перебрался западнее, в Висконсин, но и там не успокоился. Он искал более открытых мест, большего простора, где можно было бы заняться разведением чистокровных лошадей, каких он помнил по детским годам в Ирландии.

Как-то, отправившись на рынок, отец оставил Харди одного на целых два дня и две ночи: кому-то надо было заботиться о скотине и отгонять ворон от пшеницы. А когда отец вернулся, с ним был мистер Энди, вскоре поселившийся рядом.

Отец прислушивался к рассказам о Калифорнии, но манило его туда не золото, а здоровый климат и обширные пространства, идеальное место для ранчо, о каком он мечтал. Отец уехал, а через год послал за мистером Энди, чтобы тот перебрался на Запад сам и привез Харди.

Внезапно Харди проснулся, хотя совершенно не помнил, как уснул. Небо еще только начинало сереть. Тихонько отодвинувшись от Бетти Сью, он встал, отвел Биг Реда к ручью, а вернувшись, снова притязал лошадь. Среди кустов и деревьев Харди отыскал несколько прямых прутьев и хороший стволик для лука. Отец научил его изготовлять лук и стрелы, как это делают индейцы, и Харди частенько охотился с ними на белок и кроликов. Работа отвлекала его от мыслей о голоде и о том, как, должно быть, хочется есть Бетти Сью. Между делом он съел еще один паа-паа.

Он как раз заканчивал мастерить лук, когда услышал топот лошадей. Услышал его и Биг Ред; он навострил уши и раздул ноздри, собираясь заржать. Харди схватил веревку и зашептал:

— Нет! Нет!

Биг Ред не издал ни звука, но всем видом показывал, как ему интересно. Затаившись под ивами, Харди увидел трех индейцев с перьями в волосах. Все они были обнажены по пояс. У одного из них была приторочена к седлу четверть антилопьей туши. Индейцы остановились ярдах в тридцати ниже по течению ручья, и до Харди доносились звуки их негромкого разговора. На их лицах не было и следов боевой раскраски, не заметил Харди и скальпов.

Один из индейцев спешился и лег попить. Начав подниматься, он насторожился, но все-таки встал. Выпрямившись, он посмотрел вверх по ручью, и долгое время глядел, казалось, прямо в глаза Харди. Мальчик знал, что увидеть его невозможно, но сидел очень тихо и молился, чтобы Бетти Сью и Биг Ред не издали ни звука. Наконец индеец отвернулся.

Вскоре все трое уехали; но в последний момент все тот же индеец обернулся и бросил пристальный взгляд назад. Харди продолжал таиться, пока они не отъехали достаточно далеко, а потом разбудил Бетти Сью.

Он понял, что им необходимо уйти отсюда. Уйти прямо сейчас. Харди был уверен, что этот рослый индеец непременно вернется.

Глава 2

Билл Сквайрс сидел на корточках, опираясь спиной о столб корраля.

— Это было, пожалуй, четырнадцатого. Я спустился с левой развилки и увидел свежий след фургонов. Искать караван было уже поздно, но я пошел по следу, надеясь поболтать и одолжить у них кофе. К тому же мне было любопытно узнать, о чем они думали, пускаясь в путь накануне зимы. — Билл Сквайрс сплюнул и перекатил жвачку за другую щеку. — Утром шестнадцатого я их догнал. — Он взглянул на Скотта Коллинза. — Да, я помню мальчика. Он точно был там, и девчушка Энди Пауэлла ходила за ним по пятам. Славный мальчуган. Живой. А уж вопросы об индейцах и всяком таком из него прямо лезут.

— Вы знали Пауэлла?

— Еще бы! Конечно! Мы с его отцом были друзьями в Пенсильвании, когда Энди еще только родился. Разумеется, я знал Энди. Всякий раз, возвращаясь домой, я виделся с ним. Правда, дома я бывал не часто, но все же время от времени… Он рассказал мне о мальчике и о лошади. — Сквайрс беспокойно взглянул на Коллинза. — Лучше бы ни один индеец не увидел этого жеребца! Он отдал бы за него руку. Я не об апачах говорю — те сперва заездят лошадь до полусмерти, а потом съедают. Я говорю о шайенах, сиу, кайова и других которые знают толк в лошадях.

Поникший Скотт Коллинз сидел, чувствуя, как растет внутри какая-то странная пустота; его подташнивало. Он надеялся на чудо, молился о том, чтобы мальчик остался жив.

— Двумя-тремя днями позже я наткнулся на след индейцев, — продолжал Сквайрс. — Команчи, притом забравшиеся слишком далеко на север. Их было не больше девяти или десяти человек, но они гнали с дюжину подкованных лошадей и несколько голов скота — значит, на кого-то напали. — Он помолчал, сплюнул и проговорил: — Теперь смотрите. Это было слишком далеко от каких-либо поселений, а ни один команч не способен перегонять коров — во всяком случае, не тогда, когда находится вдалеке от дома. Получалось, что они напали на кого-то поблизости и еще не успели этих коров съесть. Я подумал, что скорее всего они могли напасть на тот караван, и вернулся по их следам. Конечно, индейцы могли убить всех, но вдруг кто-то все же остался в живых. Переселенцев было больше, чем команчей, и у них был шанс отбиться. Но им не повезло. По-моему, индейцы напали на них перед рассветом или на рассвете. Это было видно по тому, как лежали трупы. Нигде ни одной стреляной гильзы, кроме как от ружья Энди Пауэлла. Он один сумел несколько раз выстрелить — больше никто.

— Что с малышами? — Скотт Коллинз заставил себя выдавить этот вопрос, но ответ ему услышать не хотелось.

Сквайрс сочувственно посмотрел на него.

— Ну что ж, я не из тех, кто возбуждает в людях напрасные надежды. Я похоронил всех, кого нашел, но среди них не было ни мальчика, по росту похожего на вашего, ни этой девочки Энди.

Несколько минут все молчали. Потом Скотт Коллинз достал трубку, набил ее и закурил; он старался мыслить логически, подавляя в себе страх и горе. Сейчас это было ему нужнее, чем когда бы то ни было.

— Ни у кого из детей не было шанса скрыться, — сказал Дэрроу. — Во всяком случае, не посреди голой прерии. Команчи увезли их с собой.

Сквайрс глубокомысленно жевал неизменную жвачку.

— Сомневаюсь, — произнес он наконец. — Эти команчи ехали быстро. Они даже не захватили с собой ни одной женщины. Это был молниеносный налет, разгром, за которым последовало бегство. Команчей ведь было мало, и они были далеко от дома. Не забывайте, все случилось в землях шайенов. Конечно же, там встречаются и другие индейцы, например пауни. Маленький военный отряд команчей не стал бы рисковать. — Помолчав, он добавил: — Коллинз, я боюсь подавать человеку надежду, когда для этого очень мало оснований, но сдается мне, этим малышам каким-то образом удалось скрыться. — Он снова сделал паузу, потом задумчиво произнес: — Два малыша, одни в прерии…

Скотт думал, стараясь поставить себя на место сына. Как ни странно, это придало ему уверенности. Харди был серьезный мальчик, достаточно осторожный и приспособленный для жизни в диких местах. Может, это глупо — пробуждать в себе беспочвенные надежды, но Коллинз никак не мог отделаться от ощущения, что Харди жив.

— Если вы не нашли их тел и полагаете, что команчи не увезли их с собой, то они должны быть где-то в тех местах.

— Не знаю. Как долго могут продержаться малыши — без пищи, без снаряжения, без помощи? И все же, — добавил Сквайрс, — одна вещь смущает меня с тех самых пор, как я оставил этот сожженный караван. Что сталось с большим жеребцом? Я изучал следы, оставленные команчами; поверьте, я хоть сейчас могу нарисовать следы каждой лошади; но отпечатков копыт жеребца там точно не было.

— Харди мог скрыться вместе с лошадью, — сказал Скотт Коллинз. — Этот жеребец следовал за ним по пятам, как щенок, с тех самых пор, как был маленьким жеребенком. — Он выбил трубку и встал. — Я возвращаюсь, Сквайрс. Если дети живы — я их найду, если нет — отыщу их тела и похороню.

Билл Сквайрс посмотрел на него из-под лохматых бровей.

— Зима на подходе, парень. Когда я уезжал оттуда, погода стояла еще неплохая, но теперь перелом может наступить в любой день. — Он помолчал. — Ты должен посмотреть правде в глаза, Скотт. Если малыши сумели ускользнуть — а я думаю, что они сумели, — то сейчас их уже нет в живых. Просто невозможно, чтобы они там выжили.

Коллинз натянул куртку и подхватил винтовку.

— Мальчик работал со мной с тех пор, как стал ходить. Он сообразительный и серьезный не по летам. Он умеет ставить силки и охотиться на кроликов с самодельными луком и стрелами. Я воспитывал его так, чтобы он сумел о себе позаботиться. И еще, — добавил он, — если мальчик жив, он будет ждать меня. Что до Биг Реда, то этот жеребец обгонит любую лошадь на Великих Равнинах. Если дети взберутся на эту лошадь -никакому индейцу их вовек не поймать.

— Ну что ж, — поднялся Билл Сквайрс. — Двух мнений здесь быть не может. Поехали, поищем.

— Вы оба дураки, — проворчал Дэрроу. — Как бы мне ни было больно об этом говорить, но индейцы убили обоих малышей. — Он поднял глаза на Коллинза. — Не обижайся, Скотт, но подумай сам: если вы туда поедете, в результате только убьют еще и вас.

— Фрэнк, этот мальчик — все, что у меня осталось.

Дэрроу неохотно встал.

— Вы оба безмозглые идиоты, но, Скотт, я не могу отпустить вас со Сквайрсом в эту глушь. Я знаю Сквайрса — уж с ним-то вас точно убьют.

Небо было серым, и холодный ветер дул с гор Уинд-Ривер. На вершинах лежал снег, а кустистая трава и деревья, росшие на равнине, по которой ехали эти трое, были бурыми и пожухшими.

— Ты знаешь мальчика, — говорил Сквайрс, — так что тебе и карты в руки. Поставь себя на его место, вспомни все, что мальчик знает, и ты сможешь представить себе, что он сделал.

Как поставить себя на место семилетнего мальчика, оставшегося в обществе крохотной девочки и лошади? Если они и в самом деле были с ним… Хуже всего, что Коллинз с друзьями не были ни в чем уверены. Однако кое-что Коллинз знал точно. Во-первых, Харди был упорен и настойчив, для мальчика его лет ему часто приходилось оставаться одному. Во-вторых, Харди наверняка двинется на запад, а если что-то помешает — станет держаться возле дороги.

Коллинз изо всех сил старался не дать страху овладеть собой — страху, который жил в нем, поднимался, разрастался до тех пор, пока сердце не начало тяжело биться, а суставы пальцев, сжимавших поводья, не побелели. Харди… его сын… его мальчик… где-то там, один и в опасности! Нет, не один: с ним маленькая девочка, едва ли не грудной ребенок, и о ней надо позаботиться.

Сквайрс, видимо, угадал его мысли.

— Скотт, — резко окликнул старый горец, — тебе надо забыть о том, что может произойти. Ты должен думать только о том, как их найти. Ты должен жить только днем и часом встречи с ними. А иначе сойдешь с ума.

Скотт Коллинз заставил себя успокоиться. Караван был атакован на равнине. К западу от нее местность становилась овражистой, с пологими холмами и длинными долинами, а севернее дороги возвышались горы. По берегам ручьев росли деревья, отдельные рощицы поднимались даже на гребни холмистых гряд.

Лето было засушливое, безводное. Однако Сквайрс говорил, что Харди внимательно слушал его советы вожатому каравана и потому мог запомнить места расположения источников. Но больших источников мальчику придется избегать из-за индейцев.

Один за другим Коллинз рассматривал и отбирал шансы Харди выжить в прерии. Мальчик знал несколько слов на языках сиу и чиппевеев; кроме того, он немного владел и языком жестов — ведь они жили на границе Висконсина близ индейских поселений. Порою индейцы останавливались возле их дома, и Скотт всегда угощал их; иногда и они оставляли ему кусок оленины. В год большого пожара, когда леса горели, подожженные молниями, а дичь перебралась на юг, Скотт спас жизнь дюжине индейцев, подкармливая их даже тогда, когда и самим приходилось туго.

— Когда индейцы напали на караван, фургоны находились в трех днях пути от Брода Ларами, и ребятишки не могли пройти слишком много. — Сквайрс перекатил жвачку за другую щеку. — Нам предстоит еще долгий путь, прежде чем мы до них доберемся.

— Ты ехал быстро, — сказал Скотт, — как ты думаешь, сколько дней дети оставались одни?

— Я вез послание на Восток, — отозвался Сквайрс, — и лошади у меня были припрятаны. Я менял их три раза. Думаю, дети идут не дольше недели… И не меньше шести дней.

Это долго. Чем они питаются? Без винтовки им не добыть дичи. Хотя с луком и стрелами Харди сумеет подстрелить кролика или белку. Может быть, даже кустарниковую курочку.

Три человека ехали быстро, почти без остановок, внимательно изучая по дороге землю и окрестные холмы. Они все еще находились далеко от тех мест, где могли найти следы детей, но Скотт боялся их пропустить.

У подножия гор они увидели оленя, несколько раз пересекали следы антилоп. Однажды им встретилось стадо лосей, а в другой раз — табун лошадей. Они съехали с дороги, чтобы внимательно присмотреться к мустангам, но гнедого жеребца среди них не заметили.

— Нам еще не встречались индейцы, — сказал Дэрроу, -и это благословение Господне.

— В такую пору эти места нравятся им не больше, чем нам, — проговорил Сквайрс. — С наступлением зимы они отправляются в Холмы и прячутся там в какой-нибудь уютной долине, где полно топлива и всего, что надо.

— Билл, — спросил Коллинз, — как поступят индейцы с малышами, если поймают?

— Здесь ты можешь гадать с тем же успехом, что и я. Я знавал случаи, когда индейцы разбивали им головы о дерево или камень, но известно также, что они брали детей к себе и заботились о них. Со своими детьми индейцы обращаются очень хорошо — лучше, чем большинство белых. С пленными — другое дело. Тут уж трудно что-либо сказать… — Он замолк не меньше, чем на минуту, потом добавил: — Я бы сказал, чем младше дети, тем лучше для них.

Они продолжали ехать, пока лошади не устали настолько, что уже еле передвигали ноги. Тогда Билл Сквайрс решительно заявил:

— Пора дать отдохнуть нашим пони, Скотт, или мы окажемся пешими.

— Они уже недалеко, Билл, нам надо ехать.

— Если мы загоним лошадей, то не найдем детей никогда. Подумай об этом.

— Если память меня не подводит, то впереди река, — заметил Дэрроу. — Там должны быть трава, вода и дрова. Я предлагаю остановиться на денек, дать лошадям отдохнуть, а самим тем временем немного разведать окрестности. И подумать, что делать дальше.

Скотт понимал, что это здравый совет. И лагерь они разбили надежный, укрытый не только от ветра, но и от глаз любого случайного индейца, расположенный под ветвями деревьев, рассеивающими дым костра.

Когда они расседлали и пустили пастись лошадей, уже начинало смеркаться. Скотт Коллинз взошел на невысокий холм за лагерем и стоял, вслушиваясь в ночь. Если дать Биг Реду волю, он мог бы сам довезти детей сюда; он был прекрасным конем и любил мальчика.

Ночной ветер был холодным. Есть ли у Харди куртка? А у малышки Пауэлла? Если она просто встала и пошла за Харди, она наверняка одета очень легко — совсем не подходяще для холодной осени Вайоминга.

Больше часа Коллинз простоял на холме, напрягая слух, стремясь различить и опознать каждый звук, изо всех сил надеясь услышать стук копыт Биг Реда или слабый крик ребенка.

Билл Сквайрс подошел и встал рядом.

— Это бесполезно, Скотт. Пойдем вниз, поедим. Отдохни немного. Фрэнк приготовил ужин, а ты выглядишь совсем неважно.

— Они где-то там, Билл… Надо скорее их найти!

— Если живы — найдем.

Пляшущие языки пламени не принесли успокоения, но ужин оказался хорош, а крепкий черный кофе немного поднял настроение.

— Надо организовать дежурство, — предложил Сквайрс. — Мы с Фрэнком отстоим первыми. Поспи немного.

И Скотт Коллинз уснул; ему снился большой гнедой жеребец и двое детей, которые ехали на нем сквозь бесконечную холодную ночь.

Глава 3

После четвертого дня Бетти Сью больше не спрашивала о матери и совсем не плакала. Личико ее стало тонким, а глаза казались теперь неестественно большими. Она так цеплялась за Харди, что ему стало трудно привязывать жеребца, охотиться или искать топливо для костра.

Дети добрались до Поул-Крик, но река оказалась пересохшей. Правда, трава по ее берегам росла хорошая и сочная, так что, несмотря на недостаток воды, Харди остановился здесь достаточно надолго, чтобы Биг Ред мог вволю попастись и напиться. И тут он впервые нашел холм, где смог усесться на лошадь.

Харди залез на лошадиную спину с крутого берегового откоса, и они сразу же двинулись быстрой рысью. Биг Ред нетерпеливо рвался в путь. Харди уже заметил, что жеребец беспокоился весь день — ему явно не нравился холодный северный ветер.

Они вскрыли последнюю консервную банку из своего скудного запаса. Бетти Сью ела с жадностью, а потом с таким вожделением уставилась на то, что еще оставалось от доли Харди, что он отдал ей эти крохи, хотя был голоден.

У Харди никак не шел из головы тот индеец. На его присутствие вроде бы ничто не указывало, но успокоиться Харди не мог. Может быть, этот индеец ничего не сказал своим спутникам, чтобы сохранить для себя Биг Реда и их скальпы. И возможно, он преследует их даже сейчас.

За этот день они несколько раз пересекли русло реки, причем однажды даже нашли небольшой пруд. Харди вода в нем не понравилась, и они не стали пить из этой лужи — тем более что во фляге воды оставалось еще достаточно; но Биг Ред пил, и с удовольствием.

Когда они снова тронулись в путь, небо затянуло сплошной серой пеленой. Обрывистые берега поросли засохшими соснами. День стоял мрачный и холодный. Биг Ред так и рвался вперед. Время от времени Харди оборачивался и подолгу смотрел назад, но ничего подозрительного не замечал.

Несколько раз им встречались кролики, Харди даже попробовал в них стрелять, но после третьей попытки перестал, потому что если бы он слез за стрелой, взобраться обратно на лошадь ему было бы уже не под силу.

Наконец Харди подыскал подходящее место для отдыха, он очень устал и проголодался. Слишком устал, чтобы бояться, но не настолько, чтобы утратить осторожность. Лагерь он устроил под защитой крутого берега, покрытого сухостоем. В речке текла только жалкая струйка воды, а трава по берегам высохла и пожухла. Разжиться какой-нибудь едой им за день так и не удалось. Это была холодная, печальная, несчастная ночь, а к утру пошел дождь. Разумеется, в силках ничего не оказалось, и им оставалось только тронуться в путь.

Биг Ред сразу пошел рысью, и Харди, отпустив поводья, дал ему волю. Сегодня они придерживались дороги, так как Харди знал, что в дождь индейцы без крайней необходимости не поедут.

Косой дождь казался стальной сеткой на фоне серого неба, а дорога под копытами жеребца становилась скользкой. Однако Биг Ред без устали бежал вперед. Съежившись на его спине, держа перед собой Бетти Сью, Харди потерял всякое представление о времени. Наконец лошадь перешла на шаг, но по-прежнему брела и брела вперед. Местность вокруг них становилась все более неровной.

Вершины холмов здесь поросли деревьями, а вдоль pyсел ручьев местами виднелись старые огромные тополя. Харди выпрямился в седле и огляделся. Надо было найти убежище и отыскать еду. Бетти Сью вела себя слишком тихо, и это его беспокоило.

Харди учился не только смотреть, но и видеть. Он знал, что в лесу всегда надо быть настороже, кругозор там значительно уже. Даже когда он ехал на сиденье фургона, что-нибудь всегда заслоняло горизонт — другие фургоны, всадники или просто пыль: Сейчас, восседая на высокой спине Биг Реда, он мог видеть намного дальше, и ему вспомнились уроки того горца да и некоторых других о том, как нужно «смотреть» и «видеть».

Все люди смотрят, но мало кто из них по-настоящему видит. Как правило, люди редко могут во всех подробностях описать место, мимо которого проходили. Харди высматривал сейчас опасность. Но и еду — тоже. Что угодно, лишь бы это можно было съесть.

Дождь перестал, но небо оставалось по-прежнему мрачным. В их распоряжении было совсем немного времени, чтобы подыскать себе укрытие до наступления ночи, однако искать стало легче: чаще начал встречаться бурелом, пустоты в береговых откосах ручьев и густые купы деревьев.

Вскоре Харди выбрал громадный упавший тополь, вершина которого покоилась на берегу; его ветви все еще были покрыты сухими, коричневыми листьями. Берег спускался здесь к ручью зеленым склоном, на котором Харди и привязал Биг Реда после того, как напоил его и потер пучком травы. Усевшись возле дерева, Бетти Сью горестно съежилась и наблюдала за ним.

Харди залез под дерево и обламывал ветки, образуя гнездо, в котором они могли бы устроиться. Сломанные ветки он вплетал по бокам, чтобы сделать убежище хоть немного надежнее и уютнее. Потом он набрал травы и устлал ею землю в их гнезде; получился мягкий коврик толщиной в несколько дюймов.

Под каменной плитой, упавшей на два валуна, он нашел просторное укрытие для Биг Реда; жеребец мог там даже лечь. Харди вытащил из песка камни, чтобы они не мешали Реду.

Мальчик устал, замерз и дрожал в своей мокрой насквозь рубашке, но его волновало не это, а Бетти Сью, которая сидела молча и не задавала своих обычных бесконечных вопросов — только смотрела на него большими испуганными глазами. Харди вдруг осознал, что она сейчас напоминает их соседку из Висконсина, женщину, у которой умер муж. Она вот так же сидела молча, ни с кем не разговаривая, а потом ее нашли мертвой. При мысли об этом Харди пробрала дрожь, но на этот раз уже не от холода.

Он успокаивал себя тем, что сегодня они прошли много и с каждым шагом приближались к отцу. Он убеждал себя, что отец уже начал их искать. Его вера в отца была непоколебима. Отец приедет, а до тех пор он должен заботиться о Бетти Сью и Биг Реде.

Харди собирался поставить пять силков, но нашел место только для двух. Он настолько замерз и устал, что был не в силах сделать еще что-нибудь. Вернувшись в убежище, он лег рядом с Бетти Сью и прижался к ней.

Ночью дождь начался опять. Тихий стук капель по листьям над головой странно успокаивал. Он почувствовал, как зашевелилась Бетти Сью, и сказал, стараясь, придать голосу уверенности:

— Папа скоро приедет. Он сказал, что встретит нас.

— Хочу есть, — проговорила Бетти Сью.

Это было первое, что она произнесла за весь день, и Харди немедленно ухватился за ее слова.

— Я тоже. Завтра я пойду на охоту. Не беспокойся, Бетти Сью, я добуду что-нибудь.

Произнося это, Харди понимал, насколько малы его шансы на удачу. В дождливую погоду дикие животные прячутся, а не бродят по лесу или прерии. Ну что ж, по крайней мере, у них была вода, на склоне хватало травы для Биг Реда, а убежище спасало от дождя — или почти спасало. Стоило Харди подумать, как здесь уютно и сухо, — тут же за шиворот ему упала крупная капля.

В ручье может водиться рыба. Пусть даже не рыба, пусть только мальки — Харди и раньше случалось их есть, и это было вкусно. Не настолько, разумеется, как щуки или щурята в Висконсине, но сгодятся для голодного человека. Кроме того, он видел птичьи следы, напоминавшие следы лугового тетерева, только побольше. Может быть, это кустарниковая курочка, о которых упоминал тот горец… Мысли Харди начали путаться, и он заснул.

Он начисто забыл об индейце.

Несколько раз его будил промозглый холод, а однажды свалилась куртка. Он опять укрыл Бетти Сью, насколько можно, подлез под куртку сам и несколько минут лежал, прислушиваясь к дождю.

Форт Бриджер находился на запад отсюда, где-то за Южным перевалом, и, может быть, кто-нибудь из этого форта отправится на охоту и наткнется на них. Харди вспомнил, как пахло в теплой кухне дома; какие веселье и смех стояли вокруг костров во время пути на Запад.

Внезапно его охватил леденящий страх. А если что-нибудь случилось с отцом? А вдруг он не приедет совсем?

Предстоящий путь казался таким длинным! Месяц, говорил мистер Энди. Месяц караваном, когда не надо идти пешком и беспокоиться о пропитании. Еще три недели Или даже больше — выдержит ли так долго Бетти Сью?

Харди сел, обняв колени. Об этом он не смел даже думать. Ему надо было продолжать двигаться вперед. Как это любил говорить отец? «Мне всегда подавайте выносливых. Мне по душе человек или лошадь, которые просто впрягаются и идут». Вот только как им идти? Бетти Сью уже так похудела, что Харди было страшно на нее смотреть.

Как только рассветет, ему надо вылезать и пошевеливаться — безразлично, будет идти дождь или нет. До сих пор он искал пищу только на ходу или во время ночевок; специально поисками еды Харди не занимался, экономя силы и время.

Мальчик снова лег, и шепот дождя убаюкал его. Харди погрузился в глубокий здоровый сон, и все его усталые, ноющие мускулы постепенно расслабились. Дождь тихо падал на коричневую траву, на тонкую пыль, на деревья и скалы. Падал он и там, где прошла лошадь, и следы ее медленно исчезали под дождем.

Индейца, занимавшего мысли Харди, звали Ашаваки, и он был любопытен, как любопытно любое дикое существо. С детства Ашаваки был приучен наблюдать, и когда он увидел плывущее по воде мимо него маленькое облачко мути, то понял — неподалеку, выше по течению, что-то подняло эту муть. Когда он посмотрел в ту сторону, ему показалось, что он заметил отблеск солнца на гнедом боку. Еще Ашаваки показалось, что он видел мелькнувшую на воде тень, но в этом он не был уверен. Он ни словом не обмолвился о своих наблюдениях с остальными: если тут был шанс совершить подвиг, он хотел сохранить этот шанс для себя, а если здесь крылась возможность украсть лошадь, он хотел быть первым.

В его представлении лошади означали богатство, потому что индейца ценили по количеству лошадей, которыми он владел. Подвиги давали возможность покрасоваться перед девушками, похвастаться у костра. Ашаваки был хорошим воином, доказавшим это уже множество раз, но он был воином, предпочитавшим действовать в одиночку. И теперь под первым же удобным предлогом он оставил свою группу и вернулся назад.

Следы он отыскал достаточно быстро, однако они озадачили Ашаваки. Следы копыт лошади были большими, зато следы людей — двоих людей — очень маленькими. Дети? Одни?

Эту мысль он отбросил, как маловероятную… Маленький Народец? Ашаваки почувствовал дрожь суеверного страха. Далекие предки оставили после себя предания о Маленьком Народце, и с ними он не хотел иметь никакого дела. Однако легенды гласили, что Маленький Народец давно исчез, уйдя в щель в горе — далеко на севере, в отрогах Биг-Хорна.

Из следов двух человек, которые нашел Ашаваки, меньшие по размеру встречались реже. След лошади привел его в восторг. Шаг был длинный и ровный, шаг крупной лошади, способной час за часом бежать, не сбавляя темпа. Ашаваки хотел обладать этой лошадью, невзирая на Маленький Народец.

Но вскоре он уверился, что следы эти не принадлежат людям Маленького Народца. Это были дети бледнолицых, и они были одни. Они редко разводили костры. Ашаваки не нашел ни костей, ни объедков. Только вначале ему попалась консервная банка. Ашаваки умел читать следы и, как всякий индеец, делал выводы из увиденного. Это были одинокие дети, спешившие на Запад, и у них не было пищи.

Он нашел места, где были поставлены силки, но вокруг не обнаружил ни крови, ни шерсти, ни перьев. Никто в эти силки не попадался. Но Маленький Воин, как начал его называть про себя Ашаваки, перед уходом убирал силки, не желая, чтобы кто-нибудь из лесных зверюшек попался в них и умер.

Ашаваки был шайен. Он не воевал с детьми, но был любопытен и вскоре начал испытывать даже некоторое восхищение. Маленький Воин был хитер. Он хорошо выбирал места для своих стоянок и умело прятал лошадь. Прежде чем покинуть каждый лагерь, он тщательно уничтожал все следы своего пребывания. По дороге он отважился ехать лишь во время дождя.

Заинтересованный Ашаваки следовал за ними. Он понятия не имел, что сделает, догнав их. Он хотел получить эту лошадь. Дети будут помехой. И в то же время из мальчика может получиться хороший воин, он еще достаточно молод и его можно воспитать, как индейца.

Харди проснулся и увидел, что день уже наступил, а дождь продолжает идти. Встретить какую-нибудь дичь под таким дождем представлялось ему маловероятным, но идти было необходимо — всякое ведь может случиться. День был серый и тяжелый. Дерево над ним должно было рассеять дым, и потому он рискнул зажечь костер. Затем быстро наломал сучьев в запас. Огонь послужит поддержкой Бетти Сью во время его отсутствия.

— Ты должна остаться здесь, с Редом, — сказал ей Харди. — Мне нужно найти что-нибудь поесть, а если ты будешь ходить за мной, я не смогу этого сделать. Оставайся у костра и грейся.

Харди не знал, что ее удержало: тепло или усталость. Наверное, сыграли тут свою роль и костер, и присутствие Биг Реда; во всяком случае, Бетти Сью согласилась остаться и ждать его возвращения.

Вынув тетиву из кармана, где он держал ее свернутой и сухой, Харди натянул лук. Оставалось только три стрелы, но он надеялся, что их хватит. Мальчик вышел под дождь, держа лук поближе к телу, чтобы защитить его от влаги.

Рядом с их убежищем возвышался громадный, пораженный молнией тополь, который мог служить отличным ориентиром. Харди немного отошел и оглянулся, затем неторопливо описал полукруг, чтобы рассмотреть лагерь со всех сторон. Он знал, что даже хорошо знакомые места могут показаться совсем другими, если посмотреть на них под непривычным углом.

Затем он начал охоту. Его внимание было сосредоточено на дуплистых деревьях, густых кустарниках — словом, на всем, где могла прятаться дичь. Деревья здесь росли только на несколько сот ярдов от ручья; иногда это расстояние сокращалось до нескольких сот футов. Но по самым берегам и на некоторых склонах рос густой кустарник.

Один раз Харди спугнул кролика, но тот исчез, прежде чем он успел натянуть лук. Кроликов лучше искать на закате, когда они чаще сидят на месте и осматриваются; даже спугнутые, они обычно останавливаются на краю норки, чтобы оглянуться. Харди ходил уже больше часа и совсем было собрался поворачивать назад, когда заметил кусты высотой около четырех футов. Орешник!

Он быстро направился туда. Много орехов уже опало, но на ветвях тоже оставалось достаточно, и вскоре он набрал полную шляпу.

Харди вернулся к убежищу, дождь прекратился, а в тучах стали появляться разрывы. Бетти Сью сидела на месте и ждала его; казалось, она вообще ни разу не шевельнулась. Съежившись у костра, они грызли орехи, раскалывая их камнем.

Потом Харди погасил и засыпал землей костер; посадив Бетти Сью на Биг Реда, он повел лошадь вниз, в ручей. На берегу он заметил подходящее место, чтобы сесть самому, и направил коня вверх по течению, к зарослям орешника.

Прорвавшееся сквозь тучи солнце пригревало, и Харди с удовольствием подставлял ему плечи и спину. Он уже почти забыл, что значит быть мокрым, замерзшим и голодным. Добравшись до орешника, он вывел коня на берег, нашел место, где сможет потом снова взобраться на спину Биг Реду, и привязал жеребца на склоне. Набрав полную шляпу орехов, он вновь сел на лошадь, и они шагом двинулись по извилистой тропе, проложенной бизонами; тропа вела вдоль ручья, только проходила не по тому берегу, которым они ехали вчера. В случае, если индеец все же преследовал их, дождь должен был уничтожить все следы. Пересекая ручей, проехав сколько-то времени вброд по течению, перебравшись на противоположный берег, Харди надеялся оторваться от возможного преследователя.

День стоял ясный и теплый, однако ехали они не спеша, потому что тропа пролегала по крутому береговому откосу. Росшие по берегам деревья укрывали их от возможного наблюдателя. Около полудня они остановились. Харди пустил Биг Реда пастись на сочной траве, а они с Бетти Сью поели еще орехов. Он уже собирался продолжить путь, когда заметил дикие вишни. Ягод осталось совсем немного, они вязали рот, однако освежали после орехов.

Немного погодя они двинулись дальше. После холодного дождя было приятно погреться на солнце. Под рубашкой на животе увесисто колыхалась еще изрядная порция орехов.

Бетти Сью задремала, и Харди поддерживал ее, пока рука не занемела, он был не в состоянии ею пошевелить. Но будить девочку он не хотел — во сне она, по крайней мере, не боялась.

Харди размышлял. Как это говаривал отец? «Единственное, что может помочь человеку прожить в этом мире, — это его разум. У человека нет ни медвежьих когтей, ни бычьей силы; у него нет ни волчьего нюха, ни ястребиных крыльев. Но у него есть разум. И ты проживешь ровно столько, сколько будешь им пользоваться».

Рассчитывать на то, что отец станет их разыскивать, Харди не мог. Как ни страшно было даже помыслить об этом, но он обязан составить план действий на тот случай, если отец не появится.

Надо пробираться к форту Бриджер. Там, среди людей, они окажутся в безопасности. Там найдутся женщины, которые позаботятся о девочке, и место, где Харди сможет отдохнуть, не опасаясь преследования.

Но форт Бриджер был еще далеко, а местность, по которой они проезжали, становилась все выше. Прошлой ночью было уже очень холодно, и заморозки могли ударить в любой момент. Харди слышал, что иногда в это время уже выпадает снег. Может быть, индеец, преследующий их, потерял следы; а может, он приближается, стремясь заполучить их скальпы и Биг Реда. Харди очень хотел больше никогда не видеть этого индейца, но отец всегда учил его предусмотрительности. «Старайся предвидеть худшее, что может случиться, — говорил он, — и готовься к этому. Продумай заранее, что тебе предстоит сделать. Возможно, худшее и не произойдет, но если обдумываешь все заранее, то будешь готов». Ладно, он подумает об этом, но позже. Сейчас есть два важных и срочных дела.

Прежде всего, как раздобыть еще какой-нибудь еды? Им просто необходимо поесть и выпить чего-нибудь горячего. Необходимо раздобыть мяса и придумать, как его приготовить. Во-вторых, им нужна была теплая одежда. Харди мерз все время, если только его не грело осеннее солнце, а Бетти Сью дрожала даже под его курткой.

О том, как далеко еще осталось идти и как мало они прошли, Харди старался не думать.

Тем временем он высматривал укромное место для лагеря, откуда он сможет наблюдать, сам оставаясь невидимым, и такое, где сумеет потом вновь взобраться на лошадь.

Ашаваки жаждал найти этого коня. Из-за дождя он потерял след, но продолжал двигаться вперед. Хитрый и проницательный, он сейчас старался представить себе, что сделал бы Маленький Воин.

Именно так он и обнаружил убежище под поваленным тополем.

Глава 4

Фрэнк Дэрроу развернул лошадь и принялся рассматривать следы.

— Индейский пони note 4, — сказал он. — Скотт, ты должен понять: если у нас и был шанс найти детей, то теперь, после дождя… Сам посмотри — следов совсем не видно. Даже антилопьих.

Коллинз показал на следы индейской лошади.

— Но ведь этот индеец куда-то ехал. Если он оставил следы, мы отыщем и следы Харди. Если он жив, чтобы их оставить…

Дэрроу положил руки на луку седла.

— Скотт, я не возьмусь утверждать, что не чувствовал бы того же самого на твоем месте, но ты должен внять голосу разума. Твоему мальчику всего семь лет, а перед ним стоит задача, за которую и ни один взрослый не возьмется добровольно. Один, в глуши, без оружия, насколько нам известно, и вдобавок с ним маленькая девочка, о которой надо заботиться. Ты говоришь, он знает, как прожить одному. Но ведь здесь индейская территория, а с ним лошадь, за которую любой индеец отдаст половину зубов. Да и просто прожить здесь одному… В это время года тут почти нет дичи. Вот-вот поднимутся холодные ветры. Индейцы об этом знают и уже направились в Холмы, в защищенные места. У твоего парня нет ни единого шанса.

Скотт Коллинз кивнул.

— Возвращайся, Фрэнк, я на тебя зла держать не стану. Я понимаю — надвигается зима, а тебе нужно кормить скот и запасти дрова до наступления холодов. А я должен продолжать поиски. И знаешь, почему? Потому, что я знаю этого мальчика. Он ходил за мной по пятам — в поле, в лес, с тех пор как дорос кузнечику до колена. Он засыпал меня вопросами. Мы собирали лекарственные травы и продавали их, чтобы заработать на жизнь. И он помогал мне в этом. Он помогал мне сажать картошку. Он… Но самое главное — у него очень развито чувство ответственности. Знал он и кое-кого из индейцев, он играл и охотился с их детьми. Я знаю своего мальчика, и поверь мне: убить его не так-то просто. И это еще не все. Нас осталось только двое — он и я. И он знает, что я буду его искать. Он рассчитывает на это, потому что уверен во мне. Пусть это займет у. меня много времени, Фрэнк, но я не прекращу поисков, пока не найду мальчика или его тело. Хочешь — можешь идти со мной.

Дэррроу внимательно смотрел на него.

— В жизни не встречал второго такого тупоголового, упрямого дурака! Ладно, я останусь с тобой, но по одной-единственной причине. Если твой парень хоть вполовину упрям, как ты, — он будет жить!

Билл Сквайрс пристально изучал свой жевательный табак. Потом откусил от плитки изрядный кусок и отправил его за щеку.

— Когда вы, два бездельника, кончите спорить, то зададите себе вопрос.

Они уставились на горца, но Сквайрс не торопился. Поудобнее расположив жвачку во рту, он наслаждался общим вниманием.

— Вот, посмотрите на эти следы, — проговорил он наконец. — Этот индейский пони оставил здесь следы незадолго до того, как кончился дождь. След довольно свежий, края еще не осыпались, но воды в нем достаточно. Как вы думаете, чей это след? Индейца, который скакал сломя голову сквозь проливной дождь по открытой равнине. По крайней мере, пока не добрался до этого места. Ни один индеец, если он в своем уме, так не поступит — разве что вблизи от собственной хижины. Но индейского поселения поблизости нет, это мы знаем. Индеец едет в одиночку, едет под дождем — и я задаю себе вопрос: почему?

— Думаешь, он гонится за детьми?

— Индеец будет преследовать малышей в самую страшную бурю, какую ты можешь себе представить, Скотт, только бы ему заполучить этого жеребца. Это первый признак надежды.

— Маленькая, но надежда, — неохотно согласился Дэрроу. — Если вдуматься, это и впрямь странно. Индеец всегда отыщет себе укрытие, чтобы переждать непогоду.

— Больше у нас ничего нет, — заключил Сквайрс. — Давайте попробуем проверить.

Проверка эта оказалась делом медленным и кропотливым. Индеец придерживался твердого грунта везде, где было возможно, а кое-где его следы были смыты водой. Однажды им добрых полмили пришлось ехать наугад, потому что поток задержавшейся в верховьях воды прокатился по руслу ручья, смывая слой песка вместе со следами. Правда, через час они все-таки обнаружили отпечатки копыт.

Именно следы индейца привели их к убежищу под сломанным тополем.

Они добрались до этого места к исходу долгого и тяжелого дня и здесь же разбили лагерь. Билл Сквайрс с интересом изучал все вокруг.

— А он хитер, твой парень, — восхищенно проговорил горец. — Устроил тут отличный лагерь — такой, что никому не видно.

— Но индеец его все же заметил, — поморщившись, прокомментировал Дэрроу. — Однако костерон хорошо засыпал. Они и ели тут. — Он палкой вытолкнул из огня несколько обгорелых скорлупок. — Орехи.

— Посмотрите-ка. — Сквайрс нашел отпечаток крохотной ручонки на земле, возле постели. — Девочка Пауэлла с ним, это точно.

Они нашли небольшую кучку сучьев, аккуратно сложенных Харди на берегу, в том месте, где опиралась о землю вершина тополя, и теперь использовали это топливо для костра. Фрэнк Дэрроу поджарил бекон, сварил кофе и приготовил несколько лепешек. Билл Сквайрс сидел, покуривая и размышляя — на ходу он почти никогда не курил, обходясь своей жвачкой.

— Нелегко нам придется, — сказал он наконец.

Дэрроу поднял глаза, а Коллинз перестал щепать лучину для утреннего костра.

— Ты достаточно рассказал мне о сыне, Скотт, — сказал Сквайрс, — а здесь я увидел все, что нужно. Мальчик знает, что индеец преследует его.

Дэрроу с Коллинзом ждали продолжения, а бекон тем временем жарился на сковородке, и запах кофе наполнял маленькое убежище.

— Это скорее ощущение, чем рассуждение. Но посмотрите внимательно — мальчик потрудился, чтобы укрыть свою стоянку. Он не просто устраивал лагерь, а старался тщательно замаскировать его. У него есть нож. Мы видели, он пользовался им в отдалении от лагеря. Ничто не бросается в глаза так, как свежий затес на дереве или срезанная ветка. Так вот, заметили ли вы поблизости хоть что-нибудь подобное? Как бы ни был мальчик перепуган, все это время он работал своей головенкой. Бьюсь об заклад, если вы не пожалеете времени, то найдете места, где он срезал ветви, но не поблизости от лагеря. Он вел себя так осторожно, подозревая, что его преследуют. Причем отнюдь не его отец.

— А почему ты считаешь, что нам придется трудно? — спросил Коллинз.

— Мальчик будет маскировать следы, — отозвался Дэрроу. — Это ясно как Божий день. Он рассчитывает, что ты поспешишь ему навстречу, но ему и в голову не придет, что ты можешь идти по его следам. А этот индеец его преследует; конечно, мальчик постарается замести следы, насколько сможет. Из-за этого станет трудно не только индейцу, но и нам.

За ужином они обсуждали сложившееся положение, стараясь не упустить никакой мелочи. Харди Коллинз не будет далеко уклоняться от дороги, по которой его, возможно, станет разыскивать отец. Однако нельзя исключить, что он окажется вынужден это сделать. Скотт был убежден, что Харди, покидая лагерь, воспользуется ручьем, чтобы лучше скрыть следы; спутники разделяли эту его уверенность. Но что предпримет Харди дальше?

— Надо найти место, где он собирал орехи, — проговорил Сквайрс. — Если там остались еще, он вернулся за ними.

Скотт Коллинз не мог заснуть. Он долго лежал, размышляя о сыне, дрожавшем от холода где-то во мраке. Днем Скотт еще мог как-то храбриться, рассказывая друзьям, что сделал или собирается сделать Харди; но сейчас, лежа во тьме, Коллинз мог думать лишь о том, насколько хрупок даже очень крепкий семилетний малыш.

Конечно, Харди вырос на открытом воздухе и, по существу, не знал никакой другой жизни. Много раз им случалось, разбив лагерь в лесу, разойтись для охоты в разные стороны, оставляя друг для друга путеводные знаки. Часто им приходилось готовить себе еду из мелкой дичи и съедобных растений. И все же Харди был всего-навсего маленьким мальчиком, заботившимся о девочке младше его.

Наконец Коллинз погрузился в сон.

Проснувшись, он минуту или две лежал, прислушиваясь к негромким голосам, доносившимся снаружи, пока не сообразил, что наступило утро. Открыв глаза, он увидел горящий костер, и до него донесся аромат свежесваренного кофе.

— При поисках мальчика, Билл, — говорил в это время Дэрроу, — нам не следует забывать и об индейце. Не сомневаюсь, он будет отнюдь не прочь заполучить и наши скальпы. Так что нам лучше смотреть в оба.

Скотт Коллинз сел.

— Все жду, когда же кто-нибудь из вас меня позовет. Похоже, я опаздываю на кофе.

Оба, пригнувшись, влезли через маленькое отверстие.

— Ты выглядел настолько усталым, что мы решили дать тебе выспаться, — сказал Билл, дымя трубкой. — Пока Фрэнк готовил завтрак, я прошелся вокруг. Немного вверх по ручью на том берегу есть заросли орешника. Там много следов, и, судя по ним, мальчик изрядно нагрузился орехами.

— Во всяком случае, он не голодает, — проговорил Скотт.

Позавтракали они почти молча. Потом все трое во главе с Биллом Сквайрсом спустились к ручью и поехали вдоль берега, внимательно глядя по сторонам. Они добрались до орешника и двинулись дальше. Время от времени им попадались следы, оставленные индейцем; следам было уже несколько дней.

Они не спешили, боясь потерять едва заметную тропу, тем более что временами следы исчезали совсем. К концу дня Скотт Коллинз остановился, приглядываясь к следам индейца.

— Не кажется ли тебе, Билл, что этот индеец теряет много времени, выясняя, каким образом наши малыши существуют? Всякий раз, подходя к их стоянке, он оставляет столько следов, что хватило бы на четверых.

— Он любопытен, — усмехнулся Сквайрс. — Дети его озадачили, Скотт, и мне кажется, он заинтересовался по-настоящему. Ему интересно, как они живут и чем питаются.

— Насколько мы сейчас отстаем от Харди? — спросил Скотт.

— Дня на два, на три. Может быть, на четыре. Порой он движется очень медленно; в первый день он, похоже, сделал не больше четырех-пяти миль. На следующий, может быть, еще меньше. Но когда Харди умудряется взгромоздиться на лошадь, они едут быстро.

Они уже разбили лагерь для ночлега, когда Скотт неожиданно посмотрел на остальных.

— Боюсь, он может свернуть с дороги.

— Я тоже об этом подумал, — согласился Сквайрс. -Сдается мне, это единственный шанс оторваться от преследователя. Может, Харди это все равно не удастся, поскольку индеец хорошо умеет идти по следу, но, если мальчик удачно выберет время, он может свернуть на север и через густые леса достичь подножия гряды холмов Уинд-Ривер, а уже оттуда спуститься к форту Бриджер. Думаю, он именно так и поступит.

— Хотел бы я, чтобы они были одеты потеплее, — вздохнул Скотт.

— Да… Я тоже.

Ашаваки тоже думал о холоде, но совсем с другой точки зрения. Уже несколько раз он был уверен, что вот-вот схватит Маленького Воина, но каким-то образом дети каждый раз ухитрялись ускользнуть. Костры на стоянках они устраивали маленькие, индейские, и жались к огню, чтобы согреться; однако с гор, где теперь уже лежал снег, дул холодный ветер, и они должны были сильно мерзнуть. В любой момент ручьи у берегов мог сковать лед, и тогда детям придется совсем плохо.

Впрочем, жалости Ашаваки не испытывал. Их страдания от голода и холода не вызывали в его душе никакого отклика. Ему просто было любопытно, что же они предпримут; и еще он знал, что должен учитывать хитрости Маленького Воина, разыскивая места их стоянок.

Ашаваки знал нескольких белых, но ни разу не встречался с их женщинами или детьми. Многие из его соплеменников отзывались о них с симпатией; однако в большинстве своем шайены знали бледнолицых лишь настолько, чтобы сражаться с ними или красть у них лошадей; впрочем, этому последнему занятию они предавались отнюдь не с таким азартом, как команчи, и уж во всяком случае не почитали конокрадство за доблесть.

Чувства детей волновали Ашаваки ничуть не больше, чем ощущения каких-нибудь волчат. Лошадь — вот что ему было действительно нужно. Но все же ему было очень любопытно, каким образом Маленький Воин преодолевает встающие перед ним трудности.

Индеец все еще не подозревал, что его тоже преследуют. Как и все его соплеменники, он наблюдал за пройденным путем, но трое пока находились слишком далеко позади, чтобы Ашаваки мог их обнаружить. Если бы он заподозрил, что его преследуют, то, возможно, предпринял бы отчаянное усилие одним рывком нагнать детей, убить и завладеть лошадью. Сейчас он находился так далеко от дома, что нечего было и думать брать их в плен.

Но мысли Ашаваки занимали не только дети и лошадь. Он приближался к месту одного из величайших испытаний, которые выпадали ему в жизни. Произошло это три года назад, когда ему повстречался медведь.

Тридцатипятилетний шайен был могучим воином, однако он признавался себе, что тогда, встретив медведя, в первый раз изведал страх.

Это был медведь-гризли, и Ашаваки встретил его неожиданно, сразу поняв, что гризли пребывает в дурном настроении. Некоторые животные, подобно иным людям, рождаются в дурном расположении духа и пребывают в таком состоянии всю жизнь. Этот гризли относился к их числу. Они встретились на узкой тропе, и Ашаваки вскинул винтовку и выстрелил.

Почувствовав удар пули, гризли с рычанием рванулся вперед. Перезаряжать ружье уже не оставалось времени, а потому индеец ткнул винтовку в пасть медведю и схватился за охотничий нож. Гризли отмахнулся от винтовки, и Ашаваки, успев полоснуть ножом по лапе, оказался отброшенным в сторону.

На счастье, он скатился по открытому склону и, зацепившись за куст, ничком упал на прибрежный песок. У него так перехватило дыхание, что он не мог пошевельнуться. Едва сумев глотнуть воздуху, он услышал, как разъяренный медведь спускается по склону. Фыркая и злобно ворча, гризли искал его след среди камней и кустов до тех пор, пока боль от ран не заставила зверя уйти прочь, — падая, Ашаваки не оставил следов, и потому поиски медведя оказались напрасными.

Ашаваки осмотрелся по сторонам, вспоминая происшествие. Это было его самое близкое соприкосновение со смертью, и потому он вспоминал все случившееся в этих местах с суеверным ужасом. Не было ли предзнаменованием то обстоятельство, что дети привели его именно сюда?

А вдруг это все-таки не дети, а Маленький Народец? Не специально ли привели они его к тому месту, где Ашаваки было дано познать страх? К Месту Медведя?

Глава 5

До сих пор Харди боялся, что не справится с опасностями пути. Но сейчас он вдруг ощутил уверенность в своих силах они провели в пути уже несколько дней и выжили.

Биг Ред бежал ровным, спокойным аллюром, Бетти Сью мирно спала и впервые не хныкала во сне. Главное же — он чувствовал, что все делает правильно.

Начало положила рыба. На протяжении последней полумили Харди дважды пересекал ручей, а затем с четверть мили ехал по воде вверх по течению. Не много сыщется следов, в которых — дай ему время — не разберется хороший следопыт; зная это, Харди не слишком рассчитывал ускользнуть от индейца. Делать ставку он мог только на время: вот и на этот раз ему, возможно, удалось выиграть час, а то и несколько.

Ведя коня по ручью, Харди увидел рыбу и впервые понял, в какой огромной степени страх мешал ему добывать пропитание.

Дома ему нередко случалось видеть, как индейские мальчики плетут верши из веток и тростника; он далее помогал им и сам ловил рыбу таким способом. А теперь — голодал, находясь у полного рыбой ручья, хотя для того, чтобы сплести вершу, надо не так уж много времени — если повезет, ее можно изготовить за час или даже меньше. Если поставить ее на ночь, то к утру в ней может оказаться рыба… Жаль только, что нельзя останавливаться.

Или можно?

А если свернуть с дороги? Сейчас индеец уже уверен, что подобно большинству белых Харди направляется на запад и будет придерживаться дороги. Теперь предположим, что в каком-то не слишком очевидном месте Харди свернет с дороги. Скажем, направится к холмам, разобьет лагерь возле какого-нибудь ручья и будет оставаться там до тех пор, пока не наловит рыбы — не только чтобы хорошо поесть, но и накоптить немного про запас. Рыбу можно будет зажарить на огне или испечь в угольях. Он сумеет даже изготовить из коры походный котелок — так, как учил отец. Можно отыскать и съедобные растения, с которыми мясо или рыба станут еще вкуснее. До сих пор Харди просто не думал обо всем этом.

Воздух был свеж и прохладен, ручей журчал по камням, а легкий ветерок шелестел кронами деревьев. Несколько раз, оказавшись на возвышенных местах, Харди оглядывался; до сих пор он еще ни разу не видел преследователя, но не сомневался, что он там, позади.

Однако пока что Харди не решался привести в исполнение свой замысел, опасаясь разминуться с отцом, который — в это мальчик по-прежнему верил — разыскивает или станет разыскивать его. Впрочем, отец — человек сообразительный и вдумчивый, он догадается, как поступил Харди. В прошлом, расходясь в лесу, они оставляли друг другу путеводные знаки, указывавшие на изменение направления или место ухода с тропы. Обычно это были камни — два положенных один на другой, а сбоку третий или сломанная ветка, показывавшие направление. Однако индеец, несомненно, тоже увидит любой такой знак.

В нескольких сотнях ярдов впереди Харди разглядел за деревьями небольшой ручей, южный приток того, вдоль которого он продвигался. Это было то, что нужно.

Харди нашел подходящее место и, спустившись с берега, направил Биг Реда по воде — вверх по течению. Лишь в отдельных местах ручей достигал в глубину двух футов; вода в нем бежала быстро. Доехав до места слияния ручьев, Харди не стал сразу сворачивать, а еще некоторое время продолжал двигаться дальше и только потом вывел лошадь на берег и двинулся между деревьями по направлению к холмам.

Затем он снова заставил коня вернуться в воду, но теперь уже пошел вниз по течению. Возвратившись таким образом к слиянию ручьев, Харди положил в прибрежный куст сломанную ветку, толстым концом указывавшую направление. Поскольку раньше он не использовал подобных знаков, существовала вероятность, что индеец не придаст ему значения. В то же время Харди был уверен, что отец непременно станет искать оставленные им знаки, которыми они пользовались прежде, а этот был самым распространенным.

На ночлег Харди и Бетти Сью расположились у маленького ручья неподалеку от зарослей ивняка, и Харди сразу же принялся за свою вершу. Прежде всего он набрал нужное количество тонких ивовых прутьев и, сложив пучком, обвязал конец еще более тонкой веточкой. Затем он сделал несколько обручей постепенно увеличивающегося размера, протолкнул самый маленький, насколько смог, ближе к связанному концу пучка и привязал его к каждому из прутьев. Разместив остальные обручи внутри получившегося конуса, Харди старательно привязал их. Законченную вершу он опустил в ручей и вернулся в лагерь.

Воспоминание о верше подстегнуло его память, и теперь он подумал о вапату, или иначе эрроухеде, — растении, встречающемся в прудах и медленно текущей воде. Его клубневидные корни можно варить, как картофель, или запекать в горячей золе. Харди припомнились те два неурожайных на картофель года, когда им с отцом приходилось питаться вапату. Индейцы разыскивали его, двигаясь вброд и выдергивая растение из мутной воды пальцами ног. Сейчас Харди был бы не прочь наткнуться на эрроухед.

Бродя в кустарнике, дети нашли еще немного орехов, тут же и съели их вместе с пригоршней диких вишен. Этого было, разумеется, недостаточно, чтобы утолить голод, но заморить червячка все-таки помогло.

Ночь выдалась холодная, звезды горели ярко, а сверкающие горные вершины четко вырисовывались на фоне неба.

Утром Харди обнаружил в своей верше три форели. Испеченная в угольях, рыба оказалась необыкновенно вкусной, и впервые за последние дни дети наелись.

В глубокую лощинку, где они обосновались, вела узенькая тропка, по которой, судя по всему, давно уже не ходил никто, кроме зверей. Подступы к лагерю преграждали большие упавшие деревья; правда, травы здесь было мало, но жеребец ощипывал листья и молодые побеги и казался довольным. Днем Харди нанизал еще несколько рыбин, попавшихся к тому времени в вершу, на прутья и оставил их коптиться над костром. Тем временем они с Бетти Сью занялись сбором рябины. Вот тогда-то Харди и заметил следы.

Раньше ему никогда не приходилось видеть следов гризли, однако Харди сразу же узнал их по длинным бороздкам от когтей передних лап — об этой примете упоминал Билл Сквайрс.

Вероятно, гризли объедал здесь ягоды вчера; следы его виднелись повсюду. При мысли, что медведь может быть где-то неподалеку, у Харди затрепетало сердечко от страха. Конечно, в поисках пищи гризли забредают порой очень далеко от своих мест обитания, и сейчас этот зверь мог находиться за многие мили отсюда. Однако в костре калилось несколько орехов, и над ним коптилась рыба… Если медведь поблизости, то запах может привлечь его.

Чуть позже на открытом месте Харди нашел более отчетливые медвежьи следы и был ими озадачен. Подумав, мальчик пришел к выводу, что одна из передних лап гризли была покалечена, и стал мысленно называть зверя Старым Колченогом.

Следы эти попались на глаза Харди к исходу второго дня пребывания на стоянке возле ручья, и уходить отсюда на ночь глядя ему совсем не хотелось. И надо было еще докоптить рыбу.

— Останемся, — объявил он Бетти Сью. — Но если ночью ты что-нибудь услышишь, сразу же растолкай меня. Только не двигайся и не шуми.

— Почему? — уставилась на него Бетти Сью.

— Делай, что я тебе говорю.

— Почему?

Он не хотел пугать девочку, но лучше уж было сказать, чем отвечать на ее бесконечные вопросы.

— По-моему, где-то вокруг бродит медведь. Большой медведь.

И тут он вспомнил о Биг Реде. Жеребец был привязан на ограниченном пространстве, едва достигавшем пятидесяти ярдов в длину и столько же в ширину. Места было явно недостаточно ни чтобы убежать, ни чтобы сразиться, а с гризли, как слышал Харди, не могло справиться ни одно живое существо. Конечно, гризли предпочитает питаться орехами да ягодами, но вряд ли упустит случай обогатить свое меню свежим мясом.

И хотя уж наступали сумерки, Харди решился — надо уходить. И немедленно.

Он принялся торопливо собирать свои нехитрые пожитки, потом пошел к Биг Реду. Жеребец нервно переступал с ноги на ногу — уши насторожены, глаза широко раскрыты, ноздри раздуты.

— Все в порядке, Ред, — тихо проговорил Харди. — Дай только мне подсадить Бетти Сью, и мы тронемся.

Конь чуть наклонил голову, однако глаза его были прикованы к лесу. Старый Колченог приближался. Это был громадный медведь, уже проживший лучшую пору жизни и вечно всем недовольный. Его врожденная злобность многократно усилилась с тех пор, как ему покалечили лапу.

Гризли завершал большой обход своей территории — обход, протянувшийся почти на двадцать миль, — и возвращался к своим любимым местам; возвращался с безуспешной охоты, голодный и очень злой.

Ветер дул от него к людям — иначе бы он почуял человека и свернул в сторону. Но постепенно зверь начал улавливать соблазнительные незнакомые ароматы, смешанные с хорошо известными: он узнал запах лошади, а ему уже случалось отведать конины, и запах сырой рыбы.

Старый Колченог весил около девятисот фунтов. Его движения успели уже отчасти потерять прежнюю стремительность, но он все еще оставался достаточно подвижным, а здоровая лапа вполне могла одним ударом проломить череп быку. Гризли не боялся никого и ничего. Сегодня утром он прохромал мимо пумы; она плевалась и рычала, потом промчалась мимо него по узкой тропе и тут же повернулась, чтобы зашипеть ему вслед. Старый Колченог проигнорировал кошку, как нечто совершенно недостойное внимания.

Гризли находился неподалеку от лагеря, когда учуял лошадь, затем до него донесся запах дыма, который совсем ему не понравился, и, наконец, соблазнительный запах коптящейся рыбы, отличавшийся от всех ароматов, встречавшихся медведю прежде.

Старый Колченог замер, принюхиваясь. Он находился в узком, уединенном каньоне невдалеке от берлоги, в которую ему предстояло залечь на зиму. Гризли втянул воздух и глухо заворчал: до него донесся запах человека.

Медведь сошел с тропы и стал спускаться по склону к воде, время от времени останавливаясь, чтобы понюхать воздух. Он попил из ручья, постоял, вглядываясь в надвигающиеся сумерки, и снова направился туда, откуда шли соблазнительные запахи. Старый Колченог был голоден и хотел мяса… А там, где присутствовал человек, оно должно быть. Медведю случалось грабить лагеря и раньше.

В трех милях от этого места Ашаваки вышел на след старого врага. Дрожа от суеверного ужаса, он сперва увидел медвежьи следы, а потом рассмотрел отпечаток покалеченной лапы. Ему живо вспомнились отчаянный взмах ножом и брызнувшая из раны кровь — последнее, что он успел тогда увидеть, прежде чем красноглазый медведь сбросил его с тропы.

Потомок многих поколений воинов, Ашаваки остановился в нерешительности.

Совсем недавно впереди находился прекрасный гнедой конь — Ашаваки видел шерстинки, оставшиеся на коре деревьев там, где он задевал за деревья. Индеец страстно желал обладать этим жеребцом. Но там же были и дети… И еще там был медведь.

Медвежьи следы были свежими, зверь прошел здесь совсем недавно — тот самый гризли, который однажды чуть не убил его. Ашаваки никому не рассказывал об этом, но из месяца в месяц красноглазый медведь являлся ему в ночных кошмарах; он снова видел перед собой эту слюнявую пасть, блестящие зубы и сморщенные, оттопыренные губы — и просыпался, обливаясь холодным потом.

Ашаваки проверил винтовку, а потом лук и стрелы, которые носил всегда с собой.

Индеец по праву гордился множеством снятых скальпов, совершенных подвигов и могучей силой. Эта гордость толкала его сейчас вперед. Но в нем жил страх перед медведем — перед этим медведем, который был, не мог не быть, воплощением злого духа, чудовищем, существовавшим лишь для того, чтобы уничтожить его, Ашаваки… Его пальцы легко коснулись мешочка с талисманом, висевшего на груди. Без помощи талисмана ему было не обойтись.

Глаза у Харди округлились от удивления — стоило ему приблизиться к Биг Реду, чтобы посадить Бетти Сью, как жеребец быстро отступил в сторону, впервые в жизни уклоняясь от ноши. Харди огляделся — все было спокойно, лишь ветер легонько шелестел листвой деревьев. Мальчик заколебался. Он отчаянно рвался поскорее уехать отсюда, но понимал, что жеребец чует опасность и хочет сохранить свободу движений.

Харди подвел Бетти Сью к большому дереву и помог взобраться на нижнюю ветвь.

— Замри! — приказал он. — Ни звука!

Мальчик достал лук и стрелы — жалкое оружие против гризли, но ничего другого у него не было.

Снова налетел ветерок, но даже сквозь шелест листьев Харди услышал, как что-то зашевелилось в кустах. Мальчик подошел к Биг Реду и отвязал веревку от уздечки.

— Ты свободен, Ред. Поступай как хочешь — я не стану тебя ругать, даже если ты убежишь.

Жеребец вскинул голову, раздувая ноздри, и вдруг неожиданно принялся злобно рыть землю копытом.

Притаившись в кустах, гризли сквозь просветы между листьями смотрел на поляну, мигая красными глазами. Где-то глубоко в груди у него зарождалось рычание. Он оценил жеребца — это был или должен был быть вожак табуна. Медведю и раньше приходилось встречаться с такими, но обычно они убегали, в молниеносном рывке уводя за собой кобыл и оставляя его ни с чем. Лишь когда Старый Колченог собирался напасть на кобылу с жеребенком, вожак останавливался, чтобы вступить в схватку, и вряд ли на свете сыщется что-нибудь ужаснее битвы с разъяренным жеребцом-мустангом.

Колченог осторожно шагнул вперед. До жеребца было около двадцати ярдов, а гризли хотел, чтобы первый же бросок оказался решающим. Единственный удар его здоровой лапы — и жеребец повалится со сломанной шеей. Иначе вся затея теряла смысл: по собственному опыту медведь знал, что сражающийся жеребец подобен вырвавшемуся на свободу демону; он яростно нападает, молниеносно бросаясь вперед, и тут же отскакивает в сторону, отступая.

Размерами Биг Ред превосходил любого из жеребцов-мустангов, которых приходилось встречать Колченогу, но это не беспокоило медведя. Он просто хотел покончить со всем этим побыстрее. Гризли сделал шаг… другой… третий…

Сердце Харди усиленно билось, во рту пересохло от страха. Он попятился к дереву.

— Бетти Сью, — прошептал он, — лезь наверх. На большой сук, что у тебя над головой.

Бетти Сью ловко лазила по деревьям — ей это давалось легко, с самого первого раза, как она увязалась за Харди в лес. Поэтому она без труда перебралась на сук, расположенный еще на четыре фута выше.

Харди знал, что черные медведи легко взбираются на деревья; умеют это и молодые гризли, но взрослым мешает огромный вес. Встав спиной к дереву он наложил стрелу на тетиву.

Старый Колченог высунул громадную голову из кустов и посмотрел на жеребца. Тот пронзительно заржал и поднялся на дыбы, молотя по воздуху передними ногами. И тогда Старый Колченог ринулся в атаку.

Глава 6

Гризли рассчитывал, что этим броском он придавит жеребца к кустам и деревьям, что сама тяжесть его тела собьет лошадь с ног на время, достаточное, чтобы зубы и когти сделали свое дело.

Жеребец отскочил в сторону, повернувшись на передних ногах, а подкованными задними лягнул медведя — удар пришелся в плечо и бок гризли, сбил его с ног, завалив на покалеченную лапу.

Зверь сразу вскочил, но все же не успел полностью избежать сокрушительного удара передних копыт: от одного из них гризли уклонился, однако второе нанесло глубокую рану» в плечо.

Осторожно, словно понимая, что до сих пор ему просто везло, Биг Ред кружил около медведя. Поднявшись на задние лапы, тот собрался нанести здоровой передней удар, который неизбежно сломал бы жеребцу шею или ногу. В этот момент Харди и решил сделать первый выстрел.

Стрела была не слишком хороша, также как и лук, но расстояние не достигало и пятидесяти футов, а белая метка под горлом медведя являла собой превосходную мишень.

Харди полностью натянул лук и спустил тетиву. Стрела попала зверю в горло, чуть сбоку, но вошла больше чем на половину длины.

Гризли лапой ударил по месту укола и полуобернулся, отыскивая взглядом нового врага. Он увидел мальчика и сразу же ринулся к нему, однако Харди, перекинув через плечо лук, уже карабкался на дерево. Ветви начинались низко — из-за чего он и выбрал заранее именно это дерево а Бетти Сью уже успела перебраться повыше, освобождая ему место.

Когда медведь кинулся к Харди, Биг Ред прыгнул и могучими челюстями ухватил гризли за ляжку. Зверь крутнулся, стремясь нанести удар, который, попади он в цель, буквально разнес бы жеребца на части, но и на этот раз гризли не повезло: конь увернулся, и лишь один медвежий коготь оставил на гнедом боку тонкую длинную рану, даже не рану, а царапину, из которой сразу же показалась кровь.

Старый Колченог разозлился по-настоящему. Он стоял, переводя взгляд с жеребца на мальчика, сидящего на дереве; однако гризли все же внимательно наблюдал за жеребцом, который скакал вокруг него, оставаясь вне пределов досягаемости для медвежьих лап.

Жеребец в драке — зрелище ужасное. Он способен рвать зубами, вкладывая всю силу своих громадных челюстей, лягаться задними или молотить передними ногами. И все-таки Харди понимал, что Биг Реду не совладать с гризли — даже таким покалеченным, как этот.

Однако и гризли досталось. Удар заставил его задохнуться, заболел бок, из плеча и ляжки текла кровь, но больше всего его беспокоила стрела, застрявшая в горле. Медведь пытался достать ее зубами, но не смог. Услышав, как рванулся к нему жеребец, зверь замер в ожидании; изо рта у него текла пена, теперь уже смешанная с кровью.

— Ред! — завопил Харди. — Нет!

Но жеребец уже ничего не слышал и ничего не боялся. Перед ним был враг, и он ринулся вперед, легко, почти танцуя, с вытянутой шеей и оскаленными большими зубами.

Опустившись на одно колено, Ашаваки отдыхал в кустах. Он успел увидеть лишь несколько последних секунд этого ужасного сражения, которое продолжалось не больше минуты. Он осторожно поднял к плечу винтовку, выжидая удобного для выстрела момента.

Это был его старый враг. Убить его — значило расправиться не только с медведем, но и с собственным страхом. Конечно, если это заколдованный медведь, а такую возможность Ашаваки допускал, пуля окажется перед ним бессильна; но если нет — будут уничтожены и старый враг, и давний страх.

Ашаваки тщательно прицелился. Медведь чуть пошевельнулся, и индеец взвел курок. В тишине, пока жеребец, ступая тихо, словно кошка, приближался к старому гризли, щелчок курка прозвучал громко, а этот звук Колченог слышал и раньше. Он обернулся, г палец Ашаваки тем временем напрягался… напрягался… Глаз индейца удерживал точку на прицеле… Внезапно винтовка прыгнула в его руках, и громадный медведь, ощутив удар в грудь, пошатнулся и опустился на все четыре лапы.

Индеец принялся торопливо перезаряжать ружье.

Старый Колченог попытался встать на дыбы, но смог лишь присесть на задние лапы.

«Теперь, — подумал Харди, — мне бы только заполучить Биг Реда. Если бы спуститься с дерева ему на спину и снять с дерева Бетти Сью, мы сумели бы убежать».

Он негромко окликнул:

— Ред! Сюда, Биг Ред!

Жеребец услышал зов и заколебался. Жажда битвы смешивалась в нем со страхом, который все еще вызывал гризли. Конь снова услышал зов, на этот раз еще более настойчивый, и любовь вкупе с привычкой к повиновению погасили в нем ярость, инстинктивное стремление уничтожать, чтобы не оказаться уничтоженным.

Старый Колченог был озадачен. Он пришел сюда, чтобы убить лошадь, а вовсе не то олицетворение злобы, каким обернулось это существо; к тому же он никак не ожидал нападения со всех сторон сразу. Гризли опять попробовал ухватить зубами беспокоившую его стрелу, торчавшую в шее, зарычал, но закашлялся кровью, понемногу сочившейся из горла. Качнувшись, он поднялся и направился к лошади.

В своем укрытии Ашаваки отчаянно спешил, перезаряжая ружье. Медведь должен быть убит, а лошадь должна быть спасена.

Биг Ред уже направился было к хозяину, но действия медведя остановили его. Конь понимал, что не должен упускать из виду ни единого движения чудовища. Только стремительность движений и внезапность ударов могли позволить коню надеяться на успех.

Когда Колченог двинулся к Реду, Харди поднял лук, натянул тетиву и выстрелил, но промахнулся. Оставалась последняя стрела. Мальчик опять поднял лук, но поздно. Пронзительно заржав, Биг Ред кинулся на медведя. Гризли вздыбился, чтобы ударить, но жеребец увернулся и свирепо ударил медведя в бок и крестец. Колченог попробовал повернуться, но что-то мешало ему — тело стало непослушным там, куда пришелся предыдущий сокрушительный удар копыта. И в тот же миг его снова рванули железные челюсти жеребца. Тогда Колченог обрушился на него всем телом, и колоссальная масса медведя сбила Биг Реда с ног; он боком упал на траву. С утробным триумфальным ворчанием гризли кинулся к лошади.

И тут снова выстрелила винтовка.

Пуля скользнула по черепу гризли. Вглубь она не проникла, оглушенный зверь присел, словно умирая, но внезапно ринулся в кусты — туда, откуда прозвучал выстрел.

Харди слетел с дерева так стремительно, что поранил руку, ободрал колено и порвал штаны. Он подбежал к жеребцу.

— Ред! Ред! О Ред!

Мальчик всхлипывал от страха, но жеребец уже встал, встряхнулся и двинулся вслед за медведем. Подпрыгнув, Харди ухватился за уздечку.

— Пойдем, Ред, — упрашивал он. — Ну пожалуйста, пойдем!

И жеребец послушался.

Харди подвел его к дереву, снова привязал веревку к уздечке и, вскарабкавшись на нижнюю ветвь, помог Бетти Сью спуститься прямо на конскую спину. Ред стоял тихо, повинуясь умоляющему голосу мальчика, голосу, который он знал и любил; он все еще дрожал от неугасшего возбуждения битвы, от страха, вызванного падением. Харди спустился с ветки ему на спину.

— Пошли, — прошептал он.

Жеребец колебался, прислушиваясь к тому, как барахтается в кустах гризли. Но в конце концов неохотно позволил увести себя прочь.

Выбравшись из лощины, Харди нашел слабый след колес — фургонов здесь прошло немного и очень давно, но это был след, и он вел на запад. Оказавшись на открытой равнине, Ред поначалу рванулся вперед галопом, но постепенно перешел на ровную рысь. Нагибаясь, Харди мог видеть на боку жеребца красные полосы, оставленные медвежьими когтями. Позади прозвучал отдаленный выстрел.

Небо все еще оставалось светлым; алая каемка на покрытых снегом хребтах только начинала бледнеть, облака над ними по-прежнему были налиты сочными красками — от розовой до пурпурной. Думая лишь о бегстве, Харди торопил коня. Впрочем, Биг Ред; казалось, и сам пребывал во власти этого желания — с той самой минуты, как место сражения окончательно скрылось из глаз. Поэтому они быстро пересекли горный склон и, придерживаясь следа фургонов, спустились к реке. Там они выехали на старую караванную дорогу, и Харди направился по ней, удовлетворенный тем, что колеи вели на запад или почти на запад.

Харди не видел, кто стрелял из кустов, но подозревал, что это тот самый индеец-преследователь. Сейчас Харди думал лишь о том, что им удалось бежать, а гризли остался далеко позади. Лишь теперь он понял, настолько был испуган. Приступ страха накатил на него внезапно, и Харди, дрожа, прижался к шее жеребца.

Немного погодя он почувствовал себя лучше. На небе проступили звезды, но Биг Ред спокойно двигался вперед, казалось, не желая останавливаться на ночь. С гор повеял легкий ветерок, принесший прохладу снегов и свежесть сосен. Несколько раз Харди почти засыпал, но лошадь неуклонно брела на закат.

Тропа повернула на север — сперва чуть-чуть, потом еще, но в полусне Харди не обратил на это внимания. Из леса они выехали в долину; по обширным сочным лугам, пересекаемым кое-где ручьями, здесь были разбросаны редкие купы деревьев. Неожиданно жеребец остановился.

Харди очнулся от дремы. Бетти Сью спала у него в руках, а Биг Ред замер, насторожив уши, взглядываясь вперед и к чему-то принюхиваясь.

Харди выпрямился и посмотрел через голову Реда. В отдалении прямо на земле был виден свет… Костер!

Лагерный костер!

У Харди заколотилось сердце — это должен был быть отец! Отец, который их ищет! Ударив маленькими пятками в бока жеребца, он послал его вперед. Однако Ред сопротивлялся, казалось не желая продолжать путь.

А может быть, это индейцы?

Харди Поехал осторожнее. Внезапно где-то впереди заржала лошадь, и возле костра возникла суматоха.

Харди шагом подвел Реда немного ближе. Он уже мог различить два верховых седла, несколько вьючных, стоящий на огне кофейник и даже почувствовал запах бекона…

— Стой на месте, — прозвучал голос, — иначе я могу выстрелить. А теперь подведи лошадь к огню и дай себя рассмотреть.

Харди хотел что-то сказать, но у него перехватило горло. Он подвел лошадь к костру и услышал, как тот же голос произнес:

— Черт возьми! Это дети…

— Но ведь откуда-то они явились, — сказал другой. — А это значит, что поблизости есть люди.

— Здесь? В это время года?

— Ну что ж, посмотри-ка на них.

Тощий и чуть сутулый человек с жестким, угловатым лицом и колючими глазами подошел ближе, глядя на Биг Реда.

— Джуд! — воскликнул он. — Погляди-ка на эту лошадь! Парень, вот это лошадь!

— Она принадлежит моему отцу, — сумел выговорить Харди.

— Ну-ну, может быть. А где твой папа, мальчик?

— Он… он позади, на тропе. Ищет нас.

Второй человек оказался пониже ростом, зато обладал могучей бочкообразной грудью. Он медленно подошел, изучая жеребца.

— Ты хочешь сказать, что он не знает, где вы? Как это случилось?

Бетти Сью проснулась и теперь молча таращилась на незнакомцев. Харди почувствовал, как ее тело напряглось, словно от страха. «Неудивительно, — подумал Харди, — я ведь тоже испуган. В этих людях есть что-то такое… «

Харди коротко рассказал, как сожгли их караван и как они отправились в путь на Запад. Рассказал он и об индейце, и о встрече с гризли.

— А, брось ты! — насмешливо произнес тот. что пониже. — Гризли поубивал бы вас в два счета. Ни одна лошадь не устоит перед гризли!

— Ред не испугался! Он дрался с ним!

— Возможно, что и так, — согласился высокий. — У него следы когтей на боку. — Он протянул руку к уздечке, но жеребец отдернул голову.

— Со мной ты эти штучки брось, черт тебя подери! — И высокий поднял руку, собираясь ударить Реда; жеребец отшатнулся, а Харди сказал:

— Не смейте трогать мою лошадь!

— Полегче, Кэл! — Джуд был настроен более спокойно. — Смотри, как бы не потерять их всех. По-моему, лучше накормить этих детей и маленько всем вместе поразмыслить.

— Я никакой лошади не позволю выбрасывать со мной штучки! В чем этот жеребец нуждается — так это в хорошей взбучке!

— Кэл просто шутит, мальчик. А теперь почему бы вам обоим не слезть? У нас тут есть кое-что на ужин, а утром мы можем обдумать, что делать дальше. Может быть, мы сможем отыскать вашего папу.

Харди не нравились эти люди — ни как они выглядят, ни как разговаривают; ничего бы он так не хотел, как поскорее уехать прочь, но они стояли слишком близко. Было видно, что один из них готов пресечь любую такую попытку, и потому Харди неохотно соскользнул на землю. Он дождется, когда они уснут, и тогда удерет.

Человек, которого звали Кэл, снова потянулся к уздечке, но Ред попятился, закатывая глаза.

— Давайте я его привяжу, — сказал Харди. — Он меня знает.

— Привяжи его, мальчик, привяжи, — проговорил Джуд. — А твоя маленькая сестренка останется здесь, с нами. Незачем ей бродить там, в темноте.

Привязывая жеребца, Харди нежно погладил его по шее.

— Кажется, я втравил нас в неприятности, Ред. Будь осторожен. Может быть, мы сумеем от них удрать.

Усталой походкой он вернулся к костру. Бетти Сью сидела на камне возле огня. Джуд посмотрел на нее.

— Сколько же ей может быть, мальчик?

— Три, — ответил Харди. — Недавно исполнилось три.

— Как-то странно получается, — произнес Кэл. — Вы здесь вдвоем, совсем одни. Говоришь, твой папа вас ищет? Откуда ты это знаешь?

— Я просто знаю. Уж так папа устроен.

— Скорей всего он решил, что вас убили индейцы, — усмехнулся Кэл. — Не ищет он тебя, мальчик.

— Неправда! — Харди чуть не заплакал. — Я точно знаю, ищет!

Пока Харди ел, двое мужчин тихонько разговаривали. Потом Джуд принес им одеяло.

— Заворачивайтесь. А утром поговорим.

Кэл бросил взгляд на Харди поверх костра.

— И чтобы никаких блужданий по лагерю. Уж очень я быстро хватаюсь за револьвер. И могу принять вас за индейцев.

Когда они улеглись возле огня, Бетти Сью прошептала:

— Мне они не нравятся.

— Ш-ш-ш! Мне тоже, — шепнул Харди и добавил, приблизив губы к самому ее уху: — Может, мы сумеем убежать.

Преисполненный намерений держаться настороже, он тут же крепко уснул. Он слишком устал и слишком долго пребывал в постоянном напряжении, а теперь впервые за много дней оказался под одеялом.

Проснулся он среди ночи. Неподалеку слышался тихий разговор.

— Послушай, Джуд, никто ведь не знает, что они живы. А за эту лошадь я бы и руки не пожалел.

— А индеец?

— Детская болтовня. Если и был индеец — можешь быть уверен, что медведь до него добрался.

— Интересно, кто отец этого мальчишки?

— Какая разница? Никто и никогда об этом не узнает.

— Могут узнать лошадь.

— Мы нашли ее сбежавшей… Или выменяли у какого-нибудь индейца. И одного шанса на миллион нету, что мы встретим когда-нибудь человека, знающего эту лошадь. А теперь спи.

У Харди сна не осталось ни в одном глазу. Он лежал, глядя на звезды. Ему было очень страшно. Он попробовал было привстать, но заметил, что Кэл наблюдает за ним, и лег снова.

Убежать от этой пары будет непросто.

Глава 7

На рассвете с гор подул холодный ветер, шевелящий листья кустов и постанывающий в кронах сосен. Лагерь расположился близ небольшого ручья, пересекающего обширный луг. По берегам виднелись купы ивняка, отдельные тополя, а дальше, на горном склоне, золотились осиновые рощицы.

Харди уже проснулся и собирал топливо для костра. Он был настороже, чтобы не упустить ни малейшего шанса подобраться к Биг Реду и бежать. Мальчик боялся, но твердил себе, что должен быть храбрым и должен делать то, чего ждал бы от него отец; вот только оружия, чтобы сразиться с этими людьми, у Харди не было. Он мог лишь наблюдать и выжидать, не представится ли хоть какая-нибудь возможность бегства.

В самом худшем случае ему придется бежать без Бетти Сью. Как ни отвратительна была ему подобная мысль, но на какой-то миг Харди показалось, что эти двое вряд ли посмеют тронуть девочку, если он окажется на свободе и сможет выступить свидетелем против них… Однако он понимал, что не в силах так поступить. Должен же существовать хоть один-единственный путь к бегству! «Папа, — взмолился он про себя, — папа, пожалуйста, приди!»

Теперь Харди, пожалуй, даже обрадовался бы появлению индейца. Его вмешательство позволило им ускользнуть от гризли; появись он сейчас — и у них был бы шанс удрать от этих людей.

К тому времени, как двое мужчин натянули сапоги, Харди уже успел развести костер и поставить кипятить воду для кофе.

— Неплохой помощник, — заметил Джуд. — Подходящий парень для лагеря.

Кэл промолчал. На детей он смотрел угрюмо; его лицо оживлялось лишь при взгляде на Биг Реда.

— Я сяду на эту лошадь, — сказал он наконец. — И сделаю это нынче утром.

— Папа никому не разрешал садиться на нее, — проговорил Харди, — кроме него и меня.

Кэл посмотрел на него.

— Держи пасть на замке, мальчик. Отца твоего здесь нет, и я буду разъезжать на этой лошади столько, сколько захочу.

«Ну что ж, — подумал Харди, — тогда попробуй». Биг Ред не принадлежал к числу лошадей, с которыми можно валять дурака. Харди вспомнил молодого Петерсона; излишне самоуверенный, тот однажды решил прокатиться на Реде. В результате он не продержался на конской спине и нескольких секунд, а если бы не сумел перекатиться под жердями корраля, то неизбежно был бы убит. А ведь молодой Петерсон слыл хорошим наездником…

«А вдруг это и есть выход? — подумал Харди. — Может, и на этот раз так случится?»

— Папа приедет, — спокойно проговорил он. — И папа Умеет убеждать.

Прежде чем Кэл успел что-нибудь сказать, в разговор вмешался Джуд.

— А кто твой папа, мальчик? Как его зовут?

— Он в форте Бриджер, — ответил Харди. — И его зовут Скотт Коллинз.

Кэл медленно повернул голову к Харди и уставился на него своими злобными глазами, а Джуд, как показалось мальчику, слегка позеленел.

— Ты сказал — Скотт Коллинз?

— Да, — кивнул Харди. — А вы его знаете?

— Не совсем… Но мы о нем слышали. — Джуд пристально посмотрел на Харди. — А как у твоего папы со стрельбой, сынок?

— Дома он выигрывал всех индеек в стрельбе на приз, —ответил Харди. — А те, кто вместе с ним воевал с индейцами, говорили, что он — лучший стрелок из всех, кого они видели.

Внезапно Харди вспомнил историю, рассказанную мистером Энди у костра однажды вечером, когда все думали, что мальчик спит. Он начал пересказывать ее:

— Как-то раз одна компания проходила через наши места и украла папину корову и еще несколько голов соседского скота. Соседи махнули рукой, а папа не хотел смириться. Он просто собрался и последовал за скотокрадами. Вернулся он только через четыре месяца, но пригнал весь похищенный скот и лошадей, на которых ехали те четверо. Папа преследовал их до Миссури. Кто-то поинтересовался, что он станет делать, если эти люди вернутся за своими лошадьми, но папа лишь усмехнулся и заметил, что никогда не боялся привидений.

Джуд задумчиво посмотрел на Кэла.

— Он всего-навсего человек, — пожал плечами тот. — То, чего он не знает, не может послужить поводом для войны.

— Мне это не нравится, Кэл.

Кэл только фыркнул. Тогда Джуд снова обратился к Харди.

— Ваш караван был последним, отправившимся на Запад, — сказал он, — да и то вы слишком запоздали для этого времени года.

— Билл Сквайрс говорил то же самое.

— Сквайрс?

— Он заехал к нам в лагерь, чтобы поболтать. Незадолго до нападения индейцев он переночевал у нас и уехал. Один. И пообещал мистеру Энди рассказать моему папе, что встретил нас в пути.

— Кэл, нам надо еще раз подумать.

— Черта с два.

Джуд молча резал бекон и бросал ломти на сковородку. Бетти Сью прижалась к Харди, прихлебывая жиденький кофе.

— Если ты все еще собираешься удержать эту лошадь, — негромко проговорил Джуд, явно опасаясь раздражительности Кэла, — сейчас тебе лучше и не пытаться сесть на нее. Давай-ка седлать своих да убираться отсюда.

Кэл не ответил; допив кофе, он встал и направился к своему седлу.

— Это папина лошадь! — запротестовал Харди. — Лучше оставьте ее в покое!

— Сядь, мальчик, — резко приказал Джуд. — Не зли Кэла, если не хочешь узнать, каков он, когда зол.

Кэл набросил одеяло на спину Реду. Жеребец отступил боком, но Кэл успел накинуть седло и затянуть подпругу. Затем он надел на Реда уздечку — тот стоял тихо, лишь слегка покусывая удила.

Подобрав поводья, Кэл вставил ногу в стремя и уже почти сел в седло; но в тот же миг Биг Ред встал на дыбы, затем ударил передними ногами о землю, опустив голову между колен, — и Кэл ничком грохнулся на траву.

Выругавшись, Джуд схватился за револьвер, но Харди кинулся ему под ноги, и тот, потеряв равновесие, упал. Вскочив, Джуд так сильно ударил Харди, что мальчик покатился по земле, и снова потянулся к револьверу, однако рука его ткнулась в пустую кобуру. Быстро оглянувшись, он увидел, что оружие валяется на земле, а Харди уже подбирается к нему. Пнув мальчика, Джуд подобрал револьвер и обернулся.

Биг Ред исчез!

Когда жеребец бросился на Кэла, тот кинулся в ручей. Теперь он выбрался из воды и, прихрамывая, брел к костру; он насквозь промок и при падении ободрал щеку.

— Куда он пропал? Куда делся этот… — Остановившись, Кэл осмотрелся по сторонам и повернулся к Джуду. — Меня чуть не убило по твоей милости! Почему ты его не пристрелил?

— Мальчишка кинулся мне под ноги, — ответил Джуд. — Как бы то ни было, сейчас ты в порядке.

Харди сидел, сгорбившись и все еще с трудом дыша. Из носа у него капала кровь. Бетти Сью в ужасе смотрела на него, не в силах поверить, что побили Харди — того самого Харди, который до сих пор представлялся ей неуязвимым и сильным.

Харди сдерживал слезы. Что говорил отец? «Ты должен думать, сынок. Думать!» И теперь, обняв руками ноющее тело, мальчик обшаривал взглядом кусты. Он так скрючился, что эти двое не могли видеть его лица; разговаривая, они, казалось, вообще забыли о его существовании.

«Биг Ред не уйдет далеко, — сказал себе Харди. — Он где-то здесь, рядом. Если бы только ухитриться… «

— Дай мне твою лошадь, — говорил тем временем Кал. — Я найду этого гнедого дьявола. А когда найду, то брошу его на землю, свяжу все четыре ноги, и, прежде чем встать, он узнает, кто здесь хозяин.

— Давай, действуй, — отозвался Джуд, бросив на товарища многозначительный взгляд. — А здесь обо всем позабочусь я.

Кэл оседлал лошадь и уехал, а Джуд уселся и стал пить кофе. Временами он поглядывал на Бетти Сью. Харди подполз к ней и сел, крепко обнимая себя руками.

— Наверное, ребро сломано, — злорадно отметил Джуд. — Так тебе и надо.

Он подхватил кофейник, разболтав, прямо через край допил содержимое и вытер губы тыльной стороной ладони. Потом аккуратно завернул остатки бекона и воткнул нож в землю, чтобы очистить его от жира. Харди толкнул Бетти Сью.

— Беги, — прошептал он, — беги изо всех сил!

Бетти Сью поднялась на ноги. От такой малышки, да еще и испуганной, трудно было ожидать хорошей скорости. Это беспокоило Харди, но он понимал, что не сможет бежать с ней на руках.

Джуд повернулся к ним; рука его все еще сжимала нож, а взгляд был угрожающим и холодным.

— Пора! — взвизгнул Харди, и Бетти Сью побежала к кустам.

Выругавшись, Джуд кинулся было за ней, но Харди снова бросился ему под ноги. Оба оказались на земле, однако Харди вскочил первым и пустился наутек. Он прыгнул в кусты мгновением раньше Бетти Сью и, обернувшись, втащил ее в нору, проделанную дикими зверьками. Крича и ругаясь, по пятам за ними бежал Джуд.

Харди прополз через нору, в которой едва-едва помещался, и выбрался на берег ручья. Он подхватил Бетти Сью и, спотыкаясь, помчался с нею вдоль берега, лавируя между кустами.

Хотя Джуду и привилось сделать изрядный крюк вокруг зарослей, сквозь которые они пробрались, сокращая путь, однако теперь он быстро догонял их. Но Харди часто играл в лесу с мальчишками и научился всяческим хитростям.

— Бетти Сью, — крикнул он, — сюда!

Дети побежали назад. Несколько крупных камней позволили перебраться им на другой берег. Оказавшись там, они устремились в лес. Задыхаясь, Харди отпустил руку Бетти Сью. Кажется, Джуд не заметил их. Бок болел по-прежнему, но Харди не думал, что ребро действительно сломано — скорее всего это был просто сильный ушиб. Ему и раньше случалось так ушибаться — например, когда вздумалось оседлать теленка их старой коровы, а тот сбросил его наземь. Только в этот раз болело сильнее.

Перебегая от куста к кусту, они направились по горному склону к осиновой роще. Им не нужно было много места, чтобы спрятаться, и потому рощица вполне могла послужить укрытием.

Некоторое время спустя Харди выглянул из-за деревьев. Джуд шел вдоль берега, отыскивая следы. Вскоре он их обнаружил и, перейдя ручей, продолжил поиски уже на этом берегу.

Было очень тихо. Харди слышал, как дышит Бетти Сью, лежащая в убежище рядом с ним, и как трещат мелкие сучки под сапогами Джуда. С бешено бьющимся сердцем Харди лежал, не зная, что же делать дальше: затаиться здесь в надежде, что Джуду не удастся их найти, или попытаться подняться выше по склону, рискуя при этом быть замеченными? Отец учил его, что движущийся предмет всегда привлекает внимание.

Позади них холм круто поднимался вверх, и Харди подумал, что смог бы обогнать Джуда. Но он прекрасно понимал, что Бетти Сью это не под силу. Нести же ее на руках было трудно: девочка слишком тяжелая.

Поначалу Джуд излишне спешил, но теперь шаг за шагом принялся прослеживать их путь. Правда, у Харди еще теплилась надежда, что он не такой хороший следопыт, как отец или Билл Сквайрс.

Но где же Биг Ред?

Харди ощущал запах тучной земли, на которой лежал, и аромат осиновых листьев, беспрестанно трепетавших над головой. Помнится, с этим связано какое-то предание… Вот только какое?

Похоже, Джуд все-таки потерял след — ему пришлось вернуться, чтобы попытаться отыскать его вновь.

— Следи за ним, — шепнул Харди.

Выбравшись из рощицы, он стал внимательно изучать склон холма, чтобы укрыться в более надежном месте, не попавшись на глаза Джуду. И скоро обнаружил его. Склон горы был усеян крохотными осиновыми рощицами, причем деревья в них росли так тесно, что только мелкий зверек или ребенок смогли бы пробраться между ними. На краю одной такой рощицы Харди сейчас лежал, другая была видна в полусотне ярдов вверх по слону, а между ними росло несколько кустов, расцвеченных яркими красками осени. И еще по слону были разбросаны валуны. Здесь можно было пробраться незамеченными.

Харди собрался было свистнуть Бетти Сью, но вовремя вспомнил, как легко разносится звук. Он отполз назад, легонько коснулся плеча девочки и жестом приказал следовать за собой.

Они перебрались под защиту ближайшего валуна, скрытые от глаз Джуда теми осинами, из-под которых только что выползли. Отсюда они добрались до кустов, а потом, дождавшись, когда Джуд повернется спиной, перебежали к следующему кусту. Дети оказались там как раз в тот миг, когда Джуд оглянулся, возможно, привлеченный каким-то слабым звуком.

Харди внимательно рассматривал раскинувшуюся внизу долину, Биг Реда не было видно.

В небольшом углублении в камне они нашли немного скопившейся после недавнего дождя воды и напились из ладоней. Джуд уже почти добрался до их первого убежища, и они двинулись дальше — все выше и выше.

Было холодно, небо заволакивало тучами. Харди беспокоился о Биг Реде. Ему было страшно при одной мысли о том, что может сделать Кэл, если ему удастся заарканить и свалить жеребца. И еще он понимал, что без лошади они с Бетти Сью далеко не уйдут.

Кажется, он еще никогда так не уставал. Больше всего Харди хотелось сейчас свернуться калачиком где-нибудь в тепле и заснуть. Но сначала им надо было скрыться от Кэла и Джуда. И найти Биг Реда. Отец любил эту лошадь не меньше Харди, а сейчас мальчик отвечал за нее.

Джуд был никудышным следопытом. По всей видимости, он отказался от дальнейших попыток отыскать следы и просто оглядывался, надеясь случайно обнаружить беглецов. Харди и Бетти Сью весили немного, и их маленькие ноги не оставляли на траве и даже на земле заметных следов. Конечно, индеец следовал бы за ними без труда, но Джуд не был индейцем, а вдобавок был еще и ленив. Он понимал, что далеко детям не уйти, а потому, если он станет подниматься по склону, переходя от одного возможного укрытия к другому, то обязательно наткнется на них.

Харди сообразил, что тактика Джуда неизбежно приведет его к успеху. А если они сейчас побегут, то Джуду наверняка удастся схватить их — по крайней мере, Бетти Сью.

Стараясь, чтобы осиновая рощица все время находилась между ними и Джудом, дети продолжали карабкаться вверх. Там, в тени скалы, Харди заметил снег. Издали, на горных вершинах, мальчик видел его уже давно, но здесь, так близко, снег его испугал. Сейчас они находились много выше, чем прежде; этой ночью будет холодно, а у них нет даже одеяла…

Неожиданно у Харди возникла идея. Почему бы вместо того, чтобы попросту убегать, не причинить им побольше беспокойства? Предположим, пока Кэл гоняется за жеребцом, а Джуд охотится за ними, они проберутся обратно и ограбят лагерь?..

Разумеется, воровать нехорошо; но это была настоящая война — Харди понимал, что, догнав, Джуд наверняка убьет их обоих. После подслушанного ночью разговора сомневаться в этом не приходилось.

Если он сможет причинить им немного хлопот, возможно, они впредь побоятся бросать лагерь в поисках Биг Реда и его с Бетти Сью.

И как бы в ответ на свои мысли Харди увидел промытую талой водой глубокую канаву. Движений взрослого человека она бы, пожалуй, не скрыла, но для них подходила вполне. Харди взял Бетти Сью за руку, и они поползли.

Глава 8

Первым заметил следы гризли Скотт Коллинз. Не проронив ни слова, он указал на них остальным. Все понимали, что это может значить. А час с небольшим спустя они достигли места страшной битвы.

Земля здесь была взрыта копытами жеребца и лапами гризли. Местами они находили и следы детей — в основном, Харди. Медвежья туша, уже обглоданная кое-где койотами, лежала в гуще кустарника.

— Эти юнцы прямо-таки набиты удачей, — мрачно заметил Дэрроу. — Удивительно, как это медведь до них не добрался?

— Посмотрите-ка. — Коллинз выдернул из медвежьей шеи стрелу. — Не индейская работа. Как бы там ни было, а выстрелить Харди успел.

Постепенно, по следам и ранам на медвежьей туше они представили себе, как все происходило. Эти жители гор и прерий читали следы и знаки так же, как образованный человек читает книгу.

Взрыхленная земля и глубокие, закрученные следы копыт были видны не менее отчетливо, чем раны и борозды на медвежьей шкуре. Впрочем, борозды оказались поверхностными, по-настоящему повредить зверю они не могли. След, оставленный ударом копыт по ребрам, был малозаметен, но и он не мог послужить причиной гибели гризли. Ведь гризли — самое крупное из хищных животных и самое свирепое, если загнать его в угол. Зато когда они обнаружили, что грудь мертвого медведя вспорота, а сердце вырвано, никто из троих долго не решался заговорить первым. Наконец Сквайрс нарушил молчание.

— Это дело рук индейца, — сказал он. — Индеец съедает сердце убитого им медведя, чтобы стать таким же могучим и свирепым. Только есть здесь кое-что еще… Нечто, заставившее индейца считать медведя заколдованным.

— Может быть, — согласился Скотт Коллинз, — но все это не помогает нам найти Харди. Пожалуй, лучше двинуться дальше.

— Они снова едут верхом, — провозгласил с другого конца поляны Дэрроу. — Жеребец пошел отсюда так, будто на нем ехали.

Осмотрев следы, остальные согласились с ним — ровная, спокойная походка жеребца указывала на то, что им управляли.

Все трое пустились вперед по этим следам. Кое-где они были не отчетливы, местами исчезали совсем, и обнаруживать их снова удавалось лишь с большим трудом. В таких случаях они расходились поодиночке, а когда кому-то удавалось найти след, снова съезжались вместе и так мало-помалу продвигались вперед, хотя и несколько медленнее, чем Харди. Как-то раз, когда Коллинз отъехал довольно далеко в сторону, его позвал Билл Сквайрс.

— Эй, погляди-ка на это!

Скотт и Дэрроу приблизились к нему и увидели свежие следы двух верховых и вьючной лошадей. Сквайрс вытащил жевательный табак, откусил изрядную порцию и скосил глаза на Коллинза.

— Видишь ли ты то же, что и я?

— По-моему, — Коллинз внимательно рассматривал следы, — это пегий мерин Бена Старра.

— Ну-ну… А что ты знаешь об этом пегом?

— Черт возьми! — припомнив, воскликнул Дэрроу. — Его же. украли!

— Кому, как не мне, знать эти следы, — сказал Сквайрс. — Ведь Бен выменял пегого у меня.

Двое недавно проехавших здесь даже не пытались скрыть следы, а значит, не боялись преследования. Впрочем, стояла уже слишком поздняя осень, чтобы путешествовать по этим местам и поэтому погоня была маловероятна, даже если их в чем-то подозревали.

— Если поехать за ними, то со временем мы выясним, кто это такие. Здешние места многолюдными не назовешь, а я живу здесь достаточно долго, чтобы знать почти что всех. Я ведь прибыл сюда так давно, что Джим Бриджер в те времена еще считался новичком. Немногие появились тут раньше… Разве что Джон Култер со своими.

Долина, по которой они ехали, пересекалась множеством ручьев, на востоке высились горы, а горный кряж ограничивал долину с запада. Даже сейчас, в конце сентября, это была зеленая, красивая местность, в реке и ручьях прыгала форель, вокруг было полно дичи.

Они нашли следы Харди.

— Он пытается убежать, — сказал Дэрроу. — Похоже, он знает, что индеец преследует его.

— На самом деле хлопот у него куда больше, — заметил Скотт Коллинз, уже некоторое время с тревогой размышлявший об этом. — Если эти люди, что выслеживают его, украли пегого, они могут попытаться украсть и моего жеребца — если уцелеют при этом. Мой жеребец чужих не любит. Никогда не любил.

Дважды они теряли следы и дважды находили снова. В общем-то, задача была несложная, поскольку Харди не предпринимал ни малейших попыток заметать следы. Уже в сумерках они наткнулись на остатки лагерного костра.

— Сегодня мы уже ничего больше не обнаружим, — сказал Сквайрс. — И стоит отойти назад, чтобы не затоптать следы вокруг.

Лагерь они разбили ярдах в пятидесяти от кострища, и Скотт не смог удержаться — он был уверен, что дети уже совсем близко. Отойдя от лагеря, он позвал… С десяток раз он взывал во тьме, но ответа не было.

— Тяжело ему будет, если мы не найдем мальчика, — сказал Дэрроу Биллу Сквайрсу.

— Мы должны найти его, — отозвался Сквайрс. — Хороший он человек, Скотт… А если на то пошло — и мальчишка тоже.

— А здорово Скотт нагнал страху на этих любителей чужих участков — тогда, в Хенгтауне. Всех выгнал, — усмехнулся Дэрроу. — Всех, кроме Даба Холлоуэя.

— Холлоуэй у них верховодил, — заметил Сквайрс, — и ему надо было показать себя. И показал — это уж точно… Жаль только, не дожил, чтобы полюбоваться.

Наконец Скотт Коллинз вернулся в лагерь.

— Я так себе это представляю, — начал он. — Эти конокрады наткнулись на следы жеребца. Если они шли по ним долго, то, разумеется, выяснили, что едут на нем лишь двое детей. Дальнейшее зависит от того, что это за люди.

— Мало кто решится обидеть детей, — отозвался Дэрроу. — После этого они не посмеют нигде показаться.

— Если об этом станет известно, — заметил Сквайрс. — Сам посуди: дети здесь одни и даже не подозревают, что мы их ищем. Знает о них только тот индеец.

В лагере было тихо. Выкурив трубку, Сквайрс отправился спать. Фрэнк Дэрроу попытался завязать разговор о следах и окрестностях, но вскоре тоже сдался. Только Коллинз не мог сомкнуть глаз. Ему было не до сна: ведь все еще оставался шанс услышать что-нибудь.

Немного погодя он отошел от лагеря и сел, вслушиваясь в ночь.

Вокруг простиралась страна индейцев, хотя никого из них поблизости вроде бы не было. В любой момент может выпасть снег, и всякий индеец предпочтет находиться в тепле собственного вигвама, где его скво поддерживает огонь в очаге и готовит пищу. Юты, бэнноки, шайены и черноногие — все бывают здесь. А если на то пошло — шошоны тоже. А в хорошую погоду — и кроу.

Воздух был чист, а ночь холодна. В такие ночи и по такому воздуху звук разносится далеко. Поэтому Скотт Коллинз сидел один и прислушивался. Он боялся, что, если дети живы, их может захватить какой-нибудь отряд бродячих индейцев. Юты могут увести их далеко на юг — в Колорадо или Юту; шайены — на север, в горы.

Звезды горели ярко. Коллинз слышал, как бобер плеснул хвостом в своей запруде, как где-то в прерии завыл волк. Это был не койот — волк, большой лесной волк.

И это тоже беспокоило Скотта. Многие дикие звери не отважатся напасть на охотника, но могут накинуться на ребенка.

На рассвете Коллинз вернулся в лагерь. Дэрроу готовил завтрак. Рассевшись вокруг костра, они обсудили происшедшие здесь недавно события.

— Лошадь сбросила его и убежала, — проговорил Сквайрс и, немного помолчав, добавил: — Дети тоже убежали. Похоже, что так.

— Значит, и ты так думаешь? — спросил Скотт.

— Судя по следам, с твоим парнем, похоже, обошлись грубо. Однако главное — они убежали. Теперь, будь твой жеребец мустангом, он бы выследил мальчика. Я видывал, как мустанг шел по следу, точно ищейка.

— Ред тоже может. Я знаю, как он следовал за мальчиком, когда тот шел на охоту. Встречал ты когда-нибудь лошадь, которой нравилась бы охота?

— Однако… Но как-то был у меня пони, который подходил ко мне сзади и укладывал голову на плечо всякий раз, как я собирался выстрелить.

— Сколько прошло? — поинтересовался Скотт, указывая на следы. — Дня два?

— Примерно. Не больше трех. Думаю, мы их понемногу догоняем.

На склоне холма следы детей потерялись окончательно. Оставив позади осиновую рощицу, они вышли на широкий скальный выступ, вся почва с которого много лет назад была начисто сметена оползнем. Эту каменную поверхность дети пересекли, словно привидения, не оставив никаких следов.

— Что будем делать? — полюбопытствовал Дэрроу.

— Попробуем отыскать жеребца. Почти наверняка он с детьми.

— А я хотел бы найти этих людей, — мрачно проговорил Коллинз.

— Одного из них я знаю, — неожиданно произнес Дэрроу. — Понятия не имею, как его зовут, но в лицо знаю.

— То есть?

— Понимаешь, как-то я был в лагере с одним из этой парочки… Я узнаю лагерную обстановку — у людей ведь складываются какие-то привычки…

— А имя никак не можешь вспомнить? Это могло бы помочь.

— Попытаюсь. Может, вспомнится…

Они продолжили путь. Следы детей исчезли, и потому всадники разделились, отыскивая отпечатки тяжелых копыт жеребца.

— Знакомые места, — заметил Сквайрс. — Как-то у нас была встреча южнее Хорс-Крик, возле Грина. Если память мне не изменяет, в июле. Одиннадцать лет назад — а кажется, будто недавно… — Прищурившись, он посмотрел на горные вершины. — Надо бы поскорее найти детей. Наступают холода.

— Найдем, теперь я это чувствую, — отозвался Коллинз.

Места здесь были красивые; осенний воздух был чист и прозрачен, на воде плясали яркие солнечные блики, а золотые осины мерцали в своем непрестанном трепете. Красные листья разбросанных по горному склону кустов и деревьев казались брызгами крови.

Дорога становилась труднее. Глубокие ущелья рассекали горные склоны. Им постоянно встречались олени, а однажды маленькое стадо лосей. На земле изредка попадались следы волков и пум, а на деревьях — отметки бобровых зубов.

— Мы перебили здесь почти всех гризли осенью тридцать шестого и весной тридцать седьмого, — рассказывал Сквайрс. — Нам тогда приходилось опасаться индейцев-черноногих, которые бродили поблизости, а дружбы между нами в те времена отнюдь не было. Однажды нам с Джо Миком и Расселом Осборном пришлось принять участие в серьезной схватке — в тот раз черноногие едва нас не побили… А с гризли в те дни встречались чуть ли не все. Помню, мы с Расселом шли вверх по ручью, направляясь к Йеллоустон-ривер… Вот только в каком году — не помню… И вот мы с ним увидели, как восемь или девять гризли стоят на задних лапах и объедают с кустов ягоды — аж за ушами трещит… На нас они даже не обратили внимания, посмотрели и продолжали есть…

Внезапно Скотт Коллинз остановился. Он нашел ясно различимые следы детей и накладывавшиеся на них отпечатки Копыт жеребца.

— Ред выслеживает их! — крикнул он Сквайрсу, который отъехал на несколько ярдов в сторону, чтобы осмотреть землю вокруг плоского камня.

— Здесь они немного отдохнули, — сказал горец. — Я так и подумал, когда увидел этот камень. Где бы я сел, будь усталым мальчиком? Здесь. И точно, они тут были.

Подъехав, Скотт наклонился и пригляделся к следам. Движения его были легкими и быстрыми. Пока он изучал отпечатки на земле, Сквайрс пояснял:

— Малышка устала. Волочит ноги больше, чем когда-либо раньше. Но вот, взгляни-ка сюда: мальчик соорудил себе что-то вроде сумы. Видишь, где он ее поставил? — Сквайрс усмехнулся. — Знаешь, что я думаю? Мальчик прокрался обратно, в их лагерь, и пока они за ним охотились, стащил кое-что из припасов. По крайней мере, я надеюсь, что он поступил именно так.

Они поехали дальше. Теперь впереди был Коллинз. Подавляя в себе неотступную тревогу, он старался спокойно оценить положение. До сих пор дети имели хоть какое-то пропитание, но что будет дальше?

Коллинз надеялся на удачный исход, но когда? Скоро начнутся морозы. «Я найду их, — твердил он себе, — я должен их найти». Думая о Харди, Коллинз невольно гордился мальчиком. Сын хорошо усвоил его уроки и теперь сумел припомнить и использовать все, что знал.

После полудня возле маленького ручья они вновь потеряли след. Он совершенно исчез под многочисленными лосиными следами — стадо, чем-то изрядно напуганное, порядочно покружило здесь.

Ничего похожего на следы человека или лошади им не удалось обнаружить на лугах, объеденных и истоптанных оленями, лосями и даже несколькими бизонами, редкими в этих местах. Однажды им показалось возле куста что-то похожее на след мокасина — смутный полуотпечаток ноги, который они не решились безоговорочно признать человеческим. Дети, лошадь и их преследователи исчезли, словно унесенные ветром.

Рассыпавшись по лесу, трое мужчин продолжали поиски. Им и раньше случалось терять и снова находить след, и потому они не были слишком обескуражены. Трава все еще оставалась зеленой, а сбегавшие с гор ручьи — прозрачными и светлыми, но им не удалось отыскать ни одного места, где паслась бы лошадь, и ни единого следа на берегу.

— Скоро мне придется возвращаться, — с неохотой проговорил Фрэнк Дэрроу. — Зима на носу, и мне нужно позаботиться о стаде. — Этот немногословный человек был почти начисто лишен иллюзий, а верность хранил только своим друзьям. — Поверь, Скотт, это не потому, что я хочу бросить вас в беде.

— Я знаю, Фрэнк. Поезжай, когда сочтешь нужным.

Этим вечером вокруг лагерного костра царило мрачное безмолвие. Все трое чувствовали себя подавленными тем, что не сумели отыскать следы.

— Они свернули, — сказал Дэрроу. — По-моему, вся эта компания свернула куда-то в сторону.

Они обсудили все возможности, взвешивая каждую. Им надо было поставить себя на место детей, представить себе, что сами они сделали бы в подобных обстоятельствах.

— Сомневаюсь, чтобы они пошли в горы, — сказал Сквайрс. — Уж очень трудным выглядит подъем.

— Харди может рискнуть, — отозвался после секундного раздумья Коллинз. — Он всегда любил лазать по горам и может отважиться пойти туда, куда никто не предполагает. Но будет изо всех сил стараться не потерять направления на форт Бриджер.

Никто из них не хотел возвращаться, но все чувствовали, что зашли слишком далеко, и наконец решение было принято. Однако Скотт с каждым шагом чувствовал все больший страх от того, что они покидают его сына и его маленькую подругу. Он не хуже других понимал, что времени на поиск остается все меньше. Наставала пора зимних бурь, которые промчатся по долинам, чтобы одеть холмы снегом, и тогда ни один легко одетый ребенок не останется в живых.

Скотт Коллинз знал и любил эти места, но он знал и все таившиеся здесь опасности. И как избегать их и что надо сделать, чтобы выжить, — тоже. Вы не можете воевать с природой; чтобы жить среди нее, вы должны стать ее частью; вам необходимо жить вместе с деревьями и ветром, ручьями и растениями, холодом и жарой, всегда немного поддаваясь им, но ни в коем случае не чрезмерно.

Впервые Коллинз по-настоящему оценил ту тяжелую борьбу, которую пришлось вести им с сыном, чтобы выжить. На ферме, где вырос Харди, ничто не давалось легко. Выжить там можно было лишь собственным тяжким трудом. Ночью, когда холодные зимние ветры завывали вокруг их дома, в нем было тепло и уютно — но только благодаря тому старанию, с которым Коллинз построил этот дом. Он не позволял себе и малейшей небрежности, все было сделано очень тщательно.

Он собственными руками обтесал каждую балку, вырубил пазы в каждом бревне, уложил каждый камень очага, зная, что ледяные пальцы стужи найдут любую щелку или трещину.

Коллинз всегда был добросовестным работником и постарался передать Харди самое необходимое в жизни качество — чувство ответственности. Иногда ему вовсе не хотелось, чтобы Харди шел с ним в лес — например, когда было слишком холодно или слишком жарко. Скотту всегда хотелось, чтобы мальчику жилось хоть немного полегче, но сейчас он от души радовался тому, что это все ему пригодилось.

Харди прошел трудную школу, экзаменаторами в которой выступали жестокие холод и голод и беспощадные индейцы. Результатом же экзамена являлась не отметка, а жизнь.

Всадники въехали в долину, на дне которой к югу от реки Суитсуотер лежало большое озеро. Они не торопились, поскольку любая поспешность означала сейчас потерю всякой надежды отыскать следы — следы, которые с каждым часом становилось все труднее найти. Этим утром Скотт подстрелил оленя, так что мяса им хватало, и теперь, пока Коллинз разводил костер, Сквайрс занимался приготовлением ужина. Часа через два после того, как они поели, вернулся ездивший на разведку Фрэнк Дэрроу.

— Нашел кое-что, — прихлебывая кофе, сказал он. — Этот гнедой жеребец пил на том берегу озера.

— А что-нибудь еще ты видел? — Скотт почти боялся спрашивать. — Дети все еще с ним?

Фрэнк Дэрроу откусил большой кусок лепешки и принялся неторопливо жевать; глаза Билла Сквайрса заблестели от еле сдерживаемого смеха.

— Ладно, — сказал Дэрроу, не в силах больше сдерживать улыбки, — так уж и быть, слушай. Они были там. Все. Так или иначе, но они сумели найти друг друга. Вчера утром, насколько я мог определить. — Он допил кофе. — Нам надо поторопиться. Эти двое ненамного от них отстали. — Дэрроу помолчал и добавил: — На жеребце теперь седло, и мальчик может садиться, когда захочет. Так что один из этих двоих без седла… Я нашел место, где он садился.

— Значит, завтра мы можем их догнать, — заметил Сквайрс. — Я предвкушаю встречу с этими джентльменами.

Глава 9

Когда Харди выполз из кустов, в лагере никого не было. Он выжидал достаточно долго, чтобы убедиться, что это не ловушка; ждать дольше нельзя, они могут вернуться. Харди не задавался вопросом, хорошо он поступает или нет — ведь он слышал, как они собирались украсть Биг Реда и убить его с Бетти Сью. Больше того, у этих людей было много еды, а он не должен оставлять Бетти Сью голодной, если в лагере было всего в избытке.

Прежде чем выбраться из кустов, он тщательно обдумал каждое предстоящее движение и теперь, оказавшись на открытом месте, действовал быстро. Один за другим в дерюжный мешок отправились ломоть бекона, фунт кофе, около фунта сахару, больше пяти фунтов сухарей и фунта четыре сушеных фруктов. Ноша получилась тяжелой; Харди спрятал ее в кустах и вернулся в лагерь.

Он торопливо перерыл все вокруг, но не нашел никакого оружия. Амуниции было предостаточно, но… И вдруг он нашел его — армейский «дерринджер» note 5 сорок первого калибра. Харди быстро проверил, заряжен ли пистолет, и сунул его в карман

Ему почудилось какое-то движение в кустах. Харди мгновенно повернулся и побежал; почти не сбавив шага, он нырнул в гущу зарослей, подхватил мешок и потащил его за собой. Выбравшись на открытое место, он вскинул мешок на плечо и направился туда, где ждала его Бетти Сью.

Ориентируясь по вершине горы, Харди двинулся в путь, стараясь, насколько возможно, идти по прямой. Рядом устало тащилась Бетти Сью.

Чтобы Биг Ред нашел их — а жеребцу куда легче найти их, чем им его, — нужно оставить за собой след. Харди решил, что лучше всего пересечь долину поперек. В этом случае лошадь неизбежно натолкнется на их следы. Если Ред умчался на север — именно в ту сторону он направлялся, когда они видели его в последний раз, — то, повернув назад, он должен будет пересечь их путь.

— Нашел что-нибудь поесть? — спросила Бетти Сью.

— Не беспокойся. Вечером мы поедим, а Биг Ред найдет нас. Будь уверена. Сколько раз он таскался за мной по лесу, а иногда я даже прятался от него, и всегда он меня находил.

Дети спустились к ручью, но на этот раз не пошли по воде, хоть там и было достаточно мелко, а зашагали по траве вдоль берега, причем Харди несколько раз мочил в ручье ноги, рассчитывая сделать запах более стойким.

Они не прошли и двух миль, когда Харди заметил, что Бетти Сью плетется уже из последних сил. Он не хотел останавливаться так скоро, но понимал, что девочка не сможет идти дальше. В глубокой заросшей впадине возле ручья он развел костер и поджарил на угольях немного бекона. Они уплели его мгновенно, съев еще по сухарю. Затем Харди старательно засыпал огонь и отвел Бетти Сью в гущу осинника, росшего выше по склону. Там они устроили себе постель и легли.

С гор дул холодный ветер, и листья осин непрерывно шелестели. Бетти Сью скоро уснула, но Харди долго еще лежал, прислушиваясь, не раздадутся ли поблизости шаги Биг Реда.

Как бы ни было развито в нем чувство ответственности, все же Харди был обычным семилетним мальчиком, и ночью его одолевал страх — пугали странные звуки и таинственные шорохи, движение каких-то ползучих тварей. Думая об отце, он вспомнил мистера Энди и его неторопливые, вдумчивые манеры. Казалось мистер Энди никогда не спешил, но всегда был чем-то занят, всегда что-то делал, а умел он многое. Как сказал однажды отец, мистер Энди был из тех людей, в ком нуждается граница.

Отец и сам был истинным тружеником. Он двигался быстрее, но столь же уверенно, всегда знал, чего хочет, и трудился без передышки, чтобы добиться своего. Он никогда не боялся браться за новое дело.

Харди усвоил несколько непреложных истин: нельзя гоняться за двумя зайцами; не перепрыгнувши канаву, говорить: «Гоп!»; главное же — всегда надо обдумывать заранее свои будущие шаги. Как ни был сейчас напуган Харди, боялся он в первую очередь не за себя, а за Бетти Сью, потому что все время помнил, какой беспомощной она окажется, если с ним что-нибудь случится.

Он знал, что девочка доверяет ему и полностью на него полагается. Отец говорил: «Человек никогда не узнает, насколько он силен, пока кому-нибудь не понадобятся все его силы».

Харди попытался представить, как далеко еще осталось до форта Бриджер. Насколько он понимал, они находились сейчас у подножия гор Уинд-Ривер, а форт Бриджер был далеко за горами. Харди знал, что от гор надо держаться подальше, поскольку не раз слышал рассказы о людях, занесенных снегом… А снегопад может начаться в любой момент. Поднявшись завтра еще немного по склону, надо будет повернуть и дальше идти вдоль горного хребта.

За весь день Бетти Сью не проронила почти ни слова, а сейчас, утолив голод, мгновенно уснула. Харди был почти рад этому, потому что обычно из девочки так и сыпались вопросы, а он очень часто не знал, как на них отвечать. Он не мог ответить даже на собственные вопросы.

Однако ей незачем знать, что Харди испуган и что в действительности он мало что может сделать. Ее доверие не должно поколебаться.

Размышляя, он заснул и четыре часа проспал крепким, здоровым сном, который был прерван легким, пушистым, прохладным прикосновением снежинки к щеке и каким-то звуком — почти неслышимым, слабейшим из слабых.

Было еще темно; Харди лежал совсем тихо, нащупывая рукой в кармане пистолет.

Новая снежинка коснулась его щеки, за нею последовала другая, потом еще и еще…

Мальчик лежал, вслушиваясь в ночь. И снова услышал какое-то шевеление внизу, на склоне; кто-то или что-то двигалось там, и очень осторожно. Харди тихонько сел и натянул сапоги. Бетти Сью продолжала спать, временами вздрагивая под его старой курткой.

Ночь была бархатно-мягкой, но звезд не было видно. Поблизости шелестели под легким ветерком осины. С бьющимся сердцем Харди прислушивался к таинственным звукам там, внизу. Наконец, дрожа от холода, он лег и прижался к Бетти Сью.

Но мысли о том, что на свежевыпавшем снегу они оставят следы, не дали ему лежать слишком долго. Харди подумал, как недалеко успели они уйти от лагеря Кэла и Джуда, и снова сел, прислушиваясь к загадочным звукам.

Однако звуки смолкли. Подождав несколько минут, Харди прокрался на опушку осиновой рощицы, в которой они укрывались. Внизу, в долине, он увидел слабый красный отблеск — без сомнения, это был костер, находившийся в миле, если не больше. Рощица росла довольно высоко на склоне, и отсюда Харди мог видеть далеко.

Внезапно волосы на голове у мальчика зашевелились: сзади он ощутил легкое движение. На мгновение он замер, оцепенев от страха, а потом понял, что должен делать: прыгнуть вперед и попробовать нырнуть в кусты.

И тут что-то мокрое ткнулось ему в шею. Он вздрогнул, отчаянным усилием подавив готовый вырваться крик, и тут же все понял.

Это был Биг Ред. Он нашел их.

Харди обнял опущенную шею жеребца, прижался к ней и заплакал. Это было не по-мужски, но он ничего не мог с собой поделать.

Ему сразу же стало ясно, что следует теперь предпринять. Они должны отправиться в путь сейчас же, пока снег еще не покрыл землю, пока они могут уехать, не оставляя следов. Если им это удастся, они могут навсегда оставить позади Джуда с Кэлом. И того огромного индейца тоже — если он все еще гонится за ними.

Харди подвел лошадь к Бетти Сью и разбудил ее. Подняв ее в седло — на спине жеребца все еще оставалось седло Кэла, — Харди привязал сбоку мешок с провизией, а потом взобрался на Реда сам. Вокруг было достаточно камней, на которые он мог бы встать, но теперь, при наличии стремян, камни стали не нужны.

Было еще совсем темно, однако Харди нужно было только следовать вдоль склона так, чтобы горы оставались справа, а когда они достигнут южной оконечности цепи Уинд-Ривер, обогнуть гору и направиться на запад.

Биг Ред не нуждался в команде. Казалось, счастливый тем, что нашел их, жеребец пустился вдоль горы ровным шагом.

Съежившись от холода, Харди повесил поводья на луку седла и обеими руками обнял Бетти Сью. Немного спустя он даже слегка задремал, а лошадь тем временем, не сбавляя темпа, несла их сквозь ночь.

Глава 10

Днем снегопад разошелся вовсю, и Харди посинел от холода. Он направил Биг Реда к полосе деревьев, свидетельствовавших о близости воды, а подъехав к ручью, двинулся вдоль берега, высматривая хоть какое-нибудь убежище.

Однако то, что он все-таки заметил приоткрытую дверь землянки, было чистым везением.

Землянка пряталась за громадным наклонившимся тополем и была почти невидима под его пышной листвой. Дверь была грубо сколочена из расщепленных стволов тополя и подвешена на кожаных петлях.

Вокруг этого места повсюду виднелись многочисленные следы животных и птиц, однако ничто не выдавало присутствия человека. Харди осторожно подъехал и, придерживаясь за ремень стремени, спешился.

Приоткрыв дверь пошире, он заглянул внутрь. Это была явно покинутая, но уютная небольшая землянка. В одной ее стене был устроен очаг, дымоходом для которого служило отверстие, проделанное киркой или лопатой. Возле правой стены была сооружена двойная койка; возле нее стоял чурбан, который, по-видимому, был поочередно то столом, то стулом. Верх его был отполирован от частого употребления.

Здесь побывали пэкрэты — по крайней мере, Харди полагал, что это были именно они. В землянке было пыльно -жилище казалось давно покинутым.

Мальчик помог Бетти Сью слезть на землю и растер ее замерзшие ручонки в своих, отчего обоим стало теплее. Затем он взял нож и вышел осмотреться.

Дальше по ручью Харди нашел нависавший берег, где неизвестный обитатель землянки, вероятно, рудокоп или траппер, держал лошадь. Место это было хорошо защищено от ветра и снега и надежно укрыто от посторонних глаз ивами и тополями. Мальчик привязал там Биг Реда так, что веревка позволяла лошади двигаться от ручья до каменного навеса.

Затем Харди вернулся в землянку и, собрав сухие ветки и палочки из гнезда пэкрэта, развел огонь. Топлива поблизости хватало — и бурелома, и выброшенного ручьем на берег плавника.

Когда огонь разгорелся как следует, Харди начал детально исследовать их новое убежище. Он нашел сковородку, старый железный котелок, такую же старую кирку с рукояткой, почти отгрызенной дикобразами или другими зверьками из-за соленого вкуса, который приобрело дерево от долгого общения с потными руками.

— Кто-то хорошо здесь все устроил, — сказал он Бетти Сью. — По-моему, прежний хозяин прожил здесь долго. И хорошо знал, как надо устраиваться, — добавил он. — Ведь это была просто пещера, которую он расширил, отбивая камни. Даже эта труба была просто дыркой в камне.

Харди отнес котелок и сковородку к ручью, вымыл их золой, вполне заменявшей мыло, а потом хорошенько начистил песком. Теперь они могли вскипятить воду и поджарить бекон.

Он вернулся в землянку, где уже стало тепло, и подержал замерзшие руки над пламенем. Когда руки начали отогреваться, пальцы стало все сильнее покалывать, словно кто-то втыкал в них булавки. Харди достал бекон, нарезал несколько ломтей и поставил сковородку и котелок с водой на огонь. Несколько раз он торопливо выскакивал на холод, чтобы собрать дрова для очага. Дверь можно было закрыть, и Харди даже нашел служившую засовом перекладину, но он думал о Биг Реде — они-то сидят здесь, в тепле, а лошади приходится оставаться на холоде снаружи.

Землянка имела форму треугольника с одним отломанным углом, причем дверь находилась как раз там, где должна была быть эта вершина. В длину она едва достигала восьми футов, однако огонь очага едва рассеивал мрак у противоположной стены. Та стена, в которой был устроен очаг, была очень неровной и грубой, а некоторые ее выступы служили полками.

Вода закипела, Харди, уже поджарив бекон, всыпал в котелок кофе. Когда они управились с беконом, к которому Харди выделил по сухарю, он плеснул в котелок чуть-чуть холодной воды, чтобы осадить гущу, и они по очереди пили прямо из котелка, а чтобы не обжечь руки, Харди придерживал его куском старой мешковины.

Потом Харди продолжил обследование их нового пристанища. В головах койки он обнаружил плотно пригнанную дверцу в стене. Открыв ее, Харди при свете вынутой из очага ветки стал осматривать маленькую каморку. На полу лежал туго свернутый и изгрызенный тюк мехов; на воткнутых в стенки палочках висели старые, изношенные и залатанные джинсы, два пропылившихся одеяла и громадная старая из бизоньей кожи куртка. Хотя она не касалась стены и потому оказалась недоступной для грызунов, все же была изжевана возле ворота.

Вытащив куртку наружу — а она была так тяжела, что Харди это удалось с трудом, — мальчик набросил ее на куст, предварительно стряхнув с него снег, и принялся выколачивать пыль палкой. Куртка так велика, что под ней будет удобно спать вдвоем, а когда они отправятся в путь, ею можно будет укрываться обоим, сидя в седле.

Поначалу Харди решил, что одеяла совсем ни к чему не пригодны, но, когда уже в сумерках он кончил выбивать из них пыль, в голову ему пришла хорошая мысль. Разрезав одно из них пополам, он получил нечто вроде накидок для себя и Бетти Сью.

Из второго одеяла Харди, продев через множество проколотых ножом дырок полоску сыромятной кожи, тоже найденную в землянке, изготовил попону для Биг Реда.

Впервые за много дней дети были под крышей. Время от времени холодный ветер задувал все же под дверь, но в остальном здесь было уютно и тепло.

Харди, когда мы попадем в форт Бриджер? — спросила Бетти Сью.

— Скоро.

— Мама будет там?

— Может быть. Надеюсь.

Она немного помолчала.

— Мне здесьнравится. Здесь тепло.

— Мне тоже нравится. — Он вспомнил, что снег все еще идет. — Может быть, мы пробудем здесь, пока не уляжется буран.

До сих пор он об этом не думал, слова сорвались случайно, но теперь Харди сразу понял, что именно так и следует поступить. У них хватит пищи на два-три дня, пока идет снег, и еще немного останется на дорогу.

Снег продолжал падать. Окружающий мир стал белым; снег покрыл деревья, согнув своей тяжестью ветви, и уничтожил все следы. Поужинав, Харди накинул одеяло и пошел за топливом. Он нашел плавник и валежник, часть занес внутрь, а остальное сложил перед дверью.

Хотя он ужасно устал и еле волочил ноги, однако продолжал заниматься делами. Конечно, ему было только семь, а работы оставалось еще очень много, но мальчик помнил, как отец не раз говорил ему, что успеха добиваются только те, кто работает и верит. Ему казалось, что он понимает смысл, хотя и не смог бы изложить его словами.

Время от времени Харди заглядывал под каменный навес — поговорить с Биг Редом и погладить его. От выпавшего снега стало светлее, и мальчик долго еще работал даже после наступления темноты — до тех пор, пока не устал настолько, что уже ничего не мог делать. Он вернулся в землянку и закрыл за собой дверь на засов.

В щель под дверью задувал ветер, но Харди знал, что такая вентиляция необходима — в землянке было тепло, но не душно. Дети уселись на койку — ноги их не доставали до пола, им было уютно, и они были сыты.

— Подожди, — сказал Харди, — скоро появится папа. Если он нас не разыскивает, то ждет в форте Бриджер. И если мы вскоре не появимся там, я знаю: он начнет нас искать.

Говоря так, Харди понимал, что, даже если бы караван продвигался на Запад без остановок, он сейчас все равно еще не достиг бы форта Бриджер. Вряд ли в форте знают о том, что случилось с караваном. Но так или иначе, вскоре отец узнает все.

Отец вообще никогда ничего не принимал на веру и стремился узнать обо всем сам. Харди готов был поспорить, что отец, добравшись до форта Бриджер, знал все трудности и опасности пути с Востока на Запад. Значит, он мог представить себе и то, что приключилось с детьми.

«Человек жив своими знаниями, — говаривал он Харди. — Попробуй выяснить все обстоятельства, узнать все факты, обдумать и осмыслить их — и тогда тебе будет сопутствовать успех. Когда я еще мальчишкой был учеником у мастера-строителя, он заставлял меня проверять каждый размер, изучать любую заготовку. Если он меня чему и научил — так это узнавать все, что можно, обо всем, что я делаю».

Там, в Висконсине, когда остальные сторонились индейцев, отец не упускал случая поговорить с ними. «Эти индейцы, — повторял он не раз, — жили в здешних местах задолго до того, как пришли белые, и нам есть чему у них поучиться».

Многие думают, что до появления белого человека индейцы жили в мире и согласии, однако на самом деле это было не так. Сиу всегда сражались с чиппевеями, их военные отряды постоянно сновали по холмам и долинам. Множество раз Харди и самому случалось видеть индейцев в боевой раскраске, идущих сквозь леса на север или на юг по тропе войны.

— Как-то раз, — рассказывал он Бетти Сью, — мы с папой были в форте Снеллинг. У папы было какое-то дело к майору Гринлифу Дирборну, связанное со строительством. Я почти ничего не помню об этом, зато как сейчас вижу драгун на параде, флаги и все-все-все. Это, пожалуй, самое раннее, что я могу вспомнить. А на обратном пути мы наткнулись на военный отряд виннебаго. Их было человек двадцать или тридцать, и мы притаились под берегом, тогда как они находились прямо над нами. Мы даже могли слышать, как они переговариваются между собой. Заметив наши следы, индейцы решили схватить нас — ради скальпов и папиной винтовки.

— Что же вы сделали? — спросила Бетти Сью.

— Я помню только то, что рассказывал потом папа. Сам я вспоминаю лишь, как мы прятались под берегом, а папа зажимал мне рот, и еще — как он посадил меня в одно из индейских каноэ, а во всех остальных прорубили дырки топором. Мы отплыли, и они стреляли в нас. У меня и сейчас перед глазами вспышки выстрелов и то, как папа откладывает в сторону весло, чтобы выстрелить в ответ.

Глядя на огонь, Харди вспоминал жизнь с отцом, когда тот работал на лесопилке на Рам-ривер, где отец помогал переделывать мельничное колесо таким образом, чтобы вода падала на него сверху, а не шла низом.

Много времени у них уходило тогда на переходы по лесам от одного поселка к другому — отец мог зарабатывать на жизнь лишь своим ремеслом, он был плотником.

Офицеры в фортах Снеллинг и Аткинсон хотели покрасивее отделать свои жилища, и им это разрешалось, если они оплачивали работу сами. Отец охотно брался за этот труд, но ему не нравилось, что приходится пренебрегать делами на ферме.

Харди любил путешествовать. Леса в Висконсине — дремучие, смешанные, там рядышком растут и лиственные, и хвойные деревья: сахарный клен и вяз, дуб, лесной орех, черный и белый ясень, кедр и береза, а дальше к северу — сосны и ели. Там много орехов, таких же, что попались ему недавно, и ягод — черной смородины и голубики; встречались и дикие яблоки.

Им случалось подолгу жить, питаясь исключительно дарами леса — собирая травы, орехи, ягоды и охотясь на дичь. Приспособившись, человек может очень хорошо жить в лесу, отец быстро выучился всему, что знали и умели индейцы. Он прижился в лесу, словно и родился там, а по следу ходил так, будто занимался этим всю жизнь. Многому научился и Харди. Он наблюдал, слушал и помогал. Для любознательного мальчика это была превосходная школа жизни.

Отец старался побольше читать ему, но чаще Харди читал книгу жизни. Мальчик прислушивался к отцовским разговорам с разными людьми — о фермерстве и охоте, об их профессиональных секретах, запоминая отцовские замечания о людях и местах.

Книг в доме было совсем немного, ими менялись с соседями. На Запад отец переехал с Библией, «Путем паломника», «Шотландскими вождями» и «Айвенго». Когда к ним присоединился мистер Энди, у него были «Тадеуш из Варшавы» Портера и «Замок Рэкрент» Мэри Эджуорт. По вечерам, сидя у очага, отец читал эти книги Харди и начал обучать его грамоте.

Однажды, когда отец работал на стройке в форте Снеллинг, майор Дирборн одолжил ему «Мармиона» Вальтера Скотта и новую, лишь несколько лет назад изданную «Историю французской революции» Карлейля. Двух этих книг хватило им на всю зиму, а «Мармиона» они перечитывали не меньше трех раз — от начала до конца.

Часто им случалось находиться в дороге четыре-пять дней, обычно пешком, и Харди вел с отцом мужские разговоры.

«Почти все, что человек может оставить сыну, — говорил отец, — это то немногое, чему он сам научился в жизни, и еще, может быть, свои мысли и чувства. А как ты ими распорядишься — зависит уже только от тебя.

Когда станешь постарше мы побываем в больших городах и ты сам увидишь, что существуют и другие законы — помимо тех, по которым живешь ты. Но рано или поздно ты все равно поймешь, что лучшие принципы — это именно те, что ты установил для себя сам, которым ты сам решил следовать… А к себе человек должен быть очень строг. И все же тебе придется подчиняться законам городов. Люди не смогли бы жить вместе, не испытывай они уважения друг к другу и к правам других. Если вдуматься, все законы основаны на уважении прав других людей.

Теперь смотри: мы тратим почти все время лишь на то, чтобы выжить. Мы охотимся, строим и жнем, заготовляем на зиму дрова и стараемся засолить побольше мяса и заложить в погреб побольше овощей. Когда люди живут в городе, у них больше времени; есть время посидеть вместе и поговорить, послушать музыку и потанцевать. Но этого не получилось бы, не существуй разделения труда, и в городе каждый выполняет свою работу. Один строит, другой работает в кузнице, третий учит, четвертый проповедует, а кто-то торгует. Когда человек может так устроиться, чтобы заниматься лишь тем, что умеет лучше всего, он и сам счастливее, и дела у него идут лучше. Наверное, так и появилась цивилизация — люди собрались вместе, поделили обязанности и получили возможность общаться.

Ты молод, и потому, находясь в обществе, молчи и слушай. Говорят, дети любят подслушивать, — но они и должны это делать. Ведь это тоже способ чему-то научиться. Ты услышишь кучу глупостей, но вместе с тем — и кое-что мудрое; и ты должен научиться никого не презирать. Даже дурак способен научить тебя уберечься от глупостей, и ты никогда не знаешь, где и от кого услышишь то, что поможет тебе в работе или даже спасет жизнь».

Когда отец говорил такие вещи, Харди помалкивал и запоминал.

Ему вдруг вспомнился разговор миссис Энди и отца. «Ваш мальчик слишком серьезен, — говорила она с сомнением. — Бывает ли у него хоть когда-нибудь время поиграть?» — «У него достаточно времени, — раздраженно отвечал отец, — и я от души радуюсь, что Харди серьезный мальчик. Мы пережили здесь тяжелые времена, и он был мне товарищем и помощником. И в нем нет ни единой ленивой клеточки».

«Не стоило отцу тогда так расстраиваться, — подумал Харди. — у меня хватало времени для игр. На милю вокруг не нашлось бы дерева, на которое я не взобрался бы, и такого места, где бы я не играл в индейцев. Правда, выслеживать в лесу дичь или пытаться понять, что делали птицы или животные, изучая их следы, было еще интереснее…»

Когда отец плотничал в офицерских домах, в фортах Снеллинг или Аткинсон, Харди всегда был с ним. Он играл там с другими ребятами, но куда интереснее ему было путешествовать с отцом по лесам, питаясь подножным кормом. Харди больше всего хотелось, чтобы отец оказался здесь — сейчас, с ними, у этого очага.

Но, по крайней мере, они находились сейчас в тепле и сравнительной безопасности. Харди хорошо запомнил расположение бурелома, где набирал сушняк, и теперь смог бы найти топливо даже под снегом. Он встал, взял накидку и сказал Бетти Сью:

— Пойду посмотрю на Биг Реда, прежде чем мы уляжемся спать.

Он порылся в мешке, достал сухарь и вышел.

Начиналась метель. Однако добраться до конюшни, как называл про себя это место Харди, было нетрудно, потому что пройти надо было лишь вдоль скальной стены — до того места, где она поворачивала к навесу. Частично скрытая деревьями и кустами, конюшня была не хуже, чем многие сараи, в которых держали скотину и не в такой мороз. Харди поговорил с Биг Редом и по кусочкам скормил ему сухарь.

— Ты должен помочь мне, Ред, — шептал мальчик. — Я вроде как побаиваюсь, но никогда не признаюсь в этом Бетти Сью, потому что она надеется на меня. Мы прошли уже половину пути. Ты только будь с нами, Ред, и мы дойдем. Обязательно дойдем.

Внезапно жеребец вскинул голову. Харди прислушался. Это был волк. Где-то неподалеку. Мальчик удлинил привязь так, чтобы жеребец мог лечь, если ему захочется, и дать отпор волку, если будет необходимо. И снова до них донесся одинокий волчий вой… Потом, намного дальше, ему ответил другой.

А вдруг эти волки напали на их след? А что, если они учуяли лошадь и детей?

— Все в порядке, Ред. — Харди скормил ему последний кусочек сухаря. Оглянувшись вокруг и убедившись, что под навес снег не попадает, Харди вышел наружу. Кружащийся снег слепил глаза, но мальчик ощупью пробрался вдоль скалы к двери и вошел в землянку, надежно закрыв дверь на засов.

Он подбросил дров в огонь и устроился рядом с Бетти Сью. Где-то в ночи продолжали завывать волки, и Бетти Сью тесно прижалась к нему.

— Не беспокойся, — ласково сказал ей Харди, — ни один волк сюда не попадет.

— Скорее бы твой папа нашел нас, — задумчиво проговорила Бетти Сью.

— Он найдет нас, — уверенно ответил Харди. — Я знаю, что найдет. Да что там! Могу поспорить, что он ищет нас в эту самую минуту!

Глава 11

Скотт Коллинз остановился, дожидаясь остальных. На его осунувшемся лице появились морщины; читалась тревога и в глазах Дэрроу. Билл Сквайрс, подъехав, вытащил табак и, откусив добрый кусок, засунул пачку обратно в карман рубашки.

— Снег, — с горечью проговорил Дэрроу. — Только его нам и не хватало.

— А ты что думаешь, Билл? — поинтересовался Коллинз. — Ты знаешь эти места лучше нас.

— Идет буран. Настоящая сильная метель. А это значит, что нам надо где-то укрыться и переждать три-четыре дня.

Тем временем снегопад становился все сильнее, а усиливавшийся ветер швырял снег в лицо и хлопал полями шляп.

— Сколько мы еще сможем пройти? — спросил Коллинз. — Я имею в виду, если поедем быстро.

— Час, может быть, и меньше. Сам посуди, Скотт: если мы не найдем места, где спрятаться, то замерзнем насмерть. И кто тогда будет искать детей?

— Ладно. Но давайте пройдем еще немного вперед — пока видны следы. А потом поищем укрытие.

Сквайрс тронул своего пони, мельком взглянув на следы. Отпечатки копыт жеребца различались отчетливо, но не менее отчетливы были и следы преследователей.

Внимание всадников было слишком поглощено следами детей и двух их преследователей, и потому они даже не подумали разъехаться и внимательно изучить все вокруг. В результате незамеченными остались следы, находившиеся совсем неподалеку. Ашаваки не отказался от прекрасного гнедого жеребца, хотя и знал о Кэле и Джуде. Он надеялся вернуться не только с конем, но и с их скальпами — и будет о чем вспоминать в вигваме зимой.

Трое всадников ехали быстро, однако не забывали запоминать окружающую местность.

— Человек должен быть осторожным, — упрямо сказал Дэрроу. — Конечно, для индейцев уже поздно, но кто может залезть в шкуру краснокожего? Шанс встретиться с ними есть всегда.

— Где-то здесь, неподалеку, должно быть жилище Пита Шиффлина, — сообщил Сквайрс. — Как-то мы вместе охотились в этих местах, и он сказал, что нашел золото. Я знаю только, что он рванул из форта Холл, словно черт за ним гнался, — а ведь мы только что туда заявились. Он удрал один, но с полным снаряжением.

— Что же случилось?

— Больше он нигде никогда не появлялся, — сказал Сквайрс и пожал плечами. — Может быть, индейцы… Кто знает? В одиночку, в глуши… Он мог сломать ногу, мог заболеть… И кто бы тогда приносил ему еду и воду?

— Найти бы его берлогу — и мы смогли бы там отсидеться, — заметил Дэрроу.

— Мы ехали тогда по Бивер-Рим, — продолжал Сквайрс, — и разделились, рассчитывая через несколько дней встретиться у Вороньего Гнезда, к западу отсюда. Если он и впрямь нашел золото, это могло случиться где-то между Бивер-Рим и Суитсуотер.

— Ничего себе адресочек, — усмехнулся Дэрроу.

— Вряд ли он забрался слишком далеко на юг, к Суитсуотер. Разделились мы с ним возле истока Крукед-Крик, а встретились на Бивер-Крик, и оттуда до самого Гнезда ехали вместе.

— Это уже немного лучше.

Снег падал все гуще. Он уже покрыл все следы. Теперь можно было рассчитывать только на свои соображения.

— Ты его отец; что мальчик станет делать? — спросил Сквайрс.

— То же, что и мы. Найдет себе укрытие и заползет туда. Несколько раз мы вместе пережидали бураны в Висконсине. И он найдет место с водой и дровами — Харди очень предусмотрительный мальчик. Полагаю, он начал искать укрытие заранее, поняв, что приближается снегопад.

— Если так, он скорее всего где-то у реки. Он должен был продолжать двигаться вперед, если только не надумал свернуть к Суитсуотер.

— Слишком далеко.

— Да, если только он об этом знает.

Становилось все холоднее, и снегопад продолжал усиливаться. Не могло быть и речи о том, чтобы продолжать путь. Надо было срочно найти укрытие.

Отыскали они его на Роки-Дроу. Скала в этом месте была подточена водой и нависала над берегом. Взявшись за топоры они быстро соорудили грубую стенку, которая не только бы защищала их от ветра, но и сохраняла бы тепло будущего костра. Места здесь хватало и для людей, и для лошадей. К тому времени, как они окончательно устроились, вся земля вокруг была покрыта толстым слоем снега.

Скотт Коллинз тяжело опустился на землю возле костра. Лицо его посерело.

— Ты был прав, Фрэнк, — обратился он к Дэрроу. — Им никогда не выбраться. С моей стороны было безумием надеяться на это.

— Ничего подобного, — резко ответил Дэрроу. — Ты сам говорил, что мальчик находчив и сумеет укрыться от непогоды. И если мы были правы, считая, что из лагеря этого ворья он уволок мешок с припасами, то шанс у них есть. Черт побери, много ли нужно, чтобы прокормить таких малышей?

— Они выберутся, — согласился Сквайрс. — Дети хитры.

Дэрроу занялся приготовлением теста для лепешек. Время от времени он посматривал на Коллинза. «Хороший человек, — думал он, — слишком хороший человек, чтобы вот так потерять сына». Он попытался представить себе, что может делать сейчас мальчик, и собственная их безопасность, тепло и надежность укрытия стали его раздражать. Были бы видны следы — Дэрроу сейчас же отправился бы… Но куда идти? Где искать?

Всю ночь шел снег, а набиравший и набиравший силу ветер сметал его в сугробы. Постепенно исчезли знакомые приметы, мир менял облик. Ветер завывал, и свирепые убийцы, лесные волки, прятались, чтобы переждать буран, одни — с полупустыми желудками, другие — совсем голодные, но ни тем, ни другим нечего было надеяться на добычу, пока не кончится метель. Потому что в такую погоду движется только ветер — ветер и снег.

Под тяжестью снега сосны опустили ветви, мелкое зверье искало укрытия под их защитой, возле стволов. Волки не беспокоились. Спрятав носы в теплый мех собственных хвостов, они сворачивались клубком и засыпали. Они привыкли к этому — такова уж была их жизнь.

Обеспокоенный и раздраженный, Скотт Коллинз старался подавить в себе эти чувства, понимая, что в занесенном снегом убежище не может быть ничего хуже человека, который ворчит и жалуется. Пока буран не уляжется и не кончится снегопад, предпринять ничего было нельзя. Попытка покинуть убежище означала сейчас лишь пустую трату сил в бессмысленной борьбе со стихией.

Он заставил себя припомнить то время, когда они вместе с сыном вот так же пережидали пургу где-нибудь в глуши, и мысль, что мальчик может припомнить что-нибудь из того, чему научился в ту пору, принесла Коллинзу некоторое облегчение.

— Когда буран кончится, — заговорил Сквайрс, — по-моему, лучше не теряя времени направиться к Южному Перевалу. Мальчик неизбежно пойдет той дорогой, и нам легче будет его встретить.

Ашаваки больше не был одинок. Там, где равнина начала переходить в холмы, он напал на след травуа note 6, оставленный кем-то из его соплеменников. Их хорошо укрытый лагерь он обнаружил на лесной опушке. Там пережидали непогоду дюжина воинов, семь скво и полдюжины детей, которых буран застал в пути к месту главной стоянки племени, находившейся дальше, на северо-западе.

Целый день Ашаваки вел с ними разговоры, и к следующему утру шесть воинов согласились сопровождать его, чтобы выследить и напасть на двух бледнолицых и детей. Они получат их лошадей, оружие и другие вещи.

Люди, которых предстояло выследить, шли порознь, но Ашаваки знал, где они укрываются. Задача выглядела соблазнительно простой. Теперь уже не было нужды идти по следу, рискуя его потерять. Как только стихнет буран, индейцы начнут охоту.

Но одного Ашаваки не знал.

На вторую ночь непрестанной метели Скотт Коллинз вышел из укрытия. Пробравшись между деревьями, он достиг открытого места и остановился. Ветер чуть-чуть стих, и Коллинз напрягал слух, сам не зная, что же надеется услышать в этой тьме… Может быть, голос ребенка, плачущего в ночи-

Он уже хотел возвращаться, когда заметил следы. Не будь он так напряжен в своем стремлении услышать или увидеть хоть что-нибудь, он наверняка пропустил бы их.

Сперва он обратил внимание на ветку, с которой снег то ли упал, то ли был сброшен, тогда как на остальных лежал слой толщиной не менее двух дюймов. Осторожно, стараясь ничего не потревожить, Коллинз подошел ближе. Сквозь тучи пробивалась луна, да и сверкающая белизна снежного покрова прибавляла света.

Снег был испещрен следами мокасин, и все они, похоже, принадлежали одному человеку. Индеец побывал здесь, в кустах, сидел на корточках и рассматривал их убежище, причем занимался этим довольно долго.

Через несколько минут Коллинз вернулся в сопровождении Сквайрса — Дэрроу к тому времени уже спал. Вместе они прошли по почти заметенным снегом следам мокасин туда, откуда появился этот индеец; свою лошадь он привязал среди деревьев в нескольких сотнях ярдов отсюда. Потом Скотт и горец вернулись в лагерь.

На рассвете они вернулись к изучению следов, но уже втроем.

— Тот же самый, — заметил Сквайрс. — Это следы лошади того индейца, что преследовал детей и убил гризли.

— Надо бы нам вести себя поосторожнее, — отозвался Дэрроу. — Путешествуя в такую погоду без скальпа, можно простудиться.

Полчаса спустя они пересекли след травуа и охотничьего отряда индейцев, направлявшихся на север.

— Шайены, — сказал Сквайрс. — Он встретился с ними наверняка.

Всадники сознавали угрожавшую им опасность. Шайены могли продолжить путь на север — ни один индеец не любит сражаться зимой, но с таким же успехом могли и вернуться, надеясь разжиться несколькими лошадьми и скальпами.

Намерение переждать буран не осуществилось. Нужно было уходить — ведь индеец, обнаружив их лагерь, легко мог, притаившись в темноте, убить любого, кто вышел бы посмотреть на лошадей или набрать дров. И всех троих охватило еще большее беспокойство за детей.

В трех милях к северу Кэл и Джуд находились в еще менее надежном укрытии и тоже подумывали тронуться в путь.

А четырьмя милями ниже по Роки-Дроу и чуть больше чем в миле от истока Бивер-Крик спали в землянке дети, и под скальным навесом был привязан Биг Ред. Их следы полностью замело снегом, поскольку они нашли укрытие первыми.

Впереди ехал Скотт Коллинз. Меньше чем через час после того, как они пересекли след травуа, трое всадников находились в какой-нибудь полумиле севернее землянки Шиффлина. Они не сомневались, что их след будет обнаружен и что скорее всего им придется вступить в бой. Все зависело от шайенов. Решатся ли они предпринять в. такую погоду вылазку за скальпами или же продолжат путь к дому?

— Нам лучше не забираться слишком далеко, Скотт, -проговорил Сквайрс, поравнявшись с Коллинзом. — Если мы опередим детей, то никогда уже не найдем. Если наша догадка правильна и они спрятались, то вряд ли снимутся с места… А снегопад опять разыгрывается не на шутку.

Лицо Сквайрса отражало испытываемую им тревогу. Буран мог означать конец всему. Даже если дети переживут его, как найти их, когда все следы начисто замело? Невозможно же обыскать каждый клочок огромной территории…

Подходящее для лагеря место они нашли у холмов, возвышавшихся над Бивер-Крик. С севера место было защищено и от ветра, и от нападения, а несколько стволов деревьев, выброшенных в половодье на три огромных валуна, заваленные сверху снегом, создавали подобие навеса, под которым могли разместиться три человека. Поблизости нашлось место и для лошадей.

Дэрроу подобрал несколько плоских камней и выстроил из них около костра примитивный рефлектор, отражавший тепло в глубь укрытия. Тем временем Сквайрс сосновыми ветками заткнул несколько отверстий, в которые задувал ветер.

Коллинз кончил чистить винтовку и принялся собирать лапник для постелей. Потом набрал дров и сложил их неподалеку от костра. Ночь обещала быть холодной, и огонь надо было поддерживать все время. Периодически кто-то из них выходил из лагеря и прислушивался. Они понимали, что в такую погоду риск нападения индейцев минимален, но нельзя было терять бдительности.

Когда Коллинз в очередной раз вышел из лагеря, метель на какое-то время улеглась. Было тихо и холодно. В воздухе все еще летал мелкий снежок и хрустел под подошвами, когда Скотт спускался по откосу к ручью. Вдоль берегов уже образовался лед, но середина потока оставалась пока чистой. По упавшему дереву Коллинз перебрался на другой берег и мимо заснеженных тополей поднялся на небольшую возвышенность.

Оглянувшись, Скотт не мог разглядеть лагеря. С этой стороны он был хорошо укрыт.

— Харди, мальчик мой, — шепнул Коллинз, — где ты?

В ответ не раздалось ни звука — лишь безмолвно продолжал сыпаться снег.

Глава 12

Проснулся Харди внезапно. Только что он крепко спал — и вдруг, мгновенно очнувшись, стал прислушиваться. С минуту ему не удавалось различить ни одного настораживающего звука, но потом он расслышал какие-то смутные шорохи и сердитое фырканье Биг Реда.

Выскользнув из-под бизоньей куртки, Харди на цыпочках подошел к двери. Несколько секунд он стоял там, вслушиваясь, и до него донесся нетерпеливый, жалобный вой.

Мальчик приник глазом к щелке. Снегопад кончился, все вокруг было белым и застывшим — кроме двух… трех… темных пятен на снегу.

Волки!

Харди видел их совершенно отчетливо. Это были крупные лесные волки, и находились они очень близко. От землянки до одного из них было не больше тридцати футов. И все они смотрели в сторону конюшни, где стоял Биг Ред. Жеребец чуял их присутствие и понимал грозившую опасность.

Харди колебался. Надо было попытаться отпугнуть волков. Отец рассказывал ему, как они нападают: один или два будут крутиться возле задних ног лошади, оставаясь, однако, вне пределов досягаемости копыт, но вместе с тем готовые при первой же возможности кинуться и перекусить поджилки; другие станут кружиться спереди, выжидая случая впиться в горло.

Таких крупных волков Харди еще никогда не видел. Конечно, он мог выстрелить, но после этого «дерринджер» станет бесполезным, а единственный выстрел волков не остановит.

И тут он вспомнил: огонь!

Быстро повернувшись, он подошел к очагу и разворошил угли. Некоторые из них еще тлели под слоем пепла. Харди подкинул припасенных на такой случай веточек и коры. Мальчик был испуган, но знал, что помочь Биг Реду он может только сейчас, пока волки еще не подобрались к жеребцу вплотную.

Харди сунул в занявшийся огонь большую ветвь, которая сразу вспыхнула. Дав ей разгореться как следует, Харди острожно снял с двери засов и вышел наружу, размахивая ею, как факелом.

Застигнутые врасплох волки испуганно отскочили и бросились прочь. Харди вернулся, положил ветку на край очага и посмотрел на Бетти Сью. Девочка тихонько посапывала, и Харди от души порадовался, что она может крепко спать.

Прихватив палку побольше, он вышел к жеребцу.

— Все в порядке, Ред, — успокаивающе сказал Харди. — Мы с ними справимся.

Минуту-другую он оставался с жеребцом, но быстро замерз и вернулся в землянку, закрыв за собой дверь. Он не смел снова уснуть, поскольку понимал, что волки вернутся обратно, как только пройдет кратковременный испуг. Он не знал, сможет ли отогнать зверей снова, но понимал, что должен будет попытаться. А пока что развел в очаге огонь посильнее.

Когда пламя ярко разгорелось, Харди опять выглянул за дверь. Он был почти уверен, что уловил в кустах чуть заметное движение. Очевидно, там скрывался один из волков. Что делать?

И тут ему пришла в голову новая мысль, которая мгновенно превратилась в законченный план. Дважды Харди подходил к двери, просто открывая и закрывая ее, и этого звука оказалось достаточно, чтобы волк вприпрыжку убежал — однако не слишком далеко и явно не торопясь.

Примерно на полпути между землянкой и конюшней немного ближе к берегу стоял большой старый пень. Харди уже срезал с него несколько комков застывшей смолы для растопки, причем на этих местах вскоре проступили новые капли, сочащиеся из трещин.

И если пень поджечь…

Харди растер между ладонями несколько кусочков коры и, прихватив горящую ветвь, вышел наружу. Дверь он оставил открытой, чтобы в случае неожиданного нападения волков можно было мгновенно отступить. Он сомневался, правда, чтобы волки бросились на него — звери давно уже научились опасаться человеческого запаха. Но в то же время Харди допускал, что волки вскоре поймут, насколько он мал и беззащитен, и тогда перестанут бояться.

Эту сосну повалило ветром, и потому пень был расщепленный, с неровной поверхностью — такие хорошо горят. В центре пня мальчик расковырял углубление, высыпал в него перетертую кору и поднес к ней ветку, но ветер загасил пламя.

Возвратясь в землянку, Харди взял другую ветку. Добавив еще коры, он на этот раз поджег ее и принялся раздувать огонь. С треском вспыхнули катышки смолы.

У основания пня было небольшое дупло, и в нем Харди развел второй костерок, добавив валявшихся вокруг сучков и шишек. Вскоре пламя охватило весь пень, и мальчик вернулся в землянку.

Пень был очень смолистым, а сосновая смола дает яркое, жаркое пламя. Можно было надеяться, что огонь будет гореть всю ночь — по крайней мере, то время, что осталось до рассвета.

В землянке Харди свернулся возле огня, засунув руки между колен и поворачиваясь к очагу то одним, то другим боком.

Несколько раз он выглядывал наружу, но волков не было видно. Немного позже, когда уже почти совсем рассвело, он забрался под бизонью куртку и заснул.

А проснувшись утром, понял, что пора собираться в путь.

Пень почти полностью выгорел, и волки могли вернуться. Харди был уверен, что звери последуют за ними, хотя и на расстоянии. Выбирая место для следующей ночевки, он должен быть уверен, что там будет достаточно надежное укрытие для них и для Реда и что там можно будет развести костер. Дикие звери боятся огня, и лишь пламя могло обеспечить лагерю безопасность.

Хмурым утром они вновь двинулись на запад. И почти сразу же наткнулись на след травуа — тот самый, что совсем недавно попался на глаза Скотту Коллинзу, Сквайрсу и Дэрроу.

Харди был в состоянии распознать след травуа и понял, что он означает близость индейцев. «В это время года, — подумал мальчик, — они, наверное, направляются на свою зимнюю стоянку». Поэтому близость индейцев не встревожила Харди — куда больше его волновали волки, хотя поначалу ему и не удалось обнаружить признаков их присутствия.

На ровных местах снег лежал слоем почти в восемь дюймов, но местами ветер намел трех— и даже четырехфутовые сугробы. Харди избегал их, стараясь выдерживать направление прямо на запад.

Харди не выспался, был испуган, но тем не менее радовался движению; могучий гнедой жеребец, казалось, разделял его чувства. Они продвигались ровным шагом, и Харди большей частью предоставлял жеребцу самостоятельно выбирать дорогу.

Некоторое время они не встречали ничьих следов. Снежная поверхность выглядела совершенно нетронутой. Ветер понемногу утих.

Неподалеку вздымались горы Уинд-Ривер. Южный перевал лежал довольно далеко отсюда, но именно через него проходила общепринятая дорога на Запад. Если все, что Харди слышал по пути от переселенцев, было правдой, вскоре они должны достичь перевала. Говорили, что водораздел проходит по обширному пространству, и потому трудно сказать, пройден он уже или нет. С одной его стороны ручьи текли на восток, а с другой — к Тихому океану или, по крайней мере, приблизительно в том направлении. А часть вод, по слухам, оставалась на дне Большого Бассейна. Тропа, о которой говорили переселенцы, более или менее следовала руслу Бивер-Крик.

Внезапно Харди наткнулся на следы трех всадников. Все лошади были подкованными, хотя понять это можно было лишь по случайно сохранившимся под кустом или деревом отдельным отпечаткам, поскольку остальные были почти полностью скрыты выпавшим за ночь снегом.

— Они выглядят, как вчерашние, — сказал Харди Бетти Сью. — Возможно, это те, от кого мы убегаем.

— Их было только двое, — проговорила Бетти Сью.

— Кэл и Джуд могли встретить приятеля. Хотя нет, это не их следы… Я не могу утверждать, но… Это могут быть индейцы на краденых лошадях.

Харди повернул Биг Реда прочь, на север, но затем вновь направил коня на запад, двигаясь вверх по Бивер-Крик. Солнца не было видно, но к полудню — или к тому моменту, который Харди принял за полдень, — они проехали десять или двенадцать миль. Биг Ред казался неутомимым, да и подходящего места для привала они пока что не встретили.

Во второй половине дня дети заметили волка. Зверь находился примерно в полумиле. Повернувшись в седле, Харди мог хорошо рассмотреть его: легкими прыжками волк следовал за ними, держась на таком расстоянии, чтобы не упустить лошадь из виду. От страха у Харди перехватило дыхание. Там, где был один волк, появятся и другие.

— Надо найти место для стоянки, — сказал он. — Ты тоже посматривай, Бетти Сью. Вдруг заметишь что-нибудь, на что я не обратил внимания.

— Это волки, Харди?

— Может быть. В этих местах они нередко встречаются. Но нам беспокоиться не о чем — мы найдем место и разведем костер.

— А если волки нападут раньше, чем мы разведем костер?

— Днем их много не соберется, — с надеждой в голосе проговорил Харди. — Но лагерь нам надо разбить поскорее.

Он знал, что стрелять в волков бесполезно. Однажды отец попытался это сделать, но лишь ненадолго обескуражил зверей, которые вскоре вернулись.

Биг Ред продолжал размеренно шагать вверх по Бивер-Крик, а Харди озирался по сторонам, вглядываясь в каждый уголок, в любую щель, чтобы найти подходящее место для ночлега.

Им нужен надежный тыл и дрова — много дров. И укрытие должно быть просторным, чтобы там могла поместиться и лошадь. Дважды Харди попадались места, на первый взгляд казавшиеся подходящими, но, в конечном счете, от обоих пришлось отказаться.

Мальчик продолжал думать о следах тех трех всадников. Не лучше ли было последовать за ними? Однако Харди представления не имел, ни кто они такие, ни куда направляются.

На глаза ему то и дело попадались звериные следы — обитатели леса повылезали из нор и отправились на свой промысел; однако большая часть следов — волчьи.

День клонился к вечеру; становилось холоднее. Оглянувшись, Харди заметил уже двух волков… А подальше трусил третий.

Скоро совсем стемнеет. Ред замедлил шаг — Харди знал, что жеребец голоден и ему нужно дать возможность разгрести снег, чтобы добраться до травы. И только потом лошадь можно будет привязать на ночь. Харди был уже не просто напуган — он чувствовал, что вот-вот расплачется. Ни одного подходящего места для ночлега — ни одного! Позади завыл волк, ему ответил другой. Неожиданно и впереди Харди заметил волка, поджидавшего их на тропе.

Ред тоже заметил хищника, но не свернул, чтобы убежать. Вместо этого жеребец, оскалившись, пошел прямо на зверя.

Волк отскочил, ничуть не испугавшись. Стая приближалась. Волки и раньше не раз имели дело с лошадьми.

Тропа вела в рощу, где сумерки казались еще гуще. Жеребец быстро проскользнул между деревьями — и тут Харди увидел… Он чуть не закричал от радости.

На том берегу Бивер-Крик в склоне холма была пещера. Не глубокая — скорее просто нависающая скала, ниша в береговом откосе. Но поблизости от нее был разбросан плавник, оставленный последним половодьем.

— Туда, туда, Ред! — торопил Харди. — Через реку!

Гнедой прошлепал по воде, едва доходившей ему до колен, и взобрался на каменистый противоположный берег. Над ними высоко вздымался скальный откос. Пещера под каменным козырьком казалась темной и неприветливой, но у входа кем-то был выложен из камней небольшой парапет, который мог служить и бруствером, и защитой от непогоды.

Харди спешился и собрал в кучу сухие листья. Из землянки он захватил с собой немного щепок и горсточку растертой коры. Все это он подсунул под сучья и зажег огонь.

Привязав Биг Реда поблизости, на ровном месте, Харди начал разгребать снег, чтобы добраться до травы, но Ред не нуждался в помощи. Прекрасно зная, где пища, он сам принялся разрывать копытами снег.

Тогда Харди приступил к сбору дров. Бетти Сью следовала за ним, как пришитая. Прежде всего мальчик подобрал короткую толстую палку, которая могла послужить дубинкой; затем собрал все сучья и деревянные обломки, какие смог найти, и сложил их в углублении под скалой. А потом поярче развел огонь.

Вот-вот наступит ночь. Волки рыскали поблизости: Харди видел, как они подкрадываются все ближе. Оторвав пару примерзших к земле камней, мальчик запустил ими в волков. Кидать он умел — волки шарахнулись, но, отбежав на несколько ярдов, остановились. И тогда Харди подумал о праще.

У него не было ни резины, ни чего-нибудь заменяющего, но пращу он мог сделать. Первую соорудил ему отец, когда Харди исполнилось четыре года. Потом мальчик забросил надоевшую игрушку и вернулся к ней лишь через два года, когда, случайно вспомнив о праще, сбил пущенным из нее камнем белку. И потом уже пользовался ею вовсю. Однако назвать себя метким все-таки не мог: ему случалось и попадать в цель, и промахиваться.

Пращу Харди изготовил из полоски кожи, отрезанной от полы старой бизоньей куртки. Потом принялся отыскивать на дне ручья подходящие по размеру камешки. Вода была такой холодной, что Харди чуть не отморозил руки, но вскоре набрал полтора или два десятка.

Дрожа, он стоял перед костром, протянув руки к огню. Так много всего еще надо было сделать, а он так устал… За всю жизнь он не уставал так, как в эти дни. И еще он был напуган — волками, индейцами, холодами и расстоянием до форта Бриджер.

— Мы доберемся, Бетти Сью, — уверенно сказал он. — Я точно знаю, доберемся. Ты ведь тоже это знаешь?

— Да.

Девочка произнесла это слово очень тихо и посмотрела на Харди, словно ей передалось что-то из охвативших его чувств.

— Заворачивайся в бизонью куртку и грейся, — посоветовал Харди, — а я пока тут кое-что сделаю.

Взяв дубинку и пращу, он пошел к лошади. Один из волков — могучий, широкогрудый зверь — сидел не больше чем в полусотне футов от жеребца. Ред отступил от него на всю длину привязи, и Харди надо было пройти мимо, чтобы вытащить колышек. Мальчик боялся, что Ред может убежать от него. Шагнув к коню, он погладил его рукой.

— Все в порядке, Ред. Не бойся.

Харди заложил камень в пращу и с дубинкой в левой руке направился к колышку. Волк встал на все четыре лапы и негромко зарычал. Рука Харди снова сама собой взмахнула пращой. Расстояние было небольшое, и Харди повезло. Он услышал хлопок, когда камень столкнулся с волчьим боком; от удивления и боли зверь подпрыгнул и с визгом скрылся в темноте.

Чуть не плача от страха, Харди дергал, тянул и расшатывал колышек, примерзший к земле. Наконец мальчик вытащил колышек. Подхватив дубинку и пращу, Харди побежал обратно к костру.

Он завел лошадь глубоко в нишу, за костер, в который Харди сразу же подкинул дров. Оставалось всего два сухаря, но один он все-таки скормил Реду, ласково разговаривая с жеребцом, пока тот губами брал с ладони кусочки лакомства.

Харди сложил несколько поленьев так, чтобы можно было до них дотянуться, не вылезая из-под бизоньей куртки. Было очень холодно. Харди развесил сделанные из одеяла накидки возле огня, чтобы за ночь они не отсырели, и забрался под куртку, частично лежа на ней, частично натянув ее на себя. При этом он старался не побеспокоить спавшую Бетти Сью.

Харди свернулся калачиком, силясь унять дрожь, зная, что вскоре согреется. Он взглянул на костер, и ему показалось, что там, позади пламени, что-то шевельнулось. Он высунул руку, подбросил в костер два полена покрупнее и спрятал руку обратно.

Постепенно он начал согреваться. Он знал, что в костер следует подложить еще полено, но тянуться за ним, впуская под куртку холодный воздух, очень не хотелось. Хотелось просто лежать — спокойно и неподвижно. Однако в конце концов он все же высунул руку и подбросил дров в огонь.

Потом он еще плотнее закутался в куртку. И сам не заметил, как заснул.

Рядом, навострив уши, беспокойно переминался с ноги на ногу жеребец. Дрова постепенно прогорели, на их месте остались лишь тлеющие угли. Волки подошли совсем близко. Гнедой бил копытом и фыркал, но мальчик не просыпался.

Прислоненная к камню дубинка соскользнула и упала на угли. На несколько секунд пламя ярко вспыхнуло, но потом погасло совсем. Наступила темнота, в которой светились только несколько угольков да волчьи глаза.

Глава 13

— Надо было убить этого мальчишку, — пробормотал Кэл. Джуд сгорбился, прячась от ветра. Ночь была холодной, а во время снегопада они потеряли след.

— Ты забыл, что это сын Скотта Коллинза?

— К черту его! — отмахнулся Кэл.

В путь они пустились затемно, а сейчас было уже давно за полночь. И они сами, и их лошади смертельно устали. Ехавший без седла Кэл всю дорогу проклинал свою потерю. На глаза им не попадалось ничего, хоть отдаленно напоминающее укрытие.

Эти двое успели покинуть Хенгтаун как раз перед генеральной чисткой, одним из вдохновителей и главным организатором которой был Скотт Коллинз. Тогда многие бросились врассыпную, чтобы избежать виселицы. На восток Кэл и Джуд направились со смутной надеждой ограбить какой-нибудь караван. Они рассчитывали, что весть о находках золота в Калифорнии породит поток переселенцев, а хорошо организованная шайка грабителей может быстро обогатиться и зажить роскошно.

Поначалу они намеревались остаться возле Солт-Лейк-Сити, но, наслушавшись рассказов о Портере Рокуэлле, Билле Хикмене и других данитах note 7, решили, что эти места для них слишком неблагоприятны. Теперь они собирались укрыться где-нибудь неподалеку от Западной тропы, украв достаточно припасов, чтобы дождаться весны.

— Стой, Кэл! — Джуд натянул поводья и выпрямился в седле. — Я чую дым.

Они остановились, принюхиваясь к запахам, которые доносил ветер.

— Похоже, я ошибся, — минуту спустя проговорил Джуд. — Но я готов был поклясться…

— А по-моему, ты не ошибся, — прервал его Кэл. — Я тоже почувствовал.

Ночь была тиха, лишь ветер легонько шевелил ветви деревьев да ворошил снег в тех местах, где он еще не смерзся в наст. Кэл с Джудом подождали еще — прислушиваясь и принюхиваясь; они уже почти решились продолжать путь, когда до них донесся волчий вой.

— Видал ты когда-нибудь этих зверюг вблизи, Джуд? — Кэл уставился в темноту. — Я одного видел — он весил, должно быть, фунтов двести. Один фермер его убил. Сроду не видал таких зубов.

Кэл тронул было лошадь, но остановился по знаку Джуда.

— Погоди минутку, — сказал тот. — Сдается мне, этот волк что-то нашел. По вою не похоже, чтобы он просто охотился.

Тут оба они почувствовали несомненный запах дыма. Доносился он с юга, и оба бандита повернули лошадей и направились в ту сторону.

— Кто-то этих волков приманил, — проговорил Джуд. — Не заводись ты с этими людьми, Кэл, может, нам удастся хорошо выспаться.

Елеуловимый запах дыма постепенно растаял совсем. Не меньше часа они блуждали по лесу, находясь всего в нескольких сотнях ярдов от догоревшего костра, пока не выехали наконец на вершину утеса.

— Смотри-ка, — показал Джуд. — Вот они, твои волки!

На виду было по крайней мере пять волков, ясно различимых на фоне белого снега. Один или два беспокойно двигались, остальные просто сидели, а еще один, судя по всему, подкрадывался к чему-то, находящемуся прямо перед ним.

— Что-то они выследили там, внизу, — заметил Джуд. — Ставлю восемь против пяти, что детей.

Обогнув край скалы, они нашли спуск, ведущий к берегу. Высота скалы была не больше шестидесяти футов, но почти повсюду она обрывалась к ручью отвесно; даже найденный ими спуск оказался крутым. Лошади поначалу колебались, но потом, понукаемые всадниками, скользнули вниз, разбрасывая в стороны снег и гравий.

Ветер дул всадникам в лицо, и волки не заметили их появления. Тот, что крался по снегу к пещере, был готов к броску. Биг Ред оказался в ловушке. Волк подобрался еще чуточку ближе, и жеребец, вращая глазами, рванул ветхую привязь. Веревка порвалась, волк прыгнул, а Харди проснулся — все это случилось в одно и то же мгновение.

Открыв глаза, Харди увидел над собой брюхо Биг Реда. Жеребец вскинулся на дыбы, колотя по воздуху передними копытами. Харди видел, как ринулся в атаку волк и как Ред нанес ему мощный удар. Зверь отлетел в сторону, а конь выскочил на открытое место. И тут же его атаковали другие хищники.

Ближайший прыгнул, но Ред схватил его могучими челюстями и отшвырнул в снег; затем жеребец закрутился, заплясал, лягаясь и брыкаясь, а вся стая разом кинулась на него.

К этому моменту Харди был уже на ногах. Сжимая в руке «дерринджер», он выжидал случая выстрелить.

И тут из темноты вынырнули всадники. Они с ходу ринулись в бой. Один из них выстрелил из револьвера — и волк упал и забился, истекая кровью. Всадник выстрелил снова, но теперь уже вслед стремительно исчезающим.

Харди сразу же узнал лошадей. Повернувшись, он схватил за руку Бетти Сью и потащил ее в самый дальний и темный угол пещеры. Он зацепился за развешанные для просушки накидки из одеяла и прихватил их с собой. Харди еще не успел исследовать эту пещеру и, наткнувшись теперь на груду камней, вскарабкался на нее, ободрав лодыжки и ссадив руки. Кое-как он втащил Бетти Сью в темное углубление за этой кучей, и дети скорчились там, дрожа от холода и страха.

Они услышали крик Кэла:

— Зааркань этого жеребца!

— Ты не видел здесь детей?

— К черту их! Лови эту лошадь!

Выглянув поверх камней, Харди и Бетти Сью увидели, как Джуд раскручивает и бросает лассо. Но Харди заранее мог бы сказать ему, что Биг Ред слишком хитер. Конь пригнул голову, побежал, описав круг, и вернулся, фыркая и скаля зубы.

Джуд собирал лассо для повторного броска, когда жеребец со злобным ржанием ринулся в атаку. Конокрад попытался развернуть свою лошадь, но она поскользнулась на обледенелом грунте и тяжело упала.

Ред яростно лягнул Джуда, но промахнулся и бросился на Кэла. Тот попытался вытащить револьвер, но тяжелая куртка затрудняла движения. Испугавшись атаки жеребца, лошадь Кэла поднялась на дыбы, и Кэл полетел на землю.

Биг Ред толкнул его лошадь, и она упала, но тут же вскочила и помчалась в темноту, преследуемая гнедым жеребцом.

Смертельно перепуганный Кэл с проклятием поднялся на ноги. Джуд помогал встать своей лошади. Он успел выпрыгнуть из седла на долю секунды раньше, чем его пони свалился, и потому сейчас был уже в полной готовности.

— Давай убираться отсюда, — заявил он. — Хватит с меня!

— Убирайся, если хочешь. А я заполучу этого проклятого жеребца или… — Кэл оглянулся по сторонам. — Где дети?

— Не видел. Но они должны быть где-то здесь.

— Костер догорел. — Кэл палкой пошевелил пепел. — Это не похоже на мальчишку. Мне не верится, чтобы он допустил такое.

Кэл повернул голову и скользнул взглядом по камням, за которыми скрывались Харди и Бетти Сью. Гнев застилал ему глаза, и он не заметил ни бизоньей куртки, ни маленького, теперь уже почти пустого мешка с припасами, лежавших в глубине. А больше тут ничего не было — разве что несколько поленьев возле костра.

Немного успокоившись, Кэл осмотрелся внимательнее.

— Это не костер мальчишки, Джуд. Он больше смахивает на индейский… Может, дети так и не смогли поймать эту лошадь, и она их выслеживает?

— А чей же это костер? — спросил Джуд. Он покачал головой и прибавил: — Нет, это они. А без лошади они никогда не забрались бы так далеко. Нет, Кэл, это все-таки они. — Он мгновение поколебался, опасаясь бешеного темперамента своего компаньона. — Давай забудем про них, Кэл, и двинем дальше. Мне все это не нравится.

— Что тебе не нравится? — злобно поинтересовался Кэл. — И как мы двинем отсюда — на одной лошади?

Джуд разом смолк, сообразив, какие последствия вытекают из этой ситуации. Конечно, он мог поймать лошадь Кэла, или та могла бы вернуться сама. В противном случае они оставались с одной лошадью на двоих, и Джуд прекрасно понимал, что долго терпеть такого положения Кэл не станет. Если на то пошло, ему самому это не слишком нравилось. Мысленно он поставил себя на место Кэла. Кэл — один из лучших ганфайтеров в этих краях. Он стрелял не задумываясь. Им владело жестокое стремление, почти неистребимая потребность убивать, не считаясь с последствиями.

Джуд был плохим человеком и прекрасно сознавал это. Но он был осторожен и берег собственную шкуру, желая дожить до глубокой старости. И чем больше Джуд раздумывал над сложившейся ситуацией, тем меньше она ему нравилась. Ни один человек в здравом уме не вздумает становиться поперек дороги таким людям, как Скотт Коллинз и Билл Сквайрс.

Коллинз был человеком, чтущим закон, спокойным, усердным тружеником, никогда, однако, не колебавшимся, если надо было высказать и отстоять свое мнение. И с ним считались. Этот человек имел авторитет — и участь Холлоуэя показала, что произойдет, если бросить вызов Скотту Коллинзу.

— Нет смысла сейчас продолжать путь, — небрежно проговорил Джуд. — Мы можем снова развести этот костер. Скорее всего дети где-то здесь, а раз так, то жеребец к ним вернется.

Постепенно успокаиваясь, Кэл продолжал выражать недовольство своим раздраженным гнусавым голосом. Джуд спокойно пропустил все это мимо ушей и принялся собирать дрова. Через некоторое время Кэл утихомирился, а со спокойным Кэлом можно иметь дело. Вся сложность в том, что заранее неизвестно, от чего Кэл может прийти в бешенство.

И тут Джуд принял окончательное решение — он расстанется с Кэлом, и чем скорее, тем лучше. Если когда-нибудь они снова встретятся, он сумеет найти правдоподобное объяснение. Но в душе Джуд надеялся, что такое объяснение никогда не понадобится.

Мальчишка припас дров и, как всегда, выбрал для своего лагеря подходящее место. Джуд развел огонь, а когда костер разгорелся, начал рассматривать землю в поисках следов. Отпечатков было предостаточно, однако следы самого Джуда, Кэла и жеребца уничтожили почти все остальные.

Ни Джуд, ни Кэл не пытались обыскать пещеру, будучи уверенными, что детей здесь нет. Им казалось, что Харди с девочкой сбежали еще до их появления. Да и обыскивать на первый взгляд в пещере было особенно нечего. Куча камней — остаток древней стены, сложенной когда-то индейцами. На Юго-Западе такие стены можно найти во многих местах.

Прижавшись друг к другу, Харди и Бетти Сью съежились за камнями. Выбраться отсюда у них не было ни малейшей возможности, а если бы даже и удалось, то куда идти? Здесь, по крайней мере, было чуточку теплее, поскольку и возведенный возле костра каменный рефлектор, и циркуляция воздуха в пещере приносили сюда немного теплого воздуха. Чтобы по-настоящему согреться, им нужна была бизонья куртка, и Харди поймал себя на том, что смотрит на нее с вожделением.

Когда они карабкались по камням, чтобы спрятаться, Харди бросил ее возле стены, и сейчас куртка валялась там, в темноте, внешне напоминая еще один валун. Если бы как-нибудь исхитриться…

Он отбросил эту мысль. У него не было ни единого шанса. Надо было лежать тихо и ждать. Скоро рассвет, и эти люди могут уйти.

Наконец незваные гости легли спать. Прошел час, другой. Небо побледнело, и Джуд встал, чтобы подбросить дров в костер. Он уже собрался лечь, когда заметил куртку. Секунду он стоял, просто глядя на нее, словно это было какое-то диковинное животное, затем подошел, поднял и стал рассматривать.

— Кэл!

Его напарник проснулся, а тон Джуда заставил его мгновенно насторожиться.

— Кэл, здесь был кто-то еще. Вот его куртка.

Кэл уселся, вытаращив глаза на бизонью куртку. Перед ним встала новая проблема, а проблем Кэл не любил. И как назло, с тех пор как им встретился этот гнедой жеребец, проблем становилось все больше и больше.

— Кто может быть здесь в это время года? — раздраженно спросил Кэл.

— Кто-то есть, — отозвался Джуд. — Человек не уходит так просто, бросив хорошую куртку.

Кэл снова вытянулся, собираясь заснуть, но мысль о куртке изводила его, и немного погодя он сел и натянул сапоги. К тому же бекон, который тем временем нарезал и побросал на сковородку Джуд, начал шипеть, источая соблазнительный аромат.

— У него должна быть лошадь, — заметил Кэл. — А это именно то, чего нам не хватает. Или, на худой конец, седло.

— У него должен быть и револьвер, — предостерег Джуд. — И теперь он уже должен знать, что мы здесь.

Они молча завтракали, а Харди, скорчившись за камнями всего в нескольких футах от них, взглянул на Бетти Сью и увидел, что она снова заснула. Он боялся, что девочка может пошевелиться или пробормотать что-нибудь во сне, и тогда их немедленно обнаружат. А в том, что за этим последует расправа, Харди не сомневался.

Он лежал, сжимая руками «дерринджер» с его единственным патроном; он точно знал, что будет делать, если их обнаружат. Он будет стрелять только в Кэла: из этих двоих Кэл был более злобным, и Харди казалось, что Джуд даже побаивается своего напарника.

На самом деле Харди не хотел ни в кого стрелять. Он хотел только найти отца или встретить кого-нибудь из хороших людей.

Всего в нескольких милях к северу Ашаваки, за которым следовал его маленький отряд из полудюжины шайенов, тронул лошадь и направился на юг. Он рассчитывал вернуться в лагерь через два солнца, приведя лошадей и привезя добычу. Свои претензии на гнедого жеребца Ашаваки предъявил заранее.

Тем временем Скотт Коллинз собирал дрова для костра. Он взобрался на вершину ближайшего холмика и стоял, оглядывая окрестности. Тучи рассеялись. Воздух был чист. И было очень холодно.

Коллинз обвел взглядом все обширное пространство. Вокруг было бело и тихо — ничто не привлекало его внимания.

Больше Коллинз не мог удерживать Дэрроу и Сквайрса. В такую погоду выжить здесь дети не смогли бы. Если они упали где-то в снегу, то весной, может быть, удастся найти их тела. Но хотя удерживать остальных Коллинз не мог, сам он и не думал сдаваться. Харди был его сыном, а Бетти Сью — дочерью друга.

Он повернулся, собираясь возвращаться в лагерь. Под сапогами захрустел снег.

И тогда он увидел дым.

Глава 14

Этот далекий дым казался скорее легким намеком в небе, распознать его могли лишь глаза, привыкшие различать малейшие изменения цветовых оттенков неба, равнин и гор. Острота зрения не имеет решающего значения, скорее это интуиция. Из сотен узоров, из причудливой игры теней в красках заката или в кипении бури опытный наблюдатель мгновенно выделит то, что кажется чужеродным.

Как глаз искусного следопыта сразу же заметит в пыли отпечаток, невидимый глазу случайного прохожего, так и все, что не вписывается в окружающую местность, сразу же будет замечено человеком, давно живущим в глуши.

Скотт Коллинз заметил просто легкую муть в очертаниях, едва уловимую на фоне контуров окружающих деревьев, а над ней почти неуловимое изменение оттенка неба. В другое время или в другом месте он сказал бы, что там пыль или дым. Но снежный покров исключал завихрения пыли, и Коллинз был уверен, что видит дым.

Но он не сделал ни единого движения, чтобы позвать остальных. Эту примету было очень легко потерять — можно было вернуться вроде бы на то же самое место, но встать чуть-чуть в стороне и никогда уже больше не заметить этого дыма. Коллинз замер, мысленно он проложил путь, который должен привести к источнику этого дыма. И только тогда, когда полностью уверился, что запомнил все необходимое, Скотт Коллинз вернулся в лагерь.

Спутники выслушали его, потом Сквайрс поднялся и стал тушить костер.

— Думаю, на это стоит взглянуть, — сказал он.

Несколько минут спустя они уже покинули лагерь, стараясь держаться в тени деревьев, показываясь на открытых местах лишь тогда, когда нужно было проверить правильность избранного направления. Винтовки у всех троих лежали поперек седла: у костра, дым которого заметил Коллинз, могли оказаться дети, но могли и конокрады или индейцы.

— Этот всадник! — неожиданно воскликнул Дэрроу. — Я вспомнил, кто это!

Коллинз и Сквайрс ждали.

— Это Кэл Торп. По крайней мере, я знал его под этим именем. Тот еще молодчик.

— Знаю я его, — проворчал Сквайрс. — Он убил нескольких человек. Да и в ограблениях золотоискателей его подозревали. Это было в окрестностях Драй-Диггинс. — Горец посмотрел на Коллинза. — До вашего приезда так называли нынешний Хенгтаун. Это название родилось в первые же недели… Много нас пришло тогда в Драй-Диггинс… У Кэла была там компания… Подлюга он, это точно. Быстрый, как змея, и такой же скользкий.

Местность здесь была пересеченная, ехать по прямой не было никакой возможности. Время от времени им приходилось делать большие объезды, но каждый раз они возвращались к направлению, намеченному Скоттом. Иногда они разъезжались в стороны, выискивая следы, но не находили ничего, заслуживающего внимания, — до тех пор, пока не оказались неподалеку от места, где Коллинз заметил дым.

Внезапно Дэрроу поднял руку, подзывая спутников к себе.

— Индейцы, — сказал он. — Четверо, не меньше. Может быть, вдвое больше.

Это все усложняло. Они вовсе не искали стычки с отрядом охотников за скальпами. Им нужно было только найти пропавших детей, а вовсе не сражаться с шайенами. Кроме того, стрельба может привлечь внимание и других индейцев — сиу ведь тоже охотятся в этих местах.

— Направляются на юго-восток, — заметил Сквайрс. — Как вы думаете, заметили они дым?

— Может статься. Возможно, индеец, что выслеживал ребят, увидев наши следы, нашел себе помощников. Надо быть начеку.

Скотт Коллинз не позволял себе надеяться. Он понимал, что дым — вовсе не обязательное свидетельство присутствия детей. Там мог оказаться костер каких-нибудь путников или охотников. Хотя и не похоже было, чтобы в такое время в здешних местах оказались какие-нибудь случайные путники.

Был виден дым или он только показался Коллинзу, но сейчас он совершенно исчез. До места, примеченного Скоттом, оставалось не больше мили, но замеченные издали ориентиры теперь не помогали.

— Разъедемся, — предложил Дэрроу.

— Нет, — отозвался Скотт. — Слишком рискованно. Останемся вместе и сделаем круг — посмотрим, нет ли каких-нибудь знаков. Кто бы ни направлялся сюда, он должен был оставить следы, и мы неизбежно увидим их.

— Это потребует времени, — заметил Сквайрс. — Но все-таки лучше, чем идти вслепую.

Они продвигались осторожно — Скотт Коллинз впереди, остальные за ним. Лес кончился, и всадники выехали на сравнительно открытое пространство, поросшее кустарником и усеянное валунами. На снегу здесь виднелись только следы койотов и кроликов. Спустившись по береговому откосу к ручью, всадники напоили лошадей.

Было очень холодно и тихо. Они вслушивались, надеясь уловить хоть какой-нибудь звук, далеко разносящийся в морозном, кристально чистом воздухе.

— Это мне не нравится, — тихо проговорил Сквайрс. — Слишком тихо. Мы ведь точно знаем, что где-то поблизости есть индейцы.

Скотт пересек ручей и начал подниматься по противоположному склону.

Под каменным навесом Кэл ножом подцепил со сковородки последний ломтик бекона.

— Мне нужна лошадь, — заявил он. — Мне не нравится это место.

— Твоего пони нетрудно будет поймать, — откликнулся Джуд. — Сейчас оседлаю и поищу вокруг.

Затаив дыхание, он ждал ответа Кэла, но тот молчал, погруженный в собственные мысли.

— Мы можем вернуться в Калифорнию, — проговорил он наконец. — Я слышал, что Пуэбло-де-Лос-Анджелес — бойкое место. И там теплее, чем здесь.

— Ладно, — сказал Джуд. — Я поехал искать твою лошадь.

Змеиный взгляд Кэла вперился в Джуда, когда тот подхватил седло.

— Хорошо, Джуд, — негромко произнес он. — Поищи. Но будь чертовски уверен, что вернешься. Потому что если ты не вернешься — я доберусь до тебя хоть в аду.

— Не болтай глупостей. Ни один нормальный человек не захочет в одиночку ехать в те места, которые лежат между нами и побережьем. Можешь быть спокоен… Я найду твою лошадь.

Джуд собрал поводья и вставил ногу в стремя, чувствуя, что волосы на голове шевелятся от страха. Он ни на минуту не допускал мысли, что Кэл позволит ему благополучно уехать. И все же Кэл не предпринял никакой попытки помешать ему. Он просто сидел и смотрел, как медленно удаляется Джуд.

Но стоило Джуду скрыться из виду, как Кэл поднялся, усмехаясь.

— Проклятый дурак, — сказал он громко, — уж не думаешь ли ты, будто я не знаю, чья это куртка?

История золота Пита Шиффлина рассказывалась во всех кабачках Калифорнии, и Кэл слышал ее не раз. Больше того, он даже знал Пита и видел образцы золота. Не многие верили этой истории. Еще меньше людей было способно отличить золото от пирита. Но Кэл разбирался в золотой руде. Он был в числе тех, кто выгонял племя чероки из Джорджии, когда там нашли золото, но по сравнению с Калифорнией те месторождения были незначительными.

Кэл узнал куртку Шиффлина в тот же момент, как Джуд поднял ее с земли: из-за плохо сросшегося перелома одна рука у Шиффлина была короче другой, и ему пришлось укоротить один рукав куртки, чтобы свободно действовать покалеченной рукой.

Раз это была куртка Шиффлина, значит, неподалеку находилось и найденное им месторождение, а возможно, и припрятанное золото.

Кэл отошел в глубь пещеры и начал быстро и сноровисто осматривать стену, землю — все вокруг. Если здесь было припрятано золото, должны быть видны и какие-то следы.

Харди лежал неподвижно, прислушиваясь к происходящему. Со своего места он не мог видеть Кэла, но понимал, что тот чем-то занят. Харди отчаянно хотелось выглянуть, но он боялся быть замеченным. Он слышал, как Кэл медленно подходит все ближе и ближе.

Затем Кэл появился в поле зрения. Харди увидел, что он рассматривает каменную стену, сдвигает обломки, лежащие возле нее, явно что-то разыскивая. За несколько футов до каменной груды, за которой спрятались дети, Кэл повернулся и пошел обратно к огню. Подбросив в костер поленьев, он встал у огня, грея замерзшие руки. Затем налил себе кофе и стал его понемножку прихлебывать.

Харди трясло от холода, пальцы его почти не сгибались Он собрался было получше укрыть Бетти Сью, но побоялся разбудить ее. У него мелькнула даже мысль о побеге, но Харди понимал, что девочка не сможет бежать быстро, и Кэл без труда застрелит их обоих. Постоянно взвинченный, этот тип может приняться стрелять во все, что движется… Да и раньше он собирался убить их.

Кэл неторопливо цедил кофе. Бетти Сью открыла глаза, и Харди приложил палец к губам. Он посмотрел на кусты и деревья, до которых было каких-то двадцать футов. Ему виден был труп застреленного Кэлом волка и заросли, начинавшиеся сразу за ним.

И тут Харди осенила смелая мысль. Вложив камень в пращу, он с силой метнул его в заросли за трупом волка. С громким треском камень ударился о дерево, и Кэл метнулся в сторону, на ходу вытаскивая револьвер.

Никогда еще Харди не видел, чтобы человек двигался так быстро. Но Кэл не остановился на этом: он сразу же сменил позицию, переметнувшись к груде камней, и подтянул винтовку. Там он и лежал, настороженный, готовый в любое мгновение открыть огонь, а положение Харди от всего этого ничуть не улучшилось.

Стоит им теперь шевельнуться, и Кэл сразу обернется, стреляя. Харди-то думал выманить его в кустарник, подальше от пещеры. Он заложил в пращу другой камень и, не без труда размахнувшись, метнул его дальше первого. Тот упал в кусты, и ствол винтовки Кэла тут же приподнялся, хотя сам Кэл оставался в той же позе. Он явно недоумевал. Затем он очень осторожно привстал на колено, готовый выстрелить или сменить позицию.

— Приготовься, — шепнул Харди девочке. — Нам надо бежать.

Кэл стремительно вскочил, метнулся в заросли и исчез, как тень. Дети сорвались с места мгновением позже, помчались в другую сторону и притаились под ближайшим кустом.

Еще некоторое время Кэл отсутствовал, а они сидели, съежившись, не решаясь шевельнуться и едва осмеливаясь дышать. Потом они увидели, как он возвращается — неторопливо, даже не оглядываясь. Подойдя к костру, он повернул голову и внезапно застыл.

Харди проследил направление его взгляда и ужаснулся. На снегу виднелись их четкие следы.

Кэл приблизился к следам, присмотрелся, потом бросил взгляд на кусты и небрежным тоном сказал:

— С тем же успехом вы могли зайти внутрь, малышня. Снаружи ужасно холодно. Вы наверняка замерзнете.

— Давай вернемся к огню, Харди, пожалуйста, — Бетти Сью не понимала, как опасен этот человек.

Харди и самому очень хотелось согреться. Было холодней, чем когда-либо, а куртка осталась там, внутри. Может быть, они могли бы…

— Подходите сюда, к теплу, — мягким голосом увещевал Кэл. — Нам надо поговорить с тобой кое о чем, мальчик. Мы можем заключить сделку. — Кэл помолчал, потом добавил: — Я знаю, где твой папа.

Лгал ли этот человек? Харди колебался. Бетти Сью теребила его, и он встал.

— Вы отведете нас к папе? — спросил он.

— Конечно, — ответил Кэл. — Скажи мне, где человек, который оставил эту куртку, и я отведу вас к твоему папе.

По крайней мере, они могли согреться. Если бы они попытались бежать, Кэл выследил бы их. Лучше было попробовать его уговорить. Харди не очень верил в благие намерения Кэла, но мысль о костре превозмогла.

— Мы идем, — сказал он.

Они шли, взявшись за руки, а Кэл, сидя на корточках возле огня, смотрел на них своими маленькими, злыми глазами и чуть заметно улыбался.

— Хочешь кофе, мальчик? Вам с девочкой лучше бы выпить кофе. Скорее согреетесь.

Когда Бетти Сью начала прихлебывать горячий кофе, время от времени протягивая кружку Харди, Кэл поинтересовался:

— Так как же насчет того человека, что носил эту куртку, мальчик? Где он?

— По правде сказать, я не знаю.

— Ты не знаешь, когда он вернется?

— Нет, сэр.

— Теперь смотри, мальчик, — начал раздражаться Кэл. — Не вздумай мне лгать! Эту куртку совсем недавно надевали.

— Мы в ней спали, сэр. Мы ее сюда принесли.

— И горазд же ты врать! Раньше у вас не было куртки.

— Нет, сэр. Мы ее нашли.

— Нашли? — Кэл взглянул на Харди с подозрением. — Где?

— Там, позади. Во время бурана мы спрятались в землянке. Куртка была там. Еще были котелок и сковородка.

Кэл обдумал этот ответ и решил, что такое могло случиться. Пит Шиффлин был человеком себе на уме, и пещера вряд ли могла показаться ему подходящим для жилья местом.

— Вы не видели этого человека? Шиффлина?

— Мы никого не видели. Куртка насквозь пропылилась и висела в закутке вроде шкафчика. В этой землянке давно никого не было. Наверное, тот человек или ушел, или заболел. Или его схватили индейцы.

— Почему ты так считаешь?

— Да там никого не было. Куртка была спрятана; по-моему, ее убрали в такое время, когда носить ее не было нужды. И не похоже, чтобы он куда-то перебрался, потому что в землянке осталось слишком много снаряжения.

Поразмыслив, Кэл согласился и с этим.

— Ты и впрямь неглупый мальчик, — сказал он, снова наполняя их кружку. — Ну, вот что. Если Джуд вернется, вы ничего не должны ему говорить, слышишь?

— Не буду, если вы мне хоть немного объясните, что вы ищете.

Кэл усмехнулся; казалось, он чем-то доволен.

— Хорошо, мальчик. Как ты думаешь, что было у Шиффлина?

— Золото или меха, — сказал Харди. — И вряд ли это были меха. Я не видел там ни капканов, ни склада пушнины. Скорее всего золото.

Кэл изучал его, заинтересовавшись вопреки собственному желанию. Он был проницательным человеком, исполненным ненависти ко всему и всем, кто стоял ему поперек дороги, но ценившим ум и обнаружившим это качество в Харди. Жаль его убивать. Если бы не та малютка…

— Ты видел это золото? — спросил он.

— Нет, сэр, но полагаю, его можно найти. Вряд ли он много разъезжал, ведь его могли увидеть индейцы. Чем больше бы он двигался, тем больше следов оставлял. Поэтому золото, наверное, где-то рядом с землянкой.

— Правильно думаешь, мальчик. Есть другие соображения?

— Да, сэр. Думаю, этот человек вышел и был ранен или убит. Я не нашел там ни лопаты, ни кирки, ни даже топора. Наверное, они были у него с собой, когда его ранили или убили… Или он оставил их там, где копал. Он не стал бы таскать их каждый день взад и вперед, ведь ему нужно было еще носить винтовку на случай нападения индейцев.

Кэл обдумывал все это, пока Харди придвинулся поближе к огню. «Дерринджер» по-прежнему был в кармане. Если Кэл попробует сделать что-нибудь с Бетти Сью, он застрелит его.

Все это время мысли Харди были заняты побегом. Если бы им это удалось, он хотел прихватить с собой куртку и что-нибудь из еды.

У огня было хорошо, но Харди не нравилось, как улыбается Кэл. Харди говорил мало, стараясь выиграть время.

Он и раньше встречал жадных людей, видел, как торговался с ними отец; глаза у них были тогда точь-в-точь такими, как сейчас у Кэла. Но он подмечал и еще кое-что, пугавшее и наводившее на мысль, что им остается или сбежать, или оказаться убитыми.

— Не спешите, малыши, — спокойно проговорил Кэл. — Сдается, у нас есть шанс разбогатеть, только молчите, когда вернется Джуд. Этот Джуд — очень плохой человек и не любит детей.

Несколько минут Кэл задумчиво курил, затем произнес с нарочитой небрежностью:

— Как ты думаешь, твоя лошадь где-нибудь поблизости?

— Может быть. Думаю, далеко она не ушла.

— Предположим, ты позовешь ее, и она тебя услышит… Она придет?

— Наверное, да.

— Теперь, предположим, ты взойдешь на тот холмик. Просто подымешься туда и позовешь разок-другой. Я бы даже сказал, раз восемь или девять. С перерывами. А я тем временем подержу твою сестренку здесь, при себе… чтобы быть уверенным, что ты вернешься.

— Только не сделайте ей больно.

— Что ты, мальчик, что это за разговоры? Ведь мы с тобой теперь партнеры, верно? К тому же ты знаешь, где землянка Шиффлина, а я нет. Так что я вовсе не хочу, чтобы ты на меня обижался. Теперь отправляйся и зови.

Харди медленно отошел и начал неохотно взбираться на холм. Отсюда до Кэла было меньше семидесяти шагов — для винтовки не расстояние. Да и Бетти Сью оставалась с этим типом.

Взбираясь по склону, Харди пытался найти выход из положения, но в голову ничего не приходило. Он снова замерз, был голоден и устал. Он чувствовал себя слабее, чем когда-либо до сих пор. Но хуже всего — он не знал, что делать, и чувствовал себя совершенно одиноким. Он даже немного поплакал.

Остановившись на вершине, мальчик посмотрел назад. Кэл сидел с винтовкой в руках, а Бетти Сью притулилась у огня в таком месте, чтобы он мог видеть ее, не спуская глаз с Харди.

Верхушка холма была голой. Чуть подальше росли невысокие деревца, кустарники, между которыми были разбросаны валуны, потом лес становился гуще.

— Ред! Ред! — позвал он и, дождавшись, когда смолкнет эхо, повторил: — Ред! Ред! Сюда!

В чистом зимнем воздухе его тонкий голосок разносился достаточно далеко. Харди подождал, глядя на склоны хребта Уинд-Ривер, возвышавшиеся всего в нескольких милях к северу. Затем позвал еще раз.

Скотт Коллинз повернул лошадь и направил ее вниз с крутого берега Бивер-Крик. Билл Сквайрс и Фрэнк Дэрроу присоединились к нему. Они потеряли всякую надежду отыскать источник замеченного Скоттом дыма. Хотя от костра их отделяло всего несколько сот ярдов, но ветер относил запах к северу, прочь от них.

Скотт повернулся в седле.

— Черт возьми, Билл, я…

Он смолк на полуслове. До них донесся слабый, но не очень далекий зов:

— Ред! Ред! Сюда!

Глава 15

Коллинз открыл было рот, чтобы закричать, но жесткая рука ухватила его за плечо.

— Скотт! — хрипло шепнул Сквайрс. — Ш-ш-ш! Смотри!

В полумиле от них ехали по противоположному склону трое индейцев. Потом показался еще один. И еще.

— Нам лучше побыстрее спуститься туда, — сказал Дэрроу. — Они тоже слышали мальчика. И держу пари, они ближе к нему.

Крутой склон был усеян огромными валунами, порос кустарником и чахлыми деревцами. Всадники быстро ехали по краю, высматривая подходящий спуск. Теперь впереди находился Сквайрс, и раньше бывавший в этих местах. Вскоре им удалось найти подходящее место — спуск здесь был крутой, но лошади могли его одолеть.

С холмика, откуда Харди звал жеребца, был виден противоположный склон Бивер-Крик, и мальчик заметил индейца на мгновение раньше Сквайрса. Он повернулся и помчался вниз к лагерю.

Кэл вскочил и сердито произнес:

— Сейчас же отправляйся обратно и зови лошадь! Черт тебя побери, если ты… — Он не закончил и направил револьвер на Бетти Сью.

— Послушайте-ка, мистер! — встал перед ним Харди. — Сюда едут индейцы!

— Врешь! — сказал Кэл, но сразу насторожился. Мальчик не походил на вруна и явно был насмерть перепуган. — Сколько ты их видел?

— Пять или шесть… Может быть, больше. Я не стал ждать. Там был тот индеец, который преследовал нас. И я видел след травуа… Он мог набрать себе помощников…

Кэл злобно выругался. Улизнуть не было ни малейшей возможности. Куда, во имя Господа, девался Джуд?

— Пошли, мальчик. Нам нужно затаиться и лежать тихонько.

Кэл вернулся в пещеру и осмотрелся. Могло быть и хуже. Частично пещера была защищена стенкой из камней, да еще был тот угол, где прятались дети. Мог помочь и факт отсутствия лошади. Может быть, выяснив это, индейцы оставят их в покое.

— Забирайтесь за эти камни в углу, — приказал Кэл детям. — И не высовывайтесь.

Кэл собрал все свое снаряжение за стенкой и сам присел там на корточки. У него оставался небольшой запас провизии и сотня патронов. Пространство перед пещерой хорошо простреливалось, но, если индейцы окажутся достаточно хитры и начнут стрелять в заднюю стену, с ним будет покончено: рикошетирующие пули превратят его в рубленый бифштекс; Кэлу случалось видеть, как это происходит. К счастью, большинству индейцев недостает умения владеть огнестрельным оружием. Да что там — и большинству белых такое не пришло бы в голову.

Из-за кучи камней, где они с Бетти Сью лежали, прижавшись друг к другу, Харди видел очень мало. Там было довольно темно, и мальчик подумал, что индейцы могут их и не заметить.

— Не бойся, — шепнул он Бетти Сью, — все будет хорошо.

— Поскорей бы пришел твой папа!

— Вот увидишь, придет. Спорю, он уже в пути.

Но разве отец найдет их, если они так хорошо спрятались? А может быть, он все еще ждет в форте Бриджер? Ведь караван еще не мог добраться туда — даже если бы с ним ничего не приключилось в пути. Впрочем, караван мог бы уже и успеть в форт Бриджер — Харди потерял счет времени.

Мальчик чувствовал, как дрожит Бетти Сью. Харди не знал, поняла ли она, что ее родители погибли. В последнее время она совсем о них не говорила. Харди тоже не упоминал о них, не желая бередить ее воспоминания. Раньше или позже она обо всем узнает, но Харди надеялся, что этого не случится до тех пор, пока они не окажутся в тепле и безопасности под присмотром его отца.

Бетти Сью очень исхудала, а в глазах у нее постоянно стоял испуг. Наверное, он и сам являл собой не лучшее зрелище — руки стали тонкими, ребра торчали.

— Ни звука, — прошептал им Кэл.

Харди видел, как лежал Кэл — винтовка наготове, а на камне под рукой выложен двойной ряд патронов. Ружье у него было хорошее — пистонный карабин Дженкса, заряжающийся с казенной части.

Долгое время до них не доносилось ни звука, и дыхание Харди почти выровнялось. Он начал даже надеяться, что Бетти Сью заснет. Однако глаза девочки оставались широко открытыми — она прислушивалась, как и Харди.

Внезапно Харди вспомнил мертвецов в разгромленном караване. Как они были неподвижны! В каком беспорядке лежали и как страшно выглядели! Он задрожал и почувствовал, как перехватило дыхание. Бетти Сью тронула его за руку.

— Тебе холодно, Харди? Ты трясешься.

Положив голову на камень, он старался унять дрожь.

— Да, холодно. Хорошо бы оказаться поближе к огню.

Очень медленно Кэл поднял ствол винтовки. Взглядом проследив ее направление, Харди не заметил даже легчайшего шевеления листьев.

Все было тихо. Ничто не нарушало утреннего спокойствия. Воздух был неподвижен… И как было холодно!

Вдруг дикие вопли разорвали мирную тишину. Из кустов вылетел человек. Он упал на колени, и на миг Харди показалось, что человек сейчас поднимется и пойдет. Но он медленно повалился вперед, а потом упал на бок.

Это был Джуд.

Харди услышал безобразное угрожающее рычание, вырвавшееся у Кэла. Потом снова наступила полная тишина, которую нарушили через несколько минут издевательские вопли, донесшиеся из леса, — это индейцы пытались спровоцировать Кэла открыть огонь. Внезапно из-за деревьев вырвался всадник и промчался мимо пещеры. Проносясь перед навесом, он выпустил стрелу, которая ударилась в защитную стенку. Кэл не стрелял.

Несколько минут спустя другой всадник появился с другой стороны. Он свесился с лошади, прикрываясь телом животного, и выпустил еще одну стрелу. Кэл не отвечал. Но когда лошадь повернула вверх по склону, к деревьям, и спина индейца на мгновение открылась, он выстрелил.

Харди видел, как дернулся индеец, продолжавший, однако, цепляться за лошадь, когда она скрылась за деревьями. Прозвучал ответный залп, пули защелкали по камням, а бухающий гром выстрелов отразился от скалы и унесся в лес. Одна из пуль ударила в камень перед самым лицом Харди, разбрызгав во все стороны жалящие осколки. Бетти Сью прижалась к мальчику и захныкала.

— Все в порядке, — сказал ей Харди. — К нам сюда эти дурацкие пули не залетят.

Он сказал это, только чтобы успокоить девочку, поскольку понимал опасность, которую представляли для них рикошетирующие пули; это было так же страшно, как находиться непосредственно на линии огня.

При всей своей злобности Кэл был отнюдь не глуп. Он не тратил даром ни единого выстрела, посылая пули только наверняка. На крайний случай у него был еще револьвер.

После первого залпа индейцев настала тишина. Кэл поглядывал по сторонам, опасаясь атаки с флангов. Было заметно, что он испуган, и для этого страха у него хватало причин. Перед ним лежал на снегу мертвый Джуд; сам он дрался в одиночку; у него даже не было лошади. Если он хотел выбраться из этой переделки живым, ему приходилось рассчитывать лишь на собственные силы.

Харди понимал, что в темноте пещеры индейцам не разглядеть его лица, и потому чуть-чуть высунулся из-за камня, стараясь выяснить, нет ли хоть какой-нибудь возможности проскользнуть в заросли, оставшись незамеченными. Хуже всего было то, что он понятия не имел, где находятся индейцы.

Он догадывался, чего боится Кэл. Если индейцы бросятся на него сразу с нескольких сторон, то он может убить одного, даже двух или трех, но в конечном счете его неизбежно одолеют. Если первого Кэл уложит выстрелом из винтовки, то перезарядить ружье ему уже не хватит времени; дальше придется стрелять только из револьвера. А учитывая, что индейцам нужно пробежать по открытому пространству лишь несколько ярдов, Кэлу понадобится удача, чтобы подстрелить за это время хоть одного.

Сердце Харди тяжело бухало в груди. Он перестал выглядывать и закрыл лицо руками, чтобы не видеть происходящего. Он лихорадочно думал. Но что он мог сделать? Все, что мог, он уже сделал, — и этого оказалось недостаточно.

И тут ему вспомнилось кое-что из услышанных в караване разговоров. Некоторые утверждали, что индейцы рвутся нанести удар уже сраженному врагу, потому что это приносит удачу. Если Кэл будет убит, не кинутся ли они на него толпой, чтобы ударить тело? Не появится ли в этот момент шанс? Или лучше затаиться, надеясь, что индейцы их не найдут?

Молчание и ожидание все продолжались и продолжались. Харди снова выглянул, высматривая хоть какое-нибудь движение в кустарнике, но ничего не было видно. Лишь невысокий хвойный молодняк, выросший после давнишнего лесного пожара; большинство деревец едва достигало трех-четырех футов. За ними росли кусты, а дальше начинался лес. Харди показалось, что слева, где Деревья росли погуще, он заметил какое-то движение.

Мальчик пригляделся попристальнее. Что-то шевельнулось там опять — что-то большое, цвета тусклой меди… Да это же Ред!

В утреннем свете масть коня казалась чуть более тусклой. Ах да, у него начала отрастать зимняя шерсть. Но Ред был тут, рядом!

Возбуждение волной накатило на Харди. Он чуть не встал, стремясь поскорее броситься к Реду и обнять его. На какой-то миг он напрочь забыл, что могут сделать с ним индейцы, если он выскочит из пещеры. Однако, уже открыв рот, чтобы позвать, Харди все же остановился. Индейцы ни за что не упустят такую лошадь. А их убьют.

Но как бы то ни было, уже сам вид лошади, сознание, что Ред здесь, близко, вселяли в него надежду. Он не представлял себе, как это можно сделать, но должен же быть какой-то способ добраться до Биг Реда! А им бы только оказаться на спине жеребца — и тогда их уже никто не догонит!

— Мальчик, — проговорил Кэл так тихо, что только Харди и мог его услышать. — Это ваша лошадь вот там, в кустах. Позови ее.

— Нет.

— Мальчик. — Кэл говорил совершенно спокойно. — Эти индейцы не станут убивать такого малыша, как ты. А мне нужен шанс спастись. Позови жеребца, или я убью вас.

В этот момент Харди думал только об одном: Биг Ред — в руках такого человека? Биг Ред, всегда доверявший Харди, любивший его…

— Нет, — сказал он, — этого я не сделаю.

— Даю тебе еще шанс, — сказал Кэл; тонкая нить разума, натянутая между спокойствием и безумной яростью, почти уже порвалась. — Последний шанс, мальчик. Девочку я убью первой.

Он полуобернулся, слегка перекатываясь на плечо, доставая револьвер.

— У тебя чертовски мало времени, мальчик, а у девочки его нет совсем. Теперь зови его. Я его видел, так что зови.

В тишине громко щелкнул взведенный Кэлом курок.

Глава 16

Харди был уверен, что Кэл убьет их, однако паники почему-то не испытывал. Голод и холод, постоянный страх, ночи волнений и дни борьбы породили в нем какую-то силу, ощущавшуюся даже сейчас, когда он так устал и ослаб. Харди понимал: чтобы выстрелить, Кэлу придется сменить позицию… Или ждать, пока уйдут индейцы — если они когда-нибудь уйдут.

— Мистер, — негромко, но отчетливо проговорил Харди. — Попробуйте поднять голову, чтобы выстрелить в меня, и один из этих индейцев тут же вас уложит.

— Мальчик, — льстивым голосом сказал Кэл. — Позови лошадь. Мы сможем уехать на ней все…

Вот это уже была явная ложь. Если Ред подойдет близко, один человек еще может ухитриться вскочить на него и ускакать… Хотя шансов на успех и немного. Но трое? А время, пока они заберутся? Это было совершенно невероятно, и Кэл это прекрасно понимал. Кэл жаждал заполучить Биг Реда себе. Если он сумеет вскочить в седло и умчаться — жеребец достанется ему. А Кэл был человеком подлым и жестоким.

— Нет.

— Мальчик; — Голос Кэла дрожал от ярости. — Говорю тебе, я убью…

Два выстрела почти слились в один. Поворачиваясь, Кэл чуть высунул за камни один сапог — и две пули разом взметнули фонтанчики песка. Первая прошла мимо, вторая же оторвала от сапога каблук.

Кэл судорожно подтянул ногу и яростно выругался. Он повернулся, послал пулю в кусты и сразу же принялся перезаряжать винтовку. Из зарослей прозвучали ответные выстрелы.

Харди почти боялся смотреть в сторону Биг Реда; сколько еще понадобится времени, чтобы индейцы тоже заметили жеребца?

— Будь наготове, Бетти Сью, — шепнул он. — Может быть, нам придется бежать по-настоящему быстро… И в любой момент.

— Хорошо.

Пространство между каменными сводом и полом в том месте, где прятались Харди и Бетти Сью едва достигало четырех футов. В остальных местах, вдоль скалы, свод отстоял от земли футов на шесть, на семь. Камни, лежавшие сейчас беспорядочной кучей, когда-то образовывали стенку, закрывавшую углубление, которое могло быть складом зерна или просто спальной нишей.

Глядя туда, где скрывался в кустах Биг Ред, Харди с ужасом думал об открытой полосе, отделявшей пещеру от леса. Может, они и смогли бы добежать до деревьев незамеченными, но это было маловероятно. Не выпуская руки Бетти Сью, он понемногу подвигался к лазу, через который они сюда забрались, оставаясь, однако, надежно защищенными каменной грудой от посторонних глаз и случайных пуль.

Со стороны индейцев раздался еще один выстрел. Очевидно, они не решались пока на открытую атаку. Бой означал непременную смерть хоть одного воина, а никому из них не хотелось идти на верную гибель. Совершить смелый подвиг, о котором можно будет потом распевать зимой в вигваме, — это одно; здесь же предстояло совсем иное.

Ашаваки понимал, что смерть этого бледнолицего была лишь вопросом времени. Он посоветовал соплеменникам проявить терпение.

Однако Ашаваки беспокоило и раздражало то обстоятельство, что нигде поблизости не было видно гнедого жеребца, которого он так хотел заполучить. Пока что они захватили двух лошадей и сняли один скальп. Им достались винтовка, револьвер, немного одежды и кое-какие мелочи. Таким образом, считать набег безуспешным не приходилось, но для Ашаваки он останется неудачей, если не удастся захватить гнедого жеребца.

Кэл снова заговорил:

— У тебя еще есть шанс, мальчик. Говорю тебе: зови эту лошадь, или я застрелю вас обоих!

Харди не ответил. Он только что заметил индейца, появившегося из кустов и подкрадывающегося все ближе. Сейчас Кэл увидит этого индейца, выстрелит, и все будутсмотреть…

Индеец находился справа от Кэла и готовился к прыжку. Он вскочил и с ножом в руке рванулся вперед.

Кэл мгновенно повернулся и выстрелил, а Харди в тот же миг схватил за руку Бетти Сью, и они помчались к зарослям.

Пуля Кэла попала индейцу прямо в грудь; звук винтовочного выстрела еще висел в воздухе, когда Кэл развернулся с револьвером в руке и выстрелил в направлении зарослей. И тут он увидел детей.

С хриплым криком он повернулся, чтобы выстрелить в них, но в это мгновение в лесу грянул целый залп выстрелов. Кэл застыл, вслушиваясь; стреляли не в него.

Из лесу вырвался индеец; пригибаясь к шее коня, он промчался через открытое пространство и исчез, прежде чем Кэл успел что-либо предпринять. Следом за ним выехали еще несколько индейцев — одни стреляли в него, другие назад, в лес, в невидимого врага. Кэл успел выстрелить в ответ только раз, да и то мимо. Через секунду индейцы исчезли без следа. Грохот выстрелов стих, В тишине висел едкий запах сгоревшего пороха.

— Ред!

Услышав призывный крик мальчика, Кэл резко повернулся. Жеребец выпрыгнул из кустов, тихо заржал и быстро подошел к Харди, который ожидал его, держа за руку Бетти Сью.

Безумная ярость вырвалась теперь наружу. Кэл горел жаждой убивать.

— Приведи сюда лошадь, мальчик! — Револьвер в его руке был вскинут, готовый к выстрелу.

Харди повернулся кругом и жестко выпрямился.

— Оставь нас в покое! — сказал он. — И оставь в покое Реда!

Кэл уже прицеливался, когда из-за деревьев вышел Скотт Коллинз.

Кэл опустился на колено под прикрытием камней и выстрелил. Но целился он уже не в детей, а в Скотта Коллинза.

Опущенный ствол винтовки Коллинза одним легким движением взмыл на уровень бедра. Вспышку пламени Кэл увидел в тот самый момент, когда нажимал на спусковой крючок. Он почувствовал удар пули в грудь, но начал вставать, чтобы выстрелить вторично. Вторая пуля впилась ему в горло. Револьвер выпал из пальцев Кэла, и он упал, ударился о камни, попытался пробормотать какое-то проклятье, приподняться, но упал снова и остался неподвижно лежать.

Харди во все глаза смотрел на отца.

— Папа? — Голос его дрожал. — Папа?

Скотт подошел к нему и опустился на одно колено.

— Харди… Харди, мальчик мой… — Голос его охрип и постепенно почти совсем пропал. Не в состоянии говорить он схватил и прижал к себе мальчика, глядя поверх его головы на Бетти Сью.

— Пошли, золотко, — сказал он и подхватил ее на руки.

В пятидесяти ярдах отсюда Билл Сквайрс остановился возле Фрэнка Дэрроу. Горец вытащил свой жевательный табак, в раздумье посмотрел на него, потом откусил маленький кусочек.

— Знаешь что, Фрэнк? — сказал он. — Признаться, я ведь не думал, что мы их найдем.

— Не думал? — усмехнулся Дэрроу. — А я, пожалуй, все время думал. Я считал, что если мальчик хоть отчасти пошел в отца, то он выживет.

Скотт Коллинз выпрямился.

— Пошли, — сказал он и подобрал поводья Биг Реда. — Забирайся, Харди. Нам пора двигаться.

Когда мальчик уселся в седло, Коллинз поднял к нему Бетти Сью.

— Папа, — сказал Харди, — там есть бизонья куртка. Мы унесли ее из землянки. Можем мы оставить ее себе, па?

— Она тебе понадобится. Нам предстоит долгая поездка.

Коллинз сходил за курткой, бросив по пути взгляд на Кэла. Теперь он вспомнил этого человека. Он видел его в Хенгтауне. Когда Скотт оказался в седле, Харди завернулся в бизонью куртку и попросил:

— Папа, ты бы повез Бетти Сью — ей это понравится.

— Мне тоже понравится, — заверил его Скотт Коллинз. — Честное слово.

Снег скрипел под копытами лошадей, а легкий ветерок гнал поземку. Снег оседал на одежде Кэла, на губах, на открытых глазах. Ветер дунул опять — и прибавил еще снега.

Харди съежился под бизоньей курткой — такой теплой и уютной. Где-то впереди был форт Бриджер, а позади ехал отец.

Луис Ламур Всадники тени

Команде Призрачных Всадников

Глава 1

Пригнув плечи под холодным проливным дождем, майор Мак Тревейн сунул руку под полу плаща, чтобы удостовериться, что его запасной револьвер на своем месте. Внезапный порыв ветра — и крупные капли с силой забарабанили по его походной шляпе, покрыв брызгами лицо и руки.

Испытывая отчаянную усталость и терзаясь голодом — он не ел уже почти сутки, — Мак оглянулся на дорогу, по которой плелись вразброд измученные солдаты.

Они больше не представляли собой армии. Как и он сам, это были просто утомленные люди, возвращавшиеся в давно покинутые дома. Когда-то они маршировали гордым шагом, сознавая, что на них возложена особая миссия, а теперь брели со склоненными против ветра и ливня головами, думая только о доме.

Падавшие с мрачного неба струи воды сливались в поблескивавшие сталью лужи. Вдоль дороги, как часовые, чернели мокрые стволы оголенных деревьев. Где-то впереди находился город, если так можно назвать это небольшое унылое поселение, но оно сулило горячую пищу и зерно для лошадей. Еще там могло оказаться для него и письмо.

— Остерегайся, — предупредили его. — За исключением горстки шведов жители городка поголовно воры. Они постараются прибрать к рукам все, что смогут, а если им понадобится, то и убьют тебя.

Наступил уже поздний вечер, когда Мак въехал на грязную, угрюмую улицу, тянувшуюся между двумя рядами жалких лачуг. В конце ее сквозь завесу дождя он смутно рассмотрел реку и причаливший пароход.

То здесь, то там стояли лошади, привязанные к торчавшим рельсам или столбам навесов. Некоторые из этих лошадей, как он понял, также принадлежали солдатам, возвращавшимся с войны.

Свернув к длинному амбару, о котором ему говорили, он объехал вокруг него, направляясь к широко раскрытой двери. Мак уже слезал с лошади, когда в дверях амбара появился крупный мужчина с белесыми волосами.

— Олсон?

— Заходи. — Белобрысый жестом пригласил его в амбар. — Кто тебе сказал обо мне?

— Штурман парохода в Хелене, на Миссисипи. Он поклялся, что ты единственный в городе честный человек.

Высокий швед не улыбнулся.

— Есть еще один, — произнес он с легким акцентом. — Надолго ли ты остановишься?

— На ночь.

— Тогда с тебя два куска. А спать можешь на сене.

— Не могу ли я где-нибудь разыскать кровать?

— Кровать с клопами, да. Кровать, где тебя обчистят. Такие кровати тебе не подойдут.

— Мне говорили, что здесь где-то получают почту?

Мак Тревейн был столь же высок, как швед, но не такой массивный. Он завел свою лошадь в стойло и положил в кормушку немного сена.

Олсон указал на какое-то здание.

— Там, в салуне, есть ящик. Иногда бывают почтовые поступления.

— Один из моих друзей знал, что я прибуду в ваш город. — Уже четыре года я ничего не слышал о своей семье. — Носовым платком он вытер с лица капли дождя. — Мои живут в Техасе. Думаю, им кажется, что я принял не ту сторону.

Покинув конюшню, майор перешел грязную улицу. Поднявшись по ступенькам, остановился, очищая от грязи сапоги.

В салуне было тепло и душно. Несколько человек сидели или стояли вокруг заставленной горшками плиты, а за прилавком хозяйничал мужчина в нижней рубашке и штанах на подтяжках. Он сразу подошел к новому гостю.

— Что вам угодно?

— Не поступала ли к вам почта для Мака Тревейна?

Человек указал на ящик.

— Если и есть, то там. Посмотрите сами. Вошедший вслед за Маком в салун мужчина вынул изо рта трубку.

— Тревейн, говорите? А у вас есть родичи в здешних краях?

— Нет, насколько я знаю.

— Там, внизу, в лачуге у причала раненый. Тоже, кажется, Тревейн. Южанин. Его собираются повесить. Пародия на суд.

Майор быстро вытащил руки из почтового ящика, развернулся и в два прыжка оказался у двери. Возможно, что это кто-то другой, но!..

Выскакивая на улицу, он услышал, брошенную кем-то фразу:

— Вот человек, готовый умереть!

Сквозь деревья у причала он разглядел крышу лачуги и, расстегивая на бегу плащ, спустился по грязному склону.

Когда он ворвался в лачугу, двое держали под руки раненого: темноволосого, очень обросшего красивого молодого человека, который едва держался на ногах, видимо, потерял много крови. Третий пытался накинуть ему на шею петлю. Один конец веревки был уже переброшен через стропило и за него ухватилось трое людей.

Когда майор Тревейн появился в дверях с револьвером в руке, все повернулись к нему.

— Отпустите его, — приказал он резко шестерым грубым, грязным бородатым бродягам, привыкшим к преступлениям и низкосортной выпивке.

— Ты где, черт возьми, находишься? С какой стати врываешься сюда, да еще поучаешь нас, что делать? — выкрикнул кто-то из бродяг.

— Виноват, мистер майор, — вежливо произнес другой. В голосе его звучала издевка. — Эти галуны больше ничего не стоят. Война закончилась.

— Я сказал, отпустите его.

— А теперь послушай-ка. Мы поймали южанина и вздернем его. Если не хочешь полюбоваться на дармовое зрелище, то убирайся. Считаем, что виселица слишком хороша для него.

— Вы сказали, что война закончилась. Мистер Линкольн говорит то же самое. Снимите с него веревку.

— Какое нам дело до Линкольна. Мы сами управимся с нашими врагами, и ни один политикан нам не указ. А также и никакой армейский майор!

Тут вперед вышел приземистый рыжий парень.

— Может, нам и его повесить? Сделаем гирлянду из этих Цыплят! Ха-ха!

Мак Тревейн поднял свой револьвер.

— Снимите с него веревку. Снимите сейчас же!

Они заколебались. Затем веревку осторожно сняли. Когда бандиты отошли от пленника, тот начал заваливаться, и Мак, быстро шагнув к нему, подхватил его левой рукой. Краем глаза майор заметил, что один из парней хотел было вскинуть ружье, и тут же выстрелил.

Пуля поразила незадачливого стрелка до того, как он успел воспользоваться своим оружием. Он замер, начал что-то говорить, а затем упал и вытянулся.

Остальные отступили. Мак Тревейн заговорил спокойно, почти с безразличием.

— Если вы, ребята, умеете считать, то у меня в револьвере осталось четыре патрона, а вас здесь пятеро. Я попадаю во все, куда стреляю. Значит, один из вас может остаться в живых. — Он улыбнулся приятной улыбкой, обнажив сверкающие белые зубы. — Кто хочет оказаться счастливчиком?

— Не стоит кипятиться, майор! — ответил рыжий. — Но что это с вами? Офицер северянин заступается за Джонни Южанина?

— Вы же сами говорили, война закончилась и он больше не Джонни Южанин. Но у меня более важная причина. Он мой брат. — Не спуская глаз с бродяг, он сказал: — Дэл? Тебе нужно идти. Мы уходим отсюда.

— Меш… — пробормотал Дэл Тревейн. — Мешок.

Мак указал стволом револьвера.

— Ну, вы! Все! К стенке!

Они повиновались, некоторые быстрее, другие медленнее. На тюфяке в дальнем углу он увидел вещевой мешок и ранец. Мак помог Дэлу добраться до двери, а затем вернулся за его снаряжением.

— Мы вам больше не причиним неприятностей, — заверил рыжий, — но у убитого есть друзья.

— Он сам купил себе билет, — отрезал майор, — и у меня остались еще такие же на тот же поезд.

— Вы хорошо управляетесь с револьвером. Вы техасец?

— Могли бы сами догадаться.

Помогая Дэлу, он вышел из хижины и закрыл за собой дверь. Под деревьями он остановился и опустил на землю снаряжение.

— У тебя есть лошадь, Дэл?

— Есть, Красавчик Принц. — При всей своей слабости Дэл все же мог держать револьвер, и Мак ему передал свой. — Он в конюшне. Из-за него-то они и решили меня повесить. Дело с Джонни Южанином лишь предлог.

— А сможешь ли ты удержать их внутри лачуги?

— Попытаюсь, Мак. Я еще слаб, но, если потребуется, выстрелю.

В конюшне стояли семь лошадей, но Мак сразу вспомнил Красавчика Принца, коня, которого он выращивал. Оседлывая его, майор прислушивался, не раздадутся ли на улице тревожные звуки. Дэл явно был в плохом состоянии, но он знал, что его брат будет скакать, пока не свалится с седла.

Олсон сразу открыл дверь своего амбара, когда подъехал Мак.

— Это ты стрелял?

— Мне нужна моя лошадь, Олсон.

— Забирай. Я приготовил тебе немного еды.

Олсон вышел в смежную комнату, где жил, а Мак стал седлать своего серого.

— Прости, старина, — извинялся он перед конем. — Я хотел, чтобы ты немного отдохнул…

Мак вывел серого на улицу и помог Дэлу забраться в седло. Подошел Олсон и вручил ему вещевой мешок и фляжку.

— Вот продукты и кофе. Теперь можете ехать.

— Прощай, Олсон, и запомни: в Валхолле всегда есть пристанище для людей вроде тебя. — Он пожал руку шведу. — Будешь в Техасе — приезжай, у нас для тебя найдется и место, и стол.

— Может, и приеду.

— Приезжай, когда пожелаешь, Олсон. Дальше на западе есть хорошие земли для обработки. Такой, как ты, там быстро разбогатеет. Уезжай от этих подонков.

— Да, думается, приеду.

Миновав милю, Мак остановился и подождал брата.

— Ну, как ты, Дэл? Можешь ехать?

— Я выбит из колеи, но ничего — держусь. Давай вперед! Хочу лишь скорей добраться домой. Повидаться с родными. Хочу поставить ноги под стол матери. Просто побыть там.

— И я тоже, Дэл. Поехали.

Они направили лошадей в ночную тьму, но Мак знал, что долгий путь им не по силам. Серый очень устал. Им придется найти место, чтобы укрыться и отдохнуть.

Вдоль дороги, по которой они ехали, тянулись железнодорожные ограждения и грязные канавы, попадались заброшенные деревянные сараи и участки леса. Вдруг вдалеке мелькнуло освещенное окно.

— Кто-то там болен, — заметил Мак. — В такой час никакому фермеру не приспичит вставать. Они вспомнили такие времена в своем собственном доме.

— Получал ли ты письма из дома? — спросил Мак.

— Там считают, что я погиб.

— Как так?

— Мою часть разбили, почти уничтожили. Нам пришлось шесть недель добираться до своих. Командование сообщило, что я убит во время военных действий.

— Я тоже не получал никаких известий, — сказал Мак. — Переправить почту с юга на север не было никакой возможности.

За каким-то леском они нашли старый деревянный сарай, сухой и чистый. В нем пахло свежескошенным сеном, хотя в это время года это показалось необычным. Поставив лошадей в стойла, Мак дал им сено, а потом и зерно, которое нашел, пошарив в закромах.

Дэл растянулся на сене и сейчас же заснул.

Мак Тревейн подошел к двери и выглянул наружу, прислушиваясь. Конечно они рисковали, но Дэл нуждался в отдыхе и лошади тоже. Все вокруг окутал непроглядный мрак. Дождь так и не прекращался. Но ничего, кроме его шума, майор не услышал, и, вернувшись к брату, лег рядом.

Столько лет скитаний и боев! Ему только что минуло тридцать, отцу будет шестьдесят пять, а мать была лет на десять моложе. Он с трудом вспоминал лица родных. А сколько же теперь лет сестре? Ее, наверное, и не узнать. Ведь девочки так быстро меняются, как только начинают взрослеть.

Когда разразилась Гражданская война, Мак как-то ночью покинул Техас, полный решимости сражаться на стороне северян. Как и старый Сэм Хьюстон, он считал, что прежде всего надо проявлять преданность нации. Дэл думал иначе и вступил в кавалерийскую часть Техаса.

Заложив руки за голову, Мак лежал на сене, настороженно стараясь уловить любой посторонний звук. Шум дождя по крыше действовал успокаивающе, он здорово устал, но все же бодрствовал, опасаясь, что враги могут незаметно подобраться к ним.

До войны он служил техасским рейнджером. Еще четыре года почти непрерывных сражений с команчами, кайова и пограничными бандами. Когда он прибыл в Огайо, его способности и военный опыт сразу оценили, и среди людей, которые ничего не смыслили в проведении боевых операций, он стал быстро продвигаться по службе.

И вот теперь, спустя восемь лет, он наконец-то возвращался домой.

Мак вспомнил, как он нашел ту землю, где теперь стоит их ранчо. В первый раз он побывал там при патрулировании местности в качестве рейнджера и перекупил участок у старика Сэндовала, который захотел прожить свои последние годы в Сан-Антонио. Подарок в двадцать тысяч акров испанской земли. Затем он в одиночестве поскакал в страну команчей, чтобы повидаться со стариной Подымающейся Водой.

Старый команчи пристально рассматривал его, когда они сидели скрестив ноги в его хижине, размышляя над тем, что ему известно о нем.

— Друг ли вы команчей? — спросил Подымающаяся Вода.

— Я сражался с команчами и убедился, что они великие воины. Я уважаю их храбрость. Если команчи приедут ко мне с миром, между нами настанет мир. Если они прибудут сражаться, как же я смогу отказать им в этом? — Мак указал на предметы, которые разложил на земле. — Я купил эти земли у Сэндовала. А вам привез подарки: двадцать новых ножей для обдирания шкур, двадцать новых одеял, три мешка сахара и пять жирных бычков, и еще я буду передавать команчам по пять таких бычков в течении пяти лет…

Внезапно его размышления прервал голос Дэла.

— Мак? Меня пытались убить лесные бродяги. Они ранили меня и оставили умирать. Они знали меня, Мак, знали, в кого стреляли.

Мак подождал, прислушиваясь.

— Говоришь, знали, Дэл? Что ты имеешь в виду?

— Я слышал, как кто-то из них сказал: «Это Дэл Тревейн, еще один из тех. Больше он не доставит нам неприятностей».

Мак поднял брови.

— Ты в этом уверен? Ведь мы так далеко от Техаса?

— Уверен. Стрелявший в меня скакал на Малыше Ранчо. Помнишь жеребенка, купленного вскоре после переезда наших родителей на ранчо.

— На Малыше Ранчо? Гнедом?

Внезапно Мак встревожился. Не случилось ли чего-нибудь плохого дома? Или это чувство вызвала украденная лошадь?

Нет… все будет хорошо. Папа там и Джесс. Он теперь уже стал мужчиной.

Глава 2

Когда сквозь щели в дверях сарая пробились первые лучи, Мак Тревейн сгреб с земляного пола сено, солому, щепки и развел небольшой костер. Затем он вынул кофейник и приготовил кофе. В мешке, который вручил ему швед, оказалась краюха хлеба и немного вяленого мяса и оленины.

Дэл приоткрыл глаза и спокойно лежал, посматривая на огонь. Он чувствовал себя гораздо лучше, чем в течение многих последних недель.

— Как хорошо пахнет кофе, — сказал он, — а от костра веет жаром.

— Это накопленный солнечный свет, малый, — улыбнулся Мак. — В течение многих лет дерево, трава улавливали его и сберегали до этого случая. То, что ты видишь в пламени, малая толика захваченного природой у солнца.

Дэл осторожно сел и потянулся за сапогами.

— Я помню огонь у нас дома, когда вы с па разжигали его по утрам. Потом я уже никогда так не наслаждался им, хотя мне часто приходилось потом самому разводить огонь. Обычно я заворачивался в одеяла, пока очаг не согревал всю комнату.

— Помнишь, как мы стояли у бойниц, прежде чем открыть дверь, и присматривались, не появились ли снаружи индейцы. И когда мы так выжидали, небо начинало розоветь.

— Ол, собака из Теннесси, она охраняла амбар и корраль, сразу бы поставила нас в известность, если поблизости появился бы какой-нибудь индеец.

— К этому времени мы обычно съедали немного бекона или какого-нибудь мяса, если оно у нас было, а когда возвращались домой, завтрак стоял уже на столе. Знаешь, я много раз во время войны вспоминал наши завтраки.

Мак оседлал лошадей, а затем вернулся к костру, чтобы пожевать немного вяленого мяса с хлебом. Они сидели молча, пережевывая пищу. Мак посмотрел на брата.

— Как хорошо, что у тебя есть Кейт, которая ждет тебя.

— Полагаю, что ждет. Мы с ней обычно принимали верность как должное. Я даже не могу вспомнить, говорили ли мы об этом, но всегда держали в сердце.

— Тебе следовало бы спросить ее, Дэл. Женщины любят, чтобы их спрашивали. Считать в любви что-то само собой разумеющимся, не стоит.

Они выпили остатки кофе, и Мак потушил костер, забросав его грязью, затем протянул Дэлу руку.

— Садись в седло, брат, — сказал Дэл. — Я хоть и не столь подвижен, как был, но все же смогу взгромоздиться на коня. — Он вставил ногу в стремя и, приноровившись, тяжело вскарабкался в седло. Выглядел он бледным и больным.

— Поскольку ты уже в седле, то выезжай первым, но держи наготове ружье. Я закрою за нами дверь. Сухое место может приютить кого-нибудь еще на ночлег.

Мак Тревейн прокладывал путь, избегая дороги и неприятностей, которые могли их подстерегать. Если у человека, которого он убил, были друзья или родичи, они теперь уже обшаривали местность. Он направил коня вдоль опушки леса и вдруг увидел две колеи от повозки, тянувшиеся вокруг подножия холма через поле к каменистой равнине, зеленевшей высокой травой. Там, среди редких кустов, бродила корова.

Ко времени полуденного солнцепека они оставили за собой около двенадцати миль и Мак вздохнул свободнее. Он оглянулся на Дэла, который с трудом держался в седле и скакал скорее инстинктивно, чем с сознанием своей цели. Впереди тропа ныряла под деревья и Мак увидел блеск текущей воды.

Кругом царила полная тишина — и ни души. Мак помог Дэлу сползти с седла и уложил его на траву.

— Прости меня, — пробормотал Дэл, — жаль, что я плох.

Мак напоил лошадей и пустил их пастись на траве у ручья, затем принес воды Дэлу и достал вяленое мясо, чтобы перекусить.

— Мы не рискнем разводить костер и подымать дым, — сказал он. — Пожуй вяленого мяса, очень тебя прошу. Нам предстоит длительный переезд.

— У тебя есть деньги?

— Очень мало, — усмехнулся Мак. — Отъедем подальше, я попробую поохотиться — может, что-нибудь удастся подстрелить. Или попадется по дороге фермерский дом, где хозяйка накормит нас.

— Тебе это всегда удавалось, — лукаво произнес Дэл. — Каждая женщина, которую ты встречал, хотела накормить тебя и во всем помочь.

— Иногда мне действительно везло, — с улыбкой согласился Мак, — но таких благодетельниц не часто встретишь, когда приходит нужда.

Отдохнув, они опять сели в седла и по грязной тропке вернулись на основную тропу. Мак посмотрел по сторонам, снял свой плащ и привязал его за седлом. За правым плечом его торчала какая-то трубка, прикрепленная к поясу, чтобы не раскачивалась при езде.

— Что это такое? — спросил Дэл.

— Запасная обойма для моего ружья Спенсера. У «спенсера» семь патронов, да плюс восьмой в патроннике. Но выпускаются ружья на семь, десять и тринадцать патронов. Слышал я, что уже производятся обоймы с шестью трубками, но никогда таких не видал. Эта моя трубка содержит тринадцать патронов.

— Будь я проклят! И когда твое ружье разряжено, ты просто прикрепляешь другую трубку?

— Правильно. Нас научили снаряжать их. Спенсер может делать до четырнадцати и пятнадцати выстрелов в минуту.

Три дня они скакали на юго-запад, три дня рассвет заставал их уже в седле, и три дня они не видели ни домов, ни дорог, лишь изредка пересекали лошадиные тропы или колеи, оставленные колесами повозок.

На четвертый день Дэл уже сам разводил костер, собирая для него дрова и посматривая на юг, где травяной покров уходил за горизонт, радуясь, что с каждым часом они приближаются к дому.

— Па будет доволен, — заметил Мак. — Ему нужна помощь на ранчо. Конечно, там Джесс…

— Может, он тоже ушел воевать, — в раздумье заметил Дэл. — Парень мечтал об этом. Ты же знаешь, как бывает. Когда все кругом отправляются на войну, какой мальчишка усидит дома.

Мак повернулся и снова, в который раз, глянул вдоль дороги. Он никогда не относился легкомысленно к противнику. Если кто-нибудь их преследовал, одержимый жаждой мести за убитого им бродягу, майор надеялся избежать с ними встречи.

Да и в любом случае над путешественниками нависало много потенциальных угроз в степи. Во время войны масса всякого рода темного люда крутилась в центре военных действий, используя войну как предлог для грабежей, похищения скота и запугивания незащищенных граждан. Теперь эти бандиты могли появиться на дорогах, грабя всех, кто попадался им в руки.

Страна переживала трудный период, ей еще предстояло приспособиться к новым обстоятельствам. Наступил мир, и солдаты Юга возвращались домой к сильно опустошенным землям. Рабы, на которых они полагались прежде как на рабочую силу, разбежались, а средств для оплаты наемного труда они не имели. Разорение ферм, резкое сокращение поголовья скота и производства продуктов питания при отсутствии капиталов на восстановление экономики края грозило голодом.

И на севере положение едва ли было лучше. Закрывались не только оружейные заводы. Потеряв основного потребителя — армию, — свертывали производство текстильные фабрики, и масса людей осталась без работы.

— Нам повезло, Дэл, — заметил Мак. — Нам есть куда вернуться. По крайней мере, ранчо нас прокормит, а там соберем стадо на продажу, начнем отстраиваться. Техас меньше других регионов пострадал от войны, пройдёт немного времени, все войдет в привычную колею и постепенно наладится.

— И я наконец увижу Кейт, — мечтательно произнес Дэл. — Никогда не думал, что мне будет так не хватать кого-то.

Мак снова оглянулся. Их догоняли четыре солдата-конфедерата, один — на лошади, трое брели пешком. Очевидно, верхом они ехали по очереди. Впереди с правой стороны на пригорке обозначалась ферма. В доме топили печь, над трубой поднимался дым, но корраль был пуст.

Дэл теперь выглядел гораздо лучше. Свежий, наполненный ароматами трав степной воздух делал свое дело, и, если ничего не случится, брат наверняка скоро совсем поправится, — радовался Мак, но теперь его все больше беспокоила Кейт. Когда Дэл уходил на войну, Кейт была совсем взрослой девушкой. Их помолвка так и не состоялась. Если отец получил сообщение о смерти Дэла, то что оставалось делать Кейт? Подождать немного для приличия и потом найти себе другого мужчину. Учитывал ли это Дэл?

Впереди дорога уходила в лес, протянувшийся вдоль реки. Майор имел два револьвера, один в кобуре, другой, запасной, — в нагрудном кармане, но он предпочитал «спенсер», армейское ружье 52-го калибра наносило сильный удар. Он отстегнул его от седельной сумки и держал в руках, когда они въехали в лес.

Теперь, достигнув индейских земель, они реже встречали солдат. Но те индейцы, которые участвовали в сражениях на той или иной стороне, жили дальше к востоку.

На следующее утро Мак подстрелил оленя в долине реки, и у братьев целый день ушел на копчение мяса. В ожидании, пока дым сделает свое дело, они жарили на костре лучшие куски свежатины, ели их и вспоминали забавные эпизоды из их прежней жизни, когда они вместе отправлялись охотиться на бизонов и разбивали лагерь у этой реки.

— Если нам повезет, поохотимся на бизонов завтра, — пообещал Мак.

К вечеру на небе стали собираться огромные грозовые тучи, а вскоре уже доносились отдаленные раскаты грома.

— Опять дождь, — раздраженно воскликнул Дэл. — Мы могли бы обойтись и без него!

Мак пришпорил коня: надо было срочно позаботиться об укрытии — грядущая ночь не предвещала ничего хорошего. Он поднялся на небольшой холм и увидел за выпуклостью склона в стороне от малозаметной тропы, по которой они ехали, верхушку крыши какого-то строения.

Тучи теперь уже нависали над их головами, а над горизонтом возникло расширяющееся белесое пятно. Когда оно настигнет их, начнется дождь.

— Быстрее! — крикнул он брату, спускаясь с холма. Дел припустил за ним.

Внизу стояла деревянная хижина и небольшой амбар. Корраль с раскрытыми воротами пустовал.

Никаких следов вокруг они не обнаружили. Значит, никто не заходил сюда со времени последнего дождя.

Мак спешился.

— Дэл, возьми лошадей, а я загляну в хижину, — сказал он брату.

Дэл подхватил поводья серого и направился к амбару.

Мак поколебался, но затем постучал в дверь. Тишина. Он потянул за ручку, и дверь открылась.

— Есть здесь кто-нибудь? — спросил майор, переступив порог. Комната оказалась пуста.

Очаг, кровать, скамья и один стул. Котелки для приготовления пищи, отчищенные, но покрытые пылью, свисали над очагом. Посредине стол, покрытый клеенкой, и остатки свечи, выгоревшей почти до основания. Расплавившийся воск облепил весь подсвечник.

Дверной проем, ведущий в другую комнату, закрывало одеяло. Мак осмотрелся, прислушиваясь к движениям Дэла.

Кто-то жил здесь! Он кинул взгляд на драпировку и снова громко спросил:

— Есть тут кто-нибудь?

Совсем близко загрохотал гром, и на крыльце застучали шаги спешащего человека. Дверь распахнулась. Вошел Дэл. Его загнал в дом начавшийся ливень.

Оглядевшись, Дэл тоже уставился на занавеску из одеяла.

— Ты там был?

— Нет… нет еще. Что в амбаре?

— Три хороших лошади, почти умирающих от голода. Я подкинул им немного сена.

Мак подошел к одеялу и решительно сорвал его, а Дэл вскинул револьвер.

Стул, большой сундук для хранения одежды, возле окна — кровать. А на кровати, сжимая тряпичную куклу, сидела девочка, совсем ребенок, с взъерошенными белесыми волосами.

— Хэлло! Ты мой папа?

Глава 3

Мак застыл от изумления.

— Я? Нет, малютка, боюсь, что нет. А разве ты не знаешь своего отца?

— Нет, сэр. Он уехал на войну, когда я была совсем маленькая. Мама говорила, что он скоро вернется, потому что война уже закончилась.

— Она действительно права, детка. Но где же твоя мама?

— Она исчезла. Приехали какие-то плохие дяди в такой вот серой форменной одежде, — она указала на Дэла, — как у него, и увезли маму. Они утащили ее.

— А тебя оставили здесь? Одну?

— Мама очень испугалась, но не сказала им обо мне. А раньше она говорила, что какие-то плохие дяди увозят женщин и что, если они приедут сюда, я должна сидеть очень тихо и ждать, когда вернется папа.

— А как же ты жила? — спросил Дэл. — Ела ли ты что-нибудь?

— О да! У меня есть молоко, сыр, который делала мама, хлеб, который она пекла для папы.

— Сколько же времени ты тут одна?

— Видите? — Она показала на календарь. — Каждое утро я отрываю листок. Прошло четыре дня.

Дэл осмотрелся кругом.

— Уютная хижина. — Он взглянул на маленькую девочку. — Ты разрешишь нам остановиться здесь на ночь? Мы возвращаемся с войны домой.

— Можете оставаться. Я даже рада. Ночью иногда бывает очень страшно. Я боюсь волков, индейцев и призраков.

— Как тебя зовут, милая? — спросил Мак.

— Сюзанна. Сюзанна Атертон.

Дэл взглянул на Мака, а затем на нее.

— Твой папа — Джим Атертон?

— Да. Вы его знаете?

Дэл побледнел и отвернулся к очагу.

— Немного… Слышал о нем, — сбивчиво произнес он и направился к двери. — Принесу дров. Мак? Не хочешь ли помочь мне? — Когда они вышли на крыльцо, Дэл сказал: — Нам придется взять ее с собой и отвезти домой. Джим Атертон мертв. Его застрелил снайпер в последний день войны.

— Что же это такое? — возмутился Мак. — Люди в серой форме увозят женщин? Это не очень-то похоже на южан, которых мы знаем.

— Разные бывают. — Дэл с минуту подумал. — Здесь проходила часть полковника Эшфорда. Но я не могу себе представить, что его люди будут беспокоить простых женщин. Он всегда казался таким джентльменом. Хотел, чтобы я отправился с ним и продолжал борьбу. Война, которая закончилась для тебя и меня, не кончилась для Эшфорда. Когда капитулировал Ли, его пришлось чуть не связывать. Называл генерала предателем, трусом, поносил как только мог.

— Давай вернемся в хижину. А то девочка испугается, что и мы оставили ее.

— Проклятие, Мак! Что нашло на людей? Врываются в дом, хватают женщину и тащат, Бог знает куда?

— Дэл? На нашем ранчо тоже есть женщины. А это ведь не больше тридцати пяти — сорока миль отсюда.

— Я тоже подумал об этом. Но нам нет смысла сейчас отправляться в путь. Мы погубим наших лошадей. Пусть они отдохнут, поедят. Тронемся завтра утром.

Мак вернулся в хижину. Девочка ласково баюкала свою куклу и что-то нашептывала ей, когда гремел гром.

Наконец он решился:

— Сюзанна? Завтра утром мы отправимся домой. Поедешь с нами? Твоему папе потребуется время, чтобы добраться сюда, и мы оставим ему записку. У нас есть родные к югу отсюда, и ты пока поживешь у них.

Девочка взглянула на братьев очень серьезно, широко раскрытыми глазами.

— Мама сказала, что я должна ждать папу.

Мак присел рядом с ней.

— Сюзанна, война закончилась, но не все солдаты сразу вернутся домой. Мы не знаем, где твой папа, может, ему придется идти пешком из Пенсильвании или из Вирджинии. Лучше тебе поехать и пожить у нас. Когда вернется, он заберет тебя.

В холодном погребе около дома они нашли несколько окороков вяленой свинины, с полбочки картофеля и бочку моркови и лука. Некоторые картофелины начали подгнивать. Молоко прекрасно хранилось на холоде, в небольшой яме, прикрытой камнем. Оно начинало свертываться, но еще оставались сливки и немного сыра.

— Твоя мама замечательная хозяйка и большая труженица, — заметил Дэл, когда Мак ставил продукты на стол.

— Я ей помогала. Я тоже люблю трудиться.

— Сколько же тебе лет, Сюзанна?

— Восемь. Я во всем помогала маме. Могу доить корову, сбивать масло и даже копать овощи. — Несколько минут Сюзанна ела в полном молчании, а затем спросила: — А есть ли маленькие девочки там, где вы живете?

— Ну, там есть девочки. У нас есть сестры, и одна из них была немногим старше тебя, когда мы уходили на войну.

После ужина Мак сказал:

— А теперь ложись в кровать, спи спокойно и ничего не бойся. Мы здесь, рядом. — Он пожелал ей доброй ночи и нацепил на дверь одеяло.

В тот вечер братья долго сидели за столом, попивая кофе и время от времени подкидывая дрова в огонь.

— Расскажи-ка мне об Эшфорде? — попросил Мак.

— Требовательный командир, хороший солдат… Он всегда казался мне достойным человеком, но война ведь меняет людей. Он не отличался особой разборчивостью и для поддержания своих сил вербовал бандитов, мародеров, дезертиров, сквозь пальцы глядя на их, мягко говоря, вольности. Этим он удерживал головорезов возле себя. Если честно, то некоторые офицеры стали избегать его. Капитуляцию Эшфорд воспринял как личное оскорбление и, как я слышал, вместе со своим сбродом направился в Мексику.

Когда наступило пасмурное и холодное утро, братья оседлали лошадей, прихватив на дорогу несколько кусков вяленой свинины и немного овощей.

— С собой мы возьмем одну из хозяйских лошадей, а остальных выпустим на волю, — решил Мак. — Здесь много травы, рядом и речка. Они управятся.

В столовую вошла Сюзанна, одетая для поездки. Она связала свою одежду в небольшой узелок и поджидала их, держа в руках панамку. Дэл усадил ее за стол и уговорил поесть перед дорогой. В конце концов он помог ей забраться в седло, и тут девочка забеспокоилась:

— А что, если вернется мама?

— Мы оставим записку, — объяснил Мак, — и о доме не тревожься. Люди в нашей округе уважают чужое жилище. Если даже какой-нибудь путник и остановится здесь на ночь, он все оставит в чистоте и дров заготовит для очага.

На гребне холма Сюзанна обернулась и с тоской в глазах взглянула на родной дом, а когда они проскакали несколько миль и остановились на вершине другого холма, чтобы дать отдышаться лошадям, она промолвила:

— Вы не верите, что папа возвратится, не так ли?

Дэл попытался заговорить, но спазм перехватил горло. Он положил руку на плечо девочки и наконец произнес:

— Мужайся, Сюзанна. Война — тяжелое испытание для всех. Много хороших людей уже никогда с нее не вернутся. И твой отец тоже.

— Значит, папа погиб?

— Да, милая. Боюсь, что так. Я знал Джима Атертона. Он был замечательный человек. Мы вместе служили.

— Однажды ночью я слышала, как мама плакала. Наверное, она знала или чувствовала, что его уже нет. Она не говорила этого, но как-то сказала, что, возможно, нам придется уехать.

Дэл взглянул на Мака, и они продолжали скакать, поддерживая Сюзанну с обеих сторон.

Теперь они пересекали открытую всем ветрам равнину. И только небольшие группы деревьев, разбросанные по склонам холмов, разнообразили пейзаж. Стоял уже полдень, когда Мак Тревейн резко натянул поводья.

— Дэл, посмотри-ка сюда…

Дэл подъехал, и Мак показал ему на тропу, проложенную отрядом всадников, гнавших какой-то скот и одну тяжело нагруженную повозку.

— Их по крайней мере дюжина, а то и двадцать. Лошади подкованы, ехали как раз в нашем направлении. Не исключено, что это они, Мак. Надо спешить.

— Теперь придется соблюдать особую осторожность, — вздохнул майор.

— Это те люди, которые увезли маму?

— Может быть, Сюзанна. Если нам выпадут неприятности и начнется стрельба, ты сползи с лошади и растянись на траве, слышишь?

Мак немного проскакал обратно по тропе, затем вернулся.

— Где-то впереди их лагерь. Бесполезно тратить время на изучение тропы в обратном направлении. Следы трех— или четырехдневной давности.

— Очевидно, так, — согласился Дэл. — Но если мы обнаружим лагерь, то сразу поймем, кто они и кого возят с собой. — Дэл посмотрел на небо. — Похоже, опять будет дождь. Он замедлит их продвижение.

— Не очень. Они похищали женщин, поэтому спешат. Если кто-то об этом узнает, на них начнется охота.

Они поехали по следам повозки, которые оставались довольно четкими.

— Удивительно, что бандиты не разграбили дом и не заметили Сюзанну, — покачал головой Мак.

— Мама вышла из дому искать корову. Они стояли за кустом, но не приближались к дому.

— Не хотели рисковать, — предположил Дэл. — Заполучили женщину, а в доме мог оказаться мужчина с ружьем.

В середине дня они ненадолго остановились, чтобы дать лошадям отдохнуть и пощипать траву. Дэл в нетерпении мерил шагами полянку и тихо поругивался. Мак лежал на спине, прикрыв лицо шляпой.

— Относись к этому полегче, брат, береги силы. Они нам понадобятся, когда мы догоним эту компанию.

— Если нам это удастся. Охота может оказаться длительной.

— Не исключено. Но дома па и Джесс. Ты же знаешь Джесса. Он всегда хорошо владел ружьем.

— Если он действительно там. И па тоже. Они могут оказаться где-нибудь далеко, на пастбищах, присматривать за скотом. А эти люди не теряют времени.

— Обрати внимание, Дэл, они направляются как раз к нашему ранчо, будто знают, что оно там.

— Может быть, один из них и знает. Кто-то их ведет, мне кажется. Давай подумаем, где будет их следующий лагерь.

— Черт возьми, — ответил Мак. — Мы уже знаем это! У нас лучшая во всей округе вода. Они остановятся у нашего дома.

Упали первые крупные капли дождя, и Дэл стал помогать Сюзанне управиться с панамкой. Она когда-то принадлежала ее отцу и прикрывала ее как маленькая палатка.

— Там хватит места на двоих, — заметил он, улыбаясь. — С тобой все в порядке?

— Да, сэр. Мне приходилось скакать с мамой в город, а это тридцать миль.

— Тогда вперед.

Мак, как всегда, ехал впереди, но вот он придержал поводья и подождал брата и Сюзанну.

— Посмотри-ка, Дэл. Свежие следы.

Пять всадников совсем недавно гнали несколько голов скота.

— Фуражиры, подбирающие все, что могут, — промолвил Дэл, — лучше с ними не встречаться. Как бы не наткнуться на них случайно.

— Не слышно никакой стрельбы, — добавил Мак.

Шел мелкий, ленивый дождь, и тропа впереди была хорошо заметна. На каждом подъеме они теперь спешивались и вели на поводу лошадей, пока им не удавалось оглядеть местность, затем снова садились в седла.

— Сколько нам осталось? — спросил Дэл.

— Миль пять-шесть.

— Давай подадимся на запад и подъедем к дому оврагом за амбаром. Он обеспечит нам какое-то прикрытие, чтобы незаметно приблизиться к ранчо.

Подъехав к оврагу, они задержались, прислушиваясь. Ничего, кроме шума дождя да журчания струйки воды, стекавшей вниз.

— Сюзанна, — мягко обратился Дэл к девочке, — если увидишь свою маму, не кричи ей. В отряде может оказаться бойцов двадцать, а нас только двое. Тогда нам придется отступить и подождать до ночи.

— Я могу быть тихой.

— Молодчина, подружка! Мак, похоже, нам повезло с Сюзанной.

Лошади бесшумно ступали по мокрой траве. Полумрак окутал овраг, удушливые испарения поднимались над землей. Плотный воздух напоминал вату. Не было слышно ни звука.

Внезапно Мак приостановился и молча указал на что-то под кустом.

На земле валялся забитый теленок. Лучшие куски мяса из туши вырезали, остальное оставили койотам, которые бродили рядом.

— Туша лежит здесь по крайней мере дня два, а то и три. Похоже, они приезжали и уехали.

— Тогда давай попробуем пробраться домой. Па всегда хорошо стрелял.

Они поднялись по оврагу и выбрались на его кромку. Отсюда виднелась крыша дома с трубой. Но дыма не было. Не раздавалось ни звука. Внезапно Дэл пришпорил коня.

— К дьяволу! — крикнул он и с заряженным револьвером в руке, обогнув угол амбара, ворвался в пустой двор.

Там он резко остановился. Поваленные ворота корраля валялись на земле, а распахнутая настежь дверь дома висела на одной петле. В амбаре тоже кто-то похозяйничал. Дэл соскочил с лошади и вбежал в дом.

Со вскинутым ружьем Мак направился к корралю и остановился. Перед ним валялся окровавленный старый Шеп. В его зубах все еще был зажат клок ткани с пятнами крови. Мак выругался и отвернулся. Сюзанна посмотрела на него широко раскрытыми, грустными глазами.

— Это ваша собака?

— Наша. И все мы ее любили. Шепа мы взяли щенком несколько лет назад.

Дэл вышел из дома.

— Они побывали здесь. Никаких признаков па, ма или Гретхен. Кровать Джесса расстелена. Должно быть, и его также увезли с собой.

Мак медленно слез с лошади и помог сойти Сюзанне.

— Нет смысла загонять до смерти наших лошадей. Предстоит большая дорога. Давай-ка поищем еду.

— Поищи, — ответил Дэл, а я посмотрю вокруг.

Майор вошел в дом и осмотрелся. Он чувствовал себя разбитым и опустошенным. Ма, па… Гретхен. Даже Джесс. Все исчезли. Что за человек этот Эшфорд? Какие цели он преследует?

Дом казался как-то меньше, чем он привык о нем вспоминать, но на окнах висели знакомые занавески, а на стенах — матерчатые коврики, которые делала ма. Их не взяли.

Вынув сковородку, Мак нарезал в нее бекон.

— Мне очень жаль вашу собаку, — сказала, входя в дом Сюзанна.

— Да, она была очень хорошая. Никогда ни к кому не приставала. Помогала нам пасти скот. Не слышал, чтобы Щеп кого-нибудь искусал, наверное, когда эти люди тащили сестру, он попытался вступиться за нее.

— Что же вы собираетесь делать?

— Отправимся вслед за ними, Сюзанна. Попытаемся их догнать.

Вошел Дэл.

— Я поднялся на западный холм. У Вайаттов горит свет в окне. Бандиты могли не заметить его, их дом расположен внизу, во впадине. Если тетушка Мэдди еще там, то хорошо быоставить у нее Сюзанну.

Сюзанна посмотрела на Дэла, и слезы навернулись у нее на глаза.

— Вы хотите покинуть меня?

— Придется, дорогая. Нам нужно очень быстро настичь этих людей, а когда они увидят нас, начнется стрельба. Маленькие девочки не ходят на войну. Но ты полюбишь тетушку Мэдди. Она очень добрая, хоть и вовсе не тетка нам, но все ее так называют. Правда, есть одно затруднение…

— Какое затруднение? Что ты выдумываешь! — изумился Дэл, стаскивая с себя сапоги. — Тетушка Мэдди милая, славная старая дева.

— Если мы оставим там Сюзанну, то не узнаем ее, когда возвратимся, — произнес Мак с весьма серьезным видом. — Тетушка Мэдди обожает готовить и печет такие вкусные пирожки и торты, что Сюз станет круглой, как пышка!

— Не стану!

— Да, уж Мэдди Вайатт умеет угощать, и нет для нее большей радости, как накормить кого-нибудь на славу.

— Они двигаются очень быстро, Мак. Похоже, что наведываются на фермы, ранчо, расположенные поблизости от пути их следования. Скорее всего, направляются в Мексику. Эшфорд давно подумывал об этом — пересечь границу, накопить силы и вернуться.

— Он рехнулся! Югу надоела война. Надеюсь, и Северу тоже.

— Не в его представлении, Мак. Он фанатик. Ни перед чем не остановится.

— Дэл, а что же с Кейт?

Глава 4

— Я много думал о ней. Может, нам съездить в город?

Мак покачал головой.

— На это нет времени, Дэл. Мы остановимся у Мэдди и посмотрим, сможет ли она позаботиться о Сюзанне. Если все устроится, сейчас же двинемся в путь. Дома оставим записку. Мы уже и так отстаем от Эшфорда и его бандитов на три или четыре дня.

На рассвете они выбрались из-под одеял и собрали все, что смогли, в дорогу. Дэл пристроил дверь на место и запер ее, чтобы защитить дом от непогоды.

Когда они спустились в низину, Мэдди Вайатт, белокурая, полная женщина лет сорока или пятидесяти, стояла на пороге своего дома. У нее была широкая улыбка, розовые щеки, и она умела весело и добродушно смеяться.

— Узнала вас! Никто так не седлает лошадей, как ребята Тревейны! И какая радость, Дэл, — ты жив! И Мак здесь! Слезайте, парни, и — за стол!

— Не можем, Мэдди. Мы разыскиваем наших. Что тут произошло?

— Не знаю точно, что случилось у вас на ферме. Я ловила в кустарнике наседку, когда услышала стрельбу. Подумала, что индейцы, поэтому прихватила ружье, Шарпа, помните моего пса, и сбежала вниз, в старую щель для стрельбы, вон там. Вскоре они появились. Никакие не индейцы. Их оказалось семеро, одеты не поймешь как, будто и в форме, но не совсем… Словом, это не настоящие солдаты. Я множество солдат видела, эти — другие. Я быстренько спустилась вон по тому склону и напустила на них старого Шарпа. Они быстро и ускакали. Я поняла, что драки не ищут. Хотели взять что плохо лежит, но без драки. На их крики не отвечала. Зачем им знать, что в доме женщина, и одна? Наша старая щель хорошо выкопана, из нее прекрасный обзор. Видно каньон, деревья за ним. Хорошее место для обороны. Они кричали, а я молчала, но когда снова вернулись и двинулись к дому, пустила пулю в голову одного из них. Жаль, промахнулась. Задела только ухо… После видела на земле немного крови. Как бы то ни было, они убрались несолоно хлебавши. К счастью, я загнала скот в кусты, и бандиты его не увидели.

Потом я села на лошадь и поехала на вашу ферму. Увидела, что они там побывали и, конечно, захватили ваших родных врасплох. Тяжело ранили отца и сочли его мертвым. Ваша матушка повезла его к доктору в Остин. Они ранили Джесса, забрали его и Гретхен с собой — просто закинули их в повозку к другим, которых захватили во время наездов. — Тетушка Мэдди посмотрела на Дэла. — Они взяли также и Кейт. Фрэнк Кензи попытался отбить ее, но…

— Кензи? А он-то тут при чем?

— Ну, — тетушка Мэдди опустила глаза, — пришло сообщение, что ты мертв. Все говорили, что тебя убили. Кензи и начал подбивать бабки. Он приобрел неплохую ферму к востоку отсюда и стал присматривать себе жену. Он ухаживал за Кейт.

Дэл выругался и сплюнул.

— Ты не можешь винить ее. Пришло же это сообщение… Что было делать девушке?

— Могла бы и подождать. Сколько таких ошибок случалось! Вот война кончилась, теперь все станет ясно.

— Слишком уж ты много хочешь! Грех требовать от такой девушки, как Кейт, чтобы она осталась одна. Тебя же считали мертвым. Конечно, Фрэнка нельзя сравнивать с тобой, но в наших краях девушка не может долго присматриваться и выбирать.

— Что же случилось с Кензи? — спросил Мак.

— Он попытался их остановить, и они двинули его шестизарядником по голове, а потом избили: сломали руку ему, раскроили голову и ускакали.

— Тетушка Мэдди, а не могли бы вы присмотреть за девочкой, пока мы не вернемся? Ее зовут Сюзанна. Она сама расскажет вам, что произошло. Это дочь солдата, который сражался вместе со мной, — сказал Дэл.

— Сюзанна? Можете быть уверены, конечно смогу! Иногда здесь страшно одиноко. Давай, моя девочка, слезай с лошади и заходи. У меня есть для тебя отдельная комната и большая кастрюля с пирожками. Ну, почти полная.

Мак поймал руку Сюзанны и пожал ее.

— Да, ты помогай тетушке Мэдди. Мы постараемся привезти обратно твою маму.

Мак прокладывал дорогу на юг, побуждая лошадь бежать быстрее. Они ехали через гряды пологих холмов с округлыми вершинами, их покрывала по-весеннему зеленая трава. Иногда на пути встречались небольшие дубовые рощи.

Позднее, когда они поили лошадей у какого-то ручья, Дэл заметил:

— Вот бы мне иметь такую же обойму, как у тебя. Тогда мы вдвоем могли бы вести целую войну.

— Надо поискать ее. Может, и встретим какого-нибудь солдата, направляющегося, домой, которому доллар на выпивку дороже обоймы.

Ренегаты старались держаться в стороне от главной тропы, прячась в холмах, но упорно продвигались на юг. С путешественниками они встречались довольно редко. Каждый раз, находя их лагерь, Мак и Дэл тщательно обследовали его.

— С ними, похоже, не меньше восьми женщин, — определил Мак, — и держат они их связанными под охраной. Что бы Эшфорд ни собирался с ними делать, он сейчас не позволит своему сброду приставать к ним.

— Посмотри-ка сюда. — Дэл указал на следы вокруг отдельно разложенного костра. — Видишь каблучки? А здесь вот сидел охранник. Отпечатки его каблуков и приклада ружья, поставленного на землю, хорошо видны.

— Мы выигрываем время, — заметил Мак. — Полагаю, что отстаем от них менее чем на три дня. Может быть, всего лишь на два.

— Эшфорд — солдат, не забывай. Он выставит арьергард, если поймет, что за ним кто-то охотится. Нам надо соблюдать предельную осторожность. Он может устроить засаду.

— А вот, похоже, следы Джесса, рядом с ним женщина. Видишь? — Мак присел на корточки. — Его солдатские шпоры всегда висели одна выше другой.

— Прошло ведь четыре года, — усомнился Дэл, но это действительно выглядит как его след. По крайней мере, он где-то поблизости. Будет ждать, когда ему представится возможность действовать. Парень ее не упустит. Я только надеюсь, что он не пойдет на слишком большой риск до того, как мы догоним их и сможем ему помочь.

В серых предрассветных сумерках братья ехали на запад вдоль глубокой расселины и на несколько миль удалились от тропы. Поднявшись на вершину холма, Мак достал полевой бинокль и оглядел окрестности.

— Ничего не видно, — отметил он, — но уверяю тебя, слишком далеко мы отъехали от тропы.

В тот же день поздним вечером на небольшом костре, разложенном в маленькой пещере под деревьями, они приготовили кофе и молча выпили его.

— Смертельно хочу спать, — зевнул Дэл. — Ты первым несешь вахту?

Мак тоже очень устал, но кивнул в знак согласия. Добавив несколько небольших палочек в костер и прихватив ружье, он взобрался на бугор, чтобы осмотреться. Стояла тихая, ясная, безветренная ночь, когда звуки далеко разносятся по равнине. Он прислушался, весь обратившись в слух.

Где-то далеко на юге койот грустно разговаривал с ночью, протестуя при звездах против своего одиночества. Мак уселся под низкорослым корявым деревом с наклонным стволом, стоявшим на вершине.

Анализируя все, что знал, о нападении на ранчо, он приходил к выводу, что за ним скрывалось большее, чем казалось на первый взгляд. Человек, который ранил Дэла, ездил на Малыше Ранчо, и Дэл говорил: он не сомневался, что стреляет в Тревейна. Очевидно, этот же человек организовал и рейд на ферму.

Возможно, бандит уже отошел от Эшфорда и принялся за свое, когда его пути перекрестились с путями Дэла. Или это кто-то еще, одержимый идеей истребить всех Тревейнов.

В Техасе было неспокойно. Дальше к востоку консерваторы и умеренные убивали друг друга, там почти каждую ночь шла стрельба. На пограничные фермы нападали команчи, устраивали рейды бандиты, похищая лошадей и скот, обычно пользуясь тем обстоятельством, что большинство молодых мужчин, которые могли бы противостоять им, еще не вернулись с войны домой.

Рассчитывать на помощь рейнджеров не приходилось — их осталось слишком мало, и на их плечи легло слишком много забот.

Обратиться к шерифу — пустая трата времени. Он принадлежал к той категории людей, которая не сделает и лишнего шага сверх своих служебных обязанностей. К тому же дружественных отношений у Тревейнов с ним не сложилось. Оставалось надеяться только на себя.

Тихо, как кошка, Мак обошел лагерь, несколько раз останавливаясь и прислушиваясь, а затем, посмотрев на часы, вернулся к пещере. Котелок стоял на огне, он выпил чашку кофе. Ночь становилась все холоднее. Кофе он пил как можно медленнее.

Сейчас, когда кончилась война, им всем следовало бы усердно работать, поднимать ранчо, клеймить брошенный скот. Настали трудные времена, и они не смогут обеспечить себе финансовую безопасность, не прикладывая огромных усилий. Па и Джесс не справлялись с возрастающим поголовьем. Клеймить скот в открытом поле — работа изнурительная, трудоемкая, связанная с большими разъездами. Если бы Кейт была еще свободна, они с Дэлом могли бы основать свое ранчо и Дэлу отошла бы его доля.

Мак вернулся к костру и уселся в тени перед ним. Он не смотрел на пламя, зная, что ему пришлось бы слишком долго привыкать потом к темноте, если бы кто-нибудь внезапно подошел к ним. Поместив «спенсер» между колен, он облокотился на дерево.

А что с па и с ма? Он чувствовал бы себя намного спокойнее, если бы они с Дэлом съездили в Остин и посмотрели, как поправляется па. Им, очевидно, пришлось туго — нападение на ферму, ранение па, беспокойство за Джесса и Гретхен. А до этого им пришлось пережить смерть сына. И до сих пор они считают, что Дэл мертв. Но он сознавал, что принял правильное решение, отправившись по следам банды Эшфорда.

Главное — освободить пленниц до того, как они достигнут Мексики, если только это окажется возможным. Но что смогут сделать они двое? Лагерь наверняка охраняется, а некоторые из бандитов, вероятно, стреляют так же хорошо, как он сам и Дэл.

— Все-таки стоило воспользоваться чьей-то помощью, — пробормотал Мак вслух.

Но кто же стал бы им помогать? Мэдди говорила, что у Кензи сломана рука, да и, скорей всего, он не поехал бы с ними. Кому из посторонних захочется ввязываться в столь опасное и щекотливое дело? Многие из старых знакомых теперь, после того как он сражался на стороне северян, относились к нему с неприязнью. После войны в городе и округе преобладали вновь прибывшие, не имевшие связей с местным обществом. В прежние времена беда одного человека становилась бедой для всех. Все подымались, если грозило нападение индейцев, или кто-то брался за строительство дома, амбара, или объявлялась охота на бизонов. А теперь?

Подкинув дров в костер, Мак вернулся под деревья. Пришло время будить Дэла. Но мозг его не был готов ко сну — он все прокручивал и прокручивал бесконечную ленту неразрешимых проблем, навалившихся на бывшего майора в этой мирной жизни.

Скоро они догонят ренегатов. Первая задача — быстро и незаметно обнаружить их лагерь и тщательно обследовать его. Потом пробраться в него подобно индейцам, освободить женщин и убраться восвояси.

Семь или восемь девушек? Никаких шансов. Одна из них споткнется обо что-нибудь, упадет, охнет, вскрикнет или сделает что-нибудь еще, чего и предугадать нельзя. Такое могло бы случиться и с семью или восемью мужчинами. Обстоятельства были против освобождения такого количества пленниц из лагеря сразу. Одна, две, но не семеро же!

Наблюдение свидетельствовало, что всех девушек везли в повозке.

Отрезать повозку и удрать вместе с ней? Такое возможно на дороге при пересечении холма или лощины, когда караван растягивается и большинство спутников теряет из виду повозку. Но на столь удачный случай можно лишь надеяться. Строить подобные планы глупо.

В банду Эшфорда наверняка собрались головорезы того типа, что в войну присоединились к Кровавому Биллу Андерсону, — скверные людишки, но, когда дело доходило до сражений в тылу врага, ловкие и бесстрашные, как индейцы.

Мак проверил лошадей. Они спокойно пощипывали траву. Им с Дэлом удалось сохранить их в хорошей форме, и теперь можно даже поднажать, чтобы сократить разрыв.

Вернувшись в лагерь, Мак сел под деревом. И тут из-под одеяла послышался голос.

— Что происходит? Ты хочешь стоять на вахте всю ночь?

— Думал, что ты устал.

— А ты разве нет? Ложись на мое место и поспи немного. А я всегда просыпаюсь вовремя, учти.

Мак положил вместо подушки седло, снял сапоги, пояс, вытащил запасной револьвер и, растянувшись на одеяле, смотрел сквозь молодую листву на звезды. Мысли, громоздившиеся в его голове, не давали ему уснуть. И зачем только Дэл заставил его лечь?

Он открыл глаза, когда запахло кофе, и сразу сел. Дэл возился у костра и, подмигнув, весело сказал:

— Я бы сказал человеку, который нисколько не устал, что он здорово поспал.

Мак вытряхнул сапоги, чтобы очистить их от случайных скорпионов, ящериц или пауков, которые ночью могли туда заползти, обулся, застегнул пояс, вернул на место револьвер и отправился к ручейку умыться.

— Кофе и хлеб, — предложил Дэл. — Нам опять пришлось сократить рацион.

— И это ты говоришь мне? Мой желудок уже второй день думает, что мне перерезали горло. — Откусив кусок хлеба, Мак запил его черным кофе. — Ну, ничего, вечером мы до них доберемся. С меня довольно переходов. Нам придется утащить у них повозку, когда все женщины будут там.

— Похоже на дело! Но после этого трудно будет улизнуть.

— А ты придумал что-нибудь? Счастливчик Джек Тревейн обосновался в этих местах…

— Это когда он вышел из тюрьмы?

— Вот именно. Мы могли бы использовать его. У Джека были друзья среди тех, кто не в ладах с законом. Помнишь? Он всегда пригревал их, кормил, иногда прятал. А что, если попробовать воспользоваться теперь их услугами.

Вдруг где-то в скалах зашуршали камни. Дэл мгновенно скрылся за упавшим деревом, а «спенсер» Мака выдвинулся вперед.

— Здорово, что вы вспомнили обо мне, ребята, а кофе у вас хорошо пахнет! — В черной помятой шляпе и с лукавой улыбкой до ушей, конечно немного поблекшей под воздействием солнца, ветра и прожитых лет, стоял перед ними во всей красе Счастливчик Джек Тревейн. — Эй, Мак, — окликнул он, — опусти ружье. Не станешь же ты стрелять в старика Джека?

— Проходи и садись! Ты никогда не состаришься, Джек. Для этого ты слишком неисправим. Где ты украл эту лошадь?

— Ну, Мак, у тебя злой язык. Ты знаешь, что я никогда не краду лошадей, если только в них не нуждаюсь. Эту дал мне твой папочка.

Глава 5

— Как ты нашел нас?

— Я давно вас поджидаю. Ваша ма сообщила мне, что произошло на ферме. Не думали же вы, что я справлюсь с этими подонками собственноручно, нет ведь? И я сказал себе: «Как пить дать ребята примчатся сюда сломя голову за своей сестрой, и им наверняка потребуется помощь». Вот и стал поджидать, а также следить за подонками.

— Как далеко они опередили нас?

— Прошлым вечером разрыв составлял два дня. Мне представляется, что они собираются пробраться к берегам залива, поэтому изменили направление. Повернули под новым углом после того, как какой-то известный им тип на перекрашенной лошаденке побывал у них в лагере. Этот проходимец без опаски въехал в лагерь и прошел прямо к заправиле.

— Я считал, что они по крайней мере на три дня опередили нас.

— Они отсиживались. Наверное, ждали, что скажет тип на крашеной лошадке. — Как вы знаете, за пограничной линией живут в основном прекрасные люди, но как и у нас, там есть такие, которых стоило бы повесить. Среди них есть весьма состоятельные, готовые заплатить хорошую цену за женщин, предпочтительно белых и прежде всего блондинок. Также купят и мужчин, черных или белых, для работы на рудниках. Все махинации делаются в тайне от властей, но когда скандал разгорается и тайное становится явным, идет в ход подкуп. В Мексике осели бандиты, которые действуют по обе стороны границы. Считаю, что наши друзья туда и направляются.

— Так зачем же им понадобилось ехать к заливу?

— Единственный смысл такого поступка заключается в том, что они рассчитывают встретить там какое-то судно. Вы знаете, что парни, которые ввозили рабов для покупателей в Новом Орлеане и других местах, с победой северян остались не у дел, если только не подыщут себе другое занятие. Они ни перед чем не остановятся. Ввоз в страну рабов уже многие годы запрещен, но контрабанда живым товаром все же шла. До меня доходило, что Эшфорд и его головорезы спекулировали ввезенными рабами. Увозили их на свои ранчо, несколько недель заставляли работать, а затем продавали, выдавая за тех, которые якобы пробыли на ранчо многие годы. Теперь, когда их промысел основательно подсекли, они нацелились торговать белыми рабами, но тут надо устанавливать новые контакты, искать ход на рынок сбыта, доверенных лиц…

— Как же можно оправдывать такие вещи? Что же за человек этот Эшфорд? — воскликнул Мак.

Счастливчик Джек посмотрел на него поверх своей чашки.

— Есть люди, которые оправдают что угодно, лишь бы это давало им доллары. Обычно объяснение сводится к тому, что если они не станут этого делать, то таким бизнесом займется кто-то другой. Пришло время объявить всенародный бойкот всем, кто получает грязные доллары. Самое скверное, когда в преступлении участвуют на первый взгляд вроде бы порядочные люди. — Мак Тревейн проверял свой «спенсер». Наблюдая за ним, Счастливчик Джек продолжал: — К юго-востоку отсюда есть несколько городов. Человек с деньгами всегда найдет там пищу и узнает множество новостей.

— Что за город?

— Ну, у нас есть выбор, а ближайший — Виктория, другие подальше. Предлагаю поехать в Викторию, оглядеться там, купить продуктов и посмотреть, куда ветер дует. После того как закончилась война, в Техасе царит беззаконие. Я слышал, что у северян есть генерал, который ведет войска в Галвестон, но, насколько знаю, он еще туда не дошел.

— Вроде бы неплохое предложение сделал нам старик, а, Мак? — заметил Дэл. — Но мне ненавистна мысль, что придется оставить тропу, даже на несколько дней.

— Мне кажется, что они двинутся именно в этом направлении, только, полагаю, станут остерегаться Виктории. За последние двадцать пять лет, начиная примерно с 1840 года, Виктория постепенно стала скорее немецким городом, чем испанским. Туда прибыло много поселенцев. Большинство из них разделяет настроения северян. Если Эшфорд и поедет в Викторию, то уж точно без повозки, в которой содержат женщин.

У майора в этой связи возникла идея, но он молчал, обдумывая ее. К юго-западу от Виктории течет река Гваделупе. Ее берега густо поросли орешником, кипарисами, дубами. В этих зарослях легко укрыться, есть водопой и трава для лошадей. Если Эшфорд или кто-нибудь из его банды поедет в Викторию, то они, конечно, разобьют свой лагерь на Гваделупе.

— Готов побиться об заклад, — заявил Мак, — что мы не потеряем времени, а можем даже кое-что и выиграть, но веди себя прилично, Дэл. Там люди не шутят с законом. Они воспринимают его всерьез.

На подъезде к городу они увидели скот, пасшийся на засоленных лугах. На дороге, серой от расплющенных ракушек со дна древнего моря, они часто обгоняли фермерские повозки, направлявшиеся в город. Оказались ли здесь ракушки естественным путем, или были привезены для заполнения рытвин и ухабов, Мак не мог понять.

Город выглядел тусклым и пострадавшим от непогоды. Кое-где росли чахлые деревца, но в стороне от главной улицы им бросилось в глаза несколько необычных, очень красивых домов.

В городском баре Мак закурил сигару, посмотрев на хозяина, седого, потрепанного старого техасца, спросил:

— Заезжали ли сегодня в город какие-нибудь другие чужестранцы?

— По крайней мере, к нам сюда никто не заходил. — Техасец прикурил от спички, предложенной Маком. — Видел поблизости несколько человек в форме конфедератов.

— Мой брат сражался за Конфедерацию, — мимоходом бросил майор. — Я же разделял взгляды старика Сэма Хьюстона.

— И я также, хотя и техасец по рождению. Потерял дядюшку под Голиадом и находился с теми, кто преследовал команчей после того, как они разрушили Викторию и Линнвиль. Они угнали около двух тысяч лошадей, перебили много народу и вернулись в прерии.

Некоторое время гость и хозяин спокойно беседовали о Техасе и трудных временах, которые могут наступить.

— Какие-то подонки разбили лагерь на Гваделупе, — заметил Мак. — Это ренегаты, называющие себя конфедератами. Некоторые из них, может, и воевали, но большинство мародерствовало.

— Знаю людей такого сорта. Их-то, наверное, я и видел сегодня утром. Они сейчас вон в том салуне. — Хозяин вынул из зубов сигару и показал средним пальцем. — А вон там их лошади.

Дэл взглянул на Мака.

— Может быть, нам следует пойти к ним и почитать Библию?

— Еще нет, — запротестовал Мак. — Пойди-ка купи все, что нам необходимо в первую очередь и упакуй. — Он повернулся к своему дядюшке. — Счастливчик, знает ли тебя кто-нибудь из этих парней?

— Не припоминаю.

— А что, если тебе пройти туда и присмотреться к ним. Выпей немного, прислушайся, авось что-то и услышишь. — И вот что, Дэл. Почему бы тебе не поболтаться на улице на всякий случай? А я быстренько закуплю все, что нам необходимо. Деньги у меня есть.

Мак понаблюдал, как они пересекли улицу, и отправился в лавку.

В большом торговом зале стояло несколько столов, заваленных кухонной посудой, рубашками, штанами, жилетками. Два небритых человека в плащах солдат конфедерации, покрытых дорожной пылью, ожидали у кассы. У обоих на боку висели кобуры с револьверами.

— Извините, — твердо заявил продавец, мужчина в белой рубашке, гладко выбритый, но с усами и бакенбардами, — я не могу принять эти деньги.

— Что, ты хочешь сказать, не годятся? Я сражался за наше дело! Мне платили именно такими деньгами.

— Мне действительно жаль, джентльмены, но вам придется раздобыть золото. Им мы расплачиваемся здесь за то, что покупаем.

— Послушай-ка, — выступил вперед коренастый мужчина с бородкой, в которой пробивалась седина, — мы не нарываемся на неприятности, но у нас там, на реке, тридцать человек, которые утверждают, что эти деньги вполне хороши. Ты хочешь, чтобы они приехали в город и доказали это тебе?

Продавец улыбнулся.

— У вас тридцать человек? А у нас — триста мужчин, прошедших войну и способных носить оружие. И они еще не положили на полки свои винтовки. Эти люди воспитаны в борьбе с команчами. Ты готов привести тридцать человек, — пожалуйста. Приводи, столько, сколько тебе понравится. Некоторым из вас, может, и удастся выбраться отсюда, если они проявят достаточную поспешность. — Хотя продавец все еще улыбался, глаза его стали холодными. — Приходите с золотом и покупайте все, что вашей душе угодно. Иначе вас нигде не поймут.

Мак спокойно стоял рядом, наблюдая. Один из незадачливых покупателей взглянул на него, на его кавалерийскую шапку и, собравшись было уходить, вдруг задержался.

— Что-то мне твоя физиономия знакома?

— Не думаю, — мягко возразил Мак. — Я осторожно подбираю себе компанию.

— Что? Что ты сказал?

Продавец, собравшийся уже отойти, заволновался:

— Пожалуйста, — обратился он к Маку, — я понимаю ваши чувства. Но только не здесь!

— Что ты сказал? — Человек с бородкой был разъярен. — Повторика-ка!

— Вы из той банды, которая разбила лагерь на Гваделупе? За всю свою жизнь я не видел столько различных меток, как на скоте в вашем стаде. А одну даже узнал, она издалека, с Ред-Ривер!

— Мы скупали скот, — угрюмо ответил бородатый.

— Расплачиваясь деньгами Конфедерации? — вежливо осведомился Мак. — У вас хорошо шли дела, или вы очень убедительны?

— Фрэнк, — занервничал другой, — нам пора возвращаться в лагерь. — Он потянул бородатого за руку. — Пошли.

Фрэнк отнял руку.

— Минутку. Хочу узнать, на что намекает этот хлыщ.

— Я только поинтересовался, — вежливо улыбнулся майор. — Вот и все. Когда я вижу дикого вида компанию, которая гонит скот с различными клеймами и стережет повозку, нагруженную молодыми девушками, естественно возникает вопрос: что же происходит?

— Что ты видел? — разозлился второй. — Мы путешествуем с родственниками, вот и все! Пошли, Фрэнк. Им не нравятся наши деньги. Пойдем куда-нибудь еще.

Продавец повернулся к Маку.

— Правда ли то, что вы сказали?

— Эти парни из банды, — ответил Мак. — Большинство из них бывшие вояки. Они гонят скот, угнанный из ограбленных ранчо. А в повозке везут иной товар — связанных молодых женщин. Я не хотел устраивать склоку в вашей лавке, но мне было важно, чтобы они не получили здесь нужное им снаряжение. — Мак снова улыбнулся. — А у меня есть золото, и нужно кое-что купить.

Когда его заказ был выполнен, он перекинул мешки через плечо и направился к двери, возле которой чуть-чуть задержался, внимательно оглядывая улицу.

Дэл все еще прохаживался перед салуном, но теперь он переместился к самой кромке тротуара и посматривал в его сторону. К тем двоим, с которыми он разговаривал в лавке, присоединился третий. Оба увещевали разбушевавшегося Фрэнка, а тот яростно сопротивлялся.

Мак поколебался, затем вышел на тротуар. Чтобы попасть в конюшню, где стояли их лошади, ему предстояло пройти мимо этой троицы. Он взглянул на Дэла, и тот кивнул. Мак шагнул на проезжую часть улицы и двинулся намеченным маршрутом.

Братья понимали, если начнется стрельба, им придется нелегко — ведь в салуне сидели и другие бандиты. Но выхода у них не было.

Прежде чем его увидели, Мак подошел к спорившим парням футов на шесть. Оглянувшись, Фрэнк заорал:

— Вот он, сукин сын, «голубое пузо»!

Не менее десятка пешеходов на улице обернулось на его крик.

Фрэнк стремительно ринулся вперед, но Мак успел бросить ему под ноги два своих тяжелых мешка, и тут же выхватил «ремингтон».

Фрэнк запнулся, перелетел через мешки и растянулся на земле, а двое других застыли на месте, глядя на револьвер Мака. Он отступил назад, чтобы держать под прицелом также и Фрэнка.

— Если вы, джентльмены, хотите прожить на несколько дней дольше, — спокойно сказал майор, — вам следует немедленно убраться. — Не спуская полных злобы глаз с противника, Фрэнк очень осторожно поднимался, демонстративно стараясь держать руки подальше от тела. — Когда вернетесь в лагерь, — продолжал Мак, — передайте-ка Эшфорду, что майор Мак Тревейн требует немедленно освободить девушек, которых он захватил, не причинив им вреда.

— Какой майор! — презрительно усмехнулся Фрэнк. — Армии уже нет, ее распустили.

— А при чем здесь армия, Фрэнк, — улыбнулся Мак. — Что мне нужно, я получил. — Внезапно из салуна выскочили еще три бандита и сразу остановились, пытаясь разобраться, что произошло на улице. Счастливчик Джек Тревейн появился вслед за ними с чашкой кофе в руках. — На вашем месте, парни, — заметил Мак, — я бы передал послание и пока не поздно убрался бы с дороги. Наша страна велика, каждый найдет себе место под солнцем, если захочет. И чего вас понесло в Мексику?

Коренастый человек в черном плаще, один из трех, выскочивших из салуна, шагнул с крыльца и весело спросил:

— Ну, и что это вы тут делаете?

— Да ничего особенного, — ответил Мак. — Эти джентльмены затеяли небольшую склоку, а я предложил им покинуть город прежде, чем, не дай Бог, кому-нибудь станет плохо. Я также попросил их похлопотать, чтобы освободили молодых девушек, насильно увезенных из их родных домов.

— Уверен, здесь какая-то ошибка, — миролюбиво произнес незнакомец. — Я путешествую с этими людьми. Они у меня погонщики скота.

— Чей же скот они гонят? — спросил Мак. — Я видел целую коллекцию клейм, принадлежащих ранчеро, владеющим пастбищами к северу и северо-западу отсюда, но никаких дорожных отметок. Пусть местный шериф осмотрит стадо и проверит ваши документы, сэр.

Человек в черном плаще стушевался, видно, не знал, как поступить. Вокруг собралась толпа зевак — человек тридцать. И все внимательно прислушивались к репликам. Ни о каком выяснении отношений с помощью оружия не могло быть и речи. Задуманная операция одним махом расправиться с преследователями разваливалась на глазах. Взяв себя в руки, но в душе проклиная все на свете, он вежливо согласился, не глядя на Мака.

— Да-да, конечно, я совсем не против. К несчастью, у нас нет времени. А в повозке мы везем больных и хотели бы поручить их заботам врача.

— Уверен, в Виктории вы найдете хорошего доктора, а я был бы счастлив расплатиться с ним за внимание к больным. — Мак сказал это весьма холодно и опустил «ремингтон» в кобуру. — Зачем же так срочно покидать этот прекрасный город, если у вас есть больные?

— Давайте выбираться отсюда! — раздраженно заявил Фрэнк. — Пустая болтовня ни к чему не приведет.

Его приятели направились к человеку в черном плаще. Заметив Счастливчика Джека и Дэла, подошедших к крыльцу за ними, тот заторопился.

— Нам пора идти, но мы вас ждем, — обратился он к Маку, — приезжайте, как сумеете, и привозите вашего доктора.

Незнакомец поклонился и пошел к своей лошади, все остальные последовали за ним.

Мак колебался. Поездка в лагерь бандитов — очень заманчиво! Но мог ли он достать доктора и опереться на закон? И сколько у него времени, чтобы все организовать? Он не сомневался, что караван снимется с места через какие-нибудь минуты после прибытия этих людей в лагерь на Гваделупе.

Из толпы выделился высокий седой человек и подошел к майору.

— Объясните, что здесь происходит? — попросил он.

Мак вкратце сообщил ему, что знал о банде, а затем добавил:

— Они хорошо вооружены, это опытные бойцы, и их по меньшей мере уже тридцать. Никакой доктор им не нужен. Они везут живой товар — насильно захваченных женщин — и гонят украденных лошадей и скот. По справедливости я должен вас предупредить, что возле города появилась большая группа исключительно яростных людей, для которых нет ничего святого. Она очень опасна.

— Что же вы собираетесь делать?

— Преследовать их, отбить у них женщин и, если удастся, и скот. Но пока не поздно, банду надо остановить.

— Они никому не причинили здесь вреда, а наш шериф сейчас в Сан-Антонио. Вы можете попытаться набрать добровольцев, но сомневаюсь, что их окажется много. У горожан слишком много своих забот.

Когда этот человек удалился, Счастливчик Джек выругался.

— Что ты нянчился с этим Фрэнком? Тебе следовало сразу прикончить его, — кипятился он. — А уж мы бы их прижали!

— И поставили бы под угрозу жизни невинных людей? Когда загораются свинцовые звезды, обычно страдают случайно оказавшиеся поблизости прохожие. Нет, можно и подождать. Взявший в руки оружие обязан думать о последствиях.

— Что же нам теперь делать?

— Последуем за ними. Главное — вернуть девушек. А что, если их стадо в один прекрасный момент взбесится и в паническом страхе понесется куда глаза глядят. Может, тут мы сумеем добраться до повозки. Поехали!

Глава 6

Кейт Коннери работала вблизи повозки, когда увидела, что всадники возвращаются из Виктории. Они сразу направились к парусиновой палатке, где их поджидал полковник Эшфорд.

Она тоже осторожно подошла поближе к ней и стала прислушиваться. Сначала до нее доносилось только невнятное бормотание, потом она стала различать голоса и даже какие-то фразы.

— …Говорил, что он майор Мак Тревейн. Вроде бы вы знаете его имя… С ним, по крайней мере, один человек, возможно, двое… Тот, в ком я уверен, высокий, черноволосый, как сам майор… Возможно, его брат…

Затем говорить стали тише, и она разобрала только:

— …рассказать всем… Лавочник говорил, что могут выставить триста стрелков… врал, наверное.

— А я думаю, что нет, — резко заметил Эшфорд. — Если вы знаете историю Виктории, то могли бы вспомнить, что этот город несколько раз подвергался нападениям индейцев. Теперь его граждане всегда готовы к сопротивлению. Полагаю, джентльмены, что нам лучше отваливать. Не время затевать склоку.

Кейт зашла за повозку, скрывшись из вида. Сердце ее учащенно билось. Мак Тревейн здесь! А другой — неужели Дэл! По описанию точно он. Но Дэл мертв… Или все же он?

Она проскользнула к повозке и присела возле своей сестры Дулси и Гретхен Тревейн, лежавших рядом с другими.

— Дулси? — позвала она тихонько. Одна из девочек села, и Кейт зашептала. — Будьте очень осторожны и не привлекайте к себе внимания и не провоцируйте никаких неприятностей. Ведите себя спокойно. Кажется, у нас появилась возможность освободиться.

— Какая возможность! — откликнулась Дулси. — Они лишили нас всякой возможности!

— Тише, Дулси! Мак близко. С ним какой-то человек, а может, их больше. Нам нужно быть очень послушными и еще немного подождать. Раз Мак здесь, он что-нибудь сделает, уверена. — Она помолчала. — Надеюсь, что и Дэл с ним.

— Ну, уж это неправда! — воскликнула Гретхен. — Дэл убит!

— Нам так сообщили, но мы этого не знаем. Я подслушала разговор. Бандиты говорили, что другой человек высокий, темноволосый и похож на Мака.

— Что же нам делать?

— Быть готовыми. Это все, что мы можем. Мак скоро даст о себе знать, не сомневаюсь.

Подошел коренастый чернявый человек с небритым лицом.

— А ну-ка, все в повозку! — грубо приказал он. — Мы отваливаем.

— Куда же мы теперь? — спросила Кейт.

Тот помолчал. Этот парень лучше других относился к ним, хотя выглядел неотесанным и грубым.

— Скоро подышите морским воздухом. Ты хоть море когда-нибудь видела?

— Нет, не видела.

— И я не видел, но говорят, оно уже близко. Лезь теперь в повозку и не выводи меня из терпения. У нас и без того все слишком раздражительные.

Через несколько минут закрытая со всех сторон повозка покатила по каменистому грунту, раскачиваясь на ухабах, то и дело заваливаясь на бок.

— По берегу! — приказал кто-то.

Раздался свист кнута, чья-то приглушенная брань. Лошади дернули, заскрипели колеса, и повозка устремилась вперед, девушкам даже пришлось уцепиться за ее борта, чтобы не свалиться в кучу. Затем они перевалили через бугор и покатились по более гладкой дороге.

— Нас везут к заливу, — шепнула Кейт Корделии Атертон, находившейся рядом с ней. — Не знаю только зачем.

Миссис Атертон на минуту задумалась.

— Значит, нас там ждет судно или лодка… По берегу залива нет хорошей дороги, которая вела бы к какому-нибудь городу. Ниже там находится Корпус.

— Судно?

— Пойми, Кейт, — Корделия очень серьезно посмотрела на нее, — если твой друг Мак не придумает чего-нибудь, нам всем грозит рабство.

— Рабство? — Голос Кейт дрогнул. — Что ты имеешь в. виду? Оно запрещено, а кроме того, мы ведь белые.

— Еще до того, как стали возить черных, здесь были белые рабы, выходцы из народа. Об этом рассказывал наш проповедник. Даже слово «раб» происходит от славянского слова «работать», поскольку многие римские рабы являлись выходцами из славянских стран. До сих пор существуют места, где за белых женщин дают хорошую цену. А зачем бы еще им направляться к заливу?

Кейт погрузилась в раздумья. Из этого состояния ее вывел топот копыт. Какой-то всадник, миновав повозку на полном скаку, притормозил возле возницы.

— Впереди река, — предупредил он. — Не знаю, как она глубока, но в это время года может быть и полая вода.

— Куда же мы едем-то? — спросил тот.

Ответ прозвучал тише.

— Есть тут городок. Копано.

— Никогда не слышал о таком.

— Чертовски мало тех, кто про него слышал. Поэтому-то мы туда и едем. Там лишь горстка людей и никого, кто бы совал нос в чужие дела. К тому же мы не остановимся в городе — лишь поблизости от него.

Всадник поскакал дальше. Повозка спокойно покатилась за ним.

Миссис Атертон снова заговорила:

— Я ужасно тревожусь за свою маленькую девочку. Мне пришлось оставить ее совсем одну.

— Оставить ее?

— Не думаешь ли ты, что я могла взять ее с собой? Хорошо, если с войны вернулся ее отец. А если нет? Конечно, она девочка сообразительная и самостоятельная. Наверное, догадается пойти к соседям. У меня совсем не было времени, чтобы объяснить ей, как она должна вести себя в сложившейся ситуации. О рабстве я совсем не думала, но ожидала насилия, а может быть, и убийства… Нет, но чтобы такой оборот! Ужасно!

— Мак где-то здесь. Он нам поможет.

— Но что он сделает один?

— Мак способен на многое. Несколько лет он был техасским рейнджером. Работал вместе с Рипом Фордом, капитаном Джеком Хейсом и другими. Он лучший стрелок из тех, которых мне приходилось видеть, если не считать Дэла.

— Дэл? — громко повторил мужской голос.

Кейт посмотрела на Джесса и приложила палец к губам.

— Ш-ш-ш!

Возница заглянул под полог.

— Кажется, парень приходит в себя? Не его ли голос я сейчас слышал?

— Он бредит, — возразила Кейт, — разговаривает во сне. Думает, что вернулся опять в северный Техас. Вспомнил убитого брата. — Склонившись к уху Джесса, она прошептала: — Мак где-то рядом. Может быть, с ним и Дэл. Говорят, что их по крайней мере двое. По описанию второй очень похож на Дэла.

Джесса ранили во время нападения. Его схватили и бросили в повозку. Только недавно он пришел в сознание.

Довольно долго они, раскачиваясь, катились по дороге. Кейт сидела спокойно, прислушиваясь. Если бы только у нее был нож! Или что-нибудь… Она перерезала бы путы Джесса осколком стекла или любым другим острым предметом.

Затем до нее донесся запах воды и листвы.

Возница остановил повозку. Рядом слышались голоса. Кто-то подъехал.

— Не так уж и глубоко. Поеду-ка впереди вас. Вода может дойти лошадям до живота.

— А когда же мы сможем поспать? — спросил возница. — Я устал.

— А кто нет? Все дело в Эшфорде, он встречается где-то внизу по течению с каким-то нелегальным торговцем оружием или еще чем-то. Вот заключим сделку, избавимся от женщин и — в Мексику.

Разговаривая, возница повернулся к собеседнику, и Кейт увидела из-под полога рукоятку его револьвера, висевшего на боку. Но что она могла сделать? Через кольцо рукоятки была пропущена бечевка и очень хорошо затянута. Она в этом сама убедилась. Но даже если бы им и удалось улизнуть, куда бы они делись? Кругом травянистые просоленные луга, спрятаться-то негде.

Зевнув, она заснула. Солнце уже заходило, когда остановка повозки разбудила ее. Поднялся небольшой ветер. Под его порывами шелестела листва.

— Отдохни немного, — сказал кто-то. — Нам осталось ехать миль десять.

Кейт услышала, как распрягают лошадей. Она проползла в глубь повозки, пытаясь не разбудить спящих, и выглянула наружу. Наступал закат. Они стояли среди деревьев, где-то близко мягко плескалась вода.

Она могла бы теперь выбраться из повозки и ускользнуть! До рассвета никто бы не узнал, что она сбежала. Но куда бежать? Где они находились? И как могла она бросить девочек? Они нуждались в ней, хотя другая женщина, мать, оставившая свою дочь, казалась спокойной и неперепуганной.

И вот эта женщина заговорила очень тихо:

— Ни за что не пойду на судно, что бы ни случилось.

— Верьте Маку. Он придет.

Кейт приходилось верить ему. Никого другого не было. Конечно, если думать только о себе, то бежать надо сейчас. Чем ближе к морю, тем труднее будет это сделать.

Джесс чувствовал себя уже лучше. Он делал вид, что все еще без сознания, но ему все равно связали руки и ноги.

Ей нужно разыскать что-то острое. Они приблизились к морю — может, удастся найти кусок раковины.

Ее размышления прервал голос Эшфорда.

— Можно выйти из повозки, но оставайтесь возле нее. Я не отвечаю за своих людей, если кто-то из вас попытается уйти.

Кейт медленно вылезла из повозки и помогла Гретхен.

— Твой брат жив? — спросил ее Эшфорд.

— Он мне не брат. Он брат Гретхен.

— Но ты тоже хорошо его знаешь.

— Мы соседи. Я хорошо знаю всю семью.

— Он, кажется, Тревейн. А майор Мак Тревейн тебе известен?

— В то время он не был майором. Мне знаком как сержант Мак Тревейн техасский рейнджер.

— Правда? Я слышал, что рейнджеры — крутые ребята.

— Им приходилось быть такими. В дикой стране они сражались с команчами, кайова и другими почти каждый день.

Эшфорд задумался. Мак Тревейн был техасским рейнджером. Слава об их мужестве гремела по всему Западу еще с мексиканской войны. Таких людей нужно принимать всерьез. Но все же он один! Ну, пусть их двое — что они могут против его группы? Не он подбирал этих людей. В большинстве своем к нему присоединились ренегаты и партизаны. Все они первоклассные бойцы и сами при случае готовы постоять за себя в дикой стране.

Эшфорд мысленно поставил себя на место Тревейна. Что он стал бы делать? Что он смог бы сделать?

Попытался бы заручиться поддержкой властей. В этих местах могли оказаться и другие бывшие рейнджеры. Связался бы с ними. Эшфорд отошел от повозки и, размышляя, уставился на медленно текущий поток. Через него лежала небольшая коряга, почти на одном уровне с водой, и ветки, сучья, даже старая бутылка, принесенные водой, застряли тут, напоминая ограждение. Но полковник не видел ничего этого. Он пытался спланировать свои действия против преследователей.

Сейчас он решал: дождаться ли ему здесь? Или воспользоваться темнотой и двигаться ночью, или пробраться к берегу днем?

Бухта Копано представляет собой окруженную сушей гавань, имеющую выход только в Арканзасский залив, который защищен от волн Мексиканского залива островом Сен-Жозеф. Копано никогда не имел статуса настоящей гавани, но некоторые суда заходили туда.

Еще один день — и он избавитсяот женщин. В конце концов, ему необходимы оружие и деньги, а люди — что ж! Они всегда страдали так или иначе. Он торговал рабами и раньше, правда черными, покупал их, как для собственной плантации, а потом продавал.

Плантация! Про себя он выругался. Все разрушено войной! Скот разбежался, дом и конюшни сгорели. Даже барака для рабов нет.

Подождите же! У него снова будет оружие. Он поможет Максимилиану и выйдет из этой переделки еще и с хорошими деньгами. Он очень рассчитывает на поддержку принца. Разве им когда-то не принадлежала Луизиана? И разве Ла Салль не претендует на Техас?

Полковник верил, что ему удастся убедить мексиканскую аристократию выдать деньги на вербовку армии наемников. И тогда он вернется сюда и вокруг него объединятся все, кто не хотел капитуляции. Конечно, есть отступники и трусы, но в большинстве своем южане готовы продолжать сражаться. Если бы не генерал Ли! Капитулировать! Передать свою шпагу этому выскочке Кастеру, предать весь народ!

Да, в Мексике, где он почувствует себя в безопасности, он создаст армию и направится на север, освобождать страну. Его полки могли бы переправиться в залив Мобил и выступить на север оттуда, следуя по реке Теннесси в самое сердце Юга! Тогда он въехал бы в Ричмонд как герой-победитель.

Вернувшись в лагерь, Эшфорд посмотрел на повозку. Там находится женщина, кажется Кейт. Если он переговорит с ней… а она умна и практична и быстро поймет, что к чему. В конце концов, какой другой у нее выбор?

Тент у палатки был поднят, и он вошел под него, снял перчатки и бросил на стол шляпу. Вынув ящик с картами, расстелил одну из них и, склонившись над ней, стал изучать.

Залив Копано. Полуостров Ламар… устье бухты Копано. Полковник не был вполне уверен, где находился город. Знал о нем лишь по слухам.

— Мы окажемся возле устья бухты Копано, если…

Кейт развела небольшой костер и собрала всю пищу, которую им дали. Скудный рацион.

Когда кончился ужин, она отправилась на берег ручья помыть посуду. Вычистив котелок и блюда, Кейт выпрямилась, и тут взгляд ее упал на корягу, переброшенную через поток и мусор, собравшийся возле нее. Ее внимание привлекла бутылка…

Глава 7

Утром низкие облака затянули небо и только небольшой красный просвет рдел там, где вставало солнце. Укрывшись за деревьями, три всадника разглядывали лагерь Эшфорда. Заспанный человек собирал небольшое стадо, около пятидесяти голов.

С помощью своего полевого бинокля Мак определил, что бодрствуют в лагере пока только двое. Один запрягал лошадей. Другой возился у костра.

— Подведем поближе наших лошадей, — предложил Счастливчик Джек. — Видите тот глубокий овраг? Оттуда и выскочим, чтобы напугать скот. Но не отвлекайтесь на стрельбу и не забудьте оставить немного свинца для этих ребят.

— Все готовы? — спросил Дэл.

Они бесшумно провели лошадей через кустарник и спустились в овраг, который тянулся параллельно лагерю прямо туда, где паслось стадо.

— Видите тот белый камень? — указал Мак. — Рядом кипарис, расщепленный молнией. Что скажете, если мы выскочим из-за него? Обратим в бегство коров и как дьяволы промчимся к вон той группе деревьев.

Мак вытащил из кобуры револьвер.

— Только, чур, не паниковать, ребята! — прошептал Джек лукаво. — Видите большую птицу. Ее называют чудовищным журавлем. Если вы не приготовитесь к встрече с ней, она вас здорово напугает.

Мак облизал губы. Туман подымался. Рассеивались облака. День обещал быть ярким, солнечным. Его беспокоило, что лагеря они теперь не видели. А что, если десяток стрелков уже поджидает их там с ружьями? Все говорило против этого, но кто знает, как обернется на деле.

Счастливчик Джек натянул поводья около белого камня.

— Сейчас я поднимусь повыше, еще разок все рассмотрю и, как дам сигнал, — начинайте стрелять, но не раньше, чем увидите скот.

Он заставил лошадь взобраться по склону, приостановился на мгновение и поднял раскрытую кисть руки, чтобы они задержались. Затем сообщил:

— Стадо не более чем в пятидесяти ярдах от нас. Ну, ребята, — подмигнул он, — покажите им почем фунт лиха!

Пока лошади карабкались по песку, налетевший порыв ветра поднял остатки тумана, и лагерь четко выступил перед ними. Какой-то человек только что вышел из палатки и потягивался, разгоняя сон. Запрягали повозку, занимавшийся этим парень нагнулся, чтобы подобрать оглобли.

Счастливчик Джек издал дикий ковбойский клич и, стреляя на скаку, понесся вперед во весь опор. Но он стрелял не в воздух, а норовил попасть в человека.

С громкими криками и пальбой все трое поскакали на стадо скота. Сначала побежала одна корова, за ней другая, и вот уже все стадо в ужасе обратилось в паническое бегство. Сметая все на своем пути, обезумевшие животные мчались прямо на лагерь.

Человек, запрягавший лошадь, едва успел отпрянуть в сторону, когда на него налетел длиннорогий бык. Споткнувшись о лагерную скамейку, он неуклюже растянулся. Другой попытался схватиться за ружье. Человек с оглоблей удивленно обернулся, и в этот же миг приготовленная им упряжка, сбруя и все остальное исчезли.

Лагерь проснулся, люди метались, не понимая, что случилось. Одни бросились к своим ружьям, другие разбегались, стараясь уйти от столкновения со скотом. Возница, громко бранясь, устремился за сорвавшимися лошадьми.

Насмерть перепуганный скот, стуча копытами, несся через лагерь. Вытаращив глаза и пригнув головы, животные стремились вырваться на заболоченный луг.

Дэл первым оказался в роще и сразу открыл огонь, заботясь лишь о том, чтобы его пули не задели повозку.

Вскоре все было кончено. В воздухе висела плотная пыль, а обретшие наконец ружья бандиты вели беспорядочный огонь.

— Кто-нибудь пострадал? — спросил Мак, оглядываясь назад.

— Пострадал тот парень с коровами, — угрюмо произнес Счастливчик Джек. — Жалко стало пулю, вот и угодил в него. Кажется, попал в живот. Ай-яй-яй! Его теперь спросят, а он скажет, не готов, мол, к завтраку! Только не этим утром!

Теперь они находились в добрых сотне ярдов от лагеря.

— Помчались! — сказал Мак. — А то парни сейчас сориентируются и начнут обстреливать нашу рощу, мы можем на этом обжечься.

Оставляя между собой и лагерем деревья, они ускакали, спешившись за низкими песчаными дюнами, которые теперь были единственным их укрытием. Десяток голов скота опередил их, и Счастливчик Джек захихикал.

— Заберем-ка их покамест, а потом отведаем мясца. Ну и здорово мы их потрясли, голубчиков!

— Второй раз такой номер не пройдет, — заметил Дэл. — Теперь они будут более бдительны.

На расстилавшейся перед ними плоской равнине укрыться практически было негде — лишь изредка попадались низины да небольшие группы деревьев. Но погони за ними все не появлялось, только разбредшийся скот да лошади, успокаиваясь, щипали траву.

Всадники пришпорили коней, поскакали не останавливаясь, лишь иногда кто-нибудь из них оглядывался назад.

Только достигнув ив, росших вдоль берега бухты, они сделали передышку.

— Могли бы и поесть немного, — предложил Счастливчик Джек. — Им потребуется целый час, чтобы прийти в себя и сняться с места.

Собрав ветки, Мак разжег костер. Они вскипятили кофе и пожевывали вяленую говядину.

— Эшфорда нельзя недооценивать, — заметил майор. — Скорее всего, он начнет за нами охоту.

— Для этого у него сейчас слишком мало времени, — возразил Джек. — Он должен встретить судно. Потом — вполне может быть.

Легкий туман, который полз по засоленным лугам и болотам, почти рассеялся. Солнце ярко светило. Их маленький костерок не дымил, а укрытие, хоть и небольшое, оказалось достаточно надежным. Они сидели на корточках, попивая кофе и наблюдая за окружавшей местностью. Дэл устал больше всех, мышцы его были напряжены, и он двигался с осторожностью. Резкие движения бередили еще плохо зажившую рану.

— Дэл, тебе лучше поспать, пока есть такая возможность, — обратился к брату Мак.

— Наверное, ты прав, — согласился тот. Улегшись на траву, он почти моментально заснул.

— Его тяжело ранили, — пояснил Мак. — Потерял много крови.

— Здесь плохо сражаться, — проворчал Джек. Он помолчал немного. — Ну и времена настали! Говядину не продашь. Солдаты вернулись по домам — теперь на каждое рабочее место по три претендента, не меньше. Если бы у меня было два куска, чтобы закупить пшеницу, я занялся бы фермерством.

— С двумя кусками не разбежишься.

— Купил бы мешок семян. Для начала. — Старик нахмурился. — Мак, я беспокоюсь за девочек. Это гнусная компания. Сейчас Эшфорд, очевидно, контролирует в банде положение, но предположим, что он получит пулю или смотается, что станет с пленницами, у них не останется никаких шансов. — Он приподнял шляпу и обтер пот с лица. — Эй, приятель, тебе тоже надо поспать, хотя бы минут двадцать. Я посторожу.

Майора не пришлось уговаривать. Он растянулся под кустом, надвинув шляпу на глаза, а Счастливчик Джек снова налил в кружку кофе и взял бинокль. Они нашли себе пристанище в небольшой низинке среди ив, за высокими камышами, росшими у самой кромки бухты. Но кругом до самого горизонта лежала открытая равнина.

«Три человека против тридцати? — вздохнул Джек. — А у двоих из них слишком много совести. Эй, старик, разве ты когда-нибудь праздновал труса, если речь шла о доброй драке? Хороший степной пожар, да врасплох — вот что, пожалуй, теперь им нужно! Но из-за девочек это невозможно».

О чем бы он ни думал, ему все время приходилось принимать во внимание столь существенное соображение.

— Теперь вот эта Кейт, — забормотал он вслух, — у нее всегда на плечах была неплохая голова. Если бы только я мог проникнуть в ее мысли! О чем она сейчас думает? На что рассчитывает. Что может выкинуть?

Не далее чем в пяти милях от Джека Кейт Коннери наблюдала, как их возница вел обратно из кустарника упряжку из четырех лошадей. А думала она все о том же. Осталось мало времени. Побережье залива было совсем близко. Она уже ощущала запах моря, Кейт прекрасно понимала, что с борта судна у них будет еще меньше шансов бежать. Если и можно что предпринять, то этим следует заняться безотлагательно.

— Дулси, — позвала она, — только тихо! Передай всем шепотом. Пусть будут готовы ко всему. Не знаю пока как, но мы должны бежать.

— Ребята здесь! — с надеждой произнесла одними губами Гретхен.

— Их только трое. Мы же видели. Что они могут сделать?

Сидя в повозке, они слышали, как снаружи шел раздраженный разговор:

— На месте Эшфорда, — говорил кто-то, — я не стал бы терять времени и возиться с этими женщинами. И не пытался бы обменять их на оружие. Отправился бы к Ларедо, а по пути налетал бы на каждое ранчо. Отбирал бы скот, оружие, деньги, и скакал бы прямо в Мексику.

— О! Уж поверь мне, Максимилиан закупит у нас всех коров, которых мы ему пригоним, — вторил ему другой голос. — А сейчас сами потешились бы с этими малышками.

— Бросьте ерунду болтать, — возразил третий. — Полковник хитер. Знает, что делает.

— Может быть. Но не исключено, что он приберегает лакомый кусочек для себя, а нас продаст. Погрузится на борт судна вместе с девочками — и привет! Я не верю ему. Никому я не верю.

— Наверное, ты, Фрэнк, прав, а может, и нет. Я ничего не знаю об этих суднах, и мне неизвестно, что в голове у Эшфорда, но пока он вел нас…

— Куда только? — мрачно парировал Фрэнк. Ответа не последовало.

Кейт выглянула через дыру в полотне. Часть скота уже собрали, почти всех лошадей вернули. В лагерь верхом прискакал Эшфорд.

— Все в порядке, — он говорил совершенно спокойно. — Мы выступаем. Я выслал разведчиков вперед и по флангам. До Тревейнов доберемся в следующий раз, как только они покажутся.

Возница щелкнул кнутом, лошади натянули постромки, и повозка двинулась. По обе стороны от нее скакали всадники со взятыми на изготовку ружьями.

— Что могут сделать Дэл и Мак против такой оравы? — вздохнула Кейт.

Продвигались они теперь очень медленно. Бандиты соорудили вторую повозку и нагрузили на нее продукты, снаряжение и другой скарб. Заболоченные луга, легко проходимые для лошадей, часто перемежаются участками рыхлого песка. Но повозки то и дело застревали в нем. Так что к полудню отряду удалось преодолеть не более четырех миль.

Эшфорд скакал рядом с повозкой, и Кейт казалось, что он ищет повод заговорить с ней. Вдруг появился какой-то верховой.

— Видели следы, полковник, — доложил разведчик. — Три всадника направились на юго-запад.

— На юго-запад? — Эшфорд озадачился. — Почему же на юго-запад?

Поехали за подмогой? Он ничего не знал о майоре Маке Тревейне, хотя Дэла представлял себе хорошо, — первоклассный боец, отважный рейнджер и знаток любого вида оружия.

На юго-западе расположен город Рефухьо. У них могли там оказаться друзья.

Несколько минут Эшфорд обдумывал такую вероятность, но в конце концов пришел к выводу, что к тому времени, когда они вернутся с подмогой — если они действительно поехали за ней, — он будет уже на судне и вдали от берега.

В своей поспешности полковник оказался недальновиден. Располагая временем, он мог бы легко навербовать целую армию из людей, лишенных возможности выбраться из экономической западни, созданной окончанием войны и возвращающихся домой к разрушенным плантациям, опустевшим домам.

На Юге хватало сильных молодых мужчин, которые разделяли его чувства и мысли, и еще больше тех, кто был готов на все, лишь бы обеспечить себе еду и верховую лошадь. Эшфорд хорошо знал, что некоторые из его сподвижников настроены на грабительские рейды по всему пути к границе, стремились перебраться через нее с тысячами лошадей, коров, прочим награбленным добром.

И в Техасе теперь не нашлось бы такой силы, которая оказала бы им сопротивление. Рейнджеров распустили во время войны, а если кто и остался, он не смог бы остановить передвижение, которое задумал полковник. Кроме того, он надеялся, что множество техасцев присоединится к нему.

Рынок хлопка на некоторое время приостановил работу, но как только положение утрясется, английские суда снова вернутся в гавани, чтобы прихватить сырое, необходимое сырье для хлопчатобумажных фабрик Манчестера и других промышленных центров. Все этого ждали. Конечно, имелись миллионы голов скота и на Востоке, где большинство коров, даже молочных, во время войны забили ради пропитания, и скоро мог возникнуть огромный рынок мясных продуктов. Но как переправить туда этот скот? Миссисипи, пересекавшая все дороги, казалась непреодолимым барьером.

Между тем повозка продолжала катиться под конвоем вооруженных всадников. Время от времени Эшфорд подымался на невысокие песчаные дюны, и оттуда уже виднелось море, голубые воды Мексиканского залива. Он был рядом.

Оглянувшись, Эшфорд убедился, что их никто не преследует. Опытный военный, он провел своих парней через весь Техас, избежав серьезных стычек с населением и блюстителями закона. Теперь их путь подходил к концу.

Девочки… на какой-то момент он испытал угрызения совести… принесут ему хороший куш где-то за линией границы… он почувствовал, что краснеет. Что бы сказали на это некоторые из его друзей? Оправдывает ли цель средства? У него будут ружья, он вернется с победоносной армией и снова освободит Юг. Он прогонит ненавистных голубопузых за Огайо и удержит их там.

Он станет героем, спасителем. Может быть даже, его изберут президентом Конфедерации. Если дюжина женщин пострадает ради его великого дела, его поступок будет оправдан. Где еще ему раздобыть денег? Ведь именно в деньгах он так нуждался.

Некоторые из его людей говорили о рейдах на ранчо, но Эшфорд был не дурак. Наличных денег всегда не хватало на границах Техаса, а те, что кто-то сберегал, уже давно истрачены за четыре года войны. На ранчо оказалось бы мало денег или совсем никаких.

Англичане всегда дружественно относились к Югу. Заполучив армию, он уговорит их послать суда для перевозки ее на север. А может, лучше высадиться поближе и двинуться по берегу к Чарлстону или даже к Ньюпорту?

Для начала ему потребуется не более тысячи человек, потом остальные примкнут к его знаменам. Он станет наносить такие быстрые удары, что не останется времени, чтобы собрать против него значительные силы. Появится он совершенно неожиданно, а северяне к тому времени уже распустят свою армию.

Это была славная и дерзкая мечта. Эшфорд в нее верил и не сомневался, что осуществит ее.

Оставалось всего лишь несколько часов. Они встретят судно, получат оружие, избавятся от женщин и начнут собирать свои силы.

Или им всем подняться на борт судна, проплыть на юг к Тампико, высадиться там, набрать людей и оттуда вернуться?

Он готов заключить сделку с любым торговцем, который привезет оружие и деньги. А потом он поднимется на борт судна и договорится с капитаном о переправе своих людей… Да, такое может случиться.

Они ведь поспят и на палубе, если придется, сами приготовят себе пищу. Так они все вместе исчезнут.

Если из Рефухьо или откуда-нибудь за ним начнется погоня, то будет казаться, будто он растворился в прибрежном тумане.

Он заметет следы, ничего не оставит такого, что могли бы обнаружить Тревейны.

Да! Именно так он и поступит.

Глава 8

Стоя у бухты под ивами, Мак Тревейн наблюдал, как мимо проехала повозка. На такой открытой местности не было никакой возможности отбить ее у Эшфорда и умчаться. А время шло. Его оставалось все меньше и меньше для спасения женщин. Как только пленницы поднимутся на борт судна, у Тревейнов не останется никаких шансов на их освобождение.

На помощь со стороны они рассчитывать не могли. Прежде всего, они никого не знали в этой части Техаса, к тому же весна — самое беспокойное время для фермера — с посевной опоздать нельзя. А до Мексиканского залива оставалось не более десяти миль.

Десяток миль! Даже на песчаной и болотистой равнине им нужно что-то предпринять до заката. Поднявшись на судно, пленницы исчезнут без следа. Теперь или никогда!

Подошли Дэл и Джек.

— Ну что будем делать, командир? — спросил Джек. — Времени-то в обрез!

— Нас перебьют, — сказал Дэл, — а у женщин не останется никакой надежды. Это коварная банда. Они не станут разбегаться, их не удастся запугать. Они прошли огонь, воду и медные трубы. Все отлично владеют любым оружием, хорошо стреляют. До сих пор нам только везло.

— Но сидеть так, ничего не предпринимая, тоже нельзя! — раздраженно возразил Джек.

— Они держатся дальше к западу, чем я ожидал. Не похоже, что направляются к заливу Сан-Антонио.

— В Копано! — воскликнул Джек. — Есть такое местечко. Однажды рейнджеры заманили туда три мексиканских судна. Когда-то там было пиратское гнездо. Говорю вам, они направляются в Копано или к какой-либо точке на побережье поблизости от него.

— А какая там местность?

— Низина, много дубов и ив. Берега бухты заросли лесом. Правда, я там был очень давно, помогал некоторым ирландским поселенцам проехать в страну. Но когда повсюду люди вырубают деревья и выкорчевывают пни, чтобы создать пашню, разве догадаешься, что найдешь на месте леса, возвратившись через несколько лет.

— Будем надеяться, что нам повезет, — сказал Мак. — Это заросли виргинского дуба с кустарником?

Джек кивнул. А прямо на запад — Соленая река.

— Ол-райт. Поехали!

Ивовая река вывела их к лесистому району, и, взяв к ее руслу под прямым углом, они поскакали на юго-запад и скоро оказались под деревьями.

Счастливчик Джек указал на разрытую землю рядом с группой дубков.

— Кабаны, — удивился он. — Дикие свиньи рылись здесь в земле. Целая стая.

Извилистая тропка вела через лес. Теперь запах моря неотступно преследовал их, здесь он смешивался с запахом гниющей растительности. В лесу стояла необычная тишина, нарушаемая только шумом листвы да цоканьем копыт лошадей.

— Нам нужно где-то отсидеться, — заметил Джек. — А если удастся освободить женщин, то потребуются еще лошади и повозка.

— Ничего. Мы раздобудем повозку, — откликнулся Дэл.

— Джек, ты все здесь знаешь, а где Рефухьо?

— На западе. Может быть, немного и на севере. Это ближайший город, если нам придется бежать.

Они нашли, что хотели. В густых зарослях виргинского дуба около бухты Копано обнаружили небольшую полянку, где стояла полуразвалившаяся хижина или сарай. Строение давно пришло в негодность, на земле валялись сваи, и по ним сползла часть крыши; теперь она почти соприкасалась с землей. Получилось неплохое укрытие для трех человек.

— Возьми-ка палку и пошевели там кругом, — предостерег Джек. — Это подходящее место для змей.

Установив упавшие сваи в прежнее положение, они соорудили грубое укрепление и расчистили место, где можно было привязать их лошадей.

— Поспим немного, — предложил Джек. — Думается, нам придется бодрствовать большую часть ночи.

Счастливчик Джек не чувствовал себя счастливым. Он как бы одеревенел и устал. Для него это был самый большой переезд за последнее время, и годы давали о себе знать.

Дэл тоже выглядел бледным и утомленным.

Каждый нашел себе место, где прилечь, и, растянувшись на траве, они вскоре заснули. Проснувшись, Мак приоткрыл глаза и увидел над собой несколько курлыкающих журавлей, которые летели на восток в направлении Мексиканского залива. Он лежал спокойно, прислушиваясь к храпу Дэла и Джека, а затем поднялся и, прихватив ружье, приступил к осмотру местности вокруг их укрытия.

Никаких свежих следов людей или лошадей он не обнаружил. Ему попались отпечатки лап медведя, но довольно давние, следы кабанов и какой-то крупной кошки, может быть, пантеры. Эти звери не угрожали человеку. Почувствовав его запах, они уйдут и станут держаться в стороне.

По расчетам Мака, они находились недалеко от Копано. Примерно через час он увидел воду. Выглянув из-за деревьев, стал осматривать залив. Там не было никакого судна.

Вдалеке виднелись несколько небольших лодок и ничего больше.

Держась опушки, чтобы очертания его тела сливались со стволами деревьев, он пошел на север, разыскивая следы. Но ничего не нашел…

Затем он услышал то, что ожидал услышать, — отдаленный грохот повозки, подпрыгивающей на камнях или сучьях, и брань возницы. Ярдах в ста показались три всадника. Один приподнялся в стременах и начал озираться. Мак замер. На таком расстоянии они не могут увидеть его, если только он не начнет двигаться. Всадники явно искали подходящее место для переправы через бухту Копано.

У Мака появилась возможность рассмотреть их получше. Он достал бинокль и, учитывая положение заходящего солнца, устроился так, чтобы его стекла не отражали лучей.

Полковник Эшфорд был одет в теперь уже поношенный форменный плащ с соответствующими знаками различия. Узнал он и других, включая и того самого Фрэнка, с которым столкнулся в Виктории.

Как задержать их? Как помочь женщинам сбежать? Представится ли такая возможность при переправе через бухту?

А не открыть ли им самим охоту на бандитов и постепенно сократить численность банды, отстреливая этих парней одного за другим? Мысль о стрельбе в людей из кустов ему не нравилась, но ведь они в каком-то смысле сами поставили себя вне правил честной игры, когда захватили женщин, чтобы продать их в рабство.

Побережье, куда они, вероятно, намеревались переправиться, выглядело пустынно. Часть его скрывали невысокие песчаные дюны, намытые штормами в прошлые века. Ураганы с ужасной силой налетали на берег — об этом он слышал, хотя и никогда не видел ничего подобного. Некоторое время он служил с рейнджером, который жил на побережье Мексиканского залива, и тот рассказал ему об ураганах и о тех разрушениях, которые они вызывали.

Однако сегодня ясное голубое небо и очень чистый воздух не предвещали приближения шторма.

Но вот отряд остановился. Несколько всадников сгрудились вокруг Эшфорда. Они что-то горячо обсуждали. Как бы ему хотелось читать по губам! В его части служил человек, у которого были глухие родители, и он умел читать по губам.

Отряд собрался поворачивать. Шаг за шагом, не производя решительных, четких движений, которые могли бы его выдать, майор отступил под кроны деревьев, а затем отошел на несколько ярдов в глубь леса.

Возвратившись к своим, он увидел Счастливчика Джека, сидевшего с кружкой кофе в руках, а Дэл натягивал сапоги.

— Потушите-ка костер, — сказал он, — но осторожно. Нам не нужен дым.

Дэл взял котелок и наполнил чашку.

— Они приближаются, Мак?

— Уже в нескольких милях отсюда. Им придется преодолеть вброд бухту Копано вон в том месте, — показал он. — На воде ничего не видно, кроме пары рыбачьих лодок вдали. Они, возможно, разобьют лагерь на пляже.

— А что ты думаешь насчет брода? — спросил Счастливчик Джек. — Не тот ли это случай?

Мак поделился своими мыслями об отстреле членов банды.

— Это займет слишком много времени, — заметил Дэл… — Скольких мы отстреляем, прежде чем они укроются и поднимут ответную стрельбу? Двоих? Троих?

Мак тоже наполнил кружку из котелка, который вскоре придется опорожнить.

Счастливчик Джек поднялся на ноги.

— Я раздобуду лошадей, хотя, судя по тому, что ты говорил, они вряд ли нам пригодятся.

Мак смотрел на остатки потушенного костра. Дэл засыпал угли землей. Какие же у них шансы? Он усиленно искал решение. Ну хоть какая-нибудь путная мысль, идея, предложение!

Девочки, наверное, очень перепуганы. А что с матерью Сюзанны, которой пришлось оставить свою маленькую дочь в надежде, что вовремя приедет ее отец. О чем теперь она думает? Вернулся ли он? А если погиб? Что станет делать Сюзанна? А вдруг первыми появятся индейцы? Не сделала ли она ошибку? Не лучше ли было взять с собой ребенка?

Кейт… Кейт сообразительная и ловкая. Она привлекательна, чертовски привлекательна и обладает большой внутренней силой. Выросла в пограничной полосе, а там, чтобы выжить, надо иметь голову на плечах.

Теперь пленницам должно быть известно, какая судьба уготована им и что за корабль они встретят в бухте.

Наверняка в лагере велись какие-то разговоры. Фрэнк не из тех, кто держит рот на замке, да и другие тоже. Возможно, женщины догадались, что их пытаются спасти. А когда мы перепугали скот, не восприняли ли они это как знак?

Если так, они ждут освобождения, и Мак знал, что не может их подвести. В конце концов, они — их последняя надежда.

— Мы не можем их подвести! — повторил он вслух. — Даже если придется перебить всю банду и потопить судно.

Дэл и Джек молча согласились с ним. Их чувства совпадали. Вопрос заключался в том, как спасти женщин?

— Здесь в кустарнике полно длиннорогих быков. Повсюду следы каких-то животных, — заметил Счастливчик Джек. — Куда ни взглянешь, везде колючки и шипы.

— Сейчас они начнут переходить бухту вброд. — Дэл смотрел на брата. — У них возникнут трудности, нельзя упускать такой шанс.

Мак опять проверил свои револьверы. Во рту у него пересохло, а сердце билось медленными, тяжелыми ударами. Что же сделать? Не важно. Пришло время действовать. У них не оставалось выбора.

— Если бы только нам удалось вытащить одного из них, — сказал Дэл. — Если Джесс там…

— Но мы не знаем, в каком он состоянии. Возможно, он тяжело ранен. И уж точно связан.

— Оставим это на усмотрение Кейт. Она-то вряд ли связана и, поверьте мне, теперь уже все рассчитала. Если бы только знать, что она задумала.

— Давайте оставим здесь лошадей. Потом кто-нибудь один вернется за ними. С лошадьми трудно подобраться к банде поближе. Еще заржут, когда увидят других.

Пройдя сквозь густую чащу, где мог пробраться лишь человек, они вышли на берег залива. На опушке лес поредел и двигаться стало легче.

Когда они добрались до переправы, несколько всадников уже благополучно форсировали бухту и, сдерживая лошадей, поджидали ступивший в воду караван. Обе повозки теперь тащили быки, отобранные из захваченного скота. Они шли медленно, но на заболоченных берегах бухты и рыхлом песке пляжа имели больше достоинств, чем самые резвые лошади.

Первой двинулась товарная повозка, тяжело нагруженная продуктами и снаряжением. Быки осторожно миновали заболоченный берег и вошли в воду. Она доходила им до живота. Не обращая на это внимания, животные спокойно и упрямо ступали вперед.

Они уже достигли середины пути, когда Мак вскинул ружье и выстрелил в переднего быка.

Бык вскинул было голову, но затем погрузился в воду. Всадники развернулись в направлении раздавшегося выстрела. Стреляя из-за деревьев, Мак сбил с лошади одного из них. Счастливчик Джек подстрелил другого, а выстрел Дэла свалил второго быка.

Град пуль крошил листву у них над головами, и Тревейны осторожно отползли, прижимаясь к земле.

Один из всадников направился в залив, чтобы освободить повозки от мертвых быков. Но его лошадь, возбужденная запахом крови, стала брыкаться и лягаться, сбросив седока в воду.

Счастливчик Джек видел, как повозка с пленницами выехала на берег, но ее окружал конвой, стрелять по которому значило угрожать жизни несчастных женщин.

Трейвены отступили глубже в кустарник. Временами им приходилось припадать и ползти, но они отходили.

— Сейчас они пошлют своих стрелков в лес, — проговорил Мак, — придется отсиживаться.

— Теперь их на двое меньше, — воскликнул Джек, — и им не удастся освободиться от мертвых быков на пути повозки по крайней мере в течение часа.

И все же у Тревейнов оставалось очень мало времени, и они нисколько не приблизились к освобождению женщин.

Мак уселся на пень и уставился в никуда. Что еще предпринять?

На лице Джека отразилось разочарование. Подтолкнув шляпу на затылок, он вперил свой взор в кроны деревьев, затем перевел взгляд на Дэла, облокотившегося на ствол.

— Подождем, пока они обоснуются в песчаных дюнах, — сказал тот наконец. — По крайней мере, мы теперь знаем, куда они направляются.

Мак поднялся на ноги.

— Только бы сюда не прибыло это судно. Нам нужно время! Время!

— А его-то у нас нет, — горько посетовал Джек.

— Этой ночью, — сказал Мак, — мы должны попытаться их освободить.

Глава 9

Кейт Коннери размышляла. Там поблизости был Дэл. Сообщение о его смерти, очевидно, ошибочно. С ним Мак. Когда началась паника на переправе, ей удалось разглядеть и третьего. Она пришла к выводу, что это бесценный дядюшка Дэла. Ну, может быть, бесценный слишком сильно сказано. Но все же что могут сделать три человека?

Им понадобится помощь. Прежде всего надо освободить Джесса. Убежав, он помогал бы им, а сейчас он беспомощный лежал на спине и ждал, что произойдет.

Гретхен и Дулси готовы сделать все, что в их силах, но этого мало! Кроме того, она не хотела, чтобы девочки вызвали гнев бандитов. На чтобы она ни решилась, ей придется руководствоваться собственным решением, и Кейт была готова отвечать за последствия.

Корделия Атертон… на нее можно положиться. Она стремительна, решительна и ничего не боится.

— Корди, — позвала она тихим, обыденным тоном, но не шепотом, который мог бы привлечь внимание. — Нам нужно им помочь.

— Я сама думаю над этим.

— Они попытаются освободить нас, а нам нужно предвидеть их действия и постараться как-то посодействовать.

— Не очень-то многое они могут сделать.

— О, я знаю Тревейнов! Они ни перед чем не остановятся, пока не освободят нас, или же погибнут.

Бандиты прилагали все силы, вытаскивая из-под повозки мертвого быка. Тяжелая туша лежала почти в четырех футах под водой. Второй бык бился и брыкался, осложняя работу.

На берегу появился полковник Эшфорд. Перед самым нападением он уехал, чтобы посмотреть продолжение тропы. Теперь наблюдал, как его люди пытаются извлечь мертвого быка из ярма.

— Перетащите их обоих на берег и добейте, — приказал он. — Нам понадобится мясо.

— Мы потеряли двух человек, — крикнул кто-то. — Погибли Фэрроу, а также и Джонсон.

Эшфорд про себя выругался. Двое хороших парней. А Фэрроу спокойный, исполнительный солдат, не то что некоторые из тех, кто следовал за ним.

— Батлер, — окликнул он, — возьми двух людей и похороните их. На берегу. Подберите их ружья и поймайте лошадей. Они нам понадобятся.

— А какая польза от лошадей на судне? — спросил Фрэнк.

— Мы еще не на судне, — резко ответил Эшфорд.

Чтобы извлечь из воды двух быков и освежевать, потребовалось более двух часов. Было очень душно и жарко. Где-то далеко слышались раскаты грома.

Кейт уперлась локтями в колени, раздвинула дыру в задней стенке повозки и выглянула. Счастливчик Джек Тревейн! Так прозвали дядюшку Дэла. Он, конечно, не бесценный, а просто человек, любивший приключения. Или казался таким. Если она не ошибалась, приближался шторм, а шторм таил в себе новые возможности. Но прежде всего ей следовало хорошенько подумать. Любой ценой им нужно избежать погрузки на судно. Как только они окажутся в море, у Тревейнов не останется никаких шансов.

То ли мысль о шторме, то ли размышления о судне и дядюшке Дэла Джеке помогли ей вспомнить о своем собственном дяде, старшем брате отца, бывшем морском капитане, который, как судачили, проглотил якорь и перешел на берег, чтобы заняться фермерством.

Она видела его только один раз совсем маленькой девочкой. Он был не один такой, ибо капитан Ричард Кинг, который основал ранчо Кинга, также плавал капитаном на пароходе, прежде чем заняться сельским хозяйством.

Мартин Коннери держался в стороне от своей семьи и жил, окруженный поденщиками, по большей части из его прежней команды или из моряков, которых он когда-то знал и которые стали ковбоями. Он занимался каперством и его часто подозревали в пиратстве, во всяком случае, с ним были шутки плохи.

Ей никогда не приходилось посещать его ранчо, но она приблизительно знала, что оно где-то здесь, недалеко от берега залива.

Внезапно повозка накренилась, послышался плеск воды, громкая брань, затем двинулась с места и вдруг резко завалилась назад, поскольку быки вытащили ее из воды на берег.

Кейт опять выглянула наружу. Небо заволокли тяжелые тучи. Поднимался ветер, а она знала, что штормы у берегов Мексиканского залива часто достигают размеров урагана. Она подумала об осколках бутылки, спрятанных в повозке. Вытащив кусочек стекла, она придвинулась к Джессу. Их глаза встретились.

Предостерегающе дотронувшись до его плеча, Кейт начала острым краем осколка резать ремень, опутывавший его локти.

Вдруг полог повозки резко отдернули. Она мгновенно разжала пальцы, и осколок мягко упал на ткань, покрывавшую пол.

— С вами все в порядке? — Полковник Эшфорд переводил глаза с одной на другую, и взгляд его был острым и подозрительным.

— Мы не жалуемся, — ответила Корделия, — хотя дома нам было лучше.

Кейт заметила, как он посмотрел на нее, и догадалась о его заинтересованности. С легкой улыбкой она произнесла:

— Когда у вас будет время, нам нужно поговорить.

— Это можно и сейчас, — сказал Эшфорд. — Мы готовим кофе.

Он помог ей выбраться из повозки. Оказавшись на земле, Кейт отряхнула платье и поправила волосы.

— Вы, должно быть, планировали свой поход весьма поспешно, — начала она.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Почему вы так решили?

— На вас не похоже, чтобы в этом случае вы действовали столь опрометчиво. Силой захватив нас, вы восстановили против себя население всего штата. Наши отцы и братья, а они тоже солдаты, не простят вам этого, вы никогда не посмеете вернуться сюда той же дорогой. Вы стремитесь к какой-то иной цели, более значительной, чем те задачи, которые ставит перед собой ваше окружение, но пренебрегли очевидными средствами, поддавшись сиюминутному желанию. Такому умному человеку, как вы, следовало бы действовать с большей осторожностью, учитывая даже мелочи.

— Капитуляция Ли оказалась неожиданностью, — ответил ей Эшфорд, как бы оправдываясь.

— Конечно. Но похищение женщин — лучший способ восстановить страну против вас. Уже сейчас мужчины пришли в движение. Наверное, по вашим следам скачет дюжина вооруженных отрядов.

— А мы скоро окажемся на борту судна и исчезнем, — отреагировал он, улыбаясь.

— Возможно. А что если ваш корабль не прибудет? Я сражалась с команчами, полковник Эшфорд, и мне совсем не хотелось бы оказаться запертой на открытом пляже, когда вас окружат и начнется перестрелка.

— Как я говорил, мы уже будем на борту судна.

— Вы забыли про погоду? Ни один капитан не приведет свой корабль в узкие морские проливы во время шторма. Может пройти неделя, прежде чем какое-либо судно бросит якорь поблизости, но тогда будет уже поздно.

— Вы здраво рассуждаете, Кейт.

— Если бы вы переговорили со мной раньше, чем все это произошло! Вот вы так стремитесь в Мексику, чтобы раздобыть оружие, деньги и лошадей. А я могла бы подсказать вам, где все это можно получить гораздо проще.

Эшфорд посмотрел на залив. Вода в нем стала темной и мутной.

— Почему вы говорите мне все это?

— Я ведь тоже сторонница Конфедерации. Вы меня никогда ни о чем не расспрашивали. Мне также не по душе капитуляция Ли, и я еще надеюсь, что мы одержим победу.

— Не было времени для расспросов да и для планирования тоже. Я старался двигаться, чем-то занять моих людей, чтобы сохранить их преданность.

— А теперь?

Он помолчал, раздумывая. В словах молодой женщины слышалось много горькой правды. Ему приходилось бросать карты, и не было времени тасовать колоду.

— А что бы вы сделали? — Его глаза пытливо разглядывали ее. — Вы говорили о ружьях, лошадях и деньгах?

— Это к югу отсюда, — сказала она. — У меня есть дядя. Его зовут Мартин Коннери. Он — преданный конфедерат (тут уж Кейт дала волю фантазии), но к тому же он умеет добывать деньги. Если бы вы нашли к нему правильный подход…

— И вы думаете, что он помог бы нам?

— Как я могу обещать? Но если вы обратитесь к нему — будьте спокойны, он что-нибудь придумает. Попросите его помочь. У него тысячи лошадей и огромные стада. Его ранчо редко кто посещает. Он один мог бы собрать и снарядить целую армию. И таких здесь много.

— Мартин Коннери, сказали вы? Я, кажется, где-то слышал это имя.

— Наверняка вы слышали о нем. Мальчишкой, немногим старше десяти лет, он сражался с отрядом из Кентукки у Сан-Джасинто. — Она помолчала и продолжала лгать. — Я была его любимой племянницей. Если бы вы с самого начала обратились ко мне…

— Может быть, это и было ошибкой. Как далеко живет ваш дядя?

— Южнее, у самого залива Мишн.

Он отвернулся.

— Мне надо подумать. В этом что-то есть. — Полковник пристально взглянул на нее. — Вам-то зачем все это понадобилось?

— Разве это не понятно? Я — конфедератка. Мне стало плохо, когда услышала о капитуляции Ли. Кроме того, — ее глаза лукаво заискрились, — мне нравятся мужские дела. Люблю активных мужчин. Конечно, вы были подавлены, а в такое время трудно ясно мыслить.

— А ваш дядюшка… Вы пойдете со мной к нему?

— Конечно.

Он откланялся, и Кейт быстро вернулась в повозку. Сердце ее билось медленно и равномерно. Теперь еще чуть-чуть удачи!..

— Кейт, как ты могла так врать? — запротестовала Дулси. — Дядюшка Мартин никогда не приезжал к нам. Мы ему не нравимся, и я думаю, что ему наплевать, кто выиграл войну. Никакой он не конфедерат, и он не думал, что у них были шансы на победу. Папа рассказывал, что он всегда говорил — все оружейные заводы на Севере, поэтому у южан нет шанса на победу. Кроме того, он дурной, жестокий старик!

— Может быть, и так, но он нам родня. — Немного помолчав, Кейт добавила: — И он очень хитер. Я надеюсь, что он достаточно проворен и захочет нам помочь.

— Зачем ему это?

Кейт не знала ответа на столь простодушный вопрос. Отец виделся с дядей лишь дважды за многие годы, и их встречи никогда не кончались дружески. И даже если дядя и не был пиратом, то в жизни вел себя подобно им.

Пошарив на дне повозки, она подняла осколок стекла и вновь стала перерезать толстые и упругие сыромятные ремни, которыми был связан Джесс. Наверно, их отрезали от старого аркана, подумала она.

Налетел порыв ветра, по парусине забарабанил дождь. Повозка снова пришла в движение.

— Джесс? Как ты себя чувствуешь? — спросила Кейт.

— Значительно лучше. Если бы только я мог высвободиться…

— Сейчас я обрежу ремни. Ты беги и прячься. Найди Дэла и Мака. Скажи им, что я собираюсь отвести Эшфорда к дядюшке Мартину, если удастся.

— Ты с ума сошла! Он не станет нам помогать! Разве не знаешь своего дядюшку Мартина. Этот негодяй никогда никому не помогал! Даже твоему отцу.

— Тогда, вероятно, ему не понравится и полковник Эшфорд с его претензиями.

— Да Мартину Коннери ни до кого нет дела. Он хитрый, жестокий, и понятия не имеет о сочувствии. Но он еще и презирает всякие убеждения и всех, кто за них сражается. Всю жизнь он боролся сам за себя, возможно, и за людей, которые ему служили. Он не испытывал никакой преданности семье и не имел родственных чувств ни к брату, ни к племянницам, ни к кому-либо другому.

Мартин Конери еще слыл известным бабником и знаменитым дуэлянтом, убившим на дуэлях нескольких человек как в этой стране, в Новом Орлеане и Чарлстоне, так и за границей.

Но все-таки поездка к дяде могла отсрочить отъезд и давала надежду на спасение.

На повозку обрушился резкий порыв ветра. Она закачалась на колесах, а ее полотняные стенки резко прогнулись внутрь. Испуганные девочки прижались друг к другу. Еще такой порыв чуть посильнее, — и повозка опрокинется.

Джесс сел и протянул Кейт свои запястья.

— Теперь или никогда, — воскликнул он. — Быстрее!

Она отчаянно пилила уже наполовину перерезанные ремни. Сквозь рев моря, раскаты грома и шум дождя до нее донеслись напряженные голоса людей, спешивших укрыться от непогоды. Вскоре все затихло. Несомненно, бандиты нашли какое-то убежище.

Ремни внезапно лопнули, и Джесс отобрал осколок у Кейт, чтобы перерезать путы на ногах. Через минуту он высвободился и стал растирать занемевшие руки и ноги.

— Они теперь где-то в лесу, — подсказала Кейт.

— Только бы мне повезло! Ведь дождь смыл все следы.

Об этом она не подумала. Как же он их найдет?

Дождь лил как из ведра. Джесс выглянул из повозки, немного выждал и скользнул как тень. Вот он был — и вдруг исчез.

Кейт быстро поправила полог и как можно крепче привязала его. Несколько минут она ждала, напрягая слух. Ни звука! Только рев ветра и моря. Потом переглянулась с девочками. Перепуганные, они сидели тесно прижавшись друг кдругу.

Если предположить… просто предположить, что все они повторят этот трюк — выпрыгнут из повозки и скроются в лесу. Что тогда? Они сразу промокнут с ног до головы, тяжелая одежда не позволит им быстро передвигаться, но все же…

Кейт быстро пробралась к задней стенке повозки, начала освобождать полог, но тут же услышала грубый голос:

— Сидите смирно, мэм. Никому не двигаться!

Слишком поздно! В сумятице бури она забыла, что за ними следят.

Она отодвинулась, немея от ужаса. Удалось ли бежать Джессу? Или он валяется там в грязи, испуская последний вздох, заколотый штыком?

У нее мелькнула хорошая мысль, но пришла она слишком поздно. Хорошо еще, что они не сбежали вместе с Джессом. Такая обуза задержала бы его. Их бы догнали, а его схватили бы или убили.

Им оставалось только ждать…

Глава 10

Как только ноги его коснулись земли, Джесс быстро огляделся вокруг.

Никого не было видно. Под дождем стояли лишь две повозки и лошади, уныло опустившие головы под напором ветра. Оставшиеся на песке следы указывали, где укрылись люди. На опушке леса яростный штормовой шквал повалил несколько деревьев, их ветви сплелись, образуя естественный шалаш, он представлял собой хоть какое-то убежище.

Джесс бросился в лес и бежал изо всех сил, перепрыгивая через камни и корни, пока не растянулся в грязи и опавшей листве. Поднявшись, он оглянулся.

К повозке, где он только что находился, приближался какой-то человек. Пригибаясь и виляя среди деревьев, Джесс помчался дальше, в глубь леса. По лицу его больно хлестали ветви, но он не обращал на это внимания. Джесс бежал, падал, поднимался и снова бежал, пока не перехватывало дыхание, одержимый одной мыслью — уйти как можно дальше от берега и своих врагов. Но петляя среди деревьев, он не мог точно определить, далеко ли оторвался от банды.

Влажный лес, наверное, кишел змеями, но сейчас он не опасался их, мудрые пресмыкающиеся попрятались еще до того, как разразился шторм. Когда прошел первый панический страх, Джес задумался над тем, где искать братьев.

Ему припомнился давний спор с ними: бежит ли человек от испуга или пугается от того, что бежит. Его отчаянный бег через лес усилил его страх, теперь он был в этом уверен. Поэтому он заставил себя двигаться медленнее, и скоро к нему вернулись рассудительность и наблюдательность.

Итак, он должен разыскать братьев и обзавестись каким-то оружием. В лесу трудно подыскать что-нибудь, кроме дубинки или острой палки, но зато их валялось множество. Ветер раскачивал деревья, молнии разрывали тучи, грохотал оглушительный гром, холодный ливень, казалось, пронизывал кожу до костей.

Джесс остановился, чтобы перевести дыхание, и прислонился к стволу огромного кипариса.

Бегство открывало ему возможность действовать. Оставаясь с девочками, он не мог помочь им. Присмотрись к нему бандиты повнимательнее, они бы давно поняли, что ранен он не тяжело, и упрятали бы куда-нибудь подальше. Вот он и хитрил, дожидаясь своего часа.

Скорее всего, рассудил Джесс, братья держат под контролем караван и повозку и находятся от них не дальше, чем на оружейный выстрел. Он попытался сориентироваться. Полагая, что бежал все-таки на запад, подальше от берега, решил теперь повернуть на север или юг. И предпочел южное направление, поскольку именно туда двинется их повозка.

Если бы только у него было ружье! Или хотя бы нож. С его помощью в детстве он делал примитивное оружие, с которым охотился на мелких животных. Теперь он мог бы создать другое, обладающее большей убойной силой оружие. Но это заняло бы много времени, больше, чем ему, вероятно, дано.

Будут ли его искать, когда откроется, что он сбежал? Он пришел к выводу, что маловероятно. Бандиты слишком торопились. Все их устремления были связаны с появлением судна.

Обтерев струившуюся по лицу воду, заливавшую даже глаза, Джесс повернул налево и углубился в лес, продолжая спотыкаться и скользить, так как усеянная сучьями и корнями земля совсем раскисла.

Внезапно он почувствовал страшную усталость. Раньше он не ощущал слабости, поскольку, лежа в повозке, не испытывал свои силы и выносливость. Однако, потеряв при ранении много крови, он еще не восстановил силы. Прежде чем идти дальше, ему необходимо было отдохнуть. Теперь он медленно брел вперед, задерживаясь лишь для того, чтобы опереться на какое-нибудь дерево и уточнить свой путь.

Сверкнула молния. В ее неверном свете Джессу показалось, что он видит след. Он присмотрелся к расплющенной грязи — точно отпечаток каблука. След обозначил направление, и Джесс двинулся по нему.

Его братья были рослыми людьми, и каждый имел широкий шаг. Учитывая это, он начал искать другие отпечатки ног, и через несколько минут обнаружил еще один, сильно размытый дождем. Продираясь сквозь чащу, он пришел в отчаяние, потеряв следы, но скоро обнаружил их, оставленные, вероятно, менее чем полчаса назад.

Они не стали бы бродить во время шторма, а нашли бы себе какое-нибудь укрытие, или соорудили что-то вроде него. В таком лесу это не проблема.

Сначала Джесс увидел столбы корраля, затем загон, а за ним полуразвалившуюся деревянную хижину.

Опасаясь ловушки, он остановился и стал наблюдать. Дождь в тот момент немного ослаб, и он пополз, внимательно следя за хижиной. Услышав ржание лошади, быстро переместился к другому дереву, оставляя загон между собой и хижиной. Затем пробрался к загону и выглянул сквозь его доски.

Прямо перед ним стоял Красавчик Принц, конь, на котором Дэл уехал на войну.

Значит, братья здесь! Радость, которую испытал Джесс, не лишила его бдительности. Он ведь не знал, кто еще находится в доме. А вдруг Мак и Дэл попали в плен? Или их вообще там нет, а лошадь украдена.

Братья его мгновенно реагировали на опасность и прекрасно владели оружием, но он не опасался этого, хорошо зная их. Они никогда не стали бы стрелять в того, кого не видели.

Выждав еще какой-то момент, он бросился за угол хижины и, распластавшись по стене, услышал, как Дэл сказал:

— Опять играет в игры. Не понимаю, зачем стоять под дождем, когда здесь вполне сухо. Или янки выбили из него мозги?

Джесс обогнул дом и вошел в распахнутую дверь.

Дэл склонился над очагом. Рядом на скамье сидел Мак, а Счастливчик Джек растянулся на досках кровати в углу. Хижина была старой, давно покинутой, но крыша оставалась целой и в ней было тепло и сухо.

Дэл передал ему чашку кофе, а Мак накинул на его плечи одеяло. Между глотками кофе Джесс объяснил, что случилось.

— А как девочки? — спросил Дэл.

— Нормально! С ними еще Корделия Атертон. Она постоянно грустит и очень задумчива. Кейт о всех заботится и всех поддерживает.

И тут Джесс рассказал братьям о плане Кейт относительно Мартина Коннори. Слушая его, Дэл бранился, бормоча:

— Мартин Коннери? Это же кровавый пират! Он же никого не признает… Что к нему ходить?

Счастливчик Джек поднялся и подошел к очагу.

— Послушай-ка, парень, ложился бы ты спать. Выглядишь точно заживо погребенный. Все равно, мы не двинемся отсюда до рассвета.

Уложив Джесса, который еле держался на ногах, на кровать, Джек присел рядом с Маком.

— Теперь о Кейт… Вот разумная женщина! И как ей только удалось уговорить Эшфорда отправиться к Коннери! Хитрее ничего не придумаешь! Что к нему ходить, говоришь? А вот сам подумай.

Мартин Коннери — вор! Старый черт похитил военно-морской баркас прямо из гавани Кингстона и увел его на парусах на глазах всего флота! Он ни перед чем не остановится, чтобы получить какой-нибудь доллар. В последний раз, когда выходил в море, рассказывают, поднял чилийский флаг и взял в качестве добычи сорок кораблей. Несколько стран посылали суда охотиться за ним, но он ловко исчезал. Сколько раз ходили слухи о его гибели, но — он возрождался, как феникс из пепла. А когда приехал сюда, а Техас, и купил себе ранчо, спрятал свой корабль в заливе Мишн. Там ему известно каждое потаенное место вдоль побережья. Он всегда держал плоскодонные суда, которые плавают в воде как чашка чая, поэтому никто не мог следовать за ним.

— Так разыскали его те, кто гонялись за ним по морям? — спросил Мак.

— Ну, что ты! Если бы они нашли его, то повесили бы, но пока они в погоне за ним бороздили моря, он занимался фермерством в Техасе, спокойный и довольный.

— А симпатизировал ли он Конфедерации?

— Он? Да он никогда ничего не делал такого, что не приносило бы ему барыш. Мартин плевать хотел и на Юг, и на Север. Вроде бы ему нравились на Юге люди и их образ жизни, но он считал их глупцами, когда они отправились воевать. Слышал, будто старый разбойник организовал какую-то блокаду, но кто его знает?

Мак посмотрел на Счастливчика Джека.

— Почему же ты думаешь, что Кейт пришла удачная мысль свести их вместе?

— Посмотри-ка. Мартин Коннери мог бы украсть подтяжки с плеч Эшфорда так, что тот и не заметил бы, что они исчезли. Он сразу увидит Эшфорда насквозь.

— Эшфорд умеет распустить хвост, будет говорить как патриот. Вдруг старик поверит, что таким он и является. Но в действительности-то он — вор и бандит, только не того класса, что Мартин Коннери.

— Коннери не обманешь, он разберется, кто такой Эшфорд, и тот почтет за удачу, если уберется от него в штанах. Поживем — увидим! Эшфорд использует свою преданность Конфедерации и как предлог для похищений и мародерства. Какой человек станет продавать в рабство женщин? Коннери вор и пират, но он никогда не разменивался на мелочь. При сделке он честно выкладывал свои карты.

Завернувшись в одеяла, они, усталые, заснули под неумолчный вой ветра и дробный стук дождевых капель по драночной крыше. Шторм бушевал всю ночь, ломая сучья и выдирая деревья с корнем. Сломанная дверь, которую лишь приставили к косяку, плохо защищала от его неистовых порывов.

С первыми проблесками рассвета Мак открыл глаза. Он выскользнул из-под одеяла и развел огонь, поставив котелок с кофе поближе к углям и добавив в него воды.

Подойдя на цыпочках к двери, он выглянул наружу. Дождь еще шел, но уже мелкий. Дверь конюшни была закрыта. Тем не менее ему стало не по себе. Вернувшись к очагу, он надел сапоги и застегнул пояс с кобурой.

Налив немного воды в бутыль из тыквы, он наполнил старый рукомойник, умылся, вытер лицо и руки рубашкой, которую потом надел на себя.

И опять подошел к двери.

— Дэл, — бросил он через плечо. — Нам надо ехать. У меня нехорошее предчувствие.

Счастливчик Джек подошел к очагу и, потянув носом, блаженно улыбнулся.

— А кофе-то как хорошо пахнет! Ты проверил лошадей? — спросил он Мака.

— Собираюсь их оседлать, — натянув плащ, он взял «спенсер», перекинув обоймы через плечо.

Те немногие продукты, которые они везли на запасной лошади с фермы Атертонов, почти кончились. Они разделили остатки на четыре мешочка, а Джесс соорудил себе седло из одеял и ремешков.

Дождь немного утих, но все кругом было мокрым, а с деревьев падали тяжелые капли. Мак засунул запасной револьвер за пояс, присматриваясь к деревьям. Он не любил слишком долго оставаться на одном месте из опасений быть обнаруженным. Вряд ли их дымок кто-нибудь углядел во время шторма, но все же такая вероятность существовала.

Вскочив в седло, Мак повел братьев сквозь деревья на юг.

— Будь повнимательней, — крикнул ему Счастливчик Джек, замыкавший группу. — Где-то здесь полуостров вдается в залив и, если мы выскочим на него, можем на них напороться.

Дождь перестал, и в лесу наступила тишина, нарушаемая лишь стуком копыт их лошадей. Мак мучительно думал над тем, как освободить девчонок, не подставив себя под пули. Последнее очень важно — ведь случись с ними что-нибудь, бедняжки будут обречены на жизнь в нищете и насилии.

Предположим, Эшфорд проглотит приманку, предложенную ему Кейт? Предположим, он оставит повозку и большую часть своих людей на берегу и направится на юг к Мартину Коннери? Он, конечно, возьмет с собой Кейт, но всех других женщин бросит в повозке. Может ли Эшфорд настолько доверять своим людям, чтобы оставить на них девочек в свое отсутствие?

Сколько же людей он возьмет с собой и сколько оставит?

Счастливчик Джек, начавший было отставать из-за узости тропы, подал голос:

— Мак! Кустарник редеет! Осторожнее!

Мак натянул поводья и, когда все остановились, прислушался. До них донесся слабый скрип, затем щелчок кнута, прозвучавший в наступившей после шторма тишине как револьверный выстрел. Мак замер, поджидая и прислушиваясь, не смея двинуться, чтобы их не обнаружили. Сквозь деревья и кусты они увидели, как караван прокладывает себе путь через вспухшие от дождя луга к пляжу.

Мак поднял бинокль. Эшфорд ехал впереди в окружении четырех бандитов. Их Мак стал внимательно разглядывать, так как одному из них полковник мог бы передать командование, и с ним пришлось бы иметь дело.

— Джек? Как далеко до ранчо Коннери?

— Не более десяти миль, а то и меньше. Прямо перед нами заливчик, круглый как луна. Называют его по-разному, теперь преимущественно залив Мишн. Как раз за ним и устроился Мартин. В заливе он держит на якоре шхуну на случай, если ему пришлось бы снова выйти в море.

Вероятно, Эшфорд разобьет лагерь на пляже и станет поджидать корабль, воспользовавшись при этом возможностью проехать на юг и повидать Мартина Коннери.

— Они останавливаются! — воскликнул Джесс. — Вижу, как высаживают девочек.

Глава 11

Когда повозка остановилась. Кейт выглянула наружу. Перед ней лежал широкий белый пляж, простиравшийся до Мексиканского залива. О том, где они находятся, она имела самое приблизительное представление. Ее дядя жил южнее, но далеко, близко ли — она понятия не имела.

Ее детские воспоминания сохранили образ страшноватый, но романтичный. Дядя отдавал приказы, будто щелкал бичом, и не терпел никакого непослушания, даже колебаний.

У него была аура человека властного, и он вышагивал так, словно прохаживался по капитанскому мостику.

Подошел Батлер и откинул полотняный полог.

— Можете выходить, если хотите, — сказал он. — Разомните немного ноги. Кажется, нам предстоит здесь задержаться.

— Спасибо, — дружелюбно ответила Кейт.

Батлеру было лет тридцать пять, и представлялось, что он видывал лучшие времена, потому что знал, как себя вести.

— Когда приготовите кофе, — попросила девушка, — не могли бы и нам принести?

— Конечно, мэм. Я присмотрю за этим.

Он отвел свою лошадь в сторону, и пленницы одна за другой вылезли на песок. За узкой частью залива, на берегу которого они находились, на расстоянии двух или трех миль виднелся другой — низменный берег с редкими деревьями.

— Держитесь поближе к повозке, — посоветовала Кейт.

— А нельзя ли нам подойти к воде? Я хотела бы умыться, — спросила Гретхен.

— Интересно, где теперь наши ребята? — задумчиво поинтересовалась Дулси.

— Слава Богу, Джессу, кажется, удалось бежать, — заметила Кейт. — Наверное, бандиты рады, что избавились от него. Он им был не нужен.

— Думаешь, Джесс найдет их?

— Конечно, — твердо заявила Кейт, в душе сомневаясь во всем.

Как ему, бедняге, найти братьев, которые еще и прячутся, в таком большом лесу? Как далеко он ушел в такую жуткую погоду при его слабости и без лошади?

А если его подстрелили и Джесс лежит теперь в лесу мертвый или умирающий! Убив его, бандиты могли и не сказать им об этом. Они уже показали себя во всей красе — готовы убивать мимоходом и тут же забывать о содеянном. И Эшфорд ничуть не лучше, за своей маской благородного он такой же негодяй, как и другие. Он хочет, чтобы его считали патриотом и джентльменом, но какой джентльмен стал бы силой захватывать молодых девушек и везти их на продажу в рабство? Однако пока он рядится в плащ джентльмена, то и вести себя будет соответствующим образом. Без него бандиты уже давно расправились бы с ними. Хотя он лишь защищает свой товар. За качество его он получит хорошую плату.

Батлер? Она ничего не знала о Батлере. Предан ли он Эшфорду или его делу? Или он мог бы пойти на риск помочь им бежать?

Бежать куда? Многие мили отделяли их от дома. Они находились на диком, пустынном пляже с горсткой деревьев да небольшой порослью за береговой полосой. Негде скрыться, не к кому обратиться за помощью.

Мартин Коннери? Ее последняя соломинка. Она чувствовала, что, познакомившись с Эшфордом, он будет его презирать. Но так ли это? И сколько у него людей, да и согласится ли он помочь ей?

Зачем ему это? Его никогда не заботила семья, и, конечно, никто из его родственников не заботился о нем. Все считали его заблудшей овцой. Он, как говорят, отрезанный ломоть, и семья считала, что лучше ему так и оставаться.

И все же…

Она понимала — на Мартина слабая надежда, но только она ей и оставалась. Это последнее, чем Кейт могла помочь братьям Тревейн.

Солнце светило ярко, и блеск песка заставлял их щуриться. Между ними и водой сидели двое, положив ружья на колени. Другие повели лошадей и быков на траву под деревьями. Горело несколько костров, в котелках что-то варилось, и всюду разливался аромат кофе.

К ней подходил Эшфорд.

Она поднялась, отряхнула платье, уложила на место выбившуюся прядь волос. Он широко расставил ноги, остановился около нее, оглядывая оценивающим взглядом.

— Вы уже совсем женщина, Кейт, и не лишены мозгов. Мы образуем команду — вы и я.

— Я же не солдат.

Он хмыкнул.

— Конечно нет… Но у вас хорошая голова. — Улыбка исчезла с его лица. — А ваш дядюшка? Говорите, он симпатизировал южанам?

— Я не знаю точно, насколько глубоки его симпатии. — Затем, чтобы немного потрафить Эшфорду, она добавила: — Так было раньше. Слышали, что он организовывал блокаду.

— А?

Она разыгрывала страшно рискованную карту. Жалкая игра при невероятных трудностях. Направляя к Мартину этих ренегатов, она могла поставить под угрозу его жизнь, но выбора у нее не было. Судьба девочек и ее тоже висела на волоске.

Она предлагала Эшфорду возможность заключить выгодный союз, а в случае неудачи перспективу грабежа, и была уверена, что Эшфорд учитывал и то и другое. Но если она хорошо понимала характер своего дядюшки, то он вполне мог справиться с Эшфордом.

Имела ли она право рисковать жизнью дяди ради спасения себя и остальных? Конечно нет. И это очень мучило ее.

Эшфорд смотрел через залив, размышляя. Действительно ли время прибытия судна неопределенно? Или он не доверял тем, с кем ему предстояло вступить в сделку? Не потому ли он так заинтересовался неожиданно предложенной ему другой возможностью?

— Полковник! Девочки хотели бы умыться. Разрешите нам подойти к воде.

— Идите, конечно. Но только никаких подвохов, понимаете? И, пожалуйста, не вводите в соблазн моих людей. Дисциплина — это деликатная вещь теперь, когда кончилась война. Нужно вести себя осмотрительно. — Широко улыбнувшись, он добавил: — Соблазняйте меня. Я умею с этим справляться.

— Спасибо. — Кейт опустила глаза.

Подойдя к девочкам, она объяснила, что от них требуют. Эшфорд подозвал часовых и сказал, что разрешил пленницам умыться.

Когда они умылись, Кейт собрала своих подруг по несчастью около повозки, предварительно убедившись, что никого из солдат поблизости нет, и толково объяснила им, что предприняла, терпеливо ответив на все вопросы.

— Итак, полковник может пожелать, чтобы я поехала с ним к дядюшке Мартину.

— Мама всегда говорила, что он сущий дьявол, — с ужасом заметила Дулси.

— По крайней мере, он наш дьявол или я надеюсь на это. Есть ли у нас другие возможности? Ребята хотят помочь нам, но их мало и что они могут поделать?

— Когда вы едете?

— У меня нет ни малейшего представления. Он может решить не ехать или поехать немедленно. С этим судном, которое он ждет… Есть что-то такое, что ему не нравится, беспокоит его. Может, он не доверяет своим компаньонам.

— Господи, хоть бы Мак и Дэл вытащили нас отсюда, — сказала Гретхен. — Я так устала! Так хочется домой!

— Всем нам хочется домой, но пока ничего нельзя поделать.

— Но почему же это случилось с нами? — Гретхен едва не разрыдалась.

— Мы просто оказались на их пути. Нет другого ответа. Сомневаюсь, что они заранее строили такие планы. Проезжая мимо, решили напасть на ваше ранчо, а мы там и оказались. Не знаю; когда им в голову пришла идея продать нас в рабство, но сейчас они одержимы ей. Нам нужно быть готовыми ко всему. Но помните: ребята рядом где-то в лесу и кто-то из них наверняка наблюдает за нами, не сомневайтесь. Если наступит худшее, они начнут стрелять, можете быть в этом уверены.

— Их перебьют!

— Думаю, они готовы пойти на риск. Нам надо подождать.

К полудню белый песок раскалился под палящими лучами солнца, а небо выцвело, став мутно-голубым, туманным от поднимавшихся испарений.

Кейт знала, что должна сохранять хладнокровие — и думать, думать, думать! Где-то есть искомый ответ. Должен быть!

— Где теперь наши ребята? — не обращаясь ни к кому, сказала Дулси.

На подстилке из хвороста Мак лежал на невысокой песчаной дюне. Едва ли кому-нибудь пришло в голову, что можно спрятаться в таком месте. Он искал точку, с которой бы открывался хороший обзор лагеря Эшфорда, и нашел ее не более чем в шестидесяти ярдах от места, где паслись быки.

Бандиты сдвинули на песке повозки и привязали поблизости лошадей.

В бинокль Мак видел Кейт, Дулси, Гретхен и еще четверых, которых он не знал. Девушки подошли к воде и стали умываться. Некоторые пытались причесать взлохмаченные ветром волосы. Кейт сидела с женщиной постарше. Наверное, это и есть миссис Атертон, догадался он.

Ярдах в тридцати от девочек расположились два стража. Игроки в карты собрались вокруг одеяла, расстеленного на песке. Пара, вероятно, поваров хлопотали у костра. Всего Мак насчитал пятнадцать человек… Должны быть где-то и еще.

Или он кого-то не заметил? А что, если часть бандитов отправилась в лес искать их следы? А они не раз нарушали правила конспирации, ведя наблюдение за отрядом Эшфорда. Во время шторма они прятались в лесной хижине, и там остались их следы. Иногда готовили на костре пищу — это тоже определить легко. Правда, последнее им больше не грозит, усмехнулся Мак. Их ограниченные запасы пришли к концу. Остался лишь пакет кофе.

Ближайший город, где они могли бы пополнить запасы, — Рефухьо, но на поездку туда потребовался бы день. Они не могли так рисковать.

Наблюдая за жизнью лагеря, Мак не заметил Сэма Холла, который бродил по кустам, собирая сучья для костра. Этот крупный, плотный человек, уже набрав охапку сухих дров, шел обратно по охотничьей тропке к берегу, когда увидел на ней свежий отпечаток сапога, оставленный явно после дождя. Придавленный сапогом пучок травы только еще подымался. Прошло менее часа, возможно, менее получаса с тех пор, как здесь кто-то прошел. Сэм осторожно опустил на землю поленья, стараясь избежать малейшего шума.

Когда дрова оказались на песке, он медленно распрямился. Находился он всего лишь в сотне ярдов от повозок. Тот, кто оставил этот след, совсем рядом. Эшфорда тревожили Тревейны? Что ж, через минуту их станет на одного меньше.

Сэм Холл прибыл из Огайо, где разыскивался за убийство, бежал на Юг и вступил в армию. Он принадлежал к людям, для которых убийство и насилие — обычное дело. Будь его воля, то он давно бы расправился с этими женщинами и не стал бы тратить время на перевозку раненого Джесса Тревейна. Он еще тогда, на ранчо, размозжил бы ему голову. Не потратив на него и пули.

Но вот теперь он был готов потратить ее. Беззвучно расстегнув кобуру, Сэм вытащил револьвер. Хотел было взвести курок, но передумал. Щелчок мог услышать человек, за которым он охотился.

А вдруг там еще кто-нибудь? Но Сэм видел лишь один отпечаток. К тому же у него явное преимущество: он приготовится стрелять до того, как его увидят.

Сэм стоял в густом кустарнике. Прямо перед ним лежало давно упавшее дерево, а в каких-нибудь тридцати ярдах впереди просматривался низкий песчаный холмик, как раз тот самый, где прятался Мак.

Бандит сделал осторожный шаг, затем другой. Пот заливал ему глаза. И он вытер лоб рукой, державшей револьвер, вот тут-то от его ствола отразился луч света.

Мак уловил этот слабый проблеск, но не встревожился. Это могла быть капля дождя, стекавшая с листвы. Это мог быть…

Сэм Холл осторожно поставил правый сапог на бревно, поднял револьвер и перенес всю тяжесть тела на правую ногу. Но он не заметил сучок, присыпанный песком. Под его тяжестью сучок переломился, и Мак тотчас взвился как кошка. Оружие Сэма Холла было уже поднято и курок взведен, когда что-то тяжелое толкнуло его в грудь, а уж потом он услышал выстрел. Пуля из его револьвера только взметнула песок в трех футах от Тревейна. А Мак уже подходил к нему. Сэм попытался снова поднять свой револьвер, но пальцы его больше не слушались.

Перед ним стоял майор Тревейн, и револьвер выскользнул из его рук.

— Ты убил меня… — удивленно произнес Сэм.

— Думаю, что так, — кивнул Мак и прошел дальше в густой кустарник. Через несколько минут здесь окажутся люди из отряда Эшфорда, охотящиеся за ним. Когда он оглянулся, то действительно увидел их, а тот, в кого он стрелял, все еще стоял. На его глазах он стал падать.

Сэм Холл задыхался. Но когда он попытался откашляться, на губах выступила кровавая пена. Вокруг столпились люди, и он постарался сесть.

— Сэм! Сэм? Что случилось?

— Огайо. — пробормотал он. — Я всегда хотел вернуться туда… Наверное, там уже забыли… Я…

Его голова безвольно упала на грудь.

— Сэм?.. — Батлер тронул его за плечо.

Сэм Холл тяжело опустился на песок.

Фрэнк посмотрел на него, а потом заметил:

— Он возвращается, Батт, но только не в Огайо. Держу пари, что не туда.

Глава 12

Высокий седовласый мужчина взял стакан и опустился в глубокое кресло.

— Это случилось несколько дней назад в Виктории, — начал он. — Я стал тревожиться, потому и приехал. У меня возникла мысль, некое… подозрение, о котором вам следует знать.

— Вы говорите, их было трое?

— Правильно. Знаю лишь имя человека, с которым говорил. Он назвался майором Тревейном и произнес свое имя так, будто это что-то означает.

Высокий, широкоплечий человек. Очень хладнокровный. А как он молниеносно бросил свои мешки! Нападавший не мог избежать падения, а когда поднял взгляд, Тревейн уже держал в руке револьвер.

— У меня возникло впечатление, что он не искал ссоры, хотя вполне мог справиться с ней. Он сделал им предостережение, а затем покинул город.

Мартин Коннери прошелся по комнате и опустился в кресло. Затем отпил глоток рома с лимоном.

— Тридцать человек, говорите вы? Ренегаты, вероятно. Тревейн утверждает, что захватили белых женщин? Интересно, в чем заинтересован он сам?

— Полагаю, кто-то из пленниц ему родня. Не помню, говорил он об этом или нет, но у меня создалось такое впечатление. И они направлялись на юг. — Седовласый сделал глоток рома и, кашлянув, вежливо продолжил: — Капитан, я не хотел поднимать бурю в стакане воды, но вы сами знаете, когда здесь происходит что-нибудь неприятное, люди поглядывают в вашу сторону, они полагают, что в этом замешаны вы.

— Ну уж тут-то я ни при чем!

— Его имя Тревейн…

— Черт возьми, Ник. Не могу же я нести ответственность за всех. Я не знаю никакого Тревейна. — Он помолчал. — Тревейн… Тревейн… Впрочем, кажется, я где-то слышал это имя… Может, от родственников? На северо-западе отсюда живет мой брат. Пару раз мы с ним встречались, но никаких дружеских отношений не было. Я не понравился его семейству, а мне и не хотелось иметь никаких родственников вокруг себя. У меня и так было достаточно неприятностей. — Они посидели молча. Старинные часы отбили время. — Постарайтесь понять. Коннери всегда рассматривали меня как заблудшую овцу в семье. Они солидные, законопослушные и богобоязненные люди, упорно работавшие всю жизнь и что-то искавшие. Каждый раз, как кто-нибудь из них добирался до места, где мог бы прилично жить, он все сворачивал и направлялся дальше на Запад.

Что касается Тревейнов, теперь я вспомнил, то с ними, насколько я знаю, у нас нет никаких родственных связей, если не считать того, что был слух, что одна из девушек Коннери влюбилась и собиралась выйти замуж за одного из Тревейнов. Не знаю уж, почему я упомянул об этом вам. Это действительно не столь и важно. — Он сделал паузу, глотнул рома и сказал: — У вас хорошая память, Ник. О Тревейнах я упоминал в наших разговорах несколько лет назад.

— Необычное имя. — Ник достал сигару. — Капитан, мы вот уже многие годы друзья, кроме того, вы ведете массу моих дел. Я не хочу, чтобы с вами беда случилась, а в той компании много крутых парней.

Мартин Коннери улыбнулся ему.

— У меня тоже много крутых парней.

— Но вы не были предупреждены, ничего не знали. Теперь вы получили предостережение. — Ник поднялся. — У меня дела в Рефухьо, а затем я вернусь в Викторию. — Он помолчал. — Капитан, подумайте над моими новостями. Почему такой отряд направляется сюда? Если эти люди пытаются перейти границу, как это делали некоторые конфедераты, то туда ведет много более прямых дорог. Каковы их намерения? Нападение или встреча с каким-либо судном?

— Я тоже задумался над этим.

— Работорговцы обычно высаживали нелегально провозимых рабов в бухте Копано. Вы это прекрасно знаете. Много и много раз, когда Лафитт не мог доставить их через заболоченные рукава реки в Новый Орлеан, их высаживали на берег именно здесь. Он использовал залив и для деловых встреч после того, как его изгнали с острова Галвестон.

— Это один из его людей привел меня сюда в первый раз, — заметил Коннери.

— Капитан, а что же с вашими родичами там, на севере? У вашего брата, кажется, есть дочери.

Коннери поставил стакан на стол.

— Конечно есть, черт возьми! Тогда старшая была маленькой девочкой, а теперь, наверное, уже молодая женщина. Потом родилась и другая. Не знаю. Но, согласитесь, очень маловероятно все, о чем вы говорите. Они консервативные люди и, как я себе представляю, весьма состоятельны.

— Такое может случиться с каждым. Гримасы войны. Подумайте об этом. Женщины оказались на пути вооруженных до зубов солдат, а мужчины, которые могли бы их защитить, еще не вернулись с фронта.

После того как Ник Чендлер ушел, капитан Коннери подошел к полке и поставил туда стаканы.

Вошел стройный китаец.

— Что-нибудь еще, сэр?

— Да, попроси зайти Эфрейна, пожалуйста.

Усевшись в свое кресло, Мартин Коннери задумался. История, рассказанная Ником, малоубедительна, но в одном он прав, такая большая группа вооруженных людей может принести много неприятностей. Покидая страну, они не оставят ни его скот, ни его лошадей, если не принять мер. Нет, он не хотел никаких неприятностей.

Эфрейн Кэлдер был настолько же широк, насколько сам Мартин высок, но на нем не было ни грамма лишнего жира. Широкоплечий и мускулистый крепыш служил у Коннери уже двадцать лет.

Капитан коротко обрисовал ему ситуацию и сказал:

— Пошли-ка на север трех человек, которые умеют не лезть на глаза и держаться в стороне от неприятностей. Пусть обшарят каждый куст и доложат. Я хочу знать, что происходит.

— Капитан, один из наших ковбоев, проезжая по северной стороне залива, слышал выстрел. Два выстрела, один за другим. Он был в нескольких милях от залива, искал отбившихся от стада животных.

— Приведи в готовность часовых и разведчиков. Всякое может случиться.

— Есть, сэр. — Эфрейн остановился у двери и улыбнулся. — Почти как в прежние времена, а, кэп?

Когда Эфрейн вышел, Мартин Коннери подошел к письменному столу и вынул револьвер «ремингтон нейви». С минуту он покачивал им, наслаждаясь получаемым ощущением, затем засунул за пояс так, чтобы его не было видно под короткой курткой.

Из другого ящика он вытащил тщательно нарисованную карту морского побережья от залива Тре-Пагласиос до города Корпус-Кристи и начал внимательно ее рассматривать. Он знал ее наизусть, бесчисленное количество раз проезжал по этим местам и столь же часто ходил вдоль берегов под парусами. Но все же он хотел освежить все мельчайшие подробности в памяти. Как опытный моряк, он хорошо знал, что взгляд на возникавшую обстановку с помощью карты сильно отличается от визуального наблюдения на месте. Коннери обычно пользовался и тем и другим способом.

Карта давала широкую перспективу, общий вид, в то время как пребывание на местности давало возможность учесть рельеф, растительность и другие особенности, которые не давала карта.

Добавив немного лимона в ром, он вернулся в свое кресло. Эта его племянница… как же ее звали?

Кейт… Именно так. Кэтрин, конечно, но они называли ее Кейт, пучеглазое маленькое существо. Нет, сердце его не дрогнуло при этих воспоминаниях.

Вот парень — другое дело. Как его? Полковник Эшфорд, кажется? Что ему нужно? Встретиться с судном, несомненно контрабандистским. В давно прошедшие годы многие нелегальные торговцы рабами пользовались именно этой гаванью. Он не желал участвовать в таких сделках. Даже в дни, когда такая торговля рабами приносила большие деньги, не занимался ни куплей, ни продажей людей. А легальному ввозу рабов в Соединенные Штаты был положен конец еще в 1808 году.

Да, встреча с судном… Возможно. Но судя по всему, что ему известно, в первую очередь эти молодчики поищут то, что плохо лежит. Они уже поднаторели в вооруженных нападениях на ранчо и грабежах мирных жителей. Им не впервой. А одинокие ранчо поблизости от моря всегда были уязвимы. И сам он часто подплывал к берегу и бросал якорь, чтобы угнать несколько коров для пропитания своей команды.

Тридцать человек? А у него вдвое меньше, но Коннери знал своих людей и не тревожился.

На восходе солнца он завтракал на террасе, когда во двор въехал всадник и окликнул Эфрейна Кэлдера. Отрезав ломтик дыни, Мартин прислушался.

— …На южной стороне бухты Копано на песке сдвинуты две повозки, — докладывал разведчик. — Там была стрельба. В подзорную трубу наблюдатель видел, как кого-то потом хоронили.

— Одним меньше, — заметил Эфрейн.

— Но на рассвете десять бандитов во главе с полковником покинули лагерь и направились в сторону ранчо. Сюда прибудут к полудню. Среди них — женщина. Она скачет рядом с вожаком.

— Очень хорошо, — вмешался в разговор капитан. — Когда они будут здесь, приведи четверых ко мне, включая и женщину, если она захочет прийти. А всех других посади под тентом около зернохранилища, и пусть их возьмут под прицел десять хороших стрелков. Им можно укрыться в угольной яме. Гости не должны знать, что за ними наблюдают. Но при любых враждебных действиях убейте всех. — Вынув сигару, он задумчиво посмотрел на нее и добавил: — А еще лучше, пусть ко мне их приведет Франкони. Ты же оставайся за командира среди засевших в угольной яме. Полагаюсь на твой разум и опыт.

Когда Кэлдер ушел, Мартин приказал принести кофе и уселся с книгой в глубоком кресле. Пройдет еще некоторое время, прежде чем на дороге, ведущей к дому, появится отряд. Капитан осмотрел комнату, еще раз оценивая положение, проверил тайники, где размещались револьверы. Его комната была готова к любым неожиданностям.

Кейт Коннери не представляла, что случится, когда она окажется на ранчо дядюшки Мартина. Ее семье он не нравился, но при единственной встрече с ним он показался ей романтичным, предприимчивым, волнующим. Она помнила только, что он был очень высокий, стройный и безупречно одет.

К низкому дому с плоской крышей, покрытому сверху штукатуркой, примыкали ряды хозяйственных построек. Одно из них, очевидно, было складом, другое — зернохранилищем. В некотором отдалении виднелись амбары и коррали. По обе стороны дорожки, ведшей к дому, стояли колья.

Приземистый мощный человек вышел вперед и стоял, поджидая их. Когда они подъехали, он бросил взгляд на нее, затем на Эшфорда.

— Что желаете, господа?

Эшфорд приблизился к нему. Человек, очевидно, был один, но он излучал силу, и, казалось, его нисколько не беспокоило то, что перед ним оказалась колонна вооруженных людей.

— Я полковник Генри Т. Эшфорд из армии Конфедерации. Хотел бы повидать Мартина Коннери.

— Капитана Коннери. — Кэлдер жестом показал на скамейку под тентом возле здания, выглядевшего как склад. — Оставьте своих людей вон там.

— Я хочу, чтобы они были со мной.

Кэлдер еще раз глянул на него и спокойно возразил:

— Вы оставите своих людей там. Вас ждут вчетвером, включая вас самих. Не устраивает — уезжайте!

Эшфорд пришел в ярость. Кто таков этот человек, чтобы так разговаривать с ним? Но сдержался. С этим можно подождать. В конце концов, заручиться поддержкой Коннери важнее, это избавило бы его от многих разъездов и обеспечило силы на случай прибытия судна.

— Хорошо, — кивнул полковник и распорядился.

Его люди, поколебавшись, спешились и направились под тент, привязав лошадей к торчавшим кольям. Эшфорд развернулся в седле, внимательно осмотрелся и тоже слез с лошади. Перед ними стоял лишь один человек, но на таком большом ранчо могло укрыться много людей. Где же они? У него возникло неприятное ощущение, что где-то рядом другие.

— Хейден и Катлер. Прошу со мной. — Он повернулся к Кейт. — И вы также. Будем надеяться, что ради вас дядюшка сделает все для нас.

— Я этого не обещала.

Они прошли по плотно утрамбованной желтой дорожке и поднялись на широкую веранду, окружавшую глинобитный дом. И тут никого не увидели.

Катлер наклонился и прошептал:

— Полковник! Не нравится мне все это. Будьте осторожны!

Эшфорд постучал в дверь. Она тут же открылась, и появился стройный китаец, одетый во все белое. Красный кушак подчеркивал его стройность.

— Я полковник Генри Т. Эшфорд. Хотел бы видеть капитана Коннери.

— Впусти джентльменов, Ли, — раздался голос.

Китаец отступил, и они прошли в прохладу большой комнаты, не броско, но элегантно обставленной, что совершенно отличалось от гостиной, обитой бархатом, в доме Кейт.

Капитан Мартин Коннери стоял. Он был высок и строен, как и запомнился ей, с гладким лицом, высокими скулами. Чувствовалось, что он очень силен. Ему где-то под шестьдесят, подумала она. Но выглядел он не более чем на сорок.

— Полковник Эшфорд? — Мартин протянул руку Катлеру.

— Я полковник Эшфорд! — раздраженно произнес Эшфорд.

— Конечно же. Как глупо с моей стороны! — На лице Коннери появилось вкрадчивое выражение. — Прошу, присаживайтесь! У вас была трудная поездка.

— Капитан Коннери, буду краток. Генерал Ли капитулировал, а я нет. Некоторые из нас уверены, что наше дело может восторжествовать, и мы едем в Мексику, чтобы собрать силы, завербовать людей, получить оружие и подготовиться к победоносному маршу на Север. — Он сделал паузу. — Ваша племянница, Кэтрин Коннери, оказалась настолько любезна, что согласилась представить меня вам.

Кеннери заулыбался, протягивая руки.

— Рад приветствовать тебя снова, Кейт. Не ожидая увидеть в сопровождении военного эскорта.

— Полковник Эшфорд так любезен, что взялся эскортировать еще несколько молодых женщин, включая одну из девочек Тревейнов. Наверное, он полагал, что у себя дома мы в большой опасности и нас лучше защитят его солдаты. — Сердце ее сильно забилось. — Он намерен оберегать нас на всем своем пути в Мексику.

Эшфорд напрягся от гнева, но, прежде чем он смог заговорить, Коннери ласково произнес:

— Ты будешь хорошо себя чувствовать здесь, Кейт. — И, повернувшись к Эшфорду, добавил: — Был бы очень признателен, если бы вы доставили сюда и других женщин. Они могли бы оставаться на моем ранчо до тех пор, когда смогут безопасно вернуться домой.

— Они со мной. Со мной и останутся.

— А? — Коннери был вежлив. — Я не вполне понимаю, зачем джентльмену-южанину потребовалось уводить женщин из их домов. При военных действиях женщины станут только обузой.

Эшфорд был вне себя от ярости, но старался перебороть свой гнев.

— Не о женщинах же я приехал сюда говорить. Для моего похода, о котором я говорил, нам понадобятся лошади. У вас есть лошади, и я полагаю, что вы верны нашему делу.

— Понимаю. А кто же стоит во главе вашего похода?

— Я.

— А задумывались ли вы о проблемах снабжения при таком передвижении? Об оружии и снаряжении, которые вам придется везти? Подумали ли вы о настроении армии? Боюсь, что вы подошли к походу недостаточно его спланировав, полковник. Ведь вам понадобится не только непосредственное снабжение, но и постоянное его пополнение. Не забываете ли вы, что именно с такой проблемой сталкивался Юг? Вначале Юг располагал необходимым арсеналом, но у них не было ни продуктов питания, ни оружия для продолжения борьбы.

Полковник Эшфорд был командиром, выбранным солдатами его части, как случалось со многими офицерами Севера и Юга. При таком положении его опыт командования был небольшим. В конце войны он уже руководил по существу партизанским отрядом, целиком зависимым от системы снабжения армии Конфедерации.

— У нас не будет никаких проблем за пределами страны. — Эшфорд чувствовал себя неловко, стремясь уйти от темы разговора. Зачем только он приехал сюда? У этого человека и снега зимой не выпросишь. То, что им нужно, придется взять силой.

— Вы изумляете меня, сэр! — Коннери был холоден, вежливо улыбаясь. — Жить вдали от народа, за счастье которого вы предполагаете бороться? Ему это вряд ли понравится, полковник Эшфорд. Боюсь, что вы встретите серьезное сопротивление. Лично я сомневаюсь, хватит ли во всем восточном Техасе «пороху», чтобы выиграть хоть одно крупное сражение. Вы мечтатель, сэр!

Эшфорд положил руку на револьвер.

— Хватит! — резко оборвал он его. — У вас есть лошади, у вас есть продукты, снаряжение. Мы нуждаемся в них. Если вы их добровольно не отдадите, возьмем силой!

Глава 13

Коннери взял сигару, выпустил колечко дыма и улыбнулся.

— Не думаю, полковник, — спокойно возразил он. — И не пытайтесь вытащить револьвер. Кровь имеет свойство оставлять пятна на полу. Прямо за вами, джентльмены, стоит Карло Франкони. Он уже несколько минут держит вас под прицелом.

— Снаружи мои люди, — сказал Эшфорд, — за несколько минут я могу…

— Боюсь, полковник, что вы опять переоценили свои возможности. Ваши люди сидят под тентом возле склада. А перед ними стоят мои люди, и каждый уже взял кого-то на мушку. Если раздастся из дома хоть один выстрел, ваши люди будут мгновенно уничтожены. — Мартин Коннери спокойно вынул изо рта сигару. — Позвольте просить вас, полковник, покинуть моеранчо. Забирайте вашу маленькую армию и скачите прочь. Кейт, — обратился он к девушке, — ты останешься здесь до того времени, когда я смогу отослать тебя домой… с эскортом.

— Не могу, дядюшка Мартин. Мне придется вернуться к девочкам. Они нуждаются во мне.

— Эшфорд, я хочу, чтобы вы освободили всех. И немедленно.

— Идите к дьяволу! — Эшфорд трясся от злости. — Вы сейчас взяли верх, но подождите! Я еще вернусь!

— Убить его, что ли, капитан? — спросил Франкони.

— Нет, пожалуйста! — воскликнула Кейт. — Пожалуйста, не надо! Он ведь единственная защита для несчастных девочек! Пожалуйста, не убивайте его! Его солдаты не послушают ничьих приказов.

— Отлично. — Коннери стряхнул пепел с сигары. — Можете отправляться, Эшфорд, но, если вашим пленницам или Кейт Коннери будет причинен какой-либо вред, я лично буду наблюдать, как с вас живьем станут стягивать кожу. И я не шучу. А теперь убирайтесь! Уезжайте с моего ранчо! И держитесь от него подальше! — Когда они подходили к двери, он бросил им вслед: — Послушайте доброго совета, немедленно освободите женщин. У нас в Техасе плохо относятся к мужчинам, которые оскорбляют женщин.

Наблюдая, как Эшфорд и его люди уходят, Франкони заметил:

— Может, взять некоторых в качестве заложников?

— Не стоит, Карло, полковник без зазрения совести пожертвует любым. Разве не видишь? Этот человек совершенно лишен чувства чести и привязанности. Все свои достоинства он потерял во время войны — и вот он весь как на ладони, мелкий себялюбец, одержимый манией величия, для которого цель оправдывает средства. Эшфорд только видимость офицера и джентльмена, каким ему хотелось бы, чтобы его воспринимали окружающие, а по сути — обыкновенный бандит без чести.

— Что же мы предпримем?

— Отправляйся-ка ты в лес и разыщи этих Тревейнов. Они теперь лесные люди. И, как я понимаю, очень осторожны, так что будь начеку. Возможно, совместными усилиями мы сумеем остановить бандитов.

Когда Франкони ушел, Коннери налил себе немного рома. Он привык к его вкусу, старался пить его только по особым случаям, отлично понимая, что, какая бы ситуация ни возникла, он справится с ней, если будет трезв.

Наверняка Эшфорд попытается угнать часть скота с его ранчо или с какого-нибудь другого.

Если только… Предположим, приходит судно? Предположим, он возьмет женщин в море?

Там в заливе Мишн у Мартина стояла «Золотая дама» — его собственный корабль, быстрое судно с восемью пушками, который он всегда держал готовым к выходу в море. Столь романтическое название капитану подсказали любимые им морские баллады.

Теперь, когда он прижился здесь, в Техасе, и полюбил свое ранчо, Коннери редко выходил в море, но на всякий случай шхуна его поджидала. И в морях не было корабля, способного обогнать ее на парусах или сравниться с ней по маневренности

Если Эшфорду удастся продать женщин, он снимется с якоря, поставит паруса и за несколько часов нагонит любой корабль.

Эшфорд вернулся к лошадям, молча вскочил в седло и направился к воротам. Его люди последовали за ним, ведя коней на поводу.

Не желая рисковать, Кейт держалась за Эшфордом, испытывая стыд.

Мартин Коннери выставил полковника дураком, показал ограниченность его планов. Она пыталась продумать все наперед. Слух о том, что случилось на ранчо, быстро распространится. Кто-нибудь из тех, кто был свидетелем разговора, непременно проговорится, по глупости или из личных корыстных интересов, и Эшфорд потеряет контроль над обстановкой.

В отчаянии Кейт даже пожалела, что не осталась у дядюшки, ибо, когда Эшфорда низвергнут, его якобы сподвижники, скинут маски и превратятся в неуправляемый сброд. И первой жертвой их свободы станут девочки.

Как увести их оттуда? Они должны бежать. И немедленно. Будет счастьем, если они встретят братьев Тревейнов.

Теперь ей не терпелось скорее добраться до лагеря и казалось, что они едут слишком медленно. Она представляла, что будет, когда они вернутся в лагерь. Катлер и Хейден ехали сзади, перешептываясь, вожделенно глазея на нее. Оглядываясь, она видела их жадные взгляды. Что, если один из них сейчас решит отступиться от Эшфорда?

Надо быть начеку. При первых признаках беды придется применить шпоры. Она умчится отсюда.

Отряд приближался к берегам залива Мишн, готовясь обогнуть его. Бросив взгляд в сторону Мексиканского залива, Кейт увидела корабль!

Она быстро огляделась. Хейден и Катлер, о чем-то споря, отстали. Кашинг скакал немного впереди нее, но позади Эшфорда. Никто еще не заметил мачт, верхушки которых просматривались сквозь деревья.

Быстро отведя взгляд, Кейт стала молиться, чтобы они не увидели корабля. Нужно бежать. Она должна раньше всех добраться до девочек, и немедленно увести их! При первой же возможности или безо всякой возможности — но они должны бежать!

Где же Дэл? И Мак? Где они сейчас? Ее охватил такой ужас, что она готова была расплакаться. Предстояло еще проехать несколько миль, а они переводили на шаг своих лошадей!

В отчаянии Кейт старалась сохранить самообладание, не показать свой страх и тревогу. Если бы только…

Мак не мог больше ждать. Распластавшись на песке, Тревейны наблюдали за повозками. После отъезда Эшфорда дисциплина ослабла. Два бандита занимались ловлей рыбы. Один, стоя на камне, забрасывал удочку и медленно вытягивал свою леску. Двое других спали под повозкой с грузом. Остальные лежали или сидели вокруг костра, и оттуда доносились крики, ругань и смех.

— Джек, — решился наконец Мак. — Вы с Джессом не можете быстро бегать. Готовьтесь прикрыть нас. Мы отправимся туда.

— А как вы собираетесь скрыться с женщинами? — запротестовал Джек. — Они же перебьют их!

— У меня такое чувство, что наше время вышло. Мы должны напасть на них до того, как вернется Эшфорд. Если начнется стрельба, старайтесь убивать. У нас нет выхода, а там, внизу, — банда воров и убийц.

Он еще раз посмотрел в бинокль. Внезапно его глаза на чем-то задержались. Он поднял бинокль немного выше.

— Верхушки мачт корабля!

Молча передал бинокль Дэлу, затем Джеку и Джессу. Теперь ни у кого не осталось сомнений: нужно немедленно действовать.

— Подожди минутку, — остановил Мака Дэл. Из внутреннего кармана он вынул маленькое ручное зеркальце. Посматривая на солнце, он поймал его лучи и направил их на повозку в надежде, что кто-нибудь увидит их.

Почти сейчас же миссис Атертон выбралась из повозки. Он быстро направил луч ей в глаза, а затем опять в повозку. Миссис Атертон повернулась к повозке. Одна за другой девочки высыпали наружу.

Они стояли совсем близко, и было слышно, как миссис Атертон сказала:

— Я сварю кофе. Дулси и ты, Гретхен, соберите немного веток.

— Вот смышленая женщина! — воскликнул Джек. — За такую женщину я отдал бы свою шляпу.

Девочки подошли к лесу, подбирая ветки и сучья. Никто, казалось, не обратил на это внимание. Только один из тех, кто лежал под повозкой, сел, обхватил колени руками и стал наблюдать за девочками.

Мак отложил бинокль, достал револьвер и подал его Джессу.

— Можешь его использовать, но помни, твоя главная задача — увести девочек.

Бандит, наблюдавший за девочками, крикнул:

— Эй, хватит, возвращайтесь!

— Вам же нужны дрова для вечернего костра? — улыбнулась Дулси. — Мы соберем побольше — вам не придется трудиться. Все так страшно устали от сиденья в этой развалюхе-повозке!

Один из солдат похотливо заметил:

— Может, она хочет прогуляться в лесу, Чарли? Разве ты не видишь? Проводи барышню!

— Черт возьми, когда полковник вернется, он устроит нам адскую баню.

— Предположим, что так! Ну и что? Устал я вот так просто лежать и смотреть на девчонок. Думаю…

Он начал было приподниматься, и Дулси остановилась.

— Успокойтесь, мне нужно, я скоро вернусь. — Она вошла в лес, будто по нужде, и Гретхен последовала за ней.

Еще в десяти ярдах от леса Дулси увидела Джесса.

— Иди же, — позвал он тихонько, — пришло время.

— Эй, вы! Немедленно возвращайтесь! — закричал солдат.

Одна из девочек испугалась и побежала. Бандит ринулся было за ней, но забыл о повозке и со всего размаха стукнулся головой об ее прочное основание. Отчаянно ругаясь, он схватился за голову обеими руками и завертелся на месте.

Второй вскочил на ноги и помчался за Дулси. Счастливчик Джек дал ему приблизиться.

— Вот это мой, — заметил он, прицеливаясь. Дулси уже слышала у себя за спиной тяжелое дыхание преследователя, когда Джек шагнул вперед и негромко сказал: — Сюда, пожалуйста, мистер!

Увидев его, бандит будто споткнулся на бегу и тут же схватился за револьвер. Джек выстрелил, и тот перевернулся. Сидевшие у костра в одно мгновение были на ногах и бросились к лесу. Выстрел Джека говорил только об одном: Тревейны поблизости.

Мак держал в руках «спенсер» и, стиснув зубы, ждал, наблюдая как бегут девочки.

— Джесс! — крикнул Дэл. — Быстрей уводи девочек! — и вставил обойму.

Мак, вскинув ружье, выстрелил в человека, достававшего из повозки свое оружие. Затем спокойно и методично он подстрелил еще троих, не меняя своего положения, потом махнул Дэлу.

— Уходим в лес! — Кругом шла беспорядочная стрельба. — Джек! Давай сюда лошадей!

Мак перебегал от дерева к дереву вдоль опушки леса.

Незадачливые рыболовы, застигнутые на открытом пляже, без какого-либо прикрытия, пригибаясь, метались в поисках спасительного бугорка из песка, ямы или куста.

Искушенные вояки, бандиты недолго паниковали. Выстроившись цепью, они двинулись к лесу, стреляя на ходу.

Счастливчик Джек внимательно наблюдал за развитием событий. Лошади находились в импровизированном загоне, ограниченном веревкой, протянутой между повозками и засохшей сосной. Когда все глаза оказались прикованы к лесу, старик быстро выбежал вперед с ножом в руке и перерезал веревку. Схватив ближайшую лошадь и оседлав ее на индейский манер, он погнал весь табун под деревья, при этом отчаянно вопя и визжа.

Одну из лошадей на скаку поймал Дэл, а Мак прыгнул на другую. Он немного отстал от своих, перезаряжая ружье. Наконец, поставив запасную обойму, он тоже скрылся в чаще, гоня перед собой нескольких лошадей. Теперь они направились к своему последнему убежищу. И счет шел уже на секунды. Им предстояло посадить девочек на лошадей и убраться прежде, чем их окружат бандиты.

А что будет с Кейт? Где она теперь? Что ее ждет?

Глава 14

Лошадь всегда чувствует душевное состояние седока, вот и лошадь Кейт, будто поняв ее волнение, вырвалась немного вперед, и первой оказалась перед небольшой протокой, соединявшей озеро и бухту Мишн, которую им предстояло пересечь. За ней виднелась небольшая роща. Внезапно с берега залива Копано до них донеслись звуки выстрелов.

И тут Кейт, указывая через бухту Мишн на широкие воды Копано, крикнула:

— Смотрите!

Эшфорд повернулся, увидел мачты и паруса корабля и на какое-то мгновение отвлекся. Кейт пересекла поток, развернулась под прямым углом и, вонзив в бока лошади шпоры, устремилась к деревьям.

Катлер тут же вскинул ружье.

— Нет! Нет! — остановил Эшфорд. — Захватить живьем! Не стрелять!

Кашинг схватил его за рукав.

— Полковник! Наш лагерь! На него напали!

— Это Тревейны! Быстрее, мы их захватим!

И они во всю мочь поскакали через пляж к повозкам. Лошади исчезли, на земле валялось четверо убитых, раненых оказалось трое. Один из них вопил о помощи. В глубине леса слышались одиночные выстрелы.

Эшфорд натянул поводья.

— Кашинг, посмотри, что можно сделать для того человека. Хейден, Катлер… попытайтесь поймать лошадей. Они перепуганы.

Еще один взгляд — и все стало ясно. Девочки исчезли. Что ж, им не удастся уйти далеко. У него достаточно людей, чтобы догнать их.

Хейден направился было к лесу, но Эшфорд остановил его.

— Там наших теперь достаточно. Приготовьте немного кофе и поешьте. Если они вернутся с пустыми руками, вам предстоит изнурительная погоня.

Подошел Батлер.

— Появились как призраки из ниоткуда, полковник, — смущенно оправдывался он. — Внезапное нападение. Некоторые парни ловили рыбу и…

— Я оставил тебя командиром. Положился на тебя.

— Да, сэр. Виноват, сэр, но у меня были неприятности с некоторыми парнями. Они домогались девочек.

Кейт… эта проклятая Кейт! Как он мог поверить ей! Непростительная беззаботность!

Спешившись, он огляделся вокруг. Внезапно его охватило ощущение безнадежности. Дело не в Кейт. Просто все валилось из его рук, расползалось как прогнившая ткань, и проклятый Коннери увидел это. Кто он такой, чтобы судить его? А сам-то он хоть что-нибудь стоящее в своей жизни совершил?

Один из солдат подтянул к костру бревно, Эшфорд подошел и сел. Он снял шляпу и пробежал пальцами по редевшим волосам. Что же дал ему захват женщин? Ничего кроме неприятностей. Сколько сил положил он, чтобы удержать в узде своих головорезов, у которых глаза загорались дурным огнем, когда они видели их. А необъявленная война Тревейнов что стоит! И в довершение унизительное представление у Коннери, выставившего его дураком перед этими, с позволения сказать, соратниками.

Ему нужно успокоиться и все обдумать… У него была шляпа, а где-то в ней прятался кролик, если бы он мог просто полежать, держа ее в руках… Так сумел бы наверное превратить в победу свое… он подумал «поражение», но тут же с презрением отказался от этого слова. Нет, он может победить. Он должен победить!

Батлер принес чашку кофе.

— Вот, сэр. Вы устали, сэр, и с утра ничего не ели.

— Спасибо, — улыбнулся Эшфорд. — Ты хороший человек, Батлер.

Батлер резко отвернулся. Черт возьми, подумал он, хороший человек! Это слишком. Преданный, быть может. Но в этом отряде нет хороших людей.

Он считал себя неплохим солдатом. Сражался упорно, но когда Конфедерация понесла поражение, потерпел поражение и он. Ему следовало отправиться домой, как сделали другие, а не заниматься охотой на диких гусей. Но чувство преданности командиру завело его так далеко и привело сюда. Выходит, недостаточно быть просто преданным. Нужно быть преданным правому делу, достойному человеку. Сколько людей попадает в беду, даже совершает преступления из-за чувства преданности?

Или же это от нежелания объективно взглянуть на вещи и признать зло — злом?

Он вспоминал, как однажды, еще мальчишкой, их вожак вовлек его и еще нескольких ребят в насилие над пареньком помладше. Не то же ли самое происходило сейчас?

Батлер ушел к морю и стал наблюдать за кораблем, который становился все больше по мере приближения к берегу.

Что же он за человек, черт возьми! Ответ на этот вопрос давно не давал покоя Батлеру.

А что произошло на ранчо Коннери? Эшфорд вернулся подавленным, ему явно не удалось добиться успеха. Кашинг все расскажет, надо его спросить.

А стоит ли спрашивать? В конце концов, какая ему разница? Теперь все кончено. Они разыграли свои карты, и у них на руках ничего не осталось.

Лошадь… ему нужна только лошадь.

В двух милях от берега Мак и Дэл догнали Счастливчика Джека и Джесса с беглянками.

— Выезжайте немедленно, — распорядился Мак. — Не ждите больше ни минуты. До Рефухьо недалеко. Дорогу ты знаешь, Джек. Увезите туда девочек и найдите для них тайное пристанище — дом или гостиницу, может, кто-то согласится их спрятать.

— А вы куда?

— Нам с Дэлом нужно разыскать Кейт. Она где-то в лесу, поблизости. Этот так называемый отряд того и гляди взорвется. Последняя неудача только озлобит всех. Не теряй времени, Джек. Вон там речка Мишн. Не пытайся следовать по ее берегу — он слишком извилист. Но не теряйте ее из виду, она выведет вас прямо в Рефухьо.

— Брось, Мак! Будто я не знаю, где Рефухьо.

Мак резко обернулся.

— Джек? А ты, случайно, не попадал там в какую-нибудь переделку? И за тобой не начинается погоня?

— Ну что ты несешь, Мак! Будто человек попадает в переделки всюду, где бывает. Ничего подобного. У меня есть друзья в Рефухьо, и это приятный маленький городок.

Когда все уехали, Дэл уселся на бревно и начал чистить свой револьвер.

— Кейт замечательная девушка, Мак. Она лучше всех.

— Приготовь-ка оружие, Дэл, и мы отправимся разыскивать ее.

Усевшись на бревно, Мак запрокинул голову. Если бы только он мог поспать. Всего лишь минутку…

Кейт Коннери объехала какое-то болото и стала присматривать место, где можно спрятаться. Ее не покидала уверенность, что за ней начнется погоня. Но что значат эти выстрелы? Совсем близко от лагеря, или… в лагере?

Поднявшись на небольшой холмик, она бросила взгляд в том направлении, откуда приехала. Все всадники устремились к месту перестрелки.

Итак, она осталась одна. Или все же кого-то послали догнать ее?

Спустившись, она направила лошадь в самую глухую, темную часть леса.

Что теперь? Где-то рядом Тревейны, и один из них — Дэл. Когда пришло известие о его смерти, она целый год даже не смотрела на мужчин, а затем Фрэнк Кензи, добрый, приличный юноша, начал заходить к ней со шляпой в руке. Он ей понравился. Конечно, в нем совсем не было ничего, что напоминало бы Дэла, сильного, волнующего. Но что делать девушке? Дэл погиб… Нет, в глубине души она никогда не верила этому. Вот и тянула со свадьбой, хотя Фрэнк и настаивал. И вот Дэл вернулся, но она, наверное, потеряла его. Теперь он уже все знает и о сватовстве Фрэнка, и о ее согласии.

Отдаленная стрельба прекратилась. Наступила тишина.

Спешившись, Кейт попыталась разобраться в ситуации. Стрельба на пляже означала лишь то, что Тревейны напали на лагерь. Отправиться туда — значило попасть в беду, да еще поставить в трудное положение их спасителей. У братьев там и без того полно дел. Вот если бы у нее было ружье! Тогда другое дело.

Подобно многим женщинам Запада Кейт училась стрелять с самого детства и часто охотилась, добывая дичь для семейного стола. Ведь там, где они жили, ни складов, ни магазинов не существовало. Пропитание добывали сами — охотились, выращивали овощи и зерно, выпекали хлеб, подобно индейцам собирали дикие растения в лесу, в поле. Несколько раз ей приходилось защищать свой дом от команчей.

Но теперь она была безоружна. Дэл всегда говорил, что, если кто-нибудь захочет убить человека, отсутствие оружия его не остановит. Кругом валялось много других средств поражения — дубинки, копья, остроконечные рогули…

Осмотревшись кругом, она нашла палку длиной не более трех футов, часть сломавшегося сука, и оборвала с нее маленькие ветки. Ей нравилось ощущать ее у себя в руках. Так она чувствовала себя лучше.

Что с ней случилось? Почему она нервничает? Надо успокоиться и сосредоточиться. Разве первый раз она поступает так, как не нравится другим? И ничего. Отстоять свою позицию характера хватало.

Что там могло произойти? Тревейны предприняли попытку освободить девочек. Вполне вероятно. Удалось им это или же нет? Их могли перебить. Но могли они и сбежать.

Предположим, им удалось увезти девочек из лагеря. Что тогда? Ни Мак, ни Дэл не станут их держать в лесу, где бандиты способны их отбить. Значит, им придется отвезти их в более безопасное место.

В Рефухьо или в Викторию, но Рефухьо ближе. Кто же поедет с ними? Джесс еще не совсем оправился от раны, следовательно, пошлют его.

Если им удастся благополучно отправить девочек под охраной Джесса или Счастливчика Джека, Дэл и Мак примутся разыскивать ее.

Девочки, наверное, рассказали Дэлу, что она с полковником Эшвордом поехала на ранчо Коннери. Эшфорд с отрядом вернулся без нее. Братья не могли не задуматься, куда делась она? Варианта два — либо ее убили, либо оставили на ранчо. Но оказался и третий, самый маловероятный, который соответствовал действительности: она сбежала.

Вскоре появятся эти ренегаты, разыскивая Тревейнов и ее. И Тревейны также попытаются найти ее или выяснить, что с ней случилось.

Они двинутся на юг к бухте Мишн, а ей нужно перехватить их.

Эти земли прежде занимали индейцы-каннибалы племени каранкава, и в глубине леса еще можно было встретить древние очаги, а иногда и кости. Но что бы о них ни рассказывали, преимущественно они ели рыбу.

Прибрежный лес, изобилующий разнообразной растительностью, занимал тысячи акров земли. Ближе к береговой линии деревья были низкорослыми, среди них громоздились кучи мусора, принесенные тропическими штормами, бушевавшими вдоль побережья.

Сваленные ураганами гиганты растительного мира, успешно разрушаемые насекомыми, в этом лесу валялись всюду, постепенно зарастая кустарником.

Кейт Коннери не знала, что произошло, а терпения сидеть и ждать у нее не осталось. Да и чего ей ждать? Чтобы пришли ренегаты и схватили ее?

Она слишком близко от того места, откуда бежала. Если организовали погоню за ней, то начали бы поиски именно отсюда. И она пошла дальше, ведя на поводу свою лошадь.

Вначале она только кружила среди деревьев, обходя препятствия и разыскивая тропу. И нашла ее.

Это была охотничья тропа, явно использовавшаяся для большой охоты, но без следов недавних передвижений. Она вскочила в седло и с палкой в руке поехала по тропе, которая вела на северо-запад.

Легкий ветерок с Мексиканского залива шелестел листьями. Шум беспокоил ее, заставлял снова и снова останавливаться и прислушиваться. Когда с деревьев падали сучья или отвалившаяся кора, она замирала, пугаясь.

Однажды близ гнилого бревна она увидела огромную, толще ее руки, гремучую змею с отливавшей сталью спиной. Лошадь шарахнулась в сторону, но Кейт не испугалась. Однако появление гремучки явилось предупредительным знаком: поблизости могли оказаться и другие змеи.

Стояла предвечерняя тишина. Дважды над головой ее пронеслись огромные белые птицы — курлыкающие журавли. На тропе появилось множество отпечатков ног животных — небольшого черного медведя, енотов, даже аллигатора.

Она опять натянула поводья и остановилась, прислушиваясь. Что-то двигалось в лесу. Что-то большое, возможно представлявшее опасность. Она положила руку на шею лошади и тихо заговорила с ней, успокаивая ее.

Снова донеслись какие-то звуки. Кто-то приближался.

С осторожностью Кейт сделала выдох. Как далеко невидимая опасность? Идет кто-то один или их больше?

Что ей было делать? Бежать? Но от кого? Это мог быть враг. Или один из Тревейнов, или девочек.

Она сильнее сжала палку. Что ей говорил Дэл? Коли — не бей. Инстинкт повелевал использовать палку как дубинку, но укол в горло, лицо или промежность надежнее. Наноси колотый удар, наноси его изо всех сил или схвати палку обеими руками и заталкивай ее под подбородок… как можно сильнее.

Движение неподалеку. Внезапно от укуса мухи ее лошадь ударила копытом. Движение прекратилось.

— Вон там, — произнес мужской голос.

Нет, этот голос не принадлежал Тревейнам, но все же она слышала его раньше и не испытала ничего хорошего, узнав его. Рот ее пересох, Кейт пыталась сделать глотательное движение, но безуспешно. Подобрав поводья, она ждала.

Снова невнятный шум, и она увидела голову лошади, затем и всадника. За ним следовал другой.

— Ну-ка, посмотри на это. И совсем одна! Мы с тобой — и наша леди, Кейт. Всего трое. Мы хорошо проведем времечко!

Катлер и Хейден, и она… одна…

Глава 15

Пришпорив коня, Кейт как пуля понеслась по тропе. Нависавшие ветви хлестали ее по лицу, и ей все время приходилось пригибать голову, она скакала по узкой тропке и, увидев другую, устремилась по ней. Ей пришлось пересечь ручей, бегущий под низко нависшими ветками. Но они догоняли ее, быстро догоняли. Если бы только у нее было ружье! Ветви деревьев образовали арку над тропой и местами ветер так пригнул их, что они почти перекрывали тропу. Бежать уже не имело смысла. Нужно было драться. Они ее настигали, и как только на пути будет препятствие и лошадь приостановится, они схватят ее.

Что же делать? Нанести колотый удар в лицо концом палки, затем снова мчаться.

Кейт рассердилась. Ей не нравилось убегать, и она презирала тех двоих, преследовавших ее. Но она все же не должна приближаться к ним для рукопашной схватки, разве что на очень короткое время. Что ж, пусть будет схватка!

Внезапно она увидела толстый ствол дерева, упавшего поперек тропы. Могла ли ее лошадь взять такое препятствие? Она этого не знала, но смело направила ее к бревну, и они вместе совершили длинный, красивый прыжок. Затем она быстро натянула поводья, и, когда лошадь Хейдена на мгновение замешкалась, Кейт, развернувшись в седле, ударила его по лицу своей палкой.

Тот вскинул руку, чтобы перехватить удар, но не успел и палка разодрала ему лицо, а Кейт опять унеслась по узкой тропе.

Выскочив на небольшую полянку с развалившейся хижиной, она повернула под прямым углом и помчалась по дороге с двумя колеями, между которыми росла трава. Лошадь ее, казалось, наслаждалась бегом, и она погладила ее по шее. Взгляд назад — они снова ее нагоняли.

Следуя за поворотом дороги, беглянка увидела низко нависавший сук, пригнулась… но слишком поздно!

Она вылетела из седла, сильно ударилась о землю, а ее лошадь умчалась вперед. Сзади раздался торжествующий вопль и, когда она поднималась, рядом стоял Хейден. Лицо его заливала кровь, а лоб и щеки пересекал страшный, распухший рубец. К тому же у него, наверное, был сломан нос. Все это она увидела в одно мгновение, поскольку он сразу бросился к ней.

Схватив палку обеими руками, Кейт со всей силы ткнула заостренным концом в горло ненавистного врага прямо под подбородок.

Хейден испустил приглушенный вопль и повалился на спину, из его горла хлынула кровь. Но, спрыгнувший с лошади, Катлер уже спешил к ней.

Она немного отступила, выбирая себе опору.

— Подходи же! Подходи! — приглашала она. — Получишь то же самое!

Катлер держался настороже. Он стал делать круги.

Хейден стоял на четвереньках, захлебываясь кровью.

— По… помоги мне! — молил он.

Не обращая на него никакого внимания, Катлер продолжал кружить вокруг как кот за мышью, посматривая на Кейт.

— Убери палку! — говорил он вкрадчиво. — Мы поладим. Он нам не нужен. Никто нам не нужен. Просто мы с тобой.

— Лучше позаботься о своем друге, — спокойно сказала Кейт. — Не боюсь я тебя, а Тревейны рядом. Они привезут веревку, чтобы тебя повесить.

Катлер был тяжелым, мощным человеком, но быстрым на руку. Она должна быть очень, очень осторожна! Ведь как учил ее Дэл? Присмотрись к окружающей местности. Используй любую возможность.

Они находились на лесной полянке — не более пятнадцати футов в поперечнике, — с одной стороны она заканчивалась болотцем, на поверхности которого не было видно воды, — лишь толстый покров из листьев водяных лилий и кочек, поросших осокой. Еще ребенком она часто прыгала с кочки на кочку, но находившиеся между ними водяные лилии часто росли над очень глубокой водой.

Постепенно Кейт стала отступать к болоту. Катлер следовал за ней, пожирая ее глазами.

Многое ли он знал? Разгадает ли ее уловку? Для первого прыжка ей придется повернуться к нему спиной. Этот момент ее очень пугал, но, собравшись, она прыгнула на ближайшую кочку, почувствовав как соскользнули руки Катлера, пытавшиеся ее схватить. Ей едва удалось избежать его хватки.

Приземлившись на кочке, опасно погрузившейся в воду, но вскоре выправившейся, она сделала новый прыжок. Катлер никогда не жил возле болот. Он бросился за ней и тут же угодил в оконце с плавающими лилиями. Он тут же пошел ко дну, потом, барахтаясь, появился на поверхности, судорожно глотая воздух.

— Будь ты проклята! Я…

Она спокойно прыгнула к другому кустику осоки и возвратилась на твердую почву. Добежав до лошади, схватила поводья и взлетела в седло.

Катлер продолжал барахтаться в воде среди лилий.

— На помощь! Помоги мне! Я не умею плавать!

— У каждого бывают неприятности! — крикнула она и быстро ускакала.

Под ней оказалась лошадь Катлера, у седла висело пристегнутое ружье, а в седельной кобуре находился револьвер.

Она была вооружена! Теперь она могла искать Дэла.

Дэл засунул в кобуру револьвер и взглянул на Мака.

— Что ж, этим все кончается. Мы с тобой — и они. На случай, если мы не выберемся из этой переделки живыми, хочу сказать, что лучше тебя не встречал человека, и я всегда гордился, что ты мой брат и мой друг.

— Это относится и к тебе, Дэл, но ты и я вместе все осилим. Мы должны это сделать ради Кейт. Нам еще предстоит отвезти девочек домой.

— Удивляюсь, Дэл, что происходит с людьми вроде Эшфорда? Он был неплохим офицером, уважаемым человеком и мог достичь в жизни успехов. Теперь он все упустил.

— У него гнилая сердцевина, Мак, как бывает у некоторых красивых ярких яблок. Все упирается в чувство чести и простую порядочность. Если у человека этого нет, он — ничто и никогда ничем не станет.

— Ты готов?

— Если нет, то никогда и не приготовлюсь. Но — вперед! Нас ждут великие дела! У меня предчувствие — очень скоро нам придется еще пострелять.

Мак вскочил в седло и помчался по тропе. Он подумал: у Дэла есть Кейт, если они найдут ее. А кто есть у него?

Он знал многих девушек, но где они теперь? И кто прольет слезу, если он сложит свои карты во время этой игры. Никто кроме родных.

Через листву пробивался солнечный свет, покрывая пятнами травянистые тропы. В глубине под деревьями этого редкого, низкорослого леса образовывались глубокие тени. Он заметил, где несколько молодых кабанов пересекли тропу, — на ней виднелись маленькие глубокие вмятины. Они не оставляли многих отпечатков, но кто это делал?

Он вытащил свое ружье из седельной сумки. Револьвер был хорошим оружием, но для человека с сильной рукой ружье подходило больше. Он мог стрелять точнее, дальше. К тому же Мак давно научился стрелять из ружья так же хорошо, как из револьвера.

— Должно быть, их осталось человек двадцать, — заметил Дэл, — или даже больше.

— Приблизительно так, — согласился брат, улыбнувшись ему через плечо. — Однако давай найдем Кейт и уберемся отсюда. У них нет ничего, что бы нас заинтересовало.

— Кое-что есть. В повозке с грузом лежат кофе, бекон и…

— Ш-ш-ш! Мак поднял руку, и они замерли, прислушиваясь. До них донесся звук корабельного колокола. С небольшого песчаного холма они увидели и корабль, ставший на якорь в заливе. Лодка, спущенная с него, спешила к берегу.

— Мы не слишком поторопились, Дэл, — сказал Мак.

— Даст Бог, ничто не помешает им добраться до Рефухьо. После всего…

— Они сделают это.

— Вон Эшфорд вышел встречать гостей. — Мак вынул полевой бинокль. — С ним Батлер. Должно быть, это он, судя по описанию Джесса, и там с полдюжины других.

— Кто-нибудь остался у повозок?

— Не думаешь ли о том, о чем и я.

— Что ж, представь себе! Кейт безусловно нуждается в нашей помощи, но она такая же голодная, как мы. И ничего не будет хорошего, если мы все втроем умрем с голоду. Кроме того, полагаю, нам следует подать сигнал.

— В повозке есть и снаряжение, а я бы не отказался от еще одной обоймы для моего револьвера.

Они повернули лошадей и поехали под деревьями, не углубляясь в лес. В конце концов, когда две такие вооруженные группы бандитов встречаются, они будут наблюдать друг за другом, а не за повозками.

После утренней стычки в лесу осталось множество следов, да и они проезжали здесь несколько раз. Так что едва ли нашелся бы следопыт, который сумел бы во всем разобраться.

Ярдах в пятнадцати от повозок, они натянули поводья.

— Никого не видно, — прошептал Мак.

— Поехали.

Они подвели своих лошадей к повозке с грузом.

— Достань, что нам нужно. Я посторожу.

Через пару минут Дэл появился с мешком, в котором был кофе, окорок бекона, потом вернулся за копченым мясом, буханкой хлеба и мешком со свинцовыми пулями.

— Прихвати немного пороха для меня, — шепнул Мак. — Да орудуй побыстрей.

— Подержи лошадей. Я нашел запасную обойму для ружья. Хочу убедиться, что она боевая.

Дэл снова исчез. Мак обливался потом. Вытерев глаза рукавом, он огляделся вокруг. Две группы людей сошлись на песке возле моря. Теперь они разговаривали.

— Поспеши, Дэл!

Дэл уже вылезал из повозки, когда из леса выехало трое всадников. Мак заметил их, когда они уже скакали к повозкам, а спустя мгновение и они увидели его, замерев от неожиданности на секунду. Затем вскинули ружья, и Мак выстрелил из своего «спенсера» с того места, где стоял, и увидел, как один из всадников свалился с лошади. Тогда он отъехал в сторону от повозок, чтобы дать возможность стрелять Дэлу в других, и снова выстрелил. Лошадь другого всадника подпрыгнула и сбросила его.

Мак пришпорил коня, направив его к третьему всаднику, и они одновременно выстрелили. Мак почувствовал, как что-то рвануло его воротник, и понял, что промахнулся. Сзади раздался выстрел Дэла.

Развернув лошадь, Мак прицелился в последнего всадника, который старался справиться с перепуганной лошадью. Подъехав к нему, Мак уже поднял ружье для выстрела, но всадник дрогнул и сполз на землю.

Подошел Дэл, его выстрел все еще звучал в их ушах.

— Не будь слишком жадным, — сказал он.

Во весь опор они помчались в лес. Дэл придержал лошадь, когда тропа стала сужаться.

— Ты ранен?

— Нет… но пуля пролетела близко.

— Ближе, чем ты думаешь. У тебя на воротничке кровь.

Мак поднял руку, осторожно потрогал шею: пуля ее царапнула. Еще полдюйма — и ему был бы конец. Теперь в ранку попадал пот и она саднила. Он вынул платок, сложил его вчетверо и просунул за воротничок.

— Как бы то ни было, — заметил Дэл, — мы не погибли, а я вооружен так, что можно охотиться на медведей. Получил многозарядную обойму. Может, нам действительно открыть на них охоту?

— Ну и открывай. Только без меня. Как только найдем Кейт, я лично поеду домой, — отрезал Мак.

Они опять углубились в чащу, а затем повернули на юг.

Мак устал и видел, как измотался Дэл. Им столько пришлось ездить и сражаться… Как давно они спали? Или ели? Но об этом пока нечего и думать. Главное — найти Кейт Возможно, она крайне нуждалась в них.

— Черт возьми, — воскликнул Дэл, — мы же ничего о ней не знаем. Где она разъезжает и разъезжает ли вообще?!

Стояла страшная духота. Дэл вытер пот с лица и огляделся. Лес застыл в истоме.

Через час езды они увидели травянистую полянку, пасущуюся лошадь и какого-то человека, распластавшегося на земле.

Мак спешился и сапогом перевернул тело на спину. Нос этого человека был сломан, на скуле виднелся рваный след удара, и из горла еще сочилась кровь.

— Черт возьми, кто его так? — бросил Мак. — Посмотри-ка на это!

— Кейт, — уверенно заявил Дэл.

— Кейт? С ума ты сошел?

— Нет, сэр. Удар нанесла Кейт концом палки. Я научил ее этому и показывал, как это делать. Помнишь, как нас с тобой обучал тип по имени Дуган? Колоть палкой, не бить ею.

Мак уставился на тело.

— Дэл, прими совет старшего брата. Если женишься на этой девушке, относись к ней поласковее.

Глава 16

Ночь приближалась. Кейт чувствовала себя одинокой и усталой. Крупная норовистая лошадь, трудная в управлении, все время держала ее в напряжении. Дважды в нескольких ярдах от нее проносились какие-то всадники, но она была очень осторожна. Из нескольких слов, которые ей удалось услышать, поняла, что корабль, который она видела, стал на якорь.

Если так, то Эшфорд отправится его встречать, но что теперь он им предложит? Возможно, у него есть деньги, которые хорошо спрятаны. В своей повозке она ничего не заметила. Но, может, в досках пола есть потайное отделение?

Ей отчаянно хотелось передохнуть, что-нибудь съесть и немного поспать. Но где? Помимо Тревейнов, в лесу было много других людей, и время от времени слышалась стрельба.

Предположим, она поедет на ранчо Коннери? Чтобы попасть туда, ей пришлось бы проехать некоторое расстояние по совершенно открытой местности на виду у всех, кто наблюдает за этой тропой. К тому же лошадь ее тоже устала и не выдержала бы длительного бега.

Сколько ни наблюдала, Кейт не заметила девочек. Их повозка пустовала. Исчезли и стражники. Девочек либо перевезли на корабль, либо они сбежали.

Мартин Коннери предлагал ей остаться, но она решила вернуться, чтобы помочь пленницам. Они нуждались в ней. Но теперь их нет. Где они?

Параллельно реке Мишн тянулась цепь небольших озер. Пока там никого не было видно — никаких передвижений, никаких действий. Если бы ей пробраться туда! Там можно найти место и полежать хотя бы несколько минут.

Кейт проверила ружье и револьвер, которые ей достались вместе с лошадью. Оружие оказалось заряжено. Но запасных патронов она не нашла.

Остановившись у небольшого ручья, напоила лошадь и сама попила вместе с ней, не выпуская из рук поводья. Потом двинулась дальше, немного погодя выехала на небольшую поляну с хорошей травой. Привязав лошадь к ближайшему дереву, оставила ее пастись. Повесив ружье на ветку, собрала листья и устроила постель, сунув револьвер под голову, откуда она могла легко его достать. И только тогда легла и почти сразу же заснула.

На лес опустилась густая темень и тишина. Все, что так весело и беззаботно гомонило днем, умолкло, зато проснулись и вышли на охоту ночные хищники. В траве зашуршал какой-то маленький зверек, и тут же заухала сова. Она пролетела над поляной на своих бесшумных крыльях и как призрак растворилась среди деревьев. Красный волк в поисках пищи потянул носом. До него донесся терпкий запах лошади, пропитанного потом седла и еще чего-то нежного, необычного. Это сбивало с толку, и волк обошел поляну стороной. В нескольких ярдах проползла змея. Лошадь зафыркала и за била ногами, но незваная гостья проползла к ближайшему озерцу, откуда доносилось пение лягушек.

Над затихшим лесом метались в темноте летучие мыши. Спавшая девушка повернулась на бок, и всадник, уловивший этот шорох, остановился, прислушиваясь. Потом он услышал, как лошадь щиплет траву, и медленно, с осторожностью стал спускаться с седла. В какой-то момент кожа предательски заскрипела, и человек застыл на месте, опасаясь, что любой звук может разбудить спящую. Затем он привязал своего коня к дереву, на цыпочках подошел к Кейт и некоторое время смотрел на нее, потом сел у ближайшего дерева, снял широкополое сомбреро и положил на траву. Через некоторое время снял сапоги и осторожно поставил рядом со шляпой. Затем вытащил револьвер.

Девушка беспокойно заворочалась во сне, и его рука сжала револьвер, но она снова погрузилась в глубокий сон.

В полной тишине ночи большая стая курлыкающих журавлей пролетела над лесом и подобно белому облачку опустилась на темную гладь озера. Затихшие было шорохи и крики постепенно возобновились, и песнь ночного леса зазвучала с прежней силой.

В последний предрассветный час с моря начали наплывать легкие струи тумана. Они повисали среди деревьев, и казалось, будто бесчисленные призраки явились на пикник на мокрой траве. Человек положил револьвер в кобуру и, вытряхнув сапоги, осторожно обулся. Затем он на цыпочках прошел к своей лошади и, достав котелок, исчез меж стволов. Набрав воды из ручья, собрал немного сучьев и развел небольшой костер. От таких язычков пламени поднимался легкий дымок. Человек подобрал более крупный кусок сухого дерева и подбросил в огонь. Посмотрев на него, провел рукой над весело заигравшим племенем и прошептал:

— Ты и прекрасный, ты и смертоносный. — Оглянувшись на спящую девушку, добавил: — Красивая! Такая же, как огонь, опасная.

Когда вода закипела, он насыпал в котелок кофе и снова сел у дерева.

Кейт Коннери открыла глаза и увидела серое небо сквозь завесу листвы. Потоки света начали разгонять клочья тумана, они дрожали, цепляясь за кусты, и растворялись. Девушка лежала тихо, не вполне проснувшись, не освободившись еще от сновидений, понемногу сознавая, что пахнет кофе.

Когда она резко села, человек улыбнулся и махнул ей шляпой.

— Buenos dias, сеньорита. Я Франкони.

— Помню вас.

Ружье ее находилось рядом. На всякий случай она вытащила револьвер из-под листвы и положила его себе на бедро.

Он улыбнулся.

— Кофе скоро будет готов. Бекон, к моему сожалению, чуть-чуть подгорел и немного утратил вкус, но если кто-нибудь голоден.

— Он доставит мне наслаждение.

Одним быстрым, грациозным движением Франкони поднялся на ноги.

— Вон там, где ручеек впадает в озеро, — показал он рукой, — есть укромное местечко. Если вы хотите умыться или искупаться — лучше ничего не найти. — Снова улыбнулся. — Сожалею, что удобств там меньше, чем можно было бы пожелать.

— Вы работаете у капитана Коннери?

Он снова улыбнулся, но другой улыбкой.

— Мы компаньоны. Иногда он просит меня кое-что сделать. Я это делаю. А вообще-то я человек праздный. Живу на его земле в его доме. У меня есть хорошие верховые лошади, достаточно пищи, а иногда находится и бутылка вина. Что еще надо! Я предпочитаю эту простую жизнь, сеньорита.

— А капитан где-то близко?

— Полагаю, он на ранчо. Но когда имеешь дело с капитаном Коннери, нельзя быть в чем-то уверенным. Он никому не говорит о своих намерениях и может быть то здесь, то там Меня он послал найти Тревейнов. Вместо этого я нашел вас, что много лучше.

Кейт пошла к ручью и оглянулась. Франкони сидел у костра спиной к ней. Искупавшись, она вернулась к костру.

— Поешьте, — предложил он. — Может, нам еще придется много поездить.

Она взяла кружку, которую он подал ей и прихватила кусок бекона с длинной палки, висевшей над костром. Кейт даже не представляла себе, как была голодна.

— Вы — интересная девушка, — заметил он.

Она холодно посмотрела на него — что он имел в виду?

— Каждый человек на свой лад интересен, осторожно ответила Кейт.

— Вы могли бы убить человека, думается мне.

— При необходимости. Каждый делает то, что должен. Нужно же выжить.

— Там, позади, — он махнул рукой в сторону леса, — я нашел мертвеца. У него все горло разворочено. Наверное, он захлебнулся собственной кровью.

Ей стало немного не по себе, и она промолчала.

— Один убитый, — добавил он, — но две шляпы. Одна из них плавала на поверхности воды…

— Человек, — сказала она, — должен уметь плавать.

Франкони отрезал от окорока еще несколько ломтиков бекона и нацепил их на вертел.

— Спасибо, я уже сыта, — предупредила Кейт.

— Ешьте, — приказал он. — Нам предстоит много скакать, и неизвестно, где и когда мы сможем снова поесть. Выпейте еще кофе… Это поможет.

Он отошел от костра и прислушался, а вернувшись, сообщил:

— Они снова пришли в движение, собираются на пляже.

— Но вы же не могли их видеть!

— Конечно нет. Они очень далеко. Тем не менее я уверен, что все так. А Тревейны разыскивают вас. Прошлым вечером мне так и казалось. Я искал Тревейнов. Они искали вас. Поэтому, если я стану ждать вместе с вами, они найдут вас, а я найду их. Все очень просто, не так ли? Кроме того, — добавил он, улыбаясь, — нам не придется много разъезжать, много искать, и мы избежим многих неприятностей. Я ведь, как уже говорил, — ленив.

Она бросила на него взгляд.

— Я не верю, что вы ленивы. Я считаю, что вы настоящий джентльмен.

В первый раз он выглядел чуть-чуть растерянным.

— Никто мне никогда не говорил таких слов.

Некоторое время он сидел молча.

— Хорошо, что вы сказали мне это, — продолжил Франкони, глядя на огонь, — но, по совести, я вроде бы негодяй, и капитан Коннери отлично это знает.

— И все же не расстается с вами.

Он посмотрел на нее с гордостью.

— Он верит мне, сеньорита.

— А вы не испанец?

— Итальянец, но я жил в Испании, а потом на Канарских островах.

Оседлав лошадей, он отвел их к воде. Кейт поджидала, прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся из леса или с пляжа. В этом относительно небольшом лесу их подстерегало столько врагов, что ни те, кто искал ее, ни она сама не смели подать друг другу какой-то знак из опасения, что он дойдет до чужих глаз или ушей.

В своем чудовищном заточении девушка жила даже не часами — минутами. Окруженная бандитами, лишенными элементарных принципов морали, она испытывала страшное напряжение. Кейт истосковалась по дому, по своим родным — своей собственной кухне, своему собственному дворику. А где-то поблизости был Дэл, возможно раненый и умирающий.

— Надо бы отвезти вас к капитану, — размышлял Франкони, — хотя он послал меня за Тревейнами. Но днем нам не пересечь незаметно открытый участок, значит, отправимся как только стемнеет. На засоленных травянистых лугах негде спрятаться — разве что пробираться низинами.

— Я хочу найти Тревейнов. Если мы не сделаем этого, они будут продолжать разыскивать меня, и будут рисковать жизнью.

Они поехали в направлении пляжа.

Повозки стояли на места. Но лошади и быки будто испарились. На белесом пустынном пляже лежали три лодки, однако людей не было видно.

Озадаченная Кейт поднялась на стременах… Ничего. Франкони выглядел столь же удивленным.

— Три лодки? В каждой разместится двадцать человек. Но сколько же их было? И куда они подевались?

Позади них раздался шорох. Франкони развернулся как кошка… Слишком поздно!

Перед ними стояло с десяток, судя по их виду, моряков с ружьями наперевес. Ими командовал уверенно державшийся головорез.

— Не поднимайте руки, если хотите жить, крикнул он, — и слезайте с лошадей!

Кейт вонзила шпоры в брюхо коня и, когда тот рванулся вперед, по-индейски соскользнула с седла на бок и понеслась к песчаным дюнам. Вслед загрохотал выстрел, затем другой.

Она сразу почувствовала, как дрогнул под ней конь, получив пулю, но девушка спрыгнула с него до того, как он упал. Не зря ведь она выросла на ферме.

Споткнувшись, она быстро поднялась и пустилась бежать. Но ее догнали, окружили, двое дюжих парней схватили за руки и стали грубо их выворачивать.

— Не портьте товар! — твердо приказал командир. — Она стоит тысячу в золоте, если будет невредима. — Оценивающе оглядев Кейт, он усмехнулся. — Я и сам бы дал за нее тысячу! — Внезапно он спохватился. — Проклятье! Где же другой?

Франкони исчез.

— Нас же послали за ней, сэр, — оправдывался один из моряков, — мы и старались поймать ее, когда она пыталась сбежать.

Командир пожал плечами.

— Хорошо, забудьте о нем. Возьмите ее и отвезите на борт судна. — Подняв руку, он вдруг остановил их: — Постойте! Нам нужно известить капитана Хэммонда и полковника Эшфорда. Джэми, — обратился он к стоявшему рядом парню, — сбегай-ка за капитаном. Передай ему, что мы ее схватили. Мы подождем его здесь. — Парень убежал, наступило неловкое молчание. Командир посмотрел на своих людей.

— Можете курить, — разрешил он, — но будьте настороже. Эта девица с подвохом.

— И племянница капитана Мартина Коннери, — неожиданно заявила Кейт.

Все установились на нее с интересом.

— Что вы сказали, мэм? — нарушил общее замешательство командир.

— Сказала, что я племянница капитана Коннери. Его шхуна «Золотая дева» стоит в бухте Мишн. Может, вы хотите на нее посмотреть?

Она слышала еще раньше, что моряки хорошо знали друг друга. А слава капитана Коннери гремела по всем морям.

— Мистер Мастере. — Вперед вышел высокий молодой человек с белесыми волосами. — Нас не поставили об этом в известность, сэр.

— Как и меня, — раздраженно заметил Мастере. Он снова посмотрел на Кейт. — Мэм? Вы племянница капитана Коннери?

— Совершенно верно. Сопровождавший меня человек работает у него. Теперь он уже наверное на полпути к ранчо дяди, — солгала Кейт. Если быстрая лошадь не унесла ее от беды, то острый язык может выручить. — «Золотая дева», — добавила она, — оснащена восемью пушками и Длинным Томом… — она знала это из прочитанного рассказа, — и шхуна готова выйти в море за считанные минуты.

Мастере с горечью выругался.

— Как вас зовут, мэм? — спросил он.

— Кейт… Коннери.

Мастере бранился. Его люди многозначительно переглядывались.

— Известно ли полковнику Эшфорду, кто вы такая?

— Известно, но он же не моряк. Так что он знал и…

Мастере шагал взад и вперед, тихо и горько бранясь.

Глава 17

Иногда полуправда лучше, чем ничего. При общении с врагом такая тактика применима, и она ведь действительно не соврала, она просто сказала:

— Капитан Коннери обещал со всякого, кто потревожит меня, живьем содрать кожу и что сам за этим лично присмотрит.

— Он ведь уже проделывал такое! — воскликнул блондин.

— Знает ли он, что вы здесь?

— Я вернулась в лагерь с полковником Эшфордом, чтобы проверить, как освободят других девочек, а они захватили меня в плен.

— А что произошло с другими?

— Сбежали. Их увезли в Рефухьо. Теперь все знают, что происходит. И наверное, сюда уже скачет вооруженный отряд, — добавила она.

— Мистер Мастере, сэр? — снова вмешался блондин. — Торговля оружием, пусть даже рабами, это одно дело, но кому захочется бросать вызов Мартину Коннери? Кому, сэр?

— Отстань!

Сейчас Мастере ничего так не желал, как вернуться на борт судна и поскорее отправиться в море. Оказываясь на твердой земле, он наживал только одни неприятности. В море же чувствовал себя совсем иначе. Сознавая, что он один из лучших моряков. На берегу его всегда поджидала беда. Никто в здравом уме не переходил дорогу Мартину Коннери, а если и встречались такие лихачи, которые попытались поживиться за его счет, так никто из них не остался на плаву.

Блондин вскочил.

— Они идут, сэр! Капитан возвращается!

— Благодарю Бога! — воскликнул Мастере. Наконец-то он избавится от бремени решений.

Хэммонд, плотный, несколько располневший человек, без труда брел по песку. Он посмотрел на своих людей, потом на Кейт.

— Капитан, сэр!!! Эта молодая женщина Кейт Коннери.

— Меня не интересует ее имя, Мастере! — раздраженно бросил Хэммонд. — Она всего лишь товар. Очень хорошенький товар, я бы мог добавить.

— Сэр, вы не расслышали. Она — Кейт Коннери. Племянница капитана Мартина Коннери.

Последовало гробовое молчание… Затем Хэммонд повернулся к Эшфорду.

— Это что, ловушка, полковник? Я согласился поменять оружие на женщин. Теперь выходит, что есть всего лишь одна женщина, и она оказывается племянницей капитана Коннери!

— Я видел Коннери. Его нечего бояться.

— Вы видели Коннери? Черта с два вы видели! Этот человек сущий дьявол. Проводит вас в ад и вернется, если вы перейдете ему дорогу! Слыхали ли вы когда-нибудь о Сундуке Мертвеца, полковник?

— Об этом острове говорится в старой морской балладе, не так ли?

— Так. Но он существует на самом деле. Это скалистый клочок суши под палящим тропическим солнцем. Пустыня без воды и растительности. Как-то несколько парней, считавших себя достаточно крутыми, бросили Коннери вызов. Он и высадил их на берег Сундука Мертвеца и оставил там. Сказав, что вскоре они узнают, насколько они крутые. И пообедал вернуться за ними рано или поздно. Он вернулся, да, но там мало что осталось. То, что не успели жажда и солнце, они довершили сами!

В другой раз какой-то безумец капитан объявил ему войну не на жизнь, а на смерть. Когда его затея провалилась, он сбежал, а Коннери последовал за ним до самого моря. Корабль обидчика поднял паруса и вышел в океан. И тут оказалось, что его днище безнадежно повреждено. Коннери догнал тонущую посудину и снял с нее всю команду. Только капитана оставил, сказав: «Капитан должен тонуть вместе со своим кораблем. Разве не такова традиция? Посмотрим, как ты станешь следовать ей!» И унесся прочь на всех парусах. — Хэммонд отвернулся. — Мне пришлось совершить бессмысленный рейс. Я больше не хочу иметь с вами никаких дел, полковник Эшфорд. А прежде чем похищать девушек, разузнайте получше, кто они такие.

С моря дул соленый ветер. Эшфорд стоял, уставившись на корабль, о несокрушимость которого разбились все его надежды. Привезенное оружие так и осталось в трюме.

Группа моряков спустила лодку на воду. Ожидавшие на песчаных дюнах последовали за ней.

Фрэнк повернулся и пошел к повозкам. Несколько других бандитов, догадавшихся о его намерениях, двинулись за ним.

Эшфорд крикнул:

— Эй, вы! Ничего не трогать!

Фрэнк обернулся, сплюнул и процедил:

— Иди к дьяволу! — И продолжил свой путь.

Кейт спокойно наблюдала за происходившим. В стороне стояла лошадь. Она медленно направилась к ней.

— Кейт! Куда вы?

— Домой, полковник!

— Вы тоже оставляете меня?

— Я никогда не была с вами, полковник! Мне представляется, что вам лучше поискать себе другое общество. В этом вы ничего не достигнете.

И она пошла дальше.

— Кейт! Остановитесь!

Кое-кто из бандитов, направившихся к повозке, где хранился ящик виски, остановился. Кейт продолжала идти. Всего несколько шагов. Только несколько шагов…

— Кейт, проклятие, я же сказал, остановитесь!

Она почти дошла до лошади. Еще шаг, и она окажется в седле…

— Я остановлю ее, полковник! — Фрэнк внезапно вскинул ружье и пристрелил лошадь.

Опустив ружье, он заглянул в повозку, вытащил бутылку и, помахивая ей, направился к Кейт.

Она повернулась к нему лицом. Бежать было некуда.

— Дэл, — отчаянно крикнула она. — Дэл, где же ты?

Не спуская глаз с надвигавшегося на нее подонка, она крикнула Эшфорду:

— Киньте мне ваш револьвер!

— Что?

— Киньте мне его или используйте сами! Если вы их не остановите, это сделаю я!

Он колебался одно мгновение, затем вдруг вытащил револьвер и бросил ей. Она ловко его поймала.

Фрэнк в нерешительности остановился. Кейт спокойно выжидала.

— Иди же! — кричали приятелю парни, собравшиеся у повозки. — Она не станет стрелять!

— А где же Хейден? — спросила она вдруг. — Что стало с Катлером?

— Иди, она не выстрелит! Пойдемте-ка к ней все вместе!

— Иди сам, — отступил один, вытаскивая пробку из добытой бутылки. — Я ведь помогал закопать Хейдена! — Сделав глоток, он вытер рот рукавом и заорал: — Иди же, Фрэнк! Ты у нас самый крутой. Посмотрим, как ты справишься с ней.

Под улюлюканье уже захмелевших друзей Фрэнк двинулся вперед, но неожиданно для Кейт остановился, а потом стал медленно, задом отходить. Все остальные поступили так же.

Кейт твердо держала револьвер, ни на мгновение не спуская с них глаз.

— Теперь все в порядке, Кейт, — раздался у нее за спиной знакомый голос.

Дэл!

— Садись-ка в седло, мы уезжаем.

Ее охватил прилив бесконечного счастья. На какой-то момент ей даже показалось, что она сейчас упадет в обморок. Колени ее внезапно подломились, она медленно опустила револьвер и, не глядя на братьев, побрела к лошади, схватившись за луку седла, подобрала поводья и разрыдалась.

Они нашли ее! Она свободна. Другие девочки также в безопасности. Все кончено… почти все. И она вскочила в седло.

Только тогда, с мокрым от слез, счастливым лицом, она обернулась к ним. Они стояли рядом, Дэл со своим револьвером и Мак немного в стороне со «спенсером». Им троим сейчас слова были не нужны.

Кейт подъехала к Эшфорду и вернула ему револьвер.

— Большое спасибо. Это благородный поступок, — сказала она, придержав лошадь. — На вашем месте я убралась бы отсюда, пока обстановка спокойна. Когда они еще немного выпьют, потеряют рассудок, и вы за все поплатитесь.

— Справлюсь.

Развернув лошадь, она вернулась к Дэлу и Маку и мягко сказала:

— Не все еще кончено, — и, посмотрев на Дэла, попросила: — Отведи свою лошадь в сторону и приготовься к бегству. Мы задержим их, пока ты скроешься.

— Я хочу быть с тобой.

— Ты и так со мной. Теперь поезжай. Мне было страшно трудно найти тебя, и я не хочу, чтобы тебя подстрелили.

Фрэнк потягивал из бутылки, наблюдая за Тревейнами. Черт возьми! Эшфорд может отпустить ее, но он — ни за что! Обождем немного, успокоил он себя, я собью с нее прыть, и она станет еще упрашивать меня.

— Не все еще кончено! — помахал он пальцем перед носом парня по имени Болт, который стоял рядом с ним. — Выстрел еще за мной!

— Остерегайся! Эти ребята тоже умеют стрелять!

— А сколько у нас лошадей?

— Десять или двенадцать. Что будем делать с полковником?

— Поставим на нем крест. Ему ничего не дадим.

Эшфорд стоял в одиночестве на белом песке и смотрел на судно, снимавшееся с якоря и уже поднимавшее паруса. Скоро корабль выйдет в море… Все кончено! Он был совершенно опустошен.

Оглянувшись назад, увидел, что к нему приближаются Батлер и Кашинг.

— Полковник? Полагаю, что нам пора выбираться отсюда. Рэнсдейл держит для нас лошадей у того дуба. Вернемся в Кентукки!

В Кентукки? А что ему там делать без средств и надежд. Он чувствовал себя обескураженным, лишенным энергии.

— Не знаю, Батлер. Просто не знаю.

— Сэр? У нас мало времени. Некоторые из этих парней преисполнены ненависти к вам. Другие же просто ренегаты, готовые ко всему. Это шайка бандитов, сэр.

— Но это ведь наша шайка.

— Больше нет, сэр. Пошли, нам нужно отправляться. Мы привлекаем к себе слишком много внимания.

Батлер бросил взгляд на повозки и тут же отвернулся. Кашинг шагал рядом с ним. После минутного колебания Эшфорд последовал за ними.

Мак дал возможность Дэлу и Кейт отъехать, а сам придержал лошадь, поджидая. Когда они уже удалились на пару сотен ярдов, он развернулся и последовал за ними, стараясь не поворачиваться спиной к повозкам бандитов.

Поднявшись на дюну в четырех сотнях ярдов от пляжа, он натянул поводья и посмотрел назад. Три человека, один из которых был Эшфорд, направлялись к лесу. Несколько других догоняли их.

— Дэл, я так хочу домой!

— Мы туда и направляемся, Кейт, только заедем в Рефухьо, заберем девочек, миссис Атертон и сделаем одно важное дело…

— Какое еще дело? — с подозрением спросила она.

— Поженимся, Кейт. Однажды я чуть было не потерял тебя и не хочу больше рисковать.

— Полагаю, что я могу считать это предложением? — смущенно спросила она.

— Считай, что так. Никогда я не умел ловко обращаться со словами… А когда меня ранили, в первое время у меня не гнулась коленка. Если бы так осталось, тебе бы всю жизнь пришлось помогать мне слезать с седла. Пуля все еще где-то там. Доктор сказал, что извлекать ее больше хлопот, чем пользы.

Дэл и Кейт болтали без умолку, наслаждаясь встречей.

Мак скакал рядом с ними. Однако он совсем не верил, что оставшаяся на пляже компания так запросто отпустит их с миром, поэтому постоянно оглядывался. Он сознавал, что сейчас отвечает за их безопасность. Однако полагал, что, предприняв попытку догнать их, бандиты поскачут прямо в Рефухьо кратчайшим путем. Мак решил двигаться на юг от реки Мишн, пока не достигнет основной дороги.

Не должны они задерживаться в Рефухьо. Им придется немедленно отправляться в Викторию.

День был ясным и ярким. Время от времени с возвышенных мест они видели корабль, который уже подходил к проходу в залив Арканзас. Мак снял шляпу и вытер пот. Понемногу он начал расслабляться, хотя сознавал, что еще слишком рано.

Домой! Теперь он наконец вернется домой. Майор с наслаждением представил себе, как будет работать на ферме, поправлять опоры корраля, чинить крышу и окна в доме. Ничего он так страстно не хотел, как скорее вернуться и заняться простыми, повседневными делами. А сколько их накопилось! Он уже представлял, как будет снова скакать по пастбищу, сгонять и клеймить скот, который из-за войны уже давно никто не метил.

Снова он обернулся в седле… ничего. Но почему ему все же не по себе? Тревожное предчувствие неприятности его не покидало.

Пыль… он ощутил запах пыли! И сразу окликнул брата:

— Дэл! Кто-то едет! Встряхнись!

Навстречу им выехала группа всадников, человек двадцать, из которых семь или восемь — индейцы. Положив ружье перед собой, Мак выдвинулся немного вперед. Возглавлял отряд высокий человек в мексиканском сомбреро, за ним следовала дюжина статных мужчин, англичан или мексиканцев.

Высокий человек снял сомбреро и поклонился.

— Кейт! С тобой все в порядке? А это, я полагаю, Тревейны.

— Правильно, — кивнул Дэл. — Простите, а кто вы?

— Я — Мартин Коннери, — улыбнулся высокий. — Иногда меня называют капитан Мартин Коннери. — Он посмотрел на Кейт. — С тобой все хорошо? А другие девочки? С ними тоже все в порядке?

— Все прекрасно. Это Дэл Тревейн, дядя. Мы с Дэлом решили пожениться. — Она повернулась в седле. — А вот майор Мак Тревейн.

— Рад познакомиться. Мы ехали посмотреть, как у вас дела. К тому же мы в Техасе любим, чтобы наши пляжи были чистыми. Вот подумали и решили: пора почистить их немного. Всякий хлам, знаете ли, заносит ветер.

— Часть этого хлама, — сказал Дэл, — распивает виски, которое они нашли в повозке. Полагаю, что Эшфорд ушел оттуда с парой других.

— Ну, мы проверим, не так ли? — Коннери снова приподнял шляпу. — Прощайте. Счастливого пути!

Глава 18

Счастливчик Джек перешел через площадь, чтобы поприветствовать их, когда они въехали в Рефухьо. Он улыбался.

— Мак! Дэл! Я так рад видеть вас! Наконец-то! Я уж стал опасаться, что вас там зажали. Чуть было не собрался вытаскивать из лап этих бандитов! — Он протянул руку Кейт. — Рад видеть вас, мэм! Ваши друзья сделали все, чтобы спасти девочек, но, как я понимаю, старались они и ради вас.

Мак осмотрел площадь. Вокруг сновали люди, хорошие люди. Он не хотел навлекать на них никакой беды.

— Девочки отдохнули? Могут ехать?

— Почти. Но как вы сами? Вы же скакали днем и ночью?

— Ничего, выдержим. Надо отправляться в Викторию.

Дэл запротестовал.

— Мы с Кейт, ну, мы…

— С таким же успехом поженитесь и в Виктории. Там живут хорошие люди, и они любят свадьбы. Давайте выбираться отсюда.

Когда Кейт ушла, чтобы повидаться с девочками, Дэл подошел к брату.

— Мак? Что тебя укусило? Все кончено. Коннери уже разделался с ними, может, от них уже не осталось ничего, даже чтобы упрятать под твоей шляпой.

— Может. Но я хочу, чтобы мы уехали отсюда и оставили их далеко позади. Некоторые из этих парней исчезли, и я не знаю, что на уме у Эшфорда.

Привязав лошадь к торчавшему колу, он прошел в гостиницу. В комнате Джесса вымылся, побрился и подправил усы. Вошел Счастливчик Джек со свежей одеждой.

— Нашел открытый магазин. Ты теперь заблестишь. — Он помолчал. — Ты уверен, что хочешь отправиться сегодня вечером?

— Нет. — Мак заколебался. — Всем нам нужен отдых. Да и оказаться ночью на дороге с девочками слишком большой риск. Достань Дэлу и мне какую-нибудь комнату, Джек, и мы ляжем спать.

— А где девочки? — спросил Дэл.

— В коттедже на этой же улице. С ними миссис Атертон. А я тоже вроде бы охраняю их.

— Не сомневаюсь, старый греховодник. Когда-нибудь ты попадал в такой малинник? — засмеялся Дэл. — Видел я, как ты ходишь кругами возле миссис Атертон.

— Кто-то же должен присматривать за ними, — смутился Джек. — А она вдова. Ты же сам мне сказал.

Маку нравился город и его спокойные, занятые своими делами жители, они ничего еще не знали о том, что произошло в нескольких милях от них. Майор почистил и перезарядил свое оружие, проверил запасные обоймы, затем растянулся на постели.

— Отдыхайте, ребята, — засуетился Джек, собираясь уходить. — Мы с Джессом ночью за всем присмотрим. Кроме того, у меня был разговор с начальником полиции, и он из предосторожности поставил дополнительный пост. Здесь в полиции хорошие ребята, и они не склонны шутить.

В маленькой гостинице все было спокойно. Приходили и уходили люди, из разных комнат доносились приглушенные голоса. Но несмотря на всю усталость, Мак не мог заснуть. Вот уже в течение четырех лет он засыпал с сознанием того, что должен подняться в любой момент.

— Четыре года! — произнес он вслух. — А если считать годы службы рейнджером, — то почти девять, хотя тогда хоть изредка, но все же удавалось хорошо поспать.

Возле стены коттеджа, где ночевали девочки, Счастливчик Джек поставил стул, удобно уселся и вытащил сигару. Он чиркнул спичкой, осветив лицо, потемневшее от солнца и ветра. В темноте блеснули его глаза, живые, как у мальчишки, но все же глаза мужчины, умудренного жизнью. Глаза его скользнули по площади, но он ничего подозрительного не заметил. Этот город рано засыпал, только в салунах допоздна шло веселье, но и там в тот вечер рано успокоились. Бродили лишь немногие пьяницы да игроки в покер, но у Джека не было желания присоединиться к ним.

— Эй, Джесс, — обратился он к парню, — давай-ка о чем-нибудь поговорим. А то, когда просто сидишь и наблюдаешь, мир проносится мимо тебя.

— Не прибедняйся, старина! — запротестовал Джесс. — Очень немногое, если вообще что-нибудь, может пронестись мимо тебя.

— Но человеку ведь всегда нужно что-то ухватить. — Он переменил тему разговора. — Мак говорил, что к востоку отсюда люди перебили во время войны весь свой скот, и теперь редко едят мясо. Вот я и думаю, а не погнать ли туда голов так с тысячу?

— А как ты переберешься через Миссисипи?

— Переплыву. Как же еще? Черт возьми, Джесс, некоторые из этих длиннорогих переплыли бы даже Атлантику, если бы знали, что на той стороне трава.

— Если вы с Маком решитесь на это, — поддержал идею Джесс, — можете рассчитывать на меня. Только я не плавал в реках такого размера. Предоставлю вам и длиннорогим показать пример. Когда мне придется пересекать такую большую реку, я сяду в лодку.

Один за другим гасли огни, на площади воцарилась тишина, пыль улеглась, скрипнула дверь за последним гулякой, вернувшимся домой. Через улицу перебежала одинокая собака, направлявшаяся к своему пристанищу, а у воды в тихом ожидании припала к земле кошка. В последние часы довольно часто сюда подходили крысы, чтобы попить или поискать крохи пищи, оброненные прохожими.

Ветер шелестел листвой, и веки Счастливчика Джека отяжелели. Одинокая собака, почувствовав его присутствие, подошла по тротуару к портику коттеджа и обнюхала Джека.

— Садись-ка, тетка. Ты ведь никуда не шла? Так садись, и мы вместе будем наслаждаться тишиной ночи.

Он почесал собаку за ухом, и та улеглась, наблюдая за кошкой. Она уже раньше пыталась свести с ней счеты и решила, что этого более чем достаточно. Теперь она знала кое-что о кошках.

Из двери салуна вышел бармен и выплеснул на улицу кувшин грязной воды, посмотрев в сторону Счастливчика Джека. Он многое видел на своем веку — приходили и уходили лесорубы, возчики, пастухи, ковбои, моряки, речные крысы, что-то обязательно случалось. Каждую морщинку или впадину на лице Счастливчика Джека он мог сопоставить со своими, поскольку годы оставили и у него самого на щеках следы пережитого: радости и слез, гнева и грусти, пока там не запечатлелось лишь выражение большого терпения.

Ему хотелось подойти и посидеть на ступеньке рядом с Джеком, не обязательно говорить, просто посидеть, разделив с ним впечатления ночи и прожитых лет. Они ведь прошли через них, хотя и не вместе. Бармен помнил, как все было от Буэри до Чарлстона, Мобила и Нового Орлеана, и в Цинциннати, Луисвилле, Сент-Луисе и даже во Фриско. Он вернулся в салун, снял фартук, затем погасил последнюю лампу, в темноте пересек зал и скрылся в своей маленькой комнате в глубине дома.

Его часто спрашивали, почему он не женился, но он был женат дважды, и все, что делали жены, — это тратили его деньги, жаловались на то, что он слишком много времени проводит на работе и возмущались, когда он что-то делал для себя. Бармен очень гордился тем, что мало пил и никогда не напивался. Любил он поболтать с некоторыми избранными людьми, но не играл в азартные игры. Он слишком долго наблюдал за всем из-за стойки бара и знавал шулеров, жуликов и им подобных. Ему удалось отложить немного на будущее. И все это он получил из честных заработков. Звали его Джордж Холл, а прозвище он носил — Джерси Джордж. У него был брат Сэм, которого он не видел уже многие годы и надеялся, что никогда не увидит снова.

Когда от сигары остался лишь маленький окурок, Джек открыл глаза и стряхнул пепел о край сапога, затем придавил окурок носком — нужно быть очень осторожным с огнем в городишке, построенном в основном из сухих досок. Они загораются как хворост, если приложить к ним спичку.

По всей улице через некоторые промежутки стояли бочки с водой для борьбы с пожаром, просто на всякий случай. За одной такой бочкой по другую от Джека сторону площади притаился человек. Старая собака навострила уши, принюхиваясь.

— Видел я его, старина. Посиди-ка спокойно, и пусть он там поковыряется. Нет смысла в него стрелять. Я лишь перебудил бы всех этих приятных людей.

Успокоенная собака положила нос на лапы, но не спускала глаз с отдаленной темной фигуры за бочкой.

Счастливчик Джек немного задремал, но его глаза поймали движение уходившего человека, а уши уловили стук копыт. Прятавшийся оставил лошадь на краю города, и стук копыт донесся издалека.

— Проклятый дурак, — выругался Джек. — Ручаюсь, что половина горожан слышала, как он уезжал. Никто не ездит на лошади в такое время, если только он не замышляет что-нибудь дурное.

Лежа в кровати, бармен также уловил этот топот и подумал, что человек, убегавший ночью тайком из города, относится к той породе людей, которая никогда ничему не научится. Недолго же он проживет. Если сделал такую ошибку, то сделает и другие.

Всадник достиг костра у бухты Мишн.

— Все спокойно, — заявил он. — Кругом никого, один лишь старик Тревейн сидит у портика и спит.

— Не станет он спать, — заметил Болт. — Он из тех, кто сражался с индейцами.

— Подождем, пока они не окажутся на тропе, — решил Фрэнк. — Бак, хорошо ли ты владеешь веревкой? Сможешь сбросить одного из них с лошади так, чтобы он и звука не издал? Я говорю о том, кто пойдет последним в колонне.

— Рискованное дело, но я постараюсь.

Человек, спавший у костра, внезапно сел, оглядываясь по сторонам.

— А где же другие? Они что, еще не подъехали? — Последовало длительное молчание, и он с раздражением огляделся вокруг. — Слышите вы меня? Где же они?

— Они не приедут, Хоб. Мы вовремя от них смылись.

— Что ты хочешь сказать?

— Это молодцы Коннери. Говорят, что они бывшие пираты. Видимо, ему не понравились ребята, приезжавшие вместе с его племянницей, так что прискакал с ранчо, нашел наших парней у повозок, просто так шатавшихся вокруг, полагаю.

Хоб насторожился.

— Дальше?

— Повесил их. Четверых. Двух из них он повесил на дереве, а двух других вздернул на оглоблях повозки.

Хоб переводил взгляд с одного на другого, еще не поверив в сказанное. Наконец хрипло выдавил:

— Ты не врешь?

— Так сказали ребята с корабля. Он не тратит время попусту.

— Не трачу и я! — заявил Фрэнк злобно. — Мы ударим, когда они выберутся из города. Их будет трое или четверо, а нас — девять. Никто не возразил, и он добавил: — Мы заполучим всех женщин, их лошадей, деньги, которые у них есть, и их оружие. И рванем на Запад. У меня есть двоюродный брат там, на реке Нэусес, который богатеет, похищая скот по обе стороны границы. Присоединимся к нему или сформируем собственный отряд.

Вернувшись в город, Джесс обошел коттедж и подошел к Джеку.

— Все хорошо, настало время перемен. Дай отдохнуть своим седым волосам.

Счастливчик Джек потянулся.

— Там был какой-то парень, все присматривался к нам из-за бочки. Полагаю, что только за этим его и послали, но всем из этой банды не хватает ума, поэтому следи в оба.

Наступило утро с низким серым небом и легким ветерком, тянувшим с моря. Прежде чем взошло солнце, группа из четырех мужчин и семи женщин уже выехала на дорогу. Впереди ехал Дэл.

Пока все усаживались в седле, миссис Атертон вернулась в гостиницу. Пожилой управляющий стоял за стойкой, наблюдая за их сборами.

— Я миссис Атертон, — представилась она. — У меня сейчас с собой нет денег, но я владею небольшим ранчо близ Тринити, мне нужен револьвер.

Холодные глаза задумчиво рассматривали ее.

— Но мне кажется, что у вас есть защитники, мэм?

— Да, они очень хорошие люди. Из самых лучших, но никто не знает, что может случиться. Если у меня будет револьвер, мне будет спокойнее.

— А умеете ли вы пользоваться револьвером?

— Умею. Отец мой ездил с Рипом Фордом и Джеком Хейсом. Он научил меня стрелять.

— Вы меня убедили. — Управляющий протянул руку под стойку. — Вот вам револьвер аферистов. Они называют его «принадлежностью». Он стреляет двумя пулями. Но стрелять нужно с довольно близкого расстояния. Полагаю, что если вам придется стрелять, то так оно и будет. Уплатите мне, когда сможете.

— Спасибо, сэр.

Дэл двигался вперед довольно быстрой рысью и удерживал темп первые четверть мили, затем замедлил бег лошадей, поглядывая назад на тянувшуюся за ним колонну.

Кейт скакала рядом.

— Ты беспокоишься? — спросила она. — Что-то тревожит тебя?

— Знаешь, я не стану счастливым, пока мы не вернемся туда, откуда приехали. Эта банда ренегатов несет с собой одни неприятности, массу неприятностей.

— Большинство из них разбежалось… рассеялось! Не знаю, что стало с Эшфордом. Он ускакал с двумя или тремя друзьями, но он озлобленный человек. Все его планы рухнули, и в этом наша вина.

— Остатки этой группы бродят вокруг, кое-кто из них обязательно встретится и объединится. Все они полны ненависти, только ищут повод, как причинить кому-либо зло. Так что будем смотреть в оба. Все может случиться, а если случится, то по дороге в Викторию.

— И сколько нам еще ехать?

— Грубо говоря, около сорока миль, и, невзирая ни на что, нам нужно преодолеть это расстояние.

Кейт обернулась и посмотрела назад: немного отстав, за ними ехали, вытянувшись цепочкой, девочки, следом — Джесс и Счастливчик Джек, а замыкал строй, как всегда находясь в самом опасном месте, Мак.

Внезапно ее пронзил страх. Они здесь… Она знала — бандиты близко.

А завтра день ее свадьбы!

Глава 19

Это была прекрасная, слегка всхолмленная местность. Вдоль встречавшихся время от времени ручьев стояли огромные дубы и каштаны и везде благоухали кустарники, усыпанные золотыми и алыми цветами. На фоне густой зелени яркими красками пестрел ковер полевых цветов.

Мак развернулся в седле и посмотрел назад, затем его взгляд скользнул по обеим сторонам дороги, задерживаясь на всем необычном.

Он устал. Даже отдых в гостинице не освободил его от усталости, накопившейся за эти дни, да и раньше. Солнце уже пригревало. Он пришпорил лошадь, пытаясь догнать длинную колонну. Она слишком растянулась. Некоторые лошади тащились медленно. Пытаясь подогнать отставших всадников, он убеждал их держаться поближе друг к другу.

И снова он посмотрел назад. Местность, казалось, не позволяла никому надежно укрыться, но он был очень опытным солдатом и знал — всегда можно найти неприметный тайничок и спрятаться. Если не верите, пообщайтесь с апачами, посражайтесь с ними!

Дэл уехал вперед почти на полмили, слишком уж далеко.

— Джесс! — крикнул Мак. — Сомкни ряды!

Джесс разговаривал с Дэлом и лишь махнул рукой, но крикнул остальным, чтоб не отставали. Пустое пространство медленно сужалось, пока длина колонны не сократилась до четверти мили, а потом стала и еще меньше.

Выехав на гребень холма, Дэл натянул поводья, поднялся на стременах и стал озираться вокруг. Ему не следовало бы так поступать: он представлял собой слишком хорошую цель.

Они снова двинулись. Теперь лес подходил почти к самой дороге. Здесь требовалась особая осторожность. Мак поднес к глазам бинокль и стал осматривать ближайшие деревья… Никого.

Тем не менее ему не нравился их вид и вид пересеченной местности вокруг, и он с облегчением вздохнул, когда лес остался позади. Осмотрев надвигавшийся склон, не увидел никаких следов. Прикрыв на минуту глаза, он снова широко раскрыл их. Равномерное движение лошадей и жаркое солнце вызывали у него желание спать.

Вспомнился Мартин Коннери. Вот это характер! Если бы он был с ними, прихватив нескольких своих парней, особенно этого Франкони, Мак чувствовал бы себя лучше.

Колонна снова начала растягиваться, и он опять подгонял отстающих, становясь раздражительным. Проклятие! Почему они не чувствуют опасности? После всего, что с ними случилось, девочки могли бы быть и осторожнее!

Поднявшись по склону, он быстро преодолел вершину холма, бросив при этом взгляд назад, обтер пальцы о рубашку и перекинул ружье с правой руки на левую. В этот момент он почти остановился и вдруг ему показалось, что впереди что-то мелькнуло. Отблеск света с ружейного ствола? Или луч солнца, попавший на каплю?

Мак быстро осмотрелся… ничего. Видел ли он что-то или это ему померещилось? Он очень устал и…

Петля вынырнула из ниоткуда и упала на его плечи совершенно неожиданно. Его сбросило с лошади, а испуганное животное прыгнуло и понеслось.

Тяжело свалившись на дорогу, он услышал топот ног. Когда на кого-то накидывают петлю, его нужно еще крепче связать. Он знал это и мгновенно откатился в сторону, не выпуская из скованных рук ружье. А когда над ним склонился какой-то человек, немедленно ткнул дуло ему в живот и спустил курок.

В тот момент, как ружье выстрелило, он увидел искаженное лицо нападавшего, который, видимо, понял, что с ним произошло, но уже ничего поделать не мог. Он знал, что сейчас умрет! Выстрел отбросил парня на спину, а Мак вскочил на ноги, пытаясь сбросить впившуюся в него веревку до того, как кто-нибудь другой ее подхватит.

Освободившись от пут, он бросил взгляд на лежавшего на земле человека. Он умирал. Крупная пуля «спенсера» сделала свое дело.

Взбежав вверх по склону, он увидел, что колонну по всей длине атакует двенадцать или больше того вооруженных бойцов. Поскольку его лишили возможности действовать, неожиданность нападения была полной.

Джесс отстреливался. Уехавший вперед Дэл мчался обратно, а несколько девочек сгрудилось вокруг Кейт и миссис Атертон.

Майор припал на одно колено. Расстояние превышало те сто ярдов, на которые его ружье стреляло, но он тщательно прицелился, сделал медленный выдох и спустил курок.

Один из всадников пошатнулся, но остался в седле. Не теряя времени, Мак снова и снова стрелял. Четыре выстрела. Один бандит сбит, другой ранен и два явных промаха!

Человек на окровавленной лошади мчался к девочкам, и Мак сделал новый выстрел. Очевидно, он задел лошадь, так как она отпрыгнула в сторону, сбросив своего седока.

Сражение отодвигалось от него. Мак быстро огляделся. Где же его лошадь? Где лошадь того, кто накинул на него веревку? Не увидев ни ту, ни другую, он побежал. Сражение отодвигалось от него, и он видел всю его панораму. Вдруг из низинки возле тропы поднялся человек с револьвером… Счастливчик Джек! Как только один из всадников приблизился к нему, он выстрелил.

Всадник приподнялся в стременах и свалился на землю рядом с Джеком, который снова выстрелил в него и, подобрав ружье, пополз к вероятному укрытию, откуда выскочили нападавшие.

Всадники скрылись за очередным подъемом, Мак остался один. Он побежал к Джеку. На ноге у того виднелась кровь.

— Со мной все в порядке. Я окопался и могу постоять за себя. Догоняй-ка их, Мак!

Тропу перед ним пересекала лошадь, тащившая за co6oй поводья. Он направился к ней. Это оказалась его лошадь, он ездил на ней недавно, поэтому испуганное животное с опаской косилось на него и не подходило. Мак медленно подкрадывался к лошади, спокойно разговаривая с ней, а она от него отступала.

Добежав до вершины холма, майор остановился, осматривая поле боя. Несколько человек, наверное с полдюжины, стреляли. Девочки сбились в кучку, но он не мог рассмотреть, была ли с ними Кейт. С ружьем на изготовку он побежал вниз.

Дэл опять скакал на Красавчике Принце, и Мак сразу их узнал. Он увидел, как Дэл устремился к одному из бандитов. Выстрелили они одновременно, но Дэл остался в седле, а его противник, промчавшись мимо ярдов пятьдесят, свалился.

Мак хорошенько прицелился в одного из всадников, повел за ним немного ствол ружья и спустил курок. Человек вылетел из седла, будто сброшенный гигантскими руками. Его лошадь подскакала к гребню холма, и Маку удалось поймать ее. Он вскочил в седло и развернулся в направлении боя. Его лошадь последовала за ним, на боках ее болтались стремена.

Атака по существу захлебнулась. Бандиты потерпели неудачу. Некоторые уже повернули назад, и он послал им вдогонку бесполезный выстрел, затем остановился и перезарядил ружье. Спускаясь по склону к девочкам, Мак увидел, что с другой стороны к ним приближался Дэл. Он убрал ружье в седельную сумку и осмотрелся.

Хромая, к нему подходил Джесс.

— Потерял свою лошадь, — громко сокрушался он. — Какая была лошадь!

Мак развернулся и подъехал к своей лошади. Теперь она спокойно стояла, поджидая его. Наверное, на это животное вид всадника, а не пешего человека, действовал успокаивающе. Подобрав поводья, Мак направился к Джессу.

— Возьми эту лошадь. Я пересяду на свою. — Оба они вскочили в седла. — Джесс, поймай-ка свободную лошадь и отведи ее Джеку. Он там, за холмом.

Постепенно все опять собрались вместе. Падая с лошади, Джесс ушиб ногу, но если не считать здоровенного синяка, с ним все было в порядке. Счастливчик Джек получил пулю в ногу. Дэл и Мак остались невредимыми.

Гретхен царапнула пуля, сорвав кожу с плеча. Все были сильно перепуганы.

Когда они въезжали в Викторию, город уже погрузился в темноту. Светилось лишь несколько окошек, одно из них в так называемом железнодорожном отеле.

Мак тяжело сполз с седла и вошел в холл. Из-за стойки поднялся клерк в нарукавниках и темных очках.

— Не могли бы вы предоставить нам четыре или пять комнат?

— Есть у нас комнаты, но опасаюсь, что они не подойдут для молодых женщин. Ведь они разделены лишь перегородками из белого полотна. Никаких стен. А у некоторых мужчин довольно скверный язык.

— Предоставьте нам комнаты, а я уж позабочусь о языке.

Клерк опять взглянул на Мака.

— Хорошо, сэр. Сколько комнат вы хотите, сэр?

— Одиннадцать кроватей. Если у вас по две в комнате, это хорошо.

Когда их провели в спальню, Мак распорядился:

— Девочки лягут посередине. Дэл, ты и Джесс займете последние комнаты. Мы с Джеком устроимся возле двери.

После того как все наконец улеглись, Мак громко обратился ко всем обитателям спальни.

— Послушайте, господа! — начал он парадным голосом. — С нами здесь несколько очень усталых молодых леди. Одна из них — моя сестра. Другая — невеста моего брата! Полагаю, что все вы джентльмены! И прошу ложиться спать и приберечь всякие разговоры до завтра. Если вы не джентльмены, то я сам присмотрю за нарушителями тишины!

Последовало молчание. Затем чей-то голос произнес:

— Пусть не опасаются, мистер. Мы будем вести себя тихо. Спасибо, что предупредили нас. Здесь нет таких, кто позволит себе пользоваться бранными словами в присутствии леди! — Говоривший немного подождал и добавил: — А теперь, ребята, заткнитесь!

Спустя некоторое время другой голос заметил:

— Хорошо, Джо! Мы выслушали тебя. И слышали джентльмена, который сопровождает этих леди, так что мы заткнемся. Но завтра утром, когда мы повстречаем тебя на улице и там не будет ваших леди, ты получишь сполна проклятий!

В три часа утра затихший город спокойно спал. Человек, спешившийся на углу отеля, привязал свою лошадь в переулке, чтобы она не бросалась в глаза, с минуту подождал, прислушиваясь, а затем вышел на тротуар и заглянул в отель.

Холл, как он и ожидал, оказался пуст. На столе и стульях валялись старые газеты. Над стойкой, как всегда, горела лампа, но дежурный клерк где-то, видно, спал, поскольку спальных мест уже не было. Скинув сапоги, поздний гость привязал их к ремешку и перебросил за спину. Затем проскочил в дверь.

Фрэнк принял решение. Организованное им нападение не удалось. Оставшиеся в живых приятели его разбежались. Ему оставалось одно — покончить с Маком Тревейном.

В одних носках Фрэнк вошел в спальню и остановился перед смутными очертаниями полотняных занавесок. Вскоре, однако, он сообразил, что они облегчали его задачу. Он мог бесшумно заглянуть в каждую ячейку и лучше разглядеть спящих. Хотя внутри и не было освещения, в окна лился призрачный свет полной луны, а длинные усы Мака Тревейна он узнает и при нем.

Револьвер или нож? Лучше нож — меньше шума. А если все же и возникнет суматоха, он улизнет, пока разберутся.

Коренастый, сильный, Фрэнк двигался как кошка. Ему сразу повезло: Тревейн оказался в первой же ячейке. Здесь легче всего с ним расправиться. За ним спали на низких кушетках две женщины.

О! Эти проклятые Тревейны! Как он ненавидел их, таких гордых, независимых и удачливых! Они никогда не знали его, хотя до присоединения к Эшфорду Фрэнк водил партизанский отряд, который совершал набеги на техасские приграничные ранчо. Нет, он не руководил им. Служил в нем проводником, хотя мог бы и руководить получше, чем тот болван, которого поставили командовать. Он помогал угонять лошадей и скот. Это он украл Малыша Ранчо, одну из лошадей, которую больше всего ценили Тревейны. Сделал это умышленно, чтобы досадить. Теперь эта лошадь была привязана за углом отеля. Именно она унесет его прочь послетого, как он убьет Мака Тревейна.

Он стоял возле занавески, пытаясь найти край полога. Наконец он отдернул простыню, но чуть-чуть ошибся, оказавшись в ячейке, где спали Дулси и миссис Атертон. А тут еще предательски скрипнула доска, миссис Атертон открыла глаза. Увидев человека, который с ножом в одной руке и револьвером в другой крадется к ним, она сразу вспомнила, что у нее под подушкой есть своя «принадлежность».

Не спуская с Фрэнка глаз, она осторожно достала оружие и под одеялом поставила палец на спусковой крючок. Бродяга опустил занавеску и двинулся к ячейке, где спал Мак. «Значит, его он намеревался убить», — сообразила миссис Атертон.

— Майор Тревейн. Проснитесь! — крикнула она.

Человек обернулся, взглянул на нее, и она выстрелила.

Тот подпрыгнул, рванул занавеску и замешкался, раздираемый желанием убить, но сознавая, что необходимо бежать. Затем, разразившись бранью, он устремился к двери.

Возглас разбудил Мака, и он поднялся с постели с револьвером в руке. Увидев человека, поспешил за ним. Изумленный клерк выглянул из своей комнаты и увидел, как коренастый мужчина выскочил через дверь и побежал по улице.

Мак гнался за ним. Вдруг убийца резко развернулся с револьвером в руке.

— Будь ты проклят, Тревейн! — Револьвер был поднят. Майор резко метнулся в сторону. Выстрелили они одновременно.

Продолжая держать наготове револьвер, Мак подошел к человеку, который теперь стоял на коленях. Он узнал его — тот самый Фрэнк, которого он впервые увидел несколько дней назад на улице этого города. Один из людей Эшфорда. Его лицо подергивалось, а глаза источали ненависть.

— Будь ты проклят! — пробормотал он. — Тебе всегда везет! Если бы не эта женщина!..

Мак ждал с револьвером наготове.

Фрэнк начал подниматься с колен, но затем упал, выронив револьвер. Он лежал, подергиваясь, на тротуаре, а его пальцы медленно шарили в поисках оружия.

По всему городу в окнах зажигался свет. Скоро люди высыплют на улицу и станут задавать вопросы, удивляться, качать головами, желая, чтобы эти чужестранцы, принесшие насилие в их город, убирались из него. После разразившейся два года назад эпидемии город не знал неприятностей, и жители старались оберегать его покой.

Мак вернулся в отель, бросил взгляд на разорванную занавеску, а затем посмотрел на миссис Атертон.

— Спасибо, мэм, — сказал он мягко.

Луис Ламур Жила Комстока

Посвящается Джозефу и Ширли Вершба

Часть первая

Глава 1

Все началось с мечты, с мечты, которая обернулась кошмаром. Началось в крытой соломой хижине с полом из плитняка и запахом жареной рыбы; мать ставила на стол голубые тарелки, отец сидел возле огня, а за окном бесновался ветер, и дождь хлестал в ставни. Началось это в Корнуолле, в Англии, в 1849 году, когда они слушали, как завывает налетевшая с моря буря и шипит огонь, когда случайные капли дождя попадают на него через дымоход.

Тогда Том Тревэллион и сказал:

– Мэри, мы едем в Америку.

Мать застыла на месте с голубой тарелкой в руках, уставившись на отца.

– Мы едем в Калифорнию, на золотые прииски, – повторил он. – Нечего нашему сыну делать на здешних рудниках. Сегодня я наконец принял решение. – Том наклонился и, вытряхивая из трубки пепел, постучал ею о край очага. – Завтра отправляемся в Гануоллоу.

– А что, разве там есть золотые прииски?

– Да. Такие же, как у нас были прежде оловянные, пока не появились глубинные подземные разработки. Туда и взрослому-то мужчине незачем соваться, не то что парнишке. Ты только посмотри на него! Год проторчал в рудниках, и весь румянец земля съела. Такой был чудный мальчик, когда рыбачил, загорелый, румяный. Нет, Мэри, не надо мне этого. Не будет наш сын жить, прячась от солнца, как я.

– Но как же мы сумеем, Том?

– Я отложил немного… Этого, правда, недостаточно, но все же хоть что-то. И потом, мы сначала отправимся в Гануоллоу берегом моря, побудем там несколько дней.

– В Гануоллоу? О-ох! – Тут она догадалась, что муж говорит о сокровищах. – Но это же пустая затея. Многие уже пробовали, причем некоторые потратили на это не один год.

– Да. Но я кое-что разузнал… Немало дней и ночей провел я у старого Трегора. Старику долго не протянуть, и он это прекрасно знает. Он всегда любил меня, Мэри…

– Они с твоим дедом вместе ходили в море и тоже пробовали.

– Так вот, старик шепнул мне кое-что по секрету. Правда, не о том корабле с деньгами, с которого время от времени прибивает к берегу монеты. А о другом судне, его собственном. Когда оно пошло ко дну неподалеку от Лизарда, люди попрыгали за борт, прихватив каждый причитавшуюся ему долю. Они пытались добраться до берега возле Гануоллоу, но проклятый шторм разбушевался так, что все они разбились о камни. Только деду и старому Трегору удалось выбраться на берег. Все, что они прихватили с собой, так и лежит до сих пор там, в прибрежных скалах. Не ахти какое сокровище, разумеется, но чтобы добраться до Калифорнии, думаю, хватит.

– Если ты начнешь там нырять, вокруг тебя тут же соберется полдеревни!

– Ночью, Мэри, только ночью. Когда я еще рыбачил, как раз в один из последних дней… я и нашел тот обломок. У нас только один сын, Мэри, и он должен быть счастлив. В былые времена, когда намывали олово по рекам, все шло совсем не так. Мы работали на открытом воздухе и притом только на себя. А теперь появились эти огромные компании, которые завладели всем, и такие, как я, Мэри, им поперек горла. Мы другой породы, слишком свободные и не устраиваем их. Америка – самое подходящее для нас место: клочок земли, корова, несколько кур-несушек да пара лошадей, чтобы ездить верхом и запрягать в повозку.

Отец, смуглый широкоплечий мужчина, сильный и закаленный тяжелым трудом на рудниках, не любил болтать языком, но благодаря его особой манере говорить его всегда слушали. Приисковое начальство не слишком-то жаловало его за прямолинейность и гордый нрав, но держало как прекрасного работника.

Вэла, как и многих его сверстников, когда ему исполнилось двенадцать, привел на рудник отец; вскоре парнишка сильно похудел, побледнел, что заставило Тома призадуматься. Кроме того, у него самого появилась потребность изменить жизнь к лучшему.

И вот в один памятный день Тревэллионы собрались ехать в Гануоллоу. Владелец рудника Дженкинс собственной персоной явился к их дому, чтобы просить отца остаться – событие доселе неслыханное, – и вся деревня слушала их разговор, выглядывая кто из-за дверей, кто из окна.

– Уедешь сейчас, обратно не возвращайся, – грозил хозяин. – Не возьму, так и знай. Я не позволю своим рабочим шастать туда-сюда.

– Я не вернусь, – ухмыльнулся Том Тревэллион. – За морем тоже есть прииски, и один из них станет моим.

– Чушь! Что ты понимаешь в золоте? Олово, медь – еще куда ни шло, но золото! Это же совсем другое дело.

– Ничего, научусь.

– А денег-то у тебя хватит?

– Мы отложили кое-что. Дом продам.

Вэл стоял рядом, испытывая гордость за отца, потому что еще никогда хозяин не приходил в хижину рабочего, чтобы справиться, как тот живет.

Отец посмотрел Дженкинсу прямо в глаза и вдруг предложил:

– А почему бы и вам не поехать? Продайте свой рудник да поезжайте в Калифорнию. Ведь все это, – он взмахнул рукой, – гроша ломаного не стоит по сравнению с тем, что вы найдете там.

Слова эти рассердили хозяина.

– Гроша ломаного…

– А что? Человек вы ловкий и осторожный, – продолжал отец, – дела пошли бы у вас отлично.

Дженкинс презрительно проворчал:

– И ты еще смеешь давать мне советы? Да ты сдохнешь там с голоду, если вообще туда доберешься. Не с голоду погибнешь, так от руки дикарей или утонешь по дороге.

Он повернулся и собрался уходить, его прямая, негнущаяся спина говорила о том, как глубоко он оскорблен.

– Я дал тебе возможность отказаться от глупости, которую ты задумал, но раз так – ты мне больше не нужен. Давай уезжай! Вали отсюда!

Дженкинс зашагал прочь, и весь вид его выражал гнев и уязвленную гордость. Отец повернулся и встретился взглядом с матерью. Она улыбалась.

– Ах, Том, если уж нам суждено умереть с голоду, то я умру гордой женщиной. Кто бы мог высказать хозяину все, что у него на душе! Ты смелый человек, Том.

– Смелость мне еще пригодится. Не думай, что мне так легко уезжать отсюда, Мэри. Ведь нас ждет много трудностей. А пока мы отправляемся в Гануоллоу.

– Ты продашь дом?

– Я разговаривал с Эдвардом Бэйни – он приехал сюда недавно и держит магазин, – он согласился купить у меня дом, притом за хорошую цену.

Вэл поднял голову, посмотрел на отца и спросил:

– А Калифорния – это далеко?

– Далеко… очень далеко.

– Мы поплывем на корабле?

– Боюсь, на очень маленьком корабле, но там кроме нас будет множество народу. Потом, когда мы доберемся до Америки, мне придется искать работу, а когда мы будем знать, что нам нужно, купим фургон…

– Фургон?

– Да. Ведь нам придется пересечь прерии. Еще понадобятся волы, чтобы тащить фургон, верховая лошадь и ружье для охоты на разную дичь.

– А как же местные власти? – поинтересовалась Мэри.

– Там нет никаких властей. Зверье бегает свободно, и каждый, кто хочет, может охотиться.

– А ты стрелял из ружья?

– Нет. Даже в руках не держал. У нас в Англии только крупные землевладельцы имеют право охотиться, поэтому ружья я видел только у солдат. Но я научусь. Мы все должны научиться.

– Отец, а что такое прерии?

– Это обширные равнины, они похожи на наши вересковые торфяники. Покрытые травой безлесные пространства, раскинувшиеся на много-много миль. Деревья там растут только вдоль рек.

– Том, это так же далеко, как отсюда до Лондона? – спросила мать. – Я имею в виду, если пересекать эти прерии.

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

– Помнишь Уилла Холдера? Он вернулся в Хелстон за своей семьей. Так вот, Уилл сказал, чтобы пересечь прерии, понадобится пять месяцев… а то и полгода. – Отец помолчал. – Это очень далеко. Нам придется тащить с собой все, что понадобится в дороге. Путь в Калифорнию, Мэри, дорого обойдется, но дело того стоит. Холдер уехал отсюда ни с чем, а вернулся с деньгами, в отличной одежде, в новых башмаках.

Наутро они отправились в Гануоллоу дорогой, что шла берегом моря, и вскоре добрались до дома, где родилась Мэри Тревэллион и где все еще жил ее брат Тони.

– У тебя есть лодка? – спросил отец у Тони, коренастого парня в кожаной куртке, с голубым платком на шее.

– Ага. А зачем тебе?

– Хочу немного порыбачить. Если поможешь мне, возьмешь себе потом часть улова.

– Если тебя интересует что-то еще кроме рыбы, то зря будешь надрываться. Джон Нил уже искал «Короля Португалии», но так ничего и не нашел. И ты не найдешь.

– А ты помнишь старого Трегора?

– Кто ж его не помнит? Он приезжал сюда и всегда уходил далеко в море. Однажды он даже пропал надолго, а когда вернулся, то вид имел еще тот… еле выбрался на берег, весь промок до нитки. Вижу его, как тебя. Он шел, шатаясь будто пьяный. А потом отправился в Маллион доживать свой век.

– И что, никогда больше не возвращался в Гануоллоу?

– Как же, возвращался еще пару раз. Чтобы порыбачить да пропустить пинту-другую пива в местной таверне.

– А на что же он жил все эти годы?

Тони пожал плечами.

– Говорят, ухаживал за лошадьми в конюшнях Годолфинов.

– Так вот, жил он на то, – заявил отец, – что выудил из моря. Сейчас старый Трегор при смерти. Он оставил мне все, что там лежит. Я возьму сколько мне нужно, оставшееся – твое. Когда старый Трегор отправлялся рыбачить, он на самом деле нырял. Нырял в том месте, которое известно ему одному. Конечно, сокровище небольшое, но для таких, как мы с тобой, это все же богатство. Когда я возьму свое, там еще кое-что останется. Пользуйся им бережливо, никому не рассказывай, и тогда у тебя всегда будет каравай хлеба да пинта пива на столе.

Утром они отправились в море, а когда спустилась ночь, незаметно вернулись к берегу и бросили якорь в прибрежных камнях. Тони забросил удочку и ждал, а Том Тревэллион нырнул и вскоре всплыл на поверхность, держа в руках небольшой сундучок, в котором оказалось несколько золотых монет и пара драгоценных украшений. Затем, пока он отдыхал, в воду прыгнул Тони и вынырнул с небольшим холщовым мешочком, в котором тоже хранились золотые монеты, а также серебряная пряжка да кое-какие мелкие предметы – совсем немного, все, что в ту бурную ночь много лет назад имел при себе каждый из матросов потерпевшего бедствие суденышка. Однако Трегору хватило на жизнь пары таких находок.

Тони взял себе только одну золотую монету, зато теперь он точно знал, где лежит затонувшее судно, и там оставалось по меньшей мере еще два таких же ада, а может быть даже и три. На следующее утро он отвез Тревэллионов на своей повозке в расположенный весьма далеко от деревни Фалмут, где стояло маленькое, грязное, переполненное людьми суденышко, отплывающее в Америку.

Только спустя несколько часов они вышли в море. Вэлу нравились огромные паруса, скрип снастей и звук бьющихся о борт волн. Штормов он боялся и все-таки сказал отцу:

– Я хочу стать матросом.

– Собачья это жизнь – быть матросом, – покачал головой Том. – Работаешь днем и ночью, а взамен – только скверная еда, дурное обращение да жалкие гроши.

– Зато всегда на свежем воздухе, – возразил сын.

– Да уж, – согласился отец, – это точно.

– Когда доберемся до Америки, мы не сразу поедем в Калифорнию?

– Уилл Холдер не советовал ехать сразу. Сначала надо получше узнать людей и обычаи. Тот, кто приезжает в страну впервые, может понаделать ошибок.

– А денег нам хватит? – спросила Мэри.

– Если расходовать экономно, хватит, чтобы добраться до Калифорнии и продержаться там немного, пока я не начну зарабатывать.

– По-моему, у нас денег столько…

– Не так уж и много, если учесть, что мы должны купить фургон, быков, лошадь, ружье и большой запас еды. Уилл считает, что бедному ехать на Запад не по карману – слишком дорогая дорога.

Отец с матерью только и говорили о Калифорнии – что будут там делать, как жить. Она казалась им далекой прекрасной мечтой, да и остальные на борту корабля пребывали в таких же мечтаниях. Золото там повсюду, убеждали друг друга люди, знай подбирай его со дна рек или вымывай из песка.

На это Том Тревэллион лишь улыбался:

– Посмотрим, какую они запоют песню, когда им придется несколько часов покрутить лоток. Уж мы-то, добытчики олова, всю жизнь промывали песок, пока не появились большие компании и не прибрали все к рукам. Это тяжелый, очень тяжелый труд.

Лежавший рядом с отцом йоркширец вдруг вздохнул:

– С ума все посходили из-за этого золота. Лично я направляюсь в Орегон. Золото меня не интересует, мне бы кусок хорошей земли. Запустить бы руки в добрый жирный чернозем да собственными пальцами потрогать это богатство. Если обращаться с землей по-доброму, друзья мои, она даст вам покой и уверенность и вообще все, что человеку нужно. Попробуйте посадить в землю крупицу золота, и что из этого выйдет? А посадите зерно, и вам воздастся сторицей.

Корабль доставил их в Новый Орлеан, где отец купил всем новую одежду. «Все равно понадобится, – говорил он, – но в портовом городе дешевле, чем где-то еще». Потом на речном пароходе они добрались до Вестпорта. Там их планы неожиданно изменились. В коридоре небольшой таверны, где семья сняла комнату, ожидая, когда подвернется фургон, в котором можно жить и передвигаться, Мэри Тревэллион увидела плачущую женщину и подошла к ней.

– Том, – позвала вдруг Мэри, – у этой женщины умер муж. Она осталась с двумя маленькими детьми, фургоном и таким запасом провизии, который ей не нужен.

– Ну что ж, она легко продаст все это.

– А почему бы нам не купить у нее?

Женщина подняла глаза:

– Если купите сегодня, уступлю. Я хочу домой. Хочу вернуться к родственникам.

Фургон был крепко сколочен и выкрашен в голубой цвет. Том Тревэллион, который хорошо разбирался в подобных вещах, тщательно осмотрел его.

– Вам и быки понадобятся. У меня есть восемь голов, отдам за двести долларов. Для фургона хватит и пяти.

Отец Вэла присел на корточки, чтобы проверить подпорки, к которым крепились запасное дышло и чуть провисшее холщовое полотнище длиною почти с сам фургон, подвешенное за уголки.

– А это зачем? – поинтересовался Том.

– Для бычьего помета, – ответил случайно оказавшийся рядом прохожий. – Женщины обычно идут позади фургона, подбирают бычий помет и бросают его на холстину. В пути это единственное топливо.

– Бычий помет? – переспросила Мэри с нескрываемым отвращением. – Но разве он…

Прохожий усмехнулся:

– Да, леди. Только очень сухой… старый помет. Из него можно разжечь отличный костер. Спросите любого, кто живет в прериях.

Они купили фургон и животных. Мужчина в новеньком, аккуратном костюме, бледный, с залысинами на висках, с редкой, но ровно подстриженной бородкой, стоял рядом и наблюдал, ожидая, когда сделка будет завершена. Он смотрел молча, не улыбаясь, прищурив тусклые глаза.

Фермер, стоявший неподалеку, раскурил трубку и, глянув на Тома, подмигнул:

– Здорово снарядился. Большая удача приобрести сразу столько добра. В наши дни двести долларов это почти годовой доход фермера. Я бы тоже отправился на Запад, если б мог приобрести такое.

Женщина взяла у Тревэллиона монеты, а человек с бородкой вдруг быстро выступил вперед и протянул руку.

– Можно взглянуть? – спросил он женщину. – Не бойтесь, я верну… Сдается мне, это редкая монета.

Монета была золотая и довольно тяжелая.

– Дублон, – определил незнакомец. – Такие нечасто встретишь. – Он повернулся к Тому Тревэллиону: – Где вы взяли ее?

– Отец принес с войны. Он хранил эти монеты всю жизнь.

Бородач вернул монету.

– И у вас есть еще такие? – спросил он.

– Нет, – сдержанно произнес Том и отвернулся.

Незнакомец замешкался, чтобы проследить за ними взглядом.

Еще неделя ушла у Тревэллионов на то, чтобы купить необходимые инструменты, кое-какое снаряжение и приготовить запас провизии.

Женщина, продавшая фургон, дала им список. Ее муж составил его, посоветовавшись с несколькими переселенцами. Она утверждала, что более толкового и полного перечня им не найти.

На каждого взрослого полагалось по двести фунтов муки, семьдесят пять фунтов копченой свинины, тридцать фунтов сухарей, десять фунтов риса, двадцать пять фунтов сахара, по бушелю сушеных бобов и сухофруктов, десять фунтов соли, полбушеля кукурузной муки, пять фунтов кофе, два фунта чая, полбушеля кукурузных зерен, жареных и размолотых, бочонок уксуса и необходимые лекарства. Они также приобрели чугунную голландскую печку, кастрюлю с длинной ручкой, да еще другую печку из листового железа и котел. Том собирался установить печку внутри фургона, если в пути застигнет непогода. Ко всему прочему они взяли пару бочонков для воды, которые прикреплялись по бокам фургона, маслобойку, оловянную посуду и инструменты.

– Я продам вам ружье мужа, – предложила женщина. – Есть и револьвер.

– Мы думаем побыть в Штатах до июня, – заметила Мэри. – Нам еще многому надо научиться.

– До июня слишком долго, – возразила женщина. – Выходить нужно не раньше пятнадцатого апреля, когда уже появится подножный корм для скота, и не позже пятнадцатого мая. Кто опоздает, может застрять в снегах на перевалах Сьерры.

Чтобы не тратить деньги на гостиницу, Том Тревэллион с семьей перебрался в фургон, который поставил на берегу реки за пределами города. Сидя в тот вечер возле костра, он положил руку на плечо сыну.

– Видишь, парень, тут совсем другая жизнь. И люди другие. Нам сперва нужно здесь освоиться. Там, куда мы собираемся, нельзя ошибаться. Смотри в оба, Вэл, и быстро всему научишься.

– Бородач, который расспрашивал тебя о золоте, сегодня крутился в магазине, когда ты делал покупки, – сообщил сын.

– Да, я видел его.

– Он заговорил со мной, – добавила Мэри, – спросил, когда мы выезжаем. – Она посмотрела на мужа. – Я сказала ему, что мы еще не решили и что, скорее всего, останемся здесь и будем фермерствовать.

– Умница, – улыбнулся Том. – Нечего кому попало совать нос в наши дела.

– Беспокоит меня этот человек. Что-то он мне совсем не нравится.

Отец пожал плечами.

– Просто вынюхивает… многие этим занимаются.

Вэл помогал нагружать фургон. Он уже научился разжигать костер, смазывать оси, ухаживать за быками. Старался говорить поменьше, а когда владельцы других фургонов и проводники собирались по двое, по трое, подсаживался к ним поближе. Как-то он отправился забрать моток веревки, за который уже заплатили. Бородатый сидел возле магазина и жевал хлеб. Казалось, ничто больше его не занимало.

На обратном пути Вэлу встретилась ватага молодых парней, которые, собравшись в кружок, о чем-то шептались.

– …говорит, что он за все платит золотом, – донеслось до мальчика.

– Ишь ты, шкурник проклятый! – отозвался другой. – У него есть все, а мы тут последние гроши считаем!

Неужели они об отце? Вэл поспешил к фургону.

– Пап, тут какие-то люди…

Том выслушал его.

– Они могли говорить о ком угодно, Вэл, – успокоил отец. – Скоро мы уедем. А золота у нас немного.

Тем же вечером, собравшись в город, он позвал его и попросил:

– Присмотри-ка, сынок, за маленькой дочкой Редэвея. Нам с ее отцом нужно сходить по делам. Мама легла отдохнуть, а миссис Редэвей будет мыться в своем фургоне. Мы скоро вернемся.

– Но, пап! – возразил было Вэл.

– Делай что тебе сказали. Она славная девчушка, поиграй с ней…

– Поиграть?! – насмешливо воскликнул мальчик. – Да ей всего восемь лет!

– Ну и что? Каждый должен вносить свою лепту в общее дело, вот и давай. Будь послушным, сынок.

Ее звали Маргеритой, как она вежливо сообщила Вэлу, но папа называет ее Гритой.

Вэл принялся рассказывать девочке разные истории, а потом… потом случилось самое страшное.

Глава 2

Никогда еще Вэлу не приходилось разговаривать с незнакомой девочкой. Те, с кем он общался в Редтруте, Сент-Джастин-Пенвите или в Гануоллоу, хотя там он почти не успел обзавестись знакомыми, знали все известные ему истории. Здесь все складывалось по-другому.

Грита Редэвей, худенькая девочка, широко раскрыв огромные, казавшиеся темнее ночи глаза, слушала его рассказы о подземных разработках, о вооруженных бандитах, которыми кишели прииски, о штормах и кораблекрушениях возле скалистых берегов Корнуолла.

Оба фургона стояли обособленно от других. Ближайший фургон находился по меньшей мере в двухстах ярдах от них за холмом и кучкой деревьев. Костер еле горел. Вэл слышал плеск воды в оловянной кадке, в которой мылась мать Гриты.

Они сидели в кустах, в полной темноте. Мальчик говорил тихо, чтобы не беспокоить мать, отдыхавшую в фургоне. Он рассказывал историю о кораблекрушении возле Лизарда, когда до него донеслись пьяные крики.

– Надо поторапливаться, – раздался рядом совершенно трезвый голос. – В фургонах сейчас никого нет, и золото спрятано где-то там…

Вдруг шум прекратился, и в кругу света появилось несколько человек. Повинуясь инстинкту самосохранения, Вэл закрыл Грите рот рукой и толкнул ее под куст.

Один из хулиганов глотнул из бутылки, другой выхватил ее у него.

– Ну ты, Джимми! Чур поровну…

– Джордж? – раздался голос матери Гриты. – Это ты?

Пьяный парень, пошатываясь, бросился к фургону и, отодвинув холстину, заглянул вовнутрь.

– Нет, это не Джордж, это…

Его голос вдруг прервался… потом раздался женский крик.

Крепко держа Гриту, прижав ее лицо к своей груди, Вэл с ужасом наблюдал за происходившим. Первый запрыгнул в фургон, остальные карабкались за ним. Послышался приглушенный вскрик, а за ним злобные голоса ссорящихся бандитов. По меньшей мере четверо из них уже залезли в фургон, а остальные боролись и отпихивали друг друга, чтобы тоже протиснуться туда.

Вдруг из другого фургона выглянула мать Вэла.

– Эдит! – позвала она. – Что там такое? Что…

Бандиты, не успевшие забраться в фургон Редэвеев, повернулись и бросились к Мэри Тревэллион. Все, кроме одного. Этот отступил в кусты, росшие напротив зарослей, где прятались дети, и, казалось, чего-то ждал.

Несколько человек выпрыгнули из фургона, падая и наваливаясь друг на друга, и тут в слабом свете появилась фигура отца Гриты. Ничего не подозревая, он шагнул в круг света и остановился, испуганно озираясь по сторонам.

– Что…

– Прикончить его! – заорал кто-то.

Пьяная орава набросилась на Редэвея и принялась избивать его.

Он отчаянно сопротивлялся, раздавая наугад тумаки, но вскоре удар дубинки поставил его на колени. Редэвей пытался подняться, лицо его залила кровь, но его повалили наземь.

Замерев в ужасе, мальчик крепко прижимал к себе Гриту, понимая, что если она опомнится и побежит к матери, то тоже будет убита.

Вдруг кто-то крикнул:

– Сюда идут! Бежим скорее!

Бандиты разбежались. Последний, вывалившись из фургона, растянулся во весь рост, потом поднялся, вытер расцарапанное в кровь лицо и растерянно поглядел вслед удирающим дружкам. Вэл узнал в нем парня, который еще сегодня утром прорычал сквозь зубы: «Проклятые шкурники!»

Вскоре на поляне никого не осталось. Тогда из тени быстро вышел тот, кто скрывался в кустах, и взобрался в фургон Тревэллионов. Слышно было, как он шарит там, потом раздался сдавленный крик и звук падающего тела. Холщовая занавеска отодвинулась, и человек, держа в руках коробку с деньгами, принадлежавшую отцу, спрыгнул на землю.

Вор быстро огляделся по сторонам и направился прочь, но в этот момент Джордж Редэвей застонал. Бандит остановился и медленно повернулся. Постояв над распростертым телом, он сунул коробку с деньгами под мышку и, взяв револьвер в обе руки, выстрелил отцу Гриты в голову. Пуля вошла между глаз. Заткнув револьвер за пояс, убийца скрылся.

Грита изо всех сил дергала Вэла:

– Пожалуйста! Мне же больно.

Он медленно отпустил ее.

– Не смотри туда! – решительно приказал он и взял девочку за руку. – Нам надо пойти поискать папу.

Они нашли отца в магазине, он делал последние покупки. Услышав о случившемся, бросил все и побежал. Владелец магазина скинул передник, схватил револьвер и последовал за ним. Его жена остановила Вэла, кинувшегося было за отцом.

– Вы… вы оба останетесь со мной. Это мужское дело. Вам туда незачем… Господи, какой ужас! – воскликнула она.

Все последующие дни Вэл находился рядом с Гритой. Она еще маленькая, говорил он себе, и потеряла отца с матерью. Девочка тоже не отходила от него, и он утешал ее, как мог.

– Знаешь, парень, – посоветовал ему человек со значком шерифа, – ты будь поосторожнее, не очень-то распространяйся, что видел тех людей. Если они узнают об этом, то постараются убить и тебя. Что поделаешь! Теперь эти подонки разбежались в разные стороны. А тот, с расцарапанной образиной, которого ты видел, когда он вылезал из фургона, на люди не покажется, пока царапины не заживут. Но так или иначе, – прибавил шериф, – они оставили следы.

– Я найду их! – грозился Том Тревэллион, тяжко переживающий потерю жены.

– Будь осторожен, – предупредил его человек со значком, – в этих местах полно всякого сброда.

Владельца магазина звали Керби. Он подошел к комоду и вытащил из ящика револьвер.

– Том, возьми это. Быть может, тебе придется столкнуться с ними так близко, что и ружье не поможет. Возьми… это мой подарок… и храни тебя Господь.

Родителей Гриты и Мэри Тревэллион похоронили рядом, на невысоком холме неподалеку от Вестпорта. Вэл уцепился за руку отца; другой рукой Том обнимал Гриту. Мальчик оцепенело смотрел, как опускают гроб в могилу, и все никак не мог поверить, что внутри лежит его мать, что ее больше нет… что это конец.

Когда похороны закончились, он спросил:

– А что теперь?

– Отправимся на Запад, – пожал плечами мрачный отец. – Мэри этого хотела.

– А как же Грита?

– Возьмем ее с собой. Теперь она наша.

Тогда вмешался священник:

– Может быть, у нее есть родственники и они захотят взять ее к себе. Они когда-нибудь говорили, что у них есть родня?

Отец хмуро сдвинул брови.

– Надо подумать. Джордж как-то обмолвился, что у его жены есть сестра. Надо осмотреть их вещи. Да и Маргерита может знать, где та живет.

Вэл медленно подошел к стоявшей в одиночестве Грите. Она смотрела на него широко раскрытыми испуганными глазами. Девочка выглядела такой одинокой.

– Хочешь остаться с нами? – спросил Вэл. – Правда, мой отец утверждает, что у тебя есть тетя.

– Да. Тетя Элен. Она живет в Новом Орлеане.

– Нам надо осмотреть вещи твоих родителей. Быть может, найдется ее адрес. – Вэл постоял в нерешительности, засунув большие пальцы рук в карманы штанов. – Но если хочешь, оставайся с нами. Здесь я не знаком ни с одной девочкой. – Он покраснел. – А ты славная.

Отец написал письмо, отправил его с речным пароходом, и они стали ждать ответа.

Керби пришел навестить их.

– Том, – сказал он, глядя на похудевшего, осунувшегося отца, – если ты собираешься ехать на Запад, то нечего откладывать. У тебя остается мало времени, чтобы пройти перевал.

– Подожду, пока придет ответ от ее тетки, – ответил отец.

– У тебя отличный парнишка, – покачал головой Керби. – Ему так будет не хватать матери.

– Да.

С минуту или больше Том Тревэллион стоял неподвижно, потом произнес:

– Мне тоже ее не хватает. Господи, как не хватает!

Элен Деверо прибыла сама со следующим пароходом и оказалась вовсе не такой, какой ее представлял себе Том: тоненькая, миловидная женщина со спокойным взглядом и легкими, грациозными манерами.

– Благодарю вас, мистер Тревэллион, что позаботились о моей племяннице, – заговорила она. – Девочка уверяет, что вы оба были несказанно добры к ней. – Элем улыбнулась и посмотрела на Вэла. – Она просто души в вас не чает, мой друг. И теперь я понимаю почему. Вы очень славный и красивый молодой человек. – Она повернулась к отцу: – Они скрылись, те люди, что сделали это? -

– Да. Мальчик видел некоторых из них, но никто не узнал их по его описаниям. Мы не очень-то распространялись об этом, – прибавил Том, – боялись, что они могут вернуться и убить парнишку. Правда, такое вряд ли может случиться. Скорее всего, это бродячая шайка подонков. Все они были пьяные.

– Мой зять… он погиб сразу?

– Они избивали его, и он упал, – ответил Вэл. – Они били его кулаками и дубинками. Восемь или десять человек. А потом вышел еще один и выстрелил ему прямо между глаз.

– Боялся оставить свидетеля, – сказал Том, нахмурившись. – Из слов Вэла следует, что все произошло не так просто. Человек, который совершил убийство, все время стоял в стороне, но именно ему достались наши деньги. И Джорджа прикончил он.

– Они должны быть наказаны! – Глаза Элен Деверо сверкали гневом. – Все до единого!

– Здесь нет закона. И нет никакой возможности найти их.

И тут вдруг вмешался Вэл:

– Я убью их. Я убью их всех до единого. Умру, но не отступлюсь.

Пораженные, они посмотрели на него. Грита крепко сжала его руку, а Элен спокойно произнесла:

– Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, Вэл. Я тоже готова растерзать их на части. Но ты не должен из-за этих мерзавцев погубить свою жизнь. Ты молод. У тебя еще все впереди. Когда-нибудь у тебя будет замечательный дом, ты женишься…

– Я хочу жениться на Грите.

Элен рассмеялась.

– Смотри-ка, Грита, тебе сделали первое предложение!

На следующее утро они присоединились к обозу, направлявшемуся в Калифорнию.

Над ними простирался необъятный свод голубых небес, а вокруг, подернутый рябью бесчисленных волн, поднимаемых ветром, раскинулся безбрежный океан травы. День за днем волы тащились вперед. По ночам сопровождаемые волчьим воем фургоны становились в круг, внутри которого разжигали костер. Несколько раз им встречались индейцы, но, не трогая путников, проносились мимо.

Потом начались дожди, прерия сделалась труднопроходимой из-за грязи. Движение замедлилось. Однажды они даже разбили лагерь на месте, откуда видна была их предыдущая стоянка.

Время от времени Вэл сам правил быками. Он водил их на водопой, разжигал костер. Отец сделался молчаливым и замкнутым, говорил редко, да и то, если бывал сердит. Вэл научился подолгу молчать и держался от него на расстоянии. Только иногда по ночам, сидя возле фургона и глядя на огонь, Том пускался в разговоры. Он часами рассказывал о приисках и рудниках, о бурении и взрывах каменистых пород. Только годы спустя, вспоминая те беседы у костра, Вэл понял, что отец пытался таким способом передать ему весь свой опыт и знания, которые у него были, только тогда ему стало понятно, что испытывал Том, стараясь выполнять одновременно роль и отца и матери, которой им обоим так не хватало. Том всегда считался замкнутым человеком, всецело посвятившим себя сыну и жене, но тепла и нежности, которыми окружала мальчика мать, он не мог ему дать. Вэл чувствовал, что отец любит его, но понимал: мать есть мать.

Все дальше на запад продвигались они день за днем, тащились по степи со скоростью, которая не превышала двух с половиной миль в час. Они брели по бескрайним равнинам, взбираясь на невысокие холмы, спускались вниз по крутым склонам, собирая бычий помет для ночного костра, и всегда держались настороже, опасаясь индейцев, а те все не появлялись.

Однажды, проснувшись утром, они обнаружили, что из лагеря увели нескольких лошадей. Но их кобыла осталась – Вэл очень любил ее и загонял на ночь внутрь круга, образуемого фургонами.

Никто не видел и не слышал индейцев, но кони пропали, да еще им встретились следы неподкованной индейской лошадки. Кое-кто из мужчин хотел отправиться на поиски, но проводник посоветовал им не делать этого.

– Коней угнал отряд воинов. Они возвращались домой, – объяснил он. – Среди них есть пешие, и им нужны лошади. Вам нечего и думать вернуть их, не то кому-нибудь из вас придется расстаться со своим скальпом… а может, даже и всем. В отряде, – добавил он, – около двадцати воинов. Этого достаточно, чтобы натворить бед. Вам еще повезло, что они только взяли лошадей и убрались восвояси.

Когда наступила очередь Вэла пасти лошадей, к нему подъехал проводник. Он бросил поводья и предложил мальчику табаку, тот покачал головой.

– А твой отец, похоже, крепкий мужик, – заметил проводник, – правда, тихий. Я слыхал, он потерял жену, а ты мать.

– Да, сэр.

– Тяжко терять человека, к которому ты привязан. Очень тяжко. Есть люди, которые находят себе другого человека, а есть такие, что никогда на это не пойдут. Сдается мне, твой отец как раз из таких. Он одинокий по натуре, твой отец. Подумай об этом, парень. Ты должен понять его. У меня вот как-то завелись две лошади. Они и паслись вместе, и в стойлах находились рядом. Если я выезжал на одной, а другую не брал, так та злилась на весь белый свет, пока я не возвращался. И когда одну заломал медведь… та, другая, так и не стала хорошей лошадью. Твой отец однолюб. Это все равно, как если бы он потерял часть самого себя. И если он бывает груб и раздражителен, принимай в расчет, что я сказал. Понимаешь меня? – Проводник слез с лошади. – Все мы живем с кем-то и так или иначе должны считаться с нашими близкими.

Несколько дней спустя, когда впереди показались покрытые снегом горные вершины, упирающиеся в небо, проводник снова остановился возле него.

– Вы бы с отцом послушались моего совета. Это пока еще первые горы, и на них уже лежит снег. Останьтесь по эту сторону Сьерры и подождите до весны. Зимой в горах можно погибнуть.

Проводник помолчал и добавил:

– По-моему, мы не знакомы. Меня зовут Хайрэм Уорд, сынок. Говорят, ты видел тех, кто убил твою мать.

– Да, видел. И могу узнать некоторых.

– Можешь описать их мне?

Вэл тщательно описал тех, кого разглядел. Некоторые стояли к нему спиной, другие оставались в тени. Но одного он не забудет никогда. Того, кто стоял над распростертым телом Джорджа, а потом застрелил его. Этого он описывать не стал.

– Тот, что с расцарапанным лицом, судя по твоим словам, похож на Оби Скиннера. Скверный тип. Я даже думаю, что это у него фальшивое имя. Навел он страху по всей Миссисипи грабежами и убийствами. Совершает налеты с шайкой таких же головорезов. Передай отцу, пусть держится от них подальше, а если встретит, пусть убивает сразу.

Несколько минут они молчали, потом Вэл сказал:

– Я их никогда не забуду.

Уорда поразила какая-то особая интонация в голосе мальчика.

– Что такое, парень? Что это ты задумал?

– Я убью их. Убью всех до одного.

Уорд помолчал.

– Понимаю, что ты чувствуешь, дружок. А помнишь, как в Библии? «Мне отмщение», – сказал Господь. Зло, совершаемое человеком, обрушится на него самого. Так-то. Предоставь это времени… и Господу.

Вэл не ответил. В душе у него уже созрело решение, твердое, как ядро, и никакие слова не могли изменить его. Перед глазами стояла мать. Он видел, как изменился отец, потеряв ее. Его мать и мать Гриты жестоко убили, и люди, совершившие это, остались на свободе.

– Жизнь дается человеку, чтобы созидать, – продолжал проводник. – А ты думаешь только о том, как бы убить этих подонков… Если тебя поглотит мысль о мести, ты потеряешь интерес ко всему остальному, ты только попусту растратишь себя. Это очень огорчит твою мать, а ведь она не заслуживает этого. Предположим, ты разыщешь их и убьешь всех до одного. И что? Полжизни пройдет. А что останется? Жажда мести делает человека одержимым, и он помышляет лишь об одном, но когда все будет закончено, останется одна опустошенность. Я не очень-то силен по части философии, зато знаю людей. Твоему отцу нужна помощь. У тебя еще все впереди. Строй свою жизнь и забудь о тех людях.

– Думаю, – медленно проговорил Вэл, – во всем виноват тот человек. Остальных, пьяных, он привел.

Уорд резко повернулся.

– Ну-ка, ну-ка… О чем ты говоришь?

– Человек, который наклонился над отцом Гриты, а потом застрелил его, не был пьян. Он ждал, пока все другие сделают свое дело, а потом крикнул, что кто-то приближается. Они разбежались, а он забрался в фургон и взял деньги. Когда вылез, отец Гриты застонал, тут он его и застрелил. Я видел это.

Уорд пристально посмотрел на него.

– Парень, ты уверен в этом? Сможешь узнать того человека?

– Думаю, да. Я, правда, не видел его лица, но мне кажется, я знаю, кто он.

– Будь осторожен, сынок. Многих повесили только за то, что на них указали. Ты же не хочешь, чтобы повесили невиновного?

– Нет, сэр.

Трава стала более редкой, под ногами скрипел песок, и повсюду, справа и слева, возвышались дюны. Однажды они увидели стадо бизонов числом около ста голов. Животные паслись на склоне холма в миле от них.

Скот их отощал, люди стали молчаливее и то и дело озабоченно поглядывали на снежные вершины. На равнине снега еще не было, но он уже лежал на горах. Пока только местами, но уже наводил на тревожные размышления.

– Мы ждали слишком долго, – сокрушался отец, – но не могли же мы бросить бедную девочку.

– Хайрэм Уорд считает, что нам не стоит перебираться в Калифорнию в этом году, а подождать до весны.

Отец долго молчал. Они вместе правили быками. Это был один из тех редких моментов, когда они сидели вот так вместе. Колеса подпрыгивали на камнях и выбоинах. Дорога поднималась в гору. Вэл не помнил, как долго они уже поднимались, пока не оглянулся и не увидел длинный хвост обоза, растянувшегося чуть ли не на полмили.

– Наверное, надо поберечь запас провизии, – промолвил наконец отец, – и раздобыть мяса.

Оторвавшись от головы обоза, Уорд несколько минут ехал рядом с их фургоном.

– Завтра минуем перевал, – сообщил он. – Дорога большей частью пойдет вниз, пока не достигнем Сьерры.

Дичь больше не встречалась, казалось, все бизоньи стада остались позади. Однажды где-то вдалеке промелькнула антилопа. Уже совсем на закате уставшие путники устроили привал. Отец снял ружье. Вэл с благоговейным страхом смотрел на него. Отец редко брал в руки оружие. Да и подстрелить кого-нибудь шансов практически не оставалось.

– Можно мне с тобой?

Том сначала хотел отказать, но потом передумал и кивнул:

– Валяй!

Они вышли из лагеря. Уорд поехал за ними.

– Что, решили поохотиться? – спросил он.

– Да.

– Смотрите не заблудитесь. Да и индейцы тут шастают.

– Далеко не пойдем. Если увидим, что ничего нет, вернемся.

– Вон там, – Уорд указал рукой, – есть ручей. Бизоны иногда приходят туда на водопой. Старайтесь идти тише, может, и встретите дичь. Да будьте осторожны, здесь же индейская территория.

Они направились вниз по склону, поросшему редкой, пожухлой травой, мимо голых, торчащих скал. Увидев блеск воды, остановились и огляделись по сторонам. Вэл взглянул на отца, но промолчал. Они шли меж деревьев, стараясь ступать совершенно бесшумно. Потом снова увидели воду и, спустившись по травянистому склону в низину, заметили у ручья пятерых бизонов.

Отец побледнел. Медленно и очень осторожно он поднял ружье, положил его поперек низкой ветки и прицелился в самку, стоящую к нему ближе остальных. Потом выпрямился, чтобы протереть глаза. Вэл посмотрел на его, но вниманием того полностью завладели бизоны.

Вдруг в кустах что-то промелькнуло.

– Пап…

– Тс-с…

Отец снова прицелился и медленно спустил курок. Самка дернулась, потом рухнула на колени и повалилась наземь. В крайнем возбуждении Том Тревэллион выскочил из-за куста и вдруг резко остановился.

В боку у бизона торчала еще дрожавшая стрела!

Послышался топот копыт. Мальчик и его отец подняли головы и увидели пятерых индейцев, сидевших на своих низкорослых лошадках.

Один из них указал на бизона.

– Мой! – громко заявил он.

Том Тревэллион покачал головой и коснулся ружья.

– Нет. Это я убил его.

Индеец поднял лук и указал на стрелу, потом на ружье Тревэллиона.

– Твой ружье слабый, он пустой. – Он поднял лук и стрелу. – Лук не пустой. Уходи. – Он указал на бизона: – Мой!

– Нет, – стоял на своем Том Тревэллион. – Это моя пуля убила его. Понял?

Индеец переглянулся со своими спутниками:

– Наш – пять, твой – один. Наш брать мясо.

Вдруг раздался резкий щелчок, и индеец повернул голову кВэлу. Тот держал в руках отцовский револьвер со взведенным курком.

Вэл переложил оружие в другую руку и растопырил пять пальцев.

– Пять, – сказал он, – пять пуль, пять человек.

Потом, не сводя глаз с индейцев, бросил отцу:

– Пополам?

Том Тревэллион посмотрел на сына так, будто видел его впервые, а потом обратился к охотникам:

– Пополам идет? Вам половина, нам половина.

Тут что-то вроде улыбки промелькнуло на лице у индейца.

– По-по-лам, – закивал он.

Вэл медленно опустил курок своего шестизарядника и убрал его за пояс.

Индейцы побежали к туше и принялись свежевать ее, тщательно деля мясо на равные доли.

Том посмотрел на сына.

– Кто разрешил тебе взять револьвер?

– Никто.

– Впредь спрашивай, прежде чем брать.

Когда индейцы закончили свежевать тушу и делить мясо, один из них указал на шкуру:

– По-по-лам?

Том улыбнулся.

– Возьмите ее себе. Вы лучше знаете, что с ней делать.

Охотники направились восвояси. Вдруг один из них обернулся, помахал рукой и крикнул:

– По-по-лам!

Том Тревэллион посмотрел им вслед, потом зарядил свое ружье.

– Отлично, теперь у нас есть мясо. Можно возвращаться.

Глава 3

Однажды они разбили лагерь на берегу притока реки Мэри. Хайрэм Уорд остановился возле их фургона.

– Наполните водой бочонки и всю посуду, какая у вас есть. Да нарвите травы впрок. По эту сторону от Карсон-Ривер больше не найдете ни воды, ни корма для скота.

– А в чем дело?

– Пустыня… два дня пути по пустыне.

– Да мы уж вроде видели много пустынь, Уорд.

– Вы еще не видели Сорокамильной. Хуже не бывает. Ни одно животное не остается после нее в хорошем состоянии. Воды и травы совсем не будет. Каждые пятьдесят ярдов мертвый бык, каждые сто – брошенный фургон. Тут, случалось, и вода закипала. Двадцать четыре часа пути. Выйдем только во второй половине дня, иначе будет слишком жарко. Через несколько часов привал. Дадим животным сена и воды и продолжим путь. Наполните водой все емкости… пригодится.

Взяв серпы, они отправились на близлежащий луг нарезать травы. Набрав полные охапки, отнесли сено в фургон. К этому времени они уже лишились основной тяжести, так как успели использовать запасное дышло и съесть большую часть припасов. Но все же еды оставалось больше, чем ожидали, так как едоков оказалось на одного меньше, чем планировали вначале.

Вэл снова пошел на луг и принялся резать невысокую траву – теперь каждый клочок сена представлял для них ценность.

Утро наступило жаркое и душное, спину ломило от необычной работы. Время от времени мальчик собирал нарезанную траву и относил ее на обочину. Он посмотрел на реку и вспомнил, как купался в море возле Гануоллоу. Увидит ли он Гануоллоу опять?

Мимо прошел отец – вел быков на водопой. Заметив сына, подбодрил:

– Давай, давай. Не время лениться.

Вэл снова принялся собирать одну за другой охапки травы. Вернувшись с быками, отец пустил их попастись. Жужжали пчелы. День стоял жаркий, сонный. Вэл проголодался, но терпел. В фургоне еще оставалось немного вяленого мяса – это все, на что он мог рассчитывать, но бросить работу, когда рядом трудился отец, не посмел. Запасов провизии им не хватило бы, надумай они зимовать по эту сторону гор. Он снова принялся резать траву. Закат застал его за работой, тогда он неторопливо связал траву в пучки и отнес в фургон.

Уорд подсел к их костру выпить кофе.

– Осталось девятнадцать фургонов, – сообщил он, – а выехало двадцать четыре. Пятерых людей похоронили за время пути.

– Это много? – спросил отец.

– Да нет, обычно. Жена Хансена умерла от горячки на вторую неделю. Бернсайд случайно застрелился – вытаскивал из фургона ружье дулом вперед. Потом умер ребенок Хансена, да Маккрейн заблудился.

– А кто пятый? Что-то не припоминаю.

– Джон Хелдер. Скончался прошлой ночью.

Уорд посмотрел на Тома Тревэллиона.

– Вам нужно беречь себя. Думаю, справитесь. Ведь нам нужны крепкие парни. – Он поднялся, допил кофе и поставил кружку на землю. – У нас будут еще потери, прежде чем доберемся до Карсона. Люди не в лучшей форме. Несколько женщин больны, да еще Торсби. Тоже, похоже, скоро свалится.

Ночью они спали, по крайней мере, спал Вэл, хотя и беспокойно. Несколько раз он просыпался, а отец, казалось, так и пролежал до утра с открытыми глазами, уставившись в потолок фургона.

И опять наступило жаркое, безветренное утро – ни малейшего дуновения. После обеда запрягли быков. Лошадь привязали позади фургона.

Неторопливо, без суеты караван тронулся в путь. Клубы солоноватой пыли поднимались из-под колес и копыт. Никто не разговаривал. Низко опустив головы, понуро тащились быки, словно в каком-то гипнотическом трансе. Солнце жгло все сильнее. Вэлу страшно хотелось пить, но он не осмеливался попросить воды.

Однажды он увидел ребра мула, полузасыпанные песком, а чуть дальше обломки фургона, потрескавшиеся от долгого пребывания на солнце. Он побрел к голове обоза. Фургоны двигались медленно, и люди иногда забегали вперед посмотреть вдаль. И вот на этот раз… чудо из чудес – перед ними раскинулось сверкающее голубое озеро!

– Пап, смотри!

Остальные тоже остановились, глядя в пустыню.

– Вода! Господи, вода! И нам еще говорят…

– Мираж, – отрезал Уорд. – Только кажется, что вода.

Тогда один повернулся к нему и раздраженно спросил:

– Ты хочешь сказать, что это не вода?

– Такое вы будете видеть каждый день. Это всего лишь мираж, вызванный жгучими лучами солнца. Не могу объяснить, что это такое, сам не очень хорошо понимаю, но здесь обычная вещь. Удивляюсь, что вы не видели миражей до сих пор.

Несколько человек собралось полюбоваться видением. Наконец Том Тревэллион повернулся, чтобы идти.

– Может, это озеро и существует, – пожал он плечами, – только оно в стороне от нашего пути.

Он взял кнут и вернулся к своей упряжке. Остальные неохотно последовали его примеру. Вдруг один из них крикнул:

– Да провалитесь вы пропадом!

Он повернул упряжку и направил ее туда, где сверкала голубая гладь озера. Уорд окликнул его раз, другой, потом бросился вслед за ним, но тот не обращал на него внимания.

– Не понимаю, какой смысл тебе врать! – крикнул он. – Это же самая настоящая вода!

Хайрэм Уорд с горечью махнул рукой.

– Он не послушается. Он просто не послушается, и все! А ведь с ним жена и двое мальчишек!

– А если он прав? – пробормотал кто-то. – Может, это мы дураки.

– Да где там прав, – волновался Уорд. – Это всего лишь мираж, какой всегда бывает в сильную жару. Он погубит себя. Но хуже всего, что погубит своих детей.

– Если этот парень ошибается, – возразил ему все тот же человек, – он вернется и снова присоединится к нам.

Уорд метнул на него сердитый взгляд.

– Ты видел его быков? Туда они добредут, а обратно уже нет. Все, что ему останется, это бросить фургон и посадить жену и детей верхом на быков. Но один шанс из ста, что у него хватит ума додуматься до этого.

Они медленно продолжали путь. На закате Уорд подал знак устраивать привал. Измотанные путники распрягли быков и дали им по тощей охапке сена. Конечно, этого было недостаточно, но все же хоть что-то. Потом каждый отпил из котелка.

– Отдыхаем два часа, – объявил Уорд, – потом снова в дорогу. В полночь следующий привал, и будем идти до рассвета.

– А что потом?

– Сделаем привал и, если все сложится удачно, к обеду доберемся до Карсон-Ривер. Уж там-то отдохнем по-настоящему.

Вэл лежал в фургоне совершенно без сил. Он слышал, как отец шарил вокруг, что-то искал, потом все стихло. Очнулся, когда фургон тронулся, и еще некоторое время лежал не двигаясь. Отец что, забыл про него? Почему не разбудил? Мальчик выглянул из фургона. Том тяжело брел рядом с быками и Вэл заметил, что он шатается. На мгновение даже испугался, что отец вот-вот упадет, но тот взял себя в руки и с трудом продолжал двигаться.

Догнав его, Вэл сказал:

– Пап, почему ты не хочешь забраться в фургон? Почему не хочешь отдохнуть?

– Ах ты глупыш! Да они и так еле тащатся. Не хватало еще мне добавить им тяжести.

После полуночи караван остановился снова. В ясную ночь звезды висели совсем низко. Вокруг стояло удушливое зловоние от разлагавшихся туш животных. Повсюду только песок да пыль.

Отец опустился на землю и закрыл лицо руками. Вэл неторопливо раздал быкам остатки сена и напоил их. Подъехал Уорд.

– Все в порядке, сынок?

– Да, сэр.

– Вот что, парень, поеду обратно, посмотрю, не видать ли там Томпсонов. Если они выбрались на дорогу, им понадобится помощь.

Тревэллион поднял глаза.

– А если нет?

– Тогда они не жильцы на этом свете. Не могу же я загубить отличную лошадь и свою собственную жизнь, разыскивая их. Я предупреждал его, но он не послушал.

Уорд повернул коня, потом остановился.

– Том, если я не вернусь, займи мое место. Доведи их до Калифорнии.

– Я?

– Да, ты. Ты самый сильный мужчина в обозе, и люди слушают тебя. Ты обладаешь здравым смыслом. Только прислушивайся к нему и выведешь их. – Он невесело усмехнулся. – Только не думай, что я пропаду. Я обязательно вернусь.

И он направил коня в темноту ночи. Позже они слышали, как он долго звал пропавших, но ответа так и не последовало. На рассвете проводник вернулся, ведя лошадь под уздцы.

– Поднимай людей, Том, – произнес он слабым от усталости голосом, – поднимай, не то у нас будут большие потери.

– Ну что, не нашел их?

– Нет. Только следы, да и те почти занесены песком.

Он взял кружку кофе, которую протянул ему Вэл.

– Понимаете, мираж всегда впереди, сколько к нему ни идешь, его нельзя достичь. И так, пока не наступит конец… Следы их колес уходили глубоко в песок, быки едва тащили фургон. Они завязнут в плейе, и тогда…

– В плейе? А что это?

– Плейя – сухое озеро. Только оно не совсем сухое. Корка трескается, а под ней трясина, вроде зыбучих песков. Если затянет туда, понадобится две или три свежих упряжки, чтобы вытащить фургон. Иначе не совладать.

– А что же им делать?

– Они могут сесть на быков верхом и попробовать выбраться так. Если парень не глуп, им это удастся. Но воды и сена много не унести. Вся беда в том, что он глуп, иначе послушался бы моего совета с самого начала.

– Может, нам собраться вместе да…

– И думать нечего. Я против. Он сам захотел, и я не собираюсь терять людей, чтобы спасти этого отчаянного глупца. Конечно, это жестоко по отношению к его семье, но у тех, кто мог бы пойти ему на выручку, тоже есть семьи. – Уорд устало поднялся, слегка пошатываясь. – Теперь это их дело. Если они снова выйдут на дорогу, они могут с кем-нибудь подъехать. Беда вот только, что у Томпсона в фургоне пожитки и, думаю, он не захочет их оставить. Он будет до последнего цепляться за них. У него есть два дня, чтобы выбраться из этого места на быках, а потом он сможет выйти оттуда только пешком. Если останется там вытаскивать фургон, то долго не протянет.

Том Тревэллион прошелся вдоль фургонов, потом скомандовал трогаться в путь. Трясясь и громыхая, они снова двинулись вперед. За ними шел Хайрэм Уорд, ведя лошадь под уздцы. Внезапно подул ветер, его резкие порывы поднимали клубы забивавшей глаза серовато-белой песчаной пыли, от которой трескались губы. Быки то и дело останавливались; отдохнув несколько минут, шли снова. У них осталось всего несколько охапок сена, а на дне бочонков плескались лишь жалкие остатки тепловатой воды.

Вэл брел, изредка подгоняя быков, горло пересохло и саднило от песка. Неожиданно отец, шедший впереди, споткнулся и упал, потом медленно и тяжело поднялся на ноги.

Передний фургон внезапно остановился, один из быков, тащивших его, рухнул в изнеможении. С помощью Тома Тревэллиона быка распрягли и оставили лежать на песке. Несколько минут спустя они поравнялись с головным фургоном и обогнали его.

– Тревэллион, может, возьмешь у меня часть поклажи? Неужели оставлять здесь? Это ведь все, что у меня есть. Одежда, инструменты… Они нужны мне.

– Лучше запакуй их, – посоветовал Уорд, – и погрузи на быков, а фургон брось. Нет смысла перегружать другой фургон.

На обочине прямо на песке лежало несколько книг – «История древнего мира» Роллена в шести томах, рядом брошенные кресло-качалка и старый сундук. Всю ночь им попадались побелевшие останки давно погибших животных и кости, не так давно обглоданные грифами или койотами. Следующий привал они сделали в предрассветный утренний час. Отец набрал со дна бочонка немного воды, напоил быков и приготовил кофе.

– Далеко еще?

Уорд пожал плечами.

– Миль десять, может, больше. По утрам быки чуют в воздухе влагу и могут обезуметь. Удерживай их, если можешь.

Паркинс, чей фургон шел теперь перед ними, покачал головой:

– У них нет больше сил, Хайрэм. Если у меня кончится корм, они падут.

– Быки чувствуют воду, и она придает им силы. Если побегут, просто прыгайте в фургон и держитесь крепче.

Покрасневшие от усталости глаза; лица, волосы и одежда покрыты серой пылью – такими они снова выступили в путь. Теперь каждый шаг был для них как суровое испытание, приближавшее их к победе. Дважды Вэл падал, но всякий раз успевал подняться на ноги, чтобы не быть раздавленным идущей следом упряжкой.

Тащась за фургоном, мальчик иногда оглядывался назад. Некогда длинная вереница сделалась теперь коротенькой и жалкой. Где они все? Сколько людей умерло этой ночью, людей, которых он никогда даже не видел?

Жаркое утро перетекло в душный, раскаленный день, а быки, словно в гипнотическом сне, упорно плелись вперед, низко опустив головы, беззвучно склоняясь под тяжестью ярма.

Далеко вокруг простиралась серая пустыня, усыпанная грудами выбеленных под палящим солнцем костей. Теперь брошенные фургоны, одеяла, инструменты, обломки мебели и человеческие останки встречались очень часто.

Внезапно налетел шквал и закапал дождь, который прекратился так же быстро, как и начался, потом снова потянул ветер…

Вэл успел лишь увидеть огромную черную грозовую тучу, неумолимо надвигавшуюся на них, и тут же грянул гром. Клубы поднявшегося песка обжигали лицо. Он заметил, как отец пытается натянуть платок на нос и рот, и последовал его примеру. Тут же услышал душераздирающий, словно предсмертный крик, протяжный стон одного из быков, от которого все содрогнулось у него внутри. Животные ускорили шаг и перешли на бег. Вэл бросился на дно фургона, быки понеслись во всю мочь.

Громыхая и подпрыгивая на камнях, фургон летел вперед. Вэл схватился за перекрытие, моля лишь о том, чтобы они не разбились. А вокруг точно так же неслись другие фургоны. Удушливая пыль, от которой Вэл задыхался и кашлял, скопилась под плотным тентом. В тележке все перемешалось: ружье упало на постель, дверца печки распахнулась и ходила ходуном, так что мальчику с трудом удалось закрыть ее, но зола уже носилась в воздухе. Хорошо, что печкой уже давно не пользовались и в ней не осталось горячих углей.

Справа вдруг раздался треск и крики. Выглянув, Вэл увидел, что какой-то фургон перевернулся на бок; колеса его еще вращались, а быки, освободившись от груза, умчались уже далеко.

Они продолжали нестись, и Вэл прильнул к полу фургона в мучительном страхе. Неужели эта бешеная гонка никогда не кончится? Где отец?

И вдруг быки остановились. Вэл почувствовал приятную свежесть, ворвавшуюся в фургон, он подполз к проему и выглянул наружу. Быки по колено стояли в воде, опустив в нее головы. Выскользнув из-под тента, он тоже бросился в воду, окунулся с головой и потом долго пил, черпая влагу пригоршнями. Справа и слева стояли другие фургоны. В нескольких ярдах от себя он увидел Дотти Паркинс, ее промокшее платье прилипло к телу, самым откровенным образом обозначив выпуклости фигуры. Пораженный, Вэл стоял и смотрел на нее; заметив это, она рассмеялась, погладив себя по груди, плотно обтянутой мокрой тканью. Вэл торопливо огляделся по сторонам, и она снова рассмеялась. Дотти Паркинс исполнилось шестнадцать, и он был почти на четыре года моложе. Она всегда казалась ему спокойной, тихой и скромной девушкой.

Вэл взял из фургона кнут и направился к быкам, чтобы вывести их из воды. Отца нигде не было. Он услышал, как слабо вскрикнула Дотти Паркинс, обернулся и увидел на берегу всадника, который застыл, пялясь на девушку.

– А у тебя, красотка, фигурка что надо, – проговорил он.

– Не твое дело! – вспыхнув, огрызнулась Дотти.

Вэл достал из фургона одеяло, протянул ей, и она поспешно набросила его на себя.

Незнакомец перевел взгляд на Вэла, и тот почувствовал, как что-то словно пронзило его.

Он узнал его! Перед ним стоял один из убийц его матери. Вэл бросился в фургон, схватил ружье и повернулся к незнакомцу. Тот пришпорил лошадь и умчался прочь.

Дотти, широко раскрыв глаза, не отрываясь смотрела на него.

– Ты!.. Ты готов драться за меня! Я… Я никогда не думала… Ты… ты настоящий мужчина!

Смущенный Вэл убрал ружье. Он не стал объяснять ей, кто на самом деле тот человек и почему он, Вэл, так поступил, – ему не хотелось ее разочаровывать.

Шлепая по воде, к своему фургону подошел Паркинс. Дотти бросилась к нему и принялась рассказывать о случившемся. Вскоре на берегу появился отец Вэла.

– Черт возьми! – крикнул ему Паркинс. – У тебя храбрый малый, Том! Да, да, храбрый малый! Он заступился за мою дочку.

Позже, когда они с отцом остались вдвоем, Вэл сказал ему:

– Пап, она неправильно поняла. Я взялся за ружье потому, что тот человек из тех, кто убил нашу маму.

– Что-о? На какой он лошади? И как выглядел?

– Среднего роста, темноволосый, худой, с жидкой бородкой. Лошадь у него гнедая, на трех ногах у нее белые чулки и морда светлая.

Они вывели животных из воды и пустили на прибрежный луг. Там пасся и остальной скот.

– Сынок, присмотри за фургоном и скотиной. Там дальше есть фактория. Съезжу-ка я туда.

– Пап, только не говори о нем… об этом человеке Паркинсу и Дотти. Она думает, что я… сделал это ради нее.

Отец кивнул и вывел лошадь.

Несколько часов спустя он вернулся, разделся и искупался в реке. Потом Вэл спросил:

– Ну что, нашел его?

– Нет. Он уехал еще до того, как я туда добрался. Но они знают его. Его зовут Скиннер. Владелец магазина говорит, он опасный тип.

Том Тревэллион занялся приготовлением пищи, Хайрэм Уорд принес кусок свежего мяса и присоединился к ним.

– Не возражаете?

– Нет.

Немного погодя Уорд спросил:

– Тот парень, которого ты прогнал… Ты знаешь его?

– Я узнал его лицо и запомнил. Он один из тех, кто убил мою мать.

Уорд поверх костра посмотрел на Тома.

– В фактории Спаффорда мне сказали, что ты расспрашивал о нем. Будь осторожен, Том. Это опасный человек и водится с дурной компанией. Если узнает, что ты разыскиваешь его, он убьет тебя.

– Тогда ему лучше стрелять первым.

– Том, ты не понимаешь. Скиннер догадается, что это мальчик рассказал тебе все, и убьет его тоже. Думаю, он узнал тебя. В фактории расспрашивал обозных, есть ли у тебя жена. Ему сказали, что твою жену убили на Миссури.

– Так, стало быть, он знает?

– Да, знает.

Глава 4

Том Тревэллион направил свой фургон вверх по реке, в противоположную сторону от фактории Спаффорда. В последний день к нему пришел Хайрэм Уорд.

– Остаешься, Том?

– Да.

– Ты благоразумнее, чем остальные, но я проводник и должен довести их во что бы то ни стало. – Он помолчал, раскуривая трубку. – Будьте начеку, и ты и мальчик. Это паршивая публика.

– Ладно.

– Том, ты когда-нибудь убивал?

– Нет.

– Ну таких-то сможешь. Только не разговаривай с ними, не выкладывай им, что ты о них думаешь. Просто убей, и все. Другого они не понимают и не заслуживают. Это хищники, Том. Рано или поздно всех их ждет петля. Только сам не выслеживай их.

Они долго смотрели вслед удалявшимся фургонам. У Вэла возникло чувство, будто он что-то потерял. Он мало знал этих людей, но вот уже много месяцев они ехали вместе. Фургоны медленно протащились мимо, и только несколько человек помахали им на прощание. Глаза этих людей были устремлены на дорогу, а сердца и мысли витали в волшебной стране, что лежала по ту сторону гор.

– Зима будет холодная, – сказал отец, – надо запасти дров. Здесь есть заброшенная хижина, в ней мы и перезимуем, а когда сойдет снег, перейдем через горы.

Они прибрались в старой хижине, отец починил крышу. Вэл собирал по склонам хворост – сучья, куски коры и поваленные деревья, – столько дров хватило бы не на одну зиму, даже не пришлось бы рубить деревья. Он складывал дрова вокруг хижины, чтобы они всегда находились под рукой и заодно, чтобы утеплить стены.

«Змей нечего бояться, – так сказал ему на прощанье Уорд. – Скоро начнутся холода. С первыми морозами они все забьются по щелям и норам. Но здесь водятся медведи… Будьте осторожны».

Медведей Вэл не встречал, зато видел их следы. На второй день отец убил бизона, подстрелил без труда с каких-нибудь тридцати ярдов.

Вэл бродил высоко по склону, когда появились люди. Отец находился возле фургона и, заслышав их приближение, приготовил ружье.

В чистом горном воздухе звуки разносятся далеко, и мальчик слышал все.

– Это тот самый фургон?

– Да, он самый, крашеный в голубой цвет. Точно они.

– Но как он узнал? Его же там не было!

– Мальчишка ему рассказал. Мы не заметили сопляка, а он, должно быть, ошивался где-то рядом.

Они приближались, прячась за камнями и деревьями. Отец увидел их. У одного – винтовка, другой вытащил шестизарядник. Том Тревэллион вскинул ружье и выстрелил. Один вылетел из седла. Вторым выстрелом он убил другого, потом бросил ружье, потянулся за револьвером, и тут Вэл увидел, как тело отца задергалось от попадавших в него пуль. Он упал на колени, выхватил оружие и все стрелял и стрелял, почти уже наугад, так как сам был смертельно ранен.

Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась, и в наступившей тишине послышался приближавшийся стук копыт. Кто-то выругался, потом крикнул другим:

– Мотаем отсюда!

Они развернули лошадей. Выскочив из укрытия, Вэл бросился к отцу, схватил его револьвер и выстрелил как раз в тот момент, когда бандиты уже скрылись в кустах.

Со стороны Карсона неслась группа всадников.

Худой бородатый человек остановил лошадь, посмотрел на Вэла, потом на отца.

– Кто это сделал, мальчик?

Вэл рассказал, потом подбежал к отцу и, упав рядом на колени, с тоской и отчаянием смотрел на него. Голову и рубашку залила кровь.

– Вэл… Вэл, я… – Потом, совсем тихо, он прошептал: – Будь умницей. Твоя мама…

Голос его оборвался, и его не стало.

Бородач положил руку Вэлу на плечо.

– Твой отец был настоящим мужчиной, сынок. Он погиб, проявив истинную отвагу.

Они похоронили отца там же, на невысоком холме под деревьями, и Вэл собственноручно сделал надгробие – большой кусок песчаника, на котором он с помощью молотка и зубила старательно выбил слова.

Перезимовал он в хижине. За двадцать пять центов в неделю убирал улицу вокруг магазинчика Спаффорда. Для одного едока заработка хватало, с дровами он тоже не бедствовал. У него были теплые одеяла, винтовка, ружье и револьвер. Позже, побродив по следам убийц, он нашел и второй револьвер, на рукоятке которого значилось имя «А. К. Элдер». Очевидно, он выпал при поспешном отступлении или его выронил раненый.

Зимой Вэл разобрал вещи, оставшиеся от родителей: одежду, небольшой сундучок с памятными подарками, какие-то старые письма. Среди вещей матери он нашел пять золотых монет, припрятанных на случай острой нужды, и снова убрал их, а когда наступила весна, запряг быков и, присоединившись к первому же обозу, отправился через горы в Калифорнию. Ему стукнуло тринадцать, и для своих лет он выглядел рослым и сильным.

В Сакраменто он продал быков и фургон, а кобылу и оружие оставил. Револьвер с надписью на рукоятке завернул отдельно. Теперь он знал два имени – Скиннер и А. К. Элдер.

В то лето он пас скот, помогал рыть оросительные каналы, сооружал водовод. Осенью нанялся строить бревенчатые конюшни, рубил и заготавливал лес.

На лесозаготовках рядом с ним работал человек с берегов Миссури, сутулый, со впалыми щеками, но неутомимый рассказчик, его язык работал не переставая с восхода солнца до поздней ночи, а память хранила несметное множество самых разных историй из жизни переселенцев: об охоте, о драках, о переправах через реки.

Как-то на закате он воскликнул:

– А пираты! Представляешь, парень, ходили по Миссури речные пираты. Могли что хочешь из-под носа увести. По большей части они лежали в засаде и ждали, когда появится плот или лодка, а ночью взбирались на нее, людей убивали и грабили все подряд!.. Моя мать, богобоязненная женщина, воспитывала нас правильно. Она принадлежала к методистской церкви, и мы часто ходили на проповеди. Многое я уже забыл, только в то время мы как раз стали поглядывать на девчонок, которых родители брали с собой на проповеди. Мы глазели то на одну, то на другую, а однажды я даже взял дочку Сойера за руку прямо в церкви! Пришлось мне драться из-за нее с другим мальчишкой. Драка была прямо не на жизнь, а на смерть, но потом пришел Оби и…

– Кто?

– Оби, Оби Скиннер. Тот, что жил возле Лысой горы. Так вот он…

– Расскажи-ка мне про него.

– Про Оби-то? Да так, ничего особенного. Он на год, на два помоложе меня, но уже тогда считался отпетым и бессовестным вором. Я всыпал тогда этому мальчишке, но Оби… он подошел и ударил его палкой. Он поступил нечестно. Я только хотел, чтобы парнишка убрался прочь, но Оби зашел с моей стороны и крепко дал ему по мозгам. Парень лежал как бревно. Я обругал Оби, сказал, что сам разберусь со своими делами, но он только посмеялся надо мной. В тот же год его взяли – попался на краже осла, но каким-то образом ему удалось удрать из тюрьмы, и он подался к речным пиратам.

– А что тебе известно о шайке Оби Скиннера? – спросил Вэл.

Часть вторая

Глава 5

Прошло десять лет… Наступил 1859 год. Все это время Вэл Тревэллион неутомимо работал. Снедаемый ненавистью к осиротившим его подонкам, он брался за любое дело, стараясь отложить немного денег, и трудился не покладая рук с единственной мыслью – найти и уничтожить убийц отца и матери, убедиться, что они наказаны за содеянное.

Служил он посыльным при фактории, грузчиком в магазине, работал в небольшой газете, участвовал в разведке золотоносных жил, в стычках с индейцами, нанимался матросом на пароход в Сакраменто и прошел всю страну от Соноры до верховий Фрэйзиер-Ривер в Британской Колумбии. Он работал на приисках, в восемнадцать лет был уже старшим по смене, а в двадцать – управляющим.

Тревэллиона знали как человека, способного справляться с любыми трудностями. Он умел управлять людьми и хорошо освоил горнорудные профессии. Случалось, появляясь на приисках, находившихся на грани краха, он превращал их в прибыльные предприятия, а потом уходил, даже если ему предлагали остаться за любые деньги.

Его отец успел заплатить двоим, сам он мог найти и убить, предположим, еще двоих, но по-прежнему его не покидала решимость отыскать остальных. И теперь, десять трудных лет спустя, эта одержимость привела его на путь, пролегавший обратно через горы.

В крохотной лачуге, где они ждали лошадей и мулов, чтобы перебраться через Сьерру, стояла жаркая духота. Оглядев присутствовавших, он вдруг почувствовал нетерпение… вот ведь глупцы, все мечты-то у них лишь о золоте. Он много повидал их, мужчин и женщин, страстно желавших богатства, но почти никто из них не хотел выполнять работу, которая для этого требовалась.

Он подошел к двери и шагнул на холод. В горах уже лежал снег, но в городе он выпадал и таял, хотя голую землю прихватило морозом. Опустив плечи, он прошелся под ледяным ветром до конца грузовой площадки и уже собирался повернуть обратно, когда краем глаза заметил какое-то движение.

Помедлив, Вэл пошарил в карманах, слово ища что-то, и, не поворачивая головы, боковым зрением стал следить за человеком, появившимся из-за деревьев на противоположном холме. С минуту тот колебался, потом, спотыкаясь, почти бегом начал спускаться вниз по склону.

Только недавно забрезжил рассвет, и небо лишь слегка окрасилось в серый цвет. В такое время показалось бы странным, если бы путник направлялся в какое-либо другое место, а не на станцию.

В лачуге девять человек ждали мулов, чтобы переправиться через горы в Уошу, но из них только хорошенькую светловолосую девушку, которую сопровождал лощеного вида молодой человек, обуревали тревожные предчувствия.

Однако все опасения девушки вызывали только насмешливые ответы ее спутника, и Тревэллион отвернулся – эти двое уже начали его раздражать. Молодые влюбленные – он уже не раз видел таких. Почему все молодые думают, что они открывают что-то новое? Почему многие повторяют ошибки и промахи других? Может быть, жизнь распорядилась именно так?

Тревэллион много скитался и повидал на своем веку всяких людей и теперь легко распознал в молодом человеке то, что тот представлял собою на самом деле. Это был смазливый юнец, поверхностный, неглубокого ума, но бойкий на язык, из тех, кто так нравится некоторым женщинам и кто прячется в кусты, столкнувшись с малейшими трудностями.

К юной и весьма миловидной девушке Тревэллион испытывал симпатию, в ней чувствовался характер. Время и испытания еще не заставили его проявиться, но он обязательно даст себя знать.

Он уже собирался вернуться в лачугу, когда шаркающий звук шагов по мерзлой дороге заставил его обернуться.

К нему приближался человек, которого он видел на противоположном холме – склонный к ожирению, грязный и небритый. Несмотря на лютый холод, он распахнул куртку из тяжелой плотной ткани – без сомнения, для того, чтобы легче было выхватить оружие,

Прошмыгнув мимо Тревэллиона и даже не взглянув на него, незнакомец приблизился к окну и заглянул в него. Пальцы его шарили под пальто. Вэл сразу понял, что это значит. С минуты на минуту здесь появятся мулы и выйдут люди. Тревэллиону крепко не понравился тип, который заглядывал в окно, не по душе ему было и то, что может сорваться отправление.

Тревэллион подошел к мужчине сзади.

– Помнишь, как раньше называли это место? – небрежно спросил он.

Оторвавшись от своего занятия, человек оглянулся, словно только теперь заметив его.

– Что?.. Что ты сказал? Это ты мне?

– Просто интересуюсь, не знаешь ли, как раньше называли этот городок.

Разозленный тем, что ему помешали, небритый нетерпеливо выпрямился. Его маленькие глазки над круглыми отвислыми щеками уставились на Вэла.

– Вроде бы Старым Прииском. Теперь это Пласервиль. Да тебе-то какая разница?

– Когда-то он назывался Хэнгтаун ^[8]. С убийцами здесь расправлялись быстро. Вешали без разговоров.

– А какое это имеет отношение ко мне? И вообще, кто ты такой?

Тревэллион улыбнулся. Хороший вопрос. Очень хороший вопрос. Действительно, кто он такой?

По мерзлой земле застучали копыта, и из-за угла показался человек верхом на муле, за ним тянулась вереница оседланных мулов. Вэл узнал Джима Ледбеттера.

– Как дела, Джим? – помахал он ему.

Седок в куртке из бизоньей кожи резко притормозил мула, посмотрел на Тревэллиона, потом сплюнул.

– Вэл?! Черт меня побери! Ты, что ли? А я слышал, что тебя убили модоки ^[9] где-то в окрестностях Шасты.

– Чуть не убили. Выпустили по мне кучу свинца да еще стрелу в придачу. Тут уж сам Бог велел дать деру. Что я и сделал.

– Я слыхал, будто все камни кругом были в крови, вот ребята и решили, что с тебя сняли скальп, а тело бросили в кратер вулкана.

– Именно так они и собирались поступить.

Ледбеттер спрыгнул с мула.

– Думаешь податься в Уошу?

– Ты привел мулов для всех? – спросил Тревэллион и указал на черного испанского мула: – Как насчет того, чтобы отдать мне вот этого?

– Считай, что он твой. Бери, не пожалеешь.

– Думаешь, будут трудности?

– Как обычно. Дорога просто ужасная. Если не замерзнет, грязи будет по колено. Это единственный путь туда и обратно, и сейчас там сплошное месиво. Ведь большинство из этих людей просто пилигримы – бредут, сами не зная куда. Дорог не разбирают.

– Ну а как дела в Уошу?

– Вирджиния-Сити – так его теперь называют. Не все, правда, еще привыкли. Несколько разбросанных лачуг и землянок, редко увидишь каменный дом. Одному Богу известно, хватит ли там камня, чтобы построить целый город.

– Нашли там руду?

– Нашли. И много. – Ледбеттер подтянул штаны и сплюнул. – Ты мог бы хоть завтра устроиться на работу, Вэл. Уошу теперь стал золотым прииском, но там еще есть кварцевые разработки, а в окрестностях нет почти никого, кто бы знал, как вести выработку твердых пород. Только несколько человек.

– Джим, я покинул Корнуолл еще ребенком. Все знания о приисках получил здесь. – Он помолчал. – Конечно, отец пытался научить меня кое-чему. Сам он работал всю жизнь на оловянных и медных рудниках. Я помогал ему, но я был тогда мальчишкой.

– Вэл, ты забыл больше, чем кто-либо из них способен узнать за всю жизнь. А если до них дойдет, что ты знаешь дело, то получишь место сразу… если только захочешь.

Дверь открылась, из лачуги стали выходить путешественники. Вэл вспомнил о толстяке, с которым говорил недавно. Поймав взгляд Джима, он кивком головы указал на незнакомца.

– Поосторожней, Джим. Тут что-то нечисто.

Светловолосая девушка и ее щеголеватый кавалер появились на пороге.

– Так вот вы где! – Толстяк запахнул пальто.

Парочка остановилась как вкопанная. Глаза у девушки стали огромными от страха. Она открыла рот, но не проронила ни звука. С кавалера внезапно слетел весь его лоск. Он попробовал было протестовать:

– Не смейте обращаться к ней! Мы собираемся пожениться!

– Черта лысого вы поженитесь! – Толстяк вытащил пистолет.

Тревэллион сразу определил, что это старомодный пистолет, какими раньше пользовались дуэлянты.

Молодой человек бросился бежать и едва успел завернуть за угол, как грянул выстрел. Толстяк с криком ринулся за ним, потрясая разряженным пистолетом. Добежав до угла, он остановился и побрел обратно. Подойдя к девушке, схватил ее за руку.

– А ты немедленно возвращайся домой! Клянусь Господом, я заставлю…

Страх исчез из глаз девушки, она решительно вырвалась.

– Ни за что! Пустите меня! – Она обратила взор на Тревэллиона: – Пожалуйста, мистер! Я не хочу идти с ним!

– Он что, ваш отец?

– Нет! Он женился на моей матери, когда умер папа. А когда Мама умрет, он примется за меня. Я… я ненавижу его!

– Ах ты дрянь! Ты пойдешь со…

– Оставь ее в покое.

Тревэллион говорил тихо, но в его голосе чувствовалось нечто такое, что остановило толстяка.

– А ты не суйся! – Толстяк вцепился левой рукой девушке в плечо. В правой он все еще держал дуэльный пистолет. – Не твое дело!

– Мистер, в этих местах не принято обращаться с женщинами плохо. Отпустите леди.

Мужчина убрал руку, но тут же поднял пистолет и нацелил его на Тревэллиона.

– Не будь идиотом! – усмехнулся Вэл. – У тебя нет патронов. Когда отправляешься на охоту, дружок, следует вооружаться получше.

И больше не обращая на него внимания, он посмотрел на девушку.

– Вы хотите уехать с ним?

– Нет, не хочу! Я хочу уехать отсюда! Альфи… собирался помочь мне.

– Значит, вы свободны. У вас есть деньги?

– Немного…

Тут в разговор вступил Ледбеттер:

– Ее дорога оплачена. Его тоже. Я могу взять вместо него кого-нибудь другого, а деньги верну. – Потом, слегка скривившись, он прибавил: – Этот Альфи, думаю, больше здесь не появится.

Тревэллион снова посмотрел на девушку.

– Путь предстоит нелегкий. Может, вам попробовать податься в Сакраменто?

– Нет, я поеду в Уошу. В Вирджиния-Сити.

– Тогда в путь.

Все начали взбираться в седла, одни неуклюже, другие искусно и проворно. Толстяк бросился к ним, но Тревэллион преградил ему путь.

– Проклятье! Ты не имеешь права вмешиваться! – крикнул толстяк.

– Ты не можешь претендовать на нее. Я-то пойду своей дорогой, но тебя все равно вышвырнут из города. Такие, как ты, нигде не нужны. Когда ты наставил на меня свой пистолет, я мог попросту застрелить тебя, и, возможно, так и следовало бы сделать.

Толстяк отступил, его жирные щеки тряслись от ярости.

– Ты у меня еще попляшешь! Я с тобой расквитаюсь! С обоими вами разделаюсь. С обоими!

В дверях появился агент.

– Джим, вот почта. В основном для Хескета.

– Для Хескета? Это который работает бухгалтером на «Соломоне»?

– Он самый. Похоже, он получает больше почты, чем его босс.

Ледбеттер сунул письма в мешок, приторочил его к седлу и тронулся, остальные последовали за ним. Вэл пропустил девушку вперед и поехал следом. У девушки была стройная осанка, и она прекрасно держалась в седле.

– Меня зовут Тревэллион, – представился он.

Она улыбнулась.

– А меня Мелисса Терни. – Тут улыбка сошла с ее лица. – А его зовут Моузел. Иногда он подрабатывает на приисках, а иногда пробавляется тем, что ставит капканы на зверей.

Об Альфи она ничего не сказала, и Вэл решил, что сейчас не время задавать вопросы.

Утро так и осталось хмурым и холодным. С гор дул пронизывающий ветер, и чем выше они поднимались, тем чаще видели снег, лежащий под соснами.

Испанский мул имел легкую поступь и покладистый нрав. Он прекрасно разбирал, куда ему ступать, и совершенно не нуждался в том, чтобы какой-нибудь случайный наездник, который мог знать, а мог и не знать тропу, управлял им. Он шел своей дорогой, и Тревэллион положился на него.

Колеи виднелись слабо, но в некоторых местах сбегавшая с гор вода образовала поперек дороги глубокие промоины, и теперь колеи, застыв в виде беспорядочных нагромождений, по форме напоминали горные гребни и препятствовали каждому шагу.

Даже в этот ранний час по дороге змеей вилась вереница людей, животных и фургонов. Караваны мулов обгоняли остальных с тем полным безразличием к жизни и ко всему на свете, какое свойственно только мулам. Ни один здравомыслящий человек не стал бы спорить на дороге с вьючным мулом, который может запросто сбросить седока в придорожные заросли.

Джим Ледбеттер был таким же упрямым и целеустремленным, как мул. Своей единственной обязанностью он считал заботу о тех, кто платил ему за мулов и перевозку клади, и старался вырваться на дороге вперед. Никому в голову не приходило остановиться или замедлить шаг, хотя вдоль дороги валялись опрокинутые фургоны, одни лежали на самом краю пропасти, другие уже на дне каньонов. Но все почему-то хотели прибыть в Уошу первыми, и мысли не допуская, что кто-то их обгонит.

Как-то раз из фургона выпал бочонок виски. Его тут же подхватил тот, кто двигался следом, и пустил в ход. Словно по мановению волшебной палочки, сразу же отовсюду к нему потянулись оловянные кружки, и к тому моменту, когда хозяин бочонка с хлыстом в руке подошел к ним, все уже было кончено. Пожав плечами, он принял кружку виски, протянутую ему в знак примирения, выпил и вернулся к своей упряжке.

Караван поднимался все выше и выше по извилистой тропе, окруженной соснами. Лошади, мулы и люди с трудом карабкались по камням, скользили на льду, падали, проваливаясь в сугробы; путники то и дело озирались в страхе быть раздавленными камнепадом или оползнем. И все-таки они переживали не самые худшие часы своей жизни.

По пути им встретился груженный рудой обоз, возвращавшийся с приисков.

Достигнув гребня, они остановились, чтобы дать мулам отдышаться и напиться чистой, прохладной воды из ручья, миниатюрным каскадом пересекавшего тропу и падавшего глубоко в пропасть.

Ледбеттер подошел к Тревэллиону.

– Да, это настоящий бум. Каждый надеется разбогатеть, многие из них верят, что так оно и будет. Есть и просто жулики – высматривают доверчивых новичков, чтобы продать им свои участки. Только по большей части они и гроша ломаного не стоят. – Он помолчал, указав на восток. – Есть сорок или пятьдесят участков отличной земли, да еще несколько десятков более или менее прибыльных. Вот, пожалуй, и все. А я знаю такие, которые перепроданы уже по нескольку раз, и никто не видел, чтобы там хоть что-то блеснуло.

Ледбеттер достал жевательного табаку и предложил Вэлу. Тот отказался. Ледбеттер пристально посмотрел на него.

– А вы с отцом не этим путем шли?

– Этим.

– Знаешь, парень, я никогда не забуду Сорокамильную пустыню, даже если доживу до ста лет. Мертвые животные через каждые несколько футов, повсюду опрокинутые фургоны.

Позже, когда дорога сделалась шире, к Ледбеттеру подъехала Мелисса.

– Вы в порядке? – спросил он ее.

– Да, сэр.

– У вас есть мужские брюки? Будет лучше, если вы переоденетесь. Я понимаю, такая одежда не очень-то подходит для леди, но увидите, что многие женщины так поступают.

– Спасибо за совет. Я им воспользуюсь. – Проехав несколько шагов, она спросила: – Кто он?

– Тревэллион? «Братец Джек». Это значит родом из Корнуолла, из Англии. Они здесь почти единственные, кто имеет представление, как работать с твердой породой.

– Нет, я другое имею в виду… кто он?

– А-а… Суровый и довольно жесткий человек, мэм. Ездит в одиночку, бродит в одиночку, живет в одиночку. Но случись у вас беда, именно его вам захочется увидеть рядом. Если вы обнаружили руду, он добудет ее вам. Если вы потеряли жилу, он найдет ее вам быстрее любого другого. Он знает землю, мэм, знает горное дело. Он умеет правильно бурить скважины, и я не видел, чтобы кто-то обращался с бурильным молотком лучше, чем он.

– А что такое бурильный молоток?

– Это нечто вроде небольшой кувалды, мэм. Так, пожалуй, будет проще всего объяснить. Чтобы вгрызаться в породу, его держат в одной руке. Есть еще двойной молоток, тот держат обеими руками, и это уже настоящая кувалда. Обычно кто-то один вращает бурав, а остальные бьют по нему. Тревэллион здоров как бык. Сильнее всех, кого я видел. Сколько же у него мощи в плечах, в руках!.. Похоже, единственный способ накачать мускулы – это с утра до ночи махать кувалдой. Он приехал из Англии с родителями. Но кроме этого о нем мало что известно. Несколько лет назад, когда ему было около шестнадцати, он подрядился доставить в банк Сакраменто двадцатьтысяч долларов золотом. За этим золотом охотились бандиты, да и индейцы не давали покоя. Он пропал и долго не появлялся. Люди сочли, что он погиб. А три месяца спустя вышел из лесу словно воплощение мук Господних: две гноящиеся раны от стрел, сам – кожа да кости. Зато принес золото, все до последней крупинки.

Ледбеттер помолчал.

– Подобные истории передаются из уст в уста, вот он и стал знаменитым.

– А сколько ему лет?

Ледбеттер пожал плечами.

– Кто знает? Да и какая в самом деле разница? Большинство здешних людей молоды, даже те, кто выглядит старым. Жизнь такая. Она не дает людям расслабиться – она да тяжелый труд. Он мог бы стать управляющим большого прииска в Зеленой долине, но не захотел. По-моему, его что-то гложет.

Дорога снова сузилась, и Ледбеттер поскакал вперед, время от времени оглядываясь на извивавшуюся бесконечную живую черную змею – вереницу людей, животных и фургонов.

Мелисса дрожала от пронизывавшего ледяного ветра, задувавшего с гор. Что она будет делать в Вирджиния-Сити? Ведь до сих пор ее поглощала одна мысль – о побеге. Сбежать во что бы то ни стало. О том, как она будет существовать после этого, девушка не думала. Предполагалось, что выйдет замуж. Она вспыхнула от стыда, вспомнив, как позорно удрал Альфи.

Но есть же какой-то выход! Ее матери удалось тайком от Моузела накопить немного денег. Она вышла за него в отчаянии, оставшись одна с дочерью на руках. А он оказался скупым, мелочным, жестоким и мстительным человеком.

Альфи… ей даже вспоминать о нем не хотелось. Она уже почти убедила себя, что любит его, но когда со страхом рассказывала ему о Моузеле, он лишь посмеивался над нею. Теперь-то она убедилась, каким фальшивым и ничтожным человеком оказался он на самом деле. Ведь она почти уже созрела, чтобы совершить ту же ошибку, что и ее мать, – выйти замуж ради побега.

Позже она спросила Тревэллиона:

– А что это – «Братец Джек»? Почему корнуолльцев так называют?

– Говорят, что если вы наняли корнуолльца, то он первым делом расскажет вам о своем брате Джеке, отличном горняке, который сейчас как раз ищет работу. И вот вскоре все рабочие места оказываются заняты такими вот «братцами Джеками».

– Они, должно быть, и вправду отличные горняки.

– По сути дела, они не знают ничего больше. Мне исполнилось шесть лет, когда отец взял меня на оловянные разработки, очищать руду от использованной породы. Потом он забрал меня оттуда, и я до одиннадцати работал с рыбаками, после чего снова вернулся на рудник.

Мелисса лукаво посмотрела на него.

– Мой дедушка рассказывал, что корнуолльцы грабили разбитые суда. Они специально размещали огни так, чтобы заманить корабли на камни, а когда те разбивались, спокойно уносили добычу.

– Такое могло быть, – кивнул Тревэллион, – много-много лет назад. Обычно они просто брали то, что выносило море. И в моем роду есть такая история. Мой прадед нашел себе таким способом жену. Помог ей выбраться на берег после кораблекрушения, а потом просто взял ее в жены.

– И она осталась с ним?

– Они стали счастливой во всех отношениях парой. Он был молод, силен, здоров и, говорят, красив. Ребенком я видел в нашем доме некоторые вещи прабабушки, оставшиеся после кораблекрушения.

Ледбеттер повернулся в седле.

– Остановимся у Грязнули Майка. Не пожалеете. И потом, Майк прекрасно готовит. Единственная беда – люди приходят и уходят так часто, что он никогда не успевает помыть посуду. А пожалуйся, так и вовсе останешься голодным.

Их обогнал всадник на гнедом коне, высокий, красивый, светловолосый. Поравнявшись с ними, он пристально посмотрел на Тревэллиона, отвернулся и взглянул еще раз, слегка нахмурившись. Потом пришпорил лошадь и умчался прочь.

– Это человек знает вас, – заметила Мелисса.

– Да, – согласился Вэл. – Похоже, знает.

Глава 6

Заведение Грязнули Майка представляло собой ветхое сооружение в виде деревянных столбов, обтянутых заляпанной грязью парусиной. Несколько столов со стоявшими вокруг них лавками были уже заняты, и те, кому не хватило места, сидели прямо на траве. Одни ели из оловянных мисок, другие из глиняных, третьи из видавшей виды оббитой эмалированной посуды.

– Тут, должно быть, триста или четыреста человек, – заметил Ледбеттер. – Так оно и бывает всегда в полдень в такое время года. – Он кивнул на собравшихся. – Посмотри-ка на них. – В голосе его чувствовалось явное отвращение. – Один из десяти знает, чего он хочет, или хотя бы понимает, что делает. Они потратят все, что привезли с собой, а нажить не каждый сумеет. Большинство из них так и прыгает с одного прииска на другой, лихорадочно веря в то, что уж там-то их точно ждут золотые горы. При этом они ничего не хотят делать, ищут легкой добычи – не обломится ли чего задарма, а то и просто ждут, когда им поднесут на блюдечке.

– Но среди них есть и хорошие люди, – заметил Тревэллион.

– Да, есть.

– И женщины, – вставила Мелисса.

– Да. Только они не такие, как вы, – возразил Тревэллион. – Лучше держаться от них подальше, не то вас могут принять за одну из них. Держитесь от них в стороне.

– Вам не кажется, что это не совсем честно по отношению к ним?

– О честности тут говорить не приходится. Некоторые из этих женщин отдадут вам последний доллар или будут ухаживать за вами, если вы заболеете, но есть и такие, которые сдерут у вас коронку вместе с зубом или сунут вам нож под ребро, чтобы обчистить ваши карманы.

Повсюду вокруг царила чудовищная грязь. Лошади и мулы стояли привязанные к кустам и деревьям, некоторые к кольям. То и дело подъезжали новые фургоны, и все окрестное пространство заполняла пестрая толпа. Какой тут только не было одежды: и мексиканские сомбреро, и армейские фуражки, енотовые и бобровые шапки, войлочные шляпы, цилиндры… сюртуки, матросские робы, куртки из оленьей кожи с бахромой и самые разные наряды из домотканой материи.

Люди съезжались сюда со всего мира: матросы, бежавшие со своих кораблей, искатели приключений, неудачники и те, кто просто привык плыть по течению. Встречались и рабочие с рудников, и те, кому удалось унести ноги во время бедствий на Фрэйзиер-Ривер.

На поставленных вверх дном бочонках лежала необструганная доска, за ней сидело несколько игроков. Остальные, плотно обступив их в три ряда, наблюдали за игрой. Вдруг кто-то спросил:

– А что такое Уошу?

– Это местность. Местность, где есть прииски. А еще озеро, названное по имени одного из индейских племен.

– Индейских племен? Вы хотите сказать, здесь есть настоящие индейцы?

– Да их тут полно, и они не упустят случая снять с вас скальп.

– Нет-нет, – вмешался кто-то, – ограбить могут, даже убить. Но скальпов здешние индейцы не снимают.

Дородный мужчина в запачканном едой жилете, с небритыми щеками и всклокоченной бородой пододвинулся к Тревэллиону.

– Мистер, у меня есть участок. Могу продать его вам по сходной цене. – Оглянувшись по сторонам, он наклонился ближе, дыхнув на Вэла запахом виски. – Это, считай, просто задаром. Никому бы его не продал, но вы, вижу, человек порядочный. – Он выразительно кашлянул. – Я ведь болен… Занял лучший участок на жиле, но совершенно не выношу здешнего климата. Хочу вернуться на побережье. Но не могу бросить участок, это все равно что деньги на ветер выкинуть. Вот и ищу порядочного человека…

– Ну и ищи, – ответил Тревэллион, отходя.

Тот грязно выругался и обратился к Мелиссе:

– Мэм, я скажу вам, этот…

– Оставь ее в покое, – цыкнул Вэл.

Взгляд незнакомца сделался жестким и недоброжелательным.

– Послушайте-ка, мистер…

– Эта леди со мной, – предупредил он.

– Леди?! – презрительно усмехнулся тот. – Да какая она леди? Она…

Тревэллион размахнулся и сбил его с ног. Удар был нанесен небрежно, тыльной стороной руки, но грубиян не устоял на ногах и упал в грязь, из губы его потекла кровь. Он хотел подняться, но кто-то тихонько шепнул:

– Лежи лучше, дурень. Ведь это же Тревэллион!

Вэл взял Мелиссу под локоть и повел сквозь толпу.

– Обязательно сыщется какой-нибудь болван, которого в свое время не научили правильно вести себя.

Он подвел ее к прилавку, и мужчины, заметив женщину, расступились, расчистив для нее место.

– Майк!

Человек грубоватой наружности, стоявший возле очага с половником в руке, нетерпеливо обернулся, но, увидев Вэла, заулыбался.

– А-а, это вы, мистер Тревэллион. – Он глянул на Мелиссу. – Чем могу служить?

– Дай чего-нибудь поесть. Все равно чего. Но только, Майк, пожалуйста, две чистые тарелки.

Майк добродушно усмехнулся.

– Только для вас, мистер Тревэллион. Сегодня я накормил уже пять, а может, и шесть сотен человек, и, если обоз не подойдет, завтра люди останутся голодными.

Взяв две тарелки, он ополоснул их тем, что можно было назвать сравнительно чистой водой, и вытер сухой тряпкой.

– Мясо с бобами. Да вот еще осталось немного сушеных яблок. – Он посмотрел на Вэла. – Вдвоем путешествуете?

– Нет. С Джимом Ледбеттером.

– О-о, Джим один из лучших проводников. – Майк наполнил тарелки. – Золото ищете или к кому хотите наняться?

– Да есть тут одно местечко, хочу наведаться, если никто не опередит. Пока поищу золото, а там видно будет.

Майк оглянулся по сторонам и, понизив голос, предупредил:

– Будьте осторожны. Болтались тут двое – о вас расспрашивали. Рожи их мне не шибко понравились.

– Спасибо, Майк.

Майк посмотрел на Мелиссу.

– Порядочной женщине тут делать нечего, да и жить негде.

Он налил две кружки кофе и поставил их на стол у себя на кухне.

– Сядьте-ка здесь, – предложил он и снова посмотрел на Мелиссу. – Мэм, вы умеете печь? Ну… пирожки там, пончики всякие?

– Умею.

– Вот и отлично. Этим людям очень не хватает подобных лакомств. Я бы и сам нанял вас, но лучше вам податься в Уошу. Будете там печь пироги, а за них получать все, что вам нужно. Они ведь истосковались по домашней кухне, сладостям и всякому такому.

– А это неплохая идея.

– Мэм, вы разбогатеете. Денег у вас будет больше, чем если бы вы застолбили один из самых богатых участков Комстока.

– Комстока?

– Да. Это залежь. Она названа по имени первооткрывателя Комстока. Он первопроходец в наших местах, но и проходимец тоже отменный, каких свет не видывал. Застолбил всю округу, насколько глаз хватает. Лжец и обманщик до мозга костей. А уж кто лучше всех изучил здешние места и все золотоносные жилы, так это Старый Вирджини, уж он-то человек порядочный и дело знает – за минуту может разузнать все о залежи, где другим понадобится год.

– А как братья Грош? Что с ними? – спросил Тревэллион.

– Ты знал их? Их нет больше. Оба умерли. Один пропорол себе ногу киркой, а когда началось заражение крови, не дал ее отрезать. Другой пытался выходить его, но тот умер, а брат упустил время и застрял в снегах Сьерры. Пытался выбраться, но потерял слишком много сил. И он тоже умер.

– Жаль. Хорошие были ребята.

– Да. Это точно. Когда они оба погибли, Комсток заграбастал себе их хижину, утверждая, что они завещали ему ее. Может, и правда, так. Как бы то ни было, но он нашел их записи с картами и носом пропахал весь Золотой каньон вдоль и поперек, пытаясь понять, что они имели в виду. Да только не помогли ему эти карты. А взять кого-нибудь в долю побоялся. Сам ни разу так ничего и не нашел, но стоило только какому-нибудь новичку напасть на золото, старый стервятник камнем бросался на него и заявлял свои права на часть находки. Я не знаю, нашли ли братья Грош что-нибудь на самом деле, но люди думают, что нашли.

Пока Тревэллион ел, он пристально изучал толпу. Лица по большей части оказались незнакомые, но очень типичные для таких мест. Большинство из них нахлынуло сюда с первым приступом лихорадки, но уже через несколько дней осели в местных салунах и борделях, а потом просто как-то растворились, исчезнув так незаметно, что никто не обратил на это внимание. В измятой, забрызганной грязью одежде, вооруженные, они жадно глотали еду и возвращались на тропу.

– Вы бывали здесь раньше? – спросила Мелисса.

– Пару раз. Все эти лагеря так похожи друг на друга. Впервые я побывал здесь совсем еще мальчишкой, после пустыни Карсон-Ривер казалась настоящим раем.

Он выпил содержимое чашки и посмотрел на нее. Майк подошел и снова ее наполнил.

– Боюсь, не многим могу помочь вам, – сказал он Мелиссе, – но, если попадете в беду, знайте – Тревэллион всегда придет вам на выручку.

И он отошел от них, чавкая сапогами по грязи. Мелисса посмотрела на Вэла.

– Он очень хорошо к вам относится.

– Да. Я давно его знаю. Как-то спас его в одной передряге. А в другой раз помог, когда он остался без гроша.

– А вы молодчина.

Он покачал головой.

– Да нет. Не в этом дело. Я, конечно, честный человек, только никуда не вмешиваюсь, люблю быть один. Сколько я знаю Майка, он большой трудяга. Когда услышал, что он разорился, то не мог не протянуть ему руки. Майк не очень-то проворен, да и с воспитанием у него не все в порядке. Разорялся уже несколько раз, но всегда пытался снова встать на ноги. И ему это удавалось.

Взгляд его остановился на мулах. Ледбеттер затягивал подпруги, разговорившись с худым и суровым на вид арканзасцем из их партии, слишком уж легко одетым для этих мест. Зато винтовку тот держал так, словно она была продолжением его собственного тела.

– Заканчивайте, – предупредил Вэл. – Джим готов отправляться.

Они подошли к мулам, и арканзасец протянул ему крепкую сухощавую руку:

– Меня зовут Тэпли, мистер Тревэллион. Кристиан Тэпли. Или просто Тэп.

– А меня зовут Тревэллион, и не мистер, а просто Тревэллион. А это Мелисса Терни.

– Хорошо. Учту.

Ледбеттер сел на мула и пустил его неторопливым шагом. Оглянувшись, Вэл увидел, что Тэпли пристроился в конце цепочки. Ему не раз приходилось встречать таких, как он. Возможно, Тэп вырос где-нибудь в глуши, в лесной хижине, под пение евангельских псалмов. Худой, сутулый человек, проживший большую часть своей жизни на грани вопиющей бедности, не просивший у Бога и людей ничего, кроме свободы самому выбирать себе жизнь и идти собственным путем. Он принадлежал к тому типу странников, которые всегда оказываются там, где больше всего нужны, и чувствовалось, что он может снести голову индейке с расстояния в двести ярдов из своей старенькой винтовки.

Не обращая внимания на недовольство, Ледбеттер остановился, чтобы выровнять цепочку. Спокойно и хладнокровно он преградил им путь и подождал, пока все займут свои места, потом, по-прежнему не обращая внимания на ворчание и брань, махнул рукой и поскакал вперед.

Не раз за последующие несколько часов Тревэллион видел, как люди спотыкались и падали, потом неуклюже поднимались и снова продолжали идти. Сломанный фургон, грубо отброшенный в сторону, висел на самом краешке обрыва, а рядом жалобно причитал его владелец.

В противоположную сторону шли те, кто возвращался обратно. Один из них, измятый и оборванный, сердито прокричал им:

– Зря тратите время! Нет там ничего! Одни камни да ветер! Если и было что стоящее, так уж давным-давно все взяли.

Но никто не обратил на него внимания. Он постоял, сердито глядя на них и что-то бурча себе под нос, потом крикнул:

– Да вы просто глупцы! Говорю же, я был там!

Другой человек, чей вид внушал больше доверия, остановил свой катившийся под гору фургон и вмешался:

– А знаете, он прав. Это промозглое, ветреное, никчемное место. Ни тебе пищи подходящей достать, ни укрыться, если только сам не построишь халупу.

Остальные встречные путники лишь угрюмо смотрели на них и ехали дальше вниз по склону, держа путь на прииски Материнской жилы в Калифорнии.

Мелисса повернулась в седле.

– Мистер Тревэллион, а как там на самом деле?

Воздух становился холоднее. Мрачное небо грозило вот-вот разверзнуться снегом.

– Видно, и в самом деле все так, как они говорили, – ответил он наконец. – Когда я жил там, Вирджиния-Сити еще и в помине не было, а о Комстокской залежи никто и не слыхивал. Так, несколько обдуваемых ветрами холмов, поросших полынью и чахлыми кедрами.

– Наверное, нам придется самим заняться постройкой или нанять кого-нибудь. Я имею в виду не настоящий дом, а хоть какое-нибудь укрытие, где можно спрятаться от ветра.

Он снова мысленно вернулся в то время, когда, выйдя из Сорокамильной пустыни, они очутились на берегу Карсон-Ривер, показавшейся им просто раем. Один из тех, кто приехал, лотком зачерпнул песок со дна небольшого горного потока, впадавшего в Карсон, и нашел золото. Остальные смеялись над ним: «Разве это золото? Да брось ты эти жалкие крохи! Вот подожди, доберемся до Калифорнии, тогда увидишь, что твоя находка просто ничто по сравнению с тем, что есть там». – «Но это же золото, настоящее золото! Первое, что я намыл в своей жизни!» – протестовал тот. «Да что ты суетишься! Тут золота-то на пару долларов. В Калифорнии ты намоешь в тысячу раз больше. Уж во всяком случае не такие жалкие крупинки!»

И они верили в свою мечту, она вела их вперед.

Отец тогда промолчал, хотя был единственным, кто знал, как с работой на приисках. Он мало разбирался в добыче золота, зато имел представление о рудах и о том, как они залегают. Посмотрев на горы, за которыми они ожидали найти золото, он заметил: «Если в Калифорнии ничего не найдем, то, возможно, еще вернемся сюда».

Тогда Вэлу и в голову не могло прийти, что отец не доживет до того часа, когда они увидят Калифорнию. Он еще не знал, что, потеряв мать, скоро потеряет и отца и что убьют его те же самые люди.

Глава 7

Съежившись, Тревэллион двигался навстречу ветру. Накрапывал мелкий дождь, который как-то сразу вдруг перешел в мокрый снег, и обледенелая тропа становилась все более скользкой. Люди с трудом поднимались по крутому подъему, падали и вставали, чтобы упасть снова. Мулы, прекрасно знавшие дорогу, упрямо тащились вперед, не обращая внимания на крики и брань, – в конце пути их ждали корм и вода.

Вэл низко надвинул шляпу и не отрывая взгляда следил за девушкой, ехавшей впереди. Она прекрасно справлялась с трудной дорогой и совсем не жаловалась. Он знал не много женщин, но зато умел читать по лицам так, как читал следы, оставленные на тропе, и чувствовал, что в характере Мелиссы есть железо, которое со временем превратится в сталь. Она сильная и мужественная и станет еще сильнее. Теперь он отчетливо видел недостатки тех женщин, с которыми встречался раньше. Одни из них могли подобрать бездомную кошку или собаку, что, конечно, похвально. Другие подбирали привлекательных внешне, но совершенно пустых духовно мужчин. И если вспомнить Альфи, то Мелисса могла оказаться одной из них.

Потом он мысленно вернулся к своим проблемам. Светловолосый человек, обогнавший их на дороге и помчавшийся вперед, явно узнал Вэла. Он молод, не старше его. Но кто такой? Кажется, Вэл до сих пор не встречался с ним.

И все же убийцы его родителей могли оказаться здесь. Маловероятно, что они все еще держатся Вместе, но в районы, охваченные золотой лихорадкой, стекалось множество воров и бандитов, и кто-нибудь из тех людей, несомненно, явится в Комсток.

Долгая езда позволяла человеку оставаться наедине со своими мыслями, и в последнее время Тревэллион много размышлял. Может быть, это происходило оттого, что он делался старше и мудрее, но Вэла уже не так сильно мучило желание во что бы то ни стало отомстить, что не могло не сердить его.

Все эти годы его неотступно преследовал кошмар той ночи. Убийцам удалось уйти безнаказанно, а потом они убили его отца. И не было такого закона, который мог бы настичь их и покарать. В последние дни перед смертью отец сильно изменился, из спокойного добродушного человека он превратился в собственную тень, угрюмую и замкнутую.

Что же касается его самого, то все эти годы он просыпался среди ночи, крича от страха, не в силах забыть того кошмара. И последние минуты жизни матери неизгладимо врезались в его память…

Потом Тревэллион мысленно вернулся к тому вечеру, когда он наблюдал за игрой в карты. Среди игравших сидел один человек, лицо которого показалось ему знакомым. Обратившись к бармену, он небрежно спросил:

– Кто это там в голубой ковбойке?

– Да так, бродяга. Зовут Рори. Частенько здесь ошивается.

Тревэллион потребовал еще пива, и бармен налил ему кружку.

– Я стараюсь не связываться с ним. Дурной он человек… не чист на руку. Когда-нибудь уж непременно попадется.

Сомнений быть не могло. Лицо немного постарело, погрубело, но Вэл узнал его. Он допил пиво, прошел через комнату и, как только начали новую партию, присоединился к игрокам.

Когда пришла очередь Рори сдавать карты, он придвинул их ближе к себе и накрыл одну или две ладонью. Третий игрок, несомненно видевший это, сделал непроизвольное движение, но Вэл промолчал. Пусть повторит то же самое еще раз. И вновь подошло время сдавать Рори, он сгреб карты, и тогда Тревэллион спросил:

– Интересно, куда подевался Скиннер?

Неторопливо тасуя колоду, Рори произнес:

– Скиннер? Кто это? Не знаю никакого Скиннера.

– А я думал, знаешь, – настаивал Вэл. – Помнишь, тогда, на Миссури?

Рори промолчал. Он положил карты и вынул сигару.

– Кто не бывал на Миссури, – наконец проговорил он, усмехнувшись.

– Да, ты прав. Многие уезжали тогда в фургонах на Запад, только некоторые так никогда и не начали свой путь.

Рори зажег сигару и снова взял колоду.

– Так что, трепаться будем или играть?

– Да нет, я просто подумал, что ты помнишь Скиннера, – сказал Тревэллион.

Рори загнал сигару в угол рта и принялся сдавать.

Играли молча, но Рори время от времени поглядывал на него, беспокойство его заметно возрастало. Вэл встретил его взгляд и улыбнулся. Тот сжал зубы. Он хотел что-то сказать, потом передумал и приказал принести ему выпить. Третий игрок положил карты и тихо вышел из игры.

Рори выигрывал, и это, казалось, придало ему уверенности. Теперь он смотрел на Вэла более воинственно, но тот делал вид, что не замечает этого. Снова настала пора Рори сдавать карты, он собрал их, и тогда Тревэллион сказал:

– Страшная это была ночь.

Рори опустил руки. Правая скользнула к краю стола.

Вэл указал на колоду:

– Давай-давай, парень, сдавай!

Рори разбросал карты, стараясь при этом не смотреть партнеру в глаза. Партию сыграли молча. Потом другую. Рори выиграл несколько мелких ставок и снова заказал выпивку. Он посмотрел на Тревэллиона и слегка нахмурился. Наконец спросил:

– А я знаю тебя?

Вэл пожал плечами.

– До сегодняшнего дня ты меня никогда не видел.

Рори уронил руки на сданные карты и небрежно подвинул их к Тревэллиону. Тот проговорил:

– А я видел тебя раньше. Однажды ночью, там, на берегу Миссури… А что это у тебя там, Рори, в левой руке?

Рори потянулся за револьвером, и тогда Тревэллион выстрелил в него.

Левая рука Рори медленно раскрылась, и на стол упали две согнутые в трубочку карты. Он внимательно смотрел на Вэла. Другая рука, уже успевшая схватиться за оружие, упала ему на колени, спереди на рубашке разрасталось красное пятно. Люди отпрянули от стола и расступились.

– Ты… ты… – Губы Рори силились что-то произнести.

– Я был тогда ребенком, Рори, но я видел все.

В комнате стояла мертвая тишина. Рори попытался подняться, потом тяжело рухнул на стул.

– Вы все свидетели, – обратился Тревэллион к окружающим, – он плутовал.

– Я еще раньше это заметил! – заговорил человек, вышедший из игры. – Я наблюдал, как он стащил несколько карт при сдаче!

– Но, – перебил его тучный мужчина с золотыми часами на массивной цепочке, – дело тут не только в этом. О чем это вы с ним говорили?

Взгляд Тревэллиона стал холодным.

– Это никого не касается, – отрезал он, убрал револьвер, взял свои деньги и вышел из комнаты.

Произошло это три года назад…

От воспоминаний его пробудил Ледбеттер.

– Заночуем в Строберри. У меня там есть свое местечко, если только никто не опередил нас.

Когда они добрались до Строберри, стало уже почти темно, только что выпавший снег превратился в слякоть. С постоялого двора доносился шум голосов и грохот посуды. Ледбеттер проехал мимо, держа путь к деревьям, росшим на склоне. Не прошло и трех минут, как он вывел их на открытое место. Еще в прошлом году сошедшая лавина врезалась здесь в лес. Несколько десятков стволов резко наклонились, а за ними высилась стена из обломков скал и поваленных деревьев, образуя прекрасное укрытие от ветра. Под ним почти не было снега.

– Не люблю толпы, – улыбнулся Джим, – вот и нашел себе это местечко.

– Я разведу костер, – предложил Вэл.

Мелисса подошла к нему и встала рядом.

– Могу я помочь вам? – спросила она.

Он наломал сучьев, собрал валявшийся вокруг хворост и куски коры, потом достал из кармана трут и старое птичье гнездышко.

– Вы всегда носите с собой подобные вещи?

Не глядя, Вэл кивнул.

– Не всегда найдешь что-нибудь сухое на разжигу.

Когда костер разгорелся, Тревэллион отвел своего мула к воде, снял с него упряжь и приготовил себе под деревьями место для ночлега, подальше от остальных. Ближе к костру он сделал ложе для Мелиссы из ветвей и травы.

– Вы не должны упрекать Альфи, – заявила она вдруг. – Моузел был вооружен и мог убить его.

– Альфи тоже имел оружие. У него в кармане лежал двуствольный пистолет. На выстрел Моузела он мог ответить двумя, но просто сбежал, удрал, как кролик. – Он посмотрел на нее. – Учитесь разбираться в людях. Такие, как Альфи, всегда убегают.

– А вы?

– Никогда не знаешь, как поступишь в той или иной ситуации. Я пока не убегал. Только от индейцев, да и то когда их оказывалось слишком много, а я один. Но и я, наверное, мог бы. Все зависит от ситуации. Альфи следовало вести себя хладнокровнее. Стоило ему вынуть револьвер, и Моузел убрался бы восвояси как миленький. Хотя потом наверняка постарался бы застрелить его в спину.

Ледбеттер обжарил на костре копченую свинину. Кое-кто отправился поесть в Строберри. Тревэллион достал из своей клади ломоть хлеба. Все трое ели почти не разговаривая.

Вэл оглянулся. Сзади, под деревьями, сидел Тэпли.

– Подсаживайся к нам, – пригласил он его. – Места хватит.

– Но у меня ничего нет.

– Ну и что? Просто составишь компанию. Давай.

Тот медленно подошел и присел на корточки. Взяв предложенные ему хлеб и мясо, он принялся есть, и видно было, что он голоден.

– Спасибо, – сказал он, когда закончил. – Теперь я в долгу.

– Милости прошу к моему столу в любое время, – проговорил Ледбеттер.

– И к моему, – прибавил Тревэллион.

Арканзасец снова присел на корточки и достал из костра горящую ветку, чтобы раскурить трубку.

– Потерял своих, – проговорил он, попыхивая трубкой. – Унесло потоком. А быков у нас увели индейцы.

– Как это «у нас»?

– Жена у меня была. – Он опустил глаза. – Хорошая женщина. Умерла… от лихорадки. А дочка… ходит в школу. В Венеции.

– Да-а. Тяжело, – пробормотал Ледбеттер. – Иногда наступают для человека трудные времена.

– А я других и не видал, – грустно усмехнулся Тэпли. – Всю жизнь работал не покладая рук, и никакого просвета. Там в Штатах у меня два года подряд саранча весь урожай сжирала, а на третий его градом побило. Пару раз индейцы сжигали все дотла. Работал на залежи в Рич-Бар – остался в чем был. Пробовал податься на Фрэйзиер, – он повернулся к Тревэллиону, – так вы знаете, что из этого вышло.

– Сплошной разор. Золото хорошая штука, да только его почти нет.

– Да. – Он подбросил в огонь сучьев. – Попробую вот еще разок. Ведь у меня дочка. – Он гордо поднял голову. – Она такая умница. И такая красавица! Уж не знаю, как это получилось – я вроде такой невзрачный, да и мать ее ничем особенным не отличалась, а она… ну просто красавица! С ее красотой да не иметь ничего – горе да и только.

Наступило ясное, холодное утро. Ветер стих. Темные сосны упирались верхушками в мрачный небосвод. Мулы, пока их седлали, осели себя беспокойно.

Никто не разговаривал. Ледбеттер сел на мула и тронулся тихим шагом. Только несколько человек придерживалось тропы, и Ледбеттер снова принялся выравнивать колонну. Одни пропускали его, посторонившись, другие чертыхались, но он не обращал внимания на возмущение, делая знаки рукой тем, кто сошел с тропы и перешел на рысь.

Все чувствовали приближение бури. Тревэллион предложил Мелиссе ехать за ним.

– А в чем дело?

– Скоро повалит снег.

– Но пока все ясно, небо чистое.

– Вот увидите. Джим хочет вывести нас отсюда как можно скорее, пока не началась метель. В Вудфорде отдохнем, но это еще не скоро, далеко внизу.

Позади них над горными гребнями и вершинами громоздились тучи. Слабый ветерок посвистывал в верхушках сосен. Мулы ускорили шаг. Ледбеттер тревожно оглядывался назад, посматривая на небо.

Тропу теперь плотно обступали сосны, и небо почти исчезло – виднелся лишь крохотный кусочек над самой головой. Наконец внизу, сквозь деревья, показалась долина.

Тревэллион знал, где они находятся, и совсем не думал об этом. Он размышлял о себе. Он изменился. Угрюмая ярость, что так долго жгла его изнутри, теперь прошла или, казалось, почти прошла, развеянная временем и убийством Рори и Скиннера.

Теперь настало время подумать о будущем, если только он собирался иметь его. Вэл очень хорошо помнил слова мудрого проводника, сказанные ему много лет назад: жажда мести способна поглотить жизнь человека полностью, пока в нем не останется ничего, кроме опустошенности.

Они приближались к Генуе, когда к нему подъехал Ледбеттер.

– Мне надо возвращаться назад, Вэл. Повезу руду. Присмотришь за ней?

– Постараюсь.

– Ведь ей потребуется поддержка. Невыносимо видеть молодую девушку одну в таком месте.

– Ты же хорошо знаешь здешнюю публику, Джим. У них грубая речь и манеры, но они никогда не станут приставать к порядочной женщине.

– Может быть, и так. Но здесь не то, что в Штатах. Люди съезжаются в эти места отовсюду, и никому не известно, как они воспитаны и что у них на уме.

– Они научатся.

Какое-то время оба ехали молча, потом Тревэллион сказал:

– Джим, я знаю, как трудно приобрести мулов, но я хотел бы купить у тебя этого… и для нее тоже.

– Хорошо, – согласился Ледбеттер. – Я продам тебе черного, а ее мула отдашь мне, когда я вернусь со следующей партией. Пусть она едет на нем до Вирджиния-Сити.

– Это очень благородно с твоей стороны.

Они подъехали к коновязи и спешились. Тревэллион поднял глаза и посмотрел на гору. «Возможно, – позвучало у него в мозгу, – возможно, это здесь».

Он посмотрел на скатанное в рулон одеяло Мелиссы. Тоненькое, оно имело жалкий вид.

– Вам нужна подстилка получше, – заметил он, – и одеял побольше. Здесь будет холодно.

– Скоро лето, – возразила она.

– Да, скоро. Но, прежде чем оно наступит, предстоит еще много холодных ночей.

– Где же я возьму их?

– Не беда. Я одолжу вам.

Какой-то момент он колебался, потом предложил:

– Если вы всерьез намерены заняться выпечкой, то мы могли бы быть партнерами.

Ледбеттер одобрил эту идею.

– У меня есть пятьдесят долларов, которыми я готов рискнуть. Если у вас все получится, они быстро окупятся, и очень скоро у вас появятся деньги, сколько нужно.

– Тогда нам лучше получить их сейчас, – улыбнулся Вэл, – не ехать же за ними в такую даль опять через горы.

Он пропустил Мелиссу вперед и придержал для нее дверь, Ледбеттер последовал за нею. Тревэллион вошел последним и сразу увидел на постоялом дворе Рамоса Китта.

Глава 8

Вэл хотел повернуться и уйти, но потом решил, что если Китт здесь, они рано или поздно все равно встретятся. Он уже почти прошел через комнату, когда тот обернулся и увидел его. Застыв на месте, Китт удивленно уставился на Вэла.

– Как поживаешь, Рамос?

Китт медленно приходил в себя.

– У меня все в порядке. Не ожидал встретить тебя здесь.

Тревэллион улыбнулся.

– По тебе видно. Я сам не ожидал.

Рамос вытащил из кармана табак и бумагу и принялся скручивать сигарету. Вставив ее в зубы, он посмотрел на Вэла.

– Я слыхал, Скиннер мертв.

– Да, был мертв, когда я в последний раз видел его.

– Он мой друг.

– Наши с ним дела тебя не касаются. Ты познакомился с ним в Саттерз-Милл, когда открыли жилу в Маршалле, а я знал его еще раньше.

– Я познакомился с ним в пятьдесят четвертом. Саттерз к тому времени уже закрыли.

Тревэллион шагнул к стойке.

– Возьму чего-нибудь выпить. – Ледбеттер и Мелисса изумленно наблюдали за ними. – Нам с тобой незачем ссориться.

– Он был моим другом.

– Скиннер не имел друзей. Приятелем, возможно, только не другом. И потом, что там говорить, его больше нет. Он свой шанс упустил, – да, представь, промазал.

– Он хорошо стрелял.

– Значит, не так уж хорошо. Выпьешь?

Рамос, стройный, гибкий как кошка человек с усами и бакенбардами, колебался.

– Ладно, давай уж.

Они подошли к стойке, и хозяин с расширившимися от страха глазами подал им виски.

– Золото ищешь? – поинтересовался Китт.

– Что-то в этом роде.

– Что случилось у вас с Оби?

Тревэллиону не хотелось рассказывать, как не хотелось тогда убивать того человека.

– Он из числа тех, кто убил моих родителей. Это случилось десять лет назад.

– А я знаю кого-нибудь из них?

– Должен знать. Может, Рори?

– А, этот… Пропащий он человек… – Китт запнулся. – Погоди-ка, так он что, тоже мертв?

– Пришили его за карточным столом, чтоб неповадно было.

Рамос искоса посмотрел на Вэла и одним глотком выпил сразу половину порции виски.

– А знаешь, здесь есть золото, – тихо сообщил он, – только не много. Я уж подумывал уехать…

– О серебре ты не слыхал?

– О серебре? Разве тут есть серебро?

– Да, голубое. Народ промывает его в желобах, хлопотное дело, скажу я тебе. Этого серебра здесь полно.

– Черт, что ты несешь? – Китт помолчал, потом спросил: – Ты считаешь, здесь стоит остаться?

– Да.

Тревэллион допил виски.

– Рамос, меня ждут друзья, и мне надо идти. Только вот что…

– Ну?

– Похоже, здесь скоро запахнет большими деньгами. Очень большими. Сюда уже съезжаются многие неглупые люди, они-то и будут делать деньги и конечно же захотят иметь как можно меньше хлопот с ними. Зачем тебе работать на приисках? Наймись лучше охранником для перевозки ценных грузов.

Рамос улыбнулся, обнажив ровные белые зубы:

– Охранником? Это я-то?

– А что? Я бы, например, смог положиться на тебя. – Вэл взглянул в его ставшие вдруг серьезными глаза. – Я бы доверил тебе любую сумму и знал бы, что если она не доставлена в Сакраменто, то только потому, что либо тебя убили, либо у тебя кончились патроны.

– По-моему, ты слишком доверчив, старина. А некоторые, например, считают, что я скачу по другой дорожке.

– Дорожек много, Рамос, и если одна из них не подходит, можно попробовать другую. – Тревэллион взмахнул рукой. – Я чую деньги, Рамос. Поверь мне, здесь ты можешь стать богатым и провести остаток жизни на ранчо где-нибудь в долине, а вокруг тебя будут бегать славные малыши, все как один похожие на тебя. Просто ты скакал не на той лошади, приятель. И я тоже. А теперь настало время поменять их.

– Может быть, может быть…

Тревэллион повернулся, собираясь уйти, потом прибавил:

– Только бери с собой побольше патронов, Рамос.

Тревэллион и Мелисса направлялись к Золотому каньону. Их мулы стучали копытами по тощей каменистой земле, и только изредка встречались поросшие жухлой травой полянки, сменявшиеся зарослями полыни и редкими кедрами.

Вскоре они подъехали к небольшому поселку – несколько разбросанных лачуг из тесаного камня, покосившиеся палатки с дощатым полом, крытые грязной парусиной, пара каркасных домиков и единственный бревенчатый дом из свежесрубленного кедра.

Залаяла собака, и на пороге одной из хижин показалась женщина в выгоревшем голубом платье. Заслонив рукою глаза от солнца, она стояла и смотрела на них.

– Это… это и есть то самое место? – спросила Мелисса.

– Да.

Ветер шевелил белокурые волосы девушки, она повернулась к Тревэллиону и промолвила:

– Я думала, здесь будет лучше.

– Все эти лагеря старателей одинаковые – начинаются с двух-трех хижин, а если поблизости находят руду, разрастаются, как на дрожжах.

– А магазины тут бывают?

– Сначала появляются салуны, потом меблированные комнаты, ну и что-то вроде гостиниц. Многие из них размещаются просто в палатках. Обычно только два-три прииска оказываются действующими. Люди начинают продавать свои участки, получают деньги, тратят их, а потом, оставшись ни с чем, отправляются искать новую жилу. Тех, кто не хочет продавать свой участок, заставляют силой или обманом. Они уезжают, и про них никто больше не вспоминает. Потом приходят другие. Эти знают, как прибрать к рукам землю и как сделать, чтобы она работала на них. Я даже знаком с одним таким. Его зовут Джордж Хирст из Зеленой долины.

– А мне как быть?

– Если вы всерьез решили заняться кулинарией, то обязательно добьетесь успехов. Только не связывайтесь с приисками и не вкладывайте в них деньги. Выпечка обеспечит вас деньгами. И держитесь подальше от таких, как Альфи.

– Да он не такой уж плохой. Просто…

– Просто сбежал, поджавши хвост. Мелисса, я помогу вам построить дом и начать дело, но позвольте предостеречь вас. Вы замечательная девушка, будете много трудиться и добьетесь успехов. И вы непременно встретите хорошего человека, только нужно подождать. Если не захотите подождать, то опять будет очередной Альфи с приятной наружностью и пустотой внутри. Он начнет тратить ваши деньги, требуя все больше и больше, и в конце концов исчезнет. Потом придет другой, с другим цветом глаз и волос, но это снова будет такой же Альфи.

– Не слишком-то лестно вы обо мне думаете.

– Напротив, я думаю о вас очень хорошо. Только не путайте одиночество с любовью.

– Что-то мне страшно здесь. – Мелисса колебалась, потом нерешительно произнесла: – Мистер Тревэллион, у меня совсем мало денег, и мне негде жить. Я хотела начать свое дело, но теперь, когда я здесь…

– Ну, поспите немного на голой земле. Ничего страшного. Все мы начинаем с этого. Жилье я помогу вам построить и куплю все, что понадобится на первых порах, только я хочу вступить с вами в долю и прошу двадцать процентов прибыли.

– Многовато.

– Это только кажется, на самом деле сущий пустяк.

– У меня есть двести долларов, даже чуточку больше. Матери удалось скопить и спрятать от… от него.

– Вы только что сделали еще одну ошибку. Никогда не говорите никому, сколько у вас денег. Особенно таким, как Альфи.

– Я больше никогда не увижу его.

Тревэллион улыбнулся.

– А вы можете поручиться? Ведь он знал, что у вас есть деньги? И наверняка думает, что у вас их больше, чем на самом деле, поэтому не удивляйтесь, если через несколько дней он объявится здесь и поведает вам свою гладкую историю. Потом обязательно скажет, что имеет редкий шанс начать собственное дело и попросит взаймы.

– Вы не любите его, вот и все.

– Просто я знаю этот тип людей и научу, что вам надо делать. Во-первых, не одалживайте ему ни одного доллара, а скажите, что вам нужна помощь в строительстве и что вы заплатите ему столько же, сколько и другим.

– Да он не появится, вы ошибаетесь. Во всяком случае, в ближайшее время. Как бы там ни было, а он вел себя очень мило и искренне хотел помочь.

– Забудьте о нем. Держитесь подальше от таких, как Альфи, и станете богатой.

– И одинокой.

– Все мы одиноки. Лучше быть в одиночестве, зато в безопасности. Вы можете знакомиться с такими, как Альфи, сколько угодно, но если они попросят денег, даже небольшую сумму, не давайте. Подумайте о том, что эти деньги пригодятся вам впоследствии, когда вы встретите настоящего человека.

– Вы слишком строго судите, Тревэллион.

Внезапно он указал рукой в сторону.

– Вон там подходящее место! Прямо возле дороги, и копать не много… если только кто-нибудь уже не застолбил этот участок.

Место оказалось ровное, окруженное раскидистыми кедрами и с разбросанными кое-где большими камнями. Мелисса с тревогой оглядывалась по сторонам.

– Неужели нет ничего лучше? Здесь так неуютно, и потом… эти камни.

– Они послужат строительным материалом. А вы осмотритесь хорошенько – особенно выбирать не приходится.

Он окинул взглядом дорогу, по обе стороны от нее работали люди – одни стояли по пояс в вырытых ямах, другие строили жилье, третьи просто разговаривали.

– Побудьте-ка здесь, – предупредил Вэл, – и начните пока таскать вон те камни. Складывайте их в кучу.

– Таскать камни? – Она спешилась и огляделась. – Ну что ж, думаю, я справлюсь. Не смогу только поднять самые тяжелые.

– Знаю, что справитесь. Тут главное – начать. Делайте что-нибудь, а уж я закончу.

Он направился туда, где трое мужчин рыли шахту. Они опустились уже футов на пять. Тревэллион подъехал и минуту или две наблюдал за их работой. Когда один из них выпрямился, он спросил:

– Вы пришли сюда раньше. Видите то место, где работает молодая леди? Не знаете, кто-нибудь претендует на тот участок?

– Леди? – Все трое разом обернулись.

Мелисса сняла шляпу, и слабый солнечный свет заиграл на ее белокурых волосах.

– Да вроде никто. По крайней мере, я не знаю таких. Она что, будет разрабатывать этот участок?

– Нет, хочет построить кондитерскую, печь пироги, пончики, ну и всякое такое. Конечно, если она будет ковыряться одна, то строительство займет уйму времени.

– Она что, в самом деле умеет печь?

– Откуда мне знать? Правда, Джим Ледбеттер утверждает, что она печет самые вкусные пончики на свете.

Худой рыжеватый человек распрямился и оперся на лопату.

– Говоришь так, что слюнки текут. Я не ел пончиков с тех пор, как уехал из Огайо, а весной тому исполнится три года.

– Женщине одной тут не справиться, – вступил в разговор плотный, лысеющий крепыш. – Вот взять, к примеру, печь. Построить печь – целое искусство!

– Я не умею строить печи, – сказал Тревэллион, – зато страсть как хочу пончиков, поэтому решил помочь ей немного, чтобы ускорить дело.

– Черт! – выругался третий и бросил кирку. – Так пойдем и мы поможем! Вчетвером быстро управимся.От всех этих разговоров о пирожках и пончиках у меня просто слюнки текут.

Рыжий согласился.

– Эйли печет хорошие пироги с сушеными яблоками, но пончики!..

Они взяли инструменты и пошли по дороге. Увидев их, сосед с ближайшего участка крикнул:

– Эй, куда это вы? Что там случилось?

– Идем помогать леди строить дом. Она хочет открыть тут кондитерскую.

Тот тоже бросил лопату.

– Пошли с ними, Джон. Почему бы и нам не поучаствовать?

– Кондитерская, говорите? – переспросил Джон. – Так стало быть, и духовка нужна?

– И три комнаты, – прибавил первый. – Одна пекарня, другая для посетителей, а третья спальня.

Тревэллион поскакал вперед.

– Мелисса, у вас появились помощники. Они закончат ваш дом еще до заката. Только улыбайтесь иногда и позволяйте им давать вам советы. Среди них есть мастера, которые могут построить все, что угодно.

Человек, знавший, как класть печи, немедленно принялся выкладывать фундамент и стены. Какое-то время Вэл помогал, потом сел на мула и поскакал в сторону каньона. По дороге он внимательно изучал местность. Ему хотелось подыскать себе участок в не очень людном месте, а дно каньона уже кишело поселенцами.

Проезжая мимо Голд-Хилла, он встретил знакомого.

– Том! – окликнул он.

Худой, узкоплечий человек поднял глаза и, прищурясь, посмотрел на него:

– Вэл? Черт возьми! Я слыхал, ты погиб!

Тревэллион махнул рукой в сторону свежевырытой шахты.

– Ну и как?

– Еще рано о чем-либо говорить. Но каньон подает надежды. Думаю, здесь кое-что есть. Ведь мы же гоняемся только за золотом и сроду не разбирались ни в чем другом. Столько золота намыли в желобах, а эта проклятая голубая порода только мешала. Я, наверное, уже тонн пятьдесят откинул, если не больше. Потом кто-то смекнул и отвез ее на пробу в Зеленую долину. Этвуд… помнишь его? Взяли пробы – оказалось серебро. Представляешь? Самое настоящее серебро! Вот тут-то и начался бум.

Он указал на крытый парусиной тент, возле которого стояло четверо мужчин.

– Полюбуйся на них. Не столько работают, сколько языки чешут! Ты только послушай, о чем они треплются. В жизни не слыхивал подобной брехни. Каждый нахваливает свой участок. Болтать здоровы о чем угодно – о руде, о жилах, об ответвлениях, о скважинах, о подземных выработках, а сами-то простой кирки в руках отродясь не держали, не то что кувалды или бура. А послушать их, так в лагере сплошь и рядом горные инженеры! – Том вынул из кармана плитку табаку, отломил кусочек и снова убрал в карман. – Да, кстати, пару дней назад тут один о тебе все расспрашивал.

– Расспрашивал обо мне?

– Угу, искал тебя. Когда я спросил, не друг ли он тебе, он ответил, что не совсем, но что много слышал о тебе. Потом я узнал, что его зовут Ваггонер.

Имя ни о чем не говорило Вэлу.

– Ты себе участок-то застолбил? – спросил Том.

– Нет еще. – Тревэллион махнул рукой в сторону, откуда приехал. – Там чуть подальше молодая леди собирается открыть кондитерскую. Мы помогаем ей строиться.

– У нас тут есть уже одна. Эйли. Готовит вкусно, но так занята, что не знает, за что хвататься.

– Знаешь, Том, эта молодая леди славная девушка. Ее зовут Мелисса Терни. Мы с Джимом Ледбеттером вроде как присматриваем за ней. Так что, если хочешь, присоединяйся.

– Ну, в этом можешь не сомневаться. У меня у самого дочка осталась на Востоке, и я надеюсь дать ей хорошее образование, как только появятся денежки.

Тревэллион задумался, кто этот Ваггонер. Но его отличная память на имена не выдавала ничего подходящего. Да и не тот он человек, о ком расспрашивают. Все знали, что жил он уединенно – путешествовал в одиночку, работал в одиночку – и ни родственников, ни закадычных друзей, которые могли бы его разыскивать, не имел.

С Томом Лашо он встретился давно, еще на Рич-Бар, в Зеленой долине. Свою первую выработку Том начал в Раф-н-Реди. В Рич-Бар дела у него шли хорошо, но потом ему пришлось вернуться в Штаты, и там он потратил все, что имел.

Вэл не спешил. Несколько дней у него ушло на то, чтобы поездить по округе, поспрашивать, послушать, что говорят, но большую часть времени он провел за изучением местности. Лучшие земли уже разобрали. Комсток, первопроходец здешних мест, застолбил вокруг все, насколько хватало глаз, запугивая людей, угрожая им и отстаивая то, что он называл «своими правами».

На четвертый день в Спаффорд-Холле он встретил приземистого бородатого человека с подвижной улыбкой.

– Вы Тревэллион?

– Да.

– Меня зовут Уилл Крокетт. Я владелец «Соломона», – представился тот, потом, помолчав, спросил: – Выпьете чего-нибудь?

– Нет. Скажите только, что вам нужно.

– Говорят, вы первоклассный горняк. У меня есть для вас хорошая работа.

– Прошу прощения.

– Уже работаете на кого-нибудь?

– На себя. Начну, когда найду подходящий участок.

– У меня идет отличная руда. Я буду оплачивать сверхурочные и назначу вас начальником смены.

– Нет, спасибо.

– Мне нужен человек, который разбирается в залегании пластов и знает, как бурить скважины.

– Извините.

– Вы даже не хотите говорить об этом! Черт возьми, ведь у меня лучший участок! Один из лучших! Но я не горняк. У меня занято десять человек, а дело идет слабовато. Затраты не окупаются. Мне нужен опытный специалист.

– Простите, – отрезал Тревэллион, но тут же прибавил: – Я не могу остаться. Я бродяга, Крокетт. А если и останусь, то найду собственный участок, на котором буду работать, когда захочу. – Он выдавил слабую улыбку. – Знаете, Крокетт, я, возможно, единственный человек здесь, кто не рвется разбогатеть.

– Тогда зачем вы приехали? В этом забытом Богом месте нет никого, кто бы не хотел разбогатеть!

Когда Крокетт ушел, Вэл долго стоял возле заведения Спаффорда, пытаясь припомнить, где он слышал о «Соломоне», и наконец блеснуло – мешок почты, который вез из Пласервиля Ледбеттер, предназначался для «Соломона», и большая часть переписки адресовалась бухгалтеру Хескету.

Тревэллион наблюдал за дорогой – вереница фургонов, всадников и пеших направлялась в Золотой каньон. Время от времени кто-нибудь из них подъезжал к Спаффорд-Холлу, но Тревэллион сторонился их, избегая вопросов. Он чувствовал раздражение и был обеспокоен, понимал, что пора найти участок и приступить к делу. Ему просто необходима тяжелая работа. Более того, он чувствовал, что изменился. Вопрос Крокетта поставил его в тупик. В самом деле, зачем он приехал сюда? Для чего он здесь?

Ответ не оставлял сомнений. Он приехал, чтобы найти человека… быть может, не одного. Он приехал, чтобы отомстить.

Четверо убийц мертвы. Остальные продолжают жить, и их преступления остаются безнаказанными. Но рано или поздно эти хищники появятся здесь, привлеченные блеском золота. А он будет ждать. Трудность только в том, что ему больше не хочется убивать.

Глава 9

Серым ветреным утром Тревэллион скакал вдоль Золотого каньона к кондитерской Мелиссы – хотел закончить полки. Спешившись, он привязал мула и вошел.

– Как я рада, что вы пришли. – Лицо девушки раскраснелось от жара печи, руки были в муке. – Сегодня у меня первая проба, и я хочу испечь пирог специально для вас.

– Благодарю. – Он опустился в кресло, сделанное из бочонка. – У вас все в порядке?

– В порядке? Ну конечно. Правда, немного страшновато. Ведь я всегда пекла только для домашних, но думаю, что справлюсь.

– Конечно справитесь.

– Вы нашли себе участок?

Вэл выглянул в окно. Повсюду люди копали и строили.

– Пока нет, – ответил он наконец. – Там наверху есть один, хочу поехать взглянуть. Много лет назад мы с отцом как-то бродили там, и он сказал, что это место могло бы обеспечить человеку безбедную жизнь.

– Вы не хотите стать богатым?

– Вы догадались. Я много думал об этом и пока еще не знаю. Когда-то мне казалось, что хочу. А сейчас не уверен.

Внезапно она спросила:

– Чего же тогда вы хотите, мистер Тревэллион?

Взяв чашку кофе, которую она ему предложила, Вэл молчал, не решаясь ответить на этот вопрос. Действительно, чего он хочет? Раньше он мог бы сказать, что хочет найти и уничтожить убийц отца и матери, теперь такой уверенности у него уже не было, и здравый смысл подсказывал ему, что это неверная цель. Тогда чего же он хочет? И хочет ли вообще? Неужто внутри у него все опустошилось и он стал бродягой, который скитается по свету с единственной целью – убить, сам того уже больше не желая?

– Вчера меня навестил один очень приятный человек. Его зовут Уилл Крокетт.

– Знаю такого. Он предлагал мне работу.

– Интересно, чем он занимается?

– У него прииск, и, как я слышал, довольно прибыльный. Кроме того, он имеет репутацию честного человека.

– Он сказал, что если мне нужен партнер, то у него есть капитал для вложений, я ответила, что у меня уже есть партнер.

В теплой уютной комнате пахло пирогами и кофе. Выглянув в окно, Тревэллион обнаружил, что вокруг уже выросло с полдюжины домов.

– Если бум не прекратится, – заметил он, – в следующем году здесь будет около десяти тысяч человек.

– Так много?

– Да. Только посмотрите на них. Вам нужно продолжать начатое, и вы обязательно разбогатеете. – Он огляделся. – Возьмите себе кого-нибудь в помощники, можно из пожилых, только покрепче.

– Да, кстати. Я познакомилась с одной женщиной, она держит меблированные комнаты. Она мне понравилась.

– Эйли Оррум?

– Да. Она шотландка, так ведь?

– Верно, она из Шотландии, из горных районов и ужасно гордится этим. Дважды выходила замуж… оба ее мужа мормоны, как я понял… И, по-моему, весьма честолюбива.

– А вы видели ее кристаллический шар?

– Я слышал о нем. – Вэл допил кофе и поднялся. – Вернусь, когда пирог поспеет.

Он поехал к каньону и застолбил себе тот участок, где впервые побывал с отцом. По руслу тонкой струйкой текла вода, они зачерпнули со дна несколько лотков песка и нашли в нем золотую Крупу. Потом сидели на берегу, перекусывая сухарями и вяленым мясом. «Это золото, – сказал отец. – Если ничего не найдем в Калифорнии, можем вернуться сюда».

Вот он и вернулся, правда, теперь уже один. Прошло десять лет, а казалось, что целая вечность. На том месте, где они с отцом впервые брали пробы грунта, он соорудил себе жилье. Несколько старых, узловатых кедров с толстыми стволами и раскидистыми ветвями плотно теснились друг к дружке, образуя надежное укрытие. За ними стеной высилась гора, и Вэл мог быть уверен, что сзади на него никто не нападет. Он развел костер и поставил на огонь кофе, потом достал золотопромывальный лоток, что купил в Спаффорд-Холле вместо своего, утонувшего с другими вещами при переправе через Юбу. Лоток был совсем новенький. Тревэллион раскалил его на огне и окунул в ручей, чтобы удалить маслянистую пленку и придать ему более темный цвет, на фоне которого золотые крупинки будут лучше видны.

Когда кофе вскипел, он сел под деревом и принялся жевать вяленое мясо, слушая журчание ручья и шелест ветра в верхушках кедров. Вэл никогда не готовил пищу на костре. У него никогда не хватало для этого времени. Покончив с едой, он поставил кофейник на установленный в углях камень и вернулся к ручью. Зачерпнув песка и наполнив лоток почти до краев, подержал его в воде, раздробив рукой куски глины и выбросив крупные камни. Не вынимая лотка из воды, повращал им попеременно в разные стороны, осторожно вынул и слегка наклонил, чтобы слить через край мусор и грязь. После двух резких ударов по лотку золотые крупинки осели на дно.

Повторив процедуру несколько раз, отделил золотой песок, потом щипчиками вытащил наиболее крупные частицы и положил их обсушиться, а сам снова принялся за работу,

Вэл трудился целый день, и через четыре часа непрерывной работы, промывая от шести до семи лотков в час, имел чистой прибыли приблизительно на четыре доллара, что казалось отнюдь не плохо для этих мест. Вечером он насыпал мулу ячменя, купленного в Спаффорд-Холле, а себе поджарил мяса и подогрел кофе. С кружкой кофе в руке прошелся вдоль ручья и осмотрел, как залегают пласты. Тревэллион сразу догадался, что поток течет здесь не круглый год, а только во время снеготаяния. Тогда, понимая, что лучше не терять времени, он вернулся к костру. Подбросив в огонь сучьев, поставил кружку и вдруг почувствовал прилив раздражения. Что он здесь делает? Конечно, он может мыть золото, и этого хватит на то, чтобы жить возле этого ручья. Но разве этого он хотел? Почему бы не принять предложение Крокетта? Ведь там у него будет неплохой заработок, и если все сложится удачно, можно расширить поле своей деятельности. Он снова подбросил сучьев в костер и уселся под кедром, наполнив кружку. Вэл твердил себе, что больше не хочет никого убивать, даже тех, кто этого заслуживает; и все-таки он примчался сюда, словно гончая, что взяла след и неумолимо рвется вперед просто потому, что не может иначе. Он совершил как раз то, против чего его предостерегали: позволил жажде преследования, этой страсти отмщения, завладеть всей его жизнью. Ему нужно попросту убраться отсюда, уехать куда-нибудь на Восток и выбросить все это из головы.

С каждым днем его все больше охватывало растущее чувство неудовлетворенности, повергая в состояние подавленности и беспокойства. Кроме того, его уже несколько раз предупреждали, что какие-то люди расспрашивают о нем. Он имел много знакомых, но не близких друзей, и вероятность того, что кто-то станет его разыскивать, равнялась практически нулю. Теперь пришло время жертвам становиться преследователями. Но почему? Кто знает о нем? Кто вообще может что-то знать? Да, действительно, двое из этой компании убиты, но всякий, кто знал Рори, не сомневался, что рано или поздно это случится с ним. Он слыл не только картежным мошенником, но и очень неудобным человеком, вздорным и придирчивым.

Что касается Скиннера, то он приехал на Запад вместе с Рори, и они долгое время являлись сообщниками в самых разных преступлениях, совершаемых ими в поселениях и на дороге, ведущей на Запад. Скиннеру стало известно, что его старый дружок убит.

Тревэллиону вспомнился день, когда они повстречались на дороге. Скиннер скакал ему навстречу, и Вэл сразу узнал его. Он остановился и стал ждать. Скиннер осторожно приблизился.

– Привет, Скиннер.

– Ты меня знаешь?

– Ты друг Рори. Вы с ним приехали с берегов Миссури.

Скиннер придержал лошадь. Чутье подсказывало ему – надо ждать беды. Только он не имел ни малейшего понятия почему.

– Кто ты?

– Ты не помнишь меня. Тогда я был всего лишь маленьким мальчишкой, безоружным и сильно напуганным.

Правая рука Скиннера поползла к поясу, где у него висел револьвер.

– Что-то не пойму, о чем ты толкуешь.

– Помнишь лагерь на берегу? И два фургона.

Во рту у Скиннера пересохло, и он почувствовал приступ тошноты. Обычно он занимался кражами и, если случалось, убивал, но лишь изредка, и уж конечно, не женщин. Но в ту ночь… когда они выпили столько виски…

– Чего тебе надо? – Голос его сделался хриплым. Он не очень беспокоился – стрелял ведь без промаха. Но не забыл той ночи и все эти годы по какой-то неведомой причине старался быть начеку.

– Это я убил Рори. Он был шулером, но не это послужило причиной.

Скиннер все взвесил и уже приготовился, выбрав цель – середину живота, чуть повыше пряжки.

– Скажи, Скиннер, откуда взялось тогда виски?

Этот внезапный, неожиданный вопрос вызвал у него замешательство.

– Черт!.. Будь я проклят, если знаю! – честно ответил он. – Все мы тогда сидели на мели. Без гроша в кармане…

– И сколько вы получили за это?

Скиннер злобно сплюнул.

– Ни черта мы не получили! Кто-то заорал… ну мы и убрались оттуда.

– Мне известно, что ты сделал, Скиннер. Ведь я все видел. Я видел, как ты убежал, а потом один из вас забрался в фургон. И убил мою мать, забрал коробку с деньгами. Я хочу знать его имя.

Значит, вот как все вышло. А он подозревал Скиннера больше всех. Их всех обманули и попросту использовали.

– Если бы я имел представление об этом подонке, – сказал Скиннер, – я бы убил его…

– Он напоил вас, заставил сделать всю черную работу и один заграбастал деньги. – Тревэллион помолчал, потом прибавил: – Но ты был там, Скиннер, и ты один из них.

– Послушай, – возразил тот, – я… – Он потянулся за револьвером.

Вэл выстрелил.

Скиннер успел схватиться за рукоятку, но силы покинули его, оружие выскользнуло из его пальцев.

– Будь ты проклят! – выдохнул он. – Я еду… Все равно я…

– Скиннер, я знал, куда всажу эту пулю. И больше ты уже никуда не поедешь.

Тревэллион не спеша объехал его и выбрался на дорогу. У подножия горы он повернулся в седле и посмотрел назад. Бандит лежал лицом вниз, рядом в нескольких шагах топтался его конь.

Никому и в голову не могло прийти, что это он убил Скиннера. Как ему стало известно позже, тело нашли спустя несколько дней у дороги в траве, а в руке убитого так и остался револьвер. Этого бандита знали все и поэтому решили, что он погиб в перестрелке или от руки одной из своих бывших жертв.

Ни радости, ни удовлетворения Тревэллион не испытал. Только где-то внутри возникла тягучая тяжесть. Когда-то давно, еще ребенком, он сказал себе, что убьет их всех, но теперь он больше уже не хотел… И все же он приехал сюда, предчувствуя, что рано или поздно жажда легкой наживы пригонит их в Комсток. Ведь стервятники всегда слетаются в места, где можно подстеречь невинную жертву и поживиться.

На каньон спустилась ночь. Тревэллион сгреб в кучу угли, сделал себе постель под кедром и долго лежал, глядя на звездное небо. Он вспоминал ту маленькую девочку, которую он так крепко держал в своих объятиях, закрывая ей рот, чтобы их тоже не убили. Ведь той роковой ночью она потеряла своих родителей. Пережить такое тяжело мальчику, но ей в тысячу раз тяжелее. Ее звали Маргерита Редэвей, или просто Грита. Он еще сказал, что женится на ней.

Вэл улыбнулся, глядя на верхушки кедров, когда вспомнил эти слова. Что сталось с ней? Где она теперь? Может, ее нет в живых?.. Но как бы там ни было, выйти замуж за него – не самая легкая доля для женщины.

Глава 10

Человек в сером костюме откинулся в кресле и сложил на столе руки.

– Мадемуазель Редэвей, похоже, вы не совсем понимаете. У вас нет ничего. Или скоро не будет ничего. Ваша тетя наделала столько долгов. Дом продадут, лошадей тоже. Вы получите тысячу американских долларов и несколько действующих приисков. Ну и кое-какое личное имущество, оставшееся после нее. Вот и все.

– А мне больше и не надо.

– Нет, вы, похоже, не понимаете. Сумма эта, несомненно, кажется вам огромной, но, живя так, как привыкли, вы очень скоро останетесь без гроша. Эти деньги можно вложить в какое-нибудь дело, и вы могли бы жить на доходы от него, но я полагаю…

– Дядя Андре, не стоит так сильно беспокоиться. Со мной все будет в порядке. Я уже приняла решение.

– И какое же?

– Хочу стать актрисой.

Руки Андре бессильно упали на подлокотники, он подался вперед.

– Актрисой! Да это невозможно! Вас же не учили этому. И потом… я бы не выбрал себе подобной доли…

Она рассмеялась.

– Но ведь не вы же выбираете, дядя Андре, а я!

– Должен ли я напоминать вам, что вы еще не достигли совершеннолетия?

Улыбка исчезла с ее лица.

– Об этом знаем только мы с вами, и больше никто. Ведь вы же не мой опекун и не близкий родственник. Вы просто хороший друг, и я надеялась, что вы поможете мне.

– Я? Я мало кого знаю в театральном мире, мадемуазель.

– Но кое-кого знаете. Рэчел, например. Рэчел Феликс.

Он покраснел, и это позабавило ее.

– А-а, так значит, вы все-таки знали ее?

– Немного, мадемуазель. И это было давно. Очень давно.

– Но если бы вы пришли к ней, она бы вспомнила ваше имя?

Он колебался.

– Ну… мы оба были так молоды… и это случилось так давно. – Он махнул рукой, словно больше не желая вспоминать о прошлом. – При чем тут это? Вы не актриса. Неужели вы думаете, что профессионалы, играющие на сцене каждый вечер, согласятся принять в труппу неподготовленную девочку?

Она села напротив него.

– Дядя Андре, давайте говорить откровенно. Когда тетя вышла замуж за графа, это был ее второй брак. Он знал о ее прошлом, но больше никто. Никто по эту сторону Атлантики.

– Ну и что?

– В течение многих лет тетя играла на сцене. Она гастролировала по всей Америке, и я вместе с ней.

– Вы?

– Моих родителей убили, когда мне исполнилось только восемь, и я осталась с другой тетей. Потом, через два года, я стала жить у Клэр и часто выступала в спектаклях. Я играла мальчиков и девочек, девушек, а позже и настоящие роли. Когда Клэр вышла за графа, он настоял, чтобы я бросила сцену и вернулась в школу. Мне это ничего не стоило. Я занималась музыкой и танцем. Рэчел собирается ставить пьесу, которую я очень хорошо знаю, и в ней есть роль, небольшая… и я легко бы справилась с нею.

– Она не распределяет роли, я уверен.

– Официально – нет. Но неофициально… она, безусловно, имеет право голоса.

– Может быть, может быть. – Он пристально оглядел ее, когда она вышагивала посреди комнаты. – Мадемуазель, вам известно, что Рэчел собирается гастролировать по Америке?

– Да.

– И вы бы поехали?

– Конечно. В конце концов, я родилась там. И потом, вы же сами заметили, что у меня там прииски. А не стоит ли взглянуть на них?

– Да они ничего собой не представляют. Ровным счетом ничего! Ваша тетя сделала глупость, купив их. Такое впечатление, будто она ссудила эти деньги. Среди ее бумаг наберется, наверное, штук пятьдесят писем. Все они безнадежно устарели, и нет никакого смысла разбирать их теперь.

– Это не имеет значения. Если я когда-нибудь все же соберусь в Америку, то обязательно разберу их или, во всяком случае, постараюсь это сделать.

Он встал.

– Мадемуазель, дело не только в этом. Вы юны, свежи и прекрасны. А пожилые актрисы не всегда любят брать в свои постановки молоденьких и хорошеньких.

Она пожала плечами.

– Я слышала, Рэчел Феликс женщина здравомыслящая и проницательная, и к тому же имеет ко всему деловой подход. Не думаю, что она будет возражать, если пьеса окажется удачной.

Придя домой, Грита открыла старенький линялый саквояж, который принесла с собой. В нем лежали конверты и бумаги. Старые письма, расписки о так и не погашенных денежных ссудах, давно забытые списки акционеров каких-то приисков, некоторыми из которых владела ее тетя, а некоторыми она сама.

Вдруг среди бумаг она заметила знакомый уголок и, раскрыв пошире пакет с конвертами, вытащила его. Письмо датировалось 1850-м годом, то есть написано почти десять лет назад.

«Дорогая Грита!

Я в Сакраменто. Работаю. Работа не самая лучшая, но это все, что я смог найти. Мой отец тоже убит. Убит теми же людьми, хотя и успел застрелить двоих, прежде чем умер сам.

Когда я продавал фургон и вещи, я обнаружил пачку писем, принадлежавших твоим родителям. Некоторые из них – от человека, которому твой отец помог основать собственное дело. Сейчас его бизнес идет отлично. Мы случайно познакомились, и он спросил, что ему теперь делать с теми деньгами. Я посоветовал ему вложить их. Он ответил, что если я приму часть ответственности на себя, то он так и поступит. Свое обещание он выполнил.

Остаюсь твой покорный слуга Тревэллион».

Неужели это его имя? Она помнила только мальчика по имени Вэл, доброго и сильного и так крепко прижимавшего ее, дрожащую от страха.

Что же касалось денег, то она ничего об этом не слышала, да и вряд ли речь шла о большой сумме.

Тревэллион… Как странно – просто Тревэллион. Интересно, ответила ли она тогда на письмо? Довольно странно, что она до сих пор помнит его – такой серьезный мальчик и для своих лет очень сильный, помогал ее отцу грузить в фургон вещи, а тот давал ему указания.

Позже, когда она работала в труппе, Грита спросила у актрисы, с которой делила столик в гримерной:

– Приходилось вам бывать на гастролях в Америке?

– Да, приходилось. Они там страшно изголодались по театру.

– А вы не заезжали в городок, который называется Сакраменто? Кажется, это где-то в Калифорнии.

– По-моему, это недалеко от Сан-Франциско. Там нет больших городов, зато нашли золото. Разве ты не слышала? Говорят, если ты им понравишься, они осыпят тебя с головы до ног золотыми самородками.

– Уж лучше, чем цветы, – вступила в разговор другая актриса. – До сих пор я получала лишь цветы и сомнительные предложения.

– Когда-нибудь, – задумчиво произнесла Грита, – я поеду туда.

Каждую ночь по нескольку раз Тревэллион просыпался и прислушивался. Эта привычка появилась у него, когда он перебрался на Запад. Вставал с рассветом и сразу принимался мыть золото. Вода поступала сюда в основном в результате таяния снега, и вскоре поток иссякнет. Если он хотел хоть как-то увеличить свой небольшой доход, ему следовало поторопиться.

На третий день он обнаружил под валуном карман, где вода разливалась, образуя нечто вроде желоба, созданного самой природой, и, зачерпнув четыре лотка, вскоре имел чистой прибыли на шестьдесят шесть долларов. Когда поток ослаб, он оседлал мула и уехал, оставив большую часть своего имущества. Вэл скакал вниз по каньону, стараясь выбирать окольные пути, и подъехал к городу с севера. Тревэллион не имел ни малейшего желания, чтобы кто-нибудь обнаружил его местонахождение и тропу, по которой он ездил.

А тем временем поселок вырос по меньшей мере на десяток новых домов, и теперь в нем обосновалось уже сотни три или четыре старателей, а может, и больше. Голд-Хилл и Силвер-Сити тоже стали населенными пунктами.

В дверях его встретила Мелисса.

– Я еще издали вас увидела, – сообщила она. – Джим приехал.

Ледбеттер сидел за столом за чашкой кофе и ел пончики.

– Садись, – пригласил он. – Давно не виделись.

Тревэллион опустился на стул, Мелисса поставила перед ним кофе и тарелку с пончиками. Он посмотрел на нее:

– Как идут дела?

Ледбеттер лукаво ухмыльнулся:

– Тебе бы так. Только поспевает печь. Сдается мне, она застолбила лучший участок на залежи. – Он поставил кружку и глянул на Вэла. – Ну а ты как?

– Да так, намыл кое-что.

– С лотком и возиться нечего. Тебе нужен промывальный желоб.

– Возможно, только я вряд ли задержусь тут надолго.

Ледбеттер задумчиво посмотрел на него, но промолчал.

– До конца лета сюда понаедет еще три-четыре тысячи человек, – продолжил он, глотнув кофе и откусив пончик. – Тебе надо быть поосторожней.

Выражение лица Тревэллиона не изменилось. Для Ледбеттера этот худой, смуглолицый, широкоплечий и очень сильный человек всегда оставался загадкой. Он был способен по четыре часа подряд махать тяжелой кувалдой. А когда улыбался, что случалось очень редко, становился даже красивым, по крайней мере весьма привлекательным.

– Тобою опять интересовались, – пояснил Джим. – Ходил тут один, все выспрашивал. У тебя есть враги?

– У кого их нет?

– С твоими знаниями ты мог бы стать богатым, – продолжал Ледбеттер. – Этвуд из Зеленой долины взял пробы той голубой породы, которую все сначала отбрасывали как пустую. Получилось по три тысячи с тонны.

– Это все слухи. Мне рассказывали уже штук пять подобных историй о том, как богата здешняя жила.

– Удивляюсь, как это на «Соломоне» не предложили тебе работу? Они там уже сделали приличную шахту.

– Предлагали.

– Если бы ты согласился… Крокетт ведь неплохой малый, ему можно доверять. Хескет… ну тот, конечно, своеобразная фигура. По мне, так за ним нужен глаз да глаз. Водит знакомства со всякими подозрительными личностями в Сан-Франциско.

– Бухгалтер, что ли?

– Точно так, бухгалтер. Ведет учет каждой унции руды, добываемой на Комстоке, и себе приобрел несколько участков. Они, правда, не прибыльные, зато купил по дешевке.

Тревэллион глянул на Мелиссу. Вне всякого сомнения, от хорошего питания она немного поправилась и выглядела превосходно. Теперь уже нанимала работников и работницу.

– Джим, а тот, что расспрашивал обо мне, как выглядел?

– Здоровый такой, двигается медленно – видно, трудно ему быстро-то. Усищи огромные, кверху загнуты, а поперек лба шрам. Ставлю что хочешь, он не горняк. Как зовут, не знаю, но, похоже, у него есть деньги, если вот так слоняется без дела.

Ледбеттер допил кофе и встал.

– Поеду обратно, к мормонам… в Геную то есть. Познакомился там с мексиканцем, который мулов продает.

– Что, решил расширить дело?

– Да. Только, наверное, в один прекрасный день сверну я все это и подамся обратно в Кентукки. Куплю себе там земли и буду разводить лошадей.

Джим ушел. Вэл снова наполнил чашку. У Ледбеттера, по крайней мере, есть план, хотя бы какое-то понятие о том, чего он хочет. Он может никогда и не осуществить своей идеи, зато она греет ему душу. Ему есть куда податься.

Тревэллион внезапно разозлился на себя, даже вскочил со стула, но потом медленно опустился обратно.

Мимо на костлявой кляче проезжал верзила с усами, загнутыми кверху. Поравнявшись с кондитерской Мелиссы, он прищурился, заглядывая в окно. В комнате уже стало темно, и он вряд ли сумел бы разглядеть, кто сидит за столом, но сам Тревэллион кое-что успел заметить: лоб и щеку человека рассекал шрам.

Глава 11

Вэл не мог припомнить этого типа. Наблюдая за ним со своего места, он видел, как тот подъехал к заведению Эйли, спешился и привязал лошадь.

Сначала его пронзило острое желание пойти туда, сесть напротив этого парня и заставить его говорить. Но к чему ввязываться в неприятности?

Он вдруг вспомнил ту ночь, когда убили его мать. В слабо мерцавшем свете костра ему удалось тогда разглядеть не все лица, так, кое-какие приметы только успел схватить глаз. И этот человек вполне мог быть одним из них. Но зачем он выслеживает его? Неужели убийц насторожила смерть Рори и Скиннера? Вряд ли они до сих пор держатся вместе. Такие люди, как правило, бродяжничают, примкнув к тем, кого могут использовать в каких-то своих целях.

Допустим, неизвестный, вышедший в ту ночь из тени кустов, совершил все преднамеренно. Деньги достались ему одному, и он явно отличался от остальных. Все они и по виду, и по манерам были типичными головорезами, которые шайками бродят в приграничной полосе. Все, кроме него. В нем же чувствовался какой-то холодный расчет..

Подошла Мелисса и налила ему и себе еще по чашке кофе.

– Мистер Тревэллион, последнее время ходит много разговоров о каком-то отделении. Сюда многие заходят на чашку кофе, спорят, кипятятся. Я даже не совсем понимаю, о чем идет речь.

– Речь идет об автономии отдельных штатов, – объяснил он, – и тут встает вопрос о рабстве. Думаю, для большинства людей, что съезжаются сюда, это вопрос второстепенный. Но для тех, кто приехал с Юга, очень важно, что будет провозглашено в Соединенных Штатах – рабство или свобода.

– Лучше бы они обменивались своими доводами где-нибудь в другом месте! Все их разговоры сводятся к политике да к тому, как опасен Лэнгфорд Пил и кто в конце концов одержит победу – Хинан или Сэйерс.

– А вы пропускайте все мимо ушей, – посоветовал Вэл. – Будьте в стороне. Им и в голову не приходит, что женщина может что-то смыслить в политике. Не становитесь на чью-либо сторону, просто оставайтесь при своем мнении, а они пусть спорят. Только, по-моему, споры никого еще не убеждали. Они лишь выдумывают новые доводы, защищая старую точку зрения. А вам-то важно только одно: чью бы сторону они ни принимали, все они пьют кофе и едят пончики.

– По правде говоря, я слышу столько новых, незнакомых мне имен. Эти Хинан и Сэйерс, кто они такие?

– Профессиональные боксеры. Хинан – американец, Сэйерс – англичанин, и оба отличные бойцы. Только, по-моему, Хинан сильнее.

– А Лэнгфорд Пил?

– Ну это старый лис. И отлично стреляет: прирожденный солдат, кавалерист.

– А кто такой Старый Вирджини? – спросила Мелисса.

– Со Старым Вирджини мы давно дружбу водим. Если он будет давать вам советы относительно приисков, прислушайтесь к его словам. Он всегда знает, что говорит, даже когда пьян.

– А что вы можете сказать о мистере Комстоке? Его именем названа здешняя залежь.

– Обыкновенный мошенник. Завладел записями и картами братьев Грош и застолбил все земли вокруг.

– Это мне известно. Он убедил О'Райли и Маклафлина, будто они заняли принадлежавшую ему землю, так что им пришлось взять его в компаньоны. И мистеру Пенроду тоже.

– С Пенродом все в порядке. Только вот зря он водит знакомство с такими людьми.

Кондитерская Мелиссы сделалась для Тревэллиона источником, откуда он черпал самые разные сведения: рано или поздно всякий заглядывал туда поболтать с другими старателями или с хозяйкой. Большинство из них, побросав отработанные участки на других приисках, ехали сюда, понимая, что и здесь повторится то же самое.

Из окна своей халупки Вэл видел горный склон, уже полностью застроенный разработчиками. На шахте Пенрода спустились на пятнадцать футов и собирались пройти еще столько же. Другим удалось пробиться даже ниже, и небезрезультатно.

Тревэллион допил кофе. Лошадь в яблоках все еще стояла у заведения Эйли. Он глянул в пустую чашку и с отвращением подумал: как он прожил все эти десять лет с мыслью об убийстве? Вокруг него кипела жизнь, настала пора и ему начинать делать хоть что-то… Неужели все это время его вела ненависть? Неужели она поглотила его настолько, что теперь внутри него не осталось ничего, кроме опустошенности? Десять лет он провел в горах и на диких просторах Запада. И чего добился? Что может предъявить, кроме двух мертвецов, каждый из которых при жизни не стоил и щепотки пороха, потребовавшегося на то, чтобы пристрелить их? Сейчас ему двадцать два. В его возрасте расторопные и трудолюбивые становились здесь владельцами приисков и ранчо, достигли богатства или были на пути к нему, а некоторые даже успели совершить хоть что-то для себя и своей страны. И никого не интересовал их возраст. Добрая половина обитателей Комстока – его сверстники или еще моложе. О человеке судят по делам.

Конечно, если это место окажется таким же, как и остальные, то все эти люди рано или поздно распродадут свои участки и подадутся кто куда, движимые жаждой открытий в большей степени, нежели желанием осваивать уже известные земли, так как немногие из них обладают необходимыми для этого знаниями и деловой хваткой. Большинство из них просто старатели и понятия не имеют, как разрабатывать твердые породы. Этим людям не хватает ни умения, ни душевных сил на то, чтобы действительно вскрыть жилу, ибо для этого требуется немалый срок и деньги.

До сих пор он тоже только находил… и неизменно двигался дальше. Но, если он хочет добиться чего-то, ему нужно заняться разработкой…

И Вэл принял решение. Он забудет ту ночь, потому что был уверен, что этого хотели бы и мать с отцом. Будет искать и найдет подходящий участок. Начнет его разрабатывать, а может быть, даже выгодно устроится к кому-нибудь, например к Крокетту.

Он снова выглянул в окно – лошадь исчезла. Раздраженный, он встал и направился к двери. Седок и конь словно испарились.

Эйли жила тем, что стирала старателям одежду и иногда готовила. Веселая, добродушная, открытая женщина, она не выносила легкомысленного безрассудства и относилась ко всем мужчинам как к непослушным мальчишкам, и они любили ее за это.

– Вот тебе раз! Привет! – Она окинула Вэла пристальным взглядом. – Откуда ты взялся? Тебя же сегодня не ждали в поселке.

– Кто это только что ушел от тебя? Такой усатый громила со шрамом.

– А-а, этот-то, который ест за троих?

– Знаешь его?

– Это Ваггонер. Лучше не связывайся с ним. Скверный тип.

Тревэллион опустился на лавку. Любители обедов уже разошлись. Эйли занималась уборкой.

– Славное местечко застолбила ты, Эйли.

– Это, что ли?

– Да. И чует мое сердце, прибыльное.

– А когда ты себе что-нибудь присмотришь? Ты же хороший горняк, Вэл, а болтаешься без дела. Найди себе женщину и какое-нибудь занятие.

Он усмехнулся.

– Я, может, тебя жду, Эйли.

Она рассмеялась.

– Так уж и меня? Я не в твоем вкусе, Тревэллион, меня не обманешь. Повидала я вашего брата, мужчин. Да и потом, я уже дважды выходила замуж; правда, не против попробовать еще разок, но только не с тобой, парень. Даже если бы ты был в моем вкусе, я бы все равно постаралась держаться от тебя подальше. Уж больно ты задиристый. Не хотела бы я, чтобы моего мужа в один прекрасный день внесли в дом вперед ногами или вздернули на первом суку.

Он посмотрел на нее.

– Разве я когда-нибудь ввязывался в неприятности, Эйли?

– Да нет, пока не слыхала, но как раз это-то меня и беспокоит. Таких, как, скажем, Джонни Эльдорадо, которые вечно лезут на рожон, я еще могу понять. На самом деле он симпатяга, возомнивший себя крутым парнем, эдаким головорезом. А такие тихони, как ты, меня всегда настораживают.

– Да я просто старатель, Эйли.

– Ага. Вот только интересуюсь я: что именно ты стараешься разыскать? И не ты ли, часом, убил Рори?

– Рори шулер и попался.

– Значит, все-таки ты. Вы долго беседовали, да так, что никто толком ничего и не понял. Похоже, между вами что-то произошло.

Тревэллион встал.

– Что ты знаешь о Ваггонере?

– Всегда при деньгах. Правда, никогда не швыряется ими, но и не считает их. Он не старатель, и не похоже, чтобы искал работу. Я бы сказала, он из тех, от кого нужно держаться подальше.

– Эйли, мы ведь с тобой старые друзья. Поглядывай в оба. Ладно?

– За ним, что ли?

– И за ним тоже. Хочу знать, кто его друзья… если они у него вообще имеются.

– Что у вас с ним?

Тревэллион остановился в дверях.

– Ничего особенного. Говорят, он расспрашивал обо мне.

Вэл вернулся к своему мулу, затянул подпруги и поскакал вдоль каньона по направлению к Силвер-Сити и Дейтону.

А к Эйли зашел посетитель и завел разговор:

– Кто это приходил, Эйли? О нем тут расспрашивали.

– «Братец Джек». Горняк, каких поискать. Только одинок и замкнут, и лучше его не трогать.

– Не из тех ли, что вечно прут на рожон?

– Тревэллион-то? Да нет, я бы не сказала. Но мужчинам лучше держаться от него на расстоянии. Женщин это не касается.

– Значит, вот он какой, Тревэллион, я много слыхал о нем. – Посетитель, невысокий мужчина ростом около пяти футов десяти дюймов, выглядел спокойным. В его манере говорить чувствовалась нерешительность. – Судя по всему, славный малый, – прибавил он. – Из тех, на кого можно положиться.

– Правда, от этого не легче. – Эйли помолчала и, оторвавшись от мытья посуды, прибавила: – Что-то тут нечисто, только никак не пойму, в чем дело. Знаешь, ведь это он убил Рори.

– Рори давно на это напрашивался.

– Вот он и убил его. Кстати, некоторые утверждают, что Тревэллион просто придрался к Рори. – Она вытерла чашку и поставила ее на стол. – И дружка Рори Скиннера тоже нашли мертвым.

– А кто в друзьях у этого Тревэллиона?

Она откинула со лба прядь волос.

– Боюсь, у него их нет. И он, похоже, в них не нуждается. Ну… помог тут одной барышне устроить кондитерскую, но она, как и все, тоже ничего толком не ведает о нем.

– Может, он пьяница?

– Только не это. Может выпить, конечно, разок-другой, но не пьяница, нет. Вот понаблюдай за ним, Джон, как он держится, как владеет собой. Такое впечатление, что ему ни от кого ничего не нужно.

– А стал бы он работать на кого-нибудь?

– Если бы человек ему понравился, то стал бы. Обычно ему хватает того, что он намывает на своих участках. Он носит мне на стирку рубашки – карманы у него всегда пустые. И никогда не даст рваной, потрепанной одежды. Всегда аккуратная, даже если и в заплатах.

В контору «Соломона» вошел Крокетт, закрыл за собой дверь и направился к своему столу. Элберт Хескет, работавший за длинным столом напротив, даже не поднял головы.

Крокетт сел и, взгромоздив ноги на стол, задумчиво посмотрел на бухгалтера.

– Ну, как дела? – спросил он наконец.

Хескет поднял глаза.

– Все отлично, мистер Крокетт. Думаю, теперь мы можем взять еще двоих, и нам понадобится начальник смены.

– Пытался тут нанять одного. – Крокетт вытащил трубку. – Корнуолльца по имени Тревэллион. – Хескет продолжал делать записи в гроссбухе. – Мне сказали, он горняк высшего класса.

Хескет промокнул последнюю строчку.

– Ну и как, удалось?

– Отказался. А говорят, он отличный специалист. – Крокетт убрал ноги со стола. – Вот он-то нам и нужен. Я подумываю открыть квершлаг между восточным и западным штреками, чтобы улучшить циркуляцию воздуха. Так и рабочим лучше, и вообще я хочу попробовать опуститься глубже.

– Мы добываем отличную руду. – Слова Хескета прозвучали больше чем возражение, в них чувствовался протест. – Мы и без того имеем прибыль. И незачем опускаться глубже.

– Черт возьми, Хеск! – заорал Крокетт. – Кому нужна прибыль, которая только покрывает расходы! Где-то там внизу большая руда, и я должен добраться до нее! Да-да, я чувствую, она там есть! Нам придется тратить больше, чем мы получаем, но будь я проклят, если не послушаюсь своего чутья! Там серебро! Целые тонны серебра! И я намерен добраться до него! Тревэллион как раз тот человек, который нам нужен. И провалиться мне на месте, если я соглашусь с его отказом. Я должен еще раз с ним увидеться. – Он набил табаку в трубку. – А что, если тебе с ним поговорить?

– Нет. Лучше вам, мистер Крокетт. Ведь вы хозяин и верите в эти залежи. – Он с минуту колебался. – Если считаете, что Тревэллион именно тот специалист, который нам нужен, то пригласите его. Лично я не сомневаюсь, что в поселке есть и другие, кто готов работать на нас не хуже, а даже лучше. Я слышал, – прибавил Хескет, – он замкнутый и угрюмый тип. Нелюдим.

Крокетт зажег трубку и бросил спичку на пол. Хескет сжал губы.

Тревэллион будет здесь? Ну что ж, почему бы и нет? Он и в самом деле мог бы найти эту залежь, и если бы сколотил капитал… В конце концов, а почему бы и нет?..

Глава 12

Тревэллион разглядывал в лупу то, что осталось на лотке. Золото шло далеко не лучшего качества, а ведь за все эти годы через его руки протекли буквально горы золотого песка. На этот раз песок был насыщен серебром, и Вэл сомневался, пойдет ли он дороже, чем по десять долларов за унцию. Однако того, что он намывал, ему хватало на жизнь и даже удавалось немного откладывать. И все же он хотелсовсем другого. Происходившее в Вирджиния-Сити и Голд-Хилле касалось теперь и его. Люди приходили и уходили. Многие сдались в первые же дни, другие протянули несколько недель, третьи – месяцы. Вода в поселке оказалась никудышной, пища и порох дорогими. Все приходилось везти с собой из-за Сьерры, из Калифорнии.

Ледбеттер водил теперь по шесть обозов и с трудом управлялся. Вэл вспомнил их последнюю встречу. «Бросай все и давай ко мне, – предложил Джим, – одному мне трудновато стало, а вдвоем, вот увидишь, мы разбогатеем… уверяю, разбогатеем! У людей есть деньги. А что толку? Ведь им все так же хочется есть, спать и по-прежнему нужно во что-то одеваться. Эйли просто стирает их одежду, и на вымытой грязи зарабатывает больше, чем иные старатели на золотом песке». Он, безусловно, прав.

Тревэллион подсчитал, сколько ему удалось заработать на своем небольшом участке. Получалась чепуха. И это при его бережливости. К тому же он никогда не играл. Вэл беспокойно заерзал на стуле и посмотрел в окно.

Уже целый месяц он не выбирался в Вирджиния-Сити. Его не покидало ощущение, что кто-то его выслеживает. Тогда он просто удалился: бросил свою заимку в каньоне и отправился на восток, где застолбил себе другой участок повыше Пайп-Спрингс. Там он и жил в одиночестве, изредка стреляя дичь и много работая. Ему удалось намыть немного золота и найти несколько самородков, пока в нем не пробудилась тоска по чашечке хорошего кофе и домашней пище, заставившая его выбраться из этой горной глуши. Он ехал окольными путями и появился возле кондитерской как раз в тот момент, когда к ней подъезжал Ледбеттер.

– К весне здешние прииски разорятся, – объявил Джим. – На шахтах «Офир» и «Центральная» работает по десять человек. На «Платоне» остались жалкие крохи, и они ищут новые залежи. Переходи ко мне, и к весне мы с тобой наладим перевозку людей и грузов.

Водя вьючные караваны, он будет у всех на виду, а регулярные рейсы сделают его легкой мишенью для любого, кто захочет лишить его жизни.

– Не могу я этого сделать, Джим, – сказал он наконец. – Но я сумел кое-что отложить. Почем сейчас мулы?

Ледбеттер замешкался с ответом.

– Вэл, в Сакраменто я познакомился с одним мексиканцем, он хочет распродать своих мулов и осесть там. Я мог бы купить у него двадцать животных по сто долларов за каждого. Поверь, они стоят того. Сильный, выносливый мул или лошадь идут сейчас по хорошей цене. Спрос на них большой. Я согласился купить, только на это уйдут все мои деньги.

Две тысячи долларов, да еще понадобятся седла, уздечки, упряжь. С собой Тревэллион привез небольшой мешочек золотого песку, остальное хранил на участках в двух тайниках.

– Я дам денег, – кивнул Вэл. – Но с обозами ходить не смогу.

– Сколько заплатишь?

– Две с половиной тысячи. – Он достал из кармана мешочек с песком. – Здесь около двух сотен. А это, – он вынул из кармана пять золотых монет, – еще сотня. – Выложив золото на стол, пододвинул его к Ледбеттеру. – Завтра принесу остальное.

– Вэл, это самая удачная покупка в твоей жизни.

Ледбеттер взял золото и, подняв глаза, увидел, как мимо, направляясь к двери, прошел человек в поношенном пальто и в кожаных штанах с бахромой.

– Так значит, завтра здесь?

– Завтра.

Тревэллион поднялся и, выглянув в окно, посмотрел на выстроившиеся в ряд дома. Невероятно, но здесь образовался настоящий город.

Подошла Мелисса.

– Мистер Тревэллион, мы с вами даже и словечком не успели перемолвиться!

– Я вернусь.

– Подождите. Я хочу вас кое с кем познакомить.

И она указала на человека, сидевшего за столом в самой глубине комнаты. Тот встал и направился к нему. Года на два постарше Вэла, стройный, чем-то похожий на испанца; черный сюртук и серые брюки, заправленные в аккуратно начищенные сапоги. Поверх клетчатого жилета красовалась золотая цепочка, увешанная самородками.

– Верн Келби, – представился незнакомец, протянув руку, и широко улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.

Рукопожатие его было крепким и энергичным, даже, может быть, чересчур энергичным, какое бывает, когда хотят произвести впечатление.

– Здравствуйте.

На поясе у него висел револьвер, который так же, как и кобура и сапоги, имел новехонький вид.

– Сам я горняк, – объяснил он. – Вот, помог тут немножко Мелиссе.

– Помогли? – мягко переспросил Тревэллион. – Ну что ж, очень мило с вашей стороны. А я и не знал, что ей нужна помощь. По-моему, она и сама прекрасно со всем справляется.

Келби улыбнулся.

– Разумеется, справляется. Только некоторые вещи мужчине удаются лучше, чем женщине.

– Что верно, то верно, – согласился Вэл. – Должно быть, потребовалось поднять какие-нибудь тяжести, а Джейк староват для этого.

– Об этом я, признаюсь, не подумал, – ответил Келби.

– Он помог мне завести учетные книги, – перебила его Мелисса, – так что теперь я смогу лучше следить за своими расходами и в любой момент буду знать, сколько у меня осталось.

– Да, никогда не мешает знать, сколько у тебя осталось, – согласился Тревэллион. – Уверен, что Альфи тоже мог… О, простите! Извините, мистер Келби, я подумал совсем о другом человеке.

– Зря вы так! – резко ответила Мелисса.

Ледбеттер допил кофе и встал. Лицо его казалось безучастным.

– До завтра, Вэл.

Тревэллион направился к двери и огляделся по сторонам; потом, обогнув дом, подошел к мулу, взобрался в седло и поскакал прочь. В каньоне неподалеку от его первого участка у него находился тайник с золотым песком на сумму по меньшей мере в пять сотен долларов.

Взяв курс на восток от Голд-Хилла, Вэл проехал около полумили и повернул на север. Потом, оставив в стороне шахты и разработки, направился к Шестимильному каньону. Несколько раз он проверял, не следят ли за ним. И ничего не заметил. Достигнув Шестимильного каньона, опять изменил направление и рысью поскакал вверх, ни разу не сбавив шагу.

Солнце садилось за дальними горами, каньон погружался в сумерки, но ночь еще не вступила в свои права. Как всегда, он привязал мула скользящим узлом и направился к кедрам, месту своей обычной стоянки. Вэл почему-то нервничал и тревожился, хотя не обнаружил никаких признаков того, что здесь побывал еще кто-то с тех пор, как он оставил свое жилище. Наломав сучьев, как если бы собирался разжечь костер, он аккуратно сложил их и направился к тайнику. Присев на корточки возле большого валуна, хотел уже было раскопать тайник, как вдруг заметил на камне белый речной голыш, а чуть пониже едва заметную, но все же выделявшуюся резкой белизной в свете сгущавшихся сумерек глубокую царапину, словно оставленную пролетевшей пулей.

Тревэллион отпрянул вправо и сразу же услышал пронзительный свист пули и лязгающий звук, когда она ударилась о камень и отскочила. В мгновение ока он выхватил кольт и выстрелил в ту сторону, где заметил вспышку. Потом вскочил и побежал. Раздался другой выстрел, но уже поспешный: чувствовалось, что стрелявший раздражен тем, что упустил удачную мишень, но Вэл уже успел спрятаться за камни.

Несколько минут он ждал, но аи единый звук не нарушил тишину.

Стрелял явно очень осторожный человек. Он выследил его тайник, пометил камень, сделав его удачной мишенью, всего одним выстрелом проверил расстояние и устроил засаду.

Вэл вспомнил человека в кожаных штанах с бахромой, который вышел из кондитерской. Только он мог пойти к таинственному преследователю и рассказать, что слышал. Тревэллион покупает мулов, а значит, ему понадобятся деньги и скоро он придет к тайнику.

Тревэллион ждал час. К тому времени стало совсем темно. Он вернулся к тайнику и разрыл песок под большим камнем. Золото исчезло. Пятьсот долларов… Столько трудов – и все напрасно. Съездить в Пайп-Спрингс и обратно ему не удастся – до утра не успеть. Он поскакал вверх по каньону, миновал поселок и, обогнув его стороной, направился к Спаффордской фактории.

Магазин еще не закрылся, и когда он подъехал, то увидел, что Хэл Спаффорд подметал пол. Он окинул взглядом Тревэллиона, потом его мула.

– Дай ему зерна, когда вытрешь, – посоветовал Хэл, – гляжу, ты сильно гнал.

– Спафф, – начал Вэл, – мне нужно пятьсот долларов.

Тот перестал подметать.

– Надо, значит, надо, – кивнул он. – Мне нравился твой отец. Хороший был человек.

– Хочу вступить в долю с Ледбеттером, – объяснил Тревэллион. – Деньги нужны ему сегодня к обеду, он заключает сделку, а я не управлюсь.

– Идет.

Торговец ушел в дом, а Тревэллион повел мула в конюшню, там вытер его насухо и насыпал зерна. В дверях конюшни он помедлил, внимательно оглядел дорогу и через заднюю дверь вернулся в магазин.

Хэл уже приготовил необходимую сумму.

– Ты совершаешь хорошую сделку, – заметил он. – Ледбеттер умеет вести дело.

– Да. – Тревэллион спрятал деньги в карман. – Если кто будет спрашивать обо мне – меня здесь не было.

– Что, неприятности?

– Все те же.

– Ты ведь видел, как убили твою мать.

– Да, видел.

– Их явно кто-то спугнул тогда. Странно все это. Таких-то головорезов да напугать! – Он чиркнул спичкой и зажег трубку. – Сдается мне, там кто-то имел свой особый интерес. Ты не думал об этом?

– Думал. Я никогда не говорил, Спафф, но всегда подозревал, что все это организовал кто-то один. Он разузнал, что у отца и его приятеля Редэвея есть деньги. Он охотился за ними. Возможно, выследил, когда оба ушли в город, женщины остались одни… Так или иначе, но вся шайка упилась в тот вечер… Свои-то деньги они давно спустили. Кто же заплатил за виски? Я много ездил, спрашивал людей, познакомился с теми, кто знал Скиннера…

– Это что, один из тех?

– Да. Кто-то крикнул об опасности, и они разбежались. Убийство женщины – прямая дорожка на виселицу, и они не хотели искушать судьбу. Вот и скрылись. Тогда из кустов вышел еще один. Он взял деньги, прикончил Редэвея и, как я думаю, мою мать, а потом исчез.

– Ты знаешь, кто он?

– Не уверен, но, по-моему, знаю. Я даже, в сущности, не видел его лица, но в городе ошивался один тип, и мне кажется, что это он.

– Десять лет – большой срок.

Тревэллион кивнул.

– А вчера вечером меня хотели убить. Я собирался раскопать свой тайник, присел на корточки и увидел на камне, под которым спрятал золото, круглый белый голыш, не больше моего кулака. Потом заметил на камне царапину и сразу же понял, что кто-то стрелял в него, чтобы проверить дальность. Я бросился наземь, покатился, и как раз вовремя, потому что тут-то в меня и выстрелили.

– Видать, сидел близко.

– Еще как близко, будь он проклят.

– Выходит, давно следил за тобой и подсмотрел, где ты прячешь золото.

Он замолчал. Тревэллион пристально изучал дорогу, потом наконец проговорил:

– Спафф, тут, похоже, со временем будет большое поселение. Некоторые выработки уходят под землю на двести футов. Есть богатая руда, и она стоит того, чтобы ее брать. Многие надеются разбогатеть.

– Зимы тут чертовски холодные, – покачал головой Хэл. – Ты-то останешься или уедешь?

– Думаю остаться. Холодов не боюсь.

Хэл усмехнулся.

– Ничего, подожди, вот задует местный ветерок!

– На дороге никого. Пойдем позавтракаем.

Спустя час Вэл с винчестером в руках выехал на дорогу, ведущую в Золотой каньон.

Глава 13

Тревэллион не хотел неприятностей, но не переставал чувствовать растущее раздражение. Ничего не желал он так сильно, как осесть и заняться добычей руды. Он мог вкалывать на своем участке или наняться к кому-нибудь. И ему совершенно не улыбалось сейчас ввязываться в какую-то заварушку. В то же время Вэл четко осознавал, что, промахнувшись однажды, неизвестный стрелок не уберется восвояси. Он не только побывал здесь, но еще и забрал пятьсот долларов – деньги, заработанные упорным трудом.

Ледбеттер ждал его в кондитерской. Тревэллион вручил ему деньги, заверив, что в следующий его приезд отдаст остальное. О том, что в него стреляли, Джиму ничего не сказал. Сообщил только, что тайник его ограблен.

– Тут случились дела и похуже. Только на прошлой неделе убили человека на дороге: ударили сзади по голове и ограбили. Возможно даже, что с ним расправился попутчик.

– Наверное, и свидетели нашлись, – вмешался в разговор кто-то из посетителей.

– А кто украл золото? Есть у тебя какие-нибудь соображения?

– Соображения-то есть, только доказать невозможно. Да и точно я утверждать не могу.

Ледбеттер убрал деньги и спросил:

– Знаешь Сэма Брауна?

– Нет.

– Будь с ним поосторожней. Очень опасен, много убивал, и, похоже, его это нисколько не беспокоит. Я слышал, одного он забил палкой до смерти, а еще нескольких зарезал. Ты, конечно, в меньшей опасности, чем другие, но даже тебе не стоит себя переоценивать.

– Как это «даже мне»?

– Знаешь ты или нет, но молва тебя уже окрестила. Вэл, ты не раз бывал в стычках с индейцами, доставил целехоньким золото, когда тебя уже считали мертвым, и потом убил Рори. Однажды Фермера Пила спросили, кто самый опасный человек в округе, и он не раздумывая назвал Тревэллиона.

– Да брось ты! Я в чужие дела не суюсь, но и себя в обиду не дам.

Улицы поселка кишели разношерстным людом. Как грибы поднимались новые дома. Двойные ряды строений по обе стороны дороги теперь растянулись на четверть мили и продолжали расти с каждым днем. В игорных домах жизнь кипела всю ночь напролет. Поговаривали о том, что в окрестностях все чаще давали о себе знать индейцы: будто нападают и грабят.

– Да не может быть, – твердил по этому поводу Тревэллион. – Поговорите со старым вождем Виннемукой и поймете, что он благоразумный человек.

Джордж Хирст приехал в город и заключил сделку с Маклафлином, сторговав у того шесть соток; после чего отправился в Невада-Сити занять денег.

Маклафлин ухмылялся:

– Все-таки до чего же глупый народ калифорнийцы. Я загнал этому Хирсту скважину за три тысячи долларов!

– А что ты скажешь, если она окажется прибыльной?

Маклафлин пожал плечами и наполнил стакан.

– Ну что ж, и прекрасно! Тем лучше для него. Я вытянул из этой скважины пару тысяч долларов, и это стоило мне неимоверного труда. Больше из нее вряд ли выжмешь. Так что если кто хочет делать там деньги, то ему сначала придется здорово раскошелиться. Так-то вот.

– Подождите до весны, – вступил в разговор Келби. – Вот сойдет снег, и полетят сюда первые пташки из Калифорнии со своими денежками. А нам того и надо!

Кондитерская с каждым днем все больше становилась местом сборищ. Сама Мелисса редко бывала там, так как теперь у нее служило уже трое пекарей, работавших посменно.

Тревэллион с винчестером под мышкой прошел всю улицу, высматривая Ваггонера, но того и след простыл. Зато он встретил Крокетта.

– Когда вы собираетесь приступить к работе у меня, а, Тревэллион?

– Когда вы предложите мне пай от прииска, а не обычное жалованье.

Улыбка исчезла с лица Крокетта.

– Пай?! Да вы с ума сошли!

– Так уж и сошел? Вы уверены, там есть руда, только не знаете, как ее достать. А я знаю. Так почему бы мне не получить пай?

И он пошел прочь, а когда Крокетт окликнул его, не остановился, будто не слышал.

Вэл зашел в салун и, увидев Старого Вирджини, помахал ему.

– Купишь мне выпить? – спросил старатель. – Мои-то уже все тю-тю.

Тревэллион шагнул к стойке и заказал два виски, потом повернулся к Вирджини.

– Скажи-ка мне вот что. Ты работал на «Соломоне»?

– Пока нужда не заставляла. – Вирджини поднял и опустошил свой стакан. – Нет у них там ничего. А может, – он помолчал и с видом знатока посмотрел на Тревэллиона, – они просто плохо ищут! Сдается мне, там должна быть руда. И богатая. Однако ж ее там нет. Они достают много породы, дробят, а в итоге все без толку. Пустая она.

– А Крокетт верит, что есть руда.

– Да, верит. Только… – Вирджини искоса глянул на Вэла. – Ему нужен опытный горняк.

– Крокетт сам управляет прииском?

– Ну… отчасти. Он слишком добродушный, чтобы заставлять людей работать, вот и предоставил все Элу Хескету. У того характер – кремень.

– А Хескет что, горняк?

Старый Вирджини пожал плечами.

– Кто-то, может, и назвал бы его горняком, только не я. Зато он себе на уме. Да-да, себе на уме.

– Почему ты так думаешь?

– Я же сказал, возможно, они просто плохо ищут. Если цена на прииск упадет и в нужный момент там откроют жилу, тот, кто узнает о ней первым, прославится на всю округу. – Старый Вирджини опрокинул еще стаканчик.

– Хескет покупал акции прииска?

– Откуда мне знать, покупал или нет, только хитер он – это да. Иногда мне кажется, что этих акций вообще никто не покупал. Люди толкуют, спорят, а прииск давно уже выдохся.

– Но они отгружают руду. Разве нет?

– Ну отгружают. Низкосортную. У Крокетта работников восемь, от силы десять. Они все время меняются – одни уходят, другие приходят. Ведь народ на приисках неугомонный. Как бы там ни было, но если Крокетт платит жалованье рабочим, платит Хескету, покупает взрывчатку и все необходимое, он наверняка с трудом сводит концы с концами. Правда, это всего лишь мое предположение.

Тревэллион купил Старому Вирджини еще выпивки. Они долго говорили о приисках и о горнорудном деле, потом старика понесло, и разговор перешел на земли Комстока.

– Я, конечно, не ги… не ги… не геолог, – с трудом выговорил он, – только ландшафт здесь изломанный. Взять вот хотя бы эту жилу. Она не всегда залегает так, как ты предполагаешь. То нарвешься на богатый карман, а то глядишь, она уж и выдохлась и между пластами целая прорва пустой породы. Наткнувшись на нее, люди, конечно, думают, что жила иссякла. Иногда так оно и есть. А частенько наоборот, она залегает чуть дальше, но они уже не догадываются туда пробиться… Вот и на «Соломоне» начали рыть штрек, или туннель, называй его как хочешь, а потом вдруг взяли да бросили. Решили, что понапрасну тратят деньги. Может, оно, конечно, и так. Бросили и перешли на другой участок.

– А ты что думаешь по этому поводу?

– Думаю, им следовало продолжать начатое. Только кто я такой, чтобы советовать? Ведь это же их участок, они возились там с землей, брали пробы – им лучше знать, чего они хотят.

Взяв бутылку, они уселись за столом. Старый Вирджини, уже изрядно подвыпив, разговорился.

– Я работал в Зеленой долине, – и парни с Рич-Бар вспоминали тебя. Говорили, что никому не превзойти тебя в работе с бурильным молотком. Хотел бы я поработать с тобою вместе. – Он указал на оживленный горный склон. – Вот посмотришь, придет зима, и почти все они уберутся отсюда – подадутся зимовать в Калифорнию. Ясно как Божий день, с первыми холодами участки подешевеют. Я и раньше такое видел. Надо нам с тобой, Трев, пройтись кое-куда. Я должен показать тебе кое-что. – Он указал рукой в сторону гор. – Уж братья Грош-то знали! А этот Комсток не понимает ни черта. Да-да, ни черта он не смыслит! Подумай, о чем я сказал. Весной сюда понаедут толстосумы из Фриско и начнут скупать все вокруг. Ральстон уже присмотрел себе лакомый кусочек, а уж он-то кое-что кумекает в этом деле. Поверь мне на слово, еще до конца зимы тут можно будет приобрести отличные земли.

– Ну а ты что же?

Вирджини бросил на него проницательный взгляд исподлобья.

– А что я? Обо мне не беспокойся. Я предпринял кое-какие шаги, только что толку-то? Лучше мне сидеть вот здесь да попивать виски. А ты молод, тебе жениться надо, деток заводить. И дом свой ставить.

Спустилась ночь. Тревэллион поскакал вверх по каньону, как если бы собирался отправиться к своей первой заимке возле Сахарной Головы, но, проделав крюк, вернулся назад и расположился на ночлег в низких зарослях ивняка на берегу Карсон-Ривер. За час до рассвета, не позавтракав, он вскочил в седло и помчался к другой заимке, неподалеку от Пайп-Спрингс.

Неделю он не переставая трудился и сделал несколько полезных открытий. Приблизительно в миле к северу от Пайп-Спрингс обнаружил хороший участок. Наткнулся на него совершенно случайно, когда поехал разведать, нет ли в окрестностях посторонних. Никаких следов не нашел, только оставленные животными, но и их оказалось мало. В субботу утром, собравшись приготовить кофе, обнаружил, что вода в ковше подернулась тонким слоем льда. И все же эта неделя принесла ему удачу. Теперь у него скопилось несколько аккуратных мешочков россыпного золота, которое ему удалось намыть в природных желобах и в небольшом котлованчике, вырытом им на дне старого речного русла.

По качеству его взяток тоже превосходил то, что обычно добывалось в Золотом каньоне, и мог пойти по шестнадцать долларов за унцию. Но Вэл не обольщался. До сих пор ему удавалось находить лишь отдельные карманы, и шансы сделать более серьезное открытие, скорее всего, сводились к нулю. Но он не бросал начатое и всю следующую неделю трудился с рассвета до темноты. К концу второй недели вода в потоке стала иссякать, сделав дальнейшую работу бессмысленной.

Оседлав мула и прихватив с собою все золото, он поскакал на восток, к Лебо-Спрингс, чтобы не возвращаться тем же путем, потом направился к вершине каньона Эльдорадо. Спустя примерно час остановился у крутого обрыва отдохнуть и дать мулу напиться из ручья, потом стал спускаться в каньон. Где-то здесь находился лагерь старателей, но где именно, он не знал, так как ни разу не бывал в этих местах. Наконец он нашел его. Крохотное поселение состояло всего из трех хижин да еще одного строения побольше, где размещались одновременно магазин и салун. Оставив мула у коновязи, он вошел.

Лысый человек с остатками рыжеватого пушка на голове с любопытством уставился на него.

– Привет! Есть виски и холодное пиво.

– Тогда пива. Как вам удается сохранять его холодным?

Хозяин ухмыльнулся.

– Есть тут неподалеку небольшая пещерка, воздух там очень даже прохладный. Ставлю пиво у входа, вот оно и остывает. Лучше не придумаешь.

– Не ты ли Тревэллион? – раздался непонятно откуда вопрос.

Он оглянулся по сторонам, ища взглядом говорившего. Стройный, красивый малый с вьющимися волосами дружески улыбался ему.

– Джонни Эльдорадо, – представился он.

– Слыхал о тебе. Да, я и есть Тревэллион.

– Говорят, ты здорово стреляешь.

Вэл холодно взглянул на него.

– Когда не остается ничего другого.

Джонни рассмеялся.

– Я тоже. Может, даже лучше всех в округе. Хочу вот податься в Вирджиния-Сити, посмотреть на этого Фермера Пила… Лэнгфорда Пила… так ли он хорошо стреляет, как о нем молва ходит.

– Хорошо.

– Ну уж не лучше меня.

Тревэллион почувствовал легкое раздражение. И все же этот Джонни не производил впечатления опасного человека, напротив, в нем проглядывало какое-то теплое обаяние и дружелюбная открытость, и трудно было не испытать к нему симпатии.

– Оставь его в покое, – посоветовал Тревэллион.

– Он что, и вправду опасен?

– Да. Только не занимается всякими глупостями и не ищет приключений на свою задницу. Все искатели приключений, каких я знал, покинули этот свет молодыми.

– Правда? Это почему же?

– Не доживали до старости.

Джонни Эльдорадо рассмеялся.

– Может, ты и прав. Только не приходило ли тебе в голову, что ты сам лучше его в тысячу раз? Или вот я, к примеру.

Вэл допил пиво и ответил:

– Нет. Об этом я не думал. Честно говоря, мне до этого нет дела. Могу, конечно, убить человека, если он заслуживает того. Только Фермер джентльмен.

– Передай ему, я скоро приеду полюбоваться на него.

– Ни за что. Сам передавай. Только знаешь что, Джонни, сначала купи себе что-нибудь, в чем тебя похоронят.

Он поставил стакан и направился к двери. Вставив ногу в стремя, посмотрел на Джонни, подошедшего к краю веранды. Тревэллион поднял руку и помахал ему на прощание. Джонни ответил ему и ушел в глубь салуна. Немного помолчав, он обратился к лысому хозяину:

– А он добился, чего хотел. Черт возьми, он так уверен в себе! Хотел бы я…

– Эх, знал бы ты, Джонни, через что ему пришлось пройти… Он из тех, кого лучше не трогать.

Глава 14

Резкий ветер дул с гор. Тревэллион подъехал к кондитерской, спешился, отвел мула в конюшню и, наклонившись против ветра, подошел к дверям.

В кондитерской управлялась сама Мелисса, Верн Келби и еще двое мужчин сидели за столиком. Она поспешно поднялась навстречу Вэлу.

– Бог ты мой, Тревэллион! Садитесь, я налью вам кофе.

– Далеко ездили? – спросил Келби.

– В Эльдорадо.

Мелисса поставила перед ним чашку горячего кофе и приготовила тарелку. В кондитерской было тепло и уютно, пахло пирогами.

– Ну что, многие уехали?

Келби кивнул.

– Многие. Кому охота оставаться здесь на зиму? Дураков нет.

– Погода не мешает добыче, особенно под землей.

– Все равно люди уезжают с приисков. – Келби повернулся к нему. – А вы?

– Останусь.

– Ну, у вас-то все будет в порядке.

Эти слова как-то, неприятно резанули Вэла.

– Может, найдете работу на прииске.

– Там пахать надо.

Даже за то короткое время, что он отсутствовал, город успел заметно вырасти. Число зданий увеличилось, по меньшей мере два из них занимали крупные конторы, остальное – жилые дома. Тревэллион наблюдал в окно за пешеходами, бредущими согнувшись против ветра, а сам думал о том, как не нравится ему этот Келби. Возможно, это всего лишь предубеждение. В конце концов ему о нем почти ничего не известно.

– А вы остаетесь? – спросил он в свою очередь.

Келби мешкал с ответом.

– Еще не уверен, – сказал он и посмотрел на Мелиссу, возвратившуюся с тарелкой для Тревэллиона. – Мелисса точно не собирается уезжать.

– Уезжать?! Да это все, что у меня есть! У меня здесь свое дело, в нем вся моя жизнь. Я впервые ни от кого не завишу!

Келби улыбнулся.

– Независимость далеко не всегда самое лучшее, чего можно желать. Особенно, – прибавил он, – женщине.

– Женщина вправе быть независима так же, как и мужчина, – заметил Тревэллион. – У нее должен быть выбор. Одинокую женщину, да еще без средств, ждет печальное, беспросветное будущее. Дела у Мелиссы пошли отлично, а к весне пойдут еще лучше.

– Вы верите, что это место окажется прибыльным? – В тоне Келби чувствовался скептицизм.

– Да, верю.

Келби махнул рукой в сторону заведения Лаймана Джонса – строения в виде каркаса, обтянутого парусиной, где стойкой служил старый рудопромывальный желоб, а виски наливали в оловянные кружки прямо из бочонка.

– Такие, как Лайман, остаются, а те, кто поумнее да посмекалистей уезжают. Я предложил Мелиссе продать заведение и вернуться в Калифорнию. С таким капиталом она могла бы открыть там свое дело.

– Как ты не понимаешь, Верн? – возразила Мелисса. – Здесь у меня все хорошо только потому, что народу полно, а есть, кроме мяса да бобов, нечего. А там выпечкой никого не удивишь.

– С твоим капиталом, – не унимался Келби, – мы могли бы…

– Вы? – переспросил Тревэллион.

– Ну… я буду рад помочь ей открыть дело. Имея даже небольшой капитал, можно многого добиться.

Тревэллион положил нож и вилку, взял кофейник и налил себе кофе.

– Мистер Келби, – произнес он наставительно, – здесь на приисках у Мелиссы живой бизнес. Она разбогатеет, если останется. Иметь свой бизнес в таких условиях просто, а там, в Калифорнии, – все иначе. Правда, зимой ей придется немного раскошелиться, зато весной сюда хлынут толпы. Чтобы сколотить свое заведение, она трудилась не покладая рук и добилась своего, и не ради того, что имеет, а ради будущего.

– Вот и я говорила ему то же, – вставила Мелисса.

– Но зима будет суровой и просто невыносимой для женщины, – возразил Келби. – Я ведь думаю только о ней.

– Разумеется, – усмехнулся Тревэллион.

– Мы поженимся, и я помогу ей устроить бизнес, – продолжал Келби. – Уверен, с моей помощью дела пойдут у нее еще лучше.

Мелисса залилась краской.

– Но… Верн, мы еще ни о чем таком не помышляли…

– Думается мне… – начал было Вэл, но Келби перебил его с нескрываемым раздражением:

– Послушайте, я, конечно, понимаю, что вы с Мелиссой друзья, но это не дает вам права вмешиваться в ее жизнь. Она поступит так, как захочет. Так что предлагаю вам допить кофе и уйти.

Тревэллион поставил чашку. Лицо его осталось непроницаемым.

– Мелисса, – невозмутимо произнес он, – думаю, вы сообщили ему…

– Верн, – поспешила вмешаться Мелисса, – ты не понял! Тревэллион мой партнер. Он вложил в мое дело деньги. Он и Ледбеттер. Без них у меня вообще ничего бы не вышло.

Келби покраснел от досады.

– Впервые слышу! Ты не говорила мне об этом!

– А с какой стати она должна говорить об этом?! – возразил Тревэллион. – Ее бизнес – ее личное дело, и она вправе хранить конфиденциальность. Если она продаст кондитерскую, то останется ни с чем, а если продолжит начатое, то вскоре станет очень и очень состоятельной. Ей удалось добиться успехов благодаря кропотливой работе и кулинарным способностям. Хочу также заметить, что ни я, ни Джим Ледбеттер не собирались нанимать управляющего. Если вы поженитесь, то это ваше личное дело, а никак не наше. Бизнес к этому никакого отношения не имеет.

– Ясно. – Келби встал. – Боюсь, я просто кое-чего не понял.

– Верн, пожалуйста, не нужно сердиться!

– Могла бы предупредить меня раньше, тогда мне не надо было бы корчить из себя дурака.

– Мистер Келби, – произнес Тревэллион, – за неделю сюда прибыло несколько сотен человек. Все они тоже доброжелательно настроены к хозяйке кондитерской. Осмелюсь заметить, что за тот срок, пока они здесь, Мелисса получила уже по меньшей мере пятьдесят предложений. Разумеется, она не может рассказывать о своих коммерческих делах каждому из претендентов на ее руку. Мелисса сделала самую трудную работу, ее бизнес растет, но и будущее сулит ей немалые надежды. Все это время ей прекрасно удавалось управляться со своим хозяйством, и, смею вас уверить, сэр, что она на редкость здравомыслящая и деловая молодая леди.

– Но здесь такие суровые зимы, – продолжал протестовать Келби, – а она такая хрупкая. Я просто не хочу подвергать ее столь жестоким испытаниям.

Тревэллион улыбнулся.

– Вы правы, мистер Келби. Зимы в этих краях действительно трудные, но думается, вы недооцениваете Мелиссу. К весне она станет еще выносливей. Я не слишком хорошо разбираюсь в женщинах, но заметил, что некоторые хрупкие на вид создания оказываются словно отлитыми из стали.

Келби посмотрел на Мелиссу.

– Не уверен, что останусь здесь. Хочу туда, где есть огни, музыка и хоть сколько-нибудь солнечного тепла.

Келби ушел. Взгляды Вэла и Мелиссы встретились.

– Ничего не слышно о Джиме? Где он?

– Не знаю. В горах непогода. Может, решил переждать.

Тревэллион допил кофе, вышел на улицу и направился к салуну Лаймана Джонса. Вокруг печки из листового железа сгрудились почти все, кто уже побывал у стойки. Вэл заказал пива и стал слушать – наилучший способ узнать последние новости. Джонс самолично принес ему кружку, и Тревэллион спросил:

– Не видал Ледбеттера?

Тот покачал головой.

– Нет, куда-то он запропастился.

В салун вошел Тэпли. Тревэллион подозвал арканзасца и спросил:

– Не встречал Джима?

– Нет. Куда он мог подеваться? Странно все это. Я хорошо знаю его и думаю, что до того, как занесет перевалы, он должен предпринять по меньшей мере еще один рейс. У него отличные мулы. Уж кто-кто, а он не испугается. И потом, столько народу уезжает – он мог бы хорошо заработать.

К ним обернулся плечистый мужчина в пальто из красной шотландки и спросил:

– А вы, приятели, остаетесь?

– Я вот пока еще думаю, – ответил Тэпли.

– У меня есть хороший участок. Продал бы недорого. – Тревэллион заметил мозоли на ладонях говорившего. – Участок и впрямь хороший, ей-богу не вру.

– Тогда почему же ты сам не хочешь разрабатывать его? – поинтересовался Тэпли.

– Жена у меня больна. Ей нужен доктор. Я работаю на приисках десять лет, и этот – лучший из всех, что я видел. Серебро с примесью золота. Сейчас эта примесь не такая большая, но все же есть.

– И где этот участок?

– Там, наверху. Если интересно, могу показать. Эти вот, – он махнул рукой в сторону остальных, – как и я, сейчас на мели. Так что, если выложишь деньги на бочку, считай – дело сделано.

– Надо сначала посмотреть, – возразил Тревэллион.

Когда они вышли на улицу, его новый знакомый представился:

– Меня зовут Макнил. А ты, по-моему, Тревэллион. Так ведь? Видел тебя пару раз на Юбе. А помнишь Джона Маккея? Такой ирландец-тихоня, который чуть заикается. Так вот у него с О'Брайеном тоже есть свой участок там, чуть повыше «Офира».

– Как же, помню его. Спокойный такой малый.

Главная улица вела в гору, на вершине ее и располагался участок. На первый взгляд место не показалось Вэлу удачным, но когда они спустились в пятнадцатифутовую шахту, вырытую Макнилом, и прошли по горизонтальной выработке вдоль жилы, выглядевшей весьма многообещающе, мнение его изменилось. Тут же, возле шахты, стоял мешок с образцами, которые, конечно, как обычно, тщательно отобрали из самой лучшей руды.

– Вот это самое хозяйство и держит меня здесь, – пожаловался Макнил, доставая несколько образцов. – Ведь тут все, что у меня есть. Те, кто разжились деньжатами, давно подались в Калифорнию. Мне во что бы то ни стало надо вывезти отсюда жену, а у меня денег всего-навсего двадцать баксов. Так что называй любую цену, мне все равно.

– У меня у самого-то всего ничего, – ответил Тревэллион, – а впереди еще зима. Могу дать две сотни золотом.

– Идет.

Они пожали друг другу руки. Тревэллион постоял, осматривая ландшафт. Залежи руды на шахтах «Офир», «Центральная» и «Мексиканская» простирались на три с лишним сотни футов, и все приметы указывали на то, что место удачное. На побережье отсюда уже отправили свыше тридцати тонн руды для дальнейшей обработки.

Снова спустившись в шахту, Тревэллион прошелся по горизонтальной выработке, стараясь получше осветить фонарем жилу. Поначалу она была тоненькой, но потом ближе к плоскости забоя расширялась. А что же там, за ним? Можно лишь строить догадки, но у него возникло какое-то радостное предчувствие.

– Ну ладно, давай взвесим золото. – Он помолчал, потом добавил: – Думаю, ты прав, Макнил. По-моему, участок отличный, а ведь я не из тех, кто верит на слово. Мы договаривались о двух сотнях, но я хочу дать тебе пять процентов сверх того.

Макнил смутился.

– Это очень благородно с твоей стороны, но мне, ей-богу…

– Участок открыл ты. Получишь пять процентов от нашей прибыли. Правда, ее может и не быть вовсе.

Вэл расплатился, и мешочек его заметно полегчал. Он задумчиво взвесил его на руке. Хватит еще на одну такую покупку, да и время – самое подходящее. Весной сюда понаедут калифорнийцы с деньгами, цены взлетят, и все здесь пойдет по-другому. Он положил купчую в карман и обратился к Тэпли:

– А теперь, Тэп, давай-ка попробуем разузнать, куда подевался Джим.

– Я отправляюсь на запад, так что поищу его там, – пообещал Макнил.

– Мы едем прямо сейчас, – ответил Тревэллион, – у тебя не будет времени на поиски, да и потом, ведь с тобой больная жена.

– И все-таки буду смотреть в оба. А вам лучше поторопиться. В здешних краях встречаются и такие, кто готов за двадцатипятицентовик душу из человека вытрясти.

Они выехали на поиски. Вечерело. Над головой сгущалась мгла, в спину дул промозглый ветер. Возле фактории ни мулов, ни каких-либо признаков вьючного каравана не оказалось.

– Может, он остановился у Вудфорда, – предположил арканзасец. – Мог укрыться там от непогоды.

Копыта их мулов стучали по мерзлой дороге. Сыпал частый, мелкий снег.

– Если ненастье застигло его на перевале…

– Ну, Джим осторожен. Он лучше всех знает тропу и все закутки, где можно отсидеться в непогоду.

– Тогда бы остались хоть какие-то следы, – заметил Тэпли.

Они ускорили шаг. Ветер крепчал, повалил густой снег, быстро темнело.

– Тэп, – крикнул сквозь вой метели Тревэллион, – нам лучше где-нибудь заночевать. А то и нас придется потом искать. По-моему, здесь мы ничего не найдем.

– Похоже, что так, – согласился тот. Он остановился, пристально вглядываясь в темноту.

Тревэллион собрался было свернуть с тропы, но его мул и не подумал слушаться, он изо всех сил дергал поводья и рвался вперед.

– Смотри-ка, Тэп, – указал на него Вэл, отпуская поводья, – мул что-то чует. Хочу посмотреть, что он будет делать дальше.

– Впервые вижу, чтобы мул по собственной воле шел вперед, – проворчал Тэпли. – Хотя вполне может быть. Они ведь жутко смышленые, эти мулы.

Черный мул перешел на рысь. Он неумолимо рвался вперед, погружаясь в снежную мглу. Так прошло несколько минут. Наконец Тэпли не выдержал:

– Трев, по-моему, мул сошел с ума! Так мы собьемся с пути!

Внезапно мулы остановились и издали протяжный зов, который тут же разнес ветер. Тогда откуда-то из глубины леса до них донесся ответный крик.

– Провалиться мне на месте! – воскликнул Тэпли.

Ветер со снегом хлестал им в лицо, затрудняя дыхание. Перепрыгивая сугробы, черный рванулся на звук, и вскоре они наткнулись на мертвого мула, а чуть поодаль еще с десяток животных сиротливо жались друг к дружке.

– Джим! – окликнул Тревэллион.

– Я здесь… – отозвался слабый голос. – Скорее! Ради Бога, скорее…

Глава 15

Ледбеттер лежал в снегу за поваленным стволом, полуприкрытый низким кустарником, и лицо его искажала боль.

– Нога? – спросил Тэпли.

– Чертовски больно. А все эти проклятые подонки! Вытащите меня отсюда!..

Не теряя времени, Тревэллион наспех соорудил из ветвей нечто вроде постели и положил сверху плащ Джима. Потом помог Тэпли вытащить из-под бревна раненого товарища, собрал коры и сучьев и разжег костер.

– Когда это случилось? – спросил Вэл.

– Пролежал тут двое суток, – проворчал Ледбеттер. – Бандиты поджидали меня в засаде, а когда я проезжал мимо, вышибли из седла, подстрелив мула. Падая, я успел схватить ружье и пару раз выстрелить. Один из них бросился к мулам, и я прострелил ему башку. Вон там подальше валяется его шляпа, если только они потом не вернулись и не забрали ее с собой. В конце концов, видно, решили больше не связываться со мной, а просто увели шесть или семь моих мулов. А я спрятался за поваленным деревом, так как эти койоты могли вернуться. И они вернулись – думали, что я уже мертв. Ну я проучил их – уложил одного, остальные убрались.

– Знаешь, кто такие?

– Видел одного мельком. Надо бы взглянуть на шляпу – может, она подскажет нам что-нибудь.

Тэпли пригнал мулов и снял с них поклажу. Отправляться в путь в такое время не имело смысла, поэтому они сгребли вокруг себя снег, чтобы хоть как-то укрыться от ветра и вести наблюдение.

Тревэллион разрезал Джиму штанину и внимательно осмотрел ногу – перелом ниже колена, и в том месте, где через мякоть прошла пуля, зияла глубокая рана.

– Убили отличного мула, – ворчал Ледбеттер. – Хорошо, что не взял Эмму. Она у меня самая лучшая. Что-то ей нездоровилось, вот и оставил ее на сей раз.

– А сколько их напало?

– Шестеро. Может, семеро. Тот, которого я срезал, теперь уже вряд ли станет заниматься подобными вещами, это уж как пить дать. А одного или двух я только зацепил.

– И что им досталось?

– Мука, сахар, кофе, консервы. Два мула нагружены одеялами. Точно не припомню, надо бы взглянуть. Мулы-то все как один словно к месту приросли. Ведь они знают мой голос, вот и стояли как вкопанные. Бандиты кричали, швырялись камнями, только все зря. Им достались только те, которые у меня недавно.

Тревэллион промыл рану теплой водой. Признаков заражения не наблюдалось, вероятнее всего из-за холода. Парню просто чудом удалось выжить, хотя Вэла это не удивляло, так как ему не раз приходилось сталкиваться с подобными случаями. Перевязав рану, он укрыл Ледбеттера потеплее и подбросил в огонь сучьев.

– Посплю немного, – сказал он. – Тебе, Тэп, первому караулить.

– Думаешь, они снова сунутся?

– Скорее всего. Здесь груза на несколько тысяч долларов. На любом прииске у них его с руками оторвут, тем более зима на носу. Они могут сменять товар на золото по весу и прекрасно знают это.

– Ну что ж, надеюсь, они здесь еще появятся. Хотел бы я вытрясти душу из этих подонков.

Тревэллион устроил себе постель и лег.

– Если их будет много, разбуди меня.

Тэпли усмехнулся:

– Если я спущу курок моей старушки, ты обязательно проснешься, можешь мне поверить. Уж больно громко она у меня разговаривает.

Ветер завывал в верхушках сосен, по земле стелилась поземка. Голодные мулы, изредка покрикивая, разгребали копытами снег в поисках пищи. Вэл закрыл глаза и расслабился. Сначала мороз продирал до костей, но постепенно одеяло согрелось от его тела, и он уснул. Его снова посетили видения я… лица. Были ли это реальные лица или какие-то смутные, роившиеся воспоминания о давно ушедших днях?

Через час после полуночи его растормошил Тэпли.

– Боюсь уснуть. Может, покараулишь пару часов?

Тревэллион сел, укутался потеплее, хотя в такую погоду холод все равно проникал под одежду.

– Все спокойно? – спросил он.

– Мулы что-то стали беспокоиться последние полчаса. То ли мне показалось. То ли им.

– У них нет воображения, – ответил Вэл. – А как Ледбеттер?

– Спит. Сон для него сейчас лучше любых лекарств. По-моему, у него легкий жар. А как иначе? Ведь он ранен.

Тревэллион свернул постель и аккуратно связал ее. Потом подошел к черному мулу и постоял рядом с ним, поглаживая его по спине и что-то шепча. Мул повернул к нему голову и вдруг резко мотнул ею назад.

Вэл опустился на колени и отполз в сторону, прислушиваясь. Поблизости явно что-то происходило. В такую погоду ночью это мог оказаться волк, но скорее всего приближались люди.

Интересно, знают ли бандиты, что они с Тэпли здесь? Вряд ли они пристально наблюдали за этим местом все время. Грелись где-нибудь у костра неподалеку и ждали, когда Ледбеттер умрет.

Ворам всегда не хватает терпения. Особенно таким вот грабителям с большой дороги. Им бы сцапать добычу и убраться восвояси, а эти уже столько времени проторчали на холоде.

Он подкрался к мертвому животному, поближе к жавшимся в кучку мулам, и вдруг услышал хриплый шепот:

– Фрэнк! Их двое! Кто-то пришел к нему.

– Тсс!

Послышался шорох, и на фоне падающего снега Вэл увидел две едваразличимые фигуры. Он поднял ружье.

– Ну вот что, – невозмутимо произнес он, словно вел мирную беседу, – бросайте оружие и выходите вперед.

Разумеется, те не собирались делать ничего подобного, они оба повернулись на голос и одновременно выстрелили. Но Тревэллион был готов к этому и опередил их. Его первая пуля сразила того, что стоял ближе. Тот уронил оружие, зашатался и рухнул на второго, который поспешно выстрелил, промахнувшись на несколько футов. Этого было достаточно, и через мгновение второй тоже упал, прямо на первого.

Тэпли вскочил, но когда эхо выстрелов стихло, за ним последовала глухая тишина.

– Не дадут спокойно отдохнуть человеку, – недовольно проворчал он. – Устроили тут пальбу, черта с два поспишь.

– Ничего. У нас еще вся ночь впереди, – отозвался Тревэллион. – Давай-ка начнем собираться. Надо бы выйти пораньше. Что-то мне начинает надоедать это место.

Мыском сапога он отбросил того, что лежал сверху, и человек, распростершийся на снегу, глухо застонал.

– Смотри-ка, один недобитый! – заметил Тэпли.

– Помогите, – жалобно простонал тот.

– Так же, как ты помог Ледбеттеру? – Тревэллион наклонился к раненому, распахнул его плащ и снял у него с пояса револьвер. Рана была смертельная, и уже ничто не могло помочь этому парню.

Вэл не испытывал к нему жалости. Когда человек берет в руки оружие и выходит на большую дорогу грабить, а если понадобится, и убивать, то на жалость он не вправе рассчитывать.

– Кто он такой? – Тревэллион указал на мертвого.

– Понятия не имею.

– А остальные?

– Не знаю.

Перед ним лежал человек крепкого телосложения с рыжеватыми волосами и веснушчатым лицом, которое сейчас стало смертельно бледным. От потрясения и холода он пока не чувствовал боли, но скоро она проявится.

– Вы что же, так и оставите меня здесь?

– Что, не нравится? Мы должны помочь Джиму Ледбеттеру, которого вы подстрелили, а потом, может быть, вернемся.

– Проклятье! Но я же совершенно беспомощен!

– Что верно, то верно. Только не бойся, скорее всего, долго ты не протянешь.

Раненый уставился на него.

– Как ты жесток, Тревэллион!

– Ледбеттер мой друг. Очень хороший друг. И к тому же партнер.

Вэл счистил со спин мулов снег, нагрузил на них поклажу и крепко привязал ее.

– Куда вы подевали наш товар?

Раненый силился что-то ответить, но не смог. Вместо этого он дернулся, скрючился от пронзившей его боли и застонал, в глазах его появилась предсмертная мука.

– Будь ты проклят, Тревэл… – Голос его оборвался на полуслове, он вытянулся и замер навсегда.

Тревэллиона окликнул Тэпли:

– Поможешь мне поднять Джима?

Наложив на сломанную ногу шину из деревянных щепок, они вдвоем втащили его на мула.

– Сможешь ехать, Джим?

Глаза Ледбеттера горели от жара и нестерпимой боли, но он кивнул.

– Только посадите меня, – прошептал он, – только посадите…

Когда они подъехали к кондитерской, он все еще держался в седле.

Землянка Тэпли – аккуратно прибранная хижина из двух комнат, выдолбленная прямо в склоне горы, – находилась всего в нескольких сотнях ярдов от кондитерской. В нее-то они и внесли на носилках Джима, устроив его в спальне, расположенной в самой глубине, где на одной из каменных стен проступали жилки серебряной породы.

– Сначала я добывал тут руду, – объяснил Тэпли, – а потом решил, что зимнее жилье мне нужнее, чем она. Тогда я просто обтесал стены и пол в этой пещере да пристроил переднюю комнату. – Он указал на дверь в дальней стене и продолжал: – За нею туннель футов в шестьдесят длиною. Там проходит жила сернистого серебра с дюйм толщиной. Не так уж много, но думаю, потом она сделается шире.

Ледбеттер посмотрел на Тревэллиона.

– Трев, мне неудобно просить тебя об этом, но не мог бы ты найти кого-нибудь, кто позаботился бы о моих мулах? Ведь они – все, что у меня есть. Да и твоя доля в них вложена.

– Ладно. С этим я разберусь. А что с теми, которые остались в Калифорнии?

– Там у нас свой человек. Он приглядит за ними, так что не стоит беспокоиться. Я и этих хотел переправить туда на зиму, ведь там хорошие пастбища.

– Спаффорд недавно распродавал свое хозяйство, – сообщил Вэл, – но сам остался. У него есть два стога отличного сена, и я думаю, мы могли бы договориться. Кроме того, у него имеется еще пустой загон для скота и огороженное пастбище на берегу Карсона.

– Тогда займись этим. Жаль только, что мы потеряли отличных мулов.

– Ты не потерял их.

– Как это?

– Ну вот сам посуди, – принялся объяснять Тревэллион, – мулов выгоднее продавать по эту сторону Сьерры. То же самое касается и товара, который им достался. Если даже бандитам и удастся перебраться через горы, они вряд ли сумеют сбыть его там. А когда начнутся первые оттепели, то и вовсе ничего не получат за него. А здесь такой товар у них оторвут с руками.

– И что из этого?

– Поезжу по округе, порасспрашиваю. Ведь им придется где-то держать этих мулов, причем не слишком далеко. Кроме того, им нужен тайник для товара, пока они не распродадут его. Если уже продали, я найду его, а если нет – найду и товар, и тех, кто его украл.

– Как ты думаешь, сколько их осталось?

– Наверное, четверо или пятеро. Трое мерзавцев мертвы.

Вэл почистил ружье, проверил шестизарядник, вышел на улицу и направился к заведению Лаймана Джонса.

В салуне собралось полно народу. В самом конце сидел Лэнгфорд Пил, и Тревэллион начал пробираться к нему.

– Здорово, Трев, – поприветствовал его Пил. – Слыхал, ты устроил пальбу на тропе.

– Так, ничего особенного, Лэнг. У Джима Ледбеттера увели несколько отличных мулов вместе с грузом. Буду тебе весьма признателен, если станешь держать ушки на макушке да поглядывать в оба.

– Так и сделаю.

Вэл заказал выпивку, а потом спросил:

– Сэм Браун в городе?

– Да. – Пил подумал над вопросом, потом прибавил: – И с ним еще с десяток сущих головорезов. Эти ребята привыкли стрелять из-за угла, будь осторожен. Сэм убьет всякого, кто догадывается о его делишках, так что береги спину.

Тревэллион допил виски, запахнул плащ и вышел на улицу. С минуту он постоял возле здания, прячась от ледяного ветра. В кондитерской горел свет, и он хотел было направиться туда, но потом, согнувшись, побрел вверх по склону к хижине Тэпли. Чтобы добраться до нее, предстояло пройти перед рядом светившихся окон. Это совсем не понравилось Вэлу, и он остановился под навесом магазина, раздумывая, как поступить. Опыт подсказывал, что всегда надо слушаться внутреннего голоса. Так он и сделал. Продолжая держаться под навесом, пробежал футов двадцать, потом шагнул в густую тень здания.

На участке, купленном Тревэллионом у Макнила, в скалистом склоне тоже была выдолблена хижина. К ней-то он и направился по главной улице, по-прежнему стараясь держаться в тени. Добравшись до жилища, Вэл поднял щеколду, но дверь не открылась. Он решил поддеть ее плечом, но удержался от этого движения, стремительно отступил назад и вытащил револьвер. Потом с размаху ударил ногой по двери, та распахнулась и повисла на петлях.

– Если у тебя нет злого умысла, – произнес он громко в темноту, – то поднимай руки и выходи. А если есть, то я пристрелю тебя.

Глава 16

– Да успокойтесь вы, мистер! Я только искал себе местечко для ночлега!

– Тогда руки вверх и выходите!

Из темноты выступил человек – среднего роста, хорошо сложенный, одетый в белую рубашку с подвязками на рукавах. Тревэллион никогда не видел его прежде и сейчас разглядел только, что у него усы и бакенбарды.

– Ну-ка лицом к стене! – скомандовал он и быстро обыскал незваного гостя – тот оказался безоружен, от него слегка пахло одеколоном, а сапоги были до блеска начищены, хотя и запылились немного. – Войдите и зажгите свет, – приказал Вэл и последовал за ним.

Загорелась спичка, незнакомец поднял колпак и зажег фонарь, потом поставил колпак на место.

Комната выглядела почти пустой: по стенам две койки, стол, печка из листового железа, черный плащ на спинке стула и рядом саквояж.

Разглядев незнакомца при свете, Вэл пришел к выводу, что вид у того не отталкивающий, а взгляд прямой. Оружия не оказалось и в комнате.

– Кто вы такой и что здесь делаете?

– Меня зовут Дэйн Клайд. Я актер, остался без гроша и ищу работу. Там в салуне кто-то сказал, что мистер Макнил с женой уехал из города, вот я и подумал, что лачуга, наверное, пустует.

– Я купил ее у Макнила.

– Простите. – Он потянулся за плащом. – Я сейчас же уберусь отсюда.

– Не делайте глупостей. Куда вы пойдете? В этом городе вы не найдете ночлега, не выложив денег на бочку.

Вэл указал на вторую койку.

– Можете спать здесь, если не боитесь стрельбы.

– Что это значит?

– Мое имя Тревэллион, и кое-кто здесь меня недолюбливает. Они выслеживают меня и могут забрести сюда.

Дэйн Клайд пожал плечами.

– Толкните меня, когда начнется стрельба, – весело проговорил он. – Я так устал, что меня из пушки не разбудишь.

Вэл запер дверь, прикрутил фитиль фонаря и повесил плащ на гвоздь. Лачуга оказалась аккуратно прибранной, видно, о чистоте заботилась жена Макнила, пока окончательно не расхворалась.

– Вы давно ели?

– Давно.

Вэл приготовил кофе и пошарил в буфете. Ему повезло: он нашел шматок копченой свинины, от которого уже отрезали несколько кусочков, и немного старых сухарей.

– Не густо, – заметил Тревэллион, – да уж как-нибудь обойдемся. – Потом он повернулся к Клайду и спросил: – А что актер делает в Вирджиния-Сити?

– Я слышал, в здешних краях начался бум… Вот и подумал, что в городе, наверное, не хватает увеселений.

– Может статься, вы окажетесь правы. А что вы умеете делать?

– Играю в спектаклях, пою, владею почти всеми музыкальными инструментами. – Он снял галстук и отстегнул воротничок, аккуратно положив запонку на стол, чтобы потом без труда найти. – На самом деле, это единственное, чем я занимаюсь с удовольствием. Мой отец настаивал на том, чтобы я учился. Сам-то он получил классическое образование.

– Откуда вы родом?

– Из Дублина. Из Ирландии. Многие ирландцы переселились в Англию, и мы, как и другие переселенцы, стали ирландцами даже больше, чем те, кто остался на родине.

Тревэллион положил на стол золотую двадцатидолларовую монету.

– Это взаймы. Спать можете здесь.

– Бог ты мой, как это мило с вашей стороны! Я перед вами в долгу.

– Перестаньте. Отдадите при случае. Говорите, что поете? Тогда пойдите в салун Лаймана Джонса и скажите об этом – пусть они собирают деньги в кружку. Как вы и предполагали, здесь действительно почти нет развлечений.

– Весной появятся. Две или три труппы собираются приехать сюда на гастроли. Есть здесь театр?

– Нет. Им придется играть в загоне или на постоялом дворе, как во времена Шекспира.

Клайд удивленно посмотрел на него.

– О, вам это известно?

На следующее утро Тревэллион сидел в кондитерской за чашкой кофе, когда туда вошел Уилл Крокетт.

– Когда вы наконец надумаете работать у меня? А, Тревэллион?

– Никогда. А когда мы с вами станем партнерами, Крокетт?

Тот рассмеялся.

– Мне не нужен партнер. Самому-то едва хватает.

– Может быть, именно поэтому вам нужен партнер?

– Что? Что вы хотите этим сказать? – От веселого настроения Крокетта не осталось и следа. – Дела у меня идут отлично.

– Не сомневаюсь. Только, наверное, этого недостаточно. Я видел, какую руду вы добываете. Вы правильно заметили, она неплохая. Кто у вас управляющий, Крокетт?

– Я сам. А что?

– Сколько тонн вы добываете? Сейчас, например.

– Сейчас мы пока ничего не добываем. Элу Хескету понадобилось съездить по делам на побережье, и так как некоторые из наших рабочих уволились, мы решили закрыться на зиму.

– Если у вас есть деньги, чтобы платить рабочим, то лучше продолжить добычу руды, с тем чтобы весной приступить к отгрузке.

Уилл Крокетт задумчиво уставился в окно, раздраженный не столько тем, что сказал Тревэллион, сколько выводами, которые вытекали из его слов.

– Мне нужен хороший горняк. Эл – против. Говорит, что дела у нас и так идут прекрасно и что у него есть кое-какие планы. Только в добыче он разбирается хуже меня, хотя дела ведет отлично.

– Может, вам прислушаться к тому, что он говорит?

– Почему бы вам не зайти к нам и не взглянуть самому? Скажете мне, что вы обо всем этом думаете. А?

– Согласен. Только это будет стоить вам пятьдесят долларов.

– Пятьдесят до… – Румянец вспыхнул на лице Крокетта. – Вы хотите пятьдесят долларов только за то, чтобы пройтись по шахте?! Ведь это займет всего полчаса!

Тревэллион допил кофе и встал.

– До свидания, Мелисса.

Когда он ушел, Крокетт поднял его чашку и с грохотом поставил на стол.

– Поразительно! Пятьдесят долларов! Неслыханно!

– Вы же сами обратились к нему, Уилл! Ведь не он к вам пришел. Он никогда ни к кому не пойдет… во всяком случае, не пойдет просить. Но готов бросить свои дела, чтобы помочь кому-то, как помог мне. А когда пропал Джим Ледбеттер, он сразу же отправился на поиски.

– Чтоб мне провалиться, он же отличный горняк! Сколько людей говорили мне, что Тревэллион разбирается в добыче руды лучше всех! Он нужен мне.

Мелисса улыбнулась.

– Уилл, если он нужен вам, то вам лучше решиться и заплатить. Поймите одно: Тревэллиону, похоже, ничего не нужно. Я просто не представляю, что или кто его в действительности интересует.

Некоторое время Крокетт сидел молча.

– Мелисса, вы замечательная женщина. И действуете на меня успокаивающе. Когда бы я ни пришел сюда, всегда ухожу в хорошем настроении.

Она улыбнулась.

– Это кофе так действует. Сделать вам чашечку?

Несколько минут они молчали, потом она сказала:

– Уилл, если Тревэллион все-таки зайдет взглянуть на вашу шахту, не говорит об этом Элу Хескету…

Он удивленно поднял брови.

– Не говорить Элу? Но почему? Я и шагу без него не делаю! Он моя правая рука!

– Вы когда-нибудь высказывали предположение пригласить Тревэллиона взглянуть на шахту?

– Да, я предлагал нанять его. Насколько помню, Эл счел, что в этом нет необходимости.

– На вашем месте, Уилл, я бы заплатила Тревэллиону, пригласила его и выслушала бы его мнение, но только ни словом не обмолвилась об этом с Элом Хескетом.

Крокетт взял сигару и откусил кончик. С минуту он задумчиво смотрел на нее, потом зажег. Мелисса наполнила его чашку.

– Многие надеются разбогатеть здесь, Уилл. Поверьте, так оно и будет. И вы один из таких людей. Как и Джордж Хирст, вы твердо стоите на ногах и преуспеваете в своем деле. Но, понимаете… вы слишком легко доверяете… мне, Элу Хескету, кому угодно.

– Может быть, – пробормотал он, – может быть.

Тревэллион отправился на участок Макнила и начал работать. Он откидывал пустую породу и сортировал ту, которая подлежала отгрузке, раскалывал на части лучшие куски и промывал их, чтобы отделить серебро. Это, казалось бы, никчемное занятие все же вносило свою крохотную лепту в его доход и к тому же помогало ему изучить возможности жилы.

Поначалу ему показалось, что залежь понижается к западу, однако он решил проверить это и долго бродил по горным склонам или просто сидел где-нибудь на откосе, внимательно изучая покатость и изгибы выходивших на поверхность пластов. Несколько раз он видел, как другие проделывают то же самое, но все они, казалось, не имели ни малейшего понятия о том, что именно хотели найти. Возможно, надеялись обнаружить обнаженные пласты золотоносной породы, словно вылезшей из земных недр специально для них.

О Ваггонере он ничего больше не слышал.

Через две недели после происшествия с Ледбеттером Тревэллион напал на первый след. В этом ему помог Лэнгфорд Пил.

Пил вошел в кондитерскую, когда Тревэллион сидел там, пересек комнату и подсел к его столику. Мелисса принесла кофе.

– Пару дней назад, – начал он, – я ездил в Геную. Так вот, один тип продавал там одеяла. Целую кипу. Сейчас караваны через горы не ходят и в ближайшие месяцы не предвидятся. Вот я и подумал, что тебя это заинтересует.

– Узнал, кто торговал?

– Да. Как я и предполагал, он из шайки Сэма Брауна. Называет себя Кипом Хозером. Только недавно его видели в Коринне, но под другим именем.

– Надо съездить взглянуть на него.

Пил кивнул.

– Хочешь, поеду с тобой?

Тревэллион улыбнулся.

– Лэнг, это очень благородно с твоей стороны… В самом деле. Только, по-моему, у нас с тобой на сей счет одно мнение: каждый решает свои проблемы сам. Так?

– Так-то оно так, но ведь это проблема Джима. Я люблю Джима, а он сейчас болен.

– Сам справлюсь. Но все равно спасибо тебе.

Лэнгфорд допил кофе и посмотрел на Мелиссу.

– Благодарю, мэм. Кофе просто отличный.

Когда он ушел, Мелисса посмотрела ему вслед.

– Так вот он какой на самом деле, этот прославленный Фермер Пил, самый опасный человек в Комстоке! На вид такой славный!

– А он такой и есть. В прошлом прекрасный солдат. Сначала был горнистом. Выжил во многих схватках с индейцами. Уже тогда за ним закрепилась слава непревзойденного стрелка. К тому же он не любит ввязываться в неприятности, хотя многие, кто хорошо стреляет, частенько попадают в передряги. Сможешь пару раз постоять за себя – и ты уже известен. Когда на тебя направляют дуло револьвера, тут уж выбирать не из чего – или ты, или тебя.

Тревэллион сидел за чашкой кофе, стараясь все хорошенько обдумать. Раз Хозер ходит по улицам, пытаясь сбыть с рук одеяла, значит, можно не сомневаться, что они из поклажи Ледбеттера. Одеялами в городе давно не торгуют, и, как правильно подметил Пил, обозы сейчас не ходят.

Вэл припомнил этого Хозера; тощего, усталого с виду человека с «вечно настороженным взглядом темных глаз он когда-то встречал в окрестностях Голд-Хилла. Правда, внешность оказалась обманчивой. В состязаниях по прыжкам парень выиграл значительную сумму, хотя, казалось, менее других подходил для такого занятия.

Вэла Хозер знал в лицо, поэтому, когда в кондитерской появился Клайд, в мозгу Тревэллиона созрело окончательное решение. Он предложил тому сесть и жестом подозвал Мелиссу.

– Хочу познакомить вас с Дэйном Клайдом. Он актер и мой друг. Вы можете кое-что для меня сделать, – обратился он к Клайду, – но я не хочу, чтобы у вас возникли неприятности. – Тревэллион описал ему Хозера и Сэма Брауна, рассказал о том, как ограбили обоз Ледбеттера, и о своих подозрениях.

– А что вы хотите узнать? – спросил Дэйн.

– С кем они имеют дело и где их можно найти. Я рассчитываю на то, что бандиты не знают вас. Вам придется держаться от меня подальше, пока все это не закончится. Однако как только заметите, что вас узнали, или даже почувствуете что-то, немедленно бегите. Это очень опасные люди. Им не надо искать предлога, чтобы убить.

– Буду осторожен.

Клайд был приятен в общении и умел слушать.

– Последний раз я работал во Фриско, – пояснил он. – Приехал туда с нью-йоркской труппой. Играл Хорна. А до этого побывал и в Дублине, и в Лондоне, и в Париже – и везде на первых ролях. – Он улыбнулся. – Правда, труппы менялись. Однажды я проработал сезон с Рэчел Феликс, а потом гастролировал с мисс Редэвей. Мы тогда давали «Билет для отъезжающего».

– С кем, вы сказали?

– С мисс Редэвей. Грита Редэвей. Вы о ней, наверное, не слышали. Она еще совсем юная актриса, но очень талантливая. Пару сезонов она выступала с Феликс как инженю, но за последний год ее талант раскрылся. Положительная оценка критиков. И весьма высокий профессионализм.

– Какое необычное имя.

– Да, действительно. А вы знаете, она ведь тоже янки… то есть американка. Еще девочкой играла где-то на Юге.

– Привлекательная?

– Более чем. Она просто великолепна! У нее редкая красота. Из-за этого-то они и расстались с Рэчел. Нет, не подумайте, что они поссорились, просто Рэчел постоянно твердила ей, что и сама тоже красива и что она будто бы отвлекает от нее, Рэчел, внимание зрителей. Я сам слышал, как Рэчел говорила: «Деточка, вы красивы. Вот и используйте это». Но они расстались добрыми друзьями.

– И сколько же ей лет, этой мисс Редэвей?

– Уверен, что ей еще нет и двадцати.

Когда Дэйн Клайд ушел, Тревэллион допил свой кофе. Да, необычное имя. Неужели?.. Нет, это невероятно! Просто не может быть!..

Он хорошо помнил ту ночь. Помнил, как, превозмогая собственный страх, прижимал к себе это дрожащее, испуганное дитя и знал, что он нужен. Нужен ей. Она нуждалась в нем, и это придавало ему силы. И помогло потом пройти через все испытания.

Единственный раз в жизни, с горечью думал он, когда он был кому-то по-настоящему нужен и чувствовал себя истинным защитником. За эти короткие мгновения Грита успела дать ему нечто бесценное, нечто такое, что он берег в душе и пытался осознать всю последующую жизнь.

У его отца была мать, а кто есть у него?

Глава 17

Зимовать Тревэллион остался в хижине, хранившей тепло и укрывавшей его от ветра и снега. Когда за дверью бушевала непогода, а в печке потрескивал огонь, в хижине оказывалось очень уютно. Вэл прислушивался к завываниям ветра, и перед глазами у него вставали прибрежные скалы Корнуолла, разбивавшиеся о них волны и холодные потоки дождя.

Ночами он читал оставленные Макнилом книги, а днем работал в шахте, постепенно углубляя ее, и обнаружил, что жила становится все более мощной. Он отбирал лучшие куски золотоносной породы, а серебряную руду складывал отдельно.

С высоты склона, где находился его участок, город виднелся как на ладони. Теперь он невероятно разросся и был изрезан множеством улиц, переулков и закоулков. Горы укрыло снегом. Метель следовала за метелью, снежные вихри с воем разбивались о карниз крошечной лачуги и словно пытались нащупать своими зловещими пальцами хоть какую-нибудь узенькую тропинку или щель в надежде проникнуть туда, где разливалось тепло очага.

В понедельник вечером, когда снова повалил снег, к лачуге подъехал Дэйн Клайд и постучался. Держа наготове револьвер, Тревэллион открыл ему дверь, и Клайд сразу же направился к печке. Он снял рукавицы и протянул озябшие руки к огню.

– Я узнал, где они прячут одеяла и все остальное. – Вэл молча ждал, и тот продолжил: – Это хижина. Только совсем не там, где мы предполагали, а в каньоне, приблизительно в миле от Кедров. Недалеко. Туда ведет тропа. Знакомо вам это место?

– Да.

– Где-то в двухстах ярдах от тропы. Хижина выдолблена в скале, в ней никто не живет, есть загон для скота и сарай.

– Был там кто-нибудь?

– Нет. Они появляются там время от времени, в основном хижина пустует.

– Отлично. – Вэл потянулся за кофейником. – Садитесь. Холод лютый. Замерзли, наверное? – Он наполнил чашку. – Скажите, они вас видели?

Клайд пожал плечами.

– Думаю, да. Я там всем рассказывал, что недавно встал на ноги после тяжелого недуга и что доктор прописал мне длительные прогулки. Каждый вечер я отправлялся в разные стороны и думаю, что в конце концов они привыкли ко мне и перестали обращать на меня внимание.

– Я слыхал, вы выступали у Лаймана.

– Да. Им очень нравятся старинные ирландские песни. Правда, не только они. Мне приходилось выступать в мюзик-холле, и я знаю много забавных номеров.

Он немного помолчал, потом спросил:

– Вы несколько дней не ездили в город?

– Да.

– Сэм Браун убил человека. Перерезал горло охотничьим ножом и бросил тело под стол, а сам уснул прямо там же, уткнувшись лицом в окровавленные руки.

– Это на него похоже.

– Ну я: еще понимаю, когда хищные звери убивают свою добычу, они хотя бы чистоплотные, но этот… пожалуй, самое отвратительное двуногое, какое я встречал в своей жизни.

Клайд отхлебнул кофе.

– Хозера я видел с Брауном и с остальными.

– А с человеком по имени Ваггонер не видели?

Тревэллион описал Ваггонера.

– Нет, такого не встречал. Если он ошивался здесь, то мог податься со всеми в Калифорнию.

Какое-то время они молчали, потягивая кофе. Клайд обратил внимание на самодельную полку с книгами.

– Ваши?

– Достались вместе со всем хозяйством. Макнил собирал их где только мог: в опустевших лагерях, даже в Семимильной пустыне. Там многие бросали свое добро, чтобы облегчить ношу.

– Читаете?

– Да так, время от времени. Когда человек один, ему не хватает общения, вот и приходится обращаться к книгам, даже если он и не большой любитель. Знавал я одного такого – его завалило снегом. Всю зиму просидел в доме, отгороженный от остального мира, зато к весне так хорошо знал Библию, что вскоре сделался проповедником. – Тревэллион поднялся. – Если хотите, можете подождать здесь, только пойдите лучше в кондитерскую.

Клайд изумленно уставился на него.

– Вы что, собираетесь отправиться туда один?

– Мне так удобнее. Через город не поеду, сделаю крюк. Если повезет, найду то, что ищу, и к утру вернусь.

– Я с вами.

– Спасибо, не стоит. – Он посмотрел на Клайда. – Вы умеете стрелять?

– Нет. Никогда не пробовал. Но, если понадобится…

– С этими людьми вам не следует связываться, хотя так вы скорее научились бы стрелять. Это суровая страна, и оружие здесь всегда держат под рукой.

Чтобы осуществить задуманное, Тревэллиону нужна была помощь, и он, конечно, сразу же вспомнил о Тэпли. Клайд, несмотря на его искреннее желание быть полезным, для такой операции не годился.

Он нашел арканзасца в его землянке за чашкой кофе.

– Ты, конечно, как всегда, на ночь глядя. Что случилось?

Вэл объяснил ему свой замысел, потом подытожил:

– Нам понадобится четыре вьючных мула и чуточку удачи.

– Никто из этой шайки, похоже, не выберется сегодня ночью на улицу, – воодушевился Тэпли. – Хозера я видел у Лаймана, он уже тогда стоял на бровях.

Они выехали. Ледяной ветер стегал в лицо, мулы упирались – им явно хотелось вернуться в теплое стойло. Тревэллион скакал впереди, подняв воротник, укрывая рот от перехватывавшего дыхание ветра.

Поднявшись на вершину холма, оглянулся: сотни огней горели внизу, рядом светились Голд-Хилл и Силвер-Сити, дорога же была пуста.

Они нашли хижину по описанию Клайда. Тревэллион подъехал прямиком к ней, почти не сомневаясь, что сейчас распахнется дверь и на пороге появится вооруженный человек. Однако прочная дверь оказалась заперта. Засов выглядел не слишком крепким. После третьего удара он поддался, и они вошли внутрь.

Большая часть товара Джима – тюки с одеялами, мешки с мукой, сахаром, кофе – аккуратно лежала на месте, не оказалось только мулов, да кое-что из украденного исчезло – либо съели, либо распродали. Не теряя времени, они навьючили что смогли на своих мулов, явно перегрузив их. Даже теперь, чтобы забрать весь груз, понадобилось бы приехать еще раз. Уже светало, когда они вернулись и сложили спасенное в кладовке у Ледбеттера.

Сидя в хижине за чашкой кофе, Тревэллион посмотрел на Тэпли и сказал:

– Теперь мулы. Нужно обязательно разыскать их.

– Скорее всего, они держат их где-то на берегу. Только у реки можно найти и воду, и корм – сено или траву.

– Но сначала неплохо бы немного вздремнуть, – предложил Тревэллион. – А тогда и в путь.

– Как думаешь, с грузом все будет в порядке?

– Он в самом центре города. Жаль, денег маловато. Попробую найти надежных ребят, чтобы присмотрели за ним.

Тэпли скакал рядом с Тревэллионом. Шел уже третий день поисков, а мулов и след простыл. Снег редел, он лежал теперь только узкими полосками у подножия огромных валунов и в тех местах, где пролегали ледяные нити замерзших потоков.

– Тебе нужна женщина, – вдруг сказал Тэпли. – Одному плохо.

– Ты же один.

– У меня есть дочка. Знаешь, как это утешает, когда думаешь о ней, строишь планы. Скорее всего, они и не осуществятся, зато есть над чем поразмыслить. И у нее есть родная душа.

– Ну что ж, может, когда-нибудь…

– Ты молод. А молодым свойственно думать, что еще будет «завтра». Но это ошибка. Многие так и умирают молодыми. В этих краях дожить до старости – большая редкость, мало кому это удается.

– Хозяин лавки сказал, что видел где-то здесь следы, но не обратил на них внимания.

– Ничего, найдем.

Они продвигались на запад по извилистой тропе вдоль берегов Карсона. С обеих сторон возвышались стены каньона.

– Местечко что надо. В таком запросто подстрелят, – заметил Вэл.

– Да уж. Только на самом деле подстрелить могут где угодно. Ты, наверное, подумал о том, как поступит Сэм Браун, когда обнаружит пропажу?

– Мне противен Сэм Браун, – ответил Вэл. – И мне наплевать, как он поступит.

– Кто-нибудь наверняка сторожит мулов, – предположил Тэпли. – Весной они будут стоить целое состояние. Клеймо Джима можно изменить. Оно у него из трех букв – JED. Я как-то видел в баре одного парня с карандашом в руках, он на бумаге показывал Хозеру, как его можно превратить в три восьмерки или в тройку и две восьмерки.

– Ледбеттер узнает этих мулов, как человек узнал бы своих детей.

– Так-то оно так, – согласился Тэпли. – Только сможет ли он доказать? Теперь у нас в городе все по закону.

– В том-то вся и беда.

Старые кедры тянули к ним свои скрюченные, узловатые ветви. Тревэллион нарвал кедровых иголок и растер пальцами.

– Нравится мне этот запах, – проговорил он.

– Ты бы снял винтовку, – вернул его на землю Тэпли, – посмотри, как твой мул прядет ушами.

Мул и в самом деле навострил уши и собрался было закричать. Тревэллион дал ему слегка под ребра, чтобы отвлечь его внимание, и снял с плеча винтовку.

На месте слияния Карсона и Брунсвикского каньона они увидели небольшой луг, поросший жухлой травой с проблесками молодой зелени.

Мулы паслись там. Все до единого. Посреди луга стояла палатка, перед ней горел костер. Из палатки вышел человек со сковородой в руках и, поставив ее на плоский камень, принялся резать мясо, потом повернулся и направился к костру.

Должно быть, он что-то заметил краем глаза, так как вдруг резко оглянулся и, посмотрев по сторонам, увидел Тревэллиона и Тэпли, невозмутимо сидевших в седлах.

– Ч-ч… Какого черта! Кто вы такие?

Из-за пояса у него торчал револьвер, а возле входа в палатку стояла прислоненная к камню винтовка.

Никто не проронил ни слова. Неторопливо, очень осторожно парень поставил сковороду на плоский камень, потом вытер руки о штаны, явно собираясь выхватить револьвер, но обе винтовки опередили его, уткнувшись в него дулами. Никто не двигался.

– Вы, ребятки, ищете что-нибудь?

– Уже нашли, – ответил Тревэллион.

Тот нервно облизнул губы. Ему явно хотелось вытащить оружие, но оба дула были нацелены прямо на него.

– Хотел вот бекону пожарить, – кивнул он на сковороду.

Не проронив ни звука, Тревэллион и Тэпли не сводили с него глаз. Тэпли пожевал табак и сплюнул.

– Может, вон на том кедре? – спросил Вэл.

– По-моему, он несколько маловат. Хорошо бы футов на шесть-восемь, – прибавил арканзасец Тэпли. Потом указал на моток веревки, висевший за спиной у незнакомца, и весело воскликнул: – О-о, да у него и веревка есть!

– Погодите! – заорал тот, при этом руки его продолжали лихорадочно шарить по штанинам. – Кто вы такие, ребятки? Чего хотите?

– А мы разве сказали, что хотим чего-то? – перебил его Тревэллион. – Мы нашли мулов Ледбеттера, а больше нам ничего и не надо.

– Ребятки, не нарывайтесь на неприятности. Ведь мулы-то…

– Краденые. И рядом с ними ты. Где тут ближайший суд, а, Тэп?

– Полагаю, в Пласервиле. А может, в Солт-Лейк. Ведь это же территория Юты.

– Далековато. Семь верст киселя хлебать, да еще оставаться, чтобы дать показания. Так, глядишь, пол-лета пройдет. А в итоге они все равно повесят его. Нет никакого смысла.

– Да, никакого смысла нет, – согласился Тэпли, – переть его в такую даль ради такого пустяка. Дерево есть, веревка есть, что еще?

– У него и пушка есть, – добавил Тревэллион. – Может, нам подстрелить его для начала?

– Эй, ребятки! Погодите! Я не знал, что эти мулы краденые. Честное слово, не знал!

– Кто поставил тебя стеречь их?

– Какие-то парни обещали заплатить, если я присмотрю за ними. Я и понятия не имел, что…

– Я видел его в Голд-Хилле с Хозером, – сообщил Тэпли, – и с этим подонком Сэмом Брауном.

– Писать умеешь? – спросил Тревэллион.

– Что за вопрос! – с ноткой возмущения воскликнул тот. – Конечно, умею!

– Вот и отлично!

Левой рукой Вэл достал из кармана блокнот, какие обычно используют горняки для своих записей.

– Сейчас ты напишешь следующее: «Сэм Браун, Кип Хозер и остальные украли этих мулов и стреляли в Ледбеттера».

– Да вы с ума сошли! Я не могу сделать этого! Они убьют меня!

– А мы тебя повесим.

Человек дрожал, и на мгновение Тревэллиону показалось, что он сейчас бросится наутек, но тут твердость духа окончательно покинула его, и он беспомощно сложил руки в мольбе. Прежде чем он успел что-либо вымолвить, Тревэллион невозмутимо произнес:

– Мне кажется, у тебя есть два способа умереть и только один выжить.

– Как это?

– Ты напишешь, что тебе продиктовано, сядешь на лошадь и уедешь в Солт-Лейк.

Искорка надежды сверкнула в глазах бедолаги.

– И вы позволите мне уйти?

– Я бы не стал так долго препираться, чтобы написать какую-то бумажку, – поддержал его Тэпли.

Парень схватил карандаш и нацарапал что требовалось, и тогда Тэпли сказал:

– У тебя есть десять минут, чтобы убраться отсюда.

Глава 18

К весне ветры сделались еще более резкими. Они с шумом врывались в город, разбиваясь о стены хижин и салунов. Скудные запасы топлива почти истощились, и многие поселенцы, чтобы приготовить пищу, топили печки полынью. Бесшумный снег падал на крыши, проникал в трубы очагов и щели плохо сколоченных домишек, припорашивал спящих, словно укрывая их белым одеялом.

Наступила весна 1860 года. Холода прекратились, но ветры не унимались. Они разносили по воздуху клубы песка, гулко бились в немногие уцелевшие окна, но к началу марта нашлось уже несколько отчаянных смельчаков, рискнувших переправиться через заснеженные горные перевалы.

Как-то утром Тревэллион спустился в город. Джон Мур, только что прибывший с грузом продуктов и спиртного, уже строил себе салун, и вокруг него толпился нетерпеливый люд. Зимние запасы виски подошли к концу, а это было равносильно катастрофе.

Джим Ледбеттер пришел в кондитерскую раньше Тревэллиона и уже помогал Мелиссе готовить завтрак.

– Мой повар ушел, – посетовала она. – Купил инструменты и занялся добычей золота.

– А зря, здесь он был как раз на своем месте, – заявил с порога Уилл Крокетт, закрывая за собой дверь.

Тревэллион налил кофе себе и ему.

– Ну что, готовы заглянуть ко мне на «Соломон» и осмотреть шахту?

Вэл пожал плечами.

– А вы готовы заплатить пятьдесят долларов за то, что я пройдусь туда и обратно и дам, быть может, какой-нибудь совет?

– Ох, ну и характер у вас!

– У меня есть и собственный участок, причем довольно приличный.

– Ба! Да видел я участок этого Макнила! Там только намек на руду. С таким не стоит и возиться.

– Думаю, мы с вами по-разному смотрим на одни и те же вещи, – возразил Тревэллион. – Я всю жизнь изучаю породы и формы залегания пластов. А вы занимались торговлей или чем-то вроде того. Так ведь?

– Ну знаете… человек всему может научиться, – возразил Крокетт.

– И должен благодарить за это Господа, – заметил Ледбеттер, который только что подошел и присоединился к ним.

– Джим, когда поедешь, я отправлю с тобой руду. Там на десяток мулов наберется.

– Ну что ж, отлично, – с недовольством в голосе проговорил Крокетт, – пусть будет пятьдесят долларов! Надеюсь, вы заслуживаете этих денег.

Тревэллион кивнул в знак согласия.

– Тогда завтра утром.

В разговор вступила Мелисса:

– Прислушайтесь к его советам, Уилл.

Он раздраженно посмотрел на нее.

– Послушайте, разве я не говорил вам, что…

– Нет, Уилл, не говорили. Но неужели вы всегда показываете свои карты другим игрокам?

– Конечно нет. Только это совершенно разные вещи. Как он может управлять прииском, если не будет знать истинного положения дел?

– Я только прошу вас не раскрывать своих карт. Во всяком случае, не все.

Когда она ушла на кухню, Крокетт сказал:

– Мелисса замечательная девушка, но иногда ей, похоже, кажется, что я ребенок.

Ледбеттер покачал головой.

– Это не совсем так, Уилл. Мелисса слышит множество разговоров. Ведь на чашечку кофе в кондитерскую заглядывают и старатели и дельцы, так что здесь можно много чего узнать. Вы хороший человек, Уилл, только слишком доверчивый. Слишком.

– Беда в том, – вставил слово Тревэллион, – что когда у человека есть толковый помощник, то постепенно он перепоручает ему все больше и больше работы, и в конце концов тот полностью забирает дело в свои руки.

– Но только меня это не касается, – возразил Крокетт и встал. – До завтрашнего утра, Тревэллион.

Когда он ушел, Вэл спросил:

– А кто все-таки такой этот Хаскет? Я слышал о нем, но самого никогда не видел.

– Ко мне он не заходит, – ответила Мелисса. – Так что я совсем не знаю его, хотя вполне может оказаться, что он заслуживает доверия. Только мне кажется, что нельзя слишком доверять кому бы то ни было.

– Хорошо, что вы это понимаете, – заметил Тревэллион.

Мелисса покраснела, потом продолжала:

– Он живет уединенно. Наверху у него хижина, и все свое время он проводит в ней или в конторе за своими бухгалтерскими отчетами.

– Не пьет, не жует табак, – прибавил Ледбеттер, – и, похоже, ничто его не интересует, кроме этого прииска.

– Он горняк?

– Сам увидишь, что нет. Впервые я услышал о нем лет шесть-семь назад, еще в Сакраменто. Он скупал по дешевке руду у тех, кто срочно нуждался в деньгах.

На следующее утро Тревэллион спустился в город и подъехал к прииску Крокетта. Теперь он уже знал, что Уиллу Крокетту принадлежал участок в сто пятьдесят футов, где он вырыл пятидесятифутовой глубины шахту. От нее шла горизонтальная выработка с признаками руды. Внезапно выработка прерывалась, и вправо от нее открывалась другая. Здесь признаки обогащенной породы были налицо, и по мере продвижения вглубь мощность жилы увеличивалась.

Показатели выглядели многообещающе, и на «Соломоне» уже отгрузили несколько обозов руды для дальнейшей обработки. Эти последние новости широко обсуждались в городе, где ничто не могло укрыться от посторонних глаз.

Крокетт ждал возле устья шахты. Молча они зажгли фонари и спустились вниз. Тревэллион не был геологом и нисколько не претендовал на то, чтобы им слыть. Но его огромный практический опыт позволил сразу же безошибочно оценить форму залегания пластов.

Так называемая Комстокская залежь представляла собой пролегавший с северо-востока на северо-запад гигантский разлом, состоявший из множества более мелких. Вэл не слишком хорошо знал расположение пластов, но чувствовал, какой из них может оказаться обогащенным, а какой нет. И если ему встречалась порода, включавшая в себя кварц, кальцит, галенит и пирит, то она непременно содержала аргентит и золото.

Большинство горизонтальных надвигов Комстокской залежи, казалось, пролегало к северо-востоку от «Соломона». Тревэллион шел по штреку, внимательно изучая форму залегания пластов. Деревянные крепи были сделаны грамотно, и шахта в целом имела профессиональный вид.

Во втором штреке порода содержала низкопробный кварц, галенит, аргентит и богатую примесь сфалерита. Серебра он не обнаружил, хотя при обработке породы его выделяли довольно много.

Тревэллион пошел обратно.

– Теперь надо осмотреть штрек номер один, – сказал он.

– Вряд ли с ним стоит возиться, – заметил Крокетт, – но мне бы хотелось, чтобы вы осмотрели все.

В первом штреке, где работы уже были прекращены, он не нашел ничего, заслуживающего внимания, и только у самой плоскости забоя остановился. Там он, изумленный, постоял минуту-другую. Нигде не валялось ни обломков, ни расколотых кусков пустой породы. Еще более удивившись, он прошел несколько шагов в обратном направлении и снова окинул изучающим взглядом стену. Крокетт ждал, проявляя признаки нетерпения. Немного погодя Тревэллион вернулся в глубь штрека и принялся тщательно изучать разбросанные куски породы. Несколько раз он присаживался на корточки, чтобы подобрать некоторые из них; одни отбрасывал, другие складывал в карман. Наконец встал и опять пошел к устью забоя.

– Почему здесь прекратили работы?

– Шла пустая порода. Мы решили изменить направление. – Крокетт посветил фонарем над головой. – Вы же сами видите. Здесь ничего нет.

– Давайте поднимемся наверх, – предложил Тревэллион. – Я увидел все, что хотел.

Когда они выбрались на воздух, становилось уже прохладно. Дело шло к вечеру, и со склонов Сан-Маунтин подул ветер.

– Пойдемте-ка выпьем по чашечке кофе, – посмотрел многозначительно Тревэллион. – Нам надо поговорить.

– По-моему, вы только и делаете, что пьете кофе, – усмехнулся Крокетт. – Или тут все дело в Мелиссе?

– Нет. Не в Мелиссе. Хотя она замечательная девушка, и мы с Джимом Ледбеттером помогли ей открыть собственное дело. Но мы с нею всего лишь друзья.

В кондитерской Тревэллион отхлебнул из чашки и заявил:

– Крокетт, на вашем прииске кто-то действует самостоятельно и вынашивает собственные планы.

– Что вы имеете в виду?

– Вы ведете выработку не в том направлении, и кому-то на прииске известно об этом. Быть может, это даже не один человек.

– Я смотрю, вы тоже вбили себе в голову эту дурацкую идею, – с нотками нетерпения в голосе проговорил Уилл. – Пытаетесь убедить меня, что Эл Хескет обманщик? Но, не куплюсь на это.

– Я не называл имен, к тому же совсем не знаю этого вашего мистера Хескета. Но уверен, что кто-то, кто хорошо разбирается в добыче, заставил вас вести выработку не в том направлении.

Он достал из кармана несколько образцов породы, подобранных на полу штрека.

– Вот. Взгляните-ка.

Крокетт взял образцы, бросил на них полный нетерпения взгляд и снова посмотрел на Тревэллиона.

– Я не понимаю, зачем вам это нужно, мистер, только эти образцы не с моего прииска!

– Я подобрал их с пола прямо на ваших глазах.

– Вы могли подменить их. Нигде на моем участке нетничего даже приблизительно похожего!

– Крокетт, вы видели, как я исследовал забой? Я могу сказать вам, что случилось. Эта порода залегает очень неоднородно: то идет толстыми пластами, то вдруг совсем прекращается, то вновь появляется в виде богатых скоплений. Тот, кто работал там, провел серию взрывов, обнаживших отличную породу. Тогда он остановил работы, подчистил все и убрался оттуда. Только он забыл об одном: когда взрывают породу, ее обломки отлетают на тридцать – сорок футов по туннелю. Это-то и произошло в данном случае. Он или они тщательно подчистили все в устье штрека, но забыли сделать то же самое в его глубине.

– Чушь! Если бы там имелась хорошая руда, то в устье обязательно виднелись бы ее признаки!

– Обычно так оно и бывает. Но судя по некоторым другим здешним шахтам, такое не обязательно. Кто-то добыл в этой шахте несколько тонн руды и спрятал ее где-то.

– С этого много не поимеешь, – возразил Крокетт.

– С нескольких тонн, может, и не поимеешь. Но что, если они рассчитывали на более крупную ставку? Например, на весь прииск?

– К чему это вы клоните?

– Все очень просто. У меня создалось такое впечатление, что кто-то обнаружил там гнездо отличной руды и заподозрил, что ее тут много, тогда он свернул работы и перенес их в другое место.

– Но во втором туннеле жила мощнее. А первый мы бросили потому, что там ничего не было.

– Вы получали какие-нибудь предложения относительно прииска?

– Конечно нет.

– «Соломон» ведь акционерное предприятие, не так ли?

– Разумеется, так. Мне пришлось продать часть акций, чтобы выручить деньги на текущие расходы. Почти на всех приисках Комстока поступают подобным образом. Нам нужен капитал для развития.

– У кого контрольный пакет?

– У меня, естественно. Я имею сорок два процента акций, Хескет владеет десятью. Это позволяет нам контролировать ситуацию.

Тревэллион посмотрел в окно. По узкой улочке ветер гнал клубы пыли, двое горняков устало брели, неся свои обеды в судках. Многие закрывшиеся на зиму прииски теперь снова заработали.

– Крокетт, – спокойно проговорил Тревэллион, – вы заплатили мне, чтобы я осмотрел шахту. Я сделал это. Мой вам совет – начните работы немедленно, сегодня же. Наймите рабочих и приступайте к добыче. Кроме того, на вашем месте я бы послал в Калифорнию надежного человека, чтобы выкупить оставшиеся акции. Подозреваю, что вы находитесь в каких-нибудь тридцати футах от потрясающего открытия.

– Подозреваете?

– Да. Именно подозреваю. Потому что никто не знает, что там находится, остается только догадываться. Думаю, благодаря той серии взрывов на поверхность вышло то, что скрывалось в недрах. Скорее всего, это добротная второсортная руда, но ее присутствие указывает на большее.

– Вы считаете, мне надо возобновить добычу?

– Да, считаю. И не понимаю, почему вы вообще ее прекратили. Я работал не покладая рук всю зиму и добыл жалкую часть того, что могли бы добыть вы. Сейчас у вас лежали бы тонны руды, готовые к отгрузке.

– Помнится, меня удивило, когда Эл сказал…

– Расчет прост: остановить на шахте работы, и тогда никто не сможет прийти к случайному открытию, способному изменить ход дела.

Распахнулась дверь, и на пороге кондитерской появился Джордж Хирст.

– Кофейком меня угостят? О, привет, Уилл! Тревэллион, выпьешь со мной чашечку?

– Джордж, Тревэллион считает, что мне нужно послать кого-нибудь на побережье, чтобы выкупить остальные акции. Он уверен, что мы на пороге какого-то большого…

– Боюсь, поздновато, Уилл. – Во взгляде Хирста читалось сочувствие. – Акции «Соломона» уже скуплены. Пошли по цене от двух до трех долларов за пай.

– Ты это серьезно? – Взгляд Крокетта был полон растерянности. – Ну-ка расскажи, что тебе об этом известно. – Он помолчал, потом прибавил: – Впрочем, мы с Элом контролируем ситуацию.

– Уилл, – Хирст старался говорить как можно мягче, – акции скупил Эл. Все до единой!

Глава 19

Уилл Крокетт, который к тому времени уже поднялся, чтобы уходить, снова опустился на стул. Не сводя глаз с Хирста, он нащупал ручку чашки.

– Джордж, ты уверен?

– Когда я приехал в Сан-Франциско, то первое, что услышал, это разговоры о том, что «Соломон» подвергнут оценке имущества для финансирования дальнейших разработок. Потом мне показали образцы руды, добываемой на «Соломоне», и они не представляли ничего особенного. В сущности, вся болтовня сводилась к тому, что цена на акции падает. Двое совершенно разных людей спрашивали меня, правда ли, что Хескет ушел оттуда и собирается открыть собственный прииск. К тому времени перевалы занесло снегом, и проход через горы закрылся, но вы же знаете, как распространяются слухи. Народ бросился продавать акции «Соломона», и я сам слышал, как один горлопан поносил фирму на чем свет стоит. – Хирст помолчал. – Он орал, что эти акции годятся лишь на то, чтобы обклеивать ими стены вместо обоев.

Мелисса наполнила чашку Уилла.

– Ничего, Уилл, «Соломон» не единственный прииск, – мягко проговорила она, – и потом, вам по-прежнему принадлежит немалая часть его акций.

– Эл контролирует большую часть, – спокойно продолжил Хирст. – И сам сообщил мне, что ему принадлежит сорок восемь процентов всех акций.

– Не… не могу поверить в это! – пробормотал Крокетт. – Ведь «Соломон» мой! Это я открыл его. Я начал там работы, собственными руками вырыл первую шахту, приступил к горизонтальной выработке… И добывал неплохую руду. Я бы никогда не продал ни одной акции, но мне не хватало денег на текущие расходы, а Хескет всегда имел наличные и золото. Я продал ему несколько паев, потом он посоветовал продать еще, чтобы обзавестись оборотным капиталом. Мы с ним держали контроль над акциями и с помощью дополнительных вложений в скором времени смогли бы… – Он запнулся и вытер дрожащей рукой пот с лица, потом огляделся. – Да какого черта?! Подождем, пока вернется Эл. Наверняка он сумеет дать объяснение. Просто ему подвернулся удобный случай выкупить все акции для нас, и он сделал это. Довольно ловкий ход, я бы сказал.

Тревэллион поднялся из-за стола.

– Утро вечера мудренее, Уилл. А сейчас спокойной ночи.

Он вышел и направился к участку Макнила. Со склонов Сан-Маунтин дул холодный ветер, и улицы опустели. Прислушиваясь и всматриваясь в темноту, Тревэллион постоял возле двери. Ведь он перебежал дорогу Сэму Брауну, а тот опасен. Поэтому и к хижине Тревэллион подъехал окольным путем, осторожно пробираясь через штабеля руды.

Он застал Дэйна Клайда за чтением сан-францисской газеты. Тот ткнул в нее пальцем и сказал:

– Полсписка занимает Комсток. Если человек хочет разбогатеть, то это, похоже, самое подходящее место.

– Если только ему удастся остаться в живых.

– Вы имеете в виду Брауна?

Тревэллион вымыл руки в тазу, стряхнул с них воду и вытер полотенцем.

– Да нет, дело тут не в Брауне. Теперь изобрели новый способ строить шахты, и мне страшно хочется узнать, как это делается. Нам нужна вода, хорошая питьевая вода. А еще вода для промыва породы. Нам нужна местная власть и свое представительство в Вашингтоне.

– Как думаете, будет война?

– Думаю, будет. И начнется она прямо здесь, у нас. Терри готов кому угодно перегрызть глотку за южан. Том Пэйсли со своими пожарниками горой стоит за Штаты. То же самое и Билл Стюарт. Пока южанам удается добиться своего, но долго они не протянут.

В городе начался настоящий бум. Добыча серебра шла полным ходом. Торговля акциями горнорудных предприятий на рынке недвижимости Сан-Франциско приняла характер всеобщего сумасшествия и не имела ничего общего с реальным положением дел на приисках. Тревэллион работал на своем участке, орудуя простейшими инструментами и стараясь держаться подальше от людских глаз.

Город разрастался. Теперь здесь появились каркасные здания гостиниц и даже планировалось построить большой отель с фешенебельным рестораном. Сооружался театр, и поступило предложение пригласить в город гастролирующие труппы. Как-то внезапно и незаметно Вирджиния-Сити перестал быть убогой горсткой хижин и землянок и превратился в настоящий город.

Однажды вечером Тревэллион с Ледбеттером отправились в заведение Лаймана Джонса.

– Посмотри-ка, – тихо проговорил Ледбеттер, – здесь Браун.

– Вижу. Ну что ж, чему быть, того не миновать.

Среди двух десятков пар пьяных глаз игроков Тревэллион вдруг натолкнулся на колючий взгляд Брауна. Вэл подошел к стойке, и хозяин, узнав его, слегка побледнел.

– Что, следят? – спросил Ледбеттер.

– Как всегда, – кивнул приятель.

Браун, верзила с маленькими злобными глазками, снова стрельнул в него взглядом. Однако держался он осторожно.

Кип Хозер не спускал глаз с Брауна.

– Не делай этого, Сэм, – прошептал он.

– Это почему?

– Послушай моего совета. Оставь его в покое. Он отлично стреляет и ни за что не отступит. Его не обманешь и не испугаешь. Если ты прицепишься к нему, то придется идти до конца.

– Так уж?..

– Он дерется лучше всех, даже лучше Лэнгфорда Пила, уж поверь мне.

Вдруг в окружавшей их толпе произошло какое-то движение. Повернув голову, Браун увидел перед собой Тревэллиона.

– Привет, Сэм. – Вэл посмотрел в его колючие глазки и улыбнулся. – Хочешь выпить?

– Я и сам в состоянии взять, что мне нужно.

Тревэллион оперся локтем о стойку, и Браун никак не мог угадать, кто его противник – левша или правша. Они взяли виски, и Вэл произнес:

– Поговаривают, у нас с тобой какие-то недоразумения, Сэм. Ни за что бы не поверил. А ты?

– Недоразумения?.. Понятия не имею.

– Вот и я говорю то же самое. Я знал, что ты не имел никакого отношения к мулам Ледбеттера. Потому что если б имел, то я бы вздернул тебя на первом суку.

– Ты бы вздернул меня?! – Браун в упор посмотрел на него, явно начиная злиться, однако его что-то беспокоило. – Что это ты несешь?

– А почему бы и нет, а, Сэм? Разве не так поступают с конокрадами? Только это бестолковый разговор. Я всем говорю – забудьте об этом, между мной и Сэмом нет никаких разногласий. – Тревэллион указал на стакан. – Ну ладно, давай-ка выпьем! – Немного помолчав, он добавил: – Если у нас с тобой когда-нибудь возникнут проблемы, то только скажи мне, Сэм, и тогда сам выберешь оружие. Ведь мы с тобой любим выяснять отношения один на один. Так?

Он поставил стакан, повернулся и пошел прочь. Ледбеттер на мгновение замешкался, чтобы допить виски, и последовал за Тревэллионом.

Браун стоял возле стойки нахмурившись. У него осталось чувство, будто его провели, только он не понимал как. Так или иначе, он был раздосадован.

– Проклятье! – пробурчал он. – Да я…

– Не надо, – посоветовал Кип Хозер. – Оставь его. Не порть себе жизнь, Сэм. Он доставит тебе кучу неприятностей. У него тут полно друзей, а у Ледбеттера, похоже, еще больше. Пока вы беседовали, этот Тэпли все время сидел сзади, прислонившись к стене, и наблюдал. Мой тебе совет – забудь о нем. Здесь достаточно простофиль. И вот еще что, – прибавил он, немного подумав, – ходят слухи, что кто-то хочет убить его. Вот и предоставь это им.

Тревэллион и Ледбеттер вышли на улицу. Через несколько минут их догнал Тэпли.

– Впервые вижу этого головореза Сэма, – усмехнулся Джим. – Он не знал, как себя вести с тобой. А Тэп нагнал страху на Кипа Хозера. Тот места себе не находил – все время оборачивался в его сторону и поглядывал на его шестизарядник.

Они отправились в хижину Макнила.

– Холода все не проходят, – заметил Вэл, растапливая печку. – Так, пожалуй, еще задумаешься, на что потратить летний заработок.

– Театр скоро закончат строить, – сообщил Клайд. – Вествудская труппа приедет к нам с гастролями.

– Я тут как-то подсчитал, – вступил в разговор Ледбеттер, – у нас теперь тридцать восемь магазинов, девять ресторанов и двадцать пять салунов.

– А еще четыре мясные лавки, – прибавил Тэпли. – Девять или десять платных конюшен, пара парикмахерских, а прачечных – и вовсе не счесть. Так что город растет, ребятки. Скоро здесь будет прямо-таки настоящая столица.

– Беспокоюсь я за Уилла Крокетта, – сменил вдруг тему Ледбеттер. – Кто-нибудь видел его?

– Не надо о нем беспокоиться, – возразил Тэп. – У него сорок два процента акций «Соломона». Какая разница, у кого контрольный пакет? Главное, что он может продолжать делать деньги.

– Уж больно он доверчив, еще хуже меня, – заметил Ледбеттер. – И доверяет Хескету.

– Никогда не видел его, – задумчиво произнес Вэл.

– Черствый он. И необщительный. Себе на уме. И далеко не глуп. Только я бы ему спину не подставил.

– Говорят, он скоро возвращается.

Ледбеттер повернулся к Тревэллиону.

– Ты видел его прииск. Есть у них там что-нибудь?

– Хорошая на вид порода в той заброшенной шахте. Я посоветовал Уиллу возобновить там работы, а тут как раз пришла эта новость.

В печи трещал огонь, наполняя комнату приятным теплом. Тревэллион налил чашку кофе и поставил ее на покрытый клеенкой стол. Сквозь шум голосов беседующих друзей он пытался уловить, не раздадутся ли какие-нибудь звуки снаружи, но не услышал ничего, кроме ветра.

Они говорят, что строится театр. Он уже много лет не видел ни одной постановки, а ведь всегда любил театр. Тревэллион поддержал разговор и сказал о театре вслух.

– Уилл Крокетт, – подхватил Ледбеттер, – заработал свои первые деньги как раз в театральной среде. Он продал актерам свои акции, а потом, когда разбогател, снова выкупил. И впоследствии не раз обращался к этим людям.

Тревэллион встал, надел пальто и вышел на улицу. Было холодно. На темном небе мерцали яркие звезды. Он прошелся немного и посмотрел вниз на освещенный огнями город. Конечно, они правы, Вирджиния-Сити растет на глазах. Еще пару месяцев назад население его исчислялось сотнями, а теперь насчитывало уже несколько тысяч, и народ все прибывал.

Ваггонер… Интересно, где он? Может, отступился? И кто он такой, наконец? Наверняка один из тех. А может, просто обыкновенный грабитель.

Тревэллион не сомневался, что именно Ваггонер украл у него золото. И понимал, что он вот-вот появится здесь снова.

Он вспомнил о тех, кто убил его мать и отца. Их было девять, во всяком случае, никак не меньше восьми. В своей последней схватке отец убил двоих, еще двоих он позже убил сам. Осталось четверо или пятеро.

А кто тот человек, который организовал нападение? Он один нужен Тревэллиону. А может, и нет. Он все меньше и меньше думал об этом и постоянно корил себя за отступничество. Эти люди заслуживали смерти, и не было закона, который мог покарать их или хотя бы найти.

Тревэллион сидел на большом камне и задумчиво смотрел на город. В таком городе, как этот, где бушует настоящий бум, человеку легко разбогатеть. И вот он здесь, у него два отличных участка, и он знает, что с ними делать. Кроме того, у него есть своя доля в деле Ледбеттера и крохотный пай в кондитерской Мелиссы, и обе эти доли тоже приносят деньги.

Мысли его постепенно перешли на добычу руды. Некоторые прииски процветают. На таких, как «Офир» или «Мексиканская», обнаружены огромные залежи богатейшей руды. На «Офире» мощность жилы достигла шестидесяти пяти футов в ширину.

Никому еще не доводилось разрабатывать такую мощную жилу, и никто не знал, как это делается. Постоянно случались обвалы. Чтобы избежать несчастных случаев и увеличить количество добываемой руды, требовалось придумать новые способы добычи. И он не сомневался, что они будут найдены.

Тревэллион вдруг осознал, что все это время был так сосредоточен на собственных неотложных проблемах, что совершенно не думал о будущем. Дело с мулами Ледбеттера, похоже, закончено. Теперь он мог выбросить из головы Брауна и подумать о более важных вещах.

Во-первых, надо сообщить Мелиссе, что он собирается прикупить еще пару участков по сходной цене. Ведь в кондитерской ей приходится слышать множество разговоров, так как люди доверяют ей и чувствуют себя там раскрепощенно.

Другой источник информации – Ледбеттер. Он постоянно в разъездах. Руду, правда, теперь по большей части обрабатывали здесь, а на побережье перевозили лишь малую часть. Обогащение руды сделалось в Уошу прибыльным занятием.

Дорога через Сьерру улучшилась, и Ледбеттер начал переходить с вьючных мулов на фургоны. Времена менялись, менялась и жизнь.

Тревэллион вернулся в дом и на блокнотном листе изобразил простейшую схему Комстока и Сан-Маунтин. Он обозначил на ней прииски, насколько мог припомнить их местонахождение, и принялся изучать ситуацию. Он обратил внимание на несколько отдаленных участков, не подававших особых надежд, и решил, что осмотрит их и, если позволит цена, купит.

Он взглянул на значок, которым пометил прииск «Соломон». Уилл Крокетт по-прежнему был главным пайщиком, но уже не владел контрольным пакетом: его сорок два процента акций против сорока восьми Хескета… Но…

Он сложил в уме цифры – девяносто процентов. Интересно, а кто владеет оставшейся долей – долей, которая может повлиять на перераспределение контрольного пакета акций?

Глава 20

Элберт Хескет не любил ездить верхом. Он не доверял лошадям, но более быстрого способа добраться до Комстока не существовало. Эл возвращался с победой и предчувствовал, что это только начало.

Он четко знал, чего хочет и как добиться желаемого. Устроившись на «Соломон» бухгалтером и постепенно получая от Крокетта все больше полномочий, Хескет уже через год сделался по сути дела главным человеком на прииске.

Каждый вечер он приходил на шахту и собирал свежие образцы наработанной породы. Посещал он и другие прииски и там, одаривая рабочих бутылками виски, получал сведения о последних достижениях. Так постепенно у него скопилось значительное количество информации, позволявшее ему оценить положение дел в Комстоке.

У Хескета сохранилось немного привезенного с собой золота, к которому он добавил то, что ему удалось скопить за счет бережливости и ловкого ведения дел на «Соломоне».

При первых признаках возрастающей ценности прииска он прекратил работы в главном штреке и перенес их в другое место. Каждую ночь он являлся на шахту как на дежурство и наблюдал за взрывными работами, пока не заступала утренняя смена. Эл собственноручно откидывал лучшую породу, прятал ее в заброшенном штреке и аккуратно заметал следы. А наутро начинались обычные работы.

Уилл Крокетт редко спускался под землю, занимаясь в основном покупкой оборудования и необходимых материалов, и Хескет осторожно приучал его к мысли, что ему, Крокетту, нет равных в решении организационных вопросов и что его место наверху, а не в шахте. Он взял за правило подробно докладывать Крокетту о ходе разработок, так что тому казалось, что он имеет полное представление о состоянии прииска.

Хескет намеренно нанимал бездельников и лодырей, которые не проявляли ни малейшего любопытства к полученным распоряжениям.

С самого начала он понимал: для того, чтобы успешно завершить задуманное, ему не хватит имеющихся денег, поэтому во время своего пребывания в Сан-Франциско нашел там нужного человека.

Маркус Зетцев, плотный, приземистый коротышка со слегка продолговатыми глазами, занимался поставкой свечей на морские суда и горнорудного оборудования. В порту он имел свой маленький бизнес, который внезапно пошел в гору.

Будучи любопытным и подозрительным, Хескет впервые узнал о Маркусе Зетцеве в крохотном ресторанчике, подслушав разговор за соседним столиком.

– Лучше купи у Маркуса, – говоривший понизил голос, – обойдется дешевле. Гораздо дешевле.

– Почем же он приобретает, если продает так дешево?

– Не спрашивай. Лучше держи рот на замке.

Несколько дней спустя Эл закупил у Зетцева буравы, тросы и взрывчатку по ценам гораздо более низким, чем рыночные.

– Я доволен выгодностью сделки, – заявил он Зетцеву. – У меня в Комстоке бизнес, и я тоже могу быть вам весьма полезен.

– Вот и хорошо. – Зетцев огляделся по сторонам. – Если уж на то пошло, то я вынужден поднять цены. Другие-то их не снижают. Приходится крутиться.

Через несколько дней Хескет заглянул к нему и после недолгого скучноватого вступления предложил:

– Может, зайдем куда-нибудь выпить?

Зетцев посмотрел на него, выглянул за дверь и наконец кивнул:

– С удовольствием.

Они долго беседовали в ближайшем салуне, потом Хескет сказал:

– Имея хорошую информацию, на приисках можно делать настоящие деньги. Есть еще способ – скупить по дешевке лучшие владения. – Помолчав несколько минут, он объяснил: – Хорошая сделка наклевывается… через несколько месяцев… только, чтобы провернуть ее, нужны деньги. У меня столько не наберется.

– Изложите поподробней.

– Чуть позже, – ответил Хескет. – Сделка может принести миллионы. И заметьте, всего одна сделка!

– У меня есть акции «Соломона».

– Продайте их.

– А если цены поползут вверх?

– Этого не случится. Во всяком случае, в ближайшее время. И потом, вы сможете выкупить их обратно по более низкой цене.

Маркус последовал его совету и продал акции, а Хескет через брокера купил их. Когда спустя несколько дней стало известно, что акции «Соломона» упали в цене, Маркус был вне себя от счастья.

– Добрый совет. Не забуду его.

– Теперь подождите, – предупредил Хескет, – и не тратьте эти деньги.

Эл подозревал, что Маркус Зетцев скупал краденое. В районе порта орудовало несколько банд, в том числе шайка Сидни Дакса; они пробирались на стоявшие в гавани суда, в пакгаузы и крали груз.

Позже, будучи в благодушном, доверительном настроении, Маркус как-то признался:

– Никогда не покупаю краденого. Терпеть не могу подобных штучек. Только… – он широко улыбнулся, – я никогда не задаю вопросов. Приходит ко мне человек, у него есть кое-что на продажу, цена меня устраивает, и я покупаю. У меня нет оснований подозревать, что он нечестный человек. С какой стати я должен его подозревать?

Через несколько недель, когда акции «Соломона» окончательно упали в цене, Зетцев одолжил Хескету денег на их покупку. Тот взялся за дело осторожно. Он сам находил владельцев акций, имена которых разыскал в архивах «Соломона». Сначала сообщал им, что прииск подвергнут оценке имущества, потом предлагал выбор. Он был так осторожен, что завладел большей частью прииска еще до того, как проницательный Джордж Хирст осознал, что произошло. Хирст не имел дела с «Соломоном», но он, как и многие в Комстоке, считал Уилла Крокетта своим другом.

Хескет подъехал к Вирджиния-Сити поздним вечером. Он специально дождался, когда народ разбредется по салунам и на улицах никого не останется. Выбирая малолюдные переулки, добрался до прииска «Соломон».

Снаружи на здании конторы он прикрепил вывеску, а другую такую же повесил у входа в шахту. У входа на территорию «Соломона» установил третью табличку. Надпись на них гласила, что без подписанного суперинтендантом пропуска вход на территорию прииска запрещен.

На рассвете следующего дня, когда Крокетт первым подошел к прииску, то увидел возле установленной таблички вооруженного охранника. Тот преградил ему путь.

– У вас какое-то дело?

– Я Уилл Крокетт!

Охранник пожал плечами.

– А мне наплевать, кто вы такой! Есть пропуск – проходите, а нет – значит, нельзя.

– Послушай, какого черта? Я владелец этого прииска!

– Мне приказано пускать только тех, у кого есть пропуск. Это распоряжение суперинтенданта Хескета, и он…

– Супер-кого?

Охранник, здоровый парень с дубинкой в руках и револьвером на поясе, проговорил:

– Мистер, если вам нужно пройти, то попросите разрешение на это в письменной форме. Вы отдаете мне письмо к мистеру Хескету, а я позабочусь, чтобы его ему передали.

Он махнул рукой на территорию прииска.

– Сейчас идут взрывные работы. Мы бы не хотели, чтобы с вами что-нибудь случилось.

Уилл посмотрел на него, потом на здание, где располагалась контора, повернулся и пошел прочь.

– Какая неслыханная наглость! – сказал он, придя в кондитерскую. – Да провалиться мне на месте, если я напишу это письмо!

– У него теперь контрольный пакет, вот он и устанавливает свои правила.

Новость быстро дошла до Тревэллиона. Он только что закончил сверлить шпуры и набивать их взрывчаткой и поднялся на поверхность. Молча выслушав рассказ Уилла, Вэл воздержался от комментариев, так как считал его слишком прямолинейным и простодушным.

Помимо этой истории, в то время существовали еще две темы для разговоров – это соперничество Хинана и Сэйерса и предстоящие выборы. Кандидатом выставлялся Сьюард. Южане грозили отделиться.

Когда Тревэллиона спрашивали об этом, он пожимал плечами.

– Я плохо разбираюсь в политике. На Востоке не жил, знаю только Западное побережье.

На самом деле его раздражало, что он так мало знает. Прежде он избегал разговоров о политике и лишь изредка читал о ней в случайно подвернувшихся газетах, как правило далеко не свежих. Теперь же, уже почти год будучи гражданином, он с некоторой неловкостью ощущал собственное неведение.

Однажды при нем упомянули о Линкольне и спросили:

– А ты что о нем думаешь?

– О ком? – переспросил Тревэллион, и все посмотрели на него с недоумением.

– Эйб Линкольн из Иллинойса.

– Что-то не слышал о таком.

Выручил его Ледбеттер:

– Да наверняка слышал! Ну помнишь, он еще вел спор с Дугласом?

– А-а, тот самый? Я был тогда на Западе. Так и не знаю, о чем они там говорили.

В шахту Тревэллион вернулся, когда пороховой дым рассеялся. Он подошел к разлому. Осмотрев его, присел на груду обломков, подобрал несколько штук и принялся разглядывать их, потом снова взглянул на разлом. Теперь жила шла вглубь. Но стала шире. Присвистнув от удивления, Вэл вышел на воздух.

Через некоторое время он снова спустился под землю, отбросил породу и тщательно рассортировал ее. Порода оказалась богатой, но легко крошилась – с такой трудно работать. Вэл никогда не отличался болтливостью и теперь предпочел помалкивать о своих делах. К счастью, никто пока не догадывался о его открытии, и он понимал, чем дольше сохранит его в тайне, тем лучше.

Умывшись, Тревэллион снял грязную одежду, переоделся в чистую и приготовил кофе, потом вышел на улицу. Близился вечер, и многие уже закончили работу. Кое-где еще раздавались тяжелые удары дробильных машин, но Вэл их не слышал – он давно научился не обращать внимания на подобные звуки.

Спустившись немного вниз по склону, он сел на большой камень и принялся изучать гору. Конечно, трудно сейчас сказать, в каком направлении пойдет жила. Не один он в Комстоке ломал над этим голову. Тревэллион посмотрел на соседний участок, расположенный к северу. Он принадлежит ирландцу по имени Лайдон. А тот, что лежал к востоку, являлся собственностью голландца-парикмахера.

Вэл зашел в парикмахерскую.

– Постричься можно?

– Устраивайся вон там на стуле.

Тревэллион опустился на плетеный стул, разглядывая себя в зеркало. Были времена, когда он стригся чаще.

– Увидишь в волосах песок, не утруждайся, чтобы выгрести его.

– А что так? Расплатиться, что ли, нечем? Деньги-то у тебя есть?

– У меня участок на Седьмой миле. Живу на то, что зарабатываю.

– А разве бывший участок Макнила не твой?

– Мой. Я там и поселился.

– Но ты и копаешь там немножко. Разве не так?

– Пробовал. Только что-то не густо, вот и решил расширить скважины. А пока взялся за фундамент.

– Фундамент?

– Хочу построить себе дом. Надоело мне ютиться на жесткой койке Макнила. Мечтаю о настоящем доме в шесть комнат. Только вот места маловато. Интересно, кто занимает соседний участок, к северу от меня? Я бы купил его по сходной цене…

– Мой тот, что к востоку.

– Вот как? Ах ты черт! Будь он к северу, мы бы с тобой могли совершить хорошую сделку.

Закончив стрижку, голландец спросил:

– Так, значит, мой участок тебя не интересует?

– Да нет вроде. – Тревэллион помолчал, словно раздумывая над предложением. – Хотя если бы цена оказалась подходящей, то… – Он надел пальто. – Можно еще и сад развести. Натаскал бы земли из долины. Сад как раз хорошо разбить к востоку от дома.

– Только вдруг там окажется руда? – высказал предположение голландец.

– Что ж, может и такое случиться. Мой участок не показатель. Ты не пробовал пойти вглубь? В этих местах вся лучшая руда залегает глубоко, и, чтобы разрабатывать ее, нужны денежки, и притом немалые.

Тревэллион переменил тему и завел разговор о несостоявшемся приезде Поуни. Ситуация на Востоке с каждым днем становилась все серьезнее, и отсутствие новостей беспокоило.

– Я за Штаты, – заявил голландец. – Если южане отделятся, будет война. Это единственное, что можно сказать с полной уверенностью.

Вошедший посетитель услышал последние слова и включился в разговор.

– Да, это точно, – мрачно подтвердил он. – И вот еще что: Терри собирается присоединить Комсток к Югу!

– Откуда тебе это известно? – поинтересовался Тревэллион.

Тот посмотрел на него, хотел что-то сказать, потом пожал плечами.

– Да так, люди болтают, – пробормотал он. Потом, словно пожалев, что вообще вступил в разговор, повернулся и вышел.

– Так говорил, будто знает что-то, – заметил Вэл.

– Да нет, просто понял вдруг, что совсем не знает нас, и тут же осекся. – Голландец сел, стряхивая волосы с рукавов. – Терри много чего обещает, и ему верят. Ко мне, правда, не очень-то заходят, ведь я для них иностранец, чужак. – Он посмотрел на Тревэллиона. – А ты корнуоллец, так ведь?

– Да. Но теперь я американец. – Тревэллион широко взмахнул рукой. – Родился за морем, но вся жизнь прошла у меня здесь. Я считаю эту страну своей родиной, как считал бы любую другую, если бы прожил там достаточно долго.

– Да-а, хорошо бы знать, где осядешь. Я вот голландец, а ходил в американскую школу. Южане ревностно относятся к подобным вещам, юнионисты говорят мало, зато их здесь полно.

Вэл собрался уходить, но голландец окликнул его:

– Тревэллион, если тебе нужен мой участок, то я уступлю его за пятьсот долларов. – Он помолчал в нерешительности, потом прибавил: – В общем смотри, как хочешь.

– Беру, – кивнул Вэл.

Они пожали друг другу руки.

– Хотя, по-моему, лучше всего уехать отсюда, – проговорил голландец. – Сдается мне, скоро здесь такое начнется…

– Начнется?

– Да. Так что лучше вовремя уносить ноги. Лично я так и сделаю.

Глава 21

Тревэллиона томило одиночество и беспокойство. Так больше не могло продолжаться. Он чувствовал, что Ледбеттер испытывает то же самое, но теперь они почти не виделись – поток переселенцев возрос, и Джим большую часть времени проводил в пути.

Уилл Крокетт исчез. Ходили слухи, что он уехал в Сан-Франциско, другие же поговаривали, что он стал старателем. Все те же слухи утверждали, что Хескет хотел выкупить у Крокетта его сорок два процента акций и предложил ему по три доллара за каждую. Крокетт отказался, и Хескет ответил так: «Ладно, тогда предлагаю по два доллара за акцию, и ни центом больше».

Вэл по-прежнему трудился на своем участке. Он добывал руду, отбирал из нее лучшую и отправлял на дробильню, куда устроился Тэпли. Иногда ему хотелось бросить все и уехать, например, в Остин, на Риз-Ривер или куда-нибудь еще, но здравый смысл подсказывал, что вряд ли дела пойдут там лучше, чем здесь. Но по сути, нежелание оставаться на одном месте являлось всего лишь попыткой избежать решения проблемы, неотступно следовавшей за ним все эти годы.

По ночам, лежа на койке Макнила, Вэл часто думал о том, что говорили ему друзья: ему нужно найти себе женщину, жениться, обзавестись хозяйством. Но такой женщины он не видел. И все же, трезво оценивая свое положение, находил его не таким уж плачевным. Он приобрел несколько участков, и притом довольно неплохих. Теперь он купил и участок, прилегавший с востока, считая, что как раз в этом направлении должна идти жила.

Внезапно он сел на кровати, свесив ноги на пол. Да о чем тут думать? Он может стать богатым. Правда, богатство никогда не было его заветным желанием, но сейчас оно оказалось здесь, почти у него в руках, и он вдруг вспомнил, что сказал ему Джон Маккей в их последней беседе: «Иногда мне кажется, что добывание денег – это своего рода игра. Если играть честно, много не выиграешь».

Вэл вытащил карту Вирджиния-Сити и Голд-Хилла и принялся изучать ее. Большинство приисков перешло из рук первооткрывателей к тем, кто приехал позже, и теперь разработки все глубже и глубже уходили под землю. «Офир» процветал, другие прииски тоже расширялись и углублялись. На Си-стрит строился отель «Интернэшнл», по изысканности и роскоши обещавший стать дворцом.

Тревэллион снова взглянул на карту. Если его схемы не ошибочны, то рядом с «Соломоном» еще оставался уголок, на который никто не сделал заявки. Окруженный процветающими приисками, он пребывал в первозданном состоянии. Интересно, заметил ли его кто-нибудь?

Тревэллион еще раз тщательно изучил карту и проверил свои расчеты. Когда в Комстоке началась запись заявок на участки, регистрационная книга находилась в салуне, и любой имел к ней доступ. Записи часто путались, границы участков изменялись, а сами владения продавались. И почти наверняка все полагали, что этот участок относится к землям «Соломона».

Мелисса едва открыла кондитерскую для посетителей, когда в ней появился Вэл. На звук закрывавшейся двери она обернулась.

– Трев! Где вы пропадали так долго?! Столько дней ни слуху ни духу! – Она поставила перед ним кофе и тарелку с пончиками. – Подождите, я сделаю вам яичницу. Мы только что получили свежие яйца.

Девушка уселась напротив. Румяная, слегка округлившаяся, она выглядела еще привлекательнее.

– Я совсем не вижу вас с Джимом в последнее время. Куда он делся?

– Его бизнес расширяется. – Вэл сделал глоток. – А Уилл Крокетт у вас не появлялся?

– Нет. С тех пор как лишился «Соломона», заходил сюда всего пару раз. Он очень изменился, Трев.

– Если увидите его, передайте, что я хочу встретиться с ним. Нам надо поговорить… о деле. О важном деле.

Мелисса не стала задавать вопросов.

– Ему нужно найти себе что-то, а то бродит как неприкаянная душа. Другой на его месте давно бы уже пристрелил Хескета.

– Это бизнес. Ловкий, хитрый, даже вероломный, но все-таки бизнес. Никто не должен доверять другим так безоглядно. – Вэл поставил чашку. – Я вот, например, хорошо отношусь к людям, однако понимаю, что каждый из нас способен поддаться соблазну, а тому, что сделал, всегда находится оправдание.

– И что из этого?

Он улыбнулся.

– Я стараюсь не вводить людей в соблазн.

Склоны Сан-Маунтин выглядели как гигантские соты – везде копошились старатели, свободного места почти нигде не оставалось. Забравшись повыше, Тревэллион изучал в подзорную трубу окрестности «Соломона». Приняв окончательное решение, он отправился в гостиницу и навел справки о Крокетте. Того в городе не оказалось. Зато он встретил Дэйна Клайда.

– Знаете, кто здесь поселился? Эл Хескет.

– Да, как я погляжу, дела у него идут в гору.

– Вы просто не представляете, какую отличную руду он добывает на «Соломоне». Чудеса да и только! – Клайд посмотрел на него. – Скоро он станет очень богатым человеком.

– Не сомневаюсь. – Вэл задумался. – Если увидите Уилла, передайте ему, что мне надо с ним встретиться. Есть дело.

– Вы знакомы с Сутро? Если нет, познакомьтесь. У него возникла идея прорыть дренажный туннель по всем приискам насквозь, только у него пока мало единомышленников.

– Тогда пусть начинает скорее. На «Офире» уже опустились на сто пятьдесят футов и продолжают уходить еще глубже.

Сегодня ночью. Он начнет сегодня ночью. И если удастся осуществить задуманное…

Вокруг прииска Хескет расставил охранников, и, вероятнее всего, они скорее станут стрелять, нежели задавать вопросы. Тревэллион не сомневался, что Хескет, как и все в городе, считает интересующий его участок частью владений «Соломона». Все знали, что Эл прибрал к рукам несколько прилегавших участков, очевидно доказав, что они изначально являлись частью «Соломона». Такое уже случалось в Комстоке. Сэнди Бауэре и Эйли разбогатели именно благодаря тому, что присоединили к себе по крохотному кусочку земли.

Тревэллион решил, что постарается избежать стрельбы. Все должно произойти быстро и бесшумно, пока не спохватятся на прииске.

Они вошли в салун. Только несколько посетителей в тишине выпивали за стойкой. Клайд вдруг сказал:

– Что мне остается, когда все уже давно занято другими!

Тревэллион улыбнулся.

– Возможно, вы не слишком старались. Альва Гульд, один из первоначальных владельцев «Гульд и Карри», продал свой участок за четыреста пятьдесят долларов и думал, что надул калифорнийцев. Еще один закончил подавальщиком в забегаловке, в то время, как участок, который он отдал за бесценок, приносит миллионные доходы.

– Вы-то можете разбогатеть, чего ждете? – в упор глянул на него Клайд. – Говорят, вы лучше всех разбираетесь в добыче руды.

– Это не так. – Тревэллион махнул рукой в сторону Сан-Маунтин. – Все мы учимся. Здесь особые месторождения, и они требуют новых способов добычи. Гора эта задала столько загадок, что мы только сейчас начинаем кое-что понимать. Если не будет изобретен новый способ ведения горизонтальных и вертикальных выработок, все это когда-нибудь обрушится нам на головы.

– Из Калифорнии пригласили какого-то Филиппа Дейдешеймера.

– Я знаю его. Работал у него в округе Эльдорадо. Хороший человек.

– Все ждут от него решений. Как вы думаете, сможет ли он перевернуть мир?

– Все не так просто. Он опытный горняк, этот немец из Дармштадта.

Тревэллион все время наблюдал за дверью. Как ему нужен Уилл Крокетт! И где он сейчас?

Вдруг за окном мелькнула фигура. Вэл выругался и вскочил. Дэйн оглянулся по сторонам и недоуменно спросил:

– Что-то случилось? Может, виски не то?

– Нет, нет, я только что видел одного человека, – заторопился Вэл. – Извините, мне надо бежать. Мне надо срочно поспеть в кондитерскую.

Мелисса наблюдала за тем, как в печь ставили очередную порцию булочек. Ледбеттер сидел за столом и пил кофе.

– Мелисса! – ворвался на кухню Вэл. Она обернулась на его голос. – Будьте осторожны! Я только что видел Моузела!

Ледбеттер поднял глаза.

– Ты видел его? Где?

– Этого следовало ожидать. В конце концов, он считает себя не только охотником, но и горняком. И потом ему известно, куда направилась Мелисса. Даже странно, что он не появился здесь раньше.

– Буду начеку, – кивнула девушка. – Но я больше не боюсь его.

– Он опасен, – возразил Тревэллион. – И может разозлиться, узнав о ваших успехах. Сразу дайте мне знать, если он вас побеспокоит.

– И мне, – вставил Ледбеттер.

– Вы сами будьте осторожны. Он обоих вас ненавидит. – Она налила себе кофе и присела за стол. – Меня не удивляет его появление. Я вот думаю, не приехал ли он за Альфи.

Тревэллион и Ледбеттер поставили чашки и с изумлением посмотрели на нее.

– Разве он здесь?! – воскликнул Джим.

Мелисса рассмеялась.

– Конечно! Он появился вчера. Такой элегантный, модно одет.

– И конечно же без единой мозоли на руках, – угрюмо заметил Джим.

– Заходил ко мне. Сказал, что рад моим успехам.

– Ну в этом-то я не сомневаюсь, – ехидно усмехнулся Ледбеттер.

Она положила на его руку свою.

– Джим, да вы просто старый ворчун! Вы же совсем не знаете его. Он так мил!

– Интересно, на что он живет? – не унимался тот.

– Он мне не сообщил.

Тревэллион молчал – он думал о том, как ему осуществить свой план. Очнувшись от мыслей, он заметил, что приятель наблюдает за ним.

– О чем задумался, Трев? – спросил он.

– О прииске.

Джим пожал плечами.

– Будь осторожен. Моузел мстительная крыса.

Вэл поднялся.

– Увидишь Крокетта, передай ему, чтобы заглянул ко мне.

Он вышел за дверь, постоял с минуту и направился на угол Си-стрит. Улицу запрудили фургоны, всадники, пешеходы. Кого только не было в этой пестрой толпе – горняки и старатели, погонщики и брокеры, заезжие коммивояжеры и дельцы, всевозможные подозрительные личности неопределенного рода занятий, которые вечно ошиваются в многолюдных местах.

Возвратившись в лачугу Макнила, Вэл переоделся в рабочий костюм и спустился в шахту. Пробурив несколько отверстий, он выбрался на поверхность и вернулся в хижину. Ему не нравилась эта скучная подготовительная работа, но и ее приходилось делать. Он взял жестянку с порохом и взвесил на руке – не так уж много. Остальные запасы тоже подходили к концу. Подсчитав в уме, сколько денег у него осталось, Тревэллион выругался. Он не заметил, как у него иссякли все запасы золота. Правда, у него есть руда да со дня на день поступит плата за то, что сдано на дробильню. Тогда, может быть, завтра…

Ваггонер вернулся в Вирджиния-Сити верхом на старой кляче в самом скверном расположении духа. В кармане у него лежали три сотни долларов, которые ему вручили со словами: «Пока не убьешь Тревэллиона, больше ничего не получишь».

В городской суете его приезд остался незамеченным. У него не было ни друзей, ни приятелей, и никто не знал, в городе он или нет. И это его вполне устраивало.

Поначалу предложенная работа испугала его. Тревэллион озадачил его, буквально выводил из равновесия.

В ту ночь у тайника ему почти удалось его подстрелить. Но потом четыре раза он впустую пролежал в засаде только для того, чтобы понять, что Тревэллион поехал другой дорогой или вовсе в другое место. Сначала он считал это простым совпадением, случайностью, но теперь уже так не думал. Тревэллион знал, что кто-то хочет его убрать.

Ваггонер слышал, что случилось с Сэмом Брауном. Какая неслыханная наглость! Мало того, у него еще есть приятели – Джим Ледбеттер и Кристиан Тэпли, которые словно телохранители вечно ошиваются где-нибудь поблизости. Выслеживая Тревэллиона, он дважды натыкался на Тэпли. Уж не наблюдал ли тот за ним? Или случайно оказался там? Неужели этот Тэпли осмелился бы застрелить его, подними он свою винтовку? Ваггонер грязно выругался. Чего доброго этот, как там бишь его, Тэпли, и в самом деле убьет его. Только это будет и его последний выстрел.

Стараясь держаться подальше от людских глаз,убийца поехал к своей старой землянке и обнаружил, что замок сломан, а халупка занята. Он спешился, открыл дверь и вошел. Сидевший за столом человек, оторвавшись от шахматной доски, поднял на него изумленные глаза. Другой вскочил с койки и потянулся за брюками.

– А ну, убирайтесь! – угрожающе прорычал Ваггонер, скинув винтовку.

– Подождите! Скажите только, кто вы та…

– Это мой дом. Я построил его! И вы не имеете права врываться сюда!

– Говорите, этот дом ваш?.. – попытался было возразить тот, что сидел за столом.

Ваггонер ногой выбил у него из рук шахматную доску, а когда его товарищ попытался вмешаться, ударил того по лицу прикладом винтовки.

– Убирайтесь вон! – повторил он.

Человек с разбитым лицом обливался кровью, пытаясь на ощупь найти свою одежду. Он так испугался, что думал только об одном – как бы поскорее унести ноги.

– Мы не имели в виду ничего плохого, – продолжал оправдываться другой, – домик стоял пустой, вот мы и решили, что…

– У вас есть пять минут, – прервал его Ваггонер. – Если через пять минут вы не исчезнете, прибью обоих.

Один из них так и остался полуодетым. Наспех похватав пожитки и спотыкаясь, они бросились прочь по дороге. Вскинув винтовку, хозяин лачуги ждал, потом вернулся в комнату, осмотрелся и выругался – в доме царил беспорядок.

Ваггонер выглянул за дверь, убедился, что никто не возвращается, потом открыл окна, чтобы проветрить помещение, и взялся за уборку: подмел пол, вытер пыль, вышвырнул на улицу чужие шмотки и вместе с ними револьвер, который уже много месяцев явно никто не чистил.

В крохотной конюшне на два стойла все осталось как прежде. Он завел туда лошадь, разнуздал ее и накидал ей сена. Вернувшись в лачугу, осмотрел винтовку и тщательно прочистил ствол, потом зарядил ее и принялся за револьвер.

Закрыв окна и дверь, разделся, налил в корыто воды и помылся. Худой, жилистый, плечистый, с большими руками – этот убийца по натуре был страшно ленив и не любил никакую работу вообще. Он отличался непритязательностью в быту, его мало что интересовало. Вечерами по субботам ему требовалась женщина, любая, какая угодно, и для него было совершенно безразлично, как она выглядит. Иногда он напивался. Приблизительно раз в месяц уходил в четырех-пятидневный запой и становился в эти дни молчаливым, угрюмым и злобным. Бармены в салунах, узнав его, спешили подать виски и отойти подобру-поздорову. В такое время его терзали прошлые обиды, и он мог оскорбить случайного человека из-за самого пустячного замечания. Пару раз чуть до смерти не забил незнакомых парней из-за двусмысленных случайных слов. Зато в трезвом состоянии держался осторожно, предусмотрительно избегая неприятностей. Он воровал все, что плохо лежит, убирал всякого, кто вставал на его пути; убить человека для него значило не больше, чем заколоть борова или овцу. И никогда не оставлял никаких знаков или следов на теле убитого.

Сейчас цель перед ним стояла совсем простая – убить Тревэллиона и вернуться на побережье.

Плана он еще не имел. Его «объект», несомненно, работал где-то поблизости, скорее всего на своем участке. Ваггонер решил сначала все разнюхать.

Врученных трех сотен хватит ему на несколько месяцев. А выполнив заказ, он получит еще больше и сможет прожить целый год без забот и хлопот.

Город разросся, все куда-то спешили. В такой толчее он мог не опасаться быть замеченным или заподозренным в чем-либо. Один меткий выстрел – и он вернется на побережье.

И все-таки, лежа на койке у себя в лачуге, он не чувствовал себя уверенно. Устроить Тревэллиону этот меткий выстрел не так-то и легко. Только ты думаешь, что вот он, у тебя в руках, как парень этот обязательно откидывает какой-нибудь номер. Но самое худшее, что Тревэллиону, похоже, известно не только о его намерениях, но и кто за ним охотится. А что, если тот сам вздумает устроить ему ловушку? Да нет же… об этом не может быть и речи. Надо скорей покончить с ним и убраться отсюда. И сделать это можно не только при помощи винтовки.

Глава 22

Всю ночь завывал ветер. На стены и крыши домов Вирджиния-Сити, Голд-Хилла и Силвер-Сити с грохотом обрушился град камней. Стены домишек подавались под напором ветра, и многие недавно прибывшие поселенцы просыпались, в страхе поглядывая, держится ли над их головами крыша. Зато старые обитатели Уошу, привыкшие к обвалам и вою ураганов, безмятежно спали. Их крыши тоже могли проломиться, но они давно поняли, что совершенно ни к чему лишаться из-за этого сна.

Только в шахтах люди не ощущали, что происходит на поверхности, однако у них имелись другие причины для беспокойства. Глиняные оползни стекали в пустые туннели и грозили заполнить все пригодное пространство. Рудные жилы расширялись, становились мощнее, и укрепление стен представляло все более серьезную проблему. Над ней-то в одном из домишек при свете газовой лампы и ломал по ночам голову немец из Дармштадта. Наконец ему показалось, что он нашел решение, но полной уверенности не чувствовал. Тогда он встал, надел шляпу и собрался в кондитерскую. Там всегда имелся горячий кофе и кто-нибудь засиживался допоздна. А Филиппу Дейдешеймеру не терпелось с кем-то поговорить. Ему нужен был опытный горняк, кто-нибудь вроде Джона Маккея, Фэйра или Тревэллиона. В своей правоте он не сомневался, но ведь часто случается, что свежая точка зрения помогает обнаружить то, чего ты не учел сам.

Надев фуражку и куртку, он вышел на улицу. Дул ветер, накрапывал дождь. Какое-то мгновение немец стоял, раздумывая, потом неторопливо направился к светившемуся вдали окну: в кондитерской шла ночная выпечка. Час поздний, в такое время ему вряд ли удастся застать там того, кто действительно может помочь добрым советом. Ни Маккей, ни Тревэллион не ошиваются по салунам. Так, заглядывают иногда, чтобы поговорить, но долго не засиживаются…

Он толкнул дверь и вошел. Мелисса, видно, уже спала. Ханс из Хофхейма, работавший пекарем, кивнул ему в знак приветствия и, указав на большой кофейник, пригласил:

– Укащайтесь, пашалуста. Фсекта карячий.

За дальним столиком в одиночестве сидел Тревэллион. Увидев немца, он кивнул. Интересно, подумал Дейдешеймер, что этот мастер делает здесь в столь поздний час? Настоящие труженики в это время обычно уже в постели.

Дейдешеймер налил себе кофе, добавил сахару, сливок, потом обратился к Вэлу:

– Я хотель покасат фам кое-что.

Вынув из кармана лист бумаги, он положил его на стол.

– Ми имеем проблема. Держать стены и крыша. Шилы становятся шире. Йа не мог придумать софсем ничефо. Потом до меня дошоль – соты! Построим кфадратные йачейки и заполним их пустой породой. Будут поддершивать стены.

– Для этого понадобится много древесины, – заметил Тревэллион. – Гораздо больше, чем сейчас.

– Йа, кораздо больше! Но сначала это будут фсего лишь столбы. – Он пододвинул листок к Тревэллиону. – Фот, посмотрите. Ви работаль ф Корнуолле и много знаете.

Тревэллион внимательно изучил листок. Ему уже приходилось видеть шахты, укрепленные столбами высотою от шестнадцати до тридцати с лишним футов. Поддержка слабая, работать опасно – сваи могли обрушиться.

До сих пор не встречалось таких мощных месторождений, как в Комстоке, поэтому теперь требовались новые методы добычи.

– Ну что ж, не вижу причин для сомнений, – улыбнулся Вэл, возвращая листок. – По-моему, ответ у вас готов.

– Это для «Офира», – пояснил Дейдешеймер.

– Скоро все начнут использовать ваше изобретение.

– Ви кароший человек, – похлопал его по плечу Дейдешеймер. – Думаю, это вигодно – работать с лесом. Помню, ви говориль, фаш папа не хотель, чтобы ви работаль под землей. Займитесь рубкой леса и станете богатым.

Тревэллион посмотрел на часы. Если начинать, то сейчас самое время. Дейдешеймер допил кофе и поднялся.

– Благодарю фас. Мне просто было нушно еще чье-то мнение. Я боялся что-то упустить.

– На мой взгляд, – покачал головой Вэл, – вы совершили настоящий переворот в горнорудном деле. Ваше открытие изменит все.

– Фазможно. – Дейдешеймер взмахнул рукой. – Сейчас так много фсего новый. Старые методы не кодятся. Ми долшны придумать новый. Не так ли?

Они вместе вышли на улицу, и Тревэллион немного постоял, глядя Дейдешеймеру вслед. Потом осмотрелся, завернул за угол и пошел по узенькой тропке на восток. Ярдов через тридцать он остановился и вытащил из-за большого камня несколько кольев и кувалду. Тропинка вела в сторону, мимо редко разбросанных по склону темных и тихих землянок. Вглядываясь в темноту ночи, он различил очертания строений «Соломона». Вэл постоял, прислушиваясь. Охранник, напевая себе под нос, подошел совсем близко. Стараясь попадать в такт его шагов, Вэл крадучись направился мимо будки подъемника к небольшой канаве. Отсчитав от нее двадцать шагов, опустился на колени и набросал камни горкой, поместив под них жестянку из-под сухарей с лежавшей внутри заявкой на участок. Вернувшись к канаве, воткнул в землю колышек, обмотал его сверху перчаткой и дважды ударил по нему кувалдой. Забивая второй колышек, услышал топот бегущих ног и растянулся на земле, затаившись.

Охранник добежал до будки подъемника и остановился, прислушиваясь. Постояв немного, пошел прочь. Вэл спокойно забил оставшиеся колья. Он уже собрался было уходить, как перед ним возник охранник с винтовкой в руках.

– Ага, попался! – закричал он.

Тревэллион бросился на землю и, проворно перекатившись, увернулся от приклада. Ударом сапога под колено он сбил охранника с ног и проворно, словно кошка, вскочил. Увидев, что тот собирается выстрелить, ударил его по голове, а когда парень растянулся на земле, вырвал у него винтовку.

– Ты ворвался в частное владение, – тихо, но внятно заявил Вэл. – Эта земля не принадлежит «Соломону». Проваливай отсюда! Убирайся куда хочешь и не вздумай вернуться. Не то тебе не поздоровится.

– Ты разбил мне колено!

– Ничего, заживет. А теперь поворачивайся, да побыстрее.

– Я работаю здесь. Не могу же я…

– С сегодняшнего дня ты здесь больше не работаешь. А ну, давай пошевеливайся!

Охранник попытался подняться, но, вскрикнув от боли, упал.

– Давай-давай, ползком, – прошипел Тревэллион. – Тебе это больше подходит.

– Да подожди ты, черт возьми! Я же…

– А ну, тихо! Ты что, не понял? Будешь так орать, придется заткнуть тебя получше.

Вэл подождал, пока охранник уберется, потом отправился на участок Макнила. Город спокойно спал – ни звука.

Тревэллион шел медленно, на каждом шагу останавливаясь и прислушиваясь. Придя в хижину, он зажег лампу. Дэйн Клайд видел уже второй сон. Бесшумно раздевшись, Вэл погасил свет и нырнул под одеяло.

Но уснуть он не мог – все лежал и прислушивался. Несмотря на полную тишину, что-то все же тревожило его, что-то было не так. Ну что ж, утром придется разобраться, в чем дело. Он вдруг улыбнулся в темноту – завтра вообще все пойдет по-другому. Кусок земли длиною в двадцать шагов, на который он решил заявить свои права, занимал пространство не больше будки подъемника на «Соломоне», и, пока никто ничего не разнюхал, нужно поскорее убедиться, что здесь залегает самый богатый отрезок жилы на всем прииске.

Тревэллион закрыл глаза в ожидании сна. За окном, в ночной тьме что-то прошелестело, но он ничего уже не слышал. В устье туннеля вырытой им шахты на землю легла тень. Осторожными кошачьими шагами человек проскользнул мимо хижины. Выйдя на Си-стрит, темная фигура остановилась и оглянулась.

– Завтра, – раздался тихий голос. – Завтра все будет кончено!

И тогда вперед, в Сан-Франциско!

Глава 23

Завтрак Элберт Хескет заказал в номер. Он встал в восемь, побрился, тщательно причесался; к этому времени накрытый столик уже ждал его у дверей. Эл стоял перед зеркалом и изучал свою бороду, подстриженную на манер Ван Дейка. Сегодня он разглядывал свое отражение с удовлетворением. Ему пришлось пройти долгий путь, но через какие-нибудь четыре года Хескет станет владельцем всего Комстока. Он отдавал себе отчет, что и другие лелеют те же честолюбивые замыслы и тоже предпринимают кое-какие шаги. Однако при этом они оставались в Сан-Франциско, а он находился здесь, на этой земле, и держал руку на пульсе событий.

Завтрак подали в гостиную. Рядом с прибором лежала газета, она выходила всего несколько месяцев и называлась «Местные предприятия». Газетенка забавная, но такую не стоит принимать всерьез. Он взял ее в руки, просмотрел и отложил в сторону. Потом принялся за прессу из Фриско. Цены на акции «Соломона», как ему и хотелось, понемногу ползли вниз. Что ж, может, это быстрее заставит Уилла Крокетта расстаться со своими акциями или хотя бы частью их. Тогда он запросто выкупит их все. Хескет хорошо представлял финансовое положение Уилла Крокетта, даже лучше, чем тот сам. У Крокетта действительно мало денег, а ему надо жить и оплачивать свои счета. Эл устроил для Крокетта заем под акции. Он сам предоставил средства для этого займа, но держал все в тайне. Зная легкомысленное отношение Крокетта к деньгам, он был уверен, что акции сами приплывут к нему. Ему надо только подождать, и рано или поздно весь прииск окажется у него в руках, но повисшие в воздухе десять процентов акций беспокоили его. На их след ему так и не удалось выйти. Об их владельце он не сумел ничего узнать. Очевидно, их приобрел кто-то в самом начале кампании, еще в Калифорнии, когда Крокетт только купил прииск. В те времена Уилл мог продать их только каким-то своим знакомым. Пока они работали вместе, Хескет любыми средствами пытался выудить из него эту информацию. Он вовлекал Крокетта в долгие разговоры, заставляя его рассказывать о молодости, о начале его горнорудной карьеры, терпеливо выслушивая и жадно ловя произносимые имена.

Трудность заключалась в том, что Крокетт, большой жизнелюб и очень общительный человек, имел широкий круг друзей, в который входили самые разные люди от бизнесменов до уголовников, от актеров до политиков. В калейдоскопе имен никак не удавалось найти хоть какую-нибудь зацепку. Крокетт не был скрытен, но рассказ вел бессвязно, порой опуская события или путая их местами, а Эл не осмеливался задавать ему прямые вопросы, боясь вызвать подозрение.

Но на сегодняшний день у Хескета имелись все основания быть довольным собой. Теперь он почти полностью контролировал прииск, обещавший, как ему казалось, стать одним из богатейших на залежи. Он купил акции некоторых других приисков и приобрел несколько близлежащих участков, действовал всегда осторожно и до последнего момента старался держаться в тени. Теперь он стал влиятельным человеком – владельцем прииска. Эл переехал в гостиницу «Вирджиния», жил там как настоящий джентльмен и ждал, когда будет достроен отель «Интернэшнл», собираясь поселиться в нем.

Хескет не заводил близких друзей, редко позволял себе вступать в беседы и в душе презирал все и всех. Он имел дело только с теми, кого считал полезными, остальные не интересовали его вовсе. Он не доверял никому, ни с кем не делился своими планами. У него не было врагов до тех пор, пока он не обвел вокруг пальца Уилла Крокетта. Но бывший босс не представлял для него угрозы. Так что если все пойдет, как задумано, то очень скоро он станет одним из неприкосновенных.

Закончив завтрак, Хескет отложил газеты, надел пальто и спустился по покрытой ковром лестнице в холл, огляделся по сторонам и вышел на улицу.

Переехав в гостиницу «Вирджиния», он начал вести совершенно новый образ жизни, рассчитанный на то, чтобы привлечь внимание. Всецело поглощенный собственными планами, Хескет не имел привычки разбираться в средствах, полагая, что и другие поступают так же, кроме разве таких дурачков, к каким он относил Уилла Крокетта. Ему даже не пришло в голову, что он предал человека, неоднократно выручавшего его. Он думал лишь о своей выгоде и любой ценой старался достичь ее.

И вот теперь, одетый в аккуратный серый костюм, он неторопливо шел по улице. Ему хотелось, чтобы отныне все видели, кто главный. Его утренняя прогулка в тот день окончилась у ворот «Соломона». Еще издали Хескет заметил, как ему машет охранник. Раздраженный, он зашагал быстрее. Что бы это значило?

Охранника, грубоватого парня, звали Джо Элсингер.

– Мистер Хескет, когда я пришел, Алекса не было. И никаких следов. А теперь посмотрите вот сюда.

Хескет открыл было рот, но так ничего и не вымолвил, увидев пирамиду из камней.

Что это за пирамида? Неужели заявка на участок? Заявка, сделанная сегодня ночью? Интересно, чьих это рук дело? Может, Алекса? Нет, вряд ли. Тогда кто? Кто?

– Разрушь ее, – приказал он.

– Мистер Хескет, я не могу. Меня обвинят в посягательстве на частную собственность. Еще чего доброго повесят… или пристрелят. Нет, сэр, увольте. Ведь кто-то установил эту метку.

– Это часть территории, принадлежащей мне! – раздраженно проговорил Хескет. – Ты что же думаешь, я не знаю своих владений?

– Прошу прощения, сэр… но вы делали на них заявку? Вы самолично?.. В Калифорнии как-то был случай, сэр… Один участок в полторы тысячи футов показался кое-кому подозрительно длинным. Так вот нашлись умники, которые промерили его и обнаружили, что он и в самом деле длиннее на триста футов. Они заявили свои права на лишний отрезок, выбрав самое золотоносное место на всем прииске, и завладели им. Вот так-то!

Хескет побледнел. Крокетт! Проклятый идиот Крокетт! Как он додумался до такого?!

На мгновение он почувствовал, что охвачен паникой, которая тут же сменилась слепой яростью. Он постарался взять себя в руки.

– Все будет в порядке, Элсингер. Я все улажу. Тут какая-то ошибка. – Он помолчал. – Когда ты пришел сюда?

– В семь, сэр. Моя смена начинается в семь. Я пришел, а Алекса нет. Я везде искал, но не нашел ни его, ни его винтовки. И похоже, тут произошла драка – на земле я видел кровь.

– Спасибо, Элсингер. Иди работай.

Хескету не терпелось узнать, чье имя написано в заявке. Он нерешительно подошел к пирамиде и начал разгребать камни.

Крокетт и Тревэллион!

Он положил коробку на место и побрел прочь. Возле подъемника остановился, пытаясь совладать с новой волной нахлынувшей ярости. Крокетт никогда не набрался бы наглости совершить что-либо подобное. Это все Тревэллион. Ах, проклятый щенок… Он стоял с расширенными глазами, замерев и облизывая языком пересохшие губы. Тревэллион! Надо быть осторожным, очень осторожным. Теперь ему понадобится адвокат. А Тревэллион опасен и далеко не дурак, об этом он слышал уже не раз. Это не дурачок Крокетт, а дерзкий и умный противник. Да, надо быть очень осторожным! Хескет не хотел упускать этот клочок земли. Самое богатое скопление руды может… даже должно лежать как раз под этой пирамидой.

Он повернулся и медленно побрел к гостинице. Нужно подумать. Нельзя предпринимать никаких действий, не разработав тщательного плана. Сейчас вообще нельзя предпринимать никаких действий. За какой-нибудь час новость обежит город, и большинство этих слезливых пустобрехов будет сочувствовать Крокетту. Ну и пусть пожалеют его денек-другой, потом в городе случится очередное событие, и они переключатся на него, вот тогда-то он начнет действовать.

Они одурачили его и заплатят за это. Он заставит их заплатить.

Хескет вернулся к себе и велел принести чаю. Чай не был его любимым напитком, но сам поступок подчеркивал что-то невозмутимо хладнокровное и элегантное. Когда история обойдет город, это прозвучит красиво: «И что тогда сделал мистер Хескет? Он просто-напросто вернулся к себе и заказал чаю. Вы же знаете, он всегда такой, этот мистер Хескет. Ничто не может нарушить его спокойствия». Так будут говорить о нем. И он должен быть спокоен. Он подождет. Подождет и подумает.

Тревэллион застолбил участок сегодня ночью, где-то после полуночи. Хескет никогда не видел этого наглеца, но слышал о нем множество историй. Может, обратиться к Сэму Брауну, и он… Нет. Сближаться с Брауном и ему подобными нельзя, он не хочет иметь с ними ничего общего. Ему просто надо составить план действий. И обязательно сохранять спокойствие. Он должен быть хладнокровен.

Когда Вэл проснулся, Дэйн Клайд уже исчез. На печке стоял горячий кофе и подогретый бекон.

Сегодня он займется взрывными работами. Ведь он еще так мало сделал, а собирался отправить партию руды в плавильню.

Тревэллион спустился в туннель и подошел к бочонку с порохом. Вспомнив, что в последний раз ему понадобилось совсем мало, приподнял его и взвесил – что-то слишком легкий. Ну да ладно, у него осталось всего-то две скважины. Вэл собирался провести сегодняшний день в шахте и посмотреть, какие шаги предпримет Хескет.

В устье шахты, прислоненные к стене, стояли стальные буры. Один валялся на земле перпендикулярно к стене. Тревэллион взял молот и потянулся за буром, но внезапно остановился, опустил руки и снова посмотрел на бур. Что за черт?

Что-то было не так. Совсем не так! Тревэллион привык все делать в определенном порядке, например, оставлял стальные буры перед скважиной, если не успевал ее закончить, чтобы в следующий раз, приступая к работе, не забыть начать именно с нее. За многие годы это вошло у него в привычку, как это часто бывает с людьми, когда они долго занимаются каким-то делом. Он всегда оставлял буры в определенном положении – параллельно скважине, а этот лежал поперек. Может, сам откатился? Вряд ли. Тогда как это получилось? Тут-то Вэл и вспомнил о бочонке с порохом, который показался ему подозрительно легким. Взяв свечу, он тщательно осмотрел все вокруг. Ничего особенного. За исключением злополучного бура и порохового бочонка. Тогда он осторожно просунул в скважину металлический прут. Тот опустился дюймов на восемнадцать, хотя Тревэллион помнил, что просверлил эту скважину почти на два с половиной фута. Вытащив прут, быстро оценил ситуацию. Кто-то побывал здесь либо ночью, либо в его и Клайда отсутствие и начинил отверстие изрядным количеством пороха. Внутрь скважины явно затолкали и пистон. Характер намерения не оставлял сомнений. И расчет прост – Тревэллион начнет именно с этой, не законченной в прошлый раз скважины. Тот, кто это сделал, ожидал, что Вэл вставит бур в скважину и ударит по нему молотом, порох взорвется – и ему конец. При взрывных работах с твердой породой такое нередко случалось и никого бы не удивило. Ну посочувствовали бы ему на церемонии похорон – и все.

Исправить положение можно двумя способами – либо вычерпать из отверстия порох деревянной ложкой, либо пробуравить рядом еще одну скважину и взорвать ее вместе с первой. Тревэллион выбрал второй способ. Тем более, что рядом уже имелось несколько готовых скважин. Он набил в них пороху, точно рассчитав мощность взрыва, и присоединил запалы. Теперь следовало подождать, пока рассеется дым и уляжется пыль, – до тех пор Вэл решил не показываться в городе: пусть те, кто совершил на него покушение, хотя бы какое-то время верят, что их попытка удалась. Он пошел в хижину, приготовил себе поесть и решил спокойно еще раз все обдумать.

Кто-то пытался убить его. Вряд ли это Хескет нанес ответный удар: если бы он догадывался о его замысле, то, скорее всего, привел бы людей и попытался остановить его. Тогда кто?.. Прошло уже несколько месяцев, как в него стреляли возле тайника. Может, это тот же самый человек? Тогда почему ждал так долго? Или его не было в городе? Опять Ваггонер?..

Тревэллион решил на время прекратить работы в шахте. Он чувствовал себя тут уязвимым. Если предпринята одна попытка, значит, за ней последуют и другие. Он намеревался пробить еще один выход, чтобы обеспечить правильную циркуляцию воздуха, теперь с этим придется подождать. Для того чтобы проникнуть в шахту, убийца прошел мимо его хижины и сделал это ночью.

Дэйн Клайд вернулся поздно. Повесив шляпу и пальто, он радостно сообщил:

– Наконец-то свершилось! Я нашел работу!

– Молодчина. И чем теперь будете заниматься?

– Играть, разумеется! Из Сан-Франциско приехал мой старинный приятель. Он устраивает здесь гастроли… Я знаю Джефа еще по Новому Орлеану. Мне доводилось с ним работать, и ему известно, что я знаком с Гритой, так что…

– С кем?

– С Гритой. С Гритой Редэвей. Это ее труппа. Она только что дала спектакль в Сан-Франциско, две недели будет играть там, а потом прибудет сюда.

Он открыл саквояж.

– Гардероб у меня, правда, небольшой. Ну да ладно, уж как-нибудь обойдусь…

– Скажите, сколько вам нужно. Потом вернете.

– Сотни бы хватило. Я обязательно отдам.

– Отлично. – Тревэллион выложил на стол пять золотых монет, пропустив их через пальцы. – К концу недели отгружу еще партию руды, так что денег хватит.

Клайд занялся сборами, не переставая болтать. Тревэллион его почти не слушал.

Грита скоро будет здесь! Нет, скорее всего это совпадение.

Неужели это она, девочка из его грез, с которой он встретился много-много лет назад, в каком-то другом мире?

Глава 24

Это был конец идиллии. С момента их приезда в Гануоллоу и до той страшной ночи на Миссури все происходило словно в сказке. Отец, обычно тихий и неразговорчивый, часами рассказывал о работе в шахте, о мореплавателях, скалистых берегах Корнуолла. Вэл никогда и не думал, что отец знает так много историй. Некоторые из них он рассказывал Грите.

Отца он потерял той ночью, а не позже, когда тот погиб с оружием в руках. Он потерял его тогда же, когда и мать, потому что с ее смертью душа словно покинула Тома и он стал похож на свечу, задутую ветром. Да, он шел через прерии и пустыню все эти месяцы, но это была всего лишь его телесная оболочка. После смерти матери отец стал суров и резок, его снедала тоска одиночества, и он лишь временами будто бы оживал, пытаясь сердцем дотянуться до сердца сына, но это ему редко удавалось. Оба они хотели быть ближе друг к другу, но не могли. А потом, в той яростной, неравной схватке отец ушел от него навсегда, забрав с собой двоих убийц. Осталось пятеро… нет, он не должен возвращаться к этому. В конце концов, кто-то из них мог уже покончить счеты с жизнью. Но один явно где-то поблизости. Или не один? Его выслеживали, пытались застрелить, и вот теперь кто-то намеревался уничтожить его, начинив скважину порохом, тщательным образом все спланировав.

– Ну, я пошел, – заспешил Клайд. – Жаль, что не могу отблагодарить вас как следует.

Тревэллион махнул рукой:

– Да бросьте вы.

– Я обязательно верну деньги.

– Отдадите, когда будет возможность.

– Могу я хоть что-то сделать для вас? Какую-нибудь весточку передать во Фриско?

Тревэллион подумал с минуту, с томлением в сердце попытавшись представить себе Гриту, потом покачал головой. Нет, не может быть. Просто не может быть. Кто он такой? Да никто. То, что маленький мальчик держал когда-то в своих объятиях испуганную девочку, теперь не значило ничего. Несомненно, она все забыла. Ну что ж, так даже лучше. В конце концов, он не имеет права на нее, не имеет права надеяться, что она помнит его. Они встретились в последние уходящие мгновения той жизни, которой нет возврата.

Как-то раз одна женщина, жена его знакомого, сказала ему: «Трев, мне кажется, ты уже родился старым». Может, и так.

Дэйн Клайд подошел к двери.

– Когда мы будем играть здесь, мистер Тревэллион, приходите на спектакль. Я ведь, знаете ли, неплохой актер… правда, никак не мог приспособиться к здешней жизни.

– Никто из нас не может, – улыбнулся ему Тревэллион, – хотя в этом-то, наверное, и состоит ошибка. Ведь люди, Клайд, не просто сколачивают себе состояние, они трудятся, переживают, ищут путь. Они не только мечтают об успехе, а добиваются его. И с этого момента я намерен поступать так же.

Клайд ушел. Он направился к гостинице, где собирался сесть на дилижанс, следующий во Фриско.

Тревэллион встал, проверил револьвер, подозревая, что он ему скоро понадобится, и отправился в кондитерскую. Рядом с Мелиссой сидел лощеный, одетый с иголочки молодой человек. При появлении Вэла Мелисса переменилась в лице, словно ее поймали за руку в тот момент, когда она тайком таскала сладкие булочки.

– Трев, вы помните Альфи?

Вэл даже не сделал попытки улыбнуться.

– Мы мало знакомы, но думаю, что помню.

– А что, по-вашему, может сделать человек, застигнутый врасплох и абсолютно безоружный? – спросил Альфи с вызовом.

Вэл вспомнил дуэльный пистолет.

– Думаю, не многое.

Он выбрал себе столик, и почти сразу же перед ним возникла фигура незнакомца в безупречно скроенном коричневом костюме.

– Мистер Тревэллион, насколько мне известно, вы предъявили права на участок, относящийся к владениям «Соломона».

Вэл посмотрел на него и, ни слова не говоря, налил себе кофе.

– Мистер Тревэллион, вы не слышите? Я обращаюсь к вам!

– Слышу, – ответил Вэл, не поднимая глаз. – Только не считаю нужным отвечать.

– Мистер Тревэллион, – незнакомец начинал выходить из себя, – мое имя Питер Метески, я адвокат и представляю интересы владельцев «Соломона».

– Замечательно. Приятно узнать, что вы не безработный.

– Вы, похоже, не отдаете себе отчета в том, что земля, которую вы застолбили, принадлежит «Соломону». – Вэл продолжал молча пить кофе. – Мистер Тревэллион, насколько я понял, вы действуете совместно с неким Уильямом Крокеттом!

Посмотрев в холодные голубые глаза адвоката, Вэл улыбнулся.

– Да, я застолбил упомянутый вами участок и завтра утром приступлю к его оценке. Моя заявка вполне законна, она зарегистрирована. – Он указал в другой конец комнаты. – Можете пойти и сесть там или вовсе уйти. Я не приглашал вас к себе за стол.

– Молодой человек, боюсь, вы просто не знаете закона…

– Если вам угодно говорить о законе, – перебил его Тревэллион, – рекомендую вам обратиться к Биллу Стюарту. Он представляет мои интересы.

При упоминании этого имени Метески вздрогнул. Стюарт не только считался одним из двух или трех лучших адвокатов Комстока, но и отличался крутым нравом.

– Я знаком с мистером Стюартом, – возразил Метески, – но поговорить хочу с вами, а не с ним!

Вэл стал. Он был на дюйм пониже адвоката и фунтов на тридцать меньше весил.

– Мистер Метески, думаю, в этой комнате не найдется свидетелей. – Пока он произносил эти слова, все мужчины и женщины, сидевшие в кондитерской, повернулись к ним спиной. – И наше дело останется между нами. Так что ваш столик вон там, на другом конце комнаты. А если вам не нравятся наши порядки, я с удовольствием помогу вам оказаться за пределами города, а если угодно, то и провожу до Калифорнии.

Метески с минуту колебался, потом повернулся на каблуках и направился к выходу. В дверях он обернулся и с яростью выкрикнул:

– Да пошел ты к черту!

– Прошу прощения, – невозмутимо ответил Тревэллион, – только вместе с вами. – И снова сел.

К нему подошла Мелисса.

– Ваш кофе остыл. Я принесу вам другую чашку.

Из кондитерской он вышел поздним вечером, с минуту постоял, раздумывая. По обеим сторонам улицы теперь высились стройные ряды зданий, из освещенных окон доносились звуки фортепьяно и банджо. Возле гостиницы «Вирджиния» солидный господин во фраке помогал роскошно одетой даме подняться в экипаж, а мимо них в промокшей, запачканной одежде, с обеденными судками в руках возвращались с работы горняки. Позвякивая шпорами, проскакал всадник на низкорослой лошадке. По дощатой мостовой прогуливались биржевые дельцы, игроки, бродяги и прочий всевозможный люд, и каждый из них не просто слонялся в толпе, а, вероятно, преследовал какую-то свою, особую, корыстную цель. Некогда пустынный горный склон превратился в большой город, где ни днем ни ночью не затихала жизнь, бунтовавшая под непрекращавшийся грохот молотов и компрессоров. Время шло, а город продолжал расти и строиться.

Вэл вошел в тень, завернул за угол кондитерской, остановился и прислушался, потом направился вверх по улице и возле салуна «Ведерко крови» снова немного постоял.

Он чувствовал, что каким-то странным образом отдален от происходящего. С одной стороны, он являлся как бы его частью и в то же время ловил себя на том, что смотрит на все глазами постороннего.

Внезапно перед ним выросла фигура. На лице незнакомца была повязка, прикрывавшая то, что, по всей видимости, являлось сломанным носом.

– Ты Тревэллион?

Вопрос не понравился Вэлу.

– Если и так, то что?

– Тебе просили передать: Ваггонер снова в городе.

– Спасибо.

Человек с разбитым носом скрылся в толпе. Просили передать. Кто? Вероятно, кто-то из доброжелателей. Вот теперь понятно, чьих это рук дело – набитая порохом скважина. Ему нужно убить Ваггонера, или тот убьет его. Другого выхода он не видел. Его вынуждали к тому, чего он не желал. Он устал убивать, устал бороться. Ему хотелось просто трудиться, разрабатывать свой участок. Что ж, все это ждет его, только сначала…

Он повернулся и пошел домой. Подойдя к хижине, еще раз обернулся на освещенный огнями город.

Ему надо больше быть похожим на остальных. Ведь они по крайней мере знают, к чему стремятся. Задача у всех простая – добывать руду, зарабатывать деньги, строить, улучшать жизнь. Вот хотя бы этот город, который растет, изменяется и уже даже влияет на судьбу Сан-Франциско. Он уже состоялся. Здесь делаются большие деньги, совершается настоящий переворот в горнорудном деле, люди созидают, не стоят на месте… И кто знает, каково предназначение этого нескончаемого движения вперед? А он? Что же он? Он разрывается между стремлением действовать, использовать свои знания и силы и давнишней ненавистью, памятью о ненаказанном зле, которое будет порождать другое зло до тех пор, пока не исчерпает себя.

Он достал карту города и снова принялся изучать ее. Теперь у него было несколько удачно расположенных участков, а кроме того, доля в бизнесе Мелиссы и Джима Ледбеттера.

Следующий шаг – оценка участка рядом с «Соломоном». Если он окажется богатым, то тем самым будет нанесен удар Уиллу Крокетту.

Выйдя на рассвете из хижины, Вэл увидел сидевшего на земле с винтовкой в руках Кристиана Тэпли.

– Привет! Вот подумал, что тебе нужен помощник, пока ты будешь работать. Охрана, так сказать.

Тревэллион поприветствовал его.

– А как же твоя работа?

Тэпли улыбнулся.

– Я рассказал хозяину о своих намерениях, а он оказался другом Уилла. Просил передать тебе наилучшие пожелания и сказал, что если тебе нужна помощь, то он готов прислать рабочих.

– Спасибо. Это лишнее.

– И вот еще что, – сообщил Тэпли. – Я как раз проезжал мимо, когда отправлялся дилижанс, и видел, как Хескет садился в него – поехал во Фриско.

Хескет поехал в Сан-Франциско? Новость поразила Тревэллиона. Может, решил разделаться с ним чужими руками, от греха убраться из города? Но какой в этом смысл? Во всем городе не найдется и десятка людей, знавших об их вражде. А что ему известно о Хескете? Да ровным счетом ничего, кроме того, что тот, воспользовавшись своим положением, выбил почву из-под ног своего хозяина, человека честного и порядочного. И все же Тревэллион забеспокоился. Хескет не станет предпринимать бессмысленных шагов и, похоже, принадлежит к тем, кто всегда хорошо знает, что делает. Так зачем же ехать в Сан-Франциско, когда столь важный кусок владений уходит у него из рук? В этом нет никакого смысла. Должно быть, Хескет что-то задумал. Раз он покидает город в такой момент, значит, на это есть причина, и довольно веская.

Охранник на «Соломоне» только взглянул в их сторону, отвернулся и потерял к ним интерес. Вэл не намеревался проводить основательных работ и обнажать породу. Для этого потребовалось бы время и снаряжение. Сейчас ему надо сделать хоть что-то, чтобы закрепить свое право на владение участком. Богатая руда если и имеется здесь, то залегает на глубине нескольких сотен футов. Такова картина на «Соломоне», на других приисках и во всем Комстоке. Если он ошибается, то все его знания ничего не стоят.

Работая, он пытался представить себе все возможные причины внезапного отъезда Хескета в Сан-Франциско, но так и не пришел ни к какому выводу. Оперевшись на лопату, Вэл попробовал обсудить это с Тэпли.

– Ты считаешь, он все-таки что-то задумал? – спросил тот. – Хескет хитер. Что правда, то правда.

– Беспокоит меня Уилл Крокетт, – заметил Тревэллион. – Лучше бы он показался здесь. Не могу поверить, что он вот так взял и все бросил.

– Да, странно. Вряд ли бы он поступил так, имея такую долю в прииске. – Тэпли поднял глаза, словно осененный какой-то догадкой. – А что, если он подался на поиски оставшихся акций? Люди поговаривают – они-то как раз и могут решить все дело.

– Похоже, никто понятия не имеет, кому они принадлежат, разве что только самому Уиллу известно, где их искать.

– Часть акций продавалась на Востоке. Их судьба – потемки.

Вдруг на склоне появился всадник. Поравнявшись с ними, он резко остановил лошадь и крикнул:

– Война! Форт-Самтер горит!

Тревэллион бросил лопату.

– А где это Форт-Самтер? – спросил он.

– По-моему, где-то недалеко от Чарльстона, – ответил Тэпли и сплюнул. – Так я и знал. Как только избрали этого Линкольна, я сразу почуял, чем все кончится. – Он посмотрел на яму, вырытую Тревэллионом. – Главное – работа начата. В любом суде это будет достаточным доказательством. Пойдем-ка теперь в город да послушаем, что говорят. Должно быть, и Поуни приедет. – Он оглянулся по сторонам. – Веришь, Трев, там, дома, меня всегда интересовало, что в других краях делается. Только теперь я вот что скажу: издалека-то все по-другому смотрится. Будто совсем иной мир.

– Только не для Терри, – заметил Вэл. – Для него огонь и дым все равно что свежий воздух.

– Ты будь с ним поосторожней. Он стреляет отлично. Люди поговаривают, еще похлеще Лэнгфорда Пила.

– Да мне-то что? Я в такие игры не играю. Я вообще с трудом понимаю, ради чего все это затеяли.

– Мы все играем в эти игры, – возразил Тэпли. – И ты тоже.

Часть третья

Глава 25

В безмятежном изяществе «Уинз-Бранч», что на углу Вашингтон и Монтгомери, Грита Редэвей казалась самой изящной и безмятежной. Необыкновенно живая и грациозная, она вызывала всеобщее восхищение.

Сидевшего с нею за столиком незнакомца ей представил Том Мэгуайр, самая влиятельная фигура в театральном мире Сан-Франциско.

– Мисс Редэвей, он хочет встретиться именно с вами, – улыбнулся Мэгуайр. – Не с какой-нибудь другой актрисой, а с вами. Он друг одного нашего инвестора, который, откровенно говоря, мне не очень-то нравится, и я не доверяю ему, но о его друге, этом Хескете, – это он хочет встретиться с вами – мне ничего не известно. Я только прошу вас побеседовать с ним, за чашкой чая например. Вот и все. Это было бы очень любезно с вашей стороны. Он с приисков, а…

– С приисков?

– Из Вирджиния-Сити. Перспективное место. Мы сами скоро открываем там театр.

– И он искал встречи со мной?

– Да, с вами. Только с вами. Нам известно, как вы относитесь к подобным предложениям, и посоветовали ему пообщаться с какой-нибудь другой актрисой, но он не согласился и захотел говорить только с вами и ни с кем другим.

– Что ж, я встречусь с ним. За чашкой чая в «Уинз-Бранч».

– Благодарю вас. – Мэгуайр пожал плечами. – Вы просто сняли камень у меня с души. Ведь тут дело вот еще в чем. Этот инвестор, о котором я вам говорил, вкладывает деньги в наши постановки, и потом, у меня с ним есть и другие дела. Холст, веревки, вся закулисная техника – все это я покупаю у него гораздо дешевле, чем где-либо в другом месте. Нам выгодно иметь с ним дело. – Он помолчал, потом прибавил: – Хотя… Только пусть это останется между нами, меня удивляет, как он приобретает товар, если продаёт так дешево.

– Благодарю вас, мистер Мэгуайр.

Грита сочла этот намек тонким предостережением и решила держаться осторожно. В конце концов, она встретится с этим человеком всего-то один раз и больше никогда его не увидит.

Грита была любопытна, но сейчас ей, скорее всего, хотелось отдаться волне событий. С раннего детства она мечтала попасть в Сан-Франциско, и вот она здесь. Ее не покидало предчувствие, что приезд сюда как-то повлияет на ее судьбу.

В последнее время ей часто вспоминался разговор с Рэчел в Париже.

– Вы действительно очень и очень способная, – сказала тогда Рэчел. – В некотором смысле вы даже лучшая из нас. Но ведь вы не хотите стать настоящей актрисой. Вы играете с какой-то непринужденной легкостью, вам не хватает осмысления роли, вы не продумываете ее.

– Это не так.

– Возможно. Но выглядит это именно так. Просто вы, моя милая, должны наконец решить, чем заниматься. Если вы не хотите быть актрисой, тогда кем? Станете любовницей? Это, знаете ли, тоже спектакль, только никогда не знаешь, как долго он продлится, так что лучше припрятать драгоценности на черный день. – Рэчел посмотрелась в зеркало и, нахмурившись, приложила палец к губам. – Но ведь вы и этого не хотите. Тогда богатый муж. А почему бы и нет? Мужчин много, правда, лучшие из них всегда оказываются женатыми. Вот что! Вам нужно поехать в Америку! А там сбежите с каким-нибудь лихим ковбоем, про которых пишут в книжках. Или с владельцем золотоносного прииска.

– А я собираюсь в Америку.

– Знаю. Вы говорили об этом. Я тоже поеду, наверное, в Нью-Йорк. Эта шведская певица пользуется там огромным успехом.

– Дженни Линд? Но, Рэчел, она совсем другая, вы так не смогли бы… И потом, этот человек, который вез ее туда, этот П. Т. Барнум, говорят, он с большими странностями.

– Барнум? По-моему, он не имеет отношения к театру. Кажется, у него выступают всякие карлики и великаны и даже слоны? Какой же это театр?

– В своем деле он мастер и знает, как заставить людей раскошелиться. Это ведь тоже искусство.

Рэчел махнула рукой, желая вернуться к прежней теме.

– Все-таки поговорим о вас, Грита. Не о Грите-актрисе, а о Грите-человеке, женщине. Что вы собираетесь делать?

– Давно, когда я была еще девочкой, мы собирались в Калифорнию, но так и не добрались до нее. Вот и хочу теперь поехать.

– Но зачем?

– В сущности, я и сама не знаю. Чувствую какую-то незавершенность, несбыточность. Ведь это была мечта, и теперь мне хочется собственными глазами увидеть ее воплощение.

– А что потом?

Грита дернула плечиком.

– Вернусь в театр… О, право, не знаю!

– А я чувствую, что есть там один человек. Он ждет вас.

– Да как же такое может быть? Ведь я попала в Америку ребенком!

– И все же,поверьте, есть там один человек, – продолжала Рэчел. – Просто должен быть.

Прошло много времени, и вот она здесь, в Калифорнии, в Сан-Франциско, в «Уинз-Бранч».

К столику подошел человек в сером костюме, худой, со слегка вьющимися светло-каштановыми волосами, зачесанными на косой пробор, серо-голубыми глазами и бородой, аккуратно подстриженной на манер Ван Дейка. Незнакомец поклонился.

– Мисс Редэвей? Меня зовут Элберт Хескет.

Грита предложила ему сесть.

– Хочу прежде всего поблагодарить вас за то, что согласились встретиться. Когда я услышал, что вы в городе, сразу захотел увидеться с вами.

– Мистер Мэгуайр говорил мне о вашем знакомстве с ним.

– Мы и в самом деле знакомы. У меня горнорудный бизнес, и мне приходится часто приезжать сюда по делам. – Он посмотрел на нее, и Грита почувствовала нечто странное в его взгляде. – Вы прежде бывали в Америке?

– О, это удивительная страна! Я почти ничего не знала о ней, пока не оказалась тут. И конечно же столько разговоров о Калифорнии!

– Да. И о ее приисках.

Кажется, он явно переигрывает. Зачем так подчеркнуто произносить эту реплику о приисках? Или ей просто померещилось?

– О приисках? – Грита сделала удивленные глаза. – А я и не предполагала, что здесь есть прииски… Я думала, золото намывают в реках при помощи каких-то лотков.

– Лотками тоже можно. Но самые богатые залежи золота находятся под землей, и до них еще нужно добраться.

– Должно быть, это очень тяжелый труд.

Грита была несколько озадачена. Она уже давно привыкла к ухаживаниям мужчин и научилась видеть их насквозь, но в этом человеке было нечто такое, чего она никак не могла уловить. Будучи профессиональной актрисой, она хорошо разбиралась в том, какие жесты и движения используют люди, чтобы обнаружить или, напротив, скрыть свои мысли.

– Вы непременно должны приехать с гастролями к нам в Вирджиния-Сити, – учтиво произнес Хескет. – Мы там так соскучились по театру. Кроме шахт и приисков у нас почти ничего нет.

– Я мало что смыслю в шахтах. Слышала истории про каких-то подземных гномов, вот и все мои познания.

Он улыбнулся.

– Никаких гномов нет. Все это небылицы и предрассудки, и только некоторые суеверные горняки верят в них. – Он попробовал свое вино, как ей показалось, весьма неохотно. – Я-то отношусь к этому прозаично. Прииски в моем понимании неотделимы от капиталовложений и, разумеется, акций. – Он помолчал, потом прибавил: – Хотя акции некоторых бывших приисков не стоят даже бумаги, на которой они напечатаны.

Она умышленно заводила разговор о театре, о Сан-Франциско, о Париже и о жизни в Вирджиния-Сити. Несколько раз ей показалось, что он пытается вернуться к приискам, но она избегала этой темы. Зачем упоминать об этих «бывших приисках» и акциях? Ведь разговор шел о другом, значит, есть у него что-то на уме.

Грита посмотрела на часы.

– О, уже так поздно! Мистер Хескет, вы проводите меня до «Интернэшнл»?

– Конечно, конечно.

На выходе они встретили Джеймса Старка с женой, остановились и немного поболтали о его постановке «Ришелье», имевшей колоссальный успех. Хескет стоял в стороне, слушал, но мало что понимал.

У входа в «Интернэшнл» она протянула ему руку.

– Приятно было познакомиться с вами, мистер Хескет. Спасибо.

– Могу я увидеть вас снова?

Она уже повернулась, чтобы уйти, потом, помедлив, проговорила:

– Возможно. Скоро у нас начинаются репетиции.

– Но… как мне…

– Спросите меня в отеле. А если хотите, можете прийти в театр. Видите ли, мистер Хескет, я почти не располагаю личным временем, все оно принадлежит театру.

Эл испытывал страшное раздражение и, пройдя полквартала, даже остановился, охваченный порывом слепой ярости. Он не выносил ни малейшего сопротивления и не терпел, когда его планы рушились по чьей-то вине.

В гостиничном номере в Вирджиния-Сити ему показалось пустяком отправиться в Сан-Франциско, встретиться там с Гритой Редэвей и купить акции, если они, конечно, у нее есть.

И вот он встретился с нею. И что? После долгой беседы так и не узнал ничего, даже не понял, есть ли у нее вообще эти акции. Все, что ему удалось выяснить из нескольких небрежных строк гроссбуха на «Соломоне», это то, что Уилл Крокетт продал часть акций кому-то, кто состоял в родстве с некоей Гритой Редэвей, и что она впоследствии унаследовала их.

Остались ли у нее эти акции или она продала их? Не исключено, что запрятала подальше за ненадобностью? И если они у нее, привезла ли она их с собой?

Хескет грязно выругался. Ну и что теперь? Надо возвращаться в Вирджиния-Сити, но как он уедет просто так отсюда! А что, если кто-то другой обратится к ней с выгодным предложением? Нет, он сам должен сделать это. Ему нужно узнать, есть ли у нее эти акции и, если есть, не собирается ли она их продать. С другой стороны, он открывает свои карты, и она может догадаться, что акции имеют ценность, и даже навести справки. Вспомнив Гриту, он подумал, что она, скорее всего, так и поступит.

Чем больше он думал о ней, тем больше беспокоился. Ведь это его единственный шанс. Он держит контроль над «Соломоном», он надеется стать по-настоящему богатым и влиятельным человеком. Он так тщательно разрабатывал каждый шаг, а эти десять процентов попросту могут разрушить все его планы. У него будет прибыль, но не будет контроля над прииском, не будет власти. Нет, эта женщина выводит его из себя! Ему надо взять себя в руки. Необходимо снова встретиться с нею. В конце концов, он должен заполучить эти акции. Но если она откажется продать их, что тогда? В самом деле, что тогда?

Дорога в Вирджиния-Сити стала лучше, теперь по ней ходили дилижансы, которые часто подвергались нападению. Если эти акции у нее, она, скорее всего, возит их с собой. Если ему не удастся купить их, то он по крайней мере постарается, чтобы они не попали в руки к кому-нибудь другому.

Предположим, кто-то проникнет в ее номер в отеле, тщательно обыщет все вещи, найдет акции и не тронет остального. И пройдет несколько недель, прежде чем пропажа обнаружится. Сам он за это не возьмется – слишком велика доля риска. Ему нужен вор, ловкий и искусный. И тут его осенило – Маркус Зетцев, вот кто ему поможет. Ведь он имеет дело с ворами.

Хескет старался не посвящать в свои предприятия посторонних, никому не позволяя проникать в свои мысли и планы. Он не верил никому. Маркус был единственным, к кому он мог обратиться с подобной просьбой. Их связывали общие интересы. А что, если Зетцев заполучит эти акции для себя?

На углу Хескет купил газету. В последнее время все они писали только о войне. Похоже, настали времена, когда, имея начальный капитал, ловкий человек сумел бы нажить целое состояние – спрос на металл, кожу, шерсть, продовольствие возрастал.

Ему нужно встретиться с Маркусом, наверняка тот знает кого-нибудь. И вовсе не обязательно рассказывать ему все, пусть сведет его с одним из тех, у кого покупает свои товары. Именно так и надо действовать.

В то же время ему следует предпринять еще одну попытку встретиться с Гритой. В конце концов, она привлекательная женщина.

Когда Элберт Хескет пришел на склад, Маркус Зетцев работал у себя в кабинете. Эл увидел его в открытую дверь и несколько минут наблюдал за ним из приемной. Маркус общался с самыми разными людьми, в круг его знакомых входили и обыкновенные мошенники, и даже самые опасные преступники. И он вовсе не был уверен в Элберте Хескете. Зетцев не доверял никому, с кем ему приходилось иметь дело, – ни мужчинам, ни женщинам. Обычно ему требовалось всего несколько минут, чтобы разобраться, к какому типу принадлежит тот или иной посетитель. С Хескетом получилось по-другому. То, что он вор, Маркус понял сразу. Он также понял, что это хитрый и опасный интриган. Но было в этом человеке еще что-то, чего он никак не мог уловить. Иногда Хескет выглядел вполне безобидным, но Зетцев подозревал, что это настоящая акула.

Поднявшись из-за стола, он подошел к двери.

– Эл? Давай заходи!

Хескет застыл на месте от подобной фамильярности. Да как смеет этот выскочка, этот… Он взял себя в руки. «Не будь глупцом! – одернул он себя. – Этот человек нужен тебе».

Когда хозяин кабинета плотно закрыл дверь, гость присел на край предложенного ему стула.

– Маркус, – начал он без обиняков, – мне нужен вор.

Маркуса Зетцева просьба не удивила.

Глава 26

На четвертый день Грита переехала из гостиничного номера в небольшую квартирку в верхней части города с прелестным видом на гавань и крохотным балкончиком, укрытым от всеобщего глаза. Здесь она часто сидела по утрам, разучивая роль.

С балкончика за крышей соседнего дома, расположенного ниже по склону, виднелась и часть улицы. Таким образом, она имела возможность видеть солнечный свет, дышать свежим морским воздухом и уединяться. Однажды к ней зашла Софи Эдвин, давняя любимица театральной публики Сан-Франциско, чтобы посмотреть ее новое жилище.

– Вас могут ограбить, даже убить. В Сан-Франциско женщине нельзя жить одной.

– Чепуха! Я ничего не боюсь. – Грита указала на спальню. – К тому же я не одна, со мной мой маленький друг.

– Что вы?! А все говорят, что вы стараетесь избегать мужского общества. Я всегда сомневалась, как это такая красивая женщина, как вы…

– Это не мужчина. – Грита ушла в спальню и вернулась, держа в руках небольшой пистолет с расположенными друг над другом двумя стволами. – Видите? 44-ый калибр, и я не стану колебаться, если понадобится воспользоваться им.

– Пожалуйста, уберите. Я так боюсь подобных вещей! В Сакраменто мне несколько раз довелось видеть настоящую стрельбу. Там был один человек… Тревэллион…

– Кто, вы сказали?

– Тревэллион. Кажется, он горняк или старатель. Он на глазах у всех застрелил какого-то Рори во время карточной игры. Поймал его за руку, когда тот подтасовывал карты. А по виду ни за что не скажешь, что он способен на подобное – выглядел как настоящий джентльмен, и такой красавец, что будь я чуть помоложе…

– Но вы и так молодо выглядите.

– Возможно. – Она помолчала. – Странная это история. Тогда все о ней судачили. Сначала между ними состоялся какой-то разговор, не имевший ничего общего с карточной игрой. Они вспоминали какие-то давнишние события, произошедшие на Миссури. Я, в сущности, так и не поняла, в чем дело.

– Вы говорите, Тревэллион?

– Да, такое необычное имя. Меня даже потом познакомили с ним в театре. Он часто бывал на наших спектаклях. И всегда один.

– Кажется, вы неплохо его запомнили.

– А кто бы не запомнил? Он яркая личность, и потом, так получилось, что в тот вечер Джонни Фергюсон забыл слова.

– С каждым может случиться.

– Это конечно, только он-то запнулся на ровном месте. Ему полагалось шагнуть со сцены в зал, но там стоял какой-то восхищенный поклонник и с умильным видом ловил каждое его слово.

– А какую пьесу вы играли?

– «Франческа да Римини». Это случилось в самом конце первого акта. Джонни играл Ланчиотто. Он дошел до слов:

Ржанье коней, яростный натиск и стойкий отпор

Крови кипенье во мне пробуждает…

Тут он замолк и, пытаясь вспомнить слова, несколько раз повторил: «Крови кипенье во мне пробуждает… крови кипенье во мне пробуждает… « и замер. Тогда Тревэллион перегнулся через перила и продекламировал:

…И на исходе дня усталое тело мое

В мирные сны погружает.

Сумрачный свой покров в светоче бледном луны

Ночь надо мной простирает.

В вечной тоске по дому витает душа моя.

И я должна сказать, прочел он эти строки блестяще, так что Джонни повернулся к нему, снял украшенный перьями шлем и отдал ему самый изящный поклон, какой я только видела. Публика была в восторге. В тот вечер Джонни сошел со сцены под такой гром аплодисментов, каким его не встречали весь сезон.

– И он живет там, в Сакраменто?

– Кто знает? Похоже, он принадлежит к тем, кто долго не остается на одном месте. Нам много приходилось слышать о нем, когда речь заходила о драках и стрельбе. А случай с этим Рори вообще долго не сходил с уст, потому что через некоторое время был убит и его друг. Оба они, конечно, темные личности, поэтому, когда их убили, газеты долго не могли успокоиться. Рори и этот Скиннер дружили еще на Миссури.

И тут, словно это произошло всего час назад, Грита услышала его голос, который вдруг сделался таким твердым, что она испугалась: «Я убью их всех до одного. Буду убивать, пока сам не погибну».

– Скиннера тоже убил Тревэллион?

– Скиннера? О нет. Думаю, что не он. На него никто тогда не думал.

– А он… слышали вы о нем после того?

– Нет. Я же сказала, он не сидит на одном месте, скитается по свету. Быть может, его занесло в Комсток. Сейчас туда многие едут. Там настоящий бум. – Софи бросила на нее пытливый взгляд: – Интересно, с каких это пор вас интересуют вооруженные бродяги?

– Да я не… право, не стоит об этом… Просто мне кажется, я знала его раньше.

– Кого, Рори?

– Тревэллиона. Вы верно заметили, у него необычное имя. Мне кажется, я познакомилась с ним в детстве. Он очень похож на того мальчика, и имя то же. Только тогда мы звали его Вэл.

В тот вечер она получила огромный великолепный букет роз от Хескета. К нему прилагалась коротенькая записочка всего в два слова: «В знак восхищения» и полная подпись.

Солнечные лучи плясали на глади залива, когда Грита вышла на свой крохотный балкончик и уселась там, чтобы повторить роль. Через некоторое время она положила листы в сторону и просто наслаждалась нежным теплом и живописным видом залива с белеющими на его поверхности парусами.

Вдруг краем глаза она заметила, что кто-то прошел по улочке, – скорее ощутила, чем увидела. Человек повернул за угол и направился вверх по противоположной стороне. Дважды он останавливался, и ей показалось, что бросал взгляд на ее балкон. Однако видеть ее за перилами он не мог. На углу незнакомец еще раз остановился, и тут она хорошо разглядела его. Тощий, с белесыми волосами, впалой грудью и желтым, болезненным цветом лица человек зажег сигарету и продолжал наблюдать. Сомнений быть не могло – незнакомец наблюдал за ее балконом или, во всяком случае, за этой частью дома. Немного погодя он снова направился вверх по улочке. Встревоженная Грита бросилась в комнату и быстро огляделась по сторонам, впервые ощутив собственную слабость и беспомощность. Да, у нее есть пистолет. Она нашла его в сундуке среди старых вещей отца. Она знала, как заряжать его и как им пользоваться, и, если кто-нибудь ворвется к ней, не раздумывая выстрелит. А если они придут в ее отсутствие? Красть у нее нечего, кроме нескольких украшений да небольшой суммы денег. Правда, у нее сохранились старые письма и бумаги, принадлежавшие родителям. Неужели они кому-то понадобились?

Она играла во многих пьесах и знала все потайные места – под подушками, под матрасами, под коврами, за выдвижными камнями в очагах и каминах. Небольшую столовую ее квартиры украшала деревянная колоннада. Колонны диаметром в семь дюймов поддерживали поперечную балку с протянутыми вдоль нее занавесями. Балка была сколочена из досок, и, протирая пыль в день приезда, Грита обнаружила, что нижняя доска отодвигается.

Она взяла пакет с бумагами и несколько оставшихся у нее украшений и, отодвинув нижнюю доску, засунула их внутрь балки, а потом задвинула доску на место. Конечно, это не самый надежный тайник, но в нем бумаги сохранятся, если поиски не будут тщательными.

Выйдя из дома, чтобы отправиться в театр, она обернулась и увидела того же самого бродягу, стоявшего на улице. Он не смотрел в ее сторону. Грита решила, что, скорее всего, он работает где-то поблизости, и все же тревога не покидала ее.

Репетиции прошли как обычно, что-то получалось, что-то нет. Но как бы то ни было, работа над пьесой шла, и постановка принимала готовый вид. Грита уже собиралась домой, когда в гримерную заглянул режиссер.

– Мисс Редэвей, вас ждет некий мистер Хескет.

Чуть позже, когда они встретились в фойе, Эл показал ей билеты.

– Это в «Музыкальную академию Такера», – сообщил он. – Сегодня там выступает Лотта Крэбтри. Мне показалось, вам будет интересно. Я взял три билета – вдруг вы захотите пригласить еще кого-нибудь.

О Лотте говорил весь город. За свою жизнь эта девочка успела дать немало представлений, объездив почти все поселения старателей, охваченные золотой лихорадкой, и очень скоро сделалась самой популярной актрисой Калифорнии.

Софи уже познакомилась с нею и теперь сказала Грите:

– Вы непременно должны увидеть ее. Это настолько необычное зрелище.

– Хорошо. Значит, сегодня вечером?

– А потом, если не возражаете, поужинаем вместе, – предложил Хескет.

Когда он ушел, Софи предупредила ее:

– Вы никогда не были в мелодеоне. Женщинам лучше не появляться в подобных местах, но во время выступлений мисс Лотты даже там все совсем по-другому. Мэри Энн, мать Лотты, не выносит сумасбродства. У них даже в контракте записано: если в зрительном зале прозвучит хоть одно непристойное слово, они тотчас же покинут театр. И она сдержит слово. Но старатели так любят Лотту, что никогда не позволяют себе грубостей.

– Она и в самом деле хорошая актриса?

– Лотта лучшая клоунесса из всех, что мне приходилось видеть. Она пластична, великолепно движется по сцене, – все делает легко и непринужденно.

– Сколько же ей лет?

– Точно не знаю. Думаю, лет четырнадцать, может, больше. Только не забывайте, что я говорила о тамошней публике. Народ по большей части грубый. Правда, не стоит сильно беспокоиться. Я знаю кое-кого из парней, которые будут сегодня на представлении. Крюк Никерброкер, Лэддер и Лафайет со своими командами. Это пожарники, кто-то однажды заметил, что они в Сан-Франциско все равно что казаки в России. И очень любят Лотту. Пока она в театре, там ничего плохого не случится. Поверьте мне.

Душное помещение мелодеона оказалось до отказа забито веселящимися людьми, которые пили, курили и все время что-то выкрикивали.

Вдруг один из команды никерброкеров встал и, перекрикивая общий шум, обратился к толпе:

– Когда маленькая леди выйдет на сцену, чтоб ни одного звука, кроме аплодисментов. Понятно? Кто нарушит порядок, будет вышвырнут вон. А если еще раз повторится, никерброкеры очистят зал.

– А лафайеты помогут!

Представление прошло замечательно, такого Грита еще никогда не видела. Актрисой Лотту нельзя было назвать, но клоунесса она безусловно талантливая. Девушка пела, танцевала и исполняла веселые пародии.

– Ну теперь видите, какие у нас с вами соперницы? – усмехнулась Софи, когда они вышли из театра.

– Она просто чудо, – ответила Грита. – И такая юная.

Во время ужина в «Уинз-Бранч» разговор опять зашел о приисках и о Вирджиния-Сити.

– Вам нужно подумать о будущем, – заметил Хескет. – Ведь можно вложить деньги в акции какого-нибудь прииска. Я готов дать вам дельный совет, поскольку точно знаю, какие прииски в Комстоке стоят того, чтобы вкладывать в них капитал.

– Я совершенно не разбираюсь в подобных вещах, – улыбнулась Грита, – хотя это, должно быть, такое захватывающее занятие – собственными руками добывать из-под земли золото и серебро.

– А вы не пробовали вкладывать деньги в акции? – спросил он.

До чего же странным становится голос у этого Хескета, когда он задает наводящие вопросы. Грита сразу это почувствовала. Ему недостает умения скрыть истинные намерения, а у нее достаточно проницательности, чтобы понять: если он и интересуется ею как женщиной, то интерес этот имеет для него второстепенное значение.

– Ну конечно же нет, – небрежно бросила она. – Когда работаешь в театре, то нет возможности думать о чем-то еще. Я в этой труппе около года, и все, что имею, вкладываю в костюмы и реквизит.

Разговор перешел на другую тему. Хескет притих и стал задумчив. Неужели он ошибался? Неужели проделал все это только для того, чтобы остаться ни с чем? И где, интересно, Крокетт? Может, тоже в Сан-Франциско? А что, если регистрационные данные «Соломона» устарели или изначально неправильно оформлены? А если Крокетт уже вступил в соглашение с владельцем недостающих акций и собирается выкупить их? Тогда он наверняка постарается выставить его из конторы. При этой мысли лицо Хескета побелело от внезапного приступа ярости, он поднял глаза и увидел, что Грита Редэвей наблюдает за ним.

– Мистер Хескет, с вами все в порядке?

– Вполне. – Эл поднялся. – Не смею вас больше задерживать. Экипаж ждет нас.

Позже, поднявшись по ступенькам к дверям своей квартиры и вставив ключ в замок, она снова с удивлением подумала: «Все-таки он очень странный, этот Хескет».

Грита открыла дверь и замерла на пороге. В квартире кто-то побывал. Кто-то входил сюда в ее отсутствие. А вдруг он и теперь все еще здесь? Она положила ключ в сумочку и достала из нее пистолет. Стараясь не дышать, она твердила про себя: «Надо быть осторожной! Не поворачивайся спиной, будь начеку». Грита шагнула в переднюю и ногой захлопнула дверь.

Глава 27

В доме стояла тишина, Грита прислушивалась, обшаривая глазами комнату. Она помнила, что оставила текст пьесы раскрытым на столе, а рядом с ним карандаш для заметок. Пьеса так и лежала раскрытой, только совсем не на той странице, где она остановилась. И карандаш сдвинут в сторону. Должно быть, кто-то задел стол, и текст упал на пол. Видимо, кто-то очень спешил, стараясь вернуть текст в прежний вид, не имея ни малейшего понятия, где раскрыть, и не догадываясь, что на это могут обратить внимание.

С пистолетом наготове она распахнула дверь в крохотную кухоньку – никого. Грита оглянулась на дверь спальни, которую всегда оставляла открытой, когда бывала в квартире одна. Теперь она была закрыта. Девушка хотела заглянуть в свой тайник, но передумала и отвела от него глаза. Если кто-то подглядывает за нею, то он, наверное, ждет, что она бросится проверять, на месте ли вещи, и таким образом обнаружит, куда она их прячет. Шторы не задернуты, и через кружевные занавески с улицы можно наблюдать за нею.

Она подошла к двери в спальню и распахнула ее настежь. Там тоже оказалось пусто. Грита настороженно огляделась, потом все же решилась войти. Матрац слегка сбит в сторону, словно кто-то заглядывал под него, а потом торопливо задвинул на место.

Осмотрев квартиру, она окончательно убедилась, что в ней явно кто-то побывал, обыскивал ее, а потом довольно неумело постарался скрыть все следы. Однако, не будь она такой наблюдательной, едва ли что-нибудь заметила бы. Но как они смогли сюда проникнуть и не вернутся ли? Тот, кто побывал здесь, определенно ничего не нашел, если только не догадался заглянуть за притолоку. Но вряд ли. Для этого нужно быть очень высокого роста или встать на стул, а все стулья стояли на своих местах.

Если это обыкновенный вор, то он не вернется. Но что, если искали определенную вещь? Тогда, не найдя ее, они обязательно попытаются проникнуть сюда еще раз. Но что их может интересовать? Ведь она не замешана ни в каких интригах, у нее нет тайн или компрометирующих писем, которые можно использовать как средство шантажа. Да, у нее есть кое-какие старые письма, которые она хранит как память о прошлом, и несколько акций. Есть еще пара писем от Вэла.

Грита задернула шторы, притушила свет и стала готовиться ко сну. Пистолет она держала поблизости. Подперев стулом дверь, убедилась, что та плотно закрыта, и тут вспомнила про балкон. Ведь она даже не проверила: а вдруг этот человек проник сюда через него? Все эти дома в городе украшал немыслимо пышный орнамент, воспользоваться им, чтобы пробраться к окну или балкону, ничего не стоит. И уйти можно таким же путем. Через крышу.

Ложась спать, она не переставала думать о случившемся, но так и не нашла сколько-нибудь весомого объяснения ему. Разве только эти старые акции? А что, если они приобрели какую-то ценность? Нет, не похоже. Впрочем, и Эл Хескет несколько раз упоминал о каких-то акциях… Но ведь это всего лишь ничего не значащий разговор. Элберт Хескет владелец прииска, делец, но никак не вор. И потом, он весь вечер был с нею.

Погасив свет, она подошла к притолоке, отодвинула доску и запустила руку в тайник. Бумаги лежали на месте. Завтра при свете дня она рассмотрит их получше и тогда, по крайней мере, узнает, что они собой представляют. Она берегла их как память об отце и тете. Если уж на то пошло, она всегда надеялась, что они чего-нибудь да стоят, хотя все это время убеждалась лишь в обратном.

Среди бумаг хранилось и давнее письмо от Вэла, в котором он сообщал ей, что вложил старый долг, возвращенный ее отцу, в какое-то предприятие.

Грита уже собиралась лечь в постель, но что-то ее насторожило, она подошла к окну и выглянула. В этот поздний час улица была словно наводнена призраками. Вдруг ей почудилось какое-то движение за окном. Но, присмотревшись, она ничего не увидела и решила, что ей померещилось. Не выпуская из рук пистолета, Грита легла в постель.

В Париже, где она росла, ей приходилось читать хотя и несколько приукрашенные, но достоверные истории Видока, первоклассного сыщика и бывшего преступника. Позже, работая в театре, она часто беседовала о нем с Д'Арланжем, французским актером, с которым ее познакомил дядя Андре.

«Вы только оглянитесь по сторонам, – говорил Д'Арланж. – Для того чтобы убить, совершенно не нужно иметь револьвер или нож. Оружие у вас повсюду. Можно ударить по голове палкой, можно удушить шнурком. Да мало ли валяется предметов, могущих послужить оружием! То же самое касается и защиты. Оглядите повнимательней свою комнату, там всегда найдется что-нибудь: стул, стол, лампа. Изучите дом, в котором живете, исследуйте каждую комнату. Бросьте под ноги преследователя стул, а когда он упадет, ударьте его по голове чем-нибудь тяжелым. Плесните в глаза вином или горячим чаем. Тщательно обследуйте вашу комнату, ваш дом и все, что к нему прилегает, считайте его театром военных действий. Подумайте, как его использовать для самозащиты, бегства, для контратаки. Выработайте план. Вы должны знать, что будете делать, если нападающий ворвется к вам через окно или через дверь. Нельзя оставаться беспомощной. Я знавал жену одного капитана, ей частенько приходилось подолгу оставаться дома одной. Эта дама собиралась открыть магазин, и в доме уже велись малярные работы. Жила она в комнатке над магазином и как-то ночью почувствовала, что внизу кто-то есть. Спустившись по лестнице, она увидела, как в окно лезет вор. Оружия у нее не было, тогда она выхватила из ведра с краской кисть и, когда ночной гость спрыгнул с подоконника на пол, хлестнула его по глазам. Тот взвыл от боли, а она заткнула кисть ему прямо в рот, потом вылила всю краску ему на голову и принялась колотить его пустым ведром. Грабитель бросился наутек, но уже в конце квартала его схватила полиция. Несчастный находился в самом что ни на есть плачевном состоянии – разбитая голова, весь в краске, полуослепший, задыхающийся. А что же дама? Несколько брызг краски на ночной сорочке – вот и все».

Наконец Грита погрузилась в сон и проснулась, когда потоки солнечного света, врываясь в окно, уже разливались по комнате.

Подоткнув под спину подушки, она села на постели и взялась за пьесу. Пьесы этой она раньше не читала, и вещь показалась ей интересной. В Сан-Франциско работало немало драматургов, правда, в большинстве своем далеких от истинного профессионализма, но все же весьма одаренных. Эту пьесу написал как раз один из них.

Грита никак не могла сосредоточиться. Отложив в сторону книгу, она задумалась. Допустим, Элберт Хескет считает, что у нее есть какие-то ценные акции. Допустим, он нарочно пригласил ее в театр, чтобы выманить из дому и дать возможность вору хорошенько обшарить квартиру. Ни за что на свете она бы не поверила, что Хескет руководствовался чистыми побуждениями. Ей, преуспевающей актрисе и просто красивой женщине, совершенно не льстило то, что за нею можно ухаживать только потому, что у нее имеются какие-то акции, представляющие ценность; в то же время она была далеко не первой женщиной, чьей благосклонности добивались ради получения выгоды.

Допустим, она не станет разуверять его, что владеет акциями, не уточняя, какими именно, и не указывая на их местонахождение. Что, если она подержит его немного на крючке?

Грита встала, приняла ванну, оделась, ни на минуту не переставая думать о Хескете. Что-то в нем беспокоило ее. Что именно? Может, глаза, холодные, как стальные шарики? Или неподвижные черты лица? Или его редкая улыбка, натянутая и неестественная? И она пришла к выводу, что ни разу в его присутствии не почувствовала себя уютно. При этом он всегда держался как джентльмен, но уж слишком безупречный и даже педантичный. Он говорил и поступал только правильно, но ей почему-то казалось, что делает это он неискренне. Этот человек определенно ставил ее в тупик, но сейчас она была еще и рассержена. Если он действительно замешан в этом вторжении, то ярости ее не будет предела. А сейчас ей пора идти в театр. Грита положила пистолет в сумочку и заперла за собой дверь.

В театр она добралась немного раньше, прошла через служебный вход и остановилась, прислушиваясь. Ни звука. Темно и пустынно. Ей показалось странным, что она никого не встретила. Она пересекла освещенную слабыми мерцающими огнями сцену, окинув взглядом пустые ряды кресел зрительного зала. Слава Богу, ей еще ни разу не приходилось видеть их такими во время спектакля!

За кулисами она в нерешительности остановилась и оглянулась. Смутное ощущение чего-то жуткого не покидало ее. Грита вдруг поняла, что очутилась в театре одна.

Откуда-то сзади послышался слабый скрип, напоминавший звук шагов. Девушка резко обернулась, но ничего не увидела, лишь смутный свет пробивался из дальних окон где-то за вторым ярусом.

Открыв сумочку, она достала пистолет. Ощутив его тяжесть в руке, почувствовала себя уверенней.

Вдруг ей почудилось какое-то движение. Грита оглянулась. У нее за спиной находилась дверь в гримерную. Быстро войти и запереть за собой дверь? Но что, если там кто-то есть? Что ждет ее там, за дверью? Господи, какая же она глупая! В пустых зданиях всегда раздаются какие-нибудь звуки, скрипят и потрескивают доски от перепада температуры или еще что-нибудь.

Она шагнула назад и взялась за дверную ручку, сумочка висела у нее на поясе. Грита собиралась потянуть за ручку, как почувствовала сзади шорох. Сильная, жилистая рука ухватила ее за пояс, оттолкнула и выдернула сумочку. Грита зашаталась и, потеряв равновесие, упала на колени. Человек бросился бежать. Подняв глаза, она увидела его на другом конце сцены и выстрелила. Вор покачнулся, вскрикнул и, схватившись одной рукой за другую, выронил сумочку. Грита снова подняла пистолет и приготовилась выстрелить, но нападающий исчез.

Пошатываясь, она встала и подошла к сумочке, не выпуская из рук оружия.

Тут же со всех сторон послышался топот бегущих ног, ее окружили актеры. Вокруг нее собралась вся труппа, и среди них даже Дэйн Клайд. Как давно она его не видела!

– Грита! – вскричала Рози, – Что случилось?

– Кто-то пытался вырвать у меня сумочку, и я выстрелила.

– И, надо сказать, попали, – заметил Дэйн, указывая на капли крови на полу. Потом он посмотрел на пистолет. – Вы хотите сказать, что попали в него из этой вот штуковины? С такого расстояния?

Все еще ошеломленная, Грита убрала пистолет в сумочку. Надо будет перезарядить его – единственное, о чем она подумала в тот момент. Ведь сейчас пистолет был ее единственной защитой.

Друзья толпились вокруг нее, засыпали ее вопросами и пытались представить себе, как ей, должно быть, было страшно.

– Он поджидал меня в гримерной, – рассказывала Грита, – а вокруг – ни души.

– Мы сделали перерыв, решили пойти чего-нибудь выпить, – пояснила Софи. – Жаль, что так получилось. Знаете, кода вас угощают, неудобно…

– Ничего страшного. Со мной все в порядке. Только немного испугалась.

– Если вы так стреляете, когда напуганы, – заметил Дэйн, – то не хотел бы я попасть к вам под прицел, когда вы спокойны.

– Ну что вы, это просто случайность.

Режиссер Ричард Манфред занял свое место.

– Рад, что все хорошо кончилось, – сказал он. – А теперь вернемся к репетиции.

Позже, во время перерыва, к ней подошел Дэйн Клайд.

– Если хотите, я могу перезарядить ваш пистолет. Я только что из Вирджиния-Сити, у меня тоже есть пистолет с запасными патронами.

– В самом деле?

Он принес саквояж и зарядил ее пистолет.

– Вы заправски обращаетесь с оружием, – отметила Грита, наблюдавшая за ним.

– Там, откуда я приехал, это необходимо, да и на дороге неспокойно. Правда, до стрельбы не дошло, но…

– До стрельбы?! В театре?!

Он рассмеялся.

– Да, да. Дела там частенько принимают горячий оборот.

К ним подошли Софи и Рози.

– Грита, вы, должно быть, ужасно испугались?

– Нечего было устраивать этот перерыв! – сокрушалась Рози. – Но этот очаровательный мистер Хескет…

– Кто? – Дэйн резко обернулся. – Вы сказали, Хескет?

– Ну разумеется. Он друг Гриты, и когда он захотел угостить нас…

Та-ак… Снова Хескет, подумала Грита. Вчера вечером и вот сегодня.

Глава 28

Грита повернулась к Дэйну.

– Вы знаете его?

– Хескет занимается добычей руды в Вирджиния-Сити и недавно завладел контрольным пакетом акций «Соломона», одного из тамошних лучших приисков. Будьте с ним поосторожней.

– А что еще вам о нем известно?

– Не так много. Я ведь вскоре уехал оттуда. В Вирджиния-Сити он приехал из Калифорнии, работал бухгалтером на «Соломоне», а потом вдруг завладел всем прииском. Уилл Крокетт доверял ему, а Хескет, оказалось, только и думал, как бы отобрать у того прииск. Это ему удалось. Уилл Крокетт бесследно исчез.

– Его убили?

– Вряд ли. Мы думаем, он разыскивает недостающие акции «Соломона», которые помогут ему вернуть контроль над прииском, если, конечно, удастся их найти.

– Если Хескет не заполучит их первым.

– Точно.

После репетиции у дверей ее догнал Манфред.

– Подождите, мы проводим вас. Все это очень подозрительно. – Он бросил на нее испытующий взгляд. – Где вы научились так стрелять?

– Я вовсе не умею стрелять, просто нажала на спуск.

– Иногда случайный выстрел оказывается более точным. Это все равно что попасть пальцем в небо. Похоже, вы ранили его в руку или в плечо. Он выронил вашу сумочку, а это, судя по всему, не входило в его намерения. В Техасе, откуда я приехал, среди моих знакомых был человек по имени Кален Бейкер. Он тоже отлично стрелял.

К ним присоединился Дэйн Клайд, и они вышли на улицу.

– Вы еще не отказались от мысли ехать в Вирджиния-Сити?

– Конечно нет. Мистер Мэгуайр организовал там двухнедельные гастроли. Будем играть четыре пьесы, и если публика нас примет, останемся еще ненадолго.

– Похоже, война не слишком-то мешает обычному ходу дел.

– А многие уходят из Вирджиния-Сити? Я имею в виду в ополчение?

– Многие. Хотя президент Линкольн не заставляет никого. Правительству нужно серебро, которое мы добываем. Правда, тяжелый дух витает в обществе, и в том и в другом стане.

– В Париже только и говорят о событиях в Америке, но никто толком ничего не знает.

– Разговоров-то и здесь хватает. Речь идет, скорее, о равноправии штатов, нежели о рабстве. Ввоз рабов запрещен законом, начиная с 1820 года. Конечно, тайная торговля идет и по сей день, в основном в Новом Орлеане.

Клайд повернулся к Грите:

– Софи сказала мне, кто-то пытался проникнуть в вашу квартиру.

– Не пытался, а проник. Вскрыл замок и перерыл все вещи.

– Все вещи? Вы считаете, он что-то искал? Что же ему понадобилось?

Грита пожала плечами.

– Ума не приложу. Может, он думал, что у меня много драгоценностей? Из зрительного зала украшения, которые я ношу, смотрятся как настоящие.

– Вчера вечером… и вот сегодня снова… – В голосе Манфреда прозвучали нотки подозрительности. – Это уже не совпадение. Ищут что-то определенное и уверены, что эта вещь у вас.

Они остановились у дверей.

– Быть может, нам лучше войти в дом вместе с вами? – предложил Манфред.

– О, пожалуйста!

Дом, в котором жила Грита, принадлежал к числу поспешных построек начала пятидесятых, когда в Калифорнию хлынул поток золотоискателей. Осмотрев квартиру, они убедились, что она пуста. Манфред замешкался в дверях.

– Вам не страшно? Софи могла бы остаться с вами, она ничего не боится. Однажды я видел, как она собственной персоной выставила из театра пьяного. То есть просто вышвырнула его на улицу.

– У меня все будет в порядке.

Клайд колебался, не желая уходить, потом спросил:

– Грита, нет ли у вас каких-нибудь акций, например «Соломона»?

– А почему вы спрашиваете?

– Хорошо, вот смотрите. У Хескета контрольный пакет, но и у Крокетта немалая доля. Если Хескету удастся завладеть недостающими акциями, он навсегда оставит за собой контроль над прииском. Если же первым купит Крокетт, то он избавится от Хескета и вернет себе все права. Это не пустяк, Грита, здесь замешаны миллионы.

– Напрасно кто-то считает, что я владею акциями «Соломона», – решительно заявила она. – У меня их нет. Ни я, ни кто-либо из моих родственников никогда не бывал здесь.

Оставшись одна, она заперла дверь и проверила задвижки на окнах. Одно окно, через которое проникнуть снаружи ей показалось невозможно, оставила приоткрытым, потом прошлась по комнатам и тщательно их осмотрела. Внезапно Гриту охватил гнев. Кто-то пробрался в ее квартиру, сделал обыск, потом поджидал ее в театре, толкнул и выхватил сумочку. У нее нет причин подозревать Хескета. Он просто пригласил ее в театр. Ну и что, если он угостил всю труппу коктейлем? Это просто совпадение.

Как и в прошлый раз, Грита подперла стулом дверную ручку. Кто бы ни был этот вор, сегодня он не появится здесь, хотя бы потому, что одна рука у него выведена из строя.

За столом у Маркуса Зетцева сидел худой, болезненного вида человек с правой рукой, перевязанной тряпкой, заляпанной пятнами крови.

– Это ваша идея, мистер Зетцев. Я совсем не знал этого человека. Послушать его, так попасть в квартиру и взять, что нужно, – проще простого. Но там ничего не оказалось! Я перерыл все, поверьте! Заглянул повсюду, где обычно прячут ценности… В театре выхватил у нее сумочку… Кто бы мог подумать, что у этой женщины окажется пистолет!

– А что ты искал?

Налитые кровью глаза хитро посмотрели на Зетцева.

– Он взял с меня слово, что…

– Не будь идиотом! Ты его больше не увидишь. А вот со мной тебе не раз еще придется иметь дело. Говори, я хочу знать.

– Мне велели найти какой-то пакет с акциями, остальное не трогать. Черт возьми, да там вообще ничего нет! Я побывал у нее в квартире, потом подкараулил в театре, меня ранили в руку, и все напрасно!

Маркус вынул из кармана двадцатидолларовую монету.

– На вот, возьми. Не хочу, чтобы ты оставался внакладе. Если он снова появится, дай мне знать.

– Да вы с ума сошли! Я еле ноги унес, когда она подстрелила меня, и больше не собираюсь с ней связываться!

Вор ушел. Маркус снова плюхнулся в кресло. Хескет недавно завладел контрольным пакетом акций «Соломона», а этот прииск стоит миллионы. Теперь он хочет присвоить остальные акции и ради этого готов пойти на все. Тут должна быть какая-то причина. Через час его знакомый на бирже назвал ему эту причину. Недостающие акции означают полный контроль, он-то и нужен Хескету. Быть просто владельцем акций означает иметь неплохую прибыль, но если управлять всем…

Маркус Зетцев судорожно ухватился за край стола. Сбывать краденый товар не ахти какое приятное занятие, а вот стать владельцем серебряного прииска!.. И сделать это в его силах. Его слегка продолговатые глаза подернулись слезами при одной только мысли об этом. Хескет потерпел неудачу, но он… у него это дело не сорвется.

Тим, которого он посылал к Хескету, опытный вор, и уж если обшарил всю квартиру и не нашел акций, стало быть, их там и нет.

Тиму теперь вряд ли удастся обследовать содержимое сумочки этой женщины, но именно там акции как раз и могут быть. Либо в сумочке, либо на ней самой, где-то под одеждой.

Теперь она станет осторожной, будет все время начеку и, если понадобится, не побоится стрелять. Маркус раскладывал пасьянс, не переставая думать об этом. Ему нужно во что бы то ни стало завладеть содержимым ее сумочки и обыскать ее саму. Сделать это можно вечером после спектакля или, на худой конец, в дилижансе, когда она поедет в Вирджиния-Сити, ведь всем известно, что она направляется туда на гастроли.

Еще две недели пьеса с успехом шла в Сан-Франциско, и все это время Маркус не находил никакой возможности подобраться близко к актрисе. Рядом с нею всегда крутился кто-нибудь из актеров, причем все они имели при себе оружие. У людей Зетцева был наметанный глаз на подобные вещи. Маркусу вовсе не улыбалось, чтобы кого-нибудь из бандитов ранили или он попал в руки полиции и выдал его.

Спектакли окончились, и в газетах появилось сообщение, что труппа мисс Редэвей направляется в Вирджиния-Сити.

К Маркусу заглянул Хескет, и он, глядя на того невинными глазами, поинтересовался, не нужен ли ему другой вор.

– Нет, – резко ответил Эл. – Нужда отпала.

Грита Редэвей встретилась с Элбертом Хескетом, чтобы вместе пообедать. Обед получился превосходный, и Грита получила истинное удовольствие. К тому же за это время она смогла убедиться кое в чем. Во-первых, у Хескета явно было не все в порядке с головой. Когда эта мысль осенила ее, она даже испугалась.

– Мисс Редэвей, вы позволите показать вам Уошу? Вы должны собственными глазами увидеть, как добывают золото и серебро. Приедете на «Соломон», и я выберу для вас лучшие образцы сортовой руды.

– Сортовой?

– Это руда, в наибольшей степени обогащенная золотом. Самым настоящим золотом, и вы будете держать его в руках. Хотя… – прибавил он, – мне приходилось видеть сортовую руду, не содержащую золота вовсе. Лучше всего определять по весу. Золото ведь тяжелое.

– Мы уже скоро едем, так что почту за честь, мистер Хескет. – Тут у нее возникло непреодолимое желание задать ему вопрос, от которого она так и не смогла удержаться: – А разве не мистер Крокетт истинный владелец прииска?

Взгляд его на мгновение сделался неприятным, потом ласковым и даже каким-то вкрадчивым. Улыбка искривила его тонкие губы.

– Мистер Крокетт? Он владеет довольно большой частьюакций, но уже не имеет отношения к «Соломону». – Хескет осторожно заглянул ей в глаза. – Где вы слышали о нем?

– О, вас интересует, откуда мне это известно? Один человек на рынке… или, как это там называется, на бирже… Мистер Мэгуайр расспрашивал его об акциях «Соломона», и тот сказал, что истинный владелец прииска Уилл Крокетт.

– Да это смешно! – задыхаясь, воскликнул Хескет. – Он уже не имеет отношения к прииску. Он там совершенно посторонний человек!

– Вы едете с нами одним дилижансом, мистер Хескет?

– Да, наверное, еду. Конечно, еду.

Позже, идя по улице, он услышал позади тихий голос:

– Заверните за угол, мистер Хескет, и зайдите в салун. Кое-кто хочет поговорить с вами.

Через изрезанный надписями стол на Хескета смотрел болезненного вида человек. Хескет удивился.

– Пятьдесят долларов? Интересно, что ты можешь мне рассказать за пятьдесят долларов?

Изможденное лицо оскалилось в улыбке, обнажив сломанный желтый зуб.

– Может, и ничего. Только мне показалось, что Маркус…

– Маркус?..

– Пятьдесят долларов.

Хескет некоторое время колебался, потом раздраженно выложил на стол монеты.

– Маркус страшно любопытен, мистер Хескет, и всегда все разнюхает. Я видел, как он говорил о чем-то с биржевиком, а потом договаривался с Джо Поттавоттами.

– Это еще кто такой?

– А-а, налетчик. Промышляет на дороге к востоку от Сакраменто, останавливает дилижансы. По-моему, Маркус интересовался этой актрисой, все расспрашивал о ней. Потом долго шептался с Джо Поттавоттами, вот я и смекнул, что вам это может показаться любопытным и вы согласитесь отстегнуть пятьдесят долларов.

Тим взял монеты.

– Ну ладно, мистер Хескет, может, когда увидимся. Только будьте осторожны. Слышите? Будьте осторожны. С Джо поедет еще один человек. Уж он-то точно не похож на других. Ну, в общем, вы понимаете, о чем я говорю. Вот и спрашивается: зачем он понадобился Маркусу? Ведь актрису никто не собирается убивать… Но если там будет Джекоб…

– Джекоб? Какой еще Джекоб?

– Просто Джекоб. Там, где он появляется, обязательно кого-нибудь убивают. Вот я и спрашиваю, мистер Хескет, кто жертва на этот раз?

Глава 29

Элберт Хескет сидел неподвижно, сложив руки на столе. Мгновение спустя он произнес:

– Спасибо. Да… большое спасибо.

Тим удалился. К Хескету подошел официант, дородный, усатый мужчина с огромным, выпирающим животом.

– Ну вот, опять… Этот тип вечно дает деру, не заплатив!

Хескет выложил на стол монету, потом еще одну, золотую в двадцать долларов, и накрыл ее рукой.

– Мне нужен человек с хорошей лошадью. Думаю, за двадцатничек ты мог бы расстараться и найти такого.

– Есть у меня такой. Давайте сюда двадцатку.

– Это после. Сначала я поговорю с ним. Веди его сюда.

– А ну вас! Какого черта!.. – Официант помолчал, потом согласился: – Ну ладно уж, так и быть.

Хескет глотнул вина, стараясь не замечать шума голосов, крепкого запаха тел и грубой брани. Он отпил половину, когда рядом с ним за стол опустился неряшливого вида бородатый мужчина в шляпе с широкими опущенными полями. Хескет бросил на него холодный, неприязненный взгляд.

– Мне нужен человек, который доберется до Вирджиния-Сити быстрее, чем Поуни.

– Такое невозможно.

– У меня есть сто долларов, которые шепчут мне, что это очень даже возможно.

– Еще половину за лошадей. Придется платить за смену.

– Идет. Пятьдесят плачу сейчас, а сотню получишь, когда доставишь послание.

Бородач потер переносицу, окинув Хескета изучающим взглядом. Этот человек казался ему явно преуспевающим.

– А что передать-то, от кого весточка?

– Говорить ничего не надо, вопросов тоже не задавать. Я люблю тех, кто умеет держать язык за зубами. – Хескет помолчал, потом прибавил: – А с теми, кто треплется о моих делах, у меня разговор короткий.

Вырвав из записной книжки листок, он начертил грубую схему.

– Найдешь нужного человека в этой вот хижине. Зовут Ваггонер. Возможно, у него не окажется при себе нужной суммы, но он знает, где достать деньги.

Когда бородач ушел, Хескет допил вино. Маркус Зетцев заплатил часть денег, чтобы помочь Хескету завладеть контрольным пакетом акций «Соломона». Если с Хескетом что-нибудь случится, акции перейдут к Маркусу, так что тот наверняка что-то задумал. Все-таки иметь дело с мошенниками гораздо легче – всегда знаешь, что они так и норовят обчистить тебя, хотя и делают вид, что боятся.

Что делать – поехать дилижансом или понадеяться на Ваггонера? Если он останется в Сан-Франциско, Зетцев обязательно подошлет к нему кого-нибудь из своих ребят, и на этот раз предупредить его будет некому. Нет, он поедет дилижансом, но сначала предпримет кое-какие меры. Он возьмет оружие, кроме того, в дилижансе будут женщины, а эти грабители с большой дороги не трогают слабый пол. Ты можешь убить мужчину, но если допустишь грубость по отношению к женщине, здесь, на Западе, тебя запросто вздернут.

Хескет уже кое-что разузнал о Джекобе. Этот необычный убийца не имел дела с бандитами, но когда образовались отряды линчевателей, принявшиеся наводить порядок и отлавливать всякий сброд, Джекоб оказался в их рядах. Похоже, никто даже не знал его в лицо, но побаивались.

Элберт Хескет не любил убивать собственными руками, но иногда случается так, что…

На вращающемся стуле Маркуса Зетцева сбоку висела кобура, в ней лежал «ремингтон» 36-го калибра. Стул загораживала поверхность стола, и очень немногие из тех, кто посещал контору, могли видеть кобуру с револьвером. Для этого пришлось бы очень близко подойти к столу и заглянуть через него, и все равно заметить ее можно было только в том случае, если стул оказывался развернутым под определенным углом.

Темные улицы к ночи становились совершенно безлюдными. Чуть подальше, в северных кварталах из салунов доносилась музыка и пьяные крики.

Элберт Хескет в грубой одежде шел вниз по неосвещенному переулку и вскоре завернул за угол, где находился товарный склад и контора Зетцева. В конторе светилось единственное окно, и ему пришлось подниматься почти в темноте, осторожно нащупывая ногами ступеньки. Хескет повернул ручку. Как он и предполагал, дверь оказалась заперта.

Теперь многое будет зависеть от случая, а случайностей он не любил. Он тихо постучал. Ответа не последовало. Тогда он постучал громче.

Внутри послышалось движение, и через стеклянную дверь он увидел, как кто-то идет по коридору, держа в руках фонарь. Фонаря-то он как раз и не предусмотрел. Пожар ему совсем ни к чему, хотя…

– Кто там? – послышался голос Зетцева.

– Маркус, это я, Хескет. У меня срочное дело!

Последовала пауза, громыхнул засов, и дверная ручка повернулась. Маркус поднял фонарь и заглянул компаньону в лицо.

– Что случилось? – требовательным голосом спросил он, не делая при этом ни одного движения, чтобы открыть дверь. Приход Хескета его явно встревожил.

– Я нашел акции, но мне нужна твоя помощь. Послушай, брось сомневаться, тут пахнет миллионами, только нужно действовать быстро.

Что, если Зетцев прихватил револьвер из кобуры, висящей на стуле?

Дверь распахнулась, и Зетцев в накинутом на плечи пальто отступил, чтобы пропустить его. Все получилось не совсем так, как планировал Эл, и теперь он мялся в дверях, надеясь, что Маркус пойдет первым. Но тот и с места не двинулся, и Хескет неохотно шагнул мимо него.

Торопливо и молча они добрались до кабинета. На пороге Хескет опустил руку, ощутил в ней нож, спрятанный в рукаве, и, сделав шаг вперед, обернулся.

– Маркус! – начал хриплым шепотом Эл, оглядываясь по сторонам. – Они наши, Маркус! Вот, смотри…

Левой рукой он достал из внутреннего кармана пальто пачку бумаг. Зетцев непроизвольно потянулся к ним, и в это мгновение Хескет размахнулся и резко ударил его ножом.

Лезвие вошло в тело пониже грудной клетки и застряло там по самую рукоятку. Глаза Зетцева выпучились, челюсть отвисла. Той же рукой, в которой держал бумаги, Эл схватил его за правый рукав и притянул к себе. Потом снова ударил ножом, стараясь направить лезвие чуть выше и вонзить глубже.

Взгляды их встретились. Зетцев еле ворочал языком, пытаясь издать хоть какой-то звук, но безуспешно. Хескет хладнокровно толкнул его на стол, дважды полоснул по горлу и столкнул тело на пол.

Как он и предполагал, сейф оказался не запертым, Эл подошел к нему и принялся просматривать содержимое. Найдя то, что искал, он еще раз взглянул на Маркуса Зетцева, наклонился над телом, вытер нож о рубашку убитого и направился к двери.

Подняв засов, он вышел на крыльцо и носом к носу столкнулся с четверкой парней.

Хескет нисколько не сомневался, что это головорезы Сидни Дакса или из банды Легавых, которые совершали вооруженные налеты, грабежи и поджоги по всему городу. Уже несколько раз целые кварталы Сан-Франциско сгорали дотла из-за таких вот поджогов.

Хескет медлил, одной рукой продолжая держаться за дверную ручку и жалея, что не взял револьвер Маркуса, потом невозмутимо произнес:

– Если хотите поживиться, милости просим, дверь открыта.

– Постой. Ты кто?

Но Эла уже и след простыл. Один из бандитов бросился за ним с криком: «Эй, ты, стой!» Но он не останавливался и, повернув за угол, побежал еще быстрее. Вскоре он увидел экипаж, остановил его и, добравшись до отеля, вошел в него через боковой вход. Обследовав одежду, с удовлетворением отметил, что на ней нет пятен крови, потом еще раз просмотрел бумаги. Ему удалось унести все записи его договоренностей с Маркусом, а сам Маркус был мертв.

Он с опаской вспомнил о воре с изможденным лицом. Что, если тот его заподозрит? И как быть с этими четырьмя из банды Легавых, что встретились ему на пороге? Нечего и сомневаться, они выгребли из конторы все ценное, и вряд ли лежавший там труп смутил их. Об их опустошительных налетах кричали все, так что и этот случай, скорее всего, пойдет на их счет. Никому не придет в голову доискиваться до истинной причины гибели дельца с сомнительной репутацией.

Насколько представлял себе Хескет, Маркус не имел родственников, но даже если таковые и объявятся, теперь это уже не играло роли.

Джекоб будет искать солидного, делового человека, так что надо будет одеться в грубую старательскую одежду и обязательно вооружиться.

Элберт Хескет умылся и приготовился лечь в постель. Если он и думал о Маркусе, то лишь как о тяжелом грузе, свалившемся с плеч. Внезапно он поймал себя на том, что его мысли переключились на Гриту Редэвей, причем он вспомнил о ней не как о человеке, у которого нужно что-то выкрасть, а как о женщине, к тому же прекрасной, очаровательной. Она не то чтобы возбуждала в нем чувственные желания, она вписывалась в ту схему положения вещей, которую он для себя выстроил. Он хотел быть богатым, влиятельным, хотел, чтобы ему завидовали, хотел иметь все самое лучшее и считал, что просто-напросто заслуживает этого. Ему и в голову не приходило задаться вопросом, почему он заслуживает самого лучшего. Его вполне устраивало, что он это знал. И все. Его «я» было надежно укрыто за стеной этого знания. С такими мыслями он уснул глубоким, здоровым сном, уснул так крепко, как еще никогда в своей жизни не спал.

Утренний дождь барабанил по крыше, гавань заволокло туманом. Со своего крохотного балкончика Грита бросила прощальный взгляд на вид, который ей так полюбился.

– Я буду скучать по этому городу, мистер Клайд, – сказала она Дэйну, который стоял, держа в руках ее багаж. – Мы еще вернемся сюда и снова будем играть здесь.

– Обязательно будем. Мисс Редэвей, нам пора, внизу нас ждет Манфред.

– Я сейчас спущусь. – Грита замешкалась, Клайд вышел, захлопнув за собою дверь.

Она быстро подошла к тайнику и извлекла из него отцовский бумажник. Теперь ей придется все время держать его при себе, и это очень ее беспокоило. Тот, кто охотится за ее бумагами, понимает, что если она уезжает из Сан-Франциско, то акции возьмет с собой. Правда, с нею будут Манфред и Дэйн Клайд и еще несколько человек из труппы, потому что остальные уже уехали.

Экипаж доставил их на почтовую станцию. Первым она увидела там Элберта Хескета, но он так изменился, что она не сразу узнала его. Хескет улыбнулся.

– У нас в Комстоке многие так одеваются, – объяснил он. – В такой одежде путешествовать проще и удобнее.

– Конечно, – согласилась она, но все же очень удивилась.

Хескет, всегда аккуратный и подтянутый, казалось, придавал большое значение тому, как он выглядит. А в этой одежде он смотрелся несколько странно.

Дождь перешел в мелкую морось и продолжался целый день. Тяжелый дилижанс скрипел и громыхал по камням и ухабам. Рядом с Гритой сидел Манфред, напротив нее – Мэри. Сиденье с другой стороны занимал дородный, грузный господин с усами и бакенбардами, одетый в коричневый сюртук. Рядом с ним расположился Хескет, который очень скоро уснул. Дэйн Клайд ехал на крыше дилижанса. Сколько всего было пассажиров, Грита точно не знала.

Несколько раз они останавливались сменить лошадей. На одной из почтовых станций Грита сказала Манфреду:

– Я немного беспокоюсь.

Этот умный, проницательный человек, который много путешествовал и немало повидал, пристально глядя на нее, спросил:

– А в чем причина вашего беспокойства?

– Мои преследователи, наверное, понимают, что то, за чем они охотились в Сан-Франциско, теперь у меня с собой.

– Я уже думал об этом.

– Вам лучше не вмешиваться. Я не хочу, чтобы кто-то из-за меня пострадал.

– Поживем, увидим.

На той же станции к ним подсел новый пассажир, напоминавший клерка, высокий, рыжеватый, с густыми бровями, одетый в поношенный сюртук, сохранивший еще складки от долгого пребывания на полке. На вид ему было лет тридцать. При себе он имел саквояж. Не обращая ни на кого внимания, он проворно забрался в дилижанс.

Время от времени подсаживались и другие пассажиры, и Грита уже пожалела, что не поехала до Сакраменто пароходом.

Поздно вечером, когда они подъезжали к какому-то поселку, возчик объявил:

– В Сакраменто мы заночуем. Гостиница там вполне приличная, есть даже увеселения.

– А я думала, дилижансы следуют без остановок, – заметила Грита. – Хотя, по правде говоря, отдых мне не помешал бы.

– Никому из нас он не помешал бы. Да, обычно мы едем без остановок, но тут недавно случился паводок, дороги местами размыты, и я не отважусь ехать по ним в темноте: мне надо видеть, что у меня под ногами.

Грита огляделась вокруг. Хескет куда-то исчез, теперь рядом сидели грузный господин в коричневом сюртуке и рыжеватый пассажир, подсевший недавно.

Они приехали в Сакраменто. Именно из этого городка когда-то давным-давно пришло то письмо. Кто-то задолжал ее отцу деньги и вложил их в какое-то дело, может быть, даже в этом городишке.

За ужином рядом с нею сидел Манфред.

– Неприятности могут случиться на отрезке пути отсюда до Пласервиля или дальше, – заметил он. – Места начинаются неспокойные.

– Вы бывали в этих краях раньше?

Он указал на восток и тихо проговорил:

– Мои родители умерли там, неподалеку от того места, куда мы следуем.

– А мои так и не добрались до этих мест, – грустно произнесла Грита. – Их убили на Миссури, они даже не успели выехать.

Манфред удивленно и как-то странно посмотрел на нее.

– Надо же, я и понятия не имел… Я думал, вы француженка.

– Я американка, просто училась в Париже. – Она провела в воздухе рукой. – Сюда-то мы и ехали. Калифорния – заветная мечта.

– Моя тоже. Жаль, что мои родители так и не увидели ее.

Оставшись одна в своей комнате, Грита задумалась. Почему он так странно посмотрел на нее? Чему удивился? Неужели тому, что она американка? А может, здесь кроется что-то другое?

Глава 30

На рассвете, расчесывая волосы, Грита вдруг посмотрела на Мэри и спросила:

– У вас есть револьвер?

Мэри Такер удивленно подняла глаза.

– Да, мисс Редэвей. Я ношу его с собой.

– И вы умеете стрелять?

Мэри улыбнулась.

– Я выросла в Индиане. Жили мы бедно, и папа подрабатывал в городе. Братьев у меня нет, и если в доме появлялось мясо, то это благодаря мне. Я охотилась и добывала дичь до четырнадцати лет, пока холера не унесла моих родителей.

– Хорошо, что у вас есть револьвер, держите его под рукой, потому что у нас могут возникнуть в пути неприятности.

– Я так и сделаю. Вас и вправду кто-то выслеживает?

– Да. Им нужно что-то из моих вещей.

– А вы, похоже, уверены в себе, мэм. – Девушка-ирландка улыбнулась. – И так же, как и я, сможете постоять за себя.

Грита кивнула.

– Смогу, если потребуется. А как вы попали в театр, Мэри?

– Потеряв семью, я нанималась на разную работу в Питсбурге. В одном доме, где я служила горничной, был молодой человек, он буквально бредил театром и часто устраивал приемы для актеров. За девушками ухаживать он не любил, но со мной держался очень мило, и мы часто подолгу беседовали. Однажды я так удачно изобразила одну даму, что очень рассмешила его. Через несколько дней за ужином он сказал какому-то человеку: «Пригласите ее, она лучше всех подходит на эту роль». И меня взяли в труппу. Мне предложили роль бойкой, нахальной горничной, и моя игра им понравилась. Так я связала свою судьбу с театром. С тех пор прошло четыре года. Я не стала ни богатой, ни известной, но это все же лучше, чем скрести полы.

– А вы никогда не жалели, что покинули ферму?

– Жалела. Я надеюсь, что когда-нибудь мне удастся накопить денег и купить собственное ранчо. – Она взяла чемодан. – А вы, мисс? Что вы собираетесь делать?

– Пока не имею понятия. Вы когда-нибудь влюблялись, Мэри?

– Дважды. Наверное, это была любовь. Но оба раза я сумела вовремя остановиться и благодарю за это Господа. А вы, мисс?

– Нет. В жизни я встречала мужчин, настоящих джентльменов, но все они мне не нравились. Наверное, я сама не знаю, чего хочу.

– Так всегда бывает, пока не встретишь настоящего человека.

Грита вдруг прерывисто проговорила:

– Я куплю ранчо, Мэри, и буду разводить лошадей. Конечно, я люблю театр, только мои возможности не безграничны, и едва ли я достигну подлинных вершин.

– Зато как приятно видеть радость и слышать смех в зрительном зале.

– Да, это так. Но зритель существо непостоянное. Толпа переменчива. Так не раз говорил мне один старый актер, и я согласна с ним. Некоторые актрисы думают, что толпа любит их, но все это чепуха. Зритель любит роли, которые мы играем, нашу актерскую манеру, до нас самих ему нет дела. Сегодня ты, а завтра другая.

Утро выдалось холодное и сырое, в дилижанс садились молча. Грузный господин в коричневом сюртуке вертел головой; рыжеватый, напротив, ни на кого не смотрел, пряча взгляд.

Манфред забрался в карету последним и молча уселся рядом с девушками. На заднем сиденье расположились трое, одним из них был Хескет.

Щелкнул кнут, возчик издал невообразимый клич – дилижанс дернулся и помчался.

– Недавно прошел паводок, – проговорил кто-то из пассажиров, – дорогу кое-где размыло. Лучше бы поехать другим путем.

– Другим путем? – переспросил чей-то мрачный голос. – Это каким же?

– Да говорят, есть другие дороги, – сказал господин в коричневом сюртуке.

Ваггонер услышал стук копыт и понял, что к нему гости. Скатившись с койки, он выглянул в окно. Что-то двигалось по направлению к его хижине. Так и есть – всадник. Он натянул штаны, пристегнул подтяжки, прикрепил к поясу револьвер, лежавший на стуле у изголовья. Потом зажег сигару. Курил Ваггонер редко, но всегда держал сигары под рукой.

Стук копыт замедлился и стих. Слышался лишь монотонный грохот дробилен. Где-то ниже по улице открылась дверь, и до него донеслись отдаленные звуки веселой музыки. Еще через мгновение в дверь постучали. Ваггонер поднял засов.

– Заходи, – крикнул он и слегка отступил, чтобы посмотреть на входившего. У незнакомца было болезненного цвета лицо и бегающие глазки.

– Принес весточку, так что давай плати.

Ваггонер уставился на него. Уж кто-кто, а он знал, что это за плата. Он взял письмо. Ясно, что конверт вскрывали. Посмотрев на письмо, потом на гонца, Ваггонер оскалился в притворной улыбке.

«У мисс Г. Р. есть акции. Предлагаю обычные условия, пока дилижанс не прибыл в B. C. Слухи о Джо Пот. Также специалист Джекоб. Джекобу сдай туза. Как обычно, три. Вручение потом».

Слова «обычные условия» означали, что он должен выкрасть эти акции. Джо Поттавоттами был известным преступником, он совершал налеты на фургоны и дилижансы. Какой-то специалист Джекоб… Сдать ему туза… Интересно, что это за специалист? Может, по убийствам?.. Ваггонер нахмурился. Он не знал никого по имени Джекоб, хотя… Он посмотрел на гонца.

– Значит, я должен заплатить тебе? Ну что ж, можно. Еще лучше будет, если ты сам возьмешь кусочек, который так и просится в руки.

– То есть как?

– Ты читал это?

Тим с минуту колебался, потом пожал плечами.

– Ну и что? В наше время человеку лучше знать, что он везет. Война, как-никак.

– И тебе понятно, о чем здесь говорится? – Ваггонер протянул ему письмо.

– Там же все написано.

– Написано, да не то. Вот, например, «У мисс Г. Р. есть акции» означает, что на дилижансе везут десять тысяч золотом. Инициалы кого-то из пассажиров использованы произвольно.

Ваггонер лгал. Он решил, что гонец пригодится ему.

– Мне нужен помощник. – Кивком головы он указал в сторону города. – Народу-то полно, только свистни, но раз ты здесь, лучше не терять времени.

– Сколько я получу?

– Если хапнем все десять, две с половиной твои. Мне еще надо расплатиться с одним парнем, он у меня заместо глаз.

– Половину.

– И не думай! Тут я сдаю и я снимаю. Или ты в игре, или выбыл.

– Ладно, идет.

– Верховая лошадь у тебя есть?

– Есть. Только она уже почти выдохлась. – В течение всего пути он менял лошадей на почтовых станциях «Поуни Экспресс». Предприятие это грозило в ближайшее время сойти на нет, и станционные конюхи из кожи вон лезли, чтобы заработать лишний доллар.

– Ничего, по дороге сменим. – Ваггонер снова лгал. Этот дурень так никогда ничего и не поймет. Ведь Ваггонеру приказано расплатиться с ним. Переводчик ему не требовался.

Элберт Хескет не любил убивать, потому что одно убийство влекло за собой другое, а убийца и жертва менялись местами. Он также никогда не задавался вопросом, достает ли ему смелости или нет. Он просто делал то, что положено, если кто-то становился у него на пути. Хескет прекрасно сознавал, что едет навстречу опасности. Джекоб, вне всякого сомнения, получил от Зетцева инструкции убить его и, возможно, уже находится среди пассажиров дилижанса. А если нет, то подсядет позже. Интересно, этому Джекобу уже заплатили или он получит деньги потом? Быть может, если он узнает, что…

– В Сан-Франциско произошло жестокое убийство, – произнес он громко. – Погиб мой партнер Маркус Зетцев. Он занимался продажей оборудования для приисков, грузовых судов, театров. Полагают, его прикончили головорезы из банды Легавых. Они обчистили его контору под ноль.

– Я знал его, – откликнулся Манфред. – Том Мэгуайр покупал у него механизмы для сцены, вороты, парусину, веревки и прочий товар.

– Да-да, это он. У него дешевый товар. Жаль, что мы его потеряли.

Если Джекоб сейчас в дилижансе, то теперь он знает, что тот, кто его нанял, мертв, и, может, не станет выполнять задание.

Какое-то время говорили о бандах Сидни Дакса и Легавых и о том, как следует с ними бороться. Потом разговор иссяк.

Хескет думал о том, что ждет его в пути. Он уже не раз ездил по этой дороге и понимал, что налет произойдет где-нибудь после Пласервиля или даже после Строберри. Он хладнокровно и тщательно обдумывал, как поведет себя, когда это случится. Если Джекоб будет вместе с Джо Поттавоттами, это одно. Но что, если он уже в дилижансе и собирается устроить пальбу, а под шумок убрать и его? Правда, в этом случае его и самого могут убить. Хескет понимал, что Джо Поттавоттами будет выжидать до последнего момента. Несколько троп вело вверх, в каньон Фэй, и еще обходной путь из каньона Карсон, так что Джо, откуда бы он ни выехал, сможет быстро вернуться обратно, никто даже не заметит его отсутствия. Одна надежда, что Ваггонер успеет раньше. Должен успеть. Все-таки хорошо водить знакомство с такими людьми, как этот бандит, – можно избежать массы неприятностей.

Дилижанс трясся и подпрыгивал на ухабах, раскачиваясь из стороны в сторону, то и дело его колеса погружались в ручьи, пересекавшие дорогу. Несколько раз они застревали в оврагах и впадинах, заполненных водой. Одежда путников порядком запылилась и перепачкалась.

Грита снова нащупала пистолет – он лежал на месте.

Иногда встречались глубокие грязные лужи, но на возвышениях дорога высыхала быстро. Вечная пыль витала в воздухе, словно и не прошли недавно дожди. Поднявшись на возвышенность, возчик остановил дилижанс и, наклонившись, прокричал пассажирам:

– Кто хочет поразмять ноги, сейчас самое время! Лошадям надо отдохнуть.

Они остановились на окруженной соснами полянке, где валялось несколько огромных валунов и множество поваленных деревьев; стволы их лежали параллельно, словно кто-то нарочно расположил их таким образом.

– Сверху упали во время бури, – объяснил кто-то. – В этих каньонах иногда бывают такие ветры, что вырывают деревья с корнем, словно траву.

К ним подошел возчик с кнутом в руке и, приподняв шляпу, поприветствовал:

– Надеюсь, путешествие не очень для вас утомительное, мисс Редэвей? Дорогу все время улучшают, да уж больно движение сильное. Вы бы видели, что тут творилось раньше! Ни о каких дилижансах и речи не могло идти, добирались пешком или верхом. Потом стали ездить на фургонах, правда, все время приходилось останавливаться, вытаскивать повозки, подсыпая под колеса песок, – так что дорогу и впрямь выложили собственными руками.

– Вы давно здесь?

– Да не очень. Я приехал сюда с родителями из Западной Вирджинии в пятьдесят первом. Отец умер от холеры, а мать открыла меблированные комнаты в Раф-н-Реди. Долго мотался из поселения в поселение, потом подался на Фрэйзиер, там попал в снежную лавину. Тревэллион нашел меня, когда я уже собирался отдать Богу душу…

– Тревэллион? – переспросил Манфред, – Я много слышал о нем.

– И еще немало услышите. О нем повсюду ходят истории, только ему до этого дела нет.

– А нет ли у него другого имени? – поинтересовалась Грита.

– Что-то не слыхал. – Возчик сплюнул. – А ему другое и не нужно, мэм. Люди просто называют его Тревэллион, и всякому понятно, о ком идет речь. В здешних краях он один такой.

Грита повернулась к стоявшему рядом Хескету.

– А вы встречали его, мистер Хескет?

– Нет, не доводилось. Говорят, он хороший горняк. Рабочих у меня нанимает начальник смены, и я редко вижу их.

Хескет повернулся спиной и побрел к дилижансу.

Возчик ухмыльнулся.

– Уж ему-то не за что любить Тревэллиона, – шепнул он, – ведь тот оттяпал у него что-то вроде спорной полосы. Есть такой богатый прииск, – пояснил он, – называется «Соломон». Принадлежал Уиллу Крокетту. Хескет работал там бухгалтером. Как уж там вышло, только вдруг оказалось, что бухгалтер завладел контрольным пакетом акций и вышвырнул хозяина вон. Такое впечатление, что все время, пока Хескет работал бухгалтером на прииске, он только и думал, как бы завладеть им. Так вот, однажды Хескет пришел на прииск и обнаружил, что накануне ночью там побывал Тревэллион и застолбил кусок богатой, быть может, даже лучшей земли, которую он считал своей. Тревэллион застолбил участок, подписавшись своим именем и именем Крокетта, хотя, сдается мне, Уилл ни сном ни духом об этом не ведает. Так что сами понимаете, как может Эл Хескет любить Тревэллиона.

Он огляделся по сторонам.

– Ну ладно, по местам! Путь неблизкий.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась к нему Грита, – этого человека… Тревэллиона, его никогда не называли Вэлом?

– Нет, мэм, никогда. Во всяком случае, я не слыхал. Просто Тревэллион. Так его все величают.

Глава 31

Пассажиры садились в дилижанс. Возчик тоже собрался идти на свое место, но Грита взяла его за руку. Удивленный, он остановился.

– Будьте осторожны, – тихо предупредила она. – Боюсь, у нас могут быть неприятности.

Он уже успел занести ногу на подножку и теперь снова поставил ее на землю.

– О чем это вы, мэм?

– Есть люди, которым от меня что-то нужно. Уверена, они предпримут попытку ограбления до того, как мы доберемся до Вирджиния-Сити.

Возчик отер грязь с сапога о колесо.

– Откуда вы это знаете?

– Дважды меня уже пытались ограбить. Один раз кто-то побывал в моей квартире в Сан-Франциско, а в другой раз на меня напали в театре.

– И у вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто это сделал?

– Никаких. Об этом знает только Ричард Манфред, актер и режиссер нашей труппы, да еще мистер Хескет.

– А Хескету-то что до этого?

– Понятия не имею. Правда, последнее время он уделял мне много внимания.

Возчик усмехнулся.

– Это и неудивительно, мэм. Любой на его месте не преминул бы отдать вам должное, будь у него такая возможность.

– Благодарю вас, только я думаю, у него есть какой-то другой интерес. – И она повернулась к дилижансу, так как все до единого пассажира уже уселись. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал.

– Если бы они получили то, что им нужно, они…

Грита снова повернулась к нему.

– Но поймите меня правильно, я вовсе не собираюсь расставаться со своими вещами. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

Она поднялась в карету, возчик взгромоздился на свою скамью и взял поводья.

Они неуклонно продвигались вперед. После короткого спуска дорога опять стала подниматься в гору. Лошади перешли на шаг. Ехали лесом, в небе сгущались тучи. Под деревьями снег лежал клочьями, а вдоль дороги с теневой стороны – целыми сугробами. Последние осиновые листья тоскливо трепетали на ветру, напоминая о былой красоте лесного убранства. В бодрящем воздухе пахло хвоей.

Хескет сидел с закрытыми глазами и, казалось, спал, но Грита заметила, что он притворяется. Его выдавали руки: правую он держал на груди, и было такое впечатление, что он вооружен. Тихонько разглядывая Эла, она думала, что этот холодный, ко всему безучастный, обстоятельный человек на самом деле очень хрупок: он будто ходит по краю пропасти.

Актерскому мастерству она училась, наблюдая за жизнью. Врожденное чутье и интуицию дополнили советы и наставления тети и ее друзей, а впоследствии и некоторых старожилов театра. И все же большую часть знаний она получала, наблюдая за людьми, стараясь передать их манеры, жесты, мимику. Она с любопытством изучала человеческие характеры: застенчивость и самоуверенность, твердость и беспринципность.

С самого начала Грита разгадала, что маска, которую Хескет надевал на людях, скрывала лицо совсем другого человека. Он всегда выглядел собранным, полностью владел собой. Решения принимал быстро и точно. Она подозревала, что рабочие боятся его, чувствовала в нем хорошо скрываемую жестокость. Но даже эта жестокость отступала на второй план перед его презрением ко всему вокруг.

Дилижанс громыхал по ухабам, замедляя ход на песчаных участках и там, где дорога шла под гору.

– Начинается пустынная местность, – заметил Манфред, и Грита поняла, что это предупреждение. В предупреждении она не нуждалась, уже несколько раз пальцы ее нащупывали пистолет.

– Лучше дайте его мне, – тихо предложил ей Манфред.

– Это нечестно. Ведь неприятности касаются только меня.

– Но вы женщина.

– Если женщине грозит смерть, она может сопротивляться. У моей матери не было такой возможности, и ее убили.

– Вы никогда не рассказывали мне об этом.

– Как-то не пришлось к слову. Это случилось очень давно, на берегу Миссури.

Элберт Хескет открыл глаза, и Грита вдруг поняла, что он внимательно слушает.

– На берегу Миссури? – переспросил он.

– Мы собирались на Запад. Отец купил крытый фургон и совсем уже приготовился к отъезду.

Хескет смотрел на нее не мигая, а губы его растянулись в слабой улыбке.

– А вы уверены, что произошло убийство? Ведь вы, должно быть, тогда были совсем юной.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Это было убийство. Я находилась там.

Теперь все взоры обратились к Грите. Господин в коричневом сюртуке заволновался.

– Ужасно, – проговорил он. – Как это, должно быть, ужасно для такого юного создания. Хорошо еще, что вы сами остались живы.

– Меня бы тоже не стало, не окажись рядом соседский мальчик. Он укрыл меня. – «И удержал», – закончила она про себя.

Впервые за все время она представила все так подробно. Он крепко держал ее, прикрыв ладонью глаза и шепча ей что-то на ухо. Наверное, единственный раз в жизни она чувствовала себя такой защищенной. В этом кошмаре он не бросил ее, хотя тоже потерял мать, а держал и успокаивал.

Ей казалось нелепым вспоминать об этом после стольких лет, но картина тех страшных событий, вставшая перед ее мысленным взором теперь, оставалась такой же яркой и живой, как и прежде. Она помнила сдавленные крики и шум борьбы, глухой звук падающего тела и эти детские, но такие сильные руки, удерживавшие ее.

– Вам просто повезло, что вас не убили. И много было нападавших?

– Да, целая шайка.

– Вам повезло, – повторил господин в коричневом сюртуке. – Совершив такое преступление, они наверняка не собирались оставлять в живых свидетелей. Таких повесить мало.

Хескет выглянул в окно, и она вдруг вспомнила, где находится и что может произойти. Она нащупала в сумочке пистолет – он ждал своего часа, ее спокойный и невозмутимый защитник.

– Далеко еще до Строберри? – спросила она Хескета.

– Еще далеко.

Они догнали длинную вереницу фургонов, поднимавших за собой огромные облака пыли. Возчик хлестнул лошадей, чтобы обогнать караван и первым прийти к небольшой придорожной станции. Окруженный клубами пыли, дилижанс остановился перед зданием станции, возле которого, прислонившись к стене, сидел индеец, у коновязи топталось несколько лошадей.

На станции Хескет сторонился Гриты, прогуливаясь в одиночестве среди деревьев поодаль от дороги. К ней подошел возчик, кивком головы указав на Эла.

– Странный тип, держится обособленно. – Он сплюнул. – Сразу видно: себе на уме. Уилл Крокетт не единственный, кого он загнал в угол. На его месте я бы позаботился о том, чтобы приобрести себе надежных друзей.

– Почему вы так говорите?

– Он голоден, этот тип. Голоден, как волк, и будет грызть жертву, пока не сожрет ее с потрохами. И то, как он отобрал «Соломон» у Уилла, служит тому подтверждением. Прииск нужен ему целиком, и, если я хоть что-то смыслю в этой жизни, он задался целью заполучить его.

– Но ведь не стал же он связываться с такими людьми, как Маккей, Фэйр или, к примеру, Шэрон.

– Пока нет. Решил сначала проглотить мелкую рыбешку. Он ненавидит Сутро. Тот хочет осуществить идею Адольфа и проложить туннель между приисками, но сколько бы денег ни потребовалось для этого Сутро, от Хескета он не примет ни цента. Он всегда старается избегать его.

– Как вы думаете, где на дилижанс могут напасть? – спросила Грита.

Он пожал плечами.

– Где-нибудь между Строберри и долиной Надежды. Джо Поттавоттами хорошо знает местность и наверняка понимает, что мы не выберем путь на долину. Иногда мы пользуемся этой дорогой, когда остальные занесены снегом, но я думаю взять севернее, на Кингсбери-Грейд. Там, где дорога под гору, упряжка может идти только шагом, так что всаднику ничего не стоит срезать путь и зайти вперед.

На станции они получили хороших лошадей. Хескет первым забрался в дилижанс. Господин в коричневом сюртуке застегнул все пуговицы на пальто, хотя в карете было тепло. Теперь он сидел спиной к Грите и вполоборота к Хескету. Манфред заметил перемену, но ничего не сказал Грите.

Подъем стал круче, дорога – извилистей, снег под деревьями – глубже. Снаружи заметно похолодало. Грита несколько раз задремывала, рассеянно думая о Ричарде Манфреде. Как и остальные актеры, она не знала о нем ничего. Он как-то смутно упоминал о труппах, с которыми ему приходилось работать на Юге. Разноплановый актер, Манфред оказался более чем средним режиссером. Похоже, он досконально изучил свою профессию. Он выглядел выше среднего роста. Смуглое лицо с орлиным профилем и ровными белыми зубами, обрамленное темными волосами, привлекало внимание. О таких говорят: не красив, но чертовски обаятелен. Держался он со скромным достоинством, хорошо одевался и не любил распространяться о себе. В последнем спектакле ему особенно удалась финальная сцена, нечто вроде попурри, завершавшего представление, в котором каждый из актеров пел, танцевал или проделывал смешные трюки. Все это он исполнял с одинаковой легкостью и непринужденностью. Его возраст, образование да и все его прошлое оставалось тайной. И если другие актеры, будучи вне сцены, мучались сомнениями на свой счет, то Манфред, напротив, был полностью уверен в себе.

Дилижанс поднялся на вершину залитого солнцем горного склона. Перед извилистым спуском возчик придержал лошадей и оглянулся, потом, стегнув их, вознамерился пустить быстрым шагом, и тут из-за деревьев раздался голос:

– А ну стой, Дэйв, приехали!

Возчик остановил упряжку. Хескет отпрянул назад, в темный угол дилижанса. Грита сжала в руке пистолет.

– У меня ничего нет, – мирно проговорил возчик. – Видишь, в ящике пусто.

– Зато есть пассажиры! – весело отозвался бандит. Справа и слева от него из кустов появились еще двое.

– Вот что, ребята, у меня едут женщины. Актрисы, – все так же мирно продолжал Дэйв. – Вы же знаете, как в Вирджинии ждут их. Хочу предупредить вас, парни, если хоть волос упадет с их головы, считайте, что петля вам обеспечена.

Бандит, вступивший в разговор, который, судя по всему, и был Джо Поттавоттами, револьвером указал на дилижанс:

– А ну выходите! Никого не тронем.

И тут вмешалась Грита:

– Друзья мои, у вас три пушки против наших шести. Ну так как, выходить нам или нет?

– Леди права. Вы, ребята, остановили не тот дилижанс. Лучше вам убраться подобру-поздорову, – крикнул Манфред, держа оружие наготове. – Вам не удастся нас ограбить. Убьете одного, зато мы перестреляем вас всех. Ну так что?

Мэри Такер и господин в коричневом сюртуке тоже держали в руках револьверы. Грита обернулась к сидевшим в дилижансе мужчинам:

– Господа, цельтесь получше, старайтесь не промахнуться.

Элберт Хескет держал револьвер на коленях, Грита смотрела прямо на него.

Джо Поттавоттами явно попал в затруднительное положение. Еще ни разу за всю свою преступную жизнь ему не приходилось останавливать дилижанс, набитый вооруженными пассажирами, настроенными столь решительно. Обычно путники послушно выходили, без сопротивления выкладывая все свои ценности. Джо знал свое дело и не имел ни малейшего желания испытывать судьбу.

– Ладно, леди, ваша взяла! – весело крикнул он. – Поезжайте своей дорогой, будем считать, что мы квиты.

Дэйв взмахнул кнутом, и упряжка тронулась. На прощание он помахал разбойникам, и они ответили ему.

Элберт Хескет неторопливо вернулся на свое место, он держался крайне настороженно. Джо Поттавоттами устроил налет неожиданно и все же потерпел неудачу. Но кто мог подумать, что они станут сопротивляться! И потом, все пассажиры оказались вооружены!

Внезапно его охватил приступ ярости. Проклятая баба! Эта грязная… Он постарался взять себя в руки, хотя все еще дрожал. Но никто не обращал на него внимания, все обсуждали случившееся. Только она, эта Редэвей, молчала. Где же наконец Ваггонер?

Глава 32

Приступ ярости миновал, повергнув Хескета в состояние опустошенности, он дрожал, словно попав под порыв ледяного ветра. Мысли мешались у него в голове, и ему захотелось выпрыгнуть на ходу из дилижанса и умчаться в лес. Обхватив колени руками, он пытался обрести прежнее спокойствие. Нападение произошло, а Джекоб так и не заявил о себе, и это, скорее всего, означает, что он все еще ждет удобного случая. Интересно, знает ли Ваггонер этого Джекоба?

Наконец Хескет взял себя в руки, пытаясь хорошенько все обдумать. Теперь Эл уже не сомневался, что акции находятся у Гриты. Он должен завладеть ими!

Мысль о налете на дилижанс показалась ему довольно удачной. Забрав какие-то вещи, бандиты безусловно отдали бы ему акции. Выведя из игры Маркуса Зетцева, Хескет не сомневался, что сумеет провернуть сделку, даже попади эти акции в чужие руки. Он не припоминал случая, чтобы ограбление пассажиров сопровождалось какими-нибудь трудностями, если, конечно, в карете не находился вооруженный курьер. Кто же мог ожидать, что эта проклятая баба, какая-то актрисулька, так ловко возьмет все в свои руки, проявит такую решительность и смекалку и организует вооруженный отпор. Проделай она подобный трюк с Ваггонером, тот вряд ли бы справился с нею. Он даже не мог упрекнуть Джо Поттавоттами за отступление. Тот правильно поступил, ведь начни он стрельбу, дилижанс превратился бы в решето, но тогда те, кто сидел внутри, уж точно перестреляли бы их всех как зайцев. Но где же Ваггонер? Теперь все зависело от него.

Пассажиры постепенно угомонились, беседа смолкла. Скоро они совсем расслабятся, потеряют бдительность, так как уже не ждут нападения.

Интересно, кто из них Джекоб? Хескет перевел взгляд с молчаливого худого парня на господина в коричневом сюртуке. Какой он тяжелый и грузный. Интересно, это жир или мышцы? Люди, обладающие большой физической силой, нередко производят впечатление толстых. От грузного господина исходил запах крепких сигар, ногти на толстых, кургузых пальцах были коротко подстрижены. Могучая шея выпирала из тугого воротничка, из кармана жилета свешивалась массивная золотая цепь, а красный галстук был заколот бриллиантовой булавкой. Пока Грита отвлекала внимание Джо Поттавоттами, этот господин в коричневом сюртуке весьма проворно извлек свой «ремингтон» 36-го калибра. Элберт Хескет внезапно насторожился. Кто этот человек? Он достал оружие при первой же угрозе, и Хескета удивила его решительность и готовность.

Его сосед, пассажир с рыжеватыми волосами, наоборот, невозмутимо сидел, сложив руки на коленях, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Быть может, ониспугался? Или к чему-то приготовился? Или просто наблюдал за ходом событий и ждал, когда пантера совершит свой прыжок?

Хескет посмотрел на Гриту. Откинувшись на спинку сиденья, она закрыла глаза. Мэри Такер тоже, казалось, спала.

Дилижанс, покачиваясь, громыхал по каменистой дороге, то съезжая по крутым откосам, то медленно взбираясь в гору.

Они подъехали к Строберри, дверца открылась, и карета осветилась солнечными лучами. Сонные пассажиры повставали с мест и стали выбираться на воздух. Манфред помог Мэри и Грите спуститься.

– Только не задерживайтесь, – обратился к вяло топтавшимся пассажирам Дэйв. – Перекусите, выпейте по чашечке кофе, и тронемся. Нам надо спешить, пока не поднялась вода.

Дэйн Клайд стоял рядом с ним, пропуская пассажиров в дверь.

– Ну и выдержка у нее! – кивнул в сторону Гриты Дейв, обращаясь к Клайду. – Отродясь не видывал ничего подобного. Это ж надо, поставила самого Пота на уши! А вы что же, с нею едете?

– С ее труппой, – ответил Клайд. – Мисс Редэвей вполне самостоятельна.

– Это заметно. – Дэйв сплюнул. – Такой, как она, только настоящий мужчина под стать. Впервые вижу, чтобы Пот дал деру.

– Мне тоже однажды пришлось улепетывать, – признался Клайд. – Но я тогда еще не умел стрелять.

– А сегодня чуть не пришлось. С такого расстояния трудно промазать. Правда, всякое случается.

Грита направилась к столику, и Манфред обратился к официанту:

– Мисс Редэвей актриса, она едет в Вирджиния-Сити и очень устала. Не могли бы вы поторопиться?

– Актриса?! Настоящая актриса?! Скажите пожалуйста! Я ведь слыхал о ней. Говорят, она очень талантлива, не так ли?

– Очень, – ответил Манфред. – Не могли бы вы поторопиться?

Манфред направился к столу, оглядев переполненную комнату. Хескет куда-то исчез. Господин в коричневом сюртуке пристроился на скамье, где сидело уже несколько человек. Сосед, которого он потеснил, хотел было возразить, но, увидев далеко не миниатюрную комплекцию новоприбывшего, передумал и чуть потеснился. Заведение не отличалось чистотой – на полу чавкало месиво из грязи и опилок. Разношерстная публика быстро двигала челюстями. За столом сидело много вооруженных людей.

Какой-то бродяга с хищными чертами лица в потрепанной шляпе с опущенными полями и рваном пальто подошел к Манфреду.

– Вы с этого дилижанса? А места там есть?

– Дилижанс переполнен, – ответил Манфред, потом указал на возчика. – Поговори с ним. Может, найдется что-нибудь наверху.

Он подошел к Грите и, не садясь за стол, взял чашку кофе. Глаза его шарили по комнате, внимательно изучая присутствовавших. Через, некоторое время незнакомец подошел снова, и Манфред спросил его:

– Ну что, едете с нами?

– Похоже, что нет. Дороговато для меня. Он запросил пять долларов до Уошу, а у меня всего-то трешка.

Он повернулся и хотел уйти, но тут Грита произнесла:

– Пожалуйста, подождите минутку!

Незнакомец остановился, посмотрел на нее и торопливо снял шляпу.

– Простите, мэм, я не заметил, что здесь дама.

– Вам нужно в Уошу?

– Да, мэм. Как-нибудь доберусь.

Грита кивнула на его револьвер.

– Вы бы не стали раздумывать, если бы понадобилось стрелять?

– Уж точно не стал бы, – тихо проговорил незнакомец. – Только я никогда не стреляю без причины.

– По пути в Вирджиния-Сити может случиться все что угодно. Мистер Манфред, разумеется, и сам справится, но мне хотелось бы, чтобы он дрался не один.

– Меня зовут Тиэйл, мэм. Сейчас я попал в затруднительное положение, правда, сколько себя помню, я никогда и не выходил из него. Так что вам угодно?

– Я хочу спокойно добраться до Вирджиния-Сити. Мое имя Маргрита Редэвей, и у меня есть основания полагать, что меня хотят ограбить.

– Хотел бы я взглянуть на того, кто рискнет напасть на такую даму, как вы!

– Вы получите от меня…

– Мэм, мне ничего от вас не нужно. Моя бедная мать перевернулась бы в гробу, узнав, что ее сын берет деньги за то, что защищает даму. Возьмите меня, и никто не посмеет напасть на вас, я сделаю для этого все.

– Подождите-ка, вы ели?

– Да, мэм. Позавчера.

– Вам надо поесть. Сходите за своими вещами и возвращайтесь.

– Он не будет ждать, мэм. Точно знаю, не будет.

– Он подождет.

Тиэйл ушел и через несколько минут вернулся с винтовкой и небольшим аккуратным свертком, в котором, по-видимому, вез свою одежду. Еда уже стояла на столе, Тиэйл сел и принялся есть.

– Ричард, не сходите ли вы к Дэйву? Расскажите ему, в чем дело, и передайте, что мы не задержимся долго.

Манфред колебался.

– Надеюсь, ничего не случится?

– Конечно. Здесь же мистер Тиэйл.

Когда Манфред ушел, Тиэйл, оторвавшись от еды, сказал:

– Вы слишком доверяете незнакомым людям, мэм.

– Нет, нет, мистер Тиэйл, вовсе нет. Я доверяю своему чутью. Я сразу поняла, что на вас можно положиться, что вы человек слова.

– Мне приятно это слышать от вас, мэм.

– А что вы собираетесь делать в Уошу? Работать на приисках?

– Нет, мэм. Не очень-то мне светит ковыряться под землей. Лучше устроиться на дробильню или заняться старательством. В Уошу у меня брат. Уж он-то подскажет, что лучше.

– Мистер Тиэйл, я пробуду в Вирджиния-Сити не меньше месяца. Если вы согласитесь работать это время у меня, я заплачу вам сорок долларов.

– Боюсь, мэм, что одет я не слишком прилично, чтобы появляться на людях в вашем обществе.

– Вы получите аванс и сможете купить себе кое-что из одежды. – Она помолчала. – Мистер Тиэйл, похоже, кто-то думает, что я располагаю акциями прииска, ставшего в последнее время чрезвычайно прибыльным. И эти люди обязательно предпримут попытку заполучить их. – И она вкратце рассказала о том, что произошло в Сан-Франциско.

Тиэйл закончил есть и взял свои вещи. Дэйв с кнутом в руке ждал их на своем месте и, увидев Гриту, усмехнулся:

– Господи, такой оборванец рядом с такой прекрасной дамой!

– Спасибо, что подождали. Мы можем ехать?

Дилижанс тронулся. По звездному холодному небу кое-где плыли редкие облака. Дэйн Клайд, ехавший на крыше, все время поглядывал на нового попутчика, потом наконец представился:

– Меня зовут Дэйн Клайд. Путешествую с труппой мисс Редэвей.

– С труппой?

– Да, я актер. И мисс Редэвей тоже. Она очень талантлива.

– Ух ты! Никогда раньше не встречал актеров. Надеюсь, у вас есть что-нибудь при себе?

– Вы имеете в виду, есть ли у меня оружие? Да, есть, только я не слишком хорошо стреляю, вернее сказать, совсем не умею. Тревэллион говорит, что мне непременно нужно научиться.

– Это надо же! Взрослый человек и не умеет стрелять! Где же тогда вы берете мясо?

– Покупаю в мясной лавке. Или заказываю в ресторане.

– Подумать только! Сроду ничего подобного не слыхивал.

Устроившись между мешками с почтой, чтобы не замерзнуть, Клайд рассказал Тиэйлу о неудавшемся нападении на дилижанс. Тот усмехнулся:

– Стало быть, она остановила самого Пота? Ну, попадись он мне!

– Вы знаете этого бандита? – изумленно уставился на него Клайд.

– Как это ни смешно, но знаю. С детства. Пару раз вместе охотились на бизонов.

Потом они долго молчали. Спустилась ночь. Дилижанс проезжал по лугам, огибал глубокие пропасти, пересекал небольшие потоки, то замедляя, то ускоряя ход. Редкие облака рассеялись, и небо сделалось чистым, а ясный и прохладный воздух наполнил аромат сосен и кедров.

Время от времени они останавливались, чтобы дать лошадям перевести дух после долгого подъема. Однажды им даже пришлось выйти из кареты и идти пешком.

На станции Йэнка снова сменили лошадей. Хескет вышел из дилижанса и огляделся. Где же Ваггонер? Осталось совсем мало времени.

Тут он впервые увидел Тиэйла. Пристально посмотрев на него, Хескет спросил:

– Я знаю вас?

– Нет, мистер Хескет, вы никогда не видели меня прежде.

– Но вы-то меня знаете?

– В последнее время вы становитесь знаменитым. О вас много говорят.

Что-то в этом человеке заставило Хескета насторожиться.

– Вы уверены, что мы не встречались раньше?

– Уверен. Я давно в здешних краях, но вижу вас впервые. – Он помолчал, потом добавил: – Да-а, мистер Хескет, это большая потеря. Нам так будет его не хватать!..

– Не хватать? Кого?

– Маркуса. Маркуса больше нет с нами, и нам будет не хватать его. И конторы его больше нет. Говорят, ее подпалили Легавые. Ведь все преступления в Сан-Франциско лежат на их совести. Какая жалость, мистер Хескет! Умереть, и когда, в самом расцвете лет! Но что поделаешь! Смерть так и ходит за нами по пятам.

Хескет метнул в него колючий взгляд.

– О чем это вы? – Да, что-то в этом человеке тревожило его. – Вы о чем? – повторил он.

– О смерти, мистер Хескет. Мы с вами говорили о смерти.

Все замерло внутри у Хескета. С трудом выждав минуту, он спросил:

– Как, вы говорите, ваше имя?

– Тиэйл, мистер Хескет. Джекоб Тиэйл.

Джекоб?..

Глава 33

Хескет на мгновение замер. Он всегда избегал неуправляемых ситуаций. Сейчас ему хотелось повернуть голову, посмотреть по сторонам, не придет ли откуда-нибудь помощь. Но рядом никого не оказалось, он был один.

– Маркус мертв, – изрек он наконец, – но жизнь продолжается.

– Для кого продолжается, а для кого и нет.

– Интересно, остались ли у него неоплаченные долги или какие-нибудь контракты?

– Все мы живем и не думаем, что когда-нибудь умрем, мистер Хескет. Никто из нас не готов к этому. Я хочу сказать, что если человек перед смертью заключил с кем-нибудь контракт на выполнение работы, то какой смысл отменять ее?

– Но и нет смысла ее заканчивать. Теперь все уже не имеет значения.

Джекоб Тиэйл не ответил. Его глаза исчезли под опущенными полями потрепанной шляпы и напоминали пустые глазницы, а худое, бледное лицо – череп.

– Мне мог бы понадобиться человек… – сделал намек Хескет.

– Я занят. Работаю у актрисы.

– У мисс Редэвей? Но каким образом она узнала про вас? И что ей нужно от такого человека, как вы?

– Она разглядела меня. То есть, я думаю, что разглядела. Сказала, что ее могут ограбить, и наняла меня.

И этот человек, и Грита Редэвей раздражали Хескета. Что могла разглядеть она в этом ходячем трупе? Неужели сама догадалась, кто он такой?

– Мне бы не хотелось устраивать в дилижансе стрельбу, – осторожно проговорил Хескет. – Могут пострадать невинные люди. Я даже готов заплатить. Насколько мне известно, настоящие разбойники предпочитают не поднимать шума.

– Мистер Хескет, – произнес Тиэйл тихо, – эта юная леди разглядела во мне человека. Она наняла меня на работу и доверяет мне. Я сделаю все, чтобы оправдать ее доверие. – Он в упор посмотрел на Эла. – И мне наплевать, кто там поднимет стрельбу. Я давно не был в здешних краях и не очень-то понимаю, что происходит, но позвольте обратить ваше внимание на то, чего вы, наверное, не заметили. Эта женщина не такая, как все, и я никому не позволю обидеть ее. Если вам от нее что-то нужно, то лучше договоритесь с нею о цене и купите. Ведь не станете же вы добиваться своего другими способами?

– Мне от нее ничего не нужно, – солгал Хескет. – Да я, в сущности, ее совсем и не знаю. Просто не хочу неприятностей.

– Мистер Хескет, я вас тоже почти не знаю. Но вы кое-где наследили, и след-то, похоже, кровавый. Надеюсь, вы меня хорошо понимаете. Молодая леди разглядела, что я за человек, и догадалась, что я в затруднительном положении. Она говорила со мной начистоту, и мне это понравилось. Теперь, думаю, вам понятно, что с нею должно быть все в порядке? Никаких выстрелов, никаких несчастных случаев. На вашем месте, мистер Хескет, я бы только мечтал, чтобы у нее не возникло никаких проблем, потому что, если хоть волос упадет с ее головы, я буду считать, что в этом ваша вина.

Тиэйл резко повернулся и пошел прочь, Хескет стоял и смотрел ему вслед, потом грязно выругался и побрел к дилижансу.

Они снова отправились в путь. Рыжеватый пассажир долго вглядывался в темноту, а потом произнес:

– Впереди озеро. Глубокое, и вода в нем очень холодная. Одни называют его озером Биглера, другие Таху. Индейцы рассказывают, что на дне его жила некогда огромная птица, питавшаяся человеческим мясом. Они называют ее Онг. Птица эта утащила возлюбленную одного смельчака, тот вступил с ней в борьбу и в конце концов убил эту тварь.

Никто не проявил интереса к его словам, и рассказчик умолк. Последовала долгая тишина, которую нарушал лишь скрип дилижанса и топот копыт.

Джекоб Тиэйл ехал на крыше, внезапно он насторожился. Дилижанс медленно полз в гору, он уже выехал из леса, и впереди замелькали огни поселка. Тиэйл привстал, вглядываясь в темноту. Наклонившись к Дэйву, он тронул его за плечо.

– Не останавливайся. Гони что есть мочи.

Тиэйл достал морскую винтовку «мерилл» 54-го калибра, оружие новое по тем временам. Он купил ее у одного вора, который, в свою очередь, украл винтовку с корабля, пришвартованного в гавани. Расположившись между мешками с почтой и багажом, Тиэйл приготовился стрелять. Внезапно из кустов вынырнул всадник и перегородил дорогу дилижансу. Что-то крикнув, он поднял руку, и тогда раздался выстрел.

Лошадь рванулась, парень вылетел из седла, а Тиэйл трижды выстрелил по кустам, за которыми прятался другой всадник. Когда дилижанс уже на полной скорости несся прочь по дороге, Тиэйл перезарядил винтовку. Позади, на обочине, Ваггонер извергал потоки самых грязных ругательств на голову Тима, который, шатаясь и падая, пытался подняться из дорожной пыли.

– Проклятый придурок! – орал Ваггонер, натягивая поводья. – Какого черта ты выскочил на дорогу?

– Они ждали нападения, – огрызнулся Тим. – Он угодил мне прямо в седло! Проклятая кляча сиганула, мне даже не за что было схватиться! – Он встал и отряхнулся. – Погоди, я поймаю свою лошадь.

– Она тебе не понадобится.

Тим, полуобернувшись, застыл на месте.

– Что ты сказал?

В темноте сверкнуло дуло, Тим потянулся за револьвером. Слишком поздно он вспомнил, что тот валяется где-то в пыли, и бросился наземь, отчаянно шаря руками по мерзлой грязи. Ваггонер подъехал ближе и дважды выстрелил Тиму в спину.

Повернув коня, он двинулся по едва заметной тропке, рассчитывая срезать путь и обогнать дилижанс еще до того, как тот достигнет Вирджиния-Сити.

Налет не удался. Ну что ж, он хотя бы «расплатился» с Тимом. Если его неизвестный работодатель не будет им доволен, пусть тогда поищет себе кого-нибудь другого. В конце концов, как могло случиться, что на крыше дилижанса оказался вооруженный стрелок? Неужели западня? С какой стати кому-то устраивать ему западню? Тот, кто его нанял, вряд ли стал бы делать это. Ваггонер не знал, кто этот человек, но это его нисколько не беспокоило. Его интересовали только деньги. Но этот стрелок! Это ж надо, попасть в седло! Явно бил наповал. И ведь откуда стрелял – с крыши трясущегося дилижанса!

Оставив лошадь у коновязи, Ваггонер зашел в салун. По пути дилижанс заходил в Ван-Сиклз, Геную и Карсон-Сити. Теперь, когда все видели, как Ваггонер пил в салуне, он мог спокойно отправляться домой.

Войдя в хижину, он запер дверь, прислушался – и сразу почувствовал: что-то не так. Ваггонер снова прислушался – ни звука. Тогда он чиркнул спичкой и зажег масляную лампу. Заглянул в каждый угол – все, казалось, на своих местах. И все же Ваггонер знал – что-то не так. В его тесной хибарке, подолгу остававшейся запертой в отсутствие хозяина, воздух всегда был спертый. Сейчас он не ощутил привычной духоты – значит, в хижине кто-то побывал. Других следов он не нашел. Кто же это мог быть? Надо быть осторожным. Кажется, ему грозит опасность.

Ваггонер подошел к печке, снова огляделся – все на своих местах. Приготовив кофе, уселся за стол. Закурив сигару, выглянул в крохотное оконце.

Ему не удалось ограбить дилижанс и заполучить эти акции. Но как он мог сделать это? И кто их предупредил? Первый выстрел прогремел с крыши дилижанса еще до того, как Тим успел открыть рот. Одним словом, нападения ждали и были готовы.

Может, их предупредил тот неизвестный, который нанял его? Но это же бессмысленно! Ведь Ваггонер нужен ему! А может, Тим? Тоже не похоже. Тим ничего не знал и к тому же все время вертелся у него на глазах.

Ваггонер резко поставил чашку. Дилижанс, должно быть, только что прибыл. Надо пойти на станцию и послушать, что говорят. Более того, там он сможет узнать, кто в него стрелял. Заперев дверь, Ваггонер направился вниз по улице. Дилижанс стоял у станции, из него выходили пассажиры. Взгляд Ваггонера остановился на потрясающей красоты женщине. Он не мог оторвать от нее глаз – все смотрел и смотрел. Рядом с нею стояла еще одна женщина и двое мужчин. Багаж еще не разгружали. Ваггонер перешел на другую сторону улицы и затесался в толпу любопытных, собравшихся понаблюдать за новоприбывшими. Теперь он искал пассажира с винтовкой, но такого человека нигде не было видно.

Джекоб Тиэйл, первым соскользнув с крыши дилижанса, протиснулся через толпу и прислонился к стене дома – ни дать ни взять просто любопытный прохожий, не имевший ничего общего с пассажирами дилижанса. Он сразу заметил Ваггонера, торопливо спускавшегося по улице, и видел, как тот, смешавшись с толпой, будто праздный прохожий, пристально разглядывал каждого, кто сошел с дилижанса. Тиэйл продолжал внимательно изучать Ваггонера, который, по его мнению, вел себя подозрительно. Он так торопился, словно спешил встретить кого-то, а теперь стоял в стороне и наблюдал. За кем? Что ему надо?

Манфред огляделся. Город необычайно разросся. Очевидно, здесь можно заработать приличные деньги.

– Восхитительно! – воскликнула Грита. – Настоящий горняцкий город!

– Да-а, если в таком месте наладить шоу-бизнес, – отозвался Манфред, – можно получать немалый доход.

Внезапно глаза Гриты на миг встретились с глазами Ваггонера. Она успела разглядеть этого грубого, широкоплечего человека с выпиравшим подбородком, торчащими скулами, с лицом, словно вытесанным из камня, и крупными лошадиными зубами.

Грита вздрогнула.

– Ричард, пойдемте скорее в гостиницу.

Что-то в ее голосе встревожило Манфреда, и он бросился к ней.

– Что с вами? Вам нехорошо?

– Нет, нет, просто… этот человек… – Она повернулась, чтобы указать на него, но Ваггонер уже исчез.

Тут же рядом оказался Джекоб Тиэйл.

– Мэм, если я понадоблюсь, знайте – я рядом.

– Мистер Тиэйл, вы видели этого человека? Он…

– Видел. Вы знаете его?

– Я… где-то видела его… Уверена, что видела!

По приезде Хескет сразу же скрылся в гостинице, где он бронировал номер, и поспешил переодеться. Его переполняли злоба и страх. Все, что он так старательно выстраивал последние двенадцать лет, оказалось на грани краха. Если Уилл Крокетт узнает, что Грита Редэвей в городе и что у нее есть эти акции, его, Хескета, оттеснят на второй план, а с этим он никак не может смириться. Крокетт попросту выставит его с прииска.

Надо во что бы то ни стало разыскать Крокетта и убить его. Когда Хескет попадал в затруднительное положение, первое, что приходило ему в голову, – это мысль об убийстве. Он убил бы всех, кто стоял у него на пути. С Гритой Редэвей это не получится – она родилась под счастливой звездой. Чутье подсказывало ему, что она умна и необычайно проницательна. Хескет не признавал подобных качеств у женщин. Нет, ей просто страшно везет, и мужчины, все как один, стараются что-нибудь сделать для нее. Все, кроме него.

Ему надо действовать. И действовать быстро. Нельзя упускать шанса. В Комстоке он важная фигура. Да, его не любят, но это не имеет никакого значения, его боятся, а когда он доведет начатое дело до конца, станут бояться еще больше. Вот если бы… если бы ему как-то удалось заполучить эти акции… Ему нужен контрольный пакет. Уж тогда-то он разобрался бы с Тревэллионом. У этого парня есть враги. Если Ваггонер не отправит его на тот свет, он найдет кого-нибудь другого.

Хескет тщательно оделся. Сегодня он намеревался пообедать в ресторане в гордом одиночестве. Пусть его обслужат по высшему классу, и пусть она увидит, кто он на самом деле. Эл чувствовал, что она презирает его. Ну что ж, он ей еще покажет! А пока важнее другое. Хескет владел несколькими участками, расположенными весьма удачно. К ним прилегали два других, хозяева которых всего лишь мелкая сошка. Ему нужно любыми средствами скорее завладеть и этой землей. А таких людей, как Хирст, он будет сторониться.

Хескет снова вспомнил Крокетта. Крокетт слишком доверчив, но далеко не глуп. Он умен, проницателен и даже немножко себе на уме.

Эл подошел к столу, вставил ключ в замок. Ключ не поворачивался. Он попробовал повернуть его в другую сторону… Ящик оказался не заперт! Он всегда запирал его и сейчас отчетливо припомнил, как запер его перед отъездом. И вот пожалуйста – теперь он открыт.

Кто-то побывал в его комнате и заглядывал в его стол.

Глава 34

Элберт Хескет родился в высоком двухэтажном доме с мансардой, стоявшем на пустыре на окраине небольшого городка, насчитывавшего меньше двух тысяч жителей, и поначалу носил совершенно другое имя. Отец его, худощавый, лысеющий человек, служил приказчиком в бакалейном магазине.

Годы спустя, когда ему потребовалось другое имя, Элберт взял себе фамилию одной из самых знатных семей города. Там, где он родился, к имени Хескет относились с почтением. Хескеты не только имели самый внушительный дом в округе, но и успешно занимались банковским делом и владели крупными предприятиями. Детей у Хескетов не было.

Элберт рос благоразумным и рассудительным ребенком, прилежно учился, но друзей не заводил – не нуждался в них. Однажды, когда Элу было не больше семи лет, ему в спину толкнули другого мальчика, тот упал на четвереньки, а сосед Эла толкнул на него Элберта. Получилась куча мала. Все весело смеялись, но тут взыграло задетое самолюбие Элберта. Одним прыжком он вскочил, схватил обломок доски и ударил обидчика. Удар пришелся мальчику повыше уха, поранил ему голову и сбил с ног. На рану пришлось наложить швы, но когда мальчика спросили, как это случилось, он ответил, что упал, и продолжал твердить одно и то же. С тех пор никто больше не толкал Эла, его никогда не приглашали побегать, поучаствовать во всевозможных затеях, которые вечно придумывают мальчишки.

Отец его редко говорил за столом, но когда это случалось, то разговор непременно заходил о крупных сделках, о которых он слышал. Он завидовал всем, кто достиг успеха, ненавидел их, явно не желая проявить упорство и постараться сделать то же самое.

– Почему ты не поступишь так же? – спрашивал Эл отца.

– У меня нет первоначального капитала, – отвечал тот. – Для того чтобы делать деньги, нужны деньги.

Позже он услышал рассказ о том, как старый полковник Хескет нажил состояние. Он наловил на реке ондатр, продал шкурки и купил целый возок яблок. Яблоки продал, а на вырученные деньги купил поросят и отвез их на рынок. Проезжая как-то место, где теперь стоял город, он облюбовал его и купил себе землю, потом построил магазин, взял ссуду, а вскоре открыл банк.

Элберт, единственный ребенок в семье, презирал отца. Его мать, бледная, болезненная женщина, всегда хворала.

С четырнадцати лет он начал помогать в магазине. В пятнадцать однажды заметил, как пожилая леди обронила возле прилавка деньги и, не обратив внимания на потерю, ушла. Он подобрал их и спрятал. С этого момента Эл стал тайком копить деньги и любыми способами старался ежедневно выкроить хоть небольшую сумму для себя.

Хескет ненавидел свой дом и город, в котором родился. Единственное желание терзало его – стать богатым. О том, чем заниматься, он пока не думал. В шестнадцать оставил незапертым окно в магазине, ночью пробрался в него и взял деньги, спрятанные в мешке с кофейными зернами. Разбросав по полу несколько банок и прихватив с собою кое-что из товаров, он взломал окно, создав видимость ограбления.

Несколько дней спустя Эл отправился на поиски другой работы в соседний городишко. Он намеренно создавал себе имидж человека, не желающего стоять на месте и пытающегося продвинуться в жизни. Так что, когда он покинул город, ни с кем не попрощавшись, это никого не удивило.

Собрав вещи, он на попутном фургоне добрался до Питсбурга, а там пересел на речной пароход. Свою первую работу получил в Лексингтоне и остался там на два года бухгалтером и приказчиком на продовольственных складах. Аккуратно ведя счета, он умудрился за это время отложить несколько сот долларов и вскоре уехал оттуда, сев на пароход до Сент-Луиса.

Деньги он держал в кожаном бумажнике под рубашкой. Однажды, когда, выйдя из столовой, он направлялся в свою каюту, на него налетела компания подвыпивших парней.

– Эй, ты! Пойдем выпьем с нами! – Один из них грубо, но как бы дружески схватил Хескета. – Давай, пошли с нами!

– Нет, нет, благодарю. Я…

Ему с трудом удалось отвязаться от них. Придя в каюту, он запер дверь и снял сюртук. Внезапно все похолодело у него внутри, руки отчаянно шарили по поясу – бумажник исчез! Все его сбережения пропали.

Дико озираясь, он бросился на палубу. Бумажник лежал там… пустой!

Он собрался было пойти в салун, откуда доносились непристойные крики и хохот, но остановился. Кого он может обвинить? На него напали семеро парней, а то и больше, и в темноте он даже не разглядел их лиц.

Все, что у него осталось, это саквояж, кое-что из одежды да три доллара в кармане брюк. Потрясенный и раздавленный, он упал на койку.

Его ограбили! Все планы рухнули! Деньги, которые он так старательно копил, теперь пропали!

Хескета охватила слепая ярость. Он вскочил, готовый броситься из каюты, потом остановился. Нет, нужно поступить иначе. На палубе темно и тихо. Скоро этот сброд начнет расползаться. Вот если бы ему удалось найти одного… Хескет подошел к окошку бара и заглянул внутрь, разглядывая толпящихся у стойки людей. Здоровый малый в суконном пальто и есть тот самый, кто отнял у него деньги. Эл решил ждать.

Прошел почти час, прежде чем из салуна вышел человек в суконном пальто и, пошатываясь, направился в сторону кормы. Из стопки дров, сложенных возле салуна, Элберт выхватил полено и быстро пошел по коридору за обидчиком. Услышав за спиной шаги, тот остановился и хотел обернуться, но в этот момент получил оглушающий удар.

Человек упал на колени, Элберт снова ударил его, быстро огляделся по сторонам и начал обшаривать карманы. Не найдя ничего, кроме пятидолларовой золотой монеты, он протащил его по палубе и столкнул за борт. Окунувшись в ледяную воду, несчастный издал слабый крик, который сразу стих – пароходный винт, должно быть, довершил расправу.

Возможность вернуть деньги пропала для Хескета навсегда. Приятели погибшего разбрелись кто куда, шатаясь и оглашая палубу пьяными воплями. Эл отправился в каюту, но так и не смог уснуть – мрачная ярость снедала его.

Наутро вместе с остальными пассажирами он стоял на палубе и ждал, когда пароход причалит к пристани в Сент-Луисе. Все только и говорили о том, какое несметное состояние можно нажить на приисках Калифорнии.

Вдруг кто-то спросил:

– Эй, а где же Сэм? Куда это он пропал?

– Пойду посмотрю. На пристани его ждет жена с ребятишками, – проговорил другой и отправился на поиски пропавшего, но через несколько минут прибежал обратно. – Его нигде нет, и постель застлана! – И он обратился к стоявшему рядом капитану.

Элберт прислушивался, но смог разобрать только несколько слов:

– Да нет, он не был пьян. Ну, выпил, конечно, немного. Он много раз плавал в Сент-Луис этим пароходом.

Капитан что-то тихо проговорил, и Хескет услышал ответ:

– Да в общем-то много, около двух тысяч долларов. Он носил их в мешочке на поясе.

Элберт отчаянно выругался про себя. Проворонить такие деньги! Теперь они пропали безвозвратно!

Высадку приостановили. Пассажиров допрашивали по одному. Элберт отвечал на вопросы кратко и четко. Один из пассажиров засвидетельствовал:

– Этот рано ушел спать. Я видел, как он уходил.

– Да, я очень устал, – подтвердил Элберт.

Другой пассажир посмотрел на него, нахмурился, но промолчал.

– Должно быть, свалился за борт, – наконец развел руками капитан. – Такое бывает. Парень перебрал немного, шел по палубе, пароход качнуло – и он выпал за борт. Жаль беднягу.

В Сент-Луисе Хескет устроился в магазин приказчиком, и ему понадобилась всего неделя, чтобы понять, что к чему, и начать потихоньку красть. На первых порах он крал понемногу, но по мере того, как окончательно освоился, аппетиты его существенно возросли. Уволили его неожиданно и без предупреждения. Хозяин лишь сказал:

– Забирай свои деньги и убирайся. И не вздумай появляться здесь как покупатель. Давай проваливай.

Хескет не стал возражать и задавать вопросов. Он понимал, что еще легко отделался, его беспокоило только то, что он понятия не имел, какую допустил ошибку.

На следующий день он нашел другую работу и старался быть прилежным. Он много трудился и вскоре уже отлично знал, где и как с выгодой закупать меха и шкуры. Эл тщательно и аккуратно вел канцелярские записи и даже внес несколько удачных предложений, позволивших расширить дело и снизить затраты.

Торговля мехами не слишком процветала, зато кожа была ходким товаром. По совету Элберта фирма увеличила ассортимент и теперь торговала ременной упряжью, седлами, сбруей и всевозможным снаряжением, предназначавшимся для фермеров. Получив скромное повышение в зарплате, Хескет принял его с благодарностью, но про себя посмеялся над его жалкими размерами. Тем временем он старался читать все, что попадалось ему под руку, о Калифорнии и о горнорудном деле.

Хескет очень скоро заметил, что хозяин лишь бегло осматривает товары, количество которых все время меняется. Тогда он начал припрятывать лучшие меха, при этом снижая цену на товар, который покупал у охотников, задолжавших фирме, и записывая его по обычной цене, действовал очень осторожно и старался не вызывать ни малейших подозрений на свой счет. Так манипулируя целыми партиями пушнины, он вскоре имел большой запас отборных мехов, которые официально не существовали. К его записям не смог бы придраться даже опытный эксперт. Но если бы его все же поймали за руку, он всегда мог бы сослаться на недосмотр. Припрятанный ценный товар он намеревался использовать по своему усмотрению.

Те, кто работал на приисках, богатели, и Элберту хотелось стать одним из них, но ему не хватало исходного капитала. Корячиться с лопатой или лотком в руках он не собирался, это никак не входило в его планы.

К концу следующей зимы он принял решение податься на Запад – купить фургон, все необходимое и прихватить еще товаров на продажу. Трудность заключалась лишь в том, как забрать тюки с мехами из подвала магазина, а потом сбыть их с рук.

Еще несколько месяцев назад он присмотрел одного покупателя, который, судя по всему, не гнушался ничем и не задавал лишних вопросов. Тот пообещал ему помочь с доставкой товара, после чего Элберт со спокойной душой сообщил в конторе о своем уходе. Он уже не раз упоминал о том, что собирается в Калифорнию, и, так как многие ехали туда, его решение никого не удивило.

Даже при низких рыночных ценах припрятанные им меха потянут на восемь, а то и все девять тысяч долларов.

Сидя в дешевом салуне с будущим покупателем, Хескет спросил:

– Франц, можем мы перевезти меха сегодня вечером?

– Сегодня вечером? – Франц заглянул в свой стакан. – Ну что ж, почему бы и нет? Сегодня так сегодня.

– Я найду фургон, – предложил Хескет.

Франц махнул рукой.

– У меня есть свой человек. Подъедет куда надо, назови только время.

– Ты принесешь деньги? Я беру наличными.

– Конечно.

Элберт Хескет предвкушал удовольствие – он поедет в Калифорнию не просто так, а с шиком! Никто не сможет предъявить ему никаких обвинений, все будет шито-крыто. Но он даже не подозревал, как строятся связи в мире бизнеса.

В восемь вечера улицы близ складского помещения фирмы были темны и пустынны. В десять подъехала повозка, и с помощью извозчика кипы мехов погрузили на нее. Когда повозка уехала, Элберт отправился в салун.

Заказав виски, он уселся и принялся ждать. Через пятнадцать минут Хескет заерзал; когда прошло полчаса, вскочил и выглянул в окно.

Он прождал еще час, за ним другой, третий. Франц не появлялся. Разъяренный, Элберт отправился в отель, где жил Франц. Тот сидел в баре с кружкой пива в руке.

– А-а, садись, садись! – Франц показал на стул. – Ну и где твои меха? Мы их ждали, ждали, так и не дождались.

– Только не надо вот этого! – Вид у Элберта был угрожающий. – Твой человек забрал их… увез на твоей повозке.

– На моей повозке? Мой человек? Да ты что, спятил? Вот почему их нет до сих пор! – Франц с довольным видом отхлебнул пива. – Все правильно. Я говорил твоему хозяину: надо знать, кому доверять. – Он помолчал, потом пояснил: – Я как-то спросил, нет ли у него мехов получше на продажу, а он ответил, что нет, да еще посетовал, какая могла бы получиться сделка. – Франц снова отхлебнул пива, отер усы тыльной стороной руки и ехидно прищурился: – Кажется, ты собирался надуть меня? Меха-то не твои. Я это сразу понял. – Он вкрадчиво смотрел на Хескета и улыбался. – Ну что ж, может, в другой раз повезет.

– Да будь ты проклят! Я…

Франц махнул рукой в сторону стойки, и Хескет увидел четверых крепких парней, наблюдавших за ними.

– На твоем месте я бы смотался куда-нибудь подальше. Если этим ребятам придет в голову, что ты нарываешься… Я, конечно, и сам могу с тобой справиться…

Хескета трясло от едва сдерживаемого гнева. Ему хотелось вскочить и разорвать этого человека в клочья. Ему хотелось бить его, бить и бить… Но Франц выглядел явно здоровее его, да и те четверо у стойки не оставляли ему особого выбора.

Он встал и бросил на Франца долгий, пристальный взгляд.

– Ну что же, хорошо, – тихо проговорил он. – Очень хорошо.

Когда Хескет вышел, Франц посмотрел ему вслед, внезапно почувствовав беспокойство. Один из четверых подошел к нему и спросил:

– У вас все в порядке?

– Все-то все, да только лучше бы он пригрозил мне, что ли, или хотя бы ударил.

Глава 35

Сидя за бокалом вина в ресторане отеля в Вирджиния-Сити, Элберт Хескет вспомнил эту ночь, и взгляд его сделался жестким от того чувства удовлетворения, которое он испытал при этом. К тому времени, когда наступил рассвет, он находился уже далеко на пути к Вестпорту, а позади него небо озарялось огненным отблеском пожара.

В ту ночь сгорели склады Франца Хэлберта с пушным и кожаным товаром, оценивавшимся на сумму в сто тысяч долларов. Примечательно, что принадлежавшие Хэлберту пароход и баржа тоже охватило пламя, хотя и стояли они на якоре в полумиле от склада.

Сент-луисская газета, купленная Хескетом в Вестпорте, сообщала, что Францу Хэлберту нанесен непоправимый урон. А то, что пожар распространился на соседние склады, нанеся ущерб их владельцам, для Элберта Хескета ничего не значило.

И все же он не знал, как поступить и что делать с таким жалким количеством денег в кармане, пока… Пока не увидел человека, который расплачивался за покупку золотом – старинными испанскими золотыми монетами. Интересно, подумал Эл, сколько их у этого человека? Наверняка он нашел сокровища.

Но, к сожалению, все оказалось совсем не так. Человек не имел никаких сокровищ, а только горстку монет да пару драгоценных камней. И все же этого оказалось достаточно для Хескета, чтобы добраться до Калифорнии и прочно обосноваться там. Более того, кое-что из этих денег ему удалось приберечь и использовать как первый шаг на пути к контролю над Комстоком.

Теперь ему следовало все обдумать и тщательно спланировать. Сейчас контрольный пакет «Соломона» у него, и он должен удержать его любой ценой. Дело стало лишь за той частью акций, которые, как он полагал, находятся в руках у Гриты Редэвей. Правда, он так пока и не видел их, но подозревал, что они у нее, ибо кому же еще они могли достаться в наследство?

То, что Тревэллион застолбил на его территории участок, приводило Хескета в бешенство, но не более того. Либо это жадность, либо какое-то детское представление о том, как можно помочь Крокетту, но в обоих случаях от Тревэллиона он избавится без труда.

Внезапно Хескет ощутил беспокойство и, заерзав на стуле, снова наполнил бокал вином. Беспокоило его не то, что сделал Тревэллион, а то, что сделал это именно он. Не кроется ли за этим какая-нибудь далеко идущая цель?

В конце концов, это не так уж важно. Он уничтожит Тревэллиона. И сделает это при помощи судьи Терри. Терри человек неглупый и проницательный, но ослеплен пристрастиями и амбициями. Он хочет заполучить золото и серебро Комстока для Конфедерации. Если попробовать, то может получиться хорошая заварушка, даже настоящая война. В пылу сражения Тревэллион будет убит, его имущество изъято, и участки распределятся по-новому. Значит, нужно помочь Терри. Помочь тихо, тайно – людьми и оружием.

Хорошего обеда и двух бокалов вина хватило Хескету, чтобы почувствовать себя лучше. Да, ему не удалось завладеть недостающими акциями, но они, возможно, находятся где-то рядом, а Уилла Крокетта в данный момент нет поблизости. Это означает, что у него есть время, хотя и немного.

Он встал и собирался направиться к выходу, когда в зал вошла Грита Редэвей в сопровождении Дэйна Клайда и Ричарда Манфреда. Все головы повернулись в ее сторону, когда она прошла к столику. Глаза ее встретились с глазами Хескета, он слегка поклонился и вышел. В Комсток приехала Грита Редэвей, и не подлежит сомнению то, что она сказочно красива.

У выхода Хескет замедлил шаг – ему стало любопытно, почему это его сердце вдруг так быстро забилось.

Часть четвертая

Глава 36

Первые солнечные лучи заливали вершину Сан-Маунтин, когда Тревэллион спускался по склону к кондитерской. Ледбеттер и Тэпли уже сидели там за чашкой кофе в ожидании завтрака. Мелисса еще не появилась в такой ранний час.

– Слыхал, Альфи приударяет за ней, – заметил Тэпли. – Дела у нее идут отлично, а мухи всегда слетаются на сладкое.

– Интересно, что скажет Ледбеттер, – ответил Тревэллион.

– Хескет вернулся, – сообщил Джим. – Приехал вчера вечером с тем же дилижансом, что и актеры. Вы бы только видели, как он вырядился, – ни дать ни взять заправский старатель. И Дэйн Клайд тоже вернулся.

– Говорят, эта мисс Редэвей настоящая красавица, – заметил Тэпли. – Я разговаривал с одним парнем, он видел, как они приехали.

– Странно, – удивился Тревэллион, – почему это Хескет так одет. Ведь он не горняк и не старатель.

– На них по дороге напали, – продолжал рассказывать новости Тэпли. – Джо Пот остановил дилижанс. Но эта девушка, мисс Редэвей, заставила его убраться восвояси.

– Как заставила?

– Кажется, она достала револьвер, а за ней и другие пассажиры тоже, так что, когда они представили старине Поту свои аргументы, он быстро смекнул, что почем, и поспешил убраться. Потом произошла другая перестрелка. Еще кому-то пришла в голову та же идея, что и Джо, только Джекоб Тиэйл – он ехал на крыше – быстренько с ними разобрался.

– Джекоб Тиэйл?

Тэпли пожал плечами.

– Говорят, эта актриса наняла его на работу.

– Наняла Тиэйла! – Ледбеттер изумленно покачал головой. – Подумать только!

– Интересно, что ей понадобилось от этого парня? – удивился Тревэллион. – Всем известно, для чего нанимают Джекоба Тиэйла. Но как она узнала, что он за птица?

Тэпли сплюнул.

– А она и не узнавала. Просто посмотрела на него и сразу наняла. Вот и все дела.

Ледбеттер глянул на Вэла.

– А ты знаешь его, Трев?

– Знаю.

Тревэллион отхлебнул кофе и поставил чашку на блюдечко. Грита Редэвей… Какое редкое имя. Должно быть, это она… Ваггонер опять куда-то исчез из города, но, судя по виду его жилья, он скоро вернется. Интересно, догадался ли он, кто она такая? Вряд ли. А она… Она узнала бы Ваггонера? Тоже маловероятно, хотя в дороге она могла встретить его. Но, судя по всему, помощь ей не требуется. Если женщине хватает ума нанять Тиэйла, она не пропадет. Тревэллион нахмурился. Почему она сделала это? Да притом безо всяких раздумий. Как могла актриса, привыкшая жить в городе, сама додуматься до такого? Может, просто совпадение? Откуда ей знать, что Тиэйл ей понадобится?

Джекоб Тиэйл был не таким, как все, и не соответствовал общепринятым понятиям. Вроде бы одиночка и беспощадный убийца, а в то же время – религиозный и набожный человек, чтивший Ветхий Завет. Он почти не пил, табак жевал редко, и никто не слышал, чтобы он когда-нибудь сквернословил.

Однажды им, семерым старателям, случилось натолкнуться на боевой отряд индейцев-модоков. Двоих сразу убили, остальные отстреливались до вечера. Под покровом ночи те, кому удалось выжить, подумав, что Тиэйл и Тревэллион мертвы, как-то ухитрились ускользнуть. А между тем бой продолжался весь следующий день, и только к вечеру модоки, устав от сражения, ушли. К тому времени у Тиэйла и Тревэллиона кончились патроны и оставалась только пара револьверов с запасными барабанами. Лошади их исчезли, и им пришлось выбираться пешком. Тревэллиону дважды удалось подстрелить из револьвера дичь. В первый раз с расстояния более пятидесяти ярдов он уложил снежного барана. Пуля угодила животному в затылок и сразила его наповал.

Тиэйл посмотрел на добычу и поднял глаза к небу.

– Случайность, – изрек он.

– Ничего подобного, – возразил Вэл.

Несколько дней спустя, когда у них снова кончилось мясо, он таким же выстрелом подстрелил оленя-самца. Посмотрев на убитое животное, Тиэйл улыбнулся.

– В одну случайность еще можно поверить, но не в две подряд. – Немного помолчав, он прибавил: – Жаль, шкуру испортил! Целился бы в переднюю левую или в шею!

– Обычно я так и делаю. Только однажды у меня раненный в сердце олень пробежал четверть мили. Такое нам с тобой сейчас ни к чему, вот я и подумал, что лучше бить наповал.

Тиэйл кивнул:

– Да, резонно.

Несколько дней спустя он подстрелил оленя. Махнув рукой в сторону убитого животного, спросил:

– Может, тоже случайность?

– Может быть, – серьезно согласился Тревэллион. – Вот во второй раз уже все будет ясно.

С тех пор они виделись лишь пару раз и даже не разговаривали – только приветствовали друг друга кивком или взмахом руки. О ДжекобеТиэйле уже начали ходить легенды, а как-то раз Вэл заметил его в церкви.

Теперь он подивился: почему Грита Редэвей выбрала именно его? Должно быть, она разглядела в нем что-то и сочла, что ему можно доверять; что ж, лучше иметь этого человека на своей стороне.

Он беспокойно задвигался на стуле, выглядывая в окно. Жизнь в городе кипела, и у него возникло чувство, что ему тоже надо что-то делать; однако оставалось еще несколько нерешенных вопросов. Может, пойти к Грите Редэвей? Он не сомневался, что это та самая маленькая девочка, да и сейчас она наверняка еще очень молода, хотя когда людям приходится обходиться без посторонней помощи, они рано взрослеют. Вот взять хотя бы Мелиссу – ведь она одна управляется с таким большим хозяйством – или кое-кого из его знакомых владельцев приисков – всем им еще нет и двадцати. Время сейчас такое – либо ты быстро идешь в гору, пока молод, либо не достигнешь ничего.

Тревэллион посмотрел на Ледбеттера – тот очень изменился за последнее время. Хорошо одет, подтянут, его часто можно увидеть в компании Хирста, Маккея, Фэйра и других заметных фигур Комстока.

Тревэллион встал и, помахав друзьям рукой, вышел на улицу. Он отправился к себе на участок и взялся за работу. Он давно застолбил его, когда в Комстоке еще использовали для этого деревянные колья. Закончив бурить скважины, натолкал в них взрывчатки, поджег фитили и вышел на поверхность. Теперь нужно подождать, пока не рассеются пыль и дым. Уже несколько раз он ухитрялся надышаться пороховым дымом, и ему не хотелось повторять этот печальный опыт.

Тревэллион не отлучался с участка целую неделю. Жила расширялась. С помощью Тэпли добыча продвигалась успешно, и он отгрузил уже несколько порций руды. А плавильни в городе больше не лимитировали производства. Потом Тэпли сообщил, что скоро начнутся спектакли труппы мисс Редэвей.

– Пора выбираться из этой дыры, – заявил как-то Тэп, – не вредно немножко развеяться. Ледбеттер уже купил места в ложе и ждет тебя.

– Может, и выберусь, – ответил Вэл и спросил: – А Тиэйл еще там?

– Да. – Тэпли откусил порцию табаку и принялся жевать. – Только особенно на глаза не лезет. Кстати, что он за человек?

– Ну, таких, как он, ты, Тэп, знаешь, зачем нанимают. Только он немножко странный. Живет по Писанию. Видно, как-то по-своему его понимает. Мне приходилось и работать с ним, и в передрягах бывать. Он отличный парень, только если считает, что кого-то надо убить, то уж обязательно ухлопает, да еще и деньги возьмет за это.

– Что-то Уилла Крокетта не видать. Поговаривают, уж не наложил ли он на себя руки. Не убили его?

– Что-то не верится, что он способен наложить на себя руки.

– Вообще-то мне тоже. А Хескет каждый вечер обедает в отеле. Дела у него идут в гору. Купил разорившуюся плавильню, теперь сам обрабатывает руду.

Тэпли встал.

– Ну, что передать Ледбеттеру?

– Скажи, что приду. Пойди в кондитерскую, он, наверное, там.

Когда Тэп ушел, Вэл вытащил черный костюм, смятый от долгого лежания. Нагрев чайник и дождавшись, когда пойдет пар, он принялся разглаживать складки, время от времени снова нагревая чайник и водя днищем по материи. Потом достал белую рубашку, воротничок и запонки. Он давно не надевал приличной одежды, в последний раз это случилось на похоронах.

Тревэллион никогда не пропускал ни одного театрального представления и, обладая быстрой и цепкой памятью, умудрялся запомнить тексты с одного раза. Читал он все, что попадалось под руку, и нередко это оказывалась настоящая литература. Отправляясь на Запад в фургонах, когда приходилось взвешивать каждый грамм поклажи, люди старались брать только хорошие книги, чтобы потом перечитывать их снова и снова.

Выйдя из дома, он пошел к кондитерской. По дороге ему встретились два всадника – одежда в дорожной пыли, лошади утомлены дальней дорогой. Тревэллион резко остановился. Они проехали всего в нескольких футах от него, и Вэл заметил, что у одного из них рука прорезана поперек глубоким шрамом и на ней не хватает мизинца. Такую руку забыть нельзя.

Глава 37

Все места в переполненном зрительном зале были заняты. На спектакль собралось и много женщин. Тревэллион последовал за Ледбеттером, и билетер проводил их в ложу – это крохотное пространство, рассчитанное на четыре кресла, вмещало все семь.

Джон Маккей расположился в ложе напротив, он коротко кивнул Тревэллиону в знак приветствия. Рядом с ним сидел Джим Фэйр.

Лэнгфорд Пил уверенными шагами пересек зал и занял место в третьем ряду партера. Раздался звонок, и скоро все зрители – богатые и не очень, отчаянные и неуверенные – уселись по своим местам.

Тревэллион огляделся, ища глазами Джекоба Тиэйла, но напрасно. Должно быть, он находился за кулисами. Вэл выбрал место в последнем ряду ложи возле самой стены. Усевшись, Ледбеттер с любопытством огляделся по сторонам.

– Говорят, эта Маргрита Редэвей очень красива, – шепнул Джим.

– Мне трудно судить, ведь я еще не видел ее, – ответил Тревэллион. – Знаю о ней по рассказам Дэйна Клайда.

– Он тоже участвует в спектакле.

Из глубины ложи Тревэллион изучал публику. Он редко бывал в людных местах и теперь испытывал беспокойство. Мелькало много знакомых лиц, но появлялись и чужие.

Пришел адвокат Билл Стюарт, крупный, широкоплечий мужчина с огромной рыжей шевелюрой. Оглядевшись по сторонам и заметив Тревэллиона, он подошел к их ложе. Вокруг прохаживались, сновали, стояли и беседовали десятки людей; Стюарт снова осмотрелся, потом спросил:

– Как дела, Джим?

Ледбеттер кивнул:

– Неплохо. Дорогу уже занесло.

– Скоро, Джим, тут такое начнется. Терри кое-что замышляет.

– Война начнется. Что еще он может замышлять? Только о ней все разговоры.

– Надо что-то делать. Нельзя это так оставлять. – Стюарт посмотрел на Вэла. – А ты за кого, Тревэллион?

– Я не вмешиваюсь в политику, – мягко ответил тот. – Я корнуоллец.

– Но разве ты не гражданин этой страны?

– Да, к своему великому удовольствию. А в чем проблема?

– Похоже, Линкольну скоро потребуется помощь. Ты юнионист или конфедерат?

– Я за юнионистов, Билл, за то, чтобы страна оставалась единой. Досадно, если ее разорвут на куски, и не важно, по какой причине.

Стюарт пожевал кончик сигары.

– Говорят, ты отлично стреляешь и сумеешь постоять за свою землю. Мне нужны надежные люди.

– Можешь рассчитывать на меня, – заявил Ледбеттер.

– А мне бы хотелось получше во всем разобраться, – сказал Тревэллион. – Хорошо бы все-таки знать, в кого стреляешь и почему, даже если у тебя отличный адвокат.

– Все свои действия я согласую с президентом Линкольном, и на сегодняшний момент наша победа как никогда нужна ему. Мне и надо-то только прикрыть спину всего на несколько часов, а может, даже и меньше. Обычно я справляюсь сам, но на этот раз буду слишком занят и не хочу, чтобы мне мешали.

– При случае расскажи мне обо всем этом поподробней. Если все законно, то можешь рассчитывать и на меня.

Когда Стюарт ушел, Ледбеттер заметил:

– Хороший он человек, Трев.

– Не спорю. Только я никому не позволяю принимать за меня решения. Особенно когда нужно взять чью-то сторону. Я привык повиноваться закону, а если его нет, то руководствуюсь собственной совестью. – Он огляделся по сторонам. – Зал набит до отказа. А что за пьеса?

– Ее поменяли, как я слышал. Сегодня дают «Франческу да Римини».

Тревэллион знал эту пьесу, и она ему нравилась. Если Маргрита играет Франческу, то она не появится на сцене до начала второго акта. Дэйна Клайда он узнал сразу, хотя тот играл старика и его до неузнаваемости загримировали.

В конце первого акта к ним подошел официант. Вэл заказывал пиво, когда, случайно скользнув взглядом мимо официанта, вдруг увидел Ваггонера. Тот сидел через проход на два ряда впереди. В течение всего первого акта это место пустовало.

Поднялся занавес. Сцена началась со встречи кардинала и Гвидо, отца Франчески, и спустя несколько мгновений появилась она сама.

Красота вышедшей на сцену женщины потрясла Вэла. Да, это была та самая Грита, которую он не забывал все эти годы.

Ее мягкая манера игры не страдала ни напыщенностью, ни экстравагантностью, чем часто грешили провинциальные актеры. Тревэллион почти не слушал текст, а только смотрел на нее. Пьесу он знал хорошо, но в такой постановке ему еще не приходилось ее видеть. И костюмы, и декорации отличались от тех, что он видел прежде.

У него есть ее письма, но как подойти к ней? Что сказать? Испуганная маленькая девочка превратилась во взрослую прекрасную женщину, само совершенство. От нее далеки и эта жизнь среди гор и ледяных потоков, и суровые люди, добывающие золото. Если пня и вспомнит его, то в ее памяти это будет связано с той ужасной ночью. Так стоит ли идти к ней за кулисы? Его, наверное, и не пропустят туда. Как же быть? Найти ее в отеле?

Сдержанный в чувствах и скрытный по натуре, теперь он еще более замкнулся. Всегда внутренне готовый к самым неожиданным ситуациям и не боявшийся ничего, он вдруг испытал приступ неуверенности. Он охотился, ставил капканы на зверей, добывал золото, скитался в одиночку по самым глухим дебрям. За свою жизнь он много проработал под землей и знал почти все о горных породах, горизонтальных и вертикальных выработках, о стволах, скважинах и многом-многом другом, но он не получил образования, и его представления о том мире, в котором жила она, ограничивались прочитанными им книгами.

Так что же все-таки делать? Самому вручить ей письма? Но ведь можно и попросить кого-нибудь. В своем мире он известен и уважаем, а в ее мире – никто.

Тревэллион почти не слушал пьесы, хотя актеры играли замечательно. Грита же исполняла свою роль лучше всех, играла так, что старая пьеса оживала.

Актер, выступавший в роди Ланчиотто, показался Вэлу до странности знакомым. Он даже наклонился вперед, чтобы присмотреться к нему получше. Но так ничего и не понял.

Пьеса закончилась, и публика, отхлопав ладоши, вывалила на улицу. Тревэллион постоял и огляделся. Может, все-таки пойти за кулисы?

– Правда, она хороша? – воскликнул Ледбеттер.

– Очень.

– В Комстоке ее полюбят, такой красавицы здесь отродясь не видели. – Помолчав, Джим прибавил: – Странно, но Хескет так и не появился в театре. Он редко пропускает спектакли, и потом, ведь он лично знаком с нею. Они ехали вместе от Фриско на одном дилижансе.

– Я до сих пор не видел его. Думаю, мы не встречались.

– Неужели Хескета не знаешь? Да он каждый вечер обедает в ресторане отеля, и еще с таким видом, словно спектакль разыгрывает.

– Я редко хожу туда.

Все же, наверное, бесполезно пытаться встретиться с нею. И писем ее он не захватил с собой, они спрятаны в хижине.

– Может, выпьем кофе? – предложил Джим.

– Спасибо, в другой раз. Лучше пойду домой.

Тревэллион повернулся и направился вверх по улице. К Ледбеттеру присоединился Тэпли.

– Правда, отличная пьеса?

– Да. – Ледбеттер кивнул в сторону Тревэллиона. – Уж не случилось ли чего? По-моему, он чем-то обеспокоен.

– Как же ему не беспокоиться? Ваггонер снова в городе, – пояснил Тэп. – Да и Хескет вернулся.

Грита Редэвей приводила в порядок волосы, когда в дверь постучался Дэйн Клайд.

– Вы произвели настоящий фурор.

– Не одна я, мистер Клайд. Кажется, мы понравились публике.

– Им не хватает развлечений, а уж если на сцену выходит такая прекрасная женщина, то тут и говорить нечего. Здесь никогда ничего подобного не видели. Поэтому и Лотта имела такой колоссальный успех, хотя она еще почти ребенок. Ее представления проходили в таких местах, где люди месяцами, а то и годами не видят детей, а между тем у многих из них дома остались свои. Восторженная публика преподносила ей горы золотого песка и самородков…

– Ну что ж, будем надеяться, что публика не изменилась, – улыбнулась Грита. – Вы не видели мистера Манфреда?

– Он сейчас подойдет. Мы с ним подумали, что будет лучше, если мы проводим вас с Мэри в отель, в этом городе может быть неспокойно. – Клайд помолчал. – О, кстати. Тот самый мой друг, помните, я говорил вам о нем, Тревэллион… был сегодня на спектакле. Он сидел в первой ложе на последнем ряду справа.

– О?! Так значит, я видела его из-за кулис. Это такой смуглолицый человек в черном костюме, да?

– Он самый. Он очень помог мне в трудную минуту.

Грита не ответила. Вместе они направились к служебному входу, Манфред уже ждал их там. Когда они подошли, он указал рукой на город.

– Вы только посмотрите! Время почти полночь, а на улицах полно народу! Теперь понятно, почему Том Мэгуайр хочет основать здесь театр. Тут настоящий бум!

– А как же? – согласился Клайд. – Здесь на глазах сотворяются миллионные состояния. «Офир», «Потоси», «Хейл и Норкросс»… да тут десятки приисков, на которых добываются сотни тонн руды! Есть уже свои плавильни, которые работают день и ночь.

– А почему именно здесь? – поинтересовалась Грита.

Клайд пожал плечами.

– Так уж получилось. Если верить тому, что я слышал, то когда-то давно в этих горах произошло то ли землетрясение, то ли извержение вулкана, после чего образовался гигантский разлом. Я не геолог и не очень-то разбираюсь в подобных вещах. Через образовавшийся разлом горячие минеральные источники выносили на поверхность пары и газы, а вместе с ними много серебра. По своей протяженности разлом достигал около четырех миль в длину и от трехсот до полутора тысяч футов в ширину, в нем образовалось множество мелких расщелин, которые тоже быстро заполнялись наносным слоем. Огромные куски отламывались от скал и падали в расщелины, деля их на части. В здешних краях считают, что это одно из величайших в мире месторождений полезных ископаемых.

– А вы, мистер Манфред, никогда не занимались горным делом?

– Нет, – ответил тот с заминкой, – хотя, по правде говоря, собирался заняться.

– А нельзя нам посетить какой-нибудь прииск? – спросила Грита.

Клайд покачал головой.

– Боюсь, это будет трудно. Одни считают, что женщина на шахте приносит несчастье, другие же спустились уже очень глубоко под землю. Это не для вас. Там внизу грязь, горячие испарения, оползни. Они рушат крепления, закрывают проходы и, если их вовремя не устранить, могут со временем заполнить весь туннель.

– Мне бы хотелось пройтись по улице. Надеюсь, это безопасно?

Вдруг из тени раздался голос:

– Не волнуйтесь, мэм, это безопасно.

– О, мистер Тиэйл!

– Да, мэм. Можете прогуливаться, где вам заблагорассудится. Я буду рядом.

– Благодарю вас. – Она повернулась к остальным. – Тогда… мистер Клайд, мистер Манфред, идемте?

Чуть ли не на каждом шагу им встречались салуны или какие-нибудь еще увеселительные заведения, которые гудели, как пчелиные ульи, оглашая округу громким смехом, криками и музыкой. Дверь одного из таких заведений вдруг распахнулась, и на улицу, шатаясь, вышел пьяный человек. Увидев Гриту Редэвей, он заморгал, отступил назад, с нарочитой обходительностью приподнял шляпу и склонился в глубоком поклоне.

– Мадам, карета подана!

– Благодарю вас, сэр! – ответила ему в тон Грита и весело рассмеялась.

Они прогуливались по главной мостовой, и люди расступались перед ними. Один прохожий тоже снял шляпу и слегка поклонился.

– Ваши спектакли просто замечательны, мисс Редэвей. Вы оказали нам большую честь.

– Благодарю вас, – с улыбкой ответила она.

Когда они прошли несколько шагов, Дэйн Клайд шепнул ей:

– Вам тоже оказали большую честь, мисс Редэвей. Ведь это был Лэнгфорд Пил собственной персоной.

– А кто это, Лэнгфорд Пил? Я не слышала такого имени.

– Его еще называют «вождем». Считается, что он лучший стрелок в Комстоке. Много воевал.

– И таких, как он, называют «стрелок»?

– Да.

Тут в разговор вмешался Тиэйл:

– Никакой он не лучший стрелок. Да ему и не надо этого. Просто может постоять за себя и на рожон никогда не лезет. Уж во всяком случае, не он лучший стрелок в Комстоке.

– Не он? А кто же? – удивился Манфред.

– Тревэллион. Я сам свидетель.

Грита оживилась:

– И вы видели, как он убил кого-нибудь?

– Да, мэм. Только он думает, что никто не знает об этом, а я помалкиваю. Парень, которого он ухлопал, заслуживал смерти.

– Уж не тот ли это случай, во время карточной игры? – поинтересовался Клайд. – Я, кажется, что-то слышал об этом.

– Нет, другой. Про тот случай я тоже слышал – поймал он за руку какого-то шулера.

– Говорят, причина заключалась в чем-то другом, – вставил Манфред. – Между ними возник какой-то спор, будто бы о том, что произошло когда-то давно на Миссури.

На мгновение Грите показалось, что сердце сейчас выпрыгнет у нее из груди, ком подступил к горлу, и она с трудом выдавила:

– На Миссури?

– Да, речь шла о какой-то старой вражде. Люди даже говорят, будто Тревэллион заранее знал, что парень не чист на руку в картах, и использовал это как повод, чтобы придраться. Он нарочно так подстроил. Так-то вот.

Глава 38

С минуту Грита молчала – ей хотелось узнать, что произошло дальше, но она боялась спросить, потом наконец произнесла:

– Так вы утверждаете, что видели, как он кого-то убил?

– Да, мэм, – ответил Тиэйл. – Ехал я как-то по дороге. Никакого жилья вокруг. Устав порядком, свернул в заросли, пустил лошадь пастись, а сам прилег в траве. Разбудил меня топот копыт. Вдруг с другой стороны появилась другая лошадь. Знаете, мэм, я привык, что всюду враги, поэтому затаился и стал ждать. Со своего места все хорошо видел. Одним из всадников оказался Оби Скиннер. Он водил дружбу с тем парнем, которого Тревэллион застрелил во время карточной игры, только вот не помню, как его звали. Этот Скиннер настоящий головорез, отлично стрелял и никого не боялся. Другой всадник – Тревэллион. Разговор у них тоже зашел о Миссури, Скиннер первым потянулся за оружием. Голову могу дать на отсечение, что Скиннеру любой противник был нипочем, только не Тревэллион. Тот разделался с ним в два счета.

– Пожалуйста, – обратилась Грита к Манфреду и Клайду, – проводите меня обратно в отель.

В вестибюле она внезапно повернулась к Тиэйлу:

– Мистер Тиэйл, присядьте, пожалуйста. Я хочу кое о чем расспросить вас. – Потом обратилась к Манфреду и Клайду: – Благодарю вас, господа. Итак, до завтра? Встретимся в театре.

– Если хотите, мы можем подождать, – предложил Клайд.

– Нет, нет, со мной все будет в порядке. Просто я хотела бы кое-что узнать о приисках и уверена, что мистер Тиэйл расскажет мне о них.

Когда они ушли, она повернулась к Тиэйлу.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Вы очень интересный человек, мистер Тиэйл, и совсем не такой, как все.

– Всегда полезно знать о том, с кем имеешь дело. Когда я охочусь на бизонов или бобров, то стараюсь сначала изучить их повадки.

– А повадки людей вы тоже изучаете?

– Да, мэм. Все люди разные, и у каждого свои повадки. Я изучаю тех, кто может быть опасен для меня.

– Таких, как Тревэллион?

– Да, мэм. Только для меня он не опасен. Он хороший человек.

– Но ведь он убивал людей?

– Я тоже убивал, мэм. Иногда без этого не обойтись. Некоторые сами напрашиваются, и если я вижу, что они опасны, то принимаю меры.

– А Тревэллион?

– У меня, мэм, слава Богу, есть уши. Да и смекалка еще не подводила, а иной раз толкнешь под бок кого надо и узнаешь что-нибудь интересненькое. Так вот, Тревэллион убил тех людей не просто так, а за какие-то старые грехи. Когда-то давно размещалась здесь фактория. Хозяин ее уже покинул эти края – распродал все и уехал. Вот он хорошо знал Тревэллиона, еще мальчишкой. И отца его знал. Так вот, отца Тревэллиона убили какие-то заезжие люди. Правда, прежде чем умереть, он успел уложить двоих. Они хотели разделаться и с сыном, да люди вовремя подоспели на помощь, и им пришлось убраться.

– А не знаете вы, что там случилось?

– Как же, мэм, знаю. Отец Тревэллиона рассказывал кое-что хозяину фактории, а остальное тот слышал от других переселенцев. Оказывается, мать Тревэллиона и другую женщину зверски убили где-то на берегах Миссури. И мужа той женщины тоже застрелили.

– А вы сами хорошо знаете Тревэллиона?

– Знаю чуть-чуть. Случалось быть попутчиками. Правда, он не из тех, кто любит поговорить. Тревэллион человек дела. – Тиэйл вдруг поднял на нее глаза. – Мэм, не многим я мог бы сказать такое, но вам скажу. Если бы не тот страшный случай на Миссури, Тревэллион сейчас был бы одним из самых преуспевающих людей Комстока. Он отлично знает горное дело и очень умен.

– Так значит, он живет с ненавистью в сердце?

– Может, и так. А может, он просто не хочет оставлять зло безнаказанным, чтобы оно не породило другое зло?

– Стало быть, он собственными руками вершит правосудие?

– Хорошо, если закон есть, мэм. Только в здешних краях, где нет никаких законов, человек вынужден сам вершить правосудие. Такие люди, как Билл Стюарт, несут нам правопорядок, но это лишь первые шаги. А давние преступления, тем более совершенные далеко отсюда, пока не могут быть наказаны.

– Ну что ж, благодарю вас, мистер Тиэйл. – Грита встала. – Это все, что меня интересовало. Прошу вас, никому не говорите, о чем мы с вами беседовали.

– Разумеется, мэм.

Она повернулась, чтобы уйти, но вдруг остановилась.

– Мистер Тиэйл, как, по вашему мнению, дальше поступит Тревэллион?

Тот пожал плечами.

– Наверное, убьет остальных, хотя, боюсь, ему не все известно.

– Не все известно? Как это?

– Вот, например, один из них сейчас в городе. Для Тревэллиона это не секрет, однако он до сих пор не убил его. – Тийэл замялся и посмотрел по сторонам, ища плевательницу. Найдя ее и сплюнув, прибавил: – Все дело в том, что в город только что прибыли еще двое, а об этом ему неизвестно.

– Зачем же они приехали сюда?

– Откуда мне знать, мэм. Но это настоящие головорезы, и первым делом они постараются разыскать Ваггонера.

– Ваггонера?

– Да, мэм, Ваггонера. Он тоже из той миссурийской банды убийц. А сегодня вечером я видел его в толпе.

– Он был на моем спектакле?

– Да, мэм. Он сидел в зале, и Тревэллион тоже его заметил. – Джекоб помолчал. – Мэм, я не собираюсь пугать вас, тем более что вижу: вы не из робкого десятка, но Ваггонер занял свое место в партере, лишь когда началось второе действие. Он пришел как раз перед тем, как вы появились на сцене.

Грита задумалась.

– Спасибо, мистер Тиэйл. Вы очень помогли мне. Я совсем не боюсь и всегда предпочитаю знать, если мне грозит опасность. Ведь к опасности лучше быть готовой заранее. Я-то полагала, что стою в стороне, а это, оказывается, совсем не так.

– Не беспокойтесь, мэм, я буду рядом. А актеры, ваши друзья, они смогут постоять за вас?

– Полагаю, да, мистер Тиэйл.

– Один из них, тот, что повыше ростом… Мне кажется, я видел его где-то раньше.

– Вряд ли. Разве что в театре где-нибудь на Востоке. Спасибо, мистер Тиэйл. Спокойной ночи.

Поднявшись в номер, Маргрита – так она давно сократила свое прежнее имя Маргерита – накинула халат и присела у зеркала, чтобы приготовиться ко сну. Разглядывая себя, она не переставала думать о событиях минувшего дня.

Грита понимала, что красива. За последние несколько лет она то и дело слышала об этом от других, но не придавала этому никакого значения. В той атмосфере, в которой она росла, гораздо больше ценились талант и ум человека, нежели привлекательная внешность.

Она спрашивала себя, зачем приехала сюда. Разве ей плохо жилось за океаном? По правде сказать, да. Во всяком случае, не о такой жизни она мечтала и не такой жизни, как ей казалось, она заслуживала. Она любила театр и отдавалась ему целиком, но все же ей чего-то не хватало, хотелось найти свое место в жизни.

Ей часто приходилось слышать, что легче всего встать на ноги, если отправиться в Америку. Теперь она в этом сомневалась. Да, Дженни Линд имела в Америке грандиозный успех, но у нее, у Гриты, это вряд ли получится. Удачно выступала в Америке и Лотта, которой, благодаря стараниям ее бдительной матери, удалось скопить приличное состояние.

Конечно, одной из причин ее приезда сюда явилось желание осуществить мечту родителей. Они ехали в Калифорнию, чтобы поселиться там навсегда. Но эта мечта так внезапно рухнула в ту страшную ночь.

И вот Грита здесь, если и не в Калифорнии, то совсем близко; она уже почти решила вернуться туда.

Сегодняшний спектакль прошел успешно. Зал ломился от публики, билеты распродали на неделю вперед. Конечно, и зал не очень вместительный, и декорации не совсем удачные. Нужно придумать яркие афиши и пригласить швею, ведь эта идея насчет новых костюмов очень заманчива, пусть даже воплощение ее и будет стоить немалых денег. Публика любит пышные, красочные зрелища.

Грита вспомнила о Ваггонере. Кто он? Почему интересуется ею? В мозгу зашевелились какие-то смутные, ноющие воспоминания, какие-то полузабытые лица и события той ужасной ночи. Она тряхнула головой, чтобы прогнать их. Нет, это немыслимо. Должно быть, совпадение. Тогда почему он преследует ее? И не связан ли он как-то с неудавшимися попытками ограбить ее? Но ведь это случилось в Сан-Франциско. Она погасила свет и направилась к постели, потом остановилась, подошла к окну и выглянула на улицу, освещенную слабо мерцавшими огнями.

Ночная жизнь в салунах еще продолжалась, оттуда доносились музыка и звуки хлопков по игральным столам. Грита почувствовала какой-то прилив возбуждения, какое-то радостное беспокойство. Как хорошо слиться с этой улицей, стать ее частью, как хорошо иметь прииск и своими глазами наблюдать, как добывают из-под земли серебряную руду!

Она отошла от окна, легла в постель и укуталась одеялом. Немного полежав, она повернулась на бок, закрыла глаза, но тут же снова открыла их.

Этот мальчик… Теперь он взрослый мужчина. Тревэллион… Интересно, есть ли у него другое имя? Почему-то все называют его так.

Он приходил на ее спектакль, но даже не попытался увидеться с нею. Вел себя так, словно они совсем чужие. А что с теми деньгами, о которых он когда-то позаботился? Мог хотя бы отчитаться за них.

Прошло уже столько лет, и он, естественно, забыл ее. А с какой стати он должен помнить о ней? Ведь они были детьми. И как глупо с ее стороны чего-то ждать…

В конце концов, он мог жениться! Она взбила подушку. Ну конечно… Что, если он женился?

Тревэллион… Какое звучное имя. Но что такое имя? Само по себе оно ничего не значит до тех пор, пока ты не заставишь его зазвучать. Точно так же и человек представляет собою только то, чем он смог стать в жизни. Но имя Тревэллион все же звучит, потому что многое означает для тех, кто его произносит.

Грита вспомнила про свои акции. Они принадлежат какой-то калифорнийской компании. Быть может, эта компания действует и здесь и она, Грита, уже стала совладелицей какого-то прииска?

Тревэллион пошел домой окольным путем и прежде, чем войти в устье туннеля, проверил, на месте ли нитка, которую он нарочно натянул перед уходом. Нитка оказалась по-прежнему натянутой. Он отпер дверь и вошел в хижину. В печке еще теплились угольки. Подбросив в очаг поленьев и поворошив угли, Вэл присел на край койки, чтобы стянуть сапоги.

До чего же она красивая!.. И замечательная актриса, хотя, быть может, не самая лучшая из всех, кого он видел. Но у нее свой стиль игры, своя манера двигаться по сцене, говорить.

Тревэллион проверил револьвер – он делал это ежедневно перед тем, как лечь спать, – и положил его на стул у изголовья. Сапоги он тоже поставил рядом. Привычка оставлять одежду под рукой появилась у него после землетрясения 1857 года, которое он пережил в стране индейцев племени техачапи.

Ваггонер… Может, пора встретиться с ним один на один? Ведь он входил в ту банду убийц и совсем недавно пытался уничтожить его. А теперь вот следит за ней. Но откуда ему известно, что она была там? Ваггонер и понятия не имел, что в кустах пряталась маленькая девочка.

Вдруг в дверь резко постучали. Тревэллион приподнялся на локте, протянув руку за оружием.

– Кто там?

Это оказался Тэпли.

– Не хотел беспокоить тебя, но, похоже, утром в суде будет разборка. Билл Стюарт привлек к суду одного из дружков Сэма Брауна, и теперь Сэм грозится вышвырнуть всех присяжных из города. Боюсь, Биллу одному не справиться.

– Хорошо, я приду.

Сэм Браун… Только его еще не хватало. Тревэллион повернулся на бок и закрыл глаза. Он хорошо знал Билла Стюарта и не сомневался, что тот не нуждается в чьей-либо помощи, даже если имеет дело с самим Сэмом Брауном.

Глава 39

Утром Тревэллион седлал черного мула, когда явился Тэпли.

– Джим присоединится к нам в городе, а кое-кто из парней уже поехал туда вчера вечером.

– Они что же, хотят учинить то же, что в Генуе?

– Вот именно. Сэм Браун во всю глотку орал, что приведет своих людей и разделается с судом присяжных.

Ледбеттер ждал их возле кондитерской. Он вскочил в седло, и они поскакали из Вирджиния-Сити вниз по склону. Утро выдалось холодное, на ясном небе еще сияли звезды. Дорогой никто не разговаривал, наконец Тэпли первым нарушил молчание:

– А что делать нам, Трев?

– Стюарт сам разберется с Брауном, а если кто-нибудь попробует вмешаться, остановим их. Слепите за толпой.

– Стюарт не робкого десятка, он и самому черту обвинение предъявит, – сказал Ледбеттер. – Ростом выше шести футов и весит около двухсот фунтов. Окончил Йельский университет и сразу попал на прииски Калифорнии, а народ там – сами знаете какой. Когда эта территория станет штатом, он будет лучшим кандидатом на роль сенатора или губернатора.

Когда они подъехали, в здании суда яблоку негде было упасть. Протиснувшись в зал, приятели стали возле стены, у противоположной двери, откуда они могли следить за происходящим. Сэм Браун нарочно занял место в первом ряду и устрашающе зыркал на присяжных. При появлении Тревэллиона и его друзей один из бандитов толкнул в бок соседа, и оба повернули голову в их сторону.

Вэл заложил большой палец за пояс в нескольких дюймах от висевшей на нем кобуры. Он не удостоил взглядом людей Брауна, хотя понимал, что те наблюдают за ним.

Председательствовал судья Кредлбо. Он не любил Сэма Брауна и нисколько не боялся его. Правда, кое-кого из присяжных Сэму все же удалось запугать своими обещаниями разогнать суд. Обычно, готовясь к драке, Сэм заплетал в косички свои длинные бакенбарды и связывал их на подбородке, чтобы защитить горло от ножа. Так он поступил и на этот раз.

Внезапно он встал. Но каковы бы ни были его намерения, ему так и не удалось их осуществить. Билл Стюарт, выступавший в роли обвинителя, мгновенно подскочил к нему, держа в каждой руке по стволу 44-го калибра, и громко крикнул:

– Руки вверх, Браун!

Застигнутый врасплох и пораженный, бандит повиновался.

– Заберите у него оружие! – приказал Стюарт судебному приставу.

Браун, далеко не глупец, понимал: сделай он одно-единственное движение, и Стюарт застрелит его на месте. Он стоял неподвижно, пока тот не указал револьвером на отдельное сиденье.

– Займи место свидетеля!

Когда тот сел, Стюарт подошел к нему.

– Сэм, ты, помнится, хвастал, что придешь в суд и освободишь своего приятеля. Ты божился, что собственными руками вышибешь дух из присяжных и выйдешь отсюда вместе со своим дружком. – Стюарт поднял Библию. – Известно ли тебе, Сэм, что это такое?

– Библия, – пробурчал Сэм.

– Правильно, это Библия. А что такое Библия? – Стюарт наклонился к Брауну. – Библия, Сэм, это Слово Божье! – Последние слова он произнес громогласно, потом резко повернулся и обратился к судебному приставу: – Так пусть он поклянется говорить правду и ничего, кроме правды! – Отступив назад, Стюарт ждал, пока закончится церемония принесения клятвы. – Сэм, ты поклялся говорить правду, и только правду, – продолжил он. – Ты поклялся Словом Божьим! Всемогущий наблюдает за нами, и, так же как и ты, Он знает правду. Ты поклялся говорить правду, какой бы она ни была. – Стюарт помолчал, потом, смягчив тон, спросил: – Сэм, ты когда-нибудь убивал?

Браун рассмеялся и, оглядев зал, произнес:

– Ну убивал.

– Сколько человек ты убил, Сэм? Только помни, ты поклялся говорить правду.

– Ну, человек шестнадцать, наверное. Точно не помню.

– Шестнадцать человек. Довольно много, не так ли? Вряд ли найдется кто-нибудь, кто убил столько же. Как думаешь?

– Да, Пил, которого прозвали «вождем», и половины не угрохал.

– Я полагаю, Сэм, что ты убил больше, чем кто-либо другой. Вот взять хотя бы того человека, которого ты недавно зарезал охотничьим ножом в салуне. Припоминаешь?

Сэм гордо огляделся.

– Ну припоминаю. И что такого? Для меня это сущий пустяк.

– Догадываюсь. Для тебя это так же просто, как передвигать ноги. Я давно понял, что ты опасный человек.

Стюарт сделал паузу, потом снова спросил:

– Интересно, какой нож имел тот человек, которому ты перерезал горло?

– Нож?! Да у него и ножа-то не… – Тут главарь банды осекся и начал беспокойно озираться по сторонам. – Откуда мне знать, какой у него нож!

– Сэм, не забывай – ты дал клятву. Теперь отвечай на вопрос. С неделю назад я видел, как ты вышел из своего дома, но тут же вернулся и улизнул через заднюю дверь. Почему?

– Почему?! Вы же сами видели, так чего же спрашиваете? Здоровенный черный котище перебежал мне дорогу, вот почему!

– Разумеется, Сэм, я видел это и понимаю, что надо быть полным идиотом, чтобы искушать судьбу. Ты правильно поступил: вовремя заметил опасность и постарался избежать неприятностей. Но тебе конечно же известно, что неприятности, приносимые черной кошкой, не стоят и двадцатой, нет, даже сотой доли того несчастья, которое тебя постигнет, если ты нарушишь клятву. Известно тебе это, Сэм?

– Ну известно.

– Тогда скажи, у человека, убитого тобой, был нож?

– Нет.

– А какое оружие носил он при себе, Сэм?

– Он не носил оружия, он… – Браун снова запнулся.

– Он был безоружный. Значит, ты убил безоружного человека. Ты убил человека, не имевшего возможности защищаться. Это так, Сэм?

– Я…

– К тому же он изрядно выпил. Так ведь? – Стюарт сделал паузу. – Теперь скажи, Сэм, ты ведь не боишься меня?

– Никого не боюсь!

– Разумеется, никого. Стало быть, если кто-нибудь станет утверждать, что ты давал показания из одного только страха, это не будет правдой? Так ведь?

– Да нет же! Какого черта я должен вас бояться?!

– Вот и прекрасно! Ведь могут найтись и такие, кто станет утверждать, что я запугиваю свидетеля. Но ведь ты, Сэм, не согласен с этим? Разве я тебя запугиваю?

– Какого черта! Конечно, не согласен! Никого я не боюсь!

– Вот и хорошо. И стало быть, ты не побоишься признать, что убил безоружного человека? Ведь у него не нашли никакого оружия. Так?

– Никакого. – Бандит забеспокоился, по лбу его градом стекал пот, и он непрерывно утирал его. – Не знаю… Может, у него и имелось что-то, я же не знаю…

– Нет, не финти, он был безоружен, и тебя можно считать убийцей. Не противником, который дает человеку шанс защититься, а самым настоящим убийцей.

Браун привстал со своего места.

– Нет, вы только посмотрите!

Стюарт поднял револьвер.

– Сядь, Сэм, и помни – ты дал клятву. Если нарушишь ее, тебя постигнет страшное несчастье, и не одно. Но самое главное, Сэм, все, кого ты убил, тоже были пьяны или безоружны. А помнишь случай у озера Пирамиды, когда ты сбросил с лошади раненного в бою Болдуина и удрал? Ты думал, что ловко выкрутился тогда, а на самом деле просто показал, кто ты есть. Ты трус, Сэм. Низкий и подлый трус, который не достоин жить среди людей! А теперь убирайся отсюда! И если я когда-нибудь увижу тебя в зале суда, да еще не на скамье подсудимых, то берегись! Убирайся вон вместе со своим сбродом!

Обливаясь потом, Браун встал и вышел на улицу. С минуту он стоял, дико озираясь по сторонам. В какой-то момент он хотел было вернуться, но передумал и побрел через площадь к магазину. Немного погодя его догнали остальные.

Тревэллион подошел к двери и проследил, пока они удалялись. Ледбеттер закурил сигару.

– Все. Брауну конец. Теперь у него два выхода – либо подкараулить и убить Стюарта, либо убираться из этих мест.

– Он постарается убить его сам или подошлет кого-нибудь, иначе его перестанут бояться.

На обратном пути они повернули к Золотому каньону. Ледбеттер ехал чуть поодаль и все время молчал, потом произнес:

– Трев, я видел, какую породу ты добываешь. Хороший у тебя участок. Почему бы тебе не нанять рабочих и не начать рыть настоящую шахту? Если тебе нужны деньги…

– Я уже думал об этом, – признался Вэл. – Но чтобы заняться разработкой основной жилы, придется спуститься футов на двести, не меньше, а это дорого обойдется.

– Ты все же подумай. Я мог бы войти в дело.

Тревэллион сомневался.

– Джим, ни с кем бы я так не хотел вступить в дело, как с тобой, но ты же меня знаешь. Ведь я в любой момент могу выйти из игры, сорваться с места и уехать.

– Да ну тебя, – вспыльчиво возразил Ледбеттер. – Во всем Комстоке не найдется никого, кто трудился бы больше тебя! И потом, что это значит, сорваться с места и уехать? Куда? Что за ребячество такое?! Тоже мне, нашел время! – Ледбеттер помолчал. – Ты нужен здесь. Идет война, и президенту требуется серебро. Здесь твои знания необходимы больше всего. Вот ты говоришь, ты корнуоллец. Как раз в этих местах ты можешь свободно выбирать, как жить и как заработать. Ты – гражданин. А самое главное сейчас – поддержать страну, не дать ей расколоться.

После этого они долго ехали молча, потом Тэпли сообщил:

– Трев, помнишь Джонни Эльдорадо? Говорят, он подался в Вирджиния-Сити, хочет потягаться с Фермером Пилом.

– И самое ужасное, что он таки найдет его, – вставил Ледбеттер. – Лэнгфорд Пил никому еще спины не показывал.

– Я видел Джонни несколько месяцев назад, он тогда грозился приехать в Уошу, – сказал Вэл. – Пилу передали его слова, так что Джонни не застанет его врасплох. – Они проехали еще немного молча. – Ладно, Джим, – наконец произнес Тревэллион, – попробуем заняться моими скважинами. Утром найму людей, и начнем копать две горизонтальные выработки. Поработаем, пока денег хватит.

– А об Уилле Крокетте ничего не слышно? – поинтересовался Тэпли. – Мелисса беспокоится. Она думает, его убили.

– Кому это нужно?

– Трев, ты лучше меня знаешь кому. Пока Уилл где-то поблизости, Эл Хескет не успокоится. Крокетт хоть и добродушный, но всякой доброте есть предел, и он не позволит какому-то Хескету смешать себя с грязью. Он обязательно вернется. Если жив, – прибавил Тэпли.

– Уж коль разговор зашел о Хескете, то мне известно только то, что он служил бухгалтером у Крокетта. А чем он занимался раньше, откуда приехал? – спросил Вэл.

– Откуда-то с приисков Калифорнии. Только какая разница, чем человек занимался и откуда приехал?

Тревэллион повернулся в седле и посмотрел назад. Почему-то всегда, когда разговор заходил о Хескете, ему хотелось оглянуться… Почему?

Они застали Мелиссу в кондитерской, она окинула их быстрым, каким-то испуганным взглядом и пошла за чашками. Налив кофе, она долго хлопотала у плиты и только потом спросила:

– Яичницу хотите?

– Я хочу, – отозвался Ледбеттер. Он не сводил взгляда с Мелиссы, и Тревэллион с удивлением заметил в его глазах задумчивую грусть. Поймав взгляд Вэла, Джим смутился и спросил невпопад: – Что слышно о войне? Есть какие-нибудь новости?

– Какие новости? Я же с тобой был.

– Да я просто интересуюсь. С тех пор как появился телеграф, новости распространяются быстро. Туго, должно быть, приходится старине Эйбу. Странно, как его вообще избрали президентом. Народ-то ведь у нас не понимает, что нужен не сладкоголосый краснобай, а человек твердый, решительный. А по бумажке кто хочешь может разглагольствовать. Красивыми речами никого не удивишь, а вот принять нужное решение в нужный момент, это совсем другое дело.

Говоря, Ледбеттер не сводил глаз с Мелиссы.

– Она чем-то озабочена, – заметил Тревэллион. – Чем-то еще, кроме кофе и яичницы.

Мелисса вернулась к столу.

– Бэйнес сейчас принесет нам поесть. – Она села напротив и опустила глаза. – Я должна поблагодарить вас за то, что вы помогли мне встать на ноги. Дела у меня шли неплохо…

– А лет через пять станете совсем богатой, – заметил Тэпли. – Бум еще только начинается.

– Да вот… – нерешительно начала она, – не все так считают. – Она переводила взгляд с одного на другого. – Я хочу продать свою часть дела, пока оно еще чего-то стоит.

– Замуж выходите? – мягко поинтересовался Вэл.

Мелисса покраснела.

– Да, выхожу.

Тревэллион тайком глянул на Джима.

– И кто же этот счастливчик? Уж не Альфи ли?

Она снова зарделась.

– Он самый, – произнесла она, гордо подняв подбородок, и, словно оправдываясь, прибавила: – Я знаю, вы невысокого мнения о нем, но он очень изменился. Теперь он встал на ноги и хочет увезти меня отсюда в Сан-Франциско. Многие прииски закрываются. Альфи считает, что через три года закроются все. – Она снова виновато посмотрела на них. – Простите, но мне хочется иной жизни, не такой, как здесь. Альфред считает, что я слишком много работаю и что мне пора немного отдохнуть.

Джим Ледбеттер внезапно поднялся.

– Хочу только напомнить, – проговорил он, – что мой караван отходит утром. – Он приподнял шляпу и быстро вышел.

– Вы причинили ему боль, – сказал Тревэллион.

– Я причинила боль Джиму?! Но каким образом?

Тревэллион поставил чашку.

– Неужели вы не поняли? Он любит вас. Все это время он думал только о вас.

Глава 40

В ресторане было мало посетителей, и Грите это нравилось. Она встала рано и уже успела договориться насчет лошади, так как хотела проехаться по городу и осмотреть окрестности. О предстоящей поездке она не сказала никому, чтобы побыть одной и кое о чем подумать. Она с удовольствием потягивала крепкий, горячий кофе, когда звук шагов, тяжело отдававшихся по каменному полу, и позвякивание шпор прервали ее размышления. Грита подняла глаза. Перед нею стоял вихрастый парень, совсем еще мальчик, гладко выбритый и одетый невероятно чисто и опрятно, – редкость для этих мест.

– Мисс Редэвей? Меня зовут Джонни Эльдорадо.

Парень явно ожидал, что имя окажется ей знакомым. Он держался смущенно, застенчиво и в то жевремя решительно.

– Да, мистер Джонни.

На мальчишеских щеках вспыхнул ровный, густой румянец.

– Мэм, не мистер Джонни, а Джонни Эльдорадо. – Потом, с уже большей уверенностью он прибавил: – И я отлично стреляю. Может, даже лучше всех.

Грита озадаченно смотрела на него, но юноша показался ей вполне симпатичным.

– Боюсь, я вас не совсем понимаю.

– Мэм, я сейчас все объясню. Дело в том, что я решил стать главным в Вирджиния-Сити.

– Главным?

– Да, мэм. Самым главным! И хочу бросить вызов Лэнгфорду Пилу. Если вы знаете, то сейчас он главный в городе. Сегодня же пойду в салун и вызову его на дуэль.

– А он не застрелит вас?

Джонни Эльдорадо снисходительно улыбнулся.

– Нет, мэм. Потому что я стреляю лучше его. Я приехал только вчера, а сегодня первым делом сходил в парикмахерскую. Я велел парикмахеру сделать все, как полагается – постричь, побрить, наодеколонить… ну и всякое такое. Хотел, чтобы от меня хорошо пахло. И знаете, мэм, что я сказал ему? Сказал, пусть поработает надо мной как следует, потому что… или я буду самым главным в Уошу, или самым красивым трупом на городском кладбище!

– Вы что же, действительно собираетесь стреляться с ним? Но стоит ли? В конце концов, что такое «быть главным»?

От этих слов Джонни ужаснулся:

– Мэм, что значит, стоит ли быть главным?! Да вы просто не понимаете!

– Боюсь, я действительно не понимаю. Ведь Уошу всего лишь крохотная точка на карте, и быть главным в Уошу вовсе не означает быть главным где бы то ни было еще.

– А я буду главным в Уошу, мэм! Это единственное, за что стоит бороться. – Он провел рукой по непослушным кудрям. – Мэм, я смел надеяться… Э-э… В общем, вы здесь самая красивая женщина… и я только хотел узнать, не могли бы вы… после того, как я стану здесь главным, пообедать со мной? – Щеки его вспыхнули румянцем, а лоб покрылся испариной. – Я хотел сказать… не соблаговолите ли вы?..

– Джонни, – невозмутимо произнесла Грита, – я не имею обыкновения обедать с малознакомыми мужчинами, и уж если бы сделала это, то не потому, что вы главный в городе. – Она помолчала, потом прибавила: – Но вы, Джонни, очень симпатичный молодой человек, и если откажетесь от своего намерения стать главным и стреляться с Лэнгфордом Пилом, я составлю вам компанию и поужинаю с вами. Сегодня вечером, после спектакля, в этом зале.

Он отступил на шаг.

– Нет, мэм! Так не пойдет. Чтобы ужинать с вами, человек должен что-то собой представлять! Я не какая-нибудь мелкая сошка, у меня тоже есть честолюбие, мэм! Я посетил парикмахера и вообще…

Он отступил еще на шаг.

– Нет, мэм, я сегодня же должен стать главным в Уошу!

Он резко повернулся и, сверкая начищенными голенищами, стремительно вышел.

Джонни направился в салун Пэта Линча и, подойдя к стойке, заказал виски, потом повернулся к присутствовавшим и громко спросил:

– Кто в этом городе главный?

Лэнгфорд Пил, одетый в черный сюртук, медленно вынул изо рта сигару.

– Считается, что главный здесь я. Так ты ко мне?

– Я был в парикмахерской и объявил, что сегодня же вечером буду самым главным в городе. – Джонни держался непринужденно, и на губах его играла улыбка. – Сегодня же я стану главным в городе… или самым красивым трупом на кладбище.

– Тогда давай-ка выйдем, Джонни. Ты не возражаешь?

Джонни вышел на улицу, но Фермер замешкался в дверях. Джонни обернулся как раз в тот момент, когда тот достал кольт 44-го калибра. Лэнгфорд застрелил его на месте, и тот даже не успел вытащить револьвер из кобуры.

– Красивый был парень и такой чистенький. Можете похоронить его со всеми почестями, сделайте все как надо, а счет потом принесете мне. Хороший был парень, смелый. Я мог оказаться на его месте.

Маргрита спустилась по лестнице, внизу стоял Дэйн Клайд.

– Вы слышали выстрелы? – спросил он.

– Да, только здесь так шумно… Это случайно не Джонни Эльдорадо?

– Он самый. Только не быть ему главным в городе. Никогда.

– Жаль его. Симпатичный был парень, – сказала Грита.

– Странное все-таки у этих людей понятие о чести. Они умирают с такой гордостью и с такой готовностью, что думаешь: «А может, так и надо?»

Грите досталась серая в яблоках лошадь. Она скакала по городу, мужчины останавливались и провожали ее взглядами – одни молча глядели, как широкая юбка, развеваясь по ветру, стелится по лошадиному крупу, другие восхищались вслух. Грита скакала вверх по каньону, где повсюду кипела работа. Дорога раздваивалась, и девушка поехала по правой, но вскоре обнаружила, что она пустынна. Грита остановилась и прислушалась – в чистом холодном воздухе далеко разносился мерный грохот плавилен. Она продолжила путь, и только скрип ее седла да звонкий цокот копыт нарушали тишину безлюдных гор. Дважды она останавливалась, глядя на залитые солнцем голые скалы, стенами возвышавшиеся вокруг. Ей нравилась эта странная, пустынная местность.

Проехав еще немного вперед, она остановилась, заметив какую-то старую разработку рядом с высохшим руслом горного потока, окруженным редкими кедрами. И тут до нее донесся топот копыт. Только теперь она поняла, как далеко забралась. В сумке, притороченной к седлу, лежал пистолет; Грита протянула к нему руку.

– Он тебе не понадобится.

Обернувшись на голос, она увидела Ваггонера, который сидел на старой кляче и пожирал ее взглядом. Лицо его оставалось безучастным, ладони покоились на луке седла.

– Как только увидел тебя, я сразу понял, что сделаю это.

– Прошу прощения?..

– Только не надо надменности, я не выношу этого. И потом, я еще не готов.

Она повернула лошадь, но Ваггонер преградил ей путь, и Грита пожалела, что не успела вытащить пистолет. Он здесь, совсем рядом, но сумеет ли она достать его вовремя?

Ваггонер не сводил с нее глаз, угрюмо поблескивавших на вытянутом, осунувшемся лице.

– Когда я буду готов, ты станешь моей. – Он прищелкнул пальцами. – Это ж проще простого. А знаешь, в тебе нет ничего особенного. Есть бабенки и получше.

– Пожалуйста, освободите дорогу.

– Черт побери! Сначала я кое-что сделаю! Ничего в тебе нет особенного, и ничем ты не лучше других. Только уж я поваляю тебя в грязи, чтоб не задавалась… Ну давай же, я жду…

Внутри у Гриты все похолодело, в горле встал ком, но она, собрав последние силы, твердо проговорила:

– Что все это значит?

Ваггонер оскалился в наглой улыбке.

– Я знал, что ты начнешь юлить. Было у меня такое чувство, что ты просто обыкновенная дворняжка… а смотрела-то, смотрела на меня, будто я какое дерьмо.

– Не понимаю, о чем вы говорите, но если я смотрела на вас именно так, как вы сказали, то теперь вижу, что правильно делала. А теперь я хочу уехать. Дайте дорогу!

– Сначала сделаю с тобой кое-что. Только смотри не рыпайся, я не люблю этого! Вообразила из себя невесть что. Тоже мне! Когда я закончу развлекаться с тобой, ты еще поползаешь у меня на коленках!

Грите стало нехорошо, но она из последних сил старалась не показать этого. Ее преследователь не шутил. Он явно собирался осуществить свою угрозу. Несмотря на испуг, воля Гриты не была парализована. Она должна дотянуться до пистолета. Стрелять придется в упор. Ваггонер знает, что у нее есть оружие, и он постарается не дать ей возможности вытащить его. Вперед проскочить не удастся. Ваггонер, скорее всего, догонит ее. Можно попробовать хлестнуть его клячу и воспользоваться заминкой. Грита внутренне собралась и приготовилась всадить шпоры в бок лошади. Но тут совсем рядом на дороге раздался стук копыт.

Верхом на черном муле к ним приближался всадник. Злоба сверкнула в глазах Ваггонера, но он взял себя в руки и начал что-то говорить, изображая мирную беседу.

Тревэллион с первого взгляда оценил ситуацию, но тут же сказал себе: «Не сейчас!» Надо избежать стрельбы, чтобы не подвергнуть опасности ее.

– Доброе утро! – направив к ним своего мула, учтиво поздоровался он. – Мисс Редэвей, я как раз искал вас. Если джентльмен извинит нас…

Ваггонер из последних сил пытался подавить охватившую его волну ярости. Здравый смысл останавливал его. Он не сомневался, что убьет Тревэллиона, но в подобных делах тот не новичок – наверняка успеет выпустить пару пуль и с такого расстояния уж точно не промажет.

– Боюсь, придется извинить, – сквозь зубы прошипел Ваггонер, – хотя, думаю, мы еще увидимся. Ну что ж, дела есть дела, не правда ли, мэм? – Он нагло улыбнулся, повернул лошадь, на мгновение остановил взгляд на Вэле и вдруг услышал:

– У меня к вам тоже есть дело, мистер Ваггонер. Если не ошибаюсь, вы должны мне пятьсот долларов. Приготовьте-ка их.

Ваггонер поскакал прочь, его захлестывала ярость. Почему не сейчас?.. Он остановил лошадь и хотел повернуть обратно, но Тревэллион уже нацелил на него винтовку, и бандит поскакал прочь. Нет, не сейчас! Против винтовки не попрешь. Еще будет возможность. Можно подкараулить прямо на улице. Только действовать надо быстрее. Ваггонер и сам это понимал, а его неизвестный наниматель уже дважды присылал записку, требуя поторопиться.

Грита и Тревэллион спокойно ждали, прислушиваясь к затихавшему топоту копыт, потом посмотрели друг другу в глаза. Они долго молчали; наконец Грита произнесла:

– Вы вовремя подъехали. Он очень неприятный человек.

– По этому подонку петля плачет.

«Как она хороша!» – подумал Вэл. Но помимо женской красоты и обаяния в ней чувствовалось еще что-то, и именно это так привлекало его. Он вдруг вспомнил, как много лет назад пообещал, что женится на ней, и при этом покраснел.

– Вы за мной? – спросила Грита.

– Дэйн Клайд сообщил, куда вы направились, и попросил меня догнать вас. В театре возникли какие-то срочные дела.

Он смутился и не знал, что сказать дальше. Интересно, помнит ли она его. Вэл повернул мула, и они поехали бок о бок. Он испытывал неловкость и словно потерял дар речи. Почти до самого отеля они не произнесли ни слова. Наконец он решился:

– Мне нужно с вами поговорить об одном деле. Речь идет о ваших деньгах.

– Только о деньгах? – спросила Грита.

– Не знаю… может…

Возле отеля их встретил Дэйн Клайд.

Глава 41

Элберт Хескет принял решение. Слишком многое теперь поставлено на карту. Ему нужно действовать быстро и за ближайшие две недели уладить все свои проблемы, чтобы пойти дальше в соответствии с задуманным планом. Эл ничего не делал случайно или по прихоти, он все тщательно взвешивал, всесторонне исследовал каждую деталь, но, как большинство преступников, рассчитывал только на успех и никогда не брал в расчет провал. Ему даже в голову не приходила мысль, что его могут разоблачить или догадаться о его планах. Сейчас его задача была: во что бы то ни стало сохранить контроль над «Соломоном». Еще несколько дней, и они доберутся до скоплений богатой руды в жиле. Образцы подтверждают это. Как только на «Соломоне» начнется отгрузка, акции прииска стремительно возрастут в цене, а его, Хескета, авуары поднимутся втрое или даже вчетверо.

А что с имуществом Крокетта?.. Кто будет наследником? Нет ли у него каких-нибудь родственников в Калифорнии? Когда-то Хескет перебрал массу документов в конторе, но ничего конкретного не нашел. Так что в случае смерти Крокетта Эл с легким сердцем присвоит все, что тому принадлежало. Однако он понимал, что иметь хоть какую-то расписку, письмо или завещание, вообще любую бумагу, которая давала бы основания претендовать на имущество Крокетта, ему необходимо. Вот тогда уж точно богатство само свалится ему в руки, как спелая слива с дерева.

Эл пытался найти Уилла Крокетта, но безуспешно. Где он скрывается? Многие полагали, что он мертв, но Хескет так не считал. Если бы ему удалось найти, убить его и навсегда избавиться от этой угрозы! А предъявленный труп никого бы не удивил. О Крокетте уже и так редко вспоминали. Деловая жизнь в Комстоке шла своим чередом – появлялись новые прииски, развивались старые, чуть ли не каждый день совершались какие-то открытия. Теперь все говорили только о войне и о задуманном Сутро туннеле для выкачки воды из нижних подземных слоев.

Хескет считал дураками всех, кого собирался обмануть, и не испытывал к ним ничего, кроме презрения, но его бесило, если кто-то в его присутствии разговаривал шепотом. Он не сомневался, что речь идет о нем. В то же время Эл избегал любых контактов с преуспевающими дельцами, такими, как Хирст, Джон Маккей, Фэйр и Шэрон, чувствуя исходившую от них опасность. Он хотел, чтобы его считали одним из них, но испытывал беспокойство, когда замечал пристальное внимание к себе Джона Маккея. Пусть пройдет время, убеждал он себя. Они сами придут ко мне, а сейчас лучше держаться в стороне.

Хескет скупил несколько бесперспективных приисков. Он собирался нашпиговать их рудой, добытой на «Соломоне», цены на акции этих приискков моментально бы взлетели, тогда он с выгодой продал бы их. Выждав время, он снизил бы количество и качество руды, акции упали бы в цене, и тогда бы он снова скупил их, чтобы позже проделать ту же операцию. Ведь всегда найдутся простофили, спешащие во что бы то ни стало разбогатеть.

Поведение Маргриты Редэвей беспокоило его. Если у нее есть интересующие его акции, то почему она скрывает это? Ведь она может выставить их на продажу. Ее акции стоят больших денег, а на свете нет таких людей, которые бы отказались от денег. Уж это Хескет знал по опыту. Интересно, о чем она думает, какие у нее планы? Не признавая, что женщина может обладать умом, Эл испытывал затруднение, пытаясь разгадать ее мысли.

Женщины сами по себе до сих пор не интересовали его, он жаждал денег и власти. Но Маргрита… Он обнаружил, что не в состоянии четко соображать в ее присутствии. Его ум, обычно ясный и острый, затуманивался, когда она находилась рядом. В то же время он понимал, что не способен заинтересовать ее, и это его раздражало.

Кроме того, он видел ее с Тревэллионом, из окна отеля наблюдая за тем, как они въехали в город вместе. Эл встревожился не на шутку. Как получилось, что они оказались вдвоем? Из города она выехала одна, он сам видел это, а вернулась с ним.

Тревэллион его враг. Хескет инстинктивно чувствовал это, хотя Вэл ни разу открыто не выступил против него, за исключением того случая, когда застолбил прилегающий к «Соломону» участок. Но он может знать.

Хескет тут же постарался отогнать от себя эту мысль и даже думать запретил себе об этом. Слишком много лет прошло. Пусть Тревэллиону что-то известно, ему бы не удалось доказать ровным счетом ничего. Только разве станет он доказывать?

И все же факт оставался фактом – Тревэллион способен уничтожить его. И это теперь, когда наконец Элберт Хескет (а он считал это имя своим) представляет собою кое-что, когда он стал богатым человеком или почти богатым, владельцем прииска, и состояние его неуклонно растет! По вечерам он входит в ресторан и занимает свое место, держась с таким достоинством, словно он член королевской семьи. Он обедает в гордом одиночестве, отдельно от этой презренной толпы, которая завидует ему и восхищается им.

Таким видел себя Хескет со стороны, и невдомек ему было, что никому, в сущности, нет до него никакого дела и что люди воспринимают его как еще одного чудака, эдакого малого со странностями, каких немало встречается на свете. Его считали всего лишь темной лошадкой среди таких личностей, как Сэнди Бауэре, Лэнгфорд Пил, Том Пэйсли, Билл Стюарт и судья Терри. Список мог быть и длиннее, ибо странность в этих местах была скорее правилом, нежели исключением.

Самому же себе Хескет казался человеком, исполненным достоинства и величия, выдающейся личностью в деле управления приисками. В глубине души он надеялся когда-нибудь выдвинуть свою кандидатуру в Сенат. Нет, Маргрита Редэвей должна заметить такого неординарного человека, должна обратить на него внимание! Ведь и познакомились-то они благодаря тому, что он пригласил ее пообедать.

Хескет постарался отогнать от себя мысли о ней. В конце концов, она ничего не значит для него. У него есть «Соломон», и он завладеет его контрольным пакетом.

А еще ему нужно построить дом. Самый лучший, самый роскошный дом на зависть им всем. Сейчас лучший дом у банкира Ральстона. Хескет много слышал о нем и давно собирался взглянуть на это чудо. Усадьба называлась «Бельмонт» и находилась где-то неподалеку от Сан-Франциско. Роскошные приемы и вечеринки, устраиваемые в особняке, уже давно стали притчей во языцех, и Хескету не терпелось увидеть это великолепие собственными глазами, чтобы иметь представление о том, чего добиваться.

Тревэллион стоял на его пути. Он должен исчезнуть. Почему этот человек до сих пор жив? Ведь пока он тут ходит и что-то вынюхивает, опасность возрастает с каждым днем. Торопиться следовало с самого начала, с того момента, как он задумал убрать его. Конечно, делать это надо очень осторожно. Но почему нет даже никаких слухов о покушении на Тревэллиона?

И Маргрита Редэвей (он неохотно вернулся к этой мысли) тоже мешала ему. Если он не найдет акций, значит, она носит их при себе. Стало быть, ее придется убить.

Хескет содрогнулся. При одной только мысли, что он дотронется до женского тела, у него по спине поползли мурашки. Откуда взялось это чувство, он не понимал, но оно пронизывало все его естество. Он касался женского тела лишь однажды, и этот момент навсегда остался для него связан с вызывающим дрожь ужасом. И всякий раз, содрогаясь, он старался отогнать это воспоминание. Эл никогда не занимался самокопанием и не пытался разобраться, почему начисто лишен половых инстинктов.

Внезапно мысли Хескета изменили направление. Почему эта мисс Редэвей вздумала нанять Тиэйла? Что общего у актрисы с наемным убийцей? Или она наняла его как телохранителя? Ее напугали попытки ограбления.

А этот Манфред? Эл видел его всего пару раз, но что-то в нем тревожило его. Ему почему-то казалось, что он вовсе не актер.

Вдруг ему пришла идея: не нанять ли ему самому Тиэйла, но он тут же отбросил ее. Этот Тиэйл та еще штучка. У него репутация наемного убийцы, но при этом почему-то он всегда сам решает, когда исполнять заказ и исполнять ли вообще, и никому не известно, что у него на уме.

Эл вернулся в свои апартаменты. Комнаты, которые он занимал, были роскошно обставлены, но при этом в них начисто отсутствовала индивидуальность. Единственное, что он здесь сделал, – это сменил замки. Теперь дверь запиралась на два замка, ключи от которых имелись только у него. Впуская горничную, он оставался в номере, пока та убиралась. Ему казалось омерзительным, когда кто-нибудь притрагивался к его одежде или разглядывал его вещи, поэтому он всегда ждал, чтобы прислуга, закончив свою работу, побыстрее ушла, и снова запирал дверь.

Вот и сейчас, закрывшись в своем номере, он поудобнее расположился в кресле и принялся думать. Тщательно и неторопливо он изучал ситуацию, рассматривал каждое обстоятельство в отдельности. Он прекрасно знал, чего хочет, вопрос заключался лишь в том, как достичь желаемого без потерь.

Мелисса покинула кондитерскую, она уехала с Альфи. Джим Ледбеттер тоже там больше не появлялся, и Тревэллион теперь все чаще заглядывал в «Интернэшнл». Почтовыми услугами Поуни уже не пользовались, так как появился телеграф и новости быстро доходили до города. Правда, основным источником информации все равно оставались слухи, молниеносно разносившиеся по салунам. Здесь не только узнавали новости, но и производили расчеты, заключали сделки. Секреты в Комстоке хранились недолго. Стоило кому-то принести свежеиспеченную новость в салун, как ее тут же подхватывал весь город. Держа ушки на макушке и подслушивая разговоры за соседним столиком, узнавали о ценах на акции, о продаже приисков и о многом-многом другом. В том же Сан-Франциско люди, мечтавшие сколотить состояние, не имели таких источников информации.

Вьючные караваны почти не ходили, грузы доставлялись в фургонах. Дорогу в Калифорнию расширили, утрамбовали, и она выглядела как мостовая.

Тревэллион вернулся домой. Захлопнув дверь, он встал посреди комнаты, уперся руками в бока и окинул взглядом свое убогое холостяцкое жилье. Его охватило раздражение, почти гнев, и он выругался. Потом вытащил из тайника бумаги и принялся просматривать их. Да, заработал он не много. Уже несколько месяцев жил, едва сводя концы с концами, понемногу продавая руду и россыпное золото. Его доля в кондитерской и извозном деле Ледбеттера давала не такую уж большую прибыль. Правда, бедным он себя тоже не мог назвать.

Он вспомнил о предложении Джима войти с ним в долю, но решил не рисковать деньгами друга и пойти своим путем. Ему придется поработать, да еще как. Вэл снял пальто, повесил его на гвоздь и расстегнул пояс с кобурой. И этот Ваггонер… Что же там все-таки произошло? Не подоспей он вовремя… Нет, с Ваггонером пора кончать. Слишком уж распоясался этот подонок.

Тревэллион устало опустился на койку. Интересно, знает ли Ваггонер, кто такая Маргрита? Да нет, откуда ему знать? Ведь он не видел ее тогда, к тому же она была ребенком. Нет, это просто нелепо.

Но что случилось с ним самим? Ведь он уже начал убивать их поодиночке! И что теперь? Ваггонер здесь, более того, дважды пытался расправиться с ним, а он, Вэл, так ничего до сих пор и не предпринял.

Вэл разделся и лег в постель, но не уснул и продолжал думать о Маргрите. Внезапно его обожгла всплывшая откуда-то из глубин мозга мысль; он понял, что для него эта женщина – единственная. А ведь ему даже нечего предложить ей. Все стало ясно, когда он впервые увидел ее на сцене, и потом, когда подоспел ей на помощь.

Она уже получила всеобщее признание, а он так и остался никем. Ну кто он такой? Старатель, горняк, которому не на что рассчитывать, кроме своих рук. Конечно, они знали друг друга и раньше, но ведь тогда они были всего лишь детьми. На какой-то миг их жизни соединила та ужасная ночь и последовавшая за нею боль утрат. Он долго не мог выбросить Маргриту из головы и однажды даже написал ей.

Тут он подумал о ее бумагах. Надо просмотреть их и обязательно разыскать Уилла. Кстати, где он? Куда запропастился?

Тревэллион окинул взглядом свою комнату, и ему снова захотелось оказаться в кондитерской, где пахло кофе и пирогами, увидеть хлопочущую у плиты Мелиссу и сидящего напротив Джима. Ему даже не обязательно с ними разговаривать, – просто побыть рядом, чтобы не оставаться одному, как сейчас. Да что с ним такое случилось?! И Вэл пришел к неутешительному выводу: в сущности, всю свою жизнь он был одинок!

Утром он спустился в шахту, еще раз тщательно исследовал образцы породы и понял, что скоро выйдет на богатую жилу. И ему вдруг захотелось заработать много денег.

Внутренний голос подсказывал, что он на верном пути, что где-то здесь, совсем рядом, залегает богатая руда. Но до нее еще нужно добраться, и ему понадобятся средства. Вот почему первые владельцы распродали эти участки – земля здесь требовала глубинной разработки. Многие находят жилы, но мало кто способен их разрабатывать.

Что же ему теперь делать? Оставить здесь рабочих в надежде, что откроется жила, а самому тем временем податься на заработки? Нужно обязательно добыть денег. Видно, все же придется поработать под землей. А Ваггонер? Интересно, что он предпримет, узнав, что Тревэллион уехал? Ведь теперь у Ваггонера еще двое сообщников. А этот револьвер с надписью на рукоятке «А. К. Элдер», найденный им тогда, много лет назад?.. Его потерял кто-то из тех убийц. Он все еще лежит у Вэла.

Глава 42

Проведя на рассвете серию взрывов, Тревэллион разгреб обломки и исследовал образовавшееся устье. Взрывы, как обычно, углубили туннель фута на три, но жила по-прежнему оставалась не очень богатой.

Чтобы расчистить проход в плоскость забоя, он вывез на тачке породу по дощатому настилу. Пора бы, конечно, проложить здесь колею и отказаться от тачки, но на рельсы нет денег.

Пока Вэл возился, он пытался обдумать свое положение. Он всегда думал во время работы. Физический труд способствовал мыслительному процессу, во всяком случае если не требовал особого внимания и сосредоточенности.

Сегодня воскресенье, и он один. Другие тоже работали по воскресеньям, он же только иногда. Так даже лучше – в тишине легче думается. Неделями Вэл собирался приступить к осуществлению своих решений, но все время вмешивались какие-нибудь непредвиденные обстоятельства. Сейчас их нужно отбросить – нельзя терять время.

Он уже прорыл довольно глубокий туннель, но во всем Комстоке, за исключением нескольких участков, лучшая порода залегала гораздо глубже. Для того же, чтобы вырыть настоящую шахту, потребуются деньги. Сейчас запросы его невелики, но, если он не хочет прожить жизнь впустую, нужно что-то предпринимать. Конечно, он может занять денег. Работать он умеет, на приисках его знают с лучшей стороны, и занять необходимую сумму не составит труда. Только стоит ли идти этим путем? Он не хотел быть обязанным никому. Еще в детстве слышал от отца, как опасно влезать в долги. Взаймы не брав, хоть гол, да прав.

Он рассортировал взорванную породу и отложил лучшие куски. Когда наберется побольше, отвезет их на плавильню. Конечно, много с этого не поимеешь, но хотя бы что-то. Вэл вспомнил о деньгах, украденных Ваггонером, и выругался. Если бы вернуть эти пять сотен! Только вряд ли ему удастся что-либо доказать. Даже если он выследит и убьет Ваггонера, от этого не станет легче.

Тревэллион продолжал размышлять. Работа есть – за четыре или даже за шесть долларов в неделю можно найти место начальника смены. Но этих денег ему все равно не хватит, и сам он намоет золота гораздо больше. А что, если вернуться на один из участков? Только для этого придется покинуть Вирджиния-Сити, а ему не хотелось уезжать из города именно сейчас.

Обычно Тревэллион уходил на работу не завтракая, но сейчас растопил печку, нарезал бекон и поставил на огонь сковороду. Он пил кофе, когда раздался стук в дверь. Выхватив револьвер, он спросил:

– Кто там?

– Это я, Тэп.

Тревэллион впустил его.

– Заходи. Ну что, есть новости?

Тэпли не замедлил с ответом:

– Сэм Браун мертв. Решил показать, на что он способен, после того как Стюарт прилюдно опозорил его, вот и пристал к Ван Слику.

– И Ван Слик убил его?

– Да, подкараулил на дороге и уложил наповал.

– Черт возьми! Ван Слик, этот тихоня?! Никогда бы не подумал!

– Похоже, Билл Стюарт окончательно сбил ему фишку, – ответил Тэпли. – Репутация такая штука. Ее все время надо поддерживать, а споткнулся разок – и все.

– Ты завтракал?

– Нет. А пахнет у тебя вкусно, – улыбнулся Тэп. – Я смотрю, ты уже переоделся.

– Да, покопал немного. Хочу рыть настоящую шахту футов на триста – четыреста.

– Я по воскресеньям не работаю. Только если уж сильно припрет. – Тэпли помолчал, потом объяснил: – Я, собственно, вот зачем пришел. Видел на улице Ваггонера и с ним еще двоих. Раньше их не встречал.

– И что?

– Трев, это «бритоголовые». Уж один-то точно. А другой явно арканзасец. Я сам оттуда и за милю могу распознать арканзасца. Вот и решил сообщить тебе об этом.

– Спасибо.

Тревэллион поставил на стол сковороду и глиняный кувшин.

– А как на плавильне?

Тэпли пожал плечами.

– Я бы поработал у тебя. Если ты собираешься рыть настоящую шахту, тебе понадобятся рабочие руки.

– Да я не против, только хватит ли денег? Может, тебе лучше поискать постоянную работу?

– Может быть. Только я хотел бы работать у тебя. – Он помолчал. – Ты познакомился с мисс Редэвей? Я видел, как вы с нею вместе въехали в город.

– Мы давно знакомы, – ответил Тревэллион и, заметив удивленный взгляд Тэпли, рассказал всю историю с самого начала.

Кристиан Тэпли в сердцах выругался:

– Ну и дела, черт возьми! А я вроде слыхал эту историю. Значит, это ты убил Скиннера?

– Да.

– И ты думаешь, Ваггонер один из них? – Несколько минут он задумчиво жевал табак. – Знаешь, Трев, я и раньше Видел подобное. Некоторые преступления не забываются никогда, они оставляют глубокий след в сердце на всю жизнь. Твой случай как раз такой. Столько лет прошло…

Рори и Скиннер мертвы. Так ты говоришь, твой отец все же уложил двоих?

– Да.

– И ты считаешь, их осталось пятеро?

– Четверо или пятеро…

– Бери в расчет пятерых. Тут нельзя просчитаться. Такие ошибки стоят жизни. Этот пятый…

– Он как раз все устроил. Поэтому я и думаю, что их пятеро.

– Ты знаешь, кто он?

– По-моему, да. Крутился там один парень, такой с белесыми глазами… Он все интересовался отцовскими монетами… Похоже, он и застрелил отца Гриты. Правда, в тот момент я не видел его лица, но могу поклясться, что это он.

– Значит, мог быть и другой. – Тэпли налил в чашку кофе, потом вдруг вспомнил что-то и так и застыл с кофейником в руке. – Ваггонер все время здесь ошивается, нигде не работает, а деньги у него есть. Интересно, где он их берет? И на что живет? Трев, а ведь он пытался убить тебя. Как ты думаешь, почему? А потому что знал, кто ты. Он вспомнил тебя, узнал.

– Это невозможно. Я был тогда ребенком.

– Тогда зачем ему стрелять в тебя? Если не он, то кто начинил взрывчаткой твою скважину? У тебя есть тут еще враги?

– Да вроде нет.

– Вот ты застолбил участок рядом с «Соломоном». Едва ли Хескету это понравилось.

– Это случилось гораздо позже И потом, я не знаю этого Хескета, даже не видел ни разу.

Тэпли допил кофе и встал.

– Завтра утром приду к тебе работать. А ты будь осторожен, понял? Ваггонер очень опасен.

Кристиан Тэпли шел по улице, и его словно потянуло в отель «Интернэшнл». Проходя через вестибюль, он увидел, как из бильярдной за ним наблюдает Тиэйл. Тэпли подошел к нему.

– Может, найдется минутка? Надо кое-что обсудить.

Джекоб кивнул. Когда они уселись, Тэп продолжил:

– Давай так: я буду говорить, а ты послушаешь. Я хочу, чтобы ты знал кое-что. – Тиэйл не ответил, только кивнул. Тэпли указал на верхние этажи. – Вот ты охраняешь мисс Редэвей, а отпустил ее одну.

– Она пожелала ехать одна. Сослалась на то, что ей надо подумать.

– Но прогулка Гриты закончилась плохо. К ней пристал Ваггонер. Хорошо, что Тревэллион успел вовремя. Он, хотя и не слышал их разговора, понял, что происходит. Ваггонер вышел из себя, увидев его. Они перемолвились парой слов, и бандит убрался восвояси. А Тревэллион проводил мисс Редэвей до города.

Тэпли поделился с Тиэйлом своими соображениями насчет Ваггонера и поведал ему историю Тревэллиона. Тот поднял руку.

– Мне известна эта история, – перебил Тиэйл, о чем-то размышляя. – Сегодня спектакля не будет. Тэпли, не мог бы ты побыть здесь вместо меня до завтра? Я вернусь после обеда.

– Я обещал Треву начать работать у него с утра.

– Один день тебе ничего не даст. У меня неотложные дела. Позаботишься о ней?

– Ладно уж.

Джекоб Тиэйл отправился в конюшню и оседлал лошадь. Ему же давно пора было кое с чем разобраться, но из-за работы у мисс Редэвей до сих пор никак не мог вырваться.

Он выводил лошадь из конюшни, когда на противоположной стороне улицы увидел Лэнгфорда Пила, наблюдавшего за ним. Пил курил сигару и, заметив, что Джекоб увидел его, пересек улицу и подошел к нему.

– Решил проехаться?

– Да, здесь недалеко.

– Не по дороге ли, где дилижанс ходит?

– Может, и там.

– Там вроде намедни стреляли?

– Было малость.

– Тогда понятно, откуда труп.

Тиэйл помолчал, потом признался:

– Ну я стрелял. Только ни в кого не попал. И никого не убил.

– А я и не говорю, что ты убил. Просто решил, что тебе, быть может, захочется узнать про труп, который нашли на обочине. Лежал лицом вниз, а в спине две дырки.

– Кто-нибудь из здешних?

– Нет, этот малый из Фриско. Тамошний воришка. Прискакал сюда на почтовой лошади. Ее нашли в конюшне. Только вот что странно – уж больно быстро этот покойничек добрался из Фриско до Вирджиния-Сити. По лошади видно, что хлестали ее нещадно. – Пил стряхнул пепел с сигары. – Видно, не знал он, что спешит навстречу собственной смерти.

– Спасибо, Пил.

Пил пальцем коснулся шляпы.

– Обыкновенная вежливость, и ничего более.

Джекоб Тиэйл переночевал в лесу. Рассвет застал его на ногах. Следы теперь, конечно, уже не такие свежие, но определить их будет несложно – по дороге сейчас мало кто ездит. Он нашел то место, где двое всадников ждали в засаде. Один много курил, явно нервничая. Точно определив место, Тиэйл убедился, что это те самые люди, в которых он стрелял с крыши дилижанса. Только почему потом один из них убил второго? В ярости от неудавшегося нападения? Но ведь не может же один человек быть виноват, если, конечно… Или его лошадь выскочила на дорогу? Да нет, судя по всему, они спокойно ждали. Выходит, того, который нервничал, и застрелил его дружок, а потом убрался прочь.

Тиэйл пошел по следу. Он принадлежал человеку грузному, который ехал на крупной лошади. Тот, похоже, хорошо знал местность – об этом свидетельствовало то, как он срезал лишний путь.

Джекоб уже догадывался, кто этот странный всадник, не понимал только одного – зачем тому понадобилось нападать на дилижанс и убивать своего напарника.

Вернувшись в город, он отпустил Тэпли, поблагодарив его. Тэп не стал задавать вопросов, а Джекоб задумчиво уселся и стал ждать, когда спустится мисс Редэвей. Он вспомнил, как наблюдал за Ваггонером в тот вечер. Зачем он пришел? Может, посмотреть, кто стрелял в него? Ваггонер никогда не промышлял на большой дороге, так что же занесло его туда в ту ночь? И что он хотел – ограбить дилижанс или убить кого-то?

В холл спустилась Маргрита Редэвей. Ее телохранитель встал и подошел к ней.

– Здравствуйте, мистер Тиэйл. Чудный сегодня вечер, не правда ли?

– Да, мэм… Мы можем идти?

Глава 43

С участием Тэпли работа у Тревэллиона заспорилась – один держал бур, другой ударял по нему восьмифунтовой кувалдой, так бурить стало легче и быстрее, и даже освобождалось время, чтобы очистить скважины. Они остановились, чтобы передохнуть, и Тэпли заметил:

– А ты здорово управляешься с молотом. В состязаниях никогда не участвовал?

– Пару раз. И по боксу, и по корнуолльской борьбе. Уж не знаю, откуда повелся этот обычай, только каждый год четвертого июля у нас устраивались состязания. Мне больше нравился бокс.

– Побеждал?

– Случалось. – Тревэллион приподнял молот. – Размахивать этой штукой полезно – силу дает. Я как поднял ее в первый раз, с тех пор и машу. То же самое – отгребать породу лопатой. Вот поработаешь, сразу почувствуешь силу.

– Да. Только я ведь не горняк. Правда, мне случалось наниматься в шахту. Не понравилось. Потом плотничал, рельсы клал… – Тэпли помолчал и спросил: – Кофе хочешь? Поднимусь наверх и приготовлю.

– Хорошо. Только будь осторожен там наверху. Еще примут тебя за меня.

Арканзасец показал на шляпу Тревэллиона.

– Вот бы и мне такую.

– Такую не достанешь. Правда, можно самому сделать. Берешь простую фетровую шляпу и пропитываешь ее льняным маслом. Вообще-то с ним канителиться долго, некоторые пропитывают смолой. И я так делал. Долго втираешь в шляпу, и она затвердевает. Что твоя каска. Под землей такая шляпа необходима – голову защищает.

Тэпли взял свечу и пошел к лестнице. У нижней ступеньки он остановился. На вбитом в стену гвозде висел ремень с кобурой, Тэпли снял его и застегнул на поясе.

Вэл заложил в скважины взрывчатку и поджег запалы. Он не стал надевать ремень, а просто повесил его на плечо и принялся карабкаться вверх по лестнице. Он уже почти выбрался на поверхность, когда раздался первый взрыв.

Тут взгляд Тревэллиона остановился на участке, который он купил у голландца, и его осенила идея. Он решил не рыть здесь настоящую шахту, а заняться участком голландца.

– По-моему, не имеет смысла, – покачал головой Тэпли. – Но земля-то твоя, тебе и карты в руки.

Тревэллион пожал плечами.

– За свою жизнь я уже наделал достаточно глупостей. Считай, что это предчувствие.

– Ну что ж, сынок, деньги-то твои. Решай сам. Только смотри не пропаши всю гору насквозь.

Тревэллион улыбнулся.

– А что, хорошая идея.

Он помылся, тщательно побрился и, надев черный костюм, отправился в город. В кармане у него лежали бумаги, о которых он хотел поговорить с Маргритой.

По дороге Тревэллион бросил взгляд на кондитерскую – не заглядывал туда с тех пор, как уехала Мелисса. Вестей от нее не поступало, если не считать открытки из Сан-Франциско, которую она прислала Эйли Бауэрс.

Тревэллион посмотрел на часы. Спектакль уже подходил к концу, поэтому он направился прямо к театру. На улице, как всегда, толпился народ.

Нагруженный рудой фургон, запряженный шестью мулами, громыхая, катился по проезжей части. Вэл собирался перейти на другую сторону, как вдруг, глянув под колеса фургона, обнаружил за ними чьи-то ноги в сапогах. Он бросился вперед, обогнал фургон и забежал вперед упряжки.

Посреди улицы с револьвером в руках стоял неизвестный и озирался по сторонам.

– Эй, не меня ли ищешь?

Прохожие с любопытством смотрели на человека, который, подняв оружие, прорычал:

– Тебя, черт побери!

Прошло несколько секунд, которые показались Вэлу часами. С невозмутимым спокойствием он следил за тем, как его противник поднимал ствол, в толпе раздался пронзительный крик, и она тут же пришла в движение – одни бросились посмотреть, что случилось, другие, напротив, предусмотрительно поспешили унести ноги.

Лицо незнакомца оставалось в тени, свет от фонаря падал ему на спину. Он поднял пушку, и тогда Тревэллион выстрелил. Револьвер выпал из рук незнакомца, пуля ударилась о землю в нескольких дюймах от сапог Вэла. Он без тени страха приблизился к лежавшему, так как знал, куда угодила выпущенная им пуля.

Сразу же вокруг собралась толпа. Пил вразвалку подошел к распростертому на земле телу, посмотрел на убитого, потом, странно улыбнувшись, на Тревэллиона.

– Нарываешься? – безразличным тоном спросил он:

– Да нет, Фермер, по-моему, он сам нарвался.

Кто-то перевернул тело, и все увидели, что это Кип Хозер.

– Вот тебе раз! – удивленно протянул Пил. – Никогда бы не подумал, что Хозер может промазать.

– Он тоже так не думал, – негромко заключил Тревэллион, перешел на противоположную сторону улицы и направился к служебному входу в театр, где его тут же остановили.

– Мне нужно увидеться с мисс Редэвей, – сказал Тревэллион.

– Да таких, как ты, тут знаешь сколько? – усмехнулся швейцар. – Прошу прощения, но…

– Впусти его, – раздался из темноты голос Джекоба Тиэйла. – И впредь пускай, когда он пожелает.

Швейцар пожал плечами и отступил.

– Вроде стреляли. – Тиэйл с любопытством глянул на Вэла. – Что там случилось? Пьяные, что ли?

– Едва ли он был пьян, – ответил Тревэллион. – Скорее всего, ему заплатили.

– Подождешь здесь? – спросил Тиэйл. – Она подойдет через несколько минут. Хочешь, постой за кулисами.

Элберт Хескет узнал новости вечером, за ужином в «Интернэшнл». Он сидел за столом один, когда на улице раздались выстрелы. На мгновение он перестал жевать, потом продолжил трапезу.

В зале появился Джон Сэнтли и подошел к столику Хескета.

– Мистер Хескет, у меня есть интересующая вас информация, – начал он. – Сандаски…

– Пожалуйста, не сейчас! – оборвал его Хескет. – Не в моих правилах говорить о деле во время еды. Оставьте, я потом посмотрю. – Хескет поднял глаза. – А вы опоздали, мистер Сэнтли.

– Извините, сэр. Там на улице настоящее столпотворение. Опять убийство, сэр.

– Да?

Почувствовав в его голосе любопытство, Джон Сэнтли пояснил:

– Убили Кипа Хозера, сэр. Он из шайки Сэма Брауна.

– А он убил кого-нибудь?

– Нет, нет, сэр! Его убили. Два выстрела подряд, а прозвучали, как один. Все об этом только и говорят. Две пули – одна в сердце, другая в горло.

– Понятно. А того, другого, арестовали?

– Конечно нет, сэр! Ведь он только защищался. Сразу же нашлось с десяток очевидцев, которые подтвердили, что Хозер вытащил свою пушку первым.

– Вот как? Понятно.

Лицо его оставалось безучастным, но внутри все кипело. Ну что за идиоты! Неужели никто из них не способен справиться с таким пустяковым делом!

– А тот, другой, вел себя чрезвычайно спокойно, сэр. Застрелив Хозера, перешел улицу и вошел в театр.

В театр? Черт возьми! Он пошел в театр!

Занавес опустился, и зал разразился шквалом аплодисментов. В Вирджиния-Сити обожали зрелища, но особенно публике нравилась игра труппы мисс Редэвей, их необычные, доселе невиданные в городе костюмы и декорации.

Сияющая и довольная, Маргрита вошла за кулисы и, увидев Тревэллиона, остановилась как вкопанная. Потом с распростертыми объятиями бросилась ему навстречу.

– Вэл! Как хорошо, что вы пришли!

– По-моему, вам лучше вернуться на сцену – зал рукоплещет.

– Вы подождете? Я буду через минуту.

Она повернулась лицом к залу, и занавес поднялся. Еще четыре раза публика вызывала Гриту, и только после этого она вернулась за кулисы.

– Вэл, вы поужинаете со мной? Нам с мистером Манфредом и мистером Клайдом нужно обсудить одно дело, они посидят с нами несколько минут, а потом оставят нас и мы сможем поговорить. Идет?

– Конечно. Только, боюсь, мой разговор будет тоже о деле. По крайней мере, отчасти.

– А нельзя нам как-то обойти эту часть? Мне не терпится узнать, как вы жили все эти годы!

Грита удалилась в гримерную, а Вэл повернулся и наткнулся на Тиэйла.

– Собираешься поужинать с нею? – спросил тот.

– Да. Во всяком случае, я приглашен.

– Вот и отлично. Мне нужно отлучиться на некоторое время, а с тобой она будет в безопасности. – Тиэйл помолчал в нерешительности, а потом все же задал вертевшийся у него на языке вопрос: – А кого это убили там сегодня?

– Кипа Хозера.

– Туда ему и дорога. Давно пора. Странно, он такой осторожный, никогда не нарывался.

– Думаю, ему заплатили. Я собирался перейти улицу, когда увидел его на другой стороне, и не стал раздумывать, а забежал вперед упряжки. Ты же знаешь, дорога там идет под уклон, и фургоны еле плетутся. Хозер уже нацелился и, кажется, страшно растерялся, когда я исчез из виду. Он-то хотел напасть неожиданно, а получилось наоборот – я первым окликнул его.

– Представляю. Он из шайки Сэма Брауна. Пока тот был жив, они творили что хотели. Теперь кончилось их времечко. А она знает?

– Нет. Это может ее напугать, ведь она воспитывалась не так, как мы, Джекоб.

– Конечно, не так. Господа и теперь стреляются, но все как положено – вызывают на дуэль, приглашают секундантов… – Тиэйл отвернулся. – Надеюсь, это ее не очень расстроит. Женщины иногда сильно огорчаются, хотя она, похоже, не из таких. И весьма здравомыслящая. – Он снова посмотрел на Тревэллиона. – Я бы даже сказал – проницательная. Вот, к примеру, как она наняла меня. Ей одного взгляда хватило. Просто ума не приложу, как ей так удается.

– Ничего удивительного, Джекоб. Она видит людей насквозь и сразу определила, что ты надежный парень и тебе можно доверять. – Вэл помолчал. – Знаешь, друг, у меня нехорошее предчувствие. Говорят, кто-то пытался ограбить ее во Фриско и еще потом по дороге сюда. Кому-то от нее что-то очень нужно.

– Вот и я так думаю.

– Ты ехал на том дилижансе, Джекоб. А не помнишь, кто еще там был?

– Да многие. Хескет и еще двое. Никогда не встречал их раньше, должно быть, нездешние. Слушай, Тревэллион, я никому не стал бы говорить этого, а тебе скажу. Ехал в дилижансе один человек, которого кое-кто хотел убрать. Меня попросили, даже цену назначили. Теперь-то я докопался до истины, только виду не подаю, а работу эту исполнять не стал, не по душе она мне. Если человек заслуживает, чтобы его убили, я артачиться не стану, но об этом мистере Хескете я понятия не имел, зато очень хорошо знал того, кто заказал убийство. Парень из Сан-Франциско. Уже по дороге я почуял неладное и приготовился. Потом мы встретили засаду. Я не хотел никого убивать, только решил их напугать. Они убрались, а позже там нашли мертвое тело, но клянусь тебе, это сделал не я. Этот парень, как выяснилось, из Сан-Франциско, какой-то мелкий воришка. Кто-то застрелил его в спину.

– Это ты нашел его?

– Нет, я следы изучал. Там их двое пряталось. Судя по следам, один – здоровый малый на крупной лошади. Он-то и прискакал обратно в Уошу.

– Ты разнюхал, кто это?

– Может, да, а может, и нет. Эти двое очень спешили.

– Так ты говоришь, один застрелил другого?

– Во-во. Застрелили того, что из Фриско. Вопрос – почему? Может, он выскочил на дорогу и все дело испортил, а другой разозлился? Или он знал в лицо человека, пославшего его в Уошу? Знаешь, Вэл, мне кажется, мисс Редэвей грозит опасность, а она и не догадывается. И сдается мне, тот, кто охотится за нею, не отступит ни перед чем. Мой заказчик мертв, его контора сгорела дотла. Люди говорят, это несчастный случай. Что ж, может быть. Гонец, принесший весточку в Уошу, тоже мертв. Его убили умышленно. Кто-то нанимает Кипа Хозера убить тебя. Чует мое сердце, на кону сейчас крупная ставка, гораздо более крупная, чем мы думаем, и тот, кто стоит за всем этим, не остановится ни перед чем.

Джекоб Тиэйл застегнул пальто.

– Что-то боюсь я, Тревэллион. Боюсь за вас обоих.

Глава 44

Зал ресторана в «Интернэшнл» был почти пуст – только несколько одиноких посетителей.

Тревэллион отодвинул стул и помог Грите сесть, потом занял место напротив. Наконец она смогла разглядеть его: очень красив – смуглый, осанистый, держится с достоинством. Разговор поначалу, как водится, шел о пустяках.

– А вам повезло, – начал он наконец. – Вы даже не представляете, как вам повезло. Ваш отец сделал правильный выбор, ссудив много лет назад деньги одному честному человеку, попавшему в финансовые затруднения. Если помните, вы пожелали, чтобы тот вложил их в какое-нибудь дело, и он согласился при условии, что я буду нести долю ответственности.

– И что же дальше?

– Теперь вы состоятельная женщина.

Подошел официант, они заказали ужин, потом Тревэллион продолжил:

– Этот человек сумел распорядиться вашими деньгами наилучшим образом. У него оказался на этот счет редкий дар, ведь не всякий, кто владеет капиталом, умеет использовать его по достоинству и приумножать. А он действовал очень дальновидно – вступил в дело по снабжению горнорудных предприятий одеждой, пищей, инструментами. На вырученные деньги приобрел землю, занялся фермерством и продажей зерна на Аляску и в Китай. Купил землю также и для вас, но часть вашего капитала пустил в оборот вместе со своим. Время от времени у него случались денежные потери, о которых он мне докладывал и которые, учитывая место и время, были неизбежны, но главное в другом – сейчас вы располагаете комфортабельным домом в Монтерее, ранчо в южной Калифорнии и небольшой долей в бизнесе этого человека.

– О, я и понятия не имела! Вы хотите сказать, что, пока я росла…

– Эти деньги тоже росли. Причем об этом не известно никому, кроме вас, меня и этого господина.

– Даже и не знаю, что сказать. Просто потрясена. Я, конечно, представляла, что есть некая сумма… но…

– Да, и эта сумма в течение пятнадцати лет находилась в руках очень неглупого человека. За это время Сакраменто-Ривер дважды выходила из берегов, полностью уничтожив урожай, а один раз груз зерна пошел ко дну моря.

Тревэллион сунул руку в карман.

– Вот список ваших владений. Он и так внушительный, но скоро вы убедитесь, что они еще возрастут в цене. Пройдет лет десять, и вы станете поистине состоятельной женщиной.

– Надо же! А я ничего и не ведала! – Она в упор посмотрела на него. – А вы! Как у вас идут дела?

Он пожал плечами.

– У меня есть прииск, несколько участков земли и кое-какие мелкие долевые вложения. Вот все, чем я располагаю. – Тревэллион смутился. – Я работал не в полную силу, потому что… был кое-чем занят. – Он помолчал, потом спросил без обиняков: – Мисс Редэвей, у вас есть акции «Соломона»? Говорят, вы владеете акциями какого-то прииска… Судя по последним событиям, я решил, что речь идет о «Соломоне».

– Нет. У меня действительно есть кое-какие акции, но, полагаю, они мало чего стоят. Осталось также несколько старых деловых обязательств. Боюсь, теперь они бесполезны.

– Это правда, что несколько раз вас пытались ограбить?

– Да. Дважды в Сан-Франциско и один раз по дороге сюда. Напали на дилижанс.

– Что они искали?

– Понятия не имею.

– Вам нужно быть осторожной.

– Хотите сказать, они могут попытаться убить меня?

Тревэллиона поразило ее спокойствие.

– Может, и так.

– Мне тоже так показалось, хотя я ума не приложу почему.

– А вы, похоже, не слишком напуганы.

– Это не так. Я напугана. Я должна быть напугана, потому что страх помогает защищаться. Человек обязательно должен сознавать грозящую ему опасность, тогда ему легче обороняться.

Он улыбнулся.

– А вы мне нравитесь!

– Вы тоже мне нравитесь, – ответила она серьезно и, помолчав, прибавила: – Не понимаю, что со мной. Скорее всего, это последствия той ужасной ночи, но мне порой кажется, что жизнь – это джунгли.

– И поэтому вы наняли Джекоба Тиэйла?

– Да. Он мне сразу понравился. Он настоящий человек и, похоже, умеет держать слово.

– Вы дали ему то, чего ему никто бы не дал. Вы поверили ему, отнеслись к нему с уважением. Для таких людей, как он, это важно.

– А для вас?

Тревэллион пожал плечами.

– Не знаю. Все эти годы я…

– Хотели отомстить тем людям?

– Да. Они уничтожили то прекрасное, что у меня было, и остались безнаказанны. Эта мысль не давала мне покоя.

– А сейчас?

Вэл ничего не ответил. Он уже не хотел никого убивать, он мечтал работать, строить, жить.

– С этим надо покончить, – резко произнес он, посмотрев на Гриту. – Слишком долго все тянется.

Она кивнула.

– Да. Сколько еще преступлений совершили эти люди! Скольких еще убили? Но то, что произошло в ту ночь, не дает покоя никому из нас – ни вам, ни мне… ни им. Они тоже ничего не забыли. Иначе зачем им пытаться убить меня?

Тревэллион отпил кофе.

– Очевидно, кое-кому есть что терять. Только так я могу объяснить это. Рори был всего лишь вором и карточным шулером, и Скиннер не лучше. И все же оба чувствовали свою вину. Они мертвы. Но кто же хочет убить меня? Наверное, тот человек, который преследовал вас в каньоне. Если его не остановить, он прикончит нас обоих.

– Но кто стоит за всем этим? – спросила Грита.

– Кто бы знал!

– Элберт Хескет был в Сан-Франциско, когда меня пытались ограбить, а во время нападения в театре он пригласил всю труппу угоститься коктейлем.

– По-моему, это совпадение. Он наверняка разозлился на меня за то, что я застолбил тот участок. Но убивать меня! Это бессмысленно.

Какое-то время они ели молча, потом Грита сказала:

– Странный вы человек, Вэл. Я тоже всю жизнь не могу забыть той страшной ночи. Вы держали меня, маленькую напуганную девочку, и были таким сильным. И, несмотря на весь ужас постигшей нас утраты, я никогда потом не чувствовала себя такой защищенной, как в тот момент.

– Я чувствовал, что нужен вам, и это придало мне силы, – просто ответил он. – Я тоже очень боялся, но должен был защитить вас. – Он взмахнул рукой. – Вот то, что мы искали. Вот они, золотые горы, о которых все мы мечтали и мимо которых прошли, оказавшись в Калифорнии. А они все это время ждали нас. Иногда мне кажется, это место и есть наша судьба – моя и ваша. Столько времени вы находились так далеко, в Европе, и все равно добрались сюда. – Он помолчал. – И те… те люди тоже здесь.

– Может, один только Ваггонер?

Он покачал головой.

– Сегодня стрелял не Ваггонер.

– Сегодня? – удивилась Грита.

– Меня пытались убить, когда я шел к вам. Этому человеку явно хорошо заплатили, и он не сомневался, что я не доставлю ему особых хлопот.

– А что случилось?

– Ему не удалось убить меня. За долгие годы я приучился быть все время начеку.

– Я, кажется, слышала какие-то выстрелы.

– Ну… без выстрелов в таких случаях не обходится.

Он поставил свою чашку.

– Уже поздно. Завтра у вас спектакль, да и мне надо работать. К тому же мне еще придется завершить одно дельце.

– Дельце? Вы о чем?

– Я должен узнать, кто за всем этим стоит, понять, чего им нужно, и разрубить наконец этот гордиев узел раз и навсегда. Я не могу больше сидеть сложа руки, мне пора действовать.

Она встала.

– Вэл, будьте осторожны.

– Постараюсь. – Он посмотрел на нее. Лицо его приняло обычный непроницаемый вид. – Мне, правда, необходимо закончить кое-какие дела.

Они молча спустились по лестнице. Бросив на Гриту прощальный взгляд, Тревэллион слегка коснулся ее пальцев и направился к двери. Там его встретил Тиэйл.

– Да, здорово ты его. Два выстрела, да таких, что и одного хватило бы. А этот индюк думал, что достанет тебя.

Тревэллион вышел на улицу, но отправился не домой. По пути он обходил все игорные дома один за другим. Никем не замеченный в толпе, Вэл внимательно наблюдал. Он искал кого-нибудь из шайки Сэма Брауна, кто знал Кипа Хозера.

Наконец он оставил это бесполезное занятие и неожиданно для себя оказался возле кондитерской. Там теперь работал другой человек. Тревэллион задумчиво пил кофе, когда к нему, вытирая руки, подошел хозяин.

– Привет, сто лет тебя не видел! Теперь все по-другому, когда Мелиссы нет.

– Слышно что-нибудь от нее?

– Ни слуху ни духу. Как в воду канула. Вот что плохо.

– Плохо?

– Если бы у нее все наладилось, она бы написала. Люди всегда так делают. Она ведь не из тех, кто привык жаловаться.

– Она очень славная.

Хозяин посмотрел на него и сел напротив.

– Говорят, ты уложил одного парня сегодня.

– Он напал на меня, я защищался.

– Так ему и надо, этому вору Хозеру. Сколько его помню, вечно ошивался со всяким сбродом.

– Ты не видел кого-нибудь из них? Хочу порасспросить кое о чем.

– Они теперь в штаны наложили. Люди поговаривают – все подстроили заранее и Хозер был при деньгах. Раньше такого не случалось.

– Кто заплатил ему?

– Откуда мне знать? Уж, во всяком случае, не его дружки. – Хозяин наклонился к нему. – Я знаю кое-кого из этой шайки. Никто из них понятия не имеет, кто заплатил Хозеру. – Хозяин налил чашку кофе и снова сел. – Ну, что ни говори, а это не самые интересные новости. Самое интересное на «Соломоне».

– А что на «Соломоне»?

– Наткнулись на серебряную жилу! Теперь, похоже, Хескет станет самым богатым человеком в Комстоке.

Глава 45

Тревэллион поставил чашку. Худшей новости он и ожидать не мог. По его расчетам, новое открытие сделано в той стороне, где он застолбил участок. Если это так, то они не смогут разрабатывать жилу, не нарушив границ, и он потеряет участок. Конечно, можно обойтись и без этого клочка, ведь, заявляя на него права, он думал не о себе, а об Уилле Крокетте. Но позволить такому человеку, как Хескет, выиграть – он себе этого не простит. Кроме того, Хескет получит доступ к неограниченным кредитам и уж своего не упустит.

Тревэллион сидел неподвижно и думал. И тут он вспомнил про Билла Стюарта. Тому уже приходилось сталкиваться с подобными вещами, и он сумеет вникнуть во все тонкости дела. Похоже, Хескет вправе забрать его участок, считая его продолжением своей жилы. Тревэллион никогда не интересовался законодательной стороной приискового дела. Он открывал жилы, столбил участки, продавал их, оставляя другим возможность их разрабатывать. На приисках давно велись споры о том, что должен существовать закон о границах владений, но Вэл к ним никогда не прислушивался. Теперь он пожалел об этом.

Хескет не станет медлить. Тревэллион недооценил его деловой сметки, так как думал, что тот хочет всего лишь расширить свои владения. Джон Маккей как-то заметил: «Сроду не имел с ним дел и не собираюсь. То, как он поступил с Уиллом Крокеттом, говорит о том, что у него нет ни стыда ни совести».

Открытие богатой жилы обеспечит Хескету получение неограниченных кредитов, даст ему свободу двигаться в любом направлении. Вопрос только в том, в каком направлении он захочет двигаться.

Тревэллион снова подумал об участке, который застолбил рядом с «Соломоном». Сейчас, как никогда, Хескету понадобится эта земля.

Тревэллион встал и направился к двери. Он уже распахнул ее, когда его окликнул хозяин кондитерской:

– Эй, а кофе что же, не будешь допивать? А я-то хотел сделать тебе яичницу из…

Вэл обернулся, все еще держась за ручку, и в это мгновение мимо него просвистели три пули. Одна застряла в косяке, другая пролетела в открытую дверь в дюйме от его руки, а третья, едва не задев шею, угодила в полку, перебив всю посуду.

Тревэллион бросился на пол и с револьвером в руке пополз к боковому выходу. Распахнув дверь, он подождал с минуту, выскочил в переулок и побежал за угол.

Несколько прохожих остановились посреди улицы, изумленно тараща глаза. Очевидно, эти люди прибыли в город недавно, иначе они бы не стали стоять на виду, заслышав стрельбу, а поспешили бы укрыться. Где-то с шумом захлопнулась дверь, запряженный быками фургон, нагруженный рудой, прогромыхал по мостовой. Больше ни звука…

Убрав револьвер, Вэл вернулся в кондитерскую.

– Давай свою яичницу. И кофейку подлей. Надо успокоить нервишки.

Кофейник ходуном ходил у хозяина в руках. Сам он был бледен как полотно.

– Да они есть у тебя, нервы-то? Давненько не видал, чтобы пули летали над ухом. Пожалуй, с тех пор, как от нас отстали парни вождя Виннемуки. – Он посмотрел на Тревэллиона. – Стреляли явно не в меня. Хлеб, который я выпекаю, не так уж плох.

– Да и кофе у тебя что надо. Так что целились конечно же в меня.

– Я еще вот что слыхал – кто стреляет в Тревэллиона, пусть пеняет на себя.

Вэл не ответил. Он думал. Стреляли двое – выстрелы отличались по звуку. Не окликни его хозяин кондитерской, он сейчас лежал бы на полу мертвый. Ну что ж, сам виноват – нечего расслабляться, нельзя быть таким дураком.

Покончив с ужином, он посмотрел на хозяина.

– Комната Мелиссы пустует?

– Хочешь переночевать? Оставайся, там никого. – Хозяин помолчал, потом смущенно проговорил: – Мы не занимаем ее – вдруг Мелисса вернется.

– Нет, ночевать не буду. Хочу воспользоваться окном. Через дверь-то ходить, похоже, небезопасно.

– Это точно. – Хозяин кивнул. – Проходи.

Стараясь не приближаться к окнам, Тревэллион прошел в комнату Мелиссы и закрыл за собою дверь. Здесь еще сохранился слабый запах ее духов. Подойдя к окну, Вэл с некоторой опаской выглянул на улицу. На темных склонах кое-где мерцали неяркие огни. Он распахнул раму и осторожно вылез, закрыв ее за собой. Мгновение постоял, прижавшись к каменной стене дома.

Интересно, кто это его подкараулил? Ваггонер или дружки Кипа Хозера? Он оторвался от стены и скользнул в темноту.

Придя домой, Тревэллион первым делом проверил все оружие.

Вместе с Тэпли они вели боковую выработку для улучшения циркуляции воздуха, в то время как двое других рабочих продолжали рыть основную шахту. Вскоре Вэл обнаружил хорошие показатели в жиле. Через три дня они отгрузили уже двадцать тонн руды, которые в несколько приемов надлежало отвезти на плавильню. Получалось по шестьсот долларов за тонну.

– Подумать только! – воскликнул Тэпли, остановившись передохнуть. – Опять этот Ваггонер! Болтается в городе, не работает и всегда при деньгах. Жрет в ресторанах, пьет, когда хочет, на девочек поглядывает. Вот и спрашивается: где он берет их? Деньги-то?

– Кто-то платит ему.

Тревэллион вспомнил, как Ваггонер появился на дилижансной станции в день приезда Маргриты Редэвей. Зачем он туда явился?

– Вряд ли Ваггонер опасается твоей мести. Ведь ты уже давно в городе, а так ничего и не предпринял. Он не боится, что ты расскажешь о той ночи, потому что это случилось давно и к тому же далеко отсюда. А если ему нечего бояться, тогда чьих это рук дело? Кто-то хочет твоей смерти, и ему есть что терять. Я просто чую, что этот «кто-то» здесь.

– В Вирджиния-Сити?

– Можешь поставить на что угодно, хоть на собственную жизнь.

– А я, похоже, так и делаю, – усмехнулся Вэл.

Они вернулись к работе. Как ни странно, но предчувствие Тревэллиона оказалось верным, так как руда, которую добывали в боковой выработке, выглядела лучше, чем та, которую доставали из основной шахты. Они решили двигаться в этом направлении.

Обычно Вэл быстро принимал решения, но сейчас его раздражала неопределенность ситуации. Справиться с Ваггонером – об этом-то можно было даже не говорить, но этот наемный убийца – единственная ниточка, ведущая к тому, кто стоит за всем этим. Кому понадобилось его убивать? И кто пытался устроить эти ограбления в Сан-Франциско? И опять-таки – зачем?

Тревэллион не находил ответа на все эти вопросы и чувствовал, что ему явно не хватает информации. Позже, когда они решили передохнуть, он заметил:

– Неблагодарная эта работенка.

Тэпли махнул рукой в сторону рабочих.

– Сказать им? Они не проболтаются.

– Скажи. – Вэл оперся на рукоятку кувалды. – Меня все-таки волнует не столько циркуляция воздуха, сколько второй выход. Никто не должен знать о нем.

Работу закончили затемно. Дома Тревэллион разделся до пояса и помылся. Вся его одежда пропахла грязью и потом.

Нарезал мяса и хлеба, приготовил кофе. Еще года два назад он бы разыскал Ваггонера и пристрелил его. Теперь в Уошу боялись стрельбы, всем надоели бесконечные разборки – уж больно много развелось в городе буйных голов. Правда, необычность ситуации состояла в том, что нынешние лодыри могли завтра сделаться миллионерами. Тот, кто сегодня не имел ни цента, чтобы оплатить выпивку, и кого вышвыривали вон из салунов, мог запросто вернуться через пару дней с деньгами и скупить все заведение целиком, чтобы, в свою очередь, столкнуть с крыши прежнего хозяина.

Повсюду открывались новые жилы. Такие прииски, как «Офир», «Йеллоу Джэкет», «Гульд и Карри», «Сэвидж», сделались невероятно богатыми. Их успех окрылял других. Тревэллион хорошо разбирался в горном деле и понимал, какие прииски скоро оскудеют и закроются. Правда, всегда находились любители потрепать языками, которые клялись и божились, что нашли такую жилу, какой не исчерпать вовек. Город кишел авантюристами и мошенниками всех мастей и просто слонявшимися бездельниками. Но большинство жителей честно ковырялись на своих шахтах. Были и такие, как Джон Маккей, которые не только трудились не покладая рук, но и занимались самообразованием. С Маккеем Тревэллион работал бок о бок в Калифорнии и уже тогда поражался его стремлению к знаниям. За короткое время тот освоил основные технологические приемы добычи и изучил геологию. Он мало говорил, но уверенно продвигал свой бизнес и всегда знал, каким путем идти.

Все разговоры в городе велись вокруг новейших достижений. В отеле «Интернэшнл» устраивались грандиозные приемы, шампанское лилось рекой. Суперинтендант одного из приисков подъехал на один из таких приемов в роскошном экипаже, запряженном четверкой вороных, чьи гривы были усыпаны серебром. Другой коммерсант посеребрил коня целиком.

Время лачуг и землянок безвозвратно ушло. Теперь горнорудные магнаты занимали огромные особняки в викторианском стиле с тяжелыми дверными ручками из серебра, с персидскими коврами и занавесками из фламандских кружев. На прииске «Гульд и Карри» было занято две тысячи шахтеров, еще несколько приисков держало столько же. За прошедший год по старой дороге, которую теперь замостили и усовершенствовали, на рынки Сан-Франциско поступило двадцать миллионов долларов в золотых слитках.

Элберт Хескет испытывал величайшее наслаждение, красуясь в новом костюме в ресторане отеля «Интернэшнл». Прежде он никогда не курил, теперь же у него не переводились гаванские сигары. Не большой охотник до выпивки, он постоянно заказывал шампанское и чувствовал себя важным человеком. Теперь он стал богаче, чем все семейство Хескетов вместе взятое, однако их положения в обществе не достиг, и это терзало его.

В глубине души он лелеял мечту сделаться губернатором или даже сенатором. Деньги у него есть, люди его уважают. Только вот… Да, это был страх. Страх, который неотступно преследовал его повсюду, который заставлял его просыпаться среди ночи в холодном поту и лежать, вглядываясь в темноту широко раскрытыми глазами, – страх разоблачения. Даже если по прошествии стольких лет им не удастся ничего доказать, вероятность разоблачения все равно остается. История вылезет наружу, и весь его так любовно создаваемый мир разлетится вдребезги, как тончайшее стекло. Элберт Хескет будет уничтожен.

Его мучили не угрызения совести, а низкий, ничтожный страх быть разоблаченным, потому что знал: есть на свете двое – мужчина и женщина, – которые могут изобличить его. Убийство и изнасилование… Первое еще могло бы сойти с рук, но никак не второе. Он должен найти способ уничтожить их обоих.

С другой стороны, зачем ее убивать? Она очень красива, она способна придать дому уют и изящество. Нет, она должна восхищаться им!.. Ведь он добился такого успеха, ворочает миллионами… Ну, правда, пока еще не миллионами, но и такие суммы не за горами. К тому же ей ничего не известно – ведь она тогда была ребенком, да и вообще не могла видеть его. Никто не видел его. Разве что Тревэллион…

Хескет ненавидел этого человека. При одной только мысли о нем у него портилось настроение. Тревэллион убил Рори и Скиннера… Что ж, так даже лучше. Но откуда он узнал, кто они такие? Конечно, он постарше девчонки и к тому же видел их потом, когда те напали на его отца. Как бы то ни было, двое мертвы. Кто следующий?

И потом, почему бездействует Ваггонер? Что там у него стряслось? Почему он до сих пор не убрал Тревэллиона? А этот придурок Кип Хозер? Так глупо попасться!

Маргрита Редэвей сейчас в городе и виделась с Тревэллионом. Что бы это значило? Нет, Тревэллион ничего не знает о нем. Откуда ему знать? Конечно, он мог запомнить его, встретив тогда на улице. И зачем ему понадобилось разглядывать эту монету?! Надо же быть таким дураком! Когда он увидел ее, то подумал, что Тревэллион-старший, должно быть, нашел испанские сокровища. Он тогда не сомневался, что в фургоне полно монет. Конечно, его надежды не оправдались и денег оказалось не так уж много, но все-таки их ему хватило, чтобы добраться до Калифорнии и устроиться там, и даже еще осталось кое-что на покупку акций «Соломона».

Элберт Хескет все думал и думал, уставившись в окно. Итак, двое… Уилл Крокетт и Тревэллион. Они должны умереть, и, если понадобится, он уничтожит их собственными руками.

Глава 46

Тревэллион проснулся среди ночи. Он лежал и не двигался, вслушиваясь в темноту. Он привык все время быть начеку и просыпался при малейшем шорохе.

Дверь заперта на засов. Через окно можно пробраться в дом, но оно тоже заперто.

Вэл пошарил рукой на стуле, нащупал кобуру и выхватил револьвер. Он подождал немного, но разбудивший его шорох не повторился. Вэл выскочил из-под одеяла, натянул брюки и, стараясь держаться в темноте, чтобы его не заметили с улицы, огибая немногочисленную мебель, пробрался в угол, откуда мог выглянуть в окно. Сначала он не увидел ничего, потом мелькнула какая-то тень. Вытянувшись в струнку и напрягая слух, Вэл ждал. Тень продолжала двигаться, но Тревэллион вовсе не собирался стрелять. А если это друг, который просто не хочет беспокоить его? Только дурак стреляет, не разобравшись, что к чему. Интересно, это один человек или их больше?

Кто-то ткнулся в дверь, но та оказалась плотно закрыта, и других попыток не последовало. Свои бы постучались или окликнули его. За окном возник силуэт. Левая рука Тревэллиона крепко сжала кочергу. Он увидел, как блеснуло дуло и к стеклу прижалось лицо. Вэл размахнулся и ударил по стеклу, оно разлетелось вдребезги, а кочерга уперлась во что-то твердое. Раздался глухой крик, стон и звук неверных удалявшихся шагов. Кто-то грязно выругался, послышался тихий, невнятный разговор. Тревэллион ждал, чувствуя, как тянет холодом из разбитого окна. Он слышал, как шуршат по камням шаги, недовольное бормотание и сдавленные стоны. Он завесил окно старым плащом и подбросил в печку дров. Когда огонь разгорелся, взглянул на часы – было два часа ночи. Вэл снова улегся в постель. Револьвер лежал рядом на стуле.

Утром он встал пораньше, чтобы заделать окно. На земле валялось множество осколков, обнаружил он и несколько капель крови и револьвер с хорошо отпечатавшимися на рукоятке следами пальцев. Вэл отнес его в дом, запер дверь и отправился на работу.

Чуть позже к нему присоединился Тэпли. Поначалу работали молча, потом Тэпли сообщил:

– Мелисса вернулась.

– Вернулась?

– Да. Прошлой ночью. Она сейчас в кондитерской.

– А Джим знает?

– Знает. Он ее и привез. По-моему, она сама сообщила ему, где находится. Ей сейчас очень плохо, а этот парень… ну тот, что увез ее, смылся… одним словом, бросил ее, бедняжку.

– Я бы пристрелил его.

– Джим обещал, что так и сделает, как только он попадется ему на глаза. Джим просто рвет и мечет. А нашел он ее в какой-то дешевой гостинице без единого гроша в кармане.

– Все возвращается на круги своя.

– Да. Теперь она не скоро в себя придет.

– Если б мы только знали, где найти Уилла Крокетта!

– Мне кажется, его и в живых-то нет, – покачал головой Тэпли. – Почему он исчез, не сказав никому ни слова? Даже весточки не прислал.

– Он мог снова податься в Калифорнию. Ты же знаешь, у него там какой-то прииск, и… – Тревэллион запнулся. – Тэп, не припомнишь случайно, как назывался прииск, который у Крокетта в Калифорнии?

– Да откуда мне знать? Я с ним самим-то совсем не знаком. Так, видел несколько раз в городе, в кондитерской да у Эйли.

– Мне надо знать.

– Спроси у Хескета. Этот все знает об Уилле Крокетте.

– Нет, только не у него. – Тревэллион положил кувалду. – Тэп, я прервусь на денек. Мне надо кое-что разузнать. Но не у Хескета, конечно.

– А мне что делать? Продолжать копать?

– Да. Только будь осторожен, поглядывай по сторонам. Сегодня ночью мне опять надоедали.

Тэпли вопросительно посмотрел на него.

– Да, видел. У тебя окно разбито. – Он надел шляпу. – Я с тобой.

Дома Тревэллион показал ему револьвер.

– Не знаешь, чей это?

Тэпли пожал плечами.

– Чей хочешь может быть. Правда, я видел одного парня, что с Ваггонером приехал, у него как будто похожий.

– Тэп, ты много знаешь, а я вовсе ничего не понимаю, только чувствую: что-то будет.

Вэл переоделся, пристегнул кобуру и пошел к отелю «Интернэшнл».

– Мисс Редэвей? – переспросил служащий. – Она поехала прогуляться.

Тревэллион отпрянул назад и оглянулся.

– Тиэйл с ней?

– Насколько мне известно, нет, сэр. Она поехала одна.

Где же Тиэйл?

– Сэр!

Вэл нетерпеливо повернулся к служащему.

– Сэр, не вы ли мистер Тревэллион?

– Я.

– Она оставила для вас вот это, сэр.

Он взял письмо и вскрыл его.

«Вэл!

Я получила записку от человека по имени Уилл Крокетт. Он просит встретиться со мною, но он болен и не может прийти сам. Крокетт находится в заброшенной хижине в северной части каньона Бейли, недалеко от ручья. Мистер Тиэйл уехал в Голд-Хилл. Я понимаю, что это безрассудно – ехать туда одной, но дело мистера Крокетта не терпит отлагательства.

Грита».

Неужели западня? Вэл повернулся и быстро зашагал вверх по лестнице. Подойдя к комнате Гриты, обнаружил, что дверь заперта изнутри. Тревэллион взялся за ручку, в это мгновение замок щелкнул и дверь открылась.

Из комнаты вышел худощавый, хорошо одетый человек в очках с аккуратно подстриженной бородкой. Незнакомец от неожиданности отшатнулся, но тут же принял невозмутимый вид.

– Сэр, вы чуть не сбили меня с ног!

– Прошу прощения, но я не думал, что в отсутствие мисс Редэвей в ее номере кто-то есть.

– О, простите. Я хотел поговорить с нею о деле. Дверь была приоткрыта, и мне показалось, что она даже окликнула меня, позволив войти, мне послышался ее голос. Я, должно быть, ошибся, но вы же видите, как здесь шумно.

Холодные голубые глаза сверлили Тревэллиона.

– Вы ее друг?

– Да, и скоро увижусь с ней, так что, если хотите что-то передать…

– Нет, нет, я зашел по делу. Договорюсь о встрече позднее. А сейчас разрешите откланяться… – Он посторонился и пошел по коридору.

Вэл стоял в раздумье. Внезапно до него дошло, что он не спросил имени у этого человека, и бросился вслед незнакомцу, но в коридоре оказалось пусто. Ему надо идти, но как оставить номер Гриты? Пока ее нет, его могут обыскать в любое время. Наверняка кто-то все спланировал заранее. А этот человек, которого он спугнул, похож на ловкого вора.

Тревэллион вспомнил о Мэри. Ну конечно, Мэри! Она живет на этом же этаже. Какая у нее комната? Он пошел по коридору, отыскал нужную дверь и постучался. Мэри в цветастом облегающем халате, с завитыми локонами открыла ему сразу.

– Мистер Тревэллион?

– Мэри, у нас мало времени. Мисс Редэвей уехала, и мне нужно поскорее найти ее. Она может попасть в беду. Не могли бы вы перейти к ней в номер и дождаться ее возращения?

– Конечно, могу. – Она повернулась и начала поспешно собираться. На столе лежал револьвер.

– Это ваш?

– Да.

– Если умеете стрелять, возьмите его с собой. Дела могут принять серьезный оборот.

– Когда речь заходит об оружии, дела всегда принимают серьезный оборот, мистер Тревэллион. Конечно, я возьму его и, если понадобится, буду стрелять. Я выросла в лесу и с детства охотилась на лис.

Вэл отправился на конюшню и оседлал черного мула. Он уже выезжал, когда из-за угла показался Ледбеттер.

– Трев, ты что, уезжаешь? Билл Стюарт хотел поговорить с тобой.

– В другой раз. – И он коротко объяснил, в чем дело.

– Каньон Бейли? Я не был там больше года, но, говорят, эта хижина пустует.

Тревэллион поехал коротким путем.

Из трубы лачуги шел дым. В загоне жевали сено две лошади, еще одна (Вэл узнал лошадь Гриты) стояла у коновязи возле хижины. Подъехав к ней, Тревэллион спрыгнул на землю и привязал мула. Вытащив револьвер и взяв винтовку в левую руку, он подошел к распахнутой двери.

Маргрита сидела на пустом ящике около постели, на которой лежал Уилл Крокетт. Другой человек стоял у печки.

Увидев Тревэллиона, девушка вскочила.

– Слава Богу, Вэл, вы здесь!

Тревэллион подошел к постели. Крокетт выглядел ужасно: лицо худое, изможденное, щеки ввалились, глаза запали, и в них мерцал лихорадочный огонь. Увидев Вэла, он хрипло прошептал:

– Как хорошо! Держитесь за него, мисс. Он замечательный человек. Мне следовало послушаться его и Мелиссу. Ведь они предупреждали меня.

Он схватил Тревэллиона за руку.

– Они у нее! Я отдал их ей! Ее родственники купили часть акций моего прииска, когда я нуждался в деньгах. Теперь у нее контрольный пакет. Но у меня одно условие. Пусть она вышвырнет вон этого Хескета. Гоните его в шею и держитесь подальше от этого негодяя!

Крокетт отпустил Тревэллиона и взял руку Гриты.

– Берегитесь! За ним тянется кровавый след. Это его человек подстрелил меня!

– Какой человек?

– Такой здоровый, неповоротливый бугай с белесыми волосами. Он думал, что убил меня, а я выжил. Уже неделя прошла. Я должен был выжить! Просто должен!

– Протащился несколько миль, – сказал человек, хлопотавший у печи. – Видно, хотел добраться до Вирджинии почти от Стимбоат-Спрингс. Я шел по его следу до того места, где он свалился с лошади. Убийца тоже шел за лошадью, догнал ее, застрелил и вытряхнул все из сумки. Я потом собрал все, что там валялось, – немного, однако, осталось.

– Берегитесь! – Голос Крокетта сделался еще более хриплым. – Он убьет вас, даже глазом не моргнув. Он убьет кого хочешь.

В глазах его вспыхнул огонек, и он потянулся к бумаге, лежавшей на столе.

– Пишите! Вы свидетели! Я все завещаю ей, все акции до единой! Я разыскивал вашу тетю, мисс, потом вас. Мне очень нужны были эти акции. Только сделайте, как я просил, вышвырните его, как он вышвырнул меня. Фриско! Там в огне погиб человек. Тот, кто устроил этот пожар, думал, что сгорело все. Но это не так. Найдите наследников, расскажите им. Они еще успеют что-нибудь сделать.

– Не волнуйся, Уилл, – успокоил его Тревэллион. – Мы разберемся с этим делом, а тебе нужно отдохнуть. – Тревэллион посмотрел на человека у печки. – Скачи в Уошу и найди там Джима Ледбеттера. Расскажи ему, что случилось. Только больше никому не говори. Пусть возьмет фургон. Мы отвезем Уилла в город.

– Ну конечно же, Джим! Я знаю его. Мы работали вместе.

Маргрита намочила край скатерти и приложила ко лбу Крокетта.

– Я помню его, Вэл. Он часто навещал нас, когда я была маленькая. Тогда он был гораздо моложе. Это хороший, настоящий друг. Мой отец и тетя одолжили ему денег. Тетя купила у него часть акций его первого предприятия в Калифорнии, и впоследствии он вложил их в бизнес «Соломона».

Послышался стук удаляющихся копыт – это гонец поехал за помощью.

– Вы осмотрели его?

– Нет… не полностью. Но поняла, что у него два раны и он потерял много крови. Мне кажется, у него еще и воспаление легких. Мистер Фэйбер, тот, что ускакал, нашел его и перенес сюда, а сам послал друга за мной. Они боялись понаделать шума в городе, ведь эти люди могли вернуться и закончить свое черное дело.

– Они постараются. – Тревэллион выглянул на улицу. – Нам надо быть начеку, Грита.

Вэл вышел из дому и огляделся. С виду все было спокойно, но расслабляться нельзя. Если враги подозревают, что Крокетт жив и у него есть при себе акции, столь необходимые для полного овладения «Соломоном», они, несомненно, снова попытаются убить его. В него самого стреляли уже несколько раз, и он знал, что следующий в этой очереди.

– Не выходите из дома, – сказал он Грите. – А я покараулю.

Внезапно ему вспомнился Джекоб Тиэйл. Интересно, где он? Он спросил об этом Гриту.

– Отпросился у меня и поехал в Геную.

Конечно, подумал Тревэллион, любому человеку требуется личное время, а в тех краях у Тиэйла вроде бы маленькое ранчо.

Вэл нетерпеливо прохаживался взад и вперед, раздраженно поглядывая то на горы, то на дорогу, ведущую в город.

– Чтобы добраться до города, раздобыть фургон и вернуться, Фэйберу понадобится часа полтора, а может, и два, – сказал он.

Грита поменяла Крокетту компресс и села у изголовья,

– Да, это уже не игра, – усмехнулась она, – а суровая реальность.

– Да, – согласился Вэл. – Но вы участвуете в ней так, словно репетировали всю жизнь.

Она осторожно коснулась его руки.

– Так оно и есть.

Глава 47

Элберт Хескет позавтракал в «Интернэшнл» и отправился в контору «Соломона» пешком.

На столе лежали аккуратно разложенные отчеты Сэнтли. Хескет собирался купить еще одну плавильню и подозревал, что его хотят надуть.

Все-таки глупо он поступил, войдя в комнату Маргриты в отеле. Но он уже в цейтноте, и акции нужны ему позарез. Все говорило за то, что они у нее. Собираясь в такое место, она просто не могла не взять их с собой. Еще мгновение, и его бы застигли врасплох за обшариванием ее стола. Наконец-то он увидел этого Тревэллиона. Тот оказался совсем не таким, каким его представлял себе Хескет, – более невозмутимым и даже резким, кроме того, в нем таилось что-то… опасное. А как он разделался с Кипом Хозером! Чувствовалось, что он осторожен, решителен, не поддается панике и на лету оценивает ситуацию. Да, такого человека трудно убрать с дороги, и Ваггонер, похоже, в этом уже убедился.

В дверь постучали, Хескет пригласил войти, и на пороге появился Сэнтли.

– Мы начали третью выработку, сэр. Люди уже работают. Жила на отрезке достигает тридцати пяти футов в ширину. Порода идет лучше, чем когда бы то ни было.

– Спасибо, Сэнтли. Вы меня порадовали.

Тот медлил, и Хескет вопросительно посмотрел на него.

– Что-нибудь еще, Сэнтли?

– Да, сэр. По городу поползли слухи, что Уилл Крокетт объявился. Говорят, он серьезно ранен.

Сердце едва не выпрыгнуло у Хескета из груди, но он не подал виду.

– Ну что же, все складывается как нельзя лучше, – проговорил он. – Теперь мы можем приступить к делу.

– Так точно, сэр.

Сэнтли повернулся, собираясь уйти. Хескет понимал, что тот ожидал от него другой реакции.

– И где он теперь, не знаете, Сэнтли?

– Нет. Скорее всего, в вашем отеле, сэр. Мисс Редэвей с Тревэллионом привезли его на одном из фургонов Ледбеттера.

– Спасибо, Сэнтли. Если узнаете что-нибудь еще об этом, сообщите мне.

Оставшись в кабинете один, Эл вскочил и подбежал к окну. Он смотрел на улицу, стараясь совладать с собой. В сейфе конторы сейчас больше шестидесяти тысяч долларов, да еще есть его личный сейф в номере «Интернэшнл». Может, взять все это и бежать? Но Хескет решительно отогнал эту мысль. То, что ему нужно – власть, положение, – он найдет только здесь. До сих пор ему удавалось легко побеждать. Подумаешь, одна осечка. Это не повод для паники.

Если у Маргриты Редэвей есть недостающие акции и она виделась с Крокеттом, то у них обоих хватит сил вывести его из игры. Разумеется, он по-прежнему будет получать доход от прииска, и у него есть другие участки, хотя им, конечно, далеко до «Соломона».

Все это время он считал, что Крокетт мертв, но тревожные предчувствия не покидали его. Ведь Ваггонер получил инструкции. Надо дать ему знать, что Крокетт в городе.

Как это сказал Сэнтли – серьезно ранен? Может, умирает от ран? Но если он встречался с Маргритой Редэвей, вряд ли тут можно будет что-то изменить. Да, положение его отчаянное и требует отчаянных мер. Все, что у него есть, все, чего он добился за долгие годы, теперь поставлено на карту. Медлить нельзя. Все трое должны умереть. Но даже малейшее подозрение не должно его коснуться. Надо позаботиться об алиби. Ситуация требует быстрых и решительных действий.

Во-первых, нужно как-то выманить эту троицу из отеля, в крайнем случае, хотя бы двоих. Крокетт прикован к постели? Вот и прекрасно – значит, с ним можно покончить прямо на месте.

Тут он подумал о Моузеле. Хескет не мог точно припомнить, когда впервые услышал о случившемся в Пласервиле. Это был всего лишь один из многочисленных эпизодов, которые он копил в памяти, приберегая на будущее. Моузел хотел убить кого-то, а Тревэллион вмешался. С тех пор Моузел имеет зуб на Мелиссу Терни, на парня, за которого та недавно вышла замуж, и на Тревэллиона.

Моузел уже несколько недель работал на «Соломоне», выгребал породу. Мрачный, несговорчивый тип, да к тому же ленивый. Начальник смены несколько раз грозился уволить его, но Хескет решил пока оставить. Теперь, похоже, настало время, когда и он может пригодиться.

Отложив на время свои коварные планы, Хескет попытался сосредоточиться на делах прииска, но нерешенный вопрос с Крокеттом, Тревэллионом и Маргритой Редэвей пульсировал у него в мозгу.

Снова вошел Сэнтли, и Хескет спросил:

– Сколько руды у нас сейчас на отгрузку?

– Около полутора сотен тонн. Сегодня отправляем в плавильню.

Хескет уселся в кресло. Вот они, чистые деньги! Нужно все перенести в сейф в «Интернэшнл». На всякий случай. И побыстрее превратить руду в наличные. Он, конечно, не собирается терять «Соломон», но кто может знать заранее, как повернется дело? Он снова подумал о Моузеле. Хескет хорошо знал эту породу людей. Такие, как Моузел, вечно имеют на кого-то зуб, носят в сердце злобу, живут одной ненавистью. Он может быть ему полезен.

Какое-то время Эл сидел не двигаясь, думая, как поступить, и стараясь совладать со страхом, который тихо вползал в его душу. Недолго же он управлял «Соломоном», дергая за тончайшие ниточки, а теперь вот их пытаются вырвать у него из рук. Сколько он еще продержится? День, неделю, месяц? Нужно нанять еще одну смену, не прекращать работы даже ночью и сразу отгружать руду в плавильню. Если он потеряет «Соломон», то заберет деньги и скроется.

Оставить «Соломон»? Хескет почувствовал во рту привкус горечи. Его захлестнула волна страха и ярости. Нет, лучше убить их всех! Ведь уехать отсюда означает потерять не только «Соломон», но и все честолюбивые надежды и Маргриту Редэвей! Порой ему казалось, что она презирает его. Или он ошибается? Женщины любят деньги и власть. Так почему же она не восхищается им?

И надо же Крокетту объявиться именно сейчас! Неужели они успели договориться?

Сэнтли отлучился на час. Хескет запер дверь конторы и пошел по направлению к «Интернэшнл». Нет, уехать отсюда просто немыслимо. Надо найти выход.

Говорят, Крокетт сейчас в отеле. Это шанс. Даже и нож не понадобится. Лучше подушка. Пусть все думают, что он умер во сне. Только нужно действовать осторожно.

Хорошо бы сколотить шайку отчаянных головорезов, готовых на все. Опытный вожак – вот загвоздка. Сэнтли? Нет, не подойдет. Сэнтли не посвящен в его дела, так ипусть остается в неведении. Нечего левой руке знать, что творит правая.

Войдя в отель, он с удивлением обнаружил, что там происходит какая-то кутерьма. Хескет в досаде остановился.

– Что здесь такое? – спросил он.

– Сегодня будет прием, сэр, – с важным видом ответил служащий. – Сэнди и Эйли Бауэре возвращаются из поездки по Европе.

Хескет удивленно поднял брови, на его лице появилось выражение отвращения и даже гадливости. Он оглядел холл – Джекоба Тиэйла не было видно, Хескет отметил это про себя. Может, она больше не нуждается в его услугах? Или он получил какое-то другое задание? Внезапно его мозг резанула страшная мысль – а что, если его приставили охранять Уилла Крокетта?

К себе на этаж он поднялся на лифте. На все города к западу от Чикаго приходилось только два лифта, один из них установили в «Интернэшнл», и отель по справедливости гордился этим.

Хескет принес с собою из конторы часть денег и теперь убрал их в сейф, достав оттуда револьвер и кобуру. Отныне он всегда будет носить его с собой, так же как нож, который уже давно постоянно прячет за голенищем сапога, чтобы выхватить в любую минуту.

Он снова подумал о Маргрите. Нет, она тоже должна умереть. Рассудком он понимал, что она могла бы принадлежать ему, и он бы купался в лучах ее обаяния. Роскошный особняк, красавица жена… Но прежде всего ему хотелось власти и только власти, и не какой-нибудь тайной, а явной, очевидной, чтобы его боялись, чтобы ему повиновались и отступали перед ним.

Только все его планы теперь были на грани срыва. Если у него отнимут «Соломон», ему придется возвращаться к отправной точке. Но разве хватит у него сил начать с нуля? Ведь когда он пришел, основную, самую трудную работу на «Соломоне» уже выполнил Крокетт.

Сэнди и Эйли Бауэре устраивают прием. Он снова вернулся к этой мысли. Он ненавидел их всех. Эти сильные, энергичные люди, щедрые и искренние, не имели, на его взгляд, ни капли вкуса, он считал их невежами. Но у них было много друзей, их все любили. Хескет только не понимал за что. На этот прием придет почти весь город, в отеле соберется полно народу, шампанское польется рекой, и повсюду будут слоняться пьяные. В такую ночь может случиться все что угодно, и никто не заметит. Вот и прекрасно.

Наверняка явится и Ваггонер, но долго здесь не пробудет, так как избегает общества и предпочитает одиночество. Поест, попьет на дармовщинку и сразу же смоется.

Теперь Хескет знал, что делать, осталось только продумать кое-какие детали. Страх его прошел, и слепая ярость улетучилась. Он снова обрел покой, хладнокровие и уверенность в себе.

Надо обязательно купить газету и поговорить со старшим официантом.

Какое-то время он сомневался, пытаясь еще раз все просчитать. Да, идея неплохая, и он должен попробовать сыграть, ведь играл же он всю свою жизнь.

Элберт купил в киоске газету и направился в ресторан. В отель уже начали прибывать гости Бауэрсов.

– Мой столик накройте через тридцать минут, – обратился он к старшему официанту.

– Но, мистер Хескет… Сэнди Бауэре снял на сегодня весь зал и уже оплатил. Он собирается разместить…

– Меня интересует только мой столик, – оборвал его Хескет. – И мне нет никакого дела до того, что здесь сегодня ожидается. Извольте подать мне мой обед. В конце концов, я тоже плачу.

– Да, сэр, конечно.

Поднявшись в номер, он оставил дверь приоткрытой, чтобы слышать, что происходит в коридоре. Там стояла тишина, так как все спустились вниз, чтобы получить причитающуюся им долю гостеприимства Бауэрсов. Хескет прислушался, неслышно вышел и направился по коридору к лестнице. У лестницы он еще раз обернулся – никого. Комнату Крокетта нашел без особого труда. Коридор нижнего этажа тоже был пуст, Хескет торопливо прошел по нему и тихо постучался. Подождав с минуту, постучал снова – ответа не последовало.

Он взялся за дверную ручку, и та легко повернулась. Хескет открыл дверь и шагнул внутрь. Если кто-нибудь застанет его здесь, он отговорится тем, что пришел навестить своего бывшего хозяина. В конце концов, скажет, что, хоть у них и были кое-какие разногласия, но он все же любит этого старого зануду…

В комнате царил полумрак – шторы опущены, в дальнем углу тускло горела лампа. Возле постели на стуле лежала свернутая газета и стояла полупустая чашка. Сиделка, вероятнее всего, только что вышла. Больной спал, раскинувшись на подушках.

Рядом с постелью на полу лежала запасная подушка. Эл поднял ее и немного постоял, глядя на Уилла Крокетта. Он понимал, что времени у него в обрез, но ему очень хотелось, чтобы Уилл знал, что сейчас произойдет, и увидел его, Хескета, которому никогда уже больше не сможет приказывать, в свой последний, предсмертный час. Хескет улыбнулся и, коснувшись груди Уилла, тихонько потормошил его:

– Уилл! Это я, Эл Хескет. Уилл!..

Глава 48

В ресторане толпились мужчины и женщины, облаченные по случаю торжества в свои самые лучшие наряды. За импровизированной стойкой разливали шампанское, и гости стояли в три ряда, дожидаясь своей очереди.

Молча протиснувшись через толпу, Хескет пробрался к столику, занял свое место и обратился к пробегавшему мимо официанту:

– Долго я еще буду ждать?

– О, прошу прощения, сэр. Мы заняты организацией приема. Я сейчас распоряжусь, чтобы вас обслужили.

– И принесите кофе. Только дайте другую чашку. – Он протянул официанту чашку, оставленную на столе кем-то из гостей.

Хескет откинулся в кресле и раскрыл газету, но так и не смог сосредоточиться.

Уилл Крокетт мертв. Прекрасно – с одним покончено. Хескет ненавидел его, как ненавидел все, что стояло у него на пути.

Теперь можно заняться следующим. Гости приходили и уходили, и вряд ли кто заметил, когда он появился. В любом случае на часы-то они уж точно не смотрели.

Уилл Крокетт мертв. Все кончено! Осуществить задуманное оказалось совсем просто. Услышав его голос, Крокетт открыл глаза, и в них вспыхнул огонек узнавания. Очевидно, он хотел крикнуть или позвать на помощь, но подушка опустилась на его лицо, прервав и этот крик, и эту жизнь. Хескет все еще чувствовал на своих руках последние отчаянные попытки Крокетта вцепиться в нет. У него всегда были сильные руки.

Он пробыл в комнате не больше минуты, потом заглянул на минуту к себе и спустился в зал.

В ресторан вошли Сэнди и Эйли Бауэре, они видели его, но не подошли. Вот глупые, напыщенные индюки! Проматывают свои деньги, словно парочка подгулявших матросов! Неужели не понимают, что, если так пойдет дальше, они очень скоро разорятся?

Наконец к столику подошел официант и принялся сервировать обед. Хескет отложил газету и потер руки – он все еще испытывал неприятное ощущение от этих цепких пальцев.

– Что, замерзли, мистер Хескет? – спросил официант.

– Да нет. С какой стати я должен мерзнуть?

А наверху, в спальне Уилла Крокетта, сиделка вернулась к своим обязанностям. Все было спокойно, раненый мирно спал. Вот и хорошо. Она и выскочила-то всего на минутку, чтобы сделать глоточек шампанского, которого отродясь не пробовала и которое ее слегка разочаровало, ибо она ожидала от этого напитка гораздо большего. Она раскрыла книгу и принялась читать. Прошло более получаса, прежде чем сиделка забеспокоилась. Переворачивая страницу, прислушалась и насторожилась. Как странно – больной спит так спокойно, что даже не слышно его дыхания. Уж не… Она вскочила и склонилась над ним.

Элберт Хескет нарочно ел долго и не спеша, не обращая внимания на шум и беготню. Он хотел, чтобы все видели его и запомнили, как долго он сидел здесь. Хескет не сомневался, что запомнят не время его прихода, а то, что он провел за столиком весь вечер.

Он снова взял газету, заказал кофе, бренди и расслабился.

Прошел час. Теперь, должно быть, уже обнаружили, что Уилл Крокетт мертв.

Хескет допил кофе и решил подняться, когда увидел Ваггонера. Тот стоял в стороне от всех с бокалом шампанского в руках. Глаза его шарили по толпе, скользнули по Хескету, ни на миг не остановившись. Конечно, Ваггонер не узнал его и не узнает, если только у него не наступит неожиданное прозрение.

Это наблюдение навело его на воспоминание о короткой встрече с Тревэллионом возле комнаты Маргриты Редэвей. Что-то тогда блеснуло в глазах этого человека. Вне всякого сомнения, в нем зашевелились какие-то подозрения. Он уже почти вспомнил что-то… Правда, теперь это не имело никакого значения. Тревэллион обречен, он должен умереть. Если Ваггонер не справится с ним, то найдутся другие. В конце концов, он сам это сделает, Но только, конечно, не сейчас.

Тревэллион в черном костюме и с револьвером встретил Маргриту в холле, где она разговаривала с Клайдом и Манфредом.

– Прошу прощения, – извинился он, – боюсь, я опоздал.

– Уилл Крокетт мертв, – сообщила Грита. – Мистер Манфред считает, что это убийство.

– Как умер?

– Его задушили. – Глаза Манфреда были холодны как лед. – Мне уже приходилось видеть такое раньше. Нечего слушать сиделку. Она уверяет, что не отходила от него ни на минуту.

– Так она что, все отрицает?

– Да. Думаю, она отлучилась выпить шампанского, только не признается. Один из официантов вспомнил, что видел ее.

– А где находился Хескет?

– Сидел в зале, у всех на виду. Сидел, как обычно, за своим столиком и обедал.

– Он бы не стал делать этого сам, – вступил в разговор Клайд.

Манфред посмотрел на него.

– Еще как стал бы. Вы никогда не приглядывались к нему? А я приглядывался. Этот убьет кого угодно и даже глазом не моргнет. – Он перевел взгляд с Маргриты на Тревэллиона. – Вы двое следующие, так я понимаю. И относитесь к этому серьезно. Он сейчас безгранично владеет «Соломоном», прииск дает ему огромную прибыль, а деньги – это власть. Возвращение Уилла Крокетта представляло угрозу для Хескета. Крокетт мертв. Кто теперь угрожает ему?

– Думаю, я, – проговорила Грита.

– И вы тоже, – обратился Манфред к Тревэллиону. – У него есть причина беспокоиться из-за вас.

– Да, с тех пор, как я приехал в Вирджиния-Сити, тут есть кому беспокоиться, – тихо ответил Вэл.

– С тех пор, как вы вернулись. – уточнил Манфред.

Тревэллион пристально посмотрел на него.

– Что вы имеете в виду?

– А разве вы не бывали здесь раньше? – Манфред указал в сторону каньона. – Разве не здесь похоронен ваш отец?

Теперь все смотрели на Манфреда, и он вдруг заговорил по-другому:

– Все мы находимся здесь не случайно. Все, кроме Клайда. Это место, – он сделал широкий жест, – стало для нас роковым, поэтому нас влечет сюда. Ни я, ни Тревэллион никогда не забывали его. Вот и мисс Редэвей попала сюда, чтобы завершить то, что начиналось давным-давно, когда ее семья собиралась на Запад в поисках золота. Не спрашивайте, почему я здесь… Хотя нет… Я скажу – моя семья тоже похоронена в этих местах.

– А я и понятия не имела! – изумилась Грита. – Мне даже в голову не могло прийти.

Манфред пожал плечами.

– Никому не могло прийти в голову, потому что все знали, что я приехал из-за моря, и считали меня иностранцем. А я вовсе не иностранец. – Он посмотрел на Тревэллиона.

– Я хорошо помню вас, хотя вы меня совсем не помните. Я даже полагаю, что вы меня никогда не видели, хотя мы находились рядом.

– Но где я мог вас видеть?

– В обозе переселенцев, который шел на Запад. Тогда меня звали не Манфред. Это имя я позаимствовал у лорда Байрона, я назвался так в честь героя его поэмы, который продал душу дьяволу. А когда дьявол явился получить то, что ему причиталось, Манфред взбунтовался и отказался отдать ему душу. В некотором смысле со мною произошла подобная история, только у меня не оказалось столько силы духа, как у моего героя, и я бежал.

– Так вы ехали тем же обозом?

– Да. Меня тогда звали Томпсон.

– Томпсон?! Это же то семейство, которое свернуло с пути, бросившись в погоню за миражом.

– Точно так. Отец мой был твердолобый упрямец, мистер Тревэллион, но добрый и заботливый. Он очень любил свою семью. Кроме того, он не очень-то доверял людям, и эту черту я унаследовал от него. – Манфред сделал паузу, огляделся, потом снова заговорил: – Одно вы непременно должны усвоить. Элберт Хескет считает себя центром вселенной, он излучает зло. Он способен на все. То, что мы называем совестью и страхом в обычном понимании этого слова, отсутствует у него полностью. Он даже не подозревает о существовании этих понятий.

Мой отец свернул с пути и увел нас в пустыню в погоне за миражом, но очень скоро понял, что озеро, которое мы якобы видим, все время отдаляется. Когда до него дошло это, было уже слишком поздно. Он пытался повернуть упряжку обратно и совсем застрял в трясине. В фургоне он вез ценные инструменты и не хотел бросать их. Мы уговаривали его распрячь быков и уйти пешком, но он не соглашался. Под палящим солнцем он упорно пытался повернуть упряжку обратно, в конце концов сердце его не выдержало, и он умер прямо на месте. Стояла нестерпимая жара, и вскоре у нас почти не осталось воды. Мы похоронили отца, и одно это уже отняло у нас последние силы. Два быка пали, остальных мы распрягли, и я посадил на них мать и сестер. Мы находились далеко от дороги, и теперь, чтобы выбраться, приходилось тащиться все время в гору. Моя мать к тому времени уже серьезно болела, она протянула даже дольше, чем я думал. В конце концов, она умерла, и сестры мои тоже. Я похоронил их как подобает.

Вот тогда-то и появился этот человек – один с шестью вьючными мулами. Он появился как раз вовремя, ибо я находился уже на последнем издыхании. Он дал мне немного воды, подождал, потом снова напоил меня. «Откуда ты, мальчик? Где твой фургон?» Я показал ему. Тогда он велел мне подняться и заявил, что мы должны вернуться туда. При этом он расспрашивал, что из вещей имеется в фургоне. Мне не хотелось возвращаться, но он настаивал. «Ведь ты же хочешь выбраться отсюда, правда, мальчик? Помоги мне, и я выведу тебя из этого гиблого места».

Мы вернулись к фургону, и он заставил меня помогать грузить на мулов все, что у нас было ценного. Потом спросил, где деньги. «Какие деньги?» – удивился я, а он сказал: «Не создавай мне трудностей, мальчик, иначе придется тебе остаться здесь умирать. У каждого есть хоть сколько-нибудь денег. Так где они?» Я хотел выбраться оттуда, я хотел жить и боялся этого человека, поэтому отдал ему деньги, которые мне оставила мать.

Мы двинулись в путь, и вдруг до меня дошло, что он обязательно убьет меня или оставит одного на верную смерть, как только я перестану быть ему нужен.

Вскоре мы наткнулись на другой брошенный фургон, и он, перерыв все вещи, забрал самое ценное и погрузил на мулов.

Я был измотан и еле держался на ногах, но понимал, что, если остановлюсь, он прикончит меня или бросит здесь. Смеркалось, мы продолжали путь. Казалось, он совсем не обращал на меня внимания, не останавливался, даже когда я падал. Наконец совсем стемнело. Устроив привал возле песчаной дюны, поросшей редкими кустиками, он снова позвал меня. Я боялся этого человека и бросился бежать, потом упал за камень и пополз. Он искал меня, я снова побежал, и тогда он выстрелил. Я распластался на земле, притворившись мертвым. Ползком добравшись до большого камня, затаился за ним. В конце концов он прекратил поиски и ускакал.

– Многие, кто побросал тогда фургоны, собирались потом вернуться и забрать свое имущество, – заметил Вэл.

Манфред пожал плечами.

– А ему-то что? Этот мародер попросту обчищал их, а награбленное продавал в Калифорнии.

– Вы говорите об Элберте Хескете? – спросила Грита, которую осенила догадка.

– Да, о нем.

– А он видел вас здесь?

– Может, и видел. Правда, я повзрослел и сильно изменился с тех пор. – Манфред помолчал. – Я ему отдал около трехсот долларов, и кто знает, сколько он получил от других несчастных или награбил в брошенных фургонах?

– А вот и Эйли Бауэре, – сказала Маргрита. – Простите, я должна поговорить с ней.

Клайд присоединился к Грите, и Манфред остался наедине с Тревэллионом.

– Как странно, – произнес Вэл, – мы столько дней ехали рядом, но так и не познакомились. Впрочем, многие, кто тогда путешествовал с обозом, не знали других.

– Я рассказал вам не все, – проговорил Манфред.

– Не все?

– Он поймал-таки меня тогда и заставил вместе с ним рыскать по пустыне и грабить фургоны. Однажды ночью я помог ему зарыть человека, убитого выстрелом в спину. Когда мы подъехали к нему, его тело было еще теплым. Несчастный встретил смерть не больше часа назад.

– Хескет убил его?

– А кто же еще? Больше некому. Он привел меня к этому фургону, значит, знал, куда идти.

– А что случилось с вами потом?

– Однажды вечером он выстрелил в меня. Повернулся как бы невзначай и выстрелил. Пуля угодила мне в голову, я весь залился кровью, и он решил, что я мертв. Он сбросил меня в канаву и забросал землей. Но в темноте не заметил, что закопал меня не полностью. Придя в сознание, я выкарабкался из ямы и добрался до Калифорнии. Мне повезло – меня подобрали странствующие актеры.

Из зала доносились смех и звон бокалов.

– Крокетта убил он, – заключил Манфред, – хотя, боюсь, доказать это невозможно. Одно мы должны помнить – Элберт Хескет очень аккуратный человек и тщательно упаковывает свертки, перевязывая их веревочкой и обрезая лишние концы.

Манфред посмотрел на Маргриту, стоявшую посреди зала, потом перевел взгляд на Тревэллиона.

– А мы трое, кто мы такие? Мы как раз и есть эти лишние концы.

Глава 49

Тревэллион сидел за чашкой кофе в кондитерской и беседовал с Джимом Ледбеттером.

– Совсем как в старые добрые времена, – улыбнулся Джим.

– Многое с тех пор изменилось. Теперь вместо лачуг, разбросанных по склону, как кроличьи норы, здесь целый город.

К столу подошла Мелисса.

– Ничего, если я посижу с вами? – Она поставила чашку. – Жаль Уилла Крокетта, хороший он был человек.

– Да, очень хороший, – согласился Ледбеттер.

От кофе исходил приятный аромат. Тревэллион поставил чашку и подумал о Маргрите. Теперь она владелица «Соломона», богатейшая женщина, а богатая и красивая женщина никогда не захочет иметь дела с простым горняком. Кажется, он слишком увяз здесь – не пора ли срываться с места? Как-то само собой получилось, что он сказал об этом вслух. Уж если старатель говорит, что где-то увяз, это значит, что он собирается выдернуть колышки, ограждающие участок, и податься в другие места.

– Хочешь уехать? – спросил Ледбеттер.

– Да, пора оборвать концы. – Тревэллиону вспомнились слова Манфреда.

Дверь распахнулась и с шумом захлопнулась – на пороге, покачиваясь, стоял пьяный Альфи, испачканный, словно неделю исправно валялся в грязи.

Мелисса вскочила, а он переминался, шатаясь, и не сводил с нее глаз.

– Лисси, милочка!.. Я разорен… Мне нужны деньги. Я…

– Прошу прощения, но ничем не могу помочь!

Улыбка сошла с его лица.

– Ну-ка, ну-ка, что ты сказала? Ничем не можешь помочь? Послушай-ка, я…

– Альфи, – решительно заявила Мелисса невозмутимым и полным достоинства голосом, – я вынуждена просить тебя уйти.

– Мне уйти? Да как ты смеешь!..

– Уходи, Альфи, и не возвращайся. Ты обобрал меня и бросил больную. Так чего же теперь хочешь? Убирайся!

Альфи рванулся к ней, но Ледбеттер преградил ему путь.

– Ты слышал, что сказала леди? Убирайся, не то я так тебя отделаю, что мало не покажется!

Альфи бросил на него мрачный, полный злобы взгляд.

– Ладно, я уйду, черт тебя дери! Только ты у меня еще попляшешь! Я тебе устрою…

Джим Ледбеттер хоть и отличался мягким нравом, но кулаки его ватными не назовешь. Как следует врезав Альфи, он схватил его за шиворот, оттащил к двери и вышвырнул на улицу.

– Спасибо, Джим, – произнесла испуганная Мелисса.

– Теперь все в порядке, мэм.

В салуне под названием «Ведерко крови» Моузел сидел уже давно. Он сунул руку в карман, чтобы достать мелочь и купить себе пива, и вдруг нащупал уголок конверта. В конверте оказались две золотые двадцатидолларовые монеты и записка: «Ты собирался пристрелить его. Почему бы не сделать это сейчас? Кажется, самое время».

Не мигая, Моузел тупо уставился на клочок бумаги, потом шагнул к стойке. Хозяин, который уже открыл рот, чтобы отказать ему, увидел золотую монету и выставил пиво. Моузел отхлебнул из кружки и задумался. Кто-то хочет использовать его. Ну нет… Будь он проклят, если клюнет на эту приманку… Хотя почему бы и нет? Ведь он же все равно собирался это сделать, даже специально приехал сюда. Сорок долларов, конечно, не так уж много, но это все же больше, чем он получает на «Соломоне». Так почему бы и нет? И почему не сейчас?

Теперь у него отличное оружие – «ремингтон» морского образца. Он выпил еще пива. И ее он тоже застрелит. Она заслужила это. Не будет чваниться… а то ишь какая. Ну, он ей покажет!

Распахнулась дверь, и на пороге появился Альфи. В левой руке Моузел держал кружку пива, но когда глаза их встретились, он потянулся к поясу и выхватил «ремингтон». В глазах Альфи заметался панический страх, он вдруг поднял руку и протянул ее навстречу Моузелу. И тот выстрелил. Присутствовавшие обернулись в их сторону. Моузел сжимал в руке «ремингтон», а безоружный Альфи замертво лежал на полу.

Кто-то подошел к распростертому телу, склонился над ним, потом медленно распрямился, вытирая руки о штаны.

– Парень мертв, – невозмутимо, но с жесткой ноткой в голосе произнес он. – А ведь у него нет пушки.

Подбородок Моузела задрожал. Все взоры обратились к нему.

– Послушайте… – запротестовал он. – Этот мерзавец…

Он повернулся и, спотыкаясь, побрел к выходу, но тут в дверях показался человек со значком на груди.

– Убийство, – произнес кто-то. – Застрелили безоружного.

Обрюзгшие щеки Моузела тряслись, из глаз лились слезы.

– Все совсем не так! – пытался объяснить он. – Этот человек сам… – Он не мог подобрать слов, потом наконец выпалил: – Он похитил мою женщину!

На пороге возник Тревэллион.

– Неправда! – заявил он, обращаясь к офицеру. – Я и Джим Ледбеттер свидетели, Хэнк. Дама, о которой он говорит, наняла у Ледбеттера мула и уехала с одним из его караванов. Я тоже путешествовал с ним. А убитого там и в помине не было, когда леди выезжала из Пласервиля.

Обыскав Моузела, Хэнк нашел у него конверт, золотую двадцатидолларовую монету и сдачу.

– Вот оно что! Получил за убийство? Ну что ж, считай, что за сорок долларов ты купил себе место на виселице.

Хэнк повернулся к Тревэллиону.

– Ты виделся с Биллом Стюартом? Он спрашивал про тебя.

– Загляну к нему как-нибудь. – Тревэллион придвинулся поближе к Хэнку и тихо проговорил: – По-моему, все ясно как Божий день. Этот тип застрелил безоружного человека, а вся его пустая болтовня насчет женщины только для отвода глаз. Разве не так?

– Не совсем так, – пожал плечами Хэнк.

– Ты не видел Тэпли?

Хэнк покачал головой.

– Сегодня нет. Он тебе нужен?

– Да.

– Ладно, скажу ему, если увижу. А ты повидайся с Биллом. У него что-то важное… для всех нас.

– Хэнк, можно мне взглянуть на эту записку? Ту, что ты нашел в кармане у Моузела.

Хэнк показал ему записку.

– Узнаешь почерк?

– Нет.

Хэнк обратился к Моузелу:

– Кто дал тебе ее?

Дряблые щеки Моузела обвисли, глаза выпучились от страха.

– Никто. Я… я нашел ее в кармане. Не знаю, как она туда попала.

– Лжешь, – презрительно отрезал Хэнк.

– Может, и не лжет. Не исключено, что он говорит правду. Только, по-моему, он убил не того человека, – вмешался Вэл.

Возвращаясь в отель, Тревэллион старался не терять бдительности. Уилл Крокетт мертв, его убили. Альфи тоже. Но кому мешал этот, в сущности, безобидный Альфи? Кто мог желать его смерти? Он никому не причинял особого вреда. Немножко играл, немножко мошенничал, жил за счет женщин, вот, пожалуй, и все. Скорее всего, тот, кто незаметно сунул в карман записку, хотел, чтобы Моузел убил кого-то другого. Кого же? Да его самого. Вот оно что! Помнится, Моузел клялся во всеуслышание, что разделается с ним, и тот, кто подсунул ему записку и деньги, надеялся, что он будет стрелять в Тревэллиона.

Стюарта не оказалось в конторе, и Вэл вернулся к себе на шахту. Он застал Тэпли и еще трех человек за работой. Двое сверлили скважины для взрывов в новом штреке. Тревэллион нервничал, у него совсем пропало настроение работать.

Дома он повесил кобуру с револьвером на спинку стула и вскипятил воды для бритья.

Пора действовать. Ваггонер и двое других пытались убить его. Он знает, где находится логово Ваггонера, и найдет его. Жить в постоянном ожидании пули в спину у него нет ни малейшего желания.

Он намылил лицо, думая о том, как они поведут себя, когда он выследит их.

Интересно, что скажет об этом Грита, когда он разделается с ними?

Достав бритву, Вэл проверил лезвие и начал бриться. Убивать ему не хотелось. Он не испытывал ненависти ни к кому, даже к убийце Уилла Крокетта, хотя тот и заслуживал наказания.

Внезапно ему вспомнился человек, с которым он столкнулся в комнате Гриты. Так ведь это и есть Хескет! Но что он делал там? Искал акции?

Он перевернул бритву другой стороной и намылил подбородок. Конечно, Хескет – он выглядел как бизнесмен, аккуратно одет, тщательно выбрит… Какие странные у него глаза, очень колючие.

Тревэллион замер с лезвием в руке. Эти глаза… Где он видел их раньше? И видел ли вообще? Он вытер лезвие. Мозг его продолжал напряженно работать.

Снаружи послышались шаги, и раздался отрывистый стук в дверь. Положив бритву и потянувшись к рукоятке револьвера, Тревэллион обернулся и крикнул:

– Войдите.

В комнату вошел Манфред.

– Извините, что побеспокоил вас.

– Садитесь. Я уже закончил.

– У меня из головы все не идет Хескет. Я не вижу способов добраться до него. Я имею в виду законным путем. Мне известно, что он грабил фургоны. Ну и что? Этого недостаточно. Как вы справедливо заметили, многие тогда собирались вернуться за своим имуществом, но фургоны все-таки бросали, и нам не удастся доказать, что он грабил их.

Что же касается убийства… то я свято верю, что на его совести по меньшей мере два человека, жизни которых еще можно было спасти… Только это тоже доказать невозможно. Ну и что с того, что я это знаю? Любой адвокат с легкостью опровергнет все мои показания. Нет, так ничего не добьешься.

Точно так же нет доказательств, что он убил Крокетта. Да, он участвовал в сомнительных сделках, обманывал людей, но это, похоже, все, в чем его можно обвинить, а за это не арестовывают.

Тревэллион убрал бритву и выплеснул воду из тазика за дверь – пусть прибьет пыль у порога.

– Вы говорили об этом с Гритой? – спросил он.

Манфред покачал головой.

– Я очень беспокоюсь, – признался он. – Элберт Хескет опасен и коварен. Он способен нанести удар в спину. Сейчас он наверняка уже в курсе, что Грита получила в наследство все акции Уилла Крокетта. Вступив во владение, она вышвырнет его вон, поэтому он постарается опередить ее.

– Если с нею что-нибудь случится, он завладеет прииском, прежде чем ее наследники успеют принять меры. Но с ней ничего не случится, – решительно заключил Тревэллион. – Кто с нею сейчас?

– Клайд. И Тиэйл сторожит в холле.

Тревэллион натягивал рубашку, не переставая думать. Молва разносится быстро, так что Хескет, должно быть, уже все знает. Он не будет сидеть сложа руки, а постарается изменить ситуацию. А это означает, что и он, и Грита отныне мишени номер один. Правда, он-то уже давно стал мишенью.

– Манфред, – спокойно произнес Вэл, – вы встряли в это дело по доброй воле, поэтому сейчас отправляйтесь в отель и не отходите от Гриты. Он обязательно попытается убить ее, если не сам, то подошлет кого-нибудь.

– Иду. – Манфред поднялся. – А вы?

– Я подойду позже. Только будьте осторожны.

– Хорошо. Помните, что я вам говорил. Я знаю этого человека. У него нет ни капли сострадания, он жесток и беспощаден, человеческая жизнь для него ничто, это чудовище способно уничтожить любого, кто встанет на его пути.

– А что он будет делать, если его загонят в угол? Как сейчас, например.

– Бороться. Только по-своему. Этот человек необычайно умен.

Манфред ушел, а Вэл проверил и пристегнул оружие. «Необычайно умен»? Вряд ли. Скорее всего, совсем не умен. Просто не упускает случая взять, что плохо лежит. Ведь нередко бывает, что люди, не знающие жалости и сомнений, слывут умными.

День выдался на редкость теплый. Тревэллион вышел на улицу и окинул взглядом центр города, где располагался отель «Интернэшнл». Повсюду сновали люди, по проезжей части громыхали фургоны, нагруженные рудой. Легкий ветерок шевелил листву на деревьях, по чистому небу плыли маленькие облачка.

Неужели вся его предшествующая жизнь свелась к этому дню? Рядом в шахте трудились рабочие, добывая для него руду. Откуда-то доносились звуки музыки. Что ждало его там внизу, он не знал, но испытывал какое-то смутное предчувствие скорой развязки.

Он отчетливо помнил выражение лица Ваггонера тогда в каньоне, когда ему чудом удалось спасти Маргриту. В этом человеке чувствовалась жестокая, неукротимая сила, не знавшая поражений.

Тревэллион еще раз оглянулся на шахту и на свою хижину и пошел вниз по склону. Первым делом он решил наведаться в «Интернэшнл».

В холле сидел Тиэйл. Завидев Вэла, он поднялся со стула и преградил ему путь.

– Тревэллион, к ней сейчас нельзя. Зайди позже.

– Она что, занята? У меня важное дело. – Лицо Вэла оставалось невозмутимым.

– Она закрылась у себя в номере с ним… с Хескетом. Просила не беспокоить.

– С Хескетом? Она осталась наедине с Хескетом?

Вэл сделал движение, чтобы отстранить Тиэйла и пройти, но тот выставил вперед винтовку и преградил ему путь.

– Тревэллион, я же сказал: она просила ее не беспокоить.

Глава 50

Когда Грита вернулась в свой номер, Элберт Хескет сидел на краешке стула, положив шляпу на колени.

– Вы хотели меня видеть?

Он поднялся.

– О да. Маргрита, вы необычайной красоты женщина.

Впервые Хескет назвал ее просто по имени, и ей это не понравилось. А он если и заметил ее реакцию, то не подал виду.

– Благодарю вас, – ответила она.

Человек, именовавший себя Элбертом Хескетом, никогда не находил времени, чтобы изучить общепринятые правила приличий. С женщинами он разговаривал редко и, по сути дела, презирал их, в его мозгу раз и навсегда сложилось мнение на их счет. Деньги и положение в обществе – вот все, за что стоит бороться. Остальное – мираж.

– Маргрита, как вам известно, я очень богатый человек и скоро стану еще богаче. – Его слова вызвали у нее раздражение, но она промолчала. – С тех пор, как я увидел вас впервые, и теперь, когда узнал лучше, считаю, что такая женщина, как вы, могла бы составить…

– Что?.. – Она уставилась на него, не веря своим ушам. – Что вы такое говорите?! Вы предлагаете мне…

Он улыбнулся.

– А что? Если уж на то пошло, то да, да! – Ведь он уже говорил ей, что очень богат, а эти актрисочки, они ведь… – Да, разумеется. Я собираюсь выстроить здесь роскошный особняк. И в Сан-Франциско у меня будет еще один. Мы должны устраивать приемы, крупные финансисты из Нью-Йорка и Лондона станут нашими гостями, и вы как раз такая женщина, которая достойна стать хозяйкой в таком доме.

В его словах звучало столько самодовольства, что Грита с трудом сдерживала смех. Несмотря на молодость, за свою жизнь она повидала более чем достаточно и научилась видеть людей насквозь, анализировать их поступки и характеры. Для своих будущих ролей она как бы коллекционировала отдельные черточки, особенности поведения, делавшие ее игру столь убедительной. Все это развило в ней необыкновенную наблюдательность.

– Почему? – спросила она.

– Что почему? – удивился Хескет.

– Почему вы хотите жениться на мне?

– Вы очень красивы, – улыбнулся он.

Гриту позабавил такой ответ.

– Но, мистер Хескет, для того чтобы жениться, этого недостаточно. На свете немало красивых женщин. – Она повернула к нему голову. – И с чего вы взяли, что я захочу выйти за вас замуж?

– Как это с чего?

Вопрос вызвал у него раздражение. А почему бы и нет? Да она должна хотеть выйти за него! Он богат, привлекателен и подает большие надежды. Эл никак не мог подобрать нужных слов, чтобы описать свои достоинства, и это его еще больше раздражало. Он-то полагал, что…

– У вас будет прекрасный дом, положение в обществе, – продолжал настаивать жених. – Вы бы могли представлять собой что-то.

– Я и так представляю собой что-то, мистер Хескет. Я представляю саму себя. Мне эта роль очень нравится, и я вовсе не стремлюсь, чтобы из меня что-то делали. А дом… дом в состоянии сама построить свой собственный. Если говорить о положении в обществе, то каждый из нас находит в нем свое место.

Слабая, натянутая улыбка не могла скрыть злобы, кипевшей в его душе.

– Построить дом, Маргрита, дорогое удовольствие. Оно не всем…

Он плотно сжал губы. Неужели эта дурочка не понимает, что означает для нее выйти за него замуж? Неужели она не видит? Он с трудом заставил себя вновь обрести то ледяное спокойствие, которым всегда так гордился.

– Не можете же вы до бесконечности выставлять себя напоказ на сцене! Вам все равно придется…

– Мистер Хескет, похоже, вы чего-то не понимаете. Я люблю театр. Моя работа мне интересна. И если я уйду из него, то сделаю это во имя большой любви и только в том случае, если буду уверена, что встретила настоящего человека. А богат он или нет, для меня никакого значения не имеет. Мне важно, буду ли я с ним счастлива, смогу ли доверять ему и уважать его.

Маргрита Редэвей много общалась с мужчинами, но этот случай напрочь выходил за рамки ее понимания.

Она только сейчас обнаружила, что Элберт Хескет совсем не блещет умом. Она и раньше подозревала, что он хитер и оборотист лишь в вопросах бизнеса, но теперь вдруг осознала, что этот тупой и бесчувственный человек поглощен лишь самим собой и окружающие нужны ему только как средство достижения целей. Но почему она так беспокоится и чувствует себя неловко в его присутствии? Над этим Грита и ломала голову.

Эл пристально смотрел на нее. Неужели до этой дурочки еще не дошло, что он предлагает ей выйти за него замуж? Какое-то смутное чувство зашевелилось у него внутри, нечто сродни страху. Он должен жениться на ней. Это единственный выход, пока…

– Вы подали мне хорошую идею, мистер Хескет. Я построю себе дом. Возможно, даже в Калифорнии. Ведь там немало красивых мест.

– Ну что ж, как хотите, – пожал плечами он. – А то мы могли бы…

– Нет, мистер Хескет. «Мы» не могли бы. Если то, что вы сейчас сделали, можно считать предложением, то мой ответ – «нет». Говорю вам со всей откровенностью, мистер Хескет, нет.

Потрясенный, он смотрел тупо на нее, не в силах отвести глаз. Еще несколько дней назад он совсем не собирался жениться, хотя где-то в глубине души понимал, что этот штрих удачно дополнил бы ту картину его будущей жизни, которая уже складывалась у него в мозгу. Но сделать предложение этой… этой актерке… и получить отказ!.. Это уже слишком!

– Да вы просто дура! – резко произнес он. – Полная дура! Нельзя же не видеть дальше собственного носа. Сколько вы еще провертитесь на сцене? Разве не лучше выйти замуж, заиметь свой дом…

– Возможно, вы и правы, мистер Хескет. И я поступила бы так, если бы любящий меня человек попросил об этом, я ушла бы со сцены, несмотря на то, что обожаю свою работу. А что касается денег, – Грита ослепительно улыбнулась, – то мне не о чем беспокоиться. Разве вы не слышали, мистер Хескет, что теперь я владею «Соломоном»?

На миг у Эла сперло дыхание, словно он получил пощечину. Слепая, безудержная ярость нахлынула на него и сжала тисками горло. Лицо его покрылось смертельной бледностью, он пытался что-то произнести, но не мог. Наконец, задыхаясь и запинаясь, он выговорил:

– Да нет же, нет! Никогда вы не будете владеть «Соломоном»! Он мой! Слышите? Мой!

– Извините, мистер Хескет, вы ошибаетесь, – невозмутимо заявила Грита. – Когда мистера Крокетта, раненого, умирающего, наконец, нашли, он завещал мне все свои акции. – Она подняла на него глаза. – Как вам, должно быть, известно, я имела свою небольшую долю. Теперь у меня контрольный пакет. Насколько я помню, именно вы первый расставили на прииске знаки, запрещающие вход остальным. Боюсь, мне придется сделать то же самое, мистер Хескет, и я попрошу вас впредь не нарушать чужих владений.

– Но вы… Вы не можете так поступить!

– По-моему, мистер Хескет, эти знаки до сих пор висят там, и мне осталось только заменить ваших охранников на новых.

Элу пришлось бороться с собой, чтобы вернуть самообладание – слишком много было поставлено на карту.

– Как вы не понимаете! Поженившись, мы станем вместе владеть всем этим! Вы и я!

– Я недавно приехала в Неваду, мистер Хескет, и, возможно, чего-то не знаю, но насколько мне известно, в других штатах вы, будучи моим мужем, полностью владели бы всем этим. Я не сомневаюсь, что эта мысль уже приходила вам в голову, и говорю вам еще раз – нет. – Она посмотрела в зеркало, слегка коснулась волос и, продолжая разглядывать свое отражение, проговорила: – Не сомневаюсь, мистер Хескет, что вы найдете применение своим акциям, а уж о прииске я позабочусь сама. – Грита повернулась к нему. Есть в нем все-таки что-то… что ее настораживало и заставляло испытывать неловкость. Ее сумочка с пистолетом лежала на другом конце комнаты. Она снова коснулась волос, повернулась и взяла со стула шаль. – Прошу извинить меня, мистер Хескет, но боюсь, вам пора.

Девушка прошла через комнату, чувствуя на себе его взгляд.

– Меня ждут.

Подойдя к сумочке, она вынула из нее носовой платок.

– Конечно, вы могли бы продать свои акции…

– Нет! – прохрипел он возбужденно. – Ни за что! Они мои, и прииск мой! Вот увидите! Все будет мое!

Эл колебался, не сводя глаз с Гриты. Она убрала платок и нащупала пистолет.

– Мне кажется, мы все обсудили, мистер Хескет. Простите, меня ждут.

Он пошел к выходу, но возле двери обернулся.

– Вы сделали большую глупость. Надеюсь, понимаете, на что идете. Мне жаль вас.

Он вышел, с шумом захлопнув дверь. Еще мгновение Грита стояла, судорожно сжимая рукоятку пистолета, потом наконец расслабилась.

Все кончено. Он ушел. Что же все-таки в нем такое, что так пугает ее? Может, он сумасшедший? Да нет, смешно. Но мысль эта продолжала биться в ее мозгу. В любом случае он очень странный. И улыбка у него неестественная, какая-то натянутая, словно он заставляет себя выдавливать ее.

Грита пожала плечами. Возможно, она больше никогда не увидит его. Да и причин видеться отныне нет. Она защелкнула сумочку и поспешила вниз, где ее ждали.

Элберт Хескет пришел в свой номер, положил шляпу на стол, сел, сложив руки на коленях, и принялся думать.

Все-таки должен найтись какой-то выход. Надо же, он достиг такого успеха и почти приблизился к победе! Нет, о поражении говорить рано. Ему надо подумать… Вот что, ее надо убить. Конечно! Он и раньше имел это в виду еще до того, как решил предложить ей руку. Вопрос только, когда? Прииск пока у него в руках, она еще не вступила в свои права. Надо все подготовить. Он должен быть уверен, что его не заподозрят в ее смерти. Конечно же он постарается оградить себя от любых подозрений.

Скорее всего, она никому ничего не сказала, разве только Тревэллиону. Да и ему вряд ли. Он давно заметил за ней эту черту – держать рот на замке. Маргрита Редэвей никого не посвящала в свои дела.

Конечно же при создавшихся обстоятельствах следовало бы повременить с убийством хотя бы пару лет, но это опасно – за такой срок можно растерять все свои богатства. Он и так слишком много потерял из-за Крокетта.

К прииску он и близко не подойдет, чтобы никто не посмел сказать, что его видели даже где-то рядом. Ему не хотелось быть на виду. Если что-то случится с Маргритой, когда его не будет поблизости, он смело отметет все возможные обвинения.

Трудность заключалась еще и в том, как заглянуть в имеющиеся у нее бумаги и выяснить, кто расписался в качестве свидетелей в предсмертном завещании Уилла Крокетта. Но, в сущности, и это не имеет значения: прииск завещан Маргрите, а это ему и так известно.

Тревэллион, конечно, знает больше, но Тревэллион умрет.

Хескет посмотрел на часы. Скоро обед, и он должен обязательно спуститься вниз. Пусть все видят его на обычном месте.

А что, если сделать это в шахте, на «Соломоне»? Помнится, Маргрита Редэвей высказывала пожелание спуститься в забой, а с женщинами, как известно, всегда что-нибудь случается в подобных местах. Так может, она как раз и относится к числу таких женщин! Если он выберет шахту, тогда многое предстоит подготовить.

Вдруг случится так, что вместе с нею окажется и Тревэллион? Хескет улыбнулся. Вот было бы удачное совпадение! Сорок девятый туннель! Там, помнится, проблемы с глиняными оползнями. Опасное местечко, и как раз рядом проходит богатая жила, там раньше велись работы. Крокетт все время пытался возобновить их, а он нарочно отговаривал его.

Хескет снова улыбнулся. Все складывается не так уж плохо, и уж коль масло подлито в огонь, наступило время действовать.

Сэнтли. Элберт никогда не доверял ему, хоть парень исправно выполнял свою работу. Он подхалим, и как только узнает, что на прииске сменился хозяин, сразу начнет заискивать перед новым владельцем. Сэнтли видел руду, добытую на новых разработках, а не далее как на прошлой неделе Хескет застал его за разглядыванием образцов с заброшенной выработки.

Никто из них не доверяет ему. Ну что ж, он использует этот факт в своих целях. Если его план не сработает, он придумает что-нибудь другое. Эл сел за письменный стол и настрочил записку:

«Мистер Сэнтли!

Если мисс Редэвей выскажет пожелание посетить шахту, пожалуйста, посоветуйте ей не спускаться в штрек номер сорок девять. Любой ценой сделайте так, чтобы ей не удалось попасть туда. Скажите, что там нет ничего интересного для нее.

Элберт Хескет».

Пробежав глазами текст, он улыбнулся. Уж если это не сработает, тогда вообще неизвестно, что тут еще можно поделать. Лучшего места не найти. И если что-нибудь случится, то разве он не предупреждал их держаться от шахты подальше?

Глава 51

Ваггонер встал и потянулся.

– Ну ладно, хватит. Мне еще предстоит кое-какаяработенка.

Человек со шрамом на руке оторвался от карт.

– Отродясь не видал, Ваг, чтобы ты работал. Что с тобой случилось?

Ваггонер ухмыльнулся.

– Платят хорошо. Во всяком случае, за ту работу, что я выполняю.

– А что там с Тревэллионом? Мы разделаемся с ним в один момент. Правда, говорят, он малый не промах. Только одному ему с троими не справиться.

– Ладно, отдыхайте пока. Я сам с ним разберусь. А может, и вообще никому из нас не придется возиться с ним. Дерево срубить не трудно, нужен только острый топор.

– Топор?

– Конечно. Кто лучше Топора справится с этим делом? К тому же он с нами одного поля ягода – тоже был там.

– Сто лет его не видел. Как его найти?

– Я знаю как. – Ваггонер снова сел. Он плеснул себе виски и надел шляпу. – Только есть и другие, они тоже в курсе. Ну-ка, Лес, кому еще известно о том, что случилось тогда на Миссури?

– Черт побери! Никому. Кто мог об этом разнюхать?

– Нет, Лес, кое-кто все про нас знает.

Лес положил карты на стол.

– Ты имеешь в виду Тревэллиона?

– Он – само собой. Только есть и еще кто-то.

– Кто же, Ваг? Ты не думал? Пита и Лысого угрохал тот парень из голубого фургона.

– Это папаша Тревэллиона.

– Ну ладно, хорошо – Пит и Лысый. А еще кто? Тревэллион ухлопал Рори и Оби Скиннера. Уже четверо. С нами получается семеро. Чистильщик восьмой. Вот и все, кто там был.

Ваггонер залпом выпил виски, скорчил гримасу и снова наполнил стакан.

– А откуда взялась тогда выпивка, а, Лес? Ведь мы тогда порядком надрались. Помнишь?

Другой бандит, чистивший оружие, оторвался от своего занятия и поднял на них глаза.

– Мы взяли выпивку в том опрокинутом фургоне, у которого еще колесо отвалилось. Ты что, забыл? Я тогда больше всех хотел выпить, и кто-то сказал, что в фургоне есть виски. Вот тогда-то мы и надрались.

– А кто сказал, что там есть виски? – спросил Ваггонер.

– Черт! Я не помню! Нас же много тогда болталось по городу. Кто-то сказал, а кто? Мне тогда было не до этого.

– И мне, – вставил Лес. – Да какая разница, кто сказал?

– Может, и никакой, а может, большая. Вот я и спрашиваю: как получилось, что в пустом фургоне оказалось столько выпивки? Не нарочно ли кто подложил?

– Как теперь узнаешь? Да какого черта! Виски есть виски. Мне все равно, откуда оно берется.

– На это он как раз и рассчитывал.

– Кто он?

– Я вам вот что скажу, ребята, нас надули. Подставили. Мы сделали черную работу, а деньги взял другой. Тебе достались какие-нибудь деньги, а, Лес?

– Черта с два!

– Вот и мне тоже. И никому не достались. Кто-то нарочно подсунул нам виски. А кто крикнул, что сюда идут? А? Кто заорал, что валит целая толпа?

Лес грязно выругался.

– Да будь оно все проклято к чертовой матери!

– Теперь понятно? Кто-то втянул нас в дело, а сам смотался с денежками.

Риг, чистивший свое оружие, начал заряжать его.

– Что зря языками болтать! Дело-то прошлое. Ну и что с того, что нас втянули? Столько лет прошло.

– Не нравится мне все это, – прогнусавил Лес. – Не люблю, когда меня втягивают в какое-нибудь поганое дерьмо.

– Лучше напрягите-ка мозги. Надо припомнить, кто сказал, что в фургоне есть выпивка.

– Да теперь-то какая разница?

– Разница есть, – возразил Ваггонер. – Он здесь, в Уошу.

Приятели изумленно уставились на него. Ваггонер снова залпом опорожнил свой стакан.

– Мне надо выполнить одну работенку. – Он вытащил из кармана несколько записок. – Видали? Это от него. Наверняка от него.

– Так ты знаешь, кто он?

– В том-то и беда, что нет. Зато он меня знает. Он всех нас знает. Кто мы такие и чем занимаемся.

Лес снова взял карты, перетасовал их и стал раскладывать пасьянс. Через некоторое время он поднял голову и в раздумье произнес:

– Значит, он был на Миссури. Точно. – Посмотрев на Рига, возившегося с оружием, спросил: – Что скажешь, а, Риг?

– Так-то оно так. Только там стояла чертова пропасть фургонов, собиравшихся ехать на Запад, и, кроме нас, шныряли и другие ребята, которые тоже искали, чем поживиться. – Он убрал револьвер в кобуру. – Кто теперь разберет? Если он до сих пор молчал, то и дальше молчать станет. В конце концов, дело давнее. Кто теперь что докажет?

– Линчевателям не требуется особых доказательств, -возразил Лес.

– Ладно, пораскиньте тут мозгами, а я пошел, – поднялся Ваггонер.

– Ты говоришь, он платит тебе. Значит, ты его видел?

– Один раз. Несколько лет назад. Мы встречались в горах, и он был закутан так, что я не разглядел ни его лица, ни остального. Только рост. Он прислал мне записочку и назначил место встречи. – Ваггонер кивнул головой на восток. – Вон там. – Помолчав, прибавил: – Он заказал мне убийство Тревэллиона.

– Стало быть, задел тебя за живое?

– Да. Сказал, что Тревэллион знает нас всех, что он убил Рори и Скиннера и, если с ним не разделаться, оставшихся ждет такая же участь. Он убедил меня, и, кроме того, – Ваггонер улыбнулся, обнажив крупные зубы, – он дал мне триста долларов. А потом еще. С каждой запиской присылал столько же.

– Не удивительно, что ты не торопился покончить с ним.

– Я пытался. Поверьте мне, пытался. И Кип Хозер тоже, только теперь он мертв.

– Кип никудышный стрелок. Отродясь не слыхал, чтобы он попал в кого-нибудь. Только ножом и умел пугать.

– Но он все же попробовал. А вспомните Скиннера. Уж Оби-то в быстроте и меткости не откажешь. Нет, этот Тревэллион крепкий орешек.

– Да ну, втроем справимся.

– Поживем, увидим.

– Погоди-ка, Ваг. Кто же все-таки этот парень, который запросто выкладывает по триста долларов? Откуда у него деньги? Где его участок?

Ваггонер принялся складывать остатки еды в оловянное ведерко.

– Я уже ломал голову над этим. Скорее всего, он тоже был там. Он боится Тревэллиона и хочет от него избавиться.

– Полагаешь, он взял деньги?

– Наверное, сейчас этот хлыщ неплохо живет, – задумчиво проговорил Ваггонер. – Может, играет на бирже. У таких водятся деньжата.

– Да-а, этому парню, видно, есть что терять. Вот взять хотя бы эту шахту, куда он посылает тебя. Откуда ему знать, что Тревэллион пойдет туда? Ведь это не его шахта. Что ему там делать?

– Меня просто раздирает любопытство, кто этот парень, который так много знает? – задумчиво сказал Лес.

– Вот что, – хлопнул по столу рукой Ваггонер, – он уже не раз обращался ко мне и всегда давал по три сотни. В самый первый раз, когда мы встретились, предупредил, чтобы я не пытался узнать, кто он. Сказал, что мне все равно не перехитрить его. Черт возьми, так какое мое собачье дело, кто он! Вы что же, думаете, я буду рыскать повсюду и вынюхивать, кто он такой?

– Кто бы он ни был, – продолжал настаивать Лес, – ему есть что терять. Может, он вообще крупная шишка, какой-нибудь бизнесмен или владелец прииска.

Ваггонер открыл дверь и, шагнув за порог, оглянулся.

– Вот что, ребята. Вы, кажется, хотели подзаработать на жизнь? Уберите Тревэллиона и получите от меня по сотне баксов каждый.

Ваггонер вышел на дорогу, а Риг, глядя ему вслед, бросил:

– О чем это он? Какие-то вшивые сто баксов…

– Если пасти скот, за все лето таких денег не заработаешь, – возразил ему Лес. – Мы-то с тобой убивали и за меньшую плату.

Они помолчали, потом Риг проговорил:

– Не нравится мне все это, Лес, ой как не нравится. Плохо, что кто-то знает о Миссури.

– Что же делать? Ведь нам не известно ни его имя, ни чем он занимается.

– Тревэллион знает. И про нас тоже.

– Но откуда? Там же никого не было!

– В том-то и дело. Может, он сидел в кустах, наложив в штаны со страху? – Риг набил в трубку табаку. – Если он убил Рори и Скиннера, тогда чего же он ждет? Он же наверняка видел Ваггонера в городе. Не исключено, что и нас тоже.

Риг явно нервничал. Он зажег спичку и раскурил трубку.

– Надо избавиться от него, Лес, иначе он доберется до нас. Чует мое сердце, этот парень что-то задумал.

– Да пошел он к черту! – Лес вытащил из колоды туза. – Меня больше интересует тот, кто запросто выдает Ваггонеру по триста баксов. С какой это стати все должно доставаться одному Ваггонеру?

– Что это ты задумал?

– Если ему позарез нужно убрать Тревэллиона, стало быть, он боится его, боится, что его раскроют. Чуешь, Риг? Вот тут-то голубок и попался! Этот ловкач наверняка представляет собой что-то и не может позволить, чтобы по городу поползли слухи о его прошлом. Так может, он захочет расстаться со своими денежками, чтобы сохранить это в тайне? Заплатил бы нам с тобой пять тысяч за молчание, а когда пройдет время, еще столько же. Ну как?

– А как же Ваг?

– А что Ваг? Он поделился с нами своими тремя сотнями? Даже и не подумал. И никогда не поделится. Пять тысяч, Риг… Поделим поровну, только представь. Это ж какие деньги!

– Да я столько отродясь не видывал. – Он вынул трубку изо рта и сплюнул в огонь. – Да что без толку языком молоть! Мы ведь даже не знаем, кто он такой.

Лес молчал, уткнувшись в карты.

– Сейчас не знаем, а завтра разузнаем. Надо хорошенько пораскинуть мозгами, покопаться в памяти.

– Черт возьми, да в Комстоке тысячи людей! Это все равно, что искать иголку в стоге сена!

– Ты прав, задачка непростая, но попробовать стоит. Здесь полно разного сброда, среди них искать без толку. Он наверняка с положением. Так что круг сужается. Теперь вот что – он околачивался на Миссури в сорок девятом или пятидесятом, а в пятьдесят девятом точно приехал сюда, в Комсток. Если так считать, то круг еще больше сужается.

– Так что нам делать? – спросил Риг.

– Поедем в город. Каждый сам по себе. Разыщем старых приятелей, поговорим о былых временах. Какие-нибудь имела да всплывут. А нет, постараемся выудить. Сразу станет ясно, кто ошивается в здешних краях, а уж тогда выберем из них тех, у кого дела идут хорошо и кому, стало быть, есть что терять.

Ловким движением он собрал карты в ровную колоду и отложил их в сторону.

– Ведь нам же с тобой нужны деньги, правда, Риг?

Они вышли из хижины и направились в город. На углу Эй-стрит и Юнион Риг замешкался:

– Лес, а что, если он не пойдет на наши условия? Что, если он решит убрать нас?

– Ха-а! Да откуда он узнает, кто мы? И вообще, мы с тобой пара цыплят, что ли? Нас не так-то просто убить, Риг. Уж как-нибудь позаботимся о своих шкурах. И потом, кого он может нанять, чтобы отделаться от нас? Уж не Вага ли?

Они направлялись к Си-стрит, когда Риг внезапно остановился.

– Лес, а что, если он уже нанял Вага? Неужто заплатил ему по триста баксов за наши с тобой шкуры? Так, как он живет, ему хватит этих денег года на два.

Лес окинул город задумчивым взглядом.

– Надо подумать об этом, Риг, и присмотреть за Вагом – не спускать с него глаз. Если нашему голубку не удастся быстро выпутаться, то…

– То что?

– Тогда пришьем Вага. Тут уж одно из двух – или он, или мы.

Глава 52

Спустившись в холл, Грита увидела Тревэллиона, беседовавшего с Тиэйлом, и остановилась, наблюдая за ним. Все-таки он очень красив, какая-то особая, мужественная красота. Неповторимая внешность, свой собственный стиль.

Она не сомневалась, что он носит при себе револьвер. В пределах отеля «Интернэшнл» мало кто появлялся с оружием. Завсегдатаи старались не держать его на виду, а открыто носили только те, кто прямо с дороги заходил сюда в поисках пищи и ночлега.

Тревэллион заметил Гриту, и мужчины подошли к ней.

– Вы виделись с Хескетом?

– Да, и сообщила ему, что он уволен. Я дала ему понять, что отныне ему лучше не появляться на «Соломоне», так как охрана получила приказ не пропускать его.

– И как он отнесся к новости? – поинтересовался Тиэйл.

– Он был взбешен. Я хочу попросить вас, мистер Тиэйл, охранять мой прииск и…

– Нет, – оборвал ее на полуслове Тревэллион.

В его голосе прозвучала такая решительность, что Грита изумленно подняла на него глаза. Тиэйл тоже посмотрел на него.

– Я хочу, чтобы Тиэйл оставался с вами, – пояснил Вэл. – А охраной прииска я попрошу заняться кого-нибудь из парней Ледбеттера. Понадобятся двое, чтобы они могли сменять друг друга. Тиэйл же должен быть всегда при вас. Я не буду чувствовать себя спокойно, если на его месте окажется кто-то другой. Во всей Неваде не найдется никого, кто бы посмел побеспокоить вас, когда рядом Тиэйл.

– В этом нет необходимости, – возразила Грита. – Теперь, когда Хескет знает, что у него больше нет доступа на «Соломон», он сам не захочет иметь со мной дела. Я подала заявку на владение прииском и жду, когда она будет опубликована в «Энтерпрайз».

– И вы верите, что ее опубликуют?

Она с сомнением покачала головой.

– Вообще-то нет. Этот злобный и мстительный человек не остановится ни перед чем. Я предложила ему продать мне свои акции.

– А он?

– Чуть не лопнул от злости. Ясно, что он считает прииск своим, и ему все равно, сколько у него акций.

– Может, мне сходить на прииск и осмотреть его? – предложил Тревэллион. – С тех пор как я спускался туда, прошло немало времени.

– Идти, так вместе, – улыбнулась Грита. – Если на то пошло, мистер Тревэллион, то прииск мой, во всяком случае, большая его часть.

Маргрита повернулась к Тиэйлу.

– Вы можете пока поесть. Мы пробудем там недолго, а потом вы проводите меня в театр.

Тиэйл кивнул.

– Хорошо, мэм. Поесть я бы не отказался. – Он хотел что-то прибавить, но они уже направились к выходу.

Из окна своего номера в «Интернэшнл» Хескет видел, как известная ему парочка направилась в сторону прииска, вынул из кармана часы и заметил время.

Интересно, их охрана уже заступила на пост или нет? Скорее всего, нет. Его-то людей, конечно, рассчитали. Сэнтли там, но по субботам он обычно уходит около полудня, чтобы закупить продукты на предстоящую неделю. Может, в театре? Сегодняшний спектакль отменили – за сценой случился небольшой пожар. Скорее всего, она потом отправится в театр – наверняка захочет посмотреть, насколько повреждены декорации, успешно ли идет ремонт. Его должны закончить к воскресному спектаклю.

Хескет позволил себе слабую улыбку. Декорации-то будут готовы к представлению, только оно не состоится. Не состоится до тех пор, пока в труппе не появится новая примадонна.

В задумчивости он слегка постучал по столу. Его мозг как счетная машина тщательно анализировал все ходы задуманной операции.

Тиэйл… Тиэйл не пошел с ними, а ведь он очень осторожен. С ним надо что-то делать.

Хескет раздраженно покачал головой. Нет, это уж слишком – могут что-то заподозрить. Ему придется пойти другим путем. Хескет не любил изменять правилам. Он пообедает в обычный час, на своем обычном месте, и если все пройдет гладко, он покончит с этим раз и навсегда.

Одна часть его плана уже начала осуществляться. Другая предполагала вывод из игры Джекоба Тиэйла, что позволило бы отвлечь всеобщее внимание от Маргриты и Тревэллиона, если с ними что-нибудь случится.

Охрана Маргриты заступит на службу скорее всего после того, как Тревэллион и девушка спустятся в шахту, так что охранникам будет невдомек, что внизу кто-то есть.

Самое важное сейчас – отвлечь Тиэйла. Он очень подозрителен, и его непросто сбить с взятого курса.

Хескет подошел к зеркалу, поправил галстук и остался доволен своим отражением. Как здорово он все связал, хотя и пришлось принимать решения на ходу. Ему больше нравилось планомерное осуществление задуманного, когда есть возможность обстоятельно обмозговать каждую деталь. В данном случае слишком многое зависело от действий других людей и обстоятельств, а к этому он всегда питал недоверие.

О Ваггонере Эл не беспокоился, парню он доверял. Ваггонер исполнял задание быстро и не оставлял концов. Зато два других вызывали много сомнений, ведь он почти не знал их, хотя догадывался, что после их встречи с Тиэйлом ему не придется о них беспокоиться – Тиэйл наверняка ухлопает одного, если не обоих сразу. Важно только, чтобы они тоже успели всадить в него несколько порций свинца.

Теперь надо написать записку. Хескет сначала сочинил текст в уме, потом вывел печатными буквами:

«НАЙДИТЕ И УБЕЙТЕ ДЖЕКОБА ТИЭЙЛА. ЗА ПРЕДЕЛАМИ „ИНТЕРНЭШНЛ“. ПЯТЬСОТ ДОЛЛАРОВ. ПО ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ КАЖДОМУ. ИСПОЛНИТЬ СЕГОДНЯ НОЧЬЮ. ДВЕСТИ – СРАЗУ, ОСТАЛЬНОЕ – ПО ИСПОЛНЕНИИ».

Он пробежал глазами корявые фразы – конечно, сделано наспех, но выбора у него нет. Сейчас или никогда. Он не терял надежды, что записка попадет по назначению. По двести пятьдесят долларов каждому или пятьсот одному… Иными словами, кто-то один из них вполне может прикарманить всю сумму, отправив на тот свет подельника. Разве это не великий соблазн, против которого невозможно устоять? Тем более вокруг то и дело происходят убийства.

Ваггонер наверняка сейчас на «Соломоне» или уже закончил все приготовления и пошел домой, а те двое, скорее всего, торчат в каком-нибудь салуне. Даже если они и увидят его (лучше, конечно, обойтись без этого), им не придется долго радоваться. Хескет надел шляпу, взял трость, с которой теперь не расставался, и спустился в вестибюль. Выходя из отеля, он краем глаза заметил Тиэйла, сидевшего на своем обычном месте.

Даже в этот вечерний час деловая жизнь в Вирджиния-Сити продолжала кипеть – грохотали плавильни и компрессоры, погонщики, чертыхаясь, подхлестывали мулов, отовсюду неслись звуки музыки, пение и смех.

Он уже отработал несколько способов передачи посланий Ваггонеру, но ни один из них не годился для Леса и его приятеля – между ними нет предварительной договоренности, как с Ваггонером. Остается пойти на риск – подбросить записку в хижину. А что, если Ваггонер обнаружит ее первым? Ну что ж, очень даже хорошо. С Тиэйлом будет в любом случае покончено. Правда, Тиэйл тоже может убить Ваггонера. Этого Хескету пока не хотелось. Ваггонер еще ему нужен, хотя бы некоторое время.

В аккуратном сером костюме непринужденной походкой Эл шел по улице, останавливаясь время от времени, чтобы взглянуть на город. Он понимал, что за ним наблюдают, и заранее подготовил почву, частенько прогуливаясь вот так, на виду у всех.

Хижина Ваггонера оказалась на замке. Хескет остановился, подобрал с земли пару камней и повертел их в руках, как бы изучая, потом отбросил в сторону. В Вирджиния-Сити все думали о богатствах земных недр, поэтому никого не удивляло, если кто-нибудь поднимал камень и разглядывал его.

Рассматривая камни, Хескет незаметно бросил взгляд на хижину. Кажется, все спокойно. В конце концов, он скажет, что искал рабочих для «Соломона».

В кармане у него лежала записка и деньги. Он ненавидел расставаться с деньгами. Правда, на сей раз сделка может остаться незавершенной, так что не стоит переживать раньше времени. Если все сложится удачно, они перебьют друг друга.

Хескет подождал еще, в волнении отирая лоб льняным платком. В хижине по-прежнему было тихо – похоже, хозяева отсутствовали.

Как обычно, он просунул записку и деньги в проделанную в двери прорезь с прибитой к ней с другой стороны пустой коробкой из-под сигар, оглянулся и собрался уходить. Но не успел сделать и шага, как услышал голос:

– Ты только погляди, Риг, у нас, кажется, гости!

Весь подобравшись, Эл почувствовал, как от страха мышцы напряглись у него на спине, и с трудом подавил в себе желание сорваться с места и броситься наутек.

Он помнил их лица. Разумеется, парни постарели – годы наложили на них свой отпечаток, – и все же он сразу узнал их.

– Здравствуйте, господа. Чем могу быть полезен?

– Может, назовешь свое имя?

– Боюсь, оно ничего вам не скажет. – Записку и деньги он уже опустил, так что разыгрывать из себя невинного младенца было бы глупо. Нужно, наоборот, принять решительный вид. – Не будем тратить времени на пустяки и выяснять, кто мы такие. В коробке лежит записка, а также сумма в две сотни долларов. Я хочу, чтобы вы прочли, что там написано, положили деньги в карман и выполнили задание. Если, конечно, хотите получить еще триста.

– Кажется, он говорит о деньгах. Чуешь, Лес? Может, послушаем?

– Для кого эти деньги – для нас или для Ваггонера?

– Для вас. Только действовать надо быстро. Послезавтра… даже завтра уже будет поздно.

– Откуда вы узнали про нас?

– Я знаю, где найти нужных людей. От вас требуется в течение двух часов грамотно выполнить одну работу.

– И тогда получим еще триста? Стало быть, по двести пятьдесят на рыло? Кто этот парень, которого надо убрать?

– Его зовут Тиэйл. – Хескет коротко описал телохранителя Гриты. – Несколько минут назад он сидел на лавочке возле «Интернэшнл». И советую стрелять без предупреждения.

Оба вопросительно посмотрели на него.

– Это почему?

– Он вооружен и отлично владеет оружием. Вы всегда можете заявить, что он первым потянулся за револьвером или что он убил тетушку вашей невесты где-нибудь в Мемфисе.

– Пятьсот баксов? Насколько мне известно, обычно вы платите меньше.

– Но вас же двое. Притом дело срочное. К тому же вы, ребята, профессионалы, а за это полагается надбавка. – Он вынул из кармана часы. – Мне пора. Только помните, работа должна быть выполнена в течение двух часов, и ваши триста долларов будут ждать вас в этой коробке завтра утром.

Риг прислонился к дверному косяку, в глазах его промелькнула хитрая насмешка.

– А если мы возьмем эти двести баксов и смоемся?

Улыбка Хескета не предвещала ничего хорошего.

– Ну, это уж мои трудности. К счастью, с подобными вещами мне пришлось столкнуться всего один раз.

Он резко повернулся и прошел прочь. Дойдя до Си-стрит, остановился. Эти двое во что бы то ни стало должны умереть.

Эл вернулся в отель, прошел в ресторан и занял свое обычное место. На столике, аккуратно сложенные, лежали «Территориал Энтерпрайз» и «Вестник Сан-Франциско».

Хескет развернул газету и откинулся в кресле. И тут его пронизал страх. Этот человек, этот Джекоб Тиэйл… Как смотрел на него, когда он поднимался по ступенькам!.. Словно все знает! Но этого не может быть! Как он мог догадаться, что произойдет через несколько минут?! Нет… этого просто не может быть…

Хескет отложил газету в сторону. Снова пишет этот Твен, многие считают его забавным. Только о «Соломоне» и о Хескете ни слова. Хотя, если…

Он заглянул в меню, заказал то же, что обычно, и бокал вина. Осталось подождать совсем немножко…

Лоб его покрылся испариной. Самое главное – сохранять спокойствие, твердил он себе.

Официант наполнил его бокал. Эл наблюдал, как вино льется из бутылки. Красное, как кровь… Кровь? Да что это с ним такое, в конце концов?! Неужто в первый раз? Они просто придут и…

Кто-то уронил тарелку, и от звука разбитой посуды Хескет вскочил, как от выстрела, потом медленно сел на свое место.

Господи! Все равно это придется сделать! Придется.

Невыносимую атмосферу ожидания разрядила резкая череда лающих револьверных выстрелов. Они прогремели друг за другом, так что их можно было принять за один… и потом тишина.

Глава 53

Маргрита и Тревэллион подошли к «Соломону». На небольшом уступе, в который упиралась дорога, тесно громоздились постройки. В длинном здании слева располагались три конторы с висевшими на дверях табличками: «Суперинтендант», «Управление делами» и «Проба руды».

С задней стороны площадки находилась будка подъемного устройства и вход в шахту, а напротив конторы – кузнечный цех, мастерские и хранилище руды. По сравнению с такими приисками, как «Хейл и Норкросс», «Сэвидж», «Офир» и многие другие, «Соломон» считался не очень крупным предприятием. Уилл Крокетт слишком долго следовал советам Элберта Хескета, а тот нарочно делал все, чтобы препятствовать развитию прииска – так ему было легче удержать над ним контроль.

– Вам понадобятся немалые деньги, чтобы разрабатывать прииск надлежащим образом, – заметил Тревэллион. – Нужно идти глубже и одновременно вести горизонтальную выработку в направлении моего участка…

– Но ведь там же ваш участок, – возразила Грита.

Он пожал плечами.

– Здесь, как ни крути, результат один. Я застолбил этот участок, подписавшись своим именем и именем Уилла Крокетта, и вы, как его наследница, тоже имеете право на эту землю.

– Но вы сделали это ради Уилла, и я здесь ни при чем.

– Только не подумайте, что я собираюсь упускать свое, – улыбнулся Вэл. – Моя доля это моя доля, другое дело, что мы могли бы осваивать эту землю вместе, на правах партнеров.

Дверь конторы отворилась, и на пороге появился Сэнтли, он поздоровался с Тревэллионом.

– Наслышан о вас, хотя мы и не знакомы.

– Мое имя Тревэллион, мистер Сэнтли. А это мисс Редэвей.

– Очень приятно. Мистер Тревэллион, надеюсь, вы не собираетесь спускаться в шахту? Работы сегодня не ведутся. Вот если бы вы могли прийти в понедельник…

– Если мне понадобится, я могу спуститься в шахту и без подъемника.

– Да, но это очень опасно. Кроме того, мистер Хескет оставил записку, которая адресована в основном мисс Редэвей, где он предостерегает вас, чтобы вы не спускались в сорок девятый штрек. Это запретная зона.

– Почему она запретная? – поинтересовалась Грита.

– Полагаю, там небезопасно. Мистер Хескет не очень-то посвящает меня в свои планы, держит их при себе.

– Вы знакомы с результатами проб? – спросил Тревэллион.

– Нет, сэр. Отчеты поступают прямиком к мистеру Хескету. Пробами у нас занимается мистер Шинмейкер, он получил распоряжение не распространяться о них и строго его соблюдает.

Сэнтли огляделся по сторонам.

– Я не должен говорить вам этого, мэм, но мистер Хескет резко прекратил работы в сорок девятом штреке. Я даже не понимаю почему. Просто выгнал всех оттуда и поставил что-то вроде загородки. – Сэнтли помолчал. – По-моему, там угроза глиняных оползней.

– Мы только глянем одним глазком, – сказал Тревэллион. – Мисс Редэвей еще никогда не видела шахты.

– Пожалуйста. – Сэнтли посмотрел на часы. – Я уже собирался закрывать. Может, вам понадобится ключ?

– Думаю, да. Спасибо. Вам необязательно оставаться. Мы не пробудем там долго.

Тревэллион провел Гриту по конторе, кратко объяснив, что представляют собой пробы руды. Солнце клонилось к закату, когда они вышли на улицу.

Внезапно Грита повернулась к нему.

– Вэл, я хочу спуститься вниз!

– В шахту? В такой поздний час?

– Ну и что? Ночью там, должно быть, не темнее, чем днем. Разве нельзя нам взять с собою пару фонарей? – И она указала на стену, где висели в ряд фонари. – Мы же недолго.

– По-моему, лучше прийти сюда при свете дня и когда здесь будут люди. Нельзя спускаться в шахту, если никто не знает об этом.

– Ну пожалуйста, Вэл! Всего на несколько минут! Я только хочу посмотреть, что там такого особенного в этом сорок девятом штреке.

– Ну…

– Пожалуйста, Вэл! Спустимся на несколько минут. Вы же раньше спускались в эту шахту?

– Давно. Уилл пригласил меня осмотреть ее незадолго до того, как потерял прииск. Думаю, с тех пор там многое изменилось… Ну что ж, на минутку спуститься можно.

Тревэллион вспомнил, что на столе у Сэнтли видел план шахты. Вернувшись в контору, он склонился над схемой. Теперь он без труда найдет сорок девятый штрек. Тревэллиону совсем не хотелось спускаться в шахту, но в конце-то концов они пробудут там всего несколько минут.

– Вы можете испачкаться, – предупредил он. – Под землей сыро и грязно.

– Ну и что? В отеле переоденусь. Мне уже приходилось пачкаться. – Она рассмеялась. – Ну же, Вэл! Пойдемте!

– Вам придется карабкаться по лестнице, – снова предупредил он.

– Я карабкалась по горам в Альпах, – ответила она. – И должна признаться, у меня неплохо получалось. Так что не беспокойтесь.

– Фонари лучше не брать, из них капает масло. Возьмем свечи. Трех штук обычно хватает на десять часов, а мы прихватим в два раза больше, на всякий случай. – Тревэллион повесил пиджак на крючок, надел горняцкую куртку и положил в карман несколько запасных свечей.

В шахте Грита почувствовала возбуждение и легкий испуг. Непроницаемую тишину нарушал лишь стук падающих капель и камешков, срывавшихся время от времени с потолка. Они двигались вдоль узкой колеи, предназначенной для вагонеток, вывозивших руду. Остановившись на развилке двух путей, Тревэллион подобрал с земли лопату.

Он вспомнил схему, которую видел в конторе. Судя по всему, они находятся где-то совсем рядом с сорок девятым штреком.

Сделав еще несколько шагов, он остановился так резко, что Грита сзади наткнулась на него.

– Что случилось? – спросила она.

Он наклонился и подобрал с земли какой-то предмет.

– Как странно. Сэнтли сказал, что работы в сорок девятом давно не ведутся, а эта штуковина – кусок бикфордова шнура, используемого при взрывах.

– Может, они работали где-то поблизости? – предположила Грита. – Давайте поторопимся. Здесь ужасная жара, и мне хочется поскорее выбраться наверх.

Тревэллион усмехнулся.

– А чья это была идея? Разве не ваша? Ну ладно, думаю, мы уже почти у цели.

Сейчас он припомнил, что сорок девятый штрек представлял собою квершлаг, прорытый между двумя туннелями для обеспечения циркуляции воздуха, позволявший также брать породу из образовавшегося между этими двумя туннелями углового пространства.

У самого входа в штрек он остановился, пристально оглядел его и махнул рукой.

– Здесь пустая порода. Это и по схеме было видно. Всего лишь «конь» и ничего больше.

– А что такое «конь»?

– Комстокская залежь представляет собою разлом, образовавшийся миллионы лет назад, который простирается приблизительно на четыре мили в длину. Когда он образовался, газы из земных недр начали подниматься вверх. Здесь повсюду бьют горячие ключи, они-то и выносят золото и серебро на поверхность. Но потом гигантские осколки начали откалываться от скал и падать в этот разлом, вот и получилось то, что горняки называют «конем». В сущности, это полоса пустой породы, которая пролегает между насыщенными рудой пластами. Наткнувшись на такое место, вы должны решить – либо вы продолжаете работу, либо прекращаете ее, считая, что ничего, кроме пустой породы, вас там не ждет.

По пути в сорок девятый штрек Тревэллион время от времени останавливался и озирался. Немного погодя он произнес:

– Мы теряем время. Здесь ничего нет.

– Тогда почему…

– Он сказал то, что есть на самом деле. Здесь действительно нечего брать. Кажется, впервые в жизни Хескет не солгал.

Вэл указал на землю под ногами. Вдоль стены тянулась широкая черная полоса грязи, она почти доходила до колеи, по которой они двигались.

– Это оползень. Каменные пласты нередко перемежаются со слоями грязи и глины, которые под огромным давлением выталкиваются в свободное пространство, возникающее во время прокладки туннеля.

– И что?

Он пожал плечами.

– Если глина пошла, то она уже не остановится, поэтому там, где ведутся работы, должен быть один или двое рабочих, которые занимаются только тем, что выгребают глину и выносят ее наружу. В противном случае она со временем заполнит весь туннель.

– Вы хотите сказать, она может заполнить все это пространство?

– Да, ведь вместе с нею из стен сочится вода. Кроме Комстока я видел подобное только однажды – в одной заброшенной шахте в Орегоне. Грязь заполнила там почти все рабочее пространство, снесла крепления и вытолкнула их наружу.

– Неужели ничто не может остановить ее?

– Ничто, пока она не заполнит собою все вокруг.

Грита вздрогнула и, повернувшись к Тревэллиону, проговорила:

– Давайте выберемся отсюда!

Но не успели они сделать двух шагов, как впереди раздался глухой удар, и мощный порыв всколыхнувшегося воздуха затушил их свечи.

Грита стиснула руку Тревэллиона.

– Вэл, что это было?

Она почувствовала запах пыли и чего-то еще, совершенно ей незнакомого.

– Это взрыв, Грита, – сказал Тревэллион. – Стойте и не шевелитесь, пока я не зажгу свет.

– А этот запах… что это?

– Пороховой дым, – ответил он. – Боюсь, мы влипли в неприятную историю.

Грита слышала, как стучит ее сердце. Она смертельно испугалась.

Тревэллион чиркнул спичкой и зажег свечи.

– Давайте-ка посмотрим, насколько плохи наши дела, – сказал он и направился вдоль колеи к устью квершлага. Но устье исчезло – вход в туннель завалило огромными осколками породы и обломками деревянных креплений.

Тревэллион поднял свечу и посветил. Взрыв устроили так, что оба входа в квершлаг оказались завалены. Вэл задумался, пытаясь вспомнить, как залегли пласты вдоль туннеля. Интересно, какова площадь, охваченная взрывом? И какое расстояние отделяет их от остального мира? Вероятно, очень большое…

– Потушите свечу, Грита, – сказал он. – Нам нужно беречь воздух.

– Мы в ловушке, да, Вэл? – Грита изо всех сил старалась совладать со страхом, звучавшим в ее голосе.

– Да, все очень ловко подстроено. Теперь понятно, зачем он оставил записку – хотел возбудить наше любопытство и заманить нас сюда.

– Но, Вэл… ведь нас же найдут… Найдут, когда придут завтра на работу!

– Завтра воскресенье, и никто на работу не выйдет. А скорее всего, Хескет вообще распустил рабочих, сказав, что мы собираемся нанять своих.

– А мистер Сэнтли? – Грита цеплялась за малейшую возможность, как за соломинку.

– Он живет далеко, около Генуи, и вернется не раньше понедельника. Если Хескет не придумает, как устранить его вообще.

Он обнял ее за плечи.

– Грита, давайте смотреть правде в глаза. Никто не придет сюда, никто не будет искать нас и задавать вопросы. Во всяком случае, какое-то время.

– Значит… значит, это конец? Неужели мы умрем здесь?

Он мрачно улыбнулся.

– Может, и так. По крайней мере, мы хоть знаем, чего нам ждать. Никто не будет нас искать, и спасение в наших собственных руках. – Он махнул рукой. – Сядьте вон там и подумайте о чем-нибудь хорошем, а я поработаю.

Глава 54

Мелисса сидела на кухне за столом, когда вошел Джим Ледбеттер.

– Привет, Джим! Проходи, садись.

– Спасибо. – Он снял шляпу и пробежал пальцами по волосам, потом подошел и сел напротив.

– Не видала Тревэллиона?

– Он не заходил уже несколько дней. Я все думала об этом, Джим. Мне кажется, он влюблен.

– Может, и так, только я что-то волнуюсь. Я-то думал, он сразу появится, когда узнает, какая здесь произошла перестрелка. Кстати, как Тиэйл? Что о нем слышно?

– Совсем плох. Удивляюсь, как он уложил их обоих. Они подошли с двух сторон, один окликнул его, а когда он обернулся, другой выстрелил. Первый тоже начал стрелять. Одного он ухлопал сразу, потом упал, перекатился на бок и уложил другого. Никогда не видела ничего подобного!

– Так ты была там?

– Да. Они подкрались у меня на глазах, я хотела окликнуть его, но опоздала – все произошло слишком быстро… Джим, надо предупредить Трева.

– Предупредить Тревэллиона? О чем?

– Джим, ты когда-нибудь слышал о Чистильщике?

– О Топоре? Конечно. Он убил одного моего знакомого парня на границе с Орегоном. А что такое?

– Он здесь, в Вирджиния-Сити.

– Неудивительно, Мелисса. Подобный сброд так и тянет в эти края.

– Не в этом дело, Джим. Он приехал сюда за Тревом. Он разговаривал с этим жутким Ваггонером, который расспрашивал повсюду о Треве. Трев считает, что именно он украл у него золото. Они поздоровались как лучшие друзья… Потом заходили в кондитерскую, и я слышала, как они упоминали имя Тревэллиона. А еще они говорили о каких-то Риге и Лесе.

Ледбеттер насторожился.

– Это те двое, что стреляли в Джекоба. Они из шайки Ваггонера.

– Джим, Топор знает Трева. Помнишь, когда мы ехали сюда? Где-то между Грязнулей Майком и Строберри, точно не помню, нам повстречался всадник, такой красавчик со светлыми волосами, он тогда еще проводил Трева долгим, пристальным взглядом… Я видела его после, в Калифорнии. Это и есть Чистильщик, Джим. Это и есть Топор.

Ледбеттер допил кофе. Все это, конечно, догадки. Но может оказаться и правдой. Топор с Ваггонером беседовали как старые приятели, Ваггонер – дружок тех двоих, что пытались убить Тиэйла. Все сплетается в один клубок.

– Пожалуй, поеду, попробую что-нибудь разузнать. Мелисса, если Трев объявится, расскажи ему все как есть. Пусть будет начеку.

Когда Джим скрылся за дверью, Мелисса подбежала к окну и долго смотрела ему вслед. Тревэллион сказал, что Джим влюблен в нее. Тогда это показалось ей нелепым. Но что, если это правда? А какой он замечательный человек – прямой, честный, порядочный! И почему она до сих пор увлекалась не пойми кем?!

Кристиан Тэпли только что закончил работу и собрался уходить, когда подъехал Ледбеттер.

– Тревэллион? Нет, Джим, не видал. Вообще-то я ждал его – думал, вместе съездим проведаем Тиэйла.

– К нему сейчас нельзя. Он очень плох, и ему нужен покой. Послушать доктора, так он на ладан дышит,

Ледбеттер набил трубку.

– Вот что, Тэп. Не нравится мне все это. Что с Тревом? И в кондитерской не появлялся, и здесь его нет.

Тэпли ухмыльнулся.

– Лед, да ты сам прикинь-ка. Эта красавица актриса… Ты разве не замечаешь, что он от нее без ума?

– Может, оно и так. Я тоже думал об этом. Только и ее нигде нет.

– Вот видишь? А я тебе про что говорю?

– Ладно, пойду, – развел руками Ледбеттер. – Появится, передай, чтобы был осторожен. Топор в городе. Не исключено, что он здесь по его душу.

В квершлаге под номером сорок девять мерцало слабое пламя свечи. Взрыв устроили в том месте, где квершлаг ответвлялся от основного туннеля, но последовавший за ним обвал не закрыл доступа в туннель, оставив несколько ярдов свободного пространства. Оно заканчивалось в нескольких футах от того камня, на котором сидела Грита. Воздуха пока хватало, свечей тоже.

Вэл один за одним вытаскивал камни и откатывал в сторону – лопата их не брала. За ненадобностью он прислонил ее к стене и повесил на нее куртку, жилет и рубашку.

– Вэл, давайте я помогу вам. Я сильная.

– Позже. Работы еще много.

Его спина и плечи покрылись пылью, и по ним, оставляя бороздки, стекал пот.

– Вэл, уже десять. Не лучше ли вам отдохнуть?

– Отдохну, когда выберемся.

Он работал упорно, стараясь не делать лишних движений и беречь силы. Думать не мог, потому что было не о чем. Он сразу понял, какая работа ему предстоит, и теперь старался изо всех сил. Самое главное сейчас – проделать отверстие, в которое хлынет воздух, иначе они задохнутся.

Помощи ждать неоткуда. Охрана, нанятая Маргритой, наверное, уже приступила к службе и никого не пропустит на территорию прииска.

Сейчас десять. Тревэллион не мог припомнить, в котором часу они отправились на прииск, знал только, что дело шло к вечеру – приблизительно часа в четыре-пять. Уже почти шесть часов, как они томились в этой западне, если не считать, что минут тридцать у них ушло на осмотр туннеля. Вэл присел на обломок породы.

Он очень устал, но представлял, как будет изможден, когда они выберутся отсюда. Однажды ему уже случалось быть заваленным в горной пещере, тогда его откопали оказавшиеся поблизости индейцы. Он вспомнил, как ему тогда не хватало воздуха, стало трудно дышать и пламя свечи начало меркнуть.

– Вы, я вижу, сильная женщина, – улыбнулся он, посмотрев на нее. – Не закатываете истерик, не жалуетесь, не плачете. Думаю, с вами можно быть откровенным. Скорее всего зарядов поставили несколько, через определенные интервалы, и прозвучали они одновременно. Помните кусок бикфордова шнура, который я подобрал? Его явно обронили в спешке.

– Так вы считаете, взрыв подстроен?

– Конечно. Никто не будет оставлять в шахте подготовленную взрывчатку, а сама она взорваться не может. Кто-то ждал нас и сделал это нарочно.

– Но если взрывчатку заложили в нескольких местах, то и завалов должно быть несколько?

– Да, несколько. Или один большой. Скорее, первое. Чтобы завалить проход в таком узком туннеле, много взрывчатки не требуется. Если взрывов было несколько, то завалы протянутся ярдов на пятьдесят или шестьдесят.

– Да, это много.

Грита смотрела на Тревэллиона, его спокойствие ее удивляло. Она видела, что он во что бы то ни стало пытается найти выход из положения и что-нибудь придумать. Вот он заметил, что она не впадает в истерику, а сам обладает такой выдержкой, которой кто хочешь позавидует. Она еще никогда не видела такого невозмутимого спокойствия.

– Слишком много. Без помощи тут не обойтись. Но помощи ждать неоткуда, поэтому все обстоит проще.

– Проще?!

Он улыбнулся.

– Конечно. Мы знаем, что помощь не придет, и не станем сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего. Спасение зависит только от нас. Нам больше не на кого рассчитывать.

– Вы думаете, это дело рук Элберта Хескета?

– А кого же еще?

– Но за что он так ненавидит нас?

Тревэллион пожал плечами.

– Сомневаюсь, что он нас ненавидит. Насколько я понял, мы для него всего лишь досадная помеха, которую он пытается устранить. Он решил убрать нас, как убрал бы камень с дороги или пятно с одежды.

– Он беспокоит меня. Мне порой кажется, что я где-то видела его раньше.

– Что ж, вы могли встретить его на улицах того городишки в Миссури много лет тому назад.

– В Миссури?! Нет, это невероятно!

– Как сказать. Меня это тоже беспокоило. Там слонялся человек, который случайно видел, как отец рассчитывался за фургон золотыми монетами… испанскими дублонами… Он очень интересовался этими монетами…

– На его месте любой заинтересовался бы, и я тоже.

– Вы совсем другое дело. А потом кто-то подначил тех выродков совершить то, что они совершили. Они даже сами не помнят, кто их подбил на это.

Тревэллион снова принялся за работу. Он выковыривал камни и откатывал их в сторону. Он не интересовался количеством сделанного и не смотрел, сколько еще осталось. Он просто работал.

В двенадцать часов он снова сделал перерыв.

– Грита, вы бы поспали. – Он даже сам не заметил, как назвал ее по имени. – Возьмите мой жилет и положите под голову. Вместо подушки.

– Пожалуйста, не беспокойтесь.

– Поспите, а я поработаю еще пару часов.

– Как обстоят дела?

Он пожал плечами.

– Ничего хорошего. – Он поднял свечу и осветил проделанное углубление. Просвета не предвиделось. – Еще работать и работать. Отдохните. Я потом тоже посплю.

Возле устья квершлага Грита устроила себе подобие постели и, как ни странно, уснула.

А Вэл все копал. Ему удалосьпроделать узкое углубление, куда он мог забраться ползком.

Сделав перерыв, он постарался мысленно представить себе планировку шахты, которую изучал в конторе. Он припомнил, что где-то неподалеку от того места, где они сейчас находились, есть заброшенная выработка с прорытым в ней наклонным штреком. Только вот где именно?

Он отер пот со лба и снова принялся за дело.

Горные работы в Комстоке всегда представляли большую сложность. Не раз шахтерам приходилось натыкаться на бьющие из недр горячие источники и спасаться от них бегством в страхе оказаться ошпаренными. Квершлаг, в котором они оказались, проходил между двумя туннелями, расходившимися от главной выработки V-образно, так что опасность горячих источников исходила скорее всего спереди, а никак не со стороны разветвления. Но полной уверенности быть конечно же не могло. Подземные владения Комстока отличались коварством, и в них людей подстерегали любые неожиданности.

Тревэллион упорно трудился. Мышцы ломило от усталости, пот заливал глаза, и их разъедало от соли. Он заметил, что стал отдыхать все чаще, а свеча теперь горела совсем слабо – или это ему только показалось?

Расчищенное пространство достигало теперь футов пятнадцати в длину. Вэл рубашкой вытер пот с груди и лица. Маргрита спала. Он посмотрел на часы, лежавшие на плоском камне, они показывали два часа ночи.

Работа продвигалась мучительно медленно. Приходилось откатывать каждый камень или огибать те, которые он не мог сдвинуть, и чем глубже продвигался Тревэллион, тем труднее давался ему каждый шаг.

Наконец он бессильно опустился на землю, моргая от заливавшего глаза пота. Тревэллион всегда был одиночкой и ходил сам по себе, поэтому его отсутствие вряд ли скоро заметят. Да и Маргриты хватятся только завтра вечером перед спектаклем. Воздуха начинало не хватать. Как долго они протянут? Еще двенадцать часов? За это время они… И никто не догадается, где их искать. Если только Тиэйл… Конечно же, Тиэйл! Он вернется в отель, обнаружит, что Гриты нет, и начнет разыскивать ее. А может, и не начнет, а подумает, что она попросту отдыхает в своем номере.

Около пяти часов утра впереди послышался грохот падающих камней. Вэл протянул руку, ощупывая пространство. Пустота! Он выполз из прорытого туннеля, взял свечу и, держа ее перед собой, снова прошел насквозь завал. Забрезжившую было надежду закрыла туча отчаяния. Впереди образовалось пространство длиной футов в пятнадцать, а за ним – новая, непроходимая насыпь камней, стеной преградившая путь.

Тревэллион выполз из туннеля и опустился на землю возле спящей Гриты.

Новый каменный заслон… а за ним наверняка следующий.

Вэл почувствовал опустошение. Уронив руки на колени, он опустил голову и закрыл глаза. Его охватила усталость… смертельная усталость…

Глава 55

Воскресным утром Элберт Хескет проснулся в прекрасном настроении. Он побрился, оделся, не переставая думать о том, как удачно складываются дела.

Правда, не удалось убить Тиэйла, зато он тяжело ранен и надолго вышел из строя. Риг и Лес мертвы, и досадное препятствие, которое они представляли для него, устранилось само собой.

Охрана, расставленная Маргритой Редэвей, уже заступила на службу и никого не пропустит на территорию прииска, а от самой Маргриты и Тревэллиона он, кажется, счастливо отделался.

Хескет уже дважды подходил к ее двери и стучался. На второй раз из номера вышла горничная и сообщила:

– Мисс Редэвей нет дома, сэр. – Она ухмыльнулась и прибавила: – Она куда-то ушла с красивым молодым человеком.

– Ну что ж, спасибо. – Эл улыбнулся. – Только лучше бы вы помалкивали.

– Разумеется, сэр, я никому ничего не скажу!

– Вот и хорошо. – И он положил ей на ладонь золотую монетку. – Я верю, что вы будете хранить молчание.

Хескет оделся, как обычно, со всей тщательностью и на лифте спустился в ресторан. Там уже завтракали десятки посетителей, но знакомых лиц он не заметил. В город с каждым днем прибывало все больше и больше людей самого разного рода занятий – торговцев, дельцов, старателей.

Эл сложил газету и отодвинул ее в сторону. Надо подумать, как действовать дальше. Что же, он готов к бою. Уж теперь-то наверняка задует попутный ветер. Теперь он единственный оставшийся в живых держатель самой большой доли акций, и снова завладеть «Соломоном» для него не составит труда. Он решил пойти дальше установившейся в последнее время практики выкачивания с прииска только самой лучшей породы; подаст заявку на участок Тревэллиона и Крокетта, прилегавший к «Соломону», и постарается выжать из него все, что можно.

Он наблюдал, как официант наливает ему кофе. Сейчас ему ничто не угрожает. Около «Соломона» его никто не видел.

Хескет вынул из кармана часы. Прошло уже шестнадцать часов, как они спустились вниз. Если их и не убило взрывом, то конец все равно близок. Как долго они еще протянут? Интересно, насколько им хватит воздуха?

А потом? Ясно, что Маргриту начнут разыскивать завтра утром. Если его спросят, он выскажет предположение, что они просто сбежали. Подобное ведь нередко случается, так что со временем все воспримут их побег как само собой разумеющийся факт.

Вернувшись на «Соломон», он первым делом наймет новых рабочих и поведет разработки в другом направлении, так что их тела никогда не найдут.

Тревэллион, вне всякого сомнения, не станет сидеть сложа руки, а попытается выбраться оттуда. Он очень вынослив и силен. При этой мысли Эл со стуком поставил чашку, так что за соседним столиком все обернулись и удивленно уставились на него.

Все это так, но всякой выносливости есть предел. Сколько там осталось воздуха? Чем больше он будет копать, тем больше израсходует его.

Интересно, оставили ли они какие-нибудь следы на поверхности, которые указывали бы на их пребывание внизу? Он покачал головой. Вряд ли. Что они могли оставить? В конце концов, есть еще письмо к Сэнтли, где он предостерегает их и не советует спускаться в сорок девятый штрек. Хескет улыбнулся. Как все-таки ловко он все придумал! Ему есть чем гордиться.

Несмотря на все преграды, он победил. Уилл Крокетт мертв, и эта парочка теперь тоже. Даже те, кто послужил «орудием» и представлял определенную опасность для него, тоже погибли. Остался один Ваггонер, но он не станет совать нос в чужие дела. А эту выработку придется закрыть.

Даже если в течение дня кто-нибудь и обнаружит, что произошел обвал, хотя это маловероятно, то для того, чтобы раскопать их, потребуется неделя кропотливой, тяжелой работы, никак не меньше. Четыре взрыва, должно быть, нанесли шахте непоправимый ущерб. Ведь там кварцевая порода перемежается с пластами глины, что всегда очень опасно, и даже небольшой силы взрыв способен вызвать настоящую катастрофу.

Он подождал, когда официант нальет ему кофе, и раскрыл газету. Хескет любил делать все безукоризненно точно и не оставлять концов. Так будет и на этот раз. Через несколько часов, а может быть, уже и сейчас…

Развернув газету, он прочел заголовок, и тут чья-то фигура нависла над столом. Эл поднял глаза.

– Здравствуйте, мистер Хескет. Не возражаете, если я присяду?

– Боюсь, мы с вами незнакомы. – Комок подступил к горлу, мешая говорить.

– А по-моему, знакомы, мистер Хескет. Мы ехали одним дилижансом из Сан-Франциско. Мое имя Манфред, я актер из труппы мисс Редэвей.

– Ах да! Припоминаю. Чем могу быть полезен, мистер Манфред?

«Все-таки есть что-то в его лице… в глазах, в подбородке, в том, как он… «

– Много чем, мистер Хескет. Но прежде всего, скажите, где сейчас находятся Маргрита Редэвей и мистер Тревэллион.

– Хм… Должно быть, отправились куда-нибудь вместе. Я, знаете ли, не отношусь к числу их друзей, вам лучше спросить кого-нибудь еще.

– Нет, мистер Хескет, я хочу спросить об этом именно у вас и получить ответ на свой вопрос. Уверяю, мистер Хескет, мне многое о вас известно, многое, если не все.

Лицо Эла оставалось непроницаемым. Этого просто не может быть. Кто такой этот Манфред?

– Очень мило с вашей стороны, мистер Манфред. Я и понятия не имел, что моя скромная персона вызывает такой интерес у вас, но вряд ли она может заинтересовать кого-то еще.

– Я давно наблюдаю за вами, мистер Хескет, уже больше пятнадцати лет.

Осторожно, чтобы не пролить ни капли, Эл налил себе кофе и посмотрел на Манфреда.

– Чашечку кофе, сэр? Уж коль пошел такой серьезный разговор, по-моему, лучше чувствовать себя более раскованно.

– Не надо кофе, – отрезал Манфред.

– Так вы говорите, пятнадцать лет? Большой срок, ничего не скажешь. Я что-то не припоминаю…

– В свое время вы частенько говорили о лишних концах, мистер Хескет, и очень не любили оставлять их. Так вот я один из таких концов, который вам не удалось спрятать в воду. Я одна из ваших ошибок.

Эл улыбнулся.

– Ошибку никогда не поздно исправить.

– Так где они, мистер Хескет?

– Понятия не имею. – Он сложил газету. – Боюсь, наш разговор подошел к концу. У меня еще есть дела.

– Разумеется, мистер Хескет. Ведь теперь вам надо придумать, как поступить со мной, не так ли? Вы собираетесь исправить старую ошибку?

– Не смешно, – холодно произнес Эл, но внутри у него все кипело от гнева. Кто этот выскочка? Какое он имеет право вмешиваться в чужие дела?

– Мистер Хескет, вы, судя по всему, вообразили себя значительной персоной, владельцем крупного прииска? Но это не так. На самом деле вы маленький, ничтожный жулик. Оглянитесь вокруг, вы ведь ни на что не способны.

Эл встал. Внутри него полыхало пламя ненависти, и ему пришлось собрать все силы, чтобы сохранить невозмутимый вид.

– Мне кажется, молодой человек, вы находитесь во власти иллюзий, – холодно ответил он. – По-моему, сейчас вам лучше всего принять горячую ванну и лечь в постель.

Манфред улыбнулся.

– Я обязательно разыщу их, мистер Хескет. Можете в этом не сомневаться. Другие актеры уже заняты поисками, так что мы найдем их.

Эл пожал плечами.

– Не сомневаюсь, что найдете. Быть может, вам станет от этого легче… Они могли сбежать в Геную или даже в Пласервиль.

– Не могли. – Манфред поднялся. – Мул Тревэллиона и лошадь мисс Редэвей до сих пор в конюшне, так что они никуда не уехали, и мы обязательно найдем их.

Эл направился к лифту и вернулся в свой номер. От смятения и ярости он весь дрожал.

Кто этот человек? Почему его лицо кажется ему таким знакомым?

Он снова посмотрел на часы… Прошло восемнадцать часов… Сколько еще осталось? Надо как-то связаться с Ваггонером. Но как сделать, чтобы тот не узнал его?

Эл посмотрел в окно, и ответ неожиданно явился сам собой. Топор… Чистильщик! Вот кто поможет ему! Хескет увидел его на улице и сейчас гадал, станет ли тот выполнять его просьбу и как к нему подойти. Топор остался единственным из всей шайки, в ком он так до конца и не разобрался. Более того, Топор считался в криминальном мире одиночкой и никогда не работал в компании с бывшими дружками с Миссури, обыкновенными бродягами, собравшимися в шайку, рыскавшую в местах скопления переселенцев в поисках наживы. Он и внешне от них отличался, более воспитан, одет иначе и, похоже, очень опасен.

Манфред не знает Топора, следовательно, ничего не заподозрит.

Воскресным утром в кондитерской было тихо. Мелисса проснулась поздно, сходила в церковь и вернулась. У плиты хлопотал единственный повар, высокий, худой парень с рыжеватыми волосами и кустистыми бровями, приехавший сюда из Нью-Гемпшира с мечтой разбогатеть, вернуться на побережье и провести остаток своих дней, занимаясь рыбалкой.

– Гарри, когда поставишь противень, присядь, пожалуйста. – Мелисса сделала глоток кофе и выглянула за дверь.

На противоположной стороне улицы блондин в костюме черного сукна привязывал к стойке лошадь. Как это обычно бывает на Западе, Мелисса сначала заметила лошадь и только потом обратила внимание на седока. Такую роскошную лошадь мог позволить себе человек состоятельный или преступник. Ведь преступникам нужны сильные, выносливые животные, способные покрывать огромные расстояния.

Незнакомец огляделся и направился к кондитерской.

– Гарри, к нам посетитель. Угости его кофе, а когда он уйдет, расскажешь мне, что ты о нем думаешь.

Дверь открылась, незнакомец вошел и снял шляпу. Мелисса сразу узнала в этом светловолосом красавце с несколько заостренным подбородком человека, встретившегося им однажды на дороге.

– Прошу прощения, мэм, у вас открыто?

– Да-да, проходите, присаживайтесь. Гарри, принеси, пожалуйста, кофе.

Он сел за ближайший столик и огляделся.

– У вас здесь так тепло и уютно, – улыбнулся он, оглядываясь. – Даже не припомню, чтобы встречал когда-нибудь такое прелестное местечко и такую очаровательную хозяйку.

– Попробуйте наш кофе, – предложила Мелисса.

Лицо его озарила ослепительная улыбка.

– Непременно. – Он махнул рукой. – А у вас что-то тихо сегодня.

– Еще рано. Все крикуны не проспались со вчерашнего дня.

– А вчера вечером вроде стреляли?

– Стреляли?! Ах да! Только не вечером, а средь бела дня.

Положив себе в кофе сахару, гость сел на стул, широко расставив ноги, и поставил чашку на стол.

– Думали, застигнут его врасплох – подкрались сзади с двух сторон, – пояснил Гарри.

– Так они уложили его?

– Да какое там! Конечно нет. Этот Джекоб Тиэйл старый лис, его так просто не проведешь. Они, конечно, успели всадить в него изрядную порцию свинца, но все-таки он разделался с ними. Все произошло в считанные секунды.

– А из-за чего сыр-бор разгорелся?

Гарри пожал плечами.

– Кто знает? Они приехали в город недавно, известно только, что зовут их Лес и Риг.

Незнакомец отхлебнул кофе.

– Должна быть какая-то причина. Тиэйл работает на кого-нибудь?

– Да, он телохранитель этой актрисы, мисс Редэвей.

– Редэвей? Ишь ты! Я слыхал о ней. И что, она молода?

– Лет двадцать. И к тому же очень красива. Красивее женщины я не видел.

Мелисса не вмешивалась в разговор, наблюдая за посетителем. Она ясно видела, что он не просто беседует, лишь бы скоротать время, а хочет что-то выведать.

В этот момент открылась дверь, и на пороге показался Джим Ледбеттер. Он окинул взглядом комнату и заметил чужака. Тот, улыбаясь, обратился к нему:

– Здравствуйте, сэр. – Потом, допив кофе, поднялся из-за стола. – Ну что ж, мне пора. Спасибо за прием. – Положив на стол монету, он взял шляпу и метнул взгляд на Джима, все еще стоявшего в дверях.

– Ищете кого? – загнав в угол рта сигару, процедил Ледбеттер.

– Я-то? Может, и ищу, а может, и нет. А вы тот самый Ледбеттер, который занимается перевозками?

– И не только ими, – сухо ответил Джим.

– Можете передать Тревэллиону, что Топор ищет встречи с ним. Топор… или А. К. Элдер.

Ледбеттер перекатил сигару в другой угол рта.

– Ваше имя ему прекрасно известно. Он прочел его на рукоятке револьвера, который вы обронили, когда удирали.

Улыбка исчезла с лица Элдера.

– В следующий раз удирать не стану.

– Вот как? Вы еще, может, скажете, что стрелять умеете?

– Готов попробовать.

Ледбеттер подошел к стойке и сказал:

– Эй, Гарри, дай-ка мне ружье. – Гарри протянул ему двустволку. – К вашим услугам, мистер Элдер.

Глава 56

Тревэллион очнулся, почувствовав на плече чью-то руку.

– Вэл! Вэл! С вами все в порядке?

Он быстро сел.

– О, простите. Я, кажется, уснул. Устал смертельно.

– Могу себе представить. – Глаза их встретились. – Вэл, я уже не маленькая, так скажите мне всю правду. Неужели это конец? Неужели мы никогда не сможем выбраться отсюда?

– Только не в этом месте. – Он кивнул головой в сторону дыры. – Прошлой ночью мне удалось пробиться, но там оказался следующий завал. Если его расчистить, за ним будет еще один.

Он наклонился и поднял с земли кирку.

– Зато я нашел вот это. Вероятно, кто-то из рабочих забыл.

Грита в недоумении смотрела на него.

– Грита, помните схему квершлага, которую мы видели в конторе? Вы хорошо рассмотрели ее?

– По-моему, да.

– Тогда не подскажете, какой длины он приблизительно был?

– Мне трудно сказать, ведь я только глянула разок и все. Ну… кажется, футов пятьдесят…

Она отвернулась и вдруг вцепилась Тревэллиону в руку.

– О, Вэл! Посмотрите, что это?

Справа, из-под дощатой обшивки стен, толстая, словно гигантская змея, ползла глина.

– Да, это оползень. Пройдет время, и он заполнит здесь все. Он всегда появляется словно ниоткуда. На многих приисках Комстока возникают оползни. Глина тысячелетиями лежит, заключенная между каменными пластами, но стоит образоваться какому-нибудь пространству, и она находит выход. Очень может быть, что этот взрыв дал толчок оползню. На некоторых приисках существуют даже специальные люди, вся работа которых заключается в том, чтобы выгребать глину и вывозить ее на поверхность.

Тревэллион взял кирку. В слабом голубоватом свете свечи глаза Гриты казались двумя темными впадинами на бледном лице.

– Так вы полагаете, длина квершлага около пятидесяти футов? Я уже пробовал обмерить его шагами и подозреваю, что другой туннель находится не более чем в семи или десяти футах от устья.

– Но ведь это твердая порода, Вэл!

– Порода тут разная. Здесь, как и во всем Комстоке, она содержит полевой шпат и глину. Иногда потолок рушится целыми огромными кусками из-за того, что порода крошится. Сядьте в сторонке и молите Бога, чтобы не случилось беды. Однажды рабочие на одной из соседних шахт, буря породу, наткнулись на горячий источник, вода почти закипала в нем, а пар обжигал с тридцати футов, эти ребята еле унесли ноги.

– Так здесь бьют горячие источники?

– Еще какие! В некоторых местах жар достигает такой силы, что до камней невозможно дотронуться. Несколько горняков даже погибло из-за этого.

Тревэллион выбрал место и сделал пробный удар в стену. Сейчас главное – пробить хотя бы небольшую брешь, чтобы пошел свежий воздух. Интересно, понимает ли Грита, что означает голубое пламя свечи?

Свеча горела слабее, пламя все больше становилось голубым – воздух кончался. Тревэллион размахнулся, ударил киркой по стене, от нее откололся большой кусок. Если бы у него была кувалда, дело пошло бы быстрее – уж никак не реже пятидесяти ударов в минуту. Он работал упорно, не думая ни о чем другом. Стены мерцали в полумраке тысячами слюдяных искорок, отражавших пламя свечи. Тревэллион остановился. Вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь их дыханием – ни единого звука, ни малейшего дуновения свежего воздуха. Если даже их отсутствие заметят, никому не придет в голову искать их именно здесь.

Он снова ударил киркой по стене, отколов приличный кусок породы.

– Надо бы поосторожней, – пробормотал он себе под нос, – иначе можно сломать рукоятку.

Тело его покрылось потом, брюки потемнели, пропитавшись этой драгоценной влагой, каждая капля которой теперь была на вес золота. С неизменной отчаянной яростью Вэл боролся с каменной стеной, откалывая от нее куски, которые падали к его ногам, поблескивая серебром. Лишь глухие удары кирки, врезавшейся в стену, и его тяжелое дыхание нарушали тишину замкнутого пространства.

Больше часа Тревэллион работал без остановки, потом, тяжело дыша, опустился на землю.

– Вэл, – Грита говорила почти шепотом, – с вами все в порядке?

– Да, только немного отдохну, – не глядя на нее, ответил он.

Вэл понимал, что результаты его труда ничтожны по сравнению с тем, сколько предстоит сделать. Трудность заключалась еще и в том, что в проделанном углублении стало невозможно работать киркой.

Грита встала.

– Дайте я попробую.

Тревэллион покачал головой в знак протеста, но все же протянул ей кирку. Грита неловко размахнулась и ударила по стене. Через несколько минут она устало опустилась на землю.

– Только отдохну минуточку.

Вэл поднял кирку.

Прошло еще несколько часов – казалось, целая вечность, а проделанное углубление по-прежнему оставалось невероятно крохотным. Медленно, тяжело он размахивал киркой и упорно бил в стену. Легкие его хрипели и свистели. Теперь после каждого удара ему приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. Тогда кирку подхватывала Грита. Ладони ее покрылись волдырями, которые лопались, пачкая кровавыми пятнами рукоятку кирки, но она не замечала этого.

Пламя свечи сделалось совсем слабым и мерцало крохотным голубым огоньком. Размахнувшись, Вэл отколол огромный кусок породы. Еще несколько часов назад он бы радовался такому достижению, сейчас даже не обратил внимания.

Они уже больше не разговаривали, они хотели во что бы то ни стало вырваться из этого мрака, даже не думали о воздухе. Они просто долбили стену, нанося один удар за другим.

Положить кирку Тревэллион не мог, так как другого выхода у него не было. Вся его жизнь прошла в борьбе и в труде, и умереть он мог только борясь и работая. Он никогда не представлял себе, как умрет, жизнь научила его до конца бороться за существование. С угрюмой яростью бессловесного животного он снова и снова атаковал каменную твердыню. Тысячи мелких осколков, разлетаясь в разные стороны, хлестали его по лицу, залитому потом. Его некогда стальные мышцы, налитые силой от долгой работы с кувалдой, теперь ныли от нестерпимой боли, но руки, словно когтистые лапы, судорожно сжимали рукоятку кирки. Нанеся очередной удар, он в изнеможении прислонялся к стене, чтобы перевести дух, и тогда перед ним всплывало жестокое лицо его врага.

Манфред ворвался в кондитерскую, в дверях наткнулся на человека, стоявшего к нему спиной, и только войдя в комнату, увидел ружье в руках у Ледбеттера.

– Отложим до следующего раза, мистер Ледбеттер, – галантно раскланялся Элдер и, протиснувшись мимо Манфреда, вышел.

– Слава Богу, – с облегчением выдохнула Мелисса. – Благодаря вам удалось избежать стрельбы, – объяснила она.

– А жаль, – вступил в разговор Ледбеттер. – Сдается мне, под дулом этого ружья у него быстро поубавилось бы прыти. – Но тут же, заметив обеспокоенное выражение на лице Манфреда, спросил: – Что-то случилось?

– Они пропали, – ответил тот. – Грита и Тревэллион. И чует мое сердце, Хескет знает, где они!

– Вы хотите сказать, они погибли? – не на шутку встревожилась Мелисса.

– Я не могу этого утверждать, но хорошо представляю этого человека… и выражение «чует кошка, чье мясо съела» на его лице. Если они и не погибли, то находятся в смертельной опасности.

Мелисса медленно опустилась на стул.

– Джим, где они могут быть?

– Как давно вы их видели? – спросил Манфред.

– Ну… уже много часов прошло.

– А где Тэпли? Хоть кто-нибудь видел его?

– Я здесь, – послышался голос с порога. – Я искал Тревэллиона.

– Мы тоже.

– Он пошел в отель, чтобы встретиться там с этой актрисой, мисс Редэвей.

– Они могли пойти на «Соломон», – высказал предположение Ледбеттер.

– С какой стати ей туда идти? – возразил Тэпли. – Что женщине делать на прииске?

– Ну почему же? Это интересно. Ведь ей принадлежит большая его часть, – возразила Мелисса.

– Но даже если и так, – не унимался Тэпли, – зачем им оставаться там так долго? Что могло их там задержать? Сэнтли ушел рано. Я видел его вчера в магазине, и он отправился к себе домой в долину.

– Тиэйл может знать что-то, ведь он все время сидел в отеле, – предположила Мелисса. – Ему всегда известно, где мисс Редэвей.

– Но Тиэйл ранен, – возразил Тэпли. – Что он может сказать?

– Его могли ранить уже после того, – заметил Ледбеттер. – Возможно, в этом-то и заключалась идея. Если бы он умер, никто ничего не узнал бы, и концы в воду.

– Надо искать на прииске, – волновалась Мелисса. – Больше негде. Вам, ребята, лучше отправиться туда прямо сейчас, пока не стемнело.

Манфред повернулся к ней,

– Я договорился с Дэйном Клайдом встретиться здесь. Когда он придет, попросите его подождать. Мы скоро вернемся.

– Только будьте осторожны.

Ледбеттер хотел положить ружье на стойку, но Гарри покачал головой.

– Оставьте его себе, оно вам может понадобиться.

Они вышли на улицу. По дороге встретили Фермера Пила. Появившись на пороге игорного дома и завидев их, он обернулся и бросил через плечо:

– Давайте-ка рассчитаемся, а то у меня появилось одно дело, и мне пора идти. – Выскочив на улицу, он окликнул Ледбеттера: – Джим, что там стряслось?

– Тревэллион исчез. И Маргрита Редэвей вместе с ним. Мы думаем, они попали в западню на «Соломоне».

– Подождите, я с вами!

Еще двое горняков, проходивших мимо, услышали эти слова и присоединились к ним. Новость поползла по городу, к ним стали стекаться люди – завсегдатаи биржи, бармены, погонщики, горнорабочие и управляющие шахт, так что вскоре собралась целая толпа.

– Он такой смелый, – заметил кто-то. – Я сам видел, как он вернулся цел и невредим с территории модоков и привез спасенное золото.

– Он всегда готов прийти на выручку, – прибавил другой.

Ваггонер увидел вереницу спешащих людей. Выйдя на порог хижины, он удивленно смотрел им вслед. Что за черт? Куда они все? А толпа тем временем все пополнялась и вскоре насчитывала пятьдесят, сто, а потом и сто пятьдесят человек. Не выдержав, Ваггонер окликнул пробегавшего мимо рабочего:

– Эй, чего это там такое?

– С Тревэллионом беда – попал в западню на «Соломоне»! Все бегут спасать его.

Ваггонер хотел что-то ответить, но только покачал головой и шагнул в дом, закрыв за собой дверь.

Он долго стоял не двигаясь. Где-то внутри него слабо, но настойчиво загудел набат.

«Сматываться! Сматываться отсюда, пока не поздно!» Но бандит раздраженно пожал плечами. Зачем? Ведь он не оставил следов… ни одного… Все, что принес с собой в шахту, осталось там, и среди этих вещей нет ни одной, которая принадлежала бы ему. Разве могут его заподозрить? Так чего же тогда суетиться? В конце концов, кто такой этот Тревэллион? И эта актриса… Какие-то сопляки, которые все видели тогда на Миссури и теперь выросли…

Лошадь он оставил подковать в конюшне, и если отправится за нею, то любой может поинтересоваться, куда это он собрался в такой час.

На лбу его выступил пот. Что за глупость? Чего так нервничать? Если их и не задавило обвалом, в любом случае они наверняка задохнулись. Они мертвы, а больше об этом никто не знает.

Хотя… любой горняк сразу догадается, что взрыв устроен явно не в рабочих целях. Начнут копать, наводить справки. Конечно, никто не видел, как он ходил туда, но кто даст гарантию? Всегда найдется какой-нибудь случайный очевидец, который выбрасывал объедки в приоткрытую дверь или брился у окна. Да мало ли кто мог его видеть! Нельзя быть уверенным…

Ваггонер вытер пот со лба. Да что это с ним такое! Чего он боится? И все же он знал чего. Ему уже приходилось видеть такое сборище, как сейчас, но в тот раз, когда толпа линчевателей добралась до его берлоги, его уже и след простыл.

Но сейчас-то все в порядке. Никто не знает о нем… кроме человека, пославшего его туда. Никто, кроме него. Только вот что делает в городе Чистильщик? Ваггонер всегда недолюбливал его, но был уверен, что Чистильщику его не достать. Во всяком случае, так ему хотелось думать.

И все-таки, что привело его в этот город? Должно быть, деньги, иначе бы он не приехал. Тогда чьи деньги? Кто платит за работу? И кому это, интересно, известно, как и где разыскать Топора? Наверное, есть такие, только, скорее всего, это один человек. Тот же самый, который нанял его, Ваггонера. Но почему именно Топор понадобился ему на этот раз? Какую такую операцию может провернуть Топор, которая не под силу Ваггонеру?

Ваггонер не доверял никому и понял сразу: причина тут только одна.

Глава 57

Когда Ледбеттер, Тэпли, Манфред и Лэнгфорд Пил подошли к прииску, навстречу им выступил охранник.

– Извините, ребята, но сюда нельзя.

– Ты давно заступил? – спросил его Джим.

– Вчера днем.

– Кто-нибудь проходил на территорию шахты?

– Никто. Нам приказано никого не пропускать без личного разрешения мисс Редэвей.

– А ты не видел ее или Тревэллиона?

– Нет, не видел. – Он помолчал. – Правда, мне показалось, что кто-то прошмыгнул вон там, на задворках, но когда я подошел, никого не оказалось. Что ж, это и немудрено, на такой работе все время что-нибудь мерещится.

– У нас есть основания полагать, что мисс Редэвей и Тревэллион попали в ловушку в шахте. Хотим пройти.

– Но послушайте… – Лицо охранника от волнения покрылось испариной. – Не можете же вы нару…

– Ты собираешься преградить мне путь, Том? – тихо проговорил Пил и, указав на остальных, добавил: – И всем этим людям?

Том покачал головой.

– Нет… И если Тревэллион в беде, я тоже хочу помочь.

– Мы не знаем точно, там ли он, – заметил Тэпли. – Хотя… не понимаю, где они еще могут быть!

Ледбеттер повернулся к Манфреду.

– Вы работали с нею и хорошо ее знаете. Стала бы она спускаться в шахту, как вы думаете?

– Да она ходит, куда ей заблагорассудится, – ответил Манфред. – Эта женщина сама себе хозяйка.

Ледбеттер подергал за ручку двери конторы.

– Смотрите-ка, открыто, и кто-то был здесь.

– Они бы не ушли, оставив дверь открытой. Даже при охраннике.

Джим толкнул дверь и вошел. Манфред последовал за ним, а Тэпли направился к будке подъемника. Вдруг послышался голос Пила:

– Ребята, он точно здесь! Вот его пиджак!

Ледбеттер бросился к двери, но Манфред остановил его.

– Посмотри-ка сюда!

Перед Манфредом лежала схема квершлага.

– Ее достали вот из этого ящика. Она лежала на столе. А теперь взгляни-ка сюда… – И он протянул ему записку Хескета, адресованную Сэнтли.

– Сорок девятый. Тут говорится, что туда и близко нельзя подходить, а при этом лежит схема, и такое впечатление, будто кто-то изучал ее.

– Ну что ж, это уже кое-что. Пошли.

Ледбеттер тоже узнал пиджак Вэла.

– Конечно, это его.

Теперь все собрались около конторы, Джим оглядел собравшихся и спросил:

– Кто-нибудь из вас работал на «Соломоне»?

– Я работал. – Вперед выступил рыжий парень по имени Ред в запачканной горняцкой одежде.

– Что там такого опасного в сорок девятом? – спросил Ледбеттер.

Ред пожал плечами.

– Да вроде ничего особенного, как и везде. В Комстоке много опасных мест, это всем известно.

– Давайте-ка спустимся и посмотрим, – предложил Джим и, помолчав, добавил: – Лучше идти вшестером, там ведь тесно. А вы, – он посмотрел на остальных, – будьте наготове, нам может понадобиться помощь.

Потом он обратился к Пилу:

– Не мог бы ты посторожить контору? И вы, Манфред, тоже. А ты, Ред, – прибавил он, – выбери троих надежных ребят, пойдете со мной и Тэпом.

– Надо бы костер развести, – сообразил кто-то. – Если они найдут их, без костра не обойтись. Когда поднимаешься на поверхность, проторчав столько часов в жаркой шахте, в самый раз схватить воспаление легких.

– Пожалуй, сбегаю за одеялами, – предложил другой и, повернувшись, скрылся в темноте.

Держа в руках зажженные свечи, шестеро мужчин исчезли в отверстии шахты. Остальные занялись костром.

Впереди шел Ред.

– Проработал я тут совсем недолго, – бросил он через плечо. – Быстро уволился. Не по душе мне пришлось, как велись здесь работы.

– Ты знаешь Хескета? – спросил Ледбеттер.

– Видел пару раз. Он все время сидел в конторе, но шахту хорошо представляет. Спускался сюда украдкой, когда последняя смена заканчивала. Иногда даже что-то делал, только потом аккуратно заметал следы. Уж понятия не имею, чего он хотел, только мы всегда замечали кое-какие изменения, когда заступали на смену с утра. – Ред махнул рукой. – Сорок девятый вон там.

Несколько минут они шли молча. Вдруг путь им преградила стена обломков породы. Ред поднял свечу повыше.

– Тьфу ты, пропасть! Потолок рухнул к чертовой матери!

– Нет, Ред, он не рухнул, его взорвали. Вот, посмотри-ка. – Ледбеттер держал в руках увесистый кусок породы с проделанным в нем отверстием, оставленный буром. – Видишь? Бурили.

– Может, и так, – неохотно согласился Ред. – Только кому это понадобилось?

Они переглянулись, потом рыжий парень заметил:

– С этим туннелем всегда что-то происходит. Порода тут крошится. Я как-то толкал тележку, и вдруг отвалился кусок, который весил ну никак не меньше трехсот фунтов. Он свалился прямо у меня перед носом, окажись я на шаг ближе, и мне крышка.

– А далеко еще до сорок девятого квершлага? – поинтересовался Ледбеттер.

– Футов сто пятьдесят или чуть больше. Да, взрывали, похоже, недавно, еще пахнет порохом. – Ред посветил перед собой. – Пойдемте к другому туннелю. Попробуем подобраться с той стороны.

– Не поможет, – возразил широкоплечий крепыш по имени Блэйн. – Это единственный путь в квершлаг.

– Взрыв устроили после того, как они прошли туда, – заметил Ледбеттер. – Тревэллиона уже несколько раз пытались убить.

– Если они там, – Блэйн указал на завал, – то скоро им оттуда не выбраться. Завал может простираться на пятьдесят, даже на шестьдесят футов. Как только мы начнем разгребать его и отбрасывать породу, сверху посыплется другая. В этих шахтах всегда так. Хуже не бывает, поверьте мне.

В главном туннеле, в том месте, где штреки разветвлялись, Джим остановился и осветил выработку, уходившую под углом от той, в которой они только что побывали.

– Может, туда сходить?

– А за каким хреном! – сказал Блэйн. – Квершлаг не закончен, это нам ничего не даст. Лучше начать разгребать проклятый завал да заготовить лес для крепей. Если не будет подпорок, порода снова обрушится.

Ред стоял в нерешительности, потом наконец проговорил:

– Чего мы медлим, Джим? Пошли!

Двое других остановились.

– Вы идите, а мы пока начнем разгребать. Там копать и копать.

Ред шел впереди.

– Вот будет здорово, если мы носом пророем весь этот чертов завал, – усмехнулся он, – а Тревэллион объявится наверху как ни в чем не бывало!

– Не объявится, – возразил Ледбеттер. – Я знаю его. Он никогда не станет развешивать свою одежду и оставлять дверь незапертой. Он слишком осторожен.

Они шлепали по лужам между шпал. В этом туннеле в отличие от других вода капала с потолка. Здесь было сыро, темно и жарко, и Ледбеттер возблагодарил всех богов, что ему хватило ума не стать шахтером, он просто не понимал, как эти люди могут работать в таких условиях.

– Осталось совсем немножко, – сообщил Ред. – Видно, тут проводили серию взрывов.

Они остановились возле узкого, сводчатого углубления, проделанного в глухой каменной стене. Оно-то и представляло собой незаконченный вход в квершлаг.

Джим отер пот со лба.

– Вот черт! – Он выглядел потрясенным и разочарованным. – Я-то думал, тут нормальный проход.

Они молча слушали, как медленно, монотонно падают сверху капли. За пределами светового круга, отбрасываемого свечой, к ним подступала непроглядная тьма, повсюду сочилась и капала вода. В большинстве шахт даже устанавливались помпы для ее откачки. Ледбеттеру вдруг нестерпимо захотелось выбраться отсюда наружу и снова очутиться под звездным небом.

– Не пойму я, Ред, как ты не боишься работать г таком месте. Это ж надо быть двужильным, да что там… ты, наверное, выносливее вьючного мула, не иначе.

– Сколько себя помню, все время работал на шахте, – ответил Ред. – Да я под землей-то за всю свою жизнь больше проторчал, чем наверху. От меня и жена ушла из-за этого. Только что я могу поделать? Ведь другому-то я не научился.

Он повернул голову, и свеча, закрепленная у него на шляпе, на мгновение осветила сводчатый проем, ведущий в квершлаг.

– Так я и…

– Ред! – Голос Джима сделался глухим и сдавленным от волнения. – Господи, Ред, ради всего святого, посмотри, что это!

Они поднесли свечи к проему. Из каменной тверди стены торчала… тонкая белая рука.

Глава 58

Элберт Хескет поправил шелковый серый галстук, расстегнул жилет и с удовлетворением посмотрел на свое отражение в зеркале. Прилизанная волосок к волоску голова и ровный, как ниточка, пробор завершали этот безупречный во всех отношениях портрет.

Выйдя из номера, он не спеша направился к лифту. Все складывалось наилучшим образом. Эл был доволен не только собой, но и будущим, которое открывалось перед ним.

Он снова обретет контроль над «Соломоном», а если и потеряет его когда-нибудь, то уж сумеет перед этим выпотрошить прииск окончательно.

Кроме того, у него есть и другие владения, которые тоже требуют разработки. В Комстоке многие мечтают разбогатеть, и он тоже принадлежит к числу этих людей. Поговаривают, что Джордж Хирст уже стал миллионером. Возможно, это и правда. Хирст умен, трудолюбив и умеет приобретать нужные земли. Он всегда знает, каков будет его следующий шаг. Так же и он, Хескет. Эл самодовольно улыбнулся. Да, он идет другим путем, но тоже очень удачным.

Когда он занял свое обычное место за столиком, в пустом ресторане скучали официанты. Это несколько удивило Хескета, ведь по воскресеньям многие позволяли себе отобедать в «Интернэшнл», и обычно зал в такие дни рано заполняла публика.

К нему подошел официант и, приняв заказ, осмелился заметить:

– Не ожидал вас увидеть сегодня к обеду, сэр. Я думал, вы на «Соломоне».

Хескет удивленно поднял глаза.

– На «Соломоне»? С какой стати я должен быть там?

– Ну… Это же ваш прииск, а сегодня все отправились туда, сэр. Дело в том, что мистер Тревэллион и мисс Редэвей попали там в завал.

Какое-то леденящее душу чувство зашевелилось внутри у Хескета, и засосало под ложечкой. Так скоро? Неужели они еще живы? Нет, вряд ли.

– Что вы говорите?! Я не слышал об этом. – Он сделал паузу, обдумывая слова, которые, как он понимал, весь город будет потом повторять. – Вы же знаете, между нами была тяжба, и меня, во всяком случае какое-то время, не пропускали на прииск… Так вы говорите, они попали в завал? Но как такое могло случиться? Прииск же охранялся.

– Ничего не могу сказать, сэр, только весь город сейчас там. Люди любят их обоих, поэтому все, кто свободен, бросились им на выручку.

Официант ушел выполнять заказ и, вне всякого сомнения, сейчас рассказывает своим сослуживцам, о чем говорил за обедом Элберт Хескет.

На столике, как обычно, лежала сложенная газета. Эл неторопливо вынул из кольца салфетку и положил на колени.

Слишком уж быстро. Он-то думал, их хватятся не раньше завтрашнего утра, когда заступит утренняя смена и обнаружит завал, и тогда только начнутся вопросы и поиски. Что же он сделал не так?

Хескет нахмурился, ощутив прилив ярости. Он всегда приходил в бешенство, когда что-то вставало у него на пути или расстраивало его планы, хотя внешне оставался спокойным и невозмутимым – истинным хозяином положения и вершителем собственной судьбы. Так, по крайней мере, он о себе думал.

Он заказал бокал вина и сделал неторопливый глоток. Теперь все будет зависеть от того, что они там обнаружат. Разумеется, следы не могут привести к нему. И потом, разве он не предупреждал, что в сорок девятый квершлаг спускаться опасно? Да, это был ловкий ход. Еще раз вспомнив, как удачно он все продумал, Хескет остался доволен собой. А если они живы, в чем он сильно сомневался, ему придется предпринять другие шаги.

Только нужно все хорошенько обдумать. Хескет вспомнил о Ваггонере, но тут же отбросил эту мысль. Нет, лучше приберечь его на потом. Ваггонер понадобится ему, чтобы разделаться с Маргритой Редэвей. Ведь не кто иной, как Ваггонер, торопился тогда на Миссури поскорее добраться до этих женщин, все рвался изнасиловать и убить их. Нет, его он оставит на потом, а эту работу выполнит Топор.

Тревэллион прославился как хороший стрелок, но Топор лучше, он превзошел самого Лэнгфорда Пила.

Хескет заканчивал десерт, когда дверь распахнулась и на пороге появился человек.

– Их нашли! Они живы! С ними все в порядке, и они уже идут сюда!

Сразу же поднялась суматоха, начались бесконечные расспросы, все были возбуждены, а Хескет старательно ловил в этом гуле каждое слово.

– …Они почти уже выбрались. Тревэллион пробил брешь киркой, и только когда хлынул свежий воздух, потерял сознание… Говорят, они пробыли в ловушке много часов.

– Обвал явно подстроили, – сообщил кто-то. – Взрыв прогремел, когда они уже прошли туда.

– Но кто мог подстроить такое? Даже представить невозможно! Кто-то специально пробрался на шахту?

Хескет сидел спиной к говорившему, и их разделяла толпа. Рассказчик явно не видел его, а если и видел, то не соотнес его персону с произошедшими событиями.

Эл сложил салфетку, медленно поднялся и, ни на кого не глядя, вышел. Он не стал дожидаться лифта и отправился пешком по лестнице. Сердце его глухо стучало.

Нельзя маячить в такой момент, не зря говорят – с глаз долой – из сердца вон. Покричат, поволнуются и успокоятся. В Комстоке что ни день, то история, и скоро об этом все забудут.

Интересно, как им удалось обнаружить, что взрыв устроен специально? Ведь он просил сделать так, чтобы это походило на обычный обвал, какие нередко случаются на шахтах и ни у кого не вызывают подозрений. Проклятый Ваггонер все дело испортил. Хескет грязно выругался, чего давно не позволял себе. Проклятый придурок…

Топор, вот кто ему нужен!

Тогда Топор был почти ребенком, но чувствовалась в этом тощеньком шестнадцатилетнем пареньке какая-то жестокая, неукротимая сила, что даже взрослые мужчины на всякий случай обходили его стороной. Однажды кто-то из них отпустил в его адрес презрительное замечание, и он без тени колебания распорол обидчику живот острым арканзасским ножом. Топор быстр и ловок, как дикая кошка, он не знает жалости и любой обидный намек или презрительное слово встречает враждебно.

С годами эти качества не исчезли, только теперь он стал щеголеват, одевался со всей тщательностью, изо всех сил старался походить на джентльмена и одинаково виртуозно управлялся как с револьвером, так и с винтовкой. Его волнистые белокурые волосы всегда тщательно причесаны, а ухоженным ногтям могла бы позавидовать любая барышня.

Хескет медленно кивнул. Да, ему нужен Топор, и никто другой. Только как добраться до него? Как заплатить за работу? Ведь действовать ему придется не в городе, а прямо в этом отеле.

Тревэллион лежал с закрытыми глазами на спине в своей постели. После того как выбрался навоздух, он быстро пришел в себя и теперь чувствовал лишь обычную усталость. Однако сейчас снова вспомнил, как кирка прошла сквозь стену и в образовавшуюся брешь хлынул поток воздуха. Вдохнув полной грудью, он расширил отверстие и, собрав последние силы, поднес к нему Гриту. Только после этого упал без чувств. До него смутно доносился какой-то гул голосов, но подняться он уже не мог. Должно быть, это бред его воспаленного мозга, решил тогда Вэл.

Откопали их без особого труда, в считанные минуты, и, очутившись на свежем воздухе, Тревэллион долго хватал его ртом, не в силах пошевельнуться.

Грита чувствовала себя даже лучше, чем он, ей ведь не пришлось так тяжело и долго работать. Сейчас она в отеле, и с нею Мэри.

Он лежал, закрыв глаза, расслабив каждый мускул своего изможденного тела, и думал.

Кто-то явно пытался уничтожить их обоих. Все продумано как нельзя лучше – заранее выбрано время, просверлены скважины, заложен порох, и тот, кто это подстроил, рассчитывал, что они спустятся в шахту. И потом, эта записка – предостережение об опасности, таящейся в сорок девятом квершлаге… Такое впечатление, что писавший ее нарочно хотел подогреть их любопытство. При такой слоистой, крошащейся породе даже небольшой силы взрыв мог вызвать обширный завал. Их спасло только то, что он нашел кирку, оставленную каким-то забывчивым рабочим.

Но кто это подстроил?

Тревэллион сел на постели. Там, в туннеле, последние удары стоили ему немалых усилий. Смертельная усталость, нехватка кислорода и моральное опустошение – вот все, что он чувствовал, и все же что-то внутри его шевелилось и заставляло снова и снова долбить стену. Сколько времени прошло так, он не заметил.

И пока он боролся с завалом, в его сознании ворочалось какое-то смутное ощущение, какая-то почти обозначившаяся догадка. Опустошенным мозгом владела лишь одна мысль – он снова и снова должен долбить эту стену. Но тут же вновь слабо брезжившая догадка осеняла его, и перед его глазами возникало бледное, землистое, худое лицо с каким-то странным выражением пустых голубоватых глаз, и голос, говоривший: «Можно мне посмотреть?»

Посмотреть что? И перед глазами его вставал человек в безукоризненного покроя костюме, человек, искавший Маргриту Редэвей, который… Это тот же самый человек! И тот, который просил показать ему дублоны, и тот, на которого он наткнулся в номере Гриты, – один и тот же человек.

Тревэллион тряхнул головой. Нет, нельзя так сразу делать выводы, надо подумать. И если эти лица сливались в одно, то как быть с тем, которое он едва мог различить в слабом мерцавшем свете костра? Как быть с тем лицом, склонившимся над мертвым телом отца Маргриты?

Тот же человек!

Тревэллион рывком вскочил с постели и принялся натягивать на себя одежду, и, пока он одевался, картина полностью сложилась у него в мозгу.

Несколько раз его пытались убить, и один раз, несомненно, Ваггонер. Ваггонер один из них, и у него есть деньги. Где он их берет? Ведь он нигде не работает, значит, кто-то дает их ему, чтобы держать его всегда под рукой.

Тревэллион оделся и потянулся за кобурой. Ее не оказалось на месте. И тут он вспомнил, что снял ее в шахте, и если никто не забрал ее, она должна быть все еще там.

Он пошарил в сумке и достал другой револьвер, тот самый, который нашел в траве в день гибели отца. На рукоятке виднелись выгравированные буквы: «А. К. Элдер».

Он сунул его за пояс и вышел из дому.

Теперь он знал, кто ему нужен, – Ваггонер и человек, подбивший всю шайку на убийство в ту страшную ночь. И зовут этого человека Элберт Хескет. Все сходится. Это он!

А часом раньше до Джекоба Тиэйла дошли слухи о чудесном спасении Тревэллиона и Маргриты из каменного мешка на «Соломоне».

Ну конечно они отправились на «Соломон»! Она еще, помнится, предложила ему перекусить и сказала, что скоро вернется. Он был единственным, кто знал, куда они отправились. Вскоре после их ухода на него напали эти двое, причем напали безо всякого предупреждения.

В больничной палате, где лежал Тиэйл, стояли еще две кровати, и обе пустовали. Джекоб медленно сел, свесив ноги. На стуле, аккуратно сложенная, лежала его одежда. Тиэйл натянул ее на себя, моля Бога, чтобы ни сиделка, ни доктор случайно не зашли в палату, потом пристегнул револьвер и взял винтовку.

К тому времени, когда он добрался до отеля, колени его дрожали от слабости. Он вошел в ресторан и опустился за ближайший столик.

К нему подошел официант.

– Сэр… ваша винтовка. Сюда нельзя с оружием.

В глазах Тиэйла мелькнула слабая усмешка.

– Я ненадолго. Лучше принесите чего-нибудь выпить.

– Виски, сэр?

– Нет, ром. Гаитянский. Всегда хотел попробовать гаитянского рома. С детства мечтал.

– Хорошо, сэр. Минуточку.

Тиэйл откинулся на спинку стула и закрыл глаза. До чего же он слаб. Сейчас и ребенок справился бы с ним. Еще хорошо, что у них тут есть лифт. Раньше он на него и внимания бы не обратил. Он всегда презирал это сооружение и до сих пор ни разу им не воспользовался.

Когда официант вернулся, он сказал:

– Хочу изменить заказ.

– Да, сэр.

– Знаете, как приготовить «Смерть Дьявола»?

– Простите, что приготовить?..

Чернокожий официант, накрывавший соседний столик, услышав их разговор, обернулся.

– Я знаю и могу приготовить этот напиток для господина.

Джекоб внимательно посмотрел на него.

– Две порции рома, одна порция бренди, немого меда и щепотка имбиря. Так вы делаете?

– Да, сэр, именно так. Только иногда возникают споры, сколько имбиря класть.

– Всего щепотку, не больше.

Когда чернокожий ушел, официант спросил:

– Ваш любимый напиток, да, сэр?

– Нет. – Тиэйл говорил тихо. Приподнявшись на стуле, чтобы сесть поудобнее, он почувствовал резкую боль. – Еще ни разу не пробовал, все только собирался. Один старик, у которого я работал в Луизиане, все время пил эту «Смерть Дьявола». Я тогда был мальчишкой.

Джекоб старался не двигаться, чтобы не вызвать новый приступ боли. Вскоре вернулся чернокожий, неся приготовленный напиток, и внимательным взглядом окинул его.

– С вами все в порядке, сэр? Может, вызвать доктора?

Тийэл улыбнулся.

– Спасибо, я только что от него.

«Смерть Дьявола» ему понравилась. Он сделал несколько глотков, наблюдая, как чернокожий накрывает соседний столик.

– Вы видели мистера Хескета сегодня утром?

– Да, он завтракал, как обычно, сэр. А вы не тот ли джентльмен, в которого недавно стреляли?

– Боюсь, что тот.

Он закрыл глаза, чтобы дать им отдохнуть. Голова его гудела, во рту пересохло. Джекоб сделал еще глоток. Покончив со «Смертью Дьявола» и увидев, что спустился лифт, он направился к нему и поднялся на нужный этаж. Пройдя по коридору, подошел к номеру Элберта Хескета и постучался. Ответа не последовало. Длинным охотничьим ножом отомкнул замок, вошел в комнату и осторожно закрыл за собой дверь. Устроившись в полумраке дальнего угла, Тиэйл принялся ждать. Откинувшись в кресле, он закрыл глаза. Смертельная усталость навалилась на него. Винтовку он положил себе на колени.

Мэри открыла дверь и увидела Тревэллиона.

– Как она?

– Все спрашивает о вас. Входите.

Она закрыла дверь, и Вэл услышал голос Гриты:

– Кто там пришел, Мэри?

Тут же показалась и она сама. Увидев Тревэллиона, девушка с протянутыми руками бросилась ему навстречу.

– Вэл! Вы прекрасно выглядите!

– Что-то не верится, судя по тому, как я себя чувствую. Моя мать в таких случаях говаривала: «Выглядишь, словно тебя протащили через замочную скважину». Как раз так я себя сейчас и чувствую.

– О, я никогда не забуду это ужасное место! И ни за что больше, не стану спускаться в шахту!

– Грита, вы поняли, что нас хотели убить?

– Да.

– Это Хескет. Теперь, Грита, я точно знаю, что это он. Свое открытие я сделал там, в сорок девятом квершлаге. Он убил вашего отца.

– Вы уверены в этом, Вэл? У меня всегда было такое чувство, будто я его где-то видела раньше.

– Грита, будьте осторожны. Не выходите никуда без Мэри и Манфреда. Две пары глаз всегда лучше, чем одна, а уж три и подавно. Наши приключения еще не кончились.

Он посмотрел на нее.

– Помните Ваггонера? Того страшного человека, который напал на вас в Шестимильном каньоне? Он один из тех людей.

– Я знаю. Он сам сказал мне. Сказал, что мы с матерью как-то особенно на него смотрели и за это он возненавидел нас. Думаю, он все выдумал. Ни на кого мы не смотрели, а он… он просто злобное животное.

– И он все еще здесь. Есть и другой человек, блондин привлекательной наружности. Я с ним не знаком, но он знает меня.

– Скорей бы все это кончилось.

– Будьте осторожны! – Она была такая милая, что Тревэллион с трудом удержался, чтобы не обнять ее. – Жизнь наша не будет спокойной, пока ходят по этой земле эти подонки. Все долгие годы я ждал, что рано или поздно им наступит конец.

– Вэл, вы сами будьте осторожны. Приходите сегодня после спектакля.

– Хорошо, приду.

Выходя из отеля, он заглянул в ресторан, зал пустовал. На улице он пристально огляделся и направился к кондитерской.

Навстречу ему бросилась Мелисса.

– Тревэллион! Наконец-то! С вами все в порядке?

Он пожал плечами.

– Конечно. Считайте, что мне просто пришлось выполнить двухнедельную норму за два дня. А где Джим?

– Где-то здесь.

Тревэллион попросил кофе и выглянул в окно. День выдался теплый, на улицах толпился оживленный народ. Город менялся на глазах. Тревэллион снова посмотрел на Мелиссу.

– Старые времена, похоже, прошли. Их уже не вернешь.

– Знаю. – В тоне ее прозвучало сожаление. – Некоторые уже срываются с места и уезжают – кто в Пиоше, кто на Риз-Ривер.

– Ну что ж, их воля. Но эти пограничные городишки больше не для меня. Собираюсь здесь обосноваться.

– С ней?

Он пристально посмотрел на нее.

– Все-таки до чего же вы, женщины, романтичны. С чего это вы взяли, что ей есть до меня дело?

– Я все вижу. Она же не дурочка.

Он замолчал и задумался. В сущности, так оно и должно быть, и где-то глубоко внутри себя он знал, знал с тех далеких времен, когда сжимал в своих объятиях дрожащую от испуга маленькую девочку и из последних сил старался не показать своего страха. С тех пор много чего случилось, но многому еще предстоит случиться.

– Кое-кто пытался убить нас, – сказал он. – Но он здесь не один. Их трое.

– Я слышала об этом, слышала в тот вечер, когда все побежали на «Соломон». В этом городе нашлось не меньше полсотни парней, которых вы в свое время выручили в трудную минуту. И Джим Ледбеттер, и Дэйн Клайд, и многие другие, и они будут стоять за вас горой.

– Нет, Мелисса. Каждый должен идти своим путем. Я могу заручиться их помощью в мелочах, но главное должен сделать сам.

– А этот человек со шрамом на лице, он тоже один из тех?

– Да. И еще блондин.

– Его я знаю. Он заходил недавно в кондитерскую. Его зовут Чистильщик… или Топор.

Тревэллион положил руку на пояс.

– Да. Он. У меня его револьвер, и я хочу вернуть его ему.

Ваггонер запер хижину, пересек улицу и пошел между домами. Вскоре переулок вывел его к конюшне. Насыпав коню зерна, он почистил его, укрепил седло и подпругу.

– Ешь, ешь, приятель, – тихо приговаривал он. – Тебе еще скакать и скакать.

Проверив оружие, он выглянул на улицу, постоял, наблюдая, потом достал огромные серебряные часы и, глянув на них, снова убрал в карман. Через пару минут он вышел из-под навеса и направился к театру. Возле парадного подъезда только уборщик подметал тротуар. Дверь была открыта.

Ваггонер давно наблюдал за театром и знал, что в это время уборщик всегда отлучается промочить горло пивом. Когда тот скрылся в ближайшем салуне, бандит пересек улицу, вошел в темное здание и направился за кулисы. Отыскав гримерную Маргриты Редэвей, он пробрался в гардеробную, выдвинул из шкафа ящичек, уселся на него и принялся терпеливо ждать. Несколько дней слежки помогли ему установить, что Грита всегда приходит раньше других актеров. На это и рассчитывал Ваггонер; когда она явится, уж он своего не упустит. Сначала ее мать… Теперь настала очередь девчонки. Оставалось еще больше часа. Ничего, он ждал столько лет, так неужели же не подождет какой-то час?

Глава 59

Тревэллион вышел на улицу и снял шляпу. Теплый ветер растрепал его волосы. Пробежав по ним рукой, он стоял задумавшись. Билл Стюарт хотел его видеть. Надо бы зайти к нему.

Взгляд его скользил от предмета к предмету, не пропуская ни одной мелочи. Надев шляпу, он поправил ремень, ослабив его, чтобы легче было выхватывать револьвер, и перезарядил его – так спокойнее.

Сегодня все будет кончено. Он криво усмехнулся при мысли о том, что и сам может встретить смерть. Эти люди убили его мать, отца, разрушили их мечту, теперь они хотят разделаться с ним.

Элберт Хескет беспокоил его больше других. Он никогда не вытащит револьвер, и, значит, у него нет возможности пристрелить этого мерзавца. Доказать тоже ничего невозможно. Чем он располагает, какими доказательствами? Одни лишь предположения. Конечно, в Вирджиния-Сити многим известно о делах Хескета, но ни документов, ни свидетелей нет.

Насчет Ваггонера и Топора он не сомневался. Оба прекрасно стреляют, оба жестоки, опасны, уверены в себе и очень осторожны.

Тревэллион по-прежнему не хотел никого убивать, но ему не оставили выбора. Он постарается уничтожить их. Они хотели убить Гриту, и этого он им никогда не простит. Тут до него дошло, что он слишком долго стоит на открытом месте, и зашагал по улице.

В Вирджиния-Сити деловая жизнь шла своим чередом – РУДУ добывали, отгружали на плавильни, скупали и продавали акции приисков, люди куда-то спешили, все слышали историю Тревэллиона, даже рассказывали ее другим, но, в сущности, оставались ко всему равнодушными. О них пока говорили, но завтра произойдет очередное громкое событие, и то, что случилось теперь, отойдет на второй план, а потом о нем забудут.

Тревэллион оторвался от своих мыслей, когда перед ним вдруг возник всадник. Он узнал Рамоса Китта.

– Слыхал, ты попал в беду. Сорвался и поехал сюда, но тебя уже вытащили.

– Все равно спасибо.

– Скажи, Трев, почему ты отнесся ко мне, как к другу? Ведь это по твоему совету я стал охранять золотые грузы. Когда я искал работу, я ссылался на тебя. Почему, а, Трев?

Тревэллион смущенно пожал плечами.

– Просто я верил, что ты слишком хороший малый, чтобы прожигать жизнь понапрасну, вот и все. В молодости многие способны наломать дров, но со временем остепеняются. Я так и говорил везде, когда хотел замолвить за тебя словечко. Только и всего.

– Ты попал в беду, Трев. Не забыл, я отлично стреляю?

– Знаю, только занимайся лучше своим делом. Успехи, радости можно разделить с другими, но если у тебя неприятности, ты должен справляться с ними сам. И тебе это отлично известно, Рамос.

Рамос Китт повернул лошадь, но вдруг остановился.

– Вот что я скажу тебе, Чистильщик всегда спешит выстрелить первым. Не вздумай выяснять с ним отношения, лучше убей с одного выстрела. – Он помолчал. – Это его большая ошибка… я это точно знаю… Он все время норовит выстрелить первым и гордится, что никто не может опередить его. Только из-за своей спеси он не смотрит, что делают другие, и может проворонить первый выстрел. Запомни это, может пригодиться. И будь поосторожней на улице. Он здорово стреляет, хотя и любит иной раз пустить пыль в глаза.

– Спасибо, Рамос. Я возьму твои слова на вооружение.

Китт поскакал своей дорогой, а Тревэллион вернулся к своим раздумьям. Он никогда не считал себя лучшим стрелком и не мечтал о подобной славе. Разве может нормальный человек спать спокойно, если на его совести гора мертвых тел?

Слава Топора его не интересовала. Кто его действительно беспокоил, так это Ваггонер. Ваггонер жестокая скотина, и страшное обещание, данное им Грите, беспокоило его. Он пошел по пустынному переулку. Обогнув мусорную свалку, направился прямиком к хижине бандита, та не подавала признаков жизни, на его стук никто не откликнулся.

Вэл заглянул в окно. Что-то в этом жилище показалось ему странным. Тревэллион задумался. Жилье некоторых холостяков имеет вопиюще неряшливый вид, другие же, наоборот, поддерживают такую чистоту, какой позавидовала бы старая дева, но эта комната была уж слишком аккуратно прибрана. Она оставляла впечатление нежилого помещения – все лежало, стояло на своих местах, даже посуда.

Тревэллион пошел вниз по склону. Какая-то женщина, заботливо поливавшая во дворе цветы, выпрямилась, завидев его.

– Ищете соседа? Мне кажется, он уехал.

Тревэллион снял шляпу и поклонился.

– Благодарю вас, мэм. А почему вы так решили?

– Он забрал винтовку и одеяло и пошел в сторону конюшни.

– А где она?

Женщина указала ему дорогу.

– Он снимает стойло в той же конюшне, где и мой муж. У него такая крупная кобыла, он ее все время чистит.

– Благодарю вас, мэм.

Подойдя к конюшне, Вэл распахнул дверь. Три лошади, топтавшиеся в стойлах, выкатили на него свои глазищи, поблескивая белками. Одна из них, крупная кобыла, была оседлана, а к седлу приторочены винтовка и скатанное одеяло. Так-так… Стало быть, «мистер» Ваггонер приготовил вещички и собрался сматывать удочки, только какое-то дело задержало его. Какое же?

И тут Тревэллион содрогнулся. Грита… Ваггонер хочет не столько убить ее, сколько унизить, растоптать, заставить ползать перед ним. Он уже однажды начал свою травлю, когда загнал ее в угол в Шестимильном каньоне, и только его появление спасло девушку.

Тревэллион вышел из конюшни, повесил засов и направился в отель. В ресторане сидело несколько посетителей, но никого из них Вэл не знал. Поднявшись наверх, он постучал в дверь, но ответа не последовало. Он в сердцах выругался. Как ему теперь недоставало Тиэйла. Будь Джекоб рядом с Гритой, он бы так не нервничал. А сейчас просто не находил себе места. Где же Ваггонер?

Тревэллион дважды прочесал улицу туда и обратно, заглядывая во все салуны и магазины. Ваггонер как сквозь землю провалился. Он вернулся в конюшню. Оседланная лошадь все еще жевала сено в ожидании седока.

Тревэллион отправился в кондитерскую – оттуда легче всего наблюдать за происходившим в округе. В кондитерской Ледбеттер беседовал с Мелиссой.

– Ты виделся с Биллом Стюартом? – спросил он. – Я не знаю, что он задумал, только он уже переговорил со всеми, кого уважает. Ему нужна наша поддержка.

– Я встречусь с ним, только не сегодня, – ответил Тревэллион. – В любой день, потом.

Ледбеттер пристально посмотрел на него.

– Опять неприятности?

Тревэллион молча наблюдал за улицей. Конечно, неприятности, но они касаются только его. Да, он может принять добрый совет или протянутую в трудную минуту руку друга, но рисковать жизнью Ледбеттера! Нет, этого он себе никогда не позволит. А сегодня обязательно кого-нибудь убьют. Он чувствовал это.

Город живет своей жизнью, а его проблема это его проблема, и никто, кроме него, не может решить ее – ни Ледбеттер, ни Мелисса, ни весь Вирджиния-Сити.

– Ничего, справлюсь, – ответил он.

Тревэллион так и не успел притронуться к кофе – внезапная догадка осенила его, он вскочил и выбежал из кондитерской. Театр! Ну почему он не догадался раньше? Ваггонер ждет ее в театре.

До начала спектакля оставалось еще много времени, но Вэл знал привычку Маргриты приходить раньше других. В конце концов, это ее труппа, и она всегда являлась заранее, чтобы посмотреть, все ли готово к спектаклю. И Ваггонер, наверное, догадался, что для него это редкая возможность нанести удар.

Тревэллион заспешил к театру. Джим стоял и смотрел ему вслед.

– Что за черт? Что там у него опять стряслось?

– Джим, – робко попросила вдруг Мелисса, – пожалуйста, не ходи туда!

Он удивленно посмотрел на нее.

– Трев сказал, что сам справится, но я же не могу бросить его в беде.

Он сел и снова посмотрел на Мелиссу.

– А ты, кажется, разволновалась.

– Да, Джим, я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Он пожал плечами.

– Если со мной что-нибудь случится, вряд ли кого это затронет. Кому нужен такой, как я?

– Мне. Ты мне нужен, Джим.

Он изумленно посмотрел на нее.

– Я?.. Я нужен тебе?

– Да, очень нужен. Как никто на свете.

– Вот черт! Что ты хочешь сказать?

– То, что я была дурочкой, Джим. И Тревэллион помог мне понять это.

Они помолчали, потом Ледбеттер произнес почему-то ставшим хриплым голосом:

– А сейчас он отправился туда один, навстречу Бог знает какой опасности.

– Он все делает один. Ему нравится быть одиночкой.

– Нет, – возразил Ледбеттер. – Не думаю. Он, кажется, нашел свою половинку.

– Я совсем не знаю ее, Джим. Подходит ли она ему?

– По-моему, да. Быть может, она единственная женщина, которая ему подходит.

– Но почему именно она?

– Они знакомы с детства. Он выбрал ее потому, что она действительно нуждалась в нем. И в этом-то весь секрет, Лисси, – быть нужным кому-то.

– Но теперь у нее есть все и ей ничего не нужно!

– Нет, Лисси. Она одинока. И он тоже. С самого детства они хранили память друг о друге и теперь обрели потерянное.

На небе полыхал кровавый закат, сгущались тени, и алые блики, постепенно смягчаясь, переходили в бледно-розовое сияние. Когда Грита открыла дверь служебного входа, до начала спектакля оставалось полтора часа. Уборщик, сделав свою работу, давно уже ушел. Она окинула взглядом зрительный зал и осталась довольна. Все-таки хороший этот уборщик, хотя и огрызается иной раз.

Здание театра было уже выкуплено. Жители Вирджиния-Сити любили свой театр, и Гриту это страшно забавляло, ибо жизнь, которой они жили, оказывалась порой куда драматичнее и интереснее, чем любая пьеса.

Она вдруг с щемящей тоской подумала о Тревэллионе, вспомнив долгие часы их страшного заточения в этой каменной могиле, его спокойное восприятие той беды, в которой они оказались, и неистощимое желание во что бы то ни стало вырваться. Он не жалел себя, не тратил времени на отдых, и стойкость его духа придавала ей силы.

Грита прошла между рядами и поднялась на сцену, чтобы отправиться за кулисы. Остановившись поправить занавес, она вдруг мельком увидела что-то на полу. Приглядевшись, обнаружила клочок сена и отвалившийся от каблука кусок конского навоза.

Ах этот уборщик! Ну подожди у меня!.. Задернув занавеску, она направилась к гримерной, как вдруг ее пронзил страх.

Грита открыла дверь и вошла в комнату, повесила пальто на спинку стула. Допустим, кто-то оказался здесь уже после того, как уборщик ушел. Но кто? Тот, кто побывал перед этим в конюшне. Но никто из ее знакомых не выезжал сегодня, это она знала точно. Стало быть, кто-то чужой.

В театре царило безмолвие. Тишину нарушал лишь отдаленный грохот работающих плавилен, больше ни единого звука не проникало с улицы, и правильно, иначе любое слово, сказанное на сцене, мог бы заглушить посторонний шум.

Грита вдруг поняла, что ей нужно уходить отсюда, и немедленно. Бросить пальто, сумочку и бежать. Кто-то проник сюда и, наверное, сейчас прячется где-то. Но как бросить сумочку? Ведь в ней пистолет!

И все же сумочку придется оставить. Если она захочет забрать ее, он сразу же появится. Появится? Но откуда? Из гардеробной! Он может прятаться там. Если она бросится бежать в своем длинном платье и на высоких каблуках, он догонит ее в два счета.

Может, подпереть дверь гардеробной стулом? Но для этого ей придется подойти к ней совсем близко.

Конечно, она может просто выбежать из комнаты, но до входной двери далеко, и к тому же она заперла ее за собой. Зачем? Ведь она никогда этого не делала! Нет, нужно подпереть дверь гардеробной стулом и только потом бежать за помощью. А что, если там никого нет? Что тогда скажут люди? Что ей повсюду мерещатся тени?

Стянув с руки длинную перчатку, Грита взяла стул, подошла к двери гардеробной и начала прилаживать его к дверной ручке. В это мгновение дверь распахнулась, и на пороге показался Ваггонер.

– Ишь какая сообразительная, – ухмыльнулся он.

Теперь бандит показался ей даже здоровее, чем в первый раз. От него исходил запах пота и грязной одежды.

– Как ты доперла, что я здесь?

Из последних сил Грита старалась не показать своего испуга.

– Потому что из вас сыплется конский навоз, – невозмутимо произнесла она. – Больше никто не пришел бы сюда прямиком из конюшни.

Он опять противно ухмыльнулся.

– Ишь ты, как ловко!

В гардеробной было тесно, и, куда бы она ни повернулась, он дотянулся бы до нее в доли секунды. Грита положила шляпу на стол. Вот если бы добраться до булавок! Но ведь он же не даст ей сделать ни одного движения.

– Я слыхал, ты дверь заперла. Вот и умница. У меня хоть время будет. – Он ощерился в улыбке, обнажив крупные желтые зубы. – Я давно наблюдаю за тобой и заметил, что твои дружки-актеры появляются не раньше, чем за полчаса до спектакля. Так что у нас есть целый час.

– На вашем месте, – холодно произнесла Грита, – я бы поспешила унести ноги прямо сейчас, пока еще действительно есть время. В этом городе вас повесят даже за то, что вы уже сделали.

– Да куда им! Я всю жизнь что хочу, то и делаю. – Он уперся руками в бока и похотливо уставился на нее. – А теперь я сделаю с тобой кое-что.

Позади нее на столе в сумочке лежал пистолет. Но стоит ей повернуться к нему спиной… Нет, этого делать нельзя. Надо ждать. Быть может, если он начнет приближаться к ней и она отступит назад, это не вызовет у него подозрения? Только бы дотянуться до сумочки.

И тут безо всякого предупреждения он ударил ее. Оглушенная, Грита упала, но прежде, чем она пошевелилась, он пнул ее ногой. Девушка едва успела перевернуться на бок, пытаясь защитить живот. Ваггонер не шутил и бил по-настоящему.

Он нагнулся и схватил ее за плечо. Когда-то давно Гриту учили обороняться, и она знала, что нужно отползти назад. Вместо этого она схватила его за рукав и изо всей силы дернула к себе.

Застигнутый врасплох, бандит растянулся на полу, а Грита, словно кошка, в мгновение ока вскочила на ноги. Она была разъярена. Понимая, что не в силах убежать от него, она швырнула в него стулом и, пока он пытался сбросить его, схватила сумочку.

Но Ваггонер выбил сумочку из рук, тогда она пнула его ногой в лицо. Он схватил ее за ногу, но Грита выдернула ее, она отчаянно пыталась нащупать хоть что-нибудь, чем можно было бы как следует огреть его. Наткнувшись на банку с гримом, она с размаху опустила ее ему на голову, но Ваггонер нанес ей такой удар, что она, полуоглушенная, распласталась на полу. Он бросился к ней. Грита перекатилась и попыталась вскочить на ноги.

Глаза Ваггонера помутнели от бешенства.

– Я задушу тебя собственными руками и только тогда успокоюсь, – прохрипел он.

– Жалкий трус, – спокойно произнесла Грита. – Не можешь справиться с женщиной.

Огромный кулак навис над Гритой, и, пытаясь увернуться от удара, она упала на перевернутый стул. Ваггонер бросился к ней, и в этот момент раздался стук в наружную дверь.

Бандит на мгновение замер, дико озираясь, но тут же взял себя в руки.

– Только пикни, и я пристрелю этого ублюдка, кто бы он ни был.

Медленно, не сводя с него глаз, она поднялась. Платье изорвано в клочья, волосы растрепались, но при этом она чувствовала, что на редкость спокойна… «Думай! – мысленно приказала она себе. – Должен быть какой-то выход».

– Я сейчас уйду отсюда, – произнесла она. – И не вздумай меня останавливать.

– Один шаг к двери, и я переломаю тебе ноги… Потом пальцы, а потом…

Грита не сомневалась, что он выполнит угрозу. Стук в дверь прекратился. Неужели тот, кто стучал, ушел? Но кто мог прийти сюда в такой час? Сумочка лежала на полу. Если бы она только достала пистолет!

Еще какой-нибудь час назад она бы пришла в ужас при мысли, что может кого-нибудь убить, сейчас же ясно осознала, что страстно желает убить этого подонка. И надеялась, что ей удастся сделать это. Ведь он убил ее мать.

Резким прыжком Грита бросилась к двери, но Ваггонер опередил ее. При своем громоздком сложении он двигался как пантера. Он наотмашь ударил ее по щеке, и на его лице появилось выражение животной похоти.

– Думаешь, ты какая-то особенная? Сейчас я покажу тебе, как…

– Не покажешь. – Голос, раздавшийся из гардеробной, прозвучал тихо, но твердо.

Изогнувшись, словно кошка, Ваггонер повернулся, нащупывая рукоятку револьвера, но в это время Тревэллион выстрелил два раза подряд.

Схватившись левой рукой за край стола, а правой все еще держась за оружие, Ваггонер упал. Обе пули угодили ему в живот, дюйма на три повыше пряжки.

– Грита, – позвал Тревэллион, небрежно играя револьвером, – вам лучше выйти.

Девушка взяла сумочку и направилась к двери. На пороге она остановилась и обернулась. Ваггонер не сводил глаз с Вэла.

– Вы все видели тогда на Миссури, да? – прохрипел он.

– Мы с Гритой прятались в кустах, я держал ее, чтобы она не закричала.

Из горла Ваггонера вырывались хрипы, он не сводил глаз с Тревэллиона.

– Попадись вы мне тогда, я бы выпустил вам кишки наружу.

– Не сомневаюсь. Ты всегда был грязной скотиной. Даже жалко обижать животных, называя тебя так. – Вэл помолчал, потом переменил тему: – Это Хескет платил тебе?

– Хескет? – Ваггонер искренне вытаращил глаза. – Вот оно что! Хескет с «Соломона»! Стало быть, это он подсунул виски в опрокинутый фургон. Все тогда нажрались, кроме меня. А меня не требовалось спаивать, я и так бы пошел. Я плевал на то, пойдут ли остальные. Хотел показать этой бабе и ее девчонке, которые смотрели на меня, как на вошь.

Вдруг дуло револьвера блеснуло в его руке, но Вэл оказался готов к этому. Дулом своего револьвера он с размаху ударил Ваггонера по запястью, и тот выронил оружие, которое сразу же отлетело в угол. Не сводя глаз с бандита, Трев направился к нему, поднял левой рукой и шагнул к двери.

– У тебя мало времени, Ваггонер. На твоем месте я бы постарался наладить отношения с Богом. Если ты и выживешь, тебя все равно повесят.

Вэл вышел и захлопнул за собой дверь.

Остановившись на сцене, он перезарядил оба револьвера и сунул их за пояс. Сняв пальто, подал его Грите.

– Ваше платье разорвано, наденьте вот это. – Потом, взяв Гриту за руку, спросил: – С вами все в порядке?

– Меня немного трясет, – призналась она, – но это пройдет. Если бы мне удалось достать хоть какое-нибудь оружие, я бы разделалась с ним. Я и понятия не имела, что смогу вот так…

Он рассмеялся.

– Да вы просто молодчина. Пойдемте, вам надо отдохнуть.

После этих слов напряжение наконец спало, и Грита разрыдалась. Тревэллион нежно обнял ее.

– Пойдемте, тут недалеко.

Грита вцепилась в его руку.

– Вэл! Я так испугалась! Он… он был так ужасен!

– Все. Его больше нет.

– Вы… Он умрет?

– Да.

По дороге они встретили Ледбеттера.

– У вас все в порядке? Я слышал стрельбу.

– Это Ваггонер. Он сейчас там, в театре. Шок, должно быть, прошел, и теперь он корчится в предсмертных муках.

– А в отеле тоже стреляли. Элберт Хескет мертв.

– Мертв?

– Джекоб подкараулил его в номере. Когда Хескет вошел, Тиэйл уложил его.

– Так запросто?

– Ну… нет, конечно. Тиэйл лежал на больничной койке. Как ему удалось сбежать и добраться до отеля, одному Богу известно, но он сделал это. Хескет, должно быть, слишком погрузился в свои мысли и не заметил Тиэйла, когда вошел. Сняв пальто, он сразу полез в буфет за выпивкой. Похоже, его что-то очень расстроило, ведь он никогда раньше не пил. Случайно оторвавшись от стакана, Эл увидел Тиэйла, сидевшего на стуле с винтовкой в руках.

Хескет быстро соображал. И в тот момент, когда взгляд его наткнулся на Тиэйла, он уже понял, зачем тот здесь.

– Джекоб Тиэйл! Вы-то мне как раз и нужны! Как насчет того, чтобы заработать десять тысяч долларов?

– Когда я был ребенком, в клетку с крольчатами заползла змея, – произнес Тиэйл слабым голосом. – Вот ты и есть эта змея.

– Десять тысяч долларов! – словно не слыша его слов, продолжал Хескет. – Я даже мог бы повысить ставку, учитывая вашу квалификацию.

Джекоб Тиэйл вскинул винтовку. С такого расстояния прицеливаться не было нужды. При виде длинного ствола, направленного ему прямо в живот, Хескет почувствовал, как горло его сдавили железные тиски, и, задыхаясь от ужаса, взмолился:

– Нет! Меня нельзя убивать! Вы не понимаете, что делаете! Вы не смеете.

Тиэйл выстрелил.

Ударом тяжелой свинцовой пули Хескета отбросило и шмякнуло о буфет. Посыпались осколки стекла, и бутылка, открытая Элом, опрокинулась на пол, расплескивая свое содержимое.

– Пожалуйста, не надо! Не надо… – Шатаясь, он сделал несколько шагов, упал лицом на стол, соскользнул на пол и пополз к Тиэйлу. – Это ошибка! – хрипло шептал он. – Это какая-то чудовищная ошибка! Меня нельзя убивать!..

Он попытался подняться, жилет его заливала кровь. Когда наконец он оторвался от пола, Тиэйл снова выстрелил.

Через несколько минут дверь распахнулась, и в комнату ворвались люди. Их глазам предстала странная картина – в кресле с винтовкой в руках сидел перевязанный Тиэйл, а возле его ног лежал мертвый Хескет.

Глава 60

Только Джон Сэнтли пришел постоять у могилы Элберта Хескета.

– Я никогда не любил его, – сказал он Ледбеттеру, – но все-таки я работал у него.

– А что с его долей «Соломона»?

– Он не оставил завещания. Мне кажется, он даже и представить себе не мог, что когда-нибудь умрет. Я как-то намекнул ему, что неплохо бы на всякий случай распорядиться имуществом, но он смерил меня таким пустым и холодным взглядом… Думаю, у него есть родители, только я никогда не видел, чтобы он писал им. При желании их можно разыскать, им причитаются дивиденды.

Тревэллион ждал Гриту внизу. Когда она спустилась по лестнице, он протянул ей руку со словами:

– Вы настоящая принцесса. У вас такая величественная осанка!

Она улыбнулась.

– Ну конечно. Только не забывайте, мистер Тревэллион, что я актриса. Разыгрывать любые роли – моя профессия. Однако, если актер со всей убедительностью изображает короля на сцене, это вовсе не означает, что в жизни он мог бы стать хорошим королем. Скорее всего, царственной особы из него вовсе не получилось бы. Мы слишком искренни в проявлениях чувств, смеемся, когда смешно, не можем скрыть истинных побуждений. Мы всего лишь дети, которые играют во взрослую жизнь.

Тревэллион подал ей стул и сел напротив.

– О вас я бы этого не сказал.

– По правде говоря, я не такая уж хорошая актриса, хотя считаю, что женщинам актерские способности свойственны в большей степени, чем мужчинам. Любая маленькая девочка уже актриса.

– Ну что ж, теперь у вас появилась новая роль. Вы стали владелицей богатого прииска, а им нужно управлять.

– Я ничего в этом не смыслю, да и прииск-то увидела впервые, когда спустилась в шахту на «Соломоне», и, по правде говоря, хотела бы поскорее забыть об этом.

– По-моему, труппой вы управляете неплохо и вполне могли бы справиться и с прииском. Самое главное – правильно подобрать людей и запоминать, о чем они говорят. Уилл Крокетт заплатил мне за то, чтобы я осмотрел прииск, я даже составил приблизительный план дальнейших разработок, только так и не успел обсудить его с ним. Я могу отдать его вам и помочь найти подходящего человека на место управляющего, который сумеет подобрать хороших рабочих и разбирается в горном деле.

– О, Вэл, если бы вы помогли мне в этом, я была бы вам очень признательна. У меня хватает дел в театре. Мэгуайр закончил строительство оперного театра. Мне так хочется там работать, я намерена обсудить это с ним.

Она посмотрела на дверь. На пороге стоял высокий широкоплечий молодой мужчина.

– А вот и Билл Стюарт. – Тревэллион предложил ему стул. – Присаживайся, Билл. Как поживаешь? Ты знаком с Маргритой?

– Да, – усмехнулся он. – Только я познакомился с нею слишком поздно. – Окинув быстрым взглядом зал, он сразу приступил к главному: – Трев, мне нужна твоя помощь. – Билл заказал виски и, как только официант удалился, продолжил: – Я никогда не забуду, как ты приехал в суд, когда Сэм Браун со своей шайкой пришел мутить воду.

– Ну, тогда тебе помощь не понадобилась.

– Но могла понадобиться. Важно, что ты пришел. Ну, это все в прошлом, а мне нужна твоя помощь сейчас. Мы добиваемся, чтобы нашу территорию провозгласили штатом, и нам необходимо обеспечить активное участие в голосовании всех сторонников. Я хочу, чтобы наша победа выглядела ошеломляюще и произвела впечатление на Вашингтон. Ведь кое-кто там утверждает, что у нас слишком мало населения, чтобы получить статус штата. Они, видишь ли, считают, что мы жалкая горстка людей, живущих на краю света – между горами и пустыней. Поэтому мы должны отличиться на выборах.

– Ну что ж, с этим, думаю, проблем не будет. Все, кого я знаю, хотят, чтобы наша территория получила статус штата. Нам только нужно наладить судопроизводство и заиметь свое представительство в Вашингтоне.

– Нет, Трев, не все так думают. Есть достаточно сильная группа, представляющая интересы крупных горнорудных предприятий. Они-то как раз совсем не желают, чтобы мы стали штатом, и объединяются с теми, кто боится нашего голоса в вопросе об отмене рабства. Откровенно говоря, Трев, я уже беседовал об этом с президентом. Ему нужен голос Невады, он нуждается в нашей поддержке.

– И что ты хочешь от меня?

– Твоя помощь могла бы оказаться просто неоценимой. У нас есть две группы ревностных сторонников, и о том, как они проголосуют, беспокоиться не приходится. Но есть и много колеблющихся, которые заняли выжидательную позицию, и тех, кто приехал в наши края недавно, – эти так вообще не понимают сути вопроса. Не знаю, Трев, известно тебе об этом или нет, но ты снискал славу человека с твердым характером. Ты лучше всех в округе знаешь горнорудное дело, тебя любят и уважают, с твоим мнением считаются.

Вэл усмехнулся.

– В том-то и дело, Билл, что разбираюсь-то я только в добыче руды. Хотя если вся твоя просьба заключается в том, чтобы я просто говорил повсюду то, что думаю, то я с удовольствием ее выполню.

– Ты правильно меня понял. Просто говори об этом почаще и везде, где только можно. – Стюарт помолчал, потом продолжил: – Теперь о другом. На днях мне нужно будет съездить на телеграфную станцию. Послание, которое я хочу отправить, довольно длинное, и мне придется пробыть там некоторое время. Но на станции могут оказаться и те, кто захочет помешать мне. Вот я и прошу тебя поехать со мной, только не забудь прихватить оружие.

Он встал.

– Благодарю тебя, Трев, и не хочу больше отрывать вас от беседы. – Он поклонился Маргрите и вышел.

– А это опасно, Вэл? Я думала, что все страшное уже позади.

– Скорее всего, он просто решил подстраховаться. И я рад помочь ему. Иногда так случается, если вовремя показать свою силу, то можно предотвратить серьезные неприятности.

Вокруг них стоял тихий гул голосов, позвякивание серебряной посуды, шорох платьев – все это создавало приятную атмосферу умиротворенности.

– Мне нравится сидеть с вами, – признался Тревэллион. – И я не хочу, чтобы это кончилось.

– И не надо, Вэл, пусть не кончается.

– Как обстоят дела в театре?

– У нас в репертуаре еще две постановки. Вот отыграем их, и все. Контракт заканчивается.

– А что будут делать ваши актеры?

– Манфред остается здесь. Они с Мэри решили пожениться, так как давно любят друг друга.

– Манфред очень хороший человек. Почему бы вам не предложить ему место Сэнтли?

– Да, пожалуй, он справился бы. Он много помогал мне в театре, прекрасно управляется со счетами и к тому же безукоризненно честен.

– А остальные?

– У них тоже все в порядке. Дэйну Клайду здесь понравилось, и он тоже хочет остаться.

Откуда-то лилась тихая музыка, а они беседовали о том, что предстоит им еще сделать.

– Хочу заняться новым бизнесом, – поделился Тревэллион. – В Сьерре у меня есть участок леса. Многие прииски испытывают большую нужду в древесине, которая идет на крепи в шахтах. Вот я и решил открыть новое лесоперерабатывающее предприятие и нанять рабочих.

Он поднялся.

– Грита, пойдемте в кондитерскую. Хочу познакомить вас с Мелиссой. Да и Джим, должно быть, тоже там. Мне нужно сказать ему кое-что, и буду рад, если вы тоже поприсутствуете при этом.

– Но вы уже все рассказали мне, Вэл.

– Нет, не все.

На город спускалась ночь, толпа на улицах редела. Какой-то пьяный, шатаясь, обнимал столб, горланя ирландскую песню.

Вдруг Тревэллион повернулся к Грите.

– Джиму я скажу в кондитерской, а вам сейчас. Я наткнулся на бонанцу.

– На бонанцу? Что это?

– Так называют скопление богатой руды в жиле. Некоторое время назад я начал вести боковую выработку, чтобы обеспечить правильную циркуляцию воздуха и иметь запасной выход на всякий случай. Эта выработка привела меня к богатому скоплению серебра. Завтра все будут говорить, что я всех обхитрил и скрывал такую жилу, но поверьте, это чистая случайность, и для меня это открытие. Я, как обычно, заложил порох в скважины, поджег фитили и поднялся на поверхность, а когда наутро спустился в шахту, повсюду валялось чистое серебро. Жила так широка, что я даже не могу проследить ее границ, только знаю, что она простирается в направлении самой богатой части Комстокской залежи. Так что теперь я богат.

Они остановились у кондитерской, Тревэллион заглянул в окно – за столом сидели Ледбеттер и Кристиан Тэпли. Тревэллион открыл дверь, чтобы пропустить вперед Маргриту, когда за спиной у него раздался голос:

– Тревэллион!

По тому, как прозвучал этот окрик, Вэл понял, чего ему ждать. Какой-то прохожий остановился и уставился на них. Губы Маргриты приоткрылись, и она попыталась что-то сказать, но он не дал ей.

– Заходи, милая, а я сейчас, – ласково проговорил Тревэллион и закрыл дверь.

Перед ним, широко расставив ноги, с вызывающим видом стоял Топор.

– А-а, Топор? Ну здравствуй. Что, один ты теперь остался, а? – В голосе Вэла звучала издевка.

– Один? – Топора явно озадачил неожиданный вопрос.

– Ну да, один. Разве ты не знаешь, что все твои приятели отправились на тот свет? Не хочешь составить им компанию?

Все произошло не так, как запланировал Топор. Слова, которые он приготовил для этого случая и которые, как он ожидал, повторял бы потом весь город, теперь потеряли всякийсмысл. Но ему задали вопрос и ждали ответа.

– Все, Топор, нет больше твоих дружков, нет этих гнусных подонков. Да-да, вас всех, и тебя в том числе, нельзя назвать иначе, как мерзким сбродом.

Топор почувствовал прилив ярости. Хладнокровие, которым он всегда так гордился, куда-то улетучилось.

– Что скажешь, а, Топор? Или как там тебя еще называют, Чистильщик? Ну и имя же у тебя! Интересно, что в своей жизни ты сделал чистого? А? Не припомнишь? Может быть, убил двух беззащитных женщин на Миссури? Или с четырьмя другими подонками убил моего отца, а потом охотился за сыном?.. Только я уже давно не мальчишка. Говорят, ты неплохо стреляешь и любишь выхватывать пушку первым?

Топор был так разъярен, что весь дрожал. Рука его потянулась к кобуре. Ему не терпелось застрелить этого человека прямо сейчас, еще никогда в жизни он не испытывал такого острого желания кого-нибудь убить.

– А знаешь, Топор, что у меня есть? Твой револьвер. Ты обронил его, когда удирал со всех ног. Помнишь, Топор, как ты улепетывал вместе с остальными? Видишь? Тут даже имя твое написано. Сейчас покажу… – Тревэллион молниеносно выхватил оружие и выстрелил Топору в голову. Тот покачнулся и выронил револьвер в дорожную пыль.

Вэл шагнул ему навстречу, готовый снова выстрелить в любую секунду.

– Выхватить пушку первым, как выяснилось, еще далеко не все. Правда, Топор? Не я искал тебя, ты сам явился сюда. Конечно, я мог выследить тебя, но ты сам напросился.

Револьвер выскользнул у Топора из пальцев, он хотел что-то сказать, но покачнулся и упал.

Едкое облачко порохового дыма рассеялось в темноте. На освещенной фонарями улице лежало распростертое на земле тело мистера А. К. Элдера, Чистильщика.

Откуда-то доносился женский смех и нестройные звуки фортепьяно, исполнявшего какую-то нехитрую мелодию, а вдалеке мерно и монотонно грохотали плавильни и компрессоры.

Тревэллион повернулся и вошел в кондитерскую.

Грита бросилась ему навстречу и схватила за руку.

– Вэл, с вами все в порядке?

– Конечно, – улыбнулся он, обняв ее. – Теперь у меня все в порядке.

Луис Ламур Зов западных рек

Глава 1

По такой дороге должны бы ходить привидения — заблудшие души, не нашедшие покоя в могиле. Бесконечные изгибы темной пещеры, образованной кронами колоссальных деревьев. Холодный ветер подергивает лужи пленкой льда.

Под ногами — лежник: гать из круглых лесин, уложенных бок о бок. Бревна скользкие: от грязи, от раскисшего снега, от гнилой болотной растительности. Там и сям щели, оставленные затонувшим бревном. Угодишь ногой — рискуешь сломать. А по обеим сторонам… некоторые говорят, трясина тут бездонная. Лошади вязли, и больше их никто не видел. Люди тоже.

Дом моего отца остался в нескольких днях пути позади, за выступом квебекского берега, возвышающегося над заливом Святого Лаврентия. Рыбачья лодка довезла меня от Гаспе вверх по реке до Квебека, там я переправился на другой берег и вступил в лес. День за днем я шагал на юг.

На громадных неторопливых крыльях проскользила сова. Далеко в болоте двинулось нечто невидимое, затем как будто остановилось, чтобы прислушаться.

Позади меня раздались чьи-то шаги?

Ноги по сторонам провала между бревнами, я замер, обернулся наполовину — посмотреть.

Ничего. Ошибся, видимо. Но что-то я ведь слышал?

От тяжести набора инструментов ноют плечи. В сумраке приходится напрягать зрение, выискивая место для остановки. Любое место, где можно передохнуть — хоть минуту.

Пень дерева! Широкий, спиленная поверхность в диаметре шесть футов полных. Срезанное дерево лежит тут же, наполовину погрузилось в болото.

Левой рукой я закинул свои железяки на пень. Правая занята — держит готовое к выстрелу ружье. Дикий же вокруг край. Путники попадаются редко, а честные люди среди них — еще реже. Пусть я молод, но за собой приглядывать умею сам.

Первый раз в жизни я расстался с домом надолго. Иду из Канады на юг, в Соединенные Штаты. К западу, говорят, строят вовсю, а мы, Талоны, — строительная семья.

Жил-был в свое время по крайней мере один Талон, промышлявший захватом судов в море. Каперствовал в водах Индийского океана: в Бенгальском заливе, в Красном море, а больше вдоль Коромандельского и Малабарского берегов Индии. И неплохо на этом разжился, если верить разговорам. Сам я от всех тех сокровищ ни гроша не видел.

А это еще что? Я приподнялся со своего деревянного сиденья. Потом опять устроился поудобнее, перехватив винтовку обеими руками.

Холодно. И становится все холоднее.

Там, в Гаспе, меня ждет лишь отцовское жилище да приязнь соседей. Может, даже не всех. Отец отошел в мир иной, мать умерла, когда я был еще маленький, а возлюбленной я не обзавелся.

Была, конечно, одна девушка. Детьми мы вместе бродили по лугам, потом танцевали друг с другом, дошло до обсуждения будущего брака. Но это до того, как к ее отцу пришел мужчина богаче меня. Быть богаче меня — не проблема: все мое состояние — это» унаследованный коттедж, примыкающие к нему несколько акров, маленькое рыболовное судно и мое профессиональное умение. А она метила высоко.

Мой соперник — купец, владеющий обширными угодьями, трехмачтовой шхуной, торгующей вдоль побережья, большим магазином, — денежный человек, помещик, не то, что я. Да, она метила высоко, как я уже сказал.

Она пришла на наше место еще раз — последний. Совсем другая, как отрезало. Никаких дурачеств в тот день. Она была очень серьезна.

— Жан! — Она произносила правильно — не «Джин», как частенько читали мое имя соседи-англичане, — однако с интонацией собственного изобретения. — Отец хочет, чтобы я вышла замуж за Анри Барбура.

Дошло до меня не сразу. Анри Барбур приближался возрастом к сорока — вдвое меня старше. Его уважали за жизненный успех, хотя я слыхал, что он отчаянный скряга и трудный в общении человек.

— Но ты же не собираешься соглашаться? — запротестовал я.

— Я должна, разве что… вот если…

— Разве что что?

— Жан, ты ведь знаешь, где лежит сокровище? Я насчет того золота, что осталось после старика? Он же был твой прадед, так? Пират который?

— Он был более отдаленный мой предок. И во всяком случае, золота он не оставил. Ничего такого, о чем бы я знал.

Она подошла ближе.

— Я знаю, это семейная тайна. Знаю, что это всегда скрывали, никому не признавались, но, Жан… если бы у нас было все это богатство… понимаешь, отец и не подумал бы просить меня выйти за Анри. Он все время уверял меня, что ты знаешь, где оно, и всегда можешь взять; когда захочешь, тогда и возьмешь немного.

Так вот оно в чем дело. Золото. Конечно, все циркулирующие истории я знал. Они входили в мифологию Гаспе со времен первого нашего предка, кто одним из первых поселился на. пустынном, почти безлюдном тогда берегу. Он воздвиг неприступный каменный замок, который британцы сожгли при очередном нападении на побережье, много лет спустя, а до этого то и дело атаковали.

Легенда гласила: он укрыл невесть где огромные богатства и мог запускать туда руку, когда бы ни пожелал. И что он купил земли, большие площади. Он действительно плавал в Квебек или Монреаль когда вздумается — даже добирался до Бостона и Нью-Йорка за покупками и не ограничивал себя. Но я ни про какой клад ничего не знал. Совершенно ничего. Если он что и оставил после себя, то спрятал настолько надежно, что ни один человек не догадывался куда.

Мой отец только пожимал плечами в ответ на подобные разговоры:

«Не морочь себе кладами голову. В этом мире у тебя будет чего заработаешь и чего сбережешь, и все. Помни это и не разбазаривай жизнь, гоняясь за сокровищами, которых, может, и на свете-то нет».

— Никакого золота не существует, — сказал я ей. — Глупые выдумки, больше ничего.

— Но у него были деньги! — возмутилась она. — Он был сказочно богат!

— И все потратил, — ответил я. — Хочешь меня — бери как есть: человек, у которого в руках доброе ремесло и который может хорошо зарабатывать и жить в достатке.

— В достатке! — презрительно произнесла она. — Думаешь, мне только это и надо? Анри даст мне все! Роскошный дом, путешествия, деньги, чтобы расходовать, как заблагорассудится, красивые платья…

— Ну и выходи за него, — заявил я ей. — Выходи, и черт с тобой!

Тогда она ушла и в следующий раз, когда мы повстречались на улице, прошла мимо, точно меня там и не было.

Мое сердце разбито, сказал я себе. И в течение недели пытался себя в этом убедить. Пробовал писать стихи, размышлял над своей погубленной жизнью, наслаждался драматизмом собственной игры — и ни на минуту не натянул себе носа в действительности. Так по правде, пострадало одно мое самолюбие, и то не слишком. Собственно, я испытывал облегчение. Теперь я свободен, и передо мной открыт весь мир.

Разве не уходили все Талоны в дальние странствия? Те Талоны, кровь которых струится в моих венах. Такую же фамилию могли носить и другие, но мы-то знали, откуда пошло наше прозвание. Нашему предку-пирату по приказу тирана оттяпали руку, он приладил вместо утраченной кисти крюк, и по этому крюку его и стали кликать. Талон — коготь.

Крутой был старик в последние годы, как говорили. Когда я был мальчишкой, в нашей деревне жил дед, уверявший, что знал моего пращура в свои мальчишеские годы. Он никогда не упоминал его имени, чтобы не оглянуться через плечо.

Все это было и быльем поросло. Утекшая вода мельницы не крутит, и вчерашний ветер паруса не наполнит. Имя себе я должен сделать сам. Истории о пирате Талоне — ну это же о нем, не обо мне.

Всплеснула вода. В болоте что-то шевелится.

Дуло моей винтовки передвинулось, беря подозрительное место под прицел. Уголок я нашел, мурашки по коже. Идти бы пора.

Белая рука… показалась из черной маслянистой воды… поднимается… медленно, будто пар… поднимается… манит…

Ужас перехватил мне горло. Сам не заметив, я оказался на ногах. Большой палец на спуске, чуть чего — выстрелю.

За рукой появился рукав. Упал поперек лежащего ствола, и из воды поднялась голова. Бледное, искаженное напряжением лицо, рот ловит воздух. Рука с мольбой тянется ко мне.

Кинувшись вперед, я поймал ее.

Холодная. Да какая еще холодная! Но из мяса и костей, не призрачная рука. Я с силой потянул, из болота высунулось туловище и упало поперек наполовину утопленного ствола. Осторожно на этот раз я перевернул вытащенного человека на спину.

— Помогите, — позвал слабый голос, — помогите мне, я…

Глубокую рану на груди оставил кинжал. Кровь, смешанная с водой, пузырилась, вытекая. Раненый находился на пороге смерти. Даже имей я все необходимое, чтобы оказать ему медицинскую помощь, спасти его жизнь я бы не смог.

— Это он загубил меня. Ударил ножом. Знал, кто я такой, он… — Голос угас.

— Ну-ка не шабутиться! — предупредил я его.

Распахнул ему воротник, затем попытался устроить его поудобнее. Я не имел ни малейшего понятия ни о чем он говорит, ни что мне следует делать. Он находился в тяжелом состоянии, и, судя по виду раны и выходящей из нее пене, надлежало опасаться, что нож проник в легкое.

В боку у него виднелась другая рана, могли быть и еще — на спине. Насколько хватал глаз, незатопленной земли вокруг не попадалось. Негде и разжечь костер. Переносить человека в таком состоянии я не мог и помыслить.

— Сэр, — произнес я, — я немногое в силах для вас сделать;

Он обратил ко мне взгляд и, казалось, в первый раз осознал мое присутствие.

— Я знаю, — сказал он с неожиданным спокойствием, — и я бы скорее… предпочел, чтобы вы не пробовали. Я… мне не так уж плохо. Со спины до меня добрался. Сильный… три раза вонзил его до самой рукоятки, пока я успел повернуться. Не думаю… что я… хоть раз оцарапал его. Негодяй… ни перед чем не остановится… ни перед чем абсолютно. — Он схватил меня за руку. — Я капитан Роб… Роберт Фулшем.

— Американская армия?

— Английская.

Мог бы сам догадаться по акценту.

Сумеречный, унылый час. Далеко мне до места, где хотелось бы уже быть — гостиницы или просто дома, принимающего прохожих, милях в пяти-десяти, которые еще предстоит прошагать. И уже поздно.

Раненый бубнил непонятное, заговорил ясно, потом понес околесицу. Я держался поблизости, злился, что ничего не могу сделать, в мыслях обещая себе никогда больше не оказываться в таком положении. Однако капитан находился на краю могилы и слабел с каждой минутой.

— Найди его! — вдруг громко проговорил он. — Он гад… дезертир… предатель. Будет разрушать… уничтожать… Он приносит несчастье… он… — Звук сошел на нет, и говоривший замолчал.

— Кто вас убил? — спросил я. Затем, сообразив, как это должно слышаться, изменил выражение: — Кто на вас напал?

— Торвиль… барон Ричард Торвиль. Изверг рода человеческого.

— Как он выглядит? Высокий? Какого…

Спрашивать было без толку. Человек из болота умер.

Я медленно поднялся на ноги и стоял, глядя на него сверху вниз. Что теперь делать? Что можно и что должно? Затопить его в болоте — нет ничего, чтобы это устроить, закопать и вовсе не выйдет. А оставить труп как есть мне казалось стыдно.

Были бы тут родственники, они бы…

Его семья! Я встал на колени рядом с телом и тщательно осмотрел все карманы. На свет явились промокшие бумаги. Но часть бумаг хранилась в водонепроницаемом пакете. Кроме того, я нашел несколько золотых монет, в поясе, застегнутом вокруг талии, — еще золото. Пистолет никуда не годился, пока его не высушат и не зарядят заново. Маленький пистолет, а отделан — залюбуешься.

Немногочисленные свои находки я сложил вместе. Буду в городе — отошлю их по почте. Наверняка где-нибудь там написан адрес.

Усопший был молод. Старше меня, но до тридцати не дотянул. Красиво сложен. Нечто в его поведении заставляло думать: помимо капитанского звания, у него мог иметься и титул. Умел подать себя с достоинством.

Покончив со всеми этими делами и распрямляя спину, я услышал слабый плеск: что-то двигалось. Я поднял винтовку на уровень пояса, держа свободно, не сжимая пальцев.

Шум приближался. Шаг… шорох… точно идущий то и дело оступается.

Кто, кроме меня, может в такую ночь очутиться в дороге? Дурак я был, что рассчитывал добраться до цели до наступления темноты. И ведь капитан, похоже на то, кого-то преследовал.

Внезапно из мрака выступила человеческая фигура.

— Подходи, — сказал я. — Добрый человек — подходи не торопясь, с руками на виду. Хочешь, можем поговорить. А плохое замыслил — так я могу тебя напополам раздолбать:

— Стоп, стоп! Суши весла, парень. Я с миром, зла не желаю ни человеку, ни зверю, — а себе-то уж в последнюю очередь.

Он на шесть или семь дюймов превосходил мои пять и десять. Плечищи — что корабельный рей, а вот одна нога подкачала — деревянная. Еще у него были черная борода и золотое кольцо в ухе.

Оружие было тоже. Я видел у него винтовку и кортик.

— Поздновато путь держишь, — заметил я.

Он глянул вниз, на мертвеца.

— Это ты его уделал? — Глаза блеснули интересом.

— Нет, не я. Ты, может? — Кто-кто, а он выглядел разбойником на все сто процентов. Другого такого днем с огнем не отыщешь.

— Не я. — Пригляделся к телу. — Так-так. Славный, видный молодец — и пропал ни за что. О, кой-кого мне случалось укокошить, но этого нет. — Показал мне в ухмылке зубы. — И вообще я только что подошел. И тут ты стоишь над свежим жмуриком. Представители закона захотят тебя порасспрашивать, так что неплохо бы тебе подумать над ответами.

— Нету тут представителей закона. Лес кругом. Но люди не должны умирать вот так.

Рослый незнакомец пожал плечами.

— Кому судить, как человеку умирать? Умирают, когда время приходит, а уж где — это как получится. А потом, — прибавил он, — здесь только тело. Что было внутри, того больше нет. Какая важность, где он лежит.

Показал в направлении, куда уходила дорога.

— Мне сказали, там неподалеку есть гостиница. Ты туда?

— Да.

И мы двинулись в путь, оставив мертвого лежать на месте, поскольку ничего лучшего придумать не могли.

Новый мой спутник был и так крупным дядей, а старая треуголка и плащ делали его в темноте еще крупнее.

— Далеко туда, как считаешь? — спросил он меня. — Я иду уже порядочно, а эта моя нога долгих походов не одобряет.

— Миль пять, а может, меньше. Расстояние не все одинаково понимают. Иногда «пять миль» означает «через бугор за поворотом», а другой раз приходится топать целый день.

— Знаю я. — Внимательно посмотрел на меня. — Здорово ты нагрузился. Инструмент несешь?

— Орудия моего ремесла. Я корабельщик.

— Это здесь-то? — вылупил он на меня глаза. — Собираешься строить корабли посреди леса?

Что я собирался делать и где, было не его дело, поэтому я попросту сказал:

— К югу отсюда много морских портов. Там строят суда для торговли с заморскими странами, и китобойные тоже.

— Ты говоришь с французским прононсом.

— Я и есть француз, наполовину, но родился в Канаде, чем и доволен.

Дальше мы шли молча, лишь изредка поругиваясь на плохую дорогу, оскальзываясь, расплескивая слякоть и охая.

— Меня зовут Жобдобва — Деревянная Нога, — неожиданно сказал он, — из-за этого. — Показал на свою деревянную подпорку.

— Имя как имя, — ответил я. — Имя — это то, чем человек его делает.

— Верно, малыш. Верно. — Покосился на меня. — А ты? Есть у тебя имя?

Я насторожился. Кто такой этот пришелец из ночи, нашедший меня стоящим над убитым? Откуда неожиданный интерес к моему имени? Вроде бы тон его голоса чуть повысился при этом вопросе! Сверх того, точно не скажу, но видится в нем знакомое, и все.

— У кого его нет! По-моему, имена мало имеют значения.

Пять футов десять дюймов мой рост. Ниже его. И он силен с виду, но тут я ему не уступлю. Парень я мосластый и мышцами оброс — любому на зависть. Частью мне надо благодарить за это наследственность, а частью — свое занятие, заставляющее нянчить массивные деревянные плахи. Что до голой силы, я считал себя кому угодно под пару.

Кто же он в конце-то концов? И куда направляется? Я изнывал от желания задать ему эти вопросы, но какое имел на то право, отказавшись отвечать сам? И неясно знакомое нечто в нем. Я забрел настолько далеко от дома, и вдруг попадается экземпляр, от которого так и разит морем, а в речи — намек на наш семейный акцент. Неужели он следовал за мной? Что же, идиотская сказка про сокровища так и будет липнуть ко мне до скончания века?

Мы продолжали шлепать вперед впотьмах, на каждом шагу боясь оступиться. В кружевной сети ветвей над головой лишь изредка мелькала звезда. Несмотря на деревяшку вместо ноги, мой попутчик отмеривал расстояние так же легко, как и я, а своим умением ходить я горжусь.

Неожиданно между черными колоннами древних древесных исполинов показались огни. Завидев это указание на возможную хорошую еду, а то и выпивку, мы удлинили шаг, и через несколько минут перед нами была вырубка и кое-как сколоченный мостик, переброшенный через рукав болота.

На двери висела веревочка от щеколды. Потянув ее, мы вошли в дом.

Отличный огонь полыхал в громадном камине по ту сторону комнаты. Длинный стол, скамьи, там и тут стоят с полдюжины человек. Женщина средних лет мешает в горшке у огня — в моем желудке сразу затеплились надежды!

На наш приход обернулся человек с лысиной во всю голову, только по краям оставалась бахромка песочных волос. Хозяин, скорее всего. Он носил длинную кожаную безрукавку и тяжелые сапоги.

— Входите, ребята, добро пожаловать! Давайте прямо к столу! Промозглая ночка, на улице не больно поторчишь. Глотните чего-нибудь. У меня есть ром, даже эль найдется, сам варил. Вкусный, очень вкусный.

Повернулся к женщине у очага.

— Бет, что в печи — на стол мечи. Проголодались люди, это уж наверняка.

Спиной к стене стоял высокий, по-настоящему красивый человек с трубкой в одной руке и стаканом в другой. Бросив на меня сначала быстрый оценивающий взгляд, его глаза задумчиво остановились на мне. Пальто я не застегивал, и он мог видеть пистолет.

Я пристроил свои инструменты в угол и после минутной нерешительности поставил туда же ружье.

Глава 2

— Моя фамилия Вотсон, — сказал лысый. — Мы тут помаленьку фермерствуем, рыбку ловим, с ружьем и дичь добудешь. Стол держим хороший, скажу не хвалясь. — Перевел взгляд с Ноги на меня. — Чарочку рома? Согреет с холоду.

— Хорошо, — согласился я. — Долго нам пришлось тащиться по лесу да болоту.

— Угощайтесь! Ямайский, что надо! Нравится мне темный ром. Хороший ром, и никаких хитрых выдумок мне не нужно.

Ром прогнал стынь из моих костей, но чего я хотел — это поесть. Да и не люблю пить, когда вокруг незнакомые, а в воздухе явно висело что-то не то. С Вотсоном, конечно, все в порядке, но я по природе человек осторожный, и вид прочих пришелся мне не по душе.

У одного, темноволосого, с изжелта-бледным лицом, глаза были, точно у змеи. Черные, уперлись в меня.

— Далеко идешь? — спросил он.

— До рабочего места, — сказал я. — Говорят, дальше к Бостону строят корабли.

Тут я отклонился от правды, потому что интересовал меня Запад, а не Юг. Город Питтсбург на границе заселенных мест. Года два или три назад был спущен на воду пароход «Новый Орлеан», первый будто бы на Западе, и я предчувствовал, что первый из многих. Торговля мехами растет, быстрый и надежный транспорт должен пойти нарасхват, и, когда «Новый Орлеан» докажет свою пользу, захотят строить еще. Подумывал я, не сделать ли судно для себя — торговать по западным водным путям.

Высокий с трубкой обошел стол и сел на скамью напротив. Улыбался он любезно, но глаза оставались холодными. Словно что-то про себя рассчитывает и подсмеивается. Впечатление создавалось, что все окружающее его развлекает, вызывая в то же время презрение.

— Полковник Родни Маклем, — представился он. — Выпьете?

— Спасибо, у меня уже есть.

— Вы не говорили, как вас зовут.

— Джон Даниэль. — Я произнес эти слова беззаботно, хотя в глазах моего собеседника промелькнуло нетерпеливое раздражение. Не любит, чтобы от него отмахивались или препятствовали ему. Но губы продолжают дружески улыбаться. Кажется мне, однако, он другого имени ожидал. Какого же?

Жобдобва еще наблюдает за мной. Явно недоумевает и мучается любопытством.

Бет Вотсон пошла вокруг стола, распределяя огромную миску тушеного мяса, две поменьше, половник и ложки.

— Наваливайтесь, — весело предложила она.

Краснощекая черноглазая хозяйка ходила распустехой. Да черт с ней, с аккуратностью, главное, чистенькая и, видимо, хорошая женщина и выглядит неунывающей.

— Это не все, — добавила она.

Маклем снова зажег трубку. На Деревянную Ногу он старался не глядеть, и Жоб отвечал тем же. Знакомы? Припомнили что-то, что предпочли бы забыть?

Разговоры в комнате велись беспорядочные. Больше о погоде и состоянии дороги — чем мы все сейчас жили. Маклем говорил мало и небрежно. О найденном нами умершем я решил не упоминать, но прислушивался, вдруг путники выскажут что-то связанное. Кто-нибудь из них мог видеть убившего или даже убить Фулшема сам. Последнее казалось маловероятным.

Как я знал, убитый являлся офицером британской армии и по какой-то причине преследовал заколовшего его человека.

По какой именно?

И зачем понадобилось убивать? Тут не простой грабеж, пусть даже разбойники окружили каждую тропу, и любой постоялый двор мог оказаться «малиной». Найти путешественника убитым не такая уж особенная редкость. Или же люди просто исчезали.

В домике было больше одной комнаты, но снаружи он просторным не выглядел. Спать будем здесь же на полу, конечно. Вотсон уже ворошит в камине, подкладывает пару толстых чурбанов. Такие будут поддерживать огонь всю ночь.

Тушеное мясо оказалось вкусным. Когда его прикончили, Бет Вотсон принесла нам здоровенный кусище пудинга с изюмом и котелок кофе.

Если не считать Маклема, собравшиеся смотрелись диковато. Боюсь, я и сам со стороны презентовался не лучше.

— Вы француз? — поинтересовался тот.

— Не чистокровный.

— Вид у вас знакомый, Джон Даниэль. Думается, я встречал вас раньше или кого-то очень похожего.

— Возможно. — Я пожал плечами. — Кто его знает! Я в разных местах бывал.

Не удовлетворенный, он продолжал беседу, стараясь вывести меня на откровенность, задавая коварные вопросы. Явно жаждал выяснить мою подноготную и не верил, что я корабельный плотник. Но вежливости не утратил, и разговаривать с ним было приятно.

В помещении стало душно и тепло. Слишком тепло. Устав от ходьбы, я ощущал сонливость. Не то чтобы я прошел много, двадцать миль — обычное дело, но ненадежная бревенчатая кладка под ногами замучила. Однако засыпать я не хотел. До тех пор, пока не заснут все остальные.

Ни с того ни с сего припомнились конверт за пазухой и мокрые бумаги. Так и не представилось случая заглянуть в них. Кто-то должен знать родственников погибшего, кто-то из знакомых, а если он находился на действительной службе, командованию нужно знать о его судьбе.

Вотсон и один из гостей отодвинули стол вбок, и мы расстелили на полу себе подстилки. Все несли с собой одеяла — без них не постранствуешь. Даже в более солидных заведениях постель часто надо было иметь собственную.

Долго после того, как задули свечи, и только свет от горящих дров плясал на потолке, я лежал с открытыми глазами и размышлял.

Убили англичанина не за просто так. Он шел по следу своего убийцы, когда упал или оказался брошен в трясину смертельно раненный. Из чего вытекает, что зарезавший его станет предполагать — тела не найдут, и волноваться по этому поводу не будет.

Еще две вещи следует учесть. Или тот, кто уложил Фулшема, обыскал его, или же нет. Если обыскал, значит, ни золото, ни бумаги, ни пистолет ему не были нужны. Если не сумел, может все еще хотеть получить эти бумаги. В случае если они представляют для него ценность.

Как бы ни повернулось, мне лучше соблюдать крайнюю осторожность. Ни слова о том, что я видел убитого, что говорил с ним, что осмотрел тело.

Нога знал, но не проявил стремления выносить свои знания на обсуждение общественности. Не его ли рук это дело? Мог ведь спрятаться, когда услышал мое приближение?

Под прикрытием одеял я извлек свой нож. Я часто нуждался в нем при работе. Большинство мужчин ножи носили если не как оружие, то в качестве инструмента. Свой я поддерживал острым точно бритва с кончиком, сходящим на нет наподобие иглы. С ножом в руке я погрузился в сон.

Последнее, что я помнил, — это мерцание отсветов из камина на потолке. Потом будто меня толкнули, и на фоне тусклого красного свечения черный силуэт высился надо мной, одеяло было откинуто. Чужая рука полезла мне за рубашку. Я резко выбросил руку с ножом вверх.

Я лежал на боку, и для этого мне пришлось перекатиться на спину. Вор — кем бы он ни был — отдернул руку и пропал с моих глаз.

Как не было!

Я быстро сел, встал на ноги, все еще держа нож.

Темно и тихо. Ни движения кругом. Угли слабо светились, кидали блики на некоторые лица, тень на остальных казалась от этого гуще.

Перешагивая через спящих, я вернул клинок в ножны, подобрал кочергу, расшевелил огонь, подложил несколько палок. Пламя взметнулось кверху, и стало светлее.

Шесть человек на полу, вроде все спят. Я оглядел комнату: все на месте.

Один из шестерых притворяется. А может быть, и не один. Кто-то из них собирался ограбить меня, если не отправить в могилу к тому же.

Но который?

Некоторое время я смотрел на них, потом пошел обратно к своей постели и улегся.

Сомнительно, что состоится вторая попытка, но разве угадаешь? Возможно, просто меня хотели обчистить. Я лежал без сна и прислушивался. Задремал, когда уже светало, но лишь на несколько минут. Следующее, что я увидел, — это все вокруг встают.

Натянув сапоги, я тоже встал и принялся засовывать за пояс пистолет.

Маклем протянул руку.

— Забавная вещь. Можно посмотреть?

Затолкав пистолет за ремень, я отпустил полу, и она прикрыла объект Маклемова любопытства.

— Шутник вы, — невозмутимо произнес я. — Я никому не одалживаю оружия. — И добавил: — Обычный пистолет, ничего особенного.

За столом хозяин сказал нам, что болото через несколько миль кончается, а дальше дорога ведет лесом.

Клеенчатый пакет царапался под рубашкой, и желание узнать, что в нем, прямо-таки жгло. Но я должен быть один, -когда открою его. Остальные бумаги высохли от тепла моего тела, и в них тоже могло найтись интересное.

Жобдобва сел за стол рядом со мной.

— Хорошо бы нам было идти вместе, — предложил он.

— Вот как?

— Безопасней будет, я думаю.

— Для тебя или для меня?

— Для обоих. Мне тут кое-кто не очень нравится. — Обвел взмахом руки находящихся в комнате. Говорил он, понизив голос. — По-моему, ты того же мнения.

С чего он взял, что меня грызут опасения? Не спал ночью? Или это он сам стоял надо мной и потом так молниеносно исчез?

И все-таки почему бы не разрешить ему? Грабитель — так проще будет следить за ним, а нет — его присутствие послужит дополнительной защитой.

— Иди, если тебе по пути со мной.

Мы не начинали собирать наши шмотки, пока остальные не ушли. Укрепив на спине свой тюк и подняв с пола инструменты и винтовку, я обратился к Вотсону:

— Милях в четырех или пяти назад по дороге лежит мертвый. Он был английским офицером, и его будут искать. Возьми вот, — я передал ему монету из небольшого запаса покойного, — и пригляди, чтобы останки похоронили как полагается, на сухой земле. Его звали капитан Роберт Фулшем, а умер он вчера. Напиши на могиле имя и дату гибели.

Бет пристально, в упор глядела на меня. Суровый взор. Вотсон взял деньги, затем спросил:

— Отчего он умер?

— Его убили. Ударили ножом. Потом он упал в болото, или его туда бросили. Прожил как раз, чтобы выбраться и рассказать мне об этом.

— Убили? Кто же…

— Как бы не один из тех, что здесь только что ночевали. Поэтому я и помалкивал при них. Разинь я рот раньше, появился бы еще мертвец, чего доброго.

— Что с его имуществом?

— У него почти ничего не было. Я напишу его родным и начальству, и они приедут убедиться, что его похоронили по правилам. — Я помолчал. — Так что позаботься.

Мы сразу взяли хороший темп, потому что я не беспокоился, отстанет ли одноногий; он оказался ходоком не хуже меня. Во время моего разговора с трактирщиком он не проронил ни слова.

По дороге с глазу на глаз он сказал мне:

— На рожон лезешь, приятель. Есть вещи, которые лучше оставлять в покое.

— Может, и так. Да только я не из тех, кто пускает все на самотек. Сообщу, кому следует, тогда уж займусь своими делами.

— У тебя это так просто. Если заварилась такая история, разве скажешь, когда она кончится! И где.

Темнотища стояла в этом болоте! Темь и сырость. Мы шли в вечных сумерках переплетенных ветвей, пропускающих, лишь редкие проблески дневного света. Почва под ногами представляла черную массу разлагающихся растений. Старые листья плавали в озерках стоячей воды, старые комли высовывали отвратительные комки перекрученных корней, похожих на голову Медузы, старые деревья росли из грязи, вокруг которой копилась черная вода. Идти можно было едва-едва, рискуя костями, если не жизнью, на каждом шагу. Но наконец мы все же добрались до твердой, лежавшей выше, земли. Опять поднялся ледяной ветер, выстуживая наши тела на долгой сумрачной дороге.

Однажды нам встретились развалины жилья. Почти вплотную к ним — ветхая изгородь. С кольев отваливается кора. Буйная трава скрыла все, что могло быть на земле, сообщая лачуге еще более заброшенный, потерянный вид.

Дорога оставалась безлюдной, и на ходу мы разговаривали. О многих вещах: о кораблях, и людях, и бурях на море, о крушениях, и судовых наборах, и как построить крепкую посудину, и как чувствуешь в руках добротно сделанное судно при высокой волне. Моряком я не был, хотя много раз выходил в залив, плавал в Ньюфаундленд, Новую Шотландию, на Лабрадор. Мне исполнилось всего десять, когда я под парусом один дошел до острова Бонавентур, который виднелся из моего дома. Да, впрочем, таких вещей какой мальчишка из Гаспе не делал. Но пусть я не был морским волком, как строить корабли, я знал, и знал, что требуется, чтобы они успешно противостояли стихиям.

Деревянная Нога знал больше. Он был знаком с открытым морем, и не поверхностно. Ему доводилось плавать боцманом, парусным мастером и судовым плотником. Он говорил о Марселе, Ла-Рошели, о Дьеппе, Сен-Мало, Бристоле, Генуе. Знал Малабарский берег и глубокие воды Иравади. Обо всем этом я слышал с детства, ведь многие Талоны возвращались в море, и наш родоначальник не остался единственным приватиром в семье.

И вдруг я застыл как вкопанный. За поворотом того, что здесь сходило за дорогу, в нескольких сотнях ярдов шел Маклем. Не один.

Жобдобва чертыхнулся, но было поздно. Он увидел нас и остановился подождать.

— Гляди в оба, парень, — предупредил мой спутник. — Злой тот человек, грешный, ни совести в нем, ни жалости. Дай малейшую возможность, сердце у тебя из груди вынет.

— Так ты знаешь его?

Жоб не отвечал, как если бы выболтал чего не следовало, затем с горечью проговорил:

— Да, знать его я знаю… скорее, о нем, и мерзостная случилась штука, когда он впервые встрял мне поперек курса. Следи за ним, не доверяйся ни на минуту. Почему-то ты привлек его внимание, а на кого он обращает внимание, те умирают. Сам видел.

Полковник Родни Маклем продолжал ждать на тропе. Красивый, смелый человек.

Глава 3

— Говори быстро, пока мы не подошли, — и тихо, звук разносится далеко. Куда ты идешь?

Признаться? А кто он такой, допрашивает тут меня? И стоит ли верить ему больше, нежели Маклему? Тот хоть больше похож на джентльмена.

Пока я колебался, Нога сказал:

— У нас больше общего, чем ты думаешь, куда больше. Порешить он тебя целится, и меня тоже. Мы с ним и вдвоем не справимся, но, может, хоть подольше протянем. Ну, что скажешь?

— В Питтсбург я иду.

Он нахмурился.

— В Питтсбург? Что это такое? И где?

Мы замедлили шаг и беседовали полушепотом.

— Это новый город на Западе. Там раньше стоял форт, Форт-Питт. На этом месте сливаются реки, и там строят суда для западных водных путей.

— Западные пути? Это через Тихий океан?

— Нет, по рекам. На Западе текут большие реки, во всех направлениях. Миссисипи видел?

— Ага, плавал разок-другой в Новый Орлеан. Вот уж река так река, больше всех на свете!

— Не больше. Есть река длиннее, намного длиннее, она впадает в Миссисипи. Называется Миссури. Далеко к западу она тянется, а исток ее — в Скалистых горах. В Питтсбурге еще много будут строить, и мои руки пригодятся, а со временем и для себя что-нибудь построю.

— По воде соскучился, так чего бы тебе не податься на море? Там есть местечки — острова, бухты и всякое такое, — которые ни одна живая душа еще не видела, и многие из них, сколько ни глядеть, не надоедят. Чего на реке-то ковыряться?

— Ах, Жоб, но это же совсем другая река! Она течет с высоких вершин, с ревом несется сквозь каньоны. Длиной она почти в три тысячи миль, и кто знает, что таится у ее начала и по берегам? Я пароход хочу строить, Жоб, пароход, чтобы поднялся до самых дальних пределов. Хочешь со мной — напарник мне не лишний, но друзья для хорошей погоды мне не нужны. Идешь со мной, — значит, на весь рейс.

Жоб молчал. Наконец со злостью выругался.

— Почему бы и нет в конце-то концов! Я с тобой, Джон Даниэль, раз ты решил так называться, потому что вместе мы целее будем, так я считаю.

Тут мы подошли к Маклему. С ним стояло трое, знакомых мне с прошедшей ночи, змееглазый среди них.

— Пошли компанией, — весело предложил он, — чем больше народу, тем безопаснее. Слышно, индейцы еще по временам нападают, а о белых бандитах и говорить нечего.

Так что дальше мы отправились все вместе. Маклем и я шли впереди, Жобдобва отстал, чтобы видеть, если кто сделает предательское движение, но так, что мог не только предостеречь, но и помочь мне делом. Сомнения меня все же донимали. Что мне о нем известно, в самом деле?

Враги окружали меня, но юношеское недомыслие и самоуверенность вселяли надежду: пусть хоть всем скопом набрасываются, авось слажу!

Я был сильнее, чем они, скорее всего, меня считали, и лучше стрелял. Но и здравого смысла у меня имелось достаточно — как ни склонен я был задирать нос, — чтобы сознавать: мне могут не дать шанса выстрелить или даже пустить в ход свою силу.

Постепенно деревья становились реже, появились фермы. Ближе к вечеру начали попадаться дети — мальчики и девочки, гонящие с пастбищ домой скот. Люди останавливались поглядеть, как мы проходим мимо, некоторые отвечали на наши дружеские оклики, некоторые нет, но глаза пялили все.

Гостиница, к порогу которой мы наконец-то прибыли, на сарай, где мы останавливались перед этим, не походила ни чуточки. Просторное здание в два этажа, окна застеклены, в общем зале подают напитки и еду.

Владелец заведения, очевидно, питал к себе уважение. О политике рассуждал — поневоле поверишь: понимает, о чем говорит. Но я не торопился выносить решения. Может, просто очередной язык без костей. В нынешнем году — 1821 нашей эры — урожай таких был хорош.

Однако же белье было свежим, полы подметены, кушанья приготовлены превосходно.

Один в своей комнате, за запертыми дверями, я искупался в горячей воде, принесенной мне в ванне — ею служила широкая бочка. В первый раз от Квебека и только во второй со времени, когда я покинул свой дом в Гаспе.

Незащищенные документы, взятые мной из карманов капитана Фулшема, прочесть оказалось почти невозможно. Одним было письмо, по-видимому, от брата. Я мало что из него разобрал: чернила от воды расплылись и слиняли. Брал жил в Лондоне и уговаривал капитана вернуться.

В письме нашелся адрес отправителя.

Не выходя из комнаты, я составил письмо на этот адрес. Детально описал, что конкретно я нашел и как очутился рядом с телом его брата. Рассказал, как прошелся по карманам и забрал что там было, и добавил, что деньги ему перешлю.

Кроме того, сообщил: я совершенно уверен, что убийца либо принадлежал к группе, шедшей со мной от времени, когда капитан погиб, до настоящего момента, либо известен по крайней мере одному из них.

Тщательно описал каждого, добавляя обрывки информации, какие могли прийтись к месту. Потом взял на себя ответственность открыть конверт, сделанный из клеенки.

Конверт содержал ордер на арест некоего барона Ричарда Торвиля, виновного в оставлении знамен британской армии и в измене. Тут же приводились сведения, что Торвиль в свое время работал на противников Бонапарта во Франции, но совершил убийство и смылся с деньгами, которые ему не принадлежали.

В общем, список получился длинный. Полдюжины преступлений. Вырисовывался портрет человека хитрого, беспринципного, опасного, но с могущественными связями. Титул, под которым его знали, он позаимствовал, не имея на то права, и даже имя стояло под вопросом, не фальшивое ли. Прошлое барона окутывала завеса тайны.

Описания внешности не было.

Каким-то образом Фулшем, агент правительства его британского величества, выследил и засек этого человека — и был умерщвлен.

Теперь информация, чреватая смертью, попала ко мне.

Я сложил все бумаги в клеенчатый конверт, запихал обратно за пазуху и спустился вниз, в общее помещение.

Там никого не было.

Одна из дверей открывалась в небольшой кабинет, где я и нашел хозяина гостиницы — Саймона Тэйта.

— Сэр. — Я прикрыл за собой дверь. — У меня к вам срочное и секретное дело.

Он сдвинул на лоб очки, положил перо и взглянул на меня. Явно сомневаясь в моих словах. Достав из кармана небольшой столбик золотых монет, я положил их на стол.

— Не откажите выписать на них переводной вексель и квитанцию.

Он присмотрелся к деньгам, затем ко мне. Коротко, с минимумом подробностей, я рассказал об убитом, что капитан Роберт Фулшем являлся важным лицом, что деньги следует отправить семье, также и бумаги.

В деловых качествах Тэйту никто бы не отказал. Вопросов он задал немного и по существу, и через минуту-другую я выходил из кабинета с квитанцией в бумажнике, оставив пакет для отправки в Англию со следующей почтой.

Уже у двери Тэйт остановил меня. Хотя он и мог показаться балаболкой, разглагольствуя в гостиной на общие темы, но сейчас он говорил серьезно.

— Тот, о ком вы рассказали, — спокойно указал он, — способен причинить много бед. Политическая интрига, раз уж в нее впутался, часто входит в плоть и кровь. Вам следует спросить себя, как я спрашиваю: зачем он явился именно сюда, в Америку? Такой человек не станет хлопотать только о том, чтобы скрыться. Уж конечно, у него есть и другие идеи.

Он помолчал.

— Мистер Талон, я должен поговорить обо всем этом с моим другом.

Мне заявление пришлось не по вкусу. Но возражать наобум я не стал.

— Что у вас за друг?

— Можно выразиться так: к нему прислушиваются те, кто имеет значение. С виду он ничего из себя не представляет, но, когда он говорит, облеченные властью слушают.

— Тогда ладно.

— Еще минуту, мистер Талон. Вы решили оказать мне доверие и не прошли мимо в ситуации, в которой оказались, — вы действовали; правильно действовали, по моему мнению. Поэтому давайте обменяемся еще несколькими словами. Мне мало известно, как обстоят дела в вашей стране, но можно, мне кажется, принять, что они сходны с нашими. Для простоты давайте скажем, что здесь правит народ, но только править — недостаточно. Надо, кроме того, поддерживать бдительность, надо заботиться о своей стране и ее будущем. Меж нас много эгоистов, хотя и средь них немало искренних патриотов. Страна растет, но и за рубежами, и внутри них ее подстерегает много опасностей. Вы знаете о покупке Луизианы?

— Слышал.

— Границы этой территории определены плохо. С юга наш сосед — Испания, с севера — Англия. Знаю, многие англичане и большинство канадцев хорошо к нам расположены, но некоторые нет. Чего нам следует опасаться больше всего, как я полагаю, так это людей на нашей же земле, думающих больше о себе, чем о своей стране, людей, алчущих денег, власти, земель. Кое-кто из них готов разрушить что угодно, что угодно без исключения, сэр, только бы извлечь прибыль. Даже законы собственного государства не постыдятся исказить, стремясь приобрести богатство или влияние. Такие всегда прислушаются к человеку с проектом и хорошо подвешенным языком. Вы надолго к нам, мистер Талон?

— Сам не знаю, — откровенно ответил я. — Привела меня сюда конъюнктура.Возможность честно работать, добиться успеха. Сколотить состояние, может быть. Я прослышал, что в Питтсбурге много строят, а я — строитель.

Он кивнул.

— Хорошо! Просто прекрасно! Строители нам нужны. Даже очень, но лишь такие, кто строит не только для себя и ради прибыли — а я верю, что прибыль — дело хорошее, — но ради будущего тоже. Такой из вас строитель, мистер Талон?

Звучало неплохо. Политические проблемы, о которых говорил этот человек, до настоящего момента оставались вне моей жизни и моего внимания. Никогда раньше я не чувствовал, что демократия меня как-то заботит. И неожиданно пришло тревожное осознание: а могла бы… действительно заботит.

— Надеюсь, что так, мистер Тэйт.

— Замечательно. Вам необходимо помнить, мой друг: если мы свалим управление на других, другие и будут управлять, и, может случиться, не так, Как нам хочется. В такой стране, как наша, в ответе мы все.

— Да, сэр.

— Я вот к чему веду. Вы нечаянным образом натолкнулись на нечто, могущее приобрести огромную значимость, и успели принять участие в событиях. Было бы крайне полезно, если бы вы приглядывали за происходящим… ненавязчиво, разумеется.

— Не вижу, как у меня такое получится. Я намерен добраться на Запад и найти работу на постройке судов для западных плаваний. Политикой я не занимаюсь.

Некоторое время он изучал меня, потом пожал плечами.

— Пусть будет так. Однако же, молодой человек, вы уже вовлечены в эту историю. Если вы рассказали мне правду, убивший молодого офицера может быть близок к вам. Может подозревать, что те бумаги у вас или находились у вас прежде. Может попытаться убить и вас, чтобы получить их. Сказано: виновный бежит, хоть никто не гонится. Причина в том, что виновный часто боится, не знают ли окружающие больше, чем им известно на самом деле. Ваша собственная жизнь может висеть на волоске.

— Куда денешься.

— И не забывайте, сэр, гражданин вы Соединенных Штатов или нет, успеха вам не видать, если начнутся беспорядки, революция или война. Хорошее управление страной — дело каждого из нас.

Я пожал плечами.

— Что я понимаю в управлении страной? Я строю, и все на этом.

Он поднялся.

— Надеюсь, и дальше будете строить. Удачи вам, мистер Талон.

Закрыв за собой дверь, я добрую минуту простоял на месте, взвешивая услышанное. Тэйт говорил толково. Качество управления действительно дело каждого. Даже мое, если я собираюсь тут обосновываться, хоть я иностранный подданный и только что прибыл.

Жобдобва ждал снаружи, впитывая утреннее солнышко. Скосил на меня глаз исподлобья — веко полуопущено.

— Уехали. Верхом вдоль по дороженьке.

— Кто уехал?

— Маклем и они все. Он про тебя спрашивал.

Нет Маклема. Но далеко ли он уехал? Беспокоил меня не столько он сам, сколько человек со змеиными глазами. Связаны они? Или только вместе путешествуют, подобно мне и Деревянной Ноге?

Подумалось об инструментах. Достать, что ли, лошадь либо мула… а то лошадь и мула. Груз мой, кажется, так и прибавляет в весе, а путь предстоит дальний. Добраться бы до речки, смастерю тогда себе лодку и поплыву вниз до самого Питтсбурга. Или до окрестностей. Представление о местонахождении Питтсбурга я имел самое общее.

Поразмыслив о состоянии своего кошелька, я решил: пойдем пешком.

И тогда увидел девушку.

Глава 4

Она была молода, изумительно красива и сидела верхом на горячем рыжем мерине, управляясь с ним с непревзойденной легкостью. Рядом ехали двое мужчин.

Один, средних лет и плотного сложения, соломенные волосы которого припорошила седина, отличался широким лицом и упрямой линией челюсти, а в общем смахивал на шотландца.

Второй был юн и на вид приятен, несмотря на то что телесной крепости могло быть и побольше. Оба носили оружие, и кони под ними гарцевали не из худших.

Компания подъехала к самой двери, и девушка посмотрела на меня. Прямо в лицо.

— Молодой человек, могу я поговорить с хозяином?

Ее манера разговаривать — сверху вниз — подействовала мне почему-то на нервы.

— Можете, — безмятежно ответил я, — если хотите. Он как раз внутри.

Ее лицо чуть заметно зарделось, не знаю, то ли она смутилась, то ли рассердилась.

— Позовите его, хорошо? Пожалуйста!

— Сию секунду. — Ну как отвергнуть такую просьбу!

Шагнув внутрь, я окликнул:

— Мистер Тэйт? Вас хочет видеть дама.

Он появился в дверях и незамедлительно расплылся в улыбке.

— Мисс Мейджорибанкс! Какое удовольствие! Сходите, пожалуйста! Сейчас чего-нибудь для вас сообразим.

Подал ей руку, и она сошла с лошади — легко, изящно. Подобрав юбку, двинулась к двери.

— Были вести от вашего брата?

Она остановилась.

— Нет, мистер Тэйт, ничего. Поэтому я и приехала.

Прошла в здание, он за ней. Спутники ее слезли на землю. Старший сперва окинул меня быстрым взглядом, -казалось, измерившим меня вдоль и поперек, затем то же проделал с Жобдобва. На нем его внимание задержалось.

— Я так скажу, — обратился к старшему младший, — тут дурная голова ногам покоя не дает. Жив Чарльз, так вернулся бы, а нет, тогда мы-то что сделаем?

— Он ей брат, — жестко произнес старший. — Что она может, то делает, так же как поступил бы ее отец.

— А все-таки это глупо.

— Возможно, но она поставит на своем, вы же знаете. На вашем месте я бы и отговаривать ее не стал.

— Я пробовал, — младший пожал плечами, — а толку что. Слушать даже не хочет.

Привязав своих лошадей и лошадь девушки к коновязи, они тоже направились в гостиницу. Я стоял в полной растерянности. Никогда еще не видел девушки, на которую до такой степени хотелось посмотреть еще раз. Разговор ее компаньонов до меня едва дошел. Нужно мне взглянуть на нее еще, и все, хоть убей.

Наверно, недалеко отсюда живет, раз Тэйт ее знает. Часто останавливалась здесь, по-видимому. Край редко заселен, сплошные поля, луга и быстрые ручьи.

А, будь что будет. Я вошел в зал и сел к столу у окна. Слегка удивленный Тэйт покосился на меня. Я заказал стакан сидра — какой-то предлог околачиваться здесь надо.

Говорила она:

— Последний раз Чарльз писал нам из Сент-Луиса. Собирался отправиться вверх по Миссури — там есть такая река — с группой государственных служащих. Ученые, или землемеры, или кто-то еще. С тех пор прошло уж сколько месяцев!..

— Надо учитывать, что почта идет медленно, — заметил Тэйт. — С экспедицией может быть все в порядке, несмотря на это.

— Я учитываю. Письмо было написано за несколько недель до того, как я его получила. — Она твердо взглянула ему в глаза. — Мистер Тэйт, я убеждена, письмо задержали нарочно.

— Нарочно? — изумился тот. — Но зачем? Кому надо задерживать письмо брата к сестре?

— Затем, что брат натолкнулся на вещи, о которых кто-то не хотел, чтобы он знал. Я знаю братнину печать. У него новое кольцо. Печать на письме сломали и восстановили. Иными словами, письмо читал кто-то еще и отослал мне, только решив, что содержание вполне безвредно.

— Извините, но не придумываете ли вы все это? Видите ли, ваш брат сильно стремится к успехам в науке. Он умелый натуралист, известен в своей области, но работа очень уж его затягивает. Обо всем забывает. По-моему, вам надо просто набраться терпения.

— У меня нет сомнений, мистер Тэйт, что брат попал в тяжелое положение. Его могут держать в неволе или даже убить. Я хочу ехать на Запад и выяснить все сама.

— Полноте! Это у вас фантазии. — Тэйт возражал весьма энергично. — Наверняка же вы не знаете…

— Знаю! Когда мы с братом были маленькие, мы играли в разные игры — в войну, в плен, боролись с заговорами против республики — как все дети. Придумали свою собственную страну. Назвали ее «Игисфелд»; понятия не имею, откуда брат взял это слово.

— Понимаю, только…

— Ничего вы не понимаете. Слушайте дальше. В следующем доме жила девочка, которую оба мы терпеть не могли. Узнала про нашу игру, я подозреваю, подслушивая, и дразнилась. Ее звали Пучинара, действительно так звали. А для нас «Пучинара» превратилось в имя врага.

— Да, конечно, но я не улавливаю…

— Пожалуйста, прочтите. — Она подала Тэйту лист бумаги.

На мое счастье, он решил читать вслух.

Коротко отчитавшись о здоровье, поездках и общем положении дел, Чарльз Мейджорибанкс перечислял с дюжину растений по народным или ботаническим названиям, потом замеченных бабочек и пауков. Далее добавил:

«Тебя должно заинтересовать, что мне встретилась одна особо опасная инфекция, разновидность Pucinara, которая, если ей не положить конец, явится серьезной опасностью для Игисфелда. Я продолжу исследования в этом направлении и, если ничто не помешает, перешлю свои выводы. Ты знаешь, кто из ученых наиболее квалифицирован для оценки такого материала».

Дочитав, Саймон Тэйт посидел, глядя в пространство, потом принялся перечитывать заново — про себя.

— Вот поэтому я к вам и приехала. Вы содержите гостиницу и торгуете скотом, но ваш кругозор широк и в других областях. Что нам с этим делать, как считаете?

Тайт опять посмотрел на письмо, затем на собеседницу.

— Что оно значит, по-вашему?

— Мистер Тэйт, растения и прочая живность, перечисленная тут, для брата не новость. Список попросту наводит тень на плетень, а настоящее сообщение — то, что дальше. Чарльз раскрыл какой-то заговор, наткнулся на людей, которых считает опасными для страны. Об этом он и пишет. Ясно как день, он считался с возможностью, что письмо распечатают, и хотел, чтобы оно выглядело невинным для посторонних глаз.

Тэйт в раздумье опустил взгляд на письмо.

— Территория Луизианы одно время принадлежала Франции. Испании она тоже принадлежала. В обеих странах найдутся сожалеющие о потере. В Мехико неспокойно, и о том, что делается в Новом Орлеане, я осведомлена достаточно: каждый ищущий приключений бездельник на континенте ползет туда или в Сент-Луис, в Питтсбург, Лексингтон, рассчитывая — что-то будет.

— Хорошие у вас должны быть источники.

Умна и уверена в себе. На удивление уверена. Однако, слушая дальнейший разговор, я понял: основания к этому у нее имелись.

— Мистер Тэйт, вы ведь знали моего отца?

— Конечно. И очень уважал. В бизнесе и в торговле разбирался до тонкостей. Ошибок почти не делал.

— Он их совсем не делал. А не делал потому, что у него были знания. Самые надежные сведения, и больше сведений, чем у кого бы то ни было. Он очень старался, чтобы получать не только самые последние новости, но и самые верные.

— Вы о чем это?

— Вы о Фуггерах когда-нибудь слышали?

— Да… как будто бы. Очень старинная семья, чем-то там торговали, правильно?

— Торговали. И ссужали деньги, финансировали коммерцию, даже одалживали Карлу Пятому, императору, одному из самых могущественных людей своего времени. Они начинали простыми ткачами. Крестьяне, ткущие на дому. Потом, в четырнадцатом столетии, один из них стал купцом. Немного лет прошло, и они достигли великого богатства, отчасти благодаря тому, что кто-то из них изобрел смешанную ткань из льна и хлопка — бумазею, но больше всего потому, что они собирали информацию. Многочисленная семья, они в короткое время разбрелись по всей Европе и что узнавали — передавали остальным. Их представители слали им сведения, капитаны их кораблей поступали так же. В этом и заключалась основная причина их успехов и влияния — им неизменно было известно гораздо больше, нежели тем, с кем они вели дела. В России неурожай — они знают. У берегов Греции пошло ко дну судно с ценным грузом — они слышат об этом первыми. Всегда знали, чего имеется в избытке и в чем, вероятно, случится дефицит, и соответственно покупали и продавали.

— Но к нам это какое имеет отношение?

— Такое, что мой отец взял с них пример. Он снабжал средствами торговцев, ездящих к индейцам, заводил друзей среди солдат, речных перевозчиков, бродячих проповедников. Получал письма со всех концов страны, и эти письма подсказывали ему, кто куда направился и какие события происходят. Ничего мистического тут не было. Он писал своим знакомым, задавал вопросы, даже платил за сообщения. К моменту смерти у него было сверх сотни корреспондентов у нас и в Европе.

— Понимаю.

— Начинаете понимать, мистер Тэйт. Переписка выросла настолько, что отец не справлялся, поэтому мы с братом начали помогать. Читали письма, заносили, что там было, в журналы, а наиболее важные передавали отцу. Когда он умер, я продолжила переписку. Хоть мы уже не живем в Нью-Йорке и Бостоне, письма приходят, я сохраняю все контакты и помогаю вести отцовский бизнес.

— Не знал.

— Управляющие у нас превосходные. Но источников информации отца они никогда не знали, и я никому не говорила о них — только вам сейчас вот. Я по-прежнему советую им, какие сделки проводить, и мы по-прежнему работаем с прибылью.

Думаю, о моем присутствии она не подозревала.

— И, согласно вашим сведениям, на Юге и Западе затевается что-то нехорошее?

— Скажем так: есть основания быть настороже. И потом, это письмо. Получив его, я взялась за дело тут же. Достала журналы и прочла все, что у нас было насчет Луизианы, пересмотрела отчеты Льюиса и Кларка, письма от Джеймса Маккея. У отца много лет был агент в Санта-Фе, я и его сообщения прочла. И теперь не сомневаюсь. Брат открыл существование заговора с целью захватить Луизиану и превратить ее в независимое королевство.

— Абсурд.

— Точно так же отреагировал наш сенатор. — Девушка пожала плечами. — Я обращалась к нему по этому поводу, но он либо ни единому слову не поверил, либо по каким-то своим соображениям верить не хочет.

— Мисс Мейджорибанкс, не забывайте, вы ведь очень молоды. Вам сейчас?..

— Девятнадцать, и все эти годы я училась у отца. Большую их часть, имея доступ в его контору. Эти письма, я же по ним научилась читать.

— Все это очень хорошо, но…

— Мистер Тэйт, я знаю, у вас есть свои связи. Некоторые ваши союзники в мире политики мне известны. Я все это рассказываю не только, чтобы объяснить, почему еду на Запад, но и в надежде, что вы поймете: действовать надо не откладывая. Тот, кто примет на себя руководство подрывными действиями на землях Луизианы, может уже находиться в пути. Мне знакомо многое из его прошлого. Сатана во плоти, ничто его не остановит.

Тэйт улыбнулся.

— Тревога о положении в стране делает вам честь, но мало вероятно, что она обоснованна. Для подобного предприятия необходимы войска, оружие, провиант.

— Они будут.

— Мисс Мейджорибанкс, если хотя бы половина ваших предположений соответствует истине, отправляться вам на Запад — безумие чистейшей воды. Брат у вас не дурак. Сам разберется со своими проблемами, а вы только добавите ему хлопот. И еще: что бы вам там ни писали, ваши страхи, на мой взгляд, преувеличены. Кто же посмеет — или сумеет — посягнуть на такое?

— Барон Торвиль.

Глава 5

— Торвиль!

Я чуть не уронил стакан, когда у меня это вырвалось, а меня огорошить не так-то легко.

Она повернулась, чтобы поглядеть на меня, впервые заметив, что я сижу в комнате.

— Подслушивали! — возмущенно сказала она. — Наш разговор вас не касается!

— Прошу прощения, — в откровенной манере ответил я. — Я пью сидр. Не слышать, о чем вы говорите, я просто не мог.

Саймон Тэйт лишь мельком глянул на меня, но оба спутника девушки посмотрели внимательнее: младший — с откровенным неодобрением, старший — тщательным образом оценивая.

Беседа продолжалась, хотя на пониженных тонах. Больше ничего из нее я не понял, но и не нуждался.

Пусть молодая леди глядит на мир свысока, знает она его, без сомнения, неплохо, и ее источники заслуживают уважения. В моей семье про Фуггеров знали. Первый Талон имел с ними дела, мог и посылать некоторые из писем, о каких она упоминала. Он и сам использовал те же методы, чтобы держаться в курсе изменчивой атмосферы Китая, Индии и малайских островов. В каперские свои дни он подвизался в водах близ этих стран, да и жену взял себе из Индии.

Если сведения мисс Мейджорибанкс верны, Торвиль является главарем или одним из запевал плана откроить от Штатов королевство. Сумасшедший замысел, на первый взгляд, и тем не менее по многим причинам может увенчаться успехом.

Граница между Соединенными Штатами и Канадой по сорок девятой параллели от Рейни-Лейк (Дождливого озера) до Скалистых гор не была твердо установлена до 1818 года. Только недавно подписали договор, по которому Испания уступала Америке Флориду, а на Западе граница купленной Луизианы определялась сорок второй параллелью. Соединенные Штаты отказались от претензий на Техас, и на многие части этих обширных новых территорий права открыто оспаривались. Многие американцы верили сообщениям армейских чинов, что огромные тамошние равнины, в сущности, бросовые земли. Так называемая Великая Американская Пустыня для обработки или заселения совершенно непригодна. Значит, и драться из-за нее не стоит.

В Мексике росло движение за независимость от Испании, и перспективы военных действий манили авантюристов и наемников со всего мира. Большинство собралось в Новом Орлеане, поджидая, пока события предоставят шанс на мгновенное обогащение, грабеж или что там еще.

Слухи о золоте, найденном в дальних западных краях, исходящие почти все из Санта-Фе и самого Мехико, соблазняли других.

Сверх того, меняющиеся условия для торговли рабами: заставили многих работорговцев оставить море. В 1808 году был принят закон, запрещающий ввоз рабов в Штаты, сейчас конгресс рассматривал законопроект, объявляющий работорговлю с заграницей пиратством, наказуемым смертной казнью. Разумеется, контрабанда никуда не денется, но те, кто не желал рисковать, бросали это занятие и искали нового применения своим талантам. Я достаточно слышал об этом из разговоров в приморской части Гаспе. В лавках, торгующих грогом вдоль пристаней, матросы с заходящих судов спорили на такие темы без конца. Говорил об этих новостях и Жобдобва во время нашей с ним долгой прогулки поперек штата Мэн.

Прикончив сидр, я поднялся, заплатил, что был должен, и вышел. Старший из компании мисс Мейджорибанкс пошел за мной.

— Сэр! Моя фамилия Макейр, и я хотел бы с вами поговорить.

Мне он нравился. В нем чувствовалась несомненная честность, прямота и, что всегда приятно видеть, уверенность в себе.

— Я — Джон Даниэль. — Я решил держаться имени, которым окрестил себя раньше.

— Вы упоминали Торвиля. Встречали это имя, по-видимому.

По возможности лаконично я объяснил, как набрел на убитого, про документы и как мы продолжали путь.

— В гостинице вы об убийстве не говорили?

— Ни слова, пока остальные не ушли. Не приглянулся мне кое-кто из них.

Он поразмышлял над сказанным мной, награждая столбик коновязи пинками.

— Они еще могут шастать поблизости, — высказался наконец.

— Могут. Один с виду гнилой товар. Глаза, как у змеи. Но в действительности я ничего про них не знаю.

— Ладно, расскажу что к чему своей мисс.

— Боюсь, она на меня злится.

Он усмехнулся.

— Да уж, наверно! Гордая девица! Но первый сорт! — Взглянул на меня. — Задержитесь у нас?

— Корабелу тут делать нечего, — ответил я. — Направлюсь туда, где идет стройка.

— Да, — согласился он, — славное дело — работать с деревом, а тут чего только нет. Клен, дуб, бук — лучше не бывает. Стройка… да, это я люблю. Хорошо возвести такое, чтобы простояло долго, чтобы выполнило, что от него требуется. — Протянул руку. — Что ж, парень, счастливо. Хорошей дороги, куда бы ты ни шел.

— И вам того же, — сказал я.

Жобдобва, терпеливо ждавший все это время, поднял голос:

— Может, в той вон деревне найдется на продажу лошадь.

— Зайдем туда, — ответил я.

Когда мы трогались, в дверях появился Саймон Тэйт.

— Уходите?

— Да.

Он подошел ко мне. Лицо без улыбки.

— Не буду я отсылать те бумаги. Повезу сам. Чую, подозрительный от всего этого аромат.

После этого мы расстались, и Жоб и я зашагали к деревне.

Ходьба облегчает размышления, как часто случалось и со мной. Удрученный важными заботами, я шел куда-нибудь и позволял мыслям странствовать как придется или же, если необходимо, сосредоточивался на насущном.

Лез в голову Торвиль, хотя я был намерен приступить к собственным делам. Есть чиновники и всякий народ, кому положено заниматься субъектами вроде Торвиля. Его злодейские способности, по всей вероятности, перехвалили, и дергаться из-за него не стоит.

С направления, которое я для них выбрал, мои мысли переключились на девушку, мисс Мейджорибанкс.

Ясно, я ей нужен как собаке пятая нога. А все-таки здорово она действует. Прямо — и к делу. Конечно, ехать ей на Запад искать брата глупо. С ним, скорее всего, ничего и не случилось. Почта — учреждение ненадежное, многие из тех, которым вверяют письма, не слишком волнуются, как бы их доставить, и не прочь остановиться и пропустить стаканчик, или два… или три, или четыре.

Деревня представляла кучку строений, расставленных по порядку. Магазин, кузница, маленькая таверна — постоялый двор плюс забегаловка — и конюшня.

— Не будем говорить, что нам нужна лошадь, — предупредил я. — Зайдем выпить и потолкуем насчет дороги.

У таверны торчало с полдюжины мужиков. Один, с большим брюхом, рубашку носил грязноватую, но глаз имел синий и острый. Враз охватил и меня, и мои мешки, и деревяшку Жобдобва.

Выглядел он лошадником и соответственно припахивал, так что я прошел было мимо, застопорил и вернулся обратно.

— Подходит тут для рабочего человека? — спросил у него. — Не слишком дерут?

— Терпимо, — оценил он, — не через меру. — Глянул на мою ношу еще раз. — Это ж силу надо, волочь такое.

— Точно, — подтвердил я. — Я было мула торговал, да дорого. Самому нести дешевле.

— И так можно рассуждать. — Он не возражал, но я-то видел, что сам он нипочем такого не понесет, а меня за это определил недоумком.

Мы вошли и устроились у окна. Жоб завернул к окошку, открывавшемуся в кухню, и спросил эля.

Хозяин принес заказ, и я сразу же рассчитался. Он глянул на монеты в моей руке и кивнул в сторону дороги.

— Тяжело по такой на своих двоих, — заметил. — Вам бы лошадь или двух.

— Прогоришь, — сказал я. — Лошадь много денег стоит.

— Мог бы продать ее, когда доберемся до места, — внес предложение Жоб.

— Мог бы, только у меня ее нет, а в этой деревне продажную лошадь или мула вряд ли найдешь.

Тут вошел толстобрюхий и скосился на нас. Бизнес почуял. Наверно, не один день прошел с последней прибыльной сделки.

Трактирщик с лошадником дружат. Играют друг другу на руку, естественно.

С кружкой сидра в кулаке торговец лошадьми подошел к нашему столу. Подтащил стул и сел верхом, чтобы облокотиться на спинку.

— Ничего, я подсяду? — осведомился.

Я насмешливо улыбнулся.

— Подсел уже, но раз со своим угощением — добро пожаловать.

Торговец похихикал.

— Не поставишь мне стаканчик, выходит дело?

— Когда кто хочет продать мне лошадь, он и должен платить за выпивку, я думаю.

Хихикнул опять.

— Голова варит, а? Ну что же, молодец, не скажу, что откажусь сладить дело. Такой видный парень, выглядит не нищим, не для тебя это — бродить по свету с грузом инструмента на горбу.

— Силы мне не занимать.

— Да-а, — признал барышник, отмечая глубину моей грудной клетки и широкие, покрытые могучими мышцами плечи. Мускулатура раздувала толстую рубашку. Дельтовидные мышцы выпирали, словно две дыни. — Вижу. — Продолжал рассматривать меня. — Тут в окрестностях тоже найдется пара крепких парней. Жаль, что ты мимоходом. Можно бы устроить схватку-другую. — Неожиданно сузил глаза. — Борьбой занимаешься?

— Ну… — Я затянул паузу достаточно, чтобы выглядеть неуверенным в себе. — Мог бы, наверно. Сила-то есть, — прибавил с сомнением. Ни к чему ему знать, что я успел положить на лопатки всех борцов Квебека и Новой Шотландии и кое-кого в Ньюфаундленде. В портовых городах довольно-таки много сходятся в дружеских встречах, а разъезжая из одного в другой, попадаешь и на ярмарки, и прочие случаи представляются. Часто я боролся, чтобы просто испробовать силу.

Само собой, я получил хорошую тренировку. Лучшую из возможных, если говорить точно, ведь искусство борьбы передавалось в нашей семье из поколения в поколение. От самого первого Талона, сурового старика, основавшего наш род и выучившегося приемам в Индии, Китае и Японии. У него оставалась только одна рука, но рассказывали, что он не проиграл ни разу.

Он хорошо обучил сыновей, и в беспощадной школе. Даже возраст не смягчил старого пирата. И с тех самых пор сын узнавал древние секреты от отца.

Я знал и корнуэлльский стиль, и кое-что про бокс, который практикуют в Англии. Но зачем об этом всем рассказывать…

— У нас есть такие, что всегда готовы поразвлечься, — продолжал барышник. — А один, Нили Хол, силён, побеждает почти каждый раз: Всех в наших краях одолел, кроме Сэма Перди. С Перди никто не борется.

— Так он хорош? — спросил Жобдобва.

— Хорош! Из него двоих таких, как этот парень, можно сделать, и сила у него под стать. Месяца два назад один борец проезжал, всех здесь поборол, а Перди уложил его в момент. Страшилище настоящее, Перди этот. Сам своей силы не знает.

Разговоры эти малость меня задели. Аж заерзал на стуле. Непобедимых людей не бывает, наверно, даже меня можно пересилить, и рослые мужики всегда приходились мне как-то против шерсти. Если они оказывались задирами, любителями покуражиться то есть. Я не знал, таков ли Перди или нет, но от всех этих восхвалений во мне что-то проснулось.

— Я бы с ним померился, — добродушно заметил я, — просто ради забавы, знаете.

Лошадиный магнат засмеялся.

— Ради забавы? С Перди? Молодой человек, забавы у вас бы не вышло. Он борется грубо. Попадешь к нему в лапы, будет не до веселья. Тут в ход идет все. Выковыривай глаза, кусайся… хотя последний, кто попробовал укусить Перди, уехал отсюда без единого зуба на вывеске. Нет, нет. Я не Перди имел в виду. Нила Хола. Не думаю, чтобы ты оказался на его уровне, но состязание получится. Народ придет поглядеть, и поставить чего-нибудь захотят. Ты как, играешь? Или против азарта?

— Ну… если не слишком высокие ставки. Я этого вашего Хола ведь не знаю, и вообще чужой здесь. Может, не все будет по справедливости.

— Будет по справедливости, будет! — воскликнул торговец. — Здесь у нас ребята честные. Спорт любят, но чтобы по правилам.

Жобдобва зловеще сверкнул на говорящего глазами.

— Будут честные, — сообщил с полным хладнокровием. — Я присмотрю.

Торговец взглянул на Жоба с некоторым опасением. Говорил тот спокойно, но под ровным тоном угадывалась сталь, и барышник вздрогнул от коснувшегося на миг ледяного холода, будто кто-то наступил на его могилу.

— Ну как, за? — повернулся он ко мне. — Я бы сейчас и поговорил. Тут у нас которую неделю ничего не делается.

— Так ведь… я же просто мимо шел, — возразил я. — И не думал о чем таком, останавливаться не собирался. А мне еще далеко.

— Не удирай. Нили где-то здесь, можно все организовать на завтра. Если у тебя найдется, что поставить…

— Так. Ты мне насчет лошади говорил. Я вообще-то не думал, но может… может стоит приложить немного к выигрышу и купить лошадь или двух.

Чего я хотел, это добраться до Перди, но ясно как день, придется идти через Нили Хола. А вдруг заодно и лошадь отхвачу.

— Пойдем-ка лучше, — обратился я к Жобдобва. — Я же не хвастался: могу, мол, выступить в серьезном поединке. С мальчишками я барахтался, было дело… Нет, не выйдет, думаю.

— Да ладно тебе! — Торговец успел разохотиться на представление, а потом, чем было заняться в поселке из сорока человек, может, еще пятьдесят живут в радиусе часа езды? — Не покалечат тебя, не бойся. Дружеский матч, только и всего.

Поспешно вскочил.

— Пейте на здоровье, еще по порции за мой счет. Пойду говорить с парнями.

После его ухода Жобдобва принялся исследовать меня взглядом не без участия.

— Ты знаешь, конечно, что среди деревенских попадаются сильные противники? Как вечер, они за пояса, и ярмарок не пропускают. С таким нелегко справиться… если ты справишься. Ты хоть боролся когда-нибудь?

— Случалось иногда. Когда учился в школе.

— В школе! — Одноногий исполнился презрения. — Тут тебе не школа. Насажают синяков ни за что ни про что.

— Мне нужна лошадь, — мирно ответил я. — Три лошади, если посчитать: себе, тебе и под вьюки. Или три мула. Так что допивай и пойдем их смотреть.

— Собираешься ставить?

— Собираюсь.

Он ничего не сказал, а я припомнил, что из-за широких плеч выгляжу меньше ростом, чем на самом деле. И легче, чем на самом деле, фунтов на пятнадцать, потому что до кусочка состою из плотно уложенных мышц и костей. Факты в мою пользу. Кроме того, обо мне никому ничего не известно.

А все-таки хорошо бы заполучить Перди.

Глава 6

Среди лошадей оказались вполне элегантные экземпляры. Два статных мерина и красивая кобыла. Был и жеребец, хотя с жеребцом по деревням и проселкам хлопот не оберешься.

Но интересовали меня не они. Глаз я положил на пару крепких мохноногих меринков в шершавой зимней шубе. Ни один не превышал тринадцати ладоней в холке, но вид у них был надежный, плечи сильные, хорошо развитые, крупы мощные. И еще рядом стоял мул с грустными умными глазами, черный с беловатыми «очками». Заметив, что я его разглядываю, он тряхнул головой и зевнул.

Жобдобва одарил животных недружественным взглядом.

— Надо тебе знать, на ихней палубе от меня никакого толку, — мрачно известил он. — Я лучше пешком пойду.

— Не так уж оно плохо. А мул сможет нести наши узлы и мои инструменты.

— Это я перетерплю. Самому сесть на такого — вот что меня смущает.

Мы вернулись в гостиницу и сели за прежний стол. Хозяин зашел к нам в комнату. Присмотрелся ко мне, внимательно измерил глазом ширину плеч.

— За большое дело ты взялся, — отметил. — Нили — стоящий малый. Не слабак и бороться умеет.

— Большой?

— На тридцать фунтов тебя перевесит. Всех побил, кроме Перди. Перди никто не побьет. — Трактирщик говорил с полной уверенностью. — Сила у него нечеловеческая, и он злой. Зол и жесток, и дерется так, чтобы увечить людей. В округе кое-кто много даст, только бы поглядеть, как его отколошматят.

— Когда-нибудь это произойдет. Если смогу победить Нили, попробую силы с ним.

— Это ты-то? Вот уж кого он без соли съест.

Все эти толки о непобедимом Перди начинали мне въедаться в печенки.

Трактирщик отошел к буфету и вернулся с куском железа. Выпрямленная лошадиная подкова.

— Как тебе это нравится? Он ее разогнул перед всеми нами. Он разгибал, а мы смотрели.

Взяв подкову, я покачал головой.

— Ты прав. Конечно, гнуть это — настоящий мужчина нужен. — Взглянул вверх. — Торговец лошадьми обещал нам еще по стакану. Можно их сейчас?

Пока он ходил, я положил бывшую подкову на стол, а когда он вернулся, сказал:

— Мы хотим поесть, не откладывая. Мне надо, чтобы куски улеглись до того, как я сойдусь с Нили Холом.

— Встретитесь все-таки?

— Ага.

— Останетесь, значит, на ночь?

— Останемся, и приготовь две хорошие постели.

Поев, мы отодвинулись от стола, и, когда Жобдобва отвернулся к двери и никто на меня не смотрел, я взял подкову и согнул вдвое, почти до прежней формы. Посмотрел, еще чуть-чуть нажал и, когда хозяин гостиницы подошел к Жобдобва, держал внизу, у своего бока.

— Хорошо у вас готовят, — сказал я, — и эль превосходный. И, меж нами двоими, я считаю вас приятным человеком, а если вы разбираетесь в вещах и не против подзаработать, об этом вы никому не скажете.

Он удивился, не понимая, о чем речь. Я отдал ему подкову.

Он начал говорить, захлопнул рот и зашагал к буфету. Сунул подкову с глаз долой подальше в ящик.

Вошел барышник, подошел к столу и сел.

— Нили с тобой встретится. Прямо перед гостиницей, сегодня на закате. Вон там, где трава.

Я пожал плечами.

— Я не говорил, что встречусь с ним. Что я от этого буду иметь?

— Сделаешь ставку. Столько ставок, сколько захочешь, и твой друг тоже. — Он улыбнулся, очевидно, мысль об этом ему была приятна. — Я думаю, тебе понравится играть.

— Немного я подкопил. — Я подпустил в голос нерешительности. — Ну, а у тебя есть лошади.

— Лошади? — Намек его потряс. — Я не говорил о лошадях! Думал, доллара два…

Я засмеялся. Над ним.

— Перевод времени. Ставлю двадцать английских фунтов против коротконогого серого с тремя белыми носками, буланого и мула.

Его лицо затуманилось, в глазах проступила тревога.

— Ничего подобного я не предполагал. Поставить сколько-то для развлечения, чтобы весело было, — куда ни шло.

Мое презрение было демонстративным.

— Нет уж, извини. Ты ставишь для развлечения, а меня возят мордой по грязи. Тебе весело, а мне? Забудь и думать.

— Не станешь бороться?

— Для твоего удовольствия? Прости, друже, не стану.

— Но я же послал за Нили! Всем рассказал!

— Твои заботы. Мое предложение в силе. Двадцать английских фунтов против троих твоих животных, хочешь — принимай, хочешь — нет.

Он потряс головой, и все на этом. Оставив его в компании Жоба, я встал и нога за ногу вышел наружу. Стоя под нависающей крышей, взглянул на дорогу. На ней появились какие-то всадники, и я настороженно следил за ними.

Подъехали ближе, и я распознал мисс Мейджорибанкс, Макейра и Саймона Тэйта. Молодой человек тоже был с ними, держался слегка позади.

Завидя меня, Тэйт натянул повод.

— Все еще здесь? — Взгляд у него светился подозрением.

— Видите ли, — сказал я, — мы тут малость закрутились. Тут, оказывается, борец завелся, и меня уговаривают на встречу. Только лошадиный торговец этот…

— Кимбл то есть? И чего он?

— Пустозвон, похоже, вот чего. Слюной исходит, чтобы я боролся, а поставить побольше, чтобы мне окупилось варакаться в пыли, его нет.

— Испугался? — Это вступила девушка. Целит в меня этот свой прямой, невозмутимый взгляд.

— Могло случиться. Но вряд ли случилось, коль скоро я этого человека еще не видел. Мне вообще-то бы лучше Перди…

— Перди! — воскликнул Тэйт. — Надо голову иметь не в порядке, такое придумать. Последний, с кем он сцепился, потерял глаз.

— Может, ему нужно преподать урок, — высказал предположение я.

Взгляд мисс Мейджорибанкс стал положительно свирепым.

— Бывают же зазнайки!

— Любезно с вашей стороны обратить внимание, мэм, — жизнерадостно ответил я, — но, по-видимому, от меня требуется сначала сразиться с Нили.

— У вас не будет ни шанса на победу. Я знаю Нили Хола. Он ужасно силен.

— Да, мэм. Но когда я предложил Кимблу двадцать фунтов против двух лошадей и мула, он повернул назад пятками. По-моему, он больше не считает Нили таким уж сильным.

Кимбл вышел из конюшни.

— Неправда! Я принимаю ставку!

Мисс Мейджорибанкс глянула на меня сверху вниз.

— У вас есть еще деньги, молодой человек?

— Десять фунтов.

— Тогда я спорю с вами. Пятнадцать фунтов против ваших десяти, что Нили побьет вас, два туше из трех.

— Мэм, вы уверены, что хотите этого? То есть я не думал…

— Вы не думали, что леди будет биться об заклад? Так вот, многие из них это делают, и присутствующая леди намерена.

— Мисс, — мягко произнес Макейр, — на вашем месте я бы такого делать не стал. Вы же не знаете этого человека.

— Я знаю его достаточно хорошо, чтобы мечтать увидеть, как Нили Хол укладывает его в пыль! — И резко прибавила: — Идемте в дом.

Макейр предложил ей руку, и она сошла с коня, затем прошла мимо меня, точно я вовсе не существовал. В воздухе осталось дуновение слабых, но очень приятных духов.

Нили Хол приехал со своей фермы в телеге. Я увидел его, только когда он сходил с нее перед таверной. Здоровенный увалень, он был несколькими годами старше меня и значительно тяжелее. Лицо его сохраняло мальчишескую мягкость, утраченную мной, и парнем он с виду казался неплохим.

На меня он едва взглянул, и никаких предварительных церемоний не последовало. Мы отошли к месту, заросшему травой, и стащили пальто.

Он проворно сблизился, неожиданно нырнул и пошел мне в колени, замыслив, я бы сказал, перевернуть меня вверх тормашками. Я шагнул в сторону, нажав при этом ему на висок и выведя из равновесия. Он пошатнулся, поймал баланс и атаковал опять.

На ногах он был быстр, хоть двигался неумело и нескладно. Но я хотел выяснить, что же он знает про борьбу. Мы схватывались несколько раз и расходились; толпа разрослась до полусотни, не меньше, и Нили показывал класс перед приятелями. Из его подходов я понял, что ему знаком бросок через спину и известно, как делать захваты головы и удушающий, потому что несколько раз он их, похоже, хотел попробовать.

Он проявлял силу и подвижность, но я сомневался, провел ли он в своей жизни хоть два десятка серьезных матчей. Я резко двинулся к нему, но, когда протянул руки, под моей ногой повернулся камень, сбив меня самую малость, и он обхватил меня рукой за голову и сжал. Затем принялся передвигать захват с расчетом, чтобы его бицепсы пришлись мне поверх ушей, а предплечья — на горло.

Я просунул руку между его широко расставленными ногами, ухватил за ягодицу, а левую руку уронил ниже колена и резко отогнул его ногу назад, оторвав от земли. Затем, сильно напрягшись, швырнул его через свое плечо, и оба мы упали… только он приземлился на голову. Я волчком обернулся назад, упал на частично оглушенного противника и прижал к земле.

— Первый бой выиграл Джон Даниэль! — крикнул Макейр.

Подержав побежденного еще немного, чтобы показать — ошибки нет, я встал.

Нили за мной, слегка покачиваясь на ногах и внимательно ко мне приглядываясь. Удивленный и растерянный.

По-моему, лишь трое поняли, что именно произошло: Макейр, Саймон Тэйт и трактирщик.

— Никогда еще своими глазами этого не видел, — потихоньку прокомментировал Тэйт. — Думал, ты уже проиграл.

— Он тоже так думал, — коротко ответил я.

Наступил период отдыха. Я вытер лицо мокрой тканью, потом стоял и ждал. Напротив, с другой стороны небольшого круга зрителей Нили возбужденно засыпали советами. Вся польза, что закрутят ему извилины, а то я не знаю.

Крикнули время. Мы настороженно пошли вокруг друг друга кругами. Очень сильный и быстрый, мой противник теперь проявлял больше осмотрительности. Едва ли он лучше остальных понял, что с ним случилось, но повторения не жаждал.

Он изобразил выпад, и последовавший действительный выпад я прозевал. Стремительно подсек меня, и я крепко ударился о землю лопатками, однако выбросил ноги вверх и перекувырнулся, сразу оказавшись на ногах. Уметь падать — целое искусство и первое, чему меня научили в детстве. Как упасть, как смягчить удар, как быстро подняться в позу обороны.

Когда я брякнулся, Нили решил, что я готов, и кинулся ко мне. Так что, встав после переворота, я угодил головой прямо в замок. На сей раз я напирал на него, поэтому продолжил движение и свалил его на спину. Он прихватил меня с собой и, только я высвободился и начал подниматься, врезался мне в ноги, и я снова растянулся. Он тут же очутился сверху. В тот момент я пытался повернуться, и он пришпилил мои лопатки к земле.

— Второй выигрыш Нили!

Я услышал возглас и лежал неподвижно. Времени оставалось мало, и я не хотел споров. Мне нужна была решительная победа, в которой никто не мог бы усомниться. Я начал уже движение, сбросившее бы его с меня, но остановился.

Мы встали, и я отошел к своей стороне ринга. Подошел Макейр. Мое дыхание почти не участилось, и я просто ждал, пока кончится перерыв. Прополоскал рот, выплюнул воду и промокнул лицо.

— А ты боролся раньше, паренек.

— Приходилось.

— Тот парень здоров, но я видел, что ты собирался делать со своими ногами. Закинул бы их вверх, поддел пятками под подбородок и скинул бы его, так?

— Да.

— Время!

Эта схватка решала все. Будут у меня лошади или нет, и большая часть моих денег тоже висела на ней. Я не хотел случайностей и не стал зря тратить время. Сразу пойдя на сближение, я внезапным нырком зацепил правую лодыжку соперника согнутой правой рукой и ударил в него весом всего тела. Он повалился, а я, не останавливаясь, покатился по нему, пока не оказался в превосходной позиции для удержания, с обоими плечами оппонента, прижатыми к земле.

Что бою конец, окружающие поняли не сразу. Третье туше произошло так быстро, что они не были к нему готовы.

Тэйт подошел к нам и сунул ладонь под Нили, проверить, точно ли он лежит на лопатках. Он лежал. Я придавил его поперек и, думается, в первый раз вынудил оценить мою силу. Он еще пытался рыпаться, но я держал его прочно.

— Третий раз выиграл Джон Даниэль!

Я оставался в том же положении, пока уже не могло быть сомнений в моей победе, затем поднялся и протянул Нили руку. Он принял ее и взгромоздился на ноги.

— Выпей за мой счет сидра, — предложил я.

— Добро, — сказал он. — А ты силен. Ничего не скажешь.

Мы вместе направились к гостинице, и хозяин отказался брать с меня деньги. Перегнулся через стойку и шепнул, в то время как Нили отвернулся переброситься словом с приятелем.

— Я на этом зашибил. Хорошо зашибил.

Меня легко тронули за плечо. Я повернулся и увидел мисс Мейджорибанкс.

— Ваш выигрыш, — бросила она. — Не знала, что вы — профессионал!

— Я не профессионал, — спокойно ответил я. — Я тот, кем кажусь, — человек, работающий по дереву. Никем больше быть не хочу.

— Мой совет — не волнуйтесь на эту тему, — иронически заметила она. — Силы у вас, похоже, хватит, но стать кем-то большим нужен ум!

И с этим отвернулась — подбородок нацелен на горизонт.

Я не чувствовал обиды. Любовался поднятым подбородком и прямыми плечами. Прекрасно держится, гордо так. Даже смотреть, как она подбирает юбку, поворачиваясь, и то приятно.

— А теперь за Перди! — провозгласил хозяин таверны. — Хотя с ним пойдет по-другому, боюсь я.

— С Перди не получится, — сказали сзади. Голос был новый, и все мы повернулись.

В дверном проеме стоял плотный человек в сером пальто и гетрах. Не первой молодости, джентльмен по виду.

— С Перди никто бороться не будет, — повторил он.

— Почему же, преподобный? — осведомился Тэйт.

— Потому что Сэм Перди убит сегодня в Беруике, убит голыми руками. Его прикончил человек, которому он нагрубил и хотел избить. Дрались — было на что поглядеть! Три минуты почти, а потом тот, пришлый его убил. Оставил валяться со сломанной шеей.

— Да бросьте вы! — сказал кто-то. — У Сэма шеища была, как у быка.

— И он ее сломал, — твердозаявил преподобный. — Одними руками и с таким видом, будто думает о посторонних вещах. Вы посмотрели бы только, как он двигается! Чистая кошка! А когда Сэм упал, достает себе спокойненько трубку и закуривает.

— Зовут того человека как-нибудь? — спросил я.

— Ага. — Священник повернулся ко мне. — Сказал, что его зовут Маклем. Полковник Маклем.

Глава 7

Выехали мы из деревни на следующий день все вместе. Направление взяли к Беруику, расположенному довольно далеко по дороге — если допустимо ее так назвать. Мисс Мейджорибанкс со своей группой ехала впереди, с ними — Саймон Тэйт. В Беруике он распрощается с нами и вдоль побережья поедет в Бостон.

Жобдобва и я тащились позади, не докучая мисс Мейджорибанкс нашим обществом. Заплатила проигранное она, не ерепенясь, как и Кимбл, вальяжный барышник. Хотя тот состроил кислую мину и не скрывал недовольства.

— Повезло тебе, что Перди на том свете, — сказал мне. — Он бы тебя насмерть отделал.

— Может быть. Но Маклема же он не отделал, правильно?

Кимбл про Маклема ничего не знал, но у меня последний из головы не выходил. Жобдобва меня предупреждал относительно него, но ничего подобного я не ожидал. Человек, способный победить и убить такого, как Перди, — тут есть, чего опасаться. Как бы то ни было, дороги наши разошлись. Я об этом не жалел.

На подходе к Сомерсверту Тэйт придержал коня.

— Вы поедете той же дорогой, что мисс Мейджорибанкс, — сказал он. — Макейр с кем надо справится, но вот второй… не дотягивает он. Хотя считает себя не кое-каким, и она ему верит.

— Не моего ума это дело. Я еду в Питтсбург, а они чего затеют, пусть у них голова и болит.

— Но последить за ними вы можете? Она совсем девочка, Джон Даниэль, ей еще учиться и учиться, а смелости — хоть отбавляй. Жизни не знает, только то, о чем читала. Всегда ее от всего оберегали, вот и не боится лезть во все дыры. Если с Макейром что случится, страшно мне будет за нее. Как родная мне, я же ее с самого детства знаю.

— Она меня на дух не переносит. Во всяком случае, я ведь простой ремесленник. Имений у меня нет…

Он глянул на меня. Неприязненно, подумал я.

— Нет, говорите? А мне известно из хорошего источника, что, живи вы во Франции и пользуйся тем, что по праву положено, вы бы графом звались по меньшей мере… и не из бедных.

Что за люди, сил моих никаких нет!

— Ну кто вам такого наболтал? Я простой рабочий. Умею с топором и пилой обходиться, и все на этом.

— Как хотите. Но вы будете там же, где она, до Питтсбурга хотя бы. Представится случай ей помочь, пожалуйста, сделайте это.

— Хорошо, — согласился я. Жалко, что ли.

Вскоре он расстался с нами и двинулся вдоль берега. В Портсмут, оттуда на Бостон.

Мы же выбрали направление на юг, к Хейверхилу, чтобы потом повернуть на запад к реке Коннектикут. Теперь нас осталось пятеро. В Хейверхиле к мисс Мейджорибанкс должна была присоединиться подруга — леди, которую она знала раньше и с которой списалась, когда начинала строить планы отправиться на Запад и поискать там брата.

Жобдобва и я замыкали кавалькаду. Ехали примерно в трех лошадиных корпусах позади и не сокращали дистанции.

В Беруике только и разговоров было о недавней схватке между Сэмом Перди, хорошо известным в округе, и захожим человеком — Маклемом. С большим опозданием полиция подумывала арестовать этого Маклема для расследования, если не для чего иного, но он покинул город, и никто не выразил желания ехать его ловить и вообще продолжать беспокоиться из-за всей истории. Казалось, каждый доволен донельзя, что от Перди избавились и местное население ущерба при том не понесло.

Конюх качал головой.

— Парень, такого в жизни больше не увидишь. Я Перди не любил. Хулиган, дрался, зверствовал над людьми. Как он рядом — никто себя безопасно не чувствовал. Но как оно происходило! Виноват Перди сам, ты уж мне поверь! Влез в бутылку и смотрел, чего бы натворить. Наверно, принял разок-другой по стаканчику, тут и показалось, что чужой больно чистенький… и вообще нос задирает. Так что начал он сам, но… дело в том, как Маклем это сделал. Ликвидировал его. Буквально, сэр. Именно ликвидировал. Спокойно, обдуманно, эффективно. Бед усилий почти что. Не напрягся, дыхания не потерял, не изругался ни разу. Просто превращал Перди в крошево. Ударил с дюжину раз и каждый раз ломал ему кость. Когда кулаком, когда лишь ребром ладони. И все равно оставил от него мокрое место. Перди был не трус. Тот сломал ему плечо, вмял скулу, и Перди все пытался одолеть. Тогда Маклем сломал ему шею. Говорить они могут, что хотят… большинство твердит, случайность, мол. А я скажу — я не одну драку видел, сэр, и я скажу, он это специально сделал. Все рассчитал, примерился и сделал. Знал, что сломает ему шею и убьет. Так и вышло. Сломал Перди шею, тому и конец пришел, а у Маклема хоть бы волосок из прически выбился. Заправил рубашку поглубже в штаны и прокомментировал насчет самообороны. Через минуту-две его в городе не было.

Жобдобва слушал и слегка хмурился. Когда мы отошли от разговорчивого конюха подальше, сказал:

— Говорил тебе, это сам нечистый в человеческом облике. Нам надо не попадаться ему на глаза. Загонит нас в гроб обоих, как пить дать, а ты… очень уж в себе уверен, вот что.

Уел меня. Не по мне, чтобы так вот ни во что не ставили. А все-таки повествование конюха меня встряхнуло. Убить в пылу драки — одно, а когда это делают с намерением, без колебаний и не сожалея после — совсем другое.

Когда занялся следующий день, мы вступили в страну, в которой поселения начали появляться только недавно. Хотя жилища фермеров уже становились гуще, в некоторых местах царствовал до сих пор сплошной вечнозеленый лес, деля трон с громадными валунами и скалами. Через реку был переброшен мост, заслуженно считавшийся достопримечательностью. Я слышал о нем, как слышали многие, занимающиеся тяжелыми деревянными конструкциями.

Мост Пискатаква выглядел великолепно. Две тысячи шестьсот футов в длину самое меньшее, он делился на три секции: две горизонтальные, одна выгнута дугой. Их несли двадцать шесть опор, некоторые по берегам, остальные — поднимающиеся из воды. Говорили, на одну арку пошло семьдесят тонн обработанного леса. Вполне вероятно. Я не пожалел времени, чтобы сделать остановку, залезть под мост и осмотреть работу. Подгонка и сборка оказались — красота!

Ночь мы провели в Эксетере, и между мной и мисс Мейджорибанкс не прозвучало ни словечка. Правда, Макейр держался приветливо, и наконец-то я обменялся парой фраз с младшим спутником юной леди.

Он обладал вполне даже неплохой внешностью, но проглядывало в его поведении что-то такое. Настораживало меня. Звали его Эдвин Хейл.

— Я вроде понял, вы собирались в Бостон? — заметил он.

— Мелькнула такая мысль, но я строитель, и самое место для меня — это западный водный бассейн.

— Водный бассейн? Или, может, мисс Мейджорибанкс вас тянет?

— Я с ней почти и не говорил.

Он пожал плечами, глянул на меня с кривоватой ехидной улыбкой.

— Хотите сказать, она с вами почти не говорила.

— Если вам так больше нравится.

Похоже, вот-вот начнет нарываться на ссору. От греха подальше я ушел.

Гостиницы, какие мы находили в пути, отличались удивительной чистотой, следили за их состоянием превосходно. Владельцы их обычно играли заметную роль в общественных делах своей округи. Еда по большей части подавалась замечательная.

Каждый рассвет заставал нас уже верхом и в пути. Мисс Мейджорибанкс ехала первой, мы с Жобдобва отставали дальше всех. Хороших дорог не попадалось. Почти все насчитывали немного лет, но дожди успели оставить в них глубокие промоины. Впрочем, мы держались травянистых обочин и показывали неплохую скорость.

Лошади, которых я выиграл на спор с Кимблом, проявили себя хорошо. Надежные животные, невзрачные, но выносливые. Казалось, в конце дня у них столько же сил, сколько было в начале.

Ровно в полдень мы остановились поесть в деревне под названием Кингстон, проехав в этот день уже восемнадцать миль. Деревенька размерами не вышла: несколько далеко раскиданных жилых домов, церковь, сколько-то магазинов.

На выезде Макейр отстал и поехал бок о бок с нами. Ехал несколько минут, потом проговорил:

— Джон Даниэль, у вас что, много денег с собой? — Увидев удивление на моем лице, добавил: — Это, конечно, не мое дело, только в Кингстоне я вышел на улицу перед вами и наткнулся на одного типа. Не из тех, на кого приятно смотреть, и тот так поторопился отвернуться, что я решил: не хочет, чтобы его видели. Сдается мне, он идет по нашему следу.

— Нет, денег у меня совсем мало, — ответил я и подумал о недавнем, о человеке из лесов северного Мэна с глазами змеи. Остановившемся в гостинице тем вечером, когда я нашел умирающего Фулшема. О Маклеме я тоже подумал. — Но знать о таких вещах не мешает.

Той ночью кто-то стоял над моим ложем в лесном домишке. Кто-то собирался убить меня… возможно, все еще собирается.

Мы спокойно продолжали путь, однако теперь я внимательнее приглядывался к дороге позади нас и к зарослям по обочинам. Мы говорили о многих вещах, потому что Макейр оказался человеком того сорта, которые всегда держатся в курсе событий, и судил обо всем умно и тонко. А поговорить было о чем. Один человек только что ввез в Соединенные Штаты секреты оловянной консервной банки и развернул производство консервов. Какие-то личности по фамилии Дагет и Кенсет вели толки, что собираются открыть фабрику рыбных консервов в Нью-Йорке. Кто-то вознамерился предложить конгрессу закон, который бы дал католикам право голоса в Массачусетсе. Джеймс Монро выставил свою кандидатуру в президенты на второй срок.

Следующая гостиница выглядела уютно, окруженная гигантскими старыми деревьями. Мы остановили лошадей в их тени. На скамье перед фасадом сидели несколько мужчин.

Я подъехал первым. Вскоре рядом натянула поводья мисс Мейджорибанкс.

— Не примете у меня лошадь? — спросила.

Я взял ее коня под уздцы.

— Пожалуйста, хорошенько разотрите его. И немного поводите перед тем, как поставить в стойло.

Это было приказание.

— Я не работаю на вас, мисс Мейджорибанкс.

— Что-что? На кого же вы работаете? Я думала, вас Макейр нанял.

Она отлично знала, что это не так, все же я попросту ответил:

— Я вообще не нанимаюсь. Когда я работаю, то в качестве независимого подрядчика. Если вы просите меня позаботиться о вашей лошади в порядке одолжения, я с удовольствием этим займусь.

— В порядке одолжения? Разумеется, нет! — резко отвернулась. — Не надо тогда. Макейр ее обиходит.

Плечи стояли очень прямо, и я смотрел, как она уходит, наслаждаясь ее красотой и злясь на ее манеру. Надо же, так и норовит записать меня в прислуги. Этого только не хватало. Любую работу, какую может исполнять слуга, я не стеснялся делать сам, да и делал. Коробило меня ее отношение.

Управившись со своими лошадьми на пару с Деревянной Ногой, я присоединился к Макейру, который занимался остальными.

— Видели того человека еще? — спросил я его.

Он покачал головой.

— Нет… но тем не менее мне это не по душе. Жулья и разбойников в стране — точно собак нерезаных.

— У нас сильная группа, — сказал я. — Маловероятно, что на нас захотят напасть.

Макейр обдумал мое заявление и согласился.

— Вы хорошо себя держите. Винтовка все время под рукой. А верзила, который с вами, — он уделил мне быстрый серьезный взгляд, — он прямо-таки на пирата смахивает.

— Жобдобва? Я считаю, он такой человек, что его лучше не трогать.

— Вы с ним не знакомы? Как следует.

— Мы повстречались на дороге и едем в одну и ту же сторону. — Я подзадумался прежде, чем выкладывать дальше. Но Макейр выглядел надежным мужиком и нравился мне. — Иногда мне кажется, он знает обо мне больше, чем бы ему следовало. То есть… я хочу сказать, не исключено, что повстречались мы не вполне случайно.

Глаза Макейра в раздумье остановились на мне.

— Вы говорили, что вы — корабельный плотник? Но где тогда причина? С какой стати кому бы то ни было ходить везде за плотником?

Я передернул плечами и промолчал. Макейр трудился старательно — наводил красоту на лошадь мисс Мейджорибанкс. Мне нравилось, как он работает: проворно, без напряжения, без лишних движений. Это я ценил, ведь и меня учили работать так же.

— Джон Даниэль, — произнес наконец Макейр. — Имя это хорошее, вот только многое вокруг творится, чего я не в состоянии взять в толк.

Я опять передернул плечами.

— Все проще простого. Свела нас вместе чистая случайность. Ваша мисс Мейджорибанкс едет на розыски брата, считающего, будто он обнаружил интриги против государственных интересов. В интригах, по-видимому, замешан некто по имени Торвиль. Идя на юг, я набрел на человека, получившего ножевые раны и брошенного, уже как мертвого. Набросился на него либо тот самый Торвиль, либо какой-то его родственник. Жертвой нападения являлся британский офицер — в момент совершения преступления или же в какой-то период до этого — и, возможно, выполнял поручение британского правительства. Так что он делал на пустынной дороге, ведущей из Канады?

Мне пришла в голову новая мысль.

— Шел за кем-то? Или, может быть, направлялся повидаться с мисс Мейджорибанкс?

Макейр выпрямился и вытаращился на меня. Бросил свое занятие.

— Это зачем же ему такое могло понадобиться?

— Чарльз Мейджорибанкс написал сестре. Мог и в другие адреса отослать информацию. Так что Фулшем вполне мог идти на встречу с этой сестрой… даже нести ей сообщение.

Я складывал все это одновременно с разговором, и, конечно, предположение являлось чисто умозрительным. Ничем более. Но очень уж невероятным было бы простое совпадение. Пусть совпадения и вмешиваются постоянно в жизнь каждого из нас, столь редкостное стечение обстоятельств вызывало подозрение.

Макейру оно тоже не нравилось. Он вернулся к чистке лошади, а я стоял рядом, глядя, как он работает, и размышлял.

— Одно мы знаем: на дороге у нас есть попутчики. Убили одного, полезли к другому…

Он поднял на меня глаза, и тогда я рассказал ему о человеке, стоявшем той ночью в гостинице около места, где я спал.

— Придется нам соблюдать величайшую осторожность, — промолвил он. — Смотреть в оба и не ослаблять бдительности ни на секунду. Я не хочу, чтобы с леди произошла хоть малейшая неприятность.

— И я не хочу, — заявил я.

Он посмотрел на меня еще раз. По-моему, он не очень удивился тому, что услышал.

Глава 8

Вместе с утром ко мне пришло чувство, будто что-то должно произойти. Того гляди обрушится на меня, а я не готов это «что-то» встретить. Неприятно.

Общий зал гостиницы пустовал, когда я спустился по лестнице из номера, где спал.

Это была теплая, гостеприимная комната. В ней стояли большой стол, несколько стульев; имелся камин, в котором неуверенно тлел огонек, как если бы не решил еще, гореть ему или нет.

Пол выглядел свежевымытым, а на окнах висели шторы. Я подошел к одному из окон и выглянул наружу. Во дворе гостиницы никого и ничего. Одна накрепко утрамбованная земля с каемкой зеленой молодой травки. Хоть бы что-нибудь, объясняющее мое предчувствие. Я разогнул спину, и позади меня незнакомый голос сказал:

— Индейцев высматриваем?

Я вздрогнул и обернулся. Ни звука, какой мог бы произвести входящий человек, я не слышал.

Сухощавый, выше меня, слегка сутулится. Возраст я определить не брался. Разменял третий десяток, я бы сказал, однако мог оказаться старше. Одежду из оленьей кожи, по швам разрезанную в бахрому, дополняли шляпа с широкими полями и мокасины на ногах. Как и я, он нес с собой винтовку.

Серые глаза смотрели насмешливо, но дружески.

Я ухмыльнулся в ответ.

— Осторожность не мешает. Индеец может оказаться где угодно.

Отреагировал смешком.

— Сгодишься за неимением лучшего.

Подошел к камину и поднял закопченный кофейник, стоявший рядом с углями. Достал из буфета Две чашки.

— Я заглядывал сюда раньше, — сообщил мне. — Знаю, где чего.

Наполнил чашки.

— Это вы на Запад двигаете?

Сразу на ответ я не решился. Но человек мне нравился. Нравился его стиль, как он себя со мной повел.

— Да. Я еду в Питтсбург.

Он чуть сдвинул брови. Разочарован.

— И не дальше? Питтсбург — это не то. Приятное местечко, но граница поселений ушла теперь дальше на запад. Раньше Питтсбург, Лексингтон — туда надо было идти. Сейчас следует добираться до Сент-Луиса на Миссури.

— Знаешь Миссури?

— Смешно. Побывал в верховьях. Поднимался по притоку Платт тоже.

Смерил глазами ширину моих плеч, объем груди.

— С виду ты годишься идти в горы.

— Я строитель, — сказал я и добавил: — Строю суда. Хочу построить себе пароход.

— На нем легче, чем пешком, — одобрил он. — Мне по вкусу кильботы. Но по большей части предпочитаю лошадей. — Прихлебнул черное варево и поднял взгляд на меня. — Ты тот самый, кто едет с одноногим?

— У нас с ним вроде бы один маршрут. С нами еще мисс Мейджорибанкс и Макейр.

Его чашка начала было путь ко рту, но остановилась, задержалась, потом двинулась дальше. Что-то из сказанного мной остановило эту чашку. Застало его врасплох. Я ждал, что будет дальше, но в течение долгих минут он не проронил ни звука. Когда я допил кофе и вытряхнул гущу на уголья, он спросил:

— Ничего, если я с вами за компанию?

— Ты тоже на Запад?

— Смешно. Назад, туда, где живут бобры. Ставить ловушки по ручьям, стекающим с высоких холмов. Проехаться по стране кроу, по землям черноногих…

До этого времени он сидел на корточках. Теперь встал.

— Пособлю со скотиной. — Поставил чашку. — Говоришь, с вами женщина? Мисс?..

— Мейджорибанкс.

— О?

Я повернулся глянуть на него.

— Знакомое имя?

— Н-ну… необычное имя, разве не так? Из Британии, может быть?

— Может быть. Хотя она родилась в Америке. Старый род, янки — и ведет себя соответственно.

— Задиристая, я слышал, — хихикнул он. — Гордая, нос кверху. Ну да девка и должна быть такой.

Может быть и другое мнение, говорил я себе, пока мы шли к наружной двери и в конюшню.

Он двигался с легкостью, ружье нес, точно это была часть его тела, и, принимаясь ухаживать за лошадьми, показал: дело знает. Мы положили им еще корма, оседлали и погрузили багаж на вьючного мула. Он принес свои вещи и, раз уж наш мул нес немного, взвалил и их ему на спину. Своей лошади у него не было.

— Не поспеешь за нами, — сказал я.

Взгляд его был короток и суров.

— Вы езжайте, как вам удобно. Не отстану.

Мы вывели коней к ручью — напоить. Утро выдалось тихое, погода прекрасная. Ручей весело бежал по своим делам, укрытый тенью нависших над ним деревьев. Свет утреннего солнца вспыхивал искрами на воде, где только не находил прореху в листве. Лошади поднимали головы, с морд капала вода. Казалось, утро доставляет им такое же удовольствие, как и нам.

Поворачивая животных в обратный путь, мы услышали топот копыт. По дороге приближался всадник, гоня лошадь так, что было видно: ему сидеть в седле удобно. Подъехал, когда мы ввели лошадей обратно на двор. Всадником оказалась женщина. Сидела она на стройном гнедом мерине, и сидела очень ловко.

Въехав во двор, она остановилась. Взгляд перебежал с меня на моего компаньона, потом обратно на меня. Хорошенькое круглое личико, вероятно, меньше сорока — «солнечная сторона», как говорят.

— Должно быть, вы — тот бесстыжий молодой человек, — сказала она, чуть-чуть улыбаясь.

— Вообще-то я не уверен, что могу претендовать…

— Я зато уверена! У кого еще найдутся такие широкие плечи, и чтобы его не заметили. Вы это, точно.

Не дожидаясь помощи, она слезла с седла и повернулась к нам.

— Я — миссис Абигейл Хигз. Поеду с вами на Запад.

— Хорошая у вас лошадь, — заметил я, и она расхохоталась.

— Видите? — обратилась к моему компаньону. — Как же это не он. Первый раз встречает женщину и обращает внимание только на ее лошадь. Неудивительно, что она сочла его бесстыжим. — Повернулась ко мне. — Бесстыжий вы, правда?

— Не имею таких намерений.

Засмеялась снова.

— А я имею намерение заморить червячка. Идемте внутрь.

Я привязал ее лошадь, глянул на охотника и пожал плечами. Тот ухмыльнулся.

— Огонь баба! Не обожгись, бесстыжий юноша.

Жобдобва как раз спускался по лестнице, когда мы вошли в зал, Макейр уже находился там и покосился на моего спутника. Я обернулся, чтобы представить его, и тут сообразил, что не знаю, как его зовут.

— Мистер Макейр, познакомьтесь с…

— Батлин, — произнес охотник. — Калгари Батлин.

Макейр пожал ему руку, меряя внимательным, острым взглядом.

— На Запад собрались, верно?

— Туда.

— Будет с нами. — Я запнулся, вспомнив, что ни у кого не спрашивал согласия, и добавил: — С Жобом и мной.

— Очень рад.

— Он ходил вверх по Миссури и сейчас хочет опять туда, — сказал я.

Макейр повернулся к нему всем фасадом и смерил снова.

— Хотелось бы поговорить с вами на эту тему, — сказал после паузы. — У меня есть интересы на Западе.

— Хорошо… когда хотите.

Легконогость и кошачья грация Батлина, конечно, порождены жизнью в горах и лесах. Я и сам имел приличный опыт такого существования. Занятия для квалифицированного работника частенько оказывались в дальних концах, и морем на каноэ либо пешком я попутешествовал по восточной Канаде порядком, строя корабли, мосты и амбары.

Новый знакомый был в моем вкусе. Всегда настороже, ворон не ловит, преимущества возможному противнику не даст. Сел — спиной к стене, так, чтобы можно было наблюдать за окнами и дверьми. По тому, как он это сделал, ясно: такая у него привычка, не случайно и не по особым соображениям он так устроился.

Абигейл Хигз, ожидавшаяся в Хейверхиле, поднялась в комнату мисс Мейджорибанкс. Когда обе сошли вниз, чтобы присоединиться к нам за столом, мисс Мейджорибанкс знала про Батлина. И времени зря тратить не стала.

— Мистер Батлин, — она протянула ему руку, — я — мисс Мейджорибанкс. Вы с западных территорий?

— Два месяца как оттуда. Мой брат заболел, и я пришел повидаться с ним, но, пока добирался, его уже похоронили.

— Сочувствую вашему горю. Хотите присоединиться к нам?

— По-моему, я уже присоединился, мисс. Джон Даниэль пригласил меня.

Она воззрилась в мою сторону.

— Вы слишком много на себя берете! Группа моя, и я буду решать, кто может с нами ехать!

— Прошу прощения, — отчеканил я, — я не знал, что принадлежу к вашей группе. Мы с вами едем тем же путем и к той же самой точке. Я считаю себя вправе приглашать кого мне вздумается.

Отвернулась.

— Так вы хотите с нами ехать?

— Хочу, наверно, — мягко ответил Батлин. — Но если группа разделится — к Даниэлю я пристал к первому.

Она резко отвернулась от нас и двинулась к столу. Что бы она ни собиралась спросить у Батлина, осталось неспрошенным, а я догадывался, какими могли быть вопросы. Уж конечно, в стране, где белых людей — раз-два и обчелся, человек по фамилии Мейджорибанкс незамеченным не остался.

В дорогу мы тронулись, едва солнце выглянуло из-за верхушек деревьев, и этим утром я ехал впереди. По своим причинам. Ночью брызнул короткий дождик, и я хотел поглядеть на дорогу. Я до сих пор чувствовал себя не в своей тарелке. Ладно, очевидного повода беспокоиться нет, но ведь меня не так-то просто заставить нервничать, а невидимое предостережение я почувствовал.

Дважды я останавливался и пристально рассматривал дорожную пыль. Во второй раз со мной поравнялся Калгари Батлин.

— Ранние пташки, — заметил с иронией в голосе, как мне показалось.

— Еще не светало, как думаешь? — спросил я.

Он проехал немного шагом, изучая следы.

— Дождь шел с час времени после полуночи. Тут проехали после дождя. В два, в три часа ночи, так примерно. Ты первым спустился вниз. Слыхал чего-нибудь?

Слыхал ли я? Я пораскинул мозгами. Может быть, слыхал что-то, и этим объясняется моя тревога.

— Не думаю. Я встал малость позже четырех, уже занимался рассвет. Когда я сошел в зал, было светло, но солнце еще не показалось.

Он кивнул.

— А меня что-то разбудило. Вполне возможно, лошади.

Опять уставился на дорогу.

— Двое конных. Вряд ли они стали бы ночевать под открытым небом в двух шагах от гостиницы и вряд ли провели в седле всю ночь.

— Считаешь, нас могут держать на примете?

— Могут, а что же. Бандитов по лесам полно.

Мы ехали еще несколько миль, потом он предложил:

— Нельзя сюда к нам Макейра?

Я позвал.

— Макейр?

Когда он подъехал, Батлин рассказал ему про следы на дороге и затем сказал:

— Мальчишкой я один раз провел здесь лето. Есть тропа, которая ведет прямо через леса. Старая индейская тропа до Олбани.

Макейр подумал минуту.

— Ближе ехать этой тропой?

— И намного.

— Тогда поехали.

Следы продолжали вести дальше по дороге. Видно было, что оставившие их скакали быстро. Батлин же неожиданно свернул и исчез среди деревьев в месте, где я никогда бы не догадался искать тропу. Затем показал нам ее: смутно различимая узенькая стежка, уходящая в лесную глубь.

Макейр возглавил нашу колонну, а Батлин отъехал назад и поставил на место потревоженные ветки там, где мы въехали в лес. Потом замел наши следы и посыпал сверху • листьями.

— Если присмотрятся, то найдут, куда мы делись, — объяснил он, — но для этого им придется вернуться назад и пройти по нашему следу до самого места. Пока они сообразят что к чему, мы далеко от них оторвемся, я считаю.

В лесу было сумрачно, тень густая, и очень тихо. Мы двигались рысью, потом шагом, потом опять рысью. Два раза переходили вброд небольшие ручейки.

Когда солнце стало высоко в небе, мы еще не выехали из леса. На короткое время остановились, чтобы дать лошадям роздых, собравшись вокруг маленького пруда. Никто не разговаривал.

Удивительная стояла в этом лесу тишина. Только в ближних ветвях перекликалось несколько птиц.

В середине второй половины дня мы пересекли широкий луг и вступили на проселочную дорогу. Прибавили аллюр.

Небольшую деревушку мы объехали кругом и снова очутились в лесу. К закату за нами осталось сорок миль. Остановились мы на большой, комфортабельно выглядевшей ферме. Женщины спали в доме, остальные — на дворе, в сарае. При пробуждении меня приветствовали запах свежего сена и кудахтанье курицы, сию минуту снесшей яйцо и оповещавшей об этом вселенную.

Беглая проверка дороги не выявила указаний, что кто-то ею воспользовался, и через час после восхода солнца мы уже поднимали пыль дальше по нашему пути.

Олбани был маленький городишко, в свое время принадлежавший голландцам. Подъезжали мы к нему по страшно пыльной дороге, идущей по равнине, усыпанной редкими соснами. Попадавшиеся на дороге дома не отличались ни многочисленностью, ни богатством. Назывался Олбани сперва Бевервик, потом Форт-Ориндж, следующим номером Вильямштадт и, наконец, стал Олбани. Сохранялись еще несколько домов голландской архитектуры: высокие, островерхие крыши, маленькие окна, низкие потолки. Большая часть улиц отходила под прямым углом от реки. Были и новые здания, превосходно смотревшиеся. Одно, на которое я обратил внимание, в начале Маркет-стрит — Базарной улицы — являлось, как мне сказали, жилищем семьи по фамилии Ван Ренселер.

В городе мы один раз поели, пополнили припасы и, не задерживаясь, выехали по направлению к западу.

Теперь мы не держались определенного маршрута. Сворачивали на боковые тропки, проселки, индейские дороги — многие давно заброшенные, — пересекали местность, приблизительно следуя течению реки Аллегейни. Ни ночные посетители, ни путники на нашей дороге — впереди или позади — нас не тревожили, видели мы только изредка местных сельских жителей, пока не въехали в город Питтсбург у места, где встречаются две реки.

Глава 9

Макейр остановился на углу Грант-стрит. Повернулся в седле.

— Здесь ваше путешествие кончается?

— Да. Займусь поисками работы на строительстве судов.

— Счастливо вам. Мы проделали вместе долгий путь, и хотел бы я, чтобы вы ехали с нами до конца. Вы мужественные и честные люди, вы и ваш спутник, и я спокойно спал все эти ночи, помня, что вы рядом.

Даже мисс Мейджорибанкс обернулась на спине своего коня, и мне почудилось, будто ее лицо при взгляде на меня немного смягчилось.

— Не люблю прощаться, — сказала она, — поэтому не буду.

— Я тоже, — спокойно ответил я, — и я не завидую вашему странствию. Прошу вас, будьте осторожны: я считаю, есть такие, которые знают, куда и зачем вы направляетесь, и которые не хотят, чтобы кто-либо появился поблизости и мог видеть, чем они заняты.

— Как-нибудь управлюсь, — пообещала она.

После чего они повернули на боковую улицу к Пенн-стрит, где у мисс Мейджорибанкс жили друзья, у кого она собиралась остановиться. Что до Жобдобва и меня, друзей в городе у нас не было и места, где поселиться, — тоже, кроме того, что могут купить нам наши деньги.

Питтсбург аккуратно улегся между речками Аллегейни и Мононгахилой, соединяющимися здесь, чтобы образовать третью реку — Огайо. Форт-Питт, много лет назад построенный тут на пустом месте, послужил сценой многих боев между индейцами и белыми, а также между французами и англичанами, и расположение его являлось весьма важным.

Мы отыскали гостиницу вплотную к набережной и недалеко оттуда поставили на конюшню наших лошадей. Я предвкушал, как поднимусь к себе в комнату и влезу в горячую ванну, но Жобдобва отправился в общий зал за рюмочкой рома.

Калгари Батлин следил, как он уходит, и затем сказал мне:

— Пройдусь вдоль улицы. Здесь должен быть народ с гор.

Мы с ним не обсуждали ни западные дела, ни Торвиля, поэтому я попросил его:

— Сам ничего не говори, но если услышишь что о человеке по имени Чарльз Мейджорибанкс, я бы тоже хотел это знать.

Он внимательно посмотрел на меня, потом произнес:

— Загляну к тебе на минуту. Кое-что надо бы уточнить.

У меня в комнате он сел на банкетку, занимавшую оконную нишу, ноги калачиком, как ему больше нравилось.

— Это родственник молодой леди?

— Ее брат, — пояснил я. — Она едет на Запад, чтобы его разыскать. Уверена, что он угодил в какие-то неприятности.

— Что угодил, то угодил, — скривился Батлин. — Перебежал дорожку довольно-таки опасным личностям.

— Откуда тебе это известно?

Обратил ко мне прямой взгляд.

— На Западе секретов не существует, хотя находятся такие, кто верит в обратное. Там шагу не шагнешь, чтобы кто-нибудь этого не видел, и слова не промолвишь, чтобы кто-нибудь не слышал. Индейцы — публика любопытная. Чудные вещи, которые творят белые, их интригуют, и за трубками частенько ведутся разговоры об этих интересных загадках. Сейчас некоторые индейцы говорят о войне. Об оружии, о том, как от моря привезут много винтовок. Из племени в племя ходят люди, с ними недовольные индейцы, и передают, что многие слушают, развеся уши.

— А Чарльз Мейджорибанкс? — спросил я.

— Время от времени говорят и о нем.

Было темно, когда я снова вышел на улицу. На водах Мононгахилы сияли отраженные огни. Несколько минут я стоял на улице, просто глядя на реку и прислушиваясь.

Дальше по улице затренькало пианино, кто-то торжествующе завопил. Мимо меня прошли двое, распространяя дух вина и смолы, оба не слишком тверды на ногах. Откуда-то рядом доносился приятный запах свежераспиленного дерева. А вот и оно: громадные штабеля досок, уложенных сушиться на солнце, клети толстых брусьев и мачтовых деревьев.

А все-таки думается про мисс Мейджорибанкс и как она поедет на Запад. Не по себе, что обещал Тэйту… но ведь обещал-то я только доставить ее в целости досюда. Сейчас же она отправится в Сент-Луис, а если и там не разузнает о брате, двинется вверх по Миссури или Платт.

Незачем мне себя грызть. Макейр мужик крепкий. Как каменная стена.

Тем не менее я беспокоился. Уж очень она молода и сверх всякой меры самоуверенна, по всей видимости.

Я зашагал вдоль речного берега. Несколько кильботов строятся. По крайней мере один корпус станет пароходом, плавающим по Миссури, судя по плоским очертаниям.

В будке около дальних штабелей леса светится огонек. Позади нее берег уходит откосом в воду, и видны причаленные вдоль реки дощаники. С некоторых долетают голоса, в окнах кают горит свет. На этих баржах живут. Сплавляют их вниз до Нового Орлеана, продают и оплачивают проезд обратно вверх по реке.

Вот это да! Я замер на полушаге, с напряжением вглядываясь в собирающуюся черноту. Из воды поднималась голова гигантского морского чудовища или дракона. Несущего на спине пароход.

Я спустился к пирсу. «Западный механик»! Так вот какое оно, судно, отправившееся с экспедицией майора Стивена X. Лонга на Запад. Даже в Канаде, далеко отсюда, слышали новости об этом предприятии. Тридцать пять дней от Питтсбурга до Сент-Луиса, с несколькими остановками по дороге. Я отыскал глазами название, написанное на борту, потом принялся разглядывать длинное, точно покрытое чешуей, похожее на змею судно. Голова поднимается до самой палубы. Хвостовые плавники скрывают от взгляда с боков кормовое гребное колесо.

Есть на что полюбоваться, даже в сумраке, окружавшем пароход, когда я подошел. Говорили, его построили с расчетом напугать индейцев. Я знал кое-кого из индейцев и сомневался, чтобы кто-то из них мог перепугаться надолго. Однако он должен был выглядеть впечатляюще, плывя под парами против течения, дыша дымом из ноздрей, оставляя позади вспененную воду.

— Нравится?

К поручню, шедшему вдоль чешуйчатой спины, прислонился человек.

— Наверно, здорово было его строить.

— Строить? Да… я к этому рук не прикладывал, но на реке он ведет себя отлично. По-моему, это безобразие.

— Какое безобразие?

— Его построило правительство, а теперь он правительству надоел. Хотят отвести его повыше по Огайо и пустить на слом.

Я глянул на корпус. Примерно семьдесят пять футов в длину.

— Какая у него осадка?

— С полным грузом девятнадцать дюймов. Как раз для западных рек, там то и дело воду с собакой искать надо.

— А как с котлами?

— Полный порядок. Хорошее судно… что называется хорошее. Дело просто в том, что его послали выполнить задачу, а получилось, что выполнили только наполовину. Так ведь это люди виноваты, которые плыли на нем, ну и объявившиеся трудности.

Мы поговорили еще немного, и, боюсь, я спрашивал об условиях, существующих в верховьях реки, столько же, сколько о возможности построить корабль. Начал чувствовать лихорадку, вот ведь что.

Прибыв в Питтсбург, Цинциннати или Лексингтон в ту пору, человек только и слышал что о Западе. От людей со всех концов света. Каждый либо побывал там, либо туда собирался. Велись разговоры про индейцев, бизонов, дичь, но больше всего говорилось о самой земле, о прериях и горных цепях.

Иногда происходящее трудно было взять в толк. Люди, имеющие хорошую работу, доходные профессии, процветающие деловые предприятия, — и говорят, что отправляются на Запад. Многим из них достаточно оставаться, где они есть, чтобы разбогатеть, но живущее в них стремление не считается ни с деньгами, ни с успехом. Это было стремление исследовать неизведанное, освоить новую страну, заселить огромные пустые земли за горизонтом.

Это стремление пронизывало воздух, которым я дышал в городе, граничащем с новыми краями, а в Сент-Луисе, куда, казалось, решил отправиться весь Питтсбург, должно быть, дело обстоит куда хуже. Уже обсуждают открытие торговли с Санта-Фе, упоминают Калифорнию — это еще где?

Мой собеседник тоже заразился. Звали его Джон Масман, он дважды ездил в Сент-Луис, а до этого поднимался на кильботе по Миссури.

— Индейцы? Видел полно. Неплохой народ, но взбалмошный. Раз-два, и передумают, а белых в грош не ставят. Большинство мало кого нас встречали, и кто ни приди к индейцам — торговать хочет. Убеждены, что белым без них никуда. Для индейца бизоньи одеяла — это все, а про нас думают, будто у нас нет бизонов и не на кого охотиться, поэтому и приходится ехать на Запад, чтобы раздобыть меха у индейцев.

Некоторые из них бывали на Востоке и видели города. А другие им не верят. Обзывают лжецами и говорят, что им затуманило разум белое колдовство. С индейцами надо полегоньку, пока не расчухаешь, откуда ветер. Они много между собой воюют, нападают на деревни, перехватывают охотничьи партии, даже женщин, собирающих хворост… Убивают и снимают скальпы. Если ведешь дела с каким-нибудь племенем, другое племя может посчитать тебя за врага. Приходится действовать с оглядкой, пока не разберешь, кто в каких отношениях.

Звучало, как хороший совет, а я в таких нуждался.

Теперь лихорадка овладела мной полностью.

Я расстался с Масманом и долго ходил по улицам. Когда вернулся в отель, было очень поздно. Жобдобва сидел в зале, расчесывал бороду и бурчал себе под нос. За гребешок он брался, когда что-то его расстраивало. Расстраивало и сейчас.

Перед ним стоял стакан рома, и по раскрасневшимся щекам я угадывал: это не первый. А ведь он был из тех, кто пьет немного и головы при этом не теряет.

— Они тут, паренек, — сообщил он мне, — нагнали нас.

— Кто «они»?

— Маклем и та шайка. Только их больше стало. И чудорезная же эта компания! Снюхались еще с восемью — десятью подонками Бог знает откуда и налаживаются отправиться на Запад.

— К нам это не имеет отношения. — Я пожал плечами. — Чем раньше они уберутся, тем лучше.

Он метнул в меня жесткий взгляд. Глаза слегка вылезают из орбит — так с ним бывало, когда он выходил из себя.

— Не имеет отношения, говоришь? Можно считать и так, а я вот думаю, что мы с ними накрепко связаны, и вместе будем плыть или тонуть, пока кто-то не захлебнется!

Глотнул рома.

— Этот, со змеиными глазами… он заходил сюда, про тебя спрашивал. Меня не видел. — Он указал назад. — Я стоял там сзади, у двери, и он прямо про тебя и спросил.

— Ну хорошо, теперь он знает, где я остановился.

— Это еще не все. — Жобдобва вытер бороду тыльной стороной руки. — Он спросил про юную мисс.

Внутри меня все заледенело. Жоб полностью овладел моим вниманием и понимал это.

— Спросил про нее?

— Ага. Но здесь никто про нее ничего не знал, и он ушел, прежде хорошенько оглядевшись. Недоверчивый тип, каких мало!

Я упал в кресло напротив. Спрашивают о мисс Мейджори-банкс, значит! С какой стати?

Обо мне пусть разузнают сколько угодно, это не важно. Я в состоянии о себе позаботиться — попытаюсь, во всяком случае. А с ней история другая. Деликатно воспитанная, гордая молодая леди, понятия не имеющая, во что ввязывается. Макейр ей тоже этого растолковать не может, а что до другого ее приятеля, молодого…

Хочет поискать на Западе своего братца, обнаружившего какой-то там заговор. Или решившего, что обнаружил. Впрочем, подобный план может существовать в действительности, ведь и раньше стряпалось много таких. Некоторые по земле с ума сходят. Просто то, что есть такая огромная неразведанная территория, не давало покоя каждому авантюристу и джентльмену удачи, и всякий из них спал и видел, как бы в одночасье стать королем. Королем над собственным обширным краем, равным по площади Европе, как намекали слухи.

Успех похода Льюиса и Кларка только подбавил жару их мечтаниям, потому что раз шестнадцать человек — или около того — могли пройти материк поперек, почему бы нескольким сотням не захватить его себе?

Я торопливо пересмотрел в уме создавшееся положение. Нужно четко определить проблему, только потом можно ее решить.

Она едет на Запад. Они — туда же. Серьезность того, с чем связался — или что подметил — ее брат, оценивать я не гожусь.

Всего несколько недель прошло, как я набрел на умирающего человека, замешанного в тот самый заговор либо очень похожий. Убийца в этот момент мог находиться в нескольких минутах ходьбы оттуда.

Так называемый полковник Маклем остановился в ближайшей гостинице, с ним кучка людей, если не являющихся негодяями, то выглядящих убедительно в этой роли.

Маклем доказал, что исключительно опасен, убив Сэма Перди.

Теперь тот самый Маклем ошивается здесь, в Питтсбурге, наводя справки — или поручив одному из пособников навести справки — о мисс Мейджорибанкс.

Ну да, я предостерегал ее, но она отнеслась к моему предостережению весьма небрежно.

— Меня это не касается, — сказал я наконец. — Ее предупреждали.

— Ха! — взорвался восклицанием Жобдобва. — Предупреждали! Где это видано, чтобы такая заносчивая девица послушалась предупреждения?

— Ее дело.

— Ее ли? А я-то смекал, что ты имеешь на нее виды! Винить я тебя не виню, парень. Девка прелесть, конфетка просто!

Я проворчал себе под нос, сам не разобрал чего, и опрокинул в рот свой глоток рома.

— Я пошел спать, — раздраженно объявил я, — а она может делать, что знает. — Поднявшись на ноги, прибавил: — Во всяком случае, у нее есть Макейр.

— Макейр! Думаешь, он устоит против тех людей? Маклем — дьявол. Сам дьявол, говорю тебе. Макейр человек сильный, не трус, но Маклему в подметки не годится. Тот его проглотит, только косточки выплюнет.

— Я плотник, — упрямо произнес я. — Приехал строить корабли.

— Да, а девушка пускай пропадает.

— Ты кто такой, мораль мне читать? Пират чертов!

Он засмеялся, обнажив неприглядный ряд зубов.

— Пират, вот как? Это ты мне? Твоя собственная пиратская кровь течет по жилам неразбавленной. Думаешь, я купился на твоего Джона Даниэля? За последнего остолопа меня держишь? Я вашего брата где угодно узнаю, ты же носишь знаки Талона на себе. Тебе еще клешню вместо руки, вылитый был бы старый дьявол!

Ничего себе! Я глядел на него во все глаза. Кто он, пришедший из ночи и болота и знающий меня по имени?

Кроме нас, мало народу оставалось в зале, и наши голоса звучали приглушенно, но звенели напряжением. Несколько пар глаз повернулось в нашу сторону. Высматривают начинающуюся ссору — как они считают.

— Талон так Талон, — сказал я. — Жан Даниэль Талон, Я если уж тебе приспичило знать, и поговаривают, что основатель нашего рода был пиратом… или капером. Тебе что до этого?

Он успел наполовину встать со стула, теперь опустился обратно.

— Сядь, прах тебя побери, побеседуем. Ты вот меня пиратом окрестил. А я и был пиратом, и не только. Лучшего артиллериста, чем я, моря никогда не видали, а иногда я плавал под черным флагом, но это не важно. Думаешь, те, кто бороздил индийские воды, забыли Старого Когтя? Они •помнят. Помнят, поверь мне, и как он сам-друг взял крепость Джинджи,тоже помнят.

— Он ее не брал. Просто побывал там.

— «Побывал», говоришь? Да, побывал, вошел, где не могла пройти армия, взобрался по стенам и башням прямо во внутренние комнаты и бросил вызов матерому льву в его собственном логове. Ухватил за бороду и подровнял ему уши, потом прикончил и унес с собой мешок добычи, которого хватило бы, чтобы выкупить половину европейских королей! Кому в тех водах неизвестна эта история? Я сам смотрел на стены Джинджи спустя эти многие годы и содрогнулся, помыслив о человеке, посмевшем в одиночку подступиться к ним.

Над столом воздвиглась человеческая фигура. Подняв взгляд, я увидел, что это человек с парохода, Джон Масман.

— Может быть, я пойду с тобой на пару плотничать. Работа-то моя кончилась. Продали суденышко.

— «Западного механика»?

— Ага. Спустили девчонке по имени Мейджорибанкс, или как ее там.

Внутри у меня что-то оборвалось.

— Мисс Мейджорибанкс?

— Ей. — Событие, очевидно, переваривалось отставным речником плохо. — Я хотел еще рейс сделать… хорош пароход-то. А капитан говорит «нет». У него своя команда.

— Ее капитан?

— Ну да, эта девица времени не теряет. Глазом не моргнуть, уже и пароход есть, и команда набрана. Надеется погрузить провизию и топливо и отойти за несколько часов, и, если я понимаю в людях, этот Маклем организует ей такое. Надсмотрщик с плантации, вот что он есть. Умеет людей погонять.

— Маклем?

— Угу. Капитан Маклем нынче, с инструкциями плыть до Сент-Луиса и иных пунктов назначения к Западу.

Масман опустился на стул.

Мой взгляд переместился на Жобдобва. Триумфа в нем не было. Ничего похожего на «я же тебе говорил!». Лишь разочарование… и страх.

Мисс Мейджорибанкс отплывает на «Западном механике» с Маклемом в качестве капитана, и брат, которого она собирается спасать, вполне может оказаться пленником той самой своры, которая составляет команду ее судна!

Глава 10

Жобдобва медленно покрутил головой. Брови сведены в одну точку.

— Опоздали мы. Маклем умеет привораживать людей. Раз уж он ее уговорил, ты тут спорь не спорь — ничего не добьешься. Попробуй: он такой весь будет из себя улыбчивый да ласковый, а только ты с глаз долой — мигом тебе голову отвинтит.

— Может, моя голова не так легко отвинчивается.

Жоб махнул рукой.

— Сэм Перди тоже так считал, а Маклем стер его в порошок.

— Все же зайду к ней и поговорю.

— Ничего путного не выговоришь. Она нашла себе человека, который отвезет ее, куда ей хочется, он ее слушает и уверяет, что она поступает правильно. Ему требовался транспорт, а она предоставила ему и его подручным все удобства. Помешаешь им — уберут.

— Все равно пойду.

Он взглянул на часы, висевшие на стене.

— Время — час ночи почти. Куда ты сейчас пойдешь?

— Хорошо, отложу до утра.

Нет нужды говорить, этой ночью я не смыкал глаз и с первым проблеском света был на ногах. Хотя это я только так выразился — «не смыкал глаз», наверняка засыпал минутами. Когда забрезжил рассвет, я пил кофе и, не дожидаясь завтрака, вышел из гостиницы.

Привалившись к коновязи, стояли двое. Один в вязаной шапочке, другой носил черную шляпу с обвислыми полями, оба крепкие, деловые на вид. Я отметил для себя их присутствие и повернул к городу.

Один из них окликнул меня:

— Не туда, мистер. Ищете плотницкую работу, идите в другую сторону, к докам.

— Спасибо. У меня дела в городе.

Они шли ко мне, раздвигаясь при этом немного в стороны.

— Лучше иди ты к докам. Никому ты в городе не нужен. Фактически нас особо предупреждали, чтобы ты не ходил в город.

Я приятно улыбнулся.

— Возможно, вы пожелаете меня туда не пустить?

Тот, кто в вязаной шапочке, скалил зубы.

— Ну, мы ж не хотим, чтобы ты попал в переплет, верно, Пит?

— Определенно не хотим, — согласился Пит. — Вдруг ему да взбредет в голову навестить одну молодую леди. Никуда это не годилось бы, совсем никуда.

— Ну что ж, — произнес я, — наверно, вы правы. С тем же успехом могу вернуться обратно и позавтракать.

— Видишь! Сказано те, Пит, что он умный парень! Сказано же, разве нет? Так я и говорил: «Этот малый соображает. Два раза повторять ему не надо». А ты че?

— А я ответил, что его нужно маленько поучить. Произвести впечатление, так сказать.

Три шага, сделанные тем временем мною, принесли меня к ним вплотную. Я поднял руку, чтобы поправить свой съемный воротничок, и ударил из этого положения. Ударил, как меня всегда учили: точно собираясь пробить свою цель насквозь. Как если бы метил не в подбородок, а в затылок противника.

В моей семье идут в кость и мышцы, а я еще этому поспособствовал, занимаясь боксом, борьбой, тренируясь в рукопашном бою и год за годом орудуя тяжелым инструментом. Высокий жесткий удар достался человеку в шляпе, и он так даже и не поднял рук.

Он находился слева от меня, и удар вышел перекрестным. Не гася инерции, я отдался обратному пружинящему движению плеч и нанес удар левой, поймавший мистера Вязаную Шапочку в броске.

Я удивился бы, видя кого-то из них встающим. Но они сюрпризов мне не доставили. В неожиданно приподнятом настроении я зашагал в город.

Пенн-стрит гордилась рядом изысканных зданий, но я явился во всеоружии, надев перед выходом сшитый по фигуре черный костюм. Я заказал его в Монреале во время последней поездки туда, и скроен он был хоть кому на зависть.

Мне указали великолепный особняк. Человек, открывший мне дверь, поклоном пригласил меня войти, когда я спросил мисс Мейджорибанкс. Я не был уверен, что она уже встала.

— О? — Мисс Мейджорибанкс выглядела удивленной. Не знаю, меня ли она не ожидала увидеть или мой красивый костюм. — О, мистер Даниэль! Входите, пожалуйста!

Из двери позади нее появилась очень привлекательная юная блондинка, и мисс Мейджорибанкс сказала:

— Хелен, это мистер Даниэль. Он был с нами, когда мы ехали сюда из Мэна.

— Как поживаете? — Большие голубые глаза Хелен раскрылись весьма эффектно, когда она взяла мою руку. — Мы как раз садимся завтракать. Не хотите присоединиться? — Обернулась. — Дэйзи, поставьте еще один прибор для мистера Даниэля.

Столовая, куда она повела меня, оказалась нарядной комнатой с мебелью и стенными панелями орехового дерева. Стол был накрыт лучше, чем мне довелось видеть с тех пор, как я побывал в доме деда.

— Хелен, — лицо мисс Мейджорибанкс как бы окостенело, — боюсь, ты не поняла. Мистер Даниэль… я хочу сказать, он не…

— Не джентльмен? — подсказал я. — Разве это не вопрос мнения? Вам случалось наблюдать, чтобы я вел себя недостойно?

Ее щеки заливала краска. Явно смущенная, она произнесла:

— Я про то, что… я не приглашала вас к столу. Это дом моего друга. Я не могу позволить себе бесцеремонность…

— Пригласить работягу? Человека, который что-то делает собственными руками?

Я вытянул вперед руки, показывая их Хелен.

— Так ли уж плохи эти руки? Что такого нехорошего в том, чтобы придавать форму дереву, строить из него?

Она со смехом обхватила мои ладони своими.

— Чудесные руки! И кажутся такими сильными! Прямо дрожь по телу.

Рот мисс Мейджорибанкс чуть сжался.

— Сожалею. Будь это мой дом…

Держа за пальцы правой руки, Хелен повела меня к столу.

— Садитесь здесь. Окажите любезность! Дэйзи, мистер Даниэль — крупный мужчина и наверняка очень голодный.

Приятно было вновь очутиться за подобным столом. Хотя, несмотря на богатое убранство, не хватало маленького нечто, какое можно было найти в жилище моего дедушки.

— Вы надолго останетесь в Питтсбурге, мистер Даниэль? — Зависит от разных причин. — Кофе был горячий и

крепкий. — Я приехал, рассчитывая заняться строительством судов. Возможно, построить одно для себя, чтобы начать торговлю на реках Запада. Но кое-что возымело место… поэтому я пришел сегодня. Мне необходимо поговорить с мисс Мейджорибанкс.

— С Табитой?

Я слышал ее имя в первый раз. Табита Мейджорибанкс. Не мог решить, нравится мне оно или нет.

— Что-нибудь личное? Мне уйти?

— Нет-нет, вопрос деловой. — Я поставил чашку на стол. — Мисс Мейджорибанкс, я прошу вашего снисхождения. Насколько я понял, вы купили пароход «Западный механик»?

— Да, купила. Он шел по очень умеренной цене, и мне подумалось, что это — самое простое и легкое средство добраться на Запад.

— Разумеется. Команда у вас есть?

— Конечно. Полковник, то есть капитан Маклем, обо всем позаботился. Он очень эффективно действует.

— И так хорош собой! — воскликнула Хелен.

Я помолчал, не вполне уверенный, как вести переговоры дальше. Табита Мейджорибанкс смотрела на меня с ожиданием.

— Этот полковник Маклем, — сказал я, — убил Сэма Перди.

— Который напал на него первым.

— Вне сомнения. Я имел в виду, как это было сделано. А также Маклем находился на той же дороге в Мэне, когда умертвили Фулшема, молодого английского офицера.

Теперь Табита Мейджорибанкс догадалась, к чему я клоню, и глаза ее излучали холод.

— А вы, мистер Даниэль? Вы разве не присутствовали на той дороге сами?

— Присутствовал. Но Фулшем был жив, когда я нашел его.

— И обвинял полковника Маклема? — Тон ее голоса дышал морозом.

— Нет, но…

Мисс Мейджорибанкс поднялась с места.

— Мистер Даниэль, не знаю, что вы надеялись выиграть, явившись сюда, или в чем желаете меня убедить. Но, если вы ревнуете…

— Ревную? — Я остался сидеть. — А почему я должен ревновать? Какое у меня может быть побуждение к чему-то подобному?.

Ее лицо вспыхнуло, глаза сузились в щелки. Умеет сердиться мисс Табита Мейджорибанкс! И великолепно выглядит, когда сердита. «Очаровательно» как-то не совсем подходит в эту минуту.

Теперь я встал и, прежде чем она успела произнести слово, спокойно начал:

— Вы считаете, что ваш брат нашел нечто важное для вашей страны. Мистер Фулшем преследовал человека, предавшего родину, авантюриста, пользующегося дурной славой. Он собрал о нем немало интересных сведений. В данный момент некто Торвиль вербует всю шваль, какую может отыскать, с целью, как мы думаем, захватить Луизиану. Полковник Маклем с порядочной партией швали отправляется сейчас с вашим пароходом. Пароход — самый простой способ добраться на Запад не только для вас, но и для него, для всех них, он то же самое.

— Возводите против него обвинение? — Во взгляде сверкает бешенство.

— Нет. У меня нет достаточных доказательств. Что я предлагаю — это вам подобрать другую команду. Людей, известных местным жителям, и капитана, которого здесь знают.

— Нет доказательств! Надо думать! Сплошные гадания и ваша к нему неприязнь. Извини, Хелен, но я не в состоянии больше находиться с этим человеком в одной комнате.

— Ухожу. — Я повернулся к Хелен. — Простите меня. Я принес информацию и надеялся, что мисс Мейджорибанкс прислушается, но не собирался нарушать ваш завтрак.

Хелен проводила меня к выходу.

— Приходите опять, хорошо? И будьте так добры… не обижайтесь. Я никогда не видела ее настолько разгневанной. Должно быть, вы ей очень сильно нравитесь.

— Нравлюсь? Да она землей брезгует, по которой я ходил.

Хелен засмеялась.

— Ой, вряд ли. Когда вы сказали, что вас не тянет ревновать, это ее и достало. Приходите, пожалуйста, мистер Даниэль,

— Зовите меня Жан, — попросил я. — Так звучит мое имя по-настоящему.

Обратно я шел медленно, обдумывая положение со всех сторон.

Мои усилия не привели ни к чему. Она только взбеленилась, и, если я хоть сколько разбираюсь в людях, последнее, на что она теперь согласится — это избавиться от Маклема. Собственно, я сделал хуже. Вот и пытайся творить добро.

Макейр. Предупредить следует его.

Тревога! Мне самому необходима осторожность. Те двое, преградившие мне дорогу у гостиницы, были там не случайно. Собирались не позволить мне сделать именно то, что я сделал, тут и думать нечего. Правда, напортачил я как следует.

Маклем, или кто-то, на кого он непосредственно работает, явно верит, что я знаю больше, чем знаю. Побоялся, не доставлю ли я ей конкретных фактов, и решил принять меры.

На Речной улице, очевидно, карауля меня, бездельничал Батлин. Поплелся навстречу.

— У тебя как будто возникли проблемы, — сказал он.

— Никаких проблем.

— Но в гостинице мне сказали, что на тебя наскочило двое уголовников.

— А, эти! — Я ухмыльнулся ему. — Ерунда, вот когда я попробовал предостеречь мисс Мейджорибанкс против Маклема, то-то поднялась буря!

И вкратце рассказал подробности. Батлин молча стоял и слушал. Умел слушать Батлин, не забывал услышанного, но что ценнее всего, как я начинал понимать, он знал, каким образом на основе услышанного действовать. Знаниями обладают многие, но редко кто способен с пользой их применить.

— Так что будем делать? Жобдобва места себе не находит.

— Хочу потолковать с Макейром. Найди его, ладно? А я переоденусь.

В моей комнате меня встретила тишина. В окно можно было видеть «Западный механик». Я достал из заплечного мешка подзорную трубу и принялся изучать пароход в деталях.

Человек стоял на лодочке-однопарке и закрашивал название. По трапу поднималось сразу несколько носильщиков с ящиками и тюками. У Маклема время зря не пропадало.

Неподалеку от сходней остановился фургон, запряженный двумя лошадьми. Сзади фургона свисал брезент. Под моим взглядом несколько человек окружили экипаж, все к нему спиной. С борта спустилось шестеро здоровяков. Брезент сзади подняли и вынули длинный ящик, потом еще такой же и еще.

Здоровяки понесли ящики вверх по сходням рысью, а те остальные все время оставались настороже, поглядывая на все четыре стороны, внимательные, словно кошки.

От Речной их заслоняли пакгауз и штабеля леса, и только моя позиция на втором этаже таверны и зрительная труба предоставили мне шанс видеть происходящее.

Наблюдая, я считал вслух:

— Три, четыре, пять… шесть, семь… восемь.

И еще не все. Десять продолговатых ящиков, самое малое, и спрашивать, что в них может лежать, мне не надо. Я видел такие раньше. Двенадцать винтовок в каждом. Или больше.

В дверь тихонько стукнули, и вошел Батлин. Передавая ему трубу, я показал на фургон с брезентом, как раз отъезжающий. На его место подтягивался другой, и началась выгрузка. В точности тем же порядком.

— Что скажешь? — спросил я.

Обернулся ко мне.

— Ружья?

— Несомненно. В первом привезли по меньшей мере сотню.

— Так что, по скромной оценке, на борту сейчас двести стволов или сверх того. Огневая мощь не из слабых.

— Макейра нашел? — напомнил я.

— Не-а. Нету его нигде. Пока нет.

Мы замолчали. Второй фургон освободился от груза и уехал. Теперь вокруг парохода-дракона продолжалась лишь обычная возня.

— Что предпримешь? — осведомился Батлин.

Предпринять я не мог ничего. Табита Мейджорибанкс не захочет, чтобы я находился на пароходе, и, уж конечно, я не стану служить под командой Маклема. Чему суждено случиться, случится без задержки: ведь судно отплывает на Запад через день либо два, по всей вероятности.

— Ничего, — сказал я. — Поищу работу.

Батлин хлопнулся в кресло и задумчиво уставился в окно.

— Прекрасная девушка, — пробормотал, — отменное достоинство.

Я внутренне сжался. Сознание затапливал стыд. Да, все, что говорит Батлин, верно. На память пришла посадка плеч, как выглядела ее спина, когда она удалялась от меня. Но я знал: девушка терпеть меня не может, и с отменным достоинством у нее сочетается отменно дьявольский характер.

Так я и высказался. Батлин в ответ хохотнул.

— А ты чего хочешь? Чтобы чайник закипел, надо, чтоб огонь горел.

Глядя в подзорную трубу, я проследил, как на пароход всходит человек, задерживается у фальшборта. Полковник Маклем. Мои руки сжались в кулаки.

Но кулаки не подходящее против него оружие. Если браться за Маклема, то с умом, и не замутненным эмоциями, ибо я уверился в одном: этот человек думает. Постоянно.

И каждая мысль его сводится к тому, как бы уничтожить тебя, как бы причинить тебе боль.

Глава 11

На верфи затруднений я не имел. Суда строились, и работники были нужны. Балки нарезались механической пилой с приводом от водяного колеса, но многие из них нуждались в дополнительной обработке, а я управлялся с топором и теслом получше среднего. Взяли меня тут же.

В тот же день пополудни мой босс, Джон Дил, подошел к месту, где я работал, и пошвырялся ногой в щепках, снятых мной с отделываемой детали. Щепки были почти одна в одну, а поверхность дерева — гладкая, точно после полировки.

— Хорошо работаешь, — негромко произнес он. — Строил корабли когда-нибудь?

— Это моя профессия, — сказал я. — Я построил три шхуны, баркентину, несколько бригов, а рыбацкие посудины не считал.

— Так я и думал. — Понаблюдал некоторое время, как я работаю. — Мосты наводил?

— Не один… Амбары тоже ставил.

— Нам заказали пароход. Длина сто двадцать пять футов, главная палуба, каютная палуба и рубка.

Я оперся на топор.

— Здесь будете строить?

— Да. Хочешь, будет твое задание.

— То есть я буду руководить?

— Я следил за тобой. Сумеешь. Я хочу поручить дело человеку, который любит свою работу, любит материал, с которым работает, и инструмент в своей руке.

Именно то, чего я хотел. Зачем пришел на Запад. И вот оно само идет в руки. Сто двадцать пять футов — внушительный кораблик, и, спустив его на воду, я смогу диктовать свои условия. Чего я жду?

— Разреши, отвечу завтра. Мне надо прикинуть, что нужно будет сделать и как к этому приступиться.

— Подойдет. Где моя контора, ты знаешь. Надумаешь чего, приходи.

Какое-то время я размышлял, не двигаясь, потом вновь принялся за работу, испытывая удовольствие от того, как чисто режет лезвие, как аккуратно отходят щепки. Это — начало моей жизни, моего дела. Строить. Создавать суда, которые понесут торговлю в эту неприрученную страну, поднимутся в самые верховья ее дальних рек.

Когда я кончил работу, уже стемнело. Я сложил инструменты и повернулся спиной к реке, направляясь к отелю. Поскольку я собираюсь застрять в Питтсбурге, надо найти другое жилье, подешевле.

На улице впереди меня негромко прошаркали шаги. Я замер в полной неподвижности. Предыдущим днем у меня была мелкая неприятность, и я считал, хватит.

Подняв руки к груди — в готовности и блокировать и нанести удар, — я двинулся дальше.

— Джон Даниэль?

Это был Макейр.

— Макейр! Нам нужно поговорить.

— Нужно, — ответил он. — Поплыли с нами. Должность выберите сами. Или садитесь пассажиром, независимым торговцем.

— Говорите за себя, Макейр. Ни Маклем, ни мисс Мейджорибанкс этого не допустят.

— Если я замолвлю слово, допустят. Поедешь, паренек?

— Не могу. Ваша мисс Мейджорибанкс зачислила меня в простонародье и недолюбливает вдобавок. А Маклем — это ходячая угроза. Недели не пройдет, мы вцепимся друг другу в глотки.

— Не знаешь ты его, паренек. Хитрый пройдоха. Обходительный, точно француз портной, и ни звука против тебя не пискнет. Ведь это он и предложил пригласить тебя — каково?

— Маклем?

— Ага. Всплыло твое имя. Не знаю, то ли Табита его вспомнила, то ли сам Маклем, но всплыло. Она говорит, вы ехали в компании всю дорогу на юг, а он тут как тут: «Пусть плывет с нами, — говорит, — кем хочет, тем пусть и плывет». Его собственные слова.

Я взвесил услышанное. Почему же это я понадобился ему на борту? Ясно, чтобы держать под наблюдением, а представится удобный случай — прикончить.

— Нет, — сказал я. — Не поеду. Вы хороший человек, Макейр, и хотел бы я стать плечо к плечу с вами в этой беде, ведь беда надвигается независимо, верит ли она в нее или нет.

Мы шагали вдвоем по пустой улице.

— Она знает положение, — утвердительно заявил Макейр. — Лучше, чем кто-либо из нас. Вы слишком мало знакомы с девочкой, Джон Даниэль. Она осведомлена, что будет, и хорошо осведомлена.

— Но…

— Парень, ее отец был предусмотрительный малый. Завел себе знающих людей, чтобы писали ему со всех концов света. Девочка петрит больше, чем мы оба, вместе взятые.

Я мог только хлопать на него глазами.

— Вы что, серьезно?

— Да, Серьезно. И еще как. Не надо ее недооценивать. Толковая голова растет на ее красивых плечиках, очень толковая. Как у папы… только еще проницательнее, парень, намного.

Остаток пути мы шагали в молчании. У дверей таверны я предложил:

— Зайдите, выпьем.

— Нет. Я должен находиться с ней рядом.

И попрощался со мной. Я вошел и поднялся к себе в номер. Зажег свечу и увидел Батлина, развалившегося в моем кресле.

— Как пошло дело? — поинтересовался он.

— Неплохо. — И я рассказал про возможность построить пароход.

— Сам Джон Дил? Мужик с понятием, что и говорить. Лучше днем с огнем не сыщешь. Бывал в верховьях Миссисипи и плавал по озерам.

— Вот как?

— Помогал строить «Удобный» где-то лет десять назад, в Монреале: работал над «Быстрым и надежным» и пытался купить долю в «Ходящем по воде», когда еще строить не начинали. Разбирается в кораблях и в пар верит.

Знакомые все названия. Пароходы, ходящие по Великим озерам. Было время, я подумывал отправиться в Сэкетт-Харбор, чтобы принять участие в сооружении американского парохода «Онтарио».

— Ну что, — произнес он наконец, — ты получил, чего хотел. Верная возможность выдвинуться, и у хорошего человека. На Дила можно положиться. Он выискивает дельных людей и держится за них, это всем известно.

Тогда я рассказал про Макейра и что тот говорил о мисс Мейджорибанкс. Батлин, казалось, не удивился. Я отметил это вслух.

— Талон, — промолвил мой собеседник, — про мисс Мейджорибанкс я знаю более двух лет, и Макейр прав. Дошлая, каких по всей стране не сыщешь.

— Но она же девушка всего-навсего!

Батлин издал смешок.

— О, конечно! Всего-навсего девушка. Однако ума у нее побольше, чем у многих мужчин, которые и в два раза ее постарше. Забываешь, что она росла рядом с отцом, помогая в делах, занимаясь перепиской, часто сама принимая решения. Можешь мне верить, ее почерк знает сотня человек к Западу отсюда, и они ради нее жизни не пожалеют. Ты мало что сможешь сообщить ей про Торвиля, чего она еще не знает.

Стянув с себя рубашку, я вымылся из таза, выплеснул воду из окна и снова наполнил таз из белого кувшина. Было холодно, но кожа на руках и груди радовалась чистоте. Вытершись, я потянулся за свежим бельем.

Батлин смотрел, как я это делаю, и, когда я оделся, покачал головой.

— Ну ты здоров. Видывал я крепких парней, но чтобы с такими мускулами — никогда.

Я ответил пожатием плеч.

— Это у меня семейное. А когда ворочаешь тяжелые бревна с утра до ночи, тут или станешь сильным, или не выдержишь.

Оглянулся на него и спросил:

— Ты когда-нибудь поднимал брус двенадцать на двенадцать, длиной в десять футов, из сырого дерева? Не так-то много таких, чтобы это осилили, а я поднимал их, держал на весу, переносил и приспосабливал на место, и не один раз, а десять или двадцать за нормальный рабочий день, это кроме деревяшек помельче.

Позже, за столом в общей комнате внизу, я сказал:

— Если браться за тот пароход, мне понадобится помощник. Будешь работать со мной?

— Спасибо… не буду.

— Таких больших штук, о которых я говорил, там не будет.

— Не в этом дело. Девушка.

— Мисс Мейджорибанкс? — назвать ее Табитой не поворачивался язык.

— Ей потребуется содействие. Она знает, с чем связалась, но дела не бросит. Найдет брата живым или мертвым, а если он погиб, отыщет могилу. Железно.

Я беспокойно подвинулся на стуле. Перед нами ставили еду, но аппетит у меня куда-то пропал.

— Кем ты ей приходишься? — спросил я.

— Никем. Но они меня пригласили.

И ушел. Хорошо, что он с ними едет. Легче на душе.

Неожиданно я вспомнил, что довольно давно не видел Деревянную Ногу. Со вчерашнего утра не видел, если подумать.

Спросил у портье, но и ему Жоб не попадался. Я отправился по лестнице наверх — в свою комнату.

Выглянув из окна, увидел огни на пароходной палубе.

Раздевшись, я залез в постель, сцепил пальцы за головой и принялся размышлять о постройке парохода и какие могут при этом возникнуть проблемы. Но среди соображений о монтаже, расценках, времени и материалах настойчиво появлялось ее лицо: смеющееся, гневное, презрительное, равнодушное — неизменно ее лицо.

Расстроенный, я сел. Что со мной делается? С чего я должен без конца о ней думать?

Стучат в дверь. Наилегчайшие из возможных постукивания. Почти как если бы стучащий не желает быть услышанным.

Глава 12

Моя рука сама потянулась за лежащим на столе пистолетом. Прислушиваюсь. Стучат опять.

Время очень позднее. Проворно соскользнув с кровати, я натянул штаны, сунул пистолет за пояс и пошел к двери.

— Кто там?

— Маклем, — ответил голос.

С рукой на оружии я открыл дверь левой рукой и быстро шагнул назад, вытаскивая при этом свой пистолет.

Маклем стоял в двери, заполняя собой проем. Ступил внутрь, гибкий, словно кот. Заметив мой пистолет, усмехнулся.

— Страх берет?

— Просто на всякий случай, — бесстрастно ответил я.

— Вы имели беседу с мисс Мейджорибанкс и, как я понял, не во всем сошлись.

— Не во всем, — повторил я, не намеренный ничего признавать.

Он отодвинул стул и сел.

— Можно зажечь свет?

— Свеча вот. — Я показал дулом пистолета. — Хотите, зажигайте.

Он послушался. На миг вспыхнула спичка, фитиль занялся, пламя поднялось вверх.

— Не доверяете мне, — произнес он огорченным тоном.

— Ни капельки, — со смешком ответил я.

Помахал рукой.

— Несущественно. Все равно вы нам нужны.

— Вам?

— Нам всем. Мисс Мейджорибанкс, Макейру, миссис Хигз, мне. Мы отправляемся в незнакомые края, в индейскую страну. У вас есть опыт в обращении с индейцами. Макейр говорит, что вы знаете, как выжить в глуши, и имели дела с краснокожими. Я пришел просить вас стать нашим спутником. — Улыбнулся мне. — Кроме того, — добавил, — с вами поблизости мисс Мейджорибанкс будет спокойнее.

— Она так сказала?

— Нет, — сознался он, — но я это чувствую. Известно вам это или нет, она в вас верит. Надеется на вас.

Я хмыкнул.

— Я не шучу. Путь далекий, и кто знает, что ждет нас за Сент-Луисом.

— Прошу меня извинить. Я получил здесь прекрасное предложение: возглавить строительство парохода. Это то, за чем я пришел на Запад.

Несколько секунд он молчал.

— Вы канадец? — спросил вдруг. — Из Квебека, так?

— Да.

Опять помедлил, словно не уверенный, как продолжать.

— Нам нужен кто-нибудь с вашим умением, — сказал. — В подобном путешествии много всяких неожиданностей и часто требуется ремонт. Мисс Мейджорибанкс собирается подниматься по неисследованным рекам, а там не найдешь ни доков, ни квалифицированной рабочей силы.

— А я думал, у вас с собой найдутся люди со всякими умениями.

— Еще встает вопрос об общении. Вы, очевидно, обладаете интеллектом, хорошим воспитанием. Работаете физически, но происходите из высшего круга.

— Что вам может быть известно о моем круге?

Опять взмахнул рукой.

— Он бросается в глаза. Вы — джентльмен, человек культуры, хорошей семьи. Они проявляются в том, как вы держите себя, в вашей речи. Ваше происхождение, конечно, французское, но не вполне.

— Не вполне, — подтвердил я. — А как насчет вас, полковник? Что у вас за происхождение? Какое воспитание? Мне они как-то в глаза не бросаются.

Он резко вскинул на меня взгляд, и особой благосклонности в нем не светилось. Я коснулся обнаженного нерва, крайне чувствительной точки. Надо запомнить.

— Это важно?

Он внезапно встал, и от неожиданности я подался назад. Разозлился на себя, так как он это заметил и забавлялся.

— Значение имеет то, что нам надо, чтобы вы плыли с нами. Какой соблазн вам предложить? Шанс наменять мехов? Поразведывать золото? Разбогатеть каким-либо иным путем? Вы, видимо, воин…

— Я?

— Вы. — Направил на меня через стол пристальный взгляд. — Мы понимаем друг друга, вы и я. Оба — практичные люди. На Западе огромные территории, которые можно взять просто так. Владения обширнее, чем феодалы Европы могли созерцать в самых смелых мечтах.

Продолжал на меня смотреть.

— Строить пароходы — одно, а вот распоряжаться тысячей квадратных миль земли, когда каждый дюйм ее — ваш, это куда более стоящая цель! Состояния ожидают сильных, и имения там не будут нам стоить ничего.

— В один прекрасный день я пойду на Запад, но пойду как купец, не как завоеватель.

— Как хотите.

Его лицо теперь наполовину скрывала тень.

— Думаю, вы глупец, — отрывисто проговорил он.

В первый раз с момента нашей встречи мне показалось, что он чем-то обеспокоен.

— До свидания тогда. — Он протянул для пожатия руку.

Я чуть было не подал своей, но для этого надо было переложить пистолет в левую.

— До свидания, и передайте мисс Мейджорибанкс мои наилучшие пожелания. Кстати, — небрежно прибавил я, — вы знали, что Саймон Тэйт ускакал на Восток с посланием от нее?

Он превратился в статую.

— Тэйт? Кто такой Саймон Тэйт?

— Ему принадлежит гостиница, в которой мы повстречались. Довольно влиятелен в отношении политики. Спешил вовсю.

Маклем вышел и закрыл за собой дверь. Я задвинул засов и отправился обратно в кровать. Однако часы проходили, а я бодрствовал.

Потом задремал.

В дверь торопливо забарабанили. Я поднялся и отпер.

Там оказался Жобдобва в своем засаленном плаще, длинные волосы космами рассыпались по лицу, глаза сумасшедшие.

— Нету их! Ты их проворонил!

Я быстро обернулся к окну. Светало. Место, занятое раньше пароходом, зияло пустотой. У причальной стенки ничего не было. И над рекой не стелился хвост дыма.

У меня опустились руки. Уехали. Она уехала.

Глава 13

— Ты его не знаешь! Он демон, этот Маклем! Демон!

Никогда я не видел его в подобном исступлении.

— Что же я мог сделать? Пошел к ней, она не слушает. Он сам приходил сюда прошлой ночью…

— Маклем был здесь? Приходил к тебе? О, мой друг!

Когда я объяснил, чего хотел Маклем, он кивнул.

— Все правильно! Заграбастал ее, пароход, Макейра. Только тебя осталось загрести, и доска чистая.

— Какая доска? Ты вообще о чем?

— Кто способен подтвердить связь между ним и Фулшемом? Ты. Кто едет на Запад за Чарльзом Мейджорибанксом? Его сестра. Если Чарльз не выберется оттуда, его сестра не возвратится. Макейр, кому она все открыла, тоже не возвратится. Теперь, если Маклем захватит тебя…

Я раздраженно отмахнулся.

— Ты слишком многое притянул за уши. Мало ли что мы подозреваем, наверняка мы не знаем, можно сказать, ничего. Привязать его с полной уверенностью к убийству Фулшема я не могу. Ну, был он поблизости, так и я там был. И ты.

Жоб невежливо отвернулся.

— Не помнит меня, — пробормотал. — Или, если помнит, плевать на меня хотел. Что я мог сделать? В чем обвинить его, не обвиняя заодно себя?

— Давай поедим, — сказал я ему. — Хотя бы кофе выпьем.

Мы сошли вниз и сели за стол в углу, от которого видны были обе двери: на улицу и кухонная.

Жоб разместил покрытые шрамами пальцы на краю стола, а я испытующе поглядел ему в глаза.

— Ты знаешь этого человека, Деревянная Нога. Что ты про него знаешь?

— Слишком много! Он зверь! Я плохой человек, mon ami, но не порочный, как он!

— Есть разница? — иронически осведомился я.

Он мрачно кивнул.

— Разница есть! И большая! Иногда человек поступает плохо. Крадет, убивает других в драках, захватывает судно-другое, но, что бы он ни делал, это совершается в пылу схватки, с мечом в руке против мечей, с пистолетом против пистолета, кулаком против кулака. Ты сам способен сражаться. Тебе ведь понятно такое?

Я наклонил голову.

— Я плох, mon ami, но порока во мне нет! Я брал чужое. Но никогда не убивал исключительно ради убийства! Не пренебрегал человеческой жизнью! Никогда не пытал, не издевался над беспомощными! Во мне нет такого зла, как в Маклеме! Он холоден, каждому враг, без сердца и без совести. Убивает людей для развлечения, даже не сердится на них, просто ни в грош не ставит. Презирает всех, а женщин еще больше. Эта девушка… мисс Мейджорибанкс. Ненавидит ее дальше некуда! Да, я его знаю. Однако не думаю, что он знает, кто я. Сперва… боялся я его, признаться. Я, не знавший страха, дрожал перед ним. Но я тогда был моложе, не имел ни бороды, ни этой серьги в ухе и ходил на двух крепких ногах. Он являлся тем, что он есть, с самого раннего детства. Был таким в трущобах, но телесная красота привлекла к нему внимание. Ему дали шанс. Взяли в богатый дом и дали образование, но пришло время, и он замучил до смерти своих благодетелей. Сбежал в море. Изменил своему судну, стянул деньги, сошел на берег и взял другое имя. Предавал, развращал, пускал людей по миру и всегда с улыбочкой. Или хохоча. И не раз в руки ему шло уже богатство, но всегда что-нибудь мешало. Мы пристали к острову в восточных водах, пристали с сокровищами, принадлежавшими нам всем. Четверо нас должны были закопать их, и Маклем принес завтрак и несколько бутылок вина. Мы пили вино. Я немного, потому что хотел есть. Вытащил украдкой из корзины мясо, но подумал, что за мной наблюдают, и сразу выбросил. Позже увидел крысу, где стояла корзина… крысу в предсмертных судорогах. Отравилась. Я повернулся и давай Бог ноги вдоль пляжа. Смотрю, все пьют, напились уже. Я им кричать, а Маклем поворачивается спокойненько и поднимает пистолет. Застрелить меня решил. Тогда-то я был молодой. И две хорошие ноги. Мырь в кусты, пуля только лист надо мной срезала. Бежал, остановиться не мог… гнаться он не стал. Сзади голосят другие двое, чуют, конец им. Обоих отравил. Три дня за мной охотился, лодку стерег для себя. Знал, что я голодный, так еду на берегу оставлял. Подлавливал. Крысы дохли, чайки дохли, я нет. Наконец уплыл.

— А сокровище?

— Не будь дураком, увез с собой.

Кошмарная история.

— Прошло семь долгих месяцев, и меня подобрали. С тех пор слышу о нем то и дело. Несколько раз видел, хотя он меня не узнает. Я искал его. Таскался за ним, выжидал момента, чтобы присутствовать при его смерти.

— Я понимаю тебя, Жоб.

— А он не умирает. Мастерски владеет любым оружием. Никогда не видел равного ему. Послушайся меня, мой друг, не раздражай его. Не то тебе крышка.

— Сомневаюсь.

— Можешь не сомневаться. И с этим человеком ты оставил мисс Мейджорибанкс. С ним!

— Пароходом до Сент-Луиса тридцать пять дней. Допустим, он сократит путь до тридцати.

— И что?

— По суше верхом, скажем, будет шестьсот миль. Повезет средне, значит, двадцать пять дней, повезет побольше и со сменой лошадей — хороших лошадей, — дней, может, десять — пятнадцать.

Его пальцы сжали мое запястье.

— Ты не понарошку говоришь? Поедешь?

Мы ели, а я обдумывал предстоящее путешествие.. По крайней мере шестьсот миль по далеко не ровной местности надо одолеть, и то еще неизвестно, насколько правильно я угадал расстояние.

Многое зависит от коней, погоды, состояния бродов и чистой случайности. Если не изменит счастье, времени хватит с избытком.

Я положил на стол золотые монеты.

— Купи продукты. Чем проще, тем лучше. Кофе и что несложно уложить и приготовить. Мне надо повидать мистера Дила.

Дил сидел в своей конторе, и я не тянул попусту времени и ничего не придержал для себя. Я говорил с верным гражданином страны, человеком, пользующимся уважением и достойным его, и изложил проблему во всех подробностях, даже про Маклема и что рассказал мне Нога.

— Поезжай, — сказал Дил, — и удачи тебе. — Поднялся на ноги. — Это ведь и моя страна, молодой человек, а от развития Луизианы во многом зависит наше будущее. Лошадей у меня десятки, а тебе сильные кони пригодятся. — Подошел к двери и сделал знак конторщику. — Джон, пойди в конюшню и скажи Джоэлу надеть на Сэма и Дэйва веревки. Мистер Талон их возьмет.

В середине дня мы были за рекой и направлялись на Запад. К моему удовольствию. У меня опять начался приступ западной лихорадки.

Но сказанное Дилом оставалось в голове. «И моя страна» — так он выразился. Моя она, выходит? По рождению я канадец, но теперь-то я здесь, так что эта страна принадлежит мне тоже?

Дорога для меня не была новостью. На полуострове Гаспе в Квебеке, где я увидел свет, особенно чего делать не находилось. Моя семья владела там большим количеством земель, но за работой плотнику приходилось проделывать дальние поездки. Несколько раз я спускался по берегу на Юг, в города Мэна. Работал в Новой Шотландии. В Торонто я первый раз попал совсем маленьким мальчиком с отцом» и дядей. Целое лето мы прожили в Лашине близ Монреаля, сооружая несколько bateaux — суденышек. Сорок футов в длину, восемь в ширину, бока чуть ли не вертикальные, нос и корма тупые. Борта мы делали из пихты, а днище — из дуба. Иногда эти суда ходили под парусом, чаще — на веслах или шестах, а у самого берега их вели бечевой люди, бредя в мелкой воде. Потом мы помогали строить одну из первых даремских лодей в Канаде. Они бывали в длину от восьмидесяти до девяноста футов, мидель десять футов, и плавали обычно под парусами или на веслах. Нести могли вниз по течению от тридцати пяти до сорока тонн, вверх — восемь — десять. Оба типа нашли широкое применение на озерах и реках Канады.

Отец участвовал в постройке «Торонтской яхты», был занят на ней в 1798 и 1799 годах в течение нескольких месяцев. В свое время она была самым изящным и быстрым судном на озерах, и, когда она потерпела крушение в 1812 году, отец очень расстроился.

В той первой поездке мы привели наше bateaux на юг из Лашина и пришвартовали у Алановой пристани, которую кое-кто начинал называть Купцова пристань, у конца Фредерик-стрит.

Когда отец попадал в Торонто, это всегда бывал радостный день, так как во время своего пребывания там он выкраивал часок, чтобы выпить с доктором Болдвином, ирландцем, хорошо понимающим в строительстве, который часто приходил посмотреть, как отец ставит дом из тесаных бревен. Чтобы возвести такой дом, требовался настоящий мастер, так как каждому бревну необходимо было придать строго квадратное сечение и профилировать. Таким мастером был мой отец.

Он был человеком, гордым своей работой, с огромным тщанием отделывал каждый брусок, и для каждого судна, созданного его руками, навсегда оставалось место в его сердце. Однажды он вернулся из Персе разочарованный и злой. Его пригласили работать на постройке двадцатидвухпушечного корабля, но, взглянув на чертежи, он отказался.

— Болваны несчастные! — жаловался он матери. — Он никакого серьезного волнения не выдержит! Эти люди понятия не имеют об озерах. Думают, мельничные пруды у нас тут. А лес! Полно невыдержанного. Нет, давай строй.

— А ведь деньги нам нужны, — заметила мать.

— Да! — угрюмо буркнул он. — Но я не хочу принимать участие в халтуре. Этот корабль погубит людей, но даже и без этого не положено расходовать деревья, вырастить которые нужны столетия, чтобы сляпать никуда не годную вещь. Запомни, мальчик. — Он положил руку мне на плечо. — Дерево, с которым мы работаем, крепко, красиво, стойко! Если хорошо с ним обращаться, прослужит многие, многие годы! Если уж строишь, строй хорошо. Ни одна работа не должна быть выполнена кое-как, никакой хороший материал использован плохо. Строить — прекрасное занятие, но строй надолго, чтобы поколения, которые родятся, видели гордость, с какой ты работал. Есть гордецы, смотрящие с пренебрежением на человека, работающего своими руками. Не бери с них пример. Не всякий способен вытесать брус или построить мост либо корабль. Работай с честью, мой сын, чтобы ласкало глаз и стояло века…

Мы ехали до заката, сменили лошадей и продолжали путь, пока не наступила полночь. Остановились лагерем среди чащи вздымающихся, словно величественные башни стволов, набрав для топлива обломившихся ветвей, и с первым отсветом дня тронулись опять. В полдень снова поменяли лошадей. С приходом вечера встали на лугу, напоили и вычистили животных и пустили пастись.

Дороги и тропы оставались сухими, погода — прохладной. Никаких препятствий нам не встречалось. Несколько раз мы останавливались на уединенных фермах, раз — в сельской гостинице.

Семь дней мы нажимали, задерживаясь время от времени, чтобы поспать и дать роздых лошадям, перекусывая, когда находился момент. Утром восьмого дня мы въехали в маленькую впадину, где через лужайку бежал ручеек, направляясь к юго-западу. В этом месте лес разреживался, больших деревьев поднималось все меньше и меньше.

Жобдобва остановил коня рядом со мной, умащиваясь в седле поудобнее.

— Привал?

— Ненадолго. Отдых всем нам не помешает.

Он созрел для передышки так же, как и я, и мы погнали лошадей по воде в маленькую рощицу, стоящую вдоль берега. Закрытые от посторонних взглядов кустами и поникающими нижними ветками, мы спустились на землю, сняли с лошадей сбрую и привязали их с краю луга за деревьями.

Жоб вытянулся на травянистом откосе в тени вяза, а я отошел немного в сторону, ощипывая редкие ягоды, оставшиеся на кустах. За этим занятием я постепенно оказался близ нашего следа, хотя с его стороны меня заслоняли густые заросли.

Вдруг меня насторожил приближающийся топот лошадиных копыт.

— Погоди! — сказал кто-то.

— Нет тут никого. Я все вижу на несколько миль. Они опередили нас больше, чем мы считали, — другой голос.

— Нагоним нынче вечером… нужно, чтобы нынче, Джем. Помнишь ведь, что говорил полковник, а я скорей к черту в зубы полезу, чем его не послушаюсь.

Теперь мне было их видно.

Их ехало четверо. Под одним — превосходный серый в яблоках мерин. Тощий, похожий на жердь, всадник весил, видимо, всего ничего, но за поясом у него торчали два ножа, и длинные, сужающиеся к концам пальцы то и дело ласково касались рукоятей.

Лица его я не видел, так же как лица еще одного. Помимо этих двоих был широкоплечий, рыжий и грязный тип в промасленной замше и экземпляр в черной широкополой шляпе и домотканых панталонах, демонстрирующий щедрую улыбку и скудные зубы. Нос кривой, на лбу шрам. Явный любитель острых ощущений.

Я наблюдал за ними, стоя без малейшего движения. Потом мало-помалу пододвинул руку к пистолету и вынул его. Заметят меня — выстрелю без предупреждения, моментально. Выстрел к тому же предостережет Жобдобва.

Но они меня не разглядели. Проехали мимо. На счастье, никто из них не обратил внимания на место, где мы свернули. Отправились дальше по той же тропе.

— Жоб? — Я подошел поближе и говорил тихо. — Веди лошадей.Сматываемся.

Он со стоном сел. Я в двух словах растолковал, в чем дело, и он немедля отправился за недовольными четвероногими.

— А теперь?

— Туда, — показал я рукой.

— Так там же нет дороги.

— Правильно. Свою дорогу проложим.

Я проверил пистолет, который носил, затем ружье.

— Слушай, Жоб. — Описал виденных людей. — Попадутся такие, не жди и не затевай тары-бары. Сразу стреляй.

Глава 14

Сент-Луис купался в лунном свете, когда мы в конце концов туда прибыли, переехав на барже, которую нам посчастливилось поймать отходящей от восточного берега. Высадились у причала вдалеке от городских улиц; то, что надо, хорошо бы нашего появления никто не заметил.

Не пренебрегая никакими предосторожностями, мы двинулись верхом по темным улицам.

В одном переулке обнаружили человека, заводящего в сарай пару лошадей. Над дверью висел фонарь, другой светился внутри.

— Это платная конюшня? — спросил я.

Лет, может быть, пятидесяти, он выделялся хорошим сложением.

— Нет, — глянул на нас, затем на наших лошадей. — Однако у меня стоят пустыми несколько денников и загон. В городе вам каждый день в четверть доллара обойдется. Я прокормлю ваш табун за доллар в неделю.

— Идет.

Мы спешились, освободили лошадей от седел и занесли их в помещение. Я вручил хозяину доллар.

— Нам нужен тихий уголок, где остановиться, — сказал я. — Не знаете хорошего места?

— А как же. У Мэри О'Брайен. Ма, мы ее зовем. Прямо по улице, четвертый дом отсюда. Муж у нее пропал на реке, парни уплыли вниз, в Новый Орлеан. Хорошая женщина, и деньги ей не лишние.

Мебели в доме было немного, вся самодельная, кроме огромного старинного комода. Прибрано, чисто — ни пятнышка.

Когда я отметил это, ее голубые глаза блеснули.

— Мистер, мне же делать больше нечего, только наводить порядок. Шью по малости, но такой работы негусто, да и нехитрое оно, мое шитье. Столоваться и комната — по два доллара в неделю за каждого. Понимаю, дороговато выглядит, но в Сент-Луис сейчас народу битком набилось, и цены на продукты подскочили. Представьте себе, сахар до тридцати пяти центов фунт взлетел, а кофе — до пятидесяти!

— Страшная дороговизна, мэм, — согласился я.

Передал ей четыре доллара.

— За первую неделю, — сказал я, — а едоки из нас не ленивые.

— Люблю смотреть, как мужчина уплетает за обе щеки. Душа в теле радуется.

— Теперь скажите мне, миссис О'Брайен, если мне захочется пойти куда-нибудь послушать новости, как такое место найти?

— У Шото. — Она остановилась, переводя взгляд с Жоба на меня. — Ну а если вам такие разговоры интересны, что к нехорошим делам клонятся, то у Пьера, я бы сказала. За углом тут всего несколько шагов, и человек он порядочный.

— Пойдем тогда. Принести вам чего-нибудь, миссис О'Брайен?

— Идите уж. Я тут посижу за чашечкой кофе.

Заведение Пьера переполняли деревянные голые столы и скамейки; у самого же приземистого Пьера доброе брюшко переполняло обрезанные ниже колен штаны, вываливаясь наружу вопреки потугам широкого ремня его укротить.

Кроме означенного Пьера, в заведений было пусто. Пару минут мы болтали по-французски, потом Пьер перешел на английский.

— Скоро единственный язык тут будет. Американской земля наша стала. Когда-то, куда ни глянь, везде французы, хоть вниз по реке, хоть вверх. Теперь нас мало осталось: так, несколько торговцев до охотники.

Сверкнул глазами на Жоба, на меня.

— Жан Даниэль Талон. Хорошее имя. По-моему, был в свое время один Талон, пиратом плавал.

— Был, — холодно подтвердил я, — первый из нашего рода. Пожалуй, лучше нас сумел бы справиться с нашими задачами. Сверху подходит пароход. Раньше «Западный механик» назывался.

— Морской-то змей? — Пьер усмехнулся. — Вот уж он мне нравился! Мне бы такой. Теперь его как прозвали?

Я пожал плечами.

— Мы ехали напрямик, чтобы добраться сюда до него.

Следом обрисовал ему положение, и, когда кончил, он настороженно осмотрелся.

— Я человек честный, так что мне никто ничего не говорит. Но слышу я хорошо, и много чего слышу. Тянется народ в Сент-Луис, уходят в глубь страны и нет их… по нескольку человек зараз, полсотня, может, сотня всего. По слухам, что-то такое затевается, но ведь слухи постоянно ходят. Я ничему этому не верю.

— Что-то мало сегодня у вас посетителей.

Он нахмурился.

— Да, не понимаю почему. Обычно тут по двадцать пять — тридцать человек сразу бывает. Поздний час, конечно.

Я поднялся.

— Пьер, мы устали и собираемся лечь. Если появятся новости, мы у Мэри О'Брайен, но никому этого не говорите.

Мы ушли. Чуть задержались, стоя на углу. Веяло прохладой. Слабый ветерок нес сверху реки еле уловимый намек на дым костра.

Жоб нервно оглядывался.

— Дрянное место. Давай-ка лучше поскорей отсюда.

Однако я не торопился. Не тень ли человека мелькнула в дверном проходе? Я сунул руку под одежду, нащупал пистолет, тогда только медленно повернулся — идти за Жобдобва.

Они ринулись на нас из темноты всей гурьбой. Только мокасины по деревянному настилу зашебуршали. Прятались по темным углам, поджидая нас, и сомкнулись вокруг — охнуть не успеешь.

Пистолет вылетел наружу, и я выстрелил. Не мог бы промахнуться даже при желании, цель находилась на расстоянии вытянутой руки. Он запнулся на полушаге, затем свалился. С размаху врезав другому стволом пистолета, я уложил и его, третьему вбил дуло прямо в горло.

Жобдобва обернулся, точно молния. Никогда не думал, что он способен на такую скорость. Уже размахивал вокруг себя ножом. Рядом была штакетная изгородь, и около нее мы повернулись лицом к врагам.

Из руки Жоба выбили нож, и он отлетел в сторону. Потеряв пистолет, сквозь надвинувшихся противников я увидел, что его приперли к доскам. Он выбросил вперед кулак, быстро нагнулся, и, когда я отбил ближайших, Жоб раздавал затрещины своей деревянной ногой!

Поймав одного левой рукой за глотку, я поднял его, оторвал от земли и двинул им в лицо другому. Рванувшись вперед, сбил обоих с ног, заработав при этом свирепый удар по почке. В повороте угодил еще одному рукой по виску. Поднял колено, встречая низкую атаку, и одновременно обрушил сверху удар по затылку. Нападавший хрюкнул и упал. Я пропустил чудовищный удар в лицо — казалось, дюжина людей направляла этот кулак, — но тут уже разразился градом ударов сам, нажимая на них, въезжая низко и с силой. Долбанул одного головой в лицо, приложил другому в пах коленом, и вдруг по сторонам у нас оказалось свободное пространство, и мы стояли вдвоем лишь, с хрипом втягивая драгоценный воздух.

Впрочем, нет не совсем вдвоем. Трое по крайней мере валялись вокруг на земле, один — тот, кого я застрелил.

Жобдобва одной рукой держался за штакетину, в другой все еще оставалась его деревянная подставка.

— Человек двенадцать было, наверно, — проговорил я.

— Похоже казалось, хотя я девять насчитал, — ублаготворение отозвался Жоб, — и не очень, чтоб очень. На море в старые деньки их бы хватило до первого чиха.

На лишенную освещения улицу так никто и не высунулся. Пистолетные выстрелы по ночам в Сент-Луисе никого не удивляли. Пьяные звероловы по дороге домой часто спускали курки из чистого воодушевления.

Носком ноги я перевернул застреленного. Мертвый, как полагается, и один из тех, кого я видел в погоне за нами на Запад. Рядом с ним лежал мой пистолет. Я подобрал его и сунул за пояс.

Один из уложенных нами, тяжело раненный, начал подниматься. Жобдобва подкинул в руке свою деревянную дубинку.

— Лежи смирно, черт тебя не видал, — тоном светской беседы предложил он, — а то раскрою черепушку.

Человек затих. Жобдобва перекатил его на спину.

— Выживешь, чтобы я тебя больше не видел, — покойно информировал, — или лопнешь у меня, как переспелый арбуз.

Пристегнул ногу. Я смотрел, как он это делает, раздумывая, сколько раз эта нога меняла амплуа при потасовках. Оружие из нее получалось страшное, и что-что, а воином Жобдобва являлся отличным. Обок с ним — на своей стороне — можно не опасаться за свою спину.

Мы похромали домой. Кто-то лягнул меня по ноге, я не помнил, как и когда, и, посмотревшись в зеркало, висящее в моей комнате, я обнаружил, что на скуле у меня вспух рубец, а над глазом красуется шишка.

Жоб плюхнулся на свою кровать и тоже разглядывал меня.

— Видик у тебя — можно подумать, в драке побывал, — известил он меня и хихикнул. — Хороша заваруха, лучше целый год не пробовал! Но ты нас выручил, обоих, капитально выручил, пристрелив того, первого.

— Думаешь?

— Да. Я кумекаю, что он и за вожака у них ходил, и за казначея в то же время. Как ты его кокнул, у них кой у кого и энтузиазм прошел сразу, ведь, как знать, когда теперь заплатят… если заплатят вообще.

— Я стрелял наверняка, — сказал я. — Он прямо на меня несся.

Два следующих дня мы прошатались по городу, каждый на особицу, не пропуская ничего мимо ушей. Ничего не выяснили. Все правда, люди появляются, покупают свинец для пуль, порох, еду и исчезают неведомо куда, но конкретного никто ничего не знал. Или знал и считал, что молчание — золото.

Вечерами мы держались подальше от беспокойных мест и рано уходили к себе. Я попробовал повидаться с Шото, который имел большие возможности для наблюдений, чем даже Пьер. Но он в городе отсутствовал.

Одним поздним утром в нашу дверь негромко постучали. Оказалась Мэри О'Брайен.

— Это Пьер, — прошептала она. — Идемте!

Он сидел в кухне с чашкой Мэриного кофе.

— Пароход пришел, — говорил он, понизив голос. — Встал милях в четырех или пяти отсюда у островка неподалеку от устья Холодного ручья. В город с него прислали лодку, она причалила, где впадает Мельничный ручей.

— Кто сошел?

— Два джентльмена и леди. Сейчас прогуливаются по улицам.

Приехала Табита. Здесь теперь, в Сент-Луисе. На сей-то раз она ко мне прислушается? Или нет?

Глава 15

Как я предложил, Жобдобва, не обнаруживая себя, засел в доме Мэри О'Брайен. Я остановился на ближайшем углу, определяя свои дальнейшие действия.

Больше всего мне был нужен Шото. Вокруг его меховой торговли вертелись все городские дела. Что бы ни происходило необычного — кто должен знать, так это он. Может, успел вернуться.

Несмотря на ранний час, улицы были запружены народом, в большинстве мужского пола: охотники в кожаных нарядах, купцы с Востока или Нового Орлеана — пестрая компания, но все неприхотливые, работоспособные, выносливые. В воздухе плавало возбуждение: в самом деле, одна мысль о незнаемых холмах и равнинах за дикими далями поднимала дух.

Знакомых лиц мне не встречалось, и я без задержек продолжал свой путь к заведению Шото. За поясом у меня торчал пистолет, который я так и носил: Фулшемов пистолет. К поясу был подвешен нож — индийский клинок, много лет хранившийся в моем роду. Мой знаменитый предок взял его в крепости Джинджи. Такой стали, как на этом ноже, я больше нигде не видел. Режет, точно бритва.

Так значит, Табита здесь… судно ее пристроилось выше по реке, к островку… спрятано там, чего гадать.

Сент-Луис, разумеется, переполнен сторонниками Маклема, людьми барона Торвиля. Город имел постоянное население, как говорил Пьер, между тремя и четырьмя тысячами, но во время охотничьего сезона, когда торговцы разъехались кто вверх по рекам, кто в Новый Орлеан с грузами, численность жителей могла съежиться до половины или меньше. Гипотеза, конечно, однако уехавшие будут цветом боеспособных людей.

Какой план может готовить Торвиль? Ему потребуются деньги. Естественный путь раздобыть их — перехватывать грузы пушнины, отправляемые вниз.

Потребуются ему и подходящие товары для подарков индейцам. Сколько бы он ни привлек в свое войско, его не хватит, если только он не завоюет поддержки аборигенов или части их. Среди коренного населения есть недовольные, как и среди нашего племени, и, пообещай им возможность пограбить и пополнить коллекции скальпов, этого может оказаться достаточно.

Пыль на улицах. И толчея. Крытые повозки, влекомые мулами или быками, верховые, индейцы разных племен, люди разных национальностей и десятки собак.

Я отступил в сторону, спиной к стене здания, и смотрел налево-направо, пробегая взглядом лица в толпе, изучая дома напротив. Кто-то за мной следит. Противное чувство.

Пистолет за поясом прибавляет уверенности, но, как всегда, главная надежда — это мои телесные силы. Иногда, попав в передрягу, я даже забывал, что со мной оружие.

Через какое-то время я зашагал дальше, отмечая магазины и ателье по дороге. В некоторые я заходил, крутился внутри, наблюдая при этом за улицей.

На другой стороне остановились два человека. Облокотились 6 коновязь и разговаривают. И время от времени кидают быстрые взгляды на последнюю лавку, куда я зашел.

Стоя у прилавка, я купил табак. Я его не употреблял, но Жобдобва он придется по вкусу. Заплатив за покупку, я прошел в промежуток между прилавками и в заднюю комнату. Там находились грузовые ворота. Я шагнул наружу, закрыл за собой выход и быстро пошел вдоль задней стороны ряда, обходя кучи древесных отходов и поленницы, приготовленные к зиме.

Шото вернулся.

Он был в своей конторе, когда я туда вошел, и повернулся, чтобы в подробностях меня рассмотреть. Приверженцем кого или чего он являлся, я мог только предполагать, но выбора мне не представлялось. Рассказать все и до конца. Я сжато изложил, как Чарльз Мейджорибанкс случайно узнал о плане захватить территорию, как Табита Мейджорибанкс отправилась на Запад искать его и сейчас находится в Сент-Луисе, как я заподозрил, что полковник Маклем — один из заговорщиков.

— Я — торговец пушниной, не политик, — сказал он мне на это. — О вещах, описанных вами, мне ничего не известно. Луизиану пытались захватывать различными способами не однажды, но попытки срывались.

— Пароход везет ящики с ружьями, — дополнил я свой рассказ.

Шото откинулся на стуле назад, задумчиво потирая подбородок. Покачал головой.

— Я ничего про вас не знаю, мистер Талон. Ничего абсолютно. Вы — очень молодой человек, пришедший ко мне с довольно-таки фантастической историей, только и всего.

— Вы встречались с Чарльзом Мейджорибанксом?

— Принимал его у себя дома, когда он приезжал на «Западном механике».

— А на обратном пути не принимали? Не видели его тогда? — спросил я.

— Нет, действительно. Я так понял, что он остался в верхнем течении с целью исследования растительности и животных там.

— И не слышали о нем со времени его первого посещения?

Плечи вздернулись вверх.

— А я должен? Я не каждого вижу, кто проезжает через Сент-Луис.

Посмотрел на меня, как бы размышлял о моей особе.

— Примите во внимание вот что, молодой человек. Полковник Маклем бывал в Сент-Луисе неоднократно. Составил здесь себе хорошую репутацию. У него много друзей. По всей Миссури его хорошо знают. Оснований жаловаться на его поступки у нас не возникало.

Помолчал, перекладывая какие-то бумаги у себя на столе.

— И еще. Мне кажется, вы слишком низко ставите способности мисс Мейджорибанкс. Должен сообщить вам, что она крайне ловкая молодая дама и в торговле, и в международной политике.

Неожиданное заявление.

— Я слышал о ней похвальные отзывы… — признал я.

— Слышали правду, сэр. Мисс Мейджорибанкс, — жестко подчеркнул он, — была весьма тщательно обучена одним из самых умных людей в стране. Надеюсь, она сочтет для себя возможным заглянуть ко мне, пока она здесь.

Сказать мне было больше нечего, и все мои страхи перед конспираторами вдруг показались мне ребяческими. Но оставалось еще одно.

— Не думаете, что это странно — не причаливать в Сент-Луисе? А плыть дальше вверх и, по сути дела, прятаться?

Он секунду хмурился.

— Да, — согласился он — действительно выглядит немного странно. Но у них, несомненно, есть на то причины.

— А то, что Фулшем подвергся нападению, принеся сведения о таком заговоре?

— Об этом я знаю только с ваших слов. Не верить вам у меня оснований нет, но, с другой стороны, многие становятся жертвами убийц в пути.

Он поднял со стула.

— Приятно было побеседовать, мистер Талон, но у меня есть другие обязанности. Вы извините меня?

Я ушел оттуда и стоял в торговом помещении, разглядывая находящихся там людей, однако думая вовсе не о них. Дурака я свалял, выходит дело? Что я вообще-то знаю определенного?

Маклема здесь знают и плохого о нем не думают. Хорошо подготовился, если он действительно замышляет переворот.

Неожиданно на ум пришло мое собственное положение. Чем я тут занимаюсь? Кой черт меня дернул бросить хорошую работу, на которой я мог бы вскоре стать владельцем либо пайщиком в пароходе или верфи, и укатить аж сюда?

Осел я. Ну какой же осел! Надо было сидеть в Питтсбурге и не лезть, куда не просят.

— Чудная шатия, а?

Вздрогнув от неожиданности, я обернулся и увидел около себя молодого человека: стройного, приятного с виду, с тонкокостным, аристократическим лицом. Он кивнул на проходящих:

— Как я хотел это видеть. Прямо жизнь была не в жизнь. Теперь смотрю и глазам не верю. Краснокожие и все такое.

— Это их страна, — с подковыркой заметил я. — Ничего удивительного, что они здесь оказались.

— О, но я так и рассчитывал! Понимал, что они тут будут, в конце концов, мы же все время играли в индейцев в Англии, когда я был ребенком, только осознавать себя в этом окружении — совсем другое.

Повернулся ко мне и протянул руку.

— Я — Дональд Маквори. Пытаюсь найти занятие в одной из компаний, промышляющих мехами. У Шото, если он меня возьмет.

— Меня зовут Талон, — сказал я.

Он утвердительно наклонил голову.

— Так мне и говорили.

— Говорили? — вытаращился я на него.

— Мистер Шото объяснил мне, кто вы такой и на кого похожи. Сказал, мне надо связаться с вами.

— Я мехами не торгую, и работы у меня нет. А с мистером Шото мы виделись очень недолго. Вряд ли я сумел его убедить.

— Наоборот. — Живые, внимательные глаза Маквори продолжали следить за толпой. — Шото долго играли заметную роль, мистер Талон, и будут ее играть еще дольше. У них талант в крови и нешуточная природная сообразительность. Видите ли, — он помолчал, — я приходил к нему непосредственно перед вами, и по тому же почти что поводу.

Некоторое время до меня не доходило.

— По тому же поводу?

— Я ехал вашим следом на Запад, и могу сказать, мне отчаянно при этом досталось. Когда вы в дороге, время у вас без толку не пропадает. Пару раз чуть-чуть меня не стряхнули.

— Вы ехали нашим следом?

— Вашим… да. Видите ли, когда Саймон Тэйт добрался до Бостона, я как раз был там. Джентльмен, к кому он пошел по приезде, — мой приятель, и я дал ему понять, зачем я очутился в Америке. Он показал мне бумаги, привезенные Тэйтом, а сам Тэйт рассказал про вас, так что вот он я тут.

— Можно спросить почему?

— Но это же ясно, нет разве? Мне нужен Маклем. Очень здорово нужен. А больше всего нужен Торвиль.

— Они связаны, получается?

Сверкнул на меня глазами.

— Конечно. Видите ли, мы не любим Торвиля. Опасный, совершенно беззастенчивый человек. Предал французов, предал нас. Верен только себе. Теперь забрался сюда.

Маквори говорил спокойно и искренне. И умело, к тому же слова его имели смысл. Тем не менее доверия к нему я не испытывал. Но я и вообще не очень доверчив, и к незнакомым склонен относиться с опаской. Этот — по-видимому, британец, и в поведении его распознается продукт одной из лучших школ. Мы в Канаде много таких видели. Изрядное число наших наиболее преуспевающих первопоселенцев являлись отставными английскими офицерами. И изрядное число самых неудачливых тоже.

— Я знаю о вас не больше, чем знал обо мне Шото, — напомнил я.

— Я брат по оружию капитана Роберта Фулшема. Он даже учился со мной в одной школе, на год или два старше. Мы в действительности выполняли одно и то же задание. О лорде Селкерке слышали когда-нибудь?

— Разумеется.

— Он основал колонию к Западу от Великих озер, если помните.

— Знаю, что там произошло. На них напали, некоторые говорили, индейцы… забыл мелочи. Колонию почти уничтожили, так?

— Так. И ответственность лежит на Торвиле, хоть он лично там не показывался. Он вместе с другими заварил эту кашу. Компания Гудзонова залива не желала поселенцев в этом районе: ну как помешают пушному бизнесу. Все ведь находилось у них в руках безраздельно. Потом на сцене появился Селкерк. Но дело могло бы обойтись тихо, если бы не Торвиль. Ему поселенцы были тоже ни к чему, по своим причинам.

— Что за причины такие?

— А вы подумайте. Пушная охота не может длиться вечно, а когда торговля станет невыгодной, компания от контроля над территорией откажется. Образуется вакансия, которую мог бы занять человек, наделенный достаточным желанием, уверенностью и решимостью.

— Он с ума сошел!

— Возможно… но он еще и необычно хитер и разбирается в том, как использовать в своих интересах пристрастия, недовольство и алчность других. По нашему мнению, ему предоставляют помощь жадные до власти богачи как в Европе, так и в Америке, и их насчитывается порядочно. До тех пор, пока ваша армия не разместит по всей территории посты и укрепленные пункты, все время будут появляться сговоры с целью наложить на нее лапы.

Внезапно пришедшая мысль поразила меня, как громом. Что, если отец Табиты, со своей сетью корреспондентов, был одним из тех, кто стоит за Торвилем? А ежели был, знает Табита об этом или нет?

Стоявший передо мной Маквори хотел было заговорить.

— До чего все же тесен мир! — Обладатель насмешливого голоса явно развлекался. — Табита, гляньте скорее сюда! Наш давешний молодой спутник! Тот, кто собирался остаться в Питтсбурге; чего это его занесло в Сент-Луис, любопытно бы знать?

Я повернулся кругом. Маклем. И рядом с ним Табита.

Глава 16

Табита протянула мне руку.

— Очень рада вас видеть, — произнесла, и, к моему Удивлению, как будто от сердца. — Ходите по магазинам?

— Осматриваю достопримечательности, — сказал я. Вспомнил про Маквори и оглянулся с намерением представить его, но тот уже растворился в толпе.

— Похоже, мы вас удивили, — заметил Маклем.

— Удивили, точно.

— Мы здесь пробудем только сегодняшний и завтрашний дни, — вступила в разговор Табита. — Нам нужно докупить припасов, и я хочу поразведать, нет ли новостей о Чарльзе. — И добавила: — Полковник Маклем мне помогает.

— Он смотрится, словно рожден для такой работы. — Я почувствовал себя веселее, когда после моих слов его лицо напряглось.

— А где миссис Хигз? — поинтересовался я.

— На пароходе, — ответила Табита. — Ей нездоровится.

— Как жаль. Может быть, я выкрою время пойти навестить ее, — ободряюще предположил я.

— Но у вас не получится, — начала Табита, — пароход за…

Маклем ее прервал.

— Она плохо себя чувствует и не принимает гостей.

— Ну, как-нибудь в другой раз, — сказал я.

В этот момент подошел неизвестный мне человек и тронул меня за рукав.

— Мистер Талон? Мистер Шото хотел бы вас видеть. Когда это будет возможно.

Табита пристально на меня посмотрела, светясь холодным интересом.

— Талон? Я думала, вас зовут Даниэль?

— Жан Даниэль Талон, — уточнил я.

Внимание Маклема обострилось.

— Талон? Знакомое имя.

— Вполне возможно, — сказал я и добавил: — Пожалуйста, передайте миссис Хигз мое почтение.

— Передам, — пообещала Табита. Неожиданно повернулась к Маклему: — Полковник, мне тоже надо поговорить с мистером Шото. Давайте тогда встретимся у пристани? Часа через два?

Предложение застало полковника врасплох. Скорее всего, он не имел намерения выпускать ее из виду, рассчитывал заботливо опекать на берегу, с тем чтобы девушка ни с кем не обменялась ни словом, кроме как в его присутствии. К такому повороту он готов не был.

— Отложить нельзя? — Голос выдавал недовольство, — Я хочу сказать, у нас много дел, и…

— Делайте, что необходимо, полковник. Мистер Талон проводит меня, поскольку идет к Шото сам. У мистера Шото я найду самое лучшее из того, что мне потребуется для себя и для миссис Хигз. Так что… пока?

Она резко повернулась к нему спиной и взяла меня под руку.

Я довольно усмехнулся.

— Вы, должно быть, ехали очень быстро, — сказала она.

— Да. Очень. Я хотел добраться сюда раньше вас.

— Зачем?

Этот вопрос заставил меня замолчать. Наконец я проговорил:

— Затем, что думал, вам может оказаться нужной помощь, и хотел на этот случай быть рядом.

— Хороший поступок. Знаете, мистер Талон, иногда из вас человек просто чудесный… а иногда глаза бы мои на вас не глядели.

— Значит, нас двое таких, — сухо сказал я.

Она рассмеялась.

— О вашем брате что-нибудь слышно?

— Нет. — Серьезность возвратилась к ней моментально. — Это одна из причин, по которой я хочу видеть мистера Шото.

Ввели нас к нему тут же. Увидев Табиту, он склонился в глубоком поклоне.

— Мисс Мейджорибанкс, я не ошибся?

— Как поживаете? — Она опустилась в предложенное хозяином кресло и подняла на него взгляд. — Про Чарльза не слыхать? Хоть что-то?

— Ничего. Я послал людей разузнать о нем вверх по Миссури и Платт. Будут о нем расспрашивать. Последнее, что о нем говорили, — это, что он на реке Канзас, собирает растения.

— Я должна его найти.

Шото принялся возиться с бумагами на своем столе.

— Не следует вам об этом думать. Оставайтесь с нами в Сент-Луисе, мисс Мейджорибанкс. Мы его разыщем. Земля там лежит огромная, такая, что и представить себе невозможно; и поиски иголки в стоге сена — простое дело по сравнению с тем, что вы затеваете.

— Тем не менее я поеду. Если Чарльз не ранен, он найдет меня сам. Услышит про наш пароход — уж конечно, двух таких не может существовать в целом мире. И подойдет к нему — хотя бы только для того, чтобы деть куда-то свои гербарии. Подойдет обязательно, я уверена.

— Если волен распоряжаться собой, — прибавил я.

Стремительно повернулась ко мне.

— Что вы имеете в виду?

— Чарльза могли захватить в плен силы противника, — ответил я. — Больше ничего.

— А ваш во всем этом какой интерес? — Этого вопроса я от нее не ожидал. — Вы даже не гражданин Штатов. Вы же канадец.

— Американцами можно назвать нас всех, я думаю, — невозмутимо ответил я. — Но я тоже себя об этом спрашивал. Я верю в порядок. Устойчивое правление — вещь, за которую ответственны все мужчины и все женщины где бы то ни было.

Смена власти силой, по любому поводу, сама заключает в себе собственное поражение, потому что насильственное действие вызывает насильственное противодействие, и, как ни странно, самая яростная реакция обычно приходит изнутри самого переворота, и первыми жертвами становятся его зачинщики. Взгляните, что случилось во Франции, например. Те, кто творил революцию, вел ее, все от революции и погибли. А кто пожал плоды? Наполеон. Самые здравые перемены — это мирные перемены, да только если присмотреться получше, увидишь, что так называемый революционер, действующий насилием, попросту к одному насилию и стремится. Он недоволен собой, считает, что не в силах успешно приспособиться к существующему порядку вещей, поэтому старается его разрушить. Вооруженная борьба ему нужна, чтобы излить на что-то собственное возмущение и накопившуюся ненависть.

— Но ведь он заявляет, что действует от имени народа? — возразил Шото.

Я пожал плечами.

— «Народ» — понятие отвлеченное. Одно из тех обобщений, которым в реальной жизни соответствия нет. На самом деле народ состоит из разных людей с различными интересами и различными способностями. Меня всегда интригует, что среди тех, кто, по их словам, борется за народ, ни один этот самый народ не спрашивал.

— А наш барон Торвиль?

— Просто-напросто авантюрист. По сей день живет идеями Вильгельма Завоевателя или норманнов, которые когда-то вторглись на Сицилию и устроили там свое королевство. Устарел не хуже динозавра, сэр, но никак этого не поймет.

Шото смотрел на меня озадаченно, и, подозреваю, Табита тоже не ждала от меня подобного. Если держаться истины, я сам не ждал.

— Похоже, у вас богатые источники информации, молодой человек.

— Нет, таких у меня нет. Но когда я еще не вышел из детского возраста, за столом у нас велось много разговоров на исторические темы, и события в жизни далеких народов казались близкими, точно происходят в соседнем доме. Тот, кто положил начало нашему роду, много жил в Азии, и интерес к делам наций и их истории остался всем нам в наследство.

— Посчастливилось вам. Но откуда эти мысли? О переворотах, революционерах?

— За работой и по пути кто не велит человеку размышлять? Времени развивать ум у меня было много, вот высказывать их — меньше.

— И чем, по-вашему, такие дела кончаются?

— Убивают сколько-то ни в чем не повинных людей, иногда тех, кто мог бы сочувствовать революционному делу, производится разрушение имущества, часто такого, которое очень бы пригодилось революционному правительству при его успехе, и в конце концов появляется Наполеон: более жестокий, более последовательный и менее стесняющийся в средствах, чем оставшиеся за бортом.

Но само собой, большинство путчистов не желает — не желает по-настоящему — никаких социальных перемен. Они просто хотят порулить. — Я остановился. — Вы хотели со мной говорить, мистер Шото. Чем могу вам помочь?

— Вы отправляетесь на Запад. Мне подумалось, что вам не грех получше экипироваться. Не знаю, что у вас за оружие, но уверен: ничего, что бы шло в сравнение с тем, какое есть у меня, быть не может. Дело обстоит так: молодой австриец, очень богатый, приехал сюда охотиться на бизонов. Убить медведя гризли ему хотелось тоже. Привез превосходное оружие, много всякого снаряжения… и заболел. Тому уже не один месяц. Недавно он распорядился его вещи продать. Поскольку вы собрались в опасные места, я посчитал, вы можете быть заинтересованы.

— Определенно заинтересован.

Он подошел к двери.

— Жак? Будьте добры, покажите мистеру Талону ружья Паули, пожалуйста!

Я последовал за Жаком.

Когда за мной закрылась дверь, задумался, не было ли у Шото охоты заодно удалить меня из комнаты, чтобы его разговор с Табитой никто не слышал. Но в любом случае предлога остаться у меня не было, а оружие меня действительно интересовало.

Жак не скрывал зависти.

— Сам бы их приобрел, — говорил мне, — да денег таких нет. Очень дорого, очень, очень!

— Кто их сделал, расскажите.

— Паули — швейцарец, из Берна или откуда-то поблизости, и служил в швейцарской армии, потом перебрался во Францию. На показательных стрельбах в присутствии одного из генералов Наполеона он сделал двадцать два выстрела за две минуты.

Одна винтовка особенно удобно лежала в моих руках, изящная, без избыточного веса.

— Эту Паули сделал по заказу молодого джентльмена. Своими руками сделал, и великолепно вышло.

— Наполеон испытывал эти винтовки?

— И одобрил, но для армии они слишком дороги. Видите? Вот этим рычажком открываете казенную часть и вкладываете патрон. Расходуется меньше пороха, и выстрел не задерживается. Можно очень быстро зарядить и разрядить.

— Здорово придумано.

— А вот два пистолета Колиэра, с цилиндрами, поворачиваемыми вручную.

Вся эта роскошь обойдется мне дороже, чем я могу себе позволить, но какова цена человеческой жизни? Поколебавшись, я взял винтовку, взвешивая за и против, и не в силах был с ней расстаться. Приятно держать, легко вскидывается к плечу. Отличный прицел. Наконец все-таки положил.

Приняв у Жака пистолеты, я осмотрел их, ничего не пропуская. Пистолеты этой системы сначала делались с механизмом для поворота цилиндра после выстрела, но приспособление это работало неудовлетворительно. Однако поворачивать рукой было несложно и давало несколько выстрелов без перезарядки.

— Сколько? — спросил я в конце концов, зная, что назовут мне несусветную цифру.

— Об этом надо говорить с мистером Шото. Оружие в его распоряжении, и, как я слышал, он вправе назначить цену, какую пожелает.

Я неохотно оставил пистолеты и двинулся обратно в кабинет. Табиты там не оказалось.

— Где Табита? — спросил я. — Ей нельзя возвращаться на пароход!

— Увидитесь с ней сегодня вечером. Пошла ко мне домой, только и всего. Мы даем в ее честь маленький неформальный прием и будем рады, если вы придете.

— Приду.

— Понравилось оружие?

— Прелесть! Но, боюсь, мне не по карману. Лучшего я, пожалуй, в жизни не видел.

— Да-а, — Шото откинулся на стуле, — превосходные изделия. Что до цены, ее оставили на мое усмотрение. Деньги для хозяина ничего не значат. Его больше заботит, получит ли это оружие достойное применение.

На это мне сказать было нечего, так что я перевел тему:

— Полковник Маклем у вас сегодня будет?

— Конечно. Вы против?

— Безусловно, нет. Дом ваш, и он будет вашим гостем. Какие бы у нас с ним не имелись расхождения, у вас они улаживаться не будут.

— Благодарю вас. — Подождал. — Ну, а ваши планы?

Планы? Не было у меня никаких планов. Вот только пригляжу, чтобы Табита не попала в беду, и не дам Торвилю устроить революцию — какой бы сорт передела Штатов он ни имел в виду. А там можно обратно к моей стройке.

Что я и выложил. Шото хмыкнул.

— Работенки вы себе нагребли по уши. Когда-нибудь бывали в драке вроде этой, мистер Талон? Знаете, с Торвилем пойдет кое-кто из индейцев.

— Не возражаю. С индейцами я вырос.

Шото встал.

— Становится поздно, мистер Талон. Приходите завтра, Жак соберет вам патроны.

— Я не думаю, что осилю купить это оружие.

— Оно ваше.

Глава 17

У Мэри О'Брайен я переоделся в свой черный костюм. Жобдобва наблюдал, как я готовлюсь, с очевидным неодобрением.

— Не дело ты затеял. Держись от него подальше и не позволяй догадываться, чем ты занимаешься и где.

— Я должен ее предостеречь. И как-нибудь заставить отделаться от него.

— Ха! Это ты уже испробовал, парень, и не вышло ровным счетом ничего. Этот черт — колдун настоящий. К нынешнему времени уже из нее веревки вьет, а тебе выйдет от ворот поворот еще круче, чем всегда. Говорю тебе, не ходи.

И ведь толково говорит. Завязывая галстук, я пришел к выводу, что он прав, до определенной степени во всяком случае, но я настроился увидеть Табиту, и все прочее имело для меня мало значения.

К тому же во мне взыграло ретивое. Потребность скрестить мечи с моим противником. При всей моей осторожности, рядом с ним меня переполняла дикарская жажда крови. Ни разу до этого я не стремился к схватке, ни разу в жизни не шел навстречу конфликту. Но было в нем что-то, что я хотел сокрушить. А он, вероятно, это чувствовал и стремился к тому же.

— В полночь, не позже, я вернусь, — сказал я Жобдобва. — Утром пойду за оружием. Потом двинемся вверх по реке, нужно кое-что сделать.

— Не нравится мне все это.

— Не волнуйся… да, авось увидишь где англичанина по имени Маквори, сказки, чтобы держался неподалеку.

— Ага. Авось увижу его, авось увижу тебя. Осторожно там. Не скажу: «осторожно при сближении», потому что с Маклемом сближений не получится. Уничтожит тебя с дальней дистанции. Прихлопнет, как муху.

— Ты слишком много суетишься. — Я положил руку ему на плечо. — Не волнуйся, я сказал. К полуночи приду.

Когда я шагнул на улицу, было темно и безлюдно. На крыльце я на миг задержался — посмотреть по сторонам. В воздухе ощущался слабый запах дождя.

Идти было недалеко, и я решил избрать путь по берегу. Выйдя за калитку, я закрыл ее за собой и пошел. Но пройдя совсем немного, услышал — или показалось? — слабый, полный отчаяния крик.

Тут же застыл на месте, прислушиваясь. Попытаться помочь? А я в вечернем костюме.

Тихо.

Пора уже идти дальше… опять этот крик!

— Помогите! Погибаю!

Звали как будто бы с воды под кормой ближайшего кильбота. Развернувшись, я побежал назад. Слабый голос повторил призыв. Я перегнулся вниз посмотреть на воду.

В этот миг позади меня раздался шум бегущих ног. Повернуться, выпрямиться… скользящий удар дубинки падает мне на голову, шляпа летит в сторону… ошеломленный, пытаюсь поднять руки…

Их было по крайней мере шестеро, все с дубинками. Только число нападающих и спасло меня, так как они толкались, стараясь каждый ударить. Я зашатался, стукнулся спиной о фальшборт, дубинки колотят по голове. Сильно контуженный, я пробовал отбиваться, но напор их тел отжал меня назад: в отчаянии я вцепился в ближайший воротник и опрокинулся спиной вперед в воду.

Опускался ниже и ниже, тот другой бешено бился, сперва пытаясь меня ударить, потом, только чтобы освободиться. Как-то я успел глубоко вдохнуть перед тем, как погрузиться, и держался за него, увлекая с собой. Вынырнул, увидел вспышку выстрела, что-то тюкнуло меня по макушке. Я опять ушел под поверхность, человека я потерял, но его воротничок из руки не выпускал.

Отчаянно забарахтался и, когда моя голова поднялась над водой, был уже на некотором расстоянии ниже по течению, одновременно стараясь и плыть, и за что-то схватиться.

Череп разрывался от боли. Надо мной поднялось черное, громадное… и больше я ничего не сознавал.

Движение было мягким. На моих нарах лежал солнечный свет, подогревал индейское одеяло, на котором покоились мои руки. Руки — это я видел, и еще медленное скольжение света в единстве с нежным покачиванием.

Долгое, долгое время я просто лежал и следил за солнечным пятном, как оно придвигается к моим рукам, касается их, потом медленно уходит. Ритм колебаний гипнотизировал. Я наблюдал его, тупо сознавая, что мне удобно, ни о чем не думая.

Близко от меня что-то бухнулось, и мои глаза повернулись. Повернулись непроизвольно, воли у меня не оставалось. Теперь они смотрели на источник света.

Круглая дыра в стене… иллюминатор. Второе» глухое «бум», затем голос.

— Жив еще?

— Жив. — Девичий голос.

— В сознание не пришел, я думаю. Хотя пульс вроде бы стал сильнее.

— Зря мы увезли его из Сент-Луиса, па. У него могут найтись в тех местах родственники.

— Навряд ли. Правда, одет он был, как богатый. Кто-то хорошо постарался, чтобы его пришлепнуть.

Разговор доходил до меня через распахнутую крышку, но ничего не значил. Я продолжал лежать, не двигаясь, и мой взгляд возвратился к пятну света на моих руках.

Потом я почувствовал запах. Хороший запах, аппетитный. Что-то готовится.

Готовится еда.

Еда?

Мои глаза моргнули, мышцы сократились, и я приподнялся на нарах. Слышно, как что-то двигается. Постепенно приходит осознание, что и как. Лежу на чистой, устеленной одеялами койке, на каком-то судне. Не на большом: невысоко над головой начинается палуба, а прямо подо мной — днище.

Что это за судно и где я? И кто я? Я размышлял над этим с минуту и затем произнес вслух:

— Жан Даниэль Талон.

Раздалось чье-то восклицание, и занавесь на двери отодвинулась.

Там стояла девушка — очень маленькая девушка и очень тоненькая, с темными волосами и глазами, весьма серьезными в данный момент, и полураскрытым ртом. Миловидная, даже очень.

Надеты на ней были кожаная юбка с бахромой и ситцевая блуза. И мокасины на ногах.

— Вы проснулись!

— Или проснулся, или вы — прекрасный сон, — ответил я.

Она покраснела.

— Вы проснулись, — констатировала сухо. — Теперь хотите есть, нет?

— Теперь хочу есть, да. Но сначала объясните мне, где я, что это за судно и кто вы сами.

— Вы плывете по реке Миссури. Судно — кильбот моего отца, а я отеческая дочь.

— Как я сюда попал? Что вообще случилось?

— Вас несколько раз стукнули по голове. Дважды рассекли кожу, ссадин и царапин полно. И подстрелили — пробороздили скальп. Можете теперь носить пробор, если хотите.

— Как вы меня вытащили?

— Мы поднимались вверх без остановки в Сент-Луисе. Услышали крики, топот, возню какую-то, потом видим — кучка людей на корме судна, а потом глядь — вы в воде бултыхаетесь. Я нагнулась и цап за ворот. Па держит курс, а я держу вас. Вышли на прямой участок, па привязал румпель, подошел вперед и помог мне вас поднять.

— Это было прошлой ночью?

— Это было пять дней назад. К ужину будет ровно пять.

— Пять дней!

Табита наверняка уехала. Пароход давно отплыл. Друзья должны считать меня мертвым.

— Вы спасли мне жизнь, и я благодарю вас и благодарю вашего отца.

Она наклонила голову вбок и посмотрела на меня из этого положения.

— Вы голодны? Вы должны быть голодны.

— Как волк. Вас способен съесть.

Она состроила гримасу.

— Я несъедобна. И отцу такое не понравится. Я — его команда.

— Вы? Вы слишком маленькая!

— Ничего подобного! — Она выпятила грудь. Очень приятную грудь. — Я сильная! Я страшная!

— А я голодный. Что мы уже установили.

— А я прошу прощения! Мигом!

Я положил голову обратно на подушку и посмотрел вверх, на палубные подпорки. Хорошая работа; гвозди, разумеется. Я предпочитал шканты и связи на шипах. Гвозди… ну, удобная штука, конечно, но что до настоящего качества…

По палубе забухали тяжелые шаги, вниз по ступеням спустился мужчина и остановился внизу, разглядывая меня, не снимая рук с лестницы.

— Хо! А вы не так уж плохо выглядите, когда в себе, — сказал. — Вы кто?

Я перекатился на локоть.

— Я — голодный человек, который хочет поесть. Еще я человек, которого трахнули по башке. До сих пор гудит.

Усмехнулся.

— У вас там швы. Моя дочь, она шьет хорошо, а?

— Она зашила мне голову?

— А что прикажете делать? Оставить вас с мясом и волосами, свисающими на уши? Хотя нет, так скверно не было. Но несколько стежков понадобилось. Вылезут когда-нибудь. Не расстраивайтесь.

— Далеко мы от Сент-Луиса?

Он пожал плечами.

— Далеко — это вопрос. Как далеко? Пешком? По воде? На лошади? А насколько срочно туда надо?

— Я там кое-кого оставил, и оружие мне нужно оттуда забрать.

— Вы для прогулки верхом не годитесь. Даже будь у вас на что сесть.

— У меня есть лошади в Сент-Луисе.

Снова пожал плечами.

— Может, у вас есть замок на Луне. То и другое очень далеко, и возвращаться в Сент-Луис я не намерен.

— Вы не из людей Шото?

— Я? Я из моих собственных людей. У нас есть это судно, у Ивет и у меня. Наше судно. Есть ловушки. Мы ловим рыбу. Собираем ягоды на берегах, знаем, где они растут. Иногда застрелим бизона, или антилопу, или оленя. Продаем добытые меха. Ни от кого не зависим.

— Ивет. Красивое имя.

— Красивое. Имя ее матери, упокой Господь еедушу. Но не вздумай делать моей дочери бараньи глаза. Она — моя команда. Без нее я — ничто. Старикашка с пустым судном.

— Вам еще долго жить до старости.

— Сейчас я молодой. В день, когда она уйдет от меня, моя маленькая, я состарюсь. Состарюсь в одну минуту.

Прошел в середину и сел напротив меня. Почти такой же в ширину, как в высоту, разлетистые массивные плечи, ни жиринки. Широкие сильные кисти.

— Рассказывай сейчас, пока она занята. Что за этим всем кроется?

— Меня хотели убить. Не ограбить, а отправить в лучший мир.

Отмахнулся.

— Это-то ясно. Своими глазами видел.

— На реке находится пароход, похожий на большую черную змею.

— Попадался такой.

— Он принадлежит девушке, очень красивой девушке по имени Табита Мейджорибанкс. Она приехала на Запад искать своего брата Чарльза. Капитаном у нее тип, которого зовут Маклем. Те, кто напал на меня, — его люди.

— Не по вкусу вы этой женщине?

— Это не она устроила. Маклем, и еще один, Торвиль. Очень вредные оба. Торвиль собирает группу где-то повыше по Миссури и ведет переговоры с индейцами. Хочет прибрать к рукам Луизиану. Всю.

Он извлек трубку и принялся набивать чашечку табаком. Некоторое время не отзывался.

— Прибрать к рукам, выходит, решил. Работы полны руки у него будут, это точно.

— Несмотря на все, попытку он сделает.

Посмотрел на меня задумчивым взглядом.

— Эта женщина, вы влюбились в нее?

— Нет! — поспешил ответить я. Излишне поспешил, развеселив его этим. — Хочу помочь ей разыскать брата, но здесь я еще для того, чтобы помешать этому человеку.

— Маклему?

— Маклему, да и Торвилю заодно. — Я раскрыл руки. — Я плотник, понимаете? Не люблю беспорядков.

— Встречались вы с этим Торвилем?

— Нет.

— Тогда у меня преимущество. Я его знаю. — Он взял трубку в рот и поднес к ней спичку. — Знаю также молодого Чарльза. Хороший мальчик. Прекрасный.

Глава 18

Мы проговорили весь день, до темноты и дальше. Ивет накормила нас, потом сварила кофе, потом еще раз сварила кофе. С Лебре, ее отцом, было легко. Непринужденный человек, быстрый в понимании.

Торвиля он встретил при своем первом посещении долины Миссисипи и не почувствовал к нему симпатии. Встретил и Чарльза Мейджорибанкса с научной экспедицией. Экспедиция приняла Чарльза к себе, как гостя. Ведь он являлся отличным ботаником, и то, что такого сотрудника можно было получить за так, было просто невероятным.

Чарльз создавал себе друзей.

— Индейцам он нравился, — рассказывал Лебре. — Он часто приходил к ним, учился у них, они же много про всякое зелье знают.

— А сейчас он где?

— Бог весть! Пропал. Отправился вверх по реке и как в воду канул. — Он прервался на зажигание трубки. — Мы за ним идем, на поиски.

Я потихоньку сволок ноги с койки, перенес на них свой вес и попытался встать. Ивет следила за мной с тревогой; ее папаша просто смотрел. Он понимал, что я чувствую, понимал, что мужчина должен выполнять дела, с которыми, разлеживаясь в кровати, не управишься.

— Вам надо отдыхать! — запротестовала девушка.

— Вы искали Чарльза, — сказал я. — Почему?

Ивет слегка зарумянилась, подняла голову.

— Хороший человек.

— Что же, достаточная причина. А больше нет?

— А чего больше надо? — спросил Лебре. — В один прекрасный день он пришел к нам, мы ели, разговаривали, его общество нам понравилось. Он рассказывал нам о цветах и деревьях, о вещах, какие мне и не снились, о том, как оценивать почву по тому, что на ней растет.

— И ему по вкусу, как я готовлю, — прибавила Ивет.

— Я уверен, ему не только это пришлось по вкусу. Даже ботаник способен видеть не одни растения.

Она зарделась.

— Он славный. Настоящий джентльмен.

— Лошади у вас не найдется? — поинтересовался я у Лебре.

— Что мне за нужда в лошади? Охочусь я пешком или с борта. Вы не поверите, как часто мы добываем дичь, когда она плывет. Или пьет воду.

— Мне необходимо достать лошадь. Сперва я должен добраться до Сент-Луиса, к друзьям и за снаряжением. Без коня не обойдусь.

— Так. — Лебре в раздумье потеребил подбородок. — К востоку отсюда неподалеку есть индейцы. Приличный народ по большей части, и у нас с ними порядок. Можно бы попробовать мену.

— Мену? А чего у меня есть менять?

— Одежда, — указал он, — и здорово шикарный пистолет. И нож — я похожего никогда не видел.

— Одежду я могу отдать, но не пистолет и, уж конечно, не нож. Он двести лет передается у меня в роду.

Окружение было приятно, но неожиданно на меня навалилась усталость. Я лег на спину и посмотрел на палубу над моей головой. Жаль, что набили гвоздей. Брус хороший, правильно выпилен и отделан, можно бы…

Проснулся я в темноте и тишине. Лежал не шелохнувшись, весь внимание, прислушиваясь. Ни малейшего звука, кроме слабого поскрипывания шпангоутов.

Так не должно быть.

Койку напротив теперь закрывает занавеска. Дыхания с нее не доносится. С крайней осторожностью я отодвинул одеяла и поставил ноги на пол, нащупывая мокасины. Потянулся одной рукой за пистолетом, подтянул поближе. Залез в штаны, натянул их, туго застегнул ремень, не переставая слушать.

Все еще ни звука, только слегка пошлепывает вода. Как будто чувствуется движение… так кильбот плывет? Я двинулся к лестнице, ведущей на палубу, — если она заслуживала этого звания.

Кильбот меньшего размера, как этот, обычно строится приблизительно сорока футов длиной и восьми-девяти шириной, нос и корма острые. Палубная надстройка занимает больше половины длины судна, сзади — подмостки для рулевого, впереди — сиденья для гребцов. Над передней частью надстройки — мачта, на нее поднимают единственный прямоугольный парус.

Вдоль каждого борта проходит дорожка с набитыми планками: ею пользуются, когда ведут судно вверх на шестах. Ясно, сам-друг с Ивет Лебре приходится зависеть от паруса, идя вверх по реке, и от течения — когда плывет вниз.

Ступив наружу, на узкую полоску с деревянными выступами, я нагнулся, чтобы голова приходилась ниже крыши надстройки. Застыл неподвижно, ловя звуки.

Вода зарябила, покачивание стало сильнее. Судно на воле волн.

Я посмотрел на корму, где должен находиться Лебре. Нет темной фигуры на фоне ночи.

Я принялся пробираться к корме очень опасливо. Пригнулся еще ниже, когда достиг заднего конца надстройки. Маленькая площадка позади была пуста.

Держась ниже фальшборта, я доковылял до руля. Положено управлять с мостика, но я не имел намерения показываться наверху, где небо выделит мой силуэт, поэтому только поднял руку к рычагу и мягко переставил его по оси судна.

Куда девались Лебре и Ивет? И кто пустил кильбот по течению?

Я не сомневался, что отвязали судно нарочно, но с какой целью — вот вопрос.

Индейцы? Вряд ли.

Маклем со своей шайкой настиг меня? Где все-таки мои хозяева?

Держа левую руку на румпеле, я ухитрялся не натыкаться на берега. Что впереди, я не видел: даже попробовал выпрямиться, так, чтобы очертания моего туловища сливались с рулевой стойкой, — бесполезно.

Только бы на реке не появилось препятствий.

Должна иметься какая-то причина пустить кильбот по течению. Может быть, Лебре и Ивет зачем-нибудь сошли на берег?

Чем больше я задавал себе вопросов, тем меньше понимал, какие должны быть ответы.

Полез на мостик. Оттуда я хоть увижу, что делается впереди меня, да и за руль можно взяться покрепче. С минуту я стискивал рукоять, ожидая: вот-вот в меня вопьется пуля. Пронесло.

Направил судно ближе к берегу, присматривая место, где бы подойти вплотную и привязать его. Надо попасть обратно в Сент-Луис — чего бы это ни стоило.

Небольшая излучина. Я повернул к берегу, вогнал нос на мель, соскочил на берег с чалкой. Оборот вокруг толстого дерева, еще оборот, полуштык, второй. Надежно зашвартовав свой корабль, я направился в лес.

Набрел на тропу. Постоял, прислушиваясь, шагнул на нее и пошел по направлению от реки. Лунный свет требовал идти осторожно.

Не пройдя двухсот ярдов, я уловил какой-то посторонний звук.

Упал под куст на колено.

И тут же понял, что не один. Не дальше как в шести футах чуть виднелся контур головы, белело лицо. Кто-то караулит: пригнулся и ждет.

Кем бы он ни оказался, моего приближения он не расслышал и не подозревал, что я рядом. Из кустов сказали:

— Нут? Слышал чего сейчас?

— Ш-ш-ш!

— Нут, я…

— Тихо, черт тебя! Они идут.

Второй человек тоже не дальше чем в шести футах от меня.

Да вот он! Прямо перед моим носом, спиной ко мне.

Едва приподнявшись, я крадучись шагнул вперед. Ночь холодна и безветренна. Видно его четче. Я прижал пальцы к пистолетному стволу, остужая их.

Еще голоса. Разговаривают очень тихо. Ивет и Лебре! Я протянул руку, замерзшую на железе, и коснулся голой шеи притаившегося впереди.

Он подскочил, словно испуганный кролик.

— А-а-а! — Давясь визгом, он размахнулся назад прикладом ружья, ни во что не попал и ринулся в кусты.

Из укрытия на тропу выбрался Нут. Я опять присел, и ему ничего не было видно.

Он зло выругался себе под нос и повернулся налево кругом, чтобы идти обратно.

— Что-нибудь потерял, Нут? — нежно пропел я.

Мужество у него было, надо отдать ему должное. Я уже был на ногах, и он прыгнул на меня в тот же миг. Стрелять я не хотел, не зная, где могут укрываться Ивет и Лебре, так что двинул ему в лицо основанием ладони, затем приложил по голове пистолетным стволом. Тот упал как подкошенный.

Присев рядом на корточки, я забрал у него пистолет и нож, пистолет запихнул себе под ремень, нож забросил в траву и принялся шарить вокруг, ища ружье, уверенный, что оно должно быть. Только дотронувшись до него, я по его весу и форме понял, что это — мушкет рыночного типа из тех, какие продают индейцам.

Я встал.

— Все улажено, — произнес негромко. — Один лежит, другой бежит.

Ивет и Лебре пришли тогда по тропе, и я шагнул туда, где они могли меня видеть.

— Они отрезали кильбот от причала, — сообщил я, — но я привязал его снова, малость пониже. Идем туда?

— А он? Покойник?

— Не думаю. Слишком твердолобый. Но давайте возьмем его с собой. Может, чего нам расскажет.

Лебре сгреб лежащего в обмороке за шиворот и одним рывком привел в вертикальное положение. Тот пошевелился, видимо приходя в сознание.

— Шагай! — скомандовал Лебре. — Или я еще тебе врежу!

Пленный зашагал, спотыкаясь, постепенно начиная лучше владеть ногами. Войдя на борт, мы выбрали швартов и позволили течению отнести нас еще на милю, только потом встали у берега опять.

Шторы из плотного холста закрыли иллюминаторы, и Лебре зажег лампу.

Наша добыча была нам незнакома. Субъект сварливого вида с полосой крови из треснувшей кожи на голове, дополнявшей на его физиономии грязь и бакенбарды.

— Твой друг еще драпает, — сказал я, скаля на него зубы. — А я и всего-то тронул его сзади холодной рукой. Прямо из шкуры выскочил.

— Трус! — скривился человек с баками. — Заячья душа. Говорил Бейкеру, не годится он.

Бейкер. Одно имя есть.

— Они вам зачем? — вопросил я, махнув в сторону Лебре и Ивет.

— Не твое клятое дело! — рявкнул он, и я хлестнул его по губам.

Как я уже говорил, рука у меня тяжелая. Развернула его голову вбок и заставила зашататься до самых пяток, хотя с моей точки зрения, шлепнул я его несильно.

— Такие слова мне не по душе, — дружелюбно сказал я.

Ивет подалась вперед и глядела на меня широко раскрытыми глазами.

— Мне нравятся слова, содержащие информацию, — спокойно пояснил я. — Кто все у вас, где все у вас и что они готовятся предпринять.

Он хотел было отбрехнуться опять, я приподнял руку. Он попятился, очевидно не особо желая продолжения.

— Толку вам что? — буркнул он. — Все равно он вас кончит. Их тоже. Сказал мне так: «Кончь их, — говорит, — не хочу забивать себе голову». — «А девушка?» — спрашиваю, а он только плечами пожимает: «Все равно, лишь бы языком не болтала».

— Кто это «он»? — спросил я.

— Не твое… — Я поднял руку, и он осекся. — Так и сяк вам пользы не будет. Хана вам. Уже, считайте, в гробу. Он за этим присмотрит. Барон то есть.

— Торвиль?

— А кто еще? Людей у него больше десяти тысяч, и он сначала за солдат возьмется, потом по дороге всех вас подчистит. Наша будет страна, отсюда до Сент-Луиса и до Санта-Фе. Вот увидишь.

— Где он сейчас находится? — безапелляционно потребовал я.

Внезапно хлынувшая волна закачала судно, и до наших ушей донеслось негромкое пыхтенье машины.

— Вот и он, — злорадствовал мой подопечный, — поймал вас, ужо не выскочишь!

Глава 19

Прижав ствол пистолета к спине нашего невольного гостя, я задул свет. Снаружи сияла луна, а мы стояли вплотную к обрывистому берегу, и вокруг нас свисали ветки. Если нас не увидели сразу, есть шанс, что проплывут мимо.

Приоткрыв занавеску, я увидел его. Огромный, черный, блестящий, большие змеиные глаза смотрят вперед, из раздутых ноздрей клубится дым, гигантские плавники полностью закрывают кормовое колесо, взбивающее позади воду.

Жутковатое зрелище, я должен был признать. Так и пышет мощью, злом, тайной.

— Видел его раньше, — заметил Лебре. — Двенадцать пушек несет.

Пленный фыркнул.

— Двенадцать? А двадцать не хотите?

— Что они делают? — спросила Ивет.

— Мимо проходят, — ответил я.

У меня уже зародилась идея, и сторожить арестанта нам было некогда. Я хотел, чтобы он был в другом месте, не знал, чем мы заняты, и слишком боялся, чтобы дать знать кораблю, похожему на змею.

— Помнишь тех сиу? — спросил я у Лебре. Он взглянул на меня, не сказав ни слова.

— Они подали мне мысль, — пояснил я. — Давай этого выпустим.

Объект предложения впился в меня взглядом.

— Ссадим на берег. Повезет — доберется обратно к своим дружкам, ну а если сиу срочно нужен скальп, пускай берут у него.

— Эй, вы что, — возмущенно воскликнул тот.

— Выгружай его, — побудил я Лебре.

Несмотря на протесты, мы переправили нашего пассажира на берег.

— На твоем месте я бы сидел тихо, как мышь, — сказал я ему вполголоса. — Они тут везде. Веди себя так, чтобы не привлекать внимания, и, может, еще проберешься выше, где стоит твоя команда. Присматривать за тобой нам не с руки, а девушка против, чтобы убить тебя. Твое счастье, что она мягкосердечная, не то просто спустили бы тебя под воду.

Он исчез в кустах. Мы поднялись обратно на судно.

— Отчаливай, — сказал я, — давай убираться отсюда.

— Ветерок поднимается, — отметил Лебре. — Может, сделаем пару миль вверх до свету.

— Постарайся, — ответил я.

Развязать узлы и влезть на борт, втягивая за собой веревку, было делом одной минуты. Мы оттолкнулись шестами. Катерок оказался на плаву, и мы заскользили вслед прошедшему пароходу.

Дул несильный ветер, и мы не сразу, но выбрались из главной струи, потеряв при этом едва полмили. Поставили парус и начали с трудом продвигаться вверх. Пароход был способен на добрые десять миль в час против течения, нам и одной следовало радоваться.

Когда я принял руль, а Лебре сошел вниз пить кофе, я оказался наверху наедине с Ивет.

— Едете за Чарльзом, говорите. А знаете, где он?

— Мы думаем, что да.

— У него затруднения, как считаете?

— Да. Перестал приносить пользу, тут они его и затюкают. Думаю, он это понимает.

— Сбежать он не может?

— Как? У Торвиля полно народу. Выследят его и настигнут, не успеешь оглянуться, и тогда уж не пощадят. Нам надо его забрать.

— Скорей его заберет Маклемово судно. Оно способно на скорость куда большую, чем развиваем мы.

— Может, и способно. Папа не думает, что у них хороший лоцман, а вести судно здесь надо уметь. Тут и коряги, и мели, и пильщики…

— Какие пильщики?

— Деревья, у которых вершину или корни засосало на дне в песок. Болтаются туда-сюда на одном месте, течение их качает. Могут все днище выдрать из корабля, особенно если это пароход, они же гораздо с большей силой налетают. Папа-то реку знает, сколько раз по ней плавал и в кильботах, и в каноэ. Говорит, другой похожей реки нет, а он и на Огайо работал, и на Миссисипи, и на реке Святого Лаврентия.

Ветер не слабел, и мы продолжали идти, даже прибавили немного скорость.

Низкие берега густо заросли деревьями и кустарником. Фарватер ясно просматривался в лунном свете, но течение било сильно.

Что-то на воде впереди, прямо по носу.

— Ивет? — Я шептал, ведь над водой звук разносится далеко. — Что это там?

Она взглянула вдаль.

— Это каноэ. Три человека в нем.

С нашим парусом мы сокращали расстояние, но не очень быстро. Лебре вылез наружу и стоял у поручней с ружьем в руке. Мой пистолет ждал у меня за поясом, рукоять в пределах мгновенной досягаемости.

— Поджидают нас, — неожиданно сказала Ивет. — Гребут ровно настолько, чтобы не снесло течением.

Так оно и было, и вскоре низкий голос окликнул:

— Готовься!

Забыть этот голос не так-то просто, Жобдобва.

— Все в порядке, Лебре, — произнес я. — Одного я знаю.

Его лицо повернулось ко мне.

— А я нет, — врезал он с плеча. — Ивет, встань на руль. Иди сюда, Талон.

Держал людей в каноэ под прицелом винтовки.

— Гляди в оба, — предупредил потихоньку. — Ты одного из них знаешь. Других мы не знаем. — Оглянулся на меня. — А этого одного насколько хорошо ты знаешь?

Вопрос в точку. Насколько хорошо я его знаю, в самом-то деле?

— Талон? — Этот голос я тоже знал. — Здесь Маквори. Можно нам подняться на борт?

Я бросил им конец, они закрепили на нем каноэ, и я подтянул их вплотную. Маквори вскарабкался первым, за ним Жоб. Кол вместо ноги, а лез вполне проворно. Смахивает на то, что ему не раз и не два доводилось попадать на судно через борт.

Следом поднялся третий, его я никогда не видел. Приземистый, крепко сбитый, одет в оленью кожу. Выглядит на горного завсегдатая.

— Черное судно видели? — осведомился Маквори.

— Угу, — подтвердил я. — Пониже отсюда, они шли вверх. Прошмыгнули совсем близко от нас, и хорошо для нас, что прошмыгнули.

— Кто эти люди? — потребовал ответа Лебре.

Объяснения много времени не отняли, но Лебре не спускал глаз с Деревянной Ноги.

— Вот тебя я раньше видел, — заявил наконец.

— Никогда не бывал на Миссури, — возразил Жобдобва. — Перепутал ты.

Лебре глянул на парус. Он торчал тугим пузом вперед, и шли мы неплохо, несмотря на течение.

— Держись на фарватере, — приказал Ивет. — Скоро подымемся.

Повел всех вниз, там повернулся, чтобы рассмотреть одного, потом другого.

— Куда направляетесь?

— Я вот его промышляя. — Жоб ткнул в меня пальцем.

— Его? А откуда было известно, что он живой?

— Ничего мне известно не было. Говорили, что случилась большая драка, и я нашел на набережной его шляпу, так что поспрашивал, и сказали — о ту пору проходило судно. Я кумекать: с его-то везением как раз на борт угодит. Ну и тута.

— А вы?

Маквори пожал плечами.

— Я — британский офицер. Власти в этих местах у меня нет, но я хочу взять Торвиля. Он предатель и убийца.

Человек в оленьей коже сказал:

— Я — Отис Пинкни. Обо мне вы, думаю, слышали.

Лебре кивнул.

— Слышал. И добро пожаловать. Располагайтесь, как дома. Скоро рассветет, и нам следует отыскать нору.

— Маклему тоже, — ответил Пинкни. — По моим соображениям, он не захочет, чтобы весь честной народ видел его днем.

В кофейнике оставался кофе, и мы его разделили. Была вяленая говядина, мы ее отведали. Едва не последняя говядина из купленной Лебре ниже Сент-Луиса. С нынешнего дня придется перейти на бизонье мясо или антилоп, может быть, иногда будет олень.

— У меня кое-что для тебя есть, — сообщил Жобдобва, когда мы находились одни. — Шото прислал.

— Как он доведался, что я не погиб?

Жобдобва довольно выставил зубы.

— Я ему набрехал. Сказал, что ты послал меня за ними, за артиллерией, точнее сказать. — Он развязал мешок и достал винтовку Паули и пару колиэровских пистолетов.

Я взял винтовку в руки. То, что надо. Хорошее скорострельное ружье. И пистолеты вдобавок. Для каждого оружия имелись патроны.

Ко входу подошла Ивет.

— Пристаем. Папе нужна помощь.

Было уже светло. В середину реки вдавалась большая песчаная отмель, на которой росли группами кусты и небольшие деревца, перемежаясь завалами плавника. Мы забрались за островок, лежащий позади отмели, покрытый ивами и густым подлеском: было много других деревьев, включая дикую сливу. Там, в месте, где кильбот ниоткуда увидеть было невозможно, мы пришвартовались к колоссальному патриарху лесов, выброшенному рекой на берег и наполовину погребенному в песке.

Всех нас томила усталость. Каюту мы оставили Ивет и Лебре, сами же растянулись на палубе.

Когда, спустя несколько часов, я проснулся, солнце стояло высоко, и кругом было тихо. Все, кроме меня, спали. Нацепив пистолеты, я взял винтовку и сошел на берег. Поплелся по краю островка, следуя границе зарослей. Дикого винограда висело изобилие, много созрело и малины. То и дело останавливаясь, чтобы поесть, я не забывал вслушиваться в шорохи, стараясь не пропустить ни одного движения окрест.

Как-то надо определить, где находится Чарльз Мейджорибанкс, и выручить его, в случае если он в плену, как мы предполагаем. Следующим номером — разыскать судно-змею и держать под наблюдением. Если Табита больше не имеет власти над ним, придется тем или иным способом захватить пароход и отвести его обратно в Сент-Луис. И между делом умудриться разрушить замыслы Торвиля и Маклема, ведь они орудуют на пару, иначе и быть не может.

Предполуденный час тих и пасмурен. Небо закрыто тучами. Я остановился в очередной раз. Ивы возле меня близко одна к другой. Сквозь листву видно несколько оленей у кромки воды, пьют.

Какое-то время я стоял и смотрел на них. Ветер, очень слабый, дул к тому же от них ко мне. Я был хорошо укрыт, да и дикие животные редко различают неподвижного человека, так что я наблюдал за оленями без помех.

Вдруг голова одной оленухи резко вздернулась. За ней насторожились другие. В тот же миг я раскрыл глаза и навострил уши. Жду… ага, звук еле слышен, но знаком — гребок опускают в воду. Вот и каноэ. В нем четверо индейцев: мужчина, две женщины и маленький мальчик.

Они подплыли прямо ко мне, мужчина направил Нос лодки на песчаный берег, мальчик спрыгнул на сухое и потащил каноэ выше.

Очевидно, переезжавшая семья. Я вышел из-за ив к ним, и меня увидели сразу же. Застыли столбом, глядят на меня во все глаза. Я поднял руку в жесте мира и заговорил:

— Далеко заехали?

Мужчина помедлил и с расстановкой произнес:

— Далеко.

На них были мокасины из шкуры лося, окрашенные дымом в черный цвет, с декоративным швом через подъем и отогнутыми клапанами. О западных племенах я знал не так чтоб очень много, но от Батлина кое-что выведал. Такие мокасины носили индейцы омаха.

Я показал рукой на заросли.

— Много ягод. Хорошие, — потер себе живот и широко улыбнулся, раскрывая ладонь с немногими оставшимися.

Женщины занялись разведением костра. Выбрали для него участок выше по ручью, заслоненный со стороны главного русла куртиной черемухи.

Мальчик был красивый и, видимо, сообразительный. Не сводил с меня взгляда, пока я разговаривал с его отцом. Я не курил, но табак с собой носил. Предложил немного индейцу. Он взял, и мы сели рядом.

— Охота? — спросил я.

Он показал вверх по течению реки.

— Много охоты. Бизоны. Видел?

— Еще нет. — Я показал на кусты позади себя. — Там моя лодка. Много людей. Ищем мужчину. — Я описал Чарльза, как его описывали мне. — Может быть с плохим человеком… плохим белым человеком, — добавил я.

Он пыхтел трубкой.

— Большая лодка-змея. Знаешь?

— Черная, — сказал он. — Знаю.

— Будь осторожен, — предупредил я, — на ней есть хорошие люди, есть плохие люди.

— Плохие люди, — лицо его сохранило важность, но в глазах искрились огоньки, — заставляют большую змею сильно работать. Тащить на спине пароход.

Его звали, как он сказал мне, Красный Хвост. Они ехали навестить индейскую деревню на реке, которую я посчитал Канзасом.

— Много времени назад, — говорил он, пуская дым из трубки, — омаха — большой народ… большое племя. Много болезней… много атак сиу. Теперь нас немного. Девяносто воинов, может быть. Больше не так, как было. — Слова приходили к нему по мере высказывания. — Старые порядки ушли. Молодые люди не делают теперь стрел. Теперь ружья.

— Но теперь стало легче, когда есть котлы белых? Легче варить? Легче охотиться с ружьями белых? — спрашивал я.

Он посмотрел на меня.

— Легче не значит хорошо, — сказал как отрезал.

Я поднялся на ноги.

— Иду назад к моим людям, Красный Хвост. — Вытянул к нему руку. — Пусть в твоем вигваме всегда будет мясо.

Он хихикнул и пожелал мне счастливого пути.

Продолжал хихикать, идя к своему семейству, но, приблизившись к ним, обернулся и крикнул:

— Старый лагерь… где остров Боном. Выше. Несколько дней в дороге. Пришло полно людей… полно ружей. Много беды, я считаю… много.

Боном — Остров Доброго Человека. Я о нем слышал. Торопливыми шагами я направился к кильботу. Вернее, к месту, где ожидал его найти.

Его там не было.

Глава 20

Пусто!

Я вышел из-за ив и принялся осматриваться, не желая верить, что судна здесь нет.

На песке все еще виднелись мои следы — и не только мои.

Местами песок сбит полосами — без сомнения, это проделали чьи-то бегущие ноги. Трос, которым кильбот был привязан, опять перерезали. Несколько футов его до сих пор остались на дереве, конец уходит в воду.

Мне пришла идея. Я бегом кинулся назад, замедлив только, когда оказался рядом с индейской стоянкой. Но они слышали, как я несусь, и Красный Хвост с сыном встретили меня на ногах.

Ушло добрых полчаса на переговоры, и то еще хорошо. Но я выменял-таки на пистолет Фулшема и свою рубашку коноэ Красного Хвоста.

Он, конечно, сделает себе другое, не сходя с места, заодно дав сыну ценный урок.

Завершив сделку, я времени не тратил. С каноэ я всегда управлялся ловко, и сейчас, положив около себя винтовку, отправился вверх по реке, гребя быстрыми ровными движениями, держась вплотную к берегам в вяло текущей воде и пристально следя за током реки, чтобы не попасть в основную струю.

Кто-то захватил кильбот и всех, кто на нем был. Ни крови, ни трупов я не нашел.

Я глубоко погружал лопасть, и легкая лодочка летела как из пушки. Мои стремительные уверенные гребки несли меня по реке вверх со скоростью, какая выиграла бы не одну гонку. Каноэ мне издавна нравились, а это проявило себя подвижным, прекрасно сработанным. Красный Хвост — прямо художник, если это он строил.

Не успело сесть солнце, я увидел кильбот.

Миля или больше впереди. Ветерок еще веет только-только достаточно, чтобы суденышко продвигалось вперед. День клонится к закату, но еще с час светлого времени остается, может, чуть-чуть больше. Основное, кильбот здесь. Теперь выждать время.

Меркнут последние лучи. От крутых берегов вытягиваются темные тени. Тут и там громадное старое дерево нависает над водой, подобно чудовищной руке, готовой схватить, что бы ни оказалось в пределах досягаемости.

А мне хорошо. Гребля подняла настроение, — подходи, кому жить надоело! Сюртук я оставил на борту, рубашку променял, так что сидел голый до пояса. Приятно чувствовать кожей ночную прохладу.

Какой-то странный звук. Глухое бормотание, непонятно, что его издает.

Пороги? Водопад?

Тут меня осенило. Бормочет паровой двигатель, и шум сливается с плеском волн.

Я моментально вонзил лопасть гребка глубоко в воду и повернул к темноте под берегом. Едва не наткнувшись на огромное дерево-пильщика, я рванулся почти поперек течения, углядел возникшую откуда ни возьмись песчаную косу, обошел ее и пересек реку.

Теперь уже доносящийся шум ни с чем не спутаешь. Пароход сзади, плывет вверх против течения. Должно быть, сворачивал в приток. Догонит меня и пройдет мимо через пару минут. Впереди меня — и впереди них — движется кильбот. Пароход доберется до него раньше, чем смогу я.

Вот и тень, отбрасываемая речным обрывом. Надежно скрытый повисшими к воде ветвями, слежу, как судно-змея шпарит наперекор стремнине.

Здоровенный, черный, лоснящийся от водяных брызг. Большущие расширенные ноздри изрыгают искры и клубы дыма. Несется, как в атаку.

Интересно, кто там на борту.

Из иллюминаторов сверкают зловещие огни.

После того как пароход миновал меня, я отплыл от берега и двинулся вперед.

Греб, не щадя сил. Энергия взмахов несет меня со значительной быстротой. Ночной мрак — хороший покров. Сокращаю расстояние до моей цели. Наконец вижу. Оба судна бок о бок. И в неважном положении. Кильбот, кажется, застрял, а поторопившийся подойти пароход с маху въехал в мель.

Неужели Лебре, знакомый с рекой вдоль и поперек, увидел приближающийся пароход и намеренно заманил его на недостаточную глубину? Пленник он, как я предполагал, или нет?

Осторожно, чтобы не выдавать себя плеском, я подбирался ближе, прижимаясь к большому дряхлому дереву, корни которого — причудливое, напоминающее паука переплетение черных щупалец, — поднимались над уровнем воды. До меня уже долетали голоса. Я закрепил сбоку дерева каноэ, завязав шлаг с петлей на случай спешного отплытия.

Потом ждал и прислушивался.

Повелительный голос раздался откуда ни возьмись:

— Бейкер? Талон на борту там у тебя?

— Нет, нету его. Одноногий тут, Лебре и его девчонка. Никаким Талоном не пахнет.

— Только трое?

— Бриташка еще… по разговору, во всяком случае. Маквори по фамилии, сказал.

— Ага? — В тоне Маклема звучала жестокая радость. — Так я следующего из той команды имею, выходит дело?

Теперь я про всех знаю, кроме Пинкни. Про него одного не поминали.

— Будь наготове, Бейкер, не зевай. Как только будем на плаву, подберем и вас. Приготовь буксир. Потянем вас дальше.

— С этим вашим кормовым колесом?

— Оно нам погоды не сделает. Вытравим хороший трос — и вся недолга. Поглядывай теперь.

В воде недалеко от меня что-то шевельнулось. Стрелять не время. Я обнажил нож и держал его, низко опустив руку, острым лезвием кверху.

Пароходные машины начали поворачиваться, огромное колесо мощно зашлепало по воде в обратном направлении. Корпус не дрогнул.

Слежу во все глаза, что будет дальше.

Вдруг, в перерыве между отчаянными усилиями парохода вытащить себя с мелководья, тихий голос заговорил со мной:

— Талон, ты? Это Пинкни.

— Подходи, только чтобы медленно. У меня нож — сразу кишочки по реке поплывут.

Он неспешно приблизился — руки вверх, в одной ружье. Пинкни, точно. Прытко влез в каноэ, и я вложил клинок в ножны.

— Ну что, вот они все, парниша, — сказал.

Парниша я ему. Сам-то много на четыре года старше, ну, уж куда-куда — на пять.

— Задание нам готово. Что думаешь делать?

— Взять оба судна: и кильбот, и дымовоз.

— Нас захватили в плен. Лебре дали по черепу, потом я вижу, ничего не выйдет, шмыг за груз, впереди который. Улучил момент — и через борт.

Приглушив голос, я рассказал, что сообщил мне Красный Хвост. Об острове Боном.

— Знаю островок, и неплохо, — сказал Пинкни.

Придвинулся ко мне вплотную, шепча так тихо, что из-за журчания воды его почти не было слышно:

— На пароходе кто-нибудь есть?

— Наверняка я знаю только, что есть Маклем. Надеюсь, там Макейр, он боец что надо, лучше не бывает. И надеюсь, что матросом на борту один по имени Батлин.

— Что ты говоришь? Старина Калгари? Это здорово. Знаю его, как свои пять пальцев знаю. Мы вместе ставили ловушки одну зиму на Лесном озере, отсюда далеко к северу. Продали потом меха в Питтсбурге.

— Надо отбить кильбот, — шепнул я, — освободить Маквори, Лебри и Жобдобва. Пятеро лучше, чем двое. Пошли. — Разговоров с меня вдруг стало достаточно. — Давай прямо сейчас.

Он дернул петлю, я опустил в воду гребок, и мы стрелой рванулись от коряги к кильботу. Были уже близко, когда с борта нас заметили.

— Эй, кто там? — послышался оклик.

Кричавший захлюпал, затем кувырнулся с судна в реку. Громко плеснуло, и Отис Пинкни сказал:

— Подгони поближе, возьму свой нож.

— Твой нож? Как он к нему попал?

— Учитывая расстояние и плохую видимость, недурно, — самодовольно произнес Пинкни. — Конечно, мы все время двигались к нему.

Мы коснулись бока кильбота, я завернул конец на утку и живенько затянул пару полуштыков. Пинкни уже был на палубе, винтовка в руке, нож в зубах.

Я последовал его примеру.

Навстречу мне двинулись два человека, незнакомые.

— Лезь вниз и выпусти наших, — сказал я Отису.

— А ты? Их ведь двое.

— На один зуб не хватит, — ответил я и прыгнул к ним.

Само собой, у меня имелось преимущество. Та парочка не ожидала неприятностей, пока один из них не расчухал, что я шире, чем кто бы то ни было у них на борту. Он раскрыл рот, а я замахнулся прикладом творения Паули, которое держал в левой руке. Приклад угодил ему поперек виска с основательным «пом!», и он ударился о палубу с другим. Второй не струсил, пошел на меня.

Уже находился достаточно близко, так что мой кулак взлетел в хорошем жестком апперкоте, и голова у него откинулась назад, как приделанная на петлях. Не думаю, чтобы ему так крепко доставалось прежде. Ноги его поднялись над палубой, и он сел на доски.

Для церемоний время не подходило, да и не было у меня настроения тянуть волынку. Я прицельно пнул его в подбородок и перешагнул через результат, чтобы встретить новых желающих.

С парохода кто-то гаркнул:

— Что у вас там творится?

На меня надвигались четверо, и отвечать мне было некогда. Я хотел сберечь выстрелы на потом, поэтому положил винтовку на крышу надстройки, проходя мимо к носу судна и очередным противникам. Врезался в них, размахивая кулаками, что послужило в мою пользу. Главное — хорошо начать. Удар наудачу попал в одного из нападающих, тот охнул, а я обнаружил себя в центре такого разудалого мордобоя — сто лет живи, второго не дождешься.

Только у меня опять был перевес. Их-то четверо на одного, и нужно разбирать, куда бьешь, и чтобы в своих не попасть. А мне — лупи, и точка. Плечи подобрал к подбородку и долбаю их короткими ударами. Один меня за голову хватать — я его за обе ноги и перебросил себе за спину. Отмахнул — по другому, да так, что, поди, вся его родня затряслась — где бы они ни были. Ну и меня кто-то звезданул сбоку по голове. Тогда я затиснулся задом в нос, где борта углом сходятся, они на меня навалом. Поднырнул под удар, как врежу с правой в брюхо, тот ни вздохнуть, ни охнуть, будто холодной водой окатили, я его вертанул, чтобы передо мной был, и бац мимо него в открытое лицо — тут и зубов на этом лице меньше стало. Плюх! — чья-то туша в воду полетела, потом еще одна. После четвертого плюха смотрю — Лебре с томагавком, по канату тяпает.

Перерубил чалку, и кильбот заскользил в сторону. Вода поднялась. С парохода выстрелили из мушкета.

— К чертям это! — Маклем разоряется. — Топи их!

И ведь есть у них чем — пушки.

— Поднимай парус, пропади все пропадом! — заорал я.

Вспышка орудийного выстрела, грохот. Ядро шлепнулось в реку за нашей кормой. Еще вспышка, на этот раз попали в фальшборт, и во все стороны брызнули щепки. Несколько поменьше я получил в лицо. Колются. Опустившись на колено под прикрытием ограждения, я нацелился чуть выше вспышки и мягко нажал спуск.

Оттуда донесся вопль, но мушкет блеснул пламенем опять. Наверно, держал фитиль наготове. Еще одна пуля попала в нас, но по касательной, и ушла в ночь.

Застучали пароходные двигатели. Колесо принялось вспенивать воду.

— С нами все, если он выдерется с мели, — говорил стоящий бок о бок со мной Маквори. — У Маклема там есть классные стрелки.

Молча мы глядели в темноту. Чего тут не понимать. Пар — это преимущество в скорости, в маневренности… верная смерть для нас, для нас всех.

— Придется сойти на берег, — сказал я. — Судно бросить.

— Это еще что? — оставив у руля Ивет, Лебре прошел вперед. — Бросить мое судно?

— Никуда не денешься. Из пушек его разнесут в мелкие дребезги. Пойдем, куда нам надо, по земле.

— Найдут нас по следу, — возразил Лебре, — у нас мало шансов уйти.

— Если останемся на борту, у нас не будет никаких шансов, — ответил я.

Заработал рассерженный взгляд. Но Лебре серчал не на меня. На положение вещей. Понимал: раз надо, значит, надо.

— Есть тут протока, — заметил. — Мелкая, но загорожена островком…

До рассвета оставался целый час, когда мы распрощались с кильботом.

Глава 21

Черным моим брюкам пришел конец, так что я позаимствовал штаны у Лебре вместе с парой оленьих мокасин. Все, что могли, мы с судна сняли.

Компания из нас получилась довольно взъерошенная. Повел нас Отис. За ним шли Лебре с Ивет, потом Маквори, Жобдобва и я — последний.

Пинкни во главе маленького отряда поднялся на крутой откос, заросший тополями; выйдя из-под деревьев, направился поперек небольшого луга. Что он имел в виду определенный пункт назначения, не вызывало сомнений. Шел он быстро, оглядываясь лишь изредка.

После часа дороги он остановился в роще вековых тополей-великанов, расположенной на узком ответвлении ручья, стeкающего вниз к Миссури. Там нашлись дикие сливы. Все мы принялись их есть и напились водой из ручья. Много времени не прошло, Пинкни снял нас с места опять, только теперь шел помедленнее, следя, чтобы между нами и рекой вставали деревья.

Курс наш вел к острову Боном.

Три дня мы упорно пробивались вперед. Несколько раз видели бизонов, на второй день я убил самку, и мы разделили мясо, чтобы нести, предварительно съев, сколько в нас влезло. Из шкуры понаделали новые мокасины. Необработанная кожа не продержится столько времени, сколько выдубленная, но у всех нас обувка приказала долго жить.

— Мы уже рядышком, — сказал Пинкни на четвертый день. — С этой минуты двигаемся с оглядкой. Больше горячей пищи у нас не будет, нынешний раз — последний.

Ранее в тот же день мы добыли теленка бизона, а сейчас жарили мясо и как следует набивали животы. Отис и Лебре ели сердце, печень и легкие и раскалывали кости, чтобы достать мозг. На кустах еще висело там и сям по ягоде, но львиную их долю истребили птицы, и, судя по некоторым признакам, попировал тут и медведь.

Все мы испытывали возбуждение. Рассчитывали встретить пароход около лагеря на острове, и теперь, в двух шагах от цели, никто из нас особо не представлял себе, как нужно действовать. Если людей там было столько, сколько мы слышали, взять власть над фортом — безнадежное предприятие,

— Что первым делом надо сделать, — заявил я наконец. — Это захватить змея.

— Допустим, вашей мисс Мейджорибанкс на борту не окажется? — предположил Лебре.

То же опасение донимало и меня. Я сказал об этом.

— Пойдем наугад, иначе нельзя, — продолжил, — нападем быстро и тихо, возьмем судно, а если Таби… мисс Мейджорибанкс там не будет, останется ее найти. — Про что я умолчал, это моя надежда найти ее живой.

Как начало смеркаться, мы отправились дальше. Я вовсе не ждал этого, когда Пинкни положил ладонь мне на плечо и указал направление. Сквозь листья виднелись костры на той стороне сужающегося здесь водного пространства, десяток костров, не меньше, и раскиданные между ними несколько шалашей. Из размера костров явствовало вполне очевидно, что расположились у них белые, хотя могли там быть и индейцы.

Я вытер ладони о штаны. Во рту пересохло. Там, дальше, могут находиться от полусотни до сотни человек, но может быть и больше.

И затем, на фоне светлого неба, я увидел дым, какой только пароход способен пускать.

Вдоль берега стояли ветлы. Мы погрузились в их гущину.

Здесь она, дышащая пламенем громадина. Непомерная голова возносится над нами, челюсти распахнуты, глаза выпучены.

Плавать умели мы все. Я первым шагнул в воду. Подплыл к пароходу сбоку, дотянулся до поручней и взобрался наверх. Все спокойно. Только на корме негромко бормочут голоса. Один за другим, не поднимая шума, на борт поднялись остальные. Вслед за чем я двинулся к корме.

Неожиданно из открытого иллюминатора ясно донесся голос Табиты:

— Нет, конечно.

Облегчение отозвалось во мне слабостью. Замерев на месте, я слушал.

— Капитан Маклем, то, что вы предлагаете, невозможно, а план ваш совершенно бестолковый.

— Бестолковый, да? — За небрежным тоном чувствовалось раздражение. — Мы знаем, что делаем, Табита, все размечено и двигается вперед. Сейчас вот мы говорим, а наши люди ждут не только здесь, а и близ форта Аткинсон и Сент-Луиса. В Новом Орлеане и Натчезе тоже есть наши. Стоят в готовности идти на Форт-Армстронг, когда я прикажу им. Мы все предусмотрели. В течение следующих сорока восьми часов определенные официальные лица в Новом Орлеане, Натчезе и Сент-Луисе будут умерщвлены — тем или иным путем. Сопротивление парализовано, линии сообщения перерезаны, и контроль полностью в наших руках. Как это произойдет, к нам присоединятся дополнительные силы.

— Капитан Маклем. — Голос Табиты звучал полной уверенностью. — У вас еще есть время завершить эту комедию и сказать «прости» вашим заговорам, не рискуя, что вас отдадут под суд за измену. Понимаете, вы до того верили в непроницаемость вашей тайны, что не смогли уразуметь, насколько бросаетесь всем в глаза со своей конспирацией.

— Бросаюсь в глаза?

— Ну да. В мою контору уже не первый год приходят рапорты из Нового Орлеана, что нечто там готовится. О вашей связи с Торвилем мы знали два года назад. Люди, с которыми переписывался мой отец, держали его в курсе ваших усилий по вербовке наемников в Мехико, так же как в Новом Орлеане, а прошлым летом отец сообщил об этом генералу — коменданту над западными территориями. Когда вы вновь вступили в страну через Квебек и преступно убили бедного капитана Фулшема, Талон принял надежные меры, чтобы об убийстве стало известно властям. Он не говорил этого прямо, но я убеждена: у него не было сомнений, кто виновен в убийстве.

— Да, — признал Маклем, — я дал маху. Надо было свернуть этому Талону шею сразу же.

— Вы пробовали, не так ли? Видите ли, капитан, вам ведь никого не удалось обвести вокруг пальца, даже на минутку не удалось. Если бы вы поставили все представление в самом большом театре Нью-Йорка или Парижа, ваши зрители и то не могли бы доскональнее разобраться в действии.

— Вы искусны в красноречии, Табита. — Он прилагал усилия сохранять хладнокровие, но ярость пробивалась на поверхность,несмотря ни на что. — Однако же пусть даже все, что вы говорите, соответствует действительности, вы остаетесь в моих руках. И Чарльз.

Какой-то миг она не произносила ни слова, а я восхищался, как великолепно она сохраняет контроль над собой.

— В ваших руках? В самом деле? Сколько из тех, снаружи, будут по-прежнему слушаться вас, узнав, что произошло?

Палуба под моими ногами накренилась — едва-едва, самую чуточку. Судно несет течением! Маклем обязательно заметит это, не может не заметить!

— Чтобы замыслить преступление вроде этого, — говорила Табита, — нужно одновременно быть и крайним эгоистом и человеком, способным надеяться на лучшее вопреки любому низменному факту. К тому же считать себя умнее и ловчее всех на свете. Мой отец ни за что бы не вложил денег в подобную затею, капитан. Слишком много в ней прорех. Наверно, вам донельзя необходимо в нее верить.

Я уже смотрел на них.

— Чтобы одурачить Дураков, ловкости не требуется. А кто не дураки, те спят и сны видят. Страна лежит готовенькая: подходи и бери.

Она улыбнулась.

— На это надеялся каждый полоумный шалапут в западном полушарии.

— Сорок восемь часов — и земля будет моя, — уверенно заявил он. Но я знал, что речи девушки задевают его за живое.

— Ошибаетесь, — ответила она. — Победить вы не в силах.

Он поднялся на ноги.

— Очень уж вы полагаетесь на себя, Табита, — произнес мягко. — Что доставит мне дополнительное удовольствие, когда я поставлю вас на колени. — Начал поворачиваться к двери, но оглянулся. — А вы имеете представление, где сейчас Чарльз?

Она стремительно обернулась к собеседнику, и тот засмеялся.

— Умора, как женщины треплют себе нервы из-за братьев. Мы пришли к решению использовать Чарльза в качестве наглядного примера. Для вас в особенности. Мы…

Внезапно покачивание палубы дошло до его сознания, и он рванулся к двери. В ту же секунду с кормы раздался тревожный крик, за ним выстрел, сопровождаемый грохотом бегущих ног и лязгом оружия.

Маклем добежал до выхода, а я шагнул в него.

Он сориентировался, не моргнув глазом, выбросил вперед кулак. Я принял удар, идя навстречу, и он взорвался во мне с оглушительной силой, но под моим напором оба мы, с трудом удерживая равновесие, скатились назад в каюту.

Его левый кулак попал мне над глазом, можно подумать, дубиной треснул: под высокий удар правой я инстинктивно поднырнул и вкатил ему под сердце, то есть прямо вперся к нему вплотную и принялся валить вовсю по корпусу обеими руками, но был отпихнут и снова получил в глаз. Почувствовал, как по лицу ползет струйка крови. Проскользнул около следующего удара и влепил еще парочку куда следовало. Все равно что по железу — ну и туловище. Он четко ушел в сторону, я пошатнулся и, не успев повернуться, заимел раза точно под ухо. Но удержался на ногах и пошел на него. Думаю, это его потрясло. Он-то ждал, что я упаду. А вместо этого я гляжу на него и хохочу.

Мне было плохо. Знал бы мой противник, как я ослаб, мог бы покончить со мной. Но мы сблизились, обмениваясь ударами и с правой, и с левой, и каждое попадание отдавалось в моем теле до самых пят. Дернулось кверху колено. Мне в пах, но я загородился поднятой ногой и не пустил. Правый свинг в голову, я покачнулся, а он ступил ближе и целится пальцами мне в глаза. Я пригнулся — лицо на уровне его плеча — и ответил стремительной очередью коротких безжалостных тычков в живот.

Он оттолкнул меня, и один короткий миг мы смотрели друг другу в лицо.

— Можешь драться, — пренебрежительно сказал он, тяжело дыша. — Худо-бедно можешь. Ну, а теперь прощайся с жизнью!

Метнулся ко мне, и я послал правый кулак ему в зубы. Он прошел под ударом, схватил меня за левую ногу и высоко поднял, вбивая в тот же момент ладонь мне в лицо. При этом двинул свою ногу за мою, и я опрокинулся через нее спиной на пол. Кинулся на меня незамедлительно, однако на то, что я так быстро окажусь на ногах, он не рассчитывал. Вломился я о палубу крепко, но уже в повороте, и тут же вскочил и бросился на него снова.

Судно качнуло, и Маклем поскользнулся. Я поймал его за — левую руку и заломил за спину, прижимая к плечу. Он повернулся, закинул за спину правую руку, зажав две мои, и, подставив бедро, швырнул меня на настил опять.

На этот раз я поднимался медленнее, и бешеный пинок настиг меня в желудок. Пронзительная боль, я задыхаюсь, стоя на коленях. Мой враг хотел отступиться на удобное расстояние, но я упал вперед, обхватывая его за ноги.

Не сдвинешь, и он стоит, возвышаясь надо мной, и смеется. И бац коленом мне по лицу сбоку. Ноги-руки врозь — я полетел под стол. Заприходовал еще два пинка, пока вылезал. Второй пришелся по плечу и шее сбоку.

Но я уже вставал, и резкий, злой боковой в подбородок дал ему себя почувствовать. Он отступил, попробовал удар левой, правой промахнулся, потому что я шагнул ближе, и попытался огреть меня по шее сзади. Как он ни был крепок, я начал догадываться, что я еще сильнее. Прижал его к перегородке и дважды угостил в середку.

Поражая внезапностью, наверху все затряслось: заговорили пушки, одна, потом вторая, третья. Со стороны острова Боном послышались дикие вопли. Четвертый выстрел.

Мое лицо было залито кровью. Кровь стекала мне в глаза. Лицо человека напротив сохраняло гладкость и твердость камня, не испорченное ни единым следом борьбы… и все же я мог видеть: прежней величественной самоуверенности в нем нет. Я заставил его защищать самое свою жизнь. Как защищал я.

Несколько мгновений он не наносил серьезных ударов. Потом саданул, как штыком, мне в лицо, и я атаковал ниже удара. Полушаг назад — поднятая и согнутая правая ожидает меня… а я делаю обманное движение и влепляю ему хорошего в подбородок. Глаза моргнули… так, еще разик.

Теперь мы осторожны. Кружим бочком-бочком и, похоже на то, только сию секунду поняли, что можем ведь и не выиграть. Каюта узкая. Двигаться можно только к противнику.

Табита, которая забралась подальше в угол, смотрит во все глаза. Около нее валяются мои пистолеты. Выскользнули у меня из-за ремня, когда я проехался на спине.

Снаружи затопали ноги бегущих. Опять загремела пушка. Если судить по движениям судна, мы вышли на стрежень; Маклем мигом нагнулся, рука его коснулась голенища, и в ней очутился нож.

— Прошу меня извинить, — сказал он. — Дела наверху.

Сделал выпад, не с замахом, как должен бы, но используя нож наподобие рапиры. Я шлепнул его руку левой, чтобы отклонить клинок от себя, правой рукой схватил его за запястье и, шагнув вбок и оказавшись с ним нос к носу, одним ударом отправил его на палубу. Но пароход неожиданно клюнул на волне, и я улегся рядышком, лицом к лицу с ним. Мои пистолеты лежали тут же. Он цапнул один, я — другой. Оба выстрелили.

По моему плечу будто провели раскаленным железом, и тот, другой, смотрел на меня, раскрыв рот. Нижней челюсти у него больше не было. Я выстрелил еще раз, он обмяк и распластался на палубе. Я кое-как встал на ноги и хлопнулся спиной о переборку.

Кто-то возник в просвете входа, и я повернулся к нему полуслепой от крови и пота.

— Не стреляй! — Голос принадлежал Жобдобва. — Все в ажуре. Кончено дело.

Я ловил воздух, точно не надеялся, что когда-нибудь наберу его в легкие достаточно. Откинул голову назад и прислонился затылком к доскам.

Подошел Маквори и начал вытирать у меня с лица кровь.

— Нашелся Чарли. Батлин его выцарапал и привел к нам. Тогда мы открыли огонь по лагерю. Как врежем прямо в костер, тут они все и разбежались.

— Кто-нибудь пострадал?

— Несколько царапин. Повезло необыкновенно.

— Маклем мертв, — сообщил Макейр, и поднялся беспорядочный гомон. Лебре и Ивет были целы. Миссис Хигз и Эдвин Хейл — тоже.

Табита продолжала стоять, где стояла во время нашей с Маклемом битвы. Все еще не спускала с меня взгляда, только теперь ее колотило.

— Вам лучше присесть, — сказал я, и она перешла через каюту и села рядом со мной.

— Маклем и был Торвиль? — спросил я, и она кивнула.

— Куда следующим номером? — осведомился Жобдобва.

— В Питтсбург. Мне надо строить пароход. — Я оглянулся на Табиту. — Хочешь со мной?

— Хочу, — ответила она. — Никогда еще не строила пароходов.

Луис Ламур Калифорнийцы

Моему очень хорошему другу, Маури Грашину

Глава 1

Эйлин Малкерин остановилась у порога своего дома на ранчо в горах Малибу и устремила взгляд на извилистую тропу, убегавшую вдаль среди поросших кустарником холмов, усеянных огромными валунами и глыбами песчаника, туда, где почти у самого горизонта виднелась синяя полоска моря.

Вдоль фасада ее небольшого из необожженного кирпича домика под пологой крышей тянулась длинная веранда, на которую от угла до угла выходили дверь и два окна, сохранившие все признаки того, что в свое время предпринимались попытки сделать их побольше, чем задумывалось изначально. Два больших котла с водой, которая всегда оставалась холодной благодаря ветрам и постоянной тени на веранде, висели на цепях, прикрепленных к балкам. Ковшик, сделанный из тыквы, пристроился возле них на стене.

Слева, примерно в полутора сотнях футов от хозяйского дома, размещался загон, обнесенный забором из жердей. Рядом с ним — хлев под односкатной крышей и поилка для скота — деревянный желоб, сколоченный из неструганных досок.

В тенистом дворике перед домом росли две сикоморы, одна из них старая и раскидистая. У крыльца и чуть поодаль тянулись к солнцу несколько тополей. За домом поднималась дубовая рощица.

Мать двоих взрослых сыновей, Эйлин Малкерин выглядела очень молодо для своих лет, и незнакомец мог бы запросто принять эту поразительно красивую женщину за их сестру. Она была рождена ирландкой, и оставалась ею даже здесь, в Калифорнии.

— Ну что, Майкл, они уже едут? — спросила Эйлин сына.

— Еще нет.

— Скоро появятся, можешь не сомневаться. Зеке Вустон с нетерпением дожидался этого дня, с тех самых пор, когда твой отец прошелся по нему кнутом за то, что он ударил его лошадь.

— Зеке хитер… и опасен.

— Знаю. Но больше всего меня поразила записка Вальдеса. Я с самого начала подозревала, что сделка с ним принесет одни неприятности…

— Не вини Вальдеса. Он ведь не знал Вустона так, как мы, а времена настали тяжелые, ему понадобились деньги.

— Я его ни виню. Он неплохой человек, но наивный, привык видеть в людях только хорошее, слишком верит в мирскую добродетель.

Они стояли рядом в лучах полуденного солнца, глядя на дорогу. Эйлин Малкерин и ее сын Майкл, одетый в коричневую монашескую рясу.

— Жаль, что с нами сейчас нет Шона, — вздохнула она.

— И мне тоже.

— Он весь в отца, — продолжала она. — Ты, конечно, тоже на него похож. Но Шон взял бы на себя то, что для тебя, священнослужителя, может оказаться занятием неподобающим.

Он покачал головой.

— Уж не подумываешь ли ты случайно прибегнуть к оружию? Ни к чему хорошему это не приведет. Закон на их стороне.

— Шон обязательно придумал бы что-нибудь.

— Что тут еще придумаешь? Мы с Уином Стэндишем оба , ломали голову, но если у тебя нет денег…

— У меня их нет.

— Тогда они заберут ранчо. Давай прикинем, как быть дальше, куда тебе отправиться.

— Это мой дом. Ранчо пожаловано твоему отцу самим presidentу ^[10] за службу в мексиканской армии. Я не позволю его у нас отобрать.

— Господи, тот президент уже умер. И я очень сомневаюсь, что нынешний вообще знает о нашем существовании. Мы с Уином написали ему, но ответа так и не пришло.

— А уж губернатор… Мичелторена на их стороне, он не за нас. Вот если бы Альварадо…

— Но он же никто!

— Согласна. Его отстранили от дел.

— Вустон на нас не остановится. Он слишком жаден. Ему захочется прибрать к рукам и другие участки вдоль побережья.

— А ты, случайно, не знаешь, зачем ему так понадобилась наша земля?

— Так он же контрабандист. Ему нужна Райская бухта, чтобы под покровом ночи вершить там свои неблаговидные делишки.

— Вряд ли дело только в этом. Он наверняка слышал истории о золоте.

Майкл взглянул на мать:

— Слушай, если это золото на самом деле существует, то почему же мы тогда сидим без гроша?

Она развела руками:

— О том месте знал только твой отец. Но он умер, так и не успев никому ничего рассказать.

— Но может, как-то в разговоре он намекнул, где оно находится?

— Нет… ничего не говорил. Уезжал из дому на несколько дней и пропадал где-то в пустыне. Мне так кажется. Никогда не повторял свой маршрут… каждый раз выбирал новую дорогу. Точно знаю одно — место, откуда он всегда приезжал с золотом, находится к северу отсюда. Я говорю «всегда», но вообще-то за все время он возвращался с сокровищем только дважды.

— Тогда куда же он так часто ездил?

— Он путешествовал. Твой отец двадцать с лишним лет отслужил в мексиканской армии. Благодаря большим способностям к языкам мог запросто объясниться почти с любым индейцем. У него повсюду были друзья.

Ты же сам знаешь, калифорнийцы в основном предпочитают не покидать пределов своих миссий или поселений. Они привыкли к жизни в обществе и не способны на какое-либо безрассудство. Но Хайме другой. Он любил эти горы и пустыни и мог на несколько дней исчезнуть из дому и отправиться в дальний путь лишь ради того, чтобы побывать в каком-нибудь еще не известном ему каньоне или же проехать по обнаруженной им в глуши древней тропе. Это так, мы часто отправлялись туда вместе с ним. Погоди-ка… я и в самом деле начинаю кое-что припоминать…

— Что же?

— Когда он возвращался с золотом, то, рассказывая о своем путешествии, упоминал, что дорога туда очень тяжелая… лошадей замучили… что-то в этом роде. И всегда говорил «мы». Значит, с ним ездил еще кто-то.

— Монтеро?

— Нет, Хесуса он оставлял дома. Твой отец очень доверял ему, потому что в свое время Хесус служил сержантом в той, старой, армии, когда он сам был в ней полковником. Нет, скорее всего, это был кто-то еще, о ком мы ничего не знаем.

— Гляди! — Майкл вскочил на ноги, указывая на далекое облачко пыли над дорогой.

— Это Уин. Даже когда твой кузен куда-либо очень сильно торопится, он выезжает словно генерал на параде.

Эйлин Малкерин положила руку на плечо Майклу.

— Ты замечательный сын, дорогой, хотя иногда я все же жалею о том, что тебе пришло в голову стать монахом. Так ловко управлялся с лассо и ружьем!

— Спасибо отцу, он научил. Я очень его любил. Он был таким хорошим!

Она улыбнулась:

— Да уж! Прекрасный, честный, прямодушный человек. Я помню тот день, когда впервые увидела его. На нем была форма. Он выглядел таким сильным, уверенным в себе, и мне показался самым настоящим идальго, хотя позже выяснилось, что наполовину в нем текла ирландская кровь. В то время он только-только возвратился из Чиуауа, после похода против апачей, а я приплыла на корабле из Ирландии.

У пристани ждал дилижанс, в нем мне предстояло добраться до дома моего дядюшки. Я разглядывала его, стоя на палубе у поручней. Случилось так, что Хайме оказался там в то же время по какому-то своему военному делу.

— И твои золотые волосы так же сияли на солнце?

— А что я могла с ними поделать? Остричь и спрятать в сундук? Конечно же на мою рыжую копну он обратил внимание.

— Отец мне рассказывал об этом, когда мы с ним вместе ехали куда-то. Его так поразила твоя красота, что он едва не упал с лошади.

— Неправда. Он никогда в жизни не падал с лошади, ни при каких обстоятельствах. А тогда… мы увидели друг друга… А потом он снял с головы шляпу и, держа ее в руке, подошел ко мне, чтобы помочь сесть в дилижанс. Он был очень галантным кавалером.

— Как Шон.

— Как вы оба. И ты, Майкл, и Шон — вы похожи на своего отца, и я считаю, что это наивысшая похвала вам.

Во двор ранчо верхом на запыленном коне въехал Уин Стэндиш — серьезный юноша среднего роста и плотного телосложения. Выглядел он так, как и подобает человеку его положения — молодому бизнесмену, только-только начинающему приобретать известность в своих кругах.

— Они едут сюда, сеньора. Остановить их оказалось не в моих силах. Они даже разговаривать со мной не стали, и к тому же закон на их стороне.

— Ну и пусть приезжают.

Вдали показались три всадника.

— Они ничего не получат. Ничего.

— До стрельбы дело доводить нельзя, — предупредил Майкл. — Я не потерплю никакого насилия.

— И я тоже, — добавил Уин.

— Так вы что же, предлагаете мне смириться и разом лишиться всего?

— Ничего не поделаешь, сеньора. Они сильнее нас, и тем более что придраться не к чему, все по закону. Вы должны им деньги, и пришло время возвращать долги.

— Да, но только это ранчо наше, и оно останется за нами. Однажды я уже пережила потерю родного дома, тогда мне пришлось уехать из Ирландии, и я никому не позволю снова выставить меня из собственного гнезда.

Подъезжая к дому, всадники придержали своих коней. Совершенно очевидно, что они ожидали неприятностей и заранее подготовились к недружелюбной встрече.

Зеке Вустон, крупный, неопрятный мужчина, всего несколько лет назад перебрался в Калифорнию из Панамы, где оказался замешан сразу в нескольких весьма сомнительных предприятиях. Первым делом он постарался войти в доверие к капитану Нику Беллу, известному во всей округе авантюристу, которого Мичелторена назначил командовать местным гарнизоном. Сам Мичелторена, человек нерешительный, дал своим солдатам полную свободу действий во всем, чем те не преминули тут же воспользоваться, поняв ее на свой лад как возможность грабить местных жителей, устраивать бесконечные пьянки и кутежи, а также совершенно безнаказанно по любому поводу и без повода палить из ружей. От Мексики до Калифорнии далеко, желающих отправиться туда на военную службу всегда не хватало, поэтому приходилось то и дело открывать ворота тюрем, и армия, перебброшенная на север, в Калифорнию, состояла по большей части из отъявленных преступников.

Худой как хлыст Хорхе Фернандес, приехавший вместе с Вустоном, прославился на всю округу беспощадной жестокостью в обращении с лошадьми, индейцами и женщинами. Заядлый картежник Томас Александр, хозяин салуна на дороге, ведущей к Лос-Анджелесу, промышлял контрабандой и вообще снискал себе дурную славу «плохого парня». Ходили слухи, что он якобы водил дружбу со многими из негодяев, объявленными вне закона и теперь скрывавшимися от правосудия в каньонах среди гор Санта-Моники.

Вустон собрался было слезть с лошади.

— Вам незачем себя утруждать, — решительно остановила его Эйлин. — Если у вас есть ко мне дело, изложите его и так.

— Но, сеньора, мы проделали долгий путь, так что если…

— Двери моего дома всегда открыты для друзей и путников. Вы же ни к тем и ни к другим не относитесь.

— Так вот, значит, как? Ну ладно… Буду предельно краток. Или вы сегодня же все сполна мне выплачиваете, или же завтра убираетесь отсюда ко всем чертям. Если уйдете сейчас же, то еще сможете забрать лошадей и свои пожитки. А проторчите до утра — пеняйте на себя: не получите ни черта.

— Мы заплатим.

— Чем, интересно знать? Уж не сгоревшим ли зерном? У вас ничего нет, а из ничего нельзя сделать что-то.

Зеке Вустон склонился к луке седла.

— Мэм, утром я вернусь и приведу своих людей. Если вы не соизволите к тому времени убраться добровольно, мы вас просто вышвырнем вон. — Он криво усмехнулся. — И мне наплевать, мэм, что станет с вами. Я просто оставлю вас своим людям, а уж они разберутся с вами по-свойски.

— И вы называете этот сброд людьми?

Всадники развернули лошадей и убрались со двора.

Уин Стэндиш обеспокоенно глядел им вслед.

— Боюсь, сеньора, вы их только разозлили.

— Но зато мы выиграли время, еще совсем немного времени.

— А о золоте вы ничего не знаете?

— Это тайна Хайме, которую он унес с собой в могилу.

— Я готов поговорить с Пио, — робко предложил Уин после некоторого молчания, — но он сам никакой власти не имеет, к тому же у него полно своих проблем. У них с губернатором очень разные взгляды на жизнь.

— Пио, он и есть только Пио. Хороший человек, я бы даже сказала, очень хороший человек… наш друг. Но только в данный момент враги оказались сильнее нас.

Эйлин бросила взгляд в сторону моря. Отсюда, с веранды, ей открывался вдали лишь узкий треугольник синей воды. Наверное, над волнами парят белые чайки, а на песке валяются бревна и деревянные обломки, выброшенные на берег прибоем. Ей нравилось бродить по мокрому песку сразу же после того, как схлынет волна, вспоминая о том, как когда-то они вместе с Хайме ходили по берегу босиком. Теперь она, сеньора, уже не могла позволить себе подобной вольности и все же мечтала о том дне, когда снова, как когда-то в юности, пройдет босиком по мокрому песку у самого края прибоя.

— Вот приедет Шон… — сказала она наконец. — Уж он-то обязательно что-нибудь придумает.

— Если бы тут был какой-то выход, то мы и сами до него додумались бы, — заметил Уин не без некоторого раздражения. — Боюсь, что земля здесь вам больше не принадлежит.

Мысль об этом внезапно показалась ей невыносимой. Развернувшись, она ушла в дом, чувствуя, как на глаза наворачиваются горькие слезы обиды. Интересно, сколько уже времени прошло с того дня, когда она в последний раз позволяла себе расплакаться?

Плотно сжав губы, Эйлин остановилась на минуту, оглядываясь по сторонам.

Как пуста эта комната! Совсем не похожа на то жилище, которое она оставила в Ирландии! Здесь всю мебель приходилось либо мастерить своими силами, либо завозить морем, на корабле, что делало подобные приобретения безмерно дорогими.

В гостиной стояли большой стол, диван с обивкой из коровьей шкуры, два больших кресла, подбитых медными гвоздями, да придвинутый к стене большой сундук. Пол устилал большой домотканный ковер. Над каминной полкой скрещены алебарды. Их Хайме нашел в одном из каньонов, где они пролежали с незапамятных времен, словно сувениры в память о неизвестном сражении, оброненные его участниками в пылу битвы.

Брат Майкл пришел в гостиную следом за матерью и сел в кресло. Трудно было догадаться, что под его мешковатым монашеским одеянием скрываются мощные мускулы. Он обратился к религии довольно неожиданно для всех, успев прежде снискать себе славу решительного и отчаянного молодого повесы. Объяснений этому поступку от него так и не последовало, а в душу к нему никто лезть не стал. Придет время, он все расскажет им, но только когда сам того захочет.

— Нужно хорошенько подумать, сеньора. Должны же остаться какие-то воспоминания, нечто такое, что могло бы послужить ключом к разгадке. Возьми карандаш, бумагу и постарайся записать все, что удастся вспомнить. Записи помогут тебе восстановить в памяти цепь событий, а там может оказаться и ключ. Вдруг всплывет какое-то одно-единственное слово, сказанное им по возвращении… Сейчас важно все что угодно.

Уин Стэндиш устроился в другом кресле.

— Сеньора, я уже обо всем передумал. У вас много скота, лошадей, но то и другое здесь есть у всех. Рынка сбыта нет, спрос только на кожи. Продать ранчо тоже не реально, даже если бы за ним не числилось долгов. Последний раз за угодья платили только по десять центов с акра… земля ничего не стоит.

— Если бы не пожар, — сокрушенно воскликнул брат Майкл, — мы бы выкрутились. Сеньора была права, когда решила посеять пшеницу.

— Но вам пришлось залезть в долги, чтобы купить семена, — заметил Уин.

Эйлин Малкерин вздохнула:

— Что было, то прошло. Что сделано, то сделано. Затея с пшеницей и в самом деле оправдала бы себя: росла она замечательно. Она принесла бы нам небывалый доход… если бы не пожар.

Брат Майкл махнул рукой, будто желая отогнать грустные мысли.

— Дважды отец уходил в горы за золотом, и оба раза его находил. Он, несомненно, знал, куда идти… по крайней мере во второй раз.

— Мы всегда жили небогато. Первый раз он отправился туда, когда родился ты, Майкл. Времена были тяжелые, мы очень нуждались. И тогда твой отец оседлал коня, взял двух лошадей — вьючную и еще одну под седло…

— Лишнюю лошадь? Для кого-то еще?

— Кто знает? Может быть, просто запасную, чтобы время от времени пересаживаться на нее самому, давая отдых своему коню.

— А еды сколько взял? На день? На три?

— Я бы сказала, что той провизии хватило бы на неделю. Вообще-то ему требовалось еще больше, но он собирался охотиться. Хайме обычно добывал мясо на охоте.

— Значит, неделя пути?

— Если бы я только мог хоть что-то для вас сделать! — воскликнул Уин. — Я уже занял деньги на магазин. Но может быть, все-таки…

— Ты и так уже сделал для нас более чем достаточно.

Она посмотрела в окно, на залитый ярким солнцем дворик перед домом. Шел 1844 год. В то время разжиться деньгами в Калифорнии было весьма нелегко. Здесь всем вдоволь хватало еды: хорошего мяса, гороха — короче, всего необходимого для жизни, но вот с наличными обстояло совсем иначе. Казалось, что все находились примерно в одинаковом положении, и вот случилась беда…

Она вспомнила, как они впервые приехали сюда, в тихое местечко в горах Малибу. Почти голые пустынные холмы вокруг так разительно отличались от зеленых холмов далекой, милой ее сердцу Ирландии. Пейзаж скорее навевал на нее воспоминания об Испании.

Бежав из Ирландии, семья перебралась во Францию на корабле контрабандиста, где и задержалась на несколько месяцев. Потом отец отправился в Испанию, наказав домочадцам следовать за ним.

Он участвовал в тайном заговоре против британского правительства. Но заговор был раскрыт. Один англичанин, весьма дружелюбно настроенный к ее отцу, предупредил его, и тот незамедлительно покинул страну. После смерти отца Эйлин из Испании перебралась в Мексику, где и поселилась в доме тетушки и ее мужа. Здесь она познакомилась с Хайме.

Всем сердцем полюбила она эти пустынные берега, где на отмелях грелись на солнце морские львы; огромные медведи, обитавшие среди холмов, приводили ее в восторг.

Полковник Малкерин обожал охоту, хотя убивал животных лишь ради мяса. Среди поселенцев таких любителей встречалось немного, как и смельчаков, рисковавших отправляться в горы. Поэтому Хайме зачастую брал с собой жену, которая полностью разделяла его взгляды на сей предмет.

Во время своих странствий по холмам они нередко общались с индейцами, которые иногда выходили даже на побережье. В большинстве случаев это были индейцы-чумаши — проворные, смышленые люди, чьи окрашенные в красный цвет лодки курсировали между прибрежными островами, принимая на борт до двадцати человек за раз. Вообще-то далеко не все из них имели отношение к чумашам, но так называлось одно из индейских племен, некогда населявшее остров Сан-Мигель. С его представителями столкнулись впервые объявившиеся в этих краях белые люди. Вскоре название стали употреблять применительно ко всем местным индейцам.

— Мы сразу поняли, что это местечко — как раз то, что нам нужно, — сказала она, немного помолчав. — Именно то, что нужно. Оба догадались…

Ветер тихонько зашелестел листьями тополей, пробираясь сквозь кроны деревьев, и Эйлин снова посмотрела через открытую дверь вдаль, где виднелась полоска синей воды.

— Когда мы жили в Ирландии, самыми большими городами для меня являлись Дублин и Корк, но затем Господь дал мне увидеть своими глазами и Париж, и Марсель, и Мадрид, и Кордову, и Мехико. Когда мы с Хайме поженились и сам presidente выдал ему дарственную на эти земли, я знала, что здесь будет наш дом.

С индейцами мы ладили. Они очень осторожны и необщительны, но всегда отвечали, когда мы первые заговаривали с ними. Однажды наша повозка догнала на дороге группу индейцев, направлявшихся за дегтем. Мы предложили подвезти их туда, а потом доставили обратно вместе с дегтем, которым они обычно конопатили днища своих лодок.

С тех пор наши отношения стали по-настоящему дружескими. Очень часто индейцы снабжали нас рыбой, а Хайме делился с ними олениной. Примерно тогда же в индейском лагере на побережье мы познакомились с Хуаном.

— С Хуаном? — Майкл задумался. — А кто он такой? Что-то я его не помню…

— Это случилось еще до твоего рождения. Мы с Хайме привезли индейцам мясо, а потом разговаривали с ними, пока на костре жарилась туша. Я обратила внимание на то, что один старик одиноко сидит в стороне от других и смотрит на море. Спросила, кто он такой. «Он из других людей», — ответили наши друзья.

Он действительно выглядел более светлокожим, чем остальные, на лице его выделялись большие выразительные глаза и узкий нос.

— Из другого племени? — переспросил Майкл.

— Из других людей. Но он был их другом. Мы пустились в обратный путь, так и не узнав о нем ничего. А он тем временем тоже встал и пошел прочь от берега. Тогда Хайме остановил коня и заговорил с ним. «Тебе, наверное, очень одиноко. Если хочешь, приходи к нам в гости». И к нашему великому удивлению, старик ответил по-английски: «Ладно, приду». Хайме указал рукой на холмы вдали. На самые дальние, еще неисхоженные. «Может быть, тебе известно, что за край лежит в той стороне. Я бы тоже хотел узнать тропы, которые ведут туда, увидеть людей, живущих там, побывать в их селениях. Мечтаю попасть туда, где еще не ступала нога человека. Это прекрасные земли, здесь так красиво». Старик внимательно выслушал его и, не сказав больше ни слова, отправился своей дорогой. Две недели спустя мы снова встретили его. Он сидел на берегу, а мы как раз проезжали мимо.

Глава 2

Капитан двухмачтовой шхуны с гордым названием «Госпожа Удача» Шон Малкерин стоял на палубе, глядя на разрозненные огоньки погруженного в сон ночного Акапулько. В то время в городе проживало примерно три тысячи жителей, он широко раскинулся на берегу океана, на фоне живописных гор, поросших лесом.

Завтра на рассвете они выйдут в море и отправятся в обратный путь. При мысли о доме Шону вдруг стало очень грустно. Отправляясь сюда, он взял на борт немного товара, да и торговля шла хуже, чем ожидалось. Рынок оказался просто-таки забит кожами. В конце концов ему удалось отделаться от своей партии, лишь запродав все оптом по одному доллару и пятьдесят центов за штуку вместо ожидаемых двух долларов.

С мехом дела обстояли несколько лучше, хорошо шли шкурки выдр, так что после вычета всех расходов Шон надеялся получить еще кое-какую прибыль. Ведь так хотелось возвратиться домой с деньгами, которых хватило бы, чтобы рассчитаться с ссудой, числившейся за их ранчо.

Глубина гавани позволяла кораблям подходить почти вплотную к песчаному берегу, так что городские огни светили совсем близко. Окутанный темнотой город спал, и лишь в окнах двух таверн и еще нескольких домов горел свет. Освещался и испанский форт, некогда охранявший вход в гавань.

Рядом стояли на якоре еще два корабля: парусник, недавно прибывший из Манилы, и трехмачтовая шхуна, по величине намного превосходившая «Госпожу Удачу».

Ночь была жаркой и душной, и все указывало на неотвратимость скорой перемены погоды. Шон стоял на палубе, вглядываясь в берег, и в душе его зародилась странная тоска по чему-то оставшемуся в этом городке, где его никто не ждал.

Подобные чувства и мысли его одолевали всякий раз, когда он готовился покинуть какой-то порт. И тогда он выходил на палубу, глядел на огоньки, отражавшиеся в темных волнах, разбивавшихся о борт, и размышлял о той любви, которую он мог бы встретить здесь, но не встретил, о новых друзьях и приключениях, мимо которых прошел не распознав их. А иногда ему представляются приключения… окровавленный кинжал и собственная смерть на безлюдном берегу, случайно миновавшая его. Человеку не дано предугадать свою судьбу, в этом-то все и дело. Просто не дано.

Возможно, именно тут его ожидает некая роковая тайна, нечто необъяснимое. Как говорится, по одной дороге пойдешь — любовь-удачу найдешь, а по другой пойдешь — головы не спасешь.

Подумав так, капитан выпрямился, потянулся и направился к себе в каюту, но вдруг остановился и снова всмотрелся в темноту, заметив в ней какое-то движение.

Кто-то бежал по песчаному берегу… похоже… кажется… ну да, женщина. Подбежав к самой воде, она сбросила с себя платье, вошла в море и быстро поплыла.

Немного опешив, он снова вернулся к поручням, но, как ни старался, больше ничего разглядеть не смог. Ему показалось, что однажды он все же мельком увидел, как над водой показалась и тут же исчезла белая рука. Затем в доме на набережной хлопнула дверь и раздался чей-то крик. Кто-то кого-то звал. Теперь до слуха Шона доносились встревоженные возгласы, у воды забегали какие-то люди.

Внезапно за бортом послышался тихий всплеск, и кто-то негромко окликнул его:

— Если не хотите, чтобы я утонула, то, умоляю, бросьте мне веревку.

Женский голос. Все случилось так неожиданно, что на какое-то мгновение он замер, будучи не в силах двинуться с места. Но тут же взяв себя в руки, он поспешно подошел к перекинутой через борт веревочной лестнице и тихонько постучал ею об обшивку, так, чтобы внизу услышали.

— Сюда! — тихо позвал он. И женщина тут же поплыла вдоль корпуса корабля к лестнице.

Ухватившись за нижнюю ступеньку, она начала неуклюже карабкаться вверх, и мгновением позже он помог ей перелезть через поручни. Тряхнув головой, гостья принялась выжимать свои длинные волосы. Ее платье осталось на берегу, и теперь она стояла перед капитаном в мокрой нижней сорочке и панталонах.

— Да не стойте же как истукан! — нетерпеливо бросила она. — Дайте мне что-нибудь из одежды и поскорее уплывайте отсюда.

— Но еще совсем темно. Мы собирались сняться с якоря на рассвете, — ответил Шон, ошеломленный столь быстрым развитием событий.

— Послушайтесь моего совета и отправляйтесь немедленно, если не хотите угодить за решетку. Боюсь, вам пришлось бы слишком долго объяснять факт моего пребывания на судне. — Она кивнула в сторону берега. — Та кучка придурков скоро найдет мое платье, и можете не сомневаться, они обязательно обыщут всё корабли в гавани.

— Этого мне еще не хватало! — воскликнул Шон и, резко обернувшись, крикнул: — Тен! Педро! Конго! Все наверх!

Тен Теннисон самым первым поднялся на палубу.

— Поднять якорь и ставить паруса. Огней не зажигать. Я хочу как можно тише выйти из гавани.

Сам капитан побежал на нос корабля, чтобы развернуть кливер, и к тому времени как он добрался до бака, двое членов его команды оказались рядом, а шхуна уже медленно скользила к выходу из гавани.

Теннисон занял свое место у штурвала.

— Постарайся двигаться так, чтобы мы как можно дольше оставались кормой к берегу. Чем дольше они останутся в неведении о том, что мы снялись с якоря, тем лучше.

Педро, как всегда проворный и сообразительный, без лишних разговоров взялся за дело, решив не тратить время на пустые расспросы. Он слышал доносившиеся с берега крики, и у него не было никакого желания оказаться замешанным в историю, к которой он лично не имел абсолютно никакого отношения.

Дул очень слабый бриз, но шхуна имела хороший ход и, быстро поймав ветер, легко понеслась по водной глади. С берега ее движение оставалось незаметным для глаз возможных наблюдателей, если только, конечно, те не следили за положением топов мачт на фоне звездного неба.

— Ла-Бока-Чика, — указал Шон на меньший из двух входов в гавань.

Его ночная гостья куда-то исчезла, и Шон радовался этому. По крайней мере, ему не придется именно сейчас отвечать на вопросы команды. Он с горечью выругался. Не хватало еще, чтобы теперь их шхуну задержали, а всю команду бросили в тюрьму.

Рассекая волны, корабль тихонько проскользнул по небольшому, шириной каких-нибудь три сотни ярдов, проливу между мысами Пилар и Грифо и вышел в море.

Вне гавани ветер оказался гораздо сильней.

— Поднимай паруса, Тен. Нам стоит поторопиться.

Когда шхуна уже шла под всеми парусами, Тен вернулся на корму.

— А я почему-то считал, что ты не собирался отчаливать до рассвета, — лукаво сказал он.

В нескольких словах, насколько возможно кратко, Шон объяснил своему близкому другу, что случилось.

Теннисон, хороший моряк, родился на берегу залива Мэн, ходил вместе с рыбаками на промысел в районе Большой Ньюфаундлендской банки, но потом одолела его тоска по настоящим, бескрайним океанским просторам, по теплым морям, и тогда стал он наниматься матросом на большие корабли, что отправлялись к берегам далекого Китая и возвращались обратно, груженные тюками с чаем.

— Кто она такая? Уж не арестантка ли?

— С виду как будто приличная барышня, а там… Откуда мне знать! Было бы гораздо лучше для всех, если бы я ее не заметил, и тогда бы нога ее не ступила на нашу шхуну!

Ветер надувал тугие паруса, и теперь быстроходная и легко управляемая «Госпожа Удача» неслась по волнам, то и дело с изяществом парусника взлетая на самый гребень. Дул попутный ветер, и они стремительно мчались вперед. У возможных преследователей почти не оставалось шансов догнать их. Если только они не выйдут в море на той новой шхуне, стоявшей на приколе в гавани. Она имела больше парусов.

— Держи курс вест — норд-вест, Тен. А я попробую разобраться, что за подарочек мы получили.

Но, спустившись вниз по лестнице в свою маленькую каюту, он обнаружил, что ночная гостья крепко спала в его постели. На полу лежала ее мокрая одежда.

Стоя у изголовья, капитан разглядывал девушку, ругая ее в душе на чем свет стоит. Вот ведь, стерва, принесла ее нелегкая… хотя она как будто ничего, довольно хорошенькая. Черт возьми, просто красавица! Неудивительно, что за ней устроили погоню.

Он погасил лампу и снова вернулся на палубу.

Завидев его, Теннисон усмехнулся:

— Что-то ты слишком быстро управился.

— Она спит. Да и что я мог поделать, Тен? Она сама подплыла к шхуне, взобралась по лестнице на борт. За ней гнались какие-то люди, и они наверняка не поверили бы, что мы здесь абсолютно ни при чем.

— Ты поступил правильно. У тебя не было выбора.

— Обручального кольца у нее на руке нет. Это все, что на данный момент мне удалось выяснить.

Шон принялся нервно расхаживать по палубе, стараясь со всех сторон обмозговать сложившуюся ситуацию. И несмотря на все старания, ему никак не удавалось придумать хоть какую-нибудь достойную альтернативу своему решению. Разумеется, он мог бы поднять крик, позволив преследователям настигнуть ее. Но с его стороны это выглядело бы довольно подло и уж никак не галантно. А что, если она воровка? Нет, не похожа. Тут он криво усмехнулся. Пусть даже и так. Но судя по тому наряду, в котором она появилась на борту, унести ей удалось очень немного.

Он еще раз убедил себя, что не имел выбора, и принятое решение начало казаться ему единственно верным. Однако случай неординарный, и у его семьи могут возникнуть лишние неприятности. Если бы он знал такое место, куда безбоязненно доставил бы ее…

Но такого места не было.

Попутный ветер надувал паруса, и корабль стремительно летел по волнам. Путь от Акапулько до Калифорнии неблизок, так что, даже если преследователи в конце концов и догадаются, что беглянка нашла приют на борту «Госпожи Удачи», то вряд ли они станут догонять их столько времени.

Да, он не собирался отплывать до рассвета, но кто еще знал о его замыслах? Тем более что с девушкой они увидели друг друга впервые в жизни. Наверняка не сразу кому-либо придет в голову связать факт ее побега с отплытием его шхуны из гавани.

Он снова перешел на корму.

— Тебе надо поспать, — сказал Теннисон, глядя на это озабоченное лицо, — ложись на мою койку.

Шон и вправду чертовски устал. А в четыре часа ему сменять Теннисона. Он вернулся в каюту и тут же заснул.

В четыре утра, когда он вышел на палубу, море немного штормило, за бортом ходили высокие волны. Небо затянули низкие облака, и палуба оказалась мокрой после недавнего ливня. Но их «Госпожа» оставалась как всегда легкой и грациозной.

Конго стоял у штурвала, а Тен расположился на корме у самых поручней, вглядываясь в далекий горизонт.

— Ну и как? Высмотрел что-нибудь?

Тен неопределенно пожал плечами:

— Мне показалось, что в той стороне мелькнули мачты корабля. Хотя вполне возможно, что я ошибся. Или какой-нибудь корабль направляется вверх по Гольфстриму, в Масатлан.

Хотя небо на востоке уже посветлело, окрасившись в серые тона, тьма еще не рассеялась. Окинув взглядом туго натянутые паруса, капитан стал к штурвалу и взглянул на компас.

От Акапулько до Райской бухты больше полутора тысяч миль, даже при самом благоприятном стечении обстоятельств, на то чтобы покрыть это расстояние, уйдет две-три недели. Попутный ветер помог бы добраться домой побыстрее, но у моря свои законы. Хороший моряк понимает ветер и волну, но точно предсказать их наперед не дано никому. Море всегда полно сюрпризов: то установится неожиданный штиль, а то разразится не менее неожиданный шторм.

Когда совсем рассвело, девушка вышла на палубу.

При помощи нескольких булавок она соорудила себе из его пледа некое подобие платья и теперь казалась еще краше, чем прежде. У нее была светлая, с легким оливковым оттенком кожа и черные волосы.

— Меня зовут Мариана де ла Круз, — представилась она. — Я вам очень благодарна.

— А я Шон Малкерин.

— Вы капитан? И, если не ошибаюсь, ирландец?

— Да, моя мать родом из Ирландии, а отец был мексиканцем ирландского происхождения.

— Был?

— Да. Он погиб около года тому назад.

— Вы ничего не заметили? — Их взгляды встретились. — А вдруг они станут нас преследовать?

— Вряд ли. А вы что, ожидали, что за вами снарядят погоню?

Мариана на мгновение задумалась, ее большие темные глаза наполнились печалью, и наконец она утвердительно кивнула.

— Да, мне кажется, он обязательно пустится за мной вдогонку. Андрес очень упрям, он не из тех, кто способен на снисхождение.

— Андрес?

— Андрес Мачадо. На сегодня назначена наша с ним свадьба.

Сам Андрес Мачадо! Час от часу не легче. Заносчивый гордец с обостренным самолюбием, снискавший себе славу отчаянного дуэлянта и драчуна. Да, уж этот-то ни за что не откажется от погони. И не имеет ровным счетом никакого значения, любит он ее или нет: мириться с побегом он не станет в любом случае.

— Я не хотела выходить за него замуж. Мой отец умер, и Андрес договорился обо всем с дядей. Я уже раз отказывала ему, что вызвало его страшное недовольство. Венчание назначили в Акапулько. Тетка Андреса и ее служанка поселились в нашем доме, а мой дядя собирался приехать с ранчо. Я ненавижу Андреса, и мысль о том, что мне придется стать его женой,была невыносима. А потом я увидела вас на рыночной площади. Рядом оказался человек, который сказал, что вы из Калифорнии и скоро собираетесь отплыть обратно. Вчера вечером служанка как всегда приготовила мне постель и вышла. Я поняла, что вы — мой единственный шанс выбраться оттуда и выбежала на улицу… А служанка вернулась. Я этого не ожидала. Наверное, ей велели следить за мной.

Шон задумчиво взглянул на компас и, хмурясь, слегка повернул рулевое колесо. Он хорошо знал Мачадо, одно время даже дружил с ним. Но их дружба неожиданно оборвалась после того, как Шон опередил Мачадо на скачках.

Андрес принадлежал к вполне благополучной и строгой семье, что, однако, вовсе не помешало ему вырасти избалованным и самонадеянным молодым человеком, привыкшим к тому, чтобы все его желания и прихоти выполнялись беспрекословно. Он не умел отступать и не терпел поражения ни в чем и ни от кого.

Станет ли он их преследовать? Странный вопрос. Ну конечно же станет, тем более, когда выяснится, что в побеге невесты замешан он, Малкерин. Мачадо не поверит, что Шон не знаком с Марианой де ла Круз и что сам побег не спланирован им заранее и исключительно ради того, чтобы выставить его, Андреса, на посмешище. Хуже всего то, что, будучи человеком состоятельным и к тому же обладая достаточно весомым политическим влиянием, Мачадо мог позволить себе любую причуду.

Все это грозило бедой, большой бедой, и надо же случиться такому как раз в то время, когда у его семьи и без того предостаточно неприятностей.

Шон оглянулся назад. Море до самого горизонта по-прежнему оставалось пустынным, но ведь отсюда, с палубы, он видел не дальше, чем на несколько миль. Люди, не имеющие морского опыта, ошибочно полагают, что стоит только выйти в море, как взору тут же откроются просторы на десятки миль вокруг, в то время как на самом деле расстояние до горизонта вычисляется элементарно. Необходимо просто извлечь квадратный корень из величины, обозначающей расстояние от уровня моря до глаз наблюдателя, а затем помножить получившееся число на 1.15. Вот приблизительно и расстояние. Если наблюдение ведется с высоты в девять футов над уровнем моря, то видимость составляет примерно три с половиной мили.

— Гило, — окликнул капитан одного из матросов, — живо поднимись наверх и взгляни, что там у нас на хвосте.

Гаваец Гило проворно вскарабкался на мачту и, помедлив лишь самую малость, доложил:

— Вижу шхуну, сэр! Между нами десять — двенадцать миль.

— Двухмачтовик?

— Трехмачтовая шхуна, сэр.

— Спасибо, Гило. — Теперь он глядел только вперед, прикидывая в уме собственные шансы. Мачадо зря время не терял. Шон тихонько выругался, но тут же спохватился, вспомнив, что Мариана все еще стоит рядом: — Прошу меня извинить.

— Капитан, не извиняйтесь. Мне очень жаль. Я даже представить себе не могла…

— Да, не могли, — нехотя согласился он. — Это наверняка та самая шхуна, что прошлой ночью стояла на якоре в гавани Акапулько, и по быстроходности их новая посудина наверняка превосходит нашу.

— Это все из-за меня! Теперь у вас будут осложнения! — сокрушалась она.

— Сами по себе осложнения меня не пугают, — ответил он, — но на сей раз мои личные проблемы могут обернуться бедой для всей моей семьи. Так складываются обстоятельства, что шхуна — последнее наше достояние, и я не имею права допустить, чтобы с ней что-либо случилось.

Если бы только сейчас его не дожидались дома, то он наверняка не отказал бы себе в удовольствии отправиться на запад, взяв курс на Гавайи, чтобы оторваться в море от преследователей. Он знал множество морских хитростей, позволявших уйти от погони. Но его поджимало время…

— Мне очень жаль, — повторила Мариана.

— Что сделано, то сделано. Теперь нужно подумать о том, как выпутаться из создавшейся ситуации с наименьшими потерями.

— Мачадо водит дружбу с Мичелтореной, губернатором Калифорнии.

— Неужели! — Шон явно не собирался с ней любезничать. — Какими еще пикантными подробностями типа этой вы меня осчастливите?

— Еще я знаю то, что он в плохих отношениях с Пио Пико и Альварадо.

— Оба они друзья моих родителей, но только что нам с того? Оба они не у дел и не располагают той властью, какой обладают Мичелторена и Мачадо.

Придется взять немного западнее, нужно отклониться от основного пути на Сан-Диего, решил он и поправил штурвал, повернув его немного вправо. Теперь шхуна быстро уходила в открытое море, и ветер гудел в ее парусах.

Целый день они бороздили неоглядные просторы, и за бортом тяжелые, зеленовато-серые волны пенились белыми барашками. Несколько раз капитан посылал кого-нибудь из команды наверх и неизменно получал подтверждение, что трехмачтовая шхуна продолжала идти прежним курсом на северо-запад. Так что если их даже и заметили, то на смену ими курса большая шхуна как будто вовсе не собиралась реагировать.

За ужином в каюте он сидел рядом с Марианой, стараясь не думать о грустном. Он тихо рассказывал ей о Калифорнии, о брате и матери, и о Лос-Анджелесе, небольшом поселении на побережье, конечном пункте их морского путешествия. И все же больше всего он говорил о сеньоре -о том, как она правит домом и руководит семьей, как мудра и снисходительна в отношениях с людьми.

— Она тебе обязательно понравится, вот увидишь, — улыбнулся он. — Ты сможешь жить у нас до тех пор, покуда у нас самих останется крыша над головой. Правда, возможно, это счастье будет недолгим.

— И что же, ничего нельзя придумать? Здесь, на корабле, у тебя больше времени для размышлений, чем когда мы сойдем на берег.

В полночь он снова вышел на палубу, чтобы взглянуть на звездное небо, а затем вернулся обратно в каюту и лег спать. В четыре утра Теннисон прислал за ним Конго.

Тен возвратился на палубу после завтрака. Море вокруг было пустынно. И даже с топа мачты им не открылось ничего нового.

Глава 3

Наконец на горизонте обозначился берег Калифорнии. Переходя на нос по правому борту, капитан Малкерин внимательно изучал открывшуюся панораму. Трехмачтовая шхуна наверняка где-то там; наверное, как раз сейчас она, медленно продвигаясь вперед, обыскивает одну за другой бухты и разные укромные места у побережья.

Шон понимал, что просто пытается отложить на какое-то время неотвратимо приближающуюся развязку. Мачадо совсем не глуп, скорее всего, он отправился прямиком на Сан-Педро и оповестил о случившемся власти Лос-Анджелеса.

С утра задувал холодный ветер и море вело себя неспокойно.

В свои двадцать два года капитан Малкерин считался уже довольно опытным мореплавателем. Детство его прошло на родительском ранчо в Малибу, где он пас скот, ходил на охоту в горы, объезжал диких лошадей и иногда вместе с индейцами на лодках предпринимал путешествия на острова по ту сторону пролива. Первое настоящее морское путешествие совершил, когда ему исполнилось четырнадцать. Тогда отец взял его с собой в плавание вдоль побережья до Масатлана, Акапулько и Теуантепека. Позже, в тот же год, они побывали в Панаме, Кальяо и Вальпараисо. А еще через шесть месяцев, за которые он успел вымахать до пяти футов и десяти дюймов, их шхуна снова вышла в море. Они посетили Гавайи, Шанхай, Макао и Таку-Бар. Их парусник был уже готов взять курс к берегам Калифорнии, когда в порту Таку-Бар разнесся слух об изобилии товаров на Молуккских островах. Так что, прежде чем возвратиться домой, они побывали на Самоа и Таити.

Тяжелая работа на ранчо и морские путешествия на отцовском корабле сделали свое дело: благодаря им мальчишка вырос крепким и сильным и в шестнадцать уже весил все сто восемьдесят фунтов, а в восемнадцать впервые вышел в море в качестве помощника капитана. К тому времени ему довелось участвовать в доброй дюжине драк, нередко затевавшихся в портах. Он слыл крутым парнем.

Частые войны и восстания в Латинской Америке стали причиной того, что морские просторы бороздили многочисленные пиратские суда, хозяева которых, обзаведясь каперским ^[11] свидетельством и набрав команду, по большей части состоявшую из матросов-европейцев, без разбору нападали на всякий мало-мальски приличный с виду корабль, будь то вражеское судно или же свое.

В связи с этим шхуна «Госпожа Удача», подобно многим другим торговым судам того времени, была оснащена несколькими орудиями: четыре корабельные пушки на палубе, и еще одна большая — «Длинный Том» — на корме.

Первое в жизни Шона морское сражение произошло во время его первого путешествия: битва с каперами случилась в заливе Теуантепек и длилась не более часа. Корабельные пушки «Госпожи Удачи» находились под палубой, их скрывали закрытые бойницы, разглядеть которые издалека, с расстояния более полутора сотен футов никто не мог. Каперский корабль — огромный бриг с шестнадцатью пушками на борту — видимо, и не рассчитывал на сопротивление. Приказав «Госпоже» лечь в дрейф, он начал быстро приближаться.

Хайме Малкерин, капитан на собственном корабле, не сомневался, что сможет уйти от преследования брига, но для этого ему понадобилось бы побольше морского пространства.

Каперы даже не стали занимать позиций у своих орудий, очевидно вовсе не ожидая подвоха. Они видели большую пушку на корме, но канонир рядом с ней так и не появился, а для того чтобы действенно пострелять из нее, шхуне пришлось бы по крайней мере изменить курс.

— Заряжайте картечью, — приказал Хайме. — Огонь по моей команде. Для начала постарайтесь разнести им палубу. Потом тут же перезаряжайтесь и прицельно бейте по ватерлинии.

Сам он стал к штурвалу.

Его команда состояла из шести человек, в то время как на борту брига мелькало не меньше сорока бандитов. Бриг медленно надвигался на шхуну, и когда расстояние между ними сократилось до тридцати футов, Хайме отдал приказ. В мгновение ока матросы откинули с амбразур крышки, из-за которых показались дула орудий.

Сигнал тревоги, прозвучавший на бриге, потонул в грохоте двух орудий «Госпожи Удачи», и палуба противника внезапно оказалась охвачена огненным вихрем.

У команды застигнутого врасплох корабля не было шансов занять позиции у орудий. Лилась кровь и повсюду валялись тела мертвых и умирающих. Единственное ответное ядро благополучно просвистело мимо цели, пролетев между двумя мачтами шхуны.

Не давая противнику опомниться, заработала большая корабельная пушка, установленная на корме. Пущенный из нее заряд картечи угодил в рубку и, задев грот-мачту неприятельского судна, отщепил от нее большой кусок дерева. Капитан Малкерин тем временем отдал приказ развернуть все паруса, и «Госпожа Удача» бросилась наутек. Стоя на корме, Хайме помахал фуражкой пиратам на прощанье.

И все же больше всего Шон волновался из-за матери. Сеньора была сильной, решительной женщиной. Смерть мужа не сломила ее, и их теперешние трудности стали скорее следствием обыкновенного невезения, чем непрактичности или бесхозяйственности. К тому же вполне возможно, что постигшие их семью неудачи отнюдь не случайны, а намеренно подстроены теми, кто хотел во что бы то ни стало завладеть ранчо.

Пожары на Калифорнийском побережье возникали довольно часто. Склоны холмов южного побережья сплошь покрывали буйно разросшиеся непроходимые заросли вечнозеленых, с жесткими маленькими листочками кустарников, колючие ветви которых длиной от трех до двенадцати футов плотно переплетались между собой. Здесь же росли карликовые дубы, кусты толокнянки, в просторечии именуемые медвежьей ягодой, юкка и можжевельник — все это легко воспламенялось от одной-единственной искры. В жаркие, засушливые дни на исходе лета и в начале осени подобное соседство становилось весьма опасным.

И все же среди поросших колючим кустарником холмов встречались редкие каньоны, по дну которых протекали ручьи и речушки, где над водой склонялись сикоморы, тополя, ивы и другие деревья, по берегам зеленели луга, пригодные для пастбищ или для возделывания. Один из таких лугов сеньора засеяла пшеницей и кукурузой. Посевы дали дружные всходы, но разразившийся пожар уничтожил подчистую все ее труды. Пожары в этих местах часто возникали стихийно, сами по себе. Но были известны и другие случаи.

Шон думал о том, есть ли у них еще хоть какой-нибудь выход. Разумеется, его жизнь накрепко связана с морем. Для него дом — эта шхуна. Брат нашел себе утешение в религии. Но как же мать? С тех пор как умер отец, ранчо стало для нее смыслом дальнейшего существования. Нет, ранчо в Малибу нужно сохранить любой ценой. Нельзя допустить, чтобы его отобрали.

На палубе объявился Теннисон.

— Слушай, капитан, а с какой стороны нам к берегу подходить?

Шон на минуту задумался, хотя для себя он все уже давно решил, и теперь ему просто хотелось еще раз полностью восстановить в памяти свой план, прежде чем начинать действовать по нему.

— Мы зайдем со стороны острова Сан-Николас, а выйдем из-за острова Санта-Барбара, — сказал он. — Обогнув Санта-Барбару, направимся прямиком к берегу. Нужно бросить якорь и немедленно убрать паруса.

— Так значит, ночью?

— Если все будет так, как я задумал, уверен, у нас все получится. Лишь бы погода не подвела. Тогда мы просто переждем до темноты за Санта-Барбарой. Но только после того как стемнеет, огня никому не зажигать.

Когда на палубу вышла Мариана, небо затянули низкие серые облака, и о борт корабля беспокойно бились морские волны.

— А что твоя мать подумает обо мне? — внезапно спросила она.

— Ты ей понравишься, вот увидишь.

— Но за что ей меня любить? Ведь я приношу вам одни несчастья!

Он пожал плечами:

— Неприятности — тоже часть нашей жизни. Человек может привыкнуть ко всему. В конце концов, трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать.

— И именно поэтому ты выходишь в море?

Он усмехнулся:

— Конечно же нет. Я выхожу в море ради того, чтобы заработать на жизнь. Ни один здравомыслящий человек не станет специально создавать себе трудности. Так что остается только мириться с теми из них, что все же возникают. Но только не надо пытаться перекладывать свои заботы на чужие плечи. А что касается моря, то нужно примириться с ним, иначе долго не протянешь. Постараться приспособиться, только и всего.

— А как же с людьми? К ним ты тоже приспосабливаешься, да?

— Разумеется. А почему бы и нет? Ведь все, будь то серьезные законы или правила хорошего тона, написано для того, чтобы помочь людям уживаться друг с другом, испытывая при этом как можно меньше трений. В обществе человек в каком-то смысле постоянно должен приспосабливаться. Лично я не вижу в этом ничего плохого, и уж тем более здесь нет ничего зазорного.

Шон замолчал, разглядывая остров Сан-Николас, лежащий несколько западнее их теперешнего курса. В расположении прибрежных островов есть своя закономерность. Зная ее, намного проще провести корабль по проливам между ними. В свое время индейцы-чумаши говорили ему о том, что даже незначительное изменение цвета воды могло означать изменение ветра, а зачастую и течения.

И все же, разглядывая дальний берег, он сейчас думал не об этом. Все его мысли занимала Мариана.

Вот уже на протяжении двух недель они каждое утро неизменно вместе выходили к столу, вместе стояли в дозоре, вместе гуляли по палубе. Неужели он влюбился? Нет, ерунда! Даже смешно! И все-таки…

«Госпожа Удача» была замечательной шхуной, она легко слушалась руля и свободно летела вперед на всех парусах.

Он никогда не переставал поражаться тому, что люди, имея в руках лишь одни плотничьи инструменты, могли придать нужную форму бревнам и создать такое прекрасное творение, как корабль. А потом корабль, однажды построенный людьми, начинал жить своей собственной жизнью, и у него даже появлялся характер. Оставляя далеко позади себя берег, он всецело отдавался во власть моря, и его самоотверженность завораживала. Ибо то, что некогда представляло собой груду грубых, неотесанных бревен перевоплощалось в нечто поэтическое, одухотворенное.

Примерно так рассказал Шон Мариане о своей прекрасной шхуне, и она внимательно слушала его, вникая скорее в чувства, чем в слова. Он догадывался об этом, был крайне взволнован и не знал, как себя вести, но ему очень хотелось поступить правильно. К счастью, годы, проведенные им в море, не сделали из него циника, не дали его душе ожесточиться. К тому же ему было хорошо известно, как быстро сближаются люди, оказавшись в море, и как от этой близости порой не остается и следа, стоит лишь им снова сойти на берег.

— Подождем, пока стемнеет, и пристанем, — сообщил он девушке.

— А это не опасно?

— Только не для нас. Нам уже много раз приходилось плыть вдоль побережья, я уверен, что мы успеем добраться домой и известить обо всем мою семью прежде, чем нас найдут. Я хочу, чтобы мать и брат познакомились с тобой и узнали правду о случившемся. — Он замолчал и, немного помедлив, добавил: — Возможно, затем нам придется уехать. У тебя есть родственники или какие-нибудь знакомые в этих краях?

— Нет.

Он поежился, поглубже запахивая накинутый на плечи плащ, глядя на каменистый, обрывающийся к воде берег острова Санта-Барбара.

— Почему ты не хочешь, чтобы я отвез тебя обратно к дяде?

Она обернулась, в упор уставилась на него:

— Ты хочешь, чтобы я вернулась?

Ему стало не по себе, и он поспешил отвести глаза, старательно избегая ее взгляда.

— Нет. Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

— Если я вернусь к нему, то он запрет меня в доме и станет дожидаться возвращения Андреса. Он с ним заодно.

Шон поспешил сменить тему разговора, думая о том, что может предпринять Мачадо. Поплывет вдоль побережья? Скорее всего, он все же сойдет на берег и отправится прямиком на их ранчо, и тогда большой драки уже не избежать.

Но в любом случае, что он, Шон, может сделать для сеньоры?

Может, лучше бежать в Монтерей и разыскать там Альварадо? Правда, власти у него нет, но достаточное влияние сохранилось, и даже сам губернатор не осмелился бы открыто выступить против него.

Солнце уже купалось в море, окрашивая горные вершины острова во все оттенки золотисто-огненного цвета, когда шхуна беззвучно выскользнула из-за острова. Ветер надул развернутые паруса, и она понеслась к берегу по темнеющим волнам.

На палубу вышел Теннисон, готовившийся заступить на вахту.

— Пока вроде все в порядке, — сообщил ему Шон, — на берегу никого не видно. Но будь настороже, не забывай, что здесь могут объявиться индейцы.

— Слушай, капитан, — вдруг сказал Теннисон. — Мне тут удалось отложить несколько долларов. Так что если сеньоре…

— Спасибо, Тен. Мы постараемся сами справиться. Нам нужно много денег, сразу несколько тысяч долларов. А в этих краях их взять все равно неоткуда.

— Ты уж только поосторожней с Мачадо, — обеспокоенно продолжил Тен. — Он уже убил на дуэлях, наверное, с полдюжины человек. Повздорили с ним, как водится, из-за какой-то ерунды… Так-то.

— Следи за курсом, Тен. Если ветер продержится, то примерно в полночь мы будем на месте. Я проснусь к тому времени, чтобы провести шхуну к берегу.

На горизонте чернел окутанный тьмой берег, и частокол вершин Санта-Моники пронзал ночной небосклон, на котором уже загорелись далекие звезды. В каюте было тепло и тихо, и низкий огонек медной керосиновой лампы слегка дрожал и покачивался, подобно тому, как качалась на волнах сама шхуна.

— Завтра, — тихо сказал он, — завтра мы будем дома, и, надеюсь, все будет хорошо.

Глава 4

К тому времени, когда Шон вернулся на палубу, уже совсем стемнело. От тут же поплотнее прикрыл за собой дверь, чтобы свет из каюты не привлек чье-то ненужное внимание. Все фонари на шхуне были погашены, и она медленно шла только под одним кливером.

Легкий бриз рвал низкие облака, и в эти прорехи мелькали лоскутки высокого звездного неба. А впереди зловеще чернела неприступная стена берега.

— Подходим к водорослям, — предупредил Теннисон. Внезапно на вершине горного хребта, находившегося как раз за мысом, к которому они направлялись, вспыхнул огонек. — Как раз, — пробормотал Теннисон. — Похоже, твой человек никогда не ошибается.

— Очень надеюсь, — ответил Шон, — но как бы там ни было, а причалить мы должны именно сегодня ночью.

И Шон и Теннисон прекрасно знали, что огонек на вершине горного хребта ничто иное как костер, разведенный в каменной нише среди скал, увидеть который можно только со стороны моря, да и то лишь под определенным углом зрения.

Встав к штурвалу, Шон направил «Госпожу Удачу» вдоль кромки прибрежных водорослей. Бухта находилась примерно в двух милях к северо-востоку от мыса. Теперь задача состояла в том, чтобы не налететь на риф, тянувшийся южнее мыса, и благополучно обогнуть скалу за ним. Он хотел бросить якорь у самой кромки водорослей, где до песчаного дна оставалось каких-нибудь семь фатомов ^[12].

Шхуна продолжала медленно двигаться вперед.

Наконец Шон объявил:

— Ладно, Тен. Бросай якорь.

Он слышал, как якорь упал в воду, как загремела цепь, пропускаемая через клюз, и принялся отсчитывать время. Команда бросилась сворачивать паруса, и как только работа завершилась, зеленый корпус шхуны сразу растворился на фоне зелени водорослей и берега.

Теннисон доложил с кормы:

— Шлюпка спущена на воду, капитан. Нам остаться здесь?

— Да, оставайтесь. Случись что-нибудь непредвиденное, пока меня не будет, действуй по собственному усмотрению. Если они станут преследовать тебя на корабле, уводи их в водоросли. Ты знаешь, где можно пройти, а они нет.

Конго перебросил через борт веревочную лестницу.

— Ваша винтовка, сэр, — тихо произнес великан с мягким акцентом, столь характерным для выходцев с островов Вест-Индии. — Я подумал, она может вам пригодиться.

— Спасибо, Конго.

Мариана вышла на палубу, запахнувшись в плед.

Шон быстро перелез через борт, проворно спрыгнул в маленькую шлюпку, покачивающуюся на волнах, и придержал веревочную лестницу, пока Мариана спускалась по ней, двигаясь осторожно, но ни на миг не останавливаясь. Глядя на нее, он решил, что вряд ли эта девушка способна на какое-нибудь сумасбродство, но в случае необходимости она наверняка станет действовать так же быстро и уверенно, как он сам.

Конго последовал за ней, сел на весла, оттолкнулся от шхуны, и они поплыли в темноту.

Вода казалась совсем черной, и лишь изредка по зеркальной глади пробегала рябь от поднимавшихся со дна водорослей. Где-то впереди ласково шелестел прибой, набегавший на песок. Матрос использовал весла лишь для того, чтобы придать шлюпке нужное направление. Морское течение само несло их к берегу.

Взглянув на небо, Мариана увидела одинокую звезду, глядевшую на землю в просвет между облаками. Но тут Конго с силой налег на весла, и она почувствовала, как дно шлюпки мягко чиркнуло по песку. Шон перемахнул через борт и вытащил лодку на отмель, а затем протянул руку своей спутнице.

— Возвращайся обратно, Конго. Спасибо тебе.

Чернокожий великан одним движением спихнул шлюпку на воду и снова взялся за весла.

— Капитан, если вам нужна защита, я вернусь обратно.

— Ты будешь первым, кого я позову на помощь, — заверил его Шон. — Спасибо тебе за все. И позаботься о «Госпоже Удаче», пока меня не будет.

Прохладный ветерок тянул вдоль песчаного берега. Они постояли рядом, глядя вслед удалявшейся шлюпке и слушая, как скрипят весла в уключинах, потому двинулись вперед, время от времени останавливаясь и тревожно вслушиваясь в ночную тишину. Шон был очень осторожен. Он мог бы бросить якорь в бухте Дьюм-Ков, откуда до ранчо рукой подать, но если только Мачадо их ищет, то его люди поджидают шхуну именно там.

— Нам еще далеко? — спросила Мариана немного погодя.

— Несколько минут — и мы дома. Ты хорошенько отдохнешь, а сеньора подберет тебе что-нибудь из одежды.

— Она возненавидит меня. Я приношу тебе одни несчастья.

— Ты ей обязательно понравишься. — И, немного помолчав, он добавил: — Очень скоро, Мариана, сама убедишься, что моя мать — прекрасная женщина.

— Ну конечно же!

— Я говорю так совсем не потому, что она моя мать. Эйлин на самом деле замечательная женщина… и истинная ирландка. Ты ей определенно понравишься. Она очень энергичная, прекрасно владеет собой…

— И как же такой сильной женщине удалось вырастить такого сильного сына? Обычно бывает наоборот.

— У нас и отец был выдающейся личностью, но между ними никогда не возникало противостояния. Они во всем оставались заодно. И очень многим это казалось крайне удивительным.

Внезапно из темноты проступили очертания лошади, запряженной в повозку, а потом рядом они заметили человека. Хесус Монтеро сидел на песке, положив на колени винтовку.

— Buenos noches, senor… senorita ^[13].

В темноте Мариана мало что могла разобрать, только догадалась, что встречавший далеко не молод. А незнакомец продолжал говорить, обращаясь к Шону:

— Дела наши совсем плохи, сеньор. Они приходили, чтобы отобрать ранчо, и завтра вернутся снова.

— Кто приходил?

— Сеньор Вустон, такой большой громила. С ним Фернандес и Томас Александр.

— Шайка ворюг!

— А после них пожаловал еще один сеньор. Человек по имени Рассел.

— Вот как?

Крутой Рассел, дезертир, грабитель и самый гнусный негодяй во всей округе, который пойдет на все, не остановится ни перед чем!

— А какого черта у нас Вустон забыл?

— Я знаю только то, что слышал от людей. Кажется, он> перекупил векселя и расписки. Как следует припугнул кое-кого… Говорят, будто он ходил к тем, у кого вы занимали деньги. Некоторые из них не ведали, что он за мерзавец. Вальдес, например. А другим он угрожал.

— Это в духе Вустона… и Рассела.

— Сеньора ждет вас. Она в вас верит.

У Шона сжалось сердце. Она надеялась на его помощь, а он везет ей лишь кучу неприятностей. Но ведь должен же быть какой-то выход…

На вершине поросшего кустарником холма, откуда тропа, проложенная через каньон, виднелась как на ладони, расположились Томас Александр и Рассел. Они явно кого-то поджидали.

— Зря мы тут небо коптим, Томас, — горячился бандит, — пустая затея. Он не приедет.

— А как же всадник? Тот человек, что проехал от порта в сторону поселения. Он сказал, что там причалила большая шхуна. Малкерин отплыл раньше ее, значит он уже здесь.

— Но мы же смотрели в бухте. Там — никого.

— Он очень хитрый, этот Шон Малкерин. К тому же знает побережье как свои пять пальцев и мог причалить где угодно, — Томас пожал плечами, — и на берег сойти лишь после того, как стемнело.

Рассел отхлебнул из бутылки, что держал в руке, и отставил ее в сторону. Ночной дозор среди темных холмов, по-видимому, казался ему мало подходящим местом для времяпрепровождения. Вздохнув, он устроился на земле поудобнее, решив, что пришло время немного вздремнуть. Но едва он закрыл глаза, как Томас разбудил его:

— Они едут, дружище. По дороге идет повозка.

Рассел подался вперед, занимая положение для стрельбы. Вустон приказал убить Малкерина, и как раз сейчас он собирался это сделать.

Бандит стал было прицеливаться, выверяя положение ствола винтовки, но вдруг неожиданно остановился.

— Их там трое! — возмущенно воскликнул он. — Откуда мне знать, который из них Шон?

— Он не возница, уж точно, к тому же у него широкие плечи.

Рассел наблюдал, как из темноты все яснее выступали три темных силуэта. Неожиданно он услышал приглушенный смех.

— Черт возьми, — пробормотал убийца, — так он еще и девку с собой притащил!

— Ты не прав, амиго, — предупредил Томас. — Если там и есть женщина, то наверняка какая-нибудь благородная леди. Он никогда не осмелился бы привести в дом матери никакой другой женщины, кроме порядочной леди.

Рассел, который вторично пытался прицелиться, снова замер в нерешительности. Одного из них он запросто уложит хоть сейчас, если повезет, то пристрелит и сразу двоих. Но что делать с третьим? Слишком велик риск, что третьему удастся уцелеть, а у живых свидетелей, как известно, очень длинные языки. Он медленно расслабился.

— Леди, говоришь? Кто бы это мог быть?

— Не знаю, но нам с тобой лучше быть поосторожнее, амиго. Они водят дружбу со многими большими людьми. У сеньоры много друзей, так что женщина может запросто оказаться женой или дочерью какого-нибудь влиятельного господина. А вдруг ты ее ранишь!

Рассел подождал еще немножко, а затем отложил винтовку. В душе он даже радовался такому повороту событий, играть в темную он не любил. В такой обстановке промахнуться ничего не стоит. А будучи уличенным в убийстве женщины из общества, можно запросто кончить жизнь на виселице, а если к тому же оказалось бы, что возможная жертва имеет отношение к какому-нибудь влиятельному семейству, то на помощь Вустона ему точно рассчитывать не пришлось бы. Зеке не прощал ошибок.

И уж чего ему не хотелось вовсе, так это чтобы волею случая оставшийся в живых Малкерин стал бы выслеживать его среди колючих зарослей. Без сомнения, он знал здешние места лучше, чем кто-либо другой, тем более что и податься тут особенно некуда. И уж совсем бессмысленно продираться напролом сквозь плотную стену колючего кустарника, проделать это бесшумно в любом случае не удалось бы. Обычно в подобных ситуациях приходится придерживаться уже проторенных троп, а Шону они известны.

— Давай выбираться отсюда.

Томас помедлил с ответом: с одной стороны, ему не терпелось поскорее уехать, но, с другой, его пугала встреча с Вустоном, одним из немногих, кого он боялся. В конце концов он согласился:

— Едем ко мне в салун. Разопьем бутылочку винца, а заодно и все обсудим. Может, что-нибудь и придумаем.

Сообщники поспешно отправились в обратный путь вниз по тропе и вскоре добрались до того места у подножия холма, где оставили лошадей.

Эйлин Малкерин проснулась, разбуженная голосом Монтеро, который прозвучал где-то в ней самой.

— Они здесь, сеньора, — тихо сказал он. — Они возвратились из плавания.

— Gracias ^[14], Xecyc.

Какое-то время она лежала неподвижно, думая о сыне. Он ушел в море, взяв с собой совсем немного товара, а спрос на кожи и меховые шкурки всегда так непостоянен. Она вовсе не тешила себя тщетными надеждами, что из плавания он привезет достаточно денег, чтобы расплатиться с долгами. Нет, такое не возможно.

Но теперь важно, чтобы он оставался рядом с ней, чтобы помог пережить обиду и горечь от постигшей их незавидной участи.

— Хайме, — тихонько произнесла она вслух. — Хайме, как мне трудно без тебя.

А их мальчик, их Шон, так похож на него. И он уже совершенно самостоятельный, взрослый человек. Она снова думала о сыне, который каждый раз, возвращаясь из плавания, становился старше, рассудительнее, еще увереннее в себе. Такие качества человек обретает с опытом, с опытом и со временем. Вообще-то Шон всегда отличался сдержанностью, не спешил первым высказывать собственное мнение, старался быть весьма точным в суждениях. Море только отшлифовало характер. Оно всегда требует к себе внимания, заставляет человека быть наблюдательным, ибо никому из путешественников, оказавшихся в открытом море, не дано принимать верных решений, не обратив прежде самого пристального внимания на то, как ветер надувает паруса и волны плещутся за бортом. Она вспомнила, как Шон рассказывал ей, что полинезийцы могут определить местонахождение невидимого еще за горизонтом острова по направлению морских течений или по состоянию воды, определяемому ими на глаз.

Эйлин быстро оделась и вышла на кухню — в подобных случаях она всегда первым делом беспокоилась о еде и горячем питье для уставшего путника. Сварила кофе, небольшой запас которого имелся в доме. Шон любил кофе, но покупать его постоянно им было не по карману. Чай появлялся на столе чаще. Но в основном пили чай из эфедры, рецепт которого позаимствовали у индейцев.

Разогрела бульон, приготовленный Карлоттой. Приехал ночью? Но почему? Это так не похоже на Шона. Он, конечно, превосходно знает калифорнийское побережье, но, как рассудительный и осторожный мореход, никогда не станет рисковать попусту.

От этой мысли в ее сердце закралась тревога, и тогда она вышла на веранду и долго стояла в холоде ночи. Калифорния -полупустыня, и, как везде в пустынях, с уходом солнца земля здесь остывает очень быстро. С моря дул легкий бриз, а она все стояла, прислушиваясь к звукам ночи.

Где-то выводил свою бесконечную песню пересмешник, в ложбинке у маленького ручья квакали лягушки, но эта знакомая какофония лишь подчеркивала жутковатое безмолвие, воцарившееся с наступлением темноты. Наконец на дороге показалась медленно катящаяся повозка, и Эйлин различила темные силуэты… трех седоков.

Правит Хесус, рядом с ним Шон… и девушка.

Очень красивая девушка.

Глава 5

Шон слез с повозки и помог сойти попутчице. Они оба тут же направились к веранде. Сын крепко обнял мать, но прежде, чем он успел заговорить, девушка выступила вперед:

— Сеньора, меня зовут Мариана де ла Круз, и я боюсь, что мое появление здесь не сулит вам ничего, кроме неприятностей.

— Неприятностей? А я бы скорее назвала это приятной неожиданностью. Может быть, вы все-таки войдете в дом, — с этими словами Эйлин Малкерин направилась к двери, задержавшись на веранде лишь на мгновение, чтобы сказать: — Спасибо, Хесус. Gracias.

— Por nada, senora ^[15].

— А вот и кофе готов. Присаживайтесь, прошу вас! Поездка в повозке от самого берега океана, да еще ночью… не слишком гостеприимно с нашей стороны.

Шон начал было что-то объяснять, но Мариана опередила его:

— Сеньора, разрешите мне… Я попала в беду. Меня хотели насильно выдать замуж за человека, которого я не люблю и никогда не любила. Совершенно случайно я увидела вашего сына, его волевое, незлое лицо. Отчаяние заставило меня искать у него помощи. Ночью я убежала из дому и вплавь добралась до его шхуны.

— Очень романтично, — сухо заметила Эйлин. — А жених твой на это как посмотрит?

— Он пустился за нами в погоню, — ответил Шон. — Его зовут Андрес Мачадо. У нас и без того хватало неприятностей, сеньора, боюсь, что теперь их станет еще больше. Я очень виноват.

— Андрес Мачадо. — Сеньора невесело улыбнулась. — Да, Шон, похоже, что, прежде чем завести себе врагов, ты их долго и придирчиво выбираешь.

— Это все из-за меня! — воскликнула Мариана.

Эйлин взглянула на нее. Она была явно раздосадована тем, что теперь ко всем несчастьям ее семьи добавится новая беда, и в то же время ей нравилось, как гордо и с достоинством держалась их ночная гостья.

— Да, из-за тебя, ты не оставила моему сыну выбора, он не мог поступить иначе. Но с другой стороны, нам к трудностям не привыкать, мы и раньше их преодолевали, и теперь как-нибудь справимся. Что ж, добро пожаловать, чувствуй себя как дома.

— Если хотите, я уеду… Попробую разыскать друзей… У моего отца когда-то были друзья в Калифорнии.

— Оставайся у нас, сколько пожелаешь. А что же касается твоих друзей, то, возможно, тебе потребуется их помощь. Андреса Мачадо я знаю не понаслышке.

Потом все вместе они сидели за столом, пили кофе и тихо разговаривали о том, что ждет их впереди. Спустя некоторое время Шон спросил:

— А Майкл здесь?

— Да, он у себя.

— Ну тогда ему придется задержаться дома еще на некоторое время. Не верю, что они осмелятся поднять руку на человека, имеющего отношение к церкви.

— А мне что прикажешь делать? — поинтересовалась мать.

— А об этом, сеньора, нам нужно как следует подумать. Ранчо твое. Ты здесь всему хозяйка. И мы ни в коем случае не должны лишиться его. Майкл не пойдет на попятную. Если говорит, что останется, то так и будет. А что касается семьи, то, возможно, нам лучше исчезнуть на какое-то время, выпасть из их поля зрения, так чтобы они не смогли всучить тебе свои бумаги…

— Но ведь это ничего не решает. Мы только оттянем время.

Внезапно на пороге возник Уин Стэндиш, а вслед за ним и Майкл.

— Мы услышали ваши голоса, — сказал Уин. — Как дела, Шон? Надеюсь, вояж оказался удачным?

— Удачной была только погода. Кожи пошли по полтора доллара за Штуку. Хотя, с другой стороны, шкурки удалось сбыть довольно неплохо.

— Расходы-то хоть покроешь?

— Но не более того.

Затем, обернувшись, Шон коротко представил Мариану.

Уин помрачнел.

— Нам только скандала с Мачадо не хватало. Теперь в его лице мы заполучили еще одного богатого, могущественного и мстительного врага. И можешь не сомневаться, что все гадости, которых мы ожидали от Вустона, не идут ни в какое сравнение с происками, на которые способен Мачадо.

— Она должна вернуться обратно, — заявил Майкл. — Девушка предназначена в жены Мачадо. Такова воля ее отца.

— Никогда! Я скорее умру, чем пойду за него замуж!

— Но ведь такова воля вашего отца, — попытался урезонить ее брат Майкл. — Вы что, не уважаете своих родителей?

— Мой отец тут ни при чем, он давно умер. Все затеял дядюшка, чтобы поскорее отделаться от меня, а заодно и от Андреса, которому вдруг вздумалось жениться.

— Должно быть, ей есть что сказать о том, за кого ее собирались выдать замуж, — тихо заметил Шон.

— Мы не можем так рисковать, — перебил его Стэндиш. — А вдруг действительно лишимся ранчо? Куда ей тогда прикажешь идти? Что с ней будет дальше?

— Поживем — увидим, — ответил Шон.

— Вы совершенно не думаете о ранчо, — вмешалась в разговор Эйлин. — Хотя именно это и должно было бы волновать вас больше всего остального.

— Год сложился не очень удачно, — сказал Уин Стэндиш. — Я дал все, что мог.

— Ты очень помог нам, спасибо, Уин, за твою преданность. — Эйлин говорила очень тихо. — Ты сделал для нас намного больше, чем мы были вправе ожидать от тебя.

Все это время Хесус Монтеро сидел в углу и молча мял в руках шляпу.

— Я знаю одного старика, — начал он. — Его зовут Хуан. Он ходил в горы вместе с доном Хайме.

— Ты хочешь сказать, — резко обернулся в его сторону Уин, — ходил с полковником за золотом?

— Того золота — капля в море, — ответил Монтеро, — совсем немного. Хотя… тогда его оказалось вполне достаточно.

— Я никогда не верил в сказки о золоте, — произнес Стэндиш. — В Калифорнии нет золота, его еще никто и никогда не находил.

— Неправда, — возразил Шон. — Говорят, кто-то из здешних погонщиков тоже нашел небольшой золотой клад в одном из каньонов. — Несколько самородков, запутавшихся в корнях дикого лука. Так что золото существует.

— Вранье! — фыркнул Уин. — Пустая болтовня!

— Монтеро, а ты знаешь горы? — спросила Эйлин.

— А кто их знает? Никто. Их даже индейцы боятся. Бывает, что вы отправляетесь туда и думаете, что все понимаете и разбираетесь во всем, а на обратном пути вдруг становится ясно, что все вокруг отчего-то стало не таким, как прежде. Мой народ привык обходить горы стороной, сеньора.

— Но тебе все же известно, где живет старик?

Монтеро пожал плечами:

— Наверное. Как знать? Он приходит, а потом уходит. Но если он не желает, чтобы его нашли, то уже никто никогда его не найдет. Последний раз я видел его за год до того, как умер дон Хайме. Возможно, он тоже умер… или ушел.

— Ушел?

— Иногда они исчезают. Древние умеют делать так. Исчезают без следа. Кто знает, куда он уходит? Сегодня он здесь, а завтра его уже нет. Ушел.

— Послушай, Монтеро, ты можешь отвести меня к нему? — спросил Шон.

— Я попытаюсь. Если он жир и если захочет, чтобы мы пришли к нему, то найдем его. Если же он не пожелает, то ничего не получится.

— Он индеец? Из какого племени? — спросил Майкл.

Монтеро пожал плечами:

— Кто знает? А вообще говорят, что он принадлежит к тем, кто дал имена горам, ущельям, рекам и ручьям, он из тех, кто жил здесь еще до того, как сюда пришли индейцы, из тех, кто навеки оставил наш край. Кто знает, что означает «Малибу»? Те, кто пришли сюда позднее, пытались доказать, что так называется место, где горы сходятся с морем. Но на самом деле ничего подобного. Никто не знает… Названия даны давным-давно, и народ, который это сделал, уже исчез с лица земли. Старик последний из них.

— Шон, а ты сам его когда-нибудь видел? — спросил у брата Майкл.

— Дважды… Первый раз еще в детстве, тогда я встретил его недалеко от Песчаной горы, и он заговорил со мной… Мы долго беседовали.

— Ты никогда не рассказывал мне об этом, — заметила Эйлин. — И что же он тебе сказал?

— Он научил меня кое-чему. Говорил много незнакомых слов. А затем вдруг встал и отправился восвояси. Но прежде, чем покинуть меня, он остановился и сказал: «Человек должен делиться с другими своей мудростью, иначе она ничего не стоит. Я отдам тебе свою мудрость, малыш».

— И он сдержал свое слово?

— В какой-то мере, да. Мне так кажется. После этого я видел его лишь однажды, несколько лет спустя, незадолго до того, как я впервые вышел в море. И он снова долго объяснял мне, как вести себя на охоте, у ручья, в горах.

— Он и вправду странный старик, — согласился Майкл. — Индейцы отказываются говорить о нем. И как я ни старался разузнать у них, кто он такой и откуда, они неизменно избегали отвечать на мои расспросы.

— Скорее всего, они сами ничего не знают, — сухо заметил Стэндиш. — Ну и что тут загадочного? Старик как старик, просто живет отшельником, вот и все.

Эйлин взглянула на него:

— Уин, ты самый лучший в мире племянник, но все же ты не ирландец.

— А это-то здесь причем? — спросил Стэндиш.

— Может быть, и ни при чем, — улыбнувшись, согласилась она, — но мы, ирландцы, тоже очень древний народ, и мы не отрицаем существование иного мира.

— Небеса? Тот свет? — переспросил Уин. — Я, кстати, их тоже не отрицаю. Как добропорядочный христианин, хожу в церковь и верю в существование рая и ада.

— Я совсем не то имела в виду, — возразила Эйлин Малкерин, — нам, кельтам, чуждо скептическое отношение к проявлениям всего загадочного и сверхъестественного. Например, мы убеждены, что лесной народец, гномы, действительно существует. Духи с незапамятных времен облюбовали земли Ирландии, они всегда были дружелюбно настроены к людям и не причиняли им зла, по крайней мере в большинстве случаев.

— Сеньора, — насторожился Стэндиш, — я вас не понимаю. Вы одна из самых практичных, разумных, трезвомыслящих женщин, известных мне, но иногда…

Она снова улыбнулась:

— Но иногда я поступаю, как ирландка, ты это хотел сказать?

— Послушай, Хесус, а ты можешь отвестименя к Хуану? — спросил Шон.

— Попытаюсь. Но кто поручится…

— Тогда выезжаем завтра. Рано утром.

— А как же Вустон? — поинтересовался Майкл.

Шон пожал плечами:

— Тебе придется самому заняться им, Майкл. Ты человек сильный, осторожный, да к тому же имеешь отношение к церкви. Если здесь останусь я, то не исключено, что очень скоро либо у них, либо у меня лопнет терпение, а ты умеешь убеждать, к тому же никому в голову не придет, что ты первым полезешь в драку.

— Так что если они будут настаивать, пускай остаются, но только ты сам отсюда не уходи и никому ничего не передавай и не передоверяй. Это очень важно.

— Я пойду и…

— Я еду с тобой, — решила Эйлин. — Ранчо мое, к тому же мы с Хуаном знакомы.

— И я с вами, — вызвалась Мариана.

— Нет, ты останешься, — нетерпеливо возразил Шон. — Ехать придется далеко и по жаре, тем более что мы даже предположить не можем, что с нами случится и куда заведет дорога.

— Мне кажется, капитан, ты забываешь, что сюда придет Андрес. И он попытается силой увезти меня. Если ты не хочешь, чтобы брат Майкл погиб в перестрелке, защищая меня… Пойми, Андрес не остановится ни перед чем, уж я-то знаю.

— Она могла бы составить мне компанию, — вмешалась в их разговор Эйлин. — Надеюсь, ты сумеешь удержаться в седле и не станешь хныкать?

— Мое детство прошло на ранчо. Я начала ездить верхом почти сразу как научилась ходить.

— Но это же смешно! — запротестовал Стэндиш. — Сеньора, куда, скажите на милость, вы собрались? Ехать в горы ради того, чтобы повидаться с каким-то там индейцем, который когда-то знал вашего мужа! А что, если ему ничего не ведомо о золоте или старика уже нет в живых? В любом случае, ваш покойный супруг оба раза привозил его очень мало. Неужели вы думаете, что он не забрал все, что нашел?

— А у тебя есть еще какое-нибудь предложение? — тихо спросила сеньора. — Не обижайся, Уин, другого выхода у нас нет. Золото из пустыни уже дважды выручало нас, может, и на сей раз нам снова повезет. А что еще остается делать? Отдать им ранчо? Или превратить эти холмы в поле битвы и полить землю кровью? Да я скорее погибну здесь, чем отдам хотя бы акр своей земли!

— Ну что ж… Отправляйтесь, если так надо. — Немного помолчав, он добавил: — Майкл, а ты как? Продержишься? Я хотел съездить в город и поговорить с Пио. Может, он что-то для нас сделает… Или хотя бы посоветует. Он разумный человек.

— Не спрашиваю, когда ты вернешься, — посмотрел Майкл на брата. — Я просижу здесь столько, сколько нужно. Мне нечего бояться.

— Теннисон остался на шхуне, сейчас она стоит на якоре либо у мыса Дьюм, либо выше по побережью. Ты знаешь, где. Я велел ему любой ценой уберечь «Госпожу Удачу». Он будет курсировать недалеко от берега, твой сигнал обязательно заметит.

— Со мной ничего не случится, — тихо отозвался Майкл.

— И молись, — сказал Шон. — Да помогут нам твои молитвы… Чем больше станешь молиться, тем лучше.

— А может, и тебе тоже стоит помолиться, Шон? — вкрадчиво предложил Майкл.

Шон усмехнулся:

— Я, конечно, тоже помолюсь, не сомневайся, но только мне почему-то кажется, что твои молитвы гораздо действеннее моих.

Шон прошел к себе в комнату, снял рубашку и начал умываться холодной водой из кувшина. Как хорошо снова оказаться дома. Он слышал звуки, доносившиеся из других комнат: все готовились ко сну.

Внезапно дверь в его комнату приоткрылась. На пороге стоял Хесус.

— Я думаю, за нами уже следят. Не исключено, что снарядят погоню.

— Кто? Рассел?

Монтеро пожал плечами:

— Рассел или Томас… кто-нибудь. Я покажу вам дорогу, а потом вернусь назад и буду вместе с братом Майклом дожидаться вашего возвращения.

— Спасибо тебе. Так лучше для всех.

Закрыв за собой дверь, Монтеро опустился на корточки, прислонившись к косяку. Теперь он пристально разглядывал Шона.

— А я не знал, что Старец говорил с тобой. Он обращается только к избранным.

— И что это означает?

Монтеро ответил не сразу.

— О нем говорят, что он последний из той великой нации, что давным-давно населяла эти земли. Рассказывают, что когда-то, в незапамятные времена, посреди пустыни вырос город, огромный город, вдоль улиц которого стояли дома из камня и саманного кирпича. Многие поколения сменились за городскими стенами, пока не случилось большое землетрясение, продолжавшееся дни и ночи. Город исчез с лица земли, не стало и великого народа… уцелеть удалось очень немногим… и среди них оказался Хуан, Старец.

— Знаешь, Монтеро, история, конечно, очень занимательная, но, честно говоря, я в нее не верю, наверное, это лишь красивое предание. Педро Фахес обошел весь наш край, но ни словом не обмолвился ни о каком городе. И задолго до него, почти сто лет назад, на побережье жили люди. А сколько лет Хуану? Семьдесят? Восемьдесят?

— Он стар, очень, очень стар, можете поверить мне, сеньор. Никто не знает, сколько ему лет. Время не властно над ним. Один индеец с острова Сан-Мигель, совсем дряхлый старик, как-то сказал мне, что, когда он сам был ребенком, Хуан выглядел точно так же, как и сейчас. Разве этому можно найти объяснение, сеньор? Вы считаете себя вправе судить, что на свете бывает, а чего нет? Я лично не стал бы спешить с выводами. Человек я бедный, сеньор, почти вся моя жизнь прошла в горах, мне доводилось заезжать далеко-далеко, в холмы, что находятся к югу отсюда, и я многое повидал. Мое племя считает меня мудрецом… колдуном, который умеет творить чудеса… но до Хуана мне далеко, потому что по сравнению с тем, что умеет он, все мои премудрости просто детский лепет, сеньор. И я, человек гордый, признаю это. Белые привыкли измерять время, сеньор. У вас и на корабле есть часы. Вы очень тщательно измеряете время. Возможно, это одна из ваших ошибок… вы пытаетесь измерить то, что измерить нельзя. Вы пытаетесь надеть кандалы на то, что не может быть заковано в оковы. А вообще, что такое время, сеньор? Кто объяснит? Вы считаете шаги, для того чтобы измерить землю; считаете восходы солнца и луны, смену времен года, но ради чего? Знаете, сеньор, мне кажется, что ваши старания напрасны. Я думаю, что они просто есть. И время существует само по себе, у него нет ни начала, ни конца. Оно было и будет вечно, а поэтому его невозможно ничем измерить. Вы не правы, когда говорите о ходе времени. Мне кажется, что вы живете в мире, где всегда можно пойти влево и вправо, вперед и назад, подняться наверх и спуститься вниз, вы видите его таким, и думаете, что иначе и быть не может. Но, возможно, есть и другие. Те, которые пользуются переходом.

— Переходом? Но через что?

Монтеро встал. Он сосредоточенно смахнул невидимую пылинку со своего сомбреро.

— Утро вечера мудренее. Теперь я пойду спать.

— Хесус?

Монтеро отодвинул засов.

— Да, сеньор?

— А ты тоже говорил со Старцем?

— Очень недолго, сеньор, очень недолго. Совсем не так, как он говорил с вами. Buenos noches, senor. Hasta la vista ^[16].

Дверь за ним тихо закрылась, и Шон, усевшись на кровать, принялся стаскивать сапог с ноги. Бросив на пол один сапог, он снял и другой, но вместо того, чтобы бросить его, остался неподвижно сидеть, задумчиво потирая ладонью ступню. Затем осторожно опустил на пол и второй сапог.

Интересно, станет ли кто-нибудь лежать без сна, дожидаясь, когда раздастся грохот от падения его второго сапога?

Всегда ли должно быть именно два сапога?

В самом ли деле все вокруг так уж вечно и неизменно, как мы считаем? Или же это один из углов зрения, под которым мы смотрим на мир, чтобы уютно чувствовать себя в нем?

Он лег в постель, задул свечу и закрыл глаза.

Глава 6

Несмотря на ранний час, в узком каньоне стояла удушливая жара. Впереди ехал Монтеро, за ним — Эйлин, за которой следовала Мариана. Потом шла пара вьючных лошадей. Шон замыкал кавалькаду. Он был рад снова оказаться в седле. Тем более что под ним шел мустанг в свое время привезенный из Мексики и специально объезженный для поездок в горы.

Лошади медленно ступали по извилистой тропе. Путь оказался нелегким для всех. Время от времени на глаза путешественникам попадались дикие коровы. Один рыжий бык — величественный красавец — стоял на склоне холма, подняв голову, раздувая ноздри и кося в их сторону огненным взглядом, словно раздумывая, стоит ли атаковать непрошеных гостей или нет. Никто в отряде не обратил на него ни малейшего внимания, он громко фыркнул, взмахнул хвостом и, пробежав ленивой трусцой несколько ярдов в их сторону, как бы для острастки тряхнул головой и отправился восвояси, скрывшись вскоре за гребнем холма.

Все вокруг словно замерло. Только цокот лошадиных копыт да неумолимое жужжание пчел раздавалось в тишине. Отряд ехал шагом по узкой, каменистой тропе, и к тому времени, когда утро было уже в самом разгаре, оказался примерно в десяти милях от ранчо. Несколько раз Монтеро возвращался назад, чтобы уничтожить следы. Он обязательно проделывал это, когда тропа подходила к развилке.

Шон держал в руках винтовку. Вообще-то он не рассчитывал на скорую стычку, но на всякий случай решил, что осторожность не помешает, и был готов ко всему.

За то время, что ему довелось провести в горах, в пустыне и на море, у него развилось особое чутье на опасность. Наблюдательность, быстрота реакции вошли в привычку. В море ничто не могло ускользнуть от его внимания: он чувствовал малейшее изменение в движении корабля, в том, как скрипят снасти или хлопают на ветру паруса.

Но все же детство и юность его прошли в пустынных горах Южной Калифорнии, по праву считавшейся одной из самых больших скотоводческих областей того времени, так что дикую природу родного края он знал во всех ее проявлениях.

Добравшись до места, где тропа становилась заметно шире, Монтеро остановился, давая отдых лошадям.

Шон подъехал к нему:

— Еще далеко?

Монтеро пожал плечами:

— До заката доберемся… не раньше. Скоро развилка. Мы поедем по левой тропе.

— Вон там… случайно, не Сэддл-Рок? — Шон указал на несколько скальных вершин, возвышающихся над невысокой горой, видневшейся на некотором расстоянии справа от них. — Я уже давно не ездил этой дорогой.

— Да, Сэддл-Рок… сейчас до нее ближе всего. Мы поедем на север, а затем возьмем немного восточнее.

Шон слез с коня и отвел его в тень, а затем присел на землю рядом с женщинами, которые к тому времени тоже покинули седла, чтобы дать отдых себе и лошадям.

— А обедать мы будем? — поинтересовалась Мариана.

Шон усмехнулся в ответ:

— Что, проголодалась? Пока нет… по крайней мере, не сейчас. Монтеро ведет нас к воде. В пустыне тоже можно найти воду, особенно если знать, где ее искать. А он пас и выращивал скот среди этих холмов и держал на учете большинство таких мест.

— Но все-таки не все?

— Лишь древние индейцы знали все.

Он махнул рукой, указывая вдаль:

— Вон в той стороне находится Волчий каньон. Там я убил своего первого горного льва. Представь, огромная кошка выжидающе замерла на валуне, видимо пытаясь определить, опасен я для нее или нет. Мне же в то время было двенадцать лет. Вот она и решила, что я слишком уж мал, чтобы справиться с ней, ударила хвостом о камень, на котором сидела… и приготовилась к прыжку… И тогда я ее застрелил.

Они снова отправились в путь по еле различимой тропе, забирая на запад к самой высокой из видимых в округе гор, пологий склон которой составлял часть длинного кряжа, увенчанного на противоположной стороне еще одной островерхой скалой.

Неожиданно Монтеро свернул на еще менее приметную тропу, которая как будто вела вверх по песчаному склону. Несколько раз Шон видел на земле следы сандалий и догадался, что здесь проходил сам Старец.

Значит, он жив! Он не умер! Шон чувствовал не передаваемую словами радость. Только теперь он с облегчением вздохнул. На протяжении всего пути его мучило подозрение, что старика уже нет в живых. Сколько лет минуло с тех пор, когда он виделся с ним в последний раз? Ведь это было так давно!

И без того скудная пустынная растительность заметно поредела, повсюду, куда ни кинь взор, виднелись лишь глыбы песчаника. Интересно, думал Шон, как Старец здесь живет? Откуда берет воду? Что ест? И почему бы ему не спуститься вниз, к ним на ранчо? Ему там всегда рады?

Но вот совершенно неожиданно для себя, почти на самой вершине горного кряжа, они вышли на небольшой зеленый пятачок, окруженный со всех сторон скалами. Здесь росло несколько деревьев, а листва кустарника оказалась на удивление яркой. Обогнув один из огромных валунов, они выехали на полянку, где стояла маленькая хижина, пристроенная к отвесному склону скалы из песчаника. Стены хижины состояли из сплетенных веток, некоторые из которых принадлежали растущим тут же деревьям.

На скамейке у порога в соломенной шляпе, поношенной пестрой мексиканской шали и самодельных плетеных сандалиях сидел Хуан. Тот самый Старец.

Он выглядел невероятно дряхлым и немощным.

— Ну, друзья мои, как ваши дела? — спросил он тихим, но на удивление звучным голосом. — Что-то вы задержались.

— А разве вы нас ждали? — спросила Эйлин.

— Конечно. Твой муж сказал мне, если с ним вдруг что-нибудь случится, то я должен рассказать только тебе… или мальчику. — Он обернулся к Шону. — А мальчик уже вырос и стал мужчиной. Это хорошо.

Он сделал плавный жест рукой:

— Прошу вас, присаживайтесь. Мой дом слишком мал для того, чтобы принимать в нем гостей.

Они слезли на землю. Монтеро отвел лошадей в тень, тут же возвратился, а затем присел на корточки и закурил тонкую сигару.

Шон взял Мариану за руку.

— Старец, это Мариана де ла Круз. Она из Мехико,

Взгляд темных глаз остановился на девушке.

— Вот как? Ну да. Я бывал там как-то… еще в детстве, Красивый город, но я, честно сказать, ожидал большего. Тогда говорили, что он на острове посреди озера. Только остров уже исчез, да и от озера мало что осталось.

Они расположились на полянке перед хижиной, и тогда старик встал и скрылся за дверью. Вернулся он с запотевшим кувшином с каким-то холодным напитком, который тут же и предложил гостям: наливая его в маленькую глиняную чашку, по очереди подносил каждому.

— Это древний напиток, чиа с медом. Освежает тело… и придает ему силу.

— У нас беда, Хуан, — тихо произнесла сеньора. — За долги хотят отобрать наше ранчо, если мы не сможем заплатить. Мы подумали, что, может, ты знаешь, куда мой муж ездил за золотом, где он его нашел.

— Да. Я знаю, почему вы пришли ко мне и зачем вам золото. Я расскажу вам о нем, а затем вы сразу же уйдете отсюда. За вами идет погоня. Восемь человек преследуют вас и хотят убить.

— А ты пойдешь с нами?

— Пойду. Одним вам нельзя. — Он взглянул на Шона: — Но запомни, потом только тебе, только тебе одному можно будет возвращаться за золотом. Запомни… только тебе.

Монтеро поднялся с земли:

— Я приведу твою лошадь, Старец.

— Gracias. — Хуан перевел взгляд на Эйлин: — Совсем не изменилась, сеньора. Ты словно одна из нас.

— Из вас? — растерянно переспросила она.

Он лукаво улыбнулся, от чего залегшие в углах глаз морщинки сделались еще глубже.

— Мой народ давно ушел отсюда, сеньора, но когда-то нас было много, очень много. Правда, не так много, как вас сейчас, гораздо меньше. И земля принадлежала нам.

— Выходит, ваши люди не старели?

— Все люди стареют. И рано или поздно умирают. Главное в том, чтобы не умереть слишком рано, сеньора, и жить мудро. Одно дело просто долго прожить, и совсем другое дело прожить жизнь с умом.

— Хорошо говоришь. Ты странный человек, Старец.

— По-моему, правильнее сказать «необычный», сеньора. — Он замолчал ненадолго, глядя, как Монтеро выходит из-за скалы позади хижины, ведя на поводу гнедого коня. — До знакомства с твоим мужем я был очень одинок. Я жаждал найти собеседника, чьи уши услышали бы мои слова, чей голос отвечал бы мне. Чумаши — доброе племя, их люди ловки и сообразительны, но только все их познания о мире ограничиваются нашими землями. Твой муж много путешествовал по суше и по морю, его переполняли идеи. Он умел слушать так же хорошо, как говорить. Многое понимал и не страдал предубеждениями, что делало его ум открытым к пониманию того, во что другие, возможно, и отказались бы поверить.

— Ты образованный человек, Старец.

— А что еще можно назвать образованием, как не подготовку человека и его ума к существованию в обществе, в котором он живет? Образование бывает разным и зачастую оно приносит столько же вреда, сколько и пользы, потому что где вера, там и неверие. Уверовав во что-то одно, человек напрочь отметает реальность всего, что, на его взгляд, противоречит его убеждениям, которые сам он считает единственно правильными.

Шон сидел перед стариком, подавшись вперед, весь внимание и испытывал какой-то особый прилив новых сил. О чем Хуан говорил с ним тогда, много лет назад? Нет, тех слов он не помнил, да и все так изменилось. Ничто уже не повторится, не будет как прежде, и сам он совсем не тот.

— Ты сказал тогда, что мудростью нужно делиться с другими. Мне хотелось бы разделить с тобой твою мудрость, Старец. Если ты станешь говорить, я готов слушать.

— Да. Я буду говорить. Но очень важно научиться слушать сердцем… больше чувствовать. Быть осторожным -тоже наука. Наступили такие времена, когда тебе предстоит бороться ради того, чтобы выжить, а для этого необходимо быть готовым ко всему. Так пусть же эти дни оставят свой след в твоей памяти.

Старец замолчал, а затем неожиданно встал и направился к своему коню, собрал поводья, взялся рукой за луку и с поразительной легкостью вскочил в седло, потом подал знак остальным, чтобы тоже садились на лошадей и следовали за ним. Ни слова не говоря, он пришпорил коня, направляя его мимо вершины кряжа, к северному склону.

Тропа в том месте кончилась, но он уверенно направился вперед, указывая путь остальным.

Обернувшись, Хуан снова заговорил с Шоном, который теперь ехал позади него. Монтеро занял место замыкающего.

— Запоминай дорогу. Я скоро умру.

— Нет.

— Скоро.

Шон украдкой взглянул на мать. Ее лицо теперь казалось изможденным. Она устала.

— Ты как? Хватит сил доехать?

— Конечно, — улыбнулась в ответ сеньора. — А у тебя?

Шон рассмеялся, и Мариана, которая молча переносила все тяготы, улыбнулась ему в ответ.

— Поезжай вперед, — сказала она, — а уж за нами дело не станет! Мы не отстанем!

Солнце припекало, но долетавший с моря ветер приносил прохладу. Иногда их путь пролегал в тени скал или под густыми деревьями. Дважды Шон замечал следы, оставленные медведями-гризли, от других медведей они отличались длинными и острыми когтями на передних лапах. Еще ему на глаза попались следы горного льва и нескольких снежных баранов.

Старец вел их узкой, извилистой тропой, должно быть, очень старой, на которую они выехали совершенно неожиданно. Петляя между огромными валунами, из-под которых сочилась вода, она уводила их в глубь каньона, где порхало множество птиц, и казалось, что все вокруг наполнено их радостным, разноголосым щебетанием.

— Коней напоите здесь, — указал старик. — Ехать еще далеко.

В уединенном месте у небольшого водопада, куда не проникали палящие лучи полуденного солнца, они ненадолго расположились для отдыха.

Вскоре старик уже снова был в седле.

— И как долго нам еще ехать? — спросил у него Шон.

— Пока не приедем, — просто ответил старик. — Там, куда мы держим путь, с виду все так же, как везде, но на самом деле не похоже ни на что из того, что ты знал ранее.

Шон вытер ладони о рубаху и посмотрел вперед, в глубь каньона. Самый обыкновенный, ничем не примечательный каньон, напрочь лишенный каких-либо заметных ориентиров. Здесь ничего не стоило сбиться с пути, потеряв тропу. Старец прав. Нужно глядеть в оба.

Тропа сделалась немного шире, и тогда Мариана, нагнав сеньору, поехала рядом с ней.

— Он совсем не похож на индейца.

— А кто такие индейцы? Индейцы тоже разные бывают. Взять хотя бы ацтеков и эскимосов. Или же тольтеков и ирокезов.

— Он мне нравится.

— Да. — Согласилась Эйлин, но тут им пришлось снова выстроиться в цепочку, так как тропа заметно сузилась, но, когда она наконец стала шире, их лошади опять пошли рядом.

— А вы заметили, что он не воспротивился тому, что мы тоже едем с ними? Даже не предложил нам остаться и где-нибудь переждать.

— Ему виднее, — сухо заметила Эйлин, но затем, немного помолчав, добавила: — Но это действительно так. Наверное, перед его народом никогда не стоял вопрос о равноправии женщин… по крайней мере, мне так кажется.

Въехав на вершину бугра, Шон оглянулся назад, вытирая рукавом пот со лба, но не увидел ничего, кроме скал, дрожащих в знойном мареве. Неужели Мачадо и его люди гонятся за ними?

Старец сказал, что их преследуют, да и сам он в глубине души не сомневался, что так оно и есть. Должно быть, для того чтобы убедиться в чем-то, человеку иногда совершенно не обязательно видеть или слышать это самому. Порой достаточно просто знать. Значит, старый индеец владеет этим знанием? А временами оно доступно даже Монтеро. Может быть, это нечто разносит ветер? А что, если все человеческие мысли и поступки оставляют в воздухе некий знак, который переносится ветром, пока на пути не попадется человек, способный принять информацию.

Он поежился, а затем на всякий случай дотронулся рукой до рукоятки револьвера, висевшего у пояса, — оружия новой модели, изготовленного в городе Патерсоне, штат Нью-Джерси, по чертежам человека по имени Кольт. Это был хороший револьвер, самый лучший из всех существовавших тогда револьверов, если уж на то пошло. Нравилось Шону и недавно приобретенное им ружье — восьмизарядная револьверная винтовка того же Кольта. Правда, ему пришлось немного повозиться с ней, поточнее установить прицелы и отрегулировать механизм. Но теперь ее боевые качества не позволяли им желать лучшего.

Один раз Шону показалось, что, оглянувшись, он заметил далеко позади на вершине кряжа некий металлический предмет, сверкнувший на солнце. Но, в конце концов, вполне возможно, что это была лишь игра его воображения.

Солнце быстро клонилось к закату, когда старик наконец осадил своего коня у родника в Потреро.

— Напоите лошадей и наполните фляги. Здесь мы не задержимся.

— Мы поедем дальше? — спросил Шон, начиная всерьез переживать за мать и Мариану.

— Всего одну или две мили. Томас, возможно, знает об этом роднике, хотя вряд ли.

Они позволили лошадям вволю напиться, а затем поехали прочь от источника, исчезая в сгущающихся сумерках. На ночлег устроились в укромном местечке, затерявшемся среди холмов и скрытом от чужих глаз.

Здесь под ногами шуршал мягкий песок. Шон откинул пару камней, а затем расстелил на земле одеяла для матери и Марианы.

— Ложитесь спать. Мы выезжаем завтра на рассвете.

Он видел, как Монтеро вывел лошадей на небольшой островок пробивавшейся из земли зеленой травы и привязал их там, а затем опустился на камень и принялся глядеть на звезды. Сегодня он больше молчал. Через несколько минут Монтеро подошел к Шону.

— Я посторожу, — предупредил он. — Спите, пока есть время.

— Разбуди меня в полночь, — попросил его Шон, а затем, выбрав себе место недалеко от спящих женщин, завернулся в одеяло и устало растянулся на земле, не забыв притом положить рядом с собой оружие.

Он пытался заснуть, но сон почему-то не шел. Казалось, что глубокое ночное небо с мерцающими на нем яркими звездами нависло совсем низко над землей. Ночь была тиха и нежна, как прикосновение юной девы, и на холмы то и дело налетал еле уловимый ветерок.

Он слышал, как ударяясь о валуны, несся по склону вниз камешек, как где-то совсем рядом закопошился какой-то маленький зверек, и когда в следующий момент он проснулся, то увидел рядом с собой Монтеро.

Шон тут же сел:

— Что случилось?

— Очень хочется спать, амиго. Теперь твоя очередь караулить.

Прежде чем обуться, капитан старательно вытряс оба сапога. Не хватало еще сунуть ногу в сапог, в который, пока он спал, заполз тарантул или скорпион. Затем встал, отряхнул от земли, сложил и приторочил позади седла свое одеяло и только тогда взял в руки винтовку и приготовился выслушать все, что скажет ему Монтеро.

— Пока тихо. Не думаю, что они могут быть где-то поблизости, но на всякий случай будь поосторожнее.

— А что индейцы?

Хесус пожал плечами:

— Ни один из калифорнийских индейцев не посмеет даже приблизиться к нам, пока с нами Старец… а они знают, что он здесь. Но вот за чужаков с той стороны Колорадо, мохавов или пайутов с севера, я ручаться не могу.

Прошел час, затем другой. Шон несколько раз обошел вокруг лагеря, проверил лошадей и, вернувшись на пост, сел на камне. Тут к нему подошла мать.

— Я проснулась Шон, так что, если хочешь, можешь лечь спать.

— Да нет, все в порядке. Я уже выспался.

— Мы не можем лишиться ранчо. Не знаю как, но его нужно во что бы то ни стало сохранить.

— Оно останется нашим.

Она опустилась на валун рядом с ним.

— Мариана очень милая девушка.

— Да.

— Ты в нее влюблен?

Шон усмехнулся:

— Для ухаживаний нет времени. Слишком много забот. Она хорошая, милая, и если бы только за нашим ранчо не было долгов…

— Время еще есть. Я думаю, она пробудет с нами еще довольно-таки долго.

Он не ответил, продолжая напряженно прислушиваться к тишине ночи. Ему показалось, что вокруг все вдруг разом стихло, и над холмами воцарилось гробовое безмолвие. Он ждал, сам не зная чего.

Шон взглянул на мать. Она тоже подняла голову, глядя в глубь долины, в ту сторону, где находился источник.

— Сюда кто-то идет, — наконец сказала она,

Глава 7

Внезапно рядом с ними появился Хуан:

— Поторопитесь. Мы уезжаем прямо сейчас.

Монтеро привел лошадей, и, как только все уселись в седла, Хуан решительно пришпорил своего коня, резко свернул с дороги, по которой они приехали сюда, увлекая остальных за собой, туда, где чернела стена с виду непроходимых зарослей.

Но на деле оказалось, что тропа проложена и здесь. Высокие колючие кусты подступали к ней вплотную с обеих сторон, жесткие листья то и дело цеплялись за стремена, ветки хлестали по коленям и плечам. Хуан не терял время попусту и уверенно прокладывал путь вперед, словно молодой пастух, отправившийся на поиски отбившегося от стада быка.

Путники ехали по пробитому сквозь заросли извилистому коридору, в темноте которого они не могли разглядеть ничего дальше ушей собственной лошади. Вокруг царило молчание, нарушаемое лишь приглушенным стуком копыт, шелестом и треском веток.

На маленькой лужайке посреди зарослей Старец остановился и подождал, пока Монтеро займет место замыкающего в их колонне, после чего они снова двинулись в путь. Шону вдруг показалось, что темнота как будто начала постепенно рассеиваться… Всходила луна.

Наконец они выехали из зарослей и тут же углубились в уединенный каньон. Хуан продолжал двигаться довольно быстро. Теперь над ними возвышались темные склоны гор, казавшиеся загадочными и неприступными как никогда, а впереди чернел каньон.

Примерно через час езды стены каньона расступились, и путники оказались в залитой лунным светом долине, но старик тут же увлек всех за собой на противоположную ее сторону.

В долине было очень тихо, а в воздухе пахло пылью. Даже чахлую траву, пробившуюся из-под камней, выжгло палящее солнце.

Они проехали еще пару миль, держа путь к темневшей впереди скале, за которой открывался вход в узкое ущелье.

Путники медленно, но верно продолжали продвигаться вперед, когда стены ущелья внезапно расступились, и они снова оказались на равнине, где росли тополя и стояла старая полуразрушенная глинобитная хижина, рядом с которой когда-то находился загон для скота, огороженный забором из покосившихся жердей.

— Остановимся здесь на час, — предложил Хуан. — Нужно отдохнуть.

— Я возвращусь назад и послежу за долиной, — предупредил Монтеро и тут же скрылся в темноте.

Шон помог матери слезть с лошади, хотя она смогла бы прекрасно обойтись и без его помощи.

— Ты лучше позаботься о себе, — запротестовала она. — Мне доводилось заезжать и подальше, чем сейчас.

— Нам еще очень долго ехать, — попытался урезонить ее сын.

— Откуда тебе знать? Это известно только Хуану.

— Еще очень далеко? — спросила Мариана.

В ответ старик улыбнулся:

— Если нам ничего не помешает, то три дня. Может быть, четыре. Вы едете?

— Ну конечно же! — воскликнула Эйлин Малкерин. — А ты думал, что мы останемся?

— Старец, а что, если нам сейчас выпить кофе? Или лучше не рисковать и не разжигать костра?

— Я бы не отказался. — Он сел на землю, привалившись спиной к большому камню. — До того как рассветет, наших следов им все равно не найти, мне кажется. Тропу сквозь заросли заметить нелегко.

— Может, это для тебя не новость, — осторожно начал Шон, — но один из людей Томаса раньше входил в банду грабителя Васкеса. Он знает тропы.

Старик поднял на него глаза:

— В здешних местах есть такие тропы, по которым далеко не каждому суждено пройти. Пусть только сунутся туда.

Путники развели небольшой костер и достали из вьюка кофейник. Через несколько минут вода уже кипела. Эйлин взялась за приготовление кофе, а Шон, покинув собравшихся вокруг костра, остановился чуть поодаль и прислушался.

Было очень тихо.

Старик определенно знал, что делал, но только Шону это не прибавляло спокойствия. В салуне у Томаса Александра частенько останавливались проезжие, среди которых встречалось немало отъявленных негодяев из банд Васкеса или одного из Хоакинов. Здешние тропы не составляли тайны как для Томаса, так и для его приспешников.

А если преследователям удастся настигнуть их в безлюдных холмах, то уже нечего сомневаться, они не остановятся ни перед чем. Хуан и Мариана не имели никакого оружия; у Монтеро лишь старое ружье; мать прихватила с собой винтовку, точно такую же, как и у него.

Значит, в случае нападения, отстреливаться смогут лишь Монтеро, мать и он сам.

Мачадо наверняка приведет с собой Рассела, Томаса и еще кого-нибудь из их компании.

Логичнее всего постараться, чтобы до стрельбы дело не дошло, и, похоже, именно такую цель поставил перед собой Хуан.

Эйлин Малкерин стояла у костра, разглядывая повзрослевшего сына. Широкоплечий мужчина, озабоченно меряющий шагами маленькую поляну, где они нашли приют, показался ей бесконечно далеким.

Несмотря на присущую ему юношескую вспыльчивость и некоторую сумбурность, Майкл оставался ближе к дому, в то время как Шон, спокойный и рассудительный, уходил на шхуне в море вместе с Хайме, ненадолго возвращался к ней заметно повзрослевшим и возмужавшим, чтобы вскоре снова отправиться в плавание.

Возможно, все объяснялось тягой к морю. Но она-то чувствовала, есть в его страсти нечто необъяснимое, тот же феномен некоего мистического свойства, который заставил Майкла обратиться к религии. Это жило и в Хайме, и в ней самой — потомках кельтов. Но все же заметнее всего проявлялось у Шона. Монтеро как-то обмолвился об этом, вспоминая, каким Шон был в детстве. Старый Хуан тоже сумел разглядеть его.

Так какие же качества отличают настоящего мужчину? Только ли крепкие кулаки и вульгарная напористость? Или доброта, любовь и преданность своей семье, своей стране? Или же нечто большее?

Ночь близилась к концу, скоро рассвет. Она снова посмотрела на небо, заметно посветлевшее над горными вершинами восточного хребта. Высоко над головой все еще мерцали одинокие звезды, похожие на огоньки далекой гавани, а в глубине каньона по-прежнему царила непроглядная тьма.

Эйлин подошла к старику. Услышав ее шаги, он обернулся, хотел встать, но она жестом остановила его:

— Я сяду рядом.

Старец всегда был сдержанным и скупым на слова, но теперь в его молчании Эйлин почувствовала что-то неладное, и ей сделалось не по себе.

— Что случилось, Хуан?

— Будет кровь, — тихо ответил он, — кровь и смерть. Вам не следовало ехать.

— С каких это пор мы, женщины, боимся крови? — спросила она. — Дело касается не только Шона, но и меня. И уж если суждено пролиться крови, то я буду рядом с ним.

Старец сокрушенно покачал головой:

— И так без конца. Человек рождается в муках и в муках же проживает свою жизнь.

— А там, куда мы едем… безопаснее? Там можно укрыться?

— В этом мире опасность подстерегает на каждом шагу, и приют в нем можно найти лишь на время. Когда-то мой народ считал эту землю своим домом, но всего за одну ночь все пошло прахом, превратилось в руины и лежало в развалинах, среди которых не осталось ни одного целого камня.

Мы жили в своем собственном, созданном нами мире, познали то, что недоступно было пониманию обыкновенных людей, и верили, что нам ничего не угрожает. Но это оказалось не так. Ни сокровенные знания, ни понимание того, о чем никто не догадывается и, возможно, уже никогда не узнает, нас не спасло. Земля сотрясалась, и по ней разбегались огромные трещины, поднимались высоченные облака пыли, бушевал пожар, и в поисках спасения мы бежали, но только бежать было некуда. Некоторые отправились к морю, где и погибли, когда на пятый день землетрясения на берег обрушились гигантские волны, другие ушли в пустыню и умерли там от голода и жажды, и очень многие остались лежать мертвыми среди руин.

Кое-кто ушел в горы. Некоторым из них удалось выжить. Но многие умерли только потому, что не умели жить без тех вещей, которые их окружали прежде. Несмотря на молодость, я входил в число духовных наставников наших людей, а еще любил леса, горы и прежде часто путешествовал в поисках целебных трав. Вот так я и выжил.

— Я никогда раньше не слышала ничего подобного. — Она изумленно глядела на него. — А ты рассказывал об этом Хайме?

— Немного. Однажды в пустыне он набрел на развалины стены, на земле возле которой валялось несколько черепков. Осколки оказались очень тонкими и мягкими и почти прозрачными. Его удивило, как китайский фарфор попал туда. Но его удивление стало еще больше, когда я сообщил ему, что он нашел вовсе не фарфор. Когда-то, очень давно, черепки были нашей посудой, которая изготавливалась на месте. И тогда мы с ним немного поговорили об этом.

— А Шон? Он тоже знает?

Старец замолчал и затем заговорил снова:

— Он до многого дошел своим умом. Все понимает. Все чувствует. Знает, где и что произошло. Это у него в душе.

— А раньше, когда он был намного моложе, ты его учил чему-нибудь?

— Учил? Возможно. В конце концов, учить и поучать это « не одно и то же. Для того чтобы научить человека, иногда бывает достаточно всего лишь приоткрыть дверь или чуть отвернуть краешек занавеса. Стоит только приподнять завесу, и такой человек уже не нуждается в том, чтобы его учили, потому что разум его сам все видит, чувствует, понимает.

— Ты только что говорил о том, что прольется кровь… Скажи, мой сын останется жив?

— Этого я не могу сказать, сеньора. Давным-давно, еще молодым, я знал и умел очень многое, но теперь мой костер уже почти догорел, и будущее видится мне неясно, словно сквозь какую-ту пелену.

— А твой город? То место, откуда ты пришел? Твой народ? Что они за люди?

— Совсем другие, не такие, как вы… но теперь это уже не имеет значения. Все кончено. Кроме меня, никого не осталось, а я уже очень, очень стар.

— Но откуда вы пришли сюда?

— Издалека… И очень, очень давно. Но теперь это не имеет значения, сеньора, и я никогда и никому ничего не рассказывал.

— Даже Шону?

— Еще нет… скоро, может быть. Но только не все. Прошлого не вернуть. Стихия расправилась с гордыми, сильными и бесстрашными людьми, как огонь расправляется с сухой травой. Мы были, а потом пришел огонь, все обратилось в прах, и нас больше не стало.

— Ты должен рассказать кому-нибудь обо всем, что знаешь. Твоя повесть войдет в историю, и люди извлекут для себя урок.

Он улыбнулся:

— Люди не привыкли извлекать уроков из истории. Каждое поколение считает себя умнее и образованнее тех, кто жил до них, каждое новое поколение считает, что уж оно-то не повторит чужих ошибок, что с ним ничего не случится. Потомки заново открывают для себя то, что знали их предки, и тут же начинают радостно голосить: «Слушайте все! Глядите, что я нашел! Смотрите, какой я умный!» И каждый твердо убежден, что открыл нечто абсолютно новое. Изобретателям и невдомек, что их так называемые «открытия» давным-давно опробованы обществом прошлого, и большинство из них признаны ошибочными или же совершенно бесполезными. Среди нас тоже попадались стяжатели и властолюбцы. Но и их постигла такая же участь, как и всех остальных.

Один раз со мной беседовал священник. Он очень долго говорил о греховности мира и хотел, чтобы я покаялся перед его богом, и якобы бог меня простит и отпустит мне все грехи. Я терпеливо слушал его, а в душе смеялся, потому что у меня нет грехов и прощать меня не за что. Он рассказывал мне о Содоме и Гоморре, а я слушал его с тяжелым сердцем. Ведь с теми людьми случилось то же самое, что и с нами.

В небе погасла последняя звезда. Старик встал:

— Нам пора. Они как-то нашли дорогу, и теперь уже близко… слишком близко.

Она подошла к Шону:

— Хуан говорит, что нас догоняют и что будет пролито много крови.

— Я ждал такого поворота событий.

Путники снова сели на коней, и их силуэты растворились в сером свете занимавшегося над восточными склонами нового дня. Призрачными тенями пронеслись они по горным склонам, подобно облакам, что порой летят по небу, заслоняя собой солнце и не оставляя после себя никаких следов.

Шон снова вытер о рубаху потные ладони и оглянулся назад, обводя взглядом холмы. Ничего не заметно… пока. Но обмануть судьбу им все равно не удастся. Поэтому, предельно собранный и осторожный, он легко держался в седле, готовый в любую минуту бросить стремена и спрыгнуть на землю. Ему не хотелось зря тратить патроны, стреляя на ходу, сидя верхом на пустившемся в галоп коне. Конечно, если возникнет необходимость, он будет стрелять и с седла, поскольку уже неоднократно проделывал это, но только на сей раз очень важно, чтобы каждый его выстрел наверняка достиг цели. Ведь здесь он защищал свою мать. И еще Мариану.

Конь старика летел во весь опор. Пилигрим вел их за собой извилистыми тропами, убегавшими вверх по пологим склонам, через выжженные солнцем холмы, они проезжали вдоль горных хребтов и спускались в незнакомые каньоны, форсировали вброд горные потоки, продирались сквозь густые заросли, петляли, путали следы, возвращаясь назад, неизменно отправляясь затем в совершенно другом направлении.

Как-то, оглянувшись, Шон заметил вдали облачко пыли, но Хуан отрицательно покачал головой:

— Я не знаю, что там за пыль, но это не те, что нас преследуют. Они гораздо ближе. Только не видят нас.

Время от времени Шон замечал на земле оленьи следы. Каких-либо других следов возле них не объявлялось. Еще он обратил внимание на то, что окружающий ландшафт внезапно изменился. Теперь маленький отряд ехал через совсем другие каньоны. Они образовались в теле огромных скал, по склонам которых пробежали гигантские трещины. Края каменных разломов еще не успели сколько-нибудь пострадать от воды, ветра и наносимого им песка. Пред ними предстала ужасная картина: чудовищное нагромождение обрушившихся горных карнизов, расколотые каменные глыбы, глубокие ущелья, на многие мили вокруг мрачное запустение.

Шон завел разговор с Монтеро о местах, где они проезжали.

— Это большой разлом, — ответил мексиканец, — трещина в земле, которая на протяжении многих миль проходит по горам — от Мехико и до самого моря, много севернее Монтерея. Местами тропа идет по ее дну, и мне в свое время тоже довелось как-то проехать по ней.

— Результат землетрясения, — согласился Шон. — Впечатляющее зрелище!

Они ехали целый день, остановившись лишь с наступлением темноты, когда Хуан осадил своего коня и неловко слез на землю.

— Коней никому не расседлывать. Сейчас сварим кофе, перекусим, а потом отправимся дальше.

— На ночь глядя? — недоверчиво переспросила Мариана.

— Так надо.

Когда легкий ужин подошел к концу и свежесваренный кофе был уже выпит, Хуан медленно поднялся с земли. Шон обеспокоенно взглянул на него.

— Может, нам все же стоит немного отдохнуть. Старец, ты очень устал.

Хуан пожал плечами:

— Я теперь часто устаю. Это не важно.

— Ну хоть немножко…

— Времени нет. Они быстро догоняют.

Увидев, что спорить бесполезно, Шон собрался уже затушить костер, но старик остановил его:

— Нет, подбрось дров, и пусть горит. Они подумают, что мы здесь, оставят лошадей, начнут потихоньку подбираться поближе, и ничего не найдут. Никого и ничего.

— Ну и что?

— А то, что мы выиграем время, возможно, целую ночь. А это, приятель, скажу тебе, уже что-то.

И они опять сели на коней, и Хуан вновь повел их за собой в непроглядную темноту ночи.

Глава 8

Следующую остановку отряд сделал лишь с наступлением утра. Рассвет застал их в каньоне с крутыми, почти отвесными склонами, которые становились более отлогими ближе к вершине. Здесь к небу тянулись сосны, под сенью которых раскинулись заросли можжевельника.

— Вот тут мы и отдохнем, — объявил Хуан.

Он тяжело опустился на землю и остался неподвижно сидеть, привалившись спиной к валуну.

— Дальше идти нельзя. Они слишком близко.

— Близко? Но ведь никого не видно!

— Я знаю.

— Мы должны добраться до золота, Хуан. Иначе у нас отберут ранчо.

— Это так важно? Если дело в земле, то ее кругом сколько хочешь. Отправляйтесь куда-нибудь еще и возьмите себе угодья побольше. Я могу показать вам такое место, там прекрасная земля.

— Но ведь ранчо — наш дом. Те горы и море стали частью нашей жизни. Там осталась наша шхуна. Там могила моего отца.

— Да… я совсем забыл. — Старец замолчал, а затем немного погодя покачал головой: — Враги слишком близко. Могут найти нас и забрать все.

— Они ничего не получат, — решительно заявила Эйлин Малкерин. — Они ничего не получат, Хуан. Ничего, кроме больших неприятностей на свою голову. Я не отдам им свой дом, Хуан. И ничего им не отдам, слышишь? Ничего!

— А что за люди преследуют нас? Они плохие?

— Хуже не бывает, — ответила Эйлин. — Одного из них зовут Вустон, а еще с ними наверняка едет Крутой Рассел, Томас Александр и Хорхе Фернандес.

— Фернандес? Такой худой и злобный человек?

— Да… и еще Андрее Мачадо.

Хуан поднял с земли небольшую щепку ипринялся водить ею по песку.

— Фернандес… помню, помню. Кажется, он убил девушку? Ту девушку из индейского племени?..

— Он самый.

— Я знал ее. Иногда она приносила мне frijoles ^[17]… Очень славная девушка.

Еще с минуту он просидел молча, а затем сокрушенно покачал головой:

— Нет. Не могу. Вы мои друзья. Я верю. Но это совсем не то, что вы думаете. Там нет великого богатства, а так, немного золота, добраться до которого к тому же совсем не легко. Может быть, вам его и хватило бы… но я не смею так рисковать.

Шон опустился на землю рядом с ним:

— Послушай, Старец, тогда идите без меня. Я останусь здесь и задержу их.

— Они убьют тебя.

— Не раньше, чем я сам с ними разделаюсь. Бери сеньору, Мариану… поезжайте. Я остаюсь.

— Если ты остаешься, — вмешался в разговор Монтеро, — то и я с тобой.

Старик переводил взгляд с одного на другого, качая головой.

— Вы храбрые люди, славные люди. — Он снова замолчал, а затем вздохнул и опять покачал головой. — Тогда отдохните немного. Дайте отдых лошадям. Вон за теми зарослями есть яма, в которой всегда стоит вода, отведите их туда, пусть напьются. Мы должны ехать.

Затем, отойдя в сторону, он повернулся ко всем спиной, лег на земле, свернулся калачиком в тени и заснул.

Эйлин Малкерин взглянула на сына:

— Мы не имеем права так поступить, Шон. Мне кажется, что то место, куда он ведет нас, какое-то особенное. Возможно, даже святыня.

— Может, и так. Я тоже очень переживаю за него. Но сделаем, как я сказал: вы поедете с ним, а я останусь.

— Или мы едем все вместе… или не едет никто.

— Сеньора, я…

— Нет. Я люблю наше ранчо, оно очень дорого мне, но никакое ранчо не стоит крови моего сына. Нет… мы едем все или никто.

Шон прекрасно знал, что с матерью спорить бесполезно.

— Скажи, а что за золото привозил отец? — спросил он, переводя разговор в другое русло. — Просто руда или уже обработанное?

— Я его никогда не видела.

Монтеро увел лошадей, и Шон привалился спиной к валуну. Он устал, слишком устал. Долгие переезды, постоянное беспокойство, а тут еще новые проблемы… Закрыв глаза, капитан крепко, до боли в руках, сжал кулаки. Он должен что-то придумать, должен что-то предпринять, чтобы спасти их всех. Хуана, мать, Мариану…

А как же Монтеро? Он хороший человек, и вместе им наверняка удастся сделать то, что следовало сделать уже давно. Они будут держаться до последнего. На все воля Божья… значит, такова судьба.

Внезапно он почувствовал у себя на плече чью-то руку и тут же открыл глаза. Солнце стояло уже высоко. Хуан дождался, когда Шон окончательно проснется.

— Ты хорошо отдохнул, сынок. Время ехать.

— А ты бы не мог рассказать нам, как туда добраться? А сам спрятался бы где-нибудь поблизости и отдохнул.

— Мы на одной из дорог моих воспоминаний, путешествие по ней идет мне на пользу.

— Мой муж очень уважал тебя, — заметила Эйлин.

— Он был хорошим человеком, сеньора. Уважал старые традиции. Когда древние боги говорили, внимал им.

— Древние боги?

— Они здесь повсюду, ибо они обитают там, где ничто не нарушает их покоя. Если, придя в пустыню, человек хранит благоговейное молчание, то боги иногда могут приблизиться к нему. Если ты почитаешь их мир, то они будут благосклонны к тебе. Преследующие нас сами не ведают, что творят. — Хуан взглянул на нее: — Древние знают тебя. Они знают, что ты принадлежала ему и что ты тихая женщина…

Она улыбнулась:

— Ты меня плохо знаешь, Хуан, иначе бы никогда такого не сказал. Я сильная, самоуверенная и к тому же властная женщина.

Он пожал плечами:

— Но умеешь хранить молчание в пустыне. И это главнее всего. Важно привыкнуть жить в молчании.

С этими словами он подошел к своему коню.

— Времени нет. Пора ехать.

Андрес Мачадо первым достиг костра. Быстро оглядевшись и на всякий случай объехав небольшую лужайку, он дождался Рассела.

— Значит, мы видели дым вот этого костра. Интересно, зачем они его разжигали?

Мачадо неопределенно пожал плечами.

— Чтобы кофе сварить. — Перекинув ногу через седло, он легко спрыгнул на землю. — Что ж, последуем их примеру. — Он обернулся и крикнул куда-то в сторону: — Сильва! Готовь еду, мы остановимся здесь.

— Костер — сигнал, — пробормотал Сильва.

Все недоверчиво уставились на него:

— Сигнал? Но кому?

Он пожал плечами:

— На костре готовилась еда, остались следы жира, а вот здесь кто-то из них выплеснул на землю кофейную гущу. Но еще костер им понадобился, чтобы подать кому-то знак.

— А кому его подавать-то? — нетерпеливо переспросил Александр. — Здесь во всей округе нет ни души. В такой глуши даже индейцы не живут.

— И все же это сигнал, — продолжал стоять на своем Сильва.

— А тот краснокожий старикашка? О нем что-нибудь известно? — спросил Вустон. — Я видел его только раз, но он имел какие-то дела с Малкерином.

— Я его не знаю, — сказал Томас, потупившись.

— Тоже видел его лишь однажды, — нехотя проговорил Фернандес. — Он такой странный… И очень-очень старый.

— Странный? В каком смысле?

— Ну… просто странный. Всегда сам по себе. Никогда не появлялся в городе. Другие индейцы старались держаться от него подальше, будто боялись чего-то.

— А чего там бояться-то? — презрительно усмехнулся Рассел. — Я его тоже как-то видел. Обыкновенный старикашка… выглядит лет на сто. На него плюнь покрепче, он • и развалится.

Томас неодобрительно посмотрел в его сторону. Он недолюбливал Рассела.

— Это тебе бы так хотелось, — возразил трактирщик. -А уж он-то на своем веку таких, как ты, видел-перевидел.

Сильва тем временем нарезал копченую свинину и сложил куски в сковородку.

— Говорят, что он может вызывать духов… или наколдовать что-нибудь такое…

Рассел рассмеялся:

— Чепуха! Бред какой-то!

Они расположились у костра и завели разговор, борясь со сном и усталостью. Вустон, Рассел, Александр, Фернандес и Андрес Мачадо. За последнее время примерно около дюжины калифорнийцев изъявили желание присоединиться к их компании, и Сильва, невысокий, широкоплечий потомок индейцев и испанцев, а к тому же еще хороший повар, замечательный погонщик и просто непревзойденный следопыт, входил в их число. Мало кто в то время отважился заходить так далеко в горы, но Сильва представлял в этом смысле исключение, как в прошлом Педро Фахес и отец Гарсес.

— Ну и что ты собираешься делать, когда мы их поймаем? — спросил Рассел у Мачадо.

— В такой глуши немудрено и заблудиться, — усмехнулся Вустон. — Будет странно, если они вообще когда-либо выберутся.

Рассел вынул из кармана жилета сигару.

— Да уж, точно, я бы очень удивился, — согласился он. — В такой преисподне может случиться все что угодно.

Мачадо презрительно посмотрел на них.

— Это ваше дело, — отрывисто произнес он. — Мне нужна только девка и хороший кнут. Остальное меня не касается.

— А как же Шон Малкерин? Тот самый, который украл у тебя невесту?

— Мне ничего не известно о том, что он ее крал. Она убежала… дурацкий бабий бунт… а в гавани стоял его корабль. Хотя, — добавил он, — я вызову его на поединок и обязательно убью.

— Лучше просто убей его, — посоветовал Рассел.

— Его? — презрительно фыркнул Мачадо. — В любом случае, симпатий он у меня никогда не вызывал. Но нет, я вызову его на поединок и убью. И сделаю это с превеликим удовольствием.

Томас взглянул на Мачадо:

— Будьте осторожны, сеньор. Он очень сильный и умеет здорово драться. На вашем месте я бы просто пристрелил его как собаку… но держался бы при этом подальше. И только потом подошел и выстрелил бы еще раз пять. На всякий случай.

Мачадо хмыкнул и потянулся к сковороде за куском жареной свинины.

Томас тем временем продолжал свой рассказ:

— Год назад как-то ночью собрались в моем салуне пять моряков, отъявленных головорезов, и задумали его ограбить. Малкерин возвращался с берега на корабль, и деньги, вырученные от продажи, хранил при себе. Те пятеро набросились на него, завязалась большая драка.

— Что-то припоминаю, — откликнулся Вустон. — Говорили, что он убил двоих…

— Только не у меня в салуне, — угрюмо заметил Томас. — Во всяком случае, трупов там еще никогда не находили. Хотя в тот раз двоих мертвецов обнаружили близ дороги, у болота… а еще двое остались в некоторой степени калеками.

— А что случилось с пятым?

— Сумел убежать, сеньор. Может, он и не отличался особой храбростью, но зато оказался явно сообразительней тех горемык. Капитан Малкерин же отделался лишь несколькими царапинами да сбитыми в кровь кулаками.

— Ножи, — воскликнул Мачадо. — Им следовало пустить в ход ножи.

— Двое из них именно так и поступили. И смею вас заверить, они очень старались. Но закончилось все тем, что один из них умер, после того как его же собственный нож оказался у него между ребер, а его приятель со сломанной рукой и перебитой ключицей едва живой добрался до салуна.

День выдался пасмурный. Небо затянули низкие серые тучи, накрывшие вершины гор и кряжей. Зловещая тишина повисла в каньонах.

Фернандес ехал впереди, указывая путь остальным. Вдруг он резко натянул поводья и остановился.

— В чем дело? — нетерпеливо окликнул его Мачадо.

Фернандес молча указал.

На тропе перед ними лежали две скрещенные жерди.

— Ну и что теперь? — спросил Вустон, когда все собрались перед неожиданной преградой.

— Мне не нравятся такие сюрпризы, — сказал Фернандес. — Это знак.

— Тьфу ты! — презрительно сплюнул Мачадо. — Только время теряем! — С этими словами он направил своего коня вперед и благополучно переехал через жерди. Остальные последовали его примеру.

И тут откуда-то с головокружительной высоты угрюмых скал, что вплотную подступали к тропе, донесся леденящий душу одинокий вой, от которого по спине побежали мурашки. Они замерли, держа наготове ружья. Вой становился то громче, то тише, временами затихал, а затем вдруг раздавался с новой силой. Мужчины долго, пристально вглядывались в нависшие над ними скалы, но так и не заметили ничего подозрительного.

— Койот, — предположил Рассел.

— Это-то? — Томас мрачно взглянул в его сторону. — Сам ты койот! Душа умершего, неприкаянная душа стонет.

Вустон рассмеялся:

— Ну и загнул! Нет, никаких привидений я не боюсь. Xватит болтать. Вперед! .

Теперь во главе колонны встал один из людей Мачадо. Но вскоре его лошадь испуганно отпрянула назад, а сам седок выхватил револьвер и принялся палить из него.

Всадники дружно пришпорили коней, но, когда окружили парня, ровным счетом ничего не увидели.

— В чем дело? — строго спросил Вустон. — Ты что, свихнулся?

— Змея, огромная гремучая змея… прямо на тропе.

— Да? И куда она девалась?

Ни змеи, ни ее извилистого следа на пыльной тропе, совсем ничего.

Томас беспокойно посмотрел на Сильву, а тот лишь развел руками.

— Но я видел змею! — упрямо твердил незадачливый стрелок. — И моя лошадь тоже.

— Эка невидаль! Вам что, змея никогда не попадались? Поехали! — торопил Рассел.

Бросив тяжелый взгляд в его сторону, Мачадо миновал притихших всадников и опять занял место впереди. Извилистая тропа проходила через ущелье, каменистое дно которого усеивали пыльные валуны, между которыми кое-где росли кактусы. Внезапно Мачадо остановился, ожидая, когда его догонит Сильва.

— Следы оборвались, — указал он. — Ты должен их найти.

Сильва тронулся, оглядывая землю.

— Скоро совсем стемнеет, — проворчал Рассел.

Ехать дальше становилось с каждым шагом все труднее. Заросли можжевельника сменили редкие сосны и раскидистые старые сикоморы, их, казалось, необычно много.

— Похоже, впереди равнина, — заметил Вустон. — Заночевать лучше здесь.

Сильве наконец удалось отыскать следы, но вскоре они снова неожиданно оборвались. Все вместе спустились они по склону к ручью, где у воды росли древние сикоморы. Здесь Сильва принялся беспокойно оглядываться по сторонам.

— Ну и где мы теперь? — мрачно спросил Мачадо.

Сильва лишь пожал плечами:

— Скорее всего, это ручей Сеспе. Я знаю о нем лишь понаслышке. Очень нехорошее место.

— А вот мне здесь нравится, — объявил Вустон, спрыгивая с коня.

— На эту землю наложено проклятье, — попробовал возразить Сильва. — Мне рассказывали…

— Забудь ты весь этот вздор! — отмахнулся Вустон. — Лучшего места для лагеря нам все равно не найти. — Минуту спустя он снова обернулся к нему: — Они далеко от нас?

Сильва на мгновение задумался, а затем нервно повел плечом.

— Может быть, час езды, или два. Не больше.

— В чем дело? Что с тобой? — теперь Вустон пристально разглядывал его.

— Мне не нравится место, — ответил Сильва. — Что-то здесь не так.

— Что именно?

— Путь им указывает сам Старец. Он направляет их.

— Ну и что?

— Послушайте меня, сеньор. Что-то скоро случится. Он больше не пытается уйти от погони.

— Ну и что ты хочешь сказать? — нахмурился Вустон. Крутой Рассел, расседлывая коня, прислушивался к их разговору.

— Если он не пытается уйти от погони, значит, желает, чтобы мы подошли к ним поближе, а если он желает, чтобы мы оказались поблизости, значит, нас ждет какая-нибудь западня, разве не так?

— Западня, черт возьми! Только угодят они туда сами!

— Западня, говоришь? — вмешался обеспокоенный Рассел. — Как думаешь, где они, вероятнее всего, ее устроят?

Сильва помедлил с ответом, взволнованно глядя то на одного, то на другого.

— Здесь, — с трудом выговорил он наконец, — скорее всего, здесь. Само это место и есть западня.

Глава 9

Незадолго перед полуднем Старец привел их к ручью.

— Отдохнем несколько минут, пока лошади напьются. Шон осмотрел горный кряж, возвышавшийся перед ними.

Судя по растительности, они поднялись уже на высоту примерно трех тысяч футов над уровнем моря, а хребет впереди, простиравшийся далеко на запад и на восток, был, наверное, тысячи на три-четыре футов повыше.

Он подошел к матери. Опустившись на колени, Эйлин протирала лицо смоченным в воде платком.

— По-моему, мы уже почти у цели, — сказал он, помогая ей подняться с земли.

— Ты прав, — согласилась она. — Не ясно только, почему он остановился?

— Сказал, что для отдыха.

Эйлин огляделась по сторонам:

— Он куда-то запропастился. И Монтеро тоже исчез.

Шон быстро обернулся. Все лошади стояли на месте, но обоих стариков нигде не было видно.

Подошла Мариана:

— Что, уже приехали?

— Нет, — ответил Шон, — я пытаюсь сообразить, где мы. — Он кивнул в сторону гор. — Возможно, вон там Сосновая гора… В таком случае, перед нами ничто иное, как Пьедра-Бланка.

— Но ты уверен? — спросила Мариана.

Он развел руками:

— Карт этих земель нет. Люди пользуются придуманными ими же самими названиями. Иногда получается, что один человек дает названия ручьям и горам, а после приходит еще кто-нибудь и переименовывает все по-своему. А вот как нам угадать, к какому именно ручью мы вышли? И что это за гора?

Они расположились на берегу ручья, наслаждаясь выдавшимися минутами отдыха. Разговора не получалось.

Шон очень обеспокоился. Несколько раз подходил он к тому месту, где исчезали следы стариков. Он вновь проверял свое оружие.

Неожиданно откуда-то из-за скал появился Монтеро и не теряя времени стал затягивать потуже подпругу своего коня.

— Пора. Мы уезжаем, — объявил он.

Хуан не заставил себя ждать, и теперь уже все вместе они двигались прочь от ручья по тропе, убегавшей в сторону горной теснины, по которой когда-то несся теперь уже давно пересохший ручей.

Здесь по склонам росли настоящие леса. Несколько раз им на глаза попадались выведенные на скалах древние индейские письмена. Дважды их тропу пересекал олень. Ущелье заметно сузилось, и путешественники ехали друг за другом, а лошади замедлили шаг, осторожно ступая по скользким, гладко обточенным водой камням.

Долгий подъем закончился, и внезапно перед ними открылось обширное плато. Они оказались на вершине столовой горы. Каменистое плато устилала пожухлая от долгой засухи трава, да росло несколько одиноких кривых деревьев. На земле были заметны четкие следы. Хуан направил коня через плато, к северо-западному склону горы, поросшему деревьями. Затем начал спускаться вниз и наконец остановился на песчаном берегу у ручья. Теперь у них за спиной поднималась к небу огромная скала, и точно такие же скалы со всех сторон окружали песчаный берег.

— Разобьем лагерь, — объявил он и слез с коня.

Это было уединенное место. Хотя и могло показаться, что царившая здесь тишина не предвещала ничего хорошего, но необыкновенная красота берега успокаивала. Ветер нежно шелестел листьями тополей, осторожно пробираясь сквозь кроны могучих деревьев, широко раскинувших свои ветви над каменистой землей. Среди камней бил небольшой родничок, воды которого впадали в ручей. Чуть подальше виднелись руины какой-то постройки, ее стены обрушились почти до основания, и от них сохранилось лишь несколько нижних рядов каменной кладки.

— Тут мы обоснуемся, — сказал Хуан, — и вы оба, — он указал на Шона и Мариану, — останетесь.

— А я? — спросила Эйлин.

— Ты пойдешь дальше.

— Это не самая удачная идея, — поспешил возразить Шон, — мы должны держаться друг друга.

— С ней ничего не случится.

— Вас долго не будет?

— До рассвета, возможно, немного дольше. Я расскажу только ей одной… пока. Ты везде бываешь, палишь из своего револьвера, неделями пропадаешь в море… может быть, завтра ты умрешь. Поэтому я скажу ей.

Эйлин решительно взялась за винтовку, а затем с улыбкой обернулась к ним:

— Со мной ничего не случится.

Ни слова больше не говоря, Хуан отправился прочь, и сеньора поспешила за ним.

— Со мной тоже ничего не случится, — тихо сказала Мариана. — Так что, если хочешь пойти за ними…

— Следить за ним? Бесполезно. Он все равно догадается. Хуан всегда все знает. И если сказал, что мы должны остаться, мы останемся.

— Тогда я сварю кофе.

Монтеро расседлал лошадей, а Шон принялся собирать ветки для костра.

Несколько раз он останавливался и замирал на месте, напряженно прислушиваясь и озираясь по сторонам. Следы оленьих копыт на земле отсутствовали, он вообще не нашел никаких следов. Это небольшое открытие непонятно почему встревожило его. Собирая сушняк для костра, он дважды видел наконечники от стрел, но гораздо тоньше и длиннее всех тех, что ему приходилось встречать в своей жизни, словом, мастерская работа. Затем, в очередной раз нагнувшись, чтобы поднять сухую ветку, он обнаружил тончайший, словно яичная скорлупа, осколок какой-то посуды, с виду напоминавший фарфор. Но стоило протянуть руку, и он рассыпался в прах у него в пальцах.

— Где мы? Что за место? — спросил он у Монтеро.

Калифорниец лишь пожал плечами.

— Место, где нужно хранить молчание, — сдержанно произнес он. И затем, решив, что Шона он знает уже много лет, с самого детства, добавил: — Это земля Древних.

Шон молча взглянул на него и торопливо направился туда, где Мариана готовила для них кофе.

— Никуда отсюда не отходи, — приказал он ей строго. — Держись поближе к костру и лошадям.

— Нам угрожает опасность?

— Пока еще нет, но место жутковатое. Разве ты не чувствуешь?

— Здесь тихо, красиво. Интересно, а куда они ушли?

— Наверное, за золотом. Держись под деревьями. Если поблизости кто-то и объявится, то вряд ли тебя смогут заметить.

— А ты куда собрался?

— Пойду взгляну вон на те развалины.

— Тогда я с тобой.

Но тут в их разговор вмешался Монтеро:

— Сеньор, туда не стоит ходить. Это нехорошее место. Оставайтесь под деревьями и не отходите от костра.

— Ну ладно, — согласился Шон, вновь с любопытством поглядывая в сторону древних руин. Нехорошее место? Скорее всего, оно связано с каким-нибудь дурацким предрассудком. У местных индейцев полно суеверий, многие из которых бытовали еще и среди калифорнийцев. Современные жители знали об этом крае только понаслышке. А люди говорили разное. Время от времени какой-нибудь ловец диких лошадей в одиночку отправлялся сюда и, возвратившись, привозил уйму разных историй и небылиц. В их усовершенствование вносили свою лепту и охотники, бродившие по горам в поисках добычи. Но и таких сведений, разрозненных и противоположных, было крайне недостаточно.

— Давайте приготовим сейчас что-нибудь на ужин, -предложил он наконец, — поедим и потушим костер. Незачем обнаруживать себя.

Монтеро согласился, тут же взялся за сковородки и кастрюльки. Шон бродил по берегу, стараясь избегать открытых мест, чтобы не стать легкодоступной мишенью. От руин он намеренно держался подальше, не желая сердить Монтеро. Он любил старика и уважал его просьбы.

Но время шло, и ему все больше и больше становилось не по себе. Где-то неподалеку рыщет Мачадо со своими людьми. Не исключено, что ему все же удастся найти их даже здесь, в диком краю непроторенных троп, так что ж, перестрелка? В таком месте?

Хесус Монтеро хотя человек пожилой и очень осторожный, но не из тех, кто предпочел бы тихо ретироваться и бежать от своих врагов, если бы дело вдруг дошло до стрельбы. И его мать, женщина гордая и упрямая, наверняка поступила бы так же.

Дважды Шон выбирался из впадины, поднимаясь по каменистому склону, с вершины которого и обозревал близлежащие окрестности. Его очень беспокоили многочисленные скрытые подступы к низине, по которым ничего не стоило пробраться тайком, оставаясь никем не замеченным.

Когда капитан наконец вернулся к костру, там горкой лежали кукурузные лепешки, в воздухе разливался аромат горячего кофе, смешанный с запахом жареного мяса. Они с Марианой сели рядом и взялись за еду. Пока продолжалось их совместное путешествие, он успел сделать вывод, что она не только красивая девушка, но еще и необычайно благоразумная.

— Ты говорил, что он из индейцев? Наш Старец?

— Как знать… Мы зовем его Хуан, и мой отец называл его так же, но настоящее ли это его имя или нет — кто знает. Скорее всего, мы уже никогда об этом не узнаем, как и о том, кто он: мексиканец, индеец или еще кто-нибудь. По-моему, он все-таки индеец, но из какого-то доселе не известного нам и, скорее всего, уже исчезнувшего племени.

— У нас в Мексике тоже есть исчезнувшие племена.

— Индейцы ведь постоянно воюют друг с другом, точно так же как наши предки в Европе. В такой ситуации малочисленные племена при больших человеческих потерях просто вымирали.

— С ней ничего не случится?

— С сеньорой? Нет, все будет хорошо. Она и сама может за себя постоять. Тем более что с ней там Старец. Он готов умереть за нее.

— Ты всегда называешь ее «сеньора», но она же твоя мать. Почему?

— Поживи немного с нами, и сама поймешь. Она — сеньора, поверь мне, и в этом вся. Мать очень редко повышает голос, но все и без того знают, кто в доме хозяин. Она такая со всеми, кроме, пожалуй, отца. Сколько я помню, ее всегда звали сеньора. И до сих пор так называют.

Он снова проверил свою винтовку.

— Жаль, что с нами нет Майка.

— Майка? Ты имеешь в виду своего брата?

— Конечно. Он здорово управляется с ружьем и лассо, а уж держится в седле так, что любой позавидует. Вдруг он решил удалиться от мирской суеты, обратиться к Богу, стал монахом, но бывает, иногда мне ужасно хочется испытать, есть ли предел этому его умиротворению.

Где-то высоко в скалах гулко заухала сова.

— Ложись-ка спать. Если они там что-нибудь найдут, то, возможно, нам придется уехать отсюда рано утром.

— Я не устала.

— После целого дня пути? Нет, тебе все же лучше отдохнуть.

— Мой отец разводил скот в горах Герреро. Мне приходилось проводить в седле гораздо больше времени.

— А ты умеешь стрелять?

— Что за вопрос? Разумеется. — Она замолчала и мгновение спустя задумчиво добавила: — Андрес бы меня все равно никогда не полюбил. Ведь он меня совсем не знал. Ему и в голову не приходило, что я езжу верхом и стреляю получше любого из погонщиков. Нет, справиться со мной ему было бы совсем нелегко.

— Ты должна поспать. Они сказали, что вернутся на рассвете.

Над горами стояла мертвая тишина, которую нарушал лишь легкий шорох листьев и тихое журчание ручья. Ни птичьих голосов, ни кваканья лягушек.

Выбрав себе уголок поукромнее, Мариана расстелила одеяло и улеглась, положив под голову седло вместо подушки. Шон подошел и накрыл ее пончо.

— Ты очень любезен… Спасибо.

Она закрыла глаза, слушая как тихонько позвякивают шпоры на сапогах капитана, возвращавшегося к костру, как хрустит песок у него под ногами, и это был приятный, успокаивающий звук. И тогда, укрывшись с головой, она спокойно уснула.

Шон стоял в темноте, примерно в полусотне футов от нее, и пытался мысленно определить природу доносившихся до него шорохов и звуков, отмечая про себя, что ночь выпала на редкость тихая.

Многие люди верят в то, что любые чувства, будь то грусть, счастье или страх, не исчезают бесследно, запечатлеваясь там, где человек живет. Самому Шону приходилось бывать в домах, лишенных настоящего тепла и уюта, ему казалось, там холодно и сыро; но, к счастью, встречались и другие жилища, где, едва переступив порог, он чувствовал себя как дома.

В некоторых местах творились какие-то необъяснимые вещи, и тогда люди говорили, что на тех землях лежит проклятье. Случилось ли подобное здесь? Или же дело в чем-то другом?

Загадочные истории о странном и непознанном он слышал с детства и от матери, л от индейцев. Тяга к мистике у кельтов в крови… Уж не в этом ли причина?

Порой на свете и в самом деле происходят события, которым нельзя дать разумного объяснения. Нечто подобное случалось с ним и в море, и позднее, когда он сошел на берег в Пегу… на пути в Бирму. Он говорил со стариком в разрушенном храме…

В темноте послышался какой-то посторонний шорох. Ступая легко и бесшумно, словно тень, держась поближе к скалам, Шон поспешил вернуться обратно.

Монтеро поджидал его.

— Я тоже слышал, — сказал он, — но давай подождем. Возможно, это один из тех, других.

Проехав еще несколько миль, Хуан наконец остановился. Он привел Эйлин на высокогорный луг, окруженный со всех сторон невысокими холмами, усыпанными валунами. Она решила, что они поднялись почти на самую вершину.

— Лошадей мы оставим здесь. С ними ничего не случится.

— Мы пойдем пешком?

— Это совсем рядом. — Он внимательно посмотрел на нее: — Послушай, сеньора, я думаю, золота там осталось совсем немного. Возможно, его вам будет недостаточно. Я не знаю цены золоту, того, что оно означает для вас…

— Мы успеем вернуться к утру?

— Ты беспокоишься за них?

— Мой Шон сильный. Он умеет хорошо драться, но ведь их много.

— Но и он не один.

— Ты имеешь в виду Мариану и Хесуса?

— Там есть и другие.

— Другие?

— Ты еще слишком молода, сеньора. А я очень стар, очень-очень стар. Как узнать, что где-то там, в тишине, скрывается еще кто-то? Я чувствую их, потому что мы, старики, гораздо ближе к ним, чем вы, молодые.

— Не понимаю.

— Говорят, что на этих землях лежит проклятье, но природа зла такова, что зло помноженное на зло начинает уничтожать самое себя. Я уверен, что это действительно так, сеньора.

Она ничего не ответила, и мгновение спустя он заговорил снова:

— Человек думает о том, что подсказывает ему воображение. Люди что-то видят, слышат, и это откладывается у них в памяти. Отсюда же затем порождаются и все ваши страхи, волнения, желание убежать, оказаться где-нибудь далеко, очень далеко.

— Ты говоришь совсем не как индеец, Хуан.

— А кто такой индеец? И как он должен говорить? Вы называете индейцами всех, к кому, как вам кажется, подходит такое название. И если хочешь знать, сеньора, оно ровным счетом ни о чем не говорит. Индейцем может быть названо что угодно и кто угодно. Вы, бледнолицые, совсем недавно объявились в этих краях, но те, кого вы называете индейцами, пришли сюда незадолго до вас. А еще раньше, до них, тут жили совсем другие народы, и кто знает, кто из них был прежде всех?

Земля принадлежит тем, кто живет на ней, сеньора, люди рождаются и умирают, народы сменяют друг друга. Так что мы с вами в этом смысле не первые и не последние, как и все остальные.

— Ты говоришь о зле так, будто оно существует само по себе, по своей собственной воле.

— А разве нет? Когда-то давным-давно неподалеку отсюда стоял город, который стал городом зла. И скорее всего, именно то зло, что зародилось за городскими стенами, и стало причиной его гибели. Хотя возможно, просто земля меняла свой облик. Но спасся лишь я один.

— Когда-нибудь, — тихо сказала она, — ты должен рассказать мне все, что помнишь. Мы знаем историю ацтеков и инков, но о том, что говоришь ты, ничего не известно.

— И ацтеки и инки не жили здесь издревле. Все они поначалу были чужаками в этих краях. Ацтеки пришли сюда с севера и обосновались среди тростниковых зарослей вокруг озера. Прошло еще какое-то время, они стали сильнее и покорили много других племен. Да и выскочки-инки тоже не придумали ничего нового, а лишь продолжили достраивать то, что заложили другие задолго до них. — Он усмехнулся. — Но в конце концов, всем нам это порой не чуждо. А что касается меня, то я всего-навсего старый индеец, болтовня которого не стоит того, чтобы ею забивать голову. Тебе нужно отдохнуть, сеньора. Завтра мы пройдем несколько последних шагов.

— А мы не можем пройти и» сейчас?

— А разве у золота есть запах? Или вкус? Его нужно видеть, сеньора. Дождемся рассвета. Тебе нужно уснуть.

Глава 10

Чья-то рука тронула Мариану за плечо, и она тут же вскочила. Над ней стоял Шон.

— Проснись. По-моему, они уже идут.

— Сеньора?

— Нет, те, другие. — Он бросил взгляд на тлеющие угли. — Оставайся под деревьями. Я не хочу, чтобы они узнали, кто здесь и сколько нас.

Она быстро подхватила седло и одеяло, унося их с собой подальше в темноту. Шон помог ей оседлать лошадь.

— От своей лошади постарайся не отходить, и уж если суждено будет случиться самому худшему, то выбирайся отсюда и отправляйся в Лос-Анджелес. Там разыщешь Пио Пико и обо всем ему расскажешь.

Он пошел обратно, останавливаясь на границе света и тени, Чтобы прислушаться.

В небе взошла луна, и небольшой пятачок среди скал теперь купался в ее серебристых лучах. Откуда-то из глубины каньона послышался цокот копыт, потом раздались чьи-то шаги, и вот наконец они вышли на свет, стараясь держаться все вместе. Их оказалось около десятка. Слишком много.

Шон выбрал себе идеальную позицию для наблюдения — в темноте за деревьями его никто не мог заметить. Примерно в двадцати футах слева от него осталась Мариана с лошадьми. Монтеро куда-то запропастился, но за него Шон не беспокоился. Старик его не подведет, в нужный момент он обязательно окажется там, где его помощь будет необходима.

Враги тем временем подходили все ближе и ближе, ведя лошадей в поводу. Глубокие тени, отбрасываемые на землю огромными деревьями и причудливыми нагромождениями каменных глыб, создавали иллюзию совершенной темноты.

— Пахнет дымом, — сказал Рассел.

— Где-то тут жгли костер, — отозвался кто-то другой. — Похоже, он уже почти догорел.

— Вы подошли достаточно близко, — спокойно произнес Шон, не повышая голоса. — А теперь оставайтесь там, где стоите.

— Кто говорит?

— Я — Шон Малкерин, а вот вы заехали так далеко лишь ради того, чтобы вернуться обратно с пустыми руками.

— Ну это мы еще увидим, — резко возразил Вустон.

— Где Мариана де ла Круз? — спросил Мачадо.

— Она не желает выходить замуж за тебя. Таково ее решение.

Услышав об этом, Мачадо презрительно рассмеялся:

— Женщинам не положено решать. Ее дядя не возражает, и этого вполне достаточно. У нас есть законы, гринго.

— Я не имею ничего против закона, — продолжал Шон. — Закону я подчиняюсь. А ты? Ты ведь сейчас не хотел оскорбить меня, назвав «гринго». Вообще-то мне больше нравится, когда ко мне обращаются по имени. Тем более я такой же мексиканец, как и ты, Мачадо, хотя твоя мать гречанка.

— Что-то, гринго, ты слишком разговорился.

— Так ведь мне есть что сказать… о каждом из вас.

— Где она, гринго? — Мачадо потряс в воздухе рукой, державшей кнут. — Вот что я привез специально для нее.

Темные фигуры начали потихоньку расступаться. Заметив это, Шон рассмеялся:

— Ты только посмотри, Мачадо, никто из твоих дружков не хочет оказаться сейчас рядом с тобой. Они думают, что ты умрешь первым.

— Я ничего не боюсь.

— Конечно, Мачадо, ты не трус, и уж подавно не дурак. Неужели тебе охота отправиться на тот свет из-за какой-то девки, которая сбежала от тебя? Истинная глупость, амиго! Советую тебе убираться отсюда, да поскорее.

— Сеньора, вы здесь? — позвал Вустон.

— Говорю за всех я один, — сказал Шон. — Мы так условились.

— Послушайте, сеньора! Отдайте нам золото, мы уедем. Можете идти на все четыре стороны. Даю честное слово.

— Ты думаешь, она станет полагаться на честное слово вора? — презрительно спросил Шон.

— Это я-то вор?

— Но ведь ты пришел сюда. Если ты не вор, то какого черта тебе здесь понадобилось?

— По-моему, он тут один, — неожиданно заявил Рассел. — Давайте пристрелим его, и дело с концом.

Где-то в темноте за деревьями Мариана чиркнула двумя камешками один о другой. Получившийся звук очень напоминал звук передергиваемого затвора винтовки.

Похожие звуки раздались и откуда-то из скал. Причем один раз в ход действительно пошла винтовка.

— Ну что? Убедился? Я не один, но если вам, ребята, и в самом деле надоело жить, то подходите, не стесняйтесь. Уложить парочку прямо сейчас, прежде чем кто-либо из вас успеет тронуться с места?

Мачадо видел, что дело принимает скверный оборот. Они оказались на открытом пространстве, освещенном луной. А судя по щелканью затворов, позиции противник выбрал довольно основательно.

— Поехали! — Мачадо первым развернул коня. — Скоро рассветет, все равно они от нас никуда не денутся.

Он медленно тронулся прочь, направляя лошадь обратно в каньон. Проехав полторы сотни ярдов, всадники остановились.

— Можно подождать здесь, — предложил Мачадо.

— Черт побери, — разозлился Рассел. — Почему мы не накрыли их всех разом! Да кто там есть? Пара женщин, дряхлый старикашка и сам Малкерин.

Мачадо строго посмотрел на него:

— Не дури, Рассел. Уж я-то знаю, что за птица Малкерин. Он отменный стрелок. Говорят, что вдовушка тоже мимо цели не промажет. А с ними еще этот… как его? О нем я вообще ничего не знаю.

— Монтеро стреляет метко, — отрезал Сильва. — Он храбрый охотник, подкрадывается неслышно, словно призрак.

В темноте раздался смех.

Вустон резко обернулся:

— Кто смеялся?

Вустон гневно оглядывал притихших подельников, переводя взгляд с одного на другого, но все в рот набрали воды.

Сильва первым нарушил затянувшееся молчание:

— А вдруг Старец и не человек вовсе, а призрак? Кто его знает?

— Ничего, узнаем, когда поймаем, — мрачно сострил Рассел. — И тогда «уж я выясню, можно ли призраку пустить кровь.

— Разводи костер, Сильва, — приказал Вустон. — Раз уж все равно ждать, то выпьем хотя бы кофе.

— А ты не боишься, что они снова сбегут? — поинтересовался Фернандес.

Вустон зло усмехнулся.

— Пусть бегут. Мы все равно их найдем. — И, немного помолчав, добавил: — Сдается мне, что золото где-то поблизости.

— Кстати, ты не знаешь, куда мы заехали? — спросил Рассел.

— А какая разница? Вот разделаемся с ними и вернемся обратно. Тропа-то, по которой мы сюда добрались, небось никуда не денется.

Где-то высоко в скалах снова раздался хохот. Очень странный звук, не похожий ни на что из того, что им когда-либо доводилось слышать, и все же это определенно был хохот.

Действительно ли слышалось в нем нечто дикое и зловещее? Или то играло эхо, заблудившееся в скалах? Или все лишь плод разыгравшегося воображения?

Рассел поежился и обвел взглядом остальных. Вустон равнодушно жевал кусок вяленого мяса, а Мачадо раскуривал тонкую сигару. Томас смотрел на Рассела, со злорадством думая о том, что этот огромный детина, похоже, чувствует себя сейчас не в своей тарелке. Брал бы пример с Мачадо, тому все нипочем.

После того как запылал костер, все успокоились и стали намного увереннее.

— Мы возьмем их завтра, — сказал Вустон, — надеюсь, они уже будут иметь при себе золотишко.

Шон тем временем вышел из-за валунов и вернулся к Мариане.

— Ты молодец, — похвалил он. — Вовремя сообразила.

— И другие тоже, — ответила она, — но только где же они?

Кругом опять стояла тишина — ни малейшего шороха. Затем откуда-то из темноты появился Хесус Монтеро.

— Давайте сюда котелок, — сказал он. — Сейчас будем пить кофе.

— А где же сеньора?! — спросила Мариана. — Я слышала их шаги. Они должны быть где-то поблизости!

— Тебе просто померещилось, сеньорита, — невозмутимо возразил Монтеро. — Да и что ты могла услышать?

— Помню, когда я был маленьким, — начал Шон, — погонщики рассказывали о Хуане разные странные истории. Индейцы приходили к Старцу, когда у них в племени кто-то серьезно заболевал. За помощью к нему обращались и поселенцы…

— И что, он их лечил?

— Да, и они поправлялись.

Шон поворошил палкой угли, а затем подбросил в костер еще несколько веток.

— Как-то раз двое бандитов, пользуясь слухами, решили его выследить и заставить отвести их к золоту. Они собирались силой выведать у него эту тайну…

— И что же дальше?

— Ничего определенного, кроме того, что их обоих нашли мертвыми. Следов насильственной смерти на трупах не оказалось. Из винтовок стреляли, но перезарядить их так и не успели.

Они попивали кофе и ели холодные кукурузные лепешки с вяленым мясом.

— Начинает светать, — заметил Монтеро. — Нам пора ехать.

— А как же сеньора и Хуан? — спросил Шон.

— Они найдут нас.

Каждый налил себе еще по чашке кофе, после чего Монтеро выплеснул остатки на угли и ополоснул котелок в ручье, давая ему остыть. Развернувшись, чтобы отправиться обратно, он вдруг ничком упал на землю. Пуля угодила в скалу чуть повыше его головы.

Шон подхватил винтовку и опрометью бросился к камням. Заметив какое-то движение, он в мгновение ока вскинул ее и выстрелил. В темноте кто-то выругался, но не так, как бранится только что раненный человек.

Под его прикрытием Монтеро наконец сумел благополучно добраться до деревьев. Глядя на него, Шон подумал о том, что их ожидает. Преследователи, скорее всего, расположились где-то неподалеку, загодя заняв хорошие позиции, они вполне могли лишить их всякой возможности обороняться. Перезарядив винтовку, капитан подождал еще немного, а затем отошел подальше, выбирая подходящее укрытие для ведения огня.

Из-за камней выглянул Монтеро:

— Лошади готовы, амиго. Мы подойдем следом за Хуаном и сеньорой.

— Ладно. — Он выстрелил по валуну, за которым, как ему казалось, прятался бандит, затем отбежал на несколько шагов назад и выстрелил снова.

Соскользнув вниз, Шон без промедления вскочил в седло, и они пустились в путь, направив коней к ущелью, вход в которое скрывался за деревьями. На протяжении нескольких сотен ярдов проход между двумя склонами оставался таким узким, что проезжавшему здесь всаднику приходилось временами задевать сразу обе противоположные стены. Лошади пробирались вперед, осторожно ступая по гладким и скользким камням. Затем тропа повела их вверх по берегу, и они вступили в небольшой лесок из можжевельника и кустов толокнянки, а несколько минут спустя оказались среди сосен, разросшихся почти по всей горе. Монтеро пришпорил коня, увлекая их за собой.

Выехав на вершину, он указал вдаль:

— Вон там протекает Сеспе. Если со мной вдруг что-то случится, поезжайте прямо на юг.

Эйлин Малкерин остановилась и огляделась по сторонам. Она стояла на южном берегу горного ручья, бегущего с востока на запад. Несколько ниже по течению русло делало резкий изгиб, поворачивая почти точно на север. Выше в горах, слева от нее, виднелся просвет. К нему Хуан и направился. Несколько раз он возвращался назад, слезал с коня и принимался заметать следы подобранной с земли сосновой веткой. После чего неизменно посыпал тропу хвоей и дорожной пылью.

Внезапно он подошел к старому раскидистому дубу. Возле него валялись груды камней, из которых, по-видимому, в прежние времена на этом месте была сложена стена.

— Лошади должны остаться здесь. Теперь пойдем пешком.

Эйлин взяла винтовку и флягу с водой, и он повел ее дальше, на удивление быстро и легко пробираясь среди скал вверх по склону. Заросли юкки, буйно разросшейся у подножия горы, здесь заметно поредели. По обеим сторонам тропы, на расстоянии примерно полумили друг от друга, вздымались отвесные склоны. Хуан задержался в их тени.

— Боюсь, что там слишком мало золота. — Его глаза внимательно изучали ее лицо. — А что, если его окажется недостаточно?

Мысль о том, что золота может не оказаться, расстроила ее вконец. Это была их последняя надежда. Она так рассчитывала на удачу.

— А откуда золото там берется?

Хуан остановился, но ответил не сразу.

— Давным-давно, много лет назад, мой народ перебрался в эти места. Добраться сюда и тогда было так же непросто, как сейчас, но мы все же пришли. И здесь нашли немного золота. Использовали его для украшений. Когда после землетрясения наш город исчез с лица земли, мы уже не возвращались сюда за золотом.

И с чего это они, Малкерины, вдруг решили, что здесь находится сокровищница? Эйлин не припоминала, чтобы Хайме вообще когда-либо вслух называл точное количество привезенного золота, но только при каждом пересказе этой истории величина клада неизменно увеличивалась. Должно быть, то же самое происходит со всеми байками о несметных сокровищах.

Ей ничего не оставалось, как только надеяться, что золота из древнего клада хватит для того, чтобы выплатить долг, числившийся за их ранчо.

Когда они в очередной раз остановились, она снова огляделась вокруг. Теперь они оказались в ложбине, своими очертаниями напоминавшей гигантскую подкову. С трех сторон сюда подступали отвесные скалы. Эйлин подумала о том, что опытный скалолаз, пожалуй, и сумел бы взобраться по ним, а так не остается другого пути, кроме того, по которому они пришли сюда.

Массивные скалы, возвышавшиеся у истоков ручья, заслоняли собой почти весь свет, отчего вогромной ложбине царил загадочный полумрак.

— Это здесь, — сказал Хуан. — Я провожу тебя.

Неподалеку от того места, где брал свое начало горный ручей, на земле валялись камни, из которых, судя по всему, в свое время состояли стены какой-то постройки. Отсюда виднелся зияющий между двумя скалами провал, к которому вела хорошо утоптанная песчаная тропинка. Хуан шел впереди.

Они оказались в пещере… Но что это? Неужели на стенах остались следы каких-то инструментов? И вот там, в дальнем конце пещеры, выступ каменной стены образовывал своего рода полку. На ней в ряд выстроились глиняные кувшины. Хуан взял в руки один из них, и от волнения у Эйлин перехватило дыхание, а сердце гулко застучало в груди.

Она осторожно приняла посудину из его рук. Да, в ней оказалось золото. Золотой песок и крошечные слитки, каждый величиной примерно с половину ногтя на мизинце.

Достав кожаный кисет, она пересыпала в него содержимое глиняного кувшина.

Когда было собрано совершенно все, до последней песчинки, взвесила в руке доставшуюся ей находку. Фунтов пять? Возможно… но это меньше половины того, что ей предстояло внести.

Она проверила все остальные посудины, поочередно заглянув в каждую из них. Из одной ей удалось высыпать еще около унции песка. Остальные кувшины оказались пусты.

Хуан с беспокойством следил за ней.

— Этого мало?

— Конечно, то, что есть, облегчит нам жизнь, хотя ты прав — слишком мало. Но все равно большое спасибо тебе, друг, ты сделал для нас все, что мог. Спасибо тебе, спасибо!

За все те годы, которые она прожила в Калифорнии, ей приходилось слышать множество самых невероятных историй об этом месте. И вот теперь она сама оказалась здесь. Эйлин Малкерин обвела пещеру пристальным взглядом.

— Нам не помешало бы отдохнуть, — предложил Хуан. — Обратно отсюда путь неблизкий.

— Они нас будут ждать, — напомнила Эйлин, — они могут попасть в беду.

— Хесус Монтеро знает, что делать, — отозвался Хуан. — А нам с тобой надо отдохнуть, сеньора. Мы должны остаться здесь и совсем немного отдохнуть.

Глава 11

В пещере было прохладно и очень тихо. Тяжело вздыхая, старик устало опустился на каменный пол у стены и остался неподвижно сидеть, прислонившись к ней спиной, закинув голову и закрыв глаза. Эйлин поразило его изможденное лицо, и она почувствовала укол совести. Озабоченная собственными проблемами и неурядицами, она ни разу до сих пор не подумала о том, каким испытанием стало это путешествие для Старца. Да, она тоже испытывала неимоверную усталость, но все же ей и прежде, едва ли не с самого детства, приходилось изо дня в день проезжать верхом или, по крайней мере, проходить пешком значительные расстояния. А когда они обосновались в Калифорнии, а много путешествовала, побывав в самых отдаленных и труднодоступных горах.

— Отдыхай, Старец, — тихо вымолвила она. — И прости меня. Я оказалась такой эгоистичной…

— Немного посплю, — отозвался он, — но и тебе тоже нужно отдохнуть. И… — он открыл глаза и взглянул на нее, — не уходи никуда отсюда. Здесь очень опасно… страшнее нет ничего.

Он снова запрокинул голову и устало опустил веки. Эйлин устроилась рядом, но уснуть так и не смогла. Сон не шел.

Интересно, что он имел в виду, когда говорил о какой-то опасности? Она стояла у входа в пещеру, озираясь по сторонам.

Кое-где на каменистой земле подковообразной ложбины между гор росли сосны, а со всех стороны вздымались отвесные скалы.

Тишина казалась зловещей. Эйлин прислушалась. Возможно, именно сейчас где-то поблизости, всего в каких-нибудь нескольких милях отсюда, рискует жизнью Шон. Но он храбрый, у него проницательный ум, и к тому же он всегда умел постоять за себя. Монтеро хороший помощник, хотя годы тоже берут свое. И еще эта девушка, Мариана. Она наравне со всеми переносила все тяготы долгого пути, ни разу не пожаловалась на усталость и делала все что требовалось. Без сомнения она порядочная девушка из приличной, наверное даже состоятельной семьи: держится скромно, но с достоинством, что, несомненно, признак хорошего воспитания, и к тому же в самом деле очень хорошенькая.

Влюблен ли в нее Шон? Она нисколько не удивилась бы, если бы это оказалось именно так, думала Эйлин.

Тягостное безмолвие начинало давить на нее. Интересно, почему Хуан сказал, что это опасное место? Поблизости она не заметила ничего, что, на ее взгляд, могло бы представлять собой хоть мало-мальскую опасность.

Вдруг ей показалось, что где-то высоко на склоне произошло какое-то движение. Подумав, она решила, что это ветер.

Теперь больше, чем прежде, она нуждалась во времени для раздумий. А ее мысли помимо воли снова и снова возвращались к тому последнему, почти пустому кувшину. Они настолько уверовали в успех своей экспедиции, что даже гнали прочь все сомнения, которые время от времени возникали. И что скрывать, потерять надежду, смириться с крахом ей казалось невыносимым.

Теперь они разом лишались всего — земель, которые Хайме оставил в наследство своим сыновьям, всех тех угодий, что пожаловало ему мексиканское правительство за его большие заслуги и службу в армии.

Она чувствовала себя потерянной и опустошенной. Этого не может быть, этого просто не может быть, стучало сердце. Но правда жизни оставалась безжалостной и неумолимой.

Наконец, резко махнув головой, Эйлин попыталась разогнать панические мысли. Неужели она признает свое поражение? Нет, должен же быть выход, хоть какой-нибудь. Она жива, она сильный и рассудительный человек. Просто слишком понадеялась на золото, собранное здесь кем-то очень давно, может, столетия назад.

Хуан говорил, что его народ пришел сюда издалека. И проделанный ею путь тоже не близок. Но только откуда взялось само золото? А если в земле неподалеку отсюда залегает золотая жила? Но где? Пещера с виду ничем не напоминает месторождение, а безжизненные каменные глыбы вокруг скал и подавно кажутся бесплодными.

Она осмотрела вход в пещеру. Стесанные камни до сих пор хранили следы инструментов, обрабатывавших их. Судя по всему, проход между двумя скалами расширяли, да и интерьер, самой пещеры в свое время был кем-то облагорожен.

Но зачем?

Золото из кувшина ничем не напоминало руду, добываемую на приисках. Его источник наверняка находился где-то поблизости, хотя бы потому, что крохотные самородки имели острые, неровные края и гладкую поверхность без малейшего признака того, что они осыпались откуда-то с высокой скалы или их принесли воды бурного горного потока.

Но где же жила? Она вполне могла затаиться в каком-нибудь потаенном уголке, затерявшемся между скал или в ложбинке поблизости… короче, где угодно. Эх, если бы хоть чуть-чуть побольше времени!..

Но время поджимало.

Даже каменный карниз у входа в пещеру, на котором она сейчас стояла, представлял собой совершенно ровную, словно специально выдолбленную в скале, площадку над ручьем.

Очевидно, как и сказал Хуан, племя действительно приходило издалека и оставалось в горах до тех пор, пока не собирали достаточно золота для своих нужд. Теперь вопрос, откуда оно бралось, не давал ей покоя. Она не видела ни следов старого рудника, ни чего-либо другого, хотя бы отдаленно его напоминавшего. Только ничем не примечательная пещера и скальный выступ над берегом ручья.

С площадки у входа открывался вид на склоны гор напротив, с редкими островками растительности и хаотично разбросанными огромными валунами. Жутковатая, зловещая картина. Боязливо подойдя к краю выступа, Эйлин взглянула на стремительно несущийся в тени скал и деревьев горный поток, который не имел ничего общего с веселым, беззаботно журчащим ручейком. Она вгляделась в темные воды. Может, золото там?

Внезапно где-то вдалеке раздался протяжный, обращенный в пустоту вой, тоскливый клич, похожий на призыв одинокого волка. Женщина вздрогнула и поежилась.

Но стоит ли будить Хуана? Старик и без того порядком намаялся за долгую дорогу, и, в конце концов, он только что заснул.

Нет, какая глупость! Чего ей бояться? Она не даст и одного шанса против тысячи, что кто-то разыщет ее в такой глуши. Кому придет в голову забрести сюда? Из тупика нет иного пути, кроме как назад.

— Хайме, — тихонько вздохнула она. — Мне так плохо без тебя, Хайме.

Легкий шелест прошел по ветвям деревьев, и снова наступила тишина. Задрав голову, она окинула взглядом скалы. Вдруг перед глазами все расплылось, будто в знойном воздухе заколыхалась жаркая пелена дрожащего марева, но на нее повеяло холодом, как если бы из глубины каньона вдруг налетел порыв пронизывающего ветра. Она оглянулась — ветра не было. И тут снова раздался все тот же странный одинокий вой. Откуда исходил этот звук, определить было невозможно. Он просто долетал сюда издалека.

На память стали приходить разные истории о Хуане, которые ей когда-то доводилось слышать, всплыл и тот факт, что местные индейцы старательно избегали говорить о нем. Даже Хесус Монтеро, знавший ее на протяжении многих лет, и тот ни разу и словом не обмолвился при ней о своем знакомстве с ним. Но люди говаривали, что Старцу подвластны неведомые силы, что ему якобы дано становиться невидимым, и возникать из ниоткуда. Но, в конце концов, и среди индейцев бытовало множество самых невероятных поверий и предрассудков, в которые они свято верили.

А что, если все правда? Она вспомнила, как однажды вечером на ранчо, в гостиной у горящего камина, Хайме рассказал о старом знахаре-мексиканце, которого, возвращаясь откуда-то, они нашли раненого близ дороги. Осмотрев его, подумали, что он упал с высоты, но только поблизости нигде не оказалось места, свалившись откуда, можно было бы так разбиться. Они подобрали его, привезли к себе домой, накормили, промыли и перевязали раны. Старик поправился на удивление быстро, и как-то, оставшись с Хайме наедине, поведал очень странную историю. Он утверждал, что побывал на «обратной стороне».

Но на все расспросы знахарь отвечал уклончиво, заметил только, что там, казалось бы, все как здесь, но все же по-другому, присовокупив, что вообще-то он и прежде частенько хаживал на «обратную сторону», но на этот раз у него случилась «неприятность», и ему не удалось сразу найти дорогу назад, а когда увидел «сипапу», то оно оказалось совсем не там, где он ожидал. Этого места он раньше не знал и потому провалился.

— Мне кажется, — решил тогда Хайме, — что где бы ни находилась «обратная сторона», Хуан там наверняка тоже бывал.

— А что это такое?

В ответ он лишь пожал плечами:

— Ну, как бы тебе объяснить… Знаешь, ведь Америку изначально населяли не только племена дикарей. В Мексике, в Монте-Альбан я видел древние обсерватории, где велись наблюдения за звездами. Приборы, которые там использовались, точнее и лучше того, чем располагает человечество сейчас. Откуда нам знать, что умели те, кто жил здесь задолго до нас?

Она вспомнила, как святой отец из миссии Сан-Габриэль поведал ей о древнем поверье, бытовавшем среди индейцев хопи. Они утверждали, что их народ пришел на землю через «дыру», которую называли «сипапу» или как-то похоже.

Тогда она спросила у Хайме, что имел в виду старый знахарь, когда сказал, что нашел свое «сипапу» там, где и сам не ожидал.

— Насколько мне удалось понять, существуют якобы некие определенные места, где человек, пройдя через своего рода «занавес», оказывается на «обратной стороне», причем некоторые из «дыр» открыты постоянно, а местонахождение все время изменяется. Наш же старик в поисках своего привычного «сипапу», видимо, набрел на какое-то другое, о котором раньше ничего не знал.

Она еще раз осмотрела высокие скалы, подумав, что вечером здесь, наверное, очень быстро темнеет, и вернулась к пещере. Заглянув внутрь, увидела, что старик все еще спит, растянувшись на каменном полу.

Что ж, придется подождать еще немного. Расположившись у входа, Эйлин принялась обдумывать свое положение, мысленно перебирая разные варианты, возвращаясь даже к тем, что раньше решительно отвергала, как совершенно непригодные.

Друг ее покойного мужа, Альварадо, теперь очень далеко отсюда. А Пио хоть и душевный человек, но у него полно своих проблем…

Честно сказать, и задолжали-то они не слишком уж много — всех долгов набралось на две с половиной тысячи долларов, но по нынешним временам для Калифорнии сумма воспринималась, как астрономическая. Совсем недавно примерно такое же ранчо, как и их, продали даже дешевле, да и не имели они столь состоятельных знакомых, способных выложить такие деньги.

Только теперь дела обстояли несколько иначе. Сейчас она готова погасить примерно половину долгов. Неужели при желании нельзя как-то наскрести оставшуюся сумму? Например, продать «Госпожу Удачу». Хотя за нее много никто не даст. Губернатор последнее время стал еще строже относиться к досмотру грузов.

Осталось еще несколько сотен выделанных кож. Продать их в Калифорнии невозможно, в лучшем случае, если очень повезет, их удалось бы пристроить на корабль какого-нибудь заезжего торговца. А меховыми шкурками они не торговали с тех пор, как Шон в последний раз ушел в море. Еще у них есть большой табун лошадей. Но кого интересует это добро сейчас? Нет, выгодно продать их все равно не удастся.

Стало очень жарко, но Эйлин продолжала упрямо сидеть под палящими лучами полуденного солнца. Скалы буквально раскалились. Казалось, что здесь даже жарче, чем в пустыне. Наконец, поднявшись с земли, она почувствовала головокружение и легкую тошноту, и тут в какой-то момент увидела индейца, стоявшего у края скального карниза. Эйлин хотела что-то сказать ему, и даже сделала несколько шагов в его сторону, но видение исчезло, словно растворилось в воздухе, и снова не осталось ничего, кроме дрожащих волн горячего воздуха. Она повернула назад к пещере. У нее страшно разболелась голова, а душой завладело безотчетное чувство страха и тревоги. Надо разбудить Хуана, решила она, и заглянула внутрь.

Старик все так же лежал на полу.

— Хуан, нам пора. Здесь больше нельзя оставаться.

Старец ничего ей не ответил и даже не пошевелился. Тогда, замирая от страха, она вошла в пещеру, склонилась над ним и снова позвала:

— Хуан… Хуан!

Ответа не последовало. Она тихонько тронула его за плечо и вдруг поняла, что глаза его открыты, и их невидящий взор устремлен куда-то вверх, под темные своды пещеры.

Он был мертв.

Эйлин осторожно прикрыла ему веки. Его кожа показалась ей холодной. Скорее всего, он умер во сне, вскоре после того, как прилег отдохнуть.

Сняв с себя жакет, она накрыла им старика.

— Спи, Хуан, — тихо произнесла она вслух и, подняв с земли винтовку, флягу и мешочек с золотом, какое только им удалось найти, отправилась в обратный путь вдоль берега ручья по еле различимой тропе. Эйлин спешила поскорее вернуться туда, где они оставили лошадей.

Никакого смысла задерживаться здесь она не видела. К тому же была уверена, что в пещере с телом Хуана ничего не случится, — в округе не встречалось звериных следов, ни птиц, ни ящериц ей на глаза тоже не попалось. Позднее они вернутся сюда и похоронят старика как положено, а теперь в одиночку ей все равно ничего не сделать.

Отвязав лошадей, она быстро села в седло и, ведя в поводу коня Хуана, двинулась вниз по тропе.

Теперь она хотела только поскорее разыскать остальных, при первой же возможности выбраться из гор и вернуться домой, в Малибу. Решение всех проблем нужно искать там, она почему-то твердо в это поверила.

Через час до нее донесся издалека винтовочный выстрел.

И тогда, направив вверх свою винтовку, она тоже выстрелила.

Может быть, они услышат его и будут знать, что она возвращается. Но выстрел привлечет внимание и тех, других. Убить человека нелегко, даже сам Мачадо, привыкший открыто презирать все законы, едва ли решится на это. Вустон тоже достаточно осторожен. Возможно, они даже не допускали мысли, что она куда-то уехала от Шона и их отряд вообще разделился.

Она пустила коня быстрой рысью, держа винтовку наготове.

По ее расчетам выходило, что надеяться на скорую встречу слишком рано, но тут прогремел еще один выстрел.

Выехав из-за поворота, сеньора остановилась. Они были здесь, почти у самой вершины горы Пьедра-Бланка: Мариана скакала впереди, таща за собой вьючных лошадей, а Монтеро и Шон следовали за ней.

Монтеро первым заметил ее и тут же поманил рукой.

— У нас мало времени, сеньора. Мы должны возвращаться.

— Ты помнишь ту старую тропу, что за Петушиной горой?

— Да, сеньора. Хоть и давно это было, но…

— Тогда веди нас по ней. А потом переберемся на тропу у Вишневого ручья, чтобы попасть по ней в каньон Старца. Мы едем домой. Если сможешь, постарайся оторваться от них.

— А где Хуан? — спросил Шон, недоуменно поглядывая на пустое седло шедшего в поводу коня.

— Его больше нет. Он умер в горах, как раз после того, как показал мне золото.

— Жаль его… Такой славный старик. Я бы еще очень многому мог у него научиться.

— Он сказал мне, что самому главному тебя уже научил и что очень скоро ты сам все поймешь.

— Поехали. Мы пока что еще никого не убили, и дай Бог, чтобы и впредь нам этого делать не пришлось.

— Шон, только нам того золота все равно не хватит. Там едва-едва наберется половина.

Он взглянул на нее и понимающе кивнул:

— Я так и думал… и боялся.

— Но мы с тобой должны что-то придумать, сын. Обязательно нужно что-то придумать!

— Ты не заметила места, где добывалось золото? Следы старых разработок?

— Нет. Это очень странное, совершенно пустое место. Золото хранилось в кувшине на полке. Рядом стояли точно такие же кувшины, только почти все они оказались пусты. Старец захотел отдохнуть и лег спать в пещере. Скорее всего, он умер сразу же, но только я еще несколько часов просидела рядом, ни о чем не догадываясь.

Они проехали почти милю на юг, а затем снова повернули на запад, и увидели впереди чуть слева от себя громаду Петушиной горы.

— Это очень странное место, — вдруг повторила Эйлин, обращаясь к сыну. — Мне там было как-то не по себе, кружилась голова. А один раз даже померещился индеец. Потом исчез, будто испарился.

— Какой индеец?

— Он был… какой-то не такой. Я видела его лишь мельком и не успела разглядеть. Наверное, мне померещилось на жаре.

Шон оглянулся. Интересно, в самом ли деле он видит клубы пыли, или ему тоже мерещится?

Ничто в рассказе матери не удивило его… Но почему? Еще несколько минут он продолжал озадаченно раздумывать над ее словами.

Он не без гордости считал себя отважным и бесстрашным мореходом… Мореходом? Но причем тут это? Хотя иногда полезно вспомнить и о том, что смельчаки выходят в открытое море всегда готовыми к встрече с чем-то загадочным и доселе невиданным. Они отправляются к берегам далеких стран, где все иначе, но со временем созерцание «чудес» входит в привычку, и наступает такой момент, когда даже самые неожиданные и, казалось бы, невероятные явления оставляют их совершенно равнодушными.

Или же причину всему следует искать в его ирландском происхождении? В кельтском наследии друидов и сказочных гномов? Древних вождей, святых и языческих богов?

Вершина Петушиной горы была охвачена огнем заката, и налетавший с моря легкий ветерок нежно гудел в ветвях вековых сосен. Неожиданно лес расступился, остался позади, и путники помчались вдоль гребня Сосновой горы на запад.

Привстав в стременах, Эйлин Малкерин оглянулась назад, и ветер раздул ее длинные волосы.

— Надеюсь, они еще не разучились ездить верхом! — мрачно проговорила она. — Прежде чем отправиться по домам, им стоило бы побывать здесь!

Монтеро осадил коня и поехал медленней. Они продолжали свой путь вдоль вершины хребта, и их силуэты темнели на фоне вечернего неба. Возглавлял отряд Монтеро, за ним следовала Мариана, за конем которой покорно шагали две вьючные лошади, а позади ехали Эйлин и Шон.

Эйлин взглянула на сына.

— А твоя девушка молодец, — улыбнулась она. — За всю дорогу ни слова жалобы. Просто тихо делает, что может, и внимания к себе не требует.

Он покачал головой:

— Она не моя, сеньора, хотя…

— Знаю. — Эйлин снова посмотрела на стройную фигурку впереди. — Но и она тоже знает, чего хочет. Не сомневаюсь, Мариана останется с тобой. Вот увидишь.

— Да, мне тоже так кажется.

Тропа неожиданно резко повернула вправо, к скалам, но Хесус продолжал ехать прямо. Миновав сосновый бор, неожиданно направился вниз по крутому склону и стал прокладывать путь между огромными валунами в сторону леса.

Вскоре со всех сторон их уже обступали старые деревья, некоторые из которых достигали футов тридцати — сорока в высоту. Дорога пошла резко под уклон, сквозь заросли юкки и карликового дуба, а почва на склонах стала сухой и каменистой. Когда-то здесь бушевал губительный лесной пожар.

На землю легли длинные тени, и Шон снова догнал мать и поехал с ней рядом.

— Ты уже подумала, как нам теперь быть и что делать? — осторожно поинтересовался он.

— Мы вернемся домой и устроим роскошную вечеринку с танцами!

Сын в недоумении посмотрел на нее:

— Ты что, шутишь?

— Нет, устроим настоящий праздник. И на него пригласим всех-всех-всех! Наших друзей, наших врагов… всех! -Она весело рассмеялась, заметив его недоумение. — Ведь денег-то у нас все равно нет, правда? Но кое-что найдется. А разве они знают, сколько? Конечно же нет! Стоит им увидеть наши золотые крохи, как воображение начнет рисовать перед ними целые золотые горы! Мы проведем их. Пусть удивятся нашей щедрости и размаху.

Они никогда не поверят в то, что нам достались лишь остатки богатого клада! Так что мы мельком покажем им кое-что, заставим поверить, что там есть много больше, а затем по секрету доверительно сообщим кое-кому, что можно раздобыть еще… действительно можно… но для этого нужны деньги. Во-первых, наш дурацкий долг… сперва необходимо расплатиться с ним. А уж потом!

Он лишь покачал головой:

— Только у тебя может хватить духу на такую авантюру!..

— У нас все получится, — заверила она. — И победить нам помогут не те деньги, что у нас уже есть, а те, которые, как им кажется, у нас оказались!

Глава 12

Монтеро вернулся назад, замел все следы, а затем, набрав дорожной пыли в пригоршню, подставил руки ветру так, чтобы он подхватывал ее, разносил по тропе и ее обочинам.

Теперь впереди ехал Шон, а сеньора следовала за ним. Время от времени их кони оказывались рядом. Эйлин украдкой поглядывала на сына, восхищаясь им. Как он вырос, каким сильным стал! Он был совершенно спокоен и уверен в себе, чувствовал дорогу и превосходно ориентировался среди гор.

По тропе, ведущей от Вишневого ручья, они добрались до верховий северного притока ручья Матилиха. Примерно через полмили Шон свернул в небольшую пещеру и, миновав ее, выехал с другой стороны горы на небольшую полянку среди скал, которую окружали тенистые дубы и несколько древних раскидистых сикомор. Судя по черневшим на земле камням, задолго до них некие путешественники уже устраивали здесь привал.

Легко спрыгнув с седла, он подал руку матери, а затем помог спуститься и Мариане.

— Ты, наверное, уже наведывался сюда? — предположила девушка.

— Нет, я заметил углубление в скале. Но такие сюрпризы в горах не редкость. Нам повезло. — Рассказывая об этом, он неторопливо расседлал коня.

Шон дал лошадям немного побродить среди деревьев, а затем привязал их ко вбитому в землю колышку на свежем лугу, рядом с небольшим ручейком так, чтобы животные могли подойти к воде.

Несколько минут спустя возвратился Монтеро, который тут же принялся разводить костер.

— Все в порядке, — объявил он. — Сегодня ночью можно спать спокойно. Они нас не найдут.

Эйлин Малкерин не спешила опуститься на землю. Она стояла, широко расставив ноги и смотрела на низкие язычки яркого пламени. Ей нравился терпкий аромат можжевельника, горьковатый запах дыма, поднимавшегося над костром, и тихое журчание ручья.

Было время, когда они с Хайме вот так же останавливались на ночь, и теперь она думала о нём, о его стройном, сильном теле и легких движениях…

Она редко думала о его смерти. Ей очень хотелось верить в то, что он просто уехал, и что когда-нибудь обязательно наступит день, когда вернется к ней. А сейчас ее долг во что бы то ни стало сохранить все то, что он ей оставил.

Если им удастся возвратиться с тем немногим, что раздобыли, если они доберутся до Лос-Анджелеса, сделают там кое-какие покупки, расплатившись за них золотом, то люди наверняка заговорят о них, по округе поползут слухи, и тогда, пусть ненадолго, но она отделалась бы от Зеке Вустона и Фернандеса.

Золото в этих краях видели нечасто. Появление его наверняка оживит в памяти многих древние предания. И если она пообещает в самое ближайшее время расплатиться с долгами, то люди ей поверят, и Вустон поостережется давить на нее.

Задуманная ею вечеринка станет решающей частью авантюры, верным доказательством уверенности ее в своих силах, и укрепит всех во мнении, что попавшего к ней в руки богатства вполне достаточно, чтобы расплатиться с долгами, и что она сделает это в самое ближайшее время.

В темноте у них над головами, хлопая крыльями, пролетела летучая мышь, а где-то совсем рядом одинокий пересмешник завел свою бесконечную песню.

Эйлин принялась собирать ветки для костра, а Монтеро тем временем жарил мясо на огне. А потом они сидели рядом и молчали, наслаждаясь ночью, долгожданным отдыхом, горячей едой и горьковатым дымком костра, в котором угадывался запах свежесваренного кофе.

Шон взял винтовку и обошел поляну, но несколько минут спустя вернулся.

— Похоже, все тихо, — сказал он.

Хесус Монтеро поднял глаза на него, затем перевел взгляд на сеньору.

— Старец умер, — тихо произнес он. — Трудно поверить.

— При первой же возможности мы обязаны туда вернуться и похоронить его как полагается, — заметил Шон.

— Только бы с телом ничего не случилось, — обеспокоилась Эйлин. — Волки на него там не набросятся?

Не отрывая взгляда от разложенной перед ним еды, Монтеро заметил:

— Ни один зверь не придет туда, где лежит он.

Шон задумчиво посмотрел на него:

— Ты имеешь в виду, что они обходят его стороной вообще… или именно то место, где он находится сейчас?

— Ты там видела зверей? Или хотя бы птиц?

— Нет, — нехотя ответила Эйлин, — не видела.

— С его телом ничего не случится, — уверенно повторил Монтеро. — Об этом не стоит беспокоиться.

— Нам придется еще иметь дело с Мачадо, — вздохнул Шон.

— Предоставь его мне, — тихо отозвалась Эйлин. — Теперь все пойдет иначе. Золото позволит нам устроить потрясающее представление, после чего наши позиции значительно упрочатся. Вот увидишь! А Мариана поможет мне с вечеринкой. — Она улыбнулась. — Мы позовем в гости даже Андреса Мачадо! Мы всех их пригласим!

— Они куда-то исчезли, — объявил Сильва. — Словно сквозь землю провалились.

— Что за бред! — Вустон нетерпеливо крутил головой. -Они сюда приехали, рыскали тут, потом снялись и удрали. Должны же остаться следы!

— По-моему, — вмешался в разговор Фернандес, — золото где-то рядом. Я думаю, они остановились здесь. Затем кто-то из них отправился дальше, а остальные дожидались их возвращения.

— Тогда давайте найдем хотя бы золото, — не унимался Вустон. — К черту этих голодранцев.

— Мне плевать на твое золото, — отрезал Мачадо. — Мне нужны они. Я убью их. Всех до одного.

— Ну вот и отправляйся за ними, — посоветовал Рассел, — а мы поищем золотишко.

Сильва молчал. Он взглянул на внезапно притихших приятелей, и один из них, погонщик по имени Франсиско, выразительно пожал плечами.

— Вы не найдете никакого золота, — попытался урезонить их Сильва. — Только одному Старцу известно, где оно.

Вустон зло взглянул в его сторону:

— Мы тебя наняли следопытом. Вот ты беглецов и ищи.

Зеке подошел к холодному кострищу. Каким образом им удалось ускользнуть от него? Он постоял, разглядывая каменистые склоны, а затем медленно пошел вдоль зарослей кустарника. Вот тут еще совсем недавно стояли привязанные лошади, а там спали люди… только следов, которые вели бы отсюда, он так и не обнаружил.

Зеке Вустон, властный и скупой человек, отличался к тому же редким злопамятством и жестокостью. Довольно тупой малый с детства, он оказался в роли неуклюжего переростка. В классе, где остальные ученики были гораздо младше и смышленее его, он больше полагался на силу кулаков, чем на разум. Но с годами в нем проявилась хитрость, он научился ловчить, что делало его опасным противником.

Зеке отлично знал, кого ему без труда удастся запугать, с кем следует вести себя полюбезнее или вовсе лучше не связываться. Обычно он старался держаться подальше от Шона Малкерина. Что же касается вдовы, то она, в конце концов, всего лишь женщина. Пусть пока болтает, что хочет, до нее ему нет ровным счетом никакого дела. А понадобится, он запросто на нее страху нагонит… и не только на нее.

Денег и власти — вот чего жаждал Зеке. А Крутой Рассел, коварный и опасный союзник, пока оставался его надежным помощником на тернистом пути к достижению заветной мечты. По натуре своей Рассел принадлежал к той породе людей, которая в жизни из двух возможных вариантов всегда выбирает тот, что попорочнее. Он уверил в собственную неотразимость и не скрывал презрения к законопослушным и порядочным согражданам, пренебрежительно называя их не иначе как жалкими подхалимами и безмозглыми придурками.

Ему никогда не приходило в голову задуматься над тем, почему подавляющее большинство упорно презираемых им людей живет намного лучше, чем он, поскольку Рассел не сомневался в том, что все они потихоньку промышляли воровством или, по крайней мере, обязательно занялись бы им, если бы у них хватило смелости.

Ролью ведомого бандит довольствовался легко. Сначала он работал на одного, затем на другого. Теперь оказался в упряжке Вустона, которого откровенно недолюбливал, но всегда рассчитывал на его карман, в котором не переводились деньги. В тени Зеке ему жилось совсем неплохо, он послушно делал все, что приказывали, мечтая о том времени, когда подвернется какое-нибудь собственное хлебное дельце, подзаработав на котором он пошлет их всех к черту и гордо удалится, прихватив с собой кучу денег.

С самого первого момента, когда начались разговоры о золоте, Рассел решительно вознамерился прибрать его к рукам. Никому в Калифорнии еще не удавалось найти сокровенную жилу, но слухи о несметных богатствах ходили упорные. К тому же испанцы в свое время обнаружили месторождения драгоценного металла в Мексике. А если золото есть в Мексике, то почему бы хоть немножко его не оказалось здесь?

Вне всяких сомнений золотая жила должна проходить где-то поблизости. А то зачем бы им тут останавливаться?

Рассел молча следил за тем, как Вустон расхаживал среди камней, разглядывал следы на земле, озирался по сторонам. Видимо, Зеке тоже растревожила золотая лихорадка.

Мачадо их заботы не волновали. Долгая погоня по труднопроходимым горам очистила его желания от излишних сантиментов. Теперь он мечтал только о том, как засадить нож в спину Шону Малкерину, а уж потом высечь ту подлую девку.

Фернандес тоже не возражал разжиться золотишком, но только ему хотелось заполучить все сразу, побыстрей и побольше… Короче, он возьмет столько, сколько удастся наковырять с помощью ножа, предварительно пырнув им под ребро конкурента.

Томас? Томас стал бы лишним свидетелем. Скрытный и немногословный, он предпочитал меньше говорить и побольше прислушиваться к тому, о чем беседуют другие. У него имелось немало пороков, но в этой компании Александр выглядел самым уравновешенным человеком.

Рассел достал из кармана окурок сигары и закурил. Взор его остановился на Франсиско. После Сильвы он лучший следопыт в отряде, к тому же осторожен, крайне осмотрителен и далеко не дурак. Франсиско заметил его взгляд, и тогда Крутой предложил ему сигару.

Все, что затевал американец или англичанин, а может… — да Бог его знает, под каким небом родился этот бродяга, — он делал неспроста. То же самое Рассел мог сказать и про себя. Франсиско взял сигару у Рассела.

— Спасибо, — учтиво поблагодарил он, широко улыбнувшись, обнажив ряд ровных, ослепительно белых зубов. -Сеньор очень великодушен.

— Ошибаешься, — коротко возразил собеседник. — Но я заметил, что ты неплохой следопыт… Может быть, даже лучше, чем Сильва.

Франсиско лишь молча согласился.

— Мне кажется, что золото где-то рядом. И если тебе удалось заметить хоть что-нибудь, какую-нибудь мелочь, на которую никто не обратил внимания, то ты мог бы поделиться своими наблюдениями и со мной. Вустон слишком нетерпелив. Мачадо тоже. Они обязательно решат ехать дальше, но уж мы-то с тобой… могли бы немного и поотстать… Ну, как будто бы заблудились… А потом мы бы осмотрелись… Что скажешь?

Франсиско невозмутимо закурил сигару. Взгляд его темно-карих глаз стал неподвижен. Он уже давно понял, что его хотят использовать. К тому же прекрасно знал, что с Расселом шутки плохи, но, в случае чего, и он мог бы оказаться полезен.

— Сильва просто не договаривает — боится гнева Старца… И не один он. Старик оставил всех у ручья, а сам ушел в горы вместе с сеньорой. Мы видели их следы.

— А выследить их можно?

Франсиско лишь развел руками.

— Откуда мне знать? Выследить Старца нелегко. — Он сосредоточенно разглядывал кончик своей сигары. — И весьма опасная затея, сеньор.

Рассел раздраженно отмахнулся от него:

— Чушь! Так значит, ты и я. Отстанем от остальных, как будто сбились с пути. По рукам?

— Ладно. — Франсиско глубоко затянулся. Вообще-то он всегда сильно недолюбливал этого выскочку Крутого, но только если там действительно окажется золото… и не мало… В конце концов, когда золото будет найдено, он с его проворством и ловкостью, дай Бог, успеет всадить нож Крутому под ребро раньше, чем тот попытается пристрелить его.

Зеке Вустон вернулся к костру, который заново развел Рассел.

— На это нет времени, — нетерпеливо заявил он. — Пора ехать.

— Но ехать-то некуда, — возразил Сильва. — Кругом одни камни, и тут столько натоптано… а следы никуда не ведут.

— Сдается, что ты просто не хочешь ехать за ними, — набычился Мачадо. — Что-то темнишь!

Сильва промолчал. Жизнь научила его сносить обиды и не препираться с крутыми ребятами типа Мачадо. Да и стоит ли связываться с ними, если тебе жизнь дорога, а он, Сильва, уже давно топтал землю и надеялся погулять на этом свете еще.

— Старец, — проговорил он минуту спустя, старательно подбирая каждое слово, — ходит тропами, где нам дорога заказана. Его пути неисповедимы, сеньор.

Вустон презрительно фыркнул.

— А.я глубоко убежден, что там, где пройдет он, мы запросто проскачем. Пора, наконец, изловить его вместе с этой чертовой сеньорой.

Сильва бросил испуганный взгляд в его сторону:

— Да?

— Да, я их видел. И хотя я совсем не следопыт, как некоторые из присутствующих здесь индейцев, но следы разобрать могу и сам. Они ушли отсюда вдвоем… но куда?

— Вот и отправляйтесь за ними, сеньор, — учтиво предложил Сильва. — Ваши глаза видят лучше, чем мои. Они моложе и острее моих. Идите за ними сами. А я не могу.

— Отказываешься?

— Я пойду за другими.

— Хочешь сказать, они разделились?

— Они ушли отсюда, сеньор. Их здесь нет. — Он замолчал и мгновение спустя тихо добавил: — Мне кажется, они повернули обратно, нашли то, что искали, и отправились домой.

Андрее Мачадо нахмурился. Какого черта терять время в этих забытых Богом горах, если те, за кем они гнались всю дорогу, уже возвратились назад…

— Ты уверен в том, что говоришь?

Сильва хмыкнул:

— Точно не знаю. Но мне так кажется.

— Тогда походу конец. — Мачадо был настроен крайне решительно. Ему надоели горы, бесконечные ночевки у костра, убогая пища, а также жара и вечная пыль. К тому же его весьма раздражало общество Вустона, вульгарного грубияна и деревенщины.

— Но мы еще не нашли место, где они брали золото, — запротестовал Зеке. — Оно где-то рядом.

Мачадо лишь руками развел:

— Плевать. Мне нет дела до золота, если оно вообще существует. К вашему сведению, сеньор Вустон, я человек вполне обеспеченный и приехал сюда только для того, чтобы разыскать Шона Малкерина и Мариану де ла Круз. Так что не знаю как вы, а я возвращаюсь и забираю с собой своих людей.

— Как же так! — возмутился Вустон. — Затевали мы экспедицию вместе, а теперь…

— А теперь наши дороги расходятся. Если Малкерин возвратился в Малибу, то мне тоже надо быть там. Не вижу никакого смысла носиться по холмам в поисках золота, которого, скорее всего, нет и никогда и не было.

Золото в Калифорнии? Это же курам на смех. Нет здесь никакого золота. Наше семейство с самого начала связано с провинцией, никаких серьезных сведений о золоте не получало. Так что ты ищешь вчерашний день, приятель.

Вустон весь кипел, но ссориться с Мачадо, к услугам которого надеялся очень скоро прибегнуть, ему тоже не хотелось. К тому же, чтобы гоняться за беглецами в одиночку по диким горам, у него не хватало людей.

Зеке взял в руки чашку с кофе, обдумывая сложившееся положение. Он чувствовал себя не в своей тарелке… Его до дрожи угнетало то неведомое, что могло подстерегать на каждом шагу, за любой скалой, за любым поворотом. И что это за змея, которая будто ползла, а будто ее и нет? И что за вой раздавался со скал?

— Ладно, — согласился он наконец, — мы возвращаемся.

Франсиско украдкой взглянул на Крутого. Рассел, усмехнувшись, с заговорщицким видом подмигнул ему.

Глава 13

Эйлин и Шон Малкерин въехали во двор своего ранчо на побережье в Малибу. Мариана и Хесус Монтеро следовали за ними.

Сеньора резко осадила коня, глядя на поджидавшую ее перед домом разношерстную толпу — всякий сброд, мексиканцы и гринго.

Брат Майкл сидел в тени на веранде. На коленях у него лежала винтовка.

Она обвела собравшихся холодным, неприветливым взглядом:

— Что это вы тут делаете? А ну, убирайтесь!

Главарь шайки, развязный тип в огромном сомбреро и широченных штанах, вооруженный сразу двумя винтовками, грубо рассмеялся.

— Я Джон Грек, — объявил он, ухмыляясь. — И я никуда не уйду. Сеньор Вустон велел мне ждать его возвращения. Я остаюсь.

— Моя мать приказала вам убраться, — тихо произнес Шон. — Даю одну минуту.

Джон Грек, мускулистый, подтянутый, выглядел весьма внушительно. Пригладив усы ладонью, он весело крикнул:

— Давай, сынок, подходи. Сейчас я тебе задам.

Шон слез с коня и отпустил поводья.

— Сеньора, — обернулся он к матери, — ты уж извини меня.

Первый удар он нанес Греку в подбородок. От неожиданности тот упал на колени, сомбреро отлетело в сторону. С минуту задира стоял на четвереньках, ошалело мотая головой. Когда же наконец поднялся, в руке у него блеснул нож.

— А теперь я убью тебя, паршивец, — объявил он.

Но Шон не спешил хвататься за оружие — просто ждал.

Грек попер на него, сгруппировавшись для нападения. Шон смерил его взглядом бывалого человека, закаленного в драках, случавшихся в портах Шанхая, Сингапура, Амуранга и Таку-Бара. Его противник хорошо двигался, держал нож в опущенной руке, вверх острым лезвием.

Грек наступал, по-прежнему крепко зажав нож в правой. Сейчас он сделает выпад влево, решил Шон. Вот оно обманное движение и бросок. Капитан проворно отступил влево и в тот же миг увидел, как справа блеснуло на солнце лезвие. Теперь пришла его очередь, и он со всей силы вмазал Греку по уху ребром ладони.

Сокрушительный рубящий удар, пришедшийся прямо в цель, оглушил противника. Грек споткнулся. Шон развернулся, сделал обманное движение, и когда разъяренный хулиган снова набросился на него, достал его правой в челюсть.

У Грека подогнулись колени. Тогда Шон подступил ближе и пнул его в челюсть ногой. Нож отлетел в сторону, а незадачливый боец навзничь повалился на землю, да так и остался неподвижно лежать в пыли.

Шон неторопливо подошел к нему, ухватил за шиворот, приподнял и еще раз с огромной силой ударил уже поверженного противника в живот, а затем отволок туда, где стояла оседланная лошадь, принадлежавшая, очевидно, кому-то из бандитов.

— Забирайте свою падаль и выметайтесь прочь.

Дом поразил Эйлин прохладой и тишиной. Она задержалась в гостиной, обводя комнату медленным взглядом. Здесь как прежде! Наконец-то она вернулась. Пусть обстановка несколько убога. Но это ее родной дом, и она любит его.

— Ну как, Майкл, трудно пришлось?

— В общем, нет. Они не знали, с какой стороны ко мне подступиться. — Он улыбнулся. — Видишь, сеньора, иногда даже церковник вроде меня может извлечь какую-то выгоду из своего положения. Я просто сидел тут, а они после небольшой перебранки все же решили оставить меня в покое.

Он поднялся:

— Мне пора. Меня ждут дела.

— Ну конечно же. Но не выполнишь ли ты еще одно небольшое поручение? Нужно объявить всем, что мы устраиваем вечеринку с танцами. Пусть собираются здесь через неделю, в следующую пятницу.

Майкл пристально посмотрел на мать:

— Вечер с танцами? Разумеется.

После того как он ушел, Эйлин обратилась к Мариане:

— Пойдем. Ты поможешь мне.

Шон остановился на веранде и оглядел окружавшие ранчо холмы.

Придуманный матерью план вне всякого сомнения прост и гениален. Никому и в голову не придет, что у них нет денег. Ничего не объясняя, она демонстративно потратит немного золота, и пусть тогда все ломают головы, какой куш им удалось сорвать. Неисключено, что Вустон немедленно потребует уплаты долга, но только вряд ли люди одобрят его порыв. Все в округе теперь будут уверены в их состоятельности и попросту встанут на пути его происков. Ход мыслей поселенцев Шон хорошо представлял еще по прошлому опыту. Они наверняка скажут что-нибудь вроде: «Ты же сам видишь, что деньги у нее есть. Она заплатит тебе все сполна при первой же возможности. Так что лучше оставь их в покое».

Поднявшись на пригорок возле загона, капитан взглянул на море. «Госпожа Удача» стояла на якоре в Райской бухте. Теннисон предусмотрительно подвел шхуну поближе к ранчо.

Шон снова проверил винтовку. Несмотря на все заверения матери, душа его не обрела покоя. Он не верил, что коварный злодей Зеке Вустон поддастся давлению общественного мнения.

Хорошо, что им удалось уйти от погони, но ведь Зеке обязательно вернется, а его люди вовсе не из тех, кого можнозапросто отговорить от задуманного. Их враги задались целью завладеть Малибу, готовы пойти на все.

Когда Шон возвратился к дому, он застал Монтеро распутывающим веревку.

— Лишние руки нам сейчас не помешали бы, — тихо сказал он. — Но нам нужны парни, которым можно доверять.

Монтеро кивнул:

— У меня уже есть кое-кто на примете. Они скоро приедут.

— Ты что, уже послал за ними?

— Я понял, что без них не обойтись. Это надежные ребята, на них можно положиться.

— Так когда они приезжают?

— Сегодня, завтра… откуда мне знать. Они уже в пути.

Теперь сеньоре предстояло отправиться в Лос-Анджелес, потратить золото и пригласить всех на вечеринку. Гостей ожидалось немало — семейства Сепульведа, Луго, Бердуго, Абель Стернз в полном составе… В общем, все-все-все.

Несмотря ни на что, жизнь продолжалась, и заботы на ранчо требовали к себе внимания. Землю предстояло заново перепахать и засеять… В то время очень многие калифорнийцы были вполне довольны жизнью, они не обременяли себя лишними хлопотами и не обращали никакого внимания на то, что принадлежавшие им стада понемногу дичали, бродя по обширным угодьям, местами засеянным какими-нибудь культурами, урожай которых, впрочем, существовал лишь в мечтах, сродни сладким грезам о сказочной далекой стране, где царит всеобщее спокойствие и умиротворение и никому не приходится слишком усердствовать.

В Калифорнии 40-х годов XIX века жили в достатке, не прилагая к тому особых усилий, никто не боролся за место под солнцем. И в этом таилась беда. Видно, борьба человеку необходима как воздух, иначе род его станет вырождаться.

Принесенное матерью золото Шону тоже не давало покоя. Скорее всего, думал он, оно намыто в том ручье, или же его принесло со склонов во время камнепада. Сеньора говорила, что нигде поблизости не заметила следов разработки возможного месторождения, хотя саму пещеру зачем-то облагородили. Размышляя, Шон стоял на углу веранды, привалившись спиной к одному из столбов, подпиравших крышу. Он должен вернуться, найти то место, куда Хуан водил его мать, предать земле тело Хуана и поискать золото.

Иногда люди всю жизнь ищут заброшенные золотоносные рудники и клады, но так ничего и не находят. Он же подойдет к этой задаче практически. Для начала ему придется разобраться с более прозаичными делами,

В Малибу насчитывалось несколько тысяч голов скота. Если согнать всех животных старше шести лет, получить кожи и жир, го это могло стать началом хоть какого-то предпринимательства. К тому же он уже давно вынашивал идею о покупке племенного быка у мормонов, обосновавшихся в Сан-Бернандино, чей скот выглядел крупнее, жирнее и во всех смыслах лучше, чем его. Имея одного-двух породистых быков-производителей он надеялся улучшить собственное стадо. Хотя в данный момент торговля говядиной совсем не шла, он надеялся, что скоро все переменится. У них остались кое-какие семена от предыдущей посевной эпопеи. Их тоже надо пустить в ход.

Он решил отправиться на побережье и встретиться с местными индейцами. С тех пор как умер отец, они редко приходили на ранчо. Связь с ними следовало восстановить. С их помощью можно наладить отношения с другими индейскими племенами, у которых есть меха на продажу.

Шон сознавал, что действовать он должен без промедления. Нельзя терять время.

— Хесус, — окликнул он Монтеро, когда тот поднялся по ступеням веранды, — нужно распространить слух, что мы вымениваем меха. Я хочу установить отношения с индейцами, что живут в горах.

— Хорошая затея, — одобрил Монтеро и, немного помолчав, добавил: — Капитан, к нам приехали. Я знаю их понаслышке, хотя раньше никогда не встречал.

— Что за люди?

— Погонщики, капитан. Отлично управляются с лошадьми, скотом и лассо умеют в руках держать. — Он снова сделал небольшую паузу. — А еще они хорошо сражаются.

— Откуда они?

— Из Соноры. По крайней мере, последнее время жили там. Один из них служил в армии вместе с вашим отцом.

— Я приму их.

Час спустя на дороге, ведущей к ранчо, показались два всадника, которые стремительно приближались, пустив коней в галоп. Влетев во двор ранчо, они остановились и спешились. Вне всякого сомнения оба были непревзойденными наездниками.

— Командующий Дель Кампо, — лукаво сверкнув глазами, представился старший, невысокий, широкоплечий, крепкий, могучего телосложения. — В шестнадцать я был сержантом и служил вместе с вашим отцом, сеньор. Четыре года состоял при нем.

— А что случилось потом?

Он снова сверкнул глазами.

— Потом я просто жил, сеньор.

Шон переключил внимание на второго гостя.

— Антонио Поланко, сеньор, — поклонился тот. — Я буду служить вам. — Стройный, подтянутый, почти мальчик, он походил больше на индейца, чем на испанца.

— Работа у нас тяжелая, — предупредил капитан. — Возможно, придется и драться. Во главу угла я ставлю преданность. Но когда вам надоест тянуть эту лямку, то подойдите ко мне и скажите. И можете идти.

— Понятно.

— Наши враги превосходят нас в силе. Они умны и расчетливы. Мы не хотим насилия, но если на вас нападут или люди и ранчо окажутся в опасности, то смело принимайте бой и побеждайте. Верю, и на нашей улице будет праздник.

— Да, сеньор.

— Распоряжается здесь моя мать. Главнее ее нет никого. Затем иду я, а после меня — Хесус Монтеро. Понятно?

— Понятно.

Шон снова окинул их взглядом, а затем обратился к Монтеро:

— Не стоит больше никого искать. Думаю, они со всем справятся.

Дель Кампо посмотрел на Поланко.

— Ты слышал, амиго? — улыбнулся он. — Говорят, что мы справимся. Значит, так тому и быть.

Отряд Зеке Вустона уже дважды сбивался с пути, блуждая среди скал восточнее Сосновой горы. Вконец выбившись из сил и проклиная все на свете, всадники решили остановиться на ночлег, устроив лагерь всего в нескольких милях от того места, откуда утром того же дня они отправились в обратный путь.

— Эх ты, а еще следопыт, — раздраженно упрекнул Вустон Сильву.

— Да, сеньор, следопыт, но вы пожелали возвращаться кратчайшим путем, а я такой дороги не знаю. Утром…

— Утром я сам выведу вас отсюда, — заявил Зеке. — Кстати, а куда девался Крутой?

Сильва недоуменно развел руками. Другие тоже ничего не знали.

— С ним Франсиско, — сообразил кто-то наконец. — Наверное, они свернули не в тот каньон.

Сообщение совсем не обрадовало Вустона. Он бы предпочел, если бы его люди держались вместе. Кто знает, с чем они еще столкнутся в этих горах. Долгая и безрезультатная погоня за Малкеринами окончательно вывела его из себя. Столько времени потеряно зря! Он уже объявил, что отныне Малибу принадлежит ему и что товар может запросто доставляться туда. К концу недели ждал первую партию, и теперь ему только не хватало неприятностей при выгрузке на берег.

Внезапно его охватил приступ ослепляющей ярости. Нет, он не из тех, кто спокойно смирится с полным крушением заветных надежд. Чертова ирландка! Будь она проклята и ее щенок…

— Белтран!

Последнее время он особенно пристально присматривался к этому бандиту и убийце, за поимку которого в добром десятке городов Мексики обещали вознаграждение. Наведя тайком справки, Вустону удалось узнать кое-какие подробности из его прошлого. Меткий стрелок, владеющий любым оружием, отличный наездник, Белтран вместе с Веласко составляли довольно лихую парочку.

— Да, сеньор?

Вустон пристально посмотрел на бандита и неожиданно для себя почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Хищный, неподвижный, как у гремучей змеи, взгляд парня вводил в оцепенение, завораживая.

— Возьмешь с собой Веласко, — Зеке достал из кармана две золотые монеты с отчеканенным на них орлом, — и убьешь сеньору Малкерин и ее сына, капитана. Все понял?

Белтран подбросил монеты на ладони.

— Обижаете, сеньор? — тихо произнес он. — Маловато будет.

— Остальное потом. Если управитесь до конца недели, то дам еще по четыре золотых на каждого. Но если вас поймают, то вы собирались их только ограбить… и не более того.

— Ладно.

Белтран подошел к Веласко, протянул ему монету и объяснил суть дела.

— Зачем же сразу убивать такую красивую женщину, — хмыкнул Веласко.

— Он приказал убить. Мы так и сделаем. Только убьем… и очень быстро. А потом прихватим их добро и махнем прямиком во Фриско.

— Идет! — беззаботно согласился Веласко, но в голове у него уже начал созревать собственный план.

Глава 14

В Лос-Анджелес вело множество дорог, в основном это были старые индейские тропы, которым горожане нашли применение. В центре городка, население которого составляло примерно полторы тысячи человек, но менялось от времени года, располагались церковь и тюрьма, а также несколько лавчонок, небольших магазинчиков и салунов, короче, все как полагается. Вдоль улиц выстроились дома из саманного кирпича. Их плоские крыши были залиты битумом, доставленным из дегтярных ям, что находились близ Ранчо-ла-Бреа.

От Малибу до города на протяжении нескольких миль дорога бежала вдоль побережья, а затем, слившись со старой индейской тропой, миновала дегтярные ямы. По-испански она звучно называлась Эль-Камино Вьехо… что в переводе значило не более чем Старая дорога.

Элегантно держась в дамском седле, Эйлин Малкерин ехала по пыльной городской улице верхом на вороном жеребце, который легко гарцевал под ней, изящно выгибая шею.

Человек посторонний никогда не подумал бы, что такая молодая женщина — мать двоих взрослых сыновей и что элегантный мужчина, следовавший рядом с ней, один из них.

Вскоре они остановились перед входом в одну из лавок. Шон спрыгнул с коня и тут же подал руку матери, которая сошла на землю как принцесса. Сопровождавшие их двое молодцеватых мужчин поправили сомбреро и огляделись по сторонам с видом людей бывалых и знающих себе цену.

Шон распахнул перед матерью дверь, и она стремительно вошла в лавку. Оглядев прилавки и полки, сеньора улыбнулась хозяину, который тут же бросил метлу и поспешно поправил на себе кожаный передник.

— Чем могу служить?

Она положила перед ним свой список.

— Платить буду золотом, — тихо предупредила покупательница.

Он вскинул на нее глаза. В Калифорнии даже монеты редко попадали в обращение, а золото уж и вовсе представляло исключение. Люди расплачивались кожами, салом, мехами — короче, всем, что можно было обменять или продать.

— Золотом?

Торговец не мог скрыть своего изумления.

— Золотом, — небрежно подтвердила она, разглядывая и пробуя на ощупь какую-то ткань, выложенную на прилавок.

Быстро выбрав товар, она заказала еду, вино, ткань для нового платья, а также кое-что из заморских деликатесов, считавшихся большой редкостью в Калифорнии, и расплатилась крохотными золотыми слитками.

— Хотим устроить небольшую вечеринку для друзей, — сообщила Эйлин. — Может быть, вы передадите кое-кому наше приглашение? Конечно, позднее я отправлю своих людей…. но вы ведь знаете, как иногда получается. Кого-то и дома не застанешь.

— Конечно, сеньора. — Он даже сглотнул, собирая с прилавка слитки и взвешивая их в ладони. — Столько золота я не видел с тех пор, как…

— К вам приходил мой муж? — Она изящно повела плечом. — Золото не так-то просто… раздобыть. В нужный момент его иногда не оказывается под рукой, и это причиняет кучу неудобств. Мне еще понадобятся мулы, — добавила она, — но за ними придется приехать в следующий раз.

— Да, да, разумеется. — Торговец смотрел на нее с нескрываемым восхищением. — Может, у дона Абеля Стернза или у сеньора Вольфскилла найдутся мулы на продажу или хотя бы взаймы, на время.

— О да, у них найдутся. — Эйлин Малкерин подобрала юбки. — Упакуйте, что я взяла. Скоро прибудет наша повозка.

— Конечно же! Не сомневайтесь!

Разумеется, они все придут. В то время во всей округе проживало еще человек сорок — пятьдесят иностранцев. Уильям Вольфскилл, в прошлом охотник, теперь владел большим ранчо и огромной апельсиновой плантацией. Дон Бенито Уилсон, Хьюго Рейд, Дон Хуан Темпл, Уильям Уоркман, Джон Роуланд тоже когда-то переселились на запад, и большинство из них женились на девушках из старых калифорнийских семейств.

Эйлин Малкерин вышла из лавки и задержалась на тротуаре, разглядывая запыленные фасады домов. Да, совсем не Дублин или Корк, и уж вовсе не Лондон или Париж. И все же ей нравились и старые саманные домики, на стенах которых облупилась растрескавшаяся побелка, и ленивые собаки, нежившиеся в нагретой солнцем, почти горячей дорожной пыли и помахивавшие хвостами, когда мимо проезжал случайный путник.

На дальнем конце улицы показались три всадника. Молодые, богато одетые парни — братья Сепульведа и их приятель, Антонио Йорба, проезжая мимо, церемонно раскланялись с сеньорой.

Эйлин не сомневалась, что эта троица не откажется от ее приглашения, потому что они никогда не пропускали ни одной вечеринки, куда сходились люди всех возрастов. В Калифорнии никогда не устраивали танцы отдельно для молодежи и взрослых. Собираясь, все веселились вместе. Иногда большое общество распадалось на небольшие группки, и приглашенные зачастую переходили от одной компании к другой.

Калифорнийцы любили и умели танцевать, причем сами танцы и манера их исполнения разительно отличались от всего того, что ей приходилось видеть в Европе. .

— Сеньора! Какая приятная встреча!

Она быстро обернулась. Пио Пико, добродушный толстяк, который всегда принимал самое живое и непосредственное участие во всех событиях местного значения, улыбаясь, приветствовал ее.

— Я приехала за покупками, сеньор. Мы устраиваем вечеринку. Вы приедете?

— Вот так новость! Значит, вечеринка? Ну конечно же!

Даже Пио примет историю с золотом за чистую монету, подумала она. Но толстяк, наверное, и сам не прочь обмануться. Он очень дружил с Хайме и всегда оставался близким другом их семьи. •

— Я слышал, у вас неприятности, сеньора?

— Мы немного задолжали сеньору Вустону, и теперь он хочет забрать за долги ранчо! Но ведь это полнейший абсурд, не так ли? Разумеется, я сполна расплачусь с ним, но мне необходимо некоторое время, а сейчас слишком много работы. Мы же не нищие, — многозначительно добавила она, -и не можем все бросить. Хайме всегда приносил достаточно золота для того, чтобы улаживать подобные дела, а тут Шон ушел в море, а Майкл постоянно занят в церкви…

— Я все понимаю, сеньора. Ранчо непременно останется за вами. Иначе и быть не может. — В его глазах загорелись озорные огоньки. — Лучшего времени для вечеринки не придумать! Сеньора, вы прелесть! Просто прелесть!

Разумеется, она и не собиралась морочить голову Пио. Эйлин нашла в себе силы улыбнуться.

— Я рада, что вам понравилась затея, дон Пио. Может быть, вы сделаете мне такое одолжение и передадите приглашение нашим друзьям? Будет прекрасный стол и обязательно танцы!

Несколько минут спустя она провожала его взглядом, в душе радуясь тому, что ей удалось обернуть дело в свою пользу. В Лос-Анджелесе с Пио Пико считались, а общественное мнение представляло своего рода закон для всех, и вряд ли Зеке Вустон осмелился бы пойти против него. На ее вечеринку с радостью соберутся охочие до всякого рода увеселений калифорнийцы, скорее всего, они не поддержат тех, кто ратует за немедленное выдворение ее с ранчо, особенно сейчас, когда станет известно, что деньги у нее определенно есть, но в данный момент она и не имеет возможности выложить всю сумму долга полностью.

Слишком уж многие находились примерно в том же положении, что и Малкерины. Наличные деньги стали большой редкостью, и даже самые зажиточные горожане обычно не располагали значительными суммами. Большинство американцев или европейцев, по тем или иным причинам перебиравшихся на жительство в Калифорнию, женились на местных девушках, становились гражданами Мексики и принимали местные устои и обычаи как норму жизни. Вустон же держался особняком, и за это его здесь недолюбливали.

Не прибавляла ему расположения горожан и близость к Мичелторене. Губернатор уже успел нажить себе немало врагов, а его отказ оградить местных жителей от окончательна зарвавшихся солдат лишь увеличил число его недоброжелателей. Непредсказуемые и легкие на подъем калифорнийцы умели постоять за себя. Уже не раз они собирали свои собственные отряды и пускались в погоню за конокрадами или же отбивали набеги индейцев, приходивших сюда из пустыни.

Шон оставил мать беседовать с попавшейся ей навстречу знакомой и, отойдя на несколько шагов, остановился на углу, откуда виднелась контора Вустона. События последних дней заставляли его внимательнее приглядеться к Зеке и его команде.

Терпимость и некоторое благодушие, присущие местным жителям, были чужды Зеке. Фернандес ради собственной выгоды мог кому угодно перегрызть горло. Рассел под стать ему, настоящий бандит и себе на уме. Томас Александр? Темная лошадка. Очень осторожен и совершенно непредсказуем. Словом, от любого из них можно ждать самой дерзкой выходки.

Наблюдение за конторой убедило Шона, что там никого нет. Вероятно, отряд Вустона еще не вернулся с гор.

— Едем, Шон, — окликнула его мать. — Пора возвращаться. По пути придется еще кое-где остановиться.

Капитан обернулся и вновь невольно залюбовался ее красотой.. Даже если у нее в волосах уже появлялась седина, то она не бросалась в глаза, и хоть прибавилось на лице морщин, он не замечал их.

Отсюда, из Лос-Анджелеса, в свежем и прозрачном воздухе хорошо просматривались на фоне голубого, ясного, безоблачного неба изогнутые хребты горных кряжей Санта-Моники. Там находился их дом, который так любил Шон, и их ранчо — залитая ярким солнечным светом полоска побережья, которую обступали горы, вставшие на границе их земель и великой пустыни. Он хотел остаться здесь навсегда и другой жизни не искал. И все же, как человек наблюдательный, он не мог не замечать перемен, происходивших в округе, хотя многие калифорнийцы по большей части все еще продолжали жить в своем тихом, идиллическом мирке, огражденном от всего внешнего мира.

Появление в здешних краях Сернзи, Уилсона, Вольфскилла и других, таких же деятельных, уверенных в себе, . привыкших идти наперекор судьбе и жаждавших успеха людей, должно было бы послужить своего рода предзнаменованием грядущих перемен, и сам их приезд сюда просто-таки не мог пройти бесследно. Они несли с собой многим здесь непонятный активный образ жизни.

В краю, где солнце сияло почти все дни в году, а по тучным пастбищам среди холмов бродили тысячные стада, где все росло, не требуя больших усилий от человека, сама благодатная природа позволяла многим преспокойненько сидеть сложа руки и ничего не делать. Так продолжалось до тех пор, пока на побережье не стали перебираться переселенцы из Восточной Америки и Европы, вовсе не привычные к столь легкой жизни.

Сеньора тут же подметила это. Изо дня в день видя их в полях и на пастбищах за работой, она восхищалась ими, в то время как соседи-калифорнийцы лишь снисходительно посмеивались над подобной одержимостью, подобно тому, как обычно взрослый и умудренный жизнью человек посмеивается над восторженным малышом:

Шон запомнил те слова, что мать сказала ему тогда:

— Посмотри, сын, они совсем другие люди. Как разведчики приехали сюда, им здесь понравилось, и скоро вслед за ними двинутся толпы. Они будут быстро заселять эти земли, много и упорно работать, и в конце концов за все труды им воздастся сполна.

В Новой Англии, так же как и на севере Европы, времена года стремительно сменяют друг друга, а там долго стоят холода, и жителям отпущено слишком мало» времени на то, чтобы успеть вовремя управиться решительно со всем, что должно быть сделано. Здесь же, в Калифорнии, где всегда тепло, время течет медленно, и если, скажем, сегодня ты не успел засеять свое поле, то с успехом сделаешь это и завтра или через неделю, а то и через месяц.

Взглянув в очередной раз на улицу, Шон поправил револьвер, висевший у пояса, помог матери сесть в седло и подал ей поводья.

Дель Кампо и Поланко вышли из салуна и тут же оседлали коней. Вслед за ними на пороге салуна показался с виду самоуверенный здоровенный детина со шрамом от ножа над правым глазом и старым пороховым ожогом на правой руке. Дель Кампо развернул своего коня в его сторону и спросил:

— Что-нибудь не так, сеньор? Вы хотели что-то сказать?

— Я говорю, когда захочу, — отрезал тот. — А теперь у меня нет желания болтать с тобой.

— В следующий раз, когда тебе все же захочется выговориться, не забудь предупредить меня, — улыбнулся Дель Кампо, обнажая свои белые, ровные зубы.

Человек со шрамом продолжал пристально, без тени улыбки разглядывать его. Дель Кампо развернулся, пришпорил коня и пустился галопом вслед за сеньорой. Поланко держался в стороне, делая вид, как будто бы он здесь ни при чем, но человека со шрамом мало кому удавалось провести.

Фернандес вышел из салуна вслед за ним:

— Кто такие, Диего? Что-то я их не знаю.

— И я тоже, но только это к беде, амиго, к большой беде. Чувствую. Уж этих-то на испуг не возьмешь. Кого угодно, только не их.

Звеня шпорами, Фернандес вернулся в салун и подошел к самому дальнему столику, за которым расположились Зеке Вустон и Томас.

— Уже болтают на каждом углу, — сообщил он. — Сеньора везде расплачивается золотом. Она устраивает вечер с танцами, сделала кучу покупок, заказала еще больше, и за все расплатилась золотом.

Вустон пришел в ярость. Он зло выругался, и в каждом его слове сквозили непередаваемые горечь и досада.

— Золото! Мы стояли так близко!

— На эту гулянку, — продолжал Фернандес, — у них соберется вся округа. И вы не в состоянии воспрепятствовать этому, сеньор.

— Я им еще покажу! Я им устрою! Клянусь Богом, Гарри, я… — он осекся на полуслове. — А Крутой вернулся?

— Нет, сеньор. И Франсиско тоже. Уверен, они ищут золото.

— Тогда будет лучше, если эти остолопы поскорее явятся вместе с ним! Видит Бог, я нанимал их не для того, чтобы они сбежали от меня как раз в тот самый момент, когда больше всего нужны.

Фернандес развел руками:

— Возможно, они уже никогда не вернутся, сеньор. Не исключено, что они погибли… или сгинули.

— Сгинули? — Вустон в недоумении уставился на него. — Ты что имеешь в виду?

— Старца, — спокойно ответил Фернандес. — Не всем из тех, кто отправляется вслед за ним в горы, суждено возвратиться назад.

— Чепуха!

Фернандес пожал плечами:

— Возможно, сеньор, вы и правы. Странно, но только мне почему-то кажется, что их уже не найдут… даже трупов… никто ничего не найдет.

Глава 15

Крутой Рассел выехал на свободный от камней участок между скалами и осадил коня, дожидаясь Франсиско. Он уже давно подметил, что, несмотря на всю свою браваду и напускную решимость, компаньон его начинал все чаще и чаще отставать, отчего Расселу становилось не по себе.

Он неподвижно замер в седле, продолжая настороженно прислушиваться.

Тишина… Но почему кругом царит такое безмолвие? Что за горы? Что за странное место?

Сидя в седле, бандит продолжал озираться по сторонам. Вокруг только горы, одни лишь каменистые склоны, поросшие кустарником или соснами. Встречались им и каньоны, и многочисленные ущелья, и все они, должно быть, вели куда-нибудь… но только куда?

А что, если никуда? Всего лишь к тому месту среди гор, где когда-то вода начала прокладывать себе путь сквозь камни. Он провел языком по пересохшим губам и, немного поразмыслив, взялся за флягу и отвинтил крышку. Сделав небольшой глоток, старательно ополоснул рот и лишь потом проглотил. Он продолжал пристально оглядывать склоны.

Золото где-то там, в горах. Старик направился вверх по склону, и именно, оттуда они пустились в обратный путь. Только бы найти богатство! Тогда к черту Вустона и его шайку. Прихватив с собой золотишка, он выберется из этих чертовых гор, и только его и видели — отправится прямиком на север. На первое время можно осесть где-нибудь в окрестностях Монтерея, а там сесть на корабль. Потом, через несколько лет, он бы снова вернулся сюда за золотом. И очень хотелось бы надеяться, что к тому времени Зеке Вустон уже сойдет со сцены.

А Франсиско?

Рассел зло сплюнул. К черту Франсиско. Вероятно, мексиканец попытается убить его сразу же, как они найдут золото, но только пусть не надеется. Крутого еще никому не удавалось опередить. А потом он в гордом одиночестве выберется отсюда.

До его слуха донесся глухой перестук конских копыт, и вскоре из-за скалы появился Франсиско.

— Где ты был? Я уж решил, что ты того… заблудился.

Франсиско невозмутимо пожал плечами:

— Мне показалось, что лошадь потеряла подкову. Но все обошлось. Пришлось задержаться самую малость.

Рассел не стал спорить. Разумеется, Франсиско лгал. Он намеренно держится подальше позади: если их в пути подстерегает какая-то опасность, то сначала она обрушится на того, кто идет впереди. Ну ладно, пусть так оно и будет.

— Следов так больше и не нашел? — поинтересовался Крутой.

Франсиско проехал мимо него вперед и скоро вернулся ни с чем. Потом провел более тщательное обследование местности.

По-прежнему ничего.

Его первоначальная уверенность в себе начала сменяться нарастающим раздражением. Ему до сих пор никак не удавалось отыскать следы.

Внезапно где-то наверху сорвался и полетел вниз камешек, звонко ударяясь о валуны и каменные выступы на склонах. Рассел мгновенно вскинул винтовку. Франсиско глубокомысленно разглядывал его. Быстр он, однако… уж слишком проворен.

Но вот все стихло, и снова наступила тишина, не просто, безмолвие, а полное отсутствие каких бы то ни было звуков.

Рассел почувствовал, как у него по спине потекла холодная струйка липкого пота. Вытерев шею большим носовым платком, он указал рукой на склон.

— Мне кажется, что они прошли по дальнему склону этой горы.

Франсиско без особого энтузиазма посмотрел в указанном направлении. Темные сосновые боры чередовались с каменистыми осыпями. Далеко не самое подходящее место для верховых прогулок, а там дальше вдоль вершины кряжа тянулись сплошные каменные завалы — все, что осталось от когда-то разрушенных скал.

— Насколько я понимаю, следопыт из нас двоих здесь ты, — напомнил Рассел. — Так что тебе и вести.

Они проехали примерно четверть мили, когда Франсиско внезапно воскликнул: «Есть!» — указывая на землю перед собой.

После непродолжительных поисков Расселу наконец удалось разглядеть находку — небольшую засечку, оставленную наружным краем лошадиной подковы. Вот он след!

Крутой с большим сомнением оглядел вырисовывающийся маршрут и без энтузиазма последовал за проводником. Если золото и в самом деле здесь неподалеку, то он полон решимости завладеть им. Ему и прежде приходилось путешествовать по пустынным горам запада, но только почему именно сейчас его не оставляет тяжелое,» гнетущее чувство тревоги? Почему ему никак не удается отделаться от ощущения, будто бы за каждым его шагом пристально следят какие-то невидимые глаза?

Они въехали под сень огромных сосен и начали неспеша прокладывать себе путь между деревьями в. немой тишине и таинственном полумраке. Обычно нижние ветви сосен располагаются достаточно высоко над землей, но в этом странном лесу росли и молодые деревца с длинными темно-зелеными, словно покрытыми серым налетом, иголками. Тропа пошла под уклон, а затем снова принялась карабкаться вверх по склону, петляя между скалами и уводя все дальше и дальше в лесную чащу.

Дважды они теряли след, и дважды вновь натыкались на него, что происходило скорее по чистейшей случайности, чем в результате находчивости и проницательности. Впереди слева от них в сплошной стене горного хребта обозначилась огромная ниша, откуда открывался вход в ложбину между скалами. След как будто бы заканчивался здесь, и вот Франсиско, в очередной раз оглядевшись вокруг, неожиданно окликнул его.

Крутой тут же подъехал к нему и остановился рядом. Крохотный участок земли был сплошь испещрен следами лошадиных копыт, очевидно, коней привязали и оставили на какое-то время.

— Дальше они шли пешком, — заключил Рассел. — Значит, мы уже близко.

Франсиско медленно обвел взглядом ближние скалы. Золотистые блики приближающегося заката уже легли на вершины и склоны кряжа за Медвежьим ручьем. В ложбине между скалами пали глубокие тени. В таких укромных уголках среди гор, куда высоченные вершины преграждали доступ солнечным лучам, темнело всегда очень быстро.

— Давай заночуем здесь. А завтра отправимся дальше.

Рассел слез с коня и склонился над тоненьким ручейком, журчавшим по камням. Он попробовал на вкус воду… что ж, не плохо.

— Ну, будь по-твоему, — наконец согласился он.

Сильный и жестокий человек, Рассел никогда не испытывал ни любви ни преданности. Он презирал любые сантименты и знал лишь одну пламенную страсть — деньги, которые обожал проигрывать в карты, тратить на женщин или употреблять на то, чтобы обрести власть над другими. Но даже когда у него иногда заводились деньги, их обычно хватало очень ненадолго, и он вновь оставался с мечтой об огромном богатстве, которое бы вмиг принесло ему большое счастье и успех, и никогда бы не переводилось. Над фактом, что на самом же деле таких, как он, успех обходит стороной, Крутой не задумывался. На протяжении всей своей жизни он с завидной настойчивостью хватался за любой шанс мгновенно разбогатеть, не прилагая особых усилий и впоследствии не извлекая никаких уроков из собственных промахов и ошибок.

Он открыто посмеивался над погонщиками скота, что нанимались к хозяевам и испытывал лишь самое глубочайшее презрение ко всем, кто обременял себя хоть какой-то работой, так, видимо, никогда и не осознав той простой истины, что любой, пусть даже самый неимущий из бедняков, спокойно живущий год за годом, не опасающийся в один прекрасный день оказаться в руках у правосудия, гораздо счастливей его, гордого и свободного.

Храбрость и ловкость в обращении с оружием вселяли в него уверенность в собственной непревзойденности. Без каких бы то ни было оснований Крутой считал себя умнее и хитрее всех остальных. Однако в жизни ему пришлось достаточно поработать на других. Все его хозяева, так или иначе, оказывались причастными к подготовке различных преступлений, и нанимали его обычно за гораздо меньшую плату, чем он изначально рассчитывал. Сколько себя помнил, Рассел состоял при каком-нибудь субъекте типа Зеке Вустона, который и забирал себе весь навар. Только Крутой до сих пор не задавался вопросом, почему, собственно говоря, так получается.

Люди удачливые неизменно представали в его воображении либо везунчиками, либо ворами, которым какими-то им одним ведомыми способами удалось наворовать себе целые состояния.

Не позволяя себе ни на минуту усомниться в правдивости известной легенды, он окончательно поверил в то, что обязательно найдет золото. Золото просто обязано оказаться где-то здесь! Но если по какой-либо причине ему не удастся разыскать его, то он постарается побыстрее переключиться на какую-нибудь другую авантюру, сулящую легкую и быструю наживу.

Шона Малкерина Рассел предпочел бы просто пристрелить, но если дело дойдет до поединка, он запросто одержит над ним верх. По-настоящему бандит боялся только Вустона, потому что сообразительный и хитрый Зеке представлялся ему больше чем опасный противник. Так что если Рассел вообще кого-либо уважал, то этим человеком, несомненно, был Вустон.

В Калифорнии, как и во многих других местах, смерть врага частенько покупали. Деньги у Вустона всегда водились, а дружба с капитаном Ником Беллом, который мог пойти на убийство сам или же, как представитель правосудия, отдать приказ убить кого-нибудь, только укрепляла его позицию.

У каждого нашлось немного еды, они приготовили скудный ужин и расположились у костра за чашкой кофе, когда до их слуха донесся странный звук.

Сначала казалось, что гул приближается откуда-то издалека. Он походил на глухое бормотание, как будто кто-то читал молитву нараспев, но только слов было не разобрать.

Франсиско тут же насторожился, а Рассел поспешил взять чашку в левую руку и потянулся за винтовкой. Он оглянулся, но в темноте за пределами небольшого круга света от костра разглядеть ничего не смог.

Внезапно все стихло, и Рассел нервно облизал пересохшие губы. Это ветер, пытался уговорить он себя, скорее всего, ветер. Но все равно странно.

— Какой необычный звук, — сказал он, стараясь ничем не выдать своего волнения. — Что бы это могло быть?

Франсиско пожал плечами, продолжая встревоженно озираться по сторонам:

— Не знаю, сеньор. Я думаю, что нам следует убраться отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Дождаться бы утра.

— Ты что, шутишь? Бросить все и уехать без золота?

— Иногда золото достается слишком дорогой ценой, сеньор. А что, если это золото принадлежит духам? Возможно, только Старец знал их.

— Я не верю в привидения, — объявил Рассел, вложив в свои слова всю силу убежденности. «Я не верю, — молча убеждал он сам себя, — не верю ни в духов, ни в привидения… Но только что это было?»

Не ветер ли завывает между скал?.. Нет, в горах стояла на редкость тихая ночь, и никакого ветра не было и в помине. Может, сжатие, вызванное ночным холодом?.. Где? И чего?

— Давай лучше ляжем спать, — предложил Рассел. Но только самому ему спать совсем не хотелось. Он набрал побольше дров и сложил возле костра. — Зеке, наверное, уже давно сидит в салуне у Томаса, — предположил он, в душе сожалея, что сам не оказался там.

— Наверное, — согласился Франсиско.

Мексиканец тоже старался держаться поближе к огню. Он расстелил свои одеяла на земле у самого огня и стал устраиваться на ночь. Рассел обратил внимание на то, что сапоги он снимать не стал.

— Завтра утром я возвращаюсь, — объявил следопыт.

— В чем дело? Ты испугался?

Франсиско задумчиво посмотрел на него:

— Не больше вашего, сеньор. Не ко всякому золоту дано прикоснуться человеку. Я думаю, что это именно наш случай.

— Но Малкерины-то до него касались пару раз.

— Они дружны со Старцем.

— Ничего, вот рассветет, и тебе станет лучше…

— Возможно, сеньор. Но только я себе не враг.

Подложив руку под голову, он закрыл глаза, и Рассел остался наедине со своими мыслями. Теперь он пристально всматривался в темноту. А вдруг там что-нибудь такое… но только сам-то он кто, в конце концов? Перепуганный ребенок? Никаких привидений не бывает.

Подбросив веток в огонь, он получше укрылся одеялом, держа тем не менее револьвер наготове. Тихо потрескивали сухие дрова, слабый ветерок шелестел в верхушках деревьев, откуда-то со склона опять сорвался маленький камешек…

Проснулся Крутой внезапно. Он не мог сказать, как долго спал. Оставаясь неподвижно лежать под одеялом, стал прислушиваться.

В тишине ночи до его слуха донесся глухой перестук копыт. Он тут же сел и огляделся вокруг, мгновенно поняв, что произошло.

Франсиско исчез.

Схватив винтовку, он поспешно вскочил. Ярость оставила ему только одно желание: поскорее догнать Франсиско и убить. Хотя вполне отдавал себе отчет в том, что шансы у него не велики. Мексиканец наверняка знал эту местность гораздо лучше, чем он, к тому же под Франсиско бежал хороший конь.

Немного успокоившись, он подобрал на земле несколько сухих сучьев и дал костру разгореться. До рассвета оставалось несколько часов.

Кофейник по-прежнему стоял на земле, рядом с углями, и Рассел подвинул его поближе к огню. Затем натянул сапог, подобрал винтовку и сунул ее в несуразный чехол.

Подавив в себе вспышку гнева, он рассудил, что случилось лучшее из того, что вообще могло бы с ним случиться. Теперь, оставшись в гордом одиночестве, он разыщет золото и станет хранителем великой тайны. Остаются, правда, еще Малкерины.

Но, в конце концов, он постарается исправить и это упущение, если, конечно, об этом не позаботится Зеке Вустон. Так что всему свое время.

Он дождется утра, найдет заветное место, возьмет себе столько, сколько сможет увезти и выйдет на побережье.

При таком раскладе имело смысл вернуться в Лос-Анджелес и поставить Вустона в известность о том, что Франсиско бросил его на произвол судьбы, и ему пришлось долго блуждать среди гор в поисках обратной дороги. Пусть все подумают, что он так ничего и не нашел.

Ночь, казалось, теперь уже ничем не отличалась от всех прочих ночей. Тревожное чувство улетучилось само собой. Он подбросил веток в костер, выпил еще кофе, а затем отправился седлать коня. Когда он возвращался к костру, небо на востоке уже посветлело.

Час спустя он вскочил в седло. Хорошо заметная тропа вывела его из ложбины к той самой огромной подковообразной нише среди скал. Подъехав к ней как можно ближе, Рассел сводил коня на водопой к небольшому ручью, а затем привязал его, оставив пастись на крохотном лужке, поросшем зеленеющей травой, и, прихватив с собой винтовку, отправился вверх по течению ручья.

Прошло не меньше часа, прежде чем ему удалось набрести на пещеру. Он был немало озадачен, увидев площадку перед входом в нее — поверхность ровная, как пол, с которой убрали все камни, а земля утрамбована так плотно, словно ее специально укатывали чем-то тяжелым. С виду напоминает площадку, расчищенную для работ, и это странно.

Заметив вход в пещеру, Рассел насторожился. Держа винтовку наготове, медленно приблизился к нему и заговорил, но ответа не последовало. В горле у него пересохло, он снова огляделся по сторонам, но так и не заметил ничего подозрительного. Задрав голову, он окинул взглядом высокий склон… Может, за ним кто-то следит? А что, если в пещере его ждет ловушка?

Ну вот, снова к нему в голову лезут детские страхи. Собравшись с духом, он шагнул вперед, ступив под темные своды пещеры и замер как вкопанный. На плотно утрамбованном песчаном полу лежал неподвижный Хуан, тот самый Старец.

С виду он казался спящим. Рассел дотронулся до его руки… Холодная.

Умер? Крутой осторожно приподнял веко. Так и есть, индеец скончался.

Выпрямившись, он огляделся вокруг. Увидев кувшины на полке, подошел и заглянул в каждый… Пусто. Из одной посудины ему удалось вытряхнуть крохотную золотую песчинку.

Проклятие!

Выходит, что это все? Он отвернулся от стены с полкой, и вдруг внутри у него все похолодело.

Мертвец исчез.

Глава 16

Еще несколько мгновений он стоял неподвижно. Взглядом зверька, оказавшегося в западне, озирал все вокруг. По телу пробежали мурашки. Во рту все пересохло, и ему не оставалось ничего, как нервно водить сухим языком по растрескавшимся губам. Очень медленно он потянулся за револьвером.

У него вдруг перехватило дыхание, как бывает от внезапного удара в живот, а руки и ноги задеревенели.

Пещера была пуста. Здесь не осталось ничего, ровным счетом ничего.

Натужно сглотнув, Рассел осторожно вынул из кобуры револьвер. Выход из пещеры оставался свободен, а снаружи ярко светило солнце. Он устало опустился на пол, прислонившись спиной к стене пещеры. Взгляд его снова упал на то место, где прежде лежало тело Старца. Ему ничего не почудилось. Вот и след от него. Но теперь он заметил то, на что не обратил внимания с самого начала: следы от сандалий… плетеных сандалий. Еле ворочая языком, он наконец облизал сухие губы. Следы, оставленные двумя парами ног, обутыми в плетеные сандалии, тянулись с обеих сторон от того места, где лежал Старец.

Сандалии?

Какая глупость! Померещится же такая ерунда! Эти следы были здесь и раньше.

Скорее всего…

Но только раньше их не было.

Он медленно поднялся на ноги. Незачем тут оставаться. Пора выбираться. Золота уже нет. Вероятно, его добывали где-то неподалеку — само по себе оно здесь не появилось.

Обойдя стороной место, где несколько минут назад лежало тело старика, он бочком выскользнул из пещеры. Солнце палило нещадно. Вокруг стояла тишина. На уступе перед пещерой — ни души.

Он вытер разгоряченное лицо носовым платком, щурясь от яркого света. В воздухе у самого края уступа колыхалось знойное марево. Раньше он никогда не видел это явление природы так близко. Обычно его наблюдают с некоторого расстояния.

Рассел снова промакнул лицо платком и медленно огляделся вокруг. Ни следов разработок, ни заброшенного рудника, ни заржавевших кирок, ни лопат, ни еще какого-либо свидетельства того, что здесь некогда добывали золото.

Но куда, черт возьми, подевался покойник?

Надо идти. Ему нестерпимо хотелось поскорее выбраться отсюда. Но теперь в глубине его души поселился страх иного рода… позволят ли ему уйти?

И кто они такие?

С револьвером в руке он шел к тропе как во сне, ступая медленно, осторожно и никак не мог разглядеть ее. Она была здесь… ну да, как раз на этом самом месте…

Все те же кусты, горячий песок, небольшие камни, но -никакой тропы. А он вообще, уверен в том, что пришел сюда с востока? Разумеется, отсюда же виден огромный просвет между скалами. Спотыкаясь, еле переставляя ноги, он направился прямиком к зарослям. Нужно держаться направления, и он обязательно найдет дорогу обратно.

Но все-таки куда подевалась та тропа? Ну да, конечно, она скрыта от него за кустарником, вполне возможно, он срезал слишком большой угол и теперь с минуты на минуту снова выйдет на нее. Сейчас сориентируется по скалам и сразу окажется возле своего коня.

Заросли дышали зноем — жара, духота, ни малейшего дуновения ветерка. Пот лился по лицу ручьями, стекал по спине под мокрой рубахой. Крутой заторопился, споткнулся и чуть не упал. Прямо у него на пути стоял разросшийся куст. Должно быть, сам не заметил, как забрал немного в сторону. Изменив направление, он начал продираться напролом сквозь колючие заросли, но внезапно остановился, пораженный. Оказывается все время он шел в ту сторону, откуда пришел. Стерев пот со лба и бросив по сторонам дикий взгляд, снова полез в самую гущу зарослей. Когда он снова оказался на опушке, на небольшой лужайке среди зарослей колючего кустарника и деревьев остановился перевести дух. Рубаха оказалась порвана, револьвер он все еще держал в руке и только сейчас решил убрать в кобуру. Боже, как же жарко! Он огляделся вокруг. Так куда же, черт возьми, подевалась тропа?

Просвет между скалами полностью скрылся за деревьями, и виднелся лишь небольшой участок горного хребта. Он отправился было дальше, но вдруг замер на месте.

На песке, как раз перед ним, отпечатались четкие следы сандалий.

Две ноги, один след рядом сдругим. Как будто кто-то невидимый всего мгновение назад стоял здесь, наблюдая за ним.

Рассел развернулся и, заметив проход между деревьями, направился к нему. Подойдя поближе, он увидел, что путь ему преграждает большой камень. Плоская плита высотой ему по пояс лежала на двух камнях и находилась между двумя деревьями. Третье дерево росло позади. Сооружение напоминало столик для пикника.

Или колоду мясника. Или алтарь. Или и то и другое.

Поначалу Рассел решил, что ничего не случится, если он присядет на валун и переведет дух, но теперь стал медленно пятиться назад, пока наконец не уперся спиной в плотную стену высокого кустарника. Алтарь?

Что за дурацкие мысли лезут в голову, одернул он себя. Откуда взяться алтарю в таком месте? Конечно, мысленно предположил он, у индейцев тоже могли быть свои алтари. Он не имел никакого представления ни о их верованиях, ни о том, как они отправляют свои обряды.

Кстати, об индейцах… Куда исчез труп?

И откуда взялись следы сандалий на песке?

Наверное, успокоившись, он найдет следам кучу объяснений, но в любом случае, индейцев в этих местах нет. Об этом еще раньше говорил Франсиско.

Но Франсиско сбежал ночью, как последний трус.

Крутой Рассел снова взглянул на каменный алтарь. А затем до него наконец дошло, что из зарослей выходило сразу три тропы, и все они вели к алтарю, если именно таково было предназначение необычного камня.

Пот заливал глаза. Так куда же пойти, какую тропу выбрать? Черт возьми, и как его угораздило сбиться с пути? Если бы взглянуть поверх зарослей, если бы определить, в какой стороне остался просвет в скалах? Там единственный путь отсюда. Но если бы он знал ответы на эти вопросы, ему осталось бы только спуститься туда по склону.

Он огляделся в поисках дерева повыше, чтобы залезть на него, но ни одно из растущих поблизости не выдержало бы его веса. Самым высоким и устойчивым был каменный алтарь.

Рассел снова направился к нему, но на полпути остановился, чувствуя странное нежелание идти дальше. «Да что ты за чертов придурок за такой? — ругал он сам себя. — Дрожишь, как пугливый сопляк, как баба какая-то…»

Сделав над собой некоторое усилие, бандит добрался до алтаря, оперся о камень руками и ловко вскочил на него. Привстав на цыпочки, он пытался разглядеть что-нибудь поверх зарослей, и — какое счастье! — увидел долгожданный просвет… совсем близко.

Но тут перед глазами у него все поплыло. Он замотал головой, чувствуя странное головокружение и внезапный приступ тошноты. Да что же это такое? Горячее, знойное марево дрожало в воздухе, и горизонт вдруг сделался расплывчатым, словно размытым. Что с ним происходит? Покачнувшись, он взмахнул руками, безнадежно пытаясь удержаться хоть за что-нибудь, и упал. Падение оказалось долгим, он летел куда-то в пропасть, и вот наконец со всего размаху шлепнулся о землю. А земля под ним как будто дрожала и ходила ходуном, и он отчаянно цеплялся за нее. В голове царила полная неразбериха. Он попытался встать, но только мускулы его совсем лишились былой силы, пытался думать, но сосредоточиться никак не удавалось и в голове не осталось ни одной стоящей мысли.

Приподнявшись, он опять увидел над собой волны колышащегося зноя, и все вокруг казалось расплывчатым, эфемерным — и деревья, и даже горы… Он находился где-то на грани сознания и забытья, когда услышал тихое шарканье, а потом сквозь дрожащую пелену зноя разглядел неясные силуэты индейцев.

Интересно, они близко или далеко отсюда? И видит ли он их на самом деле, или же все это лишь игра его воображения?

А странные индейцы, каких ему еще никогда не приходилось встречать, все приближались, медленно выходя из дрожащего марева.

— Он преследовал Старца, — сказал один.

— Он враг сеньоры, — отозвался второй.

— Он есть зло, — сообщил третий.

— Если его отпустить, он расскажет всем об этом месте, -снова заговорил первый индеец.

— Значит, его нельзя отпускать, — решил второй. -Пусть останется здесь. Надолго, очень надолго.

Нет, это ему лишь кажется? Наверное, он перегрелся на солнце, вот и мерещится всякое? А может, кошмарный сон?

Он чувствует, как кто-то хватает его за руки и за ноги, пытается пошевелиться, но сил нет, а потом его поднимают над землей… и несут… несут…

Оставив шхуну, Гило пришел на ранчо, чтобы предложить свои услуги. Среди добровольных помощников оказалось также несколько индейцев-чумашей, из числа тех, с кем и раньше Малкерины водили дружбу. Теперь они устанавливали столбы для навесов из камыша, в тени которых расположатся гости, а место для танцев было уже заранее огорожено натянутыми веревками.

Шон отправился на холм близ Лас-Флорес-Каньон и застрелил трех бычков. Одну разделанную тушу затем погрузили на повозку и привезли на ранчо и мясо с нее развесили в тени. Две другие туши предназначались для жарки на вертелах.

С утра до вечера на ранчо хлопотали женщины — наводили лоск и готовили. Убедившись, что мясо благополучно доставлено на кухню, Шон предпочел остаться в стороне от забот по хозяйству и занялся другими делами.

Первым делом он переговорил с Поланко.

— Нужно быть начеку, — предупредил он, — И в то же время держитесь поосторожнее. Неприятности нам ни к чему, ну а если вдруг…

— Мы готовы, сеньор. Все будет в порядке.

Прибыл Теннисон с «Госпожи Удачи».

— До меня дошел любопытный слух, — сообщил он. -В Педро болтают, будто бы Крутой пропал.

— Пропал?

— Он так и не вернулся с гор. Вустон намекает, будто бы погиб, вернее, его убили.

— Возможно, он просто заблудился. Не он первый, не он последний.

— Согласен… Только Вустон, похоже, так не считает. Насколько мне удалось понять, он как будто намекает, что это ты уделал его.

— Я тут ни при чем.

— Хотел предупредить тебя. Подумал, что ты должен знать о его намеках. — Теннисон поглядел на женщин, деловито снующих мимо них, а затем спросил: — Послушай, капитан, а что все-таки там стряслось?

Шон развел руками:

— Ну, ты даешь… это же горы и полупустыня. Там можно найти воду, если только человек знает, где ее искать. А не знает, то запросто расстанется с жизнью, отправившись на ее поиски. Лучшее из того, что может предпринять в такой ситуации заблудившийся, — это все время держать путь на запад. Рано или поздно он доберется до берега моря. Если хватит сил.

— А что за разговоры ходят о разной нечисти, проклятьях и тому подобном?

— Откуда мне знать? — Шону вспомнились горные долины и каньоны, где было так тихо и пустынно, но все же… -У каждой страны есть собственные тайны, и у любого народа имеются свои предрассудки. И кто разберет, где там правда, а где вымысел? Среди индейцев бытует легенда, будто бы они пришли в этот мир, выйдя из какой-то пещеры или пройдя сквозь дыру в земле. Не исключено, что это чистой воды символы. Имеется в виду, что эта самая земля, на которой они живут, и дала им жизнь, но, с другой стороны, может оказаться, что это означает буквально то, что сказано. И чем больше приходится бродить по горам, тем сильнее желание верить всему тому, во что верят индейцы. Пройди в одиночестве по любому из каньонов, и ты сам во всем убедишься. Не успеешь сделать и сотни шагов, как у тебя уже возникнет ощущение, будто бы за каждым твоим действием кто-то наблюдает. В пустыне, на открытой местности, ничего подобного не происходит, но вот стоит только оказаться среди каньонов, скал, горных вершин, как начинаешь это явно ощущать. Плод воображения? Или все-таки что-то такое есть? Однажды Старец сказал мне, что «они» знают и меня, и сеньору, и что к нам они настроены дружелюбно. Но он так и не сказал, кто «они» такие.

— Когда-то знавал я одного моряка… Болтун он, конечно, знатный, за свою жизнь исходил все моря вдоль и поперек, везде побывал. Так вот, он утверждал, что на свете, рядом с нашим миром, существуют и другие параллельные миры… говорил что-то о времени и пространстве… Я тогда так и не понял, что он такое имел в виду. Он объявил себя сторонником идей Пифагора — к чему бы это, интересно знать? — и спорил, что человек может переходить из одного мира в другой, и даже возвращаться обратно. Только время там идет иначе… наверное.

— Я слышал подобные разговоры. Сходи в горы один и ты поверишь во что угодно.

Они помолчали. Шлеп, шлеп, шлеп доносилось из кухни — это женщины готовили лепешки из кукурузного теста.

— Люди, живущие в странах Востока, в Индии, Китае и других странах, могут поведать множество загадочных историй, но только им ничего не известно о наших землях. Тот древний народ, что жил здесь… не знаю, имели ли они отношение к тем, кого мы называем индейцами, или нет… так вот, у тех были свои собственные загадки. Ты только взгляни на индейца. Мы видим в нем обыкновенного человека, который ходит на охоту, растит урожай, пасет стада овец или же просто слоняется без дела по округе близ своей деревни… но может статься, что он вдруг окажется наследником того древнего… что намного старше всей истории человечества… Говорят, что когда-то давным-давно всю землю к северу отсюда покрывал лед. Но что было здесь до того, как сюда пришел ледник? Что останется от глинобитной хижины, если она вдруг окажется погребенной под тысячей футов льда? Да такая громада ее просто бесследно сотрет с лица земли, обратит в прах. Но пока в мире жив хотя бы один человек, его память будет хранить предания о давно минувших днях. Свои сказки, легенды, предания он передаст детям. Но память не очень надежна, она многое теряет, что-то переиначивает. А что, если есть иное хранилище древности, летописи, которые нынешний человек пока не сумел прочитать, да и захочет ли он их разыскать?

— Ну куда же он денется, конечно же захочет. Если у него есть хоть капелька мозгов, то он обязательно захочет.

Шон пожал плечами:

— Кто знает? Пока этот человек просыпается утром, встает с постели, натягивает штаны, сует ноги в сапоги и отправляется по своим делам, весь мир представляется ему простым и понятным, непознанное его не волнует. Но стоит только начать докапываться до сути… проникая все глубже и глубже… и результат… предвидеть уже невозможно. Помню, как-то близ мыса Кумари, что на юге Индии, мы попали в штиль. Шли от Цейлона, рассчитывая выбраться к торговым путям и идти до самой Африки. А тут такое невезение. Мы решили закинуть сети. Как и положено, рыбы наловили, но в наши сети попалось и еще кое-что. Осколки посуды… дивные росписи, какие ты даже не можешь себе представить… и еще рука какой-то статуи, выточенная из камня, -очень тонкая работа, — но только на ней, вместо пяти, оказалось шесть пальцев.

— Как интересно! — воскликнул Тен. — У нас в Малибу в одной пещере тоже есть наскальные рисунки с изображением шестипалых людей.

Шон поднялся.

— Пойдем лучше, поможем нашим, — предложил он. А затем добавил: — Я видел много подобных рисунков… где изображались шестипалые фигуры.

— И что это означает?

Шон пожал плечами:

— Наверное, давным-давно жил такой народ. Их люди| имели по шесть пальцев… и они расселялись по миру. Примерно так, а может, иначе.

Глава 17

В день фиесты гости начали собираться с утра. Самые первые шесть всадников явились на рассвете, сразу же как только начало светать. Накануне вечером они расположились для ночлега на берегу, и привезли с собой хороший улов — свой вклад в праздничное угощение.

Потом прибыли три дамы, а следом за ними мужчина с детьми — мальчиком-подростком и маленькой девочкой.

Теперь к дому тянулся нескончаемый поток гостей, съезжавшихся со всех дальних и ближних ранчо.

Сеньора во всем принимала самое деятельное участие, успевая отдавать распоряжения на кухне, а также следить за всеми приготовлениями.

Незадолго до полудня Поланко подошел к Шону:

— Послушайте, сеньор, вон там за холмами собрались какие-то люди. Они не торопятся спускаться. Я сам их видел.

— И что же они делают?

— Наблюдают, сеньор. Один из них постоянно в разъездах. Он то и дело отъезжает в сторону гор и возвращается обратно. По-моему, он кого-то дожидается.

— Спасибо. Ты присматривай за ними и будь готов ко всему.

Поланко широко улыбнулся своей ослепительной улыбкой:

— Я всегда готов, сеньор. Если хочешь пожить на этом свете подольше, то иначе нельзя, разве нет?

Шон стоял в тени, когда от толпы гостей отделились трое высоких, подтянутых мужчин в потертых широкополых шляпах и, звеня шпорами, направились через двор в его сторону. На одном красовался жилет из кожи с бахромой на индейский манер.

— Как дела, Шон? — приветствовал хозяина узколицый гость с насмешливыми серыми глазами. — Сто лет тебя не видел.

— Джонни Мимс! Будь я проклят! Ты что, вернулся в Эль-Монте?

— Ага. По пути мы нарвались на шайку конокрадов. Пришлось немного пострелять, но все обошлось.

Он указал на своих приятелей.

— Надеюсь, ты помнишь Билли Ханикутта? Ну а это Леркин Кемпбелл. Он присоединился к нам на Рио-Гранде. — Он обвел взглядом ранчо. — Слышал, будто у тебя какие-то неприятности.

— Некоторые денежные затруднения, — ответил Шон. — Дело рук Зеке Вустона. Он хочет прибрать к рукам нашу землю.

— Ну вот, у тебя неприятности, и ты молчишь. Тоже мне, а еще другом называешься, — тихо упрекнул Мимс. — С Вустоном нам не по пути. Я почти убежден, что тем конокрадам помогал кто-то из местных, Некто, пообещавший купить всех лошадей, которых им удастся украсть.

— Ты уверен?

— Ну, таких доказательств, с которыми можно пойти в суд, у меня нет, но, в конце концов, мы и не собираемся ни с кем судиться. В пустыне мы сами себе закон, и если что — разберемся по-свойски.

— Чувствуйте себя как дома, ребята! — улыбнулся Шон. — Будет много еды и выпивки и полно гостей.

— Мы добрались издалека, — заметил Ханикутт, — по пути от ранчо Ла-Бреа до вашего насчитали с полсотни хозяйств.

— А вы знакомы с Ортегой? — вступил в разговор Леркин Кемпбелл. — От них сюда кто-нибудь приедет?

— Думаю, что да. На фиесту обычно собирается вся округа, и только болезнь или внезапный отъезд способны помешать человеку лишить себя удовольствия. У вас к нему дело?

— Слышал, что он производит самую лучшую бечеву во всей стране. А мне как раз нужна веревка для нового аркана.

— Да, по этой части Ортеги мастера, — согласился Шон. — Для тяжелой работы я лично предпочитаю бечеву в четыре стренги. Но они могут сплести и в восемь. Лучше не найти. Кто-то обязательно приедет, не сомневайся.

Шон подошел к матери, которая теперь расставляла цветы на столе под камышовым навесом.

— Прибыли парни с Эль-Монте.

Мельком взглянув на сына, она улыбнулась:

— Приглядывай за ними, Шон. Ты же их знаешь.

Шон усмехнулся в ответ:

— Просто они любят повеселиться. Эти орлы обожают покуролесить лишь ради того, чтобы услышать звон собственных шпор. — Немного помолчав, он добавил. — К тому же они терпеть не могут Вустона.

— Замечательно! Друзья нам пригодятся.

А гости ехали и ехали. Семьи Луго, Авилов, Сепульведов, а кому-то пришлось провести в пути даже несколько дней, останавливаясь на попадавшихся по пути ранчо, теперь не спеша приближались к цели своего путешествия — кто верхом, а кто на скрипучих повозках, запряженных волами.

Все были разодеты в пух и прах, и ради такого случая даже на спинах лошадей красовались яркие попоны. К полудню на подъездах к ранчо вереницей вытянулось две дюжины повозок, и несколько дюжин оседланных лошадей стояло у коновязей. Остальных отвели в загон рядом с домом. То там, то здесь слышалось пение под гитару, но приготовления к пиршеству продолжались, у столов и на кухне хлопотали женщины, слышались радостные крики и смех.

Шон вошел в комнату матери, чтобы причесаться перед небольшим зеркалом, единственным в доме. И еще ему хотелось немного побыть одному.

Зеке Вустон не сомневается в том, что у них есть золото. Он клюнул на эту удочку. Но именно из-за золота ему еще больше захочется прибрать к рукам ранчо. Плюс его аферы с контрабандистами.

Из Райской бухты или любой другой бухты на побережье просто уйти в горы, спрятать товар в какой-нибудь пещере, а потом оттуда перевозить его в Лос-Анджелес, тем более что спрос велик. К тому же слишком суровый закон о торговле с иностранцами делал большинство местных жителей снисходительными к контрабанде, они не считали занятие ею преступлением, поскольку получать товары из Мексики было весьма затруднительно и чересчур накладно.

Итак, ожидание скорейшей выплаты долга ни в коей мере не заставит Вустона отказаться от дальнейших притязаний на ранчо. Легенды о золоте только разожгут его аппетиты, а он не из тех, кто отступает от своих желаний.

Значит, пойдут в ход связи с Мичелтореной, но даже сам губернатор мало чем мог бы оказаться ему полезен… во всяком случае, до тех пор, пока сеньора, брат Майкл и он еще живы.

А если они исчезнут?

Никаких наследников не объявится, ранчо отойдет в ведение губернатора. Вот тогда он и попробует прибрать его к рукам.

И все же Шон сомневался, что для достижения своих целей Зеке изберет именно такой метод. Вряд ли он станет доверять в таком деле даже губернатору, слишком велик риск, что тот отдаст землю кому-нибудь другому или же оставит ранчо за собой. Нет, они наверняка постараются найти какой-то другой способ.

Поправив широкий ремень, Шон задумчиво разглядывал свое отражение в зеркале.

Как расплатиться с долгами? Занять у кого-нибудь денег? Теперь — дадут, все уверены, что у них есть доступ к золоту. И даже если раздобыть столько денег не удастся, они выиграют время, а это для них сейчас важнее всего. Капитан принял решение не спешить с выходом в море, а попробовать собрать побольше товара для продажи, посмотреть у себя, что-то купить у соседей. Но рассчитывать на неплохую прибыль можно только в дальнем походе.

Ситка? Русским на севере нужна пшеница, и у них есть меха на продажу. На меха спрос в Китае и на Восточном побережье.

Шон в очередной раз проверил свой «кольт», он оказался в порядке и полностью заряжен. Проведя рукой по рукоятке ножа, висевшего у пояса, он выглянул через открытую дверь во двор, уже заполненный шумной, веселой, пестрой толпой.

Гости все прибывали. Поланко говорил, что среди холмов прячутся какие-то люди. Кто они такие и чего им надо? Несомненно, это банда Вустона. А что, если их послали, чтобы забрать Мариану, и как он тогда ей поможет? Волей ее дяди она предназначена в жены Андресу. Для большинства из тех, кто собрался здесь, — это весьма веский аргумент, так что на поддержку и понимание с их стороны рассчитывать не приходилось. Хотя история о том, как она ночью пробралась к нему на корабль, наверняка кому-то показалась бы очень романтичной.

Шон остановился на пороге дома, глядя на великое столпотворение во дворе. Музыканты настраивали инструменты, наигрывали несколько аккордов то из одной мелодии, то из другой. Скоро начнутся танцы.

Во время подобных затей он всегда оставался скорее зрителем, чем активным участником происходящего, и это его вполне устраивало. Но сейчас на душе у него было неспокойно.

Подобные ощущения иногда возникали в море, незадолго перед штормом, когда в воздухе повисало тягостное ожидание перемен в погоде. Но только на сей раз его предчувствия касались другого, не имеющего ничего общего с разбушевавшейся стихией.

Большая беда продолжала над ними нависать, и он не знал, с какой стороны и какого подвоха ожидать. Вустон… Андрес… любой из них способен на подлость.

И Крутой тоже. Кстати, а где же он?

Монтеро подошел к нему.

— Отличный вечер для танцев, — индеец понизил голос, — но мне не верится, что он окажется столь же хорошим для нас.

— Ты тоже чувствуешь?

Монтеро как бы прислушался.

— Да, — кивнул он. — Это приносит ветер… или же мы просто знаем о том, что нас ждет. Не могу сказать, как и когда, но нас ждет беда.

— Хорошо, что Мимс сейчас здесь.

Монтеро тихонько усмехнулся:

— Управы на него нет. Но он славный парень, хотя я сомневаюсь, что ему удастся дожить до старости. Стариком ему не быть, так же как и его дружкам.

— Нашего Старца больше нет.

— Да… нам его будет очень не хватать. Такой был человек!

— Хесус, а что ты знал о нем?

Монтеро пожал плечами.

— Наверное, не больше твоего. Однажды он рассказал мне о некоей двери, ведущей в другие миры, через которую может пройти человек. Но всему свое время: нужно знать, когда уходить и когда возвращаться обратно. — Недолго помолчав, он продолжил: — Возможно, золото возникало оттуда. Может, это жертвенные дары?

Предки Шона Малкерина верили в существование гномов, добрых и злых духов, поклонялись древним кельтским богам. Но в Ирландии, древнем, благословенном крае, как и везде, все изменилось, медленно и неотступно уходили из памяти людской воспоминания о призраках минувших дней, тени которых еще обитали в горах и среди болот. Шон не принимал глупые предубеждения и предрассудки, но он все же не сомневался в том, что на свете случаются порой необъяснимые вещи, о природе которых не известно еще ровным счетом ничего, и наверное, существуют незримые преграды, за которые ему не дано заглянуть.

— Понятия не имею, — с сомнением произнес капитан. — Кому в таком случае предназначались такие дары?

— Откуда нам знать, сеньор? Очень часто приношения богам делаются даже тогда, когда имена этих самых богов уже давно позабыты. Наверное, все дело в силе привычки, и старые верования и предания со временем могут померкнуть, но они не умирают.

Они вместе вышли из дома и остановились на веранде. Шон разглядывал залитые солнечным светом склоны далеких холмов, покрытые зарослями кустарника. Что за глаза следят оттуда за ним? Издалека местность вокруг ранчо могла показаться идиллическим пейзажем, но ему не раз приходилось бывать в тех пустынных местах, а он знал, как они суровы и обманчивы.

Начались танцы. Эль-Теколеро, взявший на себя роль распорядителя, открыл вечеринку с хоты, простого, но изящного танца. Шон глядел на танцующих гостей, но мысли его витали далеко. Что же с ними случится? Он обернулся, чтобы продолжить беседу с Монтеро, но того уже не оказалось рядом.

Поланко занял позицию на противоположной стороне двора, рядом с загоном, где теперь стояли лошади, Джонни Мимс танцевал, но Леркин Кемпбелл и Билл Ханикутт стояли неподалеку и курили, то и дело поглядывая по сторонам.

Неожиданно со стороны дороги послышался перестук копыт, и к воротам направились шесть или семь всадников. Впереди на вороном коне скакал Андрес. Он превосходно держался в седле. Томас Александр и Фернандес ехали следом. Остальные их попутчики выглядели как заправские бандиты.

Заметив, что Ханикутт поднялся на пригорок у загона, откуда ему стало сподручнее следить за происходящим, Шон двинулся через площадку для танцев, пробираясь между танцующими. С трудом выбравшись из толпы, он нос к носу столкнулся с Андресом.

— У нас вечеринка, — тихо сказал он, — мы танцуем и поем. Если ты приехал сюда для того же, то милости просим, будь нашим гостем, приглашаю и твоих друзей остаться.

— А если нет? — Андрес смотрел на него с холодным презрением.

— Тогда вам здесь делать нечего, и, как настоящий кабальеро, ты уедешь и не появишься в моем доме до конца фиесты.

— Ты будешь меня поучать?

— Я всего лишь напоминаю.

Андрес натянуто рассмеялся.

— Ну ладно, фиеста так фиеста, — одарил он всех своей ослепительной улыбкой. — Но только после я все же убью тебя.

Шон Малкерин небрежно усмехнулся в ответ.

— Разумеется, у тебя будет шанс попытаться это сделать. — Он немного помолчал. — Что ни говори, а глупо умирать из-за девчонки, которой на тебя наплевать, в то время когда многие другие за тобой ходят гужом.

Андрес развернул и пришпорил коня.

— Умереть придется не мне!

Шон понимающе улыбался:

— Все так говорят, пока не познакомятся с моим ножом. Приятного вечера, сеньор!

С дороги, идущей от побережья, доносился скрип и грохот колес. Гости — и стар, и млад — продолжали прибывать в повозках, украшенных разноцветными лентами. Обычно каждую повозку сопровождало несколько всадников, облаченных в бархатные сюртуки и широкие, с разрезами, брюки или же в костюмы из тонко выделанной белой замши. Головы всех мужчин украшали сомбреро.

Женщины тоже старались получше принарядиться ради такого случая. Те из них, что ехали издалека, привозили праздничные платья с собой, чтобы переодеться в них к ужину.

Музыка звучала так весело и призывно, что многие из вновь приехавших, едва успев выйти из повозки или слезть с седла, тут же оказывались подхваченными вихрем танца.

Шон переходил от одной компании к другой, улыбаясь, обмениваясь дружескими рукопожатиями, приветствуя гостей. В свое время он помогал семейству Люго сгонять скот и диких лошадей, хорошо знал и других своих соседей с ближайших ранчо и радовался встрече с друзьями. Андрес как будто забыл о своем гневе и теперь вместе со всеми придавался веселью. И все же приехавшие с ним парни вовсе не спешили смешаться с ликующей толпой, а держались вместе возле Фернандеса, настороженно поглядывая по сторонам.

Оставив свое место наблюдения у загона, Ханикутт переместился поближе к этой компании. Он замечательно владел гитарой, но даже тогда, когда ему приходилось играть и петь, не сводил глаз с Фернандеса. Другие гости как будто и не подозревали ни о чем. Они смеялись, шутили, были веселы и дружелюбны.

Предположим, рассуждал Шон, Андрес решил все же придерживаться условий перемирия, объявленного до завершения фиесты. Но Вустон никаких обещаний не давал. Более того, он сюда не приехал.

Так где же он?

Один танец сменял другой, и Мариана крутилась в самой гуще царившего веселья.

Внезапно Андрес оказался рядом с ней, и какое-то время они танцевали вместе. Получалось у них очень неплохо, и, глядя на них, Шон вдруг ощутил приступ раздражения. Зачем он приехал сюда? А что, если она его действительно любит и весь ее побег ничего не стоит?

Они танцевали ла-бамбу, и выглядело это поистине здорово. На голове у Марианы стоял стакан с водой, и, изящно исполняя сложные па, она не пролила из него ни капли.

Андрес тоже оказался замечательным партнером. Мексиканец был быстр, строен, необычайно ловок и танцевал лучше всех, хотя семейства Луго, Йорба и Эстудильо гордились своими очень хорошими танцорами.

Отвернувшись, Шон направился к дому.

Заметив его, мать усмехнулась:

— Ревнуешь? Напрасно. Ведь это только танец.

— Но она танцует с ним!

— А что тут такого? У него очень хорошо получается. В конце концов, почему бы ей самой не разобраться в своих чувствах? Но мне кажется, что это лишь танец, и не более. Она сердита на него, и, я думаю, ей хочется его подразнить.

Внезапно на пороге комнаты появился Монтеро:

— Сеньор! Сеньора! Там человек… он у загона. Ему нужно поговорить с вами!

Глава 18

Шон Малкерин направился было к двери, но затем остановился и вопросительно взглянул на Монтеро:

— Он один?

На лице у Монтеро застыло напряженное выражение, взгляд казался удивленным.

— С собой он привел еще одного человека. Всего лишь одного.

Но глухой стук копыт прервал их разговор. В облаке пыли к ранчо мчались полдюжины всадников. Зеке Вустон, капитан Ник Белл и сопровождавшие их солдаты.

Невесть откуда появившийся Джонни Мимс уже стоял рядом.

— У тебя есть друзья, малыш Шон. Стой на своем.

— Я не хочу доводить дело до стрельбы, — тихо сказал Шон. — Этого нельзя допустить.

— Это будет очень непросто, — ответил Мимс. — Думаю, они приехали за твоим скальпом.

Ник Белл, прославившийся на всю округу своей жестокостью и хитрый как сам черт, не отличался изысканностью манер и особо почтительным отношением к окружающим. Он направил своего коня прямо на танцующую толпу. Остальные всадники последовали за ним. Все вместе они составляли довольно колоритную группу. Вустон не скрывал своей радости.

— А, вот вы где! Шон Малкерин, не так ли? — усмехнулся Белл, с недавних пор считавший себя военным комендантом всей провинции. — Вы арестованы. Мы приехали, чтобы доставить вас в тюрьму.

— Но за что?

— Ты убил Крутого Рассела, — выкрикнул Вустон, — и угодишь за решетку.

— А вы что, нашли его?

Белл небрежно отмахнулся:

— Не ваше дело, сеньор Малкерин. Достаточно того, что вы — его враг. И он пропал в горах, где, кстати, бродили и вы. У нас есть люди, которые под присягой подтвердят…

— Уж в этом-то я не сомневаюсь, — ответил Шон, — но хоть кто-нибудь из ваших людей может поклясться, что он был моим врагом?

— Все это знают! И в горы-то он отправился в погоню за вами!

— В погоню? А зачем ему за мной гоняться?

— Он отправился в погоню за вами и не вернулся назад. Потому что вы убили его. — Ник Белл, явно довольный собой, оперся обеими руками о луку седла и расплылся в улыбке, которая получилась на редкость отталкивающей. — Сейчас вы будете доставлены в тюрьму, где вас и допросят.

Этот выскочка с самого начала откровенно невзлюбил и Шона, и его мать за то, что они никогда не выказывали по отношению к нему ничего, кроме презрения. И вот теперь пробил и его час.

Джонни Мимс встал рядом с Шоном.

— Никуда не езди, Малкерин, — произнес он жестко. — У нас здесь не меньше людей, чем у него, и мы сильнее.

Улыбка исчезла с лица Белла. Он не испугался угроз и не потерял самообладания.

— Сопротивление властям? — взвизгнул он. — Я приведу еще больше людей. И всех вас засажу за решетку.

Дон Абель Стернз стоял поблизости и беседовал с двумя парнями Люго. Краем глаза Белл заметил, что все трое подступили к ним ближе, как и другие столь же влиятельные и уважаемые гости, с мнением которых в здешних краях привыкли считаться. Их отношение к происходящему начинало действовать ему на нервы, но поделать с этим он ничего не мог.

— Сеньор, — снова заговорил Монтеро. — Вас ждут у загона. — Обернувшись, он взглянул в том направлении. -Я думаю вы все должны поглядеть на того человека, — закончил он, обращаясь к окружающим.

— Тогда веди его сюда.

— Ваши дела могут подождать, — грубо возразил Белл. — Разберетесь с ними потом.

— Это ждать не может, — сказал Монтеро.

Бросив в его сторону негодующий взгляд, Ник Белл поджал губы.

— Ты еще указывать мне будешь?! Мразь этакая… Сейчас я тебе…

— Стой там, где стоишь! — приказала Эйлин Малкерин, вскинула винтовку, и толпа медленно расступилась, стараясь оказаться подальше от предполагаемой линии огня. — Хесус Монтеро работает на меня. Только посмей поднять на него руку, и я пристрелю тебя.

Белл замер, глядя на нее.

— Опустить ружье! — повелевающе рявкнул он.

— Она не одинока, — ласково проговорил Билл Ханикутт. — Интересно, кому первому удастся нашпиговать тебя свинцом. Думаю, у меня бы получилось, да вот ведь незадача: Лерк сейчас тоже здесь, а он проворнее меня, поэтому у него больше шансов. Что же до сеньоры… не знаю, видел ты или нет, как она стреляет, а я свидетель, на моих глазах она, не прицеливаясь, с первого выстрела уложила бегущую антилопу с расстояния в семьдесят ярдов. Ты же и стоишь ближе, и прицелиться в тебя проще.

Белл замер в седле. Столкновение с этими лихими парнями — отчаянными сорвиголовами и бесстрашными смутьянами из Эль-Монте — ничего хорошего не сулило. Отличные работники, они тем не менее давно снискали себе славу общепризнанных возмутителей спокойствия. А в их меткости и умении стрелять сомневаться не приходилось.

Несколько лет назад они обосновались в этих краях, создав свою небольшую колонию. Большинство из них занималось разведением скота, некоторые стали фермерами, кто-то посвятил себя бизнесу. С этими людьми были шутки плохи.

Дружный отпор заметно охладил пыл Белла.

— Ну ладно, — выдавил он, — давайте посмотрим, что у вас там еще.

— Веди его сюда, — повторил Шон, и Монтеро отправился выполнять приказание.

Несколько минут все стояли в неловком молчании. Музыка стихла, танцы прекратились. Часть гостей расселись за столами, расставленными под навесами, и принялись за еду.

Монтеро вышел из-за угла дома. Рядом с ним шел индеец, который вел под уздцы осла, верхом на котором сидел человек в изодранной одежде… очень старый, совсем древний старик.

Теперь все взгляды обратились к нему. Внезапно Зеке Вустон соскочил с коня и подошел к ослу. Он схватил старика за руку, пристально всматриваясь в его лицо. Затем, словно испугавшись чего-то, выпустил из своей ладони старческую руку и поспешно отступил назад.

— Рассел! — задыхаясь, произнес он. — Клянусь Богом, это же Крутой!

Люди столпились вокруг, помогая старику слезть; ступив на землю, он беспомощно привалился к ослу и замер. Из приоткрытого рта текла тонкая струйка слюны, а безжизненный и пустой взгляд ничего не выражал.

— Зеке, — пробормотал он, — Зеке, я… — и рассеянно замолчал.

Все начали потихоньку пятиться назад. Вустон выглядел так, будто только что увидел настоящее привидение.

— Никакой это не Рассел! — заявил во всеуслышание Белл. — Рассел — молодой. Ему от силы лет тридцать! А этому же… лет семьдесят, а то и все восемьдесят, не меньше!

— Не сомневайся, он, — крикнул кто-то из толпы. — Посмотрите метки на револьвере! Недели три назад он мне показывал их. Другого такого револьвера нет ни у кого во всей округе.

Карлотта, служанка Малкеринов, вышла из дома со стаканом вина в руке и протянула его старику, который взял стакан дрожащей рукой.

— Крутой, — осторожно заговорил Ханикутт, — что же такое с тобой приключилось?

— Заблудился… заблудился, — забормотал Рассел. — Я заблудился. Тропа… она про… пропала. Там был алтарь… Я встал на него, хотел посмотреть… упал. Долго падал. Индейцы нашли меня… и взяли с собой.

— Куда они тебя взяли?

Подняв голову, он медленно обвел все вокруг отсутствующим взглядом:

— Не знаю… Ничего не знаю.

— А почему индейцы не забрали твой револьвер? — спросил кто-то.

— Он им не нужен, — отозвался Рассел.

Белл выступил вперед.

— Так ты Рассел? — грозно спросил он.

— Уолтер Пенделтон Рассел. Еще меня называют Крутым. Я приехал в Калифорнию из Ланкашира. Сначала занимался перевозкой грузов по дороге на Санта-Фе. Потом перебрался на запад. Я… — голос его сорвался. Он допил вино и уронил стакан, тупо уставившись на то, как тот лежит в пыли.

— А что за индейцы тебя нашли? Пайуты?

— Индейцы… никогда таких не видел… унесли меня, бросили… оставили лежать.

Томас Александр подошел поближе:

— А Старец? Ты его видел?

— Умер… лежал мертвый на песке. — Рассел закрыл глаза и замолчал, отдыхая. — Пещера… он там лежал. Я искал золото… обернулся… а его нет.

— Наверное, он встал и отправился погулять, — язвительно заметил Вустон.

— Он умер, — твердо заявил Рассел. — С тех пор прошло много, очень много лет … Я помню…

— Крутой, — перебил его Вустон. — Это случилось всего несколько дней назад! Мы же вместе ездили в горы!

Старик глядел на него бесцветными, слезящимися глазами.

— Годы… годы назад. Я видел… — Он смолк.

— Надо бы усадить его куда-нибудь, — сказал Шон. — Он очень устал, еле на ногах держится. Одному Богу известно, что ему пришлось пережить.

Эйлин Малкерин опустила винтовку.

— Карлотта, отведи его в дом. Налей еще вина. Может быть, ему захочется что-нибудь съесть.

Толпа начала расходиться. Гости собирались группками, обсуждая случившееся. Снова заиграла музыка, танцы возобновились, но только настроение у всех упало, не чувствовалось былого задора и беззаботного веселья.

— В моем доме отдыхает сейчас Крутой Рассел, — тихо сказал Шон, обращаясь к Нику Беллу. — Все видели: он жив. Вы все еще настаиваете на моем аресте?

Белл недовольно передернул плечами.

— Он жив… если это вообще он. — Комендант уставился на Шона с плохо скрываемым любопытством. — Вы тоже были там? Так что же все-таки там произошло?

— Откуда мне знать? Похоже, что он состарился лет на пятьдесят.

— Но такого не может быть.

— Отчего же, капитан?

Белл недоумевал:

— Малкерин, вы что же, хотите сказать, что верите всему этому бреду? Россказням о чудесах, которые якобы происходят в горах?

Шон пожал плечами:

— Капитан, что случается в горах с одним человеком, может никогда не случиться с кем-либо еще. Индейцы жили в этих краях задолго до того, как сюда пришли мы. По-вашему, разумно безоглядно отвергать их познания об этих землях, утверждая, что это не более чем предрассудки? Я так не считаю. Мы живем в мире, капитан, о котором нам еще слишком мало известно. А знать все не дано никому. Больше мне вам нечего сказать. Моя мать уходила в горы вместе со Старцем. Старец лег отдохнуть на полу в пещере, а когда некоторое время спустя она принялась будить его, потому что пришло время возвращаться, он оказался мертв.

— И Рассел нашел его тело там?

— Похоже на то.

— Но он утверждает, что труп унесли, стоило лишь ему повернуться спиной.

— Я знаю не больше вашего. Капитан, в горах есть места, где зной колышется в воздухе прямо у тебя перед глазами, и тогда все кажется расплывчатым и неопределенным. Становится трудно правильно определить расстояние, и даже время как будто меняется.

— А что, по-вашему, случилось с ним? — настаивал Белл.

Шону опять не оставалось ничего, как лишь пожать плечами.

— Может, он упал. Или последствия шока, вызванного тем, что он оказался в таком месте, которое нам с вами даже трудно себе вообразить… он говорит, что прошли годы.

— Но мы-то знаем, что прошло всего несколько дней.

— Вы уверены? Несколько дней для нас, но десятки лет для него. Я не возьму на себя смелость даже попытаться объяснить это. Мне известно лишь, что Старец предупреждал мою мать, чтобы она не уходила никуда от пещеры. Когда мать возвращалась, тропа была хорошо заметна на земле, но когда Рассел начал искать ее, он так и не смог ее отыскать.

— Черт знает что! — раздраженно проворчал Белл. Он развернул коня и отправился восвояси в сопровождении своих солдат.

Зеке Вустон тем временем стоял на пороге дома и разговаривал с сеньорой.

— Но он один из моих людей! — громко возражал он. — Я сам позабочусь о нем, если уж на то пошло.

— Да пусть они заберут его, сеньора, — сказал матери Шон. — Мы не можем его удерживать насильно.

— Но ведь он старый человек и нуждается в заботе!

— Вот и предоставь им такую возможность, — ответил сын. — Я не думаю, что он долго протянет.

— Что ты хочешь сказать? — с угрозой в голосе спросил Вустон.

— А ты получше посмотри на него. Ты что, сам не видишь?

Рассел сидел за столом, низко опустив голову и уронив руки на колени. Он словно иссох и сморщился. До него донеслись голоса, и он поднял голову, оглядел комнату невидящим взглядом и снова устало закрыл глаза.

Разглядывая старика, Вустон судорожно соображал. Рассел нашел место, откуда брали золото. Он видел Старца, а если тот умер в пути, то, следовательно, дальше без него они идти не могли. А так как его не было в живых, то он никак не мог указывать им путь.

Выходит, что Рассел теперь знал, где золото. Умирает он сейчас или нет, это другой вопрос. Главное, что он знает туда дорогу. И он расскажет о ней ему, Вустону. Он облизал пересохшие от волнения губы и затем улыбнулся:

— Он мой друг. Я не брошу его одного и теперь, когда он стал таким беспомощным. Может быть, вы одолжите нам на время повозку?

— Разумеется, — согласился Шон. — Ему нужна постоянная забота.

Вустон поспешил выйти на улицу, а Шон, сеньора и Рассел ненадолго остались одни.

— Рассел, — окликнул его Шон.

Старик поднял на него глаза.

— Я никогда не был твоим врагом. И мне очень жаль, что с тобой так случилось…

— Я упал, — бормотал Рассел, словно разговаривая сам с собой. — Там стоял алтарь… не нужно мне было прикасаться к нему. Я… я чувствовал это… я чувствовал, что не надо, но… мне так хотелось увидеть!

— Все хорошо, мистер Рассел, — успокоила его Эйлин Малкерин. — Мы на вас обиды не держим. Вы и так настрадались.

Старик содрогнулся всем телом.

— Я заблудился… заблудился! Я не мог найти… идти некуда! Зной, зной, зной — воздух дрожит! Я вошел… куда-то, сам не знаю, куда. Я пытался найти дорогу обратно. Но заблудился… я заблудился. А со всех сторон колючие кусты впиваются в меня шипами, цепляются ветками. Я снова упал, и не знаю, как долго я там лежал, но затем встал и увидел, что вернулся обратно. Я стоял на холме у моря, и воздух был холодным и свежим. Я вернулся. Не знаю как, но я вернулся назад.

— Он умом тронулся. — Вустон засуетился вокруг старика. — Совсем крыша съехала.

— Что бы там с ним ни произошло, — сказала Эйлин, — но такого больше ни с кем не должно случиться.

Вустон помог Расселу подняться и повел его к двери. Проводив их взглядом, Шон произнес:

— Знаешь, я должен вернуться туда. Мне необходимо убедиться, что Старец похоронен.

— Рассел сказал, что тело исчезло из пещеры.

— Возможно… вполне может быть, что у него уже тогда помутился рассудок. Он производит впечатление умалишенного. Он совсем спятил.

— Шон, ты что, веришь во все это?

— Вообще-то нет, — признался он. — Мы никогда не узнаем, что приключилось с ним. Какое-то ужасное потрясение, или увечье… или ему что-то привиделось. Я слышал, бывали случаи, когда человек седел за одну ночь.

Во дворе перед домом снова заиграли музыканты, и очень скоро прежнее веселье возобновилось с новой силой. О внезапном появлении Рассела и приезде Ника Белла уже никто не вспоминал. Праздник продолжался.

Быстро оглядевшись по сторонам, Шон поймал на себе взгляд Марианы и принялся пробираться к ней через толпу. Заметив это, она рассмеялась, и вскоре их закружил танец.

— Так значит, все кончено? — спросила она его во время короткого перерыва.

— Нет, — тихо ответил он, — все только начинается. Вустон уехал, но когда все разъедутся по домам, он вернется сюда. Его люди сидят в засаде среди холмов.

— Значит, следует готовиться к худшему?

Шон пожал плечами:

— Откуда я знаю? Скорее всего, да. У нас ожидаются проблемы с Зеке Вустоном и Мачадо… он не собирается отступать.

— Я с ним танцевала.

— Я видел.

— Он пришел сюда, и с его стороны это смелый поступок.

— Ну и что теперь? Хочешь вернуться к нему? Знаешь, еще не поздно.

— К нему? Нет! — Она сверкнула глазами. — Я останусь… с тобой.

— И моей матерью, — с улыбкой добавил он.

— Она мне очень-очень нравится… твоя мама. Онатакая… настоящая женщина.

— С этим никто не спорит. Но иногда я очень жалею…

— О том, что она так и не вышла больше замуж?

— Откуда ты знаешь? Да, наверное, ты права, но для этого ей надо встретить сильного мужчину, очень сильного мужчину, уверенного… и спокойного. Ее энергии с лихвой хватило бы на двоих.

— А вы, сеньор? — Она вызывающе дерзко смотрела на него. — Вы, случайно, не собираетесь жениться?

— Когда-нибудь, — усмехнулся он в ответ, — когда встречу, наконец, женщину, которая не станет прятаться за мою спину… а всегда будет оставаться со мной на равных.

— Я думаю, такую женщину не так уж сложно и найти. Мне кажется, что вам обязательно повезет.

Но тут к нему подошел Поланко:

— Сеньор, люди в холмах разбили лагерь. Они дожидаются чего-то.

— Ну и?..

— Сеньор Вустон тоже там… и Мачадо.

Шон поглядел на нее:

— Вот видишь? Все только начинается. И кто-то должен умереть первым.

Джонни Мимс оказался рядом и слышал слова Поланко.

— Не знаю, как ты, Шон, — подошел он к ним, улыбаясь, — а я чертовски устал. Кости так и ломит. Может быть, я ненадолго задержусь у вас… Нам с ребятами отдых не помешает.

Шон посмотрел на холмы. Где-то далеко-далеко в темноте мерцала крохотная огненная точка — пламя дальнего костра. Налетавший с моря бриз с тихим шорохом перебирал листья тополей.

— Поланко, отправляйся к «Госпоже Удаче» и скажи Теннисону, чтобы прислал мне сюда парочку матросов, — распорядился Шон. — Но только чтобы они пришли сюда еще затемно. Думаю, что скоро у нас будут незваные гости.

Глава 19

Руис Белтран не нуждался в том, чтобы кто бы то ни было указывал ему, как следует выполнять то или иное порученное дело. На его приятеля и напарника Веласко чужие советы тоже действовали угнетающе.

В свое время Белтран промышлял охотой на ягуаров и волков, оказывая тем самым большую услугу пастухам, гонявшим свои стада по пастбищам к югу от границы. Когда же правительство штата назначило награду за скальпы апачей, он тоже не остался в стороне, сумев прилично заработать на этом деле, да и кто бы стал упрекать его за то, что далеко не все принесенные скальпы он снял именно с апачей?

Веласко же за свою жизнь успел побывать и разбойником, и фермером, и погонщиком, и даже какое-то время солдатом.

Убить такого человека, как Шон Малкерин, им казалось совсем не сложно. Он часто ездил один в горы, и время от времени наведывался в город. Они решили подкараулить его в горах: сколько людей, однажды туда отправившись, не возвратились обратно.

Что же касается сеньоры, то ее огненно-рыжие волосы огнем горели даже в толпе. Во всей округе больше ни у кого не было таких волос, как у нее… Они никогда еще не видели таких волос. И такой женщины.

Убийцы нашли крохотный родничок, бивший из камней на склоне небольшого холма близ Сэддл-Рок, и разбили лагерь. Тонкая струйка родниковой воды сбегала вниз по камням, и скорее всего, к этому источнику приходили лишь мелкие зверушки да слетались немногие птицы, которым хватало лишь нескольких капель для того, чтобы утолить жажду. Раскопав землю вокруг ключа, приятели вскоре получили достаточно воды для своих нужд. Здесь среди больших валунов они надеялись спрятать своих лошадей и укрыться сами. Недалеко от лагеря они нашли наблюдательный пункт, откуда хорошо просматривались все пути, ведущие к ранчо, и стали следить за тем, кто туда приезжает, а кто уезжает.

На следующий день фиеста закончилась, и по дороге потянулась длинная вереница повозок, сопровождаемых всадниками. Гости разъезжались долго. За это время приятели успели Поесть, выспаться, выпить немного вина. Они терпеливо ждали.

— Всему свое время, понял? — наставлял товарища Белтран. — Все равно ему когда-нибудь придется выехать одному, и, как только это случится, знай, что пробил наш час.

— А вдруг они найдут его тело? — предположил Веласко.

— Возможно, — согласился Белтран. — Думаю, что, скорее всего, его повезут на ранчо. Она выйдет из дома. У нее рыжие волосы, так что ошибки быть не может. И тогда мы выстрелим… разом.

— А что потом?

— Договоримся о встрече с сеньором Вустоном и получим оставшиеся деньги.

— А если он не отдаст?

— Тогда мы его убьем. Вообще-то я думаю, мы его убьем в любом случае. Лично мне сеньор Вустон никогда не нравился… тем более что у него при себе может оказаться больше денег, чем он нам должен. К тому же если мы его убьем, то больше никто не будет знать о наших с тобой похождениях. Понял?

Идея пришлась Веласко по душе. Он тоже не испытывал теплых чувств к Вустону, и теперь мысль об убийстве казалась ему весьма заманчивой. Разве можно доверять такому прохиндею, как Вустон?

В каньоне Топанга был свой салун — очень маленькое заведение, принадлежавшее очень большой женщине, которая крепко держала этот довольно хлопотный бизнес в своих сильных, надежных руках. Ростом тетушка Анхелена превосходила большинство мужчин, а весила, наверное, сотни две с половиной фунтов, не меньше. Ее мало интересовало, кто наведывается к ней в салун, откуда они пришли в эти края и как промышляли себе на жизнь.

Тетушка Анхелена никогда не испытывала сентиментальных чувств, скорее наоборот, ее отличала некоторая суровость, но преданность и ей была не чужда. Эйлин Малкерин принадлежала к числу тех немногих, кому удалось снискать ее расположение.

Несколько лет назад Анхелена внезапно и тяжело заболела, решив, что подцепила холеру, случаи которой действительно отмечались в тех краях. Испугавшись заразы, и клиенты, и немногочисленные соседи предпочли держаться подальше от заведения, обходя его стороной. Проезжая мимо, Эйлин Малкерин обратила внимание на то, что дверь в доме Анхелены открыта настежь, а над каминной трубой нет дыма. Почувствовав недоброе, сеньора спешилась и вошла в дом, обнаружив лежащую на кровати в беспамятстве хозяйку. В доме был неописуемый беспорядок, а скот не кормили уже несколько дней.

Будучи женщиной энергичной и решительной, Эйлин взяла все в свои руки. Она быстро поправила постель, прибралась в комнате и приготовила лекарство для тетушки Анхелены, которая страдала совсем от другого недуга, а не от холеры.

Целых три дня прожила она в доме больной, ухаживая за ней, пока та, наконец, не встала с постели.

Тетушку Анхелену потрясло, что, застав ее в столь беспомощном положении, такая женщина одна взялась выхаживать ее, и вернула к жизни.

Хозяйка салуна не любила праздной болтовни, но теперь, встречая сеньору, непременно беседовала с ней. Тетушка Анхелена умела помнить добро.

Дель Кампо и Поланко заглянули в салун тетушки Анхелены, чтобы пропустить по стаканчику вина. Оперевшись о стойку своими огромными ручищами, хозяйка долго разглядывала их, а потом, вынув изо рта зажатую в зубах сигару, спросила:

— Вы случайно не с ранчо в Малибу?

— Именно оттуда.

— Я вам скажу кое-что по секрету.

— Да?

— Мы с сеньорой друзья.

Заметив их сомнение и воздав должное их сдержанности, она поспешно добавила:

— Это долгая история… Когда я умирала, она вылечила меня. Я этого не забыла.

Дель Кампо кивнул. Разве такое можно забыть? Неужели сеньора взялась выхаживать ее? Это только делает ей честь.

— Мы тоже ее друзья, — тихо сказал Дель Кампо. — Лучше женщины не знаю.

— Тут сейчас приходили двое. Они время от времени наведываются сюда. Думаю, они прячутся где-нибудь в зарослях. Появляются, только когда никого нет поблизости. Стоит кому-нибудь войти — тут же уходят.

— У этих людей есть имена?

Она развела руками.

— Одного, кажется, зовут Белтран.

— Вот как? — Дель Кампо задумчиво почесал подбородок. — Я его знаю. Ты правильно сделала, что сказала. Он негодяй, самый гнусный мерзавец. Там, где он появляется, обязательно кто-то погибает. — А тот, второй? Такой худой и грубый? С похотливыми, бегающими глазами?

— Да.

— Это Веласко.

— Ты что, знаком с ними? — спросил Поланко.

— Я их знаю еще по Чиуауа, а слухи о них ходят даже в Соноре. Спасибо, тетушка, что ты предупредила нас.

— А что тут такого? Обыкновенные бандиты ходят сюда, чтобы выпить, посидеть, вдосталь повеселиться и перекинуться в картишки, а потом поспешно сбежать, едва завидев солдат. А эти боятся любого человека. Мне кажется, они что-то затевают, понимаете? И поэтому не хотят, чтобы их здесь кто-либо видел. Я много думала об этом. Я думала и о сеньоре, и о Вустоне, и просто ума не приложу, что делать.

— Спасибо, тетушка. — Дель Кампо поспешно натянул перчатки. — Допивай вино, Поланко. Нам пора.

С моря дул свежий ветер, приносивший с собой запах соли и водорослей. Он шелестел листьями старой сикоморы и замирал в густых кронах дубов. Ветер охлаждал воду в больших котлах, качавшихся под крышей, и словно четки перебирал стручки перца, нанизанные на веревки, что были натянуты по всей веранде.

В загоне, горячась, бил копытом конь. Где-то в зарослях ворковали голуби.

Двое погонщиков на взмыленных лошадях стремительно влетели во двор ранчо. Тут же соскочив на землю, Дель Кампо бросился к дверям:

— Сеньора!

Она вышла на крыльцо из прохладного полумрака дома, и они рассказали ей обо всем, что им случайно удалось узнать.

Внимательно выслушав их, она покачала головой:

— Шона нет. Сегодня утром он уехал в горы, чтобы найти там тело Старца и похоронить его. Он уже далеко отсюда.

— Тогда мы должны его догнать.

Монтеро вышел из загона.

— Не надо, — остановил он их. — Шон решил ехать один. Он сам сказал мне об этом. — И, немного помолчав, он нерешительно добавил: — Я думаю, это касается только его. И Старца.

— А вдруг они нагрянут сюда?

— Здесь сеньора. Мы должны подумать о ней.

Джонни Мимс вышел из хижины, сооруженной на скорую руку из столбов и камышовых навесов, оставшихся от праздника.

— Нам он тоже так сказал.

Мимс вытащил из кармана кисет с табаком и принялся набивать трубку.

— Так что вам, ребята, лучше остаться здесь. Им нет никакого резона убивать его одного. Поэтому прежде они постараются добраться до нее. Мы с ребятами сейчас проедем к теткиной харчевне и поищем следы. Если они приходили туда, то обязательно что-нибудь да оставили. Мы прочешем округу и найдем-таки их… или подкараулим где-нибудь.

— А если они нападут на него? — не унимался Поланко.

— Тогда пусть пеняют на себя, — усмехнулся Леркин Кемпбелл. — Я пару раз имел возможность составить ему компанию. Еще никому не удавалось застать его врасплох.

Оседлав коней, все трое выехали со двора. В конце концов, их появление в салуне ни для кого не будет неожиданностью. А что, если те двое тоже окажутся там?

Джонни Мимс был уверен в себе. Пусть только сунутся.

Шон Малкерин уверенно держался в седле. Для своего путешествия он избрал не тот маршрут, которым их вел Хуан, — слишком не дальновидно человеку, нажившему себе столько недоброжелателей, становиться предсказуемым и отправляться в горы одной и той же дорогой. На этот раз он перевалил хребет Топатоп, напоил коня и сделал небольшой привал в низине Десяти Сикомор, обдумывая свой дальнейший путь. Проехать в одиночку к уже известной цели намного проще, чем пробираться куда-то в первый раз по неведомым тропам.

Он пустил коня пастись, еще раз отвел к воде, а затем вернулся в скалы Рудного каньона, где и затаился в небольшой ложбинке. Если кто-либо отправился в погоню за ним, то отсюда он первым заметит их.

Жизнь научила его осторожности. И мудрость состояла в том, чтобы при любых обстоятельствах не нарываться самому на неприятности, а уж если избежать их не удается, то, по крайней мере, встречать их во всеоружии.

Для человека, путешествующего по пустынным местам, путь назад не менее важен, чем дорога, ведущая к цели, так как не исключено, что именно этим путем ему придется пройти завтра, тем более что на самом деле он мог оказаться совсем другим, чем виделся издали. Одни и те же камни порой выглядят и огромными валунами, и низкими скалами, если смотреть на них с разных позиций… здесь все очень неоднозначно. Познавая новые тропы, он многому научился и сумел понять, что и в жизни все зависит от выбранного угла зрения.

В прошлый раз за ними гнались, так почему же теперь его решили оставить в покое?

К ручью на водопой пришел олень, за ним еще один, и еще. Шон лежал неподвижно, наблюдая за животными. Еды он прихватил достаточно, к тому же ему не хотелось поднимать шум. Уж если кто-нибудь и отправился по его следу, то, несомненно, услышит звук выстрела. Шон то и дело поглядывал на своего коня. Мустанг, как и всякое другое дикое животное, чуток к малейшим шорохам, и уж незаметно подобрать к нему потруднее, чем к оленю.

Капитан заснул, потом проснулся и снова заснул. Лишь тихий шорох листьев на ветвях сикомор нарушал тишину. На рассвете он отправился дальше.

Туда, куда он ехал, теперь не вело ни одной тропы, и ему приходилось самому прокладывать себе путь сквозь заросли кустарника, заранее примечая возможные препятствия на пути и затем объезжая их стороной. Как обычно, встречались и каньоны, часто затопляемые водами, сбегавшими с горных вершин, и таких мест следовало избегать вообще или же заранее определить не только как попасть туда, но и как выехать обратно. Очень часто ливни в горах становились причиной наводнений, и тогда невесть откуда взявшиеся потоки в одно мгновение затопляли каньоны, находившиеся за несколько миль, в опаленной солнцем пустыне. Природа диких мест часто преподносила сюрпризы.

Солнце поднялось уже совсем высоко, когда он выехал на вершину горы над Медвежьим ручьем, откуда открывался вид на подковообразную впадину между скалами, ту самую, о которой рассказывала ему мать.

С такого расстояния горы напротив по виду ничем не отличались от всех остальных — безжизненные каменистые склоны их местами поросли соснами. Какое-то время он разглядывал незнакомую местность в подзорную трубу, прихваченную с «Госпожи Удачи», но ничего особенного так и не заметил.

Изучив открывшуюся перед ним картину, наметил маршрут. Сейчас он спустится вниз, а потом заночует где-нибудь между Петушиным и Медвежьим ручьями, а уже завтра утром войдет в нишу между скалами, отыщет пещеру и похоронит Старца, если его тело все еще лежит там.

Проверив на месте ли револьвер и винтовка, направил коня вниз по крутому, заросшему сосновым лесом склону, и всего через час нашел наконец то, что искал, — небольшой пятачок между скалами, откуда ложбина лежала перед ним как на ладони. Она казалась совсем не большой, с виду не более двух акров каменистой земли, и напоминала небольшую бухту, затерявшуюся среди гор.

Спустившись к ручью, Шон напоил коня и отпустил пастись. Разложив костер под деревом с таким расчетом, чтобы струйка дыма от него рассеивалась среди густой листвы и ветвей, приготовил себе скромный ужин, состоявший из куска вареного мяса, оставшейся кукурузной лепешки и кофе.

Быстро покончив с едой, он потушил костер, вернулся на склон, под сень сосен. И, глянув на небо, принялся сооружать себе из ветвей и кусков коры засохшего дерева небольшой шалаш.

— Черт побери, упустили, — досадовал Белтран. — Мы упустили его.

Веласко пожал плечами:

— Ну и что? Наверняка он поехал туда, где побывал Франсиско. Должны остаться следы. Если он даже сменил маршрут, то мы можем отправиться прямиком туда и подождать.

— Ладно, — проворчал Белтран, — но только я все равно ума не приложу, как ему удалось от нас ускользнуть?

— Выслеживать его — пустое занятие, лучше не связываться, — резонно заявил Веласко. — Нам самим нужно быть поосторожнее.

Белтран согласился. Ну конечно же, они слишком понадеялись на собственные силы. Догадавшись, куда Малкерин держит путь, не слишком-то утруждали себя поиском его следов, пока, наконец, не поняли, что окончательно сбились с дороги. Слишком долго проторчав в горах, бандиты лишились всех припасов, и Белтран надеялся только на то, что их подопечный взял с собой достаточно еды. По крайней мере возвращаться придется не на голодный желудок.

Отыскав место, где сеньора оставляла свою лошадь, они старательно оглядели все вокруг. Так и есть, за последние несколько дней здесь никто больше не проходил.

Франсиско сбежал отсюда ночью, а когда любопытство все же взяло верх, и он вернулся, то увидел, как Крутой уже входил в ложбину. Наверное, она вон за тем просветом между скалами, неподалеку от которого они сейчас стояли.

— Ну и что теперь? — задался вопросом Белтран. — Что тут особенного? Холмы как холмы…

— А вот я слышал кое-что, — неожиданно понизил голос Веласко. — Мы сидели в салуне, и одна баба вспомнила разговор о Расселе. Говорят, что в горы он уехал молодым мужиком, а вернулся оттуда дряхлым стариком.

— Тьфу ты! Ну и хватил! Чушь собачья!

— Может быть. Но подумать стоит.

— Просто у него кончилась вода… жажда что угодно сотворит с человеком.

— Но не такое же! Он на самом деле состарился… всего за одну неделю, или даже того меньше. Я не знаю, сколько времени прошло.

— Ладно, кончай чепуху молоть.

Белтран не любил разговаривать на подобные темы и не желал даже думать о чем-либо таком. Разумеется, все это бабьи сплетни. Так не бывает.

Расположившись на земле и положив на колени винтовки, они стали ждать.

На горы спустилась тьма. Шон Малкерин успел заснуть прежде, чем его преследователи остановились на ночлег. Место, где он устроил привал, находилось выше по склону и за спиной у бандитов, но их разделяло не более шестисот футов.

Капитан проснулся среди ночи. Его насторожило беспокойное поведение коня. Он открыл глаза и прислушался, глядя на своего серого мерина, выбранного им на этот раз для поездки в горы. Конь застыл, тревожно подняв голову и навострив уши. Обратив взгляд куда-то на юг, он беспокойно раздувал ноздри.

Шон тихо поднялся с земли.

— Что там, приятель? Что ты увидел? — При его прикосновении мерин запрядал ушами и потянулся мордой к хозяину. Тот нежно провел рукой по лошадиному храпу. — Что-то внизу тебя беспокоит, да? Может быть, лев? — Конь тряхнул головой, как будто понимая его слова, но выражая свое сомнение. — Ну ладно, а что, если мы с тобой прямо сейчас уедем отсюда? Я уже выспался, так что за меня не беспокойся.

Капитан быстро оседлал коня и, собрав свои немногочисленные пожитки, спустился вниз наискосок по склону к Петушиному ручью, чтобы напоить серого. Конь опустил морду в мелкую воду, но вдруг настороженно вскинул голову.

— Потише, приятель! Потише! — прошептал Шон.

Вглядываясь в темноту, он заметил за деревьями какое-то неясное движение. Лошадь! Нет… две лошади.

На его счастье, в этом месте берег ручья оказался песчаным. Они бесшумно пересекли поток и успели скрыться в зарослях, прежде чем где-то за спиной тихо заржала лошадь.

Шон обеими руками обхватил морду своего коня.

— Нет, приятель, не надо! — чуть слышно прошептал он. И застыл в ожидании.

До его слуха донеслось какое-то бормотание, а через мгновение среди деревьев показался темный силуэт человека. Разглядеть, кто такой, Малкерин не мог, да и заметил его лишь потому, что на том были не то серые, не то белые штаны, выдававшие в темноте своего обладателя.

Шон ждал, левой рукой удерживая морду коня, а правой взявшись за луку, готовый в любой момент вскочить в седло. Мгновение спустя человек скрылся за деревьями, и тогда капитан снова сел на коня и направил его шагом вдоль берега, к темневшему между скалами провалу.

Над горами вновь опустилось безмолвие, нарушаемое лишь тихим журчанием небольшого и, скорее всего, часто пересыхающего ручья. Добравшись туда, до того места, откуда следовало идти пешком, он оставил коня и начал восхождение по склону.

Неожиданно слева от себя Шон увидел то место, о котором ему рассказывала мать. Подошел поближе и остановился, замирая в ожидании. Ничего не произошло.

В небе взошла луна.

Где-то совсем рядом послышался легкий шорох, но он остался стоять неподвижно. Неподалеку темнел вход в пещеру.

Внезапно раздался голос:

— Ты пришел за золотом?

— Нет, — тихо отозвался он, — здесь остался лежать Старец. У него не было сына, которой мог бы предать его тело земле. Поэтому пришел я.

— В этом нет нужды, — голос звучал очень глухо, как будто доносился со дна глубокого колодца. — О нем уже позаботились.

— Но я должен убедиться.

— Кто те двое, что остались за порталами?

— По-моему, враги, но я их не видел. — Шон немного помолчал. — Скорее всего, они подождут, когда я выйду отсюда.

— И ты не боишься?

— Их? Нет.

— Не их, а этого места.

— Нет.

— И ты не хочешь перейти сюда?

Шон ответил не сразу.

— Туда? Нет, мне и здесь хорошо.

— Что ж, будь по-твоему.

Голос смолк. Снова наступила тишина. Подождав немного, Шон подошел к скалам и тяжело опустился на землю. Привалившись спиной к камням, он закинул голову, глядя на звезды. А все-таки было ли ему страшно?

Нет.

Его научил этому Старец. Человеку незачем бояться. Страх — порождение разума, и кто сам не дает страху завладеть душой, того уже ничто не испугает.

Должно быть, он задремал, потому что рассвет наступил как-то неожиданно, и тогда Шон быстро поднялся с земли и вошел в пещеру.

Тела здесь не оказалось. Выходило, что Рассел прав. Старец и в самом деле исчез.

На полке, как прежде, стояли в ряд кувшины… четыре штуки.

А мать говорила, что их было пять.

Он заглянул в каждый. Все пусты.

И все же один куда-то исчез… но куда?

Глава 20

Обведя взглядом пещеру, Шон так и не смог нигде заметить недостающей посудины, но для него это уже не имело значения. Все, ему здесь больше делать нечего. Хотя, может быть, стоит как-нибудь потом вернуться и оглядеться повнимательней…

Стены пещеры сохранили следы кирок и долота. Старая, очень старая работа.

Капитан вышел наружу, огляделся по сторонам — никого. Признаться, он никого и не ожидал увидеть. Человек мог запросто тайно приехать сюда, а затем убраться восвояси — ему ничего не стоило скрыться в ущельях, нагромождениях огромных валунов и зарослях кустарника.

О голосе, услышанном ночью, больше не думал. Успел-таки кое-чему научиться у Старца! К тому же признавал за теми индейцами, или кем бы еще они там ни оказались, право самим хранить свои тайны. Главное, что о Старце позаботились, а значит, и тело его должным образом погребено.

Еще немного постояв перед входом в пещеру, Шон склонил голову и тихо сказал: «Ну что ж, прощай, Хуан» — и отправился восвояси.

Он не привык надеяться на авось. Те двое, скорее всего, поджидали его у выхода из ложбины. Если они случайные путники, то наверняка давным-давно отправились своей дорогой, но только ему в это почему-то мало верилось. Встретить кого-то здесь, да еще ночью… слишком много совпадений.

Углубившись в заросли у тропы, замер, прислушиваясь, но, так ничего и не услышав, отправился дальше, стараясь производить как можно меньше шума. Возвращаться по тропе, особенно сейчас, ему казалось крайне неразумно.

Не доходя до того места, где оставил коня, Шон остановился. Вот он, роковой момент! Если они обнаружили серого, то притаились где-то поблизости, рассчитывая на то, что хозяин никуда не денется и вернется. Если же его конь остался незамеченным, то засада его ждет у входа в ложбину.

Вокруг стояла абсолютная тишина — ни щебетания птиц, ни даже жужжания насекомых. Видимо, и дикие животные по какой-то причине обходили эти горы стороной. Малкерин зашагал дальше, затем снова остановился перед небольшой полянкой. Три тропы сходились у трех деревьев, среди которых стояли два камня. Сверху на них лежала плоская каменная плита.

Алтарь! О нем твердил Крутой Рассел.

Он подошел поближе и внимательно оглядел землю. Вот и следы, оставленные сапогами Рассела, а рядом с ними, а кое-где и поверх, виднелись отпечатки сандалий… не мокасин, а именно сандалий.

Плоский камень алтаря оказался совершенно гладким, словно отполированным или же стершимся от частых прикосновений… но чьих, интересно знать? Он снова огляделся по сторонам. Ничего примечательного, если, конечно, не считать алтаря и трех тропинок, сошедшихся перед ним.

Шон решительно зашагал прочь. Теперь от коня его отделяло не более двадцати — пятнадцати ярдов. Выбрав, где заросли заметно редели, и стараясь по возможности не шелестеть ветками, он боком протиснулся между кустами медвежьих ягод и увидел своего коня, мирно подремывавшего и не проявлявшего никаких признаков беспокойства. Однако ставка была слишком велика, и капитан выжидал, оглядывая ближайшие деревья и стараясь прочувствовать ситуацию.

Наконец, держа в руке винтовку, он пробрался сквозь заросли к коню, подобрал поводья и повел под уздцы к просвету между скалами.

— Тихо, приятель, потише, — шептал он.

Мысленно капитан представил, как идет тропа, по которой он пришел сюда ночью. Она выведет его прямо к лагерю преследователей, а уж там они и опомниться даже не успеют, как все будет кончено. Он снова задумался, припоминая, что видел с тропы. Да, верно, ему нужно брать вправо. Напротив выхода из каменного тупика есть высохшее русло, чуть дальше и левее маленький ручеек делал резкий изгиб, прежде чем слиться с водами Петушиного ручья.

Он пересек тропу, перешел через тоненький ручеек и скрылся за деревьями и валунами. Путь оказался нелегким.

Задрав голову, Шон посмотрел вверх. Он находился рядом с прогалом, где отвесные склоны гор расступались, образуя большой просвет. Совсем недалеко отсюда предыдущей ночью находился их лагерь. Оглядевшись, капитан не увидел ничего. Тогда, ступая на цыпочках, он сделал еще несколько шагов, боясь случайно наступить на какой-нибудь камешек или ветку. Вот пересохшее русло… И тут Шон заметил их.

Они затаились примерно в полусотне ярдов от него, наблюдая за проходом между скалами.

И в то же мгновение Веласко обернулся. Проворный, словно кошка, он среагировал молниеносно — развернулся и выстрелил!

Пуля угодила в скалу. Шон тоже вскинул винтовку, и «кольт» дернулся у него в руке. Вторая пуля достала Веласко, и, покачнувшись, тот повалился на землю.

Не убит… и, судя по тому, как падал, скорее всего, получил лишь царапину.

Его напарник куда-то исчез. Шон повернул назад, продираясь сквозь кусты, ведя коня в поводу. Спустившись в пересохшее русло, он оставил серого за каменными глыбами, некрепко привязав к кусту. Бросать его на верную смерть, если сам погибнет, ему не хотелось.

Поднимаясь вверх по склону, капитан выбирал позицию получше. Внезапно воздух прорезал резкий свист веревки, и петля лассо обвилась вокруг его плеч. Это сделал свой ход Веласко. Но Шон все еще держал в руках винтовку и выстрелил с бедра. Мексиканец отчаянно дернул за конец лассо, но опоздал. Тяжелый свинец угодил ему прямо в грудь. Сделав неверный шаг вперед, Веласко повалился на землю и остался неподвижно лежать среди камней, широко раскинув руки.

Стряхнув с себя петлю, Малкерин укрылся за одним из валунов и стал ждать. Напарник Веласко слышал выстрелы и наверняка придет узнать, что случилось. Шон засек положение тени, отбрасываемой валуном. Она поможет ему следить за ходом времени.

По пересохшему руслу, возле которого он сейчас скрывался, наверное, сбегали с гор дождевые воды. Возможно, где-нибудь неподалеку отсюда оно заканчивалось тупиком. Но это оказалось совсем не то русло, которое он заприметил с самого начала. То проходило дальше, у подножия горы.

Нужно быть осторожнее, одернул он себя, такие ошибки порой стоят жизни.

Становилось нестерпимо жарко. Капитан вытер о рубаху взмокшие ладони. Он ждал. Выбранная позиция нравилась ему все меньше и меньше, но сделать первый шаг опасался. Очень уж часто получалось, что потерявший терпение смельчак первым же и погибал. Едкий пот затекал в глаза. Достав платок, Шон хотел вытереть лоб, и в тот же миг пуля угодила в каменную глыбу. Многочисленные острые осколки разлетелись во все стороны.

Упав на землю, Малкерин перекатился и встал на колени. Вторая пуля зарылась в песок рядом с ним, но он все же вскочил на ноги и, выбравшись из пересохшего русла, проворно юркнул в заросли. Раздался еще один оглушительный выстрел, и он увидел человека, который, сидя на корточках, торопливо перезаряжал ружье.

Они Одновременно заметили друг друга. Его противник бросил ружье, рог с порохом и схватился за висевший у пояса револьвер. Но это был не его шанс.

Их разделяло каких-нибудь двадцать ярдов. Держа винтовку на уровне пояса, Шон спустил курок в то самое мгновение, когда револьвер уже почти освободился от кобуры.

Белтран замер на месте, широко разинув рот от боли и изумления. Он шагнул вперед, выронил револьвер и рухнул. Шон выстрелил еще раз. Распростертое на земле тело дернулось и осталось лежать неподвижно. Шон подождал с минуту, а затем подошел поближе. Пнув ногой, отбросил револьвер подальше и принялся шарить у мертвеца по карманам. Он нашел несколько золотых монет и истершийся обрывок бумаги, на котором значилось одно-единственное слово — Вустон.

Капитан вернулся к коню и, сев в седло, выехал на тропу, которая повела его на запад. До дома, конечно, далеко, но у него хороший, сильный конь, а если его почаще пришпоривать…

Лунный свет серебрил воды океана, когда тропа вывела его на побережье. Шон спешил. Даже сознание того, что на ранчо присутствуют Мимс и его друзья, не успокаивало его. Вустон хитер и опасен, способен на все ради достижения своей цели.

Волны прибоя накатывались на песчаный берег. Вдалеке на борту «Госпожи Удачи» зажглись огни.

Капитан почти бесшумно ехал по мокрому песку, а следы серого слизывал прибой, но даже созерцание огней любимого корабля не принесло ему желанного умиротворения.

Вскоре он свернул на дорогу, ведущую к ранчо. Шон устал. Два последних дня и две почти бессонные ночи он провел в седле. И лишь мысль о близкой встрече с матерью и Марианой придавала ему силы.

С винтовкой в руке он въехал в пустынный двор ранчо. Было уже далеко за полночь, и все, должно быть, спали. Что ж, с расспросами и рассказами можно потерпеть и до утра.

Он уже спешился, когда тишину разорвали выстрелы, и ему показалось, что окна его дома вдруг вспыхнули ярчайшим светом. Шон ощутил сильный удар в бок, еще один в голову и почувствовал, что падает.

Он лежал посреди двора, в котором так часто играл в детстве. Его сильно задело, но сознание еще не покинуло. Нахлынула волна страха. Вот, значит, какая смерть. Неужели конец? Неужели они все же одержали над ним верх?

Послышались тяжелые шаги: кто-то шел через двор. Тяжелый сапог пнул его по ребрам, а затем перевернул на спину.

— Он мертв? — Похоже на голос Фернандеса.

— А ты как думал? После того, как мы расстреляли его? Ты только взгляни! Вон сколько кровищи. Похоже, и полголовы снесло.

— Давай поскорее уберем его от греха подальше, пока она не вернулась. — Это Томас.

— Еще чего! Пусть валяется! Она его увидит и прибежит сюда. И мы ее… Подождем до утра.

— У нее есть друзья, — напомнил Томас.

— У меня тоже. Но мои друзья намного лучше. Ник Белл сказал, что спишет все на Белтрана и Веласко.

— А они сами-то где?

— Черт, Малкерин ведь здесь? Если бы они уцелели, то он сейчас тут не валялся бы. Я не знаю, что у них там произошло, только готов поспорить, что он уделал их обоих. Это уж точно. Давай-ка уберемся отсюда, чтобы не маячить у всех на виду. А она не заставит себя долго ждать.

Поднявшись по ступеням веранды, бандиты вошли в дом.

Вот только теперь впервые боль сковала его… и слабость, чудовищная слабость. Его кровь по каплям уходила в песок. Они сказали, что у него разбита голова. Скорее всего, так…

Он должен предупредить их, занервничал Шон. Почему мать и Мариана уехали с ранчо? Куда девался Мимса? А Монтеро? Если старик и остался, то его, скорее всего, уже нет в живых или же его захватили в плен. Захватили? Вряд ли. Только не Вустон. Значит, погиб. А как же Поланко и Дель Кампо?

Лежа совершенно неподвижно, Шон боролся с охватившей его слабостью. Он впивался ногтями в землю и твердил себе: ты должен жить! Умирать нельзя! Надо предупредить своих.

Каким-то образом Вустону удалось выманить их с ранчо, которое он тут же захватил. Теперь его свора притаилась и дожидается возвращения хозяев. А разделавшись со всеми, он бросит трупы как есть и появится где-нибудь в людном месте, повертится у всех на виду, и тогда уже никто ничего не докажет. Капитан Ник Белл его покроет. Слухи пойдут в любом случае, но Белл как-никак представитель закона. Кроме него, правда, еще есть Мичелторена. Но он не станет ни во что вмешиваться.

Шон Малкерин был серьезно ранен. Наверное, в темноте они или приняли его за покойника, или же решили, что он уже не жилец. Но это не значит, что, разобравшись что к чему, они его не пристрелят. Он яростно сопротивлялся подступавшей дурноте. Надо собрать все силы, чтобы дожить до того, как мать вернется домой. Револьвер в кобуре. Когда его подстрелили, винтовка выпала из рук. Конь шарахнулся в сторону.

Шон напряг последние силы и попробовал ползти. Ему удалось продвинуться вперед на какой-то дюйм, после чего он застыл, задыхаясь от боли и чувствуя себя совершенно опустошенным. Поборов очередной приступ головокружения и тошноты, капитан решил обследовать себя. Сначала он приказал себе пошевелить правой ногой, и это у него получилось.

Слава Богу, нога не сломана. Тогда он так же медленно и осторожно попробовал шевельнуть левой ногой. Безрезультатно. Снова повторил попытку… опять ничего.

В шести футах справа от него брал свое начало небольшой овраг, размытый сбегающими вниз потоками воды. Вот если бы ему удалось добраться туда… Но они заметят его исчезновение и немедленно отправятся на поиски. Преодолевая сразу боль и слабость, он пытался думать. Голова раскалывалась от боли, левая нога совсем онемела.

Справа от него на земле недалеко от края оврага лежали выложенные в ряд булыжники размером примерно с его голову. Они обозначали место, где его мать в свое время собиралась разбить цветник.

С трудом протянув левую руку, Шон подкатил один из камней поближе к себе, положил его рядом со своей головой. Осторожно отодвинувшись вправо, откатил его немного назад, а прежнее место занял другой камень.

Прошло довольно много времени, прежде чем он смог взяться за очередной гладкий булыжник и переместиться поближе к краю оврага. Укладывая камни, он надеялся, что в темноте бандиты примут их за его распростертое посреди двора тело, а проверить поленятся.

Почему они так уверены, что его мать должна вскоре вернуться? Неужели им удастся хитростью заманить ее сюда? Что происходит?

Очередной рывок — и Шон ненадолго потерял сознание, а когда очнулся, то снова почувствовал нестерпимую боль в голове и боку и уставился в усеянное звездами ночное небо. Луна зашла. Он лежал неподвижно, стараясь дышать размеренно, пытаясь одним лишь усилием воли заставить мозг соображать.

Итак, он потерял сознание. А теперь снова пришел в себя. Но как скоро мать должна приехать сюда? Сколько еще времени в его распоряжении?

Еще одна попытка пошевелить левой ногой, ставшей очень тяжелой. Мышцы отказывались подчиняться. Опершись на правую руку, ему удалось немного приподняться и перевернуться на живот. Теперь уже лишь считанные дюймы отделяли его от оврага.

Сделав над собой усилие, он перекатил очередной камень, уложил его вместе с остальными и очень медленно сполз в овражек. Прижавшись щекой к песчаному дну, пролежал довольно долго, испытывая невообразимую слабость. Головная боль сделалась нестерпимой, оглушительно стучало в висках. Шону показалось, что он лежит на чем-то мокром, но стоило ему лишь прикоснуться рукой к боку, как все тело пронзила страшная боль, и он почувствовал, как опять уходит сознание.

Но они скоро приедут, надо быть начеку! Он должен предупредить их об опасности и приготовиться к перестрелке. Так уговаривая себя, он тяжело дышал, судорожно хватая ртом воздух. Очень хотелось пить, и мысль о котлах с водой, подвешенных на веранде, стала невыносимой. Несколько галлонов холодной прозрачной воды…

В поилке, что находилась рядом с загоном, тоже есть вода, но только слишком уж это далеко, и у него не хватит сил…

Внезапно глаза его открылись, и он понял, что заснул. В доме кто-то разговаривал, но слов было не разобрать.

Шон заморгал… да нет же, это вовсе не в доме! А здесь! Прямо перед ним.

Его мать сидела верхом на коне, и кто-то стоял рядом. Мариана?

— Он мертв, и убили его мы. — Вустон неожиданно появился из-под навеса. — Посмотрите — и убедитесь сами. Он там!

Выступив еще на шаг вперед, он указал на камни и тут же замер на месте как вкопанный. С тех пор как он вошел в дом, небо заметно посветлело, и теперь он с недоумением уставился на булыжники, выложенные на земле, как будто видел их впервые в жизни.

Не веря собственным глазам, Зеке шагнул вперед, и тогда, собрав последние силы, Шон встал. Он стоял, опираясь на случайно найденную палку, словно на посох. А правая рука его поднимала револьвер.

— Не спеши, Вустон. Я еще жив.

Вскрикнув, Вустон тоже потянулся за оружием. На его вопль из дома выбежал Фернандес. Белая рубаха Зеке представляла самую лучшую мишень. Шон выстрелил два раза подряд, и его пули точно достигли цели.

Пули Фернандеса, выскочившего во двор и стрелявшего на ходу, взрывали землю рядом с Шоном, но тут где-то поблизости раздались ответные выстрелы, а потом еще и еще. Шон опять поднял револьвер и увидел, как бандит повалился навзничь, а из дома вышел Томас Александр с поднятыми руками.

Стрельба прекратилась, и наступила тишина.

Позже Шон Малкерин смутно припоминал, как две плачущие женщины подхватили его, а Джонни Мимс въехал во двор ранчо вместе с Ханикуттом и Кемпбеллом.

Глава 21

К тому времени как Андрес Мачадо появился на ранчо с визитом, Шон Малкерин провел в постели уже три недели.

Мариана открыла перед ним дверь, и Андрес вошел в комнату.

— Ну что? — заявил он с порога. — Значит, вот как ты решил выкрутиться! И все ради того, чтобы избежать честного поединка с Мачадо! Позволил этим псам подстрелить себя! Что ж, дело твое. Значит, мне придется подождать.

— Извини, приятель, — слабо улыбнулся Шон, — в первый раз в жизни заставляю человека ждать себя, но боюсь, что иначе не получится.

Мачадо подошёл поближе к кровати.

— Дружище, ты смелый, очень смелый парень. И мне искренне жаль, что тогда я позволил своему гневу взять верх над разумом. Ну конечно же ты прав! Зачем попусту терять время из-за девчонки, которая меня не любит, когда вокруг столько женщин, сходящих по мне с ума? Скоро я возвращаюсь в Мексику. Но мне будет не хватать твоей дружбы, приятель.

Шон протянул ему руку:

— Ты достойный противник, амиго, но можешь быть еще куда более достойным другом.

Мачадо ушел. С улицы доносились приглушенные голоса, становившиеся все тише и тише по мере того, как говорившие удалялись от дома.

Он лежал, закрыв глаза, и расслабился, отдыхая. Да, отдыхать ему теперь придется еще довольно долго. В него угодили три пули, и он потерял много крови.

Налетевший с гор ветерок тронул занавеску на окне. Теперь с веранды слышался голос матери. Она снова завела разговор о том, что неплохо было бы устроить цветник, а камни убрать… Интересно, уже в который раз она говорит об этом?

Из дома вышел Майкл. Он недавно вернулся после поездки в Монтерей. Многое изменилось за последнее время, и ходили также упорные слухи о бунте против Мичелторены.

Внезапно его мускулы напряглись, он почувствовал, что кроме него в комнате есть еще кто-то, и он осторожно подходит к кровати, слегка задевая ее, и склоняется над ним, а затем раздается характерный звук, будто камень поставили на другой камень, и тихое шарканье.

Рука нащупала под подушкой рукоятку револьвера. Шон ждал, но все было тихо, и лишь витал в воздухе тонкий, еле ощутимый аромат кедровой хвои.

С песней на веранду вбежала Мариана. Вот ее шаги остановились у двери его комнаты. Наконец он открыл глаза. Обе женщины стояли у порога, словно разом лишившись дара речи, изумленно разглядывали что-то.

Приподнявшись на локте, он тоже посмотрел в ту сторону.

На каминной полке стоял кувшин, тот самый, которого он недосчитался в пещере среди гор.

Сеньора подошла к камину, хотела было взять кувшин и тут же отказалась от этой затеи — посудина оказалась тяжелой… довольно тяжелой.

Эйлин заглянула внутрь.

— В нем же золото, — воскликнула она дрогнувшим голосом. — Это золото, Шон.

Он откинулся на подушку и закрыл глаза.

— Кем бы ты ни был… где бы ни находился… спасибо.

Историческая справка

Наша вымышленная история о событиях, которые могли бы произойти на побережье в Малибу и среди гор в глубине материка незадолго до того, как жители Калифорнии восстали против Мичелторены, изгнали его из провинции, а его место занял Пио Пико.

Многие названия на побережье действительно были даны неизвестным народом, жившим в тех краях до прихода туда индейцев-чумашей. Кем были те люди, мы не знаем до сих пор.

Известны лишь два племени, населявшие те земли до того, как там объявились чумаши, да и о них до нас дошло очень и очень мало сведений. Это племя Дубовой Рощи и пришедшее ему на смену племя Охотников. Эти индейцы были хорошо сложены, и, судя по довольно совершенной конструкции их лодок, они имели опыт дальних морских путешествий.

Индейцы-чумаши занимали территорию от Малибу и Топанги до окрестностей Сан-Луис-Обиспо, и в глубь материка за реку Куяма. Им принадлежали Сосновая гора и горы Пинос.

Предположительно первым владельцем Малибу был Хосе Бартоломе Тапиа, колонист, приехавший на север вместе с Де Анса в 1775 году. Дарственная на эти земли выдана приблизительно в 1802 году. В 1848 году Малибу продали некоему Леону Виктору Прудомму, молодому французу, взявшему в жены дочь Тибурсио Тапиа.

В 1857 Прудомм продал Малибу ирландцу по имени Мэтью Кеттлер по цене десять центов за акр. Тридцать четыре года спустя сын ирландца получил уже по десять долларов за акр. Тогда площадь земель владения составляла 13316 акров. Покупателем оказался Фридрих Риндж, для которого это поместье стало домом его мечты, где он жил долго и счастливо, завещав ранчо своей жене, Мей Риндж.

История о том, как эта женщина защищала свою собственность, протестуя против прокладки дорог по ее землям, примечательна уже сама по себе и слишком длинна, чтобы даже вкратце приводить ее на этих страницах.

С тех порпроизошли большие перемены, и почти ничто не сохранилось в первозданном виде. В наши дни побережье Малибу застроено домами теле— и кинозвезд. Здесь расположены многочисленные пляжи, мотели, рестораны и особняки.

Только горы как когда-то подступают почти к самому морю. Правда, по их склонам проложены вьющиеся серпантином дороги, но кое-где в глуши еще остались уединенные места, над которыми не властно время. Но древние захоронения бездумно разграбляются невежественными охотниками за сувенирами, а бесценные наскальные рисунки чумашей оказались безжалостно уничтожены вандалами.

Когда жители Лос-Анджелеса «выезжают на снег», они зачастую отправляются куда-нибудь в окрестности Сосновой горы, но ложбина, где находилась пещера Старца, и по сей день остается такой, какой была сотни, а может быть, тысячи или десятки тысяч лет тому назад.

Только не пытайтесь разыскать ту пещеру. Не дай Бог, вы найдете ее.

Луис Ламур Каллаген

Всем путешествующим по пустыням…

Глава 1

За скалами, притаившись, лежали индейцы-мохавы, а в небе парили канюки. Каждый ждал и был готов наброситься на свою жертву.

Четверо мужчин расположились на открытой местности, а высоко над ними светило жаркое солнце. Два дня прошло без воды, четыре дня — без еды, и в ящике оставалось всего лишь несколько патронов.

Перед ними поднималась вершина. Они верили, что это Орлиная гора, а раз так, то справа должен бить ключ. Они не могли это утверждать, но верили, как умирающий начинает верить в Господа Бога.

В течение трех дней они думали об этой воде, стремились к ней и бредили ею в своих снах. Любой из них пренебрег бы самой очаровательной женщиной в мире только за один глоток воды, даже если бы она была солоновата на вкус, пахла сероводородом или еще чем-нибудь.

Патруль начался как всегда. Теперь среди них было шестеро солдат и один офицер. Офицер был гордым, но благородным, порядочным человеком. Это было его первое боевое задание, первый патруль на вражеской территории, где за целых два дня и две ночи они не встретили ни одного врага.

Был отдан приказ разбить лагерь именно в этом месте. Дэлавер попытался спорить с лейтенантом, но тот даже не захотел слушать. Индеец уверял офицера, что в нескольких милях от них есть ключ и удобная для обороны позиция, но молодой лейтенант колебался, а потом все же решил оставаться на месте.

Они легли спать прямо на земле, соорудив себе постель в мягком песке. Усталость взяла свое: они быстро уснули. Каллагену предстояло дежурить первые несколько часов, а потом его должен сменить рядовой Болдвин.

Ночь выдалась ясная и, как всегда в пустыне, прохладная. Дневная жара растворилась с уходом солнца, поскольку скалы и песок не сохраняют тепло, а уступают его ночи.

Каллаген насторожился. Он был опытным солдатом, ему не нравилось ощущение ночи. Он наблюдал за Дэлавером.

Восточный индеец был выходцем из племени великих воинов и охотников, но их изгнали с родной земли и теперь преследовали по всему Западу. Казалось, Дэлавер беспокоился: его голова постоянно поворачивалась то в одну, то в другую сторону, а глаза бегали.

Нападение произошло в первую ночь. В панике их лошади ускакали, один человек был убит, а другой — ранен.

Хотя солдаты спросонья сделали несколько выстрелов, похоже, они никого не задели. Индейцы так же незаметно, как и появились, растворились в песках, подобно призракам.

То, что произошло после, казалось сущим адом. Подождав до рассвета, лейтенант выстроил всех в колонну по двое и отдал приказ двигаться вперед. Он шел рядом с Каллагеном.

— Итак, они получили то, чего хотели, — прокомментировал лейтенант. — Хорошо, что мы от них отделались.

— Если это так.

— А вы не думаете, что они ушли?

— Да, сэр.

— Тогда почему они не нападают?

Каллаген пожал плечами.

— Это не в их стиле, сэр. Они наблюдают за нами на расстоянии, хотят посмотреть, что мы будем делать. Они знают эту пустыню. Им известно, что находится впереди, а нам — нет. Они могут планировать свои действия, а наша реакция должна зависеть только от обстоятельств.

— Вы образованный человек, — сказал лейтенант.

— Возможно. Я никогда не был уверен в том, что мне понятен этот термин — «быть образованным».

Лейтенант посмотрел на него, но промолчал. Они упорно брели вперед, погружаясь по лодыжки в песок. Теперь их одежда, лица и руки еще больше покрылись пылью. Раненый поспевал за ними. Долгое время он сражался с индейцами и понимал, что значило отставать.

Стояла невыносимая жара, на небе не было ни облачка. Вдали по обе стороны от них тянулись скалистые горные кряжи, лишенные растительности. Иногда попадались отдельные валуны, неприхотливые растения, группы кактусов или грубые серые кустарники.

В полдень лейтенант объявил короткий привал. Они съели немного вяленого мяса, пару сухарей и выпили по глотку воды.

— Сэр, позвольте спросить?

— В чем дело, Каллаген?

— Впереди длинная полоса песка, широко открытая местность. А справа скалы. Я предлагаю до захода солнца укрыться там. Полагаю, они хотят окружить нас здесь, на открытом месте, где солнце сослужит им добрую службу.

Эта мысль пришлась по душе лейтенанту, и он не стал возражать.

— Хорошо, — сказал он. — До захода солнца, когда станет прохладнее, мы сможем двигаться дальше и быстрее.

Их дорога к скалам, голым, темно-красным и черным с прожилками кварца, была неспокойной, но добрались они туда благополучно. Изолированная группа гор — такую индейцы не выбрали бы; они предпочитают места, к которым можно подступить и отойти, находясь под прикрытием.

Очутившись в тени, мужчины устроились на земле, сняли шляпы и запрокинули назад головы. Лейтенант начал было пить, но потом заметил, что другие этого не делают. Он неохотно поставил свою флягу на землю, так как не мог допустить, чтобы все подумали, что он менее вынослив.

Каллаген изучал местность, но окружавший со всех сторон песок ни о чем не говорил ему. Дэлавер, легкий на подъем, подошел к нему.

— Он послушался тебя, — сказал он. — Надеюсь, и дальше будет так делать. Ты знаешь, где мы находимся?

— Если это Орлиная гора, тогда знаю. И вполне уверен, что так оно и есть. Видишь ли, лейтенант спрашивал об этом.

— Ты прилично говоришь по-английски.

— Пять лет я посещал хорошую школу и умею слушать. Кроме того, был в разведке в Техасе с полковником Сибли и лейтенантом Робертом Ли.

Больше они не разговаривали, у обоих пересохло во рту. Вода во флягах скоро закончится, а Орлиная гора еще далеко за горизонтом.

Как только повеяло прохладой, они тронулись в путь. Местами мягкий песок уступал место твердой почве, иногда беспорядочно разбросанным скалам, что возвышались над плотной поверхностью из песка и гравия.

Отдых и прохлада освежили силы, и мужчины стали двигаться бодрее. Прошел час, и, когда ночь окутала их, некоторые начали отставать. Лейтенант остановился.

— Подтянитесь! — приказал он. Офицер говорил тихо, но его голос доносился отчетливо. — Держитесь вместе.

Немного погодя сделали короткий привал. Появились звезды, и люди продолжили путь.

— Мохавы такие же, как апачи, — заметил Дэлавер. — Не любят воевать по ночам. А команчи с большей охотой делают это именно ночью.

Следующий лагерь разбили у скалистых стен. Дэлавер отправился на поиски воды, но безрезультатно. Они спали спокойно, пока небо не стало серым. Первым проснулся Каллаген, и в то же самое время индейцы, как призраки, появились на вершинах скал.

Каллаген дотронулся до лейтенанта.

— Сэр, — прошептал он, — они приближаются.

В небе еще висели последние звезды, а воздух по-прежнему был наполнен прохладой.

— Мы можем двигаться, — начал лейтенант. — Все в порядке, ребята, пошли.

Тронулись в путь, но ожидаемых выстрелов не последовало. Каллаген смотрел на горизонт. Будет отвратительный день, подумал он.

Миля… две мили. Перед ними лежала открытая песчаная местность, кое-где попадался одинокий кустарник. Иногда встречались деревья джошуа, протягивая к ним свои причудливые, скрюченные руки.

Третья миля… Они считали победой каждый пройденный ярд, но мохавы были рядом. Индейцы знали, сколько времени прошло с тех пор, как они остановились у ключа, и сколько воды осталось у солдат. Они догадывались и о том, что среди них был раненый.

Пост, если его можно было так назвать, находился на юго-востоке, и добраться до него можно за три дня, если ехать — верхом. Пешим порядком при благоприятных условиях на это ушло бы четыре или пять дней, но без необходимого запаса воды такой переход, вероятно, затянется навечно.

Следующая атака произошла совершенно неожиданно. Индейцы налетели из-за гряды низких гор, где, казалось, надежно нельзя было и спрятаться-то.

Первый выстрел угодил в лейтенанта. Пуля пробила ему грудь, и он, закашлявшись, упал на колени. Как по команде, солдаты, встав на одно колено, открыли ответный огонь.

Выстрелов больше не последовало. Мохавы исчезли.

— Достань мою флягу, — попросил Болдвин. — Черт побери, они пробили ее!

— Они попали и в мою, — отозвался Дэлавер. — Мне кажется, именно этого они и добивались.

Каллаген поднес к губам лейтенанта флягу с водой, но тот отмахнулся.

— Тебе пригодится это, Каллаген. Теперь командуешь ты.

Он протянул руку Дэлаверу.

— Сожалею. Я был не прав, что не послушал тебя.

Каллаген медленно осмотрелся, изучая местность. Он уже ничем не мог помочь лейтенанту. Даже если бы они находились на фронте, тот все равно бы умер: он знал это по цвету крови и пене на его губах. Пуля большого калибра прошла под левой рукой и пронзила легкие, разорвав артерию. Он знал, что лейтенант умрет, и лейтенант тоже это знал… И умер он быстро.

Дэлавер подполз к Каллагену.

— Мне кажется, они ушли. Они хотят уничтожить нас всех, но не желают терять никого из своих воинов.

— У нас четыре фляги и пять человек. Прежде всего нам понадобится вода.

Они перекатили тело своего офицера в песчаное углубление и присыпали его сверху. Каллаген постарался запомнить это место, и они снова тронулись в путь. Выстрелов слышно не было, индейцы не появлялись.

Теперь у Каллагена был револьвер лейтенанта и тридцать два патрона. Он взял также и его бумаги, деньги — все, что представляло какую-то ценность. Все это нужно вернуть на пост не только для того, чтобы передать родственникам лейтенанта, но и затем, чтобы в случае чего индейцы не смогли добраться до вещей лейтенанта.

Солнце взошло над горами, и они уже чувствовали на себе его жар. Каллаген мысленно определил расстояние до горы, куда они направлялись. Далеко, слишком далеко.

Теперь пошла твердая почва. Повсюду валялись булыжники размером с кулак; кустарник попадался чаще, но едва ли хоть один из них достигал колена.

Он шел впереди, стараясь идти легкими, размеренными шагами. Теперь рядом не было никакого укрытия ни для врага, ни для них самих.

Вдруг он заметил слева двух всадников, под одним из них он узнал собственную лошадь и выругался про себя. С другой стороны появились еще два всадника, но они даже не пытались приблизиться. Они не стреляли и держались на безопасном расстоянии, чтобы пуля не смогла их достать.

В десять часов Каллаген остановил своих людей. Они находились посреди открытой местности и валились с ног от усталости.

Он подозвал всех к себе.

— Видите те скалы? — спросил он. — Мы можем добраться к ним до полудня, укрыться там и переждать день.

Никто не сказал ни слова. Их лица выражали крайнюю -усталость. Крокер, раненый солдат, стоически переносил трудности. Каллаген подошел к нему.

— Не волнуйся, — сказал ему Крокер. — Когда вы туда доберетесь, я буду с вами.

Через несколько минут Каллаген поднял всех на ноги, и они снова пошли. Он держал курс прямо вперед, решив обогнуть скалы. Находясь не более чем в двухстах метрах от своих людей, он резко выкрикнул:

— Все в порядке, вперед беглым шагом!

Он знал, что они вот-вот не выдержат, упадут. Он также знал: если мохавы разгадают его замысел, они попытаются опередить его. Он мог надеяться только на то, что до последнего момента ложный маневр его движения обманет индейцев.

И они побежали. Для людей, чувствовавших себя полумертвыми от жары, изнуренных жаждой, они бежали вполне сносно. Каждый знал, что на карту поставлена жизнь, собственная жизнь, которую можно было спасти только так.

Раздались выстрелы, один из них споткнулся, попытался бежать вместе со всеми, но упал. Дэлавер чуть было не замедлил движение, но Каллаген подал знак рукой.

— В горы! — скомандовал он.

Быстро опустившись на одно колено, он прицелился во всадника и выстрелил. Мохав резко остановился, покачнулся в седле, лошадь рванулась назад, волоча его за собой. Другие тотчас развернули своих лошадей и умчались прочь. Каллаген подошел к упавшему: это был Болдвин, и он был мертв.

Освобождая его от патронов, винтовки и почти пустой фляги, Каллаген поднялся и молча пошел дальше. Остальные уже приближались к скалам, где можно было наконец укрыться.

Они обнаружили, что тенистых мест почти нет. Дэлавер отправился в другую сторону и занял позицию, которую наполовину закрывала тень и откуда можно было вести наблюдение. Крокер также подыскал удобное место для стрельбы. Пот струился по лицу Каллагена. Он удивлялся тому, что в его иссушенном солнцем теле еще оставалась какая-то влага. Его губы потрескались, а глаза болели. Он сунул в рот прохладную гальку, но от нее в пересохшем рту почти не прибавилось слюны. Когда они отдыхали, он внимательно присматривался к каждому. То, что они зашли так далеко, было просто чудо, но им предстояло идти дальше. Если они найдут воду возле Орлиной горы, как предполагал Дэлавер, то могут там переждать, восстановить свои силы и продолжить путь. Каллаген знал, что помощи ждать неоткуда, но надеялся, что индейцы этого не подозревают. Ни один солдат не будет их искать, и на всей обширной и бесполезной земле пустыни Мохава не сыщется ни единой души, которая могла бы сейчас выручить их из беды. В лагере Кэйди, когда они отправлялись патрулировать пустыню, надеясь ознакомиться с местностью, а не встретиться с врагом, остались капитан и четверо солдат. Единственное, что было у тех и чего не оставалось у Каллагена и выживших вместе с ним людей, — это вода, много воды.

Глава 2

Каллаген пересмотрел оставшиеся запасы, но это его не утешило. Организм каждого был явно обезвожен. Он знал эти признаки.

Никто не жаловался; им было не до этого. По воспаленной коже, затрудненному дыханию и бессоннице он мог судить о степени истощения. У Волша чесались руки и ноги, и несколько раз Каллаген видел, как тот трясет головой. Ноющая боль в конечностях, головокружение и тяжелое дыхание служили признаками того, что ему хуже, чем раненому. Дальше за этими симптомами последует исступление, распухший язык и глухота.

Если бы им только удалось завтра добраться до воды! Волш опустошил свою флягу, а потом сделал жест, будто собирается ее выбросить.

— Не делай этого, Волш, — посоветовал Каллаген. — Если мы доберемся завтра до воды, тебе она еще понадобится.

Волш моргнул, потом равнодушно пожал плечами, но флягу не выбросил.

Медленно тянулся день. Минуты казались часами, люди лежали, не шевелясь. Только один раз па все время один из них переполз в тень, а другой занял его место, поскольку для двоих тени не хватало. Вдруг вблизи резкий выстрел расколол скалу: это мохавы напомнили о себе — они здесь, они ждут.

На закате Каллаген поднял людей. Ему пришлось помочь Волшу подняться. Крокер с винтовкой под мышкой стоял, ожидая. Лицо его осунулось, но выражало решимость.

— Не волнуйся за меня, ирландец, — усмехнулся он. — Когда вы туда доберетесь, я буду с вами.

— Я делаю ставку на это.

Теперь они шли, немного отстав друг от друга, потому что при тусклом свете трудно было что-либо различить. Мохавы не стреляли.

Каллаген поднял голову, посмотрел на вершину горы и направился к ней. Впереди всюду возвышались горы, их было на самом деле не так уж много, но они сулили людям надежду.

Через час остановились. Открытое место, ничего вокруг, а перед ними — пространство, казавшееся широким и незащищенным.

Они продолжали путь. Казалось, скалы снова приближаются, ровная земля становится похожа на мелкое блюдце с испеченной почвой на донышке, где после случайного дождя должна была бы задержаться вода. По краю этой отмели кое-где торчали растения пустыни, и эти случайные кустарники, хотя и не могли служить надежным укрытием, но, по крайней мере, можно было надеяться, что люди тут не окажутся явной мишенью.

Дэлавер споткнулся и чуть не упал, но удержался благодаря своему ружью, что воткнулось в песок. Некоторое время он стоял покачиваясь.

— Как ты думаешь, сколько еще осталось? — спросил Каллаген.

— До горы? Думаю, что миля. До воды немного больше.

Они отдыхали какое-то время, некоторые уснули. Каллаген не мог сомкнуть глаз. Мохавы были здесь, недалеко, и они тоже знали о воде. Догадывались ли они, что и солдатам известно местонахождение источника? Если так, то индейцы попытаются остановить их, прежде чем они доберутся до него.

Каллаген отгонял прочь грустные мысли, заставив себя пристальнее рассмотреть почву между ними и горой, видневшейся вдали. Начиная с того места, где они находились, придется завоевывать каждый шаг, а безопасность, пусть даже временную, они обретут только там, где найдут воду.

Впереди высилась Орлиная гора. Мелкое, высохшее русло тянулось к вершине по пустынной почве. Вероятно, вода просочилась в землю как раз в том месте, где они остановились.

А если ключ окажется справа? Он обдумывал свои выводы, а потом вдруг осознал, что небо уже посерело. Он поднял людей, и они опять двинулись дальше.

Сто, двести ярдов преодолели довольно успешно. И вдруг Крокер ощутил страшную боль в ногах. Он спотыкался, стараясь изо всех сил удержаться на ногах. Волш все же упал. Дэлавер помог ему, с трудом подняв его и поддерживая, пока тот не восстановил равновесие.

Еле передвигаясь, спотыкаясь и то и дело падая, мужчины преодолели еще сотни две ярдов. При свете еще можно было разглядеть следы, но Каллаген их не видел… Но если близко вода, то должны быть и следы.

Предположим, что здесь нет воды… А что, если гора, к которой они направляются, вовсе не Орлиная? Эта местность не являлась родиной Дэлавера, а он побывал здесь всего один раз… он мог и ошибиться. Если здесь нет воды, их можно уже считать мертвецами.

Волш снова упал, и ему снова помогли встать. Каллаген посмотрел вверх. При тусклом свете гора казалась голой базальтовой глыбой. Он перевел взгляд вправо.

— Хорошо… — И только со второй попытки из его пересохшего горла могли вырваться слова: — Мы свернем здесь.

Крокер упал, пытаясь вскарабкаться на насыпь высотой не более пятнадцати дюймов. С трудом ему это удалось, он посмотрел на Каллаген с отсутствующим взглядом, отдышался, а потом произнес:

— Все в порядке, ирландец. Я с тобой.

Те же слова повторил и Волш, а потом и Дэлавер. Теперь они оказались на открытой местности, и выстрел угодил в песок рядом с ними. Они знали, что начался бой. Все упали на землю.

— Держите огонь! — резко приказал Каллаген. — Волш, ты и Крокер, можете заряжать оружие. Старайтесь, чтобы в механизмы не попадал песок.

Он ждал, перекатывая сухой камешек во рту. Руки дрожали, взгляд туманился. Он и не подозревал, что в его организме тоже началось обезвоживание. Кожа на руках сморщилась… они стали похожи на руки старика.

Появились индейцы, и Каллаген выстрелил, не глядя на свою винтовку. Он смотрел только на мохава, который споткнулся и упал.

Это вызвало панику среди индейцев. Они были мудрые и не считали победу победой, если она доставалась ценой жизни воинов. Они не верили в человеческие жертвы как средство завоевания земли или во имя каких-то иных целей, если этого можно избежать. Они не боялись умереть, но знали, что мертвый воин не убьет ни одного врага.

— Ты достал его, — с трудом выговорил Дэлавер. — Кажется, это наш первый.

Каллаген кивнул. Он вспомнил о том, как однажды сжег одного индейца. Наверное, никто не убивал индейцев столько раз, сколько это делал он: когда приходил рапорт об убитых в бою индейцах, на его счету обычно оказывалась половина.

Солнце взошло. В этом небольшом углублении между горными кряжами стояла нестерпимая жара. Он ждал, посматривая на то место, откуда стреляли индейцы, но те не появлялись. Волш будто замер.

Время тянулось медленно. Прошел час, за ним другой. Каллаген лежал на песке. Он понимал, что должен двигаться, знал это, поскольку здесь, внизу, солнце пекло особенно сильно. Он должен двигаться, но он не мог.

Однако должен. Они должны попытаться добраться до воды.

— Ладно, — громко произнес он, но никто не пошевелился. — Сейчас мы пойдем.

Ни движения, ни ответа.

Собрав последние силы, он заставил себя подняться. Встал на колени и сильно ударил Дэлавера.

— Поднимайся, черт возьми! — приказал он. — Вставай!

Дэлавер поднялся, покачиваясь. Потом помог Крокеру, и они вместе подняли Волша.

Каллаген держался прямо. Он едва мог стоять под тяжестью запасного ружья, что болталось за спиной, одновременно держа в руке винтовку. Он огляделся по сторонам.

Только скалы и песок, песок и скалы. Вокруг бело-розовый и грязновато-серый песок, а вверху — голые скалы. Он решительно повернул вправо.

— Марш! — надломленным сиплым голосом скомандовал он, пытаясь сглотнуть, но понял, что не может. Каллаген попятился назад, чуть не упал, но все же пошел вперед.

Спотыкаясь, остальные последовали за ним.

Вдруг появился всадник, а за ним другой. Мохавы снова приближались. Они уже считали, что солдаты находятся в их руках.

— Вперед! — пробормотал Каллаген. — Пусть не с ружьем, но хотя бы с револьвером.

Люди, следовавшие за ним, остановились. Он повернулся, встал за ними и начал подгонять, грубо ругаясь и размахивая винтовкой.

Каким бы одурманенным он ни был, он по-прежнему пытался обнаружить следы, но по-прежнему не видел их. Следы обозначали воду; они, как палец, указывали путь к ней. Если нет следов, значит, нет и воды… Но вода должна быть здесь.

Он снова и снова всматривался вдаль. Теперь индейцы находились чуть больше чем в двухстах ярдах.

Каллаген старался держать своих людей вместе. Орлиная гора высилась слева от него, но, увы, никаких следов. Он боролся с отчаянием и понимал, что его глаза почти ничего не видят.

От жары перед глазами поплыли круги; даже гора казалась какой-то нереальной, лишенной материальной оболочки. Волш снова очутился на земле, и Каллаген подождал, пока остальные его подымут. Он ждал, угрожающе подняв свое ружье. И опять они двинулись дальше.

Дэлавер обратился к нему:

— Посмотри, там, прямо.

За скалами виднелись заросли каких-то зеленых диковинных растений. Явно вода была где-то рядом…

— Будь готов, — прошептал Каллаген. — После того, как я выстрелю и перезаряжу винтовку, стреляй и ты.

Он посмотрел на остальных.

— Ты можешь стрелять? — спросил он у Крокера.

— Проверь меня, — усмехнулся раненый.

Волш, в недоумении уставившись на него, снял с ремня свое ружье.

Ладно, даже если он никуда не попадет, сам факт того, что он стреляет, должен помочь, подбодрить, вселить надежду.

Они двинулись вперед, и мохавы подошли ближе. Вдруг Каллаген резко остановился, упал на колени в раскаленный песок и прицелился в индейца, что стоял ближе всех.

Индеец развернул лошадь, припал телом к ее шее и стремглав ускакал прочь.

— Идите вперед, — приказал он остальным. — Идите к тем растениям.

Он не думал, что индейцам известно о револьвере. Он скрывал это, решив подпустить их достаточно близко, чтобы пристрелить еще двоих или троих, прежде чем тем удастся скрыться.

Похоже, что только у одного индейца было ружье. Другие были вооружены стрелами. Каллаген когда-то слышал, что такое оружие поражает цель, если она находится не более чем в шестидесяти ярдах от места выстрела. А на таком расстоянии, имея при себе револьвер, он знал, что делать.

Индейцы были храбрыми воинами — храбрыми, но не глупыми. Они хотели, чтобы Каллаген уже не поднялся, но больше всего хотели сами остаться в живых. Боялись его, потому что он выстрелил в одного из них и убил. И ранил другого, пусть слегка. Вот почему он сейчас не стрелял, выжидая и давая им повод для размышления о том, что с ними может произойти.

Солдаты побежали. Он встал и пошел вперед, чтобы присоединиться к ним. Ключ должен находиться где-то среди зарослей, но он по-прежнему не видел никаких следов. В воздухе не летали пчелы, а пчелы — явный признак того, что поблизости вода.

Каллаген спокойно реагировал на сложившуюся ситуацию. Он слишком часто заглядывал смерти в глаза и знал, что живет в долг. Если здесь есть вода, они напьются, если нет — умрут. Нет никакого смысла идти вперед, особенно это касается Волша, а может быть, и Крокера.

Каллаген внимательно наблюдал. Он прикидывал в уме, что группа индейцев, которая их преследует, состоит не более чем из восьми или десяти человек. У них были вода, лошади и территория, которую они исходили вдоль и поперек, поэтому преимущество явно было на их стороне. У них вовсе не было необходимости возвращаться на далекий пост; им не надо делать доклад вышестоящему офицеру, а лошади давали возможность быстро и легко передвигаться, в то время как его солдатам приходилось идти медленно, с большой осторожностью.

Мохавы снова приблизились, они оказались почти рядом, но солдаты продолжали идти. Вдруг один индеец бросился на Каллагена, но когда тот поднял ружье, индеец развернул лошадь и поскакал прочь. Каллаген услышал за спиной пронзительный крик: на смену первому индейцу прискакал другой.

— Не стрелять! — предупредил Каллаген. — Они ждут, когда у нас закончатся патроны, чтобы потом подойти и окончательно уничтожить.

Он принял решение отстать от своих солдат и прикрыть их сзади. Крокер помогал Волшу. Дэлавер, держа винтовку наготове, шел последним. Индейцы стремительно мчались вперед, заезжая с флангов. Они сидели верхом без седел, а потом, приподнявшись, начинали яростно хлестать лошадей, действуя на нервы солдатам и вынуждая их открывать огонь. Вдруг индейцы погнали лошадей вперед только с одной стороны. Солдаты в недоумении смотрели на них. Все!.. Индейцы добивались именно этого. В голове Каллагена пронеслась мысль: они отвлекают их внимание, чтобы окружить. И в самом деле, последовала атака. Каллаген не опустился на колено, а выстрелил сразу, почти не целясь. Первая пуля пронзила грудь индейца — того, который был ближе всех и мчался на них: он свалился с лошади. В тот же миг Каллаген отшвырнул винтовку, достал свой шестизарядный револьвер и выстрелил — раз, два, три! Первый индеец был сражен наповал, второго ранило в плечо, когда он разворачивал лошадь, а третьему пуля размозжила голову. За спиной послышались выстрелы — один, другой; потом все стихло, индейцы опять ушли, и только мертвые лежали, распластавшись на песке. Каллаген спрятал револьвер в кобуру и последовал за остальными, на ходу заряжая винтовку. Крокер пристально посмотрел на него.

— Приятель, поверь, я никогда в жизни не видел такой стрельбы!

Они вошли в заросли, но обнаружили там только голую полоску песка, клочок потрескавшейся грязи и никакой воды. Никакой!

Глава 3

На какое-то мгновение Каллагеном овладело отчаяние.

— Крокер, — позвал он. — Возьми ружье и посмотри. На некоторое время мохавы отступили, но в любой момент они могут вернуться.

— Я так не считаю, — отозвался Дэлавер. — Погоня за нами стоила им очень дорого, теперь они уже не станут рисковать и вряд ли захотят снова отведать твоих пуль.

Каллаген опустился на землю и принялся старательно заряжать револьвер, обдумывая ситуацию. Сейчас они в самой низкой точке пустыни. У края скал все-таки должен находиться источник, раз вокруг растет зелень и пышная соленая трава, какая обычно поднимается на солончаках. По всей видимости, вода стекала с гор и попадала в этот природный бассейн.

— Заросли мескитовых деревьев и трава свидетельствуют о том, что здесь должны быть грунтовые воды. — Каллаген говорил медленно; его язык распух и теперь еле поворачивался, губы потрескались.

Дэлавер угрюмо смотрел на него. Волш растянулся на земле и не издавал ни звука. Он лежал в тени мескитов, высота которых достигала шести или семи футов.

Голова Каллагена, казалось, отказывалась мыслить, но он все же старался заставить себя вспомнить все, что знал об этом растении. Считалось, что оно не может жить без воды, а корни его проникают в землю на пятьдесят футов. С другой стороны, корни соленой травы вряд ли достигают и десяти футов, а питаются они водой, которая скапливается под поверхностью почвы на глубине менее трех футов.

Каллаген отложил ружье, достал из-за спины и отстегнул запасное и вошел в бассейн. Отбрасывая в сторону комья потрескавшейся земли, он начал копать, нащупывая под верхним слоем песок и глину. Очень сухая почва напоминала шкуру быка, которую лет двадцать назад выбросили в пустыне, да так и оставили жариться на солнце.

Стоя на коленях, он продолжал рыть землю руками, не обращая внимания на пересохшую почву. Соль разъедала руки, но он не думал об этом; его интересовала только вода, которая должна была находиться внизу.

Крокер подошел с хмурым видом и стал за ним наблюдать. Каллаген же упрямо продолжал рыть землю.

— Ты попусту теряешь время. Мы покойники, — проговорил он.

Каллаген даже не посмотрел в его сторону.

— Занимайся своим делом, — сиплым голосом ответил он. — Следи за мохавами. Возвращайся и следи за ними.

Крокер не двинулся с места.

— Ты не офицер, — возразил он. — У тебя нет здесь никакой власти.

Каллаген неуклюже поднялся и повернулся к нему.

— Крокер, у тебя нет выбора, ты солдат. Или ты идешь и выполняешь свои обязанности, или я убью тебя.

Крокер замешкался, потом повернулся и побрел назад, а Каллаген снова упал на колени.

Он был высок, широкоплеч, хорошо сложен. Такие мужчины обычно двигаются легко и в некоторой степени даже с изяществом. Все знали, что срок его службы приближается к концу. Когда он призывался в армию, то, заполняя анкету, указал в ней, что приехал из Бостона. Дважды ему присваивали звание сержанта и каждый раз понижали до рядового за учиненные драки. Среди тех, с кем служил, он считался хулиганом, но и хорошим парнем, если его не трогать.

Пил редко и умеренно, много читал, и у него было мало настоящих друзей, хотя он был достаточно дружелюбен. Редко рассказывал о себе, в совершенстве владел любыми видами оружия и был превосходным наездником.

Крокер прослужил вместе с ним больше года и не помнил, чтобы тот когда-нибудь получал письма. Он был настоящий одиночка. Многие в армии поговаривали, что он хочет сбежать, поэтому держится как-то обособленно, а в армии побеги случались довольно часто.

Теперь он копал уверенно. Фут… два фута. Вырытое углубление по-прежнему оставалось сухим; Каллаген задыхался. Жара, отсутствие воды и изнурительный поход сказывались и на его могучем организме, но он продолжал рыть землю. Наконец Дэлавер подошел к нему, слегка оттолкнул в сторону, и они стали копать по очереди.

Когда вырытая яма достигла четырех футов в глубину, Каллаген почувствовал влагу. Он хмыкнул и начал копать с еще большим остервенением. Песок увлажнился, и наконец сквозь него проступила вода. Дэлавер прижался лицом к земле, которую они бросали в сторону, наслаждаясь ее прохладой.

Каллаген работал. Копать становилось все труднее, поскольку песок затвердевал, но он вынимал полные пригоршни почвы и бросал ее на образовавшийся бугор. Наконец сел, опираясь о него и свесив руки, и застыл в ожидании. Медленно, капля за каплей, вода проступала в вырытой яме.

Наклонившись, он коснулся ее губами, увлажняя язык. Несколько капель смочили горло, и он ощутил, как восхитительная прохлада распространяется по всему телу. Он сделал глоток, другой, поднял винтовку и направился к тому месту, где сидел Крокер.

— Иди туда, — кивнул он. — Там есть вода.

Крокер недоверчиво уставился на него. Затем поднялся на ноги, но тотчас упал. Потом опять медленно поднялся и побрел сквозь заросли.

Каллаген сидел, обводя взором раскинувшуюся перед ним территорию. Тут было не так уж плохо; только скалы позади могли представлять реальную угрозу, но Каллаген не заметил там никакого движения.

Они, конечно, вернутся назад. Теперь он в этом был уверен. Длинный путь вымотал их силы, но, имея воду, они смогут это сделать. Когда их фляги будут наполнены водой, вряд ли мохавы станут преследовать их… До тех пор, конечно, пока их количество значительно не возрастет.

Он начал обдумывать маршрут, подсчитывать расстояние, которое им придется преодолеть, и время, которое понадобится для этого. Уже пора об этом подумать. Может быть, им повезет и они по дороге еще встретят воду, но поход будет долгим, а еды у них уже не оставалось.

Похоже, мохавы действительно ушли. На горе Каменный Козел, что находилась на юго-востоке, есть родник, он это знал. Пытаясь вспомнить, что ему рассказывали об этом индейцы, путешественники, случайные старатели, охотники, он прикинул, что родник должен находиться в двенадцати или пятнадцати милях от них. Это будет трудно для людей в их состоянии, но теперь у них была вода, значит, можно туда добраться.

Через некоторое время он пошел к вырытой яме. Она была уже наполовину заполнена мутной водой, и Каллаген немного попил. Крокер лежал на животе, положив голову на руки, и спал. Дэлавер сидел с запрокинутой назад головой, опираясь о каменную глыбу. Волш спал.

— Ты привел нас к воде, — тихо сказал индеец. — Ты хороший человек, Каллаген. Я думаю, до всего этого ты был офицером.

— Нам предстоит длинный путь, — последовал ответ. Каллаген сидел на корточках и из-за кустарника наблюдал за местностью. — Ты знаешь гору Каменный Козел?

— Я слышал о ней, но сам там не бывал.

— Ты сможешь пройти двенадцать миль?

— Думаю, да. С водой мы пройдем столько, сколько нужно. — Он поднял голову. — Ты хорошо владеешь оружием и ты прекрасный вожак. Тебе было известно, что рядом с соленой травой и мескитовыми зарослями должна быть вода. А что ты знаешь еще?

— То, что я устал и теперь твоя очередь караулить.

Дэлавер встал и потянулся. Вода в яме стала чистой, поскольку песок осел на дно, и он сделал большой глоток, потом попил еще. Встал, вытер рот тыльной стороной ладони.

— Я считаю, лейтенанту следовало с тобой поговорить.

— Что ты имеешь в виду?

— Разве ты не в курсе, что он каждого расспрашивал о пустыне? Он был очень молод и хотел о многом узнать.

— Значит, он был проницательным молодым человеком. Это один из способов чему-нибудь научиться. — Каллаген замолчал, потом в раздумье произнес: — Когда приходится путешествовать по незнакомым местам, лучше заранее узнать о них как можно больше.

Дэлавер улыбнулся.

— Полагаю, что так, но это не помогло ему найти ответы на все вопросы.

Индеец больше ничего не сказал, а Каллаген снова выпил воды и лег на песок. Скоро наступила ночь. Он думал о своих ногах. Ему следовало бы помыть их, но он боялся, что если снимет сапоги, то потом не сможет опять надеть. Его ноги распухли и покрылись волдырями, он чувствовал это и знал, что то же самое произошло с ногами других.

Интересно, что имел в виду Дэлавер, вспоминая то, чем интересовался лейтенант? Человеку, впервые очутившемуся в стране, естественно задавать вопросы.

Они вышли в пустыню, когда на небе появились первые звезды. Прохладный легкий ветерок обдувал землю и слегка раскачивал листья, и тишину нарушал только шорох их шагов по песку. Их фляги были наполнены водой.

Предстояла длинная ночь. Каллаген шел легко, будто у него совсем не болели ноги и будто ему оставалось пройти всего несколько миль. Они находились в пути уже час, а потому решили немного отдохнуть.

Дэлавер, когда они снова двинулись вперед, сказал:

— Не думаю, что нас преследуют, но это еще ни о чем не говорит.

Справа от них тянулись голые, остроконечные скалистые горы, выступая из ровной поверхности пустыни: не дружелюбные, не враждебные, просто безразличные.

Каллагену в свое время довелось преодолеть сотни миль пешком, а иногда на лошади или верблюде, поэтому он мог достаточно точно определять расстояние. За первый час они прошли примерно две с половиной мили. Столько же они преодолеют и за второй час. За третий, вероятно, пройдут две мили, поскольку люди устанут и к тому же им придется пересекать узкий кряж.

Лейтенант завел их далеко на север, намного дальше, чем предполагал Каллаген. И сейчас он впервые за все это время подумал о молодом лейтенанте, поразившись его бездарности и неопытности в такого рода действиях.

Замечание Дэлавера пробудило в нем любопытство, и теперь он старался докопаться до истины. Многое говорило о том, что лейтенант вовсе не знал Запада и пустыни, но невзирая на это, он явно пытался вести их, ориентируясь на определенные объекты местности. Эти ориентиры, вероятно, мог подсказать ему командующий постом, хотя он тоже был новичком в этой стране.

Каллагену не была известна цель их патруля. Об этом знали только лейтенант и командующий. Всему составу патруля объяснили, что их миссия заключается в том, чтобы познакомиться поближе со страной и выяснить, есть ли на ее территории мохавы.

Они выполнили задание: произвели разведку на севере и зашли дальше, чем было необходимо, в то время как считалось, что войскам в пустыне лишь надлежит охранять товарные поезда и платформы вдоль правительственной дороги. Патруль обнаружил индейцев… или, скорее, индейцы обнаружили их.

Теперь лейтенант был мертв, поэтому никто и никогда не узнает точно, что он пытался отыскать в пустыне. Каллаген тщательно прокручивал в голове вопросы, которые задавал лейтенант, пытаясь вникнуть в смысл, заложенный в них. Каллаген хорошо помнил, как однажды лейтенант рассказывал о конокрадах и трудностях поисков воды и пищи для лошадей.

Продвигаясь на север, они обогнули гору Голова Совы и ненадолго остановились у источника под названием Совиная Нора. Вода в нем была не очень хорошей, но по приказу лейтенанта колодец вычистили и оставили в прекрасном состоянии…

С наступлением дня они добрались до источника Каменный Козел, вдоволь напились, вновь наполнили свои фляги водой и расположились в тени отдохнуть. День тянулся медленно, и еще до наступления ночи они двинулись на юг, следя за тем, чтобы горы находились все время справа. Через час обнаружили едва заметный след, прошли низкий перевал и спустились вниз по западному склону горы.

Это был короткий бросок, но Каллаген понимал состояние людей и настаивал на отдыхе. До наступления ночи они разбили лагерь у родника на южном склоне кряжа. Затем опять шли на юг к Пещерным источникам. Им нужно было пройти не больше десяти миль, но тропа поднималась вверх по склону и была устлана мелким песком, что затрудняло движение.

У Пещерных источников они искупались, отдохнули и подумали о еде.

— Сколько еще нам осталось идти? — поинтересовался Крокер. — С меня довольно.

— Придется поднатужиться, — ответил Каллаген. — До Горьких источников двадцать миль, а это первое место, где можно надеяться на помощь. Не исключено, мы там кого-нибудь встретим. А потом предстоит долгий путь назад, в лагерь Кэйди.

Крокер выругался, а Волш пристально посмотрел на Каллагена, затем перевел взгляд на сапоги.

— У меня желание остаться прямо здесь, — сказал он. — Мне кажется, я не смогу дойти.

— Сможешь, — подбодрил его Каллаген. — Какой смысл сдаваться, если уже основные трудности позади.

Волш задумался, видя, как Крокер смотрит на Каллагена: он остро чувствовал сильные и слабые стороны других людей. Будучи сам человеком нерешительным, он не завидовал храбрецам, хотя уважал их и побаивался, когда те изъявляли твердое желание делать то, перед чем он бы заколебался наверняка.

Сейчас взгляд Крекера озадачил его: какая-то напряженность во взгляде заставила и его призадуматься. У Крокера не было причин ненавидеть Каллагена, и Волш был вполне уверен, что это так. Даже менее проницательный человек мог заподозрить недоброе во взгляде Крокера. Это был оценивающий, неторопливый взгляд… и в нем чувствовалась какая-то алчность.

Волш не мог понять причины, но вдруг интуитивно почувствовал, что Каллаген, вероятно, препятствует Крокеру в достижении какой-то его цели.

На третий день, где-то около полуночи, четверо мужчин вошли в лагерь Кэйди.

Убогие дома, выстроенные из ветоши и бревен, служили жилищем, но здесь была вода, еда и отдых.

— Рядовой Каллаген? — Голос солдата звучал отрывисто. — Капитан хотел бы с вами встретиться тотчас. — Он повернулся и показал рукой направление: — Прямо туда.

Глава 4

Каллаген застал капитана Хилла небритым, в нижней рубахе со спущенными подтяжками. Тот сидел в своем кресле и выглядел усталым.

— Вы хотели меня видеть?

— Что с вами случилось? — спросил Хилл.

Каллаген вкратце доложил. Капитан слушал, задумчиво потирая подбородок, затем поднялся с кресла и тихо выругался.

Рядом с кроватью лежала кипа карт, капитан подошел к ним, вытащил одну и развернул на столе.

— Вы можете показать мне, Каллаген, где вы находились, когда на вас напали индейцы?

— Да, сэр. — Каллаген пальцем указал место на карте и отступил назад.

— Какого черта Эллисона туда занесло? Он говорил вам что-нибудь об этом, Каллаген? Может, он вам хоть намекнул, почему вы оказались в том месте?

— Нет, сэр. Я думал, мы просто изучаем расположение местности и пытаемся… по следам понять, что там происходит, сэр.

Хилл резко сел.

— Каллаген, сколько лет вы служите в армии?

— Три года, сэр.

— Значит, скоро ваша служба заканчивается?

— Да, сэр. Мне осталось десять дней.

— Помнится, вас дважды производили в сержанты. Почему вас лишили звания?

— Драки, сэр.

— Драки? Черт возьми, о чем они думают? Я скорее пристрелил бы мужчину, если он не дерется. Ладно, Каллаген. мне нужна ваша помощь. С этого момента вы снова сержант.

Он резко поднял глаза на Каллагена.

— Вы образованный человек, Каллаген. Вы были когда-нибудь офицером?

На мгновение Каллагензамешкался.

— Да, сэр. Несколько раз.

— Полагаю, вас лишали звания за драки? — с сарказмом поинтересовался Хилл.

— Нет, сэр. Я избегал неприятностей. — Он снова сделал паузу. — Я — ирландец, сэр. В наши дни это значит, что я — человек без родины. Все ирландцы с военной подготовкой идут служить куда угодно, лишь бы их взяли.

— Вы служили с Мигером?

— Да, сэр.

— Вы говорили, у вас остались вещи Эллисона. Идите в казарму и соберите их. Он служил со мной совсем недолго, и у меня не было времени познакомиться с ним поближе, однако, полагаю, у него была семья.

Каллаген стоял, не решаясь тронуться с места.

— После того, как я высплюсь, сэр?

— О, разумеется! Прошу прощения, Каллаген. Понимаю, вам пришлось очень туго. Позже я хочу получить подробный отчет. Будучи офицером, надеюсь, вы в курсе, как писать отчеты. Пожалуйста, сделайте это. Мне хочется узнать как можно больше о мохавах, воде и местности… ну, вы понимаете.

Был почти полдень, когда Каллаген проснулся. Его ноги покрылись волдырями, и он тщательно их обработал. Стояла тишина. В лагере было всего каких-нибудь восемь человек, не считая капитана Хилла и тех троих, что, как и он, после длительного похода не в силах были заступить на дежурство.

Каллаген оделся и побрился и только потом отправился в казарму лейтенанта Эллисона.

Он вошел в небрежно построенную лачугу и поразился тому, что обнаружил там. Кто-то здесь уже побывал. Походная сумка погибшего лежала раскрытой, а ее содержимое было разбросано по раскладушке. Явно кто-то в спешке рылся в вещах лейтенанта, вскрывал письма и все перевернул вверх дном.

Каллаген подошел к выходу, приподнял лоскут холщовой материи, что служила дверью, и внимательно осмотрел землю снаружи. Ему ничего не удалось определить, поскольку там было много разных следов. Вероятно, кто-то из солдат заходил сюда, надеясь найти деньги или что-нибудь полезное для себя.

Он открыл соседнюю дверь и вошел в комнату капитана. Обо всем доложил Хиллу, а потом они вместе вернулись в жилище лейтенанта Эллисона.

Капитан Хилл окинул его взглядом.

— Воры! Только этого нам не хватало! Восемь человек, и как мы узнаем, кто из вас вор?

— Семеро, сэр. Я вошел сюда по вашему приказу, у меня лично не было для этого причин.

Каллаген осторожно собрал вещи лейтенанта. Эллисон относился к тому сорту людей, которые отличаются аккуратностью и щепетильностью. Его военная форма была новой, неношеной. И все его вещи были новыми — очень необычно для человека, у которого много обязанностей.

Каллаген удивился и осмотрел вещи еще раз. Одна форма явно никогда не надевалась. И по крайней мере одну пару сапог тоже никогда не носили. В углу на гвозде висела чистая, сияющая сабля, вероятно, тоже совсем новая.

Он осматривал вещь за вещью до тех пор, пока не закончил, а потом уселся на кровать. Все, что находилось в распоряжении Эллисона, было новым; что бы лейтенант ни планировал, он явно не собирался здесь надолго задерживаться. У него не было ни одной из тех вещей, которые обычно берет с собой офицер, отправляясь на новое, отдаленное место службы, — ни одного предмета, который поможет разнообразить жизнь солдата в лагере. Ни картин, ни бумаги, ни книг. Ни даже запасного куска мыла… ничего! А теперь Каллаген решил взглянуть на вещи, которые Эллисон носил при себе.

Он разложил их перед собой на столе. Связка ключей, несколько странных монет, а в маленьком кожаном мешочке десять «золотых орлов» — приличная сумма для армейского офицера. Здесь также было письмо, квитанция об уплате за хранение дорожного чемодана в гостинице Лос-Анджелеса. И, наконец, внутри того же кожаного мешочка он обнаружил… маленький, почти не заметный для глаз квадратик оленьей кожи, а на нем какие-то стрелы, круги, кресты.

Это была карта пустыни Мохавы. Кресты символизировали горные хребты, а кругами были обозначены родники. Долина Смерти вообще отсутствовала на карте, хотя реку Колорадо нарисовали с большой тщательностью. На карте не показали западный берег и горы, что отделяют пустыню от моря. Для человека, не знающего пустыни, она ни о чем не говорила, и вообще трудно было понять, что на этой карте хотели выделить.

Кто бы ни был человек, который делал эту карту, понятно, что он не имел четких представлений о пустыне. Случайно или по какой-то иной причине на ней отсутствовали некоторые горные кряжи. Зато до мельчайших подробностей были показаны массивные горные хребты, которые тянулись на восток, как раз в том месте, где проходил их патруль, и путь к ним лежал со стороны реки Колорадо.

Каллаген на минуту задумался, потом спрятал карту во внутренний карман рубахи, аккуратно сложил все остальное и отнес походную сумку и саблю в комнату капитана Хилла.

Тот взглянул на вещи.

— Позаботьтесь о них. Завтра курьер отбывает в Сан-Франциско. Отправьте вещи с ним.

Каллаген вернулся в свое жилище. Когда он вошел, Крокер поднял глаза. Он смотрел на походную сумку.

— Ты укладывал одежду лейтенанта? Бедняга Эллисон!

— Он был хороший человек. Думаю, и он бы так поступил…

— Ты многому здесь научился. Но, знаешь, когда все это попадет в руки индейцев, ты очень расстроишься.

Крокер изучающе смотрел на сумку.

— А он немного с собой возил, как ты считаешь? Семейный человек — а он был им — всегда берет с собой какой-то небольшой запас, чтобы облегчить себе жизнь. Но Эллисон… Приехал молодой офицер, привез с собой разной еды и всякой всячины…

— Мне ничего не известно о семье Эллисона. Но в его документах мы нашли адрес, кажется, его сестры. Я отошлю вещи ей.

— Да? Хилл явно завязан чем-то с тобой. Какие дела у тебя с ним?

— Никаких, — ответил Каллаген. — Ему нужна помощь, вот и все. После того как погиб Эллисон, у него нет никого, кто бы мог ему помочь.

Ему не нравился Крокер, и он старался не отвечать на его вопросы, однако не хотел и ссориться с ним. Крокер был сильным, крепким мужчиной. В походе он получил серьезное ранение, но как только ему сделали перевязку, он снова отправился в путь и держался даже лучше, чем тот же Волш, который был цел и невредим. Хорошо это или плохо, но он был выносливым человеком и к тому же настоящим пограничником.

Мысли Каллагена были заняты картой. Тот, кто рылся в вещах Эллисона, явно искал ее… А может быть, этот кто-то просто надеялся найти бутылку виски?..

Итак, карта… Было очевидно, что она старая. Кто бы ни был человек, нарисовавший ее, он прочесал территорию от реки Колорадо в западном и северном направлении, но явно ничего не знал о местности, что простирается от этого лагеря до берега.

И горные кряжи лежат не так, как на самом деле. Вероятно, у составителя не было компаса и он не имел возможности точно определить свое местонахождение по отношению ко многим участкам пустыни. Шкура-карта была прекрасно выделана, возможно, даже индейцем.

Но при чем здесь вообще карта? И как она попала к Эллисону?

Каллаген подумал о капитане Хилле. Хороший человек, но уставший. Ему шел пятый десяток. То ли из-за отсутствия поддержки со стороны влиятельных лиц, то ли от недостатка каких-то особых заслуг в послужном списке его постоянно перебрасывали с места на место, лишая надежды на повышение. Человек, страдающий от рутины жизни. Скоро он выйдет в отставку, этот капитан Хилл, который день за днем выполняет свой долг, один из верных служак, кто поддерживает порядок в армейском механизме.

Каллаген чистил ружье и револьвер, доставшиеся ему от лейтенанта, и обдумывал сложившуюся ситуацию. Постепенно он привел механизм в рабочее состояние, а потом с Дэлавером они повели лошадей на свежее пастбище. Индеец остался их охранять.

Возвращаясь назад в лагерь, Каллаген заметил какое-то движение в кустах. Он подошел поближе. Следы сапог на земле… значит, это был Крокер. Он насмотрелся на эти следы за время их долгого похода. Крокер следил за ним… Почему?

Должно быть, Крокер подозревал, что Каллаген отыскал что-то в вещах лейтенанта, ведь он был человеком жадным. А что, если ему известно больше, чем самому Каллагену? Или он просто надеется отыскать что-то, что представляет ценность?

Мысли привели его к воспоминаниям о том дне, когда он прибыл в лагерь в компании Эллисона, подростка из Миннесоты и какого-то жителя восточной части Соединенных Штатов.

Стояла тихая, жаркая погода. По песчаной равнине пронесся пылевой вихрь, словно исполняя какой-то ритуальный танец. Это было жалкое, Богом забытое место для тех, кому приходилось здесь служить, и все же — Каллаген прищурил глаза и устремил взгляд на выступающие вдалеке, затерявшиеся в голубизне неба скалы — это была прекрасная страна… для тех, кто не воевал.

Секрет пустыни!.. К ней нужно приспособиться. Привыкнуть к томящимся в одиночестве просторам, подернутым дымкой горам, к теням, которые они бросают на восходе и закате солнца. Что-то первобытно-грубое было в этой земле, но в ней было и что-то прекрасное. Это была страна, к которой человек может привязаться и полюбить ее.

Здесь он сражался с индейцами, потому что они сражались с ним; но в некоторой степени он их понимал. По крайней мере, ему так казалось.

Ему здесь недолго оставалось пробыть, всего несколько дней. Он забыл нашить сержантские полоски и даже не вспомнил о них. А, пустяки! Через несколько дней он будет свободен от армии и сможет отправиться куда пожелает.

Но куда? Назад в Ирландию? Обратно в Бостон? А что там? Бостон был просто городом, где он жил некоторое время… На свете есть много других городов, других мест. Он привык к жизни в армии. Много времени прошло с тех пор, как он занимался в жизни чем-то другим.

Подобно многим, он скрывался до тех пор, пока не пришел в армию, убегал от своего прошлого, стараясь затеряться в рутине повседневного существования.

Его карьера мало чем отличалась от карьеры многих других ирландских солдат. В Ирландии его звали О'Каллаган. Эта фамилия принадлежала древнему и почтенному роду, но после поражения восстания в 1848 году ему пришлось бежать из страны. Он сел на первый попавшийся корабль, направлявшийся в Канаду.

Это был разгар «золотой лихорадки». Он пересек территорию Канады и спустился вниз по западному берегу в Калифорнию, где в Тринити промывал золотоносный песок. Наконец добрался до Сан-Франциско, где его обманули, нечестно поступили с ним, а когда он снова пришел в себя, то понял, что находится в море и все деньги его ушли.

Он вскочил на корабль, отплывающий в Северную Африку, но, не имея средств и опасаясь ареста, присоединился к французской армии. Два года участвовал в кампаниях в пустыне Сахара, был ранен и лишен звания. Восстановив силы, отправился в Афганистан и там пошел в армию, начиная служить в звании офицера артиллерии. Он быстро продвигался по службе, но после захвата Кандагара оставил армию и некоторое время провел в Индии, а потом, наконец, добрался до Шанхая. Здесь в 1862-м и 1863 годах служил в армии Фрэнсиса Таунсэнда Ворда и после захвата Сучоу покинул службу.

Снова очутившись в Соединенных Штатах, он присоединился к Ирландской бригаде и воевал в Чанселорсвилле, Уайлдернессе, Спотсильвании и Золотой гавани.

Сейчас ему тридцать четыре года. До окончания службы остается всего несколько дней. Ему удалось накопить триста долларов, и теперь он решил отправиться в ту часть Калифорнии, которая лежит за горами. Такое решение он принял несколько дней назад…

Капитан Хилл вышел на улицу из своего жилища.

— Каллаген? Вы бы лучше занялись своей формой. У вас, надеюсь, есть полоски?

Каллаген улыбнулся.

— Я сохранил их, сэр. Подумал, что они еще могут мне пригодиться.

— Полагаю, вы находились в составе Ирландской бригады? Думаю, вы увольняетесь как раз вовремя. Здесь скоро появится новый командир.

— Сэр?

— Майор Эфрейм Сайкс, а он не любит ирландцев.

По спине Каллагена пробежал холодок дурного предчувствия.

— Я знаком с майором, сэр. И мне известно, что он думает об ирландцах. И обо мне тоже.

Глава 5

Капитан был удивлен.

— Вы знаете майора? — переспросил он.

— Да, сэр. Мы встречались несколько раз. Он один из тех, кто считает, что мы, ирландцы, — люди второго сорта. Помню, до войны он руководил предприятием, на дверях которого висела табличка: «На работу ирландцы не требуются».

— Я что-то об этом слышал. Ладно, будем надеяться, что вы заберете свои документы до того, как он приедет.

— Мы, ирландцы, привыкли к такому отношению, сэр. На протяжении долгого времени мы терпели это в Ирландии от британцев. Ирландцам-католикам не разрешалось открывать собственные школы. И ни один ирландский ремесленник не имел права обучать своему мастерству. Священникам приходилось прятаться или вовсе покидать страну. Это было очень жестоко.

— А вы?

— Я уехал, сэр. И здесь временно — пытался разведать земли Калифорнии.

Хилл бросил на него взгляд.

— Правда? Значит, вам кое-что известно о минералах?

— Совсем немного. О них, похоже, я больше узнал в Азии.

— Вероятно, какое-то время вам пришлось провести в пустыне. Каллаген, ходят слухи, будто прямо здесь, в Мохаве, сосредоточены огромные залежи золота и серебра. — Теперь он продолжал говорить почти шепотом: — Вы слышали что-нибудь о Золотой реке? Говорят, она протекает в пещере под пустыней.

Каллаген пожал плечами.

— Знаете, сэр, всегда рассказываются такие истории. Вам известно, что, когда в восьмом веке мусульмане завоевали всю Северную Африку, христиане исчезли. Разумеется, многие из них неожиданно обратились в мусульманскую веру. Это был единственный выход, чтобы остаться в живых. Но некоторые были убиты, некоторые покинули страну… в любом случае они исчезли. А в результате о Сахаре распространяются неимоверные истории. По ночам будто бы в пустыне слышатся какие-то таинственные звуки. По словам берберов и туарегов, эти звуки доносятся из подземных городов. Говорят, в этих городах прячутся христиане и ждут, когда наступит их час.

Капитан Хилл щелкнул пальцами.

— Думается, им придется долго ждать. Кстати, Каллаген, будь я моложе и если бы увольнялся из армии, я бы прислушался к этому. Знаете, некоторые реки в пустыне протекают под землей, поэтому разве они не могут вымыть там пещеры? А если в скалах и правда есть золото?..

Несколько дней прошло как обычно в заведенном порядке. Несколько раз капитан Хилл отправлял патруль из трех человек разведать местность, и каждый раз он натыкался на индейцев. Дважды его обстреливали, и солдаты открывали ответный огонь, но пострадавших ни с одной, ни с другой стороны не было. Каждый раз они тщательно осматривали дорогу в надежде увидеть обещанное подкрепление. Утром отводили лошадей и мулов на редкие пастбища и присматривали за ними. Несколько раз недалеко от лагеря видели мохавов.

Дважды мимо проходили грузовые караваны, направляющиеся в Колорадо. Фрахтовщики были крепкими, закаленными пустыней людьми и хорошо вооружены, но несмотря на это индейцам удавалось угонять их лошадей, а однажды даже ранить человека. В нескольких милях от Ла-Паса был убит старатель.

В одно время на территории лагеря были возведены глинобитные постройки, но поскольку у армии не было постоянной стоянки, поступило разрешение сровнять их с землей. Некоторые были затоплены в результате неожиданного паводка и находились под угрозой разрушения, у других же поспешно сложенная крыша требовала ремонта. Но в самую жаркую погоду люди предпочитали хижины из веток кустарников, где свободно гулял ветер.

Каллаген вел восстановительные работы в нескольких домах и всегда следил за тем, чтобы рядом в случае нападения оставалось удобное поле для ведения огня. Несколько месяцев обещали прислать крупное подразделение, но оно так и не пришло. Не прибыли и документы Каллагена об увольнении.

Однажды, когда капитан Хилл появился на строительстве, чтобы посмотреть, как обстоят дела, Каллаген спросил его:

— Сэр, по поводу лейтенанта Эллисона… вас предупредили?..

— Что за вопрос?

— Это только мое предположение, но мне кажется, что он был не настоящий офицер. Когда-то он, может, и был им, поскольку знал установленный порядок в армии. Но мне кажется, что он не служил, а в лагерь его привели личные обстоятельства.

— Интересно, для чего ему это понадобилось?

— Предположим, он знал, в чем будет состоять его служба, значит, мог в течение нескольких дней и даже недель исследовать пустыню в сопровождении солдат. Насколько вам известно, сэр, сообщение здесь не особенно хорошее. Военные части удалены друг от друга на сотни миль, и, чтобы добраться до них, требуется иногда месяц, а то и два. Зная это, офицер мог приехать, обследовать значительную часть местности, а потом исчезнуть — до того, как кто-то спохватится.

— Но для чего? Ни один здравомыслящий человек не станет проситься на службу в пустыню.

— Точно так, сэр. Вероятно, он что-то искал. Вы сами упомянули о Золотой реке. И предлагали разведать те земли.

Хилл небрежно махнул рукой.

— Это был всего лишь разговор. Разумеется, места, подобные этому, вызывают разные толки, рождают легенды, но все это чепуха, Каллаген, полная чепуха. Пустыня — дьявольский уголок: несколько тысяч квадратных миль песка, скалистые хребты, кактусы и никакой воды, в лучшем случае, она плохая. Пустыня — неподходящее место для человека, собственно, поэтому ее и называют пустыней.

Мерсер пас скот, когда к нему присоединился Каллаген. Было прекрасное, чистое утро, еще не впитавшее в себя изнуряющую жару. Солнце бросало тени в каньонах, зато на его фоне поразительно отчетливо возвышались скалы. Невозможно узнать горы до тех пор, пока не увидишь их на рассвете и на закате.

— Прекрасная страна, Мерсер… Ты случаем не из Миннесоты?

— Да, здесь везде все разное, — будто не слышал тот последнего вопроса. — Индейцы тоже разные — здесь у нас сиу и несколько чиппева…

— Ты ведь прибыл в подразделение вместе с лейтенантом Эллисоном, ведь так?

— Да. Мы получили приказ и ждали своего этапа, когда он присоединился к нам и сказал, что едет в Кэйди.

— Очень жаль, что мы потеряли его. Мне кажется, он был хорошим офицером. — Он минуту помолчал. — Я отправил вещи его сестре. Думаю, у него больше не было родственников.

— У него были друзья в Лос-Анджелесе, сержант. По крайней мере, один. Перед тем как заговорить с нами, он беседовал с парнем в Белла-Юнион. У парня был сломан нос, и вообще он был похож на жулика.

— Может, случайное знакомство?

— Я так не думаю, сэр. Вероятно, лейтенант ему доверял. Я видел, как он держал документы Эллисона на станции. Это был тот самый конверт, который был передан капитану Хиллу.

Держал документы или давал распоряжения?.. Каллаген наблюдал за лошадьми, продолжая пустую болтовню с Мерсером на разные темы. Вернувшись в лагерь, сразу пошел к себе в комнату, где застал Крокера. На раскладушке лежала дорожная сумка Каллагена, она была раскрыта.

— Черт побери, что здесь происходит?

Крокер резко обернулся.

— У меня закончились сигареты. Думал, может, у тебя есть.

— Я не курю. И никогда не курил.

Крокер заставил себя улыбнуться.

— Подумать только, действительно! Как я мог забыть?

— Держись подальше от моих вещей, Крокер, иначе в следующий раз я не стану предупреждать.

— Разумеется, серж, буду держаться подальше, да не сердись так. Сержант ты или нет, но знаю, мне от тебя достанется в случае чего.

— Верно.

Крокер неловко протиснулся мимо него и вышел. В сумке не было ничего интересного, разве что обычные вещи обычного служащего.

Но Крокер явно что-то подозревал. Что? Или он тоже, как и Каллаген, просто о чем-то догадывался? А может быть, он что-то знает или в его голове просто родились подозрения?

Каллаген приставил ладонь к глазам и оглядел пустыню. Несомненно, индейцы сейчас неподалеку. Капитан Хилл и восемь солдат без запаса оружия и еды… Если бы мохавы Догадывались об этом, они в любой момент могли бы стереть с лица земли весь лагерь.

Каллаген загнал лошадей в загон и выставил охрану. Кажется, капитан Хилл хочет все дела передать ему, и он был готов принять на себя любую ответственность.

Как всегда случается в пустыне, ночь наступила неожиданно. На одно мгновение солнечные лучи окрасили горные хребты в ярко-красный и золотистый тона, а потом исчезло солнце, и на небе появились звезды.

Крокер и Бъюмис в первый раз заступили на пост. Бьюмис был новобранцем и совсем недавно прибыл из Пенсильвании. Кто бы ни был Крокер, ему нужно отдать должное — он прекрасно нес службу и знал, что такое слабости, не поддаваясь ни одной из них. Бьюмис мечтал лишь об одном: скорей вырваться из армии.

— Разве вы не можете поговорить с капитаном, сержант? — не раз спрашивал он Каллагена. — Мне нечего здесь делать. Я просто поссорился со своей женой и пошел в армию, чтобы ее проучить. Больше я на нее не сержусь.

Каллагену пришлось улыбнуться.

— Слишком быстро ты хочешь покинуть нас, Бьюмис. Мне жаль, но теперь ты здесь и тебе придется остаться.

— Вы хотите сказать, что я не смогу уехать отсюда? Что это за условие?

— Ты пришел служить в армию, и теперь тебе придется дожидаться окончания срока. Другого выхода нет.

— А как же моя жена? Она бросит меня!

— Если она это сделает, тебе будет лучше без нее. Успокойся. Выбор сделан, теперь осталось довести дело до конца.

Поднималась луна, заливая верхушки скал серебристым мерцанием. Ночь предстоит темная. В такие ночи кажется, что освещенные лунным светом тени движутся, а кому-то, может быть, покажется, что это индейцы.

Было очень тихо. Капитан вышел из своей комнаты.

— Жизнь — хорошая штука, Каллаген, но она проходит мимо…

— Вы всю жизнь служили, сэр?

— Нет. Перед войной четыре года не служил. Если бы я оставался все время в армии, я бы уже мог быть генералом. По меньшей мере, полковником. Но армия в мирное время была немногочисленной, а у меня хватало обязанностей в фортах на плоскогорьях. Я бросил армию и открыл магазин.

— Как генерал Грант.

— Да, но ему повезло. У меня тоже неплохо получалось, но потом партизаны сожгли мое имущество, и я все потерял. Я снова вернулся в армию. Если бы вернулся годом раньше, то получил бы звание.

— Жизнь полна неожиданностей, сэр.

Хилл повернул голову и посмотрел на Каллагена.

— Так ты говоришь, что раньше встречался с Сайксом?

— Да, сэр. Это он лишил меня звания сержанта… оба раза.

— Расскажешь мне об этом?

— Ну, вам известно, как некоторые люди относятся к ирландцам. Нас презирают во многих местах, есть гостиницы, где нас не принимают, рестораны, где нам отказывают в обслуживании. Сайкс был куда хуже. Я об этом ничего не знал. У него даже возникли неприятности с китайцем, который стирал его белье. Он сильно ругался с ним и, казалось, собирался однажды ударить, когда я предложил ему свою помощь.

— Что ты сделал?

— Я предложил перевести, сэр, я знаю китайский.

Хилл уставился на него.

— Китайский? Правда?

— Я говорю на семи языках и знаю с полдюжины диалектов, сэр. Ну, он сказал мне, что я должен перевести китайцу, и я это сделал, стараясь прояснить ситуацию. Потом отдал честь и собирался уйти, как он остановил меня и предупредил, чтобы я больше никогда, ни при каких обстоятельствах не вмешивался.

— А потом?

— Потом он постоянно придирался ко мне. Он узнал, что я ирландец, хотя раньше догадывался об этом. Я выполнял всю тяжелую работу. Однако по-настоящему он взбесился из-за девушки.

— Девушки?

— Да, сэр. Она приезжала на пост, чтобы встретиться с кем-то, кого она знала, будучи еще ребенком, а мне было приказано сопровождать ее. Она все время смотрела на меня, сэр, а потом вдруг сказала, что где-то встречала меня раньше. Она переспросила мое имя, а когда я ей ответил, она меня узнала. Мы были и в самом деле знакомы раньше, капитан… в Сучоу, в Китае. Я прибыл тогда к маленькому храму с небольшим войском. Тогда я был в звании майора… в подразделении Ворда — к тому времени оно было известно как подразделение Гордона, еще его называли Непобедимой Армией. Тогда девушка эта была просто нескладным подростком. Вместе с матерью и врачом они бежали от повстанцев и нашли временный приют возле храма. Мы очистили себе путь и захватили их с собой.

— Вы были тогда майором? Да вы добились успехов в карьере, Каллаген!

Он пожал плечами.

— Ворд вывел свою армию из портов, капитан. Он взбудоражил всю землю, а вместе с ней некоторых самых выдающихся воинов. Он принимал в свою армию людей всех национальностей и никогда не сортировал их. За него это делали сражения, а мы почти постоянно вели бои. Семьдесят процентов его военных до этого служили в других армиях, а подразделение насчитывало примерно две сотни ирландцев. Китаец Гордон принял командование закаленным в боях подразделением. Он не мог обращаться с нами плохо.

— Сайкс понял, что девушка вас узнала?

— Он видел, как мы разговаривали, и пришел в ярость. Я был призывником и к тому же вел себя очень дружелюбно. Разумеется, больше говорила Мелинда, а потом появился ее отец. Он всегда оставался мне признателен за то, что я помог его семье, и мы продолжали разговор, а Сайкс куда-то улетучился. Спустя два дня меня перевели. Как раз набирали состав нового подразделения для пограничной службы, и я оказался в списке.

— А он остался с девушкой?

— Нет, сэр. У Мелинды есть голова на плечах, ей показался странным мой неожиданный перевод. Не думаю, сэр, что это ему сильно помогло.

Глава 6

Майор Эфрейм Сайкс был человеком особого склада. Непоколебимый в любом своем решении, он подходил к каждой проблеме, зная, что в конечном счете может быть только два решения: его собственное и неверное. Это он впитал с молоком матери, и с тех пор ничто не могло изменить его.

Он был высокий, симпатичный мужчина с безукоризненной внешностью. Вежливо и рассудительно, с некоторым изяществом, он относился к тем, кого считал ровней себе. Иных он просто игнорировал, испытывая к ним презрение. Будучи единственным ребенком в семье, он воспитывался на убеждении, что белый человек англосаксонского происхождения — это человек правильной веры, правильной школы и правильного социального положений, и любое решение, которое он принимает, это единственно верное решение.

Он родился в доме в небольшом городке, где его отец управлял самым крупным из трех городских банков. В школе он был смышленым, но не гениальным, способным, но лишенным воображения и закончил ее почти на отлично. Когда началась война между штатами, его наделили особыми полномочиями, и он быстро поднялся до звания майора, в какой-то степени благодаря тому, что однажды отличился в бою, в критический момент нанеся сокрушительный удар по врагу, отвлекая его от своих позиций, и, таким образом, решил исход битвы.

Однако ему выгодно было забыть тот факт, что, когда началась атака, его лошадь от него сбежала, а его люди продолжали бой. Но он не был удовлетворен наградой в результате этой битвы, поэтому постепенно запамятовал, как вообще началось нападение, и откровенно не любил вспоминать это. По его словам, ему просто повезло, что он в тот момент заметил слабое звено на вражеской линии обороны.

Война для него закончилась слишком быстро, поскольку он собирался стать генералом или хотя бы полковником. Ему это не удалось, и, несмотря на то что после войны офицеров было предостаточно, он не терял надежды, что ему дадут хороший пост, где он одержит потрясающую победу над индейцами. Разумеется, над индейцами равнины, которые пользуются репутацией лихих и бесстрашных воинов.

Многие «правильные» люди презирали ирландских иммигрантов, поэтому он тоже их презирал.

В своей жизни ему только раз довелось иметь дело с ирландцами, которые поселились на краю города, чтобы строить железнодорожную ветку. Многие из них сильно пили и, казалось, подшучивали над ним, а это не могло не уязвить его достоинство. В армии в его отряде было совсем немного ирландцев, но они тоже слишком много пили и тоже подшучивали над ним.

Будучи партнером отца, он владел отделением банка и частично небольшой обувной фабрикой. На фабрику не принимали ирландцев, но подобное отношение было распространенным в те времена, поэтому не вызывало ни у кого никаких возражений.

Он не проявлял интереса ни к одной девушке до тех пор, пока не встретился с Мелиндой Колтон. Ее семья принадлежала к высшим кругам общества. Отец — дипломат, дядя — генерал. Пару раз он сопровождал ее на обеды, но когда увидел, как она свободно, по-дружески беседует с Каллагеном, то пришел в ярость.

На него не произвел никакого впечатления тот факт, что когда-то и Каллаген был в одном с ним звании.

— Мисс Колтон, — осторожно пытался внушить он ей, — этот человек — бродяга, ему суждено быть солдатом. Он… он ирландец!

Мелинда не воспринимала его всерьез, и его это очень раздражало. Как-то она заметила:

— Кстати, генерал Томас Фрэнсис Мигер тоже из Ирландской бригады. Он женат на моей подруге, и они очень счастливы.

Сайкс был достаточно умен и решил сменить тему разговора. Кроме того, он не чувствовал твердой почвы под ногами, поскольку в то время его командиром был генерал Шеридан, который являлся сыном ирландского иммигранта.

Теперь же ему предстояло командовать тремя кавалерийскими отрядами, целью которых был захват нескольких фортов в пустыне Мохава. Эта земля принадлежала индейцам. Но не из племен сиу и шайенов, однако у него не было никаких сомнений по поводу того, что он сможет одержать над ними победу.

И еще одно. Наряду с другими бумагами в его пакете хранились документы об увольнении из армии некоего рядового Морти Каллагена. У него были на то свои причины — запомнить это имя. Используя достаточно неприглядный предлог, ему удалось лишить Каллагена звания сержанта. В первый раз это был его приказ, а во второй — сыграло роль его влияние. Вероятно, больше всего на свете люди ненавидят тех, кто хоть раз отнесся к ним несправедливо.

Он объяснял свое поражение в отношениях с Мелиндой Колтон спором, возникшим между ними по поводу Каллагена. И теперь ему снова придется встретиться с этим человеком. Ему просто повезло, считал он, что Каллаген скоро увольняется. И пришла в голову идея: если увольнительные документы не получены на руки, сам факт увольнения не имеет силы. Прекрасная причина! Каллаген уволен со дня выпуска документов или с момента их доставки?

Он гнал от себя эти мысли и задумывался над тем, что ему предстояло в недалеком будущем. Ему придется вводить войска в Марл-Спрингс, Биттер-Спрингс, Рок-Спрингс и форт Пиут. Как он понимал, ему следует обеспечивать безопасность продвижения груженых караванов и составов вдоль правительственной дороги. Он не должен предпринимать никаких шагов против мохавов до тех пор, пока они первыми не станут нападать. Его миссия состояла в защите дороги.

Майор Сайкс никогда в жизни не видел пустыни. Он попал в Калифорнию на корабле и не имел ни малейшего представления о том, как выглядят эти «форты», где ему надлежало расположить гарнизоны, и как вообще проходит служба в такой местности. Он знал понаслышке о боевых действиях в пустыне, разговаривал с офицерами, которые сражались с индейцами апачи в Нью-Мексико и Техасе. Он был вполне уверен, что справится с ситуацией, сомневаясь только в одном: сможет ли отыскать нужное место в пустыне.

Лагерь Кэйди размещался на реке Мохава. Неподалеку от сверкающего потока воды он различил возвышающийся над землей столб. Вероятно, здесь можно переправиться на лодке.

Оказавшись на возвышенности, Сайкс окинул взглядом лежащую внизу пустыню и был потрясен. Капитан Мэрриот, его заместитель, пояснил:

— Здесь почти везде пустыня. Говорят, четырнадцать тысяч квадратных километров, в зависимости от того, чьи данные использовать.

— Просто невозможно, капитан! Это больше, чем весь штат Массачусетс.

— Да, сэр. Для большей точности стоит добавить еще часть территории Коннектикута. Много труднопроходимых мест, сэр, и очень мало воды.

Майор Сайкс ужаснулся. Даже при его богатом воображении невозможно было представить такие громадные площади, занятые пустыней, а ему предстояло патрулировать правительственную дорогу на этой более чем бесполезной местности всего лишь с тремя отрядами солдат!

— Вы служили в пустыне, Мэрриот?

— Нет, сэр, но я путешествовал по ней. Здесь остро стоит проблема воды. Очень сложно достать ее в нужных количествах для целого отряда.

— А как же индейцам это удается?

— Они рассеяны по всей территории и знают места, где расположены крошечные ключи, в которых хватает воды на одного или двоих. Чтобы напоить лошадей и набрать воды для себя, им зачастую приходится часами искать эти водные источники.

На закате они въехали в лагерь Кэйди. Сайкс совсем пал духом. Редкие деревья бросали на землю какое-то подобие тени, а река-струйка вовсе не укладывалась в представление Сайкса о водной артерии. Хижины из бревен и глины, накрытые ветками кустарников, никак не вмещались в понятие о доме. Некоторые солдаты предпочитали в жаркую погоду жить в лачугах, сооруженных из прутьев.

Капитан Хилл ожидал их.

— Вы устали с дороги, сэр. Я подогрел вам воды, если хотите принять душ…

— Вы не строили солдат?

— Здесь всего восемь человек, сэр. Трое из них в данный момент находятся на дежурстве, остальные только что вернулись из патруля.

Он был возмущен беспечностью капитана, но чувствовал себя слишком уставшим и разгоряченным, чтобы попусту спорить. Они прошли в комнату Хилла, и тот достал драгоценную бутылку виски.

— Это вам поможет, сэр. Понимаю, вы потрясены, пустыня — это не побережье. Но со временем она вам понравится. В ней что-то есть, сэр, и вы это поймете.

— Я очень постараюсь, чтобы этого не произошло, — последовал краткий ответ Сайкса.

Хилл рассказал ему, как обстоят дела с индейцами.

— Здесь в лагере есть два человека, — добавил он, — и им нет цены. Один из них — индеец — Дэлавер, он разведчик, служил в армии и сейчас служит. Следопыт. Другой — сержант Морти Каллаген.

— Сержант?

— Да, сэр. Я предложил повысить его в звании после того, как был убит лейтенант Эллисон. Он очень способный. Ни один мой знакомый белый не знает пустыни лучше, чем он. После того как Эллисона убили, он взял командование отрядом на себя и возвратился с оставшейся частью патруля в лагерь. Сомневаюсь, что кто-то другой мог бы сделать такое.

— Я с ним знаком.

Хилл продолжил мягко:

— Жаль, что вы его теряете. Он здесь лучший.

— Я не собираюсь его терять.

— Но срок его службы закончился, майор. Теперь он ждет документы. Как только он их получит, я сомневаюсь, что он здесь задержится.

Сайкс сменил тему разговора.

— Этот Эллисон, о котором вы упомянули, вы докладывали о нем в одном из рапортов, но в части никто о нем даже не слышал.

Капитан Хилл как можно подробней начал свой рассказ, добавляя к нему некоторые наблюдения Каллагена.

— Говорите, золото? — Сайкс пристально смотрел на Хилла. — В этой пустыне есть золото?

— Время от времени здесь находят золото. Мне кажется, что больше ходит слухов, хотя кое-какие из них имеют под собой реальную почву. К примеру, один из них меня очень заинтриговал: рассказывают, будто под пустыней течет Золотая река.

— Под?

— В пустыне реки не длинные, майор. Они просачиваются в песок и порой исчезают. Возможно, просто испаряются, однако ходят слухи, будто глубоко в пещере под пустыней течет река и что ее песок смешан с золотом. А индейцы рассказывают всякие истории о реке Золотых Песков.

— Глупости! — безапелляционно заявил Сайкс.

Но даже говоря это, он задумался. Предположим… просто предположим, что это не слухи, а правда? Он находится в пустыне. В его распоряжении куча свободного времени, чтобы осмотреть местность, и все оправдания для этого. А если он что-нибудь вдруг найдет, то это будет принадлежать ему.

Он выбросил эту мысль из головы и задумался о том, что ему предстоит сделать в ближайшем будущем. Утром он познакомится со списком имеющихся в наличии провизии, патронов и оружия. Ему нужно будет осмотреть лошадей и мулов, определиться, с чем придется тут работать.

Он принял душ, а потом, попивая виски и выкуривая сигару, уселся и продолжил разговор с капитаном Хиллом.

— Вы говорите о мохавах, — сказал Сайкс, — и часто вы их видите?

— Мы видим их лишь тогда, когда они сами этого хотят. — Хилл сделал паузу. — А вы должны понять, майор, что мохавы совсем другие индейцы. Они отличаются от племен, живущих на равнинах. Их даже нельзя сравнить с апачами, хотя иногда они с ними выступают вместе. Мохавы из семьи Йума, но они очень отличаются, поверьте.

Хилл сделал глоток виски. Ему приходится отсюда уезжать, но он слишком привязался к своим бойцам.

— Если им нужно переправиться через реку, они не вырезают челноков из бревен или каноэ из береста… Они плетут их из камыша, почти как древние египтяне или индейцы-анд до эпохи инков. Это высокие, симпатичные люди. Рождаемость у них, скорее всего, выше, чем у других племен. Они лишены горделивой осанки и достоинств, которыми наделены индейцы равнин, но зачастую их женщины очень даже миловидны. Их традиции также отличаются. Думаю, вы найдете их интересными.

Сайкс без особого восхищения слушал капитана.

— Я никогда не считал, что дикари могут стать предметом изучения. Мои обязанности здесь сводятся к тому, чтобы обеспечивать безопасность продвижения по дороге. И я буду заниматься только этим. При первой же стычке я их всех уничтожу.

Хилл задумчиво посмотрел на него.

— Жаль, что мне уже не увидеть этого, майор. Это стало бы великим достижением. Сколько человек вы привезли с собой?

— Шестьдесят шесть. Три взвода.

— Знаете, майор, здесь, по крайней мере, около трех тысяч мохавов, из них семьсот или восемьсот человек — воины. Их тактика очень разнообразна. Они прекрасно владеют огнестрельным оружием, но при обычных обстоятельствах они им не пользуются, предпочитая рукопашный бой. Им нравится сцепиться со своим врагом. Иногда в схватке с другими индейцами они хватают их, а потом кромсают на куски. Мохавы сильные люди. Они пользуются дубинками, ножами, луками и стрелами и чем-то вроде колотушки, которой бьют по лицу, а победителя в таком поединке называют апперкотом. Знаете, несколько дней назад, когда Каллаген возвращался с остатком патруля в лагерь, мохавы преследовали их на лошадях, но такое бывает редко. Индейцы предпочитают вести бои пешим порядком. Мне кажется, они насмехались над солдатами, хотели показать, как легко им это удается и с каким трудом приходится солдатам передвигаться на ногах.

— Тем не менее они ускакали прочь?

— В большей степени благодаря Каллагену, если верить словам Крокера и Дэлавера. Крокер не в восторге от Каллагена, однако утверждает, что тому удалось заманить индейцев, чтобы те подошли поближе, а потом продемонстрировал им такую стрельбу, какую Крокеру никогда в жизни не доводилось видеть. Индейцы не любят потерь, поэтому они отступили.

— Очень интересно. — Сайкс задумался. Он представлял себе ситуацию совсем по-иному. — Как вы думаете, если я заранее подготовлю сражение на определенном участке, каковы будут мои шансы на успех?

— Практически никаких. Перед тем как посылать большое количество людей на поле битвы, они должны быть уверены в своей победе. Однако в войне с индейцами мэрикопа и пайма они союзничали с племенами явапаис, юма и апачи и все-таки выставили на поле сражения около двухсот воинов.

Хилл снял с огня кофейник.

— Их стрелы не поражают цель на далеком расстоянии, и у них немного винтовок. Зачастую они пользуются своим излюбленным методом борьбы: группируются, хватают человека, бросают его через плечо, а подходящие сзади мохавы его убивают — втыкают в него ножи или до смерти забивают дубинками. Не подумайте, — предостерег он, — что такая тактика не идет в сравнение с ружьями белых людей. Они добиваются успеха потрясающей быстротой и могут наделать немало бед, когда их не ждешь.

Сайкс молчал. Может, он и был фанатиком, но ни в коем случае не глупцом. Он вдруг осознал, что мохавы — это что-то из области совсем ему неизвестного.

— Они живут вдоль реки?

— Я бы сказал, они расселились на шестьдесят или семьдесят миль к северу от Нидлс. Естественно, здесь не существует никаких четких границ, и любое такое утверждение может оказаться неверным. Они совсем мало охотятся, и по одной причине: в этих местах особо не на кого и охотиться. Большей частью занимаются земледелием на территории, затопленной Колорадо, как в свое время египтяне использовали землю, затопленную Нилом. Они выращивают маис, пшеницу, тыкву, кабачки, дыни и кое-что еще. Мескитовые бобы считаются у них очень важной и существенной пищей.

— Они передвигаются пешком?

— В основном, да. И они могут в случае необходимости бегать целый день, день за днем. Они появляются из пустыни, как призраки, и таким же образом внезапно исчезают. Вдруг Сайкс почувствовал, что больше не слушает Хилла, потому что его мысли снова были заняты рекой Золотых Песков. Существует ли такая река? Смог бы он ее отыскать? А если так, смог бы добыть там золото? Так, чтобы об этом никто не знал?

Глава 7

В пустыне Каллаген чувствовал себя как дома. Пустыню всегда связывали с легендами и тайнами. Затерянный мир, где находили, видели или предполагали открыть потерянные шахты и потерянные города. Но на широких просторах пустыни вряд ли могло произойти что-нибудь невероятное.

Пустыня консервирует. То, что другие земли разрушают, пустыня сохраняет. Она относится благосклонно к тому, что умерло, оставляет целиком, предохраняет от гниения и через века превращает в мумию или кристаллизует.

Если мертвое тело не повреждено, солнце, сухой воздух и песок удаляют из него влагу и сохраняют. Успех египтян в мумификации кроется скорее в сухом воздухе, нежели каком-то секрете самого процесса. Мы мало чего знали бы об истории древнего мира, если бы многие ее периоды не были связаны с засушливыми землями. Каллаген кое-что знал о пустынях Африки, Афганистана, Индии и Туркестана. Проехав много миль на лошади и верблюде, Каллаген был готов верить, что и у этой пустыни есть свои тайны.

Но он был достаточно умен, чтобы понимать, что человек не может дать какой-то исчерпывающий ответ на все вопросы. Знание истории древних народов лишь в небольшой степени может пролить свет на какие-то явления. Здесь, в пустыне, вероятно, существуют вещи, о которых человек досих пор ничего не знает.

В салуне «Баффама» в Лос-Анджелесе один человек показывал ему золотые самородки, найденные в горах Сан-Габриэль, и золотую пыль, намытую в тех реках. Всего в миле от лагеря Кэйди он сам когда-то находил куски агата, а дальше к северу в каньонах — яшму и халцедон. Дважды ему показывали рубины, обнаруженные возле кратера в пустыне, но эти рубины потом оказались гранатами… красивыми камнями, но определенно не рубинами.

Находясь в дозоре, он несколько раз натыкался на следы индейцев, которые вели неизвестно куда. Во многих местах, где он побывал, частенько встречались индейские надписи — свидетельство того, что здесь побывал человек.

Копая траншею в пустыне, он обнаружил слой черной почвы, образовавшийся в результате гниения растительности; прежде, должно быть, пустыня была менее засушливой. С тем же самым ему доводилось встречаться и в Сахаре, а на скалистых стенах в Хоггаре он видел рисунки лошадей, запряженных в колесницы, жирафов, зебр и мелких диких животных… Должно быть, все эти существа обитали на этой земле, когда климат тут был не такой засушливый.

Капитан Хилл интересовался всем этим. Скоро придут его документы, и он уедет. Он думал о своем возвращении назад. Жизнь слишком часто вносит свои изменения в судьбу человека, и тогда приходится перестраиваться. Он знал, стоит отсюда уехать, вряд ли он сюда вернется. По правде говоря, не осмелится. Он видел слишком многих людей, которые поддались колдовству ночей, очарованию и загадочности пустыни. Пустыня может обернуться требовательной любовницей, которая забирает у мужчины все, ничего не предлагая взамен. Золото… и пустыня… Для многих мужественных мужчин они обернулись смертью.

Крокер подошел к Каллагену и сел рядом.

— Дьявольская жара, — заметил он. — Уже видел нового командира?

— Нет.

— Вспыльчивый. Резкий и раздражительный. Кажется, теперь у нас возникнут проблемы.

Каллаген был недоволен тем, что его мысли прервали, поэтому он не ответил. Кроме того, Крокер явно на что-то намекал. Какая разница, Каллагену это не интересно. Ему не нравился этот человек, и он ему не доверял.

— У этой пустыни, — продолжал Крокер, — есть свои секреты. Человек готов многое отдать, чтобы кое-какие из них разгадать… Ты никогда не думал об Эллисоне? Мне кажется, он был одержим какой-то идеей. Если бы нам с тобой стало известно, что у него на уме, мы бы могли стать обладателями кругленькой суммы. Если он не был гениальным солдатом, значит…

— Что навело тебя на эту мысль? — перебил его Каллаген.

— Да перестань ты! Как будто не знаешь, что в армии нет секретов. В любой сплетне всегда есть доля истины. Сомнения нет в том, что Эллисон был офицером, но вряд ли он прибыл сюда, чтобы заменить прежнего старого командира. Он понимал, пройдет пара месяцев, прежде чем кто-то догадается, кто он есть на самом деле, а тем временем он сможет вполне на законных основаниях продолжать патрулировать по пустыне в сопровождении солдат и выискивать то, что ему нужно. И не нужно беспокоиться об индейцах…

— Он совершил ошибку, не так ли? Приходит час, когда даже армия не может защитить человека.

— Ты веришь этому? Считаешь, что человеку суждено умереть в определенное время и в определенном месте?

Каллаген пожал плечами.

— Нет, не считаю. Просто к слову пришлось. Обычно человек умирает, когда перестает быть осторожным, Крокер.

Крокер засмеялся, хотя не видел в этом ничего смешного.

— Как хочешь. Единственная проблема состоит в том, что, думаю, ты в курсе, чего хотел лейтенант. Если ты хочешь того же самого, я постоянно буду у тебя на хвосте.

— Единственное, чего я хочу, это получить свои документы и с первым же обозом или товарным поездом уехать в Лос-Анджелес.

Крокер уставился на него, не веря своим ушам, потом фыркнул и пошел прочь.

Каллагена раздражали загадки. Всегда можно найти ответ на вопрос, если четко излагать свои мысли. Сложность состоит в том, что когда приходится иметь дело с целым рядом незначительных данных, на них трудно опираться и делать какие-то выводы, тем более что все они — лишь предположения. У него есть карта, конечно… правильнее сказать, была. Он отправил ее по адресу вместе с другими вещами Эллисона. А то, что у него осталась копия, никого не касается.

Жизнь в лагере продолжала идти своим чередом. Каллаген с нетерпением ожидал увольнения. Он редко встречался с Сайксом. Майор Сайкс изучал рапорты, но в них не находил ничего, что могло бы его заинтересовать.

Ему не попадался отчет о крупном нападении индейцев. В отчетах говорилось о продолжающейся тревоге, молниеносных атаках, конокрадстве и выстрелах из укрытия, но нигде не упоминалось ни единой попытки индейцев завязать настоящее сражение. Записи только высветили еще одну проблему в выполнении воинских обязанностей: на военных позициях в пустыне хромала дисциплина, и нередким явлением стало дезертирство.

Жаркая летом, холодная и ветреная зимой, пустыня ничем не могла соблазнить солдата. Ближе Сан-Бернардино и Лос-Анджелеса здесь не было других городов, куда бы солдат мог пойти в увольнение, но чтобы добраться до них, нужно было потратить на дорогу довольно продолжительное время.

Он заметил про себя, что отчеты капитана Хилла написаны лаконично и по существу, но в них были заметки, касающиеся тактики, веры индейцев, источников питания, методов рыбной ловли и всякой другой всячины. Несмотря на свои принципы, Сайкс находил все это интересным. Капитан Хилл определенно был наблюдательным человеком. Хотя он никогда не служил под командованием генерала Кука, он понимал, что эту черту характера генерал хотел бы видеть у всех своих офицеров. Генерал считал, что врага нужно понять. Сайкс не был уверен, что полностью согласен с такой позицией, но кое-что может оказаться весьма полезным, когда он решит перекрыть источники добывания пищи и, таким образом, прибрать индейцев к рукам.

Сайкс изучал отчет Каллагена с особым интересом. То, что этот человек был офицером, не вызывало никакого сомнения. Краткий и по делу, это был дотошно, мастерски составленный рапорт. Тактика, которой пользуются мохавы, условия образования водных скважин, вид местности, по которой они шли, смерть лейтенанта Эллисона — все это изложено четко, без лишних слов.

Последнее наверняка станет его головной болью. Следует выяснить, кто был этот Эллисон, как он попал сюда, как его убили, каким образом ему поручили командовать патрулем.

Он вытащил из папки приказы, которыми Эллисон подтверждал свое прибытие в лагерь. Все было в порядке. У Хилла действительно не появилось никаких причин подозревать человека: он был тем, за кого себя выдавал.

Прилагалась краткая военная характеристика Эллисона. Выпускник военной академии в Виргинии — ну, это можно легко проверить. Он служил на двух восточных пунктах, отдаленных от границы; возможно, не удастся никого разыскать, кто мог там служить в то же самое время, что указывал Эллисон в своей биографии.

И Хилл, и Каллаген подтвердили, что этот человек — солдат, значит, он, должно быть, недавно оставил службу… или он бывший конфедерат. Бунтовщик:… это вполне возможно.

Ясно одно: что бы этот человек ни собирался сделать, он должен был действовать быстро, поскольку такой обман нетрудно разоблачить. Тем более все знали, что Сайкс собирается принять командование.

Сайкс почувствовал, как неприятный холодок пробежал по его спине. Он осторожно положил рапорты и начал рыться в своих карманах, доставая оттуда сигару и спички.

Почему этот человек приехал сюда как раз в то время, когда Сайкс собирался заменить старого командира? Существует ли вероятность, пусть даже самая незначительная, что Эллисон был когда-то с ним знаком? Человек, который надеялся, что Сайкс позволит ему остаться?..

Сайкс откинулся на спинку стула. Кому могла прийти в голову такая мысль? Кто мог себе вообразить… Он должен тщательно обдумать все. Хотя в армии случаются ошибки, они, как правило, не проходят бесследно, и расплачиваться за них приходится довольно долго.

Среди своих знакомых офицеров он не мог вспомнить ни одного, кто бы отважился на такое дело. Во время службы у него появилось несколько друзей, но изо всех сил стараясь сорвать как можно больше наград, Сайкс поддерживал отношения лишь с теми, кто мог бы ему пригодиться. Но вряд ли найдется какой-нибудь самонадеянный человек, который попытается использовать его дружбу в личных целях. Объяснение кроется где-то в другом месте.

Он вышел за дверь своей хижины.

— Каллаген? Можно мне поговорить с вами? Каллаген остановился и отдал честь. Сайкс продолжал:

— Для меня это сюрприз, сержант. Я не ожидал снова с вами встретиться.

— Да, сэр.

— Каллаген, мне придется кое-что выяснить по делу лейтенанта Эллисона. Я прочел ваш рапорт. Вы хотите что-нибудь к нему добавить?

— Нет, сэр.

— Эллисон наводил справки об этой местности? Я имею в виду, он интересовался особенно какими-нибудь местами? Не давал ли он вам каким-то образом понять, что послужило причиной этого маскарада?

— Никак нет, сэр. Я ничего подобного не припоминаю.

Сайкс играл своей ручкой.

— Вы должны знать, что это был вовсе не его каприз, а хорошо спланированный шаг. У вас нет какого-нибудь ключа к этой разгадке?

— Существует одна деталь, сэр. От людей, которые прибыли сюда вместе с ним, я узнал, что в Лос-Анджелесе он получал приказы от гражданского лица. Вероятно, этому человеку было велено передать документы лейтенанту. Во всяком случае, человек, выдавший мне эту информацию, утверждает, что, перед тем как сесть в поезд, Эллисон получил конверт, тот самый конверт, который по приезде он вручил капитану Хиллу.

Сайкс понял, что одному тут никак не справиться. Несмотря на тот факт, что ему не нравился Каллаген, этот человек был умен и у него могли возникнуть какие-то идеи, но дальнейшие расспросы так и не внесли никакой ясности.

После того как Каллаген удалился, Сайкс вытащил карту пустыни Мохава и начал изучать маршрут, по которому следовал Эллисон. Этот путь не говорил ему ровным счетом ничего, кроме того, что он уже знал: лейтенант зашел далеко на север, намного дальше, чем предполагалось, и, видимо, не нашел того, что искал.

Он взглянул на увольнительные документы Каллагена, а потом сложил их в папку: это может подождать. Срок службы истек, но у Сайкса не было желания отделываться от этого человека… Во всяком случае — не сейчас.

Каллаген наблюдал, как солдаты приводят в порядок территорию лагеря, а потом отправился в загон. Капитан Мэрриот осматривал лошадей. Он указал рукой на животных.

— Неплохое стадо. Я слышал, некоторых украли?

— Да, сэр. Мохавы едят их… или продают. Насколько мне известно, здесь всегда существует проблема конокрадства. Пег-Лэг Смит и Джим Бекворс раньше ездили с индейцами в Калифорнию, воровали там лошадей, а потом продавали их или обменивали.

Мэрриот был стройным, привлекательным мужчиной примерно сорока пяти лет от роду. Люди подобного склада производят впечатление толкового солдата и джентльмена.

— Я понимаю, что вы должны уволиться, сержант, — говорил он теперь. — Нам жаль вас терять. Здесь редко встретишь опытного человека, а я наслышан, вы знаете пустыню.

Каллаген смотрел на запад. Вдали показалась черная точка: она двигалась. Разговаривая с Мэрриотом, он не сводил глаз с этого далекого объекта, который быстро приближался, и вскоре Каллаген увидел, что это была открытая платформа.

Оба мужчины направились к тому месту, где платформа должна была остановиться.

В ней было пять пассажиров, среди них — две женщины. Двое мужчин спрыгнули с платформы. Один из них был дородный мужчина, с бочкообразной грудью, толстой шеей и резкими манерами. Он бросил взгляд на Мэрриота, потом на Каллагена и пошел в тень, где висел черпак и бочонок с водой.

Другой мужчина был стройный, несколько долговязый человек с острыми чертами лица, черными волосами и темными глазами. Он быстро осмотрелся вокруг, будто старался ничего не пропустить.

Неожиданно раздался радостный крик:

— Морти!

Каллаген резко обернулся. Это была Мелинда Колтон.

Глава 8

— Господи, Морти!

Она сияла от возбуждения.

— Морти! Я понятия не имела… — Она быстро повернулась. — Тетя Мэджи! Взгляните, это Морти Каллаген!

Мэдж Мак-Дональд протянула руку.

— Как дела, сержант? Вот это сюрприз! Мы знали, что майор Сайкс находится здесь, но представления не имели, что и вы тоже тут. Ох! — воскликнула она. — Я совсем забыла! Майор Сайкс! Так вы опять попали с ним в одну часть?

Каллаген перевел взгляд на казармы. Он пожал плечами и начал рассказывать о своем увольнении и о том, что в действительности срок его службы уже истек.

— И что вы собираетесь делать? Вы ведь не вернетесь снова в армию?

— Я еще не решил, Мелинда. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — У меня ничего нет, ты знаешь. Мне придется все начинать заново.

Она подняла подбородок.

— Почему бы и нет? Запад полон людьми, которые как раз это и делают, многие из них не так опытны, как ты. Дядя Джон в Неваде купил землю и построил дом. Он собирается заняться выращиванием овец. Когда ты дождешься увольнения, обязательно приезжай к нам туда.

— Я могу…

Неожиданно рядом появился майор Сайкс.

— Сержант, полагаю, вас ждут свои дела?

— Да, сэр. Конечно!

Каллаген сделал поворот кругом и пошел прочь. Он чувствовал раздражение. Но не от Сайкса, тот был вправе говорить с ним в подобном тоне. Он злился на свою судьбу: и надо же было Мелинде появиться здесь прямо сейчас. И она едет в Неваду!

Большую часть своей жизни Мелинда прожила с дядей Джоном Мак-Дональдом, который всегда искал свою судьбу за горизонтом. Он был одним из многих, но более удачливым, чем большинство, потому что женился на тете Мэдж, а она с радостью была готова вместе с ним достигать любые горизонты.

На Западе есть пословица — счастье сопутствует смелым: переплывать реку верхом на лошади против течения — это работа не для новичков. С тетей Мэдж можно было переплывать любую реку. Она с неистребимым желанием готова была преодолевать горы, если ее муж считал, что так нужно, и обладала к тому же безграничным терпением. Она также не была лишена красоты.

Отец Мелинды был дипломатом. Ему часто приходилось останавливаться в не слишком комфортабельных местах, и он понимал, что дочь без матери может стать для него проблемой. Вот почему большую часть времени она проводила с Мак-Дональдами, и их философия жизни в некоторой степени повлияла на девушку.

Солнце садилось. Платформа, на которой они приехали, останется в лагере Кэйди до утра, а потом отправится до следующей станции. Эта поездка была явно не для слабой половины. Джон Мак-Дональд закалился и привык к Западу и его образу жизни, но порой забывал, что путешествие вдоль границы — не простое занятие для женщин, тем более хорошо воспитанных.

Каллаген выругался про себя. Если бы он был сейчас полностью свободен, то уехал бы вместе с ними. Путь в Лас-Вегас, ближайшее поселение, был длинным и трудным, к тому же не застрахованным от нападения индейцев. И даже в самом Лас-Вегасе не все было спокойно.

Это место оставалось необитаемым с тех пор, как мормоны ушли оттуда, а позже владелец ранчо по имени Гэсс приобрел право на воду и въехал в город. Во время войны там размещались солдаты, и место было известно как форт Беккер. В настоящее время там осталось немного солдат: в лучшем случае, не больше двадцати — тридцати человек.

Решится ли он уехать без документов об увольнении? Несмотря на то, что его срок уже вышел, его могут на законных основаниях считать дезертиром, если он уедет без них или без официального разрешения. Он нисколько не сомневался, что, случись это, майор Сайкс предпримет быстрые и решительные меры по дисциплинарному взысканию.

Он чистил свое ружье, когда услышал звук шагов. Перед ним остановился человек и смахнул пыль с сапог. Он заглянул в резкое, угловатое лицо.

— Вы Каллаген?

— Да.

— Полагаю, вы были с лейтенантом Эллисоном, когда он умирал?

— Да.

— Он говорил что-нибудь перед смертью? Делал заявления?

Морти Каллаген погладил ствол винтовки, посмотрел в него при тусклом свете и ответил:

— Я обо всем написал в своем отчете и передал его командиру. Обратитесь к нему: он вправе, если сочтет нужным, давать информацию подобного рода.

Незнакомцу явно не понравился ответ Каллагена. Он держал в руке слиток золота. Каллаген собрал свои вещи и поднялся.

— Эта информация может оказаться весьма полезной для меня, — сказал незнакомец. Он подбросил вверх слиток и поймал его. — Вот в этом заложено его личное имущество.

Каллаген остался непроницаемым при виде «монеты», а незнакомец вызывал в нем лишь чувство презрения — он начинал его ненавидеть: неужели этот человек настолько глуп, что может подумать, будто этим ему удастся подкупить Каллагена?

— Личное имущество Эллисона недавно отправлено его ближайшим родственникам, как обычно делается в подобных случаях. Кроме того, Эллисон не был армейским офицером, он являлся самозванцем.

Каллаген собрался было уходить, но незнакомец схватил его за руку.

Тот быстро повернулся.

— Убери свою руку, — пригрозил он, — или я ее сломаю.

Незнакомец отдернул руку, его лицо ожесточилось. Неожиданно в его руке появился револьвер.

— Попробуй только, — процедил он, — и я тебя убью!

Каллаген улыбнулся.

— Мой тебе совет: убирайся из лагеря, да поскорее, и держись от него подальше. Что касается того, что ты меня убьешь… если только попробуешь, я сниму с тебя штаны и отшлепаю на глазах у всех. Ты не тот тип, который может убить человека, глядя ему прямо в глаза.

Незнакомец выпрямился.

— Я — Керт Уайли! — выпалил он свое имя.

Каллаген прищурился.

— Слыхал о тебе, — ровным голосом произнес он. — Кто-то рассказывал, что ты пристрелил пару пьяниц.

Реакция Уайли была такой, словно бы его сразила молния. Он опустил руку, и Каллаген ударил в нее кулаком правой руки. Удар был коротким, резким и тяжелым.

Уайли подскочил вверх и упал на землю, ударившись ключицей. Его оружие отлетело в сторону метров на десять.

Голос Сайкса звучал холодно и твердо по мере приближения к ним.

— Каллаген, черт побери, что здесь происходит?

Он резко остановился, когда увидел лежащего на земле Уайли. Было уже совсем темно, но Сайкс все же заметил на земле револьвер.

Каллаген стоял по стойке «смирно».

— Сэр, этот человек пошатывается на ногах, кажется, ему плохо.

— Я вижу.

Сайкс остановился, поднял оружие и с отвращением посмотрел на него.

— У вас своеобразные друзья, Каллаген.

— Он мне не друг, сэр. — В его голосе появились предупреждающие нотки. — Он заявляет, что был другом Эллисона.

Уайли попытался подняться, тряся головой, чтобы прийти в себя. Он упал, потом встал и стряхнул с себя пыль.

Сайкс сказал ему:

— Утром отправляется платформа, уезжайте на ней. А пока побудете под стражей в казарме. Для вашей же безопасности.

— Вы не можете указывать мне. Я не служу в вашей проклятой армии!

— Бьюмис! — Голос Сайкса нарушил тишину. — Ты сегодня на дежурстве. Вокруг индейцы. Если увидишь кого-нибудь на территории лагеря, стреляй. Понял?

Бьюмис был доволен.

— Да, сэр, понял. Мне провести этого человека в казармы?

— Будь любезен.

Когда они ушли, Сайкс сделал шаг к Каллагену.

— Сержант, поедемте со мной. Я хочу знать, что здесь произошло.

В казарме Каллаген, ничего не скрывая, рассказал, как было дело. Ему не нравился Сайкс, но это касалось армии, считалось армейским долгом, а все, что здесь происходило, могло привести к серьезным проблемам.

— А Эллисон говорил что-нибудь перед смертью?

— Нет, сэр. Только то, что сожалеет, что не последовал совету Дэлавера.

— Что вам известно об этом человеке, об Уайли?

Каллаген некоторое время не решался отвечать.

— На самом деле, не так уж и много. Мне кажется, он игрок, сэр, но я не могу этого утверждать с полной уверенностью. Говорили, будто он общался с подозрительной компанией и убил трех или четырех человек на дуэли. Мне кажется, он чересчур кичится этим достоинством, сэр.

— Понятно. — Сайкс резко посмотрел на него. — А вы сказали, что он упал?

— Плохое освещение, сэр. Он вроде как собирался вытащить револьвер, но, кажется, споткнулся обо что-то в темноте. Потом я понял, что он лежал на земле.

— На этом, пожалуй, все, Каллаген.

Каллаген повернулся, чтобы идти, потом спросил:

— Сэр?

— Да?

— По описанию этот Керт Уайли очень похож на человека, который вручал Эллисону документы. Люди, прибывшие сюда вместе с лейтенантом, могли бы сказать наверняка.

Мерсер охранял загон. Каллаген окликнул его, а когда тот отозвался, подошел к нему.

— Ты присутствовал, когда прибыла открытая повозка? С нее сошел мужчина? Темноволосый с переломанным носом?

— Да, сэр. Как раз этот человек, сержант, и передал документы лейтенанту Эллисону.

— Спасибо, Мерсер.

На рассвете Каллаген почувствовал, что кто-то трогает его за плечо.

— Сержант? Я полковник Вильяме. Лейтенант Спраг патрулирует пустыню и хочет, чтобы вы поехали с ним.

Каллаген надел темную одежду, прихватил снаряжение и поспешил в загон, где уже стояла его оседланная лошадь. Каллаген проверил винтовку. В темноте мужчины садились на лошадей. Вдруг он почувствовал, что кто-то стоит рядом. Это был Дэлавер, Джейсон Следопыт.

— Мы снова идем в пустыню, — возвестил он. — Говорят, мы должны показать им местность, ты и я.

Патруль из двенадцати человек, лейтенанта Спрага, полковника Вильямса, Дэлавера и Каллагена. Спраг прибыл в лагерь в составе отделения Сайкса. Это был плотный, крепкий человек с бородой, лет сорока. Все выстроились в колонну по двое, Каллаген ехал рядом со Спрагом.

— Нам нужно разведать десятикилометровый путь в сторону Вегас-Спрингс, — сказал Спраг. — Потом мы повернем на юго-восток и выйдем к правительственной дороге со стороны пустыни Мохава.

Наступил день, было жарко и тихо. Тени ложились у входа в каньон, прячась за солнце, которое теперь поднялось выше.

Они не видели никаких следов. Казалось, что уже несколько дней по дороге никто не передвигался. Мохавы вообще никогда не пользуются дорогой, да и другие индейцы стараются этого избегать. Они прочесали местность справа и слева, в надежде обнаружить следы, но ничего не нашли. Каллаген не ожидал, что у них это получится.

— Мы не ищем индейцев, — сказал Спраг. — Я хочу начать обучение своих людей работе в пустыне и научиться самому узнавать расположение местности.

По тропе новички добрались до останков нескольких сожженных вагонов.

— Это произошло несколько лет назад, — объяснил Каллаген. — Индейцы напали из засады на состав груженых вагонов. Фрахтовщики были смелые ребята, они вступили в бой. Индейцы увели нескольких лошадей и скрылись в скалах.

— Потери?

— Трое раненых, полдюжины вагонов разграблено и сожжено и потеряно примерно двадцать лошадей. Неизвестно, были ли тогда потери у мохавов или нет.

— Индейцы нападут на нас теперь?

— Нет. По крайней мере, до тех пор, пока их не соберется пять или шесть сотен, но в пустыне вряд ли отыщется столько. Они будут наблюдать за нами, а когда мы разобьем лагерь, угонят лошадей, если удастся. А так мы вряд ли их увидим.

Они остановились, чтобы дать немного отдохнуть лошадям. Каллаген спрыгнул с лошади, Дэлавер подошел к нему.

— Мне кажется, индейцы где-то близко, — сказал он. — Похоже, они хотят захватить платформу.

Каллаген кивнул в сторону Спрага.

— Он уже распорядился, и его команды вполне ясны.

Через полчаса после того, как они повернули на юго-восток, стали заметны следы индейцев, четырех воинов, быстро передвигающихся в прямо противоположном направлении. Спраг кое-как разбирался в следах, внимательно изучая их. Взглянув на северо-восток, он решил продолжать путь. Прошли еще шесть миль, а когда искали место для стоянки, наткнулись на следы еще шести воинов, все они вели в одну сторону.

Спраг сидел на песке и жевал соломинку. Щурясь, он смотрел против солнца туда же, на северо-восток, в ту сторону, куда они двигались.

— Когда оставлены эти следы?

— Два или три часа назад.

— А до дороги… сколько им осталось?

— Сейчас они будут там, где-то вдоль нее. По меньшей мере, десять человек.

Спраг вытащил карту и начал ее скрупулезно изучать.

— Платформу будут охранять… хотя бы на каком-то участке дороги, — сказал он.

Каллаген ждал. Спраг был хорошим человеком, но упрямым. Он знал свои обязанности, но, если того требовали обстоятельства, мог отойти от своих принципов. Каллаген прикинул в уме, сколько воды осталось во фляге.

В пустыне вода делает человека уязвимым, мохавы знают об этом. Шестнадцать человек и их лошади требуют много воды, поэтому первый шаг индейцев — отрезать врагу путь к воде.

Отряд Спрага был вооружен семизарядными карабинами марки «Спенсер» калибра 56-50. У каждого также имелась патронная сумка «Блэксли», представлявшая собой деревянный ящик, обтянутый кожей. В ней помещалось десять магазинов с патронами — в таком виде их вставляют в щель на прикладе.

В дополнение к этому каждый носил на правом плече шестизарядный кольт 44-го калибра. Сабли и оружие, которые использовались в войне между Штатами и европейскими отрядами кавалерии, не были пригодны в сражениях с американскими индейцами, поэтому их оставляли в казармах. Тяжелое, грохочущее оружие оказывалось абсолютно бесполезным против индейских стрел.

Каллаген носил свое ружье, как того требовала инструкция, но, вопреки правилам, он прятал за поясом под рубашкой шестизарядник и, в случае необходимости, легко мог его достать и пустить в ход. Поскольку он входил в состав другого отряда, он также имел при себе шестнадцатизарядную винтовку «Генри» 44-го калибра. Она стреляла двухсотшестнадцатиграновой пулей с пороховым зарядом в двадцать пять гран в гильзе.

В пустыне стояла невыносимая жара, и в этой широкой дали, не считая тонкой колонны, ничего не двигалось, только канюки лениво парили высоко в воздухе, описывая круги.

Вскоре после полудня Спраг остановил патруль, решив сделать короткую передышку у входа в каньон. Люди разбрелись в тени вдоль стены каньона. Двое остались с лошадьми.

Спраг достал окурок сигары, прищурился.

— Ни черта не разглядеть, — процедил он, поднося спичку к сигаре. — Все кажется искаженным. У вас большой опыт в пустыне, Каллаген?

— Да, сэр, приличный.

— И везде одно и то же?

— Нет, сэр. Впереди — большие дюны и множество шлаковых конусов… результат вулканических преобразований.

Спраг посмотрел на него.

— Я слышал, вы были офицером?

— Не в этой армии, сэр.

Спраг пожал плечами.

— В предыдущем отряде мой сержант в прошлом был полковником армии конфедератов. Вы участвовали во многих сражениях? Я имею в виду, помимо здешних?

— Да, сэр. Четырнадцать или пятнадцать лет. — Он сделал паузу. — Я покончил с армией и покидаю службу. Мои документы должны прийти со дня на день.

Спраг стряхнул пепел с сигары.

— Обдумайте все как следует.

— Восемнадцать долларов в месяц? Нет, сэр. Я лучше буду провожать платформы или работать в шахте. Здесь не очень-то много возможностей чего-то достичь, а человек все-таки стареет.

— Вы правы. Тем более офицеров сейчас хватает, война об этом позаботилась.

Он окинул взглядом пустыню.

— Таинственное место, сержант.

— Это южная часть пустыни, — ответил Каллаген. — Существует легенда, что в пустыне Колорадо затерялся корабль, груженный жемчугом. Большая часть пустыни расположена ниже уровня моря, и можно легко увидеть старую линию берега. Легенда повествует о том, что испанский корабль вошел в эту зону, когда она была затоплена, но выход в море был закрыт в результате сильного приливного течения в заливе Калифорнии, и команда не смогла оттуда выбраться. Другая легенда гласит о том, что та самая территория изначально была родиной ацтеков и что они мигрировали в Мексику.

— Считаете, в этом есть доля истины?

— Все это — слухи. Но в старых испанских документах все-таки встречаются странные факты. Так или иначе, но испанцы пришли первыми и оказались свидетелями того, что накопило время, и, конечно, индейцам тоже было что рассказать.

— В реляциях, написанных отцом Сэретом Сальмероном, рассказывается о группе испанских солдат, прибывших в пустынное местечко на берегу залива Калифорнии, которые обнаружили там азиатов. Они соорудили навесы на берегу возле своих кораблей и торговали с индейцами. Это происходило примерно в 1538 году. Они утверждали, что на протяжении многих лет занимаются торговлей в этом районе.

Лейтенант Спраг поднялся, Каллаген последовал его примеру и продолжал:

— Пустыни порождают тайны, в особенности места, подобные этому, где не везде пустыня.

— Вы так думаете?

— Копните землю, капитан, здесь чуть ли не повсюду наткнетесь на слой черной почвы — это разложившаяся растительность. Когда-то здесь была замечательная зеленая земля с рощами, возможно, даже лесами. Наши знания, как айсберг: нам известно очень мало, а то огромное, что нам еще предстоит познавать, останется до поры до времени сокрытым от нас.

Он помолчал.

— Хорошо, — сказал Спраг. — А теперь поднимайте людей, сержант.

Они не видели индейцев; не было по-прежнему нигде никакого движения, только ощущалось дыхание жары. Они продолжали путь, свернув далеко от дороги в Вегас-Спрингс. И снова заметили следы… четырех индейцев, эти держали путь на северо-запад.

— Что ты скажешь обо всем этом? — поинтересовался Спраг у Дэлавера.

— Им известно, что идет открытая платформа. Они будут атаковать.

Лейтенант Спраг резко натянул поводья, поднял руку и подал знак остановиться.

— Ты так думаешь?

— Многие индейцы добираются на запад с севера, — объяснил Дэлавер, — мы обнаружили следы четырнадцати или пятнадцати… Возможно, вдвое больше индейцев направляется туда отовсюду. Думаю, они не едут просто так.

— Каллаген, каково ваше мнение?

— Мне придется согласиться с этим, сэр. Что бы ни делал индеец, у него всегда есть на то причины. Мы обнаружили следы трех групп индейцев, все они вели на северо-запад. Единственное, что находится в том направлении, это дорога из Вегас-Спрингс в Лас-Вегас.

Лейтенант без всякого удовольствия обдумывал ситуацию. Намерения его были ясны: он должен был прочесать пустыню, ознакомиться с местностью, продемонстрировать мохавам силу и выяснить, происходит ли что-нибудь в округе. В то же самое время их основная миссия состояла в том, чтобы защищать путешественников на правительственной дороге, будь то путь в форт Мохава, Колорадо или Вегас-Спрингс.

Они заметили группу, питая надежду, что это были именно те четырнадцать или пятнадцать индейцев. По всей видимости, их было не больше. Но не нужно принимать во внимание их численность, поскольку на повозке может оказаться не более трех-четырех мужчин и, вероятно, несколько женщин. А если Дэлавер и сержант Каллаген правы, то другие индейцы, должно быть, тоже направляются туда, к открытой платформе.

Спраг прикинул время, когда платформа должна подойти к тому месту, откуда индейцы, судя по линии продвижения, могли предпринять атаку.

Он не стремился к битве, но в случае необходимости готов был встретиться с врагом лицом к лицу. Спраг был солдатом, который старался выполнить порученное ему задание; но он был бы доволен, если бы ему удалось продемонстрировать свою силу где-то на стороне и, таким образом, избежать сражения или по крайней мере предотвратить нападение на платформу.

— Как вы полагаете, в каком месте они попытаются атаковать? — спросил он.

Каллаген взглянул на Дэлавера.

— Биттер-Спрингс?

— Думаю, Биттер-Спрингс. Платформа остановится, чтобы набрать воды. Там не очень хорошая вода, но все же вода, а лошади нуждаются в ней.

— Это далеко отсюда?

— Миль двадцать — двадцать пять.

Немного отдохнув, колонна повернула на север. Мохава — высокая пустыня. Она поднимается над уровнем моря от двух до пяти тысяч футов, за исключением пятисот пятидесяти квадратных миль, занятых долиной Смерти, что лежит ниже уровня моря на двести восемьдесят два фута.

Летом температура воздуха может превышать сто тридцать четыре градуса ^[18], а в ложбинах или на дне заливов и каньонов может подняться еще на пятьдесят.

Другое дело зима. Днем и ночью тут дует ветер, резкий, холодный, даже со снегопадами. Снег не задерживается надолго, но зима в Мохаве может стать жестоким наказанием.

Растительность разбросана по всей территории, и она довольно разнообразная. Наиболее часто здесь встречаются дерево джошуа, гризвуд и всевозможные разновидности кактусов. Все виды жизни выработали свой собственный способ выживания, и некоторые из них просто чрезвычайно любопытны. Гризвуд выделяет яд и тем самым поражает корни любого другого растения, если оно осмеливается посягнуть на его территорию. Взглянув на пустыню сверху в тех местах, где растет гризвуд, поймешь, что она будет походить на сад, поскольку между отдельными деревьями остается пространство правильной формы.

В ледниковый период пустыня Мохава была землей частых дождей, и здесь протекало много рек. В древних отложениях находили кости гигантского наземного ленивца, мамонта, трехпалой лошади и верблюда. Даже тогда по пустыне бродили люди, люди каменного века, не знавшие лука и стрел, которые охотились с дубинками, копьями и гарпунами.

В целом пустыня представляет собой ровную, горизонтальную поверхность, разорванную небольшими кряжами голых зубчатых скал или случайными обнажениями пород. Повсюду видны следы вулканических извержений. В одном месте сосредоточены десятка два шлаковых конусов и обширные потоки лавы — серьезное препятствие, где не пригоден ни один способ передвижения, разве что пеший. Мохавам знакомы все эти места, и они преодолевают их быстро и легко.

То и дело попадаются солончаки, пересохшие озера. Дно каждого из них покрыто белой коркой из соли и щелочи; мертвые озера мерцают под солнцем, а после дождя нередко наполняются водой. Тепловые волны искажают очертания предметов, поэтому здесь часты миражи, в особенности над этими озерами.

И световые лучи становятся иногда причиной таинственных искажений в атмосфере. Они действуют по принципу линз в телескопе, отчего далекие горы оказываются совсем рядом, а расположенные на расстоянии бассейны превращаются в восхитительные оазисы; но стоит к ним подойти ближе, как они исчезают. Миражи возникают и из-за изменений плотности воздуха.

Всю дорогу мысли Каллагена были заняты пустыней. Жара заставила его склонить голову. По лицу струился пот, он жег глаза и оставлял солоноватый привкус на губах. Лошади тащились вперед, раскачивая головами: их энергия тоже угасла от жары и бесконечного пути.

Где-то впереди плясали таинственные вихри из пыли над солончаками, поверхность их сверкала так ослепительно, что горячий воздух, уступая место более холодному, быстро поднимался вверх, всасывая пыль и образуя эти кружащиеся вихри, исполняющие свой вечный танец по всей пустыне. Некоторые из них были маленькие, напоминающие фонтанчики, другие устремлялись в раскаленный воздух на несколько метров от земли.

Каллаген заставлял себя быть осторожным. Жара и длинный путь туманили его рассудок; солдаты едва держались в седлах. Где-то впереди были индейцы. Теперь их могло быть и двадцать, и сорок, и шестьдесят, а может быть, и больше, хотя они редко собирались большими группами из-за трудностей добывания еды и воды.

Пустыня стала уже своего рода историей для Каллагена. Он объездил Сахару, когда воевал против туарегов, в Афганистане служил с Достом Мохаммедом. Он испытал на себе ее жестокую жару и ветры, а они закалили его и подготовили к сражениям. Люди в пустыне всегда бойцы, потому что им приходится бороться за выживание.

Американские индейцы всегда были мужественными борцами, но теперь они столкнулись с другим врагом: сильным, ищущим первопроходцем, лучше вооруженным, получающим лучшее питание и не желающим сдаваться или отступать. Индейцы могли уничтожить их, но те продолжали приходить и приходить в пустыню.

Пионер пришел не для того, чтобы совершать налеты: его цель — остаться тут. И он селился вдоль реки, строил дома, возделывал землю. Он обосновался у водных источников, и Для индейцев это явилось чем-то новым, чего они не понимали и не могли принять. Белых людей было убито куда больше, нежели индейцев, но они по-прежнему продолжали приходить.

Индейский способ сражения состоял в том, чтобы собраться вместе, внезапно напасть, ограбить и исчезнуть, вернуться к своему народу со своими потерями или ранеными. Индейских битв было много, но войн — совсем мало.

Отряд очутился у затененного местечка. Спраг поднял руку, и колонна остановилась, с облегчением располагаясь в тонкой линии тени вдоль стены, образованной лавой, что находилась справа от них.

Дэлавер оставил свою лошадь и вскарабкался вверх по стене. Он внимательно огляделся вокруг. И куда бы ни смотрел, везде было пусто и тихо, но Дэлавер не доверял этой тишине. Он никогда не доверял обманчивым внешним приметам — поэтому, может быть, и оставался живым.

Каллаген расположился рядом со Спрагом, когда вернулся Дэлавер.

— Я ничего не увидел, но они не могли уйти далеко. Мы должны быть очень осторожны.

Спраг прополоскал рот водой, на мгновение задержал ее, потом глотнул. Ему ужасно хотелось еще попить, но он подавил в себе это желание и завинтил флягу, уселся на груду застывшей лавы и удивился, ощутив ее прохладу.

— Насколько далеко, как вы думаете? — спросил он у Каллагена.

Тот пожал плечами.

— Мы хорошо продвигаемся. Возможно, они в пяти или семи милях.

Мужчины растянулись на прохладном песке. Четверо стояли в карауле, Спраг был умен: его люди дежурили только по полчаса, потом их сменяли четверо других.

После привала все пойдут пешком. Лошади им могут понадобиться спустя какое-то время.

Спраг закрыл глаза, чувствуя, как опустились тяжелые веки. Что за страна для службы! Почему бы ему было не приземлиться в одном из «тепленьких местечек» Виргинии или Мэриленда? Хотя он и задавал себе этот вопрос, он знал, что не хочет этого. Ему больше по душе линия фронта. Он любил игру, жаждал боевых действий.

Ему казалось, он знает, что чувствуют мохавы. Вряд ли кто-нибудь из них думает, что сражается за свою землю. Они воюют ради славы, ради добычи, в этом их сущность. Ну что же, их цели весьма схожи. Много лет назад, когда в историю была вовлечена девушка, он всеми силами искал способ, чтобы стать военным, но так и не нашел его, а сейчас он рад тому, что случилось.

Он поднялся, потянулся, пытаясь размять спину, потом протер ленту на шляпе и прищурился. Они должны быть где-то здесь, прямо за поднимающимися горячими волнами.

Он настраивался на дорогу. Здесь твердый песок, а потому идти будет легче.

Он думал о людях, которые следовали за ним. Пятеро были ветеранами войны между Штатами, четверо сражались в разных отрядах против индейцев. Среди них были и новобранцы, молодые ребята, которым еще были велики даже солдатские ремни. Если они останутся в живых, то вернутся домой.

За исключением Дэлавера. Ему некуда возвращаться. Его народ разбрелся по всей территории Штатов и смешался с другими племенами, многие из них потеряли себя.

Час они шли, а потом Спраг остановил отряд.

— Каллаген, садитесь верхом и осмотрите ту дорогу. Но будьте осторожны.

Ему не было надобности об этом напоминать, но он отправлял человека на задание, где его могли убить. Он хотел, чтобы Каллаген знал, что он волнуется за него. А он и в самом деле беспокоился… потому что все они были славными парнями!

Каллаген приподнялся в седле, держа ноги в стременах, и огляделся.

— Сэр, вон те скалистые образования, что находятся как раз перед нами, я посмотрю, что там. Это неплохое место для привала.

— Сделайте это.

Когда Каллаген пришпорил коня, Спраг двинулся с колонной к скалам.

Каллаген провел рукой по шее жеребца.

— Спокойно, парень, — нежно проговорил он. — Мне понадобится твоя помощь.

Он терпеть не мог открытых пространств, и когда заметил впереди мелкий ручеек, то направился к нему. Золотая река! Ладно, он справится.

Прямо из-за горизонта появилась открытая платформа. В ней находилась единственная девушка, которую он любил, единственная, кого он вообще хотел в своей жизни. Раньше он знал нескольких, в разных частях света, они были прекрасны, но это была той, кого он хотел… Но не мог ей ничего предложить — ни денег, ни будущего. Единственное, чем он обладал, это умение владеть оружием и опыт солдата… Да еще небольшой шанс остаться в живых в ближайшие несколько часов.

Вдруг он заметил перед собой петляющий след от обоза.

А потом они вынырнули словно из-под земли, как призраки, серо-коричневые привидения, покрывшиеся пылью пустыни оттого, что лежали на песке. Стрела ударилась о седло, сверкнув, пролетела мимо его лица.

Их было, по крайней мере, шестеро. Они окружили его. Каллаген не стал рисковать, пришпорил лошадь и мигом выскочил из круга.

Мимо него пролетела другая стрела, а огромный индеец-мохав ухватился за его ногу. Каллаген ударил индейца по голове прикладом винтовки, и тот отпустил его. Каллаген изо всех сил гнал свою лошадь.

Впереди были скалы. Но индейцы уже поджидали его и там. Их было только двое, и Каллаген легко с ними справился, стреляя на ходу.

Одному пуля попала в грудь, другой вцепился в него, и Каллаген почувствовал, что вываливается из седла. Большинство мохавов — люди крупные, но этот был настоящий великан.

Каллаген потянулся к ремню и достал ружье. Мохав слишком поздно понял, что происходит. Он завизжал и подпрыгнул. Но ружье выстрелило, и он остановился на лету, широко раскрыв глаза, потом упал лицом вниз. Каллаген только успел отскочить в сторону.

Он свистнул, и лошадь, позвякивая стременами, рысью примчалась к нему. Рядом пуля раздробила скалу, и он, ухватившись за лошадь, спрятался в скалах.

Теперь выстрелы доносились с южной стороны. Отряд атаковали. Выбрав место в тени между двумя валунами, он завел туда свою лошадь.

— Оставайся здесь, — тихо сказал он. — Один из нас должен выкарабкаться из этой истории.

Он достал винтовку, которую, вопреки предписаниям,возил с собой на седле. С винтовкой в руке он опустился за скалой на колени и перезарядил револьверы.

Это было место, где еще недавно его поджидали два индейца: выгодная позиция — сзади и сверху сюда не было доступа, а надколотая скала давала тень и служила укрытием; к тому же отсюда можно открыть огонь в трех направлениях. Но самое главное, прямо под ним лежала дорога, по которой будет следовать платформа.

Было жарко, а скоро станет еще жарче.

Глава 9

Вокруг стояла тишина, никакого движения. Небо было безоблачным, слегка покачивались кое-где листья. Он устроился на земле и ждал. У него была вода, и он умел быть терпеливым. Не обладая выдержкой, ни один человек не сможет находиться в пустыне. На протяжении многих лет скалы ждали изменений, а растительность — воды. Индейцы тоже знали, как нужно ждать.

Каллаген научился терпению в других пустынях, на других землях. Сейчас он сидел тихо, сохраняя бдительность, в ожидании, что в любой момент нужно будет подняться. Индейцы знали, где он, и тоже ждали подходящего момента. А тем временем отряд прекратил огонь, и пустыня погрузилась в полнейшую тишину.

Скоро здесь пройдет платформа, а на ней едет Мелинда Колтон.

Горячее яркое солнце слепило глаза. Он определил расстояние, видел перед собой песок, но все представлялось каким-то туманным и расплывчатым.

Напрягая зрение и слух, он мысленно возвращался к Сулеймани-Хиллс и Досту Мохаммеду. В те времена он был офицером в отряде афганских наездников, которые с рождения приучались к седлу и были неистовыми воинами. Они предпочитали лезвие пуле и любили ехать верхом близко друг от друга.

В те дни он возил с собой три припрятанных рубина на случай, если ему придется откупаться в сложной ситуации. Он ездил в бухарском седле и носил зеленый кожаный ремень, усыпанный драгоценными камнями. Когда закончились боевые сражения, он проиграл ремень в покер.

Сейчас он носил шрамы многих лет, рубцы от десятков оружий, память пятидесяти сражений и сотен перестрелок. Сколько человек еще может выдержать? Человеку нужно блаженное спокойствие после всех этих сражений, место, где он мог бы жить, любить, воспитывать сыновей и дочерей. Место, где земля принадлежала бы ему, где бы росли его деревья… до конца жизни. Но человек скорее надеется, чем на самом деле может отыскать эти деревья и эту землю, чтобы заботиться о них и передавать грядущим поколениям.

Он всегда понимал, что может умереть в любую минуту и даже прямо здесь, и всегда знал, что в любой момент может пробить его час. Во вращении планет и движении солнца, в столетиях и тысячелетиях человек — всего лишь крохотная частичка, не имеющая большого значения. Но человек может жить гордо и так же гордо умереть.

Каллаген вытер пот со лба, бросил взгляд на флягу с водой, но решил потерпеть.

Интересно, индейцы по-прежнему близко? Или ушли, растворившись, как обычно, тихо в пустыне?

Вдруг что-то зашевелилось, но он не стал стрелять. Он был не из тех, кто открывает огонь, не видя четко перед собой объекта, поэтому наблюдал, но его мысли возвращались к Сайксу.

Этот человек не любил его, а может, это было какое-то еще более сильное чувство? Частично Мелинда была тому причиной, но только частично. Сайкс принадлежал к тому типу людей, которые чувствуют себя выше других, и его звание давало ему такое преимущество. Он был неплохим офицером; к тому же чувство превосходства над другими вселяло в него спокойствие и уверенность.

И он ждал удобного случая, чтобы каким-то образом утвердиться, продемонстрировать, что он выше, но такая возможность все не представлялась. Более того, неожиданное появление Мелинды в очередной раз доказало, что она предпочитает, или кажется, что предпочитает, Каллагена ему, Сайксу. Это было то, чего Сайкс не мог ни признать, ни принять.

Каллаген вытер вспотевшую ладонь о рубаху и снова обхватил руками винтовку. Скоро он покончит со всем этим, скоро он станет свободным человеком. Уже закончился срок его службы в армии, но почта всегда запаздывает, поэтому он не волновался на этот счет. Однако до тех пор пока он не получит на руки документы, он остается солдатом, субъектом выполнения приказов Сайкса. Он был уверен, что Сайкс всегда будет непреклонен по отношению к нему, но ему ничего и не нужно от Сайкса.

Скоро отряд пройдет здесь. Взгляд Каллагена рыскал по пустыне, но все было спокойно. Он прислушался, но ничего не услышал. Прошло некоторое время с тех пор, как умолк последний ружейный выстрел. Наступила долгая тишина: он не вернулся к своим, а они не искали его.

Он неожиданно вздрогнул от мысли, которая пришла в голову. Предположим, его бросили. Может быть, подумали, что он уже мертв. Если так, то, возможно, сейчас они двигаются в направлении Биттер-Спрингс, надеясь перехватить платформу там, а не здесь, на дороге.

В таком случае ему придется полагаться только на самого себя. Он выругался про себя, надеясь, что такое вряд ли возможно. Интересно, как далеко он сейчас от них? В трех милях? Четырех?..

Правительственная дорога, по которой должна пройти открытая платформа, была почтовым маршрутом, поэтому резонно было оставлять ее открытой. Он видел только дорогу, но никакой платформы на ней. А что, если на нее напали до того, как она должна была появиться в этом месте?

Он поменял позицию, стараясь заглянуть как можно ниже, чтобы лучше рассмотреть дорогу. И как раз в этот момент пуля звякнула о скалу рядом с ним.

Его лошадь была спрятана в безопасном месте между скалами, куда не могли проникнуть пули даже после рикошета. Он внимательно изучал раскинувшуюся впереди местность, выжидая удобного момента, чтобы достать хоть одного врага.

В нем росло подозрение, что эти многочисленные индейцы не мохавы, а пиуты. Они нередко разъезжали в этих местах, внезапно нападали на путешественников, производили быстрые грабительские набеги на ранчо и исчезали с ворованными лошадьми. Иногда ими руководили белые люди. Здесь существовал древний обычай воровать лошадей в Калифорнии и продавать в Аризоне или Неваде, а потом там воровать лошадей и перегонять их для продажи в Калифорнию.

Он взглянул на солнце. Прошел еще один час. Он уселся на землю, чтобы отдохнуть, расслабиться. Не похоже, что они пытаются пересечь открытый участок пустыни: у них не было никакого желания умереть… Значит, они будут ждать наступления темноты.

Каллаген вздохнул, его винтовка лежала рядом, а револьвер он держал наготове в руке. Небольшой навес защищал его и лошадь от нападения сверху. К нему можно было подступиться только через пустыню спереди или с боков. Он сидел, глядя на освещенный луной полукруг скал и открытое плато песка.

Каллаген дремал, время от времени просыпаясь, чтобы проверить, что творится в пустыне, а потом снова погружался в сон. Он не заметил никакого движения, не слышал ни выстрелов, ни звука приближающихся копыт или платформы. Он был отрезан ото всего и пребывал в полном неведении о том, что происходит или уже произошло.

Он застыл в полудреме, но его мозг по-прежнему неустанно работал. Предположим, погонщик заподозрил угрозу нападения и свернул с намеченного маршрута…

Кое-где здесь встречался мягкий песок, но большая часть территории была покрыта твердой почвой, поэтому открытая платформа могла двигаться и самостоятельно. Но ведь потребуется вода для лошадей, а значит, они все равно окажутся в Биттер-Спрингс или Марл-Спрингс.

Эти два пункта находились на приличном расстоянии друг от друга, сколько миль погонщику придется проехать, будет зависеть от того, в каком месте он свернул с дороги. В любом случае ему казалось теперь, что платформа исчезла, а вместе с ней лейтенант Спраг и его люди.

Воздух стал прохладным, приближалась темнота, на небе появились звезды. Каллаген налил половину запаса воды в шляпу и напоил лошадь, набрал немного в рот, прополоскал его и глотнул.

Впереди находился небольшой песчаный участок, куда бы он мог выехать из своего укрытия. В других местах поверхность напоминала горную породу, и если туда вывести лошадь, то резкий звук от копыт был бы далеко слышен.

Он подождал наступления полной темноты, потом резко вскочил в седло и стремительно помчался вон из укрытия. Проехал верхом добрых пятьдесят ярдов, но не услышал никаких звуков.

Индейцы скорее всего ушли. Вероятно, они удалились несколько часов назад, оставив только одного воина присматривать за ним, а потом и он тоже ушел. Куда?

Каллаген проехал мили две по дороге, что вела в лагерь Кэйди, но не обнаружил ни следов обоза, ни платформы — ничего, кроме свежих следов неподкованных пони. При тусклом мерцании звезд было почти невозможно различить и какие-нибудь отпечатки от колес.

Он развернулся и поехал в том направлении, где оставил отряд, огибая высохшее озеро, казавшееся белым при туманном, едва брезжившем свете. Несколько раз он останавливался и прислушивался.

Было жутко, его вдруг охватило чувство, что здесь обитают призраки. Где платформа? Где индейцы? Где патруль?..

Вокруг — ничего… Только ночь, пустыня и звезды. К северу неясно вырисовывалась горная цепь Старого Отца — Каллаген абсолютно не знал те места.

Перед ним открывались темные каньоны, но он решил пощадить лошадь и осторожно их обогнул. Он чувствовал, как напряжены мускулы лошади, чувствовал в ней неуверенность и боязнь ночи.

Среди зарослей гризвуда возвышалась куча песка. Он завел лошадь в тень, натянул поводья, пытаясь разобраться в том, что же могло случиться. Да, наверное, платформа прошла все же мимо него несколько часов назад. Откуда-то издалека до него донесся ружейный выстрел — стреляли примерно в миле, но со стороны дороги все было тихо, и он не заметил следов, которые бы указывали, что платформа проследовала в северном направлении.

Оставалось лишь два варианта: платформа вернулась назад или свернула с дороги. Если она свернула с дороги, значит, логически она направилась в Марл-Спрингс. Там три солдата охраняют редут… Или охраняли?..

Но что сталось с патрулем? Он не слышал никакой стрельбы после первых нескольких минут, вряд ли его уничтожили. Было бы нелегкой задачей разбить такой по численности отряд, которым командовал лейтенант Спраг.

Теперь уже неподалеку возвышались горы Старого Отца, неуклюже раскинувшиеся, неровные, они походили на горную поверхность луны. Если он будет продолжать путь вдоль берега озера, они отрежут его от дороги, по которой следовал патруль, но он не решался объезжать их с севера. Каждый фут дороги может оказаться рискованным. Было бы, очевидно, разумней подождать до рассвета: тогда бы он мог видеть, куда едет, однако, с другой стороны, всегда легче путешествовать в ночной прохладе — днем можно увидеть, но и его тоже могут заметить.

Он решил продолжить путь, отыскать какое-нибудь местечко в горах Старого Отца, подождать и посмотреть, что будет дальше. И он направился к горам.

Ясно было одно, платформа должна была оставить следы. Она не могла взмахнуть крыльями и исчезнуть. И патруль тоже не мог.

Глава 10

Звуки в пустыне ночью едва различимы, к ним нужно прислушиваться. В каждом человеке дремлет что-то от первобытного предка, и, проведя какое-то время в пустыне, человеческие чувства обостряются. Но он должен прислушиваться, должен ждать, должен дать себе время осознать величие просторов и, таким образом, познать пустыню.

Морти Каллаген побывал во многих пустынях мира, его глаза приобрели остроту, и, может быть, в пустыне Мохава ему было в чем-то легче, чем в других местах.

У ветра свой звук, и этот звук может приобретать разные оттенки в скалах, гризвуде, деревьях джошуа, кактусах. Мелкие животные издают слабый шорох, но и его тоже можно распознать на слух. Здесь часто падают камни, сдуваемые с гор ветром или расколотые в результате перепада дневной и ночной температуры. Сначала падает камень, за ним сыплется песок, а потом наступает тишина. Камень, сброшенный ногой, имеет другой звук и может показаться несколько странным, но это более резкий, более отчетливый звук.

Горы тоже не молчат, они живут медленной, размеренной жизнью. Они шевелятся, поскрипывают, растут или постепенно распадаются на части, но все это происходит так медленно, что человеку просто трудно представить.

В этом таится секрет диких и пустынных мест. Пустыня всегда пребывает в состоянии ожидания. Семена, которые попадают в пустыню и зарываются в песок, не прорастают после первого дождя. Для этого необходимо достаточное количество влаги, причем дожди должны пройти в определенное время, для того чтобы зерна проросли. Некоторые растения распускаются, зацветают, отдавая свой цвет и листья в руки времени.

Солнце не может осветить всю поверхность кактусов, поскольку большинство из них имеют естественные выемки, к тому же иголки фильтруют солнечные лучи, а вощеная поверхность предохраняет растения от испарения.

Выходец из далекой, зеленой страны, Каллаген тем не менее полюбил пустыню. Теперь он ждал при лунном свете среди разбросанных скал и причудливых растений, зная, что пока он не начнет двигаться, его не заметят ни с какой стороны. Он ждал и слушал. Над головой кружила летучая мышь, шныряя то вниз, то вверх и порхая в бесконечном поиске насекомых.

В такую ночь звуки разносились далеко. Сначала он прислушивался к тому, что происходит рядом, потом к звукам, что могли доноситься издалека.

Поначалу он ничего не слышал и уже собирался было двигаться дальше, когда вдали послышался наконец раскатистый звук — монотонный, протяжный. Пустыня обычно не рождает таких звуков, даже меняющийся гул ветра.

Это был звук какого-то движущегося предмета… будто что-то тащили. Он услышал это, а потом наступила тишина.

Звук доносился с севера, а возможно, чуть восточнее. Лошадь Каллагена также услышала его. Она навострила уши и смотрела в том направлении, раздувая ноздри и втягивая воздух.

— Посмотрим, — тихо произнес Каллаген.

Взгляд искал место, откуда можно было выбраться из убежища, и он нашел его. Каллаген не сел верхом, не хотелось маячить и привлекать к себе внимание, и не снял с седла карабин. Только расстегнул пуговицу на рубашке и поправил револьвер так, чтобы тот потом можно было легко достать.

Он шел не спеша, нащупывая мягкий песок. Рядом была твердая земля, по ней легче идти, но от нее исходило много шума.

Пройдя сотню шагов, он остановился. Ни звука… Какое-то мгновение подождав, а потом нахмурившись, он преодолел еще короткий отрезок. Снова остановился и снова прислушался. И опять он услышал это, на сей раз более отчетливо.

Обоз?.. Повозка?.. Если это платформа, с ней должна быть Мелинда… Или была?.. Он напряг слух, чтобы уловить звук двигающихся колес.

Не все колеса были одинаковы. Вес обоза и размер колес изменяли звук. Звук от узкого колеса отличается от звука колеса с широким ободом; тяжелый обоз грохочет. Первое, что услышал Каллаген, это скрежет соскользнувших колес, когда погонщик слегка тормозит, входя в реку или спускаясь вниз по склону.

Сейчас он явно слышал стук железных подков, скрип подвесных ремней. В настоящий момент пулю можно было получить и от индейцев, и от кого-нибудь на платформе, если его заметят в темноте.

И вот появилась открытая платформа, сначала из глубокого оврага показались лошади, потом вынырнула голова погонщика. Каллаген прикрыл рукой ноздри коня и подождал, пока платформа не проедет. Она двигалась медленно, рядом с погонщиком сидел мужчина с винтовкой в руках.

Когда платформа проплыла мимо, Каллаген отпустил лошадь. Через минуту платформа въехала на вершину холма, и погонщик остановил ее, давая возможность лошадям отдохнуть. Именно в этот момент лошадь Каллагена радостно заржала.

Человек с ружьем резко обернулся, а погонщик спросил:

— Кто тут?

Каллаген отчетливо отозвался:

— Армия или ее часть.

— Иди сюда, но медленно! Выбрось все из рук!

Потом он услышал голос Мелинды:

— Это Морти! Это Морти!

Он поднимался вверх, ведя за собой лошадь.

— Мне показалось, вы сбились с пути, — тихо сказал он. — Что произошло?

Погонщиком оказался Джонни Ридж, Каллаген встречался с ним несколько раз возле лагеря. Рядом с ним сидел незнакомый мужчина.

— Индейцы, — последовал ответ. — Мы заметили их далеко впереди, а когда открытая платформа скрылась за горами, мы остановились, попытались объехать вокруг, но увязли в болоте и оказались отрезанными от дороги.

— Где-то впереди нас патруль, — объяснил Каллаген, — но мне кажется, Ридж, вам лучше держаться гор и вести повозку по мягкой почве Площадки Дьявола, пока мы не обнаружим проход в горах, и тогда свернем на восток.

— Как долго нам придется искать? — с сомнением в голосе спросил Ридж.

Каллаген пожал плечами.

— Это небольшие горы, здесь обязательно должен быть выход на другую сторону.

— Но это дальше, чем до Вегаса, а мои лошади еле живы.

— У вас за спиной индейцы, другого выхода нет. Поезжайте вперед. Вы можете подальше дать отдых коням. Я буду страховать вас спереди.

Каллаген подошел к повозке. Там была Мелинда и ее тетя, а также Керт Уайли и темноволосый мужчина, что приехал с ним в лагерь Кэйди.

— С вами будет все в порядке, — приободрил он Мелинду и поскакал вперед.

Горы поднимались над ними на двести — триста футов и казались сплошной неприступной стеной, но это были всего лишь короткие, торчащие вверх пустынные кряжи, образовавшиеся в дикий период формирования земли. Индейцы будут следить за ними… до тех пор, пока не нападут на след, а потом, несомненно, начнут преследовать.

Мили три Каллаген ехал впереди, затем свернул в расщелину и остановился, спрыгнул с коня и подождал, пока платформа поравняется с ним.

Было очевидно, что она ехала по земле, доселе не знавшей колеса, но Ридж чувствовал дорогу и ловко справлялся со своими обязанностями.

Уайли первым спрыгнул с платформы и подошел к Каллагену.

— Это вы, Каллаген, я не ошибаюсь? Хотелось вас увидеть.

Ридж, услышав эти слова, резко повернулся.

— Что бы ни было у тебя на уме, забудь! В настоящий момент нам нужна любая помощь.

Каллаген жестко посмотрел на Уайли и отошел.

В ущелье между скалами, где заметить их мог лишь тот, кто стоял прямо над ними, Каллаген разжег небольшой костер.

— Кофе есть? — спросил он. — Это бы подняло всем настроение.

Достали кофе. Мужчина принес корзинку и начал готовить еду. Мелинда подошла к костру и протянула к нему руки. Резкими шагами ее тетя Мэджи приблизилась к охраннику и оттолкнула его в сторону.

— Доверь это тому, кто знает, как это делается, — сказала она. — Ты сегодня уже достаточно поработал.

Ридж сидел на корточках, держа во рту кусок сухаря.

— Вы представляете, где мы находимся? — спросил он Каллагена.

Тот взял в руку маленькую веточку и начертил на земле линию на северо-восток.

— Это горы Старого Отца. Где-то впереди Марл-Спрингс. Там есть вода и все необходимое.

— Я слышал об этом, — сказал Ридж. — Но никогда не ездил этим маршрутом.

— Когда патруль не найдет вас или меня, думаю, они повернут как раз в Марл. В любом случае он находится на пути патруля. Если повезет, он будет там, когда мы туда доберемся… Или немного погодя.

— Ладно, — согласился Ридж, — поехали туда. — Он подбросил в огонь пару веток. — Видели индейцев?

— Обменялись несколькими выстрелами, — ответил Каллаген. — Не знаю, сколько их было, но, перед тем как выйти к вам на помощь, я насчитал следы двенадцати или пятнадцати индейцев.

— Много, даже больше, чем много.

Каллаген ощутил вдруг усталость. Он поднялся, подошел к своей лошади, снял седло, собрал пучок травы и потер ею спину животного. Он держал в руке флягу с водой, но решил не пить, а подождать до утра. Завел лошадь в глубь ущелья и прочно воткнул в землю колышек. Когда же вернулся к костру, кофе уже был готов.

Напиток был чудесный. Каллаген держал обеими руками чашку и прислушивался к разговорам. Он думал о том, что теперь ему лучше бы немного поспать.

Подошла Мелинда.

— Как насчет твоего увольнения, Морт? Документы пришли?

— Должны были, — ответил он. — Надеюсь получить их сразу, как придут. Сайкс наверняка жаждет отделаться от меня.

— А когда получишь документы, что собираешься делать?

Он пожал плечами.

— У меня мало сбережений. Мне придется где-то начинать. Проблема в том, что все, что я умею, это служить в армии.

Мелинда положила руку на рукав его рубашки.

— Морти Каллаген, это неправда, и ты это знаешь. Ты общался со многими людьми, ты разбираешься в управлении, пусть не очень дотошно, но знаешь законы… Ты многое можешь делать.

Он недоверчиво посмотрел на нее. И никак не мог решить, что делать, когда оставит службу. Он понемногу знал о слишком многих вещах, но его знаний не было достаточно ни для одного дела.

— Сержант? — Это был голос Риджа. — Кто-то идет.

Глава 11

Тотчас повисла тишина. Высоко над головой в черном небе ярко светили звезды, и казалось, горы прижались к земле в ожидании.

Каллаген отошел с поляны, освещенной пламенем костра, и тихо стоял в темноте, прислушиваясь.

Ридж подошел и встал рядом.

— Я определенно слышал какой-то звук вон оттуда, — тихо сказал он. — Ясно слышал.

Каллаген же ничего не уловил. Ридж не был новичком, если он утверждал, что что-то слышал, значит, так оно и было.

Они еще глубже зашли в темноту.

— Оставайся здесь, Ридж, я разведаю вокруг. — Он замешкался, а потом добавил: — Не спускай глаз с Уайли и его товарища. Я им не доверяю.

— Я слышал, у тебя произошла стычка с Уайли.

— И у майора Сайкса тоже. У него что-то на уме, но не знаю что.

Ночь была прохладная. Отойдя от костра, Каллаген тотчас понял, как удачно они выбрали место для стоянки. На расстоянии примерно в шестьдесят шагов было видно лишь слабое мерцание, а по мере удаления и оно исчезло.

Лагерь расположился в тупике, трещине между скалами, и был хорошо со всех сторон защищен кустарником и горами. Это было ничем не примечательное место, одно из многих на пути.

Он остановился лишь тогда, когда перед ним раскинулась открытая пустыня. Этот звук мог исходить и из самой горы. Любой полагающийся на свои силы человек мог перейти гору, хотя и не без трудностей.

Он приготовился увидеть индейцев, и в этом состояла вся сложность положения, поскольку мозг всегда работал и был наготове, не исключая ни малейшей возможности этой встречи.

Любопытный олень или горная коза не умеют двигаться крадучись, как это получается у горного льва или койота. Это не похоже и на движение человека. Белый человек носит сапоги или ботинки; грубая кожа истирается о камни, быстро изнашивается, соприкасаясь постоянно с сухой травой или листьями, в то время как мягкие мокасины индейцев долго остаются целыми. Одежда белого человека шелестит или шуршит, когда он начинает двигаться, и особенно если он зацепится за камни или кустарник.

Правда, Каллаген сейчас ни о чем этом не думал. Он просто слушал. Остановился, как всегда, следя за тем, чтобы не оставлять силуэта на фоне ночи, а слиться воедино с высоким гризвудом или колючими кактусами.

Стоя в одиночестве на краю залитой лунным светом пустыни, молчаливой в своей неподвижности, Каллаген вдруг понял, что именно здесь он хочет остаться. Он не понимал, как в его голове родилось подобное решение, поскольку тут было слишком заброшенное место и одиночество, которое разговаривало с ним языком мягкого ветра, пустотой гор. И в этот момент он понял, что никогда не сможет оставить пустыню, что еще вернется сюда.

Он знал пустыню и раньше, но почему-то хотел вернуться именно сюда, желал остаться здесь, где ветер колыхал песок, нанося бесчисленные дюны.

Потом он уловил какой-то легкий шорох в песке… Затем опять наступила тишина. Он замер, боясь сделать вдох, чтобы не заглушить этот звук, к которому прислушивался. И снова раздался он! Здесь кто-то или что-то было. Затем до него донесся тихий, дрожащий стон, и он вышел из-за кустарника.

Перед тем как подойти ближе, увидел лежащего на песке человека и сразу же по каким-то неуловимым признакам догадался, кто он… Дэлавер! Это был он, Следопыт!

Каллаген быстро подошел к нему, наклонился, легко поднял с песка и понес назад, к костру.

— Воды! — сказал он тете Мэдж. — Сначала воды!

Дэлавер не был ранен, но, очевидно, преодолел не одну милю — его сапоги выглядели ужасно.

Уайли пристально смотрел на него.

— Зачем человеку было выходить в пустыню в таких туфлях?

— Они не были такими, — объяснил Каллаген. — Еще совсем недавно он ехал верхом вместе со мной. Вот что лава сделала с его обувью. Он перешел через слой лавы, чтобы добраться до нас.

Тетя Мэдж смочила водой губы индейца и осторожно влила ему в рот несколько капель. Он закашлялся, стараясь приподняться и опереться на локоть. Каллаген ему помог. Дэлавер сделал еще один глоток.

Он огляделся по сторонам, его глаза выражали изумление. Он пришел в себя, как только увидел Каллагена.

— Мы думали, что ты погиб, — первое, что сказал он.

— Где. отряд?

— Пропал… все ушли.

— Убиты?

— Не знаю, я так не думаю. — Он посмотрел на тетю Мэдж и на остальных. — На нас напали, и мы спрятались. Открыли ответный огонь… Через некоторое время один из наших людей пошел вперед и тотчас был убит… три стрелы, две попали в горло. Нам показалось, что мы слышим стрельбу с севера. — Он посмотрел на Каллагена. — Я думал, это ты стрелял.

— Я выполнял задание.

Дэлавер еще отпил воды, потом ему помогли подняться на ноги, и он подошел к костру, где тетя Мэджи варила суп.

— Я хотел разыскать тебя, — говорил он Каллагену, — но Спраг запретил. Он сказал, что уже потерял достаточно людей и больше не хочет рисковать. Шли часы. Были еще выстрелы, но не много. Мы не знали, следят за нами или нет. Я вызвался осмотреть местность, и через некоторое время он меня отпустил. Я обнаружил по меньшей мере дюжину индейцев… но все они ушли. Я нашел и коробки из-под патронов, отыскал их след. Они были пешими. Я воспользовался возможностью и пошел на север, зная, что пройду дальше, чем было необходимо Спрагу, но мне хотелось узнать, что случилось с тобой.

— Спасибо, амиго!

Дэлавер поел немного супа.

— И я нашел то место, где ты был, — сказал он. — Был уверен, что несколько человек погибло, но не нашел тел, не нашел тебя, поэтому вернулся в отряд… только и его там больше не было. Они исчезли… бесследно.

— Перешли через скалы, что находились сзади?

— Может быть… Я начал прочесывать скалы в том направлении, куда, как я предположил, они могли пойти, и наткнулся на следы обоза… и индейцев. Поэтому я и попал в пласт лавы. Там было где спрятаться, но ни один индеец не пойдет туда без необходимости. Я шел по реке между потоками лавы, пересек широкий поток, несколько раз видел индейцев. Сначала их была дюжина, потом на четыре человека больше, потом на пять.

Я стоял в лаве. Я никак не мог обогнуть их так, чтобы попасть к платформе, поэтому пересек дорогу за ними и вошел в горы. Платформа свернула и двигалась вдоль западной стороны гор, а я вошел в них с востока.

— А что индейцы? — поинтересовался Ридж.

— Где-то здесь, поблизости, можете быть уверены. Не думаю, что они обнаружили вас, но, когда настанет утро, им это удастся сделать.

— Мы направляемся в Марл-Спрингс, — сказал Каллаген.

— Тогда идите сейчас, не дожидаясь утра.

Каллаген немного подумал, затем сказал:

— В нашем распоряжении есть добрых пять часов темноты, а лошадям нужен отдых, да и нам тоже. Мы тронемся в путь на рассвете.

Они затушили костер. Все растянулись на одеялах и тотчас погрузились в сон. Первым остался караулить Уайли, потом Беккер.

Беккер разбудил Каллагена, когда на небе еще не пропали звезды.

— Сержант! Время.

Каллаген сел, натянул сапоги и проверил винтовку, потом свернул одеяло и отнес его к лошади. Через несколько минут он уже был в седле, обуздывая лошадь и готовый отправиться в путь.

У костра он сказал Беккеру:

— Поднимай всех.

В костре еще тлели угли, закопченный кофейник еще был горячий. Он наполнил чашку, подержал ее озябшими пальцами и отпил. Мелинда и ее тетя Мэдж в отличие от других женщин, были скоры в своих действиях — обе слишком долго прожили в армейских лагерях.

Через пятнадцать минут все были готовы и тронулись в путь, делая все осторожно, стараясь не производить лишнего шума. Каллаген шел впереди, Дэлавер — рядом с открытой платформой.

Через некоторое время перешли сухое русло реки и оказались на противоположном берегу, тотчас наткнувшись на нечеткий след, что вел на юго-запад; это оказался тот самый след, по которому они шли минувшим вечером вдоль гор.

Они находились в пути уже час и прошли около четырех миль, когда перед ними в скалах открылся глубокий проем. Каллаген подождал, когда подойдет Дэлавер.

— Постой здесь! — сказал он ему, а сам быстро помчался вперед.

Очутившись у выхода из проема, соскочил с лошади и вышел на свет. И там были следы: они то удалялись, то опять приближались, это свидетельствовало о том, что перед ними сквозной проход. Немного дальше, впереди, он заметил следы от колес.

Вернувшись назад, к платформе, Каллаген повел ее за собой через этот проход. Слева от него на несколько сотен метров поднимался крутой склон, справа возвышался такой же склон, разве что более пологий.

Начинало светать. Каллаген ускакал далеко вперед, так, чтобы колеса движущейся повозки не заглушали другие звуки, но как ни прислушивался, ничего не слышал. Небо над головой становилось серым. Прямо перед ними неясно вырисовывалась внушительных размеров горная стена, закрывая собой небо. Дорога запетляла вокруг гор, а потом четко выпрямилась в северном направлении.

Трудно было определить, сколько им оставалось проехать до Марл-Спрингс, по меньшей мере, наверное, еще несколько часов. Каллаген осмотрелся. Платформа следовала сзади, Ридж проворно управлял лошадьми, стараясь по возможности избегать трудных участков на дороге. Каллаген приостановился, поджидая повозку, и, когда та поравнялась с ним, спросил:

— Хочешь дать им отдохнуть?

— Хорошо бы. — Ридж натянул поводья, а когда лошади остановились, фыркая и ударяя о землю копытами, он посмотрел на Каллагена. — Придется гнать их до места, сержант.

Почти рассвело, и теперь дорога хорошо просматривалась; если индейцы еще не обнаружили их следы, то через несколько минут наверняка обнаружат. Они преодолели уже около восьми миль; если индейцам повезет, то через полтора часа они их догонят; если же срезать путь и пересечь горы, то им понадобится и того меньше, чтобы поджидать их уже впереди. Каллагену и платформе приходилось держаться дороги, в то время как индейцы могли пройти в любом месте.

— Как далеко отсюда до Марл-Спрингс? — спросил Ридж.

Каллаген подумал, пытаясь сопоставить все, о чем слышал и что знал о дороге туда.

— Двенадцать… может, пятнадцать миль.

— Что ж, придется их преодолеть. Ну хорошо, поехали!

Они тронулись в путь. Каллаген по-прежнему ехал впереди, осматривая дорогу. Позади осталась прохлада глубокого каньона, а там, куда они направлялись, между горами простиралась широкая площадка, и горы в этом месте разделял длинный, крутой, похожий на гребень кряж. Дорога шла вокруг него, и им пришлось его обогнуть.

Взошло солнце, и стало тепло. Скача впереди на четверть мили, Каллаген временами останавливался, давая лошади передохнуть. Если индейцы следовали этой дорогой, они, должно быть, прятались в каньоне. Если же решили срезать путь и перейти через горы, то им пришлось преодолеть не больше трех миль, в то время как платформа должна проехать с той же целью почти десять. В этом случае индейцы наверняка поджидают их впереди, где дорога идет по пустыне.

Сейчас открытое пространство занимает не более трехсот шагов в ширину, слева путники защищены рядом холмов. Прямо перед собой, за открытым на несколько миль участком дороги, Каллаген увидел возвышающийся черный шлаковый конус.

Вероятно, тысячи лет назад это была территория действующих вулканов. Здесь остались десятки таких шлаковых конусов, некоторые из них достигали в высоту несколько сотен метров, каждый имел кратер, и большинство кратеров были открыты с одной стороны.

Он в очередной раз подождал, пока платформа поравняется с ним. Дэлавер спрыгнул с лошади и подошел к тому месту, где уже стояли Каллаген, Ридж и Беккер. Как и подозревал Каллаген, Дэлавер кивнул в сторону хребта.

— Если они уже перешли через горы, то могут быть вон там… хотя бы некоторые из них.

— Полагаешь, часть индейцев шла за нами, а часть срезала путь через горы? — спросил Беккер.

— А ты как думаешь? Должно быть, они догадались, что мы пытаемся добраться до Марла. Нам нужна вода… и они это знают. И там есть — или были — солдаты.

— Верно, — согласился Ридж. — Могу поспорить, что Дэлавер прав. Что будем делать, Каллаген? Прорываться?

— Да… и резко повернем на краю хребта. Дорога окажется прямо сзади, на одной линии с колесами платформы. Резко поворачивай и гони на главную дорогу, Ридж.

Каллаген отстал и теперь ехал рядом с телегой, почти не обращая внимания на Уайли.

— Пригнитесь, — сказал он, — через несколько минут мы поедем очень быстро, и не исключено, что начнется стрельба.

Уайли выглянул наружу.

— Индейцы?

— Вы их не увидите, — ответил Каллаген. — Если они нас поджидают, то у нас в запасе есть еще полторы мили перед тем, как что-то может случиться. — Он мельком взглянул на Уайли и сказал: — Если вы так хорошо владеете оружием, приготовьтесь, сейчас как раз наступает время продемонстрировать свои способности.

Уайли достал ружье.

— Я хорошо стреляю, — сказал он. — Вот увидите.

Каллаген ехал немного впереди платформы. Он проверил карабин, убедился, что тот не туго перетянут кожей, открыл затвор на ружье, что висело на ремне.

Ридж, несмотря на усталость, по-прежнему виртуозно управлял лошадьми. Дорога вела слегка под уклон. Слева неясно маячила верхушка горы, Каллаген поднял голову и пристально посмотрел на нее, в тот же миг сообразив, что смотрит прямо в глаза индейцу: тот был от него на высоте всего каких-нибудь нескольких сотен футов, но они увидели друг друга. Потом индеец исчез.

Каллаген пропустил платформу вперед.

— Они здесь, — предупредил он, — и они нас ждут.

У него пересохло во рту. Впереди дорога по-прежнему оставалась узкой, а скалы с обеих сторон, казалось, готовы были сомкнуться над ними, как челюсти первобытного чудовища.

Глава 12

Лошади шли медленно: Ридж щадил их перед предстоящим бегом. Каллаген чувствовал, как на его лбу выступил пот, ощутил волнение своей лошади.

— Все в порядке, парень! — успокаивал он коня. — Скоро будет легко.

Теперь дорога немного расширялась, и скалы находились уже на таком расстоянии от платформы, что, стреляя с них, было весьма затруднительно попасть в цель. Но впереди тропа опять сужалась, и придется преодолеть полмили, чтобы в очередной раз не стать мишенью.

Каллаген прикинул ситуацию и решил, что индейцы собьются в кучу в начале узкого участка пути в надежде остановить и ограбить их, а потом закончат свою работу прежде, чем платформа минет горные кряжи.

Вдалеке за началом дороги он все еще видел те шлаковые конусы с черными застывшими потоками лавы у основания и не заметил на склонах никакого движения, но он и не надеялся что-то там увидеть. Вытер вспотевшие ладони о рубашку и надвинул шляпу поглубже на лоб. Возможно, они и не станут в него стрелять, а подождут, пока платформа не попадет в ловушку.

Каллаген пришпорил лошадь, оглянулся назад и подал знак Риджу. В ту же секунду Ридж щелкнул хлыстом, лошади налегли в своей упряжке и полетели.

Каллаген услышал, как рядом ударилась пуля, рикошетя о скалу, и тогда его испуганная лошадь помчалась вперед. На расстоянии виднелись горы, а за ними… Мимо пролетело еще несколько пуль, и вдруг его охватила паника, когда он понял, что выстрелов слишком мало, если это стреляют индейцы.

Он натянул поводья, мельком заметив, как спереди и справа пуля впилась в песок, подождал, когда платформа поравняется с ним.

— Заворачивай за угол! На другой стороне их еще больше!

Давая знать, что он понял, Ридж взмахнул хлыстом, и в следующий момент они уже мчались к скалам.

Дорога резко сворачивала за горы, а цепь скал прикрывала их от огня. В одно мгновение Каллаген понял, что для индейцев стрельба была вялой. Он догадался, где они могут находиться: очевидно, поджидали платформу в горах, чтобы потом окружить и напасть.

Он резко выехал перед платформой, чуть не столкнувшись с ней, и тотчас свернул с дороги, направляясь по пустыне на восток.

Преодолевая ухабы, платформа еле поспевала следом, огибая валуны и приминая заросли кустарника, а обезумевшие животные мчались что было сил.

За спиной слышались выстрелы. Каллаген обернулся и увидел, как индейцы сбегают вниз по почти отвесной скале.

Он гнал лошадь еще полмили, потом перевел на легкий галоп, потом — на шаг. Платформа догнала его.

Далеко позади они еще видели индейцев, а потом они и вовсе исчезли: их тела стали неразличимы на фоне гор.

Лошади Риджа тяжело дышали.

— Подумать только, Каллаген, — сказал он, — мы чуть не угодили им в лапы.

— Мне кажется, они сократят путь и пересекут горы, попытаются попасть в Марл раньше нас.

Спустя пару минут он снова возобновил движение. Вокруг раскинулась пустыня. К северу теперь он видел с полдюжины шлаковых конусов, а на юге высились горы Кельсоу. Дорога пролегала у основания гор, и они следовали маршрутом по пустыне, который примерно через милю должен снова вывести их на дорогу.

У Каллагена пересохло во рту, губы воспалились и сделались жесткими. Щурясь от солнца, он внимательно изучал пустыню. Где-то тут должны быть индейцы. Должны… Они испокон веку живут в этой стране, объездили и обходили ее вдоль и поперек, охотясь и добывая пищу. Они лучше белых знали возможности пустыни, может быть, даже лучше Дэлавера.

Впереди показался небольшой подъем, Ридж не спешил. С платформы пустыня хорошо просматривалась. Беккер тоже держал ухо востро, но, кажется, индейцы на сей раз не преследовали их.

— Нам понадобится та вода, — сказал Ридж Каллагену, — и они знают об этом.

— А что, если там нет никого из наших людей? — поинтересовался Беккер. — Что, если парней выдворили и теперь вместо них нас поджидают индейцы?

— Ну, тогда нам придется немного пострелять, — ответил Каллаген, и они продолжили путь.

Теперь солнце стояло высоко в небе, лошади усердно преодолевали ухабистую дорогу. Дважды им пришлось проходить песчаные пояса, их часто подбрасывало и трясло, когда под колеса попадали камни. Пустыня была завалена глыбами лавы разной величины: одни размером с кулак, другие доходили до размеров платформы. Извержение лавы произошло когда-то в результате сильного смещения горных пород.

— Должно быть, здесь было в прошлом очень жарко, — предположил Беккер, испытывая благоговейный страх перед открывшимся взгляду видом. — Представляете, что здесь было, когда из всех этих скважин одновременно начинала вытекать лава!

— Это вряд ли могло происходить одновременно, — заметил Каллаген, — но даже если и так, я все равно рад, что оказался в пустыне сейчас, а не тогда.

Они продолжали путь, наконец лошади преодолели последние камни и втащили платформу обратно на дорогу. Через несколько миль дорогу снова пересекала узкая тропа, на сей раз ведущая через горы в Марл. Хотя индейцы здесь вряд ли могли оказаться, путники не исключали такой возможности.

Это было узкое, опасное место, но, по всей видимости, им удалось опередить индейцев. Они без особого труда проехали этот отрезок пути, а потом свернули направо и продолжали движение вдоль гор, что тянулись в направлении к Марл-Спрингс.

Редут у Марл-Спрингс был воздвигнут всего лишь несколько месяцев назад. Строительство его вел офицер четырнадцатой пехотной роты Мануэль Эа, являющийся одновременно и командующим офицером в лагере Кэйди.

По форме загон напоминал квадрат со стороной в двадцать четыре метра, окруженный стеной из крепких шлаковых пластов, взятых из Кедрового каньона неподалеку от Рок-Спрингс. В каждом углу квадрата располагался каменный дом площадью в двенадцать квадратных метров и высотой чуть больше шести. Один из самых крупных здесь ручьев вытекал из туннеля, что находился между фортом и горой ^[19].

Для удобства редут был построен вплотную к горе, невысокая вершина которой служила наблюдательным пунктом, где выставлялся караул. Первоначально на этом посту планировалось держать сержанта и восьмерых солдат, но этот план не был осуществлен. Насколько стало известно Каллагену, в настоящий момент позицию охраняли три или четыре солдата, имея в своем распоряжении несколько лошадей. Приближаясь к загону, путники заметили на людях у ворот голубую униформу.

Каллаген внимательно осмотрел территорию форта, бросил беглый взгляд вокруг, ведя лошадь впереди платформы и держа винтовку наготове.

Мужчина с погонами сержанта вышел им навстречу.

— Если не ошибаюсь, сержант Каллаген? Помню, когда в последний раз мы встречались, на тебе были совсем другие лычки.

— Мак-Броуди? Черт возьми, не верю своим глазам, неужели это ты? Я думал, ты погиб, старина, убит в сражении в конце войны. Я собственными глазами видел, как ты был сражен тремя солдатами.

— Если бы ты подождал немного, то увидел бы, что из тех трех остался только один, но и он не протянул долго. Они были пацанами, Морти, хорошими парнями, но слишком молодыми для того, чтобы воевать. Боюсь, после этого они недолго бы прожили, чтобы с возрастом успеть поумнеть.

Он взглянул куда-то мимо Калагена.

— А что это с тобой? Открытая платформа?

— Она направлялась в Вегас-Спрингс, но по дороге возникли проблемы. Пришлось свернуть с дороги, поэтому я и привел их сюда… Что-нибудь слышно о Спраге? Я оказался впереди его патруля.

— Мы не видели никого, кроме рыскающих тут индейцев, они доставляют много беспокойства. — Сержант Броуди взглянул на Каллагена. — Нам не хватает людей. Один человек взял лошадь и ночью покинул нас. Надеюсь, он благополучно добрался до места, хотя не могу сказать, что что-то слышал об остальных.

Платформа подкатила к воротам редута и въехала во двор.

— Мы можем использовать воду? — спросил Ридж. — Напоить лошадей инапиться?

— Да, вот здесь вода, — ответил Мак-Броуди, — хотя она медленно течет, но никогда не заканчивается, по крайней мере такого еще не случалось. Попейте все, а к полудню корыто снова наполнится, и тогда можно будет набрать фляги.

Он остановился рядом с Каллагеном.

— Это правда — что мы слышали о майоре Сайксе? Если так, тебе не повезло.

— Правда, но скоро я отплачу ему за все.

Ридж помог женщинам спуститься на землю, а Каллаген подошел к платформе. Беккер оказался рядом.

— Спасибо, друг, — сказал он. — Без тебя бы мы не справились.

Мак-Броуди приблизился к женщинам.

— Нам нечего вам предложить, но мы сделаем все возможное.

Мелинда улыбнулась.

— Спасибо, сержант. Что бы вы ни сделали, мы благодарны вам; что бы вы ни предложили, это все равно будет лучше, чем лагерь в пустыне под палящим солнцем.

Броуди бросил на девушку мимолетный взгляд.

— А, вы сами из пограничной зоны? Ну, тогда с вами проще. Женщины с Востока прекрасны, но слишком требовательны. У меня есть пара ребят, которые о вас позаботятся.

Каллаген окинул взглядом загон. Хорошее поголовье, и вода рядом. Уехать отсюда, значит, снова столкнуться с проблемами, но они справятся с трудностями.

— Сколько у тебя людей, сержант? — спросил он.

— Трое, не считая меня, и почтовый курьер. Ему нужно уже отправляться. Его послали сюда, но пока он что-то не особенно рвется ехать дальше.

— Пусть подождет. В почтовой сумке нет ничего такого, ради чего я бы потерял человека.

Четыре солдата здесь… Следопыт и сам Каллаген, Беккер, Ридж, Уайли и его компаньон. Индейцы не настолько глупы, чтобы теперь выступать против них десятерых. И укрепление надежно, и воды достаточное количество.

— А как насчет продовольствия? Обычный необходимый запас?

— Нет, — выпалил в ответ Мак-Броуди. — Скоро должен прийти поезд, у нас кончаются запасы. Но это не значит, что мы не сможем продержаться еще день или два.

Мелинда пересекла загон и остановилась рядом с Каллагеном.

— Морт, мы сможем продолжить путь? Я имею в виду завтра?

— Нет, не думаю.

— Полагаешь, индейцы все еще тут? И они будут ждать?

— А почему бы нет? Пустыня снабжает их всем необходимым. Вокруг много еды, если человек не будет лениться, то соберет хороший урожай. А мохавы, я знаю, выращивают на заливных землях Колорадо кукурузу, дыни, бобовые и многое другое. Но охота, земледелие, сбор растений не принесет им оружия, которое может сравниться с нашим, не уродит игл, какие есть у нас, качественной одежды… поэтому они следят за нами и будут продолжать следить. Ведь одна повозка принесет им куда больше прибыли, нежели урожай нескольких сезонов. Лошадей они съедят, уздечки используют, часть награбленного обменяют на другие вещи, а кое-что оставят и для себя. Когда сэр Фрэнсис Дрэйк захватил испанский галеон, груженный золотом, для английской королевы Елизаветы эта добыча имела такое же значение, как для индейцев почтовая карета или обоз. Дрэйк стал национальным героем, как тот воин, который принес своему племени награбленное добро с обоза.

— Мне кажется, тебе нравятся эти люди, эти индейцы, — улыбнулся Броуди.

Глаза Каллагена нет-нет да и всматривались в широкую долину. За ней вдали тянулась гряда гор, отвесных скал, поднимающихся вверх на тысячи футов.

— Нравятся ли они мне? Я их плохо знаю, но, мне кажется, в некоторой степени я их понимаю. Они войны, а один воин всегда понимает другого. Любая страница истории доносит до нас сведения о том, что перед воином благоговели всегда, во все времена. Только Соломона уважали за то, что он был мудрым человеком. Перед большинством вождей преклонялись за их мастерство или победы в сражениях. То же самое можно сказать и об индейцах.

— Ты говоришь так, будто веришь в войны.

— Нет, я их насмотрелся достаточно. Но во что верить, не знаю. Пустыня — молодая земля, ее обитатели любят свободу, в большинстве своем это терпимые люди, но мы не должны становиться терпимыми к злу, даже к идее его существования.

— Ты считаешь, что мы должны исчезнуть отсюда ночью? — поинтересовалась Мелинда. — Но разве не правда то, что индейцы не воюют по ночам?

— В некоторой степени это так. Они верят, что душа убитого ночью человека скитается в темноте, но среди индейцев, так же как и среди белых людей, есть скептики, которые ни во что не верят. Я никогда не понимал утверждений общего характера и был просто рад столкнуться с таким же скептиком с хорошим оружием в руках.

Каллаген снова взглянул через лощину на цепь гор, чувствуя, как его тянет туда какое-то непреодолимое жгучее желание, имя которому определить трудно. Это был скалистый кряж, вершина которого острием уходила в небо. Он попытался прикинуть расстояние, разделявшее его с теми горами, хотя в ясную погоду это было трудно сделать. Десять миль?.. Нет, наверное, около двадцати.

— Мой дядя будет волноваться, — сказала в этот момент Мелинда.

— Да, понимаю. Однако не следует слишком надеяться на то, что мы быстро доберемся. Ни один человек, отправляющийся в поездку по пустыне, не знает, как она закончится. Или когда.

Глава 13

Он знал, что к юго-западу от редута на возвышенности есть карман, где растут низкая трава и кустарник. Тонкая струйка воды вытекает из щели в скале и попадает в землю, питая своей влагой корни трав. Низкие скалистые холмы окружают этот карман.

В обычных условиях здесь достаточно растительности, чтобы в короткий срок выпасти лошадей, ведь не обойдешься только зерном, которое привозят сюда грузовые поезда. Как правило, помимо лошадей кавалерии на посту содержится не больше четырех-пяти дополнительных лошадей. Сейчас тут было всего четыре, не считая той, что принадлежала почтовому курьеру.

Каллаген почему-то не сомневался в присутствии здесь индейцев. Наверняка они разделились: одни сидели в засаде вокруг поста, следя за ним, другие не спускали глаз с платформы. Грубо говоря, их должно быть по меньшей мере от полутора до трех десятков, в среднем же человек двадцать, а это уже слишком много.

Место, где расположился редут, было достаточно компактное, а следовательно, его легко было охранять силами личного состава без особого напряжения. Имея патроны и удобную оборонительную позицию, можно отразить любое нападение. Благодаря воде можно и продержаться довольно долго, но не более того.

Мак-Броуди подошел к воротам, где остановился Каллаген, присоединившись к нему. Каллаген подробно рассказал ему об отряде Спрага и о том, как он оказался один. В нескольких словах он обмолвился и об Уайли.

— Слышал когда-нибудь о Золотой реке? — поинтересовался Каллаген.

— Кто не слышал? — ответил Мак-Броуди. — За время моего пребывания здесь я узнал сотни таких историй: Затерянный рудник, шахта с железной дверью, пропавший Корабль пустыни… И могу побиться об заклад, что сотни людей расстались с жизнью, охотясь за всеми этими богатствами. И я уверен, именно это привело Уайли сюда.

— Да. Я знаю его. Паршивый человечишко! Я встречался с ним пару раз возле форта Черчилл, что находится на пути в Неваду. Он убил человека в Вирджинии или где-то в тех краях, так говорили. Я имею в виду, что он не оставил человеку никаких шансов, ходили слухи, что это было убийство. Он сбежал с группой бандитов, и никто не захотел по этому поводу трепать языком, тем более что убитого никто не знал.

Каллаген посмотрел вокруг, остро почувствовав вдруг, что пустыня — это часть его самого. День подходил к концу, и в отблесках заходящего солнца далекие песчаные дюны, что отделяли горы от пустыни, приобретали красноватый оттенок. Напротив, прямо над долиной, круто поднимались горные кряжи и при глянцевом свете сверкали черным блеском. Он почувствовал непреодолимое желание пересечь долину, очутиться там, взобраться на горы и раствориться в их прохладной тени. Может, вблизи они вовсе и не будут такими прохладными, как казались издалека.

Но такое решение, он знал, не приведет ни к чему. Каллаген был бродяга, солдат удачи, а если быть более точным — солдатом неудачи. Он почти не обрел ценностей мира в результате бесконечных сражений, но даже и обретенное малое было утрачено… А сейчас вот Мелинда.

Никуда не денешься от витавшего вопроса. Он не может решить эту проблему, просто сбежав в горы: он также не может справиться с ней, если снова пойдет служить в армию. Молодому человеку из приличной ирландской семьи, но без денег, больше ничего не оставалось делать, кроме как служить в армии. Так он оказался в ней и в самый первый раз. После коротких военных сражений в Ирландии это казалось ему логическим ходом событий.

Когда дело касалось тактики, его ум работал быстро и изобретательно. Если бы все сложилось удачно, он мог бы стать генералом, но в годы его службы велись короткие, необъяснимые с точки зрения логики войны, предоставляя мало возможности проявить себя. И он в буквальном смысле слова шел по пути наименьшего сопротивления. На службе большинство решений принимаются за солдата: ему предоставляют готовую еду и жилье; он получает приказы и обязан выполнять их, насколько хватает сил.

Он был хорошим солдатом, некоторые назвали бы его образцовым воином. Более того, он дважды дослуживался до звания майора, успешно сражался с противником на поле боя. Но никогда не испытывал свои способности в каком-то ином ремесле.

Он мог бы стать офицером мирного времени, поскольку люди научатся жить в мире и направлять свои стремления на благо цивилизации, должен же быть кто-то, кто будет сохранять мир. Но это, увы, не его выбор: он продолжал вести жизнь воина.

Теперь-то он знал, что такая жизнь не для него. Ни минуты больше, давно решил он. Перед ним тупик, и он ведет в никуда.

Предполагая, что может серьезно изучить право, Каллаген кое-что знал в этой области. Это может быть выходом, хотя и не очень удовлетворительным, поскольку такое решение принесет свои плоды лишь через несколько лет… Ах, если бы только ему удалось отыскать Золотую реку!.. Он понимал, конечно, что это всего лишь пустая отговорка. Он похож на людей, с которыми встречался повсюду, — искателей сокровищ, затерянных приисков; у таких, как правило, не было иной цели в жизни. И они никогда не переставали искать — до тех пор, пока сами не становились старыми, усталыми от жизни, дряхлыми.

Его мысли вернулись к Спрагу. Где он теперь? Нашли ли они дорогу назад, решили ли, что он, Каллаген, мертв? Может, на них внезапно напали из засады и устроили резню? Он сомневался, что Спраг легко потеряет свой след. Он был предусмотрительным толковым офицером и кое-что знал об индейских методах борьбы, считаясь со своими людьми.

Каковы были его, Каллагена, личные обязанности в данной ситуации? Он задумался. Первоначально их цель пребывания в пустыне состояла в том, чтобы защищать почтовый путь и людей, следовавших по дороге. Именно этим он и занимался.

Наступил вечер, а вместе с ним пришла прохлада. Появились звезды, на небе не было ни облака. Вдалеке возвышался резкий силуэт крутого горного кряжа.

На противоположной стороне загона горел костер, и до Каллагена долетал аромат готовящегося кофе. Мак-Броуди подошел к нему.

— Я рад, что ты здесь, Каллаген. Мои люди валятся с ног от усталости. Вы можете сменить нас в карауле?

— Хорошенько присматривай за лошадьми, — посоветовал Каллаген. — Я уже говорил, что не доверяю Уайли и его товарищу.

Мерцание огня, терпкий запах кофе и поджаренного бекона вызывали приятные ощущения, но Каллаген чувствовал себя неспокойно. Он знал о притаившихся поблизости индейцах, хотя, может быть, это была совсем другая банда, не та, что напала на него после того, как он оставил отряд.

В нем не было чувства враждебности к индейцам. Они жили своей жизнью, своим укладом, которые складывались на протяжении тысячелетий. Не задумываясь о том, хороши они или плохи, он принимал все это, как само собой разумеющееся. Они жили своей жизнью, белый человек — своей; у этих культур разное происхождение, собственные принципы существования.

Здесь не играет роли философия всего этого… важен ответ на один простой вопрос — жить или существовать, сражаться или умереть. Существует огромная разница между человеком, разглагольствующим по поводу этого и сидящим перед теплым камином с бокалом виски в руке в собственном доме или обсуждающим его в академическом зале, и человеком, находящимся в безлюдном месте, когда по ребрам струится пот и со всех сторон приближаются вооруженные дикари.

Каллаген с непонятной тревогой обошел редут вдоль стены. Что же все-таки предпримут индейцы? Для них за эти ми стенами скрывалась крупная добыча. Они быстро усвоили истину: белый человек нетерпелив, он чувствует потребность все время двигаться, что-то делать. Индеец научился терпению, он может ждать на лишенных растительности холмах, не испытывая потребности в воде и обходясь практически без еды, зная, где спрятаны цистерны с нею, что их можно открыть, а потом снова закупорить, и он может двигаться не спеша, когда пожелает и когда того потребуют обстоятельства.

Каллаген вернулся назад к костру и взял чашку с кофе из рук тети Мэджи. Потом отошел в сторону: свет от костра слепил глаза. Пламя костра успокаивает, навевает неясные грезы. Но глаза перестают видеть в темноте, что не очень хорошо в стране индейцев.

Тетя Мэджи тоже отошла от костра, подошла к Каллагену.

— Тебе бы лучше что-нибудь поесть, Морт. Кажется, ночь будет долгой.

— Они здесь, я знаю.

— Да. — Она помолчала. — Как ты думаешь, сколько их?

— Любое их количество — слишком много. Мы не ищем повода для столкновения, а просто хотим, чтобы почтовый путь был открыт и чтобы по нему шли груженые фургоны.

Где-то в ночной темноте послышался громкий стук: это камень, перевернувшись много раз, ударялся о скалу. Индеец? Или просто естественное движение в ночи?

Тетя Мэджи вернулась к огню. Каллаген проник в темный угол загона и уселся на дышло почтовой кареты. Он медленно отхлебывал кофе, прислушиваясь ко всему, что доносилось из-за той стороны стены. Звуков было немного. Потом он вернулся к огню.

Один за другим люди расходились от костра и ложились спать. Его веки тоже отяжелели, он выбросил осадок из чашки. Мак-Броуди и Ридж все еще оставались сидеть у огня.

— Ты хочешь попытаться продолжить путь? — спросил Ридж. — Давай подождем хотя бы день.

Каллаген взглянул на Мак-Броуди.

— Наше пребывание здесь сильно сократит ваши запасы продовольствия?

— Переживем, Морт. К тому времени должны подоспеть вагоны с провизией, а может, и лейтенант Спраг объявится. Индейцы непредсказуемы — они могут и отказаться от своей затеи в последнюю минуту.

Беккер изъявил желание охранять первым. Сэмпсону, одному из солдат Мак-Броуди, поручили его сменить.

— Разбуди меня, — попросил Каллаген, — на рассвете я сам буду караулить.

Он спал как всегда чутко: часто просыпаясь, прислушиваясь к звукам, потом снова погружался в сон. Он очень долго бродил в местах, где крепкий сон мог означать смерть, поэтому пришлось расстаться с этой привычкой. Интересно, как бы он себя чувствовал, если бы проспал всю ночь напролет, не просыпаясь?

Когда Каллаген заступил в караул, Дэлавер присоединился к нему. Вокруг было тихо, но индеец согласился с ним.

— Они здесь, — сказал он. — Они ждут, когда мы выйдем.

Они вместе стояли в дозоре, пока совсем не рассвело. Каллаген пристально смотрел на холм, поднимающийся за ручьем. С вершины холма индеец мог стрелять прямо по загону. Редут располагался в удачно выбранном месте: тут была вода, но он вовсе не был пригоден для обороны.

Когда солнце взошло, Каллаген почистил винтовку и револьверы, тщательно смазав их. Мелинда подошла к нему и протянула чашку горячего кофе.

— Прошлой ночью все было спокойно, — сказала она. — Дэлавер считает, что они только и ждут, когда мы выйдем отсюда. Сколько они будут ждать? Как ты думаешь?

Он пожал плечами.

— Это никому не известно. Индейцы терпеливы… им приходится близко и бесшумно подбираться к дичи, чтобы ее подстрелить, поэтому они учились терпению веками. С другой стороны, они могут принять решение внезапно уйти отсюда. Я почему-то уверен, если объявится Спраг, они просто исчезнут.

— Морт? — Он поднял на нее глаза. — Морт, ты догадываешься, где находится эта Золотая река? Уайли считает, что он знает.

— Откуда тебе-то это стало известно?

— Это людное место. Я слышала, как Уайли разговаривал со своим другом. Он разговаривал еще и с одним из солдат, с тем, которого зовут Спенсер. Мне кажется, Керт Уайли знал его и прежде.

— Спасибо, — поблагодарил Каллаген, — спасибо, что рассказала все это.

Солнце взошло, становилось жарче. Они по-прежнему не видели индейцев. Когда бак наполнился водой, Ридж и Беккер по очереди обмыли лошадей. К полудню все лошади были чистыми, а фляги наполнены водой. Все свободные канистры и кувшины на редуте также были полны.

Каллаген видел, что Уайли не находил себе места. Немного поспав, Морт поговорил с Мелиндой и тетей Мэджи, перемолвился несколькими словами с Мак-Броуди и Дэлавером. Спенсер, солдат, которого видели разговаривающим с Уайли, был высоким, слегка сутуловатым мужчиной, с узкими подвижными глазами. Он был наблюдателен и осторожен и, казалось, избегал Уайли. Пока Каллаген спал, Мак-Броуди беседовал с тетей Мэджи и Мелиндой в каменной хижине за чашкой кофе.

— Мы не были знакомы, когда он жил на родине, но я знаю немного ирландский народ. Тогда его звали О'Каллаган из Корка… Другие были выходцами из Кантри-Клеа, Майо и Типперери, многие из них были славными людьми. Его семья жила в маленьком, замечательном местечке, недалеко от Липа (он произносил это слово на другой манер — Леп), в деревне, которая называлась Глэндор. Это поистине райский уголок, где прямо из моря выдавалась длинная бухта. В том месте, где в нее попадала вода, бухта напоминала устье реки, а по всему заливу разбросаны островки, они как бы выполняют функцию волнорезов. С противоположной стороны бухта тянется на несколько миль до пологих, покрытых зеленью холмов и представляет собой гавань, о которой можно только мечтать. Многие ирландские ребята уезжали из своей страны за границу либо получать образование, либо воевать в иностранных армиях. Ясное дело, дома им делать нечего: британцы не разрешают им открывать свои школы, человек ничего не может добиться, пока полностью не станет на сторону англичан. Я не хочу называть британцев преступниками за то, что они делали… возможно, на их месте другие поступили бы точно так же. У Морта была хорошая семья, старинного рода. Они старались не попадаться на глаза британцам и жили хорошо; каждого путника, многих ирландских сыновей, вернувшихся с войны, и бардов они сажали за свой стол. Морт вообще вырос на рассказах о войнах…

В те времена британцы не часто навещали западную часть Липа. Среди них даже бытовала пословица: «За Липом — значит, вне закона». В этой пословице был определенный смысл, уж можете мне поверить. В тех местах среди парней встречались довольно решительные ребята: британец мог спокойно ездить по дороге днем, но как только наступала темнота, его череп могли проломить в любую минуту. И будь времена получше, Морт О'Каллаган мог бы стать лордом, уверен… Однако он покинул родную страну и отправился в погоню за птицей удачи, и где-то в пути он потерял «О» от своего имени, став просто Каллагеном.

Вы, вероятно, мне не поверите, мэм, но он очень образованный человек, разбирается в классике, юриспруденции и многом другом. Он приобрел свои знания, посещая школу на открытом воздухе войны, где обучали в темноте ночи и в присутствии часовых; в большинстве случаев занятия проходили без бумаги и ручки — только на слух…

В маленьком загоне было тесно, поэтому под вечер Ридж, Беккер и Спенсер вывели лошадей в ущелье пощипать травы. Пока Спенсер проверял, не появились ли на вершинах индейцы, двое его товарищей держали лошадей на привязи. Дэлавер и Мак-Броуди тоже пошли в разведку.

Через час лошадей возвратили обратно в загон.

— Не думаю, что здесь есть индейцы, — буркнул Уайли. — Мне кажется, мы зря опасаемся их.

— Они здесь, — спокойно, но настойчиво произнес Дэлавер. — Некоторые из них совсем рядом. Думаю, они сейчас даже слышат, о чем мы говорим.

— Чепуха! — деланно рассмеялся Уайли. — Им нет смысла здесь торчать дольше. А мы можем продолжить путь.

Каллаген пропустил мимо ушей советы Уайли, но ему стало любопытно, как далеко Уайли собирается идти. И главное — куда? С кем он должен встретиться, когда доберется до нужного места?..

Он вспомнил о копии карты, которая осталась у него… Ну и что с того? Тем не менее затерянный рудник принадлежит тому, кто его отыскал. Даже малой части золота было бы достаточно, чтобы купить ранчо или поселиться в каком-нибудь городе.

Во всяком случае, стоит попытаться.

Глава 14

Солнце нещадно палило, не ощущалось ни малейшего дуновения ветра. Над головой небо было чистым и голубым, черная цепь гор по-прежнему манила своими неизведанными тайнами.

Они так и не увидели индейцев. Мак-Броуди в нетерпении расхаживал по загону.

— Где твой лейтенант, Каллаген? Где он? Куда могли исчезнуть двенадцать человек?

— В пустыне, — проницательно заметил Уайли. — Да здесь можно потерять и целую армию, не то что отряд.

— Хотел бы я взглянуть вон оттуда, — сказал Мак-Броуди, глядя на гору, что поднималась над ними.

Она была невысока: человек мог бы без труда взобраться на нее за несколько минут, но там даже сейчас могли прятаться индейцы, наблюдая за ними. Если человек решит стрелять с гор, то это будет заметно.

— У тебя есть время, — сказал Каллаген. Ему самому очень хотелось посмотреть с той вершины вниз, однако он не решался, ему не улыбалась мысль подняться на ту гору, где прятались индейцы. — Они когда-нибудь пытались стрелять в вас оттуда?

— Только однажды. Трое наших ребят прицелились в индейца — он был один, а когда он высунулся, снесли ему голову. С тех пор они не пытались стрелять оттуда.

Каллаген достал из блокгауза карту и склонился над нею. Карта была нарисована от руки, но все объекты на ней были размещены как положено. Точками нанесена правительственная дорога, ведущая на восток. Она пересекала долину, проходила через Кедровый каньон и исчезла в Мид-Хиллс. За ними лежал правительственный шурф и Рок-Спрингс. Согласно данным, дальше простиралась долина, усеянная деревьями джошуа, а за ней на скалистой возвышенности находился форт Пиут — или Па-Ют, как его было принято называть в пустыне.

Он мысленно сопоставил копию карты Эллисона и той, что лежала перед ним теперь: изображенное на них явно не совпадало.

Кто бы ни был тот человек, кто делал карту Эллисона, он указал на ней все объекты, видимые с определенного места в восточном направлении; человек этот, видимо, глядел на местность и при этом не имел точного представления, где находится север, восток, юг или запад… или, вероятнее всего, делал это намеренно. Поскольку на карте не был обозначен ни один конкретный объект, можно было предположить, что к карте Эллисона полагались какие-то устные объяснения-дополнения.

Вот там нанесены высокие горы, а также Мид-Хиллс, однако ни Кедровый каньон, ни горы не указаны.

Примерно в десяти милях к юго-востоку была отмечена какая-то одинокая вершина, а дальше на север — горы Кингстон. Пологая гора к югу от правительственного шурфа была тщательно вырисована, а за ней — источник. На карте указан Рок-Спрингс, но в то же время — никаких признаков дороги.

На карте Каллаген не нашел ни единой надписи, и только след ручки натолкнул его на мысль, что когда-то тут были слова, написанные по-испански. Карта Эллисона была старая, очень старая. Но одно было ясно: если что-то по ней должно быть найдено, то это должно находиться где-то за теми горами, что стоят напротив, за горой Тейбл, или далеко на севере от гор Кингстон, а это довольно-таки приличное расстояние.

— Ищешь что-нибудь? — Это был голос Уайли.

Он подошел к нему вплотную, чуть ли не вывернув шею и стараясь понять, что так пристально рассматривает Каллаген.

— Ищу выход, — ответил Каллаген. Он кивнул на восток. — Вон там приличный участок дороги к форту Мохава. Сразу за горой находится длинная полоса открытой местности. Как только лошади отдохнут, мы можем рискнуть пройти там… если только индейцы не поджидают нас в Кедровом каньоне.

Дорога просматривалась не только с редута, но и с любого окрестного места было видно, что по ней редко передвигались из Марл-Спрингс. Путь, по которому они пришли, спрятался за горами, и именно в том направлении они ничего не увидели.

— Думаю, нам следует отправляться сейчас же, — торопил Уайли. — Я собираюсь поговорить с погонщиком. Мы можем проторчать в этой дыре до конца своих дней.

— Можем, — покорно согласился Каллаген. — Но мне кажется, первым делом мы должны дать возможность отдохнуть лошадям.

Где же Спраг? Где? Этот вопрос продолжал неотступно волновать Каллагена.

Предположим, индейцы угнали у них лошадей. Кто из них знал местонахождение ключей так, как знал это он, когда выводил маленький отряд из пустыни? Возможно, у Спрага тоже была карта, но Каллаген достаточно хорошо понимал, что на карту не всегда можно положиться. Может, Спраг сейчас умирает от жажды где-то в пустыне?..

Каллаген свернул свою карту и направился к тому месту, где Мак-Броуди разговаривал с Риджем.

— Я решил найти Спрага, — сказал он, присаживаясь на корточки перед ними. — До меня только сейчас дошло, что у него нет ни одного человека, кто бы знал эту местность.

— Как ты найдешь их среди всего этого? — спросил Ридж, делая неопределенный жест правой рукой.

— Тебе не удастся пройти даже и мили, — отозвался Мак-Броуди. — Даже О'Каллаган не справился бы с такой задачей.

— Подразделение Спрага может навести меня на их следы. Я могу вернуться к тому месту, где я их оставил, и оттуда начну поиски.

Мак-Броуди угрюмо посмотрел на него.

— Мой долг — находиться здесь, и мне это, поверь, нравится. Я не ищу ничего за пределами укрепления.

— Не делайте этого, сержант, — с чувством проговорил Ридж. — У вас мало шансов. Нужно превратиться в привидение, чтобы проскользнуть мимо индейцев и остаться незамеченным.

— Значит, я превращусь в привидение, — пообещал Каллаген.

Он сидел на корточках перед ними, пока они обсуждали все его возможности, но он не придал значения их словам. Он сам знал, на что способен, и помнил о том, что может погибнуть в пустыне от жажды. Он знал также, где находятся водные источники. Он не был героем и не думал о том, что совершает героический поступок: просто лейтенанту Спрагу и его людям нужна помощь. Имея лошадей, они, разумеется, справятся. Как бы там ни было, они могли вычислить путь в Марл или Рок-Спрингс, или даже в Биттер-Спрингс.

Отряд Спрага уже испытывал недостаток в воде тогда, когда Каллаген их оставлял. Если к настоящему моменту они не добрались до водной скважины, то сейчас им придется очень скверно… индейцы будут об этом знать, как они знали о Каллагене и остальных.

— Я отправляюсь сегодня ночью, — сказал он решительно, — но об этом никому ни слова.

Ридж ковырял землю носком сапога.

— Черт возьми, приятель, я бы пошел с тобой, но…

— Ты не солдат. Твоя задача — управлять платформой.

Каллаген поднялся с корточек и побрел к стене. Некоторое время он переступал с места на место, изучая местность за забором. Труднее всего будет вывести отсюда лошадь, потому что ночью индейцы наверняка приблизятся к лагерю.

Он чувствовал в душе постоянную тревогу и знал причину своего волнения: ждал прихода увольнительных документов, если они уже не находятся в лагере Кэйди. Ему так хотелось наконец почувствовать себя свободным, жить собственной жизнью, попробовать свои силы на каком-то ином поприще, нежели армия.

Здесь люди строили свою страну. Хотя одни гнались только за легкой наживой, другие вносили на рассмотрение законы, устанавливали порядок, строили дома и открывали свое дело. Это было захватывающее время, было немного богатых людей; человек имел только то, что ему удавалось добыть своими собственными силами, собственной изобретательностью. Эта способность имела значение. Размышляя над всем этим, Каллаген думал, что даже в Европе происходят перемены. В Англии большинство представителей Палаты лордов еще поколение или два назад были выходцами из простого народа.

Старинные рода, прославившиеся в период правления Вильгельма Завоевателя, либо пришли в упадок, либо исчезли вовсе, а из числа покоренных англосаксонцев многие снова обрели положение и былую значимость. То же самое могло произойти и здесь в пустыне; может, наступит день, когда в руках индейцев окажутся важные государственные посты и они будут управлять делами в стране, которую однажды отдали захватчику.

Подобные мысли не давали покоя Каллагену, рождали в нем неистребимое желание порвать с армией раз и навсегда и заняться тем, чему он не мог теперь еще дать названия, — здесь, в самой пустыне, — чем-то, о чем шептал ему каждый новый порыв ветра, движение каждой песчинки. Казалось, его мысли блуждали далеко за пределами человеческого разума. Сколько путешественников, возможно, и до него останавливались тоже у этого ручья! Даже доисторический человек, который обтачивал камни и использовал ручной топор, видел этот источник; завоеватели, изгнавшие этих людей, тоже побывали здесь. Единственный закон — это перемены, и он хотел быть частью этих перемен.

Вдруг рядом с собой Каллаген заметил Мелинду.

— Морт, о чем ты думаешь?

— Я думал о Спраге и его людях. Должно быть, сейчас они ищут воду или, что тоже возможно, уже умирают от жажды.

— Ты отправляешься за ними?

— Да.

— Но как ты сможешь отыскать их в этом безграничном пространстве? Как, Морт?

— Я должен попробовать. Ведь не прощу себе, если не попытаюсь. Ты остаешься тут, с платформой. Доверься Риджу — он хороший парень. Сержант Мак-Броуди — тоже.

— Мак-Броуди рассказывал о твоей семье, Морт.

— Просто как об ирландце? Я знаю, он не может держать язык за зубами. В моей семье нет ничего исключительного, разве что я О'Каллаган. В Ирландии, по крайней мере, в некоторых местах, эта приставка-титул имеет важное значение, но здесь это означает только то, что я еще один ирландец.

— Похоже, армия наполовину состоит из ирландцев. Не говоря уже о рабочих по укладке железных дорог.

— Да, это так, а завтра эти люди займутся политикой. Ну и пусть занимаются! Это место, где ирландцы могут многого добиться своим языком, ведь они любят громкие слова… особенно если такие слова произносятся на их родном языке.

— Ты можешь стать одним из них.

— Придется. Когда человек собирается взвалить на себя какую-то ответственность, ему следует морально подготовиться к этому, иначе трудно сдержать слово.

Больше она ничего не сказала, а просто стояла рядом с ним в вечерней прохладе, которой веяло от каньонов.

Вдруг Каллаген заметил легкое шевеление между скалами — что-то там произошло, всколыхнулось, и рука Каллагена тотчас потянулась к винтовке. Индеец?, Не похоже, уж очень близко к редуту. Ну, совсем рядом…

— Мак-Броуди! Ридж! — раздался его хриплый шепот, и он махнул рукой. Они быстро пошли на звук с винтовками в руках.

— За стеной кто-то есть, но мне кажется, это один из наших людей. Если он задумал прорваться сюда, индейцы, конечно, попытаются его убить. Нам придется его как-то прикрыть.

— Давай, — согласился Мак-Броуди, повернулся и направился к своим солдатам, обращаясь к ним тоже полушепотом.

Уайли, Беккер и Чемпион, темноволосый приятель Уайли, направились к стене. Каллаген подошел к воротам и слегка приоткрыл их.

В течение нескольких минут все было тихо, а йотом они увидели его.

Он выпрыгнул из-за скал, быстро осмотрелся, а потом с заметным усилием бросился к стене. Стрела воткнулась в землю рядом с ним, другая пролетела мимо. В тот же миг солдаты открыли огонь по скалам, и индейцы прекратили свою атаку.

Мужчина делал над собой заметные усилия, продолжая бежать. Вдруг, когда он был уже почти возле стены, в прозрачном воздухе раздался выстрел. Бегущий человек споткнулся и упал.

Каллаген открыл ответный огонь, выстрелы продолжали разрывать вечерний воздух: несколько винтовок за редутом палили в легкий белый дымок, что поднимался над скалами.

Каллаген выскочил за ворота и бросился к упавшему человеку. Он схватил его за руку и взвалил себе на спину, потом побежал назад и, находясь уже внутри стен редута, услышал, как звякнула по воротам пуля, догонявшая его.

Осторожно опустив раненого на землю, он внимательно присмотрелся к нему и узнал: это был Гаррик, один из бойцов отряда Спрага.

— Ты… мы думали… ты… мертв. — Раненому с трудом давались слова.

— Где Спраг?

— Там. — Он вяло махнул рукой. — Он… он открыл какую-то жилу… Они… Тернер увел лошадей.

— Где он, Гаррик? Где?

— Север… десять… может, двенадцать миль. — Гаррик закрыл глаза, тяжело дыша. Мелинда поднесла к его губам чашку с водой, он сделал глоток, потом подождал, переводя дыхание. — Вершина… самая высокая… посмотри… одинокая вершина… на открытом пространстве… на одной линии с ним… Нет… нет воды!

Каллаген поднялся и отошел немного в сторону. Он знал это место, вряд ли могло быть что-то хуже него. Те десять или двенадцать миль, о которых говорил Гаррик, как раз представляли собой совершенно открытую местность. На всем ее протяжении не встретишь почти никакого укрытия. Это будет рискованный шаг, но он должен попробовать.

Дэлавер присоединился к нему.

— Ты знаешь это место? — спросил он.

— Никогда не бывал там раньше… близко, но слышал…

— Там есть вода… много воды, если они найдут ее. В радиусе четырех миль там по крайней мере четыре ручья.

— И каждый из них охраняется индейцами.

Дэлавер пожал плечами.

— Думаю, что так.

— Водные скважины — как далеко они расположены от одинокой вершины?

Индеец взглянул на него.

— Я иду с тобой.

— Черта с два! Ты нужен здесь. Тем более что у одного человека будет больше шансов добраться туда.

— По открытой местности?.. Ни у кого нет шансов сделать это.

Дэлавер взял в руку тростинку и на песке начертил расположение источников относительно одинокой вершины. Он изобразил нечто вроде изолированной петли.

— Это Дикая Кошка. Ты должен держаться ее. Все иди и иди вверх. Вокруг земля поднимается большим кругом, образуя холм. Вершина находится на одном краю этого подъема, прямо на его восточной стороне. По словам Гаррика, солдаты всего в миле от воды.

— Спасибо. — Каллаген встал и потянулся. — Пойду немного посплю перед отходом. — Он повернулся к Дэлаверу. — Приготовь мою лошадь, хорошо?

Он вошел в хижину, достал одеяло и бросил его в углу.

Мелинда наблюдала за ним.

— Тетя Мэджи, что он делает? Куда…

— Ты знаешь, что он делает. — Тетя взяла кофейник, наполнила чашку и протянула Мелинде. — Он один из тех, которые знают, что делать, и никогда не станут просить другого сделать это за них.

Глава 15

Было темно и тихо, когда Каллаген вышел в ночь. Только что вычищенная винтовка, которую он сжимал в правой руке, еще хранила запах оружейной смазки; в левой он держал чашку с кофе, делая последние глотки бодрящего напитка.

Его лошадь стояла наготове: длинноногий вороной конь, наверное, лучший во всем табуне. За седлом висело свернутое небольшое одеяло, сумка с едой и двумя флягами воды.

На небе было мало звезд. Дул ветер; такие ветры часты в пустыне Мохава, и это хорошо: ветер скроет шум, когда Каллаген будет уже в пути.

Внешние ворота уже почти час стояли открытыми, и двое солдат охраняли их. Ворота держали открытыми для того, чтобы делать как можно меньше движений в момент его отправления.

Дэлавер, как привидение, незаметно оказался рядом.

— Ветер… это поможет, — произнес он и поднял глаза. Между клочками облаков высоко в небе виднелась часть Млечного Пути. — Дорога Вождя, — сказал он, — так его называют крисы.

Подошел Мак-Броуди.

— Скорее всего, ты застанешь их в неважном состоянии. Тебе понадобится больше еды.

— Им придется обойтись водой. Но вы ждите нас: если я найду их, мы вернемся назад. — Каллаген говорил тихо. — Внимательно смотрите за Уайли. Этому человеку нельзя доверять. Он ужасный мошенник, более того, он чертов дурак.

— Я буду делать, как ты говоришь, — ответил Мак-Броуди. — Будь осторожен. Нехорошо, если О'Каллаган умрет в пустыне.

Неожиданно рядом появилась Мелинда. Каллаген отдал ей чашку и нежно коснулся ее руки.

— Будет приятно возвращаться назад, — говорил он, — зная, что здесь ты.

Взяв коня за поводья, он вышел за ворота, резко свернул в сторону и пошел вдоль стены редута, держась к ней как можно ближе, чтобы оставаться в тени. В конце стены он остановился и осторожно осмотрел пространство, которое предстояло пройти.

В его распоряжении оставалось около двух часов до того, как начнет светать, но ему не нравился вид открывшейся перед ним пустыни. Там было светлее, и опытный глаз может его заметить. Он пытался прикинуть, как далеко индеец видит в этом полумраке, и решил, что его самого можно будет заметить на расстоянии тридцати — сорока ярдов.

Земля здесь была устлана гравием, кое-где рос кустарник. Он ступал очень тихо, некрупными шагами, ведя за собой лошадь между зарослями, не размахивая руками, стараясь, чтобы очертания его фигуры как можно меньше напоминали человеческую. Пройдя примерно пятьдесят ярдов, он оглянулся назад. На фоне тени горы редут казался всего лишь черным пятном.

Он сунул ногу в стремя и одним махом оказался в седле, тотчас распластавшись по нему, наклоняясь вперед, чтобы казаться меньше, и потом осторожно повел лошадь вперед.

Он ничего не видел, ничего не слышал вокруг. Продолжая медленно вести коня, он старался держаться на одной линии с одиноко расположенной впереди вершиной.

Земля поднималась понемногу, но равномерно. Раньше он уже пересекал как-то эту территорию, и она пробуждала в нем любопытство, зарождая немало вопросов, на которые его ограниченные познания о земле не могли дать ответа.

Широкий купол, поднимающийся со всех сторон. В радиусе примерно четыре с половиной мили вокруг земля поднималась до высоты двенадцати сотен футов, но наверху не было ни вершины, ни даже какого-то бугра. Огромный купол был плоским, его ровная поверхность только в двух или трех местах нарушалась легким обнажением пород. Но примерно в миле от верха купола стоял зубчатый пик высотой около пятисот футов.

Он держал курс на этот пик. На противоположной стороне, у края массивных гор, был другой пик. Предполагалось, что именно у его основания и находится Спраг со своим отрядом.

Он ехал осторожно вдоль края купола, по-прежнему припав к седлу, чтобы его не было видно. Время от времени он останавливался и слушал, не переставая следить за ушами лошади — они сразу реагировали, если поблизости начиналось какое-то движение.

Его винтовка свисала с седла, револьвер находился в таком месте, чтобы его в любой момент можно было выхватить. Если дойдет дело до боя, он наверняка будет проходить на близкой дистанции. Преодолена миля… теперь другая. Он вел лошадь не спеша, когда вдруг животное по своей собственной воле ускорило шаг. Мгновенно реагируя на любое движение коня, он тотчас понял его страх. Ничего еще не слыша, он знал, что рядом опасность.

Опасность исходила оттуда, из ночной тьмы, и лошадь почувствовала ее. Животное повернуло голову в сторону, и взгляд Каллагена уловил белки его глаз. Что-то приближалось к ним сзади, что-то, что не производит ночью шума.

Ветра не было. Он слышал только движения своей лошади, легкий скрип седла. Вдруг она шарахнулась в сторону, а из-под земли прямо перед ними появилась похожая на призрак фигура. Одновременно сзади раздался какой-то шорох, и Каллаген резко повернулся.

Этот поворот и спас ему жизнь, потому что мимо пролетела дубинка, чуть не проломив череп. В тот же самый момент что-то кинулось на него с другой стороны. Он ударил кого-то дулом револьвера по голове и пришпорил лошадь. Перепуганное животное, не привыкшее к такому обращению, рвануло вперед, и он почувствовал, что вцепившиеся было в него руки отпустили его. Он развернул лошадь, выбирая правильный угол подъема, и въехал на холм.

Теперь его со всех сторон окружали индейцы, должно быть, их было не меньше дюжины. Они бежали к нему, стараясь сомкнуть круг. Он опять резко развернул коня и помчался на одного из них. Индеец попытался отскочить в сторону, но было уже слишком поздно.

Огромное животное неслось прямо на него, индеец упал, а из-под тяжелых копыт раздался душераздирающий крик. В следующее мгновение Каллаген уже мчался прочь.

Он услышал какой-то звук: должно быть, это опять стрела… Каллагену в конце концов все же удалось ускользнуть от индейцев, правда, ему, наверное, просто повезло, в чем на этот раз он был обязан ловкости и сообразительности лошади, которая спасла ему жизнь.

Он ни секунды не верил, что индейцы отстанут. Хороший наездник может долго гнать свою лошадь… Единственное, что нужно, это время, а у индейцев его хватало. На какое-то время он от них оторвался, но не мог бесконечно гнать животное, а они будут приближаться — эти быстрые, заядлые вояки, преследующие его.

На фоне звездного неба смутно вырисовывался пик — цель его путешествия. Он направил коня по широкому кругу вдоль холма, который равномерно поднимался куполом к пику. Он не надеялся вызвать замешательство среди своих преследователей и трезво оценивал их, зная, что они умны, дотошны и безжалостны.

Он перевел лошадь на рысь и так проехал добрых полмили. Затем замедлил движение и повел шагом вверх. Слева от него замаячила неясная тень, справа возникла другая. Он чувствовал, что они пытались заставить его повернуть к ним. Но, если бы он это сделал, его тотчас бы окружили сзади.

Он натянул поводья и остановился, прислушиваясь, потом резко развернул лошадь и под углом снова пустил быстрым шагом вдоль холма. Он постоянно украдкой оглядывался по сторонам. Теперь индейцы знали, куда он направляется, и явно намеревались помешать ему. Его глаза привыкли к темноте, теперь он мог заметить своих преследователей за деревьями джошуа… если те, конечно, выдадут себя каким-то движением.

Он намеренно подпустил одного индейца ближе к себе и развернул коня так, чтобы можно было дратьсяпоочередно с обоими.

Индеец находился рядом. Каллаген отвернулся, давая ему возможность обрести уверенность в себе, подсчитывая, сколько шагов ему придется сделать. Когда индеец шагнул в третий раз, Каллаген резко повернулся, вытащил револьвер и выстрелил.

Каллаген точно рассчитал цель — это был горизонтальный выстрел: индеец как раз собирался прыгнуть. Пуля попала ему в грудь, а Каллаген тотчас пришпорил коня и помчался вперед. Этим выстрелом он намеревался не только убить индейца, но и известить Спрага о том, что идет помощь.

Он взобрался на вершину холма; вокруг простиралась открытая территория. Он ехал по неровной почве к вершине, что возвышалась над окружавшей ее местностью. У края скалы он остановился.

Не зная, есть ли поблизости индейцы, он долго прислушивался к тишине. Потом повел лошадь вдоль скал на северо-запад. После того как был пересечен низкий кряж, он снова остановился, глядя на восток, где в небо упиралась цепь гор.

Он решил подождать здесь, его нервы были на пределе. Вероятно, индейцы догадывались, что он ехал к Спрагу и его людям, и они, пройдя мимо этих гор, подадут сигнал тем, кто окружает солдат, возвещая о своем приближении.

Ночь была прохладная. Вот-вот наступит рассвет. Горы были уже почти в двух милях от Каллагена, а местность, что пролегла между ними, представляла собой голую, каменистую почву, кое-где поросшую джошуа. На ней негде было спрятаться.

Солдаты должны были услышать его выстрел, они будут знать, что что-то происходит неподалеку от них в темноте ночи. Он ждал. Седок и лошадь сливались в одно целое на фоне возвышающейся за ними скалы.

Он чувствовал, как постепенно его лошадь успокаивается, как напряжение уходит из ее мышц. Он открыл флягу, набрал в рот воды и прополоскал рот, прежде чем глотнуть.

Он устал. Рубашка под армейским кителем сделалась жесткой от пыли и пота. Как хотелось принять душ, хорошо поесть и поспать сорок восемь часов.

Ему ужасно хотелось спать, но заснуть здесь — значит умереть… Это означает смерть и для тех солдат там, наверху. Он перезарядил револьвер, спустился с седла и для уверенности положил руку на круп лошади.

Он не должен рисковать: погибнуть от рук индейцев или… если они там, наверху, не разберутся, кто поднимается к ним, и начнут палить… Быть убитым ребятами из собственного отряда!.. Это слишком! Он должен доставить им фляги с водой, а потом отвести к ручью. Ручей-то всего в миле от того места, где сейчас отряд, но для пустыни миля — путь длинный, тем более никто не уверен, что там есть родник.

Каллаген в который раз осмотрел скалы. Уже посветлело, но он не увидел ничего и никого.

Сел на плоский камень в нескольких шагах от своей лошади и, прислонившись к скале, пытался обдумать свои дальнейшие действия.

Индейцы знали, что он где-то тут, рядом. Сначала они подумают, что он в скалах неподалеку от солдат, но по действиям самих солдат догадаются, что он остался здесь, на подступах к ним. Очень скоро они обнаружат его местонахождение. Они будут сужать круг, выйдя на охоту за ним и все еще находясь друг от друга на достаточном расстоянии, чтобы он мог встретиться лицом к лицу хотя бы с некоторыми из них. Намерения индейцев для него более чем ясны: они собрались убить его.

Будет нелегко прорваться через них, и теперь он догадывался, что первое, что они сделают, это попытаются убить его лошадь. Они хотят, чтобы он шел своими ногами, а лошадь им нужна ради мяса. Ну что ж, пора начинать.

Он налил в шляпу две чашки воды и дал напиться вороному, чтобы тот почувствовал себя бодрее при последнем броске. Он ласкал его, разговаривал с ним:

— Нам с тобой, парень, придется прорываться через них, и я надеюсь на тебя.

Вороной ткнул его носом, Каллаген ухватился за уздечку и вскочил в седло.

Он взглянул на черные, похожие на гигантские зубы горы, что стояли напротив, и начал спуск со скал. Он еще на минуту задержался, окидывая взглядом лежащее перед ним пространство, обманчиво казавшееся пустым.

В небе еще висели последние звезды. Слегка подул ветерок, нежно касаясь легкой прохладой его щеки. Раскачивающиеся на ветру джошуа протягивали к нему свои костлявые ветки-руки. Он еще раз мягко похлопал коня по шее.

— Ладно, парень, поехали!

И пустил его легким галопом. Сидя в седле, с револьвером в правой руке, он выехал в последние сумерки перед рассветом. Во рту пересохло, сердце отчаянно стучало. Он провел языком по губам, бросая быстрые взгляды налево и направо.

Они жаждали его гибели, он это знал. Они хотели, чтобы он уже был мертв; они желали получить его лошадь, чтобы потом съесть; они сделают все, чтобы он не добрался до осажденных солдат.

Каллаген въехал прямо в утро, с оружием наготове, — со смертью наперегонки.

Глава 16

Предстояло пройти мили две, чтобы отыскать то место, где прятался от индейцев отряд Спрага. Каллаген надеялся, что они могут ему чем-то помочь. Если на него нападут раньше того, как он доберется до них, начнется стрельба, и они в случае чего прикроют его огнем. Он располагал только сведениями Гаррика о том, что они находятся где-то у основания пика, который маячил впереди. Только бы они не ушли раньше времени!

Теперь он видел далеко. Небо стало серым, последняя звезда, похожая на далекий, слабый луч прожектора, погасла.

Ни единого звука, только топот копыт… Он преодолевал расстояние, легко держась в седле и помогая лошади скакать галопом. В левой руке он держал поводья, в правой — револьвер.

Он проехал с полмили, но по-прежнему ничего и никого. Пик все так же высоко поднимался над окружавшей местностью, круто спускаясь у основания.

Он продолжал ехать; вот уже позади осталась миля. У него пересохло во рту, а сердце продолжало отчаянно биться. Он пустил коня шагом, направляя его без лишних движений, стараясь огибать впадины и ямы, где могли залечь индейцы. Нужно преодолеть еще милю. Должно быть, теперь уже скоро.

Местность все так же хорошо просматривалась со всех сторон. Он взглянул на подножие горы, на скалы внизу. Сколько времени понадобится, чтобы покрыть это расстояние, если ему придется спасаться бегством? Три минуты? Четыре?

Поверхность впереди выглядела почти ровной, только где-то на последней четверти мили пути виднелся какой-то пологий склон.

Казалось, что лошадь, как и он, слегка напряглась, глядя вперед, — поднимала уши и раздувала ноздри.

— Все в порядке, парень, — тихо успокаивал Каллаген. — Мы оба знаем это. Когда я попрошу тебя лететь стрелой… будь готов.

Снова, как и минувшей ночью, они поднимались из пустыни. Только что она была безмолвна, но в следующий миг ожила. И причиной тому были лошадь и… всадники. Ранние солнечные лучи заиграли на стволе винтовки…

Он огляделся вокруг. Один, два… четыре — он увидел их: десять индейцев бежали в его сторону.

Только у двоих были винтовки, у нескольких — стрелы, а остальные, должно быть, были вооружены только дубинками. Четверо подкрадывались к нему слева, двое — справа, трое спереди, и один все еще пребывал на некотором расстоянии, тоже справа. Это было откровенным заманиванием его в ловушку.

— Угу, — произнес Каллаген, — я не клюну на эту удочку.

И он развернул лошадь прямо к этой ловушке, проехал шагом около двадцати ярдов, а потом резко повернул влево и пришпорил коня. Лошадь в прыжке оторвалась от земли и бросилась вперед. В тот самый миг Каллаген выстрелил в индейца, находившегося ближе всех. Тот споткнулся и упал на колени. Слева прогремел ружейный выстрел, стрела ударилась о седло, и в ту же минуту индейцы окружили его. Один бросил в Каллагена дубинку, но она просвистела мимо в нескольких дюймах; другой вцепился в ногу и попытался проткнуть ее ножом, но не рассчитал удар и уткнулся в песок. Еще один подкрался к лошади сзади и набросился на него. Каллаген ударил того локтем в бедро, но сильные руки обхватили его за плечи, легли на горло.

Испуганная лошадь вышла из-под контроля и, неуправляемая, помчалась вперед что было сил. Каллаген, как-то исхитрившись, вытащил револьвер и спустил курок.

Последовал тяжелый толчок, и он почувствовал, что рука, сдавившая его горло, слабеет. Каллаген слегка повернул револьвер и снова нажал на спуск. Он услышал тяжелый хрип, рука вокруг шеи разжалась, и индеец упал.

Откуда ни возьмись появились еще двое. Каллаген увернулся от них и помчался к скалам. За спиной он слышал выстрелы, а потом из-за скал вышли еще два индейца, как раз в том месте, где по его предположениям должен был находиться отряд Спрага. Неожиданно за скалами прогремел оружейный выстрел, и один из вышедших упал. Другой попятился назад, а потом набросился на Каллагена. Вместо того чтобы попытаться объехать их, Каллаген направил лошадь прямо на оставшегося индейца: из-под копыт раздался пронзительный крик.

В следующий момент он взлетел наверх и очутился среди скал, увидев впереди какое-то голубое пятно. Лошадь преодолела последний круг и остановилась в тупике, где и в самом деле скрывались солдаты Спрага.

Каллаген соскочил с седла. Одного мимолетного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он подоспел вовремя.

Спраг полусидел, опершись о камень, его лицо посерело от боли и истощения. Трое других были ранены. Наспех сделанная окровавленная повязка стягивала голову одного из них, у другого на ноге были наложены самодельные шины. Всех солдат он нашел в отчаянном состоянии.

Каллаген оглянулся назад, на пустыню.

Преследователи ушли. Только на песке распласталось тело одного из них. Другие исчезли, как будто их вообще здесь никогда не было.

Каллаген отцепил от седла флягу с водой.

— Я подумал, что твои ребята захотят пить, — в волнении сказал он.

Первому он протянул флягу Спрагу. Тот взял ее дрожащими руками и сделал всего один глоток.

— Остальное отдай им, — прохрипел Спраг.

Фляга медленно переходила из рук в руки.

— Пейте понемногу, — предупредил Каллаген. — Сейчас для вас слишком много воды так же плохо, может, даже хуже, чем без нее.

После того как все утолили жажду, Каллаген, присев, спросил:

— Сколько времени прошло, как вы тут?

— Мы были без воды два дня и две ночи, — отозвался один из отряда. — Они увели наших лошадей и окружили нас. Ты появился как раз вовремя.

— Нам придется без промедления трогаться в путь. Скоро их будет здесь еще больше.

— Мы не в форме, — ответил Спраг.

— Примерно в миле отсюда, к югу, есть родник. Там мы сможем еще попить, немного переждать и снова попить. Потом, если с вами все будет в порядке, мы двинемся дальше, сэр.

— Есть какие-нибудь новости от майора Сайкса? — спросил Спраг.

— Нет, сэр. Вряд ли ему известно о том, что здесь происходит, поскольку некому было сообщить. — Каллаген рассказал о платформе и о том, что с ними со всеми случилось за это время. — Дэлавер находится сейчас в Марл-Спрингс, — добавил он, — а также еще один ваш человек по имени Гаррик.

Он снова пустил по кругу свою флягу с водой, и каждый сделал по одному осторожному глотку. Солдаты немного взбодрились и начали пристегивать ремни, натягивая сапоги, собираясь в путь. Никто не горел особым желанием идти, еще не придя в себя, но никто не хотел и оставаться здесь.

Каллаген присел и изобразил на песке предстоящий им путь.

— Вот здесь мы находимся, — объяснил он. — А вот где-то здесь родник, примерно в миле отсюда. Мы должны попасть туда и наполнить фляги. На юго-запад от водного источника — Кат-Спрингс, до которого еще две мили. Мне кажется, мы со всем успешно справимся. Но нам придется, может быть, вступить в бой.

— Есть еще одна сложность, сержант, — начал Спраг. — У нас кончаются патроны.

— Я везу с собой сотню, — ответил Каллаген. — Мои не подходят к вашим винтовкам. Поэтому я захватил с собой патроны для вашего оружия, но, боюсь, их придется не больше чем по пяти на каждого.

— Это все же больше, чем у нас осталось, — ответил Спраг. — У двоих вообще уже ничего нет. Сомневаюсь, что у нас на всех больше тридцати патронов… я имею в виду, для винтовок.

Он с трудом приподнялся.

— Бьюмис, ты, Каллаген, Уилмот и Айсбэл — лучшие мои стрелки. Я хочу, чтобы у каждого из вас было по десять патронов.

— Мерсер стреляет так же хорошо, как и я, может, еще лучше, — сказал Бьюмис. — Он уже участвовал в сражении на пути в Миннесоту.

— Ладно, Мерсер тоже. Другие разделят весь багаж между собой и понесут его, а вы освобождаетесь от всего, чтобы стрелять. — Спраг обвел всех взглядом и остановился на Каллагене. — Сержант, нам понадобится ваша лошадь. Она сможет везти двоих?

— Да, сэр.

— Двое солдат не могут идти, поэтому они должны поехать верхом. Как скоро мы выходим, сержант?

— Прямо сейчас, сэр. Еще прохладно. Мне кажется, мы сможем добраться до первого родника, прежде чем наступит жара, а если повезет, то и до второго. Нам лучше переждать жару там — мы сможем соорудить навес, используя наше обмундирование, сэр. -

Каллаген шел впереди с винтовкой в руке, а Бьюмис и Мерсер следовали за ним. Затем двигались раненые на вороном, следующими были те, кто нес багаж, а Уилмот и Айсбэл прикрывали колонну сзади. Спраг шел рядом с Каллагеном, прихрамывая на раненую ногу. В пути они не встретили ни одного индейца.

У родника они также никого не обнаружили, хотя и заметили свежие следы от мокасин. Они наполнили фляги и спустя час снова отправились в путь, медленно продвигаясь в Кат-Спрингс и не встретив ни одного индейца. К тому времени как они добрались туда, индейцы словно испарились. Это была приятная новость.

Оглядываясь по сторонам, Каллаген думал о том, что никогда еще не видел солдат такими грязными и усталыми.

— Мы будем держать лошадь поближе к себе, — предложил он Спрагу. — Если индейцы попытаются до нее добраться, то только тогда раскроем свои карты.

На смену знойному дню спустилась звездная ночь. В небе ярко светили звезды, в пустыне было тихо. После того как были сварены суп и кофе, они затушили костер и прилегли отдохнуть.

Родник прокладывал себе дорогу между гранитными камнями, которые могли в случае необходимости послужить укрытием. Впереди за низким холмом протекал еще один источник.

Каллаген немного вздремнул на привале, а когда встал, тотчас проверил двух часовых и разрешил одному из них отдохнуть. Он потрогал кофейник, находящийся рядом с углями: тот еще был горячим.

Каллаген налил кофе, отошел от костра и сел, прислонившись спиной к камню.

— Ты что-нибудь слышал? — задал он вопрос Мерсеру, который сидел рядом.

— Нет… я ничего подозрительного не слышал, но у меня такое чувство, что они где-то здесь, рядом.

— Да, и я так думаю, — согласился Каллаген, прихлебывая кофе. — Чем ты занимался в Миннесоте, Мерсер?

— Работал на мельнице разнорабочим. Потом держал лавку и неплохо зарабатывал на муке второго сорта до тех пор, пока не началась эта резня. Малыш Кроу отправился утром в церковь, напялив на себя плохую одежонку белого человека, а потом вернулся домой и раскрасил себя красками, как это делали индейцы племени сиу… Они вернулись и перебили почти всех в округе… Они, считайте, уничтожили и меня, сержант, сгребли все, что у меня было, и сожгли. К счастью, мы с женой после церкви задержались у Ларсонсов, а то бы и нам досталось.

— Твоя жена сейчас в Миннесоте?

— Нет. Индейцы напугали ее до смерти. Она вернулась на Восток, откуда приехала, а я записался в армию. Это случилось несколько лет назад. С тех пор я не видел ее и не получил от нее никакой весточки.

— Да, трудно тебе пришлось.

— Я бы сказал не так, сержант. Женщине следует находиться рядом с мужчиной, и так поступают многие. Проблема состоит в том, что я женился на девушке, которая никогда не уезжала далеко от своей матери, и жизнь в пограничной зоне не для нее. Я не осуждаю ее, вовсе нет. Я привез ее в непривычный для нее мир. А меня всегда привлекала жизнь на границе Иллинойса и Миссури, я не знал ничего другого.

Помолчав, он продолжил:

— Мне бы хотелось вернуться. Хотелось бы порвать с армией и отыскать золото, о котором ходит так много слухов. Я бы хотел вернуться назад и показать своей жене, на что я способен. Она всегда ставила мне в пример своих богатых и знатных друзей. У меня же никогда не было много денег, но думаю, ради них могу пуститься во все тяжкие, как любой другой нормальный человек. Интересно, как некоторые, выросшие на беконе и фасоли, смогли бы жить, как я. У меня был отличный маленький магазинчик, когда ворвались эти проклятые индейцы. Мы вроде всегда с ними ладили, и я мог бы поклясться, что они старались добиться моего расположения. Я бы мог даже поспорить, что они никогда не поднимут руку на меня.

— Когда южноамериканские индейцы встают на тропу войны, для них все враги равны и они ни для кого не делают исключения, — заметил Каллаген.

Он пересел в тень и задумался. Мерсер хороший человек и солдат, но он такой же, как и все, включая его самого: он тоже думал о золоте.

В тот самый момент в его голове будто что-то щелкнуло, и он ясно увидел перед собой ту карту. Видел крестик, который мог обозначать пик, а цепочкой, вероятно, был нанесен на карту кряж. Он поспешно сделал глоток кофе.

Теперь Каллаген был почти уверен, что находится в одном из мест, отмеченных на карте. Это место располагалось где-то поблизости от реки Золотых Песков.

Не многое было нанесено на карту, но утром… да, утром, когда оно наступит, он попристальнее осмотрится вокруг.

Он не мог объяснить, почему в него вселилась такая уверенность, но вдруг он сделал неожиданное открытие: он находится как раз на том месте, с которого рисовали ту загадочную карту.

Река должна находиться где-то поблизости. Вероятно, к северу отсюда.

Он допил кофе и выбросил осадок в угли.

Глава 17

Мелинда проснулась оттого, что внезапно услышала выстрел. И почему-то сразу подумала о Морте.

Она мигом вскочила с кровати и начала одеваться. Комната была разделена пополам занавеской: в одной половине разместились Мелинда и тетя Мэдж, а в другой хранились продукты и боеприпасы. Сержант Мак-Броуди, проявляя заботу, выставил охрану у входной двери.

Тетя Мэдж тоже проснулась.

— Думаешь, это возвращается Каллаген? Слишком рано, дорогая. Ему потребуется несколько дней, чтобы отыскать отряд, и хотя бы день для того, чтобы вернуться. Это не может быть он.

— Думаю, что так.

Тетя переубедила Мелинду, но в ней все-таки теплилась надежда на то, что это возвратился Морт. Индейцы, конечно, попытаются помешать, поэтому стрельба неизбежна.

Через минуту послышался второй выстрел, а за ним последовал и третий. Выстрелы звучали ближе… вернее, теперь уже рядом.

Тетя Мэдж одевалась.

— Я приготовлю парням кофе, — спокойно сказала она. — Он им сейчас просто необходим.

Мелинда открыла дверь и вышла на улицу. На земле неуклюже растянулся солдат, над ним склонился Ридж. Он поднял на нее глаза.

— Это Сэмпсон, мэм. Он шел по двору, а какой-то меткий индеец попал в него.

— Он убил его?

— Да, мэм, но это еще не все. Спенсер ночью дезертировал в пустыню, а вместе с ним, прихватив с собой четырех лошадей, Уайли и Чемпион.

— Вы имеете в виду, что они все сбежали?

Мак-Броуди, который только что подошел к ним, ответил на ее вопрос:

— Мы не слышали никакой стрельбы. Должно быть, дезертиры нашли какое-то место, откуда индейцы не могли следить за ними, или им просто повезло. В любом случае они исчезли, Сэмпсон мертв, и наши силы сократились наполовину. Гаррик еще очень слаб и не может даже стоять в карауле, а Саттона свалила с ног лихорадка. Только я и Дэлавер… все, кто остался у нас.

Ридж взглянул на него.

— А я? А Беккер?

— Вы штатские, а мы здесь, чтобы вас защищать.

— И при этом штатские лишили вас супа, — заметил Ридж. — Когда начнется стрельба, посмотрите, на что способны штатские… прошу прощения, мэм, — закончил Ридж, глядя на Мелинду.

— Я умею стрелять, — тихо сказала она, — хотя я и гражданское лицо, я — дитя армии, поэтому буду целиком в вашем распоряжении. И тетя Мэдж тоже.

Женщины возились у костра, остальные держались у стены редута, стараясь подальше уйти от центра лагеря, самого опасного в случае обстрела места. Беккер с винтовкой в правой руке неотрывно наблюдал за вершиной.

— Сержант, — неожиданно обратилась Мелинда к Мак-Броуди, — вы были знакомы с Морти Каллагеном еще в Ирландии?

— Нет, мэм, я только слышал о нем. Тогда его звали О'Каллаган. А я заметил, что он теперь в своем имени вместо «а» пишет «е». Такое случается только тогда, когда какой-нибудь служащий неправильно напишет имя человека.

Во все времена имена менялись. Многие Саттоны или Честеры поначалу были ирландцами, как и Пэдди, что стало теперь именем нарицательным. С тех пор как человек получил фамилию, вряд ли найдется хоть один, у кого она на протяжении всей его жизни не претерпела бы изменений.

«Мак» в моей фамилии обозначает мою принадлежность к роду отца, равно как «Фитц», только «Фитц» не ирландского происхождения, а нормандского. Если человек не является выходцем из старого рода, он принимает фамилию клана.

Когда Мак-Броуди садился на любимого конька, то мог говорить до бесконечности.

— А теперь о Морте. Его настоящая фамилия — О'Каллаган, его отец был предводителем клана, уходящего корнями в историю, насчитывающую несколько сотен лет. Ирландцы были воинственным народом и могли победить британцев уже сто раз, если бы прекратили воевать между собой, но они не в состоянии были забыть древнюю вражду, обращались за помощью даже к датчанам; и это были тяжелые для них дни.

— Вы знаете многие факты своей истории, сержант, — сказала Мелинда.

— Не больше, чем любой другой ирландец, но не так много, как знает Морт. Как и многие другие науки, история любого народа познавалась тайно в темноте у изгороди или у старых каменных стен. Это была наша единственная школа, да и та запрещалась, если о ней становилось известно защитникам порядка, сильным мира сего.

Члены семьи О'Каллаганов теперь стали «гадкими утятами», вылетевшими из родного гнезда на войну во Франции, Австрии или Испании, и таких семей по всей Ирландии было много. Иногда сыновья возвращались, зачастую умирали на чужбине, иногда женились и оставались за границей; вероятно, Морт тоже поступит так.

— Почему вы так думаете?

Мак-Броуди лукаво подмигнул Мелинде.

— О мэм, вы не обманете меня! Я видел выражение ваших глаз, когда вы провожали его! Будьте уверены, если он вернется на родину, то ни с кем другим, только с вами.

День тянулся медленно. Солнце палило. Ни ветерка. Лошади беспокоились, стремясь вырваться из загона и пощипать траву, но, как и люди, не осмеливались рисковать. Дважды пули залетали на территорию лагеря, а один раз стрела порвала рукав Риджа, когда тот направился к домику.

— Меня беспокоит Мак-Дональд, — сказала тетя Мэдж, — похоже, он станет меня разыскивать.

— Нет, — ответила Мелинда. — Думаю, он достаточно умен, чтобы оставаться дома и ждать.

Беккер помыл лошадей, ожидая, пока резервуар наполнится водой. Ему пришлось ждать долго, поскольку вода капала медленно. В лагере оставалось все меньше продуктов. Уайли и Чемпион умудрились унести с собой недельный запас.

— Если бы мне удалось подстрелить хотя бы одного из них! — в сердцах сетовал Ридж.

— Они не дураки, — сдержанно ответил Беккер. — И явились сюда вовсе не для того, чтобы стать мишенью для пуль.

Вокруг все словно вымерло, лишь струились в воздухе поднимающиеся от песка тепловые волны да жужжали одинокие пчелы, усиливающие ощущение гнетущей жары.

В каменной хижине было прохладней. Гаррик открыл глаза, когда Мелинда подошла к его ложу.

— Есть новости о лейтенанте Спраге и остальных?

— Нет.

Он на мгновение прикрыл глаза. Гаррик был очень молод, лицо его осунулось от боли и страдания.

— Им было тяжело… очень тяжело.

— Каллаген пошел к ним на выручку. Он взял с собой воду.

Ридж принес раненому чашку бульона.

— Хотите покормить его, мисс? Ему нужно восстановить силы.

— Конечно.

Ридж стоял в тени прямо за дверью и смотрел на северо-восток.

— Как тихо! — сказал он. — В любом случае они будут возвращаться ночью.

— У них получится, Джонни, как ты думаешь?

Он пожал плечами.

— Вы говорили, что знаете армейскую жизнь, значит, вы должны понимать, что всякое может случиться. Одни возвращаются, другие — никогда. — Он помолчал. — Похоже, скоро мы получим известие из лагеря Кэйди. Лейтенант Спраг должен вернуться сюда, а Сайкс не такой человек, чтобы смириться с этим. До меня дошли слухи, что майор лезет в драку.

В десяти милях на восток у Мексиканского ручья расположились весьма довольные проведенной операцией Керт Уайли, Чемпион и Спенсер.

— Ты был прав, Чемп, — сказал Уайли. — Тем индейцам форт нужен гораздо больше, чем мы сами. Главное, теперь мы свободны.

— Похоже, что так.

Чемпион казался более знающим человеком и менее оптимистично настроенным. Индейцы хотели, чтобы как можно меньше людей оставалось в лагере, и Чемпион был уверен, что это была одна из причин, почему они позволили им уйти оттуда. Он не сомневался и в другом: если они решат вернуться назад в лагерь Кэйди или пойти навстречу Спрагу, их тут же атакуют. Поэтому выбора не было: их путь лежал на восток, через долину, а эта дорога не представляла никакой опасности.

— Поживем, увидим, — добавил он.

Спенсер покончил со службой в армии, именно этого ему и хотелось. У него был интеллект ниже среднего, поэтому он так охотно слушал бойкие, развязные речи Уайли.

Возможность найти золото была привлекательна, и перед ней он не в силах был устоять. Ему не нравилась жесткая дисциплина в Марл-Спрингс, как не нравился и сам сержант Мак-Броуди — ворчливый, не лишенный здравого смысла человек. Спенсер был доволен, что они сбежали и от него.

— Если удастся, надо разыскать Каллагена, — сказал Уайли. — Могу спорить на последний доллар, что у него есть копия той карты. Так думал Крокер, а у него были причины думать так.

— Ты должен был получить копию от Эллисона.

— Это оказалось не так-то просто. — Уайли не стал дальше развивать эту тему, а Чемпион не настаивал.

Чемпион огляделся вокруг. На восток тянулся пологий склон Колумбийской горы, местами покрытый кедровником и редкими соснами. Он сужался к северу, образуя седловину, откуда можно было попасть в Золотую долину. Отпив немного воды из ручья, Чемпион поднялся, вытирая рот.

— Какой толк торчать здесь, — недовольно сказал он. — Индейцы могут и передумать.

Все трое сели верхом на лошадей. Чемпион прокладывал путь через седловину к бассейну реки, который находился по ту сторону гор. В нескольких милях от них на фоне неба четко вырисовывались гора Тейбл и Твин-Батс. Чемпион недоверчиво смотрел на плоские вершины гор. Сами горы поднимались вверх больше чем на тысячу футов, являясь самой высокой точкой здесь в радиусе нескольких миль. Индейцы, очевидно, вели наблюдение именно оттуда.

Чемпион слонялся без работы, когда встретился с Уайли. До этого он некоторое время работал с пиутами, угоняя лошадей с ранчо и переправляя их в Неваду для продажи. Наворовав лошадей в Неваде, продавал их в Калифорнии. Тот факт, что ему были известны места незаконных сборищ, и привел к нему Уайли.

Уайли был наслышан о Хостиф-Спрингс, но ему хотелось узнать как можно больше о местечке, где процветало конокрадство. В свою очередь, Чемпион, едва только спустил последние деньги, вырученные от продажи ворованных лошадей, проведал, что информацию, которой он обладал, хочет заполучить какой-то человек. Он назначил свою сумму, а когда пронюхал, в чем состояла суть дела, вступил в сделку.

Ему не нравился Уайли. Он мог не обращать внимание на тупоголового верзилу Спенсера, но Уайли он должен был остерегаться, как гремучей змеи. Но где-нибудь в пути — он подкараулит момент — все, чем они будут располагать, перейдет к Чемпиону. Каким образом, он пока и сам не знал, пусть это ему подскажет Господь Бог.

Чемпион прикидывал свои возможности, и кое-что уже теперь говорило в его пользу. Он лучше обращался с винтовкой, чем думал Уайли; он мог так же метко бросать нож, как и стрелять. Более того, прекрасно понимая, что ищет Уайли, он, вполне вероятно, больше знал об этом, чем сам Уайли. Уайли был уклончив в ответах и ничего определенного ему не рассказывал, только ссужал Чемпиона деньгами и кормил обещаниями. Но Эллисон любил поговорить, когда представлялся случай, а Чемпион оказался внимательным слушателем.

Чемпион узнал за свою жизнь немало историй — все их знали. Ему и раньше доводилось слышать таинственный рассказ о Золотой реке, но этот случай был совсем особенный. Однажды ночью после очередного грабительского набега на ранчо, притворившись, что спит, он подслушал разговор индейцев.

Они говорили о том, как когда-то давно их праотцами были убиты какие-то белые люди. Среди их вещей нашли золото. Индейцы считали, что это золото взято из пещеры, где протекала река. Если им верить, то убитые были не испанцами, а французами, и двое из них исчезли. Эту историю тогда вспомнили потому, что один индеец сказал, будто они находятся рядом с этим местом.

С тех пор десятки фальшивых карт продавались наивным покупателям. Но одно слово Эллисона послужило Чемпиону намеком; это слово не имело бы никакого значения, если не знать место расположения пещеры. С того самого момента у Чемпиона пропали все сомнения.

Существовала карта Эллисона, и, скорее всего, она осталась у Каллагена — либо она сама, либо ее копия. Похоже, Уайли тоже запомнил это.

Бассейн, куда они въехали, ничем не привлекал. Застывшие стены гор, редкие деревья джошуа, а на востоке два торца, словно часовые, стояли перед входом в глубокое ущелье, что открывалось в широкую долину.

Чемпион не видел следов, но это место вселяло тревогу. Казалось, гора Тейбл стремилась преградить путь с одной стороны. На юге тянулось высокое плато горы Провидения, каньон Дикая Лошадь, неровная местность с глубоким ущельем… Он никогда не ездил тут прежде верхом.

Перед ними предстал ручей. Чемпион осмотрел местность, окинув взглядом окружившие их горы. Ему было явно не по себе.

— Не нравится мне все это, — сказал он Уайли. — Что-то здесь не так.

— Ты что-то заприметил? — подозрительно спросил Уайли. — Я в жизни не видел более пустынного места. Но это вовсе не приблизило нас ни к Каллагену, ни к его карте!

— Это большая пещера, — как бы между прочим заметил Чемпион. — И все золото не обязательно должно находиться только в одной ее части.

Керт Уайли напряженно повернул к нему голову и застыл в ожидании.

— О какой пещере ты говоришь?

Чемпион извлек из кармана прессованный табак и с серьезным видом начал его рассматривать. Потом откусил немного и некоторое время молча жевал.

— Пещера Золотой реки. Ты ведь за ней охотишься?

— Кто тебе это сказал?

— Человек в состоянии иногда сам делать выводы, — ответил Чемпион. — Здесь повсюду много золота, и недалеко отсюда тоже оно имеется. Я слышал, — добавил он, — индейцы так говорят, что существует много подступов к этому золоту, некоторые же считают, что в этой части пустыни пещера под землей тянется на несколько миль.

Уайли остался недоволен разговором с Чемпионом.

Глава 18

Небо было хмурым, когда Каллаген с товарищами отправлялся в обратный путь в Марл-Спрингс через длинный куполообразный холм. Каллаген выбрал правильное направление и повел отряд к петле Дикой Кошки.

Индейцы не показывались, а солдаты не слышали выстрелов. Каллаген шел размеренным шагом. На холме не оказалось места, где можно было остановиться или спрятаться. Редко разбросанная растительность не могла никого укрыть, и, кроме открытой равнины под обширным небом, они ничего больше не обнаружили.

Каллаген продолжал идти. Люди, следовавшие за ним, были не в состоянии двигаться быстрее, но чувствовали, что в любое время на них могут напасть индейцы.

Десять или одиннадцать миль… Если им повезет, они преодолеют их за четыре или пять часов. Шестеро солдат вели себя превосходно в таких условиях, принимая во внимание их состояние,

Каллаген был грязный и небритый. Ему отчаянно хотелось принять душ и побриться. А еще больше хотелось пить и спать. После часа ходьбы он остановил отряд на десять минут, и каждый выпил немного воды.

— Никогда бы не подумал, что мне может понравиться это место, — сказал вдруг Мерсер. — Но сейчас я отдал бы пять лет жизни, чтобы увидеть его перед собой.

Каллаген осмотрелся, внимательно изучая каждую деталь. Чтобы атаковать, враг должен приблизиться к ним и находиться на расстоянии не более чем в полмили — тогда его можно заметить с любой точки.

В то утро он сам нес свои вещи. Гора, похожая на огромный купол или ступу, засела в его мозгах. Такое сравнение не вызвало бы удивления ни у кого в Индии, поскольку по форме они были абсолютно одинаковы. Окружавшие ее скалы представляли собой естественную крепость с прекрасными позициями, откуда можно было вести огонь.

Эта ступообразная формация навела Каллагена на мысль о том, что карта составлена абсолютно беспорядочно и неправильно. Гора была нанесена на карту незаметно, но если человек видел ее воочию хоть раз, он узнает ее непременно и будет помнить, если, конечно, обладает таким же цепким умом, как Каллаген.

Реальную угрозу представляли индейцы. Как человеку справиться с ними? Кажется, они всегда рядом, всегда наготове, но никогда не желают начинать бой первыми, если не уверены, что одержат победу: они просто появляются и исчезают, как тени, тем самым держа людей в постоянном напряжении.

Он не питал к ним враждебных чувств. Они, как и он сам, были воинами; отвоевывали то, что хотели получить; впрочем, он тоже так поступал и за это их уважал. Было бы плохо попасть в руки индейцев, но он испытал плен в других местах, что было ничуть не лучше индейского.

Кто бы ни был тот человек, рисовавший карту, он сделал это так осторожно, что, попади она не в те руки, от нее было бы мало проку.

Теперь индейцы его знали. Он убил несколько их воинов, и они хотят видеть его мертвым, чтобы он не смог убивать и дальше. В то же время они были предельно осторожны и не заходили слишком близко.

На подходе к Марл-Спрингс перед ними предстала знакомая картина: частокол, каменные хижины, низкие горы, выступающие за укреплением с поляной, где они пасли лошадей. Над частоколом поднимался дым, но вблизи никого не было видно

Спраг смотрел мимо Каллагена.

— Вы думаете, здесь все в порядке, сержант?

— Никогда не пытаюсь предугадать действия индейцев, сэр. У них собственный способ мышления. Мы проделали длинный путь, поэтому давайте зайдем туда.

Ворота открылись. Их встретил Ридж с винтовкой в руках. Он выглядел осунувшимся и исхудавшим.

— Беккер мертв, — известил он. — Они попали в него вчера вечером. А он был таким хорошим человеком…

— Напиши это на его могиле, — посоветовал Каллаген. — Эта эпитафия годится для любого умершего.

Мелинда выглянула из-за двери, уставившись на него широко открытыми глазами. Каллаген подошел к ней.

— Я вернулся, — не найдя более подходящих слов, коротко сообщил он.

— Входи. Есть кофе. — Она посмотрела ему в лицо. — Морт, ты вернулся, а нас здесь очень мало.

Тетя Мэдж лежала. Это поразило Каллагена, потому что он никогда раньше не видел ее лежащей. Когда он вошел в дом, она села на постели.

— Извини, Каллаген, — виновато сказала она, — я просто выбилась из сил.

Он вышел, и она слышала, как Ридж начал ему рассказывать:

— Беккер увидел оленя. Нам нужно было что-то есть, поэтому он взял винтовку и вышел. Долгое время мы не видели индейцев, но нам следовало догадаться о них, учитывая появление оленя. Он забрел на поляну, где паслись наши лошади. Поначалу выглядел встревоженным, потом успокоился и начал щипать траву.

Мне показалось, что индейцы видели оленя и намеренно гнали его к нам — так, чтобы кто-нибудь из наших людей вышел за ним и попался в ловушку.

Беккер не удержался. Ему пришлось выстрелить. Он находился в двухстах метрах от оленя и только поднял винтовку, как три стрелы вонзились ему в спину.

— Как вы забрали его тело?

— Ох, Беккер всегда был крепким малым. Он еще выстрелил пару раз в индейцев, а потом повернул назад и почти дошел; женщины и Мак-Броуди прикрывали меня, когда я пошел за ним…

Каллаген устал, ему хотелось побриться. Он слишком долго был офицером, а каждый офицер в любое время должен выглядеть чистым и опрятным. Он нагрел воды, побрился, расчесал волосы и почувствовал себя лучше, но был голоден и хотел пить. Он пошел к ручью; холодная, прозрачная вода освежила его тело.

Он подумал о том, что теперь Сайкс должен понять, что что-то неладно, поскольку Спраг до сих пор не вернулся в лагерь, а если кто-нибудь прибыл туда, в Кэйди, по дороге в Вегас, то еще и узнает новость о том, что платформа не проходила.

Небольшой отряд Спрага, очевидно, перестал существовать. Спенсер дезертировал, и, вероятно, вместе с ним сбежали Уайли и Чемпион. Сэмпсон был мертв, Беккер убит. Саттон справился с лихорадкой и уже ходил, но все еще был слаб. Похоже, Гаррику не стало хуже…

Четверо солдат охраняли лошадей на поляне, но индейцы не показывались. Возможно, их целью было сохранить лошадей в хорошей форме… Скоро дойдет очередь и до них: индейцы намеревались пустить их в расход.

Усевшись возле стены, Каллаген пытался сосредоточить свои мысли на создавшейся ситуации, в которой они все оказались. Лейтенант Спраг присел рядом. За последние несколько дней офицер заметно состарился, тяжело перенеся потерю своих людей.

— Нам придется убить лошадь, — неожиданно сказал Спраг. — Завтра нам нечего будет есть.

— Подождем немного.

Мысль убить лошадь не прельщала Каллагена… как, впрочем, и самого Спрага.

Лошадей закрыли в загоне, а вокруг по-прежнему все было тихо. Каллаген вошел в каменную хижину взглянуть на Гаррика и не мог определить, спит он или находится без сознания. Раненый прерывисто дышал, и Каллагену не нравилось то, как он выглядит.

Когда он вышел из хижины, на улице его поджидал Ридж.

— Сержант, я думаю, лошади отдохнули и в гораздо лучшей форме, чем любой из нас. Я их запрягу, заберу женщин и уйду с ними отсюда.

Он закурил сигару.

— Подумай сам. Мы могли бы бежать ночью. Мак-Броуди дал мне карту, и я тщательно ее изучил. Как только удастся добраться до этой дороги, ни один индеец нас уже не догонит. Они надеются, что мы поедем по обычному маршруту. Индейцы не ждут нас здесь, и никто не сможет им ничего сообщить заранее. Думаю, я смогу прорваться в форт Мохава. Мне понадобится всего один человек, чтобы отгонять их, пока я буду управлять лошадьми. Хотелось бы, чтобы это был ты или Следопыт.

— Ты разговаривал с миссис Мак-Дональд?

— Они готовы ехать, ибо чувствуют себя здесь обузой и думают, что мы можем справиться.

Чем больше Каллаген размышлял над этим, тем больше ему нравилась эта идея. Никому не известно, что здесь может вскоре произойти. Если скоро не придет подкрепление, животные умрут от голода. Уже несколько дней люди недоедают. А если платформа уедет из лагеря, у них освободится место для передвижения, меньше лошадей придется кормить и охранять. Но удастся ли им прорваться?

Лейтенант Спраг сидел на краю раскладушки и тоже над чем-то размышлял, глядя в блокнот. Каллаген подошел к нему и как можно короче разъяснил ситуацию.

— Ему понадобится один человек, сэр.

Спраг внимательно слушал, покусывая конец карандаша. Он жестом указал на блокнот.

— Я подсчитывал, сколько у нас осталось продуктов и амуниции. Мы в очень плачевном состоянии, сержант.

— Да, сэр, я это знаю.

— А каковы их шансы?

— Очень неплохие, сэр. Я не думаю, что индейцы заподозрят что-то подобное, тем более они будут двигаться быстро.

— Они хотят попробовать вернуться на дорогу в Вегас?

— Да, сэр.

— Мне кажется, эта дорога будет лучше, чтобы доставить платформу в форт Мохава и там обеспечить ей охрану на всем пути до Вегаса. Сомневаюсь, чтобы Риджу удалось быстро добраться в Вегас через пустыню.

— Возможно, вы правы, сэр. Если лейтенант позволит, я бы предложил, чтобы повозку сопровождал рядовой Джейсон, или, как его называют, Следопыт. Дэлавер. На этого человека можно положиться, и он, как никто другой, знает пустыню.

— Передайте Риджу, что он получил мое разрешение, если только женщины согласны рискнуть. — Он задумался на миг, а потом добавил: — Но одного человека, думаю, недостаточно. Почему бы вам самому не поехать? Здесь остается сержант Мак-Броуди, и кроме него рядом со мной прекрасные люди.

После непродолжительной паузы он продолжил:

— Срок вашей службы истек, Каллаген. Думаю, вам следует ехать… Берите с собой еще и Бьюмиса.

— Бьюмиса, сэр?

— Да, перед тем как пойти в армию, он женился, сержант. Ему нужно выбраться отсюда живым.

— Майор Сайкс скоро будет здесь, лейтенант. Теперь он уже наверняка знает, что тут произошло.

— Возможно. Ну, сержант, забирайте Бьюмиса и поезжайте. Попытайтесь добраться до форта Мохава. Мне кажется, самому Риджу больше по душе этот путь. Вам придется гнать лошадей.

— Да, сэр. Я знаю.

Глава 19

На Марл-Спрингс опустилась темная ночь. Дул легкий ветерок, а на фоне неба резко выступали горы, на которые Каллаген так часто пристально смотрел.

Он стоял у открытых ворот, вглядываясь в ночь, а его начищенная винтовка пахла оружейной смазкой. Через несколько минут платформа выедет за ворота и двинется в сторону правительственной дороги в Рок-Спрингс.

Впереди за долиной, что ведет в Мид-Хиллс, лежит длинный участок открытой местности. Днем они будут хорошо просматриваться со всех сторон, но в темноте у них появится шанс. Каллаген не знал, предпочитают ли эти индейцы вступать в бой ночью, как это делают их друзья апачи; он был уверен в одном: ночью индейцы менее бдительны.

Он слышал, как скрипнула платформа, когда в нее садились тетя Мэдж и Мелинда, но не повернул головы, а продолжал наблюдать за местностью.

Как решил лейтенант Спраг, с платформой поедут Каллаген, Следопыт и Бьюмис. Их задача состояла в том, чтобы охранять открытую платформу и, если удастся, привести помощь в осажденный редут.

Спраг подошел к воротам, протянул руку Каллагену.

— Удачи! Она вам понадобится.

— И вам счастливо, лейтенант. Было приятно служить с вами.

Спраг лукаво улыбнулся.

— Да? Кроме проблем, у нас с вами большеничего и не было, сержант.

— Мы знали о них, когда уже собирали отряд. — Он сделал паузу. — Я проведу их, лейтенант, а потом вернусь сюда.

— Вы не сделаете ничего подобного! — резко возразил Спраг. — Не глупите, Каллаген. Вы вышли из игры, а ваши документы уже давно должны прийти. Вы едете с этой девушкой, Мелиндой. В любом случае или мы получим подмогу до того, как вы сможете вернуться назад, или будет уже слишком поздно приходить на помощь.

Пока они молчали, к ним подошел Ридж.

— Мы готовы, лейтенант. Сержант, вы поедете с нами?

— Нет, верхом на своей лошади.

— Хорошо. Тогда рядом со мной сядет Дэлавер, а Бьюмис поедет внутри вместе с женщинами. Он хороший парень и будет их успокаивать.

Каллаген прищелкнул языком.

— Успокоить тетю Мэдж? Ридж, да ты шутишь! Эта женщина крепче любого из нас. У нее есть мужество.

Ридж пожал плечами.

— Ладно, — сказал он. — Поехали.

Каллаген подошел к своей лошади, вскочил в седло. Он поднял руку, отдавая честь лейтенанту, и первым выехал за ворота.

Все было спокойно; был слышен только странный стон ветра в листве джошуа. Каллаген ехал по песку, а открывая платформа, трясясь и покачиваясь, медленно следовала за ним. Больше ничто в этот час не двигалось. Когда они выехали на дорогу, перед ними показались две одинаковые колеи.

Они продвигались вперед почти бесшумно. Каллаген слышал поскрипывание колес и время от времени дребезжание шпор. И больше ничего. Оказавшись на дороге, он пустил лошадь легким галопом, а за ним и Ридж дернул за поводья. Животные помчались рысью.

Они отъехали довольно далеко от редута, и, что бы ни случилось, назад дороги не было.

Текли минуты… По-прежнему все было спокойно вокруг.

Спустя час Ридж натянул поводья и остановился, давая возможность лошадям передохнуть, а Каллаген вернулся назад и остановился рядом с платформой.

— Все в порядке? — спросил он у женщин.

— Да. Худшее уже позади? — поинтересовалась Мелинда.

— Нет, пока мы не доберемся до форта Мохава. Индейцы не слышали, как мы выехали из лагеря, или нарочно отпустили нас. На самом деле им нужен этот форпост. Они, очевидно, верят, что там есть нечто большее, чем на самом деле.

Следующий час они шли ровно, позволяя лошадям двигаться шагом, часто останавливаясь и прислушиваясь к тишине. За все это время они ничего не видели вокруг, не услышали ничего нового. Только вдалеке на юге различили странное белое мерцание громадных дюн, окружавших горы, и кряж Мид-Хиллс, что виднелся впереди.

Время перевалило за полночь. Каллаген снова подъехал к платформе и остановился в том месте, откуда можно было переговариваться очень тихо.

— Последние мили мы шли на подъем. Прямо перед нами Кедровый каньон. Это узкое место, а дорога петляет больше чем две мили, и каждый участок дороги здесь представляет опасность. Поэтому сидите тихо.

Бьюмис спросил:

— Думаешь, там индейцы?

— Возможно. Держи свою винтовку наготове, Бьюмис.

Одна лошадь споткнулась о твердую почву. Ярко светили звезды, а деревья джошуа протягивали свои дикие ветви прямо к небу.

— Если мы прорвемся через каньон, появится возможность быстро добраться до правительственного шурфа. Обычно там есть вода, но, если ее там не окажется, прямо за ним находится Рок-Спрингс. Там тоже есть где спрятаться, но это место слишком неудобно для засады. Мы должны будем ненадолго остановиться, а одному придется сходить за водой.

— Пойду я, — заранее вызвался Бьюмис.

С минуту они подождали, стоя на прохладном ветру. В нескольких милях к югу при свете звезд мерцала полоса глянцевых гор, которые казались черным вкраплением на фоне белизны песка.

— Все в порядке, сержант? — Это голос Риджа.

— Поехали.

Дэлавер взглянул на него.

— Я носом чую беду, — сказал он. — Не нравится мне здесь, этот Кедровый каньон.

Повозка двинулась в путь. Каллаген ехал слева от нее, стараясь держаться рядом с окном, около которого сидела Мелинда. Ему было приятно находиться рядом с ней.

Наконец они въехали в каньон. Высокое небо стояло над их головами. Края каньона круто поднимались вверх. Сделав второй поворот, они ощутили в воздухе запах кедров.

Дорога сузилась. Лошади по-прежнему двигались хорошо. Каллаген выехал вперед, но не успел и поравняться с Риджем, как раздался грохот и что-то ударило его в голову. Он почувствовал, что падает, неистово цепляясь руками за седло, и на какой-то момент удержался, но все же свалился с лошади. Ударился о землю, выпустил поводья из рук, и мгла поглотила его…

Было холодно. Он лежал на твердом каменном грунте. Каллаген медленно открыл глаза и увидел перед собой тусклое серо-голубое небо, на котором задержалось несколько звезд.

Он лежал неподвижно, не совсем понимая, что же произошло. Потом к нему окончательно вернулось сознание, и он вспомнил неожиданное падение, стрельбу… Пошевелился, но тотчас ощутил острую боль в голове. Потом снова лежал не шевелясь, собираясь с силами, чтобы попробовать еще раз встать.

Он ничего не слышал. Медленно и на сей раз более осторожно он все же сел. Голова болела, но он сделал это.

Платформа исчезла. В нескольких десятках футов от него на дороге лежало тело распластавшегося человека.

Он с неимоверным трудом поднялся, ища свою винтовку. Он помнил, что она лежала рядом. Его рубашка была разорвана. Он коснулся рукой кармана, куда положил карту: она исчезла. Все равно… она ему не нужна, пока не удастся ее расшифровать, а так она не принесет никому никакой пользы.

Ему удалось встать на ноги, он огляделся вокруг, надеясь увидеть винтовку. Похоже, что и ее не было.

Он подошел к распростертому на земле телу и перевернул его. Это был Ридж. Две пули попали ему в легкие.

Никаких признаков Бьюмиса: значит, он по-прежнему оставался там, с платформой… А Дэлавер? Его тоже не было здесь.

Каллаген чувствовал пульсацию в голове и от тупой, дикой боли морщил лоб. Слегка пошатываясь, он пошел прочь от тела Риджа, внимательно осматривая землю.

Он видел следы колес платформы, следы нескольких пар копыт и глубокие следы человека на дороге. Каллаген задумался. Он плохо разбирался в следах, но эти отпечатки ног… Кто-то спрыгнул с платформы, приземлившись на обе ноги.

Каллаген продолжал изучать почву и обнаружил еще один след. Человек, кем бы он ни был, нырнул в горы и кедровник рядом с дорогой. Это было плохое укрытие, но для опытного человека оно могло сослужить хорошую службу. Если это Дэлавер, тогда, вероятно, ему удалось скрыться и он пойдет следом за платформой.

Становилось светло, и Каллаген вдруг увидел свою винтовку. Она упала в траву и лежала под дикой грушей у самой дороги. Он подобрал ее винтовку и побрел вверх вдоль дороги.

Куда подевалась его лошадь? Он помнил, как она шарахнулась, когда он падал. Может, умчалась прочь или щиплет где-то неподалеку траву?..

Он медленно шел по следам платформы. Ему отчаянно хотелось пить, но он знал, что ближайший родник только у Правительственного шурфа, в пяти милях отсюда. К тому же по пути на него могут напасть или он может встретиться с индейцами. Или… Почему? Почему он так подумал?

Конечно, его винтовка при нем, только карта исчезла. Значит, это дело рук Керта Уайли, Чемпиона и Спенсера. Теперь с ними могли быть и другие, раз Уайли действовал по заранее разработанному плану, который был прерван неожиданной гибелью Эллисона.

У них была карта, открытая повозка и женщины. Явно они постараются отделаться от платформы, поскольку она будет им только мешать. А как они поступят с женщинами? Каллагену была неприятна сама эта мысль.

Он продолжал идти, но, не преодолев и мили, резко остановился. Неясный след сворачивал на юг через холмы, которые дальше ведут в долину, а следы от платформы тянулись именно в том направлении. Он пошел по следу, но тут его взгляд уловил что-то на расстоянии.

Он прошел совсем немного, когда увидел, что следы платформы сворачивали на дорогу. Очевидно, они пошли на юг, а потом передумали и повернули обратно. Пройдя немного вперед, он увидел платформу.

Она стояла одна, без лошадей, на краю небольшой впадины. Он знал, что близко находится правительственный шурф.

Спрятавшись за джошуа, Каллаген внимательно изучал местность внизу. Как он и предполагал, там никого не было. Он уверен, что его оставили умирать, поскольку на его голове была зияющая кровоточащая рана.

В голове по-прежнему бешено пульсировало, когда он спускался к платформе. Несколько раз останавливался в укрытии и обводил взглядом холмы, которые окружали его. В южной стороне шурфа виднелись скалы, а в миле от них возвышались горы: они закрывали от него Рок-Спрингс.

Подойдя к платформе, он обнаружил, что она пуста. Крови нигде не было. Бьюмис, если и не погиб сразу, наверное, убит после того, как покинул платформу.

Он вспомнил, что Мелинда хранила еду в корзине под сиденьем. Он заглянул туда. Корзины с едой не было, но кто-то завернул в салфетку несколько ломтиков хлеба с ветчиной и оставил на полу под сиденьем. Очевидно, одна из женщин или обе решили, что кто-то подойдет к платформе в поисках еды.

Кроме одеяла, больше нигде ничего ценного не было. Каллаген захватил одеяло. Под передним сиденьем осталась нeтронутой и почтовая сумка. Забрав мясо и хлеб, Каллаген отошел на несколько футов от платформы, устроившись в небольшом углублении, и съел свой скудный завтрак.

Вернувшись в шурф, выпил воды, а потом отправился по следам, оставленным лошадьми.

Всю дорогу он не переставал смотреть на неясно вырисовывающиеся контуры горы Тейбл. С ее плоской вершины в радиусе нескольких миль наблюдатель мог заметить кого угодно, но к тому месту, куда направлялся Каллаген, другого пути не было. Несколько раз Каллагену встречались тенистые островки, и он останавливался в них.

Он чувствовал, что рана на голове от пули забрала у него много сил. Он потерял немало крови, а ходьба утомила его. Каллаген сел на землю, упираясь локтями в колени и обхватив голову руками. Его мучили головокружение и слабость, а расстояние, которое предстояло пройти, пугало его. Но больше всего пугало то, что они могли пойти на север, если следуют маршруту, нанесенному на карту, которую похитили у него.

Он приподнялся, но тотчас от слабости снова опустился на землю и долгое время сидел так. Потом у него все поплыло перед глазами, и он впал в небытие.

Когда пришел в себя, было уже темно, и задул легкий ветерок. Небо над головой казалось окутанным дымкой.

Опираясь на камень, он с трудом поднялся. И чуть не упал, когда потянулся за винтовкой. Наконец опять тронулся в путь, держась нечеткого следа в темноте.

Он был уже у края длинного хребта, что массивно нависал над пустыней с севера на юг. Если бы он шел днем, то наверняка был бы виден с вершины горы Тейбл. Поэтому изменил направление на запад, ориентируясь на более низкий кряж, выступающий из-под основания столовых гор.

Впереди, на расстоянии примерно в милю, лежит Черный каньон. Через него тянулась вниз дорога, по которой прошли лошади. Без коня, часто останавливаясь, он будет добираться до этого низкого кряжа почти до рассвета. Каллаген отыскал углубление, спрятавшееся за большим валуном и прикрытое кедром, и лег.

Проснулся, когда солнце уже поднялось. Вероятно, он проспал несколько часов. Это был сон, наступивший от полного изнурения, и теперь он старался прийти в себя. Пролежав несколько минут неподвижно, он перевернулся и сел.

Перед ним простиралась широкая долина. Осмотревшись, он заметил тонкий дымок, вьющийся вдалеке, за скалами. Ближе, почти у края хребта, где он сидел, появилось какое-то движение. Схватив ружье, он подошел к кедру, скрывающему его.

Это был вороной конь, его лошадь! Она ровным шагом шла на восток. Он свистнул, но лошадь была слишком далеко, чтобы услышать его.

Каллаген поднялся и пошел вдоль горного кряжа в том направлении, куда двигалась лошадь. Наверху неясно вырисовывались столовые горы, а на одной линии с ними торчали два одиноких уступа, на каждом из них росли кедры.

Он шел, бежал, чуть не падая, и достиг края кряжа недалеко от вороного. И только тогда обнаружил, что лошадь идет по следу: там виднелись следы оленя, среди которых проходил еще и след собаки или койота.

Он позвал, и вороной остановился, поднял голову и посмотрел в его сторону. Он пошел к нему, а лошадь нехотя отпрянула. Когда же он опять заговорил, она снова остановилась и тихонько заржала.

Каллаген подошел к лошади, протягивая вперед руку. Вороной понюхал ее и слегка испугался, когда он взялся за поводья.

— Я знаю, где есть поблизости вода, парень. Пойдем, попьем!

Он сел в седло, и вороной охотно зашагал вперед.

Глава 20

Среди скал и кустарника, прямо за столовыми горами, он обнаружил родник. Видно было, что человек не останавливался у этого ручья. Следы оленя, несколько следов, оставленных, похоже, волком, но, судя по размерам, скорее всего койотом… Каллаген увидел и следы барсука, зайца, земляной белки и перепела. Тут жили все, только не люди.

Он остановился в пятидесяти шагах от ручья, так чтобы была видна местность, и добрых двадцать минут осматривал вокруг склоны и кустарники. На этом этапе игры было бы обидно расстаться с жизнью… Мелинда где-то в плену, а если еще жива и свободна, то ему придется решать окончательно.

Он подумал, что, вероятно, Бьюмис жив. Каллаген надеялся, что солдат не предпримет опрометчивых действий. Чемпион или Уайли захотят, конечно же, убрать его с дороги, если уже не сделали этого.

Через какое-то время он уступил нетерпению лошади и спустился к ручью. Вороной стоял рядом с ним и пил воду. Наполнил флягу и он. Каллаген стоял на возвышенности около ручья и изучал местность, раскинувшуюся перед ним. Обрывистые столовые горы тянулись на юг и были похожи на серо-черный слоеный пирог. К востоку от них зияла впадина, вероятно, Черный каньон. Он двигался наобум, почти ничего не зная о земле, лежащей впереди. Где-то на юго-западе от него равнину пересекал каньон Дикой Лошади, а тот массив похож на столовые горы Черной Лошади, совсем неизведанные, незнакомые.

Земля, которая предположительно отделяла Каллагена от устья Черного каньона, что находился от него милях в четырех, была покрыта обычными растениями пустыни, зачастую впадинами. Там могла укрыться целая армия, хотя внешне местность выглядела безжизненной и девственно нетронутой. Тем не менее внизу подымалась тонкая струйка дыма. Там готовили еду? Приглашение в западню? Он знал одно: нужно продолжать идти.

Он вернулся к ручью и попил еще раз; взяв в руки уздечку, оседлал коня. Развернув вороного, он поехал вдоль основания первого стыка.

Стыки-близнецы поднимались над поверхностью земли на пять или шесть сотен футов, и кое-где на их вершинах и по склонам росли кедры. Они сулили Каллагену на дальнейшем пути своего рода укрытие. Было тихо, и дым от костра поднимался прямо в небо.

Проезжая по долине, Каллаген не заметил никаких следов. Несколько раз он останавливался, прислушиваясь и наблюдая за ушами лошади.

Он продолжал ехать и уже поравнялся со вторым стыком. Теперь дымок тянулся на юго-запад от него. На востоке перед ним открывалась шириной в милю долина Лэнфэа. Он ехал быстро, пересек впадину, обогнул гору и поскакал в том направлении, откуда поднимался дымок. Перед ним внизу лежал широкий Черный каньон.

Он глядел на дымок, и в душу закрались первые сомнения. Если впереди возникнут трудности, он не сможет их избежать. По всем признакам там были индейцы. Либо они утратили бдительность, что маловероятно, либо считали себя надежно защищенными в случае нападения.

Ридж был мертв, и они надеялись, что Каллагена тоже нет в живых. Больше никто не следил за платформой, а индейцы, казалось, должны быть далеко, занятые армией. Как бы то ни было, но это большая пустыня и в ней мало индейцев.

Но как мог Уайли и остальные оказаться здесь? Может быть, он располагал информацией, которой не было на карте?

Должно быть, Эллисон успел поведать ему кое-что, а если так, то именно эта информация привела его сюда. В скалистых горах на западе были пещеры, но из того, что доводилось слышать Каллагену, они никоим образом не связаны с легендарными пещерами, которые находятся в восточной части пустыни Мохава.

В любом случае преследование сейчас сведется к стрельбе, и Каллагену придется выступать против троих крепких людей. Хуже всего, ему еще придется пересекать Черный каньон, а значит, подставить себя под пули, поскольку там негде спрятаться. Каллаген свернул на восток и поскакал вдоль горы, используя любое укрытие. Он держал винтовку в чехле, ведь ни один предмет так не отражает лучи солнца, как ствол оружия.

Находясь почти в миле от того места, откуда шел дым, он въехал в долину из-за скалы и пересек ее в самом узком месте. Он вел лошадь между кедрами, отыскивая закутки, где можно было укрыться. Кое-где росла трава, и он подводил к ней лошадь.

Не вынимая винтовки, он начал подниматься в горы, держа в обеих руках по револьверу.

Это было причудливое образование. Оно выглядело так, будто кто-то сжал горы и выдавил из них жидкость, а потом она стекала со всех сторон и затвердевала в виде огромных грязных пятен. Поэтому сама гора напоминала швейцарский сыр. Каллаген спрятался за выступом и глядел на это загадочное образование, не понимая его природу: то ли оно появилось в ходе вулканических преобразований, то ли в далекие времена здесь была жаркая весна и закрылись гейзеры. Нечто подобное он уже встречал в других землях, где известняк разрушался водой, включающей химические элементы. Между пестрыми скалами стояла невыносимая жара. Каллаген не мог смотреть ни на один предмет, если он располагался более чем в нескольких футах от него.

Неожиданно он заметил в скале нечто, похожее на проход. Это не пещера, потому что через нее просматривалось небо.

Каллаген сошел с лошади и пробирался к проходу, стараясь не наделать лишнего шума, держа револьвер наготове.

В жизни он не встречал ничего подобного. От страха и неизвестности волосы на затылке у него чуть ли не встали дыбом: загадочное место напоминало обитель чудовищ — в этом было что-то дьявольски-гротескное.

Он провел языком по сухим губам и потянулся за глотком воды. Потом уловил запах дыма… Горело дерево.

Он прислушался, и до него донеслись слабые голоса. От одного скалистого выступа к другому он осторожно продвигался вперед по проходу. В некоторых местах скалы были розового или красного цвета и периодически приобретали зеленоватый оттенок. Через какое-то время проход расширился — казалось, одно ответвление упиралось в стену, а другое петляло между выступами и выводило на вершину.

Стоя в нерешительности, он услышал щелчок и поднял глаза. На краю вершины стоял Спенсер, нацелив винтовку прямо на него: Каллаген слышал, как щелкнул взведенный курок.

Он выхватил револьвер и выстрелил не раздумывая как раз в тот момент, когда метнулось пламя и пуля надсекла скалу в нескольких дюймах над его головой.

Он нырнул в укрытие. Вторая пуля ударилась о скалу рядом с ним. Его спасало то, что Спенсер стрелял вниз и поэтому неточно целился в мишень. Уверенный в том, что промазал, Каллаген быстро бросился вперед, карабкаясь вверх по скалам с оружием в руке. Теперь ему приходилось прижиматься к скале и бежать быстро.

Он слышал встревоженные выкрики: кто-то требовал от Спенсера доложить, в чем дело.

Он слышал, как Спенсер проорал в ответ:

— Каллаген!

— Ты спятил! — заорал Уайли. — Каллаген мертв! Я сам его убил!

Каллаген легко бежал вперед, протискиваясь между скалистыми пластами, а потом вверх, в укрытие в скале. Это убежище представляло собой полоску песка, полумесяцем окруженную скалами. Оттуда их лагерь был виден как на ладони. Он стоял за глыбой известняка, волнистая поверхность которого, должно быть, явилась отпечатком древнего моря. С другой стороны скала выпячивалась вперед. Возможно, давным-давно она поднималась со дна доисторического моря.

У скалистой стены он увидел тетю Мэдж и Мелинду со связанными руками и ногами. На костре стоял кофейник, а в нескольких шагах от него Каллаген заметил Бьюмиса. Он тоже был связан, но лежал на земле лицом вниз, и на голове его была заметна запекшаяся кровь.

Вдруг откуда ни возьмись появился Чемпион в грязном одеянии из оленьей шкуры с каймой, в своей потрепанной шляпе. Это был здоровый коренастый детина, не столько высокий, сколько широкий и сильный.

— Сидите тихо, — сказал он Мелинде. — Я скоро вернусь. Может, Керту вы не очень нужны, но мне — да, вы обе.

Затем появился Спенсер. На его лице была кровь. Уайли был рядом.

— Что ты видел? — требовательно спросил он.

— Говорю вам, что видел Каллагена! Он сидел в яме, вон там. Я навел на него ствол, а когда взвел курок, в этот момент он посмотрел вверх. Не знаю, где ему удалось достать ружье. Мы оба выстрелили, и если бы я отвлекся хоть на миг, он бы меня достал!

— Ты несешь чушь! — сердито обрезал его Уайли. — Говоришь, там есть яма. Даже если Каллаген жив, как он мог забраться в эту яму? Я у тебя спрашиваю! Отвечай же!

Чемпион сел на корточки.

— Вам бы лучше прекратить ссориться из-за пустяков и начать его искать. Если он поблизости, то не мог уйти далеко. Я знаю Каллагена, он охотится за нашими головами. За твоей и моей.

— Я убил его, — настаивал на своем Уайли. — Застрелил его!

Чемпион пожал плечами. Спенсер убрал окровавленную руку с головы.

— Если ты его пристрелил, тогда он перевоплотился в живое привидение.

— Нам нужно осмотреть местность, — предложил Чемпион. — Я бы никогда не догадался, что там, кроме скал, есть еще что-нибудь. Никогда не видел ничего подобного: скала выглядит так, будто ее коснулся огонь ада, и похожа на огромную застывшую лаву.

Каллаген слегка изменил свою позицию; он выбрал вполне подходящее место для ведения огня, но, стреляя отсюда, можно подвергнуть опасности всех, кто находится в лагере. Вдруг его взгляд остановился на Бьюмисе. Заметил ли он что-то?

— Уайли, — сказал Спенсер. — Нам бы лучше поискать ракушки.

Уайли отрицательно покачал головой.

— Нет, они сказали, что придут сюда, и мы должны быть здесь. Чемп, ты охотник. Почему бы тебе не спуститься и не разузнать, кто в нас стрелял?

Чемпион без всякого удовольствия щелкнул языком.

— Керт, — ответил он сухо, — у тебя здесь куча песка, тем более это твоя затея. Я уже видел ту яму. Хочешь поискать внизу, ступай и ищи. Я не пошел бы в подобное место, даже если бы там никого не было. Просто Спенсер заметил какое-то движение и выстрелил. Мне кажется, его задела его же собственная пуля, отлетевшая рикошетом.

Спенсер начал было что-то говорить, но потом вдруг осекся, выругался и пошел прочь, прикладывая к голове разорванный, весь красный от крови шейный платок.

Уайли, прихватив с собой шестизарядное ружье, отправился осматривать расщелину в скале. Он скрылся из виду, но через несколько минут вернулся.

— Ничего не видно. Там только яма, похожая на кратер, или что-то в этом роде. В любом случае, если Каллаген там, он все равно не сможет оттуда выбраться. Расщелина спускается на шестьдесят футов вниз, а может быть, она в два раза длиннее. Ему понадобятся крылья, чтобы вылететь оттуда.

Чемпион продолжал сидеть на корточках, упираясь спиной в каменную стену. Каллаген улыбнулся. Старый знаток гор сидел спиной к стене, и его видно было лишь спереди. Он бы сам не поверил этому, но у него не было иного выбора.

— Кто эти люди, которых ты ждешь? — поинтересовался Чемпион. — Как они узнают об этом месте?

Уайли курил сигару.

— Тебе о чем-нибудь говорит имя Вэб Болин?

— Тот ренегат, что находился в Соноре? Естественно, я о нем слышал.

— Он был сводным братом Эллисона, и у него есть другая карта.

Чемпион поднял на него глаза.

— Другая карта? — Улыбка Уайли была ему противна.

— Это две части одной и той же карты, которые нужно соединить вместе, но каждая выполнена так, как будто это самостоятельная часть. Болину и Эллисону она досталась от отца, который большую часть своей жизни провел в районе мексиканской дороги. Никто не знает, как она к нему попала.

Много лет назад кто-то провел здесь немало времени, добывая золото. Этот некто исследовал местность и заявил, что существует по крайней мере полдюжины входов в пещеру и удалены они друг от друга на несколько миль. Он обнаружил также расположение двух входов, и на каждой части карты нанес по одному из них.

Говорят, он собрал много самородков. Но едва сложил их в мешок и приготовился уходить, как индейцы напали на него. Ему пришлось отбиваться, оставив большую часть золота здесь.

— И Вэб Болин, говоришь, едет сюда?

— С двумя своими друзьями. Они должны прибыть сюда сегодня или завтра.

Хотя все трое находились от Каллагена не менее чем в пятидесяти ярдах, он прекрасно слышал их разговор. И тоже знал Болина. Это был довольно мерзкий тип, прославившийся тем, что грабил алтари церквей, устраивал налеты в Соноре и убил нескольких людей. Каллаген догадывался, кто прибудет с ним. Биглоу и Бэрбер от случая к случаю занимались конокрадством и воровством, но хуже всего, что они явились причиной беспокойства на золотых приисках Калифорнии и серебряных шахтах в Неваде.

Что бы ни собирался предпринять Каллаген, ему необходимо было справиться со своей задачей еще до их прибытия сюда, но прежде он хотел освободить Мелинду, тетю Мэдж и Бьюмиса.

Вдруг он увидел, что Бьюмис зашевелился. Солдат по-прежнему лежал лицом вниз, но отодвинулся больше чем на метр от того места, где лежал сначала, и теперь находился почти у края скалы.

Никто не присматривал за ним, полагая, что человек без сознания, но он переместился и теперь был ближе к женщинам и к скале.

Он был не просто в сознании, он оставался бдительным. Хотя у него и были связаны руки и ноги, он явно подумывал о том, как бы освободиться самому и вызволить женщин. Но он понимал также, что не может двигаться дальше, оставаясь незамеченным, даже если люди у костра ослабили к нему внимание.

Спенсер сидел в нескольких футах от костра, обхватив голову руками. Каллаген подумал, что он, очевидно, страшно напуган после того, как ему едва удалось избежать смерти. Спенсер совсем недавно служил в армии и не видел еще ни одного военного сражения.

Бьюмису нужна помощь, и придется выручать товарища. Найдя камень размером с кулак, Каллаген швырнул его так, чтобы он упал в глубокую расщелину за костром. Булыжник просвистел в воздухе, стукнулся о скалу, отлетел и угодил прямо в яму.

Уайли резко обернулся, протянув руку к ружью. Спенсер приподнялся, хватаясь за винтовку, но трудно сказать, хотел ли он принять бой или броситься наутек.

— Там какое-то движение, Чемп, — опасливо сказал Уайли.

— Камень упал. Может, он упал сам по себе. — Чемпион с легкостью вскочил на ноги. — Но лучше взглянуть.

Оба мужчины скрылись за скалами, и Каллаген, зная, что у него нет времени, решил воспользоваться долгожданной возможностью. Он оттолкнулся от земли, перелетел через скалистую стену и легко приземлился в десяти футах от Спенсера, сидевшего к нему спиной.

Едва солдат успел повернуть голову, как Каллаген очутился рядом и приставил к его затылку ствол револьвера. Спенсер упал, будто его ударили обухом по голове.

Левой рукой Каллаген вытащил нож и перерезал веревки, связывавшие ноги и руки Бьюмиса; затем он бросил ему нож.

— Освободи женщин, — хрипло прошептал он. — Возьми винтовку Спенсера.

Прошла всего лишь минута, а Каллаген уже направился к скалам, которые прикрывали вход во впадину.

Он услышал клацанье сапог о камень.

— Ничего не вижу! — сказал Уайли.

Чемпион не ответил, а именно он больше всех беспокоил Каллагена.

У Бьюмиса в руках было ружье, а освобожденные от пут тетя Мэдж и Мелинда бросились к Каллагену. Он замахал руками, стремясь умерить их порыв, и молча показал, куда им следует идти, сам же остался стоять с винтовкой в руке, глядя на открытое пространство, за которым скрылись Уайли и Чемпион.

Бьюмис передвигался быстро, держа винтовку наготове, — для человека, не успевшего принять участие ни в одном бою, он действовал довольно успешно. А когда вошел в укрытие вслед за женщинами, Каллаген последовал за ним.

Вдруг появился Уайли.

— Спенс! — начал было он, но тут же осекся. Он увидел Бьюмиса, но женщины исчезли.

— Чемп! Быстрее!

Потом он резко обернулся и увидел Каллагена. Они одновременно вскинули ружья. На какой-то миг их взгляды встретились. Уайли держал ружье на прицеле и уже спускал курок, когда его сразила пуля Каллагена.

Он опустился на колени, запрокидывая голову назад все дальше и дальше, потом замертво упал на землю.

Перепрыгивая с камня на камень, Каллаген спустился со скалы и вошел в расщелину.

Глава 21

Он слышал за спиной топот копыт и чей-то пронзительный крик. Пуля ударилась о скалу над головой, осыпая его осколками, но Каллаген мгновенно скрылся в петляющем проходе с нависающими скалами.

Мелинда поджидала его.

— Ты ранен? — встревожилась она.

— Нет. — Он поднял руку в ту сторону, откуда они пришли. — Теперь там появился кто-то еще. Возможно, это Вэб Болин.

Они подождали, и Каллаген восстановил дыхание. Через некоторое время к ним подошел Бьюмис.

— Эта расщелина имеет выход через горы, — сказал он. — Мы окажемся в ловушке, если они обойдут нас с другой стороны.

У них не было воды, но Каллаген сохранил свою флягу в неприкосновенности.

— Пошли, — позвал он, думая о том, как бы выбраться из этого места.

Его преследователям было неизвестно, что здесь два входа. Сверху расщелина просматривалась насквозь, и, хотя они находились совсем рядом, они не заметили этого.

— Пошли, — снова сказал он шепотом и впереди всех пополз по петляющему проходу, время от времени перекатываясь через валуны, пробираясь к противоположному краю горы.

У выхода он ничего не увидел, разве что вечный канюк кружил над его головой. Впереди на некотором расстоянии поднимались массивной стеной столовые горы, горы Дикой Лошади, так их тут называли.

— Если со мной что-нибудь случится, — говорил Каллаген Мелинде, — попытайтесь добраться до этих столовых гор или скал, что находятся рядом, и оставайтесь там.

Каллаген помог женщинам оседлать лошадь, и они направились туда, откуда пришли. На пути кое-где им встречались валуны, которые приходилось огибать, кедры и другая растительность, в том числе беспорядочно разбросанные заросли гризвуда: в случае чего они могли послужить им укрытием.

Он шел быстро, а потом сменил шаг на бег. Бьюмис прикрывал всех с тыла, постоянно оглядываясь.

Каллаген продолжал путь, то замедляя, то убыстряя шаг. Когда позади осталась миля пройденного пути, они вошли в узкую часть каньона Дикой Лошади. Каллаген обернулся и услышал доносившиеся издалека крики, но не обратил на них внимания, продолжая движение вперед.

Бьюмис поравнялся с ним. Молодой солдат встревоженно глядел на скалистые стены, которые устрашающе поднимались со всех сторон.

— Они загонят нас в ловушку, сержант, помяните мое слово. У нас нет шансов.

— Но у нас не было выбора: либо этот путь, либо открытая местность.

Гора Дикой Лошади возвышалась на семь или восемь сотен футов над дорогой. Если бы им удалось найти тропу на горе, то они смогли бы защититься, но Каллаген не привык тешить себя иллюзиями. Болин и Чемпион — опасные люди, так же, как и Бэрбер с Биглоу. К тому же был еще и Спенсер.

Он замедлил шаг, постоянно переводя взгляд слева направо.

Дорога начала петлять. Можно, конечно, подняться на вершину, но для этого придется оставить лошадь, к тому же их могут увидеть на склоне. Каллаген знал, что все слишком сложно. Если повернуть на юг, они могли бы выйти на вершину столовых гор. Каллаген повернул и двинулся между кедрами.

Как далеко им удастся уйти? За ними следовали пятеро крепких мужчин, хотя, возможно, в какой-то момент они перестанут их преследовать. Вэб Болин скорее был заинтересован в золоте, а не в их уничтожении, он не принимал участия в задержании платформы и похищении женщин и Бьюмиса. Этим занимались Чемпион и Спенсер.

Подъем становился круче. Впереди теперь лишь кое-где попадались кедровые деревья. С обеих сторон возвышались небольшие пики, а доступ к вершине горы лежал между ними.

Бьюмис шел на некотором расстоянии позади.

— Сержант! — окликнул он. — Они здесь внизу — все шестеро!

Каллаген завел лошадь в заросли кедров и привязал на короткий поводок, достаточный для того, чтобы она могла пощипать траву под кедрами. Затем помог женщинам спешиться.

Кроме кое-какой растительности, разбросанных камней да валунов здесь не было подходящего местечка для обороны.

— Но нам придется тем не менее здесь устроиться, — сказал он Бьюмису, когда тот приблизился.

— Похоже, стычка произойдет именно в этом месте.

— Что случилось с тем человеком? — поинтересовалась тетя Мэдж, — с тем индейцем, который ехал с нами на платформе?

— Возможно, он уже мертв, — ответил Каллаген, пристраиваясь в щели между валунами. Ему, правда, совсем не нравилась эта позиция для ведения огня. — Вероятно, он погиб во время нападения на платформу.

Было тихо и жарко. Каллаген видел, как солнечные лучи ласкали бока животных, которые остались внизу, наблюдал, как мужчины спускались на землю и привязывали своих лошадей. Они тянули время, не спешили и не волновались.

Каллаген вытер лоб. Он находился вдали от Ирландии, далеко от прохлады зеленых берегов Глэндорской бухты.

Он положил «генри» на камень и ждал. Никто не проронил ни слова.

Майор Сайкс с двумя отрядами кавалерии выехал из лагеря Кэйди, следуя вдоль тонкой ленты реки Мохава.

День был жаркий, и он вел свой отряд шагом. На голубом небе ни облачка, и пустыня казалась такой безмятежной. Им предстояло преодолеть еще шестнадцать миль, прежде чем они попадут к пещерам и там обоснуются на ночь.

Шли часы. Они сделали полуденный перерыв и затем снова продолжили свой путь. Сайкс испил воды из Мохавы, но она не пришлась ему по вкусу. Река была мелководной, но, очевидно, когда-то несла огромный поток воды.

Майор щурился, глядя на мерцающую воду, и ругался про себя. Несмотря на трудный переход, он держался в седле прямо и вел себя с достоинством. Он был человеком властным и неглупым, но эта страна вносила смятение в его душу.

Во время привала люди спешились, давая возможность передохнуть лошадям, а Сайкс тем временем завязал разговор с капитаном Мэрриотом по поводу окрестных мест.

— Ходят разговоры о том, что здесь нередко устраиваются засады, но ведь местность выглядит такой открытой.

— Сэр, это только так кажется. Повсюду впадины, складки, углубления, устья рек. Эта страна много раз испытывала сильные землетрясения. Несколько лет назад одно из них произошло у форта Тейон. И любое путешествие усложняется тем, что маршрут его полностью зависит от расположения водных источников.

Сайкс сидел во время привала на каменной плите, а Мэрриот опустился перед ним на корточки.

— Сэр, один из моих людей, служивший здесь раньше, утверждает, что впереди находится сложный по рельефу каньон: Пещерный, как принято его называть. С виду кажется, что это только крутые склоны и высокие холмы, но среди этих скал человек может отыскать способ, как спуститься вниз и улизнуть после нападения.

— Хорошо, — сказал Сайкс, — давайте отправим вперед разведчиков.

Пещерный каньон протянулся на пять миль в длину, а его высокие стены в некоторых местах поднимались более чем на четыреста футов. Он состоял из слоистых пород с зазубренными, рифлеными боками, безжалостно выдавая любого, кто решил спрятаться в их тени.

В результате того, что вода текла по склонам, в них образовались углубления. Эти впадины, в свою очередь, скрывались за причудливо изогнутыми склонами, в них-то и можно было найти убежище.

Майору Сайксу не понравилось это место, где стены смыкались и нависали над путником. Люди выбились из сил и изнывали от жары, казалось даже, что они не горят желанием продолжать путь. Ему самому хотелось спрыгнуть с лошади и наконец ощутить почву под ногами.

И вдруг на них обрушился шквал выстрелов. Грохот неожиданно разорвал тишину, эхом прокатившись вниз по каньону.

В тот же самый миг последовало несколько ответных выстрелов, но Сайкс не увидел ничего, что могло стать для его людей мишенью. Лошадей тем не менее поспешно увели, а солдаты заняли огневую позицию.

— Несколько человек ранено, сэр, — известил один из солдат. — Двое в тяжелом состоянии, трое отделались легкими царапинами.

— Ладно, капрал, позаботьтесь о них. Думаю, враг уже отошел.

Он поднялся, потянулся за флягой, но остановился, чувствуя, как по спине пробежал холодок, когда на седле, которое он только что оставил, он увидел ровный желобок, пробитый пулей. Задержись он в седле хоть на секунду, она угодила бы ему в бедро.

На какой-то миг он оцепенел от страха. Но на самом-то деле его страх был вызван не столько возможностью получить ранение, сколько тем, что он мог умереть позорной смертью. А он вовсе не желал умирать; но если бы ему пришлось расставаться с жизнью, он хотел бы встретить смерть во время какого-то серьезного нападения врага или хотя бы во время длительной обороны, но ни в коем случае не закончить свое земное существование в седле собственной лошади от пули меткого стрелка.

— Думаю, нет никакого смысла их искать, — сказал Мэрриот. — Они просто растворились в темноте.

— Усильте охрану, Мэрриот, — приказал Сайкс. — Они могут попытаться это сделать снова.

Сайкс был не в настроении продолжать разговор, поэтому сел у входа в пещеру и там закончил свой ужин. Впервые он начал понимать, что значит быть осторожным. Очень трудно обнаружить врага, когда он наносит удар и затем исчезает. Может, Сайку все же удастся загнать его в ловушку. Если враг смог устроить им засаду, почему бы и им тоже в свою очередь не сделать этого.

Однако враг не появлялся. Сайкс распорядился доставить одного раненого обратно в лагерь Кэйди. Другой раненый умер ночью. Двадцать миль до Содового озера два отряда кавалерии прошли без происшествий и на следующий день так же спокойно преодолели еще девятнадцать миль, направляясь к вершине горы. Вернулся разведчик.

— Сэр, там я обнаружил следы: следы платформы.

— Платформа здесь? Это невозможно! Платформа направлялась в Вегас!

— Тем не менее это была платформа. Ее сопровождал один всадник. Думаю, это был сержант Каллаген.

Каллаген с платформой? Как это могло случиться? Сайкс от переполнившей его злости плотно сжал губы. Он намеренно отправил Каллагена с патрулем Спрага, чтобы он находился подальше от платформы и Мелинды. А теперь, стало быть, он снова с ней. Это говорило лишь о том, что Каллаген бросил отряд, чтобы догнать платформу, но как все же платформа оказалась здесь?

— Они направлялись в Марл-Спрингс?

— Похоже, что так, сэр. Впереди ехал всадник. Его следы местами стерты колесами платформы… иногда он ехал сбоку. Сэр, на дороге в Вегас случилось что-то неладное.

— Возможно. — Это было все, что смог выдавить из себя Сайкс.

Он подавил в себе гнев и отдал приказ отправляться в путь. Но этот гнев не проходил в душе и давил, как холодный, тяжелый пресс.

Черт бы побрал этого Каллагена! Неужели так и не найдется способа разлучить эту пару? Каллаген не подходящая партия Мелинде. Рядовой солдат, ирландец, заключивший сделку. Она же — дочь дипломата, племянница генерала, пусть даже в отставке, но все же генерала. Она по-девичьи глупо увлечена Каллагеном, но, несомненно, под влиянием рассказов о его героических подвигах, когда он служил офицером, если вообще он был им.

Ночью они должны покинуть лагерь и направиться в Марл-Спрингс. Там-то и будут раскрыты все карты.

Когда первые лучи солнца коснулись вершины горы, они обнаружили, что потеряли трех лошадей и винтовку. Винтовки были сложены в шести футах от охраны и в десяти от спящих людей, но, несмотря на это, одну из них все-таки похитили.

Едва перевалило за полдень, когда отряд майора Сайкса обогнул выступ горы и увидел перед собой редут Марл-Спрингс. Находясь в нескольких сотнях футов от форта, они не заметили никаких признаков жизни или какого-то движения, но потом ворота медленно открылись.

За воротами еле стоял сержант Мак-Броуди. Он отдал честь Сайксу.

— Приятно видеть вас, сэр… Уже два дня мы ничего не ели.

Сайкс въехал за частокол и заметил у стены трех людей.

— Где лейтенант Спраг, сержант?

— Он мертв, сэр. Сержант Каллаген доставил его сюда в плохом состоянии, а после их отъезда Спраг был убит во время нападения… Пуля попала ему в голову, сэр.

— После какого отъезда?

— После отъезда платформы, сэр. Лейтенант Спраг приказал троим людям сопровождать платформу, надеясь, что им удастся прорваться через засады индейцев. Здесь не хватало еды на всех, сэр. Казалось, будет лучше, если они уедут отсюда. Я думаю, у них это получилось, сэр.

В каменных лачугах лежало четверо раненых. Сайкс обратился к Мэрриоту:

— Капитан, будьте любезны, проследите, чтобы позаботились о них. И доставьте для них паек. Мы переждем здесь полдень и приготовимся к выходу.

— Сегодня вечером, сэр?

— Посмотрим. Прежде всего, я хочу послушать доклад сержанта.

Мак-Броуди в деталях изложил события последних десяти дней: он рассказывал о непрерывной стрельбе из засады, о прибытии и отправлении платформы, о том, как Каллаген спас отряд Спрага.

— Вы говорите, лейтенант Спраг назначил его сопровождать платформу?

— Да, сэр.

— Вы были свидетелем этому? Я хочу знать, вы лично слышали, как Спраг отдавал приказ?

— Ну, сэр, сам я не слышал, но каждый тут знает об этом.

— Меня не интересует то, что «каждый знает». Обычно, Мак-Броуди, когда все что-то знают, в итоге оказывается, что на самом деле никто не знает ничего.

— Да, сэр. Говорили, будто лейтенанту Спрагу было известно, что срок службы сержанта закончился. Спраг понимал, что здесь у нас было мало шансов выжить, поэтому он решил вместе с платформой отправить Каллагена и Бьюмиса.

— Но лейтенант Спраг мертв, сержант. И у нас нет свидетеля, который мог бы подтвердить, что Каллагену было приказано куда-то ехать. Может, он сам принял решение сбежать отсюда?

— Но, сэр…

— Так да или нет?

— Кто-то должен был ехать с платформой. Беккер был мертв, а Ридж умел управлять лошадьми. Нужно было охранять женщин и почту.

— Согласен. — Сайксобдумывал ситуацию, а потом спросил: — А что произошло с гражданскими лицами — Уайли и Чемпионом?

— Они ушли раньше. Спенсер дезертировал, а эти двое украли у нас лошадей и смылись, сэр. Я уверен, что они охотятся за золотом, о котором все тут говорят, оно за пещерой, где протекает Золотая река.

Около получаса Сайкс дотошно продолжал задавать сержанту вопросы, связанные с событиями последних дней. В конце концов он окончательно уверился в том, что платформа уехала, благополучно скрывшись, если, конечно, верить людям, остававшимся в Марл-Спрингс, которые утверждают, что не видели нападения на нее и не слышали никаких выстрелов.

Уайли, Чемпион и Спенсер также ушли отсюда в горы в восточном направлении.

У Каллагена уже возникли какие-то неприятности из-за Уайли в лагере Кэйди, но все это могло быть и подстроено. Предположим, это был тщательно разработанный план побега вместе с платформой, с целью дезертировать из армии и найти золотой рудник…

Он, Сайкс, был глупцом. Он не должен был позволить чувству ненависти к Каллагену одержать верх над разумом. Но мысль прочно засела в голове, рождая подозрение: в любом случае он считал маловероятным тот факт, что Спраг отправил Каллагена охранять платформу… И вместе с тем фактом очень своевременным.

А кто мог засвидетельствовать это? Только Мак-Броуди, тоже ирландец и друг Каллагена.

— Завтра утром, Мэрриот, — начал Сайкс, — я хочу, чтобы вы с отрядами догнали и захватили платформу. Разыщите и арестуйте сержанта Каллагена.

— Арестовать?

— Это приказ, капитан. У меня есть основания считать, что Каллаген сопровождает платформу и мисс Мелинду, не имея на то полномочий. В сущности, он является дезертиром.

— Но люди говорят, что ему было приказано сопровождать платформу вместе с рядовыми Бьюмисом и Дэлавером.

— Верно. Это то, что говорят люди. Но все они очень преданы друг другу. Ни один из них на самом деле не слыхал, как был отдан приказ. Обдумайте серьезно ситуацию, капитан. Девушка, к которой Каллаген питает явный интерес, покидает лагерь Кэйди на открытой платформе, причем платформу ведет чуть ли не друг Каллагена. Вдруг платформа оказывается в Марл-Спрингс, свернув со своего маршрута, а сержант Каллаген едет ее сопровождать. Я думаю, у нас есть все основания считать, что за всем этим кроется нечто большее, чем просто факты.

— Да, сэр. — В голосе Мэрриота звучала нерешительность. — Вы хотите, чтобы я догнал платформу? К настоящему времени она должна быть уже в форте Мохава, а может, и на пути в Вегас.

— Разыщите ее. И доставьте ко мне сержанта Каллагена.

— Да, сэр. Платформу тоже доставить?

— Нет, уничтожьте ее! Мне нечего делать с платформой, если только она… Капитан, может, вы наконец поймете, что и платформа каким-то образом имеет отношение к этому делу. Об этой пещере так много говорят. Может, Каллаген использует платформу… чтобы вывезти на ней золото? А?

Мэрриот вышел на улицу и огляделся. Что бы ни случилось, здесь должно быть простое и логичное объяснение Доводы майора Сайкса ему казались просто абсурдными. Или нет? Не знай он Каллагена, он бы начал сомневаться, поскольку вряд ли можно назвать простым совпадением тот факт, что платформа очутилась в Марл-Спрингс. И как случилось, что Каллаген, вышедший с отрядом Спрага, оказался рядом с этой злополучной платформой, которая должна была находиться на пути в Вегас? Кстати, следуя намеченным маршрутом, Каллаген не мог и близко очутиться на этом пути.

Мак-Броуди наблюдал, как прибывшие солдаты чистили лошадей. Он бросил взгляд через плечо на Мэрриота, когда тот к нему приблизился.

— Что происходит, сержант? — спросил Мэрриот.

— Чертовщина, сэр. Настоящая чертовщина. Мы не видим индейцев, но они здесь. Мы пристрелили нескольких, совсем немногих, но потеряли также и своих людей. Сейчас индейцы не станут высовываться, потому что прибыло два новых отряда. Для них здесь слишком много людей, чтобы устраивать столкновение, они не станут рисковать, пытаясь украсть лошадей; просто спрячутся в горах и будут ждать подходящего момента.

— Между нами, каково ваше мнение о Каллагене?

— Самое лучшее, сэр. Он первоклассный солдат и прекрасный человек. К тому же он джентльмен в полном смысле этого слова, как мы понимаем его здесь и на родине. Если он пошел с платформой, значит, ему было так приказано, и что бы он ни делал, он считает, что выполняет свой долг. Так было и со Спрагом, — продолжал Мак-Броуди. — Он оказался в западне возле пика Кесслера на востоке отсюда и никогда бы не выбрался оттуда, если бы один из его солдат не принес известие об этом. Каллаген взял для них воду, отвел отряд к роднику, а потом вернулся с ними сюда. В британской армии его бы уже дважды наградили за заслуги последних нескольких дней. Он может подать иск в военный суд.

Мак-Броуди решительно смотрел на Мэрриота.

— Прошу капитана простить меня, не хочу показаться непочтительным, но майор Сайкс ухлестывает за той самой девушкой, к которой неравнодушен Каллаген. Мелинда, так, кажется, ее зовут. И до этого между ними возникали стычки.

Мэрриот молчал. В последние несколько дней он много размышлял. Он был не только армейским офицером, но и просто человеком; когда видел солдата, мог понять его сущность. Более того, когда с ним разговаривали так, как сейчас Мак-Броуди, он узнавал правду, потому что сержант говорил с ним прямо и открыто.

Капитан повернулся и пошел обратно через загон. Скоро наступит ночь. Где-то за пределами лагеря в темноте движется открытая платформа с двумя женщинами и несколькими мужчинами. Где-то за территорией форта скрываются и индейцы… Теперь перед Мэрриотом открылась вся неприглядность создавшегося положения.

Керта Уайли он не любил: дрянь, а не человек; Чемпион был тупой, посредственный и очень жестокий. Спенсера он смутно помнил по службе в предыдущем отряде: угрюмый юноша без особого интеллекта.

Он выкинул из головы историю о золотом руднике. Такие сказки рассказываются по всей территории Запада. Повсюду есть затерянные прииски, и каждый баснословно богат золотом. Может, некоторые из них и существуют, но даже самый лучший не стоит того, чтобы хоть один человек умирал в погоне за проклятым металлом. Вот что было самое печальное из всего услышанного здесь.

Завтра ему предстоит догнать и захватить платформу, задержать Каллагена. Это было нечто такое, чего ему делать не хотелось бы.

Солнце садилось, и массивный кряж, тянувшийся на восток, окрасился золотистым темно-красным оттенком. У основания его западали глубокие тени. Как их здесь называют? Кажется, горы Провидения, как кто-то тут говорил… Может, провидение охраняет тех женщин и Каллагена в пустыне? Эта страна не предназначена для женщин, но если Каллаген рядом с ними, у них есть шанс. Горы вокруг редута отливали сочным оттенком, но теперь горный кряж через долину стал пурпурным, древний, весь в зазубринах хребет выпирал из глубины земли. Как он возник? Образовывался медленно, тысячелетиями? Или резко, в результате одного страшного извержения? В любом случае ветры, песок и гравий хорошо поработали над его поверхностью. Человеку не следует задерживаться надолго в пустыне, а то он может поддаться обаянию ее странной красоты и силы. Вот откуда все началось: и здесь на протяжеении веков природа колдует на своими творениями. Солнце, холод, ветер и вода медленно изменяли скалы, разрушая одни, шлифуя другие, въедаясь в третьи… Это — жестокая страна, зовущая и привлекающая сильных людей… Неудивительно, что они ищут тут потерянные рудники. Чем глубже и надежнее они запрятаны, тем меньше шансов их найти, а поиски не прекращаются и все идут и идут.

Мэрриот хлопнул перчатками по бедру и пошел в дом.

В хижине его ждали кофе, скудная еда и сигара.

Глава 22

Каллаген залег между скалами на шероховатом склоне гор Дикой Лошади, не подозревая, что на севере, в нескольких милях от него, капитан Мэрриот ведет отряд «С» к правительственному шурфу. Он не знал, что Мэрриот принадлежал к той породе людей, которые не умеют тянуть время.

Правительственный шурф находился в восемнадцати милях от Марл-Спрингс, если добираться к нему вдоль правительственной дороги, но Мэрриот чувствовал, что сейчас не время задерживаться. Если платформа выехала в форт Мохава, тем лучше; а если нет, то, по всей вероятности, людям, находящимся в ней, понадобится помощь.

Каллаген знал, что наступает критический момент. Он понимал, что отсюда никому нет выхода до тех пор, пока вопрос не будет поднят и… решен.

Его противники не просто вели игру. Они сделали ставку на победу, тем более что в эту историю втянуто золото. Если не окажется свидетелей, никакое разбирательство не будет иметь значения. Что бы Чемпион и Спенсер ни делали, никто об этом не узнает, а то, что найдут Вэб Болин и его друзья, касается только их, они смогут поступать с найденным так, как только пожелают.

Болин был уверен: Каллагену известно, что находится в руднике. Разве у Каллагена не было доступа к карте и разве он не побывал в местах, помеченных на ней?

Наверху в скалах находились две женщины. У них было мало воды, и они не будут подыматься выше. По словам Чемпиона, оба мужчины уже стреляли, следовательно, у них должно оставаться немного боеприпасов.

Никому в точности не было известно, где они находятся, но ближе лагеря Кэйди военных нигде не было, а это добрых восемьдесят миль от них на запад. Десятки раз Болин перегонял краденных лошадей через эту местность и знал, где искать воду. Ближайший родник находился меньше чем в двухстах шагах от того места, где они теперь. Но он не станет раскрывать карты, он может и подождать. А они не смогут.

Более того, он предпочитал не упоминать, что, вероятно, находится в миле от одного из входов в пещеру Золотых Песков. Сложность состояла лишь в том, что этот проклятый ирландец, притаившийся на склоне торы, находится к воде еще ближе.

Болин поднес руки ко рту и, как в рупор, выкрикнул:

— Спускайся вниз, Каллаген. Нет смысла стрелять друг в друга. Уайли мертв… теперь остались только ты и я.

Каллаген слышал его, но ничего не ответил. Болин решил говорить, значит, он теряет терпение. Это также значило, что у Каллагена было что-то на уме, чего не знал Болин.

Женщины? Возможно. В конце концов, в радиусе ста пятидесяти миль он не смог бы найти ни одной женщины.

Каллаген оглянулся вокруг. На западе, внизу гор, тени становились крупнее. Ночью придется туго. Хотя под прикрытием темноты они смогут подняться выше. Но нужно быть осторожным, чтобы не наделать шума. Если днем можно стараться не наступать на камни или гальку, то ночью их просто не видно. Он повернулся спиной к врагу, налег на камень, служивший ему парапетом, и стал внимательно изучать поверхность столовой горы, выбирая место, где можно пройти.

В душе теплилась надежда. Там, наверху, проходило какое-то подобие борозды… она может обеспечить доступ К вершине. А что потом? Может, лучше довести борьбу до конца здесь? Нет, чем выше они подымутся, тем лучше. Пусть не на саму вершину, но очень близко к ней.

Он жестом подозвал к себе всех и показал путь, который предстояло одолеть.

— Бьюмис, тебе придется идти впереди. Мелинда пойдет следом, она хороший верхолаз. Мы ищем воду, но, прежде всего, нам нужно занять оборонительную позицию с хорошим обзором для ведения огня. Если мы останемся здесь, они смогут нас обстрелять откуда угодно.

— Слишком светло, — заметил Бьюмис.

— Мы подождем. Когда стемнеет, тихонько выходите.

Солнце спряталось за скалами, и внизу стало темнеть. В том месте, где находился Каллаген, уже сгущались сумерки. Он услышал крик перепела, самый прекрасный звук вечерней пустыни.

— Сейчас, сержант? — спросил Бьюмис.

— Сейчас… и будь очень осторожен.

Бьюмис вышел, а следом за ним — Мелинда. Тетя Мэдж задержалась.

— Я беспокоюсь о Мак-Дональде. Если я не появлюсь вовремя, он может начать меня искать.

— Не волнуйтесь. Скоро вы с ним встретитесь.

Она ушла, и Каллаген стал прислушиваться, но не услышал никаких звуков. Они хорошо продвигались, осторожно, и теперь он остался один.

Ему не привыкать оставаться в пустыне одному. Он не относится к тому сорту людей, которым непременно нужно говорить с кем-то или делиться мыслями. Он любил людей, но ничто не может сравниться с ощущением, которое возникает, когда находишься один в пустыне или среди гор; только тогда начинаешь их понимать по-настоящему. Дикая местность не делится своими секретами с людьми, любящими шум и разговоры; ее секреты передаются с тишиной.

Движения животных, всполох птиц и шепот ночи становятся физически ощутимыми. Пустыня сама говорит за себя, ведь земля живет, а в ночной тишине можно слышать, как она растет и умирает, как рождаются и возрождаются многие другие вещи. Тонкое журчание песка, падение камней, шепот или стон деревьев — все это дыхание земли.

Если каким-то образом можно было ускорить звуки ночи, поднести их ближе к уху, то можно услышать музыку меняющейся земли: журчание, падение, — все сливается в одну бесконечную, изысканную симфонию, которая очаровывает человеческий слух.

Каллаген подождал еще немного, потом отошел от своего укрытия, держа винтовку наготове в правой руке.

«Итак, ты прибыл вовремя!» — сказал он про себя.

Пламя пронзило ночь как раз в тот момент, когда он бросился в сторону и замахнулся винтовкой. Это был неподготовленный удар, поскольку ружье было плохо сбалансировано, но когда ствол выдвинулся вперед, он крепко схватился за него.

Он чувствовал горячий ствол, а потом, обезумев от внезапного страха, схватился за винтовку обеими руками и начал дергать ее вперед и назад. Он слышал какое-то ворчание, а потом из ружья раздался оглушающий взрыв, на секунду осветивший уставившееся на него лицо. Раздался выстрел револьвера, и Каллаген рванул винтовку на себя, потом нанес удар снизу, размозжив чью-то голову о скалы.

Как кошка, Каллаген карабкался вверх, перепрыгивая с камня на камень, увиливая от шипов дикой груши. За спиной рычала винтовка, и Каллаген слышал, как справа от него отскочила пуля, но он укрылся между двумя кустами можжевельника и еще поднялся вверх по склону.

Теперь его глаза привыкли к темноте, и он осторожно выбирал места, куда можно ступать, чтобы не сломать ногу или не вывихнуть колено, прыгая между скалами. Он понятия не имел, кто был тот человек, с кем ему пришлось сразиться среди скал. Наконец он остановился и прислушался. Внизу слышалось какое-то шевеление, нечетко доносились проклятия и шепот голосов. Кто-то чиркнул спичкой, и Каллаген выпустил пулю как раз в то место, откуда появился этот зыбкий свет. Звук выстрела эхом прокатился по склону.

В тот же миг он переместился со своей огневой позиции, поднявшись еще выше. У него возникло ощущение, что ночью они больше не предпримут никаких попыток. Ему повезло на этот раз.

Он снова остановился, чтобы перевести дыхание, и слышал, как бешено колотится сердце от страха и от трудного подъема.

Он был на волосок от смерти. Кто-то подкрался к нему, и, если бы он в тот момент не пошевелился, а незнакомец не заговорил, он был бы мертв.

Он мрачно задумался о том, что произошло. По крайней мере, один человек некоторое время не сможет открывать рот. Если этот тип не мертв, то наверняка у него сломана челюсть.

Он чувствовал жгучую боль на руке от ожога. Поднявшись выше, услышал, как кто-то тихо его зовет.

— Морт?

Он пошел в том направлении, откуда доносился голос, и увидел Мелинду.

— Мы нашли это место, — сообщила она.

Внутри горы находилось полупещерное углубление, которое выдувал ветер. Шириной в тридцать футов и почти пятнадцать в глубину, оно представляло собой ненадежное укрытие на случай штурма, но к нему было трудно подступиться. Это было сухое песчаное место, частично прикрытое сверху небольшим выступом и спрятавшееся за несколькими камнями. Когда-то огромные камни скатились с горы и упали тут, образовав не очень надежный парапет.

— С тобой все в порядке? — поинтересовалась Мелинда.

— Да, — убедительно ответил Каллаген. В этот момент к ним подошел Бьюмис.

— Мы слышали внизу возню и выстрелы.

— Кажется, один из них вышел из игры, — сказал Каллаген. — Я не знаю — кто, но он подкрался ко мне совсем бесшумно, как настоящий индеец.

— Чемпион?

— Не думаю. Он бы не заговорил, будь это Чемпион, а я был бы уже мертв.

— Не надо, не говори так! — попросила Мелинда, передернув плечами и придвинувшись ближе к Каллагену.

Ему всегда нравилось, когда она рядом, но только не теперь. В такие минуты мужчина должен решать главные вопросы жизни, а не думать о женщине. Поэтому он сказал:

— Отдохни немного, Бьюмис. Через пару часов я тебя разбужу.

— А мы с Мелиндой будем наблюдать, — прошептала тетя Мэдж. — Потому что вам обоим нужно поспать.

На юго-востоке Каллаген видел ровные очертания горы Тейбл, на севере выступал горный кряж Мид-Хиллс. Прямо на западе, немногим более чем в пятнадцати милях от них, был расположен редут Марл-Спрингс. С этими мыслями он уснул. И снилось ему, что он сражается с Насером Ханом, когда его диких соплеменников изгнали из Сулейман-Хиллс. Он беспокойно ворочался во сне, его рука сжималась, будто он крепко держал в ней меч. Вдруг он проснулся и некоторое время лежал неподвижно, стараясь понять, где находится. Небо стало серым, приближался рассвет.

Он медленно сел, чувствуя, как выступила щетина на лице и ненавидя огрубевшую одежду, затвердевшую от пота, пыли и крови, ее пропитавшей. У него пересохло во рту. Он внимательно осмотрелся вокруг.

Не спала только Мелинда. Молча застыли горы, окутанные легкой дымкой, в небе угасала ночь.

— Тебе снился сон, — сказала она.

— Мне редко снятся сны… сражения, кровь и ружейные выстрелы. Это не интересно.

— И никогда женщины?

— То тут, то там… встречаешься с ними.

— Ты много воевал? — спросила она.

— Больше двадцати лет… даже когда был подростком в Ирландии.

Он повернулся и посмотрел вниз. Кругом стояли скалы, кое-где поросшие кедрами и кустарником. Он заметил гриву лошади: значит, преследователи все еще находились там, внизу.

Крутой спуск вел к ним, в некоторых местах труднопроходимый, но он обеспечивал на всем протяжении надежное укрытие.

Мелинда села рядом. Теперь она окончательно проснулась и не выглядела такой испуганной. Благодаря рассказам отца и дяди она в какой-то степени уже переживала подобные ситуации. Она вспомнила, когда впервые встретилась с Каллагеном. Он появился так неожиданно, верхом на лошади, сногсшибательный, красивый, спасший их всех.

Теперь он не выглядел таким потрясающим и неотразимым рыцарем. При этой мысли она улыбнулась. Его одежда была порвана в битве с кустами и камнями, но он по-прежнему казался ей крепким, сильным, уверенным в себе.

— Ты когда-нибудь волнуешься о том, как все закончится?

Он пожал плечами.

— Человек делает то, что может, как бы ни сложились обстоятельства. Существует только один способ борьбы: победить, а тот, кто использует силу не ради победы, просто валяет дурака… Всю свою жизнь я сражался, тем не менее верю в мир. Хотя он не принес мне ничего хорошего из-за таких людей, что находятся внизу, потому что они понятия не имеют о настоящем мире. Они понимают одно: насилие. Им бы хотелось, чтобы мы спустились вниз и говорили о мире, но они убьют нас всех, и этим все кончится. Они обретут покой, когда увидят наши мертвые тела… Я кое-что заметил, — мрачно добавил Каллаген. — Люди, которые так рьяно проповедуют мир, делают это, не выходя из уютных домов, зачастую после сытного обеда. Совсем другое дело, когда сталкиваешься лицом к лицу с вооруженным человеком ночью в уединенном месте, человеком, нормы жизни которого не выходят за пределы собственных эгоистичных интересов.

— Мне кажется, они идут, — перебила его размышления Мелинда. — Что-то движется там внизу.

— Повезло! — иронично заметил Каллаген. — А то мне понадобилась бы кафедра проповедника. — Он шлепнул рукой по винтовке. — Это самый лучший аргумент в споре о том, что такое мир. Никому не хочется стрелять, если последует ответный выстрел. — Он подвинул винтовку немного вперед. — Они поднимаются, потому что мы стоим у них на пути. Их только двое, и они надеются справиться с нами. Если бы их было четверо, они бы никогда не остановились.

— Они знают, что Бьюмис молод, и он сам говорил, что не хочет быть солдатом. Но они не догадываются о том, какой огромный внутренний заряд у этого молодого человека, за последние несколько дней он закалился и вырос в настоящую силу.

Теперь стало светлее — достаточно светло для настоящей стрельбы. Лошади, находившиеся внизу, то и дело поглядывали вверх на склон.

Каллаген оглянулся. В дальней стороне впадины между горой и куском отвалившейся скалы образовалось небольшое пространство.

— Мелинда, посмотри, куда оно ведет, хорошо? — попросил он.

Каллаген не любил тупиков. Одному человеку не под силу будет защитить позицию, которую они занимали. На случай его гибели другие должны иметь какую-то запасную тропу, чтобы выйти отсюда. Рано или поздно из лагеря Кэйди выйдет отряд на поиски исчезнувших людей, но до того времени им нужно будет где-нибудь переждать.

Он, не спуская глаз, следил за движением внизу. И был уверен, что уже выбил из строя одного из них. Но он был также уверен и в том, что люди» поднимающиеся по склону, не новички — они выжидали. Ясно, у них был карьер, откуда они не могли убежать.

Как только он зафиксировал малейшее движение, человек тут же спрятался за скалой, и у Каллагена не было возможности выстрелить: просто тень на склоне промелькнула и скрылась из виду.

Мелинда вернулась.

— Морт, там сквозной проход. Не знаю, пригодится он нам или нет. Сомневаюсь, что мы сможем провести через него твою лошадь.

— Он тянется до склона?

— Не совсем… я прошла только несколько метров.

— Мы попытаемся. Бери лошадь и отправляйся туда с тетей Мэдж. Увидите, вы обе сможете это сделать. Подтяни стремена. Так будет легче пройти.

Внизу на полпути за выступом он заметил шляпу. Очевидно, преследователи пытались вынудить Каллагена открыть огонь и тем самым обнаружить себя. У него не было лишних патронов и никакого намерения подвергаться такому грубому, примитивному соблазну. Когда он увидит что-то и решит, что сможет попасть в цель, он выстрелит.

Солнце взошло за горами Дикой Лошади, но на то место, где он стоял, падала тень, и тут было прохладно. Он заметил несколько возможных подступов между разбросанными каменными глыбами и прицелился в те места, уверенный, что при необходимости его действия будут быстрыми и точными.

Его заботил правый и левый фланг: площадь была слишком большой, чтобы они с Бьюмисом могли ее прикрыть, а парапет был чересчур низкий, не позволяя им развернуться.

Каллаген приблизился к Бьюмису.

— Воспользуйся временем, солдат, и не трать зря патроны. Ты видел, куда женщины повели лошадь?

— Да.

— Когда наступит час, беги следом за ними. Иди до тех пор, пока их не догонишь. А потом попытайся найти другую, такую же удобную позицию.

— Думаешь, майор Сайкс вышлет за нами патруль? — спросил Бьюмис.

— Они, думаю, уже идут. И если они нас отыщут, нам повезет.

Пуля ударилась о скалу над их головами, осыпая осколками. Они поспешили занять огневую позицию. Хотя Болин был опасным человеком, Каллагена все же больше волновал Чемпион. Этот старый разбойник был хитер и мог найти путь, о котором другие даже и не мечтали. Более того, Болин не был всецело поглощен судьбой Каллагена: его не интересовало, жив тот или мертв, пока он не стоял на его пути.

Преодолев десятки миль на север, капитан Мэрриот подъехал к покинутой у правительственного шурфа платформе. Всего лишь в нескольких милях от платформы они наткнулись на тело погонщика Риджа и похоронили его в неглубокой могиле.

Глядя на открытую платформу, нельзя было сказать, что она подверглась нападению индейцев. Те, кто грабил ее, знали, что взять и где это находится; но теперь — нигде поблизости не было видно следов индейцев.

— Это Уайли, — сделал вывод Мэрриот.

Хэсвел, коренастый уроженец Миссури, кивнул на следы мокасин.

— Это Чемпион. Я видел такие в Кэйди.

Итак, значит, Чемпион, Уайли и еще кто-то с ними, возможно, Спенсер. Они остановили и ограбили платформу.

— Там внизу был человек, — сказал Хэсвелл, — и кровь. Я думаю, он еще жив.

Мэрриот сам изучил следы и пришел к такому же выводу. Он надеялся, что этим человеком был Каллаген… если он еще жив.

— Юг? — Хэсвелл наморщил лоб, понимая, на что намекает Мэрриот. — На юге ничего нет. Я не бывал там, но мне говорили, что это дикая местность.

Мэрриот устал, но, поскольку разведчиков еще не было, они двинулись на юг. Проехав несколько миль, Хэсвелл вернулся назад.

— Кто-то еще их преследовал, — доложил он, — человек этот ушел в тяжелом состоянии.

— Ты имеешь в виду, что его ранили?

— Да, сэр. Я считаю, его ранили в том бою, но он ушел, а потом последовал за ними. Он продолжает идти, но нам лучше хорошенько посмотреть все вокруг. Может, он местами полз по следу.

Спустя час они нашли его почти у самого края длинного западного кряжа, который тянулся от столовой горы. Это был Дэлавер, Джейсон Следопыт. Он был ранен и потерял много крови, но сам обработал рану и наложил повязку.

После воды и глотка виски он рассказал о нападении и сообщил, что видел столб пыли, когда другие наездники пересекали бассейн.

— Каллаген идет за ними. Я выследил, где он перебрался через этот кряж и направился на юг. Он был без коня…

Лошади шли рысью, когда отряд добрался до входа в гору и до тела Керта Уайли.

— Оружейный бой, — сделал вывод Хэсвелл. — Уайли вытащил ружье, но, естественно, выстрелил вторым.

— Одним меньше, — спокойно сказал Дэлавер.

Глава 23

Чемпион, ссутулившись, сидел в прохладной тени кедра. Он порылся в кармане, вытащил табак, оценивающе осмотрел его, смахнул пыль и откусил приличный кусок.

Если эти чертовы глупцы будут продолжать подниматься в горы, Каллаген пристрелит одного или даже двоих. Чемпиону нет никакого смысла преследовать кого-то. Он доверял своей собственной интуиции, а не чужому мнению.

Он поднял глаза на возвышающийся перед ним склон. Это был очень крутой склон, но что-то ему подсказывало, что Каллаген все же попытается добраться до его вершины: сержант был солдатом знающим и хитрым.

Стоит только понять человека, которого преследуешь, сразу становится ясно, где его искать. Каллаген направится к вершине, а самая высокая вершина находится вон там, между двумя выступами. Сначала он отправит женщин, возможно, с тем солдатом. А сам останется, чтобы не подпустить Болина к ним.

Чемпион опять посмотрел на склон и начал подъем. Что не сделаешь ради женщины, особенно белой женщины. Они не индианки, они долго не выдерживают, но через несколько недель он сможет поступать так, как сам захочет… Он продолжал подниматься вверх по склону.

Целый час он карабкался наверх, а потом рыскал между скалами, стараясь обнаружить Каллагена или Бьюмиса. Они вероятно спрятались среди кедров и скал, и вороной был с ними.

Чемпион сидел на корточках под кедром и обдумывал сложившуюся ситуацию. Никаких признаков Каллагена или Бьюмиса… но это не значит, что их здесь нет. Время от времени выстрелы напоминали ему о том, что внизу продолжается борьба.

Самое сложное будет спуститься со столовой горы, но пешком с этим можно справиться. Ему было жаль оставлять прекрасную лошадь, но, может, она еще будет здесь, когда он вернется через несколько месяцев.

Он пробирался между кедрами, уверяя себя, что тут нет людей, а потом вышел из-за деревьев с винтовкой в руках.

— Ну, вот. — Он говорил спокойно. — Кажется, я нашел себе женщин. Одних, без эскорта.

Они смотрели на Чемпиона, стоя футах в десяти от него. Обе женщины были усталыми, но не потеряли бдительности и не испугались. «Хорошенько наблюдай за ними, — говорил он себе. — Они не напуганы, и обе умеют думать».

— Ваши парни идут этой дорогой. Не пытайтесь что-нибудь выкинуть, потому что, если мне придется убивать кого-нибудь из вас, я, естественно, пристрелю обеих. Вы думаете о том, какую сделать попытку, но этим вы уничтожите не только себя, но и вашего друга.

Никто не шевельнулся.

— Пошли! — резко произнес Чемпион. — Только спокойно!

Они продолжали стоять. Обе понимали, что нельзя двигаться; они не верили, что он сможет убить их здесь.

Мелинда вспомнила, как Каллаген однажды говорил ей: «Не ходи с человеком, который целится в тебя из ружья. Преступник просто хочет лишить тебя помощи и заведет в такое место, где ему никто не помешает, и сделает с тобой, что захочет. Где бы ты ни находилась, ты будешь в большей безопасности, чем в том месте, куда он тебя поведет».

— Я не могу сделать и шага, — спокойно ответила Мелинда. — Я только что взобралась на эти горы. Кроме того, у меня не было времени насладиться красотой этого места.

Он смотрел на нее и не мог побороть в себе чувства восхищения ею. Да, за ней нужен глаз да глаз… Стоит только отвернуться, как она воткнет нож в спину. Он щелкнул языком.

— Мэм, мне нравится ваше мужество, но вы все-таки пойдете со мной.

Он выступил из-за деревьев и направился к ним.

— Вы пойдете, говорю я вам! В противном случае, я продырявлю кому-нибудь из вас голову!

На какой-то миг они замешкались, а потом пошли.

Вдруг появился Бьюмис.

— Эй, что здесь происходит? — закричал он.

Чемпион развернулся и выстрелил с бедра. Пуля задела Бьюмиса, но он тоже успел выстрелить. Чемпион обернулся. Женщин на месте не было. Чертыхаясь, он быстро окинул взглядом кедры и скалы.

— Выходите! — закричал он. — А то, когда я вас найду, выпущу из вас кишки!

…Песок рассказывал всю историю. Одного взгляда на следы было достаточно, чтобы он бросился в кусты, чертыхаясь. Вдруг откуда-то снизу из-за гор донесся рев и сильный грохот. Потом все стихло. Над горой поднялась пыль. Каллаген услышал, как на вершине стреляли. Два выстрела прогремели в считанные доли секунды. Он выпрямился, выстрелил два раза вниз, повернулся и побежал через проход, в котором только что скрылся Бьюмис. На полпути он оглянулся, нет ли за ним погони. Его рука коснулась стены, и из нее посыпался песок.

Каллаген поднял глаза и увидел застрявший в стене огромный валун. Из-под него сыпался песок, и казалось, всего лишь несколько камней держат его на месте. Такие валуны могут висеть иногда годами, пока ветер или дождь не расшатают их и они не упадут.

Каллаген отпрянул и провел рукой по стене, выбивая большие куски земли и камня. Валун легко накренился; Каллаген снова ударил по нему, а потом как кошка отпрыгнул назад, и очень вовремя.

Валун выдвинулся на несколько футов, с минуту угрожающе повисел, а потом упал. За ним посыпались земля и песок. Развернувшись, Каллаген побежал дальше.

То, что свалилось вместе с этим валуном, остановит их лишь на время, а пока…

— Стоять! — послышалось рядом.

Он резко обернулся. Они застыли там. Их было трое. Он даже на короткое время не остановил их. Продвигаясь ползком между скалами, они обошли его. Окружили с трех сторон. У него не осталось шансов.

— Рядовой Спенсер! — послышался неожиданно командный голос. — Если этот человек, который находится слева, шевельнет хоть одним мускулом, убейте его!

— Да, сэр! — Спенсер прицелился.

— Эй ты, полный идиот! — завопил бандит Бэрбер, — это его мы преследуем. Поверни свое ружье.

— Сержант Спенсер! — раздался ледяной голос Каллагена. — Насколько мне известно, вы не дезертир. Вы находитесь в разведке согласно моему приказу. Делайте то, что вам говорят, а я позабочусь, чтобы вы стали капралом.

— Идиот! — закричал Болин Спенсеру. — Так все же на чьей ты стороне?

Спенсер всегда соображал туго. Ему не очень нравились эти люди. В последние дни ему пришлось испытать трудностей больше, чем в армии, и, кроме того, он мало ел. Они не считались с его мнением и, казалось, вообще не обращали на него никакого внимания.

Сержанта Каллагена любили все солдаты. Он был справедливым человеком, а теперь собирается рекомендовать его в капралы! За свои двадцать лет Спенсер никогда ничем не отличался, а тут представился случай.

— Да, сэр, — согласился он. — Я был в разведке. Вы меня послали.

— Неужели ты…

Болин держал в левой руке винтовку, но в решающий момент вытащил револьвер. Спенсер пробудил в нем гнев, но мишенью все же должен стать Каллаген. В момент, когда необходимо было сосредоточиться, он на секунду потерял бдительность. Пока он думал, что-то ударило по нему, а потом обожгло, будто к животу приложили раскаленное железо.

Болин сделал шаг назад и уставился не мигая на ствол, который должен был лишить его жизни. Был момент, когда он видел это раньше, знал, что именно так все это и закончится.

Почти тотчас раздался и другой выстрел. Каллаген шагнул назад, оглянувшись.

Бэрбер лежал на земле: пуля дважды пробила ему грудь. Спенсер уставился на него, чувствуя головокружение, а потом вдруг осознал, что произошло.

— Прекрасная работа, Спенсер! — одобрил Каллаген. — Ты хороший парень.

Потом он быстро повернулся и побежал по дороге, скрывшись за кедрами.

Осторожно ступая между деревьями, Чемпион продолжал искать женщин. Он найдет их. До него неожиданно донеслись звуки выстрелов. Если бы только этот Каллаген задержал остальных…

Он ступил на возвышенность, откуда открывался вид на северо-восток. Он видел гору Тэйбл, видел… колонну облаченных в голубую униформу солдат, быстро приближавшихся к каньону Дикой Лошади.

Скоро они начнут подниматься вверх по столовой горе. Они слышали выстрелы и скоро придут сюда. Их достаточно много — может, пятьдесят или даже больше.

Чемпион был не тот человек, чтобы зря тратить время на раздумья. Столовая гора протянулась на три-четыре мили в длину, а вон там внизу стояла хорошая лошадь. Если бы ему удалось добраться до края горы, взять лошадь, спуститься вниз по крутому склону и спрятаться в горах Провидения, у них было бы мало шансов его найти.

Он знал, где есть вода, где находится пещера или две, и… И он бросился бегом к лошади.

Каллаген подошел к склону с другой стороны и увидел свою лошадь. Его винтовка была пуста, и он уже собирался спрятать ее в чехол, когда услышал шарканье ног. Испугавшись этого, лошадь бросилась вперед, а Каллаген остался один на один с Чемпионом. Он стал действовать осмотрительно: перенес вес тела на левую сторону, а потом бросился вперед головой, сбивая Чемпиона с ног.

Выбив из его рук винтовку, он увидел, как тот, падая, спустил курок. Оба покатились по земле, но быстро поднялись. Вот такую борьбу Каллаген любил. Десятки раз ему доводилось бывать в охотничьих лагерях, но там ему не было равного соперника: его испытывали на скотоводческих фермах и аренах для проведения боя быков.

Каллаген встал, а Чемпион стремительно понесся на него. Понесся, покачиваясь, этот человек-медведь, будто сделанный из сыромятной кожи и железа. Каллаген подался назад, не в силах устоять на ногах, схватил Чемпиона за плечо и упал, увлекая его за собой.

Тот сильно ударился, но перекатился и поднялся, чтобы продолжить бой. Прямым хуком слева Каллаген ударил его по губам, но Чемпион не отступал, царапая его, целясь в глаза. Это была борьба не на жизнь, а на смерть. Каллаген снова очутился на земле, но, падая на спину, надежно прикрыл лицо обеими руками, а потом изо всех сил нанес удар головой по опускающемуся к нему лицу Чемпиона.

Пальцы Чемпиона вонзились в его глаза, а затем, как тисками, он сжал его ребра, разрезая тело длинными ногтями, видно, специально отращенными для этой цели. Каллаген ощутил острую боль, когда противник полоснул его по щеке. Он выдвинул вперед ноги и прижал подбородок Чемпиона так, что его голова запрокинулась назад.

Пытаясь схватить Каллагена за ноги, чтобы резко прижать и сломать ему шею, Чемпион не думал, что горец был слишком опытен. Вдруг он отпустил Каллагена, перевернулся на спину, слегка поворачивая голову, и вцепился зубами в его икру.

Каллаген отпустил Чемпиона, и они оба снова вскочили на ноги.

Чемпион был ниже Каллагена, но тяжелее. Он вытер кровь с губ и, раскачиваясь, пошел вперед. Каллаген ударил его обоими кулаками, но тот будто не почувствовал этого. Теперь Каллаген стоял к нему вплотную, и они неистово колошматили друг друга. Оба соперника истекали кровью. Каллаген тяжело дышал, хватая ртом воздух: он только что преодолел переход и вовсе не подозревал, что ему еще предстоит выдержать такую жестокую схватку.

Чемпион ухмыльнулся. Он нанес удар справа в живот, и Каллаген почувствовал, как подкосились его ноги. Чемпион сделал шаг назад и, воспользовавшись своим преимуществом, ударил в челюсть. Каллаген опустился на одно колено, а когда Чемпион приблизился, он подался вперед и обхватил правой рукой ногу противника.

Нога Чемпиона оказалась вверху, и он упал, сильно ударившись ключицей о землю. Каллаген отскочил назад, довольный, что ему наконец-то представилась возможность перевести дух. Но когда противник поднялся на ноги, он ринулся вперед, увертываясь от удара справа. Просунув руку между его ног, он прокинул его, как кочегар опрокидывает вагонетку, и швырнул на скалы.

На сей раз Чемпион поднялся уже не так быстро. Теперь он понял, что это был бой, который он мог проиграть. Солдаты приближались, и, хотя лошадь находилась рядом, ему нужно было получить хоть небольшое преимущество. Он должен был покончить с этим человеком, покончить быстро и достойно.

Защищая голову и лицо руками, он слегка пригнулся и пошел вперед. Каллаген сделал отвлекающий маневр; не мешкая ни секунды, он нанес удар правой снизу, от чего голова Чемпиона запрокинулась далеко назад. За ним последовал удар левой по незащищенной голове. Чемпион зашатался, чуть не падая.

Каллаген снова сделал ложный выпад и ударил ногой по коленной чашечке. Чемпион начал падать, и Каллаген снова нанес удар. Неожиданно Чемпион навалился вперед, а Каллаген попытался сделать шаг в сторону, но оказался не настолько быстрым, и Чемпион изо всех сил ударил его головой в живот.

Каллаген почувствовал, что падает. Он заметил, как Чемпион нагнулся за большим камнем, и, когда ударился о землю, тотчас перевернулся, упершись в нее руками и коленями. Чемпион как раз заносил камень над его головой, когда Каллаген поднял подвернувшийся под руку короткий толстый кусок сухого кедра и швырнул его в лицо врагу.

Не имея возможности увернуться из-за того, что в руках он держал огромный камень, Чемпион бросил его в Каллагена. Камень упал рядом, а летящий кусок дерева угодил ему прямо в руку.

Каллаген бросился вперед, схватил Чемпиона обеими руками и повалил на землю, нанеся жесткий удар правой в челюсть. Охотник попятился назад, закрывая глаза, а Каллаген последовал за ним, сделав ложный выпад, и ударил в солнечное сплетение. Чемпион согнулся, Каллаген ударил коленом по лицу. Он упал на колени — а потом вдруг со всех сторон дерущихся окружили солдаты в голубых униформах.

Каллаген отступил назад, опустился на камень, хватая ртом воздух.

— С тобой все в порядке?

Каллаген поднял глаза и увидел капитана Мэрриота.

Он попытался встать, но Мэрриот сказал:

— Сиди спокойно. Ты сделал хорошую работу, сержант. — Потом помолчал. — Мне приказано тебя арестовать.

— Арестовать? — удивился Каллаген.

— Да, сержант. У майора Сайкса сложилось впечатление, что ты бросил свой отряд, чтобы быть с женщиной. Он считает, что ты принудил изменить маршрут платформы и направить ее в Вегас, а значит, ты дезертировал.

— Но это бессмыслица, капитан. Лейтенант Спраг расскажет вам…

— Спраг мертв, сержант. Он погиб в Марл-Спрингс. Человек, который управлял платформой, тоже мертв, как и большая часть отряда. Сомневаюсь, что кому-то другому что-то известно обо всем этом.

Каллаген медленно поднялся. Чувствуя головокружение от ударов, все еще часто и тяжело дыша, он пытался понять, что же произошло на самом деле.

— А Мак-Броуди?

— Он ничего не знает. Из того, что говорил ему Спраг, он только понял, что лейтенант отправил тебя в разведку и что ты обнаружил платформу и привел ее в Марл-Спрингс. В действительности он не слышал, как Спраг направлял тебя сопровождать платформу.

— Дэлавер знает.

— Хорошо. Хотя я сомневаюсь, что майор Сайкс поверит его словам. Известно, что Дэлавер и Мак-Броуди твои друзья.

Он засунул руку во внутренний карман мундира.

— И, конечно, вот это. Документы прибыли, и я подумал, что тебя нужно поставить в известность как можно скорее, поэтому я взял на себя ответственность передать тебе их.

Лицо капитана Мэрриота было безучастным.

— Ты был хорошим солдатом, сержант. Я ценю это. Если бы Спраг был жив, он бы сказал свое слово. Я верю, что у тебя не возникнет неприятностей.

Каллаген взглянул на бумагу. Увольнительные документы, датированные почти тремя неделями раньше. Значит, они своевременно прибыли в лагерь Кэйди…

— Спасибо, капитан, — поблагодарил Каллаген. — Большое спасибо.

Он медленно побрел прочь, ощущая боль во всем теле и только теперь начиная понимать, какое трудное испытание преподнес ему Чемпион.

И тут взгляд Каллагена упал на Чемпиона. С разбитым и изуродованным шрамами лицом, он спокойно стоял, охраняемый двумя солдатами.

— Слышал, ты скоро увольняешься. Если тебе когда-нибудь понадобится напарник… скажем, чтобы отыскать затерянные рудники или еще что-нибудь, ты только позови Чемпиона.

— Извини!.. — Каллаген покачал головой, улыбаясь. — Мне следовало бы хорошенько врезать тебе еще раз, но я не уверен, смогу ли.

В пустыне было тихо. На всем обратном пути в лагерь Кэйди они не встретили ни одного индейца. Воздух был горячий, но не таил в себе злобы. Они останавливались у Рок-Спрингс, Марл-Спрингс, Содового озера, Пещерного каньона.

Каллаген кивнул в сторону последнего.

— Там есть места, где человек может спуститься на триста или четыреста футов вниз. Если оттуда посмотреть вверх, то может показаться, что находишься в соборе.

Рифленые колонны розового, бежевого, серого цветов и более темных оттенков нависали над впадинами, под которыми веками жили тайны.

Мелинда подъехала к Каллагену верхом на лошади.

— Морт, что будет теперь? — спросила она.

— Может, найду город, где понадобится генерал, — мрачно пошутил он. — А тем временем я смог бы изучать законы. Тымне подала эту идею.

— Здесь пустыня, — напомнила Мелинда.

— Да, и я буду просыпаться по ночам и помнить ее. Помнить такой, какая она сейчас и какой будет всегда.

— А как же Золотая река?

— Время от времени я буду думать и о ней. Уверен, что она здесь есть, мне кажется, я даже знаю, где она находится. Но если я буду вынашивать свою мечту целых тридцать лет, как это делают некоторые охотники за удачей, то в итоге получится больше, чем кувшин золота.

Предвечерние горы отбрасывали тени по пустыне, на склоне ветер заигрывал с песком, заставляя его сначала кружиться в вихре, потом позволяя падать. Река Мохава, вдоль которой они ехали, время от времени покрывалась рябью, спеша вперед к своей судьбе. Дальше она исчезнет где-то в песках и снова возродится в темных, безмолвных пещерах, которые прячутся глубоко под землей. И повсюду на своем пути она будет ронять крохотные крупинки, до которых так охоч род человеческий.

— Надеюсь, ее никто никогда не найдет, — сказала Мелинда. — Но она должна быть здесь всегда просто для того, чтобы ее искали люди.

Луис Ламур Килроун

Глава 1

Всадника, въезжавшего в ворота форта, Бетти Консидайн заметила сразу. Прикрыв глаза рукой от солнца, она разглядывала унылую фигуру, обратив внимание на усталую поступь лошади, которая с трудом переступала по твердой, спекшейся глинистой поверхности компаунда ^[20].

Небритый наездник в шляпе с полями и дырой от пули в тулье направлялся к зданию, где размещался штаб. Его темные волосы вились кольцами, обрамляя лицо, и спускались на воротник выгоревшей рубашки. Когда он покинул седло, Бетти отметила низко висящий револьвер, узкие бедра и мощные плечи.

Гость остановился в нескольких шагах от нее, и она ясно увидела старый шрам на щеке. Его худое, загорелое лицо выглядело изможденным, а в глазах застыло выражение смертельной усталости. На воротнике и плече выцветшей голубой рубахи виднелось пятно засохшей крови.

Стянув с головы шляпу, он шлепнул ею по ноге, стараясь сбить с нее пыль, но даже такой невинный жест оказался ему не по силу, он покачнулся и тяжко оперся на загородку.

Бетти подбежала к нему и положила руку на плечо.

— Вы ранены? — быстро спросила она. — Что случилось?

Он поднял к ней посеревшее, по-видимому от потери крови, с глубокими морщинами лицо:

— Все в порядке. Благодарю вас.

От него исходил сильный запах пота, смешанный с запахом пыли и лошади. Он явно с трудом заставил себя взбодриться и, несмотря на измученный вид, держался немного надменно.

— Кто командир? — спросил приезжий.

— Адъютант, майор Пэддок.

Он уже собирался повернуться, но при упоминании имени его плечи дернулись, как от удара. Гость взглянул на Бетти, и в его глазах не осталось и тени былой усталости.

— Вы сказали — Пэддок? Уж не Фрэнк ли Белл Пэддок?

— Да. Вы его знаете?

Прищурившись, он оглядел компаунд, как будто видел его впервые. Под лучами раскаленного добела солнца ветхие глинобитные постройки, образующие прямоугольник вокруг плаца, как бы слились с землей. Дома, где жили офицеры, штаб адъютанта, лавка маркитанта, пекарня, магазин, интендантские склады, кузница, коррали и стойла — вот и весь нехитрый набор обычного военного поселения.

Жара, пыль, нещадно палящее солнце.

— О Боже! — тихо произнес он. — Фрэнк Белл Пэддок!

Открыв дверь дома, где размещался штаб, мужчина вошел внутрь.

Вся жизнь Бетти Консидайн была связана с армией. Единственная дочь генерала Пэта Консидайна и племянница Картера Ханлона, капитана и военного хирурга, она воспитывалась в соответствии с армейским уставом. Ей уже пришлось пожить в десятке разных фортов, а после смерти отца она переехала к тете и дяде. Бетти была в курсе всех гарнизонных сплетен и хорошо знала, как, впрочем, и все остальные, историю майора Фрэнка Белла Пэддока.

Если незнакомец так отреагировал на присутствие здесь майора, то он, вероятно, встречался с ним раньше, но довольно давно. После войны Пэддок считался одним из самых блестящих офицеров, подавая большие надежды и уверенно глядя в будущее. Но с тех пор с неизменным постоянством опускался все ниже и ниже, сохраняя единственное пристрастие — к бутылке. И, наконец, год назад очутился в новом, временном и самом отдаленном форте.

Разговор с незнакомцем пробудил у Бетти Консидайн любопытство, и она задержалась под навесом лавки маркитанта.

Привыкшая к мужскому обществу, Бетти не проявляла никакого интереса ко второй половине человечества, но незнакомец в потрепанной одежде, который знал Фрэнка Белла Пэддока в годы его славы, заинтриговал ее.

Если этот человек знал Пэддока, то они скорее всего встречались либо на Востоке, либо в Европе, но более типичного представителя американского Запада она никогда не видела. Он мог быть и военным… хотя по его внешности такого не скажешь.

Жизнь майора Фрэнка Белла Пэддока для всех окружавших его представляла собой открытую книгу до какого-то момента, однако было в ней что то, случившееся в Париже, о чем никто ничего не знал, но догадки строили все.

Капитан Пэддок служил военным атташе в американском посольстве во Франции. В то время красивым, атлетически сложенным молодым офицером восхищались даже старшие по званию. В Париже он познакомился и женился на Дениз де Каслу, известной красавице из старинного знатного рода, но со средним достатком. Семья гордилась тем, что воспитала целую плеяду прекрасных солдат и моряков, мужчин, отличавшихся смелостью и высоким чувством чести.

Но что-то случилось через год после свадьбы, с тех пор началось падение Фрэнка Белла Пэддока.

Его неожиданно освободили от должности в Париже, и он вернулся в Штаты. Ненадолго задерживаясь в разных местах службы, наконец оказался в дальнем форте в Дакоте, а потом его откомандировали в Монтану.

И вот теперь длинная дорога вниз привела Фрэнка Белла Пэддока адъютантом в форт, где стояли лишь четыре недоукомплектованных эскадрона кавалерии. Поскольку майор всегда был навеселе, ему не доверяли командование во время боев. Он давно оставил надежду на повышение и просто доживал до пенсии, которая светила ему еще очень нескоро, ведь Пэддоку даже не была и сорока лет.

Вот такого сломленного судьбой человека встретил Барни Килроун, когда, миновав секретаря, вошел в кабинет. От блестящего офицера, лощеного и самоуверенного, каким он помнил его, не осталось ничего. Некогда красивые черты лица огрубели и отяжелели, в волосах появилась ранняя седина. Но что больше всего поразило Барни, так это полная покорность року, безнадежность, которые пронизывали весь облик майора. Пэддок поднял глаза, и в них засветилась злоба, когда он узнал Килроуна.

— А… — как будто выдохнул он. — Опять ты.

— По делу, Пэд, и очень неприятному. Эскадрон «И» разбит… стерт с лица земли. Бэнноки ударили по нему из засады в Литтл-Оухи.

Майор бросил взгляд на ставшие вдруг бессмысленными бумаги на столе. Девятнадцать человек… Кто-то убит, кто-то, возможно, попал в плен… Лучше им умереть. Если и удалось кому-то спастись, то за ними теперь охотятся как за крысами на кукурузном поле.

— Полковник Уэбб?

— Я не знаю его в лицо, Пэд, да и опознать кого-то там невозможно.

Мозги Пэддока, затуманенные виски и медленно шевелившиеся из-за долгого сидения над бумагами, отказывались быстро отреагировать на сложившуюся ситуацию. Надо было что-то предпринимать… Но что?

К тому же он буквально разрывался между двумя проблемами — военной и человеческой. Перед ним стоял тот, из-за кого вся жизнь его пошла наперекосяк. Само присутствие Барни подтверждало, что годы ожиданий прошли не напрасно. Наконец-то он явился к нему, но когда уйдет, то заберет с собой все, что связывало его с жизнью, что осталось еще от того удалого молодого офицера, каким был когда-то Фрэнк Белл Пэддок.

— Ты приехал за Дениз?

— Не будь дураком, Пэд! — Раздражение прорвалось несмотря на усталость. — Она любит тебя. И всегда любила. Она твоя жена.

— Она предана, поверь мне. Она… как это говорят французы? Корректна? Но любит только тебя. — Он откинулся на спинку стула. — Дениз стала еще прекрасней, чем раньше, Барни, и вот теперь ты приехал, чтобы забрать ее. Я ведь знал, что так и будет.

— Ради Бога, Пэд, забудь! Я представления не имел о том, что ты здесь, пока какая-то девушка во дворе не сказала мне об этом только что. Живу в постоянных разъездах. Уже много лет даже не вспоминал о Дениз, уверен, что и она забыла обо мне.

Часы отстукивали минуты, отчаянно жужжала и билась о стекло муха, пытаясь выбраться из душной комнаты. Барни Килроун нарушил молчание первым:

— Пэд, ты тут командир. Это твоя проблема… вся целиком.

— Командир? — Слово, как удар молотка, пробило брешь в коконе самосожаления, которым Пэддок окутал себя. Командир? Что он может сделать с тремя эскадронами? Тремя?.. — О Боже! — Вдруг он вскочил с белым как мел, перекошенным лицом. — Эскадрон «М»… он должен встретиться с эскадроном «И» у Норт-Форк.

Барни Килроун стоял, держась за край стола, и изо всех сил старался побороть усталость. Он думал об эскадроне «М», кучке измотанных людей, которые ехали сейчас, чтобы встретиться с разбитым эскадроном, с мертвецами… И кто их ждет?

Бэнноки!

Дисциплина, въевшаяся в плоть и кровь солдата, начала брать верх в голове майора Фрэнка Пэддока — мысли стали приобретать стройность. Он, конечно же, не имел плана на столь непредвиденный случай. Но вспомнил хотя бы о своих обязанностях. Надо предупредить эскадрон «М»… Во что бы то ни стало!

В форте оставалось два неполных эскадрона. Замысел бэнноков, очевидно, состоял в том, чтобы разгромить гарнизон по частям. Поэтому индейцы, которыми командовал хитрый и осторожный человек, напали из засады на эскадрон «И» прежде, чем он соединился с эскадроном «М».

Разбив один эскадрон, Таинственный Пес мог теперь спокойно заняться вторым. Если бы он знал, что форт предупрежден, то стал бы подстерегать подкрепление, которое должно прийти… и, уж конечно, наверняка разведал бы, сколько солдат осталось в форте, сколько может покинуть его.

— Ему нужен форт, — вслух произнес Пэддок. — Он хочет захватить боеприпасы, оружие, провиант и лошадей. Если ему удастся выманить и уничтожить большую часть гарнизона, он ударит здесь… — Майор вдруг неожиданно замолчал и взглянул на Килроуна: — Барни, а как ты пробрался сюда? Тебя видели?

— Если бы меня видели, я не стоял бы перед тобой. Они могут наткнуться на мои следы, вернувшись на поле битвы.

— Только если они намеренно не позволили тебе пройти и выманить еще один эскадрон из форта. — Пэддок опять сел.

Настало время принять какое-то решение, а Фрэнк Белл Пэддок ничего не мог придумать. Ему нужно было время… время. Все зависело от того, как он сейчас поступит. Если эскадрон, посланный на помощь эскадрону «М», будет перехвачен до их встречи и разбит, то форт не сможет противостоять возможному натиску бэнноков.

И только тут он заметил, в каком состоянии находится человек по другую сторону стола.

— Послушай, Барни, — ты с ног валишься. Пойдем ко мне домой.

Килроун колебался:

— Лучше проводи меня в казарму или в конюшню… но не к себе домой.

— Не дури. — И Пэддок взял Килроуна под руку. В конце концов, подумал он, лучше сразу поставить все точки над «i». После стольких лет мучительного ожидания любая развязка станет облегчением.

Заметив, что мужчины выходят из штаба, Бетти Консидайн быстро подошла к ним:

— Майор Пэддок, я могу чем-нибудь помочь?

Возможно, присутствие четвертого человека разрядит ситуацию…

— Спасибо, — ответил он. — С удовольствием приму вашу помощь. Нашему гостю надо хорошенько отдохнуть. К тому же он, кажется, ранен.

Когда они подошли к дому Пэддока, дверь открывала Бетти, и она не могла не обратить внимание на выражение лица Дениз Пэддок, когда та увидела незнакомца. Сначала она замерла, потом побледнела, но тут же взяла себя в руки.

— Проходите, пожалуйста, — пригласила она.

Дениз провела их в свободную спальню и помогла мужу стащить с гостя изодранные, видавшие виды сапоги. Заметив пятна крови на воротнике, нашла перевязанную рану.

Заглядывая через плечо Дениз, Бетти спросила:

— Он спасался от индейцев?

Но в этот момент Килроун, который каким-то чудом еще держался на ногах, пока его вели в спальню, упал на кровать без сознания.

— Почему ты спросила об этом?

— Рану перевязывали индейцы. Я уже видела такое.

Пэддок смотрел на человека, лежащего на постели. Нет, он был в сознании, просто крепко спал. Индеец перевязал ему рану… И он отрицает, что его видели бэнноки.

Дениз сняла повязку, и Пэддок стал разглядывать рану.

— Рана давнишняя, — заметил он.

— Дня три, — предположила Бетти, — или четыре. — За последние годы девушка часто помогала дяде лечить раненых, поэтому говорила уверенно.

Индейская повязка на ране. Но на многие мили вокруг здесь не было ни одного дружественно настроенного индейца. Выходит, Барни ранили несколько дней назад и прибыл он из самого сердца Индейской Территории.

Предположим — а предполагать тут можно что угодно, — предположим, этот человек перебежчик и принес дезинформацию. Не самый ли лучший способ рассредоточить силы форта и оставить его без защиты?

Пэддок приказал себе забыть все, что знал о прошлом капитана Килроуна. Сейчас он не имеет права думать даже о Дениз. У него слишком мало времени. Он должен принять решение.

Капитан Меллетт со своим эскадроном «М», в составе которого было сорок семь человек, должен добраться до Норт-Форк завтра к заходу солнца. Маловероятно, что индейцы решат атаковать их до наступления рассвета следующего дня. Не исключено, что какой-то чудом выживший в бойне солдат из эскадрона «И» проберется к Меллетту и предупредит его. Шанс, безусловно, ничтожный. Правда то, что Меллетт -офицер очень опытный и осторожный, но в ловушку может угодить даже самый умный.

Каждая минута промедления приближала Меллетта и его людей к возможной трагедии. На них готовились напасть из засады. И только решение майора Фрэнка Белла Пэддока могло спасти их от жестокой и бессмысленной гибели. А если послать отряд на помощь Меллетту, то форт останется практически беззащитным перед врагом.

И решение командира должно основываться на утверждении одного человека — человека, которому, как он сам считает, нельзя доверять… или можно?

Пэддок закрыл за собой дверь и вышел на улицу, в жару и пыль. Если бы он мог выставить еще один эскадрон, который ударил бы по бэннокам, пока те атакуют Меллетта, тогда противник оказался бы между двух огней, и с ним можно было бы покончить. Заманчивая идея. Удача покроет все его прошлые промахи.

Но при этом возникала проблема, полная неопределенности, не поддающаяся решению: сможет ли он вовремя вывести на позиции эскадрон «К», чтобы помочь Меллетту? Посмеет ли оставить форт без прикрытия? А вдруг индейцы уже учли такой маневр и подготовились к атаке на форт, зная, что в нем осталось всего несколько солдат?.. И вдруг эскадрон «К» не успеет догнать Меллетта или сам попадет в ловушку?

Майор вернулся в кабинет и стал рассматривать карту, висевшую на стене. До Норт-Форк девяносто миль. Эскадрону «К» необходимо по меньшей мере тридцать шесть часов, чтобы покрыть такое расстояние, и это при условии, если ему удастся благополучно преодолеть опасную местность, где можно в любой момент наткнуться на врага.

Он опять задумался о человеке, от которого исходила информация.

Что делал в Неваде капитан Килроун, некогда считавшийся самым удалым и романтичным офицером в армии? Почему он вел себя как перебежчик?

Сам Фрэнк Белл Пэддок очень изменился, но он знал, почему так случилось, а что же произошло с Килроуном?

Глава 2

Три окна кабинета Пэддока выходили на разные стороны. Со своего места за столом он мог смотреть в каждое из них, но то, что он видел, ему явно не нравилось.

Из одного окна открывался вид на горы, с голыми безлесными склонами в нижней их части. Они выглядели прекрасными в своем холодном одиночестве. Но пейзаж не вызывал в нем высоких чувств, как и простиравшаяся равнина, за другим окном она представляла собой ровное, выжженное пространство, уходившее за горизонт. Окно прямо напротив него, возле двери, выходило на плац, и из него виднелись старые обшарпанные строения, лепившиеся друг к другу.

Таким образом, со своего места за столом майор видел всех, кто передвигался по двору, а также тех немногих, кто входил и выходил из его дома. Он питал отвращение к этому форту и не сомневался, что Дениз разделяла его чувства.

Дениз, когда-то блиставшая в Париже и Вене, нашла себе здесь всего двух подруг — конечно же, Бетти Консидайн и Стеллу Риболт, жену лейтенанта Августа Риболта. Была у нее и еще одна приятельница — Мэри Толл Сингер, достаточно образованная индианка из племени шошонов, дружбу с которой Пэддок не одобрял.

На хорошенькую умненькую девочку обратила внимание жена полковника, еще одна душа, страдавшая от одиночества. За неимением ничего лучшего она взяла ее в дом, научила читать, писать, шить и вообще вести себя как леди. Со всей страстью пытливой юности девочка полюбила литературу. Тем или иным путем, но Мэри доставала книжки и читала их. Читала все, что попадалось под руку — от незамысловатых детских сказок она постепенно дошла до романов, исторических книг и поэзии.

В форте она работала клерком, помощником маркитанта, сдержанного серьезного человека. Пользуясь подсказками Мэри, он получал прибыль от сделок с индейцами, уважал ее за сметливый ум и платил ей столько же, сколько платил бы любому другому человеку на этом месте.

К красивой и строгой индианке в замкнутом обществе маленького поселения относились как к белой девушке. И причиной этому служило не только доброе расположение к ней маркитанта, но и всем известная дружба с Дениз Пэддок.

Фрэнк по-прежнему смотрел в окно, пребывая в мрачном настроении. И думал о том, что Дениз преуспела там, где он потерпел фиаско; ведь, живя в этом Богом забытом форте, она ухитрилась создать свой собственный мир, в котором чувствовала себя спокойно и уверенно. Старший офицер форта был холостяком, поэтому Дениз взяла на себя роль хозяйки на всех общественных мероприятиях, которые происходили здесь.

Дениз совершенно не волновало, что жены других офицеров возмущались ее дружбой с Мэри Толл Сингер и старались выказать ей свое презрение. Однако друзья — Стелла Риболт и Бетти Консидайн — разделяли ее отношение к Мэри, да и во всем остальном их взгляды сходились.

Стелла Риболт прожила двадцать восемь из своих сорока восьми лет в разных фортах, расположенных по большей части на границе. Ей нравился Запад и люди, поселившиеся здесь. Она прекрасно знала все законы гарнизонной жизни и принимала их как жизненную неизбежность, как, например, восход и заход солнца, поэтому никогда ни с кем не конфликтовала. Давным-давно она смирилась с тем, что ее муж не поднимется выше командира роты, и уже не переживала из-за этого. А порядочный надежный человек Гус Риболт любил свою жену и работу. Он всегда подчинялся дисциплине и общественным правилам, но в то же время прекрасно понимал, когда можно поступить иначе, чем думают остальные, не нанеся при этом ущерба моральным устоям своих людей или безопасности форта.

Поначалу она отнеслась к Дениз настороженно. Зная о ее прошлом, ожидала встретить высокомерную особу. Но в первый же день их встречи та дружески улыбнулась ей и, протянув руку, сказала: «Мисс Риболт, я в форте новичок. Пожалуйста, не дайте мне наделать тут ошибок».

Следующее утро открыло череду приглашений «на чашечку кофе», сначала от Стеллы Риболт, потом от мисс Ханлон, а на третий день, уже достаточно обустроив свой дом, Дениз смогла пригласить всех к себе. Женщины позавидовали тому изяществу и красоте, с которыми она принимала их.

Дениз старалась справляться с любой ситуацией, в которой оказывалась, и никогда не жаловаться.

Фрэнк Пэддок сидел, покусывая усы. Он ненавидел это место еще и потому, что оно стало как бы символом его поражения.

Мало кто мог похвастаться столь же блестящим началом карьеры, как он. Лучший шанс на успех редко кому выпадает на долю. Когда он заканчивал учиться, сокурсники бились об заклад, что Пэддок первым из класса получит звание генерала, и оспаривавших такую точку зрения не было. И вот теперь он здесь, забытый всеми.

И ему представился шанс, впервые за долгие годы, возможно, последний шанс в его жизни. Если он сможет добраться туда и разгромить индейцев, если он сможет нанести им сокрушительный удар…

Больше ему ничего сейчас не нужно. А друг-репортер, который как раз путешествовал по Западу, мог достойно описать это событие.

Тогда, возможно, его продвинут по службе или даже переведут в какой-нибудь восточный форт. Он прекрасно осознавал, что это значило бы. У него появился шанс!

И тут же его охватило острое желание выпить. Бутылка, почти полная, стояла рядом, в нижнем ящике, до нее ничего не стоило дотянуться. Но он удержался.

Да, он честолюбив, но в первую очередь он военный, и не просто военный, а командир. От его решения зависели жизнь и смерть людей. Все, что он сейчас предпримет, должно иметь жесткое логическое обоснование. Он не может совершать поступки, которым впоследствии не сумеет дать объяснения.

Эскадрон «И» разбит, полковник Уэбб погиб — таковы факты. Килроун мог быть изменником, но Пэддок не хотел идти на поводу своих подозрений. Тем не менее забывать о них не следует.

К этому времени Меллетт уже, наверно, разбил лагерь. Дай Бог, чтобы он выбрал достаточно защищенное место для стоянки и обследовал местность вокруг, пока еще светло.

Бэнноки не будут атаковать эскадрон, пока он находится в лагере, им хорошо известно, каков солдат Меллетт. Они попытаются напасть на него на марше, наверно, ближе к конечной точке пути. Но будут постоянно следить за ним, так что времени у Пэддока очень мало.

Он уже решил, что сам поведет эскадрон. Его шанс там — на поле битвы, а не здесь, за столом. Ему был отчаянно нужен Гус Риболт. На этого твердого, надежного, стопроцентного солдата он мог бы спокойно оставить форт. Но лейтенант Риболт и еще шесть человек сопровождали повозку с деньгами и должны вернуться только через три дня. К этому времени вся острота момента спадет и дело уже решится так или иначе…

Пэддок знал, что для победы, по-настоящему решающей победы, ему потребуется несколько человек. И он пришел к решению забрать всех и оставить форт без прикрытия. Мужчина при необходимости должен идти на риск, и майор хотел рискнуть, предположив, что бэнноки захотят сначала покончить с Меллеттом и эскадроном «М», а уж потом нападут на форт. Он старался не думать о другом варианте, как и о Дениз, кроме того, что делает все во имя нее.

Фрэнк надеялся, что успех операции будет означать для него перевод на Восток, лучшую жизнь, хорошую должность, может, даже в Вашингтоне, где такая жена, как Дениз, даст ему дополнительные плюсы. Это будет означать уход от того, кем он стал, и возврат к тому, кем он был.

Бетти Консидайн встала из-за стола и на цыпочках подошла к двери спальни. Килроун дышал спокойно. Она тихонько проскользнула в комнату, подошла к кровати и стала разглядывать лежащего мужчину.

Он показался ей очень привлекательным. Вытянувшийся во всю длину, необычный гость выглядел очень высоким и худым, но плечи у него все равно оставались широкими. Когда она осматривала его рану, то заметила штук шесть шрамов на теле либо от ножа, либо от пули… и по крайней мере один из них оставила стрела.

— Правда, он прекрасен? — спросила Дениз.

Бетти обернулась и посмотрела на Дениз.

— Да-да, правда, — ответила она и вдруг добавила: — А почему он приехал сюда? Мы же так далеко от дорог.

— Для кого угодно, но не для него. Ведь это Барни Килроун. — Видя, что имя ничего не значит для Бетти, Дениз продолжала: — Семь лет назад или около того стоило только назвать его и тебе тут же рассказали бы сотню баек о нем, и все разные.

— Ты знала его раньше?

— О, это длинная история с довольно болезненными воспоминаниями. — Произнеся столь интригующие слова, Дениз направилась в кухню, а Бетти последовала за ней.

— Пожалуй, приготовлю кофе. — Хозяйка сняла с полки Жестяную коробку и спросила: — Ты присутствовала при его разговоре с Фрэнком?

— Нет.

Дениз молча засыпала кофе и залила его кипятком. Бетти изнывала от любопытства и наконец, потеряв терпение, робко задала вопрос:

— Что он за человек?

— Барни? Большинство женщин видело в нем романтического героя. В нем всегда было что-то театральное. Всюду, где он появлялся, что-то обязательно случалось, и непременно с его участием. Мне кажется, многие мужчины просто завидовали ему.

— Ревновали?

Дениз помолчала, бросив на Бетти холодный задумчивый взгляд, как бы стараясь понять, не вкладывает ли девушка особый смысл в свой вопрос.

— Некоторые — да, — ответила она наконец, — хотя имели для этого гораздо меньше оснований, чем они полагали. Ему тогда исполнилось двадцать пять, — продолжала она, — но выглядел он старше своего возраста, так как повидал больше и сделал больше, чем другие, с которыми мы общались. Уверена, по крайней мере, половина женщин, его знакомых, были влюблены в него. Когда мы впервые встретились, все только и говорили о нем. Не успел он пробыть в Париже и нескольких дней, как уже сражался на дуэли с каким-то газетчиком из-за того, что тот отпускал нелестные комментарии о танцовщице, которой увлекся Барни.

— На дуэли? Ты имеешь в виду настоящую дуэль?

— Барни предложил поединок на саблях, но его противник, француз, выбрал рапиры, надеясь, что американцы не владеют ими. И он глубоко заблуждался — Барни оказался прекрасным фехтовальщиком. В результате газетчик попал в больницу, а Барни стал знаменитостью.

Дениз замолчала и подняла глаза, прислушиваясь. Она хорошо знала шаги Фрэнка, а Бетти догадалась, кого она ждет, потому что и раньше не раз видела, как Дениз ловит звук шагов мужа. Но когда он вошел, обе женщины застыли в изумлении. Майор был абсолютно трезв, а его глаза сверкали решимостью, что выглядело совсем непривычно для нынешнего Фрэнка Пэддока.

Говорил он кратко и уверенно:

— Дениз, случилась беда. Эскадрон «И»… разгромлен. Полковник Уэбб убит. — Они не отрываясь смотрели на него, не в силах постичь чудовищность происшедшего. Трагедия уже коснулась их. Обе жили в фортах в тех районах, где шла война с индейцами, и каждая понимала, как быстро может настигнуть смерть. Но чтобы целый эскадрон… и полковник Уэбб! — Я взял на себя командование. — Голос Фрэнка звучал твердо, Бетти не помнила, чтобы он когда-нибудь говорил так, даже Дениз видела его таким очень редко. — Утром я поведу эскадрон «К».

Он сел и обрисовал ситуацию, сложившуюся с капитаном Меллеттом. Его непременно надо предупредить, и если эскадрон «К» подоспеет вовремя, то вместе они смогут застигнуть индейцев врасплох и разбить их раз и навсегда. Эскадрон выедет до рассвета.

Он не упомянул о своих опасениях относительно того, что сам форт может подвергнуться нападению, и старательно гнал от себя мысль о том, что рискует потерять запасы оружия, боеприпасов, продовольствия, заготовленные для осенней кампании. Вполне вероятно, бэнноки знали о них, и он бы не удивился, если бы секретные сведения они получали от осведомителя из самого форта. Но майор рассчитывал на быструю и решительную победу, которая предотвратит возможное нападение на форт. Да, в форте останется чисто символический отряд, и командир ясно осознавал, насколько малочисленным он будет после того, как по его плану пополнится эскадрон «К».

Рассказ о том, что случилось с эскадроном «И», потряс Бэтти. Она прекрасно знала в нем всех, всех до единого парня, как сказал бы ее дядя. Капитан Том Уитни был постоянным партнером дяди по висту и часто сиживал у них дома. Сержант Билл Джордан, еще будучи рядовым, учил ее ездить верхом. Форт — его первое место службы. А суровый, спокойный Хоффер был офицером в прусской армии! Никто не знал, почему он вдруг оказался на западной границе… просто его никогда не спрашивали об этом.

Риан недавно приехал сюда из Ирландии… Джонсон, которого в Штатах звали как-то иначе… И Спинарски, угрюмый славянин, говоривший только о любимых им лошадях.

Все погибли… убиты!

Капитан Меллетт скоро должен встать лагерем… Последний лагерь эскадрона «М»? Завтра они отправятся навстречу своей судьбе в Норт-Форк.

Бетти помнила это место: как-то в более спокойные времена они устраивали пикники в живописных холмах, прекрасных в своей первозданной дикости и уединенности. Но сейчас, когда шла война, индейцы могли заманить туда солдат в смертельную ловушку.

Эскадрон «М» насчитывал сорок семь человек, из них, пожалуй, двадцать имели право называться закаленными в боях ветеранами, трое из которых воевали с Круком на Роузбаде, двое сражались с кочизами в Аризоне. Четверо добровольно пошли на службу в прошедший огонь и воду пятый кавалерийский полк. И только шестеро были молодые солдаты. Правда, поговаривали, что один из них уже служил где-то и дезертировал… но его об этом тоже никто не спрашивал.

Строгий, взыскательный командир Меллетт прошел через Гражданскую войну и дослужился до звания полковника. Потом пошел воевать с индейцами, но уже в более низком чине. Такое тогда частенько происходило и со многими другими военными.

Говорили, что за его спиной двадцать лет тяжелейшего армейского труда, которые, естественно, наложили отпечаток на его характер и внешность.

Дениз принесла кофе.

— Кто бы мне сказал, где Килроун получил пулю, — задумчиво произнес Пэддок, — и кто лечил его.

— Фрэнк, ты ведь знаешь Барни… Он может иметь друзей среди индейцев. У него нет никаких предубеждений.

Пэддок отпил кофе. Если все пойдет так, как он запланировал, то кто останется в форте? Маркитант, грузный пятидесятипятилетний человек; два кузнеца, которые умели отлично подковать лошадь и даже выполнить какие-то несложные обязанности ветеринара; один линейный сержант, больной в настоящее время; четыре погонщика; несколько поваров и трое в караулке, при необходимости они тоже могут сражаться.

В лучшем случае наберется бойцов пятнадцать… явно недостаточно при нападении.

Этот форт, как и большинство других на Западе, не был фортом в прямом смысле слова. Всего лишь группа строений, расположившихся вокруг плаца. Пэддок никогда не задумывался об их обороне, так как казалось, что такая проблема не возникнет. Обычно в форте находилось достаточно людей, и индейцы не решались нападать на него. Но не это сейчас занимало его мысли.

Хладнокровно, даже, можно сказать, с ледяным спокойствием, майор заставил себя не думать о форте. С ним не должно ничего случиться. Бэнноки сконцентрируют все свои силы вокруг Меллетта, а Пэддок подберется к ним внезапно. Пусть индейцы побольше увязнут в сражении, прежде чем он атакует, тогда победа будет более решительной.

Войска давно страдали недоукомплектованностью. Поскольку никто не ожидал серьезных столкновений, с пополнением не спешили. По правилам эскадроны формировались из семидесяти восьми всадников, но только немногие из них имели полный комплект бойцов.

Пэддок вспомнил, как Уэбб неоднократно писал рапорты с просьбой прислать еще людей. Но набирать новых рекрутов было делом нелегким, хотя при этом даже не предъявляли требований к грамотности и гражданству. В результате половину завербованных составляли иностранцы, хорошо, если ирландцы, дисциплинированные и обученные, великолепные в бою.

Кого же оставить командиром форта? Конечно же, не Приора. Лейтенанту Идену Приору не занимать храбрости, но порой ему не хватало здравого смысла и опыта. Кроме того, он презирал индейцев как воинов и рвался в бой, чтобы доказать свою смелость. Как бы события ни повернулись, форт должен только защищаться.

Мысли его опять вернулись к Барни Килроуну. Почему он очутился здесь? Что делает в этом захолустье на краю света?

Глава 3

Когда Барни открыл глаза, в комнате царил полумрак. Керосиновая лампа горела, но ее затенили так, чтобы свет не потревожил его сон. Какое-то время он лежал не двигаясь и только прислушивался, что уже давно вошло у него в привычку, поскольку ему приходилось много путешествовать.

Его голова сразу заработала. Он вспомнил, как попал сюда и каким измученным был. Даже сейчас ему не хотелось двигаться, хотя он и понимал, что это необходимо. Но что-то он еще не успел тут сделать?

Он доложил майору Пэддоку о судьбе эскадрона «И» и гибели командира форта. Таким образом командование фортом принял Фрэнк.

Он не отводил взгляда от островка света на потолке как раз над лампой, фитилек в которой сильно прикрутили. Из-за ширмы до него донеслось едва слышное шуршание — там кто-то двигался, и этот кто-то ждал, наблюдая за ним.

Он не нуждался в уходе, его рана уже почти зажила, но осталась слабость. Плюс тяжелая дорога.

Пэддок… До чего же он изменился! Куда девалась его решительность? Лицо его стало одутловатым, и вообще он выглядел как побитая собака. Черт побери, что же человек сделал с собой… да-да с собой — и с Дениз.

Килроун попытался сесть, и кровать заскрипела под ним. И в ту же минуту он услышал быстрое движение за ширмой, а когда откинулся на подушку, появилась девушка и склонилась над ним. Он узнал ее: та самая, которую он встретил, когда въезжал в форт.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего… пока. Но утром командир отправляется в поход.

— Пэддок? Вы хотите сказать, что он едет на встречу с Меллеттом? Но зачем? — Он сел на кровати и спустил ноги на пол. — Я должен встать.

— Как? Почему вы не хотите, чтобы он ехал?

Килроун уже собрался ответить ей, но вдруг заколебался. Не стоило пугать ее. Ему необходимо поговорить с Пэддоком.

Несмотря на протесты Бетти, он оделся и заглянул в кухню. Там хлопотала Дениз. Он смотрел на нее через комнату — Боже, она прекрасна как прежде, немного постарела, не так весела, но сдержанная и очаровательная как всегда.

— Мне нужно увидеть Фрэнка, — произнес Барни.

— Сначала выпей кофе. Ты еще недостаточно здоров, чтобы много ходить.

Он взглянул на часы. Скоро полночь, но в форте никто не спал. Мужчины готовили снаряжение к утреннему походу, а может, они выступят и раньше. Он взял чашку кофе, пытаясь заранее продумать, что скажет Пэддоку. Ведь он штатский, а Фрэнк все же опытный командир.

Пэддок услышал, как Барни разговаривал с сержантом, и вышел из своего кабинета. Он выглядел лучше, даже его лицо, казалось, стало менее дряблым.

— Фрэнк, ты собираешься идти к ним на подмогу? — спросил Килроун.

— Мы должны положить индейцев на обе лопатки, — последовал ответ, — Зайдем с юга, когда они начнут атаковать Меллетта.

— А как же форт?

— Об этом не стоит беспокоиться. Мы так зажмем их, что у них просто не будет возможности думать о нападении на форт.

Голос Барни Килроуна звучал спокойно:

— Не делай этого, Фрэнк. Им нужен форт. В сражении с эскадроном «И» участвовало минимум двести воинов, а сейчас с юга к ним идет подкрепление пайютов. Думаю, там соберется около тысячи воинов, а то и больше.

— Тысяча! Барни, ты сошел с ума. Бэнноки никогда не смогут выставить такое войско, даже если к ним присоединятся пайюты.

— Поверь мне, Фрэнк, их очень много.

Пэддок отвернулся. Он не хотел этого слышать и старался побороть чувство вины, которое росло в нем. Майор знал, что сильно рискует, но не желал признаваться в своих сомнениях даже себе. Если он будет сидеть на месте и не двинет солдат сейчас, то все его планы рухнут.

Конечно, он может остаться здесь, и никто не возразит против того, что охранять форт от возможного нападения — самое главное. Но есть и другой вариант — его победа, а затем — броские заголовки газет, перевод в какой-нибудь восточный форт. Вот его цель.

— Меллетту нужна подмога, — упрямо твердил он. — У нас есть шанс разбить краснокожих раз и навсегда. Я должен прийти к нему на помощь в момент их нападения на него. — Он повернулся и посмотрел на Килроуна: — Поедем с нами, если чувствуешь себя достаточно хорошо.

— Я останусь здесь, — спокойно ответил Килроун.

Пэддок бросил на него ледяной взгляд.

— Пусть будет так, — согласился он и спросил с открытой неприязнью: — Ты будешь здесь, когда я вернусь? Или воспользуешься моим отсутствием, чтобы увезти Дениз?

Килроун не сдержал гнева:

— Черт побери, Фрэнк, у Дениз своя голова на плечах! Никому не удастся взять и увезти ее куда-либо! Я уже говорил тебе, что она любит тебя и всегда любила.

Он повернулся и вышел. Холодная, тревожная ночь как бы предупреждала. Килроун стоял и наблюдал за переполохом в форте. Без сомнения, где-то поблизости шнырял какой-нибудь индеец, который тоже не оставил без внимания эти сборы и радовался. Очень скоро он сообщит обо всем своим.

Килроун вполне осознавал, что он здесь чужак, можно сказать перебежчик. Он больше не служил в армии и не имел ничего общего с ней. Но внутри все же билась военная жилка, его волновала память об армейской жизни, запах конюшен, кожи, пороха. Трезво оценивая ситуацию, он следил за сдержанной суетой, охватившей всех, видел свет в окнах и представлял эти скорые прощания, видел женщин, прячущих слезы, и мужчин, скрывающих за показной грубоватостью свои страхи — страхи не за себя, а за свои семьи в случае, если им не суждено вернуться.

Он уже проходил через это не раз: и в лагере у Дейт-Крик, и в форте Рили, и в полудюжине других фортов. И не то чтобы он сам с кем-то расставался… а это и было самым грустным. Вот и сегодня некоторым здесь не с кем прощаться. И он знал, что они чувствовали. Ты уже сидишь в седле, а женщины прижимаются к своим мужьям до последней минуточки, не желая отпускать их. Ты ждешь, глядя прямо перед собой, и осознаешь, что нет человека, который бы волновался, вернешься ты или нет… кроме лейтенанта, ведущего список личного состава.

Да, предстояло тяжелое сражение. Если Пэддок рассчитывал только на быструю и окончательную победу, то он, вероятно, думал, что перед ним будет противник типа Эгана или Буффало Хорна. Но ему предстояла встреча с иным врагом. Эган — миролюбивый индеец, который не стремился к военным столкновениям, а Буффало Хорн думал только о славе командира Джозефа и мечтал победить его.

Кроме того, силы Буффало Хорна оттягивали события в Орегоне, а здесь форту противостоял Таинственный Пес, и надо хорошо знать индейцев, чтобы понять, кто он такой.

Килроун заметил одинокого наездника, отделившегося от конюшни и направлявшегося к нему. Человек сидел в седле не как кавалерист. Всадник остановился, не доехав десятка шагов, и намеренно закурил, чтобы Килроун увидел его длинное, лошадинообразное лицо с обвислыми усами. Ни выправкой, ни совершенно невообразимой одеждой он даже не напоминал военного. Но лошадь под ним была отменная — мустанг с длинными ногами и хорошей статью.

— Привет, — окликнул его мужчина. — Ты ведь Килроун, так? Видел, как приехал. Однажды встречался с тобой у шайенов.

— Ты кто?

— Меня зовут Бен Хейес. Я разведчик при форте.

— Я путешествовал с юго-востока, — начал Килроун. — У вас здесь намечаются неприятности.

— Я говорил ему.

— Ты знаешь, кто там против него? — спросил Килроун, вынув из кармана сигару, и сам же ответил: — Таинственный Пес.

Хейес пристально посмотрел на него:

— Ты уверен?

— Невысокий, крепкий индеец, кривоногий, с глубоким шрамом на верхней губе.

— Да, это он. — Хейес медленно и смачно выругался. — Это подлый… ужасно подлый человек. И к тому же он хитер, по-настоящему хитер.

— Скажи об этом Пэддоку, ладно? Я уже пытался.

Бен Хейес немного помолчал, а потом добавил:

— Чем больше я думаю об этом, тем меньше понимаю. Таинственный Пес попытается уничтожить Меллетта… Для него победа значительная. Получит еще одно большое перо в головной убор…

Но Барни Килроун резко оборвал собеседника:

— Послушай, Хейес, Таинственный Пес реально смотрит на вещи. Скальп Меллетта — важная добыча для любого индейца, но Таинственному Псу нужен не скальп, ему нужен провиант, лошади и боеприпасы. Если Пес захватит форт, то куда деваться Меллетту? Он кружит вокруг него, привлекает внимание. И сражение состоится у Норт-Форк, но в нем будет участвовать только часть воинов… скажем, половина, если все так, как я думаю. Пес захватит форт и получит ружья, боеприпасы, провиант и много комплектов военной формы.

— Что ты имеешь в виду?

— Пес только наполовину бэннок, он еще и сиу. Когда мальчишкой жил в Дакоте, с парой дюжин ребят организовал банду. Они надевали форму, а потом захватывали и убивали разведчиков, которые считали их армейскими командирами. Используя тот же трюк, Пес повел своих воинов к форту близ Вайоминга. Думаю, он опять повторит маскарад.

— Поговорю с майором. — Но в голосе Хейеса не слышалось уверенности. — Я не гожусь для штабной службы, — добавил он.

— Не шути с этим, Хейес. Я хорошо знаю майора. В молодости он был лучшим командиром, какого я когда-либо встречал.

Несколько минут они стояли молча, думая каждый о своем. Постепенно плац опустел и огоньки в домах погасли. До выступления оставалась пара часов, чтобы вздремнуть. Килроун помедлил, не зная, куда податься, он понимал, что должен вернуться в дом Пэддока и что его там ждали. Но ему совсем не хотелось идти. Хорошо, если еще не ушла та девушка… Как ее звали?

И он впервые серьезно подумал о ней, признал ее по-своему красивой. Но больше всего его поразила ее спокойная уверенность. Он смутно помнил, как она внимательно и деловито осматривала его рану.

— Хейес, я здесь впервые. Представь, что какому-то мужчине придется остаться в форте с женщинами и детьми. Скажи, есть ли тут поблизости какое-нибудь место, куда при случае он бы их спрятал? Я имею в виду какой-нибудь укромный тайник в горах, где можно держать оборону?

— Понадобится время, а его-то и нет. — Хейес посмотрел ему прямо в глаза. — Ты собираешься остаться?

— Я им нужен.

— Тогда удачи тебе.

Бен Хейес поехал к конюшне. Он тоже решил немного вздремнуть.

— Мистер Килроун? — Он обернулся. Рядом стояла Бетти Консидайн. — Вам необходим отдых. Вы еще не набрались сил после ранения и не отдохнули.

— А вы?

— Я тоже устала, — ответила она спокойно, не стараясь вызватьсочувствия. — День был длинный.

Вместе они пошли обратно к дому Пэддока, и все время он старался идти с ней в ногу.

— Я давно задавался вопросом, кто выбирает места для фортов? Они всегда находятся в самых жарких, засушливых, ветреных или холодных точках.

— Я слышала, как вы сказали Бену, что остаетесь здесь.

— Вы же считаете, что мне нужен отдых. Так вот, и отдохну не хуже, чем в любом другом месте. Я всегда говорил: если уйду из армии, то обоснуюсь где-нибудь поблизости от военного форта, где буду просыпаться от сигнала побудки… затем поворачиваться на другой бок и опять засыпать.

Она засмеялась:

— Ну и как?

— А никак. Понял, что не могу жить без армии. Вы знаете, всегда есть соблазн вернуться назад, потому что там надежно.

— Надежно? — недоверчиво спросила она.

— Именно так. Завербовался в армию, — за тебя все решают. Если ты офицер, то существуют определенные правила, в соответствии с которыми все идет по заведенному порядку. Случилось что-то не так или ты допустил ошибку, — всегда можно свалить вину на кого-то другого. Тебе нет нужды беспокоиться о еде, ночлеге или об оплате медицинских счетов. Кроме того, в армии четко установлены границы твоих действий.

— Тогда почему вы оставили службу? А может — нет?

— Да-да, я оставил службу! Произошла неприятная история с агентом-индейцем, я не одобрял ее. Но в армии одобрять или не одобрять — дело не мое. А я сам провел расследование, собрал доказательства, тщательно подготовил письменные показания, нашел живых свидетелей… и все прочее. Мой командир предупредил меня, что агент-индеец — личный друг очень влиятельного лица в военном департаменте и если я буду упорствовать, то моей карьере конец.

— А вы упорствовали?

— Да.

— И что случилось потом?

— Мое так тщательно подготовленное дело затерялось, и мне дали понять, что продвижение по службе мне заказано… по крайней мере, пока не сменится руководство.

— Вы подали в отставку?

— Да… а затем встретился с этим агентом-индейцем. Мы обсудили ситуацию, и он также ушел в отставку. И не только ушел, а уехал туда, где климат более здоровый.

Они остановились у двери.

— А что было потом?

— Я отправился в Мексику на поиски заброшенной золотой шахты, ездил в качестве посыльного от компании по дилижансовым перевозкам, перегонял скот, участвовал в революции в Центральной Америке, на Восток сопровождал партию золота…

— А сейчас?

— Плыву по воле волн, ищу подходящее для себя местечко.

Она была разочарована, хотя и не могла понять, какое ей до всего этого дело. Казалось, он ведет какое-то бессмысленное существование. Конечно, многие мужчины жили так же, как и Килроун, но ему это как-то не подходило. Ведь его, молодого способного офицера, ждало завидное будущее.

Они все еще стояли у двери дома Пэддока.

— Вы останетесь у миссис Пэддок? — спросил он.

— Только на сегодняшнюю ночь. Вообще-то я живу вон там. — И она показала на строение через два дома. — Доктор Ханлон мой дядя. Он хирург в форте.

— Картер Ханлон? Он не жил какое-то время в форте Кончо?

— Да. Вы его знаете?

— Как-то он, добрый человек, заштопал на мне пару дыр. — Барни задумчиво посмотрел на Бетти и произнес: — Дениз Пэддок — замечательная женщина. Она многим пожертвовала ради мужа.

— И мне кажется, она никогда ни о чем не жалела, — добавила девушка.

— Но если и жалела, то его, а не себя. Она обладает удивительной способностью создавать дом, уют где угодно и везде находить красоту.

Бетти помолчала, а потом спросила:

— Рану вам перевязывали индейцы?

Вопрос его явно позабавил.

— Я не перебежчик и у меня нет индейской жены, если вы это имеете в виду.

В свете, падавшем из открытой двери, он заметил, как она вспыхнула:

— Я ничего такого и не думала.

К двери подошла Дениз:

— Если вы не собираетесь спать, то быстро — на кухню. Фрэнк уже лег.

Барни Килроун опустился в кресло. Он ощущал усталость, смертельную усталость, но в то же время спать ему не хотелось. Кроме того, надеялся кое-что разузнать.

— А много ли индейцев появлялось около форта за последние несколько дней? — спросил он.

— Нет, — ответила Бетти, — практически ни одного. Бен Хейес бродил тут вокруг и ворчал по этому поводу. Он всегда говорит, что, если ты не видишь в округе индейцев — держи ушки на макушке.

— А почему ты спросил? — присоединилась к их разговору Дениз.

— Потому что Таинственный Пес знает все о том, что происходит в форте. Ему известно, сколько здесь мужчин, пригодных к службе, и запасных лошадей; сколько хранится на складах боеприпасов и провианта. Когда майор Пэддок со своими людьми покинет форт, пройдет совсем немного времени, и он получит известие об этом.

Обе женщины в растерянности уставились на него.

— Вы хотите сказать, что в форте есть лазутчик, передающий ему информацию? — недоуменно спросила Бетти.

— В это трудно поверить, — заметила Дениз.

— Так всегда и бывает, — сухо заметил Килроун. — Вот почему предателя так трудно найти. Никто не хочет подозревать хорошо знакомого человека, который сидит с вами за одним столом. Шпионом может оказаться любой.

— Не любой, — возразила Дениз.

— Но факты говорят, что индейцы очень хорошо осведомлены обо всем. Дениз, я должен еще раз переговорить с Фрэнком, или ты сделай это сама. Ему пора открыть глаза.

— А что, по-твоему, ему надо сделать?

— Отправить к Меллетту посыльного и уговорить его вернуться. А самому выехать из форта, как и намечалось, но отъехать всего на несколько миль, а затем вернуться и спрятаться где-то поблизости.

— А что будет с капитаном Меллеттом?

— Капитан обладает огромным опытом сражений с индейцами, и, если только «го не застанут врасплох, он способен отбить любое нападение. Но главная цель противника — сейчас форт.

— Фрэнк думает иначе, — сказала Дениз.

Барни Килроун замолчал. Атака Пэддока в критический момент действительно может сыграть решающую роль. Кроме того, ее можно красиво представить в сообщениях, а оборона форта против индейцев — не важно, успешна она или нет — останется без комментариев как со стороны начальства, так и со стороны прессы. Майор Фрэнк Белл Пэддок, которому, может, никогда больше не представится такой шанс, собирался использовать его.

Только при этом он рисковал жизнями тех, кого на произвол судьбы бросал в форте, — жизнями беззащитных женщин и детей.

Глава 4

Уже вечерело, когда капитан Чарльз Меллетт, опытный командир, въехал на невысокий холм и дал сигнал эскадрону остановиться. В этом месте земля со всех сторон уходила вниз. А на самой вершине холма была песчаная впадина, очевидно, ее образование заложили бизоны, катаясь по песку, чтобы освободиться от клещей или блох, а дождь и ветер довершили остальное, сделав ее шире и глубже.

Вокруг впадины в шахматном порядке росли кусты можжевельника — естественное ограждение от ветра и посторонних глаз. С южной стороны стекающая сверху вода проделала небольшую ложбину, которая впадала в более крупную у подножия холма. Как раз у места их слияния стояла группа старых тополей, тесно прижавшись друг к другу. Ручей был узенький и неглубокий, но вода в нем оказалась чистая и довольно холодная.

Меллетт повернулся в седле и обратился к Дюнивану:

— Сержант, напоите лошадей и дайте им часок попастись, а потом отведите их на водопой еще раз. Организуйте круговую линию сторожевого охранения и немедленно выставьте посты.

Он еще раз огляделся вокруг. С трех сторон местность простреливалась замечательно. В радиусе ста ярдов капитан не нашел ни одного стоящего прикрытия, если не считать небольшого оврага.

— Капрал Хесслер, — приказал он, — займитесь той лощиной. Забросайте ее ветками кустарников так, чтобы никто не смог пробраться к нам из нее незамеченным.

Доктор Ханлон слез с лошади:

— Вы предполагаете, что нас ждет сражение?

— Мы на Индейской Территории, — ответил Меллетт. — И я всегда ожидаю нападения.

Солдаты из эскадрона «М», хорошо знавшие своего командира, быстро распределились по площадке и взялись за работу, превращая лагерь во временную крепость: подтаскивали и укладывали стволы поваленных деревьев, строили небольшой бруствер, фортификационные сооружения.

Ставя перед подчиненными боевую задачу, Меллетт выдвигал немного требований, но жестко спрашивал их выполнение. Он умел отдавать очень четкие приказы, не терпел суеты и неразберихи. Останавливаясь лагерем, эскадрон первым делом организовывал хорошую оборону, неукоснительно выполнялись и другие правила: все костры для приготовления пищи тушились до наступления сумерек; лошадей собирали вместе и привязывали. Выбирая место для лагеря, командир прежде всего заботился о том, чтобы враг не мог незаметно подкрасться к спящим солдатам.

Капитан Меллетт сражался с отрядами шайенов, команчей, апачей, противостоял воинам племен сиу, арапахо, Кайова и не-персе. Он прекрасно знал, что индейцы на тропе войны — коварные и опасные враги, первоклассные воины, руководствующиеся своим сводом правил и своими понятиями об отваге.

Когда все в лагере готовились к ночи, доктор Ханлон, сидя за кружкой кофе, заметил:

— Мы столько проехали и не встретили ни одного индейца.

Меллетт вынул сигару и закурил:

— Я никогда не любил спорить с теми, кто старше по званию. Уэбб разбирается во всех делах не хуже меня. Сейчас, когда Буффало Хорна нет, мне кажется, у них не так много сил для организации дозора.

— Ты думаешь, он в беде?

— Сомневаюсь, но он использует шанс, Карт. Ты и сам знаешь. Меня не особенно волнует Буффало Хорн. По последним слухам, он находится где-то к северу или западу отсюда. Это проблема Хорна. Но здесь попахивает чем-то еще и мне многое не нравится. Джим Уэбб знал об этом, когда его направили сюда из Халлека. Здесь не жгли ранчо, не убивали переселенцев, хотя по всему Западу такое происходило сплошь и рядом. Сам собой напрашивается вывод, что кто-то удерживает индейцев от нападений, но спрашивается почему?

— Может, им мешает Вашаки? Он всегда старался избегать столкновений с бледнолицыми.

— Я знаю. Но здесь что-то другое, потому что индейцы, которые живут к югу и востоку отсюда, стали коварными. Коварными, но тихими, это так на них не похоже. Уэбб считает, что кто-то, пользующийся у них большим авторитетом, держит их про запас для чего-то очень крупного.

— Что это может быть, как думаешь?

— Не знаю, — произнес Меллетт и посмотрел на кончик своей сигары. — Но все равно я рад, что эскадрон «К» вернулся назад в форт, к Пэддоку.

— Пьяница ваш Пэддок.

— Понимаешь, Карт, по сути, он очень хороший солдат. Много пьет? Да. Но свое дело знает и в решающий момент поступит как надо.

— А ты знал Килроуна?

— Служил с ним. У него одна беда — не любит жить по правилам, но солдат отличный. Может быть, лучший из всех, кого мне доводилось встречать, не считая Пэддока. Мы частенько говорили об индейцах, и, поверь мне, никто не знал их лучше, чем Килроун. Однажды он высказал интересную мысль, которую я никогда не забуду. Мы обсуждали историческую тему. Речь шла об объединении Монголии под властью одного человека после многочисленных междоусобных войн. Потом монголы захватили большую часть Азии и часть Европы. И тут Килроун заметил: «Поблагодарите Бога, что индейцы не нашли такого человека у себя». Он полагал: племенная замкнутость индейцев, мешающая их объединению, — единственное, что спасает нас от изгнания из этих мест. А вдруг Текумзе — и он думал об этом — удалось бы объединить племена и поставить во главе, например, Бешенного Коня или Вождя Джозефа? Знаешь, ведь мы ни разу не вступали в бой с хорошо вооруженными индейцами. У них всегда не хватало оружия, боеприпасов, и, к счастью для нас, индейцы придерживаются взгляда, что война — это одно сражение. Правда, Джозеф все-таки пришел к мысли о проведении военной кампании, но он вел в основном арьергардные бои. И он имел под своим началом всего около трехсот воинов, которые тащили за собой женщин и детей.

— Я никогда не размышлял в таком плане.

— Нам везло, Карт. Когда появился Чингисхан, монголы жили разобщенно, и их быт мало чем отличался от быта индейцев. Их так же терзала межплеменная вражда, и они также вели междоусобные войны. Ему удалось заставить их объединиться, и только посмотри, к чему это привело.

— Не думаешь ли ты, что и теперешние события развиваются в том же направлении?

— Нет, не думаю. Но представь, вдруг в горах объявляется личность, которая соединит в один кулак бэнноков и пайютов, заставив их еще и подчиняться дисциплине. Представь, что он хитер и задумал нас выманить из форта. А ведь сейчас в форте хранится несколько сот тысяч комплектов боеприпасов и пятьсот новеньких ружей.

— После твоих слов у меня появилось желание немедленно развернуться и направиться обратно в форт, — заметил доктор Ханлон. — Ты и вправду так думаешь?

— Нет, не думаю. А может, мне только мнится, что не думаю. Что касается теории Килроуна… Кажется, теперь уже слишком поздно. Кроме того, нет такого индейца, который мог бы это сделать.

— По крайней мере, такого, о котором бы мы знали.

Меллетт сделал затяжку и посмотрел на горящий кончик сигары.

— Да-да… о котором бы мы знали.

Солдаты начали гасить костры. Меллетт нагнулся и вытащил из огня самую большую головешку, закидав землей мерцавшие угли. К небу тут же потянулась тонкая струйка дыма, и он еще добавил земли на тлеющее красноватое кострище.

— Пойду посмотрю вокруг, — поднялся он. — А ты, Карт, ложись спать. Завтра будет трудный день. Хочу добраться до места встречи раньше назначенного срока. — Он наклонился и погасил сигару. — Уэббу может понадобиться помощь.

На небе появились звезды, где-то на холмах завыл койот. Доктор Картер Ханлон растянулся на земле и посмотрел на небо. Он очень устал, но это была приятная усталость, усталость мускулов, а не нервов. Хороший сон, калорийный завтрак — и завтра он опять будет в порядке.

Но его не оставляли в покое сомнения, высказанные Меллеттом. Обычно Чарли не говорил так, как сегодня вечером, его, видно, действительно что-то по-настоящему беспокоило. Кроме того, Ханлон слишком долго прожил на границе, чтобы запросто отмести предчувствия солдат, не первый день сражавшихся с индейцами. Они носом чуяли опасность. Так думал доктор, засыпая.

Меллетт встал и пошел проведать лошадей. Он ласково поговорил с ними, а затем направился к часовым. Первым отозвался на пароль худой, можно даже сказать изможденный молодой человек по имени Кейт. Его любили в эскадроне за своеобразное чувство юмора. Он очень походил на профессора, преподающего в колледже, хотя на самом деле выше пятого класса ему так и не удалось подняться. Солдаты считали его самым жестоким воином, который в бою не гнушался недозволенными приемами. А еще он имел репутацию лучшего стрелка в форте. Кейт уже четвертый год служил в кавалерии и все время на границе. Меллетт нравился ему. Во-первых, он был настоящий боец, а во-вторых, всегда заботился о солдатах. Эскадрон под командованием Меллетта провел боев даже больше, чем другие подразделения, а потерь нес гораздо меньше.

— Похоже, скоро бой, сэр? — спросил Кейт.

— Да.

Кейт взглянул на капитана:

— Мы завтра встретимся с полковником, сэр?

— Да, если ничего не помешает.

Меллетт двинулся дальше. Он останавливался у каждого часового и перекидывался с ними несколькими словами. Когда подошел к последнему, стоявшему около можжевельника, ему показалось, что он почувствовал запах табака. Запах едва Улавливался, но все же командир ощутил его. Томас был новичком, и к тому же слишком самоуверенным.

— Рядовой, — сказал капитан строго, — курить на посту запрещено. Когда я подходил сюда, мне показалось, что я почувствовал запах табака. Если бы я был уверен в этом, то приказал бы отдать тебя под трибунал. — А затем добавил уже мягче: — Не дури, парень. Зажженная спичка видна отсюда очень далеко. Если бы рядом появился индеец, то не сносить тебе головы.

Меллетт пошел назад к лагерю через можжевеловые кусты. Но не успел даже отойти, как солдат тут же закурил.

— Чертов старик! — бормотал он. — Все-то тебе дисциплина!

…Красный волк, молодой воин, охотился за своим первым скальпом. Он почти час лежал в зарослях полыни и наблюдал за горящим кончиком сигареты и уже собрался двинуться вперед, как услышал чьи-то приближающиеся шаги, а затем тихий разговор. Маленький огонек исчез, и ему стало трудно определить, где находится человек, которого он приготовился убить.

Индеец опять замер и стал ждать. Через несколько минут горящий кончик сигареты призывно замаячил снова. Подняв лук, он вставил стрелу, подождал мгновение, чтобы успокоить дыхание, прицелился и отпустил тетиву.

Услышав глухой звук, воин двинулся вперед прежде, чем часовой упал. Пальцами нащупал щеку, а затем схватил его за волосы. Но когда нож полоснул по коже, человек вдруг содрогнулся, и его руки сомкнулись вокруг тела врага. В дикой панике индеец вонзал и вонзал нож в противника, пока борьба не прекратилась, а потом снял скальп. Забрав ружье, пояс и одежду, он быстрыми, неслышными шагами удалился в темноту. В полумиле от лагеря отыскал привязанную в зарослях лошадь и умчался с добычей. Прошел почти час, прежде чем разводящий обнаружил труп.

— Положите с ним в могилу все окурки, — приказал следующим утром Дюниван. — Ведь я его предупреждал миллион раз!

Глава 5

Единого плана строительства армейских фортов на границе не существовало вообще. Только самые первые обносились частоколом. В центре форта размещался плац, а вокруг него группировались постройки, образуя прямоугольник. Снаружи, как будто глядя через плечо внутренних построек, в беспорядке располагались другие. А в этом форте еще дальше, ярдах в пятистах, находился Хог-Таун, как его здесь все называли.

Вдоль одной стороны плаца выстроились каркасные или обитые дома для офицеров. Фасадом они смотрели на бараки рекрутов, стоявшие напротив. В северной части располагалось Т-образное каменное здание штаба, в восточной — интендантский склад, также сооруженный из камня, рядом с ним находился госпиталь.

На южной стороне плаца вытянулось длинное низкое здание из камня — склад маркитанта, занимавшегося торговлей в форте. Позади него шли загоны для скота, конюшни и сенной склад. За бараками стояла кузница и были разбросаны маленькие домишки прибившихся поселенцев.

Все форты на границе обязательно имели свой Хог-Таун, а по существу — дешевый притон солдат с женщинами, азартными играми и обилием виски, которое пользовалось особым спросом. Орудовал в Хог-Тауне некий Айрон Дейв Спроул, здоровенный мужик, жестокий и подлый. Подобным бизнесом он занимался еще в десятке других фортов и всюду приобрел нелестную репутацию.

Айрон Дейв рос бездомным на улицах Нью-Йорка, прошел суровую школу призового борца, входил в бандитскую шайку. Но ничего кроме громадных кулачищ не приобрел. Услыхав байку о том, что на Западе можно легко разбогатеть, ринулся туда. Еще в Нью-Йорке он познал силу власти и хорошо изучил пути, ведущие к ней, а также усвоил простую истину: больше денег и меньше риска у того, кто управляет борцом, а не у самого борца.

Сначала Спроул служил управляющим в игорных домах и салунах, потом приобрел некоторые из них. Но все время он не переставал искать нужного человека, который стал бы для него мостиком к политической власти. И вот ему показалось, что он такого нашел.

Дейв, прозванный Железный Кулак за свои непробиваемые кулачищи, знал пять индейских диалектов, прекрасно владел языком знаков и хорошо разбирался в этикете. Для общения с краснокожими ему не требовался переводчик. Часто скитаясь из одного форта в другой, он заглядывал в индейские деревни, раздавал уважаемым персонам ценные подарки: одному он давал одеяло, другому — ружье, третьему — бутылку виски. Не афишируя свои отношения с индейцами; он тем не менее приобрел среди них репутацию друга. И, наконец, тайно начал вести с ними торговлю, продавая виски и оружие только тем, кого знал лично. Вел себя очень осторожно, чтобы военное начальство не прознало о его делишках.

И вот однажды случай свел его с Таинственным Псом, которого сжигала изнутри ненависть к белым, и особенно к «солдатам на лошадях», как он называл их. Его родители, воин из племени сиу и красавица из племени бэннок, познакомились весной недалеко от Боземана, когда бэнноки пятью вигвамами кочевали к своим старым охотничьим угодьям.

Замеченный сначала за исключительное умение воровать лошадей, Таинственный Пес впоследствии стал отличным воином. Он принимал участие в сражении против Крука у Роузбада, в разгроме Кастора и других баталиях. За свою жизнь он много воевал, и его считали ветераном. После битвы у Литтлбиг-Хорна, когда некоторые сиу сбежали в Канаду, Пес отправился на Запад, в племя своей матери. В течение нескольких дней он жил бок о бок с группой мятежников, которые горели желанием сразиться с белыми.

С тремя другими воинами он ездил на встречу со Спроулом и участвовал в переговорах о продаже виски и оружия. Айрон Дейв сразу распознал в этом странном индейце качества лидера, которыми обладают немногие.

После окончания переговоров, когда индейцы собрались уезжать, Айрон Дейв отозвал в сторонку Таинственного Пса. Тот остановился и медленно подъехал к нему. Его черные глаза горели огнем.

— Когда-нибудь ты будешь большим начальником, — сказал Айрон Дейв. — И если тебе понадобится оружие, обращайся ко мне.

Пес мельком глянул на него, повернул лошадь и поехал прочь, но торговец знал, что зерно упало на благодатную почву.

И вот ровно через месяц Айрон Дейв глянул через прилавок и увидел своего нового знакомого, который стоял и рассматривал одеяла, выставленные на продажу. Он впервые посетил лавку, которую Спроул открыл рядом со своим салуном. Через некоторое время индеец вышел и присел на корточки на крыльце.

Айрон Дейв последовал за ним, сел на стул, стоящий у стены, вынул сигару, закурил, а затем спросил:

— Что тебе надо?

— Ружья… для шестерых.

— Будут.

Пес повернулся к нему:

— А что, если я убью белого?

Айрон Дейв присел рядом с ним на землю и начертил на пыльной дороге значок.

— Мои лошади и повозки помечены так, — сказал он и поглядел на индейца. — Остальное — твое дело.

Он передал Таинственному Псу ружья и пятьдесят комплектов боеприпасов для каждого. Но это было только начало.

Через несколько недель, когда до ловкого дельца дошел слух о том, что какой-то конкурент собирается открыть заведение как раз напротив его, Айрон Дейв послал весточку Псу. Ни одна повозка соперника не дошла до форта. Возле Пирамид-Лейк на них напали, все имущество отобрали, а повозки сожгли. Вместе с повозками сгорели несколько баррелей виски, столы для рулетки, фишки для покера, карты и многое другое.

Время от времени торговец совершал поездки в пустыню или в горы. Свою страсть к таким путешествиям объяснял очень просто, представляясь всем как старатель-любитель. И не то чтобы он много знал о рудах, — ему нравилось это занятие. Из поездок он привозил образцы пород, которые обсуждал за стойкой бара с шахтерами, старателями или солдатами.

Обычно он ездил в повозке, говоря: «Пусть другие скачут на лошадях, а мне, городскому жителю, гораздо приятнее передвигаться с комфортом». Его часто видели в Санта-Росас, а все знали, что там была руда.

Подарки, которые Дейв преподносил время от времени Таинственному Псу, сделали индейца уважаемым человеком среди бэнноков. У Пса в запасе всегда имелись ружья, боеприпасы и лошади. Более того, Айрон Дейв несколькими, сказанными очень кстати, замечаниями заставил индейцев поверить, что «солдаты на лошадях» боятся их соплеменника. Постепенно влияние Таинственного Пса на людей росло. Вскоре Пес заседал в совете с вождями, а молодежь толпилась вокруг него.

Поначалу Айрон Дейв относился к своему протеже настороженно, но постепенно стал вести себя более уверенно и даже несколько свысока. В конце концов разве не он «создал» Пса? Разве не он сделал его влиятельным человеком?

Вскоре Таинственный Пес доказал, что он хитрый и прозорливый тактик. Не тратил зря усилий, берег своих людей. Редкие удары, которые он наносил, отличались точностью и эффективностью, и индейцы стали видеть в нем избранного человека, поверили, что с ним победа им обеспечена.

Разгром эскадрона полковника Уэбба и успешная разведка принесли ему настоящую славу. Таинственный Пес получил всю информацию заранее. Он знал, сколько людей у Уэбба, как они вооружены и их предполагаемый маршрут. Атака из засады оказалась очень успешной. Первый залп индейцев сразил девять человек, и среди них самого Уэбба, по которому четыре воина вели прицельный огонь. Сразу же погиб и единственный в эскадроне строевой сержант.

С небольшого расстояния индейцы обрушили шквальный огонь на упавших и пытающихся подняться лошадей и на потерявших ориентацию кавалеристов. Вот еще два солдата упали. Вот еще одна лошадь врезалась в ряды индейцев — седока тут же стащили с седла и закололи. Все сражение длилось минут пятнадцать, ни один индеец не был убит, и только трое получили ранения.

Таинственный Пес знал все о капитане Меллетте и о его продвижении, но он не собирался вступать с ним в сражение. Оставив на месте небольшой отряд для отвода глаз, Пес с основными силами направился к форту.

Отряд, которому поручили сопровождать Меллетта, получил вполне определенные инструкции. Не вступая в бой, он должен был отвлечь на себя огонь противника, заставить его растратить свои боеприпасы. Потом ему предписывалось украсть или разогнать лошадей и, если получится, наносить противнику любой урон. Пес хотел, чтобы солдаты из эскадрона «М» вернулись в форт истрепанными, грязными, без боеприпасов, озлобленными из-за того, что им так и не удалось вступить в бой с противником.

Если все пойдет по плану, то Пес надеялся быстро захватить форт и поджидать там Меллетта с его людьми. Сначала он выстроит их на плацу, а уж затем отдаст приказ: «Разойтись!»

Таинственный Пес метил высоко. Он хотел не только полностью разбить военные силы форта, но и захватить сам форт. Но первое может подождать, пока они не заберут все имущество. Имея в своем распоряжении оружие и боеприпасы из форта, он соберет еще большее войско и двинет его на форт Халлек или против Хорна, если это окажется более простым в тот момент.

Сейчас под ружьем у Пса находилось около двухсот воинов. Когда молва о его победах распространится по округе, он надеялся собрать уже тысячу человек, а может и две тысячи.

Пес верил в осуществимость своих планов, но сейчас его беспокоила одна незначительная деталь. Осматривая еще раз поле сражения с эскадроном «И», его воин наткнулся на след одинокого всадника. Пойдя по нему, индеец обнаружил, что всадник тоже исследовал место битвы. Но когда собрался преследовать его, то потерял след.

Кто же был этот одинокий всадник? Куда направлялся? Друг он или враг? Он ехал на подкованной лошади, но многие индейцы теперь ездят на таких — на ворованных или захваченных. Наездник ехал от места битвы, но он явно не торопился попасть туда, куда держал путь.

Но несмотря на овладевшую им тревогу, Таинственный Пес направился к форту, не зная, что майор Фрэнк Белл Пэддок со своими шестьюдесятью солдатами уже выступил ему навстречу.

Он также не догадывался, что форт остался без прикрытия, под защитой в лучшем случае четырнадцати человек.

…С севера дул холодный ветер, небо затянули облака. Рядом с Пэддоком ехал Хэнк Лабан, траппер, охотник и разведчик. Это был худой мужчина с угловатой фигурой и недовольным выражением лица, не лишенный чувства юмора. Он четко и кратко сформулировал свои возражения против этого похода, но после того, как их не приняли в расчет, пошел и оседлал свою самую быструю лошадь, объявив принародно: «Было время воевать, пришло время убегать», — и готовился к последнему.

— Майор, — начал он, — до меня дошли слухи, что среди бэнноков появился какой-то новый индеец, который умеет хорошо пускать пыль в глаза и выставлять себя напоказ. Кажется, он снял несколько скальпов во время сражения у Литтлбиг-Хорн, при этом распространялся среди собратьев, что убивать белых солдат совсем легко. Я пытался разыскать его, но мне так и не удалось увидеть, как он выглядит, но, по слухам, это коварный и очень хитрый индеец.

Пэддок не отреагировал на слова разведчика. Он уже ощутил седло — длительное сидение за столом давало о себе знать. А что касается слухов, то их всегда полно, и он просто не обращал на них внимания.

— Бизоний Рог, вождь, — заметил Приор. — Говорят, он в Орегоне.

— Может быть.

Еще с милю проехали молча, прежде чем Хэнк Лабан решился высказать еще одно соображение:

— Говорят, у этого индейца много ружей. Воину нужно только сказать, и этот индеец отправляется вместе с ним и получает новое ружье и боеприпасы. Не возьму в толк, где он их берет… этот Таинственный Пес.

Пэддок взглянул на Лабана:

— Ты сказал — Таинственный Пес? Предполагают, что это он напал на тот караван несколько месяцев назад.

— Он бесчестный человек, — повторил Лабан.

Без дальнейших рассуждений разведчик поскакал галопом вперед, затем поехал медленнее и стал прочесывать местность в поисках индейских знаков. Но напрасно, он ничего не нашел… хотя тоже заметил отпечатки копыт лошади Килроуна, которые шли на юг, к форту.

Лабан никогда не встречался с Килроуном, но к тому времени, когда колонна выступила в поход, все в форте уже судачили о его приезде. Поговаривали, что он раньше был офицером в армии. Подспудно Лабан все время думал о Килроуне, хотя мысли эти были отрывочными. По-настоящему его волновал только Пес, но казалось маловероятным, чтобы он повел своих воинов против Пэддока. Хэнк Лабан знал индейцев достаточно хорошо, чтобы доверять своим предчувствиям, а они говорили ему, что Таинственный Пес плохой человек. И Пэддок дурак, что оставил форт, но нельзя же сказать майору, что он дурак… если ты, конечно, собираешься продолжать работать на армию. А Лабана устраивала зарплата, к тому же ему нравилась легкая жизнь и достаток боеприпасов.

Нет, сегодняшний поход его не устраивал совсем. Чарльз Меллетт с тем количеством людей, которое находилось у него под командованием, вполне мог сам позаботиться о себе. Но все равно Лабан предпочитал находиться здесь, а не в форте.

Хотя день выдался пасмурным, в чистом воздухе видимость оставалась прекрасной, и разведчик непрестанно оглядывался, ожидая увидеть дым от пожара.

Днем, во время стоянки, Лабан, присев на корточки у костра и держа в руках кружку с кофе, сказал:

— Майор, я не хочу вмешиваться, но вы гонитесь за дикой уткой и вряд ли поймаете индейца.

— Не тебе судить об этом, — резко бросил Пэддок.

— Майор, — настаивал Лабан, — Таинственный Пес не простой индеец. Если спросите меня, то я не дам и одного против ста за то, что он нападет на Чарли Меллетта. Этот пройдоха наверняка ударит по форту, поверьте мне.

— Где его ожидают семьдесят пять солдат? Он, конечно, еще не знает, что мы покинули форт.

— Узнает. Пес быстро получает информацию. Могу поклясться, что сейчас он уже в курсе дела.

Получит информацию? Но каким образом? Пэддока охватили сомнения. И он тут же подумал о Мэри Толл Сингер, подруге Дениз. Ведь она индианка.

А если Лабан прав? А если Килроун тоже прав? Если Таинственный Пес атакует сейчас форт, то у тех, кто там остался, шансов практически нет. Сержант Райерсон взял на себя командование фортом, пока Риболт не подъедет из Халлека или пока не вернется один из отрядов. Райерсон толковый солдат… но он же болен.

Правда, Барни Килроун остался там… или он уехал? И впервые за много часов Фрэнк подумал о Дениз. А вдруг Барни увез ее с собой?

Нет, Дениз, там, в форте… Он гнал от себя мысли о том, что произойдет, если форт будет атакован. Он думал только о той ловушке, которую расставит противнику, о победе, которой может добиться, и возможных последствиях этой победы.

Хэнк Лабан поднялся в стременах.

— Я съезжу вперед на разведку, — сказал он. — Что-то мне все не нравится, майор.

— Хорошо… поезжай вперед. — И с этими словами Пэддок тоже начал медленно подниматься. Ноги у него совсем затекли, а тело, отвыкшее от езды верхом, болело.

О Боже, сейчас он многое отдал бы за глоток виски!

Глава 6

Утро уже давно наступило, когда Барни Килроун открыл глаза. Несколько минут лежал не шевелясь, оглядываясь вокруг. Он видел, как Фрэнк Пэддок покидал форт вместе со своим эскадроном, а после по настоянию Дениз и Бетти согласился прилечь на несколько минут. А проспал пять часов.

Он лежал, скрестив руки под головой, и обдумывал ситуацию. Пэддок возможно и прав. Заманив Таинственного Пса в ловушку, он сумеет нанести индейцам сокрушительный удар. Но надо думать не об этом. А что, если Пес выживет или попытается избежать сражения? А что, если он действительно великолепный тактик, как говорят о нем индейцы?

Лошадь у Барни Килроуна была быстрой и выносливой. Дорога на запад открыта. Он мог спокойно отправиться туда или на юг в Вирджинию. Он больше не служил в кавалерии, и проблемы форта в общем-то его не касались. У одного всадника всегда есть шанс проскользнуть сквозь враждебную территорию — ведь пробрался же он в форт.

Хотя Барни и обдумывал такой вариант, но сразу понял, что никогда на него не пойдет. У него нет другого выхода, как остаться в форте, пока не вернутся отряды. Его ружье может пригодиться.

О защите всего форта, когда в нем оставалось всего несколько мужчин, не могло быть и речи. Они должны собраться в одном или двух зданиях, взять с собой достаточно боеприпасов, пищи и воды и приготовиться к длительной осаде.

Заслышав звук шагов, Килроун моментально спустил ноги и поднялся с кровати.

— Войдите!

Вошла Дениз:

— Ты проснулся? Хочешь позавтракать?

Бетти Консидайн тоже оказалась здесь, и ему впервые представилась возможность разглядеть ее при свете дня. Это была стройная хорошенькая девушка с вполне зрелой фигурой и достаточно округлыми формами. Под действием солнца и ветра кожа лица ее загорела… но не очень сильно.

— А как ваше плечо? — спросила она.

— Пока не двигается. Спасибо за перевязку.

Форт опустел. Наступила тишина, которую нарушал лишь стук молота о металл в кузнице. Не было прежнего постоянного движения, привычной суеты. И стук молота в кузнице только усиливал ощущение неестественной тишины.

— Кто оставлен за командира в форте? — спросил Килроун.

— Кажется, сержант Райерсон, — ответила Дениз. — Лейтенант Риболт должен вот-вот вернуться.

— Тим Райерсон?

— Ты знаешь его?

— Он служил в моем полку в Аризоне.

Между ними завязалась непринужденная беседа, они говорили об общих знакомых, местах, где побывали, о других военных фортах и о Париже до и после франко-прусской войны, когда Фрэнк Белл Пэддок и Барни Килроун служили наблюдателями, имели полуофициальный статус, но за свой счет.

С удовольствием вытянув ноги под столом, Килроун пил ароматный кофе и предавался воспоминаниям, хотя его не покидала мысль, что их время на исходе.

Над крышами бараков зависло серое небо. Ночь предстояла темной, без луны и звезд. Дул легкий ветерок, который мог заглушить звуки приближающихся шагов.

Барни посмотрел вдоль плаца на здание штаба. Мощное строение с толстыми стенами вполне подходило для того, чтобы в нем держать оборону, тем более что военный склад находился рядом.

Эти короткие мгновения Барни Килроун наслаждался спокойной атмосферой, царившей в уютной комнате, где они сидели, ведь за последние годы ему они выпадали так редко.

Дениз говорила о Золя и о том, как он приводил в бешенство ее отца. Однако когда выходили его новые книги, отец первым покупал их.

Неожиданно Килроун поднялся:

— Мне надо поговорить с сержантом Райерсоном. Если я правильно понял, он в госпитале?

Бетти Консидайн тоже встала:

— Мне надо проведать его, так что могу проводить вас. Сержант тяжело болел. У него было воспаление легких.

Они молча пошли в сторону госпиталя. Кузнец закончил работу, и без стука молота по наковальне форт показался вымершим.

Подул ветер, и зашелестели листья тополей — и опять тишина, нарушаемая только звуком их шагов.

— Мне почему-то жутко, — заметила Бетти, — такое безмолвие после нашей обычной суеты.

— Вы сказали, что сержант болен. А как он сейчас?

— Ему разрешили вставать, и он может сидеть на стуле. Но далеко ходить он еще не в силах. Очень тяжело перенес болезнь, и дядя Картер даже боялся, что он не выживет.

— Он толковый человек. — Они прошли еще немного. — А вы умеете стрелять?

— Да, — ответила Бетти и взглянула на него. — Вы думаете, на нас нападут?

— Сегодня ночью или завтра. Насколько я разбираюсь в этом деле, у нас всего один шанс. Все, кто остался в форте, должны собраться в штабе. Мне кажется, мы сможем защитить штаб, госпиталь и склад. Если же будем разобщены, то пропадем.

— Значит, вы считаете, что Фрэнк был не прав?

Он пожал плечами:

— Как тут быть уверенным? Если говорить обо мне, то я бы не ушел, но кто-нибудь другой мог поступить так же, как Фрэнк.

Когда они вошли к Райерсону, тот сидел на кровати, оперевшись спиной на подушку, и читал дешевый роман. При виде Килроуна на лице у него появилась широкая улыбка.

— Черт возьми! Капитан!

— Как давно мы не виделись, Тим.

Райерсон бросил быстрый взгляд на потрепанную ковбойскую одежду Килроуна.

— Ты расстался с армией?

— Разве ты не помнишь? Я не поладил с агентом-индейцем, а потом столкнулся с его друзьями среди политиков.

— Да-да! Но я не знал, что ты ушел в отставку, потому что как раз в это время мы собирались в поход на запад. — Поколебавшись, он добавил: — Капитан, Айрон Дейв здесь.

Барни начал было что-то говорить, но вдруг замолчал.

— Здесь?

И вдруг его осенило. Он начал все понимать, понимать и план действий и расклад… Возможно, он не прав, но Спроула нельзя недооценивать. Этого холодного, опасного, беспринципного человека заботили только собственные интересы, и ничьи больше.

— А где его берлога? — спросил он.

— Там, в Хог-Тауне, его магазин «Эмпайер». Будь осторожен, капитан. Если только он пронюхает, что ты уже больше не в армии, выследит тебя и убьет. Раньше он сторонился тебя, побаивался, знал, что ему придется иметь дело с целой армией. Будь внимателен.

— А он торговал с индейцами?

— Он предпочитает не говорить об этом. Обычно шатается возле своего заведения, если только не отправляется в экспедицию.

— В экспедицию? Это Айрон-то Дейв Спроул?

— Да. И он обычно возвращается не с пустыми руками. Использует каждую возможность, чтобы поискать камушки… и, как я слышал, всегда с «уловом».

Спроул… Спроул стоял за подлым индейским шпионом. И пока ситуация сохранялась, он — в неприкосновенности.

— Вы его знаете? — спросила Бетти Килроуна.

— Он его прекрасно знает, — мрачно заметил Райерсон. — Спроул угрожал убить его, если встретит, и капитан намеревался дать ему такой шанс… но нашего друга не выпустили из казармы. — В раздумье он глянул на Килроуна. — А Спроул хвастал, что ты боишься его, что ему даже не понадобится ружье, он расправится с тобой голыми руками.

— Жаль, не знал об этом.

Килроун почувствовал, как в нем закипает былая ненависть. И, надо признать, это чувство в нем вызывали подозрения о том, что Спроул продавал индейцам не только оружие и виски, но и нечто большее. Стоило Айрону Дейву Спроулу просто войти в комнату, как у Килроуна буквально «шерсть вставала дыбом на загривке». Железный Кулак вел себя как настоящий злобный зверь, недалеко уйдя от этого образа в физическом и в умственном плане. Огромный, широкоплечий, он двигался с поразительной самоуверенностью, что на Килроуна действовало как красная тряпка на быка. Несколько раз позади его палатки находили зверски избитых солдат, но доказать ничего не смогли. Одним из пострадавших оказался человек из компании Килроуна.

— Тим. — Килроун пристально посмотрел на него. — Конечно, я неофициальное лицо здесь, но майор Пэддок уехал, а вам понадобится любой, способный стрелять. Мне кажется, на нас готовится нападение.

— Я тоже думал об этом.

— Если ты не против, у меня есть предложение…

— Капитан, я с радостью выслушаю любую твою подсказку.

— Собери всех в здании штаба. Защитить штаб, склад и госпиталь — в наших силах. Но об обороне форта нечего и говорить.

— А что с лошадьми?

— Забудь о них. Если на форт нападут, то мы их в любом случае потеряем.

— Как думаешь, сколько у нас еще времени в запасе?

— Мне кажется, либо до сегодняшнего вечера, либо до завтрашнего утра. Но в любом случае перебраться в штаб лучше в течение часа. Мы не в том положении, чтобы рисковать.

Килроун вышел на улицу. Моросил мелкий дождичек. Значит, Спроул здесь! После того как Айрон Дейв Спроул своими огромными кулачищами убил по крайней мере одного человека и хвастался, что умеет драться как в салунах!

Людей, подобных Спроулу, было много, и Килроун уже встречался с такими. Они приехали на Запад с единственным страстным желанием — найти золото, мечтали обогатиться и уехать отсюда и не останавливались ни перед чем, чтобы добиться своего. Но даже среди них мало встречалось таких подготовленных к осуществлению цели, как Айрон Дейв.

Природа наделила его хитростью, большой физической силой и выносливостью. Помимо того, он обладал огромной жаждой жизни — качеством, приобретенным в уличных боях в трущобах Нью-Йорка еще в сороковых годах. Килроун точно не знал, какую цель преследует Спроул, но понимал, что это не только деньги. Железный Кулак жаждал власти… а может и чего-то большего. За его торговлей виски и оружием с индейцами стояло что-то еще,

Спроул старался оставаться чистым. А может, как и многие другие, видел для себя перспективы в политической сфере здесь, на границе? Конечно, детство и юность его протекали в тех местах, где политика стала частью борьбы за власть, и он познал все ее закулисные тайны.

Бетти осталась в госпитале, чтобы подготовиться к приему возможных раненых, а Барни Килроун решил получше ознакомиться с окрестностями. Он прошел вдоль линии домов, поговорил с кузнецом, а затем пошел к загону, где стояла его лошадь.

Онвозвращался из загона, когда увидел индейскую девушку, очень красивую, с роскошными черными волосами, большими глазами и отливавшей медью кожей, но одетую как и все американские девушки в то время. То, что перед ним индианка, он распознал тут же.

Барни заговорил с ней, но она почему-то смутилась или испугалась.

— Меня зовут Барни Килроун, — представился он. — Я приехал вчера.

— Знаю. А я — Мэри Толл Сингер. — И добавила: — Помощница маркитанта.

Теперь, когда первоначальное смущение прошло, ее манера говорить и умение держать себя подсказали ему, что она не только образованная девушка, но и привыкла к тому, что белые обращались с ней как с равной.

— Вам повезло. Это, должно быть, хорошая работа.

— Да, вы правы. Мне нравится моя работа. — И после минутного колебания добавила: — Может, я могу чем-то помочь?

— Нет ли в форте повозки?

— Нет. Я видела только одну, у мистера Спроула. — Она говорила с явной неохотой. — Он может дать вам ее на время.

— Нет, в данный момент она мне не нужна. Я просто полюбопытствовал. — Он собрался уже уходить, как вдруг повернулся и неожиданно спросил: — А вы знаете Таинственного Пса?

Хотя выражение ее лица не изменилось, но он тут же почувствовал, что она знает его. Девушка сразу насторожилась, и ей явно захотелось поскорее уйти.

— Таинственный Пес, — продолжил Килроун, — ищет неприятностей себе и своим людям. Был бы он хотя бы наполовину так же умен, как Вождь Вашаки.

— Вы знаете Вашаки?

— Да. Я ел в его вигваме. И раскурил с ним трубку. Он хороший человек и заботится о своих соплеменниках.

Она ничего не ответила, а Килроун, дотронувшись пальцами до шляпы, пошел в сторону маркитантского склада.

Маркитант Хопкинс складывал мешки с продуктами и боеприпасы. Когда Килроун вошел, он поднял на него глаза.

— Если вам что-то надо, — заговорил он, подтягивая мешок, — то возьмите и подойдите ко мне. — Но вдруг осознав, что перед ним незнакомец, добавил: — Вы тот, кто вчера привез новости, эти ужасные новости… об эскадроне «И». Жаль парней, да и полковника Уэбба… хотя индейцев он знал неважно, но командир был отличный. При нем форт содержался в порядке. — Хопкинс оглянулся. — Мэри, — позвал он, а потом опять обратился к Килроуну: — Интересно, где бродит эта девушка?

— Я встретил ее у загонов.

— Мэри? О Господи, что она там делает? — воскликнул он.

Килроун зашел за прилавок и взял пару коробок с патронами, потом, немного подумав, взял еще две. Хотя боеприпасов было много, ему не хотелось оказаться без них. Потом взял несколько рубашек, носовых платков и еще кое-что из одежды.

Связав все в узел, он заплатил и пошел к двери, но, посмотрев на плац, остановился. Там, около штаба, разговаривали две женщины с тюками в руках.

— Кажется, в окрестных горах встречается много полезных ископаемых, — заметил он. — А разведка ведется?

— Да, везде понемногу.

— Когда война закончится, может, и мне попытать счастья? Слышал, что владелец «Эмпайера» этим грешен.

Хопкинс с насмешкой посмотрел на него:

— Если вы называете разведкой путешествие по округе в повозке, тогда да. Время от времени он привозит какие-то образцы, но не похоже, чтобы он где-нибудь копал. Я ни разу не видел у него грязных рук.

— Может, он просто так, балуется? Я знал одного парня, который уезжал, находил себе уютное местечко и, свернувшись клубочком, преспокойненько там спал, используя единственную возможность удрать от жены.

Хопкинс усмехнулся:

— У Спроула нет жены. Но уезжает он точно ненадолго. Обычно на одну ночь. Наверное, тоже хочет тишины. Его «Эмпайер» уж очень шумное место.

Килроун подхватил свой тюк и вышел на улицу. Он посмотрел в сторону загонов, но Мэри Толл Сингер уже исчезла.

Кое-что он все-таки разузнал. Айрон Дейв Спроул несерьезно относится к своим поездкам. Но именно он ездил в повозке, объясняя тем самым появление следов от колес в Санта-Росас. И вдруг Барни ужасно захотелось пройти по следу этой повозки и посмотреть, где она останавливается. Без сомнения, Айрон Дейв опять занялся своими старыми делишками и по-прежнему продает виски и оружие индейцам. Сколько же людей, и индейцев, и белых, погибло из-за бизнеса Спроула?

Дождь не переставал. Тихо шурша, капли падали на землю, на ту землю, где недавно маршировали солдаты, отправлявшиеся в поход… Эскадрон «И» — на смерть, а эскадрон «М»? Какая судьба уготована ему? Вот что значит служба — когда оркестр играет прощальную мелодию, а девушки машут вслед уходящим войскам, солдат никогда не знает, вернется ли он назад. Ему не дано знать, что именно это прощание будет для него последним. Но все же поход — это что-то смелое и удалое, что заставляет человека ощутить свою силу, поэтому он садится на коня и едет с радостью, хотя только что ворчал, боясь опоздать и стараясь скрыть свои истинные чувства.

«Слишком тихо», — подумал Килроун, внезапно ощутив приближение беды. Она витала в воздухе, и он чувствовал ее. Виноват ли Айрон Дейв Спроул, или нет, — пусть он сейчас подождет. Сначала будет сражение, очень серьезное сражение… Переживут ли они его? Вот вопрос.

Сколько воинов примет участие в нападении? Не меньше двухсот. А если тысяча? В форте оставалось около пятнадцати мужчин и еще несколько женщин. Не такая уж мощная сила для защиты форта и самих себя. Единственный плюс — большой запас еды и боеприпасов.

А если ему пойти в Хог-Таун прямо сейчас, пока не началось сражение? Он разыщет Айрона Дейва и разделается с ним или даже убьет его?

Но что изменится? Как ни велико влияние Спроула среди индейцев, но даже оно бессильно после того, как воины встали на тропу войны. Он не сможет остановить их, даже если очень захочет, а похоже, он и не очень хотел.

Что же нужно этому человеку? В гарнизоне его никто не интересовал, разве только сам Килроун? Но ведь Спроул даже не знал, что Килроун в этих краях и что идет за ним по следу от города к городу, повсюду по крупицам собирая информацию о нем.

Но что бы он ни замышлял, война была ему на руку.

Глава 7

Барни вернулся в дом Пэддока. Дениз оставила дверь открытой, а на крыльце уже стоял саквояж.

— Могу я помочь?

— Да, пожалуйста. — Она принесла несколько одеял и вручила Барни. — Ты продолжаешь считать, что Фрэнк не прав?

Он пожал плечами:

— Я бы не уехал, но, может, ошибаюсь. Фрэнк принял решение и действует как считает нужным. Нам остается только ждать, как развернутся события.

С одеялами, ружьями и саквояжем Дениз он направился вместе с ней к штабу.

— Париж где-то далеко-далеко отсюда, — проговорил он. — Ты не скучаешь?

— Иногда. Если бы я сказала «нет», то солгала бы. Но, поверишь ли, вспоминаю о нем не так часто, как можно было бы подумать. Здесь так красиво… Мне очень нравится ездить верхом. У меня есть книги и Бетти, которая мне очень помогает. Она удивительная девушка во многих отношениях. — Дениз мотнула головой в сторону холмов. — Посмотри, как они прекрасны. Фрэнк ненавидит форт. Он подозревает и меня в ненависти к этому месту и считает, что я ее просто скрываю. Но, откровенно говоря, я полюбила эти горы, они такие мирные, такие… стойкие, на них лежит дух вечности.

Стелла Риболт ждала их в помещении штаба.

— Ой, вы уже все сделали! — воскликнула она жизнерадостно, обращаясь к Дениз. — А я хотела идти на помощь.

— Познакомьтесь, Стелла Риболт, а это Барни Килроун. Вообще-то его всегда знали как капитана Барни Килроуна.

— Здравствуйте, капитан. Ой, а я вас помню! Мы никогда не встречались, но я слышала много рассказов о вас, да-да, много рассказов! Да каких рассказов!

— Лучше не называйте меня капитаном, — заметил Килроун. — Теперь я гражданский.

— Как жаль, что Август не видит вас. Он всегда восхищался вами. Его просто поразило, как вы сумели выследить агента-индейца. «Побольше бы таких офицеров, как Килроун!» — его любимое присловье.

— Но именно по этой причине я и расстался с армией, — сухо ответил он. — Должен сказать, что никто меня не принуждал уйти в отставку, но я должен был кое-что сделать. Ради этого и пришлось расстаться с военной формой.

— Понимаю. — С этими словами Стелла Риболт сделала жест в сторону плиты, где стоял кофейник. — Послушайте, я сварила кофе. Давайте немного отдохнем и поговорим. Мне кажется, бессмысленно сидеть с постными лицами и ждать, когда тебе на голову что-то свалится.

Килроун улыбнулся и сказал:

— С удовольствием, но попозже. Мне надо еще кое-что предпринять.

На улице его остановил один из кузнецов.

— Килроун? — спросил он и, убедившись, что нашел, кого искал, продолжил: — Меня зовут Маккрекен. Сержант Райерсон сказал, что вы будете командовать в форте.

— Маккрекен, я хочу, чтобы вы и ваш партнер Доусон перебрались на склад. С вами будет Вебстер. Наверно, мне нет надобности объяснять, почему нельзя отдать склад индейцам? Поручаю его вам.

— Они его не получат, сэр.

— Мы вам будем помогать, прикрывая фасад и тыл из штаба. Нам также придется защищать парней в госпитале. И мы рассчитываем на вашу поддержку. Только не забывайте следить за глухой стеной.

— А вы не хотите выпустить парней из караулки? Они отличные солдаты, за ними надо только присматривать. Например, Лейхи — лучший стрелок в полку или, точнее, один из лучших. И он настоящий боец… поверьте мне.

— А два других?

— Оба отъявленные смутьяны. Тил — бывший ковбой из Техаса. Ребята говорят, что он прибился сюда, чтобы пережить зиму.

— Юнко зимний!

Маккрекен усмехнулся:

— А вы знаете жаргонные словечки, сэр. Да, он именно такой. Вообще-то он прекрасный наездник, да и парень неплохой, когда трезвый, а трезвый он почти всегда. Но стоит ему разжиться деньжатами, как тут же бежит в Хог-Таун и играет в покер.

— И, конечно, проигрывает подчистую?

— Откуда вы знаете? — воскликнул Маккрекен и лукаво взглянул на него. — Сами играете?

— Поверьте мне, если салуном владеет Спроул, то играть бесполезно. Он не сыграл ни одной честной игры за всю свою жизнь.

Маккрекен пожал плечами:

— За такие слова в открытую вас и прибить могут.

— Кулак мечтал об этом, — бросил Килроун. — Кажется, ему представится такая возможность.

— А второй, — продолжал Маккрекен, — как он говорит, швед. Правда, он может быть кем угодно… немцем или поляком. У них ничего не разберешь. Но здорово любит и умеет драться, хотя человек — дрянь. Трижды получал звание сержанта и трижды терял его. Он у нас всего несколько недель. Зарегистрировался под именем Мендел.

Дождь не переставал, и в воздухе висел прозрачный туман. Один за другим солдаты выходили на плац, и Килроун показывал им их места. Он выпустил троих арестованных из караулки и определил Лейхи в госпиталь, Тила — в штаб, а Мендела — на склад.

Райерсон будет командовать в госпитале. С ним Рейнхард — возница, и Олсон — повар. Маккрекен отвечает за склад. Сам Килроун предполагал обосноваться в штабе вместе с возницами Келлсом, Дрейпером и Рианом. Риан был братом одного из солдат, погибших с эскадроном «И». В штабе займут оборону Рудио, пекарь, Тил из караулки, а также маркитант Хопкинс. Здесь устроились уже десять женщин и шестеро детей.

— А как насчет Хог-Тауна? — спросил Тил.

— Сами разберутся, — ответил Хопкинс. — У Дейва Спроула там по крайней мере человек двадцать. Кроме того, индейцев интересует форт, и, прежде чем все закончится, нам придется здорово попотеть.

Время шло, все сновали в заботах и делах: запасы продуктов перенесли в помещение склада, госпиталя и штаба, туда же притащили бочки и наполнили их водой. Из лавки маркитанта и со склада забрали все мешки, чтобы бороться с огнем на случай пожара, а из госпиталя — перевязочные материалы и все необходимое для оказания первой помощи раненым.

Все оружие, имеющееся в лавке маркитанта для продажи, сложили в штабе и зарядили. Прибавили еще запасные ружья со склада, и получилось на каждого по две винтовки.

— А кто из женщин готов помочь заряжать ружья? — поинтересовался Килроун. — Кроме мисс Консидайн и миссис Пэддок. Им поручаются раненые, если таковые будут.

— Я умею заряжать, — вызвалась Стелла Риболт. — Пару раз я уже делала это.

Как оказалось, Алиса Дюниван и Софи Доусон, жены сержанта и кузнеца, также умели заряжать ружья. Пат Дюниван, которому исполнилось двенадцать лет, тоже вызвался помочь.

В сумерках Килроун еще раз обошел плац, внимательно осматривая расположенные вдоль него дома и вглядываясь в холмы, простиравшиеся за ними. Без сомнения, какой-нибудь индеец, а то и несколько, уже наблюдали за происходящим в форте. Расхаживая, Барни прикидывал, не проглядел ли он чего-нибудь. Если атака затянется, бочки воды не хватит, но бочек больше не было.

— Бочки есть в Хог-Тауне, — подсказал Тил, ехидно посмеиваясь над Килроуном. — Вам надо только сходить туда.

— Возможно, так и сделаю.

Тил скептически смерил его взглядом:

— Попросить у Айрона Дейва? Да он сдерет с вас три шкуры.

— А может, мы найдем бочки еще где-нибудь, — ответил Килроун. — Или пойдем и заберем их — на нужды армии?

— Ну, уж только без меня, — открестился Тил. — Сами занимайтесь этим.

В Хог-Тауне за стойкой сидел Спроул и, покусывая кончик черной сигары, слушал рассказ Пула.

— Они покинули бараки, — докладывал тот, — и даже Хопкинс ушел из лавки. Все попрятались в штабе, госпитале и складе.

— Ты сказал, что Пэддок уехал и забрал с собой шестьдесят солдат? Неразумно оставлять город и форт без прикрытия.

— Маловероятно, что Таинственный Пес попытается атаковать форт, — заметил Пул. — А Пэддок жаждет поймать его в ловушку, если тому удастся перехватить Меллетта.

— А кто командует в форте? Риболт?

— Он вернется только завтра или послезавтра. — Пул взглянул на Спроула. — Уехал за деньгами. Ты понимаешь, он не будет рисковать и вступать в стычку с индейцами. Ведь деньги могут исчезнуть, и никто ничего не узнает.

Спроул пожевал сигару, обдумывая услышанное. Пул, конечно, прав. Если полностью уничтожить охрану, сопровождающую деньги, то никто и не прознает, как все случилось, а обвинят во всем индейцев — на них сейчас все спишут. В любом случае Пулу совершенно не надо знать, о чем он думает. И вообще, чем меньше народу знает об этом, тем лучше. Ему совсем не хотелось, чтобы в будущем на него показывали пальцем.

Все свои торговые операции с индейцами Железный Кулак обделывал сам. Никто из работавших в Хог-Тауне даже не догадывался о его связях. Но в таких делах всегда есть риск, что тебя схватят за руку. Поэтому Айрон Дейв был предельно осторожен. Сначала вынюхивал планы передвижения войск и избегал всего, что могло вызвать подозрения. Его «старательские» походы оставались хорошим прикрытием.

— Так кто же за командира?

— Сержант Райерсон. — Пул помолчал. — Но приказы раздает какой-то новенький. Я этого парня раньше не видел.

— В каком он чине?

— То-то и забавно, мистер Спроул. Он даже не в форме. Говорят, что друг Пэддока, но он не военный.

Спроула охватило беспокойство. Гражданский отдает приказы в военном форте? Звучало явно странно. Он никогда не слыхивал о таком… скорее всего Пул ошибался. Но все неизвестное или неопределенное вызывало у торговца тревогу. Спроул всегда действовал по плану и основывал свои действия на точной и полной информации. Слух о незнакомце в гражданском заставил его задуматься, и Дейва раздражало, что он до сих пор ничего не знал о нем.

— А как он выглядит?

Пул пожал плечами:

— Я видел его мельком. Он похож на ковбоя — в стоптанных башмаках, поношенной одежде. Крупный парень, широкоплечий, с узкими бедрами… но очень оборванный. Правда, лошадь у него отличная.

Описание ничего не дало Спроулу. Под такое описание попадало множество людей, которых он знал, и десятки тех, кто приходит в Хог-Таун в субботу вечером.

Друг майора Пэддока? Теперь он перебирал в уме все, что знал о Пэддоке. Маловероятно, что у этого хлыща есть друг простой ковбой, перелетная птица, которого он так радушно принимал бы в своем доме. К тому же Дениз Пэддок была француженкой и не из простых, так что это исключалось.

После ухода Пула он продолжал думать о том, что ему удалось разузнать, отогнав мысли о незнакомце на задний план. В конце концов, решил Дейв, кто он — не столь важно: горстка людей не в состоянии защитить целый форт.

Главный объект — склад. Ведь если бэннокам удастся захватить оружие, хранившееся там, под угрозой может оказаться вся граница. Человек, который отведет эту беду, сразу выдвинется, получит известность, даже популярность, и во время выборов его трудно будет победить. А именно к этой цели Айрон Дейв Спроул шел вот уже десять лет.

О нем многое болтали, но доказательств никто предъявить бы не смог. Спроул нигде не числился официальным владельцем игорных домов или притонов, с которыми связывали его имя. Он взял себе за правило периодически появляться в разных местах, быть на виду, разговаривать с людьми. Все считали его владельцем самых черных притонов, и он им был, но в каждом случае у него имелось подставное лицо, официально зарегистрированное в качестве хозяина заведения. Пройдет время, и он будет вежливо отрицать все подозрения. Да, он действительно часто бывал в салунах и игорных домах приграничной зоны, а там люди обсуждали деловые вопросы — покупку или продажу скота, заключали сделки на разработку шахт или подписывали контракты на перевозки.

Ключевой фигурой в планах Спроула оставался Таинственный Пес. Не зря же он вывел его на видное место. Когда станет известно, что Уэбб убит, его эскадрон разбит, а Таинственный Пес сжег форт и захватил пятьсот комплектов оружия (это, конечно же, было преувеличением, но звучало хорошо), всю границу охватит паника.

И в этот-то момент на сцену выйдет Дейв Спроул. Он встретится с индейцами, положит конец бунту и станет героем дня. Тогда для него открыта дорога к креслу губернатора или даже сенатора, а уж как использовать политическое влияние Железный Кулак, человек без угрызений совести, без принципов, движимый лишь алчностью и амбициями, знал лучше других.

Глава 8

Кажется, что перед началом атаки часы останавливаются. Минуты тянутся медленно, а те, кто ждет, лучше понимают вкус жизни, потому что они начинают ощущать, видеть, слышать то, что в другое время им недоступно. Они понимают, что эти часы могут быть последними в их жизни, и потому их органы чувств становятся острее, восприимчивее. То, на что прежде не обращалось внимания, вдруг начинают ценить или осознавать это в новом свете.

На форт медленно опустилась ночь. По-прежнему тихо нашептывал дождь. Не было ни грома, ни молнии, — ничего драматического в природе не происходило.

В трех зданиях в конце плаца люди укладывались спать как беженцы, пытаясь устроиться поуютней, испытывая то ли страх, то ли возбуждение от необычности обстановки. Для молодых все очень походило на пикник. Ночевка на новом месте… Некоторым даже до сих пор не приходилось заходить в штаб — их все интересовало.

Снаружи, не далее шестидесяти футов от строений, выставили посты — военные знали, что индейцы не пойдут на стремительный бросок и не подставят себя под пули. Они возникнут тихо, скользя как тени, в предрассветные часы или даже ночью. И будут рядом, будут окружать противника до того, как их присутствие заметят. Постовые понимали, что им не хватит времени добежать до дома. Поэтому последний ночной часовой заступит на дежурство уже в здании.

В распоряжении Килроуна было слишком мало людей, чтобы думать о наступлении. Он не мог позволить потерь. Главное — стараться удержать свои позиции и попытаться потянуть время, пока не вернется дозор. Они не могли воспользоваться преимуществами тактики обороны, поскольку не имели сил для прикрытия, которые отвлекли бы врага, спутали его план наступления или ввели бы его в заблуждение относительно расположения основных сил.

Важным преимуществом их расположения было то, что пространство с юга и севера прекрасно простреливалось, и из всех трех зданий они имели возможность вести заградительный огонь, помогая тем самым друг другу. Но с востока и запада видимость была ограничена, что являлось существенным недостатком.

Среди женщин, которые в минуту опасности обычно проявляли себя наилучшим образом, царила деловая суета. За них Килроун не волновался и даже считал везением, что находится среди них. Жен или родственниц солдат, воспитанных жизнью на границе, не пугали сражения. Едва ли кто-нибудь из них дрогнет.

Стелла Риболт, самая опытная, чувствовала себя в своей стихии. Дениз вела себя спокойно, со знанием дела отдавала распоряжения, не проявляя стремления к самоутверждению. Она не родилась и не выросла на границе, но вышла из солдатской семьи. И поскольку она принадлежала к знатному роду, а также являлась женой командира форта, от нее ждали смелости. А смелым быть легче, когда этого ждут от тебя окружающие. Недаром говорят: на миру и смерть красна. Что касается Дениз, то вопрос о ее роли не стоял, поскольку она была воспитана не только как лидер, но и как защитник.

В форте было правилом держать бочку с водой в каждом бараке, и обычно они стояли там по углам. Но сейчас Барни обошел все бараки и ни одной из них не нашел. Расспросив, кого смог, выяснил, что два дня назад все бочки погрузили в повозку и отвезли к реке, чтобы наполнить водой, но обратно почему-то не привезли.

Пэддок пил, Райерсон болел, полковник Уэбб и капитан Меллетт уже отбыли, никто не уделил этому должного внимания. Так что — беспечность? Или часть заранее подготовленного плана, задуманного кем-то, кто хотел уничтожить форт. Но если бочки отвезли к реке и там оставили, они должны там и валяться.

Килроун направился к загонам, но вдруг остановился. Впереди он услышал едва различимый шорох, потом мелькнула чья-то тень — кто-то подбрасывал лошадям сена. Обогнув загон, он увидел Тила. Тот тоже его заметил и остановился с вилами в руках.

— Это вы? Я решил накормить лошадей, прежде чем заступлю на пост. Их ведь давно не кормили.

— Хорошая мысль, — одобрил Килроун и сменил тему: — Понимаешь, ковбой, нам нужны бочки. Если осада затянется, то одной бочки с водой на каждое здание явно недостаточно. Особенно туго придется в штабе, где женщины и дети. — Тил стоял, опираясь на вилы. В темноте Килроун не мог определить, какова его реакция. — Бочки остались в повозке на берегу ручья, — продолжил он. — Ты не знаешь, где именно они находятся?

— Хм, думаю, у переправы недалеко от Хог-Тауна. Там, в заводи, мы обычно заправляемся водой. Когда майор приказал эскадрону «К» выступать, поступил приказ оставить повозку с бочками на месте, с тем чтобы кто-то потом забрал их. Но, видно, все забыли.

— Тил, найди-ка мне пару мулов. Я схожу за повозкой.

— А вдруг ее там нет?

— Тогда пойду ее искать.

— В одиночку?

— А почему бы и нет? В любом случае у нас нет лишних людей, чтобы отправить их на поиски. Все нужны в форте.

Тил прислонил вилы к загородке.

— Может, пожертвуете одним человеком? Мне тоже хотелось бы разыскать их и посмотреть, что случилось. — Он помолчал. — А вы понимаете, во что влезаете? Я знаю, почему не послали за этой повозкой. Кто-то из людей Спроула подцепил ее и перетащил в Хог-Таун. Райерсон чувствовал себя плохо и не мог сам идти, а без приказа ему не хотелось посылать туда кого-нибудь еще. Теперь, мне кажется, Дейв Спроул не намерен расставаться с ней, а если вы затеете шум вокруг бочек, то, не моргнув глазом, разделается с вами.

Тил вошел в загон, поймал пару больших миссурийских мулов и подвел их к Килроуну. Барни закрыл ворота загона на засов, а Тил тем временем отвел мулов к стойке с упряжью.

Оседлав мулов, они направились к речке. Тил ехал впереди, Килроун молча на большом муле сзади.

Времени оставалось совсем мало. С бочками или без них, но они должны вернуться до рассвета. Мысли Барни опять обратились к Бетти Консидайн. Что-то в этой девушке задело его за живое, что-то помимо ее красоты и обаяния. Наверное, спокойная уверенность. Такие женщины идут по жизни рядом с мужчинами, разделяя их заботы. Обаяние в ней сочеталось со стойкостью характера, то есть тем качеством, которое всегда остается предпочтительным.

Вдоль берега реки росли деревья, свисающие ветви которых бросали тень на чуть слышно плескавшуюся воду. Ленивый дождь шуршал, как и прежде. И если бы не его шум, тишина была бы полной. Повозку с бочками не нашли, но когда они зажгли спичку, то разглядели на берегу две глубокие колеи, указывающие, куда ее укатили.

— В Хог-Таун, — сказал Тил, гася спичку. — Что будем делать?

— Поедем в Хог-Таун, — ответил Килроун и тронул мула. — А что за народ в Хог-Тауне? Дерутся?

— Бывает. Но никто не вмешивается, если в драку вступает Айрон Дейв. Ему не нужны помощники.

— Тогда, если я сцеплюсь с Дейвом, ты держи остальных на расстоянии, понял?

— Черт возьми, Спроул сам не позволит им вмешаться. Ему нравится расправляться с противником в одиночку. Но он убьет вас, дружище.

— Запомни одно, Тил. Наша схватка всерьез. Я знаю Дейва Спроула, и он знает меня тоже, больше того, ненавидит меня и с удовольствием убьет… если сможет.

— Вы его знаете? И несмотря на это идете туда? — Какое-то время Тил ехал рядом молча. — Черт! — проговорил он наконец. — Я мог бы выиграть все деньги в форте, поставив на вас. Они предложат один к десяти.

— Пойми меня правильно, Тил. Я не стремлюсь к драке. Нас ожидает горячая схватка, если Таинственный Пес со своими храбрецами нападет на нас, что, по-моему, должно случиться. А у Дейва Спроула времени достаточно.

Единственная улица в Хог-Тауне, представляющая собой участок грязной дороги, была погружена в темноту. Однако в салуне горел свет, и оттуда доносились звуки металлической музыкальной шкатулки. За несколько ярдов до того места, где улица кончалась, Килроун остановился.

— Подумай, Тил, где вероятнее всего может стоять повозка, если она тут?

— Да, кэп, это проблема, настоящая проблема. Если бы им нечего было скрывать, то скорее всего ее оставили бы около загона или амбара, но мне кажется, сейчас ее надо искать где-нибудь поближе, скажем, сзади самого заведения. — Тил показал рукой. — Там есть стойло поменьше, где Дейв держит своих лошадей, а позади стойла растут тополя и кустарник. Скорее всего, повозка там.

— Ну что ж, давай посмотрим.

Напротив заведения, через дорогу, шла линия хижин. Когда двое всадников стали огибать салун, из одной хижины вышел человек и пошел к нему. Заметил всадников, он замер на месте, глядя им вслед. Неужели солдаты? Или ему только показался блеск латунных пуговиц? Вряд ли в такой дождь. На всех плащи. Тогда почему же ему показалось, что один из них военный?

Войдя в «Эмпайер», Пул не увидел Айрона Дейва и пошел прямиком к бару, чтобы выпить.

— Военные наведывались сегодня? — спросил он.

Бармен покачал головой:

— По-моему, нет. Все ушли в поход, осталось лишь около десятка, но и они наверняка на казарменном положении.

— Ну, конечно, ты прав, — согласился Пул. — Плесни-ка мне порцию индейского виски.

— Индейское виски? Но у нас есть настоящее. В конце концов, ты один из людей Дейва, почему бы и не предложить тебе его?

— Я просил индейское. Я знаю, из чего оно сделано, в нем есть какой-то секрет. Я пил его в течение многих лет, и, как видишь, ничего. Может быть, они подмешивают туда жевательный табак… или стрихнин.

Он взял виски, опрокинул в рот стакан и наполнил его снова.

— Знаешь, почему я спросил насчет солдат? Мне показалось, что я видел одного на улице.

— Тебе померещилось.

При этих словах появился Айрон Дейв и прошел через бар. Большой зал салуна был почти пуст. Дождь и слухи об индейцах удерживали местных жителей в домах, а солдаты ушли.

Спроул всегда одевался как горожанин, только подвертывал рукава рубашки, а поверх жилета у него матово поблескивала массивная цепь из золотых самородков, единственное, что выпадало из общего стиля, — кобура с револьвером.

— Как дела, Пул? — бросил он на ходу.

— Ему тут померещилось кое-что, — заметил бармен, — еще до того, как принял. Если ему верить, то он только что видел солдата.

— Солдата? Где?

— Они поворачивали за угол. — Пул показал на заднюю стену салуна. — Их было двое, и мне показалось, что один из них солдат. Но я не разглядел их лица.

Спроул резко повернулся:

— Дик! Пит! Вы и Шак выйдите и посмотрите, на месте ли повозка! Быстро!

Он опять повернулся к Пулу:

— Иди с ними! Если кого-нибудь заметишь, стреляй.

Пул не двинулся с места.

— Я нанимался как следопыт, — проговорил он, — и как проводник, если понадобится. Ни в кого из солдат стрелять не буду. Я отказываюсь.

Спроул пристально посмотрел на него:

— Тебе это припомнится, Пул.

— У меня уже есть опыт, — сухо заметил Пул. — Если человек затевает нехорошие дела с армией, то он обычно плохо кончает.

А Тил тем временем вел Барни прямо к повозке, нагруженной бочками. Они быстро поставили перед ней мулов, подняли оглоблю и стали толкать повозку вперед. Действовали оба с максимальной скоростью. Килроун закреплял цепи, когда хлопнула дверь.

— Они идут, Тил. Садись в повозку и поезжай.

— А как же вы?

— Я присоединюсь к тебе перед домом. Поезжай вдоль реки, развернись и направляйся по улице к форту. Я буду перед домом в одно мгновение. Если кто-то попытается остановить тебя… стреляй.

Повозка тронулась, возле кустов возницу окрикнули. Человек по имени Пит пробирался сквозь кусты с поднятым револьвером. Он не видел Килроуна до тех пор, пока не стало слишком поздно. Пуля, выпущенная из револьвера, угодила в кисть Пита, в которой он держал оружие. Пит вскрикнул. Килроун резко повернулся, и тут всего в пятнадцати ярдах прогремел выстрел, он мгновенно выстрелил в ответ, сменил место и опять выстрелил в сторону реки, где послышался всплеск воды. Пройдя пару футов, он остановился, перезарядил револьвер и прислушался.

Все стихло. Он подождал еще какое-то время, затем обогнул дерево и пошел назад через кусты. Сзади него Пит стонал и ругался — скорее всего ему раздробило кости. Если рядом с ним затаился кто-то еще, ему явно не понравилось то, что случилось.

Килроун вложил револьвер в кобуру, пересек задний двор, миновал стойла и по дорожке вышел к задней двери салуна. Войдя, он очутился в длинной комнате, пересек ее и, пройдя через следующую дверь, оказался в салуне.

В пустом зале возле дальнего конца стойки с бутылкой в руках стоял бармен, а рядом с ним и сам Айрон Дейв.

— Привет, Дейв, — тихо произнес Килроун. — По-прежнему занимаешься своими делишками, как я вижу?

— Килроун! Ты? Я должен был бы сразу догадаться. Ну, рад тебя видеть. Значит, мы сможем утрясти кое-какие проблемы.

Килроун покачал головой. Он стоял, широко расставив ноги, готовый мгновенно сменить положение, и все время прислушивался, стараясь уловить звук повозки. Времени оставалось в обрез.

— Я бы с удовольствием задержался, Дейв, и задал бы тебе как следует. Ведь на самом деле, в тебе не так много железа, да и то, что есть, мягчает, иначе ты не был бы таким дураком и не решил бы, что сможешь безнаказанно выйти сухим из воды, затевая такую заварушку.

— Какую заварушку?

— Я имею в виду твой сговор с Таинственным Псом.

Килроун заявил так, потому что хорошо знал Дейва Спроула и представлял, как тот мыслит. Использовать Пса, если представилась такая возможность, как раз в духе Спроула.

— Это же ясно как Божий день. Но ты, видимо, упустил один момент. Пес может повернуть и против тебя. Ему нельзя доверять.

— Я убью тебя, — прорычал Айрон Дейв. — И на этот раз у тебя нет армии, за которую ты любишь прятаться.

Килроун услышал звук повозки и отступил к двери.

— Как я тебе уже сказал, у меня сейчас нет времени. Позже, если индейцы не придут или если после них что-то останется, я вернусь. Тогда и посчитаемся. И не пытайся дотянуться до револьвера, я тебя опережу.

У Килроуна было ощущение, будто бармен и Дейв забавлялись этой сценой. Ни один из них и не пытался сдвинуться с места. Барни попятился к двери и быстро выскочил на улицу. Когда повозка поравнялась с домом, прыгнул, схватился за задний бортик и перемахнул к бочкам.

Дверь в салуне оставалась открытой, и Килроун всадил пулю в зияющую пустоту дверного проема, что должно было отбить охоту у кого бы то ни было стрелять им вслед.

Дождь прекратился, ночь поглотила все звуки. Они остановились у реки, наполнили бочки и поехали обратно в форт, где их уже встречали возле штаба.

Килроун и Тил доехали до конюшни. Они сняли сбрую с мулов и повесили ее обратно на крюки.

— Может, это и мелочь, — заметил Тил, — но индейцы наверняка стащат большую часть сбруи, если придут сюда.

Они стояли рядом, прислушиваясь к звукам в ночи. Опять пошел дождь, мелкий, надоедливый, но нельзя сказать, что неприятный. Окна домов в дальнем конце плаца светились.

— И что там было?

— Да ничего особенного… Просто он теперь знает, что я здесь, и ждет меня, после того как все кончится. — Они медленно двинулись вперед. — Это долгая история, Тил. Я раскрыл агента-индейца, который воровал продовольствие, предназначенное для солдат… А Спроул владел кусочком земли рядом с фортом, где он обитал, — прямо как здесь. Через него вся операция и осуществилась. Он помог индейцу найти покровителей среди политиков, но и у меня был друг в Конгрессе. Я уговорил его провести поправку к Биллю, по которой форту придавалось еще пятьдесят акров земли. По поводу такой мелочи никто не стал возражать. Но на этих пятидесяти акрах и стоял «городок» Спроула. Таким образом, вся земля попадала в ведение правительства. Я знал, что он продает индейцам виски, но не имел доказательств. Одного из моих людей обокрали и убили в его вертепе, и именно это заставило меня действовать. Но я никак не мог подобраться к нему. Он хорошо заметает следы. К тому же имеет связи в политических кругах. Полковник, командовавший нашим фортом, жаждал повышения по службе и готов был на что угодно ради этого. И наступил момент: полковника, как он и надеялся, направили на Восток, а меня оставили командиром форта.

Тил посмотрел на него с неожиданным интересом:

— И вы сделали это? Отделались от него?

— Его заведение зажали в угол, понимаешь? С одной стороны — река, с другой — федеральные земли, принадлежащие форту. Однажды он поехал к шайенам — он ездил туда регулярно, — а я приказал поднять его небольшие каркасные домики… С помощью досок и артиллерийских кессонов мы передвинули их на юг и поставили в чистом поле на берегу реки милях в пятнадцати от форта, если ехать по верху глубокого каньона.

Тил усмехнулся:

— Хотел бы я увидеть его рожу!

— Ночью он вернулся и не нашел своих домов. У него было пять строений, но только одно можно было назвать домом, а остальные — лачуги. Но он никак не мог разыскать свой «городок». На поиски у него ушло три дня, потому что я отдал приказ, что никто из гражданских лиц не имеет права пересекать территорию форта без письменного разрешения полковника. А полковник в это время сидел в Нью-Йорке.

Они подошли к штабу.

— Ну, и что дальше? — поинтересовался Тил.

— К возвращению полковника у меня уже были кое-какие доказательства. Ничего против Спроула, как ты понимаешь, но достаточно против агента-индейца, чтобы потребовать его увольнения. И его уволили. Все так, но меня перевели в другой форт… Тогда я подал в отставку.

— Вы позволили «распять» себя, — заметил Тил. — Вам хватило смелости выступить одновременно и против армии, и против Спроула.

— Тил, если бы ты повнимательнее пригляделся к людям этого типа, то кое-что заметил бы. В любой ситуации они предпочитают действие бездействию. Если сомневаешься, окунись в их среду. Поверь мне, останься я — меня скорее всего переводили бы с места на место до тех пор, пока этим парням от политики не надоела забава. А я бунтарь, и мне нужен скальп Спроула. Выбери я армию — мне пришлось бы оставить его в покое.

— Да, но теперь, когда он знает, что вы здесь, — заметил Тил, — вам надо быть начеку. — Он уже хотел войти в дом, но вдруг замешкался: — Кэп, а я могу чем-нибудь помочь вам… скажем, прикрывать тылы или еще что-то? Можете рассчитывать на меня. Да и на любого парня тут у нас. Вот увидите.

— Спасибо… спасибо, Тил.

И Килроун остался один в темноте под дождем. Конечно, они ему понадобятся… ему понадобятся все, но не против Спроула, а против Таинственного Пса. Поэтому он и рассказал Тилу свою историю. Они должны знать о нем хоть что-нибудь и верить тому, кто отдает им приказы.

Враг уже где-то рядом… Таинственный Пес, бэнноки, перебежчики. Они должны быть здесь, затаиться и ждать.

Глава 9

Дениз Пэддок выступила из темноты дверного проема и встала рядом с ним.

— Барни… с ним все будет в порядке?

— Конечно.

— Но он уже несколько месяцев не выезжал в дозор, к тому же много пил.

— Он хороший солдат, Дениз, и смелый человек. Может, как раз сейчас ему нужна такая встряска.

Произнося эти слова, Барни хотел, чтобы они звучали как можно искреннее. На самом же деле он считал, что Фрэнк Белл Пэддок совершил ужасную ошибку. Его дальняя вылазка ничего не даст. Он соединится с Меллеттом, и они вместе вернутся в форт… но к чему?

Дениз молчала, а ему припомнилось прошлое. Как давно, подумал он, была та ночь, когда они впервые танцевали вместе!

— Я хочу, чтобы сейчас была весна, — вдруг сказала она. — Почему-то страшусь зимы.

— Ты не исключение. Здесь самое холодное место в стране. — Он говорил и одновременно прислушивался, но мягкое шуршание дождя заглушало все звуки. Однако Килроун чувствовал… знал, что они рядом.

Через сколько дней вернутся Меллетт и Пэддок? — размышлял он. Через три? А может, четыре?

— А помнишь Бретань весной? — спросила Дениз. — Там лучше, чем в Париже.

— Это было чистое, невинное время, — ответил Барни. — Я имею в виду весну. Когда пришла осень, все изменилось.

— Ты когда-нибудь задавался вопросом: а что могло бы быть? — спросила она и посмотрела на него с любопытством.

— Конечно… но никто не может предугадать, когда наступает поворотный момент. Предположим, вместо поездки в Комбург тем вечером я бы решил — а я был на грани этого — ехать дальше? Но какой смысл вспоминать об этом. Если изменить какую-то деталь, меняется все. В Комбурге я встретил тебя. Мы оказались там совершенно случайно. С этого, можно сказать, все и началось. А потом мы встретились вновь… Это было за три недели до того, как я должен был возвращаться в Париж.

— А после, когда мы встретились вновь, я уже вышла замуж за Фрэнка Белла Пэддока.

— И вы были счастливы.

Да, Фрэнк Белл Пэддок знал об их отношениях, но он не знал другого: для Дениз Фрэнк Пэддок был единственным мужчиной, с которым она могла быть счастлива. Конечно, подумал Килроун, она не обрела бы счастья со мной. И он, и Дениз знали об этом, и не сожалел о разрыве. Но беда в том, что Фрэнк никогда не верил этому.

— Он уехал из-за нас, — с горечью в голосе заметил Килроун.

— Нет-нет! — решительно возразила Дениз. — Я люблю Фрэнка, но он стал таким, какой сейчас, только по своей вине. Его будущее — в его руках. Он все должен решить сам.

Разумно, но правильно ли? Все это было давно и далеко отсюда… совсем в другом мире.

— А что ты собираешься делать, Барни?

Он пожал плечами:

— Если выберусь из переделки? Не знаю. Наверно, обоснуюсь где-нибудь на Западе. Я врос в эту землю, и мне кажется, я не найду покоя где-то еще.

Дениз вернулась в дом, и Килроун опять остался один в темноте. Надо бы отдохнуть немного, пока все не началось, но, кажется, уже поздно. Им овладело беспокойство. Он понимал, что их шансы невелики. Ему уже приходилось держать подобную оборону и раньше, но в тех случаях позиция была лучше, чем теперь. И ему так не хватало людей…

Он присел на корточки у стены, где на него не капал дождь. С каждой минутой время нападения приближалось, а подмога находилась далеко, за много миль отсюда. И хуже всего то, что лейтенант Риболт с деньгами и малочисленной охраной уже выехал из форта Халлек.

Денег он вез достаточно много. Маловероятно, что это останется незамеченным индейцами или людьми из Хог-Тауна. Такая сумма да в такое время — большой соблазн. Но помочь тут нечем.

Дверь склада бесшумно открылась и закрылась. Темная фигура двинулась к нему. Он узнал Маккрекена.

— Килроун? — Маккрекен подошел ближе. — Я решил, что это вы. Сколько еще времени у нас в запасе, как думаете?

— Час… может, два. — Килроун на минуту задумался, оценивая ситуацию. — Надо попросить Вебстера, чтобы он приготовил что-нибудь перекусить — кофе и легкий завтрак, но при этом двое должны быть всегда в карауле. Все, что вам дадут поесть, берите с собой на пост.

— Я как раз хотел спросить об этом. — Маккрекен опустился на корточки рядом с Килроуном. — Думаете, у нас есть шанс?

— У нас есть хороший шанс, — ответил Килроун, стараясь придать своему голосу уверенность, которой не чувствовал. — Вспомните, как несколько лет назад вели себя эти парни у Адоуб-Уоллс — двадцать восемь охотников на бизонов не пропустили семьсот индейцев, а некоторые говорят, что их было полторы тысячи.

Маккрекен поднялся:

— Честно говоря, я бы не хотел повторить их подвиг. У меня семья в Штатах, но мне приходилось рисковать, и не раз. А вот как они? — И он махнул рукой в сторону штаба.

— Не торопитесь, рассчитывайте каждый выстрел — это все, что мы можем сделать.

Когда Маккрекен ушел, Килроун поднялся и направился в госпиталь. Там, удобно расположившись, он обсудил все с Райерсоном, заметив, что со склада сюда принесли несколько комплектов боеприпасов и продукты. Все было готово. Только завершив обход, он вернулся в штаб и, раскинув на полу одеяло, растянулся на нем. И в ту же секунду уснул.

Майор Фрэнк Белл Пэддок разбил лагерь около Твин-Баттс у истоков Топпин-Крик. Отсюда он смотрел на расстилавшиеся к северу земли, где за лесами и холмами находилась цель их похода. Им предстоял еще один тяжелый переход. Но они не могли себе позволить оставаться в лагере целую ночь. Четыре часа отдыха, подумал он, достаточно, за это время лошади отдохнут. Затем подъем, легкий завтрак и опять в седло.

Хэнк Лабан сидел на корточках у костра несколько поодаль от остальных. Обеими руками он держал кружку и с наслаждением пил маленькими глоточками горячий черный кофе. Он был кофеман и всегда дорожил такими минутами у костра, жаль, что они случались довольно редко.Лишенный иллюзий Хэнк с иронией воспринимал жизненные реалии. На тех, кто смотрел на мир через пелену своих собственных желаний, страхов или амбиций, он взирал с улыбкой и даже некоторой завистью.

Не было у него иллюзий и в отношении индейцев. Он хорошо знал их и по-своему даже любил. Какое-то время жил с ними и находил в их быте и отношениях много хорошего. Но он также верил в то, что краснокожего, как и его бледнолицего брата, можно завлечь разговорами. А кто-то явно подстрекал индейцев к беспорядкам. Это мог быть Буффало Хорн. Он разрывался между стремлением повести своих воинов на честную битву за Камас Прерии, где они с незапамятных времен добывали из земли корни квамассии, и своим личным стремлением победить Вождя Джозефа. Но Буффало Хорн был уже полуприрученным индейцем, а вот Таинственный Пес — совсем иное дело. Его еще мало кто знал.

Подобно Джеронимо, он не стал вождем, а оставался простым воином, к которому тянулась неостепенившаяся тщеславная молодежь, одержимая стремлением к славе и победам. Жестокий, хитрый и коварный, как волк, Пес был опасен, как гремучая змея.

Хэнк Лабан предпочел бы оказаться в эскадроне Меллетта, настоящего солдата, а не простачка. Умный и прямой, капитан уж если бил, то бил сильно, без дураков. Пэддок тоже неплохой вояка, только когда трезвый. Сейчас он был трезв. Но Пэддок ехал не просто на войну с индейцами, он ехал добывать себе репутацию. Стреляный воробей Лабан легко его раскусил.

Молодого Приора вели те же цели, только там, где Пэддок испытывал отчаяние и уже исчерпал свои возможности, Приор крушил все преграды, лишь бы победить кого-нибудь, все равно кого. Он мечтал о славе или о том, что он считал славой, и жаждал продвижения по службе. В глубине души ему даже хотелось получить рану в каком-нибудь сражении в романтическом месте. Его раздражали все — и Меллетт, и Пэддок, и Уэбб. «Вперед! В атаку! И сровняйте индейцев с землей!» — он обожал этот приказ и ужасно сожалел, что здесь, в прериях Запада, не пользуются саблями.

Хэнк Лабан продолжал потягивать кофе. Теперь он думал о своей лошади, надеясь, что быстроногое животное, если дела станут плохи, спокойно вынесет его из беды. Его раздражало столкновение амбиций. Иное дело солдаты, выполняющие свою нелегкую воинскую работу, твердые, надежные люди, которые сражаются ради победы и не теряют здравого смысла, не делают резких бросков, без всякой пустой бравады решают любые задачи.

За время жизни на границе Хэнку Лабану удалось сберечь свой скальп и сохранить все волосы на голове, потому что он боролся, когда мог, и удирал, когда уже больше бороться не мог, или замирал где-то, если его вычислили. Он придерживался той философии, что нельзя делать сразу несколько дел.

То, что они удалялись от форта, вокруг которого скопилось полно индейцев, расстраивало его. Он так и не привык к виду скальпированных трупов мужчин, и тем более женщин и детей. Теперь Хэнк мог поклясться, что по возвращении в форт им предстанет именно такая картина. Его возмущала цель их похода, потому что он понимал: встреча эскадрона с индейцами произойдет, когда никто не будет ожидать этого.

Эскадрон приближался к каньону Оухи — огромному шраму на лике земли с крутыми и сильно изрезанными склонами. В доисторические времена землетрясения и вулканы хорошо поработали на этой территории — там вздыбились горы, тут образовались глубокие трещины. Сильно пересеченная местность создавала наилучшие условия для засад. Попадая в район каньона Оухи, никто не чувствовал себя в безопасности. Хэнк Лабан вышел из сражения у Норт-Форк без потерь и сейчас ему тоже не хотелось ничего терять, и меньше всего свой скальп.

Взявшись за работу в форте, он как бы согласился и на возможный риск, связанный с ней, и спокойно сопровождал как разумных, рассудительных людей, так и искателей славы, и парней себе на уме, — все воспринималось как есть.

Пэддок вернулся к костру и сел на камень. От долгой поездки в седле он испытывал ломоту во всем теле. Взглянув на Лабана, спросил:

— Думаешь, мы охотимся за призраками?

— Да.

— И мы не встретим индейцев?

— Нет, индейцев вы встретите, причем тогда, когда меньше всего ожидаете. Только Пса не найдете. Мне кажется, как раз сейчас он поджигает форт.

— Глупости! — резко оборвал его Приор. — Индейцы не решатся напасть на военный форт.

Хэнк Лабан и не собирался возражать. Он никогда не испытывал желания вступать в дискуссию с Иденом Приором, чем просто бесил лейтенанта. Идена раздражало не только отношение к нему Лабана, но и своя собственная беспомощность, неумение произвести должное впечатление на следопыта. Приора возмущала небрежность, с какой одевался и держался Лабан, но еще больше ему не нравилось то, с каким уважением прислушивались к его мнению бывалые солдаты.

Некоторое время Пэддок в молчании курил, а потом предложил:

— Лабан, а почему бы тебе не набросать для меня маршрут? Мне не случалось раньше бывать в этих местах.

Лабан подался вперед, вытащил с края костра веточку и начал чертить ею по земле.

— Мы находимся вот здесь. Каньон Литтл-Оухи пересечем в этой точке. — И он провел пересекающиеся линии на песке. — Затем направимся к Поул-Крик. Тут проходит индейская тропа. Пойдем по ней до слияния каньонов Оухи и Литтл-Оухи. А вот здесь, майор, — он внимательно посмотрел на Пэддока, — можем поиметь много неприятностей. Индейская тропа идет под скалой, и парням придется пробираться по ней пешком и вести за собой лошадей. Я говорю «тропа», но на самом деле там гладкие глыбы да скальные обломки, и если уступы, нависающие над ними, обрушатся, то часть тропы может оказаться непроходимой. Я имею в виду, если эта тропа все еще существует, то мы пройдем по ней. Но всякий раз, когда мне приходится ею пользоваться, я ожидаю, что ее завалило. Места там труднопроходимые, встречается много выветренных скал, очень легко угодить в западню, — продолжал он. — Когда мы пойдем по тропе, что само по себе очень трудно, хорошо, если несколько человек пойдут по краю каньона, а еще несколько — прикроют нас снизу. Если индейцы нападут в этом месте, то они перебьют нас.

— Тогда зачем нам вообще идти по этой тропе? — вмешался Приор.

— После того как мы пересечем плато между реками, нам еще предстоит переправиться через Миддл-Форк, а оттуда десять — двенадцать миль до того места, где находится Меллетт.

— Я спросил, почему бы нам не пойти в обход. — В голосе Приора звучала холодная злоба.

Пэддок резко поднял голову:

— Лейтенант Приор, мистер Лабан объясняет маршрут мне, и я попрошу вас не прерывать его.

Приор хотел было что-то сказать, но вместо этого резко встал и отвернулся. Капрал Стив Блейн, который вообще-то недолюбливал Приора, в данную минуту посочувствовал ему.

— В обход идти далеко, — сказал он, ни к кому не обращаясь, — лишних пятьдесят миль.

— А я тебя не спрашиваю! — резко бросил Приор и тут же пожалел о своих словах. Широко шагая, он скрылся в темноте, чувствуя себя школьником, которого наказали.

«О Господи, — думал он, — если бы этого Лабана дали мне под командование всего на одну неделю! Всего на одну неделю!»

Хэнк Лабан был вольнонаемным гражданским человеком и мог оставить службу в любой момент. Приору уже дали понять еще до похода, что при малейшей провокации следопыт может расстаться с ними. Еще полковник Уэбб пытался втолковать Приору, что замену такому человеку трудно найти.

Позднее, когда Лабан, подхватив свои одеяла, исчез в темноте, Фрэнк Пэддок вызвал Приора.

— Иден, что вы цепляетесь к Лабану? — начал он. — Здесь не так много троп, а он знает их все, что дано очень немногим. Он нам очень нужен.

Закончив разговор, Пэддок тоже растянулся на своих одеялах. Он смертельно устал и, казалось, у него болел каждый мускул. Но теперь, когда они ушли слишком далеко, чтобы возвращаться, его стали одолевать сомнения. Принимая решение, он был уверен в своей правоте и сейчас пытался убедить себя, что поступил правильно. А что, если он ошибся, и на форт, который остался фактически без прикрытия, совершено нападение?

Он вдруг сел, и на какое-то мгновение его охватила жуткая паника. Фрэнк чувствовал, что он на грани того, чтобы отдать приказ о возвращении в форт. Но ему все же удалось побороть свой страх и заставить себя лечь.

Может, он сглупил, что отправился в этот поход? Почему же он все-таки решился на это? Действительно ли только для того, чтобы захватить Таинственного Пса и одержать решающую победу? Или ему важно окончательно прояснить ситуацию с Дениз? Если Дениз и Килроун воспользуются его отсутствием и уедут вместе… А если нет?

Он беспрестанно ворочался и никак не мог расслабиться, то и дело просыпаясь от призрачных страхов и сомнений. В конце концов, он решил, что поступил правильно. Они не нападут на форт. Основные силы индейцев здесь, поджидают эскадрон «М» и Меллетта.

Наконец ему удалось заснуть. Отсветы костра играли на камнях и лицах спящих людей.

А далеко отсюда к югу Барни Килроун проснулся как от толчка. Кабинет командира форта, где он сейчас находился, освещался слабым отсветом от горящей плиты. В углу, на соломенном тюфяке расположились Дениз Пэддок и Бетти Консидайн. Стелла Риболт спала около внутренней перегородки, а Хопкинс с женой неподалеку от нее.

Несколько минут Килроун лежал не двигаясь, пытаясь понять, что разбудило его.

Затем звук повторился.

Кто-то на улице копал, делал подкоп под стеной, под полом, на котором они лежали.

Звук был едва различимый. Но он не мог ошибиться и уже отчетливо слышал шуршание, создаваемое движением, шорох земли, падающей в узком пространстве. Кто-то пытался сделать подкоп под задней стеной штаба.

Подкоп… Подорвать!

Взрывчатка…

Быстро и бесшумно он вскочил на ноги.

Глава 10

В доме стояла тишина, и Килроун продвигался на цыпочках как человек, привыкший не делать шума. Горящая печь бросала на стены, потолок красноватые блики, выхватывая то там, то здесь лица спящих — ребенка, женщины или мужчины, спокойно расслабившихся во сне.

Какое-то мгновение Килроун взволнованно и сочувственно смотрел на них, стараясь подолгу не задерживать свой взгляд на ком-то, чтобы не разбудить. Насилие и смерть, может быть, ожидали их в ближайшие часы. Некоторые из них уже попадали в подобные переделки и выжили. А что ждет их на сей раз? Он ничего не мог обещать ни им, ни себе.

В комнате рядом один из погонщиков, бородатый, но лысый Дрейпер, сидел и читал потрепанный журнал. Сильный, мужественный человек, прошедший через многие сражения с индейцами, устроился близко к стене, чтобы услышать любой звук снаружи, а под рукой у него лежала винтовка. Когда Килроун вошел, он поднял голову и сказал:

— Пока что тихо, — но это ничего не значит.

— У задней стены что-то подозрительное, — сообщил Килроун. — Схожу посмотрю.

— Часовые только что вернулись, — заметил Дрейпер. — Время приближается.

— Хорошо. Будь начеку.

Килроун осторожно открыл дверь, прислушался и исчез в темноте. Какое-то мгновение Дрейпер смотрел на закрывшуюся дверь, а затем опять поднял журнал, но с чтением не получалось. Он держал журнал в руках, а сам все время прислушивался.

Сделав шаг за порог, Килроун застыл. Ночь была темная, прохладная и зловещая. После душного помещения он с удовольствием вдыхал свежий воздух. Помедлив, он сделал еще пару глубоких вдохов и двинулся к углу здания, быстро заглянул и отступил назад, стараясь, чтобы одежда не коснулась стены. Не теряя времени, он добежал до следующего угла и опять не дыша выглянул.

У основания стены согнувшись сидел мужчина и бесшумно работал, потом быстро поднялся и пошел, на ходу разматывая что-то позади себя.

Килроун замер, наблюдая, как он спрыгнул в водосточную канаву, которая собирала воду из здания штаба и с плаца. Он подождал еще. Мужчина уходил в сторону, и темнота поглотила его.

Встав на колени как раз в том месте, где стоял мужчина, Килроун стал осторожно разрывать рыхлую землю. Скоро его руки нащупали ящик и запальный шнур, отходивший от него. С большой осторожностью он достал ящик. Крышка оказалась не прибита, и, подняв ее, капитан увидел внутри три банки с черным порошком — взрывчаткой.

Ящик разместили так, чтобы при взрыве в задней стене штаба образовалась большая дыра, а людей, находящихся в комнате, оглушило бы или убило. Согнувшись в три погибели, Барни с минуту прикидывал, что нужно сделать. Затем, взяв ящик под левую руку и зажав в правой шестидюймовый револьвер, пошел по шнуру.

Шнур обрывался у камня, лежащего на краю канавы. Теперь он все понял. Когда начнется атака, фитиль подожгут, и последующий за этим взрыв практически выведет из боя находящихся в штабе людей.

А что с другими зданиями? Придется проверять. Кто же это сделал? На бэнноков не похоже — это он мог сказать с уверенностью, да и человек, который ставил мину, даже фигурой не походил на индейца.

Килроун встал на колени у края канавы и сдвинул несколько камней, под которыми был уложен шнур, ожидавший лишь зажженной спички. Затем своим длинным охотничьим ножом вырезал кусок дерна и стал быстро копать дальше. Когда образовалось углубление, он отрезал дюймов шесть шнура, приладил его на место и зарыл ящик, стараясь делать все аккуратно, насколько позволяла темнота. Остальной шнур он не трогал, оставив его лежать на земле.

Закончив работу, пошел сначала к складу, ощупал всю заднюю стену, вдоль которой шла дорога и ничего не нашел. Грунт здесь оказался слишком твердым, чтобы копать, не наделав шума. Но у дальнего угла он опять обнаружил ящик с одной банкой взрывчатки и снова прошелся по шнуру, повторив всю операцию.

Поиски вокруг госпиталя ничего на дали. Уже начинало светать, и Килроун не решился продолжать свои исследования.

Дрейпер ждал его у двери и сразу впустил его. Келлс и Хопкинс стояли рядом, а Рудио готовил кофе на плите.

Из комнаты вышла Бетти Консидайн и обратилась к нему:

— Где лучше разместить детей, как вы думаете? Может, там, в углу?

— Давайте перевернем письменный стол и поставим его на бок, — предложил Барни. — К стене пододвиньте бюро с документами. Накройте все это и стулья простынями. Я однажды видел, как сложенное письмо преградило путь пуле на излете.

— Я бы сходил покормить лошадей, — предложил Келлс.

— Лучше оставайся на месте. Мне кажется, тебе уже не придется делать этого. В любом случае они уведут лошадей, если уже не увели.

Без сомнения, индейцы ждали как раз такого момента. Затаившись, они могли атаковать оставшиеся силы форта с минимумом риска для себя.

Огонь в печках — в каждой комнате стояло по одной печке — разгорелся. На фоне слегка сероватого неба проявились здания. Ограниченное пространство плаца подчеркивало мрачность и враждебность окружающей среды. Ничто не нарушало будто сгустившейся тишины.

Мужчины расположились у окон — они сидели на стульях, на полу и ждали. Стелла Риболт взялась разнести всем кофе и приготовить завтрак, а Рудио, прихватив винтовку, отправился на свой пост. Огней не зажигали. Стелла ловко орудовала при свете горевшей печи. Когда еда поспела, разнесла ее мужчинам у окон.

Бетти налила кофе Килроуну и опустилась на пол рядом с ним.

— Они уже здесь? — спросила она.

— Могу поклясться, что да.

Тогда она заговорила тихо-тихо, чтобы только он мог услышать ее:

— Вы очень ее любите? Я имею в виду Дениз?

Он пожал плечами:

— Кто знает? Это было так давно, в Бретани. Весна, и мы такие молодые!

— Мне почему-то казалось, что в Париже?

— Париж был уже осенью… К тому времени мы уже повзрослели.

— Вы циник.

— Нет… просто достаточно мудр. Любви обычно хватает на одно лето, а в некоторых случаях она не выдерживает даже столь короткого срока. Пусть это будет для вас уроком.

— А когда вы встретились вновь, она уже вышла замуж за Фрэнка Пэддока?

— Да,.. а я ухаживал за танцовщицей из Вены.

— Тогда почему… ?

— Кто-то нашептал Фрэнку, и он поверил, что между нами возникло что-то большее, чем мимолетный роман. Очевидно, эта мысль гложет его.

— Килроун! — позвал Хопкинс. — Там, внизу, кто-то двигается.

Килроун поднялся. Встав к окну так, чтобы его трудно было заметить, он оглядел плац и сначала ничего не увидел. Но вдруг его глаз засек едва заметное движение в тени от бараков. Индейцы — один, другой.

— Не стреляйте, — предупредил он, — пока что они ничего не предприняли.

Он перешел к окну, выходившему на склад, открыл его и позвал:

— Маккрекен?

— Их около десятка, в кустах, вдоль реки, — откликнулся он.

— Тогда пока не стрелять.

Форт, который обычно был в движении, замер. Индейцы наверняка увидели или почувствовали запах дыма из печей, но продолжали наблюдать и выжидать, пытаясь выбрать наилучший момент для нападения. А теперь они пришли посмотреть.

Один за другим воины появлялись, исчезали, затем вновь появлялись. Сделав несколько шагов, они останавливались, прислушиваясь и оглядываясь. Но вот любопытство побороло в ком-то осторожность, и он вышел на плац. За ним последовали и другие. Конечно же, это была кульминация многочасового ожидания.

— Тил, — сказал Килроун, — ты и Риан глядите в оба. Когда произойдет взрыв, они подпрыгнут и побегут. Я бы не хотел упустить их.

— Какой взрыв?

— Не волнуйся, Тил. Будет один взрыв. Как раз перед тобой. — Килроун быстро объяснил, что он сделал ночью, и Тил усмехнулся.

Килроун опустился на колени у окна. Во рту у него пересохло, и он постоянно вытирал ладони о штаны.

Над фортом занимался рассвет. Два индейца огляделись и пошли по плацу в сторону штаба. Еще один пытался открыть запертую дверь барака, не справившись, подошел к окну, прижался лицом к стеклу, пытаясь разглядеть, что там внутри.

«Каждое мгновение отсрочки, — думал Килроун, — в нашу пользу, так как приближало возвращение солдат». Он слышал, как билось его сердце. Все в комнате замерли и, казалось, вообще не дышали.

— Подождите, — произнес он вслух, — дайте им осмотреться.

Несколько индейцев шныряло около загона, подбирая то, что им может пригодиться. Лошадей угнали еще до рассвета, в том числе и его собственную. Человеку на Западе нужно немного, но без лошади, считай, у него нет ничего.

Небо по-прежнему затягивали серые облака, которые окутывали вершины гор. Постепенно стал различим цвет деревьев — густой зеленый цвет, но он тоже приобрел какой-то зловещий оттенок.

Килроун задавался вопросом, что чувствует человек перед смертью? Все могло кончиться именно этим. Ведь индейцев может быть несколько сотен.

— Они сожгут меня, — мрачно заметил Хопкинс.

— Ты будешь жить, — ответил Килроун. — Что скажешь на это?

А будет ли? По крайней мере, у него есть шанс побороться, как и у его жены.

Вдруг рядом с Килроуном возникла Бетти:

— Барни, где Мэри?

— Индианка? Я ее не видел.

— Они убьют ее, Барни.

Убьют? Да уж, как поступят индейцы — никогда нельзя что-нибудь сказать наверняка. Раньше она была одной из них, но не теперь. А может, она вернулась к ним? Многие индейцы возвращались к своему народу, когда все возможности остаться среди белых оказывались исчерпаны. И Килроун знал, что собратья будут обращаться с таким человеком точно так же, как с белым… а может и хуже.

— Ее здесь нет, Барни. Ей надо помочь.

— Как? Мы не видели ее. Где ее искать?

— Она скорее всего в лавке маркитанта. Она ведь там живет. Я уверена, она чувствует себя виноватой.

Он выглянул в окно — до лавки маркитанта было футов пятьсот, и половину этого расстояния составлял плац. Барни почувствовал холодок внутри. Пробраться под дулами индейских ружей через плац, а затем вернуться вместе с Мэри Толл Сингер… если она действительно там…

— Вы понимаете, каковы шансы человека, который согласился бы это проделать? — спросил Килроун.

— Небольшие, — согласилась она. — Может, мне пойти?

— У вас вообще нет никаких шансов, — заметил он. — Вы не пройдете и половины пути.

Оба замолчали. Он смотрел на плац и мысленно измерял его шагами. Сколько шагов он сможет пройти, прежде чем пуля настигнет его? Сколько они станут ждать, прежде чем выстрелят? Индейцы настоящие воины, а воин уважает храбрость… А вдруг они захотят посмотреть, сможет ли человек, презрев опасность, пройти это расстояние? Любопытно же испытать человека на храбрость. А хватит ли у него смелости сделать это?

Какое расстояние нужно пройти? Сколько шагов?

Дымок из трубы на крыше лавки медленно потянулся вверх.

— Она там, — нарушил молчание Хопкинс. — Осталась сторожить товары.

— А может, по другим причинам? — вставил Келлс. — Не забывайте, что она индианка.

Из глубины комнаты к ним подошла Дениз:

— Да, она индианка, но предана нам. Я бы не хотела, чтобы она пошла против своего народа, но я никогда не буду сомневаться в ее преданности нам.

— Вы плохо знаете индейцев, мэм. Их преданность белому мужчине… или женщине — дым, мираж.

Килроун по-прежнему смотрел на плац и чувствовал, как что-то дьявольское зарождается в нем. Он знал, что это дикое и сумасшедшее побуждение, но ощущал, как оно все больше захватывает его. Судьба бросила ему вызов… Сможет ли он справиться? Сможет ли кто-нибудь еще сделать такое? Если он решится пойти, а потом вдруг проявит хоть малейшее колебание, выкажет хоть малейший признак страха… Черт побери, они тут же застрелят его, не пройдет он и десяти футов. Глупая затея! Дурацкая прихоть подставляться под пули. Но там, в лавке, девушка, которую индейцы скорее всего убьют.

Предположим, он решится. Сколько времени пройдет, прежде чем кто-то нажмет на курок и откроет стрельбу? Сколько времени пройдет, прежде чем кто-то спустится в канаву за штабом и подожжет фитиль? А может, они проверят фитиль и обнаружат подмену?

Все молчали, но каждый, как и Килроун, смотрел в одном направлении и думал о Мэри Толл Сингер, девушке, которая пыталась жить как белая и которую они бросили. Ведь все выглядело именно так.

Килроун встал. Поставив ружье у окна, он сказал:

— Я пойду за ней.

— Не будь дураком! — заметил Келлс, тоже поднявшись на ноги.

— Парни, стойте так же, — сказал Килроун. — Не открывайте огонь, пока не почувствуете, что это необходимо. — Он уже взялся за дверную ручку.

— Барни… мистер Килроун, — кинулась к нему Бетти, — не надо.

Он закрыл за собой дверь и пошел к лавке маркитанта, глядя прямо перед собой и напевая про себя слова старого марша. Барни знал, что он в кольце индейцев, что в любой момент кто-то может выстрелить и сделает это непременно, если заметит малейшее его колебание.

Еще не видя, он почувствовал, что они покидают прикрытия у домов и стягиваются к плацу. Один индеец стремительно проскакал перед ним на лошади, но Килроун продолжал идти вперед. Когда до лавки маркитанта оставалось уже шагов пятьдесят, дверь ее распахнулась, и на пороге появилась Мэри Толл Сингер. Она ждала его.

— Я хочу забрать вас с собой, — сказал он подходя. — Пойдемте?

Она подняла на него свои темные, загадочные глаза и спустилась по ступенькам вниз. Хладнокровно он предложил ей руку, и они двинулись обратно к штабу. Расстояние, которое им предстояло преодолеть, казалось теперь вдвое больше. Вдруг около полудюжины воинов на пони поскакали им наперерез. Килроун даже не дрогнул и по-прежнему шел, не поворачивая головы ни вправо, ни влево. Индейцы проскакали мимо них всего в нескольких дюймах. Он все также непоколебимо продолжал путь, и темноволосая девушка шагала рядом в ногу с ним. Опять и опять индейцы скакали на них, но они не сворачивали.

Неожиданно перед ними возник вооруженный воин. Он держал наготове копье. Килроун подошел к нему вплотную, глядя прямо в его холодные черные глаза. Кончик копья коснулся его груди, и легким движением левой руки он отвел его, как если бы отвел паутину или ветку в лесу.

В этот момент дверь штаба чуть-чуть приоткрылась, образовалась совсем маленькая щелка. Осталось совсем немного. Его охватил холод, и он ощутил, как волосы на затылке как бы встали дыбом. Мускулы между лопатками напряглись в ожидании пули или стрелы. Но он продолжал идти.

Сильный взрыв позади штаба и три быстрых выстрела за ним привели в оцепенение нападавших.

Килроун резко повернулся к девушке.

— В дом! — приказал он Мэри Толл Сингер сквозь стиснутые зубы. — В дом… скорее!

Индеец вскинул ружье, но в то же мгновение у Килроуна в руке оказался револьвер, и он выстрелил от бедра. Пуля ударила противника в грудь на какую-то долю секунды раньше, чем он успел нажать на спуск сам. Его винтовка дернулась вверх, и пуля ушла в небо.

Килроун пятился к дому, держа наготове револьвер. И тут разом заговорило сразу несколько винтовок. После взрыва прошло всего несколько секунд, хотя всем показалось, что они тянулись очень долго. Заметив, что индеец закачался, Барни рванул к дому. Споткнувшись на ступеньке, он все же добрался до двери и вбежал в дом. Дверь за ним тут же захлопнули и сразу заперли на засов.

Проходя через комнату, Барни взглянул на Тила. Его глаза искрились юмором.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Это больше того, что я мог бы сделать для индейской девушки!

— Не валяй дурака, Тил. Ты бы сделал то же самое. Я знаю таких парней, как ты. — Килроун махнул в сторону канавы: — Что там произошло?

— Много чего… От этого взрыва было больше испуга, чем пострадавших, хотя, мне кажется, задело одного, нет, двух индейцев… Белый пытался убежать, но ему не удалось.

— Хорошо.

Стреляли теперь отовсюду, но индейцы будто растворились. Искусные воины, они никогда не подставляли себя под пули зря. И жаждали победы, но без излишних потерь.

Капитан опять занял позицию у окна. Плац пустовал. Убитого им индейца и другого, убитого или раненого, унесли. Раздался выстрел из окна ближайшего барака, потом еще один от угла здания. И наступила тишина…

Теперь стал виден загон. В нем не осталось ни одной лошади. Заметил ли он отсутствие лошадей раньше? Уверен, что да. Но припомнить, в какой момент, не мог. Откуда-то с неба прямо на плац слетела птичка и принялась что-то клевать в пыли. Однако через минуту или две она испуганно встрепенулась и умчалась прочь.

Они ждали… ждали…

Прошло полчаса… час. Индейцы грабили бараки. Время от времени оттуда доносились звуки разбиваемого стекла или выламываемого оконного переплета.

Бетти принесла кофе. Килроун сел, прислонившись спиной к стене, и обхватил кружку руками. Никогда еще кофе не казался ему таким вкусным.

— Это было потрясающе, — восхищенно произнесла девушка. — Вот так запросто пойти и забрать Мэри!

— Она не из робких. Знаете, ее рука, лежащая на моей, ни разу не дрогнула.

Он сидел и размышлял. Если только Риболт не придумал какую-нибудь хитрость, он и конвой, сопровождающий деньги, пропали. В бою на открытом месте у них нет шанса спастись, а индейцы знали, что они приближаются.

Майор Пэддок и капитан Меллетт с кавалерией в лучшем случае вернутся через пару дней, а скорее всего дня через три. Смогут ли осажденные удерживать форт столько времени?

А что, если на них тоже напали? И разбили? Пройдут недели, прежде чем к ним придет помощь откуда-нибудь, даже если они выйдут из затруднительного положения.

И в первый раз Килроун стал серьезно задумываться о том, чтобы покинуть форт.

Глава 11

Утром время от времени возникали отдельные перестрелки, которые не принесли ни одной из сторон никаких результатов. Огонь из трех зданий держал индейцев на некотором расстоянии, но появились и потери. Один ребенок получил рану, правда несерьезную, — в него попал осколок стекла, а на складе был ранен Мендел.

Он стоял у разбитого окна, готовясь стрелять, когда индеец, спрятавшийся неподалеку, выстрелил, и пуля угодила в бедро. Он повернулся, вторая пуля прошила его насквозь, войдя около позвоночника и выйдя под пряжку пояса.

Около полудня прогремел взрыв возле госпиталя. Мина, которую Килроун не успел найти или которую заложили после его вылазки. Взрывом вырвало кусок стены и убило Олсона. В течение нескольких минут индейцы вели интенсивный обстрел здания, а потом сделали попытку прорваться внутрь. Но их встретил шквальный огонь.

Двое упали, сраженные пулями Лейхи и Райерсона, и атака не состоялась. Один индеец упал около стены и неожиданным броском прижался к ней, оказавшись вне радиуса обстрела.

— Надо затащить его сюда, — решил Райерсон. — Он лежит прямо у пролома. Если только мы ослабим наблюдение за ним, он тут же начнет стрелять в нас.

— Ты хочешь сказать, что надо высунуться наружу? — спросил Лейхи. — Тогда это без меня, лейтенант.

Барни присел на корточках у окна. Индейцы разгуливали по бараку, до которого было футов сто пятьдесят. Он видел, как мелькали их тени, и слышал их воинственные кличи.

Дождавшись подходящего момента, когда тень замаячила вновь, он поднял винтовку, тщательно прицелился и спустил курок. Послышался звон разбитого стекла, индеец упал, но тут же быстро вскочил.

Затвор щелкнул еще раз, и индеец свалился окончательно.

— Следи за ним, — предупредил капитан Риана. — Они попытаются забрать его.

Дом наполнялся пороховым дымом. Когда Барни добрался до задней комнаты, его встретила Дениз:

— Барни, с тобой все в порядке?

— Где жена Риболта? — спросил он. — Мне надо поговорить с ней.

— Сядь, я принесу тебе кофе. А она сейчас подойдет.

Низко пригибаясь, Стелла Риболт остановилась возле него. Указав на перегородку, он сказал:

— Сядьте спиной к стене и немного отдохните. Мне надо поговорить с вами. — Он взял кофе, которое принесла ему Дениз. — Расскажите мне о вашем муже.

— А что с ним?

— Я не знаком с ним, и мне бы хотелось знать, что он за человек, о чем думает. Он наверно о многом разговаривал с вами. Я ничего не обещаю, но могу попытаться предупредить его.

— Не надо, мистер Килроун. Гус на это и не рассчитывает.

— Все-таки расскажите, — настаивал он.

— Ну… — Женщина явно колебалась. — Гус и во-первых, и во-вторых, и вообще всегда солдат. Он строг, но не солдафон. Служба для него — превыше всего. — Она повернулась и пристально посмотрела на Килроуна: — Именно поэтому вам не стоит беспокоиться. Его задача — защищать деньги и привести назад живыми и здоровыми столько солдат, сколько он сможет.

— А он знает Дейва Спроула?

Она внимательно посмотрела на него:

— Что вы имеете в виду? Конечно же, он знает его. Но Гусу он не нравится, если именно это вас интересует.

— Не совсем это, миссис Риболт. Если вдруг Дейв Спроул встретится ему там, в прерии, что, по-вашему, сделает Гус?

— Что сделает? Я не понимаю, что вы имеете в виду. Наверно, поговорит с ним. А что еще он сможет сделать?

Что еще? Конечно, она права. Он так и сделает, но тут-то и таилась опасность. Именно останавливаться и нельзя. Килроун не сомневался, что, положив глаз на такие большие деньги, Спроул не доверится случаю. Он наверняка тщательно спланировал операцию, продумал, где и как захватить конвой.

Конечно, если сейчас деньги исчезнут, то во всем обвинят индейцев, и те, кто будет расследовать это дело, в первую очередь, обратят свои взоры на них. Но Дейв должен позаботиться об алиби для себя, хотя бы на всякий случай. Значит, он не может надолго покидать Хог-Таун. Ограбление должно произойти возле форта, и чем ближе, тем лучше. Хотя слишком близко — тоже рискованно. А кто будет ему помогать? Кто-нибудь из его людей?

Тогда зачем Спроулу отправляться «на дело» самому? Насколько Килроун знал его по своему горькому опыту, Дейв всегда заботился о том, чтобы остаться чистым. Выходит, на Риболта нападут его люди, те, кого он хорошо знает, или кто-то еще, не вызывающий подозрений.

Но сам Спроул будет где-то рядом, чтобы наблюдать, следить за работой. Он наверняка не выпустит из виду золото. По маршруту конвоя достаточно мест, подходящих для засады, но Спроул выберет такое, куда солдаты доберутся во второй половине дня или, в крайнем случае, после дневного привала. Ему нужно, чтобы они были усталые, сытые, расслабленные. Покачиваясь сонно в седле и не предчувствуя никакой опасности, конвойные будут рады встретить знакомого человека, остановиться и поболтать с ним и окажутся в роли уток для охотников в засаде.

— Я имею в виду, заподозрит ли Гус что-нибудь?

— Не понимаю, к чему вы клоните. Нет, он не подозрителен. Спроул часто ездит в изыскательские экспедиции, поэтому Гус отнесется к нему не более подозрительно, чем всегда. Однако Гус Риболт становится очень недоверчивым, когда несет ответственность за государственную собственность. — Она задумчиво посмотрела на него. — Мистер Килроун, что у вас на уме?

— Хотите, назовите меня дураком, но я не удивлюсь, если под прикрытием этой атаки индейцев кто-то попытается завладеть деньгами, которые везет ваш муж.

— Вы намекаете на Дейва Спроула? Но он не посмеет. Он знает Гуса и не посмеет сделать этого.

— Не хотелось бы волновать вас, но мне кажется, Спроул обязательно попытается, если просчитал, что сможет улизнуть с этим золотом. Но он не двинется с места до тех пор, пока у него не будет надежного, с его точки зрения, плана.

Какое-то время она обдумывала его слова:

— Я, право, не знаю. Гус очень честный и разумный человек. Но заподозрит ли он Дейва Спроула в намерении совершить грабеж? Сомневаюсь.

Килроун продолжал тихо беседовать со Стеллой Риболт. Она была трезвомыслящим человеком с твердым характером, и ему пришла в голову мысль, что и Гус Риболт такой же — разумный, искренний и знающий офицер, но вряд ли он сумеет противостоять хитрости Спроула. Хотя Риболт мог оказаться как раз тем, кто победит Айрона Дейва именно в силу своих положительных качеств, потому что он тверд, дисциплинирован и совсем не авантюрист. Возможно, он не проявит ту маленькую слабинку, которая даст возможность Спроулу раскрутить это дело.

Стелла Риболт взволнованно прижала руки к груди.

— Я бы хотела, чтобы он знал об этом, чтобы что-то насторожило его, сделало подозрительным. Ну вот, теперь и я стала беспокоиться. Он становится недоверчивым, если речь идет о государственной собственности. Это я знаю наверняка. К тому же он…

— Я не хотел этого, миссис Риболт. Мне было важно понять, чего можно ожидать. Если здесь все будет нормально и у меня появится возможность, я бы попытался добраться до него, чтобы предупредить.

— Оставьте эту затею. Вас убьют.

— Посмотрим.

Килроун подошел к Тилу и отпустил его немного отдохнуть. Он стоял, смотрел в окно и мысленно прослеживал весь путь Риболта до форта. Старый служака будет осторожен, но, конечно же, не ожидает беды. Любого повстречавшегося белого человека воспримет как носителя новостей и, конечно, захочет узнать, что новенького дома.

Для нападения Спроул выберет открытое место, но заранее подыщет хорошие укрытия для атакующих и для себя. Поразмыслив, Килроун решил, что сам Железный Кулак не станет марать рук. Может случиться и такое: носитель новостей даже не заподозрит о заговоре и своей роли в нем. Тогда он обречен на смерть.

Когда вернулся Тил, Килроун перешел к другому окну и дал отдохнуть еще одному бойцу. И так целый день он перемещался по зданию, проверяя по очереди все окна и сменяя на время дозорных.

В госпитале дыру в стене частично заделали, закрыв ее опрокинутым столом, на который навалили кучу мебели и ящиков. Однако раненый индеец все еще лежал снаружи у пробоины, перетащить его оттуда не решались. И пока он был там, опасность оставалась.

Вдруг у лавки маркитанта на дальнем конце плаца появился индеец. Послышался звон разбитого стекла и треск дерева. Хопкинс выругался.

— Вот мерзавцы, что делают с моей лавкой! — воскликнул он. — А ведь я за всю свою жизнь ни разу не обманул ни одного индейца!

Индеец показался еще раз. Хопкинс долго прицеливался, прежде чем выстрелить. Смельчак подскочил как ужаленный и исчез за углом здания.

— Хороший выстрел, — заметил Риан.

Днем пуля рикошетом задела Дрейпера, царапнув его и не причинив серьезного вреда, только пошла кровь.

Теперь осажденные думали лишь о ночи, ее приближения ждали со страхом и дурными предчувствиями. Прибыли еще индейцы… По подсчетам Килроуна, их собралось уже около четырехсот. Перед заходом солнца лавку маркитанта охватило пламя, зловещим светом озарившее затянутое облаками небо.

Капитан приказал людям отдыхать, и сам попытался немного поспать. Грядущая ночь будет решающей. Он старался думать о ней деловито, но, когда вспоминал о женщинах и детях, его захлестывали эмоции. Не мог он выбросить из головы и мысль о Риболте, который уверенно и неизбежно шел прямиком в ловушку. Как предупредить его и тех шестерых смельчаков, знающих и опытных солдат, о грозящей опасности? Благополучное возвращение конвоя может все изменить. Риболт возьмет на себя командование, а он поскачет к Меллетту, или Пэддоку, или к обоим.

Если защитники переживут эту ночь… Если он сам останется жив…

Капитан Чарльз Меллетт вел свой эскадрон туда, где Бэттл-Крик пересекал каньон Оухи, и далее на север к лагерю близ истоков Дип-Крик. Хребты Оухи простирались к западу и северу от него, их склоны, поросшие лесом, поднимались вверх над лагерем на высоту до пятисот метров.

От лагеря до места встречи у Норт-Форк самая короткая дорога вдоль Касл-Крик почти параллельно Скво-Крик. Этой старой дорогой, проходившей через горы почти в двух милях от Скво, часто пользовались племена бэнноков и ютов.

— Смотрите, доктор, — сказал Меллетт, указывая на план, который начертил на земле, — мы направляемся вот сюда, а кратчайший путь проходит вот здесь, — и он указал на северо-запад. — Но мы не пойдем туда.

— А почему?

— Все просто. Если индейцы где-то рядом, то им, конечно же, известно о нашем продвижении. Они идут за нами по пятам. Вчера ночью убили одного солдата. Уверен, что они поджидают нас где-то в горах. Мы сделаем вид, что идем им навстречу, а затем неожиданно повернем на восток и пойдем обратно.

— Сэр?

Меллетт повернулся и увидел Кейта, стоявшего по стойке смирно.

— В чем дело, Кейт?

— Вот, сэр. — И Кейт протянул ему охотничий нож в ножнах. — Я только что снял его с индейца.

— Ты взял в плен индейца?

— Не совсем так. Я и не думал, что возьму его в плен, но когда увидел на нем нож, то воротился, и мне не стоило большого труда схватить его.

— А что это за нож, Кейт?

— Он принадлежал Листеру, сэр. Листеру из эскадрона «И».

Меллетт повертел нож в руках и теперь тоже узнал его. Листер часто показывал нож всем. Он — единственное, что ему удалось спасти после битвы в Канзасе. Но если Кейт отобрал у индейца нож Листера, то сам Листер должен быть мертв, а если он мертв, то что случилось с эскадроном «И»?

— Сэр, но нож — это не все. На индейце была шинель сержанта Билла Джордана. Я просто не принес ее. И она… она вся в крови, сэр.

— Ты уверен?

— Да, сэр. Я своими глазами видел, как сержант нашивал на нее шевроны. Я их узнаю всегда.

Чарльз Меллетт встал. После таких известий лицо у него стало серым. Если Джордан и Листер мертвы, то скорее всего эскадрону «И» и полковнику Уэббу пришлось туго. Возможно, их разбили. Маловероятно, что индейцам удалось бы стащить с Джордана шинель, если только его не подстерегли и не убили, когда он был один, скажем, в разведке… Или если всех не перестреляли… Уэбб вряд ли отправил бы Джордана в разведку. Листера — да, но не Джордана, которым командование очень дорожило. Выходило, что эскадрон разбили.

— Чарли, — спросил Ханлон, — а может, мы двинемся туда сегодня ночью? Возможно, кому-нибудь из них нужна моя помощь.

Солдат все еще ждал. Меллетт повернулся к нему и приказал:

— Кейт, пришли ко мне сержанта Дюнивана, сами пока отдохните. Мы выступаем ночью.

Когда Дюниван появился из темноты, Меллетт обратился к нему:

— Сержант, пусть люди отдохнут. Никаких костров. Сейчас восемь. Мы разобьем здесь лагерь, а в два часа ночи выступим. — Он немного помолчал. — Я надеюсь, ты говорил с Кейтом?

— Да, сэр. Я видел индейца, сэр.

— Ты тоже считаешь, что он носил шинель Джордана?

— Уверен, сэр.

— Тогда можно предположить, что эскадрон полковника Уэбба попал в беду. Значит, там, наверху, нас поджидают индейцы. Я бы попросил, сержант, передать это всем.

— А как далеко до Норт-Форк? — спросил Ханлон.

— Если идти самым кратчайшим путем, то миль двадцать, — ответил Меллетт. — На восемь миль дальше, чем тот путь, которым мы предполагали идти.

— О черт, жалко. Пока мы здесь сидим, люди там, наверно, умирают.

Меллетт кивнул:

— Знаю, но, пойдя через перевал, я рискую всеми своими людьми. Если они еще живы, то сопротивляются, и, могу поклясться, им нужен каждый мой солдат. Разница во времени три или четыре часа, а то и меньше, если нам повезет. Я не могу рисковать своими людьми из-за столь малого выигрыша во времени. Но я забочусь не только о том, чтобы сохранить моих солдат. Нам нужны данные разведки.

— Думаешь, на перевале нас ждет засада?

— Ты знаешь это не хуже меня, Карт. Будь я на месте Таинственного Пса, то устроил бы засаду именно там.

— А как насчет другого пути?

— Мы и там можем наткнуться на них, и скорее всего так и будет. Но здесь меньше шансов для неожиданностей и лучшие условия для ведения боя.

Оба помолчали, вдыхая прохладный воздух, напоенный запахом полыни и сосны, смешанным с дымком. То тут, то там в разрывах облаков мерцали звезды.

— Чарли, ты считаешь, они разделались с ними? — спросил Ханлон.

Немного подумав, Меллетт ответил:

— Боюсь, что так, Карт. Джордан — правая рука Уэбба, да и Уитмена тоже. В любом случае он находился где-то рядом с ними. Кроме того, — добавил он, — шинель Джордана и нож Листера взяты у одного индейца. Вероятно, там грабили всех и вся… мне так кажется.

В два часа после полуночи эскадрон снялся с лагеря. В половине пятого он сделал привал у Поул-Крик и напоил лошадей. Ему предстояло преодолеть еще три мили лесистой местности, с востока окаймленной отвесными скалами. Перед ним лежал самый трудный участок пути.

— По-моему, наш маневр уже разгадали, — заметил Меллетт, обращаясь к Ханлону. — Наверное, бэнноки подождали какое-то время, но поскольку мы не объявились, то они выслали дозорных. Полагаю, мы скоро на них наткнемся, но тратить время не будем и пойдем дальше своим маршрутом.

Уже занималась заря, когда эскадрон вышел из леса. Скалы на востоке закрывали солнце, но его первые лучи окрасили их пики в золотисто-розовый цвет. Эскадрон довольно быстро продвигался вниз поканьону. Дорога была ровная, и каждый солдат держал наготове винтовку.

Кейт проехал вперед, чтобы осмотреть местность. Вдруг он развернулся и поскакал обратно.

— Капитан, там впереди на дороге мертвая кавалерийская лошадь.

Поднявшееся солнце ярко осветило западный склон горы. Небо налилось голубизной, по нему поплыли белые облака. Колонна медленно приближалась. Солдаты окружили мертвое животное и сразу узнали лошадь капитана Уитмена.

На седле виднелись пятна запекшейся крови. Ханлон заметил:

— Меллетт, тот, кто ехал на этой лошади, мертв. Потеряв столько крови, человек не может остаться живым.

Кейт снова отправился вперед. Он сидел в седле прямо, держа винтовку наготове, внимательно оглядывая все вокруг, стараясь не пропустить ничего. И вот опять он внезапно остановился.

— Капитан, сэр, я…

На земле в неловких позах, в которых их настигла смерть, лежали солдаты из эскадрона «И»… Вот тесно прижавшиеся друг к другу застыли те, кто делал последние отчаянные усилия, стремясь противостоять врагу. Они не сдались — их кровью были забрызганы камни, из-за которых велся огонь.

Противник выбрал очень удачное место для нападения. Здесь ничто не таило опасности, и солдаты ехали, забыв об осторожности. Они миновали лес и уже выезжали на открытое пространство, где, казалось, негде спрятаться, и, конечно, начали расслабляться.

— Дюниван, выставь часовых и организуй похороны убитых, — приказал Меллетт.

— Сэр? — обратился Кейт.

— В чем дело?

— Разрешите провести небольшую разведку в округе.

— В чем дело, Кейт? — повторил Меллетт. — Ты хорошо знаешь индейцев. Видимо, что-то беспокоит тебя. Что?

— То же, что и вас, сэр. Они даже не искалечили тела мертвых. Они не взяли пленных. Они даже не стащили всю одежду.

— И что?

— Сэр, по-видимому, они ужасно торопились убраться отсюда.

— Разрешаю… Но будь осторожен.

Кейт развернул лошадь и поскакал прочь, а Меллетт смотрел ему вслед.

— Отличный парень, Чарли, — проговорил Ханлон. — Побольше бы нам таких.

— Да, хороший солдат, — согласился Меллетт. — Бог простит за все остальное. Я наблюдал за ним — больше всего он боится причинить боль кому-то или чему-то, он противник всякой боли. Он от природы простой и чистый человек, как настоящий охотник, для него существует только черное и белое, «за» и «против» и никакой середины. Война — это его работа, он выполняет ее отлично. Таких людей найти трудно, и хорошо, если они на твоей стороне.

— А в мирное время?

Меллетт пожал плечами:

— Скорее всего он прекрасно справится с любой работой. Это тихий, законопослушный человек до определенного предела. Но за этим пределом он очень опасен.

— Он что-то имел в виду. Что же?

Солнце медленно скользило по склону каньона. На рубашках парней, занимавшихся погребением убитых, проступил пот. День ожидался жаркий и душный, как после дождя.

— Он наделен природным чутьем, Карт. Я замечаю, что его что-то постоянно волнует. А что касается похода, тут есть какой-то прокол с самого начала. И Уэбб чувствовал это, поэтому он и взял на себя командование.

— А что Кейт имел в виду, когда говорил, что они убрались второпях и даже не успели как следует поживиться грабежом?

— Он считает, Карт, что их атака проведена лишь для отвода глаз. Индейцы так торопились, будто боялись опоздать куда-то еще.

— Опоздать куда? В форт?

— Да, вот чего я очень опасаюсь.

Меллетт выжидал, наблюдая, как работает похоронная команда, но в то же время оглядывал склоны гор, долину, простиравшуюся впереди, короче все, что попадало в поле зрения. Он уже точно знал, с чем вернется Кейт — он обнаружит, что индейцы действовали малым числом, а основная их масса собралась где-то в другом месте. Слава Богу, что Пэддок в форте.

Однако отвлекающий маневр был прекрасно разработан. И это неприятно поразило капитана. Индеец, который задумал операцию, выглядел осторожным и умным тактиком. Но он никогда не слышал о таком индейце.

Беспокоило и то, что у индейцев за последнее время появлялось много нового оружия — прекрасные винтовки, самого последнего выпуска. Военные очень хотели положить конец утечке оружия, но не знали, как это сделать, поэтому, когда полковник Уэбб получил от кого-то информацию, где находится торговец оружием, он немедленно принял меры. Меллетт жалел, что так и не узнал, кто снабдил командира якобы ценными сведениями.

Уэбб двинулся к указанному месту без охраны, а Меллетту приказал следовать за ним, чтобы встретиться у Норт-Форк. Эскадрон капитана должен был стать группой поддержки, которая нагнала бы страху на индейцев и лишила их возможности вести дальнейшее сопротивление.

Кто бы ни подбросил эту идею, он точно знал, какова будет реакция Уэбба, хотя место, где ожидалось появление предполагаемого продавца оружия, было достаточно далеко от форта.

— Ты знаешь, Чарли, я никогда не слышал об индейце, который мог бы так все распланировать. С мозгами у них все в порядке, но мышление у них совершенно иное.

Меллетт кивнул в знак согласия.

— Мы все-таки пойдем к месту встречи. Если кто-то и остался жив, то они там. Я насчитал только четырнадцать убитых.

— Мы нашли еще одного, — заметил Дюниван. — Это Риан. Его тело лежало в камнях рядом с двумя винтовками и револьверами.

— Мертвый?

— Да, сэр. Но сражался отчаянно. Мы насчитали в его теле шесть пулевых ранений. Но умер он после их ухода, потому что на нем сохранилась вся одежда и оружие. Я думаю, они знали, что он смертельно ранен, и оставили его умирать, посчитав, что так будет быстрее.

— Хороший был человек.

— Его сначала тяжело ранили, а потом уж ему удалось добраться до камней. За ним тянулся кровавый след, по нему мы и нашли его. Я насчитал там пятьдесят девять стреляных гильз… Пятьдесят девять! Похоже, он уложил больше, чем все остальные вместе взятые.

Дюниван ушел, а Меллетт, взглянув на доктора Ханлона, произнес:

— Он считает, что Риан убил огромное число врагов, но никогда нельзя такое утверждать, пока не обнаружишь трупы. Мне кажется, нападение произошло неожиданно и сражение длилось для всех, не считая Риана, который ушел в камни, не более нескольких минут. Солдаты не успели даже занять позицию. Скорее всего большинство погибло сразу же, после первых залпов. Риану удалось выбрать позицию, но он был ранен и не мог действовать так активно, как ему хотелось.

После того как мертвых предали земле, Меллетт приказал седлать лошадей, и эскадрон направился к Харри-Бэк-Крик, где сделал короткий привал, чтобы перекусить. Все молчали. Похороны друзей произвели на каждого тяжелое впечатление.

Когда они добрались до места встречи в Плезант-Вэлли, уже темнело. Меллетт и его солдаты быстро объехали округу, но в свете сумерек они не разглядели ни следов, ни признаков присутствия индейцев. Они разбили лагерь около чистой и холодной речушки и решили заночевать здесь.

Меллетт снял сапоги и собирался выпить кофе, как вдруг до него донесся резкий окрик часового. Он поставил кружку, взял револьвер и отошел от костра.

Затем последовало громкое восклицание, короткий разговор, и сержант Дюниван подошел к костру:

— Сэр, пришел Джонсон. Джонсон из эскадрона «И».

Джонсон, которого там, в Штатах, звали как-то иначе, был крепким, среднего роста мужчиной, спокойным, достаточно образованным и благовоспитанным. Никто не знал, почему он стал солдатом. Все звали его «учителем», не исключено, что он им и был. Весь в крови, сейчас он выглядел усталым, изможденным. Но он стоял в шинели, застегнутой на все пуговицы, и имел при себе оружие и флягу.

— Докладывает рядовой Джонсон, сэр. Эскадрон «И» разбит, капитан Меллетт. После первых же залпов погибла почти половина солдат, вместе с полковником. Я пробрался в камни, где залег тяжело раненный Риан. Но к этому моменту стрельба уже кончилась. Я ничем не мог помочь ему, но, прежде чем умереть, он приказал мне уходить. Вскоре он скончался, и я оставил его там.

— Как все случилось, Джонсон?

— Они прятались в кустах, росших группами вдоль дороги. Первый, самый мощный залп раздался с края леса, а потом вдруг около полудюжины индейцев выросли как будто из-под земли и окружили нас. Джордана ударили. Я видел, как один индеец схватил поводья его лошади, а другой вспрыгнул в седло позади него. Лошадь сбросила их обоих, я стрелял. Мне… мне кажется, я ни в кого не попал, сэр.

— Вам повезло, Джонсон, что вы остались живы. Сержант, накормите его и дайте во что переодеться. Думаю, Эверс, Литтл и Дрю помогут с одеждой, они примерно одной комплекции с вами.

— Сэр?

— Да, Джонсон?

— Сэр, сегодня днем я слышал выстрелы к югу отсюда, недалеко.

— К югу?

— Да, сэр. Перестрелка была короткой, но очень интенсивной, она длилась всего несколько минут и вдруг резко оборвалась.

Когда Джонсон ушел, Меллетт в раздражении начал ворошить костер.

— Черт побери, Карт! К черту все!

Ханлон мрачно улыбнулся:

— Офицер и джентльмен не должен так выражаться, Чарли.

— Перестрелка… А что, если это Пэддок?

Ханлон устраивался на ночлег на траве. Он резко обернулся:

— Пэддок? О Боже!

Глава 12

Казалось, индейцы чего-то ждали. Не похоже, чтобы только темноты. Может, кто-то к ним приедет?

Мэри Толл Сингер помогала Дениз перевязывать ребенка, раненного осколком стекла.

— Чего они могут ждать? — спросил ее Килроун.

Какое-то мгновение она молчала, а затем, обернувшись к нему с выражением странного вызова на лице, сказала:

— Скоро прибудет Таинственный Пес. Он приведет много воинов.

Килроун задумался. Вполне вероятно, что именно Таинственный Пес разработал план атаки на севере и девушка сказала правду. Индейцы могут передвигаться быстрее, чем кавалерия, так как они не так нагружены и знают все тайные тропы в каньонах. Без сомнения, индейцы не оставят эскадроны без присмотра, будут время от времени тревожить кавалеристов на марше и на привалах.

А что, если им удастся разогнать лошадей? Они такое практиковали уже не раз. При этом кавалеристы превращались в пехотинцев, находясь за много миль от форта.

Новую атаку индейцы начали без неожиданного броска. На этот раз они спокойно двигались по обеим сторонам плаца, обходя строения с тыла, что облегчало им стрельбу.

Райерсон первым заметил их. Смертельно усталый после тяжелого и длинного дня, он сидел у окна, когда вдруг увидел индейца внутри ранее пустовавшего дома. Едва заметное движение на крыше барака привлекло его внимание — там угнездился еще один.

Соблюдая осторожность, Райерсон прицелился.

— Приготовьтесь! — тихо сказал остальным. — Они идут!

Он выстрелил в индейца на крыше, но промахнулся. И в тот же момент град пуль посыпался через пролом в стене. Пули пробивали мебель насквозь. Используя оглоблю от повозки как таран, индейцы разворотили наваленную у пролома кучу, и один из них стремительно рванулся вперед, пытаясь прорваться внутрь, но Рейнхард стукнул его отломанной ножкой стола по голове.

Теперь атаковали со всех сторон. Сначала залп из всех ружей — затем бросок к окнам, под защиту стен.

Стоя по другую сторону окна, Килроун посылал пулю за пулей, тщательно выбирая цель. И вдруг в дальнем конце плаца загорелся один барак, за ним — другой.

— Да, — мрачно заметил Тил, — если они где-то поблизости, то должны заметить пламя!

— Они не заметят, — сказал Хопкинс с горечью в голосе.

И в то же мгновение осажденные услышали стук копыт. Из-за завесы дыма на плац вырвался табун их лошадей. До атаки их где-то держали, а теперь выпустили, и они понеслись прямо на здание штаба, как будто желая прорваться через него.

— Внимание! — крикнул Килроун. — За ними наверняка пойдут индейцы!

И действительно, их было около сорока.

Приблизившись к штабу, табун разделился, чтобы не врезаться в стену. Как только лошади пронеслись мимо, вслед за ними появились индейцы. Они низко припадали к шеям своих лошадей и стреляли на свой манер — из-под шеи. Они тоже разделились надвое и соскакивали прямо у стены. Лейхи, стреляя из окна госпиталя, убил одного, за ним второго.

На дальнем конце штаба Дрейпер стрелял в сбившихся лошадей, скакавших между строениями, и убил одного индейца. Он свесился из окна, целясь в другого, и в этот самый момент пуля ударила его прямо в грудь. Он зашатался, сделал несколько неверных шагов, закашлялся, сплевывая кровь, и упал на колени. Он так и умер, наклонившись к полу. Несколько минут никто не мог пробраться к нему из-за шквального огня через это окно, которое осталось без прикрытия.

Келлс получил легкое ранение; Хопкинсу прострелили руку, и до самой кисти она онемела. Килроун начал стрелять через окно из шестизарядного револьвера и отогнал наступавших на какое-то расстояние. Неожиданно один из них подскочил к окну, подпрыгнул до подоконника и схватил его за рубашку. Капитан нацелился ударить его прикладом по голове, но промахнулся и попал по ключице. Взбесившийся от боли индеец еще крепче вцепился в рубашку и изо всех сил старался вытащить его наружу.

Келлс обхватил Барни за ноги и буквально повис на нем. А тот в это время отчаянно боролся с раненым индейцем, к которому тут же присоединились другие. Но изловчившись, он все же приставил дуло винтовки к животу врага и спустил курок.

Тело воина дернулось, но рук он не разжал и тянул Барни к земле, все сильнее сжимая в предсмертной судороге. Килроун, который все старался высвободиться, скорее почувствовал, чем увидел, как другой индеец отвел назад руку с ножом для удара. И тут услышал звук выстрела, индеец отшатнулся — пуля разворотила ему лицо.

Он взглянул вверх и увидел Бетти Консидайн, бледную как снег. В руках она сжимала короткоствольную винтовку.

— Забирайтесь внутрь… Быстро! — крикнула она. И тут же выстрелили еще раз над его головой.

Освободившись наконец от смертельных объятий, он запрыгнул в окно, и несколько рук подхватили его, помогая перелезть в безопасное место. В этот миг что-то сильно ударилось о каблук сапога. Барни упал на пол, перекатился и поднялся на ноги. Прикрывая его, Бетти Консидайн хладнокровно загоняла патроны в два ствола.

— Спасибо, — сказал он. — Я уж думал, что все кончено.

Она улыбнулась ему и пошла в комнату к детям.

Но передохнуть ему не дали. Появились новые индейцы, казалось, у них нет недостатка в боеприпасах. Пороховой дым заполнил комнату. Мужчины переходили от окна к окну, непрерывно стреляя, кашляя и опять стреляя. Женщины подхватывали пустые винтовки и заряжали их.

Килроун перезарядил свой револьвер, взял винтовку и вернулся к окну. Уже темнело, и только горящие бараки зловеще освещали все вокруг. Очень скоро огонь перекинется на дома офицеров.

Мысль о побеге отошла на задний план. Они были окружены, и огонь быстро распространялся, пожирая одно строение за другим. Очевидно, приехал Таинственный Пес. Он жаждал быстрой победы.

Стелла Риболт схватила Килроуна за руку и указала куда-то через окно. Стекла давно уже вылетели, и проемы загородили досками или мебелью. Он проследил глазами поверх этих баррикад в том направлении, куда она указывала.

На склоне горы стоял длинный ряд индейцев, и отраженные солнечные лучи резко очерчивали их. Завернувшиеся в одеяла и в своих головных уборах, они были похожи на зрителей, которые собрались вокруг арены.

— Поверьте мне, — прокричала она ему в ухо, чтобы перекрыть шум, — они наблюдают за работой Таинственного Пса. Если почувствуют, что нужна помощь, тут же присоединятся, а если нет, то уедут.

Они поступили точно также несколько лет назад у Адоуб-Уоллс в Пэнхендле, штат Техас. Говорили, что около полутора тысяч индейцев стояли и смотрели, что будет делать Куана Паркер.

Как же они могли убежать, даже если бы и хотели? И могли ли они оставить индейцам все оружие и боеприпасы? Если оружие попадет в руки Таинственного Пса и его последователей, то это будет означать смерть сотен ни в чем не повинных людей.

Атака неожиданно прекратилась. Прозвучало еще несколько одиночных выстрелов, и все смолкло.

Килроун подумал о маленькой группе защитников. Мендел тяжело ранен, Олсон и Дрейпер убиты, Келлс получил царапину, а Райерсон болен. Они понесли значительные потери, и он знал, что в любой момент может начаться новое нападение. Сколько еще атак они смогут отбить? И кроме того, сколько еще индейцев залегло у стен?

Женщины разносили кофе и толстые куски хлеба. Постепенно дым в комнатах рассеивался. В какой-то степени им до сих пор везло, но нельзя же и дальше рассчитывать на везение.

Килроун опустился на пол и проверил оружие. Все оказалось заряжено и все работало. Дениз принесла ему кофе и встала около него на колени.

— Как ты думаешь, Барни, где они?

— Я не знаю — надеюсь, идут к нам.

— Считаешь, что им пришлось сражаться?

Он немного помолчал.

— Мне кажется, если и пришлось, то не слишком серьезно. Основное сражение — здесь. Черт побери, но человек может с такой же легкостью погибнуть и в небольшом сражении.

После того как ему перевязали рану, Келлс растянулся на полу и отдыхал. Тил привалился к стене и дремал. В этом бою они растратили много сил, и самые опытные воины научились спать, когда и где выдастся возможность. Счастливы те, кто умел это делать.

Заделывать бреши в обороне уже не хватало сил.

Дверь в штаб осела и почти развалилась после того, как пули изрешетили ее. Пришлось снять дверь, которая раньше вела из секретариата в кабинет командующего, уложить ее на бок и кое-как закрыть хотя бы половину дверного проема.

Низкая облачность, закрывавшая небо, рассеялась, высоко в глубине засияли звезды. Огонь постепенно затухал, но то там, то здесь на развалинах обгоревших бараков вспыхивали маленькие язычки пламени, жадно лизавшие оставшиеся доски. Некоторые полусгоревшие бараки все еще стояли, их изуродованные, почерневшие стены царапали небо.

Килроун вспомнил о Спроуле. В Хог-Тауне не замечалось никаких признаков борьбы и ни одно окно не светилось. Сомнений не оставалось — индейцам приказали не трогать владения Спроула. У Килроуна не было доказательств, но без Спроула в этой заварухе не обошлось, он знал точно. Взрывные устройства подложил белый человек, может, он и перебежчик, но не исключено, что кто-то из обитателей Хог-Тауна! И вполне вероятно, попытаются сделать это еще раз. Надо предупредить всех, чтобы следили. Ни один человек со свертком не должен подобраться к стенам. А что, если он уже там, прошел под прикрытием лошадей или индейцев, которые прорвались к дому за ними следом? Нет, невозможно. Человек, который подкладывал мину, не хотел рисковать и считал, что безопасность — прежде всего. Он будет ждать момента, а затем быстро сделает свое дело и удалится.

Капитан вытянул усталые ноги и стал разминать пальцы на руке, в которой держал винтовку.

— Хорошо, если бы Фрэнк сообразил, в каком мы тут положении, — заметил он, обращаясь к Дениз. — Он ведь, в сущности, неплохой человек.

Она согласно кивнула, сплетя руки на коленях.

— Сколько я его убеждала! Он не поверил мне, — произнесла она грустно. — Я пыталась.

Барни вдруг вспомнил лицо Бетти Консидайн, когда она убила индейца. Какая в ее глазах вспыхнула злость! Ему на ум неожиданно пришла строка из старой книги о женщине, которая была способна выдержать соревнование с воинами… Да, Бетти — той же породы, улыбнулся он.

А какие потери у врага? — подумал Килроун. Не такие большие, как хочется надеяться. Подводя итоги сражений с индейцами, белые всегда склонны преувеличивать потери врага. Однако индейцу как-то удавалось исчезать после того, как его обстреляют, а многие белые продолжали считать, что убили его. На поверку зачастую оказывалось, что числящемуся в мертвых не нанесли даже царапины.

Через некоторое время капитан поднялся и обошел здание как зверь в клетке, проверяя каждое окно и каждого человека по очереди. Подойдя к последнему окну, он окликнул Райерсона, находившегося в госпитале. Ему ответил Лейхи.

— Сержант смертельно устал, — объяснил он. — Совсем без сил. Стоило ему добраться до кровати, как он тут же рухнул на нее и заснул. Но бой выдержал и стрелял лучше всех.

— Еще продержитесь?

— Еще одну атаку, пожалуй, выдержим.

— Лейхи, соберите как можно больше лекарств и бинтов, сколько сумеете унести. Возможно, вам придется покинуть госпиталь.

Если и стоило удерживать какое-то здание, так это склад. Он находился футах в двенадцати от штаба. Но переводить туда женщин и детей — значило подвергнуть их дополнительной опасности. И Килроун пока об этом не думал.

— Маккрекен, — позвал он, добравшись до другого окна, — как там у вас дела?

— Все в порядке, — отозвался тот. — Правда, мы бы не отказались от еще одного человека. Мендел сильно ранен и нам не помощник.

Килроун полуобернулся и махнул рукой Риану. Когда возница подошел, Килроун сказал:

— Им нужна помощь. Попробуешь пробраться туда?

Риан внимательно осмотрел разделяющее их пространство. Затем, облизнув пересохшие губы, кивнул:

— Прикройте меня.

— Тил, Рудио, — приказал капитан, — подстрахуйте Риана. Но стреляйте, только если увидите, что кто-то целится в него. Не стоит привлекать к нему внимание.

Риан взобрался на подоконник, еще раз примерился и спрыгнул на землю. Три быстрых шага — и вот он уже вскарабкался на окно склада, не замеченный никем.

Килроун вытер пот со лба и сел на пол. Это была сумасшедшая идея. Они смогут продержаться очень недолго. Как только бэнноки захватят госпиталь, положение осажденных резко ухудшится. Индейцы, притаившиеся под стенами и недосягаемые для выстрела, получат огромную поддержку, и они постараются проникнуть через окно в здание или схватить того, кто с этой стороны ближе всего. Что делать с женщинами и детьми? Если индейцы пронюхают, что кто-то пытается перебраться на склад, они тут же предпримут ответные меры, и переход станет невозможным. Один человек прошел незамеченным, но группа тут же привлечет к себе внимание.

Подошла Бетти:

— Барни, а на крыше есть люк.

— Правда?

— Такие люки есть в каждом здании, они сделаны на случай пожара.

Молодец Бетти! Что, если перекинуть балки и доски между двумя зданиями, поверх положить двери или еще что-нибудь… Но двенадцать футов… И все надо сделать под прикрытием темноты.

Он вернулся к соседнему окну, выходившему на госпиталь, и негромко свистнул. На этот раз подошел Рейнхард. Килроун спросил, сумеют ли они перебраться на склад.

Рейнхард помолчал, потом ответил, по-немецки. Килроун, владевший этим языком, тоже перешел на него. Они договорились, что защитники госпиталя сделают попытку.

Рейнхард исчез, вместо него появился Лейхи. Когда Рейнхард вернулся, он сказал:

— Сержант приказал оставить его. Считает, что ему такой маневр не под силу.

— Он справится. Помогите ему, — приказал капитан.

И опять эти двенадцать футов. Рейнхард встал на подоконник. За спиной у него висел тюк, белый тюк, накрытый армейским одеялом. Он спрыгнул на землю, и в три прыжка оказался у склада. Ему тут же помогли взобраться на окно.

За ним последовал Лейхи, который почти на руках нес Райерсона. Они принесли с собой винтовки и большую часть боеприпасов, оставшихся после боев.

Вдруг рядом с Килроуном возникла Бетти.

— Барни, — произнесла она одними губами, — я не хочу тревожить остальных, но мне кажется, на чердаке… кто-то есть.

Он замер, где-то внутри возник холодок. Значит, индейцы поднялись на крышу. Они пробрались через люк и затаились там.

Во время следующей атаки они попросту спрыгнут им на головы.

Глава 13

Сколько их там? Он прислушался, стараясь отдалиться от звуков здесь, внизу, и уловить звуки наверху. Сначала у него ничего не получилось, но потом он вдруг различил едва слышное шуршание — так пробежит крыса. Но после такой пальбы на чердаке наверняка не осталось ни одной крысы, ведь они, как известно, первые бегут в безопасное место.

Сколько же их? Возможно, не больше четырех-пяти человек — это индейцы, которые остались у стен после атаки. Он подошел к Райерсону. Тот лежал, тяжело дыша, лицо его стало серым, а глаза ввалились и блестели от лихорадки.

— Тим, — тихо спросил Килроун, — ты участвовал в строительстве этого дома?

— Я отвечал за детали, а вот лейтенант Риболт командовал всеми работами.

— А что находится над нами? Там чердак?

— Нечто, мало похожее на чердак. Пространство в четыре фута. Ты видишь потолок… он выстлан дюймовыми досками. На чердаке, по существу, пола нет. Крыша наклонная, причем уклон незначительный, только чтобы стекала вода. Вокруг крыши парапет высотой в два фута.

— Тим, держи свой шестизарядник наготове, там наверху кто-то есть.

Стремительно передвигаясь, Барни выстроил всех мужчин, которые могли стоять, и расставил их через каждые три фута. Их места заняли женщины: Дениз, Бетти, Стелла Риболт, Алиса Дюниван и Марта Уитмен.

— По моему сигналу, — тихо инструктировал он бойцов, — стреляйте по потолку. Делайте шаг вперед — и стреляйте опять. Еще шаг — и еще залп. То же мы проделаем в другой комнате. Может, мы и не убьем всех, но сделаем их пребывание там неприятным.

Все приготовились. И в следующее мгновение Килроун скомандовал:

— Огонь!

Раздался ружейный залп, в замкнутом пространстве он прозвучал оглушающе. Теперь каждый сам делал шаг вперед и стрелял. Шаг — выстрел, еще шаг — еще выстрел. Затем они быстро перешли в другую комнату и проделали там то же самое. Когда пыль улеглась… наступила минутная тишина, и послышался стон. Из щели в потолке капала кровь.

Над ними что-то зашуршало, и три ружья, наведенные в одну точку, выстрелили. Наверху шла яростная возня, потом удар, и борьба начала стихать.

— Может, подняться наверх? — спросил кто-то.

— Пока не надо, — остановил Килроун. — Я не стану высовывать свою голову в люк, думаю, и вы тоже.

От порохового дыма у них застучало в висках. Пришлось пригнуться пониже к полу, пока дым медленно выходил наружу через разбитые окна и дверь.

Штаб напоминал поле битвы. Окна и дверь были забаррикадированы мебелью, пол усеян стреляными гильзами и осколками стекла. Повсюду валялись разорванные коробки из-под патронов, а по углам стояли бочки с водой, причем уровень воды в них значительно понизился. Килроун растянулся на полу возле Райерсона, Тил и Рудио по-настоящему спали, устроившись поодаль. Хопкинс, Келлс и женщины стояли на страже у окон.

Только сейчас Барни ощутил, что устал до изнеможения. Его сковала тупая, пульсирующая головная боль, и ему никак не удавалось полностью расслабить мышцы. Он лежал, не двигаясь, с закрытыми глазами, мучимый невеселыми мыслями.

Индейцы вряд ли попытаются еще раз пробраться в штаб через крышу. Но кто-то наверху мог и спастись. А живой индеец, да еще раненый, очень опасен. Однако если они хотят покинуть здание, то единственный путь — через крышу.

Он опять вспомнил о Гусе Риболте, который со своим конвоем из шести солдат приближается к форту, ни о чем не подозревая. А Айрон Дейв Спроул или его верный человек уже приготовили засаду в каком-нибудь удобном местечке. Килроун был почти уверен, что Спроул пошлет на дело кого-нибудь, чьей жизнью он не дорожил — и пусть его убьют вместе с остальными. Железный Кулак наверняка использует индейцев, поскольку те предпочитали ружья, которыми он их снабжал, деньгам в повозке.

Там должно быть укрытие для достаточно большой группы индейцев. Они заранее возьмут под прицел каждого солдата и одним быстрым залпом нескольких ружей покончат со всеми разом. Операция займет несколько минут. Риболт и охрана будут убиты, посланник Спроула тоже, а если ему все же удастся выбраться живым, то он, естественно, скажет, что его послали предупредить Риболта.

Чем больше Килроун размышлял над этим, тем больше росла в нем уверенность, что именно так все и будет.

А сколько им еще держаться до прибытия подкрепления в форт? Если даже они тут же отправятся обратно… Если они поедут очень быстро… Если их самих не атакуют… наверное, на помощь эскадронов рассчитывать нечего.

Ну еще один день… два дня… А когда они наконец приедут, все равно на каждого солдата будет по четыре индейца.

Но Пэддок будет трезвым, а в трезвом состоянии он способный командир. А Меллетт, ветеран многих боев, который хорошо знал противника, обязательно придумает, что делать. С такими мыслями Барни Килроун, бывший офицер армии Соединенных Штатов, наконец-то уснул.

Бетти подошла к нему и укрыла одеялом. Дениз Пэддок посмотрела на нее и грустно улыбнулась:

— Он замечательный человек, Бетти, один из лучших, настоящий джентльмен.

Бетти спокойно рассматривала его.

— Я с тобой согласна, — улыбнулась она, — но не думаю, что он даже заметил меня.

— Не будь глупышкой! Барни Килроун всегда замечает хорошеньких женщин. Особенно, — добавила Дениз, — если у них красивые длинные ноги, а у тебя они великолепны.

Бетти покраснела.

— Мне кажется, он даже не знает, что я жива, — добавила она.

— Он так занят, — с укором сказала Дениз, — дай ему немного времени. — Она посмотрела на Килроуна. — Знаешь, я не встречала более талантливого офицера, чем Барни. Он рожден для сражений. Я имею в виду склад его ума. Сам Фрэнк восхищался им и говорил, что даже опытные вояки не могут так мгновенно, чисто инстинктивно схватывать боевую ситуацию. Он всегда признавал превосходство Барни, потому, наверное, так ревновал меня к нему.

— Миссис Пэддок, — прервала их беседу Алиса, — вам тоже надо отдохнуть. Я позабочусь о Тиме.

Бетти оглянулась, вдруг вспомнив об индианке.

Мэри Толл Сингер сидела абсолютно неподвижно в углу, уставившись глазами в пол. Она сжалась в комочек. Черты ее лица были едва различимы в слабом свете прикрытой керосиновой лампы, стоявшей на полу. Бетти припомнила, что Мэри не двигалась и не разговаривала с того момента, как Килроун привел ее в штаб. Она заволновалась. Бедную девушку раздирали противоречия. Вокруг, за стенами погибали ее соплеменники. Как же случилось, что она оказалась здесь, среди их врагов? Ее терзали вопросы, ответы на которые она не находила.

Когда Дениз отправилась отдохнуть, Алиса Дюниван встала рядом с Бетти. Было очень тихо. Сверху не раздавалось ни единого звука или шороха. Алиса продолжала смотреть на потолок.

— Интересно, может, кто-то там остался жив? — сказала она. — Ужасно представлять себе, что наверху одни мертвецы.

— Еще ужаснее представить, что они могли оказаться здесь, внизу… живыми, — коротко отрезала Бетти. — Тогда нам пришел бы конец.

— Я знаю. Интересно, как ему пришло в голову стрелять через потолок? А если бы пули рикошетом обрушились на нас?

— Винтовки и револьверы легко простреливают доски. Дядя Картер говорил об этом.

Барни Килроун проспал часа два. Его разбудил шум борьбы у двери — борьбы, за которой последовал выстрел. Он вскочил. Келлс дрался с двумя индейцами, которые пытались прорваться через дверь. В этот момент во внутренней комнате прозвучал взрыв. Килроун вскинул винтовку и выстрелил. Пуля, попав в индейца, отбросила его в темноту, из которой он вскоре появился. Келлс упал, а второй индеец проскользнул мимо него в комнату. И в то же мгновение в дверях возникла толпа воинов.

Индеец, прорвавшийся в комнату, отличался могучим сложением. Он схватил бежавшую Бетти и развернул ее к себе. Боковым зрением Килроун видел это, но у него не было времени среагировать. Он открыл огонь из своего шестизарядника по массе людей, стремившихся прорваться внутрь здания.

Тил, который тоже проснулся, сделал рывок вперед, размахивая прикладом винтовки. Вот он ударил индейца по голове, затем, перехватив винтовку двумя руками, стал наносить удары то одним, то другим концом направо и налево.

Сунув пустой револьвер в кобуру, Килроун вытащил охотничий нож и взял на себя ближайшего из врагов. Позади него кто-то вскрикнул… он не решился обернуться. Если индейцам удастся прорваться через дверь, то всему конец. Через минуту все обитатели штаба будут покойниками, включая женщин и детей в соседней комнате.

И вдруг атака прекратилась. Последний индеец огромного роста повернулся и попытался нанести ему удар ножом, но Килроун парировал удар и вонзил нож ему в живот, вспоров его до груди. Индеец упал вперед. Схватив его за волосы, Килроун вытолкнул его за дверь.

Мужчины быстро приделали на место сломанную дверь и нагромоздили мебель, чтобы закрыть весь проем. И только тогда капитан обернулся.

Индеец, который прорвался в комнату, растянулся на полу с проломленным черепом.

— Это сделала она, — дрожа выговорила Бетти, указывая на Мэри Толл Сингер. — Он уже собирался прикончить меня. Вытащила у него из-за пояса его собственный томагавк и стукнула.

Девушка все еще держала томагавк в руке, глядя на мертвеца.

— Я его знаю, — произнесла она. — Он часто приходил в наш вигвам к моему отцу.

— Ты очень смелая, — спокойно сказал Килроун, — очень смелая.

Марта и Алиса стояли на коленях около Келлса, он был в тяжелом состоянии. Пуля прошла навылет, и еще его ударили томагавком по голове.

Килроун переходил от окна к окну. Утро приближалось, а он так и не пришел ни к какому решению. Может, стоит попытаться прорваться к Риболту, а заодно послать кого-то из его солдат к Пэддоку и поторопить его?

Но вправе ли он покинуть защитников форта в такой трудный момент, когда каждая винтовка на счету? Если ехать — то нужна лошадь. Ее надо отобрать у индейцев. А что, если взять в Хог-Тауне? Там же все спокойно — ни грохота сражения, ни пламени.

Но прежде необходимо перевести людей в здание склада и посмотреть, как организовать его оборону. Его идея защищать три здания исчерпала себя, сейчас все изменилось. Если они не хотят, чтобы винтовки и боеприпасы попали к Таинственному Псу, то они должны быть в здании склада. И надо перебраться туда не откладывая.

Келлс и Райерсон выведены из строя. На складе Мендел тяжело ранен. Через каждые несколько минут в одно из окон или через дверь влетала пуля и рикошетом неслась по комнате. Пока что эти пули никому не причинили вреда.

Он посмотрел вверх на люк, пытаясь оценить шансы. Остался ли там живой индеец? Если в индейце еще теплится жизнь, он продолжит борьбу. И все же переходить придется через крышу.

К нему подошел Тил:

— Кэп, если я догадался, о чем ты думаешь, то лучше пораскинь мозгами еще раз.

— О чем?

— О луне, кэп Килроун, о луне. Она выйдет примерно через час. Как только это случится, у тебя не останется шансов.

Конечно же, он прав. Вполне вероятно, индейцы тоже ждут луны. У них, наверно, тоже есть планы. Бэнноки не прочь воевать и ночью — по крайней мере, воины Таинственного Пса.

— Дениз, подготовь сержанта Райерсона и Келлса. Они пойдут первыми, а затем дети.

— Без матерей?

— Нет, они тоже пойдут. — Коротко и быстро все получили необходимые разъяснения. — Рудио, ты возьмешь на себя дверь. Не спускай с нее глаз. Хопкинс, ты встанешь к заднему окну. Тил, на тебе остальные окна, переходи от одного к другому. Стреляй по любому движущемуся предмету.

В чулане нашли стремянку. Килроун вытащил ее и, перехватив револьвер в правую руку, приставил к люку. Под напряженными взглядами остальных он сдвинул люк в сторону. Ничего не произошло. Он помедлил, чувствуя, как по спине побежал холодок — как только просунет в люк голову, схлопочет пулю. Он посмотрел вниз на поднятые к нему лица, белевшие в полумраке. Тил направил винтовку вверх, готовый выстрелить в любой момент. Капитан снял шляпу, надел ее на дуло револьвера и начал медленно поднимать вверх. Еще немного повыше — тишина. И вдруг он понял, что совершил ошибку. Если там кто-то остался в живых, то он будет не только наблюдать за тем, когда появится его голова, но и прислушиваться к звукам его шагов по стремянке или к скрипу ступенек.

Он опять стал поднимать шляпу, на этот раз шаркая ногами по ступеням. Тут же прогремел выстрел, шляпа дернулась на дуле револьвера, и сразу раздался второй — Тил спустил курок. Килроун метнулся через люк вверх.

Индеец находился футах в десяти, не больше. Он стал медленно подниматься. Тил уловил шорох и выстрелил еще раз. Индеец дернулся, раздался глухой стук, потом все услышали, как он испустил дух… и затих. Через люк в крыше на него глядели две далекие звезды. Килроун зажег спичку и прикрыл ее пламя рукой. На чердаке лежали четыре тела. Задув спичку, он протиснулся через люк на крышу. Несколько минут лежал тихо, глубоко вдыхая воздух. Затем бесшумно соскользнув по крыше к парапету, осторожно поднял голову, готовый в любой момент к нападению. Но под усеянным звездами небом стояла тишина, на крыше склада никого не было.

Неужели небо посветлело? Или ему это только кажется? Решится ли он на переход?

В любом случае времени оставалось в обрез. Тела четырех индейцев вытащили на крышу и сбросили вниз. Затем нашли четыре балки диаметром в несколько дюймов и перекинули их через провал между крышами. Поперечные планки привязали бечевками из сыромятной кожи. Получился мост, правда, достаточно хлипкий и опасный. Все работали быстро. И уже через час они стали поднимать на крышу детей.

— Я пойду первая, — сказала Дениз, — испробую мост и смогу принимать детей с той стороны.

Она встала на четвереньки и легко перебралась на крышу склада. Следом за ней отправили ребенка, за которым вплотную пошла Марта. Затем один за другим последовали остальные.

Небо начинало сереть. Времени уже не оставалось.

— Теперь давайте Райерсона и Келлса, — распорядился Килроун.

Он оставил их напоследок, зная, как рискованно будет переправлять двух раненых. Продвигаться они будут очень медленно, к тому же мост под их тяжестью может провалиться.

— И как ты сделаешь это, кэп? — спросил Райерсон. — Я очень тяжелый.

— Мы перетащим тебя на толстой доске. У нас нет носилок, а доска довольно узкая, так что тебе придется лежать спокойно и держать равновесие. Надеюсь, получится.

И у них действительно получилось.

В штабе осталось четверо.

— Ну, Хопкинс, ты первый.

— Послушай, Килроун, я…

— Не торгуйся. Не говори чепухи. У нас времени в обрез.

И Хопкинс пополз. Они проследили, как он добрался до противоположной крыши. Килроун никак не мог понять, почему индейцы не заметили их. Они должны ведь наблюдать за ними.

— Рудио, торопись!

— Килроун, а меня приберегаешь напоследок? — усмехнулся Тил. — Думаешь, я небольшая потеря? Мир не будет сожалеть обо мне?

— Черт побери, нет! Я хочу, чтобы ты остался со мной на случай, если нам придется сражаться.

Не успел он произнести эти слова, как индейцы увидели их, и дюжина винтовок выстрелила одновременно. Килроун опустился на колени за парапет. Он видел, как рассвет озарился вспышками ружейных выстрелов, и стал быстро стрелять по огненным цветам. Тил присел рядом с ним.

Краем глаза капитан заметил, как Рудио добрался до противоположной крыши, повернулся и открыл огонь. Но вдруг он неестественно дернулся и медленно стал сползать вниз, за парапет, который и скрыл его.

Тил быстро выстрелил, сделал перебежку, опустился на колено и выстрелил еще раз, целясь немного левее от бронзового плеча. Килроун, спрятавшись за парапет, выжидал, слыша неприятный свист пуль и щелчки, когда они попадали в стену штаба.

Он взглянул на Тила:

— Ты сможешь перебежать туда?

Тил усмехнулся:

— А разве есть другой путь? Ты со мной?

— Ты первый, — приказал Килроун. — Надеюсь, наше сооружение не сложится под тобой.

Тил перезарядил винтовку, бросил взгляд на узкий мостик, встал на четвереньки и приготовился. В свете занимавшегося утра они увидели, что внешняя балка сильно прогнулась в середине. Это означало, что какая-то из балок оказалась с трещиной, которая под нагрузкой сразу дала о себе знать. Только благодаря тому, что люди перебирались ползком, самодельный мост выдержал. Но сейчас уже нужно было не ползти, а перебегать.

Тил собрался с духом и большими скачками двинулся вперед. Оттолкнувшись одной ногой от парапета, он другой коснулся моста на расстоянии футов четырех. И тут началась жуткая пальба — это бэнноки пытались пристрелить его. Он двигался, сильно наклонив тело вперед. Второй толчок — и еще четыре фута за спиной. Но когда нога опять коснулась доски, раздался треск, и мост под ним провалился. Он успел ухватиться за край парапета, сделал рывок вверх, и его подхватило несколько рук.

Барни остался на крыше один. Теперь они доберутся до него. Перепрыгнет он расстояние в двенадцать футов? Если бы не было парапета, конечно да. Но парапет мешал разбегу.

Вдруг он услышал пронзительный крик и увидел, что Рейнхард показывает куда-то. По плацу неслись лошади, наверно штук двести. Пронзительными криками и выстрелами индейцы подгоняли их, повторяя бросок вперед, как и накануне.

— Тил! — крикнул Килроун. Ковбой обернулся. — Я хочу предупредить Риболта!

Килроун рванулся к люку, спустился по стремянке и быстро подбежал к окну, выходившему в переулок между домами. Лошади приближались, и позади них стремительно неслись палящие и улюлюкающие индейцы, их было около сотни.

Опустив вниз винтовку, Барни притаился у окна. Когда лошади помчатся по переулку, они обязательно собьются в кучу, и он успеет. Ему приходилось вскакивать на лошадь на ходу. Только бы его не увидели.

Табун стремительно вырвался из-за угла, и он прыгнул из окна на большую серую лошадь. Ухватившись за гриву, уселся на нее на манер индейца: сполз на бок, так что через спину оказалась перекинута только одна нога.

Миновав переулок, кони рванули к кустам и простиравшимся за ними равнинам. Очутившись в кустах, Килроун сел и похлопал лошадь ладонью по шее. Интересно, заметили ли его? Он не мог ответить на этот вопрос с уверенностью. Вокруг так палили, что определить, в кого стреляли, не было никакой возможности. А большая серая лошадь летела в числе многих других.

Очутившись в густых зарослях кустарника, Барни расстался с табуном и направился на юг, уповая на то, что взгляды всех индейцев обращены сейчас к форту.

Наконец он позволил лошади замедлить бег. Нащупал револьвер — на месте. Плеть — тоже. Кольт солидно оттягивал кобуру. Уцелели и два пантронташа.

Рудио убили, он знал это наверняка. Оставалось восемь мужчин. Имея оружие, боеприпасы, продовольствие и воду, они какое-то время продержатся в помещении склада. А он предупредит Риболта и как-то снесется с Пэддоком и Меллеттом и их солдатами.

А пока тем, ктоостался в форте, придется сражаться. Теперь все зависело от них.

Легким галопом он продолжал ехать на юг, размышляя, где ему перехватить Риболта и повозку. При этом его никто не должен видеть.

Глава 14

В трех милях к югу от форта Килроун остановился в небольшой тополиной роще и начал плести недоуздок из сыромятных ремешков, какими связывал планки самодельного моста. Он позволил лошади немного попить, тихонько поговорил с ней, а затем опять вскочил в седло и тронулся в путь.

Большая серая лошадь любила путешествовать и не сбивалась с темпа. Время от времени он сам придерживал ее, а затем опять переводил на легкий галоп.

Утренний воздух был чист и прозрачен, а небо сияло голубизной. Ему не встретился ни один индеец, хотя следов их он видел множество.

Вдруг Барни показалось, что вдалеке он разглядел горы Сламберинг-Хиллз, протянувшиеся в виде неясной синей линии, и среди них Эвейкенинг-Пик. Но, по-видимому, его воображение приняло низкие облака за холмы.

Наконец он остановился, спешился и, ведя за собой Серого, пошел дальше. Каждый шаг поднимал вверх клубы пыли. Приятный, легкий, прохладный бриз дул с политого дождями хребта Санта-Росас.

Был ли он прав, что покинул форт? И сам себе ответил — да! Судя по тому, что произошло, он едва ли добрался бы до склада, судьба решила за него.

Восемь мужчин должны удержать такое крепкое сооружение, как склад, уверял он себя. Райерсон толковый командир. Даже если он не в силах принять непосредственное участие в сражении, то руководить такими прекрасными солдатами как Тил, Лейхи, Рейнхард, Маккрекен… сумеет. А боеприпасов, продуктов и воды у них достаточно.

Пройдя немного, капитан опять вскочил на лошадь и помчался дальше.

Далеко ли Риболт? Где ему устроили засаду? Как Таинственный Пес спланировал атаку? Не повторит ли он тот же вариант, что и при нападении на эскадрон «И»? И самый важный вопрос: откуда Айрон Дейв собирается наблюдать за ограблением?

Килроун сбежал из форта, когда рассвет только занимался, а к полудню уже въезжал в самый опасный район. Теперь в любой момент он мог попасть в поле зрения Риболта и его команды или же индейцев, притаившихся в засаде.

Кейн-Спрингс? Раньше в Кейн-Спрингс была стоянка дилижансов, кипела жизнь. Но с начала войны там все опустело. Судя по всему, это местечко очень напоминало то, где разбили эскадрон «И». Горные хребты Санта-Росас и Блади-Ран разделяло ущелье, которое выходило в долину. А у подошвы хребта Блади-Ран протекал Кейн-Спрингс. Остановка здесь вполне логична. Очень удобно переждать день или ночь, а уж потом двинуть в долину.

Да, наверняка это то самое место. Почти десять миль конвой идет по ущелью. Все настороже. Но, представив, что впереди их ждет прохладный источник и отдых, солдаты расслабятся, потеряют бдительность.

В чистом, прозрачном воздухе расстояние почти не чувствовалось. Только легкий ветерок, посвистывая, носился над бескрайним пространством, не нарушая первозданной тишины.

Слева круто поднимался вверх на четыре тысячи футов хребет Санта-Росас. Справа тянулась плоская и пустынная долина Квин-Ривер. И только вдали приветливо зеленели деревья, росшие вдоль реки. Там, куда направлялся Барни, ему негде будет укрыться.

Однако он ехал на лошади серой масти. А ее цвет полностью совпадал с бурыми оттенками окружающей местности. Теперь он расстанется с тропой, возьмет немного южнее, сбавит скорость, чтобы не поднимать пыль, и поедет через разбросанные кое-где можжевеловые кусты или заросли полыни. Бандиты, сидящие в засаде, следят за дорогой, поэтому, чем дальше он будет держаться от нее, тем больше вероятности, что его не заметят. К тому же наблюдателя вовсе не интересует путник с севера, поскольку Гус Риболт с деньгами должен подъехать с юга. Но с каждым ярдом все больше возрастала опасность быть замеченным, а если его заметят, то и убьют.

Очутившись в тени можжевеловых кустов, Барни Килроун натянул поводья, снял шляпу и вытер пот со лба. Где-то впереди, если его предположение верно, затаились двадцать, а то и двести индейцев. Но, трезво поразмыслив, склонился к тому, что индейцев там не более двадцати. Бэнноки хотели присутствовать при взятии форта. Здесь они используют фактор неожиданности. При удачном стечении обстоятельств, если придется стрелять, на каждого солдата будет приходиться по два-три индейца. После первого залпа обескураженный конвой наверняка собьется в кучу. Дальше все будет кончено в течение нескольких минут.

Килроун оглядел склоны гор, пытаясь найти вход в ущелье. Выступ горы Блади-Ран он видел четко, у ее подножия находилась старая дилижансовая станция, если только ее не сожгли. Слева, там, где кончался хребет Санта-Росас, ущелье выходило в долину.

А что, если индейцы решат напасть на повозку на входе в ущелье, а не на выходе из него? Если так, то он опоздал. Конвой уже перебили. Но сейчас надо найти способ пробраться в ущелье.

Килроун ехал, прижимаясь как можно ближе к горам. Ему хотелось подольше остаться незамеченным, хотя он сознавал, что наступит момент, когда его обнаружат. А если выехать на открытое пространство и рвануть к станции? Рискнут ли индейцы раскрыть свою засаду и погнаться за ним? Он соскочил с Серого и повел его к Андорно-Крик. Они оба напились из журчащего ручья.

До самой станции простиралась плоская равнина, поросшая полынью без единого кустика или деревца. Он выедет на открытое пространство смело и беззаботно, не спеша начнет его пересекать. Броситься вперед — значит обнаружить свою цель. Он должен ехать медленно, устало. Пусть его примут за странствующего ковбоя, направляющегося на юг страны.

Вытерев рот тыльной стороной ладони, Килроун еще раз взглянул на расстилавшуюся перед ним пыльную равнину, всю пропитанную жаром. Под палящими лучами солнца она приобрела беловатый оттенок — ни пятнышка тени, ни укрытия. Если его будут преследовать, то прибьют как цыпленка. Но чем больше он обдумывал свой план, тем разумнее он ему казался.

Допустим, ему и вправду удастся пересечь равнину. Он смутно помнил, что за станцией есть разлом в горах, где проходит тропинка к ущелью.

— Ну что ж, лошадка, — бодро произнес он и махнул рукой, — давай попробуем! Едем туда, прямо через равнину.

Серый резво побежал вперед, но Килроуну пришлось осадить его. Наконец он понял, что его новому хозяину надо, чтобы он брел медленно.

Барни ехал спокойно, не оглядываясь. Сто ярдов… двести ярдов… Его голову покалывало иголочками в ожидании пули.

Они могли выпустить стрелу, но сейчас уже должны последовать за ним. Если начнется перестрелка, эхо выстрелов разнесется по всему ущелью и будет предупреждением для солдат. Такого они не допустят.

На пыльной поверхности он заметил свежие следы лошади… Интересно, при таком ветре сколько времени отпечатки сохранят свою форму?

Кто-то проехал по этой равнине совсем недавно, всего несколько часов назад и в том же направлении, что и он… Но кто?

Лошадь крупная, подкована, с хорошим длинным шагом… Дейв Спроул? Но он ездит обычно в повозке. Но в повозке невозможно проехать незаметно.

Конечно, всадником мог быть и случайный путник, направлявшийся из Орегона или Айдахо и стремящийся избежать встреч с индейцами.

Килроун уже проехал с милю по равнине. Если у входа в ущелье притаились индейцы, то они давно уже его заметили. Как бы невзначай бросив взгляд в сторону ущелья, он стал понемногу заворачивать в ту сторону. Но где же бэнноки? — задавался он вопросом. По его мнению, они должны были прятаться где-то в разломах вдоль Чимни или Поркупин-Крик.

И вдруг он увидел повозку. Сначала заметил просто отблеск солнца на стволе винтовки, а затем увидел и верхушку повозки. В ту же секунду он вонзил шпоры в бока Серого и помчался ко входу в ущелье. Лошадь, наверно, сделала всего четыре мощных прыжка, когда Килроун увидел, как полдюжины индейцев выскочили на берегу Тони-Крик как раз перед ним.

«Ну, Барни Килроун, джентльмен, искатель приключений, солдат и ковбой, — думал он про себя. — Вот ты и влип. Тебе придется расплачиваться своей кровью, но за каждую каплю твоей крови они заплатят!»

На полном скаку он понесся по каньону прямо на индейцев. Подняв кольт, не целясь выстрелил, чтобы предупредить об опасности приближающуюся повозку.

В этот момент он очутился на вершине подъема и увидел, как к повозке приближается всадник. Возница придержал лошадей, чтобы встретить его, а два солдата верхом на лошадях направились к Килроуну.

Тут индейцы атаковали его. Один из них сделал круг, чтобы отрезать ему путь к отступлению, а четверо двинулись прямо на него. Но Килроун натянул поводья и спрыгнул на землю. Он стоял, широко расставив ноги, и глядел вниз на ствол своего ружья. Когда атакующие приблизились, он поднял винтовку и выстрелил в грудь ближайшего. Копье, брошенное одним из индейцев, порвало его рубашку, и он почувствовал, как обожгло плечо. Серый упал, сбив его с ног. Но он вскочил, продолжая стрелять. Полуденный воздух сотрясся от ружейного залпа.

Индейцы окружили его и продолжали сужать кольцо. Он, не останавливаясь, отстреливался, а потом бросился вниз по заросшему травой склону и скатился в маленький овражек. Вскочил, нырнул в кусты как раз в тот момент, когда к нему приблизился всадник. Он почувствовал, как стрела пронзила ему ногу, но продолжал пробираться через кусты.

Добравшись до конца кустарника, он нос к носу столкнулся с индейцем, поехавшим ему наперерез. Тот поднял лук и целился ему в грудь. Он бросился на землю на какую-то долю секунды раньше, чем стрела вылетела из лука, выстрелил, промахнулся, выстрелил еще раз. И съехал вниз по крутому берегу прямо в ручей и, стоя там по колено в воде, поменял обойму в винтовке. Едва он успел спрятаться в кустах, как ниже по течению ручья спустился его преследователь-бэннок.

Барни отпрянул назад, но при этом под ним хрустнула ветка, индеец повернулся и выстрелил. Пуля просвистела всего в дюйме от головы капитана. Сам он не рискнул стрелять. Сколько же у него осталось патронов — два или один?

Индеец пытался заставить свою лошадь вскарабкаться вверх на берег, но она не могла найти опору. Индеец выстрелил еще раз, но из-за лошади не смог прицелиться. Найдя просвет в кустах, Килроун выстрелил и увидел, как по щеке индейца потекла кровь. Едва он уполз назад, как со всех сторон посыпался град пуль. Лежа на земле, он вынул еще одну обойму и стал загонять туда одну за другой пули.

Пробираясь через кусты, он наткнулся на звериную тропу, достаточно широкую, чтобы по ней проползти, и опять приостановился, оглянулся, и неожиданно Килроун увидел свою серую лошадку примерно ярдах в пятидесяти от себя. Он выбежал из своего укрытия. Лошадь развернулась, будто собираясь убежать. Барни ласково позвал ее, пока она колебалась, добежал до нее, подпрыгнул и сел верхом, чуть не выпустив из рук винтовку.

Мимо него просвистела пуля. Он въехал в кусты и, поворачивая все время под прямым углом, стал забираться вверх по берегу ручья.

И вот прямо перед собой он увидел упавшую лошадь, которая пыталась подняться, но упряжь мешала ей, а рядом распластался убитый солдат. Другие стреляли, хладнокровно и тщательно прицеливаясь.

С пронзительным криком Килроун бросился в их сторону и увидел, как один из бойцов уже приготовился выстрелить в него, но Риболт положил руку ему на плечо. Килроун рванул вперед и при этом поскользнулся.

— Я пришел, чтобы предупредить вас! — крикнул он. — Форт атакован, а Пэддок ушел на север к Меллетту!

Падая, он добрался до убитого или раненого солдата, схватил его винтовку, открыл сумку с патронами. И тут же начал стрелять. Индейцы отошли назад, и на какое-то время воцарилась тишина.

— Килроун, это ты? — крикнул Риболт. — Я слышал, что ты бродишь где-то здесь.

Низко пригнувшись, пока остальные штыками рыли землю, строя из дерна заграждение, он рассказал, что случилось в форте и что, по его мнению, происходит здесь.

— А где тот белый, который хотел остановить вас? — спросил он.

— Он там. — Риболт указал куда-то рукой. Барни увидел среди индейцев, убитых во время первой атаки, человека с рыжими волосами.

Килроун вытащил свой охотничий нож и вырезал им квадрат из дерна. Так же быстро он вырезал еще квадраты, складывал их в стопку, а на их месте разрывал для себя яму. Их позиция была не так уж плоха. Индейцы пытались перехватить их на открытом месте, но при этом они дали им прекрасный простор для ведения огня.

Капитан работал до тех пор, пока не закончил делать защитную стену, а потом затих. Он чувствовал запахи пороха и крови, крепкий запах своего пота и прохладу, исходившую от земли, в которой он лежал. Что они предпримут еще? Первая атака провалилась, в результате они потеряли треть людей — убитыми или ранеными. Отдельные пули ложились около солдат, но они не отвечали на эти выстрелы. Они перезарядили винтовки и были наготове.

— Сколько их там осталось, как ты думаешь? — спросил Килроун.

— Человек тридцать… не больше, — ответил Риболт и огляделся. — Твой выстрел спас нам жизни. Кто-то заметил вдалеке пыль, а затем показался тот всадник. Я забеспокоился, потому что пыль, поднятая тобой, была немного сзади, и я никак не мог взять в толк, откуда появился этот всадник. Потом раздался твой выстрел, и началась заваруха, когда индейцы напали на нас.

Через минуту он спросил:

— А ты видел миссис Риболт?

— Да, лейтенант. Когда я уезжал из форта, она была в полном здравии и работала за двоих. — И он рассказал, как они перебирались в здание склада.

— Это прочное здание, — заметил Риболт, — и я думаю, оно выдержит.

На холме, где они окопались, стоял нестерпимый зной. До них доносилось журчание Поркупин-Крик, ручья, который протекал прямо перед ними. Никто не целился в лошадей, а ту, что лежала, наверно, задело случайно.

Но где же Спроул? Он, наверно, все еще крутится поблизости. Может, сейчас ждет на дилижансовой станции?

Глава 15

Между холмами Блади-Ран начали собираться тени. Все лошади сгрудились в небольшом овраге, скорее даже лощине, спускавшейся к ручью. Штыками и ножами солдаты прорыли проход к овражку. Им удалось собрать немного валежника, и они разложили его по брустверу.

Гус Риболт, опытный военный и очень осторожный человек, не давал никому отдыха, пока вокруг лагеря не выстроилась надежная оборонительная линия. За ней укрылись и люди и повозка с золотом.

Риболт держался хладнокровно, оборону вел по всем правилам военного искусства. Килроун нашел в овраге тенистый уголок, защищенный от рикошетом летящих пуль, и растянулся там.

Удивительно, но он заснул. Проснувшись, какое-то время прислушивался к тишине, затем переполз туда, где сидел Риболт и под свист шальных пуль потягивал кофе.

— Кофе будешь? — спросил он. — Там есть кружка. — Когда Килроун уселся рядом с ним, Риболт заметил: — По-видимому, никто больше не собирается атаковать нас из-за денег. Мне кажется, они ушли.

Килроун с ним согласился. Спроул рассчитывал на молниеносную, неожиданную атаку и быструю победу, после чего индейцы присоединились бы к тем, что бесчинствовали в форте, а он пересел бы на повозку с золотом и поехал своей дорогой.

Но предупредительный выстрел Килроуна и мгновенная реакция Риболта сорвали его планы. Риболт потерял одного человека, но он основательно окопался, приготовился держать оборону и явно не собирался предпринимать никаких необдуманных действий.

— Когда стемнеет, — сообщил Килроун, — я попытаюсь выбраться отсюда и наведаться на заброшенную станцию у Кейн-Спрингс.

— Подожди… не рискуй. К завтрашнему дню все прояснится и они уберутся.

— Нет, это необходимо сделать сегодня, — настаивал Барни. — Слишком многое поставлено на карту.

Тишина и ожидание настраивают на размышления. Внезапно на Барни нахлынуло нестерпимое желание сейчас, немедленно оказаться как можно дальше от всего этого. Он хотел уйти от этих сражений, убраться из северной Невады, от Дениз и Фрэнка Пэддоков и от того, что связано с ними. Да, Фрэнку посчастливилось с женой — ну и прекрасно. Совет им да любовь! А он — бродяга, привык скитаться, его судьба — дороги, его дом — прекрасная девственная земля… Но все-таки грустно: все переезжает с места на место, не имея нигде пристанища. Рядом с Дениз и Фрэнком это чувство усиливалось.

Конечно, он не уедет прямо сейчас. На нем лежат обязательства перед многими солдатами, которых он знал, да и перед индейцами. К тому же его долг — добраться до Дейва Спроула, разоблачить его, победить и выставить с западной границы. Из-за него погибло слишком много народу, как индейцев, так и белых.

И только тогда ему можно будет уехать, хотя он вполне отдавал себе отчет в том, что это означает только одно — опять бродяжничать. Где-то, как-то он упустил свою лодку. Килроун очень много путешествовал, повидал Европу и Америку, но душой тянулся только сюда, в далекие западные земли. Здесь мечтал создать свой дом.

Он любил рассуждать о том, как хорошо быть свободным, и ехать куда хочешь, и считать домом любое место, где можешь повесить шляпу, но какое-то время назад неожиданно для себя вдруг ощутил, что все это не совсем так. Чего-чего, а свободы он имел под завязочку, и все-таки чего-то ему не хватало. Мужчине была нужна женщина… та, с которой можно было бы поговорить, когда на дворе ночь, и поделиться всеми своими мыслями, кому хочется сказать: «Ты только посмотри!» Столько раз он любовался прекрасными видами, но рядом не было глаз, которые разделили бы его восторг. Сколько раз его душа жаждала общения, но рядом оказывалась только лошадь да одинокий костер.

Он больше не беспокоился за Риболта. Суровый и требовательный командир любил своих солдат и заботился о них, умел встречать трудности и спокойно, без показухи разрешать возникающие проблемы. Храбрый в бою, рассудительный и осторожный, когда этого требовала обстановка, Риболт был абсолютно надежным человеком. И теперь, организовав оборону, он уверенно перемалывал отряды атакующих, оставаясь сам для них недосягаемым. Индейцы явно потерпели поражение. Возможно, это охладит их пыл, и они поедут на восток и на север в сторону гор Биттерруте или Биверхед и будут скрываться там. Некоторые постараются затеряться в горах Стин.

Килроун подошел к Серому, дал ему возможность покататься по земле, затем почистил его пучком жесткой травы, напоил из ручья, журчавшего на дне оврага, и приготовился в путь.

Костер уже почти погас, но индейцы явно не обращали на него внимания. Возможно, они атакуют еще раз ночью, ближе к рассвету… Если они все еще здесь. Нападать им будет довольно трудно: со стороны оврага это просто невозможно, а чтобы ударить в лоб, им придется карабкаться вверх, да еще по открытой местности.

Килроун потягивал кофе и жевал вяленое мясо. Он ждал наступления темноты.

Гус Риболт отошел от бруствера и присел на корточки рядом.

— Уезжаешь?

— Я почти уверен, что Спроул на станции. Он еще на что-то надеется.

— Я всегда знал, что он проходимец, но никогда не предполагал, что он связан с индейцами. Ты не ошибаешься на его счет?

Еще до полуночи Килроун вывел свою лошадь, пожал руку Риболту и пошел прочь, стараясь держаться поближе к горе, чтобы его силуэт не выделялся на фоне неба. Сделав несколько шагов, он останавливался и прислушивался, но ничто не нарушало обычных ночных звуков. Пройдя ярдов пятьдесят и не столкнувшись ни с кем, он сделал несколько обманных поворотов и сел на Серого. Вскоре они пересекли Тони-Крик и вновь остановились, прислушиваясь. Но кроме шелеста ветра да шуршания маленьких зверьков ничего не было слышно. Издалека донеслось недовольное тявканье койота. Следуя по песчаному дну ручья, он ехал вперед, пока не почувствовал запах ключевой воды и не ощутил прохладу. Он знал, что где-то здесь есть довольно большие непересыхающие заводи. Станция располагалась к северу от них.

Оставив Серого в кустах, Барни пошел к группе строений, темневших впереди. Подойдя ближе, разглядел низкое сооружение, навес и пару загонов, в которых не было лошадей. Но ему показалось, что он учуял запах дыма. Двигаясь с особой осторожностью, пересек двор и пошел вдоль загона.

В воздухе чувствовалось приближение беды. Дойдя до угла загона, остановился, прислушался. Здание казалось пустым. В окнах, закрытых ставнями, не мелькнуло ни огонька, но дверь оказалась немного приоткрыта. Сделав шаг вперед, он почувствовал, что наступил на что-то скользкое, и замер. Любопытства ради наклонился и стал шарить вокруг себя руками.

Грязь… на подошве его сапога.

Несмотря на дожди, которые выпадали в последние дни, грязи в округе было очень мало. Здесь простирались сухие земли, жаждавшие влаги, которые впитывали воду тут же, или она стекала в небольшие ручейки, которые уносили ее дальше в речки. Станция стояла на твердой и сухой земле… но в том месте, где Барни пересек одну из небольших заводей, грязь имелась.

Он присел на корточки. Его пальцы осторожно ощупывали землю. Около загона, на более мягкой земле, обнаружился след… след подкованной лошади, который обрамляла влажная грязь.

Если бы грязь попала сюда около полудня, то давно бы уж высохла под палящим солнцем. Следовательно, тот, кто оставил след, находился поблизости. Все указывало на то, что человек прибыл сюда после захода солнца… может быть, под покровом темноты, так как, вполне вероятно, не хотел, чтобы его видели.

След казался маленьким, во всяком случае, меньше следа, оставленного большой лошадью, на которой мог приехать Спроул… когда он ездил верхом.

Он еще пошарил в темноте и нащупал еще следы. Возможно, лошадь стояла, пока наездник осматривался вокруг.

Здесь ли он? Маловероятно, но приехал достаточно поздно. Кто он? И что привело его сюда?

Если Барни Килроун и научился чему-нибудь за все прожитые годы, так это умению ждать. Можно избежать многих бед, если немного подождать. В любом случае суета — плохая стратегия. Если внутри дома кто-то есть, то рано или поздно он начнет двигаться и произведет звук, который можно уловить.

Килроун не очень верил, что встретит Спроула, хотя — кто знает. Время шло, он ждал. И вот до него донесся легкий скрип. Может, это треск бревен от перепада температур? Или пробежал маленький зверек? Нет, не то.

Через мгновение звук повторился. В доме кто-то ходил.

Килроун почувствовал, как его сердце стало биться тяжелыми толчками. Он втянул в себя побольше воздуха и опять стал ждать. Все замерло. Ему ужасно хотелось переменить позу, подвигаться. Шея сзади зудела от напряжения, его охватило непреодолимое желание вытереть ладони о рубашку.

Движение около окна? Или ему почудилось?

Винтовка, которую он забрал у убитого солдата, осталась на лошади. С собой он имел только револьвер и нож. Его ожидал ближний бой, если он вообще произойдет.

Спроул? Видно, он недооценил этого человека. Спроул скорее всего тоже выжидал. Он знал, что Килроун обязательно придет к нему.

В долине стояла тишина. Возможно, индейцы готовились к предрассветному часу или уже отказались от борьбы. В конце концов, здесь для них не пахло богатой добычей.

Вдруг что-то мелькнуло у двери. Вот показался нетвердо стоящий на ногах мужчина, ухватился за дверную ручку, будто не мог от нее оторваться. Затем нетвердым шагом он вышел на улицу и упал на землю.

Встревоженный, Килроун сделал шаг вперед и остановился. Человек лежал на земле лицом вниз, открытый со всех сторон. Ночь была тихая и светлая, и поэтому темная фигура резко выделялась на белом, плотном песке. В правой руке, откинутой в сторону, человек сжимал винтовку.

Довольно долго Килроун удерживал себя на месте. Незнакомец явно был ранен, а может умирал.

Прошла минута, две… Барни быстро перешел в тень от конюшни и стал продвигаться ближе к мужчине, время от времени выходя на освещенное пространство. И с ним ничего не случилось. Тогда он подошел к лежащему вплотную, наклонился, вглядываясь в него, и спросил:

— Что с вами?

Человек застонал, и Килроун, взяв его за плечо левой рукой, хотел перевернуть и уже переворачивал, когда короткоствольная винтовка, которую тот сжимал в руке, вдруг выстрелила.

Буквально за мгновение до того, как Килроун понял, что блеснувший металл — винтовка, его рука уже двигалась. Инстинкт, который тренировался годами, не подвел его и сейчас. И раньше, чем ум разгадал обман, рука уже выстрелила.

Короткоствольная винтовка целилась прямо в лицо Килроуну, пуля царапнула его по щеке. Человек, лежащий на земле, возлагал все свои надежды на этот единственный выстрел «вслепую»… и он промахнулся.

Килроун отпустил плечо лежащего человека и успел всадить в него три пули, пока к нему не вернулась способность контролировать себя.

Он отскочил назад, держа наготове револьвер, и присел, выжидая. Человек на земле с минуту лежал тихо, затем пошевелил ногой и, уперевшись носком, медленно вытянул ногу.

С револьвером наготове Килроун приблизился к нему и перевернул его носком сапога. Это был тот, кто в ту ночь стоял в салуне у стойки бара и не принимал участия в перестрелке.

Кровь влажно сверкала в неясном свете ночи, темная кровь, уже собравшаяся в лужу. Килроун откинул винтовку подальше в сторону. Человек открыл глаза.

— Тебе повезло, — пробормотал он. — Удачный выстрел.

— Тебя послал Спроул?

— Он все равно доберется до тебя. Он всегда получает то, что хочет.

— Но только не от меня. На этот раз я доберусь до него и отделаю его вот этими руками.

Ответа не последовало. Доносилось только хриплое дыхание умиравшего. Слушать это было неприятно.

— Хотел бы… хотел бы посмотреть… — Человек открыл глаза. — Я… почти сделал это.

— Хорошая попытка.

Барни посмотрел на мужчину, пытаясь угадать, сколько Спроул пообещал ему. Наверняка, немного, да и в любом случае деньги того не стоили. И опять ему подумалось о бессмысленности преступления. Вот умирал человек… за сколько? Двести долларов? Он знавал людей, которые умирали и за меньшее. А для этого больше не будет ни женщин, ни светлого утра, ни радости и веселья… все кончено, растоптано, ради денег.

— Ты хочешь, чтобы я кому-нибудь сообщил о тебе? — спросил Килроун. — Могу написать письмо.

Раненый опять открыл глаза. Дыхание его стало прерывистым, иногда даже казалось, что он совсем не дышит.

— Черт побери, нет. У меня никого никогда не было… только однажды индейская женщина… — Он лежал, над ним ясно и чисто сверкали звезды, и казалось, время остановилось. И вдруг он произнес абсолютно четко: — Это была хорошая женщина… Я не заслужил такую.

— Все равно, я готов написать ей. — Ответа не последовало. Килроун спросил: — Как тебя зовут? Я напишу твое имя на камне. Ведь кто-то же знал тебя… где-нибудь. Ведь должен же человек оставить след на земле.

— Пул, — проговорил умирающий и добавил: — Одно время я был проводником в Пятом кавалерийском полку. Я знал Инджанса. — Он замолчал. Прошла еще минута, показавшаяся очень длинной, прежде чем бедняга вновь открыл глаза. — А чего ты ждешь?

Килроун присел около него на корточки.

— Хоть ты и пытался убить меня, Пул, но ни один человек не заслуживает того, чтобы умирать вот так… в одиночку. Я побуду с тобой.

После еще одной паузы Пул сказал:

— Спасибо… ждать осталось недолго.

Барни сдвинул шляпу на затылок. Жаркий день сменила прохладная ночь. Опять завыл койот. Козодой взмыл в мерцающее небо.

Вдруг умирающий стал тихо звать:

— Мег! Мег! Черт возьми, Мег, я…

И наступил конец.

Килроун поднялся, не испытывая злобы к этому человеку.

— Значит, все-таки у него был кто-то, — пробормотал он. — А может, он звал ту индейскую женщину?

А затем в полутьме слышался только звук копающей лопаты — копают, потом перерыв и опять копают. Его сменил звук ножа, царапающего по камню. И наконец раздался стук удаляющихся копыт, постепенно замирающий вдали, а потом только вой койота Б ночи.

Глава 16

Майор Фрэнк Пэддок, собранный, в состоянии боевой готовности, вел кавалеристов рысью вниз по склону холма. Они все время скакали на большой скорости, лишь изредка делая остановки, чтобы перекусить. Для сна времени не оставалось, да никто и не хотел спать.

Среди кавалеристов были те, у кого в форте остались жены и дети. Другие не волновались за родственников, но на них лежал солдатский долг. Они проклинали этот поход, нехватку сна и своих офицеров, каждого по отдельности. Они проклинали своих офицеров и делали это здорово, они проклинали их точно так же, как люди Александра Македонского, как легионеры Римской империи, как воины Наполеона, ругавшие между собой своего Маленького Капрала и его убийственные походы. Они проклинали их, как это всегда делают солдаты, но это не мешало им воевать как настоящим солдатам.

Эскадрон спустился с холма как раз напротив форта, выстроился в прямую линию и на большой скорости понесся вперед. Но еще до этого индейцы бросились к своим лошадям.

Индейцы не были дураками — когда битва закончена, они удалялись. Ведь следующий день обязательно наступит. Правда, другого дня для них не будет, но они еще не догадывались об этом. Краснокожие воины отличались мужеством и смекалкой, а здравый смысл подсказывал им, что при данных обстоятельствах сражаться бессмысленно. Как призраки, они растворились в ночи, не оставив и следа, а мудрый стратег не станет преследовать превосходящего числом противника. В одних случаях, как, например, в далеком местечке Аламо, индейцы яростно сражались с теми, кто шел их усмирить, в других — как сейчас, они исчезли как снег, который растаял от дуновения теплого ветра. А с ними ушла и мечта Таинственного Пса.

Он все хорошо продумал, распланировал и верил, что его план сработает. Но кто мог предположить, что небольшая горстка людей будет так отчаянно сопротивляться? Защитники форта доказали, что они настоящие бойцы и бесстрашные воины. Таинственный Пес всегда уважал хороших солдат.

Но теперь он быстро удалялся на восток, туда, где находился индейский агент, очень хороший человек. И когда они встретятся, он скажет ему: «Я Таинственный Пес… хороший индеец». Он усмехнулся в темноте. И они поверят ему! Они похлопают его по спине, дадут ему одеяло и паек с говядиной. Конечно, другие индейцы знают лучше, но другие индейцы не будут говорить.

У него была хорошая лошадь, винтовка, револьвер, к тому же он знал, где еще стоит много лошадей, о чем никто не догадывался… Он мечтал, чтобы у него были свои часы — ему всегда хотелось иметь большие золотые часы на цепочке, как у Дейва Спроула.

Может, он добудет себе такие? Где-то по пути есть одинокий домик… но с этим можно подождать.

Таинственный Пес, этот индейский Наполеон, который споткнулся о горстку солдат, занявших оборону склада, ехал на восток. Сегодня он переночует там, где его ждали лошади, в долине Плезант-Вэлли.

Все стояли около домов, когда кавалеристы возвращались из похода, — женщины, дети и оставшиеся в живых мужчины.

У Хопкинса была глубокая рана в плече, причем, по иронии судьбы, он получил ее в последний момент битвы. Доусона убили. Он встал во весь рост, стреляя по отступающим индейцам. Один из смельчаков повернулся в седле и выстрелил наугад. Кузнец упал поперек подоконника замертво.

Среди стоявших на улице кавалеристы не увидели Дениз. Когда индейцы убрались, она пошла в свой разграбленный дом поискать кое-какие вещи. Она обнаружила кофейник и немного кофе, разожгла огонь, поставила кипятиться воду и стала прибираться в комнате.

Бетти Консидайн пришла к ней.

— Может, помочь? — спросила она.

— Нет, — ответила Дениз. — Ты, наверно, сочтешь меня глупой, но мне хотелось бы сделать все самой. К тому же, когда Фрэнк вернется, пусть он найдет меня здесь.

Бетти помедлила еще немного, оглядывая следы побоища и наблюдая, как благодаря усилиям Дениз из хаоса возникал порядок.

— Ты счастливая, — сказала она наконец. — Ты кого-то ждешь.

— Доктор Ханлон тоже возвращается.

— Доктор Ханлон — мой дядя, и я люблю его, но это не то, что я имела в виду.

Дениз поставила на место стул, с сожалением посмотрела на стол со сломанной ножкой и подложила под угол ящик.

— Бетти, ты будешь дурочкой, если разрешишь ему уехать отсюда, — сказала она.

— Кому?

— Ты же любишь его. Не думай, что я ничего не заметила. И он замечательный человек — один из лучших.

— Но он бродяга.

— А ты попытайся. Я не знала ни одного мужчину, который бы так хотел иметь свой дом. У него слишком долго его не было.

— Но я не заметила его среди солдат. Может, его убили. — Произнеся эти слова, она вся похолодела и сжалась. И, пожалуй, в первый раз ее охватил страх. — Он может не вернуться.

— Он вернется. Это же Килроун.

Бетти Консидайн пошла к дому дяди. К счастью, он почти не пострадал. Случайные пули разбили стекла, но его не разграбили. Доктор Ханлон лечил раненых индейцев так же добросовестно, как солдат. Частично по этой причине, а частично из-за суеверий индейцы не тронули его дом, и все его бутылочки с лекарствами, инструменты и оборудование были в сохранности.

Госпиталь тоже не тронули, взяли только одеяла и еду, которую оставили солдаты.

И тут Бетти вспомнила об Айроне Дейве Спроуле.

Она вышла на крыльцо, защищая глаза от солнца рукой, осмотрелась. Первым увидела Тила. Он поймал лошадь и сейчас среди всякого хлама пытался найти седло. Она быстро пересекла плац.

— Мистер Тил, — окликнула его девушка. Вздрогнув от непривычного обращения, он повернулся к ней. — Мистер Тил, мне надо разыскать мистера Килроуна.

— При всем моем уважении к вам, мэм, вам лучше вернуться назад в дом и оставаться там. Времена сейчас неспокойные. Если я увижу капитана, то передам, что вы хотите увидеть его.

— Так не годится. Я хочу увидеть его до того, как он пойдет в Хог-Таун.

Подъехал на лошади Лейхи, ведя за собой еще одну на поводу.

— Маккрекен на подходе, — объявил он, — а еще Риан и Рейнхард. А когда весть разнесется по округе, то подойдут и остальные.

— А теперь, мэм, я…

— Не надо, мистер Тил. Я вижу, вы все куда-то собираетесь. В таком случае и я поеду. — Она повернулась к Лейхи. — Мистер Лейхи, я возьму эту лошадь.

— Простите, мэм, но вы не можете ее взять. Леди не должны появляться в Хог-Тауне… и уж тем более вы.

— Я требую, чтобы вы дали мне эту лошадь!

— Сожалею, мэм. — Лейхи твердо стоял на своем. — Я не допущу этого.

— Хорошо, тогда вы, может, ответите мне: мистер Килроун поехал туда?

— Нет, мэм. По крайней мере, нам об этом не известно, — сказал Тил.

— Но как вы думаете, он мог бы?

— Думаю, да, мэм, если он способен драться. Однажды он уже имел дело с Айроном Дейвом.

— Но его убьют.

— Его? Что вы такое говорите, мэм! Он настоящий мужчина. Я видел, как он обращался со Спроулом, как с грязью, мэм. И я впервые увидел, что кто-то может достать Спроула, а он достал его, честное слово.

— Значит вы не дадите мне лошадь?

— Мне очень жаль, мэм. В другой раз, пожалуйста.

Она резко повернулась и пошла прочь.

Тил усмехнулся:

— Посмотри на ее походку. Она в ярости.

— Она бы могла остановить драку, — заметил Лейхи.

— Вполне может быть, но мне кажется, она наблюдала бы за ней. Попомни мои слова, эта женщина — рискованный игрок. — Он посмотрел ей вслед.

— Лейхи, мы должны не спускать с нее глаз. Ставлю три против одного, что она проберется туда.

— Ты думаешь, я дурак, чтобы спорить на это? Ставлю пять против одного, что она будет там, хотя не могу себе представить, как она это сделает.

Неожиданно рядом с Бетти появилась Мэри Толл Сингер.

— Ты собираешься туда? Я тобой, — сказала она.

— Я не могу разрешить тебе это, Мэри, там собираются плохие мужчины.

Индианка взглянула на нее, и в ее черных глазах мелькнула ирония.

— Ты так думаешь? У меня есть повозка.

Смертельно усталый Барни Килроун подъехал к форту со стороны Хог-Тауна на рассвете и остановился. Разыскав лесистую лощину у реки, спрятанную от посторонних глаз, он привязал лошадь на хорошей зеленой траве и искупался. Обсушившись на солнце, оделся и тщательно проверил револьвер. Оторвав лоскут от рубашки, намотал его на прутик и прочистил ствол, стер с оружия пыль и остатки пороха прежде, чем перезарядить, тщательно протер каждый патрон. Потом напоил Серого, привязал его на новое место и лег под деревом.

Звук ружейных выстрелов, донесшихся из форта, разбудил его. Он прислушался, пытаясь понять, что там происходит, а затем опять уснул. Маловероятно, что индейцы покажутся вблизи Хог-Тауна, так же как и то, что обитатели городка будут бродить по окрестностям, привлекая к себе внимание. Серый же самый лучший часовой, которого можно себе представить.

Проспав все утро и весь день, капитан проснулся ужасно голодным, чего и следовало ожидать. Он еще раз напоил лошадь и попил сам. А потом стал медленно жевать кусок вяленой говядины. Ему не хотелось встречаться с Айроном Дейвом на сытый желудок, боевой дух у мужчин выше, когда они голодны, да и удары воспринимаются легче. И если только он не слишком переоценивал Железного Кулака, ему нужно приготовиться к жестокой драке со Спроулом.

Он знал, что делать. Прежде всего должен расправиться со Спроулом, побить его, и побить как следует, чтобы раз и навсегда развеять тот страх, который многие испытывали перед ним. Если он побьет Спроула, то тот уже никогда не сможет вернуть себе былую власть, потому что она держалась исключительно на его железных кулаках.

«Ну и глуп же ты, приятель! — упрекнул он себя. — С чего ты взял, что сможешь побить его?»

Он не был уверен, удастся ли ему это, но одно знал наверняка, — что должен попытаться, иначе не успокоится.

Продолжая жевать мясо, Барни оседлал Серого и еще раз все обдумал.

Он явится в городок, найдет Спроула и принародно бросит ему вызов в такой форме, чтобы тот не посмел прибегнуть к чьей-либо помощи, поскольку сам Килроун помощников не имел. Он намеренно не поехал в форт, так как предпочитал никого не втягивать в свою разборку. Ну, а каковы же его шансы? Боксом он не занимался довольно долго, но все равно был в хорошей форме. Спроул рос в нищем квартале Нью-Йорка и участвовал в уличных драках, наверняка владел всеми грязными приемами борьбы. Что касается самого Килроуна, то он тоже участвовал в таких драках в те годы, когда бродяжничал.

Выстрелов со стороны форта больше не доносилось. Казалось, все успокоилось. Несколько раз он подходил к краю лощины, но индейцев не заметил.

Наконец перед самым заходом солнца над фортом и округой раздались совсем иные звуки — стук молотков и топоров, треск и грохот обрушиваемых строений. Очевидно, солдаты уже начали разбирать полусгоревшие здания и готовить место для строительства новых.

Он вскочил на лошадь и поехал к Хог-Тауну. На окраине городка помедлил, еще раз осмотрелся и поехал дальше, стараясь, чтобы его заметило по возможности меньшее число глаз. Но когда он выехал на улицу, длина которой не превышала ярдов сто пятьдесят, позади послышался топот копыт. Он обернулся. Его догоняли Тил, Маккрекен, Лейхи, Рейнхард и еще с полдюжины мужчин, которых Барни даже не знал.

— Парни, вы кого-то ищете? — спросил Килроун.

Тил улыбнулся ему в ответ:

— Но ты же не хочешь, чтобы мы пропустили самую лучшую здесь драку за последние сто лет? Рассчитываем поглазеть на представление, а то и пустить кулаки в ход, если кто-то захочет вмешаться.

— Спасибо, — ответил Килроун. — Тогда пошли.

У него пересохло в горле, когда он поднялся на крыльцо и толкнул дверь.

Бармен возвышался за стойкой, а вокруг стояли мужчины, один из них с забинтованной головой, памятка недавней ночи, когда они приезжали за повозкой. Сам Айрон Дейв Спроул в белой рубашке, в жилетке из шотландки и черных брюках, сидевших немного мешковато, как было модно в то время, примостился на дальнем конце стойки…

При виде Барни он вынул сигару изо рта, стряхнул пепел и сплюнул в медную плевательницу, бросив мрачный взгляд на солдат, которые медленно рассредоточивались по комнате.

— Пулу не удалось сделать это, Дейв, — произнес Килроун. — Он не годился для работы на тебя. Слишком порядочен.

— Я знать его не знаю.

— Нет? А он говорил мне по-другому.

В Спроуле закипела злость. Килроун опять встал на его пути и нарушил все планы. Попытка разрушить форт и разбить кавалерию провалилась. К тому же неизвестно, куда исчез Таинственный Пес… если он жив. Но момент упущен, и ему никогда не повторить такую операцию, по крайней мере, здесь.

— Что тебе надо? — спросил он угрюмо.

Внезапно Килроун почувствовал, что ситуация из грозной становится забавной, но в нем уже росло нетерпение. У него опять появилось огромное желание покончить с этим пауком. Слишком долго он ждал такого момента, чтобы отойти, рассмеявшись.

— Я пришел, чтобы побить тебя, Дейв. Я уже не раз слышал о твоих железных кулаках и хочу проверить, такие ли они на самом деле. А может, все враки?

Спроул аккуратно положил сигару на край стола.

— Не трогай это, — предупредил он, обращаясь к бармену. — Я быстро покончу с ним.

Килроун снял пояс с револьвером и передал его Маккрекену, который ближе всех стоял к нему. Положив револьвер на стойку бара, Спроул как-то лениво повернулся, будто желая взглянуть на противника и молниеносно нанес ему сильнейший удар в челюсть. Килроуна отбросило на пол. Искры посыпались у него из глаз. Но быстро пришел в себя, перекатился, сгруппировался и, когда в поле зрения возникли сапоги Дейва, бросился ему под ноги.

Тот чуть отступил в сторону, засмеялся и с размаху пнул Килроуна по голове, удар получился скользящим. В этот момент Барни схватил его за другую ногу, стоявшую на полу. Спроул покачнулся, но быстро восстановил равновесие. Килроун вскочил, нырнул под его левую руку и изо со всех сил саданул сбоку обеими кулаками в живот. Затем еще раз он ударил левой, а потом сверху вниз правой, угодив при этом Дейву в скулу. Тот закачался, и у него потекла кровь.

Теперь они стояли друг против друга и осторожно двигались по кругу. Голова у Килроуна все еще гудела от того первого удара, который по всем правилам должен был сразить его наповал. Железные кулаки Дейва вполне оправдывали свою славу. Но Килроун никогда и не сомневался в этом, столько времени следя за этим человеком. Поставив под сомнение силу и ловкость врага, он дразнил его.

Килроуну ужасно хотелось выиграть бой, нанести Спроулу решающее поражение, вышибить его из игры, и он стал очень осторожен. Дейв предпочитал бороться сним, нанося удары кулаками. Но какой дурак согласится обмениваться ударами со Спроулом?

Дейв сделал ложный выпад и выбросил вперед кулак. Килроун пригнулся и нанес ему неожиданный удар в живот. Спроул крякнул и достал Барни в грудь, а когда тот закачался, жестко рубанул под ребра по почкам.

Килроун попытался обмануть более массивного противника, обхватив его за ноги, но Спроул знал этот трюк и был готов к нему. Килроун потерял равновесие и упал на стойку. Теперь в глазах Железного Кулака ясно читалась жажда крови. Он подошел и как молотом хряпнул Барни по уху, отчего у того голова пошла кругом, не давая опомниться, провел еще один удар сбоку в живот, от которого Килроун почувствовал, что почти зависает в воздухе. Явно предвкушая победу, Строул схватил противника за рубашку левой и прислонил его к стойке, отведя при этом правую руку для завершающего удара. Но Килроун вытянул свою правую руку поверх левой врага и, схватив его за жилетку, набычившись, дернул на себя, пробив собственным лбом торжествующее уже лицо.

Спроул отпрянул. Губы у него оказались разбиты, а из носа струйкой текла кровь. С грязными ругательствами он бросился вперед, размахивая громадными кулачищами. Прижатый к стойке, Барни не мог отступать, он подался вперед навстречу ударам и, упершись головой в грудь более крупного противника, стал молотить его кулаками. Дейв оттолкнул его и нанес удары по голове сначала левой, потом правой. Пока Килроун собирался провести новую серию тумаков, Спроул немного развернулся и ударил под ребра.

У Килроуна возникло ощущение, будто его резануло ножом. Он стал ртом судорожно хватать воздух, ноги вдруг сделались ватными, и он начал падать. Спроул добавил, целясь в голову, но поскольку капитан падал, то удар пришелся в плечо. Барни упал, но тут же встав на четвереньки, он еще раз попытался схватить Спроула за ноги, но громила быстро и на удивление легко отскочил в сторону. И, изловчившись, стукнул его сапогом в бок, но пинок оказался смазанным и не достиг полной силы.

Пошатываясь, Килроун встал и сразу получил зуботычину. Спасла его слабость — он завалился на стол. Собрав последние силы, сдвинул стол, загораживаясь от Спроула, и держал его на расстоянии какое-то время, пока окончательно не пришел в себя и не стал бешеным от боли и ярости. Когда Спроул стал приближаться к нему для нанесения смертельного удара, он рванулся вперед и предупредил новый выпад прямым ударом левой в нижнюю челюсть. Правой он промахнулся, но успел зажать голову Спроула левой и, скрутив левую руку, бросил его через бедро на пол.

Натиск был сокрушительный, но громила быстро вскочил на ноги и тут же получил правой в подбородок. Спроул упал на колени и немедленно попытался схватить Килроуна за ноги. Но тот с размаху ударил его прямо в лицо, превратив его нос в кровавое месиво.

Потом они стояли носок к носку и нещадно тузили друг друга. Килроун был чуточку быстрее и успевал перехватывать некоторые удары Спроула. Каждый раз, когда Барни переводил дыхание, он испытывал боль в боку и догадался, что у него сломано, по крайней мере, одно ребро.

Спроул, который тоже понял, что случилось, сразу воспользовался этим и постарался нанести сильный удар правой именно в больной бок, но Килроун перехватил удар предплечьем и ответил прямым в рот. К этому моменту губы Спроула и одна бровь были разбиты и кровоточили, из носа тоже текла кровь, но он по-прежнему оставался напористым и наступал.

Отпрянув назад и пытаясь перевести дух, Килроун сделал шаг в сторону. Спроул схватил одной рукой стул и, размахнувшись, с силой запустил его в противника, но чуть-чуть промахнулся, и стул разлетелся вдребезги, угодив в балку. Теперь он тоже старался разбить Килроуну лицо и был все еще спокоен и уверен в себе. Этот могучий человек, оттачивавший свои приемы во многих уличных драках, осыпал Барни жестокими ударами. Но, улучив момент, когда Дейв на мгновение согнулся, Килроун изо всех сил вмазал ему по почкам.

Спроул охнул и присел, а когда стал медленно подниматься, Килроун кинулся к нему и ударил еще раз в то же место. Спроул перевалился на бок, но при этом выбросил вперед руку и схватил Барни за рубашку, которая затрещала. Он попытался ударить левой, но встретил на пути правую руку противника, которая разбила ему бровь.

Килроун согнулся, пытаясь смягчить боль в боку. Спроул двигался кругами, держа наготове свои кулачищи. Вот он опять кинулся вперед, но Килроун чуть-чуть отклонил голову и, избежав удара, пнул торговца под коленки. Он упал вперед на одну руку, но прежде, чем смог выпрямиться, Килроун нанес ему еще один сильнейший удар по почкам.

Спроул застонал и упал на колени. Не давая ему опомниться, Барни принялся молотить его куда попало, а когда громила поднялся на ноги, он отступил назад, разглядывая его. Килроуну сильно досталось, и он не представлял себе, сколько еще сможет продержаться на ногах. Дыхание его стало прерывистым, глаза щипало от пота, но он двинулся вперед и сделал ложный выпад. Спроул ответил слева, но Килроун подставил ладонь правой руки, а потом провел левой апперкот прямо в живот. Хозяин салуна рухнул на спину, а Барни, поморгав, чтобы сбить капли пота, ринулся на него. Нельзя было терять ни минуты.

Вдруг Дейв развернулся на пятке одной ноги и нанес удар другой. Втянув в себя живот, чтобы смягчить его, Килроун схватил колено Спроула обеими руками, крутанул его со всей силы и отпустил. Великан перелетел через всю комнату и врезался головой в стул. Он упал, попытался подняться, но снова упал. Тяжело дыша, капитан не сводил с него глаз. Через несколько секунд противник начал двигаться. Сначала он приподнялся, потом встал на колени и, пошатываясь, поднялся на ноги.

Пронзительная боль не давала Килроуну выпрямиться, однако о том, чтобы уйти, не могло быть и речи. Сконцентрировавшись, он приготовился к продолжению боя. Спроул поднял руки, но Килроун приблизился вплотную и огрел его по бокам. Ответный удар прошел мимо. Килроун толкнул Дейва бедром, и тот покачнулся. Барни чувствовал, что у него есть силы еще на один удар… только на один. И его нельзя не нанести!

Он поднял кулак, нацелился в подбородок и вмазал, вложив силу всего тела. Торговца развернуло, и он упал, изодранный в клочья. Килроун нагнулся над ним, судорожно глотая воздух. Пот и кровь струились по его лицу. Он закрыл глаза и молился, чтобы Спроул не поднялся еще раз.

В комнате стояла мертвая тишина, нарушаемая Лишь его собственным дыханием. Он медленно отступил, опустился на колени и довольно долго стоял так, глядя на противника. Но Айрон Дейв не шевелился и даже, казалось, не дышал.

Килроун почувствовал, как чьи-то руки стали поднимать его, и он позволил им сделать это. Повернувшись, увидел в зеркале отражение растерзанного человека, всего в крови, которого было трудно узнать — огромный красноватый рубец над глазом, длинная рана на щеке, распухшие губы… а уж сколько следов от ударов, которых он даже не мог припомнить!

Почувствовав руку на плече, он обернулся и увидел Бетти.

— Как ты сюда попала? — с трудом выговорил он.

— Пойдем домой, — ответила она. — Тебе надо повидать дядю Картера.

— Не больше, чем ему меня, — глухо произнес он распухшими губами.

Простыни были белоснежными, светлую комнату заливали лучи солнца. Барни сложил руки под головой и смотрел в окно, пытаясь представить, что происходит на улице. Но любопытство все же заставило его подняться и выглянуть в окно. Он испытывал ужасную усталость, — накопившуюся усталость от бесцельных сражений, от вечной скачки на лошади, постоянного напряжения, когда он обдумывал, планировал или пытался понять, наилучшее ли решение он принял.

Все его мускулы ныли, бок был туго перебинтован, и он ощущал себя словно в коконе. И каждый раз, когда он произносил что-то или даже улыбался, он чувствовал, что губы у него будто одеревенели.

Распахнулась дверь, и в комнату вошла Бетти Консидайн.

— Дядя Карт скоро вернется. Он хотел еще раз осмотреть тебя.

— Со мной все в порядке. А кто-нибудь видел Дейва Спроула?

Она покачала головой:

— «Эмпайер» закрыт, на окнах ставни. Сержант Дюниван сказал, что банда снялась оттуда. Они собрались и уехали сразу после того, как ты побил Спроула. — Она посмотрела на него: — А что ты собираешься делать дальше?

В ответ он пожал плечами и попытался изобразить улыбку.

— Наверно, странствовать. А что еще мне остается?

— Ты мог бы вернуться в армию или стать инженером Фрэнк Пэддок говорил дяде Карту, что ты был лучшим в классе в Пойнте.

— Я ничего не смогу сделать, пока лежу здесь. — С этими словами он попытался приподняться, но его тут же пронзила резкая боль.

Легким движением рук Бетти заставила его опустить голову на подушку.

— Лежи спокойно! Ты сейчас не в том состоянии…

Он улыбался. Она покраснела и быстро отняла руки.

— Дядя Карт велел тебе лежать в постели, — сказала она, напустив на себя строгость.

— Ты когда-нибудь ездила в Калифорнию?

— В Калифорнию?

— Прекрасное место для медового месяца.

Дейв Спроул на цыпочках пересек комнату и заглянул в щель между ставнями. Улица была пустынна… ни лошадей, ни людей.

Он вернулся к столу, опустился на колени, поднял одну из досок пола и заглянул в дыру, открывшуюся между двумя блоками фундамента. Вытащив оттуда два мешка с золотом, засунул их в седельные сумки. В последний раз окинув взглядом все вокруг, пошел к двери и посмотрел через двор в сторону амбара. Все спокойно.

Они смотались. Все смотались. Его побили, и они тут же показали ему свои спины, покинули его. Но он знал, что это случилось не только из-за того, что его побили. Все уже знали, что издан приказ об его аресте на основании свидетельских показаний Мэри Толл Сингер. Его обвиняли в продаже оружия индейцам… и он знал, что у следствия есть и другое доказательство, и Килроун, без сомнения, даст показания.

Его могли засадить в тюрьму. Дейву Спроулу пришлось признать это. Он никогда не прятался от действительности, а в данном случае действительность означала закон. Так что же? Запад был огромен, да и всегда можно взять себе другое имя, переехать в другое место и начать все заново.

Он вышел из задней двери, тихо прикрыл ее и пошел к амбару. Лошади — одна под седлом, а вторая нагруженная — уже его ждали. Он поедет на восток, избегая городов, и доберется до железной дороги в Вайоминге. Двигался Дейв неловко, все у него болело, а в голове пульсировала тупая боль, оставшаяся после драки. Лицо его изменилось почти до неузнаваемости. Он усмехнулся… Кто бы его сейчас ни увидел, не узнал бы. У него были все шансы смыться. В банке «Уэллс Фарго» лежали его деньги помимо тех, что он вез с собой.

Отправившись по дороге вдоль Ист-Форк, первый привал он сделал у Рейвен-Крик и, когда наступил день, уже находился далеко на юго-востоке от форта. К ночи уже искал место для лагеря у Волф-Крик.

Ему удалось убежать без особых хлопот. К тому времени, как он доберется до железной дороги, у него уже отрастет борода, а через месяц можно будет опять заняться бизнесом. К черту их всех! Они не остановят его. А что касается Килроуна… этот парень умеет бить, черт бы его побрал… Но однажды, когда Килроун будет ехать куда-нибудь или сидеть, наслаждаясь жизнью, он получит свою пулю между глаз. И эта индейская девка тоже. Недаром она всегда терлась рядом, наблюдая, прислушиваясь и почти ничего не говоря. Он догадывался, что она следила за ним и собирала доказательства, но не придал значения. Для нее у него тоже найдется пуля.

Спроул не имел навыков жизни на границе или в дикой природе, у него не было нужных для этого инстинктов, как у ковбоев или охотников. Наконец он нашел место для привала, разжег костер и поставил на огонь кофейник.

Вдали, на склоне холма он заметил, как что-то сверкнуло на солнце — может, это была слюда или другой минерал? Он привязал лошадей и возвращался к костру, когда пуля настигла его и вошла между лопаток, заставив его полуразвернуться. Он тяжело опустился на землю, но успел подставить руки и, как слепое, испуганное животное, пополз к огню.

Таинственному Псу нужны были лошади. Лошади всегда нужны индейцу — они ставили его выше остальных. А одинокий путник, которого он углядел, имел две. Пес спустился со склона и осторожно приблизился к костру, возле которого распластался человек. И только когда перевернул его, понял, кого застрелил.

Пес мрачно усмехнулся. Странно, что именно он убил его. Индеец вытаскивал часы из жилетного кармана Спроула, когда тот открыл глаза.

— Пес! — проговорил он. — Я…

Не обращая на него внимания, Таинственный Пес сорвал цепь и достал часы, обнаружив пояс с патронами, прихватил и его тоже. Спроул попытался сесть, но Пес хладнокровно ударил его прикладом винтовки по голове и продолжал обшаривать.

Забрав все, что ему понравилось, Пес бросил кофе в бурлящую воду и после выпил кружку. Он смотрел на этого белого человека, ничего к нему не испытывая.

Через некоторое время Пес вскочил на одну из лошадей, а вторую повел за собой и уже собирался уезжать, но задержался у тела Спроула. Держа винчестер одной рукой, он выстрелил в лежащего еще раз. А затем поскакал к лошадям, которых прятал среди холмов.

Остаток кофе выкипел, осадок сгорел, и огонь потух. Когда догорали последние угли, человек вдруг дернулся и замер.

Library Г.Любавина: gurongl@rambler.ru

КОВБОЙСКАЯ ВЫУЧКА ДЖОННИ

Предисловие автора

В былые времена часто можно было встретить ковбоя, у которого на руке не хватало одного или двух пальцев. И вот почему так получалось. Заарканив быка, ковбой привязывал конец своего лассо к луке седла. Стоило в эту минуту быку рвануться, как ковбою отрывало палец. Поэтому в любой команде, состоявшей из семи или восьми ковбоев, обязательно был один или даже двое, у которых не хватало на руке пальца.

* * *

Смок Лэмсон вошел в барак, и Джонни Гаррет невольно поежился. Старший ковбой, крупный и суровый мужчина, перекатил во рту свою жвачку и медленно обвел комнату тяжелым взглядом.

Ковбои сидели опустив головы и молчали. За окнами свирепствовала непогода, так что все прекрасно знали, кому сегодня ночью придется сторожить скот.

— Ты, — резко повернулся Лэмсон к Джонни, — седлай коня и отправляйся в корраль. И помни: если быки повалят наружу, твоя задача — завернуть их, чтобы они не попадали в овраг.

Джонни свесил ноги с койки.

— А почему опять я? — с возмущением спросил он. — Я и так всю эту неделю работал ночами.

Лэмсон улыбнулся.

— Терпи, сынок. Я обещал сделать из тебя мужчину и сделаю. Так что поторапливайся.

На какое-то мгновение Джонни Гаррет заколебался. Он может уволиться в любую минуту и поискать себе другую работу. Правда, где ее найдешь зимой, да и денег у него не так уж много — всего сорок долларов, а на них долго не протянешь. И самое главное, если он уйдет отсюда, то никогда уже не увидит Мэри Джейн.

Джонни натянул на ноги сапоги с кожаными гамашами и накинул полушубок. Опустив ремешок шляпы на подбородок, он двинулся к двери.

Лэскер перевернулся на койке и бросил ему вслед:

— Эй, малыш, если хочешь, можешь взять моего Смельчака. Он привык работать ночью.

— Спасибо, — ответил Джонни. — Поеду на своем — пусть тоже поучится.

— Правильно. — Смок Лэмсон улыбнулся и принялся сворачивать самокрутку. — Вам обоим надо учиться — тебе и твоему коню.

Джонни открыл дверь, и пламя в лампе метнулось в сторону. Очутившись на улице, Джонни пригнул голову, ибо прямо в лицо ему дул ледяной ветер. Пора бы уже привыкнуть, подумал он.

Джонни приехал на ранчо «Икс в квадрате» из Орегона. Там повсюду был лес, а ему хотелось разводить скот, поэтому он и перебрался в Аризону. Сменив за короткое время две работы, Джонни оказался в «Икс в квадрате», где срочно требовался ковбой. Босс нанял его, зато Лэмсон сразу же проникся к нему неприязнью, но он ничем ее не выразил, пока не почувствовал в нем соперника.

Все на ранчо знали, что Смок неравнодушен к Мэри Джейн Колкинс. Все, кроме Джонни Гаррета. Увидев ее на вечеринке, он несколько раз пригласил ее потанцевать, а потом проводил до дома. Смок бросился искать Мэри Джейн и нашел ее вместе с Джонни на качелях.

Его охватила холодная ярость, а Мэри Джейн, очевидно не осознавая, что она делает, сказала Смоку, что Джонни к весне станет старшим ковбоем.

— Вот подожди, я обязательно им стану, — сказал ей Джонни.

Услыхав эти слова, Смок Лэмсон поглядел на юношу и медленно улыбнулся.

— Знаешь, Мэри Джейн, — многозначительно произнес он, — уж я постараюсь ему помочь!

С этого-то все и началось. Теперь самая тяжелая и неблагодарная работа доставалась Джонни. В любое время суток его могли послать куда угодно. Все ковбои прекрасно понимали, что Смок ездит на Джонни и помыкает им, стараясь выжить из «Икс в квадрате».

— Ты, кажется, собирался стать здесь старшим? — язвил он. — Так что давай работай.

И Джонни работал.

Он уже и не помнил, сколько километров забора он починил, притом, что если Лэмсон был недоволен его работой, все приходилось делать заново. Он рубил дрова для кухни, то есть выполнял самую презираемую работу; он разыскивал по пустыне отбившихся от стада животных; он брал в руки лопату чаще, чем лассо, расчищая источники и копая канавы. Ему чаще, чем другим трем ковбоям из его команды, доставались ночные смены; он работал по двенадцать — четырнадцать часов в сутки, в то время как другие осенью и зимой работали по семь-восемь часов.

Смок Лэмсон был самым сильным мужчиной на ранчо. Он похвалялся, что никому еще не удалось победить его в драке, и, несмотря на то что весил на сорок футов больше Джонни, постоянно пытался спровоцировать юношу на драку.

Чем дальше шло время, тем хуже становилось Джонни. Чувствуя, что ему не выжить соперника, Лэмсон стал еще сильнее закручивать гайки. Даже Лэскер, обычно сдержанный и неразговорчивый, пытался образумить Смока.

— Что ты пристал к этому малышу? — спрашивал он. — Он ведь хорошо работает.

— Это мое дело, Дэн, — кратко отвечал Смок. — Когда я сделаю из него ковбоя не хуже нас с тобой, я от него отстану.

Джонни оседлал своего светло-гнедого жеребца и выехал из конюшни, наклонив голову, чтобы не задеть дверной косяк. Он распахнул дверь, не слезая с коня, а потом повернул его навстречу ветру и двинулся на западное пастбище.

Лужи покрылись коркой льда, а низинки уже замело снегом, но все-таки в воздухе снега было больше, чем на земле. С севера дул резкий, пронизывающий ветер, и снежинки, подхваченные им, неслись над землей. Если в такую погоду быки сдвинутся с места, их уже ничем не остановить. Недалеко от той долины, по которой он поедет, лежит Полынная равнина, пятьдесят миль в ширину и двадцать пять в длину. Путь туда преграждает только сухое русло глубиной сорок футов. Если быки, спасаясь от ветра, пойдут на юг, то они доберутся до него, промерзнув до костей, и, свалившись с обрыва, не смогут выбраться и погибнут.

Джонни слыхал о таких случаях, когда скот неожиданно срывался с места и шел напролом куда глаза глядят, но самому ему такого видеть не приходилось. Впрочем, он легко мог себе это представить.

Он провел в седле уже больше часа, когда наконец появился первый бык, чалый великан, который, тяжело ступая, шел прямо на него. За ним шел еще один и еще… и впервые в жизни Джонни охватила паника.

Глубоко в душе он понимал, что никто никогда всерьез не допускал возможности того, что скот вырвется на свободу, Долина, где он пасся, была обнесена забором, и Джонни был уверен, что Смок послал его дежурить просто из предосторожности или из вредности. Должно быть, ветер повалил забор, и быки двинулись вниз по склону.

Бежать за помощью было уже поздно. Джонни выхватил револьвер и выстрелил в воздух, то ли надеясь остановить быков, то ли давая сигнал другим ковбоям, что случилась беда. Однако надежды его не оправдались — быки не остановились, а сигнал никто не услышал. В отчаянии он попытался завернуть животных, но тщетно. Те быки, которых ему удалось заставить свернуть, тут же пропали в снежной круговерти, а остальные по-прежнему шли, не обращая на него никакого внимания.

А за первыми быками шли еще и еще, и казалось, что конца им не будет.

И тут только Джонни осознал масштабы случившегося несчастья. Все стадо, более тысячи голов, гонимое северным ветром, шло на юг. Если его не остановить, то животные свалятся с обрыва на дно сухого русла. Многие разобьются насмерть, а другие поломают себе ноги, и их добьет холод. Конечно, погибнут не все, но вряд ли многим удастся выжить. Высота обрыва составляет сорок футов, а дно у русла каменистое, так что будь то животное или человек, но упав туда, вряд ли он останется невредимым.

Светло-гнедой жеребец носился как угорелый. Джонни кричал, стрелял и испробовал тысячу других способов завернуть стадо, но оно все шло и шло вперед. Он забыл о Смоке Лэмсоне, который послал его сюда, забыл обо всем на свете и думал только о том, как спасти скот, ибо он принадлежал Барту Гэвину, доброму старику, который взял его к себе в работники, когда Джонни потерял уже всякую надежду найти достойный заработок.

Наконец Джонни остановил коня и задумался. Шарф, которым он обмотал шею, покрылся инеем от его дыхания, пальцы ног онемели от холода, а скот все прибывал. До ворот ранчо было четыре мили, еще четыре — до барака. Если он поскачет за ребятами, то быки уйдут слишком далеко — ведь ковбоям надо будет еще одеться и оседлать коней. А если скот свалится в сухое русло, то оттуда его уже ничем не вытащишь.

Когда рассветет, тысяча быков уже будет валяться на дне пересохшей реки. Если… если он не заставит их свернуть. Если ему удастся повернуть быков на восток, в сторону хребта Гребешок, а потом погнать их вдоль этого хребта до откоса Гэвина, то, может быть, ему удастся собрать их в одном месте. Конечно, часть быков потеряется, зато другие будут спасены от падения в каньон… И тут ему в голову пришла мысль, как можно повернуть стадо на восток.

Развернув удивленного мустанга, Джонни вонзил в него шпоры и помчался на юг. Сбоку от него, гонимые завывающим северным ветром, шли быки, ни на минуту не останавливаясь и не сбавляя шага. Зрелище упрямо и непреклонно двигающихся животных завораживало. Проскакав на головокружительной скорости по мерзлой земле, Джонни вскоре оставил стадо позади. Несясь на юг, он обдумывал свой план. Быки шли медленно, так что, если ему повезет, он успеет сделать все, что задумал.

Наконец Джонни догнал передних быков, оторвавшихся от стада на четверть мили, и вскоре он остался один в ночи и несся, не сбавляя скорости, на юг, туда, где располагалось сухое русло. Однако, проехав несколько миль, Джонни повернул на восток и пришпорил коня. Неожиданно его глазам предстал откос Гэвина — огромная отвесная скала из песчаника. Он повернул, и скала оказалась от него по левую руку. Джонни поехал вдоль нее и вскоре добрался до квадратного уступа, где находился дом, в котором ковбои могли отдохнуть и переночевать в непогоду. Он подъехал к дому с подветренной стороны и спешился.

Сорвав засов, Джонни толкнул дверь и вошел внутрь. В доме было темно, и он зажег спичку. Вдоль стен стояли четыре ящика с порохом. Он пересыпал его в мешок, прихватил с собой моток шнура и выбежал из дома.

Привязав мешок с порохом позади седла, Джонни сел на коня и, стараясь не думать об опасности, помчался на юг. Стоит только коню поскользнуться и упасть — ну что ж, у него будет просторная могила!

Замерзший мустанг охотно вышел в галоп. На улице было очень холодно, но Джонни не замечал холода. Наконец он заметил впереди черную ленту сухого русла. Он спешился а завел коня за выступ скалы, а потом поспешил к обрыву. Осторожно, чтобы не упасть, он спустился вниз.

Джонни хорошо знал это место. Несколько раз он спускался сюда, чтобы, пока не видит Лэмсон, спокойно покурить в одиночестве. Обрыв был весь испещрен трещинами и пронизан отверстиями. Джонни принялся торопливо забивать их порохом, с самого верха обрыва почти до его основания. Он работал уже больше получаса, когда появился первый бык. Он ударился о скалу, высившуюся неподалеку, и остановился, чтобы прийти в чувство. Вскоре он снова двинется в путь.

Спрятавшись от ветра за обрывом, Джонни побежал по дну сухого русла, торопливо поджигая шнуры. Убедившись, что все они загорелись, он вскарабкался по обрыву и, прыгнув в седло, погнал коня прямо навстречу ветру. Через несколько мгновений раздался взрыв. Джонни не стал возвращаться — его уловка должна сработать, просто не может не сработать.

Он ехал на север и вскоре увидел стадо. Оно разбилось на несколько потоков и достигло уже края откоса. Быки все так же методично двигались вперед. Некоторые, правда, пытались отклониться к западу, но Джонни без труда завернул их. Однако не было никакого смысла пытаться повернуть стадо вправо или влево, русло было рядом, и никакая сила не могла свернуть быков с их пути.

Джонни не знал, сколько времени ему пришлось работать. Его угнетала мысль, что все усилия могут оказаться напрасными. Один раз его конь упал, но тут же поднялся. Вскоре Джонни нашел место, откуда он мог видеть все стадо. Снег перестал идти, земля покрылась белым покрывалом, и видимость была хорошей. Он работал уже не так быстро, как раньше, и когда остатки стада очутились в каньоне, он развернул коня и медленно поехал домой.

Полумертвый от усталости, он снял седло и не менее получаса занимался конем, потом накрыл его попоной, чтобы тот не замерз. Спотыкаясь, Джонни вошел в барак и повалился на койку. Ноги его онемели от холода, и прежде чем уснуть, он растер их руками.

Его разбудило прикосновение чьей-то руки к его плечу. Это был Дэн Лэскер.

— Вставай, малыш. Лэмсон рвет и мечет.

Джонни появился последним к завтраку. Он вошел в комнату и остановился на пороге от изумления. Рядом с Бартом Гэвином сидела девушка… и какая девушка!

У нее были густые темные волосы, лучистые глаза и слегка полноватые губы. Потеряв от изумления дар речи, Джонни добрался до своего стула и, низко наклонившись над столом, принялся есть. Ковбои совершенно растерялись, они боялись произнести слово в присутствии блестящей красавицы, сидевшей рядом с Бартом. Завтрак проходил в молчании. Даже обычно разговорчивый Смок Лэмсон хранил молчание.

Неожиданно девушка спросила:

— Почему у вас только один конь накрыт попоной? Ведь ночью было так холодно!

— Попоной? — Гэвин оглядел собравшихся за столом. — Кому это пришло в голову закрыть коня попоной?

Ковбои изумленно переглядывались. Закаленные мустанги Дикого Запада не были приучены к такому обращению. Даже Смок Лэмсон не мог скрыть своего удивления. Он вдруг резко повернулся к Джонни, поняв, что это он накрыл коня попоной, и решив посмеяться над ним.

— Может быть, это сделал наш будущий старший ковбой? Это на него похоже, — с ехидцей произнес он.

Прекрасные темные глаза девушки обратились на Джонни, и он вспыхнул от смущения.

— Так это ты укутал свою лошадку в одеяльце? — спросил Лэмсон, скосив глаза на девушку, желая понять, оценила ли она его шутку, и хихикнул.

Гэвин сурово посмотрел на Джонни. Чувствуя, что ему не уйти от объяснений, Джонни вялым голосом сказал:

— Он был весь в мыле — мы ведь вернулись с ним на рассвете.

Гэвин положил вилку.

— На рассвете? — не веря своим ушам, спросил он. — А где это ты так долго пропадал?

Теперь настала очередь Лэмсона сконфузиться. Он поколебался, а потом сказал:

— Я подумал, что надо послать кого-нибудь караулить скот на тот случай, если он вдруг уйдет из загона.

— Уйдет из загона? — насмешливо переспросил Гэвин. — Но там ведь забор высотой с коня и такой прочный, что выдержит удар быка! Кроме того, — язвительно спросил он, — разве один человек сможет остановить стадо?

Смок Лэмсон запнулся, молчал и робко попытался что-то объяснить. Девушка переводила взгляд с него на Джонни и на других ковбоев. Барт Гэвин был умным человеком и постепенно начал понимать то, чего он раньше не осознавал.

— Стадо укрыто в надежном месте, — подал голос Джонни. — Я был там, когда оно двинулось на юг. Теперь все быки в сухом русле.

— Что?! — вскричал Барт Гэвин, вскочив со стула. На бледном его лице застыл ужас.

Все смотрели на Джонни.

— Я понятия не имею, что случилось с забором. Я объезжал долину и вдруг увидел, что они идут. Я стрелял и кричал, но никто меня не услыхал, да и быков это не остановило.

Лэмсон хрипло спросил:

— Ты хочешь сказать… что стадо ушло из своего загона? А как же забор?

— Не знаю, — ответил Джонни. — Но не волнуйтесь, стадо цело.

— Ты имеешь в виду, — ледяным голосом спросил Гэвин, — что стадо ценой в сорок тысяч долларов валяется целехонькое в каньоне?

— Нет, никто там не валяется, — ответил Джонни, — ну, может быть, за исключением нескольких быков. Я знаю — знал, что может случиться, если животные свалятся с обрыва, и поэтому забрал в нашем доме в горах весь порох и взорвал, то есть подорвал Скалистый склон. Я думаю, что из этого русла они не уйдут, так что, наверное, все стадо там.

Наступила мертвая тишина. Лэмсон был бледен, а остальные отказывались верить своим ушам. Гэвин какое-то время смотрел на Джонни, а потом взял вилку и принялся есть.

— Давай уточним, как было дело, — сказал он. — Значит, ты обогнал стадо, взорвал обрыв, а потом вернулся и всю ночь гонялся за стадом и направлял его в этот проем?

— Ну, не совсем так, — упрямо настаивал на своем Джонни. — Скот не мог разбрестись, поскольку долина, по которой он шел, была довольно узкой, так что мне оставалось только следить, чтобы он никуда не свернул.

— Но ведь он же просто герой! — воскликнула девушка с темными глазами. — Ты так не думаешь, дядя Барт?

— Благодаря его действиям мои убытки будут гораздо меньше, чем я предполагал, вот и все, — произнес Гэвин, и в его голосе Джонни уловил симпатию к себе. — Лэмсон, я хотел бы поговорить с тобой, но сначала посмотрим, что стало со скотом.

Из тысячи голов скота пропало всего шесть. Несмотря на то, что ему пришлось действовать в ужасной спешке, да еще почти вслепую, в кромешной тьме, Джонни удачно выбрал место взрыва и хорошо уложил заряды. Ведь он знал сухое русло и Скалистый склон как свои пять пальцев.

Гэвин нашел стадо в сухом русле; быки разбрелись по нему, поедая густую зеленую траву, которая росла там, где часто застаивалась вода. Он внимательно изучил проем, образовавшийся после взрыва, время от времени кидая на Джонни испытующий взгляд.

— Я вижу, ты знаешь, как обращаться с порохом, — сказал он наконец. — Ты правильно разместил пороховые заряды.

— Мой отец застолбил участок в Орегоне, — объяснил Джонни, — и я часто помогал ему, в том числе и во взрывных работах.

Никто не знал, что Барт Гэвин сказал Лэмсону, но тот на несколько дней оставил Джонни в покое и только время от времени называл его «любимчиком». Но прошло какое-то время, и все вернулось на круги своя — Джонни Гаррет опять стал делать самую черную работу.

Если в школьном здании в Рок-Спрингс намечались танцы, где Джонни мог встретить Мэри Джейн, то его посылали в перевалочный лагерь у Орлиного Гнезда.

Это было дикое гористое место, поросшее густым лесом и напоминавшее его родной Орегон. Здесь высились неприступные вершины и на многие мили тянулись глубокие каньоны, то там, то здесь пересекающиеся застывшими потоками лавы. На востоке лежала местность, называемая Гиблый край, представлявшая собой плато шириной сорок миль, поверхность которого была изрезана до такой степени, что там не мог пройти ни конный, ни пеший, ибо сапоги за несколько минут превращались в лохмотья. Там не было ни рек, ни ручьев; да и вообще гиблое это было место. Были там участки с ровной и гладкой поверхностью, с виду совершенно безобидные, но стоило только человеку ступить на них ногой, как он тут же проваливался глубоко под землю, ибо то, что казалось крепким монолитом, на самом деле оказывалось тонкой пленкой лавового пузыря. Проломив эту пленку ногой, человек падал в яму глубиной от пятнадцати до пятидесяти футов, стенки которой были отвесными и гладкими, и выбраться наверх не представлялось никакой возможности.

Несколько проходов в горах, ведущих в Гиблый край, были перегорожены заборами, сохранность которых нужно было время от времени проверять. Кое-где лава образовала отвесные стены, сложенные из базальтовых блоков.

Джонни расчищал источники, рассыпал соль, проверял заборы, после чего у него оставалось еще много свободного времени. У него с собой был кольт и винчестер, и он много охотился. Он убил двух пум и с полдюжины волков, снял с них шкуры и выделал.

Неделей позже его посетил Лэскер. Он привел с собой двух вьючных лошадей, нагруженных продуктами. Лэскер работал ковбоем уже пятнадцать лет, это был высокий костлявый мужчина.

Он заметил шкуры, но ничего не сказал. Прислонившись к стене и подставив лицо утреннему солнышку, он сказал:

— Старик нервничает — в этом году его доходы упали. У него стали пропадать коровы.

— Ты видел Мэри Джейн?

— Она была на танцах вместе со Смоком, — сказал Лэскер и хотел было что-то добавить, но передумал и сменил тему: — Помнишь племянницу Гэвина? Она живет на ранчо. Ее зовут Бетти.

— Ну, это птица высокого полета, нам не ровня.

— Не скажи, — ответил Лэскер. — Некоторые птицы высокого полета хорошо разбираются, что к чему.

Два дня спустя Джонни обнаружил мертвую корову. Ее тело было разодрано волками, но умерла она от выстрела в голову… и совсем недавно, дней шесть назад. А ведь поблизости не было ни одной души — только он да Лэскер.

Это была корова Гэвина, и убили ее потому, что она пошла за теленком, которого увели грабители. Джонни вырос в лесной местности и хорошо умел читать следы. Он поехал по тропе и увидел, что грабители увели с собой в высокогорье не менее дюжины молодых бычков. Джонни проследил путь угнанных животных через сосновый лес, но на берегу глубокого каньона, проходившего по границе Гиблого края, след потерялся.

Целую неделю после этого он искал следы грабителей, делая вид, что выполняет свою работу. Один раз он наткнулся на след подкованной лошади, но быстро потерял его. У себя в хижине Джонни принялся рисовать на коричневой оберточной бумаге приблизительную карту, отмечая на ней все известные ему хребты, сухие русла и ручейки.

Все эти ручейки текли в сторону лавовых потоков, но никто не знал, куда они впадают. Все они были очень мелкими, поскольку большая часть дождевой воды уходила в трещины.

Первый ручеек, который отыскал Джонни, неожиданно резко поворачивал на юг и пропадал из виду в глубокой пещере, расположенной под лавовым потоком. Два дня спустя, ремонтируя забор, Джонни обнаружил второй ручей, который впадал в болото.

На следующий день приехали Лэскер и Лэмсон. Лэскер был настроен дружелюбно и сразу же заметил свежую волчью шкуру.

— Хорошая охота?

— Да, но на нее совершенно нет времени.

Смок Лэмсон ничего не сказал; он внимательно осмотрел жилище Джонни, время от времени бросая на него подозрительные взгляды. Они уже собирались уезжать, как Лэмсон вдруг резко повернулся к Джонни и спросил:

— Видел кого-нибудь? Каких-нибудь чужаков?

— Не видел ни души, — ответил Джонни, а когда они уехали, выругал себя за то, что не сказал им о следах. И об убитой корове.

Прошло три дня. Джонни исследовал новый ручей, надеясь добраться до его истока. Отыскав его, он завел коня в воду и двинулся вниз по течению. Проехав чуть больше мили, он вдруг услыхал чьи-то голоса. Слов он разобрать не мог, но понял, что разговаривают двое мужчин. Спрятавшись за кустами, Джонни увидел, как они выехали из леса. Один из них был толстый и неряшливый мужчина, одетый в грязную серую рубашку. Другой был худой и грубый, его звали Хайт, и Джонни вспомнил, что встречал этого человека в городе. Поговаривали, что связываться с ним опасно. Они уехали, и Джонни осторожно двинулся им вслед.

Течение ручья становилось все стремительнее, а склон все круче и круче. Неожиданно Джонни оказался у входа в узкий каньон с отвесными стенками. Выведя своего коня из ручья, он целый час ехал по берегу каньона, стараясь не потерять из виду двух мужчин. Каньон становился все глубже, вскоре всадники превратились в две маленькие точки на его дне, а потом и вовсе исчезли из виду.

Джонни взобрался на безлесую вершину горы и огляделся. К северу, востоку и югу простиралось лавовое плато, на котором кое-где виднелись деревья и кусты, скрывавшие острые как бритва края разбитой лавы. Может быть, там, за глубоким каньоном, есть зеленая долина, где грабители прячут угнанный скот? Вернувшись в хижину, Джонни принял решение — необходимо все рассказать Гэвину. Меняя коней, Джонни поехал на ранчо. Он прибыл туда уже глубокой ночью. Обратная дорога займет еще день, но ему необходимо было увидеть Барта.

— Дома никого нет, — сказал ему повар. — Все ушли на танцы. Здесь только Дэн.

Когда Джонни вошел в барак, Лэскер удивленно сел на койке.

— Что случилось? — Сон сразу же слетел с него.

— У меня кончился табак, — не моргнув глазом соврал Джонни. Он сел. — В городе танцы?

Лэскер вздохнул с облегчением.

— Ну и что из этого? Послушай, малыш, Лэмсон рассвирепеет, увидев тебя здесь. Не надо было тебе приезжать.

— А, подумаешь. Впрыгивай в свои сапоги и пошли потанцуем. Я хочу увидеть Мэри Джейн.

Когда они добрались до пригорода, Лэскер сказал:

— Я бы на твоем месте держался подальше от Мэри Джейн. Этот участок уже застолбили до тебя. — Помолчав, он добавил: — А Лэмсон — отличный стрелок.

— Я стреляю не хуже него. Я вырос в лагерях лесорубов.

Когда они привязывали коней, Лэскер снова сказал:

— И все-таки держись подальше от Мэри Джейн, она не для тебя, малыш, и…

Джонни повернулся к нему лицом.

— У нее что-нибудь не так?

Лэскер начал было что-то говорить, но потом пожал плечами.

— Она загонит тебя в могилу.

Мэри Джейн приветствовала Джонни радостным криком:

— Неужели это ты, Джонни! А я думала, что ты живешь сейчас далеко в горах. Почему ты приехал?

— У меня были на то особые причины. — Он любил напустить туману. — Ты скоро все узнаешь.

Во время второго танца она все расспрашивала его:

— Ну, скажи, почему ты приехал, Джонни?

— Это секрет, — ответил он. — Но ты скоро все узнаешь.

— Скажи мне. Я никому не передам.

— Да так, пустяки, — сдался наконец Джонни. — Я нашел грабителей, которые уводят из стада бычков.

— Ты их нашел?! — Глаза Мэри Джейн ярко заблестели. — Но ведь, Джон…

В эту минуту огромная рука развернула его, и он схлопотал удар тяжелого кулака, возникшего как бы ниоткуда. Он уже начал падать, когда второй удар настиг его и распластал по полу.

Голова Джонни гудела, но он откатился в сторону и резко вскочил на ноги. Лицо Смока Лэмсона пылало яростью, он размахнулся, но Джонни успел вцепиться в него. Смок свалил его на пол и хотел ударить ногой, но Джонни обхватил его ноги, и они оба рухнули на пол. Быстро вскочив, они вновь сошлись, дубася друг друга. Руки Джонни были короче, но он хорошо умел ими пользоваться. Удар правой по ребрам заставил Лэмсона невольно отступить на шаг. Кулак левой руки достал лицо Смока, и, присев, Джонни нанес правой удар по корпусу.

Вокруг них собралась толпа, которая кричала и подначивала противников. В толпе Джонни заметил Мэри Джейн, лицо которой пылало от возбуждения. Рядом с ней стоял мужчина; Джонни тут же узнал его, это был толстый человек, за которым он следил на берегу каньона!

Лэмсон ударил, но Джонни уже оправился от кратковременного шока, в который поверг его первый удар Лэмсона, и теперь мозг его работал четко и ясно. Всю осень и зиму Джонни работал на пределе своих возможностей, и сейчас это сослужило ему хорошую службу — он был в прекрасной форме. Он был гибок, как пантера, и силен, как техасский бык. Джонни неожиданно для Лэмсона согнулся и ударил его головой в живот. Верзила тяжело грохнулся об пол и медленно поднялся. Джонни ударом ноги снова повалил его на пол. Лэмсон встал, но Джонни бросил его через бедро, а когда верзила попытался встать, снова ударил ногой.

И Лэмсон сдался. Лицо его было залито кровью. Не вставая с пола, он нехотя произнес:

— Твоя взяла, парень, ты оказался сильнее.

Джонни повернулся к нему спиной и отошел. Мэри Джейн нигде не было видно. Разочарованный, он снова оглядел комнату и только тут заметил Гэвина и его племянницу. Бетти, улыбаясь, глядела на него. Джонни двинулся было к ним, но тут кто-то ткнул его револьвером под ребро и тихо произнес:

— Эй, парень, надо поговорить. Выйдем отсюда.

— Ноя…

— Никаких отговорок. И не думай, что тебе удастся сбежать от меня — я и не таких, как ты, убивал.

Человеком, говорившим это, был Хайт, он держал револьвер так, чтобы никто в комнате не смог его увидеть. Они вышли из комнаты, и Бетти с удивлением посмотрела им вслед.

Толстый ждал их на улице. Он уже держал под уздцы лошадей грабителей и коня Джонни. Джонни бросился к своему мустангу, помня, что в седельной сумке у него лежит револьвер, а в чехле — винчестер. Но не успел он коснуться передней луки седла, как на голову ему обрушился приклад винтовки. Он пошатнулся и, почувствовав еще один удар, провалился во тьму.

Первое, что он услыхал, придя в себя, был цокот копыт о камни, устилавшие дно ручья. Винтовка больше не упиралась в его ногу — значит, ее вытащили. Он сидел на коне со связанными запястьями. Интересно, нашли ли они его револьвер в седельной сумке?

В эту минуту голову Джонни пронзила острая боль, и он снова потерял сознание. Он очнулся только тогда, когда грабители сняли его с лошади и прислонили к стене хижины. Оглядевшись, Джонни увидел, что очутился в длинной зеленой долине в самом сердце Гиблого края. Площадь долины составляла несколько тысяч акров.

Из хижины вышел третий грабитель. Джонни вспомнил его — это был повар с одного из соседних ранчо по имени Фрек.

— Идите сюда, — коротко сказал он, кивнув Джонни.

Они ели в молчании. Хайт потихоньку наблюдал за Джонни. Фрек и толстый грабитель ели, сопя и чавкая.

— Ты кому-нибудь говорил об этой долине? — потребовал ответа Хайт.

— Может, и говорил, — сказал Джонни. — Точно не помню.

— Сюда кто-то едет, — неожиданно произнес Хайт. — Колкинс, посмотри, кто это.

Джонни застыл с ложкой в руках. Значит, этот толстый — Колкинс, отец Мэри Джейн. Внутри у него все опустилось. Он смотрел в тарелку, потеряв всякий интерес к еде. Значит, это Мэри Джейн рассказала грабителям, что он нашел угнанный скот и место, где они его прячут. Теперь понятно, почему она так настойчиво егорасспрашивала и почему они поторопились увезти его — чтобы он не успел рассказать обо всем Гэвину.

Колкинс стоял в дверях с винчестером в руках. Повернув голову, он сказал:

— Это босс.

До слуха Джонни донесся знакомый грубый голос, а потом знакомые шаги, и в комнату вошел Дэн Лэскер. Увидев его, Лэскер мрачно улыбнулся.

— Привет, Джонни. Мне бы не хотелось видеть тебя здесь.

— Никогда бы не подумал, что ты пошел на грязное дело.

— На сорок долларов в месяц не разбогатеешь, Джонни. — Он присел на корточки у стены. — Нам нужен помощник. — Лэскер закурил, он, похоже, нервничал. — И вот ты здесь.

Это путь к спасению, и другого не будет. Лэскер хотел, чтобы Джонни присоединился к ним. Откровенно говоря, выбора у него не было.

— Надеюсь, ты не шутишь? — с сарказмом в голосе спросил Джонни. — Я не могу понять только одного — почему вы сразу не взяли меня к себе. — И он, не моргнув глазом, соврал: — Я и сам собирался увести несколько коров, но вот только не знал, куда с ними идти дальше.

Лэскер обрадовался:

— Ну и отлично, Джонни. Уж мы-то знаем, как отсюда выбраться.

Хайт отодвинулся от стола.

— Скажу вам одно, ребята, если этот парень сделает хоть одно неверное движение, я его пристрелю.

— Хорошо, Хайт. — Лэскер смерил его холодным взглядом. — Но только смотри не ошибись.

У грабителей набралось уже четыре сотни голов скота, и они собирались перегнать его в другое место на продажу. Джонни был принят в их компанию, но винтовку ему все-таки не вернули. Он решил усыпить их бдительность и не делал никаких попыток проверить, лежит ли в седельной сумке его револьвер.

На следующий день в долину примчался Колкинс. Он ворвался в дом, задыхаясь от быстрой езды, и крикнул:

— Сюда едет всадник. И знаете, кто это, — племянница Гэвина!

Хайт вскочил.

— Дэн, мне это не нравится!

Фрек подошел к двери и стал смотреть, как девушка приближается к дому.

— Успокойся! Она приехала сюда, но назад не вернется. Об этой долине никто не знает и никогда не узнает.

— Хотел бы я понять, — язвительно заметил Хайт, — как она ее нашла.

— Может быть, она поехала за Джонни. — Лэскер нервничал и не пытался это скрыть. — Она к нему неравнодушна.

Бетти Гэвин приехала на черной кобыле. Она спешилась и с улыбкой поздоровалась:

— Привет, Джонни! Привет, Дэн! Как я счастлива, что нашла вас! Я думала, что заблудилась.

— Как вы здесь оказались? — спросил Лэскер. Он был озадачен — девушка, похоже, не понимает, куда попала. Впрочем, она выросла на Востоке и в здешней обстановке совсем не разбирается. Но в то же время смогла ведь эта девушка, выросшая на Востоке, добраться сюда?

— Дядя Барт уехал проверить старый дом на Покет-Пойнт, а я решила проведать Джонни. Хотела сделать сюрприз. Но я сбилась с пути, а когда увидела конские следы, то поехала по ним. Правда, очутившись в каньоне, я очень испугалась, но выбраться оттуда было невозможно, так что я ехала дальше, пока не добралась сюда.

Бетти огляделась.

— Так это вот и есть Орлиное Гнездо?

Джонни испугался за девушку, Колкинс хмурился, а Хайт и Лэскер искренне недоумевали, что ей здесь надо. Впрочем, судя по виду Лэскера, у него с души камень упал. Он не был по натуре убийцей, и тем более не хотел причинять вреда женщине, и ее объяснение снимало с него необходимость решать ее участь. Если Бетти попала сюда случайно…

Она, улыбаясь, подошла к Джонни.

— Ну и вид у вас! — сказала она. — Ваш шейный платок съехал на сторону. — Она подняла руки и поправила ему платок, и Джонни почувствовал, что она просунула под него какой-то предмет. Это была сложенная записка. — Вы отвезете меня назад в Покет-Пойнт?

— Нет, я не могу вас отвезти, — ответил он. — Вас отвезет Дэн. Я нужен здесь.

Он оттянул воротничок, словно тот мешал ему, и незаметно вытащил записку, а когда все отвернулись, кинул на нее быстрый взгляд. Это была коричневая оберточная бумага, на которой он составил свой первый план местности, где были указаны ручьи и приблизительная дорога в эту долину. Там же были и его записи. Значит, Бетти их обманула — она приехала из Орлиного Гнезда, сверяя дорогу по его карте, и отлично знала, куда она попала! Джонни в изумлении посмотрел на нее. Откуда в ней такое хладнокровие? И как ей удалось солгать им с таким невинным видом, что все поверили, что она действительно заблудилась?

Джонни принялся сворачивать самокрутку, обдумывая ситуацию. Лэскер может отвезти ее домой — он не сделает ей зла. За других Джонни поручиться не мог. Краешком глаза он измерил расстояние до своей седельной сумки. Ничего не получится. Они убьют его еще до того, как он ее откроет. Если только… он заколебался. Если только не постараться сделать это очень осторожно…

Лэскер, Колкинс и Хайт сгрудились и оживленно обсуждали, что им делать. Бетти посмотрела на Джонни.

— Я боялась, что не найду вас, — понизив голос, произнесла она.

Фрек слышал их разговор, но слова Бетти можно было истолковать двояко.

— А Барт не будет беспокоиться?

— Наверное, будет. Я, — она взглянула ему прямо в глаза, — оставила ему записку в перевалочном лагере.

Записку в перевалочном лагере! Да ведь это путь к спасению!

Неожиданно Фрек подал голос.

— Хайт, — сказал он. — Сдается мне, здесь что-то не чисто. У этой девицы на сапогах красная глина. А такая глина есть только в одном месте — у хижины в Орлином Гнезде.

Джонни почувствовал, как у него пересохло во рту. Он увидел, как побледнела Бетти, и спокойно сказал:

— Ты плохо знаешь здешние места, Фрек. За домом в Покет-Пойнт тоже есть красная глина.

Хайт взглянул на Колкинса.

— Это правда? Ты там был?

— Был. Но будь я проклят, если помню, есть ли там красная глина!

Взгляд Хайта стал жестким. Он повернулся в сторону Лэскера. Колкинс инстинктивно подался назад. Зато Фрек не двинулся с места — он был предан Хайту.

— Знаете, Бетти, у меня для вас есть подарок, — произнес Джонни во внезапно наступившей тишине. Голос его прозвучал неожиданно громко. — Я хотел привезти его вам, как только предоставится возможность. Помните, я говорил вам о красивых апатитах, которые я нашел в горах? Так это один из них.

Он подошел к своей седельной сумке и услыхал, как Хайт сказал:

— Надо прикончить эту девицу, Дэн.

— Не будь идиотом! — В голосе Лэскера прозвучала ярость. — Ты прекрасно знаешь законы Дикого Запада: можно украсть скот и остаться безнаказанным. Но если мы обидим такую девушку, то нам здесь житья не станет!

— Ну, это еще бабушка надвое сказала. Я знаю одно — если она сбежит, то на нас можно ставить крест. И вся наша работа полетит псу под хвост.

— Возьмем ее с собой, — предложил Фрек. — Она составит нам компанию. — И он мерзко подмигнул Лэскеру.

Все взгляды обратились на Хайта. От него можно было ожидать всего что угодно. Джонни покопался в седельной сумке и достал свой кольт 44-го калибра. Он повернулся, прикрыв оружие телом.

— Она поедет с нами, — сказал Лэскер. — Не важно, погоним мы скот или нет.

— Только через мой труп! — выкрикнул Хайт, опустив руку на револьвер.

Фрек тоже схватился за оружие. И в этот момент Джонни крикнул. Повар повернул к нему лицо, и Джонни, подняв револьвер, выстрелил в него, а потом быстро повернулся и наставил револьвер на Колкинса. Тот отступил назад, подняв руки. Голова его тряслась от страха.

Снова раздались выстрелы. Джонни увернулся. Лэскер упал, а Хайт шатался, пытаясь сохранить равновесие. Хайт смотрел на Лэскера.

— Мы его достали! Он попал под перекрестный огонь, мой и Фрека. А теперь твоя очередь… — Он поднял револьвер, чтобы выстрелить в Джонни, но тот опередил его. Джонни выстрелил дважды, и Хайт упал и покатился по земле.

Джонни развернулся к Колкинсу.

— Снимай пояс! — Голос его прозвучал жестко и властно. — А теперь иди в дом и принеси горячей воды!

Он подошел к Бетти:

— С вами все в порядке?

Лицо ее было смертельно бледным, а глаза широко раскрыты от ужаса.

— Да, в порядке, — прошептала она. — Не волнуйтесь, сейчас возьму себя в руки.

Джонни подбежал к Лэскеру. Ковбой лежал, распростершись на земле. Он получил одну пулю в грудь, а другую — в бок, но еще дышал.

Часом позже к дому подъехали Барт Гэвин и четыре ковбоя. Увидев тела на земле, Гэвин резко остановился, а потом прошел в дом. Бетти бросилась к нему.

Джонни подошел к ним.

— Мы с Дэном, — сказал он, — напали на грабителей. В перестрелке Дэна ранили, но если ему повезет, то он выживет.

Барт Гэвин обнял племянницу за плечи.

— Бетти видела, как Хайт увел тебя, и сказала нам об этом, но мы думали, что она навоображала себе невесть что. Она пыталась убедить нас, что ты попал в беду, а когда увидела, что мы не хотим ее слушать, решила сама тебя спасти. Естественно, мы поехали по следу… и нашли ее записку и твою карту, на которой была указана дорога в эту долину.

Тут только Гэвин заметил Колкинса, и лицо его посуровело.

— Что он здесь делает?

Джонни спокойно ответил:

— Он держался в стороне. Конечно, он участвовал в кражах скота, но когда решался вопрос, что сделать с Бетти, он не принимал участия в споре. Я сказал ему, что мы его отпустим.

Лэскера внесли в дом, и все склонились над ним. Он был в сознании и смотрел на них.

— Вы благородные люди, и я вам признателен за вашу доброту.

— Ты нам нужен, — спокойно ответил Джонни. — Гэвин только что сказал мне, что уволил Лэмсона. Он сказал, что долгое время наблюдал за мной и теперь назначает меня старшим ковбоем. Так что теперь ты работаешь на меня.

— На нас, — поправила его Бетти. — Пока вам не надоест.

Лэскер слабо улыбнулся.

— Помнишь, что я тебе говорил, малыш? Что некоторые птицы высокого полета хорошо разбираются, что к чему.

ЛЮБОВЬ И МАЛЫШ КАКТУС

Предисловие автора

В наше время женщины на Западе ездят верхом в джинсах, но в те времена, о которых идет речь в этих рассказах, они одевались совсем по-другому. До Первой мировой войны, а может быть и до начала двадцатых годов, женщины нигде и никогда не появлялись в брюках. Куда бы они ни шли, они надевали только платье.

Женщины никогда не ездили в седле по-мужски, ну, может быть, только в таких местах, где их никто не мог увидеть. Обычно же они сидели в седле боком и только боком, аккуратно расправив складки платья на боку лошади. У меня была тетушка, очень красивая молодая женщина, которая ездила на лошади именно таким образом, и это было зрелище, достойное восхищения!

Находясь в общественном месте, женщина очень тщательно следила за тем, чтобы ноги были скрыты от глаз публики юбкой. Приличия позволяли показать только лодыжку, и то только тогда, когда женщина выходила из дилижанса или из поезда.

Глава 1. ЦВЕТЫ ДЛЯ ДЖЕННИ

Дженни Симмс, очаровательная маленькая девушка, вздернула свой четко очерченный подбородок.

— Если бы ты по-настоящему любил меня, ты бы достал их! Ты сам знаешь, что достал бы! Просто ты меня не любишь! Вспомни, какие подвиги совершали рыцари ради своих дам! А ты не хочешь сделать для меня даже такого пустяка, как достать цветы!

— Цветы? — в изумлении воззрился на Дженни Малыш Кактус. — Теперь тебе хочется цветов! Нет, эти женщины сведут меня с ума! Где же я найду тебе цветы в этой пустыне?

И он обвел рукой окружавшую их пустыню, куда они приехали на пикник, словно приглашая ее самое убедиться в неисполнимости ее просьбы.

— Посмотри вокруг! Ведь ты же знаешь, что за четыре месяца не выпало ни единой капли дождя! Да здесь не найдешь ни единой зеленой травинки, не то что цветов! Давненько уже не случалось такой засухи, так что забудь о цветах!

— Если бы ты любил меня, ты бы достал их! — По тону, каким Дженни произнесла эти слова, Малыш понял, что она действительно так думает и не потерпит никаких возражений. — Если мужчина любит женщину, он все для нее сделает!

В ее голубых глазах вспыхнул огонь и поразил Малыша Кактуса в самое сердце.

— Нессельроде, если ты меня любишь…

— Ш-ш! — прошипел он, испуганно оглянувшись. — Если кто-нибудь услышит, меня тут же вышвырнут отсюда. Зови меня Клей, или Кид, или как тебе вздумается, но только не Нессельроде!

— Так вот, значит, как тебя зовут — Нессельроде Клей. Ну что ж, неплохое имя, совсем неплохое. И все-таки, — ее не так-то легко было увести от намеченной цели. — если ты меня любишь, то достанешь мне цветов! А то я рассказала всем своим подругам, что ты даришь мне цветы, а они подняли меня на смех! Правда, правда. Они сказали, что в это время года цветы можно найти разве что в Калифорнии!

Малыш Кактус свернул самокрутку и уставился на нее с глубоким отвращением. Ох уж эти женщины! Он фыркнул. Какой ерундой забиты у них головы! А уж Дженни всегда приходит в голову то, до чего никто другой в жизни не додумается! Начиталась романов и теперь ждет, что к ней явится рыцарь на белом коне, который совершит великие подвиги, чтобы завоевать ее любовь!

Ну, от него она этого не дождется! И вообще, что он здесь делает, на этом пикнике? Другие мужчины помчались вдогонку за братьями Херринг, а он торчит здесь да еще вынужден терпеть капризы Дженни. А эта троица — крутые парни, да к тому же отличные стрелки. Они остановили экспресс компании «Юнион пасифик», когда тот поднимался в гору милях в пятнадцати отсюда, убили курьера и охранника и забрали сейф, в котором лежало сорок тысяч долларов в золоте и ценных бумагах. За поимку братьев Херринг обещана награда — по тысяче долларов за Бенни и Джо и четыре тысячи за Рыжего.

С такими деньгами он мог бы купить себе несколько коров и сделаться владельцем ранчо, о чем уже давно мечтал. Он бы женился на девушке вроде Дженни — она красива, такой женой можно гордиться. Он знает толк в разведении скота, и очень скоро они разбогатели бы. Но нет, вместо того чтобы гнаться за Херрингами, он торчит здесь, у ног Дженни, а она посылает его за цветами!

— Я ведь прошу совсем немного, — настаивала Дженни. — А у тебя на уме только стрельба! Как тебе не стыдно, Нессельроде!

Малыш поморщился и хотел было что-то сказать, но его робкий голос потонул в лавине слов Дженни.

— Если ты не принесешь мне цветов на день рождения, Нессельроде, я никогда больше не буду с тобой разговаривать! Слышишь, никогда!

— Ну, радость моя, — запротестовал Малыш. — Не будь такой жестокой! Шериф сам лично просил меня отправиться в погоню за Херрингами. Ребята подумают, что я струсил!

— Послушай меня, Нессельроде Клей! Если ты не достанешь мне цветов, то я больше не буду с тобой встречаться! И смотри, больше ни в кого не стреляй! А то всякий раз, когда ты делаешь что-нибудь для меня, ты попадаешь в историю и обязательно стреляешь кому-нибудь в живот!

В темноволосой Дженни Симмс было пять футов очарования и огня. Правда, Малышу Кактусу иногда хотелось, чтобы огня было чуть поменьше. Впрочем, именно поэтому он ее и любил.

Дженни была самой красивой девушкой в четырех графствах; своей стройной, крепкой фигуркой с округлыми формами она напоминала двухлетнюю кобылку, и сама мысль о том, что он может ее потерять, приводила Малыша в ужас. К несчастью, он по уши влюбился в Дженни, а ведь известно, что влюбленный самец представляет собой жалкое зрелище; ведь любовь заставляет его терпеливо сносить тиранию своей возлюбленной. Когда нужно быть твердым, он проявляет непростительную слабость, и вместо того, чтобы приучать ее ходить в упряжке, он смотрит ей в рот и выполняет малейшие ее прихоти.

Малыш Кактус, молодой человек пяти футов и семи дюймов росту, с крепкой мускулистой фигурой, вьющимися волосами и улыбкой, придававшей его лицу неизъяснимое очарование, вот уже много месяцев находился в розыске. Здесь пока еще никто не знал, кто он такой. И никто не догадывался, что его револьвер 44-го калибра с рукояткой из орехового дерева, в черной кобуре на его седле считался одним из самых быстрых револьверов в Скалистых горах, пули которого всегда достигали цели.

— Ну хорошо, — устало сказал Малыш, — я достану тебе цветов. Пусть мне придется пройти сквозь огонь, воду и медные трубы, но я принесу их тебе! — Он протянул Дженни руки и помог подняться с камня, на котором она сидела.

Однако оказавшись вдали от Дженни и ее прекрасных глаз, Малыш понял, что пообещал невозможное. Где он достанет эти цветы?! В радиусе пятнадцати миль не было ни единого источника, а сама земля ссохлась от зноя и потрескалась. Все речушки пересохли еще два месяца назад. От недостатка воды начался падеж скота, и его лихорадочно распродавали, чтобы выручить хоть что-нибудь. Листья на деревьях пожухли и по краям стали коричневыми.

Все высохло, а ей подавай цветы! Малыш в раздумье нахмурил лоб. У вдовы Финнеган есть сад, и там всегда росли цветы. Может быть…

За его пегим жеребцом с розовым носом и розовым ободком вокруг глаз мало кто мог угнаться. Малыш летел на нем по дороге, вившейся среди холмов, на Пятую вырубку, где в домике, окруженном вязами, жила вдова Финнеган. Но еще издали Малыш увидел, что даже на вязах листья засохли и почти все облетели.

Вдова Финнеган была ирландкой пяти футов и десяти дюймов ростом и весом сто восемьдесят фунтов. Она встретила его у калитки.

— Здесь вы ничего не получите! — неприветливо бросила вдова. — Не дам я вам никаких цветов, Малыш!

— Но почему? Я… — начал было Малыш, но, увидев, как засверкали бледно-голубые глаза вдовы, осекся.

— Можете не тратить на меня свое красноречие! — резко произнесла вдова Финнеган. — Я хорошо знаю таких, как вы, Малыш Кактус! Да, вы умеете разливаться соловьем и вешать лапшу на уши! Но я знаю, для кого вам нужны цветы, и даже если бы они у меня и были, то все равно бы не дала. Но они, к счастью, засохли.

— Так вы, значит… слыхали эту историю о цветах? — спросил Малыш.

— Да как не слыхать! Она всей округе разболтала, что вы подарите ей на день рождения цветы! Причем в таких количествах, что ей некуда будет их девать! Подумать только, цветы, когда во всей округе не найдешь и зеленой травинки!

Малыш задумчиво посмотрел на крошечный цветник, окруженный забором. Головки цветов поникли от недостатка влаги и сухих ветров. Вдова перехватила его взгляд и разъярилась пуще прежнего.

— Нечего глазеть по сторонам! Вам меня не провести, Малыш Кактус! И запомните, если вы явитесь сюда ночью и оборвете мои цветы, то не далее как утром все ковбои Пятой вырубки будут копать вам могилу! И я буду не я, если не выполню своей угрозы!

В салуне «Козырная карта» коротало вечер шесть человек; когда Малыш вошел туда, они все подняли головы и посмотрели на него.

— Виски! — заказал Малыш.

— Что случилось? — изумленно спросил у него старина Хоукинс. — Мы все думали, что ты бросился ловить Херрингов. Ты что, испугался?

Малыш Кактус недобро взглянул на него.

— Мне надо достать цветов для Дженни, — неохотно произнес он. — Кроме того, она мне всю плешь проела, чтобы я не встревал ни в какие перестрелки.

— А, бабы всегда так, — философски заметил бармен. — Влюбятся в мужчину и тут же начинают его переделывать. А когда переделают, то он им, видишь ли, перестает нравиться. Исключений из этого правила не бывает, Малыш.

— Что касается цветов, — вмешался в разговор Самнер, — я слыхал, в Эскаланте есть один тип, который заказывает цветы, и ему привозят их по реке.

— Ну. к тому времени, как их доставят сюда, они все засохнут, — возразил бармен, — а Дженни нужны свежие цветы.

— А свежих ему ни за что не найти! — воскликнул старина Хоукинс. — Так что лучше брось эту затею, Малыш, и отправляйся-ка ловить Херрингов. Если поймаешь их, то, по крайней мере, получишь кругленькую сумму… если, конечно, поймаешь.

Малыш Кактус с тоской глядел в свой стакан, обдумывая, как ему поступить. Задала же ему Дженни задачку! Где же могут расти эти чертовы цветы? Уж точно не на равнине — здесь вся трава посохла, да и в это время года цветов тут не бывает.

В эту минуту из-за столика поднялся какой-то человек и подошел к стойке бара, где стоял Малыш. Это был крупный старик в засаленной рубашке из оленьей кожи.

— Меня зовут Нед Хейес, — сказал он. — Я старатель. Слыхал ваш разговор о цветах. Так вот, в Голубых горах их полным-полно. Засуха не затронула тамошние места, и в горных долинах цветут цветы и зеленеет трава.

— Спасибо. — Малыш распрямил плечи, в душе его поселилась надежда. Но тут же его взяло сомнение — а вдруг он опять попадет в переделку? Ведь Дженни велела ему держаться подальше от всяких стычек. — А там, в Голубых горах, все спокойно? Хватит с меня стрельбы и драк.

— Там, парень, ты на сотни миль не встретишь ни одной живой души! — усмехнулся Хейес. — Там никого нет, разве только забредет случайно какой-нибудь краснокожий. Правда, к северу расположен знаменитый Приют грабителей, но они в эти горы не заглядывают. Так что будь спокоен, ты там никого не встретишь, поэтому запасись-ка на дорогу продуктами. Можешь, конечно, добывать себе пропитание охотой, но не надейся где-нибудь подкормиться — там никто не пасет ни коров, ни овец. Во всяком случае, я там не встречал никого.

Когда первый день путешествия Малыша подходил к концу, на фоне закатного неба уже вырисовывались темные силуэты восьми горных вершин. Он ехал по выжженной солнцем и обдуваемой всеми ветрами дикой и неприступной местности, в которой чувствовал себя новичком. Пейзаж вокруг очень напоминал лунный, и его дикая и величественная красота навевала на Малыша тоску. Он чувствовал себя очень одиноко. Воды здесь почти не было, и Малыш пришпорил коня, стремясь поскорее миновать предгорья и добраться до гор, где, как говорил Нед Хейес, вдоволь воды и травы. Ему очень не хотелось ночевать в пустыне, поужинав всухомятку.

«Лучше всего искать цветы на западном склоне, Малыш, — добавил тогда Хейес, — а чтобы попасть туда, надо пройти через перевал Смерти, то есть пересечь горный хребет и спуститься вниз. Там растет густой зеленый лес, текут чистые горные речки и цветут такие цветы, каких ты в жизни не видывал».

За весь день пути Малыш не встретил ни единого следа — ни лошади, ни человека. Даже следов неподкованных индейских пони здесь не было. Временами Малышу становилось жутко, и он поймал себя на том, что время от времени с беспокойством оглядывается через плечо и в благоговейном ужасе взирает на горные вершины. Он еще ни разу не был в этих горах, которые занимали огромную территорию — шестнадцать миль в длину и десять в ширину.

Вскоре Малыш почувствовал, что его пегий жеребец начал подниматься в гору, и обрадовался, что мрачная пустыня осталась позади. Он ехал по старой индейской тропе, которой, наверное, не пользовались уже несколько столетий. О том, что он едет по тропе, Малыш догадался только тогда, когда увидел небольшие кучки камней, располагавшиеся на одинаковом расстоянии друг от друга, — так индейцы помечали свои тропы, и не только здесь, но и в пустыне.

Коню тоже понравилось ехать в гору. Он чуял запах густой, сочной травы и время от времени опускал голову, чтобы сорвать пучок. Он не имел никакого представления о том, куда гонит его хозяин, но чувствовал, что здесь ему будет вольготно. Из-под его копыт вылетали куропатки, а один раз он спугнул пару чернохвостых оленей, которые бросились наутек, но потом остановились и стали с удивлением рассматривать пришельца.

Вскоре Малыш заметил вдали проход в скалах и направил туда коня. И вдруг он резко натянул поводья — взору его представилось зрелище, которое он не ожидал здесь увидеть.

С севера по склону ехали трое всадников. Судя по виду их лошадей, им пришлось преодолеть большое расстояние. Всадники направлялись к тому же самому проходу, что и он. А ведь об этой тропе никто не знал!

— Кто бы мог подумать, — пробормотал Малыш Кактус, — что я встречу здесь людей! Надо быть настороже!

И он осторожно двинулся вперед, прекрасно понимая, что сюда могли забрести только люди, которые ищут надежного укрытия. К северу и западу располагалась местность, изрезанная многочисленными каньонами и известная под названием Приют грабителей. Изредка там замечали табуны лошадей или стада коров, которых гнали всадники с тяжелым взглядом, избегавшие наезженных троп и державшиеся своего собственного пути.

Глава 2. РЫЖИЙ ХЕРРИНГ

В каньонах уже сгущались тени, когда Малыш увидел, что узкий проход между скал стал расширяться. Пегий жеребец, уставший от долгого пути, шел, навострив уши, а Малыш Кактус один раз совершенно явственно уловил запах дыма в воздухе.

Дневная жара спала; в воздухе повеяло прохладой, и Малыш понял, что ночью будет холодно. Он поднялся уже довольно высоко; воздух здесь был разреженный, и становилось трудно дышать, но Малыш хотел миновать перевал, а потом уж остановиться на ночлег. Он напряженно вслушивался в тишину и глядел в оба, опасаясь наткнуться на всадников, которые проехали здесь раньше него, но все было тихо.

Наконец он въехал в осинник и, услыхав шум текущей воды, двинулся туда. На берегу небольшой речушки он нашел ложбину и развел костер, тщательно замаскировав его от постороннего взгляда. Затем он распряг коня и пустил его пастись. Наскоро перекусив и выпив кофе, он расстелил одеяло и пончо и повалился спать.

Проснувшись поутру, он увидел, что дрова в костре прогорели и превратились в кучку пепла. Небо над его головой на удивление было похоже на этот пепел. Почувствовав, что продрог, Малыш сбросил одеяло и, наломав сухих веток березы, сосны и осины, развел большой костер. Вскоре огонь уже весело потрескивал, и он поставил на него кофейник.

Утро было тихое и холодное. Внизу, в долине, лежал густой туман, похожий на дым от горящих листьев. Из него, словно острова, торчали верхушки деревьев. В воздухе чувствовалась сырость, и дым от костра стелился низко над землей, но язычки огня весело лизали сухие ветки, и не прошло и нескольких минут, как в воздухе запахло кофе и жареным мясом.

Несколько раз Малыш подходил к выходу из ложбины и тщательно осматривал окрестности. Сам не зная почему, он чувствовал какое-то смутное беспокойство, и из головы у него не выходили три всадника, которых он видел вчера. Честному человеку здесь делать нечего, если он, конечно, не оказался здесь проездом, но для этого есть гораздо более легкие пути на восток и на север. У Малыша мелькнула мысль, не Херринги ли это, но он тут же отмел ее. Они бежали на восток отсюда, и к этому времени, их уже, наверное, поймали.

Позавтракав, он подвел коня к реке, но тот отказался пить ледяную воду. Малыш быстро сел в седло. Жеребец несколько раз взбрыкнул, скорее по привычке, чем от желания сбросить седока, и Малыш двинулся дальше.

Выехав на открытое место, он почти сразу же увидел цветы. Много пестрых лилий, а также белоснежных орхидей. Были здесь и другие цветы — пурпурные и фиолетовые; у некоторых преобладал голубоватый оттенок, а у других окраска была настолько блеклая, что они казались белыми. Здесь цвел и сиреневый капор, и голубые незабудки, и много-много других цветов, названий которых Малыш не знал. Некоторые из них были ему знакомы только потому, что он видел, как индейцы употребляли их в пищу или в качестве лекарств.

Заметив полянку, всю усыпанную цветами, Малыш Кактус спрыгнул с коня и бросился туда. Он наклонился, чтобы сорвать цветок, и вдруг позади него кто-то грубым голосом сказал:

— Стой на месте, парень, не то получишь пулю в спину.

Малыш замер на месте; он испугался, но еще больше удивился.

— А в чем дело? — спокойно спросил он. — Я, кажется, никому не мешаю.

— А тебе это и не удастся, даже если бы ты и захотел, — произнес другой голос. — Что ты здесь позабыл?

— Я приехал за цветами для моей девушки, — ответил Малыш, сам понимая, как глупо это звучит.

Один из незнакомцев, массивный мужчина, неуклюже обошел его и посмотрел ему в лицо.

— Да, ты прав, Рыжий, это он, Малыш Кактус собственной персоной. Я много слышал о нем и представлял его себе настоящим мужчиной, а он просто-напросто мальчишка!

— Мне не нравится, когда меня называют мальчишкой, — холодно произнес Малыш. — Кто вы такие и что вам от меня нужно?

Верзила усмехнулся.

— Слыхал, Рыжий? Ему, видите ли, не нравится, когда его называют мальчишкой, а сюда он забрался только для того, чтобы нарвать цветов! Как тебе это понравится?

Он заржал, но потом вдруг оборвал смех и внезапно ударил Малыша в бок, да так сильно, что тот упал. Кактус пришел в ярость и, потеряв на мгновение способность соображать, схватился за револьвер. Но в ту же минуту перед ним вырос рыжий мужчина с ястребиным носом и направил на него винтовку.

— Брось оружие, Малыш! Мы слыхали, что реакция у тебя мгновенная, но здесь тебе это не поможет.

Малыш Кактус нехотя поднял руки.

— Скажи этому громиле, чтобы он меня не дразнил, — сказал он. — Или забери мои револьверы и свяжи меня, а то я не ручаюсь, что не разнесу его тушу на кусочки.

— Ты потише! — бросился к Малышу верзила. — У меня руки чешутся…

— Заткнись! — рявкнул Рыжий. — Что с тобой, Джо? Тебя что, задели его слова? Плюнь на это.

Рыжий взглянул своими стальными серыми глазами на Малыша.

— Кто приехал с тобой?

— Никто! Я приехал сюда один, и, как я уже говорил, мне нужны цветы и больше ничего!

— Подумать только, — фыркнул Джо. — Он приехал за цветами! И ты думаешь, что мы поверим в то, что человека, который убивает с первого выстрела, могут интересовать какие-то поганые цветочки?

Малыш ожег его взглядом.

— Ну, погоди, толстозадый бугай, я с тебя шкуру сдеру за твои насмешки!

— Заткнись! — резко оборвал его Рыжий. — Иди вон к той засохшей ели. Да-да, к этой. А ты, Джо, — обратился Рыжий к брату не терпящим возражения тономI, — тащи сюда пегого жеребца. Хороший конь нам не помешает.

— Вы что, хотите, чтобы я добирался домой пешком? — уже более спокойным тоном спросил Малыш. — Послушайте, вы, Рыжий, не знаю, как ваше имя, я не собираюсь торчать здесь неделю. Моя девушка живет в Хелпере, скоро у нее день рождения, и я должен привезти ей цветы. Вы же знаете, какие женщины капризные.

— Да что ты говоришь?! — воскликнул Рыжий. — Впрочем, тебе лучше знать, ведь я уже три месяца не видел женщин. Давай пошевеливайся, да смотри не приставай к Джо и Бенни, а то они стали что-то очень обидчивыми.

И тут до Малыша наконец дошло — Джо и Бенни… и еще Рыжий.

Да ведь это братья Херринги!

Эта мысль так поразила его, что он споткнулся и чуть было не упал. Ну конечно же это они! И как это он сразу не догадался? Джо и Бенни Херринги, убийцы, разыскиваемые полицией за ограбление нескольких банков и экспресса. Впрочем, им было далеко до Рыжего Херринга из Гилы, имевшего репутацию жестокого убийцы. Он убивал людей безо всякой жалости и исчезал с такой стремительностью, что никто не мог его поймать. Скольких шерифов и начальников полиции оставил он в дураках!

Это были Херринги… и они поймали его, как котенка. Ведь эти самые ребята заставили банкира открыть сейф, а потом вывели его за город и там хладнокровно пристрелили.

А Дженни еще заклинала его не ввязываться в перестрелки! Малыш застонал и тут же получил толчок в спину стволом винтовки.

— Чего стонешь? — спросил Рыжий.

— Да так, ничего… вспомнил Дженни, мою девушку. Она предупреждала меня, чтобы я не ввязывался в перестрелки.

Рыжий высокомерно усмехнулся.

— Не волнуйся, парень, перестрелки твои закончились. На этот раз ты проиграл еще до начала игры. Говоря откровенно, для нас вывесить твою шкуру на просушку — все равно что банк ограбить. Мы о тебе наслышаны.

Малыш понял, что разговорами от бандитов ничего не добьешься. Он не сомневался, что Рыжий и его братья безо всяких угрызений совести убьют его. Вполне возможно, что когда-то он отправил на тот свет или помог засадить за решетку кого-нибудь из их друзей, если, конечно, у таких людей бывают друзья, и они не упустят возможность ему отомстить. Кроме того, в бандитской среде весть о том, что Херринги убили Малыша Кактуса, только прибавит им весу.

Неожиданно ровная поверхность сменилась крутым склоном, заросшим густым осинником, в котором, петляя между деревьями, бежала вниз каменистая тропа. Она была настолько узкой, что по ней можно было идти только в одиночку. Спустившись вниз, Малыш и Херринги оказались на прогалине, на которой в беспорядке валялись валуны и огромные белые стволы старых деревьев, поваленные камнепадом или ураганом. Откуда-то доносилось журчание воды.

Их встретил Бенни Херринг, худой, мрачного вида мужчина со шрамом на подбородке. Он с удивлением уставился на Малыша.

— Это тот самый тип, что шел по нашему следу? — Он недобро посмотрел на Малыша. — Как тебе удалось напасть на наш след? И кто еще про это знает?

— Он говорит, что приехал сюда за цветочками! -г презрительно фыркнул Джо.

Бенни посмотрел на Малыша без тени улыбки и не выказав никакого удивления.

— А зачем вы его притащили сюда? Пристрелили бы, да и дело с концом.

— Там много канюков, — небрежно бросил Рыжий. — Свяжи его, Джо.

— Сейчас. — Джо неуклюже подошел к Малышу, улыбаясь своими узкими глазками. Он размахнулся и изо всей силы ударил Малыша по лицу ладонью, а потом и тыльной стороной руки. Малыш пошатнулся, но Джо подхватил его и подтолкнул к чахлому деревцу, не выше его ростом.

Малыш Кактус почувствовал, как по подбородку побежала тоненькая струйка крови. Он свирепо взглянул на Джо и набрал в грудь побольше воздуху. Джо очень крепко и основательно привязал Малыша к дереву, а потом посмотрел на него. Малыш не отвел взгляда, в его глазах Джо прочитал ненависть. Тогда он размахнулся и правой рукой ударил ему прямо под дых. Малыш охнул — ему на мгновение стало нечем дышать.

Даже не оглянувшись, Джо Херринг проковылял к костру и присоединился к братьям. Они принялись за еду, вполголоса перебрасываясь случайными замечаниями. Несмотря на то, что они спрашивали Малыша, кто еще знает об этой тропе, они не очень-то опасались погони, из чего Малыш сделал вывод, что они видели его вчера и знали, что он был один.

Он не строил напрасных иллюзий — положение его было безвыходное. Он прекрасно понимал, что Херринги не задумываясь прикончат его, если он будет им мешать. Они уже неоднократно доказали, что убить человека, который не может оказать им сопротивление, для них плевое дело, и к тому же они прекрасно понимали, что, попадись они в руки полиции, их все равно повесят, так что терять им нечего. А об угрызениях совести или раскаянии они не имели ни малейшего понятия.

Лидер в этой троице конечно же Рыжий, хотя и Бенни с виду не дурак. Джо — неуклюжий грубиян, сильный физически, но недоразвитый в умственном отношении.

Шансов на спасение у Малыша практически не было — его могли убить в любую минуту. Впрочем, если бы его оставили ненадолго одного… Малыш знал, что бы он сделал в этом случае, тем более что его уловка сработала.

Рыжий сказал, что его оставили в живых только потому, что его труп мог привлечь внимание канюков. Херринги боялись, что какой-нибудь случайный всадник, увидев кружащихся над горной долиной хищных птиц, заинтересовался бы, что они там увидели. А это означало, что Херринги пока еще не собирались отсюда уезжать. Из их разговоров Малыш понял, что они и раньше прятались в этих горах. Теперь ему стало ясно, почему им всегда удавалось скрыться от погони, — никто и не думал искать их тут.

Малыш осторожно пошевелил руками, чтобы проверить, крепко ли он связан. Перед тем, как Джо стал его связывать, он глубоко вдохнул и напряг все свои мышцы, благодаря чему веревка дала некоторую слабину. Ее почти не чувствовалось, но Малыш был все-таки благодарен Джо за то, что он ударил его под дых не до того, как стал связывать, а после. Может быть, именно благодаря этой слабине ему и удастся спастись. Могучие легкие Малыша не раз уже выручали его из беды, но теперь, похоже, они спасут ему жизнь.

Впрочем, руки его были связаны очень крепко, но это не слишком волновало Малыша: благодаря слабине веревки он сможет двигаться вокруг дерева, если, конечно, его оставят одного.

Когда Херринги кончили есть, Бенни сел на коня и куда-то уехал — видимо, посмотреть, все ли спокойно, догадался Малыш. Рыжий закурил сигарету и раздраженно посмотрел на него. Видимо, он им мешал и они с ним быстро разделаются.

Рыжий Херринг поступил очень умно, не убив его сразу. Им сейчас ни в коем случае нельзя привлекать внимание людей к своему убежищу. Малыш Кактус знал, что ни у кого из преследователей даже мысли не возникло заглянуть в эти горы; они были совершенно безлюдны, и по ним почти никто не ездил, так что лучшего убежища не сыщешь. Конечно, вероятность того, что кто-нибудь увидел бы кружащих над его телом канюков, очень мала, но осторожность никогда не повредит, а Рыжий Херринг был осторожен как волк. И в то же время Малыш прекрасно понимал, что сохранять ему жизнь не имело для Херрингов никакого смысла, — он был для них помехой, и чем скорее они от него избавятся, тем лучше для них.

И тут в голову Малышу пришла одна мысль — мысль, которая, возможно, поможет ему оттянуть час расправы, ведь умирать никому не хочется.

— Хорошо вы здесь устроились, — сказал он. — Только зачем вам деньги в этой дыре? Их тут и тратить-то негде.

— А мы и не собираемся здесь задерживаться, — ответил Рыжий и подбросил пару сухих веточек в костер. — Подождем, пока нас перестанут искать, и уедем.

— Вас будут ждать и у Хэнксвилла, и у Зеленой реки, и на перевале Дэнди. А также в Хелпере и Хенривилле.

Херринг поднял голову и внимательно посмотрел на Малыша.

— Откуда ты знаешь?

— Меня просили принять участие в погоне за вами. Но я не поехал, потому что моя девушка велела мне достать для нее цветы.

Рыжий выругался.

— Ты опять за свое? Какого черта ты так далеко забрался, если тебе нужны были цветы?

— Посуди сам. На равнине засуха уничтожила не только цветы, но и траву. Один старатель сказал мне, что цветы можно найти в этих горах. Его зовут Хейес.

Рыжий кивнул.

— Знаю такого. Значит, они нас здесь заперли, так, что ли, получается? А зачем ты мне об этом сказал? Ну, попались бы мы в ловушку, тебе-то какая выгода?

Малыш криво усмехнулся.

— Потому что я хочу жить. Мне ведь не поможет, если вас убьют после того, как вы прикончите меня, а, судя по всему, вы не собираетесь долго терпеть мое общество.

— Ты прав. Мы тебя убьем еще до захода солнца, а труп бросим в яму к западу отсюда. И все-таки я не понимаю, почему ты сказал мне, где нас ждут.

— Я сказал, потому что хочу жить… Кроме того, я знаю, как выбраться отсюда окольным путем.

— Да что ты говоришь? И как же?

Малыш понял, что Рыжий попался на крючок. Только бы он не сорвался…

— Надо идти на юг, если, конечно, знаешь, где находятся источники воды, а то можно умереть от жажды.

— На юг? — Рыжий задумался. — Но это же очень далеко. Мне говорили, что там не пройти. А ты знаешь, где находятся источники воды?

— Разумеется, знаю. И еще я знаю там все тропы, как индеец. А вы ведь не забирались в такую даль, правда?

Рыжий встал и подошел к нему, свертывая самокрутку. Он всунул сигарету в рот Малышу и зажег ее.

— Нет, не забирались. — Рыжий внимательно посмотрел на Малыша. — И ты думаешь, что, если ты нас выведешь этим путем, мы тебя отпустим?

Малыш усмехнулся.

— Нет. Я никогда не слыхал, чтобы ты сделал кому-нибудь добро, Рыжий. Но чем позже вы меня убьете, тем больше у меня шансов на спасение. Может быть, вам захочется прилечь или у меня появится возможность ускользнуть, кто знает?

Рыжий мрачно усмехнулся, с чувством юмора у него, по всей видимости, было туго.

— Ну что ж, в твоих доводах есть резон. Ты купил себе отсрочку.

Глава 3. ОТЧАЯННАЯ ПОПЫТКА

После этого наступило молчание. Медленно тянулось время. Херринги занимались своими делами, что-то вполголоса обсуждая. Надвигалась ночь, и стало заметно холоднее. На закате вернулся Бенни, и братья поужинали. На этот раз они долго разговаривали у костра, а потом завернулись в одеяла и уснули.

Ночной воздух был свеж и прохладен, и Малыш Кактус дрожал от холода. Тело его онемело и затекло. Он стал попеременно напрягать мышцы, стараясь согреться и прогнать холод. Когда это ему удалось, он натянул веревки. Благодаря тому, что он сделал глубокий вдох, прежде чем Джо принялся его связывать, веревка дала некоторую слабину, которая позволяла Малышу шевелить руками и ногами и даже, при желании, обойти вокруг дерева. Однако, несмотря на все свои старания, он никак не мог ослабить ремни из сыромятной кожи, стягивавшие его запястья.

Прошла ночь, и настало холодное ясное утро. Бенни подошел к Малышу и развязал его.

— Садись и ешь, — коротко бросил он.

В течение часа Херринги подробно расспрашивали Малыша о дороге на юг, и его ответы, по-видимому, удовлетворили их. По правде говоря, Малыш так же плохо знал эти горы, как и Херринги, но дорогу на юг он изучил хорошо и не сомневался, что сумеет ускользнуть от своих тюремщиков. Ему удалось отсрочить свою гибель, впрочем, может быть, всего на несколько дней, но теперь у него по крайней мере появилась надежда.

После завтрака Рыжий заставил Малыша набрать дров для костра, велев Джо держать его на прицеле, а потом снова привязал его к дереву, разрешив, правда, сесть на землю. И на этот раз Малыш набрал в грудь как можно больше воздуху и напряг все свои мышцы. И веревка снова дала слабину, правда, на этот раз чуть поменьше, чем прежде.

Сразу же после этого Рыжий отправился сторожить подступы к лагерю. Бенни подошел к Малышу и засыпал его вопросами о дороге на юг. Этот путь ему очень не нравился, но почему, Малыш никак не мог догадаться.

Около полудня вернулся Рыжий, ведя в поводу лошадей.

— Поедем, — сказал он. — Поблизости никого нет. Насколько я могу судить, дорога на запад свободна. Мы оторвались от преследователей, но я думаю, ехать туда было бы глупо. Малыш проведет нас южным путем.

Джо Херринг забрал себе оружие Малыша, а его самого не стали связывать. Он сел на коня и направил его на юг. Рыжий ехал рядом, а два других брата — позади. Спустившись с гор, они поехали по Полынной равнине, обогнули Лосиный хребет и Медвежьи Уши, спустились в Тополиную ложбину и, проехав ее, очутились в фантастическом мире мрачных башен и шпилей, напоминавших средневековые соборы, высеченные из камня.

Когда стемнело, Малыш подъехал к источнику, вытекавшему тоненькой струйкой из трещины в скале и впадавшему в небольшое углубление в камнях. Вытекая отсюда, ручеек терялся в песках. Поблизости стояло несколько щитов, сделанных индейцами из каменных плит и сосновых бревен изагораживающих ручеек от песчаных наносов. Других следов пребывания человека здесь не было, судя по всему, этот источник не посещал никто уже несколько месяцев.

Они поехали дальше, но, очутившись на краю каньона, Рыжий вдруг резко остановил коня.

— Ты, кажется, говорил, что здесь никого не бывает?

— А ты что, увидел кого-нибудь? — с удивлением спросил Малыш.

— Вон там стоит дом или какое-то строение. — Херринг привстал в стременах и искоса посмотрел на Малыша. — Похоже на башню.

— А, это, — пожал плечами Малыш. — Да это развалины индейского жилища. Их тут полным-полно.

И он направил своего жеребца вниз по крутому склону. Спустившись на дно каньона, они увидели, что оно покрыто зарослями ели, сосны и черного бальзама, в то время как склоны густо заросли снежноягодником и толокнянкой. Дно каньона хорошо увлажнялось, и на его плодородной почве росла густая и сочная трава, перемежаемая кое-где участками пустынной растительности.

Ближе к вечеру Рыжий Херринг неожиданно вскинул винтовку на плечо и выстрелил. Звук выстрела гулко отозвался в узких стенах каньона, и чернохвостый олень упал на колени. Он попытался было встать, но не смог и через минуту растянулся на земле мертвый.

— Нет ничего лучше свежего мяса, — заявил Рыжий с выражением глубокого удовлетворения.

— А кто снимет с него шкуру? — недовольно проворчал Джо. — Впрочем, пусть этот щенок вкалывает. — Он улыбнулся Малышу. — Мы оставили его в живых, так что пускай отрабатывает.

— Хорошая мысль, — сказал Рыжий. — С нынешнего дня ты будешь у нас за повара.

— Отлично! — воскликнул Малыш Кактус. — Теперь-то мы наконец поедим по-человечески, а то мне надоели помои, которые готовил Джо!

Джо вспыхнул от ярости, а Бенни усмехнулся и сказал:

— А ведь это правда! Здорово он тебя поддел!

Поймав брошенный ему нож, Малыш принялся разделывать оленя. Он отрезал несколько отличных кусков мяса, чтобы поджарить их, а сам в это время лихорадочно соображал, что ему делать. Может быть, это как раз и есть шанс, на который он так надеялся. Во всяком случае, эту возможность упускать никак нельзя. Собирая дрова для костра и бросая мясо на сковородку, он обдумывал план действий.

У подножия стены каньона росли кусты, среди которых Малыш приметил одно знакомое растение. Это был низкорослый кустарник, сбросивший свои листья на период засухи. Стебли его были покрыты странными наростами. Собирая дрова, Малыш искал это растение и наконец нашел его. Это был сородич руты, применяемой во многих странах в качестве лекарственного средства. Малыш собрал с земли сухие листья этого растения и, когда готовил кофе, растер их в порошок и бросил в кофейник вместе с кофе. Отправившись за дровами, Малыш нашел еще несколько таких растений и, набрав целую охапку листьев, высыпал ее неподалеку от костра.

Рыжий вонзил зубы в бифштекс и взглянул на Малыша.

— Дарю тебе еще несколько дней жизни, приятель. Давно я не ел такой вкуснятины!

Даже грубиян Джо вынужден был признать, что Малыш готовит отлично, но, попробовав кофе, он с недоумением посмотрел в свою кружку.

— Странный вкус у этого кофе, — нахмурившись, сказал он.

Рыжий взял свою кружку и отпил глоток.

— Нормальный кофе, — заметил он, — просто у тебя извращенный вкус, ты вечно намешаешь в кофейник всякой гадости и думаешь, что это и есть кофе.

Малыш подбросил в огонь дровишек. Скоро они его свяжут, только когда? От того, сумел ли он правильно рассчитать время, зависел успех его затеи. Кроме того, он не был уверен, сработает ли его уловка, но делать было нечего — оставалось только ждать. Об этом растении и о том, какое действие оно оказывает на организм, ему рассказывали юты. Они использовали его как успокоительное и утверждали, что запах листьев, брошенных в костер, вызывает крепкий здоровый сон.

Малыш налил себе полную чашку кофе, но только после того, как напились Херринги. В его-то кофе не было листьев! Встав с места, Малыш подбросил в костер сухих дров, а вместе с ними и небольшую порцию листьев. Они загорелись не сразу, и дым от костра стал гуще, но Малыш не сказал бы, что запах у этих листьев неприятный.

Бенни неожиданно посмотрел на Малыша.

— Джо, свяжи-ка его, а то меня что-то в сон кидает.

— И меня тоже, — ответил Рыжий. — Дорога дальняя, да и съел я сегодня больше, чем обычно.

Джо Херринг поднялся на ноги. Подойдя к Малышу, он заломил ему за спину руки и плохо повинующимися пальцами связал их. Его тоже неудержимо клонило в сон. Потом он связал Малышу ноги и направился к своей постели.

Рыжий уже спал, натянув на голову одеяло. У костра клевал носом Бенни. Малыш с надеждой смотрел на костер. В эту минуту дым повалил прямо в лицо Бенни, и голова его упала на грудь. Наконец он встал и, бросив взгляд на Малыша, отправился спать. И после этого наступила тишина.

Малыш работал, напрягая все свои силы. Хрипло дыша, он перетирал ремешок, небрежно завязанный Джо на его руках. Убедившись, что разорвать ремешок ему не под силу, он зацепился носками сапог за бревно и ухитрился, хотя и не сразу, снять их. После этого он повернулся к ним спиной и, зацепив сапоги связанными руками, повернул их шпорами вверх и воткнул носками в песок. После этого он принялся перетирать ремешок о колесики шпор. Малыш работал целый час, пока наконец ремешок не разорвался. Он размял затекшие руки. Они были все в ссадинах и кровоточили, но зато свободны!

Сидя неподвижно, Малыш поработал пальцами, чтобы разогнать кровь, а потом освободил от пут свои сапоги и надел их. Подойдя к тому месту, где лежало оружие, он взял свой пояс с револьверами и застегнул его вокруг бедер, а потом положил рядом с собой винтовку и задумался.

Херринги крепко уснули, но сознания не потеряли. Из того, что он слыхал об этом растении, он знал, что оно вызывает всего лишь глубокий сон, особенно если люди перед этим сильно устали и хорошо поели. Однако Малыш был уверен, что если кто-нибудь вдруг случайно проснется и начнется словесная перебранка, то проснутся и все остальные.

Зная людей этого типа, Малыш понимал, что, проснувшись, Херринги тут же откроют огонь — раздумывать они не станут. Малыш не был уверен, сможет ли он сделать то, что задумал, не разбудив братьев, и первой его мыслью было поскорее бежать отсюда. Но потом он подумал, что нельзя упускать такой шанс — в его руках были три бандита, разыскиваемые полицией, за головы которых была обещана приличная награда. Получив эту награду, Малыш сможет наконец завести собственное ранчо. И еще одна мысль останавливала его — передав Херрингов в руки полиции, он избавит мир от негодяев, которые были хуже бешеных собак.

Рыжий спал, не снимая револьверов и положив рядом винтовку. Бенни оказался беспечнее его, отложив оружие в сторону. Зато Джо, забравший себе револьверы и винтовку Малыша, кинул их в кучу и спал безоружный.

Осторожно выбравшись из лагеря, Малыш поймал своего коня и оседлал его. Приготовив его на тот случай, если придется спасаться бегством, Малыш не спеша вернулся в лагерь. Подойдя к Джо, он очень осторожно набросил на его запястья петлю и стянул ее, стараясь, однако, не разбудить Джо. Великан спал на боку, свернувшись калачиком, и Малыш привязал его руки к коленям. Он уже затягивал веревку, как вдруг что-то заставило его поднять голову. Прямо на него глядели глаза Бенни Херринга, полные немого удивления.

В ту же минуту Бенни заорал:

— Рыжий! Просыпайся! Малыш на свободе! — Рука его схватилась за револьвер.

— Брось оружие! — крикнул Малыш, с быстротой молнии выхватывая револьвер. — Брось, говорю тебе!

Но палец Бена уже лежал на курке, и Малыш выстрелил. Он стрелял почти в упор и не успел прицелиться. Пуля ударилась о патрон в поясе Бена и срикошетила в локоть. Херринг выронил револьвер и схватился за руку. Джо катался по земле, пытаясь сбросить с себя путы.

В эту минуту раздался выстрел из кустов, и Малыш нырнул за камень. Рыжий не стал ждать, когда он всадит в него пулю, и тоже спрятался. Малыш укрылся за камнем, лежавшим позади костра: он понимал, что теперь борьба пойдет не на жизнь, а на смерть.

— Лежи смирно, Джо! — крикнул Малыш. — Не то всажу в тебя пулю.

Джо затих; Бен сел у костра, баюкая окровавленную руку.

— Я вышел из игры! Ты сделал из меня инвалида!

— Смотри не передумай! — кратко бросил ему Малыш, а потом отступил в темноту.

Его не покидало чувство тревоги. Темень была такая, что хоть глаз коли, но по своему опыту он знал, что в темноте можно двигаться совершенно бесшумно. К тому же деревья здесь росли редко, да и кусты тоже не помеха. Рыжий Херринг — опытный убийца, и сейчас все его чувства напряжены до предела, ведь если Малышу удастся ускользнуть, им от погони не спастись.

Более того, Рыжий воспылал к нему лютой ненавистью за то, что Малыш обвел его вокруг пальца. Малыш понимал, что у него никогда еще не было такого опасного противника, как Рыжий.

Глава 4. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ДЖЕННИ

Малыш Кактус лежал совершенно неподвижно неподалеку от костра — надо вести себя так, чтобы Херринги были уверены, что он не спускает с них глаз. Стоит только ему удалиться от лагеря, как братья поймут, что он ушел, и Бен тут же развяжет Джо и они с Рыжим бросятся искать его, чтобы убить. Не исключено, что к ним присоединится и Бен.

Стояла мертвая тишина. Небо заволокло тучами, и звезд не было видно; в воздухе не чувствовалось ни дуновения. Где-то вдалеке прогремел упавший с кручи камешек, и снова все стихло. Малыш почувствовал, как все тело его покрывается потом. У него сосало под ложечкой; напрягая зрение, он вглядывался в темноту, пытаясь определить, не подкрадывается ли к нему Рыжий. С большим трудом ему удавалось подавить в себе желание убежать отсюда куда глаза глядят. Он прекрасно понимал, что, если он начнет двигаться, Херринги его тут же убьют, и поэтому решил, что лучше всего лежать неподвижно и ждать, когда у Рыжего лопнет терпение и он сам к нему подойдет. Малыш не сомневался в этом, поскольку знал, что Рыжий, отъявленный негодяй и убийца, не успокоится, пока не убьет его.

Одна из лошадей топнула копытом, и где-то в ночи прокричала куропатка. Малыш Кактус переложил винтовку в другую руку и вытер вспотевшую ладонь о рубашку. Соблюдая величайшую осторожность, он переполз на новое место — в заросли толокнянки, откуда удобнее было стрелять.

Бен пытался перевязать раненую руку, а Джо безостановочно ругался, глядя в темноту. Малыш ждал. Время тянулось медленно; прошел час, но Рыжий так и не появился.

Неожиданно Малышу пришла в голову одна мысль, и он похолодел от ужаса. Пока он тут лежит, не позволяя себе ни на секунду расслабиться, и ждет Рыжего, дрова прогорели и костер вот-вот потухнет!

А как только он потухнет, тьма скроет Бена и Джо, и Малыш уже больше не сможет контролировать ситуацию. Из охотника он превратится в дичь!

Однако он не стал кричать им, чтобы они подбросили дров в костер. Стоит ему крикнуть, и то место, где он лежит, будет изрешечено пулями. Дрожа от холода, Малыш лихорадочно искал выход, и вдруг его осенило. Мешки с деньгами! Вот что его спасет!

Он лежал неподалеку, на границе света от костра и окружавшей его темноты. Вскоре это место погрузится во мрак — он как раз успеет добраться до них. Занятые слежкой друг за другом, они совсем позабыли о деньгах, а может быть, именно в них и заключается спасение Малыша. Если ему удастся добраться до мешков, а потом и до своего коня, он по крайней мере вернет похищенные деньги, а если ему повезет, то и заманит Херрингов в ловушку. Ведь если деньги окажутся в руках у Малыша, братья непременно бросятся за ним в погоню.

Медленно, дюйм за дюймом, полз Малыш по земле, огибая костер. В любую минуту он мог нос к носу столкнуться с Рыжим, и в любую минуту Херринги могли открыть огонь. Малыш полз среди деревьев, откуда были видны отблески костра, который находился теперь совсем близко.

И вот уже мешки с деньгами совсем рядом, стоит только протянуть руку. С предельной осторожностью Малыш добрался до них и по одному перетащил в кусты. К счастью, золота там было мало, в основном ценные бумаги, и мешки весили немного. Держа их в левой руке, он отполз назад и встал на ноги.

Малыш нашел своего жеребца по светлым пятнам на шкуре и подошел к нему. Конь переступил ногами, и в эту же самую минуту Малыша ослепила вспышка — прогремел выстрел, и пуля разорвала ему рукав.

Рыжий догадался, что Малыш придет за оседланным конем, и ждал его, спрятавшись за сухим кустом, с которого еще не успели облететь листья.

Вспышка огня, грохот выстрела — реакция Малыша была мгновенной. Он тут же бросился вперед, не в поисках укрытия и не в сторону коня, а туда, откуда прогрохотал выстрел!

Снова выстрелила винтовка, Малыш услыхал, как мимо его головы просвистела пуля, и в ту же секунду он был уже в кустах. Рыжий вскочил и направил винтовку на Малыша, но тот стремительно налетел на Рыжего и тоже выстрелил. Херринг сделал шаг назад, но его нога попала на камень, он оступился и, выстрелив, промахнулся. И в эту самую минуту Малыш ударил его револьвером.

Херринг зашатался, но удержался на ногах и с яростью ткнул стволом винтовки в голову Малыша, но тот сумел вовремя увернуться и, наклонившись, ударил Херринга по ногам. Рыжий упал.

Оба противника вскочили, выронив револьверы, и Малыш Кактус, понимая, что времени у него в обрез, мобилизовал все силы и бросился на бандита, яростно молотя его кулаками. Правой рукой он ударил Рыжего в челюсть; падая, тот стукнулся головой о дерево и не успел еще прийти в себя, как Малыш подскочил и нанес ему два удара, правой и левой рукой, по голове. Затем последовал сокрушительный удар в живот справа и удар по носу слева. Из разбитого носа Херринга хлынула кровь; он ударил сам, но промахнулся, а Малыш вмазал ему правой рукой по подбородку, вложив в этот удар всю силу своего крепкого, мускулистого тела. Херринг упал на песок лицом вниз, а Малыш только успел подхватить с земли свой револьвер, как из кустов выскочили Джо и Бен.

— Замрите! — Револьвер Малыша глядел прямо на них. — Бросайте оружие, ребята, а не то я вас тут всех похороню!

Он подал им знак… и они бросили на землю револьверы.

Прошло четыре дня. В субботний полдень в городе было многолюдно — фермеры с окрестных ранчо приехали сюда отдохнуть. Неожиданно раздался изумленный крик, и все высыпали на улицу.

Взорам людей предстало необычное зрелище. По пыльной улице ехали четыре всадника. Трое из них, верхом на связанных между собой конях, ехали впереди, и все, кто собрался на улице, тут же узнали в них кровавых бандитов Херрингов. Джо, ехавший справа, держал в руках букет лилий, они же были и в руках у Бена, ехавшего слева. Посередине восседал Рыжий, чей конь был тщательно привязан к двум другим, держа в руке огромный букет голубых незабудок и лиловой вербены, среди которых виднелись веточки сиреневых капоров.

Толпа в изумлении глазела на это зрелище, а потом разразилась восторженными криками. Глаза Херрингов засверкали от ярости. Они проехали по улице, сопровождаемые толпой, и остановились у дома Симмсов.

— Ах, Нессельроде! Как мило с твоей стороны! Ты достал мне цветов!

— Да. — Малыш неуклюже слез с коня и отобрал цветы у бандитов, бросавших на него злобные взгляды. Рука Рыжего была перевязана куском его же рубашки, сквозь которую проступила кровь. Рука Бена висела на перевязи. — Я достал их. Поставь их скорее в воду, а то они немного подвяли.

Дженни, похоже, даже не заметила Херрингов.

— О, Нессельроде! Я знала, что ты это сделаешь! Я не сомневалась, что ты достанешь мне цветы!

Лицо Джо Херринга запылало от ярости.

— О черт! Нессельроде! Подумать только, попасться в руки типу с таким гнусным именем!

Услыхав эти слова, Малыш Кактус резко обернулся и смерил Джо ледяным взглядом.

— Я никогда не убивал людей, у которых связаны руки, но скажи еще что-нибудь о моем имени и станешь первым!

В эту минуту подошел шериф с двумя помощниками, и Малыш передал ему пленников.

— Подумать только, Дженни! — воскликнул шериф. — Твой парень в одиночку изловил Херрингов!

— Херрингов? — мило улыбнулась ему в ответ Дженни. — О, шериф, не попросите ли вы свою жену, чтобы она пришла и помогла мне украсить комнату? Я не знаю, куда мне лучше поставить вербену — в гостиную или в…

Шериф чуть не подавился своей жвачкой.

— Ты поймал трех самых опасных бандитов к западу от Скалистых гор, — сказал он Малышу, — а ее интересует только одно — в какую комнату лучше поставить вербену! — Он сплюнул. — Ох уж эти женщины! Их невозможно понять!

Малыш Кактус промычал что-то в ответ и спрятал в карман деньги. Он был небрит и полумертв от усталости и недосыпа. На одежде толстым слоем лежала пыль.

Неожиданно из дверей выглянула Дженни.

— Нессельроде, можно тебя на минуточку? Помоги мне, пожалуйста, я тебя очень прошу.

Малыш посмотрел на шерифа, и тот пожал плечами.

— Да, — кротко ответил Малыш, а потом поднял голову. — Иду, дорогая! — сказал он.

Луис Ламур Майло Тэлон

Посвящается Лео и Сильвии

От автора

Термин «освоение Дикого Запада» очень многогранен. Он включает и исследование недр, и торговлю мехом, и войны с индейцами, и выращивание скота на ранчо, и возникновение городов. Далеко не последнее место занимает строительство железных дорог.

До сих пор встречаются старые карты и атласы, обещающие златые горы тем, кто рискнет вложить деньги в сомнительное для того времени предприятие — железнодорожное строительство. Тем не менее рельсы укладывались на шпалы, открывая для освоения новые обширные районы.

Книга, которую вы держите в руках, — не история железных дорог, а рассказ о судьбах людей, оказавшихся связанными с этой грандиозной стройкой, повесть о Майло Тэлоне и его поисках девушки, затерявшейся среди жестоких и алчных людей.

Мать Майло Тэлона, Эм, носила в девичестве фамилию Сэкетт, и первая книга, описывающая приключения Майло и Эм, «Человек с разрушенных холмов», входит в цикл произведений о семействе Сэкетт. Но, начав с этого романа и продолжая теперь, я надеюсь, что семейство Тэлон заложит основу нового клана. Вы сможете больше узнать о Тэлонах из моей книги «Реки Запада».

Страна, о которой пойдет речь, — это в основном земли индейцев пуэбло в Колорадо. Если вы заедете в город Бола, то это как раз то место, что когда-то называлось Рыбачьей Дырой. В эту Дыру можно было добраться только по дороге Нарт-Крик. Тогда она представляла собой тропку, выбитую лошадиными копытами.

Глава 1

Персональный вагон одиноко стоял на боковом пути, залитый горячим пурпуром заката, какие бывают только в пустыне. Я привязал коня к поручню, снова глянул на явную роскошь вагона и, сняв шпоры, повесил их на луку седла.

— Не ворчи, — сказал я коню. — Я скоро.

Отряхнув шляпой пыль с одежды, я подошел к вагону и поднялся по ступенькам. На секунду задержался в тамбуре, затем вошел в салон с большими окнами, отделанный дорогими породами дерева и шелковыми драпировками.

Стол, графин вина и стаканы. Из Коридора сбоку вышел негр в белом пиджаке.

— Да, сэр?

— Я Майло Тэлон.

— Одну минуту, сэр.

Он исчез, и я остался один. Где-то послышались голоса, и негр вернулся.

— Сюда, сэр. Прошу вас.

Коридор вел мимо дверей двух купе в другой уютный салон, который одновременно служил столовой. Его украшал толстый пушистый ковер во весь пол, занавеси с тяжелыми оборками и бахромой и вельветовые портьеры.

Я ждал, стоя со шляпой в руке, многократно отразившись в узких зеркалах, висевших в простенках между окнами. На какой-то момент я увидел то, что видели другие: худой, темноволосый молодой человек в розовой рубашке, черном галстуке, черном пиджаке и серых, в тонкую полоску брюках. Под пиджаком — ремень с кобурой и кольт.

Меня провели в маленький, но прекрасно обставленный кабинет-купе. Человек за письменным столом — широкоплечий и широкоскулый, явно привыкший командовать, — отлично вписывался в обстановку. Ему, наверное, было лет шестьдесят или около того, но выглядел он моложе — черные волосы только едва заметно подернула седина. Его манеры вполне соответствовали его внешнему виду. Он указал на кресло, потом открыл коробку дорогих сигар и предложил мне.

— Нет, сэр. Благодарю.

— Присаживайтесь.

— Постою, сэр.

На его щеках слегка заиграли желваки. «Вспыльчивый человек, — подумал я. — Не любит, когда ему перечат даже в мелочах».

— Джефферсон Хенри.

— А я Майло Тэлон. Вы хотели меня видеть?

— Могу предложить вам работу.

— Если она меня устроит.

— Заплачу хорошо. Очень хорошо.

— Если мне понравится работа.

Я заметил, как кожа вокруг глаз Джефферсона пошла мелкими морщинками.

— Вы чертовски независимы!

— Да, сэр. Продолжим разговор? Как вы узнали обо мне?

— Вас рекомендовали как человека, который может справиться с любым трудным заданием. Словом, если потребуется, сможет добраться до ада с ведром воды, и умеет держать язык за зубами.

— Ну и что?

Моя несговорчивость явно раздражала его. По-моему, у него появилось желание выгнать меня вон. Но какое-то еще более сильное желание не позволило ему сделать это.

— Я хочу, чтобы вы кое-кого для меня нашли. Надо найти… девушку.

— Вам придется самому искать себе женщин. — Я решил, что пора надеть шляпу.

— Девушка — моя внучка, дочь моего сына. Она потерялась двенадцать лет назад.

Секунду я колебался, затем сел.

— Расскажите обо всем поподробнее.

— Пятнадцать лет назад мы поссорились с сыном. Он уехал на Запад. С тех пор я его не видел и ничего о нем не слышал.

— Вы имеете представление, скольких просто поглотила эта страна? Люди пропадают здесь каждый день. Обычно никому до них нет дела. Никто даже не замечает их исчезновения. Нескольких я помогал хоронить. Ни имен, ни документов, ни намека на происхождение или цели поездки. С некоторыми расправились воры либо наемные убийцы, другие умерли от жажды, холеры или несчастного случая.

— Несомненно, но у моего сына была дочь. Ее я и надеюсь найти.

— Не сына?

— Он мертв. — Джефферсон откусил кончик сигары. — Мой сын — слабый человек. У него хватало смелости посылать меня к черту, но он делал это несколько раз и всегда возвращался. Если бы он остался жив, он вернулся бы, поэтому я знаю, что он мертв.

— А что с женой? Матерью внучки?

Хенри прикурил сигару.

— Именно из-за нее мы и поссорились. Я не желаю ее видеть. Она меня не интересует. Нужно найти только дочь моего сына.

Он помолчал, разглядывая тлеющий кончик сигары, потом продолжил:

— Я очень богатый человек. И уже не молод. У меня нет других наследников. Я одинок. Ее необходимо найти.

— А если ее не найдут? Кто тогда унаследует ваше состояние?

Его глаза стали холодными.

— Вопрос не подлежит обсуждению. Найдите мою внучку. Вам хорошо заплатят.

— Так вы говорите, что сын исчез пятнадцать лет назад?

— Он женился против моей воли. Потом взял жену и дочь и уехал на Запад, некоторое время работал в Огайо, затем в Сент-Луисе.

Джефферсон стряхнул пепел с сигары.

— Дочь могла и не выжить.

— Конечно. К этому обстоятельству я готов.

— Или она могла стать такой, что вы не захотите ее знать.

— Возможно.

— А почему вы выбрали меня?

— Вас рекомендовали как понимающего и умного человека, который знает Запад. В армии вы были разведчиком? Так? — Он помолчал. — Говорили также, что вас знают на Тропе Беглецов.

— Да?

— Могу добавить — я знал вашего отца.

— Вы знали его?

— Он, конечно, твердолобый, чрезвычайно самоуверенный, трудный человек, но, безусловно, честен. Мы почти ни в чем не соглашались. Уж если он выбирал путь, то никто не мог заставить его свернуть с него.

— Вы были его другом?

Джефферсон снова стряхнул пепел с сигары. Его глаза под густыми бровями напоминали голубые льдинки.

— Нет. Мы не понравились друг другу с самого начала. Наши отношения такими и остались. Но я приехал за две тысячи миль не для того, чтобы вспомнить его. Когда я кого-нибудь нанимаю, то стараюсь получить лучшего. Рекомендовали именно вас.

Он открыл ящик стола, за которым сидел, и вытащил мешочек с золотыми монетами. По крайней мере, мне так показалось, потому что мешочек выглядел тяжелым.

— Здесь тысяча долларов. Я не требую детального отчета о расходах. Укажете только общую сумму. Понимаю, что в таких ситуациях деньги тратятся на такое, о чем лучше не упоминать. — Из другого ящика он вытащил большой коричневый конверт. — Здесь копии писем, старые фотографии, некоторые сведения. Это все, что у меня есть.

— Вы пытались найти его?

— Никто не смог. Даже бюро Пинкертона.

Несколько минут я обдумывал предложение. Было в нем что-то такое, что мне не нравилось, но не мог понять что именно, потому что Хенри показался мне прямым человеком. Тем не менее инстинкт подсказывал, что ему нельзя доверять. Однако проблема меня заинтересовала, к тому же мне все равно нечем было заняться… и не на что жить. Или почти не на что.

— Хорошо. Если она жива, я найду ее. Если мертва, буду знать, где ее похоронили.

— Найдете? Там, где другие были бессильны?

— Почему бы и нет? Вы не обратились бы ко мне, если бы не считали, что я смогу ее отыскать.

Джефферсон прямо и твердо посмотрел на меня.

— Ничего такого я не считаю. Однако вы — мой последний шанс. — Он ткнул пальцем в конверт. — Мой адрес — там. К тому же вы можете отыскать меня через «Уэллс Фарго». Если вам понадобятся еще деньги, зайдите в любую контору «Уэллс Фарго» и возьмите до тысячи долларов. Если потребуется больше, придется обратиться лично ко мне.

— На какую сумму я могу рассчитывать?

— Пятьдесят тысяч долларов я готов пожертвовать. Но не больше.

Это были огромные деньги. Чертовски огромные деньги. Я так и сказал.

Он махнул рукой.

— Да. Но она у меня одна. Если не единственная наследница, то, по крайней мере, единственная, кого я признаю.

— Если я соглашусь, сколько мне заплатят?

Джефферсон показал на мешочек с золотом.

— Оплачиваю все расходы. Лично вам — сто пятьдесят долларов в месяц все то время, пока будут вестись поиски, и вознаграждение в тысячу долларов, если найдете ее.

— Двести в месяц, — сказал я.

У него в глазах появилось нетерпение.

— Вы просите двести долларов? Ковбой получает тридцать в месяц!

— Это не ковбойская работа. — Я встал. — Двести, или мы не договорились. Деньги должны переводиться в контору «Уэллс Фарго» в Эль-Пасо.

Он забарабанил пальцами по столу. Ему не нравились ни мои требования, ни я сам, но в конце концов он решил.

— Ладно, пусть будет двести.

— Деньги вперед.

Он вынул из ящика несколько золотых монет и протянул их через стол.

— Смотрите, вам придется их заработать.

Выйдя из вагона с конвертом в руке, я чувствовал себя несколько озадаченно. Спрыгнув с подножки, подошел к коню. Что же меня беспокоило? Предложение на первый взгляд казалось простым и откровенным, хотя розыск пропавших людей никогда не был моим любимым занятием.

Оглянувшись на вагон, я вздрогнул: в салоне, откуда только что вышел, вместе с Джефферсоном стоял высокий, широкоплечий мужчина, больше, чем Хенри, которого тоже нельзя назвать маленьким.

Это не носильщик и не проводник.

Тогда кто же? Где он скрывался во время нашего разговора с Хенри?

За годы скитаний я понял, что человек выживает благодаря своей бдительности и настороженности. Теперь меня раздражало, что я не почувствовал его присутствия.

Кто этот человек? Подслушивал ли он?

Почему Хенри только сейчас, по прошествии стольких лет, пытается найти свою внучку? Он сказал, что ее не смогло отыскать даже бюро Пинкертона. Почему же именно я, а никто другой?

Ему известно, что у меня есть друзья на Тропе Беглецов? Неужели он считает, что я сам скрываюсь от закона? Или у него есть причины подозревать, что я уже что-то знаю о девушке? Допустим, что один из следов, который отыскали пинкертоны, вел ко мне.

Но с какой стати? Конечно, у меня были знакомые девушки, но о некоторых из них я вообще ничего не знал, кроме того, что они существуют.

Скорее всего обо мне что-то раскопали в бюро Пинкертона. Там знают всех, кто следует по Тропе Беглецов. Некоторое время назад мне предложили стать агентом бюро.

Сев на коня, я поехал по направлению к единственной улице городка. Двухэтажное здание железнодорожной станции находилось примерно в сотне ярдов от запасных путей, где стоял вагон, и в нескольких ярдах от улицы. Над каждым его окном нависал выдающийся вперед карниз, защищавший комнаты от жгущих лучей солнца пустыни.

Из окна персонального вагона хорошо просматривалась большая часть улицы. На той ее стороне, куда выходил вокзал, стояли три дома, в одном из них размещался магазин, в другом — салун. Третий пустовал.

Напротив них вытянулась в ряд дюжина строений, включая отель, ресторан, еще один магазин, конюшню, кузницу и несколько маленьких лавочек и контор.

Заплатив конюху пару долларов, чтобы он почистил и накормил коня, я взял свой винчестер, седельные сумки и направился к отелю.

В городишке наступило время ужина, и народ разошелся по домам. Бродячая собака, лежавшая в пыли, помахала хвостом, словно прося, чтобы ее не прогоняли, у коновязи переминались с ноги на ногу лошади. В какой-то момент я увидел огонек сигареты в темном дверном проеме пустого дома и почувствовал вес золота, которое лежало у меня в кармане. С винчестером в правой руке я толкнул дверь и оказался в фойе отеля — просторной комнате с высокими потолками и колонной в центре, окруженной кожаными сиденьями. Здесь стояло также несколько кресел, обитых коровьими шкурами, и у дальней стены — кушетка. Несколько больших медных плевательниц предлагали свои услуги в стратегически важных местах.

За стойкой я увидел человека с зеленым козырьком над глазами и с резинками на рукавах.

— Комнату, — сказал я остролицему мужчине с усами, слишком большими для его лица.

Рыжие усы посмотрели на меня с кислой неприязнью. Они на своем веку повидали много ковбоев.

— Есть постель в комнате на троих. Стоит четвертак.

— Комнату, — повторил я, — одну комнату на одного.

— Комната обойдется вам в пятьдесят центов, — небрежно бросил он, ожидая, что я откажусь.

Моя рука оставила на стойке монету в полдоллара.

— Дайте мне ключ.

— Ключей нет. Люди уносят их с собой. — Он показал на лестницу. — Наверх и направо. Угловой номер. Если нужно, подставьте под дверную ручку стул.

— Не беспокойтесь, я сплю чутко, — заметил я, — к тому же я пугливый: провел слишком много времени на индейских территориях. Если услышите ночью выстрелы, приходите и заберите труп чужака.

Он скучно посмотрел на меня и отвернулся.

— Где лучше всего кормят?

— Третья дверь вниз по улице. «Кухня Мэгги». Она сама бывает там редко, но повар у нее — один из лучших.

Повлияло ли на него то, что я заплатил за комнату вперед, или его взволновали гастрономические темы, только портье вдруг разговорился. Он заглянул в журнал регистраций.

— Тэлон? Это что-то вроде клешни?

— Да. Один мой предок взял это имя, потому что вместо правой руки у него была клешня. В свое время он поцарапал ею много народа. Во всяком случае, я так слыхал.

Он подумал, что шучу, но я не шутил. Каждый Тэлон знал историю этого ожесточенного старика, от которого пошла наша семья. Несколько увлекательных историй давних времен — вот, пожалуй, и все, что осталось нам от предков, хотя ходили слухи о богатой недвижимости в руках Тэлонов и о зарытых ими сокровищах.

— Долго у нас пробудете? — спросил портье.

— День-два. — Я помолчал. Всегда надо первому назвать причину приезда, чтобы потом о ней никто не допытывался. — Все лето на пастбищах. Вот и решил, что подошло время немного отдохнуть. — Но меня могли видеть, когда я выходил из персонального вагона, поэтому добавил: — Но если подвернется случай, от хорошей работы не откажусь Присматриваюсь понемногу. Хотел бы наняться проводником к охотникам или найти что-нибудь еще в этом роде Думал, что ребятам из персонального вагона нужен проводник, но… Им ничего не нужно. Даже гостей.

Портье покачал головой.

— Они тут два или три дня стоят. Слыхал, интересуются землей. У них есть свой проводник или кто он там.

Комната оказалась хорошей, если такие комнаты вообще можно назвать хорошими: двуспальная кровать, умывальник с белой раковиной и кувшином на тумбочке, два кресла, одно из которых качалка, и вязаный коврик на полу. На маленькой прикроватной тумбочке — керосиновая лампа, которую я не собирался зажигать. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я не хотел рекламировать, какую комнату занял. Не раздвигая штор, выглянул на улицу, и мне опять почудилось, что в дверном проеме пустого дома скрывается человек.

Конечно, там мог быть какой-нибудь ковбой, которому некуда идти или у которого нет денег, либо парень, поджидающий свою девушку. Но осторожность продлевает нам жизнь!

«Он увидит меня, когда выйду из отеля, если только… «

Спустившись по лестнице, я пошел через черный ход и шагнул в ночь. Быстро отступил в сторону от двери и, оставаясь в густой тени, стал вглядываться в темноту. В задней двери и окне третьего дома, который стоял дальше по улице, горел свет. Наверное, это и есть ресторан. Пробираясь по тропинке, которая вела мимо задних дворов, я чуть не влетел под ведро помоев, которое мужчина в белом переднике собирался выплеснуть.

— Привет, — тихо сказал я. — Ничего, если я пройду через кухню?

— Если хотите. — Широкоплечий худой человек лет пятидесяти, а то и старше, с отвислыми седыми усами широко раскрыл дверь. — Кто-нибудь у входа, кого вы не желаете видеть?

Лицо повара потемнело от солнца и ветра, а время избороздило его морщинами. Ставлю свое месячное жалованье за то, что в свое время он немало поездил с походной кухней на перегонах скота.

Я дружески улыбнулся:

— Точно не могу сказать. Насколько знаю, за моим скальпом сейчас не охотятся, но, с другой стороны, напротив вас в пустом доме стоит парень, который, кажется, кого-то ждет. Вы повар?

— Шеф-повар и посудомойка. Окончил школу поваров в лучших походных кухнях, которые когда-либо скрипели по равнинам, и ни одного недовольного ковбоя. Жарю и пеку. Но устал спать на земле и вставать в три утра.

Когда мы прошли на кухню, он снова взглянул на меня.

— Наши дороги уже пересекались. Где-то в Монтане. Я был дружен с вашими родственниками из Теннесси.

— Приятно познакомиться. Понимаю, почему вы устали спать на земле. Я и сам иногда устаю.

Повар вытер руки о передник.

— Сегодня есть ростбиф. Если хотите, могу взболтать пару яиц. Обычно в такое время мы этого не делаем, но поскольку вы друг и приятная встреча…

— С удовольствием. Три месяца не видел яиц. Но съем и ростбиф.

— Так и думал. — Он помолчал, оглядывая меня. — Мое имя Шафер. Герман Шафер.

— Теперь я вас вспомнил. Вы повар с ранчо «Ленивое О», так ведь? А я работал на «Двойном У».

— И я вспомнил. Ребята звали «Ленивое О» «бисквитом», потому что «О» выглядело очень худым. Там была хорошая команда.

Информация там, где ее ищут. Поэтому я сообщил:

— Вот приехал па вызову Джефферсона Хенри из того вагона. Он говорит, что у него есть для меня работа.

— Хенри? Никогда сюда не приходит. Ест в своем вагоне, но я его видел. Видел и его телохранителя. — Шафер бросил на меня взгляд из-под бровей. — Знаете его? Такой высокий с покатыми плечами. Потяжелее вас, почти с такими же черными волосами. Говорят, он умеет обращаться с оружием.

— У него есть имя?

— Джон Топп. По-моему, он с Юга. Знает, что делает, но ни с кем не разговаривает. Ни с кем, кроме Хенри.

Взглянув мимо повара и увидев, что в зале заняты только три или четыре столика, я было направился туда, но потом остановился.

— Вы сказали, что Хенри здесь два или три дня?

— Да. — Герман Шафер понизил голос. — Ребята говорят, что его вагон стоял на запасном пути около водокачки милях в двадцати отсюда. Стоял около недели. Оттуда они выезжали верхом. Лошадей они привезли в специальных вагонах.

Никто даже не повернул головы, когда я вышел из кухни и сел, выбрав место в углу, откуда мог видеть обе двери и улицу. Дверной проем, где я заметил наблюдателя, не попадал в поле моего зрения.

На окнах ресторана висели шторы, на столах лежали красно-белые скатерти и салфетки. Никаких оловянных мисок в этом заведении — только настоящий фарфор, толстый, но чистый.

За одним из столиков сидел владелец ранчо с женой, приехавшие в город ради того, чтобы поужинать в ресторане, чуть дальше — двое железнодорожников в синих рубашках и комбинезонах и бродячий торговец со сверкающим фальшивым бриллиантом в галстуке, а за столиком рядом с моим — девушка, молодая, довольно хорошенькая, немного вызывающе одетая во все новое.

Она не собиралась флиртовать, когда ее взгляд, полуиспуганный, полулюбопытный, на секунду поймал мой и на мгновение задержался. Уже в следующий момент девушка отвела глаза и смотрела куда-то мимо меня.

Шафер вышел из кухни, поставил передо мной тарелку с говядиной, жареной картошкой и яичницей. Потом вернулся за кофейником и чашкой.

Хотя жаркое и Кофе источали головокружительный аромат, я помедлил, прежде чем приступить к ужину. Мне предстояло многое обдумать. Я взял чужие деньги и намеревался честно их отработать, но возникли вопросы, на которые мне необходимо было знать ответы.

Ничего удивительного, что, отправляясь в наши края, которые не без основания считались дикими, такой человек, как Джефферсон, завел себе телохранителя. Если он действительно подыскивал землю, ему понадобится и проводник, знающий эти места. Скорее всего незнакомец в вагоне — детектив на службе у железной дороги, но не обязательно так. Я не видел также никаких внешних причин, чтобы меня обязательно информировали о его присутствии. Никто не гарантировал, что мы беседовали с глазу на глаз, а Джефферсон не делал секрета из своих поисков.

Казалось, что найти девушку, пропавшую двенадцать лет назад, на такой большой территории с беспрестанно меняющимся населением невозможно. Однако прежде всего я должен определить отправную точку.

Ее отца считали погибшим, но так ли это? И что стало с матерью? Если бы я что-нибудь о ней знал, у меня в руках оказалась бы ниточка. Если ее муж действительно умер, не возвратилась ли она к родственникам? Или в какое-нибудь знакомое ей место?

На первый взгляд казалось, что на Западе легко затеряться, но в действительности дело обстояло совсем иначе. Переселенцы редко путешествовали в одиночку, к тому же им приходилось постоянно общаться со старожилами, чтобы получить приют, еду, одежду или транспорт. При встрече люди беседовали, обменивались информацией, пункты назначения новичков открыто обсуждались, как и состояние дорог, колодцев, погоды на пути следования.

Пинкертоны, безусловно, ловкие оперативники, умеющие расспрашивать, добывать нужные сведения, некоторые из их агентов давно жили на Западе, но знали ли они эти края так же хорошо, как я?

Супружеская пара с ранчо покинула ресторан. Вслед за ними поднялся торговец. Перед этим он откровенно попытался поймать взгляд девушки, но не смог и вышел.

Неожиданно, чуть повернувшись в мою сторону, девушка очень тихо произнесла:

— Сэр, прошу вас, помогите мне.

— Что я могу для вас сделать?

Железнодорожники тоже собрались восвояси, и один из них задержался, глядя в мою сторону. Что-то в нем привлекло мое внимание. Он вел себя так, словно хотел со мной поговорить. Почему?

— Мой ужин, сэр. Мне очень жаль, но у меня нет денег, чтобы за него уплатить. Я была очень голодна.

— С удовольствием заплачу за вас.

Ее положение взволновало меня. Женщине без средств к существованию на Западе трудно. Через некоторое время я спросил:

— Вы здесь проездом?

— Да, сэр, но у меня кончились деньги. Мне нужно найти работу.

— Здесь?

В таком городке не могло быть никакой работы для приличной девушки. Его население едва насчитывало шестьдесят человек.

— Мне… Мне нужно было уехать. Я купила билет на самый дальний маршрут. Думала, что сумею…

Обращаться по-дурацки с деньгами для меня не впервой. Несмотря на несколько экстравагантную, даже вызывающую одежду, она напоминала пугливого, покинутого олененка, который не знает, оставаться ему на месте или бежать. Девушка понравилась мне сразу. То, что она была хорошенькой, несомненно, имело значение, но в ее подбородке читалась восхитительная твердость характера.

— У вас нет семьи?

— Нет, сэр.

На этот раз мне показалось, что она солгала.

— Я дам вам денег. Вы можете найти работу в Денвере, Санта-Фе или другом большом городе. А тут нет ничего… — Пока я говорил, меня осенила идея.

— Я хочу остаться, — вдруг возразила она. — Мне здесь нравится.

Здесь? Что же могло ей понравиться на маленькой железнодорожной станции, перевалочном пункте на перегоне скота? Несколько подъездных путей с грузовыми вагонами, загоны для животных да кучка домишек. Унылое, одинокое место — пронизывающе холодное зимой, жаркое и сухое летом и весь год ветреное.

— Возьмите сто долларов, — предложил я и подумал: «Вот дурак! Так промотать трехмесячный заработок ковбоя!»

Она зарделась.

— Сэр…

— Я же не сказал, что дарю. Если хотите, возьмите взаймы. Этот городок — тупик. Здесь ничего нет. — Я вспомнил о своей идее. — Спросите у Германа Шафера. Может, ему нужна официантка.

А как же Мэгги, отсутствующая владелица?

Вынув из кармана пять золотых монет, я протянул руку к ее столику и положил их на скатерть.

— Вот. Теперь у вас есть выбор. Если будете экономны, их хватит, пока не найдете работу. Во всяком случае, достаточно, чтобы доехать до Денвера.

Она хотела что-то сказать, но я махнул рукой.

— Я и сам недавно сидел на мели. Я знаю, каково вам, а мужчинам в таких случаях легче.

Наш разговор окончился. Я достал коричневый конверт, полученный от Джефферсона, и открыл его. Там лежало несколько дагерротипов. На первом — элегантно одетый молодой человек с умным, но пустым лицом. Он стоял, положив руку на спинку стула, одна нога его была слегка согнута.

На втором — тот же самый молодой человек сидел с молодой женщиной. Ее лицо с дерзким, вызывающим выражением показалось мне интересным. Третья фотография представляла все ту же пару, но на ней мужчина стоял, а женщина сидела, держа на рукахребенка. Два последних снимка были сделаны на улице. На них оказались кое-какие детали, которые привлекли мое внимание.

Отложив дагерротипы в сторону, я долил себе кофе и взял письма. К первому письму был приколот список имен:

«Ньютон Хенри,

мисс Стаси Альбро (дочь Нэнси).

Связаны с

Хэмфри Таттлом,

Уэйдом Холлеттом».

Имена мне ничего не говорили. Девушка, которую мне предстояло найти, — Нэнси Хенри, дочь. Мой взгляд вернулся к матери. Очень привлекательна и, видимо, сообразительна, если я в этом хоть чуть-чуть смыслю. В ней также было что-то, вызывающее беспокойство. Знал ли я ее? Где? Когда? Или просто где-то встречал? Она, безусловно, старше меня, но не намного.

Ньютон Хенри женился на Стаси Альбро, Нэнси — их дочь. Ньютон или она каким-то образом связаны с Таттлом и Холлеттом. Отчет бюро Пинкертона изобиловал деталями. Сыщики потратили кучу денег и времени, не дав, однако, ни одного четкого ответа. Для них подобное необычно, почти невозможно при данных обстоятельствах.

«Лицо, которому адресованы письма, — гласил их отчет, — скончалось». Письма не давали даже намека на местонахождение девушки.

Когда я складывал бумаги, чтобы положить их в конверт, фотография мужчины с невестой скользнула на пол. Девушка за соседним столиком нагнулась и подняла ее. Я заметил, как вдруг у нее перехватило дыхание и побелели губы.

— Что случилось? Вы знаете их?

— Знаю их? О нет! Нет! Просто… просто женщина такая красивая!

«Она отдала мне дагерротип», — с неохотой подумал я.

— Спасибо. Думал, они вам знакомы.

— Это ваши родственники?

— Нет, я ищу их.

— Так вы полицейский?

— Нет, это деловая необходимость.

Она поднялась, чтобы уйти.

— Вы не сказали, как вас зовут.

— Вы тоже. — Она очень мило улыбнулась. — Я Молли Флетчер.

— Я Майло Тэлон. — Взгляд в сторону кухни убедил меня, что Герман на месте. — Кажется, повар занят, но, если хотите остаться в этом городе, советую поговорить с ним. Может, ему нужна помощь.

Она поблагодарила меня и ушла. Я проводил ее взглядом до дверей. Взглянув в окно, увидел, как она направилась к отелю.

Допустим, всего лишь допустим, что человек на другой стороне улицы наблюдал не за мной, а за ней? В этом был смысл. Она очень хорошенькая.

Я начал перечитывать письма одно за другим, но мысли мои блуждали далеко и не давали возможности сосредоточиться.

Кто ж такая Молли Флетчер? Почему она приехала сюда и решила остаться? Случайно ли ее присутствие в ресторане и обращение именно ко мне? Конечно, она могла просто ждать, пока кто-нибудь останется один, но торговец ясно дал понять, что ему нужна компания. По-моему, я нравился женщинам, хотя никогда не знал, что их привлекает. Может, мои рассказы о далеких землях, которые они никогда не видели?

И все же, почему она хотела остаться здесь? И почему, кстати, мистер Хенри выбрал именно это место, чтобы снова начать свои поиски?

И почему, в конце концов, я?

Глава 2

Из кухни вышел Герман Шафер и начал убирать со столов.

— Я заметил, как вы разговаривали с молодой леди. Симпатичная девушка, правда?

— Она ищет работу, Герман. Если железнодорожники узнают, что у вас такая красивая официантка, отбоя не будет, число посетителей как минимум удвоится. — Никогда не угадаешь, где получишь полезную информацию, поэтому, немного помолчав, я спросил: — Герман, ты не встречал парня по имени Ньютон Хенри? Или девушку, которую зовут Стаси Альбро?

— Нет, ни разу в жизни. — Он оторвался от столика, который протирал, и задумался. — Ньютон Хенри? Не родственник ли тому, в персональном вагоне?

— Сын.

— Хм. Никогда о нем не слыхал, но вот другое имя… Альбро. Это что-то знакомое. Необычное имя.

Он направился на кухню.

— Вы придете на завтрак? Я открываю в шесть, сейчас, осенью, это почти восход.

— Можете на меня рассчитывать. Герман, когда пойдете мимо окна, посмотрите, не стоит ли кто в дверях того пустого дома дальше по улице, или не слоняется ли кто возле отеля.

Он вернулся и продолжал собирать тарелки. Дважды выглянул в окно.

— Нет ни души.

Когда я вышел, улица была пустой. Горели лишь три фонаря и падал свет из нескольких окон. Лошади, стоявшие прежде возле салуна, и упряжка исчезли. Мои каблуки гулко стучали по деревянному тротуару. В скольких подобных городишках я побывал? Сколько миль отшагал по деревянным тротуарам, в скольких отелях жил? С какой стати нахожусь здесь, а не с матерью на ранчо в Колорадо? Может, и Барнабас уже вернулся.

Минуя узкий переулок, я заметил пегую лошадку с белым пятном на крупе, оседланную и готовую отправиться в путь. Ее хозяин явно беспокоился о том, чтобы лошадь не попала кому-то на глаза.

Если не считать того, что при мне находилась крупная сумма денег золотом, у меня не было никаких причин для тревог, и все же я чувствовал себя не в своей тарелке.

В фойе портье с рыжими усами дремал за своим столиком, на груди у него лежала газета. Прихватив другую газету, брошенную кем-то в кожаном кресле, я поднялся наверх. Из-под соседней двери выбивался свет. Возможно, Молли Флетчер?

Я остановился у двери своего номера и помедлил. С чего вдруг стал таким пугливым? Отступив в сторону, наклонился, повернул ручку и толкнул дверь внутрь. Темнота и молчание. Держа револьвер в правой руке, левой зажег спичку. Она вспыхнула — комната оказалась пустой, но повсюду валялись разбросанные вещи. Я зажег лампу. Чья-то торопливая, ищущая рука вывернула на постель содержимое моих седельных сумок, развернула и расстелила на полу одеяла.

Осмотр вещей убедил меня, что ничего не пропало. Мешочек с патронами к револьверу 44-го калибра; непромокаемый коробок спичек; острый как бритва нож; две чистые рубашки, которые я аккуратно сложил и завернул в одеяла; чистые носки; чистые носовые платки и немного гуталина. Мне всегда нравились до зеркального блеска начищенные сапоги. Там же лежал набор для рукоделия — нитки, иголки, несколько запасных пуговиц — и маленький кусочек трута, который я всегда носил с собой, чтобы разжечь костер в сырую погоду.

Глядя на этот беспорядок, я чувствовал себя обнаженным и выставленным напоказ. Для человека, прожившего столько лет, мой скарб выглядел чертовски бедным. Ничего не осталось от жестоких дней и ночей работы, пережитого голода, холода и жары, разбухших от дождей потоков, которые мне приходилось преодолевать. То, что лежало на постели, да память о пережитом — все, что я скопил за почти тридцать лет жизни.

В моем возрасте отец уже построил несколько мостов, пару пароходов и прошел пешком весь путь от мыса Гаспе через Квебек. Он всегда что-нибудь строил, отмечая каждый свой шаг. Если сейчас со мной случится беда, что я оставлю после себя? Не больше, чем крутящийся смерч в прерии в знойный, сухой день.

Вид моих пожитков, разбросанных по комнате, задел меня за живое. Человек имеет право на личную жизнь. Кому понравится, если кто-то ворвется в его дом и разбросает вещи? Я почувствовал, как во мне разгорается гнев. Никто не смеет вот так вламываться в частную жизнь другого человека.

Вероятно… вероятно, если найду эту девушку, я сделаю что-нибудь стоящее. В конце концов, она должна унаследовать огромное состояние, а сейчас может быть одинока и в отчаянной нужде.

Я начал собирать и складывать вещи, помня, что жизнь мужчины всегда начинается сегодня, что бы ни случилось вчера. Нельзя быть привязанным к прошлому. Каждое утро — новый старт, чистый лист. Чем он заполнится, зависит только от тебя.

Вернулось раздражение. Какого дьявола они искали? Что у меня есть, чего нет у других? Неужели кого-то уже заинтересовали мои деньги?

Допустим… на секунду допустим, что кому-то понадобился коричневый конверт. Если так, то зачем?

Я сел на постель, снял сапоги и принялся растирать ноги, прогоняя усталость. Поистине моей наивности нет предела! Как можно всерьез рассчитывать на то, что найду эту девушку? Или просто хотел ненадолго продлить тот период эйфории благополучия, когда не надо думать о следующем куске хлеба? Да и получить работу чуть легче, чем гонять коров, тоже неплохо.

Очевидно, начинать надо с Сент-Луиса, последнего известного адреса Хенри. С тех пор Сент-Луис вырос, а такая семья, как Хенри, вряд ли привлекала внимание. Найти их будет непросто, и все же надо где-то начать, раз уж взялся за это дело и получил деньги. А я никогда не брался за то, чего не мог выполнить.

Вешая пояс с кобурой на спинку стула рядом с кроватью, я подумал о выражении лица Молли Флетчер, когда она увидела фотографию. Удивлена? Да, точно. Но если сказать точнее — испугана. Почему?

Я снова вернулся к Джефферсону Хенри. Что он делает здесь, именно в этом городишке, и что его заставило выбрать именно меня?

Кто такая Молли Флетчер и как случилось, что она тоже оказалась тут? Да ведь она наверняка узнала девушку на фотографии. Или мне показалось? Почему она появилась именно тогда, когда приехал Джефферсон Хенри? Знали ли они друг друга? Или друг о друге?

Если девушка на фотографии ей не знакома, она могла узнать мужчину или даже место съемки.

Можно начать с самих снимков. Фотография была сравнительно молодым искусством, но уже появились странствующие фотографы, идущие по стопам Брейди и Джексона.

Подставив спинку стула под дверную ручку и положив револьвер на кровать, я уселся, чтобы просмотреть документы, переданные мне Джефферсоном Хенри. К верхнему письму была прикреплена записка:

«Письма адресованы покойным Харольду и Аделаиде Магоффин. Прилагаемые письма находились в момент смерти покойных не с ними, а хранились вместе с невостребованным багажом. Для получения документов уплачена сумма в двадцать долларов Пьеру Ван Шенделю, кладовщику».

Покойные? Оба сразу или по отдельности? Пинкертоны посчитали этот вопрос не относящимся к делу. Или, если говорить точнее, так решил расследующий дело агент, а агенты бывают разными. У некоторых есть воображение, фантазия, а другие — просто работяги. Каждый чем-то ценен, но в данном случае все ли вопросы он задал?

Слово «покойные» меня тревожило. Мне хотелось знать причину их смерти. Как? От чего? Когда и где? Имело ли все это связь с моим делом?

Несомненно, тот агент вел много других расследований, а я всего лишь одно. У меня есть время задавать вопросы, думать и рассуждать. Я и собирался этим заняться.

Интересно, что стало с невостребованным багажом? Продали ли его с аукциона, как зачастую делается? Работал ли еще Ван Шендель кладовщиком? Что находилось в багаже? Хранилось ли там еще что-нибудь интересное, кроме писем? На все мои вопросы ответ можно получить только в Сент-Луисе.

Но сначала надо разобраться с делами, ожидающими меня здесь. Первое — увидеть Молли Флетчер. Если она не передумала остаться, ее ждет работа у порядочного человека, который к тому же сможет ее защитить.

Я еще раз просмотрел фотографии. Они выглядели так себе. Во всяком случае, мне приходилось видеть и лучше. Может, их сделал сам Джексон? Изучив изображенных на них людей, я пришел к выводу, что в лице Ньютона есть что-то нерасполагающее. Мне он показался не только слабым, но и злобным человеком. И все же не стоит торопиться с оценками. Я не знал ни его, ни дорогу, которую он выбрал в жизни.

Едва слышно скрипнула доска. Я положил руку на револьвер.

Нежный скрип повторился, а затем на моих глазах ручка медленно повернулась, и дверь толкнули. Стул под ручкой не дал ей открыться. Я ждал, дав непрошеному гостю возможность попытаться еще раз, представляя, что он испытывает, стоя там, за дверью.

Ручка медленно вернулась в первоначальное положение, дверь перестали толкать. И вновь до меня донесся тихий скрип половиц. На сей раз шаги удалялись.

Собрав бумаги, я положил их во внутренний кармашек седельной сумки, специально нашитый для важных документов. Прочту их позже, собравшись со свежими силами.

Я задул лампу и улегся в постель, оставив револьвер под рукой.

На всякий случай.

Глава 3

Просыпаться с рассветом — привычка, от которой трудно избавиться, поэтому, когда при первых лучах солнца небо стало сереть, я встал, протер тело губкой с холодной водой и оделся. Прихватив винчестер и седельные сумки, вышел в коридор. Конечно, будить леди слишком рано, но на всякий случай, если Молли вдруг не спала, я остановился перед дверью комнаты, которую, по моим расчетам, она занимала. Внутри слышалось легкое движение, и я постучал.

Секунда молчания, затем мягкий голос спросил:

— Да?

— Это Тэлон. Прежде чем что-нибудь планировать, поговорите с Германом Шафером в ресторане.

— Спасибо.

За конторкой в фойе никого не было, на улице тоже. На тротуаре лежала собака. Когда я вышел, она посмотрела на меня и приветствовала ударами хвоста о доски.

— Привет, песик. — Я нагнулся, чтобы его погладить, одновременно оглядывая улицу.

Шафер мыл пол.

— Кофе готов, — улыбнулся он. — Так и знал, что вы рано встанете.

— Давняя привычка ковбойской жизни.

— У меня тоже. С кем я только не работал! С Эбом Блокером, Чарли Гуднайтом, Дрисколлом, Слотером… почти со всеми. У большинства я был ковбоем. Пришлось стать поваром, когда узнали, что умею готовить. Никогда до этого и не помышлял о плите.

Он принес чашку.

— Вы поговорили с той девушкой?

— Поговорил. Она придет к вам узнать что к чему.

— Не понимаю. Такая молодая и болтается по всей стране. Ей бы следовало еще оставаться в семье.

— Она говорит, что у нее нет родственников.

— Может, нет, а может, и есть. Я так думаю, что она удрала от них. Купила себе одежонку в первом попавшемся магазине, а оставшиеся деньги потратила на билет куда подальше.

— У нее есть деньги.

— Да? — Он сухо взглянул на меня. — Я видел, как вы дали ей денег, и, если бы они у меня были, я сделал бы то же самое. Здесь не место для приличной женщины, у которой к тому же нет денег. Что-то не так, не сходится.

— Думаете, она не лжет?

— Нет. Я много перевидал на своем веку и научился распознавать людей. Эта не лжет, но она чего-то боится. Похоже, она бежит от своего прошлого.

Он принес кофейник.

— Хотите яиц? Свежие, куриные.

— Кто-то разводит кур?

— Держит одна женщина, которая живет к востоку от города. Она достала несколько род-айлендских красных и немного уайалдотов. И вполне преуспевает. В округе, где все разводят коров, мало кур.

На кухне загремели тарелки. Я налил себе кофе, сделал глоток и чуть не обжег рот. Потом открыл седельные сумки и вынул письма, адресованные Магоффинам.

На первом не было ни числа, ни приветствия. Оно даже не имело начала.

«Помни, если начнут расспрашивать, ты ничего не знаешь. Я уверен, что начнут. Не беспокойся, о тебе позаботятся. Мы устроились благополучно. Место глухое, но приятное, и мы останемся тут, пока позволят обстоятельства. Я работаю, и Стаси довольна. Нэнси растет. Когда будет достаточно взрослой, чтобы путешествовать без матери, ты меня увидишь. Посылаю фотографию. Храни ее как следует».

По меньшей мере странное письмо. «О тебе позаботятся» звучало как взятка с целью противодействовать другому предложению, но почему Ньютон Хенри так старался, чтобы его не нашли?

Нэнси будет «достаточно взрослой, чтобы путешествовать без матери». С какой стати? Где останется ее мать? И почему так важно хранить фотографию «как следует»? Несомненно, она могла быть памятью о хорошем времени, но в письме фраза звучала по-другому.

Взяв фотографию, я изучил ее более тщательно. На заднем плане возвышался холм, и был виден угол какого-то здания, несколько деревьев и кусты на склоне холма.

На деревьях — длинные иголки, растущие пучками. У дальнего угла дома на земле лежал большой предмет с округленным концом. Фотографии мало что говорили пинкертонам. Но для человека, долго бродяжничавшего, они могли стать ключом к чему-то важному. Так оно и было в моем случае.

Эти пучки длинных иголок росли только на сосне Диггера, а закругленный предмет, если я не ошибался, не что иное, как сосновая шишка, которые часто достигали размера ананаса. Индейцы ели их семена.

Сосны Диггера росли в жарком, сухом климате, но не в пустыне. По скалистым выступам на склоне холма я догадался, в каком районе сделан снимок. За домом стояло дерево, напоминающее тополь, значит, рядом имелась вода — родник или ручей.

И все же, почему Ньютон старался, чтобы его не нашли? Для охотника, идущего по следу, важно знать, что на уме у того, за кем он охотится. Животное обычно направляется от воды или к воде и, если его испугают, часто описывает круг, оставаясь в пределах своей территории.

Сосны Диггера встречались в некоторых шахтерских районах Калифорнии, а Ньютон писал, что нашел работу в какой-то отдаленной местности. Сейчас я пожалел, что не спросил, чем занимался Ньютон.

Убрав фотографии, я откинулся на спинку стула и стал глядеть в окно. На залитой солнцем улице стали появляться люди. Кто-то спешил по делам, кто-то подметал тротуар.

Дверь открылась, и вошла Молли Флетчер в сером, немного поношенном дорожном костюме. Он шел ей гораздо больше, чем одежда, в которой я увидел ее вчера.

— Присаживайтесь, — пригласил я. — Можно угостить вас завтраком?

Она надула губки.

— Вы меня разбудили. Я решила, что опять ложиться бесполезно, и пришла.

— Вас легко разбудить. Но вы даже не дали себе труда подойти к двери.

— Я мало спала, — призналась она.

— Беспокоитесь? Не стоит. Если вам нужна работа, то она уже есть. Герман Шафер обещал вас взять, а он хороший человек.

Подошел Шафер.

— Мэм? Предлагаю сделку получше. Если у вас есть семьдесят пять долларов, я готов продать вам треть ресторана. Конечно, это нелегко, но вы будете работать на себя, а главное — это обеспечит вам достойное положение в обществе.

— Соглашайтесь, — посоветовал я. — Здешний ресторан — не золотое дно, но пока отсюда отправляют скот, вы заработаете на кусок хлеба с маслом.

Дверь открылась, и вошел владелец ранчо с женой. По всей видимости, они провели ночь в городе. Торговец не появился.

Когда Шафер вернулся на кухню, я рассказал Молли о нем.

— Если будете здесь работать, вас никто не потревожит. Старые ковбойские повара вроде Германа — крепкие ребята. Держать в узде шайку диких пастухов не так просто. Он защитит вас как отец.

— Не знаю… Я… Возможно, мне придется уехать. Не смогу остаться.

Неужели Герман прав, и она от чего-то бежит?

— Вам нечего бояться рядом с Германом.

— Вы не понимаете! Вы просто не понимаете!

— Расскажите, — предложил я, но она покачала головой, явно не желая ничего рассказывать. — Герман воевал с индейцами, грабителями… Никто в здравом уме не пойдет против него.

Мне не приходилось встречаться с Шафером прежде, но я хорошо представлял этот тип людей и вспомнил, что о Германе говорили. Или почти вспомнил. Потому и не сомневался, что мои слова правда.

— А как же вы? — Ее глаза умоляли. — Вы останетесь в городе?

— Мне необходимо по крайней мере один раз съездить в Сент-Луис, — сказал я как бы между прочим.

— Не уезжайте! Пожалуйста, не уезжайте!

— Мисс Флетчер, я…

— Зовите меня Молли. Вы мой друг, не так ли?

— Конечно, как и Герман.

Сменив тему разговора, я спросил:

— Почему вы не хотите, чтобы я ехал в Сент-Луис?

— Я буду чувствовать себя спокойнее, если вы будете рядом, только и всего. И ничего больше.

Она определенно подумала, что со мной может что-то случиться. Но что? Я не отрываясь смотрел в окно и задавал себе кучу вопросов. Кто она? Зачем приехала? Почему Джефферсон Хенри выбрал для встречи со мной это Богом забытое место?

— Мне обязательно нужно поехать, — настаивал я. — Меня наняли найти девушку. Она, должно быть, вашего возраста.

Наблюдая за ее лицом, я ожидал какой-нибудь реакции, но ее не последовало. Пока я говорил, она неотрывно глядела в чашку. Если и мелькнуло там что-то, мне этого заметить не удалось.

Нам принесли завтрак, и мы ели, болтая о малозначащих вещах — о жизни в городке, о том, как обращаться с ковбоями, которые в большинстве своем молодые парни с доброй душой, но чуть диковатые, благодаря тому, что долгое время проводили вдали от дома.

И пока мы говорили, я думал о той, другой девушке, которую мне предстояло найти и которую я уже искал. Она где-то в глуши, вероятно, одинока, возможно, в беде. Ее ожидало целое состояние, состояние и хороший дом.

Наверное. Чем больше я думал о Джефферсоне Хенри, тем больше сомневался. На самом деле он не так уж и стар, во всяком случае, не такой глубокий старик, чтобы беспокоиться о наследнике.

Вошел Герман, и в этот момент мне в голову пришла идея.

— Ваше заведение называется «Кухня Мэгги». А где же хозяйка?

— В городе. Она живет вон там. — Он мотнул головой. — Мэгги сюда даже не заглядывает. Часть ресторана она продала мне, и, если мы договоримся, у нас будет по одной трети Она не станет возражать. Решать деловые вопросы Мэгги предоставила мне. Она не очень-то общительная, в основном сидит дома, — добавил Герман, — много читает.

Напряжение, казалось, покинуло Молли. Понемногу она оттаяла и задала мне о городе столько вопросов, что я не мог на все ответить, поскольку знал о здешних делах слишком мало. Хотя я старался направить наш разговор так, чтобы девушка говорила о себе, мне так и не удалось выудить из нее что-то важное. Она сообщила лишь, что немного играет на банджо.

Молли тоже пыталась разузнать обо мне побольше и преуспела. Я ушел от разговора о своей матери, Эм Тэлон, урожденной Сэкетт, но рассказал немного о Барнабасе, моем высокообразованном брате. Она узнала, что я пас коров, охранял дилижансы и некоторое время работал помощником шерифа. Я поведал ей о лошадях, на которых ездил, о диком волке, по своей воле сопровождавшем моего двоюродного брата, куда бы тот ни направился.

И все-таки она ухитрилась остаться для меня тайной, даже не намекнула, откуда и зачем приехала сюда, в этот жалкий городишко, открывающий путь в никуда.

То, что она так упорно и ловко соблюдала свое инкогнито, меня беспокоило. Действительно ли обстоятельства вынудили ее бежать? Или есть иная причина? Может, она как то связана с приездом Джефферсона Хенри?

Допустим, в отчете бюро Пинкертона есть еще скрытые сведения, которые не удалось выявить с первого взгляда. Обнаружили ли сыщики больше, чем сами поняли? Не исключено, что их отстранили от работы прежде, чем они успели раскопать слишком много. А что, если выбор Джефферсона Хенри пал на меня из-за моей, как он считал, сомнительной репутации?

Я никогда не жил по ту сторону закона, но знал Тропу Беглецов, и меня принимали в их прибежищах, допускай туда, куда не сунется ни один представитель закона. Информаторы Хенри могли доложить, что я подозрительная личность, которую можно использовать в своих целях. Или даже подставить под удар.

В глубинах подсознания шевелилась какая-то очень важная беспокойная мысль, которую я никак не мог уловить. В первый раз за это утро я вспомнил тихие шаги в коридоре отеля и человека, пытавшегося открыть дверь. Незнакомец, который просто ошибся номером? Ну уж нет! Слишком он был осторожен. Хотел ограбить меня или убить? А если убить, то почему?

— Я остаюсь, — неожиданно заявила Молли. — Ничего, если я на те деньги, что вы мне дали, куплю часть ресторана?

— Полностью одобряю. По-моему, вы приняли чрезвычайно мудрое решение, — улыбнулся я. — Вложив деньги в столь выгодное предприятие, вы получаете больше шансов расплатиться со мной.

— Не верю, что именно поэтому вы назвали мое решение мудрым. — Она вдруг настороженно взглянула на меня. — По правде говоря, я не имела представления, куда мне отсюда податься. Я была напугана и боюсь до сих пор.

— Когда начинаешь убегать, Молли, то остановиться очень трудно. В холмах есть старые убежища, где живут бандиты, о которых никто уже не помнит и которые никому не нужны. Но давным-давно они совершили преступление, возможно, где-то далеко отсюда, и вот все еще в бегах. Таково их состояние души.

Дверь открылась, и на короткое время свет с улицы заслонил темный силуэт. Вошел крупный мужчина, тяжелее и шире меня, с крупными чертами продолговатого лица и серыми холодными глазами. Он смерил меня взглядом, затем его глаза остановились на Молли.

Я догадался, что это Джон Топп.

Он уселся на другом конце зала и заказал завтрак. Я старался не смотреть на него, но думал о нем.

Пришел ли он только позавтракать? Или явился узнать, чем я занимаюсь? Его внимание полностью сосредоточилось на Молли Флетчер, и у меня на затылке зашевелились волосы. Джон был опасным человеком.

Молли побледнела и выпрямилась.

— Не стоит беспокоиться, — мягко сказал я. — Он работает на Джефферсона Хенри.

Она не ответила, и я спросил:

— Вы его знаете?

— Нет. Только… лучше я пойду в свою комнату. Мне надо распаковать вещи. — Она снова посмотрела на меня. — Я вас увижу? То есть вы остаетесь?

— На несколько дней. Мы увидимся.

Она ушла, а Джон Топп не обернулся и, казалось, даже не заметил ее ухода. Теперь он потягивал кофе и смотрел в окно, и тем не менее я не сомневался, что от него ничего не ускользнуло.

Не он ли пытался прошлой ночью открыть дверь? Нет, под его весом пол скрипел бы сильнее. Приходил кто-то другой. И Джон Топп не вор. В нем было нечто первозданное. Он казался таким же простым и прямодушным, как валун, катящийся с горы.

С трудом оторвавшись от своих мыслей, я подумал о поездке в Сент-Луис. Дорога туда и обратно на поезде займет несколько дней, тех дней, когда мне хотелось бы находиться здесь. Конечно, в Сент-Луисе наверняка можно найти какую-то важную информацию, но я чувствовал, что основные события ждут меня в этом городке или поблизости от него.

Именно в тот момент я вспомнил Портиса. Сент-Луис его город. Уж если его нет в Сент-Луисе, то можно биться об заклад, что он либо в Начесе, либо в Новом Орлеане.

Портис продавал информацию. Насколько я знал, он не был замешан ни в каких криминальных делах, однако в выборе клиентов не отличался щепетильностью и поставлял сведения как преступникам, так и служителям закона, а также всем другим, кто чем-то интересовался.

Чего Портис не знал, он мог разузнать, и он мой друг.

Мы встретились в Эль-Пасо, где в одном темном переулке я снял с него трех бандитов. Высокий, худой, сутулый, он сменил много профессий — работал актером, учителем, клерком в «Уэллс Фарго», а иногда и журналистом. В разговорах мы обнаружили, что между нами много общего. Мне нравился этот человек, как, по-моему, и я ему.

Выйдя из ресторана, я пересек улицу, направляясь к станции, и посмотрел в сторону запасных путей. Персональный вагон испарился.

Возвратившись в отель, я написал короткую записку Портису.

«Мне нужна любая информация, касающаяся покойных Харольда и Аделаиды Магоффинов. Вероятно, служащих отеля. Оставили невостребованный багаж. Пьер Ван Шендель, кладовщик, знает или знал о багаже. Если возможно, перешли его мне в том виде, как есть. П. В. Ш. разрешил за двадцать долларов взять оттуда бумаги. Сделай, что можешь. Сведения требуются немедленно».

В течение следующих двух дней я думал, рассеянно чертя карандашом на бумаге, перечитывал письма и изучал фотографии. Затем со станции принесли телеграмму: «Не суйся».

Мой ответ выглядел столь же кратким: «Невозможно. Необходимо чрезвычайно».

Портис очень хитер. Если сказал «не суйся», у него на то есть веские причины. Его совет — не прихоть. Тем не менее я не собирался прекращать поиски. И все же совет показался мне загадочным. Почему вдруг поиски пропавшей девушки стали такими опасными, что Портис советует мне не соваться?

Вернувшись в свой номер, я подставил стул под дверную ручку, вытянулся на кровати, положив руки под голову, и стал обдумывать ситуацию.

Найти ребенка, пропавшего двенадцать лет назад, казалось несложным делом. Задача требовала терпения, старания и некоторого воображения. Но это на первый взгляд. Стоило начать ее раскручивать, как внешняя простота тут же улетучивалась и возникала масса вопросов, не имевших ответов.

Почему родители ребенка не хотели, чтобы их нашли? Они поддерживали связь, насколько мне пока удалось установить, лишь с двумя такими же странными людьми, теперь покойными. И те, и другие были довольно молодыми, и это меня насторожило. Как они умерли? Почему оба покончили счеты с жизнью в течение относительно короткого отрезка времени? Один, конечно, может умереть от чего угодно. Но двое? Хотя такое тоже случается. Я, наверное, слишком подозрителен.

Вероятно, у меня разыгралось воображение. Золота при мне достаточно, чтобы кто-нибудь соблазнился и решился на грабеж, а Молли вполне искренне объяснила свою реакцию на фотографию. Портис, возможно, старается увильнуть от работы, на которую у него нет времени.

Все сходилось, но я в такой расклад не верил. Что-то тут не так, совсем не так. Я чувствовал, что лезу не в свое дело и за это могу поплатиться.

Во что же я вмешиваюсь? Я не детектив. У меня нет опыта расследования. Как страж закона, ни с чем подобным не сталкивался. Я всего лишь безработный ковбой, который где только мог зарабатывал себе на жизнь. Прошло несколько дней, я истратил немного денег, выданных мне на расходы, но так ничего и не обнаружил. Скорее всего мне самому придется ехать в Сент-Луис. Но Портис в этом городе — как рыба в воде. Он вхож даже в самые темные и самые тайные уголки уголовного подполья. А что смогу разыскать я, действуя самостоятельно?

Раздражение и беспокойство овладевали мной, и мне казалось, что я открыл причину. За мной следили. Зачем? Посмотреть, делаю ли я свою работу? Или, может, я кому-то мешал? Или кто-то очень интересовался тем, что я обнаружил? Возможно, чтобы потом занять мое место и взять дело в свои руки, убрав меня?

Я пожалел, что не сижу у себя дома за чашкой кофе и не обсуждаю все мои проблемы с Ма. Моя мать, старая Эм Тэлон, которая до замужества носила имя Эмили Сэкетт, — одна из самых проницательных женщин, которых я когда-либо встречал. Она умела разглядеть суть вопроса. Но Ма находилась сейчас за много миль отсюда на нашем ранчо в Колорадо, и мне придется распутывать клубок самому.

Допустим, я оседлаю коня и уеду в город. За мной будут следить там? Вот и узнаю, кто мной интересуется и зачем.

С другой стороны, я хотел быть здесь и получить багаж Магоффинов, если он вдруг прибудет. За двенадцать лет его могли украсть, продать, потерять или отдать.

В одном я не сомневался: если багаж все еще на месте, Портис его найдет. «Положись на Портиса, — утешил я себя, — и пусть все идет своим чередом».

Глава 4

Стоял ясный, солнечный день. Городок лежал на голой равнине — ни деревца, ни кустика высотой выше колена. Вдалеке на горизонте синели холмы, и, оглянувшись, я понял, что за мной не следят. На столь безнадежной, обнажен ной земле для этого нет никакой возможности.

В нескольких милях от города я обнаружил впадину, на дне которой скопилось немного воды и росла свежая зеленая трава. Пустив коня пастись, я устроился на склоне, чтобы подремать на теплом солнышке. Лежа на земле, я сразу же засек бы любого приближающегося всадника.

За все мои труды я не получил ничего, кроме короткого отдыха и солнечного света. Мой конь, однако, досыта наелся сочной травы, вкус которой он, кажется, одобрил. Никто не попытался следовать за мной, никто, похоже, даже не подозревал, что я уехал из города.

Джона Топпа оставили наблюдать за мной? Если так, то один ли он?

Пока я загорал, а тишину прерий нарушал лишь хруст моего коня, с удовольствием жующего траву, мой ум не бездействовал. Пожалуй, лучше места для того, чтобы пораскинуть мозгами, не найдешь, и я медленно, шаг за шагом старался добраться до какого-нибудь умозаключения, однако в конце раздумий я был в своих догадках не дальше, чем вначале.

Прибытие поезда — единственное развлечение для всех обитателей города, встретить его на станции собирается чуть ли не половина населения. Я тоже стоял на перроне, когда, пыхтя и стуча колесами, паровоз притащил состав и остановился. Беззаботно прогуливаясь, я заглянул в багажный вагон, там для меня ничего не оказалось.

Возле станции стояло несколько упряжек. В одной приехал владелец ранчо, встречающий дочь. Когда она вышла из вагона, все, кто был на перроне, подошли на пару шагов поближе.

Она стоила их внимания и сознавала это. Прежде чем ступить на платформу, девушка немного помедлила, так, чтобы женщины смогли разглядеть, что на ней надето. Она чуть-чуть приподняла юбку, чтобы не упасть со ступенек, и ее изящный жест позволил собравшимся парням взглянуть на то, что обычно именуют стройной ножкой.

Быстро определив незнакомца подходящего возраста, она с интересом глянула на меня, но мои мысли были в тот момент заняты совсем другим. Правда, ее взгляд я все же заметил.

Джон Топп тоже явился на вокзал и сидел на лавке у стены станционного здания. Его лицо не выражало никакого любопытства к происходящему. Обратив внимание на его габариты и тяжелые кулаки, я сделал в уме «зарубку» быть осторожным. Мистер Топп — не подарочек, его голыми руками не возьмешь. Он казался сильным, как бык, и таким же решительным. Но моего существования он будто не замечал, и я надеялся, что все так и останется.

Когда поезд ушел, зеваки разбрелись по магазинам и салунам. Салун, который выбрал я, оказался убогим местом, где прислуживал толстый бармен с опухшими, полуприкрыты ми веками и маленькими поросячьими глазками. Он принес мне пиво, потом удалился в противоположный конец бара, поднял свою тушу на высокую табуретку у стойки и погрузил лицо в огромный сандвич.

За соседним столиком возле затянутого паутиной и засиженного мухами окна сидели трое, один из них — мексиканский вакеро. Они пили пиво и лениво перебрасывались ничего не значащими репликами. Здесь было прохладнее, чем на улице, где их лошади отгоняли хвостами мух.

— Никуда, — сказал один из троих. — Никуда они не ездили. Только стояли. В их вагоне, должно быть, жарко. А ветер? Там всегда дует ветер. Они стоят там день за днем и не двигаются, только иногда сидят в тени водонапорной башни. Я вам говорю, они сумасшедшие! Сумасшедшие!

— Ха! Ты называешь их сумасшедшими? Кто спит в грязном сарае? Кто гоняется за скотиной? Он? Он живет в вагоне, как во дворце. Ест все самое лучшее! Пьет, что захочет! И ты называешь его сумасшедшим?

— Если бы я был богат, как он, я бы не стоял там, где жара и ветер. Я бы жил в городе! А они просто стоят там день за днем и ничего не делают.

— Я думаю, они ждут, — спокойно возразил до того молчавший мужчина. — Кого-нибудь или чего-нибудь ждут. По-моему, когда кто-то приедет, они уедут.

— Они не уехали, они приехали сюда, — настаивал первый. — Сюда! Считаешь, это не сумасшествие? Что здесь есть? — Он обвел вокруг широким жестом. — Ничего нет, и все-таки они стоят и ждут.

— Вагона нет, — заметил спокойный мужчина, — а большой человек все еще здесь.

— Что он делает?

— Сидит. Гуляет по улице, возвращается и опять сидит. Он ничего не делает.

Они замолчали, а я отпил глоток пива. Вакеро взглянул в мою сторону и заметил, что я смотрю на них. Я поднял стакан:

— Удачи!

Он опустил глаза в свой пустой стакан и пожал плечами.

Окликнув бармена, я распорядился:

— Пива джентльменам. — И обращаясь к ним, добавил: — Мне повезло. Вернули старый долг. Заплатили шестьдесят долларов. Двухмесячная зарплата!

Бармен неохотно оторвался от сандвича и принес пива. Я взял свой стакан и пересел к ним.

— Буду спать три дня. Буду есть и смотреть, как приходит и уходит поезд. Потом поищу работу. Или поеду дальше.

— Иногда хорошо побездельничать, но здесь вы не найдете работу. Скота нет. Только пара стад да овцы, — с отвращением обрисовал ситуацию один из них.

— Где овцы, там деньги, — прокомментировал спокойный. — Зарежешь телку — ее больше нет. Острижешь овцу — она бегает. Не говори так об овцах.

— У того, в вагоне, у него овцы или коровы?

Вакеро пожал плечами.

— Думал, у него паровозы, но теперь сомневаюсь. Он не покупал скот, а с холма, где я пасу лошадей, его хорошо видно.

— Я слышал, к нему и гости не ходят.

— Ха! Вы так думаете? — Вакеро наклонился через столик. — А вот я лучше знаю. У него недавно были двое! Приходили оба ночью, но не вместе. Через четыре дня после первого приехал второй. Подъезжали в темноте, очень тихо. Когда каждый из них подходил к двери, на него падал свет.

— Пахнет жареным, — определил спокойный. — Почему только ночью? Разве человек в вагоне вор?

— А других не появлялось? — спросил я. — Только двое?

Вакеро покачал головой, потом нерешительно добавил:

— Была еще одна ночь, когда я что-то слышал. Моя собака вела себя беспокойно, словно что-то ее тревожило. Я решил, что волки, но ни одного не увидел. Ничего не увидел. Но собака… собака беспокоилась. Я вернулся, чтобы лечь. Все было тихо. Потом услышал. Бежал человек.

— Верхом?

— Нет. Бежал. Бежал очень быстро, был очень испуган.

— Бежал? Куда он мог бежать, Пабло? Некуда. Все открыто.

— Это бежал человек, — упрямился Пабло. — Не лошадь. Не овца и не корова. Бежал человек, тяжело бежал.

— Куда он направлялся? — спросил я.

Спокойный пожал плечами.

— Вот вопрос! Человек может бежать целый день и целую ночь и никуда не прибежать. Ба! Да ты спал!

— Крик я слышал не во сне, — отрезал Пабло.

Мы все уставились на него.

А он уставился на нас.

— Это случилось позже. Раздался крик. Один крик. Я слышал.

— Животное, — не поверил один. — Может, горный лев.

— Еще пива? — предложил я. — Деньги скоро кончатся, но пока есть — пейте!

Мы пили очень много и стали друзьями. Но они больше не говорили о вагоне и бегущем человеке. Пошли разговоры о скоте, лошадях, лассо и шпорах. Двое из нас пасли коров на пастбищах, заросших кустами, и мы со смаком описывали наши трудности другим, которые в этом ничего не понимали.

Через некоторое время я поднялся и вышел. Позже на улице мне повстречался Пабло.

— Странная вещь, — сказал я. — Бегущий человек и крик.

Вакеро принялся сворачивать сигарету.

— Кричал мужчина, — уточнил он и осторожно провел языком по краю сигаретной бумаги. — Человеку было больно. Очень больно. — Пабло взглянул на меня. — Однажды во время революции я слышал такой крик. — Он прикурил. — Мне показалось, что кричал человек, который посещал вагоны.

— Вагоны?

— Там стояли два. Вагон большого человека и другой, грузовой, всегда запертый.

Сейчас мексиканец не просто разговаривал. Он рассказывал мне.

Очень тихо я произнес:

— Пабло, нам надо поговорить, мае и тебе, но не здесь.

— Я буду с лошадьми, наверное, еще неделю. Это к востоку и немного к северу. Примерно час езды.

— Приеду. — Я повернулся, затем остановился. — Пабло, будь осторожен.

— Да. — Кончик его сигареты засветился. — Я слышал, как кричал человек.

Сидя за кофе у Мэгги, я обдумывал услышанное. Если по степи бежал человек, могли еще остаться следы. Если кто-то что-то потерял там, то пройдет еще немало времени, пока найдут. В конце концов, по этой земле ездили нечасто.

«Джефферсон Хенри, — сказал я про себя, — я начинаю интересоваться тобой».

Глава 5

На рассвете я шел к «Кухне Мэгги». Небо на востоке уже наливалось желтизной, но на западе несколько ленивых звезд все еще упрямо не желали закатываться за горизонт. Мои каблуки громко стучали по тротуару, и звук шагов далеко разносился по улице в предутренней тишине.

На станции в окнах дежурного горел огонек. Кроме того, светились окна в отеле и ресторане.

Главная улица города с обеих сторон выходила в прерию. Она выглядела унылой и пустынной, серые, побитые ветром и непогодой каркасные дома постепенно обретали очертания на фоне светлеющего неба.

Но почему именно здесь? Из всех возможных мест?

Когда я вошел, Герман наливал кофе.

— Садитесь, — пригласил он. — Я выпью кофе вместе с вами.

— Знаете вакеро по имени Пабло? — Я принес свою чашку к столику.

— Знаю. Хороший парень. Прекрасно владеет лассо и безупречно держится в седле. Может даже тяжелую лошадь привести к финишу.

— Мы с ним немного поболтали. Он пасет табун на холмах.

— Работает на «Перевернутом У». Ребята называют это клеймо «Игрек наоборот». Небольшое ранчо, сейчас переживает тяжелые времена из-за засухи. У них скот разбросан по всей округе, везде, где можно найти воду и траву.

— Мне он понравился.

— Мне тоже. Но он тертый калач. Он ездил вместе с одной мексиканской командой — охотился и воевал с апачами по ту сторону границы. Он пристал к ним, когда ему было пятнадцать, и в течение следующих семи лет не расставался. В него стреляли, его резали, царапали, кусали и жевали, но он все-таки до сих пор в седле.

Герман вернулся на кухню. Я допил кофе и потянулся за кофейником, когда дверь открылась. Вошел тот самый железнодорожник, которого я видел в первый день в городе, и направился к моему столику. Он положил на него письмо и сказал:

— Наш общий друг просил передать это вам. Не доверяет почте.

— Спасибо.

— Меня зовут Риббл. Если чем-нибудь могу помочь, дайте мне знать.

Он отошел к другому столику и сел. Минуту я глядел на письмо. Портис. Его рука. Если Портис не доверяет даже почте…

Я вскрыл конверт. Выпала багажная квитанция. А мой взгляд упал на первую строчку письма.

«Убери эту квитанцию в карман. Никто не должен ее видеть. Магоффинов убили. Никаких следов, никаких подозреваемых. Все очень неожиданно, все очень тихо. Они приехали что-то продать. Мы не знаем что, кому и за сколько. Очевидно, что Магоффины не ожидали никаких осложнений. Им подсунули бутылку вина. Оно оказалось отравленным. После их смерти вещи тщательно обыскали. Совершенно случайно я нашел Пьера и проверил, встречал ли их кто-нибудь по прибытии, тогда и услышал о невостребованном багаже. Невостребованном, по-моему, нарочно. Пьер разрешил пинкертонам осмотреть один чемодан. И не сказал о втором. Он надеялся на будущее, был уверен, что попал на какую-то золотую жилу, которая должна принести ему большие деньги. А он жаден.

Я не осматривал чемодан, а отослал его Пенни Логан. Она владелица небольшого отеля.

Поезжай туда. Сними на ночь комнату. Она сделает все остальное. Ради Бога, будь осторожен! Кем бы ни были те люди, они не шутят».

Подпись отсутствовала. Сам этот факт определял меру его страха. Очевидно, Портис не хотел, чтобы ниточка потянулась к нему. Хотя, на мой взгляд, трогать его не имело смысла. Меня наняли, чтобы найтидевушку. Она должна стать наследницей всего, чем владел Джефферсон Хенри. Но почему убили Магоффинов и кто? Что за гости приезжали в персональный вагон посреди ночи? Кого преследовали в прерии?

В углу комнаты стояла пузатая печка. Я подошел к ней, чиркнул спичкой и сжег письмо с конвертом.

Вдруг мне захотелось отказаться от дела. В конце концов, я не детектив, а бродячий ковбой, берущийся за любую работу. Однако вся штука заключалась в том, что я уже не мог вернуть полученные деньги. И я не был уверен, что меня не убьют, если я даже прекращу расследование. Может, я уже знал слишком много или мои враги думали, что знаю слишком много.

Единственный выход находился в конце тоннеля. Мне ничего не оставалось, как отыскать туда дорогу.

Больше того, теперь меня беспокоила судьба девушки, которую я взялся найти, Нэнси Хенри. Все, что случилось, случилось из-за нее, и она сама могла быть в опасности. Я не переставал задавать себе вопрос: с какой стати Джефферсон так старался найти ее? Возможно, хотел защитить? Взгляд в прошлое Хенри мог оказаться полезным, если бы у меня имелось в запасе лишнее время.

Стремясь показать невидимому соглядатаю, что продолжаю работать над порученным мне делом, я сел и написал несколько писем людям с темным прошлым и без него, которые могли знать Магоффинов, Уэйда Холлетта, Джона Топпа и даже Джефферсона Хенри.

Незадолго перед тем, как пришел поезд, я отнес письма на станцию и отправил их с почтовым вагоном. Некоторые из них затем дилижансом доставят в места, находящиеся вдалеке от железной дороги.

Я не испытывал особых надежд на успех, но люди, к которым обратился, были в курсе того, что происходило, потому что среди преступников секретов почти нет, а осведомленность часто помогала сохранить жизнь.

Если за мной следят, решил я, надо поступать так, чтобы не вызывать подозрений. Значит, первым делом следует просмотреть багаж, который держала для меня Пенни Логан, и отправить его обратно, также не вызывая подозрений.

Зайдя в магазин, я слонялся по нему, пока ко мне не подошел хозяин.

— Ищете что-нибудь особое?

Убедившись, что в магазине нет ничего подобного, я заявил, что мне необходим большой чемодан, и руками показал, какого размера.

— Похоже, мне придется съездить в Сент-Луис, — объяснил я достаточно громко, чтобы меня услышали остальные покупатели, — а в чемодан я сложу вещи, чтобы оставить их на хранение, пока буду отсутствовать.

— Сожалею, мистер. У меня нет такого большого, — признался хозяин.

— Говорят, здесь есть еще большой магазин Ларкина. Может, там найду что-нибудь подходящее? — спросил я.

— Ларкин? Это не в городе — двадцать миль к западу. Да, у них очень большие запасы товаров. Думаю, там подберете то, что ищете.

— Заодно прокачусь на поезде, — улыбнулся я. — Вы катались?

— Нет, — насупился хозяин, — и не хочу. Они мчатся как полоумные. Один железнодорожник сообщил, что паровоз идет со скоростью сорок миль в час! Он, конечно, соврал, но даже и потише слишком быстро для меня.

— Что вы говорите! А мне нравится. Вот и прокачусь к Ларкину.

— Извините, что ничем не могу помочь вам. У Ларкина больше места, чем у меня, он может себе позволить хранить такие громоздкие вещи.

Когда я возвращался в ресторан, все было тихо, только в «3олотой шпоре» играло пианино. У Мэгги, за столиком возле окна, я увидел Джона Топпа. Более чем вероятно, он наблюдал за каждым моим шагом, чего я и добивался.

Подошла Молли Флетчер и взяла у меня заказ.

— Собираюсь прокатиться на поезде, — похвастался я. — Еду к Ларкину кое-что купить, новый чемодан, например, и еще кое-что. Вы когда-нибудь путешествовали поездом?

— Да.

— Я поеду туда и обратно. Вернусь к ужину. Что-то не верится. Слишком быстро!

По правде сказать, мне часто приходилось ездить на поездах и первым, и вторым, и третьим классом, но они не могли этого знать. Завладев вниманием публики, я опять начал подробно объяснять, почему мне необходим большой чемодан.

— В Сент-Луисе надо выглядеть прилично, — продолжал я развивать тему, — с мешком туда не попрешь, и одеться стоит получше.

Молли работала быстро и ловко. В своем полосатом льняном платье и белоснежном переднике выглядела она просто здорово.

— Как вы себя чувствуете в роли совладелицы ресторана? — спросил я.

Джон Топп ел, но при моем вопросе его рука замерла на полпути ко рту.

— Мне нравится. Кажется, я нашла свое место, а мистер Шафер относится ко мне почти как отец.

— Если кто-нибудь вздумает вас беспокоить, пожалуйтесь ему. Старик умеет обращаться с ружьем.

Молли подала мне ужин и ушла на кухню. Кроме меня и Топпа, в зале сидели еще двое: худой пожилой мужчина, который, как я видел, сошел с поезда, и китаец. Не простой Джон — китаец из прачечной, а элегантно одетый, симпатичный человек лет пятидесяти, в костюме, который сшили не иначе как в Лондоне. Мой брат учился там и одевался у лучших портных, так что на сей счет я не мог ошибиться. Кстати, брат и сейчас живет в Англии.

Китайский джентльмен ел медленно и, казалось, ничего не замечал вокруг. Долговязый, быстро набив желудок, резко встал, оставил на столике монету и направился к двери. Он слегка прихрамывал на правую ногу.

Я застыл от изумления. Все мои чувства резко обострились. Эта хромота, опущенные вниз усы, слегка волнистые густые волосы… Ба, да это Лысая Башка!

Мой взгляд метнулся к Топпу. Обе его руки лежали на краю стола, словно он собирался встать, но что-то его остановило. Затем он медленно расслабился, откинулся на спинку стула и вдруг посмотрел на меня.

Топп его тоже знал. Том Бегготт из Арканзаса. Профессиональный убийца.

Если он приехал, значит, на то есть серьезная причина. Кого-то ждет пуля.

Кого?

Глава 6

Путешествие на поезде давало мне время подумать. Ранним утром я сел в последний вагон, нашел свободное место и устроился поудобнее, чтобы проанализировать ситуацию.

Увидев Бегготта, Джон Топп удивился так же, как и я. Значит, в игре участвовало не две стороны, а больше. Каким-то образом в дело оказалась вовлечена третья. Тут я вспомнил, как кто-то ночью пытался открыть дверь ко мне в номер.

Бегготт? Вряд ли. Во всяком случае, с поезда он сошел на моих глазах.

На Западе люди почти не имели секретов. Можно было ничего не знать о жизни человека до того, как он приехал сюда, но тут он сразу оказывался на виду, и все, что делал, тотчас становилось достоянием всех соседей, как ближних, так и дальних. По крайней мере, по слухам. Слишком мало народу населяло эти огромные пространства.

Бегготт прибыл на Запад по дороге Санта-Фе шестнадцатилетним юнцом. Великие дни трапперов миновали, когда на Восточном побережье и в Европе мода на шляпы из бобрового меха сменилась на шелковые. Один сезон Бегготт пытался стать траппером, едва выжил в битве с команчами и присоединился к банде охотников за скальпами в Чихуахуа.

Он служил у Чивингтона во время резни на Сэнд-Крик и у Кровавого Билла Андерсона в Канзасе. Ходили слухи, что убил нескольких аболиционистов в Канзасе и Миссури. Тогда-то и обнаружил, что убивать можно за плату, и достаточно высокую плату, если умеешь держать язык за зубами. Он был одним из немногих беспризорных мальчишек, который, став взрослым, не научился отличать хорошее от плохого. Убить человека для него значило не больше, чем зарезать кролика.

Он так и не осознал, что времена меняются, что должен стать осторожным и пугливым, как койот, чтобы его не видели и не замечали. Том открыто появлялся в каком-либо месте, потом там находили трупы, и он исчезал. Связывали эти события редко. Людей, перебиравшихся с места на место, были сотни, и киллер среди них не выделялся. Его нельзя назвать напыщенным дураком, который кичился бы именем злодея, и все же ходили слухи — если вы хотите видеть кого-нибудь мертвым, обратитесь к Бегготту. Он тот человек, который вам нужен.

Мы — ездившие по Тропе Беглецов — слышали все эти истории и знали по описанию или лично таких профессионалов, как Бегготт, хотя прятавшие свое прошлое старались держать рот на замке. Запад уважал тех, кто умел делать свою работу и стоять насмерть, когда приходила беда. Но на широких открытых равнинах не было места, чтобы спрятаться от посторонних глаз. О причудах любого переселенца говорили во всех уголках этой земли: в салунах и хижинах, на ранчо и в бараках, за картонными стенами отелей и у костров на перегонах скота. Бегготт был известен как Лысая Башка или Арканзасец. Он приезжал, и кто-нибудь умирал. Обычно он находился уже далеко, прежде чем кому-нибудь в голову приходила идея связать его имя с убийством.

Случалось, какой-нибудь шериф, заметив его, предлагал ему немедленно убраться. Он всегда подчинялся, ничего не доказывал и не рисковал жизнью в результате дурацкого вызова, брошенного властям.

Меня мучил вопрос: на кого он охотился сейчас? Это, конечно, мог быть я. Но, с моей точки зрения, пока я не обнаружил Нэнси Хенри, от моей смерти не выигрывал никто.

И главная загадка всплывала опять. Почему Джефферсон Хенри выбрал именно меня? Знал ли я что-то особенное? Или кто-то думал, что я знаю? За что же мне заплатили? Чтобы я рассказал, а не искал?

До ломоты в висках я старался вспомнить какую-нибудь девушку из своего прошлого, которая напоминала бы Нэнси, и перебирал в памяти всех знакомых, кого встречал на Тропе. Неужели пинкертоны обнаружили какой-то конкретный факт? Я не мог вспомнить никого.

Когда поезд остановился, я вышел из вагона и сразу увидел магазин по другую сторону улицы, тянувшейся параллельно рельсам.

Городок имел какое-то официальное название, но никто его не помнил и не хотел помнить. Магазин Ларкина стал причиной его возникновения. С тех пор это место так и именовали.

Подойдя к магазину, я обернулся посмотреть, кто еще сошел с поезда. По дороге ковыляла толстая женщина, державшая за руку ребенка, и человек, похожий на коммивояжера.

Как только я переступил порог магазина, передо мной возник маленький человечек с зеленым козырьком на лбу, полностью закрывавшим его глаза.

— Что вам? — спросил он.

— Хочу посмотреть чемоданы. Мне нужен большой. Собираюсь поехать в Сент-Луис и накупить там модных тряпок.

— Вон там, — указал он. — Выбирайте, потом заплатите мне.

Когда я направился в ту сторону, он добавил:

— Ничего хорошего нет. Рекомендую купить дорожную сумку.

Он оказался прав. В углу, сложенные в усеченную пирамиду, стояли чемоданы — большие и маленькие. Я не поручился бы, что любой из них пережил бы хороший дождичек. Тем не менее я тщательно осмотрел их, обратив внимание на размеры и цены.

— Вернусь до отхода поезда, — пообещал я.

Зайдя в салун по соседству, я сел в углу, выпил пива и огляделся. Никто не обращал на меня внимания, поэтому, допив пиво, я отправился по улице, заглядывая в витрины магазинов, чтобы проверить, не следят ли за мной.

Увидев отель Пенни Логан, я прошел мимо него, затем, как бы вспомнив что-то, вернулся и вошел.

О Пенни знали все. Она приехала на Запад, чтобы преподавать в школе, затем вышла замуж за хорошего человека, владельца ранчо, в два раза старше ее. Их семейная жизнь сложилась счастливо. Логан первым в округе завел скот и клеймил его «№ 1». «Почему бы и нет? — говаривал он. — Разве я не был самый первый?» Но при перегоне стада через разбухшую от дождей речушку скотовладелец упал с лошади, и Пенни Логан осталась вдовой. Она продала ранчо, скот и купила маленький отель да лавку рядом с Ларкином, где торговала всякой мелочью для женщин: ленточками, булавками, нитками, пуговицами, карандашами и другими вещицами, до которых у Ларкина не доходили руки и которым не хватало места на складе. У нее также стояли три столика, накрытых скатертью в красную клетку, за которыми подавали кофе и пончики.

Она бесплатно занималась перепиской до востребования, а на ее информацию о последних ценах на говядину, баранину или шерсть в Чикаго или Канзас-Сити можно было положиться.

Крошечное кафе пустовало. Выбрав столик в углу, не видимый с улицы, я сел и положил шляпу рядом с собой на пол. Пенни вышла из гостиной в глубине дома и узнала меня, как и я узнал ее по описаниям и слухам.

— Добрый день, мэм. Чашечку кофе и четыре пончика, лучших на всем Западе.

В уголках ее глаз на мгновение появились веселые лучики, но сами глаза остались серьезными.

— Кофе сейчас принесу. Пончики оцените сами. — Она вышла и вернулась с кофе и тарелкой ароматных шариков. — Они, наверное, и есть лучшие, потому что в радиусе пятисот миль их никто не делает.

— Посидите со мной?

— Не возражаю. Вы ведь Майло Тэлон?

— Да.

— Надолго к нам?

— Уеду вечерним поездом. Хочу купить чемодан. У нас в городе нет достаточно большого.

— Принесите его, пожалуйста, и покажите мне. Стоит посмотреть на то, что покупают мужчины.

— Вкусные пончики. — Я взял второй. — Вы такой человек, миссис Логан, что к вам наверняка стекаются все новости с округи. Вы знаете все…

— От кофе люди мягчают, но о чем в нашем захолустье говорить, кроме коров, овец, лошадей и погоды?

— Вам бы понравился мой брат Барнабас. Его назвали в честь нашего предка со стороны Сэкеттов. Вот уж кто умеет доставить удовольствие беседой. Он учился в Англии, знает классические языки, право. Жаль, что его сейчас нет в Америке, и жаль, что не могу посоветоваться с мамой. — Я проглотил пончик, отпил немного кофе и продолжил: — Понимаете, я взялся за трудную работу, и они могли бы кое-чем мне помочь, потому что намного умнее меня. — Она промолчала, но, очевидно, подумала, не фокус быть умнее такого дуралея, как я. Немного помолчав, двинулся дальше. — Один человек нанял меня найти свою внучку. Нэнси Хенри. Иногда носит имя Альбро. Это девичья фамилия ее матери.

— Не знала, что вы детектив.

— Я не детектив, но мне приходилось выслеживать медведей, коров, диких лошадей, а иногда и бандитов.

— Мистер Тэлон, девушку не выслеживают, как заблудившуюся корову или медведя. Умения читать следы в таком деле недостаточно.

— Вы будете удивлены, мэм, но девушки оставляют такие же следы, как и животные. Главное — знать, чего они хотят, тогда найти их не составит труда.

— Есть такие, мистер Тэлон, которые не желают ничего, кроме того, чтобы их оставили в покое. Я одна из них. Искала мужа и нашла самого хорошего. Когда его потеряла, мне захотелось жить безбедно и чем-нибудь заняться, поэтому открыла это заведение. У меня есть кое-какие акции. Я не стремлюсь к чему-то необыкновенному, мистер Тэлон, довольствуюсь тем, что имею. Время от времени сюда заходят друзья, у меня есть хорошие книги и фортепьяно. Иногда я могу по-приятельски оказать услугу. Что еще надо человеку?

— По-моему, большинство одержимы стяжательством. Люди часто рвутся к цели, которая сама по себе может оказаться пшиком. — Я взял еще один пончик. — Девушка, которую разыскиваю, скорее всего не знает, кто она. Или знает и оттого напугана.

— Напугана?

— Есть вероятность, что кое-кто здорово наживется, если она не отыщется. А некоторые просто на это надеются.

— И все же вы ее ищете?

— Обещал найти.

Мы поговорили еще с полчаса, потом я вернулся к Ларкину и купил чемодан. В гостиной у Пенни я заметил небольшой чемоданчик, стоящий возле дивана. Моя покупка вполне подходила для того, что я собирался сделать.

Рассчитываясь с продавцом, я мечтательно произнес:

— Ну, ребята, и повезло же вам! Какие потрясающие пончики печет миссис Логан.

— Это точно. К тому же она приятная женщина. А как смотрится на лошади!

Взглянув на часы, я заметил:

— У меня еще час до поезда. Пойду-ка схожу за добавкой.

— Я бы и сам прогулялся, да вот беда — не на кого оставить магазин. — Продавец развел руками. — Старик уехал в Денвер. Теперь все на мне.

Взяв чемодан, я вышел на улицу. Кажется, за мной никто не следил, но я все же чувствовал себя неспокойно. Тем не менее считал, что обеспечил себе неплохое прикрытие. По крайней мере, надеялся на это.

Пенни Логан вышла ко мне из гостиной. Заглянув туда, я увидел, что чемодана нет, но, усевшись, заметил, что он стоит в конце прилавка, где были выставлены нитки, иголки и прочая дребедень. «Да, — подумал я, — Пенни не откажешь в сообразительности».

Мой чемодан стоял рядом.

— Трудно от вас уйти, миссис Логан. Вот вернулся выпить еще чашечку кофе, заодно и поболтать.

Она налила мне кофе и вернулась за прилавок. Я услышал, как щелкнули замки моего чемодана. А через минуту Пенни подошла к столику и села.

— Как же вы? — тихо спросила она, пристально глядя на меня. — Вам ведь угрожает опасность.

— В наших местах это неотъемлемая часть жизни. Я с ней вырос.

— Вы хорошо знаете Портиса?

— Его никто толком не знает. Мы оказывали друг другу услуги.

— Его что-то очень тревожит. По-моему, он искренне любит вас. — Пенни была действительно очень привлекательной женщиной и моложе, чем показалось на первый взгляд. Она улыбнулась. — Я нужна ему. Посылаю иногда кактусовые конфеты. Он их обожает. Кактусовые конфеты плюс орехи пекан — и Портис счастливый человек.

— Знаю. Периодически тоже отсылаю их ему бушелями. — Я помолчал. — Мне приходилось пасти коров в Техасе. В этом штате вдоль ручьев растет масса пеканов.

Осушив чашку, я поднялся. Улица совсем обезлюдела. Только у магазина Ларкина стояла повозка, да еще возле станции крытый фургон, запряженный четверкой прекрасных сильных мулов. Ни погонщика, ни кого бы то ни было еще рядом не маячило. Правой рукой я оттянул ремешок, удерживающий револьвер в кобуре.

— Пенни, — спросил я, — чей там фургон?

Она выглянула в окно.

— Не знаю. Он прибыл, наверное, не больше минуты назад. — Пенни нахмурилась. — Никогда прежде его не встречала.

Мне предстояло пройти прямо перед фургоном, и, если бы он в этот момент двинулся, я оказался бы между ним и зданием станции, полностью отрезанный от посторонних взглядов.

— Знаете, Пенни, я становлюсь пугливым, как старая дева на холостяцком пикнике. Опасность мне чудится за каждым углом. Сколько стоит поезд?

— Не больше, чем требуется для обработки почтового вагона.

Мы услышали предупреждающий свист паровоза. И тут я заметил, как натянулись вожжи фургона, будто кто-то подобрал их, хотя погонщик по-прежнему отсутствовал на козлах.

Обычный путь к платформе лежал от угла магазина Ларкина через улицу к зданию станции. Но его я отверг сразу. Взяв чемодан, который стал значительно тяжелее, я поблагодарил Пенни, посоветовал ей быть осторожной и вышел на улицу. Но, перейдя ее, неожиданно сменил направление, перебравшись через неглубокую канаву. Паровоз, пыхтя, подошел к платформе как раз в тот момент, когда я поднимался на нее с другой стороны.

Из пассажирского вагона выпрыгнул проводник и опустил ступени. Никто не выходил, поэтому я сразу вошел в вагон и примостился на свободном месте в углу.

Охотились то ли за мной, то ли за чемоданом, если противник разгадал мой маневр. Сняв шляпу, я положил ее на колени, прикрыв вынутый из кобуры кольт.

Паровоз засвистел, и я увидел, как в ту же секунду к поезду рванулись двое мужчин. Они уже не успевали. Вся процедура с того момента, когда я прошел позади их фургона, до отхода поезда заняла не больше трех минут. В какое-то мгновение они потеряли меня из виду, и это оказалось моим преимуществом.

Когда поезд остановился у городка, на скамейке возле вокзала сидел Джон Топп. Мой револьвер вернулся в кобуру. Но чемодан я держал в левой руке. Топп смотрел в другую сторону, и я гадал, заметил он меня или нет. Добравшись до отеля, я поднялся в свой номер и поставил чемодан на пол.

Ответы на некоторые вопросы могли, конечно, находиться в нем, но на серьезный подарок я не рассчитывал. Тем не менее в моем деле даже малейшую возможность прояснить ситуацию нельзя упускать.

Подойдя к окну, я оглядел крышу противоположного дома и удостоверился, что оттуда моя комната не просматривается, за исключением угла, где стоял умывальник. Подперев стулом дверную ручку, я открыл большой чемодан и вынул из него маленький — запертый и туго перетянутый двумя кожаными ремнями. Некоторое время просто стоял и смотрел на него.

Портис полагал, что Магоффинов убили. Передо мной стоял их чемодан. Храня квитанцию, они нарочно не востребовали свой багаж, считая место, где он до последнего времени находился, самым надежным.

Отыскал ли его Пьер Ван Шендель? Непохоже, чтобы чемодан открывали. В другом не содержалось ничего интересного, иначе пинкертоны упомянули бы об этом в отчете.

Повесив пиджак на спинку стула, я вынул кольт из кобуры и положил на кровать поближе к себе.

Портис писал, что Магоффинов убили, значит, и в моем деле смещались акценты. Розыск девушки выдвинул на первый план вопрос моей жизни и смерти. Но рисковать мне приходилось не впервой. А судьба девушки, где бы она ни находилась, беспокоила меня все больше.

Расстегнув ремни, я взломал замок. Сверху лежал аккуратно сложенный мужской костюм из отличной ткани и почти новый, под ним — три рубашки, нижнее белье и носки, пара запасных воротничков, подтяжки и всякие мелочи. На самом дне я нашел пакет с письмами, записную книжку и конверт с фотографиями.

Под подкладкой, тщательно зашитой, обнаружил картину, по размеру почти такую же большую, как сам чемодан, — пустынный пейзаж в сезон цветения с волнистыми холмами на заднем плане. Передний план представлял собой море голубого с ярко-оранжевым пятном вдали.

Картина отличалась замечательно выписанными деталями, и я смотрел на нее не отрываясь, со смутным, загадочным чувством чего-то знакомого.

Именно в этот момент в дверь постучали.

Глава 7

Один быстрый шаг, оружие — в руке, и я застыл перед дверью, прислушиваясь. Тонкие стены отеля не представляли преграды для пули.

— Да? — тихо спросил я.

— Я должна вас видеть! Сейчас же! — раздался в ответ взволнованный голос Молли Флетчер.

Но хорошо ли, в конце концов, я знал Молли? Мог ли довериться ей? Я кинул взгляд на открытый чемодан. Собрать его времени не оставалось.

Левой рукой я убрал стул из-под ручки и отворил дверь.

— Ладно, входите.

Она поколебалась, нервно оглянулась через плечо. Молодые леди, которые хотят сохранить репутацию, не заходят в номера к мужчинам.

— Мистер Тэлон, я…

— Зовите меня Майло.

— Майло, в ресторан заходил человек… старик. Он меня испугал.

Бегготт? Я описал его.

— Нет, другой. Я его никогда не видела. Ну… мне кажется, что не видела. Он… он все время смотрел на меня.

— Вы очень симпатичная девушка.

— Он не так смотрел. Я знаю, как смотрят мужчины, когда думают, что я симпатичная, и знаю, как они смотрят, когда… когда… ну, думают о чем-то другом. Этот смотрел не так. Потом стал задавать вопросы.

— Вопросы?

— О, все выглядело как обычный разговор. Он удивился, что видит такую хорошенькую девушку в заштатном городишке. Я промолчала. Тогда он спросил, давно ли я здесь. Я сказала, что недавно, и держалась подальше от его столика, пока мне не пришлось подать ему еду. Он все время задавал вопросы, и я испугалась. Он… он, кажется, хотел узнать все про меня, про моих знакомых, где жила, как получила работу. Наконец я заявила ему, что занята, что у меня много дел на кухне, а потом… Мне не надо было этого делать, но так получилось, он напугал меня, и я…

— Что вы сделали?

— Я сказала, что, если у него есть вопросы, пусть задает их вам.

— Мне?

— Ну, я испугалась. Вы поймете меня, когда увидите его. Это крупный старик, довольно толстый, нет, лучше сказать, большой. Я не уверена, что он состоит из одного жира.

— Что он ответил?

— Потому-то я и прибежала, выскочила с черного хода и прилетела сразу сюда. Когда я назвала ваше имя, он сразу выпрямился, и у него появилось такое выражение, будто он сейчас выругается. До этого было все прилично, так, вроде бы пустячный разговор. И вдруг мне показалось, что он рассердился. Он сказал: «А при чем здесь Тэлон?» Я не поняла, что он имел в виду, но так ему и выложила: «Что вы, мол, хотите сказать? Он просто друг, вот и все. А теперь я занята. У меня нет времени отвечать на личные вопросы, а мистер Тэлон будет рад помочь вам, если сможет».

— Молодец, — улыбнулся я. — А как он на это отреагировал?

— Рассердился еще сильней. И забеспокоился. От раздражения стал ерзать на своем стуле, а потом заявил: «Я просто старался поддержать разговор. Мне нечего сказать Майло Тэлону». Тут мне стало совсем плохо — ведь я не называла ему вашего имени. Он его знал.

— Спасибо, Молли. Вам лучше вернуться в ресторан. Я спущусь через минуту.

Она посмотрела мимо меня на разбросанные по кровати вещи. Выражение ее лица изменилось. На секунду я даже подумал, что она вот-вот упадет в обморок. Потом одними губами она выдохнула «О Боже!» — и в том, как она это произнесла, было столько страха, что ее слова прозвучали как молитва.

Девушка повернулась и пошла к двери, но я поймал ее за Руку.

— Молли, не бойтесь. Не нужно тревожиться.

Она внимательно посмотрела на меня, выдернула руку и открыла дверь.

— Молли, почему бы вам не рассказать мне все? — спросил я.

Она вышла и закрыла за собой дверь, а я вернулся к кровати, чтобы поглядеть, чем вызван ее страх.

Некоторое время я стоял, не отрывая взгляда от разбросанных вещей. Открытый чемодан, пачка писем, картина…

Что вызвало ее восклицание? Что она узнала? Картину? Пейзаж на картине? Старый чемодан? Костюм?

Скомкав все вещи, я засунул их в чемодан, перетянул его ремнями и задвинул под кровать. Конечно, как тайник — это не место, но мне хотелось увидеть старика. Мне нужно было увидеть его.

Кто он? Как вписывался в общую картину, откуда знает мое имя? Почему оно его взволновало?

Когда я вошел в ресторан, посетитель уже исчез.

Упав на стул, я заказал поесть. Через некоторое время из кухни вышел Герман Шафер.

— Я его видел. — Его голос звучал серьезно. — Не знаю, что тут происходит, но когда он появляется…

— Кто?

— Хоуви. Здесь сидел Прайд Хоуви. Ел вон за тем столиком.

— Он вас видел, Герман?

— Нет, не видел. Не уверен, узнает ли меня. Дело-то было давным-давно, но тогда его следовало повесить.

— Никто не мог доказать, что он пятый. Нельзя вешать человека, не располагая уликами.

— Как я слышал, улик вообще не нашли. Интересно, что он здесь делает?

— Почуял деньги. Ты знаешь и я тоже, что Хоуви еще никогда не отказывался от денег. А что за история с пятым человеком, Герман? Мне рассказывали ее с полдюжины раз, но только с чьих-то слов.

— Я там был. По крайней мере тогда, когда заговорил тот индеец-апач. Фургон с жалованьем выехал с погонщиком и тремя охранниками. Они везли шестьдесят тысяч долларов в золотых монетах.

Где-то в пути погонщиков и охранников убили, фургон сожгли, а золото украли. Следы разыгравшейся трагедии обнаружила обслуга встречного фургона, направлявшегося на восток. Она похоронила мертвых и привезла печальную весть в город. Через пару недель мы поймали индейца из племени апачей. Он и рассказал, как их отряд преследовал крупного мужчину, а потом случайно наткнулся и напал на тот фургон и как его отогнали те четверо солдат, открыв шквальный огонь. Индейцев было слишком мало, поэтому, сказал пленный, они плюнули и ускакали. Притом никого не убили, а сами понесли потери — один из них погиб, двоих ранили. Но всем известно, что никакой индеец не полезет в драку за просто так. К тому же апач утверждал, что против них сражались не четверо, а пятеро бойцов. Он говорил, что знал человека, за которым они гнались. Но в ту же ночь индеец покончил жизнь самоубийством или кто-то его подстрелил, а потом подбросил в камеру револьвер.

— Я помню эти слухи.

— Слухов ходило предостаточно. Затем появился раненный в руку Хоуви и заявил, что его преследовали апачи. Но самое главное случилось потом, когда в город приехали нашедшие фургон ребята. Они заявили, что троих солдат убили по-предательски, в спину.

Ты помнишь, какие пошли разговоры. Некоторые думали, что это сделал Хоуви, но когда собралась толпа, чтобы его повесить, этот адвокат… Дикман? Да, его звали именно так. Он выступил перед людьми и отговорил их. Утверждали, будто Хоуви сам подбил его на это. Как бы то ни было, Дикман почти сразу уехал на побережье и шикарно зажил, на чьи деньги, не знаю.

— Тогда еще говорили, что Хоуви подъехал за помощью к фургону, а когда индейцев отогнали, он открыл огонь по лежащим на земле солдатам. В перестрелке его ранило в руку.

— Когда он вернулся сюда несколько лет назад, большинство старожилов разъехались. Армия сняла отсюда свой пост, многие подались на шахты, поэтому Хоуви так и остался здесь жить и заниматься темными делишками.

— Что случилось с деньгами?

— Хороший вопрос. Некоторые думают, что ему досталось немного, поскольку большая часть денег ушла на оплату Дикмена. Никто не видел на руках новых золотых монет, и ходят слухи, что Хоуви зарыл большую часть золота в холмах и никогда его не трогал.

— Вряд ли.

— Нет, не вряд ли. Там кишат апачи, и никто, кроме дураков, в те места не суется ни за какие деньги. Часть золота может лежать там до сих пор.

Мы немного помолчали, размышляя каждый о своем. Прайд Хоуви, как подозревают, был замешан во многих темных делишках, но никогда ни на чем не попадался.

Он покупал и продавал скот, спекулировал золотоносными участками, иногда скупал у мексиканцев стада, которые те пригоняли из-за границы. Говорили, что он перепродавал в Мексике скот, украденный в Соноре.

В течение шести или семи последних лет его враги заимели привычку исчезать — просто не показываться больше на людях, вроде как неожиданно уезжать, и у Хоуви появилась репутация человека, с которым лучше не связываться.

Теперь он возник здесь, расспрашивал Молли Флетчер и разъярился, когда узнал, что я тоже каким-то образом причастен к делу.

Я и не догадывался, какое значение имело мое присутствие в городе. В жизни со мной случались неприятности, я от них избавлялся, но ни разу не наступал на мозоль Прайду Хоуви. И на тебе — еще головная боль. Найти пропавшую девушку даже благородно, но когда за одним куском тянется слишком много рук — совсем другое, и мне вовсе не нравится. Я получил деньги от Джефферсона Хенри. Поэтому надо отыскать девушку и побыстрее отсюда сматываться.

Когда я вышел на улицу, солнце уже село. Одинокая повозка, которую тянула упряжка пегих лошадей, выезжала из города, направляясь на запад. На скамейке у салуна «Рыжая собака» сидели, потягивая пиво, два ковбоя. В городе наступило время ужина, и большинство жителей либо уже сели за стол, либо готовились к своей трапезе.

Именно в сумерках человек сильнее всего чувствует одиночество. Как мне хотелось поехать домой! Мама не становилась моложе, а на руках у нее большое ранчо. Я с тоской подумал о нашем старом доме, который выстроил отец, наверное, самом громадном доме в округе в те времена. Но он строил его для женщины, которую любил, к тому же знал толк в строительном деле. Отец всю жизнь работал с деревом и вложил душу в то, что возвел для нее.

В фойе сидел только портье. Я подошел к стойке и повернул журнал регистрации к себе, чтобы прочитать, кто въехал.

— Кого-нибудь ждете? — спросил портье.

— Любопытствую, — ответил я. — Просто интересно, кто в городе.

— Сейчас не сезон, — сказал он. — Половина комнат пустует.

Фамилии Хоуви в журнале не значилось. Последней стояла моя.

Тогда где же он остановился? Есть ли у него в городе знакомые?

Поднявшись в номер, я привычно поставил стул под ручку двери, вытащил из-под кровати чемодан и открыл его.

Отложив в сторону письма, записную книжку и картину, я обыскал карманы костюма. При рассмотрении он оказался более поношенным, чем мне показалось сразу. Однако ничего интересного я не обнаружил.

Несмотря на это, что-то меня настораживало. Я проверил, не спрятано ли что за подкладкой, вывернул наизнанку лацканы. Безрезультатно.

Вдалеке прогремел гром. Собирался дождь, его давно ждала земля. Но дождь непременно смоет следы в прерии. Ускользнет еще один шанс.

И все-таки, даже если пройдет дождь, завтра я прогуляюсь за городом. Разговор с Пабло может пролить какой-то свет. В окно застучали редкие капли, затем хлынул ливень. В коридоре послышались шаги, и я, прислушиваясь, затаил дыхание. Кто-то протопал мимо.

Отчего я стал таким пугливым? Потому что мне повстречался Арканзасец? Или Хоуви? Уложив костюм, рубашки и остальную одежду в чемодан, я закрыл его и отставил в сторону. Затем, подложив под спину подушки, сел в кровати и принялся просматривать письма.

Похоже, все они были адресованы Стаси Хенри. Большинство из них не отличались оригинальностью. Такие письма женщины обычно пишут друг другу. У кого-то родился ребенок, его собирались крестить. Какая-то девушка вышла замуж, умер чей-то отец, а какой прекрасный был человек. И тому подобное.

Но вдруг…

«Что же касается твоего дела, то ничего не подписывай Контроль необходим. Подумай о Нэнси. Это ее будущее, так же как и твое. Судя по тому, что ты писала, Ньютон сильно изменился, стал похож на своего отца, хотя я всегда чувствовала, что они друг друга не любят. Помни, дорогая, в худшем случае есть тот мальчик, с которым подружилась твоя мать. Он без образования, но предан ей и считает ее необыкновенной женщиной, о тебе он думает точно так же. Жаль, я забыла его имя. Но ты вспомнишь. У него земля где-то в горах. Твоя мать говорила об этом, она также упоминала магазин Харкина или что-то в этом роде, где он пополняет запасы».

Я взволнованно отложил письмо и встал. Харкин, конечно, Ларкин, и я только что от него приехал. «Земля в горах» — вот она, ниточка!

В моей голове опять зашевелилось, заворочалось какое-то воспоминание, что-то неуловимо знакомое и все же… Я мучительно напрягал мозг, тер виски…

Нет. Воспоминание не всплывало. Придется снова вернуться к письмам и записной книжке.

Глава 8

Я выглянул на улицу. Темнота казалась непросветной, лишь из редких окон струился зыбкий, слабый свет.

Что же я должен вспомнить? Давнее событие? Забытые встречи или разговор?

Во мне нарастало раздражение. По чьей-то злой воле я попал в странный водоворот. Большую часть жизни мне пришлось провести на равнинах, в пустыне или в горах. Там тоже тебя всегда подстерегает опасность. Но есть логика поведения, которую можно разгадать, суровый и непреложный закон первозданной природы. А тут какая-то аморфная угрожающая среда. Ничего конкретного. Только ощущение, что решение моей проблемы не за тридевять земель, а здесь, в городе.

Мысли вернулись к персональному вагону Джефферсона Хенри, простоявшему несколько дней на запасных путях У водокачки. Ковбой из салуна прав — это не место для магната. Там жарко, ветрено и неудобно для человека, который может позволить себе находиться везде где пожелает.

Почему там? Очевидно, для того, чтобы с кем-то встретиться. С кем? Зачем? Нанял ли он кого-то еще для поисков внучки? А крик в ночи? Крик агонизирующего человека?

Утром оседлаю коня и проедусь по тем местам. Может, Пабло вспомнит то, чего не говорил раньше. Мексиканец хороший парень, настоящий мужчина. Мне нравились такие люди.

Вернувшись к кровати, я вскрыл второй конверт. В нем оказались только две вырезки из газет.

«УМЕР ВЕТЕРАН ШАХТНОГО ДЕЛА.

Натан Альбро, один из первых, вложивших деньги в горнорудное дело, представлявший интересы рудников Ваттса, Пони и Блэк-Хилс, умер вчера днем в результате падения с лошади. Его хорошо знали в наших краях как человека, заинтересованного в развитии горнорудной промышленности и железных дорог. Одна из наследниц — бывшая жена Стаси, в настоящее время миссис Ньютон Хенри».

Вторая вырезка датировалась лишь несколькими днями позже. Ее предмет оказался похоронен среди местных новостей и объявлений.

«Покупайте бурбон из Кентукки „Дабл Стамп“ по три доллара за галлон».

«Алые женские жилетки из фланели и трикотажа в магазине „Лакки Страйк Кэш“. Приходите пораньше, потому что они расходятся быстро».

«Патроны к винчестеру 44-го калибра. По 75 центов за коробку в магазине „Бостон“.

«Городской стрелковый клуб соглашается на проведение стрелкового матча шести любых его членов — выбирайте сами! — против такого же количества мужчин нашей Территории на любую сумму от 50 до 1000 долларов. Стрельба в стеклянные шары или голубей из револьвера или винтовки, стрельба навскидку или со спины с разворота по команде. Выкладывайте деньги или помалкивайте, что вы отличный стрелок».

«ОГРАБЛЕНИЕ КОНТОРЫ.

Где-то между девятнадцатью часами тридцатью минутами вчерашнего вечера и восемью часами сегодняшнего утра неизвестные вскрыли контору «Альбро и компания» и взломали сейф. Джон Кортланд, счетовод, уверяет, что в сейфе не хранилось ничего ценного. По совету самого Натана Альбро, содержащегося в записке наследникам, из сейфа сразу же все убрали после его неожиданной кончины в прошлую пятницу».

«Хэнкори Фитч и Корнуэлл для дыхания».

Итак… Кто-то зашевелился сразу после смерти Натана Альбро. Взлом не похож на работу обычного вора или медвежатника, хотя его и совершил скорее всего профессионал. Сейф вскрыли, потому что кто-то полагал, что там хранится нечто представляющее для него интерес.

В раздражении я бросил вырезки на кровать. На карту поставлено слишком много, о чем у меня не имелось ни малейшего представления. С каждым шагом, втягиваясь в дело все больше и больше, я не Подозревал, кто мои враги, чего они хотели, да и один ли я стремлюсь найти Нэнси Хенри.

Где она? Джефферсон Хенри дал понять, что его сын умер, но что случилось со Стаси? Ее тоже нет в живых? Магоффины, очевидно, были вовлечены в какой-то план, чтобы вместе с Ньютоном обойти его отца. Несомненно, каждый своим путем стремился к одной и той же цели. Но к какой?

Стаси посоветовали ничего не подписывать. Это свидетельствует о том, что у Стаси было нечто ценное, что она располагала какими-то ценностями, которых могла лишиться, подписав бумаги. Тут уже есть некий смысл. Говорили, что Джефферсон Хенри очень властолюбив. Власть в его мире подкреплялась деньгами, акциями, контролем, рычагами воздействия. Владела ли Стаси акциями, которые ему не терпелось заполучить? Имела ли она что-то, чем хотел завладеть Джефферсон?

А записка наследникам, которую оставил Натан Альбро? Он же подозревал, что его подстерегает беда? Если нет, зачем оставлять такую записку? К счастью, наследники действовали быстро и по плану.

Ничто в моей жизни не подготовило меня к соприкосновению с миром бизнеса. Я немного знал лошадей, собак и мужчин, хуже — женщин. Пас скот, работал в шахтах, на моих глазах происходило множество спекулятивных продаж земельных участков. И как другие жители Запада, я даже участвовал в некоторых сделках. Но в остальном, как видно, оставался невинным агнцем.

Основные интересы Джефферсона Хенри лежали в сфере строительства и эксплуатации железных дорог, но он вкладывал деньги и в другие предприятия.

Для того чтобы защитить себя и девушку, которую я обязан отыскать, мне необходимо узнать многое и узнать срочно. Если у меня еще оставалось время.

Что значит защитить девушку, которую я обязан отыскать? В моем соглашении с Хенри ничего об этом не говорилось. И все же я не сомневался — ей угрожала опасность, ведь она была ягненком среди волков.

Пенни Логан… Все знали, что она понимает в финансовых делах. Она хорошо распорядилась собственностью, собирала информацию для бизнесменов о курсах акций. И несомненно, многое слышала от тех, кто заглядывал в ее лавку. В этих краях несколько крупных держателей акций. Может, Пенни даст мне кое-какие ответы на вопросы?

И вновь я возвратился к проблеме, которая могла оказаться самой важной. Прежде всего почему наняли именно меня?

Тот, кто назвал мое имя, считал, что я владею какой-то тайной? Они думали, что я знаю, где находится Нэнси Хенри? Было ли предложение потратить на поиски пятьдесят тысяч долларов в действительности платой за сведения, где она? Или как ее найти? Следили ли за мной, ожидая, что я приведу их к ней?

Я еще раз перебрал в уме девушек, с которыми мне довелось познакомиться, вспомнил, откуда они, где живут, кто их родители. Ни одна из них, казалось, не подходила на роль героини в моем спектакле.

И тут меня осенила еще одна идея. Сейф взломали сразу после смерти Натана Альбро. Но сколько-то времени все же прошло между этими событиями? А если падение Альбро с лошади подстроено? Не убили ли его, а потом вскрыли сейф?

Перед восходом я уже сидел на лошади. Письма и записная книжка лежали в седельной сумке.

Путешествие к пастбищу, где Пабло держал свой табун, заняло около часа. Мне показалось, что его лагерь разбит совсем недавно. Навстречу, яростно лая, выбежали две собаки, но вакеро не было видно.

Остановившись в сотне футов от фургона, который служил ему домом, я позвал мексиканца. Ответа не последовало, но мой конь неожиданно скосил глаза в сторону, и, взглянув налево, я увидел, как из ложбинки поднимается Пабло.

Он подошел ко мне, неся винчестер на сгибе левой руки.

— Добро пожаловать, амиго, — сказал он с улыбкой. — Человеку в наше время надо быть очень осторожным.

Когда мы уселись у костра, разложенного рядом с фургоном, я спросил его:

— Случилось что?

— Пока нет, — ответил он. — А у вас?

— Неприятностей нет… пока, но что-то назревает.

— Здесь тоже.

— Я выехал оглядеться. У вас прошли дожди?

— Считай что нет. Гроза пронеслась западнее, у нас только слегка покапало.

— Так, значит, могут остаться следы?

Он взглянул на меня.

— Наверное, могут. Вопрос в том, что вы ищете?

— Человека, который кричал ночью. Если есть тело, я хотел бы его увидеть. Если нет — узнать, где это произошло. Вероятно, от ночного происшествия что-то осталось, самая маленькая деталь…

— Конечно.

— Пабло? — На мгновение я засомневался, стоит ли начинать разговор, потом все-таки продолжил: — Где-то в этих холмах живет человек… возможно, один. По моим сведениям, обосновался тут лет десять назад. С ним может оказаться девушка — дочь или подруга.

Пабло уселся на корточки и свернул сигарету.

— Немногие задерживаются в этих краях так надолго. Дикое место. Кругом апачи, другие индейцы. В горах не наберется больше шести-семи человек, которые приехали сюда десять лет назад.

Он протянул руку к костру за веточкой, чтобы раскурить сигарету.

— Этому человеку… — осторожно спросил он, — ему грозит опасность?

— Не с моей стороны. Вглазах закона он тоже чист. Его могут найти другие люди.

— Они имеют отношение к человеку, который кричал в ночи?

— Думаю, да.

— Наверное, так. Возможно, и есть такой человек. Я должен подумать.

Допив остатки кофе, я встал.

— Подумайте. А я пока поищу следы. Это далеко?

Он пожал плечами.

— Тогда стояла ясная, прохладная ночь. Четверть мили, полмили — максимум. Нет, ближе. — Он указал направление. — Я недавно передвинул лагерь. Это должно быть где-то там.

Затягивая подпругу, я смотрел поверх седла в прерию, выжидая и тщательно изучая рельеф. Никакого движения. Совершенно ничего. Я бросил взгляд налево, но не увидел ни водонапорной башни, ни персонального вагона. Это было еще одно место, которое я собирался посетить.

— Adios, amigo note 1, — помахал я. — По возможности проеду обратно неподалеку от вас.

— Cuidado note 2, — откликнулся он. — Мне кажется, там что-то есть. Или кто-то.

Мой конь шел неуклюжей, но ходкой рысью, которая буквально пожирала расстояния. Я внимательно следил за прерией. Ее на первый взгляд ровная поверхность делала людей неосторожными, что и представляло определенную опасность, поскольку прерия не такая уж ровная. Тут и там попадались выемки и углубления, и, подъехав к одному из них, я заметил отпечатки копыт.

Смерив глазами длину шага, определил размер лошади. Обратил внимание на то, что ехали на ней в сторону лагеря Пабло, хотя след не принадлежал его лошади, если только вакеро не выехал на одной из тех, которых пас.

Пройдя немного по отпечаткам, обнаружил, что они идут с северо-востока, встал в седле и посмотрел в том направлении, но не заметил ничего подозрительного. Свернув в сторону, я начал кружить в поисках следов бегущего человека. Вряд ли что-нибудь осталось, но все же…

Воздух становился прохладнее, небо затягивалось облаками. До полудня было еще далеко, но судя по всему, скоро придется искать убежище. Дождь не страшен, но всадник на равнине — верная мишень для удара молнии. Сидеть на мокрой лошади, в мокром седле и быть самой высокой точкой в округе — неприятно, но спрятаться казалось просто негде.

И тогда я увидел его. Всего лишь край отпечатка каблука, и не сапога, а ботинка.

Я возбужденно наклонился с седла, изучая его. Только дюйм или чуть больше линии внешней стороны каблука и окружности его задней части. Человек бежал на север. Повернув коня, я направил его шагом, обыскивая глазами землю. Если сумею найти два отпечатка рядом, то можно определить длину шага. Тогда искать станет легче.

Ничего.

Повернув к западу, я проехал по диагонали ярдов пятьдесят, изучая землю. Все напрасно. Развернувшись, взял направление на восток и почти сразу нашел отпечаток поменьше дюйма заднего закругления каблука. Теперь неизвестный мчался на восток, возможно забирая немного к северо-востоку.

Неожиданно передо мной открылось русло высохшего ручья, петлявшее к юго-востоку. Остановившись на берегу, окинул взглядом песчаное дно в поисках следов. Дно было твердое и ровное, без единого пятнышка. Я повел коня по краю и уже собрался повернуть обратно на запад, когда увидел обвалившийся берег — просто осыпавшийся песок, но он говорил о многом. Кто-то бежал этим путем, кинулся со слишком крутого берега вниз и скатился на дно. На песке виднелось темное пятно.

Я пустил коня на крутой обрыв, и он, оседая в песке на в четыре копыта, съехал по нему на дно. Я принялся изучать отпечатки.

Беглец был ранен. Возможно, раньше, но не исключено, что сразу перед тем, как упасть. Как бы там ни было, я увидел первую кровь на его пути. Он упал, встал, снова упал, затем еще раз поднялся и побежал по высохшему руслу.

Несколько сот ярдов я вел коня по его следам. Он часто падал, но каждый раз поднимался и продолжал бежать. Неожиданно открылся еще один кусок обвалившегося берега — в этом месте в русло спустилось несколько лошадей.

Следы поведали печальную историю. Человек повернулся, так резко, что потерял равновесие, но потом все-таки встал и хотел продолжить свой странный кросс, но его поймали лассо и поволокли вверх по высохшему руслу, где с каждым ярдом попадалось все больше камней. Затем лошади остановились; здесь было много следов, много отпечатков копыт. Под берегом я заметил небольшую впадину. Песок в ней осел, и из-под него выглянул край сапога.

Разгребая песок, я знал, что найду.

Но не кого.

Глава 9

Постоянно оглядываясь, я быстро откапывал тело. Холодная погода и сухой песок помогли ему сохраниться. Взглянув в лицо, сразу узнал его.

По крайней мере, вспомнил. Он приходил к нам на ранчо с двумя мужчинами и расспрашивал про свободную землю. Спутник называл его Тат.

Взобравшись на откос, я осыпал на могилу часть берега и, сев на коня, отправился дальше. На мягком песке не остается хорошо различимых отпечатков, но мне все-таки удалось различить, что всадников было по меньшей мере трое, их кони, растревоженные запахом крови, кружили в узком месте — следы их копыт сплетались в венок. Попался мне и один отчетливый отпечаток сапога, вероятно оставленный тем, кто слез с седла, чтобы снять лассо.

Судя по тому, как руки мертвеца судорожно сжимали песок, я сомневался, что он умер до того, как на него осыпали берег. Похоже, сначала он лежал в иле лицом вниз и его руки зарылись в твердый песок под ним. Он сопротивлялся. Очевидно, после многих попыток ему удалось поджать под себя колено и перевернуться. Но затем он потерял сознание и был погребен под новыми и новыми волнами земли с потревоженного наверху берега.

Проехав вверх по старому высохшему руслу, я не встретил никаких следов, кроме оленьих. Выбравшись из оврага, повернул обратно в сторону лагеря Пабло. Ехал, размышляя над тем, что узнал, а узнал в общем-то немного.

Кто-то преследовал и убил человека, которого я нашел. Его протащили на лассо за лошадьми, пытали и бросили умирать. Этот человек однажды посетил мой дом в Колорадо, и его называли Тат. С ним приезжали еще двое мужчин.

Был ли их визит простой случайностью? Или их посещение нашего ранчо стало прелюдией к тому, что происходило сейчас?

Как давно они приезжали? Пройдя по следам своей памяти я решил, что они появились по меньшей мере год назад, вероятно, полтора. Что-то в трех мужчинах привлекло мое внимание. Или это было какое-то замечание Ма?

Портис прав. Сложилась опасная ситуация. Магоффинов отравили. Тата замучили. Естественно, люди, убившие один раз, не остановятся перед вторым и третьим убийством. Я сознавал, что действовать надо осторожно и что Пабло необходимо еще раз передвинуть свой лагерь. Так ему и сказал.

К тому времени, как я подъехал к его фургону, наступил полдень. Выслушав меня, он согласился.

— Сегодня, — предупредил я, — сейчас. Я вам помогу перебраться.

Он заколебался.

— Хозяин. Мой босс. Он скоро приедет искать меня.

— Найдет. Мне хочется, чтобы он нашел вас живым. Здесь кружат скверные люди.

Он пожал плечами.

— Я видел много плохих людей, амиго. He хочу никому доставлять неприятности, но если они приедут…

— Они с ним не слишком церемонились, — заметил я.

— Вы говорите, что знали этого человека? Убитого?

— Я его видел однажды. К нам на ранчо приехали трое в поисках земли на продажу. Хотели поселиться.

— Вы так хорошо помните такой малозначащий визит?

— Мне кажется, это Ма. Что-то в них ей не понравилось. А когда Ма кто-то не нравится, она не тратит на него много времени.

Пабло улыбнулся:

— Ваша мама — Эм Тэлон? Слыхал о ней.

— Если моя Ма, — серьезно сказал я, — увидит на своей земле медведя гризли, она прикажет ему уйти. И знаете что? Он уйдет.

— Тат… — задумчиво произнес Пабло, как бы стараясь что-то вспомнить. — Это имя?

— Я слышал о ребятах, которых называли Тат, но это скорее всего прозвище, сокращение от чего-нибудь вроде Таттл.

Я запнулся, и Пабло посмотрел на меня.

— В чем дело?

— Хэмфри Таттл, — выговорил я. — Это одна из фамилий, которые я получил от Джефферсона Хенри. Хэмфри Таттл и Уайт Холлетт. Они каким-то образом связаны с Ньютоном Хенри.

— Возможно.

Пообедав, мы собрали лошадей в табун. Пабло сел на козлы фургона, и мы погнали лошадей на северо-запад, в сторону холмов. Но отведет ли это от него беду? По крайней мере, он будет дальше от того, что казалось центром событий — от водонапорной башни и самого города.

— Около гор, — заметил Пабло, — есть одно место Там растут тополя и течет хороший ручей с большим прудом На следующей неделе мне предстояло перебраться с лошадьми туда.

С каждым шагом мы поднимались все выше, почти не замечая длинный, пологий подъем. Когда разбили лагерь, оставив позади больше пятнадцати миль, лошади уже паслись на сочной траве около небольшого ручья.

Несколько раз я проверял, не следят ли за нами. Вряд ли кто наблюдал за Пабло и его табуном. Также невелик шанс, что меня свяжут с ним, если только кто-то не обратил внимание на наш разговор в салуне. Но даже если и обратил, какое это должно иметь значение? Разговоры за стаканом пива дальше разговоров не идут. Тем не менее я не привык полагаться на везение.

— Нам не надо дежурить всю ночь, — сказал Пабло. — За нас подежурят собаки, а лошади не уйдут далеко от хорошей травы и воды.

— Как насчет индейцев?

Он пожал плечами.

— Возможно. Они что-то давно не появлялись.

Все же прежде, чем лечь спать, я стреножил своего коня неподалеку. Положив под голову седло, вытянулся на одеяле, но мысли, обуревавшие меня, не давали заснуть.

Если Тат был Таттлом, то он довольно долго рыскал вокруг холмов. Но не дольше, чем Джефферсон Хенри разыскивал свою внучку. Очевидно, те трое имели какую-то зацепку, но зачем заезжать к нам на ранчо?

— Вы хорошо знаете эти места? — спросил я.

Пабло повернул голову.

— Я знаю горы лучше, чем равнины. — Он показал головой на холмы. — Я родился там, в маленькой долине. Отец дружил со всеми, но особенно ему нравились индейцы-юты. Он с ними торговал, охотился, прятал их женщин и детей от племени кайова. — Пастух улыбнулся. — Поэтому-то я и не боюсь индейцев. Они знают меня, я знаю их.

— Мой дом — к северу, тоже в предгорьях. — Я задумчиво посмотрел на звезды. Может быть, девушка прячется в горах?

Пабло сел.

— Как у вас там?

— Тоже есть долина, вокруг несколько горных лугов, на которые можно подняться только по тропам, каждый из них расположен выше предыдущего.

— И здесь хорошо. Кажется, у нас с вами, амиго, много общего.

— Но фотографии не из Колорадо. Уверен, что их сделали в Калифорнии.

— Si? А почему бы и нет? Может, девушка жила там, а потом приехала сюда. Вы подумали об этом?

— Конечно. Ньютон написал в письме, что скоро она станет достаточно взрослой, чтобы путешествовать одной, а это означает, что в то время, когда он писал, Нэнси не собиралась оставаться ни в Калифорнии, ни в любом другом месте, где она тогда жила.

Я встал перед рассветом и разжигал костер, когда услышал стук копыт приближающихся лошадей.

— Пабло?

— Слышу. Продолжайте заниматься, чем занимаетесь, но будьте наготове, амиго. По-моему, начинаются неприятности.

Когда всадники подъехали к лагерю, я уже разжег костер и ставил на огонь кофе. Их оказалось трое. У меня мелькнула мысль, что за Татом тоже гнались трое.

Они остановились на краю лагеря, и я медленно выпрямился. У всех троих из седельных чехлов торчали винчестеры, но если они и собирались ими воспользоваться, то не сейчас, не сразу. Полы расстегнутых пиджаков они заблаговременно откинули назад, чтобы побыстрее выхватить оружие. Наверное, я вел себя по-дурацки или был слишком самонадеян, но почему-то не волновался. Время от времени и мне приходилось стрелять из своего револьвера.

— Эй, ты! — крикнул крупный, краснолицый мужчина с усами, в узкополой шляпе, которые чаще носили на севере. — Где мексикашка?

— Кто? Ты не очень-то вежлив.

Он выругался.

— У тебя длинный язык. Он может стоить тебе жизни.

— Я только что собирался сказать то же самое.

Коротышка в пиджаке из грубой шерсти процедил сквозь зубы:

— Он воображает себя храбрецом, Болтер. Покажем ему?

— Рано. — Краснолицый тяжело уставился на меня. — Я спросил, где мексикашка.

Из темноты, за пределами круга, освещенного костром, раздался очень отчетливый щелчок взводимого курка.

— Теперь вы знаете, где он, — сказал я, улыбаясь. — А ты, шибздик, хотел мне что-то показать? Может, попробуем один на один?

Он не отрываясь смотрел на меня, но двигаться не решался.

— В любое время, малыш. Ставлю пятьдесят долларов за» то, что попаду тебе прямо под нос, в середину усов.

— Пошел к черту!

— Только за тобой, карлик. Выбирай время.

Глядя мимо него на Болтера, я продолжал дразнить их:

— Ты, кажется, спешил, когда подъехал. Искал что-то?

— Чем ты занимаешься, разъезжая по всей округе?

— Своими делами, — ответил я. — А что тебя заставило примчаться в такую рань?

Болтеру пришлась не по вкусу моя непокорность. Он надеялся напугать нас, возможно, выгнать отсюда. Обо мне он ничего не знал, но его раздражало то, что он слышал, а звук взводимого где-то в темноте курка его просто взбесил. Теперь ему хотелось как-то выкрутиться и уехать, но он страшно не желал отступать.

— Чьи это лошади? — требовательно спросил он.

— Шелби, — назвал я имя хозяина Пабло. — Если тебе что-то не нравится, поговори с ним.

Шелби держал около десяти тысяч голов крупного рогатого скота и много лошадей. На него работали две дюжины ковбоев — пасли стада, объезжали лошадей или выполняли другие обязанности по хозяйству. Среди них было немало крутых парней, и все это Болтер наверняка знал.

— Ты тоже на него работаешь?

— Я работаю на себя.

Ему не понравилось то, как я ответил, ему не понравился я сам. Он хотел что-то сказать, но я перебил его:

— Не знаю, что у тебя на уме, но ведешь ты себя не по-дружески. Мой совет: поворачивайте обратно и уезжайте откуда приехали. Когда вы туда попадете, скажите своему боссу, что ставки поднялись, и, если у него хватит ума, он бросит свою игру.

— Что это значит?

— Ты только передай — он поймет.

Третий сидел молча, не принимая участия в разговоре, но пристально наблюдая за мной.

— Поехали, Сэм, — произнес он наконец. — Не видишь, он не шутит.

Болтер сердито развернул коня, окинув меня недовольным взглядом. Коротышка заколебался, не желая уезжать просто так, но я ждал, глядя на него.

— И вот еще что, — мягко добавил я, — вам, ребята, лучше поостеречься называть моего друга мексикашкой. Он может сладить с любым из вас в любой день недели и дважды по воскресеньям.

Всадники умчались не оглядываясь, а я долго смотрел им вслед. Они приехали напугать, готовые, если нужно, убить. Если бы я дал волю догадкам, то мог бы поспорить с кем угодно, что эти трое расправились с Татом.

— Пабло, кофе закипел, — позвал я.

Он вышел из темноты с винтовкой в руке и тоже взглянул в ту сторону, куда ускакали ночные гости.

Налив себе кофе, он поднял на меня глаза.

— Они приезжали за вами, а не за мной.

— Знаю. Вся беда в том, Пабло, что я участвую в игре, где карты держат несколько человек, но я не знаю кто.

С завтраком за поясом я сел на коня и направился к городу. По дороге задавал себе вопросы. На чьей стороне был Тат? Что хранилось в сейфе Натана Альбро, почему он хотел это убрать оттуда и где оно находится сейчас? Не обнаружили ли его Магоффины?

Натан Альбро участвовал в различных финансовых операциях. Он активно вкладывал деньги в ранчо и горнорудное дело, вероятно, в железные дороги тоже. Джефферсон Хенри имел интересы в тех же отраслях. Не исключено, то, что хотят отнять у Нэнси, касается тех же сфер бизнеса. Альбро действовал в интересах девушки. Несмотря на слова Хенри, я сомневался, что его волновали те же интересы… и его сына тоже.

Одно казалось очевидным: Ньютон ненавидел своего отца, и тот отвечал ему тем же. Допустим… всего лишь допустим, что сын, осведомленный о желании или нужде своего отца в чем-то, нарочно попытался обойти его. Допустим, то, чего добивался Джефферсон Хенри, находилось в сейфе Альбро, а Ньютон женился на Стаси, чтобы заполучить это.

Одни домыслы! Но не такие уж беспочвенные.

Мне надо побольше разузнать об Альбро и Хенри. Может, что-то мне расскажет Пенни Логан? Если нет, то наверняка подскажет, где найти такие сведения.

Только под вечер я добрался до города. Поставив коня в конюшню, взял винтовку, седельные сумки и вернулся в отель.

Мою комнату не трогали. Вытащив чемодан, снова открыл его. Достал картину и принялся ее изучать. Дерево рядом с соснами Диггера, похожее на привидение, должно быть, конский каштан, золотистое пятнышко напоминало калифорнийский мак, а масса маленьких голубых цветочков — не что иное, как голубые глазки — так называют эти нежные цветочки.

Возможно, на картине художник изобразил ту же самую местность, что запечатлена и на фотографиях. Калифорния… высокогорная пустыня. Или долина Сан-Хоакин. Но более вероятно первое.

Распорядись я полученными сведениями правильно, возможно, и не придется ехать туда и выяснять.

Если меня сначала не убьют.

Глава 10

Лежа в постели, я еще раз проанализировал ситуацию. Трое мужчин, приехавших в лагерь Пабло, действовали по собственному разумению, во всяком случае, мне так показалось. Конечно, у них есть хозяин, но, проследив меня до лагеря, они поступали не по приказу.

В волнении я сел в постели, обхватив руками колени. В мое окно из невероятной глубины космоса смотрели звезды. Если бы только знать, что происходит! Если бы знать ставки!

Я перебирал в уме событие за событием, расставляя по полочкам все, что произошло и что удалось раскопать. Цельного полотна дела не получалось — везде зияли дыры. Мне просто не хватало информации.

Почему Ньютон намеревался отобрать Нэнси у матери? Кто убил Магоффинов? Хотел ли Тат продать Ньютона или работал сам по себе?

«Нет, такие шарады не для меня, — решил я, вконец измотавшись. — Надо ездить по нехоженым местам, охотиться, пасти скот или просто путешествовать. Зачем я только связался со всем этим? Деньги нужны, вот зачем!» — осадил я себя.

Кто послал за Арканзасцем? Охотился ли он за мной?

Наконец я откинулся на подушку и уснул.

Когда на следующее утро прошел на цыпочках мимо комнаты Молли Флетчер, из-под ее двери уже пробивался свет. Я спустился вниз и зашагал по улице к ресторану Мэгги, вдыхая свежий, прохладный воздух. На сей раз пес лежал на ступеньках и при виде меня замахал хвостом. Я присел на корточки и поинтересовался:

— Как дела, приятель?

Он опять помахал хвостом, а я потрепал его по спине и вошел в ресторан. В предрассветных сумерках улица выглядела серой, но уже тут и там в окнах загорались огни. Как и в большинстве городков на Западе, народ здесь вставал рано, хотя в это утро я не упрекнул бы того, кто решил лишний часок поваляться в постели, поскольку небо хмурилось и, похоже, собирался дождь.

Остановившись у двери ресторана, в ее стекле я вдруг заметил отражение окна второго этажа дома напротив. В тот момент упала отодвинутая кем-то занавеска. Случайность? Возможно. Люди часто глядят из окон. Но если я хотел уцелеть, то не смел ошибаться. Посетителей в зале еще не было. Только Герман хлопотал возле буфета. Я спросил:

— Кто живет наверху в доме напротив?

— Старуха, которой принадлежит дом, сдает там четыре комнаты понедельно или помесячно. — Он принес мне скворчащую яичницу из четырех яиц, немного жареной картошки и продолжил: — Ее не интересует ничего, кроме арендной платы. В это время года комнаты обычно пустуют. Но когда начинается перегон скота, их снимают перекупщики.

Яичница была отменной. Только я откинулся на спинку стула, чтобы выпить кофе, как вошла Молли, бросила мне быструю улыбку и удалилась на кухню, потом показалась снова, повязывая передник.

— Я боялась, что вы уехали, — сказала она.

— Вы не встречали человека по имени Тат? — на всякий случай спросил я.

Она замерла, ее руки отпустили тесемки и застыли. Наконец она справилась с собой, завязала узел, подошла к моему столику и села.

— Майло, бросьте все это. Откажитесь от вашего дела.

— Что вы о нем знаете?

Она смутилась и опять уклонилась от ответа.

— Просто я не хочу, чтобы с вами случилась беда.

— Беда случилась с Татом. — Я смотрел на нее в упор. — Его убили.

Она хотела что-то ответить, но промолчала.

— Молли, — начал я решительно, — вы все равно кому-нибудь раскроете свою тайну, так почему бы не мне и не сейчас? Рано или поздно ваши враги разберутся, кто вы, обнаружат, что вам что-то известно, и Бог знает, как все обернется.

— Я Молли Флетчер. И это все. — Она встала и ушла на кухню, но скоро вернулась с чашкой кофе и снова села за мой столик. — Да, я знала Хэмфри Таттла. Меня не удивляет, что его убили. Он всегда лез во всякие темные дела.

— Вы знакомы с Ньютоном Хенри?

— Да. Он был злой человек, хотя выглядел джентльменом, хорошо одевался, правильно говорил, но в душе оставался мелочным, мстительным и жестоким.

— А его отец?

— Его отца я не знала. Мне говорили, что Ньютон ненавидел его.

— Вам знакома дочь Ньютона?

— У него никогда не было дочери.

— Что? Но…

— Нэнси не его дочь.

— Не его дочь? Но я считал…

— Все так считали.

Я молча уставился на нее. Никто так не усложняет себе жизнь, как простой, средний человек. До меня это дошло только после того, как я достаточно пожил на этом свете.

— Но я думал, что Стаси вышла замуж за Ньютона.

— Но сначала она была замужем за Натаном Альбро, хорошим, добрым и щедрым, но суровым человеком. Беда в том, что Стаси не понимала его, пока не стало слишком поздно. Она сбежала от него с Ньютоном Хенри, потом официально развелась с Натаном, чтобы выйти замуж за Ньютона. Самое скверное то, что она взяла с собой Нэнси.

Я так и остался сидеть чуть ли не с разинутым ртом. Молли принялась за работу, а мой совсем измученный мозг начал пережевывать в уме то, что она мне сообщила. Ее информация меняла все, и вопросов возникало еще больше.

— Молли? — Она остановилась возле моего столика. — А как же Джефферсон Хенри? Он утверждает, что Нэнси — его внучка.

— По бумагам она, наверное, и является его внучкой. Он хочет найти ее не для того, чтобы сделать наследницей. Он ищет ее ради того, чтобы получить власть, которую даст ему ее имущество. Ньютон женился по той же причине.

— Для того, чтобы помочь отцу?

— Нет, он ненавидел отца. Он женился на Стаси, чтобы увезти ее подальше от своего отца, да и от Натана Альбро тоже. Видите ли, я рассказываю только то, что слышала. Джефферсон Хенри добивался контроля над некоторыми шахтами, в которые они с Натаном и многими другими вложили деньги, чтобы спекулировать акциями. Исключительно честный человек, Натан не позволял этого. Джефферсон Хенри всегда видел в нем соперника. Несколько раз Натана пытались убить, поэтому он перевел всю свою собственность на имя Нэнси, но прошло довольно много времени, прежде чем об этом узнал Джефферсон.

У меня появилось чувство, что я сел не в свой вагон, а мой поезд идет в другую сторону. Я должен немедленно встретиться с Джефферсоном Хенри, возвратить ему оставшиеся деньги и сказать, что не нашел его внучку.

И опять передо мной всплыл вопрос: почему выбран я?

Он только подтверждал мое убеждение, что выйти из игры мне будет не так легко. Возможно, Бегготта и притащили сюда, чтобы расправиться со мной, если я начну артачиться. Чем больше я думал, тем больше мне не терпелось уйти в сторону, но ни разу в жизни я не бросал свою работу недоделанной и надеялся оставаться верным этому принципу.

Неожиданно меня осенило.

— Молли, кому-нибудь известно, сколько вы знаете?

— Трудно сказать. Не думаю, чтобы кто-нибудь догадывался, но…

— Как случилось, что вы сюда приехали? Я помню, что вы мне рассказали, но единственная ли это причина?

Она стушевалась, а я настаивал:

— Не хочу вас пугать, Молли, но мне кажется, вы должны учесть, что люди, ввязавшиеся в столь сложную игру, рассчитывают выиграть, им все равно, кто пострадает. Вы заметили довольно сурового старика, который на днях обе дал в ресторане? У него небольшой южный акцент?

— Да, помню.

— Его прозвали Арканзасец. На самом деле он, по-моему, из Миссури. Но не важно. Его зовут Бегготт, и он занимается уничтожением людей, которые мешают тем, кто его нанял. Не имею понятия, почему он здесь. Возможно, из-за меня, но не уверен, может, у него задание убрать кого-то еще. Мой вам совет: держитесь подальше от окон и не выходите каждый день в одно и то же время.

Покинул я ресторан через заднюю дверь.

Надеясь найти Пабло, зашел в маленький салун, в котором встретил его несколько дней назад. Вакеро там не оказалось. За тем столиком, где сидел он, примостились два мексиканца. Один из них показался мне знакомым, и я кивнул ему. Он лишь удивленно посмотрел на меня своими холодными черными глазами.

Пока я заказывал пиво, за моей спиной распахнулась дверь и вошли двое. Один, что пониже, подошел к противоположному концу стойки, второй плюхнулся на стул возле двери. Я взял бутылку и наполнил стакан.

Человек возле двери беспокоил меня. Если заходишь в салун, то за выпивкой. Так почему он там сидит?..

Повернувшись левым боком к бару, я взял стакан левой рукой. И тут человек у стойки повернулся ко мне лицом. Это был Коротышка.

— Я пришел попрощаться, — с издевкой произнес он.

— Что, уезжаешь?

— Нет, брат, уезжаешь ты. Выбирай: или ты уезжаешь сам, или тебя выносят.

Я судорожно соображал. Их двое. Едва ли Коротышка такой крутой, за которого пытается себя выдавать. Вот второй, что справа и немного сзади, действительно опасен. А мне, чтобы сделать два верных выстрела, требовалась большая удача. Только… Внезапно до меня дошло. Коротышка делает вызов, и, как только я схвачусь за револьвер, второй меня пристрелит. Хитрая уловка! Судя по их поведению, они проделывали ее и раньше.

— Ты и твой мексиканский дружок, — продолжал наступать Коротышка, — выгуливаете слишком много лошадей.

Вот оно! Сейчас назовет меня вором и…

— Вы просто пара проклятых…

То, что он хотел сказать, отрезал короткий страшный лай револьвера за моей спиной.

Отступив, чтобы увеличить поле зрения, и, не сводя глаз с Коротышки, я боковым зрением заметил, как человек у двери приподнялся со стула и свалился на пол. Из его руки выпал револьвер.

Мексиканец с твердым взглядом черных глаз стоял. Он смотрел на меня и улыбался, показывая все свои белые зубы.

— Он вынул из кобуры оружие, сеньор. Подумал, что собирается стрелять в меня.

— Конечно, — согласился я.

— Друг Пабло — мой друг, — добавил мексиканец, убрал револьвер в кобуру, слегка поклонился и вышел вместе с напарником.

Лицо Коротышки под щетиной бороды стало болезненножелтого цвета.

— Ты хотел что-то сказать, недомерок? Говори! Мы все тебя слушаем.

Он пытался ответить, но язык его не слушался. Наконец он выговорил:

— Ничего. Я просто поддерживал беседу.

— Ах, так! — усмехнулся я. — Тогда с Богом! Тебе тут больше ничего не светит. Садись на коня и сваливай. К югу отсюда полно свободных мест.

Он порылся в карманах в поисках мелочи, его глаза были пустыми, лицо осунулось.

— Не беспокойся, — остановил его я. — Выпивка за мой счет.

Он направился к выходу, и, когда дошел до трупа, я произнес:

— Не забудь дружка-то, мелюзга, только оружие оставь.

Неуклюже взяв покойника за плечи, он с трудом протащил его в дверь. Бармен посмотрел ему вслед и налил себе неразбавленного виски.

Когда я вошел, Пенни Логан готовила кофе. Она улыбнулась и указала на столик, за которым мы сидели в прошлый раз.

— Нашли, что искали? — поинтересовалась она.

— Не было времени во всем разобраться, — признался я. — Так, колесил по округе.

Взяв кофе с пончиками, я спросил:

— Вы когда-нибудь слышали о Натане Альбро?

— Конечно. Шахты, железные дороги, древесина, ранчо… Он занимался всем, и все на него работало.

— Он имел что-то, от чего не отказался бы Джефферсон Хенри?

Она задумалась.

— Понимаете, Хенри ни от чего бы не отказался, но вы имеете в виду что-то особенное. У Ната были контрольные пакеты по крайней мере трех хороших рудников и одной железной дороги. Он владел значительными пакетами акций еще нескольких рудников и мог контролировать их, если голосовал вместе с одним-двумя крупными держателями. Альбро всегда старался контролировать дело, в которое вкладывал деньги. Хенри больше интересовала спекуляция ценными бумагами, а не развитие собственности. Альбро не любил Хенри. Это не секрет.

Чтобы докопаться до истины, — продолжила она, — вам нужно получше узнать Джефферсона Хенри. В действительности он мелкий человек, который хочет, чтобы все считали его крупным магнатом. Он всегда завидовал Альбро и несколько раз пытался его выжить, но у Хенри ничего не получилось, он только раздражал Ната. Джефферсон очень мстительный, никогда не забывает обид, даже вымышленных. Когда Натан погиб, Хенри нажал на нескольких политиканов, чтобы его назначили опекуном Нэнси, и это ему почти удалось. Но Ньютон, женившись на ее матери, официально оформил свое опекунство над девочкой и перевез мать и дочь на Запад, чтобы спрятать от отца.

Пенни Логан знала об отношениях воротил все, что может знать человек со стороны, отчасти из газетных сообщений, отчасти от тех, кто приходил к ней за помощью. Анализируя различные ситуации, она умела сделать правильный вывод, потому и имела солидный процент с хорошо вложенного капитала, и многие владельцы ранчо, разводившие коров или овец, зависели от ее совета или предложения.

На обратном пути, сидя в вагоне, я шаг за шагом проанализировал добытые сведения и обнаружил, что совсем не продвинулся на главном направлении. Тот факт, что люди, разыскивавшие Нэнси, пришли к нам на ранчо, по-прежнему оставался загадкой. Но стоило мне так подумать, как я прозрел: у них в кармане лежало описание местности или частичное описание. Им они руководствовались. Их интересовал проход к высокогорным лугам и долинам. Наше ранчо закрывало его, а сразу за нашей землей начиналось другое ранчо — укромное место в горах, расположенное в более высокой долине.

Я должен побывать там. Но сначала записная книжка.

Глава 11

Встав пораньше утром, сунул в карман записную книжку, чтобы пролистать ее позже, спустился на первый этаж, остановился у стойки портье и забрал письма — ответы на некоторые мои запросы, — но читать не стал, а положил их вместе с записной книжкой.

Вспомнив про занавеску в окне дома напротив ресторана, я вывел коня из конюшни через задние ворота, объехал вокруг корраля и оказался у черного входа в ресторан Мэгги, где и привязал коня.

Когда я вошел на кухню, Герман обернулся:

— Ты сегодня поздновато. Она волнуется.

Джон Топп уже сидел за столиком. Он посмотрел на меня и перевел взгляд на дверь из кухни. На языке у меня вертелась реплика про занавесочку, но я удержался, решив, что не стоит раньше времени привлекать внимание. Молли принесла кофе, как только я сел.

— Вы задержались сегодня, — грустно сказала она.

— Готовил коня к дороге, — ответил я. — Хочу проехаться. Надо уехать из города, подышать свежим воздухом.

Она засмеялась:

— Из нашего города можно выбраться в любую сторону пешком не больше чем за минуту.

— Для меня и он огромный городище. — Моя шутка отчасти предназначалась Джону Топпу. — Самый большой мегаполис, который я видел до двадцати лет, состоял из трех вигвамов и chosa.

— Что такое chosa?

— Землянка. Меня затащили туда на аркане. Я никогда в жизни не видел столько людей одновременно. Подумать только, там, наверное, было человек шесть или семь! — Молли подлила мне кофе. — Это случилось в год большой засухи, — продолжал я. — Мы, ребятишки, не могли дождаться воскресенья.

— Пойти в церковь?

— Сделать глоток воды. Каждое воскресенье Ма давала нам попить. Остальное время мы сосали камушки. Поэтому-то в нашем краю вся земля усеяна маленькими камушками — когда-то они были большими, но мы, ребятишки, высосали их досуха. Русла высохших рек определяли по облаку пыли.

— Почему пыли?

— В поисках воды рыба шла вверх по реке. Она поднимала тучи пыли. Некоторые бедняги так отвыкли от влаги, что сразу утонули, когда начались первые дожди. Мы бегали по берегу и подбирали их целыми дюжинами.

— Пейте кофе, — остановила поток моих воспоминаний Молли.

Меня не покидало чувство, что рано или поздно мне придется сцепиться с Джоном Топпом. Я не искал неприятностей, но в его присутствии испытывал какую-то неуверенность. Он подавлял людей одним своим присутствием. А Джефферсон Хенри держал этого удава, чтобы тихо улаживать все возникающие проблемы. Если дело пойдет тем же ходом, что к раньше, у нас будет повод для столкновения. И все же мне не хотелось, чтобы его пристрелили, прежде чем у нас появится возможность помериться силами.

Вся беда заключалась в том, что я впервые в жизни почувствовал неуверенность. Мне приходилось довольно часто выяснять отношения с помощью кулаков или револьверов, и я считал, что в драке меня так просто не возьмешь. Однако Джон Топп невольно внушал страх. Его огромные, бугрящиеся налитыми мышцами руки и плечи производили впечатление. Несмотря на массивность, он двигался с грацией и быстротой кошки. Поэтому мне и не хотелось, чтобы его угробили, пока я не примерю свой кулак к его квадратному подбородку.

Может, Бегготт охотится за мной, а может, и за ним. Однако хуже всего, что с таким же успехом он выберет момент и выстрелит в Молли, которая знала больше, чем рассказала. А ее осведомленность явно кому-то не давала спать спокойно. И посему я решил поговорить с ним.

— Молли? Мистер Бегготт заходил сегодня?

Краем глаза я заметил, что Топп поднял голову, а его вилка застыла на полпути ко рту.

— Да, пару раз. Кажется, он делает большие покупки в магазине. Иногда я его вижу на улице с мешком в руке.

— Интересно, — заметил я. — А не он ли живет в комнате на втором этаже дома, что стоит напротив? Кто-то ее снимает, а Бегготт в отеле не останавливался.

Молли принесла мне завтрак. Больше мы не разговаривали. Топп слышал нашу беседу, слышали и все те, кто сидел в ресторане, а таких уже набралось с полдюжины. Позавтракав, я выскользнул в заднюю дверь, быстро огляделся и вскочил в седло.

Сначала поехал на запад, к водонапорной башне. И ничего интересного не обнаружил, кроме самой башни — прохладное, затененное место, где все время капала вода, — и подъездных путей, где недавно стоял персональный вагон. Я поискал вокруг, но ничего не нашел — только старые отпечатки копыт лошадей да коров.

Железная дорога в этом месте пересекала реку. Я развернулся к ним спиной и направился в сторону Хукер-Хилс, откуда тропа вдоль Уэрфано-Ривер вела к горам. Мне предстояла длинная дорога, но я рассчитывал остановиться в лагере Пабло на ночь или по крайней мере на ужин.

Несколько дней назад холмы были еще коричневыми и желтыми, но дожди окрасили их в зеленый цвет. С близкого расстояния редкая маленькая травка казалась еле заметной, но издалека холмы выглядели прекрасно. Там и тут выступали отложения песчаника, иногда сланцевой глины. Я отпустил поводья, разрешив коню самому выбирать дорогу на запад, и присматривался к местности, часто проверяя, не следует ли кто за мной.

Моя работа заключалась в том, чтобы найти Нэнси Хенри, или Альбро, как она может теперь себя называть. Что случится потом, зависело от нее, от того, какой она стала, чего хотела. Было очевидно, что она скрывалась, во всяком случае, не хотела, чтобы ее нашли.

Тогда мне пришла в голову мысль, что Энн скорее всего знает ее. Или я убеждал себя в этом, чтобы оправдать свой визит к ней? Когда мужчина чего-нибудь тайно хочет, он готов придумать самые разные веские доводы, доказывая, почему это ему крайне необходимо и важно.

Я повстречался с Энн несколько лет назад, когда ее родители разбили лагерь на нашей земле, чтобы дать отдохнуть скоту. Семья направлялась на Юг в поисках свободной земли. Их было четверо: взрослые, мужчина и женщина, маленький мальчик и Энн, тихая, скромная и очень хорошенькая. Их фургон тащила упряжка из шести мулов, и мужчина здорово с ними управлялся.

Энн не вмешивалась ни в какие хозяйственные дела, и я редко ее видел. Слишком, черт побери, редко, если бы спросили моего мнения. Она была хорошенькой, а я молодым, как и теперь. Иногда мы сидели и разговаривали. Она обожала читать и, казалось, имела все мыслимые таланты. Но больше всего меня поразила ее любовь к дикой природе.

Глава семейства намеревался дать отдых животным два или три дня. Но прошла неделя, потом десять дней и только тогда они уехали на Юг, а я потерял голову, бесцельно слонялся по дому, забросил все свои обязанности. Это продолжалось, пока Ма не сказала, что если я ничего не собираюсь делать дома, то могу взять хорошего коня и поехать повидать ее. Потом сухо добавила: «Не забудь вернуться обратно!»

Вы не поверите, но я не нашел их! Я следопыт лучше многих, но я их не догнал. Куда-то, наверное, свернули.

Позже слышал, что они обосновались в долине, где однажды прятались мексиканские бандиты. Там протекал хороший ручей, по берегам которого тянулись прекрасные пастбища с сочной травой. Об этом рассказал какой-то бродяга ковбой, видевший их у нас, но к тому времени уже минули месяцы, я я не знал, там ли они еще.

Место, где они предположительно остановились, входило в зону моего обследования. К тому же они могли что-то знать. Если, конечно, они все еще там. Ма окрестила их «бегунками» — такие прозвища давали людям, которые нигде не оседали, которым нигде по-настоящему не нравилось. Этих никчемных бродяг называли еще «перекати-поле» или «сыромятная утварь». Бедняги гнали обычно тощий скот, тащили с собой жалкий скарб, перетянутый сыромятной кожей. родители Энн казались побогаче, но они не походили на настоящих переселенцев. Ма показала им прекрасный земельный участок с ручьем и другими достоинствами, но они лишь пожали плечами и двинулись дальше.

Раздумывая об Энн, я неожиданно для себя оказался у лагеря Пабло. Только теперь никакого лагеря не было. Он исчез.

Вернее, исчезли лошади и Пабло. Полуобгорелый фургон лежал на боку.

Мое сердце екнуло. Пабло стал мне другом, и если погиб, то только из-за меня. Я медленно приступил к поиску следов.

Несколько всадников подъехали с северо-востока, их лошади шли шагом, пока до лагеря не осталось ярдов сто. Это, должно быть, случилось ночью — темнота прикрывала их. А затем они напали. В перевернутом фургоне — несколько дыр от пуль, земля взрыхлена копытами, костер раскидан.

Голландская печка валялась на боку, кофейник перевернут, крышка его — в стороне, кастрюля сильно покорежена, наверное копытом. Затем в нее кто-то выстрелил.

На колесе фургона темнело красное пятно — кровь.

Тел не оказалось. Как ни искал, я не смог найти следов Пабло.

Сколько было нападавших? По крайней мере семь или восемь, они подъехали очень близко, не разбудив вакеро. Иначе бы им не удалось подобраться почти вплотную.

Тщательно обыскав округу, я обнаружил место, где раненый упал. Там остались пятна крови и следы рук, которые, видно от боли, впивались в землю. Меня озадачило одно: всадники, уезжая, рассыпались, оставив не одну цепочку следов, а много.

Так делали апачи, но на лагерь напали белые: все их лошади оказались подкованы, мне попалось несколько отпечатков сапог там, где бандиты спешились и искали добычу.

Мой план скоротать ночь с Пабло рухнул. Становилось все темней, а мне предстояло еще подыскать место для «холодной» ночевки. Что случилось, то уже случилось. Слишком поздно сейчас что-либо предпринимать.

Забравшись в седло, я кинул последний взгляд на разгромленный лагерь и направился на запад. Если не ошибался, то находился не больше чем в пяти милях от рукава Спринг-Бренч реки Сент-Чарльз. Однажды, давно, мне приходилось разбивать там лагерь.

Конь устал и понуро брел вперед. Таким темпом мы доберемся до реки не раньше чем через час, скорее даже часа через полтора. Солнце садилось за Вет-Маунтин и Сангре-де-Кристо, и мне следовало поторопиться.

Возле берега, где я выбрал себе стоянку, Спринг-Бренч несся с огромной скоростью. Ярдах в пятидесяти от рукава я нашел ровное место среди кедров и сосен. Мне очень хотелось выпить кофе, но, положившись на Пабло, я не захватил с собой кофейник. Меня окружала густая роща, состоящая из деревьев, ветви которых росли чуть ли не от самой земли. Сквозь них меня никто не мог увидеть со стороны.

Стреножив коня на полянке с никудышной травой, я устроился на ночь. Оттуда, где я лежал, хорошо просматривалась тропа, идущая вдоль Сент-Чарльз-Ривер. С рассветом никто бы не мог проехать по ней незаметно. Тропа поворачивала за Хогбек и шла к Тертл-Баттс. Долина, которую я искал, лежала за Тертл-Баттс.

Энн с родителями могла, конечно, уехать, но если она там, я получу хороший обед, а также возможность полежать и подумать.

Но я не мог бросить на произвол судьбы Пабло. Где он, жив ли, мертв? А вдруг лежит где-то серьезно раненный. Вопросы не давали мне долго заснуть. Нет, как ни хотелось мне увидеть Энн, придется возвращаться. Приняв решение, я, даже голодный, спал хорошо и проснулся бодрый холодным серым утром.

Страдая, что остаюсь без завтрака, я скатал одеяла и пристегнул их за седлом. Коню, как и мне, тоже, казалось, не терпится двинуться в путь, и мы повернули обратно — туда, откуда пришли, но взяв уже совсем другой маршрут. Я выбирал дорогу повыше и старался ехать под прикрытием деревьев. Если кто-то и следил за мной, облегчать ему жизнь я не собирался.

Когда до лагеря Пабло оставалось около мили, вынул винчестер. Конь ходил подо мной слишком долго, чтобы не догадаться, что это означало; словно читая мои мысли, он начал ступать осторожно и мягко. Знал, видно, бродяга, если из чехла вынимают винчестер, жди неприятностей, но он был старым боевым конем, который любил запах пороха.

Натянув поводья, я выглянул из-под прикрытия деревьев и осмотрелся. Лагерь передо мной лежал как на ладони, хотя до него оставалось еще довольно далеко, но я находился на возвышенности.

И ничего. Совсем ничего. Однако вместо того чтобы припустить туда коня, я затаился и тихо сидел, наблюдая за склоном.

Кто же еще, кроме меня, сейчас занимается тем же? Мои глаза медленно искали самое удобное место для секретки. Я бы занял пост на той же высоте или даже чутьповыше.

Но меня беспокоил Пабло. Что с ним стало? Его лошадей разогнали или украли, во всяком случае, поблизости я не видел ни одной. Что бы я сделал на его месте, если бы на меня напали врасплох? С другой стороны, если бы опасался нападения, как бы я приготовился к нему? Пабло — не новичок в таких делах, он ожидал неприятностей и наверняка имел какой-то план отступления, возможно, приготовил и укромное местечко поблизости, куда мог незаметно добраться и где его трудно отыскать.

Почему на Пабло напали? Считали, что слишком много знает? Или потому, что был моим другом?

Осматривая расстилающуюся передо мной прерию, я искал путь к лагерю. Небольшая ложбинка между низкими холмами позволяла спрятаться ползущему человеку и вела к высохшему руслу ручья. А по руслу… Стоит попробовать.

Небо было голубым и широким. Облака уплыли, и день стал светлым и ясным. Ведя коня вдоль склона холма, я искал следы, но не нашел ни единого, пока не добрался до места, где когда-то ручей стекал с холмов на равнину. Дважды в течение нескольких минут я наткнулся на пятна крови на камнях. Судя по ним, человека тащили либо он полз сам.

Повернув, я начал пробираться по высохшему руслу, пытаясь найти укрытие, которое выбрал бы Пабло, если спасался он. По мягкому песку мы двигались бесшумно, но вдруг конь насторожился, и я почувствовал, как напряглись его мускулы. Впереди, перекрывая русло, которое теперь шло между двумя низкими стенами песчаника, лежало несколько бревен и вывороченных кустов.

Несмотря на настойчивые понукания, жеребец отказывался идти дальше. Неожиданно мои руки сами натянули поводья. На выступе песчаника, едва различимая, сливаясь окрасом с камнем, лежала пума, или, как ее у нас называют, горный лев. Зверь был огромен.

Глава 12

Пума бросила на меня злобный взгляд, раздраженно фыркнула и снова обратила все свое внимание на жертву. Я догадывался, кого она стерегла. Пабло истекал кровью, пума почуяла ее запах.

Я похлопал коня по шее и несколькими тихими словами постарался успокоить его. Мы и до этого охотились вместе, и, хотя запах диких кошек ему не нравился, конь умел стойко держаться до конца.

Оттуда, где мы остановились, я не видел Пабло — если это был действительно он. Выступ песчаника, на котором лежала большая кошка, чуть возвышался надо мной, но ее голову, часть лапы, плеча и около фута хвоста я различал четко. Нас разделяли редкий кустарник и трава.

Хотя пума лежала совсем близко, стрелять я не решался. Меня не надо предупреждать, как опасен раненый горный лев. Если его не убьешь наповал первым же выстрелом, он бросится на жертву, а жертвой мог оказаться беспомощный Пабло. Моя пуля не должна задеть край выступа и точно попасть в голову пумы за ухом или чуть впереди. Цель размером с детскую ладошку. При обычных обстоятельствах мне большего и не надо, но сейчас вдруг пуля отклонится? Слишком большой риск!

В сознании ли он? Есть ли у него оружие?

И я едва слышно спросил:

— Пабло? У тебя есть револьвер?

Ответа не последовало. Хвост кошки дернулся, возможно, перед прыжком. Иногда, готовясь к нападению, пума встает, затем пригибается и прыгает. Если это случится, у меня появится шанс для лучшего выстрела. Единственного выстрела. Немного подождав, я снова позвал:

— Пабло?

Может, его и нет рядом? Но если это он, то наверняка лежит на скале за выступом, скрывавшим его от меня. Я положил руку на шею коня.

— Все хорошо, мальчик, — сказал я мягко. — Все хорошо.

Пума раздраженно повернула голову, блеснула холодными глазами и угрожающе зарычала, обнажив огромные клыки. В обычных условиях она скорее всего отступила бы, но возбуждающий запах крови и близость жертвы делали это маловероятным. Пума стерегла найденную ею добычу, и я не имел никакого права вмешиваться.

Едва я успел так подумать, как кошка вдруг привстала, продемонстрировав все свое великолепие, и прыгнула.

Мой палец лежал на спуске, времени для рассуждений не оставалось. Я выстрелил.

Тело пумы резко дернулось в воздухе, а я пришпорил жеребца, и он рванулся вперед, обогнув скалистый уступ как раз в тот момент, когда зверь упал на колени, немного не долетев до своей жертвы. Пума яростно цеплялась когтями за камни, чтобы не свалиться вниз, и я увидел на ее боку рану от моей пули. На выступе скалы, с которой прыгал зверь, распростерся Пабло, по его рубашке расплывалось большое кровавое пятно.

Одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы оценить ситуацию. Как только пума обрела равновесие, она тотчас же прыгнула, на сей раз — на меня. Винтовку я держал наготове и, когда огромная кошка — совершенное создание песчаного окраса — взвилась в воздухе не больше чем в десяти футах от меня, нажал на спуск. Выстрел отбросил пуму на скалы. Она упала, перевернулась, соскользнула на дно, дернулась в последний раз и умерла.

Секунду мы с жеребцом спорили. Я хотел проехать дальше по руслу мимо распластавшейся на песке кошки, а ему моя затея совсем не понравилась. С его точки зрения, он уж и так достаточно натерпелся.

Наконец нам удалось договориться, и я провел его с наветренной стороны от мертвого животного. Проехав ярдов тридцать, я спешился и крепко привязал коня к невысокому кедру. Потом, звякая шпорами, взобрался на выступ скалы, нависавший над высохшим руслом ручья, туда, где, раскинув руки, лежал окровавленный Пабло.

Солнце скрылось за облаками, опять откуда-то набежавшими, и я решил не откладывая осмотреть его.

Пастух потерял много крови. Пуля прошла навылет, войдя в области плеча и выйдя из дельтовидной мышцы спины. Она пронзила не более двух дюймов тела, но рана сильно кровоточила. Налив в шляпу немного воды, я как мог промыл ее. Пабло зашевелился и скоро очнулся.

— Похоже, тебя нельзя оставить одного даже на минуту, — проворчал я.

— О, амиго, это ты!

— К счастью для тебя, приятель. Ты видел ту кошку? Когда я подъехал, она уже приготовилась пообедать тобой.

— Видел. — Его губы скривились в улыбке. — Открыл глаза, как раз когда она прыгнула.

— Что с тобой случилось?

— Я не спал, амиго. Пума, может быть эта самая, беспокоила лошадей, я пошел посмотреть. Вдруг лошади насторожились, повернули головы. Я упал на землю и заметил на фоне неба шляпы, сначала одну, потом другие. А затем они напали. Лошади разбежались. Я бросился в укрытие. Пару раз выстрелил. Но их было много — восемь или десять человек. Началась перестрелка, один упал. В меня тоже попали, и они погнались за мной. Я побежал вдоль русла по песку, который заглушал звук моих шагов, оторвался от них и забрался на выступ скалы, который приметил раньше.

Они еще поискали, поругались и начали все крушить. Моих лошадей нет, куда делись — не знал. Я истекал кровью, но насколько серьезна рана — понятия не имел. Покончив с фургоном, нападавшие разбрелись и опять стали искать меня. Я услышал, как они поднимались по руслу, проехали мимо, под скалой. Окончательно решив, что потеряли меня, бандиты умчались, но мне кажется, что вернутся.

— Попей-ка воды. — Я протянул ему фляжку, и он жадно напился. — Ты можешь идти? — Повесив фляжку на плечо, я помог ему подняться.

Постояв немного, он огляделся и сказал:

— Пошли.

Мы направились к коню. Потеряв много крови, Пабло ослаб и еле держался на ногах. Посадив его в седло, я взял коня под уздцы и повел.

Револьвер вакеро, закрепленный ремешком, остался в кобуре, но винтовки я не заметил.

— Она осталась на моем коне, — объяснил он. — На моем ночном коне. Он был оседлан и готов к дороге, но я не смог до него добраться.

Мы не стали возвращаться в лагерь, а повернули к холмам, направляясь к лесу. Лицо Пабло стало серым, он выглядел больным, и я понимал, как ему тяжело. Я подумывал оставить его в зарослях, спуститься вниз на равнину и найти его коня. У меня было предчувствие, что нам пригодится лишняя винтовка.

Найдя укромное место среди скал, я оставил его там, отдав ему фляжку и убедившись, что его кольт заряжен. Когда человек стреляет, потом теряет сознание, он обычно забывает, сколько раз стрелял. У него оказались три пустые камеры в барабане, которые я перезарядил.

Сделав небольшой круг, я поехал вниз, держась ближе к горам, чтобы не быть слишком отчетливой мишенью.

Добравшись до опушки, выглянул и сразу увидел внизу, в прерии, несколько пасущихся лошадей, они постепенно сбивались в табун, как делают лошади, которые немного пробежались. Вдалеке я заметил еще одну группу, подходившую вдоль ручья Мадди-Крик. Я изо всех сил старался разглядеть среди них оседланную, но мне не повезло.

Обогнув дальних лошадей, я осторожно начал сгонять их в более плотную группу.

Неожиданно прямо передо мной из оврага вышел оседланный конь и направился к остальным. Я уже стал подгонять его, когда услышал стук копыт. Быстро развернувшись, оказался лицом к лицу с двумя всадниками.

Моему появлению они удивились больше, чем я их. К тому же в руках я держал винтовку.

— Вы, ребята, часом не скотокрады?

— Скотокрады? Что ты хочешь сказать?

— Я видел, как вы гнались за чужой лошадью. А теперь едете за табуном Шелби. Вы же у Шелби не работаете.

— Мы ищем мексиканца, — заявил худощавый всадник, на вид опытный ковбой и тертый калач.

— Не ищите его, — посоветовал я. — Возвращайтесь восвояси. У этого вакеро много друзей, которые не оставят его в беде.

— Мне наплевать на его друзей. Где он?

— Я один из его друзей.

Он посмотрел на меня с презрением.

— Мне на это тоже наплевать.

Я улыбнулся.

— Ай-ай-ай! Какие мы большие и крутые! Держу пари, ты пугал классных дам, когда ходил в школу. О, извини! — изобразил я страшное сожаление на своей физиономии. — Совсем забыл. Ты же не ходил в школу.

— Кто сказал, что я не ходил в школу? — воинственно воскликнул «скелет». — Я ходил!

— А я думал, не ходил, — прикидываясь простаком, протянул я. — Но в конце концов, и школы бывают плохими.

Он уставился на меня.

— Прикидываешься! Ерничаешь! Работаешь под дурачка!

— Тут, ребята, преимущество за вами.

Я держал обоих в поле зрения. Но рядом могли быть и другие.

— Вы из тех скотокрадов, что распугали лошадей Шелби?

— Скотокрады? Кого ты называешь скотокрадами? Мы ищем этого проклятого мексиканца, вот и все!

— Не похоже. Вы говорите, что ищете спокойного, миролюбивого человека, который никого не трогает и пасет табун Шелби. Кстати, Шелби едет сюда, и я опишу ему клеймо ваших лошадей, пусть узнает, на кого вы работаете. Если вы слышали о Шелби, то должны знать, что он тут же погонится за вами с веревкой наготове. Когда в последний раз пытались украсть у него скот, он повесил троих — запросто, аккуратненько, рядком. Он будет рад повторить и для вас свой спектакль, ребята.

Второй ковбой нервничал все больше.

— Уолли! Поехали отсюда, — позвал он, потом обратился ко мне: — Мы не трогали лошадей Шелби. Мы только ищем пастуха.

— Который работает на Шелби, — закончил я его фразу. — Давайте ищите поскорее, пока на вас не надели веревочный галстук.

— Ты мне не нравишься, — все больше распалялся Уолли. — У меня есть желание…

— Тебе лучше заиметь другое желание, покрепче этого, — оборвал я, — потому что ты мне тоже не нравишься.

Пора было возвращаться к Пабло, но я не смел уехать, опасаясь, что эти двое выследят меня. И я собирался забрать коня Пабло.

— Кто ты вообще такой? — Уолли откровенно нарывался на неприятности. — Я бы…

— В любое время, — отрезал я.

Ему очень хотелось сделать глупость, он смерил меня взглядом, посмотрел на винчестер, облизал губы и опять уставился на меня. Он почти что рассказал мне все свои желания. У него просто чесались руки, ему не терпелось выхватить револьвер и выстрелить, но он сомневался, сумеет ли сделать это быстрее, чем я нажму на спуск. Каждый, кто хоть немного соображал, должен был бы догадаться, что шансов у него нет, ибо когда человек в такой обстановке жаждет продемонстрировать, что он достаточно крутой, то он определенно не в своем уме.

Я не сводил глаз с Уолли, одновременно продолжал наблюдать и за другим.

— Послушай, ты, в голубой рубашке, — окликнул я парня. — Ты с ним? Или хочешь жить?

— Я ищу мексиканца, — ответил он, — делаю то, за чем меня послали, вот и все. Уолли! Брось, поехали.

— Поезжай, — прорычал Уолли. Потом, все еще воображая себя достаточно крутым, вроде как передумал. — Ладно, я с тобой.

Уолли начал разворачивать лошадь и в этот момент выхватил револьвер. Ганфайтером он оказался средним, но сказать ему об этом я не успел, потому что в следующую секунду мой противник стал трупом.

Он полностью выхватил револьвер, и его лицо уже выражало победу. Сейчас он мне покажет! Сейчас он покажет этому…

Удар пули 44-го калибра не выбил его из седла, но просверлил насквозь. Он выронил револьвер, ухватился за луку седла, так и сидел, держась за нее, с белеющим лицом, не отрывая от меня удивленного взгляда.

— Мне жаль, Уолли. Тебе следовало уехать.

— Я… я думал… — Он мешком упал вперед и свалился с седла. Одна его нога застряла в стремени. Лошадь шарахнулась и пошла вперед, но я успел схватить ее за поводья.

— Отвези его домой, — посоветовал я второму. — И выбери себе напарника поспокойней. Дольше проживешь.

— Не могу поверить, — прошептал тот.

Направляя жеребца так, чтобы видеть ковбоя в голубой рубашке, я поймал коня Пабло, сбил в кучу остальных и поскакал к холмам. Выстрел мог привлечь внимание других, а мне не хотелось еще раз испытывать судьбу.

Уолли принадлежал к числу тех, кто считал себя крутым, но не знал, что крутость свою нужно доказывать. А первый крутой разговор — лишь первый шаг на долгом или коротком, избранном им жизненном пути, но всегда неизбежном пути ногами вперед к безымянной могиле.

О таких событиях я не любил вспоминать. Лучше смотреть, как бегут лошади по залитой солнцем траве.

Пабло меня поджидал. Он посмотрел на своего коня, потом на табун.

— Сосчитай, — сказал я. — Не знаю, всех ли собрал.

— Стрелял? — спросил он.

Я кивнул.

— Погиб ковбой по имени Уолли. Судя по отпечаткам копыт, он был среди тех, кто напал на тебя вчера. — Я спрыгнул с седла. — У второго хватило здравого смысла уехать.

Глава 13

Единственное, что мне хотелось сделать, — это как можно скорее убраться отсюда. Только что прогремевший выстрел мог привести к нам чужих людей, жаждущих отомстить за убитого, а я никогда не поднимал оружие, если мог избежать перестрелки. Кроме того, у меня была работа.

Пабло ослаб. Он нуждался в отдыхе и заботе. Если Энн все еще жила в Фишерс-Хоул, она помогла бы ему; поэтому, посадив Пабло в седло, я направился по каньону Глисон в сторону Сент-Чарльз-Ривер.

Взглянув на Пабло, любой сказал бы, что он не в состоянии ехать верхом. Со своей точки зрения, конечно, он был бы прав, но жители прерий и гор привычны к тяжелым испытаниям. Врачи редко появлялись в нашей глухомани, и мы обходились тем, что знали и что имели под рукой. Не всех такая практика спасала, но в большинстве своем мы выживали. Мне кажется, чем больше врачебной помощи, тем больше в ней нуждаешься.

Наш путь лежал через дикий край, изобилующий всякого рода зверьем. Несколько раз нам встречались олени, попались даже два «медвежьих» дерева, на которых хозяин леса оставил следы своих мощных когтей. Убитая мною пума пока представляла собой великолепный экземпляр. Изящная красавица кошка весила, наверное, фунтов двести. Только однажды мне довелось видеть пуму весом в двести тридцать фунтов.

Я всегда признавал охоту только как средство решения насущных проблем человека — пропитания, одежды. Убийство ради убийства мне претит. Но с тех пор как я увидел, что может натворить горный лев в загоне ягнят, я стрелял в него без колебаний. К тому же у Пабло не было шанса выжить в схватке с такой громадной пумой.

Мы петляли между деревьями, поднимаясь все выше. Пабло обмяк, но, как и большинство ковбоев, держался в седле даже в полубессознательном состоянии.

Чистый воздух становился все прохладнее. Мы поднялись на высоту почти в семь тысяч футов над уровнем моря, и, когда останавливались, чтобы дать отдышаться лошадям и проверить, не преследует ли нас кто, я видел сквозь деревья живописные долины, лежащие далеко внизу. Наш путь проходил в той части предгорий, где Скалистые горы развернуты на восток и их уходящие в небо вершины смотрят на обширные равнины, простирающиеся до самой Миссисипи и за ней.

Местность не давала широкого обзора, но движения внизу я не замечал, как и признаков того, что за нами кто-то едет. Но это еще не значило, что за нами не следили.

По дороге я думал о Джефферсоне Хенри и о той девушке, которую искал. Портис предполагал, что Магоффинов убили. Я видел, как убили Тата. Кто-то играл наверняка.

Что хранилось в сейфе Натана Альбро? Что он прятал? Что хотел украсть вор? По всей видимости, Натан Альбро — честный, прямой, хотя и суровый человек. Он старался защитить наследство Нэнси.

Что стало со Стаси, женой Ньютона? Где сам Ньютон? Мертв ли он? Неужели его тоже убили? Моя беда заключалась в том, что я шел по тропе, где не мог читать следы. Неудивительно, что пинкертоны бросили это дело. Если бросили.

Альбро явно имел то, что нестерпимо жаждал получить Джефферсон Хенри, готовый ради этого на все. Ньютон, как утверждают те, кто его знал, ненавидел своего отца. Он ускользнул от него и женился на Стаси, возможно, ради того, чтобы заполучить таинственную драгоценность, а потом просто скрылся.

Зачем пытаться оторвать Нэнси от матери? Может, Ньютон сел не на ту лошадку, когда женился на Стаси? Собственность или что бы там ни было Натан оставил Нэнси. Разлучив девочку с матерью, можно обманом, угрозой или уловками заставить ее подписать дарственную либо купчую на то, чем она владела. Ньютон старался доказать папочке, что он тоже на что-то годился, и действовал вопреки его воле.

Может, и так.

Магоффины, очевидно, помогали Ньютону или вошли с ним в сделку. Но в какой-то момент решили его продать. Пусть это только предположение, но тогда к их гибели причастен Ньютон. Их могли отравить по его приказу, либо он сам приложил руку.

Может, и так.

Нэнси вместе с матерью спрятали в Калифорнии. Сосны Диггера растут именно там, я сам их видел в предгорьях Сьерры и Теачапи. А множество голубых цветов… кто-то писал пустыню во время цветения.

Остановив лошадей, чтобы дать им передохнуть, я спешился и подошел к Пабло. Он стал совсем плох. И я понял, что дальше ехать нельзя.

Мы уже пересекли истоки Спрингс-Бренч, и пик Сент-Чарльз находился впереди и немного слева.

— Ты выдержишь еще пару миль?

В нем еще горел огонек, в этом мексиканце, страдающем от боли. Он попытался улыбнуться, и у него почти получилось.

— Да, две-четыре мили выдержу, — произнес он на хорошем английском языке, почти без акцента.

— Надо перебраться на другой склон Сент-Чарльза, — объяснил я. — Там есть удобный луг.

Лошади, которых я собрал, шли сзади и, надеюсь, затаптывали наши следы. Можно предположить, что они следуют за нами, но можно также подумать, что они идут сами по себе.

Мы разбили лагерь на краю луга, и я разжег маленький костер, нагрел воды и промыл раны Пабло. На больших высотах раны обычно заживают быстрее, и инфекция не беспокоит.

Я натаскал листьев и уложил друга отдыхать. Лошади потихоньку разбрелись по лугу. Поскольку трава здесь была сочной и вода протекала неподалеку, вряд ли они отойдут очень далеко. Лошади, которых я не успел собрать, последуют за нами и присоединятся к табуну позже.

— Пабло? — Он открыл глаза. — Спи. Я пока починю хижину, которая должна быть поблизости. Если я ее найду, привезу поесть.

— Bueno note 3. — Он закрыл глаза.

Честно говоря, мне не хотелось оставлять его одного в столь никчемном состоянии. Но мы оба привыкли и не к таким переделкам, к тому же я собирался покинуть его ненадолго — долина, которую мы искали, по моим расчетам лежала по прямой милях в четырех-пяти.

Проверив сначала винчестер, потом кольт и убедившись, что оба полностью заряжены, я заарканил одну из лошадей Шелби, оседлал ее и двинулся на северо-восток в поисках тропы.

Насколько я представлял, въезд в долину находился на юге.

Если бы мне удалось найти приют для Пабло, где бы ему оказали помощь, дали отлежаться и восстановить силы, я бы заранее разведал подходы и к той долине, где, надеялся, поселилась Энн. Давно пора приняться за дело как следует. И как здорово увидеть Энн. Я мало знал ее, но она такая красивая девушка, и как хорошо, если у меня появится возможность узнать ее получше.

Не исключено, что в долину шла дорога и покороче, но у меня недоставало времени ее искать. Единственный известный мне, да и всем путь лежал по северному рукаву Сент-Чарльз-Ривер.

Выехав случайно на старую лесную тропу, усеянную солнечными зайчиками, пробивающимися сквозь листву, я снова погрузился в свои размышления.

Исключая те деньги, которые одолжил Молли Флетчер, я истратил очень мало золота Джефферсона Хенри, и это радовало. У меня было предчувствие, что больше денег я от него не увижу. Он говорил, что я могу потратить на поиски до пятидесяти тысяч долларов, однако мне не верилось, что он получит от меня то, чего ждал.

Кто-то убедил его, что я располагаю ценными для него сведениями, но в этом он явно ошибался; тем не менее своими неуклюжими методами я уже многих растревожил. Люди, атаковавшие лагерь Пабло, наверное, работали на него… или на кого-то еще, кто участвовал в игре.

Обнаружив тропу в Фишерс-Хоул, я остановил коня и изучил ее. Мне она не понравилась, хотя здесь мне едва ли грозили неприятности. Люди, с которыми я столкнулся, были нездешними. Трудно представить, что кто-то из них знал эту долину. И все же там имелось много укромных мест, откуда человек с винтовкой мог контролировать всю тропу.

На самой тропе я не нашел свежих следов. Прошло по меньшей мере несколько дней с тех пор, как по ней ездили в последний раз. Держа винчестер в руке, я направил коня к Фишерс-Хоул.

Существовала и другая тропа, которая вела в Кэнон-Сити, и кто-то говорил, что в Фишерс-Хоул работает лесопилка, а материалы оттуда вывозят в Фаунтин-Сити. Дела у лесопромышленников, должно быть, шли не слишком бойко, потому что я не заметил следов их деятельности. До меня доходили слухи, что в долине обосновалось несколько человек, но я ни с кем из них не был знаком.

Сосны источали дивный аромат. Я въехал в Фишерс-Хоул и направился к хижине, где, по моим сведениям, жила Энн.

«Мне следует помнить, что я приехал не в гости к ней, а в поисках приюта для Пабло», — осадил я себя.

Рядом с большим бревенчатым домом стоял корраль. Подъехав ближе, я рассмотрел, что в доме кто-то ходит, затем дверь отворилась и вышел крупный плотный мужчина с густыми черными бровями и свисающими усами.

— Кого-нибудь ищешь?

— Я ищу Энн. Передай, что приехал Майло Тэлон.

— Никогда о тебе не слышал.

— Если ты ей скажешь, она меня вспомнит.

— У нее нет времени на бродяг. Поезжай-ка обратной дорогой.

— Даже без чашки кофе? Я угощал ее лучше, когда она останавливалась у нас на ранчо.

Он в нерешительности помолчал, потом я услышал голос внутри дома. Но мужчина все-таки колебался.

— Ты на коне Шелби.

— Да, у меня на холме табун его лошадей и раненый пастух, которому нужна помощь. В него стреляли.

— Кто стрелял? — заинтересовался он.

— Незнакомые всадники. Нездешние. Они напали на лагерь, где выгуливались лошади Щелби, рассеяли их и ранили Пабло. Он не так уж плох, но ему нужна помощь.

У нас на Западе не принято отказывать человеку в помощи. Мужчина знал это и тем не менее беспокоился.

Неожиданно в дверях показалась Энн. Она была еще красивее, чем я помнил ее.

— О! Майло, извини. Я и представить себе не могла, что ты приедешь. У нас случились неприятности, поэтому мы осторожны.

— Неприятности?

— Скотокрады. Вернулись мексиканские бандиты, которые здесь когда-то прятались. Ты наверняка слышал эту историю. Ими верховодит некто Маэс.

— Да, слышал.

— Ты хотел кофе? Слезай с коня и входи в дом. — Она повернулась к мужчине. — Все в порядке, Сэм. Я его знаю.

В очаге горел огонь. Комната выглядела очень аккуратной — занавески на окнах, квадратный стол, покрытый скатертью в красную клетку, на которой были расставлены тарелки. Около очага в кресле-качалке сидел еще один мужчина в костюме со стоячим воротничком, купленном в магазине. На его заостренном хитром лице сверкали жесткие маленькие глазки, которые ничего не пропускали.

Хозяйством, видимо, занималась женщина — крупная и по виду сильнее, чем Сэм.

— Глэдис! Налейте мистеру Тэлону кофе. И поджарьте для. него несколько яиц. — Энн посмотрела на меня. — Ты, наверное, давно не ел?

— Со вчерашнего дня, — ответил я. — Когда распугали лошадей Шелби, я как раз въехал в лагерь Пабло, надеясь с ним поужинать. С тех пор и не ел.

Еда оказалась отменной, а кофе — самым вкусным, какой я когда-нибудь пробовал. Однако обстановка в доме показалась мне необычной. Энн и раньше вела себя немного странно в некоторых отношениях, но я полагал, что от городской девушки в непривычных условиях такое можно ожидать. Однако сейчас ее окружение показалось мне каким-то неестественным. Мне показалось, что они ссорились и я попал в самый разгар перепалки, поэтому чувствовал себя неловко и немного смущенно. Как бы там ни было, здесь не место для Пабло.

— Мэм? Не хочу беспокоить вас, но Пабло ранен. Если бы вы дали мне немного еды и каких-нибудь лекарств для ран, я бы отправился обратно.

— Конечно. Ты пока доедай, Майло, а мы тебе кое-что соберем.

Бровастый Сэм с ружьем в руках подошел к двери и выглянул наружу. Он следил за тропой. Похоже, они ждали нападения. Я понял, что с меня довольно. В любом случае, при всех этих посторонних у меня нет шанса поговорить с Энн.

Наполнив свою чашку второй раз, я наблюдал, как женщины торопливо собирали еду, искали, во что ее завернуть, затем принесли ее в джутовом мешке, чтобы я смог закинуть его на седло.

— Извини, Майло, — улыбнулась Энн, — мы все немного не в себе после вчерашней передряги. В следующий раз, когда будешь в наших краях, приезжай меня навестить.

Допив кофе, я встал, и в этот момент в соседней комнате что-то упало. Крупная женщина вздрогнула, а Сэм приподнял ружье.

— Спасибо, Энн. Спасибо вам всем.

Я нахлобучил шляпу, спустился с крыльца и подошел к своему коню. Отвязав поводья, сел в седло и не оглядывался, хотя и спиной чувствовал, как Бровастый, стоя на крыльце, провожал меня взглядом.

Отъехав подальше, я повернулся и помахал ему, но он не ответил.

Удивляться же начал, только когда добрался до леса. Кто был в соседней комнате? Чего они боялись? Или ждали?

Не мое дело. У меня достаточно своих проблем.

Глава 14

Было уже поздно, когда я добрался до луга, где оставил Пабло. Он спал, выглядел осунувшимся и очень усталым. Лошади Шелби мирно паслись. Заарканив одну для Пабло и своего коня, я привел их в лагерь, а коня, на котором ездил, расседлал и отпустил пастись. Потом стреножил приведенных лошадей, чтобы они оказались под рукой — на всякий случай.

От костра осталось несколько угольков, поэтому я добавил немного коры, веточек и раздул небольшой огонь. В вещах, которые собрала Энн, оказался старый побитый кофейник и пара кружек. Я приготовил кофе, поджарил немного ветчины и отрезал хлеба.

— Кофе хорошо пахнет.

Я оглянулся. Пабло проснулся и сидел. Подцепив несколько кусочков ветчины, я положил их на бумагу, в которую завернули еду.

— Ешь, — сказал я. — Кофе подоспеет через минуту. — Потом добавил: — Я ездил в Фишерс-Хоул. Ты знаешь это место?

— Si, мы зовем его Маэс-Хоул по имени мексиканца, который там жил. Вообще-то он бандит, но, если приезжали к нему домой, вел себя по-дружески. Я видел его, будучи ребенком.

— Там что-то случилось, — сообщил я. — Обитатели дома напуганы.

— Они замешаны в твоих делах?

— Они? Нет. Конечно нет. Откуда? Здесь нет никакой связи. Они живут так одиноко, что, вполне вероятно, остерегаются незнакомцев.

— Ты знал эту Энн?

— Ну, вроде как… Ее семья приезжала к нам на ранчо, остановилась отдохнуть. Энн — симпатичная девушка. Очень славная. Чего я ожидал? Черт, я разговаривал-то с ней всего пару раз. Вроде она мне понравилась… ну, ты понимаешь, как такое бывает?

— Si, понимаю.

— Она относилась ко мне приветливо. Как воспитанная молодая леди. Но это было давно. Я даже ни разу не держал ее за руку.

— Может, в том все и дело, амиго. Ты даже не пытался?

— По правде говоря, я немного ее побаивался. Она с Востока, во всяком случае, выглядит, как с Востока, а я что — простой ковбой…

Пабло развеселился:

— Ковбой, как же! У твоей матери лучшее ранчо в округе. Ты далеко не простой ковбой, амиго.

Разморенный теплом костра, за кружкой кофе я рассказал ему все, что случилось у Энн. И произнеся свой монолог, понял, что обитатели дома меня беспокоят. Я сел и добавил веток в костер, размышляя. Пламя вспыхнуло, заплясало, как бы требуя хоть пары веток потолще. Если как следует подумать, то они спешили избавиться от меня, а когда в соседней комнате что-то упало, аж подпрыгнули, будто в них стреляли. Что же все-таки происходило? «Ну уж это меня не касается, — остановил я себя. — У меня хватает своих неприятностей».

— Поспи, — предложил я Пабло, — и я вздремну. Завтра, если повезет, отвезу тебя вниз, в город.

Положив голову на седло и укрывшись попоной, я растянулся на листьях. Глядя вверх, сквозь кроны деревьев, я видел возвышавшийся над нами пик Сент-Чарльз. Кто-то говорил, что высота его почти двенадцать тысяч футов.

Странно, что Энн живет в Фишерс-Хоул. Это последнее место на земле, где можно рассчитывать найти такую девушку. А вот мистер Бровастый мне очень не понравился. Он бы в меня выстрелил так же легко, как в консервную банку.

Что же там не так?

Посреди ночи я проснулся, добавил дров в костер, затем опять лег, вслушиваясь в тишину, но ничего не услышал. Совсем ничего. И тем не менее что-то меня беспокоило.

Стряхнув свою тревогу, я перебрал в уме, что знал и что мне предстояло сделать.

В бездонной глубине сияли яркие звезды. Нежный ветерок шептался с соснами. Выше по склону горы чернели поредевшие батальоны елей. Я опять безуспешно пытался решить свои проблемы. Наверное, взялся за слишком трудную для себя задачу. Похоже, разобраться в лабиринте деталей и найти девушку — выше моих сил. Где-то посередине своих рассуждений я заснул и проснулся утром, убежденный, что надо продолжать поиски. В конце концов, зачем мне горы улик? Мне надо найти одну девушку — и делу конец. А девушек в то время и в том месте было не так уж много.

«Брось беспокоиться о деталях и просто найди ее, — сказал я себе. — Какая разница, какими мотивами руководствуются Хенри, Топп, люди, убившие Тата, и все остальные».

— Пабло, — окликнул я вакеро, — мы едем в город. Тебя надо доставить туда, где поправишься и отдохнешь. Потом я найду девушку и закончу дело.

Мы двинулись перед рассветом и спускались с гор довольно быстро, затем повернули на восток, в сторону города. Несколько раз нам пришлось менять лошадей, но все же мы добрались до города и остановились у ресторана Мэгги.

Герман вышел в тот момент, когда я помогал Пабло спуститься с коня.

— Нам надо поговорить, — предупредил он. — Заходи.

— Ладно, но сначала уложу Пабло.

— У меня есть друзья, — сказал мексиканец. — Они придут и позаботятся обо мне.

Неизвестно, откуда они узнали о нашем появлении, но через десять минут несколько мексиканцев усадили Пабло на коня и увезли в сторону лачуг в конце города.

— Железнодорожник Риббл принес тебе письмо. — Герман протянул мне конверт.

Взяв письмо, я упал на стул. Герман ждал.

— Есть еще кое-что, — тихо сказал он.

В ресторане собралось с полдюжины посетителей, среди них — Топп.

— Хорошо. Через минуту.

Он в нерешительности постоял, потом пошел на кухню и принес мне кофе.

— Это очень важно, — прошептал он.

— Герман, я несколько часов не слезал с коня, дай мне по крайней мере перевести дыхание.

Он неохотно вернулся на кухню.

Оглянувшись и не увидев Арканзасца, я удивился, что с ним, и хотел спросить Джона Топпа, но тот оставался самим собой — молчаливым и непроницаемым. Для своего крупного телосложения он ел удивительно мало, и я ни разу не видел, чтобы он с кем-нибудь разговаривал, исключая вынужденные контакты, как, например, заказывая еду, покупая билет на станции или что-то необходимое в магазине. В основном сидел и читал газету. Конечно, он мог с кем-то потолковать, когда я его не видел, и, вероятно, так оно и было.

Герман принес еще кофе, а я вскрыл письмо. Как и ожидал, оно оказалось от Портиса.

Дата стояла, но приветствие отсутствовало. Он предпочитал писать, не теряя времени даром.

«Если вы, как я подозреваю, продолжаете выполнять свое опасное поручение, следующие заметки могут быть вам полезны».

Первая оказалась газетной статьей, но без даты.

«СМЕРТЬ МЕЧТЫ.

Со смертью на этой недели Натана Альбро мы видим конец мечты о скоростной железной дороге «Пасифик Трежер» от Канзас-Сити до Тополобампо, Мексика, соединившей бы районы Миссури — Миссисипи с Калифорнийским побережьем.

Натан Альбро был последним из трех человек, планировавших эту железную дорогу до Тихоокеанского побережья, причем не только для того, чтобы обеспечить удобный трансконтинентальный путь, но и для более успешного развития шахт северо-западной Мексики.

Остается тайной, что стало с пятью миллионами золотом, которые, по словам Альбро, он приготовил для топографической разведки и начального этапа прокладки дороги».

Вторая газетная вырезка даже пожелтела от старости.

«ОБЪЯВЛЕНИЯ О РОЖДЕНИЯХ.

Дочь, 6 фунтов 9 унций у миссис Стаси Холлетт. Миссис Холлетт — вдова Уэйда Холлетта, известного в городе охотника и к западу от него».

Несколько секунд я молча сидел, уставясь на заметку. Нэнси не родная дочь Натана Альбро, а приемная! Стаси уже побывала замужем, прежде чем вышла за Натана Альбро!

О проектируемой дороге до Калифорнийского залива я ничего не знал. Смутно вспомнил какой-то газетный комментарий, прочитанный несколько лет назад, но победоносный марш на запад железной дороги «Юнион Пасифик» низвел ее до категории невыполнимых прожектов.

Мечту о постройке такой дороги, очевидно, забросили, когда завершили «Юнион Пасифик», но что стало с пятью миллионами?

Несомненно, со временем идея скоростной железной дороги оживет, потому что это была хорошая идея, пусть даже с постройкой «Юнион Пасифик» проект утратил в какой-то степени свою актуальность.

Произведена ли топографическая разведка? Проделана ли предварительная работа и истрачены ли пять миллионов? Какой собственностью обладала «Пасифик Трежер экспресс»?

Давно пришла пора просмотреть записную книжку и другие письма. Случилось столько, что я чуть не забыл о них.

Топп вдруг встал и, оставив на столе серебряную монету, вышел. На крыльце, закрыв за собой дверь, он остановился, явно осматривая улицу. Почему он так быстро ушел? Что случилось в мое отсутствие? На моих глазах он совершил непредсказуемый шаг. С того места, где сидел, я не видел улицу. Почти непроизвольно взглянул наверх, в окно на противоположной стороне. Занавески висели не двигаясь, хотя окно оказалось приоткрыто.

Вошел Герман Шафер, вытирая руки о передник.

— Тэлон, ты должен выслушать меня. Молли убежала!

Только через секунду я понял значение того, что он мне сообщил. Настолько мое внимание привлекла улица. Я опять взглянул на окно. Оно уже закрылось. Потому что Топп ушел?

— Что ты имеешь в виду? Куда она убежала?

— В том-то и дело, и представить себе не могу. Ты знаешь, какая она добросовестная и трудолюбивая. И вот со вчерашнего полудня она не показывалась на работе. Я думал, может, заболела, но когда она не пришла и утром… Тэлон, я волнуюсь. Мы оба знаем, что она чего-то боялась. По-моему, с ней беда.

— Я проверю ее комнату, Герман. Ты занимайся делами и прислушивайся к разговорам. Ведь знаешь, как люди любят поболтать. В городе есть новые приезжие? — подумал я вслух.

— Кажется, нет. Да, забыл, появилась какая-то молодая особа. Довольно симпатичная. Похоже, она знала Молли. Они немного поговорили, и Молли на что-то ответила «нет». Вот и все, что я слышал.

— Это было вчера?

— Вчера утром. А потом Молли не пришла к обеду.

Посмотрев опять в окно, я снял ремешок, удерживающий револьвер в кобуре.

— Ладно, пойду погляжу.

Подойдя к двери, я бросил взгляд сначала в одну, потом в другую сторону улицы, дошел до отеля и поднялся по лестнице, прыгая через три ступеньки. Пройдя по коридору, остановился у двери Молли и постучал. Ответа не последовало. Повернув ручку, вошел, прикрыв за собой дверь.

Постель никто не разбирал, хотя мне показалось, что на нее садились. Никаких следов беспорядка. Я огляделся и заметил, что нет маленькой сумки, которую когда-то у нее видел.

На секунду выглянул в коридор. Он был пуст. Выскользнув из комнаты Молли, я закрыл за собой дверь, подошел к своему номеру и, войдя, подставил стул под ручку.

Быстро оглядевшись, пересек комнату и заглянул в гардероб. Моя скромная одежда висела, как и раньше… нет, не совсем.

Пиджак из плотной ткани, который я держал на случай плохой погоды и всегда вешал в угол, потому что редко носил и не хотел, чтобы он мешался, перевесили на другое место. Теперь он торчал прямо передо мной, лицом к открытой двери гардероба.

Небрежность? Или попытка привлечь внимание?

Сняв его, я проверил все карманы. Во втором нашел наскоро нацарапанную записку:

«Пожалуйста, помогите мне! Они сейчас в моем номере. Я попытаюсь проскользнуть мимо них, но сомневаюсь, что смогу. Если удастся, пойду в ресторан. Я увидела их на улице утром и пришла в свою комнату, чтобы кое-что взять, прежде чем они это найдут. Я прячу это здесь и сейчас. Если смогу добраться до мистера Шафера, я спасена.

Молли».

Но она не добралась. Вероятно, она хотела пройти мимо своего номера на цыпочках, но они услышали и выглянули.

Почему же она не осталась у меня? Она могла подставить под ручку двери стул и сидеть тихо. Не подумала о стуле? А может, не хотела привлекать внимание к моему номеру, чтобы его тоже не обыскали? Теперь она была пленницей или трупом. Но чьей пленницей?

А если убита, то кем?

Неожиданно я вспомнил, как что-то упало в одной из комнат в доме Энн. Абсурд! Какое отношение могла иметь ко всему этому Энн? Я сомневался, что ей вообще знакомы имена Альбро, Хенри и других.

Бегготт? Вряд ли он станет играть в похитителя. Топп? Не исключено. Но более вероятно, это те, другие — Болтер и компания, которые ранили Пабло и гнались за мной. Но зачем? На кого они работали?

Глава 15

Молли увезли, но куда? И кто?

В таком городишке не могли не видеть, как ее похитили. Молли увезли на лошади или на повозке. По железной дороге? Едва ли, хотя возможно, и, конечно, это легко проверить.

Когда я спустился, портье сидел за стойкой.

— Мисс Флетчер? Сегодня я ее не видел. Она ушла вчера утром. Странно, она даже не попрощалась. Обычно она со мной разговаривает. Довольно общительная молодая леди с тех пор, как пошла работать в ресторан, а до того казалась испуганной.

— Она купила часть ресторана, — сказал я. — Одну треть.

— Да ну! — Я так и думал, что это произведет на него впечатление и он станет разговорчивее. — Надо же!

— С кем она ушла? Или она была одна?

— Одна? Нет, к ней приехали какие-то люди, которые ее разыскивали. Вошли двое мужчин и спросили мисс Флетчер, но в повозке, на которой они прибыли, я видел женщину. Кажется, молодую женщину. Эти парни сказали, что мисс Флетчер их ждет. Я предложил вызвать ее, но они попросили не беспокоиться, мол, поднимутся сами, так как у нее тяжелые вещи или что-то в этом роде. Я спросил, выписывается ли мисс Флетчер, а они ответили: нет, ее не будет только одну ночь.

— Вы видели, как они выходили?

— Ну да. Прошли прямо мимо меня. Впервые мисс Флетчер со мной не заговорила, что меня удивило. Не похоже на нее. Но она волновалась: как-никак увиделась с друзьями.

— Как выглядела повозка?

— Маленький крытый фургон. Не такой большой, как у переселенцев с Востока, но крытый. Она залезла сзади.

— Вы случайно не заметили клеймо на лошадях?

— Нет. Конечно нет. Не заметил. А в чем дело? Что-то случилось?

Похоже, ему нравилась Молли Флетчер, он может оказаться полезным.

— Да, — подтвердил я, — боюсь, что случилось. Молли не собиралась уезжать, ее ждали в ресторане. По-моему, произошло что-то серьезное.

Портье поднял брови.

— Похищение?

— Что-то вроде того, — согласился я. — Если вы ее увидите или тех людей, что увезли ее, дайте мне знать. — Я собирался уходить, но помедлил. — Вы знаете кого-нибудь из них?

— Нет, все чужие. Никогда прежде их не встречал. Хотя этот фургон… Вот он мне знаком. Не могу вспомнить где, но он мне попадался на глаза.

— Постарайтесь вспомнить, ладно? Я пойду поговорю с Германом.

Топп ушел в спешке. Что-то заметил. Но он ушел сегодня, а Молли увезли вчера.

Увезли… Что знала Молли, что могла сообщить? Или они боялись, что она расскажет то, что знала? Я припомнил, как бурно среагировала девушка на фотографии и как я почувствовал, что она может знать людей, запечатленных на них. Узнала или испугалась? Не от них ли убегала?

Герман сразу подошел ко мне.

— Тэлон, ты нашел ее? Она больна?

Я коротко объяснил, что случилось. Пока я говорил, он положил мне поесть.

— Ты совсем ничего не ел, перекуси, сынок. — Он сел напротив меня. — Я так надеялся на Молли. Она работящая, усердная, аккуратная, хорошо готовила. В свое время я повидал много девушек, знаю, что говорю.

Медленно, отчасти оттого, что обдумывал все снова, я рассказал ему о своей работе, о девушке, которую мне предстояло найти, и обо всем, что случилось с тех пор. А в конце показал ему записку.

— Наверное, Молли увидела их в окно или услышала, как они разговаривали с портье. Вот и выскочила из своей комнаты и побежала в мою. К сожалению, меня там не оказалось. Мне кажется, Молли знала, что меня нет, но она искала место, куда бы спрятаться. Она написала записку и положила ее в карман костюма, сделав все, чтобы ее нашел только я. Похитители, даже осмотрев комнату, ничего бы на заметили.

— Зачем она им?

— Понятия не имею, но готов спорить, она знает что-то важное для них.

— Серьезное дело, Тэлон. Унас на Западе не любят, когда беспокоят женщин. Если они не обнаружат то, чего ищут, могут убить ее. Ты сам говорил, что они убили тех, в Сент-Луисе, и Тата здесь.

— Я не говорил, что они. Я сказал, что кто-то, участвующий в заварушке, это сделал. Факт остается фактом: дело настолько серьезное, что из-за него могут расправиться с любым.

Ужин дал мне время подумать. Только взявшись за вилку, я понял, как голоден. Но ел не спеша — не имело смысла бросаться в водоворот, очертя голову.

Топп… Может, Топп что-нибудь знает?

Насколько мне известно, Джефферсона Хенри поблизости нет. Значит, он не мог похитить Молли. Больше никого из действующих лиц я не знал.

Фургон! Допустим, что он тот самый, который подстерегал меня у Ларкина. Тот, что ждал у вокзала. Я же не сомневался тогда, что они намеревались схватить меня или чемодан, который я нес, или нас обоих.

Я доел ужин.

— Герман, собери-ка мне еды дня на три. Поезжу вокруг и вернусь.

Арканзасец, Том Бегготт… Нет, он тут ни при чем. Бегготт прострелит любого мужчину, за которого ему заплатили, но не станет охотиться на женщину. И у него есть свои принципы.

Убить человека для Бегготта все равно, что всадить пулю в бизона, но чувство собственного достоинства и в определенном смысле порядочность не позволяли ему стрелять ни в женщину, ни в ребенка.

Топп? Топп связан с Хенри, они с самого начала знали, что Молли здесь. Топп питался в ресторане и каждый день имел возможность поговорить с Молли, он дюжину раз заказывал у нее обеды.

Кто-то другой? Но кто?

Болтер? Болтер простой наемник, исполнявший чьи-то указания. Таков и Коротышка.

Вдруг мне вспомнился мексиканец, который выручил меня, потому что я был другом Пабло.

Он мог что-то слышать. Во всяком случае, в мексиканском квартале знали многое, что не доходило до другого края городка. Стоило попытать счастья.

Дешевая маленькая забегаловка, где мы повздорили с Коротышкой, оказалась открыта, но пуста; только бармен стоял, положив свои потные волосатые руки на стойку.

Когда я вошел, он нацедил пива.

— За счет заведения, — предложил он. — Мне нравится, как вы себя держите.

— Спасибо, — сказал я. — Вам знаком тот мексиканец, который меня выручил? Мне надо с ним поговорить.

— Филипе? Он ни с кем не говорит. Оставьте его в покое, амиго, и считайте, что вам повезло, раз вы ему понравились, а не те двое. Филипе плохой человек, амиго, очень плохой.

— Он друг Пабло.

— А? А кто ему не друг? Пабло тоже плохой, но он хороший плохой. Он очень опасный, этот Пабло. Филипе его друг, но больше он никого не считает другом.

Некоторое время я потягивал пиво, потом заметил:

— Похоже, что вы хороший человек. — Я улыбнулся. — Может быть, хороший плохой.

Он протер стойку.

— Человек есть такой, какой он есть.

— Пропала девушка. Хорошая, приличная девушка. Та, что купила часть ресторана Мэгги.

— Пропала?

— Подъехал фургон, закрытый фургон. В нем были по крайней мере двое мужчин и одна женщина, они забрали с собой девушку. Она не хотела с ними ехать, но знала, что они заставят ее. — Вынув из кармана записку, я положил ее на стойку. — Она успела оставить мне вот это.

Он прочитал записку и долил мне пива.

— Фургон принадлежит Ролону Тейлору. У него ранчо возле Гудпасчер. Много коров, отличных коров. Говорят, они дают ему трех-четырех телят в год.

— Слишком много телят.

— Si, si! — Он пожал плечами и отпил из своего стакана.

— Может, у него коровы лучше, а может, его вакеро делают круг пошире, когда объезжают ранчо.

— У него не только полно телят, у него много вакеро, которые, похоже, не работают слишком усердно, но у них всегда mucho dinero note 4. Они часто приезжают сюда, и всегда с деньгами. Мне кажется, если вы направитесь в ту сторону, амиго, вам надо быть осторожнее. Но кто я такой, чтобы советовать вам, Майло Тэлону?

— Я найду девушку и привезу ее к Герману, — заверил я. — Что касается Филипе, он и мой друг тоже — помог мне тогда, когда я нуждался в помощи. Такое не забывают. Хороший он человек или плохой, но он совершил нужный поступок в нужное время. — Я допил пиво. — Поговорю я с ним или нет, во мне он найдет друга.

Я намеревался попросить Филипе помочь мне в моем деле, но пока мы беседовали, я понял, что не имею права обращаться к нему. Там, куда я собирался, ждала беда, а у этого человека и без того хватало своих проблем, чтобы я взваливал на его плечи мои заботы.

Гудпасчер находился недалеко от той долины, куда я ездил навестить Энн, и по дороге я видел деревянную доску с названием города и стрелкой, указывающей направление.

К Энн заезжать мне больше не хотелось — увы, мне оказали совсем не тот прием, на который я рассчитывал. Энн и вправду была красивой девушкой, но, если я ей небезразличен, она уж очень хорошо умела скрывать свои чувства.

Остановившись у ресторана, я упаковал еду, которую собрал мне в дорогу Герман, и даже не спросил, что он мне приготовил. Герман слишком долго ездил поваром у ковбоев и лучше других знал, что необходимо в путешествиях.

Теперь я ехал строго на юг, обогнул Холлоу и направился к Чикоса-Крик. Если кто-нибудь следил за мной, у меня теплилась надежда, что я их чуток обману. Этой ночью я разбил лагерь на берегу Уэрфано-Ривер и сидел утром с кружкой кофе в руках, когда заметил пару бесхозных лошадей, которые робко и настороженно приближались к моему лагерю.

Мой конь заржал, они ответили и подошли. Нас нашли лошади Шелби, потерявшиеся, когда разогнали табун. Я колебался, не зная, что лучше сделать, но потом все же заарканил их и взял с собой. За них отвечал Пабло, а поскольку его здесь нет, решать пришлось мне. К тому же пара запасных лошадей всегда не лишняя. Больше того, я тут же перекинул седло на свежую.

Через час я въехал в редколесье. Разбросанные там и тут деревья стояли, как передовые разведчики, проверявшие путь к равнине для несметных полчищ, покрывавших склоны гор.

Не торопясь и не желая поднимать пыль, которая могла бы привлечь ко мне ненужное внимание, я добрался до Гринхорна только к вечеру и там разбил лагерь. До этого я ехал про сто по земле, теперь же направлялся в сторону, которую можно было назвать вражеской территорией. До Гудпасчер было еще далеко, но у Ролона Тейлора много ковбоев, и они езди ли по большому кругу.

Перед рассветом я оседлал свежую лошадь и, придерживаясь низин, разведал путь к горам. Вскоре нашел то, что искал: старая тропа трапперов вела прямо на север, к Сент-Чарльзу.

Эта река протекала по дну каньона, и только тот, кто хорошо знал округу, мог найти переправу через нее. О тропе, по которой я ехал, давным-давно рассказывал мне Па. Годы не пощадили ее. Я только местами видел тропу, но для ориентировки этого было достаточно.

По ней ездили, чтобы не попадаться на глаза индейцам, я желал того же.

Теперь мне предстояло найти следы фургона. До этого момента я избегал наезженных дорог, не желая, чтобы меня видели. Время от времени останавливался, чтобы прислушаться и осмотреться. Тропой, по которой я ехал, похоже, не пользовались. Если повезет, то незамеченным близко подберусь к дому Тейлора. Если меня обнаружат, скажу, что собирал лошадей Шелби. Объяснение правдоподобное, хотя едва ли мне поверят.

Следов фургона я не нашел, пока не подъехал к Тертл-Баттс. Эти следы я видел, когда шел к поезду от магазинчика Пенни Логан, а у следопыта есть память на такие вещи. Мне попался или тот же самый фургон, или уж очень на него похожий.

Как свидетельствовали следы, фургон заезжал в Фишерс-Хоул и возвратился, направляясь на северо-запад. На северо-западе лежало ранчо Ролона Тейлора. Но почему сначала заехали в Фишерс-Хоул?

Сидя в седле в тени сосен, я изучил следы, округу и постарался решить, что мне следует делать.

Если Молли Флетчер находилась в фургоне — а у меня были веские основания подозревать это, — зачем ехать в Фишерс-Хоул? Упряжка из четырех лошадей быстро не помчится, и никто в фургонах не катается ради удовольствия. Если они направились в Фишерс-Хоул, то затем, чтобы что-то привезти или увезти.

Я опять вспомнил, как что-то упало на пол в доме Энн, и испуганные лица его обитателей.

Была ли Молли их пленницей? Если так, то неужели она, услышав мой голос, пыталась привлечь к себе внимание?

Но почему именно Энн? Она не имела с ними ничего общего.

Или имела?

Глава 16

Тени облаков островами плыли по дну долины, и далеко-далеко дождевые струи маршировали по горизонту, окрашивая часть неба в сизо-серый цвет. Мой конь нетерпеливо бил копытом, но я ждал, осматриваясь и соображая.

Теперь я остался совсем один. Мой единственный реальный союзник Пабло лежал раненый, где-то в плену страдала Молли Флетчер, возможно, уже помеченная смертью.

Какова ставка в этой игре, я так и не разгадал, но знал, что битва разгоралась, что люди готовы убивать за свой приз друг друга, убивать и нанимать других людей, чтобы убивали те. Они владели деньгами, информацией и властью. Что я мог им противопоставить? Почти ничего. Знать — вот что мне нужно больше всего, знать, за что шла драка, или хотя бы, кто мои враги.

Пока я действовал втемную, крутясь в гуще событий, лишь сопротивлялся, когда атаковали моего друга и его табун, но как только я выеду из тени этих сосен, я сам вступлю в драку. Меня больше не будут считать просто подозрительным наблюдателем, я стану злейшим врагом, потому что когда я выеду из этих сосен, я выеду против них, выеду на вражескую территорию, где мне придется выиграть или умереть.

Сейчас я принимал трудное решение. Никогда мне не приходило в голову считать себя отважным человеком. Я старался делать то, что необходимо, и не уходил в сторону от ответственности. Именно я посоветовал Молли Флетчер купить часть ресторана Мэгги и остаться в городе. Если бы она уехала в Денвер, то сейчас, возможно, гуляла бы на свободе — в большом городе скрыться, затаиться гораздо легче, чем в прерии.

Фургон заезжал в Фишерс-Хоул. Все улики указывали на то, что Молли везли в нем. Через какое-то время он покинул Фишерс-Хоул, очевидно что-то туда доставив, и поехал дальше, на ранчо Ролона Тейлора. Следовательно, Молли находилась в доме. Вот почему, когда что-то упало на пол, все вздрогнули и встревожились. Так оно и есть, Молли услышала мой голос и нарочно сбросила на пол тяжелый предмет. Она предупредила меня об опасности.

Выехав из леса, я повернул в сторону Фишерс-Хоул, надеясь, что не опоздаю. Оказавшись в долине, тут же резко повернул налево и полузаросшей тропой двинулся вдоль Хог бек. Мои глаза невольно искали места, где при случае можно укрыться. Приближалась ночь, и я торопился добраться до дома, пока совсем не стемнело. Живой и проворный конь, на котором я ехал, принадлежал Шелби и был для меня новым, но привыкшему к путешествиям по горам животному, кажется, понравился наездник, и мы с ним поладили. Остальные лошади следовали за мной в поводу.

Ветви нависали низко, и мне приходилось часто пригибаться к шее коня, чтобы проехать под ними. Здесь, в лесу, тени уже сгустились, хотя солнце заливало вершину Хогбек, и даже на дне долины было еще светло. Лошади бесшумно шагали по ковру из сосновых иголок, только седло иногда тихо поскрипывало. Несколько раз я останавливался, чтобы прислушаться.

Что предприму, когда попаду в долину, к дому Энн, я не имел ни малейшего представления. Во-первых, надо обследовать ранчо. Оно, видимо, хорошо охранялось. Мне вспомнился человек с ружьем в руках.

Выбравшись на опушку, я увидел, что в доме зажгли лампу. Где-то хлопнула дверь, заскрипел ворот у колодца. Передо мной лежала небольшая поляна, площадью примерно в акр, окруженная деревьями и кустарником. Оттуда, где я остановился, ранчо внизу просматривалось прекрасно, я же на фоне гор и леса становился практически невидимым.

Какое-то время я сидел на коне, положив руки на луку седла. Во что я ввязывался? В конце концов, это дам Энн, она там живет и что подумает, если меня поймают, когда я буду обнюхивать все вокруг, шпионить за ее ранчо? Фургон, конечно, приезжал в долину, но он мог приехать куда угодно, а наделать шуму в комнате сумеет и кошка. Не дурак ли я?

И все же, почему они готовились к неприятностям? Кто живет с Энн?

Меня там приняли не слишком тепло. Никто не хотел, чтобы я чувствовал себя как дома. Они покормили меня и поспешили выпроводить.

Каким-то образом я должен попасть на ранчо, порыскать вокруг и отыскать того, кто находился в той комнате. Вокруг дома не бродило ни одной собаки. И за то спасибо.

Спешившись, я стреножил лошадей и с винтовкой в руках прошел вдоль опушки. Долину внизу заполнила густая синева. Дом почти растворился в ней, только два освещенных окна светились, как далекие звезды. Но ни одно из них, похоже, не находилось в той комнате.

Сев на упавшее дерево, я продолжал наблюдать за домом. Открылась дверь, выбросив поток света на небольшое заднее крыльцо. Вышел человек с лампой в руке, направился к низкому темному строению и исчез внутри… Кормит лошадей? Или седлает их?

Мне не пришлось долго гадать. Если я не ошибся, человек вывел из сарая четырех лошадей. Привязав их, он вернулся за пятой. Значит, они уезжают.

Чертыхаясь про себя, я сунул винтовку в чехол у седла, растреножил лошадей, затем скрутил веревки, на которых они паслись, и прыгнул в седло. С горы спускалась тропа, вытоптанная дикими или домашними животными. О ней я знал раньше. Она приведет меня к дальней части ранчо с той стороны долины, куда они скорее всего и поедут.

Всей компанией мы быстро спустились вниз и двинулись через луг с высокой травой. Когда до дома оставалось ярдов двести, хлопнула дверь, и я натянул поводья.

— Потуши свет, Чарли, — негромко сказал кто-то с крыльца.

— А чего беспокоиться? Пусть думают, что мы еще здесь.

— Кто будет думать? — саркастически спросил первый. — Тут на мили вокруг — никого.

— Тот парень, что заходил сюда. Он может вернуться.

— Он? Энн знает его. Безобидный ковбой с соседнего ранчо. Втюрился в нее, когда они сюда ехали. О нем нечего беспокоиться.

— Ты все упрощаешь. Он выглядел чертовски хитрым, что-то разнюхивал. Не нравится мне все это.

— Брось! Поехали отсюда!

— Прошу вас, джентльмены! Нам пора! Мы не должны показываться на дорогах при свете дня.

Потом до меня донеслись звуки какой-то возни, но в темноте я не мог ничего разглядеть. Наконец кто-то произнес:

— Привяжи ей руки к луке седла.

Мужчина сел на лошадь, и я увидел на фоне неба темный силуэт.

— Чарли! Поезжайте, пожалуйста, впереди. Вы знаете все здешние тропинки лучше нас.

— Черт, их вообще никто не знает. Мы едем вдоль Норт-Крик?

— Да, если его так называют.

В чистом горном воздухе голоса разносились отчетливо. Подведя лошадей поближе, я опять остановился, думая, что делать. Пабло что-то говорил о другой долине, к западу и чуть выше этой… Или он не говорил, что выше?

Я представлял, как они вытянулись по тропе во главе с Чарли, амбалом с ружьем в руках, как я его окрестил про себя, не испытывая к нему никаких симпатий.

Пятеро… Стоп! Я, кажется, ошибся насчет амбала. По-моему, Энн называла его Сэмом, Чарли другой. Еще там был мужчина в костюме из магазина. И толстая женщина.

Итак, Чарли ведущий, кто-то следовал за ним, просто на всякий случай, затем, вероятно, Молли, если именно она их пленница. Девять против десяти, что толстая женщина стала ее личной охранницей, значит, она едет вслед за Молли, а Энн с Сэмом замыкали колонну.

Да, моей фантазии любой позавидует! Целая куча домыслов, если можно так выразиться.

Каким-то образом, независимо от меня, стала вырисовываться идея. Возможно, потому, что я был величайшим дураком к западу от Миссисипи, возможно, потому, что не знал, куда они везли Молли и зачем. У меня просто появилось ощущение, что действовать надо сейчас же, без промедления.

Будь я поумнее, придумал бы какую-нибудь хитрую уловку, но мне в голову не приходили умные мысли. Все, что я умел, — это переть напролом, и пусть дьявол считает убитых.

Они двигались по тропе вдоль Норт-Крик, а за ними — я, но на некотором расстоянии. Пабло упоминал эту тропу — обычный путь в долину. Дорога, по которой приехал я и по которой они протащили фургон, была чуть шире простой тропы, и только знающий человек мог провести по ней упряжки, хотя я заметил места, где им пришлось немного расширять проезд.

Я не имел понятия, что они собирались делать, но если бы мне удалось освободить Молли, мы ушли бы той тропой, которой я проехал, и, как только мы попали бы на эту узкую дорожку, я бы заставил их зарыться в землю, а Молли тем временем ускакала бы в город.

Отпустив своих лошадей, я с криками погнал их прямо в голову колонны.

Стояла кромешная тьма. Они едва ли что поняли, услышав истошные вопли. А потом обезумевшие кони врезались в их строй.

Началась паника, какие-то верховые понесли, другие, испугавшись, встали на дыбы, отпрыгнув в сторону. Увидев Молли, я подскакал, схватил под уздцы ее лошадь и помчался прочь, но толстуха погналась за мной, размахивая кнутом. Я поднырнул ей под руку, и она пронеслась мимо. Не раздумывая, я тащил лошадь Молли к другой тропе. Кто-то выстрелил. Оглянувшись, я увидел, что меня нагоняет человек и, позволив ему приблизиться, я ударил его дулом револьвера как раз в тот момент, когда его лошадь столкнулась С моей. Удар получился скользящим, но всадник начал падать и ухватился за луку седла, чтобы не попасть под копыта. Он исчез в ночи на несущейся на полном скаку лошади.

Кто-то, скорее всего городской, закричал:

— Не стреляйте!

В невообразимой каше мог пострадать любой, и ему не очень-то хотелось, чтобы козлом отпущения оказался он.

На пути мне попалась небольшая роща, я обогнул ее и взял на юг. Увидев еще одно темное пятно впереди, осторожно объехал его, затем остановился и отпустил поводья лошади Молли.

— Как вы?

— Что они сделают?

— Постараются поймать нас. — Я послал наших лошадей вперед шагом. — Нам надо попасть к выходу из долины. Там я их остановлю, а вы уйдете.

— Нет.

— Что?

— Я останусь с вами, Майло. Я боюсь.

Может, она и боялась. Наверняка боялась, у нее на то были веские причины, но она держалась молодцом — без истерик, слез, жалоб… Что бы она из себя ни представляла, но легкомысленной дурочкой ее никто бы не назвал. Мы отправились дальше, тщательно выбирая дорогу, чтобы поменьше шуметь.

Мы выехали к речушке, которая по идее могла быть северным рукавом Сент-Чарльза, и направились вниз по ней. Однажды, когда остановились, я услыхал преследователей, их лошадей. Они нашли нашу тропу и настигали нас.

Подъехав к Тертл-Баттс, мы резко свернули на южную тропу, по которой я уже проезжал, и остановились ровно на столько, сколько требовалось для того, чтобы замести следы и посыпать их пылью. Вероятно, в темноте они даже не заметят едва различимую развилку, ведущую на юг, и поедут по основной тропе, которая ведет к железной дороге и реке Арканзас, но береженого Бог бережет.

Мы продолжали следовать на юг по склонам гор, пока не пересекли Гринхорн-Крик. Затем повернули на запад, укрываясь при каждом удобном случае в низинах и песчаных оврагах, где не оставалось почти никаких следов.

— Что же случилось? — спросил я, подъезжая к Молли, когда мы сбавили шаг, чтобы дать отдохнуть лошадям.

— Вы нашли мою записку? Я подумала, что такой следопыт, увидев свой пиджак, все поймет. Для других он ничего бы не значил.

— Я нашел записку.

— Они ждали в моей комнате и, когда я хотела проскользнуть мимо, схватили меня. Сразу предупредили, если я подниму шум, будет перестрелка, из-за меня кто-нибудь погибнет, поэтому я и не сопротивлялась. Они привезли меня сюда.

— Что им нужно?

Она замялась, и несколько ярдов мы проехали молча. Наши глаза уже привыкли к темноте, к тому же нам помогали звезды.

— Они сказали, что защищают меня от Джефферсона Хенри, что он меня ищет.

— Вы же знаете, он сидел в своем персональном вагоне в городе. Если бы захотел, давно бы нашел вас.

— Я им так и заявила. А они ответили, что он просто не понял, кто я. И уверяли, что боятся за меня, да и за себя тоже, потому что, если бы Джефферсон Хенри обнаружил, где они прячутся, им бы не поздоровилось. Меня они слушать не хотели, только твердили, что у всех нас нет выбора. Несколько человек уже погибло, убьют и меня. Я не поверила им… Не совсем поверила. Но Ньютон Хенри погиб… Его убили. После этого я убежала.

— Вы знали его?

— Мне он никогда не нравился. Он ненавидел дядю Натана. Я знала это.

— Дядю?

— Он требовал, чтобы я так его называла. Моя мать служила у него горничной, и он был очень одинок после того, как Стаси убежала с Ньютоном, взяв с собой Нэнси. Дядя Натан остался совсем один и страшно скучал по ним.

Вдалеке, на востоке, где лежал город, засветилась цепочка огоньков. Похоже, на запасных путях стоял поезд. Я устал, смертельно устал. Даже голод меня не так мучил, как навязчивое желание забраться в постель и заснуть.

— Вас держали связанной? — спросил я.

— Они собирались убить меня, — грустно ответила она. — Вначале я не могла этому поверить, но потом сама слышала, как они обсуждали, что им сделать.

— Вы имеете в виду мужчин?

— Нет, это все Энн. Она ими командовала.

Энн?

Глава 17

Когда мы въехали в город, в небе догорали последние звезды и их свет отражался от пустой черной поверхности стекол.

Из задней двери ресторана падал свет, и мы направились туда, легким узлом привязали лошадей и вошли в кухню.

Перед нами с тряпкой в руках стоял Герман. У него из-за пояса торчал револьвер.

— Молли! — воскликнул он. — С тобой все в порядке?

— Меня нашел Майло, — произнесла она с тяжелым вздохом.

— Проводи ее наверх, Герман, — посоветовал я, — и держи револьвер наготове. Я поставлю лошадей в конюшню. Не разрешай ей подходить к окнам.

Я не худший из стрелков, но не знал, кто собирался в меня стрелять, поэтому держался настороже. Я чувствовал бы себя гораздо увереннее, если бы рядом со мной оказалась сейчас Ма или мой брат Барнабас. А еще лучше — кто-нибудь из Сэкеттов-бойцов.

У меня заняло всего несколько минут, чтобы поставить лошадей. Когда я вышел из конюшни, солнце еще не взошло, но город уже четко вырисовывался в сером свете раннего утра. Мой друг из собачьего племени затрусил мне навстречу, радостно помахивая хвостом. Я нагнулся и погладил его по голове. Он, похоже, удивился, но обрадовался, всячески выражая свою преданность. Наверное, беднягу долго никто не ласкал.

Общаясь с псом, я поглядывал по сторонам, присматриваясь к окнам, потом быстро свернул в переулок. Но вместо того чтобы войти в заднюю дверь ресторана, как делал это прежде, обогнул здание и другим переулком вышел на улицу.

Окно на втором этаже дома напротив ресторана было чуть-чуть приоткрыто. Может, оно всегда приоткрыто, а может, и нет. До заведения Мэгги оставалось пять длинных шагов, но никогда в жизни я не чувствовал себя более обнаженным.

Вышел Герман, вытирая руки.

— Садись, — сказал он. — У меня для тебя кое-что есть

— Где она?

— Отдыхает. Лежит в моей комнате. Не знаю, где вы были, но она совсем измучена.

Упав в кресло, я потянулся к кофе и с наслаждением осушил чашку крепкого вкусного напитка. Я взглянул в окно. Поезд, который мы видели ночью, уже ушел, и место, где стоял персональный вагон, пустовало.

— Видел Арканзасца?

— Никого я не видел. Только твоего мексиканского приятеля. Злой, как цербер.

— Что он хотел?

— Кто его знает? Вошел, осмотрелся и ушел. Думаю, искал тебя.

Герман принес поесть. По привычке я попытался за завтраком осмыслить ситуацию и прикинуть план дальнейших действий, но мысли мои разбегались, как тараканы. Я устал и не мог сосредоточиться на одной проблеме.

Энн… Трудно поверить! Правду говорят, чужая душа — потемки. Да и что мне о ней известно, кроме того, что она хорошенькая?

Что взяли из сейфа Натана Альбро? Наверное, что-то связанное с пропавшими пятью миллионами золотом или с железной дорогой. Джефферсон Хенри хотел найти Нэнси Хенри. Прайд Хоуви… Не надо долго думать, чтобы догадаться, чего хотел он — только денег. Может, немного власти, но прежде всего — денег. Я непроизвольно кивнул, выпрямился и отхлебнул кофе.

Бесполезно бороться со сном. Мне надо отдохнуть.

— Герман? — позвал я.

Он вышел с кухни.

— Ты можешь подержать ее здесь? Если ее опять схватят, то, боюсь, убьют. Нам нельзя рисковать.

— В чем все-таки дело?

Я растолковал ему как можно подробнее то, о чем молчал раньше. Вся штука заключалась в том, что сам знал слишком мало.

По дороге в отель я шагал с опаской, отстегнув ремешок, удерживающий револьвер в кобуре. До сих пор мои тайные враги старались не привлекать к себе внимания, но никто не ведает, когда все изменится.

Приехав в этот городок, я взялся за работу отыскать Нэнси Хенри, она же Альбро, но все, чего я добился, — перебежал кому-то дорогу, и из-за меня стали происходить весьма странные и угрожающие события. Или, если не переоценивать себя, я въехал прямо в гущу драки, разгоревшейся оттого, что кто-то кому-то перебежал дорогу. В конце концов, Тата убили до того, как я очутился в городе.

С того времени сюда прибыли Арканзасец — Том Бегготт и Прайд Хоуви.

Всей душой я желал уберечь Молли от беды и как-то завершить свою работу, раз уж за нее мне заплатили. А может, бросить ее? Сколько раз думал об этом. Но оставлять за собой огрехи не в моих правилах. Я перестану себя уважать, если отступлю.

Молли спала, между нею и бедой стоял Герман. Что касается меня, то я чувствовал себя разведчиком в стане невидимого врага.

Оказавшись в номере, я подпер ручку двери стулом, снял сапоги и наконец добрался до кровати. В голове стучала одна мысль: если немного не посплю, то свалюсь где-нибудь по дороге или выпаду из седла. Но стоило положить голову на подушку, как сон куда-то улетучился, и я снова вспомнил о Магоффинах, которые были связаны с Ньютоном Хенри и явно решили продать его старику… или кому-то еще. А не Прайду ли Хоуви?

Их отравили — или Ньютон, или Джефферсон, или Хоуви. Убийца обыскал все имущество Магоффинов, но самого главного, невостребованного багажа, не обнаружил. Вот и остался ни с чем. Каким-то образом его люди схватили Тата и постарались выжать из него все, что могли. Он убежал, его убили. Кто стоял за этим убийством? Почти наверняка Хенри.

Я закрыл глаза. По улице, дребезжа, проехала повозка, и кто-то сказал:

— Если я собираюсь их кормить, мне нужно добыть сена.

Прогрохотал фургон с пивом в бочках, которые производили свой, особый шум. Из соседнего номера донеслись приглушенные голоса, но тут я уснул.

Когда открыл глаза, уже сгущались сумерки. В комнате стоял полумрак. Где-то со стуком захлопнулась дверь, и раздался звук шагов по дощатому тротуару.

Вспомнив, что Молли спрятала какую-то важную вещь в моем номере, сразу вскочил, сел на кровати и свесил ноги на пол.

Что же она спрятала и где?

А куда делась записная книжка, которую так и не прочел? Я, правда, временами заглядывал в нее, но поработать с ней по-настоящему так и не успел.

Я зажег керосиновую лампу, пошарил в карманах пиджака и достал записную книжку.

Она напоминала дневник и принадлежала Натану Альбро. Несколько первых страниц занимали записи о покупке и продаже акций и земельных участков. Вначале покупки были небольшими, со временем возрастая в размере и цене. Передо мной лежал скупой отчет человека, делающего себя богатым, написанный чрезвычайно мелким почерком со многими сокращениями. Там и тут он терпел убытки, но в основном выбирал землю хорошо и продавал с прибылью. Я нашел списки проданной собственности и вырученных сумм, но не обнаружил никаких указаний, где эта собственность располагалась.

Затем неожиданно стали появляться короткие записи: «Н. — ? Здесь что-то странное». Через несколько месяцев: «С. и Н. уехали». Затем признание, крик души: «Так и не научился разговаривать с женщиной. Не сумел сказать ей, как сильно ее любил, как она мне нужна». Снова несколько страниц записей о деловых соглашениях, продажах, но никакого упоминания о деньгах. И опять взрыв: «Пусто! Пусто! Пусто! С. значила так много. Н. ?.. Всего лишь дитя, но холодна… холодна и жестока».

Потом между датами зияли большие пробелы. Иногда сделки, всегда на большие суммы. С новой страницы одно слово: «Разведен». И чуть позже: «Вышла замуж за Ньютона Хенри. Боже мой! Такой негодяй! Я боюсь за Стаси. Н. выживет».

Несколько страниц деловых записей. Соглашения отмечены лишь инициалами и цифрами.

«Приходила Молли. Поставила цветы мне на стол! Какое прелестное дитя! Если бы моя дочь была такой кроткой и доброй! Н. Х. не имеет представления, какой пучок крапивы он отхватил».

Я отложил записную книжку. Глаза слипались от желания заснуть. Н. Х. — должно быть, Ньютон Хенри. Какая крапива? Не Стаси, Натан писал о Стаси с любовью, несмотря на то, что она от него убежала. Нэнси? Но она еще ребенок. И все же он написал: «Нэнси выживет».

Несмотря на желание поспать, я перевернул страницу.

«Из Тополобампо. Дело продвигается. Встретился с Таи Цан. Одобрил Топо как конечный пункт. Позже доверительно сообщил мне, что в том месте кто-то живет. Мужчина, женщина и девушка. Наверняка Н. Х., С. и Н. Но как?.. «

Неожиданно я проснулся. Какой-то момент лежал, пытаясь сообразить, где нахожусь. Память сказала: в своем номере в отеле, читал записную книжку. Моя рука быстро протянулась за ней. Она лежала здесь. Стул все так же стоял под дверной ручкой, но окна стали совсем темными. Встав с кровати, я налил в тазик воды и умылся.

Телеграфной строкой промелькнула последняя фраза из записной книжки: «Живут в том месте». В каком месте?

Отель уже затих. Я выглянул в окно на пустую улицу. Все спокойно. Я уже собрался заняться делом, как мой глаз поймал еле заметное движение на крыше дома напротив.

Присмотревшись, увидел тень человека, скорчившегося за каменной трубой.

Глава 18

Не поверите, но я прожил так долго только потому, что никогда не стою прямо, во весь рост у окна. Если я хочу выглянуть на улицу, то подхожу сбоку, стараясь ничем не привлекать досужего внимания. Именно так я поступил и сейчас.

Человек на крыше держал винтовку, но я не мог разглядеть, держал ли он под прицелом мое окно или другое, чуть дальше. Его позиция не давала ему возможность увидеть кровать, на которой спал я, поэтому сделал вывод, что он охотился за кем-то еще.

Молли?

Но ее нет в номере. Она в ресторане Мэгги, где ее мог защитить Герман Шафер.

Или я зря считал, что она до сих пор находилась там?

Мне казалось, что я заснул при свете лампы, но, видно, уже засыпая, все же потушил ее и напрочь забыл об этом.

Человек на крыше не мог видеть, что происходит в совершенно темной комнате, но движение заметил бы.

Из глубины комнаты я все же видел крышу напротив: стрелок стоял на одном колене, полускрытый за трубой. Наблюдая за ним, я быстро оделся и застегнул пояс с кобурой. Вынув из кармана брюк часы, попытался разглядеть, сколько времени, но так ничего и не увидел, а зажечь спичку не осмелился. Судя по тому, как спокойно спал город, полночь уже миновала.

Кем бы ни был человек напротив, я твердо знал, что это не Арканзасец. Бегготт слишком хитер, чтобы загнать себя в угол на крыше. Кто-то другой?

Но Бегготт жил в этом доме и не мог не слышать движения на крыше, находясь у себя в комнате. Если только я не переоценивал его.

Что бы он предпринял? Вероятно, ничего, хотя, наверняка пришел бы в раздражение. Перестрелка неизбежно привлечет внимание. Именно этого Арканзасец избегал.

Неужели Молли вернулась в свой номер? Спит сейчас в своей постели?

Или ганфайтер ждал случая выстрелить в ресторан? Герман поднимался очень рано, всегда принимаясь за работу затемно, и, если я не ошибался, у притаившегося на крыше была прекрасная возможность поразить любого, кто появился бы в окне ресторана или на тротуаре перед ним, а Герман всегда утром подметал тротуар.

Часто ночуя под открытым небом, я привык к свежему воздуху и всегда держал открытым окно. Став на одно колено сбоку от него, я ждал.

Что бы ни планировал неизвестный, ему пора было начинать. Уже светало, и скоро другие, помимо меня, смогут его заметить. И как только я так подумал, он поднял винтовку.

В кого он собирался стрелять, я не знал, но он целился прямо в ресторан. Его секретка находилась не более чем в шестидесяти футах от меня, и, когда он поднес винтовку к плечу, мне ничего не осталось, как негромко, но чтобы он услышал, сказать:

— Я бы не стал этого делать.

Револьвер застыл у меня в руке. Но мне совсем не хотелось его убивать, поэтому я продолжил:

— У вас есть возможность спуститься с крыши самому или упасть с нее.

Он опустил винтовку и выпрямился, затем резко повернулся и выстрелил.

Не таким уж он оказался метким стрелком, как воображал. Его пуля попала в оконную раму в футе над моей головой, а два ответных выстрела, таких быстрых, что звук их слился в один, похоже, вывели из строя механизм винтовки. Убийца отбросил ее, будто она жгла ему руки, как раскаленное железо, и стал карабкаться по скату крыши, словно испуганный заяц.

Я быстро закрыл окно, вставил в револьвер патроны и сунул пустые гильзы в карман. Затем сел на кровать и стал натягивать сапоги.

По коридору уже бежали. Сыпались взволнованные вопросы. Затем нетерпеливо застучали в мою дверь. С сапогом в руке я вытащил стул из-под ручки и, выглянув, спросил:

— Кого-нибудь ищете?

— Стреляли! Стреляли отсюда!

— Стреляли? Черт побери, мистер, у меня просто упал сапог. Неужели он наделал столько шуму!

Портье вместе с несколькими мужчинами втолкнули меня в номер, вошли и огляделись. Моя кровать выглядела так, будто только сию минуту выпустила меня из своих объятий. Окно плотно закрыто, стекла целы.

Спокойно усевшись в кресло, я начал натягивать второй сапог. В дверях обозначился Джон Топп и уставился на мою постель. Книжка! Записная книжка Натана Альбро! Она лежала на самом виду. Не дожидаясь, когда он решится, я схватил ее и засунул в задний карман брюк.

— Как же вы не слышали выстрел? — воскликнул портье.

— Может, и был выстрел, но чему удивляться? Я побывал в сотне таких городков, как ваш, и всегда находился какой-нибудь пьяный ковбой, который, хорошо набравшись, под утро спускал пар.

Но портье оказался не дурак. Он пристально смотрел на меня, а одна изогнутая бровь его высоко поднялась, напоминая вопросительный знак, лежащий на боку.

— Если как следует подумать, — улыбнулся я, — то возможно, я видел кого-то на той крыше. Только краешком глаза. Но с какой стати человеку стрелять с крыши? Разве что он задумал кого-нибудь убить.

Я посмотрел на Топпа.

— В наши времена вредно быть слишком внимательным.

Все вышли из номера, а я, быстро оглядевшись, надел жилетку и пиджак.

Внизу меня ждал Джон Топп. В первый раз он заговорил со мной:

— Босс захочет посмотреть на эту книжку.

— Придет время — посмотрит.

— Он захочет немедленно.

— Извини.

— Ты работаешь на него, мистер.

— Только, чтобы найти девушку. И все. Как я ее найду — мое дело.

Его выражение лица не изменилось. Оно никогда не менялось. Двигались только его большие и мрачные глаза.

— Он захочет увидеть эту книжку, мистер. Он захочет увидеть ее немедленно, — упрямо повторил Топп.

— Извини.

— Ладно, — мягко согласился он, — я скажу ему.

Телохранитель начал поворачиваться и вдруг нанес резкий удар справа. Он был крупный, тяжелый человек, а я совершенно не ожидал подвоха, но инстинктивно отступил влево. Не знаю, было ли это подсознательное предупреждение или чистая случайность, но когда я отступил влево, его удар прошел мимо, и он, пронесшись по инерции, полуупал на стол, опрокинув несколько стульев.

— Ай-ай-ай, — покачал я головой и покинул отель.

Когда я вошел в ресторан, Молли убирала со столика тарелки.

— Если собираетесь работать здесь долго-долго, держитесь подальше от окон.

— Майло, что нам делать? Что мы сможем сделать?

Если бы я был другим, то быстро нашел бы решение, простое и легкое, но я не имел понятия, что делать. Время для размышлений — вот что мне нужно.

Молли ждала от меня помощи, и Герман Шафер надеялся получить ответы на многочисленные вопросы, которых я сам не знал. Глядя на залитую солнцем улицу, я чувствовал себя в западне и, более того, если начистоту, был напуган. От меня зависела жизнь девушки, которую хотели убить, а теперь хотели убить и меня.

Топп догадался, что у меня записная книжка Альбро. Ему захочется отомстить за промах в отеле. Он просто не продумал свой удар. Поторопился. Слишком велик оказался соблазн так запросто заполучить столь важный документ, стать его владельцем. То, что мне повезло, я сознавал достаточно полно. В следующий раз он может не промахнуться.

— Герман, — позвал я повара, — присматривай-ка за задней дверью.

Я вышел на улицу. Ну кто бы мог подумать, что этот тихий сонный городишко, каких десятки на Диком Западе, захлестнут такие страсти? Люди шли по своим делам, покупали в магазине продукты, чинили обувь, подковывали лошадей, сидели в приемной у доктора, беседовали о коровах, овцах и политике… И девяносто девять процентов из них не представляли, что происходит, не догадывались, что в нескольких шагах от них молодую женщину подстерегает смертельная опасность.

Мы могли убежать. Мы могли рвануть в Денвер и надеяться, что все обойдется. Нам придется ехать верхом, тайными тропами, потому что они будут обыскивать поезда. Молли знала слишком много, а у меня в руках оказалась информация, которая их интересовала…

Молли принесла мне кофе и села рядом.

— Майло, что нам делать?

— Бежать. — Я посмотрел ей в глаза. — Но это не выход. Однако мы слишком открыты. Как-нибудь на днях, когда мы выйдем на улицу, нас пристрелят. Можете быть уверены, что за нами наблюдают. Их не устраивает слишком явное убийство, но и чтобы кто-то из нас остался в живых и заговорил, им тоже ни к чему. Если бы мы смогли добраться до гор, они бы за нами погонялись. Не знаю, каков Джон Топп на тропе, но в этих горах я вырос, и у меня в Денвере есть друзья, попробуем пробраться в «Эм Ти».

— «Эм Ти»?

— Это клеймо на ранчо Ма. Оно означает Эмили Тэлон. Там мы были бы в безопасности, но туда ведет долгий путь, и, когда на карту поставлено столько денег, они не будут рисковать. Она тоже.

— Кто она?

— Энн. Она каким-то образом с этим связана.

Молли опустила глаза.

— Вы хотите сказать, что до сих пор ничего не знаете? Она — та девушка, которую вы разыскиваете. Ее зовут Нэнси, сокращенно — Энн.

Ну… Мог бы и сам догадаться!

Какие воздушные замки я строил вокруг Энн, когда она приехала к нам на ранчо! Беда заключалась в том, что меня увлекла собственная фантазия. Влюбился в девушку, которую сам и придумал, надеялся, что живая, реальная Энн окажется таковой. Не я первый, не я последний. Со многими случается подобный казус. Слишком часто идеалы, которые мы любим, существуют лишь в нашем воображении. Люди ищут оправдания своим ошибкам, потому что им нравится верить.

Энн… Нэнси… Натан Альбро давно заметил, что она холодная и жестокая. А он знал толк в людях.

— Она всегда меня ненавидела, — вдруг сказала Молли. — Я думала, что Энн мой друг, и прощала ей все оскорбления, даже жестокие поступки я считала нечаянными. У меня не было других друзей. Но теперь все поняла. Она нарочно мучила меня.

— Натан любил вас.

— Он был очень славным стариком. Одиноким… совсем одиноким и необщительным. Его ценили совсем немногие. Всю свою жизнь он посвятил работе, делу. Но я могу перечислить десятки людей, которым он чем-то помог. А они даже не догадывались о его участии в их судьбе. Я его любила.

— Нам нужно уезжать, Молли. Нам нужно бежать. Здесь нам негде спрятаться. Здесь мы в опасности. — Я посмотрел на нее. — Придется ехать день и ночь. Иногда без сна. Вы справитесь, Молли?

— Да.

— Герман?

Он вышел из кухни. Я положил на стол золотую монету.

— Собери еды дней на пять. Желательно к вечеру.

— Как вы возьмете лошадей? Они же следят за вами. Вы пойдете на конюшню, и всем станет ясно, что у вас на уме. Вы даете им шанс.

Надо что-то придумать и обязательно вырваться отсюда сегодня вечером.

Улица выглядела дорогой, ведущей к смерти. Не знаю, кто прятался на крыше, но то, что он охотился за Молли, сомневаться не приходилось. Именно в ее комнату он целился, не зная, что она находится в другом месте. Убийца действовал неуклюже и опрометчиво. Ни Джон Топп, ни Бегготт не совершили бы такой ошибки.

Неожиданно на улице появился крытый фургон. Я выпрямился. Молли тоже увидела его.

— Фургон Ролона Тейлора, — кивнул я. — По-моему, ждет нас. Или вас.

Мы с грустью услышали свисток прибывающего поезда. Вот было бы здорово вскочить в вагон и умчаться в безопасность. Но пока мы смотрели, как приближается состав, несколько мужчин непривлекательной наружности не спеша вышли из салуна «Золотая шпора» и направились по улице к станции. Другие выйдут из салуна напротив и тоже пойдут на платформу ждать нас.

Позже придет еще один поезд. Его они тоже не оставят без присмотра. Может быть…

— Герман, нам нужны лошади.

Подойдя к прилавку, я взял лист бумаги и вернулся к столику. Иногда, раздумывая, я любил покрутить что-то в руках, почертить палкой на песке или карандашом на бумаге.

— Скоро народ потянется ужинать, — предупредил Герман. — Еще рано, но в этом городе все делают рано. — Он сел между Молли и мной. — Есть идея.

— Она может пригодиться. У меня ничего не получается.

— Мэгги.

Мы с недоумением смотрели на него.

— У Мэгги есть лошади. С полдюжины прекрасных чистокровок, подобных которым вы никогда не видели. Мэгги в свое время была лихой наездницей. Во всей округе нет таких лошадей, как у нее, и эти парни — Хенри, Прайд Хоуви, Джон Топп и иже с ними — никогда о них не подумают. Все они здесь новички. Они слыхом не слыхивали о лошадях Мэгги.

— Она разрешит нам взять их?

— А! В этом-то вся штука. Может разрешить… если увидит вас. Если вы ей понравитесь. Мэгги очень ревниво относится к своим лошадям. Она больше не ездит, но любит смотреть, как они скачут и резвятся, как солнце играет на их крупах… Если бы вы поднялись к ней да если бы ей приглянулись…

Слишком много «если».

— Какая она из себя?

— Мэгги? — Герман помолчал, обдумывая ответ. — Она далеко не молода. Многого нагляделась. Некоторые говорят, что она в свое время работала танцовщицей. Я об этом не знаю.Живет одна. У нее пара собак, попугай и большой индеец.

— Индеец?

— Из племени кикапу. Большой и старый. У него лицо такое, будто он пережил две жизни, но он сильный. Все, за что ни возьмется, горит у него в руках. У большинства индейцев, которых я видел, длинные и сухие мышцы. У него — нет. Он сложен, как борец, и был борцом. Причем одним из лучших борцов во всех племенах. Говорят, его никто не победил. Он как-то сюда пришел, Мэгги его накормила, потом стал ухаживать за ее лошадьми. Мэгги живет наверху со своей гитарой и книгами. Читает. Много читает. И поет тоже часто, но только для себя. Иногда заведется и начинает рассказывать про Лондон, Париж, Вену, Рим, Веймар… не знаю, про что еще. В молодости, наверное, была ничего.

— Думаешь, она одолжит нам своих лошадей?

Герман пожал плечами.

— Кто знает? Как на нее найдет. Зависит от настроения. Она хорошо разбирается в делах, знает, куда уходит каждый цент и как заставить каждый цент приносить два. Если вы ей придетесь по душе, она их вам даст, но она еще никому не одалживала лошадей, ни по какой причине.

— Топп идет.

Я выпрямился и повернулся лицом к двери. Он вошел, и наши взгляды встретились. Топп определенно был даже крупнее, чем мне казалось раньше, и очень легко двигался.

В первый раз он смотрел мне в глаза.

— Здорово ты меня поймал. Тебе это припомнится. — Топп перевел взгляд на Молли. — Как жаль. Она тоже молода.

— Как и ты, Джон, — заметил я. — Ты сильный, здоровый человек. Вот и оставайся таким.

Он молча глянул на меня, а Герман подошел к его столику.

— Что вам подать, мистер Топп?

— Мяса. Ростбиф и немного гарнира из картошки с луком и другими приправами.

Топп отвернулся к окну и, казалось, забыл про нас. Я наклонился и пожал руку Молли.

— Мы выдюжим, — прошептал я и пожалел, что не слишком верю в это сам.

Городок стоял на обширной равнине. Возможность укрыться предоставляла река, но в основном вокруг простиралась ровная, как стол, степь. Даже если бы мы нашли лошадей, нам пришлось бы всю дорогу гнать их во весь опор, а я слишком люблю лошадей, чтобы сознательно угробить их.

— С Мэгги никогда не знаешь, как себя вести, — произнес Герман, останавливаясь рядом с нами. — Не особенно рассчитывайте на нее. — Он говорил тихо, так, чтобы слышали только мы.

Завсегдатаи ресторана начали подходить на ужин. Появились и четверо мужчин, в которых я узнал парней из команды Ролона Тейлора, и подумал: «Люди Тейлора в городе, люди Джефферсона Хенри тоже, и все охотятся за нами. Не перебор ли? Нельзя ли этим воспользоваться?»

— Мы можем заодно и поесть, — предложил я.

Молли сходила на кухню, вернулась с тарелками для меня я для себя и села рядом со мной, чтобы мы могли тихо разговаривать.

Стены дома напротив скоро окрасятся лучами заходящего солнца в красноватый цвет. Как незаметно выбраться из города? Или даже повидать Мэгги? Русло реки — единственный путь, и за ним наверняка уже следят.

Неожиданно Джон Топп отодвинул стул, встал и направился к двери. Он уже взялся за ручку, когда я обернулся.

— Ладно, Джон, — крикнул я, — договорились.

Он остановился, озадаченно глядя на меня, поскольку не имел понятия, о чем мы договорились, а я и не хотел, чтобы он понимал. Как и надеялся, люди Тейлора прислушивались. Когда закрылась дверь, один из них встал и вышел, жуя зубочистку. Он подождал на крыльце и направился вслед за Топпом.

Скоро стемнеет.

Наклонившись через стол к Молли, я сказал:

— А почему бы и нет? Если мы продаем, почему бы не по самой высокой цене? Он все устроит, вот увидите. — Я говорил достаточно громко и надеялся, что открытые уши меня услышат. — Если что-нибудь пойдет не так, Топп и его команда позаботятся об остальных. Увидите. — Молли внимательно поглядела на меня, удивляясь, не сошел ли я с ума. Я улыбнулся ей и пожал плечами. — Вы что-то оставили в моем номере, Молли?

На этот раз меня не слышал никто, кроме нее.

— Под бумагой на верхней полке, — прошептала она.

— Пожелайте мне удачи.

Я резко встал и направился к двери. Рядом со столиком, где сидели люди Тейлора, остановился.

— Надеюсь, никто из вас за мной не пойдет? Не осложняйте себе жизнь, ребята.

Глава 19

Люди Ролона Тейлора определенно решили расправиться с Джоном Топпом. Может, причиной послужили мои слова? Но когда я открыл дверь, человек, шедший за Джоном, уже переходил улицу по диагонали. Как только он оказался на другой стороне, еще один с винтовкой в руках вышел из парикмахерской.

Они думали, что поймали его в вилку, но с такими, как Топп, никогда не знаешь, чем дело кончится. Хороший стрелок из револьвера не тот, кто умеет из него стрелять, а тот, кто знает, когда стрелять и в кого, который продумал свои действия и проверил себя не в одной опасной ситуации, а потому точно знает, что ему нужно делать.

Человек из парикмахерской начал поднимать винтовку, а Топп, вместо того чтобы остановиться или отпрыгнуть в сторону, побежал прямо на него и оказался между двумя убийцами. Если бы один из них выстрелил, то мог бы попасть в другого; оба заколебались.

Ковбой с винтовкой попытался отступить в сторону, чтобы уйти с линии огня своего напарника, но Топп стоял слишком близко и действовал уверенно. Он выстрелил, увидел, что человек с винтовкой начал падать, и схватился рукой за столб, чтобы, используя его как точку опоры, быстро развернуться лицом ко второму противнику. Следивший за ним парень нажал на спуск, когда увидел, что напарник падает, и Джон Топп, как только его правая нога коснулась земли, пустил пулю в ответ. Его противник приподнялся на носках, сделал два осторожных шага вперед и рухнул лицом в пыль.

Джон остался на месте, глядя на дверь, где стоял я. Меня он не видел и не знал вообще, стоит ли кто-нибудь в дверях, но, если бы из ресторана кто-то вышел, в следующее мгновение он был бы мертв.

Сделав шаг назад, я взглянул на стол, где сидели люди Ролона Тейлора. Двое из них начали подниматься, один все еще сжимал вилку и нож, четвертый медленно опускал чашку на стол.

— У тех ребят не все гладко получилось, — заметил я. — Но на вашем месте я бы закончил ужин.

Несколько человек вышли из магазинов. Одна женщина в шоке уставилась на трупы, поднеся руку ко рту. Из лавки мясника выглянул приказчик в белом переднике.

— Я все видел. — Я произносил слова ясно и отчетливо. — Они хотели убить его. Он защищался.

— Этот парень, Топп, живет тут несколько дней. Никого не беспокоит. Мирный человек, занимается своими делами.

— Люди Тейлора, — сказал кто-то, — настоящие бандиты.

— Как надоели их выходки: скопом приезжают в город, творят черт знает что. Пора организовать отряд виджилантов с хорошей веревкой.

Дверь осталась открытой, и за столиками было слышно все до последнего слова.

Вернувшись к Молли, я позвал Германа.

— Как насчет еще одной чашки кофе, приятель? Улица сейчас не то место, где можно появляться без вреда для здоровья.

Один из команды Тейлора произнес:

— Я убью его. Пусть это будет последним, что я сделаю в жизни…

Посмотрев на них через зал, я ответил:

— Попробуй, и это точно будет последним делом в твоей жизни. Вы, ребята, сначала разузнали бы о нем получше. Выглядит он тихоней, а на самом деле — старый драчун.

Перед окнами ресторана собралась разгневанная толпа. Реплики стандартного образца: «на людей нападают», «пора выгнать их из города», «сколько можно терпеть» — висели в воздухе.

Я больше не слушал. Пока все были заняты, у нас появилась возможность скрыться незамеченными. Поднявшись, я взял чашку и пошел на кухню. Спрятавшись за дверью, позвал Молли.

Солнце уже садилось, когда мы выскользнули из ресторана. На мне болтался старый пиджак Германа. Дворами мы добрались до дома Мэгги. Оставалось только как-то с ней поладить. Ведь другой случай мог и не представиться.

Когда мы отошли на сотню ярдов, то остановились и прислушались. На улице продолжали кричать, но преследователи не объявлялись. Повернув, мы обогнули рощицу и наконец вышли на дорогу к дому Мэгги.

Она жила в бревенчатом двухэтажном особняке, на первом этаже которого со стороны, выходящей к городу, горел свет. В другом его крыле тоже горел свет, и, когда мы приблизились, из дома вышла женщина и выплеснула воду из кастрюли. Затем она постояла, глядя на город, явно удивляясь выстрелам, и уже поворачивалась к широко распахнутой двери на кухню, когда услышала шаги. Остановившись, посмотрела в нашу сторону.

— Мэм? Мэгги дома?

— Дома, — ответила женщина, — но ее нельзя беспокоить.

— Это очень важно, — мягко настаивал я, — важно для безопасности молодой леди. В городе беспорядки.

— Да, стреляли, — согласилась кухарка.

— Мне надо увезти отсюда молодую леди, — объяснил я. — Мы хотели одолжить у Мэгги лошадей.

— Лошадей? Да вы с ума сошли. Миссис Тайберн никому не одалживает своих лошадей. Никому, поверьте мне.

— Можем мы повидать ее? Вы не передадите ей, что мы хотим поговорить?

Женщина неохотно пошла к дому. Когда мы вошли в полосу света, падавшего из открытой двери на кухню, она оглянулась и внимательно на нас посмотрела.

— Ну… — в нерешительности сказала она, — я передам. Но имейте в виду, ничего не обещаю. Она никого не принимает неделями и не хочет принимать.

Сняв фартук, кухарка повесила его на спинку стула и открыла внутреннюю дверь. Донесся звук музыкального инструмента и женский голос, поющий «Золотое тщеславие».

Дверь закрылась, и мы остались стоять возле нее. Молли выглядела испуганной.

— Майло? Если она не даст нам лошадей, что мы будем делать?

За закрытую дверь не доносился шум города, но бандиты уже могли спохватиться, что нас нет, и начать поиски. Если у них есть голова на плечах, они будут искать осторожно, потому что у жителей любого западного городка терпение не безгранично и, насколько я знал, в городке не было представителя закона. В таких случаях народ сам решал свои проблемы, и со злодеями горожане обычно не церемонились.

В безукоризненно чистой теплой кухне, пахнущей свежим хлебом и кофе, ждать доставляло удовольствие. Вдруг дверь на улицу открылась, и вошел огромный индеец. И он на самом деле оказался огромным. Я тоже не маленький и, говорят, довольно сильный, но из этого индейца получилось бы двое таких, как я. Может, он и состарился, но глядя на его громадные ручищи, я бы не сказал, что он даже пожилой.

— Меня зовут Майло Тэлон, — представился я.

Он не отрываясь смотрел на меня, как мне показалось, достаточно долго, потом произнес:

— Я тебя знаю. — Помолчал и добавил: — Иногда ты ездил на пятнистой лошади.

Я не садился на ту кобылу в яблоках вот уже несколько лет. Да и ездил на ней далеко отсюда.

Прежде чем я успел спросить его, где он меня видел на пятнистой лошади, женщина открыла внутреннюю дверь, поманила нас и повела по коридору, заставленному полками с книгами, затем, должно быть, через гостиную в дальнее крыло. Она легко постучала, открыла дверь и, сделав нам жест войти, закрыла ее за нами.

Мэгги сидела в огромном кресле на возвышении, и вначале я подумал, что это больное самолюбие заставило ее сесть на то, что казалось троном. Затем я понял, что, добавив восемь дюймов к обычной высоте кресла, она могла наблюдать за происходящим в городе и его окрестностях.

Ее ранчо находилось на холме высотой около ста футов, и город открывался перед ней как на ладони, если кому-то нравятся городишки с одной улицей на лысой равнине. Рядом с креслом стояла подзорная труба на треноге, которая позволяла ей не только видеть, что делается в городе, но и различать лица горожан.

Мэгги оказалась маленькой женщиной, не больше пяти футов двух дюймов, но довольно пышной, с хорошим цветом лица и молодой упругой кожей. Больше того, она была симпатичной. Ее черные волосы едва тронула седина. Я с удовлетворением заметил, что к правой стороне ее кресла пристегнута кобура с кольтом 44-го калибра.

Несколько минут она молчала, изучая нас, затем указала на пару кресел:

— Садитесь, пожалуйста.

Она взглянула в сторону двери и сказала:

— Эдит? Будьте добры, принесите нам кофе. Да, и мне тоже.

Потом обратилась ко мне:

— Вы, должно быть, Майло Тэлон. Я о вас много слышала, молодой человек. — Не ожидая ответа, она повернулась к Молли. — А вы нам очень поможете. Вы как раз то, что нам нужно. Вы молоды, вы хорошенькая, и ковбои пронесутся лишних пятьдесят миль, не касаясь земли, если вы им улыбнетесь. Что касается меня, то в свое время я проезжала по пятьдесят миль, только чтобы мне улыбнулся мужчина.

— Простите меня, — сказал я, — но мне не верится, что это было необходимо.

Мэгги поглядела на меня, в глазах ее появилось сияние.

— Да, вы точно Тэлон.

— Вы знали кого-то из Тэлонов?

Она пропустила вопрос мимо ушей, но добавила:

— Многие наслышаны о кладах Тэлона, о пиратской добыче, которую припрятал или закопал ваш предок по всему свету. Мне кажется, вы должны знать где.

— Я ничего не знаю, — ответил я. — Если эти истории правда, то они такая же загадка для меня, как и для других. Судя по рассказам, он был старым дьяволом и не верил, что человек должен что-то получить за просто так. Что бы ни прятал, если вообще что-нибудь прятал, он закопал это будь здоров как.

Молли смотрела на нас явно озадаченная, и я объяснил:

— У меня есть предок, первый в нашей фамилии, он корсар. Это вежливое название пирата. История гласит, что тот Тэлон пришел в Тихий океан из Индии с несколькими кораблями, набитыми сокровищами. Но к тому времени, как достиг Западного побережья, его корабли оказались сильно потрепанными в бурях, и ему ничего не оставалось делать, как зарыть сокровища в нескольких местах.

— Правда?

— Кто знает? Судя по рассказам, старый мошенник любил веселые шутки. Он мог пустить слух о сокровищах, чтобы подразнить народ.

— И все же он имел кучу денег, — мечтательно произнесла Мэгги, — и жил хорошо. — Она взглянула на Молли. — Сумел пройти в Атлантику вокруг мыса Горн и в конце концов обосновался в Квебеке.

Она снова повернулась ко мне:

— Чего вы хотите?

— Двух лошадей. Двух ваших лучших лошадей. Я должен увезти отсюда Молли, прежде чем ее убьют.

— Я никому не одалживаю лошадей. Лошади — моя прихоть. Мои игрушки. Это чудесные животные.

— Я так и слышал.

— От кого вы убегаете? — спросила она. — От Джефферсона Хенри или от Прайда Хоуви?

Она о них знала? Сколько же еще ей было известно? Я вдруг насторожился. Неужели мы попали в западню?

— Наверное, от обоих. Или ни от того, ни от другого. У нас беда, и мы не хотим спровоцировать новую — вот и все.

Несколько минут она смотрела в окно, постукивая пальцами по мягкой обивке кресла.

Для своих лет она выглядела красоткой — пухленькой и хорошенькой. Кто же она? Очень, очень хитрая женщина, решил я. И почему живет здесь, в отдалении от города и так одиноко? Почему так внимательно рассматривает улицу города? Просто из любопытства? Или ожидая гостей, о которых ей хотелось бы знать заранее?

Насколько хорошо она осведомлена о том, что происходит в городе?

Взглянув на Молли, я увидел, как широко раскрылись ее глаза, а лицо побелело. Что она заметила? Что подозревает?

Я оглядел комнату, пытаясь найти ключ, намек, какую-нибудь…

Красные вельветовые шторы, плюшевая мебель, несколько фотографий полузнакомых актеров и актрис в рамках, все подписаны. Я сидел слишком далеко от них, чтобы разобрать подписи. Она актриса? Вот новость!

— Мы отнимаем у вас слишком много времени, — сказал я. — Надеюсь, вы позволите нам уехать в течение часа или лучше — через несколько минут?

— Они не станут вас здесь искать. Они не дураки.

— Но когда же мы уедем?

— Я не одалживаю лошадей, — повторила она.

Я встал.

— Благодарю вас. Мы пойдем.

— Садитесь, — приказала она, и в ее голосе зазвенела сталь.

Неожиданно Мэгги повернула голову и посмотрела мне в глаза.

— Вы приходили в вагон Джефферсона Хенри. Зачем?

— Он нанял меня, чтобы найти девушку,

— Ее? — Она кивнула на Молли.

— Другую девушку, дочь Натана Альбро.

— Вы нашли ее?

— Я знаю, где она. Или, по крайней мере, где она была.

— И вы доложили ему об этом?

— Пока нет. Однако я подозреваю, что он уже знает. Я не единственный, кто ее искал.

— А сейчас вы хотите удрать?

Выражение мне не понравилось.

— Уехать, да. Увезти отсюда Молли, пока ее не убили.

— А вы?

— А я хочу уехать, пока мне не пришлось кого-нибудь убить.

Она постучала по креслу своими пухлыми пальчиками, унизанными перстнями, затем заявила:

— Я дам вам коня и разрешу вам уехать. — Она ткнула в Молли пальцем. — Она останется со мной.

Глава 20

Хорошо вести переговоры, но приходит пора и действовать.

Прежде чем Мэгги сообразила, что происходит, я выхватил револьвер из кобуры на ее кресле одним молниеносным движением.

— Оставайтесь на месте, Мэгги. Мне не приходилось стрелять в женщин, но не вынуждайте меня к этому.

Я быстро отступил, чтобы одновременно видеть и ее, и дверь.

— Молли, мы уходим. Пошли отсюда.

— Вы дурак, — усмехнулась Мэгги.

— Тут много дураков, — парировал я. — Не знаю, что вы надеетесь из этого извлечь, но играете явно в чужую игру.

— Да? — воскликнула она с горечью. — В чужую? Думаете, я счастлива торчать в такой дыре? Я живу здесь, потому что не могу себе позволить большего на грошовую прибыль от этого дешевого ресторанчика и отеля. Она… — Мэгги указала пальцем с перстнями на Молли, — знает, где спрятаны пять миллионов золотом. Или знает, где найти к ним ключ. Оставьте ее со мной, и я позабочусь, чтобы она получила свою долю. Увезете ее от меня, и ее убьют. Я знаю Прайда Хоуви и Джефферсона Хенри. Один другого стоит.

А кстати, какова ваша доля в деле? Вы вмешались из-за того, что хотите получить свое, как и все мы. — Она перевела взгляд своих голубых глаз на Молли. — А эта дурочка ему доверяет!

— Молли, мы идем?

Она шла передо мной по коридору на кухню. Женщина у плиты увидела у меня в руке револьвер, но промолчала, и мы покинули дом.

Огромный индеец ждал. Я все еще держал револьвер, но не направлял на него.

— Оседлай двух лошадей. Одну с седлом «амазонка». Я отвезу Молли туда, где она будет в безопасности.

Не промолвив ни слова, он отправился на конюшню, вывел двух прекраснейших лошадей, которых я когда-либо видел, и быстро оседлал их. Я наблюдал за домом и за ним тоже, желая убедиться, что он как следует затянул подпругу.

Индеец подвел лошадей к ступенькам крыльца, где я бросил мешок с провизией, которую нам приготовил Герман Шафер и о котором я почти позабыл, привязал его к седлу моей лошади, затем вновь вернулся в сарай и вывел третью лошадь.

Глянув в сторону города, я заметил, что на улице собралось несколько всадников. Они направятся сюда.

— Садитесь в седло, Молли, — сказал я, держа свою лошадь. Все мое внимание было сосредоточено на доме.

— У нее есть ружье, — сообщил индеец. — Она скоро приходить. Вы ехать. Я тоже ехать.

— Ты уходишь от нее?

— Теперь она меня не любить. — Он помолчал, обдумывая что-то. — Она никогда меня не любить.

Молли уже отъезжала, и я прыгнул в седло, когда дверь с силой распахнулась. Мэгги бросила двустволку к плечу, но отскочившая от стены дверь ударила ее по руке, и ружье пальнуло в небо над конюшней.

В тот же миг, как она появилась в дверях, я повернул лошадь за угол дома и скрылся у нее из виду. Она поспешила за мной и выстрелила из второго ствола, но я уже обогнул другой угол и помчался вслед за Молли. Бросив взгляд назад, не увидел индейца.

Молли попридержала лошадь, чтобы дать мне ее догнать. Когда мы поравнялись, она сказала:

— А теперь мы стали конокрадами.

— Мы их отпустим, как только достанем других.

Я оглянулся. Всадники, которых я видел на окраине города, приближались к дому Мэгги. Однако двое нас заметили и кинулись за нами.

Прерия, расстилавшаяся перед нами, казалась ровной, но на самом деле она постепенно поднималась к далеким горам. Мы скакали на запад, к низким холмам Хукер-Хилс.

— Они не смогут нас поймать, — успокоил я Молли. — У нас большая фора и отличные лошади.

— А как же индеец? Думаете, он догонит нас?

Индеец исчез. Выстрелов я больше не слышал, но беспокоился намного сильнее, чем делал вид. Индеец мог бы помочь нам, поскольку лучше меня знал местные горы, но теперь ему не догнать нас. Это, однако, была наименьшая из моих тревог. Преследователи скоро нападут на наш след. Если за нами гонится команда Ролона Тейлора, то она давно изучила округу, так как ездила по ней годами, и легко сведет на нет достигнутое нами преимущество.

Мэгги упомянула Прайда Хоуви. Он скрывался где-то рядом. Хотя я не знал, каким образом Хоуви причастен к делу, он наверняка хотел видеть Молли живой, а меня мертвым, так же как и Джефферсон Хенри. Хоуви слишком хитер, опасен, он все обдумает, оценит нашу скорость, вычислит возможное направление и выйдет нам наперерез.

Наш единственный шанс на успех — перехитрить его.

Мы оставили позади Хукер-Хилс и въехали в овраг, который вел к югу. По дну тек маленький ручеек, и мы пустили лошадей по нему, хотя я сомневался, что вода смоет наши следы, прежде чем подоспеют преследователи. И все-таки это был шанс, которым грех не воспользоваться.

Добравшись до Уэрфано-Ривер, мы двинулись по ее руслу, где оставалось очень мало воды, на юго-запад, в сторону каменистых холмов.

Холеные лошади в прекрасной форме давали нам шанс добраться до холмов. Но что потом? Нам не позволят скрыться и выйти из игры, где на кону стояло пять миллионов долларов и стоимость железной дороги. Мне-то эти пять миллионов не нужны. Возможно, я сумасшедший, возможно, когда постарею, поумнею, но все, о чем я мечтал, — это хороший конь, расстилающаяся передо мной земля и никаких преследователей сзади.

По-моему, нет ничего лучше, чем взобраться на высокий гребень и, сидя в седле, ощущать, как ласковый ветер приносит запах сосен из лежащих внизу долин, видеть, как сверкает солнце на далеких снежных вершинах. Мне ужасно хотелось попробовать студеной воды из неизвестных горных ручьев, половить рыбку в заводях горных речушек и оставить Свои следы на этой прекрасной, нехоженой земле.

Мы молча ехали по тропе. Я не люблю разговаривать, когда еду по тропе, и Молли, должно быть, почувствовала это или у нее самой было похожее настроение. Прежде всего, когда много болтаешь, не можешь прислушиваться к посторонним звукам. Узкая тропа не позволяла нам вести коней рядом. Не произнося ни слова, мы любовались сменяющимися пейзажами, наблюдая, как наливаются пурпуром холмы, как вытягиваются длинные тени в каньонах.

Никто лучше меня не знал, что горы легко становятся ловушкой. В одном горном хребте редко бывает больше двух-трех перевалов и нескольких троп. И уходить с проторенной дороги в горах рискованно. Тропа обязательно куда-то приведет, а если ее нет, то и идти некуда. Можно прошагать несколько миль по скалам, а потом вдруг выйти к пропасти высотой в тысячу футов или больше и проделывать весь путь обратно.

Я не сомневался, что нас с Молли хотели убить, особенно Молли. Если бы я смог увезти ее куда-нибудь, где она пожила бы в безопасности, тогда я попытался бы найти способ все поправить. Больше того, я выполнил свою работу. Я нашел Нэнси Хенри, или Альбро, или как ее там еще, и она оказалась той девушкой, которую я знал когда-то как Энн. Теперь я не считал себя обязанным защищать Энн. И она, и Джефферсон Хенри хотели запустить руки в один котел с золотом, они стоили друг друга.

Молли представляла для них угрозу, потому что знала о прошлом Энн. Но если Молли владела тайной денег Альбро, ее смерти хотела не только Энн.

Пабло говорил мне о старой, заброшенной тропе, огибавшей пик Сент-Чарльза, по которой я мог выйти к истоку Офир-Крик и объехать вершину Дир-Пик.

Уставшие до смерти, мы разбили лагерь у Офир-Крик, к западу от Дир.

Сварив кофе, я затушил костер, и мы проехали еще с милю. Напоив лошадей, я привязал их на небольшой поляне среди деревьев. Единственным живым существом, которое мы заметили, была сойка, прыгавшая по лагерю и подбиравшая упавшие кусочки пищи.

Никто из нас двоих не мог уснуть, хотя мы здорово устали.

— Майло? Я боюсь.

— Да, нас преследует подлая банда.

— Но Мэгги! Я почему-то думала…

— Когда в горшке столько меда, к нему всегда слетаются пчелы. Мэгги такая же, как все, у нее нет денег, чтобы жить, как ей хочется и где хочется. Вот она и старается их добыть. Пять миллионов золотом плюс собственность железной дороги! Когда речь заходит о такой сумме, никому нельзя доверять.

— Даже вам?

Мне? Прежде чем ответить, я подумал немного.

— Мне вы можете доверять, потому что у меня не хватает здравого смысла быть жадным до денег. Может, такое время и наступит. А сейчас я счастлив тем, что смотрю на эту землю с седла своего коня. Когда в долинах станет тесно, вот тогда придется думать о богатстве.

— Чего вы хотите от жизни, Майло?

— Поездить по стране, подыскать себе место для ранчо, как сделал Па. Встретить хорошую девушку, которая не станет бредить богатством. Жениться, растить детей, сажать цветы и разводить лошадей. Заготавливать сено и мясо, чтобы их кормить. Некоторым нужны огни городов, восхищение женщин и слава, которая приходит с успехом. А я мечтаю, чтобы передо мной бежала тропа, открывался красивый вид с вершины холма и пах смолой дым костра.

— Вам легко быть счастливым.

— Наверное. Иногда люди пытаются взять от жизни слишком многое. У меня есть брат. Он жаждет успеха. Старается пробиться наверх. И наверняка окажется там. Но есть другие радости. Я — за простые удовольствия.

— Вы думаете, нас будут преследовать?

— Ага. Точно будут. Они— постараются угадать, куда мы направляемся, а потом попытаются отрезать нас. Вот тут мы должны их перехитрить: сначала убедить, будто они правильно угадали наши планы, а потом уехать в другое место.

— Я начинаю ненавидеть их!

— Не надо. Не стоит, Молли. Я ни к кому не испытываю этого чувства и никогда не испытывал. Человеку кажется, что он делает то, что обязан, даже если ошибается. Сами поступки приведут его к тому или иному финишу, так что не стоит тратить силы на эмоции. Если необходимо, стреляйте в противника, но ненавидеть его нельзя.

— Вы странный.

— Не совсем. Я всего лишь предпочитаю ясность в отношениях. Если на меня нападают — защищаюсь. Если за мной охотятся — я считаю, что имею право открыть ответную охоту. Вот и все. Теперь пора немного отдохнуть. Перед рассветом встанем и поедем точно на север. Обогнем с запада Гобблерс-Ноб и последуем дальше мимо Хардскреббл-Маунтин. Я не очень хорошо ориентируюсь в этих горах, но там есть тропа, которая спускается по Оукс-Крик. Туда мы и направимся.

«Туда мы направимся, — сказал я себе, — но не поедем».

Соорудив ложа из сосновых иголок и травы, мы спокойно проспали всю ночь. Никто нас не побеспокоил. А хорошо выспавшись, перед рассветом отправились в путь.

Когда мы встали, было еще холодно и темно. Стряхнув с себя сосновые иголки, я оставил Молли заниматься утренним туалетом, отвязал лошадей и отвел их на водопой. Пока они пили, стоял, дрожа от ночной прохлады, и смотрел на исчезающие звезды.

Мой конь поднял голову, с его губ капала вода.

— Пошли, мальчик, — тихо позвал я. — У нас впереди длинный день.

Он повернул голову, ткнулся в меня носом, и я почесал его между ушей. Это были великолепные животные, и мне будет жалко расставаться с ними, но отпустить их необходимо. Мэгги и так имела все основания подать на нас в суд за конокрадство.

Молли следила, как я седлаю лошадей.

— Майло, мы уйдем от них?

— Уйдем, — пообещал я твердо и пожалел, что не чувствовал такой уверенности, какую постарался придать своему голосу. Преследователей было слишком много, и они лучше знали местность.

Мы ехали ходким шагом, пока не оказались вровень с Гобблерс-Ноб, хотя его вершина и находилась от нас на некотором удалении. Затем я взял немного к западу, чтобы обогнуть отрог лежавшей впереди горы.

Стояла безветренная погода, не раздавалось ни звука, кроме стука копыт лошадей. Я внезапно повернул, — нечего облегчать им жизнь, — и въехал в ручей Джанкинс-Крик. Мы следовали по нему до последней возможности — более двух миль. Расставшись с ручьем, я повел наш маленький караван через седловину в долину Хардскреббла. Когда над нами нависла вершина Медвежьей горы, мы остановились на часок передохнуть. В этом месте протекал ручей и росла сочная трава. Мы поели сами и дали попастись лошадям.

С того времени как покинули лагерь, нам с Молли не пришлось перекинуться ни единым словечком. Нас терзали тревоги, хотя и каждого по-своему. Я боялся больше за нее, чем за себя, но понимал, когда они догонят нас, разгорится перестрелка, и Бог знает сколько противников поднимет против меня свое оружие.

Когда мы снова сели в седло, свежесть утра уже исчезла. Теперь я ехал осторожно, оставляя как можно меньше следов или только те, которые свидетельствовали бы, что мы держим курс на север и немного на восток. Я надеялся сбить их с толку и заставить подумать, будто мы пробиваемся к Дубовому ручью и к тропе в Кэнон-Сити.

В устье каньона я оставил для преследователей несколько отпечатков копыт, не слишком явных, но указывающих на то, что мы начали спускаться по тропе, ведущей вдоль Дубового ручья. Проехав полмили вверх по течению, мы вернулись по дну ручья, заметая оставшиеся следы и засыпая их пылью и сухими листьями.

Обойдя стороной основание Керли-Пик, прошли немного вдоль Виноградного ручья, затем повернули по другому ручью, который тек с запада. Нас охватила смертельная усталость, начали выдыхаться и лошади. Пока что мы никого не встретили, хотя дважды спугнули оленей. Вдруг мой Конь настороженно поставил уши, и через секунду я услышал их.

Прямо впереди, не более чем в пятидесяти футах, разговаривали мужчина и женщина.

Глава 21

Мы увидели друг друга одновременно, и нам ничего не оставалось, как подъехать к ним.

Мужчина и женщина окинули нас взглядом, потом посмотрели на лошадей. Им, людям с Запада, ничего не пришлось объяснять.

— Сэр, — я снял шляпу, — мэм. Мы в беде, довольно большой беде. Нам нужны еда и свежие лошади. Эти, — добавил я, — не наши. Нам придется их отпустить, чтобы они нашли дорогу домой.

Секунду они стояли в нерешительности, потом мужчина сказал:

— Дом дальше. Поезжайте вперед, а мы за вами.

Когда мы остановились во дворе, Молли спросила:

— Майло? Что будем делать?

— Будем сами собой. Расскажем им правду. Ложь порождает еще большую ложь.

Я спешился и помог ей сойти с лошади. На какой-то миг она прижалась ко мне и прошептала:

— Майло, я больше не могу.

— У нас нет выбора. Мы должны уйти отсюда, даже если нам придется идти пешком. Если останемся здесь, то навлечем беду на этих людей.

Разнуздав лошадей, я пустил их в корраль.

— Пусть немного попьют и поедят, — сказал я.

— Прошу в дом, — пригласил мужчина. — Бесс приготовит вам обед.

— Мне нужна пара лошадей, — начал я. — Вы не продадите их нам?

Он посмотрел тяжелым взглядом мне в глаза.

— Поговорим, когда поедим. — Он махнул головой в сторону лошадей. — Где вы их взяли?

— Это лошади Мэгги, женщины, которой принадлежит ресторан в городе неподалеку. То есть ресторан принадлежит ей, Герману Шаферу и молодой леди, которая перед вами.

— Она не жена вам?

— Нет, сэр. Молодая леди — мой друг. Она в беде. — Я снял шляпу, смахнул пот со лба, потом вытер шляпу. — Надо сказать вам, сэр, что нам грозит перестрелка. — Видя выражение его лица, я поспешил заверить его: — Не из-за женщины. Из-за денег. Если ее поймают, то убьют.

— А вас?

— Тоже убьют, конечно. Я им поперек горла. Но я-то привык к разным поворотам судьбы, а вот молодая леди — нет. В меня иногда стреляли.

Он посмотрел на мой револьвер.

— Вы хорошо им владеете?

— Немножко умею.

Молли нигде не было видно. Я вошел в дом, женщина что-то готовила у печки.

Она повернулась и посмотрела на меня очень красивыми глазами. Волосы ее начали седеть, но она все еще сохраняла былую прелесть и, судя по всему, доброту.

— Вы любите ее?

Я так и сел.

— Ну, мэм, мы убегаем от врагов. Тут нет времени оглядеться и даже поговорить.

— Она очень хорошенькая. У нее та красота, которая с годами становится все привлекательней.

— Да, мэм, она очень хорошенькая. Только я ведь бродяга. У меня нет ни корней, ни своего места на земле. Покажите мне тропу, и я пойду по ней, куда бы она ни вела. Для женщины это не жизнь.

— Мой муж был такой же. Но из него получился хороший семьянин.

От этого разговора я почувствовал себя не в своей тарелке. Если бы Молли не грозила опасность, я бы удрал отсюда немедленно и со всех ног.

— У вас здесь приятное местечко, — заметил я.

— Мы сами сделали его приятным. Вдвоем, вместе.

— Да, мэм. — Я огляделся. — Где бы я мог умыться?

— У задней двери таз. Там есть полотенце и мыло.

Когда я вышел, чтобы привести себя в порядок к обеду, мужчина выводил из конюшни двух лошадей. Наша упряжь уже была надета на них. Он привязал их у коновязи.

— Вам, возможно, придется уехать неожиданно, — резонно рассудил он.

— Сколько я вам должен? — спросил я.

Он пожал плечами.

— По шестьдесят долларов, если хотите их купить. Если они нужны вам на время, просто отпустите их. Они найдут дорогу домой.

— Покупаю.

Я пошел за ним в дом, не позволяя ему оказаться у меня за спиной. В такое время нельзя доверять ни одному человеку. Его жена расставляла на столе тарелки, а Молли наливала кофе.

Вынув из кармана деньги, я отсчитал сто двадцать долларов золотыми монетами. Хозяин посмотрел на них, потом на меня.

— Мы здесь не часто видим золото.

— Это честные деньги, — успокоил я. — К тому же их осталось совсем чуть-чуть.

Я немного лукавил — не хотел, чтобы кто-нибудь знал, сколько у меня денег. Даже те, кого все считают честными, могут при виде золота стать жадными и подлыми. Я люблю людей, однако всегда пересчитываю сдачу и подснимаю колоду.

После такой безумной скачки даже короткий отдых доставлял особое удовольствие. Мы сидели в просторной, уютной комнате с накрахмаленными занавесками и тряпичным ковром во весь пол. Начищенная до блеска посуда сияла, аккуратно сложенная на полках. А пол выглядел таким чистым, что на нем можно было бы и есть.

Молли поддерживала разговор, а я задумался.

Мы приехали издалека и пока держались очень хорошо; те, кто за нами гнался, по моим расчетам, остались далеко позади. Наверняка некоторые из них отправились вправо по дороге к Кэнон-Сити, ближайшему городу на пути, на тот случай, если бы мы надумали обратиться за помощью к закону. Они постараются перехватить нас там. Только я руководствовался другой идеей.

Молли разговорилась не на шутку, в ее мире не существовало незнакомых людей. Я спросил себя, как она уживется с Ма, но сразу же отогнал эту мысль. Она может оказаться западней и привести к беде. Мне еще хотелось пересечь не один горизонт, прежде чем попасть в двойную упряжку.

— Чтобы уйти от погони, — убеждал хозяин, — нужно двигаться на север, к горе Лукаут, затем идти вдоль Медного оврага. Но направление на север может оказаться ловушкой.

— Как это?

— Королевское ущелье. Тысячу футов глубиной и как раз пересекает вашу тропу. Кэнон-Сити стоит прямо в его устье.

Я сидел, ругая себя последними словами. Вот до чего доводит забывчивость. Я же давным-давно знал об этом ущелье Как можно не вспомнить о такой большой и глубокой яме в горах?

— Эти люди знают здешние места?

— Вполне вероятно.

— Тогда они будут вас ждать у Виноградного ручья и Медного оврага. Там сходится несколько троп.

Он, конечно, прав. Я закончил обед, стараясь найти выход из нашего положения.

— Если поедете к Лукауту, — сказал хозяин, — следуйте по Дорожному оврагу, а потом поверните на восток на Техасский ручей. Это лучший вариант.

Встав из-за стола с кружкой в руке, я прошелся по комнате, повернулся и сказал:

— Вам лучше забыть, что вы нас когда-нибудь видели. Они найдут наши следы. Стойте на том, что вас с женой не было дома, а мы взяли у вас пару лошадей и уехали.

— Я не люблю врать.

— Мистер, люди не остановятся ни перед пытками, ни перед убийством. Мой совет — ничего не говорите. Только жалейте, что вы потеряли лошадей и еду.

— Ладно, подумаю.

Мы с Молли встретились взглядами, и девушка встала. Она устала, и я тоже, а наш побег только начался. Но зато теперь мы имели свежих лошадей, и у меня возникла новая идея.

Молли, попрощавшись, вышла, и я помог ей подняться в седло. Я ей не завидовал, потому что «амазонка» не так удобна на ухабистых дорогах, но держалась она молодцом.

Мы поехали по направлению к горе Лукаут, и, когда оглянулись, гостеприимные хозяева помахали нам.

— Дики? — Женщина с прекрасными голубыми глазами выглядела задумчивой. — Ты заметил, какая широкая талия у молодого человека? Как-то странно, такого аккуратного сложения, такой стройный — и широкая талия.

— У него пояс с деньгами, Бесс. Он заплатил нам золотом. Прямо так взял и заплатил. И уверяю, он не расстался со своим последним центом. Похоже, знает, сколько у него денег, и не считает гроши.

— Помнишь о старой тропе до Джем-Маунтин? Ты же не рассказал ему о ней.

— На хорошем коне, как наш жеребец, можно прискакать к Дорожному оврагу и Техасскому ручью на полчаса раньше их.

— Ты можешь и поужинать там, Дики. Я приготовлю еду, пока седлаешь коня. — Она помедлила. — Возьми теплый пиджак, а то простынешь, пока их ждешь. — Женщина вновь помедлила. — Такая прекрасная молодая пара. Я так мило поговорила с девушкой.

Когда он вернулся с оседланным жеребцом, она уже ждала с едой, завернутой в тонкое полотенце, и положила ее в седельную сумку.

— Знаешь, Дики, что я подумала? Мне так понравилось разговаривать с этой юной особой, и она так ловко помогает по дому…

— Брось, Бесс. Она может заподозрить нас.

— Даже ненадолго? В конце концов, с другими у нас не случалось неприятностей.

— Мы добрые люди, Бесс, потому и не случалось. Но если умная молодая леди окажется здесь и особенно если увидит его коня, или револьвер, или даже золото… И не мечтай об этом. Я знаю, как ты любишь компанию, но слишком большой риск.

— Только на две недели?

— Ну, Бесс, мне пора. Чтобы добраться туда раньше их, я должен торопиться: дорога тяжелая.

— Поступай как знаешь, Дики, но все-таки надень пиджак. Скалы холодные. Можно простудиться и умереть.

Мы въехали на склон Элкхорн-Маунтин, и я оглянулся назад. Под утренним солнцем все зеленело, вдруг я уловил какое-то движение… и стал приглядываться.

Пыль? Она поднималась слишком далеко, чтобы ее различить. Может, дым? Или просто покачнувшаяся ветка? Я нахмурился. Но выглядело как пыль.

Хозяин прав. Наверняка Ролон Тейлор или Прайд Хоуви поставили кого-нибудь следить за Виноградным ручьем и Медным оврагом, потому что это единственные дороги к востоку от гор. Разумно повернуть на запад.

Техасский ручей? Если бы мы пересекли Арканзас возле Техасского ручья, то могли бы направиться в холмы, а оттуда в Денвер. Там, с хорошим адвокатом, есть шанс уладить дело. И все же что-то меня беспокоило.

Джефферсон Хенри, как и Прайд Хоуви, знал намного больше меня о судах и законе. Меня не устраивало также связаться с длинными судебными разбирательствами. Я предпочитал побывать за теми холмами, что ждали меня на горизонте.

Когда мы достигли ущелья, там уже собирались тени, но лишь местами, потому что солнце только устремилось к закату.

— Знаете, Молли, а не лучше ли нам вернуться в город, к Герману Шаферу и к железной дороге? Наши преследователи, естественно, не ожидают такого поворота. А все ответы, похоже, там.

— Вы уверены? Разве мы не старались оттуда убежать?

— Да, но в погоню пустились все наши враги. По крайней мере, большинство.

Чем больше я думал, тем больше мне нравилась моя идея. Мы их вытянули из города, и им не придет в голову, что у нас хватит смелости туда вернуться. В городе я свяжусь с Портисом, а через него с федеральными властями.

Там, где мы выбрались из ущелья, валялись полусгнившие деревья и обломки скал. Лошади шли шагом, когда я, поглядев на юг, заметил отблеск света на металле. Я пришпорил коня, и он испуганно прыгнул вперед, столкнувшись с лошадью Молли. Что-то крепко ударило меня по голове, и я почувствовал, что падаю. Конь выскочил из-под меня, я повалился среди обломков скал, перевернулся и закатился глубоко между ними. Я цеплялся за камни ногтями, пытаясь спастись, потом упал куда-то вниз и потерял сознание. Сквозь пелену темноты, закрывавшую меня, я, кажется, услышал еще один выстрел.

Лошадь Молли сделала прыжок, следуя за конем Майло Тэлона. Девушка попыталась остановить ее, но, вспомнив второй выстрел, въехала под защиту скал. Остановившись, она повернулась в седле.

Что-то зашевелилось в камнях, и сердце у нее ушло в пятки. И тут она увидела хозяина ранчо, того самого, у которого они купили лошадей!

Она с облегчением вздохнула:

— О, это вы! Да спаси вас Господь!

Молли взглянула туда, куда упал Майло, и ничего не увидела. Сочная зелень травы, несколько деревьев и кустов, то там, то здесь обломки скал. Тени становились длиннее.

— Нам надо ехать обратно на ранчо, — мягко предложил ранчеро. — Кажется, его убили. Утром я вернусь за телом.

— Но может, он только ранен!

— Он мертв. Умер. Отличный выстрел. А разве вы не слышали другого выстрела? Они рядом и сейчас будут здесь. Нам нельзя тут оставаться. Потом мы посмотрим все вокруг, но не сейчас. Идите со мной. Вы поживете с нами.

Молли с неохотой согласилась.

— Должно быть, вы правы. — Затем горько воскликнула: — Он не может быть мертв! Не может!

Ранчеро улыбнулся, беря под уздцы ее лошадь.

— Вы почувствуете себя лучше, когда перекусите. Бесс вас ждет. Вот удивится и обрадуется. Она хорошая женщина, и мне нравится делать ей маленькие подарки, чтобы побаловать.

— Но Майло?

— Завтра будет день. Если жив, то продержится до завтра.

Глава 22

Холодно… Мне было холодно, очень холодно. Начал поворачиваться и сильно ударился головой, потом выставил вперед руку. Ледяная стена, что-то холодное и твердое надо мной.

Я мертв? Нет, не мертв, раз чувствую холод и боль.

В какой-то момент меня охватила дикая паника, и мнепришлось бороться с самим собой за обладание телом. Осторожно я протянул руку. Камень. Каменная стена. Ощупал землю. Лежал на песке. Я мог поднять руку, она двигалась, но всего лишь несколько дюймов, дальше мешали каменные стены. Теперь мои глаза были широко открыты. С левой стороны пространство казалось немного серее, и я протянул руку туда. Пустота. Слева стены не было. Я начал осторожно двигаться, но остановился. Над моей головой что-то сдвинулось, посыпалась струйка песка, маленький камушек, несколько раз ударившись о каменную стену, упал рядом со мной.

Наверху кто-то ходил, тихо ступая. Я испугался. Рука автоматически рванулась к револьверу. Он оказался на месте, на месте висел и нож. Я вытащил его из чехла. Кто-то пробирался среди валунов. Безусловно, человек. Грубая одежда терлась о камни, издавая характерное шуршание.

Он стоял надо мной. Как высоко? Может, футов пятнадцать. Память медленно возвращала меня к прошедшим событиям. В меня стреляли. Я поднял руку, и боль пронзила ее, как ножом. Рука болела. Другой рукой я ощупал голову. На ней была спекшаяся кровь — кровь на волосах и лице. Пальцы коснулись шишки — след от скользнувшей пули, — распухшей и болезненной. Значит, пуля ударила вскользь, и у меня сотрясение.

Я лежал беззвучно и прислушивался. Рядом со мной упал еще один камень. Затем голос, знакомый голос позвал:

— Тэлон?

Я узнал хозяина ранчо и чуть было не подал голос, но вовремя удержался. С какой стати он здесь? Как догадался, где меня искать? Я лежал спокойно, и, хотя у меня было желание ответить, инстинкт и весь мой опыт подсказывали, что этого делать нельзя.

— Тэлон? Если ты живой, отзовись! Я хочу тебе помочь. Молли с нами. Она у нас на ранчо, с Бесс. Мы ее подержим некоторое время.

Я затаился и старался даже не мигать. Почему он вышел в ночь, чтобы найти меня? И как он наткнулся на это место? По следам? Он шел по следам? Но мы почти не оставили следов, найти их очень трудно. Я подожду. Подумаю.

Почему он здесь? Почему так странно говорит о Молли? «Мы ее подержим… некоторое время». Что он хотел сказать?

Постепенно все стало вставать на свои места. Хозяин ранчо рассказал нам, как проехать по Дорожному оврагу до Техасского ручья. Больше никто не знал, где мы, и все-таки в меня стреляли. Люди Ролона Тейлора? Они не могли так быстро меня найти. Или люди Прайда Хоуви? Вряд ли.

В меня стреляли. Я помнил резкий удар по голове, падение на скалы, удар, опять падение.

Потом темнота. Я потерял сознание. Сейчас ночь, значит, прошло несколько часов. Он сказал, что Молли на ранчо. Кто отвез ее на ранчо? Только он. И вернулся сюда.

Он просто хотел помочь. Ранчеро показался мне добродушным, вежливым и внимательным.

И все же почему он отвез Молли назад, на ранчо, а потом вернулся? Она ранена? Я почувствовал прилив страха.

Молли ранена?

Я лежал очень тихо. Если с Молли все в порядке, почему он приехал один? Почему не попросил ее помочь отыскать меня? Она ранена. Или ему не нужны свидетели, когда он меня найдет.

Почему?

Предположим, он стрелял в меня. Он знал, куда мы едем. Ему известно, что у меня есть золото, — продал мне двух лошадей. Но так думать глупо. Они такие хорошие люди. Такие чистые и аккуратные.

Что-то подобное уже было, но что именно, я не мог вспомнить, В голове что-то крутилось, что-то убегающее и дразнящее, но мне никак не удавалось накинуть лассо на эту мысль.

Ма как-то раз сказала, что один наш гость отзывался о соседях как о «чистых и аккуратных людях». «Ты понял? — заметила она. — Люди помнят такие вещи. Постарайся выглядеть приличным, Майло. Одевайся хорошо и опрятно».

Ма была просто великолепна в таких вещах. «Какая разница между крысой и белкой? — говорила она. — Довольно маленькая, однако все любят белок и никто не любит крыс. Почему? Потому что белка одевается во много раз лучше. Она выглядит хорошенькой и всегда крутится на деревьях. Крысы же водятся в подвалах и сточных канавах».

В то время, а разговор наш состоялся лет двенадцать — пятнадцать назад, для меня, юнца, ее байка звучала смешно, но мысль засела в голове, чего, собственно, Ма и добивалась. Но что эта мысль могла иметь общего с моей теперешней ситуацией?

Гость тогда рассказывал о каких-то людях, хвалил их ранчо и удивлялся: «Не понимаю, как они умудряются достигать такого эффекта. Не думаю, чтобы без помощников они могли содержать большое стадо».

Стараясь не двигаться, я прислушивался. Он тоже затаился, слушая, как и я.

Что еще тогда было сказано? «Чисто и аккуратно, — повторил гость, затем продолжил: — У него конь каштановой масти. Великолепный конь! Хотел его поменять, но он уперся. Прекрасный конь, один из самых красивых, которых я только видел. Он сказал, что выменял его».

Па взглянул на него. (Я помню это, потому что Па вдруг изменился в лице. )

«Каштановой масти со звездочкой на морде? С тремя белыми носками?» — «Точно, он! Я бы дорого дал за такого коня. Дорого. Но он отказался меняться».

Па постукивал пальцами по ручке кресла. Так было, когда он раздумывал.

«Я знаю этого коня, — сказал он. — Интересно, как он его получил? Я предлагал за него индианке, которую звали Дитя Луны, сто долларов, а когда она отказалась, удвоил ставку, но она заявила, что не отдаст коня, потому что ей подарил его муж. Он поймал его диким специально для нее».

Разговор продолжался, но больше я ничего не слышал, потому что вошла Ма и потребовала, чтобы я отправлялся спать. Имя Дитя Луны мне очень понравилось, и тогда я был романтиком. Мне показалось, здорово, что она не продала коня, которого подарил ей муж, хотя для индейца двести долларов — огромная сумма, которая давала возможность накупить удивительное множество вещей.

Не тот ли самый хозяин ранчо, который как-то заполучил каштанового коня, повстречался нам на пути? «Чистые и аккуратные» — ну да, именно такими они и выглядели.

— Тэлон? Если ты ранен, я помогу. Отвезу тебя к твоей девушке.

Он торопился, в его голосе слышалось нетерпение. Но я лежал тихо. Было так темно, что я не мог разглядеть, где нахожусь. Место, куда закатился, находилось внизу, среди обломков скал. То ли трещина, то ли дыра между огромными валунами. Он или не мог спуститься сюда, или не хотел рисковать, не будучи уверен, мертв ли я и в каком расположении духа нахожусь.

После долгого молчания я услышал, как он двинулся вокруг, что-то бормоча себе под нос, затем его шаги удалились. Но далеко ли?

Вытянув руку, я почувствовал траву, песок, скалы, потом обрыв. Он мог быть высотой в несколько дюймов, а мог — и в пятьдесят футов. Я лежал спокойно, думая.

Кто я? Чертов дурак! Почему не ответил хозяину ранчо? Что он мне сделал? Позаботился о Молли.

Может, я потерял сознание, может, заснул, но, когда открыл глаза, было светло. Я мог осмотреться. Наверное, меня разбудил свет, но скорее всего — шестое чувство человека, живущего в дикой природе.

Я услышал тихий звук трущейся о камни материи. Кто-то в джинсах или другой грубой одежде подкрадывался сзади, подползал, скрываясь между валунами, а я лежал под скальным выступом высотой всего два фута. Лежал там, где едва мог двинуться, да еще с простреленной рукой.

Тот, кто действительно беспокоился обо мне, приближался бы по прямой, без уловок, не обращая внимания на звук своих шагов.

Ну а если кто-то хотел меня убить?

Со мной, должно быть, произошло так: с коня я, наверное, упал между скалами, перевернулся и попал в углубление под козырьком скалы. И вот лежал теперь на спине — окровавленная сторона головы, возможно, видна из-под козырька, левая рука с ножом подогнута под тело.

Я попробовал двинуть правой рукой, но почувствовал такую боль, что чуть не вскрикнул. Занимал я крайне неудачное положение. Нож в руке, но, если неизвестный остановится сбоку и выстрелит — мне конец. Меня прошиб пот. Самое худшее то, что я не мог двигаться. Я даже не знал, удастся ли мне встать. А что, если обе ноги у меня сломаны? Я только что пришел в сознание и не успел убедиться, что они в порядке. Однако ноги болели так же сильно, как и рука.

Кто бы ни искал меня сейчас, он шел не с добрыми намерениями. Я зажмурился. Если это хозяин ранчо, он жилист и силен. Я знал много шестидесятилетних, которые давали фору молодым. Мне надо действовать быстро, очень быстро.

По лицу струился пот. Как выбраться из щели? У него револьвер, и он будет стрелять. У меня тоже револьвер, но правая рука не слушалась. Положение серьезное. Если я выберусь отсюда… Должен выбраться. Молли у них. И она не догадается, в какую заварушку попала, пока не станет слишком поздно.

Теперь стало тихо. Что случилось? Где он? Увидел меня и теперь идет, стараясь заметить искорку жизни? Видит ли он мое дыхание? Я чуть-чуть приоткрыл глаза. Ранчеро стоял футах в десяти — наполовину в тени, наполовину на солнце — и наблюдал за мной. Я видел только одну его руку — с ножом.

Уже лучше, чем револьвер. С ножом я мог потягаться. Однако у меня не было возможности двигаться, маневрировать. Преимущество оставалось на его стороне.

Теперь он продвигался очень медленно — легко и бесшумно, как змея, — и не сводил с меня настороженных глаз. Каждый мускул напряжен.

Конечно, он не догадывался, что я его подозреваю. Откуда ему знать?

Теперь этот человек стоял футах в четырех около моих ног.

— Жив? Ты еще жив, Тэлон? Или как она тебя там называла? Майло? Нам нужна была помощница, Майло. Давно никто не появлялся. Бесс уже надела на нее железки. Бесс это умеет. Наручники — на запястья, кандалы — на ноги, но работать она еще сможет. Иногда, правда, они становятся упрямыми, но после хорошей порки все быстро проходит.

Он ждал, наблюдая за моей реакцией. Потом внезапно поднял руку, собрал с камня горсть пыли, и в тот момент, как ее бросил, я понял, что он попытается сделать. Пыль упала мне на лицо, на закрытые глаза, я сдержался и не поморщился. Не ведая того, он дал мне секунду сориентироваться, и я успел настроиться.

— Значит, умер, да? Или близок к тому. Ну, мы сейчас проверим.

Он двигался, как кошка. Один быстрый шаг, нож занесен, а моя рука зажата под телом.

Со всей силы я ударил его ногой в бедро. Он отшатнулся, и нож прошел мимо.

Мне удалось освободить левую руку с ножом. Он нагнулся и я, повернув лезвие вверх, пропорол ему предплечье. Мой острый как бритва нож вошел глубоко, мой противник вскрикнул и качнулся назад, хватаясь здоровой рукой за револьвер. Дуло уже вышло из кобуры, стало подниматься, и я бросил нож. Нас разделяло менее семи футов, и я уже выбрался из щели и стоял на ногах. Я бросил нож сильно, с ладони из-под руки, лезвием вправо. Не жалуюсь на свои силы, и в свое время мне приходилось кидать ножи. Лезвие вошло ему в живот под пряжкой ремня, вошло легко и глубоко, по самую рукоятку. Как в масло.

Удар остановил его. Он опять вскрикнул, почти как ребенок, и уронил револьвер. Сделал полшага назад, глядя на торчащую из живота рукоятку, будто не мог поверить случившемуся. Наверное, так оно и бывает. Когда человек часто убивает, он начинает верить, что с ним подобное не произойдет никогда.

Ранчеро было схватился за рукоятку, затем отвел руки. Его «оу-у-у» прозвучало больше по-женски, чем по-мужски. Он посмотрел на меня и простонал:

— Нет, ты не смеешь. Ты просто не смеешь! Это не…

Не знаю, почему я спросил об этом, но мысль вдруг сделалась ясной, отчетливой и нестерпимой. Вероятно, она ждала своего часа многие годы после того, как я услышал рассказ Па.

— А ты помнишь Дитя Луны? Что ты с ней сделал?

Он непонимающе уставился на меня.

— Дитя Луны? Она работала. Работала, пока мы не устали от нее. Бесс немного ее побаивалась. Та все время смотрела. Даже ночью звенели ее кандалы.

Он упал на колени, а я ступил вперед, оттолкнул его, подобрал револьвер и вытащил свой нож.

Многих людей я жалел, но не его. Скольких он убил, прикидываясь их другом!

И Молли. Что сделали с ней на ранчо, жива ли она?

Глава 23

Выбравшись из скал, я внимательно огляделся. Моя лошадь конечно же убежала и теперь была уже на полдороге к ранчо. Но как насчет его лошади? Скорее всего он оставил ее привязанной где-нибудь поблизости.

Следов хозяина ранчо почти не осталось. Но я нашел один, определил длину шага по высоте роста, поискал вокруг, нашел другой. Проследить его путь по отпечаткам сапог отняло бы слишком много времени. Поэтому я посмотрел в направлении, откуда они вели. Ярдах в пятидесяти росло несколько небольших деревьев, окруженных кустарником, и я двинулся туда, неся, несмотря на боль в руке, его револьвер.

Коня ранчеро привязал в кустах позади рощицы. Сев в седло, я стал искать отпечатки копыт, пока не сообразил, какой дорогой он приехал.

Молли хоть и была пленницей жены старика, но, возможно, пока еще не имела представления, в какую неприятность попала.

Холодным серым утром Молли проснулась, открыла глаза и уставилась в белый потолок. Какой-то момент тихо лежала. Вчера она так устала, что тут же уснула, хотя и беспокоилась о Майло. Теперь лежала в странном помещении без окон с совершенно голыми стенами.

Она стала приподниматься, и что-то звякнуло. Испугавшись, она села, и опять что-то звякнуло, и холодный металл коснулся ее кожи. Она не верила своим глазам. Ее руки оказались скованы наручниками.

Железные обручи вокруг каждого запястья соединяла толстая цепь длиной около двух футов. На лодыжках тоже были железные обручи и около трех футов цепи между ними.

Ее обуял ужас. Что?..

Дверь в комнату открылась, и появилась Бесс.

— О, ты проснулась? Давно пора. Черт возьми, девчонка, ты любишь поспать! Я не знала никого, кто спал бы так долго!

— Что произошло? Что вы со мной сделали? — Молли протянула к ней скованные руки.

— А, это! Ими мы сковываем девушек. Если их не сковать, они всегда пытаются бежать. Не знаю, что происходит с девушками в наши дни. Они такие беспокойные! Всегда хотят удрать!

— Пожалуйста, отпустите меня! Мне нужно узнать, что случилось с Майло. Ведь он может быть ранен.

— Сейчас им занимается Дики. — Она очень приятно улыбнулась. — Если он не ранен, Дики о нем побеспокоится. Он всегда о всех беспокоится. Ты знаешь, он у меня такой доскональный! Очень доскональный. Мы так рады, когда кто-нибудь приезжает. Я уже привыкла, что в доме всегда есть девушка и совсем отвыкла заботиться обо всем сама.

— Вы всегда держите девушек?

— О да! Разумеется. Их сменилось три. Первой была индианка. Но я ее боялась. Такая подлая! Все время наблюдала за мной. Мне кажется, она хотела убить нас, и это после того, как мы взяли ее в прекрасный дом, кормили, обували. Люди такие неблагодарные!

Трезвомыслящая Молли сразу поняла, что попала в беду, а Майло, хоть она и не хотела этому верить, возможно, мертв. Если дело обстоит именно так, она должна убежать отсюда сама.

В первый раз она осознала, как много зависело от Майло, но и сама кое-чему у него научилась. «Думай, — твердил он, — можно найти выход из любых ситуаций, а если потребуется быть жестокой, стань ею. Делай то, что необходимо, делай быстро, без колебаний, так, чтобы получилось с первого раза».

— Люди неблагодарны, — согласилась Молли. — У вас есть кофе? Или вы хотите, чтобы я его приготовила?

— Он уже готов, но я тебе приказываю принести мне кофе. — Голубые глаза сияли. Почему же они сейчас не казались прекрасными? — Но не пытайся бросить его в меня, или я скажу Дики, чтобы он тебя отхлестал. Знаешь, у него есть хлыст, и, по правде говоря, ему нравится им орудовать. — Она улыбнулась. — И не пытайся хитрить, скандалить, сопротивляться. Другие, до тебя, перепробовали все, так что я все уловки знаю.

— Другие? Вы говорите об индианке?

— О да, у нас жила еще одна — толстушка. Правда, попав к нам, она похудела, и это ей шло. Она очень злилась на своих родителей за то, что те не разрешали видеться с парнем, который ей нравился, говорили, что он никуда не годится. И оказались правы. Парень назначил ей встречу, а сам напился и забыл о свидании. Она не хотела возвращаться к родителям, убежала и однажды ночью попала сюда. Бедняжка совсем выбилась из сил, поэтому мы ее оставили на ночь. Парень пришел за ней, хотел выкупить ее у нас. Мне он не понравился. Говорил, что купит ее, словно она лошадь какая. Дики это тоже возмутило. Но они сели и проговорили весь вечер, и Дики дал ему попробовать из кувшина. Мой муж не пьет, но держит кувшин для приезжих. Я видела, что парень постепенно напивался, но мне приходилось улыбаться, потому что приехал он на очень хорошем коне, а в чехле у него болталась винтовка.

Дики подождал, пока парень как следует захмелел, а потом сказал, что может забирать свою девушку хоть сегодня, если заплатит деньги. Тот и заплатил. Потом Дики повел его в сарай, где мы ее якобы держали.

— И?..

— Дики оставил заряженное ружье рядом с воротами, и. когда парень вошел в сарай, мы услышали там внутри выстрел. Девушка спросила: «Что это?» А я сказала: «Твой жених. Теперь он всегда будет молодым «. После этого она стала как шелковая и ходила на цыпочках все то время, что жила у нас. Точно. Ты тоже будешь ходить на цыпочках, Молли?

— Конечно. — Молли улыбнулась. — А почему бы и нет? Во всяком случае, мне некуда идти, и, если те люди приедут за мной, им буду нужна не я, а мои деньги.

Бесс повернула голову и посмотрела на нее.

— Деньги?

— А почему же, думаете, меня преследуют? Все потому, что считают, будто я знаю, где спрятано золото Натана Альбро.

Бесс задумчиво посмотрела на нее и улыбнулась.

— Я надеюсь, что это не сказка, которую ты выдумала. Если обманываешь меня… Тебе лучше сейчас сказать правду.

— Мне все равно, кому они достанутся. Стали бы мы иначе убегать? Мы рассказали вам только часть нашей истории.

Молли принесла кофе, стараясь не пролить, наполнила две чашки и поставила одну на стол перед Бесс. Затем, звеня цепями, Молли прошла в другой конец комнаты и села.

— Если вы сможете избавиться от них, когда они приедут, — вздохнула Молли, — мы поговорим о деле. Натан Альбро умер и оставил пять миллионов золотом, которые так никто и не нашел.

— Откуда ты знаешь, где оно?

— Моя мать была у него домоправительницей. Он любил меня как дочь. — Она отпила кофе. — Спрячьте меня, и я все вам расскажу… за половину суммы.

«Время, — сказала себе Молли, — мне нужно время. Если бы только удалось остаться в живых… «

Время и удобный случай. Как говорил Майло? «Если потребуется быть жестокой, стань ею. Делай, что необходимо, быстро, без колебаний, так, чтобы получилось с первого раза».

Но как? Когда?

Женщина не так уж стара и достаточно проворна. Она быстра в движениях, расчетлива и очень осторожна.

Что до нее, то какое оружие она могла использовать? Она зашевелилась, хотела поставить чашки, и цепи зазвенели. Конечно же. У нее — цепи.

Женщина вдруг встала.

— Дики едет!

«Прошу тебя, Боже! Спаси и сохрани! Их теперь двое!»

— Нет, не Дики… Какие-то люди.

— Они-то меня и ищут, — в отчаянии вымолвила Молли.

С удивительной быстротой Бесс затолкала ее в другую комнату и захлопнула дверь. И вовремя. Раздался резкий стук в дверь.

Бесс открыла.

— Что угодно, мистер? — спросила она.

Ролон Тейлор снял шляпу.

— Мэм, мы ищем беглецов. Мы выследили их до вашего дома.

— Разумеется. Вы имеете в виду молодого человека с девушкой? Да, они были здесь и переночевали. По-моему, отправились на запад или северо-запад. Я не видела, но скорее всего на северо-запад, в сторону Техасского ручья.

Во двор въехал еще один всадник.

— Здесь следы, босс. Две лошади, может, три, пошли на север.

— Там две тропы, — объяснила Бесс, — одна по Техасскому ручью, но есть и другая, она ведет на северо-запад по Медному каньону, к Кэнон-Сити. — Помолчав, добавила: — Они выехали не очень рано. Купили у моего мужа свежих лошадей, заплатили за них золотом.

— Благодарю вас, мэм. — Ролон Тейлор смахнул пыль со шляпы. — Поехали, ребята, они ненамного обогнали нас.

Когда стук копыт замер вдали, Бесс вернулась и открыла дверь в соседнюю комнату.

— Грубые люди, — она неодобрительно надула губы, — совсем не те, кому положено искать молодую девушку.

— Еще приедут, — предупредила Молли. — Эти не самые опасные. Среди наших преследователей есть и девушка. Очень приятная девушка.

— А золото, о котором ты говорила, оно не очень далеко?

— Нет, если я правильно прочитала бумагу. Если все верно, оно не очень далеко.

— Бумага у тебя?

— У той, у другой девушки. По крайней мере, должна быть у нее. Точно не знаю, но думаю, что могу вспомнить, где его искать. Если отдадите мне половину…

— Конечно, конечно, — заверила Бесс. — Почему бы и нет?

Она повернулась, а когда сделала шаг, Молли подцепила ее цепью за ноги. Молли обдумывала именно это и ждала своего часа. Он пришел неожиданно, когда Бесс на секунду отвлеклась мыслями о золоте.

Сделав круг второй ногой, Молли обмотала цепь вокруг лодыжек Бесс и резко поджала ноги, рванув цепь на себя. Бесс упала, ударившись головой об пол. На секунду ее оглушило. Молли занесла утяжеленные железом руки, чтобы двинуть хозяйку по голове.

— Не делай этого, Молли, — остановил ее Майло, входя в комнату.

Девушка с трудом удержалась, чтобы не завершить удар.

— Господи, Майло! Я думала, что ты убит, — выдохнула она. — Я так боялась…

— Знаю.

Он наклонился и вынул из кармана Бесс ключи.

— Не пытайтесь встать, — приказал он женщине. — Лежите спокойно и отдыхайте.

Вот так все и случилось. Когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что я как нарочно подоспел вовремя, чтобы Молли не прикончила Бесс. Или просто надолго не вырубила ее, в таких случаях не угадаешь.

Мы не тратили времени зря. Я поймал ее лошадь, оседлал, и мы выехали на тропу, направляясь на юг, в сторону Уэстклиффа, города, о котором слышали. Перед тем как выехать, я сказал старой леди:

— Не знаю, какой бандитский притон вы тут устроили, но вам лучше поискать себе другого напарника. Тот, который поехал за мной, вроде как напоролся на что-то, чего никак не ожидал.

Я отдал Молли лишний револьвер, принадлежавший ранчеро.

— Тебе он понадобится. Дорога нас ожидает длинная и трудная.

— Никогда не думала, что так обрадуюсь, увидев кого-нибудь.

— Мне показалось, что все шло, как надо, — улыбнулся я. — Ты бы убила ее?

— Не знаю. Не думаю, хотя точно не знаю. Но меня так напугали.

— Меня тоже. И я боюсь до сих пор.

Когда мы перевалили гребень горы Митчела, я оглянулся. Над ущельем Падающей скалы висела пыль.

Но у нас были две свежие лошади и ясная цель впереди.

Глава 24

Полночь давно уже миновала, когда мы въехали на темную и молчаливую улицу города. В отеле, как обычно, горел свет, но, если не считать этих освещенных окон, можно было бы подумать, что здесь никто не живет. Мы остановились у ресторана Мэгги, постучали, и Герман нам открыл.

— Я уже начал беспокоиться, — сказал он. — По городу ходили разные слухи. Говорили, что вы украли двух лошадей у Мэгги. Это правда?

— Мы на них уехали, потом отпустили. Они найдут дорогу назад, если не сегодня, так завтра будут дома.

— Она сумасшедшая, как с цепи сорвалась. Хочет, чтобы Молли убиралась отсюда. Я ей говорю, что одна треть ресторана — ее, а она твердит, что слышала об этом, но не верит. Тогда я предложил выкупить у нее заведение.

— И?..

— Продала. Никогда не думал, что согласится, но она была совершенно вне себя. И продала. А я купил. — Он печально улыбнулся. — Мне нужно отдать ей деньги… сегодня.

— Джон Топп заходил?

— Почти каждый день. Вагон опять здесь. Стоит на запасных путях, как и раньше.

— А Бегготт?

— Тоже заглядывал. Ест, не лезет в чужие дела, уходит. В воскресенье ходил в церковь. Не разговаривал ни с кем, за исключением пастора.

— Ты ходишь в церковь, Герман? — удивился я.

— Меня так воспитали. — Он иронически улыбнулся. — Когда был мальчишкой, даже пел в хоре. С тех пор не пел ничего, кроме ковбойских песен у костров.

Он приготовил нам на кухне поесть.

— Город весь кипит, — продолжил повар. — Все только и говорят, что о куче денег, которую оставил Натан Альбро. Будто он спрятал тут несколько миллионов.

— Может, так оно и есть, — заметил я, — но Натан Альбро ловкий человек. Могу спорить на что угодно: миллионы не спрятаны. Они куда-нибудь вложены и зарабатывают приличные дивиденды. Он за всю свою жизнь сделал не так уж много ошибок. — Допив кофе, я встал. — Пойду в отель, немного посплю. К счастью, я заплатил вперед.

— Береги себя, Майло, пожалуйста, береги себя. — Мол ли положила мне руку на плечо. — Не знаю, что я буду без тебя делать.

— Скорее всего без меня тебе будет легче, — усмехнулся я. — Но все равно никуда не уходи. Завтра нас ждет очень тяжелый день. Я чувствую.

Поставив лошадей в конюшню, я обтер их и засыпал им корма. Первое их удивило, второе понравилось. Я не сомневался, что они нам скоро понадобятся, так пусть уж будут в хорошей форме и постоянной готовности.

Придя в отель, убедился, что мою комнату не обыскивали Быстрый взгляд по крышам напротив не дал ничего примечательного, улица по-прежнему оставалась пустой, хотя рассвет уже приближался.

Первым в моем списке стоял Джефферсон Хенри. Я нашел девушку, которую искал, он мог забрать ее и делать с ней все что угодно. Они друг друга стоили.

С мыслью: «Ну до чего же хороша постель в этом отеле!» — я вытянулся, застонал от наслаждения и тут же уснул.

Когда утром спустился вниз, солнце сияло вовсю. На секунду я задержался на ступеньках лестницы, осматривая улицу. На ней вовсю кипела жизнь: возле магазина человек подметал тротуар; рядом стоял фургон с упряжкой лошадей; проезжал какой-то всадник; две женщины, приподнимая юбки, переходили дорогу…

— Приехали вчера вечером? — обратился ко мне портье, наклонившись над конторкой. — Про вас спрашивали. — Он помолчал. — Останетесь в городе?

— Да, еще на несколько дней.

— Мэгги приказала вышвырнуть вас вон, если вы вдруг объявитесь. — Он улыбнулся и пожал плечами. — Мэгги приходит не часто, она не узнает, что вы остались. Во всяком случае, пока платите по счету, у меня нет причин выгонять вас.

— Спасибо.

— Здесь ошивалась пара головорезов Тейлора. Лучше отстегните ремешок на кобуре. — Он дал мне дельный совет, и я ему последовал. — Вы верите, что миллионы Альбро спрятаны в наших краях?

— Нет. Альбро слишком хитрый и умный бизнесмен.

— Говорят, что вы все за ними гоняетесь: тот человек в персональном вагоне, Мэгги, Ролон Тейлор, Прайд Хоуви и вы.

— Люди любят поболтать. — Я наблюдал за улицей и размышлял. — Нет, Натан не из тех, кто держит деньги под спудом. Готов поставить последний цент: миллионы наверняка хорошо вложены.

— Может, и так. — Портье пожал плечами. — Для людей нет ничего увлекательнее, чем зарытое сокровище. Такие истории любят все. Некоторые утверждают, что вы с той девушкой знаете, где оно спрятано.

— Жаль, что это не так, — серьезно ответил я. — Наш след давно бы уже простыл.

Вначале Джефферсон Хенри. Подойдя к двери, я взглянул налево и направо и только потом вышел.

На меня наверняка показывали пальцами из окон. Со слов портье и Германа я знал то, над чем весь город ломал голову. История и в самом деле выглядела занятной.

Вагон стоял на запасных путях почти там же, где и в прошлый раз. Я легко подтянулся на поручнях и постучал. Дверь открылась почти сразу же, и высокий, величавый негр провел меня в кабинет. Через секунду, застегивая на ходу жилетку, вышел Джефферсон Хенри, усталый, с синими мешками под глазами.

Хенри посмотрел на меня, и в его взгляде я не заметил удовольствия.

— Не ожидал, что вы будете носиться по всей округе, — пренебрежительно буркнул он.

— Вы поручили мне найти девушку, я ее нашел.

Он, казалось, не удивился.

— Да?

— И на вашем месте я бы оставил ее в покое. Она принесет вам только беду.

— Я нанял вас найти ее, а не выслушивать ваши советы.

— Ладно, я ее нашел. Сейчас она называет себя Энн и живет или жила в Фишерс-Хоул. С ней несколько очень крутых парней, но похоже, заправляет всем она.

— Хорошо, можете идти.

— Сначала тысяча долларов премиальных. Я нашел ее.

Он смотрел на меня, а я ждал.

— Вы их не заслуживаете.

Моя улыбка раздражала его больше, чем слова.

— Вопрос не в том, заслуживаю я их или нет. Вы сделали мне предложение, я его принял и выполнил свою работу.

Он тяжело сел.

— Хорошо. — Джефферсон выписал чек на местный банк. — Берите и проваливайте.

— Будет совсем хорошо, если это нормальный чек, — сказал я.

— Это нормальный чек. — Неожиданно он посмотрел мне в глаза. — Вы видели ее раньше?

— Да. Она гостила на нашем ранчо.

Хоть одно приятное для него известие.

— Я так и думал. Вы знали, где она прячется?

— Нет, не знал. И мне не показалось, что она прячется. Скорее, она ждала.

— Ждала?

— Да, думаю, она ждала вас или кого-нибудь еще, чтобы вы ее нашли. Полагаю, она хотела свести какие-то счеты подальше от людских глаз и в таком месте, откуда можно легко скрыться. Она ждала вас и кое-кого искала.

Мои слова его озадачили и обеспокоили. Он снова взглянул на меня.

— И кого же?

— Вы мне заплатили, я больше на вас не работаю, но вот вам маленький совет, хотите вы его или нет. Не пытайтесь искать Энн Хенри, или как она там сейчас себя называет. Оставьте все так, как есть. Берите, что имеете, и бегите.

Он с выпученными глазами выпрыгнул из-за стола.

— Взять, что имею? Что ты понимаешь, чертов ковбой! Разве ты знаешь, как я работал все эти годы, строил планы, боролся? Оставить все сейчас? Да меня назовут сумасшедшим. Я могу закончить то, что начал Альбро! Я могу построить железную дорогу до Мексиканского залива! Здесь пахнет миллионами! Альбро знал! Если я все брошу, что останется?

— Ваша жизнь, — произнес я спокойно и вышел.

Не полагаясь ни на кого, сразу же наведался в банк. Чек оказался действительным.

Теперь у меня были деньги, работа закончена, и я мог ехать на все четыре стороны с чистой совестью. В конце концов, я согласился найти Нэнси и нашел ее. Мне нужны были средства, чтобы бродяжничать, ни о чем не беспокоясь. Та сумма, которую мне заплатил Джефферсон Хенри, обеспечивала мне год безбедной свободной жизни, и даже два, если буду экономным.

Конюшня в городе отличалась щедростью. Мой конь отрастил брюхо, которое срочно надо скидывать для его же собственного блага. Так уж получилось, большую часть времени здесь я катался на чужих лошадях.

Так почему же я не уехал?

Ну, во-первых, я еще не позавтракал. По меньшей мере, я заслужил право заглянуть в ресторан и повидаться еще раз с Германом. И с Молли, конечно.

С ней теперь, кажется, тоже все устроилось. Она владела третью ресторана, а Герман был ей хорошим другом. Скоро она станет известной личностью, ее будут уважать. Здесь ей самое место. О чем я тогда беспокоился?

Бегготт все еще болтался в городе, и парни Тейлора затаили месть. Но это мои заботы, а не ее.

Джон Топп? Те неприятности, которые я от него ожидал, как-то сами собой рассосались, а теперь, когда я освободился от Джефферсона Хенри, наши трения забудутся.

Трое или четверо крепких ребят примостились у салуна «Золотая шпора», совсем недалеко от ресторана Мэгги. Они смотрели, как я подходил, а один из них со спичкой в зубах встал лицом ко мне, широко расставив ноги. Мне захотелось подойти и отодрать его ремнем, но я воздержался.

Когда я вошел, в ресторане было тихо. Только Риббл, тот самый железнодорожник, который привез мне письмо, пил за столиком кофе.

Сев на стул, я повесил шляпу на спинку соседнего. Вошла улыбающаяся Молли.

— Вот, зашел попрощаться, — сказал я как бы между прочим.

— Как попрощаться?

— Ну, ты здесь с Германом в безопасности, у тебя собственное дело, а я только что забрал у Джефферсона Хенри должок за то, что нашел Энн.

— Она может быть уже не там.

— Это его проблемы. Я предупредил, чтобы он оставил ее в покое.

Молли принесла завтрак и села рядышком.

— Значит, ты и вправду уезжаешь?

— Пора! Сколько мест, которых я не видел!

— Герман предупредил меня, что ты бродяга. Он сказал, что тебе не сидится на одном месте.

Это была сущая правда, черт побери, но тем не менее меня раздражало, что он так отозвался обо мне.

Движение в комнате заставило меня поднять глаза. К нам подходил Риббл.

— Это не мое дело, — начал он, — но мне нравится, как вы действуете. В городе поговаривают о том, что живым вас отсюда не выпустят. Кажется, это парни Ролона Тейлора.

— Спасибо, — поблагодарил я его и обратился к Молли: — Мне следовало идти за конем, а не за завтраком.

Она лишь молча взглянула на меня, а я не нашел, что еще ей сказать, хотя чувствовал, как ей хочется что-то от меня услышать.

Люди Ролона Тейлора? Может, тот парень, который смотрел на меня с тротуара? Так чего он хотел? Мне не нужны неприятности, но, если кто-то охотится за мной, ищет ссоры, его трудно обойти стороной в таком маленьком городе. Правду говорят: если, въехав на городскую улицу с одного конца, сказать: «Я проезжаю мимо», то на заключительном слове фразы окажешься на другом ее конце.

К этому времени все в городе наверняка знали, что пару дней назад я прошел от отеля к дому Мэгги задними дворами. Такие вещи не остаются незамеченными, а когда поговорить практически не о чем, говорят обо всем.

— Что ты собираешься делать? — спросила Молли.

— Выйти отсюда. Лучше идти лицом к ним, не то тебе выстрелят в спину.

— У меня есть ружье, — предложил Герман.

— Не лезь. Если у тебя и есть неприятности, то только из-за меня. Когда я уйду, заберу их с собой.

Завтрак, как всегда, оказался вкусным, и я немного потянул время за кофе. Их много, они вышли, чтобы прикончить меня. У них хватило ума рассредоточиться, чтобы мне было неудобно стрелять.

— Герман, — спросил я, — ты когда-нибудь подметал тротуар в это время?

— Иногда, — ответил он. — Иногда подметал.

— Почему бы тебе не подмести его сейчас? А заодно поглядеть, сколько их там на улице и где.

Герман взял метлу, вымел воображаемую пыль через входную дверь и пошел подметать дальше. Почти независимо от меня мои глаза поднялись к окну в доме напротив. Оно было открыто по крайней мере дюймов на шесть.

Вот так! Просто совпадение?

Вернулся Герман.

— Их не меньше четырех. Один гуляет напротив. Двое у поилки возле «Шпоры», и один сидит на скамейке на этой стороне улицы. У них есть план, и они приготовились.

— Не выходи, Майло! Пожалуйста! — В широко раскрытых глазах Молли застыл ужас.

— Ну-ну, Молли. Эти парни пошли на все, чтобы оказать мне внимание. Самое меньшее, что я могу для них сделать, — оценить их старания.

— С улицы разбегаются люди, — заметил Герман. — Нет слов!

— Видишь, теперь я уже не имею права разочаровать всех, кто кинулся по домам. Представь: они ушли с улицы, и вдруг оказалось, что зазря.

Я старался говорить шутя, но можете поверить, мне совсем было не до шуток. Конечно, я обязан выйти. Они будут ждать, это им надоест, и они придут по мою душу, и я тем самым подвергну опасности Германа и Молли. Но мне нужен план. Я вспомнил дислокацию людей Тейлора.

— Ждать не имеет смысла, — сказал я, — но не давай кофе остыть, я через пару минут вернусь выпить еще чашечку.

Молли подошла ко мне с шестизарядником, который я отобрал у хозяина ранчо.

— Возьми, лишний не помешает.

Какая дальновидная девушка!

Я положил руку на дверную ручку. Мне надо как можно быстрее убраться от двери. Один быстрый шаг и…

Никто не смог бы сделать это скорее и лучше меня. Одним молниеносным движением я проскочил в дверь с револьвером в руке.

Они потянулись за своими, и тут я увидел пятого, а потом в поле моего зрения возник и шестой с винтовкой.

Глава 25

Когда я выскочил на улицу и увидел всех парней разом, то подумал, что получил бесплатный билет на небеса. Человек, стоявший ко мне лицом, оказался тот самый, с широко расставленными ногами. Я ни разу не стрелял в человека с удовольствием, но сейчас нажал на спуск с чувством, близким к удовлетворению.

Из кармана его рубашки торчал кисет, моя пуля подрезала его нижний край. В то же мгновение сверху надо мной раздался грохот, напоминающий буханье пушки — выстрел из «шарпса» 50-го калибра.

Человек в центре улицы упал на колени, попытался встать и опять упал, а потом пальба переместилась в сторону, и я увидел, что в людей Тейлора стреляют Пабло и Филипе. Еще раз бухнул «шарпс», и улица вдруг опустела. На ней остались только убитые и мои друзья.

Повернувшись, чтобы посмотреть, кто стрелял из «большой пятидесятки», я заметил, что окно на втором этаже закрылось.

На дороге лежали четверо, один из них пытался встать, другие уже покончили счеты с жизнью.

Ко мне подошли Пабло и Филипе. Пабло сказал:

— Все. На них можно ставить крест.

— А Ролон Тейлор?

— Приехал Шелби и сжег его ранчо. Тейлор воровал коров, угонял лошадей, ранил меня. Шелби предупреждал его: «У тебя есть десять секунд, чтобы убраться вон или выбрать сук вон на том дереве». Они ушли. Все ушли.

Я посмотрел на Филипе:

— Ты тоже работаешь на Шелби?

Он зажег потухшую сигарету, затянулся и сказал сквозь дым:

— Я ни на кого не работаю.

— Ну… Спасибо, Филипе.

Он бросил спичку на землю.

— Рог nada. He за что.

Он дотронулся пальцами до края сомбреро и зашагал в сторону «Золотой шпоры».

Люди с опаской выходили из домов, некоторые не отрывали взгляда от лежащих на дороге тел, другие торопливо уходили. Пабло направился вслед за Филипе. Я повернулся и пошел в отель.

Когда закрыл за собой дверь, портье посмотрел на меня с некоторой долей лукавства.

— Пока вы здесь не появились, наш городишко был скучным. Никогда бы не подумал, что стану вспоминать об этом с удовольствием.

— Намекаете, чтобы скорее уехал?

Он пожал плечами.

— В любое удобное для вас время, — сказал я и откланялся.

Поднявшись в свой номер, я улегся на кровать, заложив руки за голову, и уставился в потолок. Я видел себя на убегающей вдаль тропе без начала и конца. И лежал так, погруженный в мечты, пока веки мои не сомкнулись и я не заснул.

Когда я снова открыл глаза, внимание мое привлек гардероб, где Молли что-то спрятала.

Потом я вспомнил о «большой пятидесятке», грохотавшей со второго этажа. Арканзасец, Том Бегготт. Наверное, он. Но почему?..

Глаза опять закрылись, но я не спал, просто отдыхал, расслабив мышцы и стараясь не думать о человеке, которого убил. Я не знал, ни как его зовут, ни откуда он, но отлично представлял этот тип людей — куча высокомерия и самодовольства, погоня за опасными приключениями, неприятностями и славой ганфайтера. Он не понимал, как пуста и коротка слава, купленная револьвером.

Там, в шкафу, наверное, лежит решение всех наших проблем. Молли не сказала, но я подозревал, что это как раз то, что забрали из сейфа Натана Альбро после его убийства. Я не знал, что это, но у меня появилась идея.

Молли… Мне надо повидаться с Молли. И с Германом. Потом я мог уехать на запад, к горам Сан-Хуан. Там мои дальние родственники имели ранчо.

А что с Энн? Тейлор, вероятно, работал на нее, теперь она потеряла его, а с ним — и всю его команду. У нее оставался Сэм со своим ружьем, полная женщина и тот пижон, судя по виду, приехавший из города. Кто он?

Я снова подумал о Натане Альбро, об умном и одиноком человеке, который знал, как делать деньги, как строить железные дороги и открывать широкие просторы с пользой для себя и для дела. Он искал любви, не зная, как найти ее, а потому не нашел.

Исключение — Молли, дочь домоправительницы.

Что предпримет в создавшейся ситуации хитрая, с твердым характером Энн?

Она считалась дочерью Натана, хотя была только приемной дочерью. Если нет завещания, Энн унаследует все, однако она боялась, что завещание существует, может быть, даже знала наверняка и, конечно, сообразила, что наследница — Молли. Поэтому и старается уничтожить ее. Ради этого организовала похищение. Молли не погибла только потому, что сумела сохранить свою тайну и не сказала, где находится завещание и золото. Но Энн ни за что не оставит ее в покое, а Молли беззащитна.

И что стало со Стаси Хенри? То, что ее нет в живых, казалось очевидным, но как она умерла? Где? Когда? Натан Альбро, человек с добрыми намерениями, оставил после себя длинную цепочку убийств.

В дверь постучали. Я вынул из кобуры револьвер и положил справа рядом с собой на кровать. Стул под дверную ручку я на сей раз не поставил.

— Войдите, — пригласил я.

Дверь отворилась, и вошел Джефферсон Хенри.

Он держал шляпу в руке и выглядел старым и усталым.

— Я навестил вас, чтобы поговорить о деле, — начал он.

— Прошу, садитесь.

Я немного приподнялся на кровати, так, чтобы был виден револьвер.

— Он вам не понадобится, — заметил Джефферсон Хенри.

— Кто знает? — улыбнулся я.

— Дело вышло из-под моего контроля и приобрело несколько иной оборот. Все началось так просто. Нэнси, или Энн, если вы предпочитаете называть ее так, должна была унаследовать мое состояние. Как вы знаете, ее мать — жена моего сына. Я надеялся помочь ей, оказать услугу…

Я улыбнулся и заметил, как по его лицу пробежала тень раздражения.

— Теперь, когда я нашел ее, она отказывается даже разговаривать со мной. Утверждает, что мне нет дела ни до того, что касается бизнеса, ни до того, что касается ее.

— Разве она не права?

Опять тень раздражения, но на сей раз более очевидная.

— Разумеется, нет. Я ее ближайший родственник. У меня большой опыт в бизнесе. Ни одна молодая девушка…

— Хенри, — прервал я его, — вы, вероятно, плохо знаете Энн. Она не просто молодая девушка. Конечно, она молодая и она девушка. В этом вы правы, но она расчетлива и холодна как лед. Энн хитра, умна и опасна. В три раза хитрее вас и намного подлее. Это тот самый случай, когда вам надо бросить карты и выйти из игры. Вы играете против крапленой колоды.

— Может быть. — Он жестом отогнал эту мысль. — Но вы и я! Если бы мы объединились… — Он неожиданно взглянул прямо мне в глаза. — Мне кажется, вы что-то знаете. Мне кажется, у вас есть ключ к этому делу. Здесь миллионы…

— Меня не интересуют деньги.

Он в нетерпении махнул рукой.

— Нонсенс! Деньги интересуют всех мужчин. Ходят сплетни о миллионах в золоте, но это детские забавы. Настоящие деньги — в железной дороге, и я тот, кто может ее построить.

— Нет, — сказал я.

— Что значит «нет»?

Я опустил ноги на пол, продолжая сжимать рукоятку револьвера.

— Все, что я хочу, — это уехатьотсюда.

Он мне не поверил, и я мог его понять. Когда я собрался встать, он жестом приказал мне сидеть.

— Альбро все продумал. Спланировал каждый шаг. Разведал рельеф. Приготовил деньги, чтобы начать строительство. Он был очень основательным человеком. Он погиб, упокой Господь его душу, но работа должна продолжаться. Натан не имел законных наследников, так почему бы нам не стать ими?

— Что значит «не имел законных наследников»? Откуда вы знаете?

— Вы имеете в виду Энн? Она ему лишь приемная дочь, и он никогда не любил ее.

— Он не оставил завещания?

— Разумеется, нет. Он умер внезапно и не имел возможности оставить завещание.

Мысль о завещании, как я понял, Джефферсон Хенри просто не хотел принимать во внимание. Оно могло расстроить все его планы. Прежде он хотел найти Энн и добиться контроля через нее. Теперь такой план казался маловероятным, поэтому он хватался за любую соломинку, не желая упускать солидный куш.

— Вы зря тратите время, Хенри, — сказал я. — Не хочу иметь к вашей возне никакого отношения. Я уезжаю отсюда завтра или послезавтра, скорее всего завтра, и больше не вернусь. Слишком много людей погибло из-за этого наследства, и все понапрасну. А также, — моя фантазия заработала, и мне очень хотелось, чтобы я оказался прав, — скоро сюда прибудут федеральные власти для расследования. Похоже, — и тут уже я врал напропалую, — у Таттла есть друзья. Может, родственники. Они хотят найти виновных в его гибели.

Он был потрясен. Потом спросил:

— Кто такой Таттл?

Встав с кровати, я сунул револьвер в кобуру.

— Воспользуйтесь моим советом: садитесь в свой вагончик и убирайтесь отсюда. Спишите расходы как ошибку в расчетах и забудьте про них. Вас, вероятно, все равно достанут, но может, еще повезет. — Он уставился на меня. — Даже если вы застрелите меня, — продолжал я, — есть другие, кто знает о Таттле и как вы держали его пленником в своем вагоне, потому что он владел информацией об Энн. Есть свидетели, как он сбежал и как его убили.

Джефферсон Хенри встал, лицо его было бесстрастным. Когда мы впервые встретились, мне показалось, что он сильнее, но что-то случилось с ним в эти последние недели. Частью на нем сказалась неудача с Энн, но я подозревал, что от успеха предпринятой операции зависело нечто большее. Властность покинула его. Теперь он выглядел просто отчаявшимся стариком.

Хенри вышел из номера, и я услышал, как он спустился по лестнице в холл. Подойдя к гардеробу, я пощупал под бумагой, прикрывавшей верхнюю полку, и легко нашел то, что спрятала Молли, — конверт с несколькими документами. Молли, похоже, не торопилась получить их обратно, но настала пора возвратить ей конверт. Я положил его во внутренний карман пиджака и спустился.

Когда я вышел, портье наклонился над конторкой.

— Когда вы уезжаете?

Я повернулся, а он развел руками.

— Мэгги ест меня поедом. Слишком много случилось с тех пор, как вы здесь.

— Поговорите с Джефферсоном Хенри. Все началось с него.

«Прайд Хоуви, — вдруг подумал я. — Где Прайд Хоуви?»

Трупы уже убрали с улицы. Места, где пролилась кровь, засыпали пылью. Пока я шел, несколько человек посмотрели мне вслед, но никто ничего не сказал, все постарались побыстрее отвернуться. Кроме моего друга пса. Он приветствовал меня, слегка похлопав хвостом по тротуару. Я нагнулся, ласково погладил его по голове и вошел в ресторан.

Там сидели владелец ранчо и его жена. Оба обернулись, вопросительно взглянули на меня, и ранчеро спросил:

— Сэр? Ожидаются какие-нибудь неприятности? Мне бы не хотелось, чтобы жизнь моей жены оказалась в опасности.

— Нет, сэр, я позабочусь, чтобы вас ничего не потревожило.

— Благодарю вас, — ответил он. — Понимаю, что некоторых вещей нельзя избежать.

Вошел Герман, вытирая руки о фартук.

— С тобой все в порядке? — Он наклонился над столиком. — Прайд Хоуви в городе. Энн тоже. С ней несколько человек.

— Крупный мужчина с густыми бровями?

— Ага. И какой-то городской парень.

Где Молли? Осмотревшись так, чтобы не привлекать внимания, я не увидел ее, и это меня обеспокоило. Даже немножко разозлило. Черт возьми, мой последний визит в ресторан. В конце концов, я сворачивал свой лагерь в городе. Где она?

Герман сам обслужил меня, и я не торопясь принялся за еду.

Я поглощал уже вторую чашку кофе, буквально раздуваясь от негодования, когда дверь открылась. С надеждой я оглянулся и был поражен, увидя Энн.

Она вошла не одна.

Глава 26

— Майло! — Энн протянула ко мне обе руки. — Я надеялась застать тебя.

— Я давно здесь.

Ее сопровождал Бровастый, толстуха и городской пижон. Все подошли к моему столику, и Бровастый хотел было усесться справа от меня. Так вот, я, может, и не самый умный человек в мире, но тем не менее понимаю, что не хорошо, когда рядом с той рукой, в которой я привык держать оружие, пристраивается сильный, крупный мужчина.

— Эй, — остановил его я, — сядь-ка там. Не возражаешь?

Он точно возражал, однако сел туда, куда ему указали. Справа оказался пижон.

Оглянувшись, я попросил Германа:

— Принеси, пожалуйста, кофе гостям.

Владелец ранчо смотрел на меня с опаской, и я успокоил его:

— Я сдержу свое слово.

— Удачи, — помахал он, и его жена повернулась и приятно улыбнулась.

«Хорошие люди», — подумал я, но вспомнил хозяина ранчо, который хотел прирезать меня, его жену с красивыми добрыми глазами и мягким голосом, и решил, что никогда ничего нельзя утверждать заранее.

— Вы приехали как раз вовремя, — сказал я Энн. — Сворачиваю лагерь. Меня ждут дальние тропы.

— Тропы? — озадаченно спросила она.

— Ну да. Знаете, я же по натуре бродяга. Хочу все повидать. Не побывал еще во многих землях. Собираюсь направиться на запад, к горам Сан-Хуан, потом, наверное, на север, в Колорадо через округ Браунс-Хоул… — Я чувствовал, что меня не понимали. Они пришли потолковать со мной совсем о другом, им не могло прийти в голову, что я могу просто раствориться на горизонте и что мои намерения вовсе не совпадали с их желаниями. — Там изумительные места. В горах все еще лежит снег. Мне рассказывали об одном прекрасном городе — Анимас-Сити, сейчас его называют Дюранго, та земля мне по душе.

Бровастый беспокойно крутился на своем стуле.

— Мы пришли не за тем, чтобы болтать о какой-то земле.

Я улыбнулся, но у меня руки чесались заехать ему кулаком в морду.

— Майло. — Энн наклонилась ко мне, и до меня донесся тонкий аромат ее духов. Все-таки она была очень хороша. — Майло, мне нужна твоя поддержка. Мы пытаемся уладить папины дела, но у нас нет некоторых документов. После смерти папы кто-то открыл его сейф и украл их.

— Вот вам еще один пример. На свете полно бесчестных людей.

— Мы надеялись, что ты поможешь нам найти их.

Я покачал головой.

— Сдается мне, что в то время, когда умер мистер Альбро, я гонял коров по Техасу, как же мне вам помочь? Я видел-то его раз или два. Народ говорит, что он был хорошим парнем. Заботился о тех, кто ему честно служил.

Стул Бровастого заскрипел, а толстуха положила локти на стол. Без сомнения, брат и сестра. Или муж и жена. Очень часто люди женятся на похожих. Может, потому, что это их идеал?

— Майло, прошу тебя! — Сейчас Энн была в лучшей своей форме, не потому ли, что запахло деньгами? — Я думаю, если ты постараешься, то сможешь найти эти документы, а если найдешь, все неприятности улягутся. Не будет больше ни бед, ни смертей.

— Ты собираешься на похороны?

— Что? — Вопрос застал ее врасплох. — Какие похороны?

Я улыбнулся:

— Тех твоих людей, которые сегодня пытались меня убить.

Какое-то время царило мертвое молчание, нарушенное лишь скрипом кресла ранчеро, которое он отодвинул от стола. Я встретился с ним взглядом.

— Жаль, что вы уезжаете, сэр, но я думаю, что с вашей очаровательной женой дорога домой будет совсем не скучной. Если вы выедете пораньше, то в пути вас не застанет жара.

— Спасибо, сэр. Будете в наших краях, заезжайте обязательно. У нас всегда есть горячий кофе.

Губы Энн сжались. Она старалась удержать на лице улыбку, но у нее не очень хорошо получалось.

— Что бы ни делали те люди, они действовали по своей инициативе.

— Они совершили ошибку, — посочувствовал я. — Думали, что я один.

На секунду все замолчали. Мое заявление им тоже не понравилось. Они верили, что я один, и рассчитывали иметь дело только со мной. Кстати, я и был один. О том, что у меня так много друзей, узнал совсем случайно, но где они сейчас? Я не имел понятия даже, где была Молли…

Пижон прочистил Горло.

— Мистер Тэлон, — начал он, — если у вас нет интересующих нас документов, то, по-моему, вам известно их местонахождение либо содержание.

— Энн, — обратился я, — кто эти люди? Что тебя с ними связывает? Ты молода, умна и красива. Почему бы тебе не забыть обо всем и не отправиться на Восток, где ты будешь счастлива?

Она неотрывно смотрела на меня, черты ее лица затвердели.

— Это Молли, не так ли? Ты к ней неравнодушен.

— Она прекрасная девушка, но вы, ребята, многого не понимаете. В этой игре у меня нет ставок и нет желания их делать. Джефферсон Хенри, — продолжил я, — нанял меня выполнить кое-какую работу. Каким-то образом он узнал, что ты гостила у нас на ранчо, но там твой след потерял. Тем не менее решил, что я знаю, где ты, и если мне заплатят достаточно много, я все расскажу. Он полагал, что ты наследница Натана Альбро. — Заканчивая свой монолог, я постарался изобразить на лице невинность и непосредственность. — Конечно, это смешно, потому что вы не родственники ни по крови, ни по душе. Как я понимаю, вы сошлись не слишком-то близко.

Последовало напряженное, потрясенное молчание. Бровастый зашаркал ногами и вдруг посмотрел на толстуху. Может, я открыл им Америку?

Лицо Энн исказила гримаса гнева.

— Разумеется, наследница я. Кто же еще?

— Натан Альбро был одиноким человеком, — мягко возразил я, — и возможно, нашел любовь совсем другого человека. В конце жизни он изменил завещание.

Пижон схватил меня за руку.

— Какое завещание? Натан Альбро оставил завещание?

— Естественно, — заявил я, будто сообщал нечто само собой разумеющееся. — Посмотрите на дело с иной точки зрения. Он деловой человек и очень обстоятельный. Думаете, стал бы тем, кем был, не планируя будущее? Вот Энн ему лишь приемная дочь, но могла бы унаследовать его состояние, однако она никогда не любила старика. Даже девочкой редко уделяла ему внимание.

— Это неправда! — воскликнула Энн неприязненно. — Чистое вранье! Я его единственная наследница! Он женился на моей матери!..

— Которая сбежала с другим.

— Кто ж еще может унаследовать его состояние? — Голос Энн стал резким. — Кто еще?

— Вы слышали обо мне, Энн?

Я даже не заметил, когда Молли вошла, но она стояла у двери на кухню.

— Вы? Вы? — Презрению Энн не было границ. — Кто вы? Дочь домоправительницы! Вы — ничто!

— Моя мать пришла присматривать за домом очень одинокого человека, доброго старого джентльмена, только казавшегося холодным и чопорным. Она содержала дом, потому что ваша мать бросила его. Он искал близкую душу и полюбил меня. Мистер Альбро достойный джентльмен.

— Вы? Смешно!

— Боюсь, что нет, — вмешался я.

Все повернулись ко мне. Гнев Энн пропал. Во всяком случае, она его больше не показывала. По тому, как она на меня посмотрела, я понял, что она поверила. На самом деле я ничего не знал — только предполагал. Ведь я даже не взглянул на бумаги, которые лежали у меня в кармане.

Энн размышляла. Ее глаза, жесткие, настороженные, свидетельствовали о том, что она еще далеко не проиграла. Неожиданно она повернулась и посмотрела на Молли с улыбкой.

— Ну, если так, желаю вам всего наилучшего, — и поднялась. — Идем? У нас много дел. — А потом резко обернулась. — Прощайте, Молли. И я действительно имею в виду «прощайте».

Бровастый отодвинул стул и встал. Энн была почти у двери, городской пижон что-то шептал ей на ухо, толстуха шла сразу за ними. Бровастый посмотрел на меня и увидел то, что и ожидал увидеть. Он сжал увесистый кулак и размахнулся.

Большой и сильный, он оказался слишком неуклюжим и медлительным. Его тяжелый кулак еще не описал полную дугу, как я вмазал ему левым прямым от плеча и разбил губы, а правым попал в солнечное сплетение. Он хрюкнул, сделал шаг назад и широко раскрыл рот, ловя воздух. Я двинул его левым боковым, он поймал его с отвисшей челюстью и упал на колени, а я отступил, чтобы держать всех в поле зрения.

Энн даже не глянула на меня.

— Заберите его, — резко приказала она, — и пошли прочь.

И все же в дверях обернулась. Никогда прежде я не видел в глазах человеческого существа такой неприкрытой злобы. Всю ее она обрушила на меня.

Есть люди, для которых великая направляющая сила — секс, для других — еда, деньги или власть. Мотивом действий Энн была ненависть. Ненависть к Натану Альбро, ненависть к Молли, ненависть ко мне. Но прежде всего, по-моему, ненависть к Натану Альбро.

Тот факт, что он умер, ничего для нее не значил. Она считала, что ее обязанность — унижать его и после смерти. Я думаю, что она не столько старалась завладеть его состоянием, сколько получить возможность разрушить то, что создал он, возможность сделать бесполезными его усилия и целую жизнь.

Я не догадывался, из какого колодца зла питалась ее ненависть. Скорее всего она возникла из чего-то погребенного глубоко в ней. Не исключено, что встреча с Натаном Альбро только подчеркнула незначительность ее собственного отца по сравнению с этим суровым гигантом. Она не смогла такое вынести и тайно возненавидела доброго человека, стремящегося защитить ее от отца. Каким бы ни был источник ее ненависти, он представлял опасность.

Молли вышла из кухни и встала рядом со мной, положив руку на плечо.

— Майло, будь осторожен! Пожалуйста, будь осторожен!

— И ты, — отозвался я. — Тебя она тоже ненавидит.

Секунду мы стояли вместе, глядя на улицу. Там откуда-то собралось много народа: мужчины в широкополых шляпах и нашейных платках стояли, прохаживались, ехали верхом. Неожиданно дверь открылась, и вошел тот самый владелец ранчо. Он остановился, постоял, пока глаза не привыкли к полутьме, и подошел к нам.

— Теперь все в порядке? Все кончилось?

— Мне кажется, да. Очень жаль, что пришлось вас побеспокоить, сэр.

— Вы хорошо держитесь, молодой человек. Очень хорошо. — Он кивнул в сторону улицы. — Мои ребята всю неделю будут поблизости, днем и ночью. Если вам понадобится помощь, позовите их.

— Не стоит, сэр, — улыбнулся я. — В конце концов, это наши неприятности.

— Мои тоже. — Его глаза стали серьезными. — Понимаете, я знаю ее дольше, чем вы, а ее родители знали моих. Однажды, когда я заболел, ее мать выхаживала меня. Более доброй и заботливой женщины я не знал.

— Как?

— Меня зовут Шелби, — представился он. — Я откармливаю скот. Пабло работает у меня.

— Не имел понятия. Они уехали?

— Уехали. Но берегитесь — пока она жива, никто из вас не будет в безопасности. — Он помолчал. — А Молли лучше бы переехать из отеля.

Сняв шляпу, я вытер платком внутренний поясок и внезапно почувствовал себя опустошенным и подавленным. Все кончено. Она уехала или скоро уедет. Так даже лучше.

Энн была мечтой, которая затаилась в глубине моей памяти с того самого дня, когда она приехала к нам на ранчо. Это убедительно доказывает, каким дураком может стать мужчина, когда засмотрится на симпатичную мордашку.

А вот Молли… С ней все совсем иначе. Может, если бы я встретил ее чуть позже…

Она вернулась с кухни, села за мой столик, и мне было приятно просто посидеть с ней в прохладном молчании ресторана, слушая шаги проходящих мимо людей и звон тарелок с мойки, где работал Герман.

— Ты скоро уезжаешь?

— Совсем скоро. Завтра. Мне уже поздно начинать новую жизнь. Во всяком случае…

— Что?

— У меня такое ощущение, будто я что-то не доделал. Что-то такое, что мне нужно было сделать, но я не сделал.

Она посмотрела на меня и улыбнулась.

— Интересно, что же это может быть?

От ее улыбки мне стало не по себе. Я заерзал на стуле, почувствовал, что мне жмет воротничок рубашки, но тут же до меня дошло, как это глупо, потому что рубашка давно расстегнута.

Торопливо глотнув кофе, я обжег рот. Мне страшно захотелось выругаться, но я не мог, потому что она сидела рядом.

— Послушай, — спросил я, — а ты знала Магоффинов?

— Они работали на Ньютона Хенри в Калифорнии, пока неожиданно не уехали в Сент-Луис. Я не понимала, что там происходило, знаю лишь то, что слышала позже. Ньютон выстроил план, как использовать Энн, или Нэнси, как ее тогда называли, против Натана, когда она станет достаточно взрослой. Он хотел разлучить ее с матерью, потому что та стала подозревать его. Ему больше не нужна была Стаси. Только Энн.

— Что случилось?

— Насколько мне известно, Магоффины стали работать против Ньютона на Прайда Хоуви. Ньютон или кто-то еще приняли меры.

— И Магоффины умерли.

Взглянув на улицу, я не заметил ничего неожиданного, однако ковбои все-таки сшивались вокруг ресторана или сидели поблизости в тени.

— Ты знала Энн?

— Мы вместе выросли. Она тогда жила у Натана. Нас с матерью иногда приглашали на ужин. Натан любил компании. С виду он казался строгим и суровым, но в глубине души был очень добрый человек. Энн передразнивала его за спиной, и меня это возмущало.

Когда я вышел на улицу, в окнах уже загорелись огни. Два ковбоя сидели на крыльце напротив, еще один прислонился к столбу под навесом отеля. Взглянув в сторону станции, я вдруг остановился. Персональный вагон исчез!

Уехал? Джефферсон Хенри сдался? Если у него была хоть капля здравого смысла, — а я считал, что здравого смысла у Джефферсона Хенри более чем достаточно, — то он так и сделал.

В холле отеля портье посмотрел в мою сторону, но промолчал.

— Кажется, персональный вагон Хенри отбыл, — заметил я.

— Он уехал, но Топп остался. Похоже, его рассчитали.

Топп еще здесь?

В номере было темно и тихо. Я зажег спичку, поднес ее к фитилю лампы и снова накрыл ее стеклом. Какое-то время стоял, осматриваясь. Не такое уж хорошее место, чтобы назвать его домом.

Раздевшись по пояс, я налил в таз холодной воды и вымылся, затем вынул чистую рубашку.

— Пустая трата времени, — пробормотал я. — Завалился бы лучше в койку и выспался. Что ты собираешься делать вечером в городе? Осталось только приударить за этой девчонкой?

Я причесался и надел пиджак. При этом в глаза мне бросился конверт Молли, и я решил открыть его. В нем лежало именно то, что я думал, и даже больше.

По завещанию Натана Альбро все его состояние переходило к Молли Флетчер. Там находились также списки акций, ценных бумаг и земельных владений с некоторыми предложениями о продолжении или окончании вложений капитала, а также другие официальные или полуофициальные бумаги. Я положил их обратно в карман. Надо все немедленно передать Молли. В конце концов, что у нее останется без этих документов? Ничего, кроме одной трети грошового ресторанчика.

Вот здесь, в моем кармане, лежало все, над чем работал Натан Альбро, и все, чем владела Молли Флетчер.

Из коридора донесся слабый скрип сапог, медленные, осторожные шаги, затем наступила тишина.

Моя рука потянулась к револьверу.

Глава 27

Некоторое время все было тихо. Доски в коридоре скрипели, когда кто-то тяжелый переминался с ноги на ногу. Затем шаги медленно удалились.

Подошла моя очередь банковать. Я знал, что могу не выйти из переделки живым. Никто не застрахован от промаха или ошибки. Но я обязан отдать документы Молли.

Выглянув из номера, я убедился, что коридор пуст, положил револьвер в кобуру и быстро направился к лестнице. В холле сидела пара коммивояжеров, но, занятые разговором, они даже не посмотрели на меня. За конторкой работал новый портье.

Улица погрузилась в прохладную темноту. На станции стоял опоздавший поезд — длинный ряд светящихся окон и пыхтящий паровоз. Из окон домов свет падал на тротуары, где-то на задних дворах закричал осел.

Улица длиной в четыре квартала, три зажженных фонаря, несколько горящих окон. Совсем маленький город.

Горы на горизонте манили меня. Там можно заночевать на густой траве или набросанном лапнике, спокойно лежать, глядя на звезды, и уноситься мыслью в беспредельные дали. Конечно, это не то, что Ма хотела для меня. Она мечтала, чтобы у меня был свой дом и несколько подрастающих малышей. Внуки — вот чего она хотела.

Она может подождать.

Конечно, Эм с годами не молодела. Мы чаще называли маму Эм, чем Ма. Она выросла в холмах Теннесси и прожила хорошую жизнь. Единственное, о чем она жалела, так это о том, что ей недоставало одного дюйма до шести футов роста.

Правда, была еще Пэкет. По крайней мере, мы так ее называли. Все женщины Сэкеттов отличались высотой и статностью, только Пэкет подкачала, но в проворности и ловкости она никому не уступала. Из винтовки она стреляла лучше своих братьев, когда ей еще не исполнилось и одиннадцати. Половину мяса на стол добывала она. Ребята пахали, складывали сено в стога и занимались любой другой работой, и, если бы Пэкет не стреляла так метко, они по вечерам частенько ложились бы спать, так и не отведав на ужин мяса.

Эм мечтала о внуках. Барнабас, мой старший брат, насколько я знал, до сих пор не ухаживал ни за одной девушкой, хотя, как он вел себя за границей, мне неизвестно.

На другой стороне улицы кто-то двигался, и я остановился. Человек стоял в ночной тени у столба под навесом и был здоров, чертовски здоров.

— Тэлон?

Я узнал Джона Топпа.

— Не ожидал тебя увидеть, Джон. Твой босс уехал.

— Я хотел повременить, Тэлон, дождаться нужного момента. У тебя слишком много друзей, вроде этого старого охотника на бизонов Бэгготта с его «большой пятидесяткой».

— Он крепко мне помог, верно? А я даже не знаю почему.

— У тебя есть друг с деньгами, Тэлон, но у меня теперь тоже есть такой.

Он стоял под навесом, вырисовываясь смутной тенью в сгустившейся тьме. Если начнет выхватывать револьвер, я этого не замечу. Может, он уже держит его в руке… Нет, я бы заметил отблеск света на стали.

— Да, у Хенри водятся денежки.

— Не так много, как у моего нового босса. Только иногда деньги не так уж важны. Все, что мне нужно, — это позаботиться о тебе. И все.

— Вроде как не пыльная работа, а?

— Ну, не знаю. Ты стреляешь достаточно быстро для деревенского парня. Я никогда не задумывался, как стреляю, хотя однажды хотел встретиться один на один с кем-нибудь из Сэкеттов. Говорят, они все хорошо управляются с револьвером.

Что-то всплыло, пришло на ум — то, что все время не давалось. Это почти невероятно, но я припомнил, что у Джона Топпа был пояс, отделанный серебром. Много серебра, индейского серебра.

А вдруг…

— Один из Сэкеттов перед тобой. Моя мать носила фамилию Сэкетт.

Мелькнула мысль. Портис! Это Портис заплатил Бегготту! Теперь я у него в долгу.

Неясный отблеск света. Моя правая рука метнулась вниз, и тут же меня пронзила боль, из-за нее я выхватил револьвер чуть медленнее. Чертов синяк от падения в скалах… Почему он не беспокоил меня раньше? Пуля попала в столб, обдав лицо мелкими деревянными шариками, и я начал стрелять. Джон Топп сделал шаг вперед, его рука с револьвером висела вдоль тела, затем стала подниматься.

— Ты не слишком быстро стреляешь, — сказал он. — Не слишком быстро.

Его револьвер смотрел на меня, он ступил в полосу света, и люди в городе стали открывать двери и осторожно выглядывать из окон. Топп был на расстоянии ширины улицы, и я добавил к прозвучавшим двум выстрелам еще три.

Он снова шагнул вперед.

— Не так уж и быстро, — сказал он. — Я ду… — Он хотел сделать еще шаг, но зашатался и повалился на бок.

Улица замолчала, и на нее стали выходить люди.

Мне сказали, чтобы я уезжал, убирался вон из города. Но вначале я перезарядил револьвер.

Рядом со мной оказался Герман.

— Майло? Как ты?

— Он ждал меня, Герман. Ждал в темноте.

Возле меня столпились люди, кто-то сказал:

— Тэлон, развлекайся в другом месте. Стрельба, убийства — мы устали. Если на рассвете увидим тебя в городе, в течение часа соберем народ и накинем тебе веревочный галстук.

— Не стоит собирать народ. Не я устроил эту стрельбу, а что касается галстуков, то меня устраивают те, которые у меня есть. — Подумав, добавил: — Мне нужно забрать свои вещи и коня, хорошо?

— Хорошо, но только без стрельбы.

— Это все та женщина, — сказал кто-то. — Я слышал, как она наняла Топпа и что ему обещала за это.

— Не важно. Хватит убийств.

У меня заняло немного времени, чтобы собраться. Чемодан Магоффинов я оставил в номере рядом с кроватью для того, кому он понадобится, забрал из конюшни коня и поехал мимо ресторана.

Несмотря на поздний час, в окнах ресторанов еще горел свет. В «Золотой шпоре» тенор пел с ирландским акцентом «Сегодня мы ночуем в старом лагере».

Спешившись, я подошел к дверям. Молли была там, и я передал ей конверт.

— Я только что все прочитал. Похоже, тебе придется разбираться с наследством Натана.

— Знаю. Кажется, я уже готова к этому.

— Я уезжаю, Молли. Я выбираю тропу домой. Там есть маленький городишко под названием Пуэбло, городишко с замечательными людьми. Если появишься в тех краях, заезжай — я буду ждать тебя.

— Девушке неприлично ездить в гости к мужчинам.

— А если мужчина станет твоим мужем? — Ох как тяжело было произнести это слово, но мне все-таки удалось. — Там есть священники, проповедники и всякие другие лоцманы человеческих душ. Можешь выбирать.

— Никогда не думала, что ты наберешься смелости сделать мне предложение, Майло.

— Я тоже. Понимаешь, сама идея… А как же одинокие тропы, поляны, залитые лунным светом, ручьи, бегущие с…

— Позабудь про это. Увидимся в Пуэбло.

С этим напутствием я забрался в седло и повернул коня хвостом к городу. Но можно ведь еще нарваться на Прайда Хоуви! Тогда меня опять ждут неприятности, но к ним я готов. Оглянувшись, увидел за собой дюжину горожан с ружьями и винтовками. Меня провожал почетный эскорт.

На низком гребне показались четыре всадника, они оглянулись, ожидая погони. Ее не было. Их выгнали из города — вытащили из постелей и приказали уезжать, и немедленно.

Горожане не хотели стрельбы, не хотели неприятностей, и те, кто принес с собой беду, оказались незваными гостями, которых не желали больше терпеть.

— Залезайте на своих лошадей и проваливайте. Не знаю куда, но сюда больше не возвращайтесь.

— А нельзя ли подождать поезда? — осведомился пижон.

— Нет. У вас есть лошади. Поезжайте на них.

На гребне они немного постояли, потом начали спускаться по склону.

— Поехали в Кэнон-Сити, — предложила Энн. — Мне все равно туда надо. У меня там деньги в банке.

Крупный мужчина со сломанной челюстью с отвращением посмотрел на нее, а его сестра сказала:

— Ты давно обещала нам деньги. Я хочу увидеть, какого они цвета. — Она головой показала на мужчину со сломанной челюстью. — Сэма надо лечить. Ему необходим отдых. Нам нужны деньги.

— Разумеется. В Кэнон-Сити.

Все замолчали.

— Разве нет дороги покороче? — спросила толстая женщина.

— Есть, но тогда нам придется проезжать по земле Ролона Тейлора. Его люди могут отнять у нас лошадей и седла.

— Они и так принадлежат Тейлору, — заметил пижон.

Четверо всадников больше не произнесли ни слова, пока тускло-серый рассвет не сменил яркий день. Они разбили лагерь под соснами, и городской пижон чувствовал себя несчастным. Он никак не мог удобно устроиться на земле, в нем нарастало раздражение и отвращение. Их не взбодрил даже кофе.

— Никогда не думал, что мы уедем вот так. Ты говорила, что у нас будет золото, много золота.

— Мы временно потерпели неудачу, только и всего. У меня есть один план.

Через несколько минут Энн сказала:

— Вы не учли одного: они выехали перед нами, он впереди, а она немного сзади. Ничего, кроме седельных сумок. Завещание наверняка у них.

Пижон задумался. Четверо против двоих. Плюс внезапность.

— Может быть, — пробормотал он. — Может быть.

Он был зол. Пижон вложил в дело бездну времени и кучу собственных денег. Как-то раз ему пришлось работать вместе с Натаном Альбро, он восхищался им. Альбро имел деньги, и большие. Это точно. Энн Хенри, по слухам, являлась его дочерью и наследницей. Она искала помощников, и он был рад услужить. Теперь, несколько месяцев спустя, дурман рассеялся, чувство радости улетучилось. Он хотел только получить свои деньги обратно, выпутаться целым и невредимым и унести ноги.

— Впереди ранчо, — вдруг указала Энн. — Там мы сможем перекусить.

— Мне это не нравится, — раздраженно сказал пижон. — Совсем не нравится. И место смахивает на то, о котором упоминал Тейлор. Он говорил, что оно вселяет в него страх.

— Нонсенс! Посреди бела дня? Если боитесь, поезжайте дальше. Не торопитесь, я раздобуду еды на всех и догоню вас. — Она указала на холмы. — Там есть тропа, ведущая прямо в Кэнон-Сити. Я скоро.

Она развернула коня и стала спускаться вниз по склону. Энн не собиралась задерживаться. А люди на Западе всегда были готовы поделиться едой с путешественниками.

Когда она въехала во двор, серое небо затянули облака. Из дома, прикрыв глаза ладонью, вышла женщина. Когда Энн подъехала, женщина приветливо улыбнулась.

— Вот и я говорю, мисс, ваш приезд просто чудо: я только что мечтала о гостях. Последние несколько дней мне было так одиноко! Входите! Входите!

Энн вошла в сияющую чистотой кухню, на окнах висели веселенькие чистые занавески.

— О, как красиво! — воскликнула она. — Вот уж не ожидала, что у вас такой приятный дом.

— Надо только немного постараться, — сказала Бесс, — но очень тяжело найти помощников. Я всегда ищу сильных, деятельных молодых девушек.

— Вам нетрудно будет их найти. У местных владельцев ранчо наверняка есть дочери, которые будут рады работать на вас.

— Вот, — усердствовала Бесс. — Садитесь сюда. Я принесу вам чашечку кофе.

— Можно мне взять с собой немного еды? Я с друзьями, которые поехали вперед.

— Конечно! Поехали вперед, вы сказали? И погода, похоже, портится. Им бы надо остановиться здесь, пока не развиднеется. Ну а тем временем… Как, вы говорите, вас зовут?

— Энн.

— Да, Энн. А тем временем вы можете у меня погостить. Нет смысла мокнуть под дождем. Когда он кончится, быстро догоните своих.

Упало несколько капель дождя. «Почему бы нет? — сказала себе Энн. — Нет смысла мокнуть из-за них. Когда гроза кончится, я легко их нагоню».

— Я вижу, вы устали, Энн. Очень устали. Сейчас я кое-что приготовлю вам и вашим друзьям, а пока прилягте. Сюда, пожалуйста! Кончится дождь, я упакую вам еду, и вы поедете дальше.

— Ну, если вы не возражаете…

— Конечно нет! Проходите, проходите. Коечка простая, не совсем удобная, но она вам понравится. Ну а теперь ложитесь. Я разбужу, когда кончится дождь. Вот так. Удобно? Ну а теперь немного поспите. Нельзя себя изматывать.

Энн медленно потянулась. Она действительно устала. Так устала! Ей казалось, что она ехала несколько дней, не слезая с седла.

Ее глаза закрылись, но через некоторое время она снова открыла их. Какая странная комната! Серые стены без окон… наверное, какая-нибудь кладовка.

Ее глаза снова закрылись на несколько минут, только на секунду…

Такая приятная женщина… такие красивые голубые глаза. Мысль исчезла, и она уснула — глубоко, без тревог.

Далеко впереди на тропе Сэм остановил лошадь и оглянулся назад.

— Что-то нет Энн, ей уже пора бы нагнать нас, — пробормотал он сквозь бинты.

— Мое мнение, — заявила его сестра, — она решила избавиться от нас.

— Ну, — сказал пижон, — по-моему, хорошо и то, что мы от нее избавились. Ее пустыми обещаниями я сыт по горло.

Он еще раз оглянулся назад. Пыли, первого признака скачущего всадника, видно не было… правда, прошел дождь, но он кончился несколько часов назад. Если Энн намеревалась ехать с ними, она бы уже давно догнала их. В конце концов, ехали они не очень быстро.

После дождя небо стало пронзительно голубым, ветер стих. Пара капель упала с листьев на тропу.

Даже городской пижон смог полюбить эту землю, эту прекрасную, бесконечную, полную тайн землю.

НЕГОДЯИ НЕ ЗНАЮТ ПОКОЯ

Предисловие автора

Для разработки месторождения нужны люди двух разных типов — те, кто его находит, и те, кто организует добычу руды. Иногда это делал один и тот же человек, но такое встречалось очень редко. Разведчики недр, люди, открывавшие месторождения, чаще всего не имели денег и не обладали деловой хваткой, которая необходима для того, чтобы наладить промысел. Многие продали застолбленные ими участки за бесценок, хотя им казалось, что они получили целое состояние. Это было и к лучшему, поскольку начни они налаживать добычу, то, скорее всего, лишились бы всего, что имели.

Некоторым людям достаточно было и того, что они могли унести с собой. Они хранили свои открытия в секрете, время от времени возвращаясь к жиле или руднику, чтобы взять очередную порцию, а когда они умирали — случайно, от болезни или в перестрелке, — тайна о том, где находится залежь, умирала вместе с ними.

С горного хребта, который высится рядом с моим ранчо в Колорадо, я часто гляжу на обширную горную страну, в которой затеряно множество забытых месторождений. Может быть, стоит попытаться их найти? Но это не так-то просто. Это много миль диких гор и перевалов, а поиск золотых залежей — кропотливая, изнурительная работа. С тех пор как разведчики недр сменили ослика на джип, залежи стали попадаться реже и реже. В горах много таких мест, куда на джипе не проедешь, а многие богатейшие месторождения находятся там, куда нормальный человек и не подумает сунуться.

* * *

Двери в салун с треском распахнулись, словно их боднул разъяренный бык, и в дверном проеме появился он — широкоплечий коренастый мужчина с рыжеватой бородой.

Имея рост почти шесть с половиной футов при весе двести пятьдесят фунтов, он напоминал первобытного великана, каким-то чудом воскресшего из небытия и явившегося в город из пустыни.

Незнакомец был грязен, но не из-за неряшливости, а от долгой дороги. От него исходило ощущение дерзости и агрессивности, и когда он тяжелыми шагами двинулся к бару, я почувствовал, как волосы у меня на загривке зашевелились.

Остановившись рядом со мной, он заказал бутылку виски, и, налив себе сразу полстакана, отправил в рот. Проглотив одним залпом вторую порцию, не уступавшую по размерам первой, он огляделся по сторонам.

Он посмотрел на столы, за которыми шла карточная игра, а потом на колесо рулетки. Его взгляд задержался на лицах игроков, а потом переместился на меня. Да, я знал, что он меня увидит! Он увидел меня сразу же, как вошел, но решил немного подразнить.

Его взгляд, полный нескрываемого презрения, остановился на мне — он оценивал меня как своего будущего противника. Я тоже довольно-таки крупный мужчина, ростом и телосложением мы не сильно отличались друг от друга. У него были золотистые волосы, а у меня — черные, его щеки лишь тронул загар, а мои загорели до черноты и обветрились. Мы изучали друг друга, как два мастифа перед боем, и чем дольше я глядел на него, тем меньше он мне нравился и тем меньше нравился ему я.

Незнакомец перевел взгляд на звезду, красовавшуюся на моей груди, а потом на кобуру, привязанную ремешком к ноге. Лицо его расплылось в презрительной усмешке.

— А, городской клоун, — сказал он.

— Именно так, — ответил я и улыбнулся.

Я прекрасно понимал, зачем он сюда приехал, но не хотел торопить события. Увидев, что я не рассердился на его слова, он снова окинул меня оценивающим взглядом.

Поведение незнакомца вдруг резко изменилось, он пожал плечами и улыбнулся.

— Не обижайся, — сказал он, на этот раз в его улыбке не было презрения. — У меня слишком длинный язык. — Он сунул руку в карман и вытащил оттуда три куска золотоносной породы, бросил их на стойку бара. — Кроме того, у меня сегодня прекрасное настроение, и я не собираюсь ни с кем ссориться. Я нашел разработки Потерянной деревни.

Он произнес эти слова, не повышая голоса, но завсегдатаи салуна тут же навострили уши. Все головы повернулись к незнакомцу, люди повскакивали со своих мест и стояли, глядя на него во все глаза и боясь пропустить хоть слово.

— Разработки Потерянной деревни! — Старина Том Кертис схватил незнакомца за руку. — Ты их нашел? Правда нашел? И где же?

Великан усмехнулся.

— Не веришь? Посмотри сам, — сказал он и подтолкнул к нему кусок породы. — Ну, что скажешь?

Кертис взял камень и принялся изучать его. Глаза его горели от возбуждения, он тихо постанывал от благоговения.

— О Боже! Тут золота не меньше, чем на три-четыре тысячи долларов с тонны! Вы только поглядите!

Куски породы были все в золотых прожилках, ярко сверкавших и радовавших глаз, но я бросил на них лишь небрежный взгляд и тут же перевел его на незнакомца. Я ждал.

Посетители бара сгрудились вокруг великана и засыпали его вопросами. Все они жаждали поглядеть на золотоносную породу и подержать ее в руках. Незнакомец налил себе виски, посмотрел на меня и, улыбнувшись, поднял свой стакан, как бы говоря, что пьет за мое здоровье.

Однако я был уверен, что мое спокойствие раздражает его. Другие сходили с ума от одного вида золота, а меня это не трогало. И он никак не мог понять почему, и это его бесило.

Разработки Потерянной деревни! На юго-западе ходит много легенд о затерянных месторождениях, но легенда об этой деревне была, пожалуй, самая фантастическая. Согласно ей три францисканских монаха, сопровождаемые отрядом из шестнадцати солдат и одного офицера, выехали в 1609 году из Мехико и отправились на север.

В пути на них напали апачи, и они повернули назад и в конце концов оказались в горах. Ночью им удалось ускользнуть от индейцев, но когда настало утро, они поняли, что заблудились. Местность вокруг была совершенно незнакомой, и никто из них не знал, куда надо идти. В конце концов они совершенно запутались.

Однако хорошо уже было то, что им удалось избежать стычки с индейцами, и они решили, не останавливаясь, идти вперед. Так они и шли, углубляясь все дальше и дальше в незнакомую горную местность. На третий день пути отряд оказался в длинном каньоне, на дне которого петляла речка с чистой и свежей водой. По берегам ее тянулась долина с плодородными почвами и густой, сочной травой. Кое-где здесь попадались и тенистые рощицы. Утомленные тяжелой дорогой, монахи и солдаты, возблагодарив Господа, решили отдохнуть. И вот тут-то они и нашли золото.

Дело кончилось тем, что вместо того, чтобы возвращаться в Мехико, монахи и солдаты построили себе дома и церковь и принялись добывать золотоносную породу и получать из нее золото. Через некоторое время четыре солдата в сопровождении индейца, которых в этой деревне было не больше дюжины, решили найти дорогу в Мехико. Но все они, кроме одного, которому удалось спастись и вернуться, были убиты индейцами. Один из францисканцев умел исцелять болезни, и в деревне поселились несколько индейцев племени тараумара, за которыми пришли и другие. Несколько солдат взяли себе в жены индейских девушек и осели в этих местах. Оторванная от всего мира, деревня росла и процветала, ее жители занимались сельским хозяйством и добывали золото.

Вторая попытка установить связь с внешним миром тоже провалилась, и три человека были убиты. Только тридцать лет спустя одному индейцу удалось добраться до Мехико и рассказать людям о существовании деревни. В Мехико снарядили экспедицию, которая направилась туда, и индеец вызвался показать дорогу, но в горах его укусила змея, и он умер, а поисковая группа вернулась ни с чем.

В 1750 году два испанских путешественника случайно заметили в горах тропу и, идя по ней, вышли к деревне. К тому времени это был уже хорошо спланированный поселок, в котором проживало более сотни жителей. Путешественники отправились назад, прихватив с собой нескольких жителей деревни, но по дороге их всех, скорее всего, убили апачи. Только одному человеку удалось спастись, и его рассказы дополнили легенду о Потерянной деревне. С тех пор о ней никто ничего не слыхал.

— Всю свою жизнь, — воскликнул старина Том Кертис, — я мечтал найти эту деревню! Ведь там золота на миллионы долларов, и все это лежит в земле и только и ждет, чтобы его пришли и взяли. Там залегает богатейшая жила, а может быть, и не одна!

Рыжебородый незнакомец выпрямился.

— Меня зовут Ларик Фист, — сказал он. — Я нашел Потерянную деревню совершенно случайно. Я охотился в Сьерра-Мадрес и ранил кабана. Я бросился за ним в погоню, заблудился и вышел прямо на деревню.

— А люди там есть? — с любопытством спросил Кертис.

— Нет, никого не осталось, — ответил Фист, — ни души. Похоже, что население ее вымерло уже давно.

Он облокотился о стойку бара и налил себе еще полстакана виски.

— Но я нашел жилу, даже две. И еще дробилку для руды.

— А золото? — спросил Боб Райт, владелец платной конюшни. — Ты нашел золото?

— Пока еще нет, — признался Фист. — Но оно должно быть там.

Тут люди в салуне заговорили все разом, а я отвернулся ото всех и облокотился о стойку. Что я мог им сказать? Да и станут ли они меня слушать? Я знал людей, охваченных золотой лихорадкой, я видел ее симптомы много раз. Поэтому я ждал, зная, чем кончится дело, и думал о Ларике Фисте.

— Разумеется, — сказал Фист, — я собираюсь туда вернуться. Думаете, я сумасшедший? Пугают ли меня апачи? Мне еще ни один из них не попадался, да если бы даже и попался, я все равно не свернул бы с намеченного пути. Но мне нужны помощники.

— Я дам тебе ссуду, — быстро сказал Райт, — и обеспечу отряд лошадьми и мулами.

Люди столпились вокруг Фиста, предлагая продукты, снаряжение, оружие и свой опыт. Фист ни на что не соглашался, он только качал головой, а потом сказал:

— Сейчас мне нужно одно — хорошенько отдохнуть. Я даже думать не хочу об этом, пока не высплюсь.

Он выпрямился и собрал свои образцы породы. Посетители бара неохотно отступили. Фист посмотрел на меня.

— А ты почему в стороне, маршал? — насмешливо спросил он. — Не страдаешь золотой лихорадкой?

— Я уже переболел ею, — ответил я.

— Да, он уже переболел, — усмехнувшись, ответил старина Том Кертис. — Еще мальчишкой он успел побывать в тех местах. Кстати, вот кого вам надо взять с собой — маршал знает Сьерра-Мадрес как своипять пальцев!

Фист уже пошел было к двери, но, услыхав эти слова, остановился. На лице его появилось недоуменное выражение.

— Ты и вправду там был? — властно спросил он.

— Да, — спокойно ответил я, — я там был.

Вот так все и началось. Ларик Фист избегал меня, зато подготовка к экспедиции шла полным ходом. Была создана компания по добыче золота, президентом которой стал конечно же Фист, казначеем — Райт, а вице-президентом — Дейв Нейл. Услыхав об этом, я пошел к Нейлу. В саду его дочь Марла рвала цветы.

— Отец дома?

Она выпрямилась и рассеянно кивнула. Что-то не похоже на нее — обычно она встречает меня совсем по-другому. Я стоял рядом с ней и пытался понять, что же со мной произошло. Я крупный мужчина, может, на пару дюймов ниже Фиста и фунтов на двадцать меньше вешу. Но я крепок и мускулист, и люди думают, что я вешу не больше двухсот фунтов.

Так что я хорошо знал, как я выгляжу в глазах Марлы — здоровяк с широкими, мощными плечами и грудью, на которой вот-вот треснет рубашка. У меня загорелое, обветренное лицо, зеленые глаза и шапка густых кудрявых волос, которые я сегодня забыл расчесать, чего со мной обычно не случается. Одет я всегда в старую выгоревшую рубашку, джинсы и сапоги со стоптанными каблуками, а на голове ношу черное, прохудившееся во многих местах сомбреро с плоской тульей. Два револьвера на моих мощных бедрах выглядят совсем игрушечными.

Фист конечно же совсем другой. Он уже отдохнул и смыл с себя пыль дальней дороги, я слышал, что он купил себе в кредит новый костюм. В нем он выглядит настоящим красавцем, и волосы у него аккуратно причесаны. Весь город только о нем и говорит, а девушки строят ему глазки. Меня же здесь все знают как облупленного. Зовут меня Лу Морган, а по происхождению я наполовину ирландец, наполовину испанец.

— Да, отец дома, он разговаривает с Лариком, — сказала Марла. — Он просто замечательный, правда?

Боже, что я слышу! А я-то всегда считал Марлу своей невестой — мы с ней вместе танцевали, вместе ездили верхом и даже обсуждали нашу будущую совместную жизнь, конечно, после того, как я разбогатею и куплю себе ранчо.

— Замечательный? — Я покачал головой. — Не вижу в нем ничего замечательного.

— Но послушай, Лу! — нетерпеливо произнесла Марла. — Не будь таким противным! Ларик приезжает в наш город и дает нам всем шанс разбогатеть, а ты стоишь рядом и ведешь себя — мне уже все рассказали, как ты вел себя в салуне, — ведешь себя как… как… как обыкновенный ревнивец!

— А с чего это мне вдруг ревновать? — спросил я.

В ее глазах появились льдинки.

— Неужели ты думаешь, что меня и приревновать нельзя?

Я снова посмотрел на нее.

— А, так значит, и ты туда же? Я вижу, что этот парень хочет заграбастать не только деньги жителей этого города, но и тебя!

— Ты не имеешь права так говорить! Мне нравится этот Ларик! Он замечательный человек и хочет нам всем помочь!

В ту минуту я был еще не готов рассказать ей правду. Я молча прошел мимо Марлы и вошел в дом. Нейл сидел за столом с Фистом, Райтом, Кертисом и Джоном Пауэрсом. На столе перед ними лежали деньги и какие-то документы.

— Что это за деньги? — спокойно спросил я.

— Мы решили вложить деньги в разработку месторождения, которое нашел мистер Фист, — ответил мне Пауэре. — Советую тебе достать чулок, в котором ты хранишь свои сбережения, и присоединиться к нам, Лу. Нам нужен надежный человек для охраны прииска.

Пауэре повернулся к Фисту и мотнул в мою сторону головой.

— Лу — самый лучший стрелок в здешних краях, у него очень быстрая реакция.

Фист взглянул на меня, и я заметил, что глаза у него неожиданно стали холодными и настороженными.

Я делал вид, что не обращаю на него внимания.

— Нейл, — сказал я, — ты хочешь сказать, что вы, взрослые мужчины, платите деньги за то, чего никогда не видели? Что вы хотите — купить кота Б мешке?

— Никогда не видели? — спросил Нейл. — А какое это имеет значение? Мы же видели золото в породе, и все слыхали историю о Потерянной деревне, так что же…

— Все, что вы знаете, — перебил его я, — это старая легенда, которая гуляет в народе вот уже много лет. Вы мне напоминаете мальчишек, которым бойкий на язык дяденька навесил лапши на уши, а они и верят. Фист… — Я в упор посмотрел на него. — Я беру вас под арест за то, что вы под ложным предлогом присвоили себе чужие деньги.

Нейл вскочил, лицо его пылало от гнева.

— В чем дело, Лу? Ты что, с ума сошел?

Все повскакивали со своих мест и принялись громко протестовать. Один Ларик Фист сидел не шелохнувшись, но впервые за все это время его охватила тревога.

Тут вмешалась Марла, но ее слова только подлили масла в огонь.

— Папа, — сказала она, — не обращай внимания на Лу — он просто ревнует. Он уже давно меня обхаживает, так что ему трудно смириться с тем, что кто-то может его оттеснить.

Я покраснел до корней волос и рассердился — ничего подобного я не чувствовал!

— Думайте что хотите, но Фиста я забираю с собой.

Фист смерил меня долгим оценивающим взглядом своих холодных, осторожных глаз. Он понял, что я опасный противник.

— Советую не хвататься за оружие, — спокойно сказал я ему. — Я хочу, чтобы ты предстал перед судом, а не валялся здесь мертвый на полу.

Пауэре положил руку на предплечье Фиста.

— Иди с ним, — сказал он. — И ни о чем не беспокойся — мы о тебе позаботимся. Раз уж на то пошло, мы можем созвать горожан и вышвырнуть его с должности маршала.

— Я арестовал Фиста, — терпеливо повторил я, — а вы можете делать все, что вам угодно.

— На каком основании ты его арестовываешь? У тебя есть улики? — спросил Нейл.

— Когда потребуется, я предоставлю необходимые улики, — сказал я. — Поверьте моему слову, у меня есть такие улики, которые убедят кого хочешь. Этот человек никогда не был в Потерянной деревне, а образцы породы, которые он нам показывал, были взяты совсем в другом месте. В этой деревне нет золота, так, остались кое-какие крохи.

Не знаю, дошли ли до них мои слова, или нет. Они окружили меня, кричали и размахивали перед моим носом руками. Это была толпа сумасшедших, и самым буйным среди них был, пожалуй, Нейл. Я взглянул на Марлу, но она отвернулась.

Я велел Фисту встать и идти впереди меня.

— Я предполагал, что это случится, — сказал он. — Но у тебя ничего не выйдет.

— Нет, выйдет. А когда вся эта публика убедится, что ты хотел прикарманить их денежки, мне придется спасать тебя от суда Линча.

Заперев его в камере, я вернулся в свою контору и сел за стол.

Вам когда-нибудь приходилось испытывать чувство, что весь мир от вас отвернулся? Так вот, у меня было именно такое чувство. Моя девушка от меня отказалась, самые уважаемые люди города — люди, которых я считал своими друзьями, на которых работал и которых защищал, — все они преисполнились ненависти ко мне. И они действительно могли лишить меня звания маршала — для этого достаточно было собрать городской совет.

До ближайшего телеграфного пункта было десять миль, туда от нашего города ходил дилижанс. Вечером я подошел к станции и отправил вместе с дилижансом письмо.

По дороге в контору я увидел, что по всей улице группками стоят люди, обсуждая арест Фиста. Проходя мимо, я ловил на себе гневные взгляды, а до моих ушей долетало недовольное ворчание. Я вернулся к себе и сел за стол. Фист спокойно лежал на своей койке.

Последние несколько месяцев Марла Нейл в восемь часов вечера приносила мне горячий кофе. Время приближалось к восьми, и во мне одновременно росло чувство голода и тоски — я был уверен, что Марлы мне сегодня не видать. Но, к моему удивлению, как обычно, в восемь часов она пришла в мою контору, не такая ласковая, как всегда, но со своим обычным кофейником.

— Марла! — воскликнул я, выпрямившись на стуле. — Значит, ты?.. — Я вскочил. — Значит, ты на меня не сердишься? Поверь мне, Марла, когда вы все узнаете правду, вы поймете, что зря раскричались. Послушай, я могу тебе все объяс…

Она отодвинулась.

— Пей свой кофе, — сказала Марла, — а то он остынет. Завтра поговорим.

С этими словами она повернулась и торопливо вышла из комнаты.

Я сел, съел пирожок и налил себе кофе. Он был черный и крепкий, как раз такой, какой я любил… очень черный и очень крепкий…

Когда я проснулся, то ощутил во рту странный привкус и никак не мог разлепить глаза. Наконец мне удалось их открыть, я перекатился на кровати и чуть было не свалился на пол. Тут только я понял, что лежу не в своей комнате, а в камере тюрьмы.

Голова моя звенела как колокол, но я все-таки заставил себя встать и осмотреться. Да, я был в камере, в той самой камере, куда еще вчера запер Ларика Фиста.

Я подскочил к двери и подергал за ручку.

Дверь была заперта.

Схватив ручку обеими руками, я затряс дверь с такой силой, что она загремела и зазвякала. Я крикнул, но никто не отозвался. Тогда я выругался и еще раз огляделся. На полу лежала записка.

Подняв ее, я прочитал:

«Ты не захотел нас слушать. Мне очень не хотелось делать это, но ты не имеешь права из-за своей дурацкой ревности лишить весь город возможности разбогатеть».

Я и без всякой подписи понял, кто написал эту записку, поскольку последнее, что я запомнил, был кофе, который я пил и который принесла мне Марла.

Я еще немного побуянил, но никто не появлялся. Тогда я подошел к окну и выглянул на улицу. Поблизости никого не было, но я знал, что все горожане уехать не могли. Те, кто остался, скорее всего, получили приказ не обращать на мои крики внимания.

И тут я вспомнил, что тюрьма располагалась в старом глинобитном доме. Многие месяцы я убеждал членов совета, чтобы они выделили деньги на ее ремонт, но тщетно. Выломать решетки для меня не составит труда, ведь, как я уже говорил, я вешу под двести фунтов, а в этих двухстах фунтах нет ни капли жира — только кости да мускулы. Я схватил прутья решетки и напряг мышцы, но ни один прут не сдвинулся с места. Я не расстроился, поскольку знал, что прутья сидят непрочно. Я схватил койку и, бросив ее об пол, разломал на части, вырвал железный прут и, используя его в качестве рычага, принялся расшатывать решетку. И она поддалась.

Через пять минут я уже был на свободе. Забежав в контору, я нашел там свой пояс и засунул в кобуры оба револьвера. Схватив винчестер, я бросился в платную конюшню.

Здесь был только Абель, брат Райта, который уехал за золотом. Я схватил Абеля.

— Куда они уехали? — заорал я.

— Оставь меня в покое, Лу, — взмолился он, пытаясь высвободиться, — Я не сделал тебе ничего плохого. Что касается горожан, то пусть они едут, куда задумали, — мы все хотим быть богатыми.

Вдруг я вспомнил одну вещь. Приехав в город, Ларик Фист сменил всю свою одежду. Интересно, взял ли он с собой старую или оставил здесь? Я бросился в магазин Пауэрса, но он был закрыт. Я подставил ногу под косяк двери и, взявшись обеими руками за ручки, дернул — косяк треснул, и дверь распахнулась.

Одежда Фиста лежала здесь — изношенная грязная рубашка, джинсы, сапоги и куртка. Я уселся на ступеньку и принялся осматривать их.

Я делал это вовсе не для того, чтобы понять, куда они поехали, — это мне было ясно и так. Горы Сьерра-Мадрес располагались к югу от мексиканской границы, и лучше меня эти горы знали, пожалуй, только несколько индейцев да жившие там мексиканцы. Я хотел узнать, откуда Фист приехал к нам. Одно я знал точно — он явился не из Мехико.

С того места, где стоит наш город, местность полого понижается в сторону мексиканской границы. Длинная долина тянется отсюда до самого Мехико, и от дверей тюрьмы, где я люблю сидеть, на нее открывается прекрасный вид. Вчера до появления Фиста я сидел здесь и могу поклясться, что он по долине не проезжал. Я не видел никого, кто был бы крупнее мыши или гремучей змеи.

Кроме того, незадолго до полудня из Томбстоуна вернулся Люк Фер, и он сказал, что на протяжении пятидесяти миль ему никто не попался. Сложив воедино все эти факты, я понял, что Фист мог приехать сюда только поездом, ведь в десяти милях отсюда находится железнодорожная станция. Я заметил копоть у него на ушах, которую он даже не потрудился смыть.

Да и пыль на его одежде была не из пустыни, она вполне могла осесть на него из окна вагона. Кроме того, к отворотам его джинсов пристали частички шлака. Вся одежда Фиста была старой, за исключением куртки, на которой был ярлык магазина в Эль-Пасо.

Я, конечно, без труда мог бы догнать всю эту публику, отправившуюся на поиски золота, но у меня были другие планы. Фист, если я его правильно понял, а в этом я не сомневался, еще по пути заграбастает денежки своих незадачливых компаньонов и смотается, оставив их на бобах. И я довольно четко представлял себе, куда он может скрыться.

Когда я подошел к лачуге Люка Фера, он стоял на крыльце.

— Ты что, сбежал из тюрьмы? — спросил он.

Но я не обратил на его вопрос никакого внимания.

— Люк, бери коня и пару вьючных мулов, захвати с собой еды и побольше воды и скачи за этими придурками, что поверили Фисту. К тому времени, когда ты их догонишь, они уже поймут, во что вляпались, и обрадуются тебе, как спасителю.

Люк с удивлением взглянул на меня. Впрочем, уже одно то, что он остался дома и не бросился вместе со всеми за призрачным золотом, говорило о том, что у него в голове были мозги.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, — ответил я, — что ты найдешь Нейла и его спутников в пятидесяти милях от мексиканской границы без единой лошади и, возможно, без воды.

Люк вытащил трубку изо рта.

— Что-то я тебя не совсем понимаю.

— Этот Фист, — сказал я, — самый обыкновенный мошенник. Готов побиться об заклад, что он никогда не был в Сьерре-Мадрес. Всю эту историю о том, что он нашел Потерянную деревню, он выдумал, а куски породы подобрал совсем в другом месте, потому что в этой деревне золота нет и никогда не было.

— Откуда ты это знаешь?

— Ты знаешь девичью фамилию моей матери?

— Знаю. — Люк, кажется, начал что-то понимать. — Ее фамилия была Ибаньес.

— Правильно, а знаешь ли ты, Люк, как звали того офицера, который сопровождал францисканских монахов?

— Нет.

— Ибаньес. Люк, у меня с шести лет хранится карта, на которой показан путь, ведущий в Потерянную деревню. Мой отец, еще будучи мальчишкой, ходил туда, и я тоже ходил. Да, там была деревня, но когда источники пересохли, люди оставили ее и ушли в другие места. Там никогда не было никаких признаков золота. Жила, из которой добывали золото, находится в десяти милях от деревни, и теперь ее разрабатывает золотодобывающая компания «Сонора».

— Вот так история, будь я проклят! — Люк так и сел от изумления. — Но почему ты им сразу об этом не сказал?

— Я начал было, но меня никто не хотел слушать. Кроме того, я считал, что лучше всего рассказать об этом на суде, поскольку не хотел раскрывать карты перед этим типом. Я понятия не имел, что все опрометью рванут за этим золотом.

— Я на твоем месте, — сказал Люк, — не стал бы ничего делать для их спасения. Пусть выпутываются сами.

— Но они ведь могут там погибнуть, — ответил я, но он и сам это хорошо знал. Люк встал и принялся собираться в дорогу.

— А ты что будешь делать? — спросил он меня.

Я усмехнулся.

— Люк, этот парень, если я еще что-нибудь смыслю, поедет в Эль-Пасо. Он обчистит их на второй же день пути и удерет через горы в Эль-Пасо. Двинется прямиком по тропе и на следующий день, примерно к полудню, остановится у небольшого колодца, чтобы напоить коня. Это место называется Источник Койота. Так вот, Люк, когда он доберется туда, я уже буду сидеть и ждать его.

Если посмотреть на подробную большую карту, то примерно на полпути от Анимаса до гор Аламо-Гуако, в двадцати восьми милях к югу от мексиканской границы, вы найдете Источник Койота.

Сам источник находится на дне ложбины, лежащей между гор. В полдень второго дня, после того как, по моим расчетам, Ларик Фист бросил спутников, я уже сидел в кустах неподалеку от источника с винтовкой в руках.

Фист опоздал больше чем на час, по моим расчетам, но я особо не волновался. Было жарко, но в тени высоких зарослей чоллы и мескитового дерева я не особо страдал от жары. Солнце ослепительно светило, в воздухе не чувствовалось ни дуновения ветерка — стояла обычная для пустыни погода. Наконец я услыхал шаги коня Фиста и вскоре увидел его самого — он подъехал к источнику. Подняв винчестер, я послал пулю в песок прямо у его ног. Фист отшатнулся и прыгнул, чтобы схватить свою винтовку, но когда он поднял ее, я всадил две пули прямо в приклад, и негодяй выронил ее, словно она превратилась в гремучую змею. Приклад раскололся на несколько кусков. Фист поднял руки и застыл на месте.

Поднявшись на ноги, я спустился вниз. Фист дернулся было, чтобы вытащить револьвер, но я выстрелил из винтовки от бедра. Пуля чиркнула по его кобуре, вырвав кусок кожи. Когда я вышел на открытое пространство, между нами было не больше тридцати метров.

Лицо Фиста пылало от жары и гнева; он смотрел на меня с ненавистью, словно надеясь испепелить взглядом.

— А, это опять ты? И как это я сразу не понял?

— Чего это ты так задержался, Фист? — спросил я. — Я тебя совсем заждался.

— Как ты сюда попал? Откуда ты знал, что я поеду этим путем?

— Очень просто. — Я улыбнулся, не спеша удовлетворить его любопытство. Наконец, я рассказал ему о карте, которую хранил еще с детства, о том, что Потерянная деревня вовсе не была потеряна, и о том, что там нет никакого золота и никогда не было.

— Так значит, ты все это знал? — Одна мысль об этом приводила Фиста в ярость. — И что же ты собираешься делать?

— Арестовать и сдать властям. Я сообщил о тебе в Таксон, и тебя теперь ищут повсюду. Так что ехать тебе некуда.

Я махнул дулом винтовки.

— А теперь бросай на землю оружие, — велел я. — А если на что-то еще надеешься, можешь попробовать выхватить револьвер.

Фист неохотно опустил руки к пряжке ремня и, отстегнув ее, бросил его наземь. Осторожно переступив через него, он отошел. Я приблизился к ремню, поднял его и, вытащив из револьвера патроны, засунул его вместе с ремнем в свою седельную сумку. А потом сказал Ларику Фисту:

— Ну что ж, парень, поехали.

Тремя днями позже я въехал в город в сопровождении Ларика Фиста, привязанного к седлу. По дороге он сделал попытку убежать, но был за это жестоко избит. Глаза его заплыли, а борода покрылась пятнами крови, к которым пристал песок. Впечатление было такое, будто его возили лицом по базальтовым скалам.

Город словно вымер. Вскоре, однако, в дверях появились люди, в основном женщины. Они стояли и смотрели на нас.

Наконец к нам подъехал Люк Фер. Я протянул ему мешок с деньгами горожан, который я отобрал у Ларика.

— А где все остальные? Ты их нашел?

Фер улыбнулся.

— Я нашел их именно в таком положении, о котором ты говорил, — без лошадей и воды. Фист угнал в пустыню их лошадей и украл у них фляги, но мне удалось собрать разбежавшийся табун, и мы вернулись домой.

— Но где же они?

Люк усмехнулся.

— Добывают золото, — сказал он, — разрабатывают богатейшую залежь — богаче ее я еще не встречал. Мы поехали домой, но в десяти милях от мексиканской границы Пауэре решил отдохнуть. Он присел на камень, и вдруг на глаза ему попался кусок кварца, весь усыпанный золотыми крупинками. Так что все они застолбили там участки и надеются разбогатеть.

Мы двинулись по направлению к банку, но Люк вдруг остановился.

— Ты знаешь, Марла вернулась домой, — сказал он.

Заперев Фиста в камеру, я задумался о том, что мне теперь делать. И тут меня словно озарило: пусть полиция забирает Фиста, а жители этого города — должность маршала. Мне она больше не нужна.

Марла открыла мне дверь. Она была хороша как никогда. Я сразу же понял, что она принарядилась для меня.

Я протянул ей значок маршала.

— Передай это своему отцу, — сказал я. — Они с Пауэрсом хотели избрать нового маршала, я им не буду мешать.

— Но ведь они сказали это в запале! — запротестовала Марла. — Они тогда ничего не соображали.

— Я уверен, что и в другой ситуации они поведут себя точно так же. Фист в тюрьме. Делайте с ним что хотите — можете передать его властям, повесить, оставить гнить заживо в этой тюрьме или отпустить на свободу. Мне это совершенно безразлично.

Марла посмотрела на меня — она не знала, что сказать. Она была очень красива и прекрасно это осознавала, но мне ее красота вдруг стала совершенно безразлична, и она это поняла. И поверьте мне, красота была ее единственным оружием и единственным достоинством. Раньше я этого не понимал, а теперь вдруг понял.

— Куда ты едешь? — робко спросила она.

Мой конь стоял рядом, и я поставил ногу в стремя.

— Знаешь, я с самого детства мечтал отправиться в путешествие. Однажды я ездил в Томбстоун, но разве это путешествие! Я еду в Таксон, а там погляжу.

И я уехал и даже не оглянулся.

Ни разу.

Луис Ламур Одинокие боги

Глава 1

Я сидел очень тихо, как и подобает маленькому мальчику, который только-только вступает в жизнь, начинает познавать ее и, волею обстоятельств, оказывается вдруг среди незнакомых людей.

Мне было шесть лет, и мой отец угасал.

Всего лишь год назад я потерял горячо любимую мать. Она скончалась, тоскуя по далекой родине, милой Калифорнии, о которой никогда не уставала рассказывать мне с отцом.

Люди называли Калифорнию теплой и солнечной, но у меня, едва заходил разговор об этой земле, возникало непонятное предчувствие опасности.

Теперь, пересекая пустыню, мы направлялись именно туда, и я был уверен: непременно навстречу беде. Поэтому все мое маленькое существо переполнял постоянный страх.

Отец в фургоне ехал рядом со мной и тщетно старался заснуть, но сотрясающие его время от времени сильнейшие приступы кашля не позволяли даже задремать. А едущие с нами пассажиры то и дело поворачивали, словно по команде, головы в нашу сторону: одни поглядывали с сочувствием, другие — явно с раздражением.

Наш фургон, запряженный шестью мустангами, катился в ночи, подпрыгивая и громыхая на камнях пыльной дороги, которую, казалось, только возница и мог разглядеть. Поистине отчаянная затея: одинокий экипаж с двумя сопровождающими пытался пробраться из Сан-Франциско в Калифорнию...

Глядя в охватывающую со всех сторон наш фургон мглу, я вспоминал разговор, незадолго до поездки услышанный еще в Сан-Франциско.

— Это безумие! — предрекал первый. — У них всего-навсего один фургон? Даже если они благополучно и минуют владения апачей, то уж в Колорадо непременно встретятся с юмами!

— А помните, что произошло с прошлой экспедицией? Конечно, юмы помогли переправиться путешественникам через реку, но едва часть из них добралась до другого берега, они тотчас захватили багаж и провизию, оставили бедолаг умирать с голоду в пустыне, — проявлял редкую осведомленность другой.

— К счастью, кажется, никто не погиб, ни один человек! — успокаивал третий.

— Скажу одно, — подхватил с уверенностью четвертый. — Если кто и сможет провести такой вот фургон через все препятствия, так это только Дуг Фарлей.

— Точно! Ему одному это под силу. Но мы-то лучше подождем до весны. — Мнение большинства выразил пятый. — И отправимся в путь с караваном. Так надежнее...

Когда я рассказал отцу об услышанном, он только покачал головой, возразив:

— Нет, сынок! Мы должны ехать сейчас, ждать невозможно. — И, немного помолчав, добавил: — Не думаю, что все эти россказни соответствуют истине, но надо быть готовыми ко всему... Я не могу ждать весны. Врачи не обещают мне много времени... Я скоро умру, и тебе придется расти и взрослеть без меня, а взрослеть, сынок, всегда трудно. Не верь тому, кто говорит о своей прекрасной молодости как о лучшей поре жизни: он просто забыл, какое это нелегкое для человека время.

И мы с отцом отправились осматривать фургон. Дуг Фарлей соорудил его специально для дальних трудных поездок: обшивка не только тщательно пригнана, но и просмолена, чтобы в случае необходимости иметь возможность переправиться по воде, а стенки для защиты от пуль обиты двойным слоем толстых воловьих шкур.

Такой относительно комфортабельный экипаж мог вместить восемь человек, но теперь нас ехало всего шестеро, включая и меня, а я ведь занимал так мало места. Каждый пассажир, независимо от того, мужчина он или женщина, обязан был иметь с собой хорошее ружье и не менее двухсот патронов к нему, а непосредственно перед отправкой в путь продемонстрировать владельцу фургона свое умение заряжать оружие и стрелять из него.

— Мы будем передвигаться ночью. — Фарлей пристально оглядел каждого. — Запрещается громко разговаривать, шуметь. Стрелять — только в случае крайней необходимости.

— А как с охотой? Можно...

Я оглянулся на голос и увидел крупного, с мощной шеей мужчину в черном костюме. Его звали Флетчер. Квадратное жесткое лицо этого человека с маленькими недобрыми глазками сразу почему-то не внушило мне доверия: он мне не понравился.

— Об охоте не может быть и речи, — резко махнул рукой Фарлей. — У нас достаточно запасов провизии, поэтому мы во время пути ни в чем не будем нуждаться. Любые выстрелы только привлекут нежелательное внимание.

— Вы, мистер, уже когда-нибудь ездили этим маршрутом? — проявлял настойчивость Флетчер, желая непременно все разузнать у хозяина фургона.

— Я совершал такие поездки раз пять и прилично изучил дорогу. Место для каждой нашей стоянки заранее выбрано, но если что-нибудь, не приведи Бог, сложится не так, у меня обдумано несколько запасных вариантов.

— Расскажите все же, как проходили ваши прежние поездки.

— Первый раз я вез охотников с гор. Пятеро, увы, были убиты, и мы потеряли все шкуры.

— Ну, а другие? Столь же неудачны?

— Во второй поездке пассажиры были в основном солдаты, поэтому никаких проблем не возникло, кроме разве нескольких по дороге потерянных мулов. Да... один пассажир заблудился и отстал. В следующий раз я ехал уже с целым караваном фургонов и добрался до Лос-Анджелеса благополучно, не считая оставленных на дороге двух других экипажей. Да и скота пало тогда... ну, совсем немного.

— Лос-Анджелес? Я что-то никогда и не слыхал о таком месте.

— Мы направляемся туда. Это небольшой городок, где живут ковбои, всего в каких-нибудь двенадцати милях от моря.

— Сколько вы, мистер, хотите за проезд?

— Триста долларов с каждого. Оплата сразу.

— О! Это же куча денег!

— Платить или не платить, мистер Флетчер, — ваше дело. Коли будете ждать до весны, это обойдется вам, конечно, в два-три раза дешевле. Но сейчас я говорю только с теми, кто желает отправиться в путь немедленно. — Фарлей помолчал. Потом уточнил: — Отправляемся на рассвете.

— А сколько вы возьмете за поездку сына? — подал голос мой отец.

Фарлей обернулся и внимательно поглядел на меня своими пронзительными глазами.

— Ваш мальчик еще маленький, сэр, поэтому он может ехать за сто долларов.

— Но это же нечестно! — взорвался Флетчер, кипя от негодования. — Вы говорили, что берете только тех, кто умеет стрелять! А этот... малец, да он и ружья-то толком в руках не удержит!

Отец холодно глянул на Флетчера.

— Вы, любезнейший, не беспокойтесь. Еще посмотрим! В конце концов, я стреляю довольно прилично и, думаю, смогу еще постоять за двоих.

— Из-за чего шум? — недовольно поинтересовался хозяин фургона.

— Мистер Фарлей, я Зачари Верн, — представился отец.

Дуг Фарлей достал из костра головешку, прикурил от нее сигару и кинул обратно.

— Для меня этого вполне достаточно, мистер Верн. Все разговоры окончены!

— Но... — начал было Флетчер.

Фарлей явно не желал его слушать, положив конец перепалке:

— Мальчик едет. И точка.

Я почувствовал на своем плече руку отца.

— Пойдем-ка, сынок, соберем свои пожитки.

Когда все стали расходиться, я услышал, как грузный Флетчер пожаловался кому-то:

— Не пойму, почему так получается? Этому Верну достаточно было назвать свое имя, как Фарлей сразу согласился взять его, да еще вместе с мальчишкой. Чахоточный... не даст никому из нас покоя всю дорогу своим кашлем...

— Что бы там ни было, а Фарлей его знает, — не поддержал сетований Флетчера кто-то из отправляющихся с нами.

Отец велел мне подождать возле дома, сам же пошел укладывать наш нехитрый скарб. А я сидел на скамейке и думал о незнакомом и почему-то, мне казалось, страшном человеке, который поджидал меня в Лос-Анджелесе. Моем дедушке. Он, я слышал, ненавидел отца, мужа своей умершей дочери, и вроде бы отдал однажды приказ догнать и убить моих родителей, когда те бежали от него через пустыню.

Но я никогда не осмеливался признаться отцу в своем страхе. Не помню, когда это было, но проснувшись как-то однажды, когда мать еще была жива, среди ночи, услышал разговор моих родителей.

— В конце концов, он же его дедушка! Как можно ненавидеть собственного родного внука? — недоумевал отец. После недолгого молчания он печально произнес: — Ведь у нашего Ханни больше никого нет, дорогая Конни, никого!

Помню, отец был высоким и сильным, но туберкулез превратил его в слабого и немощного, а тоска по умершей любимой жене и сознание того, что он не сможет вырастить собственного ребенка, постоянно разрывали его сердце.

Думая, наверное, что их никто не слышит, родители тихо продолжали перешептываться.

— Зак, — говорила мать. — Что еще ты можешь сделать? Здесь никого не осталось, кто мог бы нам помочь.

И однажды ночью, это было уже незадолго до смерти мамы, отца словно вдруг осенило.

— Дело в другом, Конни! Если бы у меня в свое время хватило ума держать язык за зубами, он никогда бы не узнал то, что известно мне...

— Ты был очень разгневан в тот момент, Зак, и, наверное, не думал, что говоришь.

— Да я просто кипел от злости, но, понимаю, меня это не оправдывает. Я очень расстроился из-за Фелипе. Он молчал, он никому ничего не сказал тогда, но все равно он был убит. Я уверен — убит! Подумай только, как мог человек свалиться с утеса, мимо которого проходил сотни раз и ночью и днем, и в шторм и в ветер. А тогда ночь была лунная, дорога хорошо просматривалась, да и Фелипе всегда был очень осторожен. Что ни говори, а это было самое настоящее убийство. Только убийство!..

— Знаю, дорогой! Мой отец очень жестокий человек, но...

— Его обуяла гордыня, Конни, — в нетерпении перебил отец. — Знатность и родовитость сделали его властным и честолюбивым. Конечно, таких, как твой отец, немало. Это все представители старинных испанских семей. Дело в том, что в Калифорнии первые поселенцы были в основном солдатами или обыкновенными погонщиками скота. И те, кто появились позже, ни за что не желали объединяться с первопроходцами, презирали их... В мире, в котором живет твой отец, Конни, не принято, чтобы мужчина работал: он обязан только уметь сидеть верхом на лошади. Но те, с кем свела меня жизнь, всегда уважали людей, которые сами зарабатывают себе на хлеб, своими собственными руками. Помнишь, когда я встретил тебя, я ведь был простым моряком, хотя мой отец — капитан корабля, кем и я намеревался стать... Человек, подобный мне, не смеет и обратиться к таким, как твой отец, пока их сиятельство сами случайно не соизволят заметить. Но и тогда такой, как я, должен стоять со шляпой в руках и низко опущенной головой. И уж совсем худо, что я англичанин-протестант. Я и теперь, Конни, даже представить себе не могу, как это я осмелился первым заговорить с тобой.

Хотя моя мать и отвечала очень тихо, я все же расслышал ее едва раздающийся в ночи шепот.

— Я очень хотела и ждала этого. Ты мне нравился, ты был так красив, что даже моя тетя Елена считала...

— Да, а после этого трое помощников твоего батюшки прискакали и пригрозили, если я еще когда-нибудь осмелюсь заговорить с тобой, они до смерти изобьют меня палками.

— Я слышала об этом, Зак, — горестно вздохнула мама.

— Что мне оставалось?.. Я ответил, что они бравые парни, однако, если будут продолжать угрожать, мне будет очень жаль, что они погибнут такими молодыми.

— Я слышала и об этом! Слышала, как они разговаривали между собой. Мы, женщины, не привыкли много говорить, но зато умеем слушать, и мало, что проходит мимо наших ушей. Они были тогда восхищены твоим ответом. Помню, как один из них даже не удержался от похвалы: "Вот это настоящий мужчина!.. "

После этих слов разговор надолго смолк, потом отец едва слышно спросил:

— Конни, а Фелипе знал?

— Да... да, думаю, да! Какая еще может быть причина? Фелипе такой хороший старик, и мне все время кажется, что он все еще с нами.

— Что же произошло той ночью? Что?..

Ответа не последовало. Лежа в темноте с открытыми глазами, превратившись в слух, я заранее знал, что продолжения разговора не последует. Так было каждый раз: едва задавался этот вопрос, как наступала тишина: моя мать молчала.

Что же это была за смертельная тайна, которую она так боялась открыть даже отцу?

Разглашения чего опасался мой дед?..

Рано утром, как и обещал Фарлей, мы выехали на запад. Сначала наш фургон быстро катился по пыльной дороге, будто спешащий невесть куда одинокий путник. Но к концу дня, с тех пор как на пути появились первые следы лавы, мы стали передвигаться только ночью.

И костер теперь разжигали лишь днем, да и то ненадолго, лишь для того, чтобы приготовить обед или сварить кофе. Пока светило солнце, люди спали, отдыхали и лошади. Стоянки, как и обещал перед отъездом хозяин, были заранее тщательно выбраны, и на отдыхе мы чувствовали себя в безопасности, скрытые от посторонних глаз. Оба наших сопровождающих дежурили по очереди. Я сразу же познакомился с ними.

Джакоб Финней, худой жилистый парень родом из Северной Джорджии, казалось, никогда не улыбался, но обладал своеобразным чувством юмора.

— Я добываю для себя еду с тех самых пор, когда был еще зеленым лягушонком. Даже мяса не ел, пока не научился охотиться.

Джакобу, по его словам, было двадцать лет, но выглядел он значительно старше.

— Наш старик умер, оставив нам с Эмби ферму, но Эмби собирался жениться. Ферма не могла прокормить нас всех, поэтому мне пришлось уйти. Жена Эмби была из нетчей. Слыхал о таких? Они не похожи на индейцев. Поклоняются солнцу. Они враждовали с французами из Луизианы, потому что те насмехались над их обрядами. Из-за этого они и ушли, часть из них отправилась в горы, где наш Эмби и встретил свою жену. Она была из рода вождей племени, одной из Солнц, как их все называли. Славная женщина! Высокая, стройная и необыкновенно красивая. Ну, Эмби-то тоже был хорош собой, большой, сильный и к книжкам пристрастился, не то что я. Меня всегда тянуло в леса да дальние страны, а он все время, бывало, сидит и что-то читает... И так, я тебе скажу, хорошо им было вдвоем, что я постоянно чувствовал себя лишним. Ну, я и сказал: мол, ухаживайте за фермой и землей, — а сам подался на запад... Знаешь, пришлось мне несколько раз столкнуться и с индейцами. Как-то однажды, помню, было нас всего двадцать против их двух сотен. Нами тогда командовал Карнес. Ну и задали же мы им жару!..

Второй сопровождающий, Келсо, выглядел намного старше Джакоба: его темно-рыжие волосы были заметно тронуты сединой. Келсо уже дважды сопровождал фургоны до Сан-Франциско, был ветераном двух или трех боев с кайовами и команчами.

Мы неуклонно продвигались под покровом ночи на запад, внимательно вглядываясь в горизонт. Перед рассветом фургон останавливался. Днем, как я уже говорил, мы спали, играли в карты и ждали наступления темноты, которая несла с собой долгожданную прохладу и спасение от невыносимой жары.

Когда ехали, почти не разговаривали. Отец, прежде очень общительный, с каждым днем, видел я, все более углублялся в себя и, бывало, за день не произносил ни слова. Может быть, это явилось результатом его неважного самочувствия, а может, что-то иное, что по мере нашего приближения к Калифорнии настойчиво беспокоило его и внушало тревогу.

Однажды во время короткого отдыха, который мы нередко давали лошадям, Джакоб Финней подъехал ко мне, предложил:

— Хочешь, сынок, прокатиться верхом, а заодно поможешь мне разглядеть следы индейцев.

Один из пассажиров возразил:

— Не пугали бы вы ребенка!..

— Нет, сэр, — ответил я. — Мне не страшно... Хочу сказать, я не из трусливых! — Так не хотелось выглядеть перед посторонними маленьким мальчиком, который всего на свете боится, хотя сердце мое, признаюсь, сильно тогда забилось.

Финней посадил меня перед собой на седло.

— Мы не должны разговаривать, — поставил он условие. — Будем только слушать. Договорились?.. Индейцы обычно спят по ночам, но иногда как раз в это время возвращаются на свои стоянки. И нам нужно обнаружить их раньше, чем они нас.

— Тогда мы сразимся с ними! — Я чуть не задохнулся от восторга.

— Да, сынок, сразимся. Но только запомни! — охладил он мой пыл. — Если есть возможность избежать столкновения, ею нужно непременно воспользоваться, ведь в противном случае наша дальнейшая поездка окажется под угрозой.

Глава 2

Наш фургон казался в этом открытом пространстве таким маленьким, таким одиноким и заброшенным. Шесть человек и одни во всем мире!.. Мы спали, читали, а по ночам видели над своими головами не звездное небо, а лишь один грубый брезент. И еще мы вслушивались, постоянно вслушивались.

Дневные остановки стали совсем короткими и всегда в таких местах, которые надежно могли укрыть нас от врагов. В целях предосторожности, прежде чем фургон трогался с места, мы все ложились на пол. И замирали на какое-то время.

Сопровождающие Джакоб и Келсо по очереди занимались приготовлением еды. Костры разжигали ненадолго и из таких пород деревьев, которые были вовсе бездымными или дымились едва заметно. Ни звука лишнего, ни звяканья посуды, ни чьего-либо повышенного голоса...

Стенки нашего фургона были выше, чем это обыкновенно принято делать в этих краях, но брезентовый темно-коричневый верх — ниже, чем у прочих фургонов для переселенцев: дабы не привлекать внимания наших возможных врагов.

С тех пор как мы начали двигаться вблизи реки Колорадо, темпы наши значительно замедлились, почти все дни приходилось прятаться в укрытии.

Индейцы до сих пор нам не повстречались. Правда, как-то раз Джакоб Финней обнаружил их следы, но они, как выяснилось, были оставлены несколько дней назад.

Мой отец всю дорогу молчал, время от времени с трудом подавляя приступы мучительного кашля. Напротив нас в фургоне сидел худой высокий шотландец Томас Фразер. Серый, дурно сшитый костюм, в котором он ехал, был ему явно не по росту, слишком мал. Весь день он что-то записывал в своем блокноте, который вынимал из внутреннего кармана. Его узкие плечи, когда он, склонившись, едва не касался бумаги, походили на распростертые крылья птицы, собирающейся взлететь. Фразер быстро водил огрызком карандаша по блокнотному листу. И мне было интересно, как он может что-то записывать, когда фургон все время подпрыгивал на ухабах. Но спросить его об этом было как-то неловко. Когда же экипаж останавливался, Фразер садился на первый попавшийся придорожный камень и погружался в собственные мысли.

Как-то ночью, прежде чем начать поиски реки для водопоя, мистер Фарлей отвел лошадей к небольшому, почти незаметному озерцу, словно притаившемуся среди холмов.

— Теперь у нас вполне достаточно воды, чтобы напоить лошадей, — пояснил Фарлей. — А как только животные почуют реку, тотчас выведут нас к ней, даже погонять не придется. У нас и без того достаточно вещей, которые, случись что, создадут такой чертов шум, что на него тут же сбегутся индейцы со всей страны.

— Индейцы и в самом деле могут обнаружить нас? — переспросил я не без внутреннего опасения.

— Надеюсь, не обнаружат, сынок, — успокоил меня мистер Фарлей. — Но всякое может быть. Индейцев не так уж и много, если взять страну в целом, но, знаешь, они имеют обыкновение появляться, когда их ждешь меньше всего. И юмы, поверь, могут доставить достаточно неприятностей, к тому же они прекрасные воины. Твой отец порасскажет тебе об этом, попроси его.

С ружьем в руках вернулся Джакоб Финней.

— На северо-востоке виден дым костра, — сообщил он. — Тоненькая струйка.

— Как далеко? — заволновался Фарлей.

— Шесть — восемь миль, может, и того меньше. Мне кажется, они на этой стороне реки. — Он помолчал. — Могу поискать выход к реке.

Фарлей покачал головой.

— Нет, мы сделаем это вместе. Начнем двигаться, едва стемнеет, и, пожалуйста, никаких поспешных действий, никакого шума. С Божьей помощью, перейдем реку раньше, чем они обнаружат нас.

Я затаил дыхание, Фарлей взглянул на меня.

— Думаю, сынок, как станет темно, индейцы двинутся по нашим следам. Сейчас тихо, и все вроде идет своим чередом. Звуки тут разносятся быстро, и любое движение в тишине легко обнаружить. Да ладно, Джакоб! Выброси ты все это из головы, пойдем вместе и попробуем использовать предоставленный судьбой шанс.

Было так жарко, что воздух казался раскаленным. Фургон на стоянке окружали могучие кедры, и лошади лениво щипали редкую травку под ними. Вокруг, куда ни глянь, раскинулся лес, под ногами — песчаник, и далеко за лесом — скалистые горы.

— Они все хорошо продумали, — говорил мне отец медленно и тихо, постукивая по обшивке фургона. — Она настолько плотно пригнана, что можно освободить лошадей и добраться до Галфа по воде.

Отец мой нередко приводил меня в недоумение. Вот и теперь с самого начала пути нельзя было не заметить, что Фарлей, Финней и Келсо относились к нему, как-то особенно выделяя, как к равному, считаясь с его мнением, а я никак не мог понять почему, чем он заслужил это.

Конечно, отец и прежде немало путешествовал, но, наверное, одного этого было недостаточно.

— Нам долго еще ехать? — поинтересовался я.

— Самая трудная часть пути еще впереди, сынок: сначала переправимся через реку. Потом между рекой и горами будет долгий путь через пустыню, — голые камни, следы лавы да несколько дымящихся сопок...

— Дымящиеся сопки — это что такое, папа?

— Проще сказать, небольшие вулканы. Попадаются среди них даже и высокие, не менее ста футов, у них конусообразная форма и кратер внутри.

— А в пустыне есть вода?

— Вода есть везде, нужно лишь уметь ее отыскать. Можно и в пустыне найти речушку. Вода в ней, правда, не очень хорошая, да и рекой-то ее с трудом назовешь: так, небольшой ручеек, местами менее дюйма глубиной.

— Папа, скажи, а где я буду жить? — Этот вопрос уже давно мучил меня, и я отважился наконец задать его.

Отец долго молчал, и я уже перестал надеяться на ответ, когда он вдруг сказал:

— Твой дедушка очень богат. У него огромные, бесчисленныестада коров, овец и лошадей, несколько ранчо и собственный дом в городе Лос-Анджелесе. Большинство работников на его ранчо — индейцы, а в городе том немало и мексиканцев, среди них много и хороших, добрых людей.

Я хотел было тут же узнать заодно и о Фелипе — о чем таком проведал тогда этот старик, чего не полагалось знать другим, но как-то вдруг оробел. И уж конечно не мог признаться отцу, что подслушивал его разговоры с мамой, пусть даже в них шла речь о далеком, неведомом прошлом и моем дедушке.

Пассажиры фургона дремали, то внезапно просыпались, то снова впадали в чуткий сон. Один Флетчер был раздражен, не находил себе места. Он по-прежнему казался тяжелым, необщительным человеком, одним из тех, кто, хотя и напролом, добивается желаемого, совершенно не считаясь с другими. В нашей компании Флетчер держался особняком, меня невзлюбил с самого начала, что, кажется, было взаимно.

— Что случилось с вашим ребенком? — поинтересовался однажды у отца Флетчер, как всегда недовольным, брюзгливым тоном. — То, как он говорит, вовсе не похоже на речь ребенка, рассуждает словно эдакий маленький старичок...

Отец вежливо попытался объяснить. Мол, сын проводил большую часть своего времени среди взрослых, поэтому не только говорит, но и думает как взрослый. Жили в таких местах, где, к сожалению, не всегда можно было подыскать ему детскую компанию, друзей...

Через какое-то время, отправившись к озеру за водой, я услышал, как Фарлей за моей спиной обратился к Келсо:

— Мальчик, конечно, создает определенные проблемы, а нам они ни к чему. О Верне я не беспокоюсь, пусть думает о себе сам, но вот если вдруг перестрелка... что тогда? Разумеется, не желательно...

— До сих пор вроде никаких затруднений...

— Да, ты прав, пока. Флетчер выглядит упрямцем, но он ничего не знает о Верне и, думаю, еще меньше — о Западе.

После долгой паузы Фарлей продолжил:

— Мне бы хотелось благополучно довести этих людей до места и, по возможности, избежать каких-то сложностей. Я ведь сначала едва не отказал Флетчеру в поездке, а теперь жалею, что не сделал этого.

Флетчер же невдалеке от беседующих уселся на землю и, прислонившись спиной к дереву, с надвинутой на лоб шляпой, закрыл глаза. Я внимательно разглядывал его, мучительно соображая, что могло заставить этого человека так поспешно отправиться в Калифорнию. И, честно говоря, не находил ответа на этот вопрос. Кстати, это касалось и всех остальных пассажиров, за исключением, конечно, моего отца: ради чего они проделывали такой долгий и мучительный путь, связанный с опасностью для жизни.

Ни одна из двух пассажирок, едущих в фургоне, пока ни разу не пыталась заговорить со мной, чего я, признаюсь, очень опасался, так как всегда считал, что путешествующие женщины обожают суетливо кудахтать и опекать маленьких ребятишек, я же давно не считал себя таковым.

Мисс Нессельрод, стройная изящная женщина лет тридцати или чуть меньше, в сером, повидавшем виды дорожном платье с потертыми манжетами, но всегда безупречно чистыми кружевными воротничками, казалась элегантной, будто даже поднимаемая нашим фургоном пыль была бессильна что-либо изменить в ее облике. Когда мы еще только отправлялись в путь, мисс Нессельрод, заметил я, выглядела очень встревоженной и расстроенной. Но после нескольких дней путешествия волнение ее заметно улеглось, глаза смотрели уже не так настороженно. Имени мисс Нессельрод я ни разу ни от кого во время путешествия так и не услышал.

И без того полную, дородную миссис Вебер безвкусно сшитое старенькое платье из черного сатина делало и вовсе похожей на слоеный пирог. Время от времени она подносила к носу маленький платочек и шумно через него дышала, спасаясь от пыли.

Я вновь и вновь старался представить себе, зачем все эти люди едут на Запад, но ничего путного придумать не мог.

Вокруг было так тихо, что не чувствовалось и малейшего дуновения ветерка: лишь изредка взбрыкивала какая-нибудь лошадь, отбиваясь от назойливых мух. Наконец Джакоб Финней, отдыхавший под фургоном, поднялся и, взяв в руки ружье, отправился сменить дежурившего Келсо.

Неслышно подошел Фарлей, опустился на песок рядом с отцом, спросил:

— Верн, скажите, вам когда-нибудь приходилось преодолевать такие горы?

— Да, случалось как-то раз в Мохаве, но здесь — нет, никогда.

— Вы хорошо знаете местность западнее реки?

— Не очень. Помню, тут поблизости есть несколько небольших озер у западного подножия Шоколадных гор, — ответил отец. А потом после короткой паузы внезапно спросил: — Фарлей, вы знаете человека по имени Смит, по прозвищу Деревянная Нога?

— Нет, только понаслышке. Да кто о нем тут не знает? Живет вроде в горах, охотник, не так ли?

— Да, но охотится за несколько иной дичью. Он конокрад, Фарлей. Это умный и опасный человек, скрывшийся однажды вместе с кучкой предателей, среди которых были и белые и индейцы. Смит угоняет лошадей в Аризоне, а продает их в Калифорнии. Потом спустя время наоборот: угоняет в Калифорнии и торгует в Аризоне.

Когда его однажды пришли арестовывать, этот человек успел улизнуть и теперь скрывается, говорят, где-то на краю света, в пустыне, в мире песка и безмолвия. И никто не может отыскать его. Очевидно, где-то севернее отсюда, даже индейцы не могут обнаружить это место, а может, просто не хотят вмешиваться.

— Какое отношение все это имеет к нам? — удивился Дуг Фарлей.

— Деревянная Нога крадет без разбора любых лошадей, какие только попадутся под руку. Как-то раз он напал даже на караван испанцев, везущих золото, который шел из Северной Калифорнии. Смит и не думал о золоте. Полагаю, он даже не знал, что именно находилось в тех тюках: ему нужны были одни мулы. Тогда лишь двум погонщикам удалось бежать и тем самым спастись.

Самое смешное во всей истории — они об этом рассказывали позже, — что Смит не взял золото, а выбросил слитки прямо на дорогу, сам же ушел, забрав с собою только мулов.

Но возможно, он просто не догадывался, что это было золото. Да я сам, признаюсь, за всю свою жизнь раза два-три видел золотые слитки и не отличу их от драгоценных камней. Много ли вообще найдется на свете людей, которые в слитках способны отличить золото, если до того держали его в руках только в виде монет?..

Фарлей долго сидел молча, о чем-то сосредоточенно думая, а потом, будто очнувшись, спросил:

— Вы хотите сказать, Верн, что был выброшен целый караван золота и до сих пор оно так себе и лежит?

— Так говорят, по крайней мере.

— Будь я проклят, если это не бабьи сплетни!

— И вот что я хочу вам посоветовать, мистер Фарлей. У вас хорошие лошади. Поэтому все, что имеет четыре ноги и похоже на коня, — берегите.

— Да уж постараемся быть бдительными.

— Вы, конечно, опасаетесь индейцев? А если вдруг встретите белого мужчину, который вам покажется дружелюбным, располагающим к себе?.. Как тогда?..

Глава 3

Однажды Финней все-таки посадил меня к себе на седло.

— Когда-то папаша возил меня вот так же, — заметил он. — Мы часто ездили с ним на пастбище, и он столько мне рассказывал о коровах, что теперь я считаю себя в этом деле большим знатоком.

Финней осмотрел возвышающиеся вокруг холмы.

— Никогда не верь, малыш, даже голым скалам и редким кедрам, они коварны: за ними могут скрываться люди. Всегда надо уметь правильно осмотреться. Учись это делать уголками глаз, прищурившись: быстрее уловишь движение, вызвавшее подозрение. Индейцы всегда смотрят не на вершины гор и деревья, а на их основания, стараясь при этом не выделяться на горизонте. Ты должен, сынок, научиться не только этому, но еще массе других вещей...

В пустыне нельзя надевать яркую блестящую одежду, иначе будешь виден за сотню миль. И тут лучше штанов из кожи, поверь, ничего нет. Некоторые дураки чертовы напяливают еще и на своих лошадей всякие побрякушки, хлам. И что в результате? Поверь, ни один из таких франтов не возвращается, всех их ждет один конец — ведь они делают из себя живую мишень!..

Вообще-то твой отец, Иоханнес, знает об индейцах гораздо больше меня. Он похож на школьного учителя, твой отец. И я представлял себе его совсем другим.

— Отец действительно некоторое время работал учителем, — уточнил я.

— Да ну? — удивился Финней. — Интересно, знал ли кто-нибудь из его учеников, какой отважный лев их учитель?

— "Отважный лев"? — Я был просто поражен этими словами.

Финней между тем медленно окидывал взглядом холмы.

— Может, ты вообще ничего не знаешь о своем отце, сынок? А мне Фарлей рассказывал. Да и раньше до меня доносились кое-какие слухи. Кому-то очень хотелось, было время, лишить жизни твоего родителя, и к нему подослали бандитов. Двоих Верн застрелил в упор, остальным удалось скрыться.

Когда они с твоей матерью бежали, ее отец, старик, и сорок его прислужников бросились было в погоню. Но Верн, поиграв с ними «в прятки», как в воду канул вместе со своей женой. Да-а, о Зачари Верне ходит немало легенд! Фарлей хорошенько продумал все и согласился взять тебя с отцом. Ну, а уж если, в случае чего, вдруг придется отстреливаться, твой папаша очень даже понимает в этом толк...

Разговор с Финнеем состоялся несколько дней назад, а теперь мы сидим в ожидании, когда пройдут наконец эти томительные дневные часы и можно будет начать переход через реку. Все считали, что это очень опасный момент нашего путешествия, возможно, именно здесь подстерегает самая большая опасность. Нельзя было не думать и об индейцах, которые могли напасть каждую минуту, и тогда уж пришлось бы обороняться. Все пассажиры умели стрелять из ружья, не исключая и обеих женщин. Но все же, несмотря на то что индейцы были реальными врагами, наибольший страх у меня вызывали не они, а тот свирепый старик, который жил в Калифорнии и был моим дедушкой.

Я проснулся и с любопытством огляделся по сторонам. Солнце уже садилось, и Дуг Фарлей отправился запрягать лошадей. Эту работу он всегда выполнял сам, не доверяя даже Келсо и Финнею, не обращаясь за помощью ни к кому, дабы быть уверенным, что все выполнено по правилам.

— Проверьте свои ружья, — приказал он. — Может быть, нам придется стрелять, и все должны быть начеку. Я не хочу перестрелки, но если уж ее не избежать, то мы должны или победить, или умереть. Шансов пересечь реку незамеченными у нас пятьдесят на пятьдесят, и лучшего места для переправы, чем это, не существует. Если же мы не начнем переправу теперь же, они, обнаружив одинокий фургон, могут загнать нас в пустыню. И к этому мы должны быть готовы.

Фарлей повернулся к отцу.

— Верн, что вы думаете относительно наших шансов отправиться в дорогу уже теперь? Мы ведь еще должны добраться до каньона, пересечь его да преодолеть несколько скал, поджидающих нас на пути. Сейчас, думаю, самое удобное время, чтобы сняться с места, скоро ведь совсем стемнеет.

— Думаю, вы правы, надо трогаться в путь, — согласился отец.

— Финней? Келсо? — Фарлей посмотрел на своих помощников.

Оба согласно склонили головы.

— Мы должны двигаться очень осторожно, чтобы не разбиться о скалы и не обнаружить себя, — предостерег Фарлей еще раз.

Келсо с ружьем в руках ехал впереди, держась чуть правее фургона и почти касаясь стен каньона. Ярдах в пятидесяти позади скакал Джакоб Финней, неотрывно глядя вперед и не упуская из поля зрения скалы и дорогу. Наш маленький отряд медленно спускался в низ каньона, к реке. Отец почему-то окрестил его кавалькадой, и мне это слово понравилось: в нем ощущалась сила и какая-то торжественность. Положив ружье на колени, отец наклонился к полу фургона и достал из скатанного одеяла дробовик. Положив руку мне на плечо, сказал:

— Сейчас, Иоханнес, я покажу тебе, как заряжается и стреляет ружье. Хочу, чтобы сегодня ты помогал мне. Как только я положу его на пол, подними его и заряжай. Точно так же поступай со вторым. Если все-таки вдруг начнется стрельба и ты увидишь, что индейцы подбираются к фургону, хватай пистолет и стреляй. Только не ошибись, сын, убедись сначала, что это индейцы, не перепутай их с Келсо или Финнеем.

— Конечно, папа! — Мое сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет от восторга из груди. Он доверял мне! И... зависел от меня. Я не должен допустить ни малейшей ошибки! Шаг за шагом мысленно повторял я несчетное число раз его движения, теперь уже умея заряжать ружье. Индейцев может появиться очень много, поэтому все нужно делать аккуратно и тщательно, ни в коем случае нельзя торопиться. «Поспешишь — людей насмешишь», — обычно говорил отец.

Колеса фургона катились теперь по песку, и мы все еще продвигались вперед. Мне от волнения тяжело было дышать, во рту пересохло. Отец всегда учил: если нервничаешь, сделай несколько глубоких вдохов и прикажи себе успокоиться. Я делал все, как он советовал, но на этот раз у меня почему-то не получалось.

Сидевшая неподалеку от нас с ружьем в руках миссис Вебер смотрела на меня и вдруг неожиданно озорно подмигнула.

— Не переживай, малыш! Все будет хорошо. Вот увидишь!

— Конечно, мэм. Я просто волнуюсь за мистера Келсо и мистера Финнея.

— Успокойся, малыш! Если на нас и нападут, эти ребята примут на себя основной удар, ведь они такие сильные и бывалые воины, — сказала она и тотчас, переведя взгляд на мисс Нессельрод, посоветовала: — На вашем месте, мисс, я бы обратила свой благосклонный взгляд на Джакоба Финнея. Честный, порядочный молодой человек. Он стал бы замечательным мужем для девушки вроде вас. Умный, сильный, непьющий мужчина этот Финней, и для хорошей женщины это прекрасная партия, поверьте!

Мисс старалась казаться невозмутимой, что не очень-то у нее получалось.

— Не сомневаюсь в этом. — Она натянуто улыбнулась. — Но я, представьте, еду в Калифорнию вовсе не на поиски мужа.

Шотландец Фразер посмотрел на нее и, как только их взгляды встретились, быстро отвернулся. Флетчер фыркнул, а мисс Нессельрод покраснела.

Отец поглядел на нее с улыбкой.

— Уверен, молодые люди Калифорнии, мисс, много потеряют и будут страшно разочарованы.

— Есть немало и других привлекательных вещей, помимо замужества, — с вызовом парировала мисс Нессельрод.

— Несомненно, — согласилась миссис Вебер. — Но есть ведь немало и вдов и старых дев. Я не принадлежу ни к тем, ни к другим. Вышла замуж в шестнадцать, муж погиб, сплавляя лес по реке: бревна плота разошлись, он упал в воду и не смог выбраться. Два года спустя я снова вышла замуж. Флеш был спокойный, добрый человек, и мы жили, ни в чем не нуждаясь. До тех пор, пока в нем не проснулся игрок и он не отправился на поиски счастья. Мне приходилось делать черную работу, подрабатывать, стирать белье, чтобы хоть как-то выжить. Через три года он вернулся, мы купили прелестный домик в Дубуке, обзавелись собственным экипажем. А потом... потом Флеш убежал с рыжей девкой из Лексингтона. С тех пор я ничего о нем не слышала. Вот и осталась теперь я не вдовой, не мужней женой...

Фургон продолжал медленно спускаться в каньон. Дуг Фарлей бросил через плечо:

— Мы на открытой местности. Будьте наготове...

Поскольку внутри фургона было темнее, чем снаружи, я разглядел, как он нащупал рукой ружье, пододвинул поближе к себе. Мне был хорошо виден и Джакоб, непринужденно сидящий в седле. Лишь Келсо ускакал далеко и был теперь впереди всех, у самого изгиба каньона. Лошади бежали рысцой, Фарлей с легкостью управлял ими. Подъехав к самому изгибу, мы увидели долгожданную серебряную гладь воды. Во рту пересохло, всех мучила жажда.

Отец положил руку мне на плечо.

— Все хорошо, сынок, все хорошо! Рядом с нами прекрасные, смелые люди.

Фарлей едва слышно обратился к отцу:

— Вы хорошо знаете эти места, Верн? Это и есть остров Коттонвуд?

— Да, он самый. — Отец, помолчав, добавил: — Они вроде пока не заметили нас. И маловероятно, чтобы мохавы появились здесь ночью. Большая гора слева зовется Горой Мертвых. По преданиям, здесь обитают души покинувших этот свет, поэтому мохавы и не любят бывать в здешних местах после захода солнца.

Фарлей припустил лошадей, и стало слышно, как под колесами заскрипел песок. Внезапно из темноты появился Келсо, предостерег:

— Смотри внимательно, Дуг! В этой части острова глубина воды не больше двадцати дюймов.

— Ну, слава Богу, — облегченно вздохнул Фарлей. — Не придется перебираться вплавь.

Наконец мы спустились в самый низ каньона. Фарлей придерживал лошадей. Слушая во время поездки разговоры о своем отце, я стал кое-что понимать в тех давних ночных беседах моих родителей.

Вокруг лежала тихая безмолвная ночь. Небо усыпано звездами, от воды веяло прохладой. Лошади остановились. Фарлей спрыгнул на землю, подошел к валуну и тихонько выругался.

— В этом месте один гравий, фургону не проехать, — хмуро произнес он. — Пусть Келсо поищет какой-нибудь пологий спуск. К сожалению, Колорадо очень непостоянна, и трудно предугадать, где и как она повернет.

— На дне ее много ила, — заметил отец. — Насколько я знаю, бывали здесь случаи, когда затягивало и самых сильных пловцов.

Услыша сказанное, пассажиры как-то сразу приуныли, и в темноте слышалось лишь их дыхание. Отец глотнул виски; в жизни он вообще-то никогда не пил, но иногда это помогало ему справиться с приступом кашля.

— Скажите, а может, впереди все-таки есть хоть какая-то дорога? — взволнованно спросила мисс Нессельрод, ни к кому определенно не обращаясь.

— Мэм, — обернулся Фарлей на ее вопрос. — Индейцы не имеют обыкновения оставлять после себя даже тропинки.

И снова повисла гнетущая тишина. Флетчер и тот молчал, его недовольного ворчания я не слыхал, пожалуй, с того момента, как остановился фургон, и лошади беспокойно били копытами по камням. Из темноты внезапно снова возник Келсо.

— Не нравится мне все это, Дуг. Понимаешь, совсем не слышно кваканья лягушек...

— Может, мы слишком далеко от них?

— Нет, Дуг. Я отъезжал от фургона на довольно приличное расстояние, но ведь и воя койота уже с полчаса не слышно.

— Как бы там ни было, у нас нет выбора, — заметил Фарлей. — Надо как можно скорее найти отсюда выход.

— Не так уж у нас много, вариантов — по-моему, это тупик.

— Никто и не утверждает, что это похоже на пикник. — Фарлей начал сердиться. — У другого берега, может, и река глубже. В худшем случае — мы распрягаем лошадей и пробуем плыть.

Келсо согласно кивнул.

— Да, в каньоне Пирамид река глубже, чем здесь, но, переправляясь там, мы можем угодить прямо в объятия мохавов.

— Где Джакоб?

— Я его что-то уже давно не видел.

В темноте послышался голос отца.

— Если вы не против, Фарлей, я мог бы сесть на козлы рядом с вами. Атмосфера, похоже, сгущается, а я, как вы знаете, неплохо управляюсь с оружием.

— Был бы этому только рад. — Фарлей тронул поводья. — Келсо, держись поблизости, мы трогаемся в путь.

Снова стало тихо, слышалось лишь поскрипывание колес фургона да цокот копыт лошадей. Келсо опять скакал впереди с ружьем в руках.

— Чуть правее пологий берег, — всматриваясь в темноту, произнес он, подъехав ближе. — Если держаться правой стороны, можно добраться до края острова. Путь свободен, никаких преград, даже сваленных деревьев...

Внезапно лошади пошли под горку, вниз, к воде. Фургон вздрогнул и как бы заскользил, и не успели мы опомниться, как оказались в воде.

— Здесь песчаное дно, — прокомментировал Фарлей. — Оттого мы и встали.

Течение тут довольно сильное, чувствовалось, как вода пыталась сдвинуть с места колеса фургона. Вдруг экипаж подпрыгнул, оторвавшись на миг от дна реки, и чуть было не поплыл по течению. Фарлей властно скомандовал лошадям, и те рванули тотчас что есть мочи. Мы почувствовали, как фургон наконец тронулся.

От воды веяло прохладой. По-прежнему стояла тишина, нарушаемая теперь лишь тихими, неторопливыми покрикиваниями на лошадей Фарлея. Долго ли мы ехали, не знаю, но лошади, очевидно внезапно почувствовав под ногами твердую землю, ускорили бег и вытащили фургон на другой берег.

Справа от нас тянулась темная полоса леса, а впереди простиралось пустынное пространство с редко растущими на нем деревьями. Мы оказались теперь почти посередине острова.

У Флетчера время от времени вырывались проклятия, и мисс Нессельрод тихо попросила:

— Пожалуйста, сэр, сейчас не время проклинать кого-либо!

Фразер углубился в собственные мысли; наверное, завтра, подумал я, он мог бы многое записать в свой блокнотик, если только, конечно, мы выберемся отсюда живыми и невредимыми.

То появляясь, то опять исчезая, Келсо помогал прокладывать дорогу фургону через кустарники и поваленные деревья.

— Это ловушка, — ворчал Флетчер, — кровавая ловушка!

Внезапно тишину ночи нарушила режущая ухо какофония звуков, и мы все поняли: на нас надвигалась темная волна индейцев, скрывающихся между деревьями. Резким, как пистолетный выстрел, голосом Фарлей прикрикнул на лошадей, и они рванулись вперед. Фургон накренился, и я краем глаза увидел, как из ружья отца вырвался сноп пламени.

Вдруг на заднике фургона возникла темная фигура с разрисованным белыми полосами лицом, невесть как удерживающаяся там и пытающаяся забраться внутрь его. Мисс Нессельрод, не медля ни секунды, направила на него дуло ружья и выстрелила. Фигура исчезла.

Глава 4

Отец бросил ружье с расстрелянными пулями около меня, а из другого начал вести прицельный огонь. Каждый выстрел делал без суеты и, казалось, вел счет врагам, с которыми разделался. Неожиданно индейцы исчезли так же внезапно, как появились. Засада явно не удалась, они это видели и, очевидно, решили избрать иную тактику нападения.

Лошади рванулись вперед, когда вдруг кто-то громко воскликнул:

— Там, сзади, остался Финней!..

Не дожидаясь, пока Фарлей остановит фургон, отец на ходу спрыгнул с лошади и побежал назад. Я видел, как несколько индейцев, внезапно вновь возникнув непонятно откуда, бросились за ним в погоню. Но отец, низко пригибаясь, то и дело стрелял в них, и те постепенно отступали.

В полумраке ночи был виден Финней или кто-то другой, кто лежал прижатый лошадью к земле и старался выбраться из-под нее. Подошел отец, выстрелил еще раз в направлении, куда скрылись индейцы, и протянул руку Финнею: это все же оказался он! Тот тоже открыл огонь по убегавшим нападающим. У отца, я знал, уже кончились патроны. Когда они с Финнеем возвращались к остановившемуся фургону, навстречу им поскакал Келсо.

Отец бросился на сиденье, и я протянул ему другое, мною заряженное ружье, забрав то, с которым он только что вернулся. Мы снова тронулись, трясясь на выбоинах каменистой дороги.

Мисс Нессельрод все это время сидела рядом с миссис Вебер, с самого края фургона, не выпуская из рук тяжелое ружье. Приготовившись было стрелять, она подняла его, когда фургон вдруг резко дернулся, и мисс Нессельрод чудом удержалась, едва не вылетев со своего сиденья.

Мельком глянув на отца, который опять взобрался на козлы и сидел рядом с Фарлеем, я увидел впереди темную реку, более быструю, как мне показалось, и уж конечно более глубокую, нежели та, которую мы только что преодолели.

Другой берег, наверное, был не менее чем в тридцати ярдах, но переправа могла оказаться гораздо опасней и серьезней чем предыдущая.

— Все равно, у нас нет выбора, — спокойно оценил обстановку отец. — Уверен, они обязательно вернутся обратно, и на рассвете мы будем окружены, а все пути к спасению — отрезаны.

— Ну что ж, ребята, осторожно! Начинаем спускаться! — непривычная ласковость голоса Фарлея подействовала на упряжку: лошади, немного поколебавшись, пошли к воде.

Сильное течение тут же подхватило фургон, закружило и понесло. Фарлей натянул поводья. Казалось, вот-вот и нас стихия оторвет от лошадей; но нет, те напряглись, рванулись, и совсем было накренившийся фургон выпрямился, коснулся дна противоположного берега — опасный момент миновал. Фарлей уверенно брал курс несколько наискосок, направляя упряжку к проему в кустах.

Медленно добирались мы до цели, которая, казалось, совсем не желала приближаться. Неожиданно лошади снова погрузились по брюхо в воду, но, дернувшись вперед, сделали последнее усилие и выскочили, фыркая и отряхиваясь, на берег.

— Они пойдут следом за нами, им надо дать отдохнуть, — заметил Фарлей, слезая с козел и заглядывая в темноту фургона. — Все целы, никто не ранен?

— Да вот Верна немного задело, — сообщил Финней.

— Нет-нет, ничего, со мной все в порядке, — тихо ответил отец.

Передохнув, лошади снова тронулись в путь, тяжело таща фургон по песку и двигаясь по незаметному пологому подъему, единственному на всем крутом берегу.

Фарлей повернул на юго-запад, пустив лошадей неторопливой рысью. Келсо по-прежнему скакал рядом с фургоном.

— Насколько я мог заметить, все тихо, — объяснял он Фарлею. — Кругом лишь пустыня да песок и камни.

— Сэр! — обратилась мисс Нессельрод к моему отцу. — Вы бы вернулись в фургон, давайте наложим повязку на вашу рану, чтобы остановить кровотечение: я ведь только с рассветом как следует смогу рассмотреть, что там у вас.

— Спасибо, — поблагодарил он ее и шагнул в темноту фургона.

Ночь, казалось, никогда не кончится. Я спал, все время просыпаясь от толчков, когда под колеса фургона попадали камни.

— Мы не преодолеем и десяти — двенадцати миль до рассвета, — ворчал Флетчер. — Лошади устали, и, если не дать им отдохнуть, они долго не протянут.

Когда я окончательно проснулся, в фургон уже пробивался серый предутренний свет. Флетчер и отец бодрствовали, Финней на козлах сменил Фарлея, спавшего рядом с нами. Я медленно подошел к Джакобу и встал позади, рассматривая расстилающуюся впереди мрачную пустыню, серый песок и голые камни, казавшиеся в мутной предрассветной дымке совсем черными.

— Я потерял свою лошадь, краснокожие убили, — мрачно произнес Финней. — И еще отличное, добротное седло. Эх, до чего же было прекрасное животное!

Мустанги шли очень тяжело, низко склонив головы. От них валил пар. Когда какая-нибудь лошадь оборачивалась назад, я видел ее сердитые, налитые кровью глаза. Перед нами, куда ни глянь, возвышалось сплошное кольцо скал; прохода между ними мне разглядеть так и не удалось. Я сказал об этом Финнею, но тот, не согласившись, покачал головой.

— Посмотри внимательнее! Видишь, вот там видны два перевала? Так что проходы есть, не сомневайся.

— Дуг Фарлей не сделает ошибки, — уверенно подтвердил отец. — Поскольку хорошо продумал маршрут. Там, впереди, немного правее, есть одно местечко, где можно укрыться, во всяком случае пересидеть несколько часов. Там есть и вода и трава. Мустанги как следует отдохнут, напьются, наберутся сил.

— Индейцы снова нападут на нас? — вопросительно посмотрел я на отца.

— Скорее всего, да. — Он замолчал, будто что-то соображая. — Мохавы — сильные воины и, конечно, захотят реванша, станут преследовать нас, если только не удастся сбить их со следа. Видишь ли, сынок, они очень рассчитывали на засаду. Но Фарлей, как ты убедился, стреляный воробей, поэтому мы были готовы к ней. Да и оружия у нас хватало, его оказалось больше, чем рассчитывали индейцы.

Я машинально оглянулся назад: где-то далеко осталась темнеющая лента реки. Мы продвигались быстрее, чем предполагали, и были уже почти на подступах к горам.

Но вдруг Фарлей резко повернул фургон в сторону, и мы очутились в небольшой ложбинке, затерявшейся между скалами. Там зеленела негустая трава, а воды в маленьком озерце, зажатом между каменными глыбами, оказалось ровно столько, сколько хватило, чтобы напоить наших уставших лошадей.

Финней с ружьем взобрался на самый высокий скалистый гребень и оглядел дорогу. Увидев отца при свете дня, я испугался: он был бледен, вся его рубашка промокла от крови.

— Идите сюда, — позвала отца мисс Нессельрод. — Теперь я перевяжу вас при свете.

Она помогла ему снять рубашку, и мы увидели на его плече глубокую кровоточащую рану, а в спине — торчащую маленькую стрелу с оперением.

— Вот. Убегал от нападавших, — как бы оправдывался отец. — Надеюсь, вы сможете вытащить ее?

— Постараюсь, — дрожащим голосом едва слышно сказала мисс Нессельрод. — Потом наложу повязку.

— Предоставьте-ка это лучше мне, мисс! — предложил подошедший Фарлей. — Мне не раз приходилось перевязывать подобные раны.

И приступил к делу.

Сильно сжав одной рукою плечо отца, а другой крепко ухватившись за древко стрелы, Фарлей принялся аккуратно извлекать ее из тела, стараясь не причинить раненому боли. У того по лицу градом стекал пот, глаза широко открылись, но мы не услышали ни единого стона. Мне было больно и страшно за него. Вспоминалось, что такие теперь узкие, худые плечи отца были когда-то сильными, мускулистыми: он с легкостью подбрасывал меня вверх... Но я уже не могу вспомнить, как давно это было...

— Вы спасли жизнь мистеру Финнею, мистер Верн, — вздохнула мисс Нессельрод.

— Каждый делает то, что в его силах, — убежденно ответил отец. — Мы совершаем путешествие все вместе, поэтому должны помогать друг другу.

— Вы настоящий герой, — продолжала восхищаться молодая женщина.

— Здесь, в пустыне, это слово — пустой звук, — улыбнулся отец. — Оно может пригодиться разве писателю или художнику-баталисту. Тут человек выполняет то, что ему диктует ситуация. За пределами форта не существует героев: есть только люди, делающие свое дело — то, что необходимо в данный момент.

Келсо, присев на корточки, прислонился спиной к большому камню. Без шляпы, с запрокинутой головой и закрытыми глазами, он совсем не был похож на бесстрашного воина — скорее на поэта, вдохновенно обдумывающего новое стихотворение. Так сказала бы моя мама...

На песке, неподалеку от меня, присел Фразер. Когда Фарлей направился к нему, тот отвернулся.

— Я трус! Потому что не в состоянии был этого сделать! Я трус!

Фарлей остановился, вытащил из кармана сигару.

— Вы трус? Почему же, сэр?

— Я не смог выстрелить первым! И остальные, кажется, не попали в цель?

— Сколько раз вы стреляли?

— Только два! Да и то как-то неуклюже, невпопад! Нет, трус и неудачник...

Фарлей задымил сигарой.

— Два ваших выстрела — это гораздо больше, чем я сделал в своем первом бою с индейцами. Все тогда произошло так быстро, что я просто отсиделся с ружьем в руках и вообще не шелохнулся, будто остолбенел. Вы все делали правильно, Фразер, не переживайте так! Выбросьте все это из головы. Поверьте, даже если бы вы выстрелили всего один раз, этого было бы вполне достаточно.

Флетчер держался в отдалении от всех нас, особняком; с лица его не сходило мрачное выражение. Интересно, думал я, а сколько выстрелов сделал этот человек? Наверное, немало.

Солнце между тем поднималось все выше и выше. В ложбине, где мы укрывались, было много тени, но и она уже не спасала от изнуряющей жары. Мисс Нессельрод помогла отцу натянуть свежую рубашку. Это была последняя чистая рубашка в наших запасах, а отец был очень чистоплотен, любил свежее белье и, чуть что, сразу менял его. Приступ кашля заставил согнуться все его тело.

— Вы нездоровы, мистер Верн, — проявила беспокойство мисс Нессельрод.

— Это верно. — Отец улыбнулся. — Благодарю вас, мэм, за заботу. Вы очень помогли мне, я боялся, что плечо совсем одеревенеет.

— И ваш малыш прекрасно управлялся с оружием, — перевела она взгляд на меня. — Где он научился таким вещам?

— Я сам обучил его, мэм. Привил сыну не только уважение к оружию, но и осторожность обращения с ним. Мы все стремимся, чтоб в мире было поменьше жестокости. Но, к несчастью, есть и будет немало людей, которые поднимают оружие против слабых. Мне бы не хотелось быть среди них. — Отец снова улыбнулся. — Вы, мэм, проявили сегодня мужество в столкновении с индейцами.

— Я делала лишь то, что было необходимо, — смутилась от его похвалы мисс Нессельрод.

— Конечно, конечно! — успокоил ее отец.

— Вы остановитесь в Лос-Анджелесе? — поинтересовалась мисс Нессельрод.

Улыбка отца стала еще более располагающей.

— Возможно... на несколько дней. Просто не верится, что я смогу остаться жить где-нибудь надолго. Ведь люди и цивилизация очень похожи. Они рождаются, растут, созревают, стареют, умирают... Это закономерный всеобщий путь. По крайней мере, — добавил он, — я хочу вернуться к морю, которое когда-то покинул. Еще мальчишкой мечтал стать капитаном корабля, как и мой отец, но, вместо этого, отправился в Калифорнию.

— Вы изменили свои намерения?

— Я влюбился, мэм! Влюбился в замечательную и прекрасную испанку, которую однажды увидел по дороге в церковь. Это в корне изменило всю мою жизнь, да, боюсь, и ее тоже.

— Она мать вашего мальчика?

— Была ею. Была... Мы потеряли ее, мэм. Теперь я везу ребенка к ее отцу, дедушке этого мальчика.

Наступило долгое молчание. Я пошел, подобно Келсо, на выступ большого камня, присел, закрыл глаза. Было очень тихо.

Вернулся со своего поста Финней, глотнул воды из фляги.

— Вокруг ничего подозрительного, — доложил он Фарлею. — Вон там, — он показал рукой направо, — я обнаружил отличное место для обзора.

— Мне сменить тебя? — спросил Фарлей.

— Чуть позже. Еще пару часов я продержусь. — Он повернулся ко мне. — Хочешь, присоединяйся после того, как поешь. Поможешь своими зоркими молодыми глазами высматривать врагов.

— Обязательно приду! — обрадовался я.

— ...И вы бежали в пустыню? — желая услышать продолжение рассказа отца, расспрашивала тем временем мисс Нессельрод. — Вас преследовали?

— Да, мэм. Их было очень много. Они послали людей искать нас на переправах, в городе, на дорогах.

— Как же вам удалось скрыться?

По голосу отца я почувствовал, что он начал уставать от этих расспросов.

— Мы никуда не скрылись. Нам просто показалось однажды, что мы наконец избавились от преследователей, мэм... И вот теперь я везу к нему его внука, потому что у мальчика больше никого на всем белом свете.

Снова возникло затянувшееся молчание. Наконец после долгих раздумий мисс Нессельрод вдруг неуверенно предложила:

— Я могу, мистер Верн, взять мальчика.

Отец удивленно посмотрел на женщину, будто ослышался. Он явно был растерян.

— Да, мэм... Верю, мэм, вы могли бы взять малыша. Но сначала... сначала мы должны попробовать познакомить мальчика с представителем его собственной семьи, родственником по крови.

— Даже если он так вас ненавидит?

Отец пожал плечами.

— Какой прок меня ненавидеть? Какого бы зла они ни желали мне, это теперь не имеет ровно никакого значения. Главное — мой сын. Он должен иметь дом.

День медленно угасал. Перекусив, я взобрался по камням на пост Финнея, неся ему на ужин мясо и хлеб.

Спрятавшись в тени кипы древних величественных кедров, мы с любопытством разглядывали представшую перед нами поистине грандиозную картину. За гребнем скалы во всей своей силе и мощи раскинулись изломы каньонов, образовавшихся в пересохших руслах когда-то протекавших тут многочисленных рек и речушек. Вдалеке горы казались нежно-голубыми, укутанными легким флером облаков, медленно спускавшихся к пустыне.

— Здесь так сухо. Как вообще можно жить в пустыне? — спросил я.

Финней смахнул с губ крошки хлеба.

— И животные и растения веками приучали себя к пустыне, сынок. Адаптировались здесь. Ты видел когда-нибудь, малыш, кенгуровую крысу?

— Нет, не приходилось.

— Ну, можно сказать, она из отряда земляных белок. Ее хвост в два-три раза длиннее тела. Ты даже представить себе не можешь, как она прыгает! Кенгуровая крыса может долго не пить. Всю необходимую жидкость она получает с едой... Или вот еще одна диковинка пустыни. Там, внизу, немного южнее этого места, вдоль высохших русел рек растут деревья. Их называют еще сигарными, потому что издалека они напоминают сигары. Ты можешь взять семечко этого дерева, сам посадить его, но убедишься, что ничего из этого не получится: каким-то образом эти деревья сами знают, что их семенам для прорастания нужна влага, поэтому они растут только вдоль пересохших водоемов. Когда семена созревают, их подхватывают редкие в этих краях потоки воды и уносят прочь, пока они не пристанут к какому-нибудь камню после того, как вода пересохнет. И так до тех пор, пока семечко не прорастет где-то вблизи русла, получая в этом месте время от времени необходимую влагу.

Финней посмотрел на раскинувшееся пустынное пространство перед ним.

— Гляди-ка, вон там! Некоторые начинают просматривать местность от какой-нибудь дальней точки, постепенно сокращая расстояние. Я же действую по-другому: смотрю вдаль, медленно переводя взгляд из одной стороны в другую, ловя любое подозрительное движение, неверную тень или то, что может показаться подозрительным. Потом меняю ракурс видения, приглядываюсь, так же тщательно осматриваю, исследуя все вблизи. Вообще-то твой отец во время путешествия особое внимание уделяет скрытым стоянкам, считая это важнее обзора. Но, знаешь, сынок, всем этим тонкостям учишься лишь в процессе жизни, — продолжал Финней. — На днях Фарлей сказал мне, что твой отец знает пустыню по высшему классу, а в устах Фарлея — это самая большая похвала. Ты же должен узнать ее еще лучше. Учись у своего родителя, у индейцев, которые появляются с этим знанием на свет, учись и у твоего покорного слуги, и у Келсо с Фарлеем...

Быстро кинув на меня взгляд, Финней вдруг спросил:

— А что, эта женщина, мисс Нессельрод, она заигрывает с твоим отцом?

— Нет, не думаю. Она, мне кажется, просто очень дружелюбно настроена по отношению к нему. — И, помолчав, добавил: — Мой отец болен. Она знает это.

— Я тоже знаю, — сказал Финней. Потом, подумав несколько минут, тепло улыбнулся: — Я пришел и ушел, сынок, по своим делам, но запомни: в Джакобе Финнее ты нашел верного друга. И если тебе что-нибудь понадобится, приходи к Джакобу или пошли мне весточку — я приду.

Он покончил наконец с мясом и хлебом, вздохнул.

— Люди с запада всегда стеной стоят один за другого. Помнишь, твой отец, не теряя ни минуты, примчался выручать меня туда, где меня придавила лошадь? Он пришел мне на помощь, хотя индейцы были уже в двух шагах, и сам бы я уже точно не смог выбраться. Твой отец — настоящий мужчина! Никогда не забывай об этом!

Внезапно, будто вспомнив что-то, он воскликнул:

— Посмотри-ка вон туда! Это пустыня, настоящая пустыня! И позволь мне кое-что сказать тебе. Ее называют адом, и это отчасти верно. Но здесь идет жизнь, малыш! Понимаешь, жизнь! И ты сможешь жить в пустыне, если будешь хорошо ее знать. Можно жить и в самой пустыне, и вдали от нее, но ты должен изучить ее законы, соблюдать их. Никогда не относись к ней с пренебрежением, сынок. Если ты не будешь уважать ее, пустыня жестоко отомстит, ветер сыграет на твоих ребрах свою мелодию и занесет песком твой череп. Джакоб Финней передаст тебе все свои знания, свой опыт, сынок, усвой их и пользуйся ими.

Глава 5

Когда я спустился вниз, отец не спал. Солнце поднялось еще выше, тени стали еще короче, и донимал жар. Миссис Вебер в изнеможении сидела около фургона, старательно обмахиваясь шляпой.

Дуг Фарлей все еще отдыхал возле скалы. Он посмотрел на меня со своего места, спросил:

— Ну, как там дела, наверху?

— Мы ничего такого не заметили, — ответил я.

— В это время дня вряд ли что-нибудь может произойти, но это вовсе не означает, что они не появятся позже.

— Да, сэр.

— Вижу, ты подружился с Джакобом, малыш? Это хорошо. Финней большой хитрец. Он носом чует место, где может случиться какая-нибудь неприятность.

Фразер сидел все в той же позе, прислонившись спиной к камню и согнув свои острые колени, на которых лежал его неизменный блокнотик, где он что-то старательно записывал. Интересно что? Время от времени он поднимал голову и отрешенно смотрел в небо, о чем-то, по-видимому, размышляя.

Замершие на камнях крохотные ящерицы, изогнув под солнцем свои блестящие спинки, внимательно рассматривали меня. Издалека казалось, будто красно-коричневые гребни скал врезались в небосклон. Но я очень утомился от жары и поискал глазами, где бы можно прилечь и вздремнуть. Все Удобные места в тени были заняты, поэтому я решил залезть в фургон, хотя брезентовая обшивка его не пропускала воздуха и там было, наверное, жарче, чем за его пределами.

Очутившись в фургоне совсем один, я вдруг вспомнил обо всех своих страхах. Захотелось плакать, но могла услышать сидящая возле фургона миссис Вебер, а я не желал ударить в грязь лицом перед мистером Фарлеем и мистером Финнеем. Поэтому, свернувшись калачиком, старался отогнать от себя вид страшных, татуированных лиц индейцев, забыть об их коварстве и недавней стрельбе. Мне так хотелось, чтобы со мной сейчас была мама... Но потом я передумал, потому что она тоже могла бы испугаться... Я подумал о своем больном, израненном отце, спасающемся от жары под фургоном.

Услышав какой-то шорох и открыв глаза, я понял, что все-таки заснул. И спал довольно долго, потому что в фургоне стало темно, а когда я выглянул наружу, отогнув брезент, то увидел, что наступила ночь.

Лошади бродили рядом, пощипывая траву, кто-то налаживал упряжь. Мисс Нессельрод взобралась в фургон и вскрикнула от неожиданности, когда я пошевелился.

— Это я! — успокоил я ее.

— Ой! Иоханнес, как ты напугал меня! Даже не думала, что кто-то может быть тут! С тобой все в порядке?

— Да, мэм. Я только что проснулся.

— Завидую тебе! Как я ни старалась подремать, при такой жаре для меня это совершенно невозможно. Мистер Фарлей запрягает лошадей, мы скоро тронемся в путь.

Миссис Вебер, а за ней один за другим и остальные забрались в фургон. Мистер Фразер помог подняться моему отцу. Тот сел рядом со мной, спросил:

— У тебя все нормально, сынок? Жаль, что я не смог предоставить тебе большего комфорта в этой тяжелой поездке.

— Не беспокойся, папа. У меня все в порядке, — успокоил я его.

Джакоб Финней уселся на козлы рядом с Фарл ем. Мы двинулись, и Келсо, как обычно, скакал чуть впереди нас.

Отец пересел в самый конец фургона, откуда можно было наблюдать за дорогой, по которой мы ехали. Флетчер с сожалением посмотрел на него.

— Вы, мистер, совсем не в форме, чтобы бороться.

Отец холодно ответил:

— Надеюсь тем не менее, что свой долг я всегда смогу выполнить.

— Это что, намек? Или я ошибаюсь? — недовольно пробубнил Флетчер.

— Я никогда не делаю намеков, сэр! Говорю прямо, не вкладывая в свои слова никакого иного смысла. Я был слишком занят, чтобы наблюдать, что вы делали и чего не делали во время столкновения. Полагаю, и вы предприняли в нужный момент все, что было в ваших силах. — Отец помолчалнемного, потом добавил: — В конце концов, мы все хотим жить.

— Я сказал, вы прекрасно владеете оружием, — неохотно выдавил из себя Флетчер.

— Уметь владеть оружием бывает иногда просто необходимо, — ответил отец, и снова воцарилась тишина.

Фургон наш продолжал продвигаться вперед, шурша колесами по песку и подскакивая на камнях.

— Сколько времени мы будем добираться до той стороны перевала? — спросил я отца.

— Чтобы достигнуть его, понадобится ночь, не меньше, — ответил он. — Вероятно, нам всем придется выйти и какую-то часть пути пройти пешком. Впереди трудный для лошадей подъем.

Ночь выдалась очень холодной. Отец объяснил, что в пустыне, как стемнеет, всегда так — нет ничего, что могло бы удержать дневное тепло, поэтому жара быстро спадает.

Все сложилось лучше, нежели он предполагал. Еще до рассвета мы въехали в обширную равнину, которую окаймляли со всех сторон равнодушные синие горы. На этой безжизненной каменистой пустыне росли какие-то странные растения, в два, а то и три раза выше человеческого роста, с непонятным образом перекрученными ветками. Они не походили ни на одно дерево, которое я когда-либо видел в своей жизни, а вместо листьев на них торчали жесткие острые иголки.

— Это деревья джошуа, — пояснил отец. Он сделал неуловимый жест рукой, воскликнув: — Здесь, в этих горах, начинается день, а не очень далеко отсюда бьет родник. У нас не будет много воды, пока не доберемся до него, разве что заедем на Родник Пиютов, который находится почти на половине пути, там мы совсем чуть-чуть сможем пополнить наши запасы. А больше поблизости ничего.

Прикинув взглядом расстояние, Дуг Фарлей спросил:

— Двенадцать — пятнадцать миль будет?

— Около того.

— Ну, лошади сейчас в хорошей форме. — Фарлей оглянулся назад. — И индейцы вроде бы не появляются.

— На вашем месте я бы им не доверял, — тихо проговорил Келсо. — Возможно, мы и вправду недурно проучили их, и они пока не предпринимают попыток снова напасть на нас. Но это что-то не похоже на мохавов.

— Нам придется пройти пешком одну-две мили! — Фарлей оглядел всех нас. — Готовы?

— Давайте пойдем, — сказал Флетчер. — Что здесь, что в фургоне, везде одинаково жарко.

Мы вышли из фургона и двинулись на юго-запад: кто впереди, кто позади него, но не отставая ни на шаг, предоставив лошадям возможность везти только груз. Отец шагал рядом со мной, хотя я знал, что ему нездоровилось и идти было трудно.

— Мы должны быть очень внимательны, приближаясь к роднику, — предостерег он всех через какое-то время.

— Там могут появиться индейцы? — Сердце мое екнуло.

— Весьма возможно. Каждый, кто путешествует по пустыне, должен иметь запас воды, и индейцы прекрасно об этом знают. Кроме того, им известны все источники воды. Они могли опередить нас и уже поджидать там.

Пройдя немного, отец остановился тяжело дыша, пропустив всех.

— Иоханнес! — неожиданно обратился он ко мне. — Когда я уйду из этой жизни, мне нечего оставить тебе, кроме разве... немногих мудрых советов. Слушай меня внимательно и запоминай. Это, увы, все, что у меня есть и что я хотел бы передать тебе.

Мы пошли снова.

— Многое из того, что я тебе сейчас скажу, — продолжал отец, — может показаться абсурдом, но есть несколько вещей, которые я затвердил на память. Главное заключается в следующем: тот, кто прекращает учиться, считается наполовину мертвецом. Никогда не уподобляйся устрицам, которые отдыхают на морском дне, ожидая, когда добыча сама придет к ним. Ищи ее сам. Пустыня — это книга, в которой немало интересных страниц. Как только поймешь, что прочитал ее всю, узнал все, что можно узнать, будешь несколько удивлен тому, что на ее месте не всегда была пустыня. Увидишь русла, по которым текли когда-то быстрые реки, найдешь деревни там, где их уже давно не существует. Если же раскопаешь землю, даже на несколько дюймов, обнаружишь слой черной земли. Это сгнившие растения. Когда-то очень давно здесь росла трава и высились деревья, полагаю, дубы. На берегах рек и озер жили люди. Знаешь, я находил тут немало наконечников стрел, метательные ножи, скребки для сдирания шкур. Но знай, мальчик, человек идет туда, где есть вода; и, несмотря на кажущуюся безбрежность пустыни, на самом деле таких мест очень немного...

— Папа! — прервал я его. — Слышал, они не могли найти тогда вас с мамой, — начал было я...

— Да, не смогли, или, может быть, нанятые твоим дедом индейцы не приложили для этого достаточно стараний: они ведь были очень дружелюбно настроены ко мне, — улыбнулся отец. — Но не о том теперь речь, Иоханнес... В пустыне есть места, которые называются танками. Это естественные каменные бассейны, и в них собирается вода. Иногда ее бывает очень много, иногда набирается совсем чуть-чуть. Есть источники, где за неделю или больше может скопиться всего лишь несколько кварт. Во время своих странствий, дойдя до такого места, я мог спокойно напиться сам и разрешить лошади допить остальное, а потом уйти, ничего не оставив тем, кто придет потом. Индейцы пустыни, которые были проводниками у преследовавших меня, тоже хорошо знали эти места. Но они знали также, что я никогда не мог не оставить после себя хоть немного для других. Преследователи собирали отряды по шесть, восемь и даже двадцать человек, многие из них не слушались в этом отношении индейцев и, по своей собственной глупости, гибли тут...

Мы с трудом, тяжело брели по бескрайней пустыне, плетясь позади фургона и уставших уже лошадей. Наконец, добравшись до Родника Пиютов, мы решили сделать привал. Лошади к тому моменту уже совсем выбились из сил, Фарлей взял их под уздцы и повел на водопой.

— Когда вы подходите к небольшому ручью или высохшему руслу, — издалека комментировал он свои действия, распрягая упряжку, — обязательно пересеките его, потому что наутро можете обнаружить бушующий поток, который окажется непреодолимым.

Отец напомнил, что к таким советам надо непременно прислушиваться, но мне можно было и не напоминать — ведь все мальчишки обучаются подобным образом. Да кроме того, я был очень любознателен, и оставалось еще так много неизведанного, интересного, что мне непременно хотелось бы узнать.

Когда мы ужинали, мисс Нессельрод, сидевшая рядом, спросила, ходил ли я когда-нибудь в школу.

— Мне всего шесть лет, — пояснил я.

— Ты выглядишь старше. — Она задумчиво посмотрела на меня. — У тебя много друзей среди ребятишек?

— Нет, мэм. Мы часто переезжали с места на место, и я иногда не успевал даже ни с кем толком познакомиться.

— А умеешь читать?

— Да, мэм, и писать тоже. Меня научили мама и папа. Мы много вместе читали, мама и папа читали по очереди друг другу или мне. А я очень любил слушать... Иногда, знаете, мы разыскивали на карте места, о которых только узнавали, читая какую-нибудь интересную книгу.

Когда наступила ночь, к нам совсем близко, нарушая воем тишину, подошли койоты. Я слышал, как Фарлей начал прохаживаться около лошадей, успокаивая животных одним своим голосом. Мы с отцом лежали под фургоном рядом, и иногда, поворачиваясь во сне и неловко задев раненое плечо, он легонько вскрикивал, но так тихо, что вряд ли кто-нибудь слышал, кроме меня.

Небо было звездное и безоблачное. Я вылез из-под одеяла и, присев на дышло, любовался красотой ночи. Несущий вахту мистер Финней остановился подле меня:

— Что, не спится, малыш?

— Ночь такая светлая, и я проснулся. Мне хочется послушать ее.

— Знаю, так случается. В это время суток как бы обостряются все наши чувства, но ты иди-ка лучше спать, малыш. Впереди у нас длинный тяжелый день.

— Когда же мы, мистер, дойдем наконец до родника?

— Может быть, даже и к вечеру. Дуг Фарлей выполняет свои обещания, но все же, вижу, его что-то беспокоит. Это написано на нем.

С рассветом мы тронулись в дорогу, держа курс на запад, к низким скалистым горам, и в полдень уже наполняли из источника опустевшие фляги. Фарлей велел Келсо приготовить плотный завтрак и сварить побольше кофе.

Я огляделся. Это было каменистое, но по-своему весьма примечательное место: маленький ручеек бойко струился по камням, исчезая в песке. На некоторых камнях вблизи источника были высечены письмена индейцев.

Держа в руках чашку с кофе, Фарлей подошел к отцу, поинтересовался:

— Вам знаком этот путь?

— Да, немного. Здесь на небольшом расстоянии друг от друга расположено несколько родников, которые, думаю, уже давно используют и мохавы: берут отсюда воду для питья. Индейцы-пуэбло нередко приходят сюда даже в поисках залежей бирюзы.

— Это-то и тревожит! — забеспокоился Фарлей.

— Положитесь на себя, вы неплохо знаете эти места, поэтому, если ваша интуиция вам что-то подсказывает, значит, на то есть особые причины: иногда чувствам нужно доверять более, нежели рассудку, — посоветовал отец.

Фарлей бросил на него быстрый взгляд.

— Вы сами-то верите этому? Я думаю, многие этому верят, когда начинают что-то ощущать. Некоторые называют это инстинктом. — Он отхлебнул кофе. — Келсо вот тоже что-то подсознательно беспокоит. Может быть, конечно, это тревожное чувство пройдет, когда мы доберемся до гор...

Фарлей, поколебавшись с мгновение, все же спросил:

— А как вы себя чувствуете, Верн? Вижу, вы совсем больны, да впридачу потеряли столько крови.

— Со мной будет все в порядке, — покачал головой отец. — Я должен все это выдержать ради моего мальчика.

Весь этот разговор я просидел на камне около воды, и, поглощенные беседой, они меня не заметили. Воздух был чист, прозрачен, и до меня доносилось каждое их слово. Слушая голоса и смотря на воду, я всем сердцем желал одного: чтобы отец жил всегда.

Иногда по ночам я возвращался мыслями к тому страшному старику, встреча с которым неизбежно ожидала меня в ближайшем будущем. Что он станет делать, когда увидит меня? Я думал о солнечном ранчо, где он живет, но где со мной не будет моего отца. И становилось страшно. Я не знал, чего мне ждать, о чем беспокоиться. Единственное, чего бы мне очень не хотелось, так это не только не ехать к этому старику, но никогда, никогда не видеть его.

Нередко, когда мне удавалось побыть одному, у меня навертывались на глаза слезы. Но отец и так был все время достаточно обеспокоен, чтобы причинять ему лишнюю боль. Поэтому теперь я лежал в темноте с широко открытыми сухими глазами, беззвучно содрогаясь душой от горьких, невыплаканных слез.

В тот же день мы покинули Родник Пиютов и снова зашагали по дороге. Внезапно мисс Нессельрод оказалась рядом со мной — теперь мы с ней шли одни впереди всех.

— Тебя что-то угнетает, — с сочувствием взглянула она. — Это из-за болезни отца или какая-то иная причина?

Я промолчал, ибо затронутая тема была слишком личной, болезненной, и я не решался обсуждать ее с малознакомым человеком, но губы сами еле слышно прошептали:

— Отец везет меня к моему деду.

— Я знаю, — минуту подумав, сказала она. — Иоханнес, запомни: если тебе у него будет плохо, я всегда приму тебя в свой дом. Я буду жить в Лос-Анджелесе. Ты запомнил, Иоханнес?

Я бы, конечно, запомнил, но потом стал бы бояться и ее тоже. Почему-то так подумалось мне.

Словно прочитав мои мысли, мисс Нессельрод улыбнулась.

— Не бойся меня, Иоханнес. Тебе будет хорошо у меня. Поверь!

Взглянув на нее, я улыбнулся. И... поверил.

Глава 6

Я понимал, что мой отец медленно умирал, а потому был озабочен тем, чтобы найти для меня какое-то пристанище. Именно поэтому мы отправились в столь трудную и далекую поездку, вручив себя заботам мистера Фарлея с его одиноким фургоном. Это-то понятно... Но вот чем руководствовались остальные, отправляясь вместе с нами и подвергая свою жизнь опасности на каждом шагу?

Как-то шагая в стороне от всех, я спросил об этом отца.

— Конечно, можно лишь предполагать, поскольку никто из этих людей не сообщал много о себе, — ответил он. — Единственно, что я сказал бы уверенно, так это то, что Фразер надеется написать книгу. Ты, сын, наверное, успел заметить, что он не слишком обеспеченный человек. Думаю, он закончил школу, но для молодого человека, не имеющего никаких связей, это все равно ничего не меняет. Скорее всего, он надеется написать книгу, которая создаст ему некоторую известность, что, в свою очередь, можно будет использовать как первую ступеньку в обеспечении своего будущего... Миссис Вебер?.. Можно предположить, что эта дама отправилась на запад, чтобы снова выйти замуж. Там ощущается явная нехватка женщин, и она, естественно, постарается не затеряться в толпе. Миссис Вебер не обладает эффектной внешностью, но по-своему практична и для мужчины определенного сорта станет неплохой женой.

— А мистер Флетчер? — поинтересовался я.

— О, мистер Флетчер!.. Старайся, Иоханнес, избегать его и подобных ему людей. Грубое животное! Вспыльчив и несдержан в выражениях. Если он еще никого не отправил на тот свет, то непременно еще сделает это. Или же убьют его самого. Подозреваю, он бежит оттого, что совершил что-то противозаконное, или же стремится попасть туда, где что-то еще только собирается совершить... Более вероятно все же последнее, — продолжал отец. — Судя по тому, как он избегает по мере удаления от Сан-Франциско встречаться с кем-либо из нас глазами.

— А мисс Нессельрод? — напомнил я отцу.

Он остановился, посмотрел на фургон впереди нас, до которого теперь было не менее полумили. Как раз посредине этого расстояния шли Фразер и Флетчер.

— Обаятельная молодая женщина. Красавицей не назовешь, но приятная и очень дружелюбная. И интеллигентная... По вполне понятной причине не замужем: ведь она намного ярче и способнее, чем все встречавшиеся ей до сего времени мужчины. Поэтому-то, думаю, ей грозит одиночество, если только не встретится достойный ее человек. К сожалению, мужчины, которым она могла бы дать счастье, уже сделали выгодные партии, приобретя и деньги и имя. А мисс Нессельрод осталось выбирать среди тех, кто не принадлежит к ее кругу. Но, мне кажется, это ее мало заботит, и она вроде не стремится к замужеству.

Я поведал отцу о том, что предложила мне мисс Нессельрод, и он внезапно резко остановился, переспросив недоверчиво:

— Она это так прямо и сказала?

Отец от неожиданности даже поперхнулся.

— Будь я проклят! Не думаю, что она ясно представляет перспективу того, что предложила. Но вот что я скажу тебе, сынок! Я благословляю тебя. В случае чего иди к ней жить, если, конечно, захочешь. Или — если сможешь... — Положив мне на плечо руку, отец, казалось, обрадовался. — Наконец-то у тебя появился друг, Иоханнес, это очень важно. А она твой друг. Ты ведь подружился с ней без всякой помощи с моей стороны.

В тот же день было принято решение продолжать путь по несколько иному маршруту, чем предполагалось. Это была идея Фарлея, о которой он объявил нам за ужином.

Чтобы добраться до Лос-Анджелеса другим путем, нам придется провести в пустыне времени несколько больше, и благодаря этому мы обойдем горы, а возможно, и избежим нежелательных встреч с разбойниками: пойдем маршрутом, который не преодолевал еще ни один фургон, а потому, вероятнее всего, на этом пути нас никто не будет поджидать.

Мистер Флетчер без обычных споров согласился, мистер Фразер тоже присоединился к нему. Мисс Нессельрод, внимательно все выслушав, дала согласие.

— Если вы считаете, что так лучше, я готова следовать за вами. — Она повернулась к отцу. — Вы на собственном опыте изучили пустыню. Каково будет ваше решение?

— И я не против, — ответил отец, — хотя этот путь будет и подлиннее.

Позднее, когда мы снова тронулись, мисс Нессельрод посмотрела на отца и попросила:

— Мистер Верн, если вы сейчас неплохо себя чувствуете, расскажите нам о Лос-Анджелесе.

— Конечно, — изъявил он готовность. — Это небольшой городок, но вы должны помнить, что я не был там около восьми лет, поэтому давно все могло уже перемениться. Когда я уезжал оттуда в последний раз, в Лос-Анджелесе было, по-моему, около двух-трех тысяч жителей, в большинстве своем это испанцы, немного чернокожих, потомков смешанных браков с испанцами, и совсем небольшая горстка европейцев и англичан.

Вода в основном поступает в город из каналов, но есть и несколько источников, откуда ее можно брать. Что еще?.. Некоторые англичане создали семьи, женившись на девушках из старинных испанских родов.

Эти англичане пришли с гор, где были до того охотниками и вели на побережье торговлю пушниной. Очень практичные люди, трезво оценивающие реальные возможности и быстро реагирующие на изменения ситуации!

Городок в двенадцати милях от моря, климат там прекрасный, и все эти условия способствуют его быстрому росту.

— Золото-то там есть? — спросил как бы между прочим Флетчер. — Слышал, оно было вроде обнаружено.

— О, совсем немного! Я знавал одного человека, так ему первому посчастливилось найти это золото. Он как-то случайно оказался на склоне холма, пошел туда за диким луком, вырвал одну луковицу, а под корнями оказалось золото. Вот такое случается.

— Есть ли в Лос-Анджелесе порт? — поинтересовалась мисс Нессельрод.

— Да, небольшой, но со временем, полагаю, все изменится. Там работают несколько прибрежных компаний, которые занимаются торговлей с Мехико и Сандвичевыми островами, — пояснил отец.

— А с Китаем торгуют?

— Кажется, не слишком активно. Эти ребята покупают в основном меха, преимущественно морской выдры. Слышал также, вроде этот бизнес стал достоянием русских.

На другой день, когда мы снова брели по пустыне, предоставив лошадям очередной отдых, отец, как бы продолжая наш разговор накануне, заметил:

— Мисс Нессельрод очень привлекательная молодая женщина. Любопытно, каковы ее планы?

Отец, как мне довелось убедиться, был не единственным, кого это интересовало. Как-то утром, проснувшись рано, я услышал разговор сидевших у костра Фарлея и Келсо.

— К чему еще может стремиться женщина, как не к замужеству, — задумчиво говорил Фарлей.

— Она могла бы преподавать в школе, — предположил Келсо. — У нее совсем неплохой испанский, может, могла бы открыть и собственную школу, обучать детей англичан и прочих иностранцев.

Флетчер подошел и протянул руки к огню. Как и я, он конечно же слышал беседу у костра.

— У нее куча денег, — сообщил он вдруг. — Полагаю, она очень состоятельная женщина.

— По-моему, у нее в Лос-Анджелесе родственники, — с ноткой презрения проговорил Келсо, который, я знал, не терпел Флетчера.

Сам Флетчер, однако, вряд ли заблуждался в качестве отношения обоих к нему, но это, по-видимому, его нисколько не трогало. Насмешливо глядя на них, он ответил:

— Может быть. Только я уверен, что в городе у нее никого нет. Она из тех романтически настроенных девиц, которые ставят себе целью во что бы то ни стало найти какого-нибудь испанского дона с огромной фазендой. Сама-то она достигла не многого, поэтому и хочет реализовать свои далеко идущие планы благодаря удачному замужеству.

Все промолчали, а Фарлей поднялся и отправился запрягать лошадей. Келсо взглянул на меня.

— Оставайся сегодня в фургоне, Иоханнес. Скоро поменяем маршрут.

Мы двинулись по дороге, которая лежала между черными конусообразными горами и впадиной пересохшего озера. Теперь дорогу показывал отец. Он скакал на лошади Келсо, впереди фургона, выбирая правильный путь.

На третий день мы с мисс Нессельрод шли немного сзади и, остановившись, отстали от остальных, разглядывая маленьких забавных ящериц с коричневыми полосками на спинках.

— Мисс Нессельрод, — решительно спросил я ее вдруг. — А что вы собираетесь делать в Калифорнии?

Она только улыбнулась в ответ.

— Мне кажется, всем это очень интересно, особенно мужчины не скрывают своего любопытства... Иоханнес! — Она опять улыбнулась. — Если кто-то спросит тебя, можешь смело говорить, что я и сама еще не знаю: приму решение, когда доберусь до места.

— Мистер Келсо сказал, что вы могли бы открыть школу для иностранцев...

— Прекрасная мысль, Иоханнес, но, боюсь, это дело не для меня: не очень-то близко к тому, чем мне хотелось бы заниматься.

— А мистер Флетчер уверен, что у вас полно денег и вы ищете испанского дона. — Я продолжал знакомить ее с тем, что услышал возле костра.

— Ни на что другое у него, естественно, не хватило фантазии! — Мы сделали несколько шагов вперед, и она, помолчав, спросила: — Ну, а что говорит твой папа?

— Он сказал, что вы очень приятная, способная молодая женщина.

Мисс Нессельрод довольно засмеялась.

— Мне это нравится! Ведь большинство мужчин, как ты заметил, характеризуя женщину, наверное, не принимают во внимание ни ее интеллигентность, ни ум.

Несколько раз мы останавливались на ночлег под пальмами, а днем продвигались среди деревьев джошуа, которые мне никак не хотелось и деревьями-то называть из-за воинственно торчащих колючек и непонятно зачем перекрученных веток.

Далеко на горизонте маячили горы. Отец показал на них рукой.

— Наш путь лежит туда, за них.

— Папа! А там будет океан?

— За горами? Да, будет.

— Скажи, а мама любила пустыню? — спросил я отца в другой раз.

— Да, она любила ее, Ханни. Твоя мама родилась на берегу моря, и никто из женщин ее класса не бывал не только в пустыне, но даже в горах. Ты-то знаешь теперь, как это опасно. Тут можно встретить не только разбойников, но и медведей гризли.

— В городе? — испугался я.

— Нет, в горах, в нескольких милях от города. Бывало, собираясь небольшой компанией, мы скакали по пустыне, но мама не ездила с нами никогда, пока нам с нею не пришлось бежать. И ты был прав, малыш: она любила ее.

— Вы бежали в пустыню?

— Это, Ханни, единственное место, где можно было укрыться от преследования. Ведь мы любили друг друга, и меня могли убить уже за одно то, что я осмелился однажды заговорить с ней. Тогда я был моряком и отправился в пустыню в поисках золота, думал, стану богатым и ее отец не будет препятствовать в женитьбе на его дочери.

— Но ты так и не разбогател, папа?

— Нет! Я нашел совсем мало золота, зато открыл для себя пустыню. Я полюбил ее, объездил вдоль и поперек, иногда с друзьями индейцами, иногда один. Научился находить воду и отличать съедобные растения от ядовитых. Учись у индейцев, Ханни, но всегда будь справедлив к ним: они уважают правду и силу.

Я обратил внимание на то, что отец, выбирая дорогу, внимательно рассматривает ее в поисках следов. Фарлей тоже заметил это.

— Гляди в оба, Джакоб, — предостерег он Финнея. — Верн, по-моему, предвидит неприятности.

— От индейцев?

— Не думаю. По-моему, здесь кое-что похуже.

Ночь была ясная и спокойная, небо усыпано яркими звездами. Я вышел из фургона, наслаждаясь прохладой и слушая тишину пустыни. Отец подошел ко мне, встал рядом.

— Папа, ты думаешь, кто-то может появиться?

— Надеюсь, нет. Этот район Сит негласно принадлежит Смиту Деревянной Ноге. Он плохой человек, Ханни, и слишком опасен. Я дважды уже встречал следы его деревяшки, и маловероятно, чтобы он бродил вокруг просто так, ничего не собираясь предпринять.

— Он собирается нас ограбить?

— Он ограбил бы, если б смог, но Смит слишком осторожен, чтобы подставляться под пули.

Мы подошли к фургону, и отец предостерег:

— Держитесь подальше от огня! — Потом обратился к Фарлею: — Прикажите одному готовить еду, а остальные пусть воспользуются темнотой и понадежней укроются. Деревянная Нога бродит где-то поблизости и наблюдает за нами. Он никогда не предпринимает никакой попытки, пока не убедится, что выйдет победителем. Поэтому должен сначала разведать, много ли нас здесь.

Мы тихо разговаривали в тени джошуа.

— Здесь дорога начинает спускаться, — пояснил отец. — Это тропа юмов. — Он посмотрел на меня. — Сегодня ночью оставайся ночевать в фургоне малыш, вместе с женщинами. Если начнется перестрелка, будешь в относительной безопасности.

Мне это совсем не понравилось, но протестовать было бесполезно: отец не терпел непослушания.

В фургоне было душно. Когда я забрался туда, мисс Нессельрод удивилась:

— Твой отец предчувствует какие-то неприятности?

— Здесь бродит Смит Деревянная Нога, — сказал я. — Отец видел его следы. Он грабитель...

Отец подошел к фургону.

— Мисс Нессельрод, пусть ваше ружье будет наготове. Поверьте, Смит — это более серьезно, чем индейцы.

— Я слышала о нем. Кто-то в Сан-Франциско рассказывал.

— Он известен всюду, мэм. Очень жестокий человек.

— Вы знаете его?

— О да! Однажды мне пришлось с ним вместе пересекать пустыню. Да, я знаю его!.. Смит может быть очень учтивым и приятным, но не в состоянии говорить правду и одной минуты.

Костер уже затухал, когда он все же появился. Фургон стоял вблизи горного амфитеатра, сплошь заросшего кактусами. Смит возник почти оттуда и остановился невдалеке от костра — огромный человек в старой домотканой рубахе, верхом на крепком чалом жеребце, вооруженный пистолетом и ружьем.

— Привет лагерю! Вы не против, если я подъеду поближе?

— Но с условием: пока ты один, Пег! — ответил отец. — Если же увижу рядом чью-нибудь голову, тут же пущу пулю. Но в тебя.

— Верн! Лорд Харри! Зачари Верн! Ну и ну! А я-то думал, что ты остался на востоке!..

— Я возвращаюсь обратно, Пег. Со мной мой сын, я везу его домой.

— Слушай! Да ты еще больший псих, чем я думал! Они же пустят в расход и тебя и его!

— Пег, эти люди — ты видишь их — мои друзья. Мы не хотим неприятностей, но учти: мы к ним готовы.

Смит приподнялся на стременах.

— Все в порядке! — бросил он через плечо. — Можете пойти и напиться. А ты, Верн!.. Я мог бы, конечно, поубивать вас всех и забрать добро, — засмеялся он лающим смехом. — И, может быть, еще сделаю это.

Глава 7

Его глаза недобро сверкнули, когда он заметил меня.

— Я всего лишь пошутил, мальчик! И все-таки объясните мне, почему старик Смит Деревянная Нога не может убить кого-то, пока тот не успел прикончить его самого?.. Эй! Ты на кого-то очень похож, мальчуган. Твой сын, Верн?

— Да, — ответил я за отца.

Снова взглянув на меня, Смит приблизился к костру, который, уже едва дымился, и поискал взглядом чашку.

— Можно мне попросить кофе?

Взяв из коробки с кухонной утварью чистую чашку, я протянул ее Смиту.

— Спасибо, мальчик. — Он опять посмотрел на меня тяжелым взглядом синих глаз. — Ты боишься меня?

— Нет, сэр, — ответил я.

Он ухмыльнулся.

— Ну, может быть, ты — нет, а вот другие — очень боятся.

— Мой папа тоже не боится, — запротестовал я.

Смит усмехнулся.

— Я согласен с тобой. Твой отец очень хороший стрелок и никогда не делает ошибок. Мне доводилось видеть, как он это делает. Если бы он был один, я не стал бы терять времени, преследуя вас.

Из темноты с ружьем в руке вышел Дуг Фарлей и молча налил себе кофе. А Смит Деревянная Нога внезапно воскликнул:

— Верн, чертов дурак! Да не ходи ты в этот Лос-Анджелес! Они все равно убьют тебя! Я ставлю троих против тебя, но их может быть не трое, а шесть или восемь... Старик жаждет твоей смерти!

Смит сидел, обхватив двумя руками чашку и выставив перед собой деревянный протез. Заметив, что я не спускаю с него глаз, пояснил:

— Это уже третья нога, мальчик. Я сам выстрогал ее. Первую я разбил о камни, а вторую...

Он взглянул на отца.

— Эй, Верн! Их было шестеро или семеро. Они пришли в мою лачугу, чтобы содрать с меня шкуру. У всех у них были ножи, я тоже вытащил свой старый охотничий, но когда их много... Ну, я отвязал свою ногу и бросился с нею на них; Успел уложить четверых, прежде чем остальные пустились наутек. Бежали как трусливые зайцы! Двоим я сумел проломить башку, остальные еле унесли ноги. Ну, и возникла проблема... Ногу-то свою я разбил об их чертовы головы. Пришлось использовать стул. У меня в каньонах была пещера, недалеко от дороги из Сан-Франциско к ранчо «Ла Брю». Там я и отсиживался, пока не выточил новую ногу. Получилась лучше двух прежних...

— Какая дорога идет через перевал Ромеро? — вдруг вне всякой связи с излияниями Смита спросил отец.

— Ромеро? О, ты имеешь в виду ту, что идет севернее гор Сан-Джакинто? Скверная дорога! Но песок и здесь и там, так что ты нормально пройдешь! Ромеро... Я еще помню его. Это был испанский капитан, который первым прошел по той дороге.

Смит наполнил кофе еще одну чашку.

— Присаживайся, Верн! Я сегодня миролюбивый, да и мальчики мои сейчас далеко от лагеря.

Он сделал глоток и хитро посмотрел на отца.

— Ты хорошо знаешь индейцев на Айджью Каленте, поэтому, рано или поздно, все равно услышишь об этом. Так вот, они поговаривают, что Тэквайз вернулся.

Отец ответил не сразу. Он повертел в руках чашку, потом повернулся ко мне.

— Предполагают, Ханни, что Тэквайз — злой дух. Некоторые называют его монстром или драконом. Когда в горах слышится страшных грохот, все говорят, что это бежит Тэквайз. Легенда гласит, что давным-давно Тэквайз обычно спускался в деревни, крал молодых девушек и поедал их. Однажды молодой бесстрашный воин, преследуя монстра, нашел в горах пещеру, в которой тот обитал, и завалил ее вход камнями, замуровав Тэквайза... — Отец внимательно посмотрел сначала в свою чашку, потом на Смита. — Так что ты имел в виду, когда сообщил, что Тэквайз вернулся?

Глаза Смита лукаво блеснули, когда он перевел взгляд на отца.

— Индейцы говорят, что он будто бы выбрался из своей пещеры и по ночам бродит в горах. Вон там, ближе к горячим источникам, находили его следы. Ни один кахьюлл не выходит из дома, едва стемнеет.

— Таких слухов ходит немало, — негромко произнес отец.

— На сей раз это не просто слухи. Индейцы перестали охотиться в горных сосняках и безвылазно сидят внизу, в пустыне. Они напуганы, Верн, по-настоящему напуганы. Я знаю индейцев, и, что бы ни говорили легенды, их не так-то просто напугать...

Позади нас вдруг послышалось какое-то движение, я обернулся и увидел мисс Нессельрод, вышедшую из фургона и направляющуюся к костру. Смит Деревянная Нога заметил ее одновременно со мной, вскочил с удивительной ловкостью и галантно приподнял шляпу.

— О, мэ-э-м!.. Я знал, господа, что среди вас есть женщины, но не ожидал встретить такую красавицу.

— Садитесь, мистер Смит, — мягко произнесла она. — Отсюда идет такой ароматный запах кофе, что я не удержалась и пришла выпить чашечку. А главное — мне очень хотелось увидеть и познакомиться с самым известным во всей стране конокрадом.

На лице Смита отразилось огорчение.

— О, мэ-э-м, вы поступаете опрометчиво, говоря так, но стрельбы, уверяю вас, не будет. Будь вы мужчиной, за такие слова я пристрелил бы вас не раздумывая. Но не могу стрелять в женщин, тем более в леди. И, поскольку пальбы не предвидится, у вас есть небольшое преимущество. Кстати, я никогда не воровал ваших лошадей.

Внезапно он пронзил мисс Нессельрод своим тяжелым взглядом.

— Или все-таки воровал? А?

— Нет, мистер Смит. Вы никогда не крали моих лошадей и, надеюсь, никогда не украдете. Вы, мистер Смит, стали чем-то вроде легенды, а мне не хотелось бы, чтобы по моей вине вздергивали на веревку... живую легенду.

— Что? — Смит был явно шокирован.

— Да, мистер Смит. Я, может быть, начну разводить лошадей, и, если начну этим заниматься, а вы украдете у меня одну из них, я разыщу вас везде, куда бы вы ни отправились, сколько бы человек ни взяли с собой, и тогда уж непременно вздерну...

— Ну, мэм, это не разговор! Вам, уверен, не хотелось бы повесить бедного калеку, не так ли? Но никто и не видел меня никогда с ворованными лошадьми. Это еще одна история, которая возникла из ничего!.. Уверяю вас! Между прочим, все это было очень давно. А сейчас я приехал сюда в поисках золота. — Он посмотрел на мисс Нессельрод невинными глазами. — Вы не хотели бы, мэм, вложить свои деньги в разработку золотой жилы?

— Нет, мистер Смит, не хотела бы! — Мисс Нессельрод протянула руку к его чашке. — Позвольте, я налью вам еще кофе? — Он молча передал ей чашку. Она наполнила ее и с улыбкой вернула Смиту. — А не расскажете ли вы нам, мистер Смит, как исчезли в пустыне три тысячи лошадей вместе с людьми, которые вас преследовали? Это, должно быть, очень занимательная история.

— Сейчас, сейчас! Вы, мэ-э-м, не должны бы верить подобным россказням. Этих лошадей угнали индейцы, и я тут ни при чем.

— Пожалуйста, мистер Смит, скажите, кто же руководил этими индейцами?

Смит обернулся к Верну.

— Зак! Скажи, где ты откопал такую женщину? Ее невозможно убедить. И как она не может понять, что я просто старый-престарый человек, направляющийся во Фриско, чтобы там наконец осесть. Как можно верить всем этим небылицам? Люди все врут!

Отец знал, что Смит был доволен собой. И, обращаясь к мисс Нессельрод, тот как бы между прочим предложил:

— Мэ-э-м, у меня есть идея. Если вы захотите стать моим компаньоном, я снова займусь бизнесом.

— Вы плут, мистер Смит, и негодяй, но вы мне понравились. Вы очень интересный человек, — улыбнулась мисс Нессельрод и, помолчав, неожиданно спросила: — Скажите правду! У вас и в самом деле ампутирована нога?

— Совершенно верно! Ждать помощи в те времена было неоткуда. Индейцы ранили меня в ногу, раздробив ее ниже колена. На тысячи миль вокруг — ни одного доктора, индейцы окружили нас, выбора не оставалось: или резать ногу, или умирать. Я предпочел первое — и вот... отрезал ее сам.

— О, это удивительно, мистер Смит! У вас не было хирургического опыта?

— Мэ-э-м, что вы подразумеваете под хирургическим опытом? Естественно, он у меня был. Я убил и освежевал не менее сотни бизонов и столько же уток, не говоря уж про всякую другую дичь. Среди нас, помню, не было ни одного, кто не умел бы извлекать из тела стрелу и обрабатывать любые раны. Я зарезал животных больше, чем десять хирургов прооперировали за всю свою жизнь людей! Еще мальчуганом меня уже постоянно приглашали заколоть какую-нибудь свинью. Ваши цивилизованные горожане живут в мире, совсем не похожем на наш. Вот, скажем, тот же Эвин Юнг, который пару раз был нашим вожаком, рассказывал однажды, что какой-то человек по имени Харвей открыл якобы в человеческом организме циркуляцию крови. Мы чуть животики не надорвали над его рассказом: да любой индеец с полян или из лесов знает об этом с детства! Все охотники знают об этом уже добрую тысячу лет. А все эти жрецы, которые приносили человеческие жертвы, вы что, думаете, им это было неизвестно? Да Харвей — обыкновенный писака, он просто рассказал об этом, чтобы люди могли прочитать... Слышал я болтовню и о Левисе и Кларке и об их «открытиях». И вот что я вам скажу. Я разговаривал с французом, который был проводником у Дэвида Томпсона, так этот француз сделал подобные «открытия» еще десять лет назад...

— Мистер Смит, — неожиданно прервала своим вопросом пространный рассказ конокрада мисс Нессельрод: — Чем вас так уж привлекает Калифорния? Полагаю, горы?

Он долгим взглядом посмотрел на женщину, вертя в руках чашку с кофе, отхлебнул глоток.

— Это самая лучшая страна, какую я когда-либо знал, — задумчиво произнес Смит. — И когда-нибудь, уверен, она станет самой великой. Я ходил по горам и охотился. Почему, думаете, я отправился с Востока на Запад? Да, потому что здесь всегда много денег. Добывая пушнину, я зарабатывал за неделю столько, сколько дома за год. Поэтому многие и подались сюда. Только теперь люди здесь носят шелковые шляпы вместо бобровых, и теперь они — горожане Лос-Анджелеса... Сейчас они так изменились. Уже не получают удовольствия от скачек верхом на лошадях или наблюдения за восходом солнца. Поглядите на Вильяма Волфскила, с которым мы много лет вместе охотились и добывали пушнину! Теперь он выращивает апельсины и разводит виноградники. Вот что сделала с ним судьба. Бен Вилсон — тоже там, и Уокмен, и Роуленд и другие...

Эта страна будет расти. Люди, мечтающие разбогатеть, оседают там. Вот как это делается!.. Вы завладеваете куском земли... Она останется вашей и тогда, когда все вокруг будет меняться. Все увядает, разрушается со временем, а земля остается. Над ней пронесутся бури, прошумят наводнения, прогремят землетрясения, но, уверен, сама земля будет вечной.

Если вы долго владели участком, то вскоре увидите, что многие другие тоже нуждаются в земле и жаждут на ней работать: разрешите им пользоваться ею и берите за это плату.

Я уже стар. За всю свою жизнь так и не скопил достаточно денег и спускал каждый лишний цент на вино. Но посмотрите на Бена Вилсона, Волфскила, Уокмена и других практичных, умных мужчин! Они превратят Лос-Анджелес в огромный город с аттракционами, парками и лодочными причалами... Вот и все, что я хотел сказать, мэм...

— Спасибо, мистер Смит. — Мисс Нессельрод протянула ему руку. Я никогда раньше не замечал, какие изящные и прекрасные у нее руки.

Смит взял ее своей коричневой от загара жесткой и сильной рукой, сравнив, выразил удивление, какие они разные, и сказал:

— Очень приятно, мэм. Благодарю вас.

Неожиданно он встал, подошел к лошади и с легкостью взлетел в седло, не вдевая ноги в стремя. Потом оглянулся на мисс Нессельрод.

— Я не ошибся в вас, мэм. Когда-нибудь я приеду в Лос-Анджелес только для того, чтобы убедиться, что я был прав.

И, не произнеся больше ни слова, Смит Деревянная Нога ускакал в ночь. На мгновение свет костра осветил его удаляющуюся фигуру на лошади, да несколько минут еще слышался стук копыт. Потом все стихло, будто этого человека никогда и не было тут с нами.

Фарлей поднял глаза на отца и в недоумении покачал головой. Мисс Нессельрод стояла молча, глядя на весело потрескивающий костер, а потом тоже взглянула на отца.

— Он просто замечательный человек, не правда ли?

— Он старый дьявол, — засмеялся отец. — Но, думаю, вы правы, — и замечательный человек. И вы стали его другом.

— Сомневаюсь, что когда-нибудь снова доведется увидеть его.

— Может быть, и так, но уверен, он вас никогда не забудет. Нельзя недооценивать людей. — Отец закашлялся. — Одни живут в горах и очень хорошо образованны, другие — нет, но они проницательны и очень практичны. Бездействие ума для них подобно смерти. Им не нужно образование, чтобы быть интеллигентными, и они, несомненно, проигрывают перед учеными в овладении той или иной наукой, в широте знаний, но у них острый ум, великолепная память, они быстро реагируют на все малейшие изменения, какой бы стороны жизни те ни касались.

Каждый из них хоть однажды да оказывался в ситуации, когда нужно было проявить умение приспособляться, подвергался нападению индейцев или разбойников. Жизнь на лезвии бритвы отточила их разум, превратив в чудесный чуткий инструмент.

Они не приобрели вредных привычек и не шли по проторенной колее. Каждый новый день у таких людей был не похож на предыдущий, но и каждый новый приносил, конечно, и новые проблемы... Вы никогда не увидите двух одинаковых охотников, ибо каждый из их породы — яркая индивидуальность. Что еще сказать об этих людях? Они интеллигенты в своих чувствах. Смит Деревянная Нога — из их числа. Мужчины, о которых он рассказывал, тоже прежде жили в горах, но по характеру они отличаются от Смита. Когда поток денег, который приносил пушной промысел, иссяк, эти люди не предались унынию и начали изыскивать иные возможности для обогащения, обнаружив их очень скоро в Лос-Анджелесе...

Фарлей встал, пригладил волосы рукой.

— Уже поздно. Завтра мы спустимся в настоящую пустыню.

— Доброй ночи, джентльмены, — пожелала всем мисс Нессельрод и направилась к фургону.

Когда она ушла, Фарлей, будто дожидаясь момента, когда все разойдутся и они останутся одни, поинтересовался у отца:

— Как по-вашему, Зак, Смит не вернется?

— Нет. — Отец помолчал. — Не правда ли, мистер Фарлей, довольно странно, что этот человек — джентльмен в своем роде? Но на вашем месте я тем не менее, конечно, позаботился бы о наблюдателе на эту ночь. Однако ставлю десять долларов против одного, что мы его больше не увидим.

Отец пошел к своим сложенным в рулон одеялам.

— Я очень устал, Ханни. Помоги мне снять сапоги, — попросил он, еле держась на ногах.

Глава 8

Ночью я внезапно проснулся: что-то разбудило меня. Я прислушался. Все было тихо. Из-под фургона я мог наблюдать за медленно угасающими звездами на утреннем небе, похожем отсюда на далекое окно. Потом незаметно мысли мои обратились к дедушке, страшному старику из Калифорнии, который так ненавидел нас с отцом и которого я ни разу в жизни еще не видел. Я съежился под одеялом, желудок мой скрутило от страха.

— Я, Иоханнес Верн, — начал я уговаривать себя, — никого не буду бояться...

Повторяя снова и снова эти слова, я постепенно успокаивался, но заснуть так и не смог. Боясь потревожить лежащего рядом отца, я осторожно выбрался из-под одеяла и стоял один в темноте, неподалеку от фургона.

Позади послышались шаги, и, обернувшись, я увидел Джакоба Финнея.

— Не спится? — сочувственно спросил он.

— Уже выспался, — ответил я. — Мне нравится быть здесь, в пустыне. Я уже полюбил эти ночи, полюбил эти звезды...

— Я тоже, малыш. Как бы ни было жарко днем, ночи в пустыне всегда холодные. Время отдыха, — заметил Финней.

— Иногда мне кажется, что здесь есть что-то, что зовет меня к себе, только никак не могу услышать, что именно.

— Мне знакомо это ощущение. — Финней достал сигарету и закурил. — Некоторые не могут выносить эти края, а для таких, как ты да я, для тех, кто полюбил с первого взгляда эту неуютную сушь, нет на земле места лучше. Прямо какое-то волшебство!.. А?

— Моя мама тоже любила пустыню.

— Испанская девушка, да?

— Да, сэр. Ее звали Консуэло.

— Очень красивое имя! — Он загасил сигару. — Знал я одну испанку, там, в долине Сонора. У нас с ней была любовь, но потом произошла неприятность: я убил человека. Застрелил его. Мне пришлось бежать... Она, наверное, теперь уже давно замужем и думать обо мне забыла. — От волнения голос его перехватило, Финней закашлялся. — Хотя вспоминаю о ней иногда. Там, где она жила, на патио, был фонтан, обычно лунными ночами мы встречались около него. Иногда болтали о том о сем, но чаще просто молча сидели на скамеечке. Ее мать всегда была неподалеку, но нас это ничуть не заботило. Мы научились разговаривать и без слов...

Я слышал, Иоханнес, о твоих родителях, — о том, как они бежали в пустыню и были там обвенчаны священником из Мехико. Не представляю, за что старик так ненавидел твоего отца. Скажи, он англичанин и протестант? А может быть, именно этого было вполне достаточно, чтобы вывести из себя старого испанца, гордившегося голубой кровью своего рода? Или потому, что отец твой был простымморяком? Все это довольно мерзко. Ты, может быть, и не знаешь, что после всех этих злоключений твой отец превратился в своего рода легенду?..

Они снарядили за ними погоню. Четыре или пять банд охотились за твоим отцом, и он каждый раз ускользал от них. А твоим родителям помогли индейцы. Они спрятали молодых людей, потому что любили твоего отца. И было за что! Дело же обстояло так. Твой отец приобрел огромное стадо коров, надеясь разбогатеть. Чтобы старый дон с благосклонностью отнесся к предложению руки и сердца. Ну, а тут у индейцев случился голод, и Верн отдал им все свое стадо. Поэтому, когда твой дед погнался за беглецами, индейцы спрятали их, а чтобы навести на ложный след, показали некоторые укромные местечки, вроде этого, где теперь наша стоянка...

Финней взглянул на небо.

— Сворачивай-ка свою постель, малыш. Мы скоро тронемся, пока не наступила жара.

Когда Джакоб ушел, я повернулся спиной к пустыне. Долгое время стоял тихо, внимательно прислушиваясь к ее таинственной жизни. К чему я прислушивался? Что надеялся уловить в ее тишине? Этого я и сам не мог бы себе объяснить. Позади вдруг раздавался шорох или начиналось какое-то непонятное движение. И это была жизнь, только очень далекая от меня. Я делал несколько шагов — и звуки тотчас замирали. Опять остановившись, я чувствовал вдруг, что меня охватывает ощущение чего-то странного, необычайного, даже пробирает странная дрожь, но вокруг опять — ни звука...

Я оглянулся и увидел около нашего лагеря каких-то людей. Увидел, как Келсо быстро вскочил в седло. Финней торопливо заряжал ружье, а отец — сворачивал одеяла. Все это будничное казалось мне сейчас таким далеким, несовместимым с тем миром, в котором я только что пребывал. Но почему несовместимым — невозможно было понять.

Я так и стоял в неопределенном ожидании, как вдруг заметил вдали, на песке, легкую тень, которой вроде бы неоткуда было взяться. И все же что-то там происходило, — что-то или кто-то отбрасывал эту злополучную тень!.. Но мне казалось, что вот-вот все должно было проясниться, я должен был понять...

На стоянке около костра кто-то спросил обо мне, и я услышал, как отец ответил:

— Он гуляет, не беспокойтесь, скоро вернется.

Внезапно я понял, что не уверен в том, что вернусь, хотя этого и хотелось. Я опять посмотрел на тень, которая будто замерла на прежнем месте, как бы в ожидании — уж не меня ли?

Резко повернувшись, слегка напуганный, я пошел к костру, борясь с желанием все же оглянуться, посмотреть еще раз на загадочную тень. Но... нет. Не сейчас. Не теперь.

Навстречу мне шел отец:

— Ханни? Все в порядке?

— Да, папа.

Он постоял рядом со мной, вспомнил:

— Обычно мы с твоей мамой ходили гулять ночью по пустыне, любили ее в эти минуты еще и потому, что были тогда еще вместе и неразлучны.

Много лет назад, до того, как здесь поселились индейцы, в этих местах жили другие люди. Какая судьба постигла их — не знаю: может быть, они умерли или их изгнали предки теперешних — индейцев. Как бы там ни было, но они отсюда ушли. Но иногда я не уверен, что их здесь нет. Мне кажется порою, что души их все еще витают где-то близко от этой земли, которую они так любили.

Каждый народ имеет своих богов, своих духов, которым свито поклоняется. Может, их боги похожи на наших, только у индейцев другие легенды и другие представления о своих божествах. Бог, Ханни, может быть тогда только сильным, когда его почитают. Боги древних людей этой земли — одинокие боги.

Наверное, они еще тут — в пустыне, в горах. Только их сила тает оттого, что никто уже больше не разжигает в их честь костров. Но они здесь, Ханни, здесь, и временами мне кажется, они знают и помнят меня.

Это, понимаешь ли, моя собственная, может быть, глупая идея, но таким образом я выражаю этим одиноким богам свое почтение.

Порою, идя через перевал в горах, можно видеть, Ханни, холмы из камней. Глупые люди их разбивают, разбрасывают, надеясь, что под ними скрываются сокровища. Что за нелепая мысль искать что-то в таких открытых всем ветрам местах!

А ведь это старинный обычай древних людей: сооружать из камней такие вот холмы. Может быть, они символизировали бремя, которое несли древние. Но возможно, это было пусть скромное, но приношение богам дорог. Я никогда не разрушал эти холмы, даже сам подбрасывал туда камни. Таким вот своеобразным способом тоже как бы делал подношение этим одиноким божествам.

Один человек как-то рассказывал мне: что-то подобное он встречал в Тибете, а некоторые из наших предков могли прийти и оттуда. Так или иначе, сын, но мне нравилось думать, что эти древние боги все еще живут здесь и, может быть, благодаря моим подношениям они стали менее одинокими...

Когда я забрался в фургон, мисс Нессельрод и миссис Вебер уже готовились ко сну. Фразер прилег на своем месте, где спал обычно, и старался задремать. Флетчер тоже был тут и почему-то, пристально посмотрев на меня, тотчас раздраженно отвернулся. Я ему не нравился, но, по-моему, ему вряд ли вообще кто-нибудь был по душе.

Отец зашел в фургон последним и присел около задней стенки. Все молчали. Мы медленно спускались по пологому склону.

Солнце поднялось, и ночной прохлады как не бывало. Фразер поколебался и, смущенно извинившись, снял пальто. Мгновение спустя Флетчер поступил так же, расстегнув вдобавок и свой жилет.

— Мы сейчас находимся ниже уровня моря, — неожиданно сообщил шотландец. — Это одно из самых сухих и жарких мест в Северной Америке. — Ему никто не ответил и, он, сморщившись, очевидно с досады, пояснил: — Именно здесь было когда-то дно древнего моря или озера.

Отец, повернувшись, посмотрел на него.

— Когда спустимся немного ниже, вы увидите вдоль гребней гор древнюю береговую линию. Там такое изобилие морских ракушек! Некоторые из них столь тонки, словно бумажный листок, их даже невозможно взять в руки, настолько они хрупкие.

— Несомненно, это было много-много лет назад, — уточнила мисс Нессельрод с улыбкой.

— Да, — согласился отец, — но индейцы помнят об этом: память поколений. Они говорят, что море наполнялось, по рассказам их предков, пять раз. Ходят легенды и об одном испанском судне, которое однажды шло по каналу в Калифорнии, и внезапно море исчезло, а когда корабль стал искать выход, оно вернулось и перекрыло канал. Судно попало в ловушку.

— А что было потом? — полюбопытствовала миссис Вебер.

— Всю команду убили индейцы, корабль куда-то унесло, потом он сгинул в песках... Вот и вся история. Как говорит та же легенда, корабль был нагружен сокровищами.

— И кто-нибудь их нашел? — с интересом спросил Флетчер.

— Да нет еще. По крайней мере, об этом не было никаких сообщений.

— Я никак не могу понять одного: может быть, испанцы подумали, что Калифорния — это остров? — предположила мисс Нессельрод. — И надеялись выйти с другой стороны?

— Вполне вероятно.

— Сокровища, — пробурчал Флетчер. — Подумать только: целый корабль, нагруженный сокровищами!

— Возможно, и так. — В голосе отца проскользнуло сомнение. — Но я мало в это верю. Там мог быть разве что жемчуг, поскольку они плыли из залива, где его добывают. Не думаю, чтобы, нагруженные сокровищами, они шли из Мехико.

— А может быть, они их похитили и потом решили присвоить? — предположил Флетчер.

— В любом случае, — сказал отец, — площадь поверхности, находившейся под водой, была очень велика. Это могло произойти где угодно — там, здесь...

— Индейцы бетча наверняка знают это место, — уверенно возразил Флетчер. При этом он пристально посмотрел на отца. — Мне говорили, вы знаете многих из этого племени. Они могли бы порассказать вам...

— Могли бы, — ответил отец. — Но у индейцев особое мышление: многое, что кажется важным нам, для них не имеет никакого значения. Кроме того, очевидно, они считали небезопасным для себя доверять белому человеку, открывать ему тайну, где они убили других белых людей.

— Их можно было бы и припугнуть в случае чего, чтобы все-таки рассказали, — запоздало предложил Флетчер.

Фразер с презрением посмотрел на него.

— Кто-то говорил, что индейцев не так легко испугать.

Жара становилась ощутимей с каждой минутой.

— И будет еще жарче, — пообещал Фарлей. — Но я хочу, чтобы мы побыстрее добрались до гор. Когда доберемся до Айджыо Каленте, сможем там хорошенько отдохнуть. Если будет необходимо, задержимся на несколько дней. А эти места вы знаете? — обратился он к отцу.

— Да. Знаю. И возможно, вы обнаружите тут несколько стоянок кахьюллов.

— Никогда не думал бы, что с ними могут возникнуть какие-то проблемы, — удивился Фарлей.

— Проблем не возникнет, если вы будете уважать индейцев и их обычаи.

— Эти индейцы тоже помогали вам?

— Да, случалось такое, в том числе из племени лузеносов и чемехавов.

Разговоры смолкли. Было очень жарко, и я старался заснуть. Качаясь и поскрипывая, фургон катился по песку, спотыкаясь на камнях и скользя более легко вниз по откосам...

После нескольких часов езды Фарлей остановил повозку и дал каждой лошади понемногу напиться. Услыша звук льющейся воды, Флетчер слегка приподнялся на локтях, спросил:

— А как насчет воды для меня?

— Прошу прощения, у нас не будет воды для людей, пока мы не пересечем пустыню, — отрезал Фарлей, и Флетчер ворча улегся на свое место, но Фарлей проигнорировал его недовольство; Фразер же, поджав свои острые колени, как всегда, пытался на ходу что-то записывать. Миссис Вебер прикладывала к носу тонкий носовой платок. Мисс Нессельрод, непринужденно откинув назад голову, закрыла глаза. Все молчали, разморенные жарой, никому не хотелось произнести и слова.

— Пекло! — вдруг вырвалось у Флетчера. — Просто жаровня какая-то немыслимая!

Миссис Вебер сняла шляпу и обмахивалась ею. Ее волосы, разделенные на прямой пробор, были гладко зачесаны и закручены на ушах в пучки. Больше, чем когда-либо, подумалось мне, она была похожа сейчас на уставшего бульдога.

Мисс Нессельрод открыла глаза и посмотрела на Фарлея, восседавшего на козлах. Никогда раньше я не замечал, какие у нее огромные глаза. Поймав на себе мой взгляд, она заговорщически посмотрела в мою сторону и с совершенно невозмутимым лицом подмигнула.

Я чуть не подскочил от удивления. Это явилось неожиданностью: никогда прежде я не видел, чтобы леди так озорно подмигивала, хотя отец делал это довольно часто. Стало так смешно, ведь она подмигнула с таким серьезным лицом, что я прыснул, скорчив рожицу. Мисс Нессельрод в ответ снова улыбнулась мне и закрыла глаза. Нет, она определенно нравилась мне все больше!

Внутри фургона было уже темно, когда отец встал со своего места. Я тоже проснулся, хотя остальные еще спали. Финней правил упряжкой, а Фарлей сидел позади него закрыв глаза.

— Мы подъезжаем к Родникам Индейцев, — возвестил Джакоб через плечо. — В этих местах начинаются ключи, но теперь уровень воды упал. Поэтому нужно спуститься немного вниз, чтобы добыть ее.

Снова стало холоднее. И казалось невероятным, что совсем недавно мы изнемогали от жары. Миссис Вебер нацепила свою шляпу, а Фразер и Флетчер даже облачились в пальто. Но перед этим я мельком заметил в кармане жилета Флетчера небольшой револьвер. Позже, во время стоянки, когда мы остались одни, я рассказал об этом отцу.

— Молодец! — похвалил он меня. — Ты наблюдателен. Это очень важно.

— Он был у него с левой стороны, — продолжал я, — и дуло направлено влево.

— О! — воскликнул отец и немного помолчал. — Это интересно! Дуло направлено влево? Я этого не заметил.

Глава 9

В полночь мы добрались до Родников Индейцев. Отец вышел из фургона, ступил на землю: его покачивало.

— Мистер? — подскочил Келсо. — С вами все в порядке?

— Да, да, благодарю. Всего лишь легкое недомогание. Сколько мы здесь простоим?

— Мы только поменяем лошадей, наши уже выдохлись, и Фарлей для перехода через перевал хочет заменить их новой упряжкой.

Келсо вглядывался в темноту.

— Индейцы дали этим родникам собственное название. Возможно, Верн, вы знаете об этом. Чтобы достать воду, приходится спускаться вниз, но вода здесь хорошая и холодная.

— Я бы, наверное, сделал несколько глотков, да и мой сын тоже.

Наступила непродолжительная пауза, Келсо снял шляпу, вытер лоб.

— Легкие беспокоят? — вежливо осведомился он.

— Да, хотя я и стал меньше кашлять с тех пор, как мы спустились в пустыню.

— Почему бы вам не задержаться в Айджью Каленте на несколько дней? Говорят, горячий и сухой воздух очень полезен для легких.

— Я не располагаю таким временем и должен отвезти сына к его деду в Лос-Анджелес. — Келсо понимающе промолчал и, сделав несколько шагов от фургона, растворился в ночи. Отец положил руку мне на плечо. — Ханни, видишь ту большую пальму? Индейцы рассказывают, что это — один из их мудрецов: состарившись, тот превратил себя в пальму, чтобы продолжать служить людям.

— Как же это ему удалось?

— Пожелал — и все тут! Он встал однажды очень прямо, приказал себе превратиться в дерево, и началось это медленное преображение... Пока он окончательно не стал пальмой.

— Ты веришь этому, папа?

— Признаюсь, никогда не видел сам, как это происходит. Поэтому мой разум подсказывает, что такого быть не может, но ведь одному Богу подвластно судить о том, что человек знает, а я простой смертный, мне многое неизвестно.

Индейцы, я тебе не раз говорил, совсем не похожи на нас. У них другая вера и другие причины для веры. Никогда не следует спорить с тем, что говорят индейцы; надо лишь уметь слушать и запоминать, делая собственные выводы.

Отец посмотрел на небольшой домик, из окна и открытой двери которого струился свет.

— Оставайся в фургоне, Ханни. Через минуту я вернусь.

Из фургона никто еще не вышел. Все спали или только просыпались. Келсо и отец, наверное, позабыли про обещанную воду, а мне так хотелось пить.

Человек, который увел менять лошадей, еще не вернулся с новой упряжкой. Я соскочил на землю и, подойдя к тому месту, где начинались родники, посмотрел с откоса вниз: там, далеко, я увидел манящий блеск воды.

Осторожно сделал шаг, другой, спускаясь все ниже, и в конце концов оказался на клочке земли рядом с водой. Я посмотрел вверх: был виден только квадрат неба и две звездочки на нем. Оглянувшись, стараясь привыкнуть к темноте, я заметил невдалеке тыквенный бочонок, взял его и погрузил в воду.

Зачерпнув холодной воды, я пил ее и пил. Никогда еще она не казалась мне такой вкусной. Я еще раз погрузил бочонок и только потом почувствовал, что кто-то наблюдает за мной. И поднял глаза.

Это был старый-престарый индеец в широкой домотканой рубахе. Его жидкие седые волосы, спускавшиеся до плеч, были перевязаны ленточкой. На шейном шнурке висел треугольник из синего камня с какими-то знаками.

— О! Извините, сэр! Сразу и не заметил вас, — сказал я и, зачерпнув воды, протянул бочонок индейцу. Тот молча смотрел на меня. Услышав сверху голос отца, я заторопился, поставил бочонок на землю. — Прошу прощения, сэр, пожалуйста, извините меня, — бросил я через плечо уходя.

Отец стоял позади фургона и, заслышав мои шаги, оглянулся.

— Ты заставил меня поволноваться Ханни. Я боялся, что ты заблудишься.

— Я ходил пить.

Когда фургон уже тронулся, я сказал отцу:

— Знаешь, мне встретился индеец.

Флетчер так и подскочил от удивления:

— Не может быть! Мне говорили, что индейцы больше не ходят к роднику, тем более в темноте!

— Он был очень старый, на шее у него висел синий камень.

— Бирюза, — пояснил отец и, посмотрев на меня, добавил: — Бирюза — это такой камень. Индейцы ценят его больше, чем золото.

Финней правил новой упряжкой лошадей, которые бежали очень резво. Фарлей забрался в фургон и удобно устроился на свернутых в рулон одеялах.

— Следующая остановка на Айджыо Каленте. Вы, кажется, бывали там раньше, Верн? — Он поглядел на отца.

— Довелось несколько раз. Оттуда прямая дорога до Сан-Джакинто. Англичане называют это место Пальмовые Ключи. Там никто не живет, кроме двух-трех белых и нескольких индейцев кахьюллов. Предполагаю, что получу там кое-какие вести.

Увидев, что отец прислонился спиной к чемоданам и узлам, сложенным в углу фургона, я последовал его примеру: сказывалась усталость от неспокойного сна, постоянная тряска в дороге. И мне теперь хотелось одного: остановиться наконец где-нибудь и долго-долго оставаться на одном месте.

Лежа в темноте с открытыми глазами, я думал о затерявшемся в песках корабле, пойманном морем в ловушку. И конечно, что греха таить, я мечтал найти этот корабль и разыскать эти затонувшие сокровища... Или жемчуг. Или в крайнем случае бирюзу, которую носил на шее старый индеец.

Лошади бежали рысью. Скоро мы доедем до Айджью Каленте, а там и до Лос-Анджелеса уже недалеко. Сколько еще будет, интересно, остановок? Пять, шесть или дюжина? Этого я не знал. Фургон продолжал катиться в ночи, отец, едва задремав, приподнялся вдруг, достал револьвер и пододвинул к себе, подложив под руку. Потом принес ружье и тоже положил рядом.

Нас ожидают неприятности, екнуло у меня в груди.

Прошло немало времени, прежде чем фургон наконец остановился. Как все последнее время, сон мой был зыбким, некрепким: я просыпался, и снова засыпал, и снова просыпался. Посмотрев вперед, увидел неподалеку от дороги домик с освещенным окном и открытой дверью, из которой вышел человек, заспешив к фургону.

Отец уже спустился на землю, когда подошел незнакомец.

— Верн? Ты ли это? Вот так встреча! — воскликнул подошедший.

— Привет, Питер! Давненько мы не виделись с тобой!

— Давай-ка пойдем ко мне и выпьем кофе, — пригласил мужчина. Ростом примерно с отца, он, в отличие от него, носил усы и бороду. — Это твой сын? — посмотрев на меня, спросил он.

— Иоханнес, познакомься, это Питер Буркин, мой старый друг.

— Нам надо поговорить, Зак. Серьезно поговорить! Пойдем-ка в дом или, если нет времени, отойдем в сторонку.

— Да, у нас мало времени, Питер. Мы только что останавливались, чтобы поменять лошадей. Фарлей хочет поскорее добраться до Лос-Анджелеса, — объяснил отец.

— Нет, Зак, — решительно запротестовал Буркин. — Поверь своему старому другу: ты не можешь ехать дальше. Как только появишься в Лос-Анджелесе, он убьет и тебя, и твоего сына.

— Да что ты такое говоришь, Питер?!

— Они уже поджидают тебя, Зак. Это точно!

Глава 10

И все же отец заглянул в дом Питера. Я последовал за мужчинами. Дом оказался небольшой придорожной лавкой с баром и тремя стульями с одной стороны стола. На противоположной лавке громоздились жестяные бидоны, коробки с провиантом и еще какие-то тюки. Позади стойки бара сверкали яркими этикетками несколько бутылок.

Отец тут же, едва войдя, опустился на стул. Ужаснее, чем выглядел он сейчас, мне никогда не приходилось видеть его: лицо стало серым, глаза провалились, под ними черные полукружья.

— Питер, я должен поговорить с ними, все им объяснить. У моего сына, кроме деда, нет никаких родственников, и мальчику нужен дом.

— Ты не понимаешь, что ли, Зак? Они убеждены, что твой брак с Консуэло стал бесчестьем рода, а твой сын — свидетельством этого позора. Поэтому они и хотят с тобой разделаться.

— Я не боюсь смерти и приму ее. Если они покончат со мной, что ж, Питер, это только положит конец моим мучениям. Но Иоханнесу нужен дом...

Буркин отошел и тотчас вернулся с чашками и полным кофейником. Я сидел на скамье около стены, сбоку от отца, и он мне был виден в профиль: даже за последний час он разительно изменился к худшему.

Его вид просто пугал меня. Отец выглядел таким несчастным, измученным и поникшим, что сердце мое не могло не обливаться кровью. Когда же он повернулся ко мне, я был поражен, с каким отчаянием смотрели его потухшие глаза.

— Боже мой! Питер, что же делать? У малыша нет дома. И я проделал весь этот путь с безумной надеждой, что они возьмут мальчика к себе. Я слышал, калифорнийцы очень любят своих детей, и надеялся... Питер, нам некуда идти! Совсем некуда! Когда я последний раз был у врача, он дал мне сроку не более четырех — пяти месяцев, а было это три месяца назад.

— Зак, позволь мне взять твои вещи из фургона. Там, в Лос-Анджелесе, уже знают, что ты должен приехать, и ждут. Знаю, в «Белла Юнион» тебя будут встречать не менее пяти человек и по стольку же на каждом следующем постоялом дворе. Они расставили своих людей по всем дорогам, ведущим к городу. Ты всегда был хорошим стрелком, но и в свои лучшие дни не смог бы справиться с такой оравой врагов. Да и никто бы не смог, поверь, будь он на твоем месте. — Питер поднялся. — Оставайся с мальчиком здесь, Зак. Я пойду за твоим багажом.

И, поскольку отец в растерянности молчал, его друг уже в дверях привел последний довод.

— Слушай, Зак, — он оперся на стол своими большими крепкими руками, — я обнаружил здесь, совсем неподалеку, одно хорошенькое местечко. Уверен, здешний воздух будет полезен для твоих легких. Побудь там хотя бы несколько дней, отдохни, соберись с мыслями, и мы все спокойно обсудим, а может быть, и найдем какой-нибудь выход. Если тебя не станет, честное слово, этим ты мальчику не поможешь. Не следует так рисковать!

Он вышел, обернулся.

— Ты же любишь пустыню, Зак. Воспользуйся этим шансом.

Когда Питер ушел, отец долго смотрел на свой кофе, потом отпил немножко. Казалось, он совсем забыл о моем присутствии.

Окно позади нас было открыто, и я слышал голоса, доносившиеся из кораля. Отец же весь ушел в свои горестные мысли.

— Заберу его вещи, — донесся до меня голос Буркина. — Да, они поджидают его. Вы убедитесь в этом сами, когда спуститесь к «Белла Юнион». Будьте с ними как можно любезнее, но ничего не говорите.

Фарлей что-то ответил, я не расслышал что, и Питер спросил:

— Как он чувствовал себя во время поездки?

— Плохо, очень плохо, — сокрушенно покачал головой Дуг Фарлей. — Конечно, он держался молодцом и делал все, что мог. Такой уж он человек, но кашель его изводил всю дорогу. Правда, я бы сказал, что, с тех пор как мы пересекли Колорадо, приступы мучили реже.

— Пойду возьму его багаж, Фарлей.

— Послушай, Буркин! Что стоит за всем этим? Тебе-то хоть ясно? Я наслышан про гордыню испанцев, и, конечно, Верн не католик, а простой моряк...

— Он замечательный моряк! — с жаром подхватил Питер.

— Так что же кроется за всем этим?

— Убей меня, не знаю! Старик просто исходит ненавистью! Да... Есть тут еще один человек, которому будто бы прочили в жены его дочь. Кажется, у него с Верном возникли какие-то проблемы, поэтому, когда Консуэло убежала с Заком, человек этот поклялся отомстить. — Буркин вытащил багаж. — Не говори никому ничего про него, Дуг, хорошо?

— Можешь рассчитывать на меня. Но не поручусь за остальных, Питер. Они не связаны ни с кем никакими обещаниями.

Отец между тем допил кофе и вышел из лавки. Я поплелся за ним. На крыльце нас уже поджидал Буркин с вещами.

— Как я тебе уже сказал, Зак, у меня для тебя припасено одно местечко. Старая глинобитная хижина, неизвестно когда и кем построенная. Если ты можешь забраться в седло, будем там в считанные минуты.

Мы сели на лошадей, Питер показал рукой в направлении черных загадочных гор.

— Предание гласит, малыш, что там живет Тэквайз. Он крал индейских девушек и поедал их. Несколько молодых индейцев как-то разгневались на него и пошли следом за Тэквайзом в горы. Обнаружили пещеру, в которой он обитал, и завалили ее вход огромными камнями, замуровав в ней чудовище. Твой-то отец знает эту историю.

— Он рассказывал мне. Вы тоже верите в это?

— Поживешь с мое один в этих горах или в каком-нибудь из каньонов, малыш, всему начнешь верить. Говорят, — продолжал Питер, — в горах живут и знахари, которые могут вызывать бурю, а некоторые предсказывают будущее и обладают способностью видеть, что происходит далеко отсюда. Да что я тебе все это рассказываю... Твой отец осведомлен об этом не хуже меня. Немало слышал я у костров на стоянках разговоров и обо всяких духах да привидениях, которые, как говорят шотландцы, грохочут по ночам.

В ночи горы выглядели темной неприступной стеной, над которой ярко светили звезды. Я думал о Тэквайзе и заранее дрожал от страха. Вдруг он сейчас там и рыщет по каньонам? Или все же замурован в своей пещере?

Глава 11

Совсем скоро Питер Буркин привел нас, преодолев невысокие дюны, к небольшой хижине, окруженной живой изгородью из высоких кактусов.

— Окотилло, — объяснил Питер. — Великолепное ограждение!

Он говорил через плечо, я скакал рядом с ним, а отец — чуть поотстал, и Питер воспользовался этим.

— Мальчик, — тихо сказал он, по-прежнему не глядя на меня. — Мы должны уговорить твоего отца пожить здесь. Ты знаешь, он очень болен, и ничто не поможет ему лучше, чем здешний климат. Скажи ему, что тебе здесь нравится, попроси остаться. Только ты сможешь сделать это, малыш.

Буркин заехал во двор и соскочил на землю, помог вылезти из седла мне, хотя я прекрасно делал это сам и не любил, когда со мной обращались, как с беспомощным младенцем. И тем не менее горное чудовище-людоед не выходило у меня из головы.

— Вы знаете тех, кто бы мог подтвердить, что эти истории о Тэквайзе — правда? — так же тихо, не глядя на Питера, решился спросить я.

Он в раздумье покрутил ус.

— Ну, не могу сказать очень точно, однако индейцы живут здесь дольше нас, им известно многое, о чем мы вообще никогда не узнаем. Знания не являются постоянными, за исключением тех, которые записаны на бумаге, папирусе или камне. Люди умирают, и знания умирают вместе с ними. Целые расы, народы, жившие здесь раньше, ныне вымерли, и мы даже не имеем приблизительного представления об их знаниях.

Я не читаю книг, малыш, и никогда не учился в школе, но люблю слушать тех, кто образован и много на своем веку постранствовал.

Возьмем, к примеру, твоего отца. Он разносторонне образованный человек. Одно время, ты знаешь об этом, он был моряком на корабле своего отца и имел доступ к его книгам. А в море появлялось немало свободного времени для чтения.

Первый раз он поплыл корабельным юнгой в двенадцать лет. Посетил множество мест с такими фантастическими названиями, что одно это может заставить немедленно вскочить с насиженного места и мчаться туда. Шанхай, Рангун, Горонтало, Кейптаун!.. Твой отец провел в море семь с лишним лет, бывал во многих иностранных портах.

Попроси его как-нибудь рассказать тебе об этом. Он знает множество удивительных вещей, может с точностью изобразить тебе звон колоколов старинного храма, топот слонов, говор священников, созывающих людей к молитве, и многое, многое другое.

Твой отец может порассказать такие вещи, о которых ты вряд ли когда-нибудь слышал или услышишь. Я стал однажды свидетелем — тебя, конечно, еще и на свете не было — как школьники бежали за ним следом, глядя на него с нескрываемым изумлением. А все потому, что один из этих школьников дома услышал случайно разговор Зака со своим отцом.

Посмотри на индейцев, как они живут. Ты можешь, конечно, сказать, что они достигли не многого. Но о чем они думают? Каковы их познания? Что хранит их память? Что они считают для себя важным?

В представлении индейцев существует какая-то иная гармония жизни, нежели мыслим себе мы. Не знаю, в чем она заключается, но многие народы, очевидно под влиянием обстоятельств и времени, уже потеряли ее, другие — постепенно теряют. Подражая жизни белых, утрачивая эту гармонию, индейцы лишаются несравненно большего, чем приобретают...

Во двор въехал отец: на какое-то мгновение он показался мне вдруг по-прежнему сильным и здоровым, но спешился, однако, очень медленно и осторожно.

— Я распрягу лошадей, Зак, — крикнул Питер. — Заходи в дом, справа от двери, как войдешь, на столе отыщешь свечку.

В доме было три комнаты: две небольшие спальни и просторная квадратная столовая, служащая одновременно кухней, единственным украшением которой был огромный камин. Вся обстановка — стол со скамьями по бокам камина да два стула. Один стул был очень странным, — громадный, превосходящий по размеру почти в два раза все стулья, какие мне когда-либо приходилось видеть.

Отец остановился, зажег свечу и, держа ее в руке, опустился на этот стул. Неверное, дрожащее пламя осветило пол, сделанный из каменных плит разной величины, но подогнанных друг к другу с удивительной точностью и, как я понял, без применения скрепляющей извести.

— Здесь, на Айджью Каленте, практически нет ничего, — войдя в дом, объяснял Питер. — Только горячие источники, к которым индейцы ходили несколько тысячелетий подряд. Есть недостроенный постоялый двор. Теперь там размещается маленький склад и почтовая контора. Почта приходит иногда ежемесячно, но чаще — в два месяца раз.

В деревне живут несколько белых и индейцы, в основном кахьюллы. Они называют себя ка-ви-йя. Некоторые зовут их еще Айджью Каленте — по названию деревни. Многие из них возвратились назад, в горы Санта-Росас.

Они знают тебя, Зак, и настроены очень дружелюбно. Уверен, никто из них не причинит вам вреда. Пока вы будете жить в этом доме, весьма вероятно, никто не станет и докучать вам.

— Какова история этого дома? Он очень искусно построен, но почему в нем никто не живет? — поинтересовался отец.

— Лучше этого дома, Зак, ты не найдешь нигде в округе, даже в самом Лос-Анджелесе. Конюшня поставлена так же добротно, как и сам дом. Рядом источник с холодной водой, которая стекает в каменный бассейн, сделанный теми же искусными руками. Ты прав, вот уже много лет здесь никто не живет. Считается, что в этом доме поселились злые духи. Но твои друзья-индейцы, Зак, полагают, ты достаточно сильный и вполне сможешь тут обитать вместе с сынишкой.

Буркин вышел за дверь и перенес наши упакованные одеяла.

— Питер, — растрогался отец, — уж и не знаю, как тебя благодарить.

— Благодарить меня? Ты уже сделал это, Зак, много лет назад, когда спас меня от гризли. — Буркин повернулся ко мне. — Знаешь, малыш, меня разорвали однажды страшные когти этого свирепого зверя, и я уже готовился к смерти, когда вдруг появился твой отец. Он убил этого хищника, меня принес на себе в лагерь, ухаживал за мной, пока я не начал вставать. А пролежал я больше месяца... Твой отец, малыш, бросил все свои дела и заботился обо мне, как о малом ребенке — ведь я на первых порах был совсем беспомощным...

Питер стал собираться обратно, и я вышел проводить его. Небо начинало светлеть. Без лишних слов он вскочил на лошадь, кивнул мне, и через несколько мгновений на белом фоне песчаных дюн промелькнула на лошади вдаль темная фигура Буркина.

Я вернулся в дом, увидев, что отец лег и, судя по его ровному дыханию, уже спал. Хотя я и прободрствовал остаток ночи, усталости не чувствовалось вовсе.

Что же произошло с этим загадочным домом, думал я. Почему никто не захотел в нем жить?.. Снова и снова мой взгляд невольно обращался к огромному стулу. Может быть, причина заключалась в этом стуле? Может быть, его устрашающе громадный вид заставлял людей бежать отсюда прочь?..

Все в доме было сделано с большой выдумкой и изобретательностью. При свете занимающегося утра я увидел шкаф и полки — в темноте их не заметил. Выточенные из дерева и так же идеально подогнанные, как каменные плиты на полу, они отличались добротностью и наводили на мысль о мастерстве того, кто их делал. Часть дома была старой. Крыша над нею перекрыта заново, пристроены новые стены, пробито окно.

Позади дома, во дворе, кроме стойла, был еще и загон, в котором стояли две лошади, оставленные нам добрым Буркином.

Револьвер отца с кобурой висел под рукой на спинке стула, рядом с винтовкой и ружьем. Дверь в спальню завешена одеялом. На цыпочках я вышел из комнаты, опустив его и боясь побеспокоить отца, измученного событиями последних дней.

Теперь это был мой дом. Надолго ли, кто знает. Но мне не надо пока было ехать к злому старику в Лос-Анджелес, которого я по-прежнему страшно боялся.

На столе я заметил оставленный Питером ломоть хлеба и нож. Подойдя, я отрезал тоненький кусочек. Так с хлебом в руках я подошел к входной двери и выглянул во двор.

По периметру его высилась изгородь из окотилло, — это я заметил еще ночью. Крупные колючки кактуса выглядели устрашающе. Предрассветный туман еще не рассеялся, и в его дымке зеленая густая стенка забора с несколькими ярко-малиновыми цветками казалась неприступной. Я постоял на крыльце, жуя хлеб и рассматривая белый утрамбованный песок, которым был посыпан двор, потом подошел к живой изгороди. И тут вдруг оттуда, из-за зеленой стены, которую, как мне казалось, образовывали намертво сросшиеся между собой кактусы, послышался скрип шагов по песку и какой-то подозрительный шорох. Я вздрогнул, приготовился бежать в дом, но перед тем быстро оглянулся.

Явно там, за оградой, кто-то стоял: у подножия кактусов, с той стороны, я разглядел босые ноги, по цвету не отличавшиеся от песка, и белую полотняную штанину.

А когда перевел взгляд выше, сквозь густую ограду сверкнули черные глаза, пристально меня рассматривающие.

Сердце мое внезапно перестало бешено колотиться, успокаиваясь, потому что там, увидел я, стоял мальчик примерно моего возраста.

Глава 12

И теперь мною овладело любопытство. Странный мальчик вдруг припал к земле, ловко и неслышно пролез между корней и колючек. Я опять испугался. Нет! Нельзя бояться! — уговаривал я себя. Ты Иоханнес Верн и не имеешь права испытывать страх.

Мальчик и вблизи показался не старше и не крупнее меня: в случае чего, справлюсь с ним. Я внимательно наблюдал, как он медленно появляется из зарослей: песочно-коричневый от загара и сильный, он и рядом выглядел настоящим задирой. В душе шевельнулась неуверенность: смогу ли побороть его?..

В соломенной шляпе с загнутыми полями и вылинявшей синей рубахе, свисавшей поверх полотняных белых штанов, он был бос и смело шел ко мне.

— Хэлло! — сказал я.

— Buenos dias![21] — ответил мальчик.

Он шагнул еще ближе, и я не знал, что делать. Стараясь казаться невозмутимым, я нагнулся и, взяв в руки прут, нарисовал на песке сначала круглую голову с длинными ниспадающими волосами, потом надел на эту голову шляпу. Получилось забавно, но, ей-богу, я совсем не знал, как мне себя вести! Знакомый до того всего лишь с несколькими детьми моего возраста, я был растерян и не знал, что предпринять. Пририсовал еще глаза, брови и уши...

— Что ты делаешь? — мальчик говорил по-английски с сильным акцентом.

— Рисую.

Он нагнулся, внимательно рассматривая мои художества.

— Это я?

— Да.

— А рот? У этого нет рта, а у меня есть, — удивился мальчик.

Я протянул ему ветку.

— На, нарисуй сам.

Он взял ветку и пририсовал рот, похожий на месяц. Рот улыбался.

— Хорошо. Теперь готово! — сказал я, довольный.

Мы стояли рядом, с удовлетворением рассматривая наш рисунок.

— Ты живешь неподалеку? — спросил я.

— Я живу там, где нахожусь.

— У тебя есть дом?

— Наверное, — пожал он плечами, потом с гордостью произнес: — Я Франческо.

— А меня зовут Иоханнес, но все называют просто Ханни.

Он пожал плечами, очевидно не понимая.

Это был очень странный мальчик: я не знал, что думать, о чем говорить с ним, потом спросил:

— Ты куда идешь?

— Я никуда не иду. Стою здесь. — Мальчик помолчал. — А ты? Ты будешь жить здесь? — Он как-то особенно произнес это слово — «здесь».

— Еще не знаю. Мы ехали в Лос-Анджелес, но сейчас нам туда нельзя.

— Тогда оставайся здесь... если не боишься.

— Не боюсь. Я — Иоханнес... — повторил я и переспросил: — А чего надо бояться?

— Этого дома. В нем никто не останавливается. Это дом Тэквайза.

— Что? — изумился я и показал на горы. — Его же дом там!

Желая что-то еще услышать о доме, я тем не менее счел для себя более безопасным изменить тему разговора и спросил:

— А где твой дом? Здесь?

Франческо пожал плечами.

— Мой дом там, где я нахожусь, — повторил он. — Иногда в горах, чаще в пустыне.

— Ты не боишься индейцев?

Он уставился на меня, как на какую-нибудь диковинку.

— Я индеец, кахьюлла...

— Ты? Индеец? — удивлению моему не было границ.

— Я кахьюлла, — повторил он.

— Почему ты сказал, что это дом Тэквайза? — решил все же узнать я о месте, где мне с отцом предстояло провести неизвестно сколько дней.

— Много лет назад наш народ ушел с гор жить в пустыню. Раньше там шли дожди и было очень хорошо. Когда народ вернулся, здесь уже стоял этот дом и кто-то в нем жил. Но ни один индеец не видел того, кто жил в доме. Лишь... иногда по ночам замечали что-то... кого-то... Потом стали говорить, что в этот дом пришел Тэквайз, что он его и выстроил своими руками. Потом Тэквайз исчез и больше не появлялся.

— Это очень хороший дом, — сказал я суеверно, желая втайне задобрить злых духов.

— Что ты будешь делать, если он вернется?

— Он может вернуться, ты думаешь? — с опаской посмотрел я на него.

Франческо пожал плечами.

— Не знаю. Его давно здесь не было.

— На этом месте уже стоял когда-то дом, — проявил я свою осведомленность. — Но другой. Одна часть его более старая, чем другая, я сам рассмотрел это.

— Кто знает? Может, и стоял, — философски согласился он.

Франческо поднялся на ступеньку, ведущую в жилище, и мы уселись на ней рядом.

— У меня есть лошадь. — Гордость распирала все мое существо.

— Ну и что? У кого ее нет? — спокойно заметил Франческо.

— Давай как-нибудь покатаемся вместе?

Франческо ничего не ответил, взял ветку и начал рисовать на песке какие-то непонятные полосы, с опаской поглядывая на полуоткрытую дверь.

— Такие огромные горы, — нарушил я молчание. — Далеко ли до них?

— Далеко. Я был там с отцом два раза. Мы ходили за плодами чиа. Они растут повсюду, но больше всего их в долине, по ту сторону гор. Когда я попал туда первый раз, там началась перестрелка. Пришли еще какие-то люди, которые хотели забрать себе все плоды чиа, но нам все-таки удалось немного принести с собой.

— Это твоя земля?

Франческо снова пожал плечами.

— Это земля. Мы здесь живем, иногда подолгу не возвращаемся сюда. Когда начинается жара, мы идем в горы, где есть прохлада.

— Прошлой ночью у Родников Индейцев, когда уже совсем стемнело, я спустился вниз за водой. Там я видел старого индейца, но он ничего не сказал мне...

Франческо вдруг поднялся.

— Все. Я ухожу.

— Ты еще придешь?

— Приду, — пообещал он.

Мальчик пошел со двора, сначала медленно, затем все ускоряя и ускоряя шаг, не оглядываясь назад.

Когда я возвратился в дом, было совсем светло, и в столовой, став на колени, я стал разглядывать удивительный пол. Он поражал своей, казалось, примитивной красотой. Незаметные ночью, на нем теперь были видны загадочные рисунки по краям, а в середине — похожая на ворону черная птица с распростертыми крыльями.

Пересев на скамью, я рассматривал удивительную птицу. Поражали ее глаза из ярко-красного камня и необычное оперение.

— Это ты, Ханни? — спросил отец из другой комнаты. — Все в порядке?

— Разглядываю птицу, — объяснил я.

— Мне показалось, ты с кем-то разговаривал.

— Это приходил Франческо. Он индеец и... мой друг... Я думаю...

Отец вышел из спальни и прикрыл входную дверь. Будто не слыша сказанного мною, он недовольно произнес:

— После восхода солнца дверь лучше держать закрытой, тогда внутри будет прохладнее.

Как всегда, он положил руку мне на плечо.

— Я рад, что у тебя появился друг.

Его взгляд упал на пол, и я увидел: отец был поражен не менее моего.

— Вот это да, будь я проклят! — сорвалось с его губ.

Встав на колени, он, как и я, рассматривал необычное покрытие пола.

— Прекрасно. — Отец не скрывал восхищения. — Просто удивительно!

— Это сделал Тэквайз, — спокойно пояснил я. Мне было приятно, что отец чего-то еще не знал. — Это его дом.

Отец в изумлении уставился на меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Франческо сказал мне, что никто не может жить здесь, потому что это дом Тэквайза. Он выстроил его, но когда сюда вернулись индейцы, Тэквайз ушел и больше не появлялся.

— Тэквайз? На кого он похож, этот Тэквайз? Тебе твой друг ничего не говорил по этому поводу?

— Они никогда не видели его. Он выходил только по ночам.

Отец задумчиво продолжал изучать пол, будто надеясь обнаружить в загадочных рисунках лицо мастера, сделавшего его. Потом переключил свое внимание на узор, окаймляющий комнату по периметру.

— Камень с фиолетовым оттенком. Это, сынок, яшма. Она встречается нескольких цветов. А это халцедон. Оба камня можно найти в каньонах вблизи пустыни. Очень хорошая работа! Этот Тэквайз, или кто бы там ни был, — талантливый человек. Мне бы хотелось познакомиться с ним.

— Ты не веришь, папа, что это делал Тэквайз?

Отец промолчал.

— Такую великолепную работу мог выполнить только человек, который очень любит свое дело. Мне бы хотелось увидеть его, — повторил он.

Медленно потекли дни, складываясь в недели. Иногда я играл во дворике, подружившись с несколькими голубыми ящерицами, или бродил по песчаным дюнам. Отец грелся под лучами утреннего солнца, перебираясь в дом после полудня, читал книги, которые привез ему Буркин. Порой после захода мы вместе ходили гулять. Встречавшиеся нам индейцы разговаривали с отцом с неизменным почтением, но к дому не приближались.

Отец никогда не выходил за ограду из кактусов без пистолета, предупреждал и меня.

— Если увидишь каких-нибудь незнакомцев... — Отец вдруг замолчал, встал, разбросал щипцами угли: что-то привлекло его внимание. Под углями оказалась железная коробка. — Никому не говори об этом, ни моим друзьям, ни своему новому знакомцу. В этой коробке деньги. Я начал копить их, когда родился ты. Если мне суждено умереть или быть убитым, приди сюда, возьми эту коробку, перепрячь в другое место и заровняй золу, будто тут ничего не было... Деньги тебе еще пригодятся.

Позже, в тот же вечер, когда отец читал мне «Квентина Дорварда» Вальтера Скотта, я плохо слушал его, потому что сказанное отцом не давало покоя. И я спросил, не отправиться ли нам немедленно, сейчас же, в Лос-Анджелес.

— Нет, не теперь, Ханни. Позднее, может быть. Питер прав. Здешний воздух и солнце помогают мне. Я чувствую себя гораздо лучше и стал меньше кашлять.

— Они будут искать нас?

— Да, Ханни, непременно будут. Никогда не забывай об этом. Старый дьявол обязательно появится. Но теперь он напоминает притаившуюся кошку, караулящую мышь, и оченьхочет, чтобы мы забыли об осторожности, поверив, будто они никогда не придут. Вот тут-то они и нагрянут!.. — Отец опять посмотрел на птицу в середине рисунка. — Это ворон. Очень любопытная работа... Знаешь, Ханни, далеко на юге, в стороне от тропы юмов, по которой мы ехали, есть в горах место, которое называется Воронов Дом. Только индейцы знают о нем, но теперешние индейцы посещают его очень редко.

— Что там, в этом Вороновом Доме?

— Погоди, не торопись, сын. Когда я почувствую себя лучше, мы побываем там. Но туда лучше не ходить, пока ты хорошенько не подружишься с индейцами.

Больше он ничего не сказал, а я не стал расспрашивать. Зная своего отца, понимал, что задавать вопросы бесполезно, раз он теперь решил не объяснять мне причины.

— В свое время ты все узнаешь, — обычно говорил он. Так и вышло.

Позже, когда мы, пригревшись на закатном солнышке, сидели около дома, отец сказал:

— Это очень древняя земля. Гораздо более древняя, чем считают ученые, утверждающие, что первыми здесь появились индейцы, а до них никого не было.

Миллион лет назад и более жили здесь люди. Еще до ледникового периода и после него...

Что делают наши археологи? Разве они проводят раскопки на большой глубине? Разве они тщательно исследуют все части континента? Нет, они лишь царапают поверхность и успокаиваются, едва найдя какую-нибудь безделицу. А другим вполне хватает садов Эдема, они считают, что все люди появились оттуда.

Отец несильно закашлялся, однако продолжал говорить.

— Повсюду на этой земле встречаются камни с письменами. Одни оставлены современными индейцами или их прямыми предками. Другие пришли к нам из незапамятных времен... Как мы учимся у индейцев, так и индейцы учились у тех, кто ранее торил эти дороги. Среди них встречались путешественники. Сюда приходили корабли из Европы и Азии. Даже уже в мое время к нашим берегам приплывали китайские джонки...

Отец поглядел в окно на горы.

— Если уж они приплывают теперь, почему бы им не доходить до наших берегов и раньше? И они были здесь, Ханни, определенно были! Ты должен научиться читать по-испански. Твоя мама учила тебя, ты хорошо говоришь по-испански, но эти живые летописи на камнях надо уметь прочитать самому.

Отец Салмерон рассказывал об испанских солдатах, столкнувшихся как-то с какими-то азиатами, торговавшими с индейцами у берегов Калифорнии, как выяснилось — испокон веков. Еще он рассказывал о китайских кораблях, приближавшихся к побережью Калифорнии.

Отец замолчал, продолжая что-то говорить, но очень тихо, вроде бы про себя. Вдруг он резко вскочил.

— К черту все это, сынок! Главное — получить образование. Одно время ты ходил в школу, но здесь ее нет. В Лос-Анджелесе же...

Надо выбросить все это из головы, все это не важно! Будешь читать. Здесь много книг, сначала одолеешь их, потом найдем другие. Многие люди обладают обширными знаниями, не получив вообще никакого образования, даже не умея читать. Вот, например, твой друг Франческо. Он индеец, но, я уверен, скоро он будет знать больше тебя...

Снова текли неторопливые дни, и однажды...

Однажды, месяц спустя после того, как мы поселились здесь, вдруг чуть свет прискакал Питер Буркин. Он говорил быстро, все время оглядываясь назад, будто кто-то преследовал его. Я увидел Буркина задолго до того, как он въехал во двор.

— Будь наготове! — только и успел крикнуть он отцу, не слезая с седла. — Они идут сюда!

Глава 13

— Спасибо тебе, Питер. Проходи, присаживайся. Надеюсь, ты не откажешься от чашечки кофе? — будто не слыша тревожного предупреждения, пригласил отец спокойно.

— До кофе ли тут, Зак! Они отстали от меня всего на какую-нибудь одну или две мили!

— Время еще есть. Отведи лошадь в загон и заходи в дом. — Отец поднес к губам чашку с кофе, рука его не дрогнула. — Сколько их там?

— Как минимум пятеро. Может быть, и больше. Они расставили своих людей на всех дорогах и рыщут в округе.

Питер стремительно выбежал из дома, отвел лошадь в загон и вернулся с ружьем в руках. Когда входил в дверь, я заметил, что он весь мокрый от пота, хотя стояло еще раннее утро и вроде бы жарко еще не было.

— Во дворе дома есть источник воды и достаточно провизии, Питер, — успокаивал отец. — Этот дом наподобие укрепленного форта. Лучше дожидаться их здесь, чем встретиться в дюнах. Поэтому присаживайся.

Питер сел, с тревогой поглядывая на дорогу.

— Я знаю, Зак, и про воду и про припасы. Но ты не представляешь себе, что этот старый черт может выкинуть на этот раз.

— Не думаю, чтобы он сам появился здесь.

— Почему ты так уверен? Побоится индейцев?

Отец пожал плечами.

— Может быть, побоится, что его узнают.

Питер помолчал, потом вдруг спросил:

— А ты веришь, Зак, в существование Тэквайза?

— Нет, не верю! Что такое Тэквайз? По-моему, это устрашающий символ, родившийся из суеверий.

Отец повернулся ко мне.

— Ханни, я бы хотел, чтобы ты сейчас же пошел в самый дальний угол спальни и сел бы на пол, позади кровати.

— Но я хочу быть с тобой, отец!

— Спасибо, Ханни, но ты сделаешь то, что я тебе сказал.

— Я помогу заряжать вам ружья, папа...

— Может быть. Только попозже.

Питер, улыбаясь, смотрел на меня.

— Твой малыш ничего не боится, Зак.

— Это же мой сын! — сказал отец, и я ощутил в себе чувство гордости, хотя, признаться, и трусил... немного трусил.

Внезапно мы услышали топот лошадиных копыт, звонко отдающихся на затвердевшем, утоптанном песке двора. Я надеялся, что мои любимые ящерицы успели спрятаться — да, да, в такую минуту я почему-то подумал о них.

— Привет! Есть кто в доме? — неожиданно раздался голос.

Отец пошел к двери и по пути глянул в окно.

— Уверен, они не знают меня в лицо, — сказал он Питеру. — Не будем пока рассеивать их сомнения.

Отец открыл дверь, но не вышел во двор: просто встал в дверном проеме.

— Эй, ты! — бросил грузный англичанин в полосатой рубашке. — Мы разыскиваем Зачари Верна. Случайно, не встречал его?

— Не могу утверждать, что видел его, — спокойно ответил отец. — По крайней мере, с того момента, как открыл сегодня утром глаза.

— Он здесь? Он был здесь? — заметно разволновался англичанин.

— Ну да, здесь, — улыбнулся отец. — Но, по-моему, он собирался на несколько недель уехать отсюда.

Обернувшись, отец едва слышно сказал Питеру:

— Если сможешь, следи за углом дома!

— Ты сказал, что видел его? Когда это было? — все настойчивее, громко расспрашивал англичанин.

— Сегодня утром, когда смотрелся в зеркало... Я брился...

Они осмысливали слова отца ровно одну минуту. Потом один из мексиканцев, гарцевавших позади, догадался:

— Так это же он и есть, Зачари Верн!

— Ты? Ты — Зачари Верн? — не поверил своим глазам англичанин.

Отец стоял и улыбался.

— Ну? Что вам угодно, господа?

— Я пришел убить тебя! — заявил тот, что был в полосатой рубашке.

Даже я, шестилетний ребенок, видел, что этот человек чересчур медлительный. Пока он осматривался, поднимал свое ружье, лежавшее перед ним на седле, отец выстрелил, потом, совершенно не торопясь, уложил еще двоих. А последний, тот, который узнал отца, бросился сломя голову за дом.

Питер выстрелил в него и начал перезаряжать свое ружье. Я протянул ему винтовку, взял ту, из которой он только что стрелял.

Осторожно, без спешки, как учил Верн, я перезарядил и ружье отца, потом пересек комнату и встал позади него. Нападавших словно не бывало, исчез и последний. Во дворе неподвижно лежал англичанин — на том самом месте, где я совсем недавно рисовал рожицу Франческо. Возле двух других растекались пятна крови. Три лошади без всадников застыли около дома.

Внезапно тот, которого не успела настигнуть пуля отца, выскочил из-за дома и в безумной скачке помчался по тропинке прочь от нас. Отец хладнокровно наблюдал, держа его под прицелом.

— Нет необходимости стрелять! — решил он вслух. — Удирает, как заяц. И, думаю, уже не вернется.

— Потерял несколько пальцев на руке, — констатировал Питер. — Он как раз стоял позади лошади, я видел, и держался за седло, когда выстрелом в луку ее разнесло вместе с пальцами.

— Спасибо, Питер! — Отец повернулся ко мне. — И тебе спасибо, Ханни. Ты был очень хладнокровен. Мне нравится, когда мужчина в сложных ситуациях не теряет присутствия духа и головы.

Неожиданно отец опустился на стул, словно обессилев в одно мгновение. Он посмотрел на друга, обхватив свою голову руками.

— У меня нет сил, Питер! Нет былой выносливости!..

— Ты, Верн, выглядишь гораздо лучше, чем несколько недель назад. — Буркин встал и плотно прикрыл входную дверь. — Все придумываешь... насчет выносливости. Этот воздух очень полезен тебе.

— Возможно...

Питер вышел во двор. Когда я чуть позже последовал за ним, то увидел, к великому моему изумлению, что убитых во дворе уже нет, исчезли и пятна крови.

Мы с отцом остались одни, он с сожалением вздохнул.

— Лишить человека жизни — это, Ханни, очень плохо! Но не сделай я этого, в противном случае убили бы и меня и тебя. Поэтому выбора не оставалось. Надеюсь, этому когда-нибудь все же придет конец, и люди не будут столь кровожадны и мстительны.

— Кто был тот англичанин, папа? Это не дон?..

— Нет, всего лишь наемный убийца, как, впрочем, и остальные.

— Дон боится, поэтому и не едет сам?

— Нет, он не боится. Ему вообще неведом страх. Может быть, он просто посчитал, что это занятие не для него. И нанял людей, которые должны выполнить эту грязную работу. Как, впрочем, он всегда нанимает тех, кто объезжает его лошадей или уничтожает койотов...

Ровно месяц спустя Питер Буркин снова появился на тропинке возле нашего дома. Он прискакал на мощном гнедом мерине и привез с собой для нас много еды. И три книжки.

— Получил в подарок от владельца корабля, — пояснил он. — Твой отец очень любит читать, а мне нравится доставлять ему радость. Я веду небольшую торговлю. На днях продал партию шкурок морских выдр и вот получил в придачу к выручке эти книги.

Он легко соскочил с седла и повел лошадь в загон, продолжая на ходу рассказывать.

— Человек, давший их мне, помнит твоего деда и отца. Ты из семьи мореплавателей, мальчик. Твой отец, ты знаешь, провел в море семь лет, прежде чем обосновался в Калифорнии. Проси его почаще рассказывать о тех странах, где ему довелось побывать...

О звезды! — вздохнул вдруг Питер. — Когда я слушаю рассказы Верна, они ласкают мой слух, как песня. Какая музыка звучит в названиях городов: Рангун, Калькутта, Шанхай, Сингапур!.. Скажу одно: я мог часами сидеть и внимать ему. Немудрено, что Консуэло полюбила Зака. Слышал краем уха, половина девушек Калифорнии была влюблена в твоего отца, малыш. Он замечательный рассказчик! — Расседлав лошадь, Питер повернулся ко мне. — Слушай внимательно, Ханни, и запомни: эти головорезы могут вернуться сюда снова в любой момент. Должны пройти годы, прежде чем оттает сердце старого дона. Если вообще оттает...

В жизни ты встретишь многих людей. Не забывай никогда тех, кто был добр к тебе. Главное — сохрани в памяти их глаза и смех, и они всегда будут тобой. А еще запомни, малыш, очертания гор и холмов на закате и рассвете...

Он помолчал.

— Твоему отцу лучше?

— Думаю, да, немного лучше, хотя он все еще кашляет.

— Эх, что за отвратительная штука эта болезнь легких! Дыши свежим воздухом, Ханни! — Он потрепал меня по щеке. — Ты больше не встречал маленького индейца?

— Нет.

— Не отчаивайся! Он еще придет. Странные они люди, эти индейцы. А возможно, вовсе и не странные, просто не похожи на нас... Но твой дружок обязательно явится, вот увидишь. Я знаю его отца, он очень важная у них персона.

— Вы войдете в дом?

— Конечно, если не помешаю.

— Отец мне сейчас читал; к сожалению, теперь он читает гораздо меньше, чем прежде, кашель мешает.

— Ох, я бы тоже послушал! Если это Скотт или Байрон, было бы просто замечательно! Или Шекспир. Один ковбой рассказывал, что Шекспир — поэт, у него есть такие стихи, что сердце кровью обливается.

— Шекспир? — переспросил отец, услышав наш разговор, когда мы входили. — Только не сегодня. — Сейчас почитаем Гомера. Знаете, его герои очень похожи на нас. Ахиллес и Гектор такие же, как наши горцы, Дик Смит, Кит Карсон или Дуг Гласе, сумевшие защитить свои дома... как при осаде Трои.

— Троя? — переспросил Питер. — Я что-то слышал про город Трою. Кажется, там разгорелась война из-за какой-то женщины, вроде Елены, если не ошибаюсь?

— Она была только предлогом, Питер, — объяснил отец. — Троя контролировала проход из Черного моря в воды Средиземноморья, и греки хотели избавиться от этой ненужной им опеки. Не было бы Елены, нашлась бы какая-нибудь иная причина...

Это были восхитительные, незабываемые дни. Отец вдруг почувствовал себя бодрее, увереннее, чистый воздух, как целебный бальзам, пролился на его болезнь, мы подолгу с ним гуляли, даже иногда скакали на лошадях.

Время от времени встречали индейцев. Однажды я увидел Франческо и, приветствуя, подал ему знак рукой. Он стоял и смотрел, как мы с отцом неслись на лошадях, потом я оглянулся и обрадовался, увидев, как он помахал мне в ответ.

Отец рассказывал о многом — пустыне, книгах, людях, кораблях... Часто нас навещал Питер Буркин, и тогда мы гуляли все вместе, втроем. Его не оставляли мысли о коварном старом доне, и он нередко напоминал о нем отцу.

— Не думаю, что он будет беспокоить вас здесь, пока вы живете среди индейцев. Но если бы ты, Верн, жил в Лос-Анджелесе, я бы не поручился... После того, что произошло, они вряд ли станут тревожить тебя. Когда этот беглец вернулся с вестью, что в схватке с тобой один убит, а трое ранены, вряд ли после всего этого найдутся охотники сразиться с тобой, Зак.

Отец все же быстро уставал. Поэтому во время прогулок мы нередко присаживались прямо на землю и просто разговаривали. Обо всем. Мы с Питером заметили: когда отец переутомлялся, кашель беспокоил его сильнее.

Часто разговор заходил об индейцах, их образе жизни, вере.

— Белые не правы, — был уверен отец, — когда стараются обратить индейцев в свою веру. Сначала мы обязаны узнать побольше об их божествах, как они соотносятся с их жизнью. И, главное, индейцы должны быть всегда уверены в нашем уважении к ним.

— Вот Франческо почему-то не приходит ко мне, — пожаловался я отцу.

— Всему свое время, малыш. Они ведь считают, что мы живем в доме Тэквайза.

— Нет, папа. Думаю, дело в другом.

Отец не торопил меня с выводами, разглядывая облака, проплывающие над пустыней.

— Помнишь, я говорил, что встретил одного из его сородичей у Родников Индейцев? Старого человека с бирюзой на шее?

— Ты и в самом деле видел этого индейца, Ханни? — усомнился отец.

— Не уверен только, был ли он индейцем. Но полагаю, что все-таки да, был. — Я долго молчал, потом с неохотой продолжил, боясь показаться смешным и глупым. — Не могу догадаться, на чем он стоял тогда. Думаю обо всем этом с того самого момента, как увидел его.

— Я тебя не понимаю.

— В самом низу, около края воды, оставался небольшой клочок твердой земли, на котором стоял я. А когда напился, оглянулся вокруг и увидел его.

— Рядом с собой?

— Скорее перед собой. Он стоял там, где... стоять было просто не на чем, понимаешь? — поколебавшись, пояснил я. — Зачерпнув воды, я и ему предложил, но он только молча смотрел на меня.

— И что было потом?

— Потом ты, папа, окликнул меня.

Отец долго молчал, потом тихо произнес:

— Знаешь, Ханни, мы очень плохо осведомлены о таких вещах. Наш мир гораздо сложнее, чем мы можем себе представить. Нам известны какие-то крохи, и мы всегда насмехаемся над тем, чего не понимаем. Индейцы по натуре своей одновременно и очень примитивны, и очень сложны, простота их, поверь, кажущаяся.

В пустыне и в горах встречаются тропы, проложенные Старым Народом, жившим здесь до появления индейцев. Неизвестно, кем они были и что с ними стало. Многие белые не верят в это. Отцы-миссионеры убеждают индейцев, что существование Старого Народа — это чистейший абсурд, и запрещают даже говорить об этом.

— Индейцам, которые живут в этих краях, тоже запрещено об этом говорить?

— Нет. В этом месте миссионеров не бывает. Некоторые индейцы время от времени уходят в Пале, но потом обычно возвращаются обратно. Здесь и священников еще нет.

— Папа, куда ведут эти дороги, о которых ты говорил?

— Никто этого не знает. Возможно, к воде. Иногда я думаю, они ведут к тайникам, где хранятся их письмена, нанесенные на камни.

— Что там написано?

— Обычно это всего лишь изображения животных, но порой встречаются совершенно непонятные рисунки. Никто не знает, что они обозначают.

— Я найду их и очень хочу разгадать их значение.

— Есть тропы, по которым не ходят даже сами индейцы. Когда-нибудь, при желании, ты сможешь по ним пройти, но прежде должен многому научиться.

Отец поднялся.

— Уже поздно, Ханни. Пора ложиться спать.

Нас окружали лишь дюны и кактусы да несколько невзрачных кустиков. Солнце близилось к закату. По песку, заметил я, что-то двигалось и оставляло после себя едва заметный след. Пристально приглядевшись, я так ничего и не обнаружил. Загадка!..

— Даже если это дом Тэквайза, — улыбнулся я, — все равно он мне нравится. Мы еще поживем тут, папа?

— Если он придет и потребует освободить его, — ответил отец, — нам придется уйти, хотя и мне он нравится. Потому что как бы воплощает в себе любовь. Любовь человека к делу рук своих, творчеству. А такое всегда достойно глубокого уважения. Знаешь, Ханни, я даже немного завидую таланту этого строителя.

У меня же из головы во время этого разговора с отцом все не выходили эти странные следы на песке. Может быть, их оставляла маленькая ящерица?..

— Как ты все-таки думаешь, папа, Тэквайз вернется?

— Кто знает? — Отец взял меня за руку. — Пойдем, надо возвращаться. Я вдруг понял, что очень устал, сынок. Мне бы хотелось...

Он не договорил, чего ему хотелось. Мы оба одновременно увидели, что они уже были там, неслышно подкравшись и поджидая во дворе. Четверо. Ближе всех к нам сидел на лошади седовласый старик. С суровым, неприступным видом и жесткими, недоброжелательными глазами.

— Это он! — рявкнул старик и приказал: — Убейте его!

— Сэр?.. — Отец заговорил спокойно, хотя несомненно слышал только что сказанное. — Позвольте мальчику уйти. Он же ребенок...

— Кончайте с ним! — будто не слышал отца старик. — И этого щенка тоже! Немедленно!

Пока он, полуобернувшись, отдавал приказания, отец со всей силой, на какую был способен, оттолкнул меня прочь и упал на землю сам. Его рука, как крыло, распростерлась надо мной, будто прикрывая от опасности, поэтому сам он не в состоянии был двинуться с места. Люди старика дважды в упор выстрелили в него, и я видел все это, прежде чем он сумел ответить своим врагам. Отец был ранен. Один из стрелявших упал. Второй выстрел отца разнес в щепки угол двери. К тому времени, сумев подняться, он снова оказался поверженным на землю.

— Подойди и убедись, что он сдох! — спокойно приказал старик своему подручному. — Такую падаль уничтожить сложнее, чем змею.

Человек подошел к отцу и еще раз выстрелил в него. Снова в упор. Второй целился в меня.

— Не здесь! — передумал вдруг старик. — Возьмем его с собой и бросим где-нибудь в пустыне, по дороге. Так будет лучше.

Бандит подошел и схватил меня, но я, извернувшись, изо всех сил вонзился зубами в его руку. Тот, рассвирепев, обрушил свой кулак на мое лицо.

— Попробуй только еще раз! — пригрозил он, оскалясь в злой лошадиной улыбке. — Уши оторву, прежде чем доставим тебя куда надо!

Его переносицу, увидел я, пересекал безобразный багровый шрам, который, казалось, разрезал нос пополам. Это был тот — я сразу узнал его, — который стрелял в отца, когда тот уже был недвижим.

— Возьми его! — приказал старик. — Пора уходить, а то скоро появятся индейцы.

— Мы перебьем их! — пообещал человек со шрамом.

— Дурак! — засмеялся старик. — Их много, а нас несколько человек. Они всегда любили его, как если бы он был одним из них.

Человек со шрамом жестоко заломил мне за спину руки, крепко держа и похохатывая, покуда я не перестал кричать от дикой боли.

— Может быть, тебя отдадут мне, — изрек в раздумье изверг. — Тогда уж точно наверняка услышим, как ты умеешь громко кричать. И едва я пошевелю рукой, как ты, змееныш, будешь дрожать от страха, а уж коли подниму руку, вот тогда завопишь от боли!..

Совсем стемнело, и они торопливо тронулись в путь, старательно объезжая все попадавшиеся тропинки. Без старика я насчитал их девять. Был с ними и один молодой, красивый, но чем-то очень неприятный человек. Он не отрывал от меня взгляда все время, повторяя с презрением:

— Надо убить его! Когда этот гаденыш умрет, все будет кончено.

— Отдайте его мне! — клянчил бандит со шрамом.

Старик резко обернулся.

— Молчать! Мы покончим с ним так, как я сказал: оставим в пустыне!

— Мы уклонились на восток! — внезапно, будто спохватившись, вернул всех к действительности красавчик. — Очевидно, сбились с пути?!

— Нет, направление взято верно! — властно перебил старик. — Пусть индейцы думают, что мы вернулись через перевал, и бросятся за нами в погоню. В темноте они вряд ли обнаружат следы, поэтому мы и скачем на восток.

Уже начинало светать, когда мои мучители наконец сделали привал. На совершенно голом месте. Повсюду, насколько хватало глаз, ничего, кроме песка, не было видно, лишь уныло торчали кое-где огромные валуны да кактусы.

— Здесь! — приказал старик. — Оставляйте его здесь! В конце концов, я не могу убить его, ведь в нем течет моя кровь. Пусть умрет сам!..

— Давайте покончим с ним! — настаивал молодой красавец. — Чтобы уж наверняка знать... что он мертв!

— Я сказал — нет! — нетерпеливо перебил старик. — Все! Прочь! Отпустите его! Пусть пустыня сделает это за нас. Я не могу поднять руку на того, в ком течет моя кровь, — повторил он. — Даже если она смешана с кровью этой падали!

Человек со шрамом грубо сорвал с меня веревку, стащил с седла, развернув лошадь так, что она в любую минуту могла растоптать меня своими копытами. Откатившись в сторону как можно дальше, я вскочил на ноги, отбежал и спрятался в ближайших валунах.

Они тронулись в обратный путь. Переполненный гневом и горечью, я замер среди камней.

— До свидания, дедушка! — что было силы крикнул я вслед ему.

И видел, как вздрогнул он, словно от удара. Его плечи поникли. Старик начал было в седле поворачиваться на мой голос, но молодой красавец зло бросил:

— Непокорный щенок! Такой же, как его отец!

Они ускакали, смолк стук лошадиных копыт, и я остался один.

Глава 14

Один среди бескрайних песков...

Я Иоханнес Верн и не боюсь... — уговаривал я себя.

Мой отец... Они убили его, а меня бросили на верную смерть в пустыне.

Я не хотел этого, видит Бог. Я собирался выжить. Выжить наперекор всему и когда-нибудь заставить своих поверженных врагов желать собственной смерти. Занимался рассвет. Продолжая стоять среди камней, я оглянулся вокруг.

Всюду была пустыня, песок и голые камни, среди которых кое-где росли кактусы. Бросившие меня будут скакать всю ночь: слышал, они говорили про дорогу на восток. Я могу пойти по их следу...

Как далеко меня завезли? Сюда они двигались достаточно быстро, иногда переходя на шаг, но, как сказал бы отец, это была неуклюжая рысь.

Я имел кое-какое представление о расстоянии, которое мы преодолели по дороге на запад от Сан-Франциско. Мистер Фарлей частенько говорил, сколько мы прошли за день и сколько нам еще осталось. Скорее всего, они завезли меня в пустыню миль за сорок. Для тех, кто привык преодолевать подобные расстояния на лошадях, это довольно много, мне же нередко приходилось шагать позади фургона, поэтому оно не казалось мне таким уж большим.

Скоро станет жарко. И раз я решил идти, надо трогаться в путь сейчас же, пока воздух еще прохладный. В самые жаркие часы мистер Фарлей всегда давал лошадям отдохнуть и начинал снова двигаться, когда солнце уже садилось. Вот и я — пока будет прохладно, буду идти. Станет невмоготу, найду место, где можно спрятаться от палящего солнца. Но где его найти? Я пока не знал.

Что предпринял бы в такой ситуации Франческо? Наверное, то же, что и я теперь: он пошел бы назад. А что можно было придумать еще?

На песке еще виднелись следы лошадей, и, если придерживаться их, то таким образом можно добраться до дома Тэквайза.

Медленно повернувшись, я снова огляделся. Место, где я теперь стоял, послужит началом, точкой отсчета... Через несколько дней мне исполнится семь лет. Пройдет три, четыре года, и я буду достаточно взрослым... чтобы отомстить. Мне надо будет увидеться с тремя людьми: старым доном, молодым красавцем и человеком со шрамом. Ради этого стоило теперь бороться за жизнь.

Мама всегда учила меня быть терпимым, ни к кому не испытывать ненависти. Она говорила еще, что ненависть разрушает того, в ком поселяется. И тем не менее сейчас я был переполнен ею. Мама умерла, отца убили. У меня больше никого не осталось на всем белом свете.

Мои ноги были слишком малы, шаг короток, поэтому я старался увеличивать его, но от этого еще больше уставал. Ах, если бы я был взрослым да с длинными ногами!.. Позади меня занимался рассвет. Отец учил находить следы, но сейчас в этом не возникало необходимости: копыта десяти лошадей четко отпечатались на песке.

Воды с собой я не имел ни капли. Они завезли меня в такое место, где не били родники и где прежде мне никогда не приходилось бывать. Поэтому трудно определить, можно ли было здесь обнаружить источник. Мне хотелось пить, но я знал: пока жажду можно терпеть, нужно двигаться вперед.

— Я Иоханнес Верн... — громко повторял я. — И не боюсь...

Потом произошло что-то непонятное. Внезапно остановившись, я осмотрелся. Песок стал почти белым, камни, черные ночью, при дневном свете оказались коричневыми, небо было ярко-синим и безоблачным. Я должен был бы испугаться, но этого не случилось. Потому что все вокруг показалось мне неожиданно знакомым, хотя везли меня сюда глубокой ночью и я мог бы поклясться, что прежде здесь никогда не бывал.

Я присел на большой плоский камень. И почувствовал, что безраздельно связан с этими местами. Моя мама полюбила пустыню, отец жил в пустыне, любил ее и ее людей. Может быть, по этой причине, может быть, еще почему-то, но я почувствовал вдруг, что тоже рожден, чтобы жить в пустыне, стать ее частью.

Когда я освоился с этим неожиданным открытием и снова двинулся в путь, то не стал суетиться. Прежде всего мне предстояло найти тень и воду. И, хотя неизвестность все еще витала над мной, я уже не ощущал прежнего одиночества: пустыня была моим другом.

Откуда-то выскочил заяц и пустился наутек, потом остановился вдруг и уставился на меня. Невдалеке я заметил змею, спешащую по своим делам и оставляющую после себя на песке струящийся след, по которому чинно шествовало какое-то насекомое.

Жара заметно усиливалась. На небе, которое из синего от зноя превратилось в туманное, появился канюк. Он тоже заметил меня и внимательно разглядывал с высоты.

— Прочь отсюда! — вырвалось у меня. — Я не стану твоим обедом!

Конечно, канюк не услышал меня. Я вспомнил, как отец говорил, что птица эта всегда ждет, и в конце концов добыча достается либо ей, либо кому-то, подобному ей.

Я начал искать укрытия, но так ничего и не обнаружил. Мечтал о раскидистых кустах, в тени которых можно укрыться от жары, но меня окружали лишь сухие деревца, вместо листьев покрытые иголками да колючками. А деревья джошуа давали слишком слабую тень, под ними спрятаться было невозможно. Близился полдень, а я все еще искал. Во рту пересохло. Я взял в руки небольшой гладкий камешек, подержал его в руке, пока он не остыл, и положил в рот. Это должно хоть немного помочь. Я начал спотыкаться.

Какая-то крохотная птаха порхала по песку впереди меня. Далеко, на юго-востоке, виднелись горы. Были ли это наши горы? Я не знал. Как не знал и того, сколько прошел. И без сил опустился на песок.

Судя по теням, наступил полдень, а ведь мой путь начался еще до рассвета. Я вспомнил, что рассказывали мне о пустыне Финней, Фарлей, Келсо и, конечно, отец. Я знал, что должен был найти тень и отдохнуть наконец. Что, будь то взрослый или ребенок, никто не может долго прожить без воды. Поэтому, превозмогая усталость, я поднялся и снова пошел. Цепочка следов, которая служила мне дорогой, привела к высохшему водоему, противоположный берег которого был очень крут. Карабкаясь наверх и почти валясь с ног от пережитого за день, я вдруг заметил небольшое скопление камней, близко стоявших друг от друга и образующих что-то вроде маленькой ниши, дававшей крохотную тень. Когда подошел ближе, увидел около камней яму. Прежде чем что-то предпринять, нужно было убедиться в отсутствии здесь змей. Увидев вблизи сухую ветку или палку и внимательно рассмотрев ее — ведь она могла оказаться змеей, — я поднял находку и использовал как шест для проверки отверстия.

Внутри, к счастью, никого не оказалось. Я заполз в яму и убедился, что тут мне вполне хватает места, чтобы улечься. Позади отверстия, в камнях, виднелась небольшая расщелина, сквозь которую ощущалось легкое движение воздуха. Я почувствовал себя лучше. И, вероятно, заснул, потому что, когда открыл глаза, было уже прохладнее и солнце начинало садиться. Выбравшись из укрытия, я осмотрелся. Вокруг по-прежнему простиралась голая пустыня. Опираясь на палку, которой я искал змей и которая оказалась достаточно прочной, я продолжал свой путь.

Следы скакавших на лошадях моих врагов уже слегка замел песок: они не выглядели столь отчетливыми. Внезапно я испугался: что делать, если их совсем занесет?

Остановившись от этой внезапно пришедшей в голову мысли, я стал вспоминать, что говорил мне на этот счет Джакоб Финней.

— Прежде всего, всегда держи себя в руках и старайся ориентироваться на местности. — Я так и слышал его голос.

Зная, что Солнце садится на западе, теперь, исходя из этого, я стоял лицом к югу. Невдалеке виднелся острый гребень камня — значит, надо определять направление по нему. Наступила ночь. Я отметил и запомнил звезду, сиявшую над моим камнем, который уже почти скрыла темнота, и попробовал ориентироваться.

Стало очень холодно, поэтому вскоре я совсем продрог, но, спотыкаясь и падая, все же продолжал идти. Довольно близко от меня вдруг завыли койоты, я сильнее сжал палку. Это была хорошая, большая палка, так что в случае надобности...

Во рту пересохло, временами трудно было глотать. Я глубоко втянул в себя холодный чистый ночной воздух и будто проглотил глоток воды, настолько он казался живителен и свеж. Почти засыпая на ходу, я отыскал плоский, довольно большой камень и свалился на него. Койоты, по-видимому, бродили где-то рядом, и я решил, что они преследуют меня.

Кто-то говорил, что койоты сами не нападают на людей, но отец лишь посмеивался над этим утверждением. Он считал, что они хищники и потому нападают на все живое. Койоты опасаются запаха человека, поскольку для них он всегда означает опасность. Но и набрасываются на все, что может послужить им пищей и не в состоянии дать отпора. Если взрослый или ребенок беспомощны, а они чуют это, утверждал отец, то будут съедены. И Финней соглашался с отцом.

Сон как рукой сняло. Сжав палку, я замер в ожидании. Если хоть один из них приблизится, буду, как смогу, обороняться.

Временами вдруг сон одолевал меня, я начинал дремать, хотя старался бодрствовать; несколько раз до моего слуха доносились какие-то звуки, то ли шагов, то ли вздохов, но ничего не рассмотреть в темноте. Прошуршал легкий ветерок, пригнав к моим ногам охапку сухих листьев. Снова раздался шорох, теперь уже ближе. Я поднял камень, бросил его. Звуки смолкли.

Спустя какое-то время снова задремал и, очнувшись, услышал какой-то тихий звук. Пустил в ход палку, стал размахивать ею возле себя, потом бросил в темноту еще один камень... Во всех историях, слышанных мною, рассказывалось о мрачных глазах, светящихся в темноте. Я ничего такого не заметил, только слышал тихий шорох неподалеку от себя — явно кто-то передвигался.

Как только ночь начала сменяться предрассветной серой мглой, я поднялся с камня, совершенно измученный, не отдохнувший. Хотелось есть, но больше всего, конечно, пить. Ночная прохлада немного утолила жажду, но не до такой степени, чтобы забыть о ней совсем. Мне нужна была вода!..

Отец говорил, иногда можно напиться сока из стволов кактусов. Но они не попадались на моем пути. Только жесткие сухие деревья и клочья выжженной белесой травы.

Мой ориентир-камень исчез, звезды погасли. Я не мог, как ни старался, отыскать следы лошадиных копыт, которые видел еще на рассвете. Зато, пройдя немного, я заметил совсем свежие ямки от ног койота.

Поднявшись на небольшой холм, упал словно подкошенный. Ноги болели, не оставалось сил, чтобы идти дальше. Я опять положил в рот гладкий голыш, но на сей раз уже не помогло. Солнце поднялось достаточно высоко, и по пустыне словно прокатывались волны жары. Далеко впереди возникло в дымке синее озеро, окруженное зелеными деревьями, и я понял, что это мираж: вдали были только камни, где-то за ними высились горы, и они были недосягаемы.

Собравшись с силами, я снова тронулся в путь и вскоре — о радость! — неожиданно обнаружил потерянные было следы. Пристально вглядываясь в них, упал, а поднявшись, почувствовал, что ободрал до крови руки.

Кроме отпечатков, оставленных лошадьми бандитов, я заметил и более старые следы копыт, сообразив, что вышел на какую-то тропу, ведущую, казалось, в глубь пустыни, а стало быть, она неизбежно должна была привести к горам. Горло пересохло, и я совсем уже не мог глотать. Глаза резало от яркого солнца и жары. Мне захотелось лечь, но песок раскалился, как жаровня.

Не знаю, сколько прошло времени, только вдруг сзади послышался звук, похожий на барабанную дробь. Прислушавшись, я понял, что это топот копыт, и тотчас повернул назад.

Ко мне навстречу приближалось не менее полдюжины всадников — в это трудно поверить!.. Может быть, снова передо мной возник мираж?.. Я прищуривался, хмурил брови, тряс головой, стараясь прогнать видение, показавшееся сначала в мерцающих волнах жара размытым пятном. Да и у лошадей к тому же были какие-то неестественно длинные ноги, таких в жизни у них не бывает... Значит, все-таки мираж?..

Но всадники — о чудо! — все приближались ко мне, вырываясь из волн жары и пыли. У первого, скачущего впереди, была деревянная нога.

Они остановились, и человек с деревянной ногой воскликнул:

— Иисус праведный! Да ведь это же парень Верна!

Он ловко спешился, подбежал ко мне и молча прижал к моим губам флягу с водой. Я едва успел сделать два маленьких глотка, как он тут же забрал ее.

— Смочи только рот, парень! Этого пока достаточно, — объяснил он и тут же спросил: — Откуда идешь? Где твой отец?

— Его убили, — ответил я. — Они специально поджидали... Он заслонил меня, и они пристрелили его.

— Ему удалось убить кого-нибудь из нападавших? — спросил другой всадник.

— Думаю, одного...

Смит Деревянная Нога, а это, конечно, был он, опять поднес к моему рту фляжку с водой, а потом, вскочив в седло, протянул мне руку, пригласил:

— Залезай, сынок! Мы берем тебя с собой!

Поколебавшись немного, будто все еще не веря, Смит спросил:

— Твой отец и в самом деле умер, мальчик? — Я кивнул. — Тогда... что ты собираешься теперь делать?

— Я хочу вернуться в наш дом. Должен прийти Питер Буркин.

— Насколько я знаю, если Питер обещал, он обязательно придет. Он хороший человек! — Смит ехал впереди, указывая дорогу. — У тебя есть дома еда, мальчик?

— Да, сэр.

Мы проехали совсем немного, когда он опять остановился, чтобы я сделал еще глоток воды, но и на этот раз не позволяя мне напиться вдоволь.

— Мы едем по дороге к твоему дому, — объяснил он. — Вижу, ты совсем выбился из сил. Мы проводим тебя.

Смит пристально посмотрел на меня сверху вниз и, словно сомневаясь, спросил:

— У тебя есть кто-нибудь в Лос-Анджелесе?

— Нет, сэр, — ответил я. — Если только... мисс Нессельрод.

Он засмеялся.

— Да, да! Как же, помню! Удивительная женщина!

Повернувшись, он со смехом обратился к скакавшим позади.

— Сказала, если я украду какую-нибудь из ее лошадей, она повесит меня! Черт возьми!.. Думаю, она и в самом деле способна на такое! Удивительно редкий тип женщины, мальчик! Когда придет твое время... ты обязательно должен найти себе такую же женщину, как эта мисс...

Под мерный стук я засыпал, и заснул, проснувшись уже возле дома. Вокруг было темно и тихо.

— Том? — позвал Смит. — Посмотри-ка внутри, нет ли там кого. В случае чего мы прикроем тебя, малыш!

Том соскочил на землю, держа ружье на изготовку, приблизился к дому, открыл дверь и шагнул внутрь. Было слышно, как он вошел, поискал свечи, и тотчас из двери заструился свет. Он протопал из комнаты в комнату, выглянул наружу.

— Дом чист, как младенец, Пег!

Смит помог мне слезть с лошади.

— С тобой все будет в порядке, сынок! Ты дружишь с индейцами?

— Да, сэр.

— Я знаю, они уважали твоего отца. А сейчас иди да поскорее ложись спать. Отхлебни-ка еще глоток, и на сегодня хватит. Завтра же ты сможешь пить, сколько захочешь... Да, и вот что, парень! Опасайся этого старикашку испанца! Если он узнает, что ты выжил, наверняка возвратится и уж тогда, во второй раз, не допустит ошибки! — Несколько мгновений Смит молча смотрел на меня, в нерешительности объяснил: — Видишь ли, малыш, я не могу здесь оставаться. У меня слишком много врагов, которые не задумываясь вздернут меня на первом же крюке. Я собираюсь как можно скорее убраться отсюда. Для старика жизнь в пустыне нелегка. Хочу податься во Фриско, там стану продавать географические карты с указанием мест, где, как болтают люди, я бросил золото. — Смит повернул лошадь, тронул поводья. — Еще увидимся, сынок! Поверь, сожалею, что такое случилось с Верном. Твой отец был очень хорошим человеком.

Еще долго я стоял в одиночестве посредине двора, возле того самого места, где упал мой отец, прислушиваясь к удалявшемуся топоту копыт. Войдя в дом Тэквайза, огляделся.

Один в доме. Не рассердится ли он, что я вернулся сюда? Не придет ли, чтобы прогнать или убить меня?

Кто такой Тэквайз? Кто он... или что?

Хотя я был очень голоден, решил не есть. Постелил постель, медленно разделся и нырнул под одеяло. Долго не мог заснуть, просто тихо лежал, вслушиваясь в окружавшую меня темноту.

Где-то вдалеке раздался низкий гул к грохот: казалось, земля содрогнулась. Неужели Тэквайз? Вдруг он и в самом деле рассердился?

Но здесь был мой дом. И это единственный приют, который у меня остался.

Как мне вести себя? Придет ли Питер Буркин? Имею ли я право беспокоить этого человека? Ведь я не его сын, и у Питера своих забот хватает.

Легкий ветерок пошевелил вдруг мои волосы, бросил в окно горсть песка, словно кто-то слегка пробежал нервными пальцами по крыше.

Мисс Нессельрод совсем недавно предложила мне дружбу и гостеприимство. Но если я поеду и ней, мои враги окажутся совсем рядом и узнают; что я остался жив. А этого им пока знать не следовало.

Что я был в силах сделать? Оставаться здесь, в ломе Тэквайза?..

По крайней мере — до тех пор, пока он не вернется...

Глава 15

Проснувшись рано утром и встав с постели, я подошел к буфету. Там на одной из полок обнаружил хлеб, банки с джемом, несколько маисовых лепешек, две бутылки вина, которое я не пил, и кофе, который не умел варить.

В погребе обнаружил большой кусок сыра, отрезал от него и открыл банку джема. Намазав тонким слоем джема кусок хлеба, сел за стол и принялся за еду, до этой минуты и не представляя, как проголодался: вчера я хотел только пить.

Наевшись, вышел во двор и увидел Франческо.

— Ты никогда не видел Тэквайза? — спросил он.

— Нет.

— Знаешь, он был здесь и после этого исчезли следы крови. — Франческо кивнул туда, где упал мой отец. — Потом он ушел.

— На кого же все-таки похож этот Тэквайз? — не мог сдержать я любопытства.

— Не знаю, его вообще никто никогда не видел, ведь он появляется и уходит ночью. Тэквайза можно только услышать. — Франческо посмотрел на меня. — И прошлой ночью он заходил сюда.

Я с суеверным трепетом взглянул на дом. Он был там? Внутри?

— Что ты собираешься делать? — поинтересовался Франческо.

— Не знаю, — пожал я плечами.

— Ты можешь пойти с нами и стать индейцем.

— Но я же не индеец.

— Будешь жить, как индеец. — Он взглянул на меня своими черными пронзительными глазами. — Будешь есть то, что ест индеец. В конце-то концов, голод заставит думать, есть захочешь...

Конечно, захочу, особенно когда кончится хлеб, сыр и джем.

Отец говорил, кахьюллы собирают желуди, это основная их пища. Кроме того, еще и семена чиа...

— Я должен пока оставаться здесь, — решение было принято. — Потом... может прийти Питер Буркин. Когда-нибудь... я пойду с тобой, и ты научишь меня всему, что я должен делать.

Посмотрев на Франческо, я только сейчас заметил у его ног большой кожаный мешок. Он поднял его.

— Это тебе. Вяленое мясо, — сказал он неуверенно по-английски, будто произнося незнакомое слово.

— Gracias[22], — поблагодарил я, и Франческо улыбнулся, обнажив свои белые зубы.

— Я пошел, — сказал он, через минуту скрывшись за зеленой изгородью кактусов.

Я вернулся в дом. Тэквайз сегодня появлялся здесь. Стоя в дверях, я все внимательно осмотрел. Если он приходил, то что делал? Зачем приходил? Взглянуть на свой дом, если дом действительно принадлежал ему? Или посмотреть, что здесь делаю я?

Все оставалось на прежних местах, никаких изменений не было заметно. Переходя из комнаты в кухню, я внимательно осматривал каждую мелочь, но ничего подозрительного не обнаружил.

В углу стояло отцовское ружье, надо взглянуть, заряжено ли оно. Ружье было заряжено. Кобура с пистолетом висела на гвозде в спальне. Вытащив пистолет из кобуры, я убедился, что и он заряжен. Но ведь отец стрелял, израсходовал патроны, поэтому оружие никак не могло быть заряжено. Кто-то сделал это, пока меня не было в доме.

Я бросил пистолет на кровать. Если ночью понадобится, пусть будет под рукой. В своей жизни я стрелял всего лишь раз и то под руководством отца.

Вспомнив, что, вставая поутру, делал отец, я нашел метлу, подмел пол, потом протер тряпкой окна и мебель. Пустыня приносила в дом много пыли. После моей уборки стало чисто, я наполнилведро свежей водой, налил воды из чайника в банку, поставил на ветерок, чтобы немного остудить.

Дожевывая кусок вяленого мяса, подошел к книжной полке и взглянул на корешки книг. «Квентин Дорвард» — последняя, которую читал мне отец, и мне захотелось продолжить чтение.

Но книги на месте не оказалось.

На полке всего их стояло двенадцать. Я внимательно просмотрел каждую, но нет: «Квентина Дорварда» среди них не было. Пересчитал — да, все правильно, двенадцать... Приглядевшись внимательней, я заметил, что, вместо той, которую я искал, появилась другая — роман Скотта «Айвенго».

Нерешительно взял книгу, раскрыл ее. И тут же почувствовал запах хвои; поднеся книгу к самому носу, с любопытством обнюхал.

Без сомнения, так пахла только хвоя, но эти книги никогда не были в местах, где растут хвойные деревья. Очень осторожно я поставил книгу на место. Кто же побывал в доме в мое отсутствие? Франческо говорил — Тэквайз, но ведь это абсурд...

Кто-то наверняка сюда заглянул и заменил книгу в надежде, что ничего не будет замечено. Ни отцом, ни мною. Но ведь отца уже не было...

Дети моего возраста обычно не умеют читать, но родители научили меня, и я пристрастился к чтению в раннем возрасте.

Я ломал голову над тем, почему этот таинственный посетитель, вытащив книгу, не сдвинул плотнее остальные, а заменил ее другой. Может быть, он подумал, что я вообще не замечу пропажу книжки, которая не была дочитана...

Снова сняв с полки «Айвенго», я медленно перелистывал страницы романа. Просмотрел почти треть, но не нашел каких-либо следов неведомого посетителя. Запах хвои не пропадал. В округе не росло хвойных деревьев, только пальмы да в некоторых каньонах платаны.

Поколебавшись, я опять вернул книгу на прежнее место. Но тут же подумал: а почему бы мне не почитать ее? «Квентина Дорварда» все равно нет, а новый роман может оказаться не менее интересным.

Решив все же пока оставить книгу в покое, я вышел из дома во двор. Лошади при виде меня забили копытом, и я вспомнил, что не кормил их. Задав кома, я осмотрелся. Вода текла прямо в их поилку, поэтому о воде можно не беспокоиться. Но лошади теперь были тоже предметом моих забот, и я не должен забывать о них. Кто же, интересно, их кормил, пока я отсутствовал? Должно быть, Франческо или какой-нибудь другой индеец...

Я посмотрел на горы Сан-Джакинто, темной массой вырывавшиеся из пустыни. Если Тэквайз живет там, зачем ему спускаться сюда? Там, в горах, высоко и холодно. Во всяком случае, достаточно прохладно, чтобы могли расти хвойные деревья. Эта мысль почему-то испугала меня, и я поспешил вернуться в дом.

Сильно болели ноги, и подошвы местами стерлись до крови. Вымыв их, я лег, стараясь думать of одном: каких действий от меня в подобной ситуации ждал бы отец?

Меня одолевала полудрема, когда я услышал приближающийся цокот копыт. Сон мгновенно улетучился. Я взял лежащий рядом пистолет и встал за дверью, незаметно выглядывая из-за нее. От волнения сердце готово было выскочить из груди. Но вот в поле зрения появился всадник, и я узнал Питера Буркина. Бросив пистолет, я выбежал ему навстречу.

— Здравствуй, малыш! Это правда — то, что рассказали мне?

— Да, сэр! Их было много. Первым делом отец оттолкнул меня в сторону, поэтому и не смог быстро вытащить свой пистолет.

— Он убил кого-нибудь?

— Да, сэр. По-моему, одного из бандитов.

Питер спешился, и мы вместе отвели в загон его лошадь. Он напоил ее, вытер досуха и вытащил из чехла ружье.

Пока я рассказывал ему о своих злоключениях, о том, как Смит нашел меня и привез сюда, Питер вскипятил чайник и сварил кофе.

— Смит — сварливый старый дьявол, но он всегда выручает, если кто-нибудь из его знакомых попадает в беду. — Питер посмотрел на меня. — Что ты собираешься теперь делать, малыш?

— Наверное, пойду с кахьюллами. Они уже приглашали меня.

— У тебя, знаю, нет родственников. Твой отец говорил мне про эту женщину, как ее, мисс Нессельрод...

— Это наша попутчица. Мы вместе ехали сюда, на запад. Она предложила мне жить у нее, но ведь это может оказаться только словами... Лучше уж я останусь здесь.

— Здесь? Один? — удивился Питер. — Впрочем, ведь остался же я один в девять лет, и, ей-богу, не был сообразителен, как ты. Я привез тебе, малыш, еды. Она в этих мешках. Ее, правда, не так уж много, и я не уверен, что все продукты сохранили свежесть.

— Конечно, ведь вы проделали такой длинный путь.

— Я должен добывать средства к собственному существованию, мальчик. — Он осмотрелся. — Там, где я живу, не место для ребенка. У меня всего лишь койка, которую я арендую в дешевом доме, по соседству с пьяницами и дебоширами.

— Да нет, мне и здесь хорошо, я хочу остаться.

— Ты не против, если я переночую у тебя, малыш? Совершенно вымотался! — Питер внимательно посмотрел на меня. — А ты не боишься, что они вернутся?

— Нет, ведь они думают, что я умер, — ответил я.

— Прекрасно, пусть думают! Надо, чтобы они как можно дольше в этом отношении оставались в неведении. — Питер немного помолчал, потом спросил: — Ты так и не встречал этого... Тэквайза?

— Нет.

Буркин закурил сигару в ожидании, пока закипит вода.

— Кто-нибудь из того бандитского отряда заходил в дом? Я имею в виду людей, убивших твоего отца?

— Нет, они застрелили его во дворе, потом схватили меня и увезли с собой. Они даже не взглянули на дом.

Питер рассмеялся. Но это был не радостный смех, он возник, очевидно, как отзвук каким-то собственным его невеселым мыслям.

— Они будут потрясены! — решил Буркин.

Больше он ничего не сказал, а я не понял смысла сказанных слов. Порой я просто чувствовал, что Питер знает гораздо больше, чем можно предположить.

Задержавшись возле полки с книгами, он спросил:

— Ты умеешь читать? По-моему, ты слишком мал, и эти книги, должно быть, трудны для тебя.

— Я прочту их. Конечно, не все слова мне в них понятны, но, думаю, смогу догадаться об их значении. Ведь мама и папа начали учить меня чтению, когда мне исполнилось три года.

— Тогда принесу тебе еще кое-какие книжки. Сам-то я не знаю, о чем они, но в городе у меня есть один человек, который много читает, он поможет мне выбрать для тебя самые интересные.

Питер снял ботинки и уселся на отцовскую кровать.

— Старайся получить образование, малыш, как твой отец. Полагаю, не было на свете таких вещей, в которых бы он не разбирался. А я вот и говорить-то как следует не научился. Могу считать, написать свою фамилию и прочесть несколько слов. Так что читай побольше, малыш. Учись. У меня нет образования, поэтому приходится работать на других. У меня и никаких планов нет на будущее, кроме как выгодно продать немного шкур. Это не жизнь, сынок, а существование. Поэтому старайся выучиться.

Он плеснул в чашку немного кофе.

— Как ты считаешь, может, мне все же поискать в Лос-Анджелесе ту женщину, мисс Нессельрод? Она-то уж знает, что надо делать...

— Я хочу остаться. Мне здесь нравится, — повторил я упрямо.

Питер снова закурил, потом обулся и вышел на улицу, взял мешок с провизией и внес его в дом.

— На некоторое время тебе этого хватит. Умеешь печь лепешки? Нет? Тогда это будет первое, чему я тебя обучу. Знаешь, никто не умеет печь такие вкусные лепешки, как Буркин. И по приготовлению бисквитов я тоже большой мастер.

Буркин сел, и взгляд его упал на пол: он принялся вдруг рассматривать его. Восхитился:

— Работа, достойная мастера! По-моему, он очень любил свою работу. Как считаешь?

Питер осмотрелся.

— Очень загадочное место, сынок, не правда ли? По-моему, оно такое, потому что связано с Тэквайзом или еще с какой-то загадкой. Я не слишком-то верю россказням индейцев, но некоторые из них знают такие вещи, о существовании которых мы даже и не подозреваем. Индейцы плохие люди, хотя я, малыш, никогда и не понимал их так, как твой отец.

Видишь изображенную на полу черную птицу? Взгляни на ее красные глаза из камней граната. Некоторые называют их еще и рубинами, но это не одно и то же. На севере, в пустыне, есть один потухший кратер. Индейцы называют его Фасги, что означает что-то вроде желанного, но недостижимого... Там и я как-то нашел несколько таких вот гранатов, показал одному человеку в салуне. Тот сначала схватил их, но потом сделал вид, будто они его мало интересуют, и назначил мизерную цену. Я же видел его насквозь. Он решил, что это рубины и что я в них совсем не разбираюсь. Предложил мне за камни гроши, а я закрыл их рукой и отказался продавать. Сказал, что, мол, хочу подарить эти красные камешки одной своей знакомой, чтобы та сделала себе из них бусы. Так знаешь, покупатель этот прямо весь взмок от беспокойства! Ему так хотелось заполучить эти камешки, что он снова даже не стал и проверять их.

Еще я приврал ему, что моей знакомой эти камни очень понравились, поэтому-то я и раздумал их продавать так дешево и менее чем за сто долларов не отдам. Тот так и подскочил от радости, выложив мне тут же сто долларов за штуку.

Не могу сказать, что поступил нечестно, ведь я даже не говорил ему, что это рубины, а назвал их просто красными камешками. Он и решил, что хитро обвел меня вокруг пальца, потому что такая старая крыса пустыни, как Буркин, вообще не в состоянии разбираться в драгоценностях. Вот почему я спокойно взял его деньги. Накупил себе еды и снова отправился за гранатами. Посещая салуны или другие присутственные места, где появлялось много новичков, я брал с собой эти гранаты и вроде бы внимательно изучал их, рассматривал, сидя за столом. И, рано или поздно, кто-нибудь обязательно покупал их. Приманка срабатывала.

«Исключительно прелестные красные камешки, — говорил я, будто навеселе, вслух. — Моя женщина очень обрадуется им. Она сможет сделать себе бусы».

И знаешь что, малыш? Многие пытались уговорить меня продать им эти камешки. А я, наверное, оказывался очень слабым, потому что каждый раз им удавалось уговорить меня. На эти деньги, ни о чем не беспокоясь, я жил целый год.

И вот теперь опять решил направиться отсюда в кратер, поискать те камешки. Это не очень-то просто, малыш, их трудно обнаружить, но знаю, что гранаты там есть.

Питер гостил у меня еще с неделю, научил меня печь лепешки, бисквиты и делать по хозяйству многие другие незамысловатые вещи. Я узнал от него, как обнаружить золото, как промывать золотоносный песок... Потом Буркин уехал. И в тот момент я даже не мог предположить, что пройдет очень много времени, прежде чем мы снова с ним встретимся.

Глава 16

Проходили дни. Мы с Франческо часто ездили в горы и пустыню, а иногда вместе с его отцом и другими кахыоллами отправлялись взглянуть, какой будет в этом году урожай желудей, Очень важно было успеть их собрать, пока не уничтожили белки и другие животные и птицы. Была и другая опасность: если погода продержится влажной, желуди могли до срока упасть на землю, начать гнить, а ведь, как я уже упомянул, это основная пища кахьюллов.

Мы скакали вдоль высохших рек, чтобы посмотреть на созревшую фасоль, отыскать тунцов, которые могли зацепиться за кактусы. Индейцы хорошо знали каждое растение в пустыне, что оно могло дать — зерна, фрукты или орехи.

Как-то раз мы пересекли едва заметную тропу, уходившую далеко в горы. Когда я ступил на нее, индейцы тотчас попросили меня вернуться.

— Это тропа Старого Народа, — объяснил Франческо.

— Ты никогда не ездил по ней? — поинтересовался я.

— Это их тропа. У нас есть свои.

— А вдруг она ведет к воде?

— Все равно, это не наша тропа.

Мы обошли стороной еще несколько подобных тропинок. И я не мог понять почему. Может быть, вода, к которой они вели, уже ушла, а рощи, где собирался Старый Народ, исчезли с лица земли? И вообще, кто он, этот Старый Народ?

С каждым днем, путешествуя, я узнавал все больше неизведанного. В поездках по горам и пустыне старался запомнить, какие растения индейцы собирали, а какие обходили стороной. Конечно, я многое постигал, еще когда передвигался по пустыне с отцом, Фарлеем и другими. Но лишь теперь понял, что земля, на которой жили кахьюллы, благодаря тому, что в пустыне она была ниже уровня моря, а горы возвышались над ней на десять тысяч футов, — земля эта очень богата растительностью, в отличие от владений индейцев иных племен.

Иногда мы встречали других кахьюллов и чемехавов, которые всегда узнавали меня, потому что я был сыном Верна. Помнили, что отец нашел их в тяжелое голодное время и привел им целое стадо. Тогда, в сезон дождей, сырость сгубила весь урожай желудей, фасоли и прочих растений, от которых зависела жизнь индейцев: все было уничтожено дождем. Отец спас им тогда жизнь, и они платили ему, чем могли. Как-то раз совершенно незнакомый индеец неожиданно подошел к дверям дома, сообщив о приближающихся всадниках, и я едва успел укрыться в дюнах...

Так дни складывались в недели, недели — в месяцы, месяцы — в годы... Я продолжал сидеть над книгами, читая медленно, запоминая незнакомые слова, стараясь вникнуть в их значение.

Вряд ли теперь, спустя столько времени, кто-нибудь из моих врагов сомневался еще в моей гибели. Но мой дед, очевидно, был весьма беспокойным человеком. А может быть, до него дошли слухи, что дом Тэквайза в пустыне обитаем? Однако, когда незнакомые люди попытались однажды проникнуть ко мне, то немедленно были остановлены кахыоллами, которые с хитроумно изогнутыми луками и ружьями наизготове, словно привидения, летали по пустыне. Незнакомцы повернули коней и пустились наутек, ожидая в любой момент пулю или стрелу в спину и, наверное, раскаиваясь в том, что осмелились заглянуть сюда: кахыоллы преследовали их несколько миль подряд.

Я не сразу привык к уединенности жизни в пустынном краю, где, по воле судеб, мне пришлось жить. Перевал между горами Сан-Джакинто и горой Сан-Гордонио был удобным и самым красивым изо всех перевалов, ведущих к побережью. Но никто из белых не рисковал пользоваться им. Если смотреть с берега, на расстоянии было видно, как высоки пики гор и как мощно вздымались они к небу: мрачные скалы отпугивали, и переход в этом месте казался неосуществимым.

В своих поездках калифорнийцы редко посещали пустыню, предпочитая перебираться морем; другие — дорогой, идущей из Мексики и пересекающей реку вдоль владений юмов, потом огибающей горы, лежащие южнее того места, где я жил. Существовали другие пути, и не было никакого резона проделывать столь трудный долгий переход из Лос-Анджелеса через южную пустыню.

Здесь путешественников вряд ли что-то могло заинтересовать, поэтому они и не предпринимали подобных попыток. Горячие источники, от которых получил свое название Аджью Каленте, долгое время использовались лишь индейцами. У калифорнийцев существовали такие же, но расположенные неподалеку от города, а про эти им было и вовсе ничего неизвестно.

Чудеса между тем в моем доме продолжались, и время от времени с полки вдруг исчезала какая-то книга, но всегда вместо нее появлялась другая, новая. Как-то раз, в первые месяцы моего полного одиночества, я обнаружил на столе в доме мешочек с орехами. В другой раз неожиданным подарком стала буханка хлеба, испеченного из необычной ореховой муки.

Теперь я читал уже гораздо быстрее прежнего и очень радовался новым незнакомым книгам, встававшим на полку рядом с прежними, старыми. Из осторожности я не рассказывал кахьюллам о таинственных исчезновениях: они просто могли не понять меня.

Значит, думал я, в горах и в самом деле кто-то прятался, — кто-то, не желающий быть замеченным, но не приносящий мне никакого вреда. Если он не хочет, чтобы его видели, пусть прячется — его право.

После гибели отца у меня осталось шестьсот долларов в золотых монетах. Когда мои запасы подошли к концу, а Питер все еще не появлялся, я достал из жестянки, где они хранились, одну монету и отправился в небольшую лавку, невдалеке от дома, чтобы купить себе еды.

Взяв золотой, лавочник огляделся, очевидно боясь быть услышанным, и зашептал:

— Я не спрашиваю тебя, мальчик... Но если у тебя еще много таких монет, никому о них не рассказывай. Даже хорошие люди могут проболтаться, а здесь шныряют разные бродяги, которые могут убить человека и за цент.

Он повертел монету в руках.

— Бери все, что тебе нужно, мальчик. Оставляй этот золотой у меня, а когда тебе еще что-нибудь понадобится, приходи и снова бери. Я скажу, когда деньги кончатся и нужно будет платить снова.

Он оказался настроенным дружелюбно, но я уже никому не верил. Однако рассуждения лавочника были вполне логичными, поэтому я последовал его совету.

По-прежнему, то один, а иногда в компании с Франческо я исследовал окраины пустыни и забирался глубоко в горы Сан-Джакинто и Санта-Росас. Часто уходил в каньоны и даже оставался там на несколько дней.

Однажды, когда я был дома, послышался неожиданно стук копыт. Входная дверь оставалась открытой, чтобы впустить немного вечерней прохлады, поэтому, как обычно, я взял отцовский револьвер, встал за дверью, выставив из-за нее чуть-чуть только плечо, и глядел одним глазом на дорожку, ведущую к дому.

Любое оружие было для меня теперь не в диковину. С малых лет я помнил, что ружье должно быть всегда заряжено, а стрелять надо в случае крайней необходимости и умело, поскольку каждый человек может оказаться твоим врагом. Едва лошадь с наездником оказались в поле моего зрения, я выскочил из-за двери.

Но это был Джакоб Финней!

Заткнув оружие за пояс, я выбежал навстречу ему. Он заулыбался, едва заметил меня.

— Ну, здравствуй, здравствуй! Как ты вырос, Ханни! Не возражаешь, если я сойду с лошади?

— Пожалуйста! И заходите в дом!

Пустив свою лошадь пастись, Финней вошел в комнату и сел, бросив свою шляпу на пол рядом с собой. Он заметил у меня за поясом пистолет.

— Ты ждешь каких-то неприятностей?

— Да, сэр. Постоянно. Ведь они убили моего отца.

— Слыхал об этом. Кто-то поговаривал, что он, покидая нас, прихватил вроде с собой одного или двух?.. Да, Верн был настоящий человек.

— Он убил бы гораздо больше, но время ушло на то, чтобы достать оружие и оттолкнуть меня в сторону.

— Это на него похоже.

— А как поживает мистер Келсо?

— Последнее, что я слышал о нем, это то, что он работает на землях Мазелод. Фарлей купил себе ранчо чуть ниже дороги из Сан-Диего.

Финней, изучающе посмотрев на меня, пошутил:

— Ты так подрос, Иоханнес, что закрываешь собою солнце. Сколько тебе теперь лет?

— Десять, сэр.

— Будь я проклят! Как бегут годы! Ты выглядишь лет на пять старше! А заботишься о себе сам? Уже несколько лет ты здесь!..

— Да, кахьюллы настроены ко мне дружелюбно, и я много времени провожу с ними. Иногда и ем с ними, иногда готовлю себе сам, но чаще всего ем то, что готовят они. В их пище много орехов, фруктов, ягод.

— Уверен, это не идет тебе в ущерб. Я видел лошадей около дома. Ты ездишь верхом?

Я рассказывал Финнею о дикой стране-пустыне, о дне древнего моря, границы береговых линий которого можно обнаружить сегодня на стенах гор.

— Попадается множество остатков раковин, которым много-много лет. Индейцы говорят, что море приходило сюда несколько раз. Но, может быть, это просто разливалась Колорадо...

— Ты не будешь против, если я останусь у тебя здесь на ночь? — спросил, прервав мой рассказ, Финней.

— Конечно нет! Я распрягу вашу лошадь.

— Оставь это мне, Ханни. Не обижайся, но я всегда сам забочусь о своей лошади.

Он встал, нерешительно вертя в руках свою шляпу.

— Я приехал сюда, Ханни, повидать тебя и совсем не знаю, как ты тут живешь. Мисс Нессельрод — помнишь ее? — очень беспокоилась все это время. Она послала меня посмотреть, не одинок ли ты. И напомнила, что обещала твоему отцу позаботиться о тебе. — Финней хмыкнул. — Но ты, я вижу, не нуждаешься ни в чьей заботе.

Он вышел, а я принялся варить кофе. Было очень здорово снова увидеть Финнея. Он вернулся в дом, бросил в угол упряжь. Я спросил:

— Как поживает мисс Нессельрод?

Финней засмеялся, лукаво посматривая на меня.

— Знаешь, Ханни, если в мире есть настоящая женщина, то это мисс Нессельрод. Она купила себе небольшой домик, натащила туда всякого барахла, накупила красивых платьев, ходит в церковь и разгуливает по округе с кружевным зонтиком в руках. Но, несмотря на эти дамские штучки, знаешь, что она сделала первым делом? Никогда не поверишь! Купила себе лошадь и дамское седло!.. Она неистощима на всякого рода дела — вот уж поистине не женское это занятие. Прослышала вдруг о каком-то охотнике, попавшем в затруднительное положение, — а у него запас шкурок морской выдры. Никому не говоря ни слова, поручила мне купить у него эти шкурки по самым низким ценам. И отправила их на корабле в Китай. При этом была наслышана и еще об одном человеке с побережья, у которого образовались залежи таких же шкурок. Мисс Нессельрод приобрела и их, отправив с тем же кораблем: в Китае на них, оказывается, спрос.

Проницательная женщина! Она попросила нас с Келсо загрузить для нее корабль, потому как молоденькой хорошенькой женщине, наносящей визиты другим таким же дамам, вроде не пристало заниматься разного рода торговыми сделками.

Ты же представляешь, наверное, насколько вообще все женщины болтливы?! Только и слышишь от них что разговоры о тряпках, да детях, да замужестве, да всякие там сплетни. А мисс Нессельрод лишь внимательно всех слушает. Завязала знакомства с семьями Абеля Стерна, Исаака Вильямса, Волфскила...

Еще мисс Нессельрод велела мне приобрести для нее около шестидесяти акров земли и, по совету Волфскила, собирается выращивать там лимоны и апельсины. И Келсо тоже поручила купить ей земли, — на ней хочет начать растить виноград.

Лос-Анджелес тихий городок. Конечно, случаются там время от времени и драки, но происходят они, как правило, ниже, в Сонора-Тауне. Калифорнийцев же ничто не заботит до тех пор, пока они могут танцевать свой фантанго[23], иметь хороших лошадей для верховых прогулок и много денег, чтобы тратить их на свои наряды.

Они люди неплохие и до сих пор не испытывали в жизни никаких затруднений. Но времена меняются, и не все они могут понять, что происходит вокруг. Ты, наверное, малыш, слышал разговоры о бобровых шкурах? Когда выходцы из Франции сменили бобровые шапки на шелковые шляпы, торговля этим товаром пошла на убыль, и больше не стало смысла охотиться на бобров.

Некоторые думают, заблуждаясь, что в горах живет стадо огромных неотесанных охотников. Но ведь мы-то с тобой знаем, что это не так. В охотники всегда шли люди проницательные, потому что, если у тебя есть голова на плечах, ты сообразишь, что это самый быстрый способ разбогатеть. Хотя и не самый безопасный.

Ну, а когда цены на бобров упали, что оставалось делать этим людям? Не наниматься же убойщиками скота? Некоторые, такие, как Джин Смит или Эрвин Янг, пришли в город. Почти без гроша в кармане. Но они отличались сообразительностью. Кто-то из них женился на испанках, прочно осел здесь, в Мехико, но, что бы эти люди ни делали, они всегда занимались бизнесом. Пооткрывали лавки, банки, пристрастились к выращиванию лимонов, апельсинов и винограда, из которого стали гнать вино. Земля тогда была дешевой, и они скупали землю.

Ну, а мисс Нессельрод добилась успеха в городе. Обаятельная, легкая в общении, она ладила с людьми. Мужчины ведь любят поболтать с хорошенькой женщиной, похвалиться перед нею своими успехами. А она частенько сиживала у них на патио, — и так мило, со своей неотразимой улыбкой на лице внимательно слушала их.

Келсо теперь подался на земли Мазелод, а я решил остаться здесь. Знаешь почему? Одна из причин проста: хотелось узнать поподробнее, что тут происходит.

Конечно, по сравнению с мисс — я мелкая сошка, но и я, понимаешь, многое замечаю. Одно время, гляжу, начала она худеть, кожа да кости остались. Прежде, помню, как ни придешь, всегда поит кофе, правда, никогда не предлагает обедать. Я долго не мог понять, в чем тут дело, пока наконец не осенило: да ведь она надломилась, бедняжка, ее поддерживала лишь неистребимая сила духа. У нее оставалось, наверное, несколько долларов — все было вложено в рискованное предприятие, будь оно проклято! И никому ни слова жалобы! Но однажды, чтобы мисс не догадалась о моем присутствии, я спрятал лошадь за воротами ее дома и подошел тихо к оконцу. И увидел, как она держала в руках деньги: крохотную пачечку, там было не более десяти-двенадцати долларов! И, кусая губы, все считала и пересчитывала их, замерев, словно статуэтка.

Тогда я постучался, она открыла, пригласила войти и, как всегда, предложила кофе. Улыбаясь, рассказала о своей идее — ее тогда обуревало желание открыть книжную лавку...

— Но вы говорили, что у нее не было денег, — заметил я.

Финней рассмеялся.

— Как я тебе уже сказал, эта женщина — железная. У нее вместо нервов канаты. Да, она была на грани банкротства, и это стало ее последней картой, на которую она все же решила поставить.

Утром следующего дня мисс Нессельрод отправилась к Абелю Стерну, очень умному человеку, заработавшему тут столько денег, что теперь он не знает, куда их девать.

Пришла к нему и рассказала, что задумала открыть книжную лавку. Но пока вложенные деньги не сделают оборот, она-де не может себе этого позволить. Но хочет открыть лавку теперь, немедленно.

И что ты думаешь? Она вышла от Абеля с кредитом и несколькими книгами для своего будущего магазина!

Лавка открылась и очень скоро стала местом встреч старых охотников, да и не только их. Ведь у мисс Нессельрод всегда можно купить книги, журналы и даже газеты, узнать любую новость.

Стерн не торопил ее с возвратом кредита, и мисс Нессельрод продолжала трудиться. Через шесть месяцев — к этому времени она прожила в Лос-Анджелесе целый год — вернулся из Китая ее корабль. И, представляешь, шкурки были проданы по цене, в десять раз превосходящей первоначальную. Мисс Нессельрод расплатилась со Стерном, и у нее еще кое-что осталось.

После этого она завезла в лавку массу новых книг, журналов и другой всякой всячины, а потом отправилась на побережье помогать мне закупать бобров, воловьи шкуры и еще много чего прочего.

Мисс Нессельрод ездила на отдаленные ранчо, где всегда в избытке разный товар, и скупала его там по очень низкой цене. Потом грузила эти свои покупки на корабль.

Она продолжала жить, как привыкла, не гнушаясь любой работы, с дружелюбной улыбкой, глядя на мир широко открытыми, честными глазами. И сейчас у нее уже приличная недвижимость — здание книжного магазина, еще одно строение неподалеку, небольшое ранчо, лошади, стада коров. Ты бы посмотрел, малыш, как ловко она управляется со своей лавкой, будто это не лавка, а целый банк!

— Очень рад, — признался я чистосердечно. — Мне так нравится мисс Нессельрод.

— А сюда меня привело вот что, — улыбнулся Финней. — Она хочет, чтобы ты приехал в Лос-Анджелес, потому и послала меня за тобой.

Глава 17

— В Лос-Анджелес? — переспросил я неуверенно. — Не знаю... А как же мой дедушка? Он ведь там...

Финней положил руки на стол.

— Знаешь, я тоже спросил мисс Нессельрод об этом, а она ответила: он думает, что его внук погиб... Вообще-то у твоего деда дом в городе, но почти все время он проводит на своих фазендах. А когда приезжает в Лос-Анджелес, скачет по улицам в окружении доброго десятка слуг, словно король.

Джакоб снял ботинок и поставил его на пол рядом с собой.

— Мисс Нессельрод станет всем говорить, что ты ее дальний родственник с восточного побережья. У нее немало знакомых судовладельцев, капитанов кораблей. Можно сказать, ты только что прибыл с одним из них...

И вдруг мне ужасно захотелось увидеть мисс Нессельрод. Она была так добра ко мне во время путешествия, знала отца, хотя очень недолго. И отец уважал ее.

К тому же она была необычной женщиной, не похожей на других. Я прекрасно помнил индейца, которого она застрелила. Тогда впервые я почувствовал себя не одиноким.

— Мисс Нессельрод очень волнует твое образование, — продолжал Финней. — Она говорила, что обещала твоему отцу присмотреть за тобой, если... с ним что-нибудь случится.

— Мне нравится здесь, — вопреки своему желанию поехать в город упрямо твердил я.

— Послушай-ка, Ханни, но ты ведь не индеец! Да, пока тебе здесь хорошо, но что будет, когда ты повзрослеешь? Твой отец был образованным человеком и мог отправиться, куда только его душа пожелает, и заниматься любым делом. А ты?.. Ты не индеец и при такой жизни обречен на одиночество. Поезжай-ка в Лос-Анджелес, Ханни, поговори с мисс Нессельрод. Если захочешь вернуться, никто не будет держать тебя.

— Мне нравится здесь, — упрямо твердил я, — многие вещи в доме принадлежали моему отцу...

— Оставь их здесь. Я попрошу пожилого джентльмена из лавки, а ты — своих друзей индейцев, чтобы они тут присмотрели за домом.

— Да они не ходят сюда. Боятся.

— Боятся? Чего?

— Говорят, это дом Тэквайза, и, если я в нем живу, значит, тоже обладаю какой-то особой силой.

Финней ничего не слыхал про легенду о Тэквайзе, и я рассказал ему то немногое, что было известно мне самому. Он слушал с интересом, а потом подвел итог:

— Я никогда не смеюсь над суевериями. По-моему, во всех этих историях всегда содержится крупица истины. — Финней снял второй ботинок, поставив рядом с первым. — А раз так, малыш, значит, и беспокоиться нечего: все в доме будет в целости и сохранности. Мы заберем отсюда только то, что тебе может понадобиться.

Лежа в темноте с открытыми глазами и слушая могучий храп Финнея, доносящийся из соседней комнаты, я размышлял о Лос-Анджелесе. Какой он? Я не был ни в одном городе вот уже несколько лет. О Сан-Франциско остались самые смутные воспоминания — так, отдельные картинки, запечатлевшиеся в памяти.

Утром я достал из жестянки последние сто долларов. Таким образом, у меня оставались теперь только мой дом, моя лошадь и мое ружье. Захочу вернуться, успокаивал я себя, могу в любой момент сесть на лошадь и прискакать обратно... Но, похоже, мои путешествия по неосвоенным землям вот-вот готовы были кануть в прошлое.

Когда я стал убирать ружье в чехол, во двор вошел Франческо.

— Уезжаешь? — спросил он.

— В Лос-Анджелес, — гордо сказал я.

— Это далеко.

— Пять дней пути, — уточнил я. — Может быть, шесть. Точно не знаю.

— Мой отец бывал там. В городе много больших домов.

— Не сомневаюсь.

— Ты никогда не вернешься, — без тени сомнения утвердительно молвил Франческо.

— Здесь, в этой хижине, мой дом. Здесь убили моего отца. Я вернусь. Не сомневайся.

Лицо Франческо по-прежнему сохраняло серьезность.

— Нет, не вернешься, — настаивал он.

— Ты мой друг, Франческо, и всегда будешь им. Я непременно возвращусь. Видишь, я оставляю здесь вещи отца и даже свои книги.

— О, книги! — Он знал, как я дорожил ими. — Тогда, возможно, может быть...

Мы тронулись в путь, когда солнце лишь позолотило вершины Сан-Джакинто и Сан-Гордонио. Перевал, по которому мы следовали, вел нас в глубь темного ущелья между горами.

Одолев первую возвышенность, я оглянулся назад. Далеко позади еще виднелись пальмы, несколько хижин и даже плоская крыша лавки. Мой дом уже скрылся за дюнами. В этот миг я почему-то подумал о незнакомце, который брал с полки книги и оставлял взамен другие. Он, вероятно, будет приятно удивлен в следующий свой визит, обнаружив две новые книги: я нашел их в вещах отца и поставил на свободное место.

Оглянувшись еще раз, я увидел у входа в Китайский каньон Притягательный Камень. Некоторые называли его еще Зовущим Камнем. Говорят, когда проезжаешь мимо него, он как бы просит тебя вернуться. И еще, ходит молва, если обернешься и посмотришь на то, что оставляешь позади, то непременно вернешься в эти места. Я долго смотрел назад, потому что очень хотел вернуться. Может быть, не теперь, но когда-нибудь. Ведь там оставался мой друг Франческо.

По дороге Джакоб Финней рассказывал мне о Лос-Анджелесе.

— Там есть море? — спросил я, вспоминая рассказы отца о том, что он приплыл туда на корабле.

— До моря надо проехать двадцать миль, это небольшое расстояние.

— Мы увидим его?

— Мы будем преодолевать невысокие холмы и горы, откуда хорошо видно море, и не только оно. Далеко в море есть острова, ты увидишь и их. Говорят, много лет назад индейцы чима на своих пирогах якобы добирались до этих островов.

— Отец рассказывал мне об этом.

— Ханни, теперь запомни то, что я скажу тебе. Никому не рассказывай, что ты приехал из пустыни, даже не упоминай этого слова. Приехал ты морем, недавно прибыл из Штатов. Перед тем как мы въедем в город, переоденешься в свою городскую одежду.

— Я из всей этой одежды давно вырос, сэр! — запротестовал я.

— Ничего страшного! В Лос-Анджелесе купим тебе новую. Запомни еще: ты пробыл в море много месяцев, поэтому, естественно, за это время сильно вырос. Будь очень осторожен, ведь даже стены имеют уши! Если же откроется, что ты, сын Верна, вернулся из пустыни, тебе, малыш, будет грозить серьезная опасность.

— Я запомню, — проехав еще немного, тихо прошептал я. — Да и кому я смогу что-то рассказать? У меня ведь нет друзей в Лос-Анджелесе.

— У тебя они появятся, непременно появятся! Многие так поначалу считают. Да к тому же там мисс Нессельрод, и я тоже твой друг, Ханни.

Мы продолжали свой путь, и я опять вернулся мыслями к отцу. Он частенько рассказывал мне о таких вещах, которые только позднее стали вызывать во мне живой интерес. Что-то в ту пору, когда он был еще жив, казалось мне скучным и неинтересным. Лишь повзрослев, я начал понимать многое из сказанного им. И когда оставался один, я размышлял над всем слышанным от него, особенно когда лежал без сна. Отец, будто живой, вставал передо мной, и я вспоминал все до мелочей, что он говорил мне.

Однажды, когда он рассматривал лежащий в лавке перевод «Илиады» Гомера, какой-то человек нетерпеливо заговорил с ним.

— И вы все это будете читать? — изумился он толстенному фолианту.

— Я читал это произведение много раз, теперь же собираюсь познакомить с ним сына.

— Он же еще маленький! — едва ли не с гневом запротестовал мужчина.

— Он? Кто это вам сказал? Разве годы могут явиться препятствием, чтобы понять силу и красоту слова? Может быть, он и не поймет многого, но непременно услышит позвякивание щитов и победные звуки горна. Кто скажет, сколько маленький человек в состоянии запомнить и сколь глубок его интеллект? Может быть, через много-много лет он услышит или прочтет эти слова, угадает в них что-то знакомое, когда-то слышанное, но скрытое в памяти годами... Вполне возможно, что ему просто понравится слушать эти ритмичные чеканные строки. Большинство людей, наверное, читали эту книгу вслух, наслаждаясь звучанием языка, отдельных слов... Гомер пел свои легенды под аккомпанемент лиры, и, я думаю, — это лучший способ поведать миру подобные истории. Людям нужны легенды, зовущие их созидать, строить, завоевывать и даже терпеть лишения. Без этого человечество исчезло бы еще много столетий назад. Люди борются за мир, но их враги дают им силу. Уверен, если бы исчезли враги человечества, их стоило бы изобрести, потому что только в борьбе рождается сила, стойкость.

С этими словами отец протянул тогда руку в направлении высоких гор Аризоны и пустыни, по которой катилась наша одинокая повозка. Я навсегда запомнил этот жест...

— Гомер пел о темно-красных морях, — продолжал он, — а наши Гомеры, вы увидите, будут воспевать деревья, горы и пустыню. Наши троянцы могут носить шелковые шляпы и кружева, но от этого они не станут менее благородными. Наш Ахиллес — это Джим Бовин или кто-то другой, похожий на него. Наш Аякс — Дэвид Крокетт или Даниэль Бун. — Помню, отец встал. — Мой друг! — так обратился он к тому скептику в лавке. — Я не знаю, что еще могу оставить сыну. Но если я оставлю ему любовь к языку, литературе, знание Гомера, поэзии, людей, которые описали нашу историю — я имею в виду историю человечества, — это будет прекрасное наследство.

Не была ли и наша с ним последняя поездка в Лос-Анджелес похожей на вояж по островам Греции? Не была ли и она частью прекрасной легенды? Если да, то, вероятно, совсем крошечной, маленькой...

Я попросил Джакоба дать лошадям отдых, потому что устал и сам. Посмотрев налево, увидел изумительно плавные изгибы гор, покрытых зеленью растущих на них сосен.

Снова и снова я вспоминал равнины, которые нам пришлось пересечь, величественные изломы Эль-Морро, изумительные картины гор, равнин и лесов, сменявших друг друга. Что еще оставил мне отец, так это неизбывное желание наблюдать природу, любить ее и жить в ней.

Я подумал о Франческо. Кто был его Гомером? Какие истории слышал он, сидя возле огня под завывание сурового зимнего ветра?..

Как-то греясь во время нашего путешествия вечером у костра, Финней сказал:

— Не жди, малыш, слишком многого от Лос-Анджелеса. Этот город, может быть, чем-то и напомнит тебе Сан-Франциско. Но мисс Нессельрод пообещала, что когда-нибудь Лос-Анджелес станет самым огромным городом и что первый камень будущей его славы уже заложен тогда, когда упали в цене бобровые шкурки. Она также говорит, что благодаря шелковым шляпкам, пришедшим на смену меховым, будет выстроен новый Лос-Анджелес. Ведь знаешь, когда европейцы перестали носить бобровый мех и перешли на шелк, многим умным, смелым, проницательным охотникам пришлось искать новые пути добывания денег. В этом-то все дело!..

Финней подбросил веток в огонь.

— И не думай, Ханни, что все калифорнийцы такие же, как твой дед. В большинстве это прекрасные люди: они гордятся тем, что калифорнийцы. Никто не называет себя тут испанцем или мексиканцем, хотя тут очень много выходцев из этих стран. Они называют себя калифорнийцами, и, хотя теперь Лос-Анджелес — всего лишь небольшой городок, в будущем, я верю, он станет самым известным городом Калифорнии. Сам увидишь, как они любят его.

Среди калифорнийцев, конечно, как и везде, попадается, черт возьми, и настоящий сброд. Такие убьют человека — и не взглянут на него! Пустят в ход пистолет или нож, — чаще в Сонора-Тауне пользуются ножами. Ты, наверное, помнишь, что люди убивают друг друга с незапамятных времен, используя при этом камни и дубинки. Поэтому будь осторожен, Ханни, и всегда следи за тем, что говоришь. Человек, необдуманно отзывающийся о других, имеет шанс попасть на кладбище!..

Лежа под одеялом, я наблюдал за тлеющими угольками, когда Финней вдруг приподнялся на локте.

— И вот еще что! Прислушивайся, малыш, к тому, что говорит мисс Нессельрод. Она, конечно, не горный охотник, но, поверь, одна из тех, кто заставляет вращаться колесо судьбы. Я убедился в этом. У тебя еще появится возможность наблюдать, как действует эта женщина. Даже когда она взмахивает хлыстом или кокетливо крутит над головой свой кружевной зонтик, даже тогда она не перестанет обдумывать новый путь, благодаря которому можно заработать деньги...

Но сейчас мои мысли занимала не мисс Нессельрод. И даже не отец. Я размышлял о том, как было прекрасно скакать на восток, к новым землям, и засыпать под звездами.

Сон одолевал меня, и, смежив веки, я уже думал не о теплом и солнечном Лос-Анджелесе, а о страшном старике, моем дедушке, который убил отца и вселял ужас в мою душу.

Глава 18

Ночь выдалась звездной и холодной. Спустившись вниз, к краю воды, мы ощутили дуновение свежего морского ветерка. Вдали виднелись темные очертания кораблей, стоящих на якоре.

— Надень курточку, Ханни, — сказал Финней. — И давай, въехав в город, сделаем вид, будто я встретил тебя, едва ты сошел с корабля.

Он резко повернул лошадь и поскакал в направлении хижины, стоявшей около небольшой бухты: там покачивались на воде две лодки. Позади дома виднелся загон, где стояли две лошади.

Из окон струился свет, и Джакоб без колебаний постучал в дверь.

— Кто там? — послышалось в ответ.

— Это я, Джакоб. Джек Финней, кэп.

Дверь открылась, и на пороге ее возник широкоплечий старик.

— Это и есть тот самый маленький плут, который плыл со мной от Бетфрота? — спросил старик, разглядывая меня.

— Да, сэр, — ответил я. — Это была прекрасная поездка. Правда, нас немного потрепал шторм вблизи Хорна.

Старик внимательно оглядел меня с головы до ног и улыбнулся.

— О'кей, Джакоб! У парня неплохие манеры. Надеюсь, с головой у него тоже все в порядке.

— Мне понравилась также остановка в Галапагосе, — сообщил я, польщенный словами незнакомца. — И черепахи, которых мы закупили там.

Капитан свирепо посмотрел на меня.

— Кто, ты говоришь, этот парень, Джакоб?

— Это сын Зачари Верна. Внук Адама Верна, если вы его помните.

— Если я помню?! — взревел старик. — Да как же я могу забыть его? Два моих первых плавания по Тихому океану проходили под его командой! Внук Адама Верна, говоришь? Ну, будь я проклят!

Он вытащил изо рта трубку.

— Где твой отец, мальчик? Я хорошо его знал.

— Он умер, сэр. Его убили.

— Вот в чем вся хитрость, кэп! — пояснил Финней. — Парень в опасности. Они все еще думают, что убили и его.

— Зачем так рисковать, парень? Поднимайся на борт моего корабля, мы скоро отправляемся в Китай. Пока я возьму тебя стюардом, потом ты выучишься навигации и станешь судовладельцем, как твой дед.

— Спасибо, сэр. Но меня ждут в Лос-Анджелесе.

— Мисс Нессельрод займется его образованием, кэп, — пояснил Финней. — Она обещала Верну перед смертью сделать это.

— Нессельрод, говоришь? Не могу сказать, что любая другая женщина была способна на такое, но если мисс Нессельрод возьмется за его образование, она добьется своего. Если кому-то из женщин и подошло бы носить брюки, так это ей.

— О сэр! Уверяю вас, это бы ей очень повредило!

— Ну, уж конечно! Ты прав, она красивая женщина. Но тут, Джакоб, существует тонкость. Для мужчины просто невозможно вести торговые дела с привлекательной дамой. Вместо того чтобы блюсти собственную выгоду, он начинает думать совсем о других вещах.

Мы все еще беседовали, стоя в дверях, когда капитан, пропустив меня вперед, сказал:

— Заходи, парень! Немного поболтаем, пока Джакоб распрягает лошадей.

Я вошел в длинную низкую комнату, очень напоминающую судовую каюту, по одной стене которой шли ярусы аккуратно заправленных кроватей. Напротив них горел камин. Почти у входа стоял стол с двумя скамьями по бокам.

— Постели чистые! Без клопов, я имею в виду, — пояснил капитан. — Снимай куртку и располагайся!

Он небрежно бросил мою куртку на стул и пошел варить кофе.

— Выпьешь чашечку, парень? Я, конечно, не считаю, что этот напиток так уж полезен молодым, но у меня нет больше ничегогорячего.

— Не откажусь, сэр, разве только совсем немного. Благодарю!

Капитан вытряхнул в камин пепел из трубки и опять начал набивать ее.

— Я знал твоего отца, но деда — лучше. Неплохие были люди, очень неплохие. — Он чиркнул спичкой и стал раскуривать трубку. — Говоришь, отца убили? Должно быть, силы с врагом были неравными? Ведь, помню, он был хорошим стрелком.

— Их было несколько человек, сэр. Одного он уложил, а другого, думаю, ранил.

— Вот это на него похоже! Смелый был человек! — Капитан пускал кольца дыма и смотрел на меня своими насмешливыми лукавыми голубыми глазами. — Если тебе, парень, не понравится у мисс Нессельрод, приходи, когда я снова появлюсь в порту. Приглашаю на корабль! Море, вижу, у тебя в крови, и, уверен, у тебя есть все шансы стать моряком.

— Спасибо, сэр! — поблагодарил я.

— Эта... мисс Нессельрод... Джакоб рассказывал мне, вы вроде вместе ехали в фургоне? Она заигрывала с твоим отцом?

— Не думаю, сэр. По-моему, он ей просто понравился или, может быть, она пожалела его. Вы же знаете, он был очень болен.

— Сильная женщина. Она стала бы хорошей женой, если кто-нибудь сумел добиться ее расположения и любви. Но это должен быть человек сильный, уверенный в себе, под стать ей. Она хорошенькая женщина, парень. А хорошенькая женщина порой делает такие вещи, на которые мужчина просто не решится, даже пытаться не будет. Знаешь, мне пришлось с ней как-то разговаривать. Это было года два или больше назад. Она поднялась ко мне на корабль и сказала, что хочет поговорить. Посудина-то моя старая и совсем не похожа на будуар леди. Корабль хоть и чистый и аккуратный, но без комфорта, — ты понимаешь, что я имею в виду... Так нет! Она поднялась на борт, пила со мной кофе и интересовалась, не собираюсь ли я в Китай.

Китай? Мне это даже в голову не приходило. Я только что продал свой груз и обдумывал поездку на Гавайи.

Я спросил ее, зачем мне в Китай. Она улыбнулась. У нее такая хорошая улыбка, — улыбка настоящей леди. А потом говорит: «В Китай, чтобы продавать меха, там, кажется, очень выгодно идет торговля мехом морской выдры».

Я ей говорю, что у меня нет никаких мехов, а она опять одарила меня своей улыбкой: «Зато у меня есть, капитан! Триста сорок две шкурки выдры, несколько бобровых и куниц и еще двести шкур крупного рогатого скота».

Ну, парень, скажу тебе, я был сражен наповал! Со мной пьет кофе молодая красивая женщина, которая должна бы проводить время с другими прекрасными леди, а она рассказывает мне, что у нее есть... огромное количество шкур для продажи.

Я сказал ей, что это рискованное предприятие. Она согласилась, но тут же: «Ничего, — говорит, капитан, — не достается в жизни без риска».

Мы еще немного побеседовали. Она задавала вопросы. Очень дельные вопросы, парень, — о торговле, товарах, кораблях... И, я скажу тебе, она очень деловая женщина.

Вскоре вернулся Джакоб, облюбовал себе койку и подсел к столу.

— Погода меняется, — сообщил он. — Начинается дождь, но это даже к лучшему.

Потом помолчал и спросил:

— Кэп, вы не слышали никаких разговоров про конфликты с Мексикой? Здесь никто ничего вроде не знает? Но я встретил людей, прибывших из Техаса. Они говорят, что там воинственные настроения.

— До меня доходили слухи, а что, чувствуется и здесь?

Джакоб хмыкнул.

— Здесь живут хорошие миролюбивые люди, кэп. Они не желают проблем ни с кем. Но сейчас они больше связаны со Штатами, чем с Мексикой, и хотят, чтобы их называли только калифорнийцами, и — никак иначе. Только тронь их! Неотесанных-то любителей повоевать полно и в Сонора-Тауне, но в основном люди и здесь хотят жить своей собственной жизнью. Начнись проблемы с Мексикой, Калифорния, думаю, будет стоять в стороне, пока, конечно, горячие головы не полезут в драку. Когда этот вопрос станет делом чести, калифорнийцы наверняка пойдут сражаться.

— Они и торгуют больше со Штатами, — сказал капитан. — Слыхал жалобы на управляющих, присланных из Мексики, не понимающих здешних условий.

— Они хотят, чтобы и губернатором был калифорниец, — добавил Джакоб. — В этом их винить нельзя. Чтобы доставить какое-нибудь сообщение в Мехико и обратно, уходит масса времени, поэтому все, навязанное мексиканцами, здесь плохо работает. Калифорнийцы спокойные люди. Предоставьте им возможность жить, как они хотят, и все будет в порядке.

— Это невозможно, Джакоб. Калифорния очень богатая страна. Джеймс Смит показал дорогу через пустыню и горы. Там же прошел Янг со своим отрядом. А ведь это только начало.

Джакоб с капитаном разговаривал до поздней ночи. Так, бывало, когда-то беседовали и мои родители... И все больше о Калифорнии, этом загадочном месте, пугавшем меня уже одним своим названием. Но в конце концов сон одолел меня, и, свернувшись калачиком на своей койке, я уснул.

Когда проснулся, Джакоб уже запрягал лошадей.

— Выспался? Сейчас поедем завтракать. Здесь недалеко есть одно местечко. Там подают горячий шоколад. Думаю, он тебе понравится. А капитан ночью вернулся на корабль, что стоит на якоре в полумиле от берега. Когда-нибудь люди займутся делом и углубят этот канал, а ты, малыш, возле этого берега увидишь дюжины кораблей. Пророчила же мисс Нессельрод, что здесь когда-нибудь вырастет громадный город...

— Сан-Педро?

— Ну, может, и Сан-Педро. Или Лос-Анджелес. Давай-ка садись на лошадь, пора трогаться. Мы пробудем в дороге еще около суток, поэтому нам необходимо как следует подкрепиться.

И мы направили своих лошадей к дороге, круто поднимающейся вверх от берега. Достигнув вершины холма, я оглянулся и далеко, в море, среди волн увидел корабль.

— Запомни, Иоханнес, вот еще что, — говорил тем временем Финней. — Никогда ни с кем не болтай лишнего о мисс Нессельрод и ее делах. Люди первым делом подумают, что ты лгунишка, потому что считается, что женщины не должны заниматься подобными делами.

— Значит, никто об этом ничего не знает?

— Знают, конечно, но очень немногие. Дон Абель Стерн, например. Он самый богатый человек в округе, у него много своей земли. Ну, и еще несколько других... мужчин.

Она сама всегда очень осторожна в таких делах: никто не видел мисс Нессельрод, ведущей деловые разговоры. Знаешь, Ханни, женщины это вряд ли одобрили бы, да и большинство мужчин, думаю, тоже. Капитан уже дважды побывал в Китае и Японии. Он возил туда, естественно, и другие товары, но лучше всего, по его словам, шла торговля мехами. В этих странах на красивые шкурки выдры очень вырос спрос. Очень неплохая идея мисс Нессельрод — начать торговать мехами, понимая при этом, что в бизнесе такого рода есть большая доля риска: можно ведь потерять сразу все, если корабль вдруг потерпит крушение...

Впереди стали видны небольшие рощицы, а слева непрерывной стеной тянулся смешанный лес из дубов и платанов. Дорога круто огибала его, и теперь мы пересекали обширную холмистую равнину.

— Калифорния — страна медведей-гризли, — пояснил Финней, — эти животные бесстрашны и ничего не боятся. Питаются в основном орехами, корнями, листьями, но могут заломать и человека, словно кролика. Могут съесть и мертвое животное, иногда сами охотятся — это зависит от вкуса того или иного медведя, а так-то они все больше народ разборчивый.

Казалось, холмистая равнина, покрытая клочками выгоревшей коричневой травы и невысокими зарослями кустарника, будет тянуться бесконечно. Но вот впереди показался вдруг низкий глинобитный домик под красной черепичной крышей, несколько загонов и какое-то строение, наподобие сарая.

— Видишь черепицу? — спросил Финней. — Ее научились делать индейцы в миссиях. Сейчас-то миссии эти позакрывали, и большинство индейцев, занятых производством черепицы, вернулись обратно на свои холмы, и нынче ее делать уже просто некому. Жаль.

— А много ли в Лос-Анджелесе живет народа? — поинтересовался я у Финнея.

— Ну, где-то около двух тысяч с лишним. Несколько лет назад, вроде в 1836 году, была перепись населения. Получилось тогда две тысячи двести двадцать восемь человек, более пятисот из них оказались оседлыми индейцами. Да сорок шесть иностранцев, половину из которых причислили, по их желанию, к американцам.

Финней направил лошадь к воротам.

— Сам-то я, признаюсь, не очень интересуюсь этими вещами, а вот мисс Нессельрод хочет знать все.

Он спешился.

— Иди вперед, Ханни. Здешний народ завтракает в десять утра, а обедает около трех. Иногда бывает и ужин, но редко. Я знаю этих хозяев. Пабло, вероятно, сейчас нет дома. Он работает на строительстве городского оросительного канала. Его жена Изабель — мексиканка, а сам Пабло — калифорниец. Давай зайдем. Изабель всегда готовит еду для путников и делает это даже лучше самого Пабло.

Мы вошли в холодную, выложенную каменными плитами комнату, где в окружении скамеек стояли три стола. Навстречу поднялась пухленькая симпатичная молодая женщина с огромными карими глазами.

— Сеньор? Не часто вы доставляете нам удовольствие видеть вас. Присядете? У меня нет изобилия блюд, однако...

Она выскользнула из комнаты, но почти тотчас вернулась с чашками горячего шоколада и несколькими маисовыми лепешками.

— Ой, сеньор! Совсем забыла, вы же любите ореховые хлебцы, я сейчас принесу! — Она замолчала, и, посмотрев на меня, спросила: — А вы? Что бы хотелось вам?

— То же самое, — сказал я, смутившись. Ведь мне не часто доводилось разговаривать с женщинами.

Горячий шоколад был и в самом деле изумительно вкусен и горяч. Я уже пробовал его как-то прежде и очень полюбил.

Вернувшись с ореховыми хлебцами, Изабель спросила:

— Вы приплыли морем?

— Он — да. — Джакоб кивнул в мою сторону. — А я только что встретил его у причала. Он будет жить в Лос-Анджелесе и учиться там в школе.

— О! У вас есть семья? — Карие глаза Изабель тепло смотрели на меня.

Я покачал головой.

— Мисс Нессельрод была другом его семьи. Она попросила меня встретить мальчика и привезти к ней, — продолжал объяснять Финней.

— Эта мисс очень хорошенькая, — заметила хозяйка. — И непонятно, почему она до сих пор не замужем.

Для калифорнийцев, рано вступающих в брак, иногда в четырнадцать лет, тридцатилетняя привлекательная женщина, вполне естественно, являлась загадкой. Но не зря же я начитался разных романов. В промежутке между двумя порциями ореховых хлебцев я ответил на ее вопрос:

— Моя семья... отец... он умер... или убит. Точно не знаю.

Изабель мгновенно прониклась симпатией к бедной мисс Нессельрод. Кто поймет боль разбитого сердца лучше, чем те, в чьих жилах течет испанская кровь! Это я тоже хорошо усвоил из книг.

— О-о-о! Я понимаю. Вероятно, она была тогда совсем еще молоденькой?

— Она любила его, — важно сказал я. — Он был очень красив. И она думала только о нем.

Когда Изабель вышла на кухню, Джакоб с недоверием посмотрел на меня и тихо сказал:

— Надо же, я и не знал этого раньше.

— Я тоже не знал... Теперь Изабель будет рассказывать эту историю другим, и люди получат ответ на волнующий их вопрос, который всех устроит. Теперь наконец всем будет понятно, и отпадет необходимость в дальнейших расспросах.

Джакоб рассмеялся.

— Для мальчугана твоих лет ты удивительно мудр.

— Таких историй существует немало, а испанцы чрезвычайно романтичная нация. Отец, а тем более мама знали множество испанских песен. Все они про разбитое сердце и потерянную любовь. Я всего лишь рассказал содержание одной из них.

Теперь Финней удивленно хмыкнул.

— Ты действительно необыкновенный человек, малыш!

На закате солнца пред нами возникли очертания города. Он лежал на равнине, на севере которой поднималась гряда невысоких холмов, а на востоке вздымались вверх горы. Лос-Анджелес окружало множество виноградников и садов. Недалеко протекала река. В центре города деревья росли хаотично и беспорядочно. Дома в большинстве своем были низкими, глинобитными, с плоской крышей. На этом довольно однообразном общем фоне выделялись большие каркасные одноэтажные коттеджи и двухэтажные — глинобитные. В одном из таких строений располагалась церковь, в другом — резиденция губернатора.

Финней привел меня к очаровательному домику на окраине города, окруженному раскидистыми ивами. Неподалеку проходил оросительный канал.

Домик, как и все вокруг, был глинобитным, с крышей под красной черепицей. Позади него виднелся загон, в котором стояло несколько лошадей.

— Иди постучи в дверь, Ханни! Мисс Нессельрод наверняка обрадуется, увидев тебя. А я пока распрягу лошадей.

Нерешительно остановившись во дворе, стараясь привести в порядок свою одежду, я тщательно отряхивал ее прямо руками. Во дворе мое внимание привлекла беседка с низкой крышей, скамейка и кресло-качалка. Я медленно подошел к дому и только поднял руку, чтобы постучать, как дверь открылась, и на пороге возникла незнакомая молодая женщина.

Она отступила чуть назад, и тотчас из-за ее спины мне навстречу, всплеснув руками, выбежала мисс Нессельрод.

— Иоханнес! Сколько лет, сколько зим!.. Заходи скорее!

Мисс Нессельрод отошла в сторону, оглядела меня.

— Боже! Как ты вырос! Каким стал красавцем!

Покраснев, я переминался с ноги на ногу.

— Как вы поживаете, мэм? — спросил я, чтобы как-то отвлечь ее от этой темы, которая вогнала меня в краску.

— Проходи, Иоханнес! Кажется, мы собираемся с тобой знакомиться заново? — вопросительно взглянула она мне в глаза.

Но внезапно улыбнулась, да так дружелюбно и лукаво, что я поймал себя на том, что тоже улыбаюсь в ответ.

— Теперь рассказывай мне все по порядку! Что ты делал все эти годы? Как жил это время? На что похожи места, где ты обитал?

И я начал рассказывать, сначала робко и неуверенно, потом со всевозрастающим доверием: про Аджыо Каленте, индейцев, лавку, мой собственный дом, пальмовые леса в каньонах...

— Горячие источники? Расскажи-ка, пожалуйста, о них поподробнее.

Мисс Нессельрод попросила девушку-мексиканку принести нам шоколад и задавала множество вопросов о климате, почве той местности, где я жил, спросила, что там произрастает и кто живет.

А чуть позже в который раз вспоминал я, как погиб отец и как меня бросили умирать в пустыне.

— Я слышала об этом, — отозвалась она грустно. — Потому Иоханнес, ты понимаешь, мы должны быть очень осторожны. Твой дед — влиятельный и безумно богатый человек. Но он не знается с местной публикой, тем более с англичанами. Правда, вряд ли существует на свете что-то, чего бы он не смог узнать, если бы пожелал. Наше счастье в том, что обычно он ничего не желает... Он не должен видеть тебя. Ты слишком похож на отца. Только немного смуглее его — полагаю, влияние испанской крови.

Неожиданно мисс Нессельрод поднялась.

— Уже поздно, Ханни, и тебе надо отдыхать. Завтра же начнем искать учителя. А там увидим, что я смогу сделать для тебя. Между прочим, может быть, ты еще что-нибудь хочешь? А?

— Вы не могли бы мне дать какую-нибудь книгу, — попросил я и нерешительно добавил: — А если кто-нибудь поедет обратно, в сторону моего дома, я хотел бы послать туда несколько книг.

— Зачем? — изумилась мисс Нессельрод. — Ведь там никто не живет!

Тогда я рассказал ей про дом Тэквайза, невидимого посетителя, с которым мы обменивались книгами.

Она сидела, поставив локти на колени и подперев ладонями лицо.

— Что за странная история! Подумать только! Чудовище, которое читает Скотта и Шекспира!

— Не знаю, чудовище ли. Ведь до сих пор неизвестно, кто выстроил этот замечательный дом, кто приходит обмениваться книгами, один и тот же ли это... человек.

— Когда появился этот дом, ты знаешь?

— Мне кажется, лет пять или шесть назад. Но одна его часть очень старая, и отец говорил, что трудно определить возраст стен, настолько они древние.

— Индейцам известно что-нибудь об этом?

— Кто знает, какую тайну хранят индейцы. Но они не сочли нужным рассказывать мне, что знают об этом доме. Они хорошие люди, только их образ мышления отличается от нашего.

— Вижу, ты многому научился за прошедшие годы, Иоханнес.

— Нет, мэм. Не очень многому, я просто многое узнал. Отец говорил, что самое удивительное в учении то, что оно никогда не кончается.

Из кухни появилась молодая мексиканка, выразительно взглянула на мисс Нессельрод.

— Какой-то человек прячется в зарослях ивы на другой стороне улицы и наблюдает за домом.

— Спасибо. — Мисс посмотрела на меня. — Ты ведь не боишься, Ханни, не так ли?

Она улыбнулась.

— Хочешь кое-что узнать, Иоханнес? Я тоже не боюсь. Как и ты.

Глава 19

Мисс Нессельрод стройна и элегантна. Она никогда не повышала голоса и не делала резких жестов. Ее платья светлых тонов, обычно бежевого и серого цвета, были просты и к лицу ей. Выходя из дома, она неизменно брала с собой изящный кружевной зонтик. Мисс Нессельрод часто улыбалась, но улыбки были самых разных оттенков и значений, и вскоре я научился различать их.

Никогда не вспоминая о прошлом, — ни кто она, ни что с ней произошло, — мисс Нессельрод также никого не посвящала и в свои планы на будущее. Когда она появилась в Калифорнии, денег у нее было совсем мало. Об этом говорил и Финней. Гораздо меньше, чем думали многие, однако сколько, я так и не знал, хотя мне было известно о мисс Нессельрод гораздо больше, чем другим.

Она легко общалась с людьми, и все любили ее, потому что в тяжелые минуты мисс Нессельрод всегда была готова прийти на помощь и, казалось, могла найти выход из любой критической ситуации. Она была постоянно занята делами, но все переносила спокойно и сдержанно, выглядя со стороны абсолютно беззаботным созданием.

Как говаривал отец, подобное поведение являлось проявлением высокоорганизованного рассудка, я же понимал это еще — и как упорядоченного. Она умела выделить проблему, изучить ее без спешки и, самое главное, — принять решение. Она могла бы стать профессиональным игроком, хотя, очевидно, и теперь в какой-то степени была им: с самого начала пребывания в Калифорнии постоянно рисковала, и лишь со временем это стало происходить все реже, от случая к случаю.

Мисс Нессельрод была высокой, стройной женщиной. Даже когда достигла своего «максимума», как я говорил, она продолжала оставаться ею. Мужчины вначале смотрели на нее с плохо скрываемым интересом, переходящим впоследствии в уважение. Уже в первый год своего житья здесь она получила не меньше двух дюжин предложений руки и сердца, в том числе и от мужчин, обладавших большим состоянием. Сама мисс Нессельрод никогда ничего не рассказывала, но ведь, как говорится, слухами земля полнится, да и работающая у нее девушка нередко, наверное, болтала об этом.

Изабель работала наемной служанкой. Плата за этот труд в Калифорнии была невысока. Но мисс Нессельрод тщательно выбирала одну из девушек, откликнувшихся на ее предложение, пока не остановилась на молодой мексиканке. В то же самое время она наняла и Джакоба Финнея.

Думаю, она договорилась с ним об этом задолго до того, как фургон прибыл в Лос-Анджелес и сама она поселилась в отеле «Белла Юнион», где ей пришлось жить первое время. Финней любил Калифорнию, и еще во время нашей поездки сказал однажды, что думает обосноваться здесь. Кто-то поинтересовался, чем он собирается заняться, и Финней ответил, что пока не знает, но подыщет себе какое-нибудь дело по душе.

Мисс Нессельрод платила ему двадцать пять долларов в месяц. Это было больше, чем он мог заработать ковбоем в Техасе.

— Что я должен буду делать? — спросил он у нее.

— Делай, что хочешь. Только будь здесь, когда мне понадобишься. А нужен ты будешь постоянно, — сказала мисс Нессельрод и добавила: — Помимо всего прочего, мне нужен человек неболтливый. Я хочу, чтобы ты не рассказывал никому о наших делах, но в то же время не выглядел слишком таинственным.

Первым делом она велела купить лошадей — для себя и Финнея. Потом приказала ему приобрести двух коров, чтобы всегда иметь свежее молоко, и кур, чтобы не было проблем с яйцами. Он сажал деревья, ухаживал за цветами и все время слушал, А утром за завтраком, а иногда и за ужином рассказывал мисс Нессельрод, что происходит в Городе Англичан, о чем болтают люди.

Она хотела быть в курсе новостей самых разных домов, салуна, ранчо, «Белла Юнион», вплоть до загонов разных владельцев. Но больше всего ей необходимо было знать, кто какими сделками занимается, что в данный момент продается, покупается, во что вкладываются деньги. И с этой целью она нередко наносила визиты. И слушала. И даже научилась отплясывать фантанго, но танцевала редко.

Она пила кофе с другими женщинами и вела светские беседы. Со стороны это была просто красивая молодая калифорнийка, проносящаяся время от времени по городу верхом на лошади, в элегантных костюмах, стоимость которых превышала иногда тысячу долларов. Не менее дорого стоили и седла на ее лошади.

После первых попыток закупки шкур морских выдр мисс Нессельрод начала увеличивать объемы этих закупок, стала приобретать шкуры медведей и другие меха. Но делалось все это втайне от других. Она сама никогда не появлялась во время заключения сделок, и невозможно было утверждать, что именно к этой сделке приложила руку мисс Нессельрод. Всем этим занимался Джакоб, хотя нередко она сидела неподалеку на лошади, внимательно прислушиваясь к ходу торгов. Между ними существовали особые сигналы для связи. Когда цена устраивала, мисс Нессельрод подавала условный знак.

За то время, как я стал жить в Лос-Анджелесе, она купила старый дом, использовавшийся под склад, и несколько акров земли на окраине города, где выращивался виноград и апельсины.

На следующий день после моего приезда мисс Нессельрод попросила меня почитать ей. Потом мы обсудили прочитанный рассказ. Она задала мне множество вопросов, хотя в основном это было скорее похоже на веселый разговор о героях книги, их характерах, одежде, вкусах. В течение последующих дней мы много разговаривали о Робинзоне Крузо, Айвенго, Робин Гуде — словом, обо всем, что я читал или узнал от отца. Как я понял, она пыталась проверить мои знания, если это можно было назвать знаниями.

— Ты помнишь, Ханни, Томаса Фразера? — спросила однажды мисс Нессельрод.

— Да, мэм. Это человек, делавший записи в блокноте, когда мы ехали сюда, на запад.

— Совершенно верно! А теперь он в городе и продолжает работать над своей книгой. Собирается открыть небольшую школу, и я думаю отправить тебя в его школу. Хотя он и знает твое настоящее имя, мы должны пойти на этот риск, потому что он хороший учитель и многому может тебя научить.

— Да, мэм, — внезапно вспомнил я. — А что произошло с мистером Флетчером?

Улыбка на ее лице сменилась презрительным выражением.

— Он тоже здесь. Мы несколько раз встречались с ним на улице. Знаю, он часто наведывается в Сан-Франциско.

— Мне этот человек не понравился тогда, мэм.

— Представь, и мне тоже. Когда я узнала его получше, стал не нравиться еще больше. А в последнее время этот мистер превратился в обыкновенного афериста. Обходи его стороной, Ханни, и подальше!

Позже, когда мы с Джакобом остались одни, я и его спросил про Флетчера.

— Да, он здесь. Плохой человек, Ханни, опасный! Флетчер теперь что-то вроде вожака у небольшой кучки головорезов, но до сих пор властям его не удается схватить за руку.

Джакоб помолчал немного, продолжая чистить лошадь, потом, положив руки на круп животного и отдыхая, сказал:

— Твой дед не часто появляется в городе. Его можно встретить на улицах, только когда он подъезжает по ним к своему дому, и каждый раз в окружении пяти-шести всадников... своих бандитов. Всегда на огромном, великолепном черном жеребце. Знаешь, думаю, если старик до сих пор управляется с таким конем, значит, способен еще на многое, поверь! Поэтому старайся не попадаться ему на глаза. Ты очень похож на отца, тебе это не раз говорила мисс Нессельрод, а индейцы считают, что и на мать тоже. Конечно, маловероятно, что вы встретитесь, тем более что обычно он ни на кого вообще не обращает внимания... Но, кто знает, ведь всякое может случиться.

Мисс Нессельрод проявляла и весьма незаурядный интерес к пустыне. Она много расспрашивала меня о ней, ее обитателях, моей жизни там.

— И тем не менее ты должен научиться навсегда забыть ее, Ханни: тебе ничего не известно о ней, — предостерегала мисс. — Хотя шанс слишком мал, что тема пустыни возникнет во время каких-то общих разговоров. Калифорнийцам пустыня кажется очень далекой, они ничего о ней не знают, да, пожалуй, и знать не хотят.

— Это одна из их проблем, — добавила мисс Нессельрод. — Их мир здесь, в Лос-Анджелесе. Иногда кажется, они думают, что другого вообще не существует. К несчастью для них, этот мир есть, и в нем живут люди далеко не бескорыстные.

Если калифорнийцу понадобятся деньги, он всегда хочет их иметь сейчас, сию минуту, о расплате не думает, расплачиваться за это будет потом. Он гордится своими землями и стадами. Калифорнийцы хорошие люди, но им скорее всего не дано понять, что придут иные времена и все это исчезнет. В один прекрасный момент они всего этого могут лишиться.

— Вы даете им взаймы?

— Да, но всегда предупреждаю о том, что сказала только что тебе. Они улыбаются, вежливо так слушают, не желая обидеть, благодарят. Ведь говорит женщина, поэтому сказанное всерьез они не принимают.

Да, они берут в долг под ежемесячные проценты, которые неизбежно растут. Когда же векселя надлежит оплатить, обе стороны не делают попыток погасить задолженность: тот, кто дал деньги, заинтересован в продлении зависимости должников. Финал почти всегда одинаков: проценты растут, и за относительно небольшие, взятые в долг суммы, люди расплачиваются тысячами акров своей земли.

Мисс Нессельрод помолчала и заговорила о другом.

— Твоим учителем будет Томас Фразер. Ты хорошо пишешь, а читаешь лучше многих взрослых, которых я знаю. Теперь ты должен хорошенько научиться считать и изучить географию. До поры до времени наши связи с внешним миром очень ограничены. Но в недалеком будущем какое-нибудь далекое государство окажется вдруг очень значимым для твоей страны или для твоего собственного дела. Помимо всего этого, Ханни, ты должен стать истинным гражданином своей страны, помогать ей настоящими делами.

Не сочти меня педантом, но мы должны всегда помнить: ничто в этой жизни не стоит на месте, все меняется. И ты либо понимаешь неизбежность этой диалектики и меняешься вместе с жизнью, согласно требованиям времени, либо пасуешь перед обстоятельствами, сдаешься на их милость.

Поэтому, Ханни, ты обязан войти в этот сложный мир с крепким здоровьем и трезвым рассудком.

Проснувшись на следующее утро, я не вскочил с кровати, как обычно, а лежа решил немного поразмышлять над событиями последних дней. Мой враг находился рядом, совсем недалеко отсюда. Что за человек наблюдал за нашим домом? С какой целью? Связано ли это со мной? Или с мисс Нессельрод? Кем была мисс до того, как приехала в Калифорнию? Почему пригласила меня к себе, посылает учиться в школу? По своей доброте? А может быть, из уважения к моему отцу? Или жалея и его и меня? Или причиной всему ее одиночество? Может быть, существуют и еще какие-то иные обстоятельства, вовсе мне неизвестные?..

В прочитанных романах, поглощаемых мною без меры, всегда существовал мотив, которым руководствовались в своих поступках герои. В жизни же я никак не мог понять, какая польза может быть от маленького мальчика незнакомой мисс. Скорее, наоборот, он может доставить ей немало лишних хлопот и проблем.

Одеваясь, я думал о школе. Сказать, что мне не хотелось идти туда, было бы неправдой. За свою недолгую жизнь я был знаком с несколькими ребятами моего возраста, но такие знакомства быстро кончались, поскольку мы с семьей часто переезжали с места на место. Поэтому Франческо, пожалуй, был единственным, кого я мог бы назвать своим другом. Несколько дней, проведенных когда-то в школе, еще при отце, не оставили в памяти приятных воспоминаний. Мои одногодки откровенно смеялись надо мной, удивлялись, что я разговариваю как старичок. Учителя, словно сговорившись, льстили, часто выражая раздражительность и подозрительность. Родители научили меня многим вещам, читали со мной «взрослые» книги. Поэтому в чем-то я разбирался даже лучше своих учителей, а в чем-то был сведущ меньше любого ребенка. Педагогов моя начитанность откровенно более нервировала, нежели радовала. Приходилось трудно, но мне все же больше всего хотелось учиться и дружить.

— Сегодня, — сказала однажды утром мисс Нессельрод, — мы пойдем покупать тебе новую одежду.

— У меня есть свои деньги, — гордо заявил я.

— Сколько же?

— Сто семь долларов. Их оставил мне отец.

— Спрячь эти доллары, Ханни, и никому не говори о них. В этом городе есть немало любителей, способных отнять и последний, единственный доллар. — Мисс Нессельрод о чем-то секунду подумала, потом сказала: — Возможно, мы вложим твои деньги вместе с моими в какое-нибудь дело. Никогда не бывает слишком рано учиться делать деньги, — улыбнулась она. — Многие знают, как добыть их, но не ведают, как приумножить то, что имеют. Крупные инвестиции, Ханни, всегда базируются на информации: чем больше тебе известно, тем лучше. Женщины, как правило, осведомлены о таких вещах подробнее, нежели иные мужчины могут себе представить. Просто их это не интересует, и они не умеют этим пользоваться. Иногда, находясь в женском обществе, они непринужденно болтают об этом, а я сижу и внимательно слушаю: кто что купил, что продал, чем в настоящий момент заняты городские власти...

Часто мужчины, желая поразить мое воображение, рассказывают, чего и каким путем они добились. Все это я тоже слушаю, Иоханнес, и запоминаю.

Запомни и ты одну вещь: когда вырастешь, никогда не говори женщинам, чем ты занимаешься, если, конечно, не хочешь, чтобы об этом узнали все. Та, которой ты в порыве откровенности что-то поведал, всегда может ненароком выболтать это другому человеку...

Внезапно мисс взглянула на меня, спросив:

— Иоханнес! А кем бы ты хотел стать? Какое дело тебе по душе?

Я еще не знал этого, в чем и признался честно, но ее вопрос поселил во мне беспокойство.

— Время еще не упущено, — успокаивала меня мисс Нессельрод. — Но чем скорее ты решишь, тем скорее можно будет строить какие-то планы на будущее. Очень важно иметь перед собой цель и работать для ее достижения. Потом, позже, если ты вдруг решишь, что хочешь заниматься чем-то иным, ты снова поставишь перед собой уже другую цель и начнешь обдумывать пути ее достижения. Кстати, Ханни, скажи, а чем занимался твой отец? Точнее, я хочу спросить, как он зарабатывал на жизнь?

Я не мог ответить на ее вопрос, потому что просто не знал. Какое-то время Верн работал в школе; еще, помню, — в редакции газеты. Мы часто переезжали, потому что, как говорил отец, даже когда мы жили на востоке, его пытались убить. Или ему это только казалось...

Не скрою, мисс Нессельрод озадачила меня. И я вспомнил еще: отец одно время занимался продажей лошадей, торговал и какими-то другими вещами.

— Интересно какими? То, чем занимался твой отец, Иоханнес, приносило очень небольшой доход. Но вы, кажется, жили небедно. И даже путешествовали. Отец заплатил за поездку в фургоне триста долларов: двести за себя и сто за тебя. Это крупная сумма! Не можешь ли ты припомнить что-нибудь еще? — По-видимому, у нее возникла какая-то идея, потому что тут же, не дожидаясь моего ответа, она попыталась мне помочь ответить на него. — Не было ли человека, к которому твой отец часто ходил? Или какое-то место, куда он время от времени возвращался?

Нет, ничего такого я не мог припомнить. В те годы я был совсем маленьким и сейчас мог восстановить в памяти лишь отдельные моменты, теперь не казавшиеся мне сколько-нибудь значительными.

Хотя мисс Нессельрод и обещала, что мы пойдем покупать одежду, но в лавку мы в тот день так и не попали. Вернувшись с ежедневной обязательной утренней прогулки верхом, она сообщила, что должен подойти портной и снять с меня мерку.

— Ты высок ростом, — удовлетворенно окинула она меня взглядом. — Поэтому, помня, что мы не должны оставлять никаких улик, пойдем с тобой на небольшую ложь относительно твоего возраста. Будешь всем говорить, Ханни, что тебе немного больше, чем есть: двенадцать лет. Это отведет от нас лишние подозрения, если твой дед вдруг ненароком что-то прослышит о тебе. В любом случае, — добавила она, — между твоим отцом и мной не было никогда никаких отношений, ведь мы даже не были как следует знакомы...

— За исключением фургона, — заметил я.

— Да, — согласилась она, вздохнув. — За исключением фургона.

Глава 20

Классная комната оказалась длинной, с низким потолком. Два окна ее смотрели на фруктовый сад, с другой стороны было еще одно окно, выходившее на пустой загон. Посредине стояли два стола и четыре скамейки.

В дальнем углу еще за одним столом сидел Томас Фразер, приподнявшийся при нашем появлении.

— Мисс Нессельрод? Очень приятно вновь встретиться! С вами Иоханнес?..

— Викери, — подхватила мисс Нессельрод. — Иоханнес Викери. Надеюсь, в его лице вы найдете прилежного ученика.

— Я веду уроки только четыре часа, понимаете, мадам? У меня есть собственная работа, поэтому школе я не могу уделять времени больше.

— Понимаю и уверена, вы не сможете не поразиться непреодолимому стремлению мальчика к занятиям. Сколько у вас сейчас учеников, мистер Фразер?

— В настоящий момент пятеро. Три молодые леди и два юноши. Иоханнес будет шестым.

— Прекрасно! Во сколько ему приходить завтра?

— В восемь часов утра. Сюда же.

Фразер проводил нас до двери. Еще во время путешествия он поражал меня своей худобой, но сейчас показался еще тоньше прежнего.

— Было очень приятно увидеть вас, мадам. Мы все вместе пережили такое приключение, его просто невозможно забыть.

Мисс Нессельрод улыбнулась своей прекрасной улыбкой.

— Время стирает воспоминания, мистер Фразер. Прошу об одном: научите Иоханнеса всему, чему сможете. Ведь мы с вами никогда не забудем, что никто из нас не доехал бы до Лос-Анджелеса, если бы не его отец...

Фразер неплохой человек, — говорила мне позже, когда мы возвращались домой, мисс Нессельрод. — Без сомнения, он пишет интересные вещи, но если хочет таким образом зарабатывать на жизнь, только писать — мало. Надо, чтобы его книги еще и продавались.

— Наверное, у него очень интересные рассказы, — предположил я.

— Не сомневаюсь, несколько экземпляров его книг продаются даже в моей лавке, но что побудит их купить? Понимаешь, что-то должно заставить человека сначала зайти в лавку, а потом из всех продающихся выбрать именно книгу Фразера. Уверена, он чем-то должен сначала вызвать интерес читателей, и только потом его произведения будут поддерживать этот интерес.

Мы шли по улице, пешеходная дорожка кое-где была выложена досками, но большей частью она представляла собой твердо утоптанную землю или песок. Там и тут под ногами попадались плоские камни, брошенные сюда, чтобы облегчить путь пешеходам во время дождей и непогоды, после которых всюду стояла непролазная грязь.

По дороге мы зашли в книжную лавку мисс Нессельрод. Она размещалась в небольшом здании, вклинившемся между самым крупным магазином города и магазином по продаже седел. На полках стояло всего несколько книг, на столах в беспорядке разбросаны газеты и журналы, на огне закипала в кофейнике вода.

— Скоро у нас будет книг намного больше, чем сейчас, недавно я заказала целую партию. — Мисс Нессельрод сняла шляпку и положила рядом с зонтиком. — Ты хочешь помочь мне, Иоханнес? Тогда осмотрись и реши, что, по-твоему, тут надо изменить, улучшить.

— Вы продаете книги?

— Конечно, но здесь также размещается и читальня. Люди приходят сюда полистать свежие газеты, поговорить о бизнесе и политике, и человеку, преследующему дальние цели, бывает полезно послушать других. Тут и я могу встретиться с какими-то нужными людьми, хотя позже ты увидишь и поймешь, что мой бизнес вместо меня делает Финней. — Она неожиданно улыбнулась, в глазах засветилось лукавство. — Что может обыкновенная женщина, Ханни, знать о бизнесе и политике? Мудрая женщина в наши дни будет слушать, широко открыв глаза, задаст пару осторожных вопросов и постарается воздержаться от лишних комментариев.

— Вы могли бы не рассказывать мне этого, — смущенно запротестовал я. — Однажды я вырасту и тогда все узнаю сам.

— О, до этого еще далеко, Иоханнес! Слушать и учиться ты должен теперь же. Запомни, не важно, кем ты станешь и чем будешь заниматься в жизни, в любом случае будешь заниматься бизнесом. Это закон жизни, Ханни, поэтому начинай изучать его уже сейчас.

В течение недели хоть раз, но сюда обязательно заглянет влиятельный человек города, — спустя какое-то время заметила мисс Нессельрод. — Поначалу это были лишь англичане и европейцы, сейчас стали приходить и калифорнийцы.

— Мой дедушка тоже бывает здесь?

— Он не читает книг. Конечно, умеет, но не читает. Тут бытует смешное, но почти общепризнанное мнение: коли стал взрослым мужчиной, книги уже ничему не научат.

Стоя в дверях, я наблюдал за теми, кто шел или ехал по улице: торговцами морской рыбой; ковбоем в кожаном костюме и широкополом сомбреро, скачущем на сером жеребце; молодым мексиканцем, торговавшим леденцами из темного мексиканского сахара, о которых не раз слышал от Франческо.

На закате солнца мы заперли лавку и не спеша пошли по быстро пустеющим улицам: люди торопились в свои дома.

Какой-то человек остановился около нас, приподнял сомбреро, опоясанное широкой серебряной лентой, и сообщил, что вскоре состоится вечер фанданго. Не соизволит ли в связи с этим мисс Нессельрод присутствовать на нем. Когда человек ушел, мисс Нессельрод пояснила:

— Это сеньор Льюго. Он из старинного рода, владеющего здесь многими акрами земли. Сеньор Льюго знает твоего дедушку.

— Они друзья?

— Нет, не думаю. Твой дедушка, по-моему, не способен иметь друзей. Его все знают, уважают, Иногда даже боятся, но друзей у него нет.

— Мой дед приехал из Испании?

— Так говорят. Тебе об этом должно быть известно больше, чем мне.

— Мама рассказывала, он приехал оттуда много лет назад, когда она была еще совсем маленькой девочкой. Здесь земли получил от короля, а в Испании был очень важным и очень богатым человеком.

— Интересно, почему он остановил свой выбор именно на Калифорнии? Твой дедушка не выглядит искателем приключений, и, если у него в той стране были прочные позиции, почему он все бросил и приехал сюда, в такую глушь?

— Мои родители тоже нередко задавались подобным вопросом и всегда приходили по этому поводу в недоумение.

— Твоя мама в семье единственный ребенок?

— Не знаю. Иногда мне кажется... Нет, не помню.

Что-то всплывало в моей памяти... Что-то... Но что именно?

Я сам поднял этот вопрос и сам старался найти ответ на него, объяснить причину, почему состоятельный и влиятельный человек бросил все и приехал сюда. Калифорния была, конечно, изумительным местом, но удаленность от культурных центров... От кого я мог услышать эту мысль, высказанную вслух? Вероятнее всего, от отца.

Мама, помню, часто рассказывала о своей семье, гордости старых гидальго, кичившихся знатностью рода, властолюбием. Мне казалось, такая гордость основывалась на каких-то событиях далекого прошлого или на многовековом существовании рода, объясняющими и эту гордость, и это тщеславие.

Однажды, едучи в фургоне, я спросил отца, как складывались подобные старинные роды, семьи, с чего все начиналось.

— Наверное, сегодня, — ответил отец, — основателя такого рода, доживи он до наших дней, не приняли бы ни в одной знатной семье. Потому что, как правило, все они происходили из крестьян, бедных солдат или моряков, может, и с сильными умелыми руками, но мечом прокладывавшими путь к богатству и влиянию.

Обычно глава рода являл собой пример смелости, бесстрашия. Он входил в свиту короля или великого лорда и получал свое имение в награду за службу при дворе или храбрость на поле брани.

В те далекие времена было еще мало городов, центром всей жизни являлся в округе замок. Во время войны и походов владелец замка обязан был поставить определенное количество воинов в свиту короля. Обувь, одежда, вся необходимая утварь и доспехи производились ремесленниками на землях замка. Для молодого человека существовал один путь к славе и богатству — с мечом в руках. Проявив отвагу в сражениях, он мог завоевать себе еще и имя. В те времена и в помине еще не было магазинов, а ремесленники никогда не жили вне замка. Если же человек не имел своей земли, он мог добиться успеха только если не принадлежал замку, не имел своей земли, то есть был целиком независим, — существовал и такой путь. Но он, конечно, был незаконен и очень опасен.

Поэтому некоторые инициативные люди превратились в бродячих торговцев. Позже они стали вести оседлый образ жизни, по-прежнему занимаясь коммерцией и ремеслом. Так начинались города. Так набирала мощь Европа...

Я слово в слово сохранил в памяти этот рассказ отца.

Как-то раз, закрыв лавку и возвращаясь домой, мисс Нессельрод, подождав, пока мы разминемся со стайкой девушек, возвращавшихся с пастбища и погонявших коз, сказала:

— Сейчас это маленький городок, но, знаю, он не останется таким в будущем.

— Почему вы, мэм, так уверены в этом?

— Недалеко от города плещется море, вокруг пасутся огромные стада коров, поголовье их продолжает увеличиваться, здесь прекрасный климат... Без сомнения, Лос-Анджелес превратится со временем в огромный город.

Помимо всего прочего, — добавила мисс, переходя улицу, — здесь живут такие дальновидные люди, как Дон Бенито Вилсон, Вильям Волфскил, Уокмен и многие другие. Не забывай, Ханни, городок заложили всего несколько человек, а другие, много других людей, построят на его месте город. Большой город!

— Я знаком с одним, — сказал я, — со Смитом Деревянной Ногой.

Мисс Нессельрод улыбнулась.

— Знаешь, Иоханнес, хотя этот человек, по-моему, старый дьявол, но мне все равно нравится.

— Вы ему тоже нравитесь! — И я рассказал ей, как Смит нашел меня в пустыне.

— В течение следующих нескольких лет, Ханни, тебе надо думать о своем будущем. Кем ты хочешь стать и чем заниматься? — в который раз настойчиво спрашивала меня мисс Нессельрод. — Успех в личной жизни не означает успеха в твоем бизнесе, хотя идеально, когда они идут рука об руку. Ты один. Или почти один, что делает человека сильнее. У тебя есть враги, но для умного враг — это неплохой стимул,чтобы выжить и назло врагу стать личностью. Враги не дадут забыть тебе о внимании и осторожности.

Ужинали мы совсем поздно вечером.

— Ты много читаешь, Ханни, — будто продолжала наш разговор за столом мисс Нессельрод. — Поэтому, уверена, можешь быть полезен мне в лавке.

— С удовольствием! — откликнулся я.

— Отлично! Мы еще подумаем, как это сделать. А пока не забывай, что завтра тебе в школу.

Я спал в маленькой, с двумя окошками комнате, голыми, побеленными известкой стенами. Там поместилась моя узкая кровать, сундук, в котором хранилась одежда, стол, умывальник и кувшин с водой. На полу лежали два тряпичных коврика.

Лежа в постели, я никак не мог заснуть от какого-то непонятного чувства беспокойства. Ни одно посещение прежних школ не оставило во мне приятных воспоминаний, хотя я всегда стремился знать как можно больше. И всякий раз, когда приходилось первый раз идти в новую школу, я понимал, что я самый последний: все давно учились, хорошо знали друг друга, и поэтому нередко случалось мне оставаться в полном одиночестве.

Ученики знали то, что проходили по школьной программе, общались с одними и теми же людьми — учителями. И в состоянии были вести обо всем этом разговоры. Я же не представлял себе ни их интересов, ни их знакомых. Живя до этого момента в другом месте, я общался с иными людьми, не зная поэтому никого из постоянно живущих здесь.

Обычно новенького в школе подвергали испытанию. Новичку часто приходится драться, дважды и я был бит. Мы как-то дрались с моим одногодком до тех пор, пока оба окончательно не выбились из сил; это была своего рода ничья, хотя у меня из носа и потекла кровь. Я вытер ее рукавом курточки и пошел домой.

После каждой драки мне почему-то очень хотелось к отцу и маме. Я ничего не рассказывал родителям, и, за исключением случаев, когда приходил в крови, они ничего не знали. Как-то раз после очередного кровопускания отец подозвал меня к себе и продемонстрировал несколько приемов борьбы. Понимаю, многому он меня не научил, но и то, что я перенял от него, мне помогло в дальнейшем.

— Большинство твоих товарищей, — наставлял отец, — бьют по лицу. А ты подними сжатые в кулак руки на уровень груди и, улучив момент, ударь противника в живот. Эти мальчишки грубы. Если тебя толкнут или заденут, не обзывай никого непристойными словами, ничего не говори, не спорь. Если уж случилась драка, бей всегда первым и сильнее.

Я делал, как советовал отец, и это срабатывало. Однажды дрался с мальчишкой, который до того разбил мне нос. Он толкнул меня, я размахнулся и ударил его в живот, заставив от боли закрутиться на месте. Прежде чем он упал, я нанес ему еще один удар в лицо. На этот раз с разбитым носом остался он.

Сейчас, думал я, мне, наверное, придется поступать точно так же. В школе учились еще два мальчика, сказал при первой встрече Фразер, и я почему-то был уверен, что один из них много о себе воображает.

Я лишь опасался, что мисс Нессельрод с неодобрением будет относиться к дракам.

От дома, где мы жили, до школы было всего каких-нибудь три минуты ходьбы, поэтому без нескольких минут восемь утра я был уже там.

На скамейке во дворе сидели два мальчика и две девочки. Они видели, как я подошел, но никто не шевельнулся и ничего не сказал. Один мальчик выглядел крупнее меня, выше и полнее и, как мне показалось, был даже постарше.

— Что тебе здесь надо? — агрессивно тут же набросился он на меня.

— Я пришел учиться.

— А ты спросил у меня разрешения? — издевательски задал он вопрос.

Этим было положено начало нашей вражды, которой я вовсе не желал. Но человек ни в коем случае не может решить проблему, игнорируя ее, поэтому я двинулся навстречу забияке.

Он этого не ожидал и даже, видел я, несколько разволновался.

— Мистер Фразер знает меня, — попытался я объяснить свое появление здесь. — Он велел подойти сегодня утром. Для меня этого вполне достаточно...

— О! Фразер не распоряжается за стенами школы, он имеет влияние только в классе.

Я ничего не ответил, просто стоял и ждал. Сердце мое учащенно билось. Хотя с виду незнакомец был и велик ростом, я не думал, что он может быть сильнее индейских мальчиков, с которыми я когда-то боролся.

— Кто ты? Я тебя раньше здесь никогда не видел, — продолжал допрашивать забияка.

— Я недавно приплыл на корабле. Мы шли из Бостона вокруг Горна...

Другой мальчик не сдержал откровенного восхищения.

— Вокруг Горна? Вот это да!

— Меня зовут Иоханнес Викери, — примирительно начал было я. Но не тут-то было!

— Подумаешь! — протянул забияка и драчун. — Кто угодно может объехать вокруг Горна!

— Конечно! Но я просто уже сделал это.

Это была явная ложь. Я никогда не проплывал мимо мыса Горн, но нужно было утвердиться во мнении моих будущих товарищей. Мисс Нессельрод и Джакоб Финней советовали поступать именно так.

В этот момент я увидел, что во двор с улицы свернул Томас Фразер.

— Доброе утро, Иоханнес. Вижу, ты уже успел познакомиться с Редом Хубером? А это, — он кивнул на второго мальчика, — Фил Бернс.

Молодые леди, — продолжал он, — Делла Корт и Келда О'Брайен.

Фразер оглянулся.

— А где Мегги?

— Она, может быть, сегодня не придет, — ответила девочка по имени Делла. — Мегги ждет возвращения из плавания отца.

Фразер посмотрел на меня:

— Ее отец Лаурел, капитан корабля «Королева Элизабет».

Мы зашли в класс, и все стали рассаживаться. Я подождал, пока девушки и юноши усядутся по своим местам, и занял одно из оставшихся, свободных.

— Здесь сидит Мегги, — воинственно заметил Ред.

— Прошу прощения. — И я подвинулся на соседнее место.

— Иди и сядь за другой стол! — приказал Ред.

— Пусть Иоханнес останется там, где сейчас, — поправил его Фразер, и Ред раздраженно приподнялся, будто хотел сказать еще что-то, потом с невнятным ворчанием вернулся на место.

— Сегодня, — известил после наступления тишины Фразер, — мы продолжим изучение спряжений глагола и ударений в разговорной речи.

Так начались мои школьные занятия.

Глава 21

В течение трех дней, когда я посещал школу, место рядом со мной пустовало.

На четвертый Ред Хубер остановил меня во дворе, еще на подходе к школе. Он встал передо мной, широко расставив ноги. Невдалеке топтался Фил Берне. Девочки, вероятно, еще не пришли, во всяком случае их поблизости видно не было.

— Сегодня в школу придет Мегги, — возвестил Хубер. — И ты пересядешь за другой стол.

— Мистер Фразер сказал, где мне сидеть, поэтому я останусь на прежнем месте.

— Мегги — моя девчонка! Ты пересядешь сам или тебе помочь?

— Я не знаком с Мегги, — ответил я. — Но я буду сидеть там, где сидел.

Удар обрушился на меня внезапно. От неожиданности я упал. Оглушенный, сидел на земле и, поднеся руку к губам, обнаружил, что пальцы в крови. Я разозлился и попробовал встать на ноги, но прежде чем я это сделал, он снова ударил меня.

Откатившись в сторону, я опять попытался подняться, но теперь Ред больно ударил меня по ребрам. Снова и снова я делал попытку встать, и каждый раз его удары заставляли меня падать обратно на землю. Оглушенный, окровавленный, я оставил эти попытки. Не знаю почему, но в какой-то момент я перестал подниматься, однако какая-то неведомая сила внутри меня будто заставляла опять и опять делать это.

— Ред! Отпусти его! — закричала одна из девочек.

— Правда, Ред! Оставь его в покое! — заметил Фил.

— Заткнись! — грубил Ред. — Он думает, что очень ловок и находчив! Но я покажу ему!

Я опять попытался подняться и уже встал было на четвереньки, когда он в который раз больно ударил меня по ребрам. Задохнувшись от боли, я продолжал вставать.

— Смотрите! — издевался Хубер. — Он не умеет стоять! Да он просто великовозрастный беби!..

Посмеиваясь, он указывал на меня пальцем, а потом отвернулся. Наконец я встал на ноги и бросился на него, замахнувшись обоими кулаками. Кто-то вскрикнул от неожиданности, и Ред обернулся. Один мой кулак прошелся по его зубам, разбив губы. В ответ он оттолкнул меня и бросился вперед, размахивая кулаками. Его руки были явно длиннее моих, и он снова и снова обрушивал удары. Внезапно появился мистер Фразер.

— Эй! Что это вы там затеяли? Ред, прекрати сейчас же и отпусти его!

— Ха! Он первый полез! — оправдываясь, лгал Ред, но все же отошел в сторону.

Медленно, все еще задыхаясь, я встал и стал отряхивать свою одежду.

— Тебе больно? — подойдя ко мне, спросил учитель.

— Нет, — соврал я.

— Пойди умойся и приходи в класс.

За дверью висел умывальник. Я смыл с лица кровь и пыль, досуха вытерся полотенцем, чувствуя себя совершенно больным и разбитым, но, прихрамывая, пошел обратно в класс.

Ред с издевкой глянул в мою сторону. Я прошел мимо и сел на свое место. Хубер попытался было приподняться, но Фразер, заметив это, одернул его:

— Ред! Сидеть!

— Прикажите ему пересесть или я сам пересажу его! — не унимался Хубер.

— Я не стану делать этого, — терял терпение Фразер. — Если кому-то здесь не нравится, тот может больше не приходить.

— Ха! — прищурил глаза Ред. — Это ж надо! Мой отец заплатил за обучение, а вы стремитесь меня выгнать! Отцу придется зайти сюда, чтобы взглянуть на вас. Он не заставит себя долго ждать!

Тем временем я разложил на столе свои учебники и приготовил доску. Фразер посмотрел на меня, ничего не сказав. Лицо у него побелело, он явно был сильно рассержен, а может быть, и опасался чего-то. Ведь его существование во многом зависело от школы, и, я полагал, Фразер не в состоянии вернуть отцу Реда заплаченные тем деньги.

Ред опять глянул в мою сторону, но на сей раз промолчал, он раскрыл учебник и лишь после этого злобно пригрозил:

— Ну, погоди! Закончатся уроки, тогда и поговорим!

Что-то скатилось вдруг с моих губ на грифельную доску. Капля крови!.. Я вытер ее промокашкой от тетради, с огорчением глядя на то место, куда она упала.

Что мне оставалось делать? Он был сильнее и мог после уроков снова избить меня. Никто не остановит его. Все еще ошеломленный происшедшим, я низко склонил голову над столом и почувствовал, что вот-вот разревусь. Но плакать не стал — не мог доставить своему врагу такого удовольствия, как увидеть мои слезы.

Он снова мог избить меня, а бил он очень сильно и больно.

— Бей в живот! — советовал отец, но в данном случае совет не подходил: у Реда были очень длинные руки. Мало что зная о кулачных боях, я все же боролся с мальчишками-индейцами, и над всеми, кроме Франческо, одерживал верх, а однажды даже сумел побороть и его.

Когда Фразер вызвал меня читать рассказ Вильяма Телля, я едва расслышал его слова, обращенные ко мне. Потом все же встал и принялся за чтение. С трудом шевеля разбитыми губами, читал медленно, но, уверен, хорошо.

— Отлично, Иоханнес! — похвалил Фразер.

— Ха! — продолжал свои издевательства Ред.

Сев на место, я едва слышал, что происходит в классе. И думал, усиленно думал. И боялся. Драться мне не хотелось. Но не желал и снова быть избитым, чтобы все видели, как я, поверженный, валяюсь в пыли. Что-то непременно надо делать!..

Одно я знал точно: ни за что не двинусь с этого места. Я не знал никакой Мегги, она совсем меня не интересовала, но пересаживаться я не собирался. Он может... убить меня, но я останусь сидеть там, где сижу.

Отец обычно любил повторять, что из любого положения есть выход, что на любой вопрос существует ответ. Если бы я только мог!..

Может быть... Нет...

Скоро конец урокам, и мне ведь придется выйти на улицу. Томас Фразер защитит меня тут, в классе, но за стенами школы он бессилен.

В это время открылась дверь, и я оглянулся.

Она уже шагнула в комнату. Солнечный свет играл на ее волосах цвета золота.

Она была стройная, изящная, как статуэтка, и удивительно прекрасная.

Это была Мегги... И я влюбился.

Глава 22

Она на мгновение задержалась в дверях, освещенная солнцем: ее красивая головка напоминала золотой шар. Она пересекла классную комнату, подошла ко мне. И я, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, встал и шагнул назад, давая ей возможность пройти. Мегги одарила меня быстрой улыбкой, а я весь затрепетал. Край ее платья коснулся моих брюк.

— Мисс Лаурел! — обратился к ней Фразер. — Наш новый ученик, мистер Викери, только что прочитал нам часть новеллы Вильяма Телля. Будьте добры, продолжите с того места, где он остановился.

Она читала легко и свободно, но я не поднимал взгляда от книги. Мои глаза словно были прикованы к строчкам, хотя я едва различал их. В воздухе распространился слабый запах свежих цветов.

Подняв глаза, я встретился с угрожающим взглядом Реда и почувствовал себя больным, опустошенным. Он снова будет делать попытку напасть на меня, как и грозился, изобьет меня, и я опять униженно упаду в пыль. Как уже было. Только с небольшой разницей: при этом будет присутствовать она, и все увидят это, а мой жалкий вид вызовет у нее чувство презрения.

В страхе ждал я окончания занятий. За мной должен был заехать Джакоб Финней и привести мою лошадь, — мы собирались после занятий исследовать старые индейские тропы.

Уроки кончились, я встал с места и оказался лицом к лицу с Мегги. Она воскликнула:

— О! Почему у вас такой несчастный вид? Что случилось?

— Сейчас придется драться. Это уже второй раз!

— С Редом? Это Ред, не так ли?

— Да, с ним.

— Ему должно быть стыдно! Нападает на всех, кто моложе!

— Ну, не такой уж он и взрослый!

Мы направились к двери, но едва я сделал шаг, давая возможность сначала девочке выйти из класса, как чья-то рука вцепилась в мое плечо и оттолкнула в сторону: Ред занял мое место и пошел рядом с Мегги.

Теперь разозлился я. Он и по двору продолжал идти рядом с нею, оттесняя меня в сторону, будто какую-то ненужную вещь. Внутри у меня клокотала ярость, но я всячески пытался унять ее.

— Что случилось? — окликнул я его как можно спокойнее. — Ты вроде чего-то испугался?

Он остановился, резко обернулся. То же сделали и остальные. Даже Фразер, стоявший в дверях и собиравшийся уже вернуться в класс.

— Испугался? Испугался тебя? — Ред швырнул книжки на землю и сделал несколько шагов по направлению ко мне.

«Сейчас ты готов к этому, — уверял я себя. — Не разрешай же ему ударить! Сражайся!»

Хубер, сразу было видно, превосходил меня даже весом. Но что он вообще-то знал о борьбе? Увидя его сжатые кулаки, готовые обрушиться на меня, я внутренне собрался, потом неожиданно присел, бросился вперед, схватил его за лодыжки, обрушив весь свой вес на его колени, и Хубер тотчас опрокинулся на спину.

Держа под мышкой правую лодыжку Реда, я перешагнул через него, заставив перевернуться на живот. Потом сел на его ягодицы, лицом к голове, продолжая больно сжимать ногу. Всему этому меня научили индейцы, и я знал: как только усилю давление на лодыжку, у него будет сломано бедро.

Слегка наклонившись вперед, я потянул на себя его ногу. Хубер закричал, Фразер направился к нам, а на улице в этот момент показался Финней. Сидя в седле, он, очевидно, издали наблюдал за нашей схваткой.

Мегги стояла в стороне вместе с другими девочками. Лица их были взволнованы: судя по их виду, они испытывали от происходящего состояние шока.

— Отпусти его! — тихо приказал мне Фразер, подойдя вплотную.

— Сначала, мистер, пусть Хубер даст слово, что оставит меня в покое. Не я затеял драку, мне не нужны неприятности.

— Ты оставишь его в покое, Ред? — спросил Фразер.

— Я убью его! — зло ощетинился Хубер.

Тогда я резко наклонился вперед, и он тотчас завопил от боли, а через какое-то мгновение закричал:

— Да! Да! Отпусти меня! Я больше не буду!

Высвободив ногу Хубера, я поднялся с колен. Он же, тяжело отдуваясь, продолжал лежать на земле. Я отошел в сторону.

— Все! Вполне достаточно! — повысил голос Фразер. — И чтобы больше подобного не повторялось! Еще одна драка, и я выгоню вас обоих. Вам это понятно?

— Я никогда не хотел неприятностей, — повторил я.

Ред дернулся, но ничего не ответил. Мегги быстро взглянула на меня, повернулась и молча ушла вместе с Деллой и Келдой.

Когда я был уже рядом с лошадью, Финней обратил внимание на мое лицо.

— На твоем носу написано, что ты получил несколько ударов, — сказал он.

— Это не сегодня, в прошлый раз. У него руки длиннее.

— По-моему, сделано все правильно, малыш. Где ты, между прочим, научился этому странному приему?

— У индейских мальчиков. Они все время боролись между собой.

— На окраине города живет один человек, я его хорошо знаю. Он неплохо работает боксерскими перчатками, участвовал в боях в Нью-Орлеане, Нью-Йорке, Лондоне. Тебе обязательно нужно с ним познакомиться. Все равно ведь опять придется драться с этим парнем, он не позволит тебе остаться победителем. Только в следующий раз будет держаться на расстоянии и бить кулаками по ребрам.

Некоторое время мы скакали молча, потом Финней сказал:

— Вот то место, куда мы сегодня собирались. Его называют смоляными ямами, которые появляются будто из-под земли. В воде ведь тоже присутствуют нефть и газ, пузырьки которых проходят сквозь воду, на минуту-другую задерживаются на поверхности и лопаются. Одни животные гибнут в этой воде, а другие, вроде хищных птиц, приходят сюда питаться трупами погибших.

Местный народ — индейцы и калифорнийцы — покрывают этой смолой крыши своих домов. И не только их. Смолу используют еще для смазывания швов лодок: тогда они становятся водонепроницаемыми. Первыми открыли чудесное свойство смолы индейцы шумачи, живущие на побережье.

Шумачи делают отличные лодки, которые выдерживают на своем борту до восьмидесяти человек и даже больше.

Обычно шумачи плавают в таких лодках между островами, вдоль побережья, на Каталину, Санта-Барбару... Индейцы очень ловко управляют ими, но в последнее время к такому средству передвижения по воде прибегают все реже и реже.

Финней кивнул влево.

— Вон там, посмотри, большая cienga, некая разновидность болота. Туда впадала когда-то река, и оттого болото постоянно увеличивалось в размерах. Лет пятнадцать назад река прорвалась к морю, осушив, естественно, большую часть болотистой земли. Теперь в этих местах великолепные пастбища, круглый год зеленеющая трава и совсем немного влаги. Калифорнийцы пасут здесь свой скот. А эта тропа, по которой мы едем, Ханни, ведет к морю и заканчивается у бухты под названием Санта-Моника. Плохо, что бухта не укрывает во время непогоды... Зачем, спросишь, я все это рассказываю? Мисс Нессельрод хочет, чтобы ты хорошо знал страну и людей, живущих здесь.

— Что там? — Я кивнул на горы.

— Там, за ними, обширная долина. А проход к ней называется Маленькой Дверью. Индейцы называют его еще Качиенгой.

Большинство каньонов пересекают дороги, ко в основном по ним могут пробраться только всадники. В каньонах обитает великое множество медведей. И если по дороге попадется такой косолапый, будь уверен, он первым не отойдет в сторону, а тебе в любом случае придется либо поворачивать назад, либо объезжать это место, если, конечно, не пожелаешь сразиться с ним.

— Я слышал, здесь водятся еще и разбойники?

— О да! Этого добра хватает. Воруют лошадей, нападают на одинокие стоянки, убивают путешественников... ну, и тому подобное. Нужно быть очень осторожным в этих местах!..

День выдался теплым и солнечным. Вокруг расстилался широкий ковер зеленой травы, трава перемежалась небольшими рощицами кустарника. Тут и там встречались пасущиеся стада.

— Вне всяких сомнений, каждому мужчине приходится в своей жизни драться. И не раз, — говорил Джакоб после продолжительного молчания. — Но тебе, Ханни, по возможности, надо избегать этого. Драчуны всегда привлекают внимание, а это вряд ли пойдет тебе на пользу.

Лос-Анджелес городок небольшой, поэтому любое событие дает пищу для разнообразных толков, — продолжал Финней. — К счастью, калифорнийцы мало обращают внимания на англичан, да и не много здесь нас. Хотя Стерн и многие другие — неплохие коммерсанты, они делают свое дело тихо, не поднимая шума.

Старого же дона, Ханни, интересует в основном лишь собственная персона, он считает себя выше других, потому что якобы в его жилах течет чистая кастильская кровь. Твоя бабушка умерла много лет назад, поэтому управляет всем после нее его младшая сестра, донна Елена. Еще говорят, у них очень хороший дом и полы там выложены камнем. Полагаю, в нашем городе найдется не более полудюжины подобных особняков: для этого у местных людей не хватает воображения. И как тут не вспомнить, Ханни, жилище моей матери. В нем не было ничего лишнего, и все-таки, ей-богу, мы жили лучше, чем эти торговцы, владеющие тысячами акров земли! Ведь правительство наложило запрет на торговлю с кем бы то ни было за пределами страны, хотя бизнес с командами кораблей, идущими из Бостона, и сулил немалые перспективы и прибыли.

— Вы имеете в виду, что правительство вообще не знает об этом?

— Они выпустили законы, запрещающие торговлю. А что еще людям остается делать? Нужны товары, которые привозят эти корабли. Обычное дело: кто проводит эти законы в жизнь, тот на все смотрит по-иному.

Джакоб поднялся.

— Вон там, впереди, видишь? Это ранчо «Лас-Сиенагос». Я рассказывал тебе о болоте. Оно принадлежит Франческо Авили. К северо-западу отсюда, там, где расположены низкие холмы, ранчо «Де-Лас-Агуас», что означает «скопление воды»: видно, название это не случайно — из-за расположенных там родников. Ранчо этим владеет вдова, ее муж, Валдез, был военным.

Дальше по дороге идет ранчо «Ла-Брю», им владеет португалец по имени Роша. Хороший человек! Однажды я помогал его людям объезжать лошадей, когда на нас напали индейцы, чтобы угнать их. Пришлось выдержать небольшой бой.

Как-нибудь мы с тобой, Ханни, возьмем с собой побольше провизии и поскачем в долину Сан-Джеквайн. Это в-о-о-о-н там! Огромная долина, где пасутся стада диких лошадей, а в каждом стаде не меньше двухсот — трехсот голов.

— И они никому не принадлежат?

— Совершенно верно, никому! Они дикие, как антилопы или лоси. К слову сказать, мне однажды довелось увидеть стадо лосей, в котором их было не менее тысячи. Это, малыш, описать словами невозможно! Такое надо видеть!

Калифорнийцы редко охотятся. Им хватает мяса собственных коров. А мне нравится мясо лося, вкуснее его ничего не пробовал!..

Разморенные жарким солнцем, мы двинулись дальше. То и дело коровы пересекали нам дорогу, равнодушно поворачивая свои головы в нашу сторону и демонстрируя полное отсутствие к нам интереса. Мы не охотились на них, и им это явно было известно.

— Там! — показал Финней. — Там, где деревья, видишь темное озеро? Это оно. Теперь надо ехать очень осторожно, здесь, по дороге, нам попадется еще несколько смоляных ям.

Если ты возьмешь в руки палку и проткнешь здесь ею в любом месте землю, то, вытащив, обнаружишь: она черна от смолы.

Шумачи столетиями приходят сюда за смолой для своих лодок. Видишь, вон там лежит горстка костей. Вероятно, охотился кто-то из животных, а может быть, канюки съели добычу, а может быть, съели и самого охотника... Если ты немного постоишь и подождешь, присмотревшись, увидишь, как на поверхность поднимаются пузырьки газа. Гляди же! Пузырек поднялся, лопнул, и через мгновение появился новый...

Эта вода не годится для питья, в ней слишком много нефти и всякого мусора. Зато здесь можно кое-что найти. Несколько лет назад капитан, живущий возле Сан-Педро, пришел сюда за смолой и нашел бивень. Представляешь? Слоновый бивень! Кто-то мне рассказывал об этом, но я не сразу поверил. И не верил до тех пор, пока не побывал здесь сам.

— У индейцев существуют на этот счет легенды, — сказал я Финнею. — Не у кахьюллов, а у индейцев плейн.

— Неужели? Я что-то никогда об этом не слышал.

— Думаю, это был скорее мамонт, — предположил я. — Они, правда, рассказывают, что убили волосатого слона...

Мы отпустили лошадей пастись на траву, а сами подошли к озеру протяженностью не менее акра, не рискуя, однако, подходить особенно близко. Деревья, на которые по дороге сюда обращал мое внимание Джакоб, на самом деле стояли немного в стороне, но трава в некоторых местах росла прямо у самого края воды.

— Оно было заметно больше, даже когда мы приезжали сюда впервые, — заметил Финней. — Но тогда стоял очень засушливый год.

Финней кивнул на два озерца, каждое из которых было размером не более таза для стирки, и на несколько сероватых выпуклостей там, где сквозь землю проталкивалась смола.

— Здесь в округе существует несколько нефтяных источников, — продолжал рассказывать Финней. — Мисс Нессельрод хотела на них взглянуть, поэтому мне пришлось бывать тут и раньше. Индейцы и кое-кто из калифорнийцев приходят сюда за нефтью, которую употребляют в лечебных целях.

— Очень странное место, — задумчиво произнес я. — И мне бы хотелось еще раз приехать сюда.

— Считаю, ты можешь сделать это, когда только пожелаешь, Ханни, но, конечно, после уроков. Поговори об этом с мисс Нессельрод. Не знаю уж, что у нее такое на уме, но, держу пари, она что-то задумала. У этой женщины весьма деятельно работает голова, уж можешь мне поверить.

— Мне она нравится, мистер Финней.

— И мне, — согласился Джакоб. — Но позволь предупредить тебя, хотя, вероятно, этого и не нужно делать. Не переходи никогда ей дорогу. Она очень приятная, обаятельная и красивая молодая женщина с замечательной улыбкой... и так далее, но подо всем этим скрывается сталь. Не забывай!

Мы вскочили на отдохнувших лошадей и пустились в обратный путь.

— Она хочет, чтобы ты поездил по этой долине и освоился с местностью. Не спрашивай меня зачем. Может быть, она хочет быть уверенной, что ты нигде не заблудишься? Но, ставлю монету, на уме у нее что-то еще.

Пока мы расседлывали лошадей, Финней спросил:

— Ты знаешь какие-нибудь наречия кахьюллов? Я имею в виду, понимаешь их разговор?

— Большинство их наречий похожи на испанский. Вот Франческо и его отец знают и испанский и английский.

— А как насчет языка шумачей?

— По-моему, у них совсем другой, ни на чей не похожий.

— Мисс хочет, чтобы ты выучил его, Иоханнес. Она что-то задумала, — повторял он в который раз во время этой поездки.

Мы подошли к дому и увидели мисс Нессельрод, стоявшую в дверях и поджидавшую нашего возвращения. Я сразу понял: что-то произошло, и произошло что-то плохое.

Глава 23

Мисс Нессельрод положила руку мне на плечо, но обратилась к Джакобу:

— Вы не войдете в дом, мистер Финней? Есть кое-что, о чем вам тоже надлежит узнать. Иоханнес! К тебе гостья. — Она погладила меня по голове.

Уже наступили сумерки, и были зажжены свечи. Казалось, что-то в ее тоне предупреждало меня. В правой руке я держал ружье, за поясом был пистолет; как я уже говорил, я никогда не выезжал без них никуда.

— Они не понадобятся тебе, Иоханнес. Проходи!

Она отступила назад, давая мне возможность войти первым, и тотчас закрыла за нами обоими дверь.

Это был незабываемый момент. Тихая комната, освещавшаяся мягким светом двух канделябров, старый резной ящик возле стены, стол, стулья, тряпичные коврики на полу и стоявшая там высокая стройная женщина, не спускавшая с меня глаз.

У нее были черные волосы с сединой на висках, тонкие черты лица, которые люди называют аристократическими.

Это была прекрасная величественная дама, правда, уже не молодая, но обладавшая притягательной внешностью, которой годы лишь добавляют красоты. О таких обычно говорят: индивидуальность, неповторимость. И в самом деле она обладала этими качествами более, чем кто-либо из моих прежних знакомых.

— Да, — голос у нее был низкий и очень приятный, — конечно! Как он похож на них обоих!

Она сделала шаг вперед и протянула мне руку.

— Иоханнес, я твоя тетя, тетя Елена. Если бы ты знал, как я ждала этого момента!

Внучатная тетя? Помню, мама с нежностью рассказывала о своей тете, Елене, но ведь она была сестрой моего деда и, значит, моим врагом? Тем не менее она не походила на врага. И своей улыбкой зажгла во мне желание подойти к ней поближе.

— Меня зовут Иоханнес, — нерешительно сказал я, а потом добавил: — Иоханнес Верн.

— Я знаю. — Она присела, но даже в таком, казалось, простом движении сквозило что-то царственное. — Поговорим немного, Иоханнес? — Она взглянула на мисс Нессельрод. — У меня очень мало времени... Он может позвать меня в любую минуту... Я ведь почти никогда не выхожу вечерами из дому.

Бесшумно вошел Финней и присел в отдалении.

— Пожалуйста, Иоханнес, расскажи мне о своей маме.

О маме? Что я мог рассказать о ней? И почему я должен был рассказывать ей?..

— Я очень любила твою мать. Она была мне как родная дочь. Мне нравился и твой отец. Пожалуйста, Иоханнес...

— Она была прекрасна, — начал я, — как вы. Мы жили всегда втроем, всегда вместе. Думаю, мама была очень счастлива, за исключением тех моментов, когда вспоминала о доме. Она рассказывала мне много историй об Испании, про морскую поездку сюда. И о Калифорнии. Отец не раз предлагал отвезти ее обратно, в Калифорнию, но она боялась за него.

— Твой отец всегда был смелым. Уверена, он никогда ничего не боялся. Расскажи мне... где вы жили? Как жили? Я хочу знать все!

— Мы часто переезжали. Вам, вероятно, известно, что мой отец ходил в море с моим дедом, который был капитаном, отец тоже хотел им стать. Но оставил эти мечты, потому что ему пришлось бы часто бросать нас с мамой, и он отказался от моря.

Одно время он управлял конюшней в Филадельфии, потом тренировал лошадей и управлял фермой в Кентукки. До этого он работал пожарным в городе, — забыл в каком, — на реке Миссури. Тогда я был совсем маленьким...

Часто он говорил, что хочет найти постоянную работу, которая давала бы ему возможность писать. Мистер Лонгфелло был поэтом и одновременно профессором, Оливер Уэнделл Холмс был физиком. Мистер Эмерсон, по-моему, был министром... У каждого из них был источник существования, поэтому они могли свободно заниматься творчеством. К этому стремился и мой отец.

Многие люди, посещавшие наш дом в Филадельфии, были писателями. Помню мистера Липпарда с его длинными спутанными волосами, в странной одежде. Он жил в старом полуразрушенном доме с множеством комнат, где обитали разные люди. Дом был совершенно заброшенным, и все они в один прекрасный день просто пришли туда и стали в нем жить.

Еще у нас бывал мистер Хист, я дважды видел его, и редактор Эдгар По. По-моему, он тоже был писателем... Да, точно. Потому что я помню, как папа интересовался у него, о чем он станет писать дальше, если никто не захочет читать его рассказы о привидениях, домах ужаса и склепах. Но как и все они, мистер По писал о том, о чем ему хотелось.

Папа много читал мне — разные рассказы, романы. Я очень любил «Всадника без головы». Иногда, когда собирались папины друзья, мама подавала им чай или кофе. Мистеру По нравилось слушать рассказы отца о годах, проведенных в море, когда он был еще совсем юным. И он задавал отцу множество вопросов. Во время одного из плаваний, когда корабль огибал мыс Горн, корабль был отнесен к югу и моряки очутились среди айсбергов, пережив много неприятных моментов, прежде чем спаслись.

Мама тоже рассказывала мне немало историй: одна из них была про мавра, спящего в заколдованной пещере вместе со своими рыцарями и ожидавшего пробуждения, чтобы завоевать Испанию.

— Твоя мать сидела за столом вместе с мужчинами и разговаривала с ними?

— Это не было правилом. Просто все они иногда просили ее побыть с ними, поскольку она знала немало интересных историй. Некоторые из них, по-моему, были известны ей от вас: вас она частенько вспоминала.

Вечерами, когда становилось совсем поздно, а я еще не лежал в кровати, мама внезапно спохватывалась, восклицая: «Какой ужас! Вы должны были уже давно лежать в постели, молодой человек!» Но если история была слишком захватывающей, мама могла забыть обо всем.

Только один рассказ, помню, всегда печалил ее. О монстре...

— О монстре?

— Женщина по имени Мэри Шелли, ее муж, кажется, был поэтом, написала рассказ о студенте Франкенштейне, который лепил людей из кусочков мертвых тел. Люди думали, что он — порождение дьявола, а на самом деле он им не был. Мама всегда сочувствовала ему...

На какое-то время в комнате наступила тишина, потом тетя Елена сменила тему:

— Ты сказал, вы жили в Кентукки?

— Человек, которого папа встретил, работая в конюшне, дающей напрокат лошадей, предложил ему работу тренера по подготовке лошадей к скачкам. Ему понравилось, как папа ухаживает за животными, поэтому и предложил эту сделку. Если отец будет тренировать лошадь, которая победит на скачках, он поделится с отцом прибылью.

— Верн никогда не заговаривал о том, чтобы вернуться на море?

— О нет! В это время заболела мама, и он хотел перевезти нас в другое место, где воздух лучше. Однажды мы остались с ним вдвоем, и папа сказал, что мы должны как можно нежнее относиться к маме, потому что она больна серьезнее, чем думают все. И папа не мог бы взяться за такую работу, которая вынуждала бы его надолго оставлять маму одну.

Как-то раз он заговорил об этом с мистером По, жена которого тоже была больна. У мамы и жены мистера По была чахотка, считавшаяся аристократической болезнью. Люди делались от нее бледными и худыми, а врачи рекомендовали пить хорошее вино и держать специальную диету.

Папа сказал однажды маме, что она не выздоровеет в том климате, где мы жили последнее время, что надо непременно возвращаться в Калифорнию, где она быстро поправится. Но мама не хотела и слышать об этом, ответила, что его могут там убить.

Отец возразил: «Ты думаешь, я так просто позволю это сделать?»

«Нет, — сказала мама, — но ты можешь убить его, что тоже плохо».

Иногда ночью, думая, что я сплю, они разговаривали обо мне, беспокоились, что будет со мной, когда они оба умрут. В это время папа тоже заболел, и маме было об этом известно. Потом умерла мама...

— Когда это было?

— Мне, кажется, было пять лет. Я точно не помню, мы жили тогда в Кентукки...

Несколько минут я не мог произнести ни слова, только вспоминал последние длинные чудесные дни, когда мы любовались вместе с ней зелеными пастбищами, обнесенными белым забором, прекрасными резвящимися там лошадьми. Мама много говорила со мной в те дни. Я думаю, она хотела как можно больше рассказать мне, прежде чем...

Тетя Елена сидела очень тихо, ловя каждое мое слово. Иногда ее глаза наполнялись слезами, а губы начинали дрожать, но она не произнесла ни слова, не прерывала меня.

— Кто-то рассказал нам, что жена мистера По тоже умерла. После смерти мамы две лошади, которых тренировал отец, победили на скачках, и хозяин, как обещал, дал ему часть выигрыша.

То был очень влажный дождливый год, отцу стало хуже, он вынужден был оставить работу, и мы поехали на запад.

— Знаю, — сказала тетя Елена, помолчала, взглянув на меня. — Спасибо тебе, Иоханнес, за рассказ. Я рада, что твоя мама была счастлива все эти годы. У нее был твой отец, а у них обоих был ты... Мне пора возвращаться. Если я тебе понадоблюсь, пожалуйста, пришли ко мне мисс Нессельрод или сеньора Финнея. И еще, прошу тебя, будь осторожен. Я ничего не могу с ним поделать. Понимаешь, ничего. И он пока ничего не знает, — мне стало бы известно об этом. Он по-прежнему думает, что ты умер, и даже иногда поговаривает о возвращении в Испанию.

Ты должен, Иоханнес, стараться избегать всяких стычек с кем бы то ни было. Из разговоров женщин о драке, происшедшей в школе, я узнала о мальчике по имени Иоханнес, живущем в доме мисс Нессельрод. Знала, что она ехала сюда, на запад, в одном фургоне с твоим отцом, а мистер Финней помогал в этой поездке сеньору Фарлею...

Тетя Елена уже направилась было к двери, но Джакоб внезапно остановил ее.

— Подождите, мадам. Я выйду первым и посмотрю вокруг.

Через минуту он вернулся.

— Все в порядке!

В дверях тетя Елена неожиданно остановилась и поцеловала меня в лоб, смутившись. Потом, не прощаясь, шагнула за порог и тотчас растворилась в темноте.

Мисс Нессельрод подошла ко мне, обняла за плечи.

— Думаю, она очень любит тебя, Ханни, наверное, так же, как любила и твою маму.

— Но ведь она совсем не знает меня.

— Она видит в тебе твою маму. У донны Елены нет собственных детей, и твоя мама была для нее как родная дочь. Теперь ее заменишь ты.

— Она очень красивая леди.

— Да, красивая. И, знаешь, она очень рисковала, придя сюда сегодня вечером. Если твой дед узнает, что она уходила из дома и встречалась с тобой, он будет разъярен. И может посадить ее под замок.

— Он сделал бы и такое?

— Наверняка сделал бы.

Ночью я не мог заснуть, все размышлял о донне Елене. Чем-то она напоминала мисс Нессельрод, но в чем-то и разительно отличалась от нее. По-английски она говорила прекрасно, хотя и с небольшим акцентом. Я поймал себя на мысли, что мне нравится думать о ней, наверное, потому что она моя родственница и у нас с ней течет в жилах одна кровь.

И еще во мне росло какое-то странное нетерпение, страстное желание увидеть пустыню и горы. Где сейчас Франческо? Не забыл ли он меня?

Меня сжигало стремление увидеть снова те дикие места, росла тоска по чему-то неясному, о чем шелестел ветер. Я не мог разобрать в этом шелесте слов, но знал, что они призывают меня обратно, — туда, где по ночам слышится тоскливый вой койотов, беседующих с луной, и где огромные кактусы протягивали к небу свои усталые руки.

Но я не мог вернуться назад. Пока не мог. Отец хотел, чтобы я ходил в школу, а мисс Нессельрод спрашивала меня, кем я хочу стать. Полагаю, она руководствовалась не простым любопытством и хотела заставить меня задуматься об этом серьезно, стремилась, чтобы я заставил работать свои собственные мозги.

Утром я пошел вместе с мисс Нессельрод в книжную лавку помогать ей. Мимо нас проскакали на прекрасных лошадях с седлами, отделанными серебряной тесьмой, два калифорнийца. Они почти одновременно подняли свои сомбреро, грациозно поклонившись мисс Нессельрод, и я с завистью поглядел им вслед.

Лошади, можно сказать, буквально танцевали в дорожной пыли, везя на своих спинах двух великолепно одетых красавцев. На солнце сияли начищенные шпоры. Никто в мире не ездил так красиво на лошади, как калифорниец! В этом я уже убедился.

— Какая жалость! — неожиданно воскликнула мисс Нессельрод, тоже глядя вслед этим двоим.

— Почему? — изумился я.

— Их мир уходит, и уходит очень быстро, Иоханнес. Они владеют огромными участками земли, они хорошо живут, ни о чем не беспокоясь, почти не работают на своих конюшнях, танцуют фантанго на балах, флиртуют с девушками и не думают о завтрашнем дне. Им достаточно того, что сегодня светит солнце, что у них расшитая золотом и серебром одежда и великолепные лошади. Они не понимают, что на смену их миру приходит другой. А их...

— ...Уходит? — продолжил я ее мысль.

— Да, Иоханнес, именно уходит. Перемены неизбежны! И они почти уже на пороге: сюда пришли бостонцы.

Глава 24

— Не понимаю, — недоумевал я.

— Все очень просто. Калифорнийцы прекрасные люди, дружелюбные и по-своему деликатные. Очень любят детей. Но почти никто из них никогда не имел дело с деньгами. Все, что им необходимо, они получают благодаря обмену между собой, обмену с индейцами или охотниками.

Бостонцы же, как они величают себя, — грубые янки, привыкшие к тяжелой работе. Они собираются все здесь изменить. Меня, конечно, далеко не все в их планах устраивает, но перемены неминуемы. И это ни по чьей-нибудь злобе. Янки простые бизнесмены. Когда калифорнийцу нужно что-нибудь, расшитая ли золотом одежда или седло, украшенное серебром, он никогда не спрашивает о цене. Если у него нет денег, он займет их, а все займы делаются под проценты, ежемесячно растущие.

Видел, Ханни, двух молодых людей, только что проехавших мимо нас? Они в костюмах, цена которым не менее двух тысяч долларов за каждый. Помнишь того молодого человека, который так грациозно приветствовал меня? У него могло бы теперь быть сорок акров земли...

— Могло бы быть, говорите вы?..

— Да, Иоханнес. Могло бы... И он еще не понял этого, но... двадцать акров ее уже принадлежат не ему, а мне. Он семь раз занимал у меня деньги, и, хотя отлично понимает, что его зависимость все увеличивается, продолжает улыбаться.

Мы приблизились к лавке, и я открыл дверь. Войдя, мисс Нессельрод сняла шляпу и мантилью, спадавшую ей на плечи.

— Их мир изменится, Иоханнес. Время игр под солнцем прошло. Если они хотят уцелеть в новом мире, им придется работать. Они должны выращивать апельсины, как мистер Волфскил, или разбивать виноградники.

У дверей стояли две коробки с книгами, доставленные носильщиком из гавани. Первым моим делом в это утро было распаковать их, переписать, а потом расставить по полкам, так, чтобы они были хорошо видны.

Я ставил очередную книгу на полку и говорил название мисс Нессельрод, чтобы она могла записать его. Неожиданно я взял в руки рассказы А. Гордона Пима, выпущенные издательством «Вилли и Путнем» в Англии. Мой отец, помню, как-то искал эту книгу и никак не мог найти ее.

С некоторой гордостью я сказал мисс Нессельрод:

— Это друг моего отца, они с ним часто разговаривали о полюсах Земли, особенно после того случая, когда корабль отца попал в окружение айсбергов.

— Может быть, что-то, о чем он рассказывал Эдгару По, тоже вошло в рассказы?

— Думаю, разговор с По состоялся время спустя, после того, как книга была уже написана, но я не уверен. Здесь напечатано, что рассказы изданы в 1838 году, мне тогда было два года... Можно, я почитаю ее, мэм?

— Конечно!

Осталось расставить еще несколько экземпляров и, пока я работал, не переставая размышлял о мисс Нессельрод. Все-таки, кто она, эта женщина? Откуда? Когда мы ехали на запад, каждый рассказывал свою историю — кем был, чем занимался.

Только мисс Нессельрод хранила молчание. Ходили слухи, будто она была учительницей, но это являлось всего лишь предположением. Никто ничего не знал о ней, и постепенно сложилось мнение, что она приехала на запад в поисках мужа. Это было вполне вероятно, но я не верил. Ей нравились некоторые мужчины, она получала удовольствие от общения с ними, но, казалось, всегда сторонилась более молодых и более привлекательных. Иногда я видел ее стоящей у окна с плотно сжатыми губами и неподвижным лицом. О чем она думала в эти минуты, я даже не мог себе представить.

Однажды, вернувшись из школы, я пришел в лавку, чтобы помочь мисс Нессельрод, и застал ее с озабоченнымвыражением на лице.

— Томас Фразер говорил мне, что ты делаешь успехи в школе, — сказала она. И, минуту помолчав, добавила резким, почти гневным голосом: — Я хочу, чтобы ты доказал им, Иоханнес!.. Они, эти люди, прогнали твоего отца, твою мать, потому что она вышла за него замуж, тебя — потому что ты их сын...

Докажи им, Иоханнес! Сделай же что-нибудь значительное, сам добейся всего!.. Слушай всех, приходящих сюда! Внимательно слушай! Образование — это не только уроки в школе. Прислушивайся к разговорам людей, изучай философию жизни, имей свое мнение о том или ином бизнесе, торговле, кораблях, политике... Слушай и учись!

Некоторые люди учатся слушая, другие — читая, третьи — наблюдая. Учись как можешь, но учись!

Мистер Вилсон, мистер Волфскил, мистер Уокмен — эти люди превратят наш городок в огромный процветающий город. У них немало планов, и это не воздушные замки, я верю, они претворят свои планы в жизнь.

Ты должен быть выносливее, сильнее, умнее твоих врагов. Ты победишь их своим превосходством, — тем, что станешь важной персоной, но при этом будешь лучше их!

Вся наша жизнь основана на принятии решений. Ты должен определить, кем ты хочешь стать и чем заниматься. Это может быть не одно и то же, хотя бывает и так.

Проходили месяцы. В школе Ред Хубер сохранял дистанцию, но не терпел меня, как и в первый день моего пребывания там. И я знал, что проблема наших отношений все время существует. Мегги по-прежнему сидела рядом со мной, но я по-прежнему стеснялся ее: у меня было мало опыта в общении с девочками.

Мегги и я читали вслух лучше, чем остальные, но считала Мегги лучше меня.

Ред был довольно способным, но к урокам Фразера относился весьма пренебрежительно. Как, впрочем и к нему самому. Я же старался избегать его, потому что знал, хотя мне и удалось однажды победить Хубера: впредь он постарается этого уже не допустить.

Мисс Нессельрод, а может быть, и Джакоб Финней, видимо, поговорили однажды с Фразером, потому что тот никогда не вспоминал, что когда-то мы были знакомы, что он видел моего отца, не рассказывал о путешествии через горы и пустыню.

Нередко, когда мы сидели по своим местам в классе, он во время уроков разговаривал с нами, но предпочитал темы, которые считал важными или которые в данный момент больше интересовали его самого.

— На самом-то деле, — сказал он как-то однажды утром нам, — ваше образование во многом зависит от вас самих. Учитель — лишь проводник, указывающий вам путь к знаниям. Ни школа, ничто другое не может дать вам образования.

То, что вы получаете, похоже на контуры картинки в детской книжке для раскрашивания. Вы должны сами раскрасить ее...

Надеюсь, смогу подсказать вам путь, куда идти и как добраться до цели...

Выйдя однажды из класса, я обнаружил, что Мегги идет рядом. Она посмотрела на меня и сказала:

— Что ты думаешь о нем? Я имею в виду мистера Фразера.

— Мне он нравится. По-моему, он хочет стать писателем.

— Интересно, откуда он появился здесь?

— Думаю, из Шотландии. Он шотландец, — вырвалось у меня. И, испугавшись, что сказал лишнее, добавил: — Ведь Фразер, кажется, — шотландское имя.

Это был первый раз, когда Мегги завела со мной разговор, но я нервничал. Не хотел обсуждать Фразера, потому что если создастся впечатление, что я слишком много знаю о нем, это может заставить кое-кого заинтересоваться и моей собственной персоной.

— Твой отец — капитан корабля? — спросил я, чтобы перевести разговор на другую тему.

— Да. Но он называет себя судовладельцем. Ему не нравится слово капитан. Он плавает в Китай. И несколько раз огибал мыс Горн.

Я ничего не ответил. Она взглянула на меня.

— А ты приехал с востока?

— Как и большинство здесь, за исключением, хочу сказать, испанцев.

— Мой папа считает, что ты очень интересный мальчик.

— Твой папа? Он не знает меня, — изумился я.

— Он видел тебя, а еще я рассказывала ему, как хорошо ты читаешь. Он сказал, что ты ему кого-то напоминаешь.

Неожиданно я вдруг испугался. Конечно, мне хотелось продолжить этот разговор, но Мегги могла начать расспрашивать меня, а врать ей мне не хотелось.

— Я обязан хорошо читать, — постарался объяснить я ей. — Ведь работаю-то где — в книжной лавке мисс Нессельрод!

— Папа передавал, что ему хотелось бы как-нибудь встретиться с тобой. Он просил, чтобы я пригласила тебя к нам в гости.

— Спасибо. Я буду очень рад.

Мы дошли вместе до угла.

— Должен идти в лавку, — сказал я. — Мисс Нессельрод сегодня нуждается в моей помощи.

Мы попрощались, и когда я обернулся, то увидел стоящего на другой стороне улицы Реда Хубера, злобно уставившегося на меня. Оглянувшись еще раз, увидел, что он все еще стоял на прежнем месте, а Мегги пошла домой.

Когда я вошел в лавку, мисс Нессельрод надевала шляпу.

— Я должна отлучиться на несколько минут, Иоханнес. Ты присмотришь тут за всем?

Она ушла. Я поднял несколько упавших газет, разложил их на прилавке, выровнял на полках книги и только взял в руки рассказы А. Гордона Пима, как открылась дверь.

На пороге стоял Флетчер.

Он был одет лучше, чем в последний раз, когда я видел его: борода аккуратно подстрижена, в нем появилась еще большая самоуверенность, и теперь он не показался мне таким грубым, каким был прежде.

— Привет, мальчик! Давненько мы с тобой не встречались!

— Что вам угодно, сэр?

Он улыбнулся, и эта улыбка не была дружеской.

— Твой отец убит, — сказал он вдруг. — Полагаю, потому, что на этот раз он не оказался таким уж ловким.

— Нападавших было слишком много, — возразил я. — Слишком много!

— Может быть, может быть... — Он ухмыльнулся. — Ты отчаянный парень, Иоханнес, если остался в городе, где враги жаждут и твоей погибели.

Мое сердце отчаянно заколотилось, я испугался, но старательно не подал вида.

— Меня разыскивают, парень, но не думай, что я из пугливых. — Внезапно он положил обе руки на стол. — Мне никогда не нравился ни ты, парень, ни твой отец. Он был о себе слишком высокого мнения, Теперь его нет, а я нашел тебя. Это очень неплохо! У меня имеются кое-какие идеи на этот счет... Эта мисс Нессельрод, чем она занимается? Я думал сначала, что она приехала на запад в поисках мужа, но теперь в этом не уверен.

Я ничего не ответил, желая всей душой, чтобы только мисс Нессельрод подольше не приходила. Мелькнула мысль: в ящике стола лежит пистолет. Интересно, смогу ли я достаточно быстро достать его?

— Слышал, у нее появилась идея самой делать деньги. Интересно, сколько она заплатит мне за тебя?

— За меня? — Я старался говорить небрежно, беззаботно, будто не понимая, к чему он клонит, о чем ведет речь. — С какой стати она будет платить за меня? Я сирота, поэтому она пригласила меня к себе. Я работаю на нее.

Взяв несколько книг, я поставил их на полки.

— И вообще, вы сошли с ума! — возмутился я. — Она взяла меня, потому что мне негде было жить. Если вы заведете с ней разговор о деньгах, она рассмеется вам в лицо, да еще и выгонит меня. Она и так говорит, что я создаю ей слишком много проблем...

Отойдя от полок, я подошел к столу. Нежданный гость теперь был совсем близко от меня, но пистолет еще ближе. Флетчер казался озадаченным: видно, мои слова заставили его в чем-то усомниться.

— Я никому не нужен, — продолжал убеждать я с горечью в голосе. — Она единственная здесь, кто хорошо ко мне относится.

— Может быть, и так. — Он вытащил сигару и закурил ее. — Слушай-ка, а тот дом в пустыне, он принадлежал и в самом деле твоему отцу?

— Нет. Мы просто останавливались в нем на время, и все.

— Я интересовался этим домом. Как-то, приехав туда, я увидел свет в окне. Вначале подумал, это ты, но потом понял, что ошибся. Я не мог приблизиться к дому достаточно близко, но успел рассмотреть: тот, кто в нем находился, был очень высоким и большим человеком.

Флетчер повторил с недоумением:

— Очень большим!

Я заволновался, но постарался не выдать своего интереса к тому, что он сообщил.

— Иногда индейцы останавливаются в доме, возвращаясь Из пустыни, — равнодушно предположил я.

Внезапно поведение Флетчера изменилось. Он растянул губы в улыбке, которую, по-видимому, считал любезной.

— Ах, да забудь ты о том, что я говорил! Это всего лишь шутка! Только шутка! На самом деле я считаю твоего отца настоящим мужчиной.

Он огляделся.

— А знаешь, парень вроде тебя, да живя в таком месте, крутясь в этой лавке, мог бы подзаработать немного денег...

Он вынул изо рта сигару и ткнул ею чуть ли не мне в лицо.

— Мы с тобой, парень, друзья и должны идти одной дорогой. Услышишь тут разговоры всякие о деловых идеях, ну... и тому подобное, расскажи потом мне... Договорились?

Он стряхнул пепел с сигары, сунул ее обратно, зажал зубами.

— Или кто будет болтать тут о восстании, о приходе сюда янки. Здесь ведь частенько бывают эти... Вилсон и Стерн, они-то уж знают наверняка.... Так давай, значит, если что услышишь, сразу приходи ко мне. Передашь мне разговор — я тебе тут же плачу.

Он подмигнул.

— Партнеры, вот кто мы с тобой, парень! Компаньоны! Ты и я.

— Скоро вернется мисс Нессельрод, — предупредил я.

Он пошел к двери.

— Ну, парень, пока! Ухожу, а ты слушай да запоминай.

Флетчер вышел, прикрыв за собой дверь.

Глава 25

По ночам тишину города нередко нарушали выстрелы, обычно доносившиеся из Сонора-Тауна, что вовсе не означало, будто противниками являлись мексиканцы и калифорнийцы: в равной степени в перестрелках могли принимать участие и англичане. Ни один день не обходился без драк, где нередко пускались в ход ножи.

Время от времени ковбои соседних ранчо галопом проносились на своих лошадях по улицам, сворачивая в ближайшую рощицу и сбиваясь там в отряды.

Женщины не выходили на улицу после наступления сумерек, если не возникала необходимость отправляться на бал или возвращаться с бала. Но и в таких случаях дам обязательно сопровождал кто-нибудь из членов семьи.

Проснувшись как-то среди ночи, я услышал в соседней комнате голоса. Удивленный и несколько встревоженный, прислушался. Голоса принадлежали женщинам.

— Я пришла за помощью. Вы единственная, к кому я могу обратиться.

— Конечно, донна Елена. Чем могу помочь?

— Я совсем не знаю законов бизнеса, не ведаю ни о чем, что связано с оборотом денег. Люди моего круга совсем не думают об этом, мы... обмениваем одну вещь на другую... вы знаете. У вас же лавка, библиотека, книги... И кто-то рассказывал мне, что иногда вы занимаетесь бизнесом. Одна женщина, у нее ранчо около Сан-Педро, всегда говорит о вас с восхищением.

— Что именно вы хотите сделать, донна Елена?

— Хочу вложить свои деньги в бизнес, чтобы от них была какая-то прибыль, чтобы... стать богаче.

Мисс Нессельрод, очевидно, не решалась сразу дать совет, но в конце концов ответила:

— В этом всегда есть доля риска. Если человек хочет вложить деньги в дело, он должен быть готов и потерять их, донна Елена.

— Понимаю. Думаю, это чем-то похоже на игру в карты. Иногда везет одному, иногда другому.

— А как насчет вашего брата? Он знает о ваших планах?

— Он ни о чем таком не догадывается, но наверняка станет презирать меня, если узнает, и, конечно, не допустит этого. Он занимает деньги и с презрением относится к тем, кто дает в долг. Он гидальго, поэтому возвращает свои долги, когда заблагорассудится, ведь никто никогда не напоминает ему о сроках.

— Янки напомнят, будьте уверены, и станут требовать погашения долга.

— Я наслышана об этом.

Мисс Нессельрод снова помолчала, о чем-то, видно, снова раздумывая.

— У вас, донна Елена, есть деньги, о которых брат не знает?

— Да, есть. Их оставила мне моя мать. Отец и брат были довольны тем, что я не вышла замуж: не потребовалось тратиться на приданое. Но мама всегда понимала меня и втайне от всех незадолго до смерти оставила мне небольшую сумму в золотых монетах и драгоценности. Моя знакомая с ранчо говорит, что деньги делают деньги. Я думаю, вы можете посоветовать, как мне поступить. Понимаете, но я не могу этим заниматься открыто. Я донна Елена...

— Понимаю. И тем не менее вы хотите, чтобы я помогла вам. Каким образом?

— Заставить мои деньги работать. Я заплачу...

Мисс Нессельрод помолчала, потом спросила:

— Как велико ваше ранчо?

— Оно очень большое.

— Ваш брат, сказали вы, занимает деньги. Много ли он должен?

— По-моему, очень много, но ему все время нужно еще больше, поскольку коровьи шкуры не приносят большого дохода. Но он и слушать не хочет, отмахивается, говорит, скоро все будет по-другому, и снова занимает деньги.

— Вы знаете его кредиторов?

— Кажется, их несколько. Брат занимает то у одного, то у другого.

— Что означает, донна Елена, ваше желание вложить деньги? Получить доход немедленно? Вам нужны деньги сейчас, сию минуту?

— О нет! Я беспокоюсь лишь о завтрашнем дне, о далеком будущем. — Донна Елена, очевидно, волновалась, голос ее то и дело прерывался. — О том времени, когда меня уже не будет на свете.

— Если вы готовы пойти на риск, я помогу вам. — Мисс Нессельрод помолчала. — Можете ли вы более определенно выразить свои пожелания?

— Во-первых, я хотела бы, чтобы часть денег была вложена в дело, которое приносило бы новые деньги. Во-вторых, желательно было погасить все долги моего брата.

— Понимаю.

— Но он ничего не должен знать. Иначе его ярость изничтожит меня. Он может поднять руку на всех на заимодавцев и на вас.

— Меня не так-то легко уничтожить, донна Елена! — Я почувствовал по голосу, что мисс Нессельрод улыбалась.

— Да, кроме всего прочего, если он узнает, что у меня появились какие-то деньги, он немедленно отберет их.

— Будьте спокойны. Он ничего не узнает. Вы сможете принести деньги сюда, ко мне?

Я тихо подошел к открытой в соседнюю комнату двери и увидел, как донна Елена подняла с пола полотняную сумку, которая стояла у ее ног.

— Деньги здесь. Я уже принесла их.

Она открыла сумку и высыпала все свое богатство на стол. Это были монеты. Потом достала из большой сумочку поменьше, и на столе под светом лампы засверкали всеми цветами радуги великолепные драгоценности.

— Здесь вполне достаточно всего. Вы доверяете мне все это? — спросила мисс Нессельрод.

— Вы порядочная женщина, я чувствую это. И вы очень добры к нему...

Что было потом, я уже не дослушал: вернулся в кровать и сон свалил меня. А когда проснулся опять, в соседней комнате было уже тихо и темно. Оттуда не доносилось ни звука. По крыше тихо шелестел дождь, которого мы все так давно ждали.

Я принялся размышлять о донне Елене. Женщины ее класса не были причастны к серьезным делам дома, оставаясь всегда как бы в тени, на заднем плане, ничего не знали о финансовом положении своих мужей, братьев, отцов, не имея никакого представления ни о каком бизнесе.

Что заставило донну Елену поступить так, как поступила она? Единственное объяснение, которое я мог придумать, не шло далее того, что ей, очевидно, захотелось получить некоторую независимость, уверенность в будущем. Как она узнала про дела мисс Нессельрод? Или, может быть, пришла к ней как к единственному другу, не принадлежащему ее классу, в которого поверила и который в силу своей порядочности сохранит ее тайну? Как знать?..

Под шум дождя я возвратился мыслями к дому Тэквайза. Флетчер видел в окне чью-то тень — тень, принадлежащую кому-то очень большому. Конечно, им мог оказаться и какой-нибудь проезжий, остановившийся в доме на ночлег: ведь индейцы никогда не подходили к этому месту ночью. А может быть, это был мой таинственный любитель книг.

Внезапно я ощутил вдруг вину: там, в доме Тэквайза, давно не появлялись новые книги. Я должен постараться доставить их.

Как быстро, однако, пролетело время! Я ходил в школу, помогал в лавке, знакомился с окрестностями Лос-Анджелеса... Месяц — словно один день!..

Когда я вновь открыл глаза, то увидел, что уже наступило утро. Слышались голоса Джакоба и мисс Нессельрод. Быстро одевшись, я вышел к ним. Они пили кофе и разговаривали.

— Придется, конечно, приложить некоторые усилия, — сказал Джакоб. — Но затея того стоит. Там обитают тысячи диких лошадей, многие хороших пород. На водопое можно будет сделать ловушки.

— Сколько человек вам для этого понадобится?

— Думаю, четыре-пять.

Мисс Нессельрод повернулась ко мне.

— Иоханнес, не помогут ли нам в этом твои друзья-индейцы? Им будет хорошо заплачено.

— Я поговорю, и, думаю, они не откажутся.

— В город приехал Келсо, можно пригласить и его поработать с нами. Ему такое дело придется по вкусу, да и в породах лошадей он неплохо разбирается.

— Ладно. Тогда вы обдумайте все с Иоханнесом, мистер Финней. По-моему, раз Ханни прилежно занимается у мистера Фразера, такое мероприятие пойдет ему только на пользу. — Мисс Нессельрод лукаво взглянула на меня.

— Сколько лошадей вам потребуется? Дюжины хватит? — поинтересовался Джакоб.

Она засмеялась.

— Я подумываю о четырех-пяти сотнях! Если получится, конечно. Ну, в крайнем случае пусть будет столько, сколько удастся поймать.

— Четыре-пять сотен? Мадам, вы, должно быть, шутите...

— Я совершенно серьезно, мистер Финней. Мне нужно несколько сотен, конечно, с условием, что они потом будут объезжены. Если вы обнаружите среди пойманных несколько мулов, — говорят, иногда мулы убегают вместе с дикими лошадьми, — возьму и их.

— Чтобы объездить такое количество лошадей, понадобится не менее года, может, чуть меньше, да плюс время, затраченное на отлов...

— Вы разве куда-нибудь спешите, мистер Финней? Мне кажется, у нас впереди достаточно времени, лучших я хочу оставить на племя, остальных будем продавать.

— Как скажете, мадам.

Она собрала бумаги, лежавшие на столе.

— Мне бы хотелось, мистер Финней, чтобы какое-то время вместо вас на меня здесь, в городе, поработал мистер Келсо. Люди разное поговаривают: что у нас с вами какие-то дела, поэтому будет лучше заменить вас на время. Вот вы и займетесь вместе с Иоханнесом лошадьми.

Она встала, держа в руках бумаги, посмотрела на меня.

— Ни возраст, ни рост, Ханни, не делают из человека человека. Только готовность принять на себя ответственность... Кроме того, совсем неплохо, если ты ненадолго покинешь город. — Потом обратилась к Джакобу: — Мистер Финней, вы ничего не слышали о войне с Мексикой?

— О войне? Нет, мадам. До меня, правда, доходили слухи о каких-то англичанах с севера. Кажется, они то ли охотники, то ли солдаты... Но, думаю, это всего лишь, как обычно, слухи.

— Это серьезнее, чем слухи, мистер Финней. Это война, и, боюсь, здесь у нас тоже не миновать неприятностей. Если же мы, американцы, будем благоразумны, можно обойтись без сражений и кровопролития.

— Что вы имеете в виду?

— Большинство руководителей калифорнийцев — люди разумные. Наша страна далеко от Мехико, а торговля, за исключением Мексики, вообще запрещена. При таком положении дел люди лишаются многих привычных вещей, которые доставляют им удовольствие, лишаются выгодной торговли с иностранцами.

Если американское правительство проявит достаточно понимания, все еще может быть решено путем дипломатических переговоров. Если калифорнийцам будет брошен вызов, ошибка неминуема. Это вопрос чести.

— Вы разговаривали об этом со Стерном?

— Нет еще. Мистер Стерн — гражданин Мексики, но я знаю, он не станет принимать участия ни в чем. Думаю, и он чувствует, что столкновение неизбежно, но он слишком верноподданный и не станет участвовать в действиях против своего правительства. Я тоже не буду, хотя и не являюсь гражданкой этой страны. Фактически ведь я не имею законного права заниматься бизнесом. На это смотрят сквозь пальцы, во-первых, потому что я женщина, во-вторых, это устраивает местные власти — то, чем я занимаюсь.

— Вы считаете, что столкновения не избежать?

— Боюсь, что да. Говорят, у лидера одной из наших группировок, Фремонта, слишком большие амбиции.

— А у кого их, мадам, нет? — Финней хитро улыбнулся.

— Конечно, мистер Финней, — согласилась мисс Нессельрод, поняв намек. — Но ведь существуют разные пути для достижения собственных целей. Главное, пути эти должны быть обдуманными. Смит первым проложил дорогу сюда, в Калифорнию, за ним последовали другие; теперь все они процветают, хотя, несомненно, изменения неизбежны, но верх должно одержать благоразумие. Вы встречались когда-нибудь с генералом Валлежио, мистер Финней?

— Видел его раза два, но беседовать не приходилось.

— Я говорила с ним несколько раз. Генерал, помимо того, что он реалист, еще и очень умный человек. Он одним из первых прибыл в Калифорнию. По-моему, наш мистер Фремонт или кто-то из его единомышленников должны сесть за стол переговоров с генералом. И мистеру Фремонту не мешало бы послушать этот разговор. Или же ему самому надо отправиться на юг и повидаться с мексиканцем Пио Пико. После этого, думаю, все устроится, как и должно быть между двумя джентльменами. Вы понимаете меня?

— Да, мадам. Возможно, вы и правы. Но, боюсь, англичане рвутся в бой.

Когда Финней ушел, я, не совсем понимая смысл услышанного, спросил:

— Мисс Нессельрод, вы можете объяснить, что случилось?

Но в тот момент мисс продолжала заниматься своими бумагами. Закончив с ними, она сказала:

— Несколько лет назад Техас начал войну за свою независимость. Соединенные Штаты признали эту независимость, чем Мексика была недовольна. Сейчас, почти десять лет спустя, Техас обратился с просьбой о присоединении к Соединенным Штатам, и Техас был признан как штат. Власти же Мехико такие действия расценили как акт войны против них, и не так давно мексиканские формирования пересекли Рио-Гранде, уничтожив американский патруль.

Прежде чем приехать сюда, на запад, мне довелось говорить с несколькими мексиканскими джентльменами, которые уверяли, что, если Техас войдет в состав Соединенных Штатов, Мексика начнет войну. Они говорили еще, что мексиканская действующая армия в несколько раз превосходит нашу. И им можно верить.

Фактически Соединенные Штаты не готовы к войне. В нашей армии всего двадцать пять тысяч человек, рассредоточенных вдоль границы продвижения поселенцев.

— И мы потерпим поражение?

— Сомневаюсь, Ханни. Ведь наша конституция гласит, что нет закона, запрещающего нам иметь оружие и служить в армии в случае необходимости. У нас есть народное ополчение. Главная же наша сила в том, что большинство людей не только имеет оружие и умеет с ним обращаться, но и готово защитить себя от любого неожиданного нападения врага.

Запомни, Ханни, мы завоевали свою свободу, потому что были вооружены. Мы не были простыми крестьянами, не умеющими держать в руках оружие. Те, кто создавали нашу конституцию, знали: наш народ будет в безопасности до тех пор, пока вооружен.

Она сложила бумаги и аккуратно убрала их в кожаный портфель.

— Я одинокая женщина, Иоханнес, но, взвесив в свое время все «за» и «против», я все же приняла решение ехать на запад, веря, что когда-нибудь Калифорния станет частью нашей страны, Соединенных Штатов.

Я сказала себе, что никогда не буду выступать против людей, дружески расположенных ко мне, и не изменю этому общению никогда.

С другой стороны, если начнутся перемены, я бы хотела воспользоваться удобным случаем. Не важно, кто победит: Калифорния не может дольше оставаться в изоляции. Будет развиваться торговля, возникнет необходимость во многом, в том числе в лошадях и коровах. Цены на все товары здесь в три-четыре раза ниже по сравнению с теми, которые доставлены сюда морем.

Мы с тобой два одиноких человека, Иоханнес, — поправилась она. — Но что бы ни случилось, мы должны быть готовы поступать согласно велению времени, и мы будем готовы делать это. Мы должны быть готовы.

Как я когда-то, и ты остался один. Я научилась быть сильной, и ты тоже, верю, станешь сильным. Что бы ни случилось, Иоханнес, один из нас всегда поможет другому. Мы выстоим вместе, ты и я.

Глава 26

— Вы сами и все ваши деяния принадлежат истории, — сказал нам однажды на уроке Томас Фразер. — Не думайте об истории как о чем-то отвлеченном и далеком, принадлежащим только когда-то жившим королям, королевам и генералам. Каждый из вас является частичкой истории Лос-Анджелеса, а значит, и Соединенных Штатов, а значит, и всего мира.

Вы и члены ваших семей вписываете свои страницы в общую ее книгу. Нередко тот, кто пашет землю, оказывается важнее и нужнее того, кто командует армией, потому что армия разрушает, а земля кормит...

Начало существования Лос-Анджелеса положено 4 сентября 1781 года. Его основателями стали одиннадцать мужчин вместе со своими семьями. Их звали Камеро, Лара, Наварро, Росас, Морено, Меса, Бенеграс, Виллависенте, Родригес, Квинтеро и еще Родригес.

Всего сорок шесть человек, из них двадцать детей в возрасте до двенадцати лет. Двое мужчин были испанцами, один китайцем, остальные пришли из Калифорнии, Соноры или Синалу.

Двадцать домов окружали с трех сторон площадь, остальное пространство было отведено под общественные здания. Это и был наш Лос-Анджелес.

В долинах возле реки тогда было много лугов, разделенных узкими проходами. Эти луга и стали обрабатывать жители нового города. Каждый имел две коровы, овец и мулов. Первое правительство страны составляли в основном военные, поэтому все основатели Лос-Анджелеса являлись солдатами, привыкшими к строгой дисциплине.

Сегодня каждый из вас участвует во всем, что происходит здесь. Не думайте, что вам удастся сидеть сложа руки, когда городок будет превращаться в огромный город, а это время уже недалеко. Город создают горожане, — они потому так и называются: являясь жителями города, они управляют его судьбой.

Будет ли Лос-Анджелес лишь местом, где заключаются торговые сделки? Останется обыкновенным рынком или станет одним из самых красивых городов мира?.. Ведь все великие знаменитые города славятся своей красотой...

Так говорил учитель Фразер.

Постепенно наше обучение становилось все труднее. Он последнее время стал много задавать на дом, особенно по письму и чтению. Мы шли в школу и возвращались домой обыкновенно по центральным улицам, каждый раз обходя стороной Сонора-Таун, хотя многие его жители, мы знали это, были неплохими людьми. Этот район служил и местом сборища всякого сброда, бандитов. В городе, как перед грозой, ощущалась нервозность, словно предзнаменование грядущих неприятностей.

Нередко я задумывался над словами мисс Нессельрод о нашем с нею одиночестве. Не поэтому ли она предложила мне крышу своего дома? Не видела ли в моей судьбе повторение того, что когда-то произошло с ней самой? А может быть, существовали и какие-то иные причины?..

Как-то раз она посоветовала: «Не бойся. Маленький страх вызывает осторожность, большой парализует волю. Используй же его как стимул, но не позволяй себе оказаться в его власти».

Вот почему теперь, возвращаясь из школы, я каждый раз менял свой маршрут, два-три дня шел одним путем, потом другим. Тропинок было протоптано много, но чаще я пробирался фруктовыми садами или шел по таким дорожкам, где не ступали копыта лошади ни одного всадника, а ведь все калифорнийцы скакали на лошадях и презирали пеших.

Прошло немало времени с тех пор, как я стал ходить новыми, уже полюбившимися мне маршрутами, когда вдруг однажды увидел дона. Мисс Нессельрод говорила, что он редко наведывается в город, не выходя с ранчо иногда по несколько месяцев подряд. И вот наступил день, когда однажды, выбираясь из чьего-то сада, я услышал за собой топот копыт и обернулся, чтобы посмотреть на всадников.

Я не мог ошибиться. На великолепном жеребце, в седле, отделанном серебром, сидел красивый пожилой человек. Борода и усы его были белы. На этот раз его сопровождало шестеро, и одного из них я сразу вспомнил: нос его надвое делил шрам, это он когда-то хотел убить меня в пустыне.

Всадники проскакали мимо, но не успела еще на дороге осесть пыль от копыт их лошадей, как я уже перемахивал через забор, ограждающий двор мисс Нессельрод.

Усевшись на забор и давая своей лошади полакомиться морковкой, я подумал о поведении своего дедушки. Его ненависть была непомерной, испепеляющей. Мисс Нессельрод говорила как-то, что непомерная гордыня — это глупость, но раз уж она существует, с ней приходится считаться. Но ненависть...

В тот день я не пошел в лавку, оставшись дома. И все думал о недавней встрече. Удивительно, но я испытывал какую-то невольную симпатию к моему деду. Может быть, оттого, что мы все же были связаны узами родства? Или почему-то еще?

Эта гордость объяснялась его корнями, знатным происхождением. Об этом говорили когда-то и мои родители, да и многие другие. И то, что его дочь посмела выйти замуж за бедного моряка, стало для деда позором, несмываемым на его роду пятном. Начитавшись романов Вальтера Скотта и других писателей, я представлял себе, что означал подобный шаг единственной дочери для столь знатного семейства моего деда.

Наш мир разительно отличался от его: наш основан на собственных достижениях, честно выполняемом долге, а мир моего дедушки — на элементарном существовании.

Все, что он имел и чем гордился, в одночасье внезапно разрушилось. Неохотно, но я постарался встать на его точку зрения, хотя и не принимал ее.

Вечером я поделился с мисс Нессельрод своими мыслями, и она сказала:

— Иоханнес, ты, я вижу, вырос. Стал мужчиной и хорошим человеком.

В городе продолжали происходить разнообразные события, некоторые Фразер пытался объяснять нам, своим ученикам, но очень осторожно, чтобы невозможно было определить, кому он сочувствует, а кому — нет, чью точку зрения разделяет.

Калифорнийцам никогда не нравились идеи собственных правителей, которые всегда назначались властями Мексики. Одних правителей любили, других просто терпели, ибо те приходили к власти лишь затем, чтобы обогатиться, а потом тихо исчезнуть. Таким оказался и Мичелторен, удравший из Калифорнии после кровавой схватки в долине Сан-Фернандо. Губернатором Лос-Анджелеса стал дон Пио Пико.

Я частенько встречал его на площади. Это был дородный, красивый мужчина, за простецкими манерами которого нередко скрывалась прирожденная проницательность, умение управлять людьми и событиями.

Все внезапно переменилось. Седьмого августа 1846 года коммодор Р. Ф. Стокман с небольшой флотилией бросил якорь около Сан-Педро, и на берег высадилось четыреста человек в сопровождении легкой артиллерии. Быстро продвинувшись, отряд захватил Лос-Анджелес. Губернатору Пико и генералу Касто удалось бежать и скрыться в Соноре.

Позже, когда Фремонт и Стокман вернулись в Сан-Франциско, калифорнийцы отбили город у лейтенанта Геллеспо.

Горожане в те дни все куда-то торопились, по улицам ходили быстро, то и дело собираясь в кучки, обсуждая происшедшее.

Мисс Нессельрод испытывала раздражение.

— Этого не должно было случиться, — негодовала она. — Англичанам надо быть более тактичными...

Но мексиканцы такими не оказались, и менее всех — лейтенант Геллеспо, который и пострадал за это.

О многом, происходящем тогда в городе, я ничего не знал. Вечером приехал Джакоб Финней и на случай возникновения беспорядков решил остаться в нашем доме.

— Твой дед вернулся на свое ранчо, — известил он. — Уехал прошлой ночью, поэтому несколько дней можешь жить спокойно.

— Вы видели мистера Флетчера? — спросил я.

— Знаю, что он в городе. Ты не встречал его? — взглянул на меня Джакоб.

— Он приходил сюда, в лавку. Мне он не нравится.

— Мне тоже. — Финней пристально опять взглянул на меня. — Флетчер... Интересно!.. Неприятный человек! — Финней продолжал плести сыромятную плетку. — Чувствую, что однажды у нас с ним возникнут проблемы.

— Он угрожал мне, — признался я Джакобу и рассказал обо всем, что произошло недавно.

Он слушал меня внимательно, не прерывая.

— Ну, малыш! Ты явно вырос! И ничего не бойся. Если он еще раз появится здесь, скажи, что ты ничего не знаешь, ничего не слышал, и посоветуй обратиться прямо ко мне.

Он отложил в сторону плетку, подошел к окну, всматриваясь в темноту.

— Сегодня попозже должен приехать Келсо.

Что-то, я заметил, еще его беспокоило. Он снова взялся за плетку, потом опять отложил, еще раз подошел к окну, вышел во двор и заглянул в загон.

— У тебя еще целы твои пистолет и ружье? — поинтересовался он, вернувшись.

— Да, целы.

— Держи их под рукой. У меня не вызывают беспокойства калифорнийцы или американцы — хочу сказать, военные. В Сонора-Тауне сейчас слишком много собралось всякого сброда и, если они решат, что им никто не может противостоять, то могут начаться грабежи. Больше всего я волнуюсь за китайцев. Они хорошие люди, и у многих из них имеются деньги. Очень много денег.

Финней прикорнул возле входной двери, положив около себя пистолет.

Я проснулся среди ночи оттого, что кто-то тихо царапался в дверь, потом послышался приглушенный разговор. Я узнал голос Келсо.

— Джакоб! Рад видеть тебя, старик! Как поживаешь?

— Работаю, сам видишь. Было бы хорошо, если бы и ты присоединился к нам.

— Ну... присоединиться к вам... с какой целью? Я теперь слишком стар, чтобы бродить по окрестностям Лос-Анджелеса, Джакоб. А последние месяцы был похож на листок, гонимый ветром. Я ощущал себя счастливейшим человеком, когда ехал сюда, на запад. Полным энергии, потому что чувствовал, что нужен здесь, и Фарлей... он был хорошим товарищем, ты, Джакоб, и Зачари Верн... Тоже. Никак не могу забыть его. С ним многое связано.

— Конечно. Мы все это чувствовали. Он был особенным... среди нас.

— Но в чем? Я встречался с множеством людей, и ни один из них не походил на него. Я много размышлял о Верне. Когда мы ехали на запад, он предчувствовал близкий конец и думал только о сыне, был готов принести себя в жертву старику, лишь бы тот дал мальчику крышу над головой, семейное тепло.

— Он был особенным человеком, этот Верн. Таким же растет и его сын.

— Он сейчас здесь? Мне приходилось встречаться со Смитом Деревянной Ногой, так тот все расспрашивал меня о мальчике, рассказал, как нашел его в пустыне, идя по его следам, когда старый дьявол бросил его там.

— Я тоже узнал об этом от Смита. Он еще рассказал мне, что кто-то шел за ним.

— За Смитом?

— Нет, за мальчиком. Кто-то шел следом за мальчиком.

Следом за мной?.. Но тогда... Я довольно часто оглядывался, чтобы быть уверенным, что не сбился с пути. Рядом не было ни души. Правда, порою волны жары, помнится, мешали мне всматриваться вдаль...

— Что ты скажешь об этом, Келсо? Кто бы это мог быть?

— С этим мальчиком что-то связано. Помнишь старого индейца с бирюзой на шее, которого он однажды видел? Он еще рассказывал об этом отцу.

— И что?

— Мне еще раз довелось побывать в тех местах. Люди говорили, что мальчик все выдумал, потому что ни в тот день, ни на следующие там не было и не могло быть ни одного индейца. Все они тогда находились в Санта-Росас.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Теперь твоя очередь рассказывать, Джакоб. Мы с тобой оба знаем немало случаев из тех, что происходили в пустыне. Слушай, ты в свое время много времени провел с индейцами. Им известны такие вещи, о которых мы даже и не подозреваем, я имею в виду пустыню и горы.

— Может быть. Я слышал разные истории... Эх, Келсо, человек не должен верить и половине того, что услышит! Кто знает, что у индейцев на уме, о чем они думают, во что верят. Я знаю людей, которые хвастались, будто хорошо знают их, и при этом несли такую чушь.

Джакоб помолчал, спросил:

— Слушай-ка, Келсо. Ты сказал, будто Смит видел, что кто-то следовал за мальчиком? Кто бы это все же мог быть? А?

— Пег видел только следы. Следы от мокасин огромного размера... если, конечно, верить ему.

— Кто же это был?

— Ты мог бы и спросить, что это было. Я же не знаю ничего, кроме того, что рассказал Смит. Но ведь он тоже никого не видел, только эти следы.

В комнате наступило долгое молчание. Я лежал, широко открыв глаза и ловя каждое произнесенное ими слово. О чем толковали Джакоб и Келсо? Что имели в виду? Но тут снова заговорил Келсо.

— Слушай, Джакоб. Ты знаешь историю о том, как Верн и его жена бежали в пустыню, и старик хотел отыскать их там, назначив высокую награду тому, кто поможет ему в этом? Несколько дюжин охотников бросились тогда в погоню... но безрезультатно. Они их не нашли. Ты не задавался вопросом почему?

— Ну, Верн прекрасно знал пустыню. Он объездил ее вдоль и поперек, да и индейцы любили его, помогали.

— Знаю! Может быть, так оно и было, и я строю предположения на песке. Однако, Джакоб... слушай, а есть тут у тебя какая-нибудь еда? Наверное, я просто слишком голоден, поэтому сейчас не способен шевелить мозгами.

— Посиди здесь! Я принесу что-нибудь с кухни. Там оставалось немного холодного мяса и несколько маисовых лепешек.

— Я готов съесть холодный лошадиный хомут или даже старую попону!

Через какое-то время раздалось осторожное позвякивание посуды, которую ставили на стол.

— О чем ты задумался, Келсо? Что еще беспокоит тебя?

— Верн привез еду индейцам, когда те начали голодать, поэтому они и помогали ему. Не знаю... Но чем больше я думаю об этом, тем больше меня это интригует. Может быть, Верн был связан с кем-то в пустыне? Или, может быть, мальчик? Помнишь, он интересовался следами древних? И почему мохавы не стали преследовать нас?..

— По-моему, они просто получили достойный отпор, вот и все. Вспомни, как метко мы стреляли.

— Возможно... они подошли тогда к границе, где кончается их влияние? Вдруг они побоялись преследовать нас? Ты бывал в пустыне, Джакоб. Слышал ли ты о Старом Народе?

Глава 27

В комнате снова вдруг стало тихо, а я по-прежнему старался не пропустить ни слова. Старый Народ. Кто это? И где я слышал раньше о нем?..

— О, истории, рассказываемые у костра! — вздохнул Финней. — Привидения, духи и всякие ужасы. Кто не слышал их?

— Да не о том я, Джакоб. Там есть тропинки, отклоняющиеся от дорог и ведущие неведомо куда. Иногда они внезапно кончаются, будто испаряясь в волнах жара, а иногда ведут в горы. Ты слышал что-нибудь о Доме Воронов?

— Один раз слышал. Это чуть ниже владений юмов, да?

— Восточнее владений юмов, среди скалистых гор. Индейцы, живущие в округе, ничего об этом Доме не знают. Им известно только, где он находится, подобно той стране... Техачапи.

Верну часто доводилось бывать в тех местах, индейцы встречали его как своего: так они не относились ни к одному другому белому. Поэтому если кому и было что известно, так это только ему.

— Джакоб! Я тоже интересовался этими внезапно исчезающими тропинками. Что произошло бы, если продолжать скакать по ним? Хочу еще раз спросить, почему эти тропинки сначала куда-то ведут, ведут, а затем внезапно кончаются?

— Хочешь моего совета, Келсо? Держись-ка подальше от всего этого! Оставь это индейцам, Старому Народу, да кому угодно...

— В одном я уверен, — не внимая совету друга, продолжал Келсо. — Прежде чем появились индейцы, здесь жили другие люди. От них уже не осталось никаких следов, но ты знаешь, как быстро разрушаются постройки.

Зачем далеко ходить, посмотри на наши города. Что останется от них через какие-нибудь две сотни лет, если никто не будет в них жить? Все занесет песок. Никто и не узнает, что здесь жили когда-то люди.

Я слышал рассказы о городе, построенном в пустыне, — там, где земли мохавов. Он был разрушен землетрясением и последовавшими за ним сильными ливнями. Некоторые жители города нашли убежище в горах Техачапи, где жили, пока не умер последний из них.

Ты был когда-нибудь в тех горах? Почему там нет индейцев? Я часто задумываюсь над этим, но тоже не нахожу ответа...

Келсо замолчал и приступил к еде, попросив еще кофе. Я изо всех сил боролся со сном, боясь что-нибудь пропустить из их разговора.

— Я провел немало времени в пустыне и в горах, — продолжал Келсо. — И если бы ты, Джакоб, пожил там с мое, ты тоже бы стал интересоваться всем этим. Скажем вот, Птицей-Громом, как ее называют индейцы. Это разновидность такой огромной птицы или какого-то летающего существа, которое производит при полете страшный шум, похожий на гром. Знаю одного мексиканца, который тоже говорил о чем-то большом, летающем, приземляющемся возле озера Элизабет и убивающем время от времени его овец. Потом я услышал историю о двух ковбоях, умертвивших громадную летающую рептилию в пустыне Аризоны...

— Ты наслушался слишком много историй, Кел! По-моему, тебе пора бы выбраться из своих гор и поселиться среди людей.

— Может быть, ты и прав, Джакоб.

Утром я быстро оделся и вышел из комнаты, чтобы поздороваться с Келсо, но он уже ушел в город.

Я долго думал над тем, что он рассказывал ночью. Кто-то — или что-то — шел за мной следом в пустыне. Какие-то внезапно исчезающие тропинки. Город в пустыне, который был разрушен... Птица-Гром... Дом Воронов... И мой собственный дом Тэквайза...

Как бы хорошо, чтобы здесь сейчас оказался Франческо.

Я уже довольно долго прожил в Лос-Анджелесе, когда однажды, придя на кухню завтракать, услышал рассказ нашей служанки Розы о том, что она видела, будто кто-то прячется в зарослях ивы возле дома. Роза делала лепешки в этот день.

Оторвавшись от этого занятия, она подошла к двери и показала:

— Вон там! Смотри! Он стоял, скрывшись в густой листве дерева. И я поэтому не разглядела его как следует.

Подойдя к тому месту, я стал внимательно рассматривать землю, пытаясь найти хоть какие-то следы. И неожиданно нашел их, — но не только следы, а еще и много окурков. Причем разных: некоторые были старые, попавшие сюда еще до дождя, другие совсем свежие.

Кто-то наблюдал за нашим домом.

Изучая место, где следы вели к зарослям густо росших деревьев, я обнаружил и само место наблюдения. Вернувшись назад, прошел по следам до тропинки, которая была в нескольких ярдах от улицы.

Кто-то, судя по окуркам, наблюдал за нами, и уже давно. Стал ли он свидетелем визита тетки Елены?..

Кто это был и с какой целью следил за домом? Наблюдал за мной или за мисс Нессельрод?

В этот же день по пути из школы я зашел в лавку. И едва разошлись покупатели, рассказал Джакобу и мисс Нессельрод о своих открытиях.

— Посмотри все там очень внимательно, Джакоб! — попросила она.

— Я, конечно, посмотрю, мадам, однако сомневаюсь, что найду что-нибудь, чего не заметил Ханни.

— Думаю, — добавила мисс Нессельрод, — самое время осуществить вашу поездку, которую мы обсуждали недавно, и повидаться с индейцами.

Внезапно онавстала.

— Завтра утром, Джакоб, вы с Иоханнесом уедете.

— Мы-то уедем, а как же вы, мадам?

— Со мной останется Келсо. Я хочу, чтобы Иоханнес немедленно покинул город. Но никто не должен видеть его отъезда. И меняйте лошадей почаще, Джакоб, чтобы побыстрее оставить позади эти места.

Мисс Нессельрод повернулась ко мне.

— Если хочешь, Иоханнес, можешь захватить с собой пять-шесть книг, только запиши их названия и положи листок ко мне в стол.

Джакоб взял шляпу.

— Хорошо, мадам. Если вы уверены, что с вами будет все в порядке...

— Не беспокойтесь, — улыбнулась мисс Нессельрод. — Думаю, вы помните, что в случае необходимости я стреляю без колебаний?

Джакоб засмеялся.

— Да, мадам. Помню. А вы не хотите, чтобы мы заодно осмотрели место, где пасутся дикие лошади, раз уж все равно мы уезжаем? Если поедем по границе пустыни и гор, то сможем выбрать и подходящее для отлова место.

— Не возражаю!

Мисс Нессельрод взглянула на меня.

— Возьми с собой только самое необходимое, Иоханнес. И я очень буду скучать по тебе. Уверена, что тебя ждут необыкновенные приключения.

— Спасибо, мэм. Вы увидите тетю Елену?

— Постараюсь. Она очень интересная женщина, твоя тетя Елена.

Мы тронулись в путь еще до наступления рассвета, когда на небе догорали последние звезды, неохотно исчезая и предоставляя власть солнечным лучам. Скакали мы быстро и, как всегда, держались в стороне от дорог и тропинок.

В пути Джакоб рассказывал мне о тех местах, где мы проезжали и которые он знал или о которых что-то слышал. Лошади все время шли рысью, если только не взбирались на холм. За короткий промежуток времени мы преодолели немалое расстояние. Где было возможно, двигались по тропинкам, идущим параллельно дороге, подальше от посторонних глаз.

— Как у тебя дела в школе? — внезапно спросил Джакоб. — С этим Хубером проблем больше не возникало?

— Нет, сэр. Никаких проблем. Школа мне нравится, а мистер Фразер — самый лучший изо всех учителей, какие у меня были.

— Не знаю, как он может содержать школу с таким небольшим количеством учеников. Мне кажется, если ему теперь удастся выстоять, вскоре от учеников у него не будет отбоя.

— Нас было всего шестеро, — уточнил я.

— Кажется, если не ошибаюсь, я видел там и дочку капитана Лаурела? Хорошенькая такая девочка, с рыжими волосами?

— Золотыми, — уточнил я. — Она сидит рядом со мной.

— О-о! А интересно, по какой причине у вас с Хубером возникли разногласия? — Финней хитро посмотрел на меня. — Подожди, вот познакомишься с ее отцом. Старик капитан Лаурел — это характер, оригинал.

Я ничего не смог на это ответить, хотя и слышал рассказы про капитана, да и Мегги однажды говорила, что он хочет со мной познакомиться.

— Лаурел — осторожный человек, и что-то в нем есть отличающее от других. Несколько человек из его команды были тут у нас пару раз. Говорят, старик или обладает огромными знаниями, или сверхъестественной силой. Он иногда ведет корабль в такое место, где невозможно рассчитывать заполучить хоть какой-то груз, однако груз этот всегда там оказывается.

Капитан изучил побережье Китая и Японии, как самого себя. Сибирь тоже. Иногда, говорят, он заводит свой корабль и в устья рек. И всегда что-то помогает ему. «Сверхъестественный», одним словом, что тут добавишь.

Ты, верно, знаешь, некоторые девушки умеют играть на пианино? Они чутко слышат звуки, всегда отличат точную ноту от фальшивой. Так, наверное, и капитан Лаурел. Он чувствует, когда надо изменить курс, — без предупреждения, просто внезапно изменить курс, чтобы избежать каких-то непредвиденных неприятностей или прибыть к месту, где корабль может ожидать груз.

— Вы упомянули Японию, — напомнил я. — Не знал, что позволено иностранным судам заходить в их порты.

— Да нет, не позволено! Просто, мне кажется, Лаурел знает кого-то или что-то, поэтому там и бывает. Когда ты познакомишься с ним, мне бы хотелось услышать о нем твое мнение. Этого хотелось бы и мисс Нессельрод.

Мы надолго замолчали. И, продолжая двигаться вперед, я задумался. Так много в жизни разных загадочных моментов. Моя мама говорила, что отец тоже обладал даром предчувствия. Может быть, наделен от природы этим чудесным свойством и капитан Лаурел? И вообще, являлось ли то, чем обладали эти два человека, предчувствием? Может быть, это просто знание каких-то явлений, умение пользоваться в нужный момент этим знанием?

Отец часто рассказывал мне о своих морских поездках с дедушкой. Я и прежде знал, что морские капитаны держались определенных портов, рассчитывая, что через определенный промежуток времени там может быть готов к отплытию груз.

— Я всегда внимательно слушал рассказы твоего отца, — продолжил прерванный на время разговор Финней. — Он говорил, мы никогда не узнаем, какие земные пространства были изучены когда-то, а какие нет. Океан всегда трудно пересечь, но это не невозможно: его пересекали снова и снова на судах самых разных, сработанных из самого разного материала. Финикийцы — величайшие навигаторы — никому не сообщали о неизведанных берегах, которые они посетили: до нас, увы, дошло всего лишь несколько легенд об этом.

Карфагеняне, выходцы из Финикийской колонии, никому не открывали своих источников сырья. Много лет они запрещали другим судам заходить в Западное Средиземноморье и никого не пропускали Атлантику. Капитан грек, по имени Колеус, примерно в 600 году до нашей эры сумел проскользнуть мимо них и посетил Тартессус-порт, неподалеку от Гадеса, — теперь он называется Кадис. Колеус вернулся обратно с трюмами, полными серебра, и стал очень богатым человеком. Финикиец Ханно описывает плавание вокруг Африки, произведенное по приказу египетского фараона...

Словом, никто никогда не узнает, сколько маршрутов было проложено в те давние времена.

Тебе понравится капитан Лаурел, малыш! Уверен, что и ты тоже понравишься ему. Попроси его рассказать о море. Он дружит с многими священниками из Японии и Китая, они наверняка поведали ему немало интересных историй...

Перед закатом солнца мы сошли с тропы и сделали привал в уединенном, скрытом от посторонних глаз местечке. Разожгли костер из веток, дающих мало дыма, приготовили ужин. С наступлением темноты затушили огонь и улеглись спать, оставив лишь лошадей защищать нас от опасности. А утром в местечке Эль-Кампо, где была единственная лавка да несколько домов, решили пополнить наши запасы еды.

— Останься с лошадьми, — сказал мне Джакоб. — И держись подальше от домов с лавкой: люди обладают особенностью запоминать путешественников, особенно если их немного.

Было тихо и жарко. Мы остановились в тени деревьев, и я сел, прислонившись спиной к одному из них. Лениво летали в вышине птицы. Опустив свои морды в воду и громко фыркая, пили лошади. Я смотрел на лавку всего в нескольких ярдах от меня и почему-то всем сердцем желал в этот момент, чтобы Джакоб поскорее вернулся.

Солнце припекало, и меня невольно тянуло вздремнуть. Надвинув шляпу на глаза, я все еще видел сквозь смежившиеся ресницы, как лошади неторопливо помахивали хвостами, отгоняя надоедливых мух. Потом заснул. Но, как мне показалось, тотчас очнулся от скрипа ботинок по песку: шаги явно приближались ко мне. Я протянул руку к ружью, поскольку шаги эти, я был уверен, не принадлежали Финнею.

Ноги и ботинки... Моя надвинутая на глаза шляпа не позволяла взглянуть выше. Узконосые испанские ботинки.

— Неискушенный человек, — произнес голос, — решил бы, что ты спишь, однако только не Монте Мак-Калла. Мне и самому раза два приходилось притворяться больным.

Подвинув на затылок шляпу, я глянул на говорящего. Передо мной стоял стройный широкоплечий, сухопарый невысокий человек с мускулистыми сильными руками.

— Здравствуйте! — приветствовал я его.

— Ты можешь не держать руку на спусковом крючке, мальчик. Я друг.

— До тех пор, пока я держу руку на курке, вы будете самым лучшим другом.

Он хмыкнул.

— Слушай, а мне нравится! Достойный ответ!

Он присел на корточки рядом, снял широкополое мексиканское сомбреро, открыв лицо, и оказался довольно привлекательным мужчиной с аккуратно подстриженными бакенбардами и черными усами. Его глаза так и лучились веселым смехом.

— Интересная история! — улыбнулся он. — Человек оставляет лошадей непонятно где и направляется пешком в лавку, перед которой проходит прекрасная дорога.

— А здесь тень, — пояснил я.

— Сейчас она могла быть и не здесь. И еще... Такой резвый мальчик, как ты, давно бы уж сгонял в лавку, чтобы присмотреть себе что-нибудь интересненькое. А ты?.. Вот когда я был мальчиком...

— А я спал, — бесцеремонно перебил я наблюдательного человека.

— Может быть, — согласился он. — Или, может быть, ты не хотел, чтобы тебя кто-то видел. Ты не похож на конокрада или угонщика скота, — не тот возраст. И все-таки кто ты, мальчик?

— Я продолжаю спать, — упрямо настаивал я.

Глава 28

Двухэтажный домик открывался взгляду путника сразу за огромными дубами, массивные ветви которых простирались до балкона второго этажа. Во дворике бил красивый фонтан. Ночь стояла прохладная и лунная. В гостиной первого этажа с сигарой в руке сидел дон Исидро; неподалеку от него, на столе, стоял бокал вина.

Усы и бороду худощавого мужчины с резко обозначенными высокими скулами и впалыми щеками лишь посеребрила седина, голова же была совсем белая. Наряд дона Исидро отличался элегантностью. Заслышав шаги во дворике, он заметно перепугался.

Кто бы это мог быть в такой поздний час?

Человек в белой рубашке с красным поясом, за которым торчал нож и виднелась кобура большого пистолета, появился на пороге открытой двери внезапно. Где он мог видеть этот изуродованный шрамом нос? Дон Исидро мгновенно припомнил: человек этот всегда предпочитал действовать ножом.

— Зачем ты пришел? — прямо поставленный вопрос требовал однозначного ответа.

Мужчина в нерешительности мял в руках шляпу и очень тихо произнес:

— Он жив.

Будто ледяная рука холода схватила шею дона Исидро. Он слегка наклонился вперед, стряхнул пепел с сигары прямо на пол, произнес презрительное: «Хм!»

— Я видел его. Он жив! — повторил вошедший.

— Ты ошибся, спутал с кем-то другим. Он не мог выжить там, в пустыне.

— Выжил!

Голубая вена запульсировала на виске дона Исидро.

— Абсурд! Ну, и где же ты встретил этого... этого ребенка?

— В Лос-Анджелесе, на улице. Уверен, это был он.

Неслышно, словно привидение, в комнате появилась донна Елена и встала около дона Исидро.

— Этого не может быть! Это невозможно! — в капризном голосе дона сквозило раздражение.

— Здесь есть одна женщина — англичанка, сеньорита Нессельрод. Он живет в ее доме.

Дон Исидро резко повернулся к сестре, в упор спросил:

— Тебе известно что-нибудь о ней?

— Я знаю эту женщину, у нее много друзей, — она избегала его прямого взгляда и, помолчав, добавила: — Она дружит с доном Абелем Стерном и доном Бенито Вилсоном.

— Ха! Кто это такие? Тоже англичане?

— Ты забываешь, братец, что уже не мы, а англичане являются силой в этой стране. В числе ее друзей и Пио Пико, и генерал Валлежио.

— Ты знакома с ней?

— С ней знакомы все. У нее очень много друзей.

— У нее много друзей, но нам они ни к чему!

— Ты, братец, не прав: друзей иметь хорошо.

— И это мне говорит женщина!.. — возмутился дон Исидро. — А эта сеньорита Нессельрод? Что она?.. Я желаю посетить ее дом! — Он поднялся. — И сегодня же!

— Сегодня? Но это очень далеко отсюда. Вы будете там только за полночь! — растерянно объяснила сестра.

— Так будет даже лучше. Я хочу приехать без предупреждения. — И он обратился к человеку, застывшему в дверях. — Ты! Собери человек пять, поедете со мной. Пять вооруженных мужчин, ты меня понял?

— Ты не можешь так поступить, — попробовала робко остановить брата донна Елена. — Приехать в дом женщины глубокой ночью...

— Я сделаю, как сказал. И если этот мальчишка еще там, я заберу его. Он мой! Какое право имеет эта женщина держать у себя моего внука?

— Собираешься убить его? Как пытался уже однажды сделать? — встревожилась донна Елена. — Ты еще не знаешь, братец, англичан. Их не интересуют ни ты сам, ни твое имя. Они повесят тебя!

— Повесят? Как ты глупа, женщина!

Он отвернулся, ища глазами служанку.

— Мои ботинки! Быстро!

Обернувшись, дон Исидро посмотрел на сестру.

— Никогда не ожидал от тебя чего-то особенного, но чтобы быть до такой степени неумной!.. То, что этот ребенок еще жив — позор! Моя дочь и этот... этот раб!

— Он был хорошим человеком, — не сдавалась донна Елена. — И мог бы стать капитаном корабля.

— Ха! Капитаном корабля! Капитаном жалкой утлой лодчонки! И такой женился на моей дочери!

Подойдя к двери, дон Исидро обернулся.

— Забудь об этом, сестра! Тут произошла какая-то ошибка. Ребенок давно мертв, и я просто хочу в этом убедиться.

Донна Елена прислушивалась к удалявшимся шагам, гулко отдававшимся уже во дворе. И вдруг ею овладела шальная мысль: а что, если прямо сейчас оседлать свою лошадь и постараться достичь города быстрее его?! Но тут же она отказалась от этой затеи: вряд ли получится, она — вот досада! — не слишком-то хорошо знает дорогу и может легко заблудиться.

Донна Елена вспомнила холодноватую красоту мисс Нессельрод. Это настоящая женщина, и ей не слишком-то просто нанести поражение.

И еще донна Елена боялась: что будет с мальчиком? Исидро, увидев его, конечно, тотчас узнает. Но даже судьи, даже закон будут на стороне дедушки: вернут ему внука, если он того пожелает. А потом он убьет его...

Мисс Нессельрод внезапно проснулась от топота лошадиных копыт под своими окнами. Мгновенно села на кровати. Может быть, это Финней с Иоханнесом вернулись? Наверное, у них что-то случилось?

Да нет же, конечно! Никто из знакомых и работников никогда не подъезжал к дому с этой стороны.

Бандиты? Воры?.. Она быстро поднялась и оделась.

Где же Келсо?

Взяв пистолет и опустив незаметно руку с ним в фалды пышной юбки, она вошла в гостиную как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и в дом ворвалось несколько незнакомых мужчин. Первым был дон Исидро, она узнала его сразу.

— Вы прячете у себя мальчика! — начал он без предисловий. — Я хочу видеть его.

— Не знаю, о ком речь, сеньор, но вы силой вломились ночью в дом леди. Поступок, недостойный джентльмена! Поэтому прошу вас немедленно покинуть мой дом.

— Обыскать здесь все! — приказал дон Исидро, не обращая внимания на слова хозяйки.

Мисс Нессельрод подняла руку с пистолетом.

— Сеньор, я стреляю метко. Если вы или один из ваших людей сделает хоть один шаг, я прострелю вам ухо! И завтра весь город будет говорить о том, что женщина продырявила ухо благородному дону Исидро.

— Они не сделают и шага, мадам, будьте уверены! — Позади мисс раздался спокойный голос Келсо. — Я тоже неплохо стреляю.

Он неслышно вошел в комнату, спокойно поправил фитилек лампы, осветившей всех ярким светом. В руке Келсо держал ружье, нацеленное в незваных гостей.

— Вот вы! — кивнула внезапно мисс Нессельрод, взглянув на самого молодого смущенного ковбоя в свите дона Исидро, стоявшего позади всех. — Не окажете ли вы мне любезность и не пройдете ли по комнатам моего дома? Если найдете мальчика, крикните нам, позовите.

Мгновение поколебавшись, ковбой нерешительно шагнул вперед. А через несколько минут появился из кухни.

— Сеньор! Никакого мальчика в доме нет. Только люди, которые здесь, и кухарка. Больше никого!

— Ты?! — Дон Исидро яростно набросился на человека со шрамом и почти смиренно тут же обратил взгляд на мисс Нессельрод, — Сеньорита, я...

— Вы глупец, сэр, — не дала она договорить ему. — Только что втоптали меня в грязь и унизили... И еще смеете гордиться именем, которое позорите каждым недостойно прожитым днем своей жизни! Выгнали из дома родную дочь, убили ее мужа, поднимаете руку на единственного внука! И думаете, сеньор, об этом никто ничего не знает? Не заблуждайтесь на этот счет! За вашей спиной люди пожимают плечами и уже показывают на вас пальцем. А ваш зять, который погиб по вашей вине, был мужчиной в дюжину раз более, чем вы. А вы... вы... пустое место, сэр!

Лицо дона Исидро посерело, обратилось в страшную маску, черты лица исказились, словно от невыносимой муки, но он оставался непреклонен.

— Если бы вы были мужчиной, я бы убил вас, — охрипшим голосом прошептал он яростно. — Я бы...

— Нет, вы ничего бы не сделали, дон Исидро! Потому что никогда не видели близко дула пистолета, направленного в ваше лицо. Несомненно, вы разделались бы со мной, но, как всегда, чужими руками! — Она кивнула на тех, кто стоял за его спиной. — Вам доводилось когда-нибудь убить хоть одного человека? Вы когда-нибудь защищались с оружием в руках?.. Нет! Вы всегда были сильным, жили лишь тем, что создано вашими предками, прятались за почтенным именем, тоже доставшимся вам от них...

Ваши предки, сеньор, и земляки были людьми гордыми. Исследователями, воинами... А кто вы, сеньор? Что у вас за душой, кроме пустых амбиций? Вы ничтожество!

Мисс Нессельрод увидела вдруг, как юноша, по ее просьбе осматривавший дом, повернулся и незаметно выскользнул на улицу. За ним неожиданно последовали остальные.

Дон Исидро еще пытался что-то произнести, но прежде чем смог подыскать нужные слова, мисс Нессельрод властно приказала:

— Уходите прочь! И не пытайтесь больше приблизиться к моему дому, иначе я застрелю вас. Или спущу на вас собак. Иного вы не заслужили.

Дон Исидро обернулся, но за его спиной не оказалось ни души. Пошатываясь, еле передвигая ноги, он подошел к двери и шагнул в темноту ночи.

Келсо убрал ружье.

— Я восхищен вами, мадам! Мне никогда не доводилось видеть ничего подобного. Вы отстегали его как паршивую собачонку.

— Прошу прощения, мистер Келсо. Я не хотела проявлять несдержанность, но сорвалась: Иоханнес такой хороший мальчик, и его родители... А тут явился сам дьявол во плоти! Сам дьявол!

— Да, мадам! — Келсо был явно в замешательстве. — Представляете, что вы сотворили с этим гордецом? Вы отхлестали его, мадам! И сделали то, чего не в состоянии была сделать и дюжина пистолетов. Вы совершенно уничтожили этого гордеца!

А его люди?.. Уверен, они уйдут от него немедленно, мадам. Не станут служить человеку, которого вы выставили перед ними во всей его красе, уличили в трусости и слабости. Когда он вернется на свое ранчо, там никого из них уже не будет. И знаете, мадам? Ставлю доллар, он в результате останется один! Ведь такого с ним не случалось ни разу! Стоило ему лишь пошевелить пальцем, как он всегда получал желаемое. Сейчас он поднимет руку, но никто не придет на его зов.

— Неужели такое может случиться?

— Да, мадам. У людей, служащих ему, есть собственная гордость. Они готовы следовать за своим господином, когда тот купается в лучах славы. А коли этого нет, у них ничего не остается. Они уйдут от него, мадам, — повторил Келсо. — Я уверен.

Отыскав в темноте своего жеребца, дон Исидро в изнеможении прислонился к нему. Его рассудок отказывался понимать только что случившееся. Никто никогда не решался перечить ему, разговаривать столь смело и неуважительно.

Да как она посмела говорить такие вещи? Пользуется тем, что женщина и ей нельзя бросить открытый вызов?

Он на ощупь, впотьмах нашел стремена, с трудом взобрался на лошадь и осмотрелся, ища глазами своих людей.

Никого рядом не было. Он остался один.

Вот дураки! Бестолковые! Подумали, наверное, что он отдал приказ уезжать.

— Андрее! Педро! Сюда! Мы уезжаем! — крикнул он в ночь.

Ответа не последовало.

Недоумевая, он снова огляделся. Глаза привыкли к темноте. Но никого! Вероятно, отправились в город выпить, подумал дон Исидро. Внутри возникла вдруг какая-то пустота, камнем давившая на желудок. Он повернул коня в направлении дома.

— Эта женщина... — вслух проговорил он, не в состоянии успокоиться. — Как она посмела! — Содрогнувшись, снова вспоминал и вспоминал недавнее. — Ведьма, вот она кто! Ведьма!

Он опять оглянулся. Один на темной дороге. Никто не следовал за ним, не раздавалось привычного топота сопровождавших его всадников.

Он въехал в темный тихий двор. Спешившись, дон Исидро поискал глазами человека, который должен был подхватить под уздцы его жеребца. Но и тут никого не оказалось. Из окон дома лился свет, а вокруг стояла мертвая тишина.

— Педро! — окликнул он в отчаянии еще раз.

Пока привязывал жеребца к железному кольцу, никто так и не вышел помочь. Тогда дон Исидро пошел к дому. В тишине двора гулко отдавались шаги, и он все еще никак не мог понять, почему его никто не встречает.

К горлу подкатил комок. Что о нем теперь подумают? Ведь эта Нессельрод, предупреждала сестра, респектабельная женщина, которую уважали здесь не только англичане, но и люди его круга.

Его круга?.. Его круг... Это калифорнийцы или мексиканцы? А ведь он прибыл из Кастилии. Он был...

Дон Исидро почувствовал подступавшую тошноту. Какой-то абсурд, думал он. В свое время покинул Кастилию, чтобы скрыться от насмешек общества — ведь все начали бы, узнай истинную правду, сплетничать, насмехаться... И он бежал от позора, которого наверняка не смог бы пережить. Приехал сюда, в Калифорнию... Этот американец, этот нищий моряк! Он осмелился познакомиться с его дочерью, Консуэло, заговорить с нею...

Зайдя в дом, дон Исидро открыл буфет, налил бокал вина, осушил залпом. Потом второй. Наполнив третий, с бокалом в руке подошел к креслу и упал в него.

Устал, выдохся. Все. Было, наверное, очень поздно, а ведь он уже не юноша. Гоня от себя мысли об этой женщине, Нессельрод, он все равно никак не мог избавиться от них. Ее горящие глаза, ее презрительный голос...

Сзади кресла послышалось легкое движение, на его плечо легла рука.

— Исидро? Уже очень поздно. Тебе лучше лечь в кровать.

— Моя лошадь...

— Я позабочусь о ней. Иди спать.

— Ты знаешь? Ты слышала?

— Да, я все слышала... их разговор, когда они пришли за своими вещами.

— За своими...

— Они ушли, Исидро. Их гордость всегда поддерживалась нашей гордостью, а мы свою... утратили.

Во рту появился привкус горечи. Он повернул голову в одну сторону, потом в другую, потом встал и снова опустился без сил в кресло.

Идиоты! Необразованные тупицы! Ну и пусть уходят! Он найдет себе людей и получше. У него есть на это деньги, он заплатит.

Спать... да, сейчас ему лучше пойти спать. Скоро утро, а он никогда не был в состоянии размышлять, когда чувствовал себя слишком уставшим. Но сейчас понял одно: он должен уехать отсюда. Надо вернуться обратно, в Испанию...

Его люди ушли. Все ушли.

Глава 29

Выехав из Эль-Кампо, мы отправились с Финнеем на Аджью-Каленте. Монте Мак-Калла присоединился к нам. Казалось, Джакоб принял его компанию достаточно легко, но меня мучили сомнения. Я не знал, кто он и что ему было нужно.

Когда мы подъехали довольно близко к Родникам, я привстал на стременах, всматриваясь вдаль.

— Вот он, — сказал я, вытянув руку. — Зовущий Камень.

— Почему он так называется? — спросил Мак-Калла.

— Говорят, если уезжаешь отсюда и оглянешься, чтобы взглянуть на него последний раз, значит, обязательно вернешься обратно. Некоторые называют его еще Камнем Симпатии.

— Первое название мне нравится больше. Красивая легенда. Ты тоже оглядывался назад?

— Да, я намеренно делал это, потому что хотел вернуться обратно.

Проехав еще немного, я обратил внимание Мак-Калла на Китайский каньон.

— Там есть пещера, а в ней небольшое озеро. Кахьюллы перед охотой обязательно заезжают напиться воды из него. Считается, вода эта придаёт большую выносливость.

Мак-Калла внимательно посмотрел на каньон.

— Мне бы хотелось побывать там как-нибудь.

Заметив, что мы с Джакобом частенько оглядываемся назад, Мак-Калла наконец не выдержал:

— Что, возникли какие-нибудь проблемы?

— Если вас это беспокоит, можете оторваться от нас и ехать отдельно, — сухо посоветовал Джакоб. — Фактически все неприятности остались позади, но не все зависит только от нас.

— Ну, нет, раз мы уж поехали вместе, — возразил Монте, — значит, ваши хлопоты — это и мои хлопоты тоже. Если вдруг увидите, что кто-то скачет за нами, я вернусь назад и выясню, что этим людям нужно.

— Это не ваша забота, — по-прежнему сухо ответил Финней.

— Но я не хочу отрываться от вас, — снова заверил наш попутчик. — И вы совершенно не знаете сколько вам может встретиться на пути бандитов. Л ведь три воина всегда лучше двух. Не так ли? Когда мы прибудем в лагерь, я с удовольствием приму участие в вашем деле, если вы не будете против.

Все-таки очень странный этот человек, Мак-Калла. Половину пути он пел. Голос его не отличался красотой, но слушать было приятно, и я еще не встречал человека, который знал бы столько песен, сколько он.

Когда мы подробно посвятили его в наши планы относительно диких лошадей, он обрадовался.

— Могу похвастаться, что прекрасно владею лассо, — сообщил он нам. — И обязательно помогу объезжать их.

Позже, оставшись наедине с Джакобом, я сказал:

— Мне кажется, Монте хороший человек, и нам может понадобиться его помощь.

— У меня такое же мнение, — согласился Финней.

На следующее утро мы остановились возле знакомой лавки.

Когда зашли туда, лавочник сначала не узнал меня, пока я не поздоровался с ним.

— Это ты, сынок? Как же ты вырос, сразу и не понять, что это ты.

— Сэр, мой дом пустует?

Он заколебался, ответив не сразу, и уткнулся в книгу счетов, будто что-то обдумывая.

— Ну, ладно, потом посмотрю... Дом когда пустует, когда нет. Хотя я был уверен, что в нем никто не будет жить после твоего отъезда.

— Как Франческо? Он сейчас здесь?

— Как всегда, приходит и уходит. Захочет увидеть тебя, придет. Ты же знаешь, Иоханнес, у индейцев на все свои взгляды.

Финней купил в лавке соль, кофе, джем, несколько больших кусков бекона, но все еще стоял у прилавка, раздумывая, что бы еще приобрести.

Выйдя за дверь, я неотрывно смотрел на холмы вдали, которые скрывали мой дом. Сердце мое забилось. Кажется, виднеется дымок от очага? Или показалось?..

Я в нерешительности подошел к Джакобу и как можно равнодушнее сказал:

— Пока вы закупаете провизию, я поскачу вперед. Не торопитесь.

Он понимающе взглянул на меня, а Монте Мак-Калла положил на мое плечо руку.

— Хочешь, я поеду с тобой?

— Не надо. Я хочу побыть один, — отказался я и, чтобы предотвратить дальнейшие расспросы, добавил: — Там убили моего отца. Мне бы хотелось приехать туда сначала одному.

— Хорошо, хорошо! — согласно закивал Монте. — А мы прискачем попозже.

Джакоба мне провести не удалось, ведь он прекрасно знал об исчезновении книг, но не стал проявлять излишнего любопытства.

Первым делом я положил перед собой на седло связку книг, и только потом, повернув лошадь, медленно двинулся по дороге. А когда оказался на тропинке, петляющей по дюнам, то начал распевать старые морские песни, которым выучил меня отец.

Заехав во двор, я спешился и снял с лошади связку с книгами. Поднялся на ступеньку крыльца, развязал веревку и взял самую верхнюю из связки. Пролистал несколько страниц и опять положил ее на стопку, потом отодвинул щеколду и зашел в дом.

В комнате ничего не изменилось, она была такой же, как я ее когда-то оставил. Пол чисто вымыт, в углах ни малейшего намека на паутину. Книги стояли на своих местах. Воздух в доме не казался спертым, как это случается, когда помещение долго закрыто: он был свеж, чист, со слабым запахом хвои.

Кровати аккуратно заправлены, только теперь на них, кроме одеял, лежали еще и простыни. Я открыл банку с кофе: она оказалась полной, так что Джакоб напрасно беспокоился.

Угли очага почти остыли, но в кофейнике кофе был теплым. Взяв чашку в руки, я наполнил ее и сел за стол спиной к двери.

Я снова был дома. А вокруг молчаливая пустыня, моя пустыня. Сюда бежали мои родители, охваченные любовью друг к другу, они прятались здесь. И выжили. Выжил и я. Я вернулся домой, к темным горам позади моего домика, вернулся к одиночеству, которое на самом деле было мало похоже на него. Вернулся к безмолвию, говорящему только со мной шелестящими загадочными голосами.

Я медленно, маленькими глотками пил кофе, глядя в окно на темные изгибы скал, поднятых к небу из недр земли огромными волнами, — скал, тысячелетиями терзаемых ветром, дождем и снегом, которые постепенно разрушали их. Так было и так должно быть. Человек приходит и уходит, предоставляя ветру и песку исцелять шрамы, нанесенные им земле. Человек, в своем эгоизме считающий, что мир принадлежит только ему, забывающий о динозаврах, которые миллионы лет правили на земле и теперь исчезли, оставив как память лишь свои кости.

Одни считают, что кости эти принадлежали мифическим драконам; другие полагают, что мифическим титанам, третьи же вообще не задумываются над такими вещами и равнодушно проходят мимо, одержимые идеей поиска залежей золота, с пренебрежением относясь ко всякого рода тайнам.

Допив кофе, я встал и услышал приближающийся цокот копыт; а вскоре до меня донеслись и голоса беседующих Финнея и Монте Мак-Калла.

Я вышел на крыльцо, бросил взгляд на привезенную стопку книг и увидел, что верхняя книга... исчезла.

Умышленно — и тогда и теперь — я старался избавиться от чувства любопытства, овладевавшего мною в такие моменты. Если кто-то или что-то, бывшее здесь, желает уединения, я не стану нарушать его, даже мысленно. Но нас, несомненно, что-то связывало, это... существо и меня. Нас объединяли книги, в какой-то степени мысли, и этого пока было более чем достаточно. Если таинственное существо не хотело большего, я не имел права настаивать.

Знание — это своего рода осведомленность, к ней ведут разные пути, и не все они подчиняются логическому объяснению. Иногда можно выбраться из запутанного лабиринта с помощью интуиции. Иногда этот путь подсказывает легкое дуновение ветерка, сияние далекой звезды или таинственный зов пустыни.

Чтобы послание извне достигло сознания земного человека, у него должны быть открыты ментальные поры. Мы же, белые люди, в борьбе за призрачные успехи, за сотворение своего нового мира, который желаем воздвигнуть вместо того, который окружает нас, — мы забываем иногда про эти другие пути. Забываем про Одиноких Богов, обитающих на дне пересохшего моря, или танцующих свой загадочный танец вместе с мириадом пылинок, или притаившихся и ждущих в тени скал, где оставили свои послания древние люди.

Отец рассказывал, как однажды высоко в горах была найдена постройка, сложенная из блоков, скрепленных между собой илистым раствором. И на этом растворе остались отпечатки чьих-то пальцев.

Кто и намеренно ли оставил эти отпечатки? С какой целью? Показать, на что были способны руки? Или передать другим, которые придут позже, что некто находился в этом месте какое-то время, а потом покинул его?.. Отец обнаружил вблизи этой постройки человеческие кости. Принадлежали ли они обладателю отпечатков или их оставил тот, кто пришел сюда потом?..

Зачем оставлен этот отпечаток? Может быть, кто-то стремился передать свои мысли через столетия? Или просто сказать: «Я был здесь! Это мое место. Я сам выстроил это своими руками»?

Символический образ руки постоянно живет в моем сознании, потому что земля не принадлежит кому-то из нас: все мы временно пользуемся ею и должны бережно хранить для тех, кто придет после нас. Мы не имеем права только брать у земли, не отдавая ничего взамен, не должны жать, не засевая.

Отец рассказывал мне об одном человеке, который нашел однажды наконечник стрелы, поднял его, взял себе, а потом вытащил из кармана мешочек из оленьей кожи и, достав из него несколько монет, положил в благодарность на землю...

Во двор въехал Финней с Мак-Калла. Они спешились и повели лошадей в загон. Я шел следом, когда Монте, вдруг внезапно остановившись, замер, показывая на что-то рукой.

В пыли четко вырисовывался отпечаток ноги, обутой в огромного размера мокасин.

— Боже праведный! — с благоговейным испугом прошептал Джакоб. — Вы только посмотрите на размер этой ноги!

— Две моих, — продолжал удивляться Монте, пристраивая в отпечаток свою ногу. — Нет, три!

Я посмотрел и отвернулся, размышляя над увиденным. Это не случайность. Подобно отпечатку на илистом растворе, это был знак, предупреждение, если хотите — подпись... Или еще что-то, пока не разгаданное, чему нет названия.

Никогда прежде не появлялись подобные отпечатки, не оставлялось никаких знаков. Просто исчезали книги.

Это было послание, как бы говорившее мне: "Вот такой я есть. Если не хочешь идти дальше, сойди здесь с дороги... "

Все мое существо при этой мысли вдруг пронзила острая боль, сострадание и симпатия одновременно. Где такое существо найдет себе товарища? Кто преодолеет страх перед его необычными размерами, будет готов встретиться с ним, с этим существом или... человеком? Способен ли я на такой поступок? И как же он должен быть одинок, отрезан ото всех своей странной непохожестью на других!

Теперь у меня не возникало сомнений: отпечаток оставлен намеренно.

По-своему и я отличался от своих сверстников. И им, наверное, многое казалось странным, может быть, из-за того, что у меня не было родителей. Куда бы я ни попадал, люди нередко находили меня чудным, за исключением тех, кто жил в пустыне: конечно, в первую очередь это были индейцы.

Индейцам вообще все белые люди казались странными, поскольку они разительно отличались от них. Но каждый человек подходит под определение «человеческая» натура, и все созданы по единому образу и подобию, различаясь лишь воспитанием, образованием и поведением...

— Какое здесь красивое место! — задумчиво прервал ход моих мыслей Мак-Калло, посмотрев на Джакоба. — Ты знаком с кем-нибудь из индейцев?

Финней показал взглядом на меня.

— Иоханнес знаком. Индейцы заботились о нем довольно долго. И когда-то очень почитали его отца.

Начинало смеркаться, и мы зажгли лампу. Я взял стопку книг и по одной расставил на полке. Потом вытащил несколько уже стоявших там, задумав отвезти когда-нибудь потом в лавку и поменять на те, которые еще не были прочитаны.

— Твоего отца и в самом деле убили? — спросил Монте.

— Да, здесь, во дворе этого дома, — ответил я. — Отец убил одного из наших врагов и застрелил бы еще нескольких, но, спасая мою жизнь, оттолкнул в сторону бандита и не смог быстро достать оружие. Он был очень хорошим стрелком... — не уставал повторять я свою грустную историю, но каждый раз — с гордостью за отца.

— Зачари Верн? Я слышал о нем. — Монте пристально смотрел на меня. — А сам-то ты как? Имея таких врагов, ты должен хорошо уметь стрелять.

— Я умею. И кажется, все делаю правильно...

— Тебе, мальчик, пригодится моя помощь, — решил Мак-Калла. — Не отказывайся от нее и станешь одним из самых метких стрелков. На этот счет можешь не сомневаться.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил я.

Финней и Монте расстелили постели на полу возле очага, а я пошел в свою старую спальню, осторожно прикрыв за собою дверь. Уже лежа в постели и засыпая, я, не мигая, глядел на потолок, скрытый темнотой, и вспоминал Мегги.

Когда закончим объезжать лошадей и вернемся обратно, я увижу Мегги, а может быть, и ее отца.

Над домом мягко прошелестел ночной ветер, устремляясь на восток, в удивительную и странную мою пустыню.

Слушая шелест ветра, я лежал в доме Тэквайза, думая о том, где обитает он, чем питается, какой он.

Где сейчас Франческо, нарисовавший когда-то на песке во дворе этого дома улыбающееся лицо? Будет ли это лицо по-прежнему таким же веселым, когда мы встретимся вновь?

По индейским понятиям, он уже мужчина, ну и я... разве я тоже не мужчина? Останется ли Франческо по-прежнему моим другом?..

Годы летят незаметно и очень быстро, и на песке не остается следов прошлого. Но я питал надежду, что в памяти моего друга-индейца живы воспоминания о днях, проведенных вместе.

Завтра, думал я, засыпая, увижу Франческо.

Внезапно глаза мои открылись и я стряхнул с себя остатки дремоты. Перед мысленным взором возник вдруг старик с бирюзой на шее. Кем он был? Или это всего лишь образ, вызванный из небытия моим воображением?

Почему он явился мне в тот раз? И, если я бы продолжал стоять, заговорил бы он со мной?

Появится ли он снова когда-нибудь?

Глава 30

Отец всегда готовил меня к тому, чтобы я не удивлялся чудесам. Сам он был человеком трезвым и рациональным. Однако время, проведенное в море и пустыне, заставило его переосмыслить многое, в том числе весьма легкомысленное отношение людей к знаниям и собственным возможностям.

— Человек не в состоянии ответить на вопрос, что будет или чего не будет, — учил он меня. — Что существует и чего не существует.

Вот, скажем, жители континента восхищались подвигом Колумба, но ведь многие дальние плавания совершались и до него и в еще более трудных условиях. Люди верили, что земля плоская, хотя любому моряку уже было известно, что корабли исчезают за горизонтом.

Или вот еще. Многие думают, что в древности люди плавали только вдоль берега, но ведь человеку, связавшему свою судьбу с морем, известно, что как раз у берега-то всегда подстерегает опасность. В открытом море нет риска наткнуться на рифы, угодить под шквальный ветер с берега. Побережье нередко грозит подводными течениями. А попадающиеся в изобилии плавающие предметы, затрудняющие приближение к суше?

Сколько бед принесло столкновение с ними! Тысячелетиями человек, изучая звезды, ориентировался на них во время путешествий. Крестьянин, охотник, моряк всегда держат глаза открытыми, «читают» погоду по облакам, определяют точное расстояние до острова или лагуны. По полету птицы могут сказать о месте ее гнездовья, море это или суша. Задолго до изобретения компаса люди умели определять местонахождение по солнцу. Тот, кто сидит за партой и пытается все осмыслить только логическим путем, частенько теряет связь с действительностью, жизнью.

Запомни, сынок, в нашем мире невозможное происходит постоянно, и то, что мы называем сверхъестественным, — это просто какое-то недопонимание.

Идя по пустыне или плывя в открытое море, держи всегда свой разум распахнутым для познания. Ты, конечно, многое постигнешь, читая книги, но еще большему научишься у природы — научишься тому, что еще никогда не было и не будет описано в самых умных книгах. Запомни, сын: бедняк крестьянин, охотник или рыбак владеют такими знаниями, которые школяры за своими партами постичь не в силах...

Когда утром я поднялся и начал одеваться, все эти слова отца продолжали крутиться у меня в голове.

Я вышел из спальни. Джакоб уже хлопотал возле очага, а Монте вышел во двор. Не успел Джакоб отрезать кусок ветчины, как Мак-Калла поспешно вернулся.

— След! — только и сказал он. — Я наткнулся на место, где он оставил еще один след.

— Еще один? — переспросил Финней.

— Не совсем. Он шагнул с камня на мягкую землю, и она глубоко осела под его ногой. Я внимательно все рассмотрел и решил, что, судя по ширине шага, существо это должно быть огромного роста.

— Может быть, он совершил прыжок?

— Не похоже что-то, — пожал плечами Монте. — Если бы он прыгнул, то наверняка сдвинул бы с места камень. Но камень стоит, как стоял. Нет, этот человек, очевидно, просто неимоверно громаден.

— Да не волнуйтесь вы так, — утешал я Монте. — Кто бы он ни был, уверен, для нас он не представляет никакой опасности. Не надо так волноваться, забудем происшедшее и займемся своими делами.

Монте хотел что-то возразить, но Джакоб прервал его на полуслове:

— Я бы сказал, что Ханни дал нам неплохой совет. Давайте же последуем ему.

— Мне-то какая разница, — уступая, пожал плечами Монте. — Я уж и забыл обо всем.

Мы вернулись к разговору о диких лошадях — насколько они осторожны, умны и как нам их предстоит отлавливать.

— Если нам попадутся вдруг старые лошади, — заметил Монте, — пусть даже и в хорошей форме, нет смысла тратить на них время: их почти невозможно объезжать. Надо знать этих животных: они скорее умрут, чем позволят оседлать себя.

— Там могут оказаться и лошади, сбежавшие когда-то с ранчо, — предположил Финней. — И, я почему-то уверен, среди них мы обнаружим и нескольких мулов.

— Там попадаются и дикие, неклейменые коровы, — продолжал я проявлять осведомленность. — Отец вспоминал как-то, что пригнал однажды с тех мест нескольких коров для индейцев.

— Кстати, а когда мы пойдем искать этих индейцев? — поинтересовался Монте.

— Они сами найдут нас, — заверил я.

— Ты хочешь сказать, мы должны сидеть и ждать? — спросил Мак-Калла.

— Индейцы сами выберут подходящее время, — ответил я. — У них своя точка зрения на это. Не путайте индейцев кахьюллов с теми, которых знаете вы: они существенно отличаются.

— Что означает это название — кахьюллы?

— Пожалуй, точно вам не ответит никто. Но некоторые утверждают, что «кахыолл» означает «силу» или «людей силы». Или «путь силы»... Имеется в виду, конечно, сила не физическая, а нечто высшее: сила разума.

— Интересно, — усмехнулся Монте. — Но мне еще не встречались индейцы, сильные разумом. Конечно, это еще зависит от того, что ты имеешь в виду, говоря о разуме!

— Просто вы не знакомы с индейцами достаточно хорошо, — ответил я. — Папа говорил, что в какой-то момент ты думаешь, что все уже знаешь о них. А потом вдруг обнаруживаешь, что только начинаешь постигать их нрав, характер, обычаи. Когда же познакомишься ближе, только тогда понимаешь, что до этого вообще ничего о них не знал.

— Может быть... может быть.

Как и большинство калифорнийцев, Финней предпочитал работать с лассо из сыромятной кожи, поэтому и занялся его плетением, работая быстро и ловко. Каждому из нас и всем вместе нужно было немало потрудиться, чтобы быть готовыми к отлову диких лошадей. В ожидании появления индейцев я не сомневался: им наверняка уже известно о нашем присутствии, и на днях либо Франческо, либо кто-то другой «случайно» повстречает нас в лавке.

Все эти дни мною владело какое-то непонятное чувство. Умом я понимал, что долгое время не был в этих местах; с другой стороны, мне казалось, что я вовсе никуда и не уезжал отсюда и всегда принадлежал этой дикой стране. Существовала какая-то загадочная связь между мной и пустыней. Может быть, и в самом деле, как считают некоторые, человек проживает несколько жизней? И я водной из них уже был обитателем пустыни? Или — эта мысль не покидала меня — я что-то оставил в этой пустыне и теперь должен непременно отыскать?

Я ничего не рассказывал попутчикам о своих сомнениях. Но Финней иногда поражал меня. С виду он всегда казался слишком простым, порой же высказывал предположения, далеко не примитивные. Я всегда знал, что люди, живущие в уединенных местах, имеют достаточно времени для всякого рода размышлений, и их высказывания бывают очень своеобразными. Примером тому был мой отец.

С годами все чаще и чаще я проявлял все больший интерес к идеям отца. Меня интересовало, зачем он поступал в каких-то случаях так, а не иначе; почему разговаривал со мной в такой манере, в какой не разговаривал ни с одним взрослым человеком. Я уже никогда не сомневался, что отец, предчувствуя близкую кончину, старался передать мне как можно больше своих знаний.

Он утверждал, что различные ремесла, как правило, передавались из поколения в поколение. Но существовали и такие вещи, которым можно было научиться, основываясь лишь на собственном опыте. Он мечтал, что в далеком будущем люди изобретут наконец такой механизм, в который можно будет «заложить» весь исторический опыт познания в самых разных областях человеческой деятельности — дипломатии, управлении государством и так далее. Этот механизм «укажет» людям постоянно повторяющиеся ошибки, посоветует, каких ситуаций нужно избегать, остерегаться. Ведь успешно передавая из поколения в поколение, скажем, знания по искусству приготовления цемента, кладки кирпичей, навигации и прочего, в то же время в области политики и социальных отношений из века в век повторяются одни и те же роковые ошибки...

Сидя после трудового дня по вечерам во дворе, я не уставал разглядывать темные изломы гор, этого далекого пристанища Тэквайза. Только ли это выдумка, о которой поведали нам кахьюллы? А таинственный гость, посещавший временами дом, где мы жили? Это не похоже на выдумку. Когда этот человек, или это создание, или кто бы он там еще ни был, захочет пойти на контакт, уверен, он сам поставит меня в известность. А до тех пор, полагал я, его уединение нарушать не следовало.

Мне Калла сказал, что незнакомец, оставивший след, по его соображениям, должен быть ростом примерно восьми футов. Такое казалось маловероятным, хотя во мне самом было около шести и я еще продолжал расти. Мне никогда не приходилось видеть такого человека, разве что в легендах упоминались такие огромные люди.

Проходя мимо оставленного следа, я наклонился и стал внимательно вглядываться в него, не в состоянии избавиться от чувства, что он оставлен намеренно, поскольку до сих пор подобных отпечатков ноги нигде не появлялось. Он был оставлен для меня и означал знак или намек на что-то.

В ожидании появления индейцев мы не сидели сложа руки. Джакоб учил меня искусству плетения арканов. Монте тоже знал это дело, но предпочитал работать с конским волосом: так делали арканы техасцы. Прислушиваясь к разговорам Джакоба и Монте, я многое узнал о повадках диких лошадей и охоте на них.

Как-то вечером возвратившийся из лавки Мак-Калла возвестил:

— Оказывается, мы тут не одни, я хотел сказать, у нас могут появиться соседи.

Мы в недоумении смотрели на него, ожидая дальнейших разъяснений.

— Пауло Вевер! Он движется по направлению к нашему дому и через некоторое время будет здесь.

— А, это один из тех, кто живет в горах, — заметил Джакоб. — Я встречал его. Пауло неплохой человек.

— Это еще не все. С ним еще один по имени Секстон, друг старого Хуана Антонио. Они занимаются торговлей, охотой и тому подобными делами. — Монте посмотрел на меня. — Оказывается, Пауло был знаком с твоим отцом, Иоханнес, когда тот скрывался от старика.

Сказанное не вызывало сомнений: наверное, так оно и было, они оба неплохие люди, но в глубине души я почему-то сразу невзлюбил их. Ревновал, что ли, к моим индейцам, моим каньонам и пустыне? Знал, что, если сюда придет много людей, моя пустыня не останется уединенной, перестанет быть пустыней? Эти мысли до того разозлили меня, что я встал и вышел из дома. Небо затянули облака, с гор подул холодный ветер.

Придет много людей, продолжал растравлять я себя, заполнят пустыню... Что будет с Одинокими Богами? Куда уйдут духи древних людей? Спрячутся в старых деревьях и скалах? Или, лишившись почитания, к которому привыкли, постепенно угаснут? Исчезнут?

Вернувшись в дом и не объясняя своего раздражения, я сказал:

— Полагаю, что так непременно и случится, но мне не хотелось бы, чтобы наша страна пустыня полнилась новыми людьми. У меня такое ощущение, будто мы теряем что-то очень важное, невосстановимое уже.

Джакоб понимающе кивнул.

— Мне знакомо это чувство. Со мной происходит подобное, если на своей заветной тропе я встречаю вдруг незнакомого всадника. Но мы не должны ревновать, Ханни. Пустыня — это место для всех.

— Здесь что-то принадлежит только мне, Джакоб, — не согласился я с ним. — И я непременно должен отыскать это, пока не поздно. Что-то, связанное лично со мной.

Финней долго молчал, обдумывая мои слова, и, наверное, тронутый моей откровенностью, сказал:

— Твои родители нашли здесь друг друга. Верн рассказывал мне. Им пришлось бежать в пустыню, но здесь они обрели счастье, счастье в любви. Пусть оно и не было долгим, но оно было. И пусть это останется с тобой, малыш, на всю жизнь.

Отец и мать жили во мне всегда. А теперь я почему-то вспомнил и о Мегги. Где она теперь? Что делает? Я улыбнулся темноте за дверью. Как же все глупо! Почему она должна Думать о каком-то мальчишке? Я для нее просто одноклассник, сидевший недолго рядом с ней в школе и боявшийся даже заговорить, смущавшийся одного ее присутствия и красневший, если она смотрела на меня, что, к сожалению, делала очень редко.

Как мой отец познакомился с мамой? Краснел ли он, как я? Сомневаюсь. Он всегда казался таким уверенным в себе. А я несколько месяцев просидел рядом с Мегги и ничего не сказал, хотя, может быть, какая-то искра все же вспыхнула между нами?.. Мы оба читали лучше всех в классе, и Томас Фразер часто заставлял нас читать вслух по очереди, сначала одного, потом другого. Но этого, конечно, я понимал, было недостаточно.

На следующее утро, испытывая беспокойство из-за того, что до сих пор не появлялся Франческо, я не выдержал, оседлал лошадь и поехал в лавку. И не успел поставить ногу на ступеньку, как из ее дверей мне навстречу вышел человек. Это был... Флетчер.

Он самодовольно улыбался, и я тут же разозлился, увидя его наглую улыбку.

— Давненько ты не попадался мне на глаза, парень! — злорадно сказал он. — Интересно, зачем это ты отправился назад, в пустыню?

— Вас это не касается.

Его улыбка словно застыла на лице, но выражение наигранного радушия как ветром сдуло.

— Может быть, нет, — ответил он, — а может быть, и да. Касается. Твой отец слишком много времени провел в пустыне со своими друзьями индейцами. Мне интересно почему. А существуют некоторые, кто предполагает, что это неспроста: будто он раздобыл здесь немало денег.

— Денег? — изумился я. — Каких денег?

— Его и твоей матери. Они жили на востоке, а потом он заплатил за ваш переезд на запад. Вспомни-ка, сколько он отдал за вашу поездку в фургоне? Довольно кругленькую сумму! Где твой отец нашел столько? Полагаю, они уже у него были, когда он уехал на восток. Значит, раздобыл их в этой пустыне!

Я открыл от удивления глаза. Потому что знал, что мои родители все эти годы жили в очень стесненных условиях, денег едва хватало на жизнь. Случались, конечно, моменты везения, когда отцу удавалось заработать приличную сумму, — как тогда с лошадьми, победившими на скачках. Но везло не слишком-то часто.

— Вы ошибаетесь, сэр, — решительно запротестовал я. — Когда мой отец уехал на восток, у него не было за душой ничего, кроме вырученного от продажи скота и мехов.

Флетчер вытащил из кармана сигару, небрежно сунул ее в рот.

— Может быть, и так, а может быть, и нет, — повторил он свою загадочную фразу. — Зачем же тогда он остался здесь, вместо того чтобы со всеми вместе отправиться прямо в Лос-Анджелес? — Флетчер взмахнул рукой. — Почему задержался в этом Богом забытом месте? Я тебе скажу, у него была на то причина! Наверняка он нашел золото или индейцы показали ему, где оно запрятано.

И еще я тебе скажу, парень, одну вещь: твоя мисс Нессельрод знает про это золото. Иначе с какой стати она стала бы так заботиться о тебе? Ты подумал? И зачем ты теперь сам вернулся в пустыню с этим Финнеем? — Он чиркнул спичкой и поднес к сигаре. — Отправляйся, отправляйся, куда задумал! А я следом. Там, уверен, хватит на всех нас...

— Флетчер! — выдавил я из себя. — Вы глупец!

Был момент, когда я думал, что он ударит меня, а поэтому, чуть отступив, предупредил:

— Не пытайтесь этого делать, Флетчер!

Что-то в моем тоне и моих словах, очевидно, насторожило его. Он внезапно посмотрел на меня.

— О'кей, ты стал мужчиной! И наконец-то вырос, поэтому теперь я могу и убить тебя.

Не знаю, что произошло, но неожиданно мне стало вдруг очень весело. Я рассмеялся ему в лицо.

— Когда вам будет угодно, Флетчер! Когда вам будет угодно!

Глава 31

То, что я назвал лавкой, в буквальном смысле слова ею не являлось. Это был обыкновенный дом, хозяин которого запасался продовольственным товаром, а потом продавал его кахьюллам или разного рода проезжим. Под прилавком всегда держал бутыль, из которой наливал посетителям вино.

Флетчер ушел, ничего больше не сказав, а я проводил его взглядом, зная, что к таким людям нельзя относиться легкомысленно: он убийца, и не понимать этого кому бы то ни было непростительно: нужно все время проявлять достаточно осторожности.

Когда я опять повернулся лицом к лавке, то очень удивился: рядом, как из-под земли, появился Франческо.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, потом я схватил прутик и изобразил на пыльной дороге что-то похожее на круглое лицо. Франческо выхватил у меня прутик и, дорисовав на рожице улыбающийся ротик, медленно протянул мне руку.

Его рукопожатие не было сильным — индейцы обычно просто прикасаются ладонью к руке того, с кем здороваются. Жесткое рукопожатие считается проявлением характера и силы, что на самом деле вряд ли было так: настоящие, сильные и умные люди, приветствуя кого-то, никогда не сожмут руку в тиски.

Мы с Франческо отошли в сторону и остановились в тени деревьев.

— Вот, собираемся в долину, — тотчас сообщил я ему о наших планах, — ловить диких лошадей.

Франческо опустился на корточки, я сделал то же самое.

— Надеемся поймать много лошадей, поэтому нам будет нужна помощь, — продолжил я, попутно выковыривая прутиком из земли камешки. — Хотелось бы, чтобы с нами отправилось пять или шесть кахьюллов.

Франческо сдвинул назад шляпу и искоса глянул на кучку добытых мною камешков, потом молча взял один, повертел в руках.

— Думаем отловить их штук триста — четыреста, — продолжал я, поскольку он молчал. — Придется строить длинную изгородь из кустарника, которая поможет привести лошадей в загон. Работы предстоит много, а мы, конечно, заплатим деньги или рассчитаемся лошадьми.

— Нам не нужны лошади, — после долгого молчания произнес наконец Франческо. — Вы будете отлавливать и коров?

— Может быть.

— Если отловите, их возьмем.

Мы молча посидели, наблюдая за вороном, клевавшим что-то на пальме. И я вспомнил, как, когда был еще совсем мальчиком, много раз ходил с индейцами в дубравы собирать желуди или спускался к реке за бобами. Трудясь рядом с ними, понемногу узнавал их.

Помню, старые индейцы не раз рассказывали о своей прошлой жизни, нередко вспоминали легенды о койотах, которые будто бы высаживали бобы там, где исчезло море и оставило после себя сухое дно: ведь рыбы и морские птицы, которыми они привыкли питаться, совсем пропали. Но потом выросли огромные заросли бобов. Правда, до того, как они появились, у койотов, наверное, была очень тяжелая жизнь. Но об этом старики умалчивали.

Позже, беседуя как-то с Монте, я поведал ему эту историю.

— Легенда, — сказал он. — У юмов тоже существует немало таких историй о койотах.

— Во всякой легенде есть доля реального. Наверное, и в этих историях — тоже.

Он вынул изо рта сигарету.

— Ты хочешь сказать, что веришь этому?

— Почему бы и нет? Койоты и сейчас питаются бобами, рыскают по пустыне, охотясь на зайцев. Останавливаясь в том или ином месте, они, возможно, оставляют непереваренные плоды, которые потом прорастают. Почему бы и нет? Ведь семена растений нередко разносятся именно таким путем, через помет птиц и животных.

— Никогда не задумывался над этим! — признался Монте. — Знаю лишь, что разносить семена могут водные потоки... но волки... — Он посмотрел на меня. — Как ты думаешь, индейцы придут помогать нам?

— Можете быть уверены, — ответил я. — Они появятся, но только после того, как подготовятся.

— Ты бывал в их деревнях?

— Да, и не раз, еще маленьким мальчиком. Хотя и жил в этом доме, часто ходил с ними собирать орехи и желуди, слушал рассказы стариков о том, как постепенно исчезало море. Оно приходило и уходило несколько раз: иногда вода прибывала медленно, а однажды хлынула с такой невероятной скоростью, что по волнам понеслись огромные стволы вырванных с корнями деревьев, и была затоплена вся долина. В тот день погибло немало индейцев. Спаслись лишь те, кто охотился в горах или оказался поблизости от скал: там они пересидели страшное бедствие.

Посмотрев на горы, я пояснил:

— Деревни индейцев с тех пор там. И еще в Санта-Росас. Горы и пустыню прорезают старые дороги, одни я хорошо знал, другие мне еще предстоит исследовать.

— Зачем? — поинтересовался Монте.

В самом деле, зачем? — задавался я не раз подобным вопросом, предаваясь размышлениям. Что я о них знаю? Знаю, что это моя пустыня, но мне не будет покоя до тех пор, пока не изъезжу ее вдоль и поперек по этим дорогам, куда бы они ни вели, — до тех пор, пока не смогу бродить по пустыне один.

— Мне знакомо это чувство, — задумчиво протянул Монте. — Кажется, что-то обязательно поджидает тебя за каждым новым поворотом, неизвестной горной вершиной. И ты должен сам убедиться...

Для нашей затеи требовалось немало арканов, поэтому, закупив у индейцев и мексиканцев кожу, мы не мешкая приступили к делу. Да кроме того, каждый день мы терпеливо поджидали прихода индейцев.

И как-то утром, выйдя во двор, мы увидели Франческо в сопровождении пятерых спутников, — все они сидели на лошадях. И словно застыли.

— Проходите в дом! — гостеприимно пригласил Джакоб. — Для начала немного подкрепимся.

Никто из прибывших не шелохнулся. Один курил, остальные как-то странно поглядывали в сторону пустыни. Франческо, взглянув на меня, пожал плечами, коротко объяснив:

— Ведь это дом Тэквайза.

Джакоб подошел поближе осмотреть лошадей. Все оказались породистыми и прекрасно подходили для той работы, которую должны были выполнять.

— Завтра мы выезжаем, — сообщил Джакоб и посмотрел на Франческо. — Ты с нами?

— Да.

Оставалось только собрать, увязав, припасы и переделать несколько слишком важных предотъездных дел. Выполнив свою часть работы, я уселся с книгой «Последние дни Помпеи», одной из тех, что привез для своего загадочного визитера, но решил дочитать ее. Теперь понял: вряд ли мне это удастся, поскольку едва я раскрыл нужную страницу, как тотчас вернулся мыслями к незнакомцу. Он гигант или монстр? Или, может быть, злой дух, как предполагают некоторые? Знаком ли с ним был мой отец? Видели ли его индейцы?..

Если он и в самом деле был великаном, как они могли ни разу не увидеть его? Где он живет? Как ему удается повсюду проскользнуть незамеченным?..

Конечно, он приходит по ночам и, я уверен, — с гор, потому что после него всегда в воздухе стоит свежий запах хвои.

Откуда вообще он взялся и где научился читать? И делать мокасины, в которые обут? И так прекрасно строить? Как он вообще проводит свои дни?..

Одно я точно знал о нем: он отличный строитель и плотник. Он любил также читать и читал хорошие книги. По-видимому, это все же человек. Но я не был уверен. Да и никто другой тоже.

А вдруг он сумасшедший, которого временами охватывают приступы ярости? Вдруг он решит, что я шпионю за ним? Он мог бы — и уже не раз делал это — войти ночью в дом, когда, предположим, я остаюсь один...

Я нервно вздрогнул, обернулся. В сущности, что я знаю о нем? Да ничего...

Когда была закончена книга, в доме уже все спали. Я затушил свечу и вышел на улицу. Кахьюллы предпочли ночевать в сарае. Одинокий брел я по дорожке, ведущей к холмам. Вокруг стояла тишина, на небе сияли звезды: такие сказочно красивые звезды можно увидеть только в пустыне.

Я стоял, наслаждаясь тихой безмолвной ночью. Где-то вдалеке вдруг послышалась музыка. Я напряг слух: похоже, звучала флейта, и мелодия напоминала ту, которую я сам когда-то наигрывал, будучи совсем маленьким.

Прислушавшись снова, обнаружил, что все стихло, и пустыня опять наполнилась привычным молчанием.

Может быть, это играл индеец? Но музыка, которую слышал я, имела мотив: скорее всего это была американская или европейская музыка.

Наконец я вернулся в дом и улегся в кровать. Завтра отправляемся в пустыню, а потом и в северную долину.

Первым, помнится, в тех местах побывал капитан Педро Фейджес, за ним еще несколько человек. Северная часть пустыни — излюбленное место обитания мохавов, в горах — юмов, хотя Франческо и сообщил мне, что они не так давно ушли оттуда: из-за чего-то, связанного с этой местностью.

— Но не знаю причины, — признался Франческо. — Рамон тебе объяснит.

— Рамон? — удивился я.

— Он встретит нас. Не знаю где, но встретит. — Франческо пристально посмотрел мне в глаза. — Он придет. Я говорил ему о тебе, и он придет. Рамон скажет, где сейчас нужно отлавливать лошадей. Он человек пустыни и гор. Рамон придет приветствовать нас.

— Он кахьюлл?

— Не кахьюлл, не юма... не знаю кто.

— И много там лошадей, как ты думаешь?

— Великое множество! Там, амиго, есть трава, поэтому повсюду, к северу, даже в горах, есть лошади, также и коровы.

— Мы не станем выжигать тавро на коровах, — успокоил я друга.

— Конечно. Я понимаю... — благодарно улыбнулся он.

Задумавшись о том, что нам предстоит, я решил: как все-таки хорошо, что Франческо снова рядом. Надо будет познакомиться получше и с его спутниками-индейцами... Завтра утром, прежде чем мы уeдeм, я вымою полы, чтобы оставить все в чистоте, — таким, каким все было до нашего прихода. С этой мыслью я заснул.

Встав на рассвете, быстро оделся, собираясь оседлать свою лошадь, прежде чем Джакоб позовет завтракать. Вышел во двор и увидел индейцев: они уже навьючивали своих лошадей. Прибрав в доме, мы тронулись в путь. Взглянув туда, где стояла лавка, я заметил рядом с нею четырех лошадей, щипавших траву в тени кустов возле желоба с водой.

Чьи это лошади и почему они тут? Для такого раннего часа появление их вызывало недоумение, и их вид почему-то встревожил меня. Индейцы тоже заметили животных и о чем-то тихо переговаривались между собой. Перед тем как свернуть на тропу, я еще раз оглянулся.

Из лавки вышел мужчина и явно наблюдал за нами. Чем-то он напоминал Флетчера...

Мои мысли вернулись к Лос-Анджелесу, где осталась тетя Елена. Такая красивая, одинокая, любящая женщина, и никогда не была замужем. Было чему удивляться.

О чем она думает, когда остается наедине с самой собой? Что думает о брате, который так к ней относится? А мисс Нессельрод? Кто все-таки она? Была ли она замужем? Или, может быть, выдуманная мною история о потерянной любви и разбитом сердце — правда чистой воды? Что движет ее поступками? Не было ли ее одиночество причиной того, что побудило ее взять меня к себе?..

Но какая бы она ни была, я доволен. Мисс приютила сироту в своем доме, вселила в него уверенность. И теперь я мысленно представлял ее себе: вот она стоит у окна одна, такая спокойная и милая в своем простом, но очень элегантном наряде и, как всегда, с улыбкой на губах. Невозможно предположить, что внутри нее — сталь, а ум не по-женски холодный и трезвый.

Она чуть направила меня в жизни, подсказала что-то в нужный момент, помогла преодолеть нелегкий переходный возраст, когда мальчик становится молодым человеком.

Чего она ждала от судьбы? Уверенности и обеспеченности? Несомненно. Однажды мисс Нессельрод сказала, что наши судьбы в чем-то схожи: оба остались одинокими, и в этих словах ее прозвучал оттенок печали, намек на то, что когда-то, давным-давно, с нею рядом был, может быть, человек, отвергший ее ради денег, положения или чего-то другого. Это, естественно, лишь мои предположения, но ведь такое вполне возможно, поэтому и нельзя сбрасывать со счетов.

Что бы ни явилось причиной, но мужественная женщина собрала все свои небольшие деньги на поездку, веря в удачу, приехала в Калифорнию, рассчитывая найти свое место в жизни.

Может быть, она перебралась сюда, потому что на востоке ее хорошо знали? Приехала, чтобы скрыться от кого-то? Начать новую жизнь здесь, где никто не мог ткнуть в нее пальцем или унизить, зная, кем она была в той, прошлой жизни?

Кто бы она ни была, несомненно одно: мисс Нессельрод — женщина смелая и необычайно талантливая... К такому выводу я приходил каждый раз, когда думал о ней.

Поездка по пустыне давала мне немало поводов и времени для размышлений. Разговаривать становилось все труднее, поскольку узкие дороги были рассчитаны для передвижения друг за другом, колонной. Еще и жажда отбивала охоту беседовать. Поэтому каждый ехал в одиночку, мечтая, размышляя или просто дремал в седле.

Над нами пролетел канюк, далеко впереди показался любопытный койот, а позади оставалась дорога, едва различимая в лучах солнца.

Теперь во главе колонны ехал Франческо: Финней приотстал, поджидая меня. Я повернулся к нему в седле, кивнул на дорогу:

— Что-то слишком много путешественников развелось, что они делали там, у лавки?

— Наверное, охотники, — предположил он. — Интересно, что они тут ищут?

Солнце пригревало все сильнее, глаза уставали от напряжения, и чудились пыльные дьяволы, выписывающие пируэты в пустыне, а потом вдруг заманивающие к переливающемуся голубизной озеру, которое тотчас исчезало при нашем приближении.

Пот струился по лицу. Я вытер лоб и щеки цветным носовым платком, протер кожаную ленту внутри шляпы.

Далеко впереди, на фоне голубой воды миража, появился силуэт невероятно высокого всадника.

Франческо обернулся ко мне и показал рукой в направлении темной фигуры, настолько далекой, что она была едва различима.

— Рамон, — обрадовался Франческо. — Скоро ты увидишь его.

Глава 32

— Что-то известно об этом человеке? — поинтересовался я.

— Он — Рамон, — ответил лаконично Франческо и несколько минут ехал молча. — Шаман. Человек магии. Хороший наездник, — добавил он.

Мы постепенно сближались. Но Рамон не двинулся нам навстречу, просто сидел на лошади, поджидая нас. Какой, интересно, он: молодой, старый?.. На большом расстоянии это трудно определить, но сидел он в седле очень прямо.

— Он знает, где обитают дикие лошади, — сказал Франческо.

По мере приближения голубое озеро таяло на глазах, один Рамон оставался на своем месте.

— Он знает тебя, — сказал, удивив меня, Франческо.

Но я его никогда не видел.

Рамон оказался стройным, а когда мы подъехали ближе, я понял, — и невысоким, худощавым человеком. В рубашке с открытой шеей, брюках из оленьей кожи, поддерживаемых широким ремнем. Сбоку ножны, ружье запрятано в кожаный чехол, расшитый бисером.

— Я Рамон, — представился он.

— Меня зовут Иоханнес Верн, — ответил я. — А это, — я повернулся, кивнув на своих спутников, — Джакоб Финней и Монте Мак-Калла. Остальных вы знаете.

— Нет, не знаю.

Я удивленно добавил:

— Это Франческо, Алехандро, Мартин, Диего, Джей и Селмо.

По мере того как я называл имя каждого, он переводил взгляд с одного на другого. Рамон был сед, и это еще более оттеняло необычность его жгучих черных глаз и коричневой кожи, какой отличались индейцы с восточного побережья.

Для них стало привычным называть детей испанскими именами, хотя у каждого было и свое собственное, известное лишь его близким и семье. Без сомнения, этот обычай родился в миссиях, где святые отцы для собственного облегчения нарекли детей индейцев испанскими именами.

Рамон повернул свою лошадь и поскакал вперед, показывая нам путь. Франческо ехал рядом со мной.

— Он не похож на кахьюлла, — сделал я вывод.

— Я же говорил тебе, он не кахьюлл. Он Рамон, и... все.

— Но я не знаком с ним, как он заметил.

Франческо, повернув голову, посмотрел на меня:

— Я и не говорил, что ты его знаешь. Я сказал — он тебя знает.

Конечно, это было не одно и то же, но откуда он-то знал меня? С каких пор?

Рамон скакал на серовато-коричневом жеребце с черной гривой и хвостом и таким же темным окрасом возле копыт. У него была мощная шея, какой я не видывал ни у одной лошади. И весь он выглядел очень сильным.

Мы продвигались вперед весь день. Рамон ни разу не остановился до тех пор, пока не свернул на тропинку, ведущую к скоплению валунов. Огромные камни скрывали от глаз людских небольшое озеро.

Рамон спешился, напился из него воды и пригласил всех последовать его примеру. Он наблюдал, как я подходил к озеру и зачерпывал ладонями воду.

— Иоханнес — человек пустыни, — неожиданно обронил он.

— Возможно, — не возражал я, сухо добавив: — Пусть пустыня сама решит.

Мы сделали привал, и каждый отдыхал под собственной лошадью. Селмо готовил еду.

— Лошади, — сказал Рамон, — будут здесь.

Он быстро изобразил на песке контуры воображаемой карты, пометив места, где в настоящее время сделан привал и где мы обнаружим диких лошадей и тропинку между этими двумя точками.

— Здесь, — он ткнул пальцем, — горы. А здесь очень узкий проход. Дорога ведет к морю, — он посмотрел на меня, — в Лос-Анджелес. Там, — он махнул рукой на север, — долина Сан-Хуан. — Рамон показал на восток, направо. А там пустыня. — Он опять взглянул на меня. — Пустыню ты уже пересекал. Сколько вам нужно отловить лошадей? — спросил он.

— Четыреста, если получится, — ответил я. — Пятьсот, конечно, было бы еще лучше.

— Это много.

— Но нам и нужно много. Скоро в страну прибудет немало людей, и всем понадобятся лошади.

— Не сомневаюсь, — ответил Рамон и неожиданно спросил: — А ты умеешь читать книги?

— Умею.

— Я никогда не видел книгу, — признался он с тоской в голосе.

— Пустыня — та же книга, — ободряюще заметил я. — И в ней немало интересных страниц.

— Да, — согласился он. — И ни одна страница не похожа на другую.

— Вы живете недалеко отсюда, Рамон?

— Я живу везде, — ответил он. — Мой дом там, где я приклоню голову.

— А ваша семья? Ваше племя?

— Все умерли. Я остался один, — печально произнес Рамон.

Костер весело потрескивал, выбрасывая высоко в воздух искры и клубы дыма.

— Там был когда-то город. — Рамон махнул рукой в сторону пустыни. — И я жил в нем, когда был маленьким. Потом земля начала дрожать. Сначала слабо, потом все сильнее и сильнее, отчего большинство домов разрушилось. Много дней сотрясалась так земля. Некоторые жители вместе с близкими бежали в горы, среди них был и мой отец, он взял нас с собой.

Вскоре полили дожди, задули ветры. Пришла зима, и стало очень холодно. Мы с отцом пробрались к городским руинам, чтобы поискать еду, одежду и оружие. Другие не решились — боялись.

Дома у нас всегда хранился большой запас провизии; к счастью, он уцелел, и мы забрали его с собой. Но счастье это обернулось горем: когда мы вернулись, отца убили и захватили еду, которую мы принесли с собой. Мы с братом и сестрой и еще двое других, присоединившихся к нам, вынуждены были бежать и прятаться. Мы нашли небольшую ложбину среди скал, там бил родник, за ложбиной протекала река. Мы надежно укрылись, и нас не нашли. Зима была в тот год очень суровой, мы вырыли в холме пещеру, которая стала нашим убежищем. Выходя на охоту, встречали других людей, но не доверяли никому: только издали наблюдали за ними. Они не умели стрелять так же хорошо, как мы, потому что никогда не охотились.

— Индейцы, — удивился я, — и не охотились?

— Они жили в городе, — пояснил Рамон. — Ваши люди, живущие в городе, разве они ходят на охоту?

Вскоре мы построили еще одно убежище, место выбрали в узком каньоне среди деревьев, — там тоже бил родник, но не ходили туда, держали его про запас.

Весной одного задрала пятнистая кошка, которую вы называете ягуаром: в те годы их тут было великое множество. Пройдут годы, прежде чем встретишь хоть одну.

Втроем мы решили наведаться в город. Стены домов были когда-то выложены из кирпичей ила, поэтому не выдержали, разрушились. Не сохранилось ничего. Из построек.

Сплошные руины, что-то снесено водой, что-то засыпано пылью...

Когда мы вернулись назад, в свое убежище, то нашли двоих мертвых: кто-то пробрался и убил их, остальные убежали в пещеру каньона и спрятались там...

Ужин был готов, мы подошли к костру. Рамон ел неторопливо, не вспоминая больше о прошедших годах. Сколько же ему могло быть лет? Чем дольше я смотрел на него, тем старше он мне казался.

На второй день пути после первого привала мы с Рамоном впервые отправились к месту, где паслись лошади. Их были тысячи, пасущихся на зеленой равнине!.. Мы оставили наших лошадей в тени деревьев и пошли наблюдать за дикими. Поистине разбегались глаза. Мой взгляд с восхищением останавливался то на одной, то на другой, оценивая до достоинству и грациозность движений, и скорость, с которой они будто перелетали с места на место.

Табунами по сто или больше лошади скакали по равнине, описывая круги, и возвращались обратно. Они находились от нас на расстоянии менее ста ярдов, смотрели, изучали нас и уносились прочь со скоростью ветра.

Это было удивительно прекрасное и величественное зрелище, ничего подобного ранее мне не доводилось видеть. Казалось, по равнине мощно перекатывалась многоцветная волна, в которую вливались все табуны. Некоторые лошади стояли в стороне. Среди них особо выделялся черный жеребец с белой отметиной, весом уж никак не менее тысячи фунтов: в сравнении с ним все остальные казались младенцами.

Один табун несколько раз пронесся неподалеку, словно приглашая и нас присоединиться к захватывающему дух движению. Но мы не сделали никаких попыток приблизиться, давая возможность привыкнуть животным к нашему присутствию. Создавалось впечатление, будто на этих лошадей никто никогда не охотился, однако Селмо показал нам жеребца с тавром на бедре.

Неподалеку от подножия гор нам как-то повстречалось и стадо лосей, наверное, как мы решили, не менее чем в тысячу голов; и теперь будто многоцветная волна поменяла цвет — приняла нежно-коричневый оттенок лосиных рогов.

С приближением сумерек мы вернулись на то место, где еще днем решили разбить лагерь. Монте принес к ужину убитого лося, и мы стали обладателями нескольких сот фунтов мяса.

Попадались нам и волки, совершенно не обращавшие на нас никакого внимания, и тоже, очевидно, впервые встретившиеся с людьми. Волки, как серые кровожадные привидения, крались за стадом лосей, поджидая ослабевших или отставших от стада животных.

Вернувшись к месту стоянки, мы напоили своих лошадей и отпустили их пастись на траву, сами же занялись разбивкой и устройством лагеря. Рамон и мы с Франческо пошли осматривать окрестности. Вскоре к нам присоединился и Джакоб.

— Здесь у них водопой. — Рамон показал на следы копыт вдоль ручья.

Джакоб внимательно присматривался к деревьям и кустам.

— Нам нужно построить загон таким образом, чтобы туда попал ручей, — сказал он. — Тогда у лошадей будет вода. На всем пространстве между деревьями посадим кусты и привяжем к кустам жерди.

Мы продолжали изучать местность. И в конце концов пришли к выводу: выстроить что-то вроде тоннеля, по которому лошади могли бы подойти к воде. У самого загона тоннель должен сужаться, чтобы в любой момент можно было легко перекрыть его, когда в загоне наберется достаточное количество лошадей.

— Стройка отнимет немало времени, — решил Джакоб. — Ведь мы должны будем каждый вечер возвращаться в лагерь, чтобы позволить животным беспрепятственно подходить к воде. Когда они окончательно привыкнут, то станут приходить сюда и при нас. Пусть уходят, возвращаются, когда захотят: они должны будут в конце концов преодолеть страх. Только после этого мы закроем выход из загона и сможем отловить две или три сотни лошадей сразу.

Задуманный план был, конечно, не из простых, но мы и не искали легких путей.

Тотчас принялись за работу. Принесли топоры и лопаты. Высаживали кусты, рубили деревья, превращая их в доски и жерди. Словом, трудились не покладая рук, делая короткие передышки лишь на то, чтобы выпить немного кофе. Время от времени мы издали смотрели на лошадей, но по-прежнему не делали попыток приблизиться к ним. С наступлением вечера прекращали работу и возвращались в лагерь, все время опасаясь, что стук топоров и наши передвижения испугают животных.

Осуществляя задуманное, мы заботились не об одних лошадях: ведь в пустыне вода принадлежит всему живому. После нашего ухода появлялись не только лошади, двигавшиеся медленно и осторожно; вместе с ними приходили на водопой лоси, несколько оленей. Забираясь на скалы, мы наблюдали за ними, пока было светло. Приходили и волки: наутро нередко около ручья мы обнаруживали обглоданные кости.

Изредка мы убивали лося или оленя, но всегда старались делать это подальше от будущего загона и нашего лагеря. Один из нас, чаще всего я, отъезжал на несколько миль и охотился там, чтобы ничто не могло помешать исполнению нашего плана.

Работа была тяжелой, но чистый воздух, синее небо, великолепное зрелище, которое представляли собой дикие лошади, делали свое дело: дни пролетали незаметно, и однажды мы обнаружили, что загон и проход к нему готовы.

Мы отъехали миль на десять, основательно подкрепились, выпили кофе, потом сели на своих лошадей и, растянувшись в широкую шеренгу, поскакали вперед, постепенно приближаясь к загону. С первого дня нашего появления здесь мы старались не беспокоить лошадей. И вот результат: они перестали обращать на нас внимание, привыкли. И только теперь, когда мы оказались где-то в полумиле от них, они двинулись вперед, сохраняя дистанцию. Дикие лошади больше, чем мы предполагаем, привыкают к своему «дому», стараются не удаляться от тех мест, где родились: ведь это их родина, и они прожили здесь всю свою жизнь с момента появления на свет. Наверное, поэтому, когда лошади оказываются далеко от этих мест, они всегда возвращаются обратно.

По мере того как долина сужалась и мы приближались друг к другу, лошади приостанавливались и сбивались в кучки. Несколько старых опытных жеребцов проявляли беспокойство.

Наконец один из них, тревожно покрутив головой, обнаружил, что дорога впереди свободна, а мы оказались далеко в стороне. По всему было видно, животных не слишком беспокоило чье-то присутствие, но им просто не хотелось близко подпускать нас.

В конце концов лошади двинулись к воде. Черный жеребец, решив, что ему не по нраву такое скопище лошадей впереди, рванулся было обратно, но Алехандро и Мартин уже закрыли ворота.

На этот раз все произошло довольно легко и просто. Позже, когда лошади станут более осторожными и недоверчивыми, повторить подобное будет сложнее, но мы уже владели приличным табуном. Правда, не знали, сколько в нем голов, но предполагали, что триста есть наверняка.

В загоне была вода, и травы должно было хватить на несколько дней.

Глава 33

— В следующий раз так не получится, — заметил Монте. — Раньше лошади не видели людей, ведь никто прежде не пытался ловить их.

— И они всегда пили из ручья, который мы тоже пленили, — добавил Финней.

Сев на своих лошадей, мы поскакали к загону. Предстояло выбраковать пойманных животных, отпустить негодных на волю и начать объезжать остальных.

С первого же взгляда стало ясно, от кого придется отказаться, в большинстве своем лошади были в хорошей форме.

— Пройдет несколько лет, — задумчиво сказал Монте, — и придется тратить уйму времени, чтобы поймать хорошую дикую лошадь. Из этого загона мы выберем лучших. В следующий раз повторим то же самое. За нами придут другие охотники и тоже сделают выбраковку. Но вскоре случится так, что выбирать уже будет не из кого.

— Полагаете, мисс Нессельрод подумала и об этом? — поинтересовался я.

Джакоб пожал плечами.

— Может быть, да, а может, и нет. Я и наполовину не могу понять эту женщину. Знаю лишь, что в семи случаях из десяти она бывает права. Если делает ошибку, молча проглатывает обиду, никого в этом не обвиняя. А теперь, мой мальчик, чем быстрее мы начнем отбирать лошадей, тем лучше, поскольку оставшимся достанется больше травы.

Мы отошли подальше от загона, давая животным время, чтобы успокоиться.

— У диких лошадей очень интересные повадки, — как бы вслух размышлял Джакоб. — Люди думают, что табун держит жеребец. Верно, он собирает его, сражается с врагами и с другими, себе подобными, рвущимися занять его место. Но лошадям присуще и кое-что еще. Если отгоните жеребца, за него будет сражаться табун, чтоб не разлучаться с ним. Вожак и табун — одна семья. Или добрые соседи. Кому как больше нравится. И лошади хотят оставаться друзьями. Понаблюдайте-ка за ними, и все увидите сами.

Джакоб кивнул на черного жеребца.

— Этот жеребец — из породы смутьянов, чрезвычайно хитер. Думаю, поэтому нам придется его отпустить.

— Но, может, лучше, чтобы он остался? — выразил я не прямо свое тайное желание.

— Смотри, — предупредил Джакоб, — жеребцу около шести лет. Все это время он бегал свободным. Упрям, хитер, похож на воина. У тебя с ним будут одни проблемы.

— Он прав, Иоханнес, — подтвердил Монте.

— Все равно, я хочу, — настаивал я. — Оставьте его мне.

— Дело твое, — согласился Джакоб.

Погода держалась на редкость устойчивой: теплый солнечный день и прохладная безветренная ночь. Хотя нас никто не подгонял и не ждал, мы не вспоминали о календаре: будто совсем забыли про время, для всех существовал лишь восход и закат солнца.

К вечеру прекращали работу, готовили ужин, потом, поев, я уходил к загону. К этому времени мы уже усвоили, что пение успокаивает лошадей, поскольку они понимают, откуда идет звук и что ты для них — не подкрадывающийся враг.

Обычно я усаживался на ворота загона и пел низким голосом. Мне хотелось, чтобы они узнавали меня и мой голос; особенно это касалось черного жеребца, который, казалось, хорошо понимал, что ворота — это путь к свободе. Он, как ястреб, не спускал с них глаз, никогда не отходя слишком далеко, поджидая свой единственный шанс.

С самого первого дня мы начали выбраковку. Двое заезжали в загон и отлавливали непригодных лошадей; третий стоял у ворот всегда наготове, чтобы вовремя открыть и закрыть их. Отпущенные животные сразу убегали, но были и такие, кто ходил вокруг загона, словно высматривая оставленных друзей, — об этом говорил нам Джакоб.

Стараясь не причинить лошадям лишнего беспокойства, мы стремились, чтобы они привыкли к частому появлению людей и поняли, что наш приход не представляет для них опасности. Среди пойманных оказались несколько клейменых, а три мула, по всей видимости, уже когда-то работали на человека.

Даже на нашем искусственном пастбище лошади разбивались на отдельные группы. Черный жеребец держал свою в стороне и всегда недалеко от ворот.

— Лошади только кажутся непонимающими, иногда глупыми, — заметил Джакоб. — Они всегда знают, чего хотят. Но если у человека есть время и желание, он может многому научить их.

Четвертый день нашей работы ознаменовался тем, что мы выпустили большинство забракованных животных. Сидя вечером у костра, обсуждали дальнейшие свои действия. Неожиданно появился Рамон, присев на корточки рядом с нами. Налил чашку кофе, слегка пригубил его, сказав:

— Неподалеку кто-то бродит.

Джакоб вскинул на него взгляд.

— Индейцы?

— Белые люди. Шесть или семь человек. Они наблюдают за вами.

— Это может оказаться Флетчер, — предположил я.

— Мне никогда не нравился этот человек, — согласился Финней.

— Почему бы нам не встретить их, кто бы это ни был, с ружьями наизготове? — Монте поискал глазами кофейник.

Конечно, это мог быть и Флетчер, но ведь мог оказаться и мой дедушка, подумал я. У него огромные владения, в его распоряжении немало всадников, кое-кого из них я уже видел. А если это мохавы, нередко наведывающиеся в окрестные поселения? Или пиюты, возвращающиеся с охоты?..

Не стоило сбрасывать со счетов и старого Смита Деревянную Ногу. Хоть и предполагалось, что он покинул страну, но сказать с уверенностью этого нельзя. Коварный старый разбойник!.. Если я верно его тогда понял, он мог дожидаться, пока наши лошади будут объезжены, — а потом украдет их. Ведь это же живой капитал!..

Я высказал свои предположения Джакобу, но тот усомнился.

— Слышал, что Смит теперь будто бы недалеко от Фриско. Знаешь, есть такой маленький город на берегу залива?

— Монтерей? — в раздумье пожал плечами Монте.

— Севернее от него, Верба-Буена, но, по-моему, он теперь переименован.

Мы по-прежнему вечерами беседовали у костра, иногда к нам присоединялись индейцы, чаще всех Алехандро, любивший поговорить. Будучи совсем маленьким, он ушел от кахьюллов и работал на восточном склоне гор, одно время помогал доктору, разъезжая с ним, когда того вызывали к больным.

Мы перенесли нашу стоянку поближе к загону, чтобы удобнее было охранять животных, давая им возможность привыкать к нам. После тщательного осмотра Джакоб пришел к выводу, что, кроме мулов, еще четыре-пять лошадей прежде работали на людей.

Отделив их от остальных, мы вывели животных из загона, и Монте предложил начать объезжать их.

Рамон нередко работал наравне с нами и был всегда немногословен. У него существовал собственный подход к приручению лошадей. Он выводил животное из загона, вел к свежей зеленой траве и оставлял там, привязывая веревкой к воткнутому в землю колышку. Его метод отнимал больше времени, но зато, когда он подзывал лошадь, та стремглав устремлялась на зов.

Три недели, объезжая лошадей, мы работали не покладая рук. Наши кахьюллы прекрасные наездники, ноФранческо превзошел всех.

Как-то Рамон обратил внимание и на черного жеребца.

— Настоящий дьявол!

— Будь моя воля, я бы отпустил его или пристрелил, — не изменил Монте своего прежнего мнения. — Он слишком долго находился на свободе, был вожаком табуна... Посмотрите-ка на следы зубов и копыт на его шкуре! Он боец!

Сколько предостережений я уже слышал, но мне ничего не нужно было показывать. Все написано на этом гордом красавце, стать сквозила в каждом его движении!.. Он, конечно, хитер и выжидал свой час, чтобы вырваться и увести за собой табун. Иногда я рвал возле речки сочную зеленую траву и перебрасывал ее через забор загона. Его «приближенные» подходили и брали ее, но сам черный жеребец — никогда.

Когда ночью выпадала моя очередь дежурить, я подходил совсем близко к загону, чтобы иметь возможность рассмотреть лошадей получше. Они быстрее меня, в случае чего, чуяли беду, поэтому проще было любоваться животными, чем настороженно вглядываться в темные, таящие опасность кусты. Иногда я пытался заговорить с ними, обращаясь, конечно, к черному жеребцу, и, мне казалось, тот прекрасно понимал это.

Мне приходилось встречать людей, считавших лошадей неумными животными. Но, уверен, тупая лошадь могла принадлежать только тупому хозяину. А в дикой стране всадник и его лошадь нередко превращаются в единое целое. Хозяин беседует с ней, будто с другом, и лошадь внимательно слушает; и, хотя хозяин не всегда понимает ее, между ними существует невидимая связь.

Черный жеребец был диким и вольным всю свою жизнь, но иногда я сомневался в этом. Порой мне казалось, что он уже кому-то принадлежал, — может быть, в ранней юности.

Каждое утро мы отлавливали по нескольку лошадей и выпускали из загона: ведь в процессе обучения кое-кто из них начинал брыкаться и мог вывести из равновесия остальных. Монте Мак-Калла — первоклассный мастер своего дела. Алехандро тоже неплохо умел объезжать лошадей, ему часто приходилось этим заниматься, пока работал на врача. И каждый делал это по-своему.

Как-то вечером, поужинав, мы услышали приближающийся топот копыт. Джакоб остался возле огня, а я и Монте отправились к отдыхающим кахьюллам, которых скрывала темнота.

Через какое-то время послышался голос:

— Привет, лагерь! Не угостите ли кофейком?

— Подъезжай! — разрешил Джакоб. — Но, смотри, очень осторожно! Держи руки на свету!

При отблесках костра незнакомец оказался высоким и очень тощим, с воровато бегающими глазками. Под ним был темно-серый мерин, но, отметил я, позади седла не оказалось свернутого в рулон одеяла.

— Спешивайтесь и присаживайтесь к огню, — сдержанно пригласил Джакоб. — Остался кофе и немного еды, мы только что поужинали.

— Спасибо, великое спасибо! Я целый день в седле, устал и ужасно голоден.

Из темноты, сбоку от незнакомца, неожиданно появился Монте с ружьем в левой и с пистолетом в кобуре на поясе — возле правой. Так же неожиданно возникли Франческо и Алехандро. Остальные, мы знали, замерли невидимые, в темноте, ничем не выдавая своего присутствия. Диего, полагаю, оставался с лошадьми. Селмо тоже.

Незнакомец подошел к костру, осмотревшись быстрым взглядом. Вид мужчин, вышедших из темноты, заставил его заметно занервничать. Можно было поручиться, что он ведет им подсчет.

— Еду из Лос-Анджелеса, — начал он, хотя никто ничего не спрашивал, — вот... собираюсь в Колорадо.

— Ну, — заметил Монте, — с тех пор, как на севере нашли золото, многие едут туда.

— Золото там, где ты ищешь его, — беззаботно отметил незнакомец. — Полагаю, те, кто ищет золото, захотят есть. Поэтому думаю пригнать туда стадо коров. Не важно, нашел ты золото или нет, есть захочешь в любом случае.

Опять никто не ответил ему. Незнакомец выпил кофе, и, казалось, решил продолжать свой монолог, но как-то сразу изменил вдруг свое решение. Молчание становилось тягостным. Нехотя он все же заговорил снова.

— Видел вон там загон, — кивок в сторону загона. — Отлавливаете диких животных?

— Да, — сказал Джакоб. — Ловим и выбраковываем.

— Здесь тоже должно быть... золото. Парень, — кивок в мою сторону, — знает, где его искать.

— Как вы уже сказали, — поднял тяжелый взгляд Джакоб, — золото там, где ищешь его. Мы предположили: раз в этих краях в самое ближайшее время появятся много новых людей, всем понадобятся лошади.

— Индейцев не встречали? — наивно, будто ни о чем не догадываясь, спросил я. — Имею в виду мохавов или пиютов? Здесь очень беспокойно, когда они появляются в округе. Хотя... — в голосе моем появилось сомнение, — они не часто посещают эту сторону Техачапи.

Он оглянулся, будто увидел меня в первый раз.

— Почему же?

— Суеверия, — пояснил я. — Или то, что мы подразумеваем, говоря о них. Индейцы не любят духов оттуда, — я показал рукой на Техачапи. — Заколдованная страна!

— Ты не кажешься слишком-то испуганным, — вымолвил незнакомец презрительно.

— Нет! — подтвердил я, чем явно разочаровал его. — У нас свой маг. Он недалеко отсюда и действует своими чарами на наших врагов, кем бы они ни были.

— Не верю в такие вещи! — отрезал незваный гость.

— Я тоже не верил раньше!..

Явившийся из ночи человек был явным шпионом, теперь уже не оставалось сомнений на этот счет. И, хотя он собирался путешествовать довольно долго, у него почему-то не оказалось с собой одеяла. Лошадь не была в поту, а ведь он сообщил, что приехал издалека. Судя по тому, как лениво он ел, не верилось, что он пропустил хоть один прием пищи.

— Вернее, не верил раньше, — поправился я, — до тех пор, пока один человек, — тут я начал беззастенчиво врать, — не увел лошадь нашего мага. Похититель выскочил из-за дюн и бросился на него с пистолетом, а потом схватил лошадь мага, воспользовавшись его минутной растерянностью. Но маг не двинулся с места, только спросил наглеца: «Не был ли у тебя когда-нибудь сломан позвоночник? Я вижу тебя... с переломанным позвоночником».

Лицо конокрада исказила саркастическая улыбка, он ответил, что никогда не ломал спины. В этот момент маг поднял руку, и лошадь под вором встала на дыбы. Дальше, как вы понимаете, он тотчас оказался сброшенным на землю. Потом попытался подняться, но, весь покрывшись потом, закричал от боли. Маг подошел к своей лошади и легко взлетел в седло. Потом сказал конокраду, корчившемуся от боли на земле: "Ты говорил, что никогда не ломал спины? Ну, так получи же это!.. " И ускакал.

— Что же случилось дальше? — Внимание незнакомца теперь было приковано ко мне.

— Дальше? — Я пожал плечами. — Был август. Дело происходило в пустыне. Если вор родился под несчастной звездой, то пролежал Бог знает сколько дней. Если под счастливой — ему повезло, умер в первый же день...

Незнакомец суетливо переводил взгляд с одного лица на другое, но никто не улыбался.

— Наш маг — отличный парень, пока ты не сделал ему ничего дурного, — словно подвел итог Монте.

Алехандро незаметно приблизился к костру и пристроился справа от незнакомца.

— Ты не назвал нам своего имени, — тихо напомнил он.

— Да просто назовите... любое имя, — подсказал я. — Нам все равно какое... Для плиты.

— Что?! — Незнакомец вскочил словно ужаленный, но, остыв, снова опустился на землю. — Какой плиты?!

— А вдруг на нас сейчас нападут конокрады? — предположил я. — Мы можем... заподозрить вас; Или они подумают, что вы... один из нас? В конце концов... Вы можете оказаться в числе убитых. Так что назовите какое угодно имя. Для вашего надгробия. Стыдно хоронить человека, не оставив никакой надписи на его надгробном камне.

Гость поставил на землю чашку с недопитым кофе, неожиданно решил:

— Пожалуй, мне пора. Надо использовать ночное время, пока не слишком-то жарко... Понимаете?

Незнакомец осторожно поднялся, стал отряхивать брюки.

— Садитесь на лошадь, — посоветовал я, — и уезжайте. Когда увидите Флетчера, передайте ему, чтобы заходил в любое удобное для него время.

Глава 34

Позавтракав на рассвете, я прихватил с собой кусок хлеба и отправился в загон. Подойдя к воротам, протянул хлеб черному жеребцу. Он шарахнулся, мотая головой и дико вращая глазами, но я спокойно заговорил с ним и снова протянул хлеб.

Одна кобыла подошла ближе, понюхала мою руку, и я, отломив кусочек, предложил ей. Вероятно, она была одной из уже прирученных нами, но, как бы там ни было, хлеб она взяла.

Жеребец, казалось, заинтересовался действиями подруги, но продолжал осторожничать. Я опять ласково заговорил с ним, а он все еще держался поодаль; поэтому, оставив хлеб на перекладине вороту, я ушел, полагая, что его возьмет кобыла.

Джакоб стоял у костра с чашкой кофе в руках.

— Думаю, надо перегнать их, — сказал он. — Не нравится мне эта компания.

— Мне тоже, — согласился Монте. — По-моему, они что-то замышляли прошлой ночью. И, скорее всего, находились поблизости, готовые напасть в любую минуту. Сегодня, думаю, они попытку повторят.

— Мартин заметил что-то движущееся в темноте, да и лошади беспокоились. — Джакоб сделал глоток кофе, окидывая взглядом редкие дубы, росшие вблизи на склонах гор. — Может, это выдумки индейцев, но мне тоже не нравится это место. Или, может, это потому, что уже хочется вернуться назад? Никогда раньше не поверил бы, что мисс Нессельрод приучит меня думать о бизнесе, проделывать всякие махинации, заключать торговые сделки... — Он лукаво посмотрел на меня. — Если кто-нибудь сказал бы мне, что я стану законченным горожанином, ей-богу, пристрелил бы такого человека! Но ведь так оно и случилось!

В это мгновение я подумал о Мегги и не мог не согласиться с ним:

— А почему бы и нет?

Произнося эти слова, я не мог оторвать взгляда от холмов; там, позади них, я знал, журчал прозрачный ручей, берущий начало где-то в каньоне в окружении могучих дубов. Мне захотелось как-нибудь одному съездить туда и напиться воды из того ручья...

К костру подошел Рамон, ведя за собой гнедую в яблоках кобылу. Ей он уделял особое внимание. Бросив поводья, Рамон взял кофейник и налил кофе. Остальные ушли седлать своих лошадей; все постели уже были свернуты.

— Мы уходим? — спросил Рамон.

— Джакобу здесь не нравится.

— А тебе?

— Мне нравится, — кивнул я на холмы. — Что-то в этом есть мое... И в пустыне тоже.

— Ты вернешься?

— Когда только смогу. — Я выплеснул остатки кофе. — Здесь очень древняя земля, чувствую это. Она, конечно, изменится со временем, но многое останется, как было в прошлом. Когда гляжу на эти горы, мне кажется, я вижу, как, подобно временам года, сменяются столетия.

Мой отец рассказывал, что существует Старый Свет... Но он не старше нашего... Кто знает, когда появился первый человек... Сколько людей жило здесь до нас, мы называем их индейцами... Слишком многое разрушилось и исчезло в ходе веков.

— Ты должен вернуться обратно, — тихо сказал Рамон, истолковывая на свой лад мое откровение.

Угольки костра почти потухли, только несколько головешек продолжали дымиться; я смотрел на красные, вспыхивающие искорки и думал о Мегги.

Вспоминает ли она хоть изредка обо мне?.. И тут же приходила другая мысль: а почему она должна это делать? Кто я ей? Всего-навсего ее сосед по парте.

Я огляделся. Что она подумала бы о моих горах? О моей пустыне? Может, глупо относиться к ним так, как отношусь я? Тем не менее они занимают немало места в моем сердце и моей жизни. Они мои, потому что принадлежат мне, а я — им. Или подобные чувства — романтика? И объясняются просто тем, что мои родители когда-то нашли пристанище здесь, в пустыне?..

Взяв в руки седло, я засыпал песком костер.

— Ты один из нас. — Рамон проникновенно глянул мне в глаза.

— Я Иоханнес Верн. Более того, я ничего не знаю ни о себе, ни о своем будущем. Я еще должен кем-то стать, должен создать себя из того, что сейчас есть в моем распоряжении.

— Не сомневаюсь, станешь.

— Я не знаю ничего, кроме одного: хочу кем-то стать.

— Хочешь быть выше других?

— Возможно. Иногда мне приходят в голову немыслимые идеи, но более всего хотелось бы быть совершенным человеком.

Рамон тоже взял седло, задумчиво произнес:

— Быть совершенным — значит быть одиноким. Мужчине нужна женщина, и наоборот. Такова дорога жизни.

Мы подошли к загону. Франческо уже ждал нас.

— Ты возьмешь черного жеребца? — спросил Рамон.

— Боюсь, с ним будут хлопоты, — засомневался Франческо.

— Оставь его мне, — попросил Рамон. — Если сбежит, что ж, я не стану препятствовать.

Джакоб был уже в седле. Подошел и Монте.

— Мы собираемся первыми пустить несколько прирученных лошадей, надеюсь, остальные последуют за ними. Поведем их по направлению к перевалу Тийон.

— Не забудь, они наблюдают за нами, — напомнил я Монте, — и могут попытаться искусственно вызвать среди животных панику, чтобы, воспользовавшись ею, угнать их.

— Возможно, что и так, — согласился он. — Но, думаю, они не станут сейчас делать этого: у них недостаточно людей, которые могли бы справиться с таким огромным табуном.

Мы отпустили несколько лошадей, Франческо и Мартин поскакали перед ними, — впереди. Затем пришел черед следующей партии. Как мы и ожидали, следующие рванулись вперед, чтобы присоединиться к первым. Через несколько минут мы выпускали еще и еще... Джакоб вел объединенный табун, увлекая его за собой по старой индейской тропе.

Франческо и Мартин сопровождали по бокам, а мы все выпускали и выпускали животных. Когда дошел черед до черного жеребца, табун, подгоняемый сзади Селмо и Диего, был уже далеко, передвигаясь с большой скоростью.

Все кобылы попали в основной табун, и черный жеребец, очутившись на свободе, помчался следом за ними. Джей по привычке начал закрывать ворота.

— Оставь их открытыми, — сказал я. — Пускай у других животных останется свободный доступ к воде.

— Конечно, — согласился он.

С ружьем в руках подошел Монте Мак-Калла.

— Мы будем замыкать шествие, — сказал он. — На случай появления неожиданных визитеров.

Рамон к этому времени куда-то исчез, я поискал глазами Алехандро, но не нашел и его.

— Разведчик, — пояснил Монте. — Он хочет прочесать окрестности.

Табун вела темно-серая кобыла. Она была старой и когда-то, видно в юности, давно объезженной. На ее бедре стояло странное тавро, которое мы никак не могли рассмотреть. Когда она будет линять, его станет лучше видно.

— Ты собираешься объезжать черного жеребца? — поинтересовался Монте.

— Рано или поздно, — ответил я. — Когда придет срок...

— Дай ему побольше времени, — посоветовал Монте. — Он воин, ему надо привыкать к неволе постепенно...

Мы гнали табун на большой скорости, и Джакоб говорил:

— Пусть они устанут в пути. Мы устроим привал тогда, когда они будут отдыхать.

Старая дорога, по которой мы передвигались, вела через холмы, где повсюду, будто нарочно, были разбросаны огромные валуны; кое-где попадались дубы и земля была твердой.

Селмо подгонял отставших лошадей. Мы с Монте отошли немного в сторону, чтобы дать дорогу.

— Ты когда-нибудь принимал участие в вооруженной схватке, парень? — почему-то поинтересовался он.

— Пару раз пришлось, заряжал ружья для отца и мисс Нессельрод.

— Для нее? — удивился он. — Мисс умеет стрелять?

Я рассказал ему об индейце, которого она прикончила, когда тот попытался забраться в фургон.

— И он был не единственным, — сказал я. — Она умеет это делать.

— Будь я проклят! Я-то думал, что она падает в обморок от одного вида крови!

— Только не она, — поспешил разуверить я.

После полудня табун стал двигаться медленнее, и мы разрешили животным пощипать травки. Рядом оказалось небольшое озерцо. Лошади поели и напились воды, потом мы опять продолжили путь.

Алехандро появился так же внезапно, как и исчез, когда мы уже собирались разбивать лагерь. Рядом оказался старый загон, сооруженный из камня и жердей. Дав лошадям возможность немного успокоиться, мы загнали их туда, благо места для всех было достаточно. Каждый из нас поменял лошадь, оседлал ее и привязал неподалеку, чтобы иметь под рукой на случай опасности. Я выбрал темно-серую кобылу в яблоках, которую приглядел давно.

Монте развел небольшой костер, Франческо присел рядом.

— Они придут, — неожиданно сказал он.

— Ты что, видел их?

— Они придут, — повторил он, как заклинание. — Или вечером, или завтра.

Мы, конечно, понимали и были уверены, что они не замедлят явиться, поэтому были готовы к встрече. Пока еще не совсем стемнело, я взял две маисовые лепешки и пошел к загону. Протянул половину лепешки кобыле, стоявшей рядом с черным жеребцом, потом предложил кусочек и ему. Он сделал было шаг вперед, но тотчас отскочил, словно одумавшись, в сторону. К лепешке опять потянулась кобыла, но я не отдал.

Ко мне подошел Франческо.

— Рядом мохавы!

— Мохавы? Индейцы? — удивился я.

— Их десять или двенадцать человек.

Мохавы? Интересно! Работали ли они на Флетчера? Или у них была своя корысть? Скорее всего, именно так. Но если так, знал ли Флетчер об их присутствии здесь?..

Обойдя загон, я вернулся к костру, налил кофе, взял несколько маисовых лепешек и отошел.

Когда появился Джакоб, я сообщил ему то, о чем рассказал только что Франческо. К нам подошел Монте и опустился по обыкновению рядом на корточки.

— Что ты думаешь об этом? — посмотрел он на Джакоба.

— По-моему, у нас есть в запасе часок, чтобы передохнуть, а потом погоним лошадей дальше. Алехандро сказал, что в часе езды отсюда есть неплохое местечко, где много свежей травы и ручей. Костер оставим гореть. — Джакоб поднялся на ноги. — Пойду скажу ребятам.

— Ты согласен с таким решением? — повернулся ко мне Джакоб.

— Конечно! — Меня одолела зевота, и я, прикрыв рукой рот, посмотрел на звезды: ночь обещала быть довольно светлой.

Из темноты бесшумно возник Рамон, снял с углей закопченный кофейник и налил себе кофе, присев рядом со мной.

— Так чего же ты хочешь? — в который раз спрашивал он меня, будто продолжая наш нескончаемый разговор.

— Стать настоящим человеком.

— Что это значит?

— Пока не знаю. Человек учится всю жизнь, но всего так, увы, и не удается узнать.

— Так ты вернешься назад, к горам и пустыне?

— Да, — ответил я, посмотрев на восток, где уже занимался рассвет, потом на запад, на неровные очертания гор, которые скоро осветят первые лучи солнца.

Я опять подумал о Мегги, потом вдруг без всякой связи вспомнил таинственного похитителя книг.

— Вы знаете дом Тэквайза, в котором я жил? — внезапно задал я ему вопрос.

— Я знаю этот дом. — Рамон допил кофе и замолчал, наблюдая, как и я, за верхушками гор, освещенными занимавшейся зарей.

— Конечно! Это не Тэквайз, — произнес он наконец.

— Несомненно, — согласился я и добавил: — Говорят, будто бы он монстр...

Рамон пожал плечами.

— Разве любой из нас не может показаться монстром кому-то еще? Не сомневаюсь, для муравья на моей тропе я — чудовище. А ты сам считаешь, что Тэквайз монстр?

— Нет, — ответил я. — Ведь он умеет читать. А тот, кто читает, не может быть чудовищем. Разве только, — добавил я нерешительно, — он монстр... чуть-чуть.

— Я не умею читать, — заметил Рамон, но в его голосе я не уловил иронии.

— Понимаю, вы размышляете вслух, — сказал я, — и слушаете меня...

Кахьюллы уже сидели на лошадях. Я поднялся, подошел к темно-серой в яблоках кобыле и тоже вскочил в седло, заметив, что черный жеребец явно наблюдает за моими действиями.

— Однажды, — пообещал я ему, — это седло станет твоим.

Он всхрапнул и покачал головой, будто понял то, что я говорил, хотя это и было абсурдно.

Мы погнали лошадей по туманной дороге. Монте и я опять замыкали шествие. Франческо скакал позади нас с ружьем наизготове.

Вдруг внезапно где-то далеко позади грохнули выстрелы. Резкие быстрые вспышки следовали одна за другой. Франческо обернулся, но было еще темно, поэтому мы ничего не могли рассмотреть.

Через короткое время снова послышалась перестрелка, потом звуки стали слабее, и, наконец, после одиночного короткого выстрела все стихло.

К кому-то в это начинавшееся утро пришла смерть, подобно ветру, пронесшемуся по холмам. Были ли погибшие готовы к ней? Можно ли вообще когда-нибудь быть готовым к смерти?..

Монте взглянул на меня.

— Думаю, после этого у нас уже не возникнет проблем.

— Не сейчас, — согласился я, — не в этот раз.

Скорее всего столкнулись мохавы и люди Флетчера. Почему-то я был уверен в этом. Но каким-то седьмым чувством понял: Флетчер жив, он оставлен провидением для меня. Или... наоборот. Но я ничего не сказал Монте о своих предположениях и предчувствиях.

— Скорее, — только и произнес я. — Давайте скорее возвращаться в Лос-Анджелес!

— Кто-нибудь подумает, что у тебя там осталась девушка, — улыбнулся в ответ Монте.

— Да, осталась, — неожиданно для себя улыбнулся и я. — Только она пока еще ничего не знает об этом.

— Это ты совсем не знаешь женщин, — ответил Монте. — И никогда, наверное, не узнаешь как следует.

Глава 35

Какой длинной кажется эта зеленая-зеленая долина, словно укутанная покрывалом легкого тумана, который стелется от самых далеких гор.

Лошади устали, старались держаться ближе и плотнее друг к другу. Старая кобыла по-прежнему шла впереди, остальные бежали следом. Лишь черный жеребец гордо скакал в стороне, — одинокий, настороженный, но ни на шаг не отстававший от других. Будто был рожден для долгих трудных скачек, ночных костров, для общения с человеком, которому должен в конце концов научиться доверять, не боясь его.

— Станут мохавы преследовать нас, как думаешь, или повернут обратно? — спросил я Франческо.

Он пожал плечами.

— Кто знает? Думаю, потеряв часть людей, они утратили воинственный пыл и, скорее всего, уже не опасны нам.

Естественно, в перестрелке не все пули пролетели мимо цели, а потому мохавы могли повернуть и назад, не очень теперь уверенные в своей магии.

В полдень я снова сменил лошадь, выбрав на этот раз из табуна гнедого жеребца с черными гривой и хвостом. Он был еще не совсем объезжен, поэтому, когда я пристраивал седло, он рванул было в сторону, но потом внезапно остановился и, недовольно мотая головой, сделал круг. Я стоял рядом и любовался на него. Когда он успокоился, я погладил его по шее, сказал:

— Береги энергию, парень! Нам предстоит длинный день.

Он был сильным, способным выдержать приличную скорость и без труда догонял любую лошадь, отбившуюся от табуна.

Вдруг мы как-то все разом заметили старую корову и двух молодых мулов, спускавшихся по крутой тропинке с холма. Я наблюдал за ними и удивлялся, как легко они передвигались, а ведь прежде думал, что на такое способны лишь горные козлы.

Лагерь мы разбили к ночи на открытом месте, и мне это не очень-то понравилось, но долина была широкой и плоской, а до перевала оставалось езды часа два. Взобравшись на невысокий холм, я осмотрелся: ни клубов пыли, ни каких-нибудь иных признаков движения. Вернувшись в лагерь, я присоединился к тем, кто сооружал своеобразный загон: мы просто натянули веревки между воткнутыми в землю шестами. Поужинав и взяв маисовую лепешку, я подошел к черному жеребцу. Он мотнул головой и искоса взглянул на меня. Это послужило своеобразным знаком одобрения: я приблизился и протянул ему лепешку.

Он и на этот раз не выразил сначала никакого интереса, и я в ожидании опустил руку, потом подошел ближе и снова предложил ему гостинец. Он потянулся ко мне шеей, фыркнул, едва заметно отшатнулся, а потом вдруг потянулся снова, понюхал лепешку и отщипнул кусочек. Наверное, ему понравилось угощение, потому что он взял с моей ладони остальное. Довольный, я вернулся к костру.

Три дня прошло с тех пор, как ушел от нас однажды глубокой ночью Рамон, и теперь внезапно снова появился возле костра.

— Они там, позади. — Он, не оглядываясь, показал рукой за спину. — Им нужны лошади.

— Кому? Мохавам? — поинтересовался Монте.

— Другим. Белым. Троих, говорят, у них убили, и один, который пришел с ними, может, думаю, мохава...

— Им нужны лошади? — переспросил я.

— Да. Их четверо на двух лошадях: двое скачут верхом, двое идут пешком, потом меняются.

Было еще темно, когда мы, подгоняя табун, тронулись в путь. И только когда начался перевал, а дорога стала круче, немного сбавили скорость. Это довольно узкое место между холмами, сплошь поросшими травой и кое-где видневшимися дубами.

— Там, впереди, — показал Рамон, — родник, рядом с ним могила охотника-француза Пьера Лебека. В надписи на дереве говорится, что он был убит на этом месте.

Рамон изобразил носком ботинка на земле крест, пытаясь объяснить жестами, каким образом погиб несчастный иностранец: его заломал медведь.

Монте хмыкнул:

— Ты бы тоже, уверен, кого-нибудь заломал, если бы компания охотников за твоей шкурой ставила ловушки вокруг твоего дома!

Не обращая внимания на ехидное замечание Монте, Рамон продолжал пояснять:

— Дальше ранчо Хосе Антонио Агьюрре и Игнасио дель Велле. Но из-за частых нападений индейцев хозяева там бывают редко.

Перевал оказался крутым, лошади шли медленно, успевая пощипывать по пути траву.

Сняв шляпу, я обтер платком струившийся по лицу пот, посмотрел назад, туда, откуда мы начали подъем на перевал, впадавший своей широкой частью в долину Сан-Хуан, и заметил вдалеке небольшое облачко пыли.

Всадники?.. Игра ветра? Мираж?..

Я поскакал на ближайший холм. Впереди бежал наш разноцветный табун. Несмотря на пыль, поднимаемую копытами, это было поистине захватывающее зрелище! Внезапно, теперь уже далеко-далеко, там, где смыкается перевал и долина Сан-Хуан, я снова увидел облако пыли.

Несколько всадников, тревожно промелькнуло в голове. Обернувшись, я крикнул Рамону:

— Не покидайте нас! Впереди подстерегают неприятности!

Пришпорив коня, я, что было духу, помчался к Джакобу, который вел табун.

— Навстречу движутся всадники, — сообщил я. — Судя по всему, несколько человек.

Джакоб обернулся к Монте, скакавшему чуть позади.

— Неприятности! — с досадой бросил Джакоб. — В этой стране бандитов больше, чем медведей!

В тот момент с места, где мы обсуждали ситуацию, облака видно не было, — ведь и я-то заметил его, только когда взобрался на холм. Джакоб вернулся к Франческо, следовавшему последним, и, приостановив движение, они принялись сгонять лошадей в кучу.

Мы проехали еще немного вперед, и я снова внимательно окинул взглядом окрестности. Вокруг лежали низкие холмы, между которыми возвышались могучие кедры. На востоке виднелась глубокая ложбина, проложенная паводковой водой.

— Джакоб! — Я показал взглядом на ложбину, не произнеся ни слова. Он моментально понял, согласился:

— Неплохая идея! — И, повернувшись в седле, крикнул Франческо, чтобы тот поворачивал табун. Не прошло и нескольких минут, как табун скрылся из виду. Джей с Мартином спрятались в кедрах, Франческо укрылся в валунах, за полусгнившим стволом дерева. Остальные тоже попрятались кто куда и замерли в ожидании.

Всадники приближались. Ясно, что они издалека следили за нами, поскольку двое из них то и дело привставали в стременах, пытаясь отыскать глазами вдруг пропавший из виду табун.

Я насчитал их не менее семнадцати — довольно разношерстная компания, хорошо вооруженная. По всей видимости, англичане и мексиканцы.

— Бандиты! — сразу же решил Франческо.

Мы выжидали. Внезапно один из них показал рукой в нашу сторону, они развернулись и поскакали, приближаясь к нам широкой цепью.

— Если возникнут проблемы, — сказал Джакоб, — вон тот, высокий, с красным поясом, — мой.

— Я беру двоих на рыжих лошадях, — заявил Монте.

Всадники приблизились почти вплотную и сбавили шаг, очевидно обсуждая сложившуюся ситуацию.

— Что-нибудь ищете? — громко спросил я.

Мне ответил худой жилистый человек с рябым лицом. Он хищно улыбнулся, под аккуратно подстриженными черными усами блеснули ослепительно белые зубы.

— Мы ищем пропавших лошадей, — объяснил он, — и, кажется, наконец нашли их.

— Вам повезло, — заметил я. — От нас тоже не отвернулась удача. Мы отловили диких лошадей и объездили их. Теперь вот хотим отвести их в Лос-Анджелес.

— Кажется, в этом наши желания расходятся, — ухмыльнулся черноусый.

Один из индейцев, скрывавшийся в зелени кедра, взвел курок. Звук получился слишком громкий и отчетливый. Я увидел, что бандиты с удивлением стали оглядываться по сторонам.

С того места, где они остановились, кроме нас четверых, никого не было видно. Теперь им стало известно, что нас больше, но сколько именно, вряд ли догадывались.

Мое сердце билось медленно. По лбу продолжал струиться пот, хотя я, как ни странно, не испытывал ни малейшего волнения, напротив, мною овладели вдруг странное спокойствие и расслабленность.

— Какой чудесный день, — невозмутимо констатировал я. — Дорога свободна, можете ехать дальше.

— Отдавай нам своих лошадей! — неожиданно рявкнул рябой. — Тогда останешься в живых.

— Мы наблюдали, как вы приближались. — Улыбка и невозмутимость не сходили с моего лица. — И решили поспорить: Селмо, он позади вас, утверждает, что мы сможем за раз, с первого залпа, уложить двенадцать ваших людей. Я менее кровожадный и думаю — не менее десяти. Остальных — со второго захода.

— Десять, — подтвердил Монте. — Мы уложим десятерых! Они на виду, а наши мальчики — в укрытии.

— Мы превосходим вас численностью, — запротестовал рябой.

— Послушайте. — Улыбка слетела с моего лица. — Вы разумный человек, и если бы были игроком, то я бы поставил три к одному, что вы не правы. Но с вас денег не получишь, так как три ружья нацелены точно на вас. Это плохо, поскольку я хотел бы оставить вас для себя.

Он стрельнул глазами влево и вправо. Я видел, что он взглянул на Монте раз, другой, и мне стало ясно: он узнал его.

Мое ружье было направлено в их сторону, но ни на кого — конкретно.

— Знаете, — во мне все еще теплилась надежда, — какой сейчас удивительный момент? Я разложу вам все по полочкам! Вы разворачиваете лошадей, спокойно уезжаете и живете еще много-много лет. По обратной дороге вы встретите немало прекрасных женщин, вино и виски будут веселить вас... Если же решите остаться, впереди — море крови и земля, окрашенная ею.

— Слишком много говоришь, черт тебя побери! — крикнул рябой, но я интуитивно почувствовал, что он уже ищет пути к отступлению.

— Всего лишь хочется жить, — откровенно признался я. — Но если вы не повернете лошадей, многие ваши люди погибнут. Большинство моих останется целыми и невредимыми, потому что вы даже не видите их.

Неожиданно я обезоруживающе улыбнулся:

— И почему бы вам не спасти мне жизнь?

— Спасти тебе жизнь?

— Конечно! Как и вы, я стою на открытом месте. Мы собираемся начать перестрелку. Так почему бы вам и в самом деле не спасти мне жизнь, повернув ваших людей обратно?

Мгновение он смотрел на меня неподвижным взглядом, потом поднял руку.

— Adioc! — произнес он и вдруг неожиданно поскакал прочь. Остальные последовали за ним.

Мы замерли на своих местах, держа ружья наготове, внимательно наблюдая за ними. Отъехав довольно далеко, кое-кто начал оглядываться. Я поднял руку — их предводитель поднял в ответ свою.

— Что за чертовщина? — Монте в сердцах сплюнул. — Думал, нам не миновать жаркой схватки.

— Стрелять друг в друга никогда не поздно, — философски заметил я, — но существуют ведь и иные способы...

— Мы не превосходили их численностью, — заметил Джакоб.

— Но ведь он не знал этого. Мы видели, чем располагал он, а вот ему о нас не стало известно ничего! К тому же наши люди были не на лошадях и ближе к земле, что давало им преимущество перед всадниками.

Мы подняли табун и погнали его дальше. Прошел день, другой: заметно, по мере нашего продвижения, все менялось вокруг. Ландшафт становился изломанным. Равнины и пологие холмы сменила гористая местность; словно ощетинивались по мере нашего приближения гребни гор, острые скалы.

— Здесь бывают землетрясения? — спросил я.

— Да, случаются, — не успокоил меня Джакоб.

Рамон, прислушавшись к нашему разговору, добавил:

— Да, земля здесь нередко дрожит. Но в скором времени должно случиться сильное землетрясение. Как знать, может, в этом году, а может, в следующем... Старые люди предсказывают, что оно будет ужасным.

— Рябой бандит... — медленно произнес вдруг Монте, не слушавший, очевидно, нашего разговора. — Я вспомнил его!.. Он орудовал в банде Бостона Даймвуда, жестокого и злого человека. Да и сам он не лучше, этот Стефен. Боб Стефен!

Имя это мне ничего не говорило, хотя о Бостоне Даймвуде я что-то слышал. Но в этот момент мне хотелось одного: чтобы поскорее завершилась наша поездка, чтобы я снова оказался в Лос-Анджелесе и увидел бы Мегги.

По мере приближения к заветной цели, дорог становилось все больше; они встречались, расходились, вливались одна в другую; стали попадаться и путники, направляющиеся в Лос-Анджелес, либо возвращающиеся оттуда.

Весь день я старался держаться рядом или чуть позади черного жеребца, то и дело заговаривая с ним и давая возможность привыкнуть к своему присутствию и голосу.

— Посмотрим, что будет, когда ты решишь объезжать его, — предрекал Монте. — Уж он постарается расправиться с тобой при первой же возможности!

Я не был в этом уверен, как Монте, но ведь он знал диких лошадей лучше меня, осторожность же никогда не помешает. Я продолжал свои попытки, время от времени предлагая ему кусочки хлеба, которые он иногда милостиво принимал. Однажды подошел к нему совсем близко, и черный жеребец сначала встал на дыбы, а потом вытянул шею, как бы борясь со своим страхом. Я не стал больше предпринимать навязчивые попытки и проехал мимо...

Вот уже вдали появился и Лос-Анджелес.

Мы загнали лошадей в кораль неподалеку от города. Монте и индейцы согласились остаться с табуном, пока мы с Джакобом отправимся туда.

Неожиданно я заметил, что Финней пристально разглядывает меня.

— У тебя появились мускулы, малыш. Полагаю, мисс Нессельрод с трудом узнает тебя.

Подошел Франческо, присел рядом.

— Скоро мы расстанемся, разойдемся по домам, — сказал он.

— Подождите, пока с вами расплатятся, — посоветовал Джакоб. — Останьтесь, пока мы переговорим с мисс Нессельрод.

— Нам нужны коровы, — напомнил Франческо.

Среди пригнанных животных их было несколько, на мой взгляд, недостаточно, чтобы достойно расплатиться с индейцами: ведь они так жаждали именно такой платы за свой труд. Я вспомнил слова Франческо, перед тем, как мы отправлялись в путь, и пообещал:

— Вы получите их!

Джакоб поднялся и привел наших лошадей. Вскочив в седло, я поднял в прощальном приветствии руку, и мы поскакали. Город окутывал туман. Привстав на стременах, мы вглядывались вдаль.

— Ты не увидишь ее отсюда, — лукаво заметил Джакоб.

Взглянув на него, я смутился.

— Просто хотелось посмотреть на Лос-Анджелес, — оправдывался я. — Мы так долго отсутствовали...

— Да здесь все по-прежнему! И дон Исидро наверняка в городе, поэтому будь осторожен, малыш. — Он многозначительно посмотрел на меня. — Монте говорил, ты неплохо умеешь обращаться с оружием.

— Но нам ведь так и не удалось как следует поупражняться, — ответил я.

— Судя по его словам, это и не было тебе нужно. Тебя обучал отец?

— Немного.

— И тем не менее будь осторожен, Ханни. В прошлом году в среднем ежедневно здесь совершалось одно убийство. Мне бы не хотелось, чтобы среди убитых оказался ты.

— Или вы, — усмехнулся я.

Глава 36

Когда я входил в дверь, мисс Нессельрод будто приросла к стулу, глядя на меня широко открытыми глазами.

— Иоханнес! Почти год!..

Вскочив, подбежала ко мне, протянула руки. В ее волосах появилась седина, которой прежде не было заметно. Меня словно пронзила острая боль: ведь она была для меня всем — моей семьей, всем, что я имел в жизни.

— Проходи, садись. Я хочу услышать обо всем, что случилось за это время.

— Но, мэм, ведь я только что вернулся из кораля... — запротестовал было я.

— Не глупи. Садись и рассказывай.

Неожиданно я смутился, потупился, однако начал:

— Мы пригнали лошадей. Они прекрасные... Дикие, удивительные, я полюбил каждую минуту, проведенную возле них...

— Полюбил эту трудную работу?

— А почему бы нет? Работа ведь тоже часть любви к лошадям. Полагаю, женщине трудно понять, но мне нравится запах взмыленных лошадей, пыли, поднимаемой их копытами... Боюсь, я человек, созданный для жизни на холмах и в пустыне.

— Мы еще обсудим это, Ханни.

Мисс Нессельрод была прекрасной женщиной, и я в который раз запоздало пожалел, что отец прожил слишком мало, иначе... он лучше бы узнал ее.

— Ты уже решил, чем хочешь заниматься, Ханни? Думаю, настало время, — сказала она.

— Нет, еще не совсем, мэм.

Решив переменить тему разговора, я спросил:

— Вы виделись с тетей Еленой?

— Да, встречалась с нею несколько раз. Она очень любит тебя, Иоханнес.

— Любит... но почему? Она ведь совершенно не знает меня.

— Достаточно того, что ты сын своей матери, и, вопреки воле дона Исидро, донна Елена всегда восхищалась твоим отцом. Она нередко рассказывала мне, какой он был удивительный человек. Романтик!.. Думаю, она была немножко влюблена в него, сама того не подозревая.

Мисс Нессельрод помолчала.

— Кроме того, Иоханнес, она очень одинока, и ты — это все, что у нее есть. — Мисс Нессельрод, поколебавшись, добавила: — По-моему, она в прошлом перенесла большое горе, связанное с каким-то родственником. Ты ничего не слышал об этом?

— Я вообще мало знаю о ней. Помню, мама говорила... Но для меня она была всего лишь олицетворением имени...

— Ты должен быть осторожен, Иоханнес! Дон Исидро по-прежнему в городе, лишь изредка уезжает на ранчо. Все люди, работавшие когда-то на него, теперь ушли. Говорят, он нанял других, и очень опасных негодяев.

Мы долго просидели в тот день, день моего возвращения. Я рассказывал мисс Нессельрод о Рамоне, Техачапи и пустыне. Как всегда, она внимательно слушала, используя любую возможность получить какую-то новую информацию.

— Ты должен немного поспать, — сказала мисс Нессельрод, вставая, когда мы вдоволь наговорились. — Завтра ты встретишься с портным, нужно сменить гардероб: ты вырос из всех своих старых вещей.

Она смерила меня оценивающим взглядом.

— И стал таким большим, Иоханнес, что, пожалуй, уже перерос своего отца.

Держа в руках шляпу, я уже сделал было шаг, чтобы отправиться в свою комнату, как вдруг мисс Нессельрод сообщила:

— Я заключила сделку с капитаном Лаурелом, Ханни. Его корабль часто бывает в Вилмингтоне и Сан-Педро.

Радостно приветствуя эту новость, я вдруг словно спохватился и мгновенно замолчал. Потом осторожно, стараясь казаться как можно более равнодушным, произнес:

— О! Кажется, я что-то слышал о капитане Лауреле!..

Ее глаза засветились лукавством.

— Уверена, что слышал! По-моему, ты учился в школе с его дочерью Мегги. Красивая девушка, Иоханнес, и очень тобой интересуется.

— Мной?!

— Да, мы с ней несколько раз вместе катались верхом, и она частенько расспрашивала о тебе.

— Все это было так давно... Просто несколько месяцев мы сидели с ней за одной партой. Иногда она уезжала вместе со своим отцом.

— Знаю, тебе пришлось однажды драться из-за нее.

— Ну... возможно. — Краска залила мое лицо. — Не могу сказать, что это было из-за нее, хотя в общем-то да... из-за нее. Я имею в виду, что драка произошла бы в любом случае, ведь наш одноклассник Ред только искал подходящего случая.

— Он все еще здесь, Иоханнес, поэтому будь внимателен. Три-четыре недели назад Ред убил человека в Сонора-Тауне, а до того участвовал в нескольких побоищах и замешан в нескольких грязных скандалах.

Я и не собирался иметь с ним ничего общего и отправился наконец спать, думая о нем и о Мегги. Сейчас она, наверное, превратилась из девочки в молодую девушку, некоторые в ее возрасте уже выходят замуж...

Вышла ли или собирается замуж она? Мисс Нессельрод ничего об этом не говорила. Внезапно я сел на кровати. Нет, такого просто не должно быть! Иначе бы мисс Нессельрод сказала мне. А вдруг Мегги все же действительно вышла замуж?

Я поднялся и совсем было решил пойти спросить об этом у мисс Нессельрод. Потом подумал и понял, что все это выглядело бы очень глупо. К тому же мисс Нессельрод могла уже лечь спать.

Когда утром я вышел из своей комнаты, Келсо уже сидел за столом. После горячей ванны я почувствовал себя намного спокойнее и, выйдя на кухню, поискал кофейник.

— О! Привет! Как ты вырос! — обрадовался мне Келсо.

Мы поговорили о нашей поездке, о лошадях, обдумали, как эффективнее и лучше продолжать объезжать их, потом я рассказал ему про черного жеребца.

— Слышал про него. Замечательный конь, мальчик!

Он помолчал, осторожно предостерег:

— Будь внимателен, особенно в окрестностях города. На прошлой неделе убили четверых. За то время, пока ты отсутствовал, за убийства и воровство в Лос-Анджелесе приговорили к смертной казни через повешение двадцать два человека: одних — после вынесения приговора, по закону, других — потому что они и в самом деле это заслужили. Знаешь, в Сонора-Тауне тебя могут пристрелить просто так, ни за что ни про что, без особой на то причины! И, поверь, разбойничают не одни мексиканцы. Пятьдесят или шестьдесят англичан, приговоренных к виселице, скрываются до сих пор, и первый среди них Бостон Даймвуд.

— Я уже слышал о нем.

— И еще услышишь! Не сомневаюсь!

Пока мы наслаждались кофе, Келсо рассказал мне, что нового в мое отсутствие случилось в городе, какие новые люди пришли сюда через перешеек.

— Не расставайся с ружьем, — наставлял он. — Сюда понаехала нечисть всякого рода. Некоторые бежали из Фриско и тоже обосновались тут...

Я любил гулять в восточной части города. Но теперь по вечерам окна домов закрывались тяжелыми деревянными ставнями, и не только закрывались, но и запирались на ночь. Появились добротные дома из кирпича, сделанного из глины, смешанной с соломой, а крыши стали заливать варом. Похожий дом мне уже приходилось как-то встретить на ранчо «Ла Брю», принадлежавшем человеку по имени Ханкок. Я видел его несколько раз в городе, но знаком с ним не был.

Вода, как и прежде, поступала в город из обводного канала. Но теперь ее доставлял, передвигаясь от двери к двери, водовоз. А может, он и раньшесуществовал, только я его почему-то не помнил. Он ходил от дома к дому, наполняя кувшины, стоящие в тени под балконами. Даже в жаркую погоду вода была холодной и вкусной.

Проезжая по городу, я видел происшедшие перемены, но многое оставалось по-прежнему. Женщины все так же продолжали стирать белье в обводном канале, несмотря на законы, запрещавшие делать это. Индейские ребятишки голышом купались в воде, которую потом доставляли для питья. Особым успехом поэтому пользовался у горожан водовоз, привозивший воду, по предположениям некоторых, из реки Лос-Анджелес или ближайших родников, расположенных среди холмов.

Том Фразер больше не держал школу. Вильям Волфскил сам нанял учителей и открыл школу для собственных детей и знакомых ему семей.

Торговля шла вяло, зато я заметил нескольких лавочников, играющих на широких подоконниках своих лавок в карты.

В дальнем конце нашей улицы резвились несколько лошадей. Внезапно оглянувшись, уже на подходе к дому, я мельком увидел мексиканца с изуродованным и обезображенным шрамом носом. Но он подозрительно быстро исчез. Что это? Неужели за мной следили?

Я зашел за ближайший угол дома, остановился, притаившись. Мексиканец появился снова.

— Кого-нибудь ищете? Могу чем-то помочь вам? — вежливо осведомился я, внезапно появившись перед ним и сделав шаг навстречу.

Он замер на месте, держа руку на красном поясе и сжимая рукоятку ножа.

— Я уже не ребенок! — Наши взгляды встретились. — Однажды вы, кажется, хотели помучить меня, а потом убить? Теперь у вас появился шанс.

— В следующий раз, — пообещал он.

— Почему же не сейчас? Я готов.

— В следующий раз, — твердо повторил он и огляделся. — У тебя есть друзья, а я могу и подождать.

— Как будет угодно!

Он повернулся, пошел было прочь, потом внезапно остановился и посмотрел на меня: его глаза горели мрачным огнем.

— Думаешь, что стал мужчиной? — пренебрежительно усмехнулся он. — Ничтожество! Воображаешь, что очень смелый? Ты хоть с кем-нибудь в своей жизни сразился? Убил хотя бы одного? Ха! Да тебя уничтожить легче котенка! Ты — пустое место!

С этими словами он исчез за углом, а я, сгорая от гнева, не двинулся с места. Когда гнев остыл, вернулась способность здраво рассуждать. С кем это я собирался сражаться? С ковбоем, у которого изуродован нос! Он участник дюжины, двух, а может, и трех дюжин драк! Ловко орудует ножом и столь же мастерски управляется с огнестрельным оружием. Ведь только его собственная осторожность спасла меня на этот раз! А в следующий...

Вернувшись в книжную лавку, я от растерянности сел. Когда-то, вспомнилось, Финней рассказывал мне о профессиональном боксере, живущем в Сонора-Тауне. Но я понимал, было явно недостаточно уметь только хорошо боксировать. С ружьем я, конечно, обращался лучше обычного среднего человека. Отчасти благодаря природной склонности к таким вещам, отчасти — благодаря практике. Чувство координации и физическое развитие были у меня не только врожденными, но и приобретенными за годы, прожитые среди кахьюллов. Взбираться на горы, бегать по пустыне, участвовать в рукопашной схватке — все это я делал с удовольствием и радостью.

Однажды, правда, Ред Хубер преподал мне урок. Тот факт, что я победил в повторном бою, не обманывал меня: я одолел его лишь потому, что легкая победа вскружила Хуберу голову и он не ожидал моей внезапной атаки, приведшей его в изумление. Если мы встретимся когда-нибудь снова, — а что это будет, я не сомневался, — он отделает меня, словно младенца. Возможно, за прошедший год он возмужал больше меня...

На все это был лишь один ответ: я должен научиться чему-то, что дало бы мне несомненное преимущество перед другими.

Знакомый боксер Финнея, если он все еще обитает тут, мог стать одной из таких возможностей. Мой отец, много путешествовавший по Дальнему Востоку, рассказывал о мастерстве людей, владеющих приемами боя.

В Китае, Японии, да и в Корее боевому искусству учат в самых разных школах. Каждая из таких школ считает свою систему самой лучшей и совершенной, каждая дает ученикам знания, известные лишь ее учителям. Эти знания заключаются не только в навыках рукопашного боя, но и в умении пользоваться разнообразными видами оружия.

Мы живем в жестоком мире, со временем он станет еще более жестоким. И как бы я ни хотел избежать неприятностей, они могут в любой момент настигнуть меня, поэтому всегда надо быть готовым встретиться с ними.

Сидя в одиночестве в дальнем углу лавки, я старался посмотреть на себя со стороны. Люди, конечно, могут сказать, что я смело встретил Изуродованный Нос, но это была храбрость невежды. Он явно издевался надо мной, обращался как с ребенком и был прав, а я нет. И если бы Нос решил свести со мной счеты, меня наверняка бы уже не было в живых. По причине, вполне объяснимой, мы встретились на виду владельцев лавок и магазинов, принадлежащих англичанам. В Сонора-Тауне все обернулось бы по-другому.

Возвращаясь позже вместе со мной домой, мисс Нессельрод молчала до тех пор, пока я не закрыл дверь.

— Да на тебе лица нет! — встревожилась она. — Что-то стряслось?

— Никогда не бывает приятно чувствовать себя дураком, — признался я.

— Если ты неумно поступил и понял это, значит, ты не такой уж глупец, каким себе кажешься, — тактично заметила она, потом спросила: — Могу я узнать, Ханни, наконец, что все-таки случилось?

Я объяснил ей все.

— Что тут скажешь, твой ковбой с изуродованным носом — опасный негодяй. Только на прошлой неделе Висенте говорил мне о нем как о смутьяне, верховодящем в Сонора-Тауне, как у себя дома. И Валдез не настоящее его имя. Но Чато Валдез уже хорошо известен в Сонора-Тауне, его боятся многие. Хорошо, что ты сумел избежать неприятностей.

— Это он оказался мудрым, а не я, — в моем голосе прозвучала горечь.

— И что же теперь ты собираешься делать?

— Хочу учиться. Из ружья стрелять я умею, потому на этот счет и не беспокоюсь. А вот все прочее... Оказывается, теперь и в городе полно врагов, таких, как Ред Хубер, например.

Мы еще долго говорили о том о сем, но меня все время мучила то ли какая-то невысказанная до конца мысль, то ли что-то, упомянутое мимоходом мисс Нессельрод, на что я своевременно не обратил внимания. Вроде бы она говорила о каком-то человеке, живущем в горах... китайце, если не ошибаюсь...

Но мисс Нессельрод рассказывала мне теперь о встрече с доном Исидро, вспоминая подробности его неожиданного ночного визита.

— А какие у вас с ним сейчас отношения? — спросил я.

— Слегка побаивается меня, но, уверена, вряд ли забудет нашу встречу, — ответила она. — По-моему, он вообще ничего не боится, кроме одного: быть обманутым или осмеянным, не переносит подшучивания над собой, и, кажется, только это и заботит его в жизни. Дон Исидро — слабый человек, вернее сказать, слабохарактерный. И теперь он ненавидит не только тебя, Ханни, но и меня. Вряд ли смирится и забудет о нас...

— Как и человек с изуродованным носом. Вы назвали его, кажется, Чато Валдезом? Нельзя забывать и про Флетчера.

Мисс Нессельрод улыбнулась.

— У нас предостаточно врагов, Иоханнес, но именно враги делают нас тверже и сильнее. И мы станем такими. Обязательно. Ты спрашиваешь о тете Елене? По-своему она очень сильная женщина. Думаю, у нее есть своя тайна. Возможно, тайна эта связана с ее братом, но, может, тут что-то другое. Ты, кстати, еще не начал объезжать своего черного жеребца? — переменив тему разговора, внезапно спросила она.

— Нет, только собираюсь. Думаю, наша приязнь с ним взаимная, а иногда мне кажется, что он ждет не дождется, когда я начну объезжать его. Честное слово! Когда я сажусь на других лошадей, он подходит к ограде и наблюдает. Но как только уезжаю, он бродит один вдоль загона. И это происходит вовсе не потому, что ему не хочется быть рядом с другими животными.

Ветер раскачивал ветки деревьев и ударял ими в окно. Мисс Нессельрод поднялась, неожиданно сказала:

— Чуть не забыла, Ханни. Сегодня в лавку приходил капитан Лаурел. Он хочет поговорить с тобой.

Отец Мегги хочет поговорить со мной? О чем же?.. Ах, да не важно! Я обязательно встречусь с ним.

Возможно, увижу и ее.

Глава 37

Когда стало известно, что я недавно вернулся из Сан-Хуана, где отлавливал диких лошадей, многие знакомые захотели порасспросить меня о том, что я там видел, на что похожи те места. Земли, простирающиеся между горами и Колорадо, для большинства обитателей Лос-Анджелеса были незнакомы, хотя некоторые горожане, бывшие охотники, Бен Вилсон или Вильям Волфскил, однажды все-таки пересекали их.

И все же больше других меня занимал сейчас вопрос: зачем капитану Лаурелу понадобилось увидеться со мной? По той же причине, что и всем остальным? Ему, как и всем, интересно узнать о землях, лежащих внутри материка? Или были другие причины?

В полдень я оседлал темно-серую в яблоках лошадь и поскакал по пыльной улице к его дому.

Красивая индианка открыла мне дверь, и я оказался в уютной тихой, почти квадратной комнате, устланной восточными коврами. Резкой белизны стены. Над каминной доской — древние щиты и два самурайских меча, которые раньше я видел только на картинках.

Одна из стен заставлена полками с книгами, и в первую очередь я подошел к ним. Достаточно было взгляда, чтобы понять, что человек, собравший такую библиотеку, обладает незаурядным умом. С благоговением я рассматривал корешки книг, и мой взгляд остановился на толстом фолианте, как оказалось, на испанском языке, изданном в 1621 году Мэтью Рикки, который описывал свои путешествия по Китаю с 1583 по 1610 год. Ничего прежде я не знал об этом труде. Поэтому, едва раскрыв, так увлекся, что не услышал шагов капитана Лаурела, вошедшего в комнату, пока он не оказался рядом со мной.

— Интересуетесь Китаем?

— Мне все интересно, — признался я. — Ничего не читал о Китае, кроме разве «Путешествия Марка Поло».

— В таком случае вам непременно надо прочитать Рикки. После Марка Поло его книга первой попала в Европу. Я имею в виду, первой из книг о Китае.

— Благодарю вас, сэр. Буду наслаждаться чтением, как если бы это была моя собственная книга.

Он удивленно поднял брови, потом недовольно сказал:

— Я боялся этого. Пожалуйста, запомните, она не ваша собственная. Многие люди имеют дурную привычку взять книгу почитать, а потом начинают считать ее своей.

— Я не то имел в виду, сэр. Путешествия...

Капитан махнул рукой.

— Забудем это! Вы присядете?

Едва мы опустились в кресла, индианка принесла горячий шоколад. Капитан время от времени молча посматривал на меня.

— Я знал вашего деда и вашего отца. Они были хорошие люди, наверное, лучшие из тех, кого мне довелось встречать. Расскажите-ка о вашем недавнем набеге на Сан-Хуан! — неожиданно попросил он.

Коротко, стараясь задерживаться лишь на главных моментах путешествия, я рассказал про горы, пустыню, отлов диких лошадей, кахьюллах, помогавших нам.

Он внимательно слушал, задавал вопросы, а потом вдруг спросил:

— Полагаю, вы знакомы с моей дочерью?

— Да, сэр. Мы вместе ходили в школу.

— Фразер — блестящий молодой человек и, думаю, хороший учитель. — Капитан посмотрел на меня. — Вы закончили школу?

— Мне нельзя было здесь долго оставаться, потому что я ищу свое место в жизни. Ведь я уже не мальчик, и мое будущее зависит вот от них... — Я посмотрел на свои руки. — И еще от того, чему и как скоро я смогу научиться.

— Вы не хотели бы отправиться путешествовать по морю?

— Нет, сэр. Я уже выбрал Калифорнию. Или она выбрала меня, не знаю уж, право, кто кого.

Он допил шоколад, поставил чашку на стол и, зажигая сигару, посмотрел на меня.

— У вас есть враги?

— Да, сэр. Но не я в том виновен, они сами решили стать ими.

— Это не важно. Главное, что они у вас есть. — Он помолчал и снова взглянул на меня исподлобья. — Возможно, их больше, чем вы думаете, а это совсем плохо. Человек способен противостоять неприятелю, которого он знает. Но другие, тайные, поверьте, всегда более опасны.

— Я не совсем понимаю вас, сэр. Знаю, мой дедушка...

— Старый осел! И не только по отношению к вам, но и ко многим другим людям.

Капитан вынул изо рта сигару.

— Вы, молодой человек, когда-нибудь задумывались, что произойдет, если ваш дедушка умрет?

— Умрет? Нет, сэр, не задумывался. Ко мне это не будет иметь никакого отношения, разве что у меня одним врагом станет меньше.

— А вам известно что-нибудь о его завещании?

— Я не думал об этом, сэр.

— Не думали! А вам бы надо серьезно над этим поразмыслить! Ваш дед далеко не молод, и, полагаю, существуют люди, которые ждут не дождутся его кончины. Если он умрет, вы станете его наследником. Или одним из наследников.

— Я не думал об этом, сэр. Моя тетя Елена...

Лаурел отмахнулся.

— Женщина! Думаю, ей будет выплачиваться содержание. — Он замолчал, стряхнул пепел с сигары, спросил: — А вы знаете кого-нибудь из тех, кто претендует на наследство вашего деда?

— Нет, — признался я. — И потому-то уверен, что сам не могу быть в их числе: дон Исидро ненавидит меня и ничего не оставит мне.

— Возможно. Но, может быть, он так же легкомыслен в этом вопросе, как и в других своих делах? Может статься, что у него вообще не окажется завещания.

Лаурел мерил шагами комнату, потом, резко обернувшись, спросил:

— Вам известно что-нибудь о владениях вашего дедушки в Испании?

— Я даже не знал, что они существуют.

— Они существуют! Ваш дед очень состоятельный землевладелец, зато, думаю, с кошельком у него дела обстоят несколько хуже. Но хороший хозяин всегда может при желании поправить положение.

Капитан снова сел, уперевшись локтями в колени. Лаурел был могучим коренастым человеком с лохматыми бровями и шапкой седых вьющихся волос.

— Вы знакомы с доном Федерико Виллегра?

— Впервые слышу это имя!

Лаурел стряхнул с сигары пепел.

— Хорошо, что у вас есть друзья. Вы бы и шагу не смогли сделать без них.

— Я способен позаботиться о себе сам, — не без раздражения заметил я, но тотчас вспомнил о Чато Валдезе и о том, что совсем недавно имел честь оказаться в дураках. Кто знает, не повторится ли подобное?

— Да, у меня есть несколько хороших друзей, — уже мягче признался я.

— Их гораздо больше, чем вы думаете, молодой человек. Как полагаете, зачем я вас пригласил сюда сегодня?

— Не представляю! Честно говоря, сэр, я был озадачен, когда получил ваше приглашение, хотя очень хотел познакомиться с вами.

— Хотели? Ну, что ж, теперь мы с вами знакомы, и все благодаря Мегги. Это ведь она решила, что вы нуждаетесь в помощи.

Вот, оказывается, что!.. Мегги решила, что мне нужна помощь! Она, наверное, все еще считает меня ребенком... или слабаком? Я ничего не ответил капитану, ожидая дальнейших разъяснений, но, очевидно, по выражению лица он понял, как уязвлено мое самолюбие, а потому поспешил успокоить:

— Послушайте, молодой человек! Мегги и я, мы знаем много такого, что вам неизвестно. Ну, скажем, вы знакомы с доном Федерико? Это человек, за которого ваш дед обещал выдать вашу матушку. И когда она сбежала с вашим будущим отцом, бушевал от ярости. — Лаурел затянулся сигарой, потом положил ее рядом с чашкой. — И не только из-за несостоявшегося брака с вашей матерью. Да будет вам известно, дон Федерико ваш родственник, и достаточно дальний, чтобы рассчитывать в свое время на брак с вашей матерью, но и достаточно близкий, чтобы вступить в права наследства в случае вашей, молодой человек, смерти.

— Вы уверены? — только и вырвалось у меня, настолько я был ошеломлен услышанным.

— Впервые я ехал в Калифорнию из Испании, — продолжал между тем Лаурел. — До того несколько месяцев провел в плавании между Испанией и Триполии. Признаюсь, я всегда умел хорошо слушать, а сплетен тогда ходило предостаточно, особенно относительно внезапного решения вашего дедушки отправиться в Америку. Настолько внезапного и тайного что он даже намеревался покинуть Кадис глубокой ночью.

— На вашем корабле?

— Нет, мой корабль приплыл в Испанию несколько позднее. Я привез груз, принадлежащий дону Исидро. Привез и его сестру.

— Тетю Елену?

— Да, ее! У нас на борту было всего пять пассажиров: старик, парень-испанец чуть помоложе двадцати лет, три женщины и больной маленький мальчик.

— Вы встречались на корабле с тетей Еленой?

— Лишь мельком. Большую часть времени она проводила в каюте, как и та женщина, что ухаживала за больным ребенком. Время от времени, когда стояла хорошая погода, ваша тетя выходила на палубу, иногда помогала женщине ухаживать за мальчиком... если он и в самом деле был болен, в чем я усомнился очень скоро.

— Откуда же взялись эти сомнения?

— Не знаю, мне он показался, когда первый раз появился на палубе, довольно живым ребенком. Но произошло нечто ужасное: однажды ночью молодой испанец попытался убить этого мальчика. По крайней мере, так свидетельствовал потом мой помощник, да и рулевой тоже. Когда все это случилось, мальчик стоял один на палубе возле поручней. Если верить помощнику, молодой испанец неожиданно появился рядом, вытащил из-за пазухи нож и бросился на ребенка, но тот, резко обернувшись, схватил, что называется, мертвой хваткой, запястье нападающего, заставив его выронить нож. И сделал он это — поразительно! — играючи.

Мой помощник, будучи свидетелем этой сцены, тотчас позвал меня, но когда я пришел, мальчик и несостоявшийся убийца отказались что-либо говорить, будто ничего и не случилось. Поэтому и мне ничего не оставалось делать, как только предупредить их, что, если подобное повторится, я буду вынужден...

Казалось, вся эта история никак не была связана с моей тетей Еленой, кроме, пожалуй, одного: она тоже плыла на корабле капитана Лаурела.

— Еще шоколада? — спросил капитан в тот момент, когда я напряженно обдумывал услышанное.

— Да, благодарю, если можно.

Не зная, что ответить, я предположил:

— Возможно, между ними возникла ссора?

— Может быть. — Капитан взял из рук индианки чашку с шоколадом и подождал, пока я возьму свою. — Если бы не одно обстоятельство: этим парнем-испанцем оказался дон Федерико.

Что все это означало? Своим рассказом Лаурел хотел предупредить меня? Оградить от козней этого коварного человека?..

— Больной мальчик, после того как все сошли на берег, бесследно пропал. Может быть, он умер. Позже я не раз расспрашивал о нем, но никто толком ничего не мог мне сказать. Как и о той женщине, которая ухаживала за ним: исчезла и она. Потом, правда, я что-то слышал, что вроде бы она вышла замуж за ковбоя.

— В те годы многие переезжали с места на место, — проявил я свою осведомленность. — Люди покидали насиженные места в поисках лучшей жизни, перебираясь из Монтерея, Сан-Хосе или Верба-Буены. А теперь, наверное, половины прибывших сюда уже и в живых нет. Таких историй случалось немало!

— Конечно, — согласился капитан Лаурел и поднялся. — Поужинаете с нами? Скоро вернется Мегги. Знаю, она будет рада встретиться с вами.

— С удовольствием, — принял я приглашение и в раздумье не спускал глаз с чашки. Что же все-таки капитан Лаурел старался втолковать мне? Что дон Федерико — мой враг и очень опасен? Но я и не сомневался в этом, ведь он был одним из тех, кто преследовал отца в пустыне. — Все это не важно, — наконец ответил я, ибо мое затянувшееся молчание Лаурел мог истолковать по-своему. — Мне ничего не надо от моего дедушки.

— Не торопитесь с выводами, мой друг. Если не нужно что-то вам, это не значит, что и другие не нуждаются в этом.

Не понял, честно говоря, что капитан имел в виду, говоря так. Но, не желая показаться тупицей, не стал уточнять, спросил, переводя разговор на то, что занимало меня последнее время.

— Вы бывали в Китае? Мне доводилось немало слышать о системе самозащиты, известной китайцам. Мне бы так хотелось научиться...

Капитан улыбнулся.

— На это потребуются годы, молодой человек. Кроме того, вы должны определиться, что именно хотите изучать, поскольку в каждой провинции Китая существует своя собственная система. Да что провинции! Фактически в каждом китайском городе своя система. И все они заметно отличаются одна от другой. Тай-чи, кендо... Вы можете выбрать по вкусу. Ну, а если решили серьезно, у меня для вас уже есть учитель. Это мой боцман! Вы удивлены?

— Слышал, сэр, о каком-то китайце, который живет здесь неподалеку в горах...

— Я знаю его, — проявил осведомленность Лаурел. — Но он никого не станет обучать. Кроме того, он вовсе и не китаец, хотя и прибыл из района, считающегося частью Китая, — из Хотана.

— Из Хотана?

— Это далеко на западе, в Туркестане, за горами Кунь-Лунь, на пути в Индию. Много лет назад Хотан являлся центром буддийской культуры.

— Припоминаю, читал. Кажется, там бывал и Марко Поло. Это место на Великом Шелковом Пути, который ведет из Китая в Средиземноморье?

— Из Хотана Великий Шелковый Путь идет в Сирию и в горы Индии. По этой дороге ходили и пилигримы, китайские буддисты, направлявшиеся для обучения в Индию.

— Мне бы, сэр, все же хотелось бы познакомиться с этим человеком.

— Говорю вам определенно, поверьте, он никого не станет обучать. Место, где он теперь живет в одиночестве, ему нравится. Он не стремится заполучить учеников.

Уже почти стемнело. В комнату вошла индианка и зажгла лампы. Свет их был необычно ярок, и я выразил удивление Лаурелу.

— Масло из нефти, — пояснил он. — Китайцы уже много столетий используют его.

Потом мы заговорили о кораблях и моряках, далеких морях и удивительных портах, названия которых в моих ушах звучали словно волшебная музыка. Об одних мне говорил еще отец, о других читал в книгах, о каких-то слышал впервые.

Неожиданно открылась дверь, и в комнату вошла Мегги. Я тотчас вскочил. Она стала еще прекраснее с тех пор, как я видел ее в последний раз.

Удивленно всплеснув руками, Мегги подошла ко мне.

— Иоханнес! Как я рада видеть тебя!

Она уже не была той маленькой девочкой, какой я запомнил ее, превратившись в настоящую молодую леди. Если и прежде я конфузился при ее появлении, то теперь-то смутился окончательно. Вопросы сыпались один за другим.

— Ты поужинаешь с нами? Помнишь Келду? Думаю, она тоже придет. И Фил Берне обещал зайти!

— И Ред Хубер?

— Нет, его не будет. Боюсь, он нашел себе друзей в других кварталах. Я несколько раз встречала его на улице. — Она взглянула на меня. — И, знаешь, он стал очень большим. И очень сильным.

Ее комментарии по поводу Рэда разозлили меня, потому что мне послышался в них какой-то обидный смысл: ведь теперь и я себе казался достаточно мужественным.

Темноволосая Келда О'Брайен пришла вместе с Филом Бернсом. У нее по-прежнему нос был в веснушках, голубые глаза смотрели весело и наивно. Фил почти не изменился, но как и все мы, просто повзрослел, превратившись в привлекательного, энергичного, элегантного юношу.

— Теперь я представляю в Лос-Анджелесе компанию «Адельсдорфер», а через нее — дочернюю компанию «Гамбург-Бремен», — как бы между прочим упомянул в разговоре Фил.

Мне доводилось уже слышать, что «Адельсдорфер» — компания-импортер, а «Гамбург-Бремен» занимается страхованием грузов, которые перевозятся по морю.

— У тебя неплохое место, — ответил я.

— Да. И мне нравится. Думаю, оно обеспечит мое будущее. — Фил посмотрел на меня, неожиданно улыбнувшись. — Не виделся еще со стариком Фразером? Посмотришь, как он изменился. Наконец-то закончил свою книгу и написал еще несколько вещей, опубликованных, кажется, в Лондоне и в Германии.

фразер завершил книгу, Берне питает твердую надежду на будущее... А что же я? На чем остановлюсь? Что представляю собой?..

Глава 38

Извинившись перед всеми и предупредив, что отлучусь ненадолго, я вышел на улицу, отвел своего коня к обводному каналу, где дал напиться, потом поставил в загон и бросил ему немного сена. Несколько минут постояв рядом, слегка потрепал по шее. Ночь выдалась холодной и звездной.

Дон Федерико?.. Я едва мог вспомнить, как выглядит этот человек, хотя несколько раз встречал его в городе, не сомневаясь, что он-то меня наверняка знает. Да, нелегко себе представить врагом того, с кем даже не знаком как следует.

Историю, рассказанную капитаном Лаурелом о предательском нападении на мальчика, можно было понимать как предупреждение: очевидно, не прямолинейно, но он хотел все же дать мне понять о возможности неожиданной атаки. Со стороны кого?..

Мысль о наследовании состояния деда сроду не приходила мне в голову, и я в который раз утверждался во мнении, что человек, так ненавидящий, никогда не оставит наследства предмету своей ненависти. Но меня интересовало другое: что во всей этой истории произошло по вине дона Исидро и какую роль тут сыграл дон Федерико? Несомненно, это он помогал моему деду, когда тот бросил меня умирать в пустыне. Дон Федерико был моложе отца, да и теперь, годы спустя, все еще оставался сравнительно молодым, по-прежнему все еще внешне привлекательным.

Калитка загона открылась, и, обернувшись, я неожиданно увидел Мегги, шагнул к ней. Она тоже сделала шаг навстречу.

— Ты так долго отсутствовал, Иоханнес, что я уж подумала, не случилось ли чего-нибудь.

— Я только напоил лошадь и постоял немного, размышляя. Знаешь, нелегко поверить в то, что человек, которого вовсе не знаешь, заинтересован в твоей смерти.

— Понимаю. Отец обеспокоен, что на тебя могут внезапно напасть. Он волнуется. — Помолчав, Мегги добавила: — А знаешь, твой другой дедушка, который был капитаном корабля, научил моего отца искусству навигации и помогал ему в первом плавании. Между ними существовала настоящая дружба. Поэтому и мой отец относится к тебе почти как к члену нашей семьи.

— Мне бы хотелось им стать, — не раздумывая, заявил я.

Смутившись, Мегги едва слышно произнесла:

— Не знаю, как обращаться с братом, ведь у меня его никогда не было.

— Я и не хотел стать твоим братом, Мегги, — окончательно смутив ее, проговорил я.

— Давай лучше вернемся в дом, — в ее тоне проскользнул холодок. — Порядочные девушки не должны наедине разговаривать с джентльменами.

Мы молча вернулись к крыльцу. Остаток вечера прошел тихо и спокойно. Я непринужденно беседовал сначала с Филом, потом перебросился парой фраз с Келдой, а потом мы продолжили нашу беседу с капитаном.

— Если ты серьезно решил учиться, — сказал он, — я могу отозвать моего боцмана из порта, хотя, конечно, на корабле много работы, но, думаю, помощники справятся и без него. У нас не так много времени остается до отплытия, поэтому тебе придется основательно потрудиться. Полагаю, боцман обойдется без формальностей: сам знаешь, восточные люди привыкли соблюдать все правила и ритуалы.

Так это и началось. В течение шести недель по шесть-семь часов в день я занимался с Лю Чангом. Крупный мужчина, невероятно сильный и ловкий, словно обезьяна, Лю родился где-то в северной части Китая и занимался борьбой с раннего детства. Он немного говорил по-английски, знал несколько испанских слов и во время наших занятий между делом обучал меня немного китайскому.

Моей целью теперь было овладение приемами самозащиты и нанесения точных резких ответных ударов. На то, чтобы глубоко постичь в теории и на практике какую-либо систему защиты, у нас просто не оставалось времени, но этим можно было заняться самостоятельно и позже. В настоящее же время мне важно было постичь технику нескольких приемов и ударов, которые можно использовать в случае необходимости, довести владение ими до совершенства, чтобы они стали для меня столь же естественными, как дыхание.

Время от времени, когда Лю Чанг был занят другими делами, я наведывался в загон, помогал Монте объезжать лошадей. И Джакоб по-прежнему часто приходил туда.

Черный жеребец теперь уже подходил к ограде и подолгу, когда я давал ему какое-нибудь лакомство, глядел на меня своими умными глазами. Он, правда, не позволял дотрагиваться до себя, но хлеб с моей руки брал. Я продолжал заниматься с двумя лошадьми — темно-серой в яблоках и гнедым жеребцом с темной гривой и хвостом. Оба были выносливы, резвы, легко усваивали то, чему их учили, и обладали неплохой скоростью.

— Посматривай за черным! — предупреждал я Монте. — Он задумал бежать и, мне кажется, на днях постарается осуществить это. Не хотел бы я оказаться в тот момент у него на пути.

Повеяло переменами.

Когда я однажды вошел в лавку, мисс Нессельрод что-то вязала крючком.

— Иоханнес, — подняла она на меня глаза. — Последнее время я совсем тебя не вижу!

— Объезжаем лошадей, мэм. Монте успешно работает с ними и готов предоставить уже около трех дюжин, если кому-то понадобится. Кроме того, мы отобрали тех, кого можно запрягать парами, даем им возможность привыкнуть ездить в упряжке.

— Они понадобятся и нам самим, Иоханнес. Кстати, на окраине появился человек, который мастерит фургоны. Знаю, конечно, немало воды утечет, прежде чем свершатся какие-то перемены. Калифорнийцы, например, может, и не пожелают расстаться со своими повозками, запряженными одной лошадью. И в то же время не захотят отстать от жителей восточного побережья, уже пользующихся фургонами и колясками, запряженными парой.

Разглядывая новые книги, поступившие в лавку, я случайно посмотрел на улицу и заметил высокого человека в хорошо сшитом костюме. Мне показалось, он, непринужденно держась, мельком просматривал газету, но бросал при этом взгляды на нашу лавку.

— Мэм? Вы знаете этого человека? — кивнул я на окно.

Мисс Нессельрод посмотрела сначала на меня, потом, следуя за моим взглядом, на улицу.

— Не уверена, Иоханнес! Но его лицо почему-то кажется мне знакомым.

Мимо проскакали несколько всадников, потом проследовала повозка, и когда я снова выглянул на улицу, там уже никого не было. Мисс Нессельрод отложила вязанье, собралась было встать, но отчего-то передумала: она казалась явно взволнованной.

— На днях, — пообещала она, — мы должны с тобой серьезно поговорить, Ханни.

— Я сделал что-то не так?

Улыбка едва тронула ее губы.

— Нет, Иоханнес. Мне просто нужен твой совет.

— Совет? Мой совет? Разве я что-то могу, мэм?..

— Знай, я ценю твое мнение, и, главное, мне больше не к кому обратиться, Ханни.

Я был озадачен. Казалось, эта женщина всегда умела держать себя в руках и перед посторонними выглядела всегда слишком самоуверенной. Я снова посмотрел в окно, но человек в костюме, кажется, так и не появился снова.

Не он ли, подумалось, явился причиной волнения мисс Нессельрод? Или это простое совпадение? Какая тут связь?

Что бы там ни было, меня по-прежнему, особенно после возвращения в Лос-Анджелес, занимала тайна мисс Нессельрод. В конце концов, что известно о ней? Насколько я мог понять, ее настоящая жизнь началась с того момента, когда она села в фургон Фарлея, отправлявшийся на запад.

Кем она была? Что оставила в прошлом? Все выдавало в ней леди, и непосвященному было ясно, что она образованна, в ее интеллигентности не приходилось сомневаться. Но откуда все-таки она взялась?

Флетчер явно в чем-то ее подозревал — этот человек еще со времени нашего первого путешествия недоверчиво относился к другим. Как, впрочем, и большинство непорядочных людей, привыкших всех и каждого считать двуличными.

Наши лошади разместились в нескольких загонах вблизи гор. Вокруг зеленели небольшие рощицы платанов и дубов, которые давали тень, рядом бил родник. Вокруг расстилалась плоская равнина, поросшая травой и дававшая хороший обзор. В ясную погоду мы гоняли лошадей по одиночке или запряженными в пары по старой индейской тропе, ведущей из Санта-Моники в Лос-Анджелес.

Франческо и его друзья уже забрали коров, оставшуюся часть платы за труд, и вернулись домой.

Однажды холодным утром к костру подъехал Джакоб Финней. Спешившись, он бросил поводья и потянулся своими загорелыми руками к теплу огня.

— Мне что-то не очень нравится здесь, Иоханнес, — недовольно огляделся он. — Тут постоянно нужно иметь побольше сильных мужчин. Возвращаясь с ранчо «Ла Брю», я наткнулся сегодня на свежие следы копыт, ведущие в направлении наших загонов.

Не вставая и держа в руках чашку с кофе, Монте поинтересовался, насколько свежи были эти следы.

— Оставлены прошлой ночью. На закате или чуть позже. Они разнюхивают, где мы. — Джакоб поискал в нагрудном кармане сигару. — Думаю, теперь они скрываются возле старого ключа. Их человек восемь или десять.

— Стерн и Вилсон недавно лишились своих лошадей, — сообщил Монте. — Стерн полагает, их угнал кто-то из банды, обитающей возле реки Мохавов.

— Завтра в город должен вернуться Келсо, — заметил Джакоб. — Он по поручению мисс Нессельрод ездил в Санта-Барбару.

— А у ворбасов[24] угнали и лошадей и коров, — сказал я. — Они считают это делом рук людей старого Джека Пауэра.

— Пауэр уже засветился, — ответил Джакоб. — Я видел, как он шел, охраняемый отрядом вооруженных людей, с веревкой на шее: его вели на виселицу.

— И все же, считаю, мне нужно остаться здесь, — предложил я. — Мы слишком много труда вложили в наших лошадей, чтобы позволить кому-то украсть их у нас из-под носа.

— А что ты решил делать со своим черным жеребцом? — спросил Джакоб.

Я пожал плечами.

— Он уже берет хлеб и морковь у меня с руки, но, едва я хочу погладить его, он, как и прежде, шарахается в сторону.

— Будь внимателен. Ему нельзя доверять.

— Странно, как по-разному люди относятся к верховым лошадям, — заметил я. — У каждого свой вкус. Американцы предпочитают кастрированных, испанские конкистадоры любили жеребцов, арабы же, слышал я, предпочитают кобыл.

Джакоб поймал поводья, отвел свою лошадь в загон, распряг ее.

— Ты, Ханни, уверен, знаком с ворбасами, — сказал он. — Раймондо не рассказывал тебе о табуне лошадей, который они отобрали у бандитов в каньоне Тьюнга? Вроде бы их насчитывалось не менее ста человек.

— Если верить Раймондо, их было больше, сто пятьдесят, в основном мексиканцы и англичане. Может быть, тогда, на перевале, мы встретились с частью этой банды?

Джакоб подвинулся ближе к огню.

— Монте! Ты знаком с людьми на ранчо «Эль-Монте»? Почему бы тебе не наведаться туда, и, если найдешь там трех-четырех подходящих крепких ребят, найми их.

— Да там, в основном, работают парни из Техаса, но они неплохие солдаты.

— Сделай все же это, хорошо? — попросил Джакоб и внезапно хитро улыбнулся. — Хотя... — Он посмотрел в мою сторону. — Иоханнес теперь берет уроки борьбы, и нам здесь сам черт не страшен. Он одной рукой уложит четверых, а то и пятерых сразу!

— Дайте время, — вполне серьезно парировал я. — Потом сами же будете просить меня защитить наших парней.

Солнце поднялось высоко, день выдался безветренным, и над Лос-Анджелесом вились тоненькие струйки дыма, похожие на длинные пальцы, тянущиеся к облакам. Мы расположились под развесистым дубом, сквозь листву которого пробивались солнечные лучи.

— Все должно в ближайшее время измениться, — сказал я не без грусти. — А мне так не хочется перемен. Это моя страна. Там, — показал я на горы, — и здесь. Скорее всего, я займусь разведением лошадей. Нет ничего прекраснее, чем вид табуна жеребят, резвящихся на лугу.

— Это жизнь, — философски заметил Монте и перевел взгляд на Джакоба. — Ты и в самом деле считаешь, что пора ехать за подмогой?

— Да. Только не теряй времени даром, иначе пропустишь сражение, и все лавры этой победы достанутся Иоханнесу.

Монте молча поднялся, взял упряжь и пошел в загон. Оседлав серого мустанга с тремя белыми отметинами, он вскочил на него и тотчас ускакал. Мы остались возле костра, наблюдая за редким дымком, поднимающимся от тлеющих угольков.

— Ты это серьезно насчет разведения лошадей? — спросил Джакоб.

— Вполне! В конце концов, должен же я чем-то заниматься до тех пор, пока не определюсь со своей дорогой в жизни. — Я ворошил маленьким прутиком угли, они трещали и вспыхивали. — Меня не оставляет равнодушным эта дикая страна. Что-то есть в ней загадочное, что я должен отыскать. Иногда у меня ощущение, будто я что-то потерял тут, но не знаю, что именно.

Джакоб встал, отряхнув брюки, и посмотрел на меня.

— С тобой все будет в порядке? Монте уехал, а мне необходимо повидаться с мисс Нессельрод. Постараюсь вернуться до заката.

— Не беспокойтесь, Джакоб, все будет, как надо.

Когда Финней уехал, я подошел к загону и немного поговорил с черным жеребцом. Ему пора давать кличку, но вот какую? Стоя рядом с загоном, я окинул взглядом местность. На северо-востоке горы подходили совсем близко, и лесная полоса была не широкой, но плотной. Несколько едва приметных тропинок вели в каньоны.

Поставив рядом ружье, я еще раз более внимательно осмотрелся. Много раз я вглядывался вдаль с этого места. Обзор был хорошим, за исключением немного мешавшей рощицы. Но, даже несмотря на это, все равно издалека был бы заметен любой человек, направлявшийся сюда.

Единственное, что меня беспокоило, это то, что я не мог как следует понаблюдать за родником Анза. Именно оттуда нападающие могут низкими лощинами и рощицами подойти сзади. И для этого им вовсе не надо было дожидаться темноты: много недавних налетов совершалось в дневное время.

Где-то поблизости мог притаиться и Джоквин Джим. Имя Джоквин, казалось, было популярным среди бандитов; по крайней мере, я слышал о троих, которые его носили.

Вдалеке я увидел вдруг облако пыли: это мог быть Джакоб или Монте. Взяв ружье, я решил вернуться к костру. И вот в какой-то момент у меня замерло сердце, потом тяжело и медленно забилось.

Возле костра появился мужчина. Широкоплечий, с мощной шеей, немолодой, но весь его вид таил в себе скрытую силу. Как он подошел незамеченным, не знаю, однако теперь он молча застыл возле костра, будто чего-то ожидая. Вскинув ружье, я зашагал к нему, двигаясь очень медленно.

Глава 39

На нем были плотные штаны из грубой ткани, какие носят матросы на китайских кораблях, коричневый кожаный пояс и белая хлопчатобумажная рубашка, плотно облегавшая его невероятно мощные мускулы на руках. Насколько я мог заметить, оружия видно не было.

— Доброе утро, — сказал я и потянулся за кофейником. — Выпьете кофе?

Его лицо выдавало восточное происхождение, но человек не был похож ни на японца, ни на китайца, которых я видел раньше, правда, мои познания об этих народах были весьма поверхностными. У него высокие скулы, одну щеку до уголка рта пересекал шрам. Весьма вероятно, человек получил шрам одновременно с потерей мочки уха.

Он присел на корточки перед костром, взял протянутую мной чашку.

— Меня зовут Иоханнес Верн, — представился я.

Он попробовал кофе на вкус, не реагируя на мой вежливый намек.

— Ты внук капитана Верна?

— Да.

— Капитан был моим другом.

— Жаль, что я не застал дедушку в живых, знаю его только по рассказам отца. Кажется, он частенько плавал к берегам Китая.

Теперь незнакомец разглядывал лошадей в загоне. Каждый день мы выпускали животных на свободу и отводили пастись на траве, загоняя обратно только к вечеру. Несколько лошадей уже было переправлено в городской загон, еще какое-то их количество — на земли, принадлежащие мисс Нессельрод и расположенные неподалеку от старой индейской тропы, ведущей в Санта-Монику.

— У вас хорошие лошади, — одобрил после долгого молчания незнакомец.

— Да, но если мы сумеем сохранить их. Слишком много воров бродит вокруг. Мне говорили, что какие-то бандиты скрываются возле родника Анза.

— Их одиннадцать, — вдруг уточнил он.

— Одиннадцать? — удивленно переспросил я.

— Да. Я сосчитал. Они, как мне показалось, ждут кого-то, кто должен явиться из города.

— И вы знаете этих людей?

— Я видел их. Проходил мимо и увидел. Подошел ближе, чтобы посмотреть, и случайно слышал их разговор.

— И они не заметили вас?

— А разве ты заметил, как я очутился здесь? — вопросом на вопрос ответил незнакомец. — Moе имя Якуб Кан.

Очевидно, такого объяснения, с его точки зрения, для меня было вполне достаточно, но я не разглядел его до тех пор, пока он не оказался совсем рядом с костром, и пребывал в дурном расположении духа из-за собственной беспечности, ругая себя последними словами: ну как я мог пропустить его появление! Что я за чертов дурак! Если этот человек каким-то образом незаметно прошел мимо меня, значит, и другие смогут проделать то же?

Будто прочитав мои мысли, незнакомец сказал:

— Ты внимательно наблюдал, я это заметил.

Он допил свой кофе и поднялся, опять пристально поглядев на лошадей. Потом подошел к загону, оперся руками о жерди загородки и позвал черного жеребца. И тот подошел к нему! Даже не шелохнулся, когда Кан положил ему на круп свою руку!

— Хороший конь, — одобрил он. — Твой?

— Да. Но он необъезжен. Некоторые говорят, опасен.

— Отличный конь, сильный! Бегает быстро и на большие расстояния.

— Вы когда-нибудь прежде занимались лошадьми?

— В моей стране и ребенок умеет ездить верхом, нас сажают на лошадь, прежде чем научимся ходить. Я из Туркестана, слыхал? Китайцы называют его еще Синкянь. У нас самые лучшие в мире лошади.

Черный жеребец продолжал стоять рядом с нами. Протянув руку, я погладил его по шее.

— Хорошая лошадь, — повторил Кан, — самая лучшая из всех, которых я видел здесь.

Внезапно меня осенило:

— Вы из Хотана? Вы борец?

— Я всегда борец. — Он резко повернулся и пошел прочь от костра. Не зная, что ответить ему и надо ли вообще отвечать, не ведая, почему и откуда он пришел и куда уходит, я, будто лишившись дара речи, стоял и смотрел ему вслед.

Отойдя приблизительно на пятьдесят ярдов, он обернулся и крикнул:

— Ты сильный и со временем станешь еще сильнее!

Он уходил от меня чуть вразвалочку, будто нарочно выворачивая носки.

Зачем он приходил? Слышал, будто этот Якуб Кан вел отшельническую жизнь, ни с кем не встречался, никого не желал видеть. Капитан Лаурел говорил, что он тут самый лучший мастер по борьбе. И Лю Чанг с ним согласился. А теперь Кан будто заглянул в мое будущее: «Ты сильный и... станешь сильнее». Эти слова не выходили теперь у меня из головы.

Когда я снова поднял глаза, его и след простыл. Несомненно, он шел в это время где-то за деревьями.

Одиннадцать бандитов, он сказал. Как много!.. И несколько минут я, как громом пораженный, внимательно осматривал местность, будто все здесь видел впервые, будто за каждым холмом меня подстерегал один из этих одиннадцати.

Ну,предположим, они придут, чтобы угнать наших лошадей. Что бы мне такое придумать на этот раз? Что я вообще могу предпринять? Загон — это ведь то же пастбище, только обнесенное изгородью, был расположен на ровном месте среди невысоких холмов. Неподалеку начинался один из каньонов, ведущий в долину Сан-Фернандо, откуда до Лос-Анджелеса чуть меньше десяти миль.

Между местом, где я теперь стоял, и Лос-Анджелесом шли сплошняком непрерывные заросли деревьев и кустарника. Вокруг родника Анза, названного так по имени исследователя, остановившегося здесь когда-то, во время своего путешествия на север, тоже росло немало деревьев.

Теперь разбойники, конечно, уже поняли, что я тут один, размышлял я. Поэтому если и нападут внезапно, то как это сделают? Костер виден за несколько миль, они решат, что я, конечно, рядом с ним. И, чтобы внезапно напасть, покончить со мной и угнать лошадей, им много времени не потребуется.

Выбранная позиция возле загона была не так уж безнадежно неудачна: они могли разделиться и застигнуть меня врасплох сразу с двух сторон. Раздумывая таким образом, я вспомнил и еще об одном месте, которое обнаружил, когда собирал сучья для костра.

Наверное, не более чем в пятидесяти ярдах от загона поднимался невысокий бугор. Его сплошь покрывали камни, между которыми зеленели заросли карликового дуба. Позади бугра высилось еще несколько деревьев, между которыми гнили упавшие стволы. С одного из них я содрал оставшиеся куски коры, оборвал ветки. Разжег костер посильнее, подбросив в него сучьев, потом вернулся к бугру и обнаружил, что теперь обзор получился даже лучше, чем можно было ожидать. Я внимательно огляделся, выбрав несколько удобных огневых точек. Изучив будущее поле боя, успокоился и стал ждать, чуть было не пропустив появления трех всадников, будто выплывших неспешно из-за деревьев и медленно двигавшихся по дороге, ведущей на юго-запад. Казалось, люди не торопясь ехали по каким-то своим делам.

Куда они направлялись? Что у них на уме?

Маршрут, которым следовала троица, несомненно, вел к нашему лагерю, но тропа проходила мимо, в один из каньонов, где существовал переход в долину. Куда же они ехали в такой поздний час? Ах, вспомнил еще: в долине же имелись ранчо! Может быть, их путь лежит на одно из них?

С любопытством наблюдая за приближением всадников, я заметил, как один из них вытащил из чехла ружье. Моя собственная винтовка давно была наготове. В загоне вдруг послышалось, как заволновался черный жеребец. Взглянув на него повнимательнее, я понял, что его беспокоят не всадники: он стоял, вытянув шею и поставив торчком уши, будто вслушиваясь во что-то справа от меня.

Резко обернувшись, я увидел теперь уже менее чем в ста ярдах пятерых вооруженных людей на лошадях. Значит, пока мое внимание отвлекали те трое, пятеро, пользуясь прикрытием, неслышно зашли ко мне с тыла. Вот это маневр!..

Но ведь Якуб Кан говорил, что их одиннадцать. Где же еще трое? Теперь они убедились, что возле костра меня не оказалось, поэтому, наверное, выжидали, где я объявлюсь и обнаружу свои позиции.

Они не знали, что за оружие у меня, не могли предположить, что есть еще и винтовка, которую после первого выстрела надо будет перезаряжать. Есть и пистолеты с пятью или шестью патронами в каждом, в зависимости от того, насколько заполнен их барабан. Взвешивая свои возможности, я подержал в руке пистолеты, прикидывая, насколько тяжелы они, а их у меня было два, и, пока поджидал всадников, зарядил их.

Пятеро приблизились, один, осматриваясь, приподнялся на стременах. Их, очевидно, беспокоило, что меня все еще нигде не видно. Если бы им удалось захватить меня врасплох, наверное, обошлось бы без стрельбы. С другой стороны, они могли вынудить меня сию же минуту начать стрелять из пистолетов, ведь в ружье моем еще не было патронов. О том, что у меня два пистолета да еще отцовское ружье, никто знать не мог.

Монте и Джакоб собирались вернуться на закате, закат наступил, но пока все еще я оставался совершенно один.

Куда же подевались остальные бандиты?

Первые трое медленно приближались к костру, и, не доезжая, почему-то свернули в сторону. Обернувшись назад, я увидел, что пятеро тоже заметно продвинулись вперед.

По лицу у меня струился пот, сердце бешено колотилось. Что делать? Предупредительный выстрел выдаст мое укрытие. Если они пришли за лошадьми, то используют, конечно, все свои шансы.

Трое почти уже подошли к костру. Один из пяти, приближающихся с другой стороны, завернул за угол загона и поскакал к воротам. Попытался их открыть, но в этот момент я, что есть мочи, крикнул:

— Прочь отсюда!

В то же мгновение три пули прошили кусты, одна врезалась в бревно, за которым я лежал. Инстинктивно откатившись в сторону, я прицелился во всадника, все еще возившегося возле ворот, и, едва он попытался поднять перекладину, выстрелил: пуля, было заметно, угодила ему в поясницу.

Бросив винтовку, я схватил ружье, зарядил его и прицелился в другого бандита, ближе всех подъехавшего к костру.

Он привстал на стременах, глядя в мою сторону, хотя за кустами меня наверняка не было видно. Выстрел — и его лошадь встала на дыбы, бандит же повалился рядом с костром и остался недвижим. Я неплохо потрудился и, судя по тому, что был в состоянии анализировать ситуацию, мой боевой дух еще не иссяк: двое бандитов лежали на земле, один — возле костра, другой на некотором расстоянии от него. Я быстро перезарядил пистолет, а потом ружье.

Воцарилось временное затишье. Костер догорал, из него к темнеющему небу вырывались снопы искр.

Лошадь второго застреленного мною бандита медленно побрела прочь.

Двигаясь с величайшей осторожностью, я переместился на другое место, чтобы иметь более удобный обзор загона и костра. Теперь стали видны обе стороны загона; несколько всадников сгруппировались у его дальнего от меня конца, и в поднятой копытами лошадей пыли я мог наблюдать лишь отдельные моменты их передвижения. Стрелять не решался, опасаясь попасть в лошадей: начнется паника, и животные станут рваться на свободу, тогда бандиты без труда уведут их.

Время тянулось медленно. Все еще обливаясь потом, я лежал почти не двигаясь и чутко ловил каждый доносившийся до меня звук.

Солнце почти село, скоро наступят сумерки, а потом и полная темнота. Бандиты явно выжидали. С тревогой я глянул через плечо: под деревьями уже ничего нельзя было различить.

Человек возле костра, сраженный моей пулей, шевельнулся: значит, только ранен, подумал я с досадой.

И снова стал пристально всматриваться в густую темноту кустов и деревьев, но пока все было тихо.

Раненый поднялся на локтях и, цепляясь за траву, старался отползти от костра как можно дальше. Ружье его валялось неподалеку.

Куда же запропастились наконец Монте и Джакоб? На каком расстоянии отсюда могли быть слышны выстрелы? Я полагал, что уж в миле-то наверняка, но точно уверен не был: это зависело от многого, в том числе от рельефа местности и характера растительности. Отерев рукавом с лица пот, я достал запасной пистолет и положил его на камень, чтобы в случае чего был под рукой. Один заткнул за пояс.

Внимательно в который уже раз оглядевшись, я ничего не увидел. Раненый отполз уже на несколько футов; в ближайшем ко мне углу загона, подальше от бандитов, лошади сбились в кучу.

Сколько их было? Трое? Четверо? Позади меня, примерно в тридцати футах, вдруг затрещали кусты, из которых вышли два человека. Вздрогнув от неожиданности, я схватил ружье и, не раздумывая, выстрелил в ближайшего. Потом, бросив винтовку, вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил во второго.

Тотчас ответная пуля обожгла ухо, вторая вошла в землю, чуть не долетев до меня. Потом я почувствовал резкую боль в ноге. Снова выстрелил, и стрелявший в меня упал, но быстро поднялся, сделал несколько шагов и опять рухнул на землю.

В этот момент где-то в стороне раздался еще звук выстрела, за ним второй, потом все разом смолкло. Я неслышно вышел из своего укрытия и осторожно пробрался к костру.

Он почти погас, от тлеющих угольков медленно поднимался тоненькой змейкой дым. Раненого бандита что-то нигде не было видно. Темное пятно на земле возле костра свидетельствовало о том, что сраженный пулей, он упал именно здесь: отсюда тянулись следы крови. Когда на меня нападали сзади, раненый, очевидно, воспользовался этим и отполз в укрытие.

Первый человек, в которого я выстрелил, был мертв. Второй, стрелявший в меня, — в сознании, но, когда я подошел, глаза его смотрели отрешенно.

— Ты собираешься меня убить? — спросил он почти равнодушно.

— Это ты пытался убить меня, — ответил я, перезаряжая ружье.

— Ты вынудил нас. Мы не знали, где ты прячешься.

— Когда человек становится вором и убийцей, — нашел в себе силы сказать я, — он в любой момент должен быть готов стать мишенью для других. Никогда еще не встречал таких идиотов, которые рисковали бы жизнью ради такой малости! Ну, украли бы вы наших лошадей, продали бы их и, уверен, все вырученные деньги в первую же ночь оставили бы в салуне. Эти двое уже никогда не встанут, не увидят восхода солнца, не полакомятся вкусным куском мяса, не познакомятся с красивой женщиной... Ради чего они пошли на это?

— Не собираюсь выслушивать тут твои наставления! — оборвал меня с лицом, искаженным от злобы, лежащий на земле человек.

— Черта с два ты не станешь их выслушивать! У тебя шансов сейчас меньше, чем у кролика!

— Иоханнес? — окликнул вдруг меня знакомый голос.

— Идите скорее сюда! — обрадованно отозвался я. — Голубок попался в сети! Он глядит на свое ружье и думает, сможет ли до него дотянуться. Хочу дать ему шанс попробовать!

Через кусты ко мне шагали не только Монте с Джакобом, но и Келсо с двумя незнакомцами.

— Слушай, как я погляжу, ты отлично провел время без нас, малыш! — озабоченно улыбнулся Монте. — Даже у твоего отца, поверь, не получилось бы лучше.

Глава 40

В первые годы нашей жизни в Лос-Анджелесе население его едва ли составило бы три тысячи человек. И при всем этом ежегодно происходило от пятидесяти до шестидесяти убийств. К счастью, на сей раз нам удалось перегнать лошадей на ранчо, принадлежащее мисс Нессельрод, без особых проблем: все остались целы и невредимы. Даже черный жеребец не доставил нам дополнительных хлопот, лишь все норовил отодвинуться в сторону, когда я, проезжая мимо, ласково трепал его по крупу.

Ранчо располагалось в тихом спокойном месте, где под огромными старыми платанами приютился глинобитный домик. Отсюда на Лос-Анджелес открывался вид изумительной красоты.

На следующее утро, после того как мы перегнали лошадей, мисс Нессельрод занялась уже другими делами, и мне пришлось самому открывать лавку, принимать товар и раскладывать свежие газеты, прибывшие из Вилмингтона с утренней почтой. Вот почему уже рано утром я оказался там. Улицы были пустынны, если не считать человека в фартуке, старательно подметавшего возле нас деревянный пешеходный настил. Кончив приготовления к новому рабочему дню, я едва успел взять с полки книгу и усесться поудобнее, чтобы ее почитать, как скрипнула дверь. Обернувшись, я увидел того самого мужчину, который несколько дней назад наблюдал за нашим заведением.

Рассмотрев его теперь повнимательней, я увидел человека, как говорится, средних лет в добротном сером костюме, у его шляпы были модные узкие поля. Короче, выглядел он вполне респектабельно. Кивнув в знак приветствия, посетитель поинтересовался, есть ли у нас бостонские газеты и, если таковые имеются, он с удовольствием почитал бы их.

— К сожалению, они десятидневной давности, — уточнил я. — Хотя по-прежнему представляют для жителей Лос-Анджелеса интерес.

— Для меня тоже, — улыбнулся незнакомец, но глаза его при этом оставались холодными и пронизывающими. — Очень симпатичная у вас лавка. Вы ее владелец?

Он явно на что-то наводил разговор, поэтому я весь превратился в слух и внимание. Было тут и еще что-то встревожившее вдруг меня: в его речи я ощутил хотя и легкий, но неуловимо знакомый акцент.

— Могу я присесть? Эта комната предназначена для чтения? — спросил он.

— Разумеется, — ответил я и начал распаковывать очередную коробку с товаром. Достав из нее несколько книг Балмера-Литтона, следом вытащил сборник рассказов Эдгара По и принялся его рассматривать, поскольку он вызывал у меня особый интерес: автор когда-то был другом моего отца, да и сам я в те времена немного знал писателя.

Увидев книгу, странный посетитель спросил:

— Это Эдгар Аллан По? Знаете, он неожиданно стал очень популярен в Европе.

— Это одна из первых его книг, которую мы получили, — ответил я дотошному посетителю. — Мой отец был знаком с По, да и сам я встречался с ним, когда был маленьким.

— Слышал, он не так давно скончался.

Эта новость меня поразила.

— Я не знал. — На мгновение непонятная резкая боль пронзила меня чуть пониже левого плеча, напомнив навсегда ушедшее прошлое. — Раньше он был военным, мне рассказывал отец. Кажется, два года прослужил сержантом.

Незнакомец испытующе взглянул на меня.

— Несомненно, вы были знакомы с ним не в этой стране?

— Мы раньше жили на востоке. Отец рассказывал, что писатель с детства увлекался плаванием и мечтал переплыть Ла-Манш.

— Его счастье, что он не сделал этого. Никто не может переплыть Ла-Манш. Это абсурд! — категорически заявил гость. И снова вернулся к прежней теме разговора: — Очень симпатичная лавка! Она ваша? — будто забыв, что уже задавал этот вопрос, снова спросил он. Чуть раньше я ему, кажется, не ответил. И намеренно!

— Она принадлежит мисс Нессельрод, — нехотя произнес я.

— Нессельрод? Очень интересная фамилия! Вы давно знакомы с этой дамой?

— Довольно давно. Замечательная женщина!

— Не сомневаюсь... Просто меня, простите, мучает любопытство. Понимаете, уж очень необычная это фамилия. Думаю, я встречался с нею; когда-то. Высокая такая, красивая молодая женщина?..

— Да, — выдавил я из себя, все более настораживаясь.

— Большинство женщин ее возраста уже давно замужем, — совсем уж удивил он меня своей осведомленностью. Поэтому я оставил его комментарий без ответа.

А он, притворившись, что увлечен газетой, делая время от времени вслух ни к чему не обязывающие замечания, наверняка выискивал что-то, разнюхивая, весьма недвусмысленно интересуясь всем, что касалось мисс Нессельрод. Внезапно мне пришла в голову мысль, совершенно ошарашившая меня: ведь она уже не та молодая женщина, с которой я когда-то познакомился, путешествуя в фургоне! Я никогда не задумывался над тем, что и для нее, как и для всех других, идут годы.

— Интересно, — почти небрежно бросил он ни с того ни с сего, — как она заполучила свою фамилию?

— Полагаю, как и большинство из нас, — не сдержавшись на сей раз, дерзко ответил я. — Без сомнения, как и вы получили свою. — Мне пришлось оторваться от работы. — Раз уж мы перешли к вопросу о фамилиях, настало время представиться: Иоханнес Верн.

— Алексис Марчинсон, — услышал я в ответ.

Интересно! Марчинсон, конечно, может быть фамилией английской, но вот Алексис... Может быть, он русский?..

Гость между тем взял свою газету и уселся поудобнее, делая вид, что углубился в чтение. Но это продлилось недолго — он снова вскинул на меня любопытствующий взгляд, и, чтобы предотвратить очередной его вопрос, я спросил:

— Вы не покупаете коров? Может быть, вас интересуют лошади?

— В России у нас было много лошадей, — не видя подвоха, ответил он.

— Так вы из России? Не из Англии? — Я угадал: теперь понятен стал его странный акцент. Но где я слышал его раньше? Где?..

— Это имеет какое-то значение, откуда я приехал? — раздраженно бросил Марчинсон.

— Вовсе нет! Русские живут в Калифорнии с самого начала ее освоения. Думаю, они, как и другие, стремились получить здесь землю. Что касается вашего имени, я просто любопытный. Как, кстати, и вы. Теперь в Калифорнии много иностранцев. Одни ищут золото, другие что-то покупают или продают. Третьи, — добавил я чуть иронично, — исследуют.

— Я путешественник, — признался он, не поняв намека. — И фамилия Нессельрод просто заинтриговала меня своей необычностью.

— Тут, сэр, нет ничего необычного, — пояснил я как можно спокойнее. — В свое время я знавал нескольких Нессельродов. Поверьте! Когда жил на востоке и был совсем ребенком, впервые встретился с этой фамилией, — вдохновенно сочинял я. — Ее носило многочисленное семейство. Если же вас заинтересовала сама фамилия, думаю, смогу найти для вас адрес Нессельродов, обосновавшихся и в Филадельфии. Глава семьи, если мне не изменяет память, художник, его жена дает уроки балета, когда у кого-то возникает желание получить их...

Он сложил газету, бросил ее на стол, с недоверием посмотрел на меня, сухо поблагодарил.

— Не за что! — ответил я. — В следующий раз, когда возникнет необходимость что-либо узнать, приходите и спрашивайте без всякого стеснения!

Он взглянул на меня, будто хлестнул кнутом, но я продолжал учтиво улыбаться. Марчинсон ушел, гордо подняв голову и гневно хлопнув дверью.

Весьма довольный собой, я продолжал расставлять новые книги по полкам. Улицы постепенно заполнялись людьми, спешащими по своим делам или торопящимися в лавки за покупками. Но меня не оставляла мысль: откуда этот знакомый акцент? Русский... Где же, где я слышал нечто подобное? Но я не мог припомнить, как ни старался.

С уходом незнакомца вернулись прежние недоуменные мысли, связанные с мисс Нессельрод. Все-таки кем она была до Лос-Анджелеса?.. Интерес Марчинсона продиктован исключительно познавательным моментом? А осведомленность о ее возрасте? Как быть с этим? Я ощутил какой-то душевный дискомфорт, непонятный для меня самого, когда снова подумал о том, что мэм уже не та, кого называют молодой девушкой. Но по-прежнему она оставалась стройной и грациозной, и я, как ни старался быть пристрастным, не находил в ней никаких перемен.

Неожиданно появилась и сама мисс Нессельрод, правда, не настолько неожиданно, чтобы я не расслышал стука ее каблучков еще на крыльце.

Она закрыла за собой дверь и огляделась. Меня всегда поражала ее интуиция, а мое настроение было написано на моем лице.

— Ханни? Что тут без меня произошло? — раздался закономерный и на этот раз вопрос.

— Заходил один человек, который... помните, наблюдал за лавкой? По-моему, он хотел что-то выяснить о вас. Не думаю, что его интерес был исключительно романтичным, хотя могу и ошибаться.

— Романтичным? — улыбнулась она. — Боюсь, Ханни, что это мне уже не по возрасту.

— Я так не считаю, — отрезал я и, помолчав немного, сообщил: — Его зовут Алексис Марчинсон.

Мисс Нессельрод сняла перчатки.

— Нет, — произнесла она, будто отвечая каким-то своим мыслям. — Нет! Этого не может быть! Спустя столько времени...

Она подошла к перегородке, отделяющей ее рабочий уголок от полки читальни: там стояли легкие кресла и стол.

— И что же ты рассказал этому человеку?

— Что я мог рассказать? Только то, что мне известно самому. Что вы прекрасная женщина, владелица этой лавки... Что я еще знаю о вас, мэм? Да ничего!

Она словно играла со мной.

— Я же никогда ничего тебе такого не рассказывала, Ханни! Не так ли?

— Да, и я знаю не намного больше, чем до его прихода, — заметил я. — Марчинсон говорил с едва заметным акцентом. Он меня озадачил: где я мог слышать такой акцент прежде? — Я взглянул на нее, меня словно осенило, и я вдруг выпалил:

— Вы русская, мэм, не так ли?

— Да! Была ею много лет назад. Теперь американка, калифорнийка.

— Наконец-то что-то начало проясняться после стольких лет! И вы не собираетесь возвращаться обратно в Россию?

— Не могу! Видишь ли, Ханни, меня сослали в Сибирь, а я бежала оттуда. Беглецов было девять, и лишь троим повезло. Я была тогда совсем юной девушкой, когда мы попытались пробраться в Китай. Моего брата убили в Сибири, еще до того, как мы решились на побег, другой умер в бедности и нужде, а третий был умерщвлен каким-то подлецом в Монголии, ограбившим нас. Я единственная осталась в живых из всей моей семьи, и мне, увы, некуда возвращаться, Ханни. Кроме того, там меня могут снова арестовать...

Она посмотрела на залитую солнечным светом улицу, по которой промчалась повозка.

— Добравшись до Китая, я устроилась в одну английскую семью преподавать детям французский язык. Когда стала постарше, пошла служить гувернанткой. Копила деньги, приняв решение уехать навсегда в Америку. Я была такой бедной, Ханни, и не хочу снова ею стать. Поэтому работаю, планирую, коплю...

Долгое время мы сидели молча, просто наблюдая за прохожими на улице. В полном молчании: мисс Нессельрод — оттого, что впервые была так откровенна со мной, я же — пораженный до глубины души всем услышанным.

Потом она сказала:

— Мы были так молоды, Ханни, так наивны. Хотели изменить мир. Из-за своей молодости я не принимала активного участия в движении: просто слушала своих братьев и их друзей, разделяла их восторг и энтузиазм: ведь они жаждали реформ и перемен в России, подобно тому, как это сделали в Англии и Франции.

Моя мать была англичанкой, поэтому свои каникулы мы всегда проводили в Англии. Жалели своих крепостных и думали, что правительство предпримет какие-то шаги, чтобы освободить их, но мы не представляли, насколько глубоко укоренились в русской душе те принципы, которые нам хотелось изменить.

Мои братья были членами тайного общества «Союз благоденствия», организованного офицерами Семеновского полка. Русское общество в 1821 году стояло накануне перемен. Мой старший брат, оставшийся верным своим идеалам, перебрался в Тульчин, где жил полковник Павел Пестель, один из вдохновителей движения. Там они создали «Южное общество».

После смерти Александра I должны были начать восстание. Мечтатели-идеалисты, они не имели связи с армией, которая, по их плану, должна была присоединиться в назначенный день.

Их выступление называют восстанием декабристов, которое было подавлено быстро и жестоко. Пятерых казнили, в том числе и Пестеля, сто двадцати одному было предъявлено обвинение в измене родине, а сто девять из них не достигли и тридцати пяти лет. Одних приговорили к каторжным работам, других сослали в Сибирь. Пострадали и многие близкие: нам семьи...

— Но вы же были тогда совсем молоденькой!

— Это не имело никакого значения. В России, ли кто-то из семьи был в чем-то замешан, наказывались и остальные: нас сослали в Сибирь, там из надежных источников мы получили сведения, что нас вот-вот должны были негласно ликвидировать, после чего мы решились на побег[25].

— И что же теперь, мэм?

— Я не могу туда вернуться, нас по-прежнему считают врагами отечества. И тот факт, что мы бежали, только усугубляет вину.

— Вы должны быть очень осторожны, мэм.

Она изучала меня несколько долгих минут, потом неожиданно спросила:

— Ты думаешь о доне Исидро?

— Он никогда не выходит у меня из головы, но... есть и другие вещи... — Я внезапно поднялся. — Беспокоюсь... о пустыне.

— Что тебя связывает с ней, Ханни, скажи? Естественно, красота, но ведь есть еще что-то?

— Не знаю, — нахмурился я. — В том-то и дело, — я подошел к окну, повернулся к ней лицом, — там есть что-то, что крепко держит меня; вроде что-то неоконченное, что я должен, обязан завершить... Понимаете? Здесь, — я сделал неопределенный жест рукой, — человек может стать богатым и преуспевающим. Но хочу ли я этого? Или существует что-то иное, что мне более по душе? То, что нашли мои родители...

— Ты уверен, что они что-то обнаружили? Может быть, просто бежали отсюда и все? Они были счастливы, нам это известно, а что еще может быть?

Я вспомнил, как много лет назад меня в пустыне нашел Смит Деревянная Нога. Я не раз старался воскресить свои тогдашние чувства: был ли я испуган, обрадован, равнодушен. Но не смог. Знал одно: я оказался в беде и должен был как-то спасаться.

Я не имел права не справиться. Смит спас мне тогда жизнь. Без него я бы умер там, в горячих песках, поскольку почти ничего не знал о пустыне.

Что же так томительно тянуло меня назад? Мой дом возле родника? Сама пустыня?..

— Кто-то идет, — неожиданно прервала мои мысли мисс Нессельрод. — Будь осторожен.

Я отошел от окна, повернувшись лицом к двери. Она тихонько приоткрылась, и на пороге появился маленький мальчик с выразительными черными глазами и в большой соломенной шляпе. Он переводил взгляд с мисс Нессельрод на меня, потом подбежал ко мне, сунул мне в руки сложенный вчетверо листок и исчез за дверью прежде, чем я успел что-то произнести.

На листочке знакомым почерком было написано:

"Не мог бы ты прийти, Ханни? Ты мне очень нужен. Я в отчаянии!

Мегги".

Молча протянув мисс Нессельрод в качестве объяснения записку, я мгновенно оказался на улице.

Дом Мегги стоял неподалеку, и я мог оказаться там через несколько минут.

Глава 41

До смерти перепуганная служанка отворила входную дверь.

— О, синьор! Входите скорее и будьте осторожны! — только и произнесла она.

Я шел за ней, она показывала мне дорогу. Пересек дворик и задержался в дверях гостиной.

Мегги сидела лицом ко мне и к человеку, стоявшему спиной к двери. Мне не надо было заглядывать ему в лицо, чтобы узнать его: это был Ред Хубер.

— Доброе утро, Мегги, — поздоровался я. — Извини, что задержался. — Я шагнул в комнату, и в тот же момент Хубер обернулся на мой голос. — Давненько мы не встречались с тобой, Ред!

Наверняка он весил теперь фунтов на сорок больше чем я, и был, пожалуй, на дюйм выше. Но во всем его облике угадывалась какая-то первобытная неуклюжесть, жестокая звериная сила, и была при этом еще какая-то незавершенность, что ли. А может, это явилось проявлением какой-то сложной закомплексованности? Не знаю!

— Уходи! — только и прорычал он, кивнув мне головой на дверь. — Уходи, пока можешь идти сам!

— Извини, Ред! — Я постарался придать своему голосу уверенность и независимость. — Но нам с Мегги надо поговорить, капитан Лаурел просил меня зайти и привести тут в порядок кое-какие дела. Понимаешь?

Он стоял, широко расставив ноги и свирепо глядя на меня: не иначе как жаждал столкновения, просто добивался его. Но проблема состояла в том, что здесь присутствовала Мегги, а пуля не всегда попадает в намеченную цель.

— Проходи! — снова прорычал он. — Да поскорей делай свое дело, а потом проваливай!

— Наше дело конфиденциальное, — выдавил я из себя улыбку. — И с тобой, Хубер, никак не связанное. Я здесь по приглашению, а ты, Ред? Если память не изменяет мне, в прошлом году на виселицу были вздернуты несколько человек только за то, что навязывали свое внимание леди. Ты можешь оказаться следующим.

— Я ухаживаю за ней! — рявкнул он в качестве объяснения.

— Но я просила его оставить меня в покое, — умоляюще посмотрела на меня Мегги. — А он пришел, потому что узнал, что отец в плавании.

— Это и есть одно из тех дел, которое мы должны обсудить, — сказал я, прохаживаясь по комнате. — Твой отец, Мегги, просил перед отъездом, чтобы я нашел парней в «Эль-Монте», которые бы на случай опасности подежурили бы здесь, поблизости.

И, повернувшись к Реду, добавил:

— Сюда прибывает компания техасских ребят с «Эль-Монте». Когда они окажутся тут, думаю, было бы неблагоразумно оставаться дольше...

— На днях, — он уставился на меня в упор, — мы где-нибудь встретимся с тобой. Только ты и я! Без свидетелей.

— Естественно, Ред. Мы оба этого хотим, не правда ли? И когда все будет кончено, я наконец займусь другими, более важными делами.

— Ты займешься? Да ты откинешь копыта!

Я улыбнулся, терпеливо пояснив:

— На самом-то деле, ты не очень меткий стрелок и не умеешь обращаться с оружием, поскольку всегда надеешься лишь на силу. Потом, ты упустил время, Ред, а ведь это — главное.

Я никогда не видел, как стреляет Ред Хубер, но он об этом не знал, и моей главной целью было заставить его усомниться в себе. Если это произойдет, он станет колебаться, тянуть, медлить, постарается выкинуть из головы сомнения, но они будут угнетать и, естественно, смущать его. Он попробует еще и еще раз стрелять, чтобы понять, почему я не верю в его способности. Конечно, мне не было известно, выйдет ли прок от моего тактического хода, но все же это был шанс.

— Ты ничего собой не представляешь! — заявил он. — Как и раньше!

— Справься по этому поводу у человека, который хотел украсть моих лошадей возле родника Голдвотер, — предложил я в ответ.

Он подошел к двери, обернулся, как бы желая сказать что-то еще, но потом открыл дверь комнаты и ушел, позвякивая шпорами. Я стоял и ждал, пока за ним закроется входная дверь.

Мегги подошла ко мне.

— О, Иоханнес! Право, мне так неловко! Опять втянула тебя в конфликт!.. Но я была просто в отчаянии, не знала, что делать, кого звать на помощь.

— Кого же еще кроме меня, Мегги? — Я сжал ее руки в своих. — Знай впредь: буду весьма разочарован, если ты позовешь кого-то другого. Надеюсь, если у тебя снова возникнут сложности, ты всегда будешь обращаться только ко мне.

— Но из-за меня у вас с Редом снова вражда. Однажды, помнишь, я уже послужила причиной вашей драки.

— Но мы бы в любом случае столкнулись с ним. Он искал повода для ссоры еще до того, как я в школе сел на твое место, пока ты отсутствовала, а теперь появился новый.

— Хочешь кофе? — Мегги приветливо взглянула на меня, и я не отказался.

Дворик с трех сторон был окружен галереей, под ее сводами стоял стол, за которым мы с нею уселись, любуясь переливающимися на солнце брызгами фонтана. Поговорили об ее отце, который сейчас был на пути в далекий Китай, потом вспомнили о Келде О'Брайен и Делле Корт... — Но все, находившееся за стенами дворика, казалось мне теперь очень далеким и каким-то нереальным.

Вокруг нас благоухали цветы — несмотря на жестокость нравов, царившую в Сонора-Тауне и таких местах, как Калле-де-Лос-Негрос, — наш город ковбоев будто превратился в прекрасный остров цветов, деревьев и винограда: Лос-Анджелес оставался приятным для жизни местом. И так почти в каждом дворике... Вместе с тем Финес Бэннинг открыл перегон между нашим городом и Вилмингтоном, собираясь строить железную дорогу. Многие калифорнийцы, и среди них Андрее Пико, стали выдающимися горожанами, и в спокойном с виду Лос-Анджелесе кипели свои скрытые страсти и амбиции, ибо люди претворяли в жизнь свои мечты и планы.

— Ты не должна оставаться одна, когда твой отец в отъезде, — беспокоился я. — Разговор о ребятах с «Эль-Монте» — это просто к слову пришлось, но почему бы тебе и в самом деле не позволить мне привести сюда парочку из них: пусть поживут в хижине, а? Они люди хоть и грубые, но порядочные, а главное, мало найдется охотников связываться с ними: надо, чтобы в твоем доме были настоящие мужчины.

— Он придет, он будет здесь завтра, не беспокойся, Ханни.

— Да о ком ты? Это кто-то из знакомых твоего отца?

Она на мгновение заколебалась, смутившись.

— Да, отец знает его. Наш друг прислал его пожить... в хижине рядом с загоном.

— Когда твой отец вернется, мне хотелось бы снова поговорить с ним, кое-что разузнать. Мне кажется, Мегги, он знает о моей семье гораздо больше, чем я сам.

— Отец беспокоится, боится за тебя, — сказала она, едва заметно поколебавшись перед тем.

— Считает, что проблема может появиться там, где я вообще и не предполагаю?

Она снова помолчала, потом заметила:

— Просто отец часто бывает подозрителен без всяких на то оснований.

— Возможно. Но все равно, думаю, он знает о чем-то, о чем не знаю я. Первый раз услышал от него историю о том, как дон Федерико пытался убить на борту корабля какого-то мальчика...

— Ну, это просто одна из историй, отец знает их множество. По-моему, между ними произошла тогда обычная ссора, вот он и...

— Интересно, что же все-таки произошло с тем мальчиком? Нет, не с доном Федерико: этот-то, конечно, здесь.

— Отец думает, что мальчик умер. Он все собирается спросить об этом донну Елену.

— А она, думаешь, знает?

— Если вообще кто-нибудь что-то и знает, то только она. Кажется, мальчика еще тогда взяла к себе какая-то пожилая женщина, путешествовавшая вместе с ним. Никто не видел, куда они отправились, но это и не важно. Не сомневаюсь, мальчик живет где-нибудь тут, поблизости, возможно, мы даже его знаем, встречаем иногда.

— Я не слишком-то хорошо знаком со своей тетей Еленой, но, думаю, что постепенно проникаюсь к ней теплыми чувствами, начинаю любить ее.

— И мне она нравится. Знаешь, донна Елена нередко заходит к нам. — После паузы, вздернув подбородок, Мегги добавила: — Как, впрочем, и дон Федерико.

— Что? — Я был ошеломлен этим признанием.

— Мы как-то встретились на фанданго, — объяснила она. — Он изумительный танцор!..

Возможно, беспричинно, но я почувствовал, что меня предали. Тут же глотнул кофе и обжег рот, мысленно выругавшись. Потом подумал: кто я такой, чтобы возникать по таким поводам? Она вольна встречаться с кем и когда захочет. Но интересно все же когда это началось? Уверен, что уже после отъезда капитана Лаурела.

— Федерико бывает очень обаятельным, когда захочет, — продолжала Мегги. — Кажется, он задумал какую-то серьезную сделку с твоим дедом.

— Я не видел моего деда с тех пор, когда был маленьким мальчиком.

— Дон Федерико, конечно, моложе, но между нами нет такой большой разницы в возрасте, как, скажем, между доном Абелем Стерном и его женой.

Задохнувшись от этого неожиданного сообщения, я еле слышно проговорил:

— Но ты же не собираешься выходить за него замуж?

Она улыбнулась.

— Не скрою, он подумывает об этом.

После долгого молчания изменившимся от волнения голосом я наконец проговорил:

— Он мой враг и вознамерился уничтожить меня еще тогда, когда я был мальчиком.

— Ты и в самом деле уверен, что это хотел сделать именно он? Прошло так много лет, ты был тогда совсем маленьким.

— Я хорошо запомнил его, слишком хорошо!

— Нет, ты, должно быть, ошибаешься. Однажды я упомянула о тебе в его присутствии, и, мне показалось, дон Федерико никак не реагировал на мои слова. Он не знает тебя, уверена, — говорил, что знаком здесь с очень немногими англичанами.

Внезапно меня пронзило острое желание оказаться вдруг как можно дальше от дома капитана Лаурела — места, где я больше всего хотел бы быть, быть рядом с ней, с той, которую я так любил или думал, что любил... В конце концов, горько подумалось мне в это мгновение, что мне вообще-то известно о любви?

— Он отличный всадник! — будто не замечая или делая вид, что не видит моего состояния, продолжала она. — И самый обаятельный мужчина из всех, кого я когда-либо встречала.

Очарование исчезло. Вода все так же падала из фонтана в бассейн, по-прежнему шелестели листья, цвели цветы. Но этот дом посещал мой враг. Возможно, сидел на том же самом месте, где сейчас сижу я, и пил из той же чашки, которую я только что держал в руках. Я решительно поднялся.

— Мне нужно уходить, меня ждут.

Мегги удивленно оторвала взгляд от цветов, которые начала поливать.

— Должен уходить? Но ведь ты только что пришел!

— Я должен поехать на ранчо.

Ее глаза изучающе смотрели на меня, но, надеюсь, ничего не могли прочитать на моем лице. Да кто я такой, в который раз спрашивал я себя, чтобы запрещать ей кого-то принимать?

— Ты уходишь, а я хотела поговорить о твоем черном жеребце. Ты объездил его?

— Нет пока. Но он уже берет еду из моих рук и пьет воду из ведра, которое я ему приношу.

Что-то неуловимое исчезло между нами. Как и я, она прекрасно понимала это. Несколько мгновений мы так и стояли лицом к лицу, каждый порывался что-то сказать другому, но не находили нужных слов.

Оказаться наедине с Мегги!.. Это стало с недавних пор моей мечтой, превратившейся сейчас в явь. Я ничего не желал так горячо, как исполнения этого, и мое желание наконец сбылось. И вот... Резко отвернувшись от нее, я зашагал к двери.

— Иоханнес? Ханни? — меня догнал ее голос.

Я остановился возле двери, ведущей из дворика на улицу.

— Ты не могла, Мегги, знать всего, что произошло со мной. Мой дедушка и твой дон Федерико загнали моих родителей в пустыню, охотились за ними, словно за дикими животными, стремясь уничтожить их. Тогда им это не удалось. Но в конце концов, спустя много лет, они все-таки настигли моего отца и убили его.

— Но это сделал твой дедушка!

— Дон Федерико был заодно с ним. Он тот человек, который хотел убить и меня, бросил умирать в пустыне. Он хотел и непременно сделал бы это, попадись я ему в руки.

— Я не могу поверить этому, Ханни! Не верю! Я знаю его!..

— Конечно, ведь он красивый мужчина и изумительный танцор!

— Это не имеет к делу никакого отношения...

— Я должен идти, Мегги.

— Но ведь ты еще вернешься? Придешь?

— Приду, когда понадоблюсь тебе... в любом другом случае. — Я секунду колебался, потом твердо сказал: — Нет, теперь не приду, Мегги. А вдруг встречусь здесь с ним?

— Надеюсь, в таком случае ты будешь вести себя как джентльмен?

— А как должен вести себя джентльмен в присутствии человека, который вознамерился когда-то его убить? Который бросил его умирать в пустыне?

— Я уже сказала тебе, что не верю ни одному твоему слову! Ты глубоко заблуждаешься в отношении его.

— Ты знаешь, как выглядит иногда убийца? — вдруг спросил я ее. И тут же сам себе ответил: — Он может быть симпатичным, улыбающимся юношей или изящным джентльменом. Не внешность выдает в нем убийцу, а то, что внутри него...

— Абсурд! Я бы знала наверняка! — повысила голос Мегги в качестве неопровержимого доказательства своей правоты.

— Не сомневаюсь, что ты обладаешь особым даром распознавать людей. Надеюсь, он всегда будет помогать тебе!

С этими словами я вышел. И, оказавшись в седле, постарался взять себя в руки. Она стояла возле ворот, наблюдая за мной. А я думал о том, что этот человек не раз бывал здесь, в этом доме, и, несомненно, придет сюда снова. Ее отец, очевидно, не одобрил бы этого, но он далеко, на пути в Китай... Не оглядываясь, я поскакал прочь.

Мой день закончился, мой прекрасный день, превратившийся в один из самых грустных. Ничто в моей жизни не предвещало подобного. Я верил, что был рожден для чего-то большого, светлого, но не для такого же! Нет!.. Я никогда прежде не любил, не знал этого чувства, но мне казалось, что именно его я испытываю в отношении Мегги — единственной, кто мне был нужен, о ком я мечтал. А теперь...

Я все еще продолжал думать о ней. Ни на кого больше я не посмотрю, мне не нужен был никто другой.

Дон Федерико. Страшно подумать!..

Я обратил свой взгляд к горам. Уйти бы туда, затеряться в них! Или вернуться назад, в пустыню Оставить Мегги ему. Забыть. Раз и навсегда.

Я горько вздохнул. Неожиданно вдруг ощутил, что почти загнал свою бедную лошадь. Замедлил бег. Незачем убивать доброе создание из-за того; что у меня идет все из рук вон плохо. Что я за человек? Убеждал себя, что я сильный, что могу стать отважным... Всегда думал о себе как о человеке с характером. А тут совершенно потерял себя из-за нескольких слов, сказанных девчонкой.

Пустив лошадь шагом, я огляделся: рядом шла старая индейская тропа.

Вдалеке завихрилось облако пыли, движущееся навстречу. Я схватился было за ружье в чехле, потом раздумал и вытащил из-за пояса пистолет. Моя осторожность оказалась напрасной: это оказался Монте с одним из парней с «Эль-Монте». Завидев меня, они ускорили бег своих коней.

— Ханни! — крикнул Монте в нетерпении. — Мы едем за тобой! Он убежал! Убежал!

— Кто убежал? Что случилось?

— На ранчо было совершено нападение. Мы вступили в схватку с бандитами, но им удалось угнать нескольких лошадей, другие же просто сбежали в открытую дверь загона. Среди них оказался и твой черный жеребец, — грустно закончил Монте. — Он смертельно ранил своим ударом пытавшегося поймать его бандита, а потом сбежал. Твой большой черный жеребец вернулся назад, на холмы.

Глава 42

Мой прекрасный черный жеребец! Он долго ждал этого момента, всегда настороженный, страстно жаждущий свободы и, может быть, дикая пустыня — самое лучшее для него место. Я скучал по нему, потому что верил, что мы понимали друг друга.

Мне и всегда казалось, что он принадлежал кому-то раньше, потому что был готов, я видел, идти на сближение, и, как мне казалось, был немного подготовлен к верховой езде. На его шкуре виднелись следы укусов зубами и ударов копыт, полученных, наверное, во время многочисленных драк с другими жеребцами. Но его формы оставались изумительно красивыми, мощными. Изгиб шеи, тонкие чувственные ноздри свидетельствовали о том, что в нем течет арабская кровь, а в глазах светился ум. Это был самый замечательный конь из когда-либо встреченных мною.

Итак, они снова попытались отбить наших лошадей. Поэтому первым делом мы должны были отправиться на ранчо и выяснить, как все случилось, а потом уже предпринимать какие-то действия. Сколько лошадей исчезло? Когда произошло нападение? Сколько в нем участвовало человек? Узнав все это, мы могли начинать поиски.

В общей сложности пропало, как оказалось, около сорока животных. Под вечер меня остановил Томас Мачердо, работавший на ранчо мисс Нессельрод.

— Твой черный жеребец не пошел с нами, он убежал. Забрал с собой двух или трех кобыл и вернулся назад в пустыню.

— Финней и Келсо уже здесь, — сообщил Монте. — Они приехали только что. Организуем погоню?

— Что еще удалось разузнать?

— Почти ничего. Они могут поджидать нас в засаде, как когда-то подстерегли шерифа Бартона, — высказал предположение Финней. — Плохо! Думаю, это были люди из банды Панчо Даниеля.

— Нам следует быть более осмотрительными. — Я сдвинул шляпу на затылок. — Могу поехать и один. Чем меньше нас, тем легче мы проскользнем мимо них и избежим засады.

— Мы специально прискакали с «Эль-Монте», потому что предположили, что будем участвовать в поимке бандитов, — обиделся Овен Хардин. — A ты стараешься отстранить нас...

Овен был невысоким плотным человеком с могучей шеей, успевший уже облысеть в свои двадцать два года.

— Монте сказал, что нас ждет борьба с похитителями, а ты хочешь все взять на себя, — разочарованно протянул он.

— Работы хватит на всех! Келсо! — позвал я, повернувшись к нему. — Мне бы хотелось, чтобы вы остались. Вдруг понадобитесь мисс Нессельрод — неизвестно, сколько времени мы будем отсутствовать.

— На сколько же вы уезжаете?

— Не знаю. Очевидно, пока не найдем нашихлошадей.

— Поиски могут привести тебя в Сонору, — осторожно заметил Келсо.

— Вот и прекрасно! Я еще никогда не видел Coноры и Чихуахуа.

— Меня никто не ждет, — сказал Майрон Броди. — И я тоже никогда не был в Соноре. Хотя... — добавил он, — однажды проезжал мимо Чихуахуа.

— Значит, ты знаком с теми местами? — спросил Финней.

Броди пожал плечами.

— Не так, чтобы очень... Проезжал там в основном ночью.

— Завтра утром, — предупредил я, — еще до рассвета, мы тронемся в путь.

Дом на ранчо был длинным, невысоким и очень удобным. Стены были оштукатурены, крыша покрыта черепицей, изготовленной индейцами, жившими в миссиях. Этот вид ремесла быстро исчезал, когда святые отцы стали терять свою власть над индейцами. Несколько дверей из комнат выходили на тенистую, прохладную галерею. В самой большой комнате бил фонтан, тут же стояли стол, сундуки и несколько стульев, накрытых чехлами. Коврики на полу тоже были сплетены индейцами.

Я упал на стул и бросил свою шляпу на пол около ебя. Эльфего принес кофе. После двух-трех глотков в голове прояснилось, и я стал обдумывать случившееся.

Мне все это не нравилось. Конечно, нападения на близлежащие ранчо не были чем-то необычным, из ряда вон выходящим, но налет на наших лошадей, вскоре после первого, представлялся просто маловероятным. Ведь тогда, в первый раз, несколько грабителей были убиты; и странно, подумалось мне, что они повторили нападение через такой короткий промежуток времени. Полученный урок должен был бы сделать их более осторожными. И все же налет был совершен, несколько лошадей украдены. Что я должен предпринять в такой ситуации?

Что-то не давало мне покоя, тревожило. Поблизости находилось не менее дюжины других табунов, которые были более доступны, чем наши, и охранялись хуже. Так почему же опять наши? И почему так скоро?..

Воздух в комнате приятен и прохладен. Я закрыл глаза, и тотчас мысли мои вернулись к Мегги — я всячески старался гнать их от себя. Нет, она не предавала меня. Она самостоятельный, взрослый человек и может поступать так, как считает нужным. Несомненно, что и дон Федерико красивый и обаятельный мужчина. То, что он мой враг, вовсе не делало его врагом Мегги. Я опять оказался в дураках... Логика логикой, но, тем не менее, подобные мысли раздражали меня. Открыв глаза, я уставился на потолок, стараясь привести свои мысли в порядок. Глотнул кофе. Предположим...

Нет! Это маловероятно. Ну, а все-таки... Предположим, кража лошадей осуществлялась по заранее продуманному плану, конечная цель которого — разделаться со мной. Заманить меня, как Бартона, в ловушку и убить? Кто жаждал моей гибели? Единомышленники погибших во время последнего набега? Или дон Исидро? Или, может быть, дон Федерико? Предположим, Мегги упомянула обо мне в одном из разговоров, и теперь он решил уничтожить меня как соперника?

Бог знает что лезло в голову. Или я просто был слишком увлечен своими проблемами и не мог уже трезво мыслить. А может быть, это был обычный случай конокрадства?

Пусть даже так, но на чужих уроках мы учимся: помня о западне, в которую попал Бартон, надо действовать очень осторожно и осмотрительно.

Я давно понял: для того, чтобы обрести равновесие, человеку необходимы минуты тишины и покоя, тогда напряжение легко спадает и возвращается хладнокровие. Одним такие мгновения дают силу, другим возвращают ясность мысли, которая может помочь решить неразрешимые, казалось, проблемы. Иногда для отдохновения достаточно всего нескольких таких минут.

Утраченное душевное равновесие возвращали пешие или верховые прогулки, чтение книг и даже просто пребывание в одиночестве. Вот и теперь, сидя в приятной прохладе галереи, любуясь брызгами фонтана, я быстрее восстановлю силы, а возможно, сделаю для себя какие-то выводы относительно своего состояния.

Ненависть — безобразное, отталкивающее чувство, которое разрушает чаще всего того, кто ненавидит, а не предмет ненависти. Этого я старался избегать. Несмотря ни на что я не испытывал ненависти к дону Исидро. Мне хотелось одного: чтобы правосудие заставило этого человека заплатить за все, что он совершил, за горе, причиненное моим родителям, за их гибель. Конечно, его неотступное преследование только больше сплотило их, сблизило, чего могло не произойти в любой другой ситуации, но...

Дон Исидо гордился своим именем, репутацию которого поддерживали и завоевывали для него другие. Сам же он ничего не сделал ради этого. В Калифорнии он считал всех ниже себя по происхождению. И вряд ли в ком-нибудь видел достойного войти в его семью. По этой причине он выгнал из родного дома и собственную дочь. А теперь превратился в одинокого озлобленного старика, который остался ни с чем.

Прежние слуги семьи покинули его, причиной чему послужили недостойные действия хозяина. Те же, кто теперь окружал его, это люди, не подвластные контролю старика, в присутствии посторонних высказывали ему свое почтение, а в душе презирали...

Кажется, я разобрал по косточкам всех своих врагов, но ни на йоту вперед не продвинулся, что не могло не угнетать меня. Поэтому все еще не пришел к какому-то решению.

Из окна видны были заросли деревьев, зеленые луга и усеянные колючками кактусы. Высоко над Лос-Анджелесом поднимались струйки дыма. Дон Бенито Вилсон сказал однажды, что здесь со временем вырастет огромный город. Возможно, так оно и будет, только для этого необходимо развивать промышленность, а не только скотоводство и виноградное дело, которые слишком популярны у людей теперь.

Но я не был уверен в том, что хочу, чтобы Лос-Анджелес превратился в огромный город, поскольку мы станем первыми, кто увидит, как увядают наши поля, вырубаются деревья, мутнеет горизонт. Мы первые все начнем переводить на деньги, оплакивая потерянную красоту. А в том, что так оно и случится, я был убежден.

Кроме того, мы никогда не должны забывать, что земля и вода оставлены нам как бы на время, что следом придут другие поколения, которые тоже будут кормиться урожаями этой земли, пить эту воду. Недостаточно поэтому просто что-то оставить грядущим поколениям: мы должны оставить все в более привлекательном виде, нежели получили.

Я всегда испытывал боль при виде упавшего дерева. Знаю, если исчезнут деревья, то и человек тоже исчезнет с лица земли, потому что без них жить не сможет. Деревья дарят нам чистый воздух, которым мы дышим; если их не станет, воздух будет плотным и пыльным, все живое погибнет, а все великие крепости превратятся в обломки, останется лишь сорная трава, которая покроет уродливые могильные холмы, оставшиеся после нас...

Мой кофе остыл, Эльфего ушел куда-то по своим делам. Я смотрел на луг, видел резвящихся лошадей, которые, словно разноцветные молнии, взлетали над зеленью трав. Это и была та самая прекрасная жизнь, которой мог бы жить и я, — выращивать лошадей, изо дня в день наблюдать, как они растут, и, возможно, таким образом вносить свой не слишком великий, но достойный вклад в общую судьбу страны.

Не воздвигнутые здания создают город, а горожане. А горожанами считают не только тех, кто живет в городе, но и людей, которые помогают ему существовать. Отец часто рассказывал мне о митингах и дискуссиях в городах Новой Англии, помогающих развитию городов и штатов. Вот к этому-то я и должен готовить себя.

Для человека нет роли выше и достойнее, чем участие в управлении людьми. Но нет ниже и вульгарнее человека, который вздумает воспользоваться этой силой во вред людям.

По краям полей уже протянулись тени, деревья слились в темную однообразную стену, наступила ночь.

Ночь... И я был один. Беспокойно подошел к окну, потом торопливо отпрянул в сторону, посчитав, что для спрятавшегося стрелка буду отличной мишенью. Я мрачно нахмурился. Есть мечты, но рядом с ними существует реальность, и не все люди являются людьми доброй воли.

Где сейчас Мегги? Вспоминает ли обо мне?.. Но почему, почему она должна обо мне вспоминать? Почему из всех мужчин она выбрала дона Федерико? Он старше ее, по крайней мере, в два раза, правда, здесь это стало почти обычаем: девушки четырнадцати — шестнадцати лет выходили замуж за мужчин вдвое старше их. Мегги моложе меня, хотя мы вместе и ходили в школу. Ред Хубер старше всех нас, хотя и тоже учился с нами, ведь у нас не существовало деления на классы.

Завтра на рассвете меня ждет новое неизведанное приключение: пять человек из банды и наши лошади. Если не польет дождь, — правда, в это время года подобное маловероятно, — значит, на дороге будут оставаться четкие следы, а стало быть, и погоня выдастся славной.

Что возникло между мной и Мегги? И возникло ли вообще что-нибудь? Не был ли я обыкновенным болваном? Я не мог избавиться от мысли, что, если бы капитан Лаурел оставался дома, дон Федерико никогда бы не осмелился нанести ей визит. Но от этого, увы, на душе не становилось легче.

Вновь мои мысли вернулись к пустыне. Где сейчас Франческо? Женился он уже или еще нет? В большинстве случаев индейцы вступают в брак очень рано, а Франческо становился уважаемой личностью.

Интересно, каков урожай желудей в этом году? А бобов и семян? Хватает ли индейцам еды? Приходит ли по-прежнему загадочный посетитель в нашу хижину с мозаичным полом?

Не он ли все же, мой монстр, загадочный Тэквайз, сложил этот пол? Если не он, то кто другой? Он возвращался в горы, пользуясь темнотой, значит, должен был хорошо знать дорогу. А вдруг как-нибудь ночью ему станет плохо и он упадет? Кто обнаружит его? Кто хватится? Есть ли где-нибудь существо, готовое позаботиться о нем?

Я позабочусь.

Я мог бы послать весточку Франческо. Я мог бы посмотреть, не произошло ли чего-то в хижине или возле нее.

А мой чудесный черный жеребец? Где он сейчас? Радуется ли он своей свободе? Радуется ли бегу по диким, удивительно красивым холмам? Пасется ли под дубами, где много желудей? Пьет ли воду из прекрасных журчащих ручьев?..

Остановившись посредине комнаты, я огляделся. Один! У меня возникло чувство, будто я всегда был один. Всегда.

Дон Федерико...

Почему он? Почему изо всех мужчин именно он?

Мегги, я люблю тебя. Я мысленно произнес эти слова, но они канули в ночь и не оставили после себя эха.

Мог бы я сказать ей эти слова? Нет, наверное, не Мог, как не мог сказать и многие другие. Но, думаю, она знала. Догадывалась. А он, Федерико, мог бы сказать такое? Наверное, да, сказал бы легко и умело, ведь он привычен к таким вещам. Ему это было сделать так же просто, как мне собраться в горы.

Сев в углу, подальше от окна, я открыл было книгу, чтобы почитать, но этой ночью почему-то не мог сосредоточиться ни на чем. Прежде я часто читал вслух, любуясь звучанием отдельных слов, изумляясь, как красиво они порой переплетались у одних авторов, образуя фразы, главы, и как невозможно было читать их у других. Но сейчас я читать не мог.

Мегги, я потерял тебя...

Я долго не спал, вглядываясь в темноту потолка, прислушиваясь к каким-то неясным звукам, доносившимся снаружи, улавливал малейшее движение лошадей в загоне, плеск воды в фонтане, отголоски песни пересмешника.

Завтра я снова поскачу в холмы, длинные холмы, которые сейчас начинают увядать и делаться желто-коричневыми, со стороны напоминающими огромных спящих львов.

Мой отец прятался в холмах, мог затеряться в них — там, где ожидали его молчаливые боги, ищущие глазами, полными одиночества, своих молящихся, которых у них больше не было. Под жарким солнцем, под ночными звездами ждут они и теперь, когда наступит миг и руки поднимутся в молитве.

Человеку нужны боги, но разве люди не нужны богам?

Глава 43

Мы выехали рано утром, когда на небе еще светились звезды, подобно огням кораблей, стоящим в гавани неба. Нас обдувал мягкий ветерок, и лошади скакали быстро, легко.

Мы вдыхали пряную сырость опавшей листвы и спящей травы, без труда передвигаясь меж холмов и колючих кустарников.

В это утро разведя костер, чтобы приготовить кофе, мы вели беседу о том, что нас ждет. Наши лица были тяжелы от сна, и губы с трудом нащупывали слова. Говорили только то, что должно было быть сказано: на нашем пути стояли пятеро молодых, сильных, хорошо вооруженных мужчин.

— Они устроили засаду, — предположил я. — Это не простые конокрады. Вокруг не менее дюжины ранчо, где они могли бы украсть лошадей без всяких хлопот... Поэтому, парни, лучше позвольте мне идти одному.

— Ты что, сошел с ума?

— Уверен, им нужен только я, но в этих местах я ориентируюсь лучше бандитов. Мне часто приходилось и прежде бывать здесь с кахьюллами, поэтому непременно найду их и верну наших лошадей.

— Когда мы нанимаемся к кому-нибудь, — пояснил Овен Хардин, — то складываем наши деньги в общий котел и не берем их в руки до тех пор, пока не выполним работу.

— Рад, что вы рядом со мной, — только и ответил я вполне искренне, — хотя предпочел бы действовать один. В этом случае мне не пришлось бы ни за кого беспокоиться, кроме себя.

Одиночка, считал я, всегда, в случае необходимости, может превратиться в бесшумного лесного духа. Компания же, как бы осторожно она ни действовала, все равно чем-нибудь да выдаст себя. Сколько всадников вернется назад с этого рискованного предприятия? Я должен думать о каждом, как о себе самом. Если же я один и делаю вдруг неверное движение, за это никто, кроме меня, не заплатит. А если нас несколько? Хороший человек может погибнуть по моей вине, из-за моей ошибки. Те, которые шли со мной, были бойцами, участвовавшими во многих схватках, знакомые с риском так же хорошо, как и я, а может быть, и лучше.

Интересно, что подумал бы о нас сэр Вальтер Скотт? Знаю, люди, скакавшие рядом, могли бы стать достойными спутниками любому из его героев, о которых он писал. Большинство из них обладали такими же стойкими, мужественными характерами и были движимы одинаково справедливыми мотивами. Но герои Скотта — это и воины шотландских кланов. Те в своих поступках нередко pуководствовались такими же амбициозными поступками, как мой дед... Вспомнилась история о человеке, который, увидев своего сына, работавшим в поле, переплыл широкую и глубокую реку с желанием убить его, чтобы только смыть с себя немыслимый позор.

Приобщение к книгам дало мне в жизни понимание того, что я осуждал. Скажем, того же деда. Но, благодаря книгам ко мне пришло и понимание честолюбивых побуждений, руководивших им.

Мы продвигались, готовые к любой опасности. Проблема состояла лишь в том, как далеко злодеи заведут нас, прежде чем устроят на пути ловушку.

Солнце поднялось, когда мы подъехали к дороге ведущей в долину Сан-Фернандо, покрытую желто-зеленой травой, на которой кое-где паслись немногочисленные стада коров. Вдали виднелась и старая миссия с одноименным названием.

Наши противники перемещались весьма быстро и я пустил лошадей рысью, следуя вдоль подножия гор.

— Думаю, они уже наметили, где остановиться, — предположил Финней. — Спрятались в каком-нибудь укромном местечке и поджидают.

— Они опередили нас на целый день, — добавил Монте.

Лошади шли быстро. Мы сделали небольшой привал, слегка перекусили и снова тронулись в путь.

Дорогой этой пользовались редко, поэтому с верхушки даже самого невысокого холма следы были заметны на несколько сот ярдов впереди.

Перед закатом мы достигли ручейка, струящегося между камнями среди дубов и ив. Вокруг было много нетронутой травы. Мы отпустили пастись лошадей и выбрали подходящее место для лагеря.

Майрон Броди, пустив свою лошадь вместе с другими, присел возле костра.

— Обрати внимание на следы позади того большого, покрытого мхом валуна, — попросил он.

— Не иначе, там побывала солидная компания, — отозвался Монте.

— Возможно, — предположил Броди, — кто-то из этой компании еще в городе наблюдал, когда мы его докинем. Думаю, здесь у них состоялась встреча, и теперь их стало не менее дюжины.

— Против пятерых? — поднял брови Монте.

Кофе начал закипать, я снял его с огня и посмотрел на Монте:

— Хорошо зная вас, я оставил бы вам двоих парней с «Эль-Монте»...

— Нет, оставляйте не меньше пяти! — возразил Хардин, делая страшное лицо. — Да предупредите их, чтобы не собирались в кучу: мне хотелось бы переловить бандитов безо всяких усилий, по одному.

Позади нашего лагеря стеной стояли голубые дубы с пригнувшимися к земле тяжелыми ветвями. Некоторые деревья сбрасывали, подобно листьям, свои ветви, иногда довольно крупные. Это в какой-то степени защищало нас от внезапного нападения: подойти к нам, не произведя шума, было невозможно.

Решили еще и рассредоточиться. На случай, если бандиты нападут, то хоть не настигнут нас всех вместе. Каждый выбрал себе место для ночлега подальше от костра.

— Буду бодрствовать, — решил Броди. — Пусть остальные разложат одеяла и немного поспят, а я подежурю три-четыре часа.

Собираясь ложиться, Монте говорил:

— Ты, Иоханнес, верно заметил: их совсем не интересуют лошади, они жаждут вооруженной схватки, чтобы убить тебя.

— Поэтому позволят подойти к себе довольно близко, — предположил я. — А может, они уже превратили в ловушку наш лагерь? Тут они могли бы свободно загнать лошадей в определенное место, чтобы потом без труда в любую минуту взять их и проскользнуть в темноте, а потом поджидать нас где-то поблизости.

— Лучше не делать никаких предположений, — заметил Финней. — Зачем предполагать, что они могли бы сделать...

Мои слова не заронили сомнения в их душах. А жаль.

Но с этого момента все члены нашей экспедиции должны быть особенно осмотрительными, чтобы избежать любой засады, которая может нас поджидать где угодно. Каждую ночь, прежде чем лечь спать, я обдумывал теперь возможные варианты событий грядущего дня, но Финней был прав: не следует дожидаться каких-то определенных действий противника, надо быть готовым к любым неожиданностям.

Овен Хардин разбудил меня около трех ночи, но сам спать, кажется, не намеревался. Пока я обувался, он присел рядом.

— Финней говорил, что ты провел некоторое время с кахьюллами. Сказал, будто бы в пустыне, там, где они обитают, берет начало большой перевал. Кому-нибудь известно о нем?

— Здешние люди этим не интересуются. Кого сегодня волнует пустыня? Многие считают здешние места просто безлюдным краем. Но я так не думаю и всегда чего-то жду от пустыни. Хочу отыскать старые стоянки, древние индейские письмена на камнях... Знаете, Бену Вилсону случалось однажды побывать на этом перевале. Люди звали его доном Бенито. Как-то раз он даже подкарауливал там банду конокрадов. А еще раньше, много лет назад, испанец по имени Ромеро тоже проходил там. Полагаю, этот Ромеро был первым белым, а там... кто его знает.

— Загадочная страна, — согласился Хардин. — Мне было шестнадцать, когда мы приехали сюда из Техаса. Трогались с места со стадом коров более четырехсот голов. Преодолев же долгий путь, перейдя пустыню, пришли сюда, имея этих коров уже не более семидесяти. В пустыне умер мой братишка Пит. Ему не исполнилось семи. Отошел как-то от лагеря и заблудился. Мы искали его больше двух дней, вернулись совершенно измученные.

Мама оставалась в лагере, с ней и мои маленькие сестры. Наутро снова собирались отправиться на поиски, но внезапно среди ночи нас разбудил страшный вой собак. Мы с Чарли вскочили с постели. В чем были, так и помчались смотреть, что случилось.

Подбежав с ружьями, мы увидели Пита. Он сидел, прислонившись к камню, одетый в незнакомое нам огромное старое пальто: с первого взгляда было ясно, что он очень плох. Оказывается, мальчик упал и разбился, а потом был еще укушен змеей. Нас поразило одно: его запястье было в лубке — кто-то, по-видимому, старался обезвредить укус.

Принесли мальчика в лагерь, принялись лечить. Время от времени, когда у него не было бреда, он приходил в сознание и рассказывал нам, как упал, сломал запястье и был укушен змеей. Пит, оказывается, звал нас, просил прийти на помощь. А потом, отчаявшись, начал заговариваться. Мы так и не поняли, почему не нашли его, ведь он заблудился невдалеке от лагеря. Потом мальчик поведал, что сильно испугался, когда однажды появился гигант...

— Что? — подскочил я.

— Гигант, — повторил Хардин. — Конечно, понимаю, это звучит абсурдно. Мы тоже так вначале подумали. Пит сказал, что гигант пришел к нему, лежащему на песке, и перенес его в тень под камень, наложил повязку на запястье и начал обезвреживать змеиный укус. Потом поднял его, перенес ближе к нашему лагерю и оставил возле камня.

— А сам-то ты никогда не видел этого гиганта?

— Нет! Даже ничего не слышал о нем. Все, что мне известно, это лишь то, что рассказывал Пит. Еще Пит говорил, что он нес его, мальчика, довольно крупного я упитанного, словно пушинку. Гигант сделал это очень быстро, а потом будто бы забрался в полной темноте на гребень горы и исчез. Ей-богу, мне такое не под силу было бы проделать и днем, тем более неся на руках тяжелого Пита.

Хардин в недоумении пожал плечами:

— Никогда не верил ни в сказочных фей, ни в гигантов, но, клянусь, Пит говорил правду.

— Ты сказал, Пит умер?

— Да, потому что яд все-таки успел проникнуть в кровь. Этот гигант, или кто бы он там ни был, сделал все, что мог, и принес его нам. Но слишком поздно, увы, нашел нашего маленького Пита.

Я повесил на плечо ружье.

— И это все? Больше ты ничего не знаешь об этом гиганте?

— Еще одно. Пит никогда не врал и был в своем уме, когда рассказывал про него. Когда мы нашли брата, он был завернут в кожаное охотничье пальто, отделанное бахромой. Это пальто было таким огромным! Наш отец, весивший сто шестьдесят фунтов и ростом около пяти футов и девяти дюймов, вместе с другим мужчиной примерно его комплекции, примеряли это пальто на себя, стоя рядом плечо к плечу: так пальто это оказалось как раз впору двоим!

— У вас сохранилось это пальто?

— Нет, сэр. Отец поначалу хотел оставить его как память, чтобы люди не подумали, что мы говорим неправду. Но мама сказала, что, может быть, этому бедному человеку понадобится эта вещь, поэтому мы отнесли пальто обратно и положили на тот камень, возле которого нашли Пита.

Я пошел к костру выпить кофе, и Овен присоединился ко мне.

— Скажи, а где все это происходило? — поинтересовался я.

— Немного южнее отсюда, там, в пустыне, если ехать день от Родников Индейцев.

Финней скакал рядом со мной. Мы были в седле уже несколько часов, когда неожиданно следы свернули в холмы.

— По этой дороге мне приходилось уже ехать однажды несколько лет назад, — вспомнил я. — Там, впереди, сейчас будет долина, окруженная холмами. Довольно красивая, небольшая, защищенная долина.

— Как понимать — небольшая? — уточнил Финней. — В несколько тысяч акров? И там бьют один или два родника? Будь я на месте бандитов, двинулся бы прямиком туда и затаился. Очень подходящее место для того, чтобы спрятать украденных лошадей!

— Полагаешь, они направились именно туда?

— Держу пари, так оно и есть!

Мы свернули с дороги под дубы. Было очень жарко Я вытер платком лицо и шею, щурясь от солнечного света.

— Дорога там, — показал я рукой. — Но они этой дорогой не поехали.

— Дальше по ней расположено ранчо, они не стали бы рисковать и проезжать рядом с ним, — так считал Финней, повернувший свою лошадь в тень. — Ты прав, очевидно, они все же направились в долину.

Он кивнул туда, где была еще более сильная тень от деревьев: там густо росли рядком несколько дубов.

— Давайте отправимся под дубы и позавтракаем, а то очень уж стало жарко.

Мы повернули лошадей, время от времени пригибая головы, чтобы не задеть низко растущие ветки. В тени ощущался приятный ветерок с гор, холодя наши спины под промокшими от пота рубашками.

Мы спешились, и Овен Хардин, взяв ружье, отправился в дальний конец рощи поискать следы. Мы решили использовать время, чтобы поесть и обсудить ситуацию. Место, где мы расположились, не было хорошо защищенным, разве что несколько валявшихся вблизи поваленных стволов деревьев могли в случае необходимости как-то прикрыть нас.

— Если бы вы спросили меня, где бандиты, я бы ответил, что они прячутся здесь, неподалеку, — предположил я.

Монте растянулся на траве, прикрыв шляпой глаза. Вода в моей фляге оставалась на удивление холодной и вкусной. Я сделал всего глоток.

— После заката мы должны уйти отсюда. Поэтому давайте передохнем, — повернувшись к Броди, сказал я. — Ты не хотел бы дать возможность Овену поспать часок?

— О чем разговор!

Прислонившись спиной к дереву, я откинулся назад и закрыл глаза. Прохладный ветерок приятно обдувал рубашку.

Финней присел рядом.

— Слыхал сегодня ночью ваш разговор с Хардином. Полагаешь, сынок, это тот же огромный человек, который приходил и к твоему дому?

— Маловероятно, чтобы существовало два таких человека, да еще так близко друг от друга.

Наступило долгое молчание, потом Финней спросил:

— Собираешься вернуться обратно в пустыню?

— Ох-хо-хо! — невольно вырвалось у меня. — Люблю эту страну, Джек, а в Лос-Анджелесе меня теперь уже ничего не держит.

— Ничего? — Он с откровенным любопытством глянул на меня, но ни о чем более не спросил.

И я снова подумал о Мегги.

— Нет, Джек, ничего. Поэтому и собираюсь вернуться в пустыню. Не хочу никого убивать, и нет ничего, что бы держало меня там, в городе. Абсолютно ничего!

Глава 44

С тех пор, как донна Елена помнила себя, она вставала с рассветом, полагая, что это под влиянием отца. Хотя он и был гидальго, имел обширные владения в Испании и Марокко, у него выработалась привычка ранним утром совершать верховые прогулки. Будучи еще маленькой девочкой, она нередко присоединялась к нему.

Завтрак, сколько она помнила себя, всегда был очень легким: обычно чашка матечая, привозимого из Аргентины, маисовая лепешка и немного фруктов.

Донна Елена была хозяйкой дома дона Исидро, хотя они с братом никогда не испытывали особенной близости. Каждую субботу, по утрам, она подсчитывала теперь свои доходы: этому ее научила мисс Нессельрод. По субботам в маленькой тетрадке донна Елена скрупулезно на одной странице записывала, какие операции она совершила за текущую неделю, на другой — предполагаемый доход. Этому она тоже выучилась у мисс Нессельрод. Но на эту субботу у нее были иные планы.

Хотя сестра дона Исидро и регулярно посещала мессу, она не считала себя фанатично религиозной. Просто любила тишину церкви, голос священника, ведущего богослужение, мягкий шелест одежды прихожан.

Часто совершала прогулки вдоль канала или под дубами. Ей всегда было по душе спокойствие этих минут одиночества. Иногда к ней присоединялся молодой священник, отец Джейм. По ее мнению, у них были родственные души. Донна Елена слышала это выражение и раньше, но не особенно вникала в его значение, пока не познакомилась с отцом Джеймом.

В то утро она гуляла одна, и, вернувшись, решила выпить чашечку чая. Но едва присев за стол, услышала звяканье шпор. Разливая чай, занервничала: тень раздражения мелькнула на ее лице, она узнала эти тяжелые уверенные шаги.

Одетый для верховой езды, в комнату вошел дон Федерико.

— О, тетя! Так рано поднялись?

— Как всегда.

— Я и не знал.

— Конечно, откуда же...

Он бросил на нее быстрый взгляд. Донна Елена поставила чайник, не предложив ему чая.

— Скоро наконец-то все будет кончено, — с удовлетворением произнес он.

— Разве что-нибудь может действительно кончиться? — усомнилась донна Елена. — Ничто не имеет в этом мире конца и не проходит бесследно.

Дон Федерико пожал плечами.

— Иоханнес Верн отправился в пустыню разыскивать украденных лошадей. — Его глаза изучающе глядели на тетку. — И не вернется обратно. Позор наконец будет смыт.

Донна Елена пригубила чай.

— В самом деле? — откликнулась она лишь для того, чтобы что-то сказать.

— Теперь со всем будет покончено раз и навсегда.

— Ты разговаривал с доном Исидро? Он участвует в этом?

Дон Федерико нетерпеливо отмахнулся.

— Дон Исидро стал старым, медлительным, а мы не можем ждать. Он слишком долго размышляет, иногда мне кажется, он слабеет не по дням, а по часам. Но это не важно. Я сделаю это и без его помощи.

— Ты слишком много берешь на себя! Дон Исидро любит, чтобы с ним советовались.

— Он слишком долго колеблется. Кроме того, я знаю, чего он хочет. Что мне, прикажете сидеть сложа руки, пока этот... этот раб коптит свет?

Дон Федерико внезапно повернулся к донне Елене, упрекнул:

— Вы никогда не любили меня, тетя!

— За что тебя любить? — с достоинством посмотрела на него донна Елена.

Гневно сверкнув глазами, он отвел взгляд.

— Еще увидите! Когда я наследую...

— О! — вырвалось непроизвольно у тетки.

— А кто еще, позвольте вас спросить? Все умерли! Консуэло умерла. Альфредо умер. Жив, правда, один наследничек, но он никогда не станет им, потому что тоже скоро отдаст Богу душу. Кто еще?..

— Я, — неожиданно мягко возразила донна Елена, глядя на племянника проницательными мудрыми глазами. — Меня ты забыл? Сбросил со счетов?

— Вы женщина, — в раздражении отмахнулся он. — Что вы можете?

— Я могу стать наследницей. Что в таком случае ты сделаешь со мной? Тоже лишишь жизни?

Дон Федерико пересек комнату, повернувшись к ней спиной.

— Вам нет нужды беспокоиться. Вам останется все это. — Он выразительно обвел взглядом комнату. — А я вернусь в Испанию. В Испанию! Слышите вы меня? Разве можно оставаться в этом Богом забытом месте, когда можно жить в Мадриде! Ездить в Рим! Париж! Я давно мечтаю об этом! Стану жить на широкую ногу, в роскоши, изобилии. Ха! И какое мне дело до того, что будете здесь делать вы! Я продам все, включая и этот дом! — вдруг в негодовании заключил он.

— Не забудь, дон Исидро пока еще жив! Или у тебя насчет него тоже есть планы?

Дон Федерико пожал плечами.

— Я же сказал, он старик... старик...

— Ему шестьдесят семь. Отец дона Исидро дожил до девяноста пяти, а его дедушка — до восьмидесяти девяти. У дона Исидро хорошая наследственность. Он может прожить еще более тридцати лет.

Дон Федерико, раздраженно махнув рукой, отошел к арке, через которую хорошо просматривать двор. Слова Елены остались без ответа.

— Да, Федерико, он может прожить еще тридцать лет. К тому же ты и сам скоро состаришься... если, конечно, доживешь.

— Вы очень много сегодня говорите, мэм!

— Я говорю, чтобы пробудить в тебе здравый смысл, совесть. Неужели ты не видишь? Ты весь в мечтах о богатстве и в то же время не в состоянии победить. Строишь воздушные замки, но тебе никогда не одолеть Иоханнеса, как ты не одолел и его отца. Ты хотел жениться на бедной Консуэло, чтобы от тебя не ушло наследство, но этого не захотела она и стала женой Зачари Верна.

— Нищего моряка! Раба!

— Нет, Федерико, человека!

— Человека? А я что — не человек?

— Кто знает?

Дон Федерико шагнул к ней с пылающим от ярости лицом.

— На днях я... я...

— Будь осмотрительнее, Федерико, я очень не люблю тебя. — С этими словами она спокойно вынула из сумочки и показала ему маленький пистолет.

— Еще посмотрим, кто кого!..

— Когда умерла твоя мать, Федерико, дон Исидро заботился о тебе как о сыне, отправил в школу, относился к тебе как к члену семьи...

— Все равно я ненавижу всех вас! Всех вас! — повторил он. — Почему вы имеете всего так много, в то время как я нищий?!

— Что в тебе такого особенного, Федерико? По какой причине ты должен иметь что-то?

— А что особенного в вас? — Он погрозил женщине пальцем. — Или в доне Исидро?

— Не много, Федерико, — сказала она, спокойно подливая себе в чашку чая. — Действительно, не много. В Испании мы принадлежали к дворянскому сословию. А ты знаешь, что это такое? Это означает, что у нас есть один или два предка, которые были смелыми энергичными людьми. Один сражался с маврами и разбогател. Он был бедным парнем, помощником дубильщика шкур. А когда началась война, проявил себя как храбрый воин, умеющий держать в руках шпагу. Он убил мавра, забрал его доспехи, оружие и лошадь, снял с его шеи золотую цепочку, а с пальца кольцо. Потом захватил в плен другого мавра, и тот заплатил ему выкуп. Наш предок уже не был столь бедным, а потом стал состоятельным молодым человеком.

На деньги, вырученные от продажи кольца, он нанял несколько вооруженных людей, составивших его свиту. Храбро сражался и был удостоен титула. Потом выгодно женился, а его сын стал капитаном военного корабля — был одним из немногих, сумевших приводить их в гавань обратно после плавания в целости и сохранности. Думаю, он избежал не одного сражения, поставив корабль у тихой пристани при первых же признаках шторма. Его внук сумел ловко распорядиться полученным наследством и удвоил его...

— И что же? Зачем это вы все мне рассказываете?

— А вот зачем. Человек, положивший начало роду, был простым крестьянином, умел трудиться. У тебя же нет ничего. Почему бы тебе не начать делать что-то самому, своими собственными руками? Большинство уважаемых тобою людей — потомки бедных солдат.

Дон Федерико недовольно молчал, а донна Елена как ни в чем не бывало продолжала:

— На корабле, когда был помоложе, ты пытался убить Альфредо.

— Жалею, что не удалось этого сделать! Он никому не был нужен. И можете не говорить мне, что он нужен вам. Консуэло вечно суетилась возле него, лишь на людях проявляя заботу.

— Она любила его, как и я.

Он пожал плечами.

— Это вы теперь так говорите. Вы все хотели избавиться от него, а теперь он умер, и я не видел слез...

Донна Елена все еще надеялась, что он наконец уйдет, но Федерико отчего-то медлил. Отчего? Ее пальцы по-прежнему сжимали маленький пистолет. Племянник был высокомерным, жадным, законченным эгоистом. Для таких, как он, не существовало никаких преград, а она теперь была одна в доме, не считая служанки, возившейся на кухне. И все равно она не боялась его. Если он ненавидел, то она презирала его за то, что он превратился в законченного эгоиста, убийцу, насильника.

— Послушайся моего совета. — Ее терпение иссякло. — Оставь Иоханнеса в покое. Ты еще не знаешь его. Он сильнее, чем его отец, и во сто крат опаснее.

— Ха-ха-ха! — было ей ответом.

— Ты глупец, Федерико. Дон Исидро дал бы тебе еще земли. К той, которая у тебя уже есть. А сейчас очень легко разбогатеть. Оставь глупые мысли о мести и ненависти. Сейчас все изменилось. Имея землю, можно быстро сделать деньги. Многие калифорнийцы, нашедшие себя в бизнесе и политике, процветают.

— За кого вы меня принимаете? Я не какой-нибудь торговец! — презрительно фыркнул дон Федерико.

Она откинулась на спинку кресла и холодно посмотрела на него, сжав сильнее пистолет в кармане своего платья.

— Я считаю тебя чванливым, тщеславным, пустоголовым человеком с неумными руками. Возможно, ты не делец, да наверное, и не смог бы им стать никогда.

Ты вычурно одеваешься и расхаживаешь, как павлин, с важным видом. Правда, неплохо сидишь в седле и мог бы стать ковбоем. Если у тебя и есть какие-то таланты, ты их умело скрываешь. Несмотря на твою спесь, согласись, ты уже не молод, и не строй из себя юнца. Увы, кажется, с детства у тебя нет иных планов, кроме как наследовать состояние дона Исидро.

— И унаследую! И получу все! — не сдерживая себя более, закричал Федерико. — А вы сейчас открыли мне свое истинное лицо, теперь я знаю, что вы обо мне думаете. Я разорю вас. Обещаю! И оставлю ни с чем! Вы не получите ничего!!!

В какое-то мгновение она почти подняла пистолет. Предположим, она сейчас убьет его. Спасет ли это Иоханнеса? Или просто вовлечет семью в позорное судебное разбирательство? Несколько мгновений донна Елена молча смотрела на Федерико, обдумывая возможные последствия. Его, конечно, нужно было бы убить, он заслужил это. Но все же ее пальцы медленно, с неохотой начали разжиматься.

— Можешь идти, — сказала донна Елена.

— Что? — резко обернулся дон Федерико.

— Ты можешь идти, сказала я. Я не стану тебя убивать. Сейчас, по крайней мере.

— Что? — Глаза его удивленно округлились. — Убить МЕНЯ?

Донна Елена опять сжала в руках пистолет.

— Я все обдумала. Пока ты не представляешь серьезной опасности. Поэтому уходи... Пожалуйста, уходи, пока я не переменила своего решения.

Ошеломленный, он то и дело переводил взгляд с пистолета на лицо донны Елены, внезапно поняв наконец, насколько был уязвим и что она не шутит.

Тетя Елена? Убьет его? Взглянув на женщину, дон Федерико внезапно понял, что совсем не знает эту тихую, несколько странную пожилую даму. Она всегда казалась ему легкой тенью, парящей вблизи дона Исидро, — казалась чем-то эфемерным и прозрачным, мимо чего проходишь не замечая. Теперь голос ее изменился, под шелестящим платьем скрывался угрожающий металл. Она и в самом деле могла убить его.

Резко повернувшись, дон Федерико, не оглядываясь, пошел прочь. Во дворике остановился и внезапно содрогнулся: она могла убить его! В самом деле могла убить!..

У него пересохло во рту. В ее голосе появились нотки, ранее никогда не звучавшие, и он содрогнулся еще и еще раз. Она могла убить его! Она могла убить его!.. Эта мысль не могла не ужасать.

Он подошел к лошади и, подняв поводья, словно замер. Постояв так несколько минут, вскочил наконец в седло и поскакал. Он должен быть осторожен. Повсюду были враги. И одним из них стала тетя Елена! Да нет, это уму непостижимо!

Донна Елена закончила чаепитие и прошла в свою комнату. Сейчас, как никогда прежде, она была уверена в правильности своих действий. К тому же она в любой момент могла пойти посоветоваться к одному из калифорнийских адвокатов. Мисс Нессельрод многому ее научила — тому, что может сделать женщина. Да, впрочем, и другие калифорнийки теперь столь же успешно занимались бизнесом.

Донна Елена хладнокровно обдумала свои действия и их последствия. Федерико рос на ее глазах, и она отлично знала, что он собой представлял. Ей было ясно, что ее беседа и предостережения не остановят его, — напротив, могут лишь подтолкнуть на роковой шаг.

После ухода от дона Исидро всех его работников позиции старика стали ослабевать, а Федерико в достижении своих целей становился все более настойчивым и упорным. Снедаемый ненавистью ко всему и всем, брат все больше и больше отдалялся от нее.

Самой же донне Елене надо было действовать быстрее и решительнее. Даже рискуя быть застигнутой врасплох. О владениях в Испании ей было известно мало, хотя именно сейчас настало время, когда она должна больше узнать о них. Этим всегда занимался ее брат. Когда они покидали Испанию, у нее не было причин интересоваться подобными вопросами. Да и сейчас ее в основном заботил лишь дом в Мадриде и ранчо. Что сталось с остальными владениями, она теперь даже и не представляла.

«Каким-то образом, — сказала себе донна Елена, — я должна спасти их. Я должна защитить молодого человека».

Федерико прямо заявил о своих намерениях, в этом теперь не было сомнений. Для бедной Консуэло она уже ничего не могла сделать. Консуэло умерла, но для... Надо попробовать!

Ей необходимо быть предельно осторожной. Федерико почувствовал в ней врага и не станет колебаться в выборе средств достижения цели. И он теперь наверняка станет гораздо более предусмотрительным, осторожным.

Осталось сделать единственную вещь. Она должна найти ту женщину.

Но как отыскать ее, если прошло столько лет? Где искать?

Она могла умереть, уехать в Мексику, попасть к индейцам. За все эти годы от нее не пришло ни единой весточки.

Это была самая страшная буря изо всех, что испытала в те годы Калифорния.

Человек, лица которого донна Елена никогда не видела, привел двух лошадей. Она открыла ему дверь, чтобы эта женщина могла уехать, а сама осталась рядом с маленькой Консуэло.

Донна Елена вспомнила лошадей, словно выныривающих из воды, по их спинам стекали потоки дождя, глаза дико вращались, зубы оскалены. При вспышке молнии донна Елена увидела, как женщина со своим живым свертком взобралась в седло, и лошади тотчас унесли ее прочь, выбивая подковами искры.

Уехали! Но куда? Ни следа не осталось от них. Ничего! Ни весточки, ни слова. Будто исчезли, растворившись во времени.

Глава 4 5

Мисс Нессельрод открыла свою лавку, как всегда, почти на рассвете: улицы были пустынны, лишь по Алисо-стрит проскакал одинокий всадник да какой-то человек подметал дощатый настил перед лавкой на Майн-стрит.

Почти всю ночь она пролежала без сна, проявляя беспокойство об Иоханнесе и одновременно пытаясь уговорить себя, что для волнений пока нет оснований. Ведь Иоханнес, знала она, словно рожден был для жизни в пустыне, он чувствует себя там словно лома. Обитая среди индейцев, ему довелось пережить немало серьезных испытаний там, в горах. И он доказал, что способен многое выдержать.

Едва мисс Нессельрод села за свой рабочий стол, как дверь в лавку приоткрылась, и на пороге появилась Мегги.

— Где Иоханнес? — еще не войдя в ее кабинет, взволнованно спросила девушка. В глазах ее был испуг и смятение.

— Вы с ним поссорились перед отъездом? Да?

— Ну... полагаю, да, если это можно назвать ссорой. Ко мне иногда заходит дон Федерико, а Иоханнесу, когда он узнал, это не понравилось.

— И теперь ты опять, полагаю, ждешь визита дона Федерико? Ведь так?

Мегги словно пропустила вопрос мимо ушей, все настойчивее ее спрашивая, где же, наконец, Иоханнес.

— Уехал в горы, преследуя людей, которые украли наших лошадей. Когда вернется обратно, право, не знаю.

Мегги опустилась на стул, в глазах ее стояла тревога. Преследует украденных лошадей? Но ведь его могут убить!

— Он понимает это. Но знает наверняка, что лошади были похищены с одной целью: заманить его самого в ловушку. Те, кто угнал лошадей, очевидно, надеются, что Иоханнес последует за ними, куда бы они ни завели его.

— Зачем? Зачем же он поехал, наперед зная, что его ждет верная западня?

— Понимаешь, Мегги, Иоханнес вложил слишком много труда в это дело, отлавливал лошадей, помогал объезжать их, ведь этот табун должен был положить начало его собственной конеферме. Почти год ушел на это... Я уверена, он сумеет справиться с противником, вернет животных. — Говоря это, мисс Нессельрод истово молилась, чтобы ее слова оказались правдой. — С ним Джакоб Финней и еще несколько верных людей.

— Кто же мог украсть лошадей? Может быть, дон Исидро? — волнуясь, предположила Мегги.

— На этот раз нет, — холодно отрезала всегда приветливая мисс Нессельрод. — Мы полагаем, это дело рук дона Федерико.

— Абсурд! С какой стати, мэм, он станет заниматься такими вещами? О, я знаю, Иоханнес уверен,что это дон Федерико однажды уже пытался убить его, но...

— Но ты, конечно, не веришь? — перебила девушку мисс Нессельрод.

— Конечно нет! Дон Федерико — дворянин, джентльмен, он никогда не способен совершить такое!

— Но ведь ты должна была бы знать, Мегги, что именно твой отец, капитан Лаурел, предупреждал Иоханнеса о возможных неприятностях именно с Федерико.

— Мой отец не знает дона Федерико, никогда не встречался с ним.

— Ну, ладно, увидим, как развернутся события! — Мисс Нессельрод отодвинула в сторону почту, сложила перед собой на столе руки. — Имеешь ли ты, Мегги, представление, где сейчас может быть дон Федерико? — Она пристально взглянула на девушку.

Откуда Мегги было знать об этом? Он не сказал ей, когда появится у них в доме в следующий раз. Зато Иоханнес, как он мог...

— Как мог Иоханнес так уехать? Даже не попрощался! — продолжала Мегги изливать душу.

— Ему пришлось очень быстро собраться и, поскольку вы поссорились...

— Уверяю вас, это была не настоящая ссора, мэм! Просто, наверное, он расстроился, когда узнал, что дон Федерико навещает меня, но я не думала, что это может для него что-то значить!

— Иоханнес почувствовал, что его предали, я в этом уверена. Как бы ни было тяжело, но ты, Мегги, должна решить, где тебе изменяет чувство меры, к кому ты привязана больше. Иоханнес ЗНАЕТ, что дон Федерико пытался убить его, и, кстати, — не один раз. Когда дон Исидро бросил Иоханнеса в пустыне, именно дон Федерико настаивал на том, чтобы уничтожить его, оставив на съедение койотам, чтобы уж быть окончательно уверенным в его гибели.

— Не верю в это! Не верю! Иоханнес был тогда маленьким мальчиком и не мог помнить то, о чем вы тут рассказываете!

— Как видишь, запомнил... Так все же, Мегги, где сейчас дон Федерико? Уверена, он отправился в пустыню, чтобы собственными глазами увидеть...

— Вы говорите... отвратительные вещи! — Мегги решительно поднялась со стула. — И я этому не верю!

— А твои отец верил, потому и предупреждал Иоханнеса.

— Я должна отыскать Ханни!..

— Мегги, неужели ты еще не поняла, что ни один человек не сможет найти его, кроме, может быть, Келсо, работающего у меня. Преследуя угнанных лошадей, Ханни может углубиться в этой дикой стране на очень далекое расстояние.

— Я не думала, что он уедет... так. Думала, увижу его еще раз...

— Мегги, постарайся же понять. С тех пор как он себя помнит, жизнь его постоянно находится в опасности. Даже собственный родной дедушка и тот жаждал его смерти. На глазах Иоханнеса погиб его отец, потом и его самого схватили и бросили умирать в пустыне. Веришь ты этому или нет, твое дело, но он-то уверен: тут не могло быть ошибки — дон Федерико был среди тех, кто отвозил его на верную смерть. Ханни научился многое воспринимать относительно спокойно, но не то, что произошло перед отъездом. Пойми наконец, у него не было в жизни момента, чтобы он чувствовал себя в полной безопасности! Поэтому Иоханнес стал очень осторожным. Уверена, он любил... или продолжает любить тебя. И вдруг внезапно обнаруживает, что та, единственная, которая так дорога ему, принимает в своем доме его злейшего врага.

Он уехал в пустыню, и, если уж ты хочешь знать о нем все, то тебе должно быть известно, что Иоханнеса тянет к пустыне все время или, уж не знаю... ее к нему.

— Он говорил мне об этом.

— Его родители пережили там свою любовь, счастье. Несмотря на преследование дона Исидро, нашли в пустыне мир и спокойствие. У Иоханнееса есть и немалый собственный опыт жизни, приобретенный благодаря индейцам. И в местах, где большинство ощущает страшное одиночество, он словно в родном доме.

— Что вы этим хотите сказать, мэм?

Мисс Нессельрод в волнении сплела пальцы рук.

— Я хочу сказать, Мегги, что, если ему даже и удастся на сей раз спастись, он может не вернуться обратно.

— Что?! Вы считаете, Ханни останется там навсегда?

— Именно это я и имею в виду. Человеческие отношения, Мегги, очень хрупки. Они должны укрепиться, после того как пустили слабые, нежные побеги. Иоханнее один из немногих совершенных людей, каких я когда-либо знала. Он наделен способностью понять другого человека, отнестись с состраданием, оставаясь при этом очень сильным. Он обладает каким-то внутренним спокойствием и равновесием, какого я не видела ни в ком, за исключением буддийского монаха, встреченного мной однажды в Монголии, когда я была совсем молоденькой девушкой.

Ты должна понять, Мегги, что Иоханнесу после всего случившегося, может быть, теперь никто и не нужен.

— Какие же... у меня... шансы, мэм?

— Я сказала, что ему никто не нужен, но я не говорила, что он не хочет никого видеть. Однажды как-то он сказал мне, что счастье возможно лишь между двумя, что оно должно быть поделено поровну. Ведь перед его глазами всегда жил пример его родителей.

Вы с Иоханнесом, как мне кажется, просто нашли друг друга. Думаю, искал-то, конечно, каждый из вас, но Иоханнее с меньшей уверенностью, чем ты. Ты прекрасная девушка, Мегги, к тебе тянутся люди из которых ты выбираешь себе в друзья естественных, легких, непринужденных, не прилагая к этому совершенно никаких усилий.

Иоханнес жил не на одном месте, встречался со многими людьми. Но прежде чем успевал понять их и привыкнуть к ним, приходилось переезжать на другое место. Близкие отношения ему непонятны, потому что у него нет уверенности, на которой они, как правило, держатся. Результатом полнейшего одиночества и стало его внутреннее спокойствие. Это звучит странно, но он намеренно привыкал к одинокой жизни.

— Вы давно знаете его, мисс Нессельрод?

— Дольше, чем любой, живущий здесь. Только мистер Келсо и мистер Джакоб Финней знакомы и ним столько же, сколько и я. Но они не проводили с ним вместе долгие длинные ночи в фургоне, когда мы переезжали сюда, в Калифорнию...

Мегги сидела тихо, слушала внимательно, и мисс Нессельрод, сложив бумаги, занялась просмотром стопки писем: одни, судя по штемпелям, пришли из-за океана, другие — из Штатов.

— Полагаю, что вовсе не знала Иоханнеса, — призналась наконец Мегги после долгого раздумья. — Я полагала...

— ...что он такой же, как и другие? — закончила за нее мисс Нессельрод. — Нет, он не такой, девочка! Он в значительной степени более сложен, чем его сверстники, и в то же время, как ни странно, более прост. Он прочитал так много книг, как никто из моих знакомых. Он всегда серьезно обдумывает то, что извлек из книг, из того, что увидел, чему научился...

Некоторое время они сидели молча, мисс Нессельрод занималась чтением деловых писем, делая пометки на полях. Ей очень не хватало сейчас Джакоба Финнея. Келсо, конечно, был человеком преданным, но не обладал проницательностью Финнея. Тщательно выполняя указания хозяйки, он с трудом усваивал нюансы бизнеса и порой не разбирался, в чем преимущество или недостаток заключаемой сделки.

— Я тоже не очень-то хорошо знаю Иоханнеса, — неожиданно вернулась к прерванному разговору мисс Нессельрод. — Пожалуй, одна донна Елена мудрее нас всех. Она не претендует на понимание своего внука, не стремится к этому, а просто любит его. Вначале она полюбила его за то, что он сын Консуэло, а потом и за то, что он это он. Знаешь, Мегги, донна Елена готова, если понадобится, пожертвовать жизнью ради него. А ведь любя внука, она многим рискует, по существу, всем.

— Я должна все же отыскать его, — все более утверждалась в своем решении Мегги, слушая мисс Нессельрод.

— Но это просто невозможно! Повторяю, я не знаю, куда он отправился, да и никто не знает этого. Маршрут не запланирован: они двигаются по следам, оставленным конокрадами... Знаешь, перед отъездом Иоханнес потерял своего черного жеребца, которого мечтал когда-нибудь объездить: он исчез в тот самый момент, когда грабители уводили из загона других лошадей. Наверное, его любимец убежал назад, в холмы, и тоже никто не знает — куда.

— Зачем он уехал? Почему не сказал ничего мне? — теперь уже, будто заклинание, твердила Мегги.

Однако утро вступало в свои права. На улицах начали появляться люди. Мимо лавки проскакало несколько всадников, проследовали два фургона, прогромыхала чья-то повозка.

— Он мой сын, которого у меня никогда не было, — внезапно призналась мисс Нессельрод. — Я была едва знакома с его отцом, но между нами сразу возникло взаимопонимание. И с Иоханнесом — тоже.

— Его отец был очень болен?

— Он умирал и знал об этом, но так отчаянно переживал за Иоханнеса, что рискнул бы жизнью, чтобы найти для него будущий дом. Наверное, с радостью отдал бы собственную жизнь, если бы был уверен, что о его сыне кто-то позаботится после смерти. Но ему, как оказалось, не стоило беспокоиться, поскольку индейцы приняли мальчика как своего.

— Больше всего на свете хочу, чтобы Иоханнес остался жив! — вырвалось неожиданно у Мегги.

На улице поднялся внезапный ветер, и словно клубы пыли, как подумала мисс Нессельрод, пригнали в дом человека, стоявшего теперь у дверей ее лавки. Это был Алексис Марчинсон.

Оглянувшись по сторонам, он поднял задвижку на двери и вошел. Когда заметил сидящую в углу Мегги, на лице его появилось раздражение.

— Мадам? Могли бы мы переговорить без свидетелей?

— Что бы вы ни хотели мне сказать, сэр, можете говорить при этой молодой леди. У меня нет причин разговаривать с вами с глазу на глаз.

— Я из России...

— Конечно! Я поняла. Итак? Я слушаю.

— Мы хотим, чтобы вы, мадам, вернулись домой. Вернулись назад в Россию, на свою родину.

— Россия больше не является для меня домом, его величество отправили меня в Сибирь.

— Все забыто, мадам, и мы хотим, чтобы вы вернулись.

— Не сомневаюсь. Что приготовили вы мне на этот раз? Снова Сибирь?

— Ну, пожалуйста, не говорите так! Я могу помочь вам с переездом. Вы увидитесь с семьей...

— У меня нет семьи, мистер Марчинсон. Она погибла в Сибири. Теперь мой дом здесь. Здесь я и останусь. Навсегда.

— Ну, пожалуйста, взвесьте все как следует! Меня послали упросить вас вернуться. Ваша родина, мадам, хочет, чтобы вы вернулись.

— Мистер, вы напрасно теряете время. Уверяю вас.

Марчинсон какое-то время молчал, поглядывая на Мегги.

— Мой вам совет, мадам: отправляться домой теперь же и делать это с готовностью. Мы даем вам несколько дней на сборы, чтобы вы закончили здесь свои дела. И не важно, сколько будет за все выручено после ликвидации вашего дела. Вы должны вернуться домой. Это главное. Не заставляйте нас обращаться к местным властям...

Мисс Нессельрод улыбнулась.

— Вы забавляете меня, мистер Марчинсон, своими пустыми разговорами. Ради всех святых, отправляйтесь к моему правительству, к любому официальному лицу! Я предлагаю вам это, даже умоляю: пожалуйста, идите, расскажите им, что вы от меня требуете. Я просто не могу представить, кому могло понадобиться, чтобы я вернулась в Россию? Kpoме, разве меня самой и, возможно, суда. Может быть вас это шокирует, но я не имею ни малейшего желания возвращаться. А вы... вы не имеете права заставить меня. Вы лучше меня знаете, что представляет собой ваше российское правительство, мистер, но еще абсолютно не знакомы с нашим.

— Меня послали за вами, мадам, и я не могу вернуться один.

Мисс Нессельрод улыбнулась.

— Увы! Ничем не могу вам помочь!

Губы Марчинсона сжались.

— Мадам, я при исполнении служебных обязанностей. Я должен...

— Здесь вы не являетесь должностным лицом, мистер Марчинсон. Подобных вам гонцов здесь называют стрелками. — Мисс Нессельрод встала. — Настоятельно прошу вас покинуть мой дом.

— А если я этого не сделаю? — вызывающе взглянул гость. Явно забавляясь сложившейся ситуацией, мисс Нессельрод произнесла с достоинством:

— Мистер Марчинсон, мне достаточно сделать один шаг к двери и закричать. И ровно через минуту здесь окажется не менее дюжины мужчин. Они могут чего-то не понять и грубо обойтись с вами, а могут и просто пристрелить на месте или... повесить.

Разъяренный Марчинсон пристально смотрел на женщину, потом, круто развернувшись, медленно пошел к двери. У порога он оглянулся.

— Я ухожу, мадам, но уверяю вас, еще вернусь, предприняв предварительно необходимые шаги. Вот тогда мы и посмотрим...

Когда Марчинсон закрыл дверь, Мегги встала со стула, и ее лицо, видела мисс Нессельрод, было белее мела.

— Как вам удается быть такой сильной? Я бы на вашем месте умерла со страху!

— Однажды и я умирала со страху. А теперь... теперь У меня есть друзья. И мой тебе совет, девочка: имей настоящих друзей. Куда бы тебя ни забросила судьба, всегда имей друзей. Только в них наша надежда и опора.

— Мне кажется, мэм, этот человек больше не решится прийти сюда.

— Нет, Мегги, ошибаешься. Он еще обратится к властям, попробует и силу применить. Знаю я этих людей, это у них такой способ убеждения, метод воздействия... Но запомни, Мегги: меняются власти, но не люди. Русские во все времена обвиняют свое правительство. Правительство же России не доверяет своему народу, а тот в свою очередь подозревает его во вредных внешних влияниях. Цари правят жестоко, их способ влияния — репрессии. И не важно, какое будет новое правительство, как оно будет называться, все равно суть его не изменится.

— Мне пора идти, — заторопилась Мегги. — Если вы хоть что-нибудь услышите об Иоханнесе, сообщите, пожалуйста, мне.

— Хорошо. Обещаю.

Уже в дверях Мегги настиг неожиданный вопрос мисс Нессельрод. Минуту поколебавшись, она спросила:

— Скажи, Якуб Кан... он друг твоего отца? Хочу попросить его пожить у вас в доме, пока не вернется капитан Лаурел. Ты понимаешь меня?

Глава 46

При свете луны заросли дуба напоминали черные, загадочные очертания острова. Мы выпили кофе, поели вяленого мяса. Потом, загасив костер, проехали еще мили две, прежде чем разбили новый лагерь.

Место выбрали неплохое. Ниже нас, ближе к дороге, тянулся длинный холм, светлый от луны и необитаемый; позади него виднелась крутая каменистая возвышенность, недоступная, по нашим расчетам, ни для пешего, ни для конного.

Мы расположились на ночлег, разбрелись, как обычно, в темноте, каждый под свое облюбованное им дерево. Несколько поваленных недавней бурей дубов лежали на земле. Уцелевшие, шелестя листвой, возвышались массивными громадами. Мы выбрали наиболее удобную позицию, которая могла служить в случае нападения как бруствер.

Место привала казалось сухим, наши фляги полны — в футе от длинного холма протекал ручей. Следы, по которым мы шли, были совсем свежими, значит, и конокрады, и похищенные лошади находились где-то совсем поблизости.

— Не думаю, что они намерены вести нас и дальше, — предположил Финней. — Мы и так уже преодолели гораздо большее расстояние, чем я ожидал.

Та же мысль владела, очевидно, остальными. Ведь Лос-Анджелес находился теперь от нас в нескольких днях езды, и, как казалось, у похитителей не было нужды увлекать нас еще дальше: ведь всего в часе скачки от Лос-Анджелеса, какое направление ни возьмешь, за исключением побережья, начиналась дикая пустынная местность.

Или, может быть, враги наши надеялись, что по мере удаления от города мы станем терять в конце концов бдительность и окажемся более беспечными?

Мы разулись и, сняв с плеча ружья, положили их рядом с собой.

Куда бы ни отправлялся я последнее время, всегда имел при себе пару мокасин, которые почти ничего не весили и не занимали много места: они могли пригодиться в любое время ночью в лесу. Находясь в дикой местности, я обычно надевал их к ночи, на случай, если бы мне пришлось непредвиденно сняться с места и куда-то идти. И на этот раз перед тем, как лечь, я надел мокасины, положив рядом шестизарядник.

Освещенные луной листья на фоне неба казались черным, причудливо сплетенным кружевом. Я всегда трудно засыпал на открытом воздухе в лунную ночь. Наверное, нет на земле человека, совершенно освободившегося от своих атавистических «воспоминаний», прочно заложенных в подсознании еще с первобытных времен, когда ему, одинокому, приходилось бояться не только себе подобных, но и разнообразных диких зверей. Отдыхая, я лежал без сна, но при этом все мое существо оставалось в напряжении. Ветер едва шелестел листьями, а вскоре совсем утих. Какая-то наша лошадь начала вдруг бить о землю копытом. Я тут же нащупал в темноте ружье.

Послышался сначала слабый, потом все нарастающий звук — отдаленного топота копыт по траве. Я приподнялся на локте и посмотрел туда, где проходила тропа, ведущая к ручью. И увидел трех всадников: их черные силуэты четко выделялись на освещенной луной траве.

Подъехав к ручью, они напоили лошадей. Слабый шорох рядом со мной подсказал, что кто-то из моих товарищей тоже не спит и прислушивается столь же внимательно к тому, что происходит. Мужчины возле ручья о чем-то едва слышно переговаривались, но до них была добрая сотня ярдов, поэтому, конечно, мы ничего не расслышали.

— Их трое, — прошептал Монте, это он не спал, — что означает одно: нам придется иметь дело с большой шайкой.

— Давайте все же попробуем немного поспать, — предложил я. — Скоро рассвет.

Кто-то хихикнул, то ли во сне, то ли проснувшись и не посчитав выдвинутую мной идею серьезной. Во всяком случае все вскоре смолкло, и наступила тишина.

Три человека, передвигающиеся в ночи и довольно быстро. Маловероятно, что они не имели к нашему делу никакого отношения. Путешествие в такое время суток означало одно: либо эти люди должны прибыть в какое-то место к определенному часу, либо они уже возвращались откуда-то, что тоже находилось неподалеку.

Лежа на спине и глядя на причудливое переплетение листьев, я размышлял над сложившейся ситуацией. Наверняка западня уже расставлена и, самое большое, в часе езды отсюда: я сомневался, что они отъехали на большее расстояние от своего лагеря, да еще ночью. Лошади под ними не выглядели уставшими.

Итак, что из всего этого следует? Кто-то покушается на мою жизнь. Дон Исидро? Такое было вполне вероятно, но мой родственник — слишком опытный наездник, и я сомневался, что он стал бы скакать всю ночь, ради того чтобы куда-то добраться. Дон Федерико — другое дело.

До тех пор, пока капитан Лаурел не предупредил, мне и в голову не могла прийти мысль, что я кому-xо мешаю или кто-то хочет убрать меня с дороги, потому что я наследник. Зная небрежность в делах, свойственную многим старым калифорнийцам, можно было предположить, что дон Исидро вообще не составил до сих пор завещания. Он состарился, и дон Федерико, понятно, жаждал стать его наследником. У этого человека появилась причина для того, чтобы возненавидеть меня, и оттого яростное желание уничтожить.

О, если бы дон Федерико только знал, насколько мне все это было безразлично! Идея наследования никогда не волновала и не интересовала меня. Большое состояние никогда не являлось моей мечтой, гораздо более важным делом я считал стремление стать совершенным человеком. И учиться, учиться у кахьюллов, гор, пустыни, у людей, окружавших меня... Существовала и волновавшая меня тайна Тэквайза, она не выходила из головы. В самом ли деле, как говорят, он живет в пещерах, где-то в горах Сан-Джакинто?..

После того как мы найдем лошадей, я обязательно вернусь в каньон, где бьют горячие источники. Назад, к моему одинокому с мозаичным полом дому, неподалеку от подножия гор. Я должен отвезти туда книги, поставить на полку, заменить те, которые уже прочитаны им...

Когда я проснулся, горел костер, сложенный из сучьев дерева, не дающего дыма. Был сварен и кофе. Возле костра сидел Монте, а Майрон повел лошадей на водопой. Я переобулся и подошел к потрескивающим веткам.

— Все спокойно, — ответил на мой немой вопрос Финней, причесываясь и пропуская между пальцами пряди волос.

— Это произойдет, очевидно, сегодня, — предположил я.

Овен Хардин стоял тут же, опираясь на ружье.

— И я так думаю, — согласился он.

Присев на корточки возле огня, я обхватил руками чашку с кофе — очень было холодно. Ночи в пустыне и ее окрестностях всегда такие. Я тревожно оглядел верхушки холмов и заросли кустарников, подступавших к ним.

— Мне это не нравится, — заметил Финней. — А что, если дорога свернет в каньон?

Я задумался, поняв ход его мыслей.

— Мы сделаемся уязвимыми для любого, кто заберется с ружьем на холмы. Они просто заманивают нас.

— Но ведь мы можем и переждать, — заметил Монте. — А можем и заставить их подойти к нам.

Кофе показался очень вкусным. Я отрезал кусочек вяленого мяса, медленно прожевал его. Утро выдалось прозрачным и ясным. Солнце еще не поднялось, но стелющийся под деревьями туман уже медленно оседал. На багряннике возле ручья набухали почки.

Допив кофе, я выплеснул остатки его на землю и поднялся.

— Надо с пользой распорядиться оставшимся временем! Я, например, собираюсь побриться. А вы?

— Побриться? — удивленно переспросил меня подошедший Броди.

— Знаете, мне понравилась идея Монте. Давайте дадим возможность нашим недругам заинтересоваться тем, что здесь происходит у нас. Вы, ребята, делайте что хотите, только не уходите далеко. Бандиты наверняка поджидают нас, следят, так пусть же теперь волнуются по поводу нашего необъяснимого, с их точки зрения, поведения.

По обеим сторонам ручья тянулись густые заросли ивы. Подойдя к ним, я внимательно осмотрелся, потом прислонил к дереву ружье и закрепил между ветками небольшое зеркальце.

Вода в ручье была прохладной, но мне приходилось бриться и в более неприспособленных условиях. Пока продолжалось бритье, я прислушивался к происходящему вокруг, но не уловил ничего, за исключением обычных, естественных звуков: как и всегда, журчал ручей, пели птицы, шумели листвой деревья.

Присев возле ручья, я сполоснул бритву и в который раз задумался над тем, что ожидает всех нас впереди, так хотелось вернуть наших лошадей! Я слишком много трудился, впрочем, как и все остальные, пока ловил и объезжал их. Если лошади почуют, что могут вырваться, то они непременно вернутся обратно в свою дикую страну, куда убежал и мой замечательный черный жеребец.

Найдя поваленное дерево, с которого был неплохой обзор окрестностей, я сел на него, положил рядом ружье и внимательно осмотрелся. Вдруг взгляд мой упал на едва заметную тропинку, тянущуюся вдоль хребта каньона. Я отвернулся, потер глаза и снова взглянул туда. Да! Это действительно была тропа, а скорее всего, старая дорога индейцев. Известна ли она грабителям?

Я еще раз внимательно оглядел хребет, зная, что под разным углом зрения обзор всегда меняется. Вернувшись в лагерь, опять посмотрел туда: тропа исчезла, ее не было видно.

Финней все еще не спеша пил кофе. Подойдя, я налил себе тоже и присел на поваленный ствол рядом с ним.

— Может быть, — говорил я вслух самому себе. — Может быть...

Финней в недоумении смотрел на меня, но молчал. Когда подошли остальные, я объяснил всем про свое неожиданное открытие.

— При другом свете или под другим углом зрения я ни за что бы не заметил ее. Полагаю, что это старая индейская тропа, и бандиты ничего не знают о ней.

— Куда она ведет? Может быть, она не была видна с того места, где они прячутся?

— Послушайте, индейцы издавна предпочитают бродить по вершинам, но и им нужна вода. Думаю, и эта тропа выведет к воде. У нас появился шанс!

— Меня лично это устраивает, — обрадовался Монте. — Как-то не хочется скакать по дну каньона и угодить прямехонько в лапы тех, кто нас поджидает.

Монте и Овен Хардин спустились со мной к ручью, и я показал место, откуда увидел тропу. Чтобы отыскать ее снова, на сей раз потребовалось времени немного больше.

Хардин не сводил с нее глаз.

— У меня появилась идея. Попробую-ка теперь же разведать, где она берет начало, и тогда нам удобнее будет подойти к ней.

Пока он отсутствовал, мы до самого полудня продолжали в неумеренных дозах пить кофе, дремали, бездельничали. Каждый знал, что завтра этого уже не будет: завтра — то, ради чего мы все оказались здесь. И любой из нас может превратиться в мишень, — ведь пуля не выбирает. Но мы оставались твердыми в своих намерениях, смелые мужественные люди, прошедшие неплохую школу и готовые к любым испытаниям.

Овен вернулся, когда на землю уже опускались сумерки.

— Нашел все-таки! — довольно улыбаясь, сообщил он и спрыгнул с лошади. — Индейцы знали, что делали. Тропа начинается в небольшом ответвлении каньона, в густых зарослях кустарника. Похоже, что очень давно по ней никто не ходит. Если бы я не представлял, — признался Овен, — где примерно искать, то не нашел бы ни за что.

Он присел на корточки возле угасающего костра, налил себе кофе. Рубашка Хардина повлажнела от пота, на ней повсюду виднелись вырванные клочья материи — свидетельство того, что Овен кое-где с трудом продирался сквозь густые заросли кустарника.

— Спасибо, Хардин! Ты спас нас. — Я крепко пожал его руку.

— Поверь, в темноте не так-то просто было ее обнаружить, — смущенно согласился он. — Но теперь мы двинемся по ней, у нас появился свой путь.

Допив кофе, он растянулся под деревом и, сваленный усталостью, мгновенно заснул. Я подошел к костру, засыпал угольки землей, вылил на них остатки кофе и поставил кофейник в тень, чтобы остудить его. Потом, присев у своего дерева, я проверил оба пистолета и ружье.

Броди дежурил на наблюдательном пункте, в тени невысокого можжевельника, но с огромным мощным стволом и широко раскинутыми ветвями. Там царствовала глубокая тень, и Броди имел прекрасный, примерно в полмили обзор каньона.

Овен все еще спал, но вдруг внезапно сел, посмотрел на меня:

— Забыл тебе сказать, Иоханнес, я видел там следы.

Прислушиваясь, и Финней приоткрыл глаза. Я отложил ружье в сторону.

— Следы? На что же они были похожи?

— Ну... не знаю. Причем они попались мне на глаза лишь пару раз, да и то не были целыми. Я хочу сказать, они показались мне неопределенными: кусочек здесь, кусочек там...

— Но чьи же все-таки это были следы?

— Мне показалось, не удивляйся — черного жеребца. Того, который убежал.

— Значит... здесь... А почему бы и нет? Тут был его дом, его старое пастбище.

— Когда пойманная лошадь улучит момент, — пояснил Финней, — она всегда возвращается обратно, откуда бы ни шла. Животные ведь очень привыкают к одному месту.

Он посмотрел на меня.

— Я никогда не говорил тебе, что мне сказал однажды Рамон? Что этот черный жеребец — лошадиный дух. Рамон предупреждал, что никто не в состоянии объездить его, пока он сам не захочет этого.

Это было похоже на сказку о белом иноходце из Плайнс-Кантри. Рамон не раз советовал мне оставить его в покое, не пытаться объезжать, потому что он убьет любого, кто пожелает вопреки его воле стать его всадником.

— Все это чистой воды суеверия! — вздохнул Хардин. — У индейцев об этом тоже существует легенда. Кстати, когда я ехал сюда из Техаса, из уст в уста передавали одну историю про кого-то или что-то по имени Глускап.

— Говорил ли Рамон, — перебил я его, не дав досказать, — можно ли мне все же попробовать объездить его? — спросил я Джакоба.

Финней снял шляпу, протер носовым платком кожаную полоску и снова натянул на голову.

— Конечно, он так и говорил. По его мнению, этот не похожий на других конь желает, чтобы ты его объездил, а потом, будто бы, он хочет тебя куда-то отвезти.

Глава 47

Небо уже усеяли звезды, когда мы отправились на поиски нашей тропы. В прохладном воздухе лошади резво цокали копытами по каменистой дороге, поскрипывали седла, то и дело ветки кустарников цеплялись за нашу одежду. Остались позади кусты, тянущиеся вдоль русла реки, и началось трудное восхождение по голой круче: медленно, одинокой колонной по белесой, едва приметной на редкой траве полоске, казавшейся серой при ночном свете, шел наш маленький отряд. Это и была открытая нами тропа. Мы не видели на ней не только чьих-то следов, но даже не встретили ни одного животного. Иногда останавливались, чутко внимая молчанию ночи, но, так ничего и не услышав, продолжали путь.

Небольшие дубовые рощицы казались черными островами на фоне бесцветного моря холмов. Наконец мы добрались до узкого гребня. Слева громоздилась бесформенная груда камней. Я соскочил с лошади, поднял первый, попавшийся на подходе к этой груде голыш и бросил в общую кучу.

— Зачем ты это делаешь? — заинтересовался Хардин.

— Так всегда поступал Старый Народ, приносил жертву богам дороги.

— И ты веришь в такую чепуху? — засмеялся он.

— Мне нравится соблюдать эти обычаи, — ответил я, стоя рядом с лошадью и положив руки на седло. — Я чувствую их, этих древних богов. Им, должно быть, приходится трудно теперь: верующие почти исчезли, а на землях поселились незнакомые пришельцы, которые не проявляют интереса к ним, не желают почитать.

— Брось-ка один камень и за меня, — предложил вдруг Хардин. — Нам ведь сейчас ко времени любая помощь, какую только можно получить.

Нас было пятеро — против, по крайней мере, двенадцати, и мы собирались сразиться на месте, выбор которого оставался, увы, за ними.

Я подумал о четырех молодых людях, скакавших рядом со мной, — четверка отважных, будто вырубленных из крепкого дуба яростным штормовым ветром и в то же время таких не похожих друг на друга. Они летели вперед, к неведомому сражению. Их развевающимся знаменем была собственная храбрость, силой — понимание того, что должны в мире существовать закон и справедливость, а все люди просто обязаны объединиться против тех, кто наносит разрушительные удары по принципам, заботливо пестуемым человечеством.

Кто-то из великих заметил, читал я, человек — это случайный каприз безумного космоса и что в конце концов это хрупкое создание исчезнет с лица земли. Мы пятеро хорошо понимали это и, вопреки всему, игнорируя провидение, продолжали делать то, что должны были делать. Но ведь каждый человек для самого себя — это целый непознанный мир. Хотя отдельная особь и может показаться крохотным фрагментом бесконечной вселенной, маленьким обломком в волнах бесконечности, в собственном сознании она всегда останется началом всех начал.

Просыпаясь, человек должен встречать утро в земной реальности. Должен иметь дело со своим привычным миром. Возможно, его конец наступит через несколько лет, а может, — через несколько месяцев... Менее всего человек осведомлен об этом, поэтому никогда не должен уподобляться избалованному ребенку, падающему лицом вниз и колотящему ногами землю: человек должен быть, двигаться, созидать.

А уж коли суждено ему умереть, то приятнее всего исчезнуть в момент созидания, когда творишь что-то новое, открываешь путь в завтрашний день, которого сам никогда, может, и не увидишь. Такова человеческая природа — изучать, познавать реальность на пути к непостижимому.

И все мы вместе, и каждый из нас в отдельности должны соблюдать Закон, поскольку человечество может выжить лишь благодаря совместным усилиям... Так или приблизительно так думал я, покачиваясь в седле. Наши лошади преодолели узкую канаву на пути к крутому каменистому холму. Порой наша тропа становилась едва заметной, а иногда и совсем исчезала. Один раз, когда мы потеряли ее вовсе, Монте заметил вдруг в ярде от нас два камня, поставленные один на другой. Подъехав ближе, мы тут же, около этих странных камней, отыскали продолжение тропы... Внезапно моя лошадь насторожилась и принялась поводить ушами, раздувать ноздри. Я постарался успокоить ее, но она упрямо продолжала мотать головой.

Начинало светать. Мы все разом замерли на месте, когда вдруг уловили слабый запах дыма костра: в тишине раздавалось едва слышное позвякивание металла о металл.

— Это где-то невдалеке, — сказал Монте, — может, в паре ярдов или того меньше.

Тропа, как я и предполагал, неожиданно разделилась надвое: одна часть круто спускалась вниз, в тенистую лощину, которая в свою очередь вливалась в широкий каньон. Внизу блестел ручей. Мы, посмотрев друг на друга, подняли ружья, потом глянули на лощину, скрытую кустарником и деревьями, на крутую дорогу, протоптанную людьми, обутыми не иначе как в мокасины. Протоптанную для других, таких же, обутых в мокасины ног. Спуститься, не производя шума, представлялось маловероятным, сразу стали бы осыпаться камни, привлекая внимание тех, кто был внизу.

Спешившись, я подошел к краю и заглянул вниз. Лошади без седоков, наверное, спуститься могли бы здесь. Но не наши, поскольку сразу бы превратились в хорошую мишень, не пройдя и половины пути. Я медленно и внимательно изучал тропу. Пеший, конечно, одолеет этот спуск, если будет предельно осторожен... Снова послышались голоса, потом смех: они расположились внизу, точно под нами, определил я... И все же тот, кто начнет спускаться первым и будет вооружен, тот сможет задержать их на какое-то время, попробовать рассеять вражеские ряды, пока не спустятся остальные.

По склону горы, как и везде здесь, росли дубы. И надо было передвигаться от одного дерева к другому очень осмотрительно, чтобы не вызвать камнепада. Даже движение одного маленького камешка заставит сидевших внизу у костра немедленно поднять на этот шум головы, и тот, кто рискнет на этот шаг, будет просто пригвожден пулями к горе.

Меня осенило, вдруг я понял, как это надо делать. И то, что это должен был сделать только я, не вызывало сомнений: украдены мои лошади, а ловушка, если она и в самом деле существовала, предназначалась только мне. Я подошел к своей лошади, снял ботинки, повесив их на луку седла, надел мокасины.

— Что ты задумал? — тревожно взглянул на меня Монте.

— Спуститься может только один человек. Я отвлеку их внимание, пока подойдете вы.

— Позволь лучше пойти мне, малыш! — Джакоб в сердцах сплюнул на землю. — Позволь старому опытному волку...

Пока говорил Финней, я заметил среди листьев какое-то красно-коричневое мельканье, а сделав несколько шагов, увидел наших лошадей, сгрудившихся у импровизированных ворот сколоченного наспех в верхней части каньона загона.

Если бы было можно... ах, если бы...

— Джакоб! — Я в волнении кивнул на лошадей. — Если бы можно было подобраться к ним и открыть ворота!..

— Вызовем панику среди лошадей, и они понесутся через их лагерь к выходу из каньона, — прервал меня Броди.

— Но мы заберем наших лошадей! — воскликнул Хардин.

Вернулся Монте, который обследовал хребет.

— Там, — показал он рукой, — кажется, идет дорога к верхней части каньона. Полагаю, мы доберемся до нее на лошадях. Она, конечно, тоже крутая, но в меру, не такая, как здесь.

— Возьми с собой мою лошадь, — попросил я Монте. — А я попробую. — Помолчав, добавил: — Мы все готовы к тому, что может случиться. Поэтому если кому-нибудь удастся спастись, пусть возвращается в город. Если освободим лошадей, что ж, скачите вместе с ними.

Монте поймал поводья моей лошади.

— Ну, тронулись, — бодро скомандовал он, и все поскакали следом, вперед по хребту. А я остался один.

Несколько мгновений стоял, не двигаясь и наслаждаясь игрой рассеянного света раннего утра. Небо немного затянули облака, воздух оставался прохладным и чистым, и я, оглянувшись вокруг, вдохнул его полной грудью. Даже легкие мои ощутили прозрачную его свежесть. Подошел к большому голубому дубу, встал рядом, глядя на дорогу, которую предстояло одолеть. Взяв в правую руку ружье, начал спускаться очень медленно, с предосторожностями ставя ногу на землю и не менее аккуратно поднимая ее для следующего шага.

Если парням повезет и удастся осуществить задуманное, им потребуется время для того, чтобы подобраться к загону, который не был виден из вражеского лагеря, но являлся самым удобным местом, где можно спрятать украденных лошадей.

Дюжина или более мужчин, страстно желающих убить меня!.. Через минуту-другую я встречусь лицом к лицу с ними. Предположим, дорога — это второе ответвление от основной тропы — окажется непроходимой. Что тогда? Но об этом не хотелось и думать.

Пот градом катился по моему лицу.

Подошвы моих мокасин скользили по серой пыльной земле и хвойным иголкам. Кажется, это была сосна-диггер, их иголки достигали восьмидесяти дюймов длины, — пришло мне почему-то вдруг на ум. Шаг за шагом я преодолел около пятидесяти футов и припал в очередной раз к стволу ближайшего дуба, чтобы оглядеться и оценить обстановку.

Теперь мне было их видно очень хорошо. Около костра бездельничали три человека. Неподалеку еще двое играли на одеяле в карты. Все были вооружены, У каждого под рукой лежало ружье. На костре стоял чайник. Нет, все же здесь невозможно спуститься вниз, убедился я окончательно, не подставляя голову под пули. Что же придумать? Что?..

Где, интересно, сейчас остальные бандиты? Я насчитал пятерых, а их, по меньшей мере, должна быть дюжина.

От того места, где я стоял, обхватив дуб, до лагеря не более ста ярдов. Встав на одно колено, я изучал маршрут, по которому мне предстояло двигаться. Потом, поднявшись, молниеносно переместился к другому наблюдательному пункту — за ствол следующего, еще более мощного дуба, верхушка которого была сломана на высоте приблизительно пяти футов от земли: рядом и валялась верхушка.

Это прибежище было намного удобнее, да и к вражескому лагерю ближе. Огромный пень служил надежным прикрытием так же, как и упавшая его часть.

Позади меня вдруг хрустнула ветка. Я полуобернулся и уголком глаза заметил мексиканца в большом сомбреро и шали, наставившего на меня ружье.

От неожиданности я потерял равновесие, упал и откатился в сторону от прикрытия. Надо мной провизжала пуля. Я приподнялся на локте и, держа Ружье как пистолет, пальнул из него. Мексиканец находился не более чем в тридцати футах от меня: на таком расстоянии я вряд ли мог промахнуться.

Пуля ударилась в его грудь, и он повалился в мою сторону. Откатившись, я дал ему свободно упасть, переведя одновременно взгляд на лагерь.

И в этот самый момент до меня из каньона донеслись крики и выстрелы. Один из возившихся возле костра поднял ружье, но я опередил его: моя пуля заставила бандита завертеться штопором. Снова переменив позицию, я прицелился теперь в одного из игроков, но промахнулся, как, впрочем, и он в ответном выстреле. Тогда я взял на мушку другого, выстрелил и увидел, как его брючина тотчас окрасилась кровью.

Я снова перескочил на другое место, еще ближе к лагерю. И едва завершил очередной маневр, как возле меня в дерево ударилась пуля, и щепки полетели мне в лицо. Низко пригибаясь к земле, снова стреляя на ходу, я побежал к лагерю, до которого уже было рукой подать. Из верхней части каньона донесся дикий крик, и я увидел, как наши лошади, вырвавшись на свободу, мчались не разбирая дороги. Какой-то человек пытался встать у них на пути, но мой выстрел заставил его обернуться и тотчас нырнуть в укрытие. Стрелой промчался всадник, перестрелка становилась все более интенсивной.

На земле возле костра неподвижно лежали два человека. Еще один, корчась от боли, сжимал раненую ногу, стараясь остановить кровь. Я кинулся в каньон за лошадью. И тут увидел, как снизу каньона стали подниматься люди. Я насчитал девять. Круто развернувшись, я стрелой помчался обратно, наверх, стараясь по дороге все же отыскать лошадь, теперь уже все равно чью.

Повернув в какой-то момент голову, я увидел мертвого мексиканца, а чуть поодаль от него неподвижно лежал Броди.

Мне достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что он мертв. А бандиты все приближались, и я вынужден был ускорить свой бег, стараясь ступать так, чтобы заглушить звуки собственных шагов. Увидев попавшуюся на пути расщелину, я нырнул в нее, и, едва отсидевшись, перевел дыхание и снова стал карабкаться по камням, пытаясь выбраться из каньона и забраться как можно выше.

Голову сверлила навязчивая мысль: Броди погиб! В это трудно поверить. Он был хорошим человеком, этот Броди. Чертовски хорошим!..

Я снова остановился, чтобы перевести дух. Знали ли бандиты, что я в двух шагах от них? Если это было им известно, то они в любой момент могли окружить меня. Я зарядил ружье и продолжал карабкаться наверх, чтобы уйти из каньона или спрятаться в надежном укрытии. Так советовал поступать верный храбрый Джакоб Финней. Джакоб, которого я знал с детства, который многому научил меня, который был и останется моим лучшим другом... Скоро, теперь уже совсем скоро я взберусь на хребет. Но не поджидают ли они меня там?

Остановившись в тени деревьев, недалеко от вершины, чтобы в очередной раз перевести дух, я лихорадочно размышлял над ситуацией. В том, что меня заметили, сомневаться уже не приходилось. Тот, который был ранен в ногу, если он только не умер от потери крови, мог узнать меня, и тогда бандиты поняли бы, что я где-то поблизости: далеко я уйти не мог.

Они будут искать. Потерять лошадей — это они еще могли себе позволить, но потерять из виду меня — нет, ведь я являлся их ставкой.

Снова стала заметна наша тропа, по которой мы шли сюда, — исчезающая среди камней и вновь проступающая на белесой траве. Каньон в любую минуту мог стать для меня и моих друзей ловушкой, выбраться из которой шансов будет не много. Кругом высились голые холмы, и в них укрыться просто невозможно. Итак, охота началась: несколько конных на одного пешего! Поэтому все, что мне сейчас было необходимо, это поискать место, где можно спрятаться, переждать. И я стал продвигаться дальше.

Живя среди кахьюллов, я часто бегал с Франческо и другими индейцами, преодолевая в любую погоду по разному рельефу не одну милю. Я научился использовать любую возможность, чтобы не оставлять следов, перепрыгивая с камня на камень, бежать вдоль упавших деревьев, не уменьшая скорости. Должна же в конце концов эта старая тропа вывести куда-нибудь, и я очень надеялся, что она приведет меня в такое место, где я смогу наконец надежно укрыться.

Джакоб, Монте и Хардин наверняка уже отбили наших лошадей и, вполне возможно, погнали их назад в Лос-Анджелес. Или, по крайней мере, — на ранчо, расположенное невдалеке от города. Но они и могли, бросив все, отправиться искать меня. Ах, лучше бы они этого не делали...

Древние люди пользовались этой старой тропой, везли по ней свои товары, ехали наносить визиты друг другу, шли поклониться своим богам... И в войну, и в мирное время тропа верно служила людям, и теперь по ней бежал я...

Взобравшись наконец на гребень, я поднял камень, чтобы в знак уважения к древним богам бросить его на груду других. У меня оставались считанные минуты до того момента, когда бандиты появятся на моей дороге — на лошадях, с оружием в руках.

Замедлив бег, я оглянулся: нет, за мною все еще никто не гнался. Мисс Нессельрод, тетя Елена, Мегги... я подумал в это мгновение о них. Это была моя семья. Да, иМегги тоже.

Я любил ее, я продолжал любить ее.

Устремившись вперед, я помчался навстречу поднимающемуся солнцу, кристально чистому утру.

Позади меня послышался топот копыт...

Глава 48

Был ли это бесславный конец? Здесь в каменистой горной местности, над пустыней? Неужели на этом оборвутся все мои мечты и планы? И я умру? Один. От рук врагов. Тогда ради чего принесли себя в жертву мои родители?

Я продолжал бежать, но не охваченный паническим страхом: бежал потому, что искал удобное место для засады, чтобы достойно сразиться с врагом. Перевес в силе сейчас был на их стороне, правда, теперь я не ведал, насколько они сильнее. Много раз за свою жизнь бегал я по горам и пустыне со своими друзьями индейцами. И мое дыхание всегда оставалось ровным и сильным. Теперь же ружье оттягивало руку своей тяжестью, но мне оно было необходимо и я не мог расстаться с ним.

Одна миля, другая... Огромные, высоченные валуны, чудовищные утесы, тропа, петляющая между ними. Взобравшись по дороге на самый большой камень, я оглянулся и увидел бандитов, скачущих цепочкой, начало которой скрывалось за поворотом. Я насчитал шестерых, остальные, очевидно, были впереди.

— Ах, вам нужна погоня? — вслух бормотал я. — Ну, держитесь же! Я поведу вас!

Когда бежишь и делаешь широкие шаги, наверняка будешь в состоянии преодолеть несколько миль кряду. Мне было известно также, что, хотя лошадь и бегает быстрее человека, на больших расстояниях он может загнать ее до смерти. Поэтому я умышленно свернул на другую тропинку, идущую параллельно старой тропе, но пролегающую по более неровной местности.

Голые скалы грозно нависали надо мной, дубы постепенно исчезли, то тут, то там стали попадаться на смену древние кедры, заросли кактусов. Чувствовалась близость суровой пустыни Мохавы, которая через несколько миль, там на юге, сольется с другой пустыней — Колорадо.

Прохлада раннего утра сменилась начинающимся зноем. Круто свернув вправо, я спустился почти по отвесному склону между кактусами, пересек русло высохшей речки, прошмыгнув в естественную арку среди нагромождения камней и наконец нашел то, что искал: прямо за ними возвышался сучковатый старый кедр, угнездившийся среди скал.

Здесь всего хватало для надежного укрытия. Рядом, за большим камнем, я обнаружил неглубокую лужицу едва ли в дюйм глубиной и около фута в диаметре, смочил губы, сделав несколько глотков.

Просунув дуло в щель между камнями, я поджидал появление бандитов. Они не заставили себя ждать: в проеме я заметил первого всадника и крепче сжал ружье.

В мои намерения не входило убивать кого-то, но конечно же не милосердие направляло мою пулю: просто мне хотелось, чтобы у них появился раненый, который доставил бы им хлопоты и беспокойство.

Когда первый всадник приблизился на расстояние в триста ярдов, я выстрелил, целясь ему в плечо. Он вздрогнул от удара пули и безвольно свесился с седла. На всякий случай я послал в проем вторую пулю и тотчас, скрывшись среди камней, прячась за стволы деревьев, стал спускаться вниз.

Теперь они никак не могли обнаружить меня, так как начинался обрыв, и им пришлось бы пройти не менее ста ярдов, прежде чем они увидели бы склон горы. Внезапно я наткнулся еще на одну тропу, которая, возможно, являлась ответвлением от той, по которой я бежал только что.

Мгновение я колебался: тропа вела в пустыню, а у меня с собой не было никаких припасов. Но и у преследователей, я был уверен, их тоже не имелось. Кроме того, я был один, поэтому воды мне нужно было меньше, чем им.

Интересно, вернулся ли только что раненный мною назад? Или остался тут, вместе со всеми?

Не быстро двинулся я по едва заметной тропинке, ведущей к подножию горы, то спускающейся, то слегка поднимающейся вверх. Останавливался время от времени, чтобы передохнуть. Присев в очередной раз на камень, посмотрел вверх, на хребет, засомневался, не пошли ли они поверху. Одновременно старался вспомнить все, что мне было известно о пустыне: ведь в скором времени я окажусь там. Мысли лихорадочно перескакивали с одного на другое. Не окажется ли среди бандитов человека, который знаком с пустыней лучше меня? Хотя вряд ли: среди калифорнийцев, как правило, редко встретишь любителей предпринимать путешествия в пустыню и близлежащие земли.

Да и зачем? Они имели все необходимое, поэтому и не было причин интересоваться этими безлюдными краями. Далеко в пустыне я видел другие горы, голые скалы, темной массой возвышавшиеся на песке. В пустыне можно было обнаружить родники и озера, если, конечно, знать, где их следовало искать, и от друзей кахьюллов мне были известны эти места. Среди огромных голых скал нередко попадались естественные водоемы, в которых собиралась дождевая вода, подолгу остававшаяся холодной. Иногда в таких озерах ее скапливалось до тысячи галлонов. Найти их было непросто, но возможно.

Стоял уже полдень, когда я достиг границы пустыни. Небо надо мной сияло синевой и безоблачностью. Стало очень жарко.

Бандиты, конечно, устали, но, наверное, гораздо меньше меня: ведь вся нагрузка ложилась на их лошадей. Сейчас они, по моим расчетам, должны уже серьезно задуматься над тем, что их ждет впереди. Я продолжал бежать по едва заметной тропинке, но направление ее было определенным: она вела в пустыню. Те, кто проторил ее, как и я, нуждались в воде. В те времена — я знал об этом от индейцев — климат менялся, становясь с каждым столетием все суше.

Остановившись возле каменных глыб, скатившихся с хребта, я обернулся и затаил дыхание: они нагоняли меня.

Я устал, мне нужен был отдых, но, в случае чего, я мог бы обойтись и без него. Моих врагов гнала вперед ненависть, мною же двигало желание выжить.

Снова остановившись, я посмотрел назад, мысленно прикидывая расстояние между нами. Внезапно улыбка тронула мои губы: они шли за мною в пустыню! Теперь они у меня в руках! Принадлежали только мне и пустыне!..

Это был мой мир — бесплодное одинокое место, медно-красная тишина, земля неприступных скал и танцующих волн жара. И, если они последуют за мной в страну, где даже камни старались отвернуться от солнца, им предстоит усеять дорогу своими собственными костями.

Когда-то далеко отсюда, в другой пустыне, те же бандиты преследовали моих родителей, которые, несмотря ни на что, сумели выжить. Сумею и я!

Прищурив глаза от жаркого солнца, я увидел, что они уже спускаются по склону. Я намеренно теперь оставлял свои следы, позволив им следовать за собой.

Раз, другой я умышленно упал на колени, потом с трудом поднялся. Это тоже входило в мои планы. Пусть себе разыграется их аппетит, пусть думают, что я ослабел и они вот-вот поймают меня. Достигнув страны Одиноких Богов, я больше не был одинок. Они были моими друзьями, да и сама пустыня сродни моим самым близким людям.

— Быстрее, — почти умолял я, — ну, быстрее же следуйте за мной!

Но, оглянувшись, увидел вдруг, что они остановились у подножия горы: очевидно, в нерешительности. Я был почти уверен, что между ними возник спор. Интересно, что в этом споре одержит верх — благоразумие или ненависть?

Один повернул назад. Может быть, раненый, а может быть, самый умный изо всех.

Когда я спускался с гор, то должен был находиться вблизи каньона Одинокое Дерево. Значит, на севере у меня — пересохшее озеро, а за ним цепь скалистых гор.

Низкая впадина после коротких дождей, шедших все последние дни, могла сохранить немного воды. Когда я жил среди индейцев, мы часто беседовали о том, где в то или иное время можно обнаружить воду. В это время года едва ли есть надежда найти ее.

Молчавшие впереди горы тоже не имели лагун, это я знал точно, но неподалеку, в тени больших камней, могли оказаться углубления. Вода стекала с гор, как с покатых крыш, и скапливалась в этих углублениях.

Оставив слева пересохшее озеро, а справа низкую горную цепь, я двинулся дальше по своей тропинке, сделавшейся теперь почти неразличимой.

Становилось все жарче и жарче. Моя рубашка взмокла от пота, но это, как ни странно, помогало мне: легкое дуновение ветерка холодило спину. Свернув к горам, я стал одно за другим исследовать углубления. Одни оказались пустыми, на дне других было влажно, но под наклонным камнем я обнаружил наконец то, что искал: наполовину затененную впадину не менее чем с двумя галлонами воды. Сделав большой глоток, я перевел дыхание, потом сделал еще глоток. Отдохнув и напившись вдоволь, умыл лицо и шею холодной водой и снова пустился в путь.

Они шли по пятам, но им, девятерым, воды нужно было несравненно больше, чем мне. Вернувшись назад, я пошел вдоль камней, а потом зашагал по песку. Если я все правильно рассчитал, то почти в десяти милях отсюда находился источник Скалистое Ложе. Он на северо-западе, несколько в стороне от моего пути, но там могла оказаться вода.

Я продолжал шагать. Пот по-прежнему стекал по спине, заливал глаза, щеки. Но я мог быть спокоен до тех пор, пока потел. Пересекая высохший водоем, я обнаружил следы лошадей; многие, понял я, были неподкованными: несомненно, это был дикий табун. Пустыня в это время года — неподходящее место для лошадей, если только они не были кем-то или чем-то напуганы.

Несколько раз мне попадались следы диких баранов и довольно часто — койотов. Я продолжал двигаться в волнах жара, лишь время от времени оборачиваясь назад. Мои преследователи не отставали. Выйдя на участок твердой поверхности, где ветер развеял песок в стороны, я побежал рысцой, но очень быстро выдохся и снова перешел на медленный шаг.

Оглянувшись в очередной раз, увидел, что бандиты остановились, споря еще более яростно, чем в прошлый раз. Если сию же минуту они повернут назад, то еще смогут прийти к воде до заката... Если, конечно, повезет.

Я упорно продолжал идти вперед. Попадались места, где песок оказывался глубоким, но там, где было возможно, я все время шел по тропе, утоптанной десятками ног. Слегка меняя маршрут, я старался держаться под медленно движущимся облаком, поскольку другой тени в пустыне не было. Затем появилось другое облако, перемещавшееся в более желанном для меня направлении — оно плыло в сторону источника. Вдали я уже увидел гору Купол, родник находился где-то за ней.

Я обернулся. Меня преследовали теперь только два всадника, остальные повернули назад. Несомненно, эти двое должны были все время держать меня в поле зрения, пока другие не приведут свежих лошадей и не доставят воду.

Моя тропинка как-то незаметно слилась с другой, протоптанной позднее и ведущей на северо-восток. День клонился к вечеру. Я резко свернул на следы близ горы Купол. Перепрыгивая с камня на камень, чтобы не оставлять собственных, я держал путь на восток, к родникам.

Когда кончились камни, я пристально глядел себе под ноги, разглядывая поверхность земли, окружавшую родники. Мысли мои все время возвращались к одному: среди них, конечно, думал я не раз, мог оказаться человек, знавший пустыню лучше меня. Именно бандиты могли поджидать меня где-нибудь поблизости, а раз так, значит, постоянно надо наблюдать, прислушиваться. Несколько минут я неподвижно стоял. Потом заметил трех диких баранов, шедших с водопоя. Один из них остановился, забавно поднял заднюю ногу и, наклонив шею, почесал ею за ухом. Мне стало ясно, что бояться в данный момент было нечего. При виде меня бараны осторожно, но неторопливо отошли в сторону.

Добредя до воды, я сделал глоток. Вода казалась солоноватой на вкус, холодной. Держа под рукой ружье, я присел в ожидании бандитов рядом с источником. Последние полмили я опять передвигался по камням, не оставляя следов. Но за милю до того спохватился вдруг: могло остаться несколько отпечатков. Их же было двое, и, осмотревшись повнимательнее, мои враги могли что-нибудь заметить, да и лошади почувствовали бы близкую воду.

Я напился еще раз и, поднявшись с колен, yслышал, что мои преследователи приближаются. На землю ложились тени, солнце уже начинало садиться. Проскользнув между камнями, я замер в тревожном ожидании. Усталость одолевала, как никогда раньше, ведь я двигался без отдыха почти с самого рассвета, а предстояло пройти еще столько же, если не больше.

Индейцы, живущие в пустыне, в случае надобности способны пробежать в день до ста миль, а индейцы с южной границы Тарахьюмарас даже держат своеобразный экзамен: молодой человек только тогда достоин называться мужчиной, когда пробежит за день сто миль. Вероятно, я бы такой экзамен не выдержал.

Над камнями проплыло сомбреро, и я, не медля, отправил в него пулю. Оно тотчас скрылось из глаз.

Неслышно перебежав на заранее намеченную позицию, я ждал. Но на этот раз ничего особенного не произошло. Вокруг по-прежнему было тихо. Несомненно, бандиты изнывали от жажды, но до темноты они так и не осмелились приблизиться к воде.

Я слышал, как лошади, встревоженные близким ее запахом, нетерпеливо перетаптывались с ноги на ногу. Ночь постепенно вокруг все укутывала своим темным покрывалом. Я еще и еще раз напился вдоволь, взял ружье и зашагал в непроглядную темень. Когда глаза привыкли, впереди стали вырисовываться очертания низких известковых гор. Еще до наступления ночи я в качестве ориентира облюбовал себе самый высокий остроконечный камень и сейчас двигался по направлению к нему. Ночь выдалась холодной, каждый шаг давался мне все с большим и большим усилием. Иногда я просто засыпал на ходу, но встряхивался, мотал головой и шел, шел... В темноте, конечно, невозможно было определить, насколько мне удавалось не оставлять следов. Перейдя низкую каменистую гряду, я увидел выделявшийся на фоне неба Пайлот Кнаб.

Бандиты вряд ли станут покидать источник в темноте, не зная, в какую сторону я отправился. Без сомнения, они будут ждать утра, чтобы снова красться по моим следам. Поэтому, упав на песок, я собирался немного поспать.

Ночь, как известно, время грабителей, змей и тому подобной нечисти, но я настолько устал, что Думать об этом просто не хватало сил.

Час-другой сна взбодрят меня, придадут новые силы, и можно будет продолжать путь. Лучше всего по пустыне двигаться ночью, когда воздух прохладен и приятен. Песок показался мне мягким пухом, и, крепко сжимая в руке ружье, я так и заснул.

Где-то вдали завывали койоты, со скалы скатился камень: казалось, что-то незримое проносилось в ночи, тревожа все живое и неживое.

Глава 49

Меня разбудил холод, все мускулы от которого свело. Борясь со сном и усталостью, я поворочался-поворочался и сел.

На чистом безоблачном небе необычайно ярко светили звезды. Прислушавшись, я не уловил ни единого звука. Тишина. С трудом поднявшись на ноги, поискал ружье. При свете луны песок казался белым, вдали таинственно темнели очертания кактусов. Медленно, еще окончательно не сбросив одеревенения после вчерашнего бега, я пошел в сторону горы Кнаб.

Старался идти осторожно, где было возможно, перепрыгивал с камня на камень. Впереди должны быть родники. Даже если бандиты и знали о них, у меня все равно не было намерений служить им проводником.

Как говорили индейцы, гора Кнаб должна находиться где-то в десяти милях отсюда: сведений о более точном расстоянии и расположении добиться было просто невозможно. С Божьей помощью доберусь туда до рассвета, а мои преследователи наверняка не двинутся с места, пока не взойдет солнце. Когда же оно поднялось над горизонтом, я уже пил воду из маленького родника близ горы.

Главное — избавиться от тех, кто шел за мной по пятам, раз и навсегда покончить с ними. Но и скрупулезно рассчитывать свои силы. Я не боялся суровых испытаний, был почему-то уверен, что знаю пустыню лучше бандитов. Лишь одна мысль тревожила меня: что произошло с теми, кто вернулся обратно? Совсем ли они ушли? Или вернулись только за новой сменой лошадей и водой? Может быть, у них возник какой-то план засады, а может, они пошли совсем другим путем?..

Родники Индейцев — следующая остановка. Их не так-то просто обнаружить, но сейчас прежде я должен подумать о том, чтобы избавиться от своих преследователей. Полагая, что бандиты все-таки набрели на родник Скалистое Ложе и теперь двинулись дальше, я шел всю ночь и, несомненно, где-то оставлял следы в надежде, что ветер, своевольно гонявший песок по пустыне, заметет их.

Бандиты шли за мной, чтобы разделаться, но предварительно надеялись заманить меня в ловушку. Теперь они сами оказались в ней. Да, мало кто в Калифорнии, за исключением индейцев, знал пустыню: земли внутри страны были для них столь же неведомы, как поверхность луны.

Я думал, что же будет, если вернутся остальные: у бандитов будет шесть лошадей и столько же людей!

Мне почудилось, когда я оглянулся в очередной раз, будто я заметил какое-то движение. Но оказалось, что это всего-навсего разыгравшееся воображение сыграло со мной злую шутку.

— Продолжай идти вперед... вперед, пока у тебя есть силы! — громко приказывал я себе.

От движения и приятно разлившегося по телу тепла шел без труда, хотя мокасины мои кое-где начали рваться, а к ночи, наверное, совсем развалятся.

Становилось все жарче и жарче. На юге, где скопилось немало пересохших озер, дьяволы исполняли свои дикие причудливые танцы. Накатывающиеся одна на другую волны жара чудовищно искажали пространство и изломы далеких гор.

В полдень я достиг Родников Индейцев. Водоем окружали огромные валуны, берега заросли высоким кустарником, почти скрывающим источник.

Опустившись на колени, я припал губами к воде, И пил, пил, пил. Зачерпывая ладонями воду, плескал ею на шею, лицо и грудь, потом снова и снова делал несколько глотков. И, отдыхая в тени кустарников, все еще продолжал обливаться водой. Несколько раз выбирался из своего убежища, стараясь держаться так, чтобы в случае чего никто не мог заметить меня, и наблюдал за дорогой, по которой только что пришел сюда.

Наконец я увидел их. Даже на таком расстоянии было заметно, что они шли, ведя лошадей за поводья. Я сосчитал: их было пятеро. Пятеро ли?

Один брел без лошади, наверное, пала в дороге.

— Простите меня, кони! — громко произнес я... Так поступали иногда совершенно одинокие люди, жаждущие услышать звук человеческого голоса, пусть даже и собственного.

Неохотно уступив свою тень под кустарником юрким ящерицам, я пошел прочь от источника, перемещаясь с камня на камень. Сомнительно, что бандиты отыскали родник. Без моих друзей индейцев и я бы ни за что на свете не нашел его: трудно представить, что в таком месте может оказаться вода.

Небо напоминало теперь раскаленную латунь, а сама пустыня неопределенного цвета — пыльную медь, в которой мерцали, перекатывались волны жара. Посмотрев на разодранные мокасины, я едва разглядел собственную ногу, но продолжал идти вглубь, на восток, прекрасно зная, что до следующей воды мне предстоит преодолеть длинный и тяжелый путь.

Насколько я помнил, эти родники назывались Белыми. Белые Родники...

Ружье оттягивало плечо, несколько раз возникло искушение бросить его, но я всячески боролся с этим желанием. Присев передохнуть в тени какого-то камня, прищурив на солнце глаза, я посмотрел в том направлении, куда собирался идти.

Ничего, кроме голой ровной пустыни! Далеко впереди маячили низкие известковые горы, если их вообще можно было назвать горами.

Снова и снова вглядывался я в бескрайнюю равнину, расстилающуюся передо мной. Смогу ли я осуществить задуманное? По силам ли мне эта задача? Сможет ли вообще кто-нибудь сделать такое?

Вполне возможно, что вода могла встретиться и раньше, еще не доходя до Белых Родников, но мне об этом ничего не было известно, да и мои преследователи подгоняли, неотступно двигаясь за мной. Обернувшись назад, на этот раз я сначала ничего не заметил, но потом перед моим взором вдруг возник всадник: непомерно высокий, со страшным, насколько я мог рассмотреть, лицом, он возвышался надо мной, надо всем и всеми, словно гигантская гора. Я тотчас понял: мираж...

Пройдет еще несколько часов, прежде чем я доберусь до воды на сей раз, если вообще сумею добраться. Правда, на половине пути меня настигнет ночь со своей живительной прохладой, поэтому лучше думать о ней. Я должен выдержать, должен дожить до ночи. Кроме того, если я останусь тут и ухитрюсь подстеречь бандитов — жар снова ударил в голову! — всех их уничтожу! Всех!

— Не будь дураком! — тут же одернул я себя раздраженно. — Ну, одного, двух, но не всех же!..

Поднявшись на ноги, я сделал шаг, другой, отдавая себя целиком во власть пустыни, жары. И, как ни странно, чем дольше, тем тверже становилась потерянная было мною уверенность в благополучном исходе моего путешествия. Я глядел на далекие горы, просвечивающие сквозь марево жары, словно на какую-то фантастическую страну, и шел медленно и упрямо, стараясь выбирать для себя недалекие цели. Вон стоит причудливый кактус, если я смогу дойти до него, то...

Вон белый камешек, величиной, наверное, с два моих кулака... Дойдя до него, я выбрал следующую цель, потом еще одну и еще, стараясь не слишком поднимать веки. Наступал полдень, когда я вдруг споткнулся и упал.

Горячий, раскаленный жар пустыни опалил меня. С трудом поднявшись, я все же решил двигаться дальше. Приняв такое решение, обернулся: они шли, они видели меня и, уже не соблюдая прежнюю дистанцию, приближались.

Сощурившись, я пригляделся пристальней. Трое. Только трое?.. Я выигрывал.

Я выигрывал, я побеждал! Внутри бушевала радость, я слышал свой собственный зловещий смех. Нет, это не я, это победила пустыня! Они хотели меня прикончить, а моя пустыня сама убивает их.

Сколько времени я не ел? Никак не мог припомнить, но мысль о еде теперь вызывала приступ тошноты. Снова неожиданно свалившись, на этот раз я сумел быстро подняться.

Оглядываясь назад, отметил, что они были совсем уже близко, подпрыгивая в своих седлах. Бандиты хотели поскорее настичь меня, но лошади их еле плелись. Не знаю, так ли это, но мне казалось, что и сами седоки уже не могли быстро передвигаться.

Бредя по жаре, я шатался, я почти падал, опираясь на ружье как на посох. Повернувшись в очередной раз назад, я поднял ружье, держась за приклад, так как ствол был раскален, тщательно прицелился и выстрелил.

Человек в седле только слегка покачнулся, и я едва не потерял надежду... Но потом он все же рухнул на песок.

Покачиваясь от слабости из стороны в сторону, я двинулся дальше. А когда в очередной раз упал, в голову молниеносно ударила мысль: "Я Иоханнес Верн, и я не боюсь... "

Тогда, встав сначала на колени, потом во весь рост, пошатываясь, я поднялся и снова побрел, но больше уже не падал и все продолжал повторять вслух:

— Я Иоханнес Верн, и я не боюсь...

Слова звучали подобно молитве, подобно какому-то фантастическому заклинанию. Потом откуда-то вдруг повеяло прохладой: я и не заметил, как день начал клониться к вечеру. Низкие горы уже не казались мне такими далекими, как утром.

Окутанный прохладой предвечерья, когда на небе только-только начали появляться первые точечки звезд, я подошел к Белым Родникам. Их было два на расстоянии нескольких ярдов друг от друга.

Опустившись на колени, я обмыл лицо и шею, попил, как всегда, сначала немного воды, потом чуть больше, а потом просто опустил голову в воду. Выбрав место поудобнее, сел лицом к пустыне, откуда должны были вот-вот появиться мои преследователи, вытащил из-за пазухи кусочек сушеного мяса и откусил. Жевал медленно, сосредоточенно.

Пошевелив пальцами ног, почувствовал резкую боль. Наклонившись, увидел, что мои ноги стерты до крови, кожа на подошве потрескалась, а в трещины набился песок — мокасины совсем развалились.

Зачерпнув воду левой рукой, поскольку в правой я держал ружье, помыл и ноги. На это у меня ушло не меньше часа времени.

Вслушиваясь в ночь, я ничего не уловил. Сняв с себя кожаную куртку и достав нож, я приступил к ремонту мокасин. Однажды мне уже приходилось этим заниматься, используя шнурки от ворота и нижние части рукавов. Время от времени я склонялся к роднику и пил. Наконец, почувствовав, что напился, отошел подальше от воды, облюбовал место на песке возле камня и, рухнув, мгновенно провалился в небытие.

В ночи горели звезды, ветер шелестел сухими листьями, сорванными с какого-то кустарника, шуршал песок, и теперь что-то явно передвигалось в ночной мгле. На этот странный звук я и открыл глаза.

Ко мне приближался человек.

Я сел. Край неба на востоке окрасился в бледный серый цвет. Значит, близился рассвет. Взяв в руки ружье, я направил его на шедшего из пустыни, похожего на ночной кошмар человека с дикими выпученными глазами.

— Воды! — только и прошептал он. — Пить!

— Брось свое ружье! Нож тоже! — приказал я.

— Умерли... там... умерли...

— Пей, черт тебя возьми!

Жадно припав к источнику, хватая ртом воду, захлебываясь, он начал пить. Но почти тут же я схватил его за волосы и оттащил от источника.

— Погоди, глупец! Ты убьешь себя.

Небо на горизонте из серого превратилось уже в розовато-желтое. Я внимательно рассматривал человека. Наверняка это был англичанин. Красное, сожженное солнцем лицо и нос, изуродованное безобразным шрамом лицо. На ногах пришельца, вместо обуви, болтались лохмотья.

— Где все остальные? — Мой голос срывался.

— Умерли... умерли!.. Все!.. Там! — Он поднял руку, махнув в сторону пустыни. — Умерли. Все.

— Среди них и Федерико?

— Он вернулся. Чтобы взять новых лошадей и продолжать преследовать тебя. — Человек посмотрел мне в глаза. — Так что считай, что ты тоже покойник, Его люди будут поджидать тебя, когда ты будешь выходить из пустыни. Если не умрешь здесь, они станут сторожить тебя возле каждой впадины, где есть вода. Один из людей Федерико знает, где ты можешь пройти. Они будут ждать...

Осторожно, стараясь не поворачиваться к нему спиной, я оторвал остатки рукавов от моей кожаной куртки, потом одним из них закрыл отверстие на втором, соорудив таким образом какое-то подобие сосуда, используя кожаные шнурки, оставшиеся от ремонта мокасин, стал сшивать нечто наподобие фляги.

Бандит внимательно наблюдал за моими действиями.

— Если ты полагаешь, что это годится как емкость для воды, то ошибаешься: она вся вытечет.

— Может быть. Но не вся.

— Дурак! Они все равно поймают тебя.

— Они не учитывают этого. — Я махнул рукой в сторону пустыни.

Заметив, что человек по-прежнему не сводит глаз с воды, я позволил ему попить еще немного.

— Дурак, — повторил он устало.

— Дурак, но живой, — ответил я.

Опустив свою «флягу» в воду, я вытащил ее полную до краев. Но вода ручьями вытекала из нее.

— Вот... видишь, — с некоторым оттенком злорадства произнес человек.

Немного жидкости внутри все же удержалось. Я погрузил «флягу» еще раз, но на большую глубину и оставил ее там мокнуть.

— Ты!.. — Я поднял ружье. — Вставай!

Испуганно глянув на меня, он медленно поднялся.

— Там, справа, бьет другой родник. Иди к нему и сиди там. Если хоть раз поднимешься после того, как дойдешь туда, я тебя немедленно пристрелю.

Шатаясь, он побрел туда, куда ему было приказано, и не сел, видел я, а буквально свалился на землю.

— Ты зря собираешься уходить отсюда, тебя убьют, — предостерег он меня еще раз.

Сказав это, он растянулся на песке и тотчас заснул. Хотя между нами и было всего каких-нибудь тридцать — сорок футов, я чувствовал себя гораздо свободнее и безопаснее. Сидя спиной к роднику, я отдыхал, подремывая. Бандит ни разу не пошевельнулся.

В течение долгого дня я не занимался ничем, давая возможность своим ногам немного отдохнуть, и старательно пропитывал себя водой. С заходом солнца я достал свою «флягу», взял ружье и повернулся лицом к пустыне.

Бандит тоже поднялся на ноги и пошел ко мне со словами:

— Ты умрешь! Тебя там убьют!

У меня не было никакого желания отвечать ему, да и времени не было, чтобы оборачиваться назад: слишком долгий предстоял мне путь.

— Ты умрешь, — продолжал он надрываться в крике и даже пробежал за мной несколько шагов. — Тебя убьют! — хрипел он.

С полной воды «флягой» я продолжал упрямо шагать в глубь пустыни.

— ...Умрешь! — долетел до меня обрывок его истошного крика.

Далеко впереди маячили горы, а там, где горы, всегда обнаружишь несколько впадин, в которых скапливается вода. В кожаной моей сумке, понимал я, ее хватит не надолго. Сейчас, пока кожа влажная, она держит жидкость, но стоит ей начать высыхать и съеживаться, как тотчас вода начнет уходить, и останется каких-нибудь несколько глотков.

Несколько глотков... а потом?

Подумав о Мегги, я вдруг сказал вслух то, что никогда не позволял себе произносить раньше:

— Мегги, я люблю тебя.

Ноги снова кровоточили, каждый шаг давался с мукой. Я выбрал далекую звезду, сияющую над далекими горами, и, ориентируясь на нее, зашагал в ночь, в пустыню.

Глава 50

Мисс Нессельрод сварила кофе в большом кофейнике. Скоро должна прийти почта, и ей доставят газеты. Обязательно зайдет несколько постоянных клиентов. Дюжина самых известных в городе мужчин превратила ее читальный зал в место своих деловых встреч, благо подальше от шума салунов.

Новости дня обсуждались здесь прежде, чем появлялись в колонках «Стар». Вначале, когда она только появилась в Лос-Анджелесе, это была просто привлекательная молодая женщина, держащая книжную лавку. Но со временем она и сама все чаще стала принимать участие в этих беседах; правда, когда в разговоре участвовало более двух мужчин, мисс Нессельрод предпочитала уединяться за своим столом.

Всем языкам она предпочитала английский, хотя в России молодая женщина из приличной семьи должна была уметь говорить и по-французски, если участвовала в общем разговоре. В память о родине мисс Нессельрод все еще хранила несколько книг на родном языке.

В России она бы теперь, наверное, заваривала чай и пила его из самовара. Давно это было! А как сложилась бы жизнь, если б ее не сослали в Сибирь? Если бы ее брат не участвовал в этом неумном заговоре? Возможно, теперь она была бы замужем, у нее появились бы дети, и она проводила бы большую часть времени во Франции или Германии, а может быть, Швейцарии.

Она хорошо помнила свою мать, стройную красивую женщину с выразительными глазами, полными достоинства манерами. Ее отец страшно гордился своей женой, хотя и притворялся, что не одобряет некоторые из ее чересчур либеральных британских взглядов. Они встретились, когда отец посетил однажды Англию с дипломатической миссией. Это была любовь с первого взгляда, и ее будущий отец не мог дождаться минуты, когда его представят официально. Поэтому на одном из приемов решительно пересек зал и представился ей сам. Это было шокирующее, но волнующее зрелище. Мать не раз рассказывала ей эту историю, которую никогда не надоедало слушать: всякий раз она ласкала ее слух.

Как далеко, как давно все это было!..

Мисс Нессельрод вспомнила забавную игру в крокет. Как, ожидая, пока партнер сделает свой ход, любовалась стройными деревьями пихтовой аллеи, ведущей к озеру. Она очень любила этот уголок парка и часто по воскресеньям прогуливалась к озеру вместе с отцом.

Она могла бы быть теперь знатной дамой, принимаемой самим государем, а может быть даже жила при дворе. Хотя ей всегда больше нравилась жизнь в имении, нежели в Санкт-Петербурге.

Сибирь вовсе не оказалась таким холодным и неприютным местом, как ожидали члены ее семьи. В городке, куда они были сосланы, зимы не были слишком суровыми, какие случались нередко на берегах Невы, и по контрасту — стояло прекрасное лето. Она с удивлением обнаружила, что в Сибири обитали более открытые и дружелюбные люди. Хотя ссылка считалась одной из самых страшных бед, какие могут произойти с человеком, она не находила в этом ничего дурного до тех пор, пока до них не дошло известие о том, что их ожидало, и не пришлось бежать...

Это было последнее, о чем мисс Нессельрод подумала, сидя за своим рабочим столом, так как, обернувшись, только теперь заметила стоявшего в дверях человека и была ошеломлена. Вначале она подумала, что никогда прежде не видела его, потом как-то интуитивно поняла: это был Якуб Кан.

Ее первым впечатлением было ощущение, что перед ней человек сильный, и не только физически, хотя это было очевидно: достаточно было взглянуть на его массивные плечи и мощные руки — от него шли какие-то неуловимые излучения.

Пришедший не был выше ее ростом, он просто был широк и могуч и стоял к ней лицом, слегка расставив ноги. Просторная рубаха свободно ниспадала на брюки. Лицо человека было шоколадным от загара, голова — невозможно было сразу понять — то ли лысая, то ли обритая.

— Вы друг Мегги Лаурел? — спросил он, поздоровавшись.

— Да, — в недоумении ответила мисс Нессельрод.

— Она отправилась на поиски Иоханнеса Верна, — сообщил он вдруг.

— Что? Мегги? Это невозможно! Она не должна...

— Мисс Мегги взяла с собой трех человек... один из них Томадр Мачадо, хороший парень... и трех навьюченных лошадей.

Если Мегги и в самом деле отправилась в пустыню на поиски Иоханнеса, то у нее нет и одного шанса из тысячи найти его. Он преследует конокрадов и движется по их следу. Мегги, не бывавшая во внутренних районах страны, не имела ни малейшего представления об их бесконечности, о подстерегавшей на каждом шагу опасности, не отдавала себе отчета в том, что затеяла. Она прогуливалась по улицам Лос-Анджелеса, по долинам Сан-Габриэль и Сан-Фернандо, но никогда не бывала по ту сторону roр. Поэтому мисс Нессельрод сразу приняла решение: немедленно вернуть девушку, прежде чем та достигнет пустыни.

— Я поеду за ней! — с готовностью вызвался Якуб Кан.

— Вы? — неуверенно посмотрела она на него. Не... знаю. Полагаю, лишь индеец, которому ведомы в том краю все тропы, может отыскать ее.

В его глазах засветилось лукавство.

— Я родился в пустыне, мэм. Мой народ живет в Такла-Макане и горах, граничащих с ней.

— Слышала о Такла-Макане, когда однажды пересекала Гоби, будучи совсем юной. Я знакома с вашим народом, но эта пустыня вовсе не похожа на вашу, сэр, хотя и менее опасна.

— Я найду их, — твердо пообещал Кан.

— Иоханнес отсутствует уже три недели. Никто из тех, кто поехал с ним, еще не вернулся; вероятно, они все-таки угодили в ловушку. — Мисс Нессельрод опустила взгляд, потом подняла глаза на Якуба Кана. — Иоханнес знал о засаде. Кража лошадей совершена умышленно, главная же цель заключалась в том, чтобы заставить его следовать за ними.

— Он не попадет в ловушку! — с уверенностью, удивившей мисс Нессельрод, заявил он.

— Якуб Кан, пожалуйста, верните ее! Она молоденькая доверчивая и влюбленная девушка! А моему другу... Иоханнесу она тоже очень дорога.

Когда Кан ушел, мисс Нессельрод все еще пребывала в задумчивости. Она вспоминала не пустыню, по которой ехала когда-то с Иоханнесом и его отцом, а ту, что впервые увидела много-много лет и которая жила в ее памяти, — пустыню Гоби. Про Такла-Макане она знала лишь понаслышке, говорили, будто бы это самое страшное место в мире. На крайнем западе Китая пустыня соединяется с Великим Шелковым Путем, который идет вдоль границы. По этому маршруту в самое сердце Индии добирались пилигримы, чтобы там изучать буддизм...

Да, наверное, такой человек, как Якуб Кан, мог разыскать Мегги, подумала мисс Нессельрод.

Иоханнес? Где он сейчас? Что с ним? Она подсчитала в который раз: да, Ханни отсутствовал уже более трех недель.

Мегги переживала разрыв с Иоханнесом, знала, что у него есть заклятые враги, о которых он даже и не подозревает. В конце концов, юноше даже не были известны истинные причины ненависти некоторых людей, и поэтому сама Мегги в свое время стала инициатором того, что ее отец предупредил Иоханнеса о грозящей опасности. Но все это случилось до того, как она встретила дона Федерико.

После знакомства с ним все страхи стали казаться ей просто нелепыми. Очарованная его светскими манерами и явным к ней интересом, девушка изменила свою точку зрения, не желая всерьез даже на секунду подумать, что такой обходительный джентльмен способен на преступление.

Иоханнес ушел, ушел очень решительно. Мисс Нессельрод не без оснований высказала предположение, что он может навсегда остаться там, в пустыне.

Мегги пришла в тот вечер домой совершенно разбитой и опустошенной от одной мысли, что Ханни уехал по ее вине и теперь может вообще не вернуться. Девушка привыкла к ухаживанию молодых людей, живущих в городе, но Иоханнес разительно отличался от всех них. Он обладал такими качествами, которые она никак не могла постичь: сдержанностью и каким-то внутренним спокойствием, собранностью. Удивительно, но ее отец уважал Иоханнеса, а ведь он очень редко о ком-нибудь отзывался с одобрением.

Но Мегги не зря была дочерью своего отца: если Иоханнес не возвращается и она чувствует за собой вину, что ж, она пойдет за ним, заставит вернуться. Упрямства ей не занимать. И никому ничего не сказав, кроме своей служанки, она отправилась в неведомый путь. Правда, мисс Нессельрод полагала, что Томадо Мачадо все рассказал донне Елене. Так что тайной Мегги, очевидно, владела не одна служанка...

Мисс Нессельрод подошла к окну и взглянула на улицу. Мысль, что мисс Мегги отправилась за Иоханнесом, не выходила у нее из головы. Эта девчонка и не представляла себе, во что она ввязалась. Никто не мог ожидать такого решительного и в то же время легкомысленного поступка от хорошо воспитанной молодой леди.

Услышав чьи-то шаги по дощатому настилу, мисс Нессельрод тотчас же узнала их. Поддавшись внезапному порыву, она подбежала к двери как раз в тот момент, когда та распахнулась, и на пороге возник Джакоб Финней.

— Мистер Финней!

— Он все еще там, мадам, в пустыне! — поспешил сообщить он. — Мы отбили своих лошадей, но бандиты погнались за Иоханнесом. Он предупредил: если нам удастся живыми выбраться из этой чертовой переделки, мы должны пригнать табун сюда, а он... он сам постоит за себя. Так и сказал.

— Иоханнес остался там совсем один?

— Мы не готовы схватиться с пустыней, мадам, как, впрочем, и эти бандиты, охотящиеся за Иоханнесом. Дон Федерико с парой своих людей отправился за свежими лошадьми и за снаряжением. Думаю, они расставят своих людей у впадин с водой по краю пустыни и станут поджидать нашего мальчика там.

Насколько я знаю, он единственный, кто сможет выбраться из этой пустыни живым. Ей-богу, никто другой на это не способен! Я пару раз слышал, как он рассказывал о пустыне. Эти индейцы и его отец многому научили парня.

— А знаете, мистер Финней, Мегги отправилась искать Иоханнеса.

— Мегги? О Господи! Что творится в мире!

— Что тут скажешь, молодая девушка! Ей ничего не известно о том, с чем придется столкнуться. Она знает лишь, что ее любимый уехал, и боится, что он не вернется.

Джакоб Финней тихонько выругался про себя. Когда же это она успела уехать? Его мысль лихорадочно работала: что предпринять?.. Девушка даже не могла и отдаленно представить, к чему ей готовиться. Томадо Мачадо, конечно, человек достойный, но вдруг с ним что-нибудь случится? Она останется одна с тремя мужчинами, которых совершенно не знает, в местах, буквально кишащих разбойниками. Как она до этого додумалась? Как?!

Конечно, Джакоб собирался тотчас после прибытия в Лос-Анджелес ехать обратно: не мог же он оставить в пустыне Иоханнеса одного. Но пока Финней должен завершить дело — привести на место лошадей. А Ханни... что ж, уверен, Ханни во много раз сильнее других, он победит. Сам Джакоб чертовски устал. Он только что пригнал животных, поездка выдалась тяжелой. Монте и Овен Хардин тоже валились с ног от усталости, к тому же Хардин болезненно переживал гибель друга Майрона Броди, ему и самому так необходим теперь отдых. «Ты уже не молод, — говорил себе Финней, — каким хочешь казаться. Правда, далеко не старик... да и с пустыней немного знаком».

— Уверен, Томадо постарается двигаться как можно медленнее, — успокаивал он мисс Нессельрод. — Кроме того, мадам, когда девушка собственными глазами увидит те места, то, возможно, поймет, что напрасно затеяла эти поиски. — Он помолчал. — Я, конечно, постараюсь расшевелить ребят, но они смертельно устали. Уверяю вас, мы сделаем все, что в наших силах.

— Якуб Кан уже отправился за ней.

— Кан? — Финней в раздумье снял шляпу и помял в руках. — Это, кажется, один из азиатов, живущих где-то возле подножия горы? Вроде я встречал его, но только однажды.

— Он друг капитана Лаурела, — пояснила мисс Нессельрод.

— Он же иностранец, не так ли? Что он-то может? Ведь пустыня...

— Он вырос в пустыне более суровой, чем Мохава.

— На лошади-то он хоть умеет сидеть? По-моему, все эти иностранцы, за исключением англичан, не в состоянии отличить хвоста от гривы.

— Ну, будет, будет вам, мистер Финней! Его народ, можно сказать, вырос в седле. Они кочевники и пасут свои стада, а потом перегоняют их на новое место — от края пустыни ближе к горам, туда где растет свежая трава. По сравнению с их горами наши словно маленькие холмики.

— Нет, мадам, вы не убедили меня! Сомнения не рассеяли. Мне как-то довелось посетить Сьерру, — сказал он, — и Скалистые горы. Так некоторые вершины Скалистых гор достигают четырнадцати тысяч футов!

— В той стране, откуда пришел Кан, — тихо ответила мисс Нессельрод, — горы раза в два выше наших, поверьте. На Памире и Куньлуне встречаются пики высотой свыше двадцати тысяч футов! Что ни говорите, а Якуб Кан привычен к горной местности, мистер Финней.

— Может быть, может быть... А стрелять он умеет, мадам?

— Конечно умеет! Его соотечественники отлично владеют и палашом и ружьем. Им приходится охранять стада от других кочевников и разных бандитов. С раннего детства их обучают стрельбе. Знаете, мне рассказывали, что Кан мастер рукопашного боя...

У Финнея, пожалуй, были исчерпаны все доводы, и он в изнеможении рухнул в кресло. Как он не хотел сейчас возвращаться в пустыню! Но разве объяснишь? Он по существу жил в седле три недели, шла тяжелая борьба, да кроме того, он был уверен, что найти Иоханнеса практически сейчас невозможно: юноша мог намеренно затеряться в пустыне, он может оказаться в таких местах, куда всаднику добраться просто немыслимо, да если тот ведет с собой еще трех навьюченных водой лошадей... Но об этом он только подумал про себя.

Финней не знал Мегги, но, по его мнению, барышня непременно испугается трудностей и вернется. Не для юной леди такая жара, пот, жажда!.. Да, должно быть, девица и в самом деле сошла с ума.

Почти автоматически Финней взял кофе, поданный мисс Нессельрод.

В лавку зашли Мэтт Келлер, Де Ла Гьерра, а следом за ними и Бен Вилсон.

— Говорите, дочка капитана Лаурела отправилась впустыню? — переспросил недоверчиво Вилсон. — Что творится в мире!..

— Она влюблена, — коротко пояснила мисс Нессельрод.

Вилсон пожал плечами и криво улыбнулся.

— Полагаю, это объясняет все, мадам! Я уже пересекал однажды пустыню и думаю, надо все же кого-то попросить отыскать ее и вернуть обратно, прежде чем она погибнет там.

Молодая девушка одна в пустыне... Финней еще раз выругался про себя. С Томадо Мачадо все в порядке. Но вот остальные?.. Кто они? Насколько на них можно положиться? Да и других бандитов там хватает, орудуют вовсю в близлежащих поселениях. Не говоря уже об индейцах, поведение которых непредсказуемо. Финней поставил на стол чашку и встал.

— Пойду соберу ребят, мадам. Мы поедем за ней.

— Иоханнес будет очень вам благодарен... Я тоже.

— Да, мадам.

Столько дорог, столько непредвиденных обстоятельств, такие огромные пространства!..

Возможно ли ее, песчинку, отыскать?..

Финней направился к двери.

— Это целая страна, — философски заметил Вилсон, глядя на Джакоба сквозь пары дымящегося кофе, поднимающиеся над чашкой.

— Да, большая, — сухо согласился Финней.

Вилсон снова посмотрел на него.

— Если она очень торопится, а вероятно, так оно и есть, мисс непременно понадобятся свежие лошади.

Их глаза встретились. Бен Вилсон знал эту страну как никто другой, и ему было известно только одно ранчо, где они могли бы достать лошадей. Там постоянно собирались бандиты Васкуеза и его шайки. Бен Вилсон знал об этом и догадывался, что Финнею это тоже известно.

Подойдя к двери, Джакоб обернулся, посмотрел на мисс Нессельрод и поднял в знак прощания руку.

Когда дверь за ним закрылась, мисс Нессельрод тихо произнесла:

— Ему так не хотелось ехать...

— И я не осуждаю его за это, — ответил Вилсон.

Глава 51

Сидя в тени огромного камня, я наблюдал за тем, что происходит в пустыне, которую уже обволакивал серый непроницаемый цвет ночи. Прошло четыре дня с тех пор, как я оставил у родника бандита, выкрикивающего мне вслед угрозы и проклятия.

Все мои преследователи погибли, и какой-то путешественник когда-нибудь пройдет по дороге, усеянной их белыми черепами и костями, да ветер пустыни будет петь свою заунывную песню над их безвестными могилами.

Мои мокасины опять развалились. Пока я наблюдал за дорогой, по которой мне завтра предстояло идти, решил опять, в который раз заняться их починкой, используя последние остатки своей куртки. Сумка-фляга безнадежно текла, но я все же надеялся, что воды в ней сохранится хоть немного, чтобы я в состоянии был преодолеть три оставшихся длинных отрезка пути, где не встретится уже ни одного родника.

Но поскользнувшись недавно около камня, я упал, и из моей фляги, увы, вытекли последние капли. Теперь я уже предчувствовал близкий конец, когда вдруг взгляд мой зацепился за выглядывающие из песка какие-то растения. Из последних сил я подобрался к ним ближе и увидел стелющуюся фасоль. А это ведь признак близкой воды! Нашел я вскоре и саму воду, о нахождении которой в этом месте трудно было даже и предположить.

Это случилось два дня назад. Теперь я отдыхал в дюжине футов от небольшого озерца, окруженного каменными глыбами. Сюда приходили на водопой дикие бараны, койоты и другие жители пустыни. Меня же привели сюда их едва заметные на песке следы. Напившись и сполоснув лицо и грудь, я отправился отсыпаться, стремясь отойти подальше от воды и предоставить ее в распоряжение своих спасителей-животных. Позже, вернувшись сюда, я сделал несколько глотков и сел неподалеку, отдыхая и оглядываясь по сторонам в ожидании наступления ночи.

Вечер выдался лунным, поэтому я вполне мог ориентироваться на горный рельеф, вырисовывающийся на горизонте. Теперь я находился довольно близко от южной границы пустыни и должен был передвигаться очень осторожно: тут меня могла подстерегать опасность.

Инстинктивно каждой клеточкой своего тела я чувствовал, что кто-то поджидает меня. Иначе и быть не могло: в конце концов, ведь те трое повернули назад, и одним из них был дон Федерико.

Наверняка он повторит попытку разделаться со мной, поскольку горит желанием увидеть меня мертвым. Логически рассуждая, он с сообщниками мог поджидать меня у каждой впадины с водой на краю пустыни, где я, по их расчетам, обязательно должен вот-вот появиться.

Странно, но, как я уже не раз говорил, я никогда не задумывался о себе как о наследнике. И абсолютно ничего не желал получить от дона Исидро, хотя иногда мной овладевала ироническая идея: а что, если после всех попыток избавиться от меня, я все же стану наследником дона Исидро?

На горизонте виднелись горы Сан-Габриэль и Сан-Бернардино. Если бы я добрался до них, то, пройдя южнее, мог отыскать своих друзей кахьюллов. И тогда мне не составило бы труда двигаться дальше по сосновой хвое, да и вода стала бы легкодоступной для меня. Мысль о дороге в тени, без постоянных навязчивых мыслей о воде показалась мне просто фантастической.

А теперь я вглядывался в пустыню, стараясь определить, интуитивно почувствовать, где же коварные враги могут поджидать меня.

Не более чем в пяти милях от того места, где я сейчас отдыхал, находился родник Старуха, рядом с ним — родник Черные Камни, а позади них — горы, куда я так стремился попасть.

В двадцати пяти милях отсюда, в стороне, бил родник Кролик, но, к сожалению, не в том направлении, по которому я шел. Дон Федерико, несомненно, понимал, что я буду стараться добираться до своих друзей-индейцев, живущих у горячих источников неподалеку от гор. Но не у этих гор, а у Сан-Джакинто, которые появятся дальше, южнее. Он мог знать, а может, и нет, о том, что индейцы из долины Моронго, которая гораздо ближе, тоже мои друзья. Но дон Федерико был, конечно, в состоянии поставить людей везде, чтобы наблюдать за всеми этими источниками.

Он понимал, что в любом случае вода будет нужна мне, поэтому мог спокойно выждать. Правда, сейчас я имел значительное тактическое преимущество: местность эту я объездил с индейцами вдоль и поперек.

К тому времени, когда в поле моего зрения попали бы окрестности родника Старуха, уж наверняка я мучился бы от жары и жажды, но все же мог обойти его и отправиться к другому, более скрытому источнику, быть может, даже и с более вкусной водой. Это был родник Каменное Седло, где вода стекала прямо с гранита из почти незаметной трещины в скале. Всего лишь пять миль на юг — и я был бы в безопасности!..

Сейчас я отдыхал. Последний кусочек вяленого мяса уже был у меня во рту. Я медленно пережевывал его, стараясь растянуть процедуру на возможно большее время. За те дни, что я провел в пустыне, мне удалось найти кое-какие семена, они да крохотный запас мяса поддерживали во мне жизнь.

Итак...

Один переход по пустыне — и я в безопасности.

А сейчас... я все еще сидел, страшась того момента, когда мне придется оставить позади себя воду и шагнуть навстречу новым испытаниям.

Я поднялся. На скале, возле которой сидел, были начертаны письмена индейцев, почти занесенные песком и стертые временем. Много лет назад люди приходили сюда за водой. Груды камней, которую некоторые посвященные называют усыпальницей, здесь не было, но я взял два камня и поставил их один на другой. Потом снова повернулся лицом к пустыне.

Гора Сан-Гордонио высотой свыше одиннадцати футов над уровнем моря оказалась на юге от меня. Несколько мгновений я неотрывно смотрел на нее, потом, как всегда, выбрал для ориентира самую яркую звезду. Однажды остановился, чтобы потянуться, стараясь избавиться таким способом от оцепенения, сковавшего мускулы. Я очень-очень устал.

До сих пор все мои усилия были направлены просто на то, чтобы добраться до следующего родника, впадины с водой или озера. Возле каждого я в изнеможении падал. Один родник, на который я возлагал мои надежды, оказался пустым. Озеро, где я рассчитывал найти хоть немного воды, занесло песком.

Впереди отрезка пустыни, который я преодолевал, были горы. Лес, пусть даже и вначале редкий, но с прохладной-прохладной тенью и холодной-холодной водой. Я растянулся бы во весь рост на хвое под деревьями...

Немного вперед, еще чуть вперед... в ночь и прохладу... Я шел и шел. Иногда вдруг обнаруживал, что иду с закрытыми глазами, и, споткнувшись обо что-то, внезапно просыпался, но, как ни странно, даже и тогда не сбивался с намеченного курса. Впереди по-прежнему светила моя звезда и высились горы.

Внезапно я почувствовал запах дыма.

Дыма от костра. Там, в полумиле от меня, а может быть, и меньше, Родник Старуха, и сквозь кусты, окружавшие его, пробивался слабый отблеск огонька.

Костер!.. Значит, мои враги поджидают меня. Отдыхают, пьют кофе. Или воду.

Ну, а предположим, что это не враги?.. Может быть, просто какие-нибудь путешественники, разбившие стоянку возле источника? И они могли бы пригласить меня, дать что-нибудь попить и поесть...

Есть ли у меня шанс? Прошло уже много дней с тех пор, как я последний раз вдоволь наелся и напился. Я колебался, хотелось подойти ближе, но боялся. Я смертельно устал, движения мои стали неуклюжими, я часто спотыкался и не мог уже передвигаться бесшумно, да к тому же лошади могли учуять приближение постороннего. Нерешительно, но все же я стал медленно продвигаться к костру, часто останавливаясь. Кто-то ходил возле огня, отбрасывая неверную колеблющуюся тень. Потом до меня донесся разговор.

— Что за проклятое время! Да наверняка он мертв! Кто это выживет без воды и пищи столько времени? И без лошади?

— Какая тебе разница? Разве мы не получаем деньги за то, что делаем? Сиди себе да отдыхай! Тем более, осталось-то всего несколько дней.

На мгновение я потерял равновесие, пошатнулся от слабости, к горлу подступила тошнота. Медленно повернувшись, я побрел прочь. Один шаг, другой... Нет, не оправдались мои надежды. Враги. Кругом одни враги. Засыпая на ходу, я спотыкался, падал на колени. Родник Каменное Седло должен находиться в десяти... Нет, больше. В двенадцати милях.

Ближе другой источник, но он наверняка тоже под неусыпным оком врагов. И я шел и шел, едва переставляя ноги. Мои ступни опять были сбиты в кровь.

В очередной раз я упал на колени и захотел остаться здесь навсегда. Растянуться бы во весь рост и заснуть!.. Заставив себя усилием воли подняться, я еле-еле побрел дальше.

Каким-то образом я продолжал волочить за собой и свое ружье, поскольку оно помогало мне каждый раз снова подниматься на ноги. Сейчас я хотел одного: воды, любой воды!.. Есть еще родник Две Впадины... Кажется, он ближе, чем Каменное Седло. Без глотка воды мне не выбраться...

Внезапно передо мной выросли горы. Почувствовав снова запах костра, я остановился. Вглядевшись в редкий кустарник, заметил отблески огня и осторожно приблизился.

Опять костер. У костра один человек. Длинный, тощий, скорее всего англичанин. Со спутанной бородой. Жестоким лицом, которое обрамляли длинные редкие волосы. Он подбросил в костер веток. Потянуло запахом кофе, мой желудок зловеще заворчал. А мои ноги словно пошли сами. Медленно приближаясь к костру, я думал только о воде...

Он заметил меня в тот момент, когда начал наливать в чашку кофе.

Медленно, осторожно, не отрывая от меня глаз, человек поставил кофейник на место. Сжимая желтыми зубами окурок сигары, он перекатывал ее во рту.

Встав в полный рост, бандит ухмыльнулся, продолжая держать во рту окурок, потом хладнокровно нащупал оружие. Я тупо смотрел за его действиями, поскольку так устал, что уже плохо соображал. Видел только, как рука схватила ружье, видел, как оно освобождалось от чехла, видел желтые зубы, волчью улыбку и нацеленную на меня мушку. И тогда я выстрелил. Сжимая в правой руке ружье, я выстрелил почти не целясь, не приподнимая его — с бедра. Пуля поразила бандита, и он ошеломленно уставился на меня. Его ружье тоже выстрелило, но пуля, поскольку рука его дрогнула, зарылась в песок. Подойдя ближе, я ударил стволом его руку, и ружье выпало.

Бандит осел, продолжая с недоумением смотреть на меня, в то время как возле его ремня на поясе появилось красное кровавое пятно, постепенно расползающееся по брюкам. Взяв упавшую на песок чашку, я налил кофе. Держа чашку в левой руке, я запоздало поприветствовал его.

— Gracias, — сказал я и выпил кофе.

Он равнодушно махнул рукой, вроде бы говоря: делай, мол, что хочешь.

Этой же рукой бандит молча оперся о землю, другой зажал рану на животе.

— За это обещали пятьдесят долларов, — объяснил он.

— Да ведь это целая куча денег! — согласился я и добавил: — Ты сварил неплохой кофе.

— Рог nada, — ответил он.

Я допил кофе и налил себе еще. Бандит, по-видимому, пока не ощущал боли, испытывая только шок.

— Они придут, — сказал он. — На выстрел...

— Конечно! — опять согласился я.

Посмотрев на свой мешок, он сказал:

— Там бекон, но у тебя нет времени.

— Я могу взять его? И кофе тоже? Не возражаешь?

— Конечно, — ответил он. — Они у родника Старуха. Думаю, они скоро догонят тебя.

— Кто знает? — пожал я плечами. — Тут две сумки.

— Там бекон и кофе.

— Я их заберу, и кофейник тоже. — Я допил остатки кофе.

— За это обещали пятьдесят долларов, — снова повторил он. — Пятьдесят за то, что выжидаю здесь, и сто, если убью тебя.

— О! Тебе явно не повезло, — посочувствовал я. Не теряя времени, непослушными руками я перезарядил ружье. Взяв его в руку и перевесив через плечо сумки, я прихватил и чашку с кофейником.

— Здесь лошадь, — медленно махнул англичанин. — Оседланная. Забери ее.

— Adios! — попрощался я и направился к тут же стоящей лошади. Потом обернулся и посмотрел на него, пообещав: — В следующий раз поставлю тебе выпивку!

— Конечно, — ответил он, — а я — тебе.

Вокруг него уже образовалась лужа крови.

— Adios! — сказал я, подняв руку. Он попытался сделать то же самое, но не смог.

Лошадь стояла недалеко от костра.

— Пятьдесят долларов? — переспросил я, садясь в седло. — Это не много?

— Кому как, — прошептал он, прислонившись щекой к скале и следя за мной глазами.

— Adios! — еще раз попрощался я, но он уже ничего не ответил мне.

Лошадь была уставшей, но все же, наверное, не такой, как я. Направив ее в каньон Гремучая Змея, я решил свернуть в холмы по направлению к Каменному Седлу. Фляга, которую я прихватил с собой, была наполовину пуста. Если у родника не будет охраны, я ее наполню.

Он не охранялся. Спешившись, я вылил старую воду, сполоснул флягу и налил в нее из источника свежей, чистой воды. Потом лег на землю и пил. По всей видимости, мою лошадь не сильно мучила жажда, потому что она попила совсем немного...

Они уже скоро могут прийти, их будет много, и я готов к схватке. К тому же они наверняка вскоре обнаружат раненого и будут осторожнее.

Долина Моронго. Десять миль до нее или больше?

Выстрел наверняка можно было услышать. В такую чистую и холодную ночь звуки разносятся на большое расстояние. Два выстрела.

К тому времени я уже проскакал около мили. Выпитый мной кофе вернул способность думать.

Они могут появиться из каньона Огненная Тропа и отрезать меня от Моронго. Зная о моем отце и об индейцах, они, конечно же, могут быть осведомлены и о моих отношениях с индейцами.

А если они отрежут меня от долины и опять загонят в пустыню?..

Нет, только не это! Пожалуйста... только не это!.. Приподнявшись на стременах, я поискал дорогу, заглядывая вперед через низкую гряду. И нашел ее. За грядой начиналась открытая местность и росло несколько деревьев джошуа. Вот тут-то я и услышал приближение бандитов.

Они скакали со стороны Огненной Тропы. Их было много, преследующих меня. Я направил свою лошадь в расщелину возле родника Медведь, надеясь успеть проехать перед ней и оказаться в Моронго раньше.

Внезапно раздался крик и звук выстрела. От родника Медведь навстречу мне скакали пять или шесть всадников. Я выстрелил раз, другой. Моя лошадь вздрогнула, споткнулась.

Что ж... Я поскакал в пустыню, и моя лошадь начала спотыкаться. Они выстрелили и ранили ее.

Пожалуйста, умолял я, ну, еще чуть-чуть вперед! Пожалуйста!

Лошадь продолжала двигаться вперед с какой-то отчаянной лихостью, потом вдруг вздрогнула и на полном ходу упала. Я выскочил из седла, перелетел через ее голову, но сумел приземлиться, как-то спружинив на ногах, и сразу бросился бежать.

Во время падения ружье выскользнуло из руки, сумки и фляга соскочили с плеча. В отчаянии я схватил их и, заметив вблизи валуны, побежал к ним — по тропинке между деревьями джошуа.

Прислушался: до меня доносился топот копыт. Конечно, они могли уже прискакать, найти подстреленную ими лошадь и начать поиски.

Только минуты... мне остались минуты...

Снова раздался топот копыт.

Глава 52

Мегги сидела возле костра, обняв руками колени, пристально глядя в огонь. Она боялась. Теперь-то она понимала, что была дурой, законченной дурой, и попалась в ловушку.

Напротив нее сидел Томадо, он занимался приготовлением еды и тоже оказался в ловушке. И все это по ее вине. А какой замечательный старик!.. Он тактично пытался отговорить ее от этой поездки еще там, в Лос-Анджелесе, старался объяснить, что невозможно отыскать человека на бескрайних просторах пустыни, берущей свое начало по ту сторону гор. Она не поверила ему тогда, а сейчас поздно об этом жалеть.

Уже на третий день путешествия она начала понимать невозможность выполнения задуманного, но самолюбие не позволяло ей повернуть назад. И все же она не могла поверить окончательно, что Иоханнеса найти не удастся, но она должна отыскать его. Должна!

С ними отправились еще два человека. Один из них, по имени Иглесиас, никогда не работал с Томадо и предложил свои услуги перед самым отъездом. С первых же минут знакомства она почувствовала себя скованно в его обществе, а он будто нарочно настойчиво скакал рядом и бросал на нее многозначительные, смелые взгляды.

Однажды, когда их лошади шли бок о бок, он кивнул на Томадо.

— Погляди на него! Он слишком стар и ничем, в случае чего, не сможет помочь тебе.

Эти слова почему-то встревожили девушку. К вечеру третьего дня к ним присоседились еще двое. Они не говорили ничего лишнего, но скакали вместе с ними: как оказалось, это были знакомые парни Иглесиаеа.

В какой-то момент Мегги поняла, что эта встреча задумана заранее. Оба незнакомца нагло смотрели на нее, будто раздевая глазами и оценивая ее тело, цинично при этом улыбаясь друг другу.

Потом один из них многозначительно кивнул в сторону Мегги.

— Скоро! — промолвил он. — Теперь — скоро!..

Ей захотелось повернуть назад, но она боялась, что этим лишь ускорит события. Может быть, если она подождет предпринимать что-то решительное, все еще изменится к лучшему.

Мегги отчаянно боялась. Боялась все время, но понимала, что не должна это никому показывать. Она взяла с собой в дорогу небольшой пистолет, который дал ей когда-то отец, и спрятала его. Никто не знал о нем.

Теперь их стало трое — тех, которые, она чувствовала, были заодно. Мегги никогда прежде не стреляла в человека и всегда думала, что не сможет этого сделать. Теперь она знала, что в случае чего — сможет. Если обстоятельства сложатся неблагоприятно для нее.

Сейчас Мегги не думала об Иоханнесе, ее мысли были заняты только тем, что происходило в настоящую минуту. Томадо смотрел на нее без слов и видел, что девушка все давно поняла и готова ко всему.

— Иоханнес должен быть где-то поблизости, я чувствую, — внезапно сказала она, когда все собрались ужинать. — Он не мог уйти дальше этих мест.

Говоря это, Мегги надеялась, что парни, может быть, поверят ей, хотя сама понимала, что ее попытки тщетны.

Возле костра старый Томадо распрямил больную спину.

— Конечно, — подтвердил он ее слова. — Верн может появиться в любой момент.

Трое мужчин промолчали. Юноша, которого нанимал Томадо и который работал вместе с ним, сидел очень тихо и был напуган, как и Мегги.

— Ты молод, — говорил вполголоса ему один из тройки наглецов. — Но тоже можешь принять участие. Старик слишком стар, чтобы помешать нам.

Второй по имени Бискал презрительно взглянул на Мегги.

— Нам известно, где он сейчас: в пустыне, в бегах, и они преследуют его. Может быть, в данный момент он уже стал пищей для койотов...

— Да не придет он! — нахально улыбнулся Бискал. — И никто другой сюда не придет. Мы здесь одни.

— Капитан Лаурел — жестокий человек, — неожиданно подал голос Томадо. — Он обладает влиянием повсюду — и здесь, и в Мексике.

— Ха! Лаурел далеко в море! Кто знает, когда он вернется? Барышня могла уйти в горы, и в его отсутствие ее задрал медведь! — Бискал на глазах наглел.

Наконец-то было сказано все, расставлены все точки над "i".

— Ты не знаешь моих слуг, — робко, все еще на что-то надеясь, говорила Мегги. — И моих друзей. Если меня кто-нибудь обидит, они не успокоятся до тех пор, пока не найдут обидчиков и не вздернут их на виселице.

Бискал продолжал нагло улыбаться.

— Ты не первая, а меня все еще не повесили! Ты, пожалуй, интереснее других и очень хорошенькая! Если бы я не обещал тебя им, то оставил бы только для себя.

У Мегги оборвалось сердце, но — необъяснимо — почему-то в ней росло чувство уверенности и спокойствия. Когда наступит момент, она разрешит ему приблизиться и... выстрелит.

Юноша поможет ей, она в этом уверена, да и Томадо, хоть он и стар, тоже. Но против них было трое взрослых сильных незнакомых мужчин. Стрелять нужно быстро и метко. Получится ли?

— Девушка под моей защитой, — угрожающе произнес старый Томадо. — Вы не посмеете ее тронуть!

— Не будь дураком, дед! Держись в стороне, тогда останешься жить. Хотя я еще не решил, но если будешь благоразумным.

Томадо подошел ближе к костру, поворошил угли под кофейником, потом, казалось, случайно коснулся ее рукой и, встретившись глазами с Мегги, быстро отдернул.

Кофе, горячий кофе! Ведь это тоже оружие. Томадо намекал ей на это. Мегги вспомнила, как отец однажды говорил, что в случае экстремальной ситуации любая вещь может превратиться в оружие. Люди убивали друг друга и миллионы лет назад, когда никакого оружия вообще не существовало. И если нет пистолета или винтовки, всегда можно отыскать что-то другое.

Надо быть внимательной и изучить все, что было под руками. Кофе — это хорошо, но есть и другие вещи. Скажем, возле костра лежала длинная толстая палка. Мегги подняла ее и сунула в огонь, как бы желая усилить пламя. Так... Теперь у нее была еще и палка.

— Дай-ка нам поесть, Томадо! Мужские удовольствия отложим на более позднее время. — Бискал повернулся и нагло посмотрел на Мегги. — Я давно приметил тебя еще там, в городе, и все думал, как бы ловчее подобраться... — Он махнул рукой в сторону своих компаньонов. — Мы несколько раз обсуждали это с ними, и когда Иглесиас сообщил, что ты решила отправиться сюда, я решил: отлично! Мы и сами не могли бы придумать ничего лучше.

Выстрелить в него сейчас? Неожиданно? Теперь, когда он этого не ждет? Если выстрелить, думала Мегги, остальные будут в шоке, и она сможет этим воспользоваться... Но она могла убить только одного из них...

Хладнокровно убить человека?.. Мегги терзали сомнения. Но она ведь как-то должна защитить себя? Карман ее платья для верховой езды был глубок и удобен, он позволял быстро достать пистолет. Это была идея отца — прятать его там, а она, глупая, тогда еще сопротивлялась, сомневаясь, что ей это может когда-нибудь понадобиться.

И все же она не должна без нужды держать руку в кармане, они могут заметить это, обыскать и отнять оружие. Когда наступит критический момент, она сделает вид, что лезет за носовым платком, а потом...

Впрочем, ей можно было и не вытаскивать пистолет: она сумела бы выстрелить и через ткань юбки.

Иглесиас изучающе смотрел на нее.

— Ты не боишься?

— Бояться? Чего? — Она старалась тянуть время. — Ты видел, как Иоханнес владеет ружьем? Знаешь, он такой же меткий стрелок, как и его отец. Вспомни, что произошло, когда они попытались угнать его лошадей? Их было много, а он один.

— Пошли, — неожиданно сказал Томадо, — пора есть, ужин готов. Подходите к костру! — Он кивнул на стопку маисовых лепешек. — Обслуживайте себя сами, вы не в салуне.

Стояла прохладная звездная ночь, дым костра приятно щекотал ноздри. Взглянув на небо, потом на огонь, Мегги с мольбой произнесла про себя: «ИОХАННЕС, ГДЕ ТЫ?»

Господи, она была такой глупой, такой глупой, и теперь отчетливо понимала, что помощи ждать неоткуда.

Где же Верн, где? Неужели это правда, что враги загнали его в пустыню и он, может быть, сейчас все еще там, страдающий, умирающий от ран, одинокий.

Увы, она ничего не могла изменить, а он ничем не мог ей помочь. Поэтому она сделает то, что должна сделать. «Я буду ждать, — сказала она себе. — И сразу же выстрелю в него. Прежде, чем он успеет сделать хоть одно движение, я застрелю его, тогда все остальные испугаются».

Ей никогда не приходилось убивать человека, и Мегги никогда не думала, что ей придется это делать, хотя отец, будто предчувствуя, предупреждал, что когда-нибудь, когда его не будет рядом, возникнет необходимость постоять за себя...

Неожиданно одна из лошадей подняла голову, раздувая ноздри, и Мегги пришла в голову мысль.

— Посмотрите-ка на нее, — испуганно воскликнула она. — Там кто-то прячется!

Встревоженные ее восклицанием, все оглянулись. Лежавший возле костра Иглесиас приподнялся, пристально всматриваясь в темноту.

— Койоты, — неуверенно произнес он.

— Койоты? Нет, не думаю! — Мегги заволновалась еще больше. Голос ее дрожал.

Бискал огляделся и что-то грубо бросил Иглесиасу по-испански. Тот нетерпеливо мотнул головой. Бискал взял лепешку и, зачерпнув из котелка мясо с бобами, стал есть, продолжая прислушиваться.

Мегги подошла к костру. Взяв лепешку и тоже зачерпнув немного из котелка, она с трудом чуть-чуть проглотила.

— Очень вкусно, Томадо. Ты отличный повар. Могу я попросить немного кофе?

— Конечно, сеньорита! — Он наполнил чашку и протянул девушке. Сделав глоток, она поставила чашку возле себя на камень. Сейчас она была уже готова. Заметили ли они, что она взяла кофе левой рукой? Очевидно, нет. Правда, Иглесиас все время внимательно наблюдал за ней, чем-то, видно, озадаченный.

Лошади опять подняли головы, прядая ушами, и все, как по команде, стали озираться и всматриваться в темноту. Потом одна из лошадей вдруг повернулась, и взгляд ее задержался на чем-то по другую сторону костра.

Бискал выругался, поднялся и тоже стал глядеть в темноту.

— Сядь! — раздраженно одернул его Иглесиас. — Задергался, словно девица.

— Здесь все же кто-то есть! — пробормотал Бискал. — И мне это не нравится.

Старик, мальчик и девушка против троих рослых и сильных парней, какое-то время служивших ковбоями... Она должна проявить проворство: застрелить одного и, не медля, если удастся, вылить горячий кофе на другого. Ей надо быть готовой, когда наступит момент, и она должна быстро двигаться. Похоже, Бискал и Иглесиас поверили в ее искренний испуг...

— Что это было? — неожиданно снова вскрикнула она.

— А что ты услышала? — настороженно посмотрел на девушку Бискал, беспокойно оглядываясь.

— Да нет там ничего! — разозлился Иглесиас. — Вообще ничего!

Томадо наклонился над котелком, да так и остался, прислушиваясь. Бискал облизал в волнении губы.

Единственно, кто оставался спокоен, это третий мужчина. Он перевел взгляд с одного своего сообщника на другого.

— Estupido, — с презрением бросил он обоим и поднялся. — Я не хочу больше ждать.

Одна лошадь неожиданно метнулась в сторону, все мгновенно обернулись к ней.

Мегги, воспользовавшись моментом и держа в левой руке чашку, быстро взглянула на Томадо, и тот слегка кивнул ей. Ее правая рука незаметно скользнула в карман, нащупала пистолет. После кивка Томадо юноша тоже не спускал глаз с Иглесиаса.

Теперь все они одновременно услышали, как что-то и в самом деле двигалось в темноте. Что это было? Шаги? Один, другой... Потом внезапно наступила тишина.

— Кто здесь? — громко спросил Бискал.

Легкий ветерок шелестел листвой. Больше не доносилось ни звука. Все свое внимание Мегги сосредоточила на третьем парне, который ни на что не реагировал и смотрел, не спуская глаз, только на нее.

— Сейчас, — сказал он, неожиданно елейно улыбнувшись, — ты подойдешь ко мне, крошка. И если станешь умолять меня на коленях, я не причиню тебе боли.

— Не будь дураком! — резко ответила Мегги.

Иглесиас бросил свою чашку на землю.

— Сейчас, — злобно закричал он. — Это произойдет сейчас. Я первый, потом...

Глава S3

Несколько минут после того, как в дверь постучали, мисс Нессельрод сидела очень тихо. Для постороннего — слишком поздно, а после появления Алексиса Марчинсона она должна быть очень осторожной. Наконец встав, она пересекла комнату и подошла к двери в тот самый момент, когда стук повторился.

— Кто там? — спросила она.

— Мадам, это я, Келсо, — послышалось из-за двери.

Мисс Нессельрод открыла, и Келсо торопливо вошел в комнату, одновременно снимая шляпу и запирая за собой дверь.

— Прошу прощения, что так поздно, мадам, но я увидел в окне свет и решил, что вам будет интересно узнать...

— Что-то о Мегги Лаурел? Иоханнесе?

— Нет, мадам. Помните, вы как-то попросили меня разузнать о том испанском мальчике, который плыл много лет назад на одном корабле с донной Еленой?

— О да, Келсо, и позабыла совсем.

— Мне удалось узнать несколько интересных подробностей. Помните, мы слышали о женщине? Той, которая забрала мальчика и уехала с ним тогда ночью? Это сестра Фелипе.

— Филипе?

— Да, сестра того самого ковбоя, который при странных обстоятельствах свалился однажды со скалы на ранчо дона Исидро.

Сейчас мисс Нессельрод начала припоминать: да, она действительно интересовалась этим мальчиком, но по какой причине, никак не могла вспомнить. Слишком много происходило за последнее время событий: Иоханнес, исчезнувший в пустыне, Мегги отправившаяся на его поиски, появление Марчинсона...

— Женщина любила этого мальчика как собственного сына, — продолжал Келсо. — И, увезя его отсюда, продолжала заботиться о нем.

Келсо вынул сигару.

— Вы позволите, мадам, закурить? Мне легче будет говорить. Тут-то и начинается вся эта странная история...

Было уже поздно, мисс Нессельрод с нетерпением ждала вестей об Иоханнесе и Мегги. Джакоб Финней отправился на поиски. К тому же она смертельно устала и хотела хоть немного передохнуть. Но Келсо неизменно пользовался ее уважением, а поэтому она должна была его выслушать.

— Выпьете, мистер, кофе? Он горячий, но, боюсь, не совсем свежий.

— Я привык пить такой кофе еще с тех пор, как был мальчишкой. — Келсо зажег спичку от горящих в камине углей, поднес к сигаре и закурил. — Этого мальчика звали Альфредо. Женщине заплатили за то, чтобы она увезла его. Она это сделала, потому что не имела собственных детей и со временем очень полюбила этого парнишку. Она увезла его в горы, неподалеку от Пале, туда, где обитают индейцы, — хотела увезти его подальше от людей, чтобы самой заботиться о нем.

Затем она познакомилась с одним человеком и время от времени жила у него. Он был англичанином, неплохим малым, старателем, охотником, торговцем — всем понемногу. Такие вот дела... Этот мужчина тоже ухаживал за мальчиком, показывал ему картинки в книжках — книжки у них в миссии остались, после того как ее покинули священники. Это были старые книги, рассказывающие о Риме, Греции. Были среди них и испанские, а в них красивые картинки мечтателей, романтиков, ну... и так далее.

Мальчик рос, читая эти книги. Там, где он жил, белых людей практически не было, а из индейцев мало кто умел читать. Думаю, у него была очень одинокая жизнь, особенно после того, как умерла эта женщина.

— Умерла? — сочувственно переспросила мисс Нессельрод, заинтересованная рассказом Келсо.

— Да, мадам. Когда женщины не стало, мальчик тоже куда-то внезапно исчез. Конечно, он уже не был малым ребенком. Полагаю, к тому времени он превратился в подростка. Или ему было больше лет... Те люди, кто встречал его, считали парня странным, поэтому никто не удивился, что он решил куда-то уйти из этих мест.

— Это плохо, мистер Келсо. Но я хотела бы увидеть...

— Того мужчину? Человека, который жил с испанкой? Он, как я вам сказал, тоже заботился о парне, и только ему было известно, куда тот отправился. Но он никому ничего не рассказывал...

Уставшая за день мисс Нессельрод начала уставать от рассказа, изобиловавшего многословием и повторениями, а потому теряла интерес к тому, о чем говорил Келсо. Она встала и начала складывать на столе какие-то бумаги, надеясь, что он, заметив ее утомленный вид, скоро уйдет. Но Келсо сидел с чашкой в руке и смотрел на огонь. Потом внезапно, взглянув на мисс Нессельрод, ничего такого не увидел, продолжая с еще большим воодушевлением:

— Мадам, тот старатель долгое время жил с испанкой... Он был своего рода одиночка. У него не было друзей, хотя многие знали его... рыбаки, старатели и тому подобные люди. Лишь одного человека он считал своим настоящим другом...

— Мистер Келсо, извините, но уже поздно, и я...

Келсо поднялся.

— Простите, мадам, я полагал, что вы должны узнать эту историю. Так вот, единственным человеком, которого этот странный англичанин уважал, был известный вам Зачари Верн.

Несколько секунд она стояла молча, пораженная услышанным, и любопытство взяло верх над усталостью.

— Присаживайтесь, мистер Келсо. Пожалуйста, еще кофе.

— Как я сказал, этот человек был одиночкой хотя у него было много хороших качеств, основное среди них — это верность. Он никогда не оставлял в беде людей, поэтому, когда услышал, что Верн возвращается в Калифорнию, встретил его в пустыне, в том самом месте, где бьют горячие источники и растут пальмы. Вы тоже, мадам, были как-то там и, может быть, видели этого человека. Он пришел, чтобы встретить Зачари Верна и отговорить от дальнейшего путешествия в Лос-Анджелес... Этого человека зовут Питер Буркин...

Конечно, она помнила его! Несмотря на свою внешнюю грубоватость, он показался ей дружелюбно настроенным и честным человеком.

— Если вы припомните, мадам, Буркин приехал предупредить Верна о том, что, если он доберется до Лос-Анджелеса, его ждет там верная смерть. И Буркин увел его с собой в известное ему одному место, где Верн с сыном и жил до тех пор, пока его не убили. А мальчик оставался там, пока вы, мадам, не послали за ним...

Келсо ушел, а мисс Нессельрод еще долго лежала без сна. Альфредо... так зовут этого мальчика, приехавшего на одном корабле с донной Еленой. А дон Федерико, тогда еще юноша, пытался убить его на том корабле...

Почему же Альфредо так внезапно исчез и где скрывался все эти годы? Где он сейчас, если, конечно, еще жив?..

Питер Буркин все это знал, и как-нибудь она непременно должна выбрать время встретиться с ним, поговорить... Но какое ей до всего этого дело? То, что Питер Буркин был знаком с Верном, несомненно, чистая случайность, а женщина, ухаживавшая за Альфредо, была сестрой таинственно погибшего Фелипе... Мисс Нессельрод пыталась каким-то образом связать воедино эти разрозненные сведения, сделать выводы, но ничего не клеилось, и она, даже засыпая, продолжала размышлять над тем, что услышала только что от Келсо.

Наутро мисс Нессельрод проснулась с неприятным осадком на душе и почему-то все еще встревоженная этим рассказом. Почему же услышанное так взволновало ее? Не иначе, оттого что все это как-то связано с Иоханнесом Верном. Ведь Ханни теперь был ее семьей, ее сыном, которого она всегда хотела иметь...

Постепенно мысли ее отвлеклись от вчерашнего и приняли иное направление: она вспоминала, как началась ее деятельность здесь, в Лос-Анджелесе. Город менялся на глазах. За последние годы население его увеличилось более чем в восемь раз. С самого начала своей жизни здесь мисс Нессельрод поняла, что Лос-Анджелесу очень скоро станет тесно в привычных границах, поэтому она начала скупать пригородные земли. И оказалась права: теперь цены на них возросли уже в несколько раз.

Вниз по Спринг-стрит был разбит забавный парк под названием Сады Вашингтона. Подумать только! Он занимал около тридцати пяти акров! В нем росли фруктовые деревья и виноград, содержалось несколько диких животных, была открыта площадка для танцев, имелось место и для оркестра. За Спринг-стрит располагался парк Фермеров с собственным ипподромом.

На холмах позади города стали вырастать новые дома. В городе было три главных улицы. Майн-стрит считалось деловой и следовала непосредственно за Спринг и Сан-Педро-стрит: последняя являла собой оживленное место с множеством апельсиновых садов, среди которых особо славился фруктовый сад Волфскила, занимавший более ста акров земли.

Каждый день приносил с собой что-то новое. Но каждый день, несмотря на занятость и постоянные дела, отнимавшие немало времени, мисс Нессельрод ловила себя на мысли, что все время думает об Иоханнесе и его исчезновении, обращая свой взор в сторону гор и пустыни. Она непременно и как можно скорее должна повидаться с донной Еленой, порасспросить, кто такой Альфредо и что ей известно о Питере Буркине.

Мисс Нессельрод подошла к входной двери, выглянула на улицу, потом, вернувшись и пройдя через небольшую дверцу, отделявшую читальню от торгового зала, села за свой стол.

Где же, наконец, Иоханнес? Где Мегги? Ни единой весточки за все это время!.. И от Джакоба Финнея с Монте и Овеном Хардином — тоже.

Да, она должна увидеться с донной Еленой, и надо это делать сейчас, немедленно.

Если Иоханнес жив, то постарается добраться до своих друзей индейцев. Но его враги могут узнать об этом и будут стремиться заманить в свои сети, ведь она здесь, в городе, ничего не может поделать, никак помочь. За исключением...

Может быть, Мегги все же сумеет остановить их?

Дон Исидро теперь лишь изредка посещал город, но на днях, говорят, снова вернулся сюда. С ним она тоже должна непременно встретиться. Мгновение поколебавшись, мысленно проигрывая ситуацию, мисс Нессельрод послала служанку за Келсо, спавшим в небольшой хижине во дворе. Оба, и Финней и Келсо, стали ее младшими компаньонами в деле. Но в то же время пока оставались на жалованье.

— Город растет, мистер Келсо, — однажды сказала она ему. — Мы должны расти вместе с ним. Так растут все калифорнийцы, и мы не имеем права отставать от наших сограждан.

— Я в бизнесе плохо соображаю, — смущенно признался Келсо.

Мисс Нессельрод улыбнулась.

— Зато соображаю я. Предоставьте это мне — соображать...

Теперь Келсо проследовал за служанкой в дом, кутаясь в плащ, поскольку ночь выдалась на редкость холодной. Мисс Нессельрод заметила, что он захватил с собой ружье.

— Я собираюсь пойти повидаться с доном Исидро, — сообщила она. — Хочу положить этому конец, раз и навсегда.

— Он не станет вас слушать, мадам.

— Выслушает! Донна Елена сейчас тоже в городе. Вместе мы не можем не заставить его...

В доме дона Исидро во всех окнах горел свет. В загоне стояло несколько лошадей, из комнат доносился смех, слышался оживленный разговор.

Келсо в нерешительности остановился.

— Здесь не очень-то приятная атмосфера, мадам. Вы уверены, что хотите пройти и через это? Говорят, с годами старик стал совершенно невыносимым.

— Да и гости, кажется, пьяны! Даже не узнают, что мы с вами были здесь. Все равно, меня это не останавливает.

С неохотой Келсо подошел к двери и громко постучал. Долго не открывали и он уже поднял было руку, чтобы постучать еще раз, как дверь приоткрылась и на пороге появилась полуодетая женщина, очевидно служанка.

— Si! Что вам угодно?

— Мы хотим побеседовать с доном Исидро.

— Он не желает никого видеть. Особенно не желает видеть гринго.

— В таком случае мы побеседуем с донной Еленой. Можно ее видеть сейчас? — решительно спросила мисс Нессельрод.

Женщина секунду колебалась, потом повернулась и пошла в комнаты. Она последовала за ней. Пройдя через арку, услышала невнятный разговор, потом появилась и донна Елена. Она торопливо шла навстречу.

— Друзья мои! Вы решились прийти? Это опасно! Что привело вас сюда?

— Желание поговорить с доном Исидро. Дон Федерико преследует Иоханнеса. Я слышала, что он около всех источников и озер поставил своих наблюдателей, чтобы не дать Иоханнесу выйти из пустыни. Я хочу остановить его! Это преступление!

— Дон Исидро не станет вас слушать, сеньора! Повторяю, здесь очень опасно, и вы должны уйти как можно скорее.

— Нет, донна Елена, я настаиваю на свидании.

— Ну, коли так, что ж, пойдемте.

Дон Исидро дремал в огромном кресле, в его пальцах была зажата потухшая сигара. Открыв глаза и узнав мисс Нессельрод, он приосанился, выпрямился.

— Что здесь делает эта женщина? — грубо спросил он. — Гоните ее отсюда немедленно! Как ты, сестра, осмелилась позволить ей войти в мой дом?

— Дон Федерико отправился в пустыню, — делая вид, будто не замечает этих грубостей, произнесла мисс Нессельрод. — Он преследует вашего внука, пытаясь его убить. Я хочу, чтобы вы это прекратили!

— Вы желаете это остановить? Да кто вы такая, чтобы сметь желать этого? Вон отсюда!

— Я попросила мисс Нессельрод остаться и хочу, чтобы ты все же выслушал ее, — вмешалась донна Елена.

Дон Исидро с внезапной живостью повернулся к сестре, пока та говорила. На какое-то мгновение он словно потерял дар речи, потом опомнился, свирепея все больше.

— Ты хочешь?! Да кто такая, чтобы что-то хотеть? Иди немедленно в свою комнату!

— Нет, братец, я останусь! Если кто-нибудь отсюда и уйдет, то это будешь ты! — Голос женщины был настойчив и тверд.

Он не сводил взгляда с донны Елены, вены на лбу старика вздулись, лицо побледнело.

— Елена! — крикнул он, выходя из себя. — Ты!.. Ты!..

У него не хватало слов.

В полной тишине, пока дон Исидро старался подобрать нужные слова, чтобы окончательно сразить сестру своим презрением, донна Елена тихо и спокойно произнесла:

— Нет, братец, ты не можешь приказать мне покинуть эту комнату, потому что она моя, и этот дом — тоже мой.

Дон Исидро попытался было встать с кресла, но без сил рухнул обратно, едва приподнявшись.

— Женщина! — рявкнул он. — Ты осмеливаешься говорить со мной в таком тоне? Твой дом? По какому праву?

— Да, мой дом, — твердо повторила донна Елена. — Ты все эти годы ничего не желал слышать о налогах и долгах, а я выплатила их! Этот дом теперь мой! Ранчо — тоже мое! Ты можешь, конечно, остаться здесь жить,при условии, если будешь себя вести, как подобает джентльмену.

— Что ты наделала? Какие налоги? Где взяла деньги? Где?

— Я получила их от своей матери, — спокойно объяснила донна Елена. — И вложила их в дело. В то время как ты жил все эти годы, снедаемый гордыней и ненавистью, я поступила так, как поступают все калифорнийцы. И поэтому земля эта теперь моя и дом тоже мой!.. А теперь слушай, брат. Ты пошлешь конного вестового к дону Федерико и прикажешь ему немедленно вернуться. Ты прикажешь ему, чтобы он не смел причинять никакого вреда твоему внуку Иоханнесу Верну.

— Я убью тебя! — воздевая кулаки к потолку, истошно закричал дон Исидро.

Рубашка на нем от обуревающих его эмоций расстегнулась, шейный платок развязался. Он являл собой вид растерзанный и неприятный. А донна Елена стояла возле него и гордо улыбалась. И мисс Нессельрод подумала, как в этот момент она была великолепна!

— Если ты это сделаешь, — ее голос зазвенел в возникшей вдруг тишине, — то Иоханнес Верн станет моим наследником. И тогда ты будешь жить в его доме! Есть его еду! Знай же, все, что у меня есть, я оставлю Иоханнесу. Мое завещание составлено по законам этой страны, и мои поверенные предупреждены.

— Ты не имеешь права делать этого! — пробормотал дон Исидро. — Здесь просто какой-то обман! А ты, сестра, безумна! Я буду рассказывать всем, что ты на старости лет лишилась рассудка!

— А кто тебе поверит? Скорее поверят мне, брат...

В дверях послышалась вдруг какая-то непонятная возня. На пороге появилась женщина, а позади нее трое мужчин; двое держали в руках ружья.

— Мадам, — спокойно сказал Келсо. — Я говорил вам, что не стоит приходить сюда. Вы, несомненно, все продумали, но...

Дон Исидро сидел, сжимая в руках трость. Потом одной рукой взял сигару, стряхнул пепел и поднес к свече, горевшей на столе возле кресла. Затянулся раз, другой. Рука, державшая сигару, дрожала.

— Итак, — сказал он, немного придя в себя, — сейчас кое-что изменилось. Если то, что ты сказала, сестра, правда, если это все уже твое, а Иоханнес Верн — твой наследник... Скажи, а кто будет его наследником? У него есть сын? — ехидно улыбнулся старик. — Нет! У него нет сына!.. Вот видишь... Поэтому в конце концов победителем окажусь я. Дон Федерико любезно избавит нас от Иоханнеса. Ты, сестра, уверен, недолго протянешь! И я... я стану наследником всего!

Дон Исидро, сверкнув глазами, махнул рукой тем, кто стоял в дверях.

— А этим... я заплачу, будьте уверены, щедро заплачу, как они того заслуживают... Как видишь, дорогая сестра, — он хитро взглянул на донну Елену, — победителем-то оказался я! Я пойду к людям, которые сидят по своим кабинетам... Ведь я буду просто убит горем... ха-ха-ха! Скажу им, что, мол, моя сестра, прихватив с собой двух лошадок, отправилась в пустыню на поиски Иоханнеса. И они поверят мне! Поверят!.. Особенно после того, как будут найдены ваши тела. Они скажут: «Ох, какие глупые есть на свете люди! Зачем они так далеко ехали?» А я буду улыбаться про себя и наконец-то все встанет на свои места.

Глава 54

В ночь, в пустыню, назад к длинным дням, когда солнце высушивает все силы, назад к молчанию и одиночеству...

Знаю, они будут преследовать меня до тех пор, пока в состоянии тащиться по моим следам.

Остановившись, я весь превратился в слух. Где-то далеко был слышен удалявшийся топот копыт, потом опять наступила тишина: очевидно, и мои враги слушали. Если они найдут меня, моя жизнь оборвется в считанные минуты после встречи с ними, а я не хотел умирать... Ведь в Лос-Анджелесе жила Мегги.

Осторожно ступая по плоским камням, бросив где-то по дороге свое ружье, я старался не задеть ни одного лишнего камешка, чтобы не насторожить моих врагов.

Но ведь все равно они уже знали, что моя лошадь мертва. Ружья, которым я мог поразить их на расстоянии, у меня уже не было. К тому же они наверняка понимали, что я далеко не в лучшей форме, и с наступлением дня им будет легко меня обнаружить, чтобы наконец разделаться со своим злейшим врагом, уже ничего не опасаясь.

Я остановился возле большого камня, присел на него. Бандитам некуда торопиться и ломать на камнях ноги: они наверняка будут ждать до рассвета. А я должен еще подумать... Они могли знать о моих друзьях индейцах, могли расставить посты по краю пустыни, где я должен был появиться. Я полагал, что дон Федерико, возможно, через Чато связан с кем-нибудь из главарей банды и нанял людей, которые уже принимают участие в охоте за мной. Вне всякого сомнения, они будут двигаться широкой цепью, как и в прошлый раз: кто первый заметит, подаст знак остальным, тем, кто ближе. Когда они окружат меня...

Противостоять им при моем теперешнем состоянии я не мог. Оставалось одно: попытаться надежно спрятаться.

Но где? Как?

Поднявшись, я пошел снова. Медленно продвигался вперед, пока не наткнулся на пересохший водоем. С трудом поднимая ноги, тем не менее я все время был озабочен тем, чтобы не оставлять на песке четких отпечатков своих ног. На востоке высились горы, об особенностях которых я ничего не мог припомнить, хотя немалое время провел среди индейцев и мы часто говорили о пустыне и конечно же об этих горах тоже. Горы неприступно высились и на севере, но мне нужно двигаться на юг, ближе к Сан-Джакинто.

Медленно, но упорно продолжал я свой путь. Мускулы мои стали как деревянные, в голове постоянно стоял шум, а перед глазами — туман. Я брел, делая шаг за шагом, очевидно, напоминая со стороны или лунатика, или наглотавшегося наркотиков, то и дело спотыкался, дважды упал. Наконец окончательно выбившись из сил и чувствуя, что дальше идти не в силах, я упал на землю возле древних деревьев джошуа. Перевернувшись на спину, стал разглядывать звезды. Это был почти конец, почти финиш. Я не мог идти дальше.

Мой взгляд был обращен к ночному небу. Облака?.. Я не смел и надеяться на дождь, но только он мог их задержать. Даже час или два хорошего ливня помогли бы мне! Медленно, с трудом я сел.

Бредя босиком ночью по пустыне, я уже почти не чувствовал ног: мокасины мои, как и ружье, остались где-то позади в песках. Взяв нож, я срезал низ брючин и обмотал ими ноги, обвязав шнурком, оставшимся от моей кожаной куртки.

Несколько секунд я сидел неподвижно, отдыхая после этой работы и собираясь с силами, потом с великим трудом поднялся. Скоро уже меня начнут искать.

Как далеко удалился я от них? На три мили? На пять? Может, даже на десять? Я шел все время, преодолевая, наверное, одну, ну две мили в час. Но теперь уже все равно, сейчас они, наверное, уже отыскали мои следы.

К югу расстилалась каменистая местность с множеством валунов из песчаника, высились деревья джошуа. Здесь, наверное, можно было бы укрыться от посторонних глаз. Где-то ведь именно в этих бескрайних просторах старый Смит Деревянная Нога когда-то прятал украденных лошадей. Я пробовал бежать, но не смог выдержать такого темпа и полмили: упал. Поднявшись, обнаружил рядом с собой следы лошадиных копыт. Их было много: наверное, промчалось несколько лошадей, почти все неподкованные.

Это случилось, должно быть, решил я, несколько; дней назад: чем-то насмерть перепуганные животные неслись, не разбирая дороги. И все же их следы могли вывести меня к воде.

Фляга моя еще более чем наполовину была заполнена водой, поэтому я продолжал придерживаться намеченного маршрута, двигаясь теперь по пересохшему руслу на восток.

Справа шли горы, и там могли укрываться мои враги.

Внезапно именно справа я заметил древнюю пирамиду, сложенную из камней: просто три камня, доложенные друг на друга, отполированные временем и возвышающиеся над растущими поблизости деревьями джошуа.

Остановившись, я начал разглядывать их, щуря глаза и пытаясь что-то осмыслить своим затуманенным сознанием. Старые... очень старые камни. Старше этих деревьев и, возможно, даже ровесники тех, кто оставил после себя обломки кинжалов, изготовленных еще тогда, когда в пустыне протекали реки.

Все еще рассматривая пирамиду, я заметил вдруг сбоку от нее еще один камень, совсем небольшой, указывающий какое-то направление. Но куда?..

Направление?.. Я не желал более думать ни о каком определенном направлении. У меня не было никаких желаний, кроме одного: исчезнуть, забраться в холодные, холодные горы... И я решил идти туда, куда указывал камень.

Дюжина шагов, еще дюжина... Потом появилась едва заметная тропка: лишь человек, знающий пустыню, как я, мог различить ее. Тропка, длиной всего в каких-нибудь несколько футов, но все же хоть направление какое-то указано. И я пошел по ней, глупо радуясь, будто нашел что-то знакомое, родное, мое.

Остановившись возле гигантского джошуа, я прищурился и огляделся. Ничего, пока ничего! И никого. Но где-то ведь они уже идут, ищут меня...

Сделав маленький глоток из фляжки, я потряс головой, стараясь сбросить с себя оцепенение. Освободиться от тумана в голове. Был еще один способ: прижаться к земле и не поднимать головы...

У моих врагов было преимущество: они передвигались на лошадях и видели далеко впереди.

А у меня — шанс, придававший мне теперь немного больше уверенности. Бандиты не возобновят поиски, пока не позавтракают. Это давало мне по крайней мере час форы, а может быть, и больше.

Древняя тропа, бежавшая передо мной, была не больше шести дюймов шириной, но иногда становилась уже. Индейцы, торившие эту дорожку, шли, ставя одну ступню впереди другой. Я не представлял, куда эта тропинка могла меня вывести, только знал: камни показывали именно это направление, — а потому припустился бежать.

Утренние облака растаяли, солнце начинало припекать. Вдалеке вдруг послышался выстрел. Обнаружили мой след? Я вполне был готов к этому, поскольку следы, конечно, оставил: не по воздуху же летел... Замедлив бег, я свернул с тропы к деревьям джошуа и валунам, пересек небольшую долину, потом, присев на камень, сделал короткую передышку. Но почти сразу же вскочил: камень был настолько раскален, что сидеть на нем было невозможно. Я пошел дальше, выйдя снова на старую тропу: теперь она вроде бы стала более заметной. А обернувшись назад, — о радость! — я не увидел никаких следов, никаких признаков того, что по этому месту кто-то проходил.

Вот наконец укрытие, где можно спрятаться, не опасаясь никого!.. Выбирай любое!..

Я опять споткнулся. Опять плохо соображал, мой рассудок окончательно отказывался мне повиноваться. Спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, я, однако, продолжал брести сквозь волны жара.

Но кто это?

Кто-то или что-то... в этих плотных волнах, принесенных солнцем? Щурясь от невыносимого блеска солнца, я пытался разглядеть. Индеец?

Старый индеец?.. Или это видение моего затуманенного сознания? Я остановился. Опять мираж? Индеец в выгоревшей красной рубахе навыпуск. Лоб перехвачен лентой... Или это тюрбан?..

С веревочки на шее свисает плоский камень зеленоватого цвета. Бирюза...

— Кто ты? — Губы отказывались мне повиноваться.

Он поднял руку и молча показал на камни справа от меня. Я посмотрел туда, потом обернулся, чтобы он объяснил мне значение своего знака, но его уже не было.

Сделав несколько шагов к тому месту, где он только что стоял, я издал какой-то неопределенный звук, желая позвать его. Но кого звать — ни индейца... ни следа от него на песке.

Конечно, на такой древней, утоптанной тропе вряд ли может остаться какой-то след.

Внезапно вдалеке послышался крик и следом выстрел. Старый индеец показал именно в ту сторону. Я повернулся и побежал на звук выстрела, к камням, откуда только силы взялись. Но не добежал до них, упал, поднялся и тут увидел небольшую расщелину в скале, залез в нее, забираясь все глубже в приятную прохладу. Почти тотчас в глаза бросилась небольшая выемка, где собралось немного дождевой воды, всего несколько галлонов, но утолить жажду хватит. А вот и кострище... Здесь, в этой расщелине, наверное, горел когда-то костер, освещая эти древние камни.

Я забирался все глубже и глубже. Потрогав пистолет, положил его рядом и лег, отгоняя всеми силами сон. Ждать пришлось недолго. Застучали копыта, чьи-то лошади разбрелись между камнями. Но несколько всадников, видно, тотчас повернули обратно.

— А теперь ты что-то слышишь? — спросил один голос.

— Где? — ответил вопросом другой, из тех, кто остался тут, около расщелины.

— Посмотри вон там! — посоветовал первый.

— Тонио... — еще один, новый голос, третий.

— Да он просто сумасшедший! Ничего не слышу! Вечно он утверждает, будто что-то слышит, что-то видит, а по-моему, все это ему кажется.

— Не думаю, что он мог так далеко забраться, — это снова первый голос. — Несколько миль уже не видно следов, да и не в том он состоянии...

— Я видел следы лошадей позади нас, — снова заметил второй.

— Да, диких. Мне уже доводилось их встречать не менее дюжины раз. Может, их оставила та часть табуна, которую преследовал со своей бандой Вентура? Он говорил, кажется, что гнал их в этом направлении...

Голоса доносились до меня все слабее и слабее, потом и вовсе затихли. Я не шевельнулся, сжимая свой пистолет. В этой расщелине, куда я забрался, и повернуться было негде, хотя справа, там, где было кострище, спокойно могли разместиться два-три человека. Это, конечно, не тайник, просто, наверное, место, где индейцы прятались в случае необходимости от ветра. Входное отверстие было настолько маленьким и узким, что неосведомленный человек не мог даже и предположить, что за ним кто-то скрывается, поскольку таких трещин в скалах поблизости было немало.

Положив голову на руки, я мгновенно уснул и очнулся от холода. Рука, на которой лежала голова, онемела, я потряс ею, стараясь восстановить кровообращение, потом сел и опять стал прислушиваться.

Ни звука. Все тихо. Перевернувшись на спину, я снова погрузился в сон. А когда проснулся, наступило утро. Попив немного воды, я прислонился спиной к шершавой поверхности камня и опять задремал...

Ожидая моего появления, они могли находиться сейчас совсем рядом. Может быть, даже в нескольких милях отсюда, а может, и еще ближе. Но что я точно знал — они наблюдали. Насколько я мог судить, родник Потерянная Лошадь где-то рядом. Когда наступит ночь, выберусь отсюда и продолжу свой путь к горам.

Если идти отсюда на восток, там должен встретиться глубокий каньон. И если туда ведет тропа, а она должна вести, по моим расчетам, туда, я смогу пройти по дну каньона, потом по холмам позади него, заросшим пальмами, потом пересечь долину... И я у своих друзей.

Думать об этом было так просто, гораздо труднее осуществить. Мне предстоял длинный трудный путь. И мои враги могли знать о роднике Потерянная Лошадь, поджидать меня рядом с ним. К тому времени мне уже понадобится вода, чтобы одолеть остаток пути, и я собирался добыть ее.

Если у родника меня будут поджидать один-два человека, что ж, придется вступить в схватку с ними. У меня цел пистолет и к нему есть еще в запасе двадцать четыре патрона: я не собирался играть с ними в бирюльки, слишком много пройдено, но еще больше предстоит пройти по сухой каменистой местности. Мои ноги в ранах, от одежды остались одни клочья, и порой мне казалось, что я схожу с ума... Если они подстерегают меня, а это наверняка так, я убью их. Скольких смогу. В этом не может быть сомнений.

Когда на землю пали первые тени приближающейся ночи, я высунул голову из своего каменного мешка и прислушался. Тишина. Выбравшись, я тронулся в путь. К роднику Потерянная Лошадь.

Оглядываясь по сторонам, я сжимал в руке пистолет, держа его наготове. Моя фляга снова была полна. Я сделал глоток и пошел. Во рту быстро пересыхало, как в самой горячей пустыне, нервы были напряжены до предела...

На мгновение раньше, чем они увидели меня, я заметил их лошадей. Бандитов было двое: от неожиданности столкновения мы уставились друг на друга. Я выстрелил первым. Один из них упал.

Пока я целился второй раз, прогремел ответный залп. Стрелявший носил испанскую одежду, но был явно англичанином — я рассмотрел его. Он выстрелил снова, промахнувшись, потому, очевидно, что выпущенные до того мои три пули сбили его с толку. Он упал. Их лошади, всполошившиеся от выстрелов, рванули назад, по тропе. Присев на песок, я перезарядил пистолет и теперь снова был готов стрелять. Но оба бандита не давали мне повода для этого, неподвижно лежа на земле возле костра, видно недавно разведенного ими.

Встав на одно колено, держа заряженный пистолет и готовый вскочить на ноги в любую секунду, я замер в ожидании. Но все было тихо. Я подошел к костру. На огне в кофейнике кипела вода, рядом лежало неразрезанное мясо.

Один бандит упал так близко к костру, что его брюки стали дымиться. Я загасил начавшую было тлеть ткань, отодвинул его ноги подальше. Потом выпил кофе, подкрепился мясом и подошел ко второму. Мои пули сделали свое дело: из-под кожаного ремня потоками лилась кровь, и создавалось впечатление, что бандит был разорван почти пополам.

Глава 55

Возле костра валялись два седельных вьюка и старый рюкзак. Я высыпал их содержимое на землю, там оказался разный хлам, который обычно носят с собой бродяги. Но среди этого хлама я обнаружил иголку и довольно прочные нитки, предназначенные для починки грубой одежды, а может быть, и обуви. Я заполнил пустые отверстия своего патронташа патронами бандитов и решил идти дальше по неровному краю вдоль каньона.

Глубина его на первый взгляд показалась мне довольно приличной, не менее двух тысяч футов, думал я. Но в том месте, где в каньон впадал ручеек от родника Потерянная Лошадь, всадник вряд ли смог бы пройти. Это давало мне какое-то преимущество: если мне удастся спуститься здесь, то моим врагам придется скакать в обход.

А теперь нужно было как можно скорее уходить отсюда. Я наполнил до краев флягу, напился сам и, прихватив пустые вьюки с рюкзаком, отправился искать дорогу.

Отыскав укромное место, откуда она хорошо просматривалась, я занялся изготовлением новых мокасин. Работа, как я уже замечал, нетрудная, каждый индеец или охотник умеет ее делать.

Вырезав из вьюков детали, сшил их. Получилась, пожалуй, самая удачная пара из всех, когда-либо сделанных мною. Сложив остатки кожи в рюкзак, я отправился разыскивать спуск в каньон.

Никто не смог бы утверждать, что спуск в каньон, подобный этому, мог оказаться делом легким. Сползая по камням, я цеплялся руками и ногами за скалы и, когда наконец очутился внизу, почти уже выбился из сил.

Вполне возможно, что где-то тут были и другие, более удобные места для спуска, но искать их не хватало времени. Немного отдохнув в тени скалы на дне каньона, я отправился дальше.

Прошел, наверное, уже около трех миль, когда увидел канюков. Их было несколько, круживших над чем-то лежащим на земле. Сжав в руке пистолет, я отправился посмотреть, что их так привлекало. Карабкаясь по валунам, перепрыгивая с камня на камень, я прошел через поваленное ветром джошуа.

При моем приближении канюки немедленно взмыли вверх, но продолжали кружить над этим местом, не отлетая далеко.

Я приближался с величайшей осторожностью. Вокруг не слышалось ни звука, кроме пронзительных криков птиц. Две из них, устав кружить, уселись на камень, что-то рассматривая неподалеку от себя. Их безобразные, сморщенные, выжидательно изогнутые шеи были отвратительны. Завернув за скалу, я увидел то, над чем кружились стервятники. Две лошади лежали на земле, одна неподвижно, другая еще делала попытки встать. Третья была на ногах: расставив их, она низко опустила голову. Когда канюки приближались, лошадь поднимала голову, мотала ею, из последних сил старалась отогнать хищников.

Увидев, как я карабкаюсь по камням, канюки заволновались еще больше и разлетелись кто куда. Стоявшая лошадь подняла голову. Я так и обомлел: это был мой черный жеребец!

На мгновение от неожиданности я замер. Никогда не доводилось видеть коня в таком жутком состоянии и все еще державшегося на ногах. Одно плечо, израненное, кровоточило, на боку зияла рваная рана: он или упал, или подвергся чьему-то безжалостному нападению.

Черный жеребец продолжал держать голову поднятой, смотрел на меня и одновременно старался приблизиться к лежащей на земле кобыле: видно, как-то хотел защитить ее.

— Все в порядке, малыш! — вырвалось у меня. — Я помогу!

Его уши бдительно насторожились. Думаю, он узнал мой голос. Так оно, верно, и было. Я продолжал разговаривать с ним. Припомнил подслушанный мной разговор о Вентуре, который будто бы гнал в пустыню небольшое стадо лошадей — «не более пяти-шести голов»... Здесь остались только три, одна лошадь была уже мертвой. Я увидел, что и второй осталось недолго: у нее был страшенный перелом ноги, такого я еще не видел, — поэтому она уже не в силах была подняться. Лошадь мучилась, и ее, конечно, следовало пристрелить, но я не осмеливался сделать это тотчас же: решил сначала облегчить страдания черного жеребца. Выстрел может напугать его, и он бросится бежать, а в пустыне он долго не продержится.

Продолжая тихо разговаривать с ним, я подходил все ближе и ближе. Но он, видел я, уже не мог бежать, его силы слабели: пройдет всего несколько часов и он наверняка упадет, доставшись кровожадным хищникам.

Подойдя, я снял шляпу, открутил крышку трофейной фляги и, вылив в нее половину своего запаса воды, протянув жеребцу. Тот сначала чуть-чуть было отшатнулся, но, поскольку бежать был не в силах и почувствовал воду, сделал шаг ко мне.

Опустив морду в шляпу, начал пить. Выпив все до капельки, он внимательно смотрел на меня, прося еще немного воды, но ведь нам с ним предстоял еще долгий путь. Однако в этом каньоне, где росли пальмы, должна была быть вода. Добраться до нее было нелегко не только мне: еще тяжелее — черному жеребцу.

Из лямки старого рюкзака я соорудил нечто, похожее на уздечку.

Я не раз прежде высказывал моим друзьям мысль о том, что с самого начала подозревал: черный жеребец был объезжен или принадлежал ранее какому-то другому человеку... Теперь он стоял передо мной совершенно спокойно, пока я накидывал на него эту уздечку, даже позволил отвести себя от этого страшного для него места. Отведя его довольно далеко, я вернулся назад и с величайшей осторожностью сделал то, что должен был сделать: избавил лежащую с переломанной ногой лошадь от дальнейших страданий.

Теперь вместе с черным жеребцом я отправился вдоль каньона. У места, носившего название Тысяча Пальм, воды оказалось вдоволь, но добраться до него было не так-то просто. На сей раз я беспокоился не столько о себе, сколько о моем жеребце, которому сейчас потребуется этой воды в достатке.

Зная, что в каньон, по которому мы двигались, сбегало немало слабеньких ручейков, и заметив впадину возле валуна, трещины в которой были завалены грязью, я решил использовать этот шанс. Лошади, преимущественно дикие, обладают особенностью находить воду, а иногда даже разбрасывают копытами землю, чтобы добраться до нее.

Воспользовавшись своим охотничьим ножом, я принялся рыть им землю, чтобы убедиться в наличии воды. Через полчаса работы, когда было выкопано довольно серьезное углубление, на дне его показалась вода. Покопав еще немного, я остановился, дав возможность воде накопиться. Медленно, но все же она заметно прибывала. На сей раз моего жеребца не надо было упрашивать: он наклонил голову и с жадностью стал пить.

Мы оставались в этом каньоне до самого заката, и как только в моей ямке собиралось достаточно воды, я приглашал жеребца.

В перерывах между этими частыми водопоями я изучал окружающую местность и нашел несколько отростков дурмана. Это, конечно, не стало великим открытием, поскольку растение это можно отыскать в любом месте, где есть камни, — в каньоне и даже в пустыне. Я оторвал несколько листиков, промыл их и залепил раны жеребца, потом тщательно «вытер» руки влажным песком, не слишком-то доверяя сорняку.

Когда спустились сумерки, я поднялся.

— Все в порядке, малыш, — успокоил я его. — Давай-ка я отведу тебя домой.

И он пошел рядом — мне даже не пришлось вести его. Он знал, что нашел друга. По-моему, он бы уже не стал противиться даже в том случае, если бы я попытался оседлать его, но для этого он был еще слишком слаб.

Мы шли медленно, потому что черный жеребец быстро уставал. Вода помогла восстановить ему силы, я отдал ему почти всю, оставив себе глоток. Наш путь пролегал теперь по длинному пологому отрезку склона, лишь этой дорогой мы могли добраться до пальмового каньона. И все равно, когда преодолеем его, нам придется хоть немного, но карабкаться вверх. К этому времени черный жеребец немного окрепнет, а почувствовав воду, будет гореть желанием побыстрее до нее добраться.

Мы брели мимо каких-то деревьев до тех пор, пока не вышли к широкой долине, поросшей пальмами. Здесь попадались пальмы-одиночки и пальмы-пары и даже небольшие пальмовые рощицы. У подножия иных деревьев в изобилии лежали толстые ажурные листья, отслужившие свой век и теперь сплошь покрывающие землю. Несколько деревьев сгорели, оставив после себя обуглившиеся головешки.

Глазам нашим предстала, что и говорить, дикая, унылая картина. Ее как нельзя более кстати дополнял одинокий койот, бросавший на нас недовольные взгляды как на нарушителей его спокойствия.

Возле одной рощицы струился тоненький слабый ручеек с белой от солончака водой. Хотя она и была противной на вкус, мы с жеребцом кинулись к ручейку и пили оттуда, пили...

Взобравшись повыше и осмотревшись, я ничего подозрительного вроде не заметил. В одной пальмовой рощице мы облюбовали уютное местечко, где я сразу же заснул, пробудившись оттого, что жеребец подталкивал меня своим носом. Я потрепал его по шее, и он не отшатнулся. Поднявшись, я внимательно осмотрел его раны: они, кто бы мог подумать, заживали, но я не смог отыскать здесь, под руками, целительного дурмана, чтобы налепить вместо старых листьев, хотя тут, казалось, все вполне подходило для произрастания этой травки.

— Пойдем, малыш, пойдем домой! — звал я жеребца.

От того места, где мы сделали привал, до гор оставалось каких-нибудь миль десять. Но некоторое расстояние предстояло пройти по открытому пространству, где ни от кого и ни от чего невозможно было укрыться.

Ранний вечер застал нас на пыльной дороге, ведущей к знакомой лавке. Но увы, маленький полуразрушенный домик оказался пустым. Дверь его едва держалась на старых петлях, труба упала, проломив крышу. Под навесом завывал ветер и играл песком на крыльце. Я заглянул внутрь: пыль, сломанные коробки, пара пустых бутылок, кусок засохшего бисквита со следами чьих-то зубов: скорее всего у лавочника не стало покупателей, и он переселился на новое место.

Ведя рядом черного жеребца, я зашагал к моему дому. Обогнув последний холм, я увидел кактусы, по-прежнему отгораживавшие дом от посторонних глаз. Но то, что оказалось за ними, заставило в тревожном предчувствии забиться мое сердце: самого дома не было. От него остались одни стены. Труба казалась темным указующим перстом. Почерневшая перекладина лежала поперек когда-то жилой комнаты... Привязав жеребца, я подошел к холодным руинам. Что это? Или мне показалось? Корешок и обугленные страницы почти сгоревшей книги?..

Вернувшись к жеребцу, я повел его к желобу, по которому текла вода. Желоб был на своем прежнем месте, выдержавший землетрясения, переживший пожар, но все так же прокладывающий путь прохладной журчащей воде. Крыша конюшни при доме хоть и обвалилась, но стены ее были еще целы.

Я стоял в быстро сгущавшейся темноте, оглядываясь по сторонам. Все разрушено, разорено... Ничего не осталось от этого последнего дома, где мы жили с отцом и где, несмотря на его тяжелую болезнь, мы были так счастливы...

Пока жеребец пил, я присел на упавший камень. Где сейчас мой одинокий гигант? Где тот странный посетитель, приходивший в наш дом за книгами и всегда оставлявший после себя запах хвои?..

Я наполнил флягу чистой водой. Оставаться здесь было не безопасно. Прежде всего они придут, конечно, сюда, значит, теперь могли быть совсем близко. Вероятно, нашли уже тех двоих возле родника Потерянная Лошадь, и мои намерения стали им ясны. Им можно было теперь не тратить времени даром на поиски следов: они могли направляться сюда прямо сейчас.

Хотя я измучился, устал, все же необходимо было отыскать какое-то место, где можно спрятаться. А потом я должен был вернуться в Лос-Анджелес к Мегги.

Куда же теперь отправиться? В каньон Пальм? Там постоянно живут несколько индейцев... Но зачем создавать им лишние трудности и посвящать в свои нерадостные проблемы?

Конечно, я мог бы раздобыть где-нибудь поблизости на время уздечку и седло — раны на спине жеребца уже позволяли ехать на нем верхом.

Когда я уже окончательно решил уходить отсюда, что-то вдруг словно остановило меня, заставило оглянуться на мой бывший дом, трубу; я пересчитал кирпичи в камине и вытащил один из них.

Золото моего отца, мое золото!.. Я даже и не вспомнил о нем до последнего момента. Но золото оказалось на месте. Положив мешочек с ним в карман, я вернул кирпич в нишу на прежнее место.

Как мне хотелось сейчас отдохнуть, задержаться в каком-нибудь тихом, спокойном месте, побыть там хотя бы день!..

Существовало, конечно, такое место, о котором я тоже вспомнил сейчас, где я бывал иногда вместе с Франческо: впадина, окруженная пальмами, где всегда вдоволь сочной травы, и, несомненно, если выкопать яму, там можно найти воду, стекающую с горы, а гора — это в двух милях отсюда...

Да... Там можно было спрятаться, отдохнуть, не опасаясь, что меня кто-то найдет там. И я пошел к горе, тем более что времени на это потребовалось не много.

Тут ничего не изменилось за прошедшие годы. Куском веревки, подобранной в конюшне дома Тэквайза, я привязал жеребца, потом растянулся на мягкой траве. Глядя на далекие звезды и темную стену гор, я закрыл глаза.

Но ночью случилось невероятное: гора пришла в движение, внутри нее раздавался мощный гул. Проснувшись от этого звука, я уже не мог заснуть. Еще одно землетрясение? Мы, жители Лос-Анджелеса, уже привыкли к необузданному нраву гор, по крайней мере — к слабым колебаниям почвы. А теперь... Несколько камней сорвалось с темного склона горы.

Наверное, Теквайз старается в очередной раз выбраться из своей пещеры, заваленной камнями...

Вспомнив эту легенду, я не мог не вспомнить о своем Тэквайзе, загадочном посетителе-гиганте, приходящем с горы и берущим читать мои книги... А потом почему-то подумал о доне Федерико.

Внезапно сон как рукой сняло, я сел: лютая злоба вдруг овладела мною. За мной охотились, в меня стреляли, моя жизнь превратилась в жалкое существование... И все это по вине одного, может быть, двух людей. Но почему-то деда моего я опасался в последнее время все меньше и меньше.

Значит, моим врагам нужно было сражение. Битва? Что ж, они получат то, что хотят. С завтрашнего дня я превращаюсь в охотника. Довольно быть гонимой жертвой!.. С этой мыслью я снова заснул, а когда проснулся, то увидел рядом с собой улыбающегося мужчину в розовой рубашке с голубым платком на шее и огромной шляпе. Он сидел и внимательно меня разглядывал.

— Однако ты крепко спишь, — сказал он. — Для человека, за которым охотятся...

Это был Франческо.

— Сегодня я сам стал охотником, — как ни в чем не бывало, сообщил я ему, будто мы расстались только накануне и он до мельчайших подробностей знает, что произошло со мной. — Я объявляю им войну!

И он ответил мне, словно все знал и продолжая прерванный вчера разговор:

— Я с тобой согласен, Иоханнес! Время пришло!..

Глава 56

Томадо сидел возле костра, весь превратившись во внимание. Юноша скользнул в тень, поближе к лошадям.

— Оставь ее в покое, — приказал Томадо Иглесиасу.

Иглесиас и бровью не повел, равнодушно столкнулся с ненавидящим взглядом.

— Старый дурак! Кто узнает? Кто придет?

— Иоханнес Верн узнает. Он читает по следам, как апачи. И обязательно придет... найдет вас.

— Ха! Он мертв! Его убили в пустыне: а эту птичку поскорее надо общипать! Она — голубка, а мы — ястребы.

Бискал встал, третий парень тоже оказался вдруг рядом с ней. У Мегги медленно и тяжело забилось сердце. Ее рука сжимала маленький пистолет, скрытый в складках платья. В нем было всего две пули, значит, она могла сделать два выстрела и промахнуться не имела права.

Сейчас она уже почему-то совсем ничего не боялась, страх ушел. Ее отец, не раз участвовавший в стычках с китайскими и малайскими пиратами, нередко говаривал ей: «Думай и действуй хладнокровно. Делай то, что необходимо делать».

Она прежде не вникала в смысл отцовских слов, но теперь...

Томадо смотрел на нее сквозь огонь костра и тихо говорил, не глядя на нее:

— Иоханнес сейчас у своих друзей кахьюллов. Скажи им, Мегги, когда отыщешь их, что ты его девушка, они станут и твоими друзьями.

Кахьюллы? Ее друзьями? Бедный старый Томадо еще надеется, что ей удастся бежать, что она доберется до индейцев!..

Бандиты, словно волки, окружали ее кольцом, которое постепенно сжималось.

— Стоять! — вдруг крикнул Томадо и наклонился за ружьем, лежащим возле его ног. И в этот момент Бискал выстрелил.

Мегги видела, как Томадо пошатнулся, и незнакомец, присоединившийся к ним последним, имени которого она не знала, устремился к ней. Подняв свой маленький пистолет, она выстрелила ему прямо в живот и увидела внезапную вспышку ужаса в глазах этого человека: ведь он был не более чем в четырех футах от нее. Пистолет стал для него неожиданностью, и он даже не успел остановиться, уклониться в сторону, продолжая идти на нее.

Его рот открылся в беззвучном крике, но Мегги стояла достаточно близко, чтобы услышать тяжелый хлопающий звук пули сорок четвертого калибра, вошедшей в его тело.

Быстро сделав шаг назад, она целилась теперь в Бискала и Иглесиаса.

— Сеньорита! — раздался истошный крик юноши. — Сеньорита, пожалуйста!

Рядом стояла оседланная лошадь. Но она все-таки сделала еще один выстрел. И промахнулась. Потом нащупала луку седла; юбка еще касалась земли, а нога уже перелетела через него. Не успела она опомниться, как умное животное уже неслось прочь от костра.

Позади раздались выстрелы, крики. Потом вдруг наступила тишина.

В кого стреляли? В юношу? Опять в Томадо? — об этом она могла лишь догадываться. Мегги совсем забыла, что лошадь можно и пришпорить в случае необходимости, но в этом не было нужды — она со своей наездницей мчалась в ночь, перелетая через камни, кусты и кактусы.

На юг! Мегги должна как можно скорее попасть в пустыню, которую так любил Иоханнес. Надо постараться найти его, найти индейцев кахьюллов, которые были его друзьями. Томадо не отговаривал ее ехать, как все это делали, не напомнил ни разу о ее возвращении в Лос-Анджелес... Почему? Наверное, старик боялся, что на обратной дороге она могла встретить еще более жестоких бандитов? Значит, пустыни ей надо было опасаться меньше, нежели незнакомых людей?

Приподнявшись на стременах, она прислушалась: ее никто не преследовал. Что же с бедным Томадо? Жив ли он? Что с юношей? В ней боролись противоречивые чувства: душой она рвалась к ним. Но если она сейчас вернется, все их жертвы окажутся напрасными и положение дел не улучшится, наоборот, станет еще более ужасным.

Мегги взглянула на звезды. Побывав несколько раз в море с отцом, она проявила интерес к науке о звездах. Конечно, девушка еще не умела ориентироваться по ним в пути, но Полярную отыскать могла. Она нашла две звезды в хвосте Большой Медведицы и тотчас повернула лошадь на юг.

Справа от нее шли горы Сан-Бернардино, показавшиеся ей на фоне неба не очень высокими. Если она доберется до них, то окажется в относительной безопасности. Там, наверное, можно будет пустить лошадь на траву, а вдруг отыщется еще и вода...

А около догорающего костра, теперь уже далеко от Мегги, в кустах, лежал юноша, еле сдерживаясь, чтобы не закричать от досады. Старик тяжело ранен, может быть, даже убит — он не знает. Но ведь сделано все, что тот приказывал: приготовил лошадь для Мегги, вовремя подвел...

— Что будет с вами? — спросил юноша Томадо, когда уже стали ясны намерения бандитов в отношении его хозяйки.

— Я стар. И выполню то, что требует от меня мой долг. Хочу быть чистым перед Богом, когда предстану перед Ним на Страшном Суде. Эти люди злые, насильники, а Мегги — порядочная молодая девушка.

И в последний момент юноша не растерялся: посадив Мегги на лошадь, он сбежал, уведя с собой еще одну. Теперь же выжидал, затаившись, когда бандиты уйдут и он сможет подойти к Томадо. У юноши не было семьи, старик приютил его, нашел работу.

А Томадо лежал возле костра, скорее всего раненый, не убитый. И юноша все надеялся, что он жив после выстрела бандита.

Одного застрелила девушка, того смуглого самонадеянного парня, которого юноша не знал и который прискакал вместе с Бискалом. Может быть, приходило ему в голову, он был членом банды Вентуры?

Томадо по-прежнему лежал у костра, глаза его были закрыты: рана кровоточила и была не из легких. Он лежал очень тихо, стараясь не издавать ни единого звука, чтобы не привлекать ничьего внимания: пусть бандиты решат, что он умер, ведь он потерял так много крови и ощущал ее повсюду — под собой, на руках... Они не могли этого не видеть. И все же им овладело чувство радостного удовлетворения: Мегги убежала и юноша скорее всего тоже. Так и должно быть. Он уже старик, страдания от ран ему не внове, он выдержит.

Ах, если бы его ружье лежало чуть поближе!.. Он сумел бы пристрелить еще одного или обоих сразу. Тогда вернулся бы мальчик и они вместе сумели бы помочь сеньорите.

Ха! Маленький пистолет! Надо же? Кто бы мог подумать, что у нее есть такая вещица и она умеет с ней так ловко обращаться?.. Вдруг старый Томадо услышал шаги: Иглесиас шел прямо к нему. Старик уловил, как его сапоги протопали рядом по земле. Внезапно бандит изо всей силы ударил Томадо по ребрам, но старик не издал ни звука: стон, не родившись, умер внутри него.

— Это был маленький пистолет! — кричал Бискал. — В нем всего-то две пули! Я видел такие, они называются крупнокалиберными, из них можно сделать всего два выстрела!

— Теперь-то она безоружна, ведь обе пули выпущены!..

— Конечно! Давай поскачем за ней следом! Дикая страна!.. Пусть девка заблудится и растеряется. Побудет без воды и, знаешь, с радостью кинется нам на шею!

Бискал кисло посмотрел на неподвижно лежащего у костра сообщника, потом перевел взгляд на другого.

— Это дело рук крошки, она застрелила его, — заметил он. — Он мертв.

— Такой маленький пистолет! — не мог успокоиться Иглесиас. — Кто бы мог подумать?! — Он посмотрел на Томадо. — А этот... старый дурак, да кто он такой, чтобы вставать у меня на пути?

Взяв ружье, Бискал направился к кустарнику, где были привязаны оставшиеся лошади.

— Она не могла далеко ускакать, — решил он. — Наши лошади найдут ее. Поехали!

Иглесиас посмотрел по сторонам:

— Приведи-ка сюда лошадей!

Когда Бискал отошел, Иглесиас наклонился над убитым и обшарил его карманы.

— Пятьдесят песо, — бурчал он. — У тебя было где-то пятьдесят песо... — Найдя деньги, Иглесиас направился к Томадо. Громко хмыкнув, он осмотрел его карманы.

— А у тебя не нашлось даже на глоток! И правильно, старик, что ты умер.

Томадо лежал без движения до тех пор, пока не затих стук копыт. Но, попробовав шевельнуться, почувствовал резкую боль, пронзившую его тело. Он полагал, что пули прошли навылет и поэтому под ним образовалась лужа крови.

Кофейник по-прежнему стоял на огне, они даже не затушили костер. Ни Бискал, ни Иглесиас не интересовались благородным напитком, думал Томадо, им мила была одна текила, а с каким бы удовольствием старик сделал бы сейчас глоток крепкого кофе!..

Медленно, осторожно озираясь, вышел из своего укрытия юноша, ведя за собой лошадь.

— Чем я могу помочь? — опустившись на колени около Томадо, спросил он.

— Сеньорите — ничем. Она сейчас — в руках Божьих. — Томадо взглянул на юношу. — И я, как и ты, тоже в Его власти.

— У меня нет опыта, сеньор.

— Выпьем немного кофе?.. Потом ты вскипятишь воду и обмоешь кожу вокруг моих ран. Не знаю, поможет ли, но, наверное, так будет лучше.

— Раны очень опасные, сеньор?

— Не думаю. Это ведь не первое мое ранение, — ответил он бодро. Но юноша видел, как посерело лицо Томадо, под глазами залегли глубокие тени. — В сумке осталось немного текилы. Дай, я сделаю глоток. После того как ты промоешь раны, протри их текилой. Не знаю, надо ли это делать, но посмотрим.

Томадо повернулся на спину и закрыл глаза.

— Здесь растут целебные травы. Моя добрая матушка знала все их названия. Я подумаю, я должен вспомнить. — Юноша положил под спину Томадо одеяло.

Они выпили по чашке кофе.

— Теперь, — сказал Томадо, — иди вскипяти воду.

Костер весело потрескивал, рассыпая брызги искр. Наполнив кофейник водой, юноша повернулся к Томадо и в страхе остановился.

В свете костра возник человек, но он был не похож ни на кого из их мучителей.

Ведя за собою лошадь, подошел ближе.

— Да, — произнес незнакомец, взглянув на юношу и старика. — Здесь, я вижу, было горячо. Не беспокойся, я осмотрю его. А пока буду это делать, ты расскажешь мне, что тут произошло.

Якуб Кан, а это был он, присел на корточки возле Томадо, сбросил свою куртку, потом острым, как лезвие бритвы, ножом разрезал окровавленную рубашку раненого.

— Говори все, парень, ничего не утаивай! Где та девушка, которая была с вами?

Пока юноша рассказывал, Кан перенес к костру свои седельные вьюки. Занимаясь привычным делом, он одновременно внимательно слушал. Когда вода закипела, обмыл раны на груди и спине Томадо.

Веки старика дрогнули, он открыл глаза. Нахмурив брови, недоверчиво всматривался в незнакомца.

— Не волнуйтесь, — успокаивал его Кан. — У меня есть опыт в этом деле. В свое время я повидал немало людей, получивших полевые ранения: порубанных саблями, затоптанных лошадьми... Хуже всего — последнее. Сейчас я сделаю все, что нужно.

На рассвете Томадо уснул.

— Пусть отдыхает, — сказал Кан. — Когда проснется, напои, парень, его отваром из сушеного мяса. Скоро я опять буду проходить мимо этой дорогой и загляну. — Он помолчал. — А ты... если меня не будет пять дней, отвези его домой...

Выбившись из сил, Мегги заснула беспокойным, прерывающимся сном. Начинался рассвет, и бескрайнее пространство пугало ее. Мегги проснулась у подножия горы среди деревьев, ее лошадь мирно щипала траву. Мучили жажда и голод, думать об этом не хотелось. Напившись из ручья и оседлав лошадь, Мегги направила свою лошадь дальше на юг.

Томадо умер, она теперь в этом уверена. А если и неумер, то пребывает в таком тяжелом состоянии, что помочь ему ничем уже нельзя. Юноша, если ему удалось бежать, тоже вряд ли знал, что надо делать в таких случаях. Не помог, верно, даже если бы был рядом, — и, очевидно, попытается вернуться домой.

Иглесиас и Бискал не оставят ее в покое. Они хорошо ориентируются, умеют по следам отыскивать человека и быстро догонят ее. Мегги предполагала, что, наверное, как-то можно скрывать оставляемые следы. Но даже если бы она и знала — как, у нее все равно на это не было бы времени. Что ей сейчас необходимо, так это какое-нибудь оружие. Пистолет у нее был, а вот заряжать его нечем. Но, может, все же в ее седельных вьюках случайно обнаружится хоть пара патронов?

Мегги старалась передвигаться по краю пустыни, по едва заметной тропе, оставленной, как ей казалось, индейцами. Предгорье, вдоль которого она ехала, было покрыто редким лесом.

Внезапно тропа проступила заметнее, и Мегги поскакала быстрее. Достигнув гребня возвышенности, поднялась на стременах, чтобы оглядеться.

Но что это там за пыль позади?..

Мегги посмотрела вперед: дорога спускалась, петляя между деревьями, потом вновь поднималась вверх по противоположному склону. Когда и она начнет карабкаться вверх, то окажется на виду. Но помощи ждать неоткуда, и она поскакала дальше, время от времени оглядываясь назад. Достигнув низины, Мегги уже собиралась было начать подъем, когда вдруг ее лошадь стремительно бросилась в сторону, едва не выбросив ее из седла.

Несколько секунд девушка едва удерживала ее, стараясь успокоить, чтобы можно было продолжать путь. Что стряслось с лошадью? Чего она испугалась? Горного льва? Волка? Медведя?..

Неожиданно слева от нее зазмеилась другая тропинка, ведущая из пустыни и сливающаяся с первой, по которой двигалась Мегги. Нахмурившись она снова взглянула вперед.

Никого! Но оглянувшись, заметила среди деревьев всадника. Боже! Иглесиас!..

Пришпорив лошадь, Мегги рванулась было вперед, но в тот же миг из кустов, как стрела, вылетела веревка, просвистев возле самого уха ее лошади. Та, встав на дыбы, неожиданно сбросила Мегги. Девушка тяжело рухнула на землю, ударившись головой о камень.

Мегги мгновенно почувствовала удар, ее окатила волна невыносимой боли, смешанной с ужасом. Потом наступила темнота.

Она потеряла сознание.

Из кустов, сматывая веревку, вынырнул Бискал. Взглянув на лежащую без сознания Мегги, он привязал свою лошадь рядом с ее.

— Ты бы поторопился, Иглесиас, — подгонял он. — Думаю... — Он не договорил.

Бискал присел на корточки возле Мегги, и внезапно его взгляд упал на ногу, появившуюся рядом с ним, — ногу, обутую в мокасин такого гигантского размера, какого он в жизни своей не встречал.

В страхе он откинулся назад, стараясь взглянуть на обладателя гигантской ноги. Раскрыв от удивления и ужаса рот, он поднимал глаза все выше и выше, издавая одновременно при этом пронзительный длинный вопль.

Бискал попятился, а гигантская рука только слегка подтолкнула его к обрыву. Бандит угодил прямо на камень в десяти футах ниже, но его тело соскользнуло с глыбы и, перекатываясь на крутом склоне, все более отдалялось.

Подняв к небу глаза, Бискал заскулил, стараясь подтянуть колени и замедлить это адское движение. Но не смог, поскольку его позвоночник не выдержал и сломался.

Иглесиас... где Иглесиас? Тень скользнула по его лицу, и Бискал в ужасе открыл глаза.

Над ним низко кружил канюк.

Глава 57

В темноте Мегги открыла наконец глаза. Перед ними плясали сверкающие огоньки. Она лежала, наблюдая за этим фантастическим танцем, не сознавая, что есть явь, а что сон. Огоньки были похожи на ее... головную боль. Она снова прикрыла веки и погрузилась в сон. А когда проснулась, снова увидела огоньки и причудливые тени, танцевавшие удивительный танец на потолке пещеры.

Такого не может быть, думала девушка. Место, где она очутилась, и в самом деле напоминало ей пещеру. Но что она делала тут? Как попала сюда? Надо закрыть глаза, чтобы избавиться от головной боли, явившейся, несомненно, результатом падения...

Падения? Какого падения? О да, конечно! Она упала со своей лошади или была сброшена с нее? Но кем?.. Ее рассудок еще пребывал в тумане, с трудом справлялся с только что пришедшей в голову мыслью.

Она припоминала. Кто-то бросил из кустов лассо... лошадь испугалась и сбросила ее.

Бискал, вот кто это сделал! Он вышел из кустов, скручивая лассо и направлялся к ней. Это было последнее, что она помнила.

В панике Мегги широко раскрыла глаза, пальцы ее задрожали. Она лежала на шкуре какого-то животного и в самом деле находилась в пещере. Кто-то укрыл ее одеялом.

Мегги была одета в то же платье для верховой езды, ботинки... они стояли рядом с нею. Она попыталась сесть, но взрыв боли заставил ее снова опуститься на ложе из шкур. Что-то скользнуло по ее глазам, и, поднеся руку ко лбу, Мегги нащупала влажную материю, сложенную в несколько раз и чем-то смоченную. В ней опять стало медленно расти чувство страха.

Мегги старалась прислушаться к звукам, доносившимся сюда, в пещеру, которые могли бы ей что-то объяснить. На огне ничего не стояло. Мегги скосила глаза так, чтобы заглянуть в глубину темной пещеры. Напротив задней шероховатой стены стояла подставка с двумя ружьями, рядом с ними — пара огромного размера мокасин. На каменной полке выстроились книги.

Книги в пещере?.. Мегги повернула голову к огню.

Камин был выстроен у стены, и, судя по пламени, огонь поддерживался сухими дровами. Неподалеку прилепились и другие полки, заполненные разнообразной утварью. Под ними деревянный ящик, на котором лежали топор и пила. Было ясно, что это не временное пристанище, а место, где кто-то жил, пусть не постоянно, а время от времени, но все же жил.

Кто принес ее сюда? Что за существо могло обитать в таком странном месте? Добротная дверь на петлях у входа была, под стать мокасинам, таких необъятных размеров, каких Мегги не видела даже в конюшнях. Еще раз внимательно осмотревшись, она поняла, что это жилище — дело рук аккуратного, заботливого человека, любящего вдобавок и читать книги. Им, слава Богу, не могли быть ни Бискал, ни Иглесиас, превратившиеся из ковбоев в бандитов.

Внезапно щелкнула задвижка, заскрипела дверь, открываемая рукой, размером, наверное, с большую обеденную тарелку. Мегги испуганно села, а в проеме возникло самое громадное существо, какого она еще никогда в жизни не видывала: гигантская голова, нависшие брови, выпирающие скулы, массивный череп... Он вошел в пещеру, аккуратно прикрывая за собой дверь.

— Не пугайтесь. Я ваш друг.

С этими словами человек осторожно опустил возле Мегги ее седельные вьюки.

— О вашей лошади я позаботился. С ней все в порядке. Вы можете спокойно отдыхать.

Его голос звучал, будто доносился из глубокого колодца.

— Бандиты? Не бойтесь их. Они уже не существуют.

— Что с ними произошло? — любопытство пересилило страх.

Человек сел прямо на пол. Но, даже сидя, он оставался намного выше лежащей девушки.

— Один из них напугал вашу лошадь своей веревкой. И очень удивился, когда я вышел из-за скалы. Но все же стал искать свое ружье. Я легонько толкнул его, и он упал вниз с обрыва. — Гигант, видела Мегги, смутился, говоря это.

— А что произошло со вторым?

— Испугалась его лошадь. — В огромных глазах великана сверкнули искорки смеха. — Я всегда произвожу неожиданное впечатление на лошадей, которые меня не знают. Ну, его лошадь и умчалась вместе с ним.

Будете кофе? — Он повернулся к огню. — Вы должны меня извинить за скудную обстановку. Я просто иногда останавливаюсь здесь, когда оказываюсь в горах. — Он посмотрел на Мегги. — Порой мне бывает нехорошо, часто мучают головные боли, тогда я живу тут. А мой дом в Сан-Джакинто. — Гигант показал своей огромной рукой на юг.

— Вы Тэквайз? — неожиданно пришел в голову Мегги этот вопрос.

Гигант хмыкнул. Звук получился удивительный, необычный.

— Тэквайз! Тэквайз обычно воровал молодых девушек, тащил их к себе в пещеру и съедал. — Он посмотрел на Мегги долгим взглядом. — Но я не голоден.

— Я страшно рада, что вы не голодны, мистер, зато я смертельно хочу есть.

— У меня здесь немного припасов. — Он протянул ей кофе. — Посмотрю, что можно приготовить из того, что есть. — Он опять посмотрел на нее. — Вы Мегги Лаурел. А меня зовут Альфредо.

Взяв сковороду и кусок бекона, великан начал резать его необычайно острым ножом и укладывать на сковородку.

— Знаете, кто такой Альфредо? Альфредо это позор рода, Альфредо это призрак!.. Альфредо родился слишком большим и стал очень быстро расти, приводя в замешательство собственного отца. Поэтому он спрятал его, то есть меня, а потом тайно отправил в Калифорнию на корабле. Потом нанял служанку и заплатил ей, чтобы она увезла меня, куда ей будет угодно, но куда-нибудь... только подальше от него.

Альфредо подбросил в огонь дров.

— Она была замечательная женщина, эта служанка. И очень-очень добрая. Она вместе со мной приехала из Испании, любила мою мать и меня тоже... если вы, конечно, можете мне поверить.

— Я верю вам, Альфредо.

— Эта женщина была не похожа на других, говорила, что она — колдунья. Она родилась в пустыне. Она берберка. Вы не слышали о берберах? Это белые кочевники, которых можно встретить по всей Сахаре и к северу от нее. Кочевники...

Отец хотел, чтобы меня убили или бросили где-нибудь, но она ночью увезла меня в отдаленную индейскую деревню. Когда по ночам я не мог спать из-за головных болей, она укачивала меня и пела песни своего народа. Я до сих пор помню их...

На следующий год она отвезла меня в Мехико к священнику, который оказался мудрым человеком. В нем текла та же кровь, что и в ней. Он научил меня читать, писать, считать и еще многим другим вещам. Это был очень хороший человек. Очень образованный для своего времени.

Он объяснил мне, что я могу вырасти очень большим, а люди боятся всего, что не похоже на них самих. Такой глубоко скрытый примитивный страх свойствен только диким животным. Чтобы белый волк выжил среди серых, он должен быть бесстрашным борцом. В противном случае он будет убит. Возможно, это боязнь того, что привлекает внимание, а следовательно, и вызывает опасность.

Священник сказал мне, что, если я хочу выжить, Мегги, я должен быть терпимым, пусть даже другие будут нетерпимыми по отношению ко мне, что я должен быть очень осторожным...

Иоханнес — мой племянник. Его мать, Консуэло, — была моей родной сестрой. Мы с ней стали двойным позором для нашего отца: я — потому что родился гигантом, а она — оттого, что вышла замуж за бедного моряка...

Альфредо положил на тарелку несколько кусков бекона, насыпал пригоршню орехов и добавил холодных маисовых лепешек.

— Здесь совсем немного запасов, — будто извиняясь, повторил он. — Если бы я ждал гостя, то, поверьте, сумел бы подготовиться как следует.

Мегги смущенно улыбнулась.

— Я и так доставила вам немало хлопот, — тихо сказала она. — Хочу теперь спросить вас, а где Иоханнес? Я должна увидеть его. Непременно! С ним все в порядке? Скажите.

— Он жив, но очень много пережил в последнее время. Думаю, он хочет теперь разделаться со своими врагами. Это так похоже на него и на его отца!

— Вы уверены, что с ним все в порядке, Альфредо? Я должна найти его! Я люблю его, поверьте, очень люблю и боюсь, что он не вернется в Лос-Анджелес.

— Не беспокойтесь, Мегги, он вернется.

— Вы не понимаете... Дон Федерико пришел познакомиться со мной. Он был очарователен, ну, полагаю, мне это льстило. Взрослый мужчина, такой красивый... Я рассказала Иоханнесу, но никогда не думала...

— Вы должны быть мудрее, Мегги. Молодость — не оправдание, все мы люди! Иоханнес не хочет бывать там, где может встретить его, этого дона Федерико, человека непорядочного, в нем это заложено с детства: он рос злым ребенком. Думает только о себе. — Альфредо улыбнулся. — Федерико верит, что я умер. Или хочет в это верить. Возможно, настало время намекнуть ему...

— Вы можете отвезти меня к Иоханнесу? Я должна видеть его!

— Я могу отвезти вас туда, где он находится, или, по крайней мере, находился. Хотя я предпочел бы, Мегги, знать, что вы в безопасности и уже в Лос-Анджелесе.

— Отвезите меня к нему! Я должна его увидеть! Должна увидеть до того, как он снова куда-нибудь уедет!

— Хорошо. Тогда надо собираться. И когда встанет солнце... Пока оставайтесь здесь... Здесь вы как за каменной стеной. А у меня есть другое место для ночлега. — Он махнул рукой в сторону темнеющего леса.

— Почему бы вам, Альфредо, не поехать вместе со мной в Лос-Анджелес? Вам, наверное, нет нужды оставаться здесь?

Альфредо грустно улыбнулся.

— Думаю, Лос-Анджелес трудно чем-нибудь удивить. Там привыкли к чрезмерной пышности, изящные доны скачут на своих породистых лошадях в седлах, расшитых серебром. Но это все не для меня. Вы, Мегги, можете себе представить меня, живущим там? Человек ростом даже в шесть футов считается, по вашим меркам, необычайно высоким, большинство мужчин имеют рост пять футов восемь дюймов и меньше. — Альфредо смущенно улыбнулся. — Во мне семь футов и восемь дюймов, а вешу я — четыреста фунтов! Да они там все пооткрывают рты от удивления, станут пялить на меня глаза и все время спрашивать, каков мой рост. А потом будут страшно разочарованы, что сами не столь высоки... Двери в ваших домах, Мегги, очень узки, потолки низки, а кресла рассчитаны на карликов.

Здесь, в горах, все по-другому. В сравнении с горами я кажусь совсем маленьким, и среди деревьев — ощущаю себя человеком среднего роста. Там у вас, внизу, все пропитано ненавистью, страхом и завистью, а здесь свежий воздух, простая пища и мои книги.

Знаете ли, я вообще превратился в ночное существо. В темноте я вижу так же хорошо, как летучая мышь или сова. Хожу по тропинкам, по которым не ходит никто, кроме меня: у меня есть излюбленные места, где я подолгу сижу и смотрю вниз на пустыню или на горячие источники, где растут пальмы. Оттуда я нередко наблюдал и за своим другом — Иоханнесом...

— Вы разговаривали с ним?

— О нет! Возможно, потому что он мой друг. Мы обменивались книгами и, думаю, некоторыми мыслями. Он знает, что я есть, знает, что я существую. Может быть, даже знает, кто я такой. Мне хотелось, чтобы он узнал обо мне, поэтому я оставил ему свой след-подпись, считая, что это объяснит ему больше, чем просто мои слова.

Чтобы жить в городе, человек должен либо подняться над окружающей его средой, либо слиться с толпой. Здесь же, в пустыне, в горах, человек может ощутить себя частью Вселенной, а при желании может даже парить в воздухе вместе с орлами и облаками. Но тут, увы, могут жить не все люди.

Для меня не было в жизни иного пути. Там, внизу, я буду выглядеть чудовищем, монстром. Если мой собственный отец считал меня таким, чего же мне ждать от остальных?

— И вас никто никогда не видел?

— Может быть, индейцы, но они ведь очень учтивы. Я никогда не навязываюсь, а они избегают меня.

— Они думают, что вы Тэквайз.

— Чепуха! Они зовут меня так, потому что я живу один на горе, где и этот Тэквайз. Он вроде бы жил когда-то тут, но, думаю, им обо мне все известно. А Тэквайз — что ж, это просто их шутка, выдумка.

— По-моему, индейцы очень простые люди.

— Простые в своих потребностях, на самом деле индейцы — довольно сложный народ.

— Вы тоже, Альфредо, сложный человек.

— Нет, Мегги, напротив. В этом гигантском создании, — он показал на себя, — из плоти и крови живет спокойный человек, предпочитающий заниматься разными ремеслами. Или, может быть, он — поэт, мечты которого слишком необъятны и возвышенны, чтобы выразить их словами.

Мой дом среди гор. А человек уничтожает все, что недоступно его пониманию. Распяли же Сына Божьего, хотя Он пошел на муки ради людей... Я не желаю, чтобы меня пытались понять, поэтому хочу остаться один. Ваш Иоханнес поступает правильно, он разумный, хороший человек.

— Вы ощущаете когда-нибудь свое одиночество, Альфредо?

— Разве я могу не быть одиноким? Такой человек, как я, всегда будет один, где бы он ни находился. Я человек, старающийся держаться в стороне, и сумел за долгие годы приспособиться к этому. У меня есть мои горы и мои книги. Еще у меня есть дружба с Иоханнесом...

Встав, Альфредо казался рядом с девушкой непомерно великим, и Мегги инстинктивно отпрянула он него.

— Вот видите? И вы... Ну, хорошо, ложитесь спать. Я вернусь завтра утром. Только у меня к вам просьба... проснитесь пораньше. Мне бы хотелось, чтобы вы увидели, как из-за гор встает солнце, освещая первыми лучами пустыню. До тех пор, пока вы не увидите восхода солнца отсюда или откуда-нибудь с Сан-Джакинто, вы ничего не поймете.

Наклонив голову, Альфредо шагнул за дверь и мягко прикрыл ее за собой.

Проснувшись среди ночи, Мегги представила себе, как он идет по темным ночным тропинкам, где, неслышно махая крыльями, летают среди сосен совы, а сосны эти словно солдаты. И только ветер — его попутчик.

Глава 58

Когда дон Исидро кончил говорить, в комнате повисла тишина. Если мисс Нессельрод и была несколько напугана, то никоим образом этого не показывала. Напротив, голос ее обрел уверенность, когда она сказала:

— Сеньор, я надеюсь, вы выслушаете меня. Это необходимо. Боюсь, вы живете только прошлым. Сорок ну, может быть, еще двадцать лет назад такие вещи могли бы сойти вам с рук. Но не теперь.

Вы умышленно изолировали себя от общества до такой степени, что даже не подозреваете о происходящих ныне переменах.

История о том, как вы преследовали Зачари Верна и вашу дочь, всем известна. Но все это в прошлом. Настоящее же таково: если теперь что-нибудь случится со мной, немедленно начнется расследование, а я предусмотрительно записала все факты, свидетельствующие против вас, и передала их в надежные руки.

Если же что-нибудь случиться с Иоханнесом Верном... я уже вижу вас на веревке, мистер. Если произойдет что-то непредвиденное с вашей сестрой, финал будет тот же. И у этих ваших приспешников, — мисс Нессельрод небрежно махнула рукой в сторону стоящих в дверях людей, — тоже. Что после всего этого будет с вашей гордостью за ваш род, за ваше имя? Все разрушится навсегда, причем вашими же собственными руками.

Она повернулась к людям у дверей.

— Уберите свои грозные ружья! Неужели вы страшитесь меня, женщину?

Вы подумали, кто будет платить вам? У этого дона уже нет денег, он не в состоянии заплатить никому. Вы — глупцы, слепо следующие за слепцом. Вон отсюда! Сейчас же! — Мисс Нессельрод повелительно махнула рукой. — Мистер Келсо, если они не уйдут, стреляйте в них!

Ружья опустились. Сконфуженные люди смотрели друг на друга, потом устремили взоры на дона Исидро. Келсо поднял свое ружье. Это была мистификация чистой воды, блеф, но никто не знал об этом лучше него.

Стоявший позади всех мужчина молча повернулся и вышел, за ним потянулись остальные. Женщина была последней, кто еще чего-то ждал, но и она вскоре исчезла.

— Дон Исидро! — Мисс Нессельрод говорила спокойно, но в ее голосе ощущался металл. — Я бы на вашем месте послала человека, чтобы немедленно отозвать дона Федерико. Полагаю, если бы я была на вашем месте, то давно бы сказала ему, что он не является вашим наследником и никогда им не станет. До тех пор, пока он не знает об этом, за вашу жизнь нельзя будет поручиться. Ведь ясно, что этот человек не остановится ни перед чем.

— Она говорит истинную правду, брат. Еще юношей он пытался убить Альфредо. Несколько дней назад он угрожал мне. Федерико преследует Иоханнеса лишь потому, что думает, будто молодой Верн станет оспаривать его права на твое состояние.

Дон Исидро посмотрел на сестру полными печали глазами.

— Если ты говоришь правду, Елена, то и я тебе признаюсь тоже: у меня нет состояния. У меня уже нет ничего.

— Это так, — тихо подтвердила донна Елена. — Ты не сумел вести дела, брат, наживать капитал, поэтому я с помощью мисс Нессельрод делала все это — все, что необходимо. Но Федерико ничего не знает. И ты должен отозвать его, отозвать немедленно, пока не произошло трагедии.

— В соответствии с нашими законами, в случае чего... — добавила мисс Нессельрод, — вы будете считаться соучастником. А вам пора побеспокоиться о собственной безопасности.

— У меня нет людей, как нет и безопасности... Вы прогнали всех.

— Пишите письмо! — Мисс Нессельрод подошла к креслу дона Исидро ближе. — Думаю, его можно отправить с кем-нибудь из тех, кто раньше работал на вас.

Елена взяла из бюро бумагу, чернила и протянула дону Исидро.

Несколько секунд тот молча, будто невидяще смотрел на лист бумаги, затем медленно, с неохотой начал писать.

— Ты уничтожила меня. — Он поднял мрачный взгляд на Елену.

— Нет, брат, я старалась спасти тебя. Ты же все разрушил. С самого начала твоя дурацкая гордость и ненависть уничтожили все, чем ты был или мог стать.

Ты стал жестоким, безжалостным, но в какой степени это произошло из-за дона Федерико? Думаю — в немалой. Он был твоим злым гением и всегда под рукой — советующий, знающий все наперед. По-моему, ты смягчился бы еще много лет назад, не будь этого человека рядом.

Старик заерзал в своем кресле и вдруг пробормотал:

— Кроха... Он называл меня дедушкой.

Келсо убрал оружие.

— Мадам, уже поздно. Не знаю, как вы, но я страшно устал и едва держусь на ногах.

— Да, да! Мы должны идти. — Мисс Нессельрод посмотрела на донну Елену. — Вы пойдете с нами?

— Нет, я останусь. — Твердость не изменила ей и на этот раз. — Брат нуждается теперь во мне более, чем когда-либо...

Питер Буркин расседлал лошадь в импровизированном загоне, среди деревьев, сквозь которые пробивался блеск воды Потайного Озера. Питер приехал сюда позже, чем предполагал, и теперь ему придется провести тут ночь, что он делал крайне редко.

Взвалив на плечо тяжелый мешок, взяв в руку другой, Буркин пошел по тропинке.

Он приехал в самый разгар дня, когда небо сияло синевой, воздух был чистым и прохладным. Дважды Питер останавливался, чтобы передохнуть.

— Ты уже не так молод, Питер, как раньше, — громко сказал он себе. — Да и дорога стала куда круче.

Его ждал Альфредо, обхвативший голову своими гигантскими ручищами.

— С тобой все в порядке, мальчик? — только и спросил Питер. Альфредо поднял голову. Казалось, черты его лица отяжелели, а тело слегка раздалось, но, может быть, как показалось Буркину, это была всего лишь игра света.

— Нет, Питер. Я плохо себя чувствую. Стало тяжело ходить. Думаю, мои мускулы стали слабеть.

— Вот принес тебе немного еды, книги и все такое. Мне и самому стало тяжело бродить по этим дорогам. Полагаю, старею.

Питер посмотрел по сторонам.

— У тебя здесь красивое местечко, мальчик. Нигде нет такого мира и покоя.

— Я нашел Мегги Лаурел, — сообщил Альфредо.

— Она в безопасности?

— Сейчас она у индейцев с женой Франческо.

— Были неприятности?

— Да, с двумя бандитами. Один убежал, другого я... я столкнул.

— Ты столкнул?

Оба замолчали, наблюдая, как за горами, там, где плескался океан, скрывается красный диск солнца.

— Я могу что-нибудь сделать для тебя, малыш?

— Ты и так уже много сделал, Питер. Без тебя... без тебя я был бы ничто.

— Не переживай, Ал! — Питер взял ветку и поворошил ею хвою. — У меня никогда никого не было, пока я не встретил твою мать и тебя.

Одно время я много мечтал, но ни одно мое желание так и не исполнилось. Не получил образования, не умею хорошо читать, как ты и Верны... Да, я наделал немало ошибок, прежде чем повстречал твою мать.

— Она мне не родная...

— Знаю это, мальчик. Но она считала себя твоей матерью, так же, как я считаю отцом. Умирая, она сказала мне, что ты не похож на других, и наказала заботиться о тебе.

— Что ты и делал всю жизнь. Ты был отцом, которого у меня никогда по сути не было. Ты очень добрый, Питер.

— Я старею, мальчик. Дороги становятся для меня крутыми. Если со мной что-нибудь случится...

— Не беспокойся об этом, Питер. Не думаю, что и мне долго осталось жить.

Питер начал что-то говорить, но Альфредо, будто не слыша, поднял руку в знак протеста.

— Нет, Питер, я чувствую это. Я устал, понимаешь? Я любил эти горы, очень любил. И Иоханнеса. Он многое значил для меня. Мы беседовали с ним, понимаешь? Благодаря книгам. То, что ему особенно нравилось, волновало, вызывало сомнения, он каким-то образом сообщал мне. Но я никогда не хотел, чтобы он видел меня. Просто старался быть для него другом. Если бы он увиделся со мной, его могло постичь разочарование. Оставляя ему книги, я представлял, как он их читает, что думает. По-моему, и он испытывал те же самые чувства...

— Он хороший мальчик. И любит пустыню, горы.

— Когда сгорел мой дом, я подумал, что это самое худшее, что могло со мной произойти.

— Знаю. Знаю, как долго ты трудился над тем полом.

— Мне хотелось сделать что-нибудь, что останется навсегда. В некоторых книгах, которые ты нашел в миссии, есть рисунки мозаик. Это то, что я стремился сделать...

— Становится поздно, малыш. Может быть, тебе лучше прилечь? Надо немного отдохнуть.

Альфредо ушел, и Питер Буркин остался один.

— Благослови тебя Господь! — мысленно сказал он вслед Альфредо.

Он был единственным близким Питеру человеком. Вот только дороги стали круче, в который раз за этот день думал он, ему стало тяжело добираться к месту их встреч. Буркин постарел. Люди начали замечать что-то за Буркином — он часто приезжает и уезжает куда-то, они спрашивают — куда и зачем. И в один прекрасный день один из этих любопытных не удовлетворится его ответом и наверняка последует за Питером...

Войдя в пещеру, Буркин увидел, что Альфредо неподвижно лежит на своей гигантской кровати, устремив глаза вверх.

— Вот, принес тебе поесть. — Питер начал выкладывать на сковороду картошку, потом достал из мешка кусок бекона. — Чем я могу помочь тебе, мальчик?

— Если как-нибудь заглянешь в Сан-Бернардино, собери там мои вещи. Сомневаюсь, что сам смогу еще раз побывать там.

— Тебе и в самом деле так плохо? — Буркин с состраданием взглянул на Альфредо.

— Да, Питер. Я чувствую близкий конец. Но ведь все когда-то кончается.

— Ты совсем еще молодой, Ал!

— Однажды, еще до того, как мы покинули Испанию, Питер, моя сестра была знакома с одной старой женщиной, которая отвела нас к мавру. Так как он был мусульманином, никто к нему не ходил, но моя сестра считала, что он разбирается в медицине лучше других.

Консуэлло рассказала ему обо мне, и тот объяснил, что знает по своей практике о подобных случаях, хотя они и бывают крайне редко. Он сказал ей, что меня ожидает, Питер. Поэтому я готов ко всему. — Альфредо неожиданно улыбнулся. — Я только в твоих глазах молодой, Питер. На самом деле я давно уже не так юн.

— Но ты и не стар, как я. Мой отец был одним из тех солдат из Кентукки, которые сражались вместе с Джексоном возле Нового Орлеана. Я родился, когда он ушел на войну.

Альфредо закрыл глаза и задремал, покойно чувствуя себя в тишине полумрака. В конце концов, он прожил хорошую жизнь. Эта горная страна стала и его страной. Он учился жить, как живут кахьюллы. Когда порой он попадал в их леса, всегда в знак признательности оставлял им какую-нибудь плату за свое вторжение.

Часто он лежал на вершине горы, в каком-нибудь укромном месте, наблюдая, как индейцы собирают желуди, видел, какие растения их привлекают. Питер Буркин и его мать — Альфредо привык ее так называть — тоже многому научили его.

Буркин рассказал ему однажды, что Зачари Верн с сыном возвращаются в Лос-Анджелес. Тогда они вместе решили, что Питер должен отговорить их от этой затеи.

Альфредо старался избегать тропинок индейцев, но двигался по лесам и горам рядом с ними, стараясь не ходить дважды по одной и той же дороге. В молодые годы, когда он был еще очень сильным, легко преодолевал большие расстояния и даже отваживался предпринимать попытки забираться в самое сердце пустыни. Питер рассказывал ему про золото, драгоценные или полудрагоценные камни, которые можно было там отыскать. И Альфредо своими руками сделал несколько безделушек из золота и опала.

Когда был еще молодым и жил в индейской деревушке, узнал о Телмекше — месте, где живут души умерших, попадающие туда через ворота между двумя якобы «движущимися» горами. Если человек был добрый, его душа проходила через них, а злого горы душили в своих каменных объятьях.

Альфредо стал отличным охотником, бил, что называется, белку в глаз но, боясь, что кто-то услышит звуки его выстрелов, предпочитал действовать более безопасным для себя способом, используя лук и стрелы, но время от времени и пращу. Невероятная физическая сила и ловкость делали опасным любое оружие, которым он пользовался...

— Давай, мальчик, просыпайся, — услышал он через какое-то время голос Питера. — Садись поешь. Приготовить для тебя обед — это то же, что накормить целую армию.

Они сидели друг против друга возле пня, оставшегося от огромного спиленного дерева, служившего Альфредо столом.

— Мегги, говоришь, теперь с женой Франческо? Значит, с ней все будет в порядке.

— А ты, Питер? Что ты будешь делать?

Посмотрев на огонь, Питер повернул голову к Альфредо.

— Не знаю, мальчик. Полагаю, соберу снаряжение и опять буду бродить по тропам: мне не хотелось бы уходить далеко и надолго от тебя.

— Питер! — Альфредо накрыл своей громадной рукой ладонь Буркина. — Я имею в виду после того? Понимаешь?

Наступило долгое молчание.

— Ну, сынок, надеюсь это «после того» наступит не скоро. Ты и та женщина, — его голос от волнения стал хриплым, — ну... у меня, понимаешь, никогда никого не было до вас. Хотя Зачари Верн всегда оставался моим лучшим другом. Ты всегда занимал все мои мысли...

— Питер! Ступай к Иоханнесу. Пойди и повидайся с ним. Мне не хотелось бы, чтобы ты остался один после того, как наступит мой Конец. Иоханнеса, думаю, ждут большие дела, и ему нужен рядом надежный человек. Кроме того, знаю, ты ему очень нравишься...

Мощные звуки голоса Альфредо сменила тишина, оба теперь сидели молча, наблюдая за игрой огня.

Еще до заката, едва Питер задремал, Альфредо надел свои мокасины, набросил плащ и вышел из пещеры. Выпрямившись, он стоял около входа в свое убежище, внимательно глядя по сторонам. Эта пещера не походила на его временное жилище в Сан-Бернардино. Кроме того, она была больше и имела несколько внутренних помещений. Из нее на некотором расстоянии друг от друга было два выхода. Один — естественный, второй Альфредо прорубил сам, когда обнаружил, как близко горы подходят к стене пещеры. Оба выхода были тщательно замаскированы и не заметны постороннему глазу.

Как обычно, он стоял тихо, вслушиваясь в окружающие звуки. Вероятность, что кто-нибудь может вдруг обнаружить это место, всегда существовала, хотя Альфредо еще ни разу не видел белого, взбирающегося на гору, а индейцы старались близко сюда не подходить. Только олени щипали здесь траву на небольшом лугу, вблизи от пещеры, да однажды он встретил медведя.

Это был гризли, громадный зверь, который, стоя на задних лапах, возвышался даже над ним, великаном. Медведь сделал несколько шагов к нему, но Альфредо стоял совершенно спокойно, зная, что медведи близоруки и любопытны. Когда великан понял, что встретился с другим великаном, то просто глаз с него не сводил, а потом упал на четыре лапы и, явно удивленный, пошел прочь. Все же пройдя около пятидесяти ярдов, медведь снова поднялся на задние лапы, обернулся и помотал головой, совершенно обескураженный.

Теперь Альфредо шел между соснами по своей, едва заметной тропинке, к краю горы, к тому месту, которое называл своим креслом. Это был огромный плоский камень, который будто звал, чтобы в нем удобно кто-то расположился.

Это место, куда он нередко заглядывал, было в восьми тысячах футах над долиной. Альфредо любил смотреть вниз на каньон, на пальмы, растущие возле горячих источников, опавшие зеленые резные листья, которые гнал по каньону ветер. Широчайший из каньонов расстилался перед Альфредо.

Отсюда он мог наблюдать, как над долиной всходит и заходит солнце. Далеко вдали виднелся перевал, который прошли Ромеро, Вильямсон и Бен Вилсон. Повернувшись на восток, он видел пустыню, окрашиваемую солнцем в бело-розовые тона.

Это было его место. И только его. Когда наступит конец, если он сможет его предчувствовать, то придет и опустится на этот камень. Как сейчас. И будет ждать прихода вечной тишины...

Альфредо попытался подняться, но, казалось, силы оставляли его. Попробовав еще раз, он почти упал на камень. Долго-долго сидел спокойно, наблюдая за невидимой жизнью пустыни. Потом повторил попытку, еще раз, но силы и в самом деле уходили из его тела, голова болела как никогда... В последнее время боли эти стали невыносимыми. Альфредо сидел неподвижно, закрыв глаза. Потом медленно открыл их и увидел орла, парящего в жарком воздухе пустыни, — орла, парящего на своих магических крыльях. Парящего, парящего... На мгновение Альфредо потерял его из виду, глаза застлал туман.

Подняв руку, он посмотрел на нее и медленно сжал пальцы. Рука упала на колено. Подняв глаза к небу, он пытался отыскать в нем своего орла. И он был там — его орел, продолжающий свой удивительный полет.

Альфредо вновь и вновь пытался подняться, но не в состоянии был сделать больше ни одного движения. Он устал и сидел теперь очень спокойно, положив свои большие руки на огромные колени.

— Сейчас? — прошептал он едва слышно. — Сейчас? — почти беззвучно. — Почему?..

Глава 59

Франческо сидел на корточках, разглядывая меня.

— Говорили, что ты должен появиться. Твой дом сгорел, поэтому я знал, что ты будешь здесь, на нашем Старом месте. — Он оглянулся. — Как видишь, ничего не изменилось.

— Да, — согласился я, потом посмотрел на него и улыбнулся. — У тебя хороший аппетит, Франческо. Ты стал шире в талии по сравнению с тем временем, когда мы виделись последний раз.

— У меня есть женщина. — Он пожал плечами. — Хорошая женщина. Она очень беспокоится, когда я мало ем. Все же я еще могу бегать и бороться.

— Ты всегда хорошо боролся, иногда побеждал меня. Помнишь?

Франческо пощупал мои мускулы и покачал головой.

— Больше не смогу победить. Ты стал сильнее.

— У меня есть враги, — признался я.

— У тебя есть женщина? — как бы невзначай спросил он, что-то рисуя на песке веточкой.

— Нет, — ответил я, — Но об одной я думаю.

Франческо встал на ноги, выпрямился, поднял лежавшую рядом шляпу и вытряхнул из нее песок.

— Она ждет тебя, — сказал он. — Сейчас она разговаривает с моей женщиной.

В несказанном удивлении я вскочил на ноги и пошел к черному жеребцу.

— Мегги? Здесь?

— Она искала тебя. Она боится, что ты не вернешься к ней.

Пока шли к лошадям, Франческо пояснил:

— У нее были неприятности, амиго. Она рассказала моей женщине, а та — мне: она убила человека. Застрелила его.

— Мегги? Не могу поверить!

Франческо пожал плечами.

— Кто знает, какое железо живет в сердце женщины? Она убежала, ее преследовали. — Франческо замолчал, глядя на меня. — Но пришел большой человек. Тот, Который Приходит Ночью... Он нашел ее и спас.

— Большой человек? Тэквайз?

— Это его не настоящее имя, — пожал плечами Франческо. — Без сомнения, у него есть другое, свое. Она сказала, его зовут Альфредо.

Так... Альфредо. Наконец-то все встало на свои места.

Увидев, как я приближаюсь к костру, Мегги быстро вскочила на ноги. Какой-то момент она просто смотрела на меня, потом подбежала, и то, что я обнял ее, было вполне естественно.

— Думаю, нам надо ехать домой, милая! — сказал я.

В первый раз я произнес это слово и поразился сам. Зато Мегги приняла его как должное, без лишних вопросов. Разве можно когда-нибудь понять женщину?

Мы долго разговаривали, потом поели то, что принесла нам жена Франческо. Когда я подошел к своему жеребцу, он был уже оседлан. Рядом стоял мой друг. Он рассказал мне, что произошло с Мегги. Закончил словами:

— Она убила одного, а Большой Человек убил другого. Третьему удалось бежать, он был самый опасный. Его зовут Иглесиас.

— Ясно.

— Он бродит где-то здесь, амиго, поэтому будь осторожен, — предупредил Франческо.

Вышла Мегги, ее одежда и прическа были в полном порядке. Это была девушка моей мечты. И даже больше.

Франческо подошел к лошади.

— Поторопитесь! — посоветовал он.

Но мы еще долго разговаривали с моим другом.

— А помнишь, — спросил я, — дикие сливы, которые мы нашли у дороги Снежного Ручья? Было бы хорошо снова побывать там.

Франческо кивнул, положив руки на пояс.

— Ты вернешься. Ты и твоя женщина. И мы построим для вас киш. Вы останетесь здесь.

Когда мы тронулись в путь, Мегги спросила меня, что такое киш.

— Кров... дом. Здесь их часто строят из пальмовых листьев.

Пора было трогаться в путь. Наши лошади шли рядом, нежно касаясь друг друга головами.

Мы с Мегги разговаривали совсем немного и были счастливы оттого, что вместе. И все же я помнил, Франческо предостерегал меня относительно Иглесиаса, поэтому частенько поглядывал назад.

— Скоро впереди появится индейская деревня, Мегги, — сказал я. — Там мы и остановимся. Я знаком с ее жителями. Мы с Питером часто заезжали туда, когда скакали на лошадях по пустыне.

— Он, наверное, стал уже совсем старым? — спросила Мегги.

— Полагаю, да. Но я не люблю думать о возрасте. Люди есть люди. Какая разница в том, молоды они или стары? Это — категория, а мне категории никогда не нравились, какие-то ярлыки. И я буду рад увидеться с Питером.

Иглесиас был напуган, но не только оттого, что его, не разбирая дороги, понесла лошадь. Он все еще видел перед собой тень огромного человека, ощущал небрежное движение гигантской руки, столкнувшей в пропасть Бискала. Когда Иглесиасу удалось наконец остановить животное, он оказался далеко от того места, где это случилось, поэтому решил разжечь костер и переночевать в Круглой Долине, в тени гор.

Утром, приготовив себе легкий завтрак, он задумался, а может быть, и размечтался. Это было фантастично! То, что он увидел. Он полагал, что такое создание, какое он недавно лицезрел, просто не может существовать на белом свете.

А вот девушка!.. Она была настоящая, живая и прекрасная. За всю свою жизнь он не встречал таких волос цвета солнца, такого стройного красивого тела. Иглесиас облизнул губы и выругался. Заиметь такую и разрешить ей сбежать?! Надо быть последним идиотом.

Все же... Ее дом в Лос-Анджелесе, и она, несомненно, вернется туда. Значит, она должна будет проехать через перевал Сан-Гордонио. Если он направится к Большому Лугу, то сможет добраться до Южной Развилки, а потом до тропы Падающего Ручья. Ему уже приходилось скакать этим путем, когда вместе с другими он скрывался от преследовавших его солдат.

Он должен спуститься к перевалу и осторожно расспросить, не проезжала ли тут недавно девушка. Это будет не очень-то легко, но он в любом случае собирался в Лос-Анджелес.

Разрешив своей лошади немного пощипать траву, Иглесиас обдумывал дальнейшие действия.

На следующее утро, когда ехал по Большому Лугу, оглянулся назад, и ему показалось, что он заметил какое-то движение. Вероятно, олень. Их много водилось в этом районе. И все же, прежде чем свернуть к Южной Развилке, Иглесиас снова обернулся.

Опять никого.

Проскакав милю вдоль каньона, он решил разбить лагерь. С вершины дул холодный ветер. Возможно, он был дурак, ради женщины идти на такое... Какое значение имеет женщина?.. Да, но какая!..

Положив рядом с собой нож, Иглесиас задумался, глядя на огонь. С ней может кто-то быть. И, несомненно, один человек. Надо улучить удобный момент и разделаться с ним.

Остановившись, чтобы напиться из Серебряного озера и вскакивая вновь в седло, он вздрогнул от пронзившего его вдруг страха, когда лошадь его бросилась в сторону и стала в испуге прядать ушами. Хотя Иглесиас с этого момента стал то и дело оглядываться назад, в течение нескольких последующих миль он ничего подозрительно так и не заметил.

Завтра он будет уже на перевале, а сегодня ему надо как следует отдохнуть. Иглесиас зарядил ружье. Завтра... одна пуля человеку, одна — лошади.

Конечно, ее сопровождать могут и двое, и трое... Это усложнит дело. Но... все же ему уже приходилось с этим не раз сталкиваться.

Прежде чем он открыл глаза, ему послышался треск огня. Иглесиас весь превратился в слух. Костер, который он развел, должен сейчас только слабо тлеть. Иглесиас открыл глаза.

Возле его костра на корточках... сидел человек и жарил на огне мясо.

Незнакомец был невысок, но необычайно мощен и силен. Иглесиасу были видны перекатывающиеся мускулы на плечах и руках незнакомца, брюки, натянувшиеся на сильных ногах.

Медленно и осторожно перевернувшись, Иглесиас сел. Человек улыбнулся ему.

— Ты крепко спишь, — незамедлительно сделал он вывод.

Акцент не испанский, не немецкий...

— А в твоем деле крепкий сон — самое последнее дело.

Иглесиас насторожился, но его пистолет лежал под курткой, рядом, на земле, нож был там же.

— Тогда какое же дело мое? — поинтересовался Иглесиас.

— Ты вор, — ответил незнакомец. — Иногда — убийца. А сейчас преследуешь женщину, — добавил он.

— Я могу тебя за это убить, — пригрозил Иглесиас, пораженный его осведомленностью.

— Ты хочешь сказать, что хотел бы меня за это убить? — возразил незнакомец, посмотрев Иглесиасу в глаза, и улыбнулся. — Но ты меня убить не можешь.

Незнакомец осторожно взял двумя пальцами кусок мяса. Иглесиас знал, что мясо с огня очень горячее, но человек даже не поморщился. Если оно и обжигало его, то он не выказывал никаких признаков боли.

Рука Иглесиаса небрежно скользнула под куртку, но незнакомец опять улыбнулся и откусил кусок мяса крепкими белыми зубами.

— Не ищи пистолет! Там его нет. Ножа — тоже, я их забрал, пока ты спал. Мое оружие привязано к седлу, но мне оно не понадобится.

— О чем ты толкуешь? И вообще кто ты такой?

— Если бы ты благоразумно вернулся назад, туда, откуда пришел, может быть, остался бы жив, — сказал незнакомец. — Но ты собрался преследовать молодую леди. Когда я это понял, то решил, что ты должен умереть.

— О чем ты говоришь? Ты сошел с ума!

— Еще узнаешь! — угрожающе посмотрел на него человек. — Девушка от вас сбежала, вы стали ее преследовать, бросив одного из своих друзей.

— У меня нет друзей.

— Естественно, нет. Ну, тогда... одного из своих компаньонов... Это тебя устраивает? Вы оставили его умирать и, таким образом,избавились от лишнего балласта. Затем, когда вы почти догнали ее, твой второй компаньон был убит.

— Кто ты? Кто ты, наконец?

— Кто? В общем-то это не имеет значения, но я Якуб Кан. Друг молодой леди и ее отца. Думаю, еще и друг молодого человека по имени Иоханнес Верн. — Незнакомец опять улыбнулся. — Но не твой.

Иглесиас в растерянности соображал. Этот человек, по-видимому, не вооружен, но явно очень силен. Вероятность того, что он сможет застрелить его, отпадала. Правда, есть камень, есть палка... Интересно, что этот человек станет делать, если он сейчас встанет и просто подойдет к его лошади?..

Иглесиас поднялся, незнакомец продолжал спокойно есть. Иглесиас посмотрел на него, не зная, что от него можно ожидать, небрежно бросил:

— Ты очень много говоришь, приятель. Я, пожалуй, пойду.

— Посмотри, — сказал человек. — Окинь все внимательным взором. Я хочу, чтобы ты хорошенько рассмотрел это место. По-настоящему увидел его. Солнечные лучи, играющие на воде, падающие листья...

Внезапно остановившись, Иглесиас поднял толстую палку. Незнакомец посмотрел на него, дожевывая кусок, и поднялся.

— Посмотри вокруг себя, — повторил он. — Даже такие злодеи, как ты, способны наслаждаться прекрасным. Я хочу, чтобы ты посмотрел вокруг, потому что это последнее, что ты видишь в своей жизни.

— Ты сумасшедший! — Иглесиас попятился к лошади.

Он скорее, как зверь, почувствовал это движение, чем заметил. Когда он поднял палку, рука незнакомца мертвой хваткой вцепилась в перед его рубахи. Иглесиас хотел было замахнуться, но рука находилась под углом, и он не смог действовать ею со всей силой, на какую был способен. Якуб Кан стоял теперь прямо перед ним, лицом к лицу. Рука Кана сделала едва уловимое движение, и Иглесиас почувствовал резкий удар: что-то внутри него будто надломилось.

Якуб Кан ослабил хватку, посмотрел в панически мечущиеся глаза.

— Если бы ты пошел другой дорогой, то мог бы остаться жить, — сказал он и с этими словами отшвырнул Иглесиаса на землю.

Подойдя к лошади бандита, Кан расседлал ее и отпустил на волю. Потом вскочил в седло своей.

На востоке открывалась широкая долина, по дну которой протекал ручей. Повернув свою лошадь, Кан направился туда. Без сомнения, эта долина выведет его к перевалу или куда-то рядом с ним. В любом случае путь он держал верный.

Иглесиас лежал на земле, стараясь сделать глубокий выдох. Но выдохнул вместо воздуха кровь. Она хлынула изо рта, заструилась по шее, проливаясь на сосновые иглы.

Глава 60

В большой комнате стояла тишина. Дон Исидро сидел в своем кресле и смотрел во двор. Елена что-то вышивала, изредка поднимала голову и поглядывала на брата. Он редко разговаривал с ней, а сейчас и вовсе у него не было желания поддерживать беседу. Но вдруг он заговорил.

— Я вернусь в Испанию, — неожиданно произнес дон Исидро.

— Почему бы и нет?

— А ты?

— Я останусь. У меня здесь друзья, мне тут нравится.

В дверях появилась женщина и застыла в ожидании.

— Да? — подняла на нее глаза Елена.

— Есть новости, мадам. Сеньорита Лаурел встретилась с сеньором Верном. Они вместе возвращаются домой.

— Это и в самом деле приятное известие! — Елена никогда не спрашивала, как ее слуги узнают о событиях в городе. И не только в нем. Новости приходили окольными путями, передавались от одного человека к другому и иногда с такой скоростью, что в это трудно было поверить.

Женщина продолжала стоять, и Елена поинтересовалась.

— Что-то еще?

— Si, senora! Большой Человек умер.

Женщина исчезла в темноте, и в комнате повисла тишина. Наконец дон Исидро сдавленным голосом спросил:

— Она имела в виду Альфредо?

— Да, — коротко кивнула сестра.

— Интересно, как они узнали? Откуда они могли узнать? Я думал... я думал, что он давно мертв.

— Та женщина любила его. — Елена не ответила на его вопрос и подняла на брата глаза. — Они все знают, Исидро. Они всегда все знают. В больших домах не бывает секретов. Мы очень заблуждаемся, думая иначе.

Невидящими глазами дон Исидро посмотрел во двор. Все так напрасно! Так глупо! Если бы вернуться назад в пустыню, когда мальчик так храбро закричал ему вслед: «До свидания, дедушка!» Я мог бы заключить его в объятия и привести домой... Мысли последнее время то и дело туманились, и дон Исидро задремал. Елена встала, подошла к нему, укрыла одеялом.

Надо известить мисс Нессельрод, подумала женщина, если она еще не знает, чтобы не волновалась...

Мисс Нессельрод сидела в своей лавке и смотрела на три коробки с книгами, только что доставленные с корабля. Две из них пришли из Нью-Йорка и одна из Лондона. Как ей не хватало все это время Иоханнеса! Он всегда с удовольствием помогал ей распаковывать коробки и расставлять по полкам книги.

Многое изменилось за последнее время. Бен Вилсон и еще несколько человек работают над созданием силовой установки, которая поможет осветить город газом и которая будет находиться, как считала мисс Нессельрод, совсем рядом с домом Пико. Прокладывались новые улицы, новые дороги, ведущие в город, многие из них капитально ремонтировались. Всюду нужно было освещение...

Дверь открылась, и мисс Нессельрод обернулась: это был Алексис Марчинсон. Стоя в дверях, он колебался. «Удивительно интересный мужчина», — рассеянно подумала мисс Нессельрод.

— Можно войти? — нерешительно спросил тот.

— Кажется. Вы уже вошли. Чем могу служить?

— Я просто хотел сказать вам, мадам, что решил остаться здесь. Навсегда. Я имею в виду, что решил остаться в Калифорнии...

Мисс Нессельрод уронила на стол ручку.

— И чем вы будете здесь заниматься? — в ее голосе сквозила насмешка.

— Я буду работать в торговой фирме. Фактически, — добавил он, — я буду управлять делами этой фирмы.

— У вас это должно хорошо получиться. Вы говорите по-русски и, несомненно, так же хорошо по-французски? Сможете заключать сделки со многими владельцами кораблей так же удачно, как и местные бизнесмены. Вы говорите по-испански?

— Немного.

— Вам придется это учесть. Многие ваши сделки будут совершаться в Испании. — Мисс Нессельрод подняла ручку. — Что ж, это действительно хорошие новости. Поздравляю. Вы приняли мудрое решение.

— Мисс Нессельрод! Я хотел бы спросить... Можно, я буду иногда обращаться к вам за советом?

Ее глаза смотрели холодно, оценивающе.

— Можете, мистер Марчинсон. Пожалуйста, заходите, когда угодно.

Но Марчинсон отчего-то все еще стоял в нерешительности, потом повернулся и вышел, прикрыв за собой дверь.

Слегка нахмурившись, мисс Нессельрод долго смотрела на дверь, потом снова взялась за ручку. Поняв, что не в состоянии сосредоточиться, снова отложила ее. Потом встала и подошла к зеркалу.

— Тебе пора, дорогая, купить себе новое красивое платье, — с раздражением сказала она своему отражению. — Пройдут месяцы, прежде чем ты решишься сделать наконец какую-нибудь серьезную покупку.

Мисс Нессельрод, не отрываясь, смотрела на себя. Надо, думала она, пригласить донну Елену и сходить вместе с ней в магазин. Елене будет приятно, бедняжка так редко выходит из дому.

И все же она думала сейчас не об Алексисе Марчинсоне, хотя именно он, как это ни странно, явился причиной такого странного, на ее взгляд, хода ее мыслей. Думала и о других... Один из них должен совсем скоро вернуться из плавания. И еще, она была в этом уверена, скоро свадьба Мегги и Иоханнеса.

Салун Флореса, стоящий неподалеку от Испанского Городка, возле дороги из Сан-Бернардино, часто посещали путешественники. После наводнения, разрушившего большую часть домов и часть городка, салун был заново отстроен. И, конечно, кто такой был этот самый Флорес, уже никто хорошенько не помнил. Но именно у него возникла эта идея, он выстроил этот дом, а потом сгинул в аду, который назывался Сонорой.

Салун уютно располагался в тени деревьев. В нем подавали напитки, а иногда и еду, если у повара было соответствующее настроение. Салун стоял в небольшом дворе, где тоже было расставлено несколько столиков.

К одному из них, укрываясь от палящего солнечного зноя, и направлялся дон Федерико. В его кармане лежало письмо дона Исидро, отзывающего его с «охоты» и навсегда отрекающегося от него. Письмо лежало в кармане, но его разум опалял гнев.

Сидя в прохладной тени двора, он заказал бутылку текилы. К нему вот-вот должен был присоединиться Чато, поэтому дон Федерико приказал принести два стакана. Еще несколько часов назад он не опустился бы до того, чтобы сидеть рядом с этим бандитом, но гнев сделал его менее щепетильным: их обоих объединяла ненависть.

За соседним столиком расположились два англичанина, их лица почему-то показались знакомыми Федерико. Один из них, Флетчер, заметно постарел, стал более грузным. Он прославился как бизнесмен, но не чурающийся порой и аферы. Дела, которым он отдавал предпочтение, заключались в покупке лошадей, коров и прочей живности. При этом он никогда не задавал вопросов тем, у кого он покупал эту живность, не интересовался настоящими и прошлыми именами владельцев.

Взглянув на только что вошедших, Флетчер поинтересовался у своего компаньона:

— Знаешь этих двух?

— Угу! Тот, который с изуродованным носом, это Чато. Вор, убийца. Готов на все, лишь бы заплатили. Говорят, отличный стрелок.

— А другой?

— Дон Федерико. Вы должны бы знать его.

— Я знал его, но с тех пор прошло немало времени, поэтому хотел убедиться, не ошибся ли я. Судя по выражению их лиц, я бы сказал, что у них неприятности.

Флетчер наполнил стаканы. Дон Федерико! Это имя было связано с деньгами, а когда до Флетчера доходили слухи о них, он всегда старался отыскать пути, как до них добраться.

— Последнее, что я слышал, — заметил Флетчер, — это то, что он нанял лошадей и расставил их возле родников, чтобы поймать Иоханнеса Верна. Вдобавок обещал кучу денег тому, кто прикончит его.

— Если бы я знал, что за это платят деньги, то сам бы пошел на это, — ответил собеседник. — Мне он никогда не нравился! — Он взглянул на Флетчера. — Мы вместе когда-то ходили в школу. Тогда он называл себя Викери. Говорил, будто только что приехал с востока, обогнув мыс Горн.

— Он никогда не огибал мыс Горн, — пояснил Флетчер. — Он и его отец приехали сюда когда-то в одном фургоне со мной. Они и еще эта женщина... мисс Нессельрод.

— Одна из самых влиятельных женщин Лос-Анджелеса, как я слышал.

— Она все делает правильно, — неохотно согласился Флетчер. — Она смелая и твердая женщина.

И Флетчер рассказал своему собеседнику, как мисс Нессельрод однажды хладнокровно застрелила индейца, когда они ехали сюда, на запад.

— Значит, говоришь, Верн никогда не огибал мыс Горн? А я и предполагал, что он врет! Интересно, Фразер знал об этом?

— Конечно. И он ехал вместе с нами в фургоне.

— Что же это такое? — разозлился Ред Хубер, а это был именно он. — Этот учителишка, паршивая чернильница, значит, он все знал?!

Они замолчали в предвкушении вкусной еды. За соседним столиком тоже повисла тишина. Флетчер взглянул на дона Федерико и неожиданно спросил:

— Он сбежал от вас, этот Иоханнес? Не так ли?

Дон Федерико резко вздернул голову, глаза его злобно сверкнули.

— Не понимаю, о чем вы. Я не знаю и не желаю вас знать!

Флетчер развеселился.

— Ах, так! Раньше не было причин, чтобы вам меня знать, — сказал он с издевкой. — А теперь есть! Я желаю его смерти так же, как и вы. Почти так же, — поправился он.

Но это не было правдой, Флетчер и в самом деле никогда не любил Иоханнеса и его отца, но никогда не таил против них никакого зла, просто его, как любого проходимца, всегда привлекала идея — любым путем добыть деньги.

— Присоединяйтесь! — поэтому пригласил он. — Думаю, нам есть о чем поговорить. Может быть, для нас обоих это будет выгодно.

Дон Федерико заколебался, пожал плечами, встал, подошел к соседнему столику. Чато последовал за ним.

— Говорят, вы наследник старика, — начал осторожно Флетчер.

— Был, а сейчас уже нет. — Федерико вытащил из кармана письмо и протянул его Флетчеру.

Изучив его, Флетчер повернулся к Хуберу.

— Ред! Взгляни-ка, не найдется ли здесь листа бумаги. Я хочу кое-что показать этим джентльменам.

Когда бумага была принесена, Флетчер еще несколько минут изучал записку дона Исидро, потом безо всяких усилий почерком дона Исидро, написал:

Я, дон Исидро, находясь в памяти и здравом рассудке, завещаю все свое движимое и недвижимое имущество моему законному наследнику дону Федерико.

После чего Флетчер без сучка и задоринки скопировал подпись дона Исидро.

Федерико завороженно не сводил глаз с листка, взглянул на Флетчера, потом снова на бумагу. Даже он, так хорошо знавший почерк дона Исидро, не мог ни к чему придраться.

— Что вы за это хотите? — поинтересовался Федерико.

— Половину, — ответил Флетчер.

— Половину? Да вы не в своем уме!

— Половина лучше, чем ничего. Вы получаете половину, я получаю половину, и мы оба богатые люди. Иначе вообще никому ничего!

— Есть два наследника, которые гораздо ближе меня.

— С таким завещанием никто не может быть ближе вас.

— Однако существуют донна Елена и Иоханнес.

— Только двое? Это почти ничего не значит.

— Кстати, Верн скоро должен проехать по этой дороге, — известил Чато. — С ним никого не будет. Лишь добрый молодец Иоханнес и его невеста Мегги Лаурел.

— Что? — зарычал Ред. — Она его невеста?

— Я слышал разговоры. Не секрет, все говорят...

— Они проедут по этой дороге? — переспросил Флетчер. — И их будет только двое? Прекрасно! Старуху хозяйку мы на время удалим. В это время суток на дороге почти никого не встретишь. Чего ж еще надо?

Держа в руке бумагу, дон Федерико задумчиво вертел ее. Вот она!.. Все сделано так легко и просто, а он-то думал, что все уже безвозвратно потеряно. Все, о чем мечтал он эти годы...

А сейчас вот оно как обернулось. Дон Федерико пораскинул мозгами: кто знает подпись дона Исидро? Не более двух-трех человек. Тетя Елена, конечно, но ведь и она может... случайно умереть.

— Послушайте, — мягко сказал Флетчер. — Все знают, что дон Исидро хотел избавиться от своего внука, так почему бы и внуку не желать его смерти? Произойдет небольшая перестрелка, и когда люди войдут в дом, то увидят: старик мертв, его сестра тоже, а Иоханнес... лежит с ружьем в руках.

Дон Федерико все еще завороженно смотрел на лист бумаги в руках, но уже видел Мадрид, Рим, Париж, Лондон... Конечно, пятьдесят процентов — это лучше, чем ничего. Но, предположим, после того, как завещание было написано, и после...

В конце концов, Иоханнес ходил в школу вместе с Редом Хубером и пересек пустыню в компании Флетчера. Так почему бы им не помочь Иоханнесу в «нападении» на старика? И тогда все достанется одному ему, Федерико!..

Флетчер нуждался в нем, ему, Федерико, вообще никто не был нужен. Теперь, когда завещание написано...

— Хорошо, — произнес решительно Федерико. — Они скоро подъедут. И нам надо отсюда уходить.

— Мегги тоже?.. — спросил Ред. — Я...

— Конечно. С ней надо кончать! Мы не можем оставлять свидетелей, кроме того, она ведь отвергла тебя в свое время, не так ли?

Сложив бумагу, дон Федерико положил ее в карман вместе с письмом дона Исидро. Все пошли к своим лошадям.

Двор опустел, и из дома вышла девушка, чтобы собрать стаканы и остатки еды. Сложив тарелки, она вытерла столы и собрала с пола несколько упавших кусочков. Потом быстро прошла через внутреннюю комнату, в полумраке которой в углу за столом сидела женщина.

— Ты запомнила этого грузного мужчину в темном костюме? Когда он снова зайдет сюда, а меня не будет поблизости, ты должна быть уверена, что он расплатился. Ты меня слышишь? Я знаю его и не доверяю ему.

— Si, senora Вебер. Я буду внимательна.

— Я ехала вместе с ним сюда, в Лос-Анджелес, и знаю, что он собой представляет.

— Si, senora.

— Ты хорошая девушка, Мария. Когда я продам это место и перееду в Лос-Анджелес, я хотела бы взять тебя с собой. Хочу открыть салун там. Ведь город начинает разрастаться.

— Si, senora. Я с удовольствием поеду с вами.

Миссис Вебер подошла к двери и посмотрела на дорогу. Странно, что эти четверо уехали вместе и направились не в сторону города.

Ну, в конце концов, это не ее дело. Не успела она так подумать, как услышала звуки выстрелов.

Глава 61

Стоял теплый вечер. До места, где можно было бы остановиться на ночлег, еще довольно далеко, а мы уже почувствовали усталость.

— Это дар Бандини, — объяснил я Мегги. — Кажется, Бандини. Хуан Луго и другие подарили эту полоску земли новым мексиканцам, отличным стрелкам, которые стали буфером между их ранчо и нападавшими на них индейцами. Ходили слухи, будто некоторых из этих индейцев направлял туда Смит Деревянная Нога или Билл Вильяме.

Повернувшись в седле, я оглянулся назад: дорога была пустынной. И все же мне показалось, что в воздух вдруг поднялось небольшое облако пыли. Я нащупал свой пистолет.

— Там нас ждут люди, которых я знаю, там салун. Говорят, его держит англичанка, миссис Вебер, но я не уверен.

— Просто хочется уже отдохнуть и немного поесть, — улыбнулась в ответ Мегги. — Кроме того, мне хотелось бы вернуться домой раньше отца, а его корабль ждут со дня на день. Если он не застанет меня дома, то будет сильно беспокоиться.

— Мы сможем там поменять лошадей и тогда будем двигаться быстрее. — Я опять оглянулся: да, это и в самом деле было облако пыли, и оно приближалось. И всадник был не один, возможно, их трое или четверо.

Подъехав к неглубокой речушке, я остановил лошадей.

— Пусть хорошенько напьются, — сказал я. — Они это заслужили.

Впереди нас тоже появилось облако пыли.

— Мегги, — мгновенно решил я, — давай свернем с дороги! Кто-то скачет оттуда. Мне это не нравится.

— Но... — запротестовала было она.

— Сюда! — Я показал на обходной путь, шедший среди деревьев. — Этой дорогой быстрее!

Она пришпорила коня, мы поднялись на берег и остановились в небольшой рощице. Обходная дорога петляла среди деревьев и соединялась с основной в ста ярдах впереди. Видимо, и этим путем пользовались, когда по той или иной причине главная дорога была недоступна.

— Если что-нибудь случится, Мегги, держись этой дороги и быстро скачи в салун. Он находится не более чем в одной-двух милях отсюда. Обо мне не беспокойся.

— Но у меня теперь есть ружье...

— Мегги... пожалуйста! Не возражай! Если начнутся неприятности, держись подальше, чтобы они тебя не заметили, и потом уезжай!

— Иоханнес, я люблю тебя!

— Я тоже люблю тебя, но давай ради нашей любви постараемся выжить! Пожалуйста! Если я буду думать, как защитить тебя, то не смогу защитить никого.

С неохотой она тронулась по дороге среди деревьев, а я вернулся к тому месту, где мы пересекли ручей. Если Мегги сумеет добраться до салуна...

Всадники находились уже не более чем в пятидесяти ярдах. А так как я спрятался за деревьями, они не могли сразу заметить меня, но я узнал сразу всех их. Дон Федерико, Чато, Ред Хубер, Флетчер...

— Будьте вы прокляты! — сорвалось едва слышно с моих губ.

Стараться сейчас повернуть обратно значит немедленно обнаружить свое присутствие. Мне оставалось лишь надеяться, что они не заметят меня. Осторожно, стараясь не шуметь, я достал ружье. Они находились слева от меня, и мое ружье лежало поперек седла.

Черный жеребец стоял очень тихо, навострив уши: он чувствовал приближение опасности, как любая дикая лошадь.

Флетчер остановился.

— Почему бы нам не подождать здесь? — услышал я. — Они проедут этим путем и не заметят нас до тех пор, пока не появятся справа от нас.

Меня заметил Чато. Он зыркнул по сторонам, и наши глаза встретились. Мы оба знали, что сегодня должно произойти.

— Я уже не мальчик, Чато! — крикнул я ему и выстрелил. Это был горизонтальный выстрел с расстояния меньше чем двадцать ярдов.

В тот момент, когда я говорил, Чато, как стрелок более опытный, изо всех сил инстинктивно рванул свою лошадь в сторону, и она попыталась сбросить его с седла. Лошадь Хубера заволновалась, и тот потерял над ней контроль.

Чато выстрелил, за ним последовали залпы Флетчера и дона Федерико. Пуля обожгла мою руку, я выронил ружье, едва успев сделать второй выстрел.

Выхватив пистолет, я отправил в Федерико две пули, но оба раза промахнулся.

И тут внезапно тихий вечер нарушил топот копыт и новые выстрелы. Воздух пронзили вспышки огня, запахло порохом. Черный жеребец отскочил в сторону, а я выстрелил в Реда в тот момент, когда тот поворачивался в мою сторону. Его рубашка окрасилась кровью.

Флетчер лежал на земле, но все остальные оставались в седлах и продолжали стрелять. Повернув жеребца, я краем глаза заметил Монте, пославшего свой выстрел во Флетчера, когда тот пытался подняться. Все кончилось так же быстро, как и началось.

Рядом с Монте я увидел Финнея, Хардина и Якуба Кана, двое других мне были незнакомы, но, судя по их одежде, это были парии с «Эль-Монте».

Я перезарядил пистолет.

Хардин соскочил на землю, поднял мое ружье и протянул мне.

— В чем дело? — спросил он улыбаясь. — Не можешь жить без проблем?

— Откуда вы тут взялись?

— Мисс Нессельрод послала нас искать Мегги Лаурел, и мы уже было отчаялись найти ее, когда встретили Якуба Кана. Он двигался по Молочному Ручью и вышел прямо на нас. Мы скакали почти целый день, когда увидели впереди облако пыли, а когда ты привстал на стременах и оглянулся, то узнали тебя. И почти одновременно мы заметили четырех всадников, скачущих по руслу реки, поэтому пришпорили лошадей и, как видишь, подоспели как раз вовремя.

— Где она? — спросил Джакоб. — Где девушка?

— Поскакала в салун, — ответил я и в первый раз посмотрел на лежащие неподвижно тела Реда Хубера, Флетчера и дона Федерико.

— А Чато? Где Чато? Убежал?

— Мегги! — закричал вдруг я, вонзив шпоры в бока черного жеребца, и тот, повинуясь, помчался вперед, как ветер.

Впереди был только салун и Чато!..

Остальные скакали позади меня, подгоняя, что было силы, своих лошадей. Вот и рощица, двор со столиками...

Я спрыгнул на землю.

В тени большого дуба в углу двора стоял Чато с ружьем в руках.

— Мегги! — крикнул я.

— Я в женщин не стреляю, — ответил он за нее. — Только в мужчин.

— Я мужчина. — Мне сразу стало ясно, что он еще не причинил вреда Мегги, поэтому сейчас я мог заниматься той работой, которую должен был выполнить.

Тени падали на жесткое лицо бандита, изуродованный нос, старые шрамы.

— Я должен был убить тебя еще тогда, несмотря на возражения старика, — прошипел Чато. — Ты был его бедой. Я мог прочесть это по твоим глазам, хотя тогда ты был еще ребенком.

— Сейчас я мужчина, — напомнил я ему и выстрелил поверх пламени, вырвавшегося из его ружья.

Чато сделал шаг назад, и я выстрелил еще и еще. Ружье вырвалось из его рук, и он попытался было поднять его, но упал на колени. Потом, стараясь встать, упал вперед головой, и его шляпа покатилась по земле.

— Ты должен был умереть в пустыне, — прошептал он.

— Я Иоханнес Верн, — ответил я. — И я не боюсь!

Луис Ламур ПЕРЕСТРЕЛКА НА РАНЧО

Предисловие автора

Человек, которого называли бретером, просто умел хорошо стрелять. Это умение обычно являлось результатом крепкой нервной системы, быстрой реакции и хорошей координации движений. Такой человек, возможно даже не имея ни малейших намерений становиться бретером, выходил победителем из случайных стычек. И после двух-трех таких побед он, независимо от своего желания, приобретал репутацию бретера.

Очень немногие бретеры гордились своей репутацией. Представление о бретере как о человеке, который специально задирает других, чтобы увеличить количество своих жертв, мало соответствовало действительности. Такое случалось разве что с самонадеянными юнцами либо с людьми, имевшими отклонения в психике.

Оружие — опасная вещь, и мужчины на Западе понимали это лучше других. Они носили револьверы, потому что это было необходимо для выживания. Для этого имелась сотня других причин, кроме желания застрелить соседа.

Глава 1. СМЕРТЕЛЬНАЯ ЛОВУШКА

Под грифельно-серым небом далекие горы были похожи на свалку ржавого железа, беспорядочно набросанного вдоль горизонта. Вблизи пустыня имела цвет розовой семги, выделялись серые пятна шалфея и редкие кустики седой полыни. Единственным зеленым объектом была густая хвоя высоких сосен в ущельях ржаво-красных гор.

Сюда-то и приехал я из Техаса, чтобы окопаться и переждать, пока Хью Тейлор не пришлет мне весточку. Не каждому повезет иметь такого друга, как Хью, который всегда подаст руку в беде. Когда, вернувшись из Мексики, я был вынужден скрываться от правосудия, один только Хью предложил мне помощь.

Выбивая фонтанчики пыли, упали первые капли дождя. Я полез в сумку за плащом. Пока я его вытащил, дождь уже стоял плотной стеной и не собирался, казалось, прекращаться ни к ночи, ни к следующему утру.

Буян, мой вороной конь, устал за последние недели. Я первый раз видел своего здоровяка таким изможденным. Впрочем, чему тут удивляться: мы с ним проехали от округа Даммит в штате Техас до земли апачей в центре Аризоны, причем не по столбовым дорогам.

Красные отроги гор начали приобретать более четкие очертания. Я различал багровые опухоли оползней, вгрызавшихся в лицо равнины, глубокие шрамы ущелий. Там и тут по складкам скал змеились серо-зеленые полосы, говорившие о частых дождях на высокогорье.

Тропа заворачивала на север, огибая подножия гор.

— Повернешь направо, к ранчо «Тин-Кап», — говорил Хью Тейлор, — а там спросишь Билла Кейза. Ты останешься на его попечении, пока не уляжется буря. Я думаю, что смогу достаточно быстро уладить это дело.

По левую руку горы вдруг расступились, и тропа повернула на склон, извиваясь между сосен. По обе стороны дороги, уходя под деревья, небесно-голубым ковром расстилались заросли барвинка. Тропа была едва видна — ею, очевидно, не часто пользовались, но я с острым любопытством отметил следы двух всадников. Следы были совсем свежие, и вели они в каньон Тин-Кап.

Будьте уверены, что я держал ушки на макушке: даже в такой дали от всех, кто меня знал, можно было ожидать опасности, а человек, находящийся в бегах, учится двойной осторожности.

И тут я услышал выстрел.

Он прозвучал так резко, так ясно и окончательно, что я вскинул голову и положил руку на приклад своего винчестера. Моя винтовка ехала в чехле дулом назад, а приклад был у меня прямо под правой рукой, так что в случае нужды я мог вытащить винтовку так же быстро, как шестизарядный револьвер.

Буян тоже услышал выстрел, а он очень хорошо знал, что значит этот звук. Он обогнул обломок скалы, перегородивший тропу, и я, посмотрев вниз, в маленькую долину, увидел каменный дом с каменным же сараем, два загона и двух лошадей без всадников.

Потом я увидел и людей. Воздух был чист и прозрачен, а до них было не более двух сотен ярдов. Их было трое, причем один лежал на земле. Мужчина, стоявший над телом, вдруг поднял голову и закричал второму, который находился около дома:

— Нет, это не он!

И тут они увидели меня.

Должно быть, они оба на мгновение застыли в панике, но затем один рванулся к лошади, а второй потянулся за револьвером. Честные люди не хватаются за револьвер при виде подъехавшего незнакомца, поэтому моя винтовка тоже выскользнула из чехла. Противник выстрелил, но я не беспокоился — они были слишком далеко.

Он метнулся к лошади. Я поворачивал вслед за ним дуло винтовки. Когда он вспрыгнул в седло, я спустил курок. Он дернулся, как будто был ранен, и я увидел, что револьвер выпал из его руки. Оба всадника галопом понеслись прочь. Они не желали больше быть моей мишенью.

Буян не боялся стрельбы. И пока я сидел в седле, у него не было оснований бояться. В конце концов, мы с ним проделали путь от самой Мексики. Но об этой части моей жизни я не люблю распространяться. Даже Хью, мой лучший друг, об этом ничего не знал. Для него я оставался тихим мальчиком, который вырос на его глазах на ранчо нашего дядюшки, которое имело клеймо «XY».

Буян был в неважной форме для погони, так что я позволил им уехать, а сам спешился возле лежащего старика и пощупал его пульс. Впрочем, больше для проформы — ни один человек с такой раной, которую я увидел, не мог остаться в живых. Первый выстрел прошел высоковато, а второй, видимо, был сделан через некоторое время, так как кровь возле первой раны уже запеклась.

Внезапно я услышал стук копыт по камням и обернулся, разведя руки в стороны. И думать нечего пытаться вынуть оружие, когда на вас направлены дула четырех ружей.

— За что ты его убил? — спросил коренастый, широкоплечий мужчина с красным квадратным лицом и глазами как два буравчика. Он был суров, как горная зима, а из его спутников по меньшей мере двое выглядели так, словно они сопровождали самого дьявола в инспекторской поездке по аду.

— Не надо спешить с выводами, уважаемый, — довольно сухо ответил я. — Я не убивал этого джентльмена. Когда я въехал в Кап, здесь стояли два типа, причем один прямо над телом. Они выстрелили в меня и смылись вверх по каньону.

— Мы слышали выстрелы, — настаивал коренастый. — Он мертв, а ты здесь.

Я смотрел на них, оценивая. С этого бока меня клеймить уже было негде. Я уже был в бегах, скрываясь от обвинения в убийстве, которого не совершал. И вот, прибыв сюда отсидеться, я влетаю прямиком в то же самое положение. Никто, кроме меня, не видел этих двоих, так что толкование происшедшего полностью зависело от того, что это за люди.

По первому впечатлению, лишь один из четверых был способен на снисхождение — темноволосый, кареглазый юноша с задумчивым взглядом. Он был красив и выглядел честным парнем, хотя, возможно, слабовольным.

Тот коренастый, что разговаривал со мной, был, похоже, у них за главного.

— Кто ты? — требовательно спросил он. — Как ты сюда попал?

Что-то в его манере насторожило меня, и я решил ничего о себе не рассказывать, и уж меньше всего — что я Уот Белл.

— Звать меня Малыш Папаго, я из Соноры. А попал я сюда обыкновенно — на коне да по дороге. И сколько бы я ни попадал по разным дорогам в разные места, ни разу, — я подчеркнул голосом эти слова, — я не задерживался там, откуда хотел уехать.

Он поджал губы и остро блеснул глазами. Я видел, как в них зажегся злобный огонь. Этот человек был не из тех, кого легко сбросить со счета. Он по праву считал себя старым волком и отнюдь не собирался позволять первому встречному доводить себя до ручки. Однако, когда я назвал свое вымышленное имя, в его глазах мелькнуло некое недовольство, и у меня появилось чувство, что он ожидал другого. Это чувство было таким сильным, что я начал думать сразу о многих вещах.

Если подолгу ездить по разным тропам, читая знаки, то у тебя развивается какой-то новый инстинкт. Я обеими ноздрями ощущал сильнейший запах тревоги и почему-то был уверен, что поступил правильно, назвавшись Малышом Папаго. Самое забавное было то, что если бы он вздумал проверить мои слова в Соноре, он бы обнаружил, что я не солгал. Бывает ведь, что человек носит на разных дорогах разные имена. Так и я был Уотом Беллом в округе Даммит, штат Техас, и Малышом Папаго в Соноре.

— Линч, — вмешался юноша, — давай укроемся от дождя. И тело тоже надо занести. Я любил старину Тома Ладлоу, и негоже его телу валяться под дождем. — И он добавил: — Обо всем можно переговорить за кружкой кофе.

Линч колебался: я ему очень не понравился, и ему хотелось довести дело до перестрелки.

— Ладно, — наконец согласился он и, повернувшись к остальным, добавил: — Вы двое возьмите Ладлоу и перенесите в конюшню. Накройте его одеялом и приходите в дом. Да заведите, пожалуй, и лошадей туда же. — Он обратился к сутулому мужчине, который был повыше своего широколицего товарища: — Проследи, чтобы все было путем, Билл.

Когда я услышал это обращение, у меня шевельнулось слабое подозрение, но я не подал виду. И вскоре широколицый сам ответил на мой незаданный вопрос:

— Берись за ноги, Кейз, а я за подмышки.

Линч решительно направился к двери дома, а мы с юношей — следом. Войдя в дом, Линч скинул плащ, и я с изумлением увидел у него на груди шерифский значок.

— Ну что, Долливер, кофе — твоя идея, — сказал Линч. — Займешься?

Долливер кивнул. Я видел, что он заметил мою реакцию на значок Линча и очень заинтересовался. Он повернулся к полкам и начал доставать с них банки, словно делал это не в первый раз. Тем временем я пытался проследить свой путь и найти предвестья того положения, в которое я угодил.

Хью Тейлор велел мне ехать в «Тин-Кап» и спросить там Билла Кейза. Приехав сюда, я застаю на земле труп человека, по всей видимости — владельца ранчо, причем это не Билл Кейз. А Билл Кейз при этом служит у шерифа. Тут моя логика отказывала; я зашел в тупик.

Это был очень симпатичный домик, опрятный, как спальня старой девы, а запах кофе придал ему совсем уж домашний уют. Посуда, развешанная вокруг большого камина, блестела чистотой. Дверь во внутреннюю комнату была завешена одеялом.

Линч плюхнулся на стул и начал мастерить самокрутку. Его вытянутый череп был покрыт крутыми кольцами кудрей, а усы, наоборот, свисали вниз. Кинув шляпу на крючок, я развесил плащ и уселся на другой стул. Линч заметил два моих револьвера и слегка напрягся. Что-то в моем облике его беспокоило, и я подумал, что, наверное, револьверы — тот факт, что я их носил; впрочем, вряд ли он их боялся.

— Так тебя, значит, зовут Малыш Папаго? — резко прозвучал его вопрос.

Наши глаза встретились, и я понял, что нам с шерифом Линчем не бывать друзьями. Он был определенно человек действия и в придачу, очевидно, что-то искал. Я даже подумал, уж не знаю ли я, что он ищет.

— Некоторые меня так называют, — ответил я, — и мне это имя нравится. Вы тоже можете его использовать.

— Ты хорошо рассмотрел тех двоих, что ускакали? Ну, тех, кого ты будто бы видел?

— Я их действительно видел, но не очень хорошо. Один из них махнул к своему мустангу, а другой вынул пушку. Ну и, ясное дело, когда в меня целятся из пушки, хоть бы с такого расстояния, я не стану тратить время на высматривание особых примет.

— Сколько выстрелов ты слышал?

— Один.

Долливер поднял глаза от кофе.

— А я три.

— Да, верно, — согласился я. — Одним выстрелом, очевидно, был убит старик. Потом нарисовался я, и один из этих типов выстрелил в меня. Потом я в него. — Я немного откинулся на стуле. — Однако, как вы сами, несомненно, заметили, в старика стреляли дважды. Возможно, что его ранили в другом месте, а потом убийцы прошли по его следам до ранчо и здесь прикончили.

— С чего ты это взял? — требовательно спросил Линч.

— Если вы заметили, шериф, — сказал я, — дождь не успел смыть следы старика. Они вели от корралей, и даже оттуда, где я стоял, было видно, что он дважды упал на этом маленьком склоне, и на одежде его были пятна крови.

Очевидно было, что шериф ничего такого не заметил, и он внимательно посмотрел на меня. Я-то понимал, в чем дело. Причина, по которой шериф не увидел этих следов, была в том, что его внимание было сосредоточено на мне.

Долливер принес кофе и налил нам в чашки. Он мне нравился — чистосердечный малый и не дурак.

Дверь отворилась, и вошел Билл Кейз со своим приятелем толстяком. Они стряхнули воду со шляп и развесили плащи, причем оба при этом поглядывали на меня. Долливер налил им кофе, и они сели у стола.

Мне показалось немного странным, что шериф Линч не торопился в погоню за теми двоими, о которых я рассказал. И я вообще плохо понимал, что происходит. Мне бы хотелось поговорить с Долливером. Я был рад его присутствию. Я не знал этой страны и сразу попал в неприятное положение, и если хоть кто-нибудь не придет мне на помощь, то очень скоро мне придется выбирать: либо прокладывать себе путь выстрелами, либо каяться в грехах с петлей на шее под высоким тополем.

— Ты бывал раньше в этих краях? — снова задал вопрос Линч.

— Ни разу в жизни. Я родился в Калифорнии, потом уехал оттуда в Аризону, потом в Мексику.

— А как же ты нашел это место? В эту долину трудно попасть случайно. — Он с подозрением вглядывался в меня, тщетно пытаясь прочесть что-нибудь в моих простодушных глазах. Я изобразил самое невинное выражение лица, специально припасаемое для крайних случаев.

— А вам не случалось ехать через эту пустыню? Единственное зеленое пятно во всем поле зрения — здешние сосны. Естественно, я сюда и направился. Я рассудил, что там, где вода, могут быть и люди.

Это звучало правдоподобно. Он немного поразмыслил над услышанным.

— Говоришь, ты родом из Калифорнии? А выговор у тебя техасский.

— Так черт побери, — широко ухмыльнулся я, — чему тут удивляться! Последний раз я ехал до Мексики с восемью техасцами. Дома у нас многие говорили по-испански, — соврал я, — так что, разговаривая по-английски с этой техасской командой, я нахватался их словечек.

Это тоже было достаточно похоже на правду, но шериф не был удовлетворен. Но прежде чем он задал следующий вопрос, я сам пошел в атаку.

— А в чем дело, шериф? — спросил я. — Вы кого-то преследуете? И при чем тут я?

Линчу не понравился мой вопрос, и я сам ему тоже очень не нравился.

— Мы ищем преступника, одного техасца. Он, по всей видимости, направился сюда, — проворчал он. — Он убийца, и звать его Уот Белл. Нам сообщили, что он поехал на запад, так что мы теперь обшариваем все дороги.

— Неподходящая погода для погони, — посочувствовал я, — если только не идти по горячим следам. Этот Белл, что ли, очень крутой, что его надо брать вчетвером?

В глазах Долливера блеснул смешок.

— Я не с ними, — сообщил он. — Просто тут неподалеку мое ранчо, и я присоединился к ребятам — нам было по дороге. Мое клеймо — «Косая Т».

Глава 2. ЗАГАДКА РАНЧО «КОСАЯ Т»

Линч покончил с допросом и принялся за кофе. Пока он переваривал полученную информацию, я прислушивался к болтовне остальных и понял, что убитый старик, Том Ладлоу, владелец ранчо «Тин-Кап», вроде не имел врагов. Уин Долливер, его ближайший сосед, очень любил старика, как и его сестра, Мэгги Долливер.

Ближайший город — Латиго, где располагается офис шерифа Росса Линча. Толстяка зовут Джин Бэйтс. Но об Уоте Белле и о причинах, заставивших шерифа броситься выслеживать его под дождем, не было сказано ни слова. Зная о трудностях путешествий на Западе и о любви всех шерифов к своим крутящимся креслам, я был почти уверен, что шерифа кто-то навел на мой след. Было бы совсем нелогично предположить, что он с двумя помощниками попрется под дождем просто на случай, если человек, на которого объявлен розыск, вдруг покажется в Аризоне.

Вдруг Линч поднял голову.

— Мы едем в Латиго, — сказал он, — и я считаю, что тебе лучше поехать с нами.

— Я должен считать себя арестованным?

Его голубые глазки опять злобно сверкнули. Я ему совершенно не нравился.

— Не обязательно, — ответил он, — но мы задали еще не все вопросы, на которые хотелось бы получить ответ.

— Послушайте, друг мой. — Я немного наклонился вперед, а так как я держал руки на бедрах, то рукоятки револьверов при этом практически легли мне в ладони. — В мои планы не входит отвечать за то, чего я не делал. Вы приехали сюда с опозданием и Бог весть по какой причине решили, что я виновен. Теперь вы вбили себе в голову, что меня надо арестовать. Вы не сделали ни малейшей попытки, и Долливер тому свидетель, проверить истинность моих слов. Вы сидели и пили кофе, пока дождь смывал все следы. Вы не попытались преследовать настоящих убийц. Вы искали преступника по имени Уот Белл, но, как только оказались в тепле, под крышей, все амбиции вас покинули. Мистер шериф, я не стану вам подыгрывать. Я не убивал Тома Ладлоу. Я его первый раз в жизни увидел. У меня достаточно денег и лошадь получше любой из ваших. У Ладлоу не было ничего, на что я мог бы позариться. К тому же мой единственный выстрел был сделан из винтовки, а Ладлоу убит из пистолета, причем выстрелом в упор.

Лицо Линча налилось кровью.

— Я знаю, что делаю! — сдерживая себя, объявил он. — У меня есть свои резоны!

Я чувствовал: пора что-то предпринимать. Я не знал, насколько они настроены на перестрелку. Зато я знал, что мне куда выгодней стреляться с ними здесь, чем когда они будут идти по моему следу. У меня вдруг мелькнула догадка, которая, конечно, могла быть неверной, но могла и попасть в точку. Догадка заключалась в том, что Линч знал наверняка: Уот Белл поехал прямиком на ранчо «Тин-Кап». И более того, Линч знал, что Уот Белл не должен уйти оттуда живым. Поэтому хотя Линч и сомневался, тот ли я человек, который ему нужен, он был полон решимости пристрелить меня, раз уж я попался им на дороге.

— Ну ладно! — сказал я. — У вас есть свои резоны. Но и у меня тоже есть резоны не ехать с вами в Латиго! Я ношу револьверы не для забавы, и если бы те две пули, что получил Ладлоу, были моими, черта с два он добрался бы до ранчо! Если вам кажется, что я блефую, и если вы хотите посмотреть, умею ли я держать пушку в руках, прошу делать ваши ставки! Игра начинается!

Линч был разъярен, как дикий кот в пчелином рое, но у него хватало ума, чтобы ясно видеть свое положение. Росс Линч отнюдь не был трусом, но расклад был очевиден ему, как и мне. Во-первых, присутствие Уина Долливера, оказавшегося здесь, как я уже знал, случайно. Во-вторых, тот факт, что я назвался Малышом Папаго. Это имя ему ничего не говорило. И если, как я был теперь уверен, ему было сказано, что на ранчо должен прибыть Уот Белл, то я сбил его с толку относительно своей личности.

Кроме всего прочего, он был не дурак. Он видел два револьвера, причем далеко не новеньких. Если мы в этой хижине спустим собак, то пострадаю не один я. Линч понимал это лучше всех.

Напряжение смягчил Долливер. Он все же был сообразительный малый.

— Росс, в его словах что-то есть. И почему вдруг мы должны подозревать именно его? Я бы мог точно так же найти Ладлоу, если бы не присоединился к вам в сосняке. И следы мы должны были осмотреть. Честно признаюсь, мне это и в голову не пришло. — Он повернулся ко мне. — Ты не знаешь, попал ты в того, в кого стрелял?

— Кажется, ранил. Лошадь под ним дернулась. Я старался прицелиться, но хорошей возможности не было.

Я решил не говорить о револьвере, который выронил стрелявший, но при первом же удобном случае найти его. Этот револьвер мог стать ключом к ответам на моим вопросы по этому делу.

Линч собиралсячто-то сказать, и мне было ясно: это будет что-то нехорошее.

— Послушай, Росс, — опередил его Долливер, — не надо цепляться к Малышу только потому, что он попался нам на пути. На самом деле у нас нет оснований подозревать его. У него, безусловно, не было причины убивать Тома Ладлоу. Разреши ему поехать со мной. Мне нужен работник на несколько дней, а как только он тебе понадобится, ты приедешь за ним. Ситуация постепенно разъяснится, а Папаго не откажется немного поработать у меня. Я заплачу ему по высшей ставке.

— Это мне подходит, — согласился я. — Я не ищу неприятностей. Я сделаю все возможное, чтобы найти настоящего убийцу, и если вам угодно, пройду вместо вас по следам этих двоих. Мне случалось и раньше ходить по следам, — добавил я специально для Линча, — и я всегда находил, куда они вели.

Линчу это не понравилось, но для перестрелки на таком маленьком расстоянии он был слишком благоразумен, а присутствие Уина Долливера позволяло отступить чинно, сохранив лицо.

А у меня в голове вертелся вопрос: как они узнали, что Уот Белл направился сюда? Почему Хью Тейлор велел мне на «Тин-Кап» спрашивать Билла Кейза, если ранчо принадлежало Ладлоу? Кто убил старика и за что?

Другой загадкой был Билл Кейз. Тейлор сказал, что я могу ему доверять, но он, похоже, не узнал меня. Как ему меня описали? И описали ли вообще? Может быть, Хью мало знал его и ошибся? Во всяком случае, мне лучше было воздержаться от болтовни до тех пор, пока я не уясню положение вещей.

И еще об одном я подумал вдруг — раньше это не приходило мне в голову. Когда Хью встретил меня той ночью и сказал, что дядя убит и что я обвиняюсь в его убийстве, я мало о чем мог думать. Я действительно быстро уехал из города после ссоры со старым Томом Беллом, но до самого моего возвращения и понятия не имел, что он был убит в ту же ночь. Хью показал мне плакат с назначенным за мою голову вознаграждением, но сказал, что никогда не верил в мою виновность. Он уже нанял людей для расследования этого дела и посоветовал мне уехать и переждать, пока он за мной не пришлет.

Голова моя гудела от вопросов. Оставил ли дядюшка завещание? И кому он завещал двести тысяч акров своего ранчо? И кто на самом деле убил его?

Билл Кейз поднялся и пошел к выходу, и мой взгляд упал на его револьвер, рассеянно отметив свежий скол на костяной рукоятке. Шериф Росс с Бэйтсом вышли следом, а за ними и мы с Долливером. Когда он верхом появился из-за угла, Кейз седлал лошадь, чтобы перевезти тело убитого в город.

Заехав за дом, я соскочил с седла и нырнул в камни. Торопливый осмотр показал одно: револьвер исчез!

Уин Долливер с любопытством следил за мной, но ничего не сказал. Он начал разговор, лишь когда мы уже порядочно проехали по дороге к ранчо «Косая Т», до которого было всего шесть миль. Долливер непринужденно рассказывал о своей земле, о скоте, о дожде. У Ладлоу было всего около шести сотен голов скота, а у Долливера — в четыре раза больше. У Кейза и Бэйтса, которые совместно владели одним ранчо к западу от «Тин-Кап», тоже был скот.

Когда показалось ранчо, Уин обернулся ко мне.

— Ты хорошо разглядел тех всадников? Сможешь их узнать в лицо?

— Нет, — признался я, отметив про себя, что это был первый острый вопрос, который он мне задал, и гадая, что за ним стоит, — но один из них оставил на месте происшествия револьвер. Причем когда я осмотрел место, его уже не было.

— Может быть, ты его просто не нашел?

— Нет. Я запомнил, куда он упал. Рядом с этим местом был свежий след сапога.

Мы больше ничего не успели обсудить, потому что дверь дома отворилась и на крыльце показалась такая девушка, что я тут же забыл обо всем на свете.

Я не умею описывать девушек, тем более таких. Скажу только, что это была именно та, которую я всю жизнь искал. И дело тут не в цвете глаз или пышности волос, хотя все было что надо; просто это была девушка, созданная для меня. Она была стройна и изящна, и в глазах ее искрился смех, а также доброта и интерес.

— Мэг, — спешившись, произнес Долливер, — познакомься: это Малыш Папаго. Его путь пересекся с нашим, и он слегка повздорил с Россом Линчем.

— На нашем ранчо это говорит лишь в его пользу! — оживленно ответила Мэгги Долливер. — Ты знаешь, как я отношусь к Россу!

Уин хмыкнул.

— И не я один, особенно после того, как ты отшила его последний раз на танцах в Латиго! А вот как насчет Хауи Тейбера?

Она покраснела, и я не мог этого не заметить. Имя тоже заинтересовало меня.

— Как ты сказал? — переспросил я.

— Тейбер. Он совладелец ранчо Росса Линча. То есть Тейбер владеет ранчо, а Линч пасет коров — в свободное от шерифских дел время. Этот Тейбер довольно богат. И он последний раз устроил форменный спектакль вокруг Мэгги.

Кофе Мэгги варила лучше Уина, и печенье у нее было божественное. Я большей частью слушал, ответив только на ряд случайных вопросов о Мексике. Но потом я включился в разговор, задав свой первый вопрос:

— А что Кейз? Кто он такой?

— Кейз? — озадаченно переспросил Долливер. — Честно сказать, я его не люблю. Он работает на ранчо вместе с Бэйтсом, как я уже говорил, и они с Линчем — не разлей вода. Говорят, что он в свое время состоял в шайке конокрадов в Бредшоу, но я не знаю, правда ли это. Еще он вроде считается бретером. Я знаю, по крайней мере, что он убил одного человека — проезжего в Латиго.

Мэгги смотрела на меня с любопытством; тут ей в голову пришла какая-то мысль, и она обратилась к Уину:

— Чего мне никогда не понять, так это кому в голову могла прийти мысль убивать такого славного, доброго старика, как Том Ладлоу!

— Это была ошибка, — ответил я, повторяя слова, подслушанные в разговоре убийц. — Они искали другого.

— Кого? — удивился Уин. — И зачем?

— Мне кажется, — неохотно выговорил я, — что они искали меня. Я думаю, что они увидели всадника в том месте, где им сказали, и подстрелили его. А когда поняли, что ошиблись, все равно прикончили его, чтобы убрать свидетеля.

— А за кем же они охотились? — взволнованно спросила Мэгги.

— За мной, — сухо повторил я. — Я думаю, что за мной.

И более того, сказал я себе, если они хотели убить меня, а убили другого, то они непременно повторят свою попытку. Будь они уверены, что я Уот Белл, а не Малыш Папаго, они бы силой заставили меня ехать с ними в город, а по дороге пристрелили бы «при попытке к бегству». И возможно, только присутствие Уина Долливера помешало им застрелить меня сразу.

— Не принимай слишком серьезно мои слова о работе, — после некоторого молчания доброжелательно произнес Уин. — Я просто хотел избавить тебя от Линча без лишней драки. Он грубый и крутой, а тебя сразу невзлюбил. Это было очень заметно. Он опасен, хотя я считаю, что тебе надо больше бояться Билла Кейза.

Они больше ни о чем меня не спрашивали, даже о том, почему я думаю, что убийцы охотились за мной. Каковы бы ни были их намерения — а я был уверен, что они пригласили меня к себе не без причины, — больше они ничего не спросили и ничего не рассказали.

Глава 3. ПАПАГО-ПАСТУХ

Тем не менее я поднялся на рассвете вместе с другими ковбоями, позавтракал с ними и с Уином и выехал на работу. Позднее утром, когда к нам присоединилась Мэгги, я услышал, как Уин сказал ей:

— Кто бы он ни был, Мэг, но ковбой он что надо. Он сделал больше, чем оба наших работника.

Может быть, потому, что кедровые урочища так освежали мне душу после колючих кустарников, по которым я два года лазил, работая на «Биг-Бенде», но я и правда сделал много. А может быть, потому что было так приятно держать в руке лассо или коровий хвост вместо револьвера. Однако все время, пока я вкалывал, мой мозг напряженно работал, и та правда, что вырисовывалась передо мной, очень не радовала меня.

Оборванные концы начали сходиться вместе, и до меня стало доходить, что я сделал большую ошибку, удрав из Техаса. Хью Тейлор был не только моим кузеном, но и другом, как я считал. Подай мне кто другой подобный совет, я никогда бы не последовал ему.

Хью Тейлор в шестнадцать лет убежал из дома и вернулся на ранчо, где мы вместе росли, лишь спустя четыре года. Прожив с нами около года, он опять исчез, но через несколько месяцев вернулся — при деньгах и лошади под серебряным седлом. Он был крупнее и сильнее меня и старше на два года. Любую работу он умел делать хорошо, и дядя его очень уважал.

А я все это время работал на ранчо, никуда не отлучаясь, пася коров, чиня ограды, перегоняя стада. Я дважды перегонял коров на север, и в Абилине случилась перестрелка, где я первый раз убил человека. Я отнюдь не гордился этим и уговорил тех ребят, что вернулись после отгона, ничего не рассказывать, так что на ранчо «XY» об этом никто не узнал. Позднее, на «Биг-Бенде», произошла стычка с бандитами-мексиканцами: я проник в их лагерь и увел обратно украденных лошадей, не сделав ни единого выстрела.

Потом, когда мне было уже двадцать четыре года, я крупно поругался с дядей и, взбешенный, уехал в Мексику. Переходя границу, я назвался Малышом Папаго, потому что не хотел, чтобы меня знали как племянника Тома Белла. По дороге от Коагуилы до Дюранго я имел несколько перестрелок, а в Соноре пристал к старому Валвердесу, чтобы защищать его ранчо от бандитов. Там я еще дважды дрался, один раз с мексиканцем, другой — с американцем.

После двух лет отлучки я надумал вернуться домой, и первым, кого я встретил, был Хью. Тогда мне показалось, что это — редкая удача, и я помню, как он удивился, увидев меня.

— Ты здесь, Уот?! — воскликнул он. — Разве ты не знаешь, что тебя разыскивают по обвинению в убийстве?

Я чуть не упал. В ответ на мои расспросы он рассказал, что в ту ночь, когда я поссорился с дядей, он был застрелен насмерть и что я разыскиваюсь как убийца, но на «XY» прошел слух, что меня в Мексике убили бандиты.

— Лучше всего тебе будет убраться отсюда, — сказал мне Хью. — Езжай на запад, в Аризону. У меня там есть друзья. А я тем временем постараюсь все выяснить.

Итак, мой дядя был мертв, и все считали, что его убил я. Я не убивал его, но кто-то же сделал это! Кто? Потом, какого черта Хью послал меня в этот «Тин-Кап»? Я прибыл к свежему трупу, а шериф в это время искал «преступника-техасца» по имени Уот Белл — причем точно зная, где и когда его ловить.

Этот последний факт я никак не мог увязать, пока не вспомнил свою последнюю остановку в Линкольне, штат Нью-Мексико. Я останавливался там у приятеля Хью Тейлора. Если этот приятель телеграфировал Линчу, а Линч прикинул, за сколько дней можно проехать оставшееся расстояние, то ему было нетрудно попасть на «Тин-Кап» аккурат в день моего прибытия. А уединенное ранчо в забытом Богом ущелье — идеальное место для убийства.

У дядюшки Тома Белла, насколько мне известно, не было родственников, кроме меня и Хью. Естественно, он оставил бы свои двести тысяч акров нам. В случае смерти одного из наследников другой взял бы себе все целиком. Мне были неприятны эти мысли, но я помнил, что Хью даже мальчишкой всегда отличался жадностью.

Несколько разрозненных вопросов доказали мне, что имя Хью Тейлора здесь было никому не известно. Но Тейлор-то знал здешних людей, и они знали его! Я как раз обдумывал это, сидя в седле и присматривая за стадом, когда ко мне подъехала Мэг.

— Уин говорит, что вы отличный работник! — улыбаясь, сказала она. — Вот было бы хорошо, если бы вы остались. Вы ему понравились, и ему было бы не так одиноко, когда я уеду.

Эта новость ошеломила меня. Я повернулся в седле.

— Значит, вы уезжаете? Когда?

Должно быть, она прочитала что-то в моих глазах, потому что улыбка сползла с ее лица.

— Я… я выхожу замуж, — прошептала она.

Это был конец. Говорить было больше не о чем. Если на этом свете существовала девушка для меня, так это была она. Я хотел быть с нею, как ни с какой другой. Но кто я такой — Малыш Папаго, скрывающийся от правосудия.

Я не знаю, о чем она думала, но вид у нее был безрадостный. Мы просто стояли рядом, глядя на стадо, пока оно не передвинулось. Но при нем было достаточно пастухов и без меня, поэтому я не пошевелился.

— Вы молчите, — сказала она наконец. — Вы так ничего и не сказали.

— Что ж тут скажешь? — искренне спросил я. — Вы уже все сами сказали.

Она не стала притворяться удивленной и требовать объяснений. Она прекрасно поняла, что я имел в виду и что я теперь чувствовал. Наконец она заговорила, и то, что она брякнула, было так похоже на всех прочих женщин, что я почти обрел снова почву под ногами. Она сказала:

— Ведь мы с вами знакомы всего несколько часов.

А сколько надо? Что, есть такой закон, где сказано: если парень знаком с девушкой три недели, семнадцать часов и девять минут, то он имеет право в нее влюбиться? И другой закон, где сказано, что она должна знать его шесть месяцев, четыре часа и пять минут, чтобы признаться, что он ей нравится?

— Нет такого закона, не было никогда и быть не может, — сказал я ей. — С кем-то это происходит быстро, с кем-то медленно. А для меня это была одна минута, когда мы въезжали во двор, а вы вышли на крыльцо. Тут все и случилось. А прочее уже не важно.

Голос у меня совсем не был похож на голос влюбленного. Я говорил резко и горько, потому что именно так я себя и чувствовал. И тут меня вдруг осенило, и все стало ясно как Божий день.

— Что ж, вас он по крайней мере не украл!

Она вскинула на меня удивленные глаза.

— Украл? Меня? Кто?

— Хью Тейлор, — сказал я.

— Кто? — Она была уже не только озадачена, но и испугана. — Кого вы имеете в виду?

— Я имею в виду Хауи Тейбера — приятеля Линча. Только его зовут Хью Тейлор, и он мой двоюродный брат.

— Ваш двоюродный брат? — Она глядела на меня в упор, но в глазах ее было не много удивления — я ожидал больше. — О ком вы говорите?

— Я говорю о высоком привлекательном блондине. У него широкие плечи и глубоко посаженные голубые глаза, а на подбородке — небольшой шрам. Он ездит на хороших лошадях, умеет хорошо одеться и очень ловко обращается с револьвером. Вот о ком я говорю. О своем кузене Хью Тейлоре, который, впрочем, вполне мог назваться Хауи Тейбером.

Она была белее бумаги и смотрела словно сквозь меня.

— А как зовут вас? — неожиданно спросила она.

— Уот Белл, — ответил я. — Тот самый, кого Росс Линч искал на «Тин-Кап». Откуда он узнал, что я буду там? Об этом знал один человек на свете — Хью, которого я считал своим лучшим другом.

— Я не верю, — сказала она. — Ни одному вашему слову не верю. Вы, вероятно, с ним знакомы — вы, преступник, скрывающийся под чужим именем. Вы сочинили вею эту историю.

— Ладно, — сказал я, — я ее сочинил!

И я, ударив лошадь поводьями, поскакал обратно к ранчо. Если бы подо мной был Буян, я бы вовсе уехал прочь, но я, желая дать ему отдохнуть после трудного пути, взял ковбойскую конягу.

У меня была одна мысль: взять Буяна и мотать отсюда как можно скорее. Но куда? Обратно в Техас! Доказать, что я не убивал дядюшку. Доказать, что я не преступник.

Коняга оказался совсем не плохой скотиной, он галопом пронесся через холм к ранчо. Я подлетел сзади к корралю, спрыгнул на землю и замер на месте: во дворе я увидел Росса Линча и Джина Бэйтса. На ступеньках стоял Уин Долливер с потемневшим суровым лицом. Линч сделал шаг вперед и объявил:

— Уот Белл! Вы арестованы за убийство!

— Чье? — спросил я.

— Тома Ладлоу! — сказал он и, ухмыльнувшись, добавил: — Тебя ищут и в Техасе, но мы повесим тебя за наше!

Меня захлестнула волна бешенства. Уперев руки в бедра, я посмотрел на него в упор.

— Росс Линч! Я не убивал Ладлоу, и ты это прекрасно знаешь! Как знаешь и то, кто на самом деле убил его! И я тоже это знаю! Это…

Джин Бейтс выхватил револьвер, и Линч тоже. Я вскинул свои револьверы и быстро выстрелил, шагнув одновременно вправо — чересчур быстро, потому что первая пуля выбила револьвер из руки шерифа, а я вовсе не этого хотел. Я хотел убить его. Вторая пуля попала Джину Бэйтсу прямо над пряжкой ремня.

Уин Долливер не пошевелился. Он просто стоял на крылечке, широко раскрыв глаза. Но свои мысли он держал при себе. Не знаю, где была Мэгги, но два ковбоя стояли возле барака, а еще один был в коррале. Он сунул руку в свою седельную сумку и вынул коробку патронов 44-го калибра.

— Лови! — крикнул он и бросил патроны мне.

— Спасибо! — Я поймал коробку левой рукой и стал пятиться к корралю. Линч, не сводя с меня глаз, держался за онемевшую руку.

— Я убью тебя! — прорычал он. — Я убью тебя, даже если это будет стоить мне жизни!

— Тогда я согласен! — крикнул я в ответ. Вскочив на конягу, я обратился к Уину: — Спасибо, Долливер! Ты мне здорово помог. А Тома Ладлоу убили Джин Бэйтс и Билл Кейз. Скол на рукоятке револьвера Кейза появился при падении на камни, ты знаешь где!

Тут я развернул коня и на рысях ускакал прочь.

Коняге пришлось нелегко, но он был упрям. Он выдерживал эту рысь, пока мы не скрылись в лесу. Там я пустил его трусцой, потом шагом и начал запутывать след по-индейски. Я столько вилял и поворачивал, что у самого голова закружилась. Я проехал по нескольким ручьям, по скальным полкам, по песку. А потом снова повернул на сто восемьдесят и направился к «Тин-Кап».

С этим конягой мне было далеко не уехать. Он нуждался в отдыхе. Я нуждался в пище. На ранчо «Тин-Кап» была еда — вряд ли они так быстро сообразили все увезти. К тому же это было недалеко от ранчо «Косая Т», а я не собирался бросать там Буяна. Этот вороной слишком много для меня значил. Я относился к нему как к собственному ребенку с тех самых пор, как старый Валвердес подарил его мне.

Вот теперь я действительно стал преступником: оказал сопротивление властям при аресте. Но если бы я смог доказать, что Ладлоу убили Бэйтс и Кейз и что шериф об этом знал, то я был бы оправдан. И я твердо был намерен это доказать.

По выражению лица Линча я понял, что моя стрельба была для него неприятной неожиданностью. Хью не мог предупредить его об этом по той простой причине, что он сам не знал о моих способностях. Хью всегда побеждал меня в стрельбе. По крайней мере, до моего отъезда в Мексику. Вероятно, он сказал Линчу, что я не бог весть какой стрелок. А выстрелы, один из которых выбил револьвер, а другой продырявил Бэйтса, были очень неплохими, и со стрелками такого сорта он бы предпочел больше дела не иметь.

К тому времени, как солнце начало клониться к закату, я лежал в соснах, наблюдая за ранчо «Тин-Кап». Все время, оставшееся до темноты, я рассматривал ранчо и изучал окрестные тропы. Я не мог позволить себе не заметить ловушку, хотя, по моим представлениям, вряд ли они сразу додумались стеречь меня на «Тин-Кап».

Было уже за полночь, когда я тронулся к ранчо. Проехав немного, я привязал конягу и, заткнув снятые шпоры за рожок седла, пошел дальше один, крадучись, как кот.

Дела мои обстояли достаточно мрачно. Я оказал сопротивление при аресте и убил Джина Бэйтса. Хью Тейлор, которого я считал своим лучшим другом, заманил меня в ловушку. А Мэгги Долливер, девушка моей мечты, была влюблена в Хью. Жить дальше было прямо-таки незачем. Но я был слишком зол. И я не собирался смириться и уехать, оставив все как есть.

Если я и уеду, то лишь восстановив свое доброе имя и объявив на весь мир имя настоящего убийцы дядюшки Тома Белла. А до тех пор — у меня есть работа, которую надо сделать.

Теплое полуденное солнце высушило землю после дождя, и двигаться было легко. Каменный дом, тихий и темный, бесшумно отворил дверь, едва я толкнул ее. Оказавшись внутри, я не стал терять время: когда Уин в день убийства готовил кофе, я успел заметить, где хранится еда. Я торопливо достал мешочек с кофе. Он был почти пуст!

Я озадачился: ведь когда я видел его последний раз, он был полон! Я протянул руку к полке, где лежали бобы, — там тоже было пусто. И тут я уловил сзади какой-то шорох и резко обернулся, положив ладонь на рукоятку револьвера.

— Не стреляйте! — раздался голос, который так взволновал меня, что я бы при всем желании не смог спустить курок. — Все продукты, упакованные, лежат на столе.

— Мэг! Вы… это… для меня? — Я не мог поверить. Я двинулся к ней вокруг стола. Она стояла на пороге внутренней комнаты, за одеялом.

— Да. — Просто и честно. — Я сделала это для вас, хотя не знаю, правильно ли я поступила. Может быть, они говорят о вас правду. Может быть, это вы убили вашего дядю и Тома Ладлоу.

— Но ведь вы в это не верите?

— Нет. — Она заколебалась. — Нет, я не верю. Я знаю Росса Линча, Уот — вас ведь так зовут? Он был замешан в очень многих грязных делах. Я даже считала единственным недостатком Хауи то, что он сотрудничал с Линчем и этим дьяволом Кейзом.

В темноте я не мог видеть ее глаз, но мои руки вдруг сами легли ей на плечи.

— Мэг, — нежно сказал я, — мне нужно ехать. Что бы там ни было, но я должен снять с себя обвинение, и я намерен это сделать, куда бы ни привела меня нить расследования. На меня навесили убийство старины Ладлоу, как раньше навесили убийство дяди Тома. Я не могу допустить, чтобы вы сомневались в моей честности, даже если мы с вами больше никогда не увидимся. Точно так же я не хочу, чтобы люди думали, что я убил дядю — после всего, что он для меня сделал.

Некоторое время она молчала, и все мои силы уходили на то, чтобы не притянуть ее теплые плечи к себе. Наконец она заговорила:

— Делайте то, что надо, Уот. Я понимаю, что вы чувствуете.

— Но, Мэг, а если кто-то… Я хочу сказать, если я найду убийцу и им окажется кто-то близкий вам, что тогда?

Она снова подняла на меня глаза.

— Значит, так тому и быть. Уот, мне кажется, я догадываюсь, о чем вы думаете и кого считаете виновным. И все же я пришла сюда и приготовила для вас припасы. Я знала, что вы придете. Я даже привела вашего коня, Уот. Он в конюшне.

— Буяна? — Мой голос дрогнул. — Вы привели Буяна? О, милая! Я снова чувствую себя человеком! Этот коняга честен и усерден, но все же это не Буян.

— Я чувствовала, что вы его любите. — Она высвободилась и отступила на шаг. — А теперь вам лучше уехать. Прощайте, и удачи вам во всем!

Глава 4. В ДОЛИНЕ КОНОКРАДОВ

Так я и ушел, выскользнул из дома с мешком провизии через плечо. Буян ткнулся мордой мне в ладонь, нетерпеливо переступая на месте. Но я подождал, пока Мэг не уехала, и лишь потом вскочил в седло и направился в горы. Проезжая мимо оставленного коняги, я отвязал поводья и отпустил его, зная, что он сам найдет дорогу обратно на ранчо «Косая Т».

У меня уже возникла одна идея. Раз Билл Кейз обретался в Бредшоу, туда-то я и махну, прямо в Долину конокрадов. Там должны найтись какие-нибудь концы. Я не стал дожидаться утра. Буян отдохнул и рвался в путь, и мы направились на запад, огибая Латиго. На третий день я остановился на ночевку у Барсучьего источника, в каньоне Агуа-Фриа, и наутро, после торопливого завтрака, пересек Бамблби и Черный каньон, держа курс на гору Дохлой Коровы. Обогнув пик по козьей тропе, я спустился в Ущелье конокрадов.

Люди Запада знают свою страну, и не надо удивляться, что даже далеко на востоке, в техасском округе Даммит, мы знали о тайных тропах, ведущих от Разбойничьего Насеста и Дыры-в-Стене до самой Мексики. Долина конокрадов была всего лишь промежуточным пунктом на этом пути, но я кое-что слышал об этих людях, перегоняющих краденых лошадей. Это были крепкие орешки.

У моего Буяна было особое чутье на опасность. Он тут же прижал уши, когда впереди показались беспорядочно разбросанные хибары и коррали посреди маленькой долины среди гор. Я знал, что в дороге за мной никто не следил, и когда Буян остановился перед салуном, он же магазин, который служил местной штаб-квартирой, на ступеньках его бездельничало полдюжины мужиков.

Рядом, у огромного сарая, на лавочке сидел человек с винтовкой на коленях, и перед соседней хижиной еще один лениво что-то строгал.

Я спрыгнул с коня, привязал его у коновязи и подошел к крыльцу.

— Привет! — поздоровался я.

Тощий тип с вытянутым заостренным лицом, по виду типичный бандит, повернул ко мне голову.

— Привет.

Никто больше ничего не сказал, и когда я, сворачивая самокрутку, предложил угоститься табаком, никто не сдвинулся с места. Коренастый крепыш, сидевший на корточках у стены, — я видел стоптанные каблуки его сапог — посмотрел на меня и затем кивнул на Буяна:

— Ничего конек. Такой далеко доскачет.

— Он уже доскакал до вас. — Я тоже посмотрел на коротышку. — Я не прочь выпить. Хочешь присоединиться? Я угощаю.

Он живо поднялся.

— Никогда не отказываюсь выпить! — честно предупредил он. Мы толкнули дверь и навалились брюхом на стойку. Пахло жареным беконом, сухофруктами и специями. Я оглядел полки. Откуда-то выскочил толстяк в грязной рубашке и принялся, приплясывая на месте, обмахивать стойку тряпкой.

— Что желаете, джентльмены?

Коротышка хихикнул.

— Он каждый раз спрашивает «что желаете», а у самого в баре круглый год только индейское виски!

Толстяк был возмущен.

— Индейское виски, скажите на милость! — фыркнул он. — Это прекрасный ржаной самогон моего собственного производства! Индейское виски! Вы всю жизнь пьете из лошадиного следа, а беретесь судить о напитках!

Он поставил перед нами два стакана и бутылку. Коротышка наполнил оба стакана, и толстяк потянулся забрать бутылку.

— Оставьте, — сказал я ему. — Мы выпьем еще.

Я положил на стойку золотую монету, и толстяк так быстро схватил ее, что я глазом не успел моргнуть.

— Лучше не швыряться такими монетами, если у тебя их много, — посоветовал Коротышка. — Особенно при Волке Кетле. Это тот тип, с которым ты поздоровался. Он тут за главного, пока Дэйвис в отсутствии.

— Дела у вас ключом не бьют, — высказал я свое впечатление.

— Какое там! — Отвращение Коротышки было нескрываемо. — Вообще ничего! Есть слухи, что скоро будет большое дело, но кто его знает. Откуда ты едешь?

— Из Соноры. Меня зовут Малыш Папаго.

— А я Коротышка Карвер. — Он взглянул мне в глаза. — Сонора, говоришь? А мне кажется, я тебя должен знать. — Он заговорил тише. — Бьюсь об заклад, что ты тот самый тип, которого я однажды видел в перестрелке в Додже. Его звали Уот Белл из Техаса.

— Если тебе кажется, что мы похожи, — отозвался я, — то лучше забудь об этом. Ему это может не понравиться!

Коротышка засмеялся.

— Ясный перец! Со мной можешь быть кем тебе угодно. А что тебе у нас надо? Хочешь присоединиться?

— Не совсем. Я ищу своих приятелей, Билла Кейза и Хауи Тейбера.

С лица Коротышки сошла улыбка.

— Ты их здесь не найдешь. И если они и правда твои приятели, то ищи себе другого напарника. Я с твоим Тейбером в одной упряжке не ходок.

Я искоса посмотрел на Коротышку.

— Так значит, он здесь бывал?

— Бывал? — Коротышка взглянул на меня через плечо. — Он был здесь вчера!

— Что?

Я выпалил это так громко, что к нам повернулось полдюжины голов. Понизив голос, я переспросил:

— Ты сказал «вчера»?

— Да точно! Он приехал на рассвете, и они с Дэйвисом долго шушукались. Потом Дэйвис отчалил в Долину Черепов, а куда подался Тейбер, я не знаю, но направился он на восток.

Пару минут я не мог вымолвить ни слова. Если Хью где-то поблизости, то пришел час действовать. Но что я, собственно, узнал? Какие у меня доказательства? То, что Хью — свой человек в Долине конокрадов? Это, конечно, уже кое-что, но этого мало.

Тогда-то я задумался первый раз о тех его отлучках с ранчо, где мы росли. Об отлучках, из которых он возвращался с лошадью в серебряной сбруе и полными карманами денег. Мне стало понятно, откуда брались эти деньги. Догадывался ли об этом дядюшка Том Белл? Он был проницательный старик и не зря объездил столько дорог и равнин. Он умел читать любые следы… И тут же появилась следующая мысль: может быть, он прочел правду о Хью и прямо спросил его об этих его отлучках?

И тогда Хью убил его.

Остатки моих добрых чувств к Хью протестовали против этой отвратительной догадки, но все же она казалась мне все более и более вероятной. Мы с дядей Томом жестоко поссорились, и я сразу же уехал. Легче легкого было убить его и свалить вину на меня. Ошеломление Хью по поводу моего неожиданного возвращения могло означать его страх перед возможными последствиями. Кроме того, он, видимо, поверил слухам о моей смерти в Мексике.

И конечно же он постарался выпроводить меня из округа прежде, чем я успел с кем-нибудь переговорить.

Качающиеся двери распахнулись, и вошел Кетль. Он подошел к стойке и, искоса посмотрев на меня, заказал выпивку. Что-то было такое в его лице, что я нутром почуял надвигающуюся опасность.

Он взял свой стакан и повернулся ко мне.

— Мы здесь не любим чужаков! — объявил он. — Говори, чего тебе надо, и мотай отсюда!

Я вспыхнул, но сдержался. Этот человек раздражал меня, и я не собирался уходить в сторону. Я устал убегать, я хотел действовать и был готов подкрепить свои действия свинцом.

— Кетль, — отчетливо произнес я, — я приехал не к тебе. Я ни разу о тебе не слышал. Может быть, тебе кажется, что ты — большая шишка, но на мой взгляд, это не шишка, а прыщик на ровном месте!

Его лицо потемнело, и глаза зажглись желтым волчьим огнем. Он развернулся ко мне, чтобы ответить, но я опередил его.

— Не надо метать в меня свои молнии, Кетль, они от меня отскакивают. Если ты хочешь настоящего разговора, пусть говорят револьверы. Но если ты притронешься к пушке, я тебя убью!

Коротышка Карвер опасливо отодвинулся от меня и встал лицом к залу. Я не ведал, чью сторону он возьмет. Мы с ним знакомы всего несколько минут, но между нами успела протянуться нить товарищества, какое часто возникает у людей одной породы и воспитания.

Прежде чем кто-либо из нас успел шевельнуться, Коротышка заговорил:

— Он приехал к Кейзу и Тейберу. Они посылали за ним!

— Что? — Слова Карвера, очевидно, остановили Кетля. — Откуда ты знаешь?

— Я ему сам сказал, — подтвердил я.

Он пронизал меня подозрительным взглядом. Его снедала какая-то злоба. Может быть, тому причиной был я, но скорей всего, он просто был негодяй по природе, бретер, у которого шип под седлом.

— Где ты познакомился с Тейбером? — спросил он.

— В Техасе, — спокойно ответил я, — а с Биллом Кейзом — в Соноре.

Последнее было сказано наугад, так как я понятия не имел, бывал ли Кейз в Мексике.

— Его зовут Малыш Папаго, — вставил Карвер.

— Не слыхал о таком! — резко оборвал его Кетль.

Тут подал голос другой посетитель бара — долговязый, с черными обвислыми усами.

— А я слышал, — сказал он. — Это тот самый, что убил Белобрысого Дика.

Кетль хищно прищурился, и я понял, что слова долговязого произвели на него впечатление. Белобрысый Дик, с которым я столкнулся в Соноре, был опасным человеком, он имел на своем счету пятнадцать трупов.

— Это к делу не относится, — равнодушно произнес я. — Мне надо поговорить с Хауи Тейбером!

— Тебе придется подождать, — проворчал Кетль. — Его здесь нет.

Ситуация постепенно разрядилась. Коротышка вернулся к стойке и взял еще одну порцию. Едва слышным шепотом он предупредил:

— Будь осторожен. С Волком еще никто так не разговаривал. Он теперь будет ждать удобного случая разделаться с тобой. Этот тип подлее гремучей змеи. — Он опрокинул выпивку в рот и добавил: — Я еще кое-что вспомнил. Этот Уот Белл тогда был при стаде с клеймом «XY»… а мы как раз собираемся использовать это ранчо для наших дел в Техасе.

— Что значит «использовать»?

Он метнул на меня удивленный взгляд.

— Что? Ты даже этого не знаешь? — Он помолчал, кругами водя перед собой стакан. — Что же тогда у тебя общего с Тейбером?

Это был опасный вопрос, и я заколебался. Коротышка обмолвился, что он не в ладах с Тейбером. Я рассчитал, что на короткий срок моего пребывания в долине иметь друга мне куда выгодней, чем еще одного врага, и, понизив голос, честно сказал:

— Тейбер — мой двоюродный брат. Я думаю, что это он убил моего дядю и подставил меня, пока я был в Мексике. И более того, я считаю, что он намеренно послал меня сюда якобы отсидеться, а сам задумал меня здесь убить.

Я тихо рассказывал ему о своих перипетиях, стараясь изложить все как можно короче. Он время от времени кивал.

— Хорошо, что ты мне это рассказал, — наконец сказал он. — Здесь в округе розыск на Уота Белла не объявлялся, так что ты скорее всего прав: Линча на тебя навели.

— Розыск не объявлялся? Откуда это тебе известно?

Он ухмыльнулся и тихо сказал:

— Оттуда. Я детектив Ассоциации скотоводов, и я расследую самую крупную в истории кражу лошадей.

Мы вместе вышли на улицу. В его рассказе содержался ответ на многие мои вопросы. Уже несколько лет по старым конокрадским тропам от Разбойничьего Насеста и Дыры-в-Стене до Мексики движется непрерывный поток угнанных лошадей. Эта долина является важным перевалочным пунктом. Последнее время стало ясно, что затевается еще более мощная афера, так как один из людей, связанных с бандой, вдруг стал владельцем ранчо «Пен-Хендл» в Техасе. Это ранчо имело тесные связи с ранчо «XY» в центре южного Техаса. Стало исчезать огромное количество скота, который затем тайно переправлялся к южной границе, с перевалочными пунктами на крупных ранчо.

— И кто же стоит за всем этим? — спросил я. — Есть у вас догадки?

— Угу. Имеются. — Коротышка Карвер закурил. — За этим стоит Хауи Тейбер. Этот твой кузен является мозговым центром крупнейшей скотокрадской организации в стране.

Четыре года — с шестнадцати до двадцати лет — Хью Тейлор отсутствовал на ранчо «XY». Отлучался он и потом. Очевидно, ездил он сюда и пока я был в Мексике. Тогда-то, видимо, он и начал сводить вместе свои юношеские знакомства и строить организацию, о которой мне сейчас рассказал Карвер.

— Коротышка, — обратился я, — ты можешь отсюда незаметно улизнуть?

— Угу.

— Тогда пошли телеграмму шерифу округа Даммит. Я хочу знать, правда ли, что я разыскиваюсь там за убийство. И пусть еще посмотрят в завещании Тома Белла, кому оставлено в наследство ранчо «Икс-Уай». А мне надо кое о чем поговорить с моим дорогим кузеном! — И после секундного раздумья добавил: — До встречи на «Тин-Кап»!

— Остерегайся! — снова повторил Коротышка. — И даже не столько Хью, сколько Билла Кейза и Кетля!

Глава 5. В ЧЕМ СИЛА МАЛЫША ПАПАГО

Когда Коротышка ушел, я послонялся немного вокруг, запоминая окрестности и обдумывая положение дел. Было уже далеко за полдень, солнце клонилось к закату. Хью наверняка уже знает, что я жив и что его план убить меня в «Тин-Кап» провалился. Очевидно, «Тин-Кап» был выбран из-за уединенного расположения, а о моем прибытии Линчу и Кейзу сообщил тот приятель, у которого я последний раз останавливался. Соответственно, они меня там поджидали. Может быть, у них и в других местах были наблюдатели, которые сообщали о моем продвижении.

Наверное, они нашли способ удалить Ладлоу с ранчо или почему-то считали, что его там не будет. Они убили его случайно, видимо, потому что он слишком рано вернулся. Несомненно, они имели виды на ранчо: уединенность этого места идеально соответствовала их планам.

Я каждой жилочкой ощущал окружающую меня опасность и совершенно не мог стоять спокойно. Любой встречный мог оказаться врагом, в любой момент могли появиться Билл Кейз, Хью Тейлор или Росс Линч, и тогда не миновать стрельбы. Но вокруг меня было столько вражеских револьверов, что не было никакой надежды проложить себе дорогу назад выстрелами.

Ежесекундное ожидание опасности странным образом мешалось с неодолимым желанием снова увидеть Мэгги Долливер. Ни одна женщина не производила на меня подобного впечатления, и несмотря на то, что у нее было взаимопонимание с Хью, я был убежден, что мог бы добиться ее расположения. Разве то, что она привела мне Буяна и приготовила провизию, не говорило, что она верит мне?

Время от времени я подходил к корралю проведать Буяна и каждый раз проверял, где лежит седло, рассчитывая, сколько времени мне потребуется, чтобы быстро оседлать коня. Я собирался это сделать, как только стемнеет. Седлать его у всех на глазах значило бы выдать свое намерение скорее уехать. А я хотел, чтобы они считали, что я согласен ждать возвращения Хауи Тейбера сколько потребуется.

Тем не менее я ощущал на себе подозрительные взгляды, и мое беспокойное поведение только укрепляло подозрения. Волк не сводил с меня желтых пронзительных глаз, и прочие тоже постоянно крутились около меня. Но Коротышка, похоже, сумел ускользнуть. Он был здесь своим, и его передвижения не вызывали вопросов.

Мысли мои все возвращались к Мэгги и Уину. Уин дружески отнесся ко мне, и мне было радостно считать его другом, особенно теперь. Я опять вернулся в салун и сел на стул у стены, держа револьверы наготове. Приближался вечер, солнце опустилось за пик Вассена и окружающие его горы. Яркий блеск аризонского солнца сменился мягкими пастельными красками. В кустах послышался крик перепела, поодаль одиноко орал осел. Где-то хлопнула дверь, и я услышал плеск ведра, опускаемого в колодец. Приглушенный гул голосов мешался со звяканьем посуды. Но я был в таком напряжении, что не чувствовал голода.

Я поднялся со стула и потянулся с самым непринужденным видом. Затем, уже который раз за день, я лениво побрел к корралю. Волк Кетль проводил меня взглядом, но я сделал вид, что ничего не замечаю. Беспечно поглядев кругом, я положил руку на шею Буяну и стал с ним шептаться. А через минуту пролез между жердями ограды и скрылся с глаз Кетля и всех прочих.

Движения мои были резки и уверенны. Буяна еще ни разу в жизни не седлали так быстро. И почти сразу же я снова пролез сквозь ограду и появился на виду. Я медленно скрутил самокрутку, чиркнул спичкой и беззаботно пошлепал назад к салуну.

— Браток, — сказал я сам себе, — если ты унесешь отсюда свою шкуру в целости, то считай, что тебе крупно повезло.

Снова усевшись на стул, я прислушался к разговорам, но ничто не привлекло моего внимания, пока вдруг у крыльца не показались два всадника. Они появились так внезапно, что никто не заметил их приближения.

Лошади остановились прямо напротив меня. На землю спрыгнули двое.

— Волк! Есть чего пожрать?

Это был Хью Тейлор!

С бьющимся сердцем я медленно опустил руки на колени, не сводя с него глаз.

— Если ничего нет, то держись! — Вторым всадником оказался Билл Кейз. — Я голоден, как медведь гризли!

Уже совсем стемнело, и лиц было не различить. Хью подошел к крыльцу — высокий, сильный, такой знакомый мне человек. Я вдруг забыл, что он мой враг. Вспомнилось, как мы вместе купались, менялись лошадьми, удирали с уроков, чтобы пойти на охоту.

И тут он повернул голову и посмотрел прямо мне в глаза. Он видел лишь черный сидящий силуэт, но ему, видно, тоже что-то показалось знакомым.

— Кто это? — послышался резкий вопрос.

— Это я, Хью! — тихо сказал я. — Я подумал, что нам пора поговорить.

При звуке моего голоса Кейз дернулся, словно его ударили, и повернулся ко мне. Волк тоже смотрел мне в лицо. Они втроем почти окружили меня.

— Уот? Ты? — В его голосе прозвучало что-то вроде сомнения или неуверенности. Может быть, он тоже вспомнил. — Нам с тобой не о чем говорить.

— А о дядюшке Томе, Хью? Я ведь не убивал его… А ты?

Он резко выдохнул.

— Мы не будем о нем говорить, Уот. Не сейчас. Тебе не нужно было сюда приезжать.

— Разве? Ведь ты сам послал меня в «Тин-Кап», Хью! Ты рассчитывал, что меня там убьют? Разве не ты придумал послать своего брата, с которым вместе вырос, в руки убийц?

Я знал людей Запада. Даже нарушители закона редко бывали жестокими. Многие из них были ковбоями, увлекшимися чужим скотом, иные слишком ловко умели стрелять, но истинные негодяи встречались редко. Они скорее были безответственны и беззаботны, как многие люди в этой стране, где права собственности не были четко определены. Бывали среди них, конечно, и убийцы, и люди с криминальными наклонностями, но я обращался не к ним.

Хью не отвечал, и я продолжал говорить, не повышая голоса, но каждый нерв, каждый мускул у меня был напряжен до предела.

— Они убили не того, Хью, и теперь я сам взялся за расследование. Я задавал вопросы — о завещании дядюшки Тома, о том, действительно ли я разыскиваюсь за убийство. А теперь у меня есть вопросы к тебе.

— Ты слишком любопытен. — Похоже, он принял решение, и я даже услышал в его голосе нотку сожаления. — Тебе вообще не следовало возвращаться из Мексики, Уот. С твоим приездом все пошло колесом. Ты влип в дело, которое тебе не по зубам. Рано тебе с нами тягаться, братец.

— Ты думаешь? — Я засмеялся, хотя мне было совсем не смешно. — Я уже не тот, Хью. Ты все еще считаешь меня младшим братцем, а я за это время многое повидал и тягался с такими, о которых ты и не слыхивал.

— Он говорит правду, босс, — подал голос человек с черными усами. — Его зовут Малыш Папаго. Он уложил Белобрысого Дика и прошел по следам его отряда. Никто не ушел живым.

— Значит, малыш вырос! — В голосе Хью слышался сарказм. — Что ж, тем лучше. Неприятно убивать малышей.

— У тебя еще есть шанс, Хью, — тихо сказал я. — Покончи с этим раз и навсегда. Сдай убийц Ладлоу властям, признайся в своих аферах и уезжай из страны.

— Ты рехнулся? — Хью по-настоящему разозлился. — Ты? Ты даешь мне шанс?

— Значит, ты говоришь «нет»? — Я видел, что Билл Кейз и Кетль в нетерпении. По их мнению, мы беседовали слишком долго, да и тон разговора их раздражал.

— Ах ты дурак! — с презрением процедил Хью. — Сидел бы лучше у себя в Мексике! Тебе бы рвать когти, а ты еще и сюда притащился! Не хотел я убивать тебя, но у меня нет выбора.

И тут я не устоял перед искушением.

— Как же я мог уехать, Хью? Я люблю Мэгги!

— Что ты сказал?

Он так резко повернулся ко мне, что я ощутил тот самый прилив яростной энергии, который был мне необходим. Я одним прыжком слетел с крыльца и нырнул за угол дома. Я бы не решился проделать это под неотступными взглядами Кейза и Кетля, но Хью частично загородил меня от них. Я стрелой промчался до мескитового куста и, спрятавшись за ним, пронзительно свистнул.

Ответом был выстрел, сбивший ветку около моей головы. Но мой свист остановил их: они решили, что это сигнал и что ко мне явится помощь. Это и правда был сигнал, но не о помощи. Я звал Буяна.

Умный конь знал, что ему делать. По этому сигналу он привык развязывать резким движением головы скользящий узел, если был привязан, или сталкивать мордой верхнюю жердь ограды. Я сам научил его этому трюку, как и некоторым другим.

Раздался частый стук копыт, и кто-то закричал:

— Корраль открыт! Там кто-то есть!

Я свистнул еще раз, и вороной остановился как вкопанный между домами. В меня снова выстрелили, и я решил, что хватитизображать из себя мишень. Высмотрев темную тень, я выстрелил по ней. Услышав вопль и шум падающего тела, я бросился к коню, вскочил в седло и помчался прочь.

Маршрут я наметил давно, со слов Коротышки, который хорошо знал местность. Буян стрелой вылетел из Долины конокрадов и повернул налево, на скальную полку. Нас теперь загораживала гора, и мы растворились в темноте. Буян умел, когда надо, ступать бесшумно, как кот. Мы обогнули гору и вышли к верховью Сикаморы, потом прошли вниз по Сикаморе до тропы, ведущей на юг параллельно Черному каньону. Затем я пересек плато опять к Агуа-Фриа, и поднялся по ручью Скво.

У меня было два преимущества перед моими преследователями: темнота и отличный конь, и я воспользовался ими на все сто. Опасность настигнет меня утром, но я надеялся, что Коротышка встретит меня на ранчо с хорошими новостями. И что бы ни случилось, я должен хоть раз повидать Мэгги — это стоит любой гонки и любой опасности.

Утро рассеяло тьму и озарило ярким светом холмы. Я радовался открывшемуся виду, свежему встречному ветру и доброму коню. Я оставил позади целую жизнь: детство на ранчо «XY» у дядюшки Тома Белла, потрепанного и упрямого, но честного, как ясный день, — вместе с Хью, старшим кузеном, мастером на всякие штуки. Мы никогда не были особенно близки, но мы вместе росли и много времени проводили вдвоем. Как же грустно прощаться с другом, как грустно обнаружить, что тот, кем ты восхищался, так здорово переменился…

Когда солнце поднялось высоко, я свернул в глубокое русло пересохшего ручья. Спрятавшись в тени, я расседлал Буяна и растер его. Привязав коня к колышку на клочке травы, я поспал часок, потом позавтракал и снова оседлал коня. Солнце к тому времени, как я тронулся в путь, уже перешло границу, отделяющую утро от дня, и сияло ослепительно и жарко. Всего я провел у этого ручья около трех часов.

Солнце сверкало, отражаясь от плоской скалы. По равнине ползли тени облаков. Я долго изучал подступы к долине, держась низин и передвигаясь вместе с тенями, но никого не увидел. Мы с Буяном приближались к развязке, которая ожидала нас на ранчо «Косая Т» или на «Тин-Кап». Но не здесь.

Ранчо «Тин-Кап» безмолвно лежало перед нами в лунном свете. Буян спустился по тропинке в долину. Я натянул поводья, осматриваясь вокруг, но все было тихо, как в гробу. Это сравнение заставило меня содрогнуться, так оно было похоже на правду.

Осторожно обходя ранчо, я заметил что-то вроде сгустка тьмы среди сосен и стал медленно приближаться к нему. Остановившись и прислушавшись, я различил тихое фырканье и переступь лошади. Шепча в ухо Буяну, чтобы он не шумел, я продолжал приближаться.

Под сосной у ручья ночевал человек. Наблюдая, я услышал звук шагов. У куста стоял Коротышка Карвер.

— Вот решил переехать ночевать под куст, — сказал он. — Как-то показалось безопаснее. Они могли заподозрить и меня.

Он протянул мне две телеграммы. Я зажег спичку, загородив пламя шляпой, и прочел:

В УБИЙСТВЕ БЕЛЛА ПРИЗНАЛСЯ УВОЛЕННЫЙ МЕКСИКАНСКИЙ БАТРАК.

РОЗЫСКА НЕТ НИ НА КОГО.

Острое чувство облегчения и за себя, и за Хью заполнило мою душу. Я бы не стал его винить в том, что он в мое отсутствие завладел ранчо, но если бы он оказался убийцей дяди Тома… Я вскрыл другую телеграмму.

ПО ЗАВЕЩАНИЮ ТОМА БЕЛЛА РАНЧО ПЕРЕХОДИТ К УОТУ БЕЛЛУ, КОГДА ОН ВЕРНЕТСЯ. ПРИЧИНА: «ОН ОСТАВАЛСЯ ВСЕ ВРЕМЯ СО МНОЙ И ПОМОГАЛ РАБОТАТЬ». В СЛУЧАЕ НЕВОЗВРАЩЕНИЯ БЕЛЛА РАНЧО ПЕРЕХОДИТ К ХЬЮ ТЕЙЛОРУ.

Итак, я не изгнанник, а владелец двухсот тысяч акров пастбищ и огромного количества скота. И все же у меня не было ненависти к Хью. Он, наверное, поверил, что я мертв и что он может считаться полноправным владельцем ранчо.

Вот его воровской бизнес — это другое дело. Дядя Том, наверное, перевернулся бы в могиле, узнай он, для чего используется старое доброе ранчо «XY».

— Мы едем на ранчо «Косая Т», — сказал я Карверу. — Ты читал телеграммы?

— Да, я прочел их на телеграфе, — ответил он. — Тейлор действительно пытался устроить тебе здесь засаду, это уже доказано. Мы взяли Росса Линча.

— Взяли? Он арестован?

— Да, прошлой ночью. В Латиго был большой шум. Мы обнаружили Росса в горах со стадом краденого скота. Он убежал в Латиго, там мы его и взяли. Он во всем признался на смертном одре.

Глава 6. ТРУДНЫЙ ПУТЬ ДОМОЙ

И тут же я понял, что мы находимся не там, где надо. Если Росс Линч и во всем признался, то Хью сейчас наверняка уже об этом знает. И Хью, и Кейз, и Кетль!

В таком случае они понимают, что игра окончена: через несколько часов Долина конокрадов будет обложена шерифскими отрядами добровольцев. Откуда следует, что Хью Тейлор скачет на ранчо «Косая Т»!

А может, и нет?

— Поехали! — скомандовал я. — Голову даю на отсечение, что Тейлор сейчас летит на ранчо «Косая Т» за Мэг! А также чтобы покончить со мной. А уж Кейз и Кетль непременно захотят ему помочь. А я столько наболтал у них в Долине конокрадов, что они теперь точно знают, где меня искать. Поехали!

Не дожидаясь, пока Коротышка заседлается, я вскочил на Буяна и что было духу понесся по дороге на ранчо «Косая Т». Никогда я еще не скакал с такой скоростью. Буян был в ударе. Мы перелетали с обрыва на обрыв, и вот уже перед нами заблестели в лунном свете крыши построек. Во всех окнах горел свет, и я замедлил скачку. Оставив Буяна в тени каменной конюшни, я направился к дому.

Уже рассветало, небо стало серым. Во дворе ранчо я увидел несколько лошадей, еще несколько силуэтов темнело за домом, и вокруг слонялись какие-то мужики. В любом случае это была сила. Я на цыпочках подкрался к дому и замер под окном. В комнате было несколько человек. Я увидел Уина Долливера с гневным, потемневшим лицом и рядом с ним бледную, с расширенными глазами Мэгги.

— Его здесь нет, и уже давно! — говорила Мэгги. — Прикажи своим людям убраться отсюда!

— Он придет! — Это был голос Кейза. — Он втюрился в тебя, крошка. Он сам сказал Хью, что влюбился в тебя!

Мэг обратила взгляд на Хью.

— Он правда так сказал? — И тут она вздернула подбородок и объявила: — Ну так знайте, что я тоже его люблю!

Сердце мое так прыгнуло, что мне пришлось вцепиться в подоконник. Однако раздался голос Хью, и я весь обратился в слух.

— Вот как? Значит, ты променяла меня на другого?

Она повернулась к нему.

— Мне очень жаль, Хью. Я как раз собиралась тебе сказать. Ты же сам знаешь, что я никогда не была в тебя влюблена. Да, ты мне нравился. Ты так убедительно говорил, я почти верила. Но все же я не была уверена в своих чувствах, и мне никогда не нравилась твоя компания. (При этих словах Билл Кейз хрипло засмеялся. ) Я надеялась, что ты переменишься. Но этого не произошло. А потом появился он, и я поняла, что никто другой мне не нужен.

— Он не только отнял у меня ранчо, но и отбил девушку! — с горечью проговорил Хью. — Хорошенькое дело!

— Мне показалось, что это ты пытался ограбить его, Хью, — сказала Мэгги, — и не только ограбить, но и убить!

— Жаль, что не убил! — буркнул Хью.

— Босс, — вмешался Кейз, — пойдем расставим ребят. Он скоро будет здесь, я нутром чую!

— Хью, — с угрозой заговорила Мэгги, — если ты сейчас же не уведешь своих людей, я возненавижу тебя!

— Ой, какой ужас! — фыркнул Кейз.

Хью Тейлор свирепо обернулся к нему.

— Заткнись! — рявкнул он. — Не суйся не в свое дело!

Кейз злобно прищурился.

— Если бы не мое! — огрызнулся он. — Ты со своей любовью посадил нас всех в лужу. Когти надо рвать, а не сидеть у твоей куклы! Забирай ребят и чешите отсюда! Я сам позабочусь о мистере Уоте Белле, когда он появится!

— Выйди вон и жди меня! — резко приказал Хью. — Я не допущу никаких комментариев по поводу мисс Долливер!

Билл Кейз смотрел на Хью горящими от ненависти глазами.

— Не залетай слишком высоко, Тейбер. или как тебя там. Мы работали на тебя лишь потому, что ты умел все правильно рассчитать и загрести денежки. Все шло хорошо, пока ты не впутал в это дело женщину. Но не думай, что мы твои рабы. Мы можем уйти точно так же, как пришли, если захотим!

Хью Тейлор повернулся к Кейзу.

— Тебе пострелять захотелось? — спросил он.

Тут я решил, что пора отлипнуть от окна. В три длинных бесшумных прыжка я добрался до задней двери и проскользнул внутрь. Все прошло легко, и я пропустил не больше пары слов, пока не оказался снова в пределах слышимости, в кухне. Видно было, что Кейз уперся.

— Пострелять? — отвечал Кейз. — Нам с тобой нет смысла стреляться, Тейбер. Если мы хотим прикончить Уота Белла, то надо идти расставлять ребят! А с тобой мы разберемся потом. Я просто говорю, что ты не смеешь приказывать мне, тем более таким тоном!

— Ладно, Кейз. — Голос Хью был холоден как лед. — Пошли.

Я хорошо знал этот ледяной тон. Он означал перестрелку — хотел этого Кейз или нет. Однако, хотя Хью и побывал на своем веку в разных переделках, я сомневался, достанет ли ему быстроты, чтобы стреляться с такими мастерами, как Кейз или Кетль.

Кейз и Хью вышли из дома, и я шагнул из кухни в комнату. Уин резко обернулся, услышав мои шаги. Мэгги застыла на месте.

— Уот! Тебе нельзя здесь находиться! Беги скорей!

И тут она упала мне на грудь, и я обнял ее, обернувшись через плечо к Долливеру.

— Позаботься о ней, Уин! Достань дробовик — я знаю, у тебя есть. Принеси все заряды. Если дела пойдут плохо, остановишь их дробовиком. Я пошел!

— Не глупи, Уот! — серьезно сказал Долливер. — У тебя нет ни единого шанса!

— Я должен прикрыть Хью. Они убьют его. Он этого не понимает, не видит, что Кейз нарочно вызывает его на перестрелку. Теперь, когда они поняли его идею, когда большая часть плана уже выполнена, Кейз и Кетль решили, что Хью им больше не нужен. Они хотят от него избавиться.

— Ты будешь защищать человека, который хотел тебя убить? — недоверчиво спросил Уин.

Я пожал плечами, понимая, что, возможно, делаю глупость.

— Он мой кузен. Мы росли как братья. И дядя Том одобрил бы меня. В любом случае эти люди — враги и мне и ему.

Я внимательно оглядел двор из-за двери. Расклад был такой: Кейз отошел от Хью футов на десять и стоял к нему лицом. Волк Кетль подходил справа, он был футах в пятидесяти от Кейза. Вместе с Хью они образовали треугольник.

Кейз заговорил первым:

— Тейбер, нам это не нравится. Ты слишком заносишься. Изображаешь из себя хозяина, забираешь большую часть денег. Мы решили вывести тебя из нашего дела.

Может быть, я бессердечный человек, но мне было ужасно любопытно. Я хотел посмотреть, много ли белловской крови осталось в Хью. Насколько я знал, он первый раз в жизни столкнулся с открытым противоборством, причем эти двое были старыми волками, опытными и беспощадными. Мне было интересно, что он будет делать?

Почти целую минуту он молчал, усердно раздумывая, и когда он наконец заговорил, сердце мое возрадовалось. Этот человек пытался прикончить меня, он водился с негодяями и нарушал закон, но это был мой брат.

— Ну что ж, Билл! — сказал он. — Я вижу, ты и правда захотел постреляться. А ты, Кетль? Осталось в тебе что-нибудь волчье или совсем в койота превратился? В каком-то романе это называлось «вручить капитану черную метку». Забавно… это был пиратский роман, мы читали его вместе с Уотом. И должен сказать, что вы ему в подметки не годитесь!

Он шагнул им навстречу, переводя взгляд с одного на другого.

— Широко встали. Мастера! Но хоть одного я с собой заберу на тот свет!

Руки потянулись к револьверам, и тут я шагнул на крыльцо.

— Я с тобой, Хью! Которого ты берешь? Я возьму другого!

Глаза обоих противников обратились на меня. Кейз и Кетль отнюдь не обрадовались такому повороту дела! Хью же не пошевелился.

— Возьми Кетля, — сказал он. — Кейз у меня давно напрашивался!

— Оба они скунсы порядочные, — спокойно произнес я. — Не будь койотом, Кетль! Получай, что просил! — И с этими словами я прыгнул в сторону, одновременно выхватывая револьверы.

Кетль мгновенно выхватил свой и резко пригнулся, зарычав, как волк, чье имя он носил. Я увидел красную вспышку его револьвера и бросился на него, спуская курок своего правого кольта.

Кетл выстрелил еще раз, и тут мой второй выстрел ударил его пониже кармана рубахи. Он, дернувшись, выпрямился, и я всадил в его открытую грудь еще одну пулю. Он упал, упираясь в грязь обеими ладонями. Я повернулся к Хью: он лежал ничком, пытаясь подняться, а Кейз с проклятиями прицеливался в него для последнего выстрела.

— Брось пушку, Билл! — крикнул я. — Бросай, или я стреляю!

Он повернул ко мне лицо, на котором не было ничего, кроме злобы. Он мог быть побит, он мог быть ранен, но в этом загнанном звере кипела ненависть. Он поднял револьвер, и я ощутил удар пули. Собрав все силы, чтобы сохранить равновесие, я прицелился и выстрелил. Кейз упал на колени, потом на четвереньки, но он еще не сдался.

Невероятным прыжком он вскочил на ноги. Рубаха его вся намокла от крови, но оба револьвера уставились дулами на меня. Рявкнули выстрелы, сверкнуло пламя; я опять качнулся и шагнул вперед, всадив в него две пули с обеих рук.

Он отшатнулся, нашпигованный свинцом так, что недолго и утонуть, но продолжал стоять, рыча и чертыхаясь, прожигая меня взглядом. Но вскоре блеск в его глазах потух, и он опустился на землю, продолжая шептать проклятия. Я обернулся к Кетлю, но с ним было покончено.

Обращаясь к темному ряду мужчин, стоявших возле лошадей, я крикнул:

— Порядок, ребята! Бросайте оружие!

Они, очевидно, подумали, что я окончательно рехнулся. Я получил пулю, а может, и не одну, и мои револьверы были почти пусты, а я призывал сдаться дюжину крутых мужиков, прошедших огонь и воду.

— Он прав! — Из-за угла сарая появился Коротышка Карвер. — Расстегивайте ремни! Вы окружены!

— У меня в руках дробовик и полно зарядов! — Это крикнул Уин из окна.

Они колебались, и я их понимал. Их было двенадцать человек, но из-за угла сарая на них была направлена винтовка, а из окна — дробовик. Винтовка Спенсера стреляет пулями 56-го калибра весом в 360 гранов. Не надо большого воображения, чтобы понять, что из «спенсера» достанется не одному, а с пулей 56-го калибра внутри далеко не ускачешь. Что до дробовика, то он двуствольный, что означает смерть двоих без перезаряживания. Был еще и я, нетвердо стоящий на ногах, но сделавший лишь один промах, и никому не хотелось проверять на себе, промахнусь ли я еще раз или нет.

— Да к дьяволу это все! — Черноусый верзила, вспомнивший меня по Соноре, отстегнул свой пояс с оружием, и это послужило сигналом для остальных. Все побросали пушки.

В этот момент из-за горы показались шестеро всадников. Они на рысях въехали во двор. У двоих на груди были шерифские значки. Я повернулся и медленно побрел к Хью, навстречу выскочившим из дома Уину и Мэгги.

Опустившись на одно колено, я осторожно перевернул Хью. Веки его дрогнули, и он посмотрел на меня. Ему уже никто не мог помочь: Билл Кейз не тратил пули даром. Удивительно, как он до сих пор был жив.

— Спасибо, малыш! — прошептал он. — Ты подоспел вовремя! Ты с Мэг… я рад! Правда рад! — Он судорожно, со всхлипом вздохнул три раза и продолжал: — Дя… дя Том… сказал, почему он… оставил ранчо… тебе. Он знал, что я… вор. Я был дурак.

Мы внесли его в дом, но еще до наступления дня он откинул шпоры.

А в другой комнате страдал я. Я все же заглотил две пули, а не одну, и доку пришлось одну вырезать. Было жутко больно, и они дали мне пулю в зубы, чтобы кусать, пока док рылся в ране. Мэг была со мной, не отходила ни на шаг, хотя я и посылал ее посмотреть, как там Хью.

Хью отходил, и незадолго до его конца я вылез из постели и пошел к нему. Док кричал, что это безумие, но я пошел.

Он был в сознании и посмотрел на меня с кровати.

— Да что уж там, Хью, — сказал я. — Передай привет дяде Тому.

— Думаешь, мы с ним встретимся? — тихо прохрипел он.

— Без сомнений! — уверил я. — Любой ковбой может однажды поехать не по той дороге или поставить на корове не то клеймо. Но я думаю, что Инспектор там, наверху, во всем разберется!

— Спасибо, малыш, — повторил он. — Когда ты вырастешь, ты будешь большим человеком!

Я взял его за руку, и он, глядя мне в глаза, чуть сжал мою ладонь.

— Твой малыш весь в тебя, — мягко сказал я. — Пусть живет, как умеет!

И знаете, я могу поклясться, что он улыбнулся… Все же мне повезло иметь такого друга, как Хью.

Луис Ламур Походный барабан

Посвящаю Лу и Эмили Вулф

Глава 1

Все замерло без движения, только пролетал ветер и изредка падали последние, замешкавшиеся капли дождя, да стекала вода с разрушенной стены. Я долго прислушивался, но других звуков уловить не мог. Мне мерещились враги там, где их не было.

Несколько часов назад это место посетила смерть. Эта куча обугленных развалин была моим домом, и ещё прошлой ночью, уставившись в темный потолок своей комнаты, я, как всегда, мечтал здесь о заморских странах.

А теперь моя мать лежит в неглубокой могиле, вырытой моими собственными руками, родной дом превратился в руины и дождевая вода собирается лужами в выбоинах древнего каменного пола… пола, выложенного моими предками в незапамятные времена.

Рассвет уже послал небу первую весть о себе. Я покрепче сжал в кулаке нож, выждал ещё немного в тени и сказал себе: «Я достану это золото или убью каждого, кто встанет между ним и мной».

Тлеющие угли уже не просвечивали между обрушившимися балками крыши — дождь загасил их, оставив лишь смрад намокшего обгорелого дерева и запах смерти.

Я стрелой метнулся из своего укрытия к колодцу, опустил руку внутрь и стал отсчитывать холодные камни.

Два… три… четыре… пять!

Острием великолепного дамасского кинжала я расковырял известку. Несмотря на пронизывающую ночную сырость, пот крупными каплями выступил у меня на лбу. Люди Турнеминя могли вернуться в любую минуту.

Наконец камень подался. Я расшатал его пальцами и поднял наверх. Вложил кинжал в ножны и запустил руку в углубление от камня, нащупывая шкатулку, которую спрятал там мой отец. Вот она! Мягко, осторожно я вытащил её из ниши — маленькую коробочку из дерева со странным, нездешним запахом…

И тут за спиной у меня раздались приглушенные шаги!

Обернувшись, я увидел смутно вырисовывающуюся почти рядом со мной темную фигуру. Таким высоким мог быть только Тайллефер, наемник, ближайший помощник Турнеминя, ветеран грабительских войн.

— Ага-а! — Тайллефер был доволен. — Я так и знал! Старый волк спрятал сокровище, а волчонок вернулся за ним.

— Это ничего не стоит, — солгал я, — просто пустяки, которые оставил мне отец…

— Вот и отдай мне эти пустяки, — Тайллефер протянул руку, — и можешь идти своей дорогой. Пускай Турнеминь сам охотится за детьми.

Ночь была холодная. Ветер студил мое тело под мокрой от дождя одеждой. Где-то поблизости крупная капля упала в лужу, раздался едва различимый звук — «кап»!

Среди тех, кто останавливался в доме моего отца за многие годы, был один тощий, жилистый, свирепый с виду моряк с кожей, покрытой оспинами и ножевыми шрамами. Однажды, впившись мне в плечо твердыми и острыми, как когти, пальцами, он криво улыбнулся на одну сторону и дал мне совет:

— Доверяйся своей смекалке, парнишка, и своей крепкой правой руке.

И, глядя на меня искоса, осушил стакан.

— А если у тебя ещё и левая крепкая и есть немного золота — это тоже не повредит!

Моя левая… Моя левая рука ещё лежала на камне, вынутом из углубления.

Может, я пока и парнишка, но уже сейчас высок и силен, как взрослый мужчина, и, как араб, черен от солнца, потому что совсем недавно вернулся с рыболовных банок за Исландией, куда ходил с людьми с острова Брега.

— А ты точно отпустишь меня, если отдам тебе шкатулку? — спросил я и покрепче сжал камень.

— Мне до тебя дела нет. Давай её сюда.

Он потянулся к шкатулке, и тут я ударил его камнем.

Слишком поздно Тайллефер вскинул руку, чтобы защититься от удара. Он, правда, сумел сохранить в целости череп, но свалился как подкошенный.

Я перескочил через неподвижное тело и побежал — во второй раз за последние несколько часов искал я спасения на вересковых пустошах.

Какой мальчишка не изучил вдоль и поперек землю своего детства? Каждую пещерку, каждый дольмен, каждую рытвину в земле и каждую дырку в изгородях, и весь безлюдный, зажатый скалами берег на целые мили в обе стороны. Здесь я играл и вел воображаемые войны, и здесь я смогу удирать, прятаться, ускользать. Только сегодня перед вечером я бежал, спасаясь от людей Турнеминя, и вот теперь снова приходится это делать.

Позади меня Тайллефер, шатаясь, поднимался на ноги. Он встал и, ещё оглушенный после удара, натолкнулся на стену. Я слышал, как он ругается. Должно быть, наемник заметил меня, потому что громко заорал и бросился вдогонку.

Нырнув в низинку, заросшую кустарником, я прополз по узкому проходу вроде туннеля, известному лишь окрестным волкам да мальчишкам, а когда штормовые облака рассыпались, словно овцы, чтобы попастись на лугах небесных, опять вышел к бухточке.

Там стоял корабль. Команда возилась на берегу, наполняя бочки водой. Увидев, что я приближаюсь, двое моряков выхватили мечи, а третий наложил на лук стрелу; так они стояли и смотрели мне за спину, не следует ли за мной ещё кто-нибудь.

Судно у них было неуклюжее, плохо покрашенное, с наклонной мачтой и одним рядом весел — ничего похожего на стройные черные корабли моего отца-корсара.

Матросы с мечами, разглядев, что я совсем ещё мальчишка, пришел один и опасаться им нечего, выступили вперед, — теперь вид у них стал более свирепым.

— Я желаю говорить с вашим капитаном, — сказал я.

Они указали на приземистого, жиреющего человека в грязном красном плаще. Смуглый, с глубоко посаженными хитрыми глазами, он мне сразу не понравился, и я охотно подался бы назад, если бы не разыскивающие меня люди Турнеминя.

— Мальчишка! — пренебрежительно бросил капитан.

— Но рослый, — заверил его один из подчиненных, — и сильный парень.

— Куда вы плывете? — спросил я.

— Куда ветер несет. — Он оглядел меня недружелюбно, но оценивающе.

— Может, на Кипр? Или на Сицилию?

Капитан посмотрел на меня с новым интересом, так как эти места были известны лишь немногим, помимо странствующих купцов или крестоносцев. Но мы, жители побережья Бретани, рождались для моря. Мы были потомками венетов — тех кельтских мореплавателей, которые, вслед за своими жрецами-друидами, отказались платить дань Риму и устояли перед легионами Юлия Цезаря.

— Да ты, никак, знаешь о Кипре? — глумливо усмехнулся толстяк.

— Может быть, там мой отец. Я его разыскиваю.

— Кипр — это далеко. Что ему там делать?

— Моего отца, — гордо сказал я, — зовут Кербушар!

Как я и надеялся, они остолбенели, потому что корабли Кербушара опустошали берега и нападали на суда многих народов, ведущих торговлю за самыми дальними морями. Имя моего отца было легендарным.

— Твое путешествие будет напрасным. Пока ты доберешься до Кипра, он уже уплывет оттуда.

Мне ещё предстояло получить множество уроков, и один из них заключался в том, что нельзя говорить слишком много.

— Его корабль был потоплен, а отец или убит, или продан в рабство. Я должен разыскать его.

Ни один человек не пожелал бы по доброй воле навлечь на себя гнев Кербушара; но после моих слов капитан, видимо, успокоился, и теперь знал, что делать. Я был высок, а в плечах шире любого из его команды — кроме двоих.

— Ну так как, если поплывешь с нами, ты будешь работать или заплатишь?

— Если цена не слишком высока, то заплачу.

Тут уже вся команда придвинулась ближе, и мне очень захотелось, чтобы со мной был меч… Но что оставалось делать? Я должен либо бежать с ними, либо стать лицом к лицу с псами Турнеминя.

— Я могу дать золотую монету, — предложил я.

— Да ты же сожрешь больше! — презрительно произнес он, однако взгляд недобрых маленьких глаз стал острее.

— Две монеты?

— А где ж такой мальчишка мог раздобыть золото?

Его внезапный жест застал меня врасплох, и, прежде чем я успел шевельнуться, меня схватили и швырнули наземь. Несмотря на мое сопротивление, шкатулку вырвали из-под рубахи и взломали. Сияющее золото потоком полилось на песок, несколько монет раскатилось в стороны, ускользая от жадных пальцев.

Капитан отобрал золото — как неохотно разжимались пальцы! — чтобы разделить между командой.

— Ладно, возьмите его на борт, — приказал он. — Дорогу свою он оплатил, но работать будет все равно, а не то отведает кнута.

Мой кинжал вырвал из ножен какой-то урод с круглым, как луна, лицом и нечесаными волосами, — вырвал и сунул себе за пояс. Уж его-то я никогда не забуду. Дамасские клинки нелегко достать, а этот к тому же был отцовским подарком.

— Ну вот, кое-чему ты уже научился, — сказал капитан, злорадно усмехаясь. — Никогда нельзя показывать свои деньги чужим людям… Ладно, делай послушно свое дело — и доживешь до Сицилии. Я знаю там одного турка, который даст отличную цену за такого смазливого мальчика… — Он ухмыльнулся: — Впрочем, когда попадешь к нему в руки, долго ты мальчиком уже не останешься…

Я был избит, весь в синяках, но все равно, стоило ноге моей коснуться палубы, как вдоль спины пробежали мурашки. Однако когда меня подвели к свободному месту гребца на рабской скамье и я увидел, в какой грязи мне придется работать, я попытался отбиваться. Казалось невозможным, чтобы люди могли существовать в таких отвратительных условиях, хотя, надо признаться, жилища у нас на побережье не блистали чистотой — кроме дома моего отца.

Он путешествовал по мусульманским странам в Африке и в Испании и принес в наш дом оттуда не только богатые ткани, но и другой образ жизни — среди прочего, любовь к купанью в горячей воде.

Прикованный к веслу, я с отвращением огляделся вокруг. Тогда я не представлял себе, что смогу все это выдержать… хотя со временем мне довелось узнать, как много может вынести человек — и все-таки выжить. Положение рабов на этой галере было жалким, я жалел их — и себя вместе с ними. Их спины носили свидетельства того, что происходит, когда надсмотрщик прохаживается вдоль скамей со своим бичом.

На нашем судне требовалось по два человека на каждое весло, и рядом со мной был прикован крупный рыжий здоровяк самого разбойничьего вида.

— Недолго ты дрался, — презрительно сказал он. — Неужто кельты так ослабели?

— Это судно идет на Сицилию, а мне туда и нужно… — я сплюнул кровью и добавил: — А кроме того, на берегу меня ждет смерть.

Его громкий хохот показал, что этот рыжий ещё сохранил силу и присутствие дух; видно, плеть пока не сумела сломить его и превратить в настоящего раба.

— Эх, добрались бы твои враги сюда! — цинично произнес он. — Здешний сброд мало что понимает в драке и ещё меньше в мореплавании. Будет истинным чудом Господним, если они нас всех не утопят.

Звали его Рыжий Марк.

— Остерегайся, — предупредил он меня. — Этот зверь с плетью, там, в проходе, очень скор на руку. Старайся, работай как следует, а не то шкуру спустит.

— Меня зовут Кербушар, — сказал я и, произнеся это имя, почувствовал себя бодрее.

— Это имя кое-что да значит, — согласился он.

Немного высокопарно — по молодости — я рассказал ему о своем отце.

— Мужчины нашего рода вели в бой других венетов, когда дрались с Цезарем, и говорят, среди монахов, которые приветствовали викингов, когда те впервые приплыли в Исландию, был один Кербушар.

— Вчерашним ветром паруса не надуешь, — ответил Рыжий Марк. — Я знаю, бретонские корсары свершили много дел, но вот сам-то ты чего стоишь?

— Спроси у меня об этом лет через пять. Тогда я найду, что тебе ответить.

Прошло четыре года с тех пор, как отец отправился в свое последнее путешествие — торговать и грабить, ибо пиратством занимались все корабли, когда представлялся случай. Бретонцы были корсарами с тех самых пор, как корабли начали плавать по глубоким морям.

А сам я только недавно вернулся из путешествия к богатым рыбным полям далеко на западе, куда плавал с людьми с острова Брега. Месяцы, проведенные в море, прибавили мне мускулов на руках и плечах и научили, как жить и работать среди мужчин.

Вернувшись домой, я обнаружил, что лошадей наших украли, стада угнали, а на двоих старейших вассалов отца напали близ Бриньогана и убили их.

Пока мой отец был дома, Турнеминь трясся от страха у себя в замке: отец пообещал в случае чего повесить его за ноги на стене этого самого замка. Но сейчас я, как ни старался, не смог поднять людей против барона. Они были напуганы и осторожны: «Подожди, пока возвратится Кербушар».

Когда потом Турнеминь явился к нам, мы с матерью встретили его в воротах; рядом с нами было четверо сильных мужчин и ещё двое с луками наготове. Мы оказались для него слишком острым блюдом, и он только грозился, требуя уплаты дани и обещая спалить наше жилище вместе с нами.

— Приходи, когда хочешь, — гордо сказала моя мать. — Скоро Кербушар будет здесь, уж он тебя приветит.

Ядовит и едок был его смех:

— Ты думаешь, я не слышал? Он убит в бою с маврами у берегов Кипра!

Все это я рассказал шепотом Рыжему Марку; и еще, как однажды, вернувшись домой, я нашел мать убитой, а дом в огне. Как, обезумев от горя, я выскочил из-за изгороди и бросился на Турнеминя; только стремительный прыжок спас ему жизнь. Клинок мой лишь распорол негодяю щеку, залив одежду кровью. Ошеломленные внезапностью нападения, его люди не успели спохватиться, и я ускользнул… хотя свобода моя и оказалась такой недолгой…

* * *

Наша галера шла к югу, и за последующие недели я убедился, что Рыжий Марк говорил правду. Эти подонки не были моряками. Они то и дело попадали впросак и упускали ветер. Страшась потерять из виду берег, без нужды подвергали себя опасностям. Крупных кораблей они избегали, зато набрасывались на рыбацкие лодки и крохотные деревушки, не брезгуя даже убивать пастухов ради овцы-другой с горного пастбища.

Капитана звали Вальтер, но из всей команды мы знали и видели только Мешу — того самого зверя, что расхаживал по проходу с плеткой.

По материнской линии я был потомок многих поколений друидов и получил друидское воспитание. С самых ранних лет меня обучали ритуалам столь секретным, что их никогда не записывали. Все заучивалось наизусть; друиды вообще славились своей фантастической памятью, которую тренировали от рождения. Среди кельтов друиды почитались выше королей. Они были жрецы, но жрецы особого рода — волшебники, мудрецы и советники королей, хранители тайного священного знания.

Долгие дни за веслом я забывал о своем несчастье, повторяя про себя древние руны, ритуалы и саги нашего народа, вспоминая также все, что было нам известно о водах, ветрах и полете птиц.

Каждый удар веслом приближал меня к Сицилии и к отцу — если он ещё жив. Если мертв, я должен в этом удостовериться твердо, а если жив и нуждается в помощи, мне понадобятся силы, чтобы помочь ему.

Снаружи, в нескольких дюймах от наших обнаженных тел, борт с шелестом рассекал воду. Мы с Рыжим Марком хорошо сработались, и каждый из нас научился беречь силы другого.

Мы попали в рабство к сборищу обыкновенных отъявленных головорезов, среди них не было ни одного моряка. Каждую ночь они становились на якорь, а зачастую и целые дни напролет валялись, бездельничая и пьянствуя. Рыбаки с Брега, с которыми я ходил в холодные внешние моря, — вот отважные люди, не то что эта мелкая сволочь. С теми рыбаками я плыл вслед за серыми гусями от мыса Малин-Хед в Скоттииnote 1 за Зеленую землю — Гренландию, к неведомым берегам.

Искусство кораблевождения я знал хорошо, и умел находить курс не только по звездам, но и по морским течениям, по направлению ветров, по полету птиц и по путям рыб. Но до поры до времени обо всем этом помалкивал и выжидал, пока настанет мой час.

— Вместе, — сказал Рыжий Марк однажды, — вместе мы смогли бы освободиться…

* * *

Долгие дни мы медленно пробирались вдоль берегов Франции, а потом Испании. Вблизи африканского берега атаковали и захватили маленькое арабское купеческое суденышко.

Рыжий Марк был полон презрения:

— Скоты трусливые! Нападают только на самых беспомощных! Даже Вальтер при всех его широких плечах и луженой глотке — тоже трус.

К скамье впереди меня приковали араба с захваченного судна, а второй гребец на этом весле тоже был мавром note 2. Один моряк с корабля моего отца, бежавший из мавританского плена, научил меня нескольким словам по-арабски — и я стал по утрам здороваться с этими соседями, а потом, задумав получше изучить их язык, начал прислушиваться и практиковаться.

Однажды вечером мы повернули назад и снова пошли вдоль испанского берега. Один из пиратов — изгой-отщепенец, вор, изгнанный из своего селения, — предложил Вальтеру провести его туда. На галере не хватало хлеба и мяса, а деревушка была небогата оружием. Оставив стражу, команда вооружилась и сошла на берег.

За час до рассвета они притащились обратно, пьяные, и приволокли с собой нескольких женщин и девушек; деревню они оставили в огне — даже отсюда виднелись поднимающиеся в небо факелы пожаров.

Рыжий Марк скрежетал зубами и сыпал проклятьями; на нем тяжким грузом лежало воспоминание. Его собственную деревню разграбили точно так же, пока он спал, мертвецки пьяный.

Судно отчалило чуть ли не прежде, чем все успели вскарабкаться на борт: так страшились они ответного удара. Парус был поднят наполовину, и галера медленно скользила по темной воде, но с восходом солнца береговой бриз наполнил парус. Руль был закреплен, команда валялась на палубе, мертвецки пьяная, а мы втащили внутрь весла, отдыхали и перешептывались между собой.

Ветер свежел, и судно шло в открытое море. Рыжий Марк ухмыльнулся:

— Это подбавит им слабины в коленки! Вшивая шайка береговых крыс!

А пираты валялись на палубе, как мертвые, и тела их слегка двигались в такт качке.

Потом что-то шевельнулось — одна из деревенских женщин вывернулась из-под тяжелой мужской руки. Она двигалась с бесконечной осторожностью, и мы, почти ничего не видя, кроме небольшой части палубы, затаили дыхание, надеясь, что ей повезет. Мы, закованные в цепи, наблюдали за ней, свободной, гадая, что она сделает.

Ее лицо было покрыто синяками и распухло от ударов. Она поднялась на ноги, потом так же осторожно вытащила нож насильника из ножен, опустилась на колени рядом с ним и отвернула его овчинную куртку.

Эге, да эта женщина знала, где находится сердце у мужчины! Она высоко подняла нож — и резко опустила.

Его колени дернулись — и медленно расслабились. Она отбросила нож и шагнула к борту. Взглянула в сторону берега, ещё не очень далекого, и прыгнула в воду.

— Она же утонет! — вырвалось у меня.

— Может быть… а может, и доплывет.

Наклонившись над веслами, мы следили, как женщина удаляется и солнце вспыхивает у неё на руках.

Мне хотелось верить, что она доберется до берега. Галера находилась от него миляхnote 3 в пяти, может, в шести, но это была здоровая, сильная деревенская девка, и мужества ей хватало.

Мы так никогда и не узнали о её судьбе. Береговой бриз усилился, и галера уходила все дальше в открытое море. Здесь судно стало заметнее крениться с борта на борт, и какой-то бочонок сорвался с места. Он ударился о фальшборт, потом подкатился к нам. Рабы тут же выбили из бочонка днище, и по рядам пошли кружки с крепким красным вином.

О! Вот это был напиток для мужчин! Крепкое вино потекло в мою пересохшую глотку, согревая мышцы шеи и заставляя сердце сильнее биться. Настоящее вино, мужское вино, полное силы и власти.

Мы опорожнили бочонок и выбросили его за борт. Никогда я не был охотником до крепких напитков, но сейчас именно вино — а если нет, то что же другое? — подсказало мне, что ветер, уносящий судно в открытое море, может стать свежим ветром моей удачи.

Я с удовольствием отметил, что качка стала сильнее, усилился и ветер. Очертания берега позади нас исчезли.

Упало несколько дождевых капель. Какой-то матрос провел рукой по лицу и сел. Тупо уставился в небо, разглядел сквозь хмель надвинувшиеся облака, встревожился, вскочил на ноги так быстро, что потерял равновесие, и чуть не упал. Схватился за фальшборт и в ужасе уставился на высокие волны, гребни которых начинали уже пестреть белыми барашками.

Дурень заорал, кинулся на ют и начал трясти Вальтера пытался разбудить. Тот, разозленный внезапным пробуждением, свирепо замахал кулаками. Когда же значение слов матроса проникло наконец в его сознание, он неуклюже поднялся на ноги. Команда сбилась в кучу, пошатываясь, падая и ошалело глядя в пустое море. Галера ушла далеко от берега; начинался шторм, а они не имели представления, в какой стороне осталась земля.

Вальтер уставился на горизонт. Облака заволокли небо сплошной пеленой. Солнца не было видно.

— Теперь гляди! — Рыжий Марк явно наслаждался. — Он потерял берег и не знает, куда поворачивать!

Вальтер прошел по проходу между рабами. Некоторые из них, конечно, не спали и должны были заметить курс судна. Он хотел спросить об этом, но не решался — боялся, что ему могут сознательно дать неправильный ответ.

Галера вперевалку ковыляла по морю, а он все не мог набраться смелости и отдать хоть какой-то приказ: выбранный наугад курс мог запросто увести их ещё дальше от берега. Глянул на Рыжего Марка — знал, что тот был моряком, но лицо великана сакса ничего ему не сказало.

Наконец он повернулся ко мне. Я был моложе всех на борту, но пришел с берега, где все мальчишки вырастали, зная нрав моря.

— Куда нас несет ветер? — спросил он. — В какой стороне земля?

Мой шанс настал даже быстрее, чем в самых смелых моих надеждах.

— Говори… Быстро!

— Нет.

У него на шее вздулись жилы. Жестом он подозвал Мешу с его плетью.

— Мы вытянем это из тебя, или всю спину исполосуем! — пригрозил он. — Я тебя…

— Если меня коснется плеть, то я раньше умру, чем хоть слово скажу. Лучше смерть, чем плеть. — Я помолчал. — Но ты мог бы сделать меня кормчим.

— Что-о-о-о?!

Без крепкого вина мне, может, и не хватило бы смелости; впрочем, не думаю — я все-таки был сыном своего отца.

Облокотившись на весло, я сказал:

— Зачем ты попусту держишь меня здесь? Будь я кормчим, вы бы не попали впросак. Уж я-то не напился бы… К чему растрачивать силы Кербушара на весле?

В гневе он повернулся ко мне спиной и зашагал прочь; а я огляделся вокруг и увидел, что Рыжий Марк ухмыляется.

— Так его! Э-эх, жаль я сам до такого не додумался… Но ты, если станешь кормчим, о нас не забудешь?

— Я ничего не забуду. Надо только выждать, когда придет мое время.

Облака темнели, и ветер свирепо хлестал море. Волны вздымались все выше, на них заворачивались гребешки и гневно плевались брызгами. Галеру сильно валяло с борта на борт и слегка захлестывало нос; вода неслась по палубе и журчала в шпигатах. Даже у Вальтера рожа позеленела, а команда тряслась в мокрых штанах.

Наконец он вернулся ко мне.

— Можешь попробовать, но гляди, если оплошаешь, я тебя повешу вниз головой на носу, и будешь там висеть, пока не сдохнешь!

И приказал Меше:

— Сбей с него кандалы.

Когда цепи спали с меня, я встал и широко раскинул руки. Так хорошо быть свободным! Потом повернулся к круглолицему уроду, укравшему мой нож.

— Отдай кинжал! — потребовал я.

Он презрительно расхохотался:

— Отдать тебе?.. Клянусь всеми богами, я его тебе…

Я свирепо лягнул его по коленной чашечке, а когда он взвыл от дикой боли и, скорчившись, схватился за ногу, я сцепил вместе кулаки и, словно молотом, двинул его сверху по почке. Мордатый завизжал и рухнул на колени. Я протянул руку и вытащил нож у него из-за пояса.

— Тебе понадобится раб на мое место, — сказал я Вальтеру. — Вот он!

Вальтер уставился на меня; в его маленьких глазках пылала ненависть. Да-а, теперь он не успокоится, пока я не лягу трупом у его ног.

— Приведи нас к берегу, — угрюмо буркнул он и зашагал прочь.

Однако через несколько минут мордатый матрос был прикован на мое место.

Глава 2

Ни один человек на этой палубе не был мне другом, и долго я не протяну, если не сумею доказать, что им без меня не обойтись.

Возвратить корабль к берегу было нетрудно. Без сомнения, многие из тех, кто ещё сидел в цепях, справились бы с этим ничуть не хуже меня. Просто мне выпала удача — я заговорил первым; урок, который стоит запомнить.

После пьянки палуба изрядно напоминала конюшню, и я, положив галеру на курс, начал приборку. Я, однако, не выбрал курс, который привел бы нас прямо к берегу, а пустился на всяческие хитрости, чтобы эта задача показалась сложной.

Подойдя к фальшборту, я понаблюдал за водой, потом посмотрел на облака. Смочил палец и поднял его вверх, чтобы определить направление ветра, хотя оно и так было довольно очевидно. Задумчиво походил по палубе, сделал вид, что вдруг принял решение, и, отобрав румпель у вахтенного, повел судно своими руками.

Позднее я оставил румпель на матроса и продолжал приборку, чтобы палуба стала хоть немного похожа на палубу порядочного корабля. Вальтер наблюдал за мной подозрительно, но с одобрением.

Когда снова показалась земля, я собрался с духом, готовый драться против всей команды, если меня вознамерятся вернуть к веслу; но, должно быть, мои доводы произвели на Вальтера впечатление, потому что он оставил меня в покое.

Корабль имел по шестнадцати весел на борт, на каждом весле работали по двое. На нем были носовая и кормовая палубы, а вдоль бортов, над головами рабов-гребцов, тянулись узкие настилы. Середина, где расхаживал Меша, оставалась открыта, и, когда он шел, голова его торчала над уровнем палубы. Судно, построенное для прибрежной торговли, имело места для грузов на корме и на носу, а также трюм, устроенный под помостом, по которому ходил Меша. Корабль был медлительный и неуклюжий, но прочный, надежный и вполне мореходный.

Команда состояла из шестидесяти двух человек, не считая рабов; при таком количестве людей приходилось постоянно нападать на прибрежные селения или другие суда для пополнения припасов. Но Вальтер и его шайка боялись лезть в драку, если не имели явного преимущества в силах. Несколько раз они решались было подойти к сильному кораблю, но тут же поджимали хвост и отказывались от атаки.

Я работал на палубе, убирал, чинил такелаж и маневрировал судном, а сам тем временем начал составлять план.

Рыжего Марка необходимо освободить, это ясно. Мавры на весле перед ним — тоже надежные люди, а ближек корме сидел ещё один мавр, которого я до тех пор не видел, — сильный, ловкий на вид человек, не сломленный ни плетью Меши, ни тяжелым трудом. Узколицый, с пронзительно черными глазами и твердым, решительным взглядом.

Притворившись, будто уронил поблизости от него обрывки каната, я нагнулся подобрать их и прошептал:

— У тебя есть друг.

— Клянусь Аллахом, — криво улыбнулся гребец, — он мне пригодится! Меня зовут Селим.

Отходя от него, я почувствовал на себе взгляд Меши. Надсмотрщик ничего не мог расслышать, но был подозрителен по природе. Он меня не любил и я его тоже, и при воспоминании о его плети во мне кровь закипала.

Хоть я и был молод, однако знал, как бывает опасен трус, ибо страх часто толкает его на убийство скорее, чем смелого человека. Вальтер и его шайка были трусами, и потому, что бы я ни задумал, приходилось действовать с осторожностью — несколько человек среди них умели хорошо биться.

Команде я был вовсе не по душе. Иногда они изливали свою ярость в словах, но я не отваживался ответить, лишь выжидал своего часа. Думаю, пираты боялись меня из-за моего быстрого возвышения и решительной расправы с мордатым уродом. Они не понимали, как мне это удалось, и, как все люди, боялись того, что непонятно.

Дважды они захватывали рыбачьи лодки, отважно размахивая мечами и бросаясь в атаку, — по семь, а то и по восемь на одного. А потом, у средиземноморского побережья Испании, взяли крупный приз — и только по моей вине.

В то утро небо было голубым, воздух недвижным, море — гладким, как стекло. Я работал — сплеснивал канат, как вдруг ощутил сырость. Внезапно нас окутала пелена тумана, и мы двигались в нем, словно корабль-призрак.

За несколько минут до этого я заметил купца, идущего с нами параллельным курсом. А чуть позже, когда мы двигались в тумане уже несколько минут, услышал слабое поскрипывание снастей, хлопанье обвисшего паруса, журчание воды, рассекаемой корпусом.

Во всем, что произошло, мне следует винить только себя. Я ненавидел Вальтера и всю его компанию кровавых ублюдков, но все же во мне текла кровь корсаров.

И вот сейчас он подошел и остановился рядом со мной.

— Ты что-нибудь слышишь?

— Корабль, и не одна из ваших тощих рыбацких лодок, а жирный, богатый купец из Александрии или Палермо.

У него алчно разгорелись глаза. Он облизал толстые губы.

— Они, должно быть, сильны, — пробормотал он, — нам не справиться…

— Это почему же? — Мои слова были полны презрения к его страхам. — Когда сомкнулся туман, на палубе у них находился только один человек, а половина команды почти наверняка сейчас спит. Прошлой ночью штормило, люди устали. Пока они успеют организовать сопротивление, все будет кончено…

На этот раз алчность взяла верх над осторожностью. Схватив какого-то матроса, Вальтер послал его за остальными, и по его приказу я стал осторожно сближаться с тем кораблем. Пятьдесят человек, притаившись, собрались у фальшборта.

Вода шлепала по корпусу купца, поскрипывали снасти. Мы начали убирать внутрь весла с правой стороны, и вахтенный у них на палубе, встревоженный шумом, бросился к борту. Он увидел нас и открыл рот, чтобы поднять тревогу, но тут же горло ему пронзила стрела, а затем наши люди полезли к ним на палубу. Послышались крики, лязг оружия, предсмертные вопли.

Эту минуту я выбрал, чтобы отдать концы и ускользнуть, но шанс был потерян, едва я успел принять решение: рядом со мной оказался Вальтер, и острие меча уперлось мне под ребро, словно он угадал мои намерения. Я не отважился даже шевельнуться.

Внезапная атака увенчалась полным успехом. Команда купеческого судна проснулась лишь затем, чтобы умереть; более того, этот отлично снаряженный корабль шел с богатым грузом шелка и корицы. Имелись там в обилии золотые и серебряные монеты… и ещё девушка.

Она рвалась к борту, схваченная Сервоном, гигантом-галлом, самым крупным в нашей команде. Рядом с ней какой-то пожилой человек умолял галла и спорил с ним. Она была, должно быть, не старше шестнадцати лет и очень красива. Ее глаза, расширенные от ужаса, полные страха и мольбы, взглянули прямо на меня поверх бортов обоих кораблей, взглянули — и встретились с моими глазами.

— Останови его, — потребовал я у Вальтера.

— Он захватил её. Она — его добыча.

В голосе толстяка звучала зависть, потому что ему было тошно видеть такую девушку в руках у другого. Этим следовало воспользоваться.

— И ты хочешь понапрасну потерять такую девушку? Это тебе не пастушеская дочь! Ты что, хочешь выбросить в шпигат счастливый случай? Не понимаешь, что ли? Да эта красавица стоит больше, чем вся остальная добыча! Подумай, какой выкуп отвалит за неё семья!

Там, где оказался бы бессилен любой довод, алчность победила. Галл прижимал её к фальшборту и отталкивал пожилого одной рукой. Даже на таком расстоянии было видно, что тело у неё нежное, а в одежду вплетены золотые нити.

Вальтер, жадный и завистливый, поймал свой шанс.

— Стой, Сервон! — закричал он галлу. — Тащи её сюда, и мужчину тоже!

Пожилой заметил Вальтера и перегнулся через борт:

— Мы заплатим, и хорошо заплатим, если девушка останется невредимой!

Сервон, раздосадованный, медлил, но сочувствия ни в ком не нашел, ибо зависть наравне с мыслью о выгоде настроила команду против него. Он сердито поднял девушку над бортом и швырнул к нам на палубу, туда, где мы все собрались. Мужчине он предоставил перебираться самому и ушел прочь, недовольный и разъяренный.

Наша команда уже вовсю тащила с корабля груз и припасы. Люди поспешно грабили судно, громоздя на борт тюки и бочки, опасаясь, что прежде чем будет закончен грабеж, в дело может вмешаться военный корабль.

Девушка бросила беглый взгляд в мою сторону и что-то сказала своему спутнику, который тоже поглядел на меня, — видно, поняла, что я говорил в её защиту, и это дало ей больше надежды, чем заслуживал мой поступок. Все же я улыбнулся ей и получил улыбку в ответ.

Когда всеобщее внимание было отвлечено на грабеж захваченного судна, я тихо заговорил с ней по-арабски.

— Друг, — сказал я.

Туман рассеивался, и наша шайка поспешно покинула разграбленный корабль.

Не обращая внимания на сетования Сервона, Вальтер повернулся к пленнику:

— Кто ты такой? Сколько можешь заплатить?

Мужчина был не так стар, как показался с первого взгляда, отличался хорошим сложением, имел осанку воина; волосы уже поседели, но глаза смотрели ясно. Лицо и манеры выдавали привычку повелевать. Он быстро оценил Вальтера и не ждал милосердия ни от него, ни от остальных.

— Она — дочь Ибн Шараза из Палермо, богатого и могущественного человека.

— Девушка не похожа на мавританку, — проворчал Вальтер. — Я так думаю, что ты врешь.

— Ее мать была пленница, белокурая, как ваши северные девушки. Обходитесь с ней хорошо. Если она пострадает, то в погоню за вами уйдут пятьдесят кораблей.

— Пятьдесят кораблей? За попорченную девчонку?

— Пятьдесят кораблей за честь дочери Ибн Шараза, друга и советника Вильгельма Сицилийского! — прозвучал резкий ответ.

Вальтер побледнел. В нем не было презрения к сухопутным властителям, которое обычно питали морские пираты; впрочем, и настоящий корсар призадумался бы, услышав имя Вильгельма Сицилийского, потомка норманнских завоевателей, имевшего корабли на всех морях и шпионов в каждом порту.

— Такой человек в состоянии заплатить, — согласился Вальтер, однако видно было, что он в равной мере и признает этот факт, и урезонивает свою команду.

— Доставь нас благополучно в любой испанский порт, и тебе хорошо заплатят, а то, что ты совершил, забудут.

В первом я был уверен, во втором же — нет. Такой человек и вся его порода вряд ли могут простить подобный ущерб и оскорбление. Мне вспомнился рассказ отца о молодом Юлии Цезаре, захваченном в плен пиратами. Когда выкуп за него был уплачен, он пообещал вернуться и повесить их всех, а они смеялись. Однако же Цезарь вернулся и всех их повесил; так вот, пленник был из того же теста.

Вальтер отошел в сторону, чтобы обсудить предложение с командой, а человек этот заговорил со мной:

— Ты помог нам. Я высоко ценю твою услугу.

— Мое слово здесь не много весит. Еще недавно я был прикован к веслу. Они меня не любят и не верят мне.

— Однако разбойники послушали тебя.

— Ими правит алчность и зависть. Каждый хотел бы забрать девушку себе, и потому они прислушались ко мне, когда я предложил взять за неё выкуп.

— Останься нашим другом, и получишь золота не меньше, чем весили твои цепи.

Когда человек молод, он думает не о золоте, а только о свете в девичьих очах. Но придет время, когда мне откроется, что можно иметь и то, и другое, — если есть голова на плечах.

Я никогда не видел такой красавицы. Наши северные девы крепче и сильнее, но кожа их, открытая ветру и солнцу, не такая нежная, и у них нет таких нарядов, как у нее.

Но мой отчий дом наполняли сокровища, добытые с восточных кораблей, и отец часто рассказывал о жизни в Мавританской Испании, куда я страстно желал попасть.

Наши северные замки — это холодные, продуваемые сквозняками каменные строения с узкими окнами, неуютные и неудобные; полы их устланы соломой и накопившимися за многие месяцы отбросами. Отец же принес из Мавританской Испании любовь к красоте и чистоте. И я, привыкнув к своему дому, не выносил вонючих замков знати, не имеющей ничего, кроме оружия и спеси.

Старые крестоносцы не многому научились, но купцы и бродячие певцы подхватили мавританский обычай мыться и сменять одежду вместо того, чтоб занашивать её, пока не начнет рваться прямо на теле.

Иногда путешественники привозили домой книги. Они в земле франков были большой редкостью, а те немногие, что удавалось достать, зачитывались до дыр; но читали их только в уединении из страха перед возможным неодобрением церкви.

Мой отец не был образованным человеком в том смысле, какой стал мне понятен позднее; но он имел ясный ум и наблюдательность, и, подобно большинству бретонцев своего времени, оставался больше язычником, чем христианином. Христианство, к которому отец мой, впрочем, питал глубочайшее уважение, вместе с плохим отвергло и много хорошего. Бани, например, были символом язычества, так что бани и купание подвергались проклятию, и в течение примерно тысячи лет в Европе мылись лишь немногие. Книги отвергались на том основании, что если в них повторяется сказанное в Библии, то они излишни, а если говорится то, чего в Библии нет, то они лживы.

Путешествия, всегда оказывающие просветительское влияние, открыли моему отцу более приемлемый образ жизни. Он научился по достоинству ценить сдобренные специями и приправами, искусно приготовленные яства стран Средиземноморья, как и их шелковые одежды. Первые ковры, которые увидели в Арморикеnote 4, были привезены морскими разбойниками, и многие из первых книг — тоже. Две книги, попавшие в наш дом, были написаны на латыни, а третья — на арабском языке.

Первая латинская книга оказалась трактатом Вегеция о тактике римского легиона, и во время долгого путешествия в Исландию и далее я читал и перечитывал её. Вторая — «Жизнеописания знаменитых людей» Плутарха. Арабская посвящалась астрономии, и из неё я узнал о многих приемах кораблевождения, неизвестных в северной Европе. В разных местах этого тома имелись цитаты из Корана, и их я заучил наизусть.

Зорка, наш слуга-грек, путешествовал вверх по египетской реке Нил, видел пирамиды, величественные храмы и всевозможных диковинных животных. Я не знал, насколько можно ему верить, но любил его рассказы о Требизонде, Черном море и греческих островах.

Девушка бросила на меня короткий взгляд и сказала:

— Меня зовут Азиза.

— А я — Кербушар, Матюрен Кербушар.

— Звучит смело.

— Имя моего отца — Жеан Кербушар. Так же звали и моего предка, который воевал с Цезарем.

Теперь ко мне повернулся и мужчина — в нем нарастало любопытство:

— А что знаешь ты о Цезаре?

— Он был врагом моего народа, но я читал о нем в книге Плутарха…

И, осторожно шевельнув румпелем, я добавил:

— Цезарь пытался уничтожить мое племя, потому что оно отказалось платить ему дань.

На корме появился Вальтер:

— Идем в небольшую бухту вблизи Малаги.

Он вытащил из-за пазухи карту, взятую с разграбленного корабля, и показал её мне, ткнув пальцев в некое место на берегу.

— Можешь ты привести нас сюда?

— Могу.

— Сделай это и получишь свою долю из выкупа.

Азиза не отрывала от меня глаз. Неужели боялась, что я предам её за эту награду?

Знай она, о чем я думаю, то не стала бы тревожиться, ибо никакое на свете богатство не стоило для меня и половины взгляда её очей или прелести тела под тонким нарядом.

Но я был тогда молод.

Глава 3

Когда спустилась тьма, меня разбудили и отправили на ставшее теперь уже моим место у рулевого весла. У фальшборта съежились наши пленники.

Мужчину, как я узнал, звали Редуан, он был воином, а равно и государственным мужем, занимающим высокое положение. Сейчас он тихо посапывал во сне. Азиза не издавала ни звука, и я подозревал, что она не спит.

— Смотри, куда правишь, — велел мне Вальтер. — Нас не должны обнаружить. Найди бухту, а когда откроется берег, разбудишь меня. И не вздумай делать глупостей — галл не спит, также и люди из Финнведена. Малейший намек на предательство — и ты будешь убит.

Сомневаться в его словах не приходилось, ибо трое из Финнведена были люди хладнокровные и опасные, не такие трусы, как остальные, но угрюмые и молчаливые, свирепые в битвах и не заботившиеся ни о ком, кроме самих себя. Я подозревал, что в один прекрасный день мне придется столкнуться с ними лицом к лицу.

Море было темным, вода гладкой, как стекло. Весла убрали и поставили парус, придававший кораблю небольшую скорость, еле достаточную, чтобы оно слушалось руля, но Вальтер не хотел привлекать к нам внимания лишним шумом.

Звезд не было видно. Вода журчала за бортом, мелкие светящиеся волны расходились от носа. Небо заволокли тяжелые тучи, сулящие дождь. Поскрипывали тимберсы, когда галера, медленно скользя, чуть покачивалась на волне. То там, то тут раб ворчал во сне или невнятно бормотал чье-то полузабытое имя. Звякал металл, когда оружие касалось оружия, — люди спали в полном вооружении.

…Она подошла ко мне так тихо, что я едва ли заметил бы её присутствие, если бы не запах благовоний. Легкая рука коснулась моего плеча.

— Ты должен нам помочь, Кербушар!

Ее страх придал мне силы, ибо кто же не станет сильнее от сознания, что в нем нуждаются?

Но она волновала меня и иначе, потому что на наших бретонских берегах не было таких девушек, как эта. Среди них часто попадались привлекательные, но отнюдь не такие нежные и изысканные.

— Я сделаю все, что смогу.

— Ты уже помог. Ведь это ты остановил… того человека.

— Твой спутник — мавр?

— Норманн. Он был у них большим военачальником, когда сражался против нас, но теперь стал нашим союзником.

Ее близость волновала меня, ибо я кое-что знал о женщинах, однако больше всего я боялся, что нас увидят рядом и неверно это истолкуют. Такого подозрения достаточно, чтобы швырнуть её на потеху команде, так что, когда она вернулась на свое место у фальшборта, мне стало спокойнее.

Мой опыт общения с женщинами невелик, а случаев поговорить с ними было и того меньше. Несколько раз на пустошах встречались мне девицы, которым почему-то случалось заблудиться именно там, где я привык бродить в одиночестве.

Ну, ещё однажды богатый караван остановился на привал над береговым обрывом, и одна молодая женщина спустилась в одиночестве на берег — поискать раковины. Она нашла больше, чем собиралась, и это большее, кажется, приняла и выдержала стойко, проявив активный интерес к продолжению. Довольно красивая молодая женщина, вдова торговца из Анжера, как мне потом удалось выяснить на постоялом дворе, где они остановились на ночь.

Она одна пришла на берег, где я лежал, загорая, на теплом песке, и в поисках раковин все ближе подходила ко мне, пока я не заподозрил, что её интерес к морской живности, возможно, охватывает более широкую область, чем казалось вначале. Обнаружив, что я не сплю, она заговорила со мной, так что, естественно, я поведал ей о пещере за дюнами. Заинтригованная, женщина пожелала увидеть эту пещеру, но в том, что она там нашла, очевидно, не оказалось для неё ничего нового и таинственного…

Размышления мои прервал удар не слишком далекого прибоя, и мой зов разбудил Вальтера, который появился на корме, протирая заспанные глаза. Открылась темная линия берега, и один из финнведенцев занял место впередсмотрящего на носу, чтобы провести нас в бухту.

Бухта представляла собой просто-напросто вырез в береговой линии, частично скрытый обрывистыми скалами, и в ней нельзя было отстояться при южных или восточных ветрах. Мы смутно различали в темноте белые пески, пустынные и безмолвные.

Настроение на галере изменилось. Согласившись потребовать выкуп за пленников, команда была теперь начеку. На корме появились вооруженные люди, а другие расположились вдоль бортов. С этого мгновения стража будет оставаться на своих постах круглые сутки, пока мы не окажемся в безопасности, уйдя в море.

Чужой, таинственный берег искушал меня. Я взволнованно прислушивался к шепоту моря, набегающего на песок, к поскрипыванию корабля, к легкому пошлепыванию волн о борт, к размеренным ударам ходящих взад-вперед весел.

Какая участь ожидает меня здесь? Какие девушки будут соблазнять меня, смеяться надо мной и бросать меня? Какое счастье я могу здесь найти? Какую тайну? Среди чужой, благоуханной ночи я чувствовал, как поднимается во мне нетерпение, страстное стремление оказаться на берегу, побродить в одиночестве среди деревьев, окаймляющих песчаный берег…

На корму снова пришел Вальтер — вместе с Эриком, старшим из финнведенцев, Сервоном-галлом и другими.

Редуан стоял, Азиза рядом с ним. Вальтер угрожающе уставился на него, но пленник был не из таких, кого может запугать обыкновенный пират.

— Мы пошлем трех человек в Малагу, — сообщил ему Вальтер. — Если они не вернутся, ты будешь предан смерти, и девчонка тоже… через некоторое время…

Редуан снял с пальца кольцо.

— Твои люди останутся в живых, если поступят так, как я скажу, и если в Малаге они передадут это кольцо Хишаму ибн Башару. Пусть скажут ему, что я настаиваю на тайне и на немедленной уплате.

— Тайне?

— А ты что, хочешь, чтоб на тебя навалился десяток галер? Конечно, все должно остаться в секрете.

Вальтер принял такое объяснение, но меня оно заставило призадуматься. Мне казалось, что у Редуана была и другая причина сохранить тайну, какое-то соображение, связанное то ли с Азизой, то ли с ним самим.

— Ладно, говори, сколько ты хочешь получить.

Вальтер медлил, а я наблюдал за ним с раздражением и презрением. Мелкий человечишко, привыкший иметь дело с ничтожными суммами и никчемными людьми. Он представления не имел, какой выкуп запросить; не знали этого ни Эрик, ни Сервон.

— Я запрошу од… — толстяк, видимо, набрался наконец храбрости: — Я запрошу три тысячи динаров!

Цифра вырвалась у него почти непроизвольно: он был напуган собственной дерзостью.

Редуан отрывисто, раздраженно рассмеялся:

— Ты глупец и из меня хочешь сделать глупца! Ты думаешь, я какой-то презренный купчишка, что просишь за меня выкуп, как за раба?

У нас дома за выпивкой как-то шел разговор о выкупе…

— Десять тысяч, — вмешался я, — десять тысяч — вот цена, которую запросил бы я, и так мало лишь потому, что небольшую сумму можно быстро собрать и доставить на место.

Редуан был доволен. Он заметил, явно забавляясь:

— Капитан, ты правильно сделаешь, если уступишь свое место вот этому юноше. Он больше годится в пираты, чем любой из вас!

Вальтер бросил на меня уничтожающий взгляд. Все это ему тем более не нравилось, что разговор слышали его люди. Сервона вначале напугала жуткая сумма — три тысячи динаров, но сейчас, когда пленник согласился на десять, галл посматривал на своего главаря уже сердито.

— Ладно, так тому и быть, — сказал Вальтер; его маленькие глазки пылали злобой. — И за этими деньгами пойдешь ты, а с тобой Эрик и Сервон.

— Я останусь здесь, — покачал тяжелой головой галл. Он смотрел мимо Вальтера, на Азизу. — Пусть идут братья.

— Так будет лучше, — согласился и Эрик.

Редуан был доволен:

— Никакой беды с вами там не случится. Хишам ибн Башар искушен в таких делах. Он человек старый, но разум его все ещё быстр. Объясни ему, как обстоит дело, и он сделает все, что нужно.

Из одежды, захваченной с разграбленного корабля, я отобрал то, что показалось мне самым лучшим, и оделся, полагаю, как высокородный мавр, следующий моде. Нашелся там и меч — прекрасное оружие, причем такое, которым я хорошо умел пользоваться.

Переодевшись, я вернулся на палубу, и удивленный вздох Азизы сполна вознаградил мои усилия. Даже Вальтер был изумлен и ошарашен.

Когда я в последний раз предстал перед ним, у меня появился соблазн — прирезать его сейчас же, на палубе его собственного корабля. Я сразу возненавидел его за то, что он нагло ограбил меня и обратил в рабство, заставил работать на свою шайку тявкающих дворняжек. Когда придет мой час, они заплатят за все и горько раскаются в своем обращении со мной.

Однако мне нельзя было забывать о главной цели: найти способ добраться до Кипра и освободить отца, если он в плену, или узнать о его судьбе… какой бы она ни была.

А потом мы вместе вернемся и выразим свое почтение барону де Турнеминю…

Но сейчас передо мной, у самых ног, лежала земля моих снов. Здесь были Гранада, Севилья, Толедо и Кордова… Как долго я во сне и наяву грезил этими городами! Ибо я хотел жизни более широкой и содержательной, чем могло предложить мое родное бретонское побережье. Проложить свой путь в более просторный мир, больше увидеть, больше узнать, стать чем-то большим. Такова была моя мечта.

Уже сейчас я кое-что узнавал и понемногу становился иным. Одежда, которую я сейчас надел, была много лучше любого из тех нарядов, что мне доводилось носить раньше, но одежда — ещё не все… Я с завистью наблюдал, как изящно держится Редуан. На такие вещи мне следует обращать внимание, ибо нужно многому ещё научиться…

День уже занялся над морем, когда мы высадились на берег. Взглянув на свое отражение в лужице спокойной воды сразу за линией прибоя, я вдруг понял, что мне нечего бояться сравнения с кем бы то ни было. Теперь я стал выше ростом, чем когда попал на галеру, и несравненно сильнее. Месяцы тяжкой работы на весле заметно расширили мою грудную клетку и плечи; руки бугрились мускулами.

В широких черных шароварах, черных сапогах из лучшей кордовской кожи, дымчато-голубом шелковом тюрбане, в плаще из темно-синего сукна, накинутом на белую шелковую рубашку, и с темно-синим кушаком я выглядел этаким мавританским щеголем. Под плащом на мне была парчовая куртка, золотистая с голубым, длиною до пояса. Рядом со мной финнведенцы в своих кожаных куртках выглядели неряшливыми оборванцами.

Но, как говорится, по одежке встречают — по уму провожают, и я понимал, что должен воплотить образ человека, которым хотел стать, в поступки, достойные его. Среди мавров надо будет действовать не спеша, внимательно наблюдая за их поведением, и таким образом научиться, как держать себя.

Арабским языком я владел хорошо — для простых разговоров. Впрочем, вряд ли мне придется вести философские споры, так что моих познаний должно хватить. Латынь, если уж говорить об этом, — латынью я владел превосходно. Там и здесь нахватался обрывков ещё десятка языков или их диалектов, портовых и базарных жаргонов. Большую часть я почерпнул в команде моего отца, состоявшей из уроженцев многих стран, да ещё на галере.

Было приятно снова ощутить землю под ногами, но я уже понял одну важную вещь. В моем нынешнем уборе нельзя прийти в Малагу пешком, подобно какому-нибудь землепашцу или пастуху. Мне нужна лошадь, как человеку благородному.

Мы поднялись от берега наверх и остановились на обочине прибрежной дороги, если можно её так назвать.

И вдруг я понял, что это и есть для меня начало. Я обладаю знанием, и сейчас должен взять на себя старшинство. Финнведенцы — моя охрана, но одновременно и стража. Хоть я и стал кормчим, но власти над командой у меня не было. Я по-прежнему оставался пленником, рабом. Однако же послание Редуана доверено мне, и переговоры буду вести я.

Большая часть искусства командовать — это способность взять на себя командование.

Эрик прервал мои размышления:

— Ну что, так и будем стоять тут на жаре? Пошли!

— Жди!

Они остановились, наполовину обозлившись, ибо слово мое прозвучало, как приказ.

— Вон подходит караван.

Братья прислушались, услыхали и присели на корточки у дороги, раздраженные задержкой. Я остался стоять, где стоял. Они будут теперь выглядеть челядью, а я — их господином.

Впереди каравана ехали трое всадников в щегольских одеждах. За ними следовали двадцать воинов, вереница вьючных мулов и, как я отметил с удовлетворением, несколько запасных лошадей.

Смело выйдя на дорогу, я поднял руку.

Шестерка солдат, повинуясь неслышной команде, рассыпалась и помчалась ко мне, развернувшись в широкое кольцо и сомкнув его вокруг меня с обнаженными скимитарамиnote 5. Красивый маневр и четко выполнен.

Из тех троих, что командовали здесь, один был молодой, не старше двадцати пяти лет, но высокомерный и спесивый, с аккуратно подстриженными черными усами и остроконечной бородкой, гибкий и непринужденный в движениях, что указывало на тренированные мускулы. В лице его проступала жестокость. Он мне сразу же не понравился.

Тот, что ехал посредине, — намного старше, с окладистой седой бородой, — держался с достоинством и благородством. Третий, крепкий и коренастый, несомненно, был воином.

— Приветствую тебя, о достойнейший! Прошу твоего внимания.

Ответил мне молодой — ответил резко и высокомерно:

— Кто ты такой? Что здесь делаешь?

— О предводитель правоверных, я всего лишь бедный студент, направляющийся в Кордову. Наш корабль захватили неверные. Я иду в Малагу говорить с Хишамом ибн Башаром по делу чрезвычайной важности.

— Я думаю, ты врешь.

Пожилой всматривался в меня проницательным, оценивающим взглядом, но не без доброжелательства. Он был богато одет и, очевидно, занимал высокое положение.

— Важное дело? — спросил пожилой. — О чем идет речь?

— Это известие, о благосклонный, предназначенное только для слуха Хишама.

— Сообщи нам его, — потребовал молодой. — А мы будем судить, насколько оно важно.

— Мне его доверили, — ответил я.

Прежде чем молодой человек с резкими чертами успел возразить в очередной раз, пожилой сказал воину, остановившемуся рядом с ним:

— Дубан, посади этих людей на коней. Когда мы прибудем в Малагу, отправишься вместе с ним к Хишаму. Я получу от него доклад об этом деле.

Для финнведенцев верховая езда была делом трудным, но я с рождения привык к отцовским коням, и, пока северяне с трудом старались удержаться в седле, я внимательно слушал.

Этот, с ястребиным лицом был военачальником высокого ранга; звали его Ибн Харам. Я почувствовал, что у меня ещё не раз найдутся причины вспомнить это имя, и он мне был вовсе не по вкусу.

Мы ехали медленно, мне хватало времени смотреть вперед и по сторонам, и я был поражен. Я никогда не видел больших городов — и вообще поселений крупнее деревень своего родного побережья; и они не отличались красотой, а были всего лишь скопищами лачуг, придавленных к земле домишек да узких улиц, часто заваленных отбросами.

Мы проехали под величественной аркой ворот Малаги и углубились в извилистые узкие улицы. Над нами высились стены домов с узорчатыми алебастровыми решетками на высоких окнах. Часто ловил я за ними признаки движения. Может, это были те самые мавританские красавицы, о которых мне столько довелось слышать.

Потом мы проехали через базар, где в лавках продавали всевозможные чужеземные товары. Исфаганские ковры, жемчуга из Басры, крытые лаком кожи из Кордовы, льняные ткани из Саламанки, шелка из Гранады, сукна из Сеговии, клинки и доспехи из Севильи или Толедо. Наверняка не может быть в мире иного города, столь населенного и столь полного благами всего мира! Я сказал что-то в этом духе вслух, и Дубан расхохотался:

— Дурачок! Вот увидишь Кордову! Увидеть Кордову — и можно умирать! Одна из её улиц имеет в длину десять миль и вся освещена — из конца в конец! Там ночью светлее, чем здесь днем! Там тысячи фонтанов и десятки великолепных зданий! Говорят, в Кордове шестьдесят тысяч лавок! Но прежде чем рассуждать о городах, надо посмотреть Багдад! Увидеть Дамаск и Александрию! А кое-кто говорит, что дальше к востоку есть города ещё больше. А этот?.. — он пожал плечами. — Не так уж плох, по-моему.

Дубан показал на узкую улицу, которая вела направо, и поехал впереди. Финнведенцы следовали за нами, раздраженно бормоча что-то насчет сбитых задниц и растертых ляжек, — братья не привыкли к верховой езде.

— Кто этот старик, которого вы сопровождаете? — спросил я Дубана.

— Абу Абдаллах, друг халифа.

Мы остановились у тяжелых дубовых ворот, окованных железными полосами и подвешенных на железных петлях. По обе стороны от них были проделаны узкие прорези — бойницы, которыми могли воспользоваться защитники дома.

По слову Дубана ворота отворились, и мы въехали во двор. Сразу же осталась позади знойная улица. Наш маленьких отряд проехал несколько шагов вдоль колоннады, окружавшей патио. Здесь росли пальмы, а через садовую ограду перевешивались виноградные лозы. Воздух был чудесно прохладным и приятным. Все спешились, и раб увел наших коней.

Дубан повернулся к финнведенцам:

— Останьтесь здесь, — сказал он.

Однако те начали ворчать, и я сказал, что возьму с собой Эрика.

Дубан взглянул на вонючего пирата, пожал плечами и пошел первым вдоль тенистого прохода. Нас встретил раб-нубиец и проводил в прохладную комнату, богато убранную коврами.

У дальней стенки сидел полнотелый, круглолицый бородатый араб, ни молодой, ни старый. Он взглянул мне в лицо проницательными, очень черными глазами, и меня охватило предчувствие, что человек этот сыграет важную роль в моей жизни, и не только в сиюминутном деле.

Хозяин перевел взгляд с меня на финнведенца, а потом поднялся на ноги одним быстрым, плавным движением. Видно, под жиром у него имелись мускулы.

— Добро пожаловать! Дубан, слишком редко ты посещаешь мой жалкий дом! — Он поклонился. — Да не уменьшится никогда твоя тень!

Эрик стоял, раскаляясь от злости, ему все это было совсем не по нраву, потому что безо всяких усилий с моей стороны ситуация вышла из-под контроля финнведенцев, и я, несомненно, намеревался сохранить такое положение.

Понятно, что они смотрят на меня с подозрением, — и правильно делают, ибо я собираюсь взять верх над этой шайкой воров — и не только ради себя, но и ради той отважной деревенской женщины, которая у меня на глазах прыгнула за борт и поплыла к берегам Испании…

— Этот человек говорит, что имеет известие для Хишама ибн Башара, — сказал Дубан и добавил, как мне показалось, предостерегая: — Я сопровождал Абу Абдаллаха, когда мы наткнулись на него у дороги. С нами был Ибн Харам.

— А-а…

Никогда я не слышал, чтобы одним коротким словом было высказано так много.

Я сделал шаг вперед. Кольцо Редуана оставалось у меня на пальце, но повернутое внутрь камнем с печатью, и вот теперь, как бы совершая приветственный жест, я раскрыл перед Хишамом ладонь. Движение было совершенно естественным, сомневаюсь, чтобы даже Дубан уловил в нем особое значение. Однако, как только взгляд Хишама упал на кольцо, он увидел все что нужно.

— Говори, — сказал он, — все, что касается меня, касается и моего друга.

— Речь идет о выкупе, о десяти тысячах динаров… Речь идет также о дочери Ибн Шараза.

Дубан опустил руку на скимитар и передвинулся так, чтобы стоять против меня и финнведенца.

— Мне нужно соблюдать осторожность, — продолжал я по-арабски, — ибо сам я тоже пленник. Этот человек и те, которые остались снаружи, посланы, чтобы сторожить меня и убить, если я их предам.

— Ложь! — насмешливо сказал Дубан.

— Подожди!.. — поднял руку Хишам.

Потом он задал несколько вопросов, и ответы мои вполне убедили его, что я знаю тех, о ком идет речь.

— Упоминал ли ты о них в присутствии Ибн Харама? — как бы между делом спросил он.

— Он ничего не сказал, — заметил Дубан. — К счастью.

Здесь плелась какая-то интрига: они явно не хотели, чтобы стало известно о пленении графа Редуана. В равной степени очевидно было, что оба они — его друзья и противники этого самого Ибн Харама с ястребиным лицом, что меня вполне устраивало.

— Нужно все сделать быстро, — заметил я. — Ибн Харам что-то заподозрил, он мог вернуться, обнаружить корабль и разузнать, в чем дело.

Хишам согласно кивнул, потом спросил:

— А будет ли ваш главарь блюсти договор о выкупе? Отпустит он пленников, когда получит деньги?

— Надеюсь, я смогу убедить его. Редуан уже сильно его обеспокоил, сказав, что он навлечет на себя гнев Вильгельма Сицилийского, но, поверь мне, о достойнейший, Вальтер не из тех, кому можно доверять: только страх заставит его сдержать слово.

— А если ты вернешься, что будет с тобой?

Я кратко объяснил свое положение на судне.

— Мне придется вернуться на борт, но я останусь там не дольше, чем до Кадиса.

Хишам с минуту помедлил:

— Мы с Дубаном должны обсудить это дело наедине. Как ты, мне кажется, догадываешься, оно может иметь последствия, далеко выходящие за пределы вопроса о выкупе… Тебя и твоих людей накормят, а мы тем временем примем решение.

Он хлопнул в ладоши. Тут же появился негр-великан и отвел нас в комнату где-то далеко в задней части дома.

Хоть я и не много странствовал и видел в своей жизни, но поведение Эрика меня очень забавляло. На море он и его братья были самыми смелыми из всей нашей пестрой команды, но тут, в доме, его смелость исчезла, и он жался поближе ко мне, не зная даже, куда ногу поставить. Странно выглядел здесь этот коренастый человек с маленькими подозрительными глазками и поредевшими белокурыми волосами.

— Они достанут золото, — объяснил я ему, — и мы вернемся на корабль ночью.

— Десять тысяч динаров! Это огромные деньги.

Мне показалось, что не вредно напомнить ему кое о чем:

— А Вальтер требовал всего-то три тысячи.

— Вальтер — дурак, — угрюмо сказал Эрик.

Когда мы поели, нам показали комнату, где можно отдохнуть, и, улегшись на разложенных там подушках, я уставился в потолок, прислушиваясь к мягкому плеску фонтана и жалея, что у меня нет времени осмотреть все кругом. Вот о таких домах рассказывал мой отец, и великолепие этого жилища превосходило все, что я мог вообразить.

Но не о том мне сейчас надо думать. Во-первых, следует освободить Азизу… и Редуана тоже. Потом нужно как-то повлиять на Вальтера, чтобы направился в Кадис. Если он это сделает, то команда — я это знал — со всем пылом бросится тратить свое золото: там за деньги можно получить все, что нужно моряку на берегу; тогда я уж придумаю, как освободить Рыжего Марка, Селима и остальных.

Вернуть свои деньги — этого мало. Вальтер отобрал у меня несколько месяцев жизни — так пусть расплачивается. Кто же, вложив деньги в дело, удовлетворится тем, что вернет только капитал? Должна получиться ещё и прибыль.

У Кадиса было много преимуществ. Это один из старейших портов мира; прежде чем как стать Кадисом, он назывался Гадес, и для финикийских кораблей был главным портом задолго до времен того, кого зовут Христом.

Если мой отец, известный корсар, разбит у берегов Кипра, то уж где-где, а в Кадисе должны об этом что-нибудь знать. Давным-давно отец научил меня искать нужные сведения там, где собираются моряки, ибо они всегда говорят об отваге и смерти, о дальних странах и чужих морях. И, конечно же, будут говорить о Кербушаре.

Первым делом — свобода, потом — деньги. Свобода без денег сделает меня просто-напросто рабом иного рода — рабом нужды в пище и крыше над головой…

Было совсем темно, когда негр пришел за нами.

— Быстрее! — прошептал он. — Времени нет.

Дубан ждал нас в небольшом помещении с каменным полом. Он был одет в черное и подал каждому из нас черный плащ. Взглянул на мой меч:

— Ты умеешь им пользоваться?

— И неплохо, — ответил я.

— Ибн Харам жаждет дорваться до власти, и у него много сторонников. Он не желает появления здесь графа Редуана или Азизы, так что меч может тебе пригодиться… Если брак Азизы будет заключен, это свяжет одну из могущественнейших семей Кордовы со столь же сильной семьей в Сицилии, и планы Ибн Харама рухнут. А он человек отчаянный.

Нас ожидали оседланные кони и вооруженный отряд. Поперек моего седла были перекинуты два кожаных мешка, сам Дубан вез ещё два.

Мы ехали по немощеной аллее, и конские копыта ступали по земле почти без шума. Небольшая калитка открылась при нашем приближении и бесшумно затворилась за нами.

По дороге Дубан сообщил мне кое-что о бедах, которые испытывала в то время Мавританская Испания.

У власти стоял Аба Йа-куб Йусуф, но многие хранили верность Альморавидам, хотя те лишились трона несколько лет назад в борьбе с берберской династией Альмохадов. Соглядатаи свергнутых Альморавидов затесались среди друзей нового халифа, и ни один человек не мог с уверенностью сказать, кто ему друг, а кто враг. Еще тлели старинные родовые распри, принесенные из Аравии или из Северной Африки, ибо арабы не умеют быстро забывать.

Междоусобная борьба в Испании для меня не имела ровно никакого значения, и мне хотелось лишь одного: чтобы голова оставалась у меня на плечах, а не была отрублена из-за какой-нибудь свары, к которой я не имею ни малейшего касательства. Моя верность принадлежит моему отцу, мне самому и моему будущему… если оно у меня есть.

…Только наши седла поскрипывали в ночи, только ветер шевелился в ветвях. Вскоре мы почувствовали запах моря, свежесть ветра, а небо как будто прояснилось.

Воины вокруг меня попробовали, легко ли выходят мечи из ножен, и поплотнее уселись в седлах, приготовившись к бою.

Запах битвы ударил и мне в ноздри, ибо я был молод, а в молодости рассчитываешь жить вечно: ты не знаешь еще, что смерть не признает возрастных границ… Много раз за последние месяцы проводила она холодными пальцами по моему плечу, но все равно оставалась для меня чем-то таким, что может случиться лишь с другими.

— Поезжай к берегу, — прошептал Дубан. — Двое из моих людей останутся при лошадях. Мы…

Они появились из тьмы внезапно — множество верховых летели сплошной стеной. Мы едва успели ощутить вспышку тревоги, как всадники уже навалились на нас в грохоте копыт, стоне терзаемой подковами земли, лязге мечей…

Глава 4

Не успели ноги мои коснуться земли, а враги уже нахлынули на нас, меня сбили и отшвырнули назад, в кусты. Я кое-как выкарабкался из кустарника с мечом в руке и тут же был атакован каким-то здоровенным бородатым парнем в кольчуге, который нацелил мне в голову свирепый удар. Больше под влиянием инерции моего движения, чем воинского искусства, я упал на одно колено и вслепую ткнул мечом снизу вверх, и острие попало ему в подмышечную впадину поднятой руки.

Бородач вскрикнул, и его рушащийся сверху топор прошел на волосок от моего черепа. Тогда он схватился за нож, но следующим взмахом кривого меча я рассек ему глотку от уха до уха, и он зашатался, схватившись за шею обеими руками.

Кто-то прыгнул на меня сзади, я споткнулся о лежащее тело и упал, сбросив с себя нападающего. Моя вытянутая рука наткнулась на мешок с золотом, и, проявив редкое присутствие духа, я схватил его, откатываясь в кусты. Боевой топор того, кто напал на меня сзади, зацепился за сучья у меня над головой, но мой скимитар вонзился противнику в живот.

Это неожиданное нападение показало, что бьюсь я вслепую и неискусно, бездумно, лишь бы уцелеть. Вокруг меня царила сумятица — неслись лошади, рубились люди, звенела сталь и кричали раненые.

Мешок с золотом привел меня в чувство: в конце концов, что мне за дело до этой драки? Это не моя битва. Я торопливо стал искать другие мешки. Они были кожаные, прочные, рассчитанные на большой вес металла, и мне удалось собрать их все.

Битва переместилась в сторону, ярдов на тридцать-сорок, где собрались Дубан и его люди. Я не видел никого из финнведенцев, и, по правде сказать, они меня мало заботили.

Шаря вокруг в поисках последнего мешка, я в конце концов нашел его, но вместе с ним обнаружил чье-то лицо и вытянутую руку. В следующий миг хозяин их вскочил и бросился на меня, но я боднул его головой в лицо, ощутил, как у него хрустнул нос, а потом двинул кулаком, как проделывали это древние греки. Он упал, а я, нашарив свой меч, забрал его и отполз в кусты, прихватив с собой золото.

Битва яростно бушевала ещё несколько минут, пока я переводил дыхание, а потом все резко оборвалось, и послышался удаляющийся топот копыт.

Я сидел тихо. Поблизости кто-то стонал, но я не двигался. Во всей этой компании у меня не было друзей. Я был один. И еще, думал я, если это золото не попадет на галеру, не будет и свободы для Редуана и Азизы.

Одежда, которую я носил с такой гордостью, была испачкана грязью, кровью и зеленью от листьев, но я сам, кажется, не пострадал — чем обязан был более удаче, нежели боевому искусству.

Размышляя о золоте, я подумал, насколько легко было бы его спрятать, а когда уляжется неразбериха и все уберутся отсюда, найти брошенную лошадь и спокойно уехать с десятью тысячами динаров. Для меня в моем положении они составили бы поистине царское состояние, но это был вопрос самоуважения. И, конечно, была ещё Азиза.

Честь может оказаться довольно хлопотной штукой, но если уж она у тебя есть, то отбросить её не так легко.

Теперь мне придется самому, без помощи Дубана, вести переговоры об освобождении Азизы и Редуана.

Один из мешков был разрублен мечом. Я завязал его, как смог, и, отыскав среди опавших листьев несколько монет, рассовал по карманам. Потом с величайшей осторожностью стал пробираться через кусты и вниз по склону. Через несколько минут я уже оказался у кромки песка.

По другую сторону песчаной полосы море лизало берег пенистыми языками волн. Я услыхал поблизости движение — кто-то брел, спотыкаясь и чуть не падая. Я поспешно зарыл мешки с золотом ивыпрямился, не выпуская из рук меча.

Это шел Эрик с одним из братьев. У него был сломан нос, один глаз заплыл и не открывался. Так вот кого, значит, я боднул головой в темноте! Поддерживая его раненого брата, мы втроем, пошатываясь, добрели до воды и стали кричать.

Пришлось дожидаться; финнведенцы опустились на песок, а я нетерпеливо расхаживал взад-вперед. Наконец от корабля отчалила шлюпка. В ней находился Вальтер, потный и злой. Судя по виду, его вовсе не обрадовало наше возвращение. Ему нужно было золото, а не мы.

— Где динары? Где они?

Я остановился на расстоянии длины меча от него, но не спешил спрятать оружие в ножны.

— А где девушка? Где она? И Редуан?

— Да живы-здоровы, — ответил он нетерпеливо. — А вот золото где? Ты что, вот это принес мне обратно? Ничего, кроме крови и беды?

— Есть у меня золото. Вези их на берег.

Вальтер уставился на меня; взгляд его кипел низкой злобой.

— Ты кому служишь? Мне или им?

— Я служу самому себе, — ответил я хладнокровно, — но была заключена сделка. Они должны быть освобождены.

— Ты говоришь — золото есть, а чем ты мне это докажешь?

Сунув руку в карман под кушаком, я показал ему несколько монет:

— Вот тебе образец. Но поторопись, потому что солдаты на подходе!

— Доставь деньги на корабль, и мы освободим пленников.

Я был очень молод — но не настолько же! Я насмешливо улыбнулся:

— Ты получишь золото, когда пленники будут на берегу.

Вальтеру очень мало нравились мои слова, а сам я — ещё меньше. Не доставляла ему удовольствия и эта моя новая независимость. Он пристально смотрел на меня с минуту, мрачный от гнева, а потом пошел к шлюпке, забрав с собой финнведенцев. Я остался на берегу один.

Они, похоже, не торопились. Вот уже солнце поднялось за хмурыми тучами, и только теперь подошла шлюпка с Редуаном и Азизой. Привез их гигант Сервон, а с ним ещё дюжина пиратов, вооруженных и готовых к бою.

Когда мы двинулись от берега, я объяснил, что случилось.

— Не считайте себя в безопасности, — предостерег я Редуана. — Получив золото, они попытаются убить тебя и увести Азизу обратно.

К нам подходил Сервон, за ним ещё двое. Конечно, им нужна была девушка. Убьют Редуана, заодно и меня, а её повалят тут же на берегу.

По моему плану, здесь должен был стоять Дубан с шеренгой воинов. Вместо того я оказался один.

Однако у меня была хорошая память. Я помнил взломанную шкатулку и людей, которые ползали на четвереньках по песку, собирая золото.

— Подождите здесь, — сказал я, — сейчас принесу золото.

Пираты двинулись было за мной, но остановились, когда я начал карабкаться по крутому склону. Там, наверху, меня можно будет достать стрелой или камнем из пращи, а лезть на гору им было лень.

— Я обернусь быстро, — продолжал я, — но вы должны быть наготове, — я не смотрел на Редуана, но мои слова предназначались ему. — Люди, которые бились здесь прошлой ночью, вернутся с большими силами.

Выкопав мешки, я перенес, сколько смог забрать сразу, к крутому обрыву и вернулся за остальными. Потом сбросил два мешка с горы, но третий намеренно швырнул на острый камень. Кожа лопнула, во все стороны посыпалось яркое-яркое золото.

Разбойники завопили и бросились вперед, ловя золотые монеты. Редуан схватил Азизу за руку и побежал.

С мечом в руке я двинулся вниз с горы, но тут Сервон заметил, что девушка убегает, и с криком пустился за ней; остальные бросились следом. Вальтер закричал и тоже потрусил за ними.

Выпущенная кем-то стрела ударила Редуана в шлем. Он упал, тут же поднялся, шатаясь, и закричал Азизе, чтобы бежала дальше, но Сервон быстро несся ей наперерез. Пока я пробирался между деревьями, он поймал её за платье, но тонкая ткань разорвалась у него в руке.

Я перехватил его за руку и дернул в сторону. Галл схватился за меч, но я дожидаться не стал и проткнул его насквозь. Он рухнул гигантской окровавленной тушей, а Азиза застыла на месте.

— Беги! — задыхаясь, прохрипел я. — В лес!

Редуан вытащил меч Сервона.

— В лес! — повторил я. — Быстрей!

Они побежали, но снизу холма послышался громкий топот бегущих людей, и что-то сильно ударило меня в голову, за ухом. Я поднял меч и повернулся навстречу им, но надо мной уже сомкнулась волна мрака, и я упал.

* * *

Когда я очнулся, все двигалось. То ли земля качалась, то ли у меня в голове был такой беспорядок. В черепе тяжело стучало. Поверхность, на которой я лежал, поднималась и опадала.

Море. Я опять в море…

Были поздние сумерки, небо заволокли сплошные облака. Я лежал на кормовой палубе и слышал медленные, размеренные удары весел.

Кто-то толкнул меня ногой:

— Вставай!

Вальтер… Значит, он жив.

С трудом поднявшись на ноги, я прошелся, шатаясь, вдоль борта. Мои глаза раскрылись… Где Азиза?

В голове словно стучал огромный, чудовищный барабан. Вальтер пристально смотрел на меня.

— Она ускользнула! И это твоих рук дело!

Наши бретонские боги недаром наделили меня быстрым разумом. Мне достало ума разыграть удивление:

— Но я же принес тебе золото! Разве не так мы с ними договорились?

Он был взбешен, он ненавидел меня ещё больше, чем прежде. Этот подлец и в мыслях никогда не имел отпустить девушку, хотя, несомненно, решил, что Сервон должен умереть.

— Не понимаю! — воскликнул я. — Я же гнался за ней, когда меня ударили! Как она смогла ускользнуть от всех нас?

— Ты что, не видел мавров?

Топот бегущих ног, вспомнил я, шел от корабля, но напали с криками, оказывается, мавры… только чьи? Люди Дубана или Ибн Харама?

Неужели Азиза убежала с нашего судна только затем, чтобы попасть к ним в руки? Тошная это была мысль. Но, может, они не причинят ей вреда? Разве не будет она ценной заложницей?

— Я преследовал их, когда меня что-то ударило.

— Ты пытался удрать.

— Что? Удрать и бросить награду, которую ты обещал?

Это заставило его замолчать и загнало обратно в бутылку его сомнения; действительно, кто же способен удирать от обещанного золота?

— Ничего не получишь, — раздраженно сказал он. — Ты дурак.

Кто мудрец, а кто дурак? Философы не раз задавались таким вопросом.

— Тогда пусть золото, отнятое у меня, купит тебе болезнь на кадисских базарах — болезнь, которую оставит тебе какая-нибудь дешевая девка!

— Кадисских?.. Кто говорил о Кадисе?

— А куда же ещё тебе податься? Когда у человека есть золото, куда он ещё отправится, кроме города, где самые красивые женщины, самые лучшие вина и вся роскошь земли?

Четыре матроса, как я узнал, были сражены в схватке, а один из финнведенцев умер ещё раньше. Еще одного убила стрела уже в шлюпке; ну и, конечно, был мертв Сервон. Никто не подозревал, что это я его убил.

Скимитар у меня отобрали, и дамасский кинжал тоже, но сейчас они нуждаются во мне, и настанет день, когда я верну себе и то, и другое.

От качки мне было плохо. Вкус во рту был мерзкий, в голове барабанило. Вероятно, в меня попал камень из пращи. Ладно, у нас, кельтов, твердые черепушки… И с этой мыслью я незаметно заснул.

Меня разбудил дождь. Резкий шквал дождя, потом ещё один. Я, шатаясь, подошел к фальшборту. Вальтер стоял поблизости: это обнаружилось при вспышке молнии.

— Работай! — крикнул он. — Сделай что-нибудь!

— В такой-то шторм? При том золоте, что ты имеешь, я бы уютно устроился где-нибудь в порту с краюхой хлеба да бутылкой вина.

Гребни волн курчавились белыми барашками. Я положил руку на рулевое весло. Мы направлялись к западу, что значило — прямо к Кадису, так что я изо всех сил пытался сохранять этот курс. Потом, когда ближе к утру небо посерело, Вальтер снова появился на палубе. Его жирные подбородки блестели от дождя.

— Не нравится мне такая погода, — пробурчал он. — Правь в Кадис.

После пышной красоты Малаги мне особенно тяжело было переносить грязь на галере и сальные рожи команды. Они ненавидели меня, а я их… или я сбегу, или они меня убьют — это только вопрос времени.

Однако оставались прикованные к веслам Селим и Рыжий Марк, среди прочих, а я обещал освободить их… Мне казалось, что это было уже очень давно…

Кадис… Это порт моей судьбы. Со временем я найду способ и уж взыщу плату с Вальтера, сумею ускользнуть и вновь буду принадлежать лишь самому себе.

И я уже придумал, как, — если только мне удастся это устроить…

Страшен был ветер, мрачны вздымающиеся волны, — но не столь мрачны, как волны моих мыслей. Вальтер должен заплатить, а мои прежние товарищи у весел должны быть освобождены.

А потом весь широкий мир откроется передо мной! И я отправлюсь в этот мир, чтобы найти отца, посмотреть, что приготовила для меня судьба, и где-нибудь, когда-нибудь встретить возлюбленную.

Глава 5

Глаза мои застилало отчаяние. Галера была безмолвна; вода лениво плескалась о корпус, но я был узником. Команда, за исключением нескольких человек, стерегущих меня и остальных рабов, отправилась на берег, в Кадис.

Все мои планы пошли прахом, и я лежал неподвижно, пытаясь придумать выход из положения. Потом сел и повел взглядом вдоль ряда спящих рабов. Не спал только Селим. Наши глаза встретились.

Вот человек, который знает, что такое надежда. Его глаза горят ярким пылким огнем, и это я дал ему надежду. Но что можно сделать в одиночку против четырех вооруженных людей?

С гранитных и зеленых Армориканских холмов в Бретани, с её вересковых пустошей и безлюдных берегов, от её менгиров и дольменов внешний мир казался полем яркой романтики, где я буду героически ступать широким шагом, повергая своих врагов. И что же? Вот я сижу здесь, узник шайки мелких воришек, на вонючей посудине…

Могу я стерпеть такое — я, сын Кербушара-Корсара?

Один из сторожей был финнведенец, у которого не имелось ни малейшего повода любить меня; в руке у него был лук со стрелой. И эта стрела прошьет мне кишки насквозь прежде, чем я успею хотя бы встать.

Быть безрассудным — не значит быть смелым; это значит быть всего лишь глупым. Осторожность и осторожность; но уж если действовать, то внезапно и решительно.

Другие стражники спят; но много ли я смогу против финнведенца?

Что там говорил мне давным-давно рябой моряк? «Доверяйся своей смекалке, парнишка…»

Может, у меня и не так много смекалки, но этот тупой бык с луком… Тупой… Может, я и умнее его, — но много ли стоит умник со стрелой в брюхе?

— А они-то забавляются на берегу вовсю, — раздумчиво проговорил я. — Жадина Вальтер, не даст нам даже осушить бутылку вина…

Финнведенец не ответил. Он не задал вопроса, на который я рассчитывал. Пришлось продолжать:

— По крайней мере, мог бы выделить бутылочку из своего запаса…

Финнведенец насторожился.

— Какого ещё запаса?

— Он-то вдоволь нахлебается вина на берегу. Почему он забыл сказать нам, мол, возьмите, ребята, бутылочку из тех, что лежат внизу?

— Что, внизу есть вино?

— Конечно. Оно хранится под оружейным рундуком, на котором спит Вальтер.

Его свиные глазки подозрительно обшарили меня. Это был человек, начисто обделенный доверием к ближнему. Он не верил мне ни на грош.

Селим прислушивался: он понимал наш разговор.

Финнведенцу потребовалось немало времени, чтобы принять решение, — туговато все-таки соображал этот широкоплечий северянин, весь заросший густым волосом, с нравом непостоянным, как у старого медведя с больным зубом.

В конце концов он разбудил остальных, и они долго шептались между собой. А потом вдруг набросились на меня всем скопом, повалили и связали по рукам и ногам. Есть одна хитрость, которой научил меня отец: когда тебя связывают, нужно глубоко вдохнуть, задержать дыхание и напрячь мускулы. Когда потом выдохнешь и расслабишься, веревки дадут слабину, с которой многое можно сделать.

Однако для этого ещё не пришло время.

Стражники спустились вниз, под ахтердек, а потом выбрались обратно на палубу с вином — оно действительно там было, я подсмотрел, как Вальтер прятал. И тут же принялись вытаскивать пробки зубами и пить. Один из них помахал надо мной бутылкой, презрительно расхохотавшись, когда вино выплеснулось мне на лицо.

Солнце поднялось выше. Вальтер и прочие скоро начнут просыпаться в борделях на берегу. А что, если смену часовым пришлют раньше, чем эти свиньи нахлебаются вдоволь?

Прикрыв глаза, я позволил солнцу согревать мне мышцы. Даже связанный, я наслаждался этим теплом, потому что с раннего детства полюбил простые телесные радости: тепло солнца, вкус холодной, чистой воды — и соленых морских брызг, влажное ощущение тумана на теле и прикосновение женских рук.

Лежа на спине, я воспринимал мягкое покачивание палубы подо мной, скрип отдыхающих весел, бормотание спящих рабов, лязг цепи, когда кто-то беспокойно шевелился во сне.

Наконец до моих ушей донесся желанный звук — пьяный смех.

Команда могла вернуться в любую минуту, но не стоит терзать себе душу тем, что может случиться. Человек делает, что в силах, и решает проблемы, когда они возникают…

Через какое-то время послышался тихий храп.

Финнведенец спал. Другие бессвязно болтали, растягивая последнюю бутылку вина. Для них это было время лени, время отдыха. Они были в порту и судно стояло на якоре…

Путы мои имели слабину, хоть ничтожно малую, но все же, сжавшись до последней возможности, пригнув плечи и до предела сблизив локти, я получил некоторую свободу действий.

Пока часовые разговаривали, я по-всякому шевелил пальцами и смог, наконец, дотянуться до узлов. К тому времени, как заснул второй сторож, у меня были свободны руки.

В нетерпении из-за задержки и в страхе перед возвращением команды я быстро освободил лодыжки. Рядом со спящим часовым лежал меч. Я осторожно поднялся на ноги. Селим наблюдал за мной, глаза его горели.

Прикинув расстояние до меча, я двинулся к нему. И тут один из сторожей повернулся и глянул мне прямо в глаза. Ошеломленный, он застыл на миг; а потом, когда он начал вставать, я ударил его ногой. Нам в Бретани давно был известен способ драки, в которой ногами пользуются не меньше, чем руками. Удар мой был резким, точным, нога попала ему прямо под челюсть, и голова его откинулась назад, словно была приделана на петлях.

Я схватил меч, когда второй стражник уже тянулся за ним. Отточенное как бритва лезвие скимитара взметнулось кверху, распоров ему одежду, и прошло сквозь подбородок, будто сквозь масло. Он свалился, силясь закричать, но тут же захлебнулся кровью.

Селим резко крикнул; я быстро обернулся и увидел, что финнведенец, ещё очумелый от сна и спиртного, неуклюже возится с луком и стрелой.

Расстояние было слишком велико для прыжка. Я подбросил меч, перехватил клинок пальцами и метнул его, как дротик. Тем временем лук поднялся, стрела повернулась ко мне, но в тот миг, когда он готов был уже спустить тетиву, брошенный клинок достиг цели и глубоко вонзился в грудь.

Схватка была быстрой, безмолвной, почти бесшумной. Взглянув в сторону берега, я не увидел в бухте ни одной лодки на плаву. Солнечный свет искрился на воде, но ничто не шевелилось. Спящий стражник оказался связан прежде, чем проснулся, а я бегом кинулся к рундуку оружейника, за инструментами.

Я сорвал ломом замки на цепях Селима, а потом мы побежали расковывать Рыжего Марка. Рабы хватали нас за одежду, просили освободить их, но первым на очереди был Рыжий Марк. И только отчасти потому, что мы с ним дружили; самое главное, мне требовался ещё хоть один сильный человек рядом, чтобы удержать дисциплину, необходимую для нашего спасения.

Неожиданно для меня самого, когда были освобождены Селим и Рыжий Марк, план мой вдруг созрел окончательно, и я понял, что надо делать.

Когда люди поднялись на палубу, я взял Рыжего Марка за плечо:

— Я хочу, чтобы галера была вычищена и вымыта — вся, от носа до кормы.

— Что? — он не верил своим ушам. — Нам бежать надо!

— Посмотри на них! На себя посмотри! Если вы заявитесь в Кадис в таком виде, все сразу поймут, кто вы такие, и вас закуют в цепи снова. Слушай меня! Я знаю, что делать! Сначала мы приведем в порядок галеру, потом себя. Среди награбленных товаров есть одежда, целые тюки одежды. Каждый из нас получит платье, каждый получит золото, а потом вы услышите, что я надумал… Но ни капли вина! Ничего не пить, кроме воды. Положитесь на меня!

Мы выставили вахтенных с заданием внимательно наблюдать за любой приближающейся лодкой. Люди работали быстро. Галеру тщательно прибрали, а палубу скатили соленой водой, которую черпали из-за борта ведрами на веревках.

Селим и ещё один человек по моему приказу спустились в трюмы, чтобы подсчитать стоимость груза. Он только-только успел подняться на палубу с докладом, когда мы заметили возвращающуюся лодку. В один миг рабы вернулись на свои места у весел. Двое заняли место стражников.

Лодка гулко стукнулась о борт. Матрос в ней крикнул, требуя трап. Не услышав ответа, выругался:

— Дрыхнут, собаки! Ну, подождите, услышит об этом Вальтер!

Они перелезли через борт — прямо к нам в руки. Внезапность была полная. Один предпочел драться, и меч Рыжего Марка проколол его, словно вертел фазана. Остальных двоих повалили и связали. Кто-то из рабов поднялся на палубу и всадил стрелу прямо в горло лодочнику.

Судно стало нашим так быстро, что я даже забеспокоился; воистину команда его была шайкой неотесанных чурбанов. Удивляюсь, как они вообще вспомнили, что надо сменить стражу. Возвращавшиеся полупьяные матросы думать забыли об осторожности и не были готовы к тому, что произошло.

Мой дальнейший план оставался неизменным, однако каждый миг мог навлечь беду. Почему бы не забыть о том, что я задумал, не разделить деньги и не позволить каждому идти своей дорогой?

Кадисские мавры вряд ли отнесутся приветливо к беглым рабам и, скорее всего, помогут Вальтеру отыскать и выловить нас по одному.

«Пусти в ход смекалку», — так говорил рябой моряк.

Мне мало спастись, мне надо свести счеты. Если мой план удастся, то я смогу отправить каждого раба домой в меру состоятельным человеком, а главное — преподать Вальтеру необходимый урок.

— Ты остаешься старшим, — сказал я Рыжему Марку. — Селим сойдет со мной на берег. Если кто-то из команды вернется на борт, берите их в плен.

Теперь мне нужен был нищий, но нищий не всякий, а с определенным лицом.

Глава 6

Едва сойдя на берег, я покинул порт и углубился в узкие улицы города. План мой был таков, что его следовало осуществлять быстро, а у мусульман не в обычае торопиться в подобных делах.

Промедление могло означать полный провал. Я опять заколебался. Ну что мне мешает просто освободить рабов — и пусть сами выбираются из этой страны, как смогут? Разве я отвечаю за них?

Нет, не отвечаю… Но я прекрасно понимал, что, освобожденные и с деньгами в кармане, они соблазнятся злачными местами Кадиса, привлекут к себе внимание окружающих, быстро будут разоблачены как беглые рабы и снова окажутся в цепях.

Моя одежда была тщательно вычищена, и я снова выглядел молодым щеголем. Скимитар на перевязи и дамасский кинжал за поясом прибавляли мне значительности, но все равно для своей задачи я выглядел слишком молодо. Мне нужен был помощник — в годах и с достоинством, вид которого вызывал бы уважение.

Селим, сопровождавший меня, имел слишком свирепую наружность, слишком походил на пирата; такой внушит что угодно, только не доверие.

Кадис в этом, 1176 году был одним из великих портов мира, и на его базары съезжались купцы с шелками, специями, камфорой и жемчугом, благовониями и слоновой костью. Сюда привозили на продажу шерсть из Англии, меха из Скандинавии, франкские вина и левантские ковры.

В толпе можно было встретить людей всех наций в одеждах на любой манер. Купцы смешались здесь с пиратами, солдатами, работорговцами и учеными. С давних времен Кадис был знаменит мореплаванием и торговлей. Мой старый учитель, происходящий из греко-арабской семьи, рассказывал мне о рукописи, оставленной неким Эвдоксием, который описывал, как в море у берегов Восточной Африки нашли нос корабля из Кадиса — и это задолго до времен Христа…

— Подайте милостыню! Милостыню! Ради Аллаха! — дернул меня за руку какой-то нищий.

Я внимательно взглянул на него. У него было ястребиное лицо, худое, с пронзительными глазами и крючковатым, как клюв, носом, лицо, состаренное грехом и затененное коварством; однако в нем светилось и ещё что-то, — может быть, проблеск ехидного юмора?

— О отец вшей, — сказал я, — чего ради просишь ты милостыню? Ты выглядишь, как вор и сын воров!

В проницательных глазах старика мелькнула искра сатанинского веселья:

— Тысяча извинений, о благороднейший! Сжалься над моей бедностью и слабостью! Милостыни прошу, ради Аллаха!

Это лицо, эти манеры… ну, а если его отмыть?

— О разносчик кровососов, я не подаю милостыню, но если хочешь заработать золотую монету, тогда поговорим. Золотую монету, — добавил я, — либо острое стальное лезвие, если предашь меня.

— Золотую монету? — Его глаза злобно блеснули. — За золотую монету я проведу тебя тайком в лучший гарем Испании! За золотую монету я мог бы… о, я знаю настоящую девчонку! Она истинный дьявол, демон из ада, но искушена в искусстве удовольствий, и у неё есть…

— Я ничего не говорил о женщинах. Следуй за мной.

Мы остановились у общественной бани. Там стоял мускулистый негр с толстыми золотыми кольцами в ушах. Указав на нищего, я велел:

— Возьми этот мешок блох, окуни его, отскреби его, подстриги и причеши. Я хочу, чтобы он хоть издали напоминал благородного человека!

— Клянусь Аллахом! — раб сплюнул в пыль. — Разве я джинн, чтобы творить чудеса?

Нищий злобно покосился на него, потом повернулся ко мне:

— О владыка! Зачем из множества бань в Кадисе привел ты меня в ту, где обретается эта падаль, это зловоние в ноздрях человеческих? Почему должен я в мои преклонные лета выслушивать эту тень невежества?

— Хватит! — оборвал я старого болтуна, ибо мы, Кербушары, знаем, как показать власть. — Проводи его внутрь. Сожги этот гнилой блошиный улей, которое служит ему вместо одежды. Я вернусь меньше чем через час с чистым платьем!

Когда нищий в конце концов предстал передо мною — с подрезанной бородой, с подстриженными и причесанными волосами, одетый, как подобает человеку с достоинством и средствами, — он выглядел благородным, хоть и лукавым стариком, именно таким, как мне хотелось.

Его имя — не сомневаюсь, что этот проходимец врал, — его имя было Шир Али из Дамаска; в давние годы он был купцом, а позже дервишем, но для него настали тяжкие времена.

— Ты снова купец, — сказал я ему, — ты только что прибыл из Алеппо, чтобы сбыть как можно быстрее галеру и груз. Груз — специи и шелк в тюках. Распорядись этим как следует, Шир Али, продай все сегодня до вечера, и ты будешь щедро вознагражден. Но если ты поведешь дело нечестно или как-нибудь выдашь меня, то, — моя рука легла на кинжал, — то я выпущу твои кишки в дорожную пыль!

Селим наклонился к нему:

— А я нарежу из тебя ленточек и скормлю собакам!

В маленькой харчевне мы выпили вина, и я показал старику список грузов и на словах описал корабль.

Он взглянул на список и воскликнул:

— Великолепно! За неделю…

— За неделю? У тебя есть четыре часа. Я — твой нетерпеливый племянник из Палермо, который получил это все в наследство и которому не терпится немедленно отправиться в Толедо. Ты испытываешь отвращение к спешке, но что можно поделать с таким горячим и глупым юнцом? Тем более, что тут замешана девушка…

Старый мошенник неистовствовал, кричал бессвязно, дескать, это невозможно. Мы потеряем деньги! Нас обведут вокруг пальца, как последних олухов! Это ещё можно бы сделать за два дня, но…

— Это пиратский корабль, — хладнокровно объяснил я ему. — Команда в городе, пьянствует. Ты продаешь его сейчас, пока они гуляют… сегодня.

Он недоверчиво взглянул на нас, потом пожал плечами:

— Либо ты смельчак, либо глупец.

— Может, то, может, другое, но клинок у меня оч-чень острый, так что поторопись.

Купцом он когда-то был несомненно; был он и вором — вероятно, но размах у него имелся, у этого Шир Али, это уж точно.

На каждом шагу я страшился столкнуться нос к носу с Вальтером или с кем-нибудь из шайки, однако старик не собирался торопиться.

— Ты сделал хороший выбор, — сказал он, — ибо нищий видит многое, что ускользает от других. Мы знаем, кто честен, а кто мошенник, у кого есть золото, а кто просто попусту плещет языком…

Внезапно Шир Али остановился перед маленькой лавчонкой — простой базарной палаткой — и принялся рыдать и рвать на себе волосы:

— Разорен! — истошно кричал он. — Я буду разорен! Продавать сейчас же? Я не могу этого сделать! Это грех против Аллаха — продать корабль за такой срок!.. Подумай, дорогой племянник! Сам корабль — это уже целое состояние, а ещё тюки шелка! Позволь мне только придержать товар! Дай мне поторговаться! Есть же люди, которые хорошо заплатят за такую галеру!

Владелец палатки, старый иудей Бен-Салом, почуял выгоду:

— Что печалит тебя, о друг мой?

Шир Али завопил ещё громче, вокруг уже собралась небольшая толпа, а он между тем разразился потоком увещеваний и проклятий. Его дорогой брат, лучший из братьев, скончался! Его корабль, который стоит сейчас в гавани, нужно продать, а этот безбородый юнец, этот мальчик рядом с ним, должен отправиться в Толедо, прежде чем солнце закатится…

Между причитаниями последовали и объяснения, и Шир Али поведал, сколь богаты шелка, сколь ароматны специи… Да, мой выбор оказался удачен — судьба послала мне нищего с воображением буйным и даже поэтичным!

Он горько плакал; он поносил свою тяжкую судьбу, злые времена, толкающие его на грех, ну разве можно продавать сегодня, если столь много можно выгадать, чуть повременив…

И внезапно сдался:

— Ладно… Идем! Идем, племянник мой, я знаю нужного человека! За такой груз он заплатит…

— Погоди! — Бен-Салом поднял руку. — Подожди! Может, тебе нет нужды идти дальше. Корабль, несомненно, старый, шелк, вероятно, долго провалялся в трюме, специи могли подпортиться, но все же…

Шир Али остановился, презрительно глянув на Бен-Салома через плечо:

— Что-о? Это ты-то говоришь о покупке? Да где тебе взять сто тысяч динаров? Откуда, в самом деле?

— А кто говорит о ста тысячах динаров? Это болтовня дураков… и все же не будем спешить. Поистине, сам Аллах послал вас ко мне. Войдите внутрь.

— Кто тут говорит об Аллахе? — отпрянул Шир Али. — Какие у нас дела с тобой? Нам некогда тратить время попусту! Корабль должен быть продан до наступления ночи — так могу ли я расточать время на пустые разговоры?

Однако после долгих споров и многих пререканий мы все же позволили проводить себя в лавку и уселись на подушках, скрестив ноги, причем Шир Али все время протестовал против такой пустой траты времени. Несколько раз он вскакивал — только затем, чтобы его снова усадили.

Бен-Салом взял список товаров и внимательно прочел его, все время бормоча и считая на пальцах. Мы с Шир Али и Селимом пили поданное хозяином вино и ждали.

Лавка выглядела скромно, даже бедно; однако в любом городе невозможно долго ходить по улицам и не знать, что вокруг происходит. Существует лига нищих, и чего они не знают, того не знает никто.

Купец вызвал мальчишку и спешно послал его куда-то; и буквально через несколько минут тот вернулся с двумя длиннобородыми стариками. Склонив головы друг к другу, они изучали список, споря и протестуя.

Шир Али вдруг поднялся на ноги:

— Хватит! Довольно!

Мы были уже у двери, когда Бен-Салом остановил нас:

— Проводите нас на корабль. Если все обстоит так, как вы говорите, мы покупаем.

— И корабль тоже?

— И корабль.

Теперь настало самое тревожное время. Что, если Вальтер уже вернулся с берега? Или вернется, когда мы будем на борту? Тогда не миновать решительного боя, в который, наверное, не преминут вмешаться портовые власти. Однако приходилось идти на риск.

Когда мы приблизились к кораблю, все было спокойно. Пригревало солнце; вода лениво плескалась о корпус. Купцы изучали судно, и лица их ничего не выражали.

Предполагая, что они должны понимать, я сказал Селиму на франкском языке:

— По-моему, мы просто теряем время. Будет лучше продать в Малаге или в Валенсии.

Бен-Салом беспокойно сказал что-то человеку, стоящему рядом с ним, а Шир Али исподтишка, лукаво взглянул на меня, угадав мое намерение.

У фальшборта нас встретил Рыжий Марк с дюжиной вооруженных рабов. Пока Шир Али и Селим показывали купцам корабль, мы с беспокойством ждали, наблюдая за берегом.

Теперь настал час опасности. Если мы только не закончим торг раньше… По берегу не спеша шла группа смутно знакомых людей.

Рыжий Марк проследил за моим взглядом.

— Похоже, мы влипли, — пробормотал он.

— Один из них — Вальтер, — добавил я.

— Что же делать?

Гигант-сакс явно испугался. Хоть он и был смельчаком, перспектива вновь оказаться в цепях его ужасала.

— Да их всего-то пятеро или шестеро, — спокойно сказал я. — Мы их схватим.

— Ну, а эти? — он указал большим пальцем на покупателей.

— Они будут торговаться вовсю, и мы дадим им немного сбить цену.

Селим поймал мой знак.

— Уведи их вниз, — прошептал я. — Покажи шелк, открой бочонок корицы… Короче, займи чем-нибудь.

Бывшие рабы снова сели по местам, за исключением отборной команды из двенадцати человек, укрывшихся за бортом и готовых к действию. Еще четверо стояли с луками наготове — на случай, если кто-нибудь попытается бежать.

Мы слышали, как плескались весла, как стукнулась лодка о борт. У меня по лицу и по шее струился пот. Я облизал губы, чтобы смочить их, но язык пересох. Попытка сглотнуть потребовала больших усилий. Я подошел к борту, чтобы прибывшие могли увидеть меня.

— Где финнведенец? — властно спросил Вальтер.

— Спит. Они нашли твой запас вина.

Это известие должно было рассердить его, а рассерженный человек теряет осторожность.

— Болваны! Я им покажу…

Он схватился за спущенную веревку и вскарабкался на борт, как кошка; остальные последовали за ним. Однако, перекинув ногу через планширь, он что-то заметил — и замер:

— Что такое? — по его лицу скользнула тень тревоги. — Что…

Он слишком поздно заметил опасность, когда я бросился, чтобы схватить его. Мгновение не знал, бежать или сражаться. И, к его чести, стал вытаскивать меч.

Он мог быть трусом и, несомненно, был негодяем, но, загнанный в угол, оказался сильным и опасным противником. Он бросился на меня, и я отступил, пытаясь удержать его на расстоянии.

Лязгнуло оружие, послышался сдавленный крик, потом мой клинок ткнул его в руку, пустив кровь. Вальтер резко отпрянул, но прежде чем снова пошел на меня, рука Рыжего Марка обвилась вокруг его шеи и дернула назад; он потерял равновесие и рухнул.

Бой быстро кончился, и пленники были связаны с проворством и искусностью, присущими морякам; всех взяли живыми, кроме одного. Ничего, это будет не первый труп, всплывший в кадисской гавани…

Привлеченный шумом, на палубе появился Бен-Салом. Его глаза обшарили все кругом, но не нашли ничего необычного.

— Какая-нибудь неприятности?

— Несколько рабов взбунтовались.

Вальтер пытался что-то крикнуть, но Рыжий Марк ткнул его в живот.

— Ты ничего не говорил о рабах, — возразил Бен-Салом.

— Рабы идут с кораблем. Однако следует присматривать вот за этим, — я указал на Вальтера. — Хитрый негодяй и большой лжец, но если время от времени напоминать ему вкус плети, он будет работать как следует.

Бен-Салом взглянул на меня:

— Ты молод, — заметил он, — а говоришь как человек, привыкший повелевать.

— Этот корабль — мое наследство, — заметил я.

Все молчали. Несомненно, что-то здесь выглядело неладно.

— Я, может быть, поторопился сказать насчет рабов, но я был уверен, что именно таково намерение моего дяди.

Бен-Салом подергал себя за бороду:

— Мы боимся неприятностей! Здесь все как-то не так…

— Вам решать. Галера — ваша за условленную цену, и эти сильные рабы вместе с ней.

— Надо подумать. Это для нас неожиданность.

Отвернувшись от него, я сказал Рыжему Марку:

— Подтяни их лодку к борту. Эти люди уезжают. А мы сможем с попутным ветром уйти на Малагу.

— Подожди! — закричал Шир Али. — Я уверен, что Аллах дарует мудрость моим друзьям. Они пожелают купить.

Бен-Салом стал покачивать головой, и я распорядился:

— В лодку! Мы отплываем на Малагу. В конце концов, это мой дядя захотел продать корабль именно в Кадисе.

— Ну, ну, — запротестовал Бен-Салом, — твое предложение воистину хорошо, но мы просто…

— Наличными, — сказал я, — в течение часа. Больше разговоров не будет.

— Ладно, — неохотно согласился Бен-Салом. — Мы покупаем.

— Ты останешься на борту, — сказал я, — пока другие не вернутся с деньгами.

Через час и десять минут, когда спустилась ночь, я стоял на улице Кадиса, и у меня было больше денег, чем я видел за всю свою жизнь.

Под конец я мог бы даже пожалеть Вальтера, но вспомнил женщину, уплывшую к берегу.

Рыжий Марк ушел. Я протянул руку Селиму.

— Иди с Аллахом, — сказал я.

Он помедлил:

— Но… а если мы пойдем вместе? Ты освободил меня. Я буду служить тебе, и только тебе.

— Тогда отправляйся в Малагу и расспроси осторожно о деве Азизе и графе Редуане. Узнай, в безопасности ли она. Служи ей, если сможешь, и трать свои деньги с умом…

Мы разошлись, и я зашагал по узкой улице, заметив, как при моем приближении какой-то оборванный нищий поспешно скрылся в переулке.

Прежде всего нужно разузнать об отце, а если здесь о нем ничего не известно, то я отправлюсь в Кордову, где должны быть записи обо всем, что происходит в Средиземноморье. Халиф — человек бдительный.

Слишком много времени уже прошло, однако мы должны вместе — отец и я — возвратиться в нашу Арморику и отомстить барону де Турнеминю.

А до тех пор пусть он носит шрам, который я оставил у него на щеке — напоминанием о том, что последует дальше.

Глава 7

Старая часть Кадиса стоит на отвесной скале, гавань его открывается к западному морю. Здесь много строений, оставшихся от древних времен. Некоторые, говорят, были возведены ещё финикийцами, другие — римлянами или вестготами.

Приостановившись на темной улице, я поплотнее завернулся в плащ — с моря дуль сырой ветер. Селим рассказал мне о гостинице на скале над морем — «Гостинице Белой Лошади».

Это место было хорошо известно людям, плавающим по морям, я мог узнать там какие-нибудь новости о своем отце, — и пошел туда, хотя во мне не угасало стремление исчезнуть, убраться подальше от Кадиса. Что, если кто-нибудь из рабов, празднуя освобождение, разболтает слишком многое?

Общий зал таверны, темный, придавленный к полу низкими стропилами, был полон людьми из разных портов: из Александрии, Венеции, Алеппо, Константинополя…

Столы были длинные, со скамьями вдоль них. Я нашел свободное место и заказал тунца, зажаренного в оливковом масле, каравай хлеба и бутылку вина.

Напротив меня, наискосок, сидел худощавый одноглазый моряк со свирепым лицом. Он сидел, уныло понурясь, над пустым стаканом.

— Здесь, на берегу, слишком сухо, — сказал я ему, — наполни свой стакан.

И подтолкнул к нему бутылку.

Он налил, потом, подняв стакан, произнес:

— Йол болсун!

— Твой язык звучит для меня странно.

— Мой народ рожден в степях, далеко отсюда на север и на восток. Эти слова — приветствие, но иногда и тост. Они значат: «Да будет дорога!»

— За это я выпью.

И мы выпили с ним.

— Когда-то давно, — заметил я, — один грек рассказывал мне о степях, о далеких, покрытых травой равнинах, где скачут свирепые воины, и о ещё более далекой стране, которую зовут Катайnote 6…

— Он был знающий человек. Далеко ли путь держишь?

— Так далеко, как потребуется.

— Я — Абака-хан, царь среди моего народа. — Он улыбнулся неожиданно весело: — Невелик царь, а все-таки царь!

— А я — Матюрен, — сказал я, — а имя рода моего до поры до времени лучше не говорить…

— Имя человека — это его собственное имя.

— Далеко тебя занесло от дома…

— А-а… — он пожал плечами, заглянул в свой пустой стакан, и я снова налил ему.

— Ты видишь перед собой человека, — сказал он, — который был царем и рабом, воином и моряком, беглецом и спасителем.

— А я пока никем не был, но, думаю, у меня есть ещё завтрашний день.

Кто-то неподалеку повысил голос в пьяном споре:

— Мертв! Я тебе говорю, что Кербушар мертв!

— А я этому не верю! — откликнулся другой.

— И уже никогда не будет второго Кербушара.

— А я никогда не поверю, что он мертв, — упрямо настаивал недоверчивый собеседник.

— Он лежал на спине, широко раскрыв глаза прямо к солнцу… Я своими глазами видел его, зияющую дыру у него в груди и кровь, окрасившую красным воду вокруг.

— Ребенком, — подбросил я реплику, — я слышал сказки об этом Кербушаре.

— Что бы о нем ни говорили, это всегда было меньше, чем правда, — сказал второй спорщик. — Я знаю, я плавал с ним! О, замечательный человек! Честный человек! Когда командовал Кербушар, все получали лишнюю долю.

Расправляясь с тунцом и хлебом, я прислушивался к этим славным разговорам; вернувшиеся с моря беседовали о кораблях и людях, о битвах и крови, о добыче и женщинах, о плеске весел и полощущих парусах. И в этих беседах снова и снова всплывало имя Кербушара.

Тюрк, мой сосед по столу, следил за мной внимательно — и вдруг сказал:

— Я тоже знал его… и, кстати, что насчет твоего родового имени? Думаю, мне оно известно.

— Не произноси его здесь.

— Имя есть имя, — пожал он плечами, — только в некоторых из них есть особый звон, как в имени Кербушар!

— Его поймали в бухточке на восходе солнца, — говорил кто-то, — и там было пять кораблей. Они зажали его с обоих бортов, срезали ему весла и взяли на абордаж. Они вымели ему палубу стрелами, а потом мечами.

— А я говорю, он жив, — настаивал второй. — Шакалам не убить льва.

— По-твоему, Абд аль-Ала шакал?..

Заказав вторую бутылку, я оглядел комнату и увидел в углу у двери нищего… нищего, у которого хватило денег, чтобы взять целую бутылку. Где я видел его прежде?

Он не глядел в мою сторону, но я был уверен, что он отвел глаза лишь мгновение назад. Внезапно мне показалось, что в зале страшно тесно. Я глотнул вина и тут увидел, как открылась боковая дверь и вошел раб, сопровождаемый дыханием холодного ночного воздуха.

Взгляд Абака-хана последовал за моим, когда я снова посмотрел на нищего.

— Я смогу сделать эту мелочь для тебя, — предложил он. — Небольшая плата за вино.

— За угощение я платы не беру. — Несколько человек поднялись, заслонив меня от нищего. — Возьми бутылку — и «йол болсун»!

Я быстро исчез, воспользовавшись дверью, в которую недавно вошел раб.

Миг — на то, чтобы открыть и закрыть её, ещё один — чтобы глаза привыкли к темноте. Узкий переулок выходил на крутой холм над гаванью. От кого я спасался? Не знаю; но меня гнал запах беды.

Самое время покидать Кадис. Что мне теперь нужно было — это лошадь.

По склону холма я направился туда, где были воды гавани и городская стена. Пройдя вдоль нее, я нашел узкие ворота и стражника, но его внимание легко отвлекла монета.

За стеной расположились отдельными группами купцы и путешественники, ожидающие, пока наступит рассвет и откроют ворота. Еще горели несколько костров, и я направился к одному из них, но затем задержался, чтобы рассмотреть сидящих у огня и найти среди них честное лицо. Готовый в любой миг выхватить меч или кинжал, я подошел к костру. Там были двое: седобородый старик и молодой человек с гладким лицом. Они подняли ко мне глаза.

— У вас есть лошади, — сказал я, — а мне нужна лошадь.

— Поздно ты путешествуешь…

— Если не буду путешествовать поздно, то могу вообще остаться на месте.

— Лошади недешево стоят…

За чашкой мятного чая мы поговорили о многих вещах, между делом торгуясь. У меня получалось неплохо — потому, наверное, что ещё не забылся Шир Али, его слова и ухватки. Увижу ли я его когда-нибудь еще? Или Абаку-хана?

Сколь многочисленны жизни, с которыми мы встречаемся и проходим мимо!

За час до рассвета я выехал из лагеря верхом на коне берберийской породы, красавце, темно-сером в яблоках, почти вороном.

После дележа денег, вырученных за корабль, на мою долю пришлось пятьсот золотых динаров; кроме того, я собственноручно зашил в одежду два прекрасных изумруда, два рубина, голубой сапфир и три небольших алмаза.

Покупая Бербера, я заодно сторговал лук и колчан со стрелами. Однако путешествовать в одиночку было неразумно, и я надеялся присоединиться к какой-нибудь группе путников, которые пожелали бы увеличить свою мощь.

Тот нищий меня сильно беспокоил. Он следил за мной от самого порта, никаких сомнений. Был поблизости, когда я прощался с Селимом… Зачем? Кто он такой? Действовал сам по себе или служил кому-то другому?

Я расположился в кустах на склоне холма, отдыхал и смотрел, как начинается дневное движение по дороге. Это место превосходно укрывало меня и давало возможность наблюдать за прохожими и проезжими.

Вот прошел купец с десятком верблюдов и несколькими конниками, потом проскакала дюжина солдат в остроконечных шлемах и кольчугах. За ними проследовала повозка, запряженная быками и охраняемая двумя всадниками, потом появилась разношерстная компания мужиков довольно грубого вида. Двое из них отделились от прочих и спрятались на склоне прямо подо мной. Они устроились поудобнее и стали наблюдать за дорогой.

Внезапно их разговор умолк. Появились новые путешественники — высокий человек в черном верхом на муле под богато расшитым чепраком, с тремя слугами, также на мулах. Все они были вооружены, но, судя по осанке, отнюдь не воины. Следовали за ними и два вьючных мула; однако внимание наблюдателей внизу сосредоточилось не на поклаже, а на человеке в черной одежде.

— Это Иоанн. Иоанн Севильский!

Когда маленький караван удалился по узкой дороге, один из двух наблюдателей вскочил на коня и поскакал через холм; при этом он проехал мимо меня достаточно близко, чтобы я хорошо разглядел его — коренастого крепыша с жирной кожей и нечесаными волосами. Он был вооружен до зубов.

Второй задержался на месте немного, а потом спустился к главной дороге и последовал по ней за Иоанном Севильским.

Грек, мой бывший наставник, рассказывал мне об Иоанне. Это был переменивший веру иудей, трудившийсявместе с Раймондом из Толедо над переводом арабских классиков на латынь и на кастильское наречие. Знаменитый ученый и влиятельный человек.

Мой отец принадлежал к людям, уважающим знание, и дом наш был местом, где обычно останавливались проезжие путешественники. По ночам за стаканом вина немало случалось добрых разговоров об ученых и искателях истины. Интерес моего отца к их трудам возбуждался не только его путешествиями, но и случайными встречами с мудрецами из Александрии, Рима, Афин и мавританской Испании.

Мой отец мертв…

Сколь ни ужасна была эта мысль, я все же почти смирился с ней. Видно, у того моряка, который никак не мог поверить, что Кербушар мертв, было больше веры, чем у меня… Его вера противостояла знанию другого; но действительно ли тот человек знал Кербушара? Он говорил, что своими глазами видел моего отца мертвым, — и что я мог бросить на весы против этого?

Если он мертв, то я должен вернуться в Арморику и сам сокрушить барона де Турнеминя, человека, разрушившего мой дом и убившего мою мать и наших вассалов; этот человек должен умереть.

Не существовало закона, который имели бы силу покарать его; никто, кроме меня, не заставит его расплатиться за преступления. Я, Матюрен Кербушар, в одиночку позабочусь, чтобы Турнеминь умер от моего клинка.

Да, я одинок, но тот, кому приходится стоять в одиночку, часто оказывается сильнейшим. Борясь в одиночку, он становится сильнее — и таким остается.

Хорошо, что я так думал, потому что был воистину одинок. Доверяться своей сильной правой руке и собственной смекалке — отличное правило, но мне предстояло ещё столь многому научиться, и я пока просто не знал, достаточно ли сильны у меня и рука, и смекалка.

Мир, в который я вошел при рождении, был миром хаоса. С крушением Римской империи сгинули роскошь и изящество. Города обратились в развалины; акведуки пересохли, а незащищенные рукой человеческой поля вернулись во власть диких растений и сорных трав. В течение нескольких столетий Европа оставалась опасной для путешественников; она кишела разбойниками и невежественными, полудикими крестьянами, которые убивали путников и присваивали их имущество.

Воинствующие монахи грабили караваны или требовали дань с поселений. Часто они воевали со знатными сеньорами, вроде Турнеминя, — тоже разбойниками, разве что титулованными.

Немногие люди в христианской Европе умели читать и писать, ещё меньше было таких, которые признавали важность знания. Христианские страны превратились в темные моря невежества и суеверия; лишь местами мерцал свет учения, но пламя его было слабым и неровным.

За потоками крови и побед, вынесшими арабов через Азию и Северную Африку в Испанию и на Сицилию, хлынул поток просвещения. Из Александрии шли переводы греческих классиков, за ними следовали музыка, искусство и медицинские познания греков, персов, арабов. Персидских и индийских ученых радушно принимали при дворах халифов, а когда на смену Омейядам пришли Аббасиды, арабская цивилизация вступила в свой золотой век.

В Европе было мало книг, и ценились они невысоко. Пьер де Немур, епископ Парижский, отправляясь в крестовый поход, подарил аббатству святого Виктора свою «большую библиотеку», содержащую целых восемнадцать томов.

А в это же самое время халиф аль-Хакам в Кордове обладал библиотекой в четыреста тысяч книг.

В нашем доме, благодаря путешествиям отца, дух был иной. Мы не были христианами, и потому избежали влияния монахов; большая часть Бретани оставалась ещё языческой.

Странствующие священнослужители, как и другие путники, всегда находили радушный прием в нашем доме, и много оживленных споров происходило у нас за столом, так что я слышал об Иоанне Севильском и о Раймонде из Толедо.

Теперь я увидел его; однако, если я не ошибаюсь, он вот-вот будет ограблен или убит, или и то, и другое вместе. Это было не мое дело, и я поступил бы разумно, оставшись в стороне, но я знал, что не смогу.

Над холмами стояло теплое солнце, и я весело ехал, куда вела меня дорога. Бербер мой был смышленым и ретивым животным, и мне приходилось сдерживать его, дабы приберечь силы на тот случай, который мог ожидать нас впереди. Однако по мере приближения ночи я стал сокращать разрыв, опасаясь, что останусь слишком далеко позади и не смогу помочь знаменитому мудрецу в случае нападения.

Передо мной лежал густой, искромсанный ветром лес, темный и заросший густым подлеском. Среди деревьев уходила в сторону едва намеченная тропа; похоже было, что это путь напрямик, который позволит срезать поворот и выведет меня на дорогу впереди отряда Иоанна.

Быстро повернув, я поехал по этой тропе, держа меч наготове, спустился по склону, покрытому травой, и снова выехал на дорогу. Оглянувшись назад, я заметил троих всадников, смотревших мне вслед. Уж не собирались ли они перехватить меня?

Я остановился у дороги и позволил отряду Иоанна догнать меня. Подъехав ближе, они сбились плотнее, как бы для обороны, хотя я был один.

— Приветствую тебя, отец мудрости! Да не уменьшится никогда твоя тень!

Он был человек пожилой, седовласый, с тонким, проницательным лицом, выступающими скулами и орлиным носом.

— Ты говоришь по-арабски, но выговор у тебя чужеземный. Откуда ты? Кто таков?

— Странник, который хочет предостеречь тебя.

— Предостеречь? От чего?

— Впереди тебя идет отряд вооруженных людей, и ещё один из той же шайки подходит сзади — лазутчик, по-моему. Полагаю, они задумали причинить тебе вред.

Иоанна сопровождали только толстый старик и двое юношей. Впрочем, один из них был высок и силен.

— Они намерены ограбить нас?

— Так я полагаю.

Он обдумывал мой ответ, очевидно, не уверенный, какую линию поведения избрать.

— Человек позади следит за нами?.. Можно подождать его здесь и убить. Одним будет меньше.

— Значит, это так просто — убить?

— Предпочитаю убивать, чем быть убитым. О мире можно говорить лишь с тем, кто сам хочет мира. Беседовать об этом с тем, кто держит обнаженный меч, глупо, разве только ты не вооружен; но тогда, конечно, приходится быть весьма убедительным…

— Давай лучше схватим его. Может быть, нам удастся узнать их планы.

На повороте дороги мы съехали на обочину и укрылись за кустами. Иоанн с толстяком приготовились загородить путь. Однако пришлось выжидать некоторое время, и ученый покуда оглядел меня.

— Ты франк?

— Кельт. Из Арморики, в Бретани.

— Знаю о такой. Ты безземельный?

— У меня отняли землю и дом. Я ищу отца, который потерялся в море.

— А сейчас?

— Сейчас еду в Кордову, посмотреть тамошнюю библиотеку.

Он всмотрелся в меня внимательнее:

— Стало быть, ты умеешь читать?

— По латыни, и немного по-арабски.

— Однако же в твоей стране мало книг.

Тогда я заговорил о прочитанных книгах, и так мы беседовали, пока юноша с другой стороны дороги не предупредил нас свистом.

Приближающийся всадник ехал шагом — беззаботный, уверенный, что его добыча находится далеко впереди. Но за поворотом он увидел Иоанна Севильского, который стоял возле своего мула, притворяясь, что поправляет седло. Тут всадник быстро огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, подъехал к Иоанну, держа руку на рукояти меча.

Юноша двигался бесшумно, как и я, и лазутчик оказался у нас в руках, даже не успев пошевелиться. Высокий парень обхватил его рукой за шею и рванул назад. Они вдвоем упали с коня. Я спокойно вытащил скимитар.

— Держи его чуть левее от себя, — сказал я юноше. — Незачем пачкать твою тунику кровью.

Пленник уставился на меня с тревогой и страхом.

Иоанн толкнул его ногой:

— Ты и другие… Что вы задумали?

Он был угрюмым и упрямым, этот мошенник, однако я не сомневался, что у него не больше верности в душе, чем у любого из его породы.

— Что за отряд впереди?

— Не знаю я никакого отряда…

— Врешь, мерзавец. Я слышал, как вы уговаривались. Приставь-ка ему нож к глотке, — велел я юноше, — и, если на нас нападут, тут же её перережешь. Да не скупись, режь поглубже, — посоветовал я деловитым тоном, — а то приходилось мне видеть людей с наполовину отрезанной головой, которые все ещё оставались живы…

— А почему бы не прикончить его прямо сейчас? — рассудительно предложил толстяк.

— Не надо! — Вор был явно перепуган. — Я им ничем не обязан. Отпустите меня, я все расскажу!

План разбойников заключался в том, чтобы не нападать на нас на дороге, а выждать, пока мы доберемся до гостиницы, расположенной впереди. Это было естественное место для остановки. Небольшой купеческий караван тоже должен был заночевать там, и грабители собирались разделаться одним махом и с купцами тоже.

— Но ведь они сильны, и их там немало!

— И один из них наш брат, — сказал пленник. — Все будут пить вино, и когда уснут…

Когда караванщики уснут от вина с подмешанным сонным зелье, разбойники всех перебьют. До сих пор они не знали обо мне, но, думаю, вряд ли мое присутствие заставило бы их изменить планы.

Привязав руки нашего пленника к седлу, мы пустились в путь. Собирались тучи, и в воздухе чувствовалась надвигающаяся перемена.

Иоанн Севильский взглянул на меня:

— Ты спас мне жизнь, — сказал он спокойно.

— Подожди. Может быть, я просто предупредил тебя о смерти. Неизвестно, что принесет ночь.

Глава 8

С холма нам было видны очертания обнесенного стеной приземистого здания гостиницы — если это заведение заслуживало такого названия. Во дворе стояли верблюды и кони купеческого каравана. Четверо солдат в кольчугах сворачивали в ворота, но не видно было никого из той разношерстной банды, которая двигалась впереди нас.

Гостиница располагалась на открытом месте, и вблизи не было никакого укрытия. Но если внутри действительно есть сообщник, чтобы открыть ворота нападающим, то она окажется местом тесным и практически безнадежным для обороны.

Гассан, тот самый высокий юноша из нашего отряда, будет драться хорошо — в этом я не сомневался. Иоанн Севильский, хоть и немолодой уже человек, в хорошей форме, судя по виду, а в его решительности я уже убедился…

Когда мы въехали в деревянные ворота, ветер развевал нашу одежду и падали первые, ещё редкие капли дождя. Ночь будет темная.

Мы расседлали наших скакунов. Воздух в конюшне был спертый, но пахло свежим сеном. Верблюды казались упитанными и сильными, и я сказал об этом Гассану.

Он бросил на них презрительный взгляд:

— «Джамал»! — Он пожал плечами. — Они годятся только на то, чтобы таскать поклажу. Видел бы ты наших верховых верблюдов — «батинийя» или «уманийя» из моей страны!

И рассказал мне о знаменитых беговых верблюдах, которые могут пробегать за день сотню миль, и часто в течение нескольких дней подряд.

Вошел высокий темнолицый солдат и указал на пустующее стойло:

— Не занимайте. Приезжает важный путешественник.

Он внимательно взглянул на меня, чуть нахмурившись, словно мое лицо показалось ему знакомым. Помешкал, будто хотел что-то добавить, но потом передумал и вышел.

Внутри гостиницы Иоанн Севильский сидел на полу, скрестив ноги. Перед ним лежала нога ягненка, от которой он отрезал куски мяса. Он знаком предложил мне присоединиться к нему. Барашек был молодой, свежезажаренный и превосходный на вкус. К нему рис и кувшин вина.

К нам подсел и Гассан, преисполненный желания поговорить о верблюдах и о пустыне, довольный, что мне интересно, и жаждущий побольше сообщить о пустынных верблюдах и их повадках. Зная, что когда-нибудь это может мне пригодиться, я слушал со всем возможным вниманием.

Иоанн Севильский говорил мало, но заметил, что один из кольчужных солдат подходил, чтобы расспросить насчет нашего пленника, и хотел, чтобы того передали ему. Теперь он подошел снова. Это был не тот, с кем я говорил в конюшне, но тоже интересовался мной:

— Ты присоединился к отряду за Кадисом?

Я отрезал кинжалом тонкий ломтик баранины.

— Я еду в Кордову учиться.

— Ты умеешь читать?

Я ответил уклончиво, тоном святоши:

— Хочу научиться получше, чтобы читать Коран.

— Ты правоверный? — спросил он с явным сомнением.

— «Те, которые поверили, — процитировал я из Корана, оставили дома свои и боролись за дело Аллаха, — те истинно правоверные».

Это произвело впечатление на солдата, и он отошел. Иоанн налил вина из кувшина, и я заметил призрак усмешки у него на губах.

— Слыхал ли ты, — спросил он мягко, — о дьяволе, цитирующем Писание для своих целей?

— Дьявол-то и уцелеет, — ответил я.

— Значит, главное — это уцелеть? А нет ли более важных вещей?

— Прежде всего честь, потом победа; но уж если человек хочет учиться, то прежде всего он должен жить.

— Ты мудро поступишь, — согласился он, — если отправишься в Кордову или в Толедо. Ученье есть лучшая из всех радостей. Деньги могут быть потеряны или украдены, здоровье и сила могут подвести, но то, что ты сообщил разуму своему, — твое навеки.

Еще бы! Разве не мои небольшие познания в мореходном деле освободили меня из цепей? Разве не знание арабского языка привело меня в Малагу, а затем и в Кадис? И более того. Уже то немногое, чему я научился, сделало мою жизнь богаче, помогло мне более точно оценить достоинство людей и вещей. Да, я отправлюсь в Кордову. А может быть, мой отец не погиб? И его корабль не был потоплен?

А что до Азизы — я не знал, ни где её можно найти, ни как ей помочь. В мире действовали многие силы, о которых я ничего не знал, и малейший промах мог сильно навредить. Здесь христиане воевали против христиан, мусульмане против мусульман, арабы — против берберов…

Азизу, возможно, увезли её друзья, а мои расспросы могут привести к тому, что её обнаружат враги.

Один из кольчужных солдат уселся по соседству с нами, другой лег неподалеку от купца. Неразумным и странным казалось, что люди, путешествующие вместе, разделились и легли спать по отдельности…

Караванщики уже давно заснули.

Поев, я вышел во двор помыть лицо и руки. Ветер усилился и гнал по небу тучи, словно волны морские. Молнии играли, разбрасывая зловещие тени над дальними холмами, деревья гнулись под сердитым ветром. В такую ночь зло царит повсюду…

Я часто разгуливал по вересковым пустошам среди стоячих камней — древних священных камней моего народа. Интересно, подумал я, что бы сказал Иоанн Севильский, знай он, что в памяти моей покоится священное знание друидов? Многие века назад сложили они правила ясного мышления для спора и обсуждения, собрали знания о море, о небе и звездах, а также о множестве тайных вещей, которые для непосвященных отдавали волшебством.

Однако ничто в моих родных краях не могло сравниться с этими городами Испании. Париж, говорили мне, ничуть не лучше самой грязной деревушки: отбросы выбрасывают прямо на улицу, туши животных сгнивают там, где они пали, и по самым богатым кварталам города бродят свиньи, принадлежащие монахам обители Святого Антония. Иногда грязь бывает настолько глубока, что женщин приходится переправлять через улицу на спинах носильщиков. Стекло почти неизвестно; окна затягивают промасленной бумагой.

И снова подумал я о древних верованиях моего народа. Я находил в христианстве много хорошего, но, судя по влиянию на страны, в которых та или иная религия господствовала, мусульманство представлялось самой успешной верой из всех. Впрочем, может, и не всегда было так.

Во что же верить мне? Я был человеком естественным. Ощущение хорошего меча в руке, коня под моим седлом, или рулевого весла корабля — вот в это я мог верить. Эти ощущения отвечали чему-то внутри меня.

Крыло чайки, стремительно прочерчивающее небо, поднимающийся из-за моря дальний берег, окутанный синевой, солнечное тепло и холод зимней ночи, соленый вкус пены морской или пота, теплое, чудесное ощущение женщины в объятиях… В это я верил.

Вне всякого сомнения, Мухаммед был человек мудрый. Разве не женился он на вдовице, владевшей многими верблюдами? Такого стоило послушать…

Вернувшись в гостиницу, я взял свои одежды, лег в углу у стены, неподалеку от Иоанна Севильского, и прикрывшись халатами, вытащил скимитар.

Гассан, казалось, дремал, но Гассан — бедуин из пустыни и будет готов, когда понадобится.

Длинное помещение, где мы находились, имело только один вход — со двора. Наша позиция позволяла выстроить из наших клинков грозную стену защиты, однако что-то в этой гостинице меня беспокоило.

Недалеко от меня лежал солдат, с виду — спящий. Присмотревшись, однако, я заметил, как чуть-чуть шевельнулась его рука. Нет, это не было неловкое, непроизвольное движение спящего, но медленное, осторожное движение человека, который старается, чтобы оно осталось незамеченным.

У меня сердце замерло. А если предположить, просто предположить, что солдаты — не те, за кого себя выдают? Протянув руку, я подергал Иоанна Севильского за платье. Его глаза раскрылись, он поймал мой взгляд, но ни один мускул не дрогнул.

Беззвучно, одними губами, я проговорил:

— Солдаты — разбойники.

Он все понял мгновенно. Чуть-чуть шевельнул головой и быстро нашел взглядом всех солдат. Один лежал поблизости от Гассана так, что мог, вытянув руку, ударить его кинжалом в спину; ещё один — неподалеку от гиганта-негра, охраняющего толстого купца. Каждый солдат выбрал такое место, что мог по данному сигналу сразу убить сильного бойца.

Мой взгляд упал на руку ближайшего солдата. В мигающем свете от очага было видно, что он сжимает меч. Пришло время действовать.

Лежа в самом темном месте, я не был виден ни одному из разбойников. Бесшумным, кошачьим движением я поднялся на ноги с мечом в руке. Левой рукой я держал халат, которым укрывался. В этот миг со двора донесся какой-то звук, который не был ни воем ветра, ни шумом дождя.

Шаг вперед — и я выступил из тени. Мой клинок слегка коснулся Гассана. Он поднял глаза, и я указал мечом на солдата, лежащего рядом с негром.

Снаружи по булыжнику зашаркали шаги, и ближайший к Гассану солдат начал подниматься. Набросив на него халат, я разжал пальцы, и бандит запутался в полах. Я шагнул вперед и резко наступил ему на костяшки пальцев.

Гассан тем временем выхватил меч, отвел руку и метнул его, как дротик, в солдата рядом с негром. Солдат этот тоже уже поднимался, но тут меч вонзился ему в переносицу, и он залился кровью. Гассан бросился вперед и вновь схватил меч.

Иоанн был уже на ногах, и когда ближайший к двери солдат протянул руку, чтобы отодвинуть засов, запустил в него табуретом. В цель он не попал, но табурет с силой отскочил, и солдат отпрыгнул, чтобы увернуться. Иоанн ткнул его кинжалом снизу вверх, в почку.

В одно мгновение в гостинице воцарилось безумие. Толстяк, путешествующий вместе с ученым, показал себя куда лучше, чем я рассчитывал: увидев, что мы бьемся с мнимыми солдатами, он бросился на последнего из них.

Дверь содрогнулась под ударами нападающих, которые надеялись, что она не будет заперта, но там ждал негр с тяжелым топором для колки дров.

Вокруг нас вдруг наступила тишина. Человек, на которого я набросил халат, был схвачен. Из четверых солдат одного убил Иоанн Севильский, второго — толстяк, его спутник, третьего поразил Гассан. Бой кончился так же внезапно, как и начался.

Снаружи в дверь колотили несколько человек. Подтащив скамейку, я поставил её поперек входа, немного отодвинув, — так, чтобы дверь могла широко распахнуться.

— Если мы оставим их снаружи, они украдут наших лошадей и уедут, — пояснил я. — Отодвиньте засов!

Дверь с треском распахнулась, и в помещение ввалились несколько человек — двое из них растянулись, зацепившись за скамью, а третий споткнулся о ноги упавших. Четвертый умер от удара топора, Гассан рассчитался с пятым. Выскочив в дверь, я помчался к конюшне.

В гостинице наши люди расправлялись с разбойниками, но здесь, кажется, все было тихо; однако потом послышался шорох. В глубине, прислонившись спиной к стене, какой-то человек седлал лошадь Иоанна Севильского. Поскольку ученый ехал на муле, его лошадь целый день шла налегке и сохранила свежие силы. Это был великолепный гнедой конь, тонконогий, со всеми признаками резвости и выносливости.

Я разглядел у разбойника меч, но лицо его было в тени. Мой клинок поднялся, готовый к удару. Тут в гостинице зажгли огни, и свет через окно конюшни упал на лицо моего противника.

Это был человек, который ограбил меня и сделал рабом. Это был Вальтер.

И я знал, что могу убить его.

Рука моя была сильнее, клинок лучше. Он ограбил меня, глумился надо мною, оскорблял меня.

— Ты!.. — выдохнул он. — Ну почему я не распорол тебе брюхо в первый же день? Надо было убить тебя, а не делать кормчим! Я ещё тогда это чувствовал.

— Можешь попробовать убить меня сейчас.

— Ты слишком удачлив. Я не стану с тобой биться.

— Трус!

Вальтер пожал плечами, глядя из-под густых бровей:

— А кто иногда не бывает трусом? Ты отпустишь меня. Ты ограбил меня, отнял корабль…

— А ты как его получил?

— …и продал меня в рабство. — Он смотрел хитро и злобно. — Я успел бежать, пока меня не заковали. А что до тебя… Ты получил достаточно…

Я гневно глядел на него. Он был вероломен и труслив. На моем месте он убил бы, не раздумывая… Но так вот просто проткнуть его — я не мог.

— Убирайся! Но прежде чем подойдешь ко мне, брось меч, или я замараю свой клинок, воткнув его в твое жирное брюхо!

Меч упал на пол. Вальтер стрелой прошмыгнул во двор. От гостиницы кто-то закричал, потом послышалась быстрая дробь удаляющихся копыт.

Сентиментальный дурак… Из-за такого поступка я когда-нибудь погибну… Лучший враг — мертвый враг.

А так ли уж это верно? Разве враги человека не делают его более решительным, не оттачивают его, словно клинок?

Если вспомнить, какой он мерзавец, то мне надо было его заколоть, а потом ещё четвертовать для верности; но когда к нему приближалось острие моего меча, Вальтер больше не был мне ненавистен. Такой не достоин даже презрения.

К двери подскочил Гассан:

— Кто-то ускользнул?

— Вор… Трус и вор, которому жизнь принесет больше страданий, чем смерть.

Глава 9

Рассвет покрыл бурые холмы перемежающимися пятнами солнечного света и тени. Один за другим путники выходили из гостиницы, собирали свою поклажу и уезжали. Маленький мирок постоялого двора, в котором мы до прошедшей ночи были чужими, а потом разделили друг с другом драку и кровь, теперь рассыпался, словно хрупкое стекло. Мы снова станем чужими людьми, лишь изредка вспоминающими события прошлой ночи.

В этот день я ехал рядом с Иоанном Севильским, считавшим себя моим должником за то, что я предостерег его. В пути он объяснил мне многое, что оказалось важным в последующие месяцы, и многое другое, что повлияло потом на все мое будущее.

В Бретани слишком мало знали о внешнем мире — новости поступали к нам только от проезжих путников или от людей, вернувшихся с моря, да изредка от купеческих караванов, направляющихся на большие рынки и ярмарки в городах по остаткам древних римских дорог.

По мере того, как он говорил, наш мир — корабль, берег да рыбная ловля — сужался и становился воистину крохотным и ничтожным: он рассказывал о царях, замках и крестовых походах, об идеях и людях, посвятивших себя им.

Мой отец возвращался из плаваний с рассказами о молниеносных нападениях и кровавых отступлениях, об отдаленных берегах и странных чужеземных верованиях, о шелках, слоновой кости и жемчуге, о жарких битвах и внезапных смертях. Эти истории озаряли мою юность, и я сам стремился к подобным приключениям.

Мало знал я о королях и королевских дворах, о средствах, с помощью которых люди становились королями. Конечно, мне было известно, что Генрих Второй женился на Элеоноре Аквитанской и объявил наш край своим феодом, как объявил он своими владениями многие земли франков.

О Людовике Седьмом, называемом также Людовиком Юным, я знал немного, но уж о Мануиле Комнине, правителе Византийской империи — Восточной Римской империи — я вообще ни разу не слышал. Не знал я и этой земли, по которой мы сейчас ехали; но по пути Иоанн объяснил мне, какие события подготовили почву для ныне сложившегося положения.

В 1130 году Абд аль-Мумин стал во главе возрастающих сил Альмохадов, или унитариев, а через десять лет начал свой путь завоевателя и в 1144 году нанес поражение Альморавидам. Год спустя его армии вторглись в Испанию, и за пять последующих лет вся она подпала под его владычество.

Разорванная на части спорами и разногласиями, Испания некоторое время была под властью разных правителей; но потом появился красивый юноша, двадцати одного года от роду, Абд аль-Рахман III, и за несколько лет, разбив всех своих противников — как христиан, так и мусульман, — сплотил мавританскую Испанию в единую империю, превратив Кордову в крупнейший центр мысли в западном мире.

Проявляя терпимость ко всем религиям, в частности, к христианам и к иудеям, называемым среди арабов «Народ Завета», ибо и те, и другие почитали Ветхий завет, как и сами мусульмане, Абд аль-Рахман радушно принимал ученых отовсюду.

Мусульманские флоты господствовали в Средиземном море; мусульманские армии одерживали победы в Европе, в Африке и в Азии. Мусульманские правители властвовали над обширными землями, южная граница которых лежала далеко за Индом, а северная — за Самаркандом, их владения простирались от атлантических берегов Африки до отдаленнейших просторов Сахары.

Позднее халифом в Кордове стал аль-Хакам — в равной мере книгочей и ученый. Более склонный к познанию, чем к делам правления, он передал значительную часть своей власти первому министру — рабу по имени Джафар аль-Асклаби.

Аль-Хакам собирал со всех концов света труды величайших ученых. Его посланцы тщательно обыскивали библиотеки и книжные базары Багдада, Самарканда, Дамаска, Ташкента, Бухары, Каира, Константинополя, Александрии в поисках книг. Те, которые нельзя было купить, переписывались по их заказу. Было известно, что за одну-единственную рукопись он как-то уплатил тысячу золотых монет.

В Севилью, Толедо и Кордову халиф созвал ученых, дабы они переводили эти сочинения на арабский язык и латынь. Книги из Рима и Карфагена… Иоанн уверил меня, что Карфаген обладал величайшими библиотеками древнего мира и огромными собраниями сведений из своих торговых колоний, основанных во многих странах земных.

Аль-Хакама не стало, но библиотека осталась. В Кордове — так говорил Иоанн — было семьдесят общественных библиотек, не говоря о множестве крупных книжных собраний в частных домах. Любовь к учению имела первостепенное значение, поэт и ученый почитались наравне с военачальником и государственным мужем. Но эти последние почитались лишь в том случае, если сами были одновременно поэтами и учеными.

Абд аль-Мумин, однако, был свирепым воином и с подозрением относился ко всем книгам, кроме Корана.

— Он разрушил Кадисского Идола, — сказал Иоанн. — Ты мог видеть в гавани его развалины.

Никто не знал, откуда появилось это огромное изваяние. На пьедестале, уставленном на нескольких рядах колонн высотой сто восемьдесят футов, возвышалась гигантская бронзовая фигура человека. В правой руке, простертой к Гибралтарскому проливу, Идол держал ключ. Статуя была покрыта золотом, и блеск её видели на большом расстоянии с любого корабля, приближающегося к Кадису со стороны Атлантического океана.

Кадисский Идол — таким именем называли его арабы — существовал с незапамятных времен; может быть, он остался ещё от финикийцев. Говорят, именно финикийцы основали Кадис в 1100 году до Рождества Христова. Но что известно об их предшественниках — древних иберах? Несмотря на ненависть правоверных мусульман к идолам всякого рода — ибо Коран запрещает изображать человеческое тело, — гигантская статуя пережила почти пять столетий мусульманского владычества. Римляне и готы оставили её нетронутой, хоть и считалось, что она отлита из чистого золота; а викинги старались избегать этого города, страшась могущества колосса. Но вот в 1145 году он был разрушен Абд аль-Мумином. Тогда и обнаружилось, что идол был не золотой, а бронзовый.

— Кто же мог построить его? — поинтересовался я.

— Это неведомо никому, — заверил меня Иоанн, — известно лишь, что статуя была очень древняя. Кое-кто говорит, что её создали финикийцы, но они пришли туда ради торговли и не имели никаких причин тратить столь огромные средства в городке, ничем не отличающемся от любой прибрежной деревушки… Другие считают, что колосс был построен древними иберами, которые, говорят, имели высокую цивилизацию и изящную литературу. Изваяние держало ключ… Какой замок ожидал этого гигантского ключа? Рука была простерта к пустынному морю… Куда? Может, когда-нибудь ныряльщики спустятся под воду и найдут разгадку тайны у подножия идола. А до тех пор мы ничего не узнаем…

— А есть ли в Кордове записи, — спросил я, — о войнах и сражениях? Я хочу найти сведения о смерти отца… если он действительно мертв.

— Письменные свидетельства?.. Сомневаюсь. Он — корсар, а таких было множество… Погибают многие, и доблести их остаются неведомыми навеки…

* * *

На следующий день, путешествуя уже в одиночку, я пересек Гвадалквивир по старинному каменному мосту, построенному ещё римлянами. Справа возвышалась Большая Мечеть — одна из крупнейших святынь мусульманского мира. «Осмотри её, — советовал мне Иоанн, — восхитительное зрелище!»

Базары и улицы кишели людьми всех рас и цветов кожи. Диковинные картины представлялись моим глазам; диковинные запахи раздражали мое обоняние; диковинные женщины ходили по шумным улицам, укрытые чадрой или с открытыми лицами, женщины с колышущимися бедрами и темными, выразительными глазами. Хоть я и был весь в пыли и устал от долгого пути, выражение их глаз говорило мне, что они находят меня не безобразным, — я приободрился и выпрямился в седле. Какому мужчине не по душе женское внимание?

Налево от меня открылся поворот на узкую улицу, тенистую и прохладную. Повернув коня, я пустил его шагом к этому приюту тишины, прочь от галдящей толпы. И сразу же шум и суматоха остались позади; но я совершенно не представлял себе, куда может привести меня эта улочка.

Дальше за поворотом начиналась другая улица, уходящая в лабиринт строений, но прямо передо мной были раскрытые ворота, конюшня, где кормили лошадей, а за ней виднелись деревья, зеленая лужайка и фонтан. Слева в отдалении стояла колоннада с грациозными мавританскими арками.

Не задумываясь, пустил я туда лошадь и, проехав через ворота, натянул поводья; стук подкованных копыт эхом отдался в каменных стенах. На минуту я остановился, упиваясь прохладой и красотой.

Мой взгляд привлекло какое-то движение. Под аркадой показался высокий старик.

— Мир и покой здесь у тебя, — сказал я.

— Разве юность ценит покой? — мягко спросил он, подходя ко мне. — Я полагал, что молодость стремится только к движению, к действию.

— Есть время для мира и время для войны. Перенестись с жарких равнин Андалусии в твой двор — все равно, что попасть в рай. Прости, что потревожил тебя, — я поклонился. — Да не уменьшится никогда твоя тень.

— Издалека ли ты прибыл?

— Из Кадиса. А до этого — с моря.

— Как ты попал сюда?

— Улица привлекла меня, твои ворота были открыты, я услышал звук плещущей воды и аромат садов. Если ты путешествовал, то знаешь, сколь желанны такие звуки.

— Зачем ты приехал в Кордову?

— Учиться. Я очень молод и не очень мудр — куда же ещё мне идти, если не в Кордову?

— Тебе недостаточно меча?

— Меча никогда не бывает достаточно. Разум — тоже оружие, но, как и меч, его следует оттачивать и держать острым.

— А почему ты хочешь учиться? Ты жаждешь достичь власти? Богатства?

— Я не знаю, чего возжажду завтра. Сегодня же я ищу только знания. Разум мой задает вопросы, на которые у меня нет ответов, и в груди моей поселяется тоска. Я хочу услышать, о чем думают мудрые люди и во что верят в других землях, далеко отсюда. Я стремлюсь открыть темные и пустынные улицы моего разума свету нового солнца и населить их мыслями.

— Прошу тебя, сойди с коня. Мой дом — твой дом.

Хозяин был стар, но красив, с гордой осанкой, в поношенном, но дорогом платье. Когда я стал было снимать с коня уздечку и седло, он покачал головой:

— О нем позаботится раб, и незамедлительно. Прошу тебя, входи.

Он провел меня по галерее в небольшую комнату с коврами, подушками и низеньким столиком. В алькове была устроена купальня с ванной, куда лилась вода.

— Освежись, а после поговорим.

Оставшись один в затененной комнате, я разделся и помылся, вытряхнул пыль из одежды. Оделся и, уже пристегивая скимитар, услышал, как поет девушка — красивый, сладкозвучный, часто повторяющийся припев. Я остановился и прислушался.

Вот это… это и составляет жизнь: миг спокойствия, струя, льющаяся в чашу фонтана, девичий голос… миг схваченной красоты. Кто истинно мудр, тот никогда не позволит такому мгновению ускользнуть.

Кто она? Поет ли она от любви или от тоски по ней?

Совершенно неважно, знаю ли я её, ибо она — это романтическая любовь, а любовь так часто таится в саду, за стеной, на сумеречной улице…

Открыв дверь, я вышел в галерею; за колоннадой солнце освещало сад, где росли гибискусы, розы и жасмин. Я немного постоял, давая схлынуть остаткам напряжения.

Ворота, впустившие меня сюда, были теперь закрыты и заперты изнутри на засов.

Глава 10

За пловом мой хозяин объяснил, что его зовут Ибн Тувайс и что он араб из Курайш — племени Пророка. Когда-то был и солдатом, и чиновником халифа.

— Я знал многих франков, а одно время был пленником в Палермо.

— Отец часто рассказывал мне об этом месте.

— Он умер?

— Так мне сказали; однако, возможно, человек лгал либо ошибался.

Как часто всякие истории рассказываются лишь для того, чтобы придать значительности рассказчику! Сплошь и рядом люди уверяют, что своими глазами видели то, о чем на самом деле только слышали…

— Что ты собираешься делать?

— Остаться здесь, учиться, познавать, прислушиваться к новостям. Недаром же сказано, что все новости стекаются в Кордову.

— Мой кров да будет твоим. Нет у меня сына, и «кисмет» — судьба — по доброте своей привела тебя ко мне. Ну, а кроме того, я не лишен источников сведений. Я постараюсь узнать о твоем отце. Его имя хорошо известно среди мореходов, и о нем наверняка станут говорить.

— Ты должен простить меня. Я не смогу разделить с тобой кров, если мне не будет дозволено платить за него. Таков обычай моего народа.

Тувайс поклонился:

— Когда-то я воспринял бы это как оскорбление, но сейчас… я человек бедный. Ты видишь дом благосостояния, и оно было у меня при старых халифах, берберы же не предоставили мне места. Твое общество будет приятно мне, ибо в молодости я много беседовал с учеными Багдада и Дамаска. Более того, у меня есть и немного книг, и некоторые из них очень хорошие… очень редкие.

Он поднялся:

— Хочешь послушать совет старого человека? Говори мало, слушай много. Есть в Кордове красота, есть и мудрость, но есть в ней и кровь.

В эту ночь я, пока не уснул, читал «Хронологию древних народов» аль-Бируни, а также кое-что из «Альмагеста» Птолемея.

Мои мысли обратились к Азизе. Где она? Благополучна ли? Находится ли среди своих друзей? Ее красота осталась для меня незабываемым воспоминанием.

* * *

В последующие дни я читал, бродил по улицам, изучая город, и прислушивался к разговорной речи, пополняя знание арабского языка и учась немного берберскому.

Прошло уже более четырехсот лет с тех пор, как мавры завоевали Испанию. Их вторжение во Францию было отражено Карлом Мартелломnote 7.

Вконец разложившаяся, насквозь прогнившая империя вестготов рухнула при первом же натиске небольшого отряда мусульман под предводительством старого солдата Тарика. Вестготская империя представляла собой смешение народов и языков, многие из которых были наследством от прошлых времен. В ней оставили свой след иберы, финикийцы и многие другие. Финикийцы были семитским народом, расселившимся вдоль побережья, они открывали торговые предприятия и посылали корабли в Атлантику. Их суда и корабли из Карфагена, бывшего когда-то финикийской колонией, огибали Африку, ходили на Скиллийские острова за оловом, достигали берегов Бретани и проникали в Северное море. Поскольку каждый мореход ревниво хранил тайну происхождения своих товаров — природных материалов и изделий рук человеческих, мы, вероятно, никогда не узнаем истинных пределов их путешествий.

Греки, римляне, вандалы, готы — все вторгались в Испанию и все проложили здесь свой след. Вторгающиеся армии прежде, как и теперь, оставляли за собой вспышку повальных беременностей, навсегда разрушая миф о чистоте расы.

Я никогда не уставал бродить по улицам, одна из которых, как в свое время поведал мне солдат Дубан, имела в длину десять миль и вся, из конца в конец, освещалась по ночам. Берега Гвадалквивира были окаймлены рядами домов из мрамора вперемежку с мечетями и садами. Вода подавалась в город по свинцовым трубам, так что на каждом шагу встречались фонтаны, цветы, деревья и виноградники.

Говорили, что в Кордове пятьдесят тысяч роскошных жилищ и столько же более скромных. Верующие молились в семистах мечетях и омывали тела в девятистах общественных банях. И это в то время, когда христианство запрещало купанье как языческий обычай, когда монахи и монашки хвастались нечистостью своего тела как свидетельством святости. Одна из монахинь того времени похвалялась, что за шестьдесят лет своей жизни ни разу не мыла никакую часть тела, за исключением кончиков пальцев перед обедней.

В городе были тысячи мастерских; целые улицы занимали ремесленники, работавшие по металлу, коже и шелку; рассказывали, что в Кордове трудится сто тридцать тысяч ткачей, изготовляющих шелковые и шерстяные ткани.

В одной из боковых улочек я нашел худощавого, свирепого араба, который преподавал искусство обращения со скимитаром и кинжалом, и каждый день ходил к нему упражняться. Долгие часы на весле, а также детство, заполненное бегом, борьбой и лазаньем по скалам, дали мне необыкновенную силу и ловкость. Мой учитель порекомендовал мне ещё одного — борца из Индии, громадного роста, великолепного мастера и знатока в своем деле, теперь уже, правда, постаревшего. Он бегло говорил по-арабски, и в промежутках между схватками мы много беседовали о его родной земле и о тех странах, что отделяют её от Европы.

Я был черноволос, как любой араб; волосы мои вились, а кожа была лишь немного светлее, чем у большинства из них. Теперь я отрастил черные усы и мог легко сойти за араба или бербера. При моем росте да в моем новом платье я привлекал внимание людей на улицах, где проводил много времени, изучая городские нравы, прислушиваясь к торгу купцов и покупателей, сплетням, спорам и ссорам.

Среди прочего я узнал, что никто не может добиться сколько-нибудь заметного положения, если не владеет искусством поэтической импровизации; вообще поэзия всякого рода высоко ценилась как простонародьем, так и людьми, задающими тон в блестящей интеллектуальной и художественной жизни, которой славилась Кордова.

Я пока ещё не выбрал для себя школу, но каждый вечер читал, пока сон не одолевал меня, творения аль-Фараби или Аристотеля, и многому научился. Не имея знакомых, я часто сиживал в одиночестве в одной из кофеен, которых становилось все больше в городах мусульманской Испании.

Вначале, когда кофе только что стал известен, его прессовали в лепешки и продавали как лакомство; потом из него стали приготовлять настой и пить. Утверждали, что он возбуждает мозг и способствует размышлению. Кофейни стали излюбленным местом мыслителей и поэтов.

Кофе происходил из Африки, но вскоре пересек Красное море и распространился в Аравии. Ибн Тувайс, с которым мы беседовали долгими часами, был другом одного ученого человека, который рассказывал ему о старых временах, когда из египетских портов на Красном море, например, из Миос-Ормуса или Береники, каждый день уходили корабли к далеким городам Индии, Тапробана, или же Цейлона, и Китая. Эти суда часто возвращались с грузом чая, и он тоже полюбился многим. Неизвестный в христианской Европе, маврами он употреблялся сначала в лечебных целях, а потом его стали пить просто ради удовольствия.

Ни один из этих напитков не был известен во франкских землях, однако я, сидя в кофейнях, по временам пил и то, и другое, покручивая усы, и всем слухом своим поглощал более опьяняющий напиток — вино разума, этот сладкий и горький сок, добываемый из лозы мысли и древа человеческого опыта.

В то время кадиnote 8 в Кордове был Аверроэс, один из великих мыслителей ислама. Жил здесь раньше Маймонид, еврей и великий ученый, который и сейчас время от времени наезжал в Кордову, — по крайней мере, так говорили.

В чайных и кофейных домах постоянно беседовали и спорили, туда захаживали персы из Джунди-Шапура, греки из Александрии, сирийцы из Алеппо вперемежку с арабами из Дамаска и Багдада.

В одну из кофеен, где я часто бывал, иногда заходил Абуль-Касим Халаф, известный франкам под именем Альбукасиса, знаменитый хирург, впрочем, ещё более прославленный как поэт и мудрец. Его другом был знаток растений Ибн Бейтар; и многие часы просиживал я — спиной к ним, но жадно впитывая каждое их слово. Так пополнялось мое образование, а заодно и знание арабского языка. Время от времени они упоминали в разговоре книги, которые я тут же торопился разыскать для себя, чтобы учиться по ним. На любую сторону познания я набрасывался с жадностью изголодавшегося.

Каждый день прохаживался я по базарам, переходя с места на место, разговаривая с торговцами из чужих земель, и у всех спрашивал, что нового слышно о Кербушаре. Многие не знали ничего; другие уверяли меня, что он мертв, но я все ещё не мог примириться с этим.

О Редуане и об Азизе никто не упоминал, хотя разговоров о политике вообще хватало во множестве.

Хорошо обеспеченный деньгами после продажи галеры, я покупал красивые одежды, становясь чем дальше тем больше изящным молодым щеголем. Но часто забывал обо всем надолго, погрузившись в какую-нибудь рукопись или книгу, купленную на Улице Книготорговцев.

А потом однажды я увидел самую красивую женщину из всех, кого встречал когда-либо. Она пришла в кофейню с самим Аверроэсом, настоящее имя которого было Ибн Рушд. В тот день, когда солнечный свет проникал в помещениечерез дверь, оставляя все внутри в тени и в тишине, они сели напротив меня. Был час, когда вокруг становится малолюдно; в кофейне не осталось никого, кроме нас троих. Мы сидели, скрестив ноги, на кожаных подушках за низенькими столиками.

Раб принес им чай и сласти — конфеты, называемые «натиф». Незнакомка заняла место рядом со своим спутником, лицом ко мне, и время от времени поднимала глаза и смотрела прямо на меня, ибо не могла этого избежать. Когда она повернулась, чтобы заговорить с Аверроэсом, я мельком увидел её великолепный профиль и заметил, какие длинные у неё ресницы.

Она была божественно прекрасна; но мало ли божественно прекрасных женщин вокруг, когда ты молод, и жизненные токи струятся по жилам бурной волной? Но эта красавица… она превосходила всех!

— Радостно видеть тебя, Валаба, — сказал Аверроэс.

Валаба? Подобно своей тезке, жившей сто лет назад, Валаба сделала свой дом местом встреч выдающихся людей — поэтов, философов, ученых. Это был период огромных достижений, одно из величайших времен в истории науки. После Афин Перикла не было столь могучего подъема мысли, и дом Валабы, как и дома ещё нескольких таких женщин, стал средоточием обмена идеями.

— На Сицилии, — говорила она, — принц Вильгельм рассказывал мне о кораблях викингов, плавающих к острову в северных морях, — это, должно быть, Ультима Тулеnote 9 …

— О да, — согласился Аверроэс, — говорят, что грек по имени Фитий плавал туда.

До чего же она пленительна! Тому, кто захотел бы стать её любовником, не пристало быть увальнем. Подняв на них глаза, я заговорил:

— С вашего позволения… Мне приходилось бывать в этом месте.

Темные глаза Валабы были холодны. Несомненно, многие молодые люди стремились познакомиться с ней и узнать её поближе. Ладно, пускай себе. Они лишь стремятся — а я достигну.

Аверроэс взглянул на меня с интересом:

— О? Так ты человек моря?

— Был недолго. И может быть, стану снова. Земля, о которой вы говорите, — не самая дальняя. Есть земли за нею, а за ними лежат ещё другие.

— Ты плавал в Туле?

— Давно, с берегов Арморики. Наши лодки промышляют рыбу в морях за ледяной землей, где воды покрыты густыми туманами, а иногда плавучими льдами, но изобильны уловом. Когда туман рассеивается и проясняются небеса, часто можно увидеть и другую землю далеко на западе.

— И там ты тоже бывал? — в голосе Валабы звучала нотка сарказма.

— Был и там. Это земля скалистых берегов, густых лесов, и берега её простираются и к югу, и к северу.

— Викинги говорили о зеленой земле, — произнес Аверроэс с сомнением.

— Я рассказываю о другой земле, но о ней давно известно моему народу. Норвеги ходили туда из Зеленой Земли — Гренландии и из Ледяной Земли — Исландии — за лесом для постройки кораблей и особенно для мачт. Иногда они высаживались на берег, чтобы завялить рыбу или поохотиться.

— Так эти места исследованы?

— А кому это нужно? Там густые леса и полудикие жители, у которых нет на продажу ничего, кроме мехов или кож. Туда ходят только за рыбой.

— Ты не араб?

— Я Матюрен Кербушар, путешествующий и изучающий науки.

Аверроэс улыбнулся:

— А разве не все мы таковы? Путешествующие и изучающие науки…

Он отхлебнул чаю:

— Чем ты занимаешься в Кордове?

— Я прибыл, чтобы учиться, но, не найдя школы по душе, учусь по книгам.

— Ты поэт? — спросила Валаба.

— У меня нет дара.

Аверроэс усмехнулся:

— Должно ли это останавливать тебя? Да у многих ли есть дар? В Кордове, может быть, миллион человек, и все пишут стихи, а дар, пусть даже самый скромный, найдется не более чем у трех дюжин.

Собеседники мои вернулись к своей беседе, а я — к своему чтению — великому «Канон» Авиценны, повествующему об искусстве врачевания. Говорили мне, что в его многих томах содержится более миллиона слов.

Когда они уходили, глаза мои смотрели им вслед, следя за стройной и грациозной Валабой. Знай она только, о чем я думаю, просто посмеялась бы надо мной. Это, впрочем, меня нисколько не волновало.

Кто я такой, варвар из северных земель, чтоб хотя бы просто быть знакомым с такой женщиной? Я, безземельный скиталец, заурядный студент?

Она была спокойна, равнодушна, прекрасна и богата. Молодая дама с разумом и способностью судить о людях. Но мое время ещё придет…

У меня были обширные устремления. Я хотел многое повидать, хотел состояться как личность, но более всего — понимать. Многое, что здесь воспринималось как само собой разумеющееся, мне было в новинку, и я обнаружил, что, если не хочешь выглядеть глупцом, лучше всего легко вплетать свою нить в любой разговор. Однако я учился, и обычаи этого города понемногу становились моими обычаями.

Чем больше узнавал я, тем более понимал свое невежество. Только невежда бывает категоричным и самоуверенным, и только невежда может стать фанатиком, ибо с каждой новой крохой познаний разум постигает все яснее, что всем вещам, мыслям и явлениям свойственны оттенки и относительность смысла.

Друидское обучение не только натренировало мою память, но и приучило быстро выделять и усваивать главную мысль и существенные моменты. Большую часть прочитанного я прочно удерживал в памяти.

В знаниях крылась не только сила, но и свобода от страха, ибо, вообще говоря, человек боится лишь того, чего он не понимает.

Это было время, когда все богатство знания было открыто каждому, кто стремился к нему, и врач тогда часто бывал одновременно астрономом, географом, философом и математиком. В библиотеке Ибн Тувайса насчитывалось несколько сот томов. Я прочел их и изучил.

Мало-помалу у меня начали появляться знакомые. Одним из них был Махмуд. Высокий двадцатичетырехлетний студент, тщеславно гордящийся своими усами и остроконечной бородкой. Во многом он был обыкновенным щеголем, но обладал острым умом и ловко владел мечом.

Мы случайно встретились в саду Абдаллаха на берегу Гвадалквивира. Сад был тенистый и прохладный. Разросшиеся деревья создавали островки тени на каменных плитах, и я часто сидел там с книгой в одной руке и стаканом золотистого хереса в другой.

Однажды на страницу, которую я читал, легла чья-то тень, и, подняв глаза, я впервые увидел Махмуда.

— О? Студент и винопийца? Ты что, не чтишь Коран?

В то время следовало соблюдать осторожность, потому что в период правления Йусуфа в Кордове встречались фанатики. Но глаза незнакомца казались дружелюбными.

— В такой жаркий день сам Пророк, читая Авиценну, не отказался бы от стаканчика… А кроме того, — добавил я мимоходом, — он никогда не пробовал вина из Хереса.

Он присел рядом.

— Меня зовут Махмуд, я изучаю законы и иногда пью вино.

— А я — Кербушар.

В тени развесистого дерева мы беседовали тогда о том, о чем беседуют молодые люди, когда мир их наполнен идеями и страстью к познанию. Говорили о войне и женщинах, о кораблях и верблюдах, об оружии и Авиценне, о религии и философии, о политике и зарытых сокровищах, но больше всего — о Кордове.

Мы ели фиги, маленькие лепешки и пили вино, и беседовали, пока солнце не ушло с небес и не появилась ему на смену луна. Мы говорили об ошибках Цезаря и смерти Александра, и он рассказывал о Фесе, Марракеше и великой пустыне, простершейся к югу от этих городов.

Это стало началом дружбы — первой дружбы, завязавшейся у меня в стране мавров.

Конечно, был ещё Иоанн Севильский, чье имя многократно упоминалось, и старый Ибн Тувайс, о котором не упоминалось вообще.

Золото мое закончилось, и я продал сапфир. Такой ценой был куплен досуг, и время для учения и ночных прогулок по улицам с Махмудом, и ещё многое другое.

Потрясающая книга появилась недавно в Кордове — написанная аль-Хазини в Мервском оазисе и озаглавленная «Книга о равновесии мудрости». Это был великолепный обзор известных к тому времени знаний по гидростатике и механике, но там говорилось также и о теории тяготения и о том, что воздух имеет вес.

Мы яростно спорили об этом и уже достаточно распалились, когда вдруг мимо нас проехала на верблюде девушка. Мы тут же забыли о тяготении, и вес воздуха обратился для нас в ничто.

Махмуд вскочил на ноги:

— Вы видели ее? Видели, как она посмотрела на меня?

— На тебя? — насмешливо улыбнулся его приятель Гарун. — Она на Кербушара посмотрела! Я это и раньше замечал. Все девушки смотрят на него!

— На эту неверную собаку? — фыркнул Махмуд. — На это зловоние в ноздрях человечества? Она посмотрела на меня!

Верблюд остановился неподалеку, на жаркой, пыльной улице. Всадницу сопровождали четверо солдат — крепкие, угрюмые люди; но что-то в ней привлекло мое внимание, и глаза девушки, глядевшие поверх чадры, встретились с моими. Это был не обман зрения, не тщеславие.

На улице стояла жара, а передо мной только что поставили свежий шербет. Повинуясь какому-то порыву, я взял сосуд с напитком и, четырьмя быстрыми шагами перейдя улицу, подошел к верблюду.

Место, где мы сидели в саду, было рядом с базаром, и внимание охранников на миг отвлекла толпа и толчея.

— Светоч мира, — произнес я тихо, — прими эту малую дань от раба твоего. Его прохлада яснее скажет о моих мыслях, чем любые слова.

Она взяла шербет, и наши пальцы соприкоснулись. Ее глаза над краем паранджи улыбнулись, а губы произнесли:

— Благодарю тебя… Матюрен!

И тут меня окружили четверо солдат.

Глава 11

— Пошел вон, скотина! — толкнул меня бородатый солдат. — Убирайся отсюда!

Разозленный, я захватил его руку борцовским приемом и бросил грубияна через плечо на землю.

Сзади донесся восторженный клич, и Махмуд с Гаруном ринулись к месту стычки.

Солдаты быстро окружили меня, но на моей стороне были месяцы упражнений и сила, приобретенная на галере. Я ударил одного кулаком в зубы, а второго двинул в живот. Непривычные к таким ударам и боли, они попятились в испуге. Я мгновенно отскочил назад и выхватил меч.

Пыльная, жаркая от зноя улица замерла, шум базара внезапно стих. Бородач, которого я бросил наземь, поднимался на ноги, и лицо его было мертвенно бледным. Другой, получивший удар в живот, все ещё судорожно хватал ртом воздух, но остальные обнажили мечи.

Из жаркой тишины дня вышла смерть. Пот заструился у меня по щекам, когда они двинулись вперед — хорошо обученные бойцы, стойкие, с железными мышцами…

Я смотрел в их лица — и тут бок о бок со мной встали мои друзья.

— Бери среднего, Неверный, — сказал Махмуд. — А мы с Гаруном возьмем остальных!

Солдат сплюнул кровью через расквашенные губы:

— Детишки! — глумливо ухмыльнулся он. — Я вам животики раскрою, чтобы туда мухи слетелись!

Он сделал выпад, но я отразил его клинок. Острие моего меча взметнулось, и рука противника у плеча окрасилась кровью. Пока он менял стойку, девичий голос надо мной явственно произнес:

— В полдень, в Апельсиновом дворе!

С этими словами всадница ударила верблюда, и он тронулся с места.

Раненый бородач отчаянно схватил верблюда за повод, но девушка направила животное прямо в базарную толпу, разбрасывая людей во все стороны. Солдаты попытались было прервать схватку, но я вдруг сообразил, что девушка была их пленницей, а теперь убегает…

Резким поворотом кисти я отразил клинок противника и ударил сам. Мой скимитар на всю длину вонзился в грудь солдату, пытающемуся вырваться из боя и преследовать девушку, и он рухнул с пронзительным предсмертным криком.

На улице послышался топот бегущих ног, и Махмуд схватил меня за руку:

— Быстрее! Бежим!

Полоснув с плеча ближайшего противника, я помчался за Махмудом и Гаруном, улепетывающими через переулок на соседнюю улицу. В дальнем её конце Махмуд прыгнул на стену, перекатился и спрыгнул на другую сторону. Мы с Гаруном последовали его примеру.

Раздался дружный визг, скорее возбужденный, чем испуганный, и пронзительные гневные вопли оскорбленного евнуха. Мы рванулись через сад, прокладывая себе путь среди доброй дюжины хорошеньких и скудно одетых женщин. Махмуд на миг задержался под абрикосовым деревом — ровно на столько, чтобы схватить пухленькую, смазливую девчонку, прижать к себе и быстро поцеловать, прежде чем мы перепрыгнули через дальнюю стену и попали на узкую тенистую улочку.

Мы ныряли и прошмыгивали через какие-то конюшни и старинные здания, чтобы вынырнуть, в конце концов, на другом базаре. А здесь мгновенно прекратили бег и стали степенно прохаживаться среди лавчонок и мастерских, остановившись наконец, чтобы заказать «натиф» и кофе. Пока мы сидели, через базар поспешно пробежали несколько солдат, свирепо озираясь вокруг.

Гарун взглянул на меня со смешком. Он был невысокий, приземистый человек, этот Гарун, один из лучших фехтовальщиков в академии, где мы обучались этому искусству.

— Знаешь, что это были за солдаты?

— Нет.

— Люди Ибн Харама.

Ибн Харам? Стало быть, всадница — Азиза! Неудивительно, что она показалась мне знакомой. Азиза… здесь?

Они глядели на меня:

— Ты хоть знаешь, кто такой Ибн Харам?

— Слышал о нем… А кто же о нем не слышал?

— Он — опасный враг и правая рука Йусуфа.

Что она сказала? «В полдень, в Апельсиновом дворе».

Мое случайное вмешательство дало ей случай бежать, но было ли место, куда она могла направиться?

Донеслись ли до солдат её слова об Апельсиновом дворе? Мои друзья не сказали ничего, так что, наверное, ничего не слышали, а противники все внимание сосредоточили на мне.

Если они услышали или вспомнят, то Апельсиновый двор может стать ловушкой. Но в какой из дней? Неважно: Азиза придет туда, и я её встречу.

— Прими мой совет и не выходи на улицу несколько дней. Я уверен, ты убил того человека, — проговорил Махмуд — озабоченно и как будто рассеянно.

Что-то такое было в его глазах, чего я не замечал прежде. Ревность? Расчет?

Когда стемнело, мы разошлись; и я пробирался к дому осторожно, по темным и пустынным переулкам.

Когда я вошел, Ибн Тувайс сидел за вазой с фруктами и стаканом чаю.

— Ты попал в беду? — спросил он.

Мое лицо раскраснелось от быстрой ходьбы, а поведение, должно быть, выдавало мое состояние. Тогда я впервые рассказал ему о Малаге, о бое на берегу и об исчезновении Азизы и графа Редуана.

— У неё найдутся друзья, — сказал он. — Я догадываюсь, куда она могла отправиться.

— А Редуан?

— Есть слух… он в заключении, я думаю, в Сарагосе. — Ибн Тувайс выбрал себе спелый апельсин. — Ты нажил могущественного врага… Ну что ж, о человеке можно судить и по тому, кто его враги и какова их сила.

— Что бы ты мне посоветовал?

— То же, что и твой друг: подожди, не высовывайся на улицу и держись подальше от чужих глаз.

Подождать… конечно же, именно это я и должен делать… на Апельсиновом дворе, причем ежедневно.

* * *

Двенадцатый век был неспокойным временем в Европе. В неё исподволь проникали новые идеи, расшатывая устои старых верований.

Второй крестовый поход отошел в прошлое, но крестоносцы возвратились, изумленные и очарованные другой жизнью, и не хотели больше довольствоваться своими грязными холодными замками, где летом и зимой вольно гуляли сквозняки.

Более ста лет прошло с той поры, как Вильгельм Завоеватель и его норманны вторглись в Англию, и теперь Генрих II укреплял свою власть над Ирландией и Уэльсом, подавляя последний феодальный мятеж.

В маленьком городке под названием Оксфорд, что значит Бычий Брод, был основан университет, в стенах которого властвовали старые традиции. В других местах почитатели и знатоки арабской науки Аделярд Батский и Роберт Честерский передавали свои знания ограниченному кругу последователей.

В Германии Фридрих Первый по прозвищу Барбаросса, то есть Рыжая Борода, основал Священную Римскую империю и во время пятого похода на Италию потерпел поражение от ломбардских горожан при Леньяно.

В Китае Северная Сунская династия, со временем правления которой совпала эпоха расцвета пейзажной живописи, закончила свои дни; время пейзажной живописи, однако, не кончилось. Произведения, отличающиеся величественной широтой перспективы и изысканностью деталей, а также скупостью линий и удивительными контрастами света и тени, создавали, среди прочих, Туан Юань, Куо Ши, Ли Кунлинь, Ми Фэй.

Великие историки, эссеисты, поэты и ученые часто становились и государственными деятелями.

Правители Южной Сунской династии вели вялую войну с мятежными северными племенами. В 1161 году Ю Туньвэнь при разгроме племени Чинь впервые применил взрывчатое вещество.

Художники-керамисты создали великолепный белый фарфор Сун, а живописцы эпохи Южной Сунской династии обратились от изображения живописных нависающих угрюмых скал и гор к туманным озерам, холмам и деревьям более мягких ландшафтов.

В Индии Мухаммед Гури начал завоевание Хиндустана, а арабские суда вели торговлю вдоль восточного побережья Африки, чем они постоянно занимались на памяти человечества. Их корабли плавали в Китай, исследовали отдаленнейшие острова Индонезии и возвращались с грузом в порты Красного моря и Персидского залива.

Купцы и путешественники со всего мира стекались в Кордову, привлекаемые богатством и блеском её общества. Оно группировалось в домах дюжины прекрасных женщин, которые задавали тон в Кордове, собирая вокруг себя лучшие творческие умы арабского мира.

Да, Кордова была тем местом, где я хотел бы оставаться и дальше, однако многое зависело от того, что случится после свидания с Азизой.

Ибн Харам был не из тех, кому можно безнаказанно становиться поперек дороги. Он сразу решит, что стычка на базаре не случайность, как было в действительности, но часть заговора с целью освобождения пленницы. И не успокоится, пока не найдет, кто замешан в этом деле.

Каким-то образом нужно встретить Азизу и помочь ей вернуться к друзьям. Любая попытка совершить это может означать для меня смерть, причем из-за свары, к которой я не имею отношения. Что я, глупец, чтобы впутываться в такие дела из-за девчонки, с которой едва знаком? Азиза спаслась в городе. У нее, несомненно, были друзья, которые могли ей помочь, но девушка пожелала встретиться со мной — риск, на который она, кажется, пошла охотно.

Я беспокойно расхаживал по саду вокруг дома Ибн Тувайса. Апельсиновый двор и мечеть были мне знакомы, но на случай, если кто-то из солдат услышал её слова, нужно приготовиться к немедленному бегству.

«В полдень в Апельсиновом дворе!» Слова звучали в моих ушах, в ритме биения сердца.

Удалось ли ускользнуть Махмуду и Гаруну? Их могли схватить уже после того, как они расстались со мной; но если это и случилось, до меня никакие известия не дошли.

И потом, я не доверял Махмуду.

Мы были приятелями, не раз беседовали, сидели вместе в кофейнях. Но я знал, что он чрезвычайно тщеславен, и после того, как заявил во всеуслышание, что Азиза взглянула именно на него, обнаружить, что на самом деле глядела она на другого, — это могло сильно его задеть. Опять же, такой честолюбивый молодой человек вряд ли захочет становиться на пути Ибн Харама, который может даровать за услугу всяческие милости. Одним словом, что-то в глазах Махмуда вызывало недоверие.

Я сказал об этом Ибн Тувайсу.

— Доверься своим инстинктам, — кивнул старик. — Жизнь учит нас многому, о чем мы и не подозреваем. Наши чувства различают многие детали, не доходящие до нашего сознания, но впечатления от них дремлют в нас и влияют на наши суждения о людях и обстоятельствах. Но научись быть терпеливым. В нетерпении таится опасность.

Конечно, он был прав, но терпение — не самая доступная из добродетелей, а тем временем за этими стенами идут своим чередом события, которые могут означать для Азизы — повторное пленение, а для меня — смерть…

Когда я наконец лег в постель, то не надеялся заснуть, хотя на меня тяжким грузом навалилась усталость. Вспомнился вдруг жилистый моряк с лицом, исполосованным шрамами. «Смекалка и меч», — говорил он. Сейчас настал час для смекалки, но и для осторожности тоже.

Хуже всего, что мне, возможно, придется покинуть Кордову, околдовавший меня город, один из трех интеллектуальных центров мира наряду с Константинополем и Багдадом… Однако я принимал это утверждение с некоторыми оговорками, потому уже знал кое-что об Индии и о далекой стране Сине, иногда называемой Катай. Что находится там? Из новых книг стало мне известно, что города в тех краях не уступают здешним, а может быть, и превосходят их.

Кордова, как известно, достигла истинного величия во времена Абд ар-Рахмана III и его преемника аль-Хакама II, в годы с 961 по 976 от Рождества Христова, и при диктатуре — если это можно так назвать — визиря Али Мансура, прославившегося в Европе под именем Альманзор, с 977 по 1002 годы. Многие мили улиц были замощены и освещены; создано множество парков, базаров и книжных лавок.

Это город, по которому я так люблю бродить и с которым только начинаю знакомиться…

Ну, а царственная Валаба? Мои мысли о ней нечисты, ибо разве я не влюблен в Азизу? Да полно, влюблен ли?

Неважно; если ей нужна моя помощь, она получит её, но я должен действовать с величайшей осторожностью. В конце концов, Валаба — не более, чем красивая женщина, с которой я обменялся одним-двумя словами. Теперь она уже забыла меня; хотя мое тщеславие дергалось при этой мысли. Или нечто иное чем тщеславие? Может быть, какое-то духовное родство, которое мы оба сознавали?

Перед рассветом, когда ветер шевелил листья виноградных лоз и доносил до меня запахи жасмина и роз вместе с прохладой фонтанов, я наконец уснул.

Случится ли это сегодня? Встретит ли меня Азиза в Апельсиновом дворе?

Ждет ли меня там любовь? Или риск и смерть?

Глава 12

В полдень в Апельсиновом дворе солнце было жарким, а воздух — тяжелым от аромата цветов и сонным от журчанья бегущей воды в четырех больших бассейнах. В полдень в Апельсиновом дворе шелестели шаги, когда тысячи людей в белом медленно двигались к мечети. Пальмы над ними отбрасывали скудную тень на апельсиновые деревья, и золотистые плоды светились среди глянцевитых листьев, словно легендарные золотые яблоки.

Над Апельсиновым двором висел неподвижный, горячий воздух, густо напоенный запахом жасмина и роз, а вдоль стен росли гибискусы — крупные нежные красные цветы соседствовали с бледно-золотистыми и белыми.

С северной стороны двора стоял минарет высотой в сто восемь футов, настолько прекрасный, что казался увиденным во сне, а не созданным руками человеческими. Величественный, прекрасный, построенный из камней, искусно переплетенных золотыми нитями, образующими фантастический узор…

В полдень в Апельсиновом дворе я шел в шаркающей ногами толпе, один из нее, но не принадлежащий к ней, ибо не были мысли мои благочестивы, а глаза потуплены в землю.

Там и сям люди стояли группами или ожидали в одиночку, бормоча молитвы или упиваясь знойной, жаркой красотой этого места. И среди них могла быть Азиза.

А ещё — шпионы или солдаты Ибн Харама, потому что я знал, чего можно ожидать от этого воина с холодным лицом.

За те недели, в течение которых я прислушивался к пустой болтовне на базарах, я собрал целый ворох сплетен об Ибн Хараме. Это, дескать, искусный в интригах, беспощадный к врагам, абсолютно бессовестный, сильный, опасный и умный человек, необыкновенно честолюбивый и преданный сторонник халифа. И тут же добавляли, правда, шепотом, что он сам стремится к халифскому трону.

Ему и Йусуфу противостояла армия спокойных, но решительных людей, многие из которых были сторонниками династии Омейядов, давно лишенных власти, а другие связаны с Альморавидами. К ним примыкали и те, кто не принадлежал ни к какой партии: поэты, философы и мыслители, которых страшило невежество, фанатизм и разрушительная политика Йусуфа. До сих пор халиф мало вмешивался в дела таких группировок, но многие считали, что век их недолог.

Одним из этих людей был граф Редуан. Он уже давно стал противником Альмохадов, и именно ему принадлежал план привезти в Кордову дочь Ибн Шараза и соединить её брачными узами с потомком Омейядов. Тогда, имея на своей стороне мощь Вильгельма Сицилийского, они смогут попытаться ещё раз захватить халифский трон.

Этот дерзкий план вполне мог увенчаться успехом, потому что у Вильгельма были сильные друзья в Африке, и ещё больше друзей среди пиратов Альмерии, обладателей несметных богатств и множества кораблей.

Ибн Харам, без сомнения, намеревался держать Азизу заложницей, чтобы помешать выходу на сцену Ибн Шараза и Вильгельма II Сицилийского.

Тихо шелестели шаги в Апельсиновом дворе, и, выбравшись из толпы, я остановился в тени деревьев, вдыхая аромат цветов и наблюдая за проходящими из-под бровей, опустив голову. Азиза была не глупа. Во всей Испании, а, может, и во всей Европе, не найти места, где было бы так просто затеряться, как в этом месте в этот час.

Мягкая рука коснулась моего рукава, и это была её рука. Темные глаза встретились с моими, и мне захотелось стиснуть девушку в объятиях, позабыв и о месте, и о времени, и об опасности.

— Не смотри на меня так! — шепотом запротестовала она. — Ты пугаешь меня!

Но если то, что светилось в её глазах, было испугом, то мне бы хотелось, чтобы все женщины пугались вот так.

— А как иначе могу я смотреть на тебя? Ты прекрасна!

— Нам нельзя здесь оставаться.

— Где Редуан?

— Не знаю. Он в заключении. Не знаю, где.

У внешних ворот появились солдаты. Их было четверо… потом шестеро… потом восемь.

Без суеты и спешки я взял Азизу за руку и шагнул с ней вместе в шаркающую ногами толпу. Внутри храма тянулся длинный ряд арок и колонн, тенистый и беззвучный, если не считать шороха одежды. На другой стороне мечети была маленькая дверца, которой пользовались не часто; но я приметил её ещё раньше и оценил эту возможность. Выскользнув из толпы, мы юркнули в эту дверь и очутились в небольшом садике. Пересекли его и вышли в общественный парк.

Дальше мы двинулись степенно и неторопливо, и по дороге я думал. Вряд ли моя связь с Ибн Тувайсом широко известна. О ней, правда, знали Махмуд и Гарун… зато там мы найдем лошадей, а несколько маршрутов бегства по городским переулкам я уже разведал.

Миновав лотки с благовонными курениями и шелками, отделавшись от астрологов и ясновидцев, мы свернули в узкую улицу между высоких стен, где ничто не шевелилось, кроме ветра, ничто не подстерегало, кроме теней.

Ибн Тувайс приветствовал нас.

— Ничего не объясняй. И не тревожься — этот дом был построен в беспокойные времена.

Мы прошли за ним во внутренние покои. Старик свернул в альков и всем телом навалился на стену. Она бесшумно отошла внутрь, открыв темную, узкую лестницу.

— Ею уже пользовались раньше. Вы найдете там еду и вино.

Когда Азиза взяла у Ибн Тувайса свечу и стала спускаться по лестнице, старик прошептал мне:

— Она исчезла где-то неподалеку, и они начали обыскивать весь квартал. Надо выждать, пока не закончится обыск.

Он уже собрался было уходить, но приостановился и добавил:

— Если что-нибудь случится со мной, то за стеной ты найдешь подземный ход. Он открывается так же и ведет за городские стены. Когда вы выберетесь оттуда, поезжайте в Замок Отмана. Это развалины, где живут только совы. Вы можете укрыться там, пока не появится возможность бежать.

— А как мы сможем ехать?

— По подземному ходу пройдут кони. Он был проложен для кавалерийских вылазок. Туда можно войти из нашей конюшни, и ваших лошадей уже свели вниз. Там есть корм для них и пища для вас, и по каналу протекает ручей. При необходимости вы можете скрываться в подземелье несколько недель, но я бы вам не советовал…

Старик помолчал. Взгляд его стал жестким:

— Ты не мусульманин, но на твоем попечении сейчас женщина, очень важная женщина… Если так случится, что ей будет причинен вред… в любом смысле… то это будет стоить жизни вам обоим.

— И ей тоже?

— Ей — в первую очередь. Ее убьют, без всякого сомнения… Береги себя и её тоже.

И снова он помедлил.

— Если обстоятельства позволят тебе вернуться, мой дом всегда твой.

— В этом Замке Отмана… Там есть где укрыться?

Его подробная характеристика развалин была немногословной, ясной и по-военному четкой.

— А теперь быстрее! Вам пора идти.

Дверь закрылась за мной, и я в темноте спустился по крутым ступеням. Азиза сняла паранджу и поставила на низкий столик вино и еду.

Над нами послышался приглушенный звук, словно захлопнули тяжелую дверь, но более громкий. Я выхватил меч и повернулся к лестнице.

Ничего.

Неужели я навлек беду на Ибн Тувайса? Что там произошло?

Азиза показала мне на столик:

— Поешь. К ночи мы должны быть готовы.

Ели в молчании. Не знаю, о чем думала она, но я с грустью размышлял о старике, оставшемся наверху. Неужели я навлек пытки и смерть на человека, которым так восхищался, кого так любил? Однако нельзя вернуться ему на помощь. Обнаружить себя сейчас — значит подтвердить то, о чем можно было только подозревать.

На полу лежали вьючные тюки, потому что Ибн Тувайс, кажется, подумал обо всем. Он знал, чем я был занят, и знал, с кем его чувства. В конце концов, он тоже был врагом Йусуфа.

На низком столике лежали стопки книг. Старик ждал беды и перенес сюда свою драгоценную библиотеку. В Париже за такие книги можно было бы купить целую провинцию или епископат. И в самих вьюках, кроме запаса пищи, лежали четыре книги. Очевидно, он хотел, чтобы я взял их с собой.

— Поспи, — сказал я Азизе. — Мы уйдем с наступлением ночи.

Она улеглась, я накрыл её халатом.

Когда мы добрались до дома Ибн Тувайса, было немного за полдень. Положим четыре часа на ожидание, потом ещё час на то, чтобы выбраться по подземному ходу за городские стены… Можно выйти наружу ещё затемно.

Я выбрал из стопки книг одну — перевод сочинения Шень Куа из далекого Катая — «Очерки о сонной заводи».

Когда наконец укоротившаяся свеча показала, что настал час уходить, я положил книгу на место среди других. Может, когда-нибудь я её дочитаю.

Азиза проснулась от прикосновения моей руки, встала и зажгла новую свечу. Взвалив тюки на плечи, я последовал за ней по подземному ходу.

Лошади ожидали нас, оседланные и готовые в путь, в подземной конюшне. Сев в седла, мы двинулись по тоннелю к наружным стенам города.

Свод нависал всего в нескольких дюймах над моей головой; местами тоннель был вырублен в сплошной скале. Несколько раз мы переезжали через маленькие лужицы, а в одном месте ехали несколько сот ярдов вдоль потока чистой, холодной воды.

Ход внезапно оборвался. Перед нами была каменная глыба; рядом с ней находился бронзовый рычаг странного вида: такого не сделали бы ни мавры, ни готы, ни финикийцы; я вообще не видел прежде ничего похожего. Вспомнил о Кадисском Идоле… может быть, его создали те же самые мастера?

Сойдя с коня, я положил руку на рычаг. Помедлил, собираясь с духом, потом потянул вниз.

Ничего не произошло.

В свете свечи наши взгляды встретились. А что, если не откроется? Тогда, значит, мы в ловушке?

Я снова собрался с силами и всем телом повис на рычаге. Медленно, неохотно он подался. Большая каменная глыба так же медленно повернулась внутрь тоннеля, неподатливая от старости и несказанно долгих лет бездействия. К нам долетело дуновение ночной прохлады, запах влажной растительности, журчание сочащейся тонкой струйкой воды.

Шагнув наружу с мечом в руке, я оказался в узком ущелье, над которым светили звезды. Всего в нескольких шагах впереди наша струйка воды вливалась в более широкий поток. Поискав, я обнаружил второй рычаг, искусно скрытый в трещине скалы. Азиза вышла из тоннеля, и я повернул рычаг; дверь закрылась, на этот раз легче, и полностью слилась с естественными трещинами камня. Запомнив место, я замаскировал рычаг и уничтожил все следы движения двери.

Вновь сели мы в седла и пустили коней шагом по каменистому дну ручейка, а проехав некоторое расстояние, выбрались из воды и свернули на древнюю тропу, потом попали на дорожку, которой пользовались крестьяне, идя в поле и обратно. Вдалеке уже можно было разглядеть башню Замка Отмана, по крайней мере, мы считали, что это она. Построенный очень давно, считавшийся стариной уже тогда, когда в Испанию вошли первые вестготы, Замок мог быть творением римлян или даже древних иберов. Его разрушали и восстанавливали несколько раз, он стал местом дурных предзнаменований, и мало кто отваживался испытать те опасности, которые казались его неотъемлемой частью.

Мы ехали молча, угнетенные страхом за Ибн Тувайса. Его могли пытать или убить. Вернуться — значит только подтвердить, что он помогал нам, и тем обречь его на верную смерть, а то, что он для нас сделал, пропадет впустую.

Как долго можно продержаться в Замке Отмана? Сколько пройдет времени, прежде чем случайный прохожий наткнется на нас или заметит какое-то движение среди развалин? Однако, если мы убежим из замка, то куда нам идти? Мне одному это было бы намного проще; однако же никто не ездит по стране в обществе красивой девушки, не рискуя вызвать пересуды, и уж ни в коем случае без конной охраны.

Рассвет все ещё медлил за горизонтом, когда мы подъехали, поднявшись по склону холма, к башне — и до чего же громадна оказалась эта старая башня! Кроме нее, осталось немногое: разрушенная парапетная стенка с бойницами, залитые лунным светом обрушившиеся валы. Это было уединенное место, изобилующее призраками, забытое на своем холме; запах смерти витал над ним.

Мы направили коней в открытые ворота и остановились посреди двора. Когда отзвучало эхо наших подков, стало совсем тихо. Летучая мышь затрепетала крыльями над моей головой, сова спросила что-то из темноты.

Вот мы и прибыли в наше укрытие, две тени, чтобы присоединиться к здешним обитателям-призракам; однако я боялся, что нас обнаружат, а не разных ночных созданий. Люди, живущие на безлюдных вересковых пустошах Арморики, привычны к оборотням, вампирам и «турстам».

— Матюрен, — прошептала Азиза, — мне страшно!

Сойдя с коня, я протянул ей руки:

— Тьма — друг преследуемых, Азиза; а любовь возможна везде, где есть мы. Останемся здесь.

Глава 13

На рассвете солнце ярко осветило замок. Призраки, если они здесь и были, бежали вместе с темнотой. В старинном фонтане булькала вода, но на месте прежнего сада раскинулась сейчас чащоба буйных трав, неподрезанных кустарников и деревьев. Кора, отвалившаяся со стволов, валялась на траве, а сверху все покрывал толстый ковер опавшей листвы.

Стена была проломлена во время какой-то позабытой битвы, и камни так и валялись с тех пор в беспорядке, кое-где уже оплетенные виноградными лозами.

Выстроенный на холме, замок господствовал над местностью, являясь по сути такой же частью пейзажа, как обнаженная скала или старое дерево. Когда-то склоны холма были, вероятно, гораздо круче, чем сейчас, но со временем осыпающиеся обломки стен сделали подъем более пологим. На северной стороне стояли три круглых башни, все частично разрушенные, на южной — тоже три, но одна из них квадратная. Эта последняя и ещё башня на противоположном конце южной стены остались сравнительно целыми.

Внутренний двор был огражден почти полностью, но большой дом лежал в развалинах, и крыша его провалилась. Первым делом я тщательно обследовал развалины. Система стен вокруг внутреннего двора составляла тщательно продуманную сеть лестниц и проходов, сообщающихся со всеми частями замка, так что в любую точку могли быстро подойти подкрепления из цитадели.

Сама цитадель была трехэтажная, со сводчатыми перекрытиями и амбразурами для лучников в стенах каждого этажа. С каждого уровня открывался проход через дверные проемы в любую часть крепости.

Из цитадели открывался прекрасный обзор окружающей местности, и скрытый наблюдатель мог следить за всеми подходами к замку. Однако я искал прежде всего пути для бегства. Как говорил Плавт, даже мышь не доверяется норе с одним выходом.

Такие старинные замки всегда имели один или несколько потайных выходов: они предназначались для вылазок и бегства, но могли использоваться также и для тайной доставки припасов во время осады.

Квадратная цитадель была, очевидно, самой древней частью сооружения, и любой потайной ход, устроенный здесь, должен был иметь выход в лес, ущелье или, по крайней мере, в лощину. Если бы удалось найти его, потом было бы намного проще разыскать внутреннюю дверь в этот ход.

Пока Азиза спала, я рыскал по коридорам, исследовал нижнюю часть главной башни, или донжона, изучал окружающую местность через каждое окно или брешь. Может настать час, когда бегство станет настоятельной необходимостью, и нужно было запомнить все впадины, русла потоков и лощины, по которым можно будет скрытно передвигаться.

Таков урок, преподанный осторожностью: где бы ты ни остановился, обязательно найди дополнительный выход, возможность тайно бежать.

Вдали лежала Кордова, но поблизости — ни поселений, ни жилищ, ни дорог. Мало кто отваживался путешествовать не в составе сильного отряда, способного защитить себя, ибо кругом шастали банды разбойников и солдат-дезертиров.

Замок Отмана был отдаленным, безлюдным местом, куда, по-видимому, никто не заглядывал. За время моих поисков я не нашел никаких свидетельств, что кто-то искал здесь прибежища хоть раз за многие годы. Он стоял в стороне от дорог и издали казался скорее просто высоким утесом. Можно надеяться, что по крайней мере некоторое время мы будем в безопасности.

Вернувшись во двор, я осмотрел внутреннюю площадь, заросшую травой, и заглянул через пролом развалившейся стены в заброшенный замковый сад. Он был обнесен стеной, и между двором и садом наши кони смогут пастись не меньше недели, а то и дольше. Еды, которую мы с собой привезли, должно хватить на такой же срок, и её можно дополнить фруктами из сада, хотя их и было не много.

Сидя в цитадели, я глядел через бойницу на далекую Кордову и размышлял о том, что значили для меня месяцы, проведенные в этом городе.

Помимо уроков улицы и возможности усовершенствовать свой арабский, я многое вынес из услышанных разговоров и дискуссий мыслителей, в которых по временам и сам участвовал. Я читал труды Аристотеля, Авиценны, Разеса, Альхацена, аль-Бируни и многих других мудрецов. С головой уходил в изучение астрономии, логики, медицины, естественных наук и некромантии. Каждая книга, каждый автор, каждая беседа как будто открывали передо мной новые пути возможного.

Я усовершенствовал свое искусство обращения с мечом и кинжалом, а равно и стрельбы из лука, хотя был не вполне удовлетворен. У меня ещё оставались драгоценности, вырученные от продажи галеры и от выкупа, все, кроме проданного сапфира… Но не было ни профессии, ни ремесла. Я был безземельным человеком со всеми вытекающими отсюда последствиями. Везде и всем чужой, я не имел покровителя, никому не служил… это давало свободу, но делало меня легкой добычей для любого противника.

Времена были неспокойные, и самые быстрые пути к успеху обещала война или пиратство. Мореплавание я знал лучше большинства мореходов и изучил военную тактику по трудам Вегеция и других знатоков. Военное ремесло — вот, пожалуй, то, к чему я лучше всего приспособлен, однако душа влекла меня к ученым занятиям.

Ученые везде были желанными гостями, цари и города соперничали, добиваясь их внимания. Но я был одинок, без семьи, без друзей, без влияния, без учителей, имеющих признанную репутацию.

А что с моим отцом? Верно ли, что он умер?

— Матюрен!..

По коридору ко мне шла Азиза, её лицо было ещё сонным, волосы в беспорядке, но никогда прежде она не казалась мне очаровательнее, чем сейчас.

— Я думала, ты ушел…

— И оставил тебя?

Девушка подошла ко мне.

— Они найдут нас здесь?

— Сомневаюсь. Сможешь ты выдержать в этом месте некоторое время?

— Если со мной будешь ты.

Мы сидели рядом, глядя сверху на равнину Андалусии. Далеко-далеко, так далеко, что едва различали глаза, виднелось какое-то движение на большой дороге из Кордовы в Севилью. Редкие пушистые облачка лениво плыли по небу, отбрасывая тени на бурую равнину.

Мы спустились вниз, поели из своих небольших запасов и напились воды из фонтана. Я собрал под деревьями сухие ветки, чтобы держать в помещении на случай дождя, и Азиза, хоть и выросла в роскоши, собирала их рядом со мной. Мы расчистили небольшую комнату поблизости от сада, в которой решили спать.

Оглядывая развалины, я раздумывал, сколько времени пройдет, пока все это станет утомительным и надоедливым — не столько для меня, сколько для нее, которой никогда не случалось обходиться без привычных удобств, без слуг, являющихся по первому зову. Пока что новизна и необычность положения казались привлекательными, но надолго ли?..

Было и ещё одно обстоятельство, о котором думал я и которое обязательно должно прийти в голову и ей. Если нас с ней найдут вместе, то мы оба будем убиты — по той единственной причине, что мы были здесь наедине.

Вопросы не оставляли меня. Что сталось с Ибн Тувайсом? О чем думает сейчас Ибн Харам и где он нас ищет?

Больше всего меня беспокоило, что какой-нибудь проходящей мимо шайке разбойников вздумается скоротать здесь ночь. Я прекрасно понимал, что произойдет, если они увидят Азизу. На этот счет у меня не было никаких иллюзий.

Одного я могу убить, даже двоих или четверых, но в конце концов они убьют меня, и Азиза останется в руках грубой солдатни, привычной к насилию или к услугам случайных женщин в лагере.

На закате мне удалось подстрелить из лука кролика, и мы устроили небольшую трапезу из жареной крольчатины, нескольких абрикосов и виноградных гроздей из сада, сохраняя наши скудные запасы еды. Поев, мы забрались в цитадель и смотрели, как заходит солнце.

Почти в полумиле от замка росло несколько деревьев — местечко, куда вряд ли кто забредет, гораздо менее привлекательное, чем другие такие же рощицы неподалеку. В разные стороны от этого места отходили неглубокие овраги. Там, прикинул я, и находится, вероятнее всего, выход из туннеля.

Более того, внутренний вход в такой туннель должен находиться в самой цитадели, может быть, в той самой комнате, где мы обосновались. Целый час тщательных поисков не дал ничего.

Мне помогла Азиза.

— Вблизи Палермо, — вспомнила она, — есть качающийся камень в стене ниши. Так пытались скрыть вход в каком-нибудь потайном месте. Иначе существует опасность, что кто-нибудь появится в проходе как раз тогда, когда дверь открыта.

Ну конечно! Какой же я идиот, что сам об этом не подумал, — аведь здесь была ниша, невидимая от двери, маленькая ниша с бойницей, но начиналась эта прорезь в стене необычно высоко, почти на уровне груди. А ниже — сплошной кусок камня высотой в четыре фута и шириной в три.

Присев рядом с камнем, я толкнул его верхнюю часть. Ничего не произошло, и я нажал снизу. Опять без пользы. Только когда я вторично нажал изо всех сил слева, упершись спиной, камень сдвинулся. Он был очень неподатлив из-за долгих лет бездействия, но все же двигался.

Глыба поворачивалась на оси из шлифованного камня, уходящей в толщу стены внизу и вверху. За глыбой оказалось отверстие размером едва двадцать дюймов на четыре фута, открывавшее доступ на крутую винтовую лестницу. Ступени шириной всего в один фут уходили вниз, в дыру, похожую на колодец. Я едва разглядел четвертую ступеньку, а дальше — полная тьма.

Один неверный шаг — и человек упадет… глубоко ли?

Я бросил в колодец небольшой камешек и прислушался. Немало прошло времени, пока снизу долетел глухой звук удара.

Взяв свечу из нашего небольшого запаса, я зажег её.

— Если кто-нибудь появится, закрой отверстие, но оставь небольшую щелочку.

— Я пойду с тобой. — Азиза была бледна и испугана. — Не хочу оставаться одна.

— Ты должна остаться здесь. Ступенька может сломаться подо мной или ход обвалится… Дай мне убедиться, что там безопасно.

— Пожалуйста, позволь мне идти! Если ты умрешь, я хочу умереть вместе с тобой!

— Я не умру, но ты пока следи. Если кто-нибудь появится… прячься.

Сказав это, я шагнул в отверстие и, цепляясь за стену, замер, собираясь с духом.

О да! Я боялся. В древнем колодце стоял затхлый запах подземелья, куда давно не проникал свежий воздух, и я не был уверен, найду внизу выход, или он давно замурован под действием воды на камень в течение долгих лет. Можно было только гадать, насколько стар этот ход, ибо он находился в самой древней части крепости.

Тьма была черная, как смола, и воздух просто жуткий. Полагалось бы оставить ход открытым на некоторое время, чтобы хоть немного проветрить его. Но выход наружу может нам понадобиться в любую минуту.

Проверяя ступеньку за ступенькой, я медленно пробирался вниз, по кругу, прижимаясь к стенке узкого колодца. Стояла мертвая тишина. В этот темный провал не доносилось ни звука, а свеча моя давала лишь маленький кружок света.

Несколько раз я останавливался передохнуть. Я жалел, что не начал сразу считать ступеньки — тогда хоть знал бы, когда спущусь ниже уровня земли. Колодец шел внутри стены цитадели, но по мере спуска заметно расширялся.

В одном месте ступенька была наполовину обломана; в другом камень раскрошился у меня под ногой, и обломки градом посыпались в черную глубину. Спуск этот представлял собой бесконечную череду каменных плит, закрепленных одним концом в стенке колодца по винтовой линии.

Пламя свечи стояло совершенно отвесно, потому что воздух был неподвижен. Не уменьшилось ли пламя? Правда ли, что там, где оно не горит, человек не может жить? Я где-то слышал об этом.

Внезапно я оказался на каменной площадке примерно шесть на шесть футов и остановился передохнуть. Пот градом катился по телу, а воздух вокруг был спертый и жаркий. Дыхание стало хриплым, но я не знал, от усталости это или от дурного воздуха.

Начав снова спускаться, я вдруг обнаружил, что одна из ступенек сломана! Я осторожно коснулся её носком ноги, потрогал. Оперся ногой на сломанную ступеньку, осторожно перенес на неё вес тела. Нога стояла твердо…

И вдруг ступенька подалась! Камень раскрошился, и нога резко пошла вниз. Я в страхе схватился за стену. Пальцы нашли трещину и вцепились в нее. Еле-еле удерживаясь, я прилип к стене, боясь даже дохнуть, чувствуя, как дрожит в теле каждая жилка. Лишь немного спустя постиг я весь ужас своего несчастья.

Моя свеча исчезла! Когда я схватился за стену, свеча упала, и теперь я оказался в безвыходном положении — висел, вцепившись в трещину стены, в бездонной тьме, не в состоянии ни увидеть что-либо, ни даже шевельнуться. Сюда не доходил свет сверху, а глаза не могут привыкнуть к темноте там, где свет совершенно отсутствует. Я вцепился в стену, дрожа от страха, хрипло, натужно дыша.

Медленно, мало-помалу, ко мне возвратился здравый смысл. Сколько времени я провисел так, цепляясь за камень, не имею представления; но мне показалось что прежде чем я осмелился шевельнуться, прошла целая вечность.

Большой палец одной ноги утвердился в тончайшей трещине; пальцы рук уцепились за вторую. Подо мной лежал этот черный, страшный провал, и тело покрылось холодным потом от страха. Если я попытаюсь поднять ногу, чтобы отыскать ещё одну точку опоры, то вторая нога может соскользнуть…

Еще один камень сорвался где-то подо мной и падал долго-долго… Я ощутил в себе бесконечную пустоту, в которой страх превратил мои кишки в воду.

Я никогда не любил оставаться взаперти, ненавидел зарешеченные и замкнутые места. Ныли все мускулы, пальцы начали неметь, ход времени ощущался только по нарастающей усталости в мышцах. Может быть, прошло всего несколько минут или даже секунд, но мне они казались вечностью.

Выиграю я или проиграю, мне все равно нужно сделать какое-то усилие, ибо, если по-прежнему висеть так, то я наверняка упаду, а здесь никто не придет мне на помощь.

Где-то подо мной была следующая ступенька. Но что, если она тоже сломана? Что, если в этом и заключается цель, для которой сделаны эти ступени? Дать какому-нибудь обреченному узнику надежду на спасение, позволить ему погрузиться во тьму только для того, чтобы рухнуть в пропасть и найти жалкую смерть на дне?

Осторожно, чтобы не слишком напрягать пальцы, удерживающие меня на стене, я вытянул ногу, пытаясь нащупать новую опору.

Глава 14

Подо мной не было ничего, кроме пустоты. Осторожно продвигая носок ноги вдоль стены, я искал опору. Пальцы рук болели, а вторая нога, стоявшая на каком-то выступе, неудержимо тряслась. Я не представлял себе, сколько ещё смогу висеть на отвесной стене, словно муха.

Ощупывая стену свободной ногой, я во что-то уперся. Препятствие находилось на некотором расстоянии от меня и немного ниже. Я осторожно вытянулся ещё дальше и наконец ощутил под ногой твердый камень. Какой-то миг удерживался в таком положении, собирая силы и волю, потом, протянув правую руку, попытался найти, за что схватиться. Опора нашлась — крохотный выступ, торчащий из кладки край неаккуратно пригнанного камня. За него можно было уцепиться лишь самыми кончиками пальцев. Двигаясь с величайшей осторожностью, я перенес вторую руку и вторую ногу — и наконец снова встал на ступень. Однако я оставался в кромешной тьме, и мне нечем было высечь огонь.

Без света я не мог подняться обратно, без света каждое движение сопряжено с риском для жизни, но у меня не было иного выхода, кроме как продолжать спуск. Если я буду отсутствовать слишком долго, Азиза может отправиться меня искать… я представил её на этих ступеньках, и мне стало страшно.

Так что остается лишь спускаться до дна на ощупь — и надеяться, что все остальные ступеньки на месте.

Воздух был спертый, и я обнаружил, что едва могу набрать полные легкие. Нельзя терять время попусту, — я слышал, что в старых туннелях и других местах, долго остававшихся закрытыми, люди умирают.

Сколько времени это заняло, не имею понятия. Мне казалось, что я навечно прилип к этой стене, продвигаясь вниз буквально по дюймам и обливаясь потом. В этом темном колодце я не мог понять, длился ли спуск минуты, часы или дни.

Вдруг я нащупал ногой землю, но, шагнув, почувствовал, как под ногами что-то сломалось. Присел на корточки — и пальцы нащупали гладкую поверхность черепа и несколько сломанных костей. Неподалеку лежал ещё один череп — пальцы попали в глазные орбиты. Я отдернул руку… Какой-то бедняга, вроде меня, пытался отыскать выход — и нашел здесь свою смерть.

Я был подавлен, удручен; меня словно что-то толкало в грудь. Руки мои шарили по стене. Выхода не было.

Еще дважды под ногами что-то хрустнуло, должно быть, сломанные кости, но пальцы мои, обшаривая стену, не нашли никакой трещины — всюду они натыкались на сплошной, не тронутый временем камень.

Я присел на корточки и начал вторично обследовать основание башни, пытаясь на этот раз внизу отыскать хоть какой-то то намек на отверстие. Я не нашел ничего.

Сама мысль о том, чтобы карабкаться наверх, вновь выдержать этот кошмар, была невыносима… У меня опустились веки, мышцы ослабли, и я сел. Разум предупреждал, что этот дурной воздух убивает меня. Скоро он отберет у меня сознание, и я свалюсь на пол, чтобы умереть, как умерли другие.

А Азиза? Она останется одна, в ожидании. Там, в золотистом солнечном свете, будет ждать мужчину, который не смог возвратиться.

Земля, думал я, земляной пол…

Может быть, копать? Но куда? В каком направлении? Назад, в глубину холма, или в сторону от него? И насколько глубоко под землю уходит фундамент?

С усилием, словно пьяный, я заставлял свой разум рассмотреть задачу. Моя воля к жизни боролась с затхлостью воздуха. Я заставил себя ещё раз обойти стену кругом. В самом худшем случае я смогу… по крайней мере, попробую взобраться обратно наверх. Чем ближе поднимусь к открытому входу, тем свежее станет воздух.

Я не мог, я не хотел сдаваться.

Вдруг мои пальцы наткнулись на ступеньки. Я нащупал самую нижнюю и сел. Думать… Надо думать. Разум неловко вертел эту мысль на все лады.

Если выход есть, мой разум должен найти его. В голове у меня тяжело молотило, а я пытался напрячь мысли, чтобы разрешить задачу. Уперев локти в колени, я обхватил руками раскалывающуюся от боли голову…

И вдруг почувствовал, что у меня замерзает нога.

Замерзает… холодно, потому что я весь мокрый. Но мне только что было жарко. Я обливался потом — так отчего же моей ноге мерзнуть?

Воздух! Это может быть только воздух! Прохладный, свежий, чудесный воздух!

Я упал на колени, мои пальцы разрывали землю под стеной, отыскивая животворный глоток воздуха, отыскивая отверстие. Но не нашли ничего, кроме холодного камня. Никакого отверстия… ничего!

И все же воздух был, струйка воздуха. Что-то я сделал, какое-то непроизвольное движение, где-то прижался телом, когда обследовал стену… может быть, это действие моего веса на нижнюю ступеньку… Распластавшись ничком, я поймал ртом холодную струйку воздуха и глубоко вдохнул.

Еще и еще… Мало-помалу я стал оживать. Вернулась энергия, прояснился мозг.

В висках ещё стучало, но теперь я мог думать, отупение прошло. Я впился пальцами в трещину и потянул. Ничего не произошло. Навалился всем телом на нижнюю ступеньку — никакой разницы. Давил на стену, прощупывал каждый камень по отдельности. Без толку.

Потом… я едва поверил. Послышался звук, еле уловимый звук движения. За все это время, которое измерялось, должно быть, многими часами, — первый звук, не считая моего собственного дыхания. И еще… звук был такой, словно кто-то скреб по камню!

Прижавшись ртом к отверстию, я спросил:

— Есть здесь кто-нибудь?

Мне ответил тихий возглас:

— Матюрен! Ты жив?

— У меня нет света. Потерял свечу на лестнице… Ты можешь найти дверь?

На несколько минут воцарилась тишина, потом я услышал снаружи слабый шорох. Азиза что-то делала, только нельзя было понять, что. Вдруг она снова заговорила:

— Здесь есть рычаг, в точности как тот, другой! Только он очень высоко, мне не дотянуться!

— Постучи камнем по стене! Покажи мне, где он!

Послышался неистовый стук. Действительно высоко, даже для меня. Очевидно, какая-то ступенька или площадка обвалилась или ушла в землю. Я едва мог дотянуться до этого места, даже встав на цыпочки.

Ничего не видя в темноте, я попытался представить себе положение рычага; потом прыгнул вверх, во тьму, с надеждой поймать что-то невидимое…

И ухватился за рычаг обеими руками!

Под тяжестью моего тела он подался вниз, и часть стены медленно отодвинулась. В колодец ворвался прохладный, свежий воздух…

Щель была слишком узка, и я не мог выбраться, но рука моя просунулась в неё и встретилась с рукой Азизы. Какое-то время мы просто держались друг за друга. Потом вернулся рассудок.

— Это низ двери уперся, — предположил я. — Ты не могла бы подкопаться, отбросить землю в сторону?..

Опустившись на колени, она отчаянно рыла, задыхаясь от напряжения. Я снова навалился на дверь, и в этот раз сдвинул её достаточно, чтобы вылезть наружу.

Азиза ухватилась за меня, и на миг мы вцепились друг в друга, словно утопающие. Прошло много времени, прежде чем я смог оторваться от девушки и закрыл дверь, навалившись плечом.

Выход был просто трещиной в скале, хитроумно использованной и замаскированной кустами и корнями. Сам рычаг был утоплен в ней, и даже сейчас мне пришлось внимательно присмотреться, чтобы найти его. Я осторожно привел в порядок потревоженные нами виноградные лозы, мох и листья.

— Но как же ты отыскала это место?

Мы были в рощице — той самой, которую я рассматривал как возможное место выхода.

— Я заметила, как ты смотрел сюда, а мне пришлось жить в нескольких замках, не только в том, что в Палермо. И такие места везде используют. Оттуда, где мы находились, не было видно, что часть рощи подходит прямо под стену; ты смотрел на более отдаленный участок. На каком-то протяжении деревьев нет, но дальше они опять стоят густой порослью… Тебя не было так долго, что я перепугалась. Начала спускаться по лестнице за тобой следом. Звала, звала, но ответа все не было, и я вернулась назад, пока не сошла слишком далеко. Я боялась, что ты придешь и увидишь, что меня нет… А потом, на следующее утро…

— Что-о?!

— Ох, Матюрен! Разве ты не знал? Ты провел там, внизу, два дня и ночь!

Там, внизу, во тьме, как можно было это узнать? Сколько я просидел на ступеньке в темноте? Может быть, я спал? Сколько времени я провел на лестнице, нащупывая путь вниз, иногда с долгими перерывами, когда ногами или руками отыскивал очередную опору?

Теперь голод убедил меня, что она говорит правду; голод, о котором я совершенно забыл от ужаса, что мне суждено умереть там, во мраке, как умерли другие, чьи кости с хрустом ломались у меня под ногами…

Замок Отмана был таким же, каким мы его оставили. Мой Бербер приветственно заржал, потянувшись ко мне мордой. Я гладил ему шею, тихо разговаривая с ним. Потом подошел к фонтану, стянул рубашку и смыл с себя пыль и пот. Снова одевшись, я отдыхал, пока Азиза не принесла мне поесть, а потом уснул.

Прошло много времени, пока я пробудился. Утро ещё не наступило, хотя небо, кажется, уже посветлело. Я лежал тихо, глядя вверх и раздумывая о нашем положении. У нас почти кончилась еда, мы больше не можем оставаться здесь.

Единственным выходом, по-видимому, было уйти отсюда — либо вернуться в Кордову, либо направиться в какой-нибудь другой город, например, в Севилью или, может быть, в Толедо. Сейчас люди Ибн Харама, наверное, уже закончили обыскивать Кордову и её окрестности. Возвращение могло пройти незамеченным.

Если мы будем осторожны, то сможем вернуться даже тем же путем, каким ушли, избежав таким образом встречи со стражей у городских ворот. Сможем даже прятаться какое-то время в доме Ибн Тувайса…

Поднявшись на ноги, я подошел к окну и посмотрел в сторону Кордовы. Солнце ещё не встало, но местность просматривалась уже далеко. Нигде никакого движения.

Я спустился по лестнице и вышел в сад. Те немногие гроздья винограда, которые там были, мы уже съели. И абрикосы кончились — да их и оставалось всего несколько штук.

Выбора не было. Мы должны уезжать из Замка Отмана.

Глава 15

Когда проснулась Азиза, я подождал, пока она умоется у фонтана и вернется в комнату.

— У нас еды не больше, чем на день, — сообщил я ей. — Придется уезжать.

— В Кордову? Мы не можем…

— Там будет безопаснее. Если двинемся куда-нибудь еще, можем столкнуться с разбойниками или солдатами.

— Йусуф старается обезопасить дороги.

— И ему это удастся… со временем. А сейчас они ещё не безопасны.

Она молчала, и я добавил:

— Так будет безопаснее для тебя. Меньше всего они этого ожидают. У меня есть немного денег.

Перед полуднем я отвел лошадей в рощу и привязал их так, чтобы они были скрыты деревьями, окружающими небольшую лужайку. Мы должны спастись. В крайнем случае можно воспользоваться башней; имея свечи и действуя с осторожностью, мы сумеем выбраться — ведь теперь я знаю дорогу. Сохраняя осмотрительность, можно протянуть здесь и следующий день, а каждый выигранный день — это наша маленькая победа.

Куда ещё мы можем податься? Ее друзьям нельзя доверять безоглядно, потому что некоторые, конечно, теперь стали союзниками Йусуфа или Ибн Харама. Другие боятся его… После бури, которая, должно быть, разразилась, каждый молодой человек, путешествующий в обществе красивой девушки, будет привлекать внимание. А в Кордове я смогу затеряться среди студентов и найти какое-нибудь занятие. Долго оставаться без дела было не по мне. Даже сейчас я рьяно стремился к учению.

Уже почти опустились сумерки, когда мы увидели всадников. Их было не меньше дюжины, и они ехали плотной группой, направляясь к Замку Отмана.

— Быстрее! Спрячемся в подземном ходе!

Мы поспешно собрали все, что привезли с собой, и уничтожили следы нашего присутствия. Многое было сделано заранее, поскольку мы собирались уезжать. Когда каменная дверь закрывалась за нами, во дворе уже раздавался стук копыт.

Мы сидели на маленькой площадке в темноте и ждали. Мы не оставили ничего, в этом я не сомневался, но трава была примята и вытоптана, нашлись бы и другие свидетельства того, что кто-то пребывал в замке. Возможно, они решат, что тут останавливались разбойники, — мы очень на это надеялись.

За каменной дверью слышались приглушенные звуки — шум, несомненно большой, едва доносился сюда. Отступив назад, я наткнулся на что-то, чего раньше не заметил. Вторая лестница, ведущая наверх! Лестничный колодец был ещё уже первого, но, двигаясь осторожно, мы поднялись по ней и оказались в маленькой комнатушке: в ширину она имела не более четырех футов, хотя в длину — все двенадцать. Тут нашлась каменная скамья и ржавая алебарда.

Потом я заметил узкую щель. Везде камни были плотно пригнаны друг к другу, но здесь их намеренно уложили так, чтобы можно было видеть, что творится в большом доме, а из-за обрушившихся стен открывался вид и на часть внешнего двора.

Задув свечу, мы прильнули к щели.

В поле зрения оказалось с полдюжины людей — все солдаты. Снаружи, во дворе, суетились и другие, которые обыскивали все вокруг.

Пока я смотрел на них, командир повернулся, и я ясно разглядел его лицо. Это был Дубан.

Я уже собрался было позвать его, но Азиза, яростно тряся головой, закрыла мне рот ладонью.

— Но ведь это Дубан! Он же поможет нам!

— Они тебя убьют. Ты слишком долго оставался наедине со мной.

— Но…

— Неважно. Все равно они тебя убьют.

— Конечно, — согласился я, — я дурак.

— Кем бы ты ни был, я тебя люблю.

Пораженный, я взглянул на нее, а она встретила мой взгляд ясными, широко открытыми глазами.

— Я говорю вполне серьезно, — сказала Азиза. — Только это не имеет никакого значения. Они выдадут меня замуж за кого пожелают, если это пойдет на пользу их делу…

* * *

Когда солдаты покинули замок, мы спустились по лестнице и вышли на верхний этаж цитадели. Оттуда можно было обозреть всю округу. Всадники отъехали уже далеко и быстро скакали в сторону большой дороги, на которой неясно просматривалось движение.

Больше мы не могли оставаться здесь. Они ничего не нашли, но могут вернуться ещё раз. Нельзя было не увидеть, что кто-то ходил по двору и по саду.

— Ты была права, — признал я, — мне следовало бы понимать, что они подумают…

— Я для них очень важна, — сказала она. — Они хотят заполучить меня, потому что я нужна им для сделки. Они надеются скрепить мною союз… — Азиза пожала плечами: — Такие женщины, как я, знают, что их ждет, и иногда такой брак бывает счастливым…

— А если нет?

— Как-то устраиваемся. Мы знаем, чего от нас ожидают, и некоторые становятся весьма искусными в политике и в интригах. Некоторые просто заводят любовника; а кое-кто погружается в ту жизнь, которой приходится жить, и занимаются детьми, и часто этого оказывается достаточно…

Когда спустилась ночь, мы покинули Замок Отмана, шагая рука об руку вниз по склону к роще, где были привязаны лошади. Черный колодец навеял тревогу, и меня грызло предчувствие, что мне ещё придется его увидеть, но теперь я знал его тайны или хотя бы некоторые из них.

И надо помнить: там, среди костей, лежит довольно большая часть моей упавшей свечи. Такая мелочь может иногда означать разницу между жизнью и смертью…

Держась низких и затененных мест, мы подъехали ко входу в тоннель Ибн Тувайса. Внутри не слышалось ни звука. Проехали в тайную конюшню, оставили лошадей, задав им вдоволь корму, и снова вошли в прекрасные покои, где прятались вначале. И здесь из-за стены не доносилось ни звука. Никакого движения в доме мы не замечали. Неужели Ибн Тувайса увели на пытки или на смерть?

Признаков моего присутствия в доме не оставалось, так что обыск должен был проводиться чисто для порядка, если только обо мне не было известно заранее. Но откуда?

Выждав довольно долго и ничего не услышав, я нажал на плиту, и она мягко повернулась на оси. Лишь слегка заскрежетал камень о камень. С обнаженным мечом я шагнул в дверь.

Шорох одежды и знакомый голос:

— Кербушар? Входи. Ты в безопасности.

Махмуд!

Войдя в комнату, мы увидели его, удобно расположившегося на диване с одной из книг Ибн Тувайса в руке. Он поднялся, подошел к нам и низко поклонился Азизе.

— Мы боялись, что вас поймали или убили. Ибн Тувайс передал нам, чтобы мы ждали вас здесь.

Почему я не доверял ему? Никаких причин для недоверия не было, а нам так нужен был друг, отчаянно нужен.

— Когда вас не удалось найти, они арестовали Ибн Тувайса. Он не сказал им ничего.

— Но как они узнали, что я жил здесь?

Махмуд пожал плечами:

— Полагаю, кто-то тебя видел. Шпионы шныряют повсюду, а мы, берберы, как тебе, должно быть, уже известно, очень недоверчивы…

Он взглянул на Азизу:

— Говорят, Ибн Шараз разгневан исчезновением дочери; ну, а о принце Ахмеде и говорить нечего… Вообразите себе, что он чувствует…

Махмуд уселся и хлопнул в ладоши, вызывая раба. Вошедший на его зов был мне незнаком, но я вспомнил, что однажды видел его. Не в доме ли у Махмуда? Раб начал накрывать низкий столик для трапезы, и после скудной кормежки в последнюю неделю у меня слюнки потекли.

— Вам надо остаться здесь на некоторое время, — посоветовал Махмуд, — а мы тем временем устроим, как вывести вас из города.

Я считал Махмуда своим другом; не было никаких видимых причин не доверять ему; и все-таки душу мне терзало смутное беспокойство.

Махмуд был бербером, однако я не верил, чтоб у него имелись какие-либо связи с халифом Йусуфом или Ибн Харамом. Все его друзья принадлежали к предыдущей правящей партии — Альморавидов.

Все это мне совершенно не нравилось. По сути, мы являлись пленниками в этом доме, вынужденными доверять Махмуду как в отношении еды, так и сведений, которые он сообщал; и я видел, что глаза его постоянно следуют украдкой за Азизой. Зависть была в этом взгляде или ревность?

Махмуд — честолюбец, Азиза — пешка в борьбе за власть, а я в этой борьбе просто подвернулся под ноги. С неохотой пришлось мне признать, что лучше ей уехать с принцем Ахмедом, чем со мной. По крайней мере, будет у неё комфорт, пища и свобода от преследований.

А я — что я мог предложить ей, кроме любви? Я — бродячий искатель приключений, человек, кормящийся своим умом и своим клинком. Ни семьи, ни состояния, ни друзей.

Едва Махмуд вышел, Азиза кинулась ко мне:

— О чем ты думаешь?

— Я не доверяю ему.

— Я тоже.

— Тебе будет безопаснее с принцем Ахмедом.

— Но счастливее я буду с тобой.

Без сомнения, она верила в то, что говорила; но я мог думать только о раскинувшемся за стенами городе, который кишел возможными врагами, но в котором нет друзей.

— Этот раб — шпион, — предупредила она. — Думай, что говоришь.

— У нас ещё есть кони.

— Да.

Не прозвучало ли нежелание в её тоне? Она была взращена для жизни в роскоши и покое, и жизнь в седле или в случайных развалинах может очень скоро ей надоесть. Наше пребывание в Замке Отмана было идиллическим лишь до поры до времени.

Я беспокойно шагал по комнате, мучаясь неуверенностью, постоянно чувствуя присутствие раба. Он был чем-то занят, но все время околачивался поблизости.

Лук и стрелы остались на седле. Со мной скимитар и кинжал. В потайной комнате было немного еды; но можно достать еще. Весь вопрос в том, куда направиться?

Настал решительный час. Все мои инстинкты, равно как и разум, предупреждали, что нельзя терять времени. Стены как будто вдруг начали давить на меня, и отчаянно захотелось оказаться на воле, за этими стенами, и скакать по бурой равнине.

Повернувшись к Азизе, я сказал:

— Ты должна подумать и быть честной перед собой и передо мной. Если мы сейчас убежим вместе, ты свяжешь свою судьбу с моей, может быть, навсегда. Назад пути уже не будет.

— Я не хочу возвращаться назад, Матюрен. Я хочу быть с тобой.

— Хорошо. Тогда уходим, прямо сейчас.

Раба не было в комнате; но теперь он вдруг вернулся. Я сразу же вышел в кладовую и начал собирать еду.

— Только прикажи, Господин, и я все сделаю.

— Оставайся на месте и стой тихо. Я все сделаю сам.

Он повернулся, чтобы выйти, и я встал перед ним со скимитаром в руке.

— Сядь!

Его губы сжались.

— Попробуй только выйти, — пообещал я, — и захлебнешься собственной кровью.

Раб попятился и сел на бочонок. Я поспешно закончил сборы и вышел, заперев за собой дверь.

Азиза ждала меня.

— Скорее, Матюрен! Они…

Открылась наружная дверь, послышались шаги и лязг оружия.

Резко повернувшись, я бросился открывать дверь в потайную комнату. Каменная глыба повернулась внутрь…

Передо мной стояли четверо воинов с обнаженными мечами.

Глава 16

Когда я открыл глаза, камера моя была той же самой, и я по-прежнему лежал на грязной соломе, что служила мне постелью вот уже три месяца.

Долго лежал я неподвижно, вспоминая выражение лица Махмуда, когда увидел его позади воинов с мечами.

— Прости, друг, — сказал он тогда нагло и самодовольно. — Ты стоишь поперек дороги…

Когда Азизу уводили от меня, она плакала, и черты её милого лица были искажены рыданиями.

Стояло у меня перед глазами и ещё одно лицо — высокого, красивого мужчины с искусно подстриженной бородой. Он холодно взглянул на меня, словно я был каким-то насекомым, а затем отвернулся.

Принц Ахмед!..

— Бросьте его в тюрьму, — велел принц, — а когда он достаточно натерпится — убейте.

Он не мог простить мне дней, проведенных с Азизой в Замке Отмана. Я видел невесту Ахмеда без паранджи — одно это было уже оскорблением.

Три месяца в этом мерзком месте? Когда и как они меня убьют? Или обо мне забыли?

Мои стражники-берберы были дикими и злобными, однако они были воинами, и за это я их уважал.

Мне оставили мои книги. Когда меня уводили из дома Ибн Тувайса, я получил разрешение взять те, которые он подарил мне, а время от времени я таинственным образом получал другие.

Не Махмуда ли я должен благодарить за это? Или Азиза придумала какой-то способ тайком передавать их мне?

Одно мне удалось сделать. Перед тем, как меня увели, я очистил Ибн Тувайса от всякого подозрения в соучастии со мной; в этом помогло свидетельство, что я платил ему за жилье в его доме. Поскольку ни один араб не принял бы в этом случае денег от друга, моему рассказу поверили, и он был освобожден.

В эти долгие три месяца я изучал «Географию» аль-Идриси, намного превосходящую любое землеописание, какое можно было сыскать в христианской Европе.

Эратосфен, ученый, живший в Александрии, в 194 году до Рождества Христова изобрел способ вычисления диаметра Земли, и аль-Мамун в 829 году определил, что диаметр этот равен 785О милям.

Читал я также Гиппократа и Галена в переводах Хунайна ибн Исхака, а однажды стражник передал мне сверток, в котором оказался труд Альбукасиса по хирургии.

В камере моей была лишь солома на полу и одно маленькое окошко, сквозь которое проникал свет. Когда ветер заносил в неё капли дождя, мне приходилось съеживаться под самым окном, чтобы не промокнуть, и всегда жилище мое оставалось холодным, сырым и неприятным.

Итак, я читал, а ещё каждый день упражнялся, чтобы сохранить телесную бодрость. Пища была плохая, но не хуже, чем на галере.

Во мне постоянно жила мысли о побеге, но я знал сейчас, что выбраться на волю через коридор невозможно. В коридоре стояли четыре стражника-бербера, а в конце его находилась караулка, где собиралась ещё добрая дюжина охранников — поболтать и поиграть в кости. Окошко выходило на отвесную скалу, обрывающуюся вниз на сотни футов.

Аль-Идриси мне понравился. Великий мусульманский географ собрал множество сведений об отдаленных уголках земли, которых не было в других книгах. Арабы благодаря паломникам, стекавшимся в Мекку со всех концов света, имели великолепные возможности собирать описания земель и вод, стран и народов.

Время шло, и беспокойство мое возрастало. Принц Ахмед не допустит, чтобы я оставался в живых. Гордость ему не позволит. Рано или поздно придет роковой приказ.

Когда поблизости не было стражи, я часто хватался за нижний край окна и подтягивался вверх, пока не удавалось выглянуть через решетку. Все, что мне удавалось увидеть, — небо да иногда плывущее по нему облако. Однако мало-помалу я изучил все три стержня решетки.

Они были заделаны в каменный проем окна ближе к наружному краю, чем к внутреннему. А поскольку замок относился к самым ранним вестготским временам и долгие годы стена подвергалась воздействию дождей, то камень на наружной кромке мог выветриться и потерять прочность. Оказалось, что один из прутьев чуть-чуть шатается в гнезде, так что частью моих упражнений, ежедневной работой стало расшатывание этого стержня. Попытавшись его повернуть, я обнаружил, что иногда удается выкрошить обломки — мелкий песок, который сам по себе можно было использовать для истирания камня.

Время от времени я вливал в отверстие несколько капель воды или мочи, и, поскольку силы у меня было больше, чем у среднего человека, я надеялся, что со временем смогу выдавить наружу нижний конец стержня, выломав оставшийся тонкий слой камня.

Другие стержни сидели прочно, но край одного гнезда был очень тонок, и, если удастся вынуть первый стержень и использовать его как рычаг…

На страже в этот день стоял худощавый, тонкий, как нож, человек со впалыми щеками и выступающими скулами. Он был воином и выглядел, как воин.

Несколько раз я пытался втянуть его в разговор, но безуспешно, пока однажды не выразил надежду, что за моим конем присматривают.

— Это за Бербером в яблоках? Может быть, когда тебя убьют, его отдадут мне.

— Такой человек, как ты, поймет, что это за конь, — согласился я.

В его поведении что-то изменилось. Он, по-видимому, начал испытывать ко мне что-то вроде дружеского расположения. Мы продолжили беседу о лошадях, а потом перешли к верблюдам. Бербер был человеком пустыни, и ему явно доставил удовольствие мой интерес к этим животным. Я знал о них немного от Гассана, слуги Иоанна Севильского.

Не прошло и часа, как мне удалось кое-что выяснить. Замок, где я был заключен, стоял в отдалении от Кордовы, на уединенной скале, и стены его со всех сторон, кроме одной, обрывались в глубокое ущелье. Это меня не испугало, потому что я с детства привык взбираться на высокие обрывы в моей родной Бретани. Высоты я не боялся и знал, как использовать каждую малейшую опору для пальцев, каждую трещину, каждое углубление в камне.

У меня отросла борода; платье мое загрязнилось, и к нему, казалось, навеки прилипла солома, на которой мне приходилось проводить ночи. Однако эта одежда ещё достаточно прочна, чтобы прикрывать тело, а в швы её зашиты драгоценные камни, оставшиеся от моей доли выручки за галеру.

В эту ночь, когда стемнело, я долго трудился над ослабленным стержнем — и над вторым тоже. Когда перед рассветом второй прут чуть-чуть сдвинулся, я лег спать.

Стражник принес еду и разбудил меня. В это утро он не был расположен к разговорам и старался на встречаться со мной глазами.

— Стало быть… пришел приказ?

Он раздраженно пожал плечами и затворил за собой дверь. Потом отчетливо произнес:

— Тебя задушат.

— Когда?

— Завтра.

— Можешь взять моего коня.

Когда он заговорил, в его тоне было что-то такое, чего я не мог постигнуть:

— А он уже у меня. Стоит в конюшне моего дома в деревне, с твоим седлом и с твоим оружием.

Он что, хвастается? Или пытается сообщить мне что-то?

— Подожди… Есть кто-нибудь поблизости?

— Никого.

— Я должен бежать. У меня есть алмаз. Помоги мне, и он будет твоим.

— Меня убьют. Принц Ахмед в ярости. — Он хихикнул: Говорят, что прекрасная супруга его во сне произносит твое имя…

У двери он помедлил:

— У тебя есть друзья, которые желают твоего освобождения.

— Азиза?

— Книги присылала не она… Но я не могу тебе помочь.

— Тебя просили об этом?

— Да.

— Кто?

— Не могу сказать, знаю только, что она очень влиятельна в некоторых кругах… Но даже её влияние бессильно против Ибн Харама и принца Ахмеда.

О н а?..

Я не знал ни одной женщины, кроме Азизы, которая могла бы желать мне помочь, вообще никого такого не знал. Разве что Иоанн Севильский… Но он вряд ли знает о моей беде.

Когда скуластый ушел, я не стал терять времени. По поведению тюремщика ясно, что он не будет убиваться, если я сбегу, — лишь бы обошлось без его вмешательства.

А кроме того — что смог бы сделать он или кто-нибудь другой? В коридорах полно людей, в наружном дворе тоже. Подкупить их всех невозможно, да и не рискнут они вызвать гнев Ибн Харама.

Подтянувшись к окну, я взялся левой рукой за один стержень, правой — за второй. И изо всех сил толкнул правый от себя.

Ничего не произошло.

Собравшись с силами, я оттянул правый прут назад, пока он не уперся в гнездо, — совсем крохотное расстояние, — а потом снова изо всех сил рванул его наружу. Так я трудился целый час, пока не взмок от пота и не ободрал колени и руки о каменную стену.

Стражник ещё раз принес пищу, но, если и заметил что-то, то не подал виду. Только проронил, выходя:

— Дважды узники пытались слезть вниз по этой стене; оба вдребезги разбились о камни внизу. Здесь до дна семьсот футов… Мой дом, — добавил он, — не из красивых, но он выкрашен в розовый цвет. Единственный розовый дом за стенами…

Когда он ушел, ближе, чем в караулке, никого не осталось. Я съел скудный ужин, потом взобрался на подоконник — и продолжал отчаянно трудиться. Бежать сегодня ночью или умереть завтра; умереть на скалах внизу, рискнув жизнью ради свободы, или быть задушенным, как баран.

Схватившись за самый расшатанный стержень, я толкнул его вперед с бешеной силой, и что-то подалось. Камень заскрежетал, и я толкнул снова. Нижний конец прута высвободился; верхний выскользнул из гнезда. Теперь я держал в руках железный стержень длиной в три фута, чуть сужающийся с одного конца. Через час был выломан и второй прут.

Высунув голову в окно, я взглянул в широкий, невероятно огромный простор. Камера, где меня держали, находилась в строении, сооруженном на каменной вершине утеса, но под ней простирался отвесный обрыв высотой не меньше двухсот футов, а затем скалу рассекали несколько трещин, которые, как мне казалось отсюда, тянулись по утесу до самого основания.

Разглядывая стену под окном, я тщательно запоминал все бугорки и выступы, которые могли послужить опорой для пальцев. Снова спустился в камеру, попил ещё воды, а потом прилег, чтобы немного вздремнуть. Через час, быть может, мое тело будет валяться внизу на камнях, изломанное и окровавленное; но я никогда не буду задушен прислужниками принца Ахмеда.

Проснувшись, я прополоскал рот несколькими оставшимися каплями воды, потом забрался на подоконник и вылез через окно, ногами вперед. Держась за край, стал нащупывать пальцами ног тонкую, как волос, кромку камня, на котором стояла постройка, и нашел её.

Я всегда отличался ловкостью и любил лазать по скалам, но сейчас понимал, что мне предстоит самый трудный спуск из всех, когда-либо совершенных в жизни.

К моему поясу были привязаны два железных прута из оконной решетки. Держась за окно лишь одной рукой, я свесился пониже и глубоко всадил один из прутьев в трещину стены.

А потом выпустил подоконник и в падении ухватился за железный прут обеими руками. Если он выскользнет или камень раскрошится… но ничего не случилось. Порыв ветра толкнул мое тело; послышался далекий громовой раскат. Палец ноги нащупал трещину. Придерживаясь левой рукой за верхний прут, я перегнулся вниз и всадил в неё второй.

Ниже по утесу сползала вертикальная трещина шириной фута в три, но глубиной не больше нескольких дюймов. Медленно, осторожно, передвигаясь от одной опоры к другой, пользуясь где можно вторым железным стержнем, вынутым из щели, — первый пришлось оставить наверху — добрался я до этой трещины.

По камню вокруг меня ударили капли дождя, и порыв ветра, сильнее первого, рванул одежду. Упершись подошвой одной ноги в край трещины позади меня, а коленом — в другой край, впереди, осторожно действуя руками, я начал спускаться.

Несколькими футами ниже трещина ушла глубже в скалу, так что удалось упереться в задний край ещё и плечом. Таким вот образом, используя приемы, которым научился в детстве, карабкаясь по скалистым берегам, я спустился не меньше чем на шестьдесят футов. Здесь нашел хорошую опору для ноги и отдохнул немного, а ветер с дождем хлестали по спине и плечам. Скала прямо подо мной была гладкая как простыня, без малейшей опоры для руки или ноги. Однако внизу её мне удалось разглядеть при вспышках молний выступ шириной в несколько дюймов — край второй каменной плиты, перекрывавшей ту, на которой я переводил дух.

Я осторожно выбрался на гладкую поверхность, распластавшись по скале. Потом отпустил опору и заскользил вниз. На миг меня охватил панический ужас при мысли об огромной глубине подо мной и о том, что случится, если я промахнусь и не попаду на выступающую кромку или не сумею задержаться на ней.

Пытаясь тормозить локтями, коленями, пальцами ног, всем телом, я скользил, быстро набирая скорость. Цепляясь за камень, чтобы как-то замедлить скольжение, сорвал ноготь — боль была пронзительная, но тут пальцы ног натолкнулись на узкую кромку, и лишь вес тела, прильнувшего к скале, не дал мне перевернуться и полететь вниз.

Вцепившись в камень, я отогнал прочь свои страхи и постарался дышать медленно, глубоко втягивая в легкие прохладный воздух. Он с хрипом врывался в глотку, а я ждал, стремясь успокоиться и подготовиться к следующему испытанию, ожидающему меня впереди.

Я не представлял себе, намного ли спустился, но теперь уже возврата не было, нельзя было и остановиться. Внизу лежало спасение и свобода; но рядом со мной на скале выжидала смерть.

Полочка шириной в несколько дюймов, на которую опирались мои ноги, тянулась поперек скалы и, кажется, имела небольшой уклон вниз, так что я, вжимаясь всем телом в камень, двинулся вдоль нее.

Время как будто остановилось.

В некоторых местах выступ суживался до одного дюйма. Потом он снова расширялся; и вдруг я обнаружил, что оказался в неглубокой пещерке, выдолбленной ветром и дождем. Здесь хватило места, чтобы сесть, что я и сделал с радостью; но сначала взглянул вверх, дожидаясь вспышки молнии. Наконец полыхнуло, и я увидел, что нахожусь не более чем в ста пятидесяти футах от моей камеры!

Только совершенная безвыходность моего положения и сознание, что я не могу оставаться там, где нахожусь сейчас, заставили меня двинуться дальше.

Не в моем характере покорно ждать смерти или поддаваться отчаянию. Где-то томится в плену мой отец, если он ещё жив, и я должен освободить его…

Посасывая раненый палец, я рассматривал скалу. Потом, используя одну за другой драгоценные опоры для рук, стал спускаться. Дважды попадались узкие вертикальные трещины, «камины», по которым удалось спуститься, хоть и недалеко. Один раз кромка камня хрустнула под ногой, и меня спасла только сильная хватка пальцев. В другой раз меня, повисшего над черной бездной, удержал сжатый кулак, заклиненный в вертикальной трещине. Чтобы свалиться в объятия смерти, стоило лишь разжать руку…

Дождь прекратился, но я заметил это не сразу — так сильно сосредоточился на своей цели. Гром ворчал в ущельях, как угрюмый медведь в пещере. Поверхность скалы стала грубее и была уже не такая скользкая. Я стал двигаться быстрее, но внезапно поскользнулся, сорвался и упал; голова с маху ударилась о камень.

Полуоглушенный, я несколько минут лежал, прежде чем смог перевернуться и, шатаясь, как пьяный, поднялся на ноги. Блеснула далекая молния, и я огляделся, ища путь вниз… но пути вниз не было. Я стоял в русле высохшего ручья!

Глухой рокот, донесшийся сверху, предупредил меня о приближении паводка, и я, спотыкаясь, перебежал русло и вскарабкался на противоположный берег — как раз вовремя.

Бледный желтый свет подкрасил края облаков на востоке. Теперь — к розовому дому, за моим конем!

Я спускался по обрыву всю ночь.

Предплечья у меня были ободраны, кожа вся в порезах и ссадинах. Колени — в таком же состоянии, и идти было больно. Ныла глубокая ссадина на голове, и из неё сочилась кровь, но сильнее всего болел палец с сорванным ногтем.

В голове билась толчками тупая, тяжелая боль, но я был внизу.

Я был свободен!

Глава 17

На восток я бежал, на восток, верхом на быстроногом Бербере, и прежде чем солнце достигло полудня, добрался до гор и въехал в неровную, труднопроходимую местность. Это была земля обнаженных скал, зубчатых гребней, величественных пиков и природных твердынь, которые вовеки не покорятся человеку, — неприступность их превосходила всякое воображение.

Пот струйками стекал по телу, раздражая кровоточащие раны, голова под беспощадным солнцем пульсировала от боли. Я нигде не мог найти воды, а в седельных сумках оказалось лишь немного пищи. Но единственным спасением для меня было затеряться в пустынных горах,имеющих мрачную славу, — по слухам, здесь скрывались разбойники.

Незадолго до заката солнца послышался звон колокольчика.

Проезжая по усыпанному камнями склону, я натолкнулся на козий помет и следы крохотных копытец. Поднялся на гребень — и увидел стадо прямо перед собой. Не меньше двух сотен коз, охраняемых тремя мужчинами и двумя огромными свирепыми собаками.

И ещё с ними была девушка.

Она сделала несколько шагов навстречу мне и остановилась, расставив крепкие ноги; ветхую юбчонку трепал ветер. Ее нечесаные волосы растрепались, но в глазах и повадке сквозила очаровательная дерзость, а тонкая ткань обрисовывала такие линии тела, что у меня пересохло во рту и сердце застучало, как барабан.

Она стояла на месте, пока я предоставил Берберу выбирать путь между россыпями камней. Мужчины кричали ей что-то, но, поскольку она не двигалась, оставили коз и направились к ней — и ко мне.

Все они были вооружены и поглядывали на моего коня и скимитар так, словно уже владели всем этим. Ну, а я точно так же посматривал на девушку.

— Что тебе нужно? — дерзко спросила она.

— Еды и вина, — ответил я, позволив своим глазам говорить более красноречиво, чем языку, — и, может быть, места, где можно спокойно отдохнуть.

Девчонка надменно глянула на меня из-под длинных ресниц:

— Еду и вино ты можешь получить. А что до покоя, то здесь вряд ли его найдешь!

Я вынул ногу из стремени и предложил:

— Поедем?

Она взглянула на меня, потом вскинула голову и, опершись босой ногой на стремя, поднялась на коня рядом со мной. Я обхватил рукой её талию.

— Который из них твой мужчина? — спросил я.

— Из этих-то? — переспросила она презрительно. — Никто! Куда им! Хотя каждый хотел бы. Они боятся моего отца.

— Глупцы.

— Погоди… — взгляд её стал холодным. — Ты ещё не видел моего отца.

Пастухи все втроем закричали ей, чтобы она сошла с коня, но девушка обругала их — обругала со злостью и выразительностью. Я подумал, что она моложе, чем выглядит; но сколько б ей ни было лет, это дикая кошка… впрочем, такая, которую стоило бы приручить.

— Слезай! — закричал высокий парень, похожий на случайного отпрыска какого-нибудь вестготского воина. — Слезай! Или я вышибу его из седла!

— Попытайся, — предложил я, — и я тебя растопчу конем.

Он свирепо уставился на меня, но вся смелость его уже вышла криком. Рука моя лежала на рукояти скимитара, а Бербер стоял в двух скачках от парня, и был он из тех коней, что срываются в галоп прямо с места.

Если бы пастух только начал поднимать лук, я прирезал бы его, как свинью, которой он, в сущности, и был; однако свинья эта была достаточно мускулистой, и я начал раздумывать, как же должен выглядеть отец этой девчонки. Похоже, мне предстоит это выяснить.

Она указала на торную тропу, и мы двинулись по ней; Бербер насторожил уши и ускорил шаг. Минуту спустя мы свернули в красивую зеленую долину, совершенно скрытую голыми холмами. На дне её небольшой пригорок венчали обнесенные стеной руины — старый замок, кое-как приведенный в порядок.

Когда мы подъехали к воротам, из них вышел самый крупный человек, какого я когда-либо видел. Он оказался на полторы головы выше меня и почти в полтора раза шире. Руки у него были громадные, глаза свирепые. Он носил бороду, а волосы свисали до плеч, черные, как вороново крыло.

Меня великан удостоил лишь беглого взгляда, но на Бербере и скимитаре его глаза задержались значительно дольше.

— Слезай оттуда! — гаркнул он на девушку, словно та была за два поля от него.

Она собралась повиноваться, но я намеренно придержал её, притянул к себе и легонько поцеловал в щеку.

— Отец тебя убьет! — прошипела дикарка, потом спрыгнула на землю и не спеша удалилась — все с тем же поразительно дерзким видом.

Он быстро шагнул ко мне, потянувшись к уздечке. Заставив Бербера отпрянуть в сторону, я вынул меч:

— Убери-ка руки, друг великан, или станешь одноруким великаном…

Гигант второй раз взглянул на меня. Это был грубый, злобный человек, он привык, что люди его боятся, и потому не сразу нашелся с ответом — а я тем временем спокойно продолжил:

— Я не ищу приключений. Твоя дочь была настолько любезна, что пригласила меня поесть и попить. Если ты дашь мне это, я уеду своей дорогой.

Он помолчал — за это время я смог медленно посчитать до десяти — потом сказал:

— Слезай. Заходи.

— Сначала я позабочусь о коне.

— Алан сделает это. — Хозяин показал на стройного темнолицего юношу с быстрыми, смышлеными глазами.

Соскочив на землю, я попросил:

— Поухаживай за ним как следует. Это отличный конь.

У парнишки вспыхнули глаза.

— Конечно, — сказал он. Потом предостерег шепотом: — Ты с моим дядей поосторожнее. Если только дотронешься до Шаразы, он тебя убьет. Хотя вообще, — добавил Алан, — он и так может тебя убить.

— Человек, который хочет убивать, — заметил я, — должен и сам быть готов умереть.

Шараза придержала дверь, когда я входил. Ее отец уже сидел за грубым дощатым столом, наливая вино из кувшина. На столе лежал хлеб, сыр и баранья нога. Я вдруг понял, что голоден как волк.

Еще полчаса назад у меня в мыслях не было ничего, кроме этого, но вот Шараза… от такой девчонки что угодно полезет в голову…

Он пристально глядел на меня с противоположного конца стола.

— Меня зовут Аким. Это моя долина.

— А я Матюрен, солдат.

— Ба!.. — фыркнул он. — Какие сейчас солдаты! Вот в мои молодые годы…

— В твои молодые годы, — сказал я, — солдаты были не лучше, чем сейчас. Я разделю с тобой хлеб и вино, дружище, но только не думай, что я один из твоих козлов… или из тех барашков, которые у вас тут зовутся мужчинами. Я мужчина не хуже, чем ты… чем ты есть сейчас или был когда-то.

Хозяин с бешенством уставился на меня. Я ему ничуть не нравился, да и он нравился мне нисколько не больше, а похвальбой меня не возьмешь. Я мог держаться с ним на равных — ложь за ложь, хвастовство за хвастовство. Правда, солдатом я не был, но оружием умел владеть. Мой клинок бывал обагрен кровью, как подобает хорошему клинку, однако в такое время правдой ограничиваются только люди, у которых не хватает воображения. Если он хочет войны, то и в этом я ему не уступлю, война за войну, битва за битву… а насчет вранья я его явно перешибу, потому что больше читал.

Потянувшись через стол, я взял у него из-под носа кружку и подтолкнул к нему свою:

— А то ещё отравишь, прежде чем испытать меня мечом. Что-то я тебе совсем не верю.

Он первым оторвал кусок мяса от бараньей ноги, а я, вынув кинжал, стал отрезать от своей порции один за другим тонкие ломтики, позволяя ему оценить острое как бритва лезвие.

Он выпил со мной, закусил хлебом, но я не спускал с него глаз. Нет, эти люди — не простые пастухи; при случае они наверняка не погнушаются ни воровством, ни разбоем. Без сомнения, это место видело пролитую кровь не одного невинного путника; но моей крови оно не увидит.

Аким выглядел как многоопытный солдат-ветеран, и в драке мог быть весьма опасен, но такого как он не утихомиришь мягкими увещеваниями. Такие, как он, убивают покорных и почитают только того, в ком чуют опасность.

Я умышленно сел так, чтобы видеть дверь, и никто не мог зайти мне за спину. Аким это заметил, и в его глазах появилось угрюмое уважение.

Шараза принесла ещё еды: миску фруктов и несколько отборных кусков мяса. Отошла от меня, покачивая бедрами, и Аким обругал её. Она махнула на него подолом юбки, и он чуть не сорвался со места.

— Красивая девушка, — заметил я. — Ты уже нашел для неё мужа?

Когда великан опять повернул взгляд ко мне, глаза у него были остекленелые.

— Я убью мужчину, который дотронется до нее.

Я широко улыбнулся ему; на полный желудок жизнь стала веселее.

— Вот этого-то и боятся барашки? Ну, меня этим не испугаешь. Она того стоит. А что до убийства, то в эту игру можно играть и вдвоем.

— Как кончишь есть, убирайся отсюда.

— Ты имеешь в виду, что решил не грабить меня? Подумай лучше. Там, снаружи, стоит прекрасная лошадь. — Кинжал скользнул мне в руку, и я снова отрезал от жаркого тонкий, как бумага, ломтик мяса. — Ты мог бы получить ее… хотя, опять же, мог бы и не получить.

Вернулась Шараза с кувшином холодного козьего молока. Я заметил, что стенки его запотели. Она, очевидно, достала его из колодца или из пещеры.

Плеснув молока себе в пустую кружку, я стал пить и подмигнул ей одним глазом поверх края кружки. Она вздернула подбородок и метнулась вон.

— Я останусь на ночь, — сообщил я Акиму.

— Ладно, — отозвался он мирно; и я был уже достаточно научен опытом, чтобы набраться опасений.

Аким был не трус, и под рукой у него болталось с полдюжины помощников, но он привык к всеобщему страху. В прежние дни он сразу же принял бы мой вызов, но его уже испортил страх окружающих, и к мысли о том, чтобы встать лицом к лицу с человеком, который не трусит, нужно было привыкать заново.

Для меня единственно возможной линией поведения была смелость. Выкажи я хоть каплю страха, уже был бы покойником.

Что до Шаразы, то мне сейчас не до легких развлечений, даже если бы и представилась возможность. Однако же она из таких женщин, которые могут опрокидывать королевские троны и повергать княжества в пыль. Одеть бы её как следует, да научить вести себя…

Аким внезапно вскочил и большими шагами вышел из комнаты. Я остался, допивая молоко.

Быстро вошла Шараза:

— Ты должен уехать! Он собирается убить тебя. Я его знаю!

— Даже с нечесаными волосами и в этих лохмотьях, — сообщил я ей, — ты красивее любой принцессы, а я их видывал, и не одну…

Девушка вспыхнула и непроизвольно поднесла руку к волосам:

— Я не… я хочу сказать — здесь никто…

И вылетела из комнаты.

Несколько дней назад я сидел в тюрьме, ожидая, что меня задушат, и лишь чудом ускользнул оттуда. Теперь, наверное, уже половина Испании разыскивает меня или хотя бы знает о моем исчезновении.

Слишком часто смерть подходила ко мне вплотную, прикасалась ко мне. Я стоял с ней лицом к лицу в колодце Замка Отмана, а потом ещё раз — на отвесной стене утеса. Теперь каждая минута жизни была минутой, украденной у вечности. Я так хотел жить… а Аким задумал убить меня этой ночью.

Шараза могла принести с собой беду, но за женщину, которая того стоит, нужно драться — или похитить её.

Аким, вернувшись в комнату, поставил на стол полную бутылку.

— Еще вина?

Минуя бутылку, я весело потянулся за кувшином, который принесла девушка. Ему это ничуть не понравилось, но спорить он не стал.

Потом пришли другие, вернулась и Шараза. Несмотря на свою враждебность, они изголодались по новостям, так что я рассказал им о Кордове и о планах Йусуфа очистить страну от разбойников.

До последнего времени различные правители мавританской Испании были единодушны в своей веротерпимости, принимая и христиан, и евреев одинаково благосклонно и позволяя им исповедовать свои религии. Состоятельным вестготам, владевшим землей, было дозволено удерживать её за собой, уплачивая лишь небольшой налог.

Но вот пришли Альмохады — большей частью берберы из Северной Африки, сильные белокожие люди, жившие там издавна; они были суровыми и фанатичными, и страна менялась под их владычеством. Однако и сейчас в ней по-прежнему продолжало процветать блестящее общество, одухотворенное творческой силой.

Только Афины эпохи Перикла, Александрию несколько столетий спустя, времена правления династии Гупта в Индии или великое тамильское Возрождение — от 300 годов до Рождества Христова до 300 годов нашей эры — можно было сравнить с нынешней мавританской Испанией.

Арабский дух, лишь случайно сталкивавшийся с миром искусства и мысли до поры, последовавшей за эпохой Мухаммеда, отличался бесконечным любопытством и жадностью до знаний, и арабы набросились на искусство и науку Персии и Центральной Азии столь же ненасытно, как набрасывались на своих врагов с мечом в руках.

Во времена исламских халифов ученые почитались, как никогда в мировой истории, за исключением, может быть, некоторых периодов в Китае. Это было верно для Багдада и Дамаска, для Ташкента и Тимбукту, для Шираза, Самарканда и Кордовы.

Однако только теперь, в одинокой долине, затерянной среди гор Испании, я в первый раз по-настоящему оценил силу произнесенного слова. До сих пор моим оружием был меч, и я не знал, что разум и мудрость — ключи, открывающие любую дверь, ключи к сердцу любой женщины.

Великая сила заключена в слове — написанном или произнесенном, ибо слова могут создавать образы для тех, кому не удалось повидать мир самому.

Увлекшись — потому что какой же кельт не красноречив? я говорил о Кадисе, о Севилье и Кордове. О многолюдных улицах, о базарах, о женщинах, об одежде, об оружии. Я рассказывал о плясунах с мечами и о жонглерах, о волшебстве цвета, света и красоты. Дымили свечи, текли часы, но все сидели, как околдованные.

А я? Я был пленником своих слушателей, но не стремился бежать, ибо понимал, что с каждым словом моя безопасность упрочивается и каждое слово шире открывает сердца.

Я поведал им об Апельсиновом дворе, об увешанных бронзовыми светильниками парках, я ткал из слов ковер, который они могли видеть будто воочию. Я описывал Большую Мечеть с её двадцатью одной аркой, украшенной терракотовой мозаикой в красных и желтых тонах; двери, обитые блестящей латунью, и четырнадцать сотен колонн, поддерживающих крышу мечети. Я говорил об алебастровых решетках, о мраморных стенах, о том, как весь месяц Рамадан мечеть освещают двадцать тысяч светильников.

Вернувшись мыслью к Апельсиновому двору, я рассказывал о жарких спокойных днях, о звуках воды, падающей в чаши фонтанов, о шорохе ног молящихся, о запахе роз, жасмина и цветущих деревьев. О путниках из дальних стран, о гранатах, абрикосах, о винограде и пальмах… и о многом-многом другом.

Самым прилежным слушателем, ловившим каждое мое слово с горящими от возбуждения глазами, был Алан. Этот юноша, подумал я, достоин спасения. У него душа поэта, у него есть воображение и разум, мир создан для таких, как он.

— Я устал, — остановился я наконец. — Сегодня мне пришлось долго ехать верхом… — и повернулся к Шаразе: — Ты покажешь, где можно лечь спать?

Аким злобно покосился на меня:

— Алан покажет. — Он помолчал и добавил: — Тебе нет нужды уезжать сразу… Останься на несколько дней.

Высокий молодой человек фыркнул насмешливо:

— Ты пришел с красивыми россказнями, но в лохмотьях.

— Не трудись до пота, широкогрудый друг мой, — улыбнулся я ему. — Когда придет час, ты получишь свою порку. Не напрашивайся заранее.

Я помолчал.

— Если хотите знать, я только недавно бежал из тюрьмы. — Я назвал замок. — У меня есть враги, и сейчас они меня ищут. Мои враги — это и ваши враги, я ведь говорил вам о Йусуфе и о том, что он ищет всех, кто скрывается в горах…

И посоветовал Акиму:

— Выставь стражу и выбери в горах место, куда вы сможете убежать. Я тебя предостерег. Они намерены прочесать все горы, и найдут вас. Спрячь все ценности и свои стада.

Аким предложил мне остаться — большая уступка с его стороны, и я впервые понял тогда, что многие битвы легче выиграть словом, а не мечом — и с лучшими результатами.

— Я останусь, Аким, и послушаю, как ты воевал. Смею думать, ты много знаешь такого, о чем стоит порассказать.

— Много. — Было видно, что он доволен. — Хорошо будет потолковать с другим солдатом.

Пришел Алан со свечой, и я последовал за ним. В мавританских домах редко устраивают помещения специально для сна. Люди спят везде, где можно устроиться на ночь; однако Алан отвел меня в уединенную комнату и принес воды для мытья. Выходя вслед за ним из главного зала, я поймал во взгляде того самого незаконнорожденного потомка вестготов — если он действительно был таковым — некое выражение, которое не сулило ничего хорошего.

Вот эту победу придется завоевывать не словом, а мечом.

Шараза тогда стояла в дверях, оперев откинутую назад голову о косяк, и смотрела на меня из-под опущенных ресниц.

А вот эту победу придется завоевывать другим оружием.

Глава 18

За последующие два дня ничего не решилось, разве что разгладилась часть морщин у меня в желудке. Шараза оставалась такой же неуловимой и такой же притягательной, но с Акимом мы, к моему удивлению, подружились.

Истории, которые он мне рассказывал, повествовали о войнах и кровопролитии, о риске и необузданности, о подъемах на крепостные стены и поединках. Невольно Аким сообщил мне много интересного о войне, и я, не зная, что ждет меня впереди, жадно впитывал его слова — и учился.

Он бился за мавров против готов и за готов против мавров, уцелел во множестве жестоких схваток в проломах городских стен, в уличных боях, в сражениях между противниками, укрепившимися в соседних домах.

Незаконный сын вестгота носил имя Арик, и я знал, что он намерен меня убить. Арик решил, что Шараза предназначена для него, и, пока я не появился на сцене, это представлялось ему неизбежным. И сейчас, пылая от ревности, он слонялся вокруг и бросал в мою сторону устрашающие взоры.

Девушка часто оказывалась поблизости, но, хоть мне и не чуждо тщеславие, я прекрасно понимал, что её интерес относится большей частью не ко мне, а к моим рассказам о платьях, городах и повадках других женщин.

А вот Арик по своей глупости этого понять не мог. Шараза, думаю, давно лелеяла какие-то свои собственные мечты, и он в них никоим образом не фигурировал. Мои слова лишь подогревали эти мечты.

И Алан тоже ни на шаг не отходил от меня, когда я рассказывал о Кордове.

Как-то вечером, когда мы ненадолго остались вдвоем, я сказал, повернувшись к нему:

— Алан, ты должен идти в Кордову или в Севилью. Там ты будешь счастливее… Ступай в Севилью, — посоветовал я, — отыщи Иоанна Севильского и скажи ему, что тебя послал Матюрен Кербушар.

Эти слова услышал Аким и тут же резко повернулся. Раньше я не называл себя иначе как Матюрен, а фамилии в то время имели лишь немногие жители Европы.

— Кербушар? Твое имя — Кербушар?

— Да.

Он хлопнул ладонью по столу:

— Ну, как же я раньше-то не разглядел? Ты же похож на него, на Кербушара-Корсара!

Как прозвенело в его устах это имя! Как прозвучало!

— Я его сын.

Он перевел дух и подпер голову руками.

— Я видел его однажды. Это было в Альмерии, этом городе пиратов и морских разбойников. Он появился с дюжиной кораблей, нагруженных добычей вровень с бортами! Ох, как мы глазели! У нас слюнки текли! Золото, шелка, пряности, драгоценности… Он все это выгрузил. Если бы Кербушар кликнул добровольцев, город опустел бы — все пошли бы служить ему… Никогда не было второго такого как он, ни одного! Он совершал набеги на греческие острова, захватил богатый приз у Триполи, а второй ограбил прямо в виду родосских берегов! — Аким восторженно треснул кулаком по столу. — Помню еще, с ним был один солдат, человек, которого я знал в другое время, по другой войне. Тайллефер звали его, он…

— Что? — я схватил великана за руку. — Тайллефер был с моим отцом?

— А-а, так ты его знаешь? Значит, знаешь, что он подлец, хотя боец первоклассный, — он презрительно скривился. — Да, Тайллефер был с ним, и я ещё этому подивился, потому что не такой он человек, чтобы служить другому… Разве что собирался предать этого другого ради награды, а за Кербушара многие её назначали… Тайллефер дрался рядом со мной при защите Калатравы в 1158 году… Мы вместе отбивали мусульман в проломе стены, но все равно я никогда ему не доверял…

Наш дом сжег Тайллефер — вместе с бароном де Турнеминем, врагом моего отца. Не он ли принес барону весть о смерти Кербушара? И разве не мог он предать отца, если предательство было в его натуре?

Это следовало обдумать…

* * *

На третий день утром ко мне пришел Алан:

— Будь осторожен, — прошептал он, — Арик намерен убить тебя.

Настало время уезжать. Я не желал вреда этому неуклюжему гиганту, да и судьба моя ожидала меня за пределами этой долины. Кроме того, действительно существовала опасался, что солдаты Йусуфа отыщут даже это затерянное место.

В то утро я проснулся рано и поехал по долине к глубокому пруду, куда часто отправлялся искупаться. Небо заволокли облака, предвещавшие дождь, но плаванье освежит меня, а завтра я должен быть в пути… хоть и не решил еще, куда направиться.

Кто из нас знает, куда забросит его жизнь? Кто знает, что принесет завтрашний день? Как часто, задержавшись на перепутье, я спрашивал себя, что могло ожидать меня на дороге, которую я не выбрал?

Остановившись под ивой, я привязал коня так, чтобы он мог пастись, но был скрыт от глаз случайных прохожих. Разделся, забрался на камень и нырнул в пруд. Немного поплавал, потом вышел из воды и решил одеться. Однако, едва я начал, как услыхал гневный крик. Голос Шаразы!

Я поспешно пробрался через кусты и оказался у входа в небольшую пещерку; рядом, едва в десятке футов от меня, стояла Шараза. А перед нами обоими — Арик с моим скимитаром в руке. Он взял его с моего седла.

— А вот теперь я убью тебя, — процедил он сквозь зубы. — Я убью тебя — и её тоже!

— Он ничего не сделал. Он не знал, что я здесь! — горячо вмешалась девушка.

— И ты надеешься, что я этому поверю?

Я хорошо знал, что лезвие скимитара остро, как бритва, я же был полуодет и безоружен. Этот клинок пройдет сквозь руку, как сквозь масло.

— Оставь его в покое! Он ничего не сделал.

Я немного оправился от его внезапного появления. Он дал мне несколько необходимых для этого мгновений, и разум мой лихорадочно искал выхода. На полу пещерки не было ни камня, ни палки. Ничего. Никакого оружия.

Он, вцепившись в меня глазами, сместился, чтобы перекрыть отступление, и выбора у меня больше не осталось. Придется схватиться с ним. На кон поставлена моя жизнь, и не только моя, но и Шаразы тоже.

Я осторожно шагнул к нему, опустив руки. По-моему, это было для него неожиданностью — он-то ожидал, что я скорчусь от ужаса перед лицом смерти, как сделал бы он сам.

Только для меня смерть стала уже повседневной спутницей, и я совершенно не собирался умирать, тем более от руки такого ничтожества.

Скимитар он держал неуклюже, как человек, непривычный к бою на мечах, но он был ловок и силен. Впрочем, он кипел от ярости, и это могло сыграть мне на руку.

У меня было мало места для маневра, но я сделал ещё шаг вперед, слегка отклоняясь в сторону его левой руки и изучая его стойку.

Мой отец, опытный в искусстве боя, всегда советовал мне следить за положением ног противника, ибо если удастся вывести соперника из равновесия, то его можно побить. Дальше определенных границ человек не может дотянуться, не переступив ногами.

Позади себя я слышал хриплое дыхание перепуганной Шаразы и знал, что бьюсь не только за свою, но и за её жизнь.

Если броситься ему под ноги, он наверняка свалится, но лезвие клинка может при этом отсечь мне палец или всю кисть руки… А если он в момент моего броска отскочит назад, то без труда сумеет меня проткнуть…

Внезапно Арик прыгнул вперед, яростно замахнувшись сплеча. Лишь в последний миг я отскочил назад, и кончик клинка прошел от меня на волосок. Когда лезвие просвистело мимо, я попробовал нырнуть под меч, но соперник проворно отступил на шаг. Потом он сделал выпад, выбросив клинок на всю длину руки. Когда сталь должна была вот-вот коснуться меня, я ударил ладонью по плоской стороне меча и сбил в сторону нацеленное мне в грудь острие. Мгновенно рванувшись вперед, я зацепил парня за ногу правой голенью и с силой ударил основанием раскрытой ладони под челюсть.

Он хрюкнул от боли, качнулся назад и, споткнувшись о мою подставленную ногу, опрокинулся наземь. Грохнулся спиной на песок. Я с размаху двинул его ногой в подбородок и вырвал скимитар из ослабевшей руки.

Арик вскочил, пошатываясь, и опять бросился бы на меня, но я хватил его по голове клинком — правда, плашмя. Он рухнул наземь, и на какой-то миг меня охватил соблазн прикончить его.

— Не надо, Матюрен! Нет!

И я отошел, потому что подлинного желания убить его у меня не было.

— Ладно, пусть живет, но нам нужно уходить.

Вернувшись к коню, я кончил одеваться, привесил на пояс кинжал и ножны скимитара. Посадил на коня Шаразу, сам поднялся в седло, и мы поехали обратно на усадьбу.

Ехали мы быстро, и моя обычная осторожность была притуплена мыслями о событиях этого дня и о том, не опасно ли будет встретиться с Акимом.

У входа я опустил Шаразу на землю, соскочил сам и направился к двери. Кликнул Алана, шагнул через порог — и оказался в комнате, полной солдат.

Аким, весь залитый кровью, распластался на каменном полу. По крайней мере, двое из нападавших солдат были убиты, ещё несколько нянчились со своими ранами. Вот и все, что я успел заметить, прежде чем предательский удар обрушился мне на голову сзади и свалил меня на пол.

Теряя сознание я услышал, как кто-то говорит по-арабски:

— Оставь его, пусть горит. Хватайте девчонку, только помягче. Подходящий будет подарок для Загала!

Напрягая волю, я пытался подняться, но не смог. Волна мрака поглотила меня, и сквозь этот мрак я услышал, как трещит пламя.

Глава 19

Мне в лицо полыхало жаром; надо мной клубился дым. Открыв глаза, я увидел потрескивающие языки пламени перед самыми глазами, буквально в нескольких дюймах. Я перекатился подальше и попытался подняться — но лишь снова рухнул ничком. Еще слишком слабый, чтобы встать на ноги, ползком стал пробираться сквозь дымовую пелену к двери.

Дважды я терял сознание; дважды начинал все снова. Голова была тяжела, как бочка; мозги отказывались работать. Пробираясь, как животное, на запах воздуха, стеная от усилий, лишь наполовину сознавая, что со мной, я все же как-то выполз наружу…

Несколько дней я провалялся в сумеречном оцепенении. Развалины наконец перестали дымиться, и мне удалось предать земле останки Акима и других убитых.

Алан исчез, Шараза тоже.

Коня моего увели, и даже жалкую мою куртку с зашитыми в швах драгоценностями то ли увезли, то ли просто выбросили. Кинжал был у меня под рубашкой, и его не заметили. Единственное, что у меня осталось.

К счастью, солдаты не нашли пещерку возле колодца, где хранилось козье молоко и сыр. Оставалось там и немного вина.

Платье мое испачкалось невыразимо и кое-где обгорело, верхнего халата не было вообще. Тюрбан спас меня от смерти после удара по голове, но сам при этом сильно пострадал.

Я сидел на краю колодца, пил холодное козье молоко, жевал сыр и раздумывал о преследующих меня несчастьях. Поистине, древние боги, должно быть, прокляли меня и обрекли каждый мой шаг на неудачу.

Снова я один. До ближайшего города много миль пути через труднопроходимую местность, кишащую разбойниками, многие из которых убивают людей просто для развлечения.

Азиза уже потеряна для меня — а теперь и Шараза.

Лицо у меня в жутких волдырях от ожогов, но я постарался лечить его теми способами, которые узнал, изучая медицину, так что оно заживет и, надеюсь, шрамов не останется. Но пока что кожа очень чувствительна.

У меня сильно отросла борода, но ещё много времени пройдет, прежде чем я решусь побриться или хотя бы просто подстричь её.

Ни одна душа в Кордове меня сейчас не узнает. Вся моя элегантность пропала. Убогий, полумертвый от голода, обезображенный неопрятными лохмами и заживающими шрамами на теле, я сейчас больше похож на нищего калеку, чем на студента или благородного человека. И все мое имущество, кроме того, что на мне, — одна старая попона, найденная в конюшне.

Махмуд? А-а… Махмуд! Он заслужил мое внимание, и я твердо решил позаботиться, чтобы давний друг ощутил его в полной мере…

Отыскав старый бурдюк, я помыл его, как сумел, и наполнил холодным козьим молоком. Завернул ещё головку сыра и отправился в путь.

Да, прогулка до Кордовы будет долгой…

* * *

Неделю спустя я сидел на старом римском мосту через Гвадалквивир; за мостом раскинулась Кордова. Это был древний мост, построенный ещё во времена Августа и лишь недавно починенный.

День выдался жаркий и душный. По большой дороге в город и обратно двумя непрерывными потоками двигались люди, верблюды, ослы и повозки. Смертельно усталый, со сбитыми в кровь ногами, я кое-как поднялся и присоединился к процессии, направляющейся к городу, который так много мне дал — и так много у меня отнял. И все же это был город, который я ещё не мог покинуть.

Мне нужны были деньги, приличное платье и оружие. Ожоги, удар по голове и перенесенные лишения ослабили меня, и я быстро уставал.

В мыслях моих начали складываться какие-то начатки плана. На кораблях моего отца служили выходцы из самых разных стран, и я вырос, говоря на множестве различных языков, хотя ни одним из них не владел достаточно хорошо; однако с тех пор я весьма преуспел в арабском и усовершенствовал знание как латыни, так и греческого языка. Один матрос отца был родом из Милета, встречались и другие уроженцы греческих островов. Часто рассказывали они мне всевозможные истории, и перенятые у них поверхностные познания в греческом я несколько пополнил на борту галеры…

Так вот, в Кордове существовало отделение Халифского Общества переводчиков, и мне пришло на ум попытаться получить там работу, пусть самую мелкую.

Но прежде всего нужно раздобыть одежду, в какой можно появиться в библиотеке. Там легко скрыться, лучшего места, чем среди ученых, для этого не найти, и кроме того, такое место дало бы возможность учиться, получить доступ к книгам.

До сих пор мои ученые занятия не имели определенного направления, да я и не собирался определять его. Возможно, знание и в самом деле сила, но оно также и ключ к выживанию: знание кораблевождения привело меня к спасению с галеры; скромные познания в медицине помогли залечить ожоги.

Даже в сравнительно небольшом городе человек может совершенно затеряться, переменив образ жизни; а Кордова — город весьма большой.

В городах существуют как бы отдельные островки, обитатели которых не имеют связей за пределами своего острова. Некоторые мыслители полагали даже, что человек, не испытывая душевных неудобств, может общаться лишь с неким ограниченным числом людей, и считали, что именно поэтому возникает в обществе разделение на классы и разобщенность отдельных групп. Если я выберу один из таких островков, далекий от тех кругов, где меня знали раньше, то смогу жить так обособленно, как если бы находился в другой стране.

Передо мной широко распахнулась пасть ворот. Поблизости слонялись несколько солдат. По спине у меня пробежали мурашки, сердце заколотилось. Это была опасная минута. Я сделал над собой усилие и зашагал дальше, не поднимая глаз от дороги. Когда я поравнялся с солдатами, у меня чуть ноги не подкосились; трясясь от страха, я шагнул в ворота — и тут услышал знакомый голос:

— Проверяйте тщательно! Пока халиф не кончит прочесывать горы, следует опасаться разбойников, которые могут искать убежища в городе.

Это был Гарун! Это его голос!

Взглянув украдкой, я увидел его в офицерской форменной одежде верхом на прекрасном вороном коне. Значит, и он в числе моих преследователей! Мы с ним никогда не были столь близки, как с Махмудом, хотя между нами и установилась своего рода спокойная дружба…

Вереница движущихся людей уносила меня дальше, но я не удержался и снова взглянул назад. Это было ошибкой.

Наши глаза встретились; какой-то миг мы пристально смотрели друг на друга. В его взгляде мелькнуло вначале удивление, потом озадаченность. Он двинулся было ко мне, однако тут между нами оказалась повозка, запряженная четверкой быков, и преградила ему путь. Когда я снова оглянулся, он уже смотрел в другую сторону.

Голод подточил мои жизненные силы. Единственным ценным предметом, который у меня оставался, был кинжал — последняя связующая нить с отцом и с родным домом.

Бесконечные улицы раскрывались — и смыкались за мной; в конце концов я оказался не в силах идти дальше и опустился на землю, привалясь спиной к стене какого-то дома. Пригревало солнце, теплое и ласковое, воздух исходил ароматами. Вокруг меня торговали апельсинами, дынями, виноградом, — а я умирал с голоду. Надрывали глотки спорщики, щелкали кнуты, гремели по мостовой колеса, и от ближайшего лотка доносился приятный запах кофе…

Я был до предела измотан, голова моя свесилась на грудь, и я уснул.

Проснулся, промерзнув до костей. Солнце зашло, базар опустел. Сон, казалось, не принес мне отдыха, а в кишках у меня была пустота, в которой ворчливо ворочался голод.

Мышцы мои застыли и одеревенели, лицо болело, и податься мне было некуда. Я в отчаянии огляделся вокруг.

Ну почему я такой дурак? Будь я узником, меня бы, по крайней мере, кормили. А может, сразу задушили бы?

Я угрюмо оглядел базарную площадь, засыпанную фруктовыми корками, увядшими листьями, опавшими с деревьев, и прочим мусором, который обычно оставляют после себя торговцы. Скоро придут метельщики, а за ними — фонарщики…

Как последний выход у меня был кинжал. Я мог умереть.

Умереть? Но ведь я Кербушар, сын Жеана Кербушара, корсара! Разве не для того я отправился в путь, чтобы спасти отца и поискать своего счастья? Разве я трус, что собираюсь так быстро сдаться? Я, уехавший из Кадиса в плаще с зашитыми драгоценностями?

В воздухе стояла отвратительная вонь, но ещё хуже смердело мое собственное немытое тело, моя заскорузлая от грязи одежда…

И тут я заметил позади какой-то лавчонки апельсин, свалившийся со стоявшего поблизости лотка. Взглянул на него, потом на владельца лавки, собиравшегося уходить, и начал подниматься.

Неспешно подойдя, я поднял плод, но лавочник повернулся ко мне, поглядывая то на апельсин, то на меня:

— Это мое. Отдай или заплати.

— Я голоден, — сказал я.

Он пожал плечами:

— Да? Ну и что? Заплати, тогда и ешь.

— У меня нет денег.

Лицо его застыло; он оглядел меня с откровенным презрением.

— Отдавай апельсин и убирайся.

Кинжал был спрятан у меня в складках пояса. Если я выну кинжал, апельсин, пожалуй, не покажется ему такой уж большой ценностью; однако в дальнем конце рыночной площади вертелись солдаты, и ему нужно было только крикнуть погромче.

— Ты не приемлешь слова Аллаха? — тихо спросил я. — «Вкушай от плодов земных и накорми бедного и несчастного»?

— У Аллаха свои заботы, у меня свои. Плати деньги. Если Аллаху будет угодно, чтобы тебя накормили, тебя накормят — только не я.

Пристально глядя на него, я сосредоточил на его лице всю силу взгляда. Когда я сделал шаг вперед, он невольно отступил.

— Нет бога, кроме Аллаха, — провозгласил я, — но дьяволов есть великое множество…

Мои слова ему не понравились, и торговец снова шагнул назад, поглядывая по сторонам, словно ища способа ускользнуть.

— Многие есть дьяволы, — повторил я, — и каждый научил людей своим проклятиям…

Подняв руку, я уставил в него палец и стал бормотать на своем родном бретонском языке какие-то фразы из друидских ритуалов, не имеющие, впрочем, ничего общего с проклятиями.

Его лицо застыло от ужаса. Я забыл, сколь недавно эти люди покинули пустыню, где правили свирепые, дикие божества, и суеверие было в порядке вещей.

— Нет! — торговец поднял руки, как бы стараясь прикрыться. — Возьми плод и иди!

Схватив небольшую гроздь бананов, он сунул её мне:

— Возьми ещё вот это… Но только уйди. Я бедный человек… Я тебе ничего плохого не сделал… Я не знал… Я только думал…

Схватив бананы с его ладони, я грозно взглянул на него, а потом неспешно двинулся прочь, в душе радуясь своей удаче. Воистину, есть сила в слове…

На ходу я съел бананы, а за ними и апельсин. Он был перезрелый и не пришелся мне по вкусу, но все же это была еда. Потом я ополоснул руки в фонтане и вытер о рубашку. Теперь, когда желудок чем-то наполнился, я воспрянул духом. И начал раздумывать о месте для ночлега.

Если бы для этого потребовались проклятия, уж я бы придумал самые ужасающие; однако должно найтись решение попроще. Почему я должен валяться в холодной уличной пыли, если мог бы положить голову на плечо какой-нибудь состоятельной вдовушке, взыскующей утешения? Однако, увы, если здесь и имеются такие, то внешность моя в этих лохмотьях не вызовет их благосклонного взгляда.

Любопытно, что успех создает вокруг себя некую особую атмосферу, благоприятную для дыхания красивых женщин. Несомненно, это следует из каких-то физических законов, из неких особенностей женского инстинкта или природы женских законов самосохранения.

Несмотря на изорванную в клочки одежду и обожженное тело, моя смекалка осталась при мне. Где-нибудь да как-нибудь, а постель я себе отыщу.

Угас последний свет дня, боковые улочки загородились ставнями и закрылись на все запоры, превратившись в безжизненные мрачные провалы.

Есть в Кордове освещенные улицы, но по ним расхаживают молодые щеголи, буйные компании солдат, люди из благородного общества. Многих из них я знаю, но никого не могу числить среди своих друзей… Может быть, удалось бы выпросить несколько монет?

Нет, такое не к лицу сыну Кербушара.

Мои ноги непроизвольно понесли меня в узкий переулок между двумя высокими стенами из высохшей на солнце глины; за одной из них раздавался женский голос, что-то тихо напевающий. Одинокий голос грустно выводил незамысловатую песню о любви… На фоне звука падающей воды.

Я прикинул на глаз высоту стены. Последнее дело, когда тебя схватят на женской половине мусульманского дома. Мужчин в таких случаях убивают или, по меньшей мере, кастрируют.

И тем не менее…

Я подпрыгнул, ухватился за край, подтянулся и лег на стену плашмя. Заглушила ли музыка шум? Пальцы пробежали по струнам китары, и вновь послышался грустный голос и полилась песня, полная тоскливых воспоминаний о пустыне, барханах и пальмах, о черных шатрах бедуинов.

Слова вопрошающе звучали в ночи; падала с тонким звоном вода в фонтане, и над всем господствовал густой запах жасмина и ощущение восхитительной прохлады после дневного зноя. Перебросив ноги через стену, я спрыгнул на землю, и музыка струн притихла и угасла совсем, оставив после себя лишь воспоминание о звуках.

На улице, которую я так вовремя покинул, послышались шаркающие шаги — но я был уже здесь, стоял, широко расставив ноги, уперев руки в бедра, и оглядывался вокруг.

— Кто ты такой и чего хочешь?

Это не был голос перепуганной девушки или женщины из гарема: вопрос был задан совершенно другим тоном. Неожиданно уверенный, это был голос женщины, привыкшей повелевать.

Выручить меня могла только откровенность.

— Я — человек, у которого нет денег, зато превеликое множество врагов. Моей единственной пищей за несколько дней была горстка фруктов на рынке, и мне негде приклонить голову на ночь… Однако, несмотря на мои лохмотья, — я человек чести, воин и сын воина, человек, который может вести корабль, слагать стихи, рассуждать о законах людей и народов, драться на поединке или лечить раны.

— Покинь этот сад немедленно тем же путем, каким попал сюда. Если мне придется позвать рабов, они убьют тебя.

— Нет спасения от судьбы, предначертанной Аллахом, — произнес я шутливо-лицемерным тоном, — но ведь не мог он предначертать, чтобы меня послала на голодную смерть столь прекрасная женщина? Если я очутился здесь, то только из-за тебя, только твой голос и твоя песня тому причиной. Она воззвала ко мне… И у меня не было иного желания, как только откликнуться на зов.

Придвинувшись на шаг ближе, я добавил:

— Ты видишь перед собой кельта, сына Кербушара-Корсара, скитальца, человека, лишенного дома, семьи и земли, но если тебе нужен меч, то мне знаком звон клинка.

— Ты должен уйти…

Не послышалось ли мне, что сопротивление в её голосе ослабло? Он смягчился? Мелькнула нотка возрастающего интереса?.. Самое крупное преимущество мужчины в битве полов — женское любопытство…

Она все ещё находилась в тени, недоступная для моих глаз, но голос принадлежал женщине явно молодой и хорошего воспитания.

— Если ты выгонишь меня из своего сада, мои враги могут схватить меня… А если им это удастся, меня удушат.

— Эти твои враги, о которых ты все говоришь… Кто они?

Ну и проницательность у нее! Она ловко расставила мне ловушку, однако приходилось идти на риск. Может быть, я попал в сад врага — слуги или сторонника моих преследователей…

Но все равно, до сих пор мне не пришлось разувериться в честности. Буду держаться этой линии и дальше. Деваться некуда — нужно поставить все на кон и надеяться, что верх возьмет чувство, а не политические пристрастия.

— Принц Ахмед — мой враг, и Ибн Харам тоже.

Женщина немного сдвинулась с места, — по-видимому, чтобы лучше разглядеть меня, потому что сама по-прежнему оставалась в тени.

— Чтобы завести таких врагов, мало быть просто кельтским искателем приключений… Что-то я не слыхала, чтобы принц Ахмед… о-о?..

Она остановилась, словно что-то припоминая:

— Принц Ахмед? Так ты, значит, тот самый человек? Тот, что провел неделю с невестой принца Ахмеда? Если так, то за тебя поднимали в Кордове не один тост…

Незнакомка опять помолчала:

— Так чего же ты хочешь?

— Убежища, чтобы передохнуть. Искупаться. Чистую одежду, если можно. Я могу перетерпеть голод, но не выношу быть грязным.

— Выйди на свет.

Я повиновался.

— Видишь? — сказал я насмешливо. — Я грязен, оборван, но я мужчина.

— Рассказ о твоем побеге повторяют в каждом собрании в Кордове, Севилье и в Кадисе.

Теперь собеседница моя тоже вышла на свет; была она невысока ростом и прекрасно сложена.

Показала на дверь в дом и предупредила:

— Прими то, что я даю. Потребуешь большего — позову стражу.

— Благодарю тебя, принцесса, — поклонился я. — Нет предела моей благодарности.

— Что случилось с твоим лицом?

Я коротко объяснил, упомянув лишь о том, как вошел в дом, был оглушен и оставлен на верную смерть.

Хозяйка задала мне лишь несколько вопросов, зато каждый попадал в самую точку. Ее манера озадачивала меня. Она не походила ни на вдову павшего воина, ни вообще на замужнюю женщин. А вопросы такие мог задавать человек, владеющий искусством добывать сведения.

Когда я спрыгнул со стены, то вполне удовлетворился бы, найдя угол, где можно выспаться в безопасности, и утром ушел своей дорогой; но здесь была какая-то тайна. Ее глаза сохраняли расчетливое выражение, оценивали меня — но отнюдь не мои телесные достоинства.

Женщины в мусульманском мире Испании или Среднего Востокапользовались широкими правами и достигали высокого положения в области литературы. Многие посещали университеты и обладали свободой, немыслимой в христианской Европе. При всех разговорах о рыцарстве, обычных среди франков, там на женщин смотрели всего лишь как на имущество.

Дом незнакомки был невелик, но имел все признаки богатства. Когда я вышел из ванны, на мраморной скамье уже лежал приготовленный халат, и я надел его. Минуту спустя появилась хозяйка и, не взглянув на меня, положила на скамью узел с одеждой.

Лицо мое было ещё слишком чувствительно для бритья, но я подстриг бороду на мусульманский манер и оделся. Одежда была незамысловатая, но солидная — одежда человека со средствами, добротная, но не броская. В Кордове тысячи людей, наверное, одевались подобным образом.

Она ожидала меня в небольшой комнате, примыкающей к её жилым покоям; на столе был чай, хлеб, фрукты, несколько ломтей холодного мяса и сыра.

Звали хозяйку Сафия.

За едой она расспрашивала меня о событиях моей жизни, и я рассказал о спасении с галеры, об ученых занятиях, о пленении и побеге.

Сафия была старше меня, старше девушек, которых я знал, и я быстро понял, что мелкие проделки её не интересуют. Она откровенно сообщила мне, что у неё есть планы, в осуществлении которых я могу помочь, причем не без выгоды для себя.

Потом показала на стопку ковров и подушек на полу:

— Спать можешь здесь.

— Конечно. А где же еще?

Глаза её чуть сузились. У этой женщины был характер.

— Утром поговорим.

Вот и опять я выбрался из зыбучих песков отчаяния к водам благополучия. Будущее оставалось сомнительным, но я поел, попил, помылся и надел чистую одежду. И наконец улегся в постель — впрочем, не слишком мягкую.

Сафия, моя дама фонтана, обладала телом сирены, лицом богини и мозгами армянского торговца верблюдами. Что там у неё за мысли и планы, мне, конечно, не угадать, но Кордова — столица интриг, а в этом искусстве арабский разум одарен, как никакой другой.

Кто она — арабка, берберка, еврейка? Я даже не мог ничего предположить, а Сафия не дала мне ни малейшего намека или путеводной нити. Ее немногочисленные вопросы и замечания во время моего рассказа свидетельствовали, что она хорошо осведомлена обо всех событиях, происходящих в Испании, и, несомненно, сама каким-то образом вовлечена в эти события.

Несомненно также, что и мне придется принять в них участие. Несомненно, я — орудие, которым намерены воспользоваться, однако это орудие не забудет позаботиться о своих собственных интересах и о своей жизни. Несомненно.

Я коснулся кинжала. По меньшей мере, он у меня есть. А завтра, в случае удачи, будет и меч.

А пока что был сон.

Глава 20

Кордова — это Вселенная, Вселенная, в которой обращается множество планет, и каждая из них в известной степени обособлена от других. Теперь, после ночной встречи в саду, я стал обитателем одной из них.

Мой новый мир составляли те, кто, подобно мне, работал в Обществе переводчиков. В ежедневном круговращении моей новой жизни я встречался только с ними да ещё с несколькими лавочниками. Попал я в этот мир легко: потребовалось лишь слово Сафии, и ученые тут же приняли меня для беседы.

Мой прекрасный почерк их удовлетворил; но затем меня заставили читать вслух и переводить отрывки из книг как латинских, так и арабских. На столе лежал том «Канона» Авиценны, которого здесь знали под его настоящим именем — Ибн Сина. Поскольку я изучал этот труд раньше, мой перевод оказался вполне удовлетворительным.

Мне дали работу — переписывать «Указатель наук», составленный аль-Надимом в 988 году.

Каждый день я вставал на рассвете, неспешно одевался и уходил кратчайшим путем в библиотеку. И там оказывался среди пожилых людей, гораздо более заинтересованных содержанием рукописей, нежели своими собратьями по труду.

Вечером я шел домой через парк, иногда присаживаясь почитать в тени деревьев. И все это время почти не встречался с людьми, и старых знакомых среди них не было.

Работа моя была кропотливой, но увлекательной. Два месяца прошло в этих спокойных стараниях. Моя натренированная память легко поглощала факты, отбрасывая ненужное, но жадно схватывала все сведения, которые могли пригодиться.

Я все лучше овладевал арабским, значительно усовершенствовались и мои познания в латыни и греческом, а Сафия учила меня персидскому.

Поскольку город был для меня небезопасен, приходилось обходить стороной те улицы, где можно столкнуться с прежними знакомыми; однако в городе я появлялся в такие часы, когда шансы на подобную встречу были невелики.

Несмотря на мою первоначальную самоуверенность, Сафия отнюдь не находила меня неотразимым. По сути, если она вообще осознавала мою принадлежность к мужскому сословию, то от меня это ускользало. Благодаря этому отношения наши оставались простыми, однако вполне приятными.

Общаясь с ней, я сразу же понял, что она обладает умом, далеко превосходящим обыденный, и занимается делами, требующими тайны. Хотя Сафия ничего не говорила, вскоре мне стало ясно, что она — своего рода центр, куда стекаются сведения из многих различных источников. Мало что из происходящего в Кордове ускользало от её внимания — а равно и в Севилье, Малаге, Толедо или Кадисе.

То, что наши отношения оставались столь простыми, отчасти объяснялось наличием дочери у хозяина расположенной неподалеку гостиницы. Время от времени мы с ней встречались на улице; мы никогда не разговаривали, но друг друга заприметили. Это была полногрудая девушка с темными мавританскими глазами, окаймленными черными ресницами, и, как я уже говорил, мы часто проходили друг мимо друга. А в один прекрасный день не прошли…

Полученное в детстве знание друидской мудрости дало мне память и привычку к учению, и для меня переписать книгу было достаточно, чтобы запомнить её.

Среди прочего в библиотеке имелось ценное хранилище карт; многие из них были древними и давно устарели, другие же — совсем новыми. К некоторым из последних прилагались лоции и описания, которыми пользовались купцы-мореходы при мореплавании, торговле и жизни на чужом берегу. Лучшие из этих карт я перерисовал на куски пергамента, и вскоре у меня накопилась связка своих собственных карт.

Но вот однажды библиотеку посетил Иоанн Севильский и беседовал с разными переводчиками. Когда он приветствовал меня, как старого друга, в отношении ко мне произошла ощутимая перемена.

В монастырской тишине библиотеки, среди свитков пергамента, мои широкие плечи воина, должно быть, выглядели неуместно. И хоть я изо всех сил старался держаться смиренно, было очевидно, что я — не книжник и затворник, а скорее человек дальних дорог, морских просторов и поля боя. Но то, что я друг такого известного ученого, как Иоанн Севильский, сразу внушило окружающим уважение ко мне.

— Ты жил жизнью, богатой событиями, Матюрен, — заметил Иоанн, и глаза его лукаво блеснули.

— Не знал, что моя жизнь привлекла чье-либо внимание…

— Ты нажил себе врагов, но завоевал также и друзей.

— Друзей? У меня нет друзей.

— Но разве я не друг тебе?

— Для меня это большая честь… Правда, я не смел верить, что ты помнишь меня. Но другие друзья? Мне о таких ничего не известно… Во всяком случае, выдал меня врагам единственный человек, которого я считал другом.

— Но после побега разве не ждал тебя конь?

— Ты знаешь об этом? Тогда скажи, кого мне благодарить?

— Я не свободен это сказать. Допустим, кто-то полагал, что такому молодцу не время ещё умирать, да ещё столь низким образом… Кто-то, — добавил он, улыбаясь, — кто настолько верил в кое-какие твои необычайные способности, что знал: дай тебе шанс — и ты сумеешь сбежать.

Больше он ничего не сказал. Он расспросил меня о трудах моих и был восхищен, когда я целыми страницами цитировал наизусть старинную рукопись.

— Завидую твоей памяти. Ты говоришь, это результат упражнений?

— Многие поколения моих предков с материнской стороны были друидами — хранителями нашей истории, мудрости, ритуалов, — и все это вверялось памяти. Не знаю, можно ли унаследовать хорошую память, но у нас у всех она такая, а кроме того, были ещё и упражнения…

— Вот как?

— Я не могу говорить об этом. Могу сказать только вот что. Есть способ использовать силу ума и духа так же, как используют зажигательное стекло. Если сосредоточить солнечные лучи с помощью такого стекла в одной точке, то она сильно нагревается и возникает огонь. А нас научили сосредоточивать внимание так, чтобы увиденное один раз запоминалось навсегда. Хотя, должен сказать, повторное чтение тоже хорошо помогает…

После посещения Иоанна Севильского меня стали приглашать на небольшие собрания переводчиков вне стен библиотеки, так что в некоторой малой мере я стал частицей большого города — частицей, молчаливо внимающей.

Часто я слышал о Валабе, той красавице, которую видел в кофейне с Аверроэсом. Ее жилище, по-видимому, было средоточием красоты и разума.

В библиотеке я читал переводы из Гераклита, Сократа, Платона, Эмпедокла, Пифагора, Галена. Хунайн ибн Исхак, известный как переводчик Гиппократа и Галена, переводил также и Платона. Я сделал по несколько копий каждого из этих трудов, потому что на первых порах мне поручали больше работ по переписыванию, чем по переводу.

Потом мне дали переводить с персидского книгу «Кабус-Намэ», написанную Кай Каюс ибн Искандером, принцем Гургана, в 1О82 году. Это были советы сыну, где трактовались все вопросы жизни его как принца и как человека.

В главе, повествующей о врагах, я наткнулся на такое изречение:

«Всегда будь осведомлен о действиях своих врагов, тайных или открытых; никогда не считай себя в безопасности от их предательских действий против тебя, и постоянно рассматривай способы, которыми можешь перехитрить или разгромить их».

Я поднял глаза от страницы. Как мог я тешить себя убежденностью, что Ибн Харам или принц Ахмед ничего не знают о моем возвращении? Как мог пребывать в уверенности, что укрылся от них так просто, всего лишь держась в стороне от прежних знакомств?

До сих пор я не следовал совету Кай Каюса. Мои враги действовали против меня, а я против них — нет. Не подумать ли мне о предупредительных военных действиях? И об укреплении своей позиции, ибо разве я неуязвим?

До сих пор я доверял своему клинку, своей силе и удаче. Здесь этого недостаточно. Необходимо выстроить защитные линии; а единственная возможная защита — это та, которую могут предоставить человеку влиятельные друзья. У меня же их нет.

Не смогу ли я разведать позиции моих врагов? Раскрыть их намерения?.. Помнится, Дубан говорил мне, что Ибн Харам поддерживает Йусуфа, но и сам стремится к власти…

Следовательно, мне нужны друзья; мне нужны сведения; и тогда, не будучи, может быть, в силах разгромить своих противников, я смогу хотя бы ускользнуть от них.

Лицо мое зажило, сила вернулась ко мне. Казалось, в моих жилах заструилась новая кровь. Кофейни при моих нынешних скромных доходах были мне не по карману, но существовали другие лавки, куда человек может зайти попить шербета и послушать досужие разговоры.

Мне отчаянно хотелось иметь меч, но я носил одежду ученого и должен был действовать осторожно, чтобы не возбуждать любопытства.

Однажды теплым днем я оказался на отдаленном базаре и остановился перед прилавком с какими-то сандалиями — а на самом деле рассматривал мечи в соседней лавке. Там было прекрасное оружие из дамасской и толедской стали.

Вдруг какой-то воин встал почти рядом со мной и выбрал один из выставленных на продажу скимитаров. Попробовал, как уравновешено оружие, искусно взмахнув им на персидский манер, а когда я тронулся с места, чтобы уйти, вдруг обратился ко мне:

— Эй, ученый человек, ну-ка, испытай свою руку. Неужто ты скажешь, что это не отличное оружие?

Я узнал голос. Это был Гарун.

Отвернув лицо в сторону, я произнес:

— Я мало понимаю в оружии, о эмир. Я всего лишь студент.

Он снова заговорил, понизив на этот раз голос:

— Не играй со мной в прятки, Кербушар. Я узнал тебя.

Я взглянул ему прямо в глаза:

— У меня мало причин доверять своим старым друзьям…

— Из-за Махмуда? Он всегда ревниво относился к твоим успехам, а когда Азиза проявила интерес к тебе, а не к нему… Он очень тщеславен, ты ведь знаешь.

— А ты? — спросил я резко.

— А я все ещё друг тебе, — ответил он спокойно, — если ты хочешь принять мою дружбу… Разве я не позволил тебе пройти через ворота?

— Так ты узнал меня?

— Не сразу. Только после того, как ты прошел мимо. По походке. Я не решился заговорить с тобой, потому что солдаты могли заинтересоваться… А потом искал тебя, но нигде не мог найти.

Мы зашли в маленькую закрытую лавку угоститься шербетом и поговорить.

На нем была форма одного из лучших кавалерийских полков Йусуфа. Он был приземистым, широким в плечах человеком большой физической силы и быстро возмужал в суровых военных упражнениях. Не такой ловкий в беседе, как Махмуд, никогда не говорил, не подумав.

Гарун был одним из тех спокойных людей с раскованными мышцами, которые способны на невероятные всплески действия. Я хорошо знал этот тип людей, потому что мой отец тоже принадлежал к нему.

— Какие у тебя планы? — спросил он.

— Учиться побольше, узнать, жив ли отец и найти его, а потом ещё повидать мир. Я подумываю об Индии.

— Я тоже подумываю о ней… но кто знает хоть что-нибудь об Индии?

— Я знаю.

— Ты?

— Есть же книги. Арабские корабли иногда плавают туда, и через пустыню тоже есть дорога…

Окинув его взглядом, я сказал:

— Там моя судьба, Гарун… Чувствую.

Он поднялся:

— Может быть, в один прекрасный день мы там встретимся, а может, вместе отправимся туда… — Он сжал мне плечо: — Хорошо было повидать тебя. Как в старые времена…

И шагнул в сгущающиеся сумерки.

— А Махмуд? Ты с ним видишься?

— Махмуд теперь важный человек… Он близок к принцу Ахмеду.

— Я подумываю о нем, — проговорил я, — но имеются другие, которые идут в первую очередь.

— Будь осторожен, — предостерег Гарун, — ты идешь по зыбучему песку.

— Да, ещё одно. Тебе известно имя Загал?

— Правитель тайфы. У него под началом много солдат. Он тоже твой враг?

Я рассказал ему историю Шаразы и Акима. До сих пор я считал, что напали на них люди, посланные Йусуфом; теперь же выяснилось, что Загал — властитель тайфы, одного из мелких княжеств, на которые была разделена мавританская Испания.

— Это пустяк, — сказал я. — Хотелось бы только знать, что у неё все в порядке…

— Ну-у, я так понял из твоего рассказа, что у неё все будет в порядке, где бы она ни оказалась, — улыбнулся он. — Однако… если ты намерен бросаться на защиту всех девушек, которых повстречаешь в жизни, то жизнь тебе предстоит весьма деятельная.

Мы разошлись, но я почувствовал себя увереннее. Хорошо было узнать, что Гарун по-прежнему мне друг. Однако я не сообщил ему, чем занимаюсь, и по дороге домой немного поплутал, поглядывая через плечо, не следит ли кто за мной.

В эту ночь я рассказал Сафии о моем отце и о том, что, несмотря на известие о его смерти, верю, что он до сих пор жив. Она задала мне множество вопросов насчет галеры, её команды, цели плавания. Потом о возрасте отца, его внешнем облике и каких-либо шрамах и отметинах на теле.

— Тебе следовало рассказать мне раньше… но неважно. Возможно, мне удастся что-нибудь о нем узнать.

И прежде, чем я смог спросить её, каким образом она добудет такие сведения, Сафия протянула мне ключ.

— Ступай в это место, — она рассказала мне, как туда пройти. — Найдешь там четырех лошадей. Погляди на них и реши, достаточно ли у них резвости и силы. Дальше, я хочу, чтобы в течение следующих четырех недель ты посвящал один день в неделю закупке припасов для путешествия.

— Ты уезжаешь?

— Мы уезжаем. Я говорила тебе, что ты можешь мне понадобиться. — Она повернулась так, чтобы глядеть прямо на меня. — Матюрен, если у меня возникнет нужда спасаться, то нужда эта будет отчаянной. Я ничего не хочу об этом говорить. Не ходи к лошадям днем, а когда идешь туда, удостоверься, что за тобой не следят.

— Когда?

— Когда я скажу. Ты, по-видимому, человек предприимчивый, мне такого и нужно было. Твоему другу Гаруну можно доверять?

— Уверен.

Она улыбнулась моему удивлению, потому что я не упоминал при ней его имени.

— Такое мое дело — знать. А твое — быть готовым помочь мне, как я помогла тебе. Однажды — и уже скоро — мне придется спешно покинуть этот город.

— Тебе достаточно только сказать.

— И пожалуйста, пусть не будет между нами недоразумений. Я делала то, что необходимо, а ты сам пришел с предложением своих услуг.

— И не возьму его назад.

В саду стоял сильный запах жасмина, и мне вспомнилась та ночь несколько месяцев назад, когда я перелез через эту стену, голодный, в лохмотьях… в городе, полном врагом… Да, я у неё в долгу.

Мавританская Испания была воистину рассадником интриг, и нити заговоров всегда тянулись через Гибралтарский пролив в Северную Африку, на родину берберов. А христианские властители Наварры, Кастилии и Леона с завистью поглядывали на юг, на роскошь Андалусии — и плели свои тенета.

Поняв, что времени осталось в обрез, я ещё более усердно взялся за ученье. На первом месте были у меня медицина и военная тактика, но я изучал также искусство мореплавания, историю, философию, химию и ботанику.

Ключ к успеху в арабских странах тогда был, однако, не в этих познаниях. Араб по природе поэт. Его язык полон поэзии и чудесных звуков, настолько, что даже государственные документы писались в поэтической форме, а поэты-импровизаторы были самыми почитаемыми и нужными людьми.

Одна из глав «Кабус-Намэ» излагала советы по стихосложению. Не знаю, много ли выгоды удалось извлечь сыну принца гурганского из отцовских советов, но мне удалось. Принц умер за сто лет до моего рождения, а может, и ещё раньше, но его советы ещё вполне годились.

Мало-помалу я изучил пути бегства из Кордовы и хорошо узнал часы закрытия ворот, а также разведал, какие из стражников самые строгие, а какие, наоборот, несут службу спустя рукава. Время от времени я распивал бутылочку с теми, кто был к этому склонен, потому что большинство мусульман вина не пьет. Иногда заглядывал в низкопробные кабаки, заводя знакомство с фиглярами, жонглерами, бродячими певцами и даже с ворами. Слушал сказочников на базарах, прикидывая, что и это может когда-нибудь пригодиться. Упражнялся в игре на лютне и то тут, то там опускал в чью-нибудь руку монету или покупал что-то съестное.

Постепенно этим людям стало известно, что я — тот самый Кербушар, который продал галеру и убежал из замка, куда заточил меня принц Ахмед. Сведения стекались ко мне капля за каплей. Ибн Харам уехал в Северную Африку; у принца Ахмеда все ещё нет сына.

Я больше не служил в большой библиотеке, потому что Сафия приказала мне быть готовым к отъезду в любую минуту; однако библиотека по-прежнему была открыта для меня, и ученые меня радушно принимали. Сафия давала мне деньги, и то, что я эти деньги отрабатывал, позволяло мне принимать их как плату, не пересиливая свою гордость.

В библиотеке имелись подробные каталоги, перечисляющие её книги; многие из этих сокровищ были очень красиво иллюстрированы, переплетены в доски из ароматической древесины, обтянутые тисненой, выложенной самоцветами кожей. Тут хранились книги, написанные на древесной коре, на пальмовых листьях, на бамбуке или на тонких деревянных дощечках; на кожах животных, на кости, на тонких табличках из меди, бронзы, сурьмы, глины, на полотне и шелке. И, конечно, обычные — на папирусе, коже и пергаменте.

В библиотеке были ученые, которые читали на санскрите, на языках пали и харушти и даже на древнекашмирском письменном языке — сарада. Но попадались тексты на языках, которых ни один из нас не мог прочитать, — например, записи с островов Крит и Тераnote 10 или из этрусских развалин.

День за днем я вкапывался в работу, и теперь, когда не был занят переписыванием или переводами, мои ученые занятия сильно продвинулись вперед, ибо я с головой погрузился в это крупнейшее хранилище рукописей, зачастую нетронутых и нечитанных.

Как-то ночью в комнату, где я спал, пришла Сафия.

— У меня есть новости.

— Новости? Какие?

— Твой отец, может быть, ещё жив…

— Что? — сердце мое заколотилось.

— Его галера затонула у берегов Крита, но его — или кого-то похожего — вытащили из моря и продали в рабство.

— Значит, я должен ехать на Крит.

— Его там больше нет. Он был продан какому-то купцу из Константинополя.

Мой отец жив!

— Я должен ехать…

Сафия покачала головой:

— Это было бы глупо. Те, кто разыскал его, сейчас собирают дальнейшие сведения. Когда я получу ещё новости, ты сразу же о них узнаешь.

Полный нетерпения, я все-таки должен был ждать. Конечно же, Сафия права. Срываться с места, не узнав ничего досконально, значило ещё раз отдаться на волю случая. Прежде всего нужно выяснить, что за купец его купил и является ли он по-прежнему его владельцем или перепродал его, а если перепродал, то кому.

Я ждал очень долго, могу подождать и еще. Приходилось верить, что Сафия не подведет меня, так же, как и я не уклонюсь от своего долга перед ней.

Глава 21

Откуда Сафия достала лошадей, я не знал, но все они были из «аль-Хамсат-аль-Расул» — из пяти великих пород, превосходящих всех остальных арабских лошадей. Две — «кухайла», одна — «саглави», последняя же — «хадба». Только третий из перечисленных — жеребец, остальные — кобылы, которым арабы отдают предпочтение.

Это были красивые животные, а ухаживал за ними конюх-араб из пустыни, глухонемой.

Ясно было, что в лошадях — вся его жизнь, и в лучшие руки они попасть не могли; но я не жалел времени, чтобы познакомиться и поладить с ними, и регулярно скармливал каждой по несколько кусочков лакомства, именуемого «найда»: это пшеница, проращенная в течение нескольких дней, а затем высушенная и спрессованная в коржи.

Проведав лошадей второй раз, я ушел кружной дорогой, чтобы меня нельзя было выследить, и очутился в каком-то уголке базара у несколько «каробов» и винных лавок. Я поспешил пройти мимо, как вдруг меня остановил холодный, но знакомый голос:

— Если хочешь знать, спроси у Кербушара!

Это была Валаба.

Я обернулся и увидел, что она стоит у входа в винную лавку, а рядом с ней — двое молодых людей. На ней был византийский наряд, столь любимый некоторыми модницами Кордовы: бледно-голубая туника до лодыжек и плащ темно-синего цвета, расшитый мелкими золотыми мальтийскими крестами.

— Кербушар, — сказала она, — знает дальние уголки мира. Спроси его.

Один из молодых людей, тонкий и бледный, едва взглянул на меня, заметив лишь мою грубую одежду студента. Второй, высокий юноша с раскованными движениями и мягким, увлеченным взглядом, заинтересовался больше.

— Мы говорили о земле. Это правда, будто некоторые христианские богословы верят, что земля плоская?

— Богословам, — сказал я, — следовало бы отправиться к морю. То, что землю круглая, доказывает каждый корабль, исчезающий за горизонтом.

Валаба повернулась ко входу в лавку.

— Приятно видеть тебя снова, Кербушар. Не желаешь ли присоединиться к нам? Мне хотелось бы, чтобы ты рассказал нам о землях за Туле.

— За Туле? — высокий молодой человек положил руку мне на плечо. — А что, есть такие земли?

— Они остаются тайной только для ученых да сочинителей книг. Рыбацкие суда ходят туда каждый сезон. Я кельт, из Арморики, что в Бретани. Рыбацкие суда с нашего острова Брега плавают к этим далеким землям с незапамятных времен. И не только они. Корабли басков и норманнов там бывали, и из Исландии тоже.

— Расскажи мне об этих землях.

— Не могу. Наше судно ходило туда за рыбой, а земля эта далека, и люди там дикие. Наловив рыбы, мы отправлялись домой.

Светлокожий юноша явно скучал — да к тому же был заносчив. Он пренебрежительно покосился на меня:

— Так ты рыбак? В одежде студента?

— Все мы рыбаки — каждый на свой лад, — заметил я. — Кто-то выуживает одно, кто-то другое… — Я улыбнулся ему: — Скажи мне, а какую рыбку удишь ты?

Он уставился на меня, сбитый с толку моими словами. Прежде чем ему пришел в голову какой-то ответ, Валаба сказала мягко — по глазам было видно, что она довольна:

— Ты не совсем понял, Родерик. Матюрен Кербушар — г р а ф Кербушар. В его стране есть такой обычай — все мальчики учатся морскому делу.

Этот титул, конечно же, полнейшая бессмыслица, хоть и говорили, что существовали такие в прошлые времена. Остальные же её слова были совершеннейшей правдой. Я удивился, откуда она это знает. Или просто сказала наугад?

Титулы никогда не производили на меня особого впечатления. Их давали королевским слугам. Некий барон, мне знакомый, получил свой титул за то, что помогал королю каждое утро надевать подштанники или что уж тот король носил.

А мы, Кербушары, никому и никогда не были слугами. Отец часто говорил, что не знает ни одного короля, чей род был бы хоть наполовину столь же древним, как наш. Да и вообще древность рода не имеет значения: многие старые деревья дают плохие плоды.

Родерик явно меня невзлюбил, но второй молодой человек заинтересовался разговором. Он заказал для нас вино, для себя — кофе.

— Ты человек ученый, искатель знаний, однако же был и моряком… Редкое сочетание.

— Есть в море такое знание, которого не сыщешь больше нигде. В последнее время я читал повествования о разных путешествиях… Как же много упущено в этих рассказах! Есть неизменные знания о море, передаваемые от отца к сыну на протяжении многих поколений.

Обычно мы плывем от своих берегов к великим рыболовным полям на запад, мимо Эйре — зеленого острова за Англией. Оттуда при благоприятном ветре всего пять-шесть дней пути до Ледовой Земли — Исландии, и только два дня, ну, может быть, три — до Зеленой Земли — Гренландии. А оттуда ещё пять дней до рыбных полей, а то и меньше.

Наши рыбаки и люди из Эйре узнали об этих землях, наблюдая за полетом птиц, ибо если над океаном летают птицы, которые гнездятся только на суше, то, значит, неподалеку земля. Куда они летят, там и должна быть земля, поэтому рыбаки следуют за стаей, пока не потеряют её из виду, потом за следующей, пока она не скроется из глаз; и так, пока не увидишь вершины гор дальней земли.

За многие годы наши люди открыли немало земель, и монахи из Эйре, искавшие уединение, часто оказывались там раньше нас. Такие люди уже жили в Исландии, когда приплыли первые викинги. Викинги говорят об этом в своих сагах.

Слава открывателя зачастую достается человеку, обратившему внимание на то, что простые люди делали годами. Я сомневаюсь, была ли найдена хоть одна земля, где прежде не побывал какой-нибудь рыбак, охотник или торговец.

— У низких людей смелости не хватит на подобное приключение! — заметил Родерик.

— А кто думает о смелости? Или приключениях? У людей, о которых я говорю, нет времени ни на то, ни на другое. Они ловят рыбу для пропитания или на продажу.

— Масуди говорит об этом в своей географии, — согласился высокий юноша. — Мореходы уходят и возвращаются, пока географ сидит у себя в кабинете и пытается представить землю и её страны в соответствии с собственной теорией…

Валаба молча поигрывала своим стаканом и слушала. Молодой собеседник озадачивал меня. У него были руки и плечи крестьянина и лицо мыслителя — если существуют такие лица. Во всяком случае, это было лицо вдумчивого человека.

Одежда его говорила о богатстве, а единственным драгоценным камнем, который он носил, был великолепный рубин, но я никак не мог найти для него полочку. Юноша не был ученым в полном смысле слова, не походил и на солдата.

Мы долго беседовали о трудах аль-Бакри, о Хинде, о Катае. Беседа за стаканом вина то и дело перескакивала с одного предмета на другой и касалась половины земного шара.

— Ты должен прийти завтра ко мне домой, — предложила Валаба. — У нас соберутся гости, и будет петь Ибн Кузман.

Ибн Кузман, странствующий менестрель, овладел «зайялом» — популярной песенной формы, излюбленной трубадурами, и поднял её на действительно высокий уровень. Он стал предметом восхищения в Кордове — как и в Толедо, Севилье и Малаге. Конечно, я слыхал о нем, но никогда не рассчитывал услышать его пение.

Но и сейчас я не решался. В таком обществе наверняка будут шпионы, которые донесут о моем присутствии Ибн Хараму или принцу Ахмеду.

— О светоч мира! — сказал я. — Если бы я мог выбирать, то провел бы всю жизнь там, куда достигает звук твоего голоса, но если я появлюсь в такое время в твоем доме, то эта самая жизнь окажется слишком короткой…

Высокий юноша улыбнулся:

— Приходи без опасений, — сказал он. — Я очень хочу поговорить с тобой снова, и можешь не бояться ареста. Даю тебе слово.

Он поднялся, а за ним Валаба и Родерик.

— Приходи же, — сказала она, — и не тревожься.

Они ушли, и я тоже, возбужденный событиями вечера, медленно побрел по улице. Кто этот дружелюбный молодой человек, едва ли старше меня самого, который сопровождал Валабу?

Сафия выслушала мой рассказ.

— Матюрен, ты действительно счастливчик. Молодой человек с большими руками? С таким волевым лицом, с крупными чертами? С широкой улыбкой?

— Да, такой он и есть.

— Это же Якуб, старший сын самого Йусуфа и его любимец!

Об Абу-Йусуф Якубе много говорили в Кордове. Между ним и его отцом-халифом существовало редкое взаимопонимание, совершенно необычное между мусульманскими правителями и их сыновьями. Йусуф знал, что сын не стремится захватить власть раньше, чем настанет его время, да вряд ли и вообще особенно к ней стремится.

Необыкновенно способный, искушенный в делах правления, Якуб предпочитал помогать отцу и держаться в стороне от общественного внимания.

Сафия уселась и налила кофе.

— Однако же… Валаба! — воскликнула она. — Сначала невеста принца Ахмеда, а теперь вот — Валаба, прекраснейшая из женщин Кордовы! Впрочем, неудивительно. В конце концов, ты чрезвычайно красив.

— Я едва знаю её.

— Ну, зато она узнала тебя достаточно и позаботилась, чтобы твой конь ожидал тебя в конюшне стражника.

— Что?! Ты сама не знаешь, что говоришь! Валаба ничего общего с этим не имела!

— И тем не менее, это была именно она. Это на её золото стражник играл в кости в конце коридора и не мог ни видеть, ни слышать, что творится в твоей камере. Большего она сделать не могла. Если бы ты бежал как-то иначе, всем стражникам отрубили бы голову… Я не буду больше упоминать об этом. Такие вещи лучше принять и запомнить, но не болтать о них. Это может повредить ей.

— У неё есть власть в Кордове…

— Да… — с горьким вздохом сказала Сафия. — И у меня была в свое время… Но власть — это порыв ветра, который скоро улетает…

Она положила ладонь мне на руку — впервые прикоснулась ко мне.

— Матюрен, не подведи меня. Мне больше не к кому обратиться.

— У меня нет иного ответа, кроме слова, что я не подведу тебя.

Помолчав, я сказал:

— Ты никогда не говорила мне, каким делом ты занимаешься.

— Каково бы оно ни было, ему скоро придет конец. Поверь мне, я не смогла бы делать меньше того, что сделала.

Страх владел ею, струился по её жилам, туманил глаза. Было ясно, что она участвует в какой-то интриге, и так же ясно, что у неё есть какие-то источники сведений. Больше я ничего не знал.

Была уже полночь, когда я ушел, потому что Сафия боялась оставаться одна. Я вышел через маленькую калитку в садовой стене — теперь у меня было отдельное жилье неподалеку от лошадей. Держась в самой глубокой тени, я шел вдоль узкого переулка, направляясь к улице. Прежде чем выйти на нее, я помедлил.

Ничего.

В воздухе витала опасность, и мне не по душе было сознавать, что где-то рядом враги, которым я не могу нанести упреждающий удар, ибо они мне неизвестны. И по-прежнему у меня не было оружия, кроме кинжала. Я вытащил его из ножен и взглянул на клинок.

Это увидел прохожий солдат-бербер и расхохотался:

— Ай да игрушка! — фыркнул он. — На нем пятна только от молока!

— От молока пятен не остается, — произнес я с улыбкой, — но подойди, и посмотрим, запятнает ли его твоя собачья кровь…

Насмешливое выражение сползло с его лица:

— Это была просто шутка… Кто же умирает из-за шутки?

— Да вот ты можешь умереть. — Я держал клинок в руке и ждал.

— Сумасшедший!

И он зашагал по улице прочь, то и дело оглядываясь на меня через плечо.

Так что я сунул кинжал в ножны, а не ему в брюхо, и пошел домой, вдыхая запах жасмина и думая, что солдат, несомненно, был прав.

Только сумасшедший стал бы рисковать жизнью в мире, где существует жасмин.

Не говоря уж об Азизе, Шаразе и Валабе.

Глава 22

В двенадцатом веке из всех вероучений наибольшим уважением в мире после христианства пользовался ислам, и это длилось уже более пяти столетий.

Никогда прежде ни одна идея не сообщала миру столь мощного толчка к территориальным завоеваниям, а равно и к развитию культуры, как религия, которую дал миру Мухаммед, погонщик верблюдов из Мекки.

Христианство — другая великая движущая сила моего времени — за тысячу лет распространило свое учение только на несколько стран Западной Европы.

С другой же стороны, на протяжении всего лишь ста лет, прошедших после смерти Мухаммеда в 632 году, арабы-магометане пронесли меч ислама от Атлантического океана до Индийского и собрали под своей рукой одновременно большую часть Испании, часть Южной Франции, остров Сицилию, всю Северную Африку и Египет, всю Аравию, Святую Землю — Палестину, Армению, Персию, Афганистан и почти треть Индии. Территория, которой владели арабы, превышала размерами даже империю Александра Великого и Римскую империю.

Они приходили с мечом, но сохраняли и поддерживали все лучшее, что находили в покоренных странах. Многое, что пришло к нам из арабской науки, на самом деле было создано умами евреев, персов, греков, различных центрально-азиатских народов и берберов; но эта наука расцвела под покровительством арабов, побуждаемая их горячим воодушевлением.

В арабском мире ученый был желанным гостем везде, он мог проехать тысячи миль — и в каждом городе его приветствовал султан, бей или эмир; ему преподносили дары, его чествовали, сопровождали, развлекали и, самое главное, — внимательно слушали.

Конечно, кое-где уже появлялись признаки перемен. То тут, то там к власти приходили правители невежественные или жестокие, и интересы их не имели ничего общего с распространением знаний. За блеском мусульманского величия все яснее проглядывали признаки упадка… Но, как бы то ни было, в течение более чем пяти веков именно арабы несли факел цивилизации.

Лихорадочное стремление к открытиям охватило мир; из старых библиотек и книжных лавок растаскивали книги; люди углублялись в неизведанное, ставили опыты, испытывали новое.

Ничего подобного не происходило раньше на памяти людской. Афинские греки думали, рассуждали и спорили, но арабские ученые ставили опыты, испытывали и исследовали, а не только рассуждали. Новые идеи их не пугали, и звезды были близки к ним в пустынях. Их корабли, вместе с китайскими и индийскими, превратили Индийский океан в столь же оживленное место, как и Средиземное море.

Среди других книг я разыскал и прочел «Рассказ о плавании вдоль берегов Эритрейского моря» — путеводитель и лоцию ко всем портам Индийского океана и прилегающих к нему вод; «Худуд аль-Алам» — землеописание и путеводитель, впервые увидевший свет в 982 году; а также труд Шарафа аль-Заман Тахир Марвазиона «Сина, Турки и Индия», написанный в 1120 году.

Вплоть до начала своего великого завоевательного похода арабы жили на дальнем рубеже цивилизации, испытывая её влияние, но мало что принимая из её доктрин. Будучи людьми практичными, они не имели склонности к теоретизированию. Они ввели в науку беспристрастный опыт и точное наблюдение явлений. Жизнь пастухов, кочевников пустыни и мореходов дала им практическое знание звездного неба, из которого развилась научная астрономия.

Арабские суда плавали в Китай, в Малакку, на Суматру, Борнеоnote 11 и Яву. Их вероучение распространялось на островах, о которых в Европе и не слыхивали, а куда приходила их вера, там вслед за ней появлялась и торговля.

Пилигримы, совершавшие хадж — паломничество в Мекку, — приносили с собой путевые заметки, и записи эти помогали развивать географические познания арабов.

В большинстве своем книги в библиотеке имели кожаные переплеты и были переписаны на бумаге хорошего качества вручную такими же копиистами, каким работал я. По размерам они были такими, что ими было удобно пользоваться и носить их с собой.

Создавались различные каталоги и списки имеющихся книг; я часто обращался к одному из них, называемому «Фихрист аль-Надима».

Мы с Гаруном обычно встречались в винной лавке неподалеку от большой мечети. Часто пили финиковое вино, настоянное на листьях кассии — коричного дерева, или ели «фоул мадумнас» — блюдо из бобов, крутых яиц и лимона, в которое обмакивают хлеб, — и за едой беседовали.

Мы беседовали об алхимии, в изучение которой я все больше углублялся, о записях Джабира ибн Хайяна, известного франкам под именем Гебера, ставившего свои опыты в аль-Куфе около 776 года, и о сочинениях аль-Рази, величайшего знатока химических наук, чтимого в Европе под именем Разес. Джабир описал два процесса — восстановление и кальцинирование — и достиг больших успехов почти во всех областях химического эксперимента.

Это была славная беседа молодых людей, для которых превыше всего — идеи, для которых жить — значило мыслить.

— Сегодня вечером, — похвастался я ему между делом, — я иду в дом Валабы!

— Счастливчик! — с сожалением заметил Гарун. — Ты пойдешь туда гостем, а я — стражником!

* * *

Ночь опустилась на берега Гвадалквивира, и под апельсиновыми деревьями, под пальмами и чинарами звучала музыка и смех, мягко переливался свет множества фонарей, двигались люди. Бронзовые светильники с цветными стеклами разливали свет с деревьев и балконов. Это было многоцветное, изменчивое, калейдоскопическое зрелище.

В другом конце обширного двора проникновенный голос выводил под музыку лютни и китары песню, полную печального одиночества пустынных просторов.

Всего лишь час назад я обескураженно разглядывал свою невзрачную студенческую одежду, глубоко сожалея, что у меня нет хотя бы одного из камней, пропавших вместе с потрепанным плащом, который у меня отобрали солдаты Загала. Правда, мое платье было тщательно вычищено, но от этого оно не стало ни красивее, ни богаче.

Я не пойду.

Там, в месте, где все дышит изяществом и красотой, я буду выглядеть, как высохший скелет. Нечего мне позорить себя и память своих предков.

И тут появился незнакомый мне раб — даже джинн не смог бы появиться столь внезапно.

— О господин, я пришел по слову Абу-Йусуф Якуба! Он просит позволения предложить тебе дар, о возвышенный!

С этими словами он снял с плеча длинный мешок. Торжественно открыв его, он вытащил великолепный набор одежды, плащ… одним словом, все.

И вот теперь я стоял здесь, под пальмами, одетый в шаровары, называемые «сирвал» — широкие черные шаровары из тонкой шерсти, блестящей, словно шелк; в короткую куртку «дамир» из такой же материи, расшитую золотом; в «зибун», то есть рубашку из тончайшего шелка; на мне был малиновый шелковый кушак и черный шерстяной плащ — из той же ткани, что куртка и шаровары, но вышитой золотистыми и малиновыми узорами. Тюрбан мой был неяркого, но очень красивого красного цвета, а за пояс я заткнул усыпанный драгоценными каменьями кинжал, присланный мне царевичем Якубом; но рядом с ним был и дамасский кинжал, мой верный спутник во многих горестях и бедствиях.

Валаба должна быть где-то здесь, как и Якуб. Подарок царевича оказался для меня полной неожиданностью, хотя такие подношения странствующим ученым были в обычае — им дарили одежду, коней, кошельки с золотом, иногда рабов, особенно когда ученый делился своими знаниями с правителем.

Вдруг кто-то произнес мое имя. Это был Аверроэс. Кордовский кади улыбнулся и положил руку мне на плечо:

— Вот как? Валаба наконец-то взяла тебя в плен! Она долго этого ждала, Кербушар! Неудивительно — не часто среди нас появляется выдающийся географ, а особенно такой, который сам плавал по морям!

Географ? Мне ли претендовать на это гордое звание? Как бы меня ни называли, я один знал всю обширность своего невежества. Правда, я прочитал больше книг по землеописанию и изучил больше карт, записей и лоций, чем большинство людей… Действительно, мне довелось поплавать по морям, неизвестным мусульманам; и все же я был вопиюще невежествен в столь многих вопросах, которые мне необходимо знать!

Слова «неизвестные моря» лишали меня покоя. С начала времен люди уходили далеко в море и часто оставляли рассказы о своих странствиях, однако как много оставалось недосказанным! Зов новых горизонтов быстро находит отклик в сердце каждого странника.

У нас в Венетии сохранились легенды о плаваниях к дальним землям, неясные, туманные повествования о нависающих утесах и обрушивающихся волнах, о храмах, золоте и чужеземных городах. Юлий Цезарь писал в своих «Комментариях о Галльской войне» о наших больших кораблях с дубовым корпусом и кожаными парусами, но ничего не знал ни о портах, которые они посещали, ни о чужеземных товарах, привозимых ими.

Может быть, записи о самых дальних их плаваниях хранились в погибших великих библиотеках Тира, Карфагена или Александрии.

Мы с Аверроэсом прогуливались по саду, и многие оглядывались нам вслед, ибо кади был высоким сановником и известным ученым. А мы неспешно беседовали о географии, медицине и звездах, и я рассказывал ему о лекарствах, употребительных среди моего народа, и о целебных травах, о которых говорил мне отец.

К нам подошел Якуб и с ним Валаба. В её глазах было лестное для меня удивленное выражение, вызванное моим роскошным нарядом.

Мы прохаживались среди деревьев, и за нами следили во все глаза. Этой прогулки было достаточно, чтобы я обеспечил свое будущее в Испании, но для меня меньше значило, кто на нас смотрит, чем то, что они говорят, а главное — что я, простой скиталец, принят как равный самим Аверроэсом.

Куда ни обращался мой взор, везде я видел красивых женщин; кончики их пальцев были выкрашеныхной, а сурьма лишь усиливала блеск их глаз. У многих в волосы были воткнуты гребни с прикрепленными к ним шарфами из легкой, полупрозрачной ткани; да все их одеяния были удивительны и прекрасны.

Пророк запрещал носить шелковые одежды; однако же ему, как хорошему супругу, полагалось бы лучше понимать женщин. Здешние красавицы были сплошь в шелках, да и многие мужчины тоже.

Шелк появился в Испании вместе с маврами и в десятом столетии стал главным предметом вывоза; узорчатые шелка и гобелены доставлялись во все порты Ближнего Востока. До зарождения шелкоткачества в Испании славились коптские шелка из Египта и сасанидские из Персии; теперь же испанские шелка превосходили все прочие.

Альмерия особенно славилась своими женскими тюрбанами и дамастовыми, иначе камчатными, тканями для драпировок. Легкие ткани, в противоположность более тяжелому атласу, бархату и дамасту, изготовляли в Каталонии и Валенсии. Большинство христианских стран заказывали в Испании придворные мантии и облачения для духовенства.

На минуту мы с Валабой остались одни.

— Сколь великодушно было с твоей стороны пригласить меня сюда! Я пока не свершил ничего, чтобы заслужить право на такое, — я повел рукой вокруг, — хоть у меня и есть честолюбие, мечты и устремления…

Она слегка приподняла бровь:

— Я могу лишь предполагать, каковы твои устремления, Кербушар, но если принять за критерий рассказы о Замке Отмана, то легко заподозрить, что ты нашел бы в этом саду самый отзывчивый прием…

Валаба внимательно оглядела толпу:

— Человек шестьдесят-семьдесят из присутствующих здесь можно причислить к самым блестящим личностям Кордовы; найдутся тут, может быть, ещё десятка два таких, что сравняются с ними в течение года… Но мало кто из них будет более сведущ, чем ты.

Она взглянула мне прямо в лицо; глаза у неё были очень красивы.

— Не сомневайся в себе, Кербушар. Тебя бы здесь не было, если бы ты не принадлежал по праву к этому кругу. Иоанн Севильский идет бок о бок с тобой в ученых занятиях, а Аверроэс только на прошлой неделе читал книгу по алхимии, которую ты перевел с персидского…

— Представь меня своему гостю, Валаба, — проговорил кто-то рядом спокойным и холодным тоном. — Вот уж не думал, что мы встретимся в обществе…

И столь же спокойны и холодны были его глаза. Словно лед.

Я понял, кто это.

— Принц Ахмед, — произнесла Валаба, — это — мой очень хороший друг Матюрен Кербушар!

— И м о й очень хороший друг! — царевич Якуб появился из-под деревьев, где беседовал с Аверроэсом.

— Конечно, о возвышенный, — в глазах принца Ахмеда блеснула горечь и злоба. — Здесь твои владения. — Он замолчал, но ненадолго. — Однако я так понимаю, что Кербушар любит путешествовать…

— Поверь мне, о принц Ахмед, — сказал я, улыбаясь, — ты должен простить, что я избегаю твоего города. Твои гостеприимные объятия слишком тесны!

— Как оказалось, для тебя — недостаточно тесны. Но, думаю, без посторонней помощи ты все ещё оставался бы моим гостем. Надеюсь, когда-нибудь я узнаю, кто тебе помог…

— Мне помог? Уверяю тебя, господин мой, я был один на той скале, совершенно один. Никто не смог бы помочь мне в том положении. Если сомневаешься, попробуй сам взобраться по этому утесу.

— Я не стану разыгрывать из себя ярмарочного акробата.

— Каждый из нас играет множество ролей. Некоторые — герои, другие — негодяи, а некоторые просто… — я чуть помедлил, — просто фигляры.

Его лицо побелело, несмотря на оливковый цвет кожи, и какой-то миг я ждал, что он ударит меня, но принц резко отвернулся. Когда он уходил, его спина казалась окаменевшей.

Якуб повернулся ко мне:

— Ты умеешь наживать врагов, Кербушар.

— Я не выбирал его себе во враги, о возвышенный; он сам выбрал меня. Ахмед ещё должен мне за несколько месяцев тюрьмы.

— Принц уплатил этот долг — он стал посмешищем, — заметила Валаба.

Затем, по её знаку запел Ибн Кузман — тихую, проникновенную мелодию, любовный напев всадника в пустыне; за ней последовала буйная, свирепая песня о войне и мести. Однако я не мог отдаться музыке, как ни хотел. Да, могущественные друзья могут создать панцирь из слов, и одна фраза из их уст может послужить щитом. Свидетелем тому я стал в этот вечер. Но у меня такие враги, которые рискнут даже вызвать гнев Якуба ради удовольствия пролить мою кровь.

И, наконец, я меньше верил в слова людей, чем в свои собственные руки и в сталь у меня за поясом. Человек, теряющий осторожность, приглашает к себе смерть. К Валабе, стоящей рядом со мной, подошел Ибн Кузман, и я сказал ему:

— Завидую тебе. Ты поешь прекраснее всех.

— Ты — Кербушар? Нам надо будет как-нибудь поговорить о кельтских бардах и об их песнях.

— А ты объяснишь мне сочинения аль-Маусили. Я слишком мало разбираюсь в музыке, чтобы понять все, о чем он пишет.

— Так тебе знакомо это имя? Его дядя, Зальзал, говорят, лучше всех играл на лютне.

Мы поболтали немного, а когда он ушел, Валаба положила руку мне на плечо.

— Царевич желает предоставить тебе службу.

Якуб услышал эти слова и подошел к нам.

— Верных и надежных людей не так-то просто найти, друг Кербушар, а мне в скором будущем предстоят опасные дни. Я могу дать тебе службу, которая оставляла бы достаточно досуга для научных занятий.

— Прости меня…

Он недовольно нахмурился, и я поспешил объяснить:

— Никому другому я не служил бы охотнее, чем тебе, но у меня есть некая цель, и я лишь недавно получил ключ к решению своей задачи.

И я коротко объяснил, в чем дело.

— Если отец мой жив, я должен его найти; если он мертв, я должен точно узнать об этом. Велика моя тревога, и лишь из-за неё я не могу послужить тебе.

— Я хотел сделать тебя начальником моих личных телохранителей. — Он слегка улыбнулся: — Ходят слухи, что ты искусно владеешь мечом.

— Позволишь ли посоветовать тебе человека?

— Я мало кому верю, Кербушар.

— Ему можно верить, царевич. Я без колебаний поручусь за него жизнью; и он сегодня здесь, во главе стражников за этими стенами. Он доказал мне свое умение хранить верность в трудное время.

— Его имя?

— Гарун эль-Зегри.

— Я знаю этого человека.

Якуб прислушался к музыке, потом предложил:

— Пойдем, поедим.

На столе, где нас ожидало угощенье, я впервые увидел сахар — блестящие белые кристаллы. К тому времени мы, обитатели христианских стран, уже слышали о нем, но никогда ещё не видели. Для подслащивания пищи у нас использовался только мед да сладкие травы.

На столе грудами громоздилась самая разнообразная пища. Были здесь пластины «карра биге» — лакомства, приготовленного из толченого миндаля и грецких орехов, смешанных с сахаром и залитых растопленным маслом. Такую смесь раскатывали в тонкие лепешки и запекали минут пятнадцать. Подавалось это блюдо с ложкой «натиф» — взбитой смеси сахара, яичного белка и воды, настоянной на цветах апельсина.

Был здесь рис с кислым лимонным соусом, египетский плов «шебач», пончики по-египетски, зеленые и черные маслины, зажаренные в тесте, сердцевина артишоков, тоже зажаренная в тесте и подаваемая к столу очень горячей, и «кебаба» — смесь красного мяса (говядины или баранины), кедровых орехов и дробленой пшеницы.

Было «лузине сапарзель» — сирийское десертное блюдо из айвы, измельченного миндаля и семян кардамона, в виде маленьких квадратных кусочков, а также варенье из розовых лепестков, сахар и лимоны.

Была зажаренная на небольших вертелах говядина, баранина и телятина — мясо подавалось прямо с огня с различными подливками и на разный манер; вина португальские, итальянские и греческие, и кофе, подслащенный сахаром.

Взошла луна, пока ещё скрывавшая свой лик за минаретом большой мечети, и Валаба спросила:

— Значит, ты скоро уезжаешь?

— Могу уехать в любую минуту.

— Мы так надеялись, что ты останешься. Якуб хороший человек, и близится время, когда ему очень нужны будут рядом надежные люди.

— Приятно думать о Якубе… Редких достоинств человек.

Она повернулась ко мне:

— Я о тебе тоже думаю, Кербушар. Путь, который ты избрал, полон риска.

— А разве есть другие пути?

— Для некоторых есть… да может быть, и для тебя. Ты — необыкновенный человек, Кербушар… Искатель приключений — и ученый.

— Таких было множество, даже Александр к ним принадлежал, и Юлий Цезарь тоже. Я всего лишь любитель учености, занимаюсь науками поверхностно… Учение для меня — образ жизни. Я учусь не для того, чтобы получить пост или завоевать репутацию. Просто хочу знать.

— Так разве твой путь не самый лучший — познавать, потому что любишь познание?

— Есть на свете места, которых я не видал, прекрасная Валаба. Я хотел бы почувствовать на лице тепло незнакомого солнца, ощутить на губах соленые брызги неведомых морей. Так много на свете горизонтов, так много грез о том, что может лежать за ними…

— Чего ты ищешь в мире, Кербушар?

— А нужно обязательно искать что-нибудь? Я ищу, чтобы искать, познаю, чтобы познавать. Каждая книга — приключение, как и горизонт каждого дня.

— А любовь, Кербушар? Ты любил Азизу?

— Кто может это сказать? Что такое любовь? Может быть, я любил её некоторое время; может, в каком-то смысле я и сейчас её люблю. Наверное, если мужчина держал женщину в объятиях, то частица неё остается с ним навсегда. Кто может это знать?..

Разрушенный замок, старый сад, луна, встающая над фонтаном… В такие минуты любовь приходит легко. Наверное, мы тогда любили друг друга; быть может, сейчас мы друг друга не любим, но у каждого из нас остались воспоминания…

Любовь — это миг тишины, такой миг, что иногда слово может расколоть его на мельчайшие частицы; но она бывает и длительной, как бурный глубокий поток, который неиссякаемо течет долгие годы.

По-моему, человек не должен требовать, чтобы любовь была вечной. Может, и лучше, что она не вечна. Как можно отвечать больше, чем за мгновение? Кто знает, какие чуждые воды унесут нас прочь? Какие глубины могут лежать на пути, какие водовороты, излучины и мели? Каждая жизнь плывет своим отдельным путем, хотя иногда — и это лучший из случаев — две жизни могут плыть вместе, пока не истечет их время…

Вслушайся в музыку, что звучит вон там. Разве песня менее прекрасна от того, что у неё есть конец? Я верю, что каждый из нас желает отыскать песню, которая не кончается, но для меня это время ещё не пришло.

Видишь? — я широко раскинул руки. — У меня нет ничего. Ни дома, ни земли, ни положения. Я — словно пустая тыквенная бутылка, которая должна сама себя наполнить.

Я не хотел бы быть обязанным судьбе, Валаба, и не смогу существовать за счет чьей-то щедрости. Я не комнатная собачка, чтобы меня содержала женщина. Не знаю, что ожидает там, за кругом привычных вещей, но рок зовет меня, и я должен идти. А для нас с тобой — все, что у нас есть, это сегодня; завтра же — марево, мираж, который может так никогда и не превратиться в действительность.

— Ты хорошо говоришь, Кербушар. Ты научился этому там, на суровых северных пустошах?

Мы медленно шли по тенистому саду, удаляясь от людской толпы, удаляясь от музыки. Перед нами лежал темный, неосвещенный двор, и сквозь его открытые ворота виднелись впереди огни дома. Две чинары склонили свои величественные стволы низко над нашей дорогой, а рядом с ними росли розовые кусты.

Валаба хотела пройти впереди меня, но тут я услышал звук — легкий металлический звон, какой издает клинок, задевший за ветку!

Схватив свою спутницу за плечо, я отбросил её в сторону, и в тот миг, когда меня окружили несколько человек, выхватил из ножен кинжал.

Мне спасло жизнь то, что я не дрогнул и не отступил на шаг, как они рассчитывали. Мой обычай всегда был один — идти вперед, на врага. И сейчас я поступил точно так же.

Он выступил из-за кустов, и в руке его был меч.

Глава 23

Он держал меч острием вниз. Когда неизвестный увидел, что я надвигаюсь на него, клинок пошел кверху, но двигался слишком медленно, и я уже проскочил мимо острия. Прежде чем он сделал шаг назад, я всадил кинжал ему в живот и, резко повернувшись, оказался лицом к лицу с тремя противниками; мечи их были обнажены.

Валаба пронзительно закричала, и один из них хотел броситься к ней; второй обругал его. За садом послышался шум бегущих ног, и троица сомкнулась вокруг теснее — они собирались убить меня.

Это были наемные убийцы, и победа над ними не принесла бы ни чести, ни славы; да и победить их я мог лишь одним способом — уцелеть.

У ворот замерла Валаба, но они не осмелились бы причинить вред такой знаменитой женщине. Ей ничего не грозило.

Сделав ложный выпад, я на миг заставил их отскочить и поднять клинки для защиты, быстро повернулся кругом, зажал кинжал в зубах, подпрыгнул и ухватился за край стены. Одним движением перекинул через неё ноги — и очутился по другую сторону.

Позади слышались крики Гаруна и его стражников, окружавших сад, но мне здесь больше нечего было дожидаться, и я кружным путем поспешил к своему жилищу.

На постели лежала записка с единственным словом, написанным по-персидски:

«Приходи».

* * *

Сафия ждала меня; если она и заметила мое новое платье, то не подала виду. Показав жестом на какую-то одежду на скамье, она сказала:

— Переоденься вот в это. Ты должен исчезнуть.

— Исчезнуть?

— Тебе нельзя возвращаться домой. Все, что у тебя там есть, будет упаковано и отослано в библиотеку.

Потом указала на небольшой столбик золотых монет:

— Возьми деньги. Ты должен удалиться в указанное место и оставаться там, пока я не позову.

— Час близок?

— На тебя сегодня вечером напали, так ведь?

— Ты знаешь?..

— Это были не твои враги, а мои.

Переодевшись, я стал похож на одного из множества свободных солдат-наемников, готовых продать свои услуги кому угодно и для чего угодно.

Рядом с доспехами лежал меч. Когда я схватил его, кровь во мне вскипела. Ах, что за клинок! Он был прекрасно уравновешен, чувствовать его у руке — это… Я буквально затосковал по битве.

* * *

Комната была маленькая, с одной дверью и окном, выходящим на стену, которая тянулась между двумя рядами деревьев; они затеняли её, и их ветви перекрещивались над нею, образуя туннель из листвы, закрытый ею с обеих сторон. Стена заканчивалась у акведука вблизи улицы.

Предусмотрительность Сафии изумляла меня. Квартал, где я обитал сейчас, ожидая её зова, был убогий, населенный наемными солдатами и разным людом, обычно следующим за армией. Улица рядом с акведуком была та самая, где ожидали в конюшне наши кони. Недалеко от неё находились небольшие крепостные ворота, нечто вроде потайного выхода — потерны.

Дни шли за днями, но в доме имелся богатый запас еды; в глиняном кувшине, подвешенном к потолку, была вода. Нашлись здесь и книги.

Я завел себе только одного друга — озорного, пронырливого человека с проворными руками и ещё более проворным умом. Звали его Хатиб. Он был уже не молод и мало чего не знал из жизни нищих и мошенников. Присев на корточки у порога, он щедро угощал меня новостями, собранными на улицах, а также сведениями о наших ближайших соседях.

У него было лицо, словно выкроенное из старой, мятой-перемятой кожи, и странная манера поглядывать искоса, словно оценивая впечатление, произведенное его словами. Я, по-видимому, нравился ему, да и он мне тоже, но в моем положении было рискованно доверять кому-либо.

Я выдавал себя за солдата-франка и бывшего пирата — эту личину я мог носить вполне естественно, потому что, помимо собственного краткого опыта, у меня в памяти хранилось бесчисленное множество рассказов отца и его команды.

Хатиб научил меня кое-каким трюкам, совершаемым при помощи ловкости рук, и разным фокусам — он как-то странствовал с компанией акробатов и фокусников, а заодно воровал вместе с ними.

За книги я брался только по ночам и при закрытой двери. Умение читать как-то отмечало человека, а о приметных людях всегда ходят сплетни.

В это время я читал «Ожерелье голубки» — труд некоего молодого испанца, мавра по происхождениюnote 12, посвятившего свое время исследованиям любовных игр и сопровождающих их феноменов. Это показалось мне довольно занимательной областью познания.

Хатиб представлял собой книгу несколько иного рода, которую я никогда не уставал читать. Как мне казалось, в его коварном, изощренном, безнравственном уме таились все хитрые трюки и замысловатые устройства, изобретенные фокусниками и мошенниками за тысячу лет. И, кроме того, он обладал такими качествами, как достоинство и верность, что могло бы послужить уроком для любого христианина или мусульманина.

Я часто ходил с Хатибом в укромное местечко среди старых развалин, где собирались акробаты и жонглеры поупражняться в своем ремесле или освоить новые трюки. Я всегда был сильным и ловким, умел владеть своим телом, и потому участвовал в их занятиях, обучаясь разным переворотам, кувыркам и хождению колесом. Кое-чему из этих штук я научился ещё мальчишкой у ровесников, но теперь стал настоящим мастером.

А ещё поблизости проходила Улица Книготорговцев, где собиралось свыше сотни купцов. Они обосновались здесь ещё со времен Аббасидов. Аль-Якуби свидетельствует, что в его время, около 891 года по христианскому календарю, их лавки уже стояли на этой улице.

Многие из лавочников писали письма за плату, были авторами книг и образованными людьми, сведущими в различных областях. Лавки книготорговцев служили не только местом продажи книг, но и очагами интеллектуальных диспутов.

Несколько раз я покупал здесь копии старинных рукописей и проносил их в свой новый дом тайком, под одеждой. Одна из этих рукописей происходила из частного собрания великого египетского врача Имхотепа и касалась лечения болезней глаз, кожи и конечностей.

Я никогда не уставал околачиваться вокруг книжных лавок, прислушиваясь к спорам, рассматривая египетские папирусы, китайские бумажные листы, свитки, пергаменты. Кордова изготовляла свою бумагу и имела собственных печатников.

В 751 году китайские пленники принесли с собой в далекий город Самарканд искусство изготовления бумаги из обрывков полотна, льняного или конопляного. В 794 году в Багдаде была устроена бумагоделательная мельница, и во всех правительственных учреждениях пергамент заменили бумагой. К десятому веку она широко распространилась по всему мусульманскому миру, а с её появлением пришло и обилие книг.

Бесцельно прогуливаясь по улочкам базара, я беседовал с ткачами и их хозяевами, очарованный их искусством. Подбирая нужный корм, они выводили особые породы шелковичных червей, которые пряли шелк разных цветов. Белые коконы получали, кормя червей листьями белой шелковицы; однако если брали листья карликовой шелковицы, то коконы становились желтыми, а черви, вскормленные листьями клещевины, давали желтовато-коричневые коконы. Немногие, кроме тех, кто занимался этим ремеслом, были посвящены в эти тайны, и даже не все, работающие с шелком.

Арабы, искуснейшие прядильщики и ткачи, проводили опыты со многими видами листьев, и мне шепотом рассказывали, что один из них придумал даже такой шелк, который мог отравить того, кто его носил, потому что в корм червям давали ядовитые для человека, хотя безвредные для шелкопряда листья.

Этот шелк был величайшей редкостью, и халаты или подштанники из него продавались лишь немногим тайным заказчикам. Впрочем, халаты из этого материала шили редко, потому что он особенно сильно действовал, соприкасаясь с кожей. Покупателями часто бывали женщины из гаремов, желающие устранить соперницу, или сыновья властителей, рвущиеся к трону. Чаще всего из такого шелка делали подштанники, рубашки или тюрбаны; в таких случаях сила яда увеличивалась под действием телесного тепла. Носивший такое платье был обречен на смерть, часто в припадке безумия, но без каких-либо признаков отравления.

Говорили, что один араб кормил своих червей листьями индийской лианы с цветами-колокольчиками, отчего черви будто бы давали шелк багряного цвета. Однако это были лишь слухи.

Продавались и красивые краски для пряжи; лучшая красная краска добывалась из насекомых, живущих на дубах; таких насекомых арабы называли «кирмиз"note 13.

На сердце у меня тяжким грузом лежало беспокойство, и я не решался надолго уходить из своей каморки, ибо, когда я понадоблюсь Сафии, то надобность эта будет внезапной и отчаянно спешной. Она дала мне кров, еду и одежду в момент наибольшей нужды, и более того, если кто-нибудь мог выяснить, где сейчас находится мой отец, то именно она. А ей грозит смертельная опасность — это я знал несомненно.

Иногда у меня мелькали подозрения, что она занимается колдовством, хотя никаких признаков этого я не замечал. А уж для человека, сведущего, подобно мне, в древнем неписаном знании, они были бы очевидны. Разве родители моих родителей не похоронены с ветками дуба и белой омелой?

Наши семейные предания повествовали о временах, когда на самом высоком месте острова Мон-Сен-Мишель стоял друидский храм — задолго до того, как христиане собрались что-то строить там. Разве мои предки не учились в тайных святилищах покинутого города Толант, разрушенного норманнами в 875 году?

Разве я сам не был посвящен в древние таинства, и не однажды? Впервые — у Мен-Марца, высокого серого камня вблизи Бриньогана на берегу, где я родился…

Говорили, что друиды исчезли, а может, их и не было никогда… Но обычаи и традиции очень живучи на суровых берегах нашей Арморики, и среди её обитателей есть такие, которые и поныне ещё ходят на старые места в глуши Арре и Гюэльгота.

Среди этих лесистых холмов, на берегах вспененных стремительных потоков, между скалами есть места, которые мы, посвященные в древнее знание, не забыли и никогда не забудем. Там познавал я историю моего народа, историю, начавшуюся ещё раньше, чем первые кельты пришли в Бретань. Некоторые из них перебрались в Англию и Эйре, отступая под натиском римлян, — лишь для того, чтобы через много лет вернуться и пополнить кельтское население Бретани.

Я снова подумал о Валабе. Придет ли она когда-нибудь на Улицу Книготорговцев? Увижу ли я её там?

Сафия не появлялась, и так могло продолжаться ещё много дней.

Я пойду на Улицу Книготорговцев.

Глава 24

Сбросив одежду, я искупался в небольшой ванне в углу комнаты. Это был старинный вестготский дом, а ванну устроили позже, когда появились мавры.

Постоянные упражнения в компании акробатов, борьба, учебные бои на мечах развили у меня мышцы спины, плеч, рук и ног. Я уже перестал расти, но возмужал и стал гораздо шире в плечах и в груди. У меня была тонкая талия, узкие бедра и стройные, но сильные ноги.

Когда я впервые ступил на землю Испании, меня ещё практически не беспокоила растительность на лице; а теперь я носил бородку, подстриженную по последней моде, и усы. Волосы у меня были черные, на свету приобретавшие рыжеватый оттенок, — наследие кельтских предков.

Поддавшись мгновенному настроению, я надел свою новую кольчугу. Она была мелкозвенная, поразительно легкая и носила клеймо знаменитого толедского оружейника. Меч я подвесил на перевязи через плечо — по мавританскому обычаю.

На улице было пусто, если не считать унылого ослика да двух верблюдов в отдалении, лежащих там, где их обычно седлали в дорогу. Странно, что животных оставили на ночь на этом месте.

Улица Книготорговцев была ярко освещена. Повсюду виднелись группы студентов, и, прогуливаясь среди них, я тщетно высматривал Валабу. Меня угнетало тяжелое чувство подавленности, но стряхнуть его не удавалось. Некоторые книготорговцы заговаривали со мной, явно стараясь втянуть в беседу, но в этот вечер мне было не до разговоров.

Разочаровавшись в конце концов, я отправился обратно. Ничего из моей прогулки не вышло. Валаба была занята где-то в другом месте.

Стоящий на углу нищий подошел ко мне за подаянием, но, приблизившись вплотную, прошептал:

— О могущественный! Не возвращайся домой. Беги! Если твоих врагов пока ещё нет здесь, то скоро они появятся…

Нищие дружелюбно относились к уличным музыкантам и певцам, а меня в то время считали одним из них. И все же я не мог последовать этому дружескому предостережению — мне надо было ждать Сафию.

У моего дома все было тихо и темно, только почудилось мне какое-то шевеление в тени неподалеку.

Войдя в дверь с обнаженным мечом в руке, я обыскал комнату — и убедился, что там никого нет; потом прошел в угол, где мог сидеть на постели и читать, оставаясь невидимым снаружи. Маленький фонарь я заслонил, а дверь чуть приотворил, чтобы заметить за ней малейшее движение.

Книга, которую я выбрал, была редкостью, позаимствованной из библиотеки Большой мечети. Она попала в мои руки необычным путем.

Я разбирался в кипе рукописей, не внесенных в каталоги, имея в виду привести их в мало-мальский порядок, когда полка, где они лежали, вдруг наклонилась вперед, открыв глазам моим узкую дверцу, утопленную в стене. Поскольку в этом помещении хранились старые рукописи, не переписанные ещё со времен аль-Хакима, вполне возможно, что о существовании потайной дверцы никто в библиотеке не подозревал.

Дверь была заперта, но любопытство мое все возрастало, и я открыл замок отмычкой, воспользовавшись искусством, которому обучился у уличного люда.

Передо мной оказалась небольшая комнатка, удобно обставленная, но на всем здесь лежал толстый слой непотревоженной пыли. Это был частный кабинет для занятий, возможно, принадлежавший когда-то самому аль-Хакиму. Несомненно, что именно здесь халиф, один из крупнейших ученых арабского мира, занимался изучением старинных рукописей.

Среди примерно пяти десятков книг, находившихся тут, были некоторые хорошо мне знакомые, но та, что лежала на столе, в кожаном переплете, представляла собой перевод с китайского и называлась «Ву Чин Цун Яо», то есть «Краткое руководство по военному искусству»; написал её Цзэн Кунлянь в 1044 году. Открыв её, я обнаружил тщательное исследование военного искусства китайцев, а также монголов. Больше всего заинтересовало меня описание взрывчатого порошка, который китайцы использовали в военных действиях. Среди примечаний в конце книги приводился рецепт его приготовления.

Мавры не знали ничего похожего, и в христианской Европе порошок этот также был неизвестен; но здесь, в моих руках, оказалось все: способ изготовления, указания по использованию и кое-какие сведения об особенностях действия порошка при содержании его в бамбуковых трубках, а также в деревянных или металлических сосудах.

Судя по замечаниям, написанным аккуратным старческим почерком, эта книга, должно быть, попала в руки аль-Хакиму незадолго до его смерти. Халифы, занимавшие трон после него, не обладали свойственным ему интересом к книгам, и эта комнатка была забыта.

Сунув книгу в карман, я запер дверь и сложил рукописи так, как они лежали раньше. Многие из них были дубликатами уже переведенных, м могли пройти годы, пока кто-нибудь потревожит их покой ещё раз.

Военное дело относилось к предметам сильнейшего моего увлечения, и книга, которую я сейчас держал в руках, оказалась для меня истинным сокровищем. С ней можно завоевать царство. Она могла также поднять на воздух стены замка барона де Турнеминя.

Я надежно укрыл её в другом отделе библиотеки и неделю назад отважился украдкой проскользнуть в книгохранилище, чтобы унести её с собой для подробного изучения. Сейчас я снова перечитывал книгу, потому что намеревался целиком запечатлеть её в памяти. Рецепт, который был самой сущностью и важнейшим местом книги, я запомнил через десять минут после того, как впервые взглянул на него, но там имелись и другие важные сведения.

Однако мне трудно было сосредоточиться. Я чутко прислушивался к малейшему звуку на темной улице за дверью, и наконец засунул книгу под рубашку и погасил свечу.

Некоторое время я сидел в темноте, положив обнаженный меч на колени, напрягая слух; во мне нарастала тревога.

На улице что-то упало — или кто-то. Послышалось хриплое, надсадное дыхание и такой звук, словно что-то волочили по земле. До меня донесся слабый стон, стон человека, испытывающего страшную боль, и я приоткрыл дверь пошире — петли, смазанные маслом, повернулись беззвучно.

— Кербушар! Помоги мне!..

Это была Сафия. Она, пошатываясь, приподнялась и чуть не упала, споткнувшись о порог. Я подхватил её свободной рукой, осторожно уложил на пол и, сунув меч в ножны, опустился на колени рядом с ней. Она прошептала:

— Беги! Они идут! Они заставили меня говорить, и они убьют тебя… они…

Несмотря на риск, я зажег свечу. Ее платье насквозь пропиталось кровью, она была жестоко избита — местами тело было рассечено до кости; а ноги превратились в кровавое месиво после жестоких ударов по пяткам.

— Они посчитали меня мертвой… Я не могла оставить тебя… Но беги же! Я освобождаю тебя от твоего обещания… Я не имею права…

Повесив на плечо мешок с картами и несколькими ценными книгами, я завернул её в чистый халат и поднял на руки.

Движение могло убить её, но, если её найдут здесь, то убьют наверняка.

Выбравшись через окно, я поднял Сафию на стену и положил рядом с собой, потом затворил окно. Рискуя свалиться, понес её по верху стены в полной темноте; листья скользили по моему лицу и одежде.

Лошадей в конюшне никто не трогал. Оседлав двух и взяв на повод остальных, я привязал Сафию к седлу, вывел коней и закрыл за собой дверь.

Ночь была прохладной, почти холодной. Высокие арки акведука бросали густую тень на мостовую. Сегодня ночью я покину Кордову. Вернусь ли когда-нибудь? Я любил этот город, и, хотя он многое у меня отнял, но дал гораздо больше.

Скачка будет отчаянная. Она может убить Сафию, но другого выхода у нас нет.

Держась в тени, мы подъехали к потайным воротам. Как я и надеялся, стражи при них не оказалось.

Не обращая внимания на стоны пришедшей в себя Сафии, я скакал к горам, не останавливаясь. Что сотворила Сафия, чтобы заслужить такие пытки, я не знал и знать не хотел. Что бы она ни делала, кончилось все катастрофой.

Перед рассветом я отыскал лощинку у ручья. Снял Сафию с лошади и принялся за дело. Не зря читал я «Канон» Авиценны и труды других великих учителей медицины. Промыл раны, пользуясь лекарствами, которые давно заготовил в дорогу. Осторожно протер истерзанную спину и перевязал.

Она потеряла много крови и, когда я обрабатывал раны, лежала без сознания. Взглянув на её ноги, я ужаснулся. На таких ногах добраться ко мне, чтобы предупредить об опасности, — для такого потребовалось больше мужества, чем судьба вправе требовать от человека.

Солнце уже высоко стояло на небе, когда я закончил работу, но о том, насколько она будет успешной, никак нельзя было судить. Теперь все в руках Аллаха.

Сафия была измождена и бледна, и, открыв глаза, смогла лишь бессмысленно оглядеться кругом и попросить воды. Здесь была трава для лошадей и вода, но долго на этом месте нельзя оставаться.

К вечеру она пришла в сознание и смола съесть немного супа.

Снова я привязал её к седлу и окольной дорогой повез к пещере, где давным-давно дрался с вестготом.

Это пустынное место, пещера хорошо укрыта от посторонних глаз, и рядом есть вода. Там мы сможем скрываться, пока Сафия не выздоровеет… или умрет.

На рассвете, спрятав лошадей среди ивовых зарослей, там, где росла трава, я, пока Сафия спала, взял меч и лук и пошел поискать еду. В небольшой рощице я обнаружил несколько сбившихся в кучку овец из стада Акима; их охранял крупный старый баран. Я убил стрелой ягненка, отбившегося от стада, и, освежевав, отнес мясо в пещеру.

Позднее мне повезло: ниже по течению ручья я наткнулся на другую пещеру — больше, просторнее и ещё лучше укрытую, так что мы перебрались туда.

Лечение Сафии стало первой пробой моих книжных познаний в медицине — оно оказалось бы нелегким испытанием даже для более опытного человека. Тем не менее, постепенно Сафия начала выздоравливать. Она боролась вначале за свою жизнь, потом — за здоровье, ну, а на мою долю выпала борьба за самое наше существование.

Съестные припасы, которые мы привезли с собой, вскоре кончились; однако овцам, по-видимому, было приятно, что я нахожусь где-то поблизости. Если они и замечали мои посягательства на их численность, то, очевидно, ни на что другое они и не рассчитывали.

На некоторых полях Акима что-то выросло за счет самосева, и мне удалось собрать немного ячменя; находил я и фрукты, которые не успели склевать птицы, а как-то раз убил дикого кабана.

Иногда появлялись поблизости конные шайки, а одна добралась даже до разрушенного жилища Акима, но я уничтожил все следы моего присутствия, и они не нашли ничего.

Когда Сафия смогла садиться и сама ухаживать за собой, стало полегче, потому что теперь я мог уходить подальше на поиски еды и трав, необходимых для её лечения.

Беда пришла без предупреждения.

Однажды, когда я садился на лошадь, чтобы отправиться на охоту, к пещере подъехали трое солдат-наемников . Я увидел их мгновением раньше, чем они заметили меня, и обнажил меч, держа лошадь левым боком к ним; меч я положил на колено, острием вперед.

Они, без сомнения, приняли меня за какого-нибудь крестьянина, которого легко припугнуть, и один из них прикрикнул с ленивой угрозой в голосе:

— А ну, слезай с коня, а не то башку раскрою!

Третий солдат, который держался немного позади, сказал:

— Риг, ты только глянь, что там в пещере. Похоже, мы нашли себе бабу…

Я сидел на коне неподвижно, словно застыл в испуге, и тот, что заговорил первым, двинулся ко мне, а Риг тем временем начал слезать с седла. Дав шпоры своему арабу, я бросил лошадь вперед и сбил его наземь. И в тот же миг поднял меч, до этого скрытый корпусом лошади.

Мой внезапный бросок переместил меня так, что я оказался слева от первого наемника. Он вскинул руку; щита у него не было, и мой клинок глубоко врезался ему в плечо.

Наши кони прижались друг к другу, и, послав свою лошадь вперед шенкелями, я всадил меч ему в бок.

Третий бросился наутек, но я, кинув меч в ножны, пустил араба вдогонку за ним, поднимая на скаку лук с наложенной стрелой. Его более тяжелый и менее резвый конь не мог тягаться с моим, я быстро настиг его и выпустил стрелу, пронзившую всадника насквозь. Поймал его лошадь, снял с убитого доспехи и оружие и вернулся к пещере.

Солдата, которого я сбил с ног, больше не было видно, но мне не надо было гадать, куда он делся. Соскочив с коня, я с мечом в руке ворвался в пещеру.

Сафия стояла, прижавшись к стене, с кинжалом в руке.

— Ты дурак, — говорила она. — Он тебя убьет!

— Может, и так, только сначала я с тобой позабавлюсь…

Он бросился к ней, и Сафия хлестнула его по лицу головней из костра. Он-то все внимание обратил на кинжал, а тлеющего сука, который она держала, опустив к полу, не заметил. От быстрого взмаха головня вспыхнула, и он отскочил.

Не моя вина, что он наткнулся прямо на острие моего меча, хотя, правда, я выставил его вперед — самую малость. Если уж человек решился умереть, то кто я такой, чтобы идти против судьбы?

— Удача была на нашей стороне, — заметил я.

— Да, — согласилась она. — Но и твое искусство тоже.

За это утреннее приключение мы были вознаграждены. У нас теперь появилось ещё три лошади, три шлема, две кольчуги с нагрудником, кинжалы, мечи и некоторая другая амуниция. Денег у них оказалось всего четыре динара, но у нас хватало своих. Однако пора было отправляться в путь.

В течение долгих дней, проведенных в пещере, Сафия обучала меня персидскому языку — в дополнение к тому немногому, что я уже знал, — а также начаткам хинди.

Стало мне кое-что известно и о её прошлом. Родилась она в Басре от эмира и рабыни, получила прекрасное образование и была просватана за бенгальского принца. Его ранняя смерть оставила её одинокой, но позднее в Багдаде Сафия вышла замуж за потомка старинной династии Аббасидов и участвовала в заговоре, который должен был возвести её мужа на престол Кордовского халифата. Не преуспев в этом, она стала шпионкой и продавала сведения любому, кто мог заплатить.

Прошло уже четыре месяца после нашего бегства из Кордовы, и хотя тело её было изнурено долгой болезнью, она теперь могла ездить верхом. Но подошвы ног оставались настолько чувствительными, что пройти пешком ей удавалось всего несколько шагов.

Купаясь в пруду или шаря в развалинах Акимовой усадьбы, я часто раздумывал, как сталось с Шаразой. Где она сейчас? Все ли у неё благополучно?..

Снова надев потрепанные доспехи наемника, но вооруженный лучше, чем прежде, я повел наш маленький караван обратно к дороге; но, добравшись до нее, мы свернули в противоположную от Кордовы сторону.

— Есть в Константинополе один человек, — сказала как-то Сафия, — который может знать, что с твоим отцом. Его-то тебе и следует отыскать.

Мы продали захваченных коней, а также доспехи и оружие. Тех четырех лошадей, которых она достала с самого начала, мы сохранили, не найдя им достойной замены.

Еще в Кордове Сафия отдала мне на сохранение свои драгоценности, и я не забыл захватить их с собой, однако мы надеялись, что трогать их не придется. От пребывания на чистом воздухе щеки её порозовели, из глаз исчезло мертвое, тусклое выражение.

За Толедо мы нагнали группу путников и присоединились к ним. В ближайшие дни, когда выберемся за пределы территории, контролируемой мусульманами, опасность будет постоянно возрастать. Впрочем, теперь и на мусульманских землях, после распада халифата на множество мелких княжеств — «тайфа» — появились разбойники.

А в Сарагосе нам встретился Руперт фон Гильдерштерн, человек-гора; он был по крайней мере на два дюйма выше меня и на много фунтов тяжелее. Его большое лицо, длинное и широкое, было украшено здоровенным крючковатым носом и двойным подбородком. Огромный, он выглядел изрядно толстым, но уж никак не дряблым, и, несмотря на свою массивность, двигался легко и ловко. Говорил он тоном оракула и держался с властной осанкой божества.

Вот как это вышло. Добравшись до придорожной гостиницы, мы обнаружили, что весь двор полон вьючных лошадей и мулов. Сбоку, широко расставив ноги, стоял человек, подобного которому мне ни разу не приходилось видеть, и командовал:

— Снимай вьюки! Проверьте каждый свою скотину, нет ли ссадин, ран или потертостей. У нас не будет ни одного животного, неспособного нести поклажу!

Он не обратил внимания на наш приезд, даже не взглянул. Продолжал строго и четко:

— Проверьте поджилки, посмотрите, нет ли в копытах застрявших камней. Расчешите шерсть на спинах — комок сбившейся шерсти может вызвать потертость. Никто не займется собой, пока не позаботится о своем животном!

Очевидно, мы наткнулись на купеческий караван, а этот великан был «гансграфом», или начальником каравана.

Такие караваны вели торговлю по всей Европе, передвигаясь по старым торговым путям, установившимся с глубокой древности, задолго до римских времен. Некоторые следовали по древнему Янтарному пути от Балтики к Средиземному морю; по этой дороге доставляли янтарь египетским фараонам, самому Соломону Мудрому и Хираму Тирскому.

Эти компании купцов, связанных между собой клятвой взаимной верности, были хорошо вооружены и готовы противостоять нападениям разбойников и «раубриттеров» — рыцарей-грабителей: некоторые бароны налетали на дороги в надежде ограбить торговый караван. Многие замки служили местами сбора и наблюдательными пунктами для таких шаек.

Караван этого гансграфа, принадлежавший Белой Торговой Компании, был богатым, и я сразу сообразил, что он может оказаться нашим спасением. Наш путь вел на восток через горные перевалы, где путников подстерегала опасность, но с таким караваном мы могли бы путешествовать без тревог.

Выбрав свободный уголок, я расседлал лошадей и привел их в порядок, и ни один конь во дворе не мог сравниться с нашими.

За работой я несколько раз заметил, что гансграф смотрит на меня или переводит взгляд на Сафию, стоящую поблизости. Позаботившись о лошадях, я собрал оружие и вошел в гостиницу.

С десяток человек сидели у стола, ели и пили; некоторые были уже изрядно пьяны. Когда вошла Сафия, они уставились на нее, а один громко произнес на франкском языке оскорбительную фразу, которую моя спутница, к счастью, не поняла.

Перегнувшись через стол, я схватил негодяя за бороду — в мусульманских странах это самое страшное оскорбление — и через стол подтащил его поближе к себе. Сгреб с блюда пригоршню жира и сала, дернул бороду вниз и сунул ему все в открытую пасть.

— Заткни свою вонючую помойку, — сказал я, — не то в следующий раз у тебя в глотке застрянет целый баран.

Вытер жирную руку о грудь его рубашки, отпустил бороду и сильно толкнул пьянчугу, так что он опрокинулся через скамейку, задыхаясь и тужась, как при рвоте.

Двое других, раскрасневшиеся от выпитого, стали было подниматься на ноги.

— С госпожой, — сообщил я им, — надлежит обращаться как с госпожой. А если попробуете полезть ко мне, расколю вам черепа, как дыни.

Мы выбрали стол в дальнем конце зала, и я видел, как тот болтун поплелся неверной походкой к дверям, все ещё давясь. Не скоро теперь он отважится трепать языком насчет какой бы то ни было женщины.

Подняв глаза, я увидел, что гансграф смотрит на меня с другого конца зала.

Мы заказали бутылку вина с куском жареной говядины и принялись за еду. Сафия совсем уже выздоровела, если не считать обостренной чувствительности ног, и от долгого пребывания на открытом воздухе у неё был прекрасный аппетит.

Над нашим столом нависла чья-то тень. Это был гансграф.

— Благородный поступок! Этой свинье досталось по заслугам. Далеко ли едете?

Указывая на бутылку, я предложил:

— Благородное вино, гансграф. Не пожелаете ли присоединиться?

— Ну, на минутку, может быть…

Он сел, и меня снова восхитило, до чего же он велик. Весил он, должно быть, раза в полтора больше меня. Одет во все черное: черные штаны в обтяжку, высокие черные сапоги, сверху накинут черный плащ.

— Ты солдат?

— Солдат удачи, — ответил я, — боец, когда необходимо, но в некотором роде также и ученый. Еду на восток, — добавил я, — а госпожа Сафия возвращается домой, в Шираз.

— Неблизкий путь… — Гансграф поджал губу и снова смерил меня оценивающим взглядом: — У тебя есть средства, которые хотелось бы куда-нибудь вложить? Наша компания торговая, товары мы покупаем и продаем сообща, и прибыль делим между собой. Если ты согласишься присоединиться к нам, тосильный человек нам пригодится.

— А я смогу войти в долю в вашей компании?

— Ты будешь одним из нас. И твой меч должен стать нашим. Я считаю, нам понадобятся мечи.

— А куда вы направляетесь?

— Через Памплону в По и в Авиньон. Мы идем на восток, но не напрямую, а от ярмарки к ярмарке…

Так и случилось, что я, который был ученым, географом и, может быть, врачом, превратился теперь в купца.

Купца с мечом.

Глава 25

Бурые холмы разлеглись вдоль узкого тракта, словно спящие львы. Далеко впереди, во главе каравана, ехал «шильдраке» — знаменосец. За ним следовали шестеро вооруженных людей, выбранных в головной отряд за искусство владеть оружием, а затем — сам гансграф.

Караван состоял примерно из пятисот вьючных животных большей частью лошадей и мулов; были в нем также и волы. Когда нагруженные на них тюки будут проданы или перегружены на лошадей, волов съедят. Вьючные животные шли парами, потому что дорога была узкая; по сторонам колонны двигалась вооруженная охрана.

Караван сопровождали четыре женщины, а мужчин насчитывалось шестьдесят два, все — бойцы, закаленные постоянными странствиями и непрестанными вооруженными стычками. Все были пайщиками в деле; в лице Руперта фон Гильдерштерна они имели превосходного начальника, который поддерживал строжайшую дисциплину.

Того, кто нарушал принятые правила, немедленно изгоняли из компании. Товары его выкупали, а самого оставляли одного, где бы ни происходило дело.

В то утро Гильдерштерн стоял, уперев руки в бока, расставив ноги, словно вросшие в землю, и пристально смотрел на меня. Это была его привычная поза, но мне только предстояло это узнать.

— Ты кельт?

— Из Арморики, что в Бретани, вблизи песков Бриньогана.

— Знаю эти места… А женщина? Она не жена тебе?

— Она знатная госпожа, которой я многим обязан. Действительно знатная госпожа.

— Я так и думал. Скажи мне — и не прими вопрос за оскорбление… благопристойного поведения?

— Как мужчина мужчине отвечаю: да. Мы с ней друзья. Хорошие друзья, и ничего больше. И кроме того, — добавил я, — она может оказаться очень ценным человеком. Это знатная дама, которая занимается сбором сведений. Она была в самой гуще событий в Кордове, пока её не обнаружили враги. Я помог ей бежать, потому что однажды она помогла мне.

Гансграф кивнул.

— Мы направляемся на север, в Монтобан, а потом на ярмарки во Фландрию и обратно — в Шампань. Может и год пройти, пока доберемся до моря… — Он устремил на меня острый взгляд: — И ещё одно: войдя в трактир, ты был готов к драке… Скажи, ты не задира, не любитель лезть в драку?

— Нет, я не из таких.

— К твоему сведению: мы все здесь вроде одной семьи в смысле верности и взаимопомощи. Все ссоры и несогласия улаживаю я. В любой момент, если ты чем-либо неудовлетворен… или если будем не удовлетворены мы, если ты окажешься не таким, каким должно, мы выкупаем твой пай, и ты уходишь своей дорогой. Компания защищает всех своих членов, и все торговые компании готовы прийти на помощь друг другу…

Под пасмурным небом двигались мы вперед и вперед. Большие ярмарки во Фландрии и Шампани привлекали купцов из всех стран Европы. Считалось, что честь быть старейшей принадлежит ярмарке в Сен-Дени, однако и другие — в Ипре, Лилле и Брюгге возникли почти столь же давно. Во Фландрии самая крупная проводилась в Генте.

К началу двенадцатого столетия ярмарки в Баре и Труа, а также в Ланьи и Провене были уже старинными, а в Шампани со временем превратились в денежные рынки Европы и расчетные палаты по долговым и кредитным сделкам, заключенным во всех христианских странах и многих мусульманских.

Торг продолжался от трех до шести недель, и купеческие караваны обычно передвигались от одной ярмарки к другой — из Камбре в Шато-а-Тьерри, потом в Шалон-на-Марне и дальше.

Законы многих стран давали особые привилегии ярмаркам и купцам, которые участвовали в них; привилегии эти были направлены на поощрение торговли. Купцы, торговавшие на ярмарках, действовали по специальным уложениям — «кондуитам», пользовались защитой и покровительством правителя страны, через которую они проезжали. Порядок поддерживали специальные группы вооруженных людей — «ярмарочная стража»; письмо, скрепленное печатью этих стражников, обеспечивало безопасность каждому, кто его имел.

Ни один купец, направлявшийся на ярмарку или обратно, не мог быть задержан в связи с долговыми обязательствами, взятыми вне этой ярмарки, и никому можно было не опасаться ареста за любое преступление, совершенное прежде.

Участникам караванов дозволялось также играть в карты и в кости в дни церковных праздников.

Самым оживленным торговым путем был тот, по которому мы собирались следовать — от Прованса к фламандскому побережью, в Шампань, в Кельн, Франкфурт, Лейпциг и Любек в Германии, а потом, может быть, в Киев и Новгород; закончить путь предполагалось в Константинополе.

Компания (это слово происходит от латинского выражения «ком-панис», что значит «разделяющие хлеб») возникла для того, чтобы разделить и тем уменьшить опасности путешествия в эти неспокойные времена, когда дороги постоянно осаждали шайки разбойников, отряды баронов-грабителей и целые армии воинствующих монахов, покинувших свои обители ради нападений и грабежей.

Первыми купцами, очевидно, были безземельные люди, бродяги и авантюристы, которые всегда появляются в обществе во времена смуты и брожения. Часто становились торговцами младшие сыновья, бесприютные изгнанники, зарабатывающие деньги местной торговлей или тайно финансируемые церковными властями. Кое-кто начинал с торговли вразнос или с мелких уличных лавчонок в городах, а потом, накопив некоторый запас товара, пускался в дорогу вместе с себе подобными.

Один из купцов, ехавший впереди, задержался, желая побеседовать со мной. Худощавый, с лицом хищной птицы, он был уроженцем Ломбардии и прозывался Лукка.

— Ты поступил разумно, — сказал он. — Фон Гильдерштерн — лучший гансграф на этой дороге. В прошлом году в Швабии он основал свою собственную ярмарку у переправы, потому что чует рынок, как другие чуют кувшин с хмельным медом. Редко бывает, чтобы наши капиталы оставались без дела… Впрочем, и руки наши тоже.

Лукка взглянул на меня:

— Ходят слухи, что ты ученый. А какого рода?

Прекрасный вопрос… Какого рода я ученый? Да и ученый ли вообще? Невежество мое беспредельно. В сравнении с ним мои познания ничтожны. Я взыскую знания не столько затем, чтобы улучшить свою судьбу, сколько для того, чтобы понять мир, в котором живу; эта жажда привела меня к ученью и к размышлениям. Чтение без размышления — ничто, ибо не так важно то, о чем говорится в книге, как то, о чем она заставляет задуматься.

— Хороший вопрос, — ответил я Лукке, — пожалуй, вернее всего на него ответить, что я просто искатель мудрости, считающий своим предметом познания весь мир, ибо, по-видимому, все знания связаны между собой и каждая наука каким-то образом зависит от других. Мы изучаем звезды, чтобы больше узнать о земле, и травы — чтобы дальше продвинуться в искусстве врачевания.

— Так ты врач?

— Немного. До сих пор у меня было больше опыта в нанесении ран, чем в их излечении.

— Ну, если хочешь набраться опыта, то в походе у тебя будет полно возможностей и для того, и для другого. Мы часто имеем дело с грабителями, которые любят расплачиваться за товары мечом.

— Что ж, значит, хорошо поторгуем…

Мне в голову вдруг пришла мысль:

— В Бретани, стало быть, ни одной ярмарки нет?

— Может, и есть одна, но небольшая. Иногда мы заезжаем в Сен-Мало, но есть там один разбойник-барон, у которого в обычае дальние набеги.

— Турнеминь? Не так ли случайно его зовут?

— Случайно именно так. А ты его знаешь?

— У него на лице шрам? Да?

— Точно. Хотел бы я, чтобы у него был шрам на глотке.

Я сказал, положив руку на кинжал:

— Шрам у него вот от этого острия. Он убил мою мать и всех наших людей. Если мы пойдем этой дорогой, я смогу нанести ему визит.

— В одиночку?

— А как же еще? Все прошлые годы я о нем помнил.

— Нам надо поговорить об этом с гансграфом.

Когда я ехал назад вдоль колонны, начал накрапывать мелкий дождик. Мы поднялись по склону горы и увидели красивую долину, затянутую завесой дождя, а в дальнем конце её — серую громаду замка. Одинокое и непривлекательное это было зрелище — замок и Пиренеи за ним с вершинами, теряющимися в облаках.

Дождь все усиливался, но мы упрямо двигались вперед, потому что где-то там была гостиница с просторной конюшней, где смогут переночевать многие из нас — кому не хватит места в самой гостинице.

Сафия сидела в седле, ссутулившись, но подняла глаза, когда я подъехал.

— Люблю дождь, — сказала она. — Так приятно чувствовать влагу на лице…

— Значит, наслаждайся, пока можно, скоро мы окажемся под крышей.

Мы устали и с удовольствием думали о гостинице. Кувшин подогретого вина, каравай хлеба и кусок сыра… Я уже знал, как легко почувствовать себя довольным. Однако мне страшно не хватало книг, ибо с того дня, как мы покинули Сарагосу, у меня не было времени, чтобы прочесть хоть одну страницу. Впереди лежал Ронсевальский горный проход, прославленный в «Песне о Роланде», — потому, наверное, я и вспомнил о книгах.

— Вон тот замок… — заметила Сафия. — Знаешь, чей он?

— Неприятное место. Не нравится он мне.

— Он принадлежит принцу Ахмеду. Ты теперь в его землях.

Как он выразился тогда, на приеме у Валабы? «Это ваши владения, но, я так понимаю, что Кербушар любит путешествовать».

Мои глаза невольно обращались к замку. До чего же глупо соваться во владения врага…

— Он не должен дознаться, что я здесь, — пробормотал я, — надо сказать гансграфу.

Оставив Сафию, я галопом помчался в голову каравана и объяснил ситуацию.

Фон Гильдерштерн сидел на коне, словно памятник, глядя в долину, где стояла гостиница.

— Ты правильно сделал, что сразу рассказал мне. Что ты надумал?

— Надумал ехать в горы. Не вижу резона впутывать вас всех в мои дела.

— Мысль благородная, однако же глупая. В этих горах шныряют разбойники, поджидая путников. Оставайся с нами. Теперь ты один из нас, и твои беды стали нашими бедами.

Он переменил тему:

— Лукка сообщил мне, что ты знаешь барона де Турнеминя. Его замок тебе знаком?

— Да. Я ездил туда со своим отцом, когда он втолковывал барону, где лежат пределы его владений. Барону это не понравилось…

— Вредный человек, но сильный. Притворяясь, что озабочен поддержанием порядка, он совершает дальние набеги, вымогает дань, а с купцами ведет настоящую войну.

— Я должен до него добраться.

— Об этом мы ещё поговорим. А пока что будь уверен, что наша компания стоит плечом к плечу с тобой.

Серые башни зловеще проглядывали сквозь дождь. Я не сомневался, что за нами наблюдают, ведь о таком большом отряде принцу должны были доложить немедленно.

За селением — жалкой кучкой домишек — стояла большая старая гостиница, а при ней просторный двор, обнесенный прочной стеной с деревянными воротами, которые можно было запереть на случай нападения. Грузы свои мы сложим во дворе, а животных на время оставим пастись на лугу. В такую ночь, как сегодня, все будут поочередно стоять на страже группами по двадцать человек.

Принц Ахмед, как рассказал Лукка, редко бывает здесь; он оказывает покровительство караванам, проходящим через его владения, и иногда ведет с ними торговлю.

Гансграф остановился у ворот и наблюдал за караваном, сидя на своем могучем коне. Он не часто жестикулировал, но каждый его жест был командой. Никогда не видал я ещё человека, который лучше понимал бы свою задачу. Он принимал права, данные ему, без оговорок и объяснений; он вел себя так, что ответственность, даваемая властью, казалась привилегией.

Вьючных животных разгрузили и сразу же погнали на луг, но коней стражи поставили во дворе и задали им овса, чтобы они были под рукой.

Гансграф, выпрямившись в седле, отдавал все распоряжения жестами, такими же точными, как мазки искусного художника по холсту.

— Ты, — сказал он, когда я проезжал мимо, — четыре часа после полуночи.

Это были единственные слова, произнесенные им за все время, что потребовалось каравану на въезд и размещение.

Для этих людей такая процедура — ежевечернее дело, так что особых указаний и не требовалось. Многие и раньше посещали эту гостиницу, а дела, связанные с въездом, развьючиванием, укладкой грузов и размещением животных, были достаточно просты.

К этому времени я знал уже большинство участников компании, но, кроме добродушного весельчака Лукки, единственным, с кем я сблизился, был человек с длинным костистым лицом по имени Иоганнес из Брюгге.

История его превращения в купца была самой обычной. Безземельный уроженец Брюгге, оставшийся сиротой после чумного мора, он нищенствовал, боролся и пробивал себе путь в жизнь, пока не стал взрослым. Путешествуя по морю, участвовал в захвате корабля, или «приза», как обычно выражались, и сошел на берег с небольшими деньгами в кармане.

В ту пору в глубине страны, вдали от побережья, царил голод, а в порту лежали запасы зерна, так что он купил и зерно, и мулов, повез товар в глубь страны и продал за хорошую цену. Все тогда строилось только на местных отношениях, перевозки товаров в сторону от речных путей были не в обычае, и люди могли умирать с голоду всего в нескольких днях пути от изобильной области.

В обществе, которое прежде было исключительно земледельческим, возникал новый класс — горожане. Старые времена, когда несколько сильных вождей владели всей окрестной землей, а крепостные работали на них, уходили в прошлое. Развивались новые виды богатства и новые способы обогащения. Причиной процветания купцов была неудовлетворенность. Они доставляли людям то, в чем те нуждались, но одновременно создавали новые потребности и желания, выставляя на продажу благовония, краски и притирания, ткани, шелка, драгоценности и множество менее изысканных товаров.

Другой из наших купцов, Гвидо, был пьемонтским земледельцем. Семью его смела война. Сам он, в то время совсем юнец, скитался вместе с другими беженцами, спасаясь от вторгшейся армии, и в конце концов попал во Флоренцию. Там он впервые увидел корабль и людей, которые сходили на берег достаточно состоятельными, так что решил тоже отправиться в плавание.

Его путешествие кончилось на греческих островах; судно затонуло, и лишь немногим из потерпевших крушение удалось добраться до берега. Они украли лодку, разграбили деревню и снова ушли в море. Второе его плавание тоже кончилось неудачно, но зато третье принесло успех. Гвидо стал играть в кости, просадил все, кроме нескольких монет, но на эту небольшую сумму купил свечей и стал продавать их паломникам; затем перешел к поставке товаров для продажи другим торговцам. Спустя несколько лет он впервые присоединился к купеческому каравану.

Мне рассказали, что первые купеческие компании были сами немногим лучше разбойников. Они состояли из бездельников, бродяг и воров и, помимо торговли, не брезговали грабежами и мародерством. Однако постепенно в этих предприятиях налаживался порядок; стали проводиться ярмарки, и купеческие компании превратились в почтенные предприятия.

Гостиница была большая, но когда мы толпой ввалились туда — сорок крепких молодцов да ещё пять наших женщин, — в помещении сразу стало тесно. Треть наших людей осталась при животных на лугу или на страже у стены. Кроме нас здесь отдыхали и другие путники. Монах-паломник, аббатиса женской обители, сопровождаемая небольшой охраной и двумя монахинями, пара солдат, возвращавшихся с войны, и гуртовщик, только что продавший свой скот.

В зале было жарко и душно. От нашей мокрой одежды валил пар. Само помещение не отличалось чрезмерной чистотой, но еду подавали в достаточном количестве.

Я пробрался к Сафии, которая присела, отдыхая.

— Вот, притащил тебя сюда… Извини.

— Да мне это все давно известно, Кербушар. Я такое видела с юных лет — не здесь, так в Персии, у себя на родине. Не беспокойся, все будет хорошо.

Дверь вдруг отворилась, и все подняли глаза. Я поторопился снова уставиться в пол. В помещение вошли несколько солдат, а начальником над ними был Дубан. Я поискал взглядом путь к бегству. Но бежать было некуда.

Еще минута — и он увидит меня.

Дубан повернул голову и посмотрел мне прямо в лицо.

И по его глазам я понял, что он меня узнал.

Глава 26

Он пересек комнату, и я встал ему навстречу. Тем временем Иоганнес демонстративно положил меч на стол перед собой, и Гвидо тоже.

От Дубана это не ускользнуло.

— У тебя есть друзья, — заметил он. В его глазах не было враждебности.

— Добрые друзья, — произнес я в ответ. — А у тебя, Дубан?

— Я начальник. Я служу, и мне служат… Лучше бы тебе не оставаться здесь на ночь. У въезда на перевал есть маленькая гостиница. Я бы посоветовал…

— Дубан, я теперь купец, а купец путешествует со своей «ганзой». Твой принц угрожал мне. Он меня бросил в тюрьму… но я человек терпеливый.

— Купец… Так ты не ищешь Азизу?

— Нет.

Он уставился мне в лицо, желая убедиться в моей правдивости, и должен был понять, что я не лгу, — если только был на это способен.

— Твой принц решил быть мне врагом, хотя я ему пока что не враг. Однако скажи ему, коли захочешь: уж если придется мне стать его врагом, то не буду я знать покоя, пока он не умрет. Правда, ему придется подождать своей очереди. У меня есть более старые враги.

— Ты смельчак, Кербушар, под стать своему отцу.

Я поклонился:

— Долго ещё мне шагать, чтобы сравняться с Жеаном Кербушаром, и далеко идти, чтобы найти его. Ладно, Дубан, тебе я пока что друг.

Дубан протянул руку:

— Прощай тогда. Да сопутствует удача твоему мечу.

Когда он отошел от меня, послышался звук клинков, вкладываемых в ножны; но через минуту мне пришло в голову, что их слишком поторопились спрятать, ибо дверь гостиницы отворилась и вошла Азиза.

Она была не одна. Ее сопровождали несколько женщин и полдюжины евнухов. Такая же красивая, она немного округлилась и, может быть, стала даже миловиднее, чем та, которую я помнил, но на лице её лежала печать спокойствия — а вот этого раньше не было.

Дубан не мог предупредить её, и, обводя глазами комнату, жена принца Ахмеда встретилась со мной взглядом. Ее глаза заглянули в мои, замешкались на миг… и скользнули дальше.

Азиза примирилась со своей новой жизнью и забыла Замок Отмана.

А я?.. Не совсем. Я помнил Замок Отмана. Эту дань я всегда плачу женщинам. Я не забываю.

Может ли мужчина платить женщине большую дань, чем хранить в памяти её самый прекрасный образ, какой была она в минуты восторга?

Когда я сел рядом с Сафией, её глаза лукаво блеснули:

— Она была… гм… сдержана.

— А отчего бы ей вести себя иначе? Я — бродяга в пыльных доспехах, а она — жена принца.

Немного помолчав, я добавил:

— Надеюсь, что все женщины, которых я знал, будут поступать так же… Думаю, Сафия, ни один мужчина не имеет права требовать от судьбы большего, чем несколько мгновений счастья. Он должен принимать то, что даруют боги сейчас, и не требовать ничего на будущее.

— А я думаю, что придет день, когда ты начнешь требовать, Кербушар.

Я ничего не ответил, ибо будущее есть будущее, а я положил себе за правило не верить в гадание по звездам. И потом, разве не ждет каждый из нас того часа, когда появится о д н а, единственная девушка — или для женщины один, единственный мужчина — и не пройдет мимо?

Сафия? Она оставалась книгой, недоступной для прочтения, снова прекрасной и вечно таинственной. Она была тиха и красива, словно райская гурия, но спокойна, с осанкой почти королевской. В ней чувствовалась сталь, власть над собой и над окружающими, какой я больше ни в одной женщине не встречал. И ещё одно заметил я: впервые после смерти её бенгальского принца о ней теперь заботились, её защищали, и, похоже, ей это нравилось.

На следующее утро, когда мы уезжали, я повернулся в седле и оглянулся на угрюмые серые стены замка. К западу от башни виднелись несколько синих куполов и рядом с ними — жилое здание с плоской крышей.

Прощай, Азиза, прощай… Как это сказал давным-давно мой случайный знакомый в кадисской таверне? «Йол болсун»!

Пусть будет дорога!

* * *

Как проходят дни? Как текут недели? Мы медленно двигались к северу, по временам останавливались на ярмарках, иногда задерживались, чтобы поторговать в замке или в городе. Дважды были атакованы разбойничьими шайками, а однажды на нас обрушился какой-то рыцарь-грабитель — «раубриттер».

Мы потеряли в тот день одного человека, но нам удалось вовремя заметить приближение атакующих, и двадцать наших лучников приготовились встретить их, притаившись в придорожной канаве и за изгородью. От первых же стрел семеро нападающих вылетели из седла, а потом мы схватились с врагом.

Сам раубриттер — здоровенный рыцарь в черных доспехах — атаковал наш строй неподалеку от меня, и я выехал ему навстречу. Сильнейшим ударом по шлему он вышиб меня из седла; впервые в жизни я был сброшен с лошади. В голове зазвенело. Потрясенный и разъяренный, я прыгнул на него. Он торопливо ударил, промахнулся, потерял равновесие, и я стащил его с седла. Мы бились на мечах, пешими, оскальзываясь на мокрой траве, и нас поливал дождь.

Рыцарь был силен в бою на мечах и не сомневался в победе. Мое франкское воспитание многому меня научило, но особенно искусны в единоборстве были мавры, и скоро я его сильно прижал. Он сделал ложный выпад, тут же вывернул меч кверху, целясь в глаза, и рассек мне скулу — кровь так и хлынула.

Наши клинки скрестились, потом разошлись, и я сделал выпад, метя в горло. Противник уклонился, но мой клинок тоже задел ему лицо. Я быстро повернул руку, не отводя оружия назад в положение защиты, и резанул его по шее, однако лишь оцарапал.

В голове у меня толчками билась боль, и ноги, всегда такие сильные и упругие, стали уставать. Он намеревался нанести мне мощный удар, но промахнулся, и в ответ я пустил в ход дамасский кинжал — вот это была сталь, так уж сталь: острие пробило ему шлем. Великан отшатнулся, и мой заключительный выпад прикончил его.

Повернувшись, я увидел, что мы окружены нашими людьми — теперь они приветствовали меня дружными криками одобрения.

У меня ноги дрожали; Сафия принялась останавливать кровь, бьющую из моей щеки, — теперь я всю жизнь буду носить на этом месте шрам.

Кровь меня беспокоила меньше, чем мысль, что, нанеси он такой удар хорошим мечом, вроде моего, теперь не ему, а мне пришлось бы валяться трупом на мокрой траве. Я был слишком неосторожен, опасно неосторожен…

Когда раубриттер пал, наши погнали его свору и напали на замок, ворвавшись туда прежде, чем гарнизону удалось поднять мост. Впервые я имел возможность увидеть, как действуют мои компаньоны в качестве боевого отряда, потому что по сравнению с этим боем все наши прежние сражения были просто мимолетными стычками.

Мы прочесали залы замка, предавая мечу всех, кто оказывал сопротивление. Нашли там несколько деревенских женщин, содержавшихся в плену, и освободили их. Мы оставили им свиней и птицу — пусть пользуются, — но тщательно обыскали замок и унесли с собой все ценности.

Этот раубриттер долго держал в страхе всю округу, и в деревнях нас приветствовали, как избавителей.

* * *

День за днем двигались мы на север. Позади осталась Монтобанская ярмарка, а до следующей было ещё далеко. Фон Гильдерштерн сказал, что мы переправимся через Сену у Манта.

Мне было знакомо это место, потому что там убили Вильгельма Завоевателя, когда его конь споткнулся о горящую головню. Вильгельм зверски вырезал все мужское население города, который потом объявил своим владением.

Тихой ночью, под небом, усеянным звездами, мы встали лагерем невдалеке от Рена, у реки Вилен. Оглядываясь вокруг, я думал: «Вот моя страна; здесь мой народ».

У нашего костра присел на корточки какой-то крестьянин с хитрыми, бегающими глазками и свалявшимися грязными волосами. Лицо его показалось мне смутно знакомым. Наконец я вспомнил: он был из челяди Турнеминя.

Крестьянин меня не заметил, и я быстро зашагал к гансграфу — тот сидел за стаканом глинтвейна.

— Если я не ошибся, это шпион. Предлагаю, чтобы с полдюжины наших людей притворились больными, а остальные изобразили беззаботность. Так мы можем подтолкнуть Турнеминя к нападению.

Гансграф подумал, пока неспешно пил глинтвейн, — и дал согласие.

Через несколько минут два десятка наших развалились на постелях, а мы следили за крестьянином, который вынюхивал все кругом, а потом потихоньку ускользнул. Позже послышался топот лошади, галопом уносящейся в ночь, — лошадь нам пришлось для него оставить.

Мое восхищение гансграфом возросло до предела: так молниеносно он двигался и распоряжался.

Далеко ли поджидают враги, мы не знали. Мы разложили тюки с товарами так, чтобы было похоже на спящих людей, а в костры подбросили дров — пусть горят подольше.

Выслали вперед дозорных, которые должны были заблаговременно предупредить о приближении Турнеминя; несколько человек остались охранять женщин, товары и раненых, которые не оправились ещё после боя с раубриттером.

Они налетели стремительно.

Мы услышали грохот копыт, раздавшийся внезапно, с расчетом на ошеломляющую неожиданность удара. Им, должно быть, все представлялось простым и ясным, потому что атаковали они беспорядочно, тыкая мечами и копьями в мешки, — нехитрая уловка сделала свое дело. В миг, когда все спуталось и смешалось, наши лучники разом выпустили стрелы.

Турнеминь, старый боец, сразу же увидел ловушку и, не успели пропеть тетивы, закричал, давая команду отступать.

Стрелы попали в цель, и мы ударили на них из рощицы, где скрывались.

Надо мной возник огромного роста детина с занесенным боевым топором. Однако его удар, достаточно мощный, чтобы перерубить меня поперек, не достиг цели. Мой быстрый арабский конь стрелой метнулся мимо воина, и я нанес мечом страшный удар назад, наотмашь.

Удар пришелся туда, куда я метил, — в шею, сбоку, в место, не прикрытое доспехом. Топор выпал из мертвой руки, и чужая лошадь унеслась галопом; голова всадника безжизненно раскачивалась. В ночи громко раздавались крики людей и звон оружия об оружие.

Сколько это длилось? Минуту? Две? За все это время я даже мельком не видел Турнеминя.

Как было предусмотрено планом гансграфа, мы, тридцать бойцов, собрались и пустились в погоню; догнав двоих отставших, мы их прирезали, но потом, опасаясь нового нападения, повернули назад, к лагерю.

У нас обошлось без потерь, если не считать четверых легко раненных. Нападавшие же потеряли четверых в лагере и ещё двоих на равнине. Мы захватили в плен троих раненых и взяли пять лошадей.

Среди пленных расхаживал широкими шагами гансграф. У него была поистине монументальная фигура; сейчас он внимательно рассматривал пленных, устремляя свирепый взгляд то на одного, то на другого.

— Ну, воры, — заявил он, — есть у меня желание повесить вас на корм воронам. Крепких сучьев здесь достаточно, и веревок у нас тоже хватит. Долгонько они болтаются без дела… Или на огонь их? А? Как ты думаешь, Лукка? На огонь?

Он показал пальцем на одного:

— Вон тот, жирный, будет гореть веселым ярким пламенем. Можешь себе представить, как он будет поджариваться в собственном сале?

— Можно насадить его на копье, — серьезно заметил Иоганнес, — и поворачивать над костром, как на вертеле. Мне такое приходилось видеть в Святой Земле… Я просто поверить не мог, до чего ж долго им пришлось ждать смерти…

— Но может, случайно, у них есть что сказать, — предположил Гвидо. — Что толку жечь их, если они могут говорить?

— Ба! — сказал Лукка. — Что там они знают? Спалить — и делу конец!

Толстяк переводил взгляд с одного на другого, лицо его перекосилось от ужаса. У второго все время бегали глаза, он оглядывался по сторонам и облизывал пересохшие губы. Третий, угрюмый подлец, глядел свирепо и презрительно. От этого мы ничего не узнаем.

— А что они могут сказать? Замок Турнеминя неприступен.

— Повесить их или сжечь, и давайте кончать с этим делом, — сказал я. — Замок Турнеминя слишком далеко отсюда, чтобы напасть мимоходом, между делом. Вспорем им брюхо и бросим так. Они будут умирать ме-едленно…

Наши разговоры произвели ожидаемое действие. Двое из пленников были перепуганы насмерть. Толстяк все время глотал слюну, судорожно подергивая кадыком, словно его шею уже сдавливала петля.

— В замке, скорее всего, не таких богатств, ради которых стоило бы брать его штурмом, — заметил Лукка, — а для осады у нас мало времени…

— Там есть добыча! — неожиданно завопил толстяк. — Там товары двух караванов, взятые на прошлой неделе, и награбленное раньше добро. Я вам говорю, там всего полно!

— Заткнись, идиот! — яростно крикнул угрюмый. — Я тебе за это башку расколю!

— Ни одной башки ты больше не расколешь, — заметил гансграф. — И если ты проживешь ещё час, то только по моей прихоти, а я обычно прихотям не поддаюсь…

Он ткнул пальцем в толстяка:

— Повесить его!

— Умоляю! — пронзительно завизжал толстяк и обмочился от ужаса. — Я же сказал вам! И там есть потайной…

Угрюмый бросился на него, но гансграф с ошеломляющим проворством схватил его за волосы и отшвырнул назад.

— Посмей только шевельнуться или слово сказать — и я тебя заколю собственной рукой! — Он вытащил меч. — Ну, — обратился он к толстяку, — ты, как я понял, упоминал о потайном входе?

Существовал, оказывается, потайной выход, потерна, требующая ремонта — калитка не закрывалась как следует, и выход этот находился на теневой стороне замка, к которой близко подходил лес.

Толстяк говорил охотно, впрочем, и второй тоже. Когда они окончили рассказ, мы ясно представили себе, что нас может ожидать.

— Сколько в замке людей, — спросил я, — которые громили поместье Кербушара?

На мгновение стало тихо, и глаза всех троих пленников обратились ко мне. Они и прежде были крепко напуганы, но теперь их страх усилился вдвое.

— Кербушар мертв, — произнес толстяк.

— Он жив, — ответил я, — и вскоре вернется. Теперь отвечай на вопрос.

— Это было давно… Несколько лет прошло… Я тогда ещё не служил барону…

Угрюмый уставился на меня, и впервые в его глазах мелькнула тревога.

Второй пленник указал на него:

— Вот он там был. Спроси его.

— А ты там не был?

— Я оставался в замке…

Теперь угрюмый смотрел в землю, но на шее и на лбу у него обильно выступил пот.

— Кербушар мертв, — пробормотал он.

— Он жив, — сказал я, — и я — его сын.

— А-а! Волчонок! Щенок старого волка!

— Он был там, когда убивали твою мать, — сказал гансграф. — Лукка, Гвидо! Повесить его!

* * *

Гансграф оставил двадцать человек для охраны товаров и женщин. Остальные — все сильные мужчины — сели в седла. Мы мчались через ночь, покрывая хорошо знакомый мне путь через темный лес Гюэльгот, более короткой дорогой, чем та, которую выбрал Турнеминь.

Нас было сорок, мы ехали всю ночь и задержались лишь на рассвете, чтобы наскоро поесть и чуть вздремнуть. Наши кони, закаленные долгими переходами, несли нас быстро. Каждый всадник вел в поводу запасную лошадь, и мы не раз меняли коней.

Двое пленников ехали с нами.

Иоганнес держался сзади, но на третье утро догнал нас.

— За нами погоня, — предупредил он. — Конные, десятка три, думаю.

— Турнеминь?

— По-моему, нет. Похоже, что Петер.

Мы свернули с дороги и ждали, изготовив оружие к бою. Вдруг гансграф резко вскрикнул и выехал из-за деревьев.

Невысокий широкоплечий крепыш, ехавший впереди отряда, вскинул руку:

— Руперт! Клянусь всеми святыми, это Руперт!

Они пожали друг другу руки, и Петер сказал:

— Мы встретили одного из твоих людей, и он привел нас к каравану. Мы оставили там половину наших и поскакали вам вдогонку. Раз мой брат желает взять замок, значит и я желаю взять замок!

Я изумился и спросил у Иоганнеса:

— Неужели они братья?

— Ага, из Руперта можно сделать троих таких, правда? Однако Петер — первоклассный боец и хороший торговец. У Руперта выучился.

Мы двинулись вперед — теперь нас было около семидесяти — и, когда спустился вечер, остановились на вершине холма, глядя через буро-зеленую долину на замок Турнеминя.

Место было приятное — невысокий холмик посреди долины, защищенный от морских ветров и холода высоких плоскогорий. Старинное место, занятое и заново отстроенное Турнеминями.

Спешившись на опушке леса, мы ждали, пока зайдет солнце. Вокруг замка не видно было никакого движения, никаких признаков, что нас заметили.

— Если эту потайную калитку можно открыть, — тихонько сказал Иоганнес, — то мы скоро будем внутри.

— Можно или нельзя её открыть, — ответил я, — неважно; мне известно, как туда войти. Мы попадем в крепость этой ночью.

Глава 27

Замок Турнеминя представлял собой лишь немного благоустроенный военный лагерь, обнесенный каменными стенами. Такие замки чаще всего располагались на естественных или насыпных холмах, окруженных глубоким рвом, и обычно строились из толстых бревен.

В этом случае замок вырос на месте старого римского поста, и часть кладки осталась с тех давних времен. Турнеминь пришел сюда с бандой таких же, как он, безземельных авантюристов, поднял стену футов на тридцать вокруг овальной площадки и возвел внутри ограды стофутовую круглую башню.

Только раз побывал я в стенах этого замка и один раз — в цитадели. Я ездил туда вместе с отцом, когда он отправился сделать предупреждение барону в сопровождении всего дюжины всадников. В более сильном эскорте не было необходимости. Имя Жеана Кербушара звучало достаточно грозно, а у берега стояли шесть его галер с пятью сотнями бойцов на борту.

Турнеминь, недавно появившийся здесь, принялся грабить округу, и мы приехали предупредить его.

Турнеминь — вообще человек хмурый и мрачный, а когда мы решительно вошли в цитадель, лицо его потемнело от ярости, которую он не осмелился выразить открыто. Нас со всех сторон окружали его люди, но он знал, что, слети с тетивы хоть одна стрела, люди Кербушара сровняют его крепость с землей.

Мой отец не любил дипломатических тонкостей. Он подошел к столу, за которым сидел Турнеминь, и куском угля из очага грубо обозначил на нем контур Бретани. Отметил на этой карте положение лагеря Турнеминя — рядом с селением Планке, недалеко от моря у Сен-Мало.

Тем же угольком он провел линию с севера на юг через всю Бретань, через лагерь барона.

— Если ты осмелишься напасть на кого-нибудь к западу от этой линии, то я вернусь и повешу тебя на стене твоего собственного замка.

Лицо Турнеминя казалось застывшей маской гнева, смешанного со страхом, но таков уж был мой отец — умел заставить людей трепетать.

Он перевернул стол, голыми руками обломал ножки и отшвырнул их прочь. Поднял столешницу со своим грубым рисунком и поставил её на полку над очагом.

— Пусть остается здесь, — сказал отец. — Если я услышу, что её сняли, то вернусь повидаться с тобой. Понял?

Турнеминь еле выдавил, не разжимая окаменевших челюстей:

— Понял.

С того дня каждый раз, возвращаясь из плавания, отец осведомлялся о столешнице, и каждый раз ему сообщали, что она на месте. Турнеминь обречен был день за днем сидеть лицом к этой доске и глядеть на безмолвное напоминание о своей ничтожности, не в силах ничего изменить.

Только когда пришло известие, что отец погиб в море, он снял доску. Только тогда осмелился отправиться со своей бандой на запад и наверстать упущенное.

— Если не сможем войти через потайную калитку, — сказал я гансграфу, — используем другой способ. Я видел, как умело Иоганнес бросает копье. Если он сможет перебросить его через стену, а к середине копья будет привязана веревка, то кто-нибудь не очень тяжелый сумеет взобраться на стену и поднять с собой надежный канат.

— Стоит попробовать, — согласился фон Гильдерштерн.

Медленно надвигались тени. Тьма окружила деревья, под которыми мы стояли, и прижалась к стенам крепости. С моря пополз туман, заволакивая нижнюю часть долины.

Сколько людей может быть в замке? Немного, потому что Турнеминю некого бояться в этой части Бретани. Сомнительно, чтобы он вообще кого-то боялся с тех пор, как ушел в море мой отец.

Земля наша старая-старая и видела множество перемен; народ её уклонялся от битв, если удавалось, а если нет — был готов к ним. Говорят, кельты пришли сюда за шесть сотен лет до Рождества Христова и смешались с местным населением.

Громадные каменные памятники — мегалиты — и дольмены уже и тогда стояли на своих местах не первое столетие. Здесь были гробницы, сооруженные за тысячу лет до того, как в Египте возвели первую пирамиду. Когда сюда вторглись римляне, они поочередно разгромили местные племена — намнетов, редонов и венетов. Наконец в 407 году до Рождества Христова римляне ушли, и начались набеги пиратов. В 460 году вернулись кельты, несколько веков назад переселившиеся в Англию, и дали этой стране её нынешнее имя — Бретань. Они возвратились из Великой Британии в Малую Британию, где развертывается действие многих легенд о короле Артуре.

Но, несмотря на все перемены, люди возделывали свои поля земные, добывали рыбу на широких полях морских и сражались, когда требовалось. Это была суровая страна и рождала она людей особой породы, которых просторы морские манили, а не страшили.

Когда страх ещё приковывал моряков Флоренции и Генуи к их тесным морям, венеты и их сородичи уже давно плавали по темным водам Атлантики. Ирландские монахи, встретившие викингов в Исландии, были лишь немногими из тех, кто пускался в рискованные путешествия по дальним водам. Многие бретонцы становились корсарами, потому что это давало лучший доход, чем возделывание скудной почвы или рыболовство.

Начался дождь, и я надел шлем. Рядом стоял Петер со своей лошадью. Подошел Иоганнес взять у него повод.

— Пленников ко мне сюда, — распорядился гансграф.

Когда они предстали перед ним — их лица уже едва можно было рассмотреть в темноте, — он сказал:

— Вы говорили, что через потайную калитку легко пройти. Сейчас проверим. Ваша жизнь зависит от того, что произойдет через десять минут.

— Я уверен в этом! — возразил толстяк. — Мне бы только перекинуться словечком с часовым… правда, там не всегда ставят часового.

— Лукка, возьми десяток бойцов. Поскребись в калитку и, если отзовутся, пусть этот человек назовет себя. Но если скажет или сделает что-нибудь лишнее — заколи, как свинью… Петер, а ты бери Иоганнеса и ещё десятерых, которые половчее, и перебирайтесь через стену. Кто первый окажется внутри, распахните пошире главные ворота.

Мы двинулись во тьму, стараясь производить поменьше шума. Была угрюмая, устрашающая пора ночи. Семьдесят вооруженных всадников спускались по травянистому склону и пересекали долину; доспехи наши поблескивали от дождя. Во мраке неясно вырисовывались темные, зловещие крепостные стены. Огней из-за них не было видно. Сколько врагов поджидает нас там? Десять? Тридцать? Сотня?

Я чувствовал на лице дождь. Не в последний ли раз? Глубоко вдохнул влажный, прохладный воздух, почувствовал, как твердо сижу в седле, ощутил, как хорошо лежит рукоять меча в руке. Звезд не было, лишь тускло поблескивал мокрый от дождя металл.

Как тиха ночь! Где сейчас Азиза? Где Шараза? И Валаба?

Тепло ли моей матери лежать в земле? Знает ли она, что я иду отомстить за нее? Знает ли, как часто в тихие ночные часы мне думалось о ней? Как хотелось оказаться дома в тот час, чтобы защитить её, может быть, спасти — или умереть рядом с ней?

Знает ли она, что я все ещё люблю ее?

Если мертвые живут лишь в памяти тех, кого оставили на земле, то, значит, она не умрет, пока я жив. Мне не довелось увидеть, как она умирала, и я благодарен судьбе за это. Для меня она все ещё жива, только очень далека…

Мы идем воевать. Что из того, что эта война незначительна? Разве в малой войне клинок не так остер? Или стрела не так смертоносна? Мой клинок в эту ночь отомстит не только за мою мать, но и за учителя-араба, и за всех прочих, кого лишил жизни Турнеминь.

Я не благородный человек. Я по-настоящему и не особенно храбрый человек. Я сражаюсь, потому что меч — это мое ремесло, а другого у меня нет. Может быть, сражаюсь от ярости, зарождающейся, когда на меня нападают. Мои побуждения часто бывают мельче, чем следовало бы. Боюсь, что иногда хитрю и потворствую своим низменным чувствам; однако в эту ночь, говорил я себе, мой клинок прольет кровь за доброе дело.

Есть ли у меня иной выход? Я — человек без земли; нет ничего унизительнее, нет никого уязвимее. Такой человек поневоле прибивается к какому-нибудь замку, служит высокопоставленному господину, и без могучего сюзерена он — ничто. Но мы, смельчаки-купцы, мы — первые из людей новой породы, мы создаем новый вид богатства…

Мы остановили коней, слегка подрагивая от озноба, потому что ночь была влажная и холодная, и уставились вверх, на стены, — ох и высоки же они были! Вернулся Гвидо, ездивший к главным воротам.

— Турнеминь здесь. Они вернулись раньше нас.

— Ну что ж, так даже лучше. Продолжаем по плану.

Отряд двинулся дальше, локоть к локтю, без звука, без шепота. Я взглянул на Иоганнеса с копьем. То, что казалось раньше таким простым, стало вдруг серьезным и опасным делом, ибо стена была высокой, и глаз едва различал контуры зубцов наверху.

Иоганнес соскользнул с седла, и мы аккуратно разложили веревку. Он держал дротик, пристально глядя на стену, а потом вдруг сделал несколько быстрых шагов, разбегаясь, и сильно метнул его высоко в темное небо.

Мы ждали, затаив дыхание, но сверху не доносилось ни звука. Иоганнес взялся за веревку и начал выбирать её, пока она не натянулась. Копье опустилось за стеной и теперь легло поперек амбразуры; это была удача, потому что оно могло повернуться вдоль и выскользнуть между зубцами.

Маленький Петер Гильдерштерн опоясался надежным канатом; затем, перехватывая веревку руками, стал подниматься, как бы шагая по стене. Из крепости по-прежнему не доносилось ни звука. Не ждут ли они нас там с обнаженными мечами?

Петер исчез во тьме, окутавшей верх стены, и вдруг веревка повисла свободно, а канат задергался — он подавал сигнал. Я быстро полез вверх, перехватываясь руками, — моиакробатические упражнения не пропали даром.

Почти у самой амбразуры я услышал сдавленный вздох, а потом мимо меня пролетело тело. Забираясь в проем, я мельком заметил, что Петер лежит ничком, не знаю, убитый или раненый, но разобраться не успел — в мою сторону бежали по стене с полдюжины вооруженных людей.

Теперь уже не было смысла таиться. Я издал свирепый клич: «За Кербушара!» — и рванулся навстречу.

Этот неожиданный, устрашающий вопль ошеломил приспешников Турнеминя и вынудил замереть на месте. Так испуг, вызванный внезапностью, спас мне жизнь.

Я стоял рядом с Петером, ближе, чем они ожидали. Мой клинок метнулся вперед и скрестился с поднятым мечом. Я ввязался в отчаянный бой сразу с тремя ближайшими ко мне противниками, но дорожка на стене была узка, и меня не могли атаковать все одновременно.

Позади них и у потайной калитки, открывавшей доступ в замковый двор, раздались крики и лязг клинков. Люди, противостоящие мне, снова дрогнули, я сделал выпад с отводом клинка и поразил ближайшего противника в горло над железным нагрудником.

Он упал на колени, мешая тем, кто стоял за ним. Я снова закричал: «За Кербушара!» Это был старый боевой клич воинов отца, наводивший страх на его недругов. Похоже, и на моих противников он подействовал. Я перепрыгнул через раненого и двинулся вперед, делая выпады и рубя наотмашь. А потом мне на подмогу пришел Иоганнес. Он метнул на стоявших передо мной большую петлю из каната и резко дернул, затягивая её. Один из противников упал, а второй, чью руку прижало веревкой, не смог поднять клинок, чтобы отбить мой выпад.

Теперь наши люди толпой хлынули на стену, и я услышал, как во дворе заскрипели, открываясь, главные ворота. Вспыхнуло пламя, и кто-то бросил в костер охапку хвороста.

А позади других защитников стоял мой враг, и свет костра плясал на его отмеченном шрамом лице.

Турнеминь стоял в дверях цитадели, выкатив глаза так, словно не мог поверить, что это дворе его замка идет сражение. В одной руке у него был стакан, в другой бутылка.

— За Кербуша-а-ара!

Я сбежал по лестнице, Турнеминь отскочил назад и попытался закрыть дверь. Но я ударил в неё плечом, и он свалился на спину. Я последовал за ним через порог — и наконец оказался лицом к лицу с моим кровным врагом.

— Ты — не он, — пробормотал он, — ты не Кербушар…

— Я Кербушар, и ты носишь на лице мою метку!

Его пальцы дернулись к шраму, а потом, метнувшись книзу, сжали рукоять меча.

— А-а, наконец-то я убью тебя!

— Э нет, Турнеминь, это я тебя убью. Ты осмелился снять столешницу…

Он страшно побледнел.

Как жгло его, должно быть, это оскорбление! Сколько ночей он был вынужден с ненавистью глядеть на доску, которой не смел коснуться, на это свидетельство своей покорности, своей слабости!

Однако теперь барон был вполне уверен в себе. В его глазах я до сих пор был лишь мальчишкой, который улепетывал от него через пустоши.

Он двинулся ко мне с презрительной улыбкой на губах, а я начал бой осмотрительно, ибо Турнеминь пользовался репутацией умелого мечника.

Он отбил мой клинок и сделал выпад, но я парировал и на миг сбил его с позиции. Я мог нанести решающий удар сразу же, но столь краткое мщение не успокоило бы мне душу. Потому я лишь хлестнул его по щеке клинком плашмя — полновесный удар, от которого он пошатнулся.

Я намеренно раздразнил его, и он набросился на меня, взорвавшись яростью; теперь мне пришлось биться не на жизнь, а на смерть. Отчаянно, иногда в исступлении, я отражал натиск. Он кольнул меня в запястье, потом чуть-чуть не попал в горло, и продолжал атаковать.

Тогда я переступил ногами, делая ложный выпад, как научили меня в Кордове. Он среагировал мгновенно, в полном соответствии с моим расчетом — и кончик моего меча ткнулся ему в лоб над глазом. Я почувствовал, как острие уперлось в кость; на лицо ему хлынула кровь.

Турнеминь отступил, а я двинулся вперед, стараясь добраться до его глотки.

Запястье у меня кровоточило, и я боялся, как бы от крови не стала скользкой рукоять. Снаружи доносился шум боя, и, может быть, мы были уже разгромлены, ибо теперь люди Турнеминя превосходили числом наш небольшой отряд.

Как долго мы бились? Чей клинок был лучше? Мы метались по залу то в одну сторону, то в другую, но затем начали сказываться мои постоянные упражнения, долгие часы гимнастики, хождения колесом и акробатики, а также и время, проведенное в цепях у весла.

Кроме того, мои мавританские уловки тревожили Турнеминя — он их не знал.

Мне было недостаточно просто убить его. Он должен почувствовать вкус поражения, ощутить его в глотке, словно горькую золу. Я хотел, чтобы поражение заскрипело у него на зубах. Я хотел, чтобы он осознал приближение смерти, этот человек, который убил мою мать, умертвил наших слуг и разрушил наш дом. Я хотел, чтобы он вкусил всю горечь поражения!

Так что я теснил Турнеминя все сильнее, используя мавританский стиль боя на мечах. Кончик моего клинка коснулся его горла, пустив кровь; потом, резко взмахнув клинком, я распорол ему бедро. Пока что кольчуга спасала его — не давала мне наносить удары в корпус.

Хладнокровно, методично я начал обучать противника тому, чего он не знал. Пот каплями выступал у него на лбу, смешиваясь с кровью, которая струйкой стекала в глаз и ниже, проложив красную дорожку по щеке.

— Тебе следовало бы и дальше убивать одних женщин, как ты убил мою мать. Скоро ты умрешь, Турнеминь, и тогда я утоплю твое тело в Юдигской трясине Йен-Элеза.

Он жил в Бретани и знал, что Юдиг считают входом в чистилище и что в его бездонную пучину бросают тела предателей и злодеев.

Лицо негодяя побледнело, но глаза по-прежнему пылали ненавистью. Он сделал выпад; но я отвел его клинок и ответным уколом раскроил ему щеку.

Дверь открылась, и вошли Иоганнес с Гвидо. Их мечи были в ножнах. Значит, мы победили!

Пора было кончать. Я сделал обманный выпад, но рука Турнеминя устала, и его клинок взметнулся слишком медленно, чтобы отразить удар.

Я проткнул ему шею насквозь, а потом опустил руку, и тело убийцы моей матери соскользнуло с меча на пол.

Вошел гансграф.

— Это он?

— Да, это был он.

Вспомнив, я спросил:

— Петер… Как Петер?

— Тяжело ранен и, похоже, умрет. Вот почему я пришел за тобой. Если есть средство его спасти, сделай, что можешь.

— Иоганнес! Мне нужно тело Турнеминя. Ничего больше я не хочу уносить отсюда. Только это тело.

И я перешел от дела смерти к спасению жизни, страдая от того, что так мало знал о врачевании.

Турнеминь мертв; а Петер должен жить.

Глава 28

Чтобы исполнить свой обет, мне нужно было отправиться на юго-запад, поэтому я выехал из колонны и подождал, пока она миновала меня; тело Турнеминя было привязано поперек седла моей запасной лошади.

Петер фон Гильдерштерн лежал в носилках, подвешенных между двумя лошадьми, раны его были перевязаны. Он потерял много крови, но я давал ему пить соленую воду, что, как считают ученые лекари, полезно при шоке и помогает возместить потерю крови.

Купцы, мои товарищи, вернутся к своим караванам и будут снова двигаться от ярмарки к ярмарке. А я избавлюсь от тела Турнеминя и, может быть, смогу снова присоединиться к ним.

— Позволь мне ехать с тобой, — предложил Иоганнес. — Я разделил бы твои тяготы и тревоги.

— Нет, это дело — только мое. Я еду один.

Итак, я дождался, пока они прошли, гоня с собой коров и овец, а за ними и лошадей, нагруженных добычей из баронской крепости; когда же колонна превратилась в темную ниточку, вьющуюся по дороге, я отправился своим путем.

Много времени прошло с тех пор, как я в последний раз видел эти неровные пустоши Арре и лес Гюэльгот; однако сейчас, когда над землей низко нависли тучи и сеялся небольшой дождь, было самое подходящее время для такой поездки… и в такое место.

Летом пустоши зарастают лиловым вереском, но теперь вереск потемнел от дождя, и земля мягко проседала под копытами моей лошади…

* * *

Несколько дней спустя я въехал под пасмурным небом в бесплодное безлюдье Арре. Это была сумрачная земля, темная земля, древняя земля населенных призраками холмов, таинственных топей и темных трясин. Здесь друиды отправляли свои фантастические таинства под сенью дубов, которых осталось совсем немного в смешанных зарослях среди буков, елей и сосен. Здесь они срезали с сучьев священную омелуnote 14 золотыми серпами, а когда она падала с дерева, подхватывали её в подолы белых одежд.

Ручей Элез вытекал из устрашающей трясины, называемой Йен-Элез, и убегал тонкой струйкой, чтобы превратиться в более отдаленных землях в веселую, приветливую речку, ничем не намекающую на то, что её источник лежит у самого жерла преисподней.

Это и был Юдиг — бурлящий, засасывающий провал, в котором бесследно исчезало все, что туда падало. Многие верили, что тут и начинается путь в чистилище или ещё куда похуже, и мы, бретонцы, бросали туда ведьм, колдунов и других злодеев. Легенды называли эту предательскую трясину бездонной.

Здесь можно было увидать ужасную Анкоу — духа смерти, женщину-скелет, о которой мы, друиды, знали, что она — пережиток давних времен, отголосок веры строителей дольменов — их Богиня-Смерть.

Там, где Элез вытекает из трясины, — это темный, угрюмый поток, берега его кишат черными псами с огненными очами, которые набрасываются на путников, по неосторожности забредающих в эти края. Здесь любимые места оборотней и вампиров, а также всевозможной иной нечистой силы.

Я не видел никаких следов — ни человеческих, ни звериных; лишь одинокий ворон, пролетая мимо, издал хриплый предостерегающий крик и махнул мне черным крылом.

Унылая, затянутая туманами земля, где почва лежит лишь тонким слоем на скалах, а в островках чернолесья зловеще мерцают глаза «турстов» — грозных черных созданий — или «гориков» — злобных существ ростом не выше фута, стражей при сокровищах, что схоронены в тайных пещерах или в разрушенных замках.

Я с осторожностью переправлялся через каждый ручей, опасаясь «ночных прачек», которые по ночам стирают в ручьях одежды мертвецов и затягивают в воду неосторожных путников, чтобы те помогли им в работе. Если же путник отказывается или пытается бежать, они ломают ему руки и оставляют тонуть. «Прачки» — злобные духи с проваленными глазами, глядящими из черных пустых орбит в самую душу человека.

В эти места привозил меня ребенком дядя моей матери, сам друид, жрец, предсказатель и волшебник. Говорили, что он обладает не только всеми человеческими познаниями, но и сверхъестественной мудростью. Считалось, что он может насылать бури и болезни, и я, воспитанный в друидских традициях, был им обучен кое-чему из того, что он знал.

Спустилась тьма, и молнии зловеще вспыхивали в небе, когда я наконец достиг Юдига.

Сойдя с коня, я отвязал тело Турнеминя и потащил свою отвратительную ношу к камню, ведомому лишь нам, друидам; этим камнем был отмечен единственный путь к Юдигу.

Гром перекатывался в долинах меж угрюмых гор, и дождь тихо шептал среди темных сосен и над пустынными верещатникамиnote 15. Медленно нес я тело по узкой дороге, считая каждый шаг, ступая с осторожностью, пока прямо передо мной не отверзлась преисподняя.

Бездна таилась под гладкой, мерзкого вида водой, смердящей гнилью, откуда время от времени поднимались пузыри. Это и была мрачная зловонная пасть преисподней. Подняв тело Турнеминя высоко над головой, я дождался вспышки молнии и изо всех сил швырнул его. Оно летело медленно, долго, и руки мертвеца безвольно болтались в воздухе, а потом наконец упало с громким всплеском в темную, омерзительную воду.

Черное тело ударилось о поверхность, вспыхнувшую зеленым в свете молнии. Некоторое время вода не принимала его, и дождевые капли падали в широко раскрытые глаза, а потом мало-помалу труп затонул; лицо при этом было обращено кверху и погрузилось последним, и темная вода хлынула в раскрытый рот и в глаза.

Лицо уже совсем исчезло, но одна бледная рука все ещё оставалась над грязью и водой, и, казалось, она в последний раз цепляется за жизнь, оставленную позади, и за все, что остается на этой земле.

— Ныне, Турнеминь, разрушитель жилищ, убийца женщин, злейшее из злых созданий, ныне по моему обету ввергаешься ты в Юдиг, поглощаемый трясиной зла!

Долго стоял я там в одиночестве, темная фигура посреди тьмы, потом повернулся и пустился в обратный путь.

Лошади, испытывающие страх в этом месте, радостно приветствовали мое возвращение. Я сел в седло и поехал прочь по едва заметной тропе, направляясь к северу.

Лишь много позже мне стало известно, что сын и племянник Турнеминя бежали из замка во время боя и направились на восток, к лесу Ля Гюнодэ, где в глубине непроходимой чащобы, куда забредают лишь дикие вепри и олени, построили другой замок, который можно увидеть там и поныне.

К западу от меня лежал в развалинах мой родной дом, и в эту ночь дождь стекал на его полы, не защищенные более крышей, на обвалившиеся камни. Дом, где я вырос. Прежде там была римская вилла, а что было до неё — никто не знает. В Бретани все существует вне времени, и то, что перед тобой — лишь одна раскрытая страница среди множества других, недоступных для прочтения. Я, упражнявшийся в древней мудрости, знал предысторию истории, у которой нет начала и не будет конца.

Мы знаем, что существуют тени теней вещей, как видимое в зеркале отражение зеркала. Мы знаем, что существуют круги внутри кругов и измерения за доступными нам измерениями. Сама действительность — лишь тень, лишь внешность, воспринимаемая людьми, чьи глаза остерегаются увидеть то, что может крыться за внешностью.

Мы же, друиды, ведаем мудрость, которую таим и храним лишь для самих себя, передавая от отца к сыну с незапамятных времен. Мы, немногие, храним это знание, веря, что придут те, кто сможет постичь устрашающее величие и незавершаемость времени…

По крутой тропе, среди бесплодных холмов, вдоль одиноких вересковых пустошей ехал я со своими двумя лошадьми. Вспыхнула молния, потом погасла, и гром умолк, укатившись с затихающим ворчанием в дальние горы. Дождь прекратился, я остановил коня и снял шлем, чтобы несколько последних капель упали мне на голову.

Теперь у меня было пусто в душе: Турнеминь мертв. Тот, кто узнает, что враг его мертв, ощущает такую же потерю, как и тот, кто погребает друга; и мысли о Турнемине ещё долго тревожили мою память.

Теперь позади у меня нет ничего, кроме остова разрушенного дома и могилы матери. Да ещё вересковые пустоши, где я бегал, играл и охотился в детстве — они тоже остаются позади.

Мой путь лежал на восток. Отец, может быть, ещё жив, а если это так, то он должен быть найден — в любом случае, любой ценой.

Теперь я смогу идти, как идет воин; долг мой уплачен, кровь матери отмщена.

На восток.

Прежде всего — найти караван и выполнить обещание, данное мной Сафии.

Итак, я ехал прочь от отвратительного провала Юдига и не оглядывался назад.

Глава 29

Есть поговорка: «Среди слонов надо трубить, среди петухов кукарекать, среди козлов блеять». Хороший совет человеку, путешествующему в чужой земле.

Где-то далеко к северу от меня продвигался караван с моим добром и с Сафией. До него — много дней пути, а дни превращаются в мили. Люди вокруг — чужие для меня, как и я для них, а недаром же во многих языках чужак и враг обозначаются одним и тем же словом.

Доспехи мои помяты, одежда — неописуема, но кони — из самых лучших, хотя отросшая к зиме шерсть и скрывает частично их достоинства. Меч — тоже был из самых лучших, а в кармане звенит золото.

Однако человека нередко подводит его собственное сердце, и при всей своей грубости я частенько поддаюсь чужим жалобам и страданиям.

Мудрец занимается только своими делами; но кто из нас постоянно мудр? Человека подводят воспоминания о собственных тяготах и лишениях.

Был поздний вечер, когда я добрался до гостиницы и, поставив лошадей в конюшню, вошел в трактир.

В очаге ярко пылал огонь, дощатые столы без скатертей были чисто вытерты, и вокруг молча сидели несколько человек с самым подавленным и огорченным видом.

Они взглянули на меня, а потом быстро отвели глаза в сторону, ибо таким, как они, нечего было ожидать доброты от странствующего солдата. Этих бедолаг, видно, достаточно часто обирали и грабили…

По моему приказу хозяин принес каравай хлеба, сыру и баранью ногу — приличную пищу для того времени.

— Вина, — сказал я, — кувшин вина.

Взгляд мой скользнул мимо хозяина гостиницы, и я увидал, что сидящие здесь люди исхудали, щеки их ввалились. Они уставились на меня голодными глазами, а потом опустили взоры.

— Подсаживайтесь ко мне, — предложил я, — хватит по стаканчику на всех.

Они не заставили себя долго просить — подошли и приняли вино, бросая голодные взгляды на баранью ногу, так что я отрезал каждому по куску.

— Немного у нас осталось еды или выпивки, — заметил один парень, — жидкая просяная каша да пара морковок, вот и все. Овец и коров отобрали, а сегодня взяли мед, что мы собирались отвезти на ярмарку…

— Мы арендаторы, — пояснил другой, — но ты бы не поверил этому, если б поглядел, как с нами тут обращаются. Мэр — управляющий владельца поместий — он все забирает, а владелец никогда сюда не показывается и не видит, как мы живем.

— Мед, — сказал первый, — был от пчел, которых мы поймали как-то вечером, а пчелы собирали нектар с дикого вереска. Так что мэр не имел на этот мед никакого права, но все равно отобрал, и можете быть уверены, землевладелец его в жизни не увидит…

Когда посетители ушли, а я все ещё сидел, наслаждаясь теплом очага, подошел хозяин, и я пригласил его присоединиться ко мне, что он и сделал.

Хозяин был человек приличный, умел прилично поговорить и не стеснялся, попивая вино, которым его угощали, хотя ни разу не предложил выпить за свой счет.

— Бедняги! Немногое они имеют, и немногие из тех, что приходят по этой дороге, делятся с ними, вот как вы. Вы Жака заметили, верно ведь? Того, что сунул в карман свой кусок мяса и хлеб тоже, а сам все время притворялся, что жует, чтобы вы думали, будто он ест… Он отнесет хлеб и мясо жене и детишкам и будет клясться им всеми святыми, что съел свою долю здесь… Так вот, этот Жак и ещё Поль… Они поймали пчелиные рои и спрятали их, и целый год рассчитывали продать мед на ярмарке да купить какую-никакую одежонку для своих младшеньких; а мэр взял да и отобрал у них этот мед. Сущий он живодер, мэр этот самый, нигде не найдешь такого падкого до денег, как он.

От огня шло тепло, и вино было хорошее, крепкое. Мы ещё раз наполнили стаканы, и мозги у меня заработали вольней и бойчей, и в них зашевелились такие мысли, которых мне следовало бы стыдиться, и следовало бы устыдиться, что я их не стыжусь.

Рассказы о меде, о мэре и о бедных ограбленных крестьянах пробудили во мне гнев, но за мыслями о меде пришли мысли о пчелах. Ну, уж чего-чего, а пчел у нас дома, на пустошах, хватало, и я хорошо в них разбирался.

— Так ты говоришь, этот мэр — сущий живодер? Жаден до денег?

— Ага… Он бы и собственную мамашу обжулил с великой охотой, кабы смог получить от такого дела хоть одну монетку.

— У него на усадьбе, должно быть, большая кладовка. Он как, держит свое добро в доме, при себе, или же в отдельном амбаре?

— А ты думаешь чего-нибудь стянуть? И не мечтай! Кладовая находится у него в доме, прямо рядом со спальней, а уж стол, за которым он жрет, так тот вообще к двери кладовки впритык приставлен. И слух у него, как у кошки. Ни малейшей возможности. Можешь быть уверен, Жак об этом подумывал, он у нас парень отчаянный.

— Так. Ну, а усадьба? Это такой большой дом возле речки?

Ну, конечно же, это он и был.

Склад ума у меня такой, что меня вообще-то легко убедить, а люди, разделившие со мной ужин, были честные и работящие.

«Клянусь Аллахом, — подумал я, и только потом сообразил, что пора прекратить поминать Аллаха, ибо здесь страна для этого неподходящая, — я протяну им руку».

— Скажи Жаку, — велел я трактирщику, — пусть перевезет свои ульи в ивняк за речкой, и сделает это нынче же ночью, пока темно. Если то, что я задумал, получится, то его мед вернется к нему.

Оставив хозяина в раздумье насчет смысла сказанного, я вернулся к своим лошадям, поехал по дороге к усадьбе и вскоре уже сердито барабанил кулаком в дверь. Она вдруг распахнулась, явив моим глазам разъяренного мэра. Многое из наворованного у крепостных он, видно, заложил себе за пояс, потому что брюхо так и выпирало вперед.

— Ну, ну! Это ещё что такое? А ну, убирайся отсюда!

— Как? Ты гонишь прочь путника, у которого есть золотой? Я хочу всего только поесть да переночевать, а мерзкие эти трактиры не перевариваю…

И вытащил из кармана блестящую новенькую монету.

— Дай мне приют, добрый господин, и этот золотой станет твоим…

Мэр перевел взгляд с моей потрепанной одежды на прекрасных лошадей, подумал — и резво выхватил деньги у меня из пальцев. Он ни капельки не поверил моим речам, однако золото обеспечило мне его гостеприимство.

— Ну, тогда заходи, — сказал он.

Как удачно, что у меня хороший аппетит, потому что пришлось мне поужинать вторично и выпить вина, правда, получше, чем в трактире.

— Язык мой склонен к сладкому, — сказал я. — У вас тут есть сладкие травы? Или мед?

— У меня есть мед, но его так трудно доставать…

— Ну, а как насчет золотого? Когда это тебе платили такой монетой за приют на одну ночь?

Он открыл дверь у себя за спиной; это была дверь в кладовую, удобное длинное помещение с жалюзи на окнах. Подошел к одному из пяти больших кувшинов, не меньше как на сотню фунтов меду каждый, и зачерпнул немного.

— А ты, как я погляжу, монет не жалеешь, — заметил он, уставившись на меня подлыми свиными глазками.

В очередной раз наполняя стакан из его бутылки, я пренебрежительно пожал плечами:

— Ерунда. Если бы другие знали то, что знаю я, у всех было бы золото. Гляди…

Я вытащил из-за пазухи кожаный кошелек и вытряхнул на стол несколько монет — новеньких, ярких, блестящих.

— Вот это у меня есть, но пора уже и пополнить запасец. Золото — сущий пустяк для нас, для тех, кто знает, и благодарение Господу Богу за то, что нас так мало!

Он не отрывал от меня взгляда, пока я сгребал монеты обратно в кошель и снова прятал за рубашку. Я залпом выпил ещё вина и глубокомысленно устремил взор свой в стакан.

— Служил я в Андалусии, дрался с маврами… Ох уж эти мавры! Вот кто понимает толк в золоте!

Мне пришлось снова наполнить стакан.

— Блестит, да? Блестящее, блестящее, новенькое золотишко! — Я подмигнул ему. — Было б у меня место, местечко, чтобы поработать несколько дней, тогда мы с тобой поделили бы хорошенькую кучку таких кругляшей…

— Ты о чем это толкуешь?

— Как о чем? О маврах и о том, чему один из них научил меня, чтобы я убрал свой ножик подальше от его глотки… Он сидел посреди разных там бутылей и столов, трудясь Бог знает над чем, когда я захватил его врасплох. Я вознамерился было выпотрошить из него его нечестивое сердце, как сделал бы с любым другим мавром. И тогда он показал мне кусок золота — блестящего, новенького золота.

— Золота?..

— Золота. И теперь требуется только спокойное местечко, где можно поработать. Вот это, — я похлопал себя по кошельку под рубашкой, — все, что у меня осталось, а в Париже понадобится куда больше. Мне нужно место, — я жестом показал, какое, — укромное, тихое местечко, вроде этого, и мы все поделим пополам.

Ох, как кинулся мэр на эту наживку! Он проглотил её так быстро, что мне пришлось поживее шевелить мозгами, чтобы не отстать от него. Вот комната, где я смогу работать. И все необходимое оборудование он достанет.

— Ох, ещё одно: мне понадобятся кое-какие растения, которые надо собирать в безлунную ночь. Придется поторопиться…

Было совсем темно, но я помнил, что нужные травы росли прямо на обочине дороги. Если человек упражняется так, как я, то у него вырабатывается привычка быть внимательным. Куда бы ни ехал, я всегда примечал себе, какие травы растут по пути, а вдоль придорожных канав Европы встречается много трав, весьма пригодных для врачевания.

То растение, которое меня сейчас интересовало, называют иногда «полевой розой», иначе — мак-самосейка. Время года было уже для него неподходящее, но семена, вероятно, найдутся, и кое-где по дороге мне попадались увядшие цветы. При поздней весне запаздывает и цветение… ну, а дикий мак растет вдоль дорог, он тут самое обычное растение…

Когда я вернулся, на столе стояли два полных стакана вина, а рядом и оставленная бутылка. Будь у меня время, я сварил бы сироп, но времени не было вовсе. Я двинулся было к столу, потом задержался. О чем тревожиться? Мэра в комнате нет, а кладовая — вот она, рядом.

Я быстро открыл дверь; в кладовой было темно, но я помнил, где стоят кувшины с медом. Поспешно сдвинул крышку с каждого и чуть приоткрыл жалюзи на окнах. Вернулся в большую комнату, взял свой меч и собрал вещи.

Тут в комнату поспешно воротился мэр, и по выражению его лица я понял, что он затеял что-то дурное.

— Ты где был? — спросил я. — Не иначе как задумал какую-то дьявольщину!

— Да нет же, нет! — отнекивался мэр. — Домашние дела, только и всего.

Он внимательно посмотрел на меня и на охапку трав, собранных в придорожных канавах.

— Ну, ты нашел то, что хотел? Можно посмотреть?

— Нельзя! Я тебе больше не доверяю.

Мы заспорили. Я рассердился ещё больше и в конце концов заявил:

— Ни тебе не верю, ни этому дому! Пошли со мной в гостиницу. Если через два дня все будет по-прежнему в порядке, мы начнем делать золото, а иначе я с тобой никакого дела иметь не желаю.

Он возражал, спорил, злился, но я оставался тверд как алмаз. Наконец, все ещё протестуя, мэр отправился со мной в гостиницу. Когда мы туда вошли, я взглянул на хозяина, и он слегка кивнул.

Придется мне задержаться в пути, но ненадолго. Мне нужно, чтобы этот старый хрыч не заходил к себе домой два дня, ну, может быть, чуть дольше.

— Ты дом-то запер?

— Конечно! Кругом полно ворья… — Он показал на убогого вида посетителей, к которым владелец гостиницы относился, видимо, с терпимостью. — Вот такого, как эти.

— Ну, если они сидят здесь, то обворовать твой дом не могут.

— Дай им только случай — все разворуют.

— А мед у тебя вкусный был, — заметил я. — Ты что, держишь пчел?

— Они держат, а что у них есть, то мое. Это часть того, что с них причитается.

— И ты посылаешь то, что с них причитается, владельцу поместья?

Мэр подозрительно взглянул на меня:

— Посылаю…

— Ты забрал у них мед; ну, а если они соберут еще, ты и это заберешь?

Он хихикнул:

— Это же невозможно! Если они смогут добыть мед в такое время года, пусть берут его себе и продают на ярмарке, коли пожелают…

Следующий день прошел совсем уж без толку, ибо мэр был узколобый, фанатичный, больной от жадности человек, думающий только о том, как выжать побольше из крестьян… и, несомненно, как ограбить своего господина. Несмотря на его беспокойство, я удерживал его в гостинице или же в полях, так, чтобы крестьяне все время были у него на виду.

— За ними надо наблюдать как следует, — настаивал я, — глаз да глаз. Они могут украсть что-нибудь, чего ты, в свою очередь, украсть не сможешь.

— Это ещё как? — он уставился на меня острыми глазками.

— Я имел в виду, что они могут украсть столько, сколько, по их мнению, они заработали, — ответил я.

Крестьяне ничего не крали, потому что мы внимательно за ними наблюдали, а я, человек любопытный, сделал и ещё кое-какие наблюдения. Дела, видно, идут как надо.

За столом в гостинице я сказал:

— Ну, сегодня эти люди ничего не крали. Ты согласен? Они ведь не уходили с полей?

— Не крали! — самодовольная рожа паршивца сияла от удовлетворения.

— Будь свидетелем, — сказал я хозяину, — мэр утверждает, что крестьяне ничего не украли, что они не уходили с поля.

Трактирщик был озадачен, а мэр глядел подозрительно. А я, склонный по временам ко злу и к потворству своим прихотям, изрядно всем этим развлекался.

— Ну, а золото? Когда мы начнем делать золото?

— Скоро, — сказал я, — понимаешь, мне надо было убедиться, что крестьяне заняты работой и не подсматривают за нами. Такое дело, как наше, надобно совершать в тайне.

Было уже темно, когда мэр на второй день возвратился к себе домой, а я остался в гостинце, довольный собой и неподражаемыми обычаями природы.

Пришел усталый Жак в сопровождении Поля.

— Вина! Кувшин вина для моих друзей, торговцев медом!

— Это злая шутка. Откуда у нас мед для торговли?

— Завтра, — сказал я, — загляните в свои ульи. Вы найдете их полными меда.

Они не назвали меня лжецом, потому что вино стояло на столе и была заказана ещё одна баранья нога. На этот раз я отрезал каждому из них по куску и ещё по толстому ломтю для тех, кто остался дома.

— Угощайтесь! А когда завтра заглянете в свои ульи… Ну, вы должны быть воистину недоверчивыми людьми, если решите, что у вас нет меда.

Снаружи вдруг раздался страшный шум, и в гостиницу ворвался мэр в сопровождении двух стражников.

— Хватайте их! — показал он на Жака и Поля. — Это воры! Они украли мой мед!

— Стой! — я поднял руку и выпрямился, показав, что ростом выше любого из стражников. — Твой мед пропал?

— Весь пропал! До последней капли!

— Однако же мы наблюдали за крестьянами целых два дня. Разве ты не сказал сегодня, что они ничего не крали? Разве они покидали поле? Я тоже следил внимательно и видел, что крестьяне оставляли работу и уходили домой не раньше ночи.

— Он говорил, что они ничего не крали, — вмешался хозяин, — что даже не уходили с поля.

Стражники смотрели то на меня, то на мэра, не знавшего, что сказать.

Перегнувшись через стол и состроив самую серьезную мину, я заявил:

— Это заговор с целью обмана господина. Ты заявляешь, что мед украден, а сам припрятал весь для себя, лишая своего господина его законной доли.

И, повернувшись к стражникам, приказал:

— Проследите, чтобы мэр отправил господину три больших кувшина меду, даже если ему придется купить его самому!

Накинув плащ и собрав свои вещи, я заявил:

— Теперь я уезжаю, но ещё поговорю об этом деле где надо. Оно требует расследования. Сдается мне, что в этом селении все дела требуют расследования.

— Не надо! — взмолился мэр. — Я отправлю господину мед… три кувшина…

— Смотри, чтоб так все и было! И смотри мне, чтоб не воровал больше у тех, кто трудится для господина. — Я наклонился над столом. — Поразмысли, разжиревший мой приятель. Ты знаешь, что меда они не крали, — так не рука ли это Божья? А если не Божья, то, может быть, наоборот — рука дьявола? Будь осторожнее, друг мэр. Добрый человек Жак и добрый человек Поль — это такие люди, с которыми надо обращаться осторожно…

Шагнув за дверь, я захлопнул её и направился к лошадям.

Мэр бросился следом за мной.

— А как же золото? — запротестовал он.

Завернувшись в плащ, я ответил:

— Человека, который обжуливает бедных крестьян и пытается обмануть своего господина, не берут в компаньоны. Больше того… — я почти случайно протянул руку, — я поеду к твоему господину и расскажу ему об этом… Если мне не окажется выгоднее отправиться другим путем.

Его толстые щеки возбужденно затряслись.

— Это будет беда! Большая беда! — Он наклонился ко мне и сунул мне в руку кошелек. — Поезжай другим путем! О, пожалуйста, поезжай другим путем!

Проехав немного по дороге, я остановился у крестьянской хижины. Наклонился в седле и громко постучал в дверь. Мне открыла перепуганная женщина, и я сунул ей в руки кошелек.

— Отдай это Жаку, пусть разделит с другими, — сказал я. — Скажи ему, что это от Кербушара, от человека, который повелевает пчелами!

А потом я поехал дальше в ночной темноте, раздумывая над привычками пчел. Хлопотливые создания, ненасытные в своих поисках сладкого, залетающие в каждый куст, в каждую трещину… в каждое окно…

Конечно, хлопотливые создания, однако ж не глупые. Они собирают с цветов нектар, чтобы делать мед, но даже пчела не станет собирать нектар, если рядом есть готовый мед.

Глава 30

Франция, куда я вернулся, разительно отличалась от исламской Испании, и я научился не вступать в дискуссии, хотя это и было нелегко. Мы, бретонцы, в общем-то народ достаточно молчаливый, но, тем не менее, как истинные кельты, любим поспорить. Молчаливым быть трудно, но обычно мне это удавалось.

Удручала и поражала меня всеобщая нечистоплотность, а также поразительное чванство и невежество как знати, так и церковников.

Все греческие мыслители, кроме разве Аристотеля, вроде бы и не жили вовсе, — если судить по их влиянию на западный мир. О мусульманских же и еврейских философах и ученых здесь и слыхом не слыхивали, а уж состояние врачебного дела просто устрашало.

За время, проведенное в Испании, я привык к свободному обмену мнениями в кордовских дискуссиях, к неспешным купаньям в горячей воде, к освещенным и замощенным улицам. В Кордове и Толедо, в Севилье и Малаге — повсюду царила мудрость, поэзия, горячее обсуждение новых идей.

Однако и во Франции среди молодых людей обнаружил я возрастающую любознательность, желание слушать и познавать новое.

То там, то здесь в монастырях мыслили, писали, беседовали ученые, такие как Пьер Абеляр. Их было немного, часто они бедствовали, но число их возрастало.

Месяц спустя после расставания в Бретани я наконец-то снова присоединился к каравану.

В то время он находился в Камбре. В Брюгге и Лилле возникли какие-то затруднения, и тамошних ярмарок стали избегать. Здесь же дела шли хорошо, и, вернувшись, я узнал, что весь наш шелк, кроме нескольких штук, продан, а вырученные деньги вложены в покупку фламандских сукон. Мы повернули на юго-восток, к Шалону-на-Марне, и шесть недель спустя прибыли в Сен-Дени, что близ Парижа.

В Сен-Дени Сафия вдруг сказала:

— Матюрен, здесь мы с тобой расстанемся.

Со времени моего возвращения она была необычно молчалива, и я понял, что у неё есть какие-то свои сложности, которых она мне не поверяла, — а я не допытывался. Еще в Монтобане она получила послание от своих прежних сообщников, и теперь собиралась снова вернуться к старым занятиям.

— Мне будет не хватать тебя.

Она не отводила от меня глаз:

— Ты все ещё хочешь разыскать своего отца?

— Больше всего на свете.

Кажется, её веки слегка вздрогнули, и я понял, что она знает больше, чем решается сказать мне.

— Лучше будет, если ты оставишь мысли о нем.

— Он мертв?

— Нет… Но он для тебя недосягаем. Если ты будешь стоять на своем, то я не поручусь за твою жизнь.

— Для меня другого пути нет.

Она замолчала. Мы беседовали в небольшой роще на берегу Сены. Завтра мы въедем в Париж и там распрощаемся. Мы были хорошими друзьями, восхищались друг другом, уважали друг друга. Она, проницательная и умная женщина, — одна из ячеек сети, опутавшей весь исламский мир, и сетей таких существовало несколько, они служили разным идеалам, разным замыслам и делам, и между ними шла война — невидимая и неслышимая, но тем не менее жестокая и смертельная.

Наконец, она спросила:

— Ты слышал когда-нибудь о Старце Горы?

— Об ассасинах? Да, я знаю о них.

— У него есть крепость высоко в горах, за Каспийским морем. Точнее говоря, там несколько таких твердынь, но только одна имеет к тебе отношение… Это крепость Аламут.

— И там мой отец?

— Да, в рабстве… И, Матюрен, никто — да-да, никто не может войти в этот замок, кроме ассасинов.

— Ты уверена, что он там?

— У нас везде есть лазутчики. Эта весть дошла до меня только сейчас. Все, что мне известно, — это что три месяца назад он был ещё здоров и силен.

— Но… в рабстве?..

Казалось невероятным, чтобы отец мог стать рабом. Его свирепая сила, его острый ум, его неукротимый нрав… Я не мог представить себе человека, менее способного вынести участь раба.

Об ассасинах я знал только общеизвестные вещи. Они были персидской сектой, ветвью исмаилитов, которые, в свою очередь, входили в число шиитов — одного из двух крупнейших течений среди последователей Мухаммеда.

Молодой перс, шиит, Хасан ибн аль-Саббах, вступил в секту в 1071 году и стал первым Великим магистром ассасинов, первым «Старцем Горы». Он превратил убийство в политическое оружие и добился того, что его боялся весь исламский мир и даже христианская Европа.

Из своей твердыни в Аламуте Хасан отправлял одурманенных гашишем ассасинов убивать врагов Старца Горы или нападать на караваны и приносить ему добычу. Из своей крепости он посылал приказы царям и султанам, и не один из них под страхом смерти покорялся желаниям Старца Горы.

Рассказывали предание о том, что Хасан ибн аль-Саббах, Омар Хайям и Низам аль-Мульк ещё молодыми студентами заключили между собой договор. Все трое учились у одного и того же наставника, все были одарены талантами, и было очевидно, что по крайней мере один из них достигнет высот власти. И они сговорились между собой, что тот, кто добьется успеха, по-братски разделит его с двумя другими.

Низам аль-Мульк стал визирем могущественной империи турок-сельджуков, а Омар Хайям, ученый, математик и поэт, предпочел получать содержание, которое давало ему возможность продолжать свои научные занятия. Хасан, напротив, настоял на получении поста при дворе, где вскоре стал соперником самому Низаму аль-Мульку.

В конце концов, он запутался в своих интригах, попал в немилость, бежал из страны и обосновался в Аламуте, откуда руководил убийством Низам аль-Мулька.

Рассказывали об Аламутском Саде — потаенной горной долине неподалеку от крепости, где росли всевозможные восхитительные фрукты, великолепные цветы и тенистые деревья. Были там фонтаны, из которых текли вино и молоко, и был этот сад населен прекрасными, волнующими чувства женщинами.

В Аламут приглашали юношей из пустынных племен, опаивали дурманящими снадобьями и доставляли в эту долину. И там они несколько дней жили так, как никогда не приходилось им жить в суровой, бесплодной пустыне.

До этого юнцы из пустыни ничего не знали в жизни, кроме фиников, верблюжьего молока да козлятины. И вдруг перед ними оказывались в изобилии всевозможные роскошные яства и они получали возможность услаждать себя обществом женщин такой красоты, какая является только во сне.

Потом их снова одурманивали и увозили из долины, и говорили им, что Старец переносил их в рай и, если захочет, сможет сделать это снова. Кроме того, если они умрут, служа ему, то тоже будут возвращены в рай.

А потом этих молодых людей посылали убивать врагов Старца Горы; и, поскольку им давали гашиш, чтобы сделать их бесстрашными, то они стали известны под именем «гашишинов», или ассасинов.

Много рассказывали разных устрашающих историй о Старце Горы и о тех, кого он лишил жизни. Любую смерть возможного врага приписывали ему, независимо от того, как обстояло дело в действительности.

И вот теперь мой отец — пленник в Аламуте. Я должен как-то добраться туда, проникнуть в крепость и вызволить его. Я так и сказал Сафии.

— Так я и знала, что ты захочешь туда отправиться, но в этом деле я ничем не смогу помочь тебе, Матюрен… совершенно ничем.

— Я не жду помощи, Сафия. Это дело — мое личное. Теперь мне известно, что он жив и здоров; а все остальное — за мной.

— Тебя не нужно предостерегать, Матюрен, но помни, что у Старца повсюду есть шпионы и соглядатаи. Если ты заговоришь о своих намерениях, он узнает. Даже здесь у него могут быть шпионы, поэтому никому не рассказывай о своих планах.

Мы слушали шепот реки и шорох листьев.

— Сафия, ты уверена, что теперь у тебя все будет благополучно?

— У меня есть друзья, Матюрен, но мне понадобятся деньги на первое время. Если ты согласен, я возьму деньги, которые у нас есть, а тебе останутся товары и лошади.

— Это несправедливо. Товары и лошади стоят намного дороже, чем то золото, что у нас осталось.

Позади нас шумел лагерь. Пел Гвидо, и слышался смех Иоганнеса.

— Мне будет не хватать их, и тебя тоже. Нам посчастливилось, что мы нашли их…

— А мне посчастливилось найти тебя, — сказал я. — Ты помнишь ту ночь, Сафия? Мне некуда было податься, кругом одни враги…

— Ты был мне добрым другом. — Она подняла на меня глаза. — Матюрен, я желаю…

Мне так и не пришлось узнать, чего она желала, потому что в этот миг меня позвали из лагеря.

Там ожидали гансграф и Петер, а с ними Лукка и Иоганнес.

— Нам нужен твой совет, Кербушар. Сафия сказала, что ты весьма сведущ в науке о странах и землях, и у тебя даже есть карты.

— Да, я знаю о разных землях.

— А о тех, что к востоку отсюда? Знаешь ли ты земли мадьяров и печенегов?

— Я читал Марвази и других. Они сообщают немногое.

— А Киев тебе знаком?

— Это крупный торговый город, самый крупный в северной Европе, но дорога туда опасна, а печенеги — народ дикий и свирепый.

— Это неважно. Два наших каравана, Петера и мой, будут насчитывать более ста пятидесяти бойцов.

Я много слышал о свирепых степных племенах, и мысль эта меня беспокоила. Гансграф внимательно и серьезно выслушал мои возражения.

— Мы пропустили ярмарки в Брюгге и Лилле, а в Сен-Дени ярмарка слишком мала. Можно будет поторговать поблизости, в Ланьи и Провене, но если мы отправимся на восток, то попадем сперва на Кельнскую, а потом и на Лейпцигскую ярмарку. Сдается мне, что если мы доставим фламандские сукна в Киев, продадим их там и купим меха, чтобы повезти в Константинополь, то получим хороший барыш.

Ходили слухи, что степные племена беспокойны, и я был встревожен. Сафия ожидала меня, и я сообщил ей о том, что замышлялось, и о своих опасениях.

Можно измерить морские глубины, но кому дано заглянуть в женское сердце? Многие месяцы мы знали друг друга, и она всегда волновала меня, но есть в отношениях между мужчиной и женщиной некое мгновение, и если оно миновала, то может уже никогда не вернуться. По крайней мере, с тем же духом и настроением.

Мы встретились, как равные, а в таких делах это редко кончается хорошо, ибо женщина, которая желает быть равной с мужчиной, обычно превращается в нечто меньшее, чем мужчина, и меньшее, чем женщина. Женщина имеет свою собственную сущность, совершенно отличную от мужской.

— Я провожу тебя до города. Нехорошо тебе ехать одной.

— Ладно.

Молчание легло между нами, и я искал в своем сердце ключ, чтобы проникнуть в это молчание, но не нашел нужных слов.

Париж был не похож на города, к которым я привык;это было убогое, маленькое местечко с грязными улицами, и жители его подозрительно относились к чужакам.

Отец рассказывал мне, как поселились рыбаки на острове посреди Сены и основали там городок, названный Лютецией, который много раз разоряли викинги. В конце концов, граф Эде и епископ Гозлен возвели на острове укрепления и, сплотив жителей городка, отбили викингов, которые после этого отправились вниз по течению реки и обосновались в земле, названной по их имени Нормандией. Северные люди — нортманы — стали известны во франкских землях под именем норманнов.

Город Париж — если можно его так называть — представлял собой, по сути, три города. Остров, где раньше была Лютеция и где теперь возвышался собор Нотр-Дам, служил местопребыванием правительства и резиденцией короля. На острове жил и епископ. На правом берегу, в качестве самостоятельной части, находился Город — лавки, рынки и шесть крупных гильдий. Здесь жили менялы, ювелиры и банкиры. Управлял этой частью города Профос Парижа — начальник конной полиции. На левом берегу располагались «школы» со своими собственными законами, властями и обычаями; эта часть только начинала развиваться. Епископ Парижский был крупным феодальным землевладельцем, обладающим не меньшей властью и могуществом, чем сам король.

Древнее место расположения Лютеции именовалось теперь «островом Ситэ», однако проживавшие там король и епископ меньше имели дела с тем, что называлось правительством, нежели с членами гильдии или с любящими поспорить и частенько наглыми студентами университета. Когда этими землями владели римляне, они, как я заметил, жили не только на острове: на левом берегу до сих пор сохранились остатки амфитеатра и несколько арок акведука.

Мы с Сафией расстались на мосту, потому что у меня не было желания попадать в места, где распоряжаются официальные власти. Чем дальше человек держится от властей, тем дольше и счастливее оказывается его жизнь. Ну и, кроме того, не по сердцу мне долгие прощания…

— Так у тебя все будет хорошо? — спросил я.

— Могу сказать только одно. Я останусь здесь на некоторое время. Кое-какие мои друзья… неважно, кто именно… замыслили основать в Париже шелковую мануфактуру.

— Это хорошая мысль, Сафия. Времена меняются. Еще недавно города не имели никакого значения. Теперь они перестали служить только убежищами на случай войны и превращаются в рынки. Ты это сама видела. Странствующие купцы перестают переезжать с места на место и оседают в городах. Ты мудро решила. Где есть женщины, там будет и спрос на шелка.

Больше мы ничего не сказали и расстались, послав друг другу на прощание долгий, неотрывный взгляд. И я поехал прочь, такой же несчастный, как и она.

Старая римская дорога на Лион вела меня к окраине города, но я свернул в сторону, увидев сборище молодых людей.

Подъехав поближе, я остановился и прислушался. Группа юношей сидела на вязанках соломы и слушала лекцию. Это место называлось Фуар, и здесь была одна из первых школ в Париже.

Некоторые искоса, с подозрением посматривали на меня, сидящего верхом на прекрасном арабском скакуне, но в помятых доспехах, с мечом на боку, с луком и стрелами, подвешенными к седлу. Без сомнения, они удивлялись, что такого человек может интересовать их дискуссия.

Лектор, худой мужчина с кислым лицом, толковал проклятие, провозглашенное Бернардом Клервоским Абеляру за приложение к теологии здравого смысла и доводов разума, и восхвалял Бернарда за это обвинение Абеляра, которого называл еретиком.

— Чушь! Бессмыслица! — раздраженно вмешался я. — Твой Бернард был просто старым глупцом!

Все головы разом повернулись в мою сторону, а лектор уставился на меня в ужасе:

— Как ты осмеливаешься произносить такое? — спросил он.

— Я осмеливаюсь произносить что угодно, — ответил я более веселым тоном, — потому что подо мной резвый конь.

Некоторые слушатели расхохотались, а один крикнул:

— Здорово сказано, солдат!

— Неужели нет у тебя ни капли почтения? — вопросил лектор.

— Я почитаю всех, кто задает вопросы и ищет честные ответы.

— Да ты философ! — засмеялся кто-то.

— Я странник, ищущий ответов, — заметил я, а потом снова обратился к учителю: — Ты спросил, имею ли я почтение. Так вот, я почитаю истину, но не знаю, что есть истина. Я подозреваю, что есть множество истин, потому-то мне и подозрителен каждый, кто провозглашает, что владеет единственной, воистину истинной истиной.

— Ты еретик! — провозгласил он с угрозой.

— Я язычник, а язычник не может быть еретиком.

— Ты ездишь на мусульманской лошади.

— Моя лошадь никогда об этом не заявляла, но, судя по её поведению в морозное утро, она вообще неверующая…

Раздались подавляемые смешки, и учитель прищурил глаза:

— Ты смеешься над Церковью, — вновь в его голосе прозвучала угроза.

— А кто сказал хоть слово о Церкви? Напротив, я весьма почитаю религию. Мои возражения относятся лишь к тем, кто столь многое отвергает и столь мало приемлет.

— А ты что приемлешь? — крикнул кто-то из студентов. — Скажи, солдат!

— Что я приемлю? Поскольку я мужчина, то очевидно, что я приемлю женщин.

Эта реплика вызвала взрыв хохота.

— В одном моя беда, что у меня нет знакомых в городе.

— Оставайся ночевать, солдат! Мы тебя представим Толстухе Клер!

— У меня есть теория, — возразил я, — которая говорит, что, будучи искателем истины, я должен сам находить себе и ответы, и женщин.

— Скажи нам, солдат, в твоих странствиях выяснил ли ты, круглая земля или плоская?

— Земля круглая, — ответил я, — это было известно и грекам, и арабам. Кстати, это известно и людям Хинда, который очень далеко отсюда.

— Ты сам это узнал, солдат, или говоришь с чужих слов?

— То, что земля круглая, я знаю по собственному опыту, потому что плавал далеко по морю-океану, а что об этом известно арабам, я знаю из разговоров с их наставниками. Что же до греков и жителей Хинда, то я читал их книги.

— Ты умеешь читать по-гречески? — теперь учитель изумился.

— По-гречески, по-латыни, по-арабски, немного по-персидски и немного на санскрите, — сказал я. — И очень многое умею прочесть в сердце женщины.

— Думаю, ты врешь, — проговорил наставник.

— Кто ест перец, — отрезал я, — у того начинает гореть во рту. — Потом добавил: — Вот что, наставник, если уж ты говоришь, что я вру, говори это с мечом в руке.

Тем временем студенты начали подниматься с мест.

— Солдат, близится ночь. Если даже ты не приемлешь нашего совета насчет Толстухи Клер, то все равно пошли с нами, посмотришь, что ещё может предложить Париж. А заодно испытаем местное вино, дабы посмотреть, достоин ли твой вкус твоего остроумия.

— Обязательно, благородные господа! Ведите меня, ведите! Истинный философ никогда не отказывается от девчонки, стакана вина и часа беседы!

Повернувшись к учителю, я сказал:

— Я не собирался проявить непочтения ни к тебе, ни к тому, чему ты учишь; я всего лишь хотел задать тебе некоторые вопросы…

— Вопросы будет задавать епископ, — мрачно ответил он, — и не мне, а тебе!

— Ну, тогда посади его на самого быстрого коня, — заметил я, — иначе придется ему задавать вопросы ветру…

Глава 31

Церковь Сен-Жюльен-ле-Повр была построена на месте старинного укрепленного аббатства, часть которого ещё сохранилась.

У путешественников, прибывающих к воротам Парижа поздно вечером, вошло в обычай проводить ночь в аббатстве, а когда место оказалось занято церковью, — в нескольких гостиницах, возникших по соседству.

Эти гостиницы влачили, однако, довольно жалкое существование, пока на левом берегу Сены не стали появляться различные школы. Большинство наставников этих школ получали патенты у канцлера Нотр-Дам, однако то ли ввиду скученности, то ли желая получить больше свободы для выражения своих взглядов, то ли по ещё каким причинам они переправлялись за реку, покидая остров Ситэ.

Позднее такие патенты выдавал аббат монастыря Святой Женевьевы.

Помещений у этих школ не было, занятия проходили под открытым небом, студенты сидели на принесенных с собой вязанках соломы. Со временем некоторые школы нашли приют в церкви СенЖюльен-ле-Повр, которая приобрела известность благодаря горячим спорам и студенческим дракам.

С появлением школ Левого берега в гостиницы начали стекаться студенты, и, хотя многие из них едва перебивались с хлеба на воду, гостиницы эти, благодаря большому числу постояльцев, держались на плаву.

Надо сказать, среди студентов, пользуясь их положением, одеждой и покровительством церкви, вертелось изрядное число беглых, воров, сводников и головорезов. Студенты терпели их, и некоторые из них сами становились студентами или жили тем, что угождали им.

Эту часть левого берега стали называть университетом, подразумевая в данном случае просто определенную группу людей — студентов и учителей. Вначале студенты сходились в галереях Собора Парижской Богоматери, где и сейчас ещё читались лекции. В университет же отправлялись самые буйные, непочтительные и вольнодумные и, большей частью, — самые мыслящие.

Жаждущие знаний молодые люди приходили в Париж учиться, некоторые из них по несколько дней шли пешком, добираясь до города. Лишь у немногих имелось достаточно денег на жизнь. Книги были редки, бумага дорога, преподаватели расходились во взглядах…

Через три года учения студент мог получить степень бакалавра искусств, но для достижения степени магистра или получения патента на преподавание нужно было проучиться ещё два года. Чтобы стать доктором медицины, нужно было учиться восемь лет, а для присуждения степени доктора богословия студент должен был представить и защитить четыре диссертации. Самую последнюю диссертацию отваживались защищать лишь немногие, потому что испытания кандидата при защите длились с шести часов утра до шести вечера, причем он не имел права покинуть свое место ни для еды, ни для питья, ни по какой иной надобности. Двадцать экзаменаторов, сменяя друг друга через каждые полчаса, изо всех сил старались обнаружить изъяны в подготовке студента.

Языком обучения была латынь, и потому часть этого района стала известна под именем Латинского квартала.

Общий зал гостиницы представлял собой довольно грязное помещение с низким потолком, плохо освещенное. Там стояло несколько дощатых столов, каждый из которых был окружен скамьями. Когда мы вошли, над очагом на вертеле жарился огромный кусок мяса, наполняя зал приятным теплым духом.

Один из моих спутников-студентов, Жюло, опустился на скамью, я сел напротив. У него было жесткое, даже безжалостное, однако умное лицо, всегда готовое озариться улыбкой, и пара сильных рук.

— Ты всерьез говорил, что читал книги? Много книг?

— Конечно. Их продают на улицах Кордовы.

— Книги продают в лавках? — Он явно не верил мне. — Религиозные книги?

— Любые. По философии, медицине, законоведению, астрономии, астрологии, поэзии, драме… Какие хочешь.

Жюло схватил за руку одного из спутников:

— Ты слышал? Книги продают на улице, словно лук или рыбу! Чего бы я не отдал, чтобы увидеть подобное зрелище!

— В Кордове есть десятки общественных библиотек, где ты можешь читать, что хочешь.

— Пусть себе Бог остается со своими храмами и соборами, — горячо произнес Жюло, — если неверные дадут нам библиотеки!

Некто, отзывавшийся на прозвище Кот, поставил на стол три бутылки красного вина, и, когда я положил ему на ладонь золотую монету, в изумлении уставился на меня:

— Школяр — и с деньгами! Что ты сотворил? Попа ограбил, что ли?

Принесли большие куски жареной говядины. Здесь, как и вообще в Европе, тарелки были практически неизвестны, и мясо подавали на кусках хлеба.

Мы пили вино, ели жаркое и беседовали, размахивая бычьими костями. Мы спорили, не соглашались, обсуждали. Глаза моих собеседников горели от возбуждения, и они наперебой выпаливали свои вопросы, ожесточенно споря по поводу ответов — или возможных ответов.

Читал ли я Гиппократа? А Лукреция? Что я думаю о его поэме «О природе вещей»?

— А Авиценна? Кто он такой? Откуда родом? Мы слышали это имя, но больше ничего.

— Один из величайших умов этого века, впрочем, и любого другого, — сказал я, — он сделал своей областью познания все отрасли науки.

Их возбуждение воодушевляло меня. Они знали и Иоанна Севильского, и Аверроэса, и аль-Бируни, но только по именам, да и те произносили шепотом.

Я разговаривал с ними, а сам все время посматривал вокруг, нет ли шпионов, потому что среди власть имущих хватало таких, которые не допускали никаких учений, способных подорвать их могущество, и жестоко обрушивались на любого подозреваемого в ереси. Будучи язычником, я теоретически мог не бояться преследований, ибо по церковным законам язычник не может быть обвинен в ереси. По крайней мере, так было в то время. Однако я без особого доверия относился к толкованию этого закона; к тому же чужестранцы вообще очень уязвимы.

Молодые люди сгрудились у стола, ибо, несмотря на студенческие обычаи, частенько буйные и беспутные, их обуревала поистине ненасытная жажда узнать, что думают другие, в недоступном для них мире. Они хотели знать, что думали в древней Греции, в Риме, в Персии.

Нет таких преград, через которые не могло бы проникнуть знание, хотя процесс этот можно замедлить.

Среди монахов тоже встречались люди, подобные моим собеседникам, осторожно продвигавшиеся к запретным дотоле областям знания. Были и аббаты, и епископы, которые смотрели на это сквозь пальцы — но смотрели с интересом.

Достойны сожаления те, кому довольно получать по каплям знания, профильтрованные через каноны религиозных или политических верований; и столь же достойны сожаления люди, позволяющие другим диктовать, что им знать дозволено, а чего не дозволено.

Юнцы, сидевшие рядом со мной, уже попробовали вина познания, и вкус его пришелся им по душе. И чем больше они пробовали, тем более возрастала их жажда; им было уже недостаточно просто гадать и спрашивать: они хотели получать ответы. Цивилизация обязана своим рождением любознательности, и ничем иным невозможно поддержать её жизнь.

Они ничего не знали о мусульманской поэзии, и я читал им наизусть из Фирдоуси, Хафиза и эль-Йезди.

Что касается Авиценны, я рассказал им, что мог: что тот родился в Бухаре в 979 году, а умер в 1О37. Десяти лет отроду он знал наизусть Коран, изучал арабских классиков, а в возрасте шестнадцати лет овладел всем тогдашним знанием математики, медицины, астрономии, философии и читал другим лекции по логике. За свою жизнь ученый написал более сотни трудов, в том числе прославленный «Канон медицины», содержащий свыше миллиона слов.

Внезапно с треском распахнулась дверь, и в проеме появилась самая необъятная из женщин, какую мне доводилось видеть; однако при всей своей громоздкости тело её сохранило привлекательность форм. Ростом она была не выше среднего из присутствующих мужчин, но в обхвате превосходила, пожалуй, любых двоих, а то и троих.

Ее пухлые щеки расплывались в улыбке, а большие голубые глаза были поистине красивы. Вокруг нее, подобно голубям, порхающим вокруг амбара, вертелось с полдюжины девиц.

— Ну, где же этот образец мужчины? Где он?

Собравшиеся у нашего стола расступились, я встал и низко поклонился:

— Я далеко не образец, Клер, да и кто смог бы быть образцом в твоем присутствии? Как мог Господь Бог даровать тебе столь великую прелесть, коли потребовалось ему для этого обделить ею множество других?

— Галантная речь! — Она прошествовала через зал к нашему столу. — Вот это мужчина, девочки!

Взяла нашу бутылку и налили себе.

— Сказали мне, что у тебя богохульный язык. Это правда?

— Богохульный? Да нет, если только не считать богохульством поиски истины. Нет, я не богохульник, а кое-что похуже: я задаю вопросы.

— И ты не плут?

— В такой-то компании? — я огляделся вокруг в притворном ужасе. — Как можно такое воплощение невинности, как я, посчитать плутом в подобном обществе? Нет, просто тот наставник нес бред собачий, а я отстаивал противоположное мнение, вот и все…

Она уселась, и вокруг неё собрались девчонки — все хорошенькие и вполне подходящие, чтобы у мужчины кровь в жилах закипела… Будь они хоть немного чище.

— Мне сказали, — заметил я с самым серьезным видом, — что ты тоже профессор…

— Профессор? Это я-то? Чем только меня не обзывали, но так — никогда. Может быть, я философ. Мужчины приходят ко мне со своими сложностями…

— И кто мог бы разрешить их лучше?

— Меня прозывают Толстуха Клер, и я не отрекаюсь ни от имени, ни от титула. Молодой человек, Толстуха Клер — это имя вызывает почтение!

— Разве мог я подумать иначе? Едва лишь я встретился с этими господами, как они уже стали уверять меня в высоком качестве твоих достоинств… Еще вина! — крикнул я слуге. — Когда закончатся деньги, уеду.

— Не спеши уезжать, оставайся, нам здесь, в Париже, нужны такие.

— Если ты откроешь школу, — сказал Жюло, — я первым сяду у твоих ног. — Он повернулся к Толстухе Клер: — Он ведь не только шутник и острослов. Он учился в Кордове, где у людей больше книг, чем попов!

— И учился не только по книгам, должна сказать, — заметила она с ухмылкой.

Вокруг собрались девушки и студенты.

— Оставайся с нами, солдат, мы тебе доставим такое удовольствие, какого ты в Кордове не видывал!

— Слыхал я о ваших удовольствиях. Мой отец когда-то побывал здесь. Он сражался с викингами на реке, пониже Парижа.

— Твой отец? Кто же такой твой отец?

— Кербушар. Это имя давно известно на морях.

— Сын Кербушара. — Толстуха Клер окинула меня оценивающим взглядом. — А что, возможно… Мне ещё не доводилось видеть двух людей, похожих друг на друга больше, чем ты и он… хотя и меньше, чем ты и он. Мы здесь знаем твоего отца и благословляем его имя. Он славно побил викингов, побил и на улицах Парижа, и на реке.

Я тогда была девчонкой, и викинги поднялись вверх по реке, а солдат в городе совсем не было. Захватчики явились без предупреждения, и если бы не твой отец и его люди, ох, и много доброй французской крови утекло бы той ночью в сточные канавы… Он следовал за ними и поспел сюда, когда они только начали буйствовать. Мы уж собирались бежать на остров и сжечь мосты за собой, как делали обычно, — и тут явился он со своими людьми и поднял их на мечи.

Толстуха поставила стакан:

— Так ты, значит, сын Кербушара?.. Сильный он был мужчина и узкий в бедрах.

Жюло наклонился к ней:

— Клер, сдается мне, что наставник не слишком дружелюбен к нашему солдату. Он может начать расследование… Если что, нам придется быстренько улепетывать.

Она взглянула на меня:

— Ты один? Есть у тебя друзья?

— Есть, но не здесь. Я еду, чтобы встретиться с ними. У меня есть лошади и кое-какие вещи.

Клер не стала больше спрашивать, ибо научилась сдержанности в своей жизненной школе. А я подумал, что когда придет время для бегства, постараюсь обойтись без подсказки и удирать своим собственным путем. Глуп человек, который спускается в колодец по чужой веревке.

Для одного дня я успел натворить более чем достаточно, и теперь начинал беспокоиться, потому что тот наставник был, как мне показалось, человеком узколобым и мстительным, а мои замечания его нисколько не порадовали. До ярмарки добрая ночь езды, и если я в скором времени отсюда не выберусь, караван может уйти.

Пьер Ломбар, ученик Абеляра, не был больше епископом Парижским, и мало надежды, что его преемником стал человек столь же здравомыслящий. Если бы Пьер Ломбар ещё сидел на епископском престоле, я вверил бы ему свою судьбу, но у меня не возникало желания валяться в темнице, пока они примут насчет меня какое-то решение, а то и подвергнут пытке, чего доброго. По опыту мне было известно, что ум политика или церковника чрезвычайно неповоротлив в принятии решений.

Какие бы планы ты ни строил, лучше всего держать их при себе, ибо те, с кем ты делишься ими, могут, в свою очередь, поделиться с кем-нибудь еще; и мудр тот, кто все время мысленно держит руку на дверной ручке.

Умереть за то, во что веришь, — прекрасно для человека, к тому склонного, однако мне всегда казалось, что такое решение изрядно отдает тщеславием. Любому делу, за которое стоит умереть, куда лучше можно послужить, оставаясь в живых.

Воздух в гостинице был спертый и душный, но беседа, то угасающая, то вспыхивающая с новой силой, оставалась, по крайней мере, доброй беседой мыслящих людей.

Однако меня одолевало беспокойство, и не только из-за того, что могло последовать за моими комментариями к святому Бернарду Клервоскому, но и потому, что я понимал: прибыв сюда, я словно шагнул из Кордовы в минувшие времена.

Мысли и идеи, волновавшие этих молодых людей с хорошими мозгами, были мыслями и идеями мертвого прошлого. Идеи Платона — это тоже прошлое, но они остаются свежими и живыми для каждого нового поколения. А многие мысли, царившие здесь, для Кордовы и для всех иных мест были делом давно пройденным. Эти люди бродили по тупикам человеческой мысли, препираясь из-за идей, заброшенных в пыльные уголки философии, куда сметают старый хлам, чтобы забыть о нем.

Тяжело мне было видеть этих пылких юношей, страстно рвущихся к переменам, но увлеченных мыслями, многие из которых никогда не имели никакой ценности и никогда бы в голову прийти не могли ни Платону или Аристотелю, ни Авиценне или Разесу. Этому поколению нужен был второй Абеляр — или лучше дюжина Абеляров.

В мавританской Испании, в Багдаде, Дамаске, в Хинде и Катае, даже на Сицилии мышление опережало здешнее на добрых две сотни лет.

Купцы в караванах, хоть и держали свои мысли при себе безопасности ради, на целые поколения переросли этих студентов, потому что путешествовали и умели слушать. И все же дух пытливости жил и здесь, а там, где он свободно существует, там не может вечно царить невежество.

Свежий воздух уже врывался в темные коридоры невежества и суеверия.

Такие люди, как Роберт Честерский, Аделярд Батский и Уолчер Молвернский, занимались астрономическими наблюдениями или переводили книги с арабского языка на латынь. Это было начало нового; но я — я решился вернуться в мир, из которого вышел, и обнаружил, что мир этот мне чужд и я больше не принадлежу к нему.

В некотором смысле я всегда был одинок. Мои друидские упражнения увели меня глубоко в прошлое, в котором содержалось больше, чем в настоящем; а кроме того, были ещё рассказы возвращавшегося из плаваний отца о мире за пределами наших берегов. Я общался с его матросами, добрая половина которых была родом из других краев, несла с собой другие культуры; и теперь, с коротким ещё опытом собственной жизни, я в конце концов стал чужестранцем в своей родной земле.

— Налей, солдат! — Жюло хлопнул меня по плечу. — Налей и расскажи еще!

Как много можно им рассказать? Как много решусь я им рассказать? Где тот миг, в который доверие начнет уступать место сомнению? Ибо ум следует подготавливать к знаниям, как готовят поле для посева, и открытие, сделанное слишком рано, ничем не лучше открытия, которое вообще не сделано.

Будь я христианином, меня, несомненно, сочли бы еретиком; что ж, миру всегда было нужно побольше еретиков и поменьше авторитетов.

Ни порядок, ни прогресс невозможны без дисциплины, но авторитет — это нечто совсем другое. В том мире, в котором они живут, авторитет подразумевает веру в догму и признание догмы, а она неизменно ошибочна, ибо знание — это постоянное развитие и изменение. Сегодняшние радикальные идеи назавтра оборачиваются консервативной политикой, а догма остается протестовать на обочине.

В каждом поколении есть некая группа, стремящаяся уложить события в жесткую схему, которая навечно удержала бы общество в неизменном состоянии, благоприятном для группы, о которой идет речь.

Конфликт в умах спорщиков, окружавших меня, во многом был обусловлен основным противоречием между религиозными доктринами, основанными на вере, и греческой философией, которая пыталась объяснить опыт доводами разума. Или так только казалось мне, человеку, которому ещё многому предстояло научиться.

Монет у меня в кармане оставалось немного, да и час был поздний.

— Мне пора, Жюло. Оставляю тебя с Толстухой Клер, Котом и всеми твоими друзьями.

— Да ты же только что пришел! — всполошился Жюло. — Солдат, мы будем учиться. У тебя есть знание, которое нам нужно.

— Самый лучший твой учитель — ты сам. Мой тебе совет: задавай вопросы обо всем. Ищи ответы, и, как только найдешь что-то, похожее на ответ, задавай вопросы и об этом.

— Это очень трудно, — заметил Кот.

— Ты его слушай, — сказала Толстуха Клер, — в его словах есть толк.

— Порасспроси её, — предложил я, — о ценности знания, добытого опытом…

— Солдат, — вмешалась одна из девушек, — ты нам рассказывал о стихах, которые читают в Испании, о стихах, которые часто слагаются в одну минуту. Сложи стихи в честь Толстухи Клер!

Ох и изящная была девка, которая это сказала, сдобная девчонка, тело такое, что голова кругом идет. Дерзкая девчонка с волосами цвета червонного золота и полными губами… эх, что за губы!..

— Стих, солдат! Подари нам стих! Песню!

— Слушайте, это они там умеют, а не я. А из меня плохой поэт.

— Вот твой отец был не таким нерешительным, — заметила Толстуха Клер, — правда, поэзия, которую он творил, была иного рода… — Ее глаза заискрились улыбкой: — Конечно, тогда я была на много фунтов моложе!

— Отец мой был моряк, — согласился я, — и, конечно, заложил киль множеству хорошеньких суденышек… Таков обычай мореходов, и он, без сомнения, сильно способствует распространению знаний. Возможно, что подход греков к троянским женщинам вдохновил тех на признание греческой философии…

Я все-таки вознамерился подарить им стихи — встал, оперев ногу на скамью, и уже почти был готов заговорить, как вдруг распахнулась дверь.

На пороге стоял тот самый учитель и показывал на меня пальцем. За ним толпилась дюжина солдат.

— Взять его! — воскликнул наставник юношества. — Это он!

Глава 32

— Быстро! — Жюло схватил меня за плечо. — Бежим!

Мы рванулись во внезапно расступившуюся толпу, а у двери тем временем возникла свалка, мешающая солдатам пройти. Оглянувшись через плечо, я заметил Кота, ввязавшегося в драку вместе с двумя другими из числа моих самых внимательных слушателей.

Мы проскочили за очаг, шмыгнули в дверь, почти незаметную за углом дымохода, и выбежали через кухню.

Под деревьями темнела конюшня, однако, когда мы приблизились к ней, навстречу шагнули двое солдат с пиками. Один нацелил пику мне в живот, а второй двинулся вперед, чтобы меня обезоружить.

Когда он потянулся к моему мечу, я схватил его за руку повыше локтя, развернул и толкнул на первого, да так, что оба потеряли равновесие. Жюло тем временем метнулся к конюшне. Выхватив меч, я отбил выпад пикинера, сделал шаг вперед, чтобы острие пики осталось за спиной, и ткнул его мечом в бедро.

Тут и второй солдат рванулся ко мне, но я сказал:

— Друг мой, если хочешь ещё раз увидеть, как солнце восходит, осади назад. Я с тобой не ссорился и совсем этого не желаю, но, если подойдешь ближе, проткну, как утку.

— Ну что ж… я тоже с тобой не ссорился, так что ступай себе. Я лучше позабочусь о друге.

— Благодарю. Бог тебе в помощь.

Появился Жюло с лошадьми, и я, вскочив в седло, понесся прочь по тропинке между двумя рядами тополей. Там, где через час предстояло взойти солнцу, на сером небе уже лежал лимонный отсвет.

— Жюло, — сказал я озабоченно, — тебя эта свара не касается, так что удирай в Париж и затеряйся там. У меня конь резвый, и я могу играть с ними в догонялочки, как заяц с собаками, пока не надоест.

— Ты советуешь мне бросить друга?

— Советую, — ответил я, — поскольку у меня есть, куда податься.

— Толстуха Клер с меня живьем шкуру снимет. У неё к тебе возникло чувство, ты представления не имеешь, что упустил.

— Женщины найдутся и другие, а шея у меня всего одна. Ступай теперь.

— Ты к этому слишком легко относишься, приятель. Таких разговоров, какие ты ведешь, здесь не терпят. Слишком много было вольнодумцев, и теперь даже мы, школяры, должны держать язык за зубами. Если тебя поймают, то сожгут как еретика.

— Но я же язычник!

— А кто за тебя хоть слово скажет? Тебя сожгут, солдатик, ибо здесь кругом полно таких, которым по нутру запах горелого мяса — и вовсе не по нутру дух учения Пьера Абеляра.

Поля побелели от инея; мы ехали резвой рысью, сберегая силы лошадей на случай, если понадобится удирать побыстрее. Сразу же вернуться к каравану значило бы впутать в историю моих друзей, чего мне совсем не хотелось. Однако как-то ускользнуть я должен, а когда соединюсь с ними, они уж меня припрячут. Раньше такое уже бывало, не со мной, так с другими.

— По эту сторону Мелуна есть маленькая деревушка, Толстуха Клер мне говорила. Если нам придется разделиться, пробирайся туда и спроси человека по имени Персиньи.

— Это далеко от дороги на Провен?

— Это по дороге туда.

Если я смогу встретить караван в Провене, на тамошней ярмарке, то вряд ли меня найдут. Практически исключено, что они станут искать меня в таком неподходящем месте — уж слишком мало я похож на купца.

Добрый час мы то и дело поворачивали и плутали среди ферм и тропинок. Один раз, завидев вдали группу всадников, направляющихся в город, мы поспешно укрылись в какой-то конюшне, где Жюло между делом избавил тамошних наседок от нескольких яиц.

Дневной свет озарил бурую осеннюю землю и серое небо, затянутое низкими облаками — предвестниками дождя.

Жюло в его лохмотьях колотила дрожь, да и я был одет явно не по погоде. Время от времени приходилось прятать руки под куртку, чтобы отогреть пальцы.

— Здесь поблизости есть замок, Бланди называется. Его владелец — разбойник, повадился грабить купеческие караваны; этого места нам следует избегать. Зато в Шампо имеется часовня, построенная чуть ли не во времена Хлодвига, и монахи там приветливы с проезжими. Там был настоятелем Абеляр, и они в большинстве его последователи. И тот человек, что я говорил, Персиньи, с ними дружен.

Начался мелкий дождь, затянувший небо стальной сеткой, однако мы, ссутулившись и подставив плечи дождю и холоду, спешили вперед. Нам срочно нужна крыша над головой и горячая пища, потому что у Жюло уже посинели руки, щеки втянулись и глаза запали. Он выглядел полумертвым от голода, да так оно, без сомнения, и было, ибо многие студенты едва-едва сводили концы с концами.

Монахи разбросали свои сады и виноградники по всему лесу Бри, и то здесь, то там виднелись старые крестьянские дома, лежащие в развалинах после былых стычек и междоусобиц. Леса имели печальный вид, над головой сплетались в паутину черные ветви, дорога был отмечена лужами, которые лежали поперек тракта, серые, как стальные листы…

Добравшись до очередной разрушенной фермы, мы заехали туда с тыльной стороны, чтобы не оставить следов на виду. Пересекли заросли сорняков и кустарника и, проведя лошадей шагом через пролом в стене, оказались в старинном зале, с потолка которого свисали несколько унылых летучих мышей.

Собрав сучьев, мы тщательно сложили их и развели небольшой костер, потому что не хотели настораживать прохожих видом огня или дыма.

Пламя разгорелось, мы протянули к теплу озябшие руки — двое присевших на корточки унылых бродяг, промокших до нитки и промерзших до костей, ищущих утешения в огне, как всегда искал его человек.

— Хорошее дело — огонь, — вздохнул Жюло.

— Друг бродяг. Мало найдется таких бедняков, чтоб им даже огонь был не по карману…

— Ты знал своего отца?

— Ага…

— Моя мать была крестьянской девушкой; а отец — солдат то ли в нашей армии, то ли в ещё какой… Она так никогда этого и не узнала, и откуда он был родом — тоже. «Он был человек вежливый и с красивой бородой» — вот и все, что мама могла мне про него рассказать.

— Человек, у которых нет отца, часто придает ему большее значение, чем прочие. А что толку? Прошлогодний паводок мельницу не завертит.

— Может, и так, однако без семьи человек — ничто.

— Ошибаешься. Ваша церковь дала возможность выдвинуться многим безродным, да и армия тоже.

— Там надо приспосабливаться, плясать под чужую дудку, а мне такое не по нутру.

— Будь философом. Человек вполне может пойти на компромисс, чтобы добиться цели. Жизнь уже показала, что можно в известных пределах следовать собственным наклонностям, оставаясь в лоне церкви, если делать это с должной осмотрительностью… — я улыбнулся ему. — Запомни, Жюло, даже бунтарь становится с годами старше — и иногда умнее. И вдруг обнаруживает, что то, против чего он бунтовал, теперь стало тем, что он должен защищать от новых бунтарей. Стареющие кости ноют на холоду. Ищи тепла, друг мой; будь осмотрителен, но следуй велениям собственного разума. Завоевав некоторое положение, ты приобретешь влияние. А иначе будешь колотиться о решетку, пока не выбьешься из сил, и все твои свершения ограничатся громкими словами да пустыми бреднями.

— Компромисс — плохое слово…

— Подумай немного, Жюло. Вся наша жизнь — цепь компромиссов, и без них не было бы прогресса, люди вообще не могли бы жить вместе… Ты можешь думать о каком-то человеке, что он дурак, но если он дурак покладистый, ты ему слова не скажешь. Разве это не компромисс?

Победу завоевывают не по милям, а по дюймам. Отвоюй сейчас немного, закрепись, а потом отвоюй ещё чуток… Человек не должен поступаться своими принципами, но не стоит размахивать ими, как флагом. Есть время говорить и время помалкивать. Вот когда совершается зло, тогда наступает время говорить… Учись, Жюло, завоюй престиж, и люди будут с трепетом спрашивать у тебя совета даже в тех делах, в которых ты ничего не смыслишь.

— Не по нраву мне такие речи, — проворчал Жюло. — Я боец. Я борюсь за то, во что верю.

— Есть множество способов борьбы. Многие люди вели справедливую войну за истину, за честь, за свободу — и не проливали при этом крови. Остерегайся тех, кто готов использовать силу, слишком часто они хотят только насилия, а не истины и свободы… Важнее всего — понять, на чем стоишь и во что веришь, а там уж оставайся верен себе во всем. А кроме того, глупо терять время, обсуждая вопросы с теми, кто не имеет силы их решать…

Все! На сегодня моя проповедь окончена. Нет сомнений, что мне самому доведется ещё совершать те самые ошибки, против которых я тебя предостерегал.

— Проповедуешь ты здорово, — проворчал Жюло. — Посмотрим теперь, под силу ли тебе напроповедовать нам чего-нибудь пожрать…

— У тебя есть яйца; есть вода и огонь. Если сможем найти котелок, то сварим яйца, а если какую-нибудь железку — зажарим.

— Мысль твоя, — заметил Жюло, — тебе и котелок искать. В конце концов, яйца-то кто свистнул?

Я встал и затянул пояс.

— Ты, стало быть, будешь посиживать в тепле и уюте. А я должен набраться решимости и вылезать на холод и под дождь.

— Давай, давай. Что хочешь делай, а чтоб вернулся с котелком.

По правде сказать, я был уверен, что это дело нетрудное. Эта разрушенная ферма — одно из тех местечек, что привлекают бродяг, и здесь вполне мог быть припрятан где-нибудь котелок — на следующий раз. Я вышел под дождь и принялся обшаривать все углы и закоулки.

Мои поиски не дали ничего, я только вымок ещё сильнее и обнаружил, что развалины эти обширнее, чем казалось поначалу. А потом я увидел тропинку.

Слабость моя в том, что я никогда не могу устоять, завидев тропинку или поворот дороги, хотя обычно, завернув за такой поворот, видишь всего лишь следующий, подобно тому, как, поднявшись на холм, обнаруживаешь впереди всего лишь ещё один. Но все равно я не могу противостоять искушению…

Короче говоря, я пошел по этой тропинке в лес; рука моя лежала на рукояти меча, а глаза шарили кругом, выискивая возможную опасность — а заодно котелок, горшок или что-нибудь съедобное. С одного дерева свисала лентой отодранная кора, и это напомнило мне, как мы в детстве частенько плели корзинки или коробочки.

Наша задача была решена. В поисках подходящей коры я обнаружил на ветке несколько каштанов, которые проглядели белки. А когда посмотрел под деревом в надежде найти ещё каштан-другой, то вдруг наткнулся на нечто иное.

След. След ноги.

Крохотный след с узким носком. Этот след оставила туфелька, отнюдь не подходящая для леса — женщины не забираются в таких туфельках в глушь. Это была туфелька для танцев, для замковых залов.

Я присел на корточки и тщательно изучил след. В землю был вдавлен мокрый лист. Я приподнял его и увидел, что почва под ним мокрая. Поскольку дождь начался лишь недавно — короткий дождь, уже превращавшийся в ледяную крупу, — было весьма вероятно, что след оставлен уже после того, как полило. Но как давно это было? Полчаса назад? Час?

Что делает в лесу такая женщина и в такую пору? Если она не провела в лесу всю ночь, то, должно быть, покинула какой-то замок перед рассветом.

Но если дело так обстоит, то кто-то её разыскивает или вот-вот начнет разыскивать, а это значит, что нашу развалину обязательно осмотрят — самое очевидное укрытие. Стало быть, нам нужно немедленно уходить.

Но где же она?

Я поднялся на ноги и внимательно огляделся. След шел с той стороны, куда я направлялся, но если она прошла дальше этого места, то разве я не заметил бы её следов? Я ведь внимательно осматривал землю в поисках чего-нибудь полезного и уж след никак бы не проглядел.

Несомненно, она увидела меня и спряталась где-то поблизости.

— Если ты меня слышишь, — громко сказал я, — прошу, считай меня другом. Я не знаю, кто ты, но те, кто придут по твоим следам, найдут меня, и мне хотелось бы оказаться подальше отсюда, прежде чем они появятся… Может быть, я заодно смогу помочь и тебе.

Дождь тихо падал на листья и замерзал на них. Становилось все холоднее.

— Если тебе надо бежать, то времени немного. У меня поблизости есть друг и лошади.

Прошла долгая, медленная минута… ничего. Я повернулся, чтобы уйти, и тогда вдруг послышался какой-то шорох, а затем голос:

— Не бросайте меня, пожалуйста!.. Я в большой беде!

Девушка стояла у каких-то кустов, куда спряталась при моем приближении. Она была тоненькая, плащ на ней доходил почти до земли, а в руке она держала небольшой узелок.

— Мадемуазель! — я поклонился. — Если я смогу помочь…

— О да, сможете! Сможете! Нельзя, чтобы меня схватили!

— Тогда идемте.

Я взял её за руку и помог пробраться через высокую траву; незнакомка прекрасно могла обойтись без моей помощи, однако, по моим наблюдениям, самый легкий способ успокоить и ободрить женщину — это просто быть вежливым; впрочем, этот способ действует не только на женщин.

Когда мы появились в проломе, Жюло поднял взгляд от костра. Он пялился, словно своим глазам не верил.

— Ох уж этот мне Кербушар! Второго такого не сыскать! — проговорил он иронично. — Ни свет ни заря отправляется в темный лес — и возвращается с прекрасной дамой! Сразу видно, что сын моряка!

— Двигать надо, — сказал я и объяснил, почему.

Лошадь моя покосилась на незнакомку, однако не возражала, когда я посадил даму в седло. Лошадка была на редкость понятлива для животного.

Глава 33

Пока мы добрались до деревни, стемнело. За кучкой домов и деревьями на фоне неба смутно вырисовывалась увенчанная башнями цитадель замка Бланди.

Прошел уже час после заката, и дома в деревне стояли темные, с наглухо закрытыми ставнями. По нынешним временам ночные путники появлялись редко, и в маленьких деревушках их не привечали. Богобоязненные люди ещё до темноты забивались в свои дома или гостиницы, а по ночам скитались только воры, бродяги да нечистая сила.

После недавних дождей улицы развезло, и копыта наших лошадей бесшумно ступали по грязи. Домик человека, которого мы искали, стоял на краю селения, на самой границе церковных земель. Жюло постучал.

За дверью послышался осторожный шорох, и Жюло тихо проговорил:

— Мы — друзья Толстухи Клер.

— Чего вы ищете?

— Приюта и свободы.

Тогда ворота отворились, и мы въехали во двор. Персиньи недружелюбно посмотрел на женщину, но, видимо, успокоился, разглядев Жюло.

— Кто вы?

— Я — Жюло, студент из Парижа и друг Толстухи Клер.

— А эта дама? Одна из девиц Клер?

— Нет! — сказал я резко. — Это настоящая дама, но ей нужно оказаться подальше отсюда до завтрашнего вечера.

— Заходите! — он показал на дверь, а потом повел наших лошадей в конюшню — напоить и накормить.

Пол был вымощен камнем — необычная вещь для крестьянского дома, если только этот дом и вправду крестьянский. Очевидно, усадьба очень стара — уж больно толстые стены. Ставни, судя по всему, были сколочены из толстых досок и плотно пригнаны, так что не пропускали света.

Появилась какая-то женщина, принесла нам блюдо жаркого большие куски мяса и много овощей. А ещё она поставила на стол глиняный кувшин с вином.

Пока мы ели, Жюло объяснял наше положение, и Персиньи слушал его, не перебивая. Что-то мне подсказывало, что он не раз помогал в подобных случаях, и наше дело было ему не в диковинку. Он мне понравился — высокий человек в годах с хохолком вьющихся седых волос на макушке и редкой бородкой на худом, аскетичном лице.

— Вольнодумцев они не терпят, — заметил Персиньи, — и нас уже предупредили, чтоб мы вас высматривали… — Он глянул на Жюло: — Тебя не узнали, так что, когда расстанешься с ними, можешь спокойно возвращаться в Париж.

Потом его внимание обратилось к девушке.

— А вы, мадам, попали в серьезную неприятность…

Он повернулся ко мне:

— Эта дама — графиня де Малькре, новобрачная супруга графа Роберта, владельца обширных владений в Святой Земле.

— Этот человек не участвовал в моих… проступках — если их так называть. Я убежала в лес, и он помог мне.

— Тем не менее, его видели сегодня вместе с вами. Судя по тому, что я слышал о графе, он ни за что не поверит, будто ваша встреча была случайной, а ваше совместное путешествие — безгреховным.

— Я скорее убью себя, — спокойно сказала графиня, — чем вернусь к нему. Я стала его женой не по своей воле, да и жена я ему лишь по названию. После нашей свадьбы он всю ночь пьянствовал и заснул прямо за столом. Я слышала, как его друзья смеялись, что он напился допьяна в свою брачную ночь, и потому убежала в лес.

— А ваша семья?

— Отец мой был властителем Саона, одного изкрупнейших замков крестоносцев в Святой Земле. Женившись на мне, граф Роберт становится его хозяином. Он похитил меня и привез сюда против моей воли.

— Если ты не защитишь её, — заявил Жюло, — то это сделаю я. Знаю я этого графа Роберта. Это злодей. Недостоин он быть супругом такой госпожи.

Хозяева приготовили нам еды в дорогу. Сомнительно, чтобы нас кто-то заметил вблизи деревни, однако везде и всегда найдутся любопытные глаза, так что нам не следовало быть слишком спокойными.

— Куда вы можете уехать, чтобы скрыться от графа? — спросил Персиньи. — Он человек весьма влиятельный — как в церковных кругах, так и при королевском дворе.

— Я еду в Провен. Добравшись туда, я окажусь среди друзей, — ответил я.

— В Провен? А-а. Может быть, это упрощает дело… В Провен, действительно.

— Если весть об этом деле уже дошла сюда, то её разнесут и дальше. За большими дорогами будут наблюдать, — беспокойно заметила графиня.

— Есть и окольные дороги, а лошади у нас резвые, — возразил я.

— Поешьте, — сказал Персиньи, — и поспите немного. Может быть, я найду способ…

Мы продолжали есть, и я впервые увидел графиню де Малькре с откинутым на спину капюшоном. Кожа её белизной походила на сливки, волосы и глаза были темные, губы мягкие и красиво очерченные. Ей могло быть лет девятнадцать, даже чуть меньше — в любом случае вполне зрелый для брака возраст по тем временам, когда большинство женщин выходили замуж в двенадцать-тринадцать лет.

У неё была красивая фигура и прекрасные, выразительные руки. Она поймала мой взгляд и улыбнулась теплой, дружеской улыбкой… Я предпочел бы, чтобы эта улыбка была иной.

— Все, что здесь говорилось, правда, и я должна вас предостеречь. Граф Роберт не успокоится, пока не заполучит меня обратно.

— А как случилось, что вы стали владелицей замка Саон? поинтересовался я.

— По наследству от отца, и от первого мужа тоже. Женщина не может владеть замком, и когда убили моего первого супруга, мне было необходимо снова выйти замуж. Таков обычай в Святой Земле: вдова, владеющая замком, должна сразу же снова вступить в брак, чтобы в замке был сильный мужчина, способный его защитить. У вдовы нет другого выхода, ибо если такой замок придется удерживать против неверных, необходим ему надежный защитник… Граф Роберт завидовал моему мужу, владельцу Саона и принадлежащих ему земель, которые платили обильную дань. Я подозреваю, что это сам граф убил моего мужа.

— Убил?

— Считается, что это совершил отряд неверных. Но я думаю, и Колен тоже так считает, что на самом деле это были граф Роберт и его люди.

— Колен?

— Капитан защитников замка, очень хороший человек. Это он помог мне бежать, но меня схватили снова и обвенчали в церкви, чтобы законность брака не могли оспорить враги графа Роберта — у него их в Святой Земле хватает.

— Мне неприятно торопить вас, — Персиньи встал, — но то, что надо сделать, надо делать ночью и тихо.

Мы тоже встали, и я пожал руку Жюло, который должен был оставаться в деревне несколько дней, а затем превратиться в пилигрима, держащего путь в Париж.

Я достал из седельной сумки небольшую книжку в самодельном кожаном переплете, где были записаны мои собственные переводы из Лукреция и Сулеймана-Купца.

Труд первого был величайшей философской поэмой всех времен; работа второго — отчетом о путешествии в Китай, написанным в 851 году и содержащим сведения о торговых отношениях между Китаем и мусульманским миром.

Между прочими диковинами Сулейман упоминает также о неслыханном в других местах обычае китайцев, которые ставят на бумагах вместо подписи отпечаток пальца, утверждая, что нет двух одинаковых отпечатков, и поэтому такую подпись невозможно подделать. Столь необычный способ используется в этой стране уже сотни лет.

— Возьми на память, — сказал я. — Хотел бы я, чтобы их было больше.

— О-о, книга! Никогда у меня не было своей книги. Так ты имеешь в виду, что она теперь моя?..

Мы распрощались, и я последовал за Персиньи в темноту ночи; графиня шла рядом, лошадей мы вели за собой. Мы прошли по тропинке между каменными амбарами и стогами сена, потом пересекли пастбище и задержались на опушке темного леса.

Постояв минуту и прислушавшись, Персиньи повел нас по узкой дорожке через лес к берегу пруда. За прудом был грот. Поодаль на фоне неба смутно виднелось большое здание, несомненно, вилла или загородный дворец.

Пруд, подобно некоторым другим искусственным водоемам, был разделен надвое каменной стенкой для удобства очистки. По одну сторону стенки стояла вода, по другую находилась пустая выемка. Пройдя по стенке, Персиньи поднял затвор шлюза, и вода начала перетекать в пустую прежде половину пруда.

Когда вся вода вытекла, он спустился на дно опустевшей выемки, отгреб в сторону мокрые листья и мусор и, схватившись за железное кольцо, закрепленное в щели между камнями на дне, открыл каменную дверь.

Очевидно, там были противовесы, потому что дверь легко повернулась внутрь, и за нею обнаружился гладкий спуск. Он жестом пригласил нас следовать вниз по этому спуску, а сам тем временем закрыл отверстие. Мы услыхали над головой шум воды, вновь заполняющей ложе пруда.

Подошел Персиньи, зажег свечу, и мы мельком разглядели стойла на двадцать или более лошадей, теперь пустые, и закрома с зерном и сеном, уже давно не используемые. Он указал на длинный проход, открывшийся перед нами.

— Поезжайте по этому ходу — и в конце концов попадете в Провен. Первые полмили двигайтесь совершенно бесшумно — даже шепотом не разговаривайте. Недалеко отсюда этот туннель подходит вплотную к потайному ходу из замка Бланди. Хозяин замка о нашем туннеле не подозревает, но мы однажды слышали, как кто-то двигался в том ходе.

Я взглянул вперед, в темноту, и засомневался:

— А как же воздух? А свет?

— Возьмите запас факелов или свечей. По пути, через определенные промежутки, вы будете находить другие. Воздух подается в туннель каким-то образом — мы не знаем, как, — но если станет не хватать воздуха, вы найдете в разных местах кольца, укрепленные в стене. Потянете за кольцо — откроется небольшое отверстие. Остановитесь у отверстия, отдышитесь, но прежде чем двигаться дальше, не забудьте затворить отдушину снова.

— А в самом Провене?

— Под этим городом есть своеобразные катакомбы. Это целый лабиринт подземных ходов, некоторые из них проложены ещё в доримские времена; но прежде чем выходить, прислушайтесь. Будьте осторожны.

Меня все ещё одолевали сомнения. Я уже был сыт по горло подземными ходами, колодцами и каменными дверьми.

— До самого Провена? Это ведь тридцать миль, наверное!

— Расстояние не имеет значения. Этот ход строился несколько сот лет в давние-предавние времена. Монахов, перевозивших вино или хлеб из одного монастыря в другой, частенько грабили такие бароны, как тот, что обитает в Бланди, и они построили этот туннель, чтобы невозбранно и безопасно приходить и уходить, когда захотят.

Монахов было много; а из прочих людей мало кто знал, чем они занимаются, и мало кого это заботило, и этот ход не известен никому вне церкви — да и среди её служителей лишь немногим. Им уже много лет не пользовались, но сведения о нем хранятся в тайных архивах.

— Я не хотел бы подвести вас. Меня преследуют из-за нескольких сказанных вслух слов, которых не одобряют некоторые учителя-пастыри.

Он пожал плечами:

— Друг мой, и среди пастырей существуют многие оттенки мнений… Мы здесь — последователи Пьера Абеляра, и нам нравится ими быть.

— А Толстуха Клер?

Он взглянул мне в глаза:

— Она мне сестра.

Когда Персиньи ушел, я высоко поднял факел и взглянул во тьму прохода.

— Вы не боитесь, графиня?

— Боюсь. Однако я не раз уже боялась и, несомненно, придется мне испытывать страх ещё многократно. По-моему, никто в нашем мире не живет без страха…

Она повернулась ко мне.

— Я даже не знаю вашего имени.

— Матюрен Кербушар; но я не солдат, несмотря на мой вид. Я занимался многим: был мореходом, переводчиком книг, бродягой, купцом, а при случае — и врачом.

— Вы — безземельный?

Я рассказал ей, что произошло в нашем доме и что позже сталось с Турнеминем.

— Человеку, владеющему мечом, недолго приходится оставаться безземельным; последователи Вильгельма Нормандского совсем неплохо о себе позаботились, да и сподвижники Рожера Сицилийского тоже.

— Вы могли бы стать рыцарем, — согласилась она, — или завоевать право на титул.

— Это все интересует меня гораздо меньше, чем вам кажется. Разница между разбойником или странствующим солдатом и знатным господином составляет едва ли одно поколение…

— По-моему, все-таки немного больше.

— Или меньше. Но чтобы стать графом Робертом, может потребоваться и несколько поколений. Мне кажется, что голубая кровь становится важной только тогда, когда начинает разжижаться кровь красная.

Графиня принадлежала к знати и, конечно, не желала соглашаться со мной, но, без сомнения, ей была известна история её собственной семьи. Я, конечно, этой истории не знал, но мог догадываться.

У крестоносцев могли быть самые благородные и возвышенные побуждения, но добыча от грабежа тоже была целью, по крайней мере, вторичной, и их стремление освободить Гроб Господень не мешало им попутно, между делом, захватить и разграбить один-другой христианский город.

Некоторое время мы ехали молча, а когда воздух стал спертым и душным, остановились около одного из колец; я потянул за него, открылось окошко, хоть не без труда, и впустило в туннель прохладный ночной воздух.

Луна уже взошла, и мы видели сквозь отверстие леса и поля. Оно было проделано в какой-то стене, возможно, замковой. Мы глубоко дышали несколько минут в молчании, затем закрыли отверстие и поехали дальше.

— Куда вы направляетесь? — спросила графиня.

— В Провен, где у меня есть друзья. Если их там ещё нет, то я подожду, а потом мы направимся в Киев.

Ее мои слова просто ошеломили.

— В К и е в?..

— Да.

— Но ведь это так далеко!

— Оттуда я собираюсь поехать в Константинополь, в Требизонд и ещё дальше.

— Это и мой путь тоже. Я должна вернуться в Саон.

— Едемте с нами. Мои друзья многочисленны, среди них есть и женщины. Мы славно путешествуем.

Она не ответила, и долго не было слышно никаких звуков, кроме стука копыт наших коней по камням пола. Посередине прохода бежала тонкая струйка воды глубиной едва в полдюйма.

— А эта книга, которую вы отдали другу… Что это за книга была?

Я коротко объяснил, добавив — боюсь, не без тщеславия, — что это мой собственный перевод.

— Так вы читаете по-латыни? И по-арабски? — Она помолчала. — Не много я встречала людей, умеющих читать.

— Знатные читают редко. Это может вынудить их думать.

— Однако вы не особенно добры к ближним.

— Много ли вы встречали людей своего круга, которые знают что-нибудь, кроме войны, охоты и пьянки?

— Вижу, мы не слишком вам нравимся.

— Мне нравитесь вы. Вы — очень красивая женщина.

Мы открыли очередную щель, чтобы подышать свежим воздухом. Уже почти полностью рассвело, и мы видели волнистые холмы и стадо овец.

— Я ещё ни разу не оставалась наедине с мужчиной, который не был бы моим мужем.

— Вам не следует опасаться, графиня. Я предупрежу вас заранее.

— Предупредите? О чем?

— До Провена далеко. Может быть, я подожду до приезда туда. А может быть, даже дольше.

— А я-то думала, что вы человек галантный.

— Как вам, может быть, известно, это слово имеет далеко не одно значение… Да, я считаю, что галантен. А что, если я займусь с вами любовью, я буду уже не таким галантным?

— Если без моего дозволения, то да.

— О-о, дозволение ваше я получу! Иначе и быть не может.

Она повернулась ко мне, и её глаза вспыхнули гневом:

— И вы способны хоть на миг поверить, что я позволю вам, бродяге, безземельному человеку, заниматься любовью со мной?

— А как же.

— Никогда!.. разве только вы возьмете меня силой.

— Только не повторяйте эту мысль постоянно. Звучит слишком похоже на приглашение… Но нет, можете не надеяться, я этого не сделаю. Я подожду. Поцелуи женщины, которую удалось покорить, куда слаще.

— Более самовлюбленного мужчину мне ещё не приходилось встречать. — Ее тон стал холодным. — Мы не будем больше обсуждать эту тему.

— А если я буду её обсуждать, вы меня покинете?

— Я не могу уйти от вас, вы это знаете.

— Очень утешительная мысль, не так ли?

Мы продолжали путь в натянутом молчании, пока я наконец не заговорил снова:

— Истинно благородный человек, имея дело с женщиной, находится в невыгодном положении. Женщины — реалистки, и тактика у них реалистическая, поэтому мужчине не следует проявлять благородство там, где дело касается женщин, разве что это женщины очень-очень старые или, наоборот, очень-очень юные. Женщины восхищаются благородными, но спят они с нахальными.

Представления не имею, как далеко мы уехали, но в пути мы находились большую часть дня. Останавливаясь время от времени у отдушин, мы давали и лошадям глотнуть свежего воздуха, а я пока изучал устройство туннеля.

Он, по-видимому, строился очень долго и с перерывами. Судя по всему, ход прокладывали на некоторое расстояние, затем работа прекращалась на много лет, после чего возобновлялась снова. От места к месту менялись не только способы кладки, но даже и материалы.

Для завершения этого труда потребовалась, без сомнения, не одна сотня лет, но дело было, наверное, не в недостатке рабочих рук в это время. По-видимому, перебои были вызваны войнами и политическими осложнениями в церковных кругах.

Мы миновали старые входы, теперь замурованные; попалось и несколько мест, где можно было выбраться из туннеля; однако у меня не было ни охоты, ни времени исследовать, куда они выводят.

Во время одной из остановок для передышки мы разделили наш хлеб и мясо, но она осталась холодна.

— Каким именем вас нарекли? — спросил я.

— Я — графиня де Малькре.

Я улыбнулся:

— Ну, а меня можете называть, как вам угодно.

— У меня есть разные мысли на этот счет!

— Хорошо! По крайней мере, у вас есть воображение. Поделитесь же со мной этими мыслями. Как бы вы меня назвали?

— Невоспитанным мужиком, деревенщиной, невозможным, потрясающе нелюбезным… о, я могла бы придумать множество таких имен!

— Ну что ж, неплохо, но это все довольно банальные названия, не так ли?

— Полагаю, вы к ним привычны.

— У меня тоже есть для вас несколько имен…

Она вся напряглась, ноздри её слегка затрепетали, губы стиснулись.

— Вы красивы; у вас очень соблазнительный рот, просто созданный для поцелуев. У вас красивые плечи. Что же касается ваших ног… я не видел их в той мере, чтобы составить мнение, но, вероятно, они уродливы.

— Они не уродливы!

— А я вот уверен, что совершенно уродливы… Однако у вас теплый оттенок кожи, особенно в эту минуту, и очень, очень красивые глаза.

— Вы меня дразните.

— Нет, вы действительно красивы. Ваши губы в поцелуе были бы очень мягкими, очень теплыми, и я думаю…

Графиня поднялась на ноги.

— Поздно уже. Я думаю, нам пора двигаться.

— О, конечно.

Подсаживая её в седло, я почувствовал, как у неё напряглась рука. Я тоже сел на коня, и мы поехали — опять молча. Когда в следующий раз остановились у отдушины, было уже темно, и воздух стал холоднее.

— Мы уже близко к цели, графиня.

— Мое имя — Сюзанна!

— Да. Мы уже близко к цели, графиня.

Она взглянула на меня, вздернув подбородок; потом мы ехали еще, пока не добрались до конца этого длинного туннеля; там тоже оказалась конюшня. Как и первой, ею, видимо, долго не пользовались. — Неизвестно, что там снаружи. Мы должны быть готовы ко всему.

Я обнажил меч.

— Хорошо, — сказала она, — я готова.

Потянувшись, я взялся за кольцо. Какое-то мгновение колебался, потом потянул.

Когда дверь заскрежетала и медленно отворилась, я остановился в проеме, держа левой рукой коня под уздцы, а в правой сжимая меч.

Глава 34

Дверь повернулась под действием противовеса, и мы оказались в заброшенном помещении со сводчатым потолком. Все, что там было — пыль, несколько старых досок, сложенных под стенкой, да паутина. Видимо, никто не входил сюда уже много лет.

В стенах были бойницы, и, пока мы вели коней через зал, я выглянул наружу. Из бойницы тянуло холодным воздухом. Темно. Тихо.

Снаружи видна была узенькая кривая улочка, которая в обоих направлениях просматривалась всего на несколько шагов. Я отодвинул засов на двери, мы вышли и снова закрыли дверь за собой.

Дверь была устроена так, что, когда она была открыта, засов сам собой удерживался в поднятом положении, а при закрывании он сам собой опустился на место.

Снова поднявшись в седла, мы с графиней пустили лошадей шагом по улице в правую сторону, где, кажется, угадывался город. Вокруг было темно и спокойно.

Нам нужна была крыша над головой и такое место, где мы могли бы скрываться от посторонних взглядов до прибытия сюда каравана фон Гильдерштерна, если его здесь пока нет. И ещё нам нужна была еда.

Мы нашли гостиницу на окраине города, с виду довольно приличную. Общий зал был полон народу, и хозяин сразу же направился к нам. Глядел он жестко и подозрительно.

— Это здесь обычно останавливается гансграф Гильдерштерн?

Его поведение тут же изменилось:

— О-о? Так вы друг гансграфа? Нет, это не та гостиница, в которую он заезжает, но я хорошо его знаю. Он часто останавливается в гостинице моего отца, за стенами. Он прибудет сюда на ярмарку?

— Я — купец из его каравана. Я покинул его в Монтобане, чтобы заехать за сестрой. Мы договорились встретиться с ним здесь, в Провене.

— А, так вы не были в Сен-Дени? Мы слыхали, он был там. — Он обернулся: — Пьер! А ну, живо во двор! Позаботься о лошадях господина купца!

Он взял массивное кольцо с ключами:

— У меня есть прекрасная комната. Я приберегал её для гансграфа, надеясь войти в его дело… Надеюсь, вы замолвите за меня словечко.

— Позаботься, чтобы нас не беспокоили, и сразу же дай нам знать, как только караван подойдет к городу.

Хозяин повел нас в удобную комнату с двумя кроватями и большим очагом. Опустился на колени и разжег огонь.

Потом принес кувшин и таз для умывания.

— Мне бы сразу догадаться, что это ваша сестра, — заметил он. — Вы так похожи друг на друга.

— Мерси. Лучшего комплимента и быть не может, — ответил я, сдерживая улыбку при виде возмущения на лице графини. — Моя сестра — прекраснейшая из женщин.

Когда он вышел, она повернулась ко мне:

— Как он посмел такое сказать! Что за глупости!

— А по-моему, добрый знак. Люди частенько влюбляются в тех, кто похож на них, потому что не могут представить себе большей красоты, чем их собственная. Может быть, у вас потому и разгорается любовь ко мне, что мы с вами друг на друга похожи.

— У меня не разгорается любовь к вам, — тон её был ледяным. — Что, нам придется спать в одной комнате?

— Другого выхода нет. Если бы мы потребовали отдельные комнаты, нас бы не поняли. Жить порознь в чужих гостиницах — такое не в обычае у мужа с женой, у брата с сестрой, да вообще у людей, путешествующих вместе. Женщина, оставаясь одна, подвергается опасности.

— А здесь, с вами, я, значит, вне опасности?

— Это, мадам, зависит от того, как вы определяете понятие «опасность». Некоторые боятся одного, другие же опасаются совсем иного…

— Если вы подойдете к моей кровати, я закричу и позову на помощь.

— Мадам, если уж я подойду к вашей кровати, то мне помощь не потребуется.

Она сердитым движением сбросила плащ, я принял его и повесил на стене.

— Вы поторопились рассказать им, кто вы… но почему Монтобан?

— Если человек хочет скрываться, графиня, то он должен выглядеть не таинственным, а открытым. Если бы я не сказал им, кто я такой и кто вы такая, то пробудил бы в людях любопытство, которое наводит на догадки. Я же назвался купцом, который встречает здесь караван. Моя личность установлена, и мы больше не вызываем интереса. Кроме того, не хотелось, чтобы нас как-то связывали с дорогой из Парижа. Если появятся солдаты, разыскивающие нас, то хозяин гостиницы мог бы вспомнить, что мы прибыли с той стороны, и солдаты придут сюда — хотя бы для того, чтобы спросить, кого мы видели в пути.

— Вы в таких вещах, я вижу, хорошо разбираетесь. Это наводит на мысль, что вам частенько приходилось обращаться в бегство.

— Красивые женщины — это жены или дочери могущественных людей. Естественно, мне приходилось удирать.

— У вас это вошло в обыкновение? Удирать с чужими женщинами?

— Все женщины чужие, пока не становятся знакомыми… но я уже забыл других женщин. Как можно сохранить хотя бы память о них, увидев вас?

— Вы лжете.

— Возможно — однако и ложь может нести правду. Это парадокс, но разве жизнь — не один сплошной парадокс? — я помолчал. — Теперь не лечь ли нам рядышком и не порассуждать ли о парадоксах, о жизни и о странных встречах в пути?

Прежде чем она собралась ответить, нам принесли ужин, и мы молча принялись за еду, ибо оба были усталы и голодны.

Пока тепло огня и вина вливалось в усталые тела, я думал о её доме.

— Расскажите мне о Саоне, — попросил я.

— Он был построен давным-давно на фундаментах более древнего, византийского замка. Построен, чтобы охранять подходы к Антиохии с юга. Он стоит на мысу, выступающем к западу, с обеих сторон узкие заливы. Через перешеек мыса прорыты два глубоких рва, один — для защиты подступов к воротам, а второй позволяет разделить замок на две части в случае, если одна из них будет взята врагом.

Вы о таких вещах знаете, но замки строились, чтобы защищать земли, завоеванные крестоносцами, и многие из крестоносцев не вернулись в родные страны, а остались править своими обширными владеньями в Ливане.

В замке есть подземные кладовые для припасов, мельницы для помола зерна, есть колодцы и закрытые водоемы. Эти замки расположены так, что могут сообщаться между собой сигнальными огнями, но если расстояние слишком велико, то пользуются почтовыми голубями.

— Должно быть, содержать это все в порядке стоит кучу денег.

— У нас есть доход с дюжины поселений и много земли, но за несколько лет до убийства моего отца его пришлось выкупать у арабов, и это обошлось во много тысяч золотых.

— Что вы будете делать, если вернетесь в Саон? Разве они там не захотят снова выдать вас замуж?

— Придется на это пойти, чтобы удержать замок и землю, но есть ведь и другие мужчины, кроме графа Роберта. Он тоже это знает и не захочет, чтобы я вернулась в Саон иначе как его женой…

Графиня взглянула на меня:

— Он убьет вас, если обнаружит нас вместе.

— Есть ли лучшее место для смерти? Я хочу сказать — лучшее, чем в ваших объятьях?

Она рассердилась:

— Вы бываете когда-нибудь серьезны? Вы в опасности — и в гораздо большей, чем вам кажется.

Мы спали в отдельных постелях, но я был уверен, что у неё есть нож и она готова защищаться, и уж совершенно уверен, что она не спала почти всю ночь. Я, напротив, спал глубоким, спокойным сном.

Мало разбираясь в женских мыслях, я не имел представления, какие чувства испытывает графиня ко мне. Подозреваю, что весь первый час и, может быть, весь второй она была готова пустить в ход нож. К третьему часу, полагаю, ей уже хотелось, чтобы я предпринял хоть какую-нибудь попытку, — тогда она смогла бы как-то уладить ситуацию и немного поспать. Ну, а о состоянии её мыслей после этого часа я и гадать не пытался.

Когда взошло солнце, я спустился в общий зал и позавтракал, а её завтрак принес ей наверх.

— Хорошо спали? — спросил я с самым невинным видом.

— Я спала очень хорошо!

— Прекрасно. Караван должен прибыть сегодня, и вам просто необходим был хороший отдых, чтобы набраться сил перед дальнейшей дорогой.

Во второй половине дня, надев длинный плащ и шляпу, я рискнул выйти в город. Одежда моя была такой, какую обычно носили преуспевающие купцы, и вряд ли я привлек бы внимание в потоке народа, направляющегося на ярмарку. Однако я проделал кое-какую подготовительную работу к прибытию каравана и обнаружил, что гансграфа здесь хорошо знают.

Вернулся я только вечером. Графиня ждала меня.

— Сколько мне ещё сидеть здесь взаперти? — закапризничала она. — Это меня с ума сведет!

— Идите хоть сейчас, если хотите. Графа Роберта в городе, может, и нет, но шпионы его здесь есть, я уверен.

— Вы могли бы, по крайней мере, остаться со мной!

— У меня есть дела, которые следовало устроить, а кроме того, я думал, что вы предпочли бы побыть в одиночестве. Находиться в одной комнате с простым купцом для вас, должно быть, нелегко.

Графиня ничего не ответила. Сегодня она выглядела ещё красивее: обвила косы вокруг головы, что очень ей шло, и надела жемчуга. Я немного разбираюсь в таких вещах и приметил, что они явно стоили больше денег, чем я когда-нибудь видел своими глазами.

На графине было облегающее белое нижнее платье и плотно пригнанное по фигуре верхнее, с рукавами, от плеча узкими, а ниже локтя расширяющимися и спадающими свободными складками. В этом наряде она со своими темными волосами и глазами была умопомрачительно прекрасна. Понятия не имею, как ей это удалось при том небольшом запасе одежды, который она взяла в дорогу, но результат был воистину достоин затраченных усилий.

Я рассказал ей о городе — таком славном, уютном городке, обнесенном стенами. Наше прибытие как будто не вызвало особого любопытства, однако лучше оставаться настороже. Ни на миг я не позволил себе недооценить ревность графа Роберта, которому хотелось заграбастать не только замок, но и женщину. Первое означало власть, сравнимую с властью коронованной особы, второе же вполне объяснялось красотой графини.

Будучи в городе, я купил подбитую мехом тунику, доходившую мне до колен, и новые кожаные сапоги, которые надевались прямо на чулки. Сапоги полностью закрывали икры ног и были красиво сшиты. Выходя в город, я не надел меча, но под туникой спрятал два кинжала, которые можно было легко достать через прорезь, сделанную в тунике спереди немного повыше пояса.

В дверь постучали. Зашел хозяин гостиницы — явно взволнованный.

— Тут расспрашивали насчет какой-то дамы. Зная, что вы — друг гансграфа, я ничего не сказал о вашей… вашей сестре.

— Кто расспрашивал?

— Солдаты графа Роберта. Он приехал в город сегодня утром, с ним примерно тридцать человек, и, я уверен, они ещё вернутся сюда.

— Ты хочешь, чтобы мы уехали?

— А вы уедете? Но останьтесь до вечера. К тому времени гансграф должен быть уже здесь.

Взяв меч, я положил его на стол, чтоб был под рукой. Еще раз взглянув на хозяина, я решил довериться его благоразумию.

— То, что я сказал — правда. Я действительно купец из каравана, который ведет гансграф Руперт фон Гильдерштерн. Как ты догадываешься, эта госпожа — не сестра мне. Ее силой принудили выйти замуж за графа Роберта. Здесь на кон поставлен богатый замок, а также и счастье графини.

Он жестом отверг мои объяснения.

— Все это ерунда. Граф Роберт как приехал, так и уедет, и за всю жизнь я его больше не увижу. А гансграф прибывает в Провен каждый год, тратит здесь много денег, дает большие заработки. Он — человек достойный и весьма уважаемый. Не беспокойтесь.

Когда он ушел, графиня резко повернулась ко мне:

— Вы должны уйти! Если вас найдут вместе со мной, он вас убьет!

Мою мужскую гордость возмутило предположение, что меня так легко убить.

— Мадам, нас, Кербушаров, убить не так-то просто. Вот этот клинок, — я показал на меч, — не так давно отнял жизнь у одного барона. Не сомневаюсь, что он может отнять её у ещё одного…

— Вы убили б а р о н а?

— После того, как мы штурмом взяли его крепость. Бароны, дорогая графиня, испускают дух так же, как купцы или крестьяне. Тот, о котором я говорю, испустил дух как вор, которым, по сути, и был. Барон де Турнеминь…

— Турнеминь?

— Он вам не родня, надеюсь?

— Нет; но ему одно время служил один из капитанов в замке Саон, человек по имени Тайллефер.

— Не доверяйте ему. Я считаю, что он предал моего отца, а ограбить меня он точно пытался. Это наемник, не имеющий основного в этой профессии достоинства — верности. Я был бы сильно удивлен, если бы узнал, что он не подкуплен графом Робертом.

— Я ему доверяю.

— Другие тоже доверяли, за что и поплатились. Однажды я чуть не раскроил ему череп, и сейчас жалею только о том, что не ударил сильнее.

Она была испугана:

— Кому же тогда верить, если я не могу доверять своим собственным капитанам?

Я поклонился:

— Мне вы можете доверять, пока речь идет о вашем замке, вашем богатстве, вашей жизни… но только не о ночах в одной комнате с вами.

Ее глаза вспыхнули смехом:

— Ты так много говоришь об этом, купец, что я уж думаю, не болтун ли ты просто-напросто…

Уязвленный, я начал было отвечать, но она расхохоталась и повернулась ко мне спиной. Это белое платье великолепно облегало её бедра, которые были красивы, очень…

Внезапный шум на улице заставил меня броситься к окну. Там объявились шестеро вооруженных всадников, и с ними был высокий, крепкого сложения человек, смуглолицый и с густыми черными бровями. Излишне было бы сообщать мне, что это и есть граф Роберт де Малькре.

Быстро повернувшись, я сказал:

— Оставайтесь здесь, и ни звука. Я пойду вниз.

Я затянул на себе пояс с мечом и повернулся к двери.

Она схватила меня за руку:

— Нет! Пожалуйста, прошу, не надо! Он вас убьет!

Наклонив голову, я легонько поцеловал её в губы и пожалел, что приходится уходить.

— Жди меня. Если умру, то унесу с собой память о твоих губах.

Про себя — и для собственного сведения — я добавил, что пока умирать не собираюсь. Слишком много остается неисполненных дел.

Граф Роберт как раз подходил к лестнице, когда я появился наверху её.

— А ну, посторонись, — приказал он, — я хочу подняться наверх.

— Наверху этой лестницы, — ответил я, — одна комната. Комната эта моя. А тебе там делать нечего.

— Посторонись, я сказал! — Его черные глаза обожгли холодом. — Или я выпущу тебе кишки и по ним пройду в комнату.

— Если ты поднимешься по этим ступеням, — сказал я, — мы ещё посмотрим, чьи кишки будут здесь валяться, — и выхватил меч. — Подходи, если есть желание. Можешь попробовать эту сталь на зуб.

Он спокойно отступил на шаг и показал на людей, стоящих позади:

— Я не бьюсь с простолюдинами. Вот они это делают вместо меня.

— Отличное оправдание для труса, — заметил я.

Граф Роберт подал солдатам знак рукой:

— Убейте его.

— Если они сделают хоть шаг, — надменно произнес голос, который, раз услышав, забыть было невозможно, — то я всю их шайку повешу, а тебя выше всех. Я гансграф Руперт фон Гильдерштерн из Белой Торговой Компании. А этот человек — один из наших купцов.

— У меня тридцать солдат! — заявил граф Роберт.

— А у меня впятеро больше…

Гансграф стоял в дверях у нижней площадки лестницы, широко расставив ноги и сцепив руки за спиной.

— Они ветераны более трехсот битв, граф Роберт. Любая пятерка моих людей одолеет твоих три десятка, изрубит и нанижет на пики, как лягушек.

Гансграф уперся рукой в бок:

— Если тебе не случалось ещё повоевать с купеческим караваном, граф Роберт, то можешь получить урок, только вряд ли ты выживешь, чтобы его оценить.

Гансграф шагнул в комнату, и за ним последовала дюжина наших людей. Долгие месяцы трудного пути в любую погоду сделали их лица темными и суровыми. Доспехи несли на себе вмятины после множества боев и стычек. Это были жилистые, мускулистые бойцы, готовые ко всему и на все.

Люди графа Роберта опустили оружие, и, бросив на них разъяренный взгляд, граф вышел широкими шагами, а за ним и его солдаты.

Гансграф протянул руку:

— Ты исчезаешь и появляешься снова! Радостно видеть тебя, Кербушар!

Потом добавил:

— Я бы предложил, чтобы госпожа изменила свою внешность, и мы отправимся на ярмарку, где нас все знают.

Наверху лестницы появилась графиня:

— Я уже готова, гансграф. Примите мою благодарность.

Она спустилась по лестнице в том же старом плаще, который был на ней при нашей первой встрече в лесу; голову прикрывал капюшон.

Повернувшись ко мне, она заметила:

— По делам графа Роберта я вижу, что не только людям подлого происхождения свойственна подлость. — И подняв на меня глаза, добавила: — И не только благородным, Кербушар, свойственно благородство!

Глава 35

Ярмарка в Провене на протяжении всего двенадцатого века была одной из крупнейших во Франции. Проводилась здесь и майская ярмарка, но самая значительная открывалась в сентябре. Холодные не по сезону, дождливые дни кончились, и теперь стояла теплая солнечная погода.

Под длинными навесами без боковых стен развернулась выставка товаров. Здесь можно было найти шелка, шерстяные ткани, доспехи, оружие, изделия из кожи, шкуры, гончарную посуду, меха, вообще товары для любой цели и на любой вкус.

На ярмарочной площади выставили свои товары крупные торговцы; а по краям её расположились крестьяне; каждый принес на продажу какую-нибудь мелочь. Зерно, шкуры, овощи, фрукты, козы, свиньи, цыплята — и, конечно, всякого рода ремесленные поделки.

Постоянно разыгрывались зрелища и представления, потому что ярмарки привлекали фокусников, группы акробатов, пожирателей огня, шпагоглотателей, жонглеров и фигляров, как и мошенников любого рода и вида.

Купцы обычно продавали и покупали товары оптом, целыми гроссами (что означает дюжина дюжин); потому их и называли «гроссерами"note 16. Мелкие сделки не давали возможности получить приличную прибыль; впрочем, и торговец, купивший слишком крупную партию, рисковал не распродать её полностью.

Белая Торговая Компания прибыла из Испании с шелками, к которым добавила по дороге фламандские сукна. Товары свои мы предпочитали отдавать в обмен на кружева, которые было легко перевозить и которые высоко ценились везде, куда бы мы ни отправились.

Благородные посматривали на купцов с пренебрежением, однако завидовали возрастающему богатству и власти таких людей, как гансграф фон Гильдерштерн, Лукка, Иоганнес и ещё десяток наших компаньонов.

Богатства знати складывались из добычи или выкупов, полученных на войне, или из выручки от продажи того, что давала земля, обрабатываемая крепостными; однако такие доходы бывали порой весьма незначительны. А купцы, напротив, почти всегда находили рынок для своих товаров.

На Провенской ярмарке встретились самые разные люди и обычаи: франки, готы, саксонцы, англичане, норманны, ломбардцы, мавры, армяне, евреи и греки. Хотя от возникновения такой торговли не прошло ещё и столетия, в ней уже начинались изменения. Некоторые купцы находили для себя прибыльным поселиться в каком-нибудь месте и ввозить свои товары из ближайшего морского порта или покупать у проходящих караванов.

Какое-то время назад ремесленники стали выселяться из замков и обосновываться в городах, чтобы продавать свои изделия прохожим и проезжим. Сапожники, ткачи, медники, горшечники и кузнецы-оружейники вместо изготовления вещей на заказ стали открывать лавки. Купцы-странники превращались теперь в развозчиков таких товаров.

Самые лучшие европейские сукна изготовлялись в Англии и Фландрии, их ткали из шерсти, состриженной с овец, что паслись на влажных пастбищах неподалеку от моря; здесь у них вырастало самое тонкое руно. Плащи из этой шерсти пользовались большим спросом, и чем дальше от мест, где их выделывали, тем выше была цена.

По этой-то причине гансграф и его компания решились на рискованное путешествие в Киев.

Такие сукна в Киеве стоили в пятьдесят раз дороже, чем здесь, а меха, закупленные там, могли принести отличную прибыль в Византии или Италии. Успешное завершение столь протяженного путешествия могло дать целое состояние каждому участнику.

Церковь взирала на торговцев с неодобрением, ибо торговля рассматривалась как вид ростовщичества, а любая спекуляция считалась грехом. К тому же церковники подозревали купцов, совершающих дальние путешествия, в распространении и насаждении вольнодумства.

Перемены носились в воздухе, однако купцов они не пугали — напротив, им неприятна была любая неизменность и застой. Сомнения и суеверия крестьянства и знати представлялись детским неразумием этим людям, которые странствовали далеко и видели много, испытывали влияние разных идей и образов жизни.

Частенько, однако, купец, отыскавший хороший рынок, приберегал эти сведения для себя, вслух же сокрушался о своих тяжких переживаниях и вовсю расписывал опасности пути, лишь бы любой ценой сокрыть от других свои рынки сбыта товаров или источники дешевого сырья.

Независимо от взглядов и мнений Церкви как целого, всякого рода аббатства, монастыри и храмы числились среди лучших купеческих клиентов. Облачения прелатов обычно изготовлялись руками мавританских ткачей. Я обнаружил, что, за немногими исключениями, слуги господни страстно интересуются книгами и новостями и охотно слушают рассказы купцов.

Несмотря на попытки церковных верхов насаждать нормы и правила, священники и монахи в городах и селах становились частью тех перемен, которые изменяли лик Европы и смягчали её нравы и мнения.

Один такой служитель Господа подошел к моему прилавку на ярмарке купить отрез парчи на ризу. Мы поговорили о ткани, потом о маврах, о Кордове, о книгах и, наконец, разговор перешел на медицину.

— Арабы, — сказал я, — считают, что перед началом операции руки и инструмент должны быть абсолютно чистыми.

— Я слыхал, — он покосился на меня беспокойным глазом, — будто Маймонид осмелился критиковать самого Галена…

— И вполне справедливо.

Он был потрясен:

— Так неужели нет ничего, на что мы могли бы показать пальцем и сказать: «Это так, это правильно»?

— Возможно, и есть; но, похоже, единственный закон вселенной — это изменение. Все течет, все меняется — и это к лучшему.

Священник покачал головой, не соглашаясь, но, я уверен, несогласие это не было полным.

— Говори потише, — посоветовал он, — лучше, чтобы таких замечаний не слышали.

И тут ему, по-видимому, пришла в голову мысль:

— А ты не тот ли, который?..

Он понял, что я тот самый.

Я не смог бы этого отрицать, потому что он, конечно же, имел возможность порасспросить других, не я ли тот человек, который спорил с наставником в университете.

— Полагаюсь на твою дружбу. То, что я говорю, — это разговор одного ученого с другим. По окончании этой ярмарки я покидаю Европу и, вероятно, не вернусь никогда.

— А что ты такое говорил?

— Что Бернард Клервоский был глупцом, возводя обвинения на Абеляра. Я считаю, что Абеляр — прекрасный ученый, и нам нужно побольше таких, как он.

— Я согласен со многим из того, чему он учил… — Священник взглянул на меня: — Ты счастливчик — путешествуешь. Возможно, паломничество — как раз то, что мне нужно.

Мы поговорили об изменениях, которые внесло в законы франков появление купечества, сделки купцов между собой и с городами. Менять и подправлять законы начал ещё Карл Великий, покровительствовавший развитию торговли в своей империи; однако появление купечества потребовало перестроить саму основу законов, внеся положения, чуждые прежнему образу мыслей.

В цивилизацию, основанную главным образом на земледелии, где все законы опирались на использование земли, мы, купцы, привнесли новые соображения. Власть исходила от короля, церкви, крупных баронов, а основой любой собственности до недавних пор была земля.

Существовавшие законы лишь в малой мере касались купцов, и потому они выработали свои собственные кодексы правил, которыми и руководствовались в отношениях между собой. Рассматривая споры, в которых участвовали купцы, местные суды начали прибегать к купеческим кодексам.

По этим правилам торговец становился привилегированной персоной, не связанной законами и уложениями, обязательными для горожан. Бароны, радуясь прибыли от налогов, которые платили купцы, и развитию торговли, которому они способствовали, предоставляли особое положение купеческим караванам.

Высокий молодой монах — а его особенно занимало законоведение — глубоко интересовался такими новшествами. Это и подготовило его разум к восприятию изменений.

Графиню весьма взволновала прежде ею не виденная ярмарка. Надев арабский костюм, который дала ей одна из женщин нашего каравана, она вышла покрасоваться.

За многие мили приходили сюда люди — продать свой товар или просто поглазеть на зрелища и утолить любопытство. Кроме нашего каравана, который теперь слился с караваном Петера, в ярмарке участвовали ещё пять. Один был из Италии, второй из Армении; германцы с берегов Балтики, венецианцы, голландцы — все явились в Провен.

У нас, торговцев, есть свой жаргон — «арго», и свои сигналы для предупреждения о приближающейся беде.

Через несколько минут после открытия ярмарки все купцы уже знали о графе Роберте и о том, кого он разыскивает. Нас здесь насчитывалось более тысячи крепких, закаленных бойцов. Жонглеры, фокусники и акробаты — тоже наши союзники, и разные компании были хорошо знакомы друг другу по предыдущим встречам. Неважно, какие у нас разногласия между собой — а кое-какие, конечно, имелись — любой беде все противостояли сообща, плечом к плечу.

Кто-то вдруг коснулся моего локтя. Обернувшись, я увидал морщинистое лукавое лицо старого Хатиба. Хатиб из Кордовы! Мой друг — нищий, вор, поставщик сведений!

— О, как встреча с тобой согревает мое сердце! — Он показал рукой: — Я здесь с жонглерами.

Открыв полую рукоять своего кинжала, он извлек скатанную в трубку записку.

«Я не забыла.

В.»

Графиня заметила эту сценку и быстро подняла глаза от записки ко мне.

— От женщины?..

Хатиб, улыбнувшись мне, церемонно поклонился:

— Какая же львица не узнает следов другой львицы?

Он говорил по-арабски, но она быстро ответила:

— Ты уподобляешь меня львице?

Мы были изумлены, ибо ни один из нас не предполагал, что эта женщина говорит по-арабски, хотя, собственно, почему бы и нет? Она выросла в замке посреди арабских земель.

— Все женщины — охотницы, и все смертоносны.

— Меня нисколько не удивляет, что этот человек — ваш друг, — сказала она мне. — Вы с ним думаете одинаково.

Не сказав ни слова, я показал ей записку. Графиня приподняла бровь и отдалалисток обратно.

— Интересно знать, что это вы такое совершили, что кто-то не забыл о вас на второй день?

— Я не жду, чтобы меня помнили, — заметил я, — лишь бы мне радовались.

Вдруг раздался взрыв рукоплесканий, мы обернулись и увидели человека, сделавшего стойку на одной руке на верхушке шеста, который держал другой акробат. Потом вокруг собралась толпа жонглеров, шпагоглотателей и прочих.

— А чудесно, должно быть, жить вот так! — сказала графиня с восхищением.

— Ну, это зависит от точки зрения, — заметил я, — вот у человека, который на шесте, есть искалеченный ребенок, ради которого он живет. А шпагоглотатель — сирота, не знающий ни отца, ни матери. У них много бед…

— Вы их знаете?

— Это мои друзья, — сказал я, — и я умею даже делать некоторые трюки.

— Поразительно!

— Меня все восхищает, и я люблю совершенство во всем. А потом… кто знает? В один прекрасный день мне может понадобиться исчезнуть. Кто помнит лицо акробата?

* * *

Проходил день за днем, торговля шла удачно, но тревога не покидала меня. Граф Роберт де Малькре, как мне показалось, был не из тех, кто легко отступается, когда столь многое поставлено на карту. Кроме того, он явно умел ненавидеть. Я прочел это по его глазам.

Эта ярмарка оказалась одной из самых успешных для нас, и вот теперь мы приготовились уезжать. Но уезжали мы не одни, ибо после долгих переговоров другие караваны решились присоединиться к гансграфу, потому что он был широко известен своей деловой хваткой.

Фламандскими сукнами в Киеве не торговали, хотя по случаю туда и попадали плащи из этих тканей, и некоторые были проданы их владельцами по ценам просто чудовищным. Один из наших знакомых, армянин, которому случалось там торговать, утверждал, что спрос на шелка и кружева будет очень хороший.

Вечером накануне отъезда я неожиданно получил записку. Ее сунул мне в руку кто-то в ярмарочной толчее.

«Если хотите узнать о местопребывании вашего отца,

приходите к восточной потерне».

Оседлав Айешу — одну из кобыл — я поехал в город. О моем отце знала только Сафия. Сафия — и ещё графиня.

Оставив кобылу в тени у стены, я наблюдал за потерной.

Время текло, но никто не появлялся. Может быть, это западня? Если Сафия здесь, то где же она? Больше часа я прождал, но не уловил ни звука, ни движения.

И тогда я заметил кое-что, чего не видел прежде.

Ворота были приоткрыты.

Глава 36

За воротами… что там, за воротами?

Еще несколько минут я раздумывал, оценивая положение. Были ли ворота открыты, когда я впервые увидел их? Я считал, что нет, но как можно быть уверенным?

Предположим, что за воротами ждет Сафия… Или кто-то другой от нее… А может быть, враг?

Все равно, если есть известия о моем отце, я должен их получить.

Будь что будет. Если это ловушка, дадим ей захлопнуться. Когда я медленно, осторожно крался вдоль стены к воротам, все мое внимание было приковано к ним.

Сделав шаг в сторону от стены, я направился к воротам.

И тут вокруг меня сомкнули кольцо два десятка людей в доспехах и с обнаженными мечами.

Открытые ворота — они-то сами и были ловушкой! Это была приманка, которая отвлекла мое внимание, её и задумали так, чтобы я сосредоточился на ней; и эта сосредоточенность отвлекла меня от соседних зданий и того, что могло там скрываться.

Ворота распахнулись шире, и навстречу мне шагнул граф Роберт.

— Откуда ты узнал о моем отце?

Граф обнажил в улыбке белые зубы. Он был явно доволен собой.

— Мои люди шныряли по ярмарке и слушали. Всегда ходят слухи, сплетни… словечко там, словечко тут…

Казалось, спасения нет. Смогу я броситься на него и убить раньше, чем они убьют меня? Метнуть клинок, как дротик, ему в горло?

— Ты, значит, пришел биться со мной? Или опять увильнешь?

— Биться с тобой? С какой это стати я буду биться с тобой? Много чести! Я просто велю выпороть тебя за твое нахальство, а когда мне надоест смотреть, как тебя порют, ты будешь повешен.

Они стояли вокруг меня сплошным широким кольцом, но у меня в руке был меч, и я знал, что никогда не сдамся живым, чтобы меня секли, как раба.

И вдруг прозвучал дикий, странный крик. Все мои чувства разом насторожились.

— Меч в ножны!

Окружающие в недоумении оглядывались. Голоса доносились, казалось, ниоткуда.

— Не обращайте внимание! — граф Роберт считал, что крик относился к его людям. — Взять его!

На миг я заколебался, потом резко бросил меч в ножны. Рядом со мной упала веревка, я подпрыгнул и, схватившись за неё как можно выше, стал подниматься, быстро перехватываясь руками.

Канат был спущен с балкона надвратной башни, а там, наверху, стояли Хатиб и Лолингтон — один из акробатов, с которыми вместе я упражнялся в Кордове.

На мое счастье, среди солдат графа Роберта не было лучников, а то меня утыкали бы стрелами, как ежа иголками. А так они бросились было к башне, но в тот же миг появились несколько человек из наших с натянутыми луками и стрелами наготове.

А когда я перевалился через перила, на балкон величественным шагом вышел гансграф. Как обычно, весь в черном, с единственным украшением — золотой цепью, дважды обвитой вокруг талии.

— Граф Роберт де Малькре! — Гильдерштерн говорил высокопарно, но чрезвычайно внушительно. — Довольно этих глупостей! Хватит путаться у нас под ногами! Я отправил гонца к Его Величеству, который, как ты можешь легко сообразить, весьма доволен огромными пошлинами, кои платят наши объединенные компании… А теперь, господин хороший, ты и твои люди бросят мечи, не сходя с места. Я не даю времени на пререкания. Если хоть один из вас будет ещё держать меч, когда я кончу говорить, его тут же прикончат мои лучники. А потом ты уберешься из Провена, и чтоб духу вашего в городе не было ещё до восхода солнца, иначе мои люди отправятся в погоню и повесят вас как собак, ибо вы собаки и есть. Мы люди занятые! Играть с вами в войну нам некогда. Бросай оружие!

Мечи загремели о мостовую. Лицо графа Роберта вспыхнуло от гнева — он стоял, освещенный луной, и был хорошо виден.

— А теперь, — сказал гансграф, — пошли вон отсюда! Марш!

И они ушли вон. Маршем.

Когда я вернулся в наш дом у стены, ко мне подбежала графиня:

— О, вы живы! Вы спасены!

— Спасибо гансграфу.

— Это Хатиба вы должны благодарить. Он что-то заподозрил и пошел к гансграфу. Никогда не видела, чтобы люди собирались так быстро…

— На большой дороге, графиня, не бывает времени на долгие сборы. Надо быть всегда готовым, иначе помрешь — вздохнуть не успеешь. Нападают без предупреждения.

Мы вдруг замолчали, обнаружив почти в один и тот же миг, что стоим, держа друг друга в объятьях. Она начала было отстраняться, но я мягко привлек её к себе, и она придвинулась ближе — почти с облегчением.

Так прошло несколько минут, а потом я взял её за подбородок и осторожно поцеловал в губы.

И тогда она сказала:

— Как я была глупа!

— А кто из нас не глуп? Кто влюблен, тот часто только побеждает, проигрывая…

Сюзанна поудобнее положила голову мне на плечо:

— В том, что ты сказал, наверное, есть какой-то очень глубокий смысл, и мне надо будет подумать над этим… как-нибудь в другой раз.

— Подобно многим словам, эти только звучат глубокомысленно, так что не теряй на них времени. Есть другие вещи, о которых надо сейчас думать… и делать.

Она быстро отстранилась:

— Среди бела дня!..

— Нам надо собираться. Скоро время двигаться.

Она скорчила мне рожу, но мы все же начали собирать свои немногочисленные пожитки. На этот раз, однако, мы воспользовались ярмаркой и запаслись одеждой и всем необходимым.

* * *

Поход через всю Европу предстоял долгий, и потому было решено, что мы станем держаться все вместе, под командой нашего гансграфа. Объединившись, наши компании будут насчитывать свыше тысячи человек и, вместе со своими вьючными животными, составят огромный караван; но для такой армии потребуется больше еды, обширные пастбища по дороге и тщательное планирование продвижения.

В компаниях были люди, которые знали каждый шаг предстоящего пути и все трудности, которые нас на нем ожидают. Кроме того, нам придется высылать вперед разведчиков, которые должны будут подыскивать пастбища для животных, места стоянок и оценивать возможные осложнения и опасности.

Никогда не забуду то утро, когда пять компаний, составляющих передовой отряд, выступили в долгий путь к Киеву.

Во франкских землях мы намеревались держаться двумя группами, но, вступив в более дикие края, где от города до города далеко, а от замка до замка ещё дальше, мы станем двигаться все вместе, только высылать передовое охранение в пять десятков конных копейщиков.

За охранением будут следовать две компании, а чуть позади них — главные силы. Замыкать шествие будет тыловое охранение — арьергард — из двухсот всадников.

Поход начался.

На ходу мы часто пели, и постоянно звучал над колонной походный барабан — этот звук я буду слышать всю жизнь, так глубоко внедрился он в тончайшие фибры моего существа.

Походный барабан!.. Тяжелый, мерный бой его отмечал каждый наш шаг. Этот барабан везли на повозке в хвосте колонны, и темп марша можно было ускорить или замедлить по его бою. Мы, все до последнего, жили под эти звуки, барабан стучал, как великое общее сердце для всей компании… И у других компаний были свои собственные барабаны, помогавшие держать шаг.

Ни доспехи наши, ни шлемы не были одинаковы. Колонна щетинилась оружием всевозможных видов, хотя доля лучников у нас была больше, чем в любой армии того времени. Имелась у нас также рота пращников, искусство которых во владении этим оружием казалось просто неимоверным. Наши верховые кони и вьючные животные были из самых лучших.

Трудности и бури были нашими ежедневными спутниками, держа тела наши в бодрости, а дух в постоянной готовности. Мы жили в непрестанном ожидании опасности — маленький мирок, который двигался своими силами, под собственной властью, который мог защитить себя — и защищал.

Кроме повозки с барабаном, ехали с нами в этом путешествии и другие. Повозки были двухколесные. На некоторых везли припасы, другие во время марша служили жильем для женщин. Нашей повозкой правил Хатиб.

Мы двигались на восток, и по пути менялся цвет листвы: зеленые леса становились ярко-красными и желтыми. Зеленеющие поля сменялись бурыми, и на многих из них злаки были уже сжаты, оставалась лишь щетинистая стерня.

По временам мы задерживались, устраивали небольшие собственные ярмарки, выставляя на них свои товары, покупали или выменивали дополнительные припасы и разузнавали все, что удавалось, о дороге впереди.

Первый раз на нас напали поблизости от Мааса, второй — у Рейна. И дважды мы остались победителями, причем на второй раз кинулись в погоню за нападавшими, настигли их и захватили лошадей, а с людей сняли доспехи и оружие, но уцелевших отпустили на свободу.

Каждый наш ночной лагерь был похож на крепость, а колонны напоминали армию в походе. Мы поднимались по трубному сигналу, выступали в дорогу по второму, и ежедневно сопровождал нас на марше ритмичный грохот походного барабана.

Мы слышали, как раскатывается его приглушенный гром по дальним холмам и в солнце, и в бурю. Этот барабан был для нас богом, нашим господином и властителем, а для возможных врагов — предостережением.

Каждый день начинался с распоряжений гансграфа, восседавшего на одном из нескольких своих крупных коней. Он часто советовался с «дуайенами» — старейшинами, управлявшими своими компаниями, и с теми из купцов, чьи мнения уважал.

Моим близким другом стал Лолингтон, предводитель акробатов и фокусников, и мы с ним иногда отделялись от колонны, чтобы поохотиться. Он мастерски владел луком, и мы вместе добыли несколько вепрей, оленей и множество зайцев, которые пополняли наши пищевые запасы.

Во время одной такой вылазки мы обнаружили засаду.

Мы уже давно не встречали по дороге ни путников, ни овечьих стад, ни даже верховых, как вдруг набрели на широкую полосу следов в грязи.

Отъехав в сторону от следов, мы осторожно поднялись по склону длинного холма и спешились. Ползком пробрались немного вперед, пригнув головы, и заглянули через гребень.

В полумиле к северу пролегала дорога, по которой должен был пройти наш караван, а в роще у дороги притаились несколько сотен вооруженных людей на добрых конях.

Поскольку нам приходилось отвлекать многих людей, чтобы гнать скот и управляться с вьючным обозом, число воинов, которых мы могли выставить, не составило бы и половины числа тех, кто нас подстерегал. Навалившись неожиданно, такая сила могла причинить невосполнимый ущерб, может быть, даже разгромить нас. Уклониться от них не было никакой возможности, а тяжелый бой — это кровь и смерть.

— Если бы ударить по ним сейчас, — предложил Лолингтон, — то на нашей стороне оказалась бы внезапность.

Теперь нас не застанешь врасплох — это уже преимущество; но как использовать его наилучшим образом?

Что они предпримут, когда увидят нас?

Лолингтон сказал:

— На их месте я бы подождал, пока часть нашей колонны пройдет мимо, а потом ударил.

Я был такого же мнения, и они, вероятно, тоже. В этом случае наша колонна будет разорвана пополам, начнется суматоха и замешательство… Ну, а если, предположим, замешательства не произойдет?

Мы поспешили вернуться к колонне и доложили гансграфу. Он внимательно выслушал нас, позвав предварительно дуайенов, а также Лукку и Иоганнеса. Сарзо, дуайен самой крупной компании после нашей, был добрым воином, и Фландрен тоже.

Гансграф изложил им мою идею.

Предложение заключалось в том, что, раз уж нападения избежать не удается, колонна должна продолжать путь, но, как только начнется бой, та часть колонны, которая уйдет вперед, и та, что останется позади, должны будут развернуться и ударить по врагу с флангов.

Итак, мы спокойно ехали вперед, хотя каждая жилка была напряжена и все чувства насторожены. У Сарзо имелось несколько повозок, крытых бычьими шкурами, непроницаемыми для стрел. В каждую повозку посадили по три лучника.

Отделили сорок конников, которые должны были оттянуться назад и, обойдя врага, напасть на него с тыла, воспользовавшись дорогой, которую нашли мы с Лолингтоном.

План был составлен быстро, и защитники заняли свои места, а колонна тем временем продолжала марш. Командование четырьмя десятками всадников поручили мне.

— Ты разведывал дорогу, ты знаешь, что делать.

Лолингтон вызвался идти вместе со мной, и наш отряд оттянулся назад, заняв место арьергарда.

Мы видели с гребня холма, как грабители бурей вынеслись из лесу. Наша колонна разомкнулась, повернувшись по-военному четко, и нападающих встретил град стрел.

Военные лучники в то время во всех армиях были немногочисленны, и среди наемников, бросивших свое ремесло и занявшихся разбоем, дело обстояло точно так же.

Стрелы сбросили с седел несколько человек, а потом мы с криком пустились в атаку вниз по склону.

Нападающие оказались плотно зажаты между двумя линиями нашей колонны и встретили сильное сопротивление, а тут и мы ударили им в тыл.

Ударили мы с силой, сбив с ног некоторых их лошадей. Огромного роста всадник замахнулся было на меня мечом, но ему в горло воткнулась стрела, прежде чем он смог завершить удар, а я пронесся мимо и атаковал другого, полоснув его по бицепсу, и увидел, как повисла рука, болтаясь на тонкой полоске кожи и сухожилий.

Лолингтон, остановившись чуть в стороне, пустил в ход свое излюбленное оружие — лук; совершенно спокойно, без суеты и без промаха пронзал он стрелами одного всадника за другим.

Неожиданным ударом меня вышибло из седла, и я упал, запутавшись ногой в стремени; однако мудрая Айеша сразу остановилась. Высвободив ногу, я вскочил как раз вовремя, чтобы заметить наконечник копья, нацеленный мне в грудь.

Я успел отвести копье клинком — и тут же глубоко всадил меч в бок нападающему; хлынула кровь, орошая клинок и мою руку. И внезапно шум боя утих; атака захлебнулась.

Мы победили, но какой ценой! Мертв был кузнец, настоящий богатырь, наш главный мастер по железу. Ломбардец, один из лучших наших лучников, с которым я так и не успел толком познакомиться, тоже погиб.

Спрятав в ножны окровавленный меч, я взялся перевязывать раненых.

Иоганнеса ударили копьем в бок. Сердце, к счастью, не было задето, но крови он потерял много. Плотно перевязав рану, я положил его на одеяло, и, пока Сюзанна ухаживала за ним, извлек стрелу из уголка глаза у другого воина. Сам глаз остался нетронутым — и к счастью, потому что о глазах я знал мало. Стрела пробила переносицу и вошла в орбиту, застряв там, так что человек был не столько ранен, сколько потрясен. Отклонись стрела на долю дюйма, и он потерял бы глаз — а могло быть и того хуже.

Я переходил от одного раненого к другому, принимая неотложные меры, какие знал, а потом возвращался для более основательной помощи.

Гансграф наблюдал за моей работой.

— У нас четырнадцать убитых, а раненых сколько?

— Тридцать семь, да ещё у некоторых пустяковые царапины.

Это было совсем неплохо, учитывая общее количество сражавшихся; но перед нами лежал ещё долгий путь, и сделать передышку мы могли не более чем на одну ночь. Нападение могло повториться.

Те, кто напал на нас, потеряли убитыми втрое больше, главным образом благодаря меткости наших лучников. На склоне и на дороге остались и некоторые вражеские раненые.

Мы собрали с поля боя доспехи, оружие и коней. Гансграф был обеспокоен.

Иоганнес, его правая рука, всегда хладнокровный при обдумывании и осторожный в советах, был тяжело ранен. Могло пройти несколько недель, пока он выздоровеет, — если выздоровеет вообще. Фландрен, один из дуайенов, тоже пострадал, и у нас не хватало места, чтобы разместить их в повозках. Сюзанна первой добровольно предложила свою.

Закат солнца выглядел угрюмо и угрожающе, по небу словно разметались багровые языки пламени, и бурая трава приняла огненный оттенок. Из нашего лагеря доносились стоны раненых.

А потом, когда спустилась тьма, откуда-то со склона холма донесся до меня слабый крик — отчаянный, плачущий крик раненного человека. Я прислушался и снова уловил его.

И я, которого считали врачом, не мог оставить его без внимания.

Глава 37

Киев нам показался городом грязным и неприветливым, но погода стояла великолепная. Мы расположились лагерем в лесу недалеко от Днепра. Долгие недели марша по широким равнинам, через горы и реки сильно нас измотали. Позади была короткая, ожесточенная стычка на переправе через Дунай, где мы потеряли двоих убитыми и ещё одиннадцать человек были ранены. Потом в Буде заварилась пьяная драка — погиб один из наших людей, другие пострадали. Ко времени прибытия в Киев нам приходилось везти в повозках сорок семь человек.

Большая часть каждого дня была посвящена у меня осмотру ран или лечению болезней. Для столь большого скопления людей такое число больных и раненых не было чрезмерным, однако, поскольку у каждого человека в караване были свои обязанности, их работа теперь легла на плечи других.

Торговля в Киеве вполне соответствовала нашим надеждам. Шерстяные плащи из Фландрии расходились по ценам во много раз выше тех, которые мы уплатили за них, и через две недели торговые дела наши были закончены, а повозки и вьючные лошади были высоко нагружены кучами мехов — горностаевых, куньих, лисьих и волчьих, — лосиными шкурами и ещё многим другим.

В девятом веке на эту землю обрушились несколько норвежских отрядов, разгромили славян и обосновались в укрепленных поселениях, названных «городами"note 17, для защиты от народа, которым они правили. Одной из таких крепостей был Новгород, второй — Киев. Со временем Киев стал крупнейшим торговым центром, и здешний князь властвовал над всеми остальными.

К востоку отсюда лежал мусульманский мир Багдада, Дамаска, Алеппо и Самарканда. На юге был Константинополь и Византийская империя, прежняя Восточная Римская империя, изредка называемая этим именем и сейчас.

Арабские, еврейские и византийские купцы просачивались в Киев и быстро налаживали деловые связи с северными правителями. Очень выгодной была здесь закупка пленных — потом их поставляли как рабов и рабынь для гаремов, мастерских и крупных поместий византийской знати.

Гансграф не одобрял рабства (по-моему, он сам был рожден крепостным) и не хотел иметь к работорговле никакого отношения. Впрочем, он был в хороших отношениях со скандинавскими торговцами, которые селились среди славян; местное население называло их русами.

В Кордове я читал записки Константина Багрянородного, путешествовавшего по этим местам в девятом веке, и его труды явились источником многих полезных сведений, которые я сообщал гансграфу.

Каждый год в Киеве скапливалось большое количество лодок — челнов, и после ледохода вся эта флотилия спускалась по Днепру в Черное море и шла в Константинополь, доставляя рабов, меха и прочие товары из северных стран. Челны поднимались и вверх по течению, а оттуда караваны шли посуху к Балтикеnote 18, повторяя отчасти древний Янтарный Путь.

К тому времени, как мы прибыли в Киев, эта торговля во многом уже угасала. Дальше к востоку отсюда среди диких степных племен постоянно тлело беспокойство. Печенеги, иногда называемые куманами, то и дело совершали набеги на торговые пути к Багдаду и почти отрезали Киев от Константинополя, вторгаясь своими ордами в земли к северу от Черного моря.

Киев был городом во многом более просвещенным, чем Париж, ибо Париж пребывал под влиянием автократической церкви, которая только-только начала расширять основы своего мышления, Киев же, совершенно языческий, но привлекаемый и христианской, и мусульманской культурами, был таким городом, в котором все идеи вызывали интерес.

Земледельцев у стен города жило немного. Пастухи-кочевники из степей, черноглазые и дикие на вид парни с монгольскими чертами, расхаживали по улицам плотными, хорошо вооруженными группами, ни с кем не вступая в разговоры. Попадались здесь высокие светловолосые викинги из северных стран — свирепые люди, пираты по духу, многие из которых становились отличными торговцами.

— Когда-нибудь, — говорил я Сюзанне, — я напишу книгу о связи между пиратством и торговлей. Первое, по-видимому, всегда предшествует второму, и самые удачливые пираты становятся торговцами, может быть, руководствуясь той мыслью, что человека проще надуть, чем убить… Торговля гораздо совершеннее разбоя. Ограбить и убить человека можно только раз, а вот дурачить его можно снова и снова.

— Ты циник, — заметила Сюзанна. — Они ведь продают людям только то, что те хотят.

— Если бы людям продавали только то, чего они хотят, торговли почти не было бы, госпожа моя. Душа торговли в том, чтобы убедить человека покупать то, чего он вовсе не желает и в чем ничуть не нуждается… Ты возьми, к примеру, нашего доброго Лукку. От меха у него сразу же появляется сыпь на шее; однако на каждой ярмарке во Фландрии он носил отделанные мехом плащи с таким шиком, с таким изяществом, что многих покупателей жены чуть не силой заставляли надевать такие же плащи, в которых они не выглядели ни шикарно, ни изящно, и которые были во многих отношениях хуже их собственных суконных одеяний.

— Матюрен, не говорил ли гансграф, когда мы отправимся дальше на юг?

— Скоро. Он ведет переговоры с лодочниками о том, чтобы отправиться с ними, но, боюсь, ничего из этого не получится. Им надо везти собственные грузы, а у нас слишком много людей.

— Но если мы пойдем посуху, то должны будем пересечь страну печенегов!

— Лодочники, вероятно, на то и надеются, что на нас нападут. Наши товары будут конкурировать в Константинополе с их товарами, ведь они тоже везут меха и золото.

Поднявшись, я опоясался мечом и надел плащ — один из наших суконных, купленных во Фландрии.

— Решение будет принято сегодня.

Торговые дела больше меня не интересовали. Теперь я хотел поскорее добраться до Константинополя, встретиться с другом Сафии, а затем сделать все возможное, чтобы освободить отца… если он ещё жив.

Мы встречались со многими купцами, и каждого я одолевал расспросами об Аламуте и Старце Горы, а также о его Долине Ассасинов. Кроме того, что мне было уже известно, они мало что могли сообщить. Все сходились на том, что бежать из Долины невозможно и проникнуть в неё столь же невозможно.

Мы собрались вокруг костра в лесу за стенами Киева — странное это получилось сборище. Пришел сюда Сарзо — его раны уже зажили, но он был непривычно угрюм. Рядом с гансграфом сидели Лукка и Иоганнес, последний был бледен и сильно исхудал после долгой болезни. Фландрен, Гроссефельд и остальные — все собрались здесь.

Гансграфу не удалось договориться о плавании вниз по реке, и общее разочарование было велико. Совершив долгий поход посуху через всю Европу, изобиловавший битвами и лишениями, люди страстно мечтали теперь о праздном плавании по течению и легком переходе под парусами через Черное море.

Сарзо ворчал. Прекрасный человек и надежный боец, после ранения он сильно изменился. Лукка заметил по этому поводу: «Он думает, что его удача иссякла».

Было очевидно, что он намеревается вступить в спор с гансграфом. Рядом с ним сидел Гроссефельд, упрямый, твердолобый человек, хотя и хороший глава компании.

Присутствовал здесь и Юрий Ольгович — глава некоей новой группировки в Киеве. Я подозревал, что он как-то связан с южными племенами. Для такого подозрения было слишком мало оснований, однако я полагал, что именно он позаботился, чтобы нам отказали и не взяли на челны. Хатиб тайком наблюдал за некоторыми его встречами и уверял меня, что так все и есть. Одна из его жен была мадьяркой.

Что на уме у гансграфа, я не знал, но, как только мы пришли на эту встречу, я шепотом передал ему новости, принесенные Хатибом.

Я видел этого Юрия и раньше, и он мне не понравился, не понравилось и то, как он поглядывал на Сюзанну. Его заинтересовала не только её красота, но и значение Саона. Обладание таким замком сообщало бы ему колоссальный престиж, а Юрий, я подозревал, замахивался в мыслях даже на Константинополь.

Не так много времени прошло с тех пор, как киевский князь ходил войной на Византийскую империю и прорывался глубоко на её территорию.

Имея сильно укрепленный замок на юге, флот на Черном море и мощное сухопутное войско, составленное частью из племен, кочующих к югу от Киева, Юрий мог стать серьезной угрозой для Константинополя.

Это был высокий, мощного сложения человек с репутацией хорошего воина и государственного деятеля одновременно. Ростом немного повыше меня, чрезвычайно сильный, он был во всех отношениях опасным противником. Завладей он замком Саон, то смог бы прервать поступление припасов и людей в Константинополь по этому пути, а также использовать в своих интересах гарнизон замка.

Гансграф открыл совет сообщением:

— Нам отказано в перевозке речным путем до моря. Я предлагаю двигаться посуху, следуя вдоль Днепра для удобства путешествия.

Я поднял голову и внимательно посмотрел на него, но он как будто не заметил меня.

Вдоль Днепра? Это чистое безумие. Река уходит далеко на восток и лишь потом делает крутой поворот, который выводит её обратно в сторону Черного моря. Если пойти напрямик, следуя прямо на юг, это сократит расстояние чуть ли не вдвое. Правду сказать, путь вдоль реки обещает некоторое прикрытие, но незначительное. Идти, конечно, надо было прямо на юг…

Но я не прерывал его.

Карт почти не было, а те немногие из присутствующих, кто знал местность и понимал ситуацию, как и я, предпочли сохранить молчание и подождать, какой план предложит гансграф.

— Мы могли бы купить челны, — запротестовал Сарзо. — Глупо идти посуху. Мы все мечтали спуститься по реке и отдохнуть…

— Мы пытались купить лодки, — Лукка хотел по возможности избежать спора. — Но не смогли найти ни одной. Они больше заработают, перевозя грузы, а не людей.

— Мы могли бы сами построить себе лодки.

— К весне можно построить достаточно лодок, — заметил Иоганнес, — а то ещё можно подождать месяц, пока река замерзнет, и поехать по льду на санях.

Сарзо приготовился было к гневному ответу, но Лукка заговорил первым:

— Что бы мы ни делали, решение нужно принимать здесь и сейчас. Осень вот-вот кончится.

— Какое там расстояние? — спросил Гроссефельд.

— Миль, наверное, шестьсот. Безопаснее всего идти вдоль реки.

Сарзо продолжал гнуть свою линию:

— Можно найти лодки. Мы не искали вверх по реке.

— Ты свободен для своих поисков, — сказал гансграф, — но остальные должны выступить завтра.

— Завтра?! — взорвался Гроссефельд. — Невозможно! Это слишком быстро!

— Уже сегодня всего в пятидесяти милях к северу отсюда шел снег. Вот-вот заснежит и здесь… — гансграф помолчал. Однако я никого из вас не заставляю придерживаться нашего прежнего соглашения о единстве действий, если вы не пожелаете подтвердить его снова. Мы — наша компания — уходим завтра и берем всех, кто захочет идти вместе с нами.

— Я пойду, — спокойно сказал Фландрен.

Сарзо и Гроссефельд колебались, но я не смотрел на них и не слушал. Я наблюдал за Юрием Ольговичем. Лицо его оставалось невинным и безразличным, однако я, кажется, уловил в его глазах искру удовлетворения.

Гансграф встал:

— Значит, с рассветом.

Рядом со мной стояла Сюзанна, и Юрий с поклоном приблизился к ней.

— Госпожа, если бы вы предпочли реку, то я могу предложить вам свою лодку.

— С Кербушаром и с нашей компанией?

— Предложение сделано вам, госпожа. В конце концов, для женщины вашего положения челн более удобен.

— Я останусь вместе с компанией. Нам до сих пор было достаточно удобно вместе… Благодарю вас.

Она было отвернулась, но затем взглянула на него через плечо:

— Вы не бывали в Константинополе, князь Юрий? Не прогуливались вдоль его стен? Это было бы весьма полезно. Избавило бы вас от многих хлопот и разочарований…

Испуганный и рассерженный, он собирался ответить, но мы уже отошли.

— Значит, ты думаешь так же, как я?

— У него были мелкие успехи, и он по ошибке принял их за великие победы. Он провел несколько интриг в Новгороде и в Киеве и всерьез считает, что уже готов к Константинополю. Поверь мне, Матюрен, нигде нет таких мастеров интриги, как в Византии.

— А если дойдет до войны?

— Его разобьют прежде, чем он появится в виду городских стен… Пока он будет рассчитывать, как съест их на обед, его уже слопают за завтраком.

Мы стояли рядом и смотрели, как заходит солнце, хотя час был ещё не поздний. Ветер дышал стужей. Да, я был готов уходить, более чем готов.

С буков вокруг лагеря падали листья; на облака ложился отсвет далекого заката, окрашивая их багрянцем.

Мне очень не нравился князь Юрий…

Глава 38

Гансграф Руперт фон Гильдерштерн ехал впереди на своем могучем боевом коне. Как всегда, он сидел, выпрямившись в седле, держа поводья левой рукой на уровне груди. Поистине монументальную фигуру являл собой гансграф.

Недалеко от нас был берег Днепра, справа расстилались поля тех немногих жителей, которые отваживались заниматься земледелием в окрестностях Киева.

За гансграфом следовали компании его самого и его брата Петера; чуть поотстав, двигался караван Фландрена. Прочие шли следом на своих обычных местах, а замыкали колонну Сарзо и Гроссефельд.

Из моих друзей при мне остался лишь один — вор, нищий и философ Хатиб.

Перед отъездом из Киева я собрал жонглеров и акробатов — пеструю группу в шутовских нарядах; большинство из них были моими знакомыми ещё по Кордове.

— Я ничего не требую от вас. Но я боюсь, что князь Юрий попытается захватить графиню, а я не могу все время оставаться рядом. Если бы вы помогли присмотреть за ней, это было бы мне величайшей поддержкой и помощью.

— Не волнуйся, — ответил Лолингтон. — Где бы ни находилась графиня, мы будем неподалеку.

Мы встали лагерем на опушке леса из старых буков и кленов, сомкнувшись плотным кольцом; скот отогнали на близлежащий луг и оставили под надежной охраной.

На закате гансграф позвал меня в свой шатер. Там уже сидели Петер, Фландрен, Сарзо, Гроссефельд и другие.

Гильдерштерн озабоченно хмурился.

— Кербушар, ты у нас знаток географии. Как далеко отсюда до моря, если двигаться прямо на юг?

— Примерно наполовину ближе, чем если идти вдоль реки, которая делает поворот и уходит далеко к востоку.

— Значит, так тому и быть. Мы направляемся прямо к югу.

Возражений не последовало. Даже Сарзо был явно доволен. Если мы сможем добраться до Константинополя раньше челнов, наша торговля пойдет намного лучше.

Гансграф поднялся.

— Приготовиться к движению через час.

Мы уже направлялись к выходу из шатра, но, услышав эти слова, все остановились.

— Что? — переспросил с недоверием Фландрен. — Сейчас, ночью?

— Противники наши будут тешить себя надеждой, что мы идем вдоль реки — и соответственно строить планы. А мы теперь пойдем форсированным маршем. За десять дней доберемся до моря. А если нам повезет… — он помолчал, переводя взгляд то на одного, то на другого, — то мы совершим этот переход за восемь дней, а может быть, даже за семь.

Выйдя из шатра, Сарзо проворчал:

— Правильный он человек… Иногда я думаю не так, но это моя ошибка. А что ты скажешь насчет такого хода, а?

— Будет меньше переправ через реки, да и реки будут поуже, чем в местах, где они впадают в Днепр.

— Да-да! Ну конечно! Как же я об этом не подумал! — Он положил руку мне на плечо. — И ты тоже правильный человек, Кербушар. Тебе бы отказаться от твоих планов, какие бы они там ни были, да остаться купцом.

Вначале мы пользовались торговыми дорогами, которые проложили крестьяне, а потом пошли напрямик, ибо на пути, избранном нами, дорог не было.

Местность была открытая, потому что леса остались позади, хотя и здесь встречались отдельные островки деревьев и, конечно, густые заросли вдоль рек и ручьев. К рассвету мы оставили за спиной уже пятнадцать миль.

* * *

На третий день мы вошли в долину реки Буг. Справа от нас, вдалеке, лежала Волыно-Подольская возвышенность, но, если не считать низин по руслам речек, местность по пути была ровная или слегка холмистая, и препятствий встречалось немного. Обычно я выезжал вперед разведать дорогу, устранял по возможности помехи и настороженно высматривал опасности.

Теперь нашей путеводной нитью был Буг, и мы шли по западному его берегу. Дубы, которых в этой стране было множество, постепенно уступали место букам; клены росли вперемешку с ясенями, попадались среди них и вязы.

Дичи было сколько угодно, пастбища отличные. Из трав здесь росли, в основном, мятлик и пырей; из зверей мы видели и иногда добывали антилоп-сайгаков, рыжих оленей, косуль и диких кабанов. Время от времени нам встречались небольшие табуны диких лошадей тарпанов. Они были мышастой масти, с черным ремнем по хребту.

Каждая компания выделяла своих охотников, которые разъезжались далеко в стороны от маршрута, чтобы пополнить запасы съестного и разведать местность, как это делал я.

К вечеру третьего дня мы покрыли около ста миль, примерно треть общего расстояния. Это был хороший темп. Челны, спускающиеся по реке обычно в начале лета, продвигались, должно быть, медленнее, за исключением короткого участка днепровских порогов. Киев стоял на небольшой высоте, и уклон русла реки, даже если считать пороги, вряд ли был больше восьмидесяти футов на милю.

Уже давно мы переправились через Буг и теперь приближались к реке Чичеклея.

Мы с Лолингтоном и Иоганнесом далеко отъехали от колонны в поисках дичи. Видели несколько медведей и одного лося, но лишь мельком.

Вдруг Лолингтон натянул поводья и поднял руку:

— Чую дым, — сказал он.

Мы как раз пересекали небольшой лужок, окаймленный ясеневой порослью, и сдержали коней, принюхиваясь к ветру.

— Костер на стоянке, — заметил я, — не более того.

Уже много дней нам никто не встречался…

Стараясь не шуметь, мы въехали в лесок, пробираясь между деревьями, и спешились. Иоганнес, который не очень хорошо себя чувствовал, остался с лошадьми. На нас были кольчуги, поверх которых мы натянули туники, на головах — конические шлемы, вывезенные из Испании.

Вдвоем с Лолингтоном мы двинулись дальше и вышли к бурелому, где лежало несколько деревьев, поваленных мощным шквалом. Мы остановились далеко в зарослях, ибо разведчик, который знает свое дело, всегда остается среди деревьев, где сам он невидим, но может разглядеть все вокруг ничуть не хуже, чем с опушки.

Не более чем в сотне ярдов от нас сгрудились вокруг костра непривычно одетые люди, числом около дюжины.

На них были остроконечные шлемы-шишаки, несколько отличные от наших, и кожаные туники до колен, но с разрезами по бокам — для удобства верховой езды. Сапоги у них были, видимо, из мягкой кожи; из оружия они имели при себе колчаны со стрелами и луки — короче и толще, чем те, что мне приходилось видеть раньше.

Это были смуглокожие люди с широкими, плоскими лицами, узкими глазами и квадратными челюстями. По виду — народ дикий и опасный.

Обычно глаза выглядят точками с расстояния в сто ярдов; рот и глаза можно ясно рассмотреть ярдов с пятидесяти, так что мы находились от них на расстоянии между полусотней и сотней ярдов — пожалуй, слишком близко, если они надумают броситься в погоню.

Вот это и были печенегиnote 19, о которых мы столько слышали, — неутомимые всадники азиатских степей. Такие, как они, когда-то давно разгромили римские армии.

Пока мы наблюдали за ними, один из воинов приподнял седло и вытащил из-под него кусок мяса. Я слышал где-то, что таким способом они размягчают мясо — кладут на спину лошади под седло и ездят на нем верхом целый день. Не скажу, чтобы этот способ показался мне аппетитным, тем не менее, однако запах жарящейся баранины пробудил в нас аппетит.

Мы осторожно отошли подальше в лес и поспешили вернуться к Иоганнесу.

— Об этом надо немедленно сообщить гансграфу, — сказал он.

— Возвращайтесь. А я сделаю круг, посмотрю, откуда они приехали и нет ли поблизости других.

— А как с тобой будет? Караван сразу же двинется, сам понимаешь.

— Гоните прямо к морю, да побыстрее. Если их главные силы не слишком близко, мы хоть немного оторвемся.

Они ускакали, а я сел на лошадь и, огибая костер степняков по широкой дуге, отправился на поиск. В конце концов я наткнулся на след печенегов. Быстрым галопом поскакал по нему обратно и, выехав на подъем, повернулся в седле и осмотрелся.

Вдали виднелась плоская равнина, которую наш караван уже пересек.

Я проехал ещё немного вверх и обнаружил место, где стоял некоторое время большой отряд верховых, лицом к реке.

Значит, они нас видели; но как далеко отсюда их главные силы?

День выдался теплый; легкий ветерок шевелил немногие оставшиеся на деревьях листья, а голые ветки, раскачиваясь, постукивали одна о другую, словно пальцы скелета. С мохового болота взлетела цапля.

Я поехал дальше по следу печенегов, навстречу их движению. Поднявшись на вершину холма, я увидел перед собой их лагерь, и сердце у меня оборвалось — черные шатры широко раскинулись по равнине.

Сколько же этих шатров? Сколько лошадей?

Пять тысяч человек? Десять тысяч? Я посмотрел на табун; даже если предположить, что на каждого человека приходится по три-четыре лошади, как заведено у степных кочевников, и то получалось огромное число. Если они выйдут против нас, мы будем сметены, словно листья под ветром. Разгромлены, растоптаны копытами в кровавую грязь.

Бегство, немедленное, безостановочное бегство — вот наше единственное спасение. Надеюсь, когда Иоганнес расскажет гансграфу о нашем открытии, тот заподозрит, что отряд, который мы увидели, тут не единственный. Заподозрит — и примет меры. Он человек опытный.

Сейчас наш караван, наверное, уже двинулся, пустился в бегство к морю, но стоит появиться здесь, в лагере, отряду разведчиков — и все войско тут же вскочит в седло.

Как остановить их? Задержать, хоть ненадолго?

Вдалеке показалась группа всадников, скакавших к печенежскому лагерю, и человека, едущего на великолепном сером коне — определенно, второго такого и быть не могло! — этого человека я узнал даже на таком расстоянии.

Князь Юрий!

Они находились ещё довольно далеко, оставалось время подумать, но решение пришло в голову сразу и само собой — только так и может прийти подобная мысль.

Мне нужно любым способом оттянуть нападение на караван, задержать печенегов в лагере, а для них — так, по крайней мере, я слышал, — нет большего удовольствия, чем посмотреть на хороший бой.

Появление князя Юрия могло означать только одно: он приехал, чтобы предложить им свои услуги против нас — если не сделал такого предложения ещё раньше. Следовательно, князь Юрий — мой враг.

Я намеренно выехал на ярко освещенное солнцем место и снял тунику, чтобы солнце сверкало на моих полированных доспехах. Я хотел, чтобы меня заметили издали; они должны меня заметить.

— Ну что ж, Айеша, будем надеяться, что ты не дурака возишь в седле, и что клинок у него сегодня будет резать как следует!

Я слегка тронул пяткой свою кобылку и поехал вниз по длинному склону к лагерю врагов. Я сидел в седле очень прямо. Лошадь шла легким галопом.

Может быть, я еду прямиком к своей смерти, однако нужно любой ценой выиграть время для каравана, для моих друзей. Иначе у них не будет никакой надежды.

И у Сюзанны не будет.

Глава 39

В лагере издалека заметили мое приближение, но я ехал, как едет гость, а гостей они уважали. Моя дорога привела меня в лагерь с противоположной стороны от места въезда князя Юрия, как я и рассчитывал. Я сразу же осведомился о хане.

Они поняли это слово и, несомненно, сочли, что я приехал как посланник или как ожидаемый гость. Они приметили мои арабские доспехи, а когда разглядели Айешу, в толпе прокатился приглушенный говор.

Вокруг меня сомкнулись четверо всадников, и мы подъехали к шатру размером побольше остальных. Там уже находился князь Юрий, который уставился на меня с выражением полнейшего изумления, быстро уступившего место торжеству.

— Хватайте его! Он из каравана!

Не зная их языка, я воспользовался арабским, который многие из них, видимо, понимали:

— Я пришел в ваш стан по своей воле. Мнеговорили, что народ Черных Шатров чтит законы гостеприимства.

Хан был широкоплечий, крепкий старик с кривыми ногами и угрюмым лицом.

— Зачем ты приехал сюда? — спросил он.

— В Киеве говорят, будто вы служите князю Юрию, — с бодрым видом соврал я, чтобы вынудить своего врага оправдываться, — но я не верю, что Хан Черных Шатров может служить кому бы то ни было.

Айеша переступила ногами, я похлопал её по шее и, когда она успокоилась, продолжал:

— Я приехал сюда, надеясь на твое гостеприимство и твое благородство, чтобы вызвать князя Юрия на поединок. Твои люди — сами известные мастера меча и уважают тех, кто умеет биться. Я не прошу твоей дружбы, хотя гордился бы дружбой с тобою; я прошу лишь справедливого обращения, которое, я уверен, ты мне обеспечишь. Даже враги ваши признают, — уверенно фантазировал я, — что кровь на ваших мечах никогда не была добыта предательством.

— Ты пришел сюда, в стан друзей князя Юрия, чтобы вызвать его на бой?

Глаза старого хана сверкнули, и я почувствовал, что завоевал его уважение — завоевал там, где его не удалось бы добиться больше ничем. Если что и умели ценить степные всадники, то только отвагу.

— Почему ты искал его?

— Потому, что он пытается заставить других биться вместо себя, и потому, что он подлец, трус и ублюдок, годный только на мясо для собак!

Князь Юрий выхватил меч.

— Клянусь всеми богами, за оскорбление ты заплатишь своей кровью!

— Что толку наполнять брюхо восточным ветром и произносить пустые и глупые речи? — заметил я презрительно. — Желаешь ты встретиться со мной пешим или на коне?

К этому времени вокруг собрались уже сотни ханских воинов — им хотелось увидеть поединок.

А я сейчас думал лишь об одном — как затянуть бой подольше. Отряд разведчиков, который я видел в степи, ещё не возвратился. Смогу ли я удержать печенегов, когда те прибудут? Каждая выигранная минута приближает моих друзей к морю и к кораблям, которые должны их ждать…

Вдруг раздались крики, и в лагерь влетел на скаку отряд всадников. Люди бросились послушать, что они скажут. Это были разведчики.

Я не успел.

Среди всей этой суматохи князь Юрий смотрел на меня с ненавистью. Вдруг он крикнул:

— Убейте его! Его приезд — только уловка, чтобы отвлечь ваше внимание!

— Это слова труса, — издевательски ухмыльнулся я, — который всегда убивает чужими руками.

— Он тебя вызвал, князь Юрий, — произнес чей-то голос. — Его вызов заслуживает уважения. Ты что, боишься его, что уклоняешься от поединка?

Этот голос!

Где я его слышал прежде?

— Он — наш враг, — холодно ответил князь Юрий. — Он появился здесь лишь для того, чтобы выиграть время.

— Много ли времени нужно нам, народу Черных Шатров? — Говоривший стоял позади меня. — Он пришел в наш в стан как гость, по своей воле, и имеет право свободно покинуть его, когда пожелает.

— Это кто же такое сказал? — спросил Юрий скрежещущим от гнева голосом.

— Я сказал! — вперед вышел худощавый одноглазый воин и встал со мной рядом. — Я, Абака-хан!

Какой-то миг я пристально смотрел на него, потом вспомнил. Абака-хан! Человек, которого я угощал вином в Кадисе давным-давно! Йол болсун…

Князь Юрий заколебался, и по его неуверенности я смог оценить важность персоны Абака-хана. У князя вдруг качнулась почва под ногами.

— Ты говоришь в защиту этого врага? — спросил Юрий.

— Кому он враг? Они на нас не нападали. Лишь ты говоришь, что они враги.

— Там есть добыча…

— И есть женщина, — насмешливо добавил я, — которую он надеется захватить.

Я намеренно усилил ноту презрения в своем голосе.

— Этот пес смердящий не решается отбить её в честном бою. Ему требуется сила народа Черных Шатров, чтобы завоевать для себя женщину!

— Это так? — старый хан повернулся к князю Юрию. — Ты и в самом деле упоминал какую-то женщину, когда рассказывал нам о караване.

— Это не просто женщина. Она очень важна. Здесь дело политическое.

Обратившись к тем, кто стоял поблизости, я поинтересовался с пренебрежением:

— Что это за жалкая мышь? Если мужчина хочет добыть женщину, зачем оправдываться политикой? Может, он вообще не мужчина, а евнух?

Князь Юрий услышал это замечание и шагнул ко мне, и толпа, жаждущая поединка, с готовностью расступилась, чтобы освободить ему дорогу.

— Так что, настоящий поединок? Или мне отхлестать тебя клинком по голой заднице?

— Это будет поединок, — твердо произнес Абака-хан, — и мы проследим, чтобы все было как следует. Идет, князь? Пешим будешь биться или на коне?

— На коне, — сердито произнес Юрий, — и никакой пощады. Бой на смерть!

— Согласен, — сказал я беззаботно и, обнажив меч, отъехал на Айеше ярдов на пятьдесят — медленным шагом, потому что нам нужно было выиграть время! — а затем повернулся, чтобы встретить противника.

Сколько времени прошло с тех пор, как Лолингтон и Иоганнес добрались до каравана? Сколько времени я выиграл? Двадцать минут? Полчаса? Один час для каравана — это пять миль, может быть, шесть на предельной скорости. Это немного, но и до моря не так уж далеко. Гансграф сообразит, как использовать время с толком…

Больше всего я боялся, что караван перехватят на переправе через Чичеклею. Но стоит им пересечь реку — и между ними и морем не будет больше никаких препятствий, а расстояние там меньше пятидесяти миль.

— Славная девочка, — сказал я кобылице и похлопал её по шее, зная, что она меня поняла. Я выезжал на Айеше во многих стычках и на многих поединках. Она нетерпеливо пританцовывала на месте, раздувая ноздри, вздергивала хрупкой головой и грызла удила.

Прозвучала команда, и мы двинулись вперед. Несмотря на все мои бравые разговоры, подчеркнуто вызывающие, чтобы сделать поединок неизбежным, я понимал, что дело мне предстоит нешуточное.

Князь Юрий был ростом выше меня на несколько дюймов, и длинные руки давали ему определенное преимущество. Он был сильный человек и, по всем признакам, искушенный боец.

Юрий держал меч наготове. Его конь вдруг рванулся вперед, набирая скорость, и Айеша по собственной воле сделала то же самое. Атакуя, оба мы замахнулись друг на друга, но когда сблизились, я просто отразил его удар и проскочил мимо.

Мне вслед раздался сердитый крик, но я тем временем крутанул Айешу и снова бросился на противника. Юрий тоже повернул коня, но Айеша, хоть я и ездил на ней с самого утра, оказалась проворнее. Просвистел мой меч, Юрий смог лишь частично отразить его и потерял равновесие в седле. Был миг, когда я мог бы легко убить его, и это видели все вокруг.

На мгновение в глазах Юрия промелькнул неприкрытый страх, ибо он бессилен был предотвратить смертельный укол, а я находился в удобной позиции. Однако после этого бой сразу же закончился бы, а я бился за время…

Я презрительно опустил клинок.

— Так легко ты не умрешь, — сказал я ему и повернул лошадь кругом.

Среди зрителей, которые, конечно, не догадывались о причинах моего поступка, послышались одобрительные крики, и он снова насел на меня. Мы отчаянно рубились, делая выпады, отражая удары, крутя на месте лошадей. Один раз, когда его более крупный конь толкнул Айешу, она чуть не упала, и я быстро заставил её отскочить в сторону.

Видя свое преимущество, Юрий атаковал снова, но Айеша ловко повернулась и устояла на ногах.

Наши клинки с лязгом скрестились, я быстро вывернул руку и нанес внезапный колющий удар. Я почувствовал, как острие моего меча рассекло ткань, а потом его клинок обрушился мне на голову, и шлем зазвенел от сильного удара. Бросив лошадь ко мне, он свирепо ударил ещё раз.

Я потерял равновесие и свалился с седла.

Когда мое тело рухнуло в пыль, поднялся ужасный крик, а он развернул коня на месте, чтобы растоптать меня. Однако я, откатившись в сторону, вскочил на ноги, а когда он наклонился, чтобы ударить, бросился навстречу налетающей лошади и скользнул вдоль её бока, поднырнув под его руку с мечом.

В таком искусстве я много раз упражнялся с акробатами и ярмарочными наездниками, которые ездят без седла и могут вскочить на коня и спрыгнуть с него на полном скаку.

Схватившись за луку седла и за самого Юрия, я запрыгнул на спину его коню позади него. Обхватил его предплечьем за горло, поднял меч… но его конь внезапно крутнулся на месте, и мы оба слетели на землю.

Благодаря своей акробатической подготовке, я мгновенно вскочил, но был изрядно оглушен, и на лице у меня откуда-то взялась кровь. Юрий поднялся тоже, но меч его валялся в нескольких шагах, а эти дикие печенеги сердито орали на меня, требуя немедленно убить побежденного.

На этот раз я медлил не из благородной галантности и не из желания затянуть бой, у меня просто не хватало сил броситься на него. Нужно было перевести дух.

Князь подхватил свой меч и сам пошел на меня; теперь в нем не было ни пламени, ни ярости. Он стал хладнокровным и смертельно опасным, он намеревался убить меня сейчас же, не допуская дальнейших глупостей…

Сколько продолжался этот бой? Может быть, секунды, и уж, конечно, не дольше нескольких минут, но я больше не осмеливался думать о проволочках. Для того, чтобы просто сохранить жизнь, нужно было драться всерьез и добиваться победы любой ценой.

Юрий пошел на меня, сделал обманное движение и выпад. Я отскочил, тут же снова кинулся к нему и ударил, метя в лицо, но чуть промахнулся.

Мы ходили по кругу, наши клинки соприкасались, почти ласкаясь, потом я резко выбросил меч вперед, упреждая его колющий удар.

Острие попало ему в грудь, но лишь на пределе выпада. Я почувствовал, как подалась его кольчуга под великолепной толедской сталью, и, отдернув меч, увидел на груди его кровавое пятно всего на пару дюймов правее сердца.

И опять мы пошли по кругу, а потом он яростно бросился на меня, и чтобы отразить эту атаку, потребовалось все мое искусство. Мой клинок опустился, а он далеко замахнулся мечом для страшного последнего удара, — и тут в моем мозгу мелькнуло воспоминание, как отец однажды спас себе жизнь во время абордажного боя…

Я упал на одно колено в тот миг, когда он перенес вес тела на правую ногу и его клинок начал опускаться, и выбросил меч вверх, прямо ему в горло.

В конечном счете, это сделал скорее он, а не я, — слишком резко бросился вперед, его повело за не встретившим сопротивления мечом, и он напоролся на мой клинок. Сталь прошла через его шею внутрь черепа.

Князь Юрий Ольгович издал сдавленный крик, и меч его выпал из руки, зазвенев о мой шлем. Он повалился, тело изогнулось, потянув меч из моей руки, но я вскочил и рывком высвободил клинок.

Я выпрямился, не в силах перевести дух, с хрипом глотая воздух и сжимая в руке окровавленный меч, — и тут ко мне подъехал старый хан.

— Хороший был бой.

— Я должен принести ему извинения, — сказал я. — Он был смелый боец и сильный человек. А все, что я говорил, имело лишь одну цель — выиграть время.

— Ты честен.

— Ты подарил мне возможность; я возвращаю тебе правду.

К старому воину подъехал Абака-хан.

— Это мой сын, — сказал хан. — Долго его не было рядом со мной.

— Сильный сын — гордость отца.

К седлу Абака-хана был привязан винный мех. Я показал на него рукой.

— Абака-хан, однажды я угостил тебя вином. Мне бы теперь глоток…

Он снял бурдюк с седла и, прежде чем выпить, я высоко поднял его:

— Йол болсун! — крикнул я. — Пусть будет дорога!

— Йол болсун! — ответил мне крик тысячи глоток, и, не опуская бурдюка, я стал тонкой струйкой лить вино в пересохшую после боя глотку.

Возвращая мех хозяину, я заметил:

— Хорошее вино… Теперь напомнишь мне при случае, что теперь моя очередь тебя угостить.

— Вот твоя лошадь, — показал старый хан. — Поезжай к своим спутникам и скажи им, что мы придем с восходом солнца и возьмем то, что у них есть.

Поднявшись в седло, я обернулся к ним — к низкорослому, крепкому старику и его высокому, стройному сыну.

— Я скажу им, но мы встретим вас, и многие из твоих людей умрут.

— Там, где золото, — пожал он тяжелыми плечами, — там и кровь.

Повернув лошадь, я поднял клинок в приветствии, ибо они были отважные и сильные люди. Но к этому часу следующего дня многие из них будут лежать на земле, и горло у них будет перехвачено смертной сухостью…

— Йол болсун! — крикнул я.

И холмы загудели от ответного крика:

— Йол болсун!

Глава 40

Низменные северные берега Черного моря между устьями Днепра и Днестра изрезаны множеством затопленных долин, простирающихся далеко в глубину суши и образующих заливчики посреди затопляемой при паводках прибрежной низменности. Лесов там нет, попадаются лишь рощицы ив, черного тополя и европейской ольхи с некоторой примесью кленов, диких груш и яблонь и подлеском из лесного орешника. Лозы дикого винограда оплетают даже самые верхние ветви деревьев.

Эти затопленные долины образуют длинные узкие бухты или эстуарии, в которые и вливаются реки. В одну из таких долин и впадает река Буг — наша спутница на пути к морю.

И между двух таких заливчиков мы приготовились встретить нападение печенегов — предшественников крупных монгольских племен, которые и сейчас беспокойно шевелятся в отдаленных азиатских степях.

Позади нас были воды Черного моря, с каждой стороны — по рукаву дельты. Гансграф руководил подготовкой к обороне, и каждый из нас понимал, что предстоит битва не на жизнь, а на смерть. Здесь некуда будет ни отступить, ни бежать, если не подойдут лодки. Силы, развернувшиеся против нас, превосходили нас численностью по меньшей мере десятикратно.

Справа от нашей позиции раскинулась начинающаяся у самого берега залива густая чаща кустарника, в которой плотно переплелись миллионы ветвей, опутанных диким виноградом.

Этот барьер, которым гансграф сразу же решил воспользоваться, имел в ширину несколько сот ярдов и тянулся почти на четверть мили поперек перешейка, соединяющего с материком вытянутый язык суши, который мы выбрали для обороны.

Для конников это была непреодолимая преграда, ловушка для любого, кто попытается туда сунуться. Между зарослями и водой протянулась узкая полоска песчаного берега — мы там нагромоздили кучами плавник, чтобы создать завал.

За этим завалом мы разбросали несколько сотен калтропов. Калтропы делаются из металла или из обожженного для твердости дерева и устроены так, что из четырех их шипов один всегда торчит кверху; калтропы — грозное оборонительное оружие против кавалерийской атаки.

Остальное пространство, на котором нам предстояло обороняться было частично защищено густыми зарослями — чащей ивняка, тополей и дикого винограда вперемежку с какими-то колючими кустами, не знаю уж, как они называются.

Мы срезали с деревьев ветки и заклинивали их между другими деревьями, чтобы получилась сплошная изгородь. И за нею, и перед нею в землю были воткнуты заостренные колья, наклоненные в сторону противника.

На открытом участке, лежащем несколько к востоку от середины перешейка, мы наскоро построили баррикаду, и перед ней тоже разбросали калтропы.

Получив предупреждение от Лолингтона и Иоганнеса, гансграф действовал быстро. Высадив людей из повозок и перегрузив все имущество на вьючных животных, он послал повозки вдоль реки, а всадников и вьючный обоз тем временем рассыпал чуть ли не по пятидесяти направлениям, приказав встретиться в определенном месте.

План его блестяще осуществился: как он и надеялся, печенеги для начала кинулись вслед за повозками — и в конце концов обнаружили, что они брошены и пусты; внутри оказались только камни, наваленные для увеличения веса — повозки должны были оставлять заманчивые глубокие следы.

К тому времени, когда разведчики печенегов обнаружили свою ошибку и распутали множество следов, компания снова собралась вместе, выбрала позицию для обороны и далеко продвинулась в её укреплении.

Мужчин и женщин, непригодных для других работ из-за ран или болезней, посадили изготовлять новые калтропы; изрядный запас их всегда возили с собой в повозках, потому что страшнее всего для купцов были нападения конников.

Множество калтропов было рассеяно в траве на достаточно широкой полосе, чтобы сбить напор атаки на оборонительные сооружения.

Когда передовая позиция была укреплена сравнительно надежно, гансграф отошел назад примерно на сотню ярдов и приказал строить несколько островков обороны — маленьких фортов за земляными насыпями и кустарником Эти форты могли бы сбить напор массированной атаки, расчленить вражеское войско и подставить его под перекрестный обстрел.

В одном из этих фортов второй линии разместили женщин и раненых, которым требовался уход. Съестные припасы распределили между фортами. Женщин и раненых поместили в том укреплении, где имелся родник.

Работа по подготовке обороны была проделана невероятно быстро. Это произошло благодаря хорошо рассчитанному плану гансграфа, который ещё в давние времена продумал и разработал целый ряд вариантов обороны, охватывающих чуть ли не все опасные ситуации, в которые мог попасть караван.

Главным образом наша оборона строилась против конников, и это себя оправдывало, кто бы и где бы на нас ни нападал. Лучники у нас были отличные, но, кроме них, имелось среди нас и множество искуснейших пращников, а берег поблизости был частично покрыт галькой, которая как нельзя лучше подходила в качестве боеприпасов.

К тому времени, как я достиг места встречи, все эти приготовления далеко продвинулись вперед.

Гансграф знал, что у всадников-степняков было в обычае атаковать стену или изгородь, заставляя коней с разбега перепрыгивать через нее, но острые колья, вбитые в землю с наклоном в ту сторону, откуда могла обрушиться атака, и рассыпанные калтропы делали такую атаку невозможной. Большинство калтропов были не видны в траве — высокой, по колено.

Некоторое время назад гансграф послал гонца в Константинополь — поторопить корабли, которые должны были встретить нас и забрать наш груз; сомнительно, однако, чтобы они успели прибыть вовремя…

* * *

На рассвете третьего дня после моего возвращения они нас нашли. Все это время им пришлось потратить, чтобы нагнать нас и разобраться в путанице следов, которую мы оставили.

Несколько тысяч печенегов быстрой рысью тронулись к нашим укреплениям — только для того, чтобы остановиться или круто повернуть назад, увидев поле перед нашей стеной. Мне было известно, насколько искусны эти наездники, я и знал, что некоторые из них, лавируя между кольями и калтропами, смогут пройти.

Я издалека узнал хана — он сидел на коне и время от времени привставал на стременах, чтобы рассмотреть нашу оборону. Сколько времени пройдет, прежде чем он сообразит, что мы уязвимы для нападения с моря или из рукавов дельты? Хорошо хоть, что печенеги, люди степей, за редким исключением не умели плавать и вообще боялись воды.

Сюзанна ждала меня у внешней стены одного из островков обороны. Ее лицо было бледно.

— Матюрен! Что же будет?

Что я мог ответить на этот вопрос? Оборону мы построили самую лучше, какую позволяли время и ситуация, однако я крайне тревожился. Да и ей не было нужды спрашивать, потому что её опыт в таких делах, несомненно, не уступал моему. Замок Саон часто подвергался нападениям, когда она была ещё подростком.

Однако только я смотрел в угрюмые старческие глаза хана, только я видел вблизи его людей — этих диких, вонючих степных тигров. Они жили для войны и мало что знали, кроме войны.

Я не из тех, кто считает нужным ограждать женщин от правды. Это совсем не слабовольные и не слабоумные существа, и они тоже должны готовиться к грядущему. Тот, кто не готовит свою женщину к бедствиям и несчастьям — глупец.

— Мы можем победить, Сюзанна, но можем и проиграть. Если тебя схватят, требуй встречи с Абака-ханом. Он князь, сын хана, и мы с ним друг друга знаем. Проси встречи с ним; расскажи ему свою историю. Но если сможешь, беги. Я постараюсь расчистить тебе путь.

— А ты?

— Обо мне не думай. Вот море, за ним Константинополь, где у тебя есть друзья. Любыми способами добирайся туда.

— Ты считаешь, что они нас разобьют?

— Кто может сказать? Сюзанна, мудрый человек бьется, чтобы победить… но дважды дурак тот, кто не имеет плана на случай поражения.

Она положила руку мне на рукав:

— Матюрен… Я не хочу тебя потерять.

— И я не хочу потерять тебя.

Мы стояли рядом, наслаждаясь утренним солнцем и глядя на темную линию печенежских всадников — черное облако на нашем горизонте.

Они протянулись темной и страшной линией от одного края перешейка до другого, глядя на поле предстоящего боя с древних дюн. Они ожидали.

Невероятная лихорадка оборонительных работ осталась позади, и мы отдыхали, собирались с силами, ели, разговаривали и ждали нападения.

Вспоминая все, что я видел — этих темнолицых людей с твердыми челюстями и узкими глазами, я трепетал за тех, кто был со мною рядом.

Эти степные всадники ненавидели все места, где не растет трава; города внушали им отвращение. Они питались кобыльим молоком, творогом, кровью из вен живых лошадей; ели ячмень и мясо, если удавалось достать. Жить — для них значило убивать.

— Даже если мы победим, — сказал я, — всему этому настанет конец, и очень жаль, что всякое начало должно быть и концом чему-то. Мне будет не хватать походного барабана, Сюзанна, по-настоящему не хватать…

Этот барабан был биением нашего пульса, и я часто гадал, что в первый раз заставляет зазвучать барабан человеческой жизни? Ибо каждый из нас шагает под бой своего собственного барабана, который задает неслышный ритм всем нашим движениям и мыслям…

Не исчезновение ли отца заставило ожить мой барабан? Или это началось в каком-то друидском лесу, давным-давно, когда омела была срезана с дуба золотым серпом? А может быть, все началось, когда слилась воедино кровь моей матери и отца?

К нам подошел гансграф:

— Тут нашлась небольшая лодчонка, с полдюжины людей она выдержит. Есть весла, и парус тоже, а корабли из Константинополя скоро подойдут… — Он перевел взгляд на Сюзанну. — Женщины из нашей компании уйдут на этой лодке, и там должен быть один мужчина. — Он взглянул на меня: — Ты — не из наших… Ты поплывешь с ними.

— Я останусь. Поплывет Хатиб.

Он не стал возражать, и я понял: ему хотелось, чтобы я был рядом с ним.

— На той стороне рукава заросли тростника. Хатиб сможет доставить вас к кораблю. Вы должны отчалить сразу же. Нет сомнения, что вы встретите корабли в море.

Гансграф опять взглянул на Сюзанну:

— У вас есть там друзья?

— И в Антиохии тоже.

— Ну, значит, очень хорошо.

Он зашагал прочь, сохраняя свою внушительную осанку, легко и изящно, несмотря на массивное телосложение, но впервые я заметил в нем тень чего-то, что меня испугало. Руперт фон Гильдерштерн, который казался неуязвимым, потерял уверенность.

Да и как он мог быть уверенным? Или любой другой из нас?

— Мат…

Они двинулись!.. Длинная темная линия всадников быстро приближалась.

Я быстро поцеловал ее:

— Спрячься в форте, — сказал я, — пока не уйдешь с Хатибом. Запомни, он старый плут и распутник, но ты можешь доверять ему. Если буду жив, приеду к тебе в Саон.

Как легко в такие минуты даем мы обещания! И сколь пустыми оказываются обещания, когда на другую чашу весов ложится судьба!

Мой клинок легко скользнул из ножен, и я широким шагом пошел вперед. Рука моя легла на плечо Хатиба:

— Ты, зловонный старый жулик, ступай к мадам! Ты, пират! Ты, ворюга! Иди к ней и хорошенько береги для меня. Отведи её в лодку, которая там ждет, потом доставь в Константинополь и в Саон! Позаботься о ней, о Хатиб, ибо она держит в своих руке мое сердце!

— Лодка! О могущественный! Вон там стоит лодка — а ты держишься за меч? Какое безумие! Что за прихоть! Прекрасная женщина, широкое море и лодка… И ты выбрал меч?

— У меня есть честь, о Отец Вшей! У меня есть честь, и я воин!

Его порочные старческие глазки сверкнули:

— Благодарение Аллаху, что я всего лишь вор и философ. Я выбираю лодку!

Хатиб замолчал, потом оглянулся на меня через костлявое плечо, и глаза его вдруг стали серьезными и печальными:

— Не забудь, о могущественный: мудр тот, кто умеет выбрать нужный миг. Чтобы доказать свою храбрость, вовсе не обязательно умирать. Хорошенько подумай о враге и о своих братьях по оружию, но, когда придет миг, вспомни о своей лошади! Вспомни Айешу, тонконогую эту красавицу с носом, подобным цветку! Когда станет бесполезно обагрять далее кровью твой меч, садись и скачи!

Подошел и встал рядом Лолингтон. В его улыбке сквозило мрачное веселье.

— Боюсь, друг мой, что в этой пьесе моя роль не протянется до последнего акта. Что за дивная роль для фигляра!

— И для солдата.

— Ты так думаешь? Называли меня по-разному, но… солдат? Хорошо звучит, Кербушар.

Они уже приближались на рысях, высоко сидя в седлах, — черная линия смерти. А потом бросились в атаку!

Первые ряды достигли калтропов; вот лошадь взвилась на дыбы и заржала от боли, вот шарахнулась вторая, а наши лучники разом выпустили рой стрел. Кони пятились и метались; падали люди, и на нас тоже сыпались стрелы.

Мы ждали; наше время ещё не пришло.

— Чему ты радовался в жизни, Кербушар? — спросил Лолингтон. — Вот ты жил… Что ты любил?

— Что делало меня счастливым? Палуба под ногами, лошадь под седлом, меч в руке, девушка в объятиях! Вот это я любил, и ещё дальний горизонт, за которым начинается неведомое…

Что я ещё любил? Утренний туман, вечернюю розу, влажный ветер у меня на щеке и отцовскую руку на моем плече…

А что до женщин… Я любил, каждую в свое время, Азизу и Шаразу, Валабу и Сюзанну. На миг я любил их, и на этот миг, несомненно, они любили меня, и кто может сказать, сколько длятся такие мгновения? Я выпиваю вино и отставляю стакан, но вкус остается, Лолингтон, вкус-то остается!

Кто может забыть лошадь, на которой скакал, корабль, на котором плавал, далекий берег, который увидел в первом свете утра, бой, в котором бился, или женщину, которую любил? Кто может забыть хоть что-то из этого — тот не мужчина!

Идем, Лолингтон, они приближаются к внешней стене. Давай посмотрим, что приготовило нам будущее.

Мы вместе прошли к наружной стене и, встав плечом к плечу, остановились в ожидании. Теперь мы могли разглядеть их лица, они ждали, снова вытянувшись в линию сразу за пределами полета стрелы, и собирались двинуться в атаку, лавируя между заостренными кольями, сплетая свои тонкие арабески между зубами смерти. О, это было красивое зрелище! Как играло солнце на их отточенных клинках!

— А чем ты гордишься в жизни?

— Немногим, Лолингтон, очень немногим. Не было у меня времени — какое беспощадное слово! Что я сделал? Да ничего! О, я лелеял великие мечты; я много ходил по земле; я научился — очень немногому… но — да, я горжусь, что крепко держал меч; горжусь, что читал книги, и — да, горжусь, что я сын Кербушара!

И тут печенеги пошли — пышное зрелище воинственной красоты в тишине утра; они заставляли коней вытанцовывать мелкими шагами среди острых, как кинжалы, кольев, лавируя и меняя направление, словно на каких-то странных воинских учениях или под неслышную музыку; и мы позволили им подойти.

Сотня лучников притаилась за завалом; сотня пращников притаилась среди них, а позади, за второй линией обороны, ожидала в резерве сотня конников. На валу стояли копейщики и мечники, а некоторые бойцы — с боевыми топорами. По-моему, страха не было, было лишь ожидание, а потом вдруг взметнулась вспышкой атака, кони внезапно набрали скорость, и противник бросился на нашу баррикаду!

— Ну! — крикнул гансграф, и его поднятая рука опустилась.

И тогда, как один, встали лучники и выпустили стрелы в кишащую массу. Они стреляли во всадников, ибо ни один человек по своей охоте не убивает лошадь.

— Давай! — прозвучала вторая команда, и поднялись пращники и метнули свои камни, а больше команд уже не требовалось, потому что каждый сам знал, что делать.

Вокруг нас падали люди, мчались лошади, летели стрелы и камни, гремел над валом стук и лязг оружия. Заржала визгливо лошадь, пролетел по воздуху человек и напоролся на кол, словно жук на булавку, руки и ноги дергались, пытаясь отогнать смерть, которая пришла слишком быстро.

Темнолицый всадник бросил прыжком своего коня на вал и приземлился рядом со мной, я наотмашь рубанул его по лицу клинком и почувствовал, как лезвие прошло сквозь переносицу, и человек этот рванулся ко мне с кинжалом в руке. Отступив на шаг, я пронзил его.

Тут же мою одежду пробила стрела, а потом все отдельные события слились, и остались только страшные крики боя, хрип умирающих, лязг клинка о клинок и свист стрел, похожий на свист бича.

Они шли и шли, и не было перерыва. Мы бились и бились. Мой клинок скрещивался с дюжиной других клинков. Рядом свистели стрелы; одна воткнулась мне в бок, но я вырвал её и продолжал биться, не замечая ничего.

Они нападали, отходили, потом снова нападали. Некоторые прорывались в наш круг — и умирали здесь. Многие пали у вала. Мы отбрасывали их и посылали вдогонку стрелы, метали камни и греческий огонь, но они возвращались снова. Они дрались, как рычащие псы, и умирали с оскаленными зубами, и их клинки все ещё двигались в страшных сокращениях мышц, управляемых уже умершим мозгом.

На меня бросился с мечом человек, который приветствовал меня криком несколько дней назад, и я сделал выпад, метя ему в горло, а он завопил, узнав меня:

— Йол болсун!

— Вот твоя дорога! — крикнул я и вогнал ему в грудь целый ярд стали, и его глаза вспыхнули совсем рядом с моими. Он попытался нанести укол, взяв на себя меч, но я оттолкнул его.

Меня сбила лошадь, вспрыгнувшая на баррикаду, я упал на колени и мельком заметил, как один из наших, маленький акробат, взлетев в воздух, вскочил верхом на плечи всаднику, и они, кренясь набок, помчались через поле — всадник на лошади, а акробат сверху на всаднике; вцепившись ему в волосы, он осыпал его ударами клинка.

Иоганнес умер на моих глазах, и я убил человека, который сразил его. Пал Гвидо, захлебываясь собственной кровью. Лукка, угрюмый и страшный, отступил и дрался рядом со мной, и вдвоем мы сбросили с завалов добрую дюжину всадников.

А потом атака захлебнулась, и все кончилось… до поры до времени.

Глава 41

Кое-кто сел, где стоял, некоторые пошли за водой, а другим надо было перевязывать раны. Я взялся помогать самым тяжелым раненым.

Мы потеряли убитыми дюжину, вдвое больше было раненых, погибло несколько лошадей.

Когда выдалась передышка, я откинулся на баррикаду и положил голову на руки. Мы убили многих, но они дорого отдавали свои жизни, и мы понимали: все, что уже успело произойти, — всего лишь первая схватка, которая нанесла им очень малый ущерб, хоть их потери вчетверо превышали наши.

Пришла Сюзанна, принесла бурдюк с вином. Печенеги налетели так быстро, что женщины не успели уйти на лодке.

— У тебя кровь идет, — сказала она, когда я пил.

Я вспомнил об уколе стрелы и потрогал рукой бок, но кровь уже засохла. Это было то место, где на кольчуге есть разрез для удобства верховой езды; и когда он разошелся, прямо туда и попала стрела, но вонзилась не глубоко. Без сомнения, удар получился скользящий. Потом бок у меня онемеет, но сейчас некогда заняться им как следует, потому что скоро они нападут ещё раз.

— Плохо дело, да, Матюрен? — Она привыкла называть меня так — именем, которым когда-то звала меня мать.

— Очень плохо, — согласился я.

Несколько человек разбрасывали в траве калтропы, но никто не разговаривал, разве что о самом обыкновенном, потому что здесь говорить было не о чем.

Вернулся карлик-акробат, тот самый, что уехал на плечах врага. У него была скверная резаная рана на ноге, которую я перевязал; но своего врага он убил.

Солнце стояло высоко; легкий ветерок рябил воду; плеснула рыба, и на лугу, над которым витала смерть, запел жаворонок, не обращая внимания на трупы.

— Смотри, Матюрен!

Сюзанна показала вверх, и глаза мои, последовав за её пальцем, обнаружили огромный кружащий столб, простершийся, должно быть, на тысячи футов ввысь, — стаю летящих пеликанов; белые их крылья сияли в солнечном свете. Прекрасное, мирное зрелище…

— Это лучше, чем война, — заметил я.

Мы стояли рядом, держась за руки, и я чувствовал, как высыхает пот у меня на теле, и думал, доживу ли я до конца дня. Так хорошо было жить и ощущать её руку в своей…

Над нашими головами встревоженно кружил степной орел. Может быть, у него гнездо где-то в зарослях.

Донесся голос гансграфа:

— Будьте готовы, дети мои. Они идут!

На этот раз степняки пришли со своими арканами, о которых мы столько слышали, и с крюками на длинных шестах и выдернули часть заостренных кольев — самые дальние, за пределом полета наших стрел.

Сами они посылали в нас стрелы из коротких, очень тугих луков, натягивать которые приходилось вдвоем; но мы пригибались пониже — и ждали.

Внезапно печенеги бросились в атаку, но теперь не в лоб, а наискось, ударили туда, где наш вал примыкал к лесу. Они думали отыскать там слабое место, и некоторые попытались даже прорваться через лес, но либо были остановлены скрытыми завалами, либо попали в ловушки и были убиты нашими людьми.

Мы потеряли ещё одного человека, пораженного стрелой.

Вторая половина дня тянулась долго, и мы дремали у баррикады, наслаждаясь солнечным теплом.

Осторожно, чтобы не привлекать лишнего внимания, я пошел осмотреть лодку. Это оказалась широкая в корпусе, но хорошая, мореходная лодка. В ней лежал бочонок с водой и мешок с хлебом и мясом.

И только тут мне пришло в голову, что нам не суждено уйти отсюда и что гансграф это знал. Все время знал.

Я подошел к нему, он остановил меня жестом, но ничего не говорил — мы просто постояли рядом.

— Если ты отсюда выберешься, — сказал он немного погодя, то, надеюсь, отыщешь своего отца.

Съестные припасы мы разделили и разнесли по фортам, которые составляли второй рубеж нашей обороны.

Укрепления эти были овальной формы, одно слегка выдвинуто вперед. Все они построены были из земли и окружены заостренными шестами, направленными наружу, и стенами из переплетенных кустов и ветвей, между которыми была насыпана земля. Взять их будет делом нелегким, потому что при штурме одного форта атакующие попадут под обстрел из других.

До заката случилась ещё одна атака, и мы потеряли ещё двоих убитыми, а раненых было с дюжину.

Давно уже стемнело, когда я смог наконец подойти к костру и присесть. У Сюзанны нашлось для меня немного подогретого вина, и вкус его был приятен. Я медленно выпил — и почти сразу заснул, но спал недолго.

Тьма лежала над лагерем, и мы слышали в ночи птичьи крики, а по временам какие-то шорохи в зарослях. Ни у кого не было охоты говорить. Всем хотелось только отдыха, ибо завтра предстояло нам вынести самые тяжелые атаки, а сейчас мы были донельзя усталыми и измотанными.

Рано или поздно они обнаружат, что вода вокруг совсем неглубока, и объедут нас с тыла, а у нас слишком мало людей для защиты — и нет времени выстроить там оборону.

Это означало, что придется отойти на вторую линию обороны и вести долгий смертный бой.

Лучники ходили вокруг, собирали стрелы, упавшие по нашу сторону баррикады.

Никто не предлагал сдаться или начать переговоры с врагом, даже если бы это было возможно. Печенеги не торговались, они убивали. Да и, по правде сказать, что мы могли предложить им? Они не искали ничего, что нельзя увезти на коне.

У нас оставался простой выбор: победить или умереть.

Итак, мы спали, поочередно несли караул, несвязно разговаривали и ели без всякого аппетита. Сюзанна втирала масло в мои усталые мышцы.

— Когда мы отступим в форты, — предупредил я её, — ступай к лодке и уходи сразу же, не теряя времени. Кто-то там должен командовать — пусть это будешь ты, но доверяй Хатибу, потому что он умудрен во всех отношениях.

— Ты считаешь, это будет необходимо?

— Да, Сюзанна. Это будет необходимо.

— И я увижу тебя опять только в Константинополе? Или в Саоне?

— Либо там, либо там… Жди меня, но защищайся сама как следует. Там может появиться граф Роберт или кто-нибудь другой найдется, вроде Юрия.

— Ты убил его ради меня…

— Не знаю, ради тебя ли. Может быть, так получилось потому, что мы оба хотели померяться силами. А больше всего — ради времени. Гансграфу нужно было время.

Костры догорали; лишь кое-где запоздалые языки пламени лениво лизали дрова.

— Если кто-нибудь из наших встретится на твоем пути, говорил я, — поддержи их и помоги. Особенно Лолингтону и его людям. Они ведь просто актеры, ты знаешь, и внешний героический облик их — зачастую надетая личина. По сути, они — лишь тени ролей, которые играют, и часто, кроме этих теней, ничего геройского в них нет…

— Но Лолингтон не таков.

— Нет, Лолингтон не таков.

— Лучший актер из них всех как раз не актер, — заметила Сюзанна. — Я имею в виду Хатиба. Он разыгрывает представление на подмостках мира. Мне кажется, он когда-то был царем или визирем… в другой жизни, может быть. Он — человек со многими лицами, но лишь одной душой.

Мы почувствовали чье-то присутствие; в темноте над нами смутно обрисовалась фигура гансграфа. Мы поднялись и встали рядом с ним.

— А знаете, — вдруг сказал он, — я родился всего в несколько милях отсюда…

А я почему-то привык считать, что он либо фламандец, либо баварец.

— Я — никто.

— Ты гансграф.

Он помолчал, потом медленно кивнул:

— Да… хоть это.

Он стоял молча, глядя на наши тени на земле, где через несколько минут их уже не будет.

— По-моему, это день. Утро.

— Скоро они появятся, — сказал я.

— Уходи! — сердито сказал он. — Не будь дураком! Что такое храбрость? Всего лишь притворство!

— А ты почему не уходишь?

— Я — гансграф.

— А я — сын Кербушара.

— Оба вы дураки, — сказала Сюзанна, — но за это я вас и люблю…

* * *

Они появились с первым светом; теперь это не был тот безумный натиск, который сметал с лица земли столь многих врагов, теперь они были осторожны из-за наших укреплений, и мы встретили их на валу, зная, что эта встреча может оказаться последней.

На этот раз я тоже вооружился луком, взяв его у убитого компаньона. Моя первая стрела поразила врага в горло за семьдесят ярдов. Еще два раза я попал и один раз промахнулся, прежде чем они достигли вала.

Мы встретили их у завалов с мечами в руках, и сеча была отчаянная.

Потом где-то сзади поднялся крик, и, оглянувшись, я увидел, что печенеги бросились на конях вплавь, чтобы захватить нас с тыла. Некоторым удалось даже найти брод.

Тогда мы отступили, с боем отдавая каждый дюйм пути. Падали люди, поднимались на дыбы и шарахались кони; крики боли, возгласы ярости… сплошное безумие. За спиной гремел походный барабан, отзывая нас назад.

На меня насел печенег, размахивая фолшоном — одним из тех кривых мечей с широким лезвием, которые рассекают кость, будто сыр. Я отразил его удар, сделал выпад и парировал снова. Он сделал ответный выпад, и мне спасло жизнь только то, что под ногой у меня покатился камень. Я упал, и тот самый колющий удар снизу, который убил князя Юрия, снова спас мне жизнь.

Поднявшись, я присоединился к общему отступлению в наши островки обороны.

Господи, Сюзанна! Удалось ли ей увести лодку? В безопасности ли она?

Враг атаковал, кружась с криками вокруг фортов, но стены из земли и плетней держались прочно, и мы отбивали штурм за штурмом.

Я опять схватил лук и, заняв место на стене, выпускал стрелу за стрелой в налетающих всадников. Мы дважды отбросили врагов. Тела их мертвецов устилали землю.

Сколько было убитых? Сколько людей погибло в этих свирепых атаках?

Мне в шлем попала стрела, и он зазвенел от страшного удара. Оглушенный, я зашатался и на миг отступил. Однако толедская сталь была не какая-нибудь деревенская поделка, а лучший металл, выплавленный искуснейшим мастером, и она спасла мне жизнь — в который раз.

Рана в боку снова открылась и кровоточила. Переносицу мне задело камнем, и от этого глаза у меня заплыли и едва-едва открывались.

Мы бились на стенах, отбрасывая их, сдерживая натиск. Наши кони метались взад-вперед, смешавшись с конями убитых печенегов… страшная картина кровавой сумятицы.

Гансграф бился то здесь, то там, поспевал повсюду, ни разу не показав ни страха, ни слабости, как всегда — воплощение хладнокровной властности.

Атака захлебнулась, и враг отступил, разрушив при этом часть нашей стены. Теперь он будет готовиться к заключительному штурму, который покончит с нами.

Многие из наших пали. Многие были ранены. А я мог помочь только тем, кто оказался в нашем форте.

И тут поднялся крик:

— Корабли! Корабли!

Да, то были корабли — те самые, которые должны были забрать наши товары и нас самих.

Вот они, не более чем в трехстах ярдах, и на них избавление, на них безопасность, на них наше будущее — если мы сможем до них добраться.

Нам придется биться пешими против конных, но другого выхода у нас нет.

В нашем форте собралось, наверное, человек двести, и лишь немногие из них не были ранены. В других фортах, должно быть, примерно столько же. Оставаться за насыпями — это почти верная смерть; однако выйти и оказаться лицом к лицу с этими адскими наездниками, великолепными бойцами, этими степными дьяволами верхом на дьявольских конях…

— Сколько у нас копий? — спросил гансграф.

Действительно, копья — лучшая защита от всадников.

Гильдерштерн огляделся вокруг, подсчитывая. Не более сорока. Он поднял копье, давая сигнал остальным. В ответ люди Сарзо вскинули вверх целый лес пик — десятков шесть, наверное. Но у людей Фландрена их было не более двадцати.

Спасение ждало у берега. Спасение, безопасность, Сюзанна.

— Попробуем. Здесь умрут все; если выйдем — кто-то, может быть, останется жив.

Печенеги немного отступили, перестраиваясь и готовясь к следующей атаке. Из-за прибрежных дюн, за которыми они стояли, корабли не были видны.

Вдруг загремел походный барабан, и мы хлынули из фортов, окруженные частоколом пик. Барабан забил вдвое быстрее, и мы рысью пустились к берегу, сохраняя тесный строй.

Какое расстояние удалось нам отыграть у смерти? Сорок ярдов? Пятьдесят?

Они налетели как ветер.

Пригнувшись в седлах, они бросались на копья, умирали, но выдергивали из строя наших бойцов. Люди падали, и копыта втаптывали их в землю. Упал акробат, которого я знал, и миг спустя его лицо былопревращено в кровавую кашу копытом несущегося коня; но он поднялся и метнул свой меч, как дротик, в спину всаднику.

Мы отвоевывали дюйм за дюймом. Падали товарищи; мы помогали им подняться, и вот тут-то сказались долгие месяцы совместных трудов, ибо люди бились, чтобы спасти друг друга, как бьются только братья. И мы достигли берега.

Густые камыши и кустарники были справа, и мы устремились в ту сторону, ища спасения.

Но тут раздался крик, и мы увидели, как новые печенеги въезжают в воду, чтобы отрезать нас.

В дикой отрешенности этого боя я забыл, кто я и где я; мысли о бегстве были отброшены прочь. Подхватив тяжелую пику из рук упавшего товарища, я метнул её в грудь налетающему всаднику. Мой меч вырубил вокруг меня настоящую просеку. Кто-то из врагов схватил меня за ногу, пытаясь опрокинуть, и я бешено лягнул его в голову. Он упал с переломанной шеей.

Мы бились. Свалившееся с лошади тело сшибло меня с ног. Силясь подняться, я мельком увидел окруженного и отрезанного от своих гансграфа — он косил врагов фолшоном, орудовал тяжеленным клинком с такой легкостью, словно это был кинжал.

В грудь ему попала стрела, он вырвал её и продолжал сражаться. Вот упал Лукка. Лолингтона я нигде не видел.

Кровь заливала мне глаза, а на меня мчался всадник с копьем наперевес. Я отвел клинком копье и ударил его в бок, но бросок его лошади опрокинул меня в воду. Лошадь упала рядом со мной, забив ногами в агонии.

Отчаянно пытаясь подняться, я глотнул соленой воды, смешанной с кровью. Кто-то бросился на меня с топором, но мой меч попал ему в ухо и глубоко врезался в голову. Он свалился в воду, и мне пришлось наступить ему ногой на грудь, чтобы вырвать клинок.

Барабан все ещё гремел — его тяжелая дробь колотилась у меня в черепе. Опять кто-то ударил меня, и я свалился обратно в воду. Через меня перескочила лошадь, копыта взметнули фонтан воды прямо у моей руки.

Вокруг метались всадники, а наши люди тем временем заходили, отбиваясь, все глубже в воду. Некоторые уже плыли к кораблям.

Сарзо, Фландрен и ещё несколько человек держались плотным строем; одни стреляли из луков, другие, в переднем ряду, отражали нападающих пиками.

Какой-то печенег метнул скользнувший змеей аркан, захватил Сарзо и выдернул его из строя. Сарзо ножом обрубил веревку и тут же бросил нож с такой силой, что он по рукоятку вонзился между глаз нападавшего.

Конь и человек пронеслись мимо меня; глаза печенега все ещё пылали яростью, а в переносице сидел вбитый по самую рукоятку нож.

Волна всадников нахлынула и обогнала меня, удар по шлему снова свалил в воду. Сознание угасало, и я боролся за жизнь уже бездумно, как загнанный зверь.

Рядом со мной воду взрезало стремя, я схватился за это стремя и за ногу, стоявшую в нем, и меня выдернуло из воды. Охваченный слепой яростью, я вскочил лошади на спину, стиснул всадника, швырнул в воду, тут же бросился на соседнего наездника и выбил его из седла, с разгону ударив всем телом. Он полетел, взмахнув руками, выронил меч, я успел поймать рукоятку на лету — и вовремя.

Уже другой всадник надвигался на меня, и я снес ему голову с плеч одним взмахом меча.

А потом на меня нахлынула холодная, отрезвляющая волна рассудка, и, повернув лошадь, я под прикрытием зарослей бросился в воду.

Если б я только смог добраться до кораблей! Люди плыли, изо всех сил гребя руками; других уже втаскивали на борт. Кажется, на одном из кораблей я увидел Сюзанну…

Я все пришпоривал печенежскую лошадь, но она вдруг как будто споткнулась. Я перелетел через её голову, и вода сомкнулась надо мной.

Вынырнув, я заметил в стене зарослей дыру, какую мог бы проделать волк или другой зверь. Я отчаянным усилием догреб до берега, заполз в эту нору и свалился, задыхаясь.

Вот такая же нора давным-давно спасла меня в Арморике, спасла от Тайллефера.

Увижу ли я его ещё когда-нибудь?..

И вдруг я услышал голос, голос Абака-хана, произносящий:

— Теперь ты будешь должен угостить меня два раза подряд!

И в отверстие норы влетел бурдюк. Потянувшись, я подтащил его к себе.

В последних вспышках угасающего сознания я заполз поглубже в чащу. Странная горячая тьма сомкнулась надо мной, горячая тьма, которая много времени спустя стала холодной… холодной… очень, очень холодной.

Глава 42

Тяжелый холодный туман висел над низкой прибрежной равниной, и в зарослях моих стояла тишина, только море плескалось о пологий берег.

Я жался к крохотному костерку и дрожал — больной, израненный, почти беспомощный; одежда была изодрана в клочья, я зарос бородой, волосы спускались на плечи.

Дрожа, я протягивал исхудавшие руки к слабым язычкам пламени, потому что мне было холодно… холодно…

В голове стучало от нескончаемой боли; кожа, просвечивающая через дыры лохмотьев, посинела. Я долго болел, а раны мои были ужасны, они оказались гораздо тяжелее, чем представлялось мне в пылу боя.

Сколько же времени прошло с тех пор? Морща лоб и преодолевая тупую боль в голове, я старался оценить время.

Месяц? Два месяца?

Долгими мучительными ночами я боролся за жизнь, силясь удержать тонкую линию обороны против ран, холода, голода, жажды и отчаяния.

На голове у меня была рубленая рана — кожу рассекло до кости… уже после того, как я потерял шлем; этот удар вызвал сильную контузию, которая, несомненно, порождала возвращающуюся вновь и вновь головную боль.

В боку остались две раны от стрел, из-за которых я потерял много крови; яд из этих ран проник глубоко в тело. Была ещё тяжелая рубленая рана на бедре, а ступню чуть не раздробило лошадиным копытом.

В промежутке между приступами горячки я как-то ухитрялся отжимать воду из болотного мха и заталкивать его в раны. Это прекрасный перевязочный материал — один из первых, которые я узнал. Отец рассказал мне о нем и описал, как пользовались мхом после битвы при Клонтарфе в 1014 году.

Мох остановил кровотечение и тем спас мне жизнь. Мох — и ещё бурдюк с вином, брошенный Абака-ханом, который в пылу яростной битвы увидел, как я заползаю в нору, надеясь избежать смерти.

Вином утолял я жажду, оно дало мне возможность пережить ужасные первые дни, когда я не решался даже шевельнуться из страха, что меня обнаружат и убьют. Повсюду кругом роились печенеги, которые грабили то, что осталось от нашего лагеря, забирали меха, купленные нами в Киеве, снимали с мертвых доспехи и все ценное, что на них было.

Если кого-то находили ещё живым, убивали.

Когда они наконец ускакали, поле осталось на волю диких кабанов и птиц-стервятников, а также разного мелкого зверья и насекомых.

Целыми днями, едва осмеливаясь пошевелиться, разбитый болью и дрожащий от лихорадки, я слушал, как кабаны раздирают на клочки тела, лежащие на поле битвы, как пронзительно кричат стервятники, дерущиеся над останками моих старых товарищей и компаньонов.

Меч мой исчез. Остался только дамасский кинжал да ещё старый пояс, прихваченный из дома, с которым я никогда не расставался. Однажды в нору, где я хоронился, сунулся волк, я схватил кинжал — и ждал, отвечая рычанием на его рычание. В конце концов он отступил, все ещё ворча.

Все это происходило в перерывах между приступами бреда, и когда я наконец полностью пришел в сознание, то не смог встать на ноги; я едва-едва мог вообще двигаться. Ступня распухла неимоверно, и мне никак не удавалось прощупать через опухоль, целы кости или переломаны.

Теперь, когда были выпиты последние капли вина, в горле у меня першило от сухости, и все кости ныли — слишком долго я лежал на холодной мокрой земле.

Тогда-то я и развел свой первый костер: приподнявшись на локте, шарил кругом одной здоровой рукой, обламывал веточки и подгребал поближе разбросанный вокруг сухой хворост.

Кремень всегда был при мне, а стальной клинок ножа послужил вместо кресала. Я высек искру, она упала в сухие листья и траву, тщательно собранные в кучку, и начал добавлять мелкие веточки.

Обламывая ветки, я расширил свое спальное место, а когда сгребал траву для постели, обнаружил несколько мелких лесных орехов — среди кустов вокруг оказалась лещина. Небольшое усилие, которое потребовалось, чтобы собрать и расколоть орехи, совсем меня изнурило. Я медленно, тщательно разжевывая, съел те несколько орешков, что нашел, потом начал рыться вокруг, пытаясь отыскать еще.

Огонь согрел меня, что-то похожее на жизнь стало проникать в мои жилы, и вместе с этим чувством пришла неистовая жажда. Нужно было промыть раны, положить мокрый компресс на распухшую ступню. И ещё я должен был найти еду.

Что за ужасное зрелище разгрома ожидало меня! Расщепленные копья, разбросанные обломки доспехов, сломанный меч, разорванные и объеденные скелеты нескольких сотен людей и надо всем — запах смерти, вонь тления.

Пошарив вокруг, я нашел помятый шлем, в котором можно было держать воду. Рядом с ним я положил обломок меча.

Источник внутри форта был затоптан, однако я снова раскопал его наконечником пики и, действуя здоровой рукой, с частыми передышками, выгреб из родника песок и грязь. В ямку стала просачиваться вода.

Лежа рядом, я ожидал, пока её наберется достаточно, время от временам зачерпывал ладонью и пил. Наконец, с полным шлемом воды я пополз обратно в свою пещеру, продвигаясь буквально по дюймам, в постоянном страхе, как бы не обнаружили меня волки или, ещё хуже, дикий кабан.

Я забрался в свое логово — и страх отпустил меня, как будто здесь мне ничего не грозило. Наконец-то я смог нагреть воды и обмыть распухшую ступню и лодыжку. Потом нашел ещё немного орехов, съел их — и уснул.

Ночью меня не раз будили жуткие звуки — хрустели кости в мощных челюстях, рычали звери, дерущиеся над ребрами моих прежних друзей… или врагов. Теперь они были все одинаковы, и никто не смог бы сказать, где кости друга, а где — врага.

Все эти головы, когда-то пылавшие гневом, любовью, ненавистью, желанием или измученные одиночеством, — все сегодня были пусты и служили игрушками для зверей. Страсти, мечты — все исчезло.

Куда ушло все, ради чего мы трудились и торговали? Какая теперь польза и прибыль от нашего долгого похода через всю Европу? Сколько наших уцелело? Удастся ли выжить мне самому? Или я просто оттягиваю неизбежный конец?

Я раздул костер посильнее, однако осторожно, чтобы огонь не смог выбраться из своего ложа и поджечь заросли, потом сел поближе к теплу, подбрасывая в костерок мелкие прутики и раздумывая над странностями судьбы, возвращаясь мыслями к Кордове и Валабе, вспоминая Сюзанну… Где-то она сейчас?

Когда пришло утро, я опять промыл свои раны и сделал припарку из репейника, смешанного с листьями дикого бадьяна, маргариток и живокости — растения, которое встречается в полях по всей Европе. Уже многие годы эти травы применялись для лечения ран, полученных в сражениях, а о бадьяне я читал у Вергилия, Теофраста и Диоскорида.

Отдохнув от сбора трав, я сплел силок, использовав несколько старых тетив, подобранных на поле боя.

На следующее утро я обнаружил, что поймал сурка, — я его ободрал, почистил и зажарил.

Погода становилась все холоднее, а я все ещё не мог ходить, только ползал по грязи, словно червяк. Труднее всего было держать себя в чистоте, хоть я и старался каждый день купаться в море.

Мало-помалу прошло две недели, и раны мои стали подавать признаки заживления, хотя я исхудал так, что превратился в настоящий мешок с костями. Кожа была сморщенной, как у старика, и я постоянно трясся от холода.

Дважды ранним утром встречались мне следы тарпанов, диких лошадей, живущих в этой стране, и один раз — следы огромного медведя.

Как-то утром я нашел тетиву, которая оказалась целой, не разрезанной и не разорванной, и прихватил её с собой. Позже, отыскав другие куски, я связал их в шнур длиной футов десять. Прикрепив к нему второй шнур футах в трех от конца, я привязал к каждому свободному концу по камню — получилось у меня грубое «бола» для охоты.

Несколько раз я видел стайки дроф и прятался, чтобы не спугнуть их. Когда наконец птицы подошли поближе, я метнул свое бола и поймал одну. Подтянул истошно кудахтающую птицу к себе и с бессильной обидой посмотрел, как улепетывают другие. Этим вечером я приготовил царский ужин.

В тот же самый день я начал делать костыль. Взял обломок старого древка от пики, нашел второй кусок для поперечины и примотал на место обрывком тетивы. После трех недель ползания мне наконец удалось встать на ноги.

И теперь я отправлюсь в Константинополь!

Оборванный, грязный, истощенный, я был совершенно не похож на человека, который всего лишь несколько недель назад был возлюбленным графини де Малькре.

До Константинополя, как я считал, было несколько сот миль; морем, правда, поменьше. Но у меня не было ни лодки, ни пищи, ни подходящего сосуда, чтобы взять воды в плавание.

Я повернулся к западу и тронулся в путь. Я считал каждый шаг и, сделав их ровно сто, остановился отдохнуть. Я нес с собой обломок меча и шлем.

К концу этого дня я присел под черным тополем и оглянулся назад, на темное пятно у моря — ту самую чащу, где я таился так долго. Целый долгий день я брел, дважды падал, но каждый раз поднимался и двигался дальше.

Я насчитал всего три сотни шагов.

Похоже, путь до Константинополя окажется неблизким.

* * *

На рассвете я увидел следы лошадей. Их оставили бесформенные, не подрезанные копыта тарпанов, но среди них обнаружились маленькие, изящные следы копыт Айеши.

Не свистнуть ли мне? Она была обучена приходить на мой свист… Но вдруг кто другой его услышит? Все ли печенеги ушли?..

Тем не менее, я пронзительно засвистел, потом ещё раз.

Долго ждал… Ничего.

Может быть, это совсем другая лошадь. У некоторых вьючных лошадей такие же небольшие копыта, да и у некоторых печенежских коней тоже.

Медленно, превозмогая боль, я двинулся дальше.

На этот раз я, должно быть, покрыл около мили, прежде чем остановился и засвистел снова.

Несколько минут я сидел и ждал, а потом начал подниматься. Но так и не поднялся. Я остался сидеть, сидел очень тихо и смотрел на человека, появившегося напротив меня, на другой стороне небольшой прогалины.

Он вынырнул из лесу — тощий, костлявый бродяга со странным лицом, неописуемо грязный. Он нес через плечо какой-то мешок, а в руке держал крепкий посох. На другом плече висел лук и колчан со стрелами.

Несколько минут бродяга разглядывал меня, пока я наконец не обратился к нему по-арабски. Ответа не было, и я начал беспокоиться. Чем-то его лицо пробуждало недоверие и тревогу. Росту в нем было всего ничего, плевый человечишко, грош цена, но я, калека, стоил сейчас и того меньше.

Из-за раны в боку я мог поднять только одну руку, и то с трудом. Левая нога и ступня были ещё в очень плохом состоянии, и я мог ковылять только с костылем. Правой рукой я не могу действовать из-за ран, левая занята костылем, так что я сейчас практически беззащитен.

Я обратился к нему на франкском языке и кое-как поднялся на ноги. С трудом сохраняя равновесие и превозмогая боль, подождал, пока он приблизился ко мне и остановился в нескольких футах. В его взгляде было злобное удовольствие, которое повергло меня в ужас.

Вдруг неизвестный сделал шаг вперед и, прежде чем я смог угадать его намерения, уперся мне в грудь концом своего посоха и резко толкнул.

Я потерял равновесие, свалился, ударившись больной ногой, и вскрикнул от невыносимой боли.

Тогда он подошел, встал надо мной и, словно это его забавляло, ударил меня ногой в лицо. Не сильно — сколько раз меня били гораздо сильнее! — но этот пинок наполнил меня страхом. Да что ж это за чудовище?

Потом он сел там, где недавно сидел я, и пристально уставился на меня, а потом сказал на ублюдочном арабском:

— Ты будешь моим рабом.

Снова подняв палку, бродяга хладнокровно ткнул меня в зубы концом и расхохотался, когда я сделал слабую попытку схватиться за нее.

Более часу он просидел так, тыкая меня концом посоха, а время от времени бил с размаху. Наконец он встал.

— Ты зачем свистел?

Этот человек был злобным созданием, ни капли человеческого в нем не осталось. Что он намеревался со мной сделать, я не знал, а сил у меня не было даже для того, чтобы одолеть его слабость. Но неужели я потерял и смекалку?

— Джинну свистел, — сказал я. — Я свистел, чтобы вызвать джинна.

Усмешка сбежала с его лица, оставив, однако, выражение какого-то хитрого юмора.

— Джинна? Ты? Вставай! Ты мой раб. Поднимайся и неси мой мешок, иначе я тебя спалю на огне. Ага, вот это я и сделаю! Я тебя спалю!

Я начал осторожно умащивать на место костыль, а он внимательно следил за каждым моим движением, наверное, прикидывая, как лучше со мной управиться.

После несколько минут мучительной возни я наконец смог подняться.

— Бери мешок, — сказал он, — неси.

— Доставь меня в Константинополь, — сказал я, — и ты будешь вознагражден.

Он ответил мне презрительным взором.

— Ты думаешь, я дурак, но я тебе покажу. Ты мой раб. Если не будешь слушаться, я буду тебя бить. Буду тебя бить палкой или спалю.

Встав на ноги, я попробовал взвалить на плечо мешок, но не смог. Он подошел и осторожно, держась в стороне от моей здоровой руки, повесил мешок мне на плечо. Я был настолько слаб, что чуть не упал под его тяжестью, но наконец мне удалось сделать шаг. Бродяга двинулся вперед, лишь изредка оглядываясь через плечо.

Я мог двигаться только очень медленно, и он, потеряв терпение, вернулся. Плюнул мне в лицо и завопил:

— Плохой! Плохой!

И вдруг бросился на меня и начал тыкать и молотить меня своей палкой. Я отчаянно метнулся к нему, но он отскочил и стал пританцовывать вокруг меня, вовсю орудуя палкой. Наконец я свалился, и тут-то он взялся за дело по-настоящему, немилосердно избивая меня и стараясь забросать мне глаза грязью.

Это был безумец. Ох, если бы мне только удалось подобраться к нему поближе… у меня ведь есть нож.

В конце концов он устал колотить меня, разложил небольшой костер и стал готовить пищу. Потом вдруг подошел ко мне с горящей головней и ткнул ею мне в глаза. Он обжег мне подбородок и задел ухо, я неуклюже отмахнулся костылем и подбил ему ноги, и он свалился прямо в костер.

Безумец завизжал и откатился от огня, но, проклиная меня, держался так, чтобы я больше не мог до него дотянуться.

Что-то зашевелилось в тени за костром. Отблеск огня затрепетал на шелковистом боку.

— Айеша! — непроизвольно вырвалось у меня, и я увидел, как она подняла голову и поставила уши стрелкой, услышав знакомую кличку.

Мой мучитель, сидевший у огня, повернулся как ужаленный и увидел кобылицу. Он вскочил на ноги, уставившись на неё и шумно переводя дух.

— Это твоя лошадь?

Его круглые, как бусины, глазки злобно вспыхнули.

— Зови. Подзови её сюда, и получишь вот это!

И показал грязную кость — я бы такую и собаке не бросил.

Сама мысль о том, что моя великолепная кобылка попадет в руки этому дьяволу, привела меня в ужас; однако, как ни норовиста Айеша, старый мерзавец сумеет её поймать, если я буду поблизости…

Если не предпринять что-нибудь, то он будет мучить не только меня, но и лошадь.

— Я могу её подозвать к себе, но она боится чужих.

Медленно, осторожно, не вставая, я передвинулся. Нащупал пальцами бола — два камня и шнурки.

— Я могу поймать её, — продолжал я, — но для этого есть только один способ…

Когда я сидел на земле, одна рука у меня была свободна. Какое до него расстояние? Футов шесть?

— Иди, Айеша, — сказал я, — иди ко мне!

Она была неуверенна. Она раздула изящные ноздри, принюхиваясь к запаху от меня, и топнула ногой: запах ей не понравился. Я не мог бы осудить её за это: и от меня, и от моего мучителя смердело, должно быть, просто жутко.

— Айеша, — умолял я, — иди же!

Лошадка придвинулась на шаг, потом сделала ещё один.

— Ну же, Айеша! Иди!

Он сделал шаг вперед, не в силах укротить свою жадность; все его внимание было приковано к лошади.

Моя рука метнулась в быстром, молниеносном движении… Удача! Камни пролетели мимо его шеи с двух сторон. Вес камней подействовал так, как и было задумано: веревка обмоталась вокруг тощей шеи.

Я рывком подтащил его к себе.

Он упал, и я, не обращая внимание на свои раны, навалился на него сверху, туго натягивая веревку раненой рукой, а здоровой вытаскивая кинжал.

Старик отбивался как бешеный — да он и был бешеный… царапался, цеплялся когтями за душившую веревку и старался высвободиться. Он свирепо лягнул каблуком в больную ногу, и страшная боль пронзила меня, как удар молнии. От этой боли я задохнулся и ослаб.

Однако мой кинжал уже поднялся — и опустился, войдя на добрый дюйм в тело, и уперся в кость.

Он завизжал и отчаянно рванулся. Моя больная рука не удержала веревку, он вскочил на ноги, но я уже думать забыл о боли и опасности. Я должен убить его! Убить!

Либо он должен умереть, либо я, мне нельзя проиграть и оставить Айешу в руках злобного безумца…

Я бросился на него, машинально ступил на больную ногу, и снова боль прострелила меня насквозь. Он попытался отскочить назад, но споткнулся и упал спиной в костер.

Прежде чем старик успел подняться или просто шевельнуться, я навалился на него, орудуя кинжалом.

Он дергался, пронзительно кричал, а потом перестал сопротивляться, и его зубы оскалились в небо, а глаза широко раскрылись. Я свалился с него, чувствуя тошноту, и отполз от костра.

Когда я, много-много времени спустя, открыл глаза, Айеша стояла надо мной.

Глава 43

Зло часто овладевает человеком, у которого есть деньги; жестокость неизбежно прорезается в том, у кого их нет.

Это говорю я, Матюрен Кербушар, безземельный скиталец по дальним дорогам земным. Это говорю я, познавший голод и пиршество, нищету и роскошь, гордую славу меча и униженное смирение беззащитности.

Когда я добрался до Константинополя, денег у меня совсем не было, ни гроша.

Голод не вдохновляет таланты; мало того, овладев телом, он добирается до души, постепенно умерщвляет способности и разрушает предприимчивость. Я очень хотел есть, хоть и не умирал ещё с голоду.

Женщины хорошо относились ко мне, да будут благословенны их души, и мне пришло в голову как-то, что мужчине, дабы выжить, нужно знать всего-то две фразы: одну — чтобы попросить у женщины еды, вторую — чтобы сказать женщине, что он её любит. Если приходится обойтись без одной либо другой, то, конечно же, пусть пожертвует первой. Ибо если ты скажешь женщине, что любишь её, то она наверняка тебя накормит.

По меньшей мере, так следует из моего ограниченного опыта.

Однако даже такое решение лежало сейчас за пределами моих возможностей, поскольку моим лохмотьям недоставало изящества, а лохмотья, под которыми не просвечивает крепкое, возбуждающее тело, вызывают лишь немного сочувствия — и вовсе никакого чувства. Женщина, которая охотно стиснет в объятиях бездомную собаку, тут же завопит, вызывая стражу, как только к ней приблизится бездомный мужчина, — если только он не блистает красотой; хотя может завопить и в последнем случае, поскольку иногда рождается женский ум такого размаха, который в силах заподозрить, что оный мужчина скорее интересуется деньгами женщины, нежели более интимными ценностями.

И вот я, вольный и голодный, прибыл в Константинополь — оборванный бродяга без гроша в кармане среди блеска Византийской империи.

Меня окружали со всех сторон богатство, роскошь и упадок. В двух первых я не имел своей доли, но упадок — это единственный атрибут очень богатых людей, к которому имеет равный доступ и бедняк.

Упадок доступен всем; только при наличии богатства он лучше питается, красивее одевается и мягче спит.

Города строятся для того, чтобы их завоевывать; и вот я, бродяга, должен завоевать этот город тем оружием, которое дал мне жизненный опыт.

Для человека без гроша в кармане (потому что я не мог себя назвать даже просто бедным человеком), самый очевидный способ разбогатеть — воровство. Однако воровство — это промысел для самых невежественных, до него может опуститься только неизлечимый тупица. Воровство абсолютно вульгарно, оно говорит о полном отсутствии смекалки, а тяжесть кары за него далеко перевешивает возможную выгоду.

Для человека в лохмотьях все двери закрыты. В моих теперешних обстоятельствах мне доступны лишь самые скромные занятия. Я, сын Кербушара-Корсара, мореход, воин, купец, ученый, каллиграф, языковед, лекарь, до определенной степени даже алхимик, имел возможность сделаться разве что акробатом или магом-фокусником — но какое занятие недоступно для человека со смекалкой?

Что толку в способностях, если о них никому не известно? Теперь моя задача состояла в том, чтобы кому-то стали известны мои способности — и я сам.

Для ремесла акробата мое здоровье и состояние тела сейчас слишком плохи. В качестве фокусника я, наверное, намного хуже среднего уровня в таком городе. Для наемного солдата путь к богатству слишком долог, а у меня есть отец, которого я должен найти, а когда найду — спасти.

Без нужного платья я не могу быть лекарем, ибо лекарь в лохмотьях не внушает доверия.

Может быть, пора мне сделаться уличным рассказчиком? Сочинять сказки?

До сих пор я приберегал крылья своей фантазии для женских ушей, ибо давно уже заметил, что значение мужской красоты как средства обольщения женщин сильно переоценивается. Женщину ведут в опочивальню её уши. Для того, кто говорит хорошо и имеет малую толику смекалки и остроумия (но не слишком большую!), это не представляет трудностей.

Там, где дело касается женщин, все решает именно голос, произносимые этим голосом слова и искусство, с которым они сказаны, особенно в сочетании с некоторым смирением, однако не слишком подчеркнутым.

Мне нужно несколько монет, всего лишь несколько презренных дирхемов; так что стану я сочинителем историй, поскольку в большинстве своем те, кто занимается этим искусством, ходят в лохмотьях. Таким образом можно дать понять моим слушателям, буде таковые появятся, что я за человек.

Айеша, ведомая каким-то своим собственным внутренним волшебством, привезла меня на окраину базара; и там под сенью старого большого здания нашлась тень, а в этой тени — камень.

Камень, отшлифованный, несомненно, седалищем ничем не занятого бедняка. Этот камень пробудил вдохновение. Привязав Айешу в тени, где она могла пожевать немного листьев, я уселся на камне и стал рассматривать прохожих и гулящих.

Но не успел я рта раскрыть и заговорить с людьми, как раздался неистовый крик, и какой-то здоровенный бородатый болван подбежал ко мне с криками и протестами:

— Вон отсюда! Убирайся, бродяга! Ты что, не знаешь, что занял сиденье Абдуллы, рассказчика?

Он торчал надо мной, борода тряслась от злости, глаза на лоб лезли, огромное брюхо колыхалось.

— Я не сомневаюсь, — спокойно ответил я, — что некоторые другие занимали твое место, но я не из них. Если это тот камень, который ты имеешь в виду, то я нашел его никем не занятым. А теперь, Отец Кровососов, Сын Греха, убирайся прочь! Я собираюсь позабавить этих благородных людей, — тут я сделал широкий жест, указывая на растущую толпу забавляющихся зевак, — ужасной и душераздирающей повестью о воре и дочери султана, о воре, который пробрался в её опочивальню…

— Что?! — завизжал он. — Нет! На этом месте никто не будет рассказывать истории, кроме Абдуллы! Вон, пока я не обнажил свой меч!

— Жалкое насекомое! Ты слишком неуклюж, чтобы держать меч, и у тебя слишком толстое брюхо, оно тебе не позволит даже увидеть его кончик!

Седобородый толстяк устрашающим жестом схватился за рукоять меча.

— Убирайся! Иначе я у тебя сердце вырежу! Или доставай свой меч!

— Мой меч — мой разум, — ответил я, — и ты, если будешь медлить, испробуешь на своей шкуре его остроту.

Вокруг собралась толпа, как всегда, жаждущая позабавиться любым скандалом или потасовкой, и, судя по лицам, зрители были рады видеть, как этому самодовольному, спесивому старому болтуну достается на орехи.

Глаза мои скользнули по толпе. Нищие и гуляки, но есть и несколько лавочников и ремесленников.

— Что ты можешь рассказать людям? — издевался я. — Ты, который ничего в жизни не видел и не сделал, а только отполировал вот этот камень своей жирной задницей? А я… Какое море не знало моего корабля? Какая из дорог не оставила свою пыль на моих ногах?

Он хвастал, разражался пустыми тирадами и опять хватался за меч, дико тараща глаза.

— Ну, вытаскивай уже свой меч, — предложил я, — и я тебя отхлещу твоим же клинком или выдергаю тебе бороду, волосок за волоском! Посмотрите на него! — я показал на огромный живот. — Кто такая эта обрюзгшая тварь — сказитель историй или хранитель тайных богатств? Поговаривают, будто Абдулла-рассказчик — на самом деле Абдулла-доносчик и получает мзду за чужие секреты…

Наклонившись к зрителям и подмигнув, дабы показать, что шучу, я продолжал:

— Вы думаете, это чудовищное вздутие — живот? Если вы так думаете, то вы глупцы. Это — огромный мешок, в котором он таскает свои сокровища!

И вопросил, указывая на это раздувшееся брюхо:

— Я все думаю: сколько же богатств он прячет в таком здоровенном мешке? Может, откроем да поглядим?

— Нет! — завопил Абдулла. — Этот человек…

Вытащив кинжал, я попробовал лезвие пальцем.

— Ну, подходите же! Давайте взрежем этот мешок и посмотрим, ошибаюсь я или нет. И если я не прав, — я широко развел руками, — что ж, признаю ошибку и принесу извинения… А может быть, — прибавил я пренебрежительно, — мешок этот надут одними лишь ветрами! Однако поглядим. Ну, подходи же, Абдулла! Это будет честная проверка! Давай откроем мешок! — Я оглядел зрителей: — Об заклад бьюсь, что этот мешок полон монет! Кто хочет со мной поспорить?

Толпа, все растущая, вовсю развлекалась: Абдулла сперва онемел от гнева, который быстро сменился яростными протестами, а потом появились и признаки страха.

Сквозь толпу протолкался какой-то широкоплечий человек с открытой волосатой грудью:

— Я бьюсь об заклад, что в пузыре этом ничего нет, кроме ветров! Нету там ни одной монетки! Я согласен поспорить! Открывай!

— Ну, иди же, Абдулла, ты ведь любитель состязаний! Помоги нам разрешить наш спор!

Я потянулся левой рукой к его кушаку, держа в правой выставленный напоказ кинжал.

Он отскочил с проворством, поразительным у такого тучного человека, но при этом споткнулся и упал прямо в кучу верблюжьего помета.

— Ну, подходи же! — запротестовал я. — Не прячься там! Я в один миг открою твой мешочек!

Говоря это, я схватил его за бороду — смертельное оскорбление в любой мусульманской стране — и приставил конец кинжала к его жирному брюху.

Повернув руку, я легонько ткнул его в живот кулаком, сжимающим кинжал.

— Вот сюда? — спросил я у толпы. — Или, может, вот здесь будем пороть? — и ткнул его ещё раз, теперь сбоку.

— Попробуй вон там! — широкоплечий указал носком ноги на место сразу под широким поясом.

— Отлично! — расслабив руку, сжимавшую бороду, я занес кинжал. — Ну-ка…

Абдулла выскользнул из-под кинжала, словно угорь из жирной ладони, вскочил на ноги, налетел на стенку здания, да так, что чуть не упал, и пустился наутек, провожаемый всеобщим хохотом.

Некоторые зрители стали расходиться, но многие остались на месте.

— Вот сюда! — какой-то грек показал мне на камень. — Ты сбросил с престола царя — ну так займи его место и развлеки нас рассказом!

Этот грек был стройным, изящным человеком в богатом полукруглом плаще темно-бордового цвета, украшенном по воротнику и по подолу вышитой полосой, усыпанной драгоценными камнями — жемчугом и гранатами. Под плащом была туника длиной почти до колен. Икры крест-накрест обмотаны ремнями сандалий.

Он показал на Айешу:

— Хороших кровей у тебя кобыла. Такой кобылицей мог бы гордиться и царь.

— Цари бывают разные, — заметил я, — а кобыла эта моя.

Он вынул из складок пояса монету и бросил мне небрежным жестом. Золото блеснуло в солнечном свете, когда я ловко подхватил её на лету.

— Ну, давай, рассказчик историй, послушаем, на что ты способен.

Отвесив низкий поклон, я заговорил, передразнивая обычную манеру базарных сказочников:

— О могущественный! Каково будет твое желание? Хочешь ли послушать историю о халифе Багдадском? Или об осаде Трои? Прочесть ли тебе наизусть из Аристофана? Из несравненного Фирдоуси? Или пожелаешь услышать о дальних морях и о землях, неведомых византийцам?

— Может ли быть такое? — Он высокомерно приподнял бровь. — Византия — это центр мира!

— О-о?

— Ты в этом сомневаешься, бродяга?

— Я вспоминаю Рим и Карфаген, Вавилон и Ниневию… Каждый из этих городов был в свое время центром мира, а ныне все они — руины.

Его это позабавило:

— Ты воображаешь, что с этим городом будет то же, что с другими? Ты шутишь!..

— А разве я спрашивал у жителей любого из этих городов, верит ли хоть один из них, что их город когда-нибудь будет лежать в руинах? Каждый век — преходящий век, и города, друг мой, тоже преходящи. Каждый из них рождается из праха; каждый мужает, стареет, потом угасает и умирает. Идущий мимо путник смотрит на курган из песка и обломков камней и вопрошает: «Что было здесь?..» — а в ответ ему только эхо — или шум ветра, пересыпающего песок…

Поклонившись ещё раз, я осторожно добавил:

— Может быть, твой город получит из степей новую жизнь, новую кровь.

Я взглянул ему в глаза и сказал:

— Может быть, сейчас здешняя кровь слишком разжижена, и благовония ценятся больше, чем пот…

— Ты говорил о Трое. Что ты знаешь о Трое?

— Может быть, не больше, чем знали Вергилий или Гомер… А может быть, и немного больше, потому что сам ворочал веслом на галере.

— Раб? Я это подозревал.

— А разве мы все порою не бываем рабами? Рабами обычаев, положения, идеи… Кто из нас истинно свободен, о византиец? Да, я был и рабом, но не только рабом — и моряком, чей парус видели винно-темные воды, воспетые Гомером, и моря, неведомые византийцам.

— Ну вот, опять. Что это за моря?

— Ты читал Фития? Или Скилакса? А Эвдоксия? Я плавал по морям, которые видел Фитий. Говорить ли мне о них?

— Нас бы это развлекло… — Я не нравился этому византийцу. — Рассказывай, бродяга, и если твоя сказка будет хороша, ты получишь ещё одну монету.

— Так знай же, — я скрестил ноги, усевшись на отшлифованном камне, — что далеко на западе холодный палец земли вонзается в темные воды моря, именуемого Атлантикой. Неприветливы и скалисты эти берега, и живет по ним крепкий народ, который с древних лет добывал себе пропитание из моря. С незапамятных времен заходили эти люди далеко в открытое море в поисках рыбы. Знай же далее, византиец, что ещё давным-давно эти люди строили из дуба большие корабли, борта которых были выше, чем у римских галер; большие корабли с кожаным парусом и без весел. На этих судах люди плавали к далеким землям, на судах, рассекающих грудью холодные зеленые волны, следуя за полетом крупных серых гусей, которые каждый год летят на запад над холодными и ещё более холодными водами… Они плавали к Ледяной земле — Исландии, к Зеленой земле — Гренландии и даже к берегам, лежащим за ними.

— За ними?..

— Всегда есть берега за достигнутыми берегами, ибо таков был дар богов человеку: чтобы всегда были у нас эти дальние берега, всегда была мечта достичь их, всегда было море, в коем их искать. Ибо только тем и велик человек, что он должен искать то, что лежит за горизонтом, и существует бесконечное множество горизонтов, которые всегда лежат в ожидании человека. Только в поисках обретает человек достоинство, в поисках ответов, да ещё в той тени, которую оставляет он на земле.

— В тени?

— Сам по себе человек мал, но в своих созданиях — Парфенонах, пирамидах, храмах святой Софии — в них он обретает величие и оставляет тень своего присутствия на земле.

Я ему явно был не по душе, потому что оскорблял укоренившееся в нем чувство превосходства. Он узнавал о вещах, ему неизвестных, и мысль об этом раздражала его. Однако он задумчиво и внимательно смотрел на меня:

— Оказывается, ты кое-что знаешь… Откуда ты явился?

— Издалека. — Мне он тоже совсем не пришелся по душе.

— Хочешь продать кобылу?

— Нет.

— Я мог бы просто отобрать ее… — Он оценивал меня с холодным вниманием, и я подумал, что этот человек вполне способен попробовать.

— Я бы на твоем месте этого не делал, — ответил я, — ибо мы понимаем друг друга, и я буду владеть ею, пока один из нас не умрет.

— И это можно устроить…

Его реплика вызвала у меня улыбку, и улыбка оказалась для него неожиданной.

— Тогда устрой все как следует, о византиец, ибо смерть — такой гость, который может заглянуть к любому.

— Ты смеешь угрожать мне?

— Угрожать? — Мое удивление было настолько искренне, насколько я смог его изобразить. — Я всего лишь позволил себе философское замечание.

Он попытался переглядеть меня, заставить отвести глаза.

— У меня есть такая мысль, — проговорил он холодно, — что просвещенность — вещь опасная…

— Откуда тебе это знать?

У него побледнели от злости даже губы, и он шагнул вперед, словно собираясь ударить меня, но я не шелохнулся.

— Я бы на твоем месте этого не делал, — произнес я, — разве что ты готов принять все последствия…

На миг наши взгляды скрестились, как клинки, потом он запахнул резким движением плащ и ушел.

Поблизости, прислушиваясь к разговору, стоял какой-то молодой человек.

— Ты легко наживаешь врагов. Толстяк-рассказчик — это пустяк, но этот щеголь опасен.

У него был дружелюбный вид, а мне очень нужны были друзья.

— Я Кербушар, странник.

— А я — Филипп.

— Македонскийnote 20? — улыбнулся я.

— Как ни странно, да.

Он тоже улыбнулся.

Моя аудитория, если можно её так назвать, расходилась.

— На тебе ещё лежит дорожная пыль, почему бы тебе не пойти со мной? — предложил Филипп.

Мало чего мне больше сейчас хотелось, чем искупаться и сменить платье, а золотые монеты помогут мне добыть какую-то, хотя бы скромную одежду.

Мы зашагали прочь, ведя за собой Айешу, которая была очень счастлива рядом с базаром. Филипп заговорил о молодом аристократе, с которым я беседовал:

— Его зовут Бардас, он близкий друг Андроника Комнина, двоюродного брата императора, Мануила Первого.

Блестящий, но непостоянный человек, Андроник был красив, остроумен, изящен; он был атлетом и воином, и его любили люди, которые мало знали о его истинной натуре. Его называли «Алкивиадомnote 21 Византийского века»; его обожали женщины, но был он вероломным и лицемерным интриганом.

Он собрал вокруг себя общество, которое многие считали интеллектуальной и художественной элитой… На самом деле это была просто кучка скучающих людей и вольнодумцев, бойких на язык, много рассуждающих об искусстве, литературе и музыке, однако не имеющих глубокой убежденности ни в каком вопросе, кроме собственных предрассудков. Занятые более всего собственным положением, они были прихотливыми, непостоянными созданиями, которые вдруг хватались за какого-нибудь писателя или композитора и начинали превозносить его до небес, покуда он им не наскучит; потом набрасывались на другого. Иногда художники, которым они щедро расточали свое внимание, оказывались людьми действительно талантливыми, но чаще всего отличались какой-то темной невнятностью, порождавшей у дилетантов иллюзию глубины и высоких достоинств. В большинстве случаев то, что восхищало их своей глубиной, оказывалось на поверку просто плохой литературой, плохой живописью или намеренно подчеркнутой невнятностью.

Мануил подозревал, что Андроник устраивает заговоры против него, и тому пришлось провести большую часть жизни в изгнании. Теперь, в возрасте шестидесяти лет, он возвратился в столицу.

— Не заблуждайся, — предостерег Филипп. — Бардас не только влиятелен, но и мстителен, и он близок к Андронику, который умеет быть дьявольски жестоким.

— Маловероятно, что мы увидимся с ним ещё раз, — сказал я. — Мне нужно найти способ заработать деньги, и я редко буду появляться в той части города, где можно его встретить.

— Он шныряет по базарам, — объяснил мой друг, — и может оказаться где угодно. Ему разонравились женщины его круга, и он выискивает некрасивых, часто грязных женщин в трущобах. Он избегает тех, кого можно было бы считать равными ему, кроме Андроника… Он предпочитает женщин, которых презирает и к которым может проявлять жестокость, не опасаясь возмездия. О нем ходят разговоры во всех частях города. Он содержит шайки головорезов, которые его защищают. А когда нужно, выступают лжесвидетелями…

У Филиппа был удобный, хотя и старый дом. Ванна там была остатком римских времен — огромная и роскошная. Пока я мылся, он сходил на рынок и на золотые монеты, полученные от Бардаса, купил для меня одежду.

Передо мной стояли задачи, которые могли обескуражить любого. Отец мой пребывал в рабстве и терпел такие издевательства и пытки, каких я и представить не мог. Я был бессилен против крепости, отразившей сильнейших властителей, а у Старца Горы повсюду имелись шпионы. Даже и сейчас они могли уже знать обо мне.

Во-первых, я должен найти способ зарабатывать на жизнь. Все, чего я добился и что имел, пошло прахом. Будь наши товары проданы, я стал бы состоятельным человеком, мог делать что захочу, даже нанять отряд наемников себе в помощь.

Гансграф был мертв, все члены нашей компании, как я полагал, тоже мертвы; и если даже жива была Сюзанна — как я мог бы снова явиться к ней с пустыми руками?

Глава 44

Мои два золотых обеспечили меня приличной одеждой, и за это я должен быть благодарен Бардасу, что бы я о нем ни думал или он обо мне.

Я долго предавался ничем не омрачаемому удовольствию от горячей воды с благовониями, но потом пришла пора обдумать дальнейшие действия.

Друидское воспитание научило меня основным принципам рассуждения: прежде всего определить задачу, ибо четко определенная задача уже наполовину решена; собрать доводы за и против, отбросить несущественные, сформулировать предварительное решение и, наконец, подвергнуть найденное решение проверке.

Передо мной стояло несколько задач. Восстановить силу и здоровье, ибо они мне понадобятся, чтобы устроить бегство отца; достать деньги на дорогу и на жизнь; вытащить отца из Долины Ассасинов.

Прежде всего нужно было обдумать маршрут из Константинополя к горам Эльбурс и крепости Аламут. Нужно решить и вопрос о личине, которую я должен надеть, чтобыскрыть свои цели. Далее я должен исследовать все возможные способы проникновения в самую крепость.

Нужно добраться до человека, который служил источником сведений для Сафии…

Появился раб, принес пищу и вино, и я, завернувшись в домашнее одеяние из плотной ткани, уселся на мраморную скамью и принялся за еду.

Ко мне присоединился Филипп, который принес две книги: «Хронографию» и «Алексиаду». Первую из них я читал, вторую нет.

«Хронографию» написал Михаил Пселл, молодой человек, чья жизнь была посвящена научным занятиям и придворным делам в годы величия Византийской империи. Он родился в 1018 году и провел жизнь при императорском дворе, часто занимая важные посты.

«Алексиада» была хроникой жизни и царствования императора Алексея I с 1069 по 1118 год; автором её была его дочь, Анна Комнин, одна из самых выдающихся женщин своего времени.

Филипп преломил хлеб и указал на книги:

— Книги в Византии сейчас редкость, однако так было не всегда. Когда-то у нас были великие школы и множество книг, но школы были упразднены по религиозным соображениям…

— А сейчас?

— Сейчас у нас снова есть школы, хоть не такие, как было прежде.

Филипп был высокий молодой человек, стройный, атлетического телосложения, с узким черепом и удлиненным лицом. Черты лица были суровы, но, когда оно вспыхивало внезапной улыбкой, то светилось юмором.

Он происходил из старинного рода, хоть отец его и был наемным солдатом из Македонии. Дом, в котором он жил, когда-то принадлежал самому Велизарию, великому полководцу императора Юстиниана.

Филипп вызывал во мне симпатию, однако принадлежал к тому типу людей, которых я никогда не мог понять: он ничего не делал. Для человека с моей энергией такое существование было за пределами понимания.

Умеренно состоятельный, он обладал положением, которое давало ему имя, и мог бы занять важный пост, но предпочитал проводить время в праздности. У него было множество замыслов: попутешествовать по Нилу, посетить финикийские порты, писать… но он не осуществил ни одного.

Когда я рассказал ему о своих приключениях за Черным морем, он заметил:

— А тебе посчастливилось, что ты вообще попал в город. Власти всеми силами стараются не допускать сюда тех, у кого нет определенных причин для приезда или денег на свое содержание… Тебе не удастся найти себе дело, Кербушар. Любые предприятия строго регулируются гильдиями и имперским правительством.

Мануил I Комнин, нынешний император, был хорошим правителем, однако город уже пережил период наибольшего величия. Я обнаружил в городе много пышности и великолепия, а рядом целые кварталы лежали в развалинах, и жили в них только нищие да воры.

Самые великолепные торговые кварталы располагались поодаль от бухты Золотой Рог и Босфора. Величественный центральный проспект с аркадами по обе стороны тянулся на две мили вдоль рядов лавок, пересекая несколько площадей-форумов. Портные, златокузнецы (они же занимались и ростовщичеством), серебряных дел мастера, торговцы драгоценными камнями, гончары, кожевники — у кого только не было лавок или мастерских в этих аркадах!

Знаменитой достопримечательностью Константинополя был Дом Света, где торговали шелками; он освещался целые ночи напролет. Долгие годы шелк оставался императорской монополией, однако сейчас в эту отрасль начали проникать ткачи, независимые от имперских властей.

Задолго до времен Трои, которая, кстати, была где-то неподалеку, здесь перекрещивалось несколько торговых путей и был рынок для товаров из Хинда, Китая, Персии, Центральной Азии, Русиnote 22 и Европы. Еще в 556 году до Рождества Христова китайские корабли приплывали в Персидский залив и вели торговлю с Уром Халдейским.

Город Константинополь, известный также как Бизантий, или Византия, представляет собой грубо очерченный треугольник, располагающийся в Европе и обращенный вершиной к Азии. Он стоит на полуострове, протянувшемся между Мраморным морем и бухтой Золотой Рог и отделенном от Азии проливом Босфором; со стороны суши полуостров защищает стена с одиннадцатью воротами. Подобно Риму, Константинополь был построен на семи холмах. Со стороны Босфора и Золотого Рога склоны этих холмов сравнительно круты, а к Мраморному морю спускаются более отлого.

Страбон, географ древних времен, говорит, что бухта Бизантия напоминает формой своей олений рог, а когда всю её освещают лучи заходящего солнца, то вода сияет, подобно листу полированного золота, украшенному, словно драгоценными камнями, крохотными корабликами, пересекающими во всех направлениях воды Рога.

— Если ты не слышал рассказа о том, как получил свое имя Босфор, — сказал Филипп, — то это тебя, наверное, позабавит… Говорят, что Ио, возлюбленную Зевса, нещадно преследовала Гера, супруга Зевса, и гоняла её из одной страны в другую, пока несчастная не достигла наконец берегов этого пролива. Превращенная в корову, она бросилась в воду и благополучно переплыла пролив, которому с тех пор было дано имя Босфорус, что значит Коровья Переправа.

Бухта Золотой Рог, как я обнаружил, была длиной четыре мили и имела около четверти мили в ширину.

Со стороны моря город был окружен стенами, но снаружи за стенами, вдоль берегов Золотого Рога, располагались набережные и причалы, где бросали якорь или швартовались купеческие корабли. Поодаль выстроились сооруженные на сваях прямо над водой дома и пристанища для мореходов.

Еще дальше, там, где городская стена спускалась к воде, стоял императорский дворец.

В городе были великолепные здания — собор Святой Софии, новая базилика Василия Первого, церковь Святых Апостолов. Поблизости от того квартала, где стоял дом Филиппа, находились Царский портик и императорская библиотека. Публичных библиотек в Константинополе не было.

Не нашел я здесь и того легкого духа свободомыслия, к которому так привык в Кордове. Жизнь, зажатая в тесные рамки законов и обычаев, была менее свободной.

Как-то вечером мы зашли в винную лавку, отделанную в нелепом и расточительном византийском стиле, вблизи Царского портика. Сидело там с дюжину людей, которые пили и беседовали, понизив голос.

Мы заняли места, и Филипп заказал бутылку вина; мы стали прислушиваться к разговорам. Некоторые толковали о волнениях на севере, другие — о торговле, о своих любовницах или о том, сколько вина они выпили вчера вечером. Говорили об азартных играх и о цирке. Многие, по-видимому, были сторонниками Андроника, двоюродного брата императора, который, как они надеялись, сменит Мануила I.

После бурного кипения мыслей в Кордове такие разговоры казались мне ходульными и тупоумными, и вскоре я уже почувствовал беспокойство и охоту бежать поскорее из этого города; однако я отчаянно нуждался в деньгах и все время пытался изобрести какой-нибудь способ заработать. Когда я слушал всю эту пустую болтовню, мне в голову внезапно пришла одна мысль.

Если книги здесь такая редкость, почему бы не переписать некоторые из них по памяти?

Сколько книг я помнил наизусть? Авторы их умерли сотни лет назад и были бы только рады, что их мысли ещё раз пущены в оборот. Если бы я смог переписать некоторые из этих книг, то попробовал бы преподнести их в дар людям высокого положения, которые могли бы помочь в моем деле.

Здесь, в Византии, монахи и профессиональные переписчики переписывали книги, часто для вызова, но это все были книги религиозного содержания. Книг же иного рода было почти невозможно найти…

Вдруг отворилась дверь, и вошли двое. За дверью я заметил ещё несколько человек — наверное, телохранителей. Первым вошел хорошо сложенный аристократ с головой красивой формы и великолепными глазами. У него была царственная осанка, которая подсказала мне его имя. Это был Андроник Комнин; спутником его оказался Бардас.

Они подошли к нашему столу. Филипп поспешно встал, я же — может быть потому, что здесь был Бардас, — не стал подниматься. Обычно я соблюдаю обычаи места, где нахожусь, но на этот раз остался сидеть.

— Встань! — гневно приказал Бардас. — Перед тобой Андроник Комнин!

— Я чту его, однако в моей стране нет обычая, чтобы люди моего ранга вставали в присутствии царей. А также, чтобы цари прерывали нас, когда мы говорим.

Филипп побледнел, а Бардас был потрясен. Андроник же что делает ему честь — просто полюбопытствовал:

— Из какой же земли ты пришел? С таким обычаем я ещё не знаком.

— Из Арморики, это далеко на западе франкских земель. Мой род — род друидов; уже много поколений мы были жрецами и советниками царей.

Его глаза загорелись интересом, и он сел.

— Ну да, ну да! Конечно же! Мне следовало бы сразу вспомнить! Но я думал, что все друиды уже давно умерли.

— В моей стране обычаи держатся подолгу; но сейчас лишь немногие придерживаются древних ритуалов и владеют тайным древним знанием.

— Это тем, которое заучивают наизусть, да? Которое отец читает сыну на память и обучает его?

— В моем случае — дядя племяннику. У нас в роду друиды с материнской стороны.

Он был так же заинтригован, как был бы я на его месте.

— Ты меня заинтересовал. Я хотел бы поговорить об этом. Писали, что друиды владели тайными знаниями, более неизвестными, и обладали великой силой ума.

Я ещё никогда не пытался использовать знания, которым был обучен в детстве, кроме самой памяти. В Кордове перевести или переписать книгу значило для меня запечатлеть её в памяти — хотел я того или нет. Что же до тайного знания, то я был один из немногих живущих, обученных его применению. Может быть, теперь настал час…

Здесь чудеса — дело признанное и повседневное, здесь верят во всевозможные тайны и таинства, иногда с полным основанием, но большей частью — без. В городе и по соседству есть ещё храмы, где отправляются древние греческие ритуалы. Это я узнал от греков-купцов в караване.

Андроник — человек, искушенный в интригах, привычный к покупке и продаже сведений…

— Я только недавно прибыл в ваш город, — сказал я, — мое богатство пропало, когда печенеги напали на наш караван. Мне нужно отыскать способ возместить свои потери, иначе придется уехать отсюда.

— О, так ты один из тех купцов, которые были с гансграфом фон Гильдерштерном?

Я удивился, что он знает об этом, но он только улыбнулся:

— Мы получаем сведения о таких случаях. Так надо, потому что у нас много врагов, и родина многих из них — степи Руси. Ну, и здесь есть такие, которые ожидали выгодной торговли с гансграфом. Что ж… мне жаль.

Филипп воспользовался этой минутой и налил по стакану Андронику и Бардасу.

Бардас тоже воспользовался минутой:

— Есть основания считать, что этот человек вступил в город, не пройдя контроля…

Андроник не обратил на него внимания:

— Цезарь писал о друидах… — Он взглянул на меня: — Ты владеешь этим знанием?

— Мой род — древней крови. Такое знание передается из поколения в поколение с клятвой на крови.

Он задумчиво взглянул на меня; взгляд был оценивающим, испытующим.

— Многое бы я отдал за такое знание…

Он повернулся к Бардасу:

— Где твой кошелек?

У того лицо словно окаменело, однако он, хоть и с явной неохотой, достал кошелек. Андроник взвесил его на руке, потом положил передо мной.

— Пожалуйста, прими вот это. Мы с тобой должны вскоре поговорить.

Он встал.

— Идем, Бардас… — и чуть задержался: — Вот это древнее знание… Я слышал о способах развития ума и даже о предвидении будущего. Это правда?

— Я не знаю, что ты слышал, — осторожно ответил я. — У нас множество тайн…

Потом они ушли, однако во взгляде, который кинул на меня Бардас, светилась незамутненная ненависть.

Филипп долго сидел молча, потом сказал очень спокойно:

— И многолик же ты, Кербушар. Не знаю, что о тебе думать…

— Думай обо мне вот что: я — человек, которому нужно выжить, а на дорогах своих я кое-чему научился, как и подобает человеку.

— Ты много потерял при нападении куманов. Но не думаю, что ты потерял все.

— Блага этого мира, Филипп, теряются легко. Огонь, буря, воры и война — наши постоянные спутники, но то, что сохранил разум — то навеки наше. Я потерял даже свой меч. А все оставшееся — это то, что я знаю, и немного благоразумия, чтобы правильно воспользоваться своим знанием.

— Разочаровать Андроника опасно.

— Я его не разочарую. Может быть, он получит даже немного больше, чем рассчитывает, — и немного меньше…

Мы помолчали, потом я заметил:

— Выдающийся, блестящий человек, но дилетант. Он хотел бы получить мои знания в виде пилюли, чтобы можно было проглотить их одним глотком. Он хочет волшебства, Филипп, но недостаточно… недостаточно.

— Ты его не знаешь. Он хочет всего, что существует, а когда получает, тут же начинает желать большего.

— Когда он узнает, что для овладения моим знанием потребуется десять лет учения, если он способный ученик, и пятнадцать — если не очень способный, его интерес увянет… Такое знание рождается в боли, голоде и неустанном упражнении ума и тела. Боль и голод он ещё кое-как выдержит, но упражнение?.. Да никогда!

— Ты можешь предвидеть будущее, Кербушар?

— А кто этого хочет? Наша жизнь держит завесу между ожиданием и ужасом. Ожидание — это морковка, которую подвешивают перед мордой осла, чтобы он постоянно бежал вперед. А ужас — то, что он увидит, если отведет глаза от морковки…

— Ты слишком мрачен.

Конечно, я был мрачен, хоть это у меня и не в обычае. Не навеял ли это чувство Андроник? Или, может быть, Бардас?

— Люди его любят. Хотят, чтоб он стал императором.

— Толпа всегда желает сделать своего героя императором, однако не успеет он стать императором, как у толпы появляется новый герой, которого она желает поставить на его место… Если когда-нибудь станешь героем толпы, Филипп, помни: каждый, кто рукоплещет тебе, носит за поясом нож убийцы.

Глава 45

Я сидел один в комнате, предоставленной Филиппом, перед стопкой бумаги, и собирался начать зарабатывать себе на жизнь. Кошелек, который дал мне Андроник, был достаточно увесист, но я не привык надеяться на подарки.

Милости высокопоставленных особ, мужчин или женщин, похожи на краску смущения на щеках куртизанки — они так же редки, на них так же приятно смотреть и на них так же нельзя полагаться.

Мое обладание эзотерическим знанием поставило меня в такое положение, что, действуя с умом, я мог бы стать достаточно важной персоной.

Андроник может и вправду когда-нибудь сделаться императором, да и сейчас его могущество уступает только могуществу самого Мануила…

На этот раз я решил переписать «Кабус-Намэ» — превосходную книгу принца Гурганского.

Ни одна другая книга не учит столь многому в области практических дел жизни, и во время долгого похода через Европу я много раз читал и перечитывал её страницы. Однако, приступая к делу, я не начал с самого начала, а выбрал одну из позднейших глав, в которой принц рассматривает особенности службы властителям.

Едва лишь начав, я вспомнил мысль, которую тут же записал. Несомненно, она пришла мне в голову в связи с моим нынешним положением:

«Едва лишь когда-нибудь властитель твой покажет, что

твое положение при нем прочно, с того самого мига начи-

най чувствовать себя неуверенно».

Далее следовала мысль, что тот, кто спорит с царем, умирает ранее назначенного ему часа.

Эти мысли стоило запомнить; о характере Мануила мне не было известно ничего, кроме того, что он любитель войны и охоты, но ни Андронику, ни Бардасу я не доверял.

Целую ночь я переносил из памяти на бумагу страницы книги, которую перечитывал так часто; но, поскольку я с детства был обучен дословному запоминанию, это не составляло никакого труда. Нужно было лишь записать строку или мысль из книги, чтобы её содержание тут же вставало в памяти.

Я писал до тех пор, пока не отяжелели веки, а потом потянулся, расправляя члены, подошел к окну и, распахнув его, поглядел на ночь и на город.

Поверх блестящих куполов, поверх темных зеркальных вод Золотого Рога смотрел я в сторону Азии.

Скрытый во мраке за входом Золотого Рога, лежал Босфор — а за ним моя судьба.

Там ждал меня не только отец, но и что-то еще.

Было ли это предчувствие? Или древнее друидское знание? А может быть, какая-то атавистическая память звала меня обратно?

Мы, кельты, очень давно пришли из Центральной Азии — по крайней мере, так говорится в самых древних сказаниях. Не потому ли живет во мне какое-то побуждение возвратиться назад по следам переселявшихся народов? Не осталось ли там, позади, чего-то утерянного? А может быть даже, я должен вернуться туда, как некоторые рыбы возвращаются в речки, где родились, чтобы выметать икру?

А мой отец? Каким он окажется теперь, мой отец, герой моего детства? Старым? Седым? Сгорбленным? Потерявшим свою прекрасную силу? Изувеченным? Ослепленным?

Мог бы Андроник открыть передо мной ворота Аламута? Или Мануил? Судя по всему, что я слышал, этого не смог бы сделать никто, но что такое, в конце концов, один раб для владык мира? Может быть…

В конце концов я уснул.

Меня разбудил рассветный холод. Пели первые дневные птицы, журчала вода во внутренних фонтанах в доме, и я снова вернулся к столу.

Это был тот час, когда ум свеж, час первой и величайшей ясности. Мысли текли легко, словно вода из родника, и я писал, писал, писал…

Пришел Филипп, за ним следовал раб с завтраком.

— Я слышал, как ты здесь ходишь… — Он поднял несколько листков: — Можно взглянуть?

Читая, он слегка кивал.

— Интересная вещь, — заметил он потом. — Ты попросишь Андроника помочь тебе деньгами для этой работы?

— Не Андроника, — сказал я, — а Мануила.

— Императора?! Но как ты встретишься с ним?

— Просто попрошу. Многие вещи не делаются просто потому, что их не пытаются сделать.

— А как на это посмотрит Андроник?

Я усмехнулся.

— С сомнением, полагаю… но я ведь не слуга ни ему, ни Мануилу. Андроник от этого не станет меньше мне доверять… потому что и сейчас не доверяет вовсе… а ценить меня, может быть, станет выше.

— Рискованная игра.

— Скажу на это то же, что всегда говорил раньше: у меня резвый конь.

Я с улыбкой собрал бумаги и положил их стопкой под мраморный груз на краю стола.

— Пойдем, посмотрим город.

Пора было сделать два дела: найти осведомителя Сафии и, если возможно, разузнать, что случилось с Сюзанной.

— Постоянно жить в одном городе опасно, Филипп, потому что начинаешь придавать чрезмерное значение тем, кто живет здесь. Если же сравнивать их с другими, то тени их частенько становятся куда короче… Я обнаружил, — добавил я, — что, когда человек один в зале, его шаги звучат громче.

Улица, к которой мы искали путь, оказалась узким проездом, отходящим от широкой центральной улицы Мезе. Это была торговая улочка неподалеку от Зевксипповых терм.

Лавка, куда я зашел, была совсем небольшая, там продавались товары из многих земель, а человек, вышедший нам навстречу, оказался персом.

— Чем могу услужить господам? — глаза торговца задержались на мне, поскольку по Филиппу было сразу видно, кто он таков.

— Ты продаешь ли товары из Кордовы? Там есть некая кожа определенного качества. Ее использовали в библиотеке Большой мечети, чтобы переплетать книги. Эту кожу посоветовала мне одна госпожа.

Кожа, которую он показал, была отличная, а Филипп, отойдя в другой конец комнаты, рассматривал плащи.

— Долина в горах Эльбурс, — произнес я тихо, — и раб в крепости Аламут…

— Имя раба?

— Кербушар… как и мое.

Торговец взглянул на Филиппа — тот стоял спиной и ничего не слышал.

— О рабе забудь. Он пытался бежать и теперь уже, может быть, мертв.

— Я поеду в эту долину.

— Тебе видней — жизнь-то твоя… — перс пожал плечами, потом сказал: — Передавали, что ты лекарь.

— Да.

— Говорят, ты человек решительный и отважный.

— Так уж мне повезло.

— Такие люди полезны. Придешь снова, когда будешь один.

Мы свернули к термам, и, обернувшись, я увидел, как из лавки выскользнул человек и поспешно удалился.

Сафии я доверял, но что я знаю об этом персе?..

* * *

День за днем в тишине своей комнаты или в саду у фонтана я продолжал писать, сделав сначала копию «Кабус-Намэ», а вслед за нею — «Искусства войны» Сунь Цзу.

Каждый день мы с Филиппом ходили к оружейнику, который содержал зал для упражнений с оружием, и там я восстанавливал форму, повторяя акробатические трюки, чтобы добиться былой гибкости и ловкости, и упражняясь с гирями, чтобы меч был легок у меня в руке.

В этот зал с такой же целью приходили некоторые солдаты из гвардии императора. Это были викинги, нанятые для охраны и защиты императора; все они славились своей верностью и неподкупностью. Звали они себя «варангеры"note 23.

Один из них, по имени Одрик, часто упражнялся в паре со мной на мечах. Это был рослый, крепкий человек, отлично владеющий всеми видами оружия, и на первых порах он неизменно брал надо мной верх. Однако, когда ко мне вернулась сила и начало восстанавливаться былое искусство, я частенько одолевал его — однако не так часто, как мог бы, ибо надеялся получить от него помощь.

Однажды, когда мы отдыхали после нелегкой схватки, я рассказал ему, чем занимаюсь, и упомянул, что переписываю старинную книгу об искусстве войны и об уроках, которые можно из неё извлечь.

У него появилось множество вопросов, я постарался ответить, как мог, и произошло то, на что я надеялся, — Одрик сообщил обо мне Мануилу.

Император был прекрасным воином, чрезвычайно сильным и деятельным, и живо интересовался всем, что касалось войны и боя. Он велел Одрику привести меня к нему.

Мы вошли через потайные ворота в уединенный сад, где деревья дарили прохладу, благоухали жасмин, розы и лилии. Император сидел на скамье, оглядывая гавань. Волосы у него уже поседели, но это был красивый человек, хотя черты лица с годами несколько расплылись и не отличались такой классической правильностью, как у Андроника.

Он быстро встал и повернулся мне навстречу. На его морщинистом смуглом лице явственнее проступили складки, которые появляются при улыбке.

— Я так понял, подобает, — заметил он, — чтобы я вставал в присутствии того, кто не преклоняет колен перед царями и кого цари не перебивают.

— О величайший, ты хорошо информирован.

— Императорам это необходимо. Скажи мне, что ты думаешь об Андронике?

— Блестящий, интересный человек, даже очаровательный, но совершенно беспринципный; он опасен как для империи, так и для тебя самого.

— А ты знаешь, что он мне двоюродный брат?

— Величайший, мои предки были, как тебе известно, советниками и доверенными королей. У нас было такое правило: «Мы говорим своим властителям правду — или то, что сами считаем правдой».

— Редкое качество, — негромко заметил он. — Неудивительно, что властители вас не прерывали, как и то, что вы сидели во главе стола.

— Мы могли предложить только нашу мудрость, Великий Басилевс, и нашу правду.

— Ну, если так, скажи, что, по-твоему, мне делать с Андроником? Ты ведь считаешь, что он хотел бы стать императором, не правда ли?

— Да, он хотел бы стать императором. Нет такого, на что бы он не решился, лишь бы стать императором. Что тебе следует делать с ним? Поступать и дальше так, как ты поступаешь. И обязательно держи его при себе. Он будет главной фигурой для всех твоих врагов, и пока он жив, скорее всего, не объявится никакой другой. Береги его, цени его, — и, наблюдая за ним, ты узнаешь по его друзьям, кто твои враги. Они будут слетаться к нему, как мухи на мед, и, пока он жив, не обратятся ни к кому другому.

Мануил повернулся к своему телохранителю:

— Ты был прав, Одрик, это ценный человек.

И снова заговорил со мной:

— Ты вот сказал, что он и блестящ, и опасен. Разве мне не следует опасаться, что заговоры, которые он сплетает, уничтожат меня?

— Нет, Величайший. Ты хорошо знаешь своего недруга, лучше, чем он тебя. Андроник полагает, будто он намного хитрее тебя, и это никогда не позволит ему угадать истину — что ты используешь его в своих целях. Ну, и кроме того, есть у меня подозрение, что Андроник искуснее сплетает заговоры, чем осуществляет.

Мануил стоял, сцепив руки за спиной.

— И ты пробыл в Константинополе всего лишь несколько недель? Подумать страшно, сколько бы ты узнал, прожив здесь несколько месяцев!

— Может быть, и ненамного больше: вещи часто видятся яснее, пока в дело не впутывается слишком много разных факторов. Был когда-то человек, который предпочитал приезжать в город прежде, чем изучит язык. Он считал, что лучше оценит достоинства и недостатки города, не слыша замечаний горожан. Он полагался только на то, что сам видел, слышал и осязал.

Император спросил о поражении, которое нанесли нам печенеги, или куманы, как он их называл. Я подробно описал их количество, их вождя и способы нападения. Зная, что он — воин, я постарался дать ясное описание их стратегии и тактики, приведших к нашему разгрому.

— Ваш гансграф был слишком хорошим человеком, он не заслужил поражения… Если бы он появился в Византии, я поручил бы ему командовать армией.

Больше часа беседовали мы о войнах и людях, о тактике и средствах достижения победы.

— Вот здесь, — сказал он вдруг, — слабое место нашего города. — Он показал на узкую гавань по ту сторону Золотого Рога. — Если корабли врага сумеют проникнуть за нашу большую цепь, город может пасть.

Мануил проницательно взглянул на меня:

— Когда ты в следующий раз увидишь Андроника, ты будешь говорить об этой встрече?

— Уверен, что он узнает о ней. У такого человека, как Андроник, должно быть много шпионов.

— И что же ты скажешь?

— Что у меня была книга, которую я хотел предложить тебе и надеялся в ответ на милость.

— Книга на греческом языке?

— Теперь на греческом, — я подал ему книгу. — Подлинник был по-персидски.

Он развернул её, взглянул на одну страницу, на другую и увлекся. Солнце садилось; в саду стало прохладнее. Подняв глаза, он заметил:

— Пожалуйста, сядь. Я буду читать долго.

И продолжал читать, порой возвращаясь на одну-две страницы назад.

— Ты хочешь милости? Какой?

— Я хочу получить одного раба из крепости Аламут, а если я не могу получить этого раба, то намереваюсь проникнуть в крепость.

Император уставился на меня, как на сумасшедшего, потом недоверчиво покачал головой.

— Кто этот раб?

— Мой отец.

— Проникнуть туда невозможно. Крепость неприступна. Ее нельзя взять штурмом; и ни одного раба оттуда живым не выпускают. Я много лет разыскивал такого раба или кого-нибудь еще, кто бы мог рассказать мне о крепости и её обороне. И не нашлось никого. Никому не позволят и войти туда, если он не принадлежит к их секте.

Он встал:

— Рад был бы помочь тебе, но то, о чем ты просишь, невозможно. Не меньше дюжины царей пытались или рассчитывали это сделать… и ни один не преуспел.

Мануил подал мне книгу, но я отказался:

— Она написана для тебя, Великий Басилевс. Пожалуйста, оставь её себе.

— Я твой должник. Ценнейшая книга. — Он помолчал. — У меня найдется место для тебя.

— Я благодарен Великому Басилевсу, но я отправляюсь в Аламут.

— Тебе понадобятся деньги. Тебе понадобятся лошади.

— Одна лошадь у меня есть; остальных захватили печенеги, хотя… — я не сразу решился высказать только что пришедшую в голову мысль, — хотя, если бы я мог послать весть принцу Абака-хану, то мне удалось бы выкупить их.

— Абака-хан бывал при моем дворе.

Солнце зашло, с моря потянуло прохладным бризом.

— У меня есть дела, которым нужно уделить внимание… Благодарю тебя, Одрик, что ты привел этого человека ко мне.

Он протянул руку:

— Подумай о другой услуге, которую я могу тебе оказать. Я с удовольствием это сделаю.

Император ушел, а мы вернулись в город через те же потайные ворота, и невидимые руки закрыли их за нами. Фонари вонзали лучи, словно золотые кинжалы, в темные воды бухты. От моря тянуло прохладой.

— Теперь у тебя есть друг, — заметил Одрик.

— Он мне понравился.

— Он воин, он и сейчас сильнее любых трех из моих людей, а ведь Мануил стал императором раньше, чем я родился.

Дойдя до угла улицы, Одрик остановился:

— Я возвращаюсь… Будь осторожен. Наши улицы небезопасны для одинокого прохожего.

— А я не одинок, — ответил я, — со мной мой меч.

Глава 46

Мне кажется, что человек должен раз в год остановиться, критически оглядеть себя и свою жизнь и спросить: «Куда я иду? Кем становлюсь? Что я хочу сделать и кем стать?»

Большинство людей, с которыми я встречался, были людьми без цели, людьми, которые не ставили себе никаких задач.

Первая задача не обязательно должна быть и окончательной; так, парусный корабль идет сначала под одним ветром, потом под другим. Все дело в том, что он постоянно куда-то идет, продвигаясь к конечной цели.

До сих пор моя задача заключалась в том, чтобы дознаться, жив ли мой отец, а если жив, то где он, а затем — как освободить его из рабства.

Но все это, даже освобождение отца, были только лишь временные цели. А чего же хотел я для себя? Куда я шел? Что сделал, чтобы достичь главного?

Мое время было временем искателей приключений. Лишь недавно некий Вильгельм по прозвищу Завоеватель привел кучку авантюристов и солдат удачи из Нормандии в Англию. Не имея за душой почти ничего, кроме смелости, здравого смысла и мечей, они захватили богатые земли и стали пользоваться ими.

Другой нормандский род захватил Сицилию и создал там небольшое, но богатое королевство. Человек с мечом мог прорубить себе дорогу к богатству и власти, и не одним царством земным правили такие люди или их потомки.

Вчера я прибыл сюда в лохмотьях и голодный; сегодня со мной доверительно беседовал император — так может измениться фортуна человека.

Однако власть, богатство и дружба царей — все это вещи преходящие. Богатство — это претензия на отличие для тех, кто не имеет на это никаких иных прав.

Родословная наиболее важна для таких, кто сам не сделал ничего, и часто предок, от которого, по их словам, происходят эти люди, таков, что гордые потомки, случись им встретить праотца своего сегодня, и на порог бы его не пустили.

Родоначальниками знаменитых фамилий часто бывали пираты, грабители или энергичные крестьяне, которым случилось оказаться в нужное время в нужном месте и которые сумели воспользоваться удачей. Такие родоначальники в большинстве случаев глядели бы на своих потомков с презрением.

Для меня жизненная цель заключалась в том, чтобы учиться, видеть, знать и понимать. Никогда не мог я глядеть на парус уходящего корабля спокойно — у меня замирало сердце и перехватывало горло.

До какого-то момента жизнь человека формируется его окружением, наследственностью, движением и переменами мира вокруг; а потом наступает время, когда он сам берет в руки глину жизни своей, чтобы придать ей такую форму, какая желательна ему самому.

Только слабые винят в своих неудачах родителей, народ, времена, невезение или причуды судьбы. Во власти каждого сказать себе: вот, таков я сегодня, а таким стану завтра. Однако желание должно воплотиться в деяния.

Через несколько недель мой отец будет свободен — или я буду мертв.

Дальше я никаких планов не строил, хотя жило во мне стремление пойти глубже на Восток и поискать свою судьбу в дальних землях Хинда или Катая.

Женщины? Ах, женщины — это порождения мечты, созданные, чтобы их любить, и тот, кто смеет утверждать, что действительность меньше обещания, — тот никогда не был ни влюбленным, ни мечтателем.

Азиза, Шараза, Валаба, Сафия, Сюзанна… Любил ли я какую-нибудь из них меньше оттого, что любил других? Не внесла ли каждая из них свою долю в мое душу, натуру? В мое восприятие мира? Не люблю ли я каждую из них до сих пор ещё и сегодня? Хотя бы немного, во всяком случае…

Где моя судьба? Где, если простирается она за пределы Долины Ассасинов?

Может быть, мне следует идти в Хинд? В эту далекую страну за пустынями? Там можно многое узнать и изучить, и там живут темноглазые девушки с мягкими губами; там пальмы, белые песчаные пляжи и мягкий накат прибоя. Там ночные джунгли полны странных ароматов и звуков, там погружаются в море весла и пассаты шевелят листву.

Кто желает увидеть дальнюю страну, должен носить эту страну в сердце своем. Зной, пыль и трудности — это часть ее; именно эти тяготы пути делают далекие красоты достойными овладения.

В тишине многих ночей вытаскивал я свои карты; они всегда были при мне в непромокаемом чехле из промасленной кожи. Я изучал эти карты, но начертил и ещё одну.

Я начертил карту крепости Аламут, собрав по крохам сведения — там слово, здесь замечание… Однако все, мною услышанное, не обещало ничего хорошего.

Жители селений на многие мили вокруг крепости были друзьями ассасинов или членами их секты, каждый из них был шпионом. Подобраться близко к крепости так, чтобы обитатели её об этом не узнали, было невозможно.

Прошло две недели, прежде чем император Мануил выразил мне признательность за подарок. Я почти уже забыл об этом, когда у моих дверей появился Одрик и другие воины из варангерской гвардии, и при них были мои красавцы-арабы, жеребец и две другие кобылы из тех, что подарила мне Сафия.

В парчовый плащ, сшитый и затканный узорами по последней константинопольской моде, был завернут украшенный самоцветами меч с гравированным клинком в великолепных ножнах. Меч был выкован из толедской стали — клинок даже лучше того, которым я владел прежде. Ко всему этому прилагалось ещё несколько кошельков золота.

И в тот же вечер пришло приглашение на обед к Андронику.

Несколько раз посещал я лавку вблизи Зевксипповых терм. Некоторые говорили, что эти термы были названы так в честь знаменитого мегарийского полководца, а другие — что в честь «укрощения боевых коней», ибо, согласно преданию, термы стояли на том самом месте, где Геркулес запряг и укротил свирепых коней царя Диомеда. Эти термы были построены императором Севером и перестроены Константином. Разрушенные до основания во время восстания «Ника» в 562 годуnote 24, они были восстановлены Юстинианом в ещё более красивом виде. Термы располагались немного восточнее ипподрома.

Беседуя с лавочником-персом, я обнаружил, что поведение его изменилось. Он не пытался больше убедить меня в невозможности того, что я хотел предпринять, и это пробудило во мне подозрения.

Сила моя вернулась ко мне. Несколько недель хорошего питания, упражнений и фехтования возвратили мышцам прежнюю подвижность.

Вечером, собираясь на обед к Андронику, я надел великолепную тунику из черной с золотом парчи с крупным узором, по которому шел более мелкий златотканый узор. На голове была шляпа с высокой тульей, похожая на тюрбан, с приподнятыми кверху полями. И тулья, и поля были шелковые, поля усыпаны драгоценными камнями.

Со мной отправился Филипп, столь же роскошно одетый.

Много ходило разговоров об обедах у Андроника, где подавались редчайшие блюда, тончайшие вина и выступали самые обольстительные танцовщицы.

Может быть, не было другого такого периода в истории, когда столь многие писатели увлекались историческими темами, и многие писали чрезвычайно хорошо.

Мы приехали в носилках, прошли через мраморные залы между вооруженных стражников. И чуть ли не первым, кого я увидел там, где собрались гости, оказался Бардас.

Он пересек зал, чтобы приветствовать меня, и в присутствии дюжины людей сказал:

— Ого, нищий, ты далеко ушел с тех пор, как я швырнул тебе монету на базаре!

Все взгляды обратились на меня — холодные взгляды чужаков.

— Благодарю тебя, Бардас, — поклонился я, — это правда, я ушел далеко, но вот тебя вижу там же, где ты и был, — ты по-прежнему слизываешь крохи с пальцев своих хозяев.

С этими словами я отошел, оставив его с окаменевшим от злости лицом и остекленевшими глазами.

— Браво! — шепнул мне Филипп. — Ты сделал то, чего желали многие, — поставил Бардаса на место!

Позади раздался топот бегущих ног, и Бардас схватил меня за плечо:

— Клянусь богами! Если ты хочешь поединка остроумий, ты его получишь!

— Прости, Бардас. Я никогда не бьюсь с безоружным.

От всеобщего хохота, казалось, даже стены затряслись, а Бардас рывком поднял руку, словно хотел меня ударить. Я стоял совершенно неподвижно, в ожидании, и смотрел ему в глаза. Он опустил руку и удалился деревянным шагом.

Со своего места поднялся Андроник и указал мне на сиденье во главе стола:

— Иди сюда! — произнес он с ноткой сарказма в голосе. — Я не царь, Кербушар, но предлагаю тебе почетное место! И пусть никто не говорит, что Андроник чтит друида меньше, чем царь.

Когда я уселся, он заметил:

— Ты был жесток с Бардасом.

— Он сам навлек это на себя. Кто хочет померяться ударами с незнакомцем, пусть сперва прикинет, насколько длинна у него рука.

— Да, да… ты прав. Скажи мне, Кербушар, что ты думаешь о нашем городе?

— Великолепный город! Однако не верится мне, чтобы в это кто-то по-настоящему верил. У него вид города, ожидающего катастрофы.

Мы говорили о многом. Андроник был изящным, остроумным собеседником, одаренным вспышками блестящей интуиции и богатыми познаниями. Его ум был острее и ярче, чем у Мануила, но менее дисциплинирован. Он презирал всех, кто стоял ниже его, в отличие от императора, который, по-видимому, уважал любого человека.

Сейчас шел 1180 год, а Мануил успешно правил с 1143 года. Эти двоюродные братья, столь разные во всех отношениях, оба приводили меня в восхищение.

Мануилу, похоже, достались все запасы основательности и здравого смысла, которых не хватало Андронику. Мануил мог совершать ошибки, но они никогда не были мелочными.

Андроник был уверен, что превосходит императора, и по этой причине его постоянно удавалось перехитрить.

Помимо многого другого, мы ели блюдо из куриных грудок, сваренных и измельченных; это белое мясо было смешано с молоком и сахаром и поджаривалось до сгущения; а подавали его с сахарной пудрой и розовой водой.

Было также сладкое блюдо турецкого происхождения, именуемое «казан диби».

Была добрая дюжина мясных блюд, несколько блюд из птицы, рыбы и фруктов; были странные фрукты, никогда мною не виданные, и верхушки спелых фиг, сладкие, словно мед.

Андроник закончил краткую диссертацию о сравнительных достоинствах трудов Прокопия и Менандра, и я, воспользовавшись паузой, попытался получить некоторые сведения.

— Что сейчас тут происходит? По моему разумению, император в последнее время милостив к латинянам, а там беспокойно.

— В этом слабое место Мануила. Византийцы не испытывают особой любви к латинянам. Если бы я был императором, то захватил бы снова южные замки — особенно Анамур, Камардезий, Тил-Хамдун и Саон. Если удерживать их, остальные падут сами собой.

— С Саоном я незнаком.

— Прежде это был византийский замок, франки его захватили и укрепили дополнительно. Он охраняет южные подступы к Антиохии.

— Замок хорошо защищен?

— Мы узнали, что его оборонительные сооружения недавно улучшены. Вернулась графиня де Малькре и набрала сильный отряд наемников. — Он помолчал. — Во главе их стоит незнакомый для нас человек… некто Лукка.

Лукка?! Но ведь я сам видел, как он упал на поле боя! Впрочем… я ведь тоже упал.

Если Сюзанна действительно наняла Лукку и оставшихся в живых защитников каравана, то она располагает силами, безусловно, способными защитить Саон от любого обычного нападения.

Лукка был пиратом и разбойником, но стал преуспевающим купцом, искусным в переговорах. Лучшего лейтенанта для защитников замка трудно было бы отыскать. Некоторые люди из каравана добрались до кораблей. В какой-то момент в воде было, должно быть, не менее трех десятков человек, и Лукка, скорее всего, стал их естественным предводителем.

— Лукку я знаю. Не вздумай недооценивать его, — посоветовал я. — Он опытный и искусный боец, ветеран сотни битв.

Раб наполнил мой стакан.

— Твое здоровье, Андроник! Да сопутствует тебе успех!

Его глаза засмеялись:

— А если я нападу на Саон?

— Хочешь моего совета? Лучше веди переговоры. Проще будет прийти к соглашению, чем захватить замок.

Он позволил себе улыбнуться:

— Твой совет хорош, Кербушар, и, когда настанет время, позволено ли мне будет сообщить графине де Малькре, что этот совет — твой?

— Графиня, — сказал я осторожно, — как и синьор Лукка, оценят по достоинству преимущества переговоров и без моих советов… Лукка, — добавил я, — это один из самых опасных и умных воинов, которых мне довелось встретить. Если он защищает крепость, её можно взять, но такой ценой, что намного превысит ценность самой крепости… Думаю, графиня пойдет на переговоры, особенно когда выяснит, что позиция византийцев в большинстве случаев совпадает с её собственной.

— Скажи мне, друид, — как бы между прочим произнес Андроник, — правда ли, что ты можешь предвидеть будущее? Древние друиды, говорят, это умели. Ты не один из них?

— Способ такой есть, и мы обучались этому. Но я никогда не пытался.

Он помолчал, наблюдая за гостями. Бардас сидел у противоположной стены, пялясь на меня с ненавистью.

— Разве ты не любопытен?

— Кто же из нас не любопытен? Но я скорее попытался бы сам создать свою судьбу, придать ей форму вот этими руками, — я приподнял ладони, — ибо мы считаем, что в человеческой судьбе есть многое, что человек может изменить, хотя общий путь и предначертан свыше. Даже интересно, что решаются совершить такие изменения лишь немногие.

— А мою судьбу ты мог бы прочесть, друид?

Филипп разговаривал с двумя гостями неподалеку от Бардаса. Бардас громко сказал что-то — я не мог расслышать слов, но увидел, что Филипп так и вспыхнул.

— Бардас глупец, — заметил я. — Теперь он пытается затеять ссору с моим другом.

Андроник пожал плечами:

— Бардас — мой друг.

— А Филипп — мой.

Он взглянул на меня совершенно холодными глазами:

— А что важнее — быть другом Кербушара… или Андроника?

— С точки зрения Кербушара, — спокойно ответил я, — более важно быть другом Кербушара.

Его тон изменился:

— Если это ссора, то ты не будешь в неё вмешиваться. Это мой приказ.

Я поднялся и взглянул на него сверху вниз:

— Тогда ты должен извинить меня: мы с Филиппом уходим.

Андроник ничего не ответил, и, поймав взгляд Филиппа, я кивком головы указал ему на дверь. С видом искреннего облегчения он направился ко мне. Увидев это, Бардас вскочил, и его лицовспыхнуло гневом:

— Иди же, выблюдок сучий, я…

Он рванулся за нами и оказался в пределах досягаемости. Я ударил его по лицу тыльной стороной руки и разбил губы. Отброшенный ударом, он сел, поднес руку ко рту и уставился на кровь.

Андроник встал и жестом подозвал нескольких солдат:

— Взять его! — приказал он. — И вышвырнуть на улицу! — Он указал на Филиппа: — И этого тоже!

И начал отворачиваться от нас с видом совершенного презрения.

И вдруг, когда я стоял с мечом в руке, поджидая солдат, готовый скорее умереть, чем дать себя унизить, со мной случилось нечто, чего не бывало раньше.

Передо мной возникло видение, настолько яркое и ужасное, что я был потрясен. Оно пришло ко мне в миг страшного гнева.

Было ли это истинное предвидение? Или желание, порожденное гневом?

Солдаты остановились, увидев мое лицо, и даже Андроник замер:

— Что такое?.. Что случилось?

— Ты спрашивал меня о твоем будущем. Я увидел его.

Он подскочил ко мне с горящими, жадными глазами:

— Что же? Что ты видел? Говори!

— Ты хочешь знать? Я видел то, что никогда не решился бы никому рассказать по своей воле.

— Говори же.

— Я видел тело с твоим лицом, живое тело, которое терзала толпа. Некоторые били тебя палками; другие заталкивали тебе в нос и в рот нечистоты; иные втыкали вертела тебе между ребрами, а одна женщина плеснула тебе в лицо кипятком. Еще живой, ты висел вниз головой, подвешенный к перекладине между двумя столбами на ипподроме, а потом кто-то из толпы всадил меч тебе в рот и дальше в тело, снизу вверх.

— Был ли я императором в это время?

— Да, — ответил я, — ты был императором.

— Тогда стоит, — сказал он и пошел прочь.

Глава 47

Как тиха ночь! Каким чистым золотом сияет полумесяц над темными водами Золотого Рога! Как ярки далекие звезды!

Вокруг меня плескалась вода в темные, скрытые тенью корпуса судов и бормотали во сне люди.

Ничто не двигалось, ничто не шевелилось, кроме воды, кроме тихого ветра, долетавшего из Азии. Пустым глазам были подобны далекие освещенные окна, неподвижным, лишенным век глазам, глядящим в ночь; и я, одинокий, ждал, закутавшись в полы темного плаща.

Спал Константинополь; спала Византийская империя рядом с прекрасными своими водами, в безопасности и силе, натравливающая один варварский народ на другой, передвигающая их, как пешки на шахматной доске, наблюдающая за ними из-под отяжелевших век с усталым, скучающим любопытством.

Это последняя моя ночь в Константинополе. Как и во многих, многих иных местах, я был здесь лишь прохожим. Придя сюда нищим, я уходил другом императора и врагом его двоюродного брата.

Пояс у меня на талии был набит золотом. Золото было в моих карманах; золото было спрятано и в других местах одежды. Лошадей уже погрузили на борт нанятого мной судна, немногочисленное мое имущество тоже. Лишь один час отделял меня от расставания.

Впереди, за волнами Черного моря, лежал Требизонд. За ним раскинулись горы, окаймляющие Каспийское море с запада и юга, и где-то высоко в этих горах по имени Эльбурс находится Долина Ассасинов и крепость Аламут.

Ночь была прохладная. Полосы света, как копья, лежали на темной воде; корабли, покачиваясь, дергали швартовы. Я нащупал под темным плащом рукоять меча. Когда я покидал дом Андроника Комнина, мне что-то сунули в руку.

Быстро повернувшись, я не увидел ничего, кроме вежливых, внимательных глаз; ни одного знакомого, никого, кто мог бы передать мне что бы то ни было.

Нас ожидали носилки, но я схватил Филиппа за руку, и мы помчались бегом по темной улице, быстро огибая Ипподром. Оба мы были не дураки, у обоих появился смертельный враг — Бардас. Когда мы, наконец, замедлили бег у поворота на улицу Пряностей, я предостерег его:

— Лучше всего тебе уехать отсюда вместе со мной. Теперь они тебя убьют.

— Куда же я пойду? Этот город — мой дом, моя жизнь. Другого места для себя я не знаю.

— Если ты предпочитаешь вид с Эйюба… — я пожал плечами. Эйюбом называлось кладбище, с которого открывался вид на Золотой Рог.

— Подумай, — сказал я ему, — они будут разыскивать нас вместе. Я пойду по той дороге, которую выбрал, ты же отправляйся в замок Саон. Скажи графине де Малькре и Лукке, что это я тебя послал.

— Может быть… да, придется. Я обучался обращению с оружием и военному делу, хотя ни тем, ни другим не занимался. И ещё меня учили, как управлять поместьями.

Некий левантинец за плату взял на борт моих лошадей. В полночь мы должны отплыть. Только в своей комнате в доме Филиппа я взглянул на записку, которая скользнула мне в руку на приеме у Андроника.

«Не уезжай в Аламут! Это — смерть.

С.»

Записка была написана по-персидски плавным, словно струящимся почерком Сафии.

Не уезжать в Аламут… Разве у меня есть другой выход? Разве не предначертано мне судьбой ехать в Аламут? Чем были для меня все эти годы, если не подготовкой к Аламуту?

Сафия хорошо меня знала. Видимо, она отчаянно боялась того, что ожидает меня там, раз решилась послать это предупреждение. Она по пустякам не пугалась, как и я. Стало быть, там действительно есть чего бояться.

От темноты отделились тени, они двинулись ко мне, тускло блеснула кольчуга. Если уж человеку суждено умереть, то можно ли найти для этого место лучше, чем причалы Золотого Рога в ночь золотой луны?

Мой клинок поднимался, словно стальной палец…

— Не тревожься, Кербушар, мы пришли присмотреть, чтобы ты отплыл благополучно.

Из темноты вышел Одрик, а за ним ещё дюжина воинов.

— Так приказал император, хотя мы и сами собирались прийти.

Люди из варангерской гвардии, люди из северного края. Отец Одрика тоже был корсаром.

— Ты смелый человек, и потому наш император тебя любит. Он велел передать, что если ты снова приедешь сюда, то для тебя всегда найдется место рядом с ним.

— Он слышал о том, что произошло сегодня вечером?

— Конечно… У всех византийцев есть шпионы, и каждый византиец сам чей-то шпион. Каждый интригует против каждого. Такова любимая забава в Византии; это их игра.

На борту судна Одрик встал перед шкипером-левантинцем:

— Ты меня знаешь?

— Я тебя видел, — угрюмо сказал левантинец.

— Доставь этого человека благополучно в Требизонд — или сам перережь себе горло и потопи свою посудину. Если с ним что-нибудь случится, мы тебя найдем, поймаем, разрубим на мелкие кусочки и скормим собакам. Понял?

* * *

В тот вечер на мне была кольчуга, скрытая под туникой из тонкой шерстяной ткани с вышивкой по краям. Узкие штаны в обтяжку я заправил в мягкие сапоги, а на плечи накинул полукруглый плащ, застегнутый спереди фибулой. Плащ был черный, туника и штаны — темно-бордовые.

Наш корабль тихо отошел от причала и заскользил вдоль Золотого Рога к менее спокойным водам Босфора. Моего лица коснулся свежий, прохладный бриз.

Я прошел на корму и остановился рядом с левантинцем.

— Хорошо здесь, — сказал я со вздохом. — Я рожден для корабельной палубы.

— Ты? — Он был озадачен. — Я-то думал, что ты — какой-то промотавшийся молодчик из знатных.

— Последнее время я был странствующим купцом. — Показав в сторону далекого днепровского устья, я добавил: — Нас разгромили печенеги…

— Слыхал об этом… скверное дело.

Мои лошади были привязаны в средней части корабля, и я подошел постоять с ними и угостить кусочками моркови. Айеша ткнулась носом мне в бок, а жеребец по-дружески прихватил за рукав. В конце концов я прошел вперед, улегся, завернувшись в плащ, и заснул.

Я проснулся, когда первый предутренний свет размыл серым черноту неба. Море разыгралось. Брызги ударили мне в лицо, и я с удовольствием ощутил вкус морской воды на губах — он вызвал воспоминание о далеком атлантическом побережье, о моем доме.

Подошел левантинец:

— У берега опасно — турки, — сказал он. — Мы уходим дальше в море.

Византийская империя владела Грецией и простиралась на север вплоть до Дуная, на запад — до Адриатического моря, а в годы правления Мануила I завладела и Адриатическим побережьем, в том числе Далматией. На азиатском материке византийцы удерживали побережье до самой Антиохии и немного южнее, а также территорию на некоторое расстояние в глубь суши. Им принадлежали черноморские берега вплоть до Требизонда, а на севере — часть Крыма.

Отдаленные от моря области Анатолии были владениями империи турков-сельджуков со столицей в Иконии. Сельджуками называло себя объединение свирепых кочевых племен из Центральной Азии, которые продвигались к югу и с боем завладевали всем на своем пути.

Цитадель Требизонда стояла на плато между двумя глубокими ущельями, по которым после сильных ливней неслись в море паводковые воды.

Подходя к порту, мы видели на переднем плане верфи, причалы, склады и приюты для моряков, лавки, поставляющие припасы на корабли, и рыбацкие лодки. И у подножья плато, и наверху стояли обнесенные стенами жилища богатых торговцев; стены густо оплетали виноградные лозы. За стенами цитадели высились колокольни византийских церквей.

День уже клонился к вечеру, когда мы высадились на берег под проливным дождем. Я переоделся в «биррус» — тяжелый плащ из плотной темно-красной ткани, который носят в холодную или дождливую погоду. У плаща имелся капюшон — я надвинул его на шлем.

Когда мы причалили, спустили сходню, и я свел на берег своих лошадей. Несколько портовых бродяг остановились поглядеть, и я забеспокоился, потому что лошади были великолепны и могли вызвать толки и пересуды.

На берегу даже в такой угрюмый, пасмурный день толпами сновали купцы, громоздились кучи товаров и погонщики грузили кладь на верблюдов или сгружали вьюки.

Я сел на Айешу и, ведя в поводу остальных лошадей, поехал по узкой улице в сторону от моря. Оглянувшись, я заметил, что на улице стоит в одиночестве какой-то человек и смотрит мне вслед.

Шпионы, как и воры, встречаются повсюду.

Кроме меча и кинжала, у меня был лук и колчан стрел. Направляясь к востоку, я повстречал несколько верблюжьих караванов, идущих на запад, в Требизонд. Около полуночи я съехал с дороги и расположился в высохшем русле — «вади» — среди зарослей ивняка.

Там была трава для лошадей, и небольшая низинка, скрытая от чужих глаз холмом и ивняком. Собрав сухих веток, я поджарил баранины и поел, наслаждаясь тишиной.

Где-то поблизости отсюда греки из десятитысячного отряда Ксенофонта, отступая после смерти Кира, поели дикого меда, который превратил их в безумцев. У всех, кто ел этот мед, начались приступы рвоты и поноса, и они не могли стоять на ногах. Те, которые лишь немного попробовали, казались пьяными; другие на время впали в безумие, а несколько человек умерли. Этот мед, как я узнал у одного армянина, был собран с цветков азалии и содержал наркотическое вещество.

Достав из поклажи чистое платье, я выбросил византийский костюм, кроме кольчужной рубахи и плаща, надел «бурдах» — нижнюю одежду, подпоясываемую кушаком, — а потом натянул «аба» — длинное верхнее платье. Под кушаком был скрыт мой старый кожаный пояс, мое единственное имущество, оставшееся от родного дома, если не считать дамасского кинжала. Потом я вновь надел тюрбан ученого, прибавив к нему «тайласан"note 25 — шарф, который надевают поверх тюрбана; один конец его проходит под подбородком и перекидывается через левое плечо.

Тайласан носили судьи и богословы, он давал некоторую защиту от расспросов и нападений и соответствовал той личине, которую я выбрал для себя, — образу Ибн Ибрагима, лекаря и ученого. Выбор этот был не случаен, ибо единственный способ, каким мог я отворить ворота Аламута, — это принять обличье ученого. Однако, едва лишь войдя в эти ворота, я окажусь в окружении фанатиков, готовых разорвать меня на куски при малейшей оплошности.

Съежившись у малого своего костерка, я чувствовал на себе холодную руку отчаяния. Каким же надо быть глупцом, чтобы хотя бы надеяться, что я сумею совершить чудо — проникнуть в неприступный Аламут?

Снова и снова перебирал я в памяти все, что знал, и не находил выхода. Единственной надеждой моей была сомнительная возможность получить в неопределенном будущем приглашение от самого Рашида ад-дин Синана, человека, славящегося даром интуиции и, по слухам, интересующегося алхимией.

Об этом мне не было известно ничего, кроме базарных сплетен; придется, видимо, остановиться в Табризе и утвердиться в этом городе в качестве Ибн Ибрагима. И пусть там шпионы Старца Горы понаблюдают за мной на досуге.

Но как только я войду в ворота Аламута — если мне повезет, — каждая секунда будет нести опасность.

Азиза в замке принца Ахмеда, Сюзанна в замке Саон, Валаба в салонах Кордовы — думают ли они обо мне хоть иногда? Но кто вспоминает о страннике, который появляется лишь на один скоротечный день или два, а затем исчезает? Я проходил через их жизнь, как тень в саду — а кто помнит тень? Да и почему они должны помнить?

Неужели для меня всегда будет так? Неужели я — всего лишь прохожий в этой жизни?

Если человек возвращается и снова становится на ту же почву, он ли стоит там или чужой?

Арморика останется Арморикой; пески Бриньогана останутся песками Бриньогана, а вот Кербушар будет… кем же?

Воспоминания об огромном весле в моих руках, о зловонной грязи подо мной, об объятиях Азизы, о книгах в большой библиотеке Кордовы, о мече, рассекающем кость… или о том исхлестанном дождем утесе в Испании…

Какая часть моего существа осталась навсегда в тех местах, и какая донесла меня сюда, может быть, к порогу моей смерти?

Какая часть моей души осталась лежать на пропитавшейся кровью траве там, где умер гансграф со своей Белой Торговой Компанией? Какая часть моей сущности осталась на той грязной поляне, где лежал я, опрокинутый, униженный, избитый, беспомощный, неспособный сопротивляться?

То, что кости мои не остались лежать там, что их не растащили волки и стервятники, — это всего лишь удача или нечто большее?..

Провалилась в костер прогоревшая ветка, взлетели искры.

Найду ли я когда-нибудь свое настоящее место? Или предначертано мне скитаться по миру, словно потревоженному духу? Найду ли я ту, которую ищу? Ту, что будет для меня дороже всего и всех на свете?

А! Ребенок я, что ли, чтобы так мечтать? Мне посчастливилось остаться в живых, а если я освобожу отца и сам ускользну живым, то, верно, мне посчастливится ещё больше.

Ну, а как же походный барабан? Услышу ли я вновь его мерный рокот? И, услышав, подниму ли свою ношу и пойду ли вслед за ним, приноравливая шаг?

А гансграф? Там, где он сейчас, слышен ли этот барабан? С ним мы прошагали через всю Европу и вошли в Азиюnote 26, и он довел нас прямо до самых врат смерти.

Глава 48

Кто станет утверждать, что не испытывал возбуждения, вступая впервые в чужой город? Или сходя на берег в чужом порту?

А красота Табриза? К северу, югу и к востоку раскинулись красноватые, апельсиновых оттенков горы, сияющие цвета которых казались ещё ярче в противопоставлении с роскошной зеленью полей и садов. Табриз — драгоценный камень среди городов, орошаемый текущими с гор реками.

В этот город пришел я, Матюрен Кербушар, известный ныне под именем Ибн Ибрагима, врача, ученого и паломника к святыням ислама.

Более десяти миль в длину имеет стена, окружающая Табриз, через десять ворот входят путники в город, а за пределами стены лежат семь округов, каждый из которых назван по имени реки, орошающей его.

Я замедлил шаг, ибо я теперь ученый и должен вести себя с достоинством, подобающим моему положению. То, что произойдет здесь, может открыть ворота Аламута.

Однако, когда я подъехал ближе к городу, не я, а мой жеребец и кобылицы привлекли всеобщее внимание, ибо не жил ещё такой араб, который не узнал бы знаменитых пород. Эти лошади не соответствовали моей роли ученого, но убедительно свидетельствовали, что человек я богатый и значительный. За таких кобылиц, как мои, велись настоящие войны, а у меня их было три, да ещё и жеребец.

Не взглянув ни направо, ни налево, я въехал в город и проследовал через большой базар Газан, один из прекраснейших на земле.

Куда бы я ни посмотрел, везде толпились люди в разноцветных одеждах, и для каждого вида товаров на базаре было отведено особое место. Добравшись до ювелирного ряда, я обнаружил столь роскошное собрание драгоценностей, что остановился поглядеть — и не только на драгоценности, но и на красивых девушек-рабынь, на которых эти украшения были надеты.

Каждую из этих девушек тщательно выбирали по красоте и стройности тела, и теперь эти рабыни стояли, поворачиваясь то так, то этак, чтобы получше показать свои бусы, серьги и браслеты.

Поблизости проходил другой базарный ряд, где продавались только благовония. Запахи нарда, пачули, мирисса, ладана, амбры, мускуса, роз и жасмина — не счесть ароматов!

Была здесь целая улица книготорговцев, другая — для кожевенных товаров, а несколько рядов были заняты ковроткачами — тут я вспомнил, что должен купить молитвенный коврик.

Проехав далее, я добрался до гостиницы у Багдадских ворот. Путникам, которые там останавливались, подавали хлеб, мясо, рис, сваренный с маслом, и сладости.

Повсюду были кони, верблюды, волы и козы, а также множество женщин с закрытыми и открытыми лицами. Турчанки лицо не закрывали.

Были здесь франкские торговцы, от которых я поспешно удалился, опасаясь, что меня кто-нибудь узнает. Были здесь армяне, левантинцы, греки, иудеи, курды, славяне, турки, арабы и персы. Были высокие, белокурые люди, которые, как я узнал, назывались патанами — из афганских племен — и даже купцы из Хинда и Катая, ибо великолепный Табриз был воистину перекрестком всех дорог.

Многое изменилось с тех пор, как был составлен путеводитель «Худуд-аль-Алам». О Табризе в этом землеописании сообщалось лишь следующее: «Табриз — небольшой городок, приятный и процветающий, обнесен стеной, построенной Ала ибн Ахмадом». Конечно, это написано в 982 году, примерно за двести лет до моего появления в этом городе.

Табриз находится в обширном бассейне озера Урмия, над которым возвышается вулкан — гора Сехенд, окруженная многими милями садов и полей. Город когда-то был известен под именем Кандсаг, но это было давно, очень давно.

Мое прибытие в гостиницу вызвало переполох и возбуждение. Конюхи-арабы со всех ног кинулись помогать мне сойти с седла, словно я был толстым, как бочка, и беспомощным.

Совсем рядом со мной прозвучал знакомый голос:

— О могущественный! Я, Хатиб-проповедник, хотел бы служить тебе! Я, читатель и почитатель Корана, но знающий также все пути зла! Доверься мне, о могущественный, и путь твой будет безопасен!

Это был он… Это был Хатиб!

— «Бисмиллах!» Во имя аллаха! — воскликнул я. — Что это за человек, который весь кишит блохами! Ты — ходячий улей кровососов, как может такой ничтожный услужать мне, Ибн Ибрагиму, ученому и лекарю?

Он последовал за мной до дверей караван-сарая, поблескивая хитрыми стариковскими глазами.

— Раз я ждал здесь, то, значит, знал, что рано или поздно ты появишься в этом месте; и ты действительно появился!

— А как графиня?

— Графиня, по воле Аллаха, в достаточной безопасности! И, похоже, в ней и будет пребывать, потому что Лукка набрал для неё людей, в том числе около трех десятков из тех, кто ускользнул от куманов-печенегов. Уж кто-кто, а она устроится совсем неплохо!

— Ты знаешь, что я здесь делаю?

— Ты дурак, если даже думаешь об этом; ну, а я — дурак, нашедший своего господина, и буду тебе помогать. Так мне, видно, на роду написано…

— Мои шансы не из лучших.

— Что там говорить о шансах или о счастливом случае? У нас нет ни того, ни другого, Ибн Ибрагим! — Он произнес это имя с кривой ухмылкой. — Быть нам поживой для шакалов…

Он пожал худыми плечами:

— Однако я жил долго, и кто может сказать, что мне надлежит умереть другой смертью?

— Ибн Ибрагим, будучи ученым и лекарем, мог бы быть приглашен… я говорю — мог бы… в крепость Аламут.

— Если будет на то воля Аллаха… Правда, — продолжал он, — ты и в самом деле ученейший из людей, и это без всякого обмана. Я слышал, что так говорили о тебе мудрые люди, даже великий Аверроэс. Есть у тебя какой-нибудь план?

— Только побыстрее стать известным как ученый и врач. Синан, как я слышал, один из тех, кто по достоинству ценит таких людей, и поэтому мог бы пригласить меня. А если нет, я найду другой способ.

Хатиб снова пожал плечами:

— То, чего ты желаешь, было сделано. Еще до твоего приезда я сообщал всем, кто слушал меня, что я жду своего господина, человека, мудрого перед лицом Аллаха… — Он опять ухмыльнулся, хитро сверкнув глазами: — Кроме того, у меня не было денег, а слуге столь ученого человека люди не позволят умереть с голоду у себя на глазах…

— Но имя, Хатиб! Ты говорил им, как меня зовут?

— Откуда же я мог знать? Я ничего не говорил об имени, сообщал только, что господин мой — великий ученый, который не желает быть узнанным, но странствует в поисках мудрости.

— А как насчет дороги, Хатиб? Ты знаешь путь?

— Ага, знаю… это далеко в горах, вблизи Казвина, где каждое селение — шпионское гнездо. Ты и шагу не ступишь без их ведома. Слушай ещё одно — и берегись! Есть человек по имени аль-Завила… знаешь ли ты такого?

— Нет.

— Он обладает большой властью среди исмаилитов, но лишь недавно появился в Аламуте. Говорят, что он так же могущественен, как Синан, он является правой рукой Синана, его защитником, начальником его шпионов. И ходят слухи — а слух не в силах остановить даже стены, — что с той поры, как появился он там, горести и беды обрушились на раба по имени Кербушар. Этот раб стараниями и усердием добился для себя достойного положения, но с приезда аль-Завилы его неизменно используют для самых унизительных работ. Похоже на то, что аль-Завила желает породить в нем гнев и непослушание, чтобы можно было подвергнуть его пыткам и убить!

— Тогда нам надо поворачиваться побыстрее, ибо терпение моего отца столь же мало, сколь велика его сила.

Мы долго беседовали, и я услышал о многом, потому что Хатиб знал все базарные сплетни, и ничто от него не ускользало. Прежде всего мне следует устроиться и утвердиться, ибо официальное признание и одобрение моего присутствия совершенно необходимо. Зная пути власти, я сомневался, что мне придется долго ждать.

Аль-Завила? Это имя не было мне знакомо. Тогда почему он так ненавидит отца? Ведь для того, чтобы такой вельможа даже просто заметил отца в его теперешнем положении, он должен питать к нему лютую ненависть.

И он приехал только недавно? Может быть, это какой-то мой враг?

Я не знал такого человека, и память мне ничего не подсказывала.

Табриз, как сообщил мне Хатиб, знаменит роскошью своих ковров и своими книгами; а мне нужен был коврик для молитв.

Встреча с Хатибом вернула мне надежду, и вовремя, а то меня уже осаждали сомнения: как могу я добиться успеха там, где потерпели неудачу цари и императоры? Однако Хатиб был человеком с тысячью дарований, умел хорошо слушать и располагал хитрыми окольными путями для добывания знаний, сокрытых от глаз и ушей людских.

Не прошло и часу, как появился толстый евнух, пыхтя от усердия:

— О благосклонный! Я пришел по велению эмира! От могущественного и ученейшего Масуд-хана! Он просит снизойти и удостоить его твоим присутствием!

— Скажи твоему господину, что его желание — честь для меня. Всем известны его благородство, его великолепие, его богатство и могущество! И если он желает, чтобы сей смиренный явился к нему, то я явлюсь!

Таковы прелести светской жизни, которая часто превращает в лжеца даже лучшего из людей.

Я никогда и слыхом не слыхивал о Масуд-хане и представления не имел, был ли он благородным, великолепным и богатым; однако, глядя на все с точки зрения своих проблем, я надеялся, что он обладает всеми этими тремя достоинствами. Впрочем, он эмир — а видя богатство города, как и нужду бедных, я не сомневался, что кто-то умело выжимает сок из этого апельсина, — значит, он вполне мог быть богат.

Однако нужно было думать и о многом другом. В мои намерения входило показаться на базаре, ибо то, о чем здесь шепчутся, отзывается эхом в стенах Аламута. Кроме того, поскольку я теперь заделался мусульманином, то желал иметь молитвенный коврик. Такие коврики уже начинали употреблять женщины и очень богатые люди, и, поскольку я хотел утвердиться в людском мнении как человек весьма богатый и выдающийся, то молитвенный коврик мог сыграть немалую роль.

Силой проломить стены Аламута пытались многие — и безуспешно; проникнуть туда украдкой сквозь густую сеть шпионов невозможно. Любой чужак оказывался под подозрением. Следовательно, решение, по-видимому, заключалось в том, чтобы широковещательно объявить о своем присутствии — и надеяться на приглашение хозяина. Заговорщиков и злоумышленников ищут в потаенных местах; поэтому мне следует вести себя так, чтобы меня видели, слышали и говорили со мной. Синан слыл человеком разносторонних интересов, и вполне могло случиться, что он заинтересуется таким чужестранцем.

В Табризе ткали ковры нескольких видов, но в этих местах «гюрдес», или турецкий узел, начинал приходить на смену персидскому узлу «сехна». Город издавна славился своими ткачами, хотя промысел этот сильно пострадал от турецких вторжений. Теперь турки обосновывались в самом Табризе и в окрестностях его и вносили в здешнее ремесло свои методы ткачества. «Стеганый» стиль был подходящим для народа, застилавшего коврами полы в шатрах. Турки вторглись в эту страну не менее, чем за сто лет до моего времени, но их способы ткачества медленно вытесняли персидские.

Сама идея молитвенного коврика была внове, хотя мусульмане, будучи вне дома или в дороге, отмечали небольшие площадки, чтобы не подпустить к себе посторонних во время молитвы. Часто такие площадки отмечали прутиками или камешками. Несмотря на то, что мусульманская религия имеет много общего с христианской или иудейской, ибо все они — Люди Завета, истинный мусульманин никогда не станет молиться там, где почву сделали нечистой стопы иудеев или христиан.

При отсутствии воды верующий омывает руки песком или землей, ибо перед молитвой полагается совершить омовение. При нем должен быть «киблех» — небольшой компас, чтобы определить, в какой стороне находится Мекка, и «тесбет» — четки.

Благочестивый мусульманин молится пять раз в день; молитве предшествует омовение лица, рук и ступней ног. Водой должны быть очищены уши, которые слышали зло. Омываются глаза и уста, которые видели или произносили зло. Когда мусульманин моет руки, он зачерпывает воду ладонями, как чашей, и поднимает их, чтобы вода стекала к локтям.

От этого обычая омовения рук перед молитвой мы, врачи, заимствовали манеру мыть руки именно таким образом — от кистей к локтям, поскольку существовал обычай сотворять молитву перед каждой операцией.

После омовения правоверный должен опуститься на колени на отмеченное место или на коврик, склонившись ниц так, чтобы коснуться коврика лбом.

В годы жизни Мухаммеда существовал обычай поворачиваться при молитве в сторону Иерусалима, но после смерти пророка стали молиться, обращаясь в сторону Мекки.

Приверженцы различных религий с древнейших времен пользуются при молитвах циновками или ковриками, так что идея эта для араба, турка или перса не нова.

Молитвенные коврики, выставленные на продажу в Табризе, были прямоугольными, с замысловатой отделкой по краям, украшенным изящным растительным узором. В головной части, внутри каймы, имелась полоска шириной около четырех дюймов и длиной не менее двух футов, где была начертана стилизованными буквами цитата из Корана по-арабски. Ниже этой полоски, образуя фон для молитвенной арки, располагалось поле сапфирово-синего цвета, по которому вился сложный узор.

Молитвенная арка, или ниша, на ковриках стиля «гюрдес» имела посредине высокий шпиль и подчеркнуто выделенные заплечики. По бокам арку поддерживали две колонки, а в центре арки находилось изображение подвешенного священного храмового светильника.

Расцветка ковриков «гюрдес», которые я видел в Табризе, была неяркой, но красивой. Коврик, который я купил, только что закончили; он был соткан из шелка с небольшими включениями шерсти. Если бы его соткали только из шелка или, наоборот, из чистой шерсти, то он был бы совершенен, но ничто в мире не совершенно, кроме самого Аллаха, так что добавление узоров из другого материала свидетельствовало о смиренности ткача. Синие, светло-зеленые и желтые тона коврика были чрезвычайно красивы, а когда его поворачивали под разными углами к свету, он начинал мерцать, словно мираж в пустыне.

Коврик ткали таким образом, чтобы при молитве ворс ложился в направлении Мекки.

Эти ковры меня очаровали, и я бродил по базару, рассматривая различные мысли и мотивы, выраженные в узорах и тканье. В некоторых довольно ясно ощущалось китайское влияние. Контакты с китайцами поддерживались в этих местах издавна. Уже несколько веков корабли из Катая приходили в Персидский залив, и в Константинополе, как и здесь, мне приходилось видеть бронзовые и керамические изделия из Синыnote 27.

На рынке были выставлены самаркандские ковры, некоторые с узором из листьев гранатового дерева — хеттским символом вечной жизни и плодородия. На других основным мотивом узора была сосновая шишка — китайский символ долголетия; нередко встречался и кипарис, который сажают на мусульманских кладбищах. В древности считалось, что кипарисовые ветви, оставленные на могилах, продолжают оплакивать умерших. Кипарис издавна считался священным в Персии; его почитали огнепоклонники, от которых Персия и получила свое имя, ибо высокий, стройный силуэт кипариса символизировал пламя.

В Кордове я видел множество восточных ковров сказочной красоты и высочайшего качества. Просто не верилось, что руки человеческие могут уместить на каждом квадратном дюйме несколько сотен узелков. Коврик, который я в конце концов выбрал для себя, содержал пятьсот сорок узелков на квадратный дюйм; однако это было ничто по сравнению с такими чудесами, как дворцовый ковер, вытканный для приемного зала в Ктесифонте и изображающий сад. Некоторые из них имели по две с половиной тысячи узелков на квадратном дюйме — просто неимоверное число.

Изображение сада довольно обычно для персидских ковров; слово «парадиз», обозначающее во многих языках рай, — персидское и означает «сад, обнесенный стенами».

Хатиб нашел меня на базаре, уже обеспокоенный моим отсутствием, и напомнил о встрече с эмиром. С коврами получилось точно так же, как и с гончарными изделиями, и с книгами. Я был очарован идеями и символами, выраженными в узорах и фактуре вещей.

Через час после ухода с базара я явился во дворец эмира Масуд-хана. На возвышении в дальнем конце приемного зала был накрыт низкий стол, уставленный всевозможными фруктами и яствами. Едва я вошел в зал, как появился сам Масуд-хан, и мои ожидания рассыпались в прах.

Вместо дородного эмира, которого я рисовал в своем воображении, толстощекого, толстозадого и толстобрюхого, передо мной предстал худощавый человек с ястребиным лицом и холодно смерил меня проницательными черными глазами.

Это был не праздный чиновник, жиреющий на деяниях других людей, а воин, жилистый и суровый. От него словно распространялся запах крови и седла, и я понял, что должен вести себя с величайшей осторожностью.

— Для меня большая честь встретиться с ученым, обладающим столь великим знанием, — вкрадчиво проговорил он, а затем резко спросил:

— Ты действительно врач?

— Действительно, — ответил я.

А затем добавил:

— А ты действительно эмир?

Глава 49

Он улыбнулся с неподдельным юмором, хотя юмором волчьим, в котором была немалая доля язвительности:

— Неплохо сказано!

Сел к столу и подал мне яблоко.

— Думаю, мы подружимся.

— Ученый — всегда друг эмиру, — ответил я, — иначе он не настолько мудр, чтобы заслуживать имя ученого!

— Ты должен простить мне мое невежество, — произнес Масуд-хан, — однако я считал, что знаю имена всех наиболее знаменитых ученых. Какая жалость, я столь мало знаю о том, что совершил ты!

Подозревает ли он меня? Да, подозревает, и потому опасен, ибо такой человек будет действовать в соответствии со своим убеждением. Не исмаилит ли он? Может быть, он союзник и друг Синана?

— Как мог ты знать обо мне? Обо мне, который всего лишь наименьший среди слуг Аллаха? Мой родной город — Кордова, а в Кордове, чтобы приобрести известность, нужно быть действительно великим ученым. Однако я поддерживал там знакомство с Аверроэсом, и Иоанн Севильский был мне другом.

— Чем ты занимался там? Ты был наставником?

— Я переводил книги с греческого и с латинского языков на арабский, а иногда и с персидского тоже.

— А что думаешь делать дальше? — Масуд снова смерил меня взглядом суровых черных глаз.

— Учиться в Джунди-Шапур, — сказал я. — Я слышал, что это самая великая из медицинских школ мира. Правда ли, что там преподают на санскрите?

— Сейчас уже нет, но когда-то так и было. Более тысячи лет это была величайшая из школ, хотя с каждым годом становилось все труднее содержать школу и лечебницу, потому что наставников переманивал Багдад.

— Есть одно, что ты мог бы сделать для меня, о эмир. Когда-то давно до меня дошла весть о книге в несколько тысяч страниц, именуемой «Айеннамаг». Можно ли найти её здесь?

— О, ты поистине ученый! Сколь немногие даже знают о существовании этой книги! — он с сожалением покачал головой. — Увы, это невозможно. Я никогда не видел даже копии, и если её можно было бы отыскать, то я голову свою отдал бы, лишь бы она не ускользнула из наших рук.

Однако у него ещё остались подозрения, и я искусно постарался свести беседу — через медицину, право и поэзию — к военному искусству.

Он никогда не слышал о Сунь Цзу и был буквально заворожен его теориями, а от них мы перешли к разговору о Вегеции и римских легионах.

— Ты знаешь, они побывали у нас здесь, и наши парфяне разбили их. Один легион был захвачен в плен, продан в рабство в Китай и добрался туда пешим маршем целый и невредимый.

Я искусно перевел разговор на библиотеки и алхимию, зная, что в крепости Аламут собрана большая библиотека, а сам Синан интересуется алхимией.

Вдруг, без всякой связи, он произнес:

— Здесь есть один человек из твоей страны. Тебе нужно с ним встретиться.

— Как его зовут?

— Ибн Харам.

Если бы он внезапно перегнулся через стол и ударил меня, и то я не испугался бы сильнее. Но, надеюсь, на моем лице это не отразилось.

— А, вот кто. Хорошо иметь такого человека среди друзей, а как враг он очень опасен. Я знаю о нем… Он долго плел нити заговоров, пытаясь захватить власть в Кордове, даже против Йусуфа, своего благодетеля.

Да, именно с этим человеком я не должен встречаться, ибо нет у меня большего врага, и он использует все свое могущество и влияние, чтобы снять с меня голову. Однако то, что я сказал, явно заставило Масуд-хана задуматься, потому что он надолго замолчал.

— Йусуф, говоришь ты, был его благодетелем?

Не знаю, во что мне это обойдется, но попробовать надо.

— Как ученый ученому скажу, — я говорил тихо, как бы стараясь, чтоб нас не подслушали, — не доверяй ему. Это человек, жаждущий власти, он не удовлетворится ничем меньше, чем полная власть.

— А Йусуф… он был твоим другом?

— Он обо мне ничего не знал, а я знал о нем лишь немногое, однако к концу моего пребывания в Кордове я познакомился с его сыном, Абу-Йусуф Якубом. Мы стали друзьями, очень хорошими друзьями, как я считаю. Мы встретились в доме прекрасной Валабы.

— О, Валаба! О ней я много слышал. Я полагаю, она очень красива?

— Очень! — произнес я с сожалением. — Действительно, очень красива.

— Но, кажется, худая? — спросил он печально. — Я слышал, так говорят.

— На мой вкус нет, но, как доходило до меня, турки любят, чтобы их женщины хорошо круглились со всех сторон. Это правда?

— Турок любит, чтобы у женщины был живот, — произнес он значительно. — Эти персиянки… ф-фу! Они худы, слишком худы! Груди, зад и живот, все должно быть с жирком — вот тогда турку понравится женщина! И ляжки! У неё должны быть ляжки!

Он выразительно показал руками. А потом горестно вздохнул и покачал головой.

— О Аллах! Никак в толк не возьму, что вы, мавры и персы, находите в этих женщинах, худых, как цапли!.. Ты можешь поверить, Ибн Ибрагим? В последних трех персидских городах, которые мы захватили, ни одна женщина не была взята силой! Это невероятно, это в голове не укладывается! Если бы я не понимал, что моим солдатам не по вкусу худые женщины, я подумал бы, что в армии не осталось мужчин!

Он наполнил стакан и подтолкнул ко мне:

— Это кумыс. Если ты не пробовал кумыса — ты не жил.

Наполнил и свой стакан.

— У нас в обычае, — пояснил он, — захватив город, дать всем плененным женщинам ощутить вкус турецкой победы. Это принесет много пользы будущим поколениям…

Потом добавил, помрачнев:

— Однако если это будет продолжаться, то придется нам биться со своими собственными сыновьями.

— По крайней мере, вам будет обеспечена славная битва.

Он взглянул на меня:

— Не знал, что ученые бывают и воинами…

— А я, пока не встретил тебя, о Масуд-хан, — поспешил я с ответом, — не знал, что воины бывают и учеными!

Мой ответ ему явно польстил. Он был доволен комплиментом; доволен был и я, ибо избежал возможной ловушки.

Эмир переменил тему:

— Ты упомянул об алхимии… Ты можешь делать золото?

Я усмехнулся язвительно:

— Значит, делать золото — это так просто? Многие пытались… ходят слухи, что некоторым это удалось. Но есть и другие вещи, более ценные, чем золото. Жизнь, например, или средства, отбирающие жизнь. Это правда, — добавил я, — что я углублялся в изучение элементов вещей, всевозможных видов и сочетаний минералов, и я ищу возможности присоединиться к другим, кто познает тайны природы, ибо кто знает, не сможет ли мое знание, соединенное со знаниями других, дать ответ? Каждый человек научается лишь немногому, но соединенные вместе, их познания могут стать великим знанием…

Я продолжал неспешную беседу, а в голове металась мысль: Ибн Харам здесь! Сможет ли он узнать меня сейчас? Прошло несколько лет, я стал старше и сильнее, однако и все это, и перенесенные страдания изменили меня лишь незначительно. Нет, рисковать нельзя, потому что если откроется, что я не тот, за кого себя выдаю, мне грозят серьезные неприятности. А Ибн Харам ненавидит меня за свое поражение в деле с Азизой.

Я принял решение. Мне нельзя больше оставаться в Табризе ни дня.

— Я продолжу свой путь, — сказал я, — слишком долго я не имел возможности учиться и работать. Я поеду дальше, в Джунди-Шапур.

Эта идея привлекла меня, ибо известность этой великой школы, особенно в области медицины, была общепризнанной. Вполне логично, что я туда еду, логично, что я предпринял такое путешествие, чтобы попасть туда. Это оправдывает мое присутствие здесь.

Я не знал, какой властью обладает Ибн Харам. Он, должно быть, там, в Испании, перехитрил сам себя в каком-то заговоре и был вынужден бежать из страны. Но, как бы то ни было, это мой смертельный враг, который может навлечь на меня несчастье.

В зал вдруг вошли рабы, они несли три роскошных шелковых халата, три новых набора одежды и тяжелый кошелек с золотом. Они принесли также прекрасное седло, уздечку и седельные сумки. Эти дары были поистине великолепны; однако любой странствующий ученый мог почти в любом исламском городе рассчитывать на такие же. Здесь мудрость уважали; а в Европе ученого могли сжечь, как еретика.

Так и не сказав ни слова об Аламуте, я сел на лошадь и в сопровождении рабов, несущих подарки, вернулся в гостиницу.

Отъезжая, я оглянулся. Масуд не отводил от меня глаз — холодных, оценивающих, проницательных.

На обратном пути я никак не мог отогнать от себя предчувствие опасности, и все мои инстинкты предостерегали меня: нужно, не оставаясь здесь даже на ночь, брать с собой Хатиба и удирать. Однако это может навлечь на меня даже большую беду, ибо немедленно вызовет подозрение.

Пришло утро, полное шума голосов, когда другие путники начали сборы в дорогу. Вошел Хатиб, и я в один миг принял окончательное решение.

— Собирай вещи, — сказал я. — Я поеду в новом седле, с новой уздечкой. Давай уедем сразу.

Мы удачно выбрали время для отъезда, потому что одновременно с нами уходил большой караван, мы быстро догнали его и смешались с толпой путников. Мы ехали вместе и по дороге беседовали с ними.

Среди франков многие считают, что Катая не существует, но здесь я обнаружил людей, которые путешествовали в Хинд, в Катай и по всем землям, лежащим по дороге туда.

Область, через которую мы проезжали, была плодородной и процветающей, здесь росли самые вкусные груши и гранаты, которые мне доводилось пробовать, и множество оливковых рощ.

Через несколько часов, остановившись у дороги, мы уселись под сенью тамарисков и чинар и позавтракали динаварским сыром и местными грушами.

Вместе с нами остановились на привал несколько погонщиков мулов, и, поскольку прежде они не обнаруживали желания остановиться, пока этого не сделали мы, я заподозрил в них шпионов.

Солнце перевалило за полдень; был теплый, располагающий к лени день, по небу, словно обрывки ваты, плыли редкие облака. Лежа на песке, я смотрел в небо и снова и снова пытался придумать решение своей задачи.

Каким бы бравым ни казался я со стороны, сам-то я знал, что нисколько не смелее любого другого. Не по своей охоте шел я к крепости Аламут, но там был мой отец, а мы с ним последние в нашем роду. Он был всем, что у меня осталось, и я могу лишь попытаться быть таким же хорошим сыном, каким прекрасным он был отцом.

Из Аламута никогда не продали ни одного раба, ни одному не позволили покинуть его стены — из опасений, что он может раскрыть тайны крепости и её сказочных райских садов. Если по какой-то счастливой случайности мне позволят туда войти, то за каждым моим шагом будут следить… Тревожное уныние навалилось на меня тяжким грузом, ибо, если я войду туда, то как смогу выйти? И как смогу я освободить отца? Нужно быть большим дураком, чтобы пытаться совершить невозможное; однако мой отец — это мой отец, и для меня легче рискнуть своей жизнью, чем жить, зная что он в рабстве.

Аль-Завила? Это ещё кто такой? И откуда в нем такая ненависть к моему отцу?

— Господин…

Возле меня стояли два человека, один из них показывал на крупный и явно болезненный фурункул. Я вскрыл нарыв, промыл, велел возобновлять припарки, такие же, как положил я, и уже приготовился отправиться в путь и вновь присоединиться к каравану, как подошли другие пациенты.

Я обработал несколько ран и дал указания, как лечить другие заболевания, в том числе прописал молотые кости ребенку, который, как мне сказали, страдал судорогами.

Я объяснил, что, по теории одного знаменитого врача, такие судороги вызывает недостаток кальция в организме. Меня выслушали из уважения, однако я знал, что сами они считали болезнь кознями злого духа.

Последний пациент попросил вытащить наконечник стрелы, который уже несколько дней сидел у него в руке. Рука была в плохом состоянии, но, когда я покончил с ним, у меня не было оснований сомневаться, что он выздоровеет без дополнительной помощи.

Мы тронулись, когда уже стемнело, и ехали быстро, торопясь присоединиться к каравану и остановиться на ночлег под его защитой.

В Кордове, обучаясь при мечети, я часто практиковался в хирургических операциях под руководством опытного врача. Было принято обучаться выполнять рассечения на арбузах, тыквах-горлянках, дынях или огурцах. Поверхностным рассечениям обучались на кожаных мешочках, наполненных жиром, наложению швов — на двух кусках тонкой кожи, мелкому насеканию — на коже, покрытой шерстью.

* * *

Казвин лежит у подножия гор Эльбурс; дороги из него ведут через эти горы в Табаристан и к берегам Каспийского моря. Город раскинулся не меньше, чем на милю. Он — главная твердыня против свирепых неверных из Дайламских гор.

— Завтра, — шепнул я Хатибу, — мы отправимся в Аламут, по приглашению или без него…

— Ни слова об этом, о могущественный, — предостерег Хатиб, — в этом городе много исмаилитов.

Двор караван-сарая был полон лошадей и верблюдов, поскольку только что прибыл ещё один караван — очевидно, свита какого-то важного лица, потому что и верблюды, и лошади были в богатых попонах, а вокруг стояло множество высоких, хорошо сложенных солдат. Это были крепкие бородатые люди с красивыми черными глазами, безукоризненно одетые и хорошо вооруженные; в каждом из них чувствовалась ловкость и сила. Наверняка отборные бойцы.

Однако они не походили на людей ни одного из виденных мною народов — ни на арабов, ни на персов, ни на турок.

— Хатиб! Кто они?

— Раджпуты, — ответил он, — из Хинда.

В главном зале караван-сарая суетились и шумели рабы, и нам с трудом удалось найти себе уголок. Хатиб сам устроил, почистил и накормил наших лошадей, а потом присоединился ко мне.

И вдруг отворилась дверь во внутренние покои, и из неё вышла девушка — девушка такой красоты и утонченного изящества, каких я никогда не видел.

Она была высокого роста, двигалась словно под какую-то неслышную музыку, темные глаза окаймляли ещё более темные ресницы, её губы… кожа была безукоризненна, волосы черны как вороново крыло.

Когда она вышла из двери, наши взгляды встретились, и она задержалась на миг, приподняв подбородок и чуть приоткрыв губы.

Поднявшись, я поклонился в пояс и указал на место рядом с собой. У неё от такой безрассудной смелости даже глаза широко открылись, а потом она прошла через расступившуюся толпу к стоявшему неподалеку столику, уже накрытому для нее.

Больше красавица на меня не смотрела.

Глава 50

Наши с ней столы стояли один напротив другого по разные стороны комнаты, и разделяло их расстояние едва ли в двадцать футов.

Ей прислуживала дюжина рабов, а позади нее, по углам стола, замерли двое солдат-раджпутов. На столе ожидало не менее двух дюжин блюд с яствами, превосходно приготовленными, судя по запахам.

С моей стороны был лишь один мой верный Хатиб, а на столе всего три блюда.

Она была без паранджи, ибо не в обычае женщин её народа закрывать лицо. На ней были обтягивающие шелковые шаровары ярко-желтого цвета и прилегающий лиф, или «чоли», из такой же ткани. Поверх этой одежды она набросила спускающийся с плеч темно-оранжевый плащ или халат. Сандалии её были искусно изготовлены из какого-то золотистого материала, на лодыжках надеты браслеты.

Посередине лба у неё выделялся «опавший лист», как его называют на санскрите, или «тика». У неё этот знак представлял действительно крохотный листик искуснейшей работы. Волосы были причесаны совершенно гладко, вдоль пробора шла тройная нитка жемчуга, на которой надо лбом, у корней волос, подвешено было украшение, состоящее из трех золотых цветков с крупным рубином в середине каждого, а с нижнего края свисал ряд каплевидных жемчужин.

Мой обед состоял из «кабаб-караза» — блюда из мяса, приготовленного с вишнями и выложенного на маленькие круглые арабские хлебцы, которые мне очень нравились, а также риса с кислым лимонным соусом и бобов в соусе «карри».

Контраст между моими тремя блюдами и двумя дюжинами яств, принесенных к её столу, как и между толпой слуг, подававших обед ей, и моим единственным слугой, показался мне забавным, и Хатибу тоже.

Забавные ситуации никогда не проходил мимо внимания старика. Вот и сейчас он начал прислуживать мне за столом с подчеркнутым изяществом, с жеманством, передразнивающим неестественные манеры евнухов, прислуживающих ей.

Он снял крышку с блюда с «кабабом», шумно втянул в себя воздух, приподняв при этом свои клочковатые седые брови, и обратился ко мне:

— О могущественнейший! Ты должен это попробовать! Это же амброзия! Нектар! Воплощенная мечта!

Продекламировав эту тираду, он положил на край моей тарелки крохотную порцию и отступил назад с ложкой в руке, ожидая моего одобрения.

Я изящно попробовал, произведя при этом сложнейшую работу: понюхал, попробовал на вкус, пожевал, нахмурив брови, потом закатил глаза и наконец блаженно улыбнулся:

— Превосходно, Хатиб! Превосходно!

Он продолжал подавать мне мой скромный обед, сопровождая каждое свое действие множеством восклицаний:

— О, какое мясо! Ах, что за плов! Да будет трижды благословен Аллах!

Лицо сидящей напротив девушки ничего не выражало. Если она что и заметила, то никак не показала.

— Вина, о господин? Подарок великого императора Византийцев! Самого Мануила! Вина?

— Вина, Хатиб!

Он налил вина, а я поймал беглый взгляд девушки, сидевшей напротив.

— Послушай, проповедник, — сказал я, отодвинув стакан и обратив к нему полный внимания взор, — ты человек зрелых лет, много странствовавший и многое познавший, человек великого здравомыслия и проницательности… скажи мне… где, в какой стране мира женщины наиболее красивы?

— Действительно, где? Как ты сам понимаешь, о великолепный, такие вещи — дело вкуса. Вот, например, турки предпочитают, чтобы женщины были… — он сделал руками жест у себя перед грудью, — чтобы они были крепки здесь… — после чего его руки указали на бедра, — … и здесь.

Он снова наполнил мой стакан и отступил:

— Турки хотят, чтобы их женщины были толстыми, франки желают, чтобы их женщины были сильными, персы предпочитают тонких, а в Катае, говорят, у женщин самые красивые ноги на свете, но они ценят не ноги, а ступни!

— Ну, а женщины Хинда? Знаешь ли ты что-нибудь о женщинах этой отдаленной страны? Я слыхал, что они коротышки, уродливы лицом и ходят, переваливаясь как утки. Правда ли это?

Мы говорили по-персидски, и я надеялся, что никто из раджпутов-солдат не понимал нас. Она, однако, понимала, потому что я увидел, как она вдруг напряглась и вскинула на нас негодующий взгляд.

— О женщинах Хинда… — тактично промямлил Хатиб, — что могу я сказать о женщинах Хинда?

— Ну, в каждой стране, по крайней мере, некоторые женщины красивы. Неужто во всем Хинде не может быть ни одной — хотя бы одной?

— Да, можно полагать так, о господин. Обычно там, где есть сильные воины, есть и красивые женщины, они всегда появляются вместе, ты же знаешь.

— Я чту твою мудрость, о отец здравомыслия, ибо что знаю я о таких вещах? Ничего я не знаю о женщинах. Прекрасные создания, это несомненно, но моя стеснительность на позволяет мне приблизиться к ним. Я весь сжимаюсь от их взглядов, трепещу от одного слова… Что я, недостойнейший из всех людей, мог бы поведать красивой женщине?

Хитрые старческие глаза Хатиба заискрились смехом, но речь была по-прежнему чрезвычайно серьезна:

— Но как-то ты все-таки нашел, что говорить Валабе? Той, которую считают красивейшей женщиной Кордовы? Или Сюзанне, графине де Малькре?

— В самом деле, что же я им говорил? Они воспользовались моей застенчивостью, Хатиб! Что ж я мог поделать? Я, беззащитный мужчина? И к тому же такой стеснительный? Но они были красивы, и я чту их за их добрые деяния.

— А как насчет той девицы из викингов в Киеве?

— Она меня запугала, Хатиб. Я весь проникся благоговейным страхом. Ее длинные золотистые волосы, её внушительные плечи, её требовательные манеры… что мог я сделать?

— Полагаю, лишь то, что ты сделал… — Хатиб положил мне на тарелку ещё еды из накрытых крышками блюд. — Ешь, о господин, поддерживай свои силы! Кто знает, какие испытания тебе придется ещё пройти?

Внезапно дверь зала отворилась, вошли двое солдат и встали по обе стороны дверей. Между ними прошествовал напыщенный коротышка в очень большом тюрбане и длинном халате. За ним следовали восемь рабов, и каждый нес какой-то подарок. К моему изумлению, они остановились перед моим столом.

— О благосклонный! О осыпанный милостями Аллаха! Мой господин, прославленный, великий, всемогущий Рашид ад-дин Синан просит тебя принять эти скромные дары из его рук! О величайший из ученых! Мудрейший из людей! Благородный врачеватель и умудренный читатель небесных знаков Ибн Ибрагим! Мой господин просит тебя посетить его в крепости Аламут!

Двое рабов расстелили великолепный златотканый халат и второй, отделанный соболями; третий раб нес меч, усыпанный самоцветными каменьями по рукояти и ножнам; вдоль роскошного клинка, вынутого из ножен, шла надпись по-персидски золотыми буквами «Душман-куш!», что значило «Истребитель врагов!»

Четвертый раб поднес шелковую подушку с тремя кошельками, в которых позвякивало золото; пятый — украшенную драгоценными камнями перевязь для меча; шестой — полный набор одежды; седьмой — пару красивых седельных сумок тисненой кожи, украшенных золотом. Последний раб преподнес мне почетное платье, усыпанные алмазами перо и чернильницу.

— Скажи ему, о визирь, — сказал я, — что я прибуду завтра. С восходом солнца я отправлюсь в путь.

Немного помолчав, я добавил:

— Сообщи могущественному Рашиду ад-дин Синану, что я с нетерпением ожидаю беседы с ним о тайнах многих наук, ибо дошло до меня известие о его великой мудрости.

Евнух низко поклонился и, пятясь, проследовал через весь зал обратно, не переставая кланяться; за ним ушли рабы.

Содержатель караван-сарая поспешил к моему столу, явно перепуганный:

— О Господин мудрости! Я молю о прощении! Я и не представлял себе… Я и не знал, кто почтил мое убогое…

Хатиб с серьезным лицом собрал подарки. Веселье исчезло из его глаз.

— Господин, подумай хорошенько о том, что делаешь. У моего народа есть пословица: «Олень может забыть западню, но западня не забывает оленя».

— Я не забуду, Хатиб.

— Есть и другая пословица: «Глуп тот, кто спускается в колодец на чужой веревке».

Подарки были великолепны, однако я смотрел на них с тем же подозрением, что и Хатиб. Они были слишком роскошны для неизвестного ученого.

Не посланы ли они с целью заставить меня забыть о всяких опасениях? Не хотелось ли и в самом деле кому-нибудь, чтобы я приехал в Аламут? Не думают ли там, что безопаснее держать меня в крепости, пленником, чем позволить, быть может, сеять смуту за её стенами?

С другой стороны, думают ли они обо мне вообще как-нибудь иначе, чем как о странствующем ученом?

Однако есть ли у меня выбор? За стенами Аламута мой отец, пленник, раб. Если когда-нибудь суждено ему обрести свободу, то только с моей помощью.

— При всем почтении к твоим мыслям, Хатиб, я должен туда ехать. Но ты останешься здесь, ибо будущее неясно, а я иду навстречу большим тревогам.

— Если нет ветра, могут ли дрожать листья? Есть причины для страха, о господин. Когда Старец Горы присылает дары, готовь себе саван… ибо за ними последует нож.

Он помолчал.

— Однако пойти с тобой я пойду. Сколько стран я уже повидал, хозяин! Сколько морей! Сколько городов! А вот какова изнутри крепость Аламут — не видел.

На минуту мы забыли о нашей красавице из Хинда, но она не забыла о нас.

Перед нами появился с поклоном её раб:

— О возвышенный! Госпожа моя просит принять извинения: она не знала, что пребывает в столь выдающемся обществе. Она приглашает тебя присоединиться к ней за столом, моя госпожа, Сундари Деви!

Я помедлил лишь столько, чтобы не показать чрезмерной торопливости, и встал.

— Хатиб, присмотри за моими подарками, и за лошадьми тоже. Говорят, в Казвине изготовляют превосходнейшие луки и стрелы; позаботься, чтобы у меня они были. Кажется, нам скоро придется, — предположил я, — пересекать пустыню, где есть разбойники…

Понизив голос, я прибавил:

— И еще, позаботься, чтобы в наших вьюках была спрятана длинная веревка, которая могла бы выдержать человека.

На миг я заколебался, но потом продолжал:

— И думаю, тебе надо ещё обеспечить нас вот этими веществами…

Я подал ему клочок бумаги.

— Вот это — указал я на одну из строчек, — лучше всего собрать со стен старой конюшни или с навоза. Сделай запас. Если кто-то полюбопытствует, скажи просто, что господин твой — алхимик, который испытывает все на свете. Конечно, он с ума спятил, но что я, мол, могу поделать?

Я пересек комнату и остановился перед её столом:

— Меня зовут Ибн Ибрагим.

Она показала место на углу стола, справа от себя.

— Я и думать не могла, что мы находимся в присутствии столь знаменитого ученого.

Еще раз поклонившись, я произнес:

— Тень моей учености мала перед солнцем твоей красоты.

— Ты лекарь?

— И лекарь тоже. Иногда воин, иногда читаю по звездам… я умею многое.

Красавица взглянула мне в глаза и спросила:

— Ибн Ибрагим, что ты прочел по звездам обо мне?

И я произнес голосом, который едва ли был похож на мой собственный, произнес и сам был удивлен тем, что сказал:

— Что ты когда-нибудь станешь моей женой.

И наступило мгновение — мгновение, когда ни она, ни я не шевелились и ничего не говорили, мы просто смотрели друг на друга, оба потрясенные моими словами. Само время как будто остановилось на это мгновение.

Наконец она сказала негромко:

— Тебе следует ещё раз поглядеть на свои звезды, скиталец, ибо боюсь я, что они тебя обманули.

— Ты сейчас едешь в Хинд?

— В Анхилвару, к себе домой.

— Ты из раджпутов?

— Мой отец был раджпут, а мать — персиянка. Я в последнее время гостила в её семье в Исфагане. Сейчас я возвращаюсь в дом отца.

Девушка вдруг резко переменила тему:

— Я не ослышалась, ты собираешься в замок Аламут? Разве это не крепость ассасинов?

— У них тут много крепостей, — я жестом указал на север. — В этих горах есть и другие. Да, я направляюсь туда по приглашению Рашида ад-дин Синана. Считаю, что у нас будет много тем для обсуждения.

— Разве не правда, что туда может войти или выйти оттуда только ассасин? Значит, ты исмаилит?

— Кто я только ни есть… но я никогда не участвую в религиозных разногласиях. Обряды веры не занимают места в разуме Аллаха. По-моему, здесь важен лишь дух.

Немного помолчав, я добавил:

— Когда я вернусь из Аламута, я отправлюсь в Хинд, в Анхилвару.

— Ты знаешь мой город?

— Пока ты не произнесла это название, я никогда о нем не слышал.

Пока рабы наполняли наши стаканы, она опустила глаза к столу. Понимают ли они по-персидски?

— Ты не должен приезжать.

— Но если я хочу увидеть тебя снова?

— Мусульмане, которые приходили в мой город, приходили как враги.

— Значит, меня будут считать врагом? Если необходимо, я могу появиться как христианин, как хинду, как огнепоклонник, или просто как… поклонник.

— Это ничего не даст.

— Что может поделать воля там, где приказывает сердце?

На другом конце зала музыканты начали играть на китаре и кимандже, и по комнате поплыла тихая музыка.

— От музыки твоей красоты, — сказал я, — шелестят листья моего сердца.

Она подняла на меня глаза:

— Однако я тонкая, о ученый, а не такая пухленькая красотка, каких предпочитают турки.

— Но я не турок, Сундари, и даже не перс.

— Так какой же род красоты ты предпочитаешь? Такой, как у… как там её зовут? Валаба? Сюзанна?

— Мужчина, не познавший многих женщин, не может по достоинству оценить одну.

Ее глаза заискрились смехом.

— Ты, оказываешься, не такой уж… беспомощный. Когда ты беседовал со своим слугой, мне было даже больно за тебя. Все эти девушки воспользовались тобой, одержали над тобой верх! Ты не боишься, что я сделаю то же самое?

— Трепещу… от надежды и ожидания.

Она расхохоталась:

— Ибн Ибрагим, ты направляешься в Аламут, а я — в Анхилвару. И на том все кончается. Мы не встретимся снова.

— Но ведь есть эта ночь?

Сундари снова взглянула мне в глаза, словно эта мысль была для неё неожиданностью.

— Этой ночью я буду спать; а назавтра мы разъедемся.

— А я этой ночью, — сказал я, — буду гулять по саду, гулять под деревьями, наблюдая, как светлячки рассеивают искры в ночи. Но я буду не один, потому что со мной будут мои мысли о тебе.

Она грациозно поднялась и оглянулась на меня; и глаза её были как озера тьмы, в которых живет красота. Как похожи на цветок её губы! Как мягки щеки! Как нежна кожа!

— Спокойной ночи, мудрый ученый. Посмотри ещё раз на свои звезды.

— Их послания яснее, если читать их вдвоем.

Когда я поднялся, она начала уже поворачиваться, но задержалась:

— Я отправлюсь в Анхилвару, а оттуда в Каннаудж, а в Каннаудже меня выдадут замуж за друга царя.

Вот как…

У меня потемнело в глазах, словно распахнулась передо мной черная бездна отчаяния и пустоты.

— Все равно! Сегодня ночью, — повторил я, — я буду гулять в саду.

Глава 51

Бледная ладонь лунного света ласкала садовые ворота, и там, где меж деревьев лежали тени, пел соловей, но сердце мое было пещерой одиночества, в которой эхом отдавался голос Сундари Деви.

Один, окутанный плащом тени, шагал я там, где аромат жасмина наполнял воздух. Зашуршал лист, потом все стихло.

Где Сундари?

Я, который был неуязвим, сейчас больше не был им, ибо узнал теперь, что такое любовь, и узнал слишком поздно. Этот звук! Звук, подобный рокоту походного барабана, — это сердце мое печально бьется в пустоте моей души.

Аламут ждет, свет луны ложится на его крутые пики, но для меня настала пора печали. На протяжении одного вечера нашел я то, чего желал больше всего на свете, — и потерял. Печаль окутала меня, но нет такого меча, который мог бы рассечь нить любви, и нет кинжала, которым можно было бы пронзить бедствие, обрушившееся на меня.

Придет ли Сундари? Придет ли она ко мне в свете луны, в час, когда поет соловей? Кто эти солдаты-раджпуты — защитники её или сторожа? А если они обнаружат её со мной?..

Как похожи на годы минуты, когда ждешь ту, что любишь! Где Сундари… Где?

При каждом намеке на звук я быстро оборачивался, руки мои были готовы к объятиям, губы к поцелуям; но только листья шелестели, только листья потирали свои бледно-зеленые ладони, шевелили своими бледными губами.

Я глупец! Она не придет. Зачем ей приходить ко мне? Она — Сундари Деви, девушка из царского рода раджпутов! Девушка, которая может выйти за царя или за царского друга!

А кто я? Некоторые зовут меня ученым, но лишь мне ведомы истинные глубины моего невежества. Я — лекарь, фигляр, купец, бродяга… бездомный, безземельный человек с мечом.

Кто я таков, чтобы надеяться, что она полюбит меня мгновенно, как я полюбил ее? Я — дурак, ничтожный дурак, несчастный дурак, дурак, шагающий на звук пустого барабана, который он зовет судьбой.

Я, который осмелился думать о спасении раба из стен Аламута, я сам сделался рабом темных глаз и длинных черных ресниц, стройной талии и изящных рук!

Но… почему бы и нет? Если мужчина должен быть рабом, то почему бы не рабом этих прелестей?

И можно ли назвать рабом того, у кого в руках меч? Неужели я позволю, чтобы её увезли в Индию? Может, отбить её у стражей-раджпутов? Сколько их? Двадцать? Дважды двадцать? Такая награда стоит крови!

Однако в мой воспаленный мозг проникло прохладное дыхание рассудка. Если я в чем-то разбираюсь, то в бойцах… а эти раджпуты — настоящие бойцы. Нужно быть круглым дураком, чтобы решиться на такую попытку.

Звук?! Дальний звук… дверь закрылась? Или что-то упало с дерева в дальнем углу сада? Один, в тени, затаив дыхание, я ждал.

Придет ли она? Или где-то в своих покоях готовится ко сну, смеясь при мысли обо мне, ожидающем в саду? Действительно ли обещали её глаза то, что боялось выдать её сердце? Или обещание, которое я прочел в этих глазах, порождено лишь моим воображением?

Бросился с небес вниз козодой; где-то в саду упало с дерева яблоко.

Я раздраженно вышагивал взад-вперед. Какой же я дурак, что жду! Она не придет. Может быть, даже забыла обо мне через минуту. Или, если и хочет прийти, как сможет она ускользнуть от тех, кто охраняет ее?

Тихий ветер зашевелил тени среди листвы. Сколько я уже жду? Не пора ли мне уйти — сейчас же? Не сказать ли своей мечте «прощай»?

Ночь читала молитвы по четкам звезд.

Да что я, мальчишка, влюбившийся впервые?

Луна спускалась, дорожки в саду уже не белели в её свете, а завтра я должен ехать в горы, напрягая все чувства в тревоге, я должен ехать через горы к крепости Аламут, может быть, к своей смерти.

Довольно! Хватит!

Однако я не уходил. Я ждал… и вдруг она пришла.

Сундари пришла!

В черном плаще пришла она, словно плывущая тень, тьма, появившаяся из ещё более глубокой тьмы, и она пришла ко мне.

— О! Ты здесь! Я боялась… Я так!..

Она пришла в мои объятия, и я держал её, нежно целуя в губы, ибо она была испугана теперь, испугана тем, что сделала.

— Ты должна выйти за него?

— Да… — она подняла на меня глаза, — я должна. Если я не стану его женой, он придет к нам со своим войском, и отца моего убьют, а царство его захватят. Он хочет получить не только меня, ему нужно и все, что у нас есть, и думает получить все это через меня.

— Ты его знаешь?

— Я видела его. Он стоит по правую руку правителя Каннауджа.

Что можно сказать на это?

Я любил её, но мог ли я предложить ей царство? Или богатство? Или войска, чтобы спасти её отца?

Было ли у меня что-нибудь, кроме ненадежного, полного риска существования бродячего ученого и воина, безземельного и бездомного человека?

Я немного познакомился с историей её народа и знал, что раджпуты — люди гордые. Тридцать шесть благородных родов поднимали мечи в битвах за сотни лет до того, как первый европеец изобразил у себя на щите герб.

Если бы она занимала не столь высокое положение… или я не столь низкое… то я мог бы нынешней ночью увезти ее… но куда?

Обречь её на ожидание в шалаше, пока я буду пробираться в Аламут, откуда могу никогда не вернуться? Нужно быть ещё большим дураком чем я, чтобы просить любимую женщину решиться на такое.

— Я люблю тебя, Сундари, люблю больше самой жизни, но моего отца держат в рабстве в крепости Аламут, и я поклялся освободить его. Вот и все, что я могу сказать тебе сейчас, шептал я сбивчиво и лихорадочно. — Завтра я отправляюсь туда, и возможно, даже более чем возможно, что там знают, зачем я туда иду. У Рашида ад-дин Синана есть шпионы повсюду, даже в Европе… Если я вернусь живым, то отправлюсь в Хинд. Я приду в Анхилвару или в Каннаудж, или в любое место, где будешь ты, и найду способ сделать тебя своей женой. Я обещаю это тебе. Задержи. Задержи свой брак. Дождись меня. Если я благополучно выйду из Аламута, то поеду в Хинд… за тобой.

— Ты ничего не сможешь сделать, — сказала она, — ничего. И ты не должен приезжать. Тебя убьют, вот и все. И если придешь с войском, все равно лучше не будет. Ты представляешь, какую силу может вывести на битву правитель Каннауджа? Я слышала, что у него восемьсот боевых слонов и восемьдесят тысяч конницы, все в доспехах… и не знаю, что еще.

— Я приду, — упрямо настаивал я, — и если даже там будет втрое больше слонов и втрое больше всадников в доспехах, я все равно приду.

— Ты не должен.

Я снова нежно поцеловал её, и мы теснее прижались друг к другу. Как снизошло это на нас? С какого древа судьбы упал этот лист?

— Я приду, — повторил я, — ибо тот, кто сегодня едет во главе войска, завтра может лежать в пыли, поднятой им. У меня есть только один меч, но сильному человеку нечего желать, кроме меча в руке, коня под седлом и любимой женщины после окончания битвы.

— Благородные речи…

Голос прозвучал позади меня, и я быстро обернулся, положив руку на меч.

— В этом нет нужды…

Из темноты появился раджпут, возглавлявший её охрану.

Это был высокий, крепкого сложения человек, боец до последнего дюйма. Он подошел к нам.

— Так мог бы сказать раджпут.

— Рахендра! Ты следил за мной! — с негодованием воскликнула Сундари.

— Да, госпожа моя, следил — и мог бы я сделать меньшее? Хоть, поверь, мне это так же мало нравится, как тебе. Но твой отец возложил на меня долг защищать тебя, и я делаю лишь то, что он приказал.

Он повернулся ко мне:

— Мне жаль и тебя, и её тоже, но другого пути здесь нет… Честно признаюсь, у меня такое чувство, что ты вдвое лучше человека, который должен стать её мужем. Но… иди теперь своим путем, и не приезжай в Раджпутан, ибо ты не принесешь с собой ничего, кроме беды.

— Если буду жив, я приду.

Рахендра повернул голову, чтобы снова взглянуть на меня — могучий человек с сильным лицом и холодными глазами.

— Если ты это сделаешь, мне, может быть, придется самому убить тебя. Это Сундари Деви, наша принцесса, чье имя не подобает произносить на одном дыхании с именем странствующего солдата, ученого или как ты там ещё себя называешь. И уж никак не с именем мусульманина.

Не обращая на него внимания, я сказал Сундари:

— Задержи брак… Я не подведу.

Повернувшись к Рахендре, я добавил:

— Поскольку ты знаешь, что я приду, и ты мне нравишься, запомни: не становись на моем пути. Мне бы очень не по душе было всадить фут стали тебе в живот.

Раджпут ухмыльнулся.

— Если бы мне не нужно было охранять принцессу и впереди у нас не лежал долгий опасный путь, я померялся бы с тобой клинками… Но отправляйся в Аламут. Там ты найдешь достаточно клинков и без моего.

Он повернулся к караван-сараю, но Сундари шагнула ко мне, положила руки мне на плечи и поцеловала меня в губы.

— Так приходи же, и я буду ждать тебя, хотя бы даже мне пришлось всадить в него кинжал во время нашей свадьбы…

Она повернулась к Рахендре:

— Ты был мне вместо дяди, но если ты будешь биться с ним и ему не удастся тебя убить, то это сделаю я!

Резко повернувшись, она прошла мимо него к караван-сараю, и изумленный раджпут уставился ей вслед.

— Клянусь всеми богами, — негромко воскликнул он, — вот это идет женщина!

Мы стояли лицом к лицу, оценивая друг друга на будущее. Ему было лет пятьдесят, телосложением он чем-то напомнил мне отца, да и нравом был похож на него.

— Ты держишься хорошо и твердо стоишь на земле, — сказал он, — и у меня нет сомнения, что драться ты умеешь, но учти то, что я говорю: отступись от Сундари. Ее будущее начертано звездами.

— Звездами? Или планами её отца?

Рахендра потемнел лицом:

— Не планами её отца, а планами, которые он не осмеливается отвергнуть! Отступись. Я тебя предупредил.

Его лицо стало более дружелюбным:

— Я тебе сказал — отступись, и повторю это сто раз… но если ты отступишься, то будешь дураком!..

И повторил мои слова:

— «…кроме меча в руке, коня под седлом и любимой женщины после окончания боя». Клянусь всеми богами, это было хорошо сказано!

Он широким шагом ушел вслед за Сундари, а я отвернулся от караван-сарая и посмотрел на горы.

За горами был Аламут. Талеганский хребет и Аламут-руд — река Аламут, — а вблизи них Скала Аламут и долины ассасинов. Завтра я отправлюсь в эти горы, чтобы исполнить свое предназначение.

* * *

День разлился малиновым потоком по истерзанным бурями горам, чьи массивные гранитные плечи выплеснулись из пламени начала земли.

— Я войду туда один, Хатиб, но ты жди меня, жди с тремя оседланными лошадьми, потому что я вернусь. День пройдет, неделя или десять лет, но я вернусь!

— Не возлагай веры на слова людей, Кербушар, ибо все люди лгут, когда это сообразно с их целями. Те, что там, на Скале, знают лишь одну верность — самим себе. Иди, подготовясь к смерти; тогда ты, может быть, выживешь.

Тропа, по которой мы ехали, была известна Хатибу, ибо в глубинах его древнего ума таились воспоминания, которые, казалось, простирались далеко за пределы его собственного жизненного опыта.

— Это где-то здесь, — размышлял он, — дерево, правда, исчезло, но оно ведь было уже старое… Нам надо отыскать ущелье, где никакого ущелья быть не должно, и тропу там, где тропы быть не может… Ага — вот и нашли!

Действительно, тропа! Правда, это был лишь намек на тропу, тень тропы, от одного взгляда на которую у меня засосало под ложечкой.

— Следов нет никаких, так что, наверное, даже ассасины о ней не знают… — бормотал старик. — Здесь, высоко в горах, есть долина, скрытая среди вершин. Там я буду ждать, и оттуда я смогу следить за крепостью, а из крепости есть путь… Я тебе покажу.

Наши арабы, выгнув шею дугой, нащупывали дорогу своими изящными копытами, слегка пофыркивая от изумления, что они действительно могут здесь идти.

Ни один плуг не переворачивал камни этих гор, никакие семена не прорастали на этой бесплодной почве. Это была жестокая земля, ощетинившаяся твердыми плечами против неба.

Ночь оставила потеки теней в ущельях, но мы взбирались все выше и выше, останавливаясь только для того, чтобы дать лошадям перевести дух, а нам самим набраться смелости для дальнейшего пути.

На этих высотах утренний воздух был холодным, пугающе прозрачным и открывал вид далеко-далеко на другие вершины, другие замки.

— Лги им, дурачь их, выпускай из них кровь! — приговаривал Хатиб. — Ты молод, с тобой твоя честь, но честь важна только когда имеешь дело с честными людьми…

— А разве эти — не честные люди?

— Честные — на свой лад, — ответил он неохотно, — и хорошие среди них частенько попадаются, вот и Синан тоже, только они реалисты. Они хотят выиграть, и не одну битву, а все битвы… Я все думаю, из головы у меня не выходит этот аль-Завила. Я его не знаю, но в последнее время слышал разговоры о нем… Он пришел сюда тихим, смиренным, а как получил в руки власть, так и стал тираном. Много в нем зла… Многие маленькие люди слывут хорошими, пока остаются маленькими, но дай такому власть — и он превращается в воплощение ярости. Так что берегись аль-Завилы.

— Один старый грек, который был моим учителем, когда я мальчишкой жил в своей стране, — сказал я, — учил меня этому. По-моему, это сомалийская пословица: «Лги лжецу, ибо ложь — его монета; кради у вора, ибо это легко; ставь западню хитрецу — и поймаешь его с первой же попытки; но берегись честного человека».

— Вот как? Да-да, хорошая пословица, очень хорошая.

Тысячелетия пролетели над этими горами; дождь и ветер вылизали камни до шелкового блеска; лавины смели тропы, и теперь приходилось пробираться по гигантским скалистым отрогам, полагаясь на собственное воображение, и каждый миг помнить о возможном падении.

Наша тропа шла параллельно Чала-дербенд, проходу Чала. На фоне далекого неба можно было различить величественный Тахкт-и-Сулейман — Трон Соломона — с белой мантией тонкого снега на плечах.

Мы остановились передохнуть там, где небольшой горный ручей переливался через край обрыва в узкое ущелье. Спутав лошадям ноги и пустив их попастись на редкой траве, мы отдыхали, ели лепешки и твердые дикие груши и оглядывали гранитные кручи, исполосованные языками застывшей древней лавы.

Пустившись снова в путь, мы не спешили, часто останавливались и давали лошадям отдышаться, потому что воздух на такой высоте был разрежен.

В одном месте из-за отрога горы вынырнула манящим пальцем башня и долго следила за нами, пока мы проходили мимо, за несколько миль от нее. Потом показалось крохотное селеньице, прилепившееся, словно орлиное гнездо, к расщелине в скалах; тропа, идущая к нему, давно исчезла в глубоком ущелье.

— Мои внуки будут рассказывать об этом, — сказал Хатиб, — они будут хвастать, что их дед ехал вместе с Кербушаром, когда тот в одиночку штурмовал Утес Аламут. Мужи будут петь песни об этом походе во все предстоящие века…

— Если мы выживем.

— Выживем? Что это такое? Мышь живет, и муха живет; но одна бежит в ужасе, вторая копается в грязи. Они существуют, они есть, но вот живут ли они?.. Бросать вызов судьбе — вот это значит жить! Бороться с бурей, жить дерзновенно, жить благородно, не растрачивая жизнь на дурацкий, неразумный риск и не разрушая мозги излишеством в вине или гашишем!.. Благодарение Аллаху, что я иду вместе с мужчиной! Пусть трусы бегут, ища укрытия; пусть они лгут, хитрят и предают, лишь бы не браться за меч. Пусть они заползают в свои норы; пусть переодеваются женщинами. Они всего лишь отребье, бесполезные отбросы, ублюдки. А мне дай, о Аллах, меч и пошли смерть рядом с настоящим мужчиной!.. О Кербушар, есть вещи похуже смерти. Я человек старый, и часто приходилось мне спасаться бегством, но если я бежал, то лишь для того, чтобы сражаться в другой битве. Но вот это… Это дело для героев! В этом замке тысяча вооруженных фанатиков! Тысяча мечей жаждет отведать твоей крови, и все горы кругом кишат другими той же породы… Вот, господин, каковы достоинства мужчины: он странствовал далеко, он говорит хорошо и умеет биться. Он странствовал далеко — ибо странствия даруют мудрость; он хорошо говорит — чтобы хорошо рассказать о том, что видел; он умеет биться — чтобы как следует отделать того, кто не верит его рассказам!..

— Ты все шутишь, старик, все шутишь! Честь — вот главное, ибо тот, кто честен, не нуждается в похвалах. Он защищен самим знанием того, каков он: прежде всего — порядочный человек, а потом уже все остальное…

Поперек нашего пути лежал гребень; мост был похож на высокую стену, а далеко внизу бурлила река Шах-руд.

Мы заночевали на поляне посреди рощицы, где с гор сбегал холодный ручей — любопытный ручеек, который недоверчиво сползал со скалы, осторожно пробовал дорогу то в одну сторону, то в другую, а потом, решив, что все в порядке, весело прыгал через край невысокого отлогого склона и орошал несколько акров лужайки, где цвели шпорник, лаванда и пучки каких-то розовых цветов.

Мы развели небольшой костер из сухих прутиков ивы, которой, вообще-то, расти здесь не полагалось, зажарили баранину на таких же прутиках и ели «чапати», оглядывая окружающие гребни и тропу. Мы видели, как загорелись огнем далекие хребты, когда солнце соскользнуло вниз по небу.

— Там, — показал Хатиб в сторону Каспийского моря и Мазандерана, — там персидский герой Рустам ехал на своем сказочном коне по имени Рахш, когда отправился убить Белого Демона. Он поражал целые армии одним своим мечом и два дня бился с Асфандияром. Он смертельно ранил Асфандияра стрелой, которую принесла ему птица Симургnote 28.

— Я читал об этом в «Шах-намэ».

— Что? А-а, я и забыл, что ты знаешь Фирдоуси… Там, — продолжал он, — находится место, куда птица Симург принесла малютку Золя в свое гнездо, чтобы защитить его. Золь стал отцом Рустама.

— Могу в это поверить.

— Это тоже тайна. Там есть сокровища. Там есть курган, скрывающий древний город. Я сам подбирал там черепки древних сосудов и однажды нашел мраморную руку… О Аллах, что это была за красота! Я много лет носил её с собой и очень ею дорожил. Когда мне бывало одиноко, я доставал её из пояса и смотрел на нее, питая свою душу этой красотой. Я никогда не был одинок, пока со мной была эта рука.

— А что с ней сталось?

— Один принц отобрал её у меня, говоря, что она слишком прекрасна для такого, как я. Разве бедняку нельзя тоже любить красоту?

Он вдруг взглянул на меня:

— Ходят слухи, Кербушар, будто у тебя есть второе зрение. Это правда?

Я развел руками:

— Что такое второе зрение? Дар? Упражнение? Или суть его просто-напросто в том, что в мозгу вдруг соединяются тысячи впечатлений, мыслей, образов, звуков и запахов, создавая представление о том, что будет? Мозг собирает свою жатву со всех полей, храня накопленное до нужной минуты, а потом все внезапно вспыхивает и обращается в осознание, которое люди зовут вдохновением, вторым зрением или даром…

Хатиб сгреб угли, собираясь сохранить их для холодного рассвета. Холод усиливался, и ущелья уже лежали во тьме, но гребни гор ещё горели багряными нитями, вплетенными в ковер теней, держась за последние капли солнечной красоты, отказываясь отдать ночи свою недолговечную красу.

— Разум — как корзина, — промолвил Хатиб, — если туда ничего не положишь, то ничего и не вынешь.

— Сейчас время спать, — заметил я, — а не философствовать.

Хатиб закутался в свой бурнус.

— Я благодарен Аллаху, что еду вместе с тобой, Кербушар. Ты — истинный герой, равный Рустаму.

— Если ты так думаешь, понаблюдай за мной в Аламуте, где моим постоянными спутником будет страх.

— А-ай, истинно храбр тот, кто боится, но, несмотря на страх, делает то, что должно быть сделано. Ты сделаешь то, что должен сделать, и у тебя есть причина жить, ибо всегда есть на свете Сундари.

О Сундари, Сундари…

Где ты сейчас, Сундари?

Глава 52

Гора Аламут, говорят, напоминает верблюда, вставшего на колени и вытянувшего шею по земле. Глубокие ущелья отрезают скалу, на которой расположен замок, от окружающих гор, так что даже утес сам по себе действительно неприступен.

Вход в долину, из которой открывается доступ к крепости Аламут, оказался скрытым складкой горы таким образом, что путник мог легко проехать мимо, вообще не заметив открывающегося прохода.

Въехав в эту долину, мы достигли красивого луга и остановились под ивами. Это был луг Баг-Дашта, Сада Пустыни; место было действительно красивое, а над ним высилась величественная стена Скалы Аламут.

Мы спутали лошадей, присели на корточки в тени тополей, которые росли вдоль ручья, и в молчании съели свою скудную трапезу.

Без сомнения, за нами наблюдали, однако они, должно быть, озадачены тем, как мы достигли этого места. Тропа, по которой мы добрались сюда, давно заброшена, о ней забыли ещё до того, как был построен замок. Если бы исмаилиты знали о её существовании, то либо поставили бы на тропе сторожевую башню, либо полностью её разрушили.

Эти горы вдоль и поперек исчерчены древними тропами, проложенными задолго до времен Александра Великого. В древние времена караваны держали путь из Персии в Мервский оазис и дальше, вплоть до Туркестана и самого Катая. Ассасины жили в горах Эльбурс едва какую-то сотню лет — по меркам гор, заглянувшие на минуту гости.

Хатиб знал, что ему надлежит делать. Задача у него была непростая, и успех зависел от того, что он знал о горах.

— Они меня не поймают, Кербушар, — сказал он. — Моя мать была родом из Дайлама, и её род живет вон там… — он кивком указал направление. — Когда ты уйдешь, я исчезну, а через час зайдет солнце… Когда пройдет три ночи, я приду вот сюда, на это вот место, — он начертил тропу в пыли. — Я буду приходить сюда после этого каждую ночь и ждать один час после полуночи. Если ты захочешь прийти ко мне, ты знаешь, где я буду.

Среди своих вещей я спрятал моток тонкой, но прочной веревки, о которой просил Хатиба, а в седельных сумках у меня были белые кристаллы, собранные с навоза и со стен конюшен. Были и другие необходимые вещи.

Идя вдоль ручья, я собирал разные травы и кору деревьев. Это занятие давно уже вошло у меня в обычай, потому что из таких находок происходили лекарства, используемые в моем деле. Поскольку я мало занимался врачеванием, нужда в них возникала лишь изредка, однако немного нужных лекарств у меня всегда было под рукой.

Мне вспомнилась одна история, которую мне рассказали в Кордове, когда я обучался медицине. Это было сказание о Дживаке, личном враче Бимбисары из Магадхи. Дживака, который стал величайшим знатоком медицины своего времени, был послан властителем ухаживать за Буддой во время его болезни.

Дживака был найденыш, ребенок проститутки из Раджагриха, которого бросили умирать в кучу пыли. Подобранный принцем Абхайей, сыном Бимбисары, Дживака изучал медицину в Таксиле, в крупнейшем в то время университете мира.

Перед получением звания врача его послали найти в окружности нескольких миль от Таксилы растение, бесполезное для лекаря. После долгих поисков Дживака возвратился и сказал, что он не смог найти ни одного растения, которое не было бы полезным в медицине. Тогда ему дали звание врача и немного денег, чтобы он мог начать заниматься врачеванием.

Хатиб, согласно нашему плану, привязал лошадей среди ив, где их нельзя было заметить, а затем улегся, укрывшись бурнусом. Место, которое он выбрал, было на самой границе тени, и когда я через несколько минут оглянулся, бурнус все ещё лежал на месте, но Хатиб исчез. Вместе с ним исчезли и наши лошади.

* * *

Я с досужим видом бродил вдоль ручья, собирая травы, на виду у стен крепости Аламут, но, когда тени удлинились, я подобрал с земли бурнус и двинулся к воротам — и на свидание со своей судьбой.

С этого момента счет моей жизни пойдет на минуты, и каждую минуту должен я быть готов действовать быстро, как только представится удобный случай. Во рту у меня пересохло, в желудке вновь возникло сосущее чувство. Я направлялся прямо в пасть врага.

А как мой отец? Что с ним? Будет ли он в состоянии выдержать путь? Скоро ли я с ним увижусь?

Замок Аламут был построен триста лет назад; я изучал историю Саллами, где он описал строительство замка и упомянул, что каждый вход и выход сооружался с двойными воротами, массивными дубовыми воротами, окованными железными полосами. Тот, кто входил в первые ворота, должен был пересечь небольшой дворик, чтобы добраться до вторых; в этом дворике он был беззащитен против нападения сверху. Вторые ворота были столь же прочны, как и первые.

Залы ипокои замка высечены в сплошной скале. Были здесь сооружены длинные галереи, а под ними устроены цистерны, в которых хранились вино, уксус и мед. Крепость полукругом охватывал ров, в который были отведены воды реки. В подземельях замка высечены в скале огромные бассейны для хранения воды на случай осады.

Когда я подошел к воротам, они открылись внутрь, я прошел через них и услышал, как створки с грохотом захлопнулись за мной. Холодок пробежал у меня по спине. Все, теперь возврата нет.

Меня встретила дюжина солдат — жилистых, крепко сложенных людей, вооруженных пиками и мечами. Их начальник подошел ко мне:

— Где твой раб?

— Кто? — я притворился озадаченным. Было ещё не совсем темно, и Хатибу была нужна каждая секунда.

— Твой слуга. Человек, который был с тобой.

— А-а… Хороший конюх, подходящий человек.

— Где он? — начальник почти кричал.

— Ты слишком возбужден из-за простого наемного слуги, человека совершенно незначительного. И тон твой мне не нравится.

— Где он?

Начальник схватил меня за руку повыше локтя.

Резким движением высвободив руку, я отступил и положил ладонь на меч.

— Если тебя не научили, как обращаться к гостю, — сказал я, — то могу преподать тебе этот урок…

Мгновенно я был окружен нацеленными на меня пиками, но прежде, чем кто-нибудь сделал следующее движение, чей-то голос произнес:

— Приведи Ибн Ибрагима в мои покои, Абдул.

Начальник резко отвернулся, лицо его окаменело от ярости. Копейщики сомкнулись вокруг меня. Если прежде я ещё на что-то рассчитывал, то это окончательно убедило меня, что я в плену.

Едва начав свою попытку, я уже погиб. Впрочем, погиб ли? Ни один человек не погиб, пока он ещё жив.

Но этот голос!..

Меня вдруг словно ударило. Этот голос был мне знаком! Кто же это? Не Синан, потому что его я ещё не встречал…

Помещение, куда меня привели, было вытянуто в длину. В конце его находился низкий стол. Двое стражников стояли у дверей, ещё по одному — у каждого конца стола.

Никто не пытался отобрать у меня оружие; впрочем, я не мог определенно сказать, как стал бы реагировать, если бы кто-то предпринял такую попытку.

Пока меня вели, я держал глаза и уши открытыми. Где-то поблизости был мой отец, и где-то тут находился потайной ход, по которому можно было попасть в таинственную долину среди гор. По крайней мере, так говорили.

Опустилась тьма. Когда я усаживался, то услыхал грохот закрываемых ворот и цокот лошадиных копыт по мощенному камнем двору.

Нашли ли они Хатиба? Если я его хорошо знаю — нет, не нашли. Имея запас времени в начале, теперь он уже укрылся, причем неподалеку.

Но каждый раз, возвращаясь к лугу, он будет подвергаться опасности.

Во мне нарастало отчаяние. Что я смогу сделать? Куда бы я ни обращал глаз, повсюду были стражники, тощие и свирепые люди, фанатично преданные Старцу Горы.

Открылась дверь, вошел человек и остановился в тени. Он стоял, присматриваясь ко мне.

— Давно не виделись, Кербушар.

Вот и конец моей личине. С этой фразой Ибн Ибрагим умер.

Потом он вышел на свет, я же сделал полшага вперед — и остановился, окаменев от изумления.

Махмуд!..

Однако это был уже другой Махмуд, он изменился. Он погрузнел, черты лица огрубели, взгляд стал жестче.

— Да, — согласился я, — времени прошло много.

Он жестом пригласил меня сесть, я скрестил ноги и уселся на подушку, тщательно устроив меч так, чтобы рукоять была у меня под рукой. Он заметил это — и усмехнулся.

— Меч тут бесполезен, Кербушар. У меня тысяча вооруженных воинов. Ты и пошевелиться не сможешь, если я того не пожелаю.

— А я так думал, что ты на службе у принца Ахмеда…

— У этого дурака! Он меня прогнал.

— А что же ты такого наделал? Попытался подступиться к Азизе?

У него по лицу пятна пошли от гнева, и я понял, что угадал. Махмуд верил, что она флиртовала с ним, когда узнала меня тогда, в Кордове…

Тогда он был человеком тщеславным, слабым. Теперь он стал старше, неизмеримо сильнее, однако тщеславен по-прежнему… а может быть, и слаб по-прежнему.

— Теперь это неважно, — произнес он самодовольно, — они мертвы.

— Мертвы?!

Его зубы оскалились в гримасе, которая должна была обозначать улыбку, но слишком в ней было много ненависти:

— Я убил их. Сначала принца Ахмеда… это было сделано на улице, отравленным кинжалом.

То, что Махмуд злопамятен, я знал хорошо, но что он мог опуститься до такой мерзости, мне все же не верилось. Это показывает, как много мне ещё предстояло узнать о человеческой природе… Или о нечеловеческой природе. Судя по тому, как изменился Махмуд, и по моему собственному положению, мне лучше пересмотреть свои мысли — и немедленно.

Осторожность… я должен быть предельно осторожен.

— Ты можешь отдать приказ убить человека? Или ты дал Синану повод для его убийства?

— Аль-Завила может приказать убить любого, — холодно глянул он на меня, — кого угодно.

— А кто это — аль-Завила?

Он снисходительно улыбнулся:

— Аль-Завила — это я.

Махмуд — аль-Завила?!

Надеюсь, в моих глазах не отразилось ничего.

— Ты слыхал обо мне?

— Ничего существенного, — ответил я. — Только имя это упоминается то там, то здесь. Когда говорят об Аламуте, всегда всплывает твое имя.

Я видел, что он доволен. Этот человек всегда был тщеславен. Стоит запомнить…

— Ты знаешь, почему ты здесь оказался?

— Мне сказали, что со мной желал поговорить Синан…

Я замолчал, ошарашенный внезапной мыслью: да знал ли Синан вообще, что я в крепости? Конечно, в пределах слышимости здесь должны быть шпионы…

— Я алхимик и врач. Я надеялся побеседовать с ним, ибо его интересы широко известны.

Махмуд неприятно улыбнулся:

— Его нельзя беспокоить из-за таких, как ты. Он не знает, что ты здесь. На самом деле это я заманил тебя сюда по особой причине, потому что ты — лекарь и хирург… В конце концов, — на лице его появилась теплая улыбка, — мы можем быть друзьями, разве нет? У нас с тобой было много интересных, хороших бесед, и мне порой не хватает их…

На миг я чуть было не поверил ему. Да, у нас было множество долгих бесед, очень много бесед обо всех вещах, о которых разговаривают между собой молодые люди, имеющие какие-то мысли в голове. Его бедой всегда было, что он хотел знать, но не хотел преодолевать трудности учения.

— Ты мог бы быть здесь полезен. А что касается Синана, то он занят другими делами.

— Мне было бы это по душе, — заметил я, — место это интересное.

— Это самая сильная крепость на земле, — похвастался он. — Никто не в силах её захватить. Многие пытались; был один такой, который вел свое войско, чтобы уничтожить Аламут, но однажды утром он проснулся и обнаружил рядом со своей постелью вонзенный в землю кинжал. Этим кинжалом была приколота записка, которая напоминала ему, что так же легко кинжал мог оказаться и у него в сердце. И он увел свои войска туда, откуда они пришли.

— Мне все же хотелось бы увидеть Синана.

Он жестом отмел эту мысль:

— Он слишком занят. Ты — моя забота, и только моя.

И снова дружески улыбнулся:

— Ты можешь помочь мне, Кербушар. Я послал за тобой, потому что мне было известно, как почитают тебя некоторые из лучших врачевателей Кордовы за твои познания в медицине.

— Ты нуждаешься в лекаре?

— Не я… Другой человек. Любимый раб… Ты, я уверен, не откажешь мне?

— Я принес клятву Гиппократа. Я никому никогда не откажу в помощи.

— Прекрасно! — Он резко поднялся (за разговором мы успели поесть). — Ты приехал издалека… Поговорим утром.

Меня отвели в отведенный мне спальный покой, куда ещё раньше доставили мои седельные сумки и поклажу.

Дверь закрылась, и я услышал, как щелкнула задвижка массивного замка. По каменному полу коридора снаружи зашаркали шаги. Стало быть, я заперт, и у двери поставлена стража.

Я быстро пересмотрел свои вещи. Веревка исчезла!

Значит, я в западне.

Помещение, где лежал мой соломенный тюфяк, выходило на внутренний двор. Ни одно из окон не было обращено к наружной стене крепости, а если бы даже и было такое окно, то им нельзя было бы воспользоваться, потому что мы были слишком высоко над землей. Не поможет здесь и мое искусство лазать по голой скале, которое выручило меня в Испании. Махмуд должен знать об этом, ведь именно из-за его предательства оказался я тогда в тюрьме.

Перемена в Махмуде обеспокоила меня. Теперь он уверен в себе, потому что в руках у него появилась власть. По этой причине он стал сильнее и опаснее. Что бы он ни замышлял насчет меня, это могло быть только зло. Каждое мгновение мне нужно держаться с ним начеку.

Однако прежде всего я должен отыскать отца и место, где его держат. Кроме того, мне нужно выяснить порядок смены караулов и посмотреть, нет ли другого способа бежать из Аламута. И нужно как-то дать знать отцу, что я здесь, ведь он знает здешнюю обстановку лучше, чем я, и он, конечно же, думал о побеге.

Аль-Завила мучил моего отца, и теперь я знал, почему. Мой отец страдал из-за ненависти Махмуда ко мне.

Я тщательно рассмотрел свое положение. Синан, по-видимому, ничего не знает о моем присутствии. Но предположим, что Синана можно поставить в известность… А вдруг он заинтересуется моими познаниями в алхимии? У всех алхимиков, где бы они ни жили, есть общие интересы, и они часто делятся друг с другом идеями или химическими методами.

Аль-Завила, вдруг вспомнил я, это место на африканском побережье. Должно быть, Махмуд — выходец оттуда. Это знание мне ничем не поможет, но оно чуть-чуть проясняет картину. Подозреваю, что он бербер. Терпимые отношения между берберами и арабами — в лучшем случае временные. Надо думать, думать!..

А здешние стражники? Берберы? Скорее всего, нет. Здесь Персия, так что стражу, по-видимому, составляют персы, арабы или представители каких-то других народов Центральной Азии.

Дав знать Синану о моем присутствии, я в любом случае ничего не потеряю; а между тем, без сомнения, редко кому из правителей нравятся дела, творимые без их ведома. Махмуд аль-Завила в этом случае служит не своему господину, а себе самому.

Любимый раб, который нуждается в лечении? Да существует ли вообще такой? Или это просто приманка? Как только я вылечу раба — если он вообще есть, — меня можно будет уничтожить или самого превратить в раба.

Задув свечу, я подошел к окну и выглянул наружу, вниз. Горящий факел высветил прямоугольный двор, вымощенный камнем, и стены замка вокруг. Я рассмотрел надвратные башни, и движение, замеченное там, предупредило меня, что в этих башнях находится стража, которая, может быть, обходит и стены.

В свете факела блестели доспехи человека, стоящего на страже у дверей. Такой стражник мог стоять на посту и перед покоями самого Синана. Но, конечно же, это могла быть и кладовая, и оружейный склад, и вход в сокровищницу.

Где-то в этом муравейнике помещений и коридоров скрыт вход в ту самую потаенную долину, о которой шепотом говорили люди за сотни и тысячи миль отсюда.

Настолько был силен страх перед ассасинами Старца, что властители и цари Востока покорно платили ему дань, а те, кто вызывал его неудовольствие, умирали.

Для человека, которого он обрекал на смерть, не было безопасного места; ни мечеть, ни окружение многочисленного войска, ни присутствие священнослужителя или царя не в силах были спасти обреченного от смазанных ядом ассасинских кинжалов. Одурманенные гашишем и обещаниями райского блаженства в случае смерти на службе у Старца Горы, они совершенно не знали страха и не заботились о своей жизни. Многие из них умирали; но редко кого смерть настигала раньше, чем человека, убить которого их послали.

Вот имена только наиболее знатных, которые были лишены жизни: Низам аль-Мульк, визирь Малик-шаха, властителя Персии, и затем двое его сыновей в 1092 году; князь Хомса, убитый во время молитвы в главной мечети своего города, в 1102; Мавдуд, князь Мосула, убит в главной мечети этого города в 1113 году; Абуль-Музафар Али, визирь Санджар-шаха, и Чекарбег, двоюродный дед Санджар-шаха, в 1114 году; князь Марагха убит в Багдаде в присутствии персидского султана; визирь Египта убит в Каире в 1121 году; князь Мосула и Алеппо — убит в мечети, 1126 год; Мойинуддин, визирь Санджа-шаха, 1127 год; халиф Египта — в 1129 году; принц Дамаска — в 1134; халиф Мостаршид, халиф Рашид и Дауд, сельджукский князь, правитель Азербайджана, в 1135-38 годах; граф Раймонд Триполитанский в 1149; многочисленные попытки убить великого правителя сарацинов Саладина предпринимались в 1174 и 1176 годах.

Решение пришло ко мне внезапно. Я заговорил, бросая слова в тишину за моим окном, во двор, обнесенный каменными стенами, где звуки разносятся гулким эхом.

Звучным, повелительным тоном я произнес:

— Я желаю видеть Синана. Я желаю говорить с Рашидом ад-дин Синаном.

Голос снизу приказал:

— А ну отойди от окна! Тихо!

Я заговорил снова, несколько громче:

— Ты осмеливаешься отказывать мне в праве видеть Рашида ад-дин Синана?

Глава 53

Я говорил ясным, твердым голосом, и вызов мой громко прозвучал во дворе, отражаясь эхом от стен. Ни один из стражников не осмелился протестовать, ибо, если Синан обнаружит, что его намеренно держат в неведении, то покатятся головы…

Рассуждения мои были просты.

Махмуд — человек, которого эти стражники, судя по всему, боятся, а у людей, которых боятся, всегда есть враги.

Он недавно появился в Аламуте, и, без сомнения, имеются здесь такие, кого приводит в негодование и его возвышение, и его наглость. Насколько я знаю Махмуда, он властен, высокомерен и часто бывает несносен.

И, наконец, власть таких как Синан держится на шпионах, и, если он сам не услышит моих криков, то кто-то непременно доложит ему о происшествии.

Чтобы разузнать, что творится вокруг меня, где находится отец, и найти какой-то способ бегства, мне нужно время.

Теперь я смогу влиять на события, смогу заставить Махмуда оправдываться перед Синаном, заставлю его совершать поступки, которых он не задумал заранее.

Если удается заставить врага действовать в спешке, то можно подтолкнуть его к ошибкам и неосторожным поступкам. Старая политика: никогда не оставляй врага в покое, заставь его постоянно действовать.

Контрмеры как в войне, так и в дипломатии никогда не бывают столь же хороши, как прямые меры. Нападение, постоянное нападение — вот в чем должна заключаться политика всех людей, всех народов при встрече с врагом. Нападать то здесь, то там, то где-нибудь еще; заставить врага постоянно обороняться и держать его в напряжении из-за невозможности определить, откуда может обрушиться следующий удар.

Весть о моем присутствии дойдет до Синана, и поистине Махмуду нужно быть великим хитрецом, чтобы его объяснения удовлетворили Старца Горы.

Синан, управляющий толпой фанатичных приверженцев, должен постоянно знать обо всем происходящем. Он должен быть искусным музыкантом, готовым играть на всех струнах душ человеческих.

Махмуд что-то замыслил и осуществил без него, и я не верил, что Синан посмотрит на это сквозь пальцы. Махмуд сумел искусно пробиться к значительному положению, но его собственные хитрые уловки наверняка рано или поздно его подведут. И я должен позаботиться, чтобы это случилось не когда-то позже, а сейчас.

Ветер легко уносит сухие осенние листья, но ещё легче разрушает судьба человеческую удачу. Мою удачу — или его?

А потом я сделал то, что должны делать все люди… я заснул.

Рассвет бросил лимонно-желтый отсвет на стену моей комнаты, я поспешно кинулся к окну и взглянул во двор. Там ещё лежали глубокие тени, так что я помылся, тщательно оделся и перемотал тюрбан.

Из седельных сумок я достал вещества, которые собрал для меня Хатиб — древесный уголь, серу и белые кристаллы со стен конюшни. Я смешал это все в правильной пропорции и поместил в белый мешочек, который спрятал в седельную сумку. Получилась полная сумка готовой смеси.

Из собранных трав я приготовил несколько препаратов, растерев сухие листья в порошок и завернув их в клочки бумаги; эти пакетики я спрятал в складках своего тюрбана.

Может быть, это мой последний день на земле.

Надо смотреть правде в глаза. Если я убегу отсюда и спасу отца, то это будет по меньшей мере чудо. В таком месте оружие может помочь, но не может принести победы.

Как это я сказал в тот вечер в Константинополе?

«Мой разум — мой меч».

Так и должно быть.

В коридоре послышался шум поспешных шагов, и дверь рывком распахнулась.

На пороге стоял Махмуд, глаза его горели ненавистью.

— Что ты сделал? Если ты думаешь ускользнуть от меня…

Улыбаясь, я припомнил поговорку: «Кого боги хотят погубить, того вначале лишают разума».

Моя улыбка привела его в бешенство, чего я и ожидал, так что я подлил масла в огонь:

— Ускользнуть от тебя? Ты ещё не понял ситуацию, Махмуд. Это тебе от меня не спастись.

Его ярость меня изумила, и я узнал о Махмуде ещё кое-что. Став старше и сильнее, он ещё и стал полностью нетерпимым к ограничениям своих желаний, нетерпимым до такой степени, которая граничила с умственной неуравновешенностью.

— Какова причина твоей вспышки?

— Синан желает видеть тебя!

Удалось ли мне поколебать его самоуверенность?

— Махмуд, когда ты уже научишься учитывать не только то, что делаешь сам, но и то, что могут делать другие? Синан — великий мастер интриги, а ты — всего лишь ученик. Можешь быть уверен, он знает о твоих замыслах больше, чем ты подозреваешь. Если ты считаешь, что когда-нибудь сможешь занять место Синана, то глубоко ошибаешься…

Конечно же, он думал об этом, ибо верность была Махмуду неведома. Кем бы ни был его очередной господин, он тут же начнет пытаться вытеснить его. Он любил власть, терпеть не мог склоняться перед нею, однако был из тех людей, которые могут убить злобно и внезапно, просто от раздражения. Я шел по тонкой черте между его властолюбием и своей смертью.

Рашид ад-дин Синан был знаменит величием, которым окружил свое положение.

Он никогда никому не позволял присутствовать при своей трапезе. Он много слушал, а говорил мало и только после тщательного рассмотрения дела. Появляясь на людях, вел себя осторожно и правил более за счет силы своей личности, чем за счет страха.

Исмаилиты пользовались убийством как средством ведения войны, поставив на это средство, поскольку у них не было большого войска. Выбранный ими способ был поистине смертельно действенным.

Синан, однако, не пренебрегал и дипломатическим искусством, улаживая дела своей секты.

Славился он также чудесами, которые ему приписывала молва; впрочем, осталось не установлено, в какой степени эти чудеса объяснялись вторым зрением, передачей мыслей или ясновидением. Те же самые результаты можно легко получить, владея некоторыми тайными сведениями.

Как-то на диспуте по религиозным вопросам он предсказал смерть множеству своих противников. Синан сообщил каждому день и место его смерти, и все они умерли примерно так, как он напророчил.

Ни один из этих сорока человек не умер от кинжала, так что Синана стали бояться ещё больше.

Я не зевал и глядел в оба, когда меня вели в длинный зал, где на возвышении сидел Синан. Пока мы приближались, он смотрел на нас долгим, внимательным взглядом.

Стража остановила нас примерно в пятнадцати футах от него. Не обращая внимания на Махмуда, он пристально изучал меня.

— Ибн Ибрагим или Кербушар, почему ты назвался не своим настоящим именем?

Исмаилиты, с точки зрения мусульман старого толка, считались еретиками, и среди них было немало вольнодумцев, поэтому я отважился на откровенность:

— Чтобы было проще путешествовать и чтобы избежать пересудов. Я не могу сказать, что я христианин, не могу ещё считать себя и истинным мусульманином, хоть и изучал Коран.

— Кто же ты тогда?

— Я вопрошатель, о светлейший, искатель знания. Я немного лекарь, географ, а когда появляется благоприятная возможность для опытов — немного алхимик.

— Ты знал Аверроэса?

— Он был моим добрым другом. И Иоанн Севильский тоже.

— А зачем ты пришел в Аламут?

Махмуд начал что-то говорить, но я опередил его:

— Меня пригласили приехать. Я понял это так, что приглашение исходит от тебя. Я поспешил принять его, ибо наслышан о твоих великих познаниях в алхимии, но, когда прибыл, то обнаружил, что это Махмуд аль-Завила пригласил меня. Он мой старый враг ещё по Кордове.

Синан жестом приказал Махмуду молчать.

— Какова была природа вашей вражды?

— Прости, о великолепный. Я не сказал, что считаю его врагом. Это он питает ко мне вражду. Правда, — добавил я, — я не склонен к всепрощению… Мы дружили, когда были студентами в Кордове, пока я не бежал из города с девушкой. Когда мы возвратились, то были схвачены и выданы Махмудом принцу Ахмеду.

— Принц Ахмед, говоришь ты? И Азиза? — У Синана изменилось выражение лица, глаза стали внезапно холодными и внимательными. Он взглянул на Махмуда, потом опять на меня. — Я слышал эти имена.

Махмуд был смертельно бледен. Со всем доступным мне искусством я топил его корабль, — но пользовался для этого лишь правдой. Махмуд мог добиться моей смерти, но теперь ему приходилось беспокоиться прежде о своей собственной жизни.

— Я полагаю, — заметил Синан, — что принц Ахмед должен был вознаградить за такую услугу…

— Он так и сделал, о великолепный. Он дал Махмуду высокий пост рядом с собой.

— А-а… — Синан барабанил пальцами по колену.

То, что я сказал, могло насторожить его в отношении к Махмуду, могло даже уничтожить Махмуда, но оставалась ещё неясность в отношении моей собственной безопасности, а я чувствовал, что разговор подходит к концу.

— О светлейший, тебя считают одним из величайших знатоков алхимии. Я надеялся поучиться, сев у ног твоих, и… — я помолчал ровно столько, сколько следовало, — и обменяться мыслями. У меня было несколько поистине любопытных открытий, причем такого рода, которые могли бы заинтересовать тебя.

Он встал и оказался выше, чем я думал. Кроме того, Синан находился на две ступеньки выше нас — в стратегическом смысле выгодное положение, ибо мы должны были смотреть на него снизу вверх.

У этого человека все рассчитано, подумал я. Он всегда держится так, чтобы занять господствующее положение. Это может быть ерундой, но в умелых руках и ерунда оказывается изощренной и действенной.

— Ты возвратишься в свои покои, Кербушар, и я пришлю тебе некоторые книги из моей библиотеки. А позднее ты сможешь посетить место, где я произвожу опыты.

Он жестом отпустил нас, мы повернулись и двинулись к выходу.

Мы уже достигли двери, когда Синан заговорил снова:

— Аль-Завила, ты отвечаешь за присутствие здесь Кербушара.

Махмуд ничего не сказал, пока мы не оказались за дверью. Он был все ещё бледен, но уже овладел собой.

— Ты считаешь, что нанес мне поражение… Однако знай: однажды войдя в эти стены, выйти отсюда может только один из нас, только исмаилит, и уж я позабочусь о том, чтобы, если ты будешь выходить, то не тем же человеком, каким вошел сюда.

Он говорил по-арабски, очевидно, зная, что стражники его не поймут. Они были персы из Дайлама.

— Он не будет действовать против меня, а если попробует, то мы ещё посмотрим, кто здесь хозяин… — Махмуд усмехнулся. — Нет, я не буду подвергать тебя пыткам… пока. Первым делом пациент, которого ты должен осмотреть.

Всего через несколько минут у моих дверей появился раб с книгой. Это был «Айеннамаг» — та самая книга, о которой я спрашивал Масуд-хана в Табризе. Что это, совпадение? Или у владетеля Аламута такие длинные уши? Несомненно, Масуд-хан — его человек. Но такая незначительная подробность? На меня это произвело впечатление.

«Айеннамаг» — книга, написанная или составленная из готовых текстов во времена, когда Персией правили Сасаниды; Ибн аль-Мукаффа перевел её на арабский язык. Это собрание исторических сведений, придворных летописей, правительственных распоряжений и законов, содержащее также рассмотрение стратегии на войне и в политике, а заодно — мысли о стрельбе из лука и о предсказаниях.

И все же, как ни интересна была книга, я не мог сосредоточить внимание на ней.

Я беспокойно расхаживал по комнате. Мне не удалось ни на шаг приблизиться к открытию местонахождения отца, а подкуп не принес бы здесь успеха.

По дороге от моей комнаты до покоев Синана мне удалось кое-что приметить. От верхнего края моего окна до крыши было не более четырех футов, а окно было узкое и высокое. Человек мог бы — именно мог бы, — встать на карниз окна и, держась за внутренний край его одной рукой, другой дотянуться до края крыши и ухватиться за него.

Этому человеку пришлось бы проделать все так, чтобы его не заметили, и с риском свалиться на вымощенный камнем двор. И, конечно, могло оказаться, что он не дотянется до края крыши — или дотянется, но не сможет подтянуться.

Очевидно, по соображениям обороны эта крыша наверняка как-то сообщается с другими крышами и со стенами.

Подо мной, в замке Аламут, шла борьба за власть, в которой я не участвовал, но от исхода её вполне могла зависеть моя жизнь. Кроме того, я не решался предпринять ничего, не выяснив вначале, где мой отец. А пока что не видно было ни одного раба — и ни одной женщины.

Похоже, что крепость населяют одни мужчины, и если отец мой находится здесь, то, будучи рабом, должен выполнять какую-то работу.

А если они пытали его? Не сломлен ли его дух?

Дух сильного человека сломить непросто, однако человек должен обладать не только телесной, но внутренней силой, твердо верить в свои убеждения и в самого себя.

Хотя отец часто и подолгу бывал в море, образ и пример его всегда стоял передо мной, а мать с ранней моей юности учила меня брать на себя ответственность. Нет такого чудесного изменения, в результате которого мальчик превращается в мужчину. Он становится мужчиной, ведя жизнь мужчины, действуя, как мужчина.

Настало время показать, из какого теста я слеплен. Никакая помощь со стороны не придет. Я здесь один.

Так всегда бывает в минуты испытания или решения. Человек рождается в одиночку, умирает в одиночку и обычно встречает испытания и несчастья в одиночку.

Вернувшись к книге, я перелистывал страницы, урывками читая то одну, то другую, стараясь постичь как можно больше за то короткое время, что у меня было, пытаясь проникнуть в смысл написанного, в то время как половина моих способностей была обращена на решение других задач.

Сам Синан не сможет спасти меня, даже если бы и хотел. Сила Аламута во многом заключается в том, что никто вне его стен не может оценить эту силу; а это значит, что никто не должен убежать отсюда…

Медленно тянулся день. Мысль моя прощупывала все возможные пути бегства, исследуя каждую уловку, каждую хитрость…

Ничего не происходило. После полудня я уже не мог этого выдержать. Я должен действовать! Должен что-то делать. Казалось, когда я проникну в крепость, найти отца будет уже совсем просто, а между тем я не видел ни одного раба, и пищу мне приносил воин.

А потом отворилась дверь…

Меня ждали двое стражников.

— Имам желает видеть тебя.

Имам… значит, Синан. Подхватив свои сумки, я последовал за ними.

Стражники проводили меня в ту часть замка, где я ещё не был. По обе стороны отвесно обрывались вниз скальные стены. Где же эта таинственная долина? Наконец мы остановились перед дверью. Проход, по которому мы шли, тянулся дальше ещё футов на тридцать.

Стражник легонько постучал в дверь; дверь явно была дубовая, окованная железными полосами.

Мой взгляд упал на пол у моих ног, и на миг у меня перехватило дыхание.

На каменном полу, среди нескольких кусочков черной глины, лежал обрывок листа, листа гранатового дерева!

На Скале Аламут не растет ничего. За несколько миль отсюда я уже не видел ни одного гранатового дерева и вообще никаких фруктовых деревьев не мог припомнить, кроме диких груш.

Мои глаза повернулись в сторону двери в конце прохода. Не она ли это? Уж не нашел ли я вход в сказочную Долину Ассасинов?

В горах множество долин, но реальной долины с таким названием может и не быть. А с другой стороны — что за этой дверью? И где мой отец?

В двери, перед которой мы стояли, повернулся ключ, и она открылась. На пороге стоял огромный мускулистый человек с массивным мечом в руках. Он был обнажен до пояса, мышцы, натертые маслом, блестели. Великан отступил, давая нам дорогу, но холодные маленькие глазки взглянули испытующе, словно желая прочесть в моем сердце.

В другом конце комнаты, у другой двери стоял ещё один страж, который мог бы быть двойником первого, только ещё крупнее и ещё уродливее.

На подушке среди многих стопок книг сидел Рашид ад-дин Синан, Старец Горы.

Комната была полна чанов, реторт и печей — это была одна из лучших алхимических лабораторий, которые я видел.

— Ну, заходи! Давай поговорим, Кербушар! Посмотрим, что ты за алхимик!

Глава 54

Где-то сейчас Сундари?

Ночь легла на замок, и ветер обещал дождь. Вдалеке, как приглушенный звук рога, перекатывался гром в пустых ущельях. Я лежал на своем тюфяке, уставившись во тьму; меч был под рукой, сумки рядом.

Час близился.

В ночи таилось предостережение, я ощущал угрозу, как ощущаешь поджидающий тебя кинжал. Слух мой силился истолковать это предостережение, но не мог уловить ничего. Нигде ни движения, ни шороха, все тихо.

В этот день я провел несколько часов у Синана, работая с ретортами, печами и тиглями, рассеивая подозрения, что я не тот, за кого себя выдаю.

Мы говорили с ним о кислотах и порошках, о китайском «искусстве желтого и белого» — так они называют алхимию. Больше всего я старался возбудить в нем надежды, что он сможет получить от меня что-нибудь.

Я хотел дать ему предлог сохранить мне жизнь.

Довольно быстро я обнаружил, что подготовлен лучше него, потому что он был жертвой собственного затворничества и мало знал о том, что произошло в алхимии со времен Джабира ибн Хайяма, известного франкам под именем Гебера.

У него было самое полное собрание трудов Джабира, которое я видел; а способы Джабира были надежны, ибо законы алхимии он знал необыкновенно хорошо.

Помимо поиска средств для приготовления золота, Джабир изучал изготовление бронзы, стали и очистку металлов. Он предложил новые усовершенствования процессов крашения. Знал, как приготовлять крепкую уксусную кислоту путем перегонки уксуса, как использовать окись марганца при варке стекла и ещё многое другое.

Я воспроизвел для Синана несколько опытов, о которых он только слышал… а, может быть, он просто проверял мои знания. Несмотря на свое беспокойство, я получал удовольствие от знакомства с ним и радовался работе.

Я глубоко уважаю людей большого знания и пытливого ума, но совершенно не переношу тех, которые позволяют себе вести растительное существование.

Наконец я был сопровожден обратно в свое жилье и улегся, размышляя о той двери.

Дважды за день в рабочую комнату Синана-алхимика заходили евнухи, а где евнухи — там обычно и женщины.

Женщины… Где сейчас Сундари?

Далеко-далеко, на пути в Хинд, в город Алхинвару, а после неё — в ту землю, где состоится её бракосочетание. А я — здесь, по сути дела, в плену.

Крадущиеся по-воровски шаги в примыкающем зале, звяканье ключей… Я поднялся на ноги и одним быстрым движением выхватил меч.

Открылась дверь, и на пороге встал Махмуд с двумя стражниками — не из тех, которых я успел запомнить.

— Это тебе не понадобится, — указал он на меч, — но возьми его, если хочешь… — Он улыбнулся, и эта улыбка мне не понравилась. — Захвати инструменты. Сегодня вечером мы идем по зову милосердия. Вложив клинок в ножны, я взял сумку и пошел за стражами. Мы быстро, в молчании прошли по коридору, пересекли двор — там падали редкие капли дождя — и мимо рабочей комнаты Синана, где я провел большую часть нынешнего дня, прошли по проходу к той двери, которая, как я считал, может вести в потаенную долину.

Заскрежетал ключ в замке, дверь распахнулась, и за нею открылся смутно видимый темный коридор, круто спускающийся вниз. Несколько минут мы шли за стражником, который нес горящий факел. Потом он остановился перед следующей дверью. Она отворилась, и я шагнул внутрь.

Помещение было ярко освещено, внутри стояли шесть стражников с обнаженными мечами. Дверь за мной с лязгом захлопнулась, и ключ повернулся в замке.

Оглянувшись, я увидел, что страж, пришедший с нами, замер у двери с обнаженным клинком в руке. Вместе с Махмудом и стражником, который сейчас зажигал дополнительные светильники, их было девять.

Слишком много…

На столе в середине комнаты лежал человек, накрытый с головой белым покрывалом. Везде были разложены хирургические инструменты, в котле грелась вода; все это, а также некоторые другие приметы сказали мне, что в этом помещении производят хирургические операции. А вот к чему тут обнаженные мечи, я пока не понимал.

Не понимал я и свирепого торжества в глазах Махмуда. Но голос его звучал спокойно и даже обыденно.

— Сейчас ты сделаешь операцию — именно ради неё тебя сюда доставили. Человек, который лежит на этом столе, нужен в Долине, но в его нынешнем состоянии он не может быть более нам полезен. Твоя операция спасет ему жизнь…

Теперь он улыбался.

— Возьми свой самый острый нож, — сказал он, — и сделай из этого мужчины евнуха. Оскопи его.

Резким движением руки он откинул покрывало.

Человек, привязанный к столу, был мой отец.

Холоден… я был холоден, как лед. Мои глаза больше не обращались к человеку на столе: они не перенесли бы встречи с его глазами.

Я медленно оглядел комнату.

Махмуд отступил, торжествующе усмехаясь. Вокруг меня стояли восемь воинов с обнаженными клинками, и не было никакого сомнения, что они твердо намерены заставить меня выполнить то, что приказано.

Время словно застыло в страшной тишине, а в голове у меня, там, где, казалось, уже не существует никаких чувств, билась мысль в поисках пути спасения, в поисках выхода.

Отец привязан к столу четырьмя крепкими веревками и уже довольно давно находится в таком положении. Даже если разрезать путы, онемевшие члены не дадут ему двигаться свободно после долгой неподвижности.

Махмуд был явно доволен.

— Ну, приступай же, приступай! — он улыбнулся мне. — Ты лекарь, и ты пришел сюда подготовленным. Однако, если ты не произведешь операцию, то её вместо тебя сделает один из моих людей… а ты будешь смотреть. Но, опасаюсь, он будет не так искусен, как ты…

Глаза мои обежали комнату, мысленно прикидывая место каждого человека. Помещение большое… но шанс есть. В тишине потрескивал огонь под котлом с водой.

— Вода горячая? — спросил я. — Кипит?

Он заглянул в котел. Тогда я первый раз подошел к столу и посмотрел в глаза своему отцу. Глаза, которые встретились с моими, были те же, которые я знал, в них светилась сила.

— Будь готов, — тихо сказал я на нашем, на бретонском языке.

Я взял с соседнего стола необходимые ножи и разложил их на столе. Ладони у меня были влажны от пота, но мозг мой сейчас работал с ледяной ясностью. Мы оба можем умереть здесь, но шанс есть… слабый, но шанс.

Я вытащил из сумок несколько высушенных растений и положил на стол.

Взглянул на котел — его уже переставили на стол. Воды было достаточно.

Взяв скальпель, я сделал шаг к столу, на котором лежал отец, и, скрыв свое движение полой плаща, перерезал веревку у его запястий острым, словно бритва, лезвием.

Один из стражников подступил ближе, и Махмуд обошел его, чтобы поглядеть, что я делаю; глаза его горели от страстного нетерпения.

В тот момент, когда ещё несколько стражников подобрались поближе, я подцепил носком ноги ножку стола, на котором стоял котел с кипятком, и, рванув эту ножку к себе, внезапно навалился всем своим весом на котел.

И котел, и стол с грохотом перевернулись, и кипяток хлынул на ноги троим ближайшим стражникам. Пронзительно закричав от боли, они отскочили, один из них свалился на пол, мешая остальным. Молниеносно повернувшись, я перерезал остальные веревки, которыми был привязан отец; потом я сунул ему в руки скальпель, а сам выхватил меч.

Первый из стражников подскочил слишком поспешно — и слишком поздно остановился; острие моего меча вонзилось ему в горло и резко рванулось вбок; он отшатнулся, кровь залила ему грудь…

Но вдруг распахнулась наружная дверь, и в комнату ворвалась добрая дюжина воинов. В один миг по всему помещению закипел бой, когда люди Махмуда повернулись навстречу пришельцам, очевидно, воинам Синана.

Подхватив свои сумки, я побежал вслед за отцом, который уже был у неохраняемой двери. Он ещё нетвердо держался на ногах, онемевших от пут, но путь мне он показал клинком, выхваченным у упавшего стражника.

Мы помчались вдоль длинного прохода, все глубже и глубже в толщу горы. Потом он вдруг остановился и прислушался. Мы не услыхали ни звука.

Двинулись снова — теперь шагом, переводя дыхание, — мало ли что могло встретить нас впереди.

— Я ждал тебя, — сказал он спокойно. — Этот аль-Завила по целым дням мучил меня, расписывая, что он сотворит, когда ты приедешь.

— Он сказал тебе насчет матери?

— А ты думал, что он способен такое упустить? Этот человек — сущий дьявол, Мат.

Мат! Уже много лет меня никто так не называл. Как приятно слышать это имя! И, что бы ни ожидало нас впереди, у нас есть эта минута. Мы снова вместе.

— Она была прекрасная женщина, твоя мать. Лучше, чем я заслуживал. Я был буйным, необузданным, и она знала это, когда мы поженились, но никогда не пыталась удержать меня — до самого последнего плавания. Она предупреждала меня, чтобы я не уходил. У неё был такой дар… у тебя он тоже есть?

— Думаю, что да, только это не столько дар, сколько способ. Я никогда не пробовал им пользоваться, хоть иногда, в подходящее время, это приходит само собой, без моего желания и без предупреждения.

— В этом смысле я не один из вас, разве что через жену, а это у Старого Народа в счет не идет.

Мы шли рядом, шли вместе, двое сильных мужей, каждый с клинком в руке — отец и сын. Теперь весь мир будет моим, ибо со мной мой отец.

— Ты хорошо меня обучал, — сказал я, — прошедшие годы это подтвердили.

— Я старался.

Мы услыхали, как они подходят сзади.

— Ну-ка, ещё чуточку, — сказал он, и мы побежали.

— Ты знаешь Долину?

— Ага, они держали меня там в рабстве, и я работал на водоводах. Это истинное чудо, должен сказать, и никто сегодня не знает их как следует, разве что Синан по карте.

Проход разделялся на три. Он показал вперед:

— Вот здесь вход, но осилить его не смог бы и сам дьявол. На наше счастье, есть другой путь.

Мы свернули в левый проход и побежали дальше.

Тяжелая работа, которую отцу приходилось выполнять, не сломила его силу и ловкость. Он всегда отличался невероятной силой и был массивнее, чем я, — в плечах не шире моего, но мощнее в груди и в бедрах.

— Кто убил твою мать?

— Турнеминь… После того, как услышал, что ты погиб.

— А-а… ну, мы вернемся, Мат. Мы это сделаем, ты и я.

— Уже сделано.

На бегу я рассказал ему о смерти Турнеминя и о том, что я сделал с телом — швырнул вместе со всем отягощающим его злом в смердящую серным духом трясину Йен-Элез.

Он оглянулся на меня.

— Вот это дело! Я о таком бы и не подумал.

Проход сузился, и мы услышали шум бегущей воды. Туннель превратился в мост, и под ним текла темная, быстрая вода. Факелы наши догорели, и он подвел меня к небольшой кучке новых.

Когда мы зажгли факелы, он взглянул на меня:

— Сможешь выдержать одно трудное местечко? Это акведук, который подает воду в Долину.

Глубина была по пояс. Мы погрузились в воду и, едва войдя в туннель, погасили факелы. Отец шел впереди и вел меня. Мы долго двигались в кромешной тьме, без единого луча света. Наконец, внезапно для меня, туннель кончился; впереди слышался шум падающей воды.

Отец вдруг повернул в сторону, ухватился за верх стены, подтянулся и перелез через нее. Я последовал за ним.

В Долине Ассасинов шел тихий дождь. Мы чувствовали его кожей и слышали тихий стук капель по листьям. Вдалеке вспыхивали молнии. Мы прислонились к внешней стене желоба, дрожа от холода.

— Они сюда не придут?

— В конце концов придут. Но ночью в садах пусто. Пошли, я знаю тут одно место.

Мы устроились ждать в дальнем углу сада, на скальной полке. До рассвета оставалось немного.

— Здесь у нас материалы хранились, — пояснил отец. — Вот это куски водоводных труб для новых фонтанов и для ремонта.

Мы прижались плечом к плечу, натянув на себя мой плащ, и тут ко мне медленно пришла одна мысль, которая оформилась окончательно лишь с рассветом.

Я встал и огляделся кругом. Трубы большей частью были слишком широкие и изготовлены из обожженной глины. А вот те, что поменьше, — из свинца.

Такие водопроводы были далеко не новинкой и широко использовались по всему арабскому миру в состоятельных домах — так же, как и когда-то в Риме.

Еще раз осмотрев все вокруг, я выбрал короткие отрезки труб, очевидно, оставшиеся после строительства.

Я подобрал несколько таких отрезков и выстрогал деревянные пробки, плотно входящие в оба конца трубы, а затем набил трубы готовым порошком из своих седельных сумок.

— Что это ты делаешь? — заинтересовался отец. — Это что, древесный уголь?

— Частично уголь…

Я закончил свою работу, заполнив все свободное пространство в трубках кусочками свинца, валявшимися кругом, камешками и погнутыми, выброшенными гвоздями. Из каждой трубки я вывел наружу кусок шнурка, пропитанного расплавленным жиром от мяса, которое мне давали в пищу; жир я тщательно сохранял именно для этой цели. Шнурки я покатал в порошке, набитом в обрезки труб.

Когда дело было закончено, у меня получилось три готовых трубы.

— Ты что замыслил? — Отец наблюдал за каждым моим движением. — Вроде бы ты знаешь, что делаешь…

— Пустая надежда. Эту штуку я знаю из одной старинной книги. Ее с успехом использовали в Катае.

— Они народ умелый. Я знавал людей из Катая.

Странно, но говорить нам было не о чем. Между нами ощущалась какая-то странная напряженность. Почему это говорить с чужим гораздо легче, чем с человеком из своей же семьи?

Отец в конце концов заснул, я же не спал. Скоро нас начнут искать, а этой ночью Хатиб — если он ещё жив и на свободе — придет на луг у реки Шах-руд. Мы должны оказаться там и встретиться с ним.

День пришел на землю, закрытую облаками. Вершины терялись в серой вате вздымающихся туч. В этот день вДолине Ассасинов не пели птицы.

Сколько времени пройдет, пока они нас найдут?

Отец спал, его мощные мускулы расслабились, и сильное, костистое лицо смягчилось в покое сна.

Он выглядел старше, чем я ожидал, и на плечах у него виднелись свежие шрамы от ожогов — словно его прижигали каленым железом. Без сомнения, дело рук Махмуда.

Махмуд? А он-то где? В горячке боя он, должно быть, улизнул. Бежал ли он из Аламута? Или стал теперь хозяином крепости? Те, кто ворвались и напали на его стражу, по-видимому, были воины Синана.

Угрюмо ворчал гром, предупреждая, что буря ещё не миновала. Странно зелеными выглядели деревья сада в неверном сером свете.

Оглядывая кучи труб и разного строительного материала, за которыми мы залегли, я со своего места видел гранатовые деревья и грецкие орехи. Били фонтаны; неужели в каких-то из них действительно течет молоко и вино?

Долина была длиннее, чем можно было ожидать, и искусно скрыта среди гор. Зная кое-что о горах, я понял, что сверху долину нельзя увидеть, ибо скальные стены выступали над ней так, что если кто-либо попытается спуститься ниже, чтобы заглянуть за эти стены, то неминуемо свалится. А сверху наблюдатель мог увидеть только противоположную сторону ущелья, но вниз заглянуть не мог никак.

Выскользнув из нашего убежища, я сорвал несколько груш с ближайших деревьев — не твердых диких груш, а крупных, роскошных плодов величиной с добрых два кулака.

Однако, судя по всему, что я видел, мы находились в западне. Я не мог представить себе иного пути отсюда, кроме как обратно, через крепость Аламут.

Глава 55

Был пасмурный, хмурый день. Много раз рисовал я в своем воображении Долину Ассасинов, и всегда она виделась мне в солнечном сиянии и прозрачных тенях деревьев.

За крышей беседки я заметил дворец, белый и красивый, несмотря на серость дня. Я жевал грушу и обдумывал наше положение, не сулящее ничего хорошего.

Возвращение через крепость — безумие, но иного выхода я не видел.

Дождь ограничивает движение по саду, и в этом его уголке, где должен строиться новый дворец, вряд ли кто-нибудь появится. Сколько ещё времени пройдет, пока они заподозрят, что мы ушли через акведук?

Это был маловероятный путь, и я подозреваю, что отцу пришлось трудновато, когда он исследовал его. Возможно даже, что современные властители замка ничего не знают об акведуке. Несомненно, ему уже не одна сотня лет.

Так или иначе, но до конца дня нам нужно наметить способ бегства; мы должны быть готовы двинуться, когда опустится темнота. А до тех пор надо, чтобы нас не нашли.

На мои куски труб, начиненные порошком, полагаться не следует. Мне они знакомы только по описанию, а не по опыту; а я сделался убежденным приверженцем арабского метода проб и ошибок.

Рассматривая видимую мне часть горы, я подумал, что по ней, скорее всего, выбраться не удастся. И сам я не испытывал ни малейшего желания повторять свой побег из испанского замка, и отца не хотел подвергать такому тяжкому испытанию.

Один раз я услышал смех. Веселый смех молодой женщины или девицы; слышал я и музыку. Несомненно, эти звуки доносились из какого-нибудь окна. Кто станет в такую погоду играть и веселиться в саду?

Я ждал, дрожа, не смея развести костер из опасения, что кого-нибудь привлечет запах дыма. Отец мой спал; без сомнения, сон был ему необходим. Лишь к середине дня он открыл глаза; переход от сна к бодрствованию был мгновенным.

Я шепотом объяснил ему положение, а потом он начал вводить меня в курс дела. Он работал в Долине только под плетью надзирателя, однако заприметил различные строения.

— В горе пробит ещё один акведук, в котором есть внутренние ступени, под водой, но в такой дождь он, наверное, полон воды, и поток слишком силен. Он весь закрыт, и я не представляю, где он выходит на поверхность.

Пока мы жевали груши и доедали остатки чапати с кусочками мяса, я обдумывал ситуацию.

Представим себе, что я — Хасан ибн аль-Саббах. Предположим, что я, первый из ассасинов, взял крепость Аламут. Кто бы её ни построил — а построена она была примерно в 83О году нашей эры, — он наверняка захотел бы оставить себе путь для бегства. Любой, кто запирается в крепости, должен считаться с возможностью, что эту крепость возьмут. И что тогда? Очевидно, бегство через потайной ход; а с потайными ходами я уже кое-какое знакомство имею.

Такой ход должен быть легкодоступен, и у него должен быть не один вход, а несколько — на случай, если беглец отрезан от других частей крепости. Определенно, должен быть путь к бегству и из Долины Ассасинов.

Здесь возникла та же задача, что и в Замке Отмана когда-то давно. Любой ход должен иметь какое-то место, из которого беглец может выйти незаметно.

Где Махмуд? Этого человека я боялся. Слабый может стать страшным, когда хочет казаться сильным, а он был именно таким человеком, полным черной мстительности и ничего не забывающим. Такой, и умирая, будет злобно сыпать ударами во все стороны, чтобы и при последнем издыхании причинить кому-нибудь вред.

Отец показал жестом на заполненные трубки:

— Ты узнал об этом из книги? Ты, значит, хорошо умеешь читать?

— По латыни, — сказал я, — по-гречески, по-арабски, по-персидски и немного на санскрите. А вот на франкском языке я читать не умею; правда, я и не знаю, чтобы до сих пор на этом языке было что-нибудь написано.

— Ты, говорят, и врач?

— Кое-чему я в этом деле учился, немного и занимался врачеванием, но не как постоянным ремеслом. Все знания как-то между собой связаны, и я учился тому, чему можно было. Много знаю о море и о звездах, много об истории, а также о расположении стран на земле и кое-что из алхимии.

— Видно, здорово ты был занят, — сухо произнес отец.

Я хотел было объяснить, что лишь недавно узнал, где он, и только теперь смог добраться сюда, но тут в стороне послышался шум шагов.

По дорожке под деревьями шла девушка или молодая женщина, завернувшись в бурнус; уже совсем недалеко от нас она откинула капюшон бурнуса и подняла лицо навстречу тихому дождю.

Так стояла она с минуту — белокурая, как некоторые из наших франкских девушек, красивая, словно цветок.

Нам нужна помощь — так вот она! Я давно пришел к заключению, что можно доверяться великодушию женщин, особенно молодых женщин, ибо они менее расчетливы и более романтичны. А девушка, подставляющая лицо дождю, — романтична, даже если она находится в Долине Ассасинов.

Мы были одни, никто нас не видел.

— Правда, приятно?

Она резко обернулась.

— Не бойся, это мне нужно бояться, — сказал я. — Я скрываюсь от них.

— Ты прячешься от Шамы?

— А это кто такой?

— Ты не знаешь Шаму? Он — главный евнух. Это он привел меня сюда.

— Мы прячемся от них от всех.

Доверившись настолько, я должен довериться полностью.

— Мой отец был здесь в рабстве. Я помогаю ему бежать и пытаюсь бежать сам.

— О-о, помогите и мне! Я тоже хочу бежать!

— Мы можем помочь друг другу… — Я отвел её назад, за линию деревьев. — Нам нужно найти выход отсюда. Такой, чтобы не идти через крепость.

— Садовник выносит листья за стену и там сжигает. Есть небольшая калитка, очень прочная, скрытая в углу стены.

— Сможешь ты проводить нас туда? После заката?

— Нам не позволяют быть в саду после заката. Шама сам запирает все двери. Тогда и работают садовники, а главный садовник выносит листья и сухую траву за стену.

— Он работает один?

— С ним обычно два стражника. Они большие и сильные, как и он сам, и очень жестокие. Меня все время предостерегают, чтобы я не оказалась от них близко. Они уже убили одну девушку и нескольких рабов, которые слишком близко подходили к калитке.

По-видимому, эта калитка была очень важной. Как же я не подумал об очевидном — что в любом саду есть мусор, от которого надо избавляться?

— У евнуха есть ключ?

— Один-единственный, только у него и есть. Там очень крепкий замок и тяжелая, прочная дверь.

— Хорошо. Сумей сделать так, чтобы сегодня вечером тебя не заперли. Подберись поближе к калитке, на сколько сможешь, и жди нас там.

— Они тебя убьют!

Ее широко раскрытые голубые глаза всматривались в мое лицо. Она была молода, эта девушка. Слишком молода и слишком нежна для такого места.

— Может, и убьют. Будем избегать боя, пока сумеем, ну, а если не сумеем, тогда будем драться.

Она взглянула на мой тюрбан:

— Ты — «хваджа», ты принадлежишь к ученому классу? Ты носишь тюрбан?

— Иногда я врач, постоянно я ученик, но в том, что касается женщин, я только начинающий. Будешь ты обучать меня?

Она вспыхнула и строго сказала:

— Сомневаюсь, чтобы тебе многому надо было обучаться… Иди же; если я смогу, то встречу вас.

Забравшись снова в наше убежище, я коротко объяснил положение отцу. Он взглянул на меня иронически-весело:

— Вижу, что ученье пошло тебе впрок. Полагаю, когда мы уйдем, она уйдет с нами?

— Отец мой учил меня извлекать какую-то пользу из любого положения, — сказал я, — а она и в самом деле красива!

* * *

День плелся медленно, словно на свинцом налитых ногах, и не было теней, которые позволили бы судить о течении времени. Мы дрожали, нам было холодно, но стало ещё холоднее, когда мимо прошли шестеро разыскивающих нас солдат с мечами в руках. Иногда очевидное остается незамеченным, и они не обследовали наше убежище.

Нам помог дождь, ибо солдат — всегда солдат, и им больше хотелось вернуться в теплую казарму к играм, от которых их оторвали, чем искать людей, которых они все равно не рассчитывали здесь найти.

Однако же первый из них оказался человеком везучим — или, на свое счастье, ленивым. Если бы только он нагнулся, чтобы заглянуть за сложенные штабелем трубы — совершенно не предполагая, что позади них есть свободное пространство, — то мог бы получить в глотку добрый фут стали, самой что ни на есть неаппетитной кормежки…

Дождь продолжался, и гром ворчал и порыкивал в пустых ущельях, словно самый угрюмый грубиян из всех громов, раздраженный Аллах знает чем.

— У калитки трое? — спросил отец. — Трое… Ну что ж, я возьму двоих на себя.

— Двух сразу? Не знал я, что ты такой жадный. Самое меньшее, что ты мог бы сделать для подрастающего мальчишки, — это позволить ему взять лучший кусочек. Так что двое будут мне.

— Ты ученый, я — воин, — сухо произнес отец. — Каждому свое ремесло.

— Тебе ещё многое предстоит узнать о детеныше, которого ты породил. Я гораздо больше занимался нанесением ран, чем их врачеванием. Позаботься о своем человеке, а я — о своих, а потом поглядим, кто лучше владеет своим ремеслом…

Он посмотрел на меня суровыми, спокойными глазами — но довольными глазами. Потом вытянулся на земле и уснул, и меня это восхитило, ибо настоящий боец ест, когда найдется еда, и спит, когда найдется время, потому что никогда не знает, когда такая возможность представится снова.

— А она красивая девушка, — заметил я, когда он закрыл глаза.

— И ты думаешь о женщинах в такое время?

— Любое время подходит, чтобы думать о женщинах, — сказал я, — и даже когда в меня вонзят клинок, который отнимет у меня жизнь, и тогда я буду думать о женщинах… или об одной женщине. А если нет, то, значит, смерть пришла слишком поздно.

Тучи становились все тяжелее, темнее, и гром перекатывал свои барабаны, чтобы предупредить о грядущем нападении. Я предчувствовал, что ночь будет страшная, самая тяжелая из всех, что я видел.

Однако стер влагу со своего клинка и ещё раз взглянул на золотые буквы, возвещавшие «Истребитель врагов!»

— Сегодня ночью ты возвысишься до своего имени, — сказал я, — или у меня больше не будет врагов и работы для тебя!

И с этими словами я натянул плащ на голову и уснул.

Глава 56

Рука отца коснулась моего плеча, и я, открывая глаза, тут же схватился за меч.

— Время, — сказал он, — и буря усиливается.

Поднявшись со своего места, я отряхнул плащ и подобрал вокруг себя, чтобы он не мешал движениям.

— Раз было такое, — заметил отец, — собрались мы разорить один прибрежный город… так вот, идя на штурм, мы выбросили наши ножны и поклялись, что не спрячем мечей, пока не победим…

— Весьма благородное решение… Считай, что я свои тоже выбросил; я их оставлю только потому, что они усыпаны драгоценными каменьями. Кто знает, не понадобится ли нам когда-нибудь рубин-другой?

Мы шагали плечом к плечу, обнажив клинки. Когда человек теряет свободу, обратный путь к ней всегда долог…

Мы остановились в густой тени дерева, глядя на факелы, которые плевались и брызгали искрами на дожде. В их свете стоял здоровенный детина, толщиной с нас двоих вместе.

— Чтобы потопить этакую посудину, потребуется побольше, чем фут меча, — прошептал отец. — Отдай-ка его мне.

— У тебя аппетит слишком разыгрался, — сказал я, — однако бери, если достанешь его первым.

Толстяк широкими шагами расхаживал взад-вперед, громогласно изъявляя свое неудовольствие. Речь его была грязна и груба, как у уличного грабителя, и, честное слово, я ещё ни разу не встречал человека, которому с большим удовольствием пустил бы кровь.

— Живей, лентяи! — орал он во всю глотку. — Вот уж правда, что если раба морить голодом, то он дрыхнет, а если кормить, то развратничает!

Подошли рабы с корзинами на головах; они вереницей двигались к калитке. Стражников я не видел и решил, что они стоят снаружи, потому что там тоже светился факел.

У здания что-то зашевелилось. Это была та девушка, совет которой дал нам шанс на свободу; однако здоровенный евнух тоже заметил это движение.

— Эй ты, там! Ну-ка, выходи оттуда! О Аллах, святой, милосердный, это ещё что такое?

В калитку шагнул стражник.

— Отдай её нам. Тебе-то от неё никакого толку, Лабан…

— Говори за себя, солдат, и сам ищи себе баб. У меня операция была не полной, и я еще…

Шагнув на открытое место, я сказал:

— Ну, значит, я закончу операцию, толстяк, и распорю тебе брюхо, чтоб его хорошенько промыло дождем!

Отец метнулся мимо меня, и громила-евнух завизжал, когда его пронзила сталь. Отбив клинок солдата, я сделал выпад, но слишком поспешно!

Он поймал меня самым концом своего меча, брызнула кровь, но я ударил слева, и острое, как бритва, лезвие наполовину отсекло ему руку. Он отшатнулся, и рабы, увидев свой счастливый случай, отшвырнули корзины и бросились к калитке.

Солдат, которого я ударил, снова пошел на меня, но мой клинок пронзил его, а отец был уже у калитки.

— Слишком медлишь, сынок! — крикнул он. — Иди, поучись, как надо!

Но как раз в тот миг, когда он собрался проскочить через проем, великан-стражник захлопнул калитку. Щелкнул замок. А вдалеке уже слышались крики и топот бегущих людей.

Ключ исчез.

И наши шансы исчезли вместе с ним, если только…

— Отойди! — сказал я и засунул одну из своих свинцовых труб за ручку калитки, рядом с гнездом, куда входил засов.

Вторую я подвесил на бечевке к петле, а потом поджег оба фитиля.

— Назад! — крикнул я. — Отойди!

— Что это? — Отец схватил меня за руку. — Что ты делаешь?

— Китайцы называют это «хуо-яо», химическим огнем, — не очень вразумительно объяснил я.

Топот бегущих ног приближался; снаружи в калитку колотил стражник.

Огонь полз по шипящим шнурам. Сердце мое лихорадочно колотилось. А вдруг слишком мокро? А вдруг в книге ошибка? Наполовину боясь сил, которые я мог выпустить на свободу, я отступил назад, увлекая за собой отца и девушку.

Правда ли это? То, что я когда-то давно читал в Кордове? Что гром, молния и разрушение скрыты в этом порошке?

К нам мчались вооруженные люди, в свете факелов поблескивали обнаженные клинки. Теперь они бежали через сад, между деревьями…

Ночь разлетелась вдребезги, расколотая вспышкой, рванулось вверх чудовищное полотнище пламени, потом второе. Что-то пронеслось мимо моей головы с сердитым ворчанием, и нас окутали клубы удушливого дыма.

Люди позади нас остановились, ошеломленные громоподобным грохотом, дымом и чудовищными световыми вспышками. Сквозь дым мы увидели разбитую вдребезги калитку, остатки которой держались только на нижней петле.

Отец первым проскочил в дыру, мы последовали за ним сразу же. Наружному стражнику оторвало голову и руку по самое плечо — только это я заметил на бегу, когда мы карабкались по гладко выметенным бурей камням на склоне горы и спрыгивали с них, мне было некогда смотреть по сторонам, ибо, словно из зависти к нашему взрыву, буря разразилась со всей яростью.

Пламенные копья молний с грохотом вонзались в горный склон, разрывая завесу туч извивающимися огненными змеями, которые с невероятной скоростью метались среди обнаженных горных вершин.

Мы с криком мчались во тьму ночи, обезумев от радости освобождения, а вокруг нас и впереди бежали рабы, тоже освобожденные.

Мы падали, карабкались, рвались вперед, безумие наше не ослабевало. Прямо под нами был луг, и — да будет благословен Аллах! — из темноты выезжал Хатиб с лошадьми. Над нами возвышались массивные стены Аламута — и вдруг, словно из-под земли, возникла дюжина солдат.

Отец, опьяненный, как берсеркерnote 29, свободой, бурей и ощущением долгожданного меча в руке, метнулся им навстречу и смахнул ближайшему голову с плеч, а потом на них обрушились рабы. Один запрыгнул на плечи солдату и стал выдирать ему глаза длинными пальцами-граблями.

Я видел только поблескивание клинков в фантастическом свете молний, а гром все катил гигантские барабаны на стены Аламута.

Кровь пропитала рубашку у меня под кольчугой, кровь из раны на шее. С мечом в одной руке, поддерживая другой девушку, мы прорывались вперед, и вот уже лошади рядом, и Хатиб криком призывает нас…

Мы прыгнули в седло: отец — на жеребца, я — на Айешу. Девушка вскочила на голую спину второй кобылицы.

И мы помчались наперегонки с бурей туда, куда вел Хатиб.

Молот бури колотил по наковальне горы; дождь хлестал нам в лица, молотил по спинам. Мы метались по лугу из стороны в сторону, увертываясь от солдат, пытавшихся остановить нас, и от рабов, приветствующих нас; а потом мы оказались в ущелье и поползли из него вверх по узкому карнизу, державшемуся на скале лишь силой воображения, прямо сквозь струи водопадов, рушащихся с горы.

И вдруг в яркой вспышке молнии возник перед нами иссиня-серый и белоснежный Трон Соломона!

* * *

Когда утреннее солнце прорвалось сквозь рассеивающуюся бурю, мы ехали по голому скальному склону, потом по тропе, проложенной джиннами, а затем попали в город, который был там, где никакого города быть не могло.

Хатиб ухмыльнулся при виде моего изумления:

— Он был построен как убежище от Дария, может быть, дайламитами, а может, и… кем?

Древний город с древней обителью на горе, куда люди больше не приезжают. Потом Хатиб указал костлявым пальцем на следы на земле — свежие следы:

— Нет… Быть не может!

Мы вчетвером пересекли небольшую долинку и поднялись к разрушенной стене. Ворот не было уже, только пустая арка и башни по сторонам, с которых уже обваливались камни. Наши лошади нащупывали путь между камней своими изящными копытами.

Под широким, пустым небом, с которого тучи сбежали, словно рассеянная отара овец, лежали пустынные улицы, стояли дома без крыш; стук копыт отдавался в развалинах гулким эхом. За рамкой арки стоял храм, балансируя на буром склоне — одинокая колонна, словно призывающий к вниманию палец, указывала в небо… А потом раздался дробный стук других копыт, и мы остановились.

Мы ждали.

Дюжина всадников и Махмуд.

По собственной воле Айеша шагнула им навстречу, подняв голову и раздувая ноздри.

— Махмуд! — мой вызов звонким эхом отразился от стен. — Махмуд! Ты и я… один на один… ну!

— Я тебя убью, школяр! Я всегда был лучшим бойцом!

Айеша шагнула к ним; она знала свое дело, эта юная дама, так же, как в тот, давний уже день, в бою против князя Юрия.

Он помчался на меня, плащ развевался за плечами. Он всегда был хорошим мечником. Я отразил его удар, но это его не обескуражило, он развернулся и снова кинулся в атаку. Он поднял клинок, а мой в этот миг оказался слишком низко. Вот его меч, ускоряясь, пошел книзу, и на его лезвии неслась смерть.

— Я — Кербушар, — выкрикнул я фразу из нашего прошлого, студент и винопийца!

Видимо, его мышцы невольно застыли на миг, скованные воспоминанием и неожиданностью. Мой клинок поднялся, а его — ударил, но сила удара была потеряна, и его меч без вреда скользнул по моему.

Но мой колющий удар пробил его защиту; мы взглянули прямо в глаза друг другу, а потом его падающее тело вывернуло меч у меня из руки, и он грянулся спиной о камни, неотрывно глядя на меня снизу вверх.

Сойдя с седла, я положил руку на рукоять меча.

— Когда ты вытащишь этот клинок, — проговорил он, — я умру.

— Да, Махмуд.

— Ты всегда превосходил меня. Какой же я был дурак, что заговорил с тобой в тот день, в саду у Гвадалквивира. «Студент и винопийца…» Я запомнил эти слова.

Он не отрывал от меня взгляда.

— Как часто я вспоминал их! Как я ненавидел тебя!

Моя рука сжала рукоять меча.

— Вытаскивай же его, — прохрипел он, — вытаскивай — и будь ты проклят!

И я вытащил меч.

Глава 57

Мы остановились на большой дороге, там, где солнце положило свою горячую белую ладонь, и наши четыре лошади беспокоились от жары.

Позади нас, в несколько милях, лежал Хамадан, красивый белый город посреди плодородной, прекрасной равнины. Говорили, будто давным-давно, под другим именем, он был столицей Мидии; но сейчас мне это было все равно.

Мы с Хатибом стояли напротив моего отца; рядом с ним была Зубадия.

— Значит, здесь? — спросил отец. — Здесь расходятся наши пути?

Две недели прошло с тех пор, как умер Махмуд на склоне Соломонова Трона; две недели, за которые мы спустились с гор и добрались до Хамадана. Отсюда отец поедет в Басру, что на берегу Персидского залива.

— А потом что? — спросил я.

— Свой корабль и широкое море… И люди моей породы.

— Ты найдешь их там?

На его суровом загорелом лице вспыхнула улыбка, обнажив крепкие белые зубы.

— Где есть море, — сказал он, — там есть и корсары… Или пираты, если угодно.

Когда умер Махмуд, там, на склоне горы, мы встали плечом к плечу, двое Кербушаров, готовясь биться с остальными, но у них не было охоты встретиться с нашей сталью — слишком многие уже умерли.

— Мой путь ведет в Хинд, — сказал я, — в Раджастан.

— А мой — снова в море.

Он посмотрел на меня, понимая неизбежность того, что я делаю.

— Две недели у меня был сын…

— Мы встретимся снова. Где бы ты ни был, когда-нибудь я найду тебя снова.

Мы разделили кошельки с золотом, полученные от Масуд-хана и Синана. Я отдал отцу двух кобылиц. На одной из них Зубадия доедет до Басры. Ее родина — вблизи Персидского Залива.

Мы пожали друг другу руки выше запястья, по римскому обычаю, и на миг каждый заглянул глубоко в глаза другому.

— У тебя глаза твоей матери, — сказал отец грубовато, а потом улыбнулся и добавил: — Но кулак с мечом — от меня!

— Там моя судьба, — я качнул головой в сторону Хинда, — ты понимаешь?

— Иди, — ответил он, — таков путь сыновей, и так лучше. Нож оттачивают на камне, сталь закаляют в огне, но человека могут отточить и закалить только люди.

И тогда мы уехали, и, отъехав уже далеко, я оглянулся: они все ещё стояли на месте и глядели, не отрываясь, нам вслед.

Айеша нетерпеливо переступала ногами, вскидывая голову и грызя удила. Эта кобылица всегда любила дорогу.

Хатиб ждал, обратясь лицом к востоку.

— Сундари! — прошептал я. — Сундари, я иду!

Я иду!

П Р И М Е Ч А Н И Я А В Т О Р А

Меня всегда очень занимал период истории, о котором говорится в «Походном барабане», и я с таким удовольствием писал роман и проводил исследования, связанные с ним, что намереваюсь продолжить рассказ о Кербушаре еще, по крайней мере, в двух приключенческих книгах, охватывающих последующие несколько лет; в первой из них будет описан путь Кербушара в Хинд (Индию) в поисках Сундари.

Названия местностей, заглавия книг, авторы и даты соответствуют историческим фактам; описания мест и людей основываются на лучших современных и исторических источниках, а также на личных наблюдениях. Иногда, в целях ясности повествования, я использовал названия городов и местностей, употребляемые сейчас.

К сожалению, история в том виде, в каком её преподают в наших школах, совершенно игнорирует две трети мира, ограничиваясь лишь Средиземноморьем, Западной Европой и Северной Америкой. О Китае, Индии и мусульманских странах в ней не говорится почти ничего, хотя они внесли в нашу цивилизацию огромный вклад, да и сейчас представляют собой силы, с которыми нам приходится иметь дело сегодня и придется иметь завтра и которые нам поэтому неплохо было бы понимать лучше.

Одним из лучших способов введения читателя в любую историческую эпоху является исторический роман.

АБУ-ЙУСУФ ЯКУБ. Унаследовал отцовский трон в 1184 году и правил около пятнадцати лет.

АЛАМУТ. От него остались лишь развалины в отдаленном уголке гор Эльбурс в Иране. Крепость была захвачена монголами под водительством Хулагу, который застал её под командованием слабого правителя. После сдачи крепость была разрушена с тщательностью, свойственной монголам. Подробности этого разрушения описал Ата-Малик Джувайни в его «Истории завоевателя мира», которую перевел с персидского Джон Эндрью Бойл. Джувайни был спутником Чингиз-хана и находился при Хулагу во время взятия Аламута.

АНДРОНИК КОМНИН. Стал императором через два года после смерти Мануила. Как предсказал Кербушар в этой книге, на него набросилась толпа, и он умер так, как здесь описано. Ни одного монарха в истории не постигла столь страшная смерть.

АССАСИНЫ. Члены исмаилитской секты, ныне значительной и почитаемой секты, имеющей множество членов в Пакистане и возглавляемой Ага-Ханом, наследником Старца Горы.

БЛАНДИ. Развалины этого замка с интересным подземельем и потайным ходом находятся всего в миле от Шампо, недалеко от дороги из Парижа в Фонтенбло.

БРИНЬОГАН. Небольшой морской курорт с белыми песчаными пляжами и причудливой формы скалами на северном побережье Бретани, неподалеку от оконечности полуострова.

ВЕНЕТЫ. Первые и з в е с т н ы е н а м мореплаватели Западной Европы, которые могли побудить к этому делу ирландцев. Родиной их была Бретань. Лучшее описание их кораблей с корпусом из дуба и кожаным парусом содержится в «Комментариях» Юлия Цезаря. Корабли венетов были более прочной конструкции, чем требовалось для прибрежного плавания, и кораблей таких у них было много. Никто не знает, где и с кем они торговали, известно только об их путешествиях к Скиллийским островам (острова Силли) или Корнуэллу за оловом.

ГУСИ. Способ открытия земли путем наблюдения за полетом птиц так же стар, как и само человечество. Ежегодные перелеты гусей из Ирландии к местам их гнездования в Исландии, Гренландии или на Лабрадоре указывали, что в этих направлениях лежит земля. От западного побережья Ирландии до Исландии 600 миль с небольшим, до ближайшей точки Гренландии — менее 200 миль и до Лабрадора — всего около 600 миль или несколько меньше. Эти расстояния нисколько не больше тех, которые покрывали мелкие суда в южной части Тихого океана или в Индийском океане. Многие тихоокеанские острова были открыты мореплавателями, следовавшими за летящими птицами.

ГЮЭЛЬКОАТ, ЙЕН-ЭЛЕЗ и т.п. Очень похожи на описания в тексте. Дикая, красивая местность, полная странного очарования, особенно при лунном свете или в бурную ночь.

ДОКОЛУМБОВЫ ПУТЕШЕСТВИЯ. Бретонские, нормандские и басконские рыбаки, как и моряки из Бристоля и Исландии, по-видимому, ловили рыбу на отмелях Ньюфаундленда за много лет до Колумба.

Поселенцы Гренландии регулярно ходили к берегам Канады за лесом для строительства домов или кораблей, и имеются признаки наличия временных поселений в различных местах побережья, а также по рекам. Острова Мэн посещались и временно служили местожительством людей в очень давние времена.

Так, например, Александр Офреди послал в путешествие на запад из Ла-Рошели десять кораблей. Эти корабли исчезли на несколько лет, но в конце концов, когда надежда уже угасла, они вернулись. Подробности об этом путешествии утрачены.

«Открывать» Америку никогда не было нужды. Чукчи — индейцы из Сибири — в течении целых столетий пересекали Берингов пролив.

Витус Беринг имел карту, на которой было показано западное побережье Аляски и Канады вплоть до острова Ванкувер, раньше, чем какой-нибудь известный исследователь посетил этот район. У Магеллана карта пролива, названного его именем, была ещё до начала его путешествия. Мореплавание и открытия намного старше любой письменной истории.

ДРУИДЫ. Друиды были жрецами, судьями, магами и философами кельтов, хранившими в памяти историю, ритуалы, традиции, сказания и генеалогию своего народа. Древнейшее письменное упоминание о них обнаружено у Сотия Александрийского — грека, жившего около 200 г. до н.э. Будучи древним орденом, они, вероятно, имели предшественников среди докельтских народов запада Франции и Средиземноморья. Они учили, что душа бессмертна и переселяется в другие тела, но это учение, по-видимому, не связано с доктринами Пифагора. Друидские обычаи в Бретани, Англии, Уэльсе и Ирландии несколько отличались друг от друга. Имеется некоторое сходство с браминами в Индии. Замечания о друидах имеются как у Юлия Цезаря, так и у Тацита. Можно найти некоторые указания на существование связей между этими народами и Минойской цивилизацией Крита.

ИРЛАНДЦЫ В ИСЛАНДИИ. Упоминаются в норвежских сагах. Когда первые норвежцы прибыли в Исландию, они обнаружили там ирландских жрецов, ожидающих их на берегу. Ирландцы совершили множество путешествий в западные моря раньше, чем викинги.

КЕЛЬТЫ. Место их происхождения точно не известно. Возможно, Восточная Европа, южная часть нынешней России или даже Центральная Азия. Вероятно, кельтский язык уже существовал в 1000 году до Рождества Христова. Кельты сражались в качестве наемных воинов в армиях Египта, Карфагена и Греции. Есть указания на их родственную связь с арийскими народами Северной Индии, а традиция устного обучения характерна и для тех, и для других. Имеются признаки сходства в ритуалах и церемониях.

МАВРИТАНСКАЯ ИСПАНИЯ. Арабы из Северной Африки, называемые маврами, чья кровь смешалась частично с берберами — белокожим народом, занимавшим большую часть Северной Африки, вместе с последними завоевали Испанию в 710 — 712 гг. В течение некоторого времени они владели всей Испанией и частью Франции, а потом ещё почти 750 лет — более чем половиной Испании, оставив на этой земле свой неизгладимый след. Культурное влияние отсюда и с Сицилии, также некоторое время находившейся под властью арабов, во многом способствовало началу Возрождения в Европе.

МАНУИЛ I КОМНИН. Император Восточной Римской империи со столицей в Константинополе; во время, описанное в романе, переживал последние месяцы своего царствования и умер в том же году. Человек огромной физической силы, прекрасный воин и мудрый правитель, он решился на некоторые войны, которые исчерпали силы страны и не укрепили её общего положения.

МЕН-МАРЦ. Чудо-Камень, вероятно, поставленный в неолитические времена. Высота около 25 футов. Предмет почитания в течение нескольких тысячелетий.

МУСУЛЬМАНСКИЕ БИБЛИОТЕКИ. В библиотеках мечетей лежат непереведенными буквально тысячи рукописей. Многие из них религиозного характера, но другие, несомненно, могли бы добавить важные главы к истории науки и, особенно, исследования Земли.

Возможно, что в хранилищах частных библиотек, мечетей и монастырей Китая, Индии, Японии, Тибета и арабских стран содержится такое же множество книг, ожидающих своего открытия, какое было когда-либо переведено на любой европейский язык.

ПЕЧЕНЕГИ. Домонгольские захватчики из азиатских степей, которые жили, воевали и выглядели во многом подобно монголам, завоевавшим на протяжении столетия, следующего за описанным в романе, большую часть Азии и Руси.

ПЛОСКАЯ ЗЕМЛЯ. Китайцы, индусы, арабы и греки давно знали, что это не так. Знали об этом и многие в Западной Европе. История о вере в плоскую Землю бесконечно повторяется теми, кто хотел бы чрезмерно превознести путешествие Колумба. На самом деле, если изучить морскую навигацию по книгам, написанным до и после этого путешествия, можно убедиться, что Колумб просто выбрал для него подходящее время. Его суда по нынешним меркам были невелики, но и до него, и после люди переплывали через океаны и на гораздо меньших кораблях.

Путешествуя по дорогам, по которым прошел он в ранние годы, посещая Геную, Лиссабон и т.д., живя там, Колумб должен был быть слепым и глухим, чтобы ничего не знать об атлантических путешествиях. Колумб и его брат одно время зарабатывали себе на жизнь, перерисовывая карты.

В древности мореплавание охватывало гораздо более обширные пространства, чем принято считать, и, вероятно, не было ни одной страны на Земле, которую не посещали бы моряки до начала её письменной истории. Свидетельства присутствия человека обнаружены даже на самых отдаленных островах.

Искусство совершать открытия тогда, как и сейчас, заключалось в том, чтобы сделать его в нужное время и при соответствующем внимании общественности.

ПОРОХ. Несмотря на споры сторонников Роджера Бэкона, Бертольда Шварца и других, порох использовался в Китае ранее 1000 г. н.э. (см. «Наука в Древнем Китае» Джозефа Нидэма). Применялись гранаты и взрывающиеся бомбы, метаемые катапультами, и вероятно, что порох использовался для фейерверков ещё при Тяньской династии.

ПРОВЕН. Обнесенный стенами небольшой город, под которым находится целый лабиринт катакомб, подземелий и подземных ходов. Имеются сообщения о строительстве туннеля от Шампо до Мелюна и Провена в седьмом, восьмом и девятом веках.

РЮ-ДЮ-ФУАР. Место одной из первых школ в Париже, за церковью Сен-Жюльен-ле-Повр на левом берегу Сены, неподалеку от собора Нотр-Дам. Название улицы происходит от названия вязанок соломы, на которых сидели студенты во время лекций. Данте посетил это место в 1304 году.

САОН. Этот замок крестоносцев стоит в отдаленных горах среди скал и зарослей кустарника несколько южнее древнего города Антиохия, ныне Антакья в Турции. Он находится приблизительно напротив острова Кипр, но несколько в отдалении от берега. Руины его все ещё весьма впечатляют, однако он расположен в стороне от большой дороги и посещается редко.

ТОЛАНТ. Мысль о Бретани обычно не ассоциируется с затерянными городами, однако там есть несколько таких. Толант был разрушен норвежцами в 875 году; сообщалось, что там находилась школа некромантов. На предполагаемом месте этого города ныне стоит селение Плугерно.

ТУРНЕМИНЬ. Необузданное семейство невыясненного, возможно, британского происхождения, известное по замку Гюнодэ в лесу того же наименования, расположенном немного южнее дороги от Планке до Ламбаля. Это крупная и живописная руина; согласно преданию, её построил в 1378 году Пьер до Турнеминь, возможно, на месте более древнего замка, построенного в 1220 г. Последний в роду Турнеминей убил своего отца, жену и брата и, согласно легенде, был унесен их призраками. Есть основания полагать, что на месте замка и до 1220 года стояла ещё более старая деревянная крепость.

ХИНД. Индия.

ШАМПО. Старинная церковь, построенная в 550 г. н.э., весьма интересная.

О Б А В Т О Р Е

«Я думаю о себе в устной традиции — как о трубадуре,

деревенском рассказчике, человеке в тени у ночного

костра. Я хочу, чтобы таким меня и запомнили — рас-

сказчиком. Хорошим рассказчиком».

Луис Дирборн Ламур — сегодня самый знаменитый автор вестернов. Сомнительно, чтобы какой-то другой писатель мог быть до такой степени «дома» в мире своих романов, как Ламур. Он не только мог бы физически занять место тех сильных персонажей, о которых писал, он буквально прошел по земле, где ходили его герои. Ламур сказал как-то: «Если я пишу, что герой остановился на ночь у ручья, то это значит, что я там был и пил из этого ручья воду». Личный жизненный опыт вместе с не покидавшей его всю жизнь приверженностью к истории родной страны дали писателю уникальное знание и понимание людей, событий и духа американского фронтира, этой кипящей событиями границы между освоенным Востоком и индейским Диким Западом; историческая и психологическая достоверность стала как бы его личным клеймом и одним из источников его популярности.

Луис Ламур происходил из смешанной франко-ирландской семьи; он мог проследить судьбы своего рода в Северной Америке вплоть до начала 1600-х годов, проследить за его неуклонным продвижением на запад, «всегда к границе». Мальчишкой он рос в городке Джеймстаун в Северной Дакоте, где впитал все пограничное наследие своей семьи, включая рассказы о прадеде, которого скальпировали воины племени сиу.

Подстегиваемый ненасытной любознательностью и стремлением расширить свой кругозор, Луис Ламур покинул дом в возрасте пятнадцати лет и перебрал великое множество занятий — был моряком, лесорубом, укротителем слона, оценщиком заявок золотоискателей, обдирал шкуры с дохлых коров… В годы второй мировой войны служил офицером в противотанковой самоходной артиллерии. За годы бродяжничества он обошел вокруг света на сухогрузе, плавал по Красному морю на арабском паруснике «доу», попал в кораблекрушение в Вест-Индии, умирал с голоду в пустыне Мохаве. Будучи профессиональным боксером, выиграл пятьдесят один бой из пятидесяти девяти. Работал журналистом и лектором.

Луис Ламур уверял, что начал писать совершенно случайно, поддавшись уговорам друзей, которые заслушивались его рассказами о Диком Западе. В действительности же, как он признался в другом месте, ему хотелось писать чуть ли не с того времени, как он научился ходить. Кстати, в его роду с 1816 года было тридцать три писателя, в том числе известный французский прозаик Франсуа Рене де Шатобриан. Свои произведения Луис Ламур создавал легко и даже как-то заметил, что может сесть с пишущей машинкой на коленях прямо на улице и писать — нервы у него крепкие.

Он был страстным книжником — читателем и коллекционером. Его личная библиотека насчитывает 17000 томов и охватывает самые разные области знания; кроме того, в ней множество подлинных личных документов, карт и дневников пионеров Запада.

Досконально изучив историю и археологию американского Запада, он часто выступал с лекциями об этом удивительном крае. А в местности, известной под названием «Четыре Угла», где сходятся границы штатов Юта, Аризона, Нью-Мексико и Колорадо, он создал исторически достоверный западный городок «образца 1865 года» под названием Шалако — это не только место паломничества туристов и площадка, где снимаются фильмы-вестерны, это настоящий живой город, где живут и работают люди.

Начинал Ламур с того, что писал серии приключенческих рассказов для дешевых журналов (с одной из таких серий, повествующей о приключениях техасского рейнджера Чика Боудри, в 1994 году познакомились читатели издаваемого фирмой «Гриф» журнала «Версия»). Первое крупное произведение, роман-вестерн «Хондо», опубликовано в 1953 году. Каждая из его сотни с лишним книг постоянно переиздается; они переведены на двадцать языков, общий тираж во всем мире перевалил за 230 миллионов. По сорока пяти из них поставлены кино — и телефильмы.

Широко и заслуженно известна серия романов «Сакетты». Начиналась она как стандартный ковбойский сериал, но потом, увлекшись героическим духом пионеров, прототипов своих персонажей, Ламур написал несколько книг о ранней истории этой семьи, начинающейся в 1600 — 1620 годах. Это отличные историко-авантюрные романы (один из них, «К далеким голубым горам», наша фирма планирует выпустить в следующем году). Отсюда уже было недалеко до создания одного из пяти самых знаменитых бестселлеров писателя — исторического романа «Походный барабан», который вы держите в руках.

Обладатель множества литературных премий и наград, Луис Ламур в 1983 году стал первым романистом, награжденным Золотой Медалью Конгресса США, — за многолетнюю литературную деятельность. В 1984 году президент Рональд Рейган (кстати, большой поклонник книг Ламура) наградил его Медалью Свободы.

Последние годы до своей смерти в 1988 г. Луис Ламур жил в Лос-Анджелесе. Его жена Кати и дети, Бо и Анжелика, продолжают труд отца, готовя к печати книги, над которыми он работал, но не успел опубликовать при жизни.

РЕКЛАМНЫЙ ТЕКСТ ДЛЯ ОБЛОЖКИ

БЕСТСЕЛЛЕР N1 1984 ГОДА. 16 НЕДЕЛЬ В СПИСКЕ БЕСТСЕЛЛЕРОВ ГАЗЕТЫ «НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС»

Под этой обложкой вас ждет занимательный историко-приключенческий роман, ждет, чтобы захватить Вас и увлечь с собой в экзотические страны, которые решил сделать полем действия один из самых популярных писателей нашего времени.

Луис Ламур широко известен своей способностью передать подлинный дух и драматизм американского Запада. Но сейчас он ведет своих читателей к ещё более отдаленным границам — в неведомые нам страны Европы XII века.

В центре «Походного барабана» стоит Кербушар, один из самых ярких героев Ламура. Ученый, воин, влюбленный, отважный искатель знания и счастья, Кербушар устремляется в путешествие неслыханной дерзости, полное опасностей, — это истинное паломничество верности и мести. Через всю Европу, через русские степи и византийские чудеса Константинополя, этих ворот в Азию, Кербушар прорывается в самое сердце предательства, насилия, страстей и леденящих тайн великого и бурного века.

От дворянского замка к рабской галере, от гремящего мечами поля боя к будуару принцессы — и, наконец, в неприступную крепость, сердце Долины Ассасинов… Острые, занимательные приключения не помешают вам понять и прочувствовать достаточно серьезные мысли автора, призывающего отказаться от хрестоматийного зашоренного и высокомерного взгляда на историю.

Луис Ламур Проезжий

Стену и Мэри,

Матти и Ферн,

которые живут в тени Мэгги

Пэррот-Сити больше не существует. Там, где раньше был город — пастбища; густые дубовые заросли вытеснили сооруженные в спешке дома. Там, где когда-то была харчевня, бродит случайный олень. Окраина города теперь стала частью чьего-то ранчо.

Город начинался как множество ему подобных городов Запада — с пары досок,положенных поперек двух бочонков виски, пристроенных в тени каких-нибудь деревьев. Судя по всему, бизнес развивался вполне успешно с того самого момента, как была откупорена первая бочка.

Когда Клабфут нашел свою россыпь где-то высоко в горах Мэдден-Пик, именно Голландцу после его смерти достались остатки золота и тайна Клабфута. Многие позже пытались найти это месторождение, но безуспешно, хотя кое-кто и заявлял, что обнаружил его. Скорее всего, это были отдельные выходы той же жилы.

Ла-Плата — весьма симпатичная горная гряда. Самый высокий пик ее достигает тринадцати тысяч футов. Несколько других — до двенадцати тысяч. Отроги покрыты густыми ельниками, мощными разлапистыми соснами, осинниками. Отсюда берет начало одноименная река Ла-Плата и несколько других рек; в свое время я исходил все их истоки.

Желтопузые сурки остались такими же, как и при Пэссине. Такими же остались олени, белки, медведи, горные львы. Здесь есть дороги, пригодные для передвижения на четырехколесных экипажах, но в основном это страна пешеходов, если вы, конечно, хорошо себя чувствуете на высокогорье. Много золота и серебра было найдено в этих местах в прошлом; несколько шахт работают и поныне.

Испанцы разрабатывали золотоносные прииски вдоль Ла-Платы, а первая шахта была открыта американцами в 1873 году. Первые постоянные жители появились здесь в 1875-м, превратив тем самым это местечко в одно из последних первопоселений за пределами Аляски. Испанцы пришли раньше и дали свои имена земле, на которой в те времена жили шахтеры, скотоводы, овцеводы, железнодорожники. Мало их осталось, впрочем, не больше, чем живших в этих же местах индейцев племен юта, апачи, навахо…

Ближе к вечеру, когда тяжелые облака садятся на горные пики и сполохи молний играют в ущельях, с определенного расстояния можно постараться себе представить уже несуществующий город. В такие моменты начинают звучать холмы. Звуки эти не мелодичны, но весьма величественны.

Луис Ламур

Глава 1

Позади меня висела петля, а впереди распростерлась дикая земля.

Я направил испуганного коня к развилке двух дорог и подбросил монету, чтобы выбрать свой путь. Монета упала слева, и я повернул чалого, но меня тут же охватили сомнения, предчувствие недоброго.

Скалы расступились, тропинка нырнула в расщелину, и моя лошадь стала осторожно спускаться вниз по каменистому склону. Мое разодранное тело кровоточило, пот жег раны на шее, оставленные веревкой, от рубашки болтались лишь выгоревшие лоскуты. Добравшись до дна ущелья, я опять свернул налево, и мой чалый охотно двинулся вперед.

Должно быть, сейчас на тропинке уже появились всадники — неистовые, жестокие люди, жаждущие снова меня вздернуть.

Я был совершенно один. Мне ничего не светило впереди, да я и не имел какой-то конкретной цели, к которой мог бы стремиться, и позади не осталось ничего, что я хотел бы сохранить в памяти. Я держал путь на Запад — к новым землям просто потому, что хотел видеть эти новые земли. Дерзкий, необузданный и безжалостный, с лицом, выточенным солнцем, ветром да тяжелыми испытаниями, и глазами, как куски голубого льда, я был готов вмиг схватить ружье и выстрелить. Я направлялся в далекий город, когда наткнулся на них. Индианка с ребенком стояла у дороги, а рядом с ними лежали мертвые лошадь и старик.

Они не подняли руки и не подали знака, хотя очевидно нуждались в помощи. Вокруг лежала широко раскинувшаяся пустыня, безводное пространство, нещадно палимое солнцем. Развернув лошадь, я подъехал к ним. Их губы пересохли и потрескались. Взгляд мальчика устремился на мою флягу, но он не произнес ни слова.

Они стояли и смотрели на меня, а я отвязал флягу и протянул ее женщине. Она передала ее мальчику. Малыш отпил немного и вернул матери.

Из последних запасов я дал им сухого печенья и помог похоронить старика, чтобы его кости не растащили волки и канюки. Затем усадил на свою вьючную лошадь, привез в город и, расставаясь, дал каждому по серебряному доллару. Поставив лошадей в конюшню, я зарядил оружие в углу грязной пристройки, которой, по-видимому, редко пользовались, и побрел в салун выпить — скудный выбор в жалком городишке.

В баре стоял высокий мужчина с усами и козлиной бородкой. Его черное пальто было распахнуто, а на плече висело ружье с украшенным жемчужинами прикладом. Подлый человек, жестокий и дерзкий, от скуки ищущий неприятностей! А я, чужак, подвернулся ему под руку.

Увидев его лицо, я сразу догадался, что он за птица, и отошел в дальний конец бара. Жара действовала на нервы, я очень устал, и мне хотелось побыть одному, пока буду есть и отдыхать.

Он уставился на меня и спросил:

— Боишься чего-то?

— Нет, — ответил я, но в моем тоне чувствовалось нетерпение, поскольку я хорошо представлял, что за этим последует. Мне не раз приходилось бывать в разных городах и сталкиваться с такими людьми.

— Ты невежлив, — не отставал он, — а я люблю, чтобы ко мне относились с уважением, разговаривали со мной. Тебе известно, кто я?

— Оставь меня в покое, — спокойно попросил я. — Через час меня уже здесь не будет.

Наливая мне спиртное, бармен посмотрел на меня, и в его глазах я прочел предупреждение.

— Ты знаешь, кто я? — настойчиво повторил он.

Усталость и раздражение взяли верх над рассудком.

— Чертов болван, если ты так настаиваешь, — вспылил я. — Что пристал к проезжему человеку, которому нужно поесть и отправляться дальше?

— Он назвал меня «чертов болван», у него есть ружье! — завопил усатый и схватился за свое.

Но я оказался быстрее. Не успел он снять ружье с ремня, как моя пуля угодила ему в горло. На какое-то мгновение его лицо сделалось безумным, он не мог поверить в то, что произошло. Ему приходилось убивать раньше, но он не ожидал, что умрет сам, и смотрел на меня отсутствующим взглядом. Потом силы покинули его, и задира опустился на колени, пытаясь что-то сказать, но кровь душила его, и он упал лицом в опилки, сжимая их в кулаках.

Все присутствующие повскакали с мест.

— За это ты будешь висеть, — выкрикнул кто-то, — висеть, пока не подохнешь!

— Он сам напросился на это и коснулся своего ружья, поэтому я выстрелил.

— Не важно. Он известный человек, а ты нищий бродяга. За твоей спиной стоит его брат с дробовиком.

Итак, меня окружили, схватили и выволокли на улицу. Через пять минут его братья накинули мне на шею веревку, закрепив ее высоко на суку, откуда я не мог бы упасть, не сломав себе шею. Они столкнули меня с седла усталой чалой лошади и оставили, чтобы я задохнулся и медленно умер, пока они будут пить в баре.

Но когда эта разъяренная орава удалилась, из-за кустарника вышла та самая индианка с мальчиком. Они перерезали веревку, сняли с моей шеи петлю и стояли рядом, пока я давился кашлем и боролся с удушьем. Чалый конь с прекрасным седлом и винтовкой в чехле будто ждал меня.

Мои собственные лошади находились в миле от меня в платной конюшне, а чтобы добраться до них, мне пришлось бы пройти через весь город. Когда я взял в руки уздечку и сунул ногу в стремя, индианка сказала:

— Плохая! Лошадь нехорошая! Плохая! Плохая!

— Может, и плохая, но это единственная лошадь, которая у меня есть. Мои лошади и оружие в конюшне, я туда не вернусь. — Вскочив в седло, я хотел поблагодарить их, но они молча повернулись ко мне спиной и скрылись в кустарнике.

Чалый резво побежал вперед, и я дал ему свободу.

— Ты быстрая лошадка, — похвалил я его. — Это мне нравится.

Я вытащил винчестер и проверил магазин… полностью заряжен. Мои револьверы не нуждались в проверке. Их бросили на землю, а потом, как с меня сняли петлю, их подобрал и отдал мне индейский мальчик.

В винчестере оставалась пустая гильза, и она упала на землю, когда я вставил другой патрон. Такая маленькая штуковина, а способна оборвать жизнь человека.

Дальше дорога разветвлялась, но лошадь взяла влево, и я не стал ей мешать. Мой путь начался влево и мог влево продолжаться, однако мне было жаль и снаряжения, и лошадей, что остались в городе, хотя они не были столь прекрасными, как мой теперешний конь.

Закрученная вихрем пыль танцевала на горячем солнце, а вдали мерцали и переливались волны теплого воздуха. На западе и сзади меня, упираясь в небо подобно сжатым кулакам, тянулись горы, голубые горы, очевидно поросшие соснами. Там собирались облака, намекая измученному жарой путнику на долгожданный дождь, но всегда обманывая его. Однако моя лошадь легко бежала на юго-восток, вскидывая голову и радуясь расстоянию, и перед нами открывались необозримые дали. Моя новая лошадь действительно обладала изяществом и скоростью. Интересно, кто ее хозяин? На таком коне только гарцевать на параде.

Оглядываясь назад, я не видел никакой пыли, свидетельствовавшей о погоне. Тем не менее я знал, что представляли собой эти люди, — они снова придут, чтобы вздернуть меня, и на сей раз уже не промахнутся. Я должен скрыться или сражаться. Но их слишком много, чтобы я мог справиться с ними в одиночку. Все же я не гнал чалого, потому что он был хорошей лошадью, нельзя его угробить, и к тому же стояла ужасная жара.

Когда в очередной раз я посмотрел назад на дорогу, чалый свернул с пути на полынь. Похоже, он знал, куда направляется, и я позволил ему решать самому, куда идти. Должно быть, ему было известно, где есть хорошая вода, а мне нет.

Дымка сгущающихся теней придала далеким горам, к которым я приближался, более четкие формы. Скоро наступит вечер. Меня по-прежнему никто не преследовал, и я начал нервничать.

Что случилось? Неужели они не знают, что мне удалось Удрать? Хорошо знакомый с порядками на Западе, я мог дать голову на отсечение, что не пройдет и часа, как они выследят меня. Или им известно что-то, о чем я не догадываюсь, и сейчас они скачут верхом по другому маршруту, чтобы перехватить меня? Я еду в западню?

Сколько я преодолел? Пятнадцать миль? Двадцать? Все, о чем я мечтал сейчас, — это разбить лагерь, пусть у меня нет одеял, еды и воды. Лошадь нуждалась в отдыхе так же, как и я, более того, мне давно следовало сориентироваться и определить, куда направиться.

В сгущающихся сумерках все казалось таинственным.

Один раз, когда я попытался свернуть с темной дороги, чалый запротивился и потянул назад.

— Что случилось, парень? Ты что-то знаешь, чего не знаю я?

Пройдя дальше еще почти милю, конь неожиданно оставил тропу и поскакал вдоль реки прямо в горы.

— Ну что ж, попробуем тебе поверить, надеюсь, ты не промахнешься, — ободрил я чалого.

Тут он опять развернулся и пошел через кедровник, а спустя немного времени вдруг нырнул вниз и вошел в густую тень леса.

С минуту я сидел в седле, вслушиваясь в тишину. Ни одного постороннего звука — только журчание воды да шелест листьев. Над моей головой быстро несущиеся грозовые облака пожирали звезды. Где-то далеко грохотал гром.

Слева от меня что-то чернело — по-видимому, какой-то проход. Я осторожно слез с лошади и, держа поводья в руке, направился к этому широкому темному проему.

Ни звука. Я решил рискнуть и чиркнул спичкой, подняв ее над головой. Пещера! Неглубокая пещера, скорее грот, вымытый водой и представлявший собой естественное укрытие. Она была пуста.

Заведя чалого внутрь пещеры, я привязал его к торчавшему обломку скалы и пошел собирать ветки под деревьями, надеясь не прихватить вместе с ними змею.

Набрав немного топлива, развел костер и огляделся вокруг. На глазок пещера имела размер футов двадцать. Чуть больше половины ее уходило под землю. С одной стороны вход в нее, над которым навис мощный уступ, прикрывала скала.

В том месте, где я развел костер, уже не раз до меня горел огонь. Снова оглядевшись, я вдруг догадался, куда попал, и выругался про себя. Нет, я здесь никогда не был, но по пути слышал немало историй о Гостинице Ковбоя — так называли это место. Десятки дрейфовавших мимо ковбоев проводили ночи в этом удобном укрытии с водой и топливом. Если я не ошибаюсь, прямо за деревьями расположен луг. Трава там не очень хорошая, но все же корм для голодной лошади.

Сняв веревку с седла, я привязал чалого к колу на траве у воды. Он напился, посмотрел на меня, навострив уши, и я мягко заговорил с ним.

— Подозреваю, что мы с тобой одного поля ягоды, — сказал я. — Но хочу, чтобы ты знал одно: в своей жизни я сделал много разных глупостей, однако никогда раньше не воровал лошадей. — Я бросил собирать ветки для костра, распрямился и задумался над своими словами. Я не мог вспомнить ни одной своей лошади. Разумеется, когда человек спешит…

Тем не менее кому принадлежал чалый? Почему они не увели его, подвесив меня на суку? Озадаченный, я зажег небольшой факел и подошел поближе к лошади. Чалый при свете огня встревоженно косил на меня глазом.

— Все в порядке, парень. Я просто хочу взглянуть на твое клеймо.

Клеймо стояло на левом бедре. Я глянул, потом посмотрел внимательнее снова. Какое ужасное клеймо! Ставить его на такого чудесного коня! Чудовищное клеймо!

Череп и две кости! Эмблема смерти!

Отпрянув назад, я оглядел коня. Нигде и никогда прежде мне не доводилось видеть лошади лучше. Прекрасные линии тела, он весь был создан для того, чтобы быстро двигаться.

Я вернулся в пещеру и устроился у костра. Судя по звукам, доносившимся с луга, лошадке нравилось щипать траву. Мне есть было нечего и осталось лишь одно — укладываться спать. Я поднял седло, несколько сумок, что крепились к нему, и отнес в пещеру.

Седло оказалось хорошее, очень хорошее. Когда станет светло, загляну в сумки. Винчестер почти новый, семьдесят шестой, 44-го калибра. Для лошади — испанская попона.

Костер потух, и я уснул, укрывшись попоной. Перед рассветом стало холодно, но я не обращал на это внимания, пытаясь выспаться как можно лучше.

Но все же холод поднял меня на ноги. Я помешал угли, нашел маленькую, еще теплившуюся ветку и подбрасывал листья и прутья, пока костер снова не разгорелся. Теперь меня уже колотило и трясло вовсю. Понадобилось время, чтобы я согрелся и успокоился. Приведя себя в порядок, я вышел на луг и забрал чалого. Он тихо стоял, пока я седлал его и прятал винтовку в чехол.

Небо затянуло облаками, когда я выехал из каньона и осмотрелся вокруг. Нигде никакого движения, поэтому я спустился на тропу и двинулся в восточном направлении. Я не имел ни малейшего представления, куда направляюсь, важно одно: уйти подальше от этого проклятого города. Время от времени оглядываясь назад, я видел за собой только девственную пустыню — и никаких признаков человека. Это волновало меня больше, чем если бы я знал, что за мной гонится целый отряд. От погони можно сбежать или устроить охоту на погоню, но нельзя скрыться от того, чего не видишь и не чувствуешь. Тревога не покидала меня.

Слева от тропы тянулись горы. У их подножия трепетали осины вперемежку с высокими раскидистыми соснами. Там, в лесу; что-то заунывно скрипело, звук проносился мимо меня и тонул на пустынной каменистой равнине. Дорога стала лучше. Видимо, здесь прошел обоз — виднелись следы от колес.

Вот теперь я почувствовал, как голоден. Для меня не было новостью пропустить пару трапез, но я пришел в бар уже с пустым желудком, надеясь там смыть пыль с горла и поесть до отвала. Но прошло уже двое суток с тех пор, как я ел в последний раз, и мой живот уже начал думать, не перерезали ли мне горло.

Я ехал вдоль ручья, когда впереди на возвышенности заметил большой сарай, несколько стогов сена, а потом и другие постройки. Подъехав ближе, я убедился, что передо мной дом с пристроенным верхним этажом. Внизу находилась конюшня с лошадьми и двумя коровами в отдельном загоне.

Открыв чехол винчестера и сняв с ремня шестизарядную винтовку, я остановился перед домом, слез с лошади, привязал ее у амбара, подошел к двери и постучал. Никто не ответил, хотя дверь была заперта изнутри. Через некоторое время я снова легонько постучал, и на сей раз до меня донесся звук легких шагов. Потом послышался женский голос:

— Кто там? Что вам нужно?

Ну что я мог ответить? Что я бродяга, который пытается улизнуть от веревки?

— Проезжий, мэм, я ничего не ел уже двое суток. Не разрешите ли вы войти в дом?

Я перевел взгляд на ворота. Их створки немного расходились, так как верхняя петля болталась. Эта петля не играла большой роли, но тем не менее кто-то ошибся, вытачивая самодельную петлю.

— Значит, вы хотите есть?

— Правильней сказать: умираю от голода.

Дверь открылась.

— Входите, пожалуйста.

Сняв шляпу, я провел руками по волосам. В ее голосе слышалось что-то… что-то, чего я не мог определить.

Но это меня насторожило. Войдя в дверь, я задержался на пороге, выжидая, выбил шляпу о штаны и огляделся.

Залитая солнечным светом комната, в которой я находился, сияла безупречной чистотой. На окнах висели шторы, на стульях лежали аккуратные подушки. Донышки медных кружек блестели как зеркала. Внутри дома все оказалось полной противоположностью тому, что я видел снаружи. В некоторых местах в заборе не хватало реек, и многое требовало ремонта.

Женщина, высокая, статная, со светлыми густыми волосами, связанными в узел на затылке, стояла у огня, но, когда я сделал шаг, она повернулась, строго посмотрела на меня и произнесла:

— Пожалуйста, входите же. У меня — у нас — не часто бывают гости.

У нас? Я бросил взгляд по сторонам, но никого не увидел, почувствовал себя неловко, неожиданно вспомнив, что не брился целую неделю и волосы мне не мешало бы причесать.

— Я просто ехал мимо, мэм… прибыл издалека… моя лошадь устала, — лепетал я, тиская шляпу в руках.

— Присаживайтесь. Должно быть, вы проделали долгий путь, у нас поблизости нет других ранчо.

На стене торчал деревянный колышек, и я повесил на него шляпу, еще раз пожалев о том, что не побрился.

Она была прекрасна. В женщинах, обладающих истинной красотой, есть что-то такое, что отпугивает мужчин. Хорошенькая девушка просто согревает, ласкает взгляд. Но при виде действительно красивой женщины у мужчины язык прилипает к нёбу и он готов бежать. Передо мной стояла именно такая женщина. Она напоминала греческую статую, вот только лицо не такое полное, но черты его отличались тем же классическим совершенством, а гладко зачесанные золотистые волосы украшал всего лишь один легкий завиток.

Однако в ее прекрасных глазах где-то глубоко таилась печаль, и тени залегли вокруг них.

— У нас редки гости. Я рада, что вы проезжали мимо.

— Мне кажется, любой мужчина с радостью оказался бы у вашей двери. Всегда приятно полюбоваться красивой женщиной, даже если она и не принадлежит тебе.

— Я никому не принадлежу.

Эти слова она произнесла спокойно и холодно. Они не прозвучали приглашением, только констатировали факт. У меня сложилось впечатление, что она вообще не хочет иметь ни с кем дело. Я не знал, как вести разговор дальше, и замолчал, но мысли теснились у меня в голове.

Как может такая женщина существовать в этом диком месте без мужчины? На ранчо полно работы, которая требует мужских рук, я успел это заметить, привязывая к забору лошадь.

— Мэм, мне кажется, будет лучше, если я вам сразу признаюсь. Вероятно, меня ищут. Если эти люди догонят меня, я выйду, чтобы встретиться с ними. Не стоит вас втягивать в это дело.

— Отряд?

— Да, мэм. Я убил человека.

Выражение ее лица не изменилось.

— Я тоже.

Если даже ее интересовала моя реакция, она не подала виду, а вернулась к плите и начала наполнять тарелку чем-то таким, что вкусно пахло. Женщина поставила на стол полную, с горкой, тарелку рагу. Я взял вилку и начал есть, потом вдруг остановился, глядя на еду.

В первый раз за все время она улыбнулась.

— Я его не отравила.

— Не в этом дело. Я жду вас.

— Нет. Я мало ем.

— Это был честный поединок.

Она ничего не сказала по этому поводу, а наполнила две чашки кофе и, поставив одну передо мной, уселась напротив, взяла свою чашку обеими руками и посмотрела на меня поверх чашки.

— Вы сказали, что просто едете мимо.

— Я работал на предприятии в Нейшине и решил перебраться на Запад. Я кое-что нашел близ Хаита.

— Как вы отыскали мое ранчо?

— Это не я — моя лошадь. Видите ли, те люди выволокли меня на улицу, чтобы повесить, а когда я освободился, рядом стояла единственная лошадь. Они использовали ее и оставили. Я дал чалому полную свободу, и он сам привез меня сюда.

Ее глаза горели от потрясения. Она схватилась руками за край стола с такой силой, что у нее побелели пальцы.

— Нет… Чалая лошадь?

— Да, мэм, и она чудесная…

— Боже мой! — прошептала она. — О Боже!

Глава 2

В комнате повисла тишина, которую нарушал лишь шипящий чайник. В топке плиты обрушились дрова.

— Я думала, что лошадь исчезла, исчезла навсегда.

— Это хороший конь, мэм. Кажется, он знал, куда идет.

— Он шел домой.

— Да, мэм. Лошади любят свой дом. Даже если с ними плохо обращаются, только немногие не возвращаются домой, когда представляется случай.

Она поставила свою чашку. Ее лицо вытянулось, в глазах появилась растерянность.

— Знаете, человек, которого я убила, ездил на этой лошади.

— Прошу прощения, что вызвал у вас тяжелые воспоминания. Мэм, если хотите, я сейчас же уеду на нем и увезу так далеко, что вы больше никогда его не увидите.

— Это не моя лошадь. Она принадлежит хозяйке этого дома. Миссис Холлируд.

— Разве не вы владелица ранчо?

На какой-то миг в ее глазах мелькнуло горькое отчаяние.

— У меня нет ничего. Ничего. — Она посмотрела прямо мне в лицо. — Я тоже проезжала мимо. Она взяла меня к себе, и я попыталась быть ей полезной.

— Сколько у вас рабочих рук?

— Мы здесь одни. Когда прибыли, на ранчо не было ни души, и миссис Холлируд наняла ковбоя. В свое время он служил в армии, очень трудолюбивый человек.

— Он бросил вас?

— Он поехал в город на Робине. Так зовут лошадь, на которой вы сейчас ездите, и его убили. Он повздорил с человеком по имени Хьюстон Бэрроуз. Случилась перестрелка. — Она посмотрела прямо мне в глаза. — Мне кажется, его намеренно втянули в драку и убили. Миссис Холлируд в это не верит. — Она сделала паузу, а затем продолжила: — Даже для женщины, которая провела здесь не так уж много времени, это звучит наивно. Но она верит в людей, в их лучшие качества. В этом ее проблема.

— Значит, она не долго владеет ранчо?

— Миссис Холлируд — актриса, она с детства на сцене. До войны ее родители работали в передвижном театре, и она путешествовала с ними. В основном они играли на юге, а потом началась война. Она вышла замуж за мистера Холлируда, а его призвали в кавалерию конфедератов. Он воевал с мистером Джеком Стюартом и был убит под Геттисбургом.

Мне нравилось сидеть в безупречно чистой тихой кухне, куда через окно струился солнечный свет.

— Вам понадобятся пара ребят, которые умеют ездить верхом, — сказал я, — и один должен знать толк в инструментах. Я заметил многое, что следует починить.

— Полагаю, вы правы. — Она снова наполнила чашки кофе. — Мы здесь всего лишь несколько недель. Видите ли, миссис Холлируд получила это ранчо в наследство от поклонника, мистера Филлипса.

— Она была замужем за ним?

— Нет, они всего лишь друзья. — Она бросила на меня быстрый взгляд. — Я имею в виду — не любовники. Мистер Филлипс был одинокий мужчина, его что-то притягивало к ней. Однажды после представления они пообедали вместе и разговорились. После этого он стал ходить на все ее спектакли, а потом они встречались и беседовали, ездили на прогулки и просто проводили вместе время. Как-то он сказал ей, что, если с ним что-нибудь случится, она получит ранчо. Миссис Холлируд не очень этому поверила: всем известно, как даются порой подобные обещания. Мужчины, даже лучшие из них, в порыве чувств готовы посулить златые горы, им хочется быть щедрыми во имя дружбы. При этом у них нет ни малейшего намерения обмануть. Но мало ли чего не говорится ради красного словца! Поэтому она не восприняла его слова всерьез. Ранчо она никогда не имела, да и не интересовалась сельским хозяйством.

Они писали письма друг другу. Для нее они стали утешением в долгих одиноких странствиях. Письма перестали приходить, а потом она узнала, что он погиб. Его забодал молодой вол. Но он сделал то, что обещал: оставил ей ранчо.

После войны началась разруха и наступили суровые времена, а тут еще неурожай. Компания испытывала трудности. Ее менеджер скрылся, прихватив с собой деньги, а она осталась почти без ничего.

Да, почти без ничего. Правда, у миссис Холлируд имелись кое-какие сбережения, да и мне удалось отложить несколько сот долларов. Вот мы и очутились здесь.

Она озадачила меня, эта молодая, чудесная женщина, такая хрупкая на вид, хоть я понимал, что это вовсе не так. Красота моей собеседницы смущала меня, и чем больше я смотрел на нее, тем больше испытывал неловкость.

— Вы сказали, что вы тоже актриса?

— Не очень хорошая. Я проработала с труппой всего несколько недель перед тем, как она распалась. Тогда я не знала, куда мне деваться, но миссис Холлируд оказалась настолько великодушной, что предложила мне поехать с ней на Запад.

Этот дом выглядел гораздо лучше, чем большинство западных домов, которые владельцы ранчо поспешно строили сообща ради того только, чтобы иметь крышу над головой, не задумываясь об удобствах и уюте. Все это пришло позже, когда они обосновались и разбогатели. Первые поселенцы стали приходить сюда около десяти лет назад, а юты не очень-то обрадовались этим переменам.

Вдруг дверь распахнулась, и миловидная седая женщина вошла в комнату. У нее были живые, умные глаза, которые заворожили меня с первого взгляда.

— Я услышала голоса.

— Извините, мэм. Не хотел вас беспокоить. Ехал мимо… Обычный проезжий. — Я поспешно встал из-за стола, держа в левой руке салфетку.

— Садитесь, пожалуйста. Мы редко принимаем гостей.

Она уселась во главе стола, а я опустился на свое место. Молодая женщина подошла к плите и взяла кофейник.

— Вы проезжий? Какое интересное имя!

Эти слова заставили меня улыбнуться. Нечасто мне приходилось улыбаться в последнее время.

— Вообще-то это не имя, мэм, это состояние. Теперь я выяснил, что лошадь, на которой я еду, принадлежит вам.

— Он едет на Робине, — пояснила девушка.

— О нет! — Потрясенная, миссис Холлируд повернулась ко мне: — Вы не должны это делать. Это лошадь смерти. Даже индейцы знают о ней. В каком бы месте она ни появлялась, там всегда кого-нибудь убьют.

— Если люди подставляют себя под пули, разве в этом виноваты лошади? Чалый — прекрасный, сильный конь, мэм.

— Мистер Филлипс рассказывал мне о нем. Все началось с того, как ему выжгли клеймо. Двое людей поспорили, кому он достанется, и подрались. Оба погибли. Тогда ковбой схватил раскаленное железо и выжег на бедре жеребенка клеймо: череп и две кости.

Год спустя юты попытались украсть эту лошадь, но поссорились из-за того, кому ею владеть, и убили друг друга. Вместе с ними погиб человек, пытавшийся их разнять.

— А других лошадей угоняли?

— Безусловно, десятки раз.

— Из-за них не случалось смертей? Тоже были, мэм. Не нужно давать лошади плохое имя.

— Мистер Филлипс сказал, что индейцам не понравилось клеймо и они отпустили лошадь. Она возвращалась обратно, когда ее поймал один горожанин и привел сюда. Мне кажется, его прислали специально, чтобы мы испугались и покинули это место. Он много выпил, начал куражиться, в конце концов приказал нам убираться. Разумеется, мы этого не сделали, и он пригрозил поджечь ранчо.

Мы попросили его покинуть наш дом, но он, ругаясь, схватил факел и уже было направился к дому, сидя верхом на Робине. Мэтти застрелила его.

— Я не хотела этого делать, но он был пьян и вел себя как сумасшедший. Я испугалась.

— Вы правильно поступили. — Я сделал глоток кофе. — У вас были неприятности с властями?

— Приехал шериф. Тот человек так и лежал на земле в шести метрах от дома, а рядом с ним валялся сгоревший факел.

Рагу, которое мне подала Мэтти, исчезло в моем желудке, поэтому я налил себе еще кофе. По правде говоря, мне не хотелось уезжать из этого дома. Я долго путешествовал один и теперь здесь в первый раз сел за стол с того времени, как… да я уже и не помню, когда в доме сидел за столом.

— Амуниция, оружие принадлежали убитому?

— Нет, это вещи Мак-Каррона, парня, которого мы наняли. Его убил Хьюстон Бэрроуз. Всякий раз, как мы пытаемся нанять кого-нибудь на работу, он угрожает им, и они отсюда уходят. Более того, они не проявляют верности по отношению к нам. Не многие готовы взяться за работу, если это угрожает их жизни.

— Похоже, тут часто стреляют? И здесь всегда так обстоят дела?

— О нет, совсем не часто.

— У вас замечательное ранчо, вам повезло.

— Да, место хорошее. Мистер Филлипс знал, что я всегда мечтала иметь свой дом. Вы не представляете, что значит постоянно быть в дороге. Видите ли, с самого детства я не знала ничего другого, кроме гостиницы, постоялого двора, и просто бредила собственным домом, где бы я могла остановиться, что-нибудь выращивать, о чем-то заботиться.

— Но теперь у вас есть такое место. Если им правильно управлять, вы сможете обеспечить себе прекрасную жизнь.

— Боюсь, что нет, мистер Проезжий. Мы не в состоянии выполнять всю работу. Я умею ездить верхом, и Мэтти тоже, но только мы не знаем, что делать.

Итак, я заерзал на стуле, взял чашку, но потом поставил ее на стол.

— Мэм, если вы пожелаете, я готов остаться на некоторое время и привести ранчо в порядок.

— Да? Неужели? Я думаю!.. — воскликнула молодая женщина.

— Мэтти, — произнесла миссис Холлируд. — Мы не можем просить его рисковать. Этот ужасный Бэрроуз и…

— Не стоит волноваться из-за него, — сказал я. — Он больше не будет вам докучать.

— Откуда у вас такая уверенность? Он жестокий, подлый человек и очень опасен.

— Должно быть, он был таковым, но больше не опасен, я убил его.

Стало слышно, как падают листья. В какой-то момент мы даже различили, как стрекочет сорока за окном и чалый топчется около дома.

Миссис Холлируд смотрела на меня широко открытыми, полными изумления глазами.

— Вы говорите, что убили его?

— Да, мэм. Я ехал через город и остановился, чтобы выпить и перекусить. Он прицепился ко мне, затеял ссору. А если честно, то он собирался меня убить, мэм, просто потому, что ему захотелось кого-нибудь убить. А тут подвернулся чужак, просто…

— Проезжий?

— Да, я устал, хотел есть и испытывал некоторое раздражение. Я собирался быстрее поесть, принять душ и завалиться спать. Я не искал приключений, но он вообразил себя крутым, и ему пришлось это доказать.

— Но вас могли убить!

— Только не он, мэм. В тех местах, где мне приходилось бывать, дают доллар за двух таких, как он. Если бы они сидели тихо в углу и не выпячивались, на них никто бы не обращал внимания. Он не мог сравниться даже с прыщом на шее крепкого парня. Значимость человека зависит от того, насколько велика территория, на которой его имя имеет вес. — Я поставил чашку на стол. — Мэм, если я остаюсь, тогда мне лучше сразу же приступить к работе. Войдя во двор, я заметил, что ворота не в порядке, они висят на одной петле. — Вставая из-за стола, я спросил: — Какое у вас поголовье скота, мэм? И сколько лошадей?

— Точно не знаю. Но мистер Филлипс вел учет. Если хотите, я покажу…

— Позже, мэм.

Я вышел на крыльцо. День выдался нежаркий. Прямо за ранчо тянулся длинный кряж. Он начинался вершиной, на которой росла огромная сосна, и заканчивался выступавшей вперед скалой. От дома открывался прекрасный обзор местности. У подножия горы раскинулся осиновый лес. Он вплотную подходил к амбару и конюшне. Дорога за домом уходила вниз и исчезала в долине. Это был чудесный уголок дикой природы, о котором раньше я даже не подозревал.

Мэтти подошла к двери.

— Уже поздно. Мак-Каррон спал там, в амбаре. Я вижу, вам нечего постелить, и…

— Я справлюсь, мэм. Я это делаю всю свою жизнь.

— Утром будет завтрак. Пожалуйста, приходите, когда встанете.

Ее слова снова заставили меня улыбнуться.

— Мэм, я всегда встаю с первыми лучами солнца, а в большинстве случаев поднимаюсь до того, как забрезжит рассвет.

— Приходите, когда будете готовы, — повторила она. — Завтрак не опоздает.

Я снял веревку с чалого, завел его в конюшню, бросил ему сена, поставил ведро с зерном и погладил его немного, когда он принялся за еду. Это был хороший конь, он унес меня быстро и далеко.

Лаская лошадь, я задумался. Похоже, у миссис Холлируд и Мэтти возникла куча проблем. Вероятно, кому-то очень хотелось, чтобы они покинули это место, или я просто забегаю вперед. Но возможно то, что Мак-Каррона убили, а то, что другой человек угрожал им поджогом, просто совпадение.

Хьюстон Бэрроуз завязал драку с Мак-Карроном и убил его, а может, Бэрроуз был любителем приключений? В каждом городе есть такие парни, они обычно устраивают скандал, если уверены, что смогут с противником справиться. Сложнее с незнакомцами: тут уж не угадаешь, кому бросаешь вызов; а по западной территории много бродит разного рода людей — таких, например, как Крис Мадсен, маршал Оклахомы, который, прежде чем приехать в Америку, служил во французском Иностранном легионе.

На внутренней стороне двери того, что было названо амбаром, висел фонарь, я зажег его и огляделся. С одной стороны половину его занимали мешки с овсом и корзины с неочищенной кукурузой; за перегородкой стояла койка, стул, маленький столик с умывальником. Койка была заправлена на армейский манер: белая простыня и одеяло ровно расстелены я подогнуты. На самодельных крючках на стене висела одежда, а пол чисто подметен. Я решил, что такой порядок мне будет трудно соблюдать.

Ванна представляла собой распиленную пополам бочку. Я заметил ее у стены амбара, достал, наполнил до половины водой и выкупался. Поверьте мне, так приятно ощутить свежесть воды после изнурительной дороги. Все это время у меня не выходили из головы лошади и оснастка, которые пришлось оставить в платной конюшне, когда я покидал город, спасая свою жизнь. Никто не видел, что я их там оставил. Некоторое время оснастка полежит в чулане, и, может, никто не возьмет ее. Но сейчас возвращаться назад и рисковать я не имел никакого желания.

Постель оказалась замечательная, но я так устал, что не отказался бы и от подстилки из веток. Я открыл глаза, когда небо было еще серым, выполз из-под одеяла, оделся, затем как можно аккуратнее заправил постель.

На кухне горел свет, но прежде всего я осмотрелся. Огромная старая конюшня нечетко вырисовывалась в полумраке и имела устрашающий вид. Днем я пройдусь к ней и внимательно осмотрю. Чалый подошел к забору, когда я проходил мимо; я облокотился о стойку и заговорил с ним.

— У нас с тобой плохие имена, — тихо произнес я, почесывая его шею, — только я заслужил свое, а ты случайно оказался рядом. Когда мы покинем это место, то уйдем вместе, ты и я.

Беседуя с лошадью, я нечаянно коснулся рукой собственного подбородка. Щетина трехдневной давности!.. Я вернулся в амбар, побрился, глядя на себя в четырехугольное зеркало, что крепилось гвоздями на дверном косяке. Только потом подошел к дому.

Дверь тотчас же отворилась.

— Вы опаздываете, — сказала Мэтти.

— Мне пришлось вернуться и побриться. — Я коснулся пальцами подбородка. — Находясь в горах, иногда забываешь об этом.

— Вы не должны. — Она смотрела холодно, оценивающе. — Вы красивый мужчина.

— Я?

Она озадачила меня и смутила. Так уж получалось, что я никогда не задумывался о том, как я выгляжу и что обо мне скажут женщины.

Глава 3

В кухне было тепло и уютно. Я подошел к своему месту за столом и положил шляпу рядом на пол. На стене висели две керосиновые лампы с отражателями, отчего вся комната казалась раскаленной.

— Как вы относитесь к овсяной каше, мистер Проезжий?

— Положительно, мэм, с беконом. — Я видел, как она резала ломтиками бекон и отправляла его на сковородку.

Мэтти чуть-чуть повозилась у плиты и подала мне тарелку с овсяной кашей.

— У нас есть корова, — сказала она. — Молочная корова.

Молочные коровы не часто встречались на пастбищных землях Запада. Здесь же природные условия позволяли выращивать в долинах крупный рогатый скот, а выше в горах — овец. Но большую часть территории занимали горнодобывающие предприятия.

— Меня зовут не Проезжий, — заметил я, — это была шутка миссис Холлируд.

— Вы не назвали своего имени, а одно из правил, которому мы научились в этих краях, — не спрашивать человека, как его зовут и откуда он родом, — объяснила Мэтти. — Для нас вы останетесь мистером Проезжим до тех пор, пока сами не решите сказать нам что-нибудь другое.

Раз на то пошло, то ее имени я тоже не знал и не задавал вопросов. Кроме того, что означает имя? Ничего, пока человек сам не вложит в него смысл.

Овсянка оказалась пальчики оближешь, но я не спешил расправляться с едой. Прошло не много времени, как я сел за этот милый стол, накрытый такой очаровательной женщиной. Откровенно говоря, я никогда в жизни не встречал такой красавицы, как Мэтти. Мне очень хотелось узнать о ней побольше, но она была не из тех людей, кому станешь задавать вопросы.

— Ваши преследователи так и не появились.

— Да, мэм. Теперь я уже не очень беспокоюсь, что они появятся.

— Вы будете спасаться бегством?

Мне не понравилось, как она это спросила. Ни одному мужчине не понравится, если женщина будет думать, что он при встрече с опасностью убегает, но уж коль скоро дело дойдет до этого, я скроюсь и убегу как можно дальше.

— Нет, мэм. Если я их замечу вовремя, я спрячусь в горах. Я не намерен вовлекать в свои проблемы женщин.

— Здесь толстые стены. Они сделаны из прямоугольных бревен, мистер Проезжий. Человек должен только держаться подальше от окон, и тогда ему нечего бояться.

Она принесла бекон и уселась напротив меня.

— У нас нет яиц, но миссис Холлируд задумала выращивать цыплят, тогда появятся и куры.

— Да, мэм. Прошел почти год с тех пор, как я в последний раз ел яичницу. Это было в Пиочи, штат Невада.

— Пиочи? Я слышала, что это город бандитов и грубиянов.

— В некотором роде. Время от времени там стреляют. Говорят, там похоронили семьдесят пять человек, прежде чем один скончался от болезни. Похоже, они гордятся этим. До меня доходили слухи, что есть места, где климат настолько благоприятен для здоровья, что приходилось кого-нибудь пристрелить, чтобы заложить кладбище, но жители Пиочи превзошли всех.

— Вы шахтер, мистер Проезжий?

— Я могу все, когда дело сулит выгоду. Если есть шахты, я буду работать на шахте, если надо выращивать коров, я буду этим заниматься. Человек вынужден приспосабливаться.

— А если коснется стрельбы?

— Это одна из составляющих приспособляемости. Меня с детства учили уважать права других и защищать себя и свои права. На этой суровой земле, где все ново, не существует законов, которые способны оградить местное население от произвола. Поэтому приходится самим браться за оружие. Закон ждет от нас действий. Здесь в округе мало шерифов и маршалов, они не в состоянии пока остановить эту стрельбу. Вот местные жители и наводят порядок сами.

— Понятно. — Ее взгляд выражал понимание. Она застрелила человека на лошади с факелом в руке, покушавшегося на дом, где находилась женщина, с которой мужчина обязан обходиться учтиво. Но я никогда не обращался с женщинами по-другому, если мне доводилось с ними сталкиваться. Увы, это было не свойственно «дрейфующему» бродяге без постоянного места жительства и с пустым карманом.

Потрескивал огонь, она поднялась, приподняла крышку плиты и подбросила сосновый брусок. Я доел овсянку и приступил к бекону. Она наполнила мою чашку.

— В тех местах, откуда я пришел, — продолжил я, — парни не выезжают в воскресенье стрелять по мишеням. Мы ходим на охоту, чтобы добыть мяса к семейному столу, иначе нашим близким нечего будет есть. Мой отец постоянно работал. У него не оставалось времени на охоту, этим сызмальства занимался я. Он давал мне шесть пуль и порох, а вечером, возвращаясь домой, я должен был принести шесть отстреленных голов, неиспользованные патроны или веские объяснения, почему я их потерял. В редких случаях я не мог попасть в цель.

— Мне это известно, — спокойно сказала Мэтти. — Так охотились и мы.

— Ваши братья? — уточнил я.

— Нет, я. Мне пришлось ходить на охоту до двенадцати лет, потом моя мать умерла, а отец забрал меня. И вернулся в лодочники.

Я посмотрел на нее.

— Он имел лодку?

— Мой отец был азартный игрок. Он покончил с этим, когда женился на моей матери, но после ее смерти прежнее ремесло потянуло его, и он прихватил меня с собой.

Лодочники — азартные игроки и очень приятный народ. В большинстве своем они порядочные люди, бывшие плантаторы с Юга, потерявшие свои земли во время войны. Однако среди них попадались и самозванцы, выдававшие себя за южных джентльменов. А в азартной игре на реке нужна честная рука.

— Я очень любила отца, он был удивительный человек. Послал меня в школу учиться, у меня хорошо получалось, но ему всегда казалось, что можно лучше. Мне нравилось плавать с ним на пароходе, и летом мы совершали замечательные путешествия.

— Что же с ним случилось?

— Однажды он выиграл крупную сумму. Тогда мне уже исполнилось шестнадцать. Он всегда говорил, что, если выиграет солидную ставку, мы вернемся в Бостон. Он родом оттуда.

С ним вместе на корабле работали другие игроки. Отец ушел с большим выигрышем, но он не вернулся в нашу каюту.

— Его убили?

— Да. — Некоторое время она молчала, а потом продолжила: — Он возвращался в каюту, а когда проходил мимо штабеля дров, на него напали. Его ограбили, а тело вышвырнули за борт. Я даже слышала всплеск воды. — Она взглянула на меня. Ее лицо оставалось спокойным и очень холодным. — Я получила все, — произнесла она. — Все, что он выиграл.

— Но…

— Я поднялась, ожидая, что он войдет, и услышала, как он упал, потом была какая-то возня и всплеск. Они ушли в свою каюту, а когда я открыла дверь, один из них вытирал окровавленный нож. Если удар его не убил, так нож довел дело до конца.

— Вы последовали за ними?

— Да. И я сказала, что хочу получить обратно свои деньги. Они рассмеялись, тогда я подняла ружье и убила одного выстрелом в ухо. В комнате находились трое, деньги отца лежали на столе. Я приказала собрать их, положить в наволочку и отдать мне. «Если вы встретитесь мне еще раз, — предупредила я, — то не отделаетесь выстрелом в ухо».

Я слушал и смотрел на неево все глаза, и я ей поверил. Она могла так поступить.

— Это очень тяжело для шестнадцатилетней девушки, — прокомментировал я.

— В тех местах, откуда я родом, если тебе исполнилось шестнадцать лет, считают, что ты уже взрослый человек. Мой отец учил меня, что однажды я начну жить самостоятельно. А какой выбор был у меня, юной девушки, брошенной на борту парохода почти без денег? — Она посмотрела на меня поверх чашки. — Это произошло четыре года назад. Я взяла с собой часть денег и вернулась в школу. Мне нужно было получать образование, а также время подумать и решить, что делать дальше. Я училась в фешенебельной школе, девушкам там хорошо жилось, и мне тоже. Однажды вечером некоторые из нас тайком вышли из школы, чтобы посмотреть представление труппы миссис Холлируд. Люди, формирующие общественное мнение в нашем городе, с презрением относились к странствующим труппам артистов. Поэтому нам запрещалось посещать подобные представления. Но мы пошли, я увидела игру, и мне она показалась забавной. Я подошла к миссис Холлируд и попросила, чтобы меня взяли на работу. Они как раз искали девушку. Так я бросила школу и отправилась вместе с ними по городам и весям.

Миссис Холлируд, в японском кимоно, появилась в дверях своей спальни.

— Какие-то люди приближаются. Боюсь, у нас возникли неприятности. Их пятеро, и у них ужасный вид.

Глава 4

Отойдя подальше от окна, я наблюдал, как всадники спустились по узкой дороге и подъехали к дому. Одно лицо показалось мне знакомым. Я узнал человека, который набросил мне на шею петлю. Двое других, похоже, были изрядно пьяными.

Миссис Холлируд подошла к двери.

— Здравствуйте. Не могу ли я чем-нибудь помочь, джентльмены?

— Вы можете выметаться отсюда! — крикнул один из них, худощавый, жилистый парень, на левом плече которого прикладом вперед болталась винтовка. Имея ружье в таком положении, стрелок успевает схватить его любой рукой. — Уж не знаю, какими уловками вы околпачили моего дядю, но это ранчо принадлежит мне.

— Боюсь, вы ошибаетесь. — Миссис Холлируд держалась с достоинством и говорила холодно. — Договор составлен на законных основаниях, мистер Филлипс подписал и засвидетельствовал соответствующие бумаги.

— Это не имеет никакого значения. Все здесь принадлежит мне. Я его законный наследник и хочу, чтобы вы убрались отсюда. Прямо сейчас.

Она улыбнулась. Я видел ее улыбку с того места, где стоял.

— Извините меня, джентльмены. Мне здесь нравится, и у меня нет намерения отсюда уезжать. Ранчо принадлежит мне. Если необходимо, я вызову шерифа.

— Чтобы это сделать, вам придется съездить в город. Вы думаете, вам это удастся?

Она очень мило улыбнулась.

— Я слышала, — продолжила она, — что мужчины на Западе относятся к женщинам с уважением. Следует ли понимать, что вы мне угрожаете?

Один из всадников, постарше других и с бородой, что-то пробормотал, но долговязый потряс головой.

— Угрожаю? Нет, это только предупреждение. Сейчас очень жестокое время, на дорогах столько индейцев, а они не разбираются, в кого стреляют.

Вдруг кто-то из прибывших заметил чалого.

— Лью? Что здесь делает этот конь?

— Это его дом, если вы имеете отношение к мистеру Филлипсу, вам следовало бы знать такие подробности. Лошадь принадлежит ранчо.

— Эта лошадь приносит несчастье, Лью. Мне не хочется с ней иметь дело.

— Больше она не будет приносить несчастье, — неожиданно сказал Лью. — Я пристрелю ее.

Я сделал шаг и остановился за спиной миссис Холлируд.

— Оставьте лошадь в покое. Она мне нравится.

Мое появление потрясло их. Они не имели представления, что в доме есть еще кто-то, кроме двух женщин.

— Кто ты, черт…

— Эй! — Человек, который набросил мне на шею петлю, узнал меня. — Разве ты не?..

Больше никто не мог произнести ни слова. Они просто стояли, уставившись на меня, а мой палач пару раз судорожно сглотнул и надвинул шляпу на глаза. Ему явно хотелось в тот момент очутиться где-нибудь подальше. Одно дело набросить человеку петлю на шею, когда у тебя за спиной беснующаяся толпа, и совсем другое — встретиться с ним лицом к лицу, когда он стоит в тридцати футах от тебя с оружием в руках.

Тот, кого звали Лью, медленно убрал руку со своей винтовки.

— Это ты убил Хьюстона Бэрроуза? Он хорошо владел оружием.

— Но не так хорошо, как ребята из наших мест.

Снова наступила тишина. Один из захмелевших в тот же миг протрезвел и отвел свою лошадь на несколько шагов назад.

— Темнеет, — начал он.

Лью явно терял инициативу, и это его бесило. Он мучительно искал что сказать или сделать, чтобы не быть опозоренным перед своими дружками, но, видно, все, что приходило ему в голову, только выдавало его неправоту.

Ему страстно хотелось «сняться с крючка», но я крепко его держал. Он явился сюда, чтобы выдворить двух женщин с ранчо, которое по праву принадлежало одной из них. Меня не интересовало, что он сделает, но если он сделает что-то не так, то завтра его положат в землю Бут-Хилл.

Их было пятеро, а я один. Но я знал, что могу сделать и что должен сделать. Стоит мне шевельнуться, как двое из них дадут стрекача, а третий еще не решил, как поступить.

Первый, кого я собирался убить, был не тот, кто набросил мне на шею петлю. Меня больше беспокоил квадратный парень с головой как ядро. Он сидел верхом на гнедой справа от Лью. Я не знал его имени, но из всех он казался самым опасным.

Я предоставил им минуту для того, чтобы они как следует поволновались, а потом предложил:

— Почему бы вам, ребята, просто не уехать отсюда? Ворота открыты, но, уезжая, проверьте, чтобы они хорошо закрылись за вами.

Не успел я закончить, как двое погнали своих лошадей прочь.

Упрямый Лью с минуту сидел молча. Рассказывая в городе о том, что произошло здесь, он наверняка попытается приукрасить историю с тем, чтобы выглядеть храбрым в глазах жителей.

— Я уезжаю, — наконец процедил он сквозь зубы, — но мы снова встретимся.

— Зачем ждать?

Я спустился на дорогу по каменным ступенькам.

— Давай прямо сейчас все выясним, а может, Хьюстону Бэрроузу скучно одному?

Лью не понравились мои слова. Он отпрянул назад и развернул лошадь.

— За такие разговоры можно поплатиться жизнью! — крикнул он, обернувшись.

— Возможно, но я не буду один. У моих ног будет пара собак.

Они умчались прочь, даже не оглянувшись. Я стоял около дома, наблюдая, как они удаляются. О них я не думал. Я думал о своих лошадях и вещах, которые оставил в городе. Скоро они мне понадобятся и я их заберу, если только кто-нибудь не уехал с ними на юг.

Когда я вернулся в дом, мне снова налили кофе, и я сел за стол. Миссис Холлируд смотрела на меня с восторгом.

— Мистер Проезжий, вы смелый человек.

— Нет, мэм, обыкновенный человек. Парень, который всю жизнь колесит по суровой земле, но не знает ничего лучшего.

— Спасибо. Что бы я без вас делала!

Я посмотрел на нее через стол.

— Вы сделали бы то же, что и я, только по-другому. — Я взглянул на Мэтти, которая стояла у входа на кухню. — И она сделала бы то же.

Мэтти ничего не ответила и не повернула головы, чтобы посмотреть на меня. Вот это женщина!.. Да, в ней что-то было.

Любое сооружение, даже самое красивое и прочное, если за ним постоянно не ухаживать, так или иначе придет в упадок. Это ранчо уже начало разрушаться, поэтому я обошел его, приметил, где и что не в порядке, и взялся за работу: починил забор, вычистил конюшни, подправил калитку, не спуская глаз с дороги и горы.

Вокруг ранчо раскинулись прекрасные луга, на которых росла пышная трава. Я видел, как под низкорослыми дубами пасется и отдыхает скот.

Ближе к вечеру я выехал верхом вдоль одного из лугов, чтобы осмотреть местность. Мне попались следы оленя, а у пруда я видел и медвежьи следы.

Я ехал по местам, расположенным выше площадки, где стоял дом; поэтому и дом, и дорога к нему просматривались хорошо. Почти невидимая в сумерках тропинка, по которой я ехал, вела через низкорослые дубы и тянулась вдоль склона под горным кряжем. Я ехал на восток, постоянно глядя на Ла-Платас, что темнели к северу от меня. На фоне неба эти горы казались громадными. В диких лесах, покрывавших их, должно быть много сушняка, решил я. За несколько раз оттуда можно привезти достаточно дров на зиму. Нырнув вниз, тропинка привела меня в осиновый лесок под самой высокой вершиной.

Стояла удивительная тишина, только стук копыт чалого нарушал ее. Лошадь шла в безмолвии леса, навострив уши. Наконец мы достигли опушки. Отсюда я видел, как тропинка продолжала петлять на восток. К северу, выше каньона Ла-Плата, лежал Пэррот-Сити. Этот город начал свое существование несколько лет назад для того, чтобы поддержать шахтеров, которые работали на добыче залежей серебра в Ла-Платас.

Я развернул коня и направил его через лес обратно. С опушки я тоже видел дорогу, ведущую к дому. Все выглядело спокойно.

Мой взгляд скользил по горному кряжу, и я заинтересовался выступом, нависавшим над зеленой долиной. Мне следует объехать весь кряж и посмотреть, что находится по другую его сторону. Тем временем мою голову занимали серьезные мысли.

Что сейчас предпримет Лью со своими молодчиками? Было очевидно, что он хочет заполучить ранчо, однако дела обстоят так, что у него на это нет никаких прав. Все же, если бы ему удалось выдворить миссис Холлируд, вероятно, как ближайший родственник, он имел бы право на владение имением.

Большинство из нас мало что знают о законах, даже сидя на скамье подсудимых или попадая в какую-нибудь передрягу, а мы к тому же находились на территории, о правовых законах которой я понятия не имел.

В городах поменьше по всей стране адвокаты похожи на театральных звезд. Когда идет заседание суда, жители окрестностей съезжаются, чтобы посмотреть представление. Адвокаты играют как для нас, сидящих на галерке, так и для судей. Некоторые из самых процветающих защитников имеют последователей, которые возносят их до небес и рассказывают историю за историей о том, что они сказали и кого цитировали.

Большинство адвокатов в свое время изучали Библию и классиков и могли свободно цитировать, что они и делали. У некоторых на каждый случай имелась забавная байка, и зачастую именно она, как нельзя кстати поданная к конкретному случаю, а не что другое, решала дело.

Местные жители собираются в суд как на праздник и привозят с собой обед. Обозы, бочки, легкие двухместные экипажи, лошади будут часами стоять вокруг здания суда, пока их владельцы слушают процесс. Некоторые адвокаты потом уводят вьючных лошадей как плату за услуги, и часто решают дела, принимая в расчет здравый смысл, а не закон.

Человек, цитирующий Библию, должен быть абсолютно уверен в себе, поскольку многие жители читают или слушают ее каждое воскресенье. Церковь давно перестала быть святилищем, куда местные жители ходят, руководствуясь только религиозными мотивами. В церкви люди общаются, у них есть возможность встретиться с теми, кто живет в отдаленных местах. А если человек решил открыть свое дело, то именно в церкви он может найти известных в обществе покровителей. Все парни ходят туда, потому что там часто бывают девушки, и многие заигрывания, начавшиеся в церкви, заканчивались свадьбами.

Большинство людей, проявляющих мало-мальский интерес к религии, могли цитировать Библию исходя из того, что им доводилось слышать в церкви.

Моя семья всегда посещала церковь, а чтобы добраться до нее из дома, нам приходилось вставать до рассвета и больше десяти миль трястись в обозе по ухабистой дороге, хотя на самом деле это была узкая тропинка, но мы называли ее дорогой, чего о ней никто другой не сказал бы.

Мысли мои снова вернулись к Мэтти. Я не слышал, чтобы миссис Холлируд к ней обращалась как-то по-другому, а у жителей этого края не принято спрашивать имена. Вы соглашаетесь с тем, что вам предлагают, или начинаете сами давать прозвища, к примеру «Коротышка», или «Худой», или «Рыжий». Иногда человек сам называет вам свою кличку, и вы пользуетесь ею, обращаясь к нему так, как он вам сказал.

Все же странная женщина эта Мэтти! На мой взгляд, ей было лет двадцать. В таком возрасте большинство девушек уже замужем. А тут женщина ослепительной красоты держится так, словно не хочет, чтобы ее заметили. Ее лицо оставалось неподвижным, и только глаза живо блестели. Я задумался, видел ли я ее улыбку? И не мог вспомнить.

Миссис Холлируд, наоборот, улыбалась довольно часто. Она была приятной, привлекательной женщиной.

Вернувшись на ранчо, я снял уздечку с чалого, отвел его в загон и бросил немного сена. Затем пошел в амбар, служивший мне спальней, и умылся. Перед дверью с внешней стороны находилась полка с лоханью для воды, рядом лежало мыло и полотенце. Вода была холодная, но я и не любил умываться теплой водой.

Вытирая руки, я стоял возле бревенчатой стены, и мой взгляд скользил вниз по долине, куда спускалась дорога. Осторожность давно стала моей второй натурой.

Во многом человеку помогает интуиция, но еще ему приходится беспрестанно трудиться, замечать, как падают тени, а если тень стала тоньше или появилась там, где ее никогда не было, обязательно насторожиться.

Рано или поздно, изучая округу, я вычислю все места, где сумеет укрыться меткий стрелок. Тогда я буду следить за ними. Несложно вычислить секретки, откуда может исходить опасность. Важно еще и выбрать тайный уголок, где спрятаться самому, укрыться от ответного огня, или найти тропу, чтобы быстро уйти от опасности. Главное, подсказывал мне опыт, надо хорошо вписаться в пейзаж.

Когда я постучал в дверь, миссис Холлируд, одетая как всегда элегантно, с аккуратно уложенными волосами, сидела за столом, строгая и спокойная.

— Мистер Проезжий! Как приятно вас видеть! Входите и садитесь. Будете пить кофе?

— Да, мэм, с удовольствием.

— Вы ездили верхом?

— Осмотрел местность. Так, какое у вас стадо?

— Я уже говорила, что мистер Филлипс вел книгу учета. Если желаете, я ее найду.

— Завтра. — Усевшись за стол, я огляделся. Как это женщины умеют все расставлять по полочкам! Для меня, живущего в амбаре, просто странствующего по стране, этот дом казался роскошным. Так походишь-походишь, посмотришь-посмотришь и подумаешь: ковбой, а не пора ли тебе жениться.

Потрясенный пришедшими в голову мыслями, я пролил на себя горячий кофе. Что правда, то правда, с подобными идеями у мужчины всегда появляются неприятности.

— Мистер Проезжий, мне хотелось бы знать, вы будете работать у меня?

Я посмотрел на нее. В своей жизни я не видел более приятной женщины.

— Нет, мэм, не буду.

Глава 5

Она надеялась услышать другое, а может, мой ответ показался резким, поэтому я пояснил:

— Я достаточно уже поработал. Мне нравится здесь, но я собираюсь уйти в далекие земли и жить своей жизнью.

— Это жизнь одиночки.

— Да, мэм. Большую часть жизни я провел в одиночестве, привык к этому. — С минуту я помолчал. — Я останусь здесь, чтобы кое-что привести в порядок, но мне не нужны деньги. У меня есть небольшая сумма на жизнь, мне хватит.

Кофе уже почти остыл, поэтому я налил себе еще чашку.

— Здесь кое-что необходимо привести в порядок, было бы против моих правил уехать, видя, как рушится прекрасное ранчо. Кроме того, — я взглянул на нее и улыбнулся, — мне очень нравится домашняя кухня. В пище я не привередлив, в деликатесах не разбираюсь, зачастую питаюсь в дороге чем Бог послал. Во время путешествий мне приходится есть вяленое мясо или что-нибудь в этом роде. Иногда по нескольку дней не ем как следует.

— У вас есть профессия?

— Нет, насколько вы успели заметить. Я перегонял тяжеловозы, ходил с гружеными обозами, водил охотников в горы на медведя и ставил капканы, в шахтерском городе в Неваде сопровождал обозы с дробовиком в руках. Я делаю все, за что платят, мэм.

— Вы были когда-нибудь женаты?

— Нет, мэм. Я не очень-то прихожусь по душе женщинам. Я грубый человек, и у меня суровая жизнь. Как бы там ни было, но женщине нужен мужчина «с корнями», мужчина, у которого есть что-нибудь свое. Ей приходится учитывать то, что у нее может появиться ребенок, а чтобы его воспитывать, нужно иметь крышу над головой. В основном женщина ищет мужчину, у которого скот пасется на холмах, а дома ломятся шкафы от припасов. Я же плыву по течению и не задерживаюсь долго на одном месте.

Она улыбнулась.

— Просто Проезжий?

— Да, мэм. Именно этим я и занимаюсь с того времени, как стал под стол ходить пешком. Мне хочется, чтобы меня оставили в покое. — Я сделал паузу и посмотрел на нее. — Тот парень, которого я убил, сам напросился на неприятность. Он возомнил себя большим человеком, но не понимал, какую короткую тень отбрасывает. Все, чего я хотел, — так это выпить рюмку, поесть, помыться и выспаться в удобной кровати.

— Вы не испытываете угрызений совести?

— Нет, мэм, он получил то, что хотел дать мне. Когда человек ищет себе проблемы или задумал выкрасть чужое имущество, ему следует помнить, что найдется некто, кто не станет терпеть произвол и насилие. Все зависит от того, насколько рискованно для жизни вернуть то, что по праву принадлежит тебе, будь то собственность или просто спокойствие духа. Когда человек остается в пути один, у него есть время подумать. Та цивилизация, с которой мы имеем дело, — очень тонкая штука. Разумеется, здесь есть законы, но, кроме этого, есть негласная договоренность населения твердо оберегать права других. Любой может ошибиться, но, продолжая совершать подобные ошибки, человек тем самым дает понять, что не желает уважать права других, а значит, ему не место в цивилизованном обществе.

Было время, когда повсюду совершались налеты и грабежи, как в эпоху викингов, но все изменилось, хотя некоторые местные жители никогда не понимали такого поведения. Граф называл это «арестованным развитием».

— Граф?

— Англичанин, который нанял меня как-то проводником. Он решил поохотиться, но больше всего хотел увидеть новые места. Подстрелил гризли, нескольких горных коз и еще кое-что. А в лагере большую часть времени проводил за книгами, читая и делая заметки. Кажется, он собирался написать книгу или статью — что-то в этом роде. По вечерам мы садились у костра и разговаривали. Человек, которого я убил? Если бы я его тогда не остановил, возможно, он уложил бы еще с полдюжины людей до того, как кто-то отправил бы его почивать на Бут-Хилл. Когда влипаешь в дела, связанные с оружием, никогда не знаешь, что в руках твоего противника.

Мы продолжали разговаривать с миссис Холлируд о ранчо, о спектаклях, о том, как она всегда мечтала иметь собственный дом, но она ни словом не обмолвилась о Мэтти, хотя мне очень хотелось о ней услышать. И это притом, что я не считал себя любопытным.

Тени деревьев стали удлиняться и ложиться в складках холмов. Мэтти спустилась вниз из своей комнаты и начала готовить ужин. В доме было уютно и тепло, и мне это нравилось, хотя и раздражало, потому что, устраиваясь поудобнее, человек забывает об опасности.

Я встал из-за стола, вышел через боковую дверь, которая находилась в тени, прошел вдоль дома и остановился, вслушиваясь в тишину. Веяло прохладой, как это всегда бывает вечером в степи и в горах.

Стояла абсолютная тишина. Безмолвные звезды, подобно кострам, горели во мраке ночи. Пустынная дорога казалась белой при свете звезд, и даже фырканье лошадей в загоне подчеркивало спокойствие и тишину этой ночи.

Тем не менее мне не нравилась такая тишина. Лью, несомненно, подлый, злобный человек и не из тех, кто будет стоять в стороне, позволяя выпустить из рук прибыльное ранчо, которое рассчитывал легко заполучить.

Я также сомневался в том, что парни, пытавшиеся меня вздернуть, успокоились. Город располагался довольно далеко от ранчо, но кое-кто из них жил на ферме и ездил этой дорогой, поэтому мог в любой момент появиться где-нибудь поблизости. Некоторых из них я запомнил и узнал бы, но не всех. А что с моими вещами, которые остались в городе? Обнаружили ли они их? И что сталось с лошадьми? Они не представляли собой большой ценности, но это все, что у меня было.

Я быстро добрался сюда из города, но на обратную дорогу у меня уйдет в два раза больше времени.

На фоне холмов деревья казались черными штрихами. Я снова посмотрел на дорогу. По ней часто ездили, и этот дом когда-то был пристанищем путников. Любой мог проехать мимо. А я нервничаю при каждом звуке?!

Когда я вошел в дом и закрыл дверь, Мэтти посмотрела на меня.

— Я уже собиралась вас звать. Ужин готов. — Она бросила взгляд на мое ружье. — С вами всегда эта штука?

— Да, мэм. Однажды мой отец выехал в поле. Он пахал землю в северном золотоносном районе, собираясь посадить пшеницу. Он всегда брал с собой ружье, но в этот раз оно осталось висеть дома на гвозде. Война подходила к концу, и несколько фронтовиков брели мимо домой, увидели лошадей. Они убили отца и ускакали на наших конях.

— Разве они не убили бы его, окажись у него в руках ружье?

— Да, мэм. Отец вовсе не был хорошим стрелком. Они, скорее всего, даже и не стали бы пытаться напасть на него, видя, что он вооружен. Они хотели украсть лошадей, не создавая себе проблем. А если бы они попытались забрать лошадей, он мог бы за них побороться. Почему человек должен падать на спину и бояться дешевых воришек, которые хотят заполучить то, что нажито тяжким трудом? Если человек проигрывает сражение — это одно, но если его убивают, лишая возможности постоять за себя, — это совсем другое.

— Вы остались один?

— Да, мэм. Пришли соседи и помогли похоронить отца. Они предлагали мне жить с ними, но всем приходилось изо всех сил работать, чтобы прокормить семью. Поэтому я остался в своем доме.

— Один?

— Нет, мэм. У меня висел на гвозде «ремингтон» отца, во дворе бегало несколько кур, а свиньи паслись в лесу. В коптильне висели куски ветчины и бекона. Я остался в доме и начал устраивать свою жизнь. Выменял плуг отца на лошадь и взял в аренду борону. Отец заранее прорастил зерна, поэтому я сам засеял поле, точно так, как делал он. Я всегда помогал ему и знал, как обрабатывать землю. Война окончилась, солдаты начали возвращаться домой, и однажды, очутившись в городе, я увидел здорового парня в клетчатой рубахе, одного из тех, кто убил моего отца. Он вошел в магазин, где толпилось много покупателей, и я подошел и сказал ему, глядя прямо в лицо: «Ты убил моего отца!» Сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, я старался произносить слова достаточно громко и четко, чтобы меня слышали окружающие. Да, мэм, в лавке сразу же воцарилась тишина. Он уставился на меня, и глаза его метали громы и молнии. Мне тогда исполнилось всего десять лет, но я ничего не боялся.

«Ты спятил, парень. Я понятия не имею, где ты живешь».

У него на плече висело ружье, а большинство покупателей было безоружно.

«Нет, не спятил, — не отступал я, — и лошадь, на которой ты приехал, принадлежит моему отцу. А теперь, значит, мне».

Все смотрели на нас. Ему это не понравилось. Он злобно, в упор смотрел на меня, но я также не отводил глаз.

«Отец пахал землю, — продолжал я, — ты подъехал к нему и застрелил. Он был беспомощен и невооружен, потом ты забрал его лошадей. Ты вор, мистер, подлый вор и убийца!»

«Если бы я имел дело с мужчиной, я бы пристрелил его!» — заявил парень в клетчатой рубахе.

«Если бы я был на твоем месте, я бы об этом даже не думал, — вмешался владелец лавки. — Мальчик прав. Я помню эту лошадь».

«Я тоже помню, — отозвался один из присутствовавших. — Мистер, вам лучше убраться из нашего города, пока вы еще в состоянии это сделать. Уходите пешком. И не пытайтесь увести лошадь, у вас все равно ничего не выйдет».

Да, мэм, он огляделся по сторонам. В лавке находилось с полдюжины народу — женщин и мужчин, — и на улице тоже. Он не мог всех убить.

«Вы ошибаетесь, — сказал он, — мальчик лжет», — но, видя разгневанные лица горожан, сдался, открыл дверь и, уходя, бросил мне: «Я с тобой еще встречусь!»

В нашем городе не было судебного исполнителя. Шериф находился в сорока милях в центре округа, и практически никто не мог наказать бандита, но тот парень в клетчатой рубахе не знал этого. Он ушел из города и оставил мою лошадь, потому что видел, как все дружно ополчились против него. Жители даже вышли на дощатый настил перед магазином. И парень сбежал. Он украл лошадь на другом конце города, и его больше никто не видел.

— Вы встретились с ним потом?

— Да, мэм. Мне исполнилось шестнадцать, когда я увидел его снова. Я возмужал и уже умел довольно сносно обращаться с оружием. Это случилось на Западе, он пускал людям пыль в глаза, выдавая себя за имеющую вес персону. Сидел в пивной, одной из тех, где наливают спиртное прямо из кувшина, что стоит под прилавком, и как раз хвастался перед собравшейся здесь пестрой публикой — городскими завсегдатаями, местными индейцами, проезжими.

«У тебя большой рот», — сказал я ему.

Он обернулся и посмотрел на меня из-под густых бровей.

«Мы раньше встречались?»

«Дважды, — напомнил я, — первый раз, когда ты убил моего отца — он, безоружный, работал на поле, а во второй — когда я, десятилетний мальчишка, заставил тебя вернуть мою лошадь, которую ты украл у отца».

Он покраснел и вспотел. Все те ротозеи, которым он вешал лапшу на уши, уставились на него, а парни ждали, что он станет делать.

«Теперь ты не десятилетний мальчик», — начал он грозно.

«Верно. Я вырос и ношу ружье. Вот ты и дождался меня».

Да, пот выступил у него на лбу; он трусил и выдал себя с головой. Но в тот момент я мог думать только о моем несчастном отце, о том, как он тяжело работал на крохотной ферме, чтобы прокормить семью. А этот мерзавец, проходя мимо, убил его ради лошади. Убил человека, который в своей жизни никому не сделал ничего дурного.

Он огляделся вокруг, ища выход. Собравшиеся отошли назад. Капли пота струились у него по носу и подбородку, хотя в пивной совсем не было жарко. Мужество покинуло его. И вдруг я понял, что больше не хочу его убивать. Он и так уже мертв.

Это была наша борьба, и никто не совал в нее свой нос. Так происходило в те дни. Ты поступаешь как считаешь нужным, а присутствующие тебе не мешают. Если за пределами края кто-то грабил и убивал, судебные исполнители обязательно кидались на поиски, но здесь все обстояло иначе.

«Если есть ад, — произнес я с омерзением, — то там для тебя отведено специальное место».

Он стоял передо мной, жалкий и осунувшийся. Мне стало противно, и я направился к выходу. На него противно было смотреть. Не успел я сделать двух шагов, как услышал чей-то изумленный вздох… Я резко обернулся и увидел, что он вытащил ружье и целится в меня. В тот же миг я выстрелил. Он выронил ружье из рук и упал замертво.

Мэтти поставила ужин на стол и позвала миссис Холлируд. Она повернулась и посмотрела мне в лицо особым, свойственным только ей взглядом.

— Зачем вы это мне рассказали?

— Не знаю. Никому раньше я этого не рассказывал. Может, мне хотелось показать вам, что я нехороший человек.

— Садитесь, — сказала она. — Не ждите ее. Она скоро придет.

По дороге ползла повозка, поскрипывали колеса. Но возница, кто бы он ни был, не остановился, хотя до Анимас-Сити лежал долгий путь.

Вошла миссис Холлируд, и женщины заговорили о ранчо, об экземпляре «Скрибнерга» и о рекламных объявлениях, помещенных в нем.

В углу стояла гитара, мне хотелось послушать музыку, но я ничего не сказал. Пора отправляться в путь. Как только проверю поголовье скота и приведу все в порядок, двинусь дальше. Мне все же хотелось получить назад свои вещи, чего бы мне это ни стоило.

— У мистера Филлипса, — заметила миссис Холлируд, обращаясь ко мне, — скопилось много журналов. Если вы хотите что-то почитать…

— Я плохой читатель, — смутился я, почувствовав себя очень неловко. — Мне мало довелось учиться.

— Но вы ведь умеете читать?

— Совсем чуть-чуть, мэм. — Я поднялся из-за стола. — Мне надо рано вставать. Пора на боковую.

Я направился было к выходу, потом передумал и пошел к боковой двери; придя во двор, я грубо выругался про себя.

Я чувствовал себя в полном порядке, находясь в горах или пустыне, но как вести себя с женщинами, я не знал. Честно говоря, чувствовал себя полным болваном, когда дело касалось чтения. Разобравшись, я мог понять смысл написанных слов, но никогда не читал в присутствии посторонних, чтобы они не видели, как я это делаю. Как бы сильно мне ни хотелось почитать, чаще всего я находился в тех местах, где книги были попросту недосягаемы. Я мог легко читать следы на тропе, понимать смысл клейма, но оказывался в затруднительном положении перед газетой или книгой.

Я встретился с хорошими женщинами, по-настоящему прекрасными, и мне хотелось помочь им, а потом самое лучшее для меня — продолжить путь. И пока надо держаться от них как можно дальше. Трясина человеческой любви очень глубока, и мне не улыбалось попасть в нее.

В темноте дорога казалась белой полосой. Я ждал, прислушиваясь. Ни звука. Но вдруг… что-то зашевелилось там, внизу, что-то промелькнуло на белом фоне и исчезло. Моя рука скользнула по винтовке, и я снял курок с предохранителя.

Я застыл в темноте. Мое чутье подсказывало, что там, у дороги, кто-то есть. Теперь, чтобы добраться до постели, мне нужно разгадать эту загадку.

Женщины тоже встали из-за стола, и свет на кухне погас.

Сапог скрипнул о гравий…

Прислонившись спиной к углу дома, я положил правую руку на ружье. Неудобно стрелять в темноте, но я это делал раньше.

Глава 6

Из окон спальни наверху, занавешенных шторами, струился тусклый свет. Легкий ветерок подхватил засохший лист и понес по каменистой дороге, зашептал, зашелестел осинник. Кто-то или что-то затаилось в ночи, кто-то принял такой же предупредительный знак и, как я, притаился и ждет.

Ждет, когда я начну двигаться? Ждет, чтобы убить? Или, может, это проезжающий мимо путник, что никак не отважится попроситься на ночлег в погрузившийся в темноту дом?

Известно ли ему, что в доме живут только женщины? Или он знает обо мне? Он ищет меня?

Снова подул ветер, шурша листьями, но я ждал. Никаких признаков лошади. Он пришел пешком или оставил лошадь у дороги? Или он намеревается украсть здесь лошадь?

Индеец? Здесь родина ютов, сильных, отважных людей, храбрых воинов, и они не собирались никому уступать свою землю. Если они решатся встать на тропу войны, значит, много добрых людей пострадает.

Там, в амбаре, меня ждала прекрасная постель, я устал и хотел спать. Мои глаза искали в темноте. То, что слышал, напоминало скрип сапога, значит, тот, кто затаился в темноте, — не индеец.

На этом ранчо действительно не хватало хорошей собаки, сторожевой собаки, которая дала бы знать о появлении чужака. Нужно до отъезда привезти собаку.

Я понимал свое положение. Если меня убьют, никто на это даже не обратит внимания. Я всего лишь бродяга, которого никто не знает и не любит. О моей смерти, может быть, посудачат несколько часов или дней, в зависимости от того, будет ли обывателям поговорить о чем-то другом, и выбросят из головы.

Как только погасли огни и в доме все затихло, я решил, что женщины пошли спать. Теперь мои глаза привыкли к темноте, и я мог различать все, что происходило вокруг.

Кто бы он ни был, он не мог догадываться, что я тоже здесь. Должно быть, он видел, как я входил в дом, и мог наблюдать за мной через окно, хотя едва ли. Не исключено, что он появился как раз в тот момент, когда я вышел на улицу, и услышал шорох. Однако я не был в этом уверен. Возможно, он думает, что все находятся в доме и спят?

Прижимаясь к стене, я ждал. Как медленно тянутся минуты! Вдруг чалый громко заржал, и я увидел, что он поднял голову, прислушиваясь и всматриваясь в темноту.

Мелькнула тень, и на дороге появился человек. Он глядел туда, где стояла лошадь.

— Я не знаю, что у тебя на уме, — произнес я четко, — но тебе лучше об этом забыть. У нас не любят бродяг.

Он стоял неподвижно. Я его прекрасно видел, а он меня нет, потому что я находился в тени. На нем был костюм и шляпа с узкими полями.

— Я ищу женщину, — сказал он.

— Может, вам повезет отыскать ее в Пэррот-Сити. Держитесь строго на запад три или четыре мили, а потом поворачивайте на дорогу, что ведет через каньон. Город находится чуть выше.

— Я не это имел в виду. Для меня очень важно отыскать одну женщину.

— Вы всегда отправляетесь на поиски по ночам? Рыщете в темноте? Недавно здесь убили человека. Он упал замертво в десяти метрах от того места, где вы стоите. Днем вы бы увидели кровь.

— Я слышал об этом. — Похоже, сам факт его вовсе не беспокоил. Голос звучал тихо и ровно, как и мой, он даже не пытался сдвинуться с места.

— Уезжайте, мой вам совет. Дорога приведет вас к цели. Здесь вам нечего делать.

— Теперь я понимаю. Это вы убили Бэрроуза?

Я не удостоил его ответом, он пододвинул ногу, — это был первый жест, сделанный им за время нашего разговора.

— Говорили, что Бэрроуз был скор на руку.

— Это он так считал.

— Не могли бы вы мне помочь? Я дам вам пятьдесят долларов.

— У меня есть пятьдесят долларов.

— Я слышал, что на ранчо есть женщина, она живет здесь. Я хотел бы с ней побеседовать.

— Приходите днем. Здесь в округе несколько ранчо. Там тоже живут женщины. Большинство из них очень дружелюбны, но они плохо относятся к бродягам.

— Я не бродяга. Я путешествую. Поздний час застал меня в дороге.

— Мы достаточно поговорили. Вам лучше продолжить свой путь.

— Женщина, что живет на ранчо, молода?

— Она красивая женщина. Настоящая леди. У меня нет привычки интересоваться возрастом женщин. У нее замечательные седые волосы, если вам это поможет.

— Седые? — Он явно удивился.

— Вам лучше уйти, — настаивал я, — мне давно пора спать. Если захотите вернуться сюда, приходите днем.

— Женщина, которую я ищу, молодая.

— Мистер, мне плевать на то, кого вы ищете. Мое терпение не безгранично.

— Я ухожу. Женщина, которую я ищу, молодая, у нее светлые волосы и…

— Вы подливаете масла в огонь.

Он прошел полдюжины шагов, потом обернулся.

— Я работаю у Пинкертона. Буду в Пэррот-Сити и предлагаю вам место свидетеля в суде. Пятьдесят долларов — двухмесячный заработок рабочего на ферме.

Он пошел прочь, а я продолжал стоять до тех пор, пока не растворился вдали стук его каблуков. Немного позже я услышал стук лошадиных копыт, подождал еще; но вот смолкли все звуки, и я вошел в амбар.

Человек от Пинкертона разыскивает молодую, светловолосую женщину? Очевидно, он не в курсе, что на ранчо живут две женщины, и уверен, что та, которую он разыскивает, является хозяйкой на ранчо. Итак, зачем он ищет Мэтти, если это действительно так? Детективы часто интересуются людьми по разным причинам, не обязательно они должны иметь отношение к преступлению.

Днем я отправился осматривать место, где ночной гость оставил свою лошадь. Он прибыл, очевидно, из Энимас-Сити, проехал по траве вдоль дороги, миновал дом стороной, поэтому я его не услышал, привязал коня, а потом вернулся назад. Ясно, хотел заглянуть в окно, но, пока подкрадывался к нему, в доме погас свет. Уезжая, он взял курс на восток, а ближайший город — Пэррот-Сити.

Досадуя на себя за то, что проявил неосторожность и не услышал, как мимо проехал всадник, я отправился завтракать. Так могут и убить. Вот что делает с мужчиной хорошая еда и женское общество. Вместо того чтобы быть начеку, он витает в облаках.

Когда я вошел, мой завтрак стоял на столе, но женщин на кухне не было. Я быстро поел в одиночестве и вышел во двор. Я решил отложить подсчет скота на ранчо. Неожиданный ночной визит детектива заставил меня остаться. К тому же и здесь работы хватало.

Мак-Каррон, которого убил Бэрроуз, согнал верховых лошадей и поместил их в загоне недалеко от конюшни. Это были мало объезженные лошади, за исключением двух, которых держали ради того, чтобы женщины могли выезжать верхом. Я щадил чалого, поэтому мне требовалась какая-нибудь другая лошадь. Пришлось оседлать пару полудиких. Поначалу они сопротивлялись, а потом успокоились. Я вывел на утреннюю прогулку одну из них — черного мерина с белой мордой.

Чалый не одобрил мой поступок. Он вскидывал вверх голову и пускался рысью вдоль забора, держась на одной линии с нами и стараясь вырваться из загона. Поскольку дом находился в низине, я мог свободно объехать территорию ранчо, не выпуская его из виду.

Не спеша я вычистил бассейн, сложил разбросанные дрова, постоянно следя за дорогой.

Мимо проехала пара телег, с запада двигался обоз на рессорах, очевидно направляясь в Энимас-Сити. Но никаких признаков моего ночного посетителя.

Он оставил поиски? Зная характер детективов, я в этом сомневался. Детектив станет расспрашивать всех подряд, пока не наткнется на какого-нибудь ковбоя или шахтера, кому известно, что Мэтти живет на ранчо. Затем снова появится. Пинкертон всегда нанимал крепких, выносливых и упрямых людей. Такие наглецы не останавливались ни перед кем и ни перед чем.

Нам нужна собака и еще один человек. Настанут времена, когда меня не окажется поблизости. Вся сложность состояла в том, что я никого не знал в этом захолустье. Если я когда-нибудь надумаю вернуть свое снаряжение, мне придется уехать в город и забрать его, заплатив за содержание лошадей.

Когда я вошел, миссис Холлируд сидела на кухне. Приближался полдень. Мэтти не было видно.

— Вы голодны? Мэтти приготовила бутерброды, и кофе готов.

— Этого достаточно. — Я сел за стол, и она принесла пару толсто нарезанных бутербродов и кофе. — Вы слышали разговор прошлой ночью?

Она на минуту застыла с кофейником в руке.

— Разговор?

— После того, как вы легли спать, когда погас свет, возле дома появился человек. Он назвался Пинком — сотрудником Пинкертона.

— Вы говорите о детективе, здесь?

Улыбка, что всегда таилась в ее глазах, вдруг исчезла. Ее взгляд стал холодным, испытующим.

— Так что ему понадобилось?

— Он интересовался молодой женщиной: молодой светловолосой женщиной. Похоже, он думал, что она хозяйка ранчо.

В комнате стало тихо. Испытывая голод, я откусил бутерброд. Он оказался вкусный, очень вкусный. Миссис Холлируд выглянула в окно, посмотрела вверх на дорогу, что тянулась на восток. Я понятия не имел, о чем она думает.

— Он сказал, зачем ее разыскивает?

— Нет, я отправил его отсюда. Было поздно, и я боялся, что разговор вас разбудит.

— Значит, он ушел?

— Думаю, мэм, он еще вернется. Видите ли, хотя я не видел его днем, но он — крепкий орешек. Этот будет приходить сюда до тех пор, пока не найдет то, что ему нужно.

— Молодая светловолосая женщина? Он описал Мэтти? А имя назвал?

— У него не хватило времени.

Она стояла ко мне спиной, поэтому я не видел выражения ее лица. Даже если она была напугана или взволнованна, виду не показывала и внешне держалась спокойно.

— Мэм, в том городе, где меня пытались повесить, остались мои вещи. У меня две лошади, кое-какие инструменты, оружие и постель. На днях я намерен вернуться туда и забрать их.

— Значит, вы уезжаете?

— Всего на несколько дней. В крайнем случае на неделю. Я добрался сюда очень быстро, так как знал, что за мной гонятся, поэтому мчался изо всех сил. Мне нравится ваш чалый, мэм, он делал в дороге такое, что убило бы другую лошадь. Не хочу хвастать, но я объехал почти всю страну. То расстояние, что я преодолел за два дня и неполную ночь, при умеренной езде можно покрыть только за четыре дня.

— Нам будет вас не хватать, а мне хотелось бы, чтобы вы не оставляли нас еще день-другой. Меня беспокоит этот детектив… Не знаю, что и думать. Я хочу, чтобы вы остались.

— Хорошо, мэм!

Отодвинув стул, я собирался уходить, но она попросила меня задержаться, поэтому я немного расслабился. Я ни на минуту не спускал глаз с дороги. По правде говоря, меня тоже беспокоил тот настырный детектив. Он не отступит, а я волновался за Мэтти. Если, конечно, он искал именно ее, в чем я тоже сомневался.

Если человек начинает охотиться за кем-то, не располагая точными данными, он, разумеется, прослеживает любую нить, какую можно найти, и если ему говорят, что на ранчо недавно поселилась молодая светловолосая женщина, он непременно начнет проверять. Только посмотрев на нее и убедившись, что ошибся, он отстанет и будет продолжать поиски в другом месте,

— Тот молодой человек, который был здесь и назвал себя племянником мистера Филлипса, как его полное имя? Его здесь называли Лью.

— Пейн, Лью Пейн. Больше мне о нем ничего не известно. По правде говоря, я не помню, чтобы мистер Филлипс когда-нибудь о нем упоминал.

Должно быть, в молодости миссис Холлируд была настоящей красавицей. Не то чтобы я знал толк в женщинах или часто с ними общался, но она, нежная, ласковая и обаятельная, выглядела привлекательной даже сейчас. Не удивительно, что мистер Филлипс увлекся ею. Я подозреваю, будь он жив, сделал бы ей предложение.

— А мистер Филлипс, — поинтересовался я, — что был за человек?

Она взглянула на меня, а потом ответила:

— Это был очень приятный человек. Скорее джентльмен, чем владелец ранчо. Всегда хорошо одевался. Да, да, настоящий джентльмен, хотя был немного старомоден. Мне он нравился.

— Он действительно любил вас, раз завещал вам свое наследство.

— Не думаю, что у него остался кто-то еще из близких. Я не знала о племяннике. Мистер Филлипс никогда о нем не говорил. Вот почему я пришла к выводу, что они не ладили между собой. — Она слегка нахмурилась. — Казалось, он не испытывал финансовых трудностей, но, перебравшись сюда, я начала задумываться над тем, не имел ли он помимо ранчо какого-нибудь другого источника доходов. Может, продавал скот…

— Едва ли. Он мог бы продать скот, если бы сильно сбросил цену. — Я протянул руку к шляпе. — Где вы с ним познакомились, мэм?

— В Канзас-Сити, он каждый вечер приходил в театр.

— А в последний раз когда вы виделись с ним?

— В Денвере, в «Браун-Пэлис». Он всегда останавливался в этой гостинице; как известно, туда съезжались крупные животноводы и шахтеры.

Мне хотелось расспросить ее о том, когда они познакомились с Мэтти, но она ушла от разговора. Конечно, это не мое дело, но с тех пор, как этот Пинк начал кого-то искать, я забеспокоился. Тем не менее предметом его интереса могла оказаться любая другая молодая светловолосая женщина. Здесь в округе много таких.

Я взял шляпу и поднялся.

— Если этот человек Пинкертона снова появится, вы захотите с ним поговорить?

Она замешкалась, и я снова задумался над тем, где сейчас Мэтти и слышит ли она наш разговор.

— Если этобудет необходимо. По правде говоря, мне бы этого не хотелось. — Она взглянула на меня. — Вы не сказали об этом Мэтти?

— Нет, мэм, я ей ничего не говорил.

Выйдя на улицу, я повертел шляпу в руках и вытер внутри кожаную ленту, хотя этого и не требовалось. Почему-то разговор меня взволновал. Ей не хотелось встречаться с Пинкертоном? Или он действительно искал Мэтти?

Естественно, они нуждались в человеке, который бы о них позаботился. Я готов поспорить, что в тот момент они жалели о том, что мистер Филлипс умер, он-то знал бы, что нужно делать.

А что касается меня, то я знаю только, как нужно поступать, когда дело доходит до стрельбы.

Глава 7

На ранчо, даже на таком небольшом, не видно конца работе. Здесь всегда найдется какое-то занятие. Но мне нравилось заниматься хозяйством, а к тяжелой работе я привык.

Стараясь держать верховых лошадей в форме, я каждый день менял их, выезжая на прогулку утром и в полдень. И по-прежнему дорога оставалась в центре моего внимания. Мимо часто проезжали местные жители. Когда я говорю «часто», то имею в виду пять или шесть человек в день, изредка тащились груженые повозки в Пэррот-Сити или к мормонским поселенцам на Западе.

Иногда я общался с путниками. В то время к Энимас-Сити была уже подведена железная дорога, но никто не мог сказать, когда закончится строительство. Жители города мечтали о тех выгодах, которые посыпятся на них в связи с приходом железной дороги, а кое-кто уже считал барыши.

Прошло три дня, я все ждал следующего визита. Человек Пинкертона не появлялся. Скорее всего, он понял, что ошибся, и изменил адрес поиска, решил я и стал о нем забывать. Я как раз скирдовал сено и, не успев подумать о нем, увидел его. Он сидел верхом на гнедой лошади и, казалось, собирался ехать мимо по дороге.

Я воткнул вилы в сено и побрел к дороге. Заметив меня, он натянул вожжи.

— Привет. — Он окинул меня холодным взглядом. — Вы — тот человек, с которым я разговаривал несколько дней назад ночью?

— Я бы сказал, да.

— Вы всегда имеете при себе ружье, даже когда заняты работой?

— Ружье — это инструмент. Человек никогда не знает, когда ему понадобятся инструменты. Вы нашли того, кого искали?

— Пока нет. — Он огляделся. — Огромный клин плодородной земли на Западе. Хотя на юге, севере и востоке также есть неосвоенные обширные территории. Нет никакого смысла ограничивать себя в пространстве. — Помолчав, спросил: — Как они вас называют?

Я взглянул на него.

— Никому не приходится называть меня чаще одного раза.

— Я не ищу неприятностей. Я ищу женщину. Ее хотят.

— Многих женщин хотят, — съязвил я, — кто-то, где-то. Если пуститесь в дальнейшие поиски, вы можете найти ту, которая хочет вас. — Он внимательно меня изучал. — Вы разглядываете меня так, будто хотите рассказать, как себя вести с женщинами. Как у вас с ними получается?

— Никто до сих пор не жаловался. Я знал нескольких в разных районах.

— Приличный размах.

Он повернулся в седле, глядя по сторонам.

— Нужны рабочие руки. Я привожу в порядок ранчо. Не могу смотреть, как все рушится.

— Я тоже. Женщине тяжело управлять таким хозяйством.

— Угу. Сомневаюсь, чтобы Филлипс многое делал своими руками. Или он тоже не хотел тратить деньги на рабочих. Я подправлю немного ранчо, а затем продолжу свой путь.

Он внимательно смотрел на меня.

— Куда?

— Может, в Сан-Хаун.

— Женщина, на которую вы работаете, говорите, пожилая?

— Не помню, чтобы я такое говорил. У нее седые волосы. Мы не часто общаемся. — Кто-то стоял возле окна за шторами. Я заметил, как они слегка сдвинулись. Мы находились далеко от дома, поэтому никто не мог слышать, о чем мы разговариваем, но любой мог нас увидеть. — Я редко бываю в доме. Да и что мне там делать? Я, в основном, по хозяйству. В конце концов, кто я здесь — просто проезжий, — усмехнулся я.

Он бросил на меня строгий взгляд.

— Что в этом смешного?

— Так меня называют в округе. «Проезжий».

— Будь на вашем месте, — сказал он, — я бы свыкся с именем.

С этими словами он вонзил каблуки в ребра гнедой лошади, и та понеслась рысью вдоль дороги. Я стоял, глядя ему вслед, и размышлял. А потом вошел в загон, надел уздечку на коня, подвел к перилам и оседлал. Когда я подъехал на нем к дому, Мэтти встречала меня на пороге.

— Я надумал проехать в Пэррот-Сити, — сказал я, — досмотреть на городской свет. Вам что-нибудь привезти -из города?

— Что нужно этому человеку?

— Сует нос в чужие дела. — Помолчав, я добавил: — Он охотится за молодой светловолосой женщиной.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Вы думаете он ищет меня? Да?

— Нет, мэм. Я думаю, он ищет другую женщину. Когда он услышал, что здесь живут женщины, он решил проверить.

— Он сказал, зачем ее ищет?

— Я и не ожидал, что он скажет. Люди такого сорта надеются получить информацию, а не выложить ее.

Она бросила на меня мимолетный взгляд.

— Чего мне хотелось бы больше всего, так это газет и журналов.

— Их трудно достать, мэм. Их все хотят, но они редко попадаются на глаза. Я постараюсь.

Чалый вызывал много разговоров, поэтому для поездки я выбрал Басквина.

Миновав Черри-Крик, я свернул с дороги и направился к низкорослому дубу на Ла-Платас. Мне были не по душе протоптанные дороги, к тому же я представлял, что город прячется за горами, где-то почти на севере.

Время от времени, останавливаясь и изучая местность, — слишком мало я знал об этих краях, — я вел коня по зарослям кустарника и, оглядываясь назад, видел высокую вершину и широкую полосу земли, что включала в себя ранчо. Почти у самой вершины, похожей на густой гребень, обосновались раскидистые сосны, их молодая поросль тянулась от реки до седловины, что находилась прямо на западе от самой высшей точки. Несомненно, тут было очень красиво, и я завидовал миссис Холлируд, которая владела всем этим великолепием.

Лошадь, на которой я ехал, прекрасно справлялась с трудной дорогой, как будто была рождена для путешествия по горам. С Пэррот-Сити я познакомился еще до того, как покинул Пиочи. Джон Мосс заложил этот город примерно в 1875 году, в то время, когда он вел изыскательские работы для Тибурсио Пэррота, банкира из Сан-Франциско. Где бы ни собирались шахтеры и старатели, там всегда шел разговор о новых месторождениях, новых шахтерских городах или дорогах, ведущих к богатым месторождениям. О Ла-Платас ходило много разговоров, как, конечно, и о Сан-Хауне, только немногим позже. Лагерь Сильвертон наделал много шума, но он располагался высоко в горах и отстоял от дороги на шестьдесят или семьдесят миль.

Когда я выехал на улицу Пэррот-Сити, мне не потребовалось времени, чтобы осмотреть город. Здесь находилась пара забегаловок, где продавали спиртное, кузница, где в основном точили сверла и ножи сеялок, продовольственный магазин и пара палаток, где сдавали койки. По моим подсчетам, в городе отстроилось десять или двенадцать домов и имелось несколько временных хижин овцеводов. Но мне никто не обещал, что здесь будет еще один Денвер.

В магазине я купил пачку булавок и несколько иголок для Мэтти, рубашки и брюки для себя. Кажется, никто не обращал на меня внимания до тех пор, пока я не заплатил по счету. Потом владелец поинтересовался, не шахтер ли я.

— Я занимался горными работами, но в большей степени для себя.

Прежде чем он успел задать мне другой вопрос, я взял покупки и вышел на улицу. Мой взгляд уперся в горы. Это был удивительной красоты высокогорный край, а каньон Ла-Плата манил человека испытать судьбу. Маленький городок лежал передо мной как на ладони. Чтобы обойти его, хватило бы нескольких минут. Наш Пинк обретался где-то здесь, и я хотел побольше о нем узнать.

Напротив магазина расположилась небольшая закусочная. Я пересек улицу и вошел в нее. Небритый здоровяк в рубашке без пиджака мыл посуду за стойкой, которая представляла собой две доски, сколоченные вместе гвоздями, и лавку перед ними, а в центре стояли и два стола.

— Я опоздал на обед?

— Черт возьми, нет! У меня всегда что-то готовится на плите. Вы неравнодушны к рагу из оленины? — Он подмигнул мне. — Так я называю это блюдо. Некоторые обижаются, когда выясняется, что у них недостает коровы.

— Ладно, — кивнул я, — никогда не слышал, что можно разглядеть клеймо, вытащив из рагу мясо.

Он хихикнул.

— Вы правы. Вы похожи на старателя.

— Я занимался добычей, — важно произнес я, а потом с бесстрастным видом добавил: — В настоящий момент я животновод.

Выражение его лица изменилось, и он промямлил:

— Это действительно оленина. Частично.

— Я не охочусь за ворами, — объяснил я, — и у меня здесь нет своего стада. Просто я вешаю воров, если застаю на месте преступления, а это рагу очень вкусное. Должно быть, вы научились готовить рагу на пастбище?

— Да, — с удовлетворением ответил он. — Я пас скот по ту сторону дороги. Дважды гонял стада, в первый раз в Додж, потом в Оглалу. — Он снова посмотрел на меня. — Вы бывали в тех местах?

— Бывал, — ответил я. — В юности. Тогда я пас табун лошадей. В другой раз я был боссом дороги — руководил командой ковбоев при перегоне стада.

— Боссом дороги? Должно быть, вы создали себе имя.

— Меня знали, — сказал я. — То было тревожное время.

Он наклонился через стойку.

— Друг, — зашептал он, — вы можете сделать больше, чем просто сидеть здесь. Купите пару участков городской земли. Об этом месте скоро заговорят. Помяните мое слово. Здесь повсюду богатые рудники. Округ Ла-Плата основан в 1874 году. Это главный город округа. Если у вас есть капитал, вступайте в дело. Очень выгодные условия. У меня есть четыре участка городской земли, — добавил он, — и я уже огородил кольями часть территории в каньоне.

— Я просто ехал мимо, — объяснил я. — Остановился в Черри-Крик, чтобы помочь женщине привести ранчо в порядок.

— О? — Он снова посмотрел на меня. — Так это вы? Наслышан о вас. Вы тот человек, кто убил Хьюстона Бэрроуза?

Новость имеет свойство распространяться, а жители западных территорий говорят о стрелках с таким воодушевлением, как будто они профессиональные боксеры или артисты театра. Только хвастуны добиваются славы метких стрелков.

— Хьюстон Бэрроуз забросил широкую петлю, — сказал я, — а поймал не то, что хотел.

Рагу оказалось отменным. Я съел еще одну порцию и выпил кофе. Человек за стойкой обожал поговорить и, поскольку я когда-то пас скот, решил считать меня своим приятелем. Он подробно рассказал мне о каждом, кто проживал в городе, обо всех рудниках и заводах. Многое из его рассказа я слышал раньше в других местах, потому что каждый, кто открывает город, верит, что он навеки останется столицей.

— Здесь я совсем не вижу приезжих, — заметил я, — не горожан.

— Иногда появляются, — возразил он. — Вы не проводите здесь столько времени, как я. Они все приходят ко мне поесть. Сейчас в городе есть один такой. Он мало говорит, но болтается и слушает, о чем судачат местные жители. Живет на востоке, ищет выгодную сделку, кажется, хочет приобрести в собственность ранчо. — Он посмотрел на меня. — Женщина, что владеет ранчо Филлипса, та, у кого вы работаете, не продаст ли она ранчо? Он им интересовался.

«Бьюсь об заклад, — подумал я, — он задает слишком много вопросов!»

— Возможно, она продаст, но я в этом сомневаюсь. Она искала место, где можно остановиться, когда познакомилась с Филлипсом. Она актриса, — сказал я, зная, что об этом он слышал раньше, — и устала от постоянных разъездов. Ей здесь нравится.

Повернувшись боком на лавке, я отхлебывал кофе и наблюдал за улицей. Где он сейчас?

— Сколько с меня? — спросил я.

Он развел руками…

— Ничего. Мне повезло, что вы пришли с другой стороны дороги.

Я удивился.

— Один парень, — усмехнулся он, — взвалил это предприятие на меня, но мне понравилось. В следующий раз вы можете заплатить, но сегодня еда бесплатно в честь старых времен.

— Так вы ничего не заработаете, — запротестовал я.

Он хихикнул.

— Не беспокойтесь! Эти земли сделают меня богатым. Вот увидите! Наш город еще прославится! Джон Мосс основал его, а он знал, что делает. Его назвали в честь крупного банкира из Фриско, а вы прекрасно знаете, что ни один банкир в Сан-Франциско не позволит, чтобы его город умер! Но дело не в том. Рудники богаты! Богаты, я вам говорю.

Здесь есть крупный рогатый скот. Многие занимаются животноводством. Парень по имени Кавинесс приходит с большим стадом. Сэмпсон тоже. Он живет в долинке, что рас положена на западе от того места, где вы остановились. Некоторые города занимаются разработкой месторождений, вокруг других разводят скот, а у нас есть все: рудники, коровы, лошади, овцы, а теперь еще и железная дорога.

— Я слышал, она проходит через Энимас-Сити.

— Да, конечно. Так говорят, но разве она минует такой славный город, как наш? В течение года сюда придет дорога. Только останьтесь, и увидите!

По другой стороне улицы, там, где я привязал свою лошадь, шли мужчина и женщина. Я пересек улицу, отвязал коня и взглянул на женщину — молодая, довольно симпатичная, городская жительница. Мужчина, который шел с ней, был похож на бизнесмена или какого-то служащего. Она бросила на меня мимолетный взгляд, потом снова посмотрела. Я приподнял шляпу, но она быстро отвернулась, слегка покраснев. Я оседлал лошадь и выехал из города.

Увидев проход в зарослях дубов, направился туда. Мне не хотелось возвращаться той самой дорогой, которой я ехал в Пэррот-Сити, поэтому взял курс на полмили на восток. Несколько раз останавливался, прислушиваясь, а когда было возможно, проверял за собой дорогу, держась на лошади и осматривая открытую местность, что оставалась позади. Вскоре я уже пробирался через заросли молодых сосен и осиновый лес и наконец добрался до участка леса, предназначенного под пашню, откуда открывался великолепный вид на ранчо. Натянув поводья, я остановился под двумя высокими соснами.

Это зеленое, чудесное местечко упиралось в длинный горный хребет, что возвышался над ранчо на тысячу фунтов. Несколько поросших лесом холмов выступали вперед из кряжа и походили на толстые пальцы, протянувшиеся к дороге и Черри-Крик.

Между холмами раскинулись пышные луга. Пока я сидел в седле и любовался пейзажем, на противоположной стороне из-за деревьев появились три всадника.

Поскольку они находились на самой высокой точке горного кряжа, им открывался прекрасный вид на ранчо. Меня скрывала густая тень сосен, и я надеялся, что они меня не заметят до тех пор, пока я буду стоять тихо.

Один из всадников ехал на черной лошади с белой полоской на крестце. У человека, который приезжал на ранчо с Лью Пейном, была такая лошадь, у человека, который набросил мне петлю на шею.

Нас разделяло добрых полмили. Я наблюдал, как они проехали вдоль горного хребта, спустились в седловину и двинулись на запад по направлению к ранчо. Раньше я их не видел. От горного кряжа до лугов тянулись тропинки. Всадники вошли под деревья, и я потерял их из виду.

Я направился к ранчо, стараясь держаться укромных мест. Кто знал, что у них на уме? Но когда они объявятся на ранчо, я буду ждать их.

Ждать с винчестером.

Глава 8

Лошадь трудно заметить на пестром коричнево-зеленом фоне гор, а моя одежда имела неопределенный цвет. Петляя между деревьями, я свернул на запад от дороги, а потом спустился молодым осинником, что заканчивался за домом.

К несчастью, я спугнул оленя, который щипал траву на склоне. Он отскочил всего на несколько шагов, потом остановился, оглядываясь вокруг. Поняв, что я не собираюсь в него стрелять, он снова приступил к трапезе.

Ленивый дымок поднимался вверх из трубы. Я слез с коня, привязал его возле ивы за домом и направился к боковой двери. Держа в руке винчестер, постучал.

Мэтти открыла дверь.

— Будут проблемы, — предупредил я. — Я хотел, чтобы вы знали.

— Снова тот детектив?

— Лью Пейн с парой всадников. Они в горах, их пока не видно, а я не знаю, что у них на уме. Вы сидите спокойно и не высовывайтесь.

Я взял стул и поставил его недалеко от окна так, чтобы можно было наблюдать. Меня беспокоил низкий горный кряж за ручьем, но в нем трудно укрыться. Однако оттуда можно наблюдать за домом, находясь на расстоянии ружейного выстрела. Что, если они займут позицию, а я не замечу? Если они спустятся на луг и обойдут кряж, я смогу их держать под прицелом. Есть одно местечко, откуда просматривается весь горный хребет. Я поднялся со стула.

— Давайте договоримся: что бы ни случилось, вы остаетесь в доме. Я буду недалеко, посмотрю, что могу сделать.

Взяв винтовку, я вернулся к коню и поехал обратно в горы. Миновав осинник, поднялся повыше, свернул и скрылся среди дубов и кедров.

Привязав коня в кустарнике, я пробрался сквозь лес в заранее присмотренное мной место.

День выдался ясный. По небу плыли редкие дождевые тучи, как зачастую случается в этих районах, а я сидел и с удовольствием вдыхал запах сосен. Пышная подстилка из сосновых иголок устилала землю, а там, где заканчивались деревья, ветер колыхал высокую траву.

Они появились на опушке леса и направились по краю луга, где больше я не мог их видеть. Я не имел представления, что они задумали, если только не нацелились опять запугивать женщин. Им известно, что я их не боюсь, но, должно быть, они не предполагали, что я уже вернулся из Пэррот-Сити.

Вскоре они вновь появились из-за длинного бугра, скрывавшего их, слезли с лошадей и повели их в направлении горного кряжа сквозь низкорослый кустарник, стараясь не подниматься вверх. Я успел осмотреть тот кряж, когда в первый раз выезжал на прогулку вокруг ранчо. Там на каменистой земле растут редкие деревья и почти нет травы.

Рядом на ветку уселась сорока. Увидев меня, она склонила голову, как бы решая, стоит ли мое присутствие того, чтобы поднимать шум. Она подолбила клювом что-то в стволе дерева и наконец улетела. Я осторожно убрал винтовку в тень, так как боялся, что солнечные лучи, попав на ствол, выдадут меня.

Они нашли место, которое искали. Лью Пейн установил ружье между ветвями низкого дуба и уперся плечом в приклад. Как только он это сделал, я спустил курок. У меня не было намерения его убивать до тех пор, пока он сам не вынудит меня это сделать. Я знал, как обращаться с оружием, и моя пуля ударилась о ствол дерева рядом с его лицом. Разумеется, он мог попасть и на линию огня, но этого не случилось. Пуля раздробила дерево, и тысячи мелких щепок посыпались ему в лицо. Он бросил винтовку, будто она раскалилась докрасна, и упал на землю.

На всякий случай я отошел на несколько шагов и выпустил другую пулю. Она воткнулась в землю у ног другого парня, надевавшего на мою шею петлю.

Итак, они убрались прочь, подняв за собой столб пыли. Они приехали сюда, чтобы навести страху на женщин, а не для того, чтоб в них самих стреляли.

Я вытащил из ремня два патрона, вставил их в винтовку, на случай если они мне понадобятся, и сидел отдыхая, а мои мысли возвращались к той девушке, которую я встретил в Пэррот-Сити. Почему она на меня так глазела? Не думаю, что мы были знакомы раньше, хотя она смотрела так, как будто знала меня. А может, до нее дошли разговоры и ее разбирало любопытство?

Когда я подошел к крыльцу, Мэтти стояла на пороге.

— Я слышала стрельбу.

— Они намеревались стрелять по дому, вот мне и пришлось насыпать им пыли в глаза, чтобы они передумали.

На землю уже пали тени, когда я распряг коня и отвел его в загон. Умываясь, я обдумывал сложившуюся ситуацию. Меня что-то беспокоило. Что конкретно, я не мог понять.

Ужин стоял на столе, и Мэтти попросила меня садиться, сказав, что сама уже ела. Я вытащил из кармана булавки и иголки, которые купил специально для нее, и она меня поблагодарила.

— Пустячок из города, — объяснил я, — выбор не велик. Большая часть товаров предназначена для шахтеров, но там есть продукты. Я имею в виду бакалейную лавку. Но почти ничего, что может интересовать женщину.

— Мы не были там, — ответила Мэтти. — Но однажды мы ездили в Энимас-Сити. Это так далеко! И нам не нравится уезжать отсюда. Здесь совсем не так, как думала миссис Холлируд. Когда мистер Филлипс рассказывал о своем ранчо, оно всегда представлялось ей как большая плантация с красивым уютным домом, белыми диванами и прекрасным экипажем. Она просто не имела представления о том, что такое ранчо, да и я тоже.

— Довольно суровые условия по вашим меркам, — улыбнулся я. — Местные жители приспособились. Этот дом лучше, чем многие другие в округе. Кто-то умело пользовался столярными инструментами и знал, как правильно обтесать бревна. Конюшня и амбар построены той же рукой. Это видно по работе мастера.

— Место здесь замечательное. Но чтобы извлечь из него деньги, хозяину нужно иметь представление, как обращаться с животными, или познакомиться с кем-то, кто мог бы этим заняться. Я вижу, что многое здесь кажется непонятным миссис Холлируд.

Мэтти поставила передо мной тарелку, и я приступил к еде. Проголодавшись, я не тратил времени зря. Затем спросил:

— Разве Филлипс не рассказывал вам, что представляет собой ранчо?

— Я с ним была мало знакома. Да, он что-то говорил, но миссис Холлируд никогда раньше не видела западное ранчо и представляла его по-другому. В поезде она уверяла, что нас ждет замечательная жизнь. Она надеялась, что у нее будет прислуга, ей всегда хотелось иметь прислугу. Мне кажется, она мечтала о большем.

— Здесь тяжелая жизнь, — согласился я. — Но в округе живет много зажиточных хозяев. Все они работают, чтобы извлечь пользу из земли, рудников, даже лесов.

— Мне кажется, она собирается продать ранчо.

Я проглотил то, что находилось во рту, и подождал с минуту, пока она наполнила чашку.

— Я не интересовался, сколько стоят здесь дома, — сказал я. — Но мне кажется, что она не сможет получить большую сумму. Здесь хорошая земля, но по большей части она используется для разведения овец и крупного рогатого скота. К западу от этого места живет человек, который приспособился выращивать ячмень и овес. Вам нужно решить, чем заниматься. Честно говоря, мэм, я сомневаюсь, что вам удастся получить за ранчо больше, чем будет стоить дорога на восток.

— Ну что вы! — возразила миссис Холлируд. Она появилась в одном из халатов, которые постоянно носила. — Это хорошая земля, и я уверена, что кто-то пожелает ее купить.

— Земля зависит от водоснабжения, мэм. Здесь есть хороший родник. Рядом течет небольшая река Черри-Крик. Я полагаю, вам повезет, если кто-то предложит по десять долларов за акр. Здесь тысяча восемьдесят один акр, мэм, и столько свободной земли, что животноводам просто не нужно покупать. Люди, у которых есть деньги, вкладывают их в городские земли. Там строится железная дорога. Ходят слухи, что с приходом железной дороги возле нее возникнет новый город, а Энимас-Сити останется на бобах. Но не принимайте все за чистую монету. Просто я слышал разговоры местных жителей.

— Они говорили о нашем ранчо? Обо мне?

— Нет, мэм. По крайней мере, я этого не слышал. В основном люди заняты своими делами. Естественно, раз вы появились здесь недавно, найдутся любопытные. И этот Пинкертон, он интересовался.

Казалось, ее кожа натянулась, и на какой-то миг она выглядела почти сердитой. В первый раз за все время я заметил недовольство в ее лице. Но она быстро справилась с волнением.

— Вы кое-что привезли из города, — улыбнулась она, — спасибо. Боюсь, что здесь почти ничего нет. — Вдруг она перевела на меня взгляд. — Вы говорили о крупном рогатом скоте. Как вы думаете, сколько можно продать?

— В основном ваше стадо молодое. Это как раз то, что вам нужно, чтобы начать заниматься хозяйством на ранчо. Если исходить из того, что я уже успел осмотреть, можно сделать вывод, что у вас прекрасное маленькое ранчо. Ну, через четыре или пять лет…

— Четыре-пять лет? — воскликнула она. — Но это невозможно! Я не могу здесь торчать столько времени! Разве!.. — Она потрясла головой. — Мистер Проезжий, вы просто должны нам помочь. Мы ничего не смыслим в ведении хозяйства на ранчо, а когда приехали сюда… ну мы этого не ожидали. Все, что мы сможем сделать, — это продать скот и ранчо, каким бы оно ни было, и вернуться на восток. Боюсь, я не создана для такой работы, мистер Проезжий. Я привыкла общаться с людьми, меня тянет к свету, музыке, толпам людей. Мне казалось, когда мы приедем сюда, мы будем отдыхать, восстанавливать свои силы. Все, что я вижу перед собой, требует тяжелого, изнурительного труда изо дня в день.

— Вы правы, мэм. Здесь надо вкалывать. В этих краях ничего не достается легко. Земля, природа — чрезвычайно богаты, но, чтобы иметь прибыль, придется работать. Никто не подаст богатство на тарелочке.

— Но разве здесь нет золота? Разве не может случиться, что на территории нашего ранчо обнаружат золото?

— Вряд ли, мэм. Золото и серебро есть в Ла-Платас. Старые испанцы, которые дали название горам, знали об этом. Чтобы добраться до залежей золота и серебра, нужно приложить немалые усилия. На вашей земле… ну, на холме, я видел обнаженные залежи угля. Может, это не так уж много, но жители Пиочи рассказывали мне, что здесь повсюду есть уголь. Однако никто не покупает его в этих местах. Может, только после того, как построят железную дорогу… Да, здесь есть богатые залежи угля, которые легче добывать, и расположены они недалеко от дороги. Вам нужно заниматься коровами, лошадьми или овцами, чтобы извлекать пользу.

— Найдите мне покупателя. Я продам животных и ранчо, мы продадим все и уедем на восток.

— Как я уже говорил, мэм, чтобы получить приличную цену, нужно очень много сделать. В округе полно свободных земель, я наводил справки. К тому же мне кажется, у людей вряд ли есть наличные деньги.

Отрезвляющий поток моего красноречия расстроил ее. Она встала и подошла к окну, за которым виднелась черная полоса леса на фоне неба и звезды, похожие на фонари. Яркие, они казались совсем близко.

— Здесь так красиво, мэм. Это великая страна. Вон там, к востоку, осиновый лес. Осенью он станет подобен льющемуся золоту, а дубы сделаются красными. Мэм, только подождите, и вы увидите эту роскошь. Вам никогда не захочется уезжать отсюда.

Она посмотрела на меня широко открытыми глазами.

— Я хочу уехать, молодой человек, и я уеду. Найдите мне покупателя. — Она вопросительно глянула на меня. — А может, вы сами захотите купить? Вы говорили, что у вас есть сбережения.

Я вспыхнул и почувствовал, что покраснел.

— Мэм, мои скромные сбережения выеденного яйца не стоят. Я рабочий человек, мэм, у меня никогда не было много денег. Все, что у меня есть, в конечном счете сводится к нулю. Я не могу купить ни ранчо, ни животных.

— Я хочу уехать. Вам продам подешевле, чем вы думаете.

— Вы называли меня «Проезжий», «Идущий мимо». Да я именно такой. Я плыл по течению жизни, когда оказался здесь, и, оставив это место, просто продолжу свой путь. Я прибыл из ниоткуда и собираюсь вернуться туда.

— У вас нет родственников? Никого, кто мог по вам скучать?

— Ни души, мэм. Я один в дороге, меня никто нигде не ждет.

Мэтти уставилась на меня, похоже, она рассердилась. Во всяком случае, в ее взгляде чувствовалось раздражение. Я не знал причины. Может, она подумала, что мне стало жалко самого себя? Ничего подобного! Просто это моя манера разговаривать. Я вел жизнь, которая мне по душе.

Наконец я закончил есть и отправился в загон. Я видел, как миссис Холлируд встала и пошла в свою комнату, а Мэтти вертелась на кухне.

По какой-то причине я остался недоволен собой. Я оперся о рейки загона, а чалый подошел и ткнул меня носом. Я не знал, почему был не в духе, хотя меня расстроило их намерение продать ранчо.

Хорошие земли становились редкостью для тех, кто решил переехать сюда, а это было одним из последних мест в стране, где стоило поселиться. Раньше я думал, что они приехали домой. Мне казалось, что они здесь останутся и будут жить. Если бы я знал, что они собираются продать землю и уехать, я бы не стал стараться изо всех сил и приводить все в порядок.

Мэтти выплеснула воду, а потом подошла ко мне. Она помолчала с минуту, наслаждаясь ночью.

— Здесь действительно прекрасно, — сказала она.

— Да, мэм. Редко можно встретить такую красоту, редко. Я не ожидал, что вы собираетесь уехать. Мне казалось, что здесь вы обрели свой дом.

— Мистер Проезжий, — она говорила тихо, — не имеет значения, что вы думаете о себе, вы — замечательный, добрый человек. Будь я на вашем месте, я бы вскочила в седло и умчалась на чалом прочь отсюда. И я бы сделала это сейчас — уехала и не оглянулась бы.

Она направилась к дому, закрыла за собой дверь, и через минуту свет погас.

Значит, сейчас. Вот так неожиданность! Уехать, когда им по-прежнему грозит опасность? Уехать, когда Лью Пейн вертится поблизости? Я не мог так поступить.

Я вошел в амбар и разделся, собираясь лечь спать. Сняв ботинки, я присел на край кровати, думая о ее словах. Почему она так сказала? Ее слова звучали почти как предупреждение. Несомненно, она не видела смысла в том, чтобы втягивать меня в их проблемы, в их отношения с Лью Пейном.

Рассвет забрезжил как раз в то время, когда я кормил лошадей зерном и сеном. В этот день я собирался начать подсчет животных, но прежде всего мне предстояло полистать книгу учета Филлипса, если он действительно ее оставил.

Большинство людей, занимающихся разведением коров, ведут учет поголовья, которое находится на пастбищах и у них дома. Некоторые животноводы регистрируют стада на свое имя, поскольку часто случается, что они покупают другое стадо. Если у меня будет его учетная книга, я смогу иметь представление о том, что искать и как много голов находится на ранчо.

Я уже заканчивал завтракать, когда в комнату вошла Мэтти.

— Мэм, хозяин ранчо обычно ведет книгу учета, где записывает количество животных, купленных им и находящихся на пастбищах. Обычно это маленькая записная книжка в кожаной или матерчатой обложке.

— Вот там в гостиной в выдвижном ящике есть какие-то старые бумаги. Я не знаю, что это, — может быть, старые письма или что-то еще. Мне кажется, что я все-таки видела там маленькую коричневую книжечку.

Я взял чашку в руку и пошел в гостиную, туда, где находился ящик, и открыл его. Действительно, в нем лежала стопка бумаг, по большей части старых. Среди них нашлось и то, что мне было нужно: книга учета, но я просмотрел все содержимое ящика.

Там я нашел завещание.

Глава 9

Миссис Холлируд будет приятно узнать о том, сколько денег она сможет получить за ранчо, чтобы вернуться туда, откуда приехала. Да, я понимал. Для женщины ее склада это было мучение. Она привыкла к городу, к театру и жизни на широкую ногу.

— А как же вы? — Поинтересовался я у Мэтти. — Она могла бы доверить вам вести хозяйство. Я не могу остаться, но я помог бы начать, а потом занялся бы своим делом.

— Вы шахтер?

— Не совсем, мэм. Я работал повсюду, разведывал месторождения, но почти ничего не обнаружил. Иногда человеку удается найти карман в горах, а когда он его вычистит, там ничего не остается. Месяц назад я наткнулся на такой карман неподалеку отсюда. Получилось совсем неплохо.

Я взял свою шляпу, запихнул учетную книгу и некоторые бумаги в карман, поблагодарил ее за завтрак и пошел в амбар.

Оставшись один, я устроился на кровати и открыл книгу учета. С тем, что меня интересовало, было все в порядке. Меня беспокоило завещание. Оно лежало в ящике вместе со старыми письмами и легко могло потеряться. Я достал его и развернул. Первая строка заставила меня содрогнуться, точно повеяло могильным холодом.

«Я, Джон Ле Коди, будучи в здравом уме, составляю сию дарственную и завещаю все свое состояние моей любимой племяннице Джанет Ле Коди. Ее отец, Роберт Ле Коди, оставил ей свою половину ранчо и скота, а настоящее завещание делает ее полной и единственной наследницей вышеупомянутой собственности».

Завещание было подписано Филлипсом и засвидетельствовано тремя людьми: Джеком Рибсом, Уильямом Баркером и Тимоти Фаррелом.

Я долго сидел, пристально глядя на документ. Что-то здесь не так! Если завещание, которое я держу в руках, подлинное, тогда завещание, по которому ранчо переходило миссис Холлируд, фальшивка. И кто такая Джанет Ле Коди, которую Филлипс называет своей «любимой племянницей»?

Мое внимание вернулось к завещанию. Эту бумагу составили в Энимас-Сити год назад. Какое число стоит на завещании, что находится у миссис Холлируд? Что-то тут определенно не так! Если мистер Филлипс оставил целиком ранчо миссис Холлируд, как тогда он поступил со своей «любимой племянницей»? И как насчет другой половины ранчо, которая и так принадлежит ей?

Я ничего не понимал в юриспруденции. Как многие другие, я познавал законы, слушая дебаты в судах, но в данном случае моего образования не хватало.

Как все эти бумаги оказались в ящике? Неужели миссис Холлируд и Мэтти ни разу не осмотрели дом? Похоже, что они этого не делали. Мэтти знала, что бумаги лежат в ящике, она сама сказала мне об этом. Очевидно, им даже в голову не пришло рыться в старых письмах. Наверное, они решили, что эти бумаги не стоят внимания.

Я просмотрел письма. Большая их часть принадлежала этой Джанет. Дядя называл ее Джеки. По тону, каким они были написаны, я заключил, что Филлипс заменил этой девушке отца. Ее письма демонстрировали искренние чувства; похоже, дядя финансировал ее обучение. Такой человек, как Филлипс, ни за что не отрекся бы от своей горячо любимой племянницы. Однако он именно так поступил. Неужели этот акт определяется юридическим термином «чрезмерное влияние»? Я имею в виду, что он так увлекся миссис Холлируд, что позабыл о своей племяннице? Но как он забыл о том, что ей принадлежала половина ранчо? На законных основаниях он не мог отдать то, что ему не принадлежало, даже если он был с этим тесно связан.

Теперь я волновался. Я держал в руках документы, и весьма важные, но что с ними делать — в мою голову не пришло ни одной путной мысли.

Взяв стопку писем, я положил их на столе на видном месте и сложил так, чтобы потом мог узнать, если кто-то их трогал. Некоторые я вытащил из конвертов и разбросал, чтобы создать видимость, что их больше, чем на самом деле. Другие письма вместе с завещанием убрал в старую консервную банку и поставил в темное место, высыпав сверху ржавые гвозди.

Захватив с собой книгу учета, я оседлал лошадь и отправился осматривать территорию ранчо и животных. К тому времени, когда солнце скатилось вниз, я успел насчитать сто сорок длиннорогих и шестьдесят пять коров с белой мордой. Все животные были в хорошей форме. Вернув лошадь в загон, я умылся и поймал себя на мысли, что мне не хочется идти в дом. Наконец я легонько постучал в дверь.

Мэтти готовила ужин. Когда я вошел, она отвлеклась от плиты и посмотрела на меня.

— Что-то вы припозднились!

— Да, мэм, осматривал коров. Стадо состоит из животных очень продуктивных пород. Пастбища отличные, скот, который я видел, в хорошем состоянии, очень упитанный.

В комнату вошла миссис Холлируд. Ее седые волосы выглядели так, словно она только что побывала у парикмахера. Она, как всегда, казалась спокойной и безупречной.

— Мэтти говорила мне, что вы нашли книгу учета, так, кажется, вы ее называете?

— Да, мэм. Она во многом помогает. Теперь я знаю, сколько мистер Филлипс держал голов и где большая часть пасется. Через несколько дней я предоставлю вам полный отчет.

— Вы можете устроить распродажу? Возможно, кто-нибудь из владельцев соседних ранчо заинтересуется.

— Безусловно, они заинтересуются, мэм, но здесь редко у кого есть наличные деньги. Сомневаюсь, что найдется человек, готовый выложить на бочку хорошую сумму за скот. Ни у кого нет столько денег.

— А вы, мистер Проезжий?

— Нет, мэм, животноводство — не моя стихия. У меня есть кое-какие сбережения, но этого недостаточно, чтобы приобрести такое хозяйство. Тем более, я в этих местах проездом. Это — очень красивый край, но есть часть страны, где я еще не бывал. Я собираюсь отправиться в город, чтобы забрать свои вещи и лошадей, а потом продолжу путь. — Немного помолчав, я повернулся и взглянул на нее. — Как только я закончу с подсчетами, я больше не смогу быть вам полезен. Нет никакого смысла болтаться тут без дела, если вы скоро покинете ранчо.

Мы сидели, разговаривая о том о сем, наконец миссис Холлируд сказала:

— Вы будете очень добры, мистер Проезжий, если дадите нам знать, когда намерены покинуть нас, я приготовлю прекрасный ужин в вашу честь.

— Спасибо, мэм. Очень вам благодарен.

Стояла чудесная, звездная ночь, и мне вдруг захотелось оказаться в дороге, разбить свой лагерь, лечь спать под открытым небом, где над головой светят эти же самые звезды, а ветер колышет листья осин.

Может, я не очень общительный человек и рожден для того, чтобы бродить по земле, по бескрайним степям, где бегают койоты и летают орлы.

У двери я снял со стены фонарь, поднял круглый стеклянный абажур, чиркнул спичкой и поджег фитиль. Потом вошел в амбар, повесил фонарь и снял пиджак. Бросив взгляд на стол, где оставил письма, я на какое-то мгновение действительно окаменел, глядя на них. Кто-то их трогал, причем трогал осторожно, так, чтобы я не заметил. Но я их оставил в определенном порядке, поэтому и догадался, что их брали.

Человек, который в них рылся, оставил все на своих местах, только в не том порядке, как сложил бумаги я. Кто бы то ни был, он старался сохранить прежний порядок.

Не двигаясь с места, я огляделся вокруг, проверяя каждую мелочь. Теперь я заправлял кровать по-армейски, так, как это делал Мак-Каррон. Я натягиваю верхнее одеяло так туго, что если бросить на него монету, она отскочит. Моя кровать и сейчас выглядела заправленной точно так же, только одеяло лежало не так плотно.

Кто-то, очень стараясь, чтобы я не догадался, обыскивал мою комнату, заглядывая ко мне под подушку, и проверял матрац, пытаясь оставить все так, как было. Что же у меня искали?

Запасной револьвер, который я хранил в постели, лежал на месте, и я вытащил его. Когда человеку приходится каждый день держать оружие в руках, он начинает его чувствовать, и я сразу понял, что револьвер как-то изменился. Чаще всего я имел при себе кольт, этот был новый. Я всегда держу свое оружие полностью заряженным. Внимательно осмотрев револьвер, обнаружил пустую ячейку под курком. Я не мог ее так оставить. Пришлось проверить и ружье. Я им пользуюсь только в тех случаях, когда у меня нет выхода. На первый взгляд ружье казалось заряженным, но одна деталь заставила меня ужаснуться. Вместо патронов в нем стояли использованные гильзы. Если я стреляю, то всегда перезаряжаю ружье. Я подбросил ружье в руке и крепко выругался про себя. Кто-то хотел, чтобы меня убили. Было вытащено три патрона, их заменили тремя пустыми гильзами. Если бы мне пришлось стрелять, то три первых выстрела оказались бы холостыми. Этот человек имеет доступ к амбару и моей спальне, он хочет моей смерти. Ему все равно, кто меня убьет и где это случится.

Теперь я уже серьезно начал готовиться в путь. Мне нужна была Лошадь Смерти. Я хотел получить чалого, тем более что хозяйка сама предложила мне заплатить за работу, которую я выполнял на ранчо. Если этот прекрасный конь останется здесь, его убьют. Может, чалый и приведет меня к смерти, но даже если и так, то это будут захватывающие скачки.

Все, решил я, убираюсь отсюда, и подальше. Нет никакого смысла оставаться. Я перестал наводить порядок на ранчо, поскольку эти женщины в любом случае покинут его.

Связав письма и выключив свет, чтобы никто не мог увидеть, чем занимаюсь, я полез наверх и проверил консервную банку, где спрятал завещание. Оно по-прежнему там лежало, его никто не трогал. Я положил его обратно.

Детектив Пинкертона не объяснил, что он ищет и кто его послал. Если он все еще в Пэррот-Сити, мне следует его разыскать и, уж конечно, забрать свои вещи. Итак, выезжаю.

Я решил оседлать чалого. Казалось, он обрадовался. Я потрепал его по загривку, почесал за ушами. Потом погладил по спине и набросил седло. Все это время я думал над маршрутом. Но больше всего меня беспокоило завещание. Я не знал, как с ним поступить.

Миссис Холлируд получила наследство по завещанию Филлипса. Она приехала сюда и заявила о своих правах. Шериф и местный судья признали ее права законными. Теперь я обнаружил другое завещание. Мне было странно и непонятно, как мог человек лишить наследства свою любимую племянницу, даже не упомянув ее имени в другом завещании.

Честно говоря, это не мое дело, мне хватало своих собственных проблем. Нет необходимости напоминать, что меня преследовали ребята Бэрроуза. Однажды эти парни прилично выпьют и отправятся на охоту за моим скальпом.

Более того, я хотел вернуть свои вещи и двух лошадей, но если я отправлюсь за ними, неприятностей не миновать. Тем не менее, будучи упрямым, не желал терять то, что принадлежит мне.

Когда я выводил чалого из загона, на пороге появилась Мэтти.

— Вы сегодня уезжаете?

— Нет, мэм. Просто немного проеду верхом. — Я колебался. — Кстати, миссис Холлируд хотела заплатить мне за работу. Если не передумала, почему бы ей не отдать мне чалого, ведь все равно его никто не станет держать. Пусть выпишет счет на продажу, и мы будем квиты.

— Я спрошу у нее. — Она подошла ко мне совсем близко и тихо сказала: — Если вы уезжаете, уезжайте быстро. Я не говорю о том, что вы должны это сделать сию минуту, но вам надо покинуть ранчо. Убирайтесь отсюда.

Я сделал вид, что подтягиваю подпругу.

— На это есть особая причина?

— Не задавайте вопросов. Просто уезжайте. — Уже уходя, она обернулась. — Вы хороший человек, мистер Проезжий. Я считаю, что вам не следует впутываться в чужие проблемы. Уезжайте… пожалуйста, уезжайте.

Я вскочил в седло и помахал ей на прощанье.

— Передайте миссис Холлируд, что я еду в Пэррот-Сити. Может, мне удастся найти покупателя на ранчо.

Проехав полмили, я заметил у дороги лагерь. Там паслись две лошади и сидел человек в шляпе с узкими полями, пиджаке и брюках, заправленных в голенища сапог. Я узнал Пинка и направил чалого к его костру.

— Вы находитесь на территории частной собственности, — произнес я вместо приветствия, — но до тех пор, пока костер не погаснет, мы не станем предъявлять претензий.

— Вы остаетесь здесь? На вашем месте я бы хорошенько подумал. Парни Бэрроуза расстроены. Рано или поздно они придут за вами.

— Поверьте, я не ищу неприятностей на свою голову, но если те ребята явятся, меня они найдут на месте. Я не очень быстро бегаю, да и моялошадь тоже.

— Вы путешествуете на Лошади Смерти!

— Смерть для кого-то другого, но не для меня. — Я слез с коня и уселся возле костра напротив него. — Вы нашли блондинку, за которой охотились?

— Торчал бы я здесь, если бы нашел ее?

— Что вам нужно от нее?

— Она убила человека. — Его ответ заставил меня заткнуться. Я просто не знал, что сказать. Он продолжил: — Вероятно, это было не первое ее убийство. Если мы ее не найдем, оно может оказаться и не последним.

— Сколько женщине лет?

— Тридцать, может, тридцать пять. У нас нет точных сведений. Она умеет хорошо заметать следы и даже перевоплощаться. Я склонен полагать, что ей около тридцати пяти.

Вот теперь я почувствовал себя лучше.

— Женщины, что живут на ранчо, не подойдут. Молодой около двадцати, а той, что старше, миссис Холлируд, за пятьдесят. Даже, примерно, шестьдесят. Раньше она была актрисой.

— Миссис Холлируд? Никогда о ней не слышал. Как ее имя?

— Откуда мне знать? Я не имел возможности познакомиться с ними поближе. Выполнял кое-какую работу на ранчо да несколько раз обедал с ней за одним столом, вот и все.

Пинк помешал костер.

— Меня зовут Белл. Рид Белл. С тех пор как началась война, я работаю в агентстве.

— А меня — Проезжий. Такое прозвище дала мне миссис Холлируд, и мне оно понравилось. Весьма по существу.

Белл изучающе смотрел на меня.

— Не припоминаю, чтобы вы числились в списке разыскиваемых людей.

— Конечно. Полагаю, что я один из самых неподходящих для занесения в розыск. Вы говорили, что женщина, за которой охотитесь, разыскивается за убийство?

— Угу. Она пообещала тому джентльмену приготовить великолепный ужин. Она сдержала свое обещание, только на следующее утро он оказался мертв.

Глава 10

Пинк остановился на ночь в небольшой впадине у реки. Отсюда открывался очень красивый вид. Молодой лес тянулся по склону до седловины, над которой круто вздымалась высокая вершина кряжа.

— У них тут великолепные места, — заметил Белл. — Мне жаль уезжать отсюда.

— Вы уезжаете?

— Сначала нужно найти эту женщину. — Он посмотрел на меня. — Похоже, вы частенько действуете безрассудно. Что касается работы, я поступаю так же. У меня есть работа, и я должен ее выполнять. Мне нужно найти эту женщину, прежде чем она убьет еще кого-нибудь.

— Вы думаете, это стиль?

— Нет доказательств, за исключением одного случая. Полагаю, она совершила не одно убийство. До настоящего времени ей относительно везло. Однако она все же допустила промах в цепочке своих действий, и теперь у нас есть первая веская улика. — Он снова посмотрел на меня. — Она убила человека, с которым работала. Он слыл специалистом по подделыванию почерка, мастер фальшивок, причем хороший. Похоже, жадность его погубила. Видимо, он запросил слишком большую сумму или в деле была замешана женщина помоложе. По крайней мере, мы такое слышали.

Он допил кофе, перевернул над огнем чайник, наблюдая, как шипят падающие на угли капли, затем бросил сверху горсть земли. Этот человек умел правильно разводить костер, чтобы не вызвать пожар: вокруг кострища, в котором продолжали тлеть головешки, он выложил круг из камней.

— Я буду скучать по этим местам, — вздохнул, вставая. — Красота природы захватывает, с ней, как с любимой девушкой, трудно расставаться.

Седлая коня, Белл внимательно посмотрел на меня.

— У вас есть деньги?

— Немного.

— На вашем месте поостерегся бы, садясь за стол в том доме.

Мы разъехались в разные стороны. Наверное, все детективы, в силу своей профессии, ужасные скептики, подумал я. Еще бы, если большую часть жизни проводить с худшими представителями общества, естественно, начинаешь сомневаться в каждом встречном. Повращайся-ка постоянно среди бандитов, очень скоро сам поверишь, что кругом одни бандиты. Слов нет, преступников всюду полно, но есть же и честные люди.

Я заметил олений след, который вел к горам за впадиной, где Билл разбил свой лагерь, и направил чалого по нему, петляя среди дубов. Некоторые деревья поднялись высоко, но большинство почему-то замедлили свой рост. Густой подлесок вокруг создавал благоприятные условия для жизни диких животных. Не доносилось ни звука, только шелест осин на легком ветерке нарушал тишину. Я натянул вожжи и прислушался.

Молодая лань вышла из-за осин, мягко ступая по земле своими изящными копытцами, и повернула голову, чтобы посмотреть на меня и на чалого. Мы стояли тихо, а она прошла мимо, не поднимая шума. Впереди деревья редели, и я мог следить за дорогой, что вела в Энимас-Сити. Я ждал, когда по ней проедет Рид Белл, но он так и не появился. Куда же он подевался? Раздумья на эту тему заставили меня нахмуриться.

Вдруг меня охватило беспокойство. Подчиняясь шестому чувству, я повернул в глубь леса. Чалый вскарабкался по каменистой россыпи и вошел в чащобу, петляя меж деревьев и завалов сушняка. Почувствовав себя в безопасности, я натянул поводья и стал ждать.

Через мгновение я услышал едва различимый звук. Ехал всадник… и не один. Я заметил, как среди осин промелькнула тень. Положив руку на шею коню, я прошептал:

— Ш-ш!

Оглядевшись по сторонам, увидел узкую тропинку. Мы могли бы по ней уйти. Я повернул голову, всадники остановились и прислушались. Один из них выстрелил в мою сторону, но явно наобум. Я вытащил револьвер.

— Что-то ищите? — спросил я тихо, но достаточно отчетливо, чтобы они расслышали в тишине мои слова.

Мужчина, находившийся от меня ближе всех, примерно в пятидесяти шагах, подпрыгнул в седле, будто наступил босой ногой на кактус, и принялся размахивать винтовкой во все стороны. Он заметил меня как раз в тот момент, когда я выстрелил, и отпрянул назад. Пуля раздробила руку, в которой он держал винтовку, чиркнула по груди и вошла в плечо.

Чалый с места рванул вперед и, скрывшись в зарослях, помчался сломя голову вдоль горного хребта, перескакивая через завалы, уворачиваясь от сучьев, стараясь найти выход.

За спиной раздался пронзительный крик:

— Да поймайте же его, черт побери!

— Сам поймай! — ответил сердитый голос. — Он меня уже поймал.

Обогнув густой дубняк, я вытащил винтовку и на ходу спрыгнул с коня. Чалый остановился. Поскольку здесь не было травы, а нижние ветви деревьев обглоданы, я понял, что в этом месте паслись коровы. Стараясь спутать следы, я быстро прошелся по прогалине. И тут ниже меня, почти там, где я вошел в осиновый лес, появился всадник.

Мне не хотелось убивать хорошую лошадь, поэтому я взял повыше и прицелился в плечо. Пуля задела всадника, я видел, как он дернулся в седле и на ходу упал с лошади. Несколько минут я сидел, напряженно прислушиваясь и ожидая. Я не горел желанием убивать людей, да и законы в последнее время стали жестче. Шел 1880 год, люди не одобряли убийства. У меня не было ни малейшего желания ссориться с законом на территории, где я считался чужим. Раны у меня на шее только что зажили, но еще не успели загрубеть.

Разыскав своего коня и убедившись, что с ним все в порядке, я вскочил в седло и отправился обратно на ранчо. Я срезал путь и дважды спугнул оленя.

Теперь нужно было быть осторожным. Лошадь двигалась шагом, я старался держаться в укрытии и все время оборачивался и проверял дорогу. Единственное, что меня беспокоило, — это горы. Если кто-нибудь взобрался туда, я становился Для него открытой мишенью. Время от времени я оглядывал горный кряж. Въехав во двор ранчо со стороны большого амбара, я слез с коня, снял с него уздечку и отвел в загон. Держа винтовку в руке, направился к амбару. В доме все уже замерло. Я приоткрыл дверь амбара и распахнул ее пошире стволом винтовки — доверчивым меня не назовешь, но я понятия не имел, кто мог проникнуть в амбар за время моего отсутствия.

Казалось, все оставалось на своих местах. Я быстро сложил свои жалкие пожитки, а потом сел на кровать и задумался.

Меня беспокоило завещание, что я нашел в ящике. Миссис Холлируд предъявила в суд завещание, и суд его принял. Не возникало сомнений в том, что оно выражало именно последнюю волю владельца ранчо, хотя, судя по дате, оно не могло быть составлено намного позже, чем то, что лежало в жестянке.

Почему человек, оставивший сначала все своей «любимой племяннице», полностью лишил ее наследства другим завещанием? И где сейчас эта племянница? Рассказывал ли Филлипс когда-нибудь о ней миссис Холлируд?

Увы… я ничего не смыслил в юриспруденции, но интуиция подсказывала мне, что завещание, которое находилось у меня, очень важное и должно быть представлено на рассмотрение суду. Но зачем? Филлипс составил другое завещание, по которому все оставлял миссис Холлируд. Кажется, никто не против, разве что Лью Пейн, но к нему я не испытывал сочувствия. Если он знал, что она несправедливо вступила в права наследства, ему следовало бы обратиться в суд. Эта страна претерпевала большие перемены. Старый жесткий порядок, утверждавший право силы, отходил в прошлое.

Меня расстроило, что миссис Холлируд намерена продать ранчо. Такое прекрасное, столько свободной пастбищной земли! На ранчо ей потребуется всего лишь один работник, поэтому вести здесь хозяйство можно не дорого.

Люди, напавшие на меня сегодня, по крайней мере один из них, имел отношение к Лью Пейну. Я стрелял, чтобы припугнуть их, и надеялся, что никого не убил. Однако меня беспокоил тот, последний, который свалился под копыта лошади. Но я отчетливо понимал, что в следующий раз они будут действовать осторожно. Если другой раз представится. Я намеревался сжечь за собой мосты.

Никто меня не знал в этих краях, но все, с кем у меня возникли проблемы, имели много друзей. Миссис Холлируд уезжает, у меня нет причин задерживаться, а здравый смысл подсказывал, что мне нужно убираться отсюда, и как можно быстрее.

Лью Пейн, его друзья и парни Бэрроуза хотели видеть меня в гробу, но я ничего не имел против них. Единственное, чего я хотел, — это оказаться среди гор, где поблизости нет ни души, немного поохотиться, разведать рудник или просто полюбоваться природой. Где-то на моем пути должен встретиться снежный баран, и еще я люблю высокогорные края с облаками за компанию.

Прежде всего, мне необходимо получить счет на чалого. Я куплю его, если они не отдадут, хотя и обещали. Затем я вернусь в Пэррот-Сити и съезжу за своими вещами и лошадьми. Вторая поездка займет три или четыре дня, поскольку я буду ехать ночами и в городе появлюсь не раньше вечера. Я не хочу иметь никаких неприятностей.

Теперь в доме горел свет. Я вдруг почувствовал, что у меня нет никакого желания идти туда, но мне очень сильно хотелось получить чалого, и я так боялся, что кто-нибудь пристрелит его, если не увести его отсюда. Поэтому, причесавшись и вымыв руки, я перешел дорогу и направился к двери, легонько постучал и вошел, как всегда делал раньше.

Мэтти суетилась у плиты.

— Присаживайтесь, — пригласила она. — Через минуту все будет готово.

— Миссис Холлируд дома? Нам следует решить дело с чалым. Кажется, эта лошадь никому не нужна. Она говорила, что я могу оставить ее себе.

— Скоро она уедет отсюда. — Мэтти продолжала стоять ко мне спиной. — Ей нужно о многом подумать.

— Если она продаст ранчо, Лью Пейн пристрелит коня.

— Вам следует согласиться, что у этого коня плохая репутация, — заметила Мэтти, — но мне тоже будет жаль, если его пристрелят.

— Этот Пинкертон по-прежнему здесь. Он остановился в полумиле от дороги.

Мэтти никак не отреагировала на мои слова, а через минуту подала мне еду, а потом принесла свою тарелку и села напротив. Бросив взгляд на внутреннюю дверь, она тихо сказала:

— Я думала, что вы уехали.

— Да, мэм, я уезжаю, но хочу получить документ на продажу чалого.

Ей не терпелось, чтобы я уехал? Зачем она советовала Мне уезжать? Я снова посмотрел на нее. Никогда в жизни я не видел такой красивой женщины с таким спокойным, безмятежным лицом. Только глаза выдавали какое-то движение ее души, и в тот миг я уловил, что ее преследуют Какие-то не очень приятные мысли. Раньше я ее никогда такой не видел.

— Как зовут того детектива? Вы знаете?

— Он назвал мне свое имя. Рид Белл.

Похоже, это ей ни о чем не говорило.

— Интересно, почему он здесь ошивается? Неужели так уверен, что женщина, которую он ищет, именно здесь?

Я пожал плечами.

— Может, ему нравится здешняя природа. Он устроил лагерь в замечательном месте, только ему следует быть бдительным. В горах водятся медведи, там повсюду их следы.

Миссис Холлируд стояла за моей спиной какое-то время, прежде чем я это осознал. Она появилась незаметно, бесшумно, от нее исходил чарующий аромат…

— Вы закончили с подсчетами животных? — спросила она, усаживаясь за стол между Мэтти и мной.

— Заканчиваю. Я насчитал около семисот голов, эти цифры сходятся с записями Филлипса. Вероятно, некоторые животные ушли в Спринг-Галч или на восток, или на запад. Даже если на пастбище хорошая трава, некоторые коровы все равно уходят пастись в другое место. Бывают такие бродяги.

— Вы нашли для меня покупателя?

— У меня пока не было возможности. Сегодня я столкнулся с ребятами Лью Пейна. Должно быть, вы слышали стрельбу.

— Да. — Она взглянула на меня. — Кажется, вы легко отделались.

— Им не повезло, — согласился я и сменил тему.

— Миссис Холлируд, что вы решили насчет чалого?

— Лошади Смерти? — Она посмотрела на меня. — Вы ее получите. — Она перевела взгляд на Мэтти: — Пожалуйста, принеси мне бумагу, ручку и чернила.

Она взяла лист бумаги и выписала счет на продажу.

— Вот! Конь ваш, и вы его заслужили. — Она посмотрела на меня. — Уезжаете?

— Да, в городе остались мои вещи и две лошади. Надо их забрать. Потом я вернусь сюда на пару дней, прежде чем покину эти места.

Я здорово сомневался, что когда-нибудь вновь окажусь на ранчо, но все-таки пусть лучше они думают, что я приеду. Кроме того, я действительно мог заехать. Здесь оставалась незаконченной кое-какая работа, а я терпеть не мог бросать дела, если они выполнены только наполовину.

— Я решил выехать отсюда ночью, чтобы Лью Пейн и другие не знали.

— Очень предусмотрительно с вашей стороны, но мистер Пейн меня не беспокоит. Говоря по чести, с ним давно следовало побеседовать. Может, он поймет, что ошибался.

Она перевела разговор на другую тему и начала вспоминать театр и пьесы, где ей довелось играть «Ист Линн» и «Леди из Лиона». Было очень приятно сидеть при мягком свете керосиновых ламп, ощущать запах крепкого кофе и слушать ее рассказы о прежней жизни, которая так отличалась от настоящей.

— Нас тоже подстерегали ужасные трудности, — рассказывала она. — Однажды, когда мы играли в маленьком городке на Миссисипи, какие-то люди попытались сорвать представление. Один из наших парней остановил их, но без стрельбы не обошлось.

— Должно быть, тот парень отлично владел оружием.

— Пармели Сэкетт? Да! Когда дело доходило до стрельбы, лучшего мастера не найти. Ходили слухи, что, до того как присоединиться к нашей труппе, он убил картежника на корабле. — Она сделала паузу. — Он не профессиональный актер, но на сцене ему многое удавалось, он мог бы сделать карьеру.

— Что с ним случилось? — полюбопытствовал я.

— Он неожиданно покинул нас. Мне кажется, у его родственника возникли проблемы, где-то на Западе, но это случилось очень давно.

Я не часто посещал театры или другие развлекательные заведения, хотя повсюду, в Томбстоуне или Дэдвуде они имелись. Однажды в Денвере я тоже смотрел пьесу и упомянул об этом.

— Денвер? — Она оживилась. — Мне никогда не доводилось играть в Денвере.

— Разве не там умер мистер Филлипс?

— Да, там. Однако моя компания в то время была на востоке.

Я свернул счет и спрятал в карман рубашки.

— Мне надо немного отдохнуть перед дорогой.

— Вы уверены, что не хотите купить ранчо, мистер Проезжий?

— Я? У меня не хватит денег. Мне придется разведать еще один богатый рудник, прежде чем я смогу позволить себе купить это ранчо.

— Любая мелочь пригодится, мистер Проезжий. Я всегда говорю — любая мелочь. А теперь, не забудьте, — она поднялась, придерживая руками халат, — когда вы вернетесь, я угощу вас чудесным ужином, это будет что-то поистине удивительное. Вы были так добры к нам.

— Да, мэм.

Выйдя на улицу, я вытер пот со лба и удивился, почему потею. Вечер выдался прохладным, да и в доме было не жарко.

Решено, я еду на Запад, заберу своих лошадей и буду возвращаться этой дорогой. Может, по пути загляну на ранчо.

Но вот ужин, который мне готовят… В глубине души я уже знал, что никогда не стану его есть.

Может, это только предчувствие. Или нечто большее?

Глава 11

Судя по ценам в те дни, я мог бы купить ранчо, а может, и нет. Много земель пустовало. Любой имел возможность выбрать себе участок, а если он селился рядом с хорошим источником, тогда в его распоряжении оказывались примыкающие к нему пастбища. Трава ничего не стоила, если поблизости не было воды.

В то время я считал себя состоятельным человеком. У меня в кошельке лежало тысяча двести сорок шесть долларов. Такой суммы я никогда в жизни не имел. Обнаружил я ее в том богатом золотоносном кармане, а кроме того, у меня еще оставались двадцать восемь долларов на мелкие расходы из прежних заработков. Со всем своим состоянием я прямо сейчас собирался подняться высоко в горы, отыскать место для ночлега и поразмыслить. Мне важно было решить, что делать дальше. Когда постоянно работаешь по найму и никогда не получаешь ничего, кроме своей зарплаты, тысяча двести сорок шесть долларов казались большими деньгами.

Я родился и вырос в бедности. Мой отец, человек трудолюбивый, всегда выполнял поденную работу за поденную плату. Точно так же и я. Подозреваю, что за всю свою жизнь отец не видел таких денег. Я тоже столько не зарабатывал, а видел разве что в игорном доме. Вот почему мне хотелось подумать.

Нет необходимости говорить мне о том, что могу больше не заработать столько снова, хотя каждый надеется на лучшее. Меня никогда не тянуло к спиртному. Я мог выпить, но не напивался допьяна и всегда понимал, что если не потеряю голову, то сумею найти выход из любой ситуации. Так что пропить деньги у меня не возникало желания. Пьяный же… не способен здраво рассуждать, хотя часто думает обратное.

Возьмем, к примеру, Хьюстона Бэрроуза. Он пил, а сейчас мертв. Будь он тогда трезв, вел бы себя более осмотрительно с человеком, которого раньше не встречал. Но это не означает, что ему бы больше повезло. Просто он не так хорошо владел оружием, как ему казалось. Легко быть великаном среди карликов.

Что касается азартных игр, то я знал об игроках слишком много. Пусть этим занимаются другие, я не собирался проигрывать свои кровные мастеру карточного стола или колесу рулетки. Всю свою жизнь я получал не больше тридцати долларов в месяц. Теперь мне было над чем подумать.

За работу, которую я выполнил на ранчо, чалый являлся достойной наградой. Я бы в любом случае сделал свое дело, поскольку женщины находились одни на ранчо, а смотреть, как разваливается хозяйство, не в моих правилах. Когда я видел необходимый фронт работы, я брался за него и выполнял. Такова уж моя натура. Так произошло я здесь. Я въехал верхом на лошади во двор и сразу заметил, что ворота болтаются на сломанной петле, увидел накренившиеся перегородки и дыры в заборе, перекошенные столбы… да, всего и не перечислишь, что мне пришлось привести в порядок. Ничего другого я не умею.

Там, где я работал, меня иногда считали грубияном. Это потому, что я не позволял втаптывать себя в грязь. Например, как в том случае с Бэрроузом, я ничего не имел против парня, но мне не хотелось, чтобы меня пристрелили.

Свинец тяжел для желудка, но человек может переваривать его в больших количествах. Все, чего я хотел в тот вечер, — это выпить, поесть и поспать. Убийство не стоит того, чтобы им гордиться, даже если противник вооружен и нападает. Убивать приходится, если тебя вынуждают к этому.

В амбаре было темно. Я зажег старый фонарь и посмотрел вокруг. Потом погасил свет и разделся в темноте, а перед тем, как лечь в постель, запер дверь на засов. Теперь никто не сможет войти в амбар, пока я буду спать, — береженого Бог бережет.

Заложив руки под голову, я лежал на спине и думал. Мне следует отнести завещание судье и пусть он разбирается с ним, как сочтет нужным. Потом я отправлюсь своей дорогой.

Солнце уже прогрело Пэррот-Сити, когда я въехал в город. Привязав коня, я пошел в ресторан перекусить. Теперь здесь стало уютнее, чем в прошлый раз. На двух длинных столах лежали скатерти в красно-белую клетку, а на окнах даже висели шторы. Это заведение держала супружеская пара.

Я выбрал удобное место, откуда мог наблюдать за дверью, и заказал завтрак. Радушные хозяева выставили передо мной столько еды, что ее хватило бы накормить несколько человек. Однако я сам удивился, как с ней расправился.

Когда я навалился на завтрак и уничтожил почти половину, дверь открылась, и на пороге появилась та девушка. Она вошла в зал, огляделась, а поскольку я был единственным посетителем, направилась прямо ко мне.

— Вы ездите на том коне?

— Нет, мэм, я завтракаю. Составите мне компанию?

— Это вы приезжали на том коне в город?

— Тогда была не то прогулка, не то поездка, но я никогда не хожу пешком, если есть возможность сесть на лошадь. — Я поднялся с лавки, поскольку она стояла, и теперь продолжал разговор с тарелкой в руках. — Мэм? Присаживайтесь. Я не могу сидеть, когда вы стоите, а мой завтрак стынет.

Она села, а я за ней. Хозяйка этого заведения принесла кофе.

— Завтрак, мисс?

— Нет, спасибо, я уже поела. — Она взглянула на меня своими удивительными голубыми глазами и заявила: — Эта лошадь принадлежит мне.

— Прекрасный конь, — ответил я.

Девушка мне все больше нравилась. Она была не только хороша собой, но и решительна, в ней кипели жизненные силы.

— Это все, что вы можете сказать?

— Нет, мэм. Время от времени я люблю поговорить. Дело в том, что я только что прибыл верхом на этом коне с ранчо. Мне захотелось позавтракать, а может, встретиться с вами.

— Со мной?

— Да, мэм. Я видел вас здесь на днях и подумал, что буду рад встретиться с вами снова. Я бы сам не осмелился, потому что я не часто общался с женщинами. Я знаю, как вести себя с лошадью или коровой, как держать в руке кирку или лопату, бурильный молоток или сверло, оружие на худой конец, но с женщинами у меня не получается. Особенно если они хорошенькие, как вы.

— У вас все получается.

— Спасибо, мэм. Я догадываюсь, кто вы. Джанет Ле Коди.

Ее взгляд стал холоден.

— Как вы догадались?

— У меня есть осел, который может предсказывать прошлое, настоящее и будущее, — ответил я. — Он рассказал мне, кто вы и что вам принадлежит половина ранчо, где я работаю.

Она посмотрела на меня. В ее глазах мелькнуло удивление.

— Хотела бы я встретиться с вашим ослом. Что же еще он вам напел?

— Что вам нужно остерегаться. Кое-кто тоже претендует на это ранчо, один из них — Лью Пейн.

— Он какой-то родственник по брачной линии, но я с ним не сталкивалась.

— Вам повезло. Будь я на вашем месте, я бы обходил его как можно дальше.

— Вы работаете на ту женщину? Ту, что живет на ранчо?

— Там две женщины. Нет, не то чтобы работал на них, я просто кое-что привел в порядок на их ранчо. Вам известен человек по имени Рид Белл?

— Нет, я с ним не знакома.

— Такой квадратный человечище? Одет по-городскому. Часто носит коричневый костюм. Густые усы.

— Я видела его в городе.

— Он — Пинк. Сотрудник Пинкертона, детектив.

— Ну и что?

— Он разыскивает какую-то женщину, молодую женщину.

— Вы думаете, он ищет меня?

— Нет, мэм. — Я смутился. — Той женщине тридцать или тридцать пять лет. Вам не дашь больше двадцати.

— Мне девятнадцать, и могу вас заверить — я никого не убивала.

В зал вошла хозяйка ресторана и наполнила мою чашку кофе. Джанет Ле Коди подняла на нее глаза и сказала:

— Пожалуй, я тоже выпью чашку кофе.

Когда ей принесли кофе и она сделала глоток, я взял быка за рога:

— Мэм? Поскольку вам принадлежит половина ранчо, я бы хотел выяснить с вами вопрос о чалом.

— Лошади Смерти?

Меня слегка передернуло.

— Пусть другие его так называют, мэм. Мне нравится конь. За работу, которую я выполнил на ранчо, миссис Холлируд рассчиталась со мной этой лошадью. У меня есть счет на продажу. Поскольку вы являетесь владелицей половины ранчо, я не смогу уехать с таким счетом далеко, если вы будете против. Но коль скоро лошадь останется здесь, ее убьют. Лью Пейн чуть было не расправился с беднягой, но я вовремя его остановил. Чалый — прекрасное Животное, мэм. Мы приглянулись друг другу. Может, оттого, что он так же одинок, как я.

— Говорят, эта лошадь приносит несчастье. — Она внимательно посмотрела на меня. Я заметил, как ее взгляд скользнул к расстегнутому вороту рубашки, где виднелись красные шрамы от горящей одежды. — Разве вы не боитесь?

— Нет, мэм. Этот конь привел меня к вам.

Она снова посмотрела на меня, спокойно и холодно, и мне показалось, что она не расслышала того, что я сказал, или не поняла.

— Те женщины, что живут на ранчо? Какие они?

Ну вот, а теперь что? Какие они? Я задумался над вопросом.

— Миссис Холлируд — актриса. Некоторое время и Мэтти имела какое-то отношение к театру, но, похоже, у нее не очень-то получалось. Они держатся как настоящие леди. Я никогда не видел, чтобы они покидали ранчо, а миссис Холлируд…

— У нее хорошая фигура?

Ее любопытство смутило меня в некоторой степени. Джанет Ле Коди поняла это. Я не имел привычки обсуждать фигуры женщин. И уж тем более с женщинами.

— Я, право, не знаю. Она всегда носит халаты. Кимоно или что-то в этом роде. Полагаю, хотя раньше об этом никогда не задумывался, у нее хорошая фигура.

— Седые волосы, говорите?

— Да, мэм, но всегда прекрасно уложенные. Она очень следит за собой. Миссис Холлируд — красивая женщина.

— Всегда уложенные волосы?

— Да, мэм, как говорится, одета элегантно.

— А Мэтти?

— На редкость красивая молодая особа. Очень сдержанная. Почти никогда не улыбается. Ее прекрасное лицо словно из мрамора, только глаза меняют выражение. В ней нет ни капли страха. Когда один из приятелей Лью Пейна попытался поджечь дом и приблизился к нему с горящим факелом, она его застрелила.

— Молодец. Это прекрасный дом. Мне бы не хотелось, чтобы он сгорел.

— Мэтти действовала четко. Она не стала тратить время на разговоры, выстрелила и не промахнулась.

— Что по этому поводу сказала миссис Холлируд?

— Она ни разу об этом не вспоминала.

Мы посидели молча. Через открытую дверь виднелись очертания Лысых гор. Напротив за дорогой, что вела в каньон Ла-Плата, небо налилось необычайной голубизной, кое-где по нему плыли белые облака.

— Они собираются продать ранчо, — заметил я.

Она улыбнулась.

— У них возникнут неприятности. Это ранчо — почти все, что у меня есть в жизни. Мне оно нужно. — Она посмотрела на меня. — Я получу его целиком. Дядя Джон хотел, чтобы оно досталось мне. Он писал мне об этом в своих письмах.

— Он вам писал?

— У меня сохранилось несколько писем.

А в моем кармане лежало завещание, по которому все ранчо переходило к ней. Лично я не видел выхода из сложившейся ситуации, более того, я чувствовал себя омерзительно, оказавшись в самом центре какой-то не очень честной борьбы. Здравый смысл подсказывал мне забрать чалого и убраться из города и из этих краев куда-нибудь подальше. Так, значит, оставить ее на произвол судьбы?

Я выбросил свои мысли о дороге. Я полностью сошел с пути. По всему видно, что гроза неминуема, и эти проблемы меня не касались. Неужели я попадусь на удочку, глядя в эти голубые глаза и на веснушки на носу. А как же Мэтти? Или миссис Холлируд, которая собирается угостить меня прощальным ужином?

Сидя за столом напротив Джанет, я поймал себя на том, что не хочу отправляться в дорогу. Всю свою жизнь я с трудом поддерживал разговор с женщинами, а с ней у меня не возникало никаких проблем. Более того, она попала в беду. Но неприятности грозили также и тем женщинам. Так на чьей же я стороне? У меня в кармане лежало завещание, но я понятия не имел, что оно значит. Если Филлипс составил другое завещание, тогда то, что находится у меня, не стоит даже бумаги, на которой его писали.

— Мэм, на вашем месте я бы с большей осторожностью разгуливал по городу. Я понятия не имею, против чего вы боретесь, но народ здесь встречается недоброжелательный. Тот Лью Пейн…

— Мне известно о нем. — Она подняла глаза и посмотрела на меня. — У меня есть здесь друг. Этот человек предложил мне свою помощь. Он в курсе дела и хорошо разбирается в людях. Я жду его приезда с минуту на минуту.

— Старый друг?

— Вовсе нет. Я случайно с ним познакомилась. Когда он узнал, куда я направляюсь, заинтересовался и сказал, что здесь у него есть имение и предложил свою помощь. Он считает, что мне следует встретиться с миссис Холлируд и решить дело мирно, без вмешательства суда. Он предложил поехать вместе со мной на ранчо.

Я выпрямил спину и расправил плечи. Что это, ревность? Какое право я имел на это? Однако я насторожился. Незнакомцы в пути… да, человек должен быть осторожным.

— Я буду рядом, — пообещал я, — если понадоблюсь, позовите… — Неожиданно я ощутил нечто большее, чем подозрение. — Ваш попутчик юрист?

— Он англичанин. В Англии он торговал недвижимостью и имел дело с подобными вопросами.

— Их законы отличаются от наших. — Я насторожился оттого, что ревновал?

— Это очень известный человек. Его зовут Чарльз Пелхэм Клинтон. Он сказал, что будет рад замолвить за меня словечко. Он должен уже появиться здесь.

Да, может быть. Но я клятвенно пообещал себе, что никуда не уеду и буду держать ухо востро. Джанет — сногсшибательная девушка. А как же мужчина, что должен появиться с минуты на минуту? Ну и что? Решено. Я предлагал ей то, что было в моих силах.

Мы поговорили еще немного, и вдруг она поднялась.

— Я должна идти, мистер…

— Здесь меня зовут мистер Проезжий. Обычно я занимаюсь только тем, что еду мимо.

— Хорошо, мистер Проезжий, спасибо вам за поддержку Сомневаюсь, что придется прибегнуть к вашей помощи, но тем не менее спасибо.

— Как насчет чалого…

— Позже, мы обсудим этот вопрос позже.

С этими словами она удалилась. Я заплатил за завтрак Хозяйка собирала со стола посуду, а я поинтересовался:

— Тут есть англичанин… Он бывает в городе?

— Мистер Клинтон. Да, разумеется! Очень симпатичный джентльмен. А какие у него благородные манеры!

Мне не стало от этого легче. Я вышел на улицу, немного подтянул подпругу. Я же чувствовал себя лишним. Миссис Холлируд больше во мне не нуждалась. Джанет Ле Коди я тоже оказался ненужным.

Если бы у меня было полное право распоряжаться чалым, я бы вскочил в седло и пустился по дороге, и пусть они сами разбираются в своих проблемах. Я не встретил Рида Белла в городе, поэтому напоил коня и уехал.

В ту минуту, когда я собирался свернуть в заросли, на дороге показался изысканный, сверкающий кабриолет, запряженный парой лихих скакунов. Их погонял человек в белом костюме и живописной белой шляпе. Он мастерски управлял лошадьми.

Это был он! Я точно знал, что это он, тот англичанин. По всей стране не сыщешь двух таких. Весьма симпатичный мужчина с аккуратно подстриженными светлыми усами. Рядом с ним на сиденье лежал дробовик. Чарльз Пелхэм Клинтон. Имя, которое я никогда не забуду.

Глава 12

Выехав из сосняка, я натянул поводья и посмотрел на ранчо, которое находилось за ручьем. Отсюда открывался живописный вид. Ранчо лежало у подножия горного хребта, его угодья тянулись почти на две мили вплоть до скалы Мэгги, как называли местные жители эту вершину. Обширные луга сменяли леса гамбельского дуба и прекрасные сосновые боры, в горных складках разрослись трепещущие осинники.

За скалой Мэгги выдвигалась вдали еще одна значительная вершина. Площадь у ее подножия тоже оккупировал густой осинник, я там как-то проезжал. Что и говорить — очень красивое место. Кто бы ни был владельцем ранчо, я мог ему позавидовать. Великолепие природы этого заповедного уголка могло заставить человека бросить скитания.

Находясь под прикрытием леса, я изучал местность, тщательно рассматривая каждую группу деревьев, скалу или подступ к ранчо. Это были нелегкие дни, поскольку за любым камнем или кустом меня могли поджидать враги. Я наблюдал, как ложатся тени, как летают птицы, как пасется олень. В этом я искал подсказку, где находятся мои преследователи, а где нет.

Наконец я повел коня через молодой осинник за домом и вернулся к амбару с западной стороны.

Было за полдень, когда я оседлал чалого и подъехал к дому. Я легонько постучал, но ответа не последовало. Удивленный, я снова постучал, прислушиваясь к шороху внутри. Или мне показалось?

Снова постучав и не получив ответа, я повернул дверную ручку и вошел в дом. В кухне было пусто и тихо. На столе лежал блокнот; кто-то в нем писал, поскольку я мог различить тонкий оттиск карандаша на чистом листе бумаги. Не знаю почему, я оторвал верхний лист и сунул его в карман. Затем я написал им пару строк о том, что еду за своими лошадьми, и подписался: «Проезжий»,

У меня за спиной послышалось легкое движение, я обернулся и увидел на пороге миссис Холлируд. На ней был все тот же халат, ее седые волосы были уложены в прическу так же аккуратно, как всегда, но выражение глаз было холодным.

— Что вы здесь делаете?

— Вернулся, чтобы оседлать лошадей, мэм. Подумал, что лучше вам оставить записку о том, куда я поеду и когда вернусь обратно. Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, что я просто смылся.

— Да, конечно, извините. Я услышала движение и испугалась.

Может быть… но она явно не выглядела напуганной.

По какой-то причине она была другой, она даже выглядела по-другому.

— Вы были в Пэррот-Сити?

— Да, мэм. Знаете, это совсем маленький город. Всего несколько сотен человек, но большинство из них работают на шахтах или рудниках. Там есть место, где можно поесть, они называют его гостиницей, есть пара магазинов и питейные заведения. Я слышал разговоры местных жителей о том, что есть железная дорога в месте, которое они называют Дуранго. Это рядом с Энимас-Сити. Вы говорили о том, что собираетесь на восток. Полагаю, вам лучше ехать по реке. Хотя можно сесть на поезд. Я видел рельсы, но не знаю, где построили станцию и построили ли ее вообще.

Она по-прежнему стояла в дверях своей спальни.

— Меня не будет четыре-пять дней. Может быть, меньше. Я буду возвращаться этой дорогой, и если вам что-то понадобится…

— Спасибо, мэм.

С этими словами я вышел. Подойдя к чалому, шепнул:

— Я и ты, мы уезжаем отсюда.

Мне бы хотелось попрощаться с Мэтти. Где она? Я надеялся, что она выйдет, но ее нигде не было видно.

Утро — лучшее время для того, чтобы отправиться в поездку, но мне не терпелось уехать отсюда и очутиться в дороге, где моя голова, я надеялся, будет работать четче. Большую часть серьезных решений, если можно так выразиться, я принимал в седле. Находясь в пути, совершенно один, я мог все «разложить по полочкам» и сделать правильный вывод.

В ту ночь я разбил лагерь за небольшой рощей у ручья в десяти милях к западу от ранчо. К северо-востоку от места моего ночлега находились Рампарт-Хиллз, а на западе тянулся горный кряж Спящий Ют. По форме он напоминал огромного индейца, который лежит на спине, скрестив на груди руки. Меса-Верде виднелась там же, но чуть дальше. Говорили, что в тех местах в каньонах спрятаны древние каменные города.

Перед рассветом я вскочил в седло и поскакал на запад.

Первое, что я заметил, — это свежие следы, оставленные прошлой ночью. Четверо всадников промчались рысью в одном со мной направлении. Они ехали после того, как я остановился на ночлег, и, должно быть, разбили свой лагерь где-то впереди, но не очень далеко от меня. Свернув с дороги, я поехал по тропинке, чтобы не создавать шума. Возле Мад-Крик их следы поворачивали на север. По-моему, они решили заночевать в той самой пещере, Гостинице Ковбоя, где я останавливался, когда ехал на восток.

Те четверо всадников могли оказаться попросту незнакомцами, едущими по своим делам. Но разве можно полагаться на случай? А если это Лью Пейн или парни Бэрроуза?

Через три дня с наступлением темноты я обогнул город, в котором оставил своих лошадей, подождал, пока большая часть горожан сядет за стол ужинать, и окольными путями добрался до платной конюшни.

Поскольку чалого все знали в этом городе, я не стал рисковать — привязал его к загону за конюшней, и вошел внутрь через задний вход. Конюшня имела два сквозных выхода, а через широко открытые двери хорошо просматривалась улица.

Конюх, человек преклонного возраста с седыми волосами и усами, напоминавшими по форме руль велосипеда, сидел на стуле возле выхода на главный проспект. Он видел, как я входил, но выжидал. Похоже, ему приходилось бывать за рекой и в горах.

— Вы все еще держите моих лошадей?

Он откинулся на спинку стула и вопросительно посмотрел на меня голубыми глазами, повидавшими мир в свое время.

— Да, я содержал их в хорошей форме. Надеялся, что вы вернетесь.

— Я также оставил кое-какие вещи. Сложил в пристройке.

— Они на месте.

Я вошел в пристройку, собрал снаряжение и оседлал свою лошадь и вьючную, провел их через задний выход и привязал рядом с чалым. Теперь в моем распоряжении имелись две отличные лошади, на которых я мог ехать верхом, две винтовки и достаточно патронов для того, чтобы сражаться в самой яростной битве. Среди снаряжения, которое я взвалил на вьючную лошадь, находились также инструменты: кирка, лопата и топор.

— Будь осторожен, в городе есть ребята, которые, похоже, за кем-то охотятся.

— Парни Бэрроуза?

— Двое из них заезжали сюда. — Он посмотрел на меня из-под густых бровей. — Их трое в городе, и с ними те двое, которые наведывались сюда. По-моему, они в курсе, что ты приедешь.

— Сколько я вам должен?

— Я бы хотел получить двадцать долларов. Пару раз я кормил их зерном. Я знал: если придешь за ними, значит, они тебе очень понадобятся.

— Спасибо. Они понадобятся мне сегодня ночью.

— Ты сейчас уезжаешь?

— Нет. — Я с минуту помолчал. — Я так и не успел выпить виски, которое заказал тогда в баре. Полагаю, я пойду туда и выпью.

— Они будут там.

— Знаю. Но лучше разобраться с ними здесь, чем они будут всю дорогу висеть у меня на хвосте.

— Да, это твои похороны. Я никогда не любил Хьюстона Бэрроуза. Ты принес городу пользу, когда застрелил его, но обрати внимание на коренастого мужчину лет сорока и ростом примерно в шесть футов из отряда Бэрроуза. Его зовут Дейв Свейн. Он родом с востока, но приехал на Запад и врос здесь корнями. Это подлый человек. Не стоит его недооценивать.

— Там есть боковая или задняя дверь?

— Есть и та, и другая. Лучше воспользуйся боковой дверью. Через нее ты попадешь прямо в конец бара.

— Запомнил, Хорошо. Если я не вернусь, оставьте себе мое снаряжение.

— Я бы лучше увидел тебя снова. Мне не нравится никто из того отряда. Время от времени у меня возникает желание снять с полки свой старенький «шарп» и показать, на что я способен, но я все же стар, а они не беспокоят меня, разве что по пустякам. — Он сделал паузу. — Тебе нужно оружие?

— Нет, спасибо. Того, что у меня есть, хватит и для меня, и для кого-нибудь еще.

Я снял с предохранителя шестизарядную винтовку, пересек улицу и вошел в бар через боковую дверь,

В баре находились восемь или десять человек. За карточным столом шла ожесточенная игра, несколько наблюдателей за игрой стояли вокруг. Я прошел в конец бара. На меня никто не обратил внимания. Бармен заметил меня первым, и на его лице стала проступать серая тень. Нахмурившись, он вышел из-за стойки, спустился вниз и подошел к моему столу,

— Я вернулся, чтобы допить мой стаканчик виски, — произнеся я спокойно. — Поставьте его на стойку.

— Они убьют вас! — Его голос стал хриплым. — Ради Бога, убирайтесь!..

Посетители начали оборачиваться. Среди толпы я уже успел вычислить Дейва Свейна. Как только увидел его, тут же вспомнил. Он участвовал в линчевании. В баре находился Боб Бэрроуз, а также Энди. Я часто слышал их имена в разговорах местных жителей.

— Привет, — сказал я. — Похоже, мы с вами раньше встречались.

Они застыли от изумления и не знали, что ответить. Им хотелось убить меня, некоторые уже пытались это сделать, а теперь я здесь, пришел в их собственный дом. Одно дело, когда стреляешь в кого-то из засады, и совсем другое, когда встретился с ним лицом к лицу, тем более что многие видели, как я убил Хьюстона Бэрроуза, их самодурка главаря, терроризировавшего всю округу.

— Должно быть, ты спятил! — Боб Бэрроуз смотрел на меня с изумлением.

— Я прибыл сюда, чтобы забрать своих лошадей. Кажется, вы, ребята, сбились с ног, преследуя меня, поэтому я решил сэкономить ваше время и покончить с нашими проблемами.

Никто не пошевелился. Боб прикусил верхнюю губу, его приятель отвел взгляд в сторону. Свейн сидел сбоку за столом. Бармен поставил стакан на стойку, а я положил двадцать пять центов.

— Оставьте деньги при себе, мистер, — сказал он, — и пейте. Только, пожалуйста, не стреляйте здесь! Я только что вымыл пол!

Мне не нравилась эта компания, и я не хотел неприятностей, но мне надоело тратить свое время на то, чтобы днями следить за дорогой — не появится ли у меня на хвосте пьяная компания. Чему быть, того не миновать, а лучшего места для разборки не найти.

Свейн смотрел на меня жесткими глазами, полными изумления. Я почувствовал, как он опасен. Остальные представляли собой кучку крикливых обманщиков.

Я проглотил половину порции и поставил стакан, держа всех их в поле зрения, никого не выделяя. Когда встречаешься с человеком взглядом, ему зачастую кажется, что это вызов. Мне не хотелось затевать перестрелку, если ее можно избежать.

В то же время я должен был дать им понять, что я готов драться. Может, они отступят и оставят меня в покое? Никто не произнес ни слова, поэтому я опустошил стакан и оставил на стойке монету в двадцать пять центов. Мне ничего не нужно даром.

— Некоторые из вас, — сказал я, — были здесь, когда Хьюстон Бэрроуз завязал драку. Все, за чем пришел я сюда, — это выпить, поесть и уехать своей дорогой. Ему не терпелось показать, какая он посредственность. Если хотите знать, у него даже реакция замедленная.Разве его можно сравнить с такими людьми, как Лангфорд Пилл, Билл Тилгхмэн, Дэйв Мастере или Люк Шорт?

— Кто вы, мистер?

Человек в потертом костюме и котелке, который задал этот вопрос, сидел за столом рядом со Свейном. Он выглядел старше остальных.

— Здесь меня зовут Проезжий, — ответил я, — потому что это то, чем я обычно занимаюсь, и сейчас тоже. — Я направился к выходу из бара. — Вернулся сюда, чтобы забрать свои вещи. Я не ссорился с вами, ребята, и ничего не имел против Хьюстона Бэрроуза. Просто он забросил слишком широкую петлю.

— Он был хорошим парнем, — сердито возразил Боб Бэрроуз.

— В Додже или Дэдвуде его заставили бы подметать пол, — парировал я, — езжайте своей дорогой, ребята, а я поеду своей, но на этом шутки закончены. Если я замечу, что кто-нибудь идет за мной по следу, открываю охотничий сезон.

У стены сидел высокий, худощавый мужчина. Я никогда раньше его не видел, но сразу понял, кто он, и почувствовал, как на голове волосы становятся дыбом. Дверь находилась в трех шагах за моей спиной, а когда я вышел из-за стойки бара, расстояние сократилось до двух шагов. Я отступил еще на шаг назад, потом боком прошел через дверь, не забывая о том, что на улице меня могут поджидать. Но там не оказалось никого.

Улица лежала пустая и тихая. Вдоль нее застыли уснувшие дома, всего девять или десять, а за ними кое-где стояли хибары и другие дома. Свет просачивался через брезентовые палатки. Все оцепенело — никакого движения, нигде.

Я минуту подождал, прислушиваясь к едва уловимому звуку: кто-то выходил через заднюю дверь, а потом пересек улицу и направился к платной конюшне.

Владелец конюшни сидел у двери.

— Не слышал никакой стрельбы.

— Они не собирались этого делать. — Я допил свой стаканчик, а теперь оставляю за собой этот край. — Спасибо, друг. Было приятно познакомиться.

— Если снова будешь ехать мимо, заходи. Мне бы доставило удовольствие выпить с тобой рюмку. — Он сделал паузу. — Ты никого знакомого там не встретил?

Только в четырех домах вдоль улицы горел свет. Прохладный ветер, очень мягкий, нес запах сосен с гор. Это был хороший край, удивительный край, слишком хороший для тех, кто задумал его испортить. Но они ничего собой не представляли, просто какие-то хулиганы, разъезжали по стране, немного горячились и создавали проблемы, но они быстро отправлялись на тот свет и успокаивались на Бут-Хилле, и никто больше о них даже не вспоминал.

— Да, — кивнул я, — заметил там человека, которого раньше не встречал в городе.

— Я догадался, что ты его увидишь. Он появился здесь пару дней назад. Сидит, присматривается.

— Он с вами заодно?

— Он знаком с ними. Или познакомился сейчас. У них нет такой суммы, чтобы оплатить его услуги, а если бы даже была, они не стали бы тратить их на убийство. — Старик сделал паузу. — Он далеко забрался. Или у кого-то появились бешеные деньги, или он делает кому-то одолжение. — Он поднял глаза и посмотрел на меня.

— Возможно, — пожал я плечами.

Я решил дать чалому отдохнуть и поэтому оседлал аппалузу, а своего любимца и другую лошадь спрятал в песчаной балке, что тянулась вдоль дороги. Мы пробирались туда окольными путями мимо ветхих амбаров и лачуг, миновали симпатичный маленький домик, огороженный белым забором.

Отъехав от города на милю, я свернул на дорогу, натянул поводья и прислушался. За моей спиной в прохладной ночи остался город, который никогда не относился ко мне доброжелательно, но я смотрел на него с сожалением. Там жили люди, люди, которых я не знал, каждый из них нашел свое счастье или надеялся на него, и каждый представлял себе это счастье по-своему. Я любил смотреть на свет в окнах. Всего несколько лет назад здесь гулял ветер, но не было ни света, ни освещенных окон. Но вот они собрались и пустились в дорогу и осели в этой степи, основав город. Теперь в городе каждый вечер зажигаются огни, которые видны издалека. И при виде их у путника в ночи становится легче на душе.

Я вернусь на ранчо, попрощаюсь и, может, даже соглашусь отведать ужин, который миссис Холлируд обещала приготовить для меня. Затем я отправлюсь высоко в горы, а они пусть разбираются со своими проблемами без меня. Похоже, я начинал вникать в их дела. И хотя моя хата с краю, безусловно, неопределенность раздражала меня. Кому же на самом деле принадлежит ранчо? Действительно ли Филлипс составил другое завещание, по которому он лишал наследства свою «любимую племянницу»? Без объяснений? Что само по себе не очень понятно. А кто нанял Пэна Бичама и для чего?

Кто из этой толпы мог позволить себе пригласить известного наемного убийцу, ухитрившегося ни разу не попасться на месте преступления и бравшего за работу тысячу долларов?

Неужели кто-то нанял Пэна Бичама, чтобы он меня убил?

Глава 13

Он сидел в баре не шевелясь и только молча наблюдал. А наблюдал за мной. Это похоже на Бичама. Прежде чем начать действовать, он. уже будет знать, что делать и как. Говорили, что этот киллер любил иметь представление о том, кого должен убить, поэтому изучал свою жертву, стараясь понять ее, чтобы быть готовым ко всему.

Мне повезло, поскольку я знал о Пэне Бичаме больше, чем он обо мне. Тот факт, что я «Просто Еду Мимо» по делам, ни о чем ему не говорил. Он попытается разгадать меня, если уже не разгадал, решить, кто я такой и зачем кому-то нужно меня убрать. Если только он охотится за мной. А если это так, то кто нанял его? Кто так страстно жаждет моей смерти?

Есть люди, которые предпочли бы видеть меня мертвым, но в большинстве своем это мелкие сошки. Если они не смогли сами разделаться со мной, то даже и мечтать не смели заплатить такую уйму деньжищ, чтобы это сделали за них. Или здесь кому-то некуда девать деньги, или Бичам оказывает услугу за услугу. Такое тоже случается.

Поздно ночью я свернул с дороги и решил переночевать среди деревьев, что росли на небольшом бугре. Костер разводить не стал. Если Пэн Бичам следует за мной, я не стану привлекать его внимание дымом. Привязав лошадей на траве среди деревьев, я устроил себе постель в тени и уснул, надеясь, что животные предупредят меня об опасности.

За час до рассвета я вышел из лесочка и направился на восток.

Для человека осторожного, не желающего иметь неприятностей, я собрал слишком много противников, которые охотились за моей шкурой. В то утро я чувствовал себя омерзительно. Проблемы цеплялись ко мне как репей, и я только успевал от них отбиваться. Я вытащил винтовку и проверил ее боеготовность, хотя это, наверное, было лишним, и не стал убирать ее в чехол.

Известно ли им, что у меня три лошади? Вряд ли. Но Бичам, вероятно, знает, не зря ведь он торчал в городе и все проверял. Тут я свернул с дороги и спрятался за деревьями. Несколько минут, сидя верхом на лошади, изучал картину, открывшуюся передо мной. Прятаться будет нелегко, поскольку те, что гонятся за мной, вероятно, лучше моего знают эти места.

Я потер пальцами щетину на подбородке. Прежде чем увижусь с женщинами, нужно побриться. На дороге позади играл только ветерок, и вокруг все было спокойно. Почему же я нервничал? Глядя на залитую солнцем землю, что широко раскинулась до горизонта, я вытер о рубаху взмокшие ладони.

Выехав из-за деревьев, я старался держаться мягкой почвы, чтобы поступь моих лошадей была неслышной, и не переставал наблюдать за деревьями у подножия горного хребта. Вдруг до меня донесся стук копыт… Или это всего лишь мое воображение? Я натянул поводья и прислушался.

Я снова огляделся и нигде не заметил пыли, но там, где растет трава, ее может и не быть. Передо мной лежала широкая долина, кое-где пересеченная низкими кряжами или буграми, поросшими деревьями. Я увидел пару маленьких ручейков. Относясь с опаской к открытой местности, я опять скрылся в лесу, чтобы выехать на более высокое место.

Резко свернув вправо с дороги, я начал пробираться в глубь леса, стараясь отыскать петляющую тропинку, без которой двигаться с двумя лошадьми в поводу практически невозможно. Мы медленно прокладывали путь через заросли и открытые болотистые участки, поросшие высокой травой и дикими цветами. Оказываясь в чистом тенистом лесу, я останавливался и прислушивался. Мне приходилось держаться настороже не только потому, что за мной могли следить, но также потому, 'что я, не зная этих мест, не хотел где-нибудь угодить в ловушку.

Огибая заросли чертополоха, я бросил взгляд вниз через прогалину на проделанный мной путь, и увидел четырех всадников. Один из них ехал верхом на лошади Лью Пейна. Вероятно, это и был он.

Они остановились, всматриваясь в горы впереди меня Один из них указал на что-то, и отряд поскакал вперед.

Не мешкая ни секунды, я спустился вниз по склону на встречу всадникам. Когда я достиг края леса, они уже мчались, поэтому я пересек их путь и направился на юг, в обратном направлении.

К полудню, превозмогая самого себя, я поднимался по западному склону столовой горы, изрезанному каньонами, которые, как бы грозясь, протягивали ко мне свои пальцы. Я избегал неприятностей, поэтому выбрал этот путь и неожиданно наткнулся на тропинку, очень неотчетливую тропу, почти не протоптанную, но у меня не было выбора.

Я двигался медленно, но самое печальное заключалось в том, что, стоило кому-нибудь из них обернуться, меня бы обнаружили. Я надеялся лишь на то, что они не подозревают, что я еду по этой тропинке.

Пару раз тропинка петляла, возвращаясь назад, и потом снова бежала вперед, упрямо выстилаясь по пологой стороне горы. Я только догадывался, что поднимаюсь по северному краю Меса-Верде, хотя это могла быть и другая гора, что находится дальше на западе. Стоя на вершине горы среди кедров, я изучал путь, что остался позади. Не заметил даже признака движения. Если мне повезло, то они сейчас ищут меня на востоке, где я должен быть.

С вершины местность просматривалась на несколько миль. Впереди меня виднелись горы Абахо, а за ними Ла-Салз, где я побывал не так давно. Свежий, ароматный воздух не имел примеси дыма. Высоко в небе плыли облака. Вдалеке на юге за дорогой, что ведет в Нью-Мексико, возвышалась Шипрок. Я снова оглянулся назад и не заметил движения. Вернувшись в кедровник, я разбил лагерь у развалин старой индейской деревни. Находясь далеко в укрытии, я развел костер.

Здесь росла трава, поэтому я привязал лошадей к колу. Давным-давно индейцы, что жили в этом месте, собирали дождевую воду, огораживая более низкие участки земли каменной стеной, чтобы не дать воде вытечь. Я обнаружил предостаточно воды для меня и моих лошадей.

Пока я разводил костер, к нам на водопой пожаловал койот. Не знавший людей, он даже не испугался и приблизился к лагерю на пятьдесят футов.

Он попил, посмотрел на меня, потом снова принялся лакать воду, бросая косые взгляды, наконец поднял голову и одну лапу, опять глянул в мою сторону и, решив, что со мной нечего иметь дело, побежал прочь. Я достал из сумки бекон и поджарил кусок мяса и хлеб. Солнце садилось. Даже если они напали на мой след, то не станут искать меня в темноте, не зная, где я.

Сидя у маленького костра, я с наслаждением пил кофе и размышлял о женщинах на ранчо.

Итак, миссис Холлируд. По-настоящему красивая женщина. Только ее прекрасные седые волосы, всегда аккуратно уложенные, да несколько морщинок выдают ее возраст. Я не помню, чтобы она когда-нибудь покидала ранчо. Пэррот-Сити или Энимас-Сити мало что могли предложить, но женщинам всегда нравится ходить в магазины и смотреть на всякие вещи. Она туда ни разу не выезжала. Конечно, жизнь актрисы оставила свой отпечаток, возможно, с нее достаточно путешествий.

А теперь Мэтти. Даже тот английский лорд, которого я когда-то сопровождал, сказал бы, что ее внешность — образец классической красоты. Она являла собой воплощение совершенной красоты и красивого совершенства, если вам понятно, что я имею в виду.

Но она никогда не улыбалась. Только глаза выдают ее эмоциональное состояние.

Кто она? Мэтти правильно сделала, когда застрелила наглеца, кинувшегося к дому с горящим факелом. Ее с детства учили стрелять, но, как мне кажется, людям свойственно проявлять больше чувств. Она застрелила того мужчину, потому что должна была это сделать, вот и все.

В моем кармане лежало завещание, в котором говорилось, что Джанет Ле Коди должна получить в наследство ранчо, и когда я вернусь обратно, что-то надо сделать с этим завещанием. А я как раз возвращался.

Я стоял на краю отвесной скалы, смотрел вниз, прислушивался, а моими мыслями завладела Джанет Ле Коди. Ле Коди звучит как имя Билл Коди, но она произносит его на французский манер. Очень красивая девушка.

Костер почти потух, но кофе оставался горячим. Я выпил еще чашку, потом растянулся на своей постели и уснул как младенец.

Дважды я просыпался среди ночи, вслушивался в тишину, а один раз подходил к краю скалы и осматривался вокруг. В небе ярко светили звезды, а стоя высоко на вершине горы, я испытывал удивительное чувство, будто плыву по просторам космоса среди них. Когда наступило утро, я оседлал лошадей и проверил свои запасы. Если бы у меня оставалось побольше еды, я бы просидел на горе до тех пор, пока у моих врагов пропала бы охота гоняться за мной, но в моих сумках запасов хватало всего на пару дней. Самос разумное — заехать на ранчо, попрощаться, съездить в город, вручить завещание Джанет Ле Коди и поскорее смотаться от всех проблем, до которых мне нет дела.

Окинув взглядом скалы, я приметил путь, по которому следовали индейцы, и поехал на север. Меня окружала такая красота, что захватило дыхание. Мне приходилось видеть красивые места, но это было одно из самых замечательных. Отыскав тропинку через кедровник, я направился каньонами к южному краю столовых гор и скоро добрался до долины Мэнкос, откуда уже виднелась знакомая скала Мэгги, у подножия которой располагалось ранчо. Я спустился с горы по узкой петляющей тропе и поехал на восток. Бдительность не терял, но никого не видел.

Главная дорога проходила прямо к северу от меня, но мне не хотелось оставлять на ней следов, поэтому я обогнул край горы Минфи и продолжил свой путь через дикие заросли, пока не попал в парк Томпсона. В кустах мне попадались пасущиеся коровы, среди них я узнал несколько животных Филлипса.

Здесь в округе располагалось много ранчо. На них наверняка работали люди, но я никого не встретил и надеялся, что никто не заметил меня. У входа в парк Томпсона я пересек Черри-Крик и с винтовкой в руке, готовый к любой неожиданности, подъехал к каньону Дэдмена, который находился за ранчо, и тут обнаружил следы лошади. Они вели к скале Мэгги.

Дальше мне пришлось ехать через Спринг-Галч, красивый маленький каньон, склоны его поросли деревьями. Здесь я мог подождать и подумать. Я всегда полагался на свою голову, и пока удача сопутствовала мне.

Мысли о Пэне Бичаме беспокоили меня. За кем он охотится? Если ему нужен я, где же он? Если другие могли причинить только неприятности, то Пэн… смертельно опасен, чистый яд.

Уже стемнело, когда я поднялся на нижний край Спринг-Галч. Мои лошади и я выбились из сил, но продолжали путь. Когда взошла луна, я остановился у подножия скалы Мэгги, распряг лошадей и привязал к колу на густой сочной траве. Сегодня ночью не будет никакого кофе. Гремучих змей я не боялся, потому что ни разу не видел, чтобы они заползали на такую высоту. Завтра утром спущусь к ранчо, попрощаюсь и отправлюсь в Пэррот-Сити, чтобы встретиться с Джанет Ле Коди.

Едва ли она ожидает меня увидеть, наверное, уже и забыла о моем существовании, но я должен отдать ей завещание. Оно принадлежало ей, и половина ранчо тоже.

Это меня также беспокоило. Когда Филлипс оставил ранчо миссис Холлируд, разве он не говорил ей о том, что она наследует только половину собственности? Или я чего-то не понимал?

Я отложил поиск ответов на все мои вопросы, поскольку устал, да и все мои потуги до чего-то докопаться не имели смысла. К тому же это меня совершенно не касалось, и я направил поток моих мыслей совсем в иную сторону. Имея пусть небольшой начальный капитал, я уже мог обзавестись собственным стадом или табуном. Но и на руднике я мастерски управлялся с бурильным молотком и сверлом. А эта работа развивает мышцы. У меня, кажется, есть мышцы, вопрос лишь в том, насколько они мощны. Хотя стояла ясная погода, я отнес седла и вещи под дерево и сложил там на случай, если хляби небесные разверзнутся. В горах дожди — дело привычное, они могут начаться в любое время.

Последний час я ехал по мокрой траве и лужам, которые остаются после сильных ливней. Под этот дождь я не попал, но слышал раскаты грома и видел молнию над Ла-Платас. Перед тем как разбить лагерь, я напоил лошадей, а потом растянулся на траве, изгоняя из организма напряжение долгой дороги.

Деревья, которые росли здесь группами, и повсюду разбросанные огромные камни окутали густые тени. Все кругом приобрело таинственность и нереальность. Где-то в клубящемся тумане между деревьями заплясали свой танец привидения. В более диких местах они появляются уже с наступлением сумерек.

Справа от меня валялся огромный валун. На его верхушке в углублении скопилась дождевая вода. Прежде чем заснуть, я подошел к нему, чтобы напиться.

Я очень устал, мои веки отяжелели. Поставив винтовку рядом, склонился над водой, и вдруг меня пронзила ужасная боль в спине, потом прогремел выстрел, совсем рядом. Я упал в траву и покатился, испытывая острое жжение. Когда я попытался подняться, другая пуля с омерзительным свистом ударилась в дерево, и я снова покатился, отгоняя от себя панику.

Сквозь туман страха и потрясения я услышал голос. Голос звучал непринужденно, неторопливо, как будто велась приятельская беседа.

— Вот ты и попался, мистер Проезжий. Если не умрешь, то жди меня завтра днем, а сейчас я не намерен получить пулю в лоб от человека, который умирает. Мой точный выстрел достал тебя, я видел, как вторая пуля вошла в твою спину и ты упал. Ты причиняешь мне хлопоты, мистер Проезжий. Я сразу понял, что ты будешь петлять и не станешь возвращаться на ранчо, не проверив обстановку вокруг. А откуда лучше всего оглядеть местность? Конечно, с горного кряжа, и явишься ты к нему с запада! Итак, все, что от меня требовалось, это устроиться поудобней рядом со скалой Мэгги и ждать. Я не сомневался, что ты появишься здесь. Твои лошади устали, да и ты тоже. Наверняка. Интересно, кто ты, мистер Проезжий? Я, наверное, тебя знаю. Однако думал, сравнивал, сопоставлял, пытаясь вспомнить, — пока безрезультатно. Но ты молодец. Они с ума сходят, мучаясь в догадках, куда ты подевался, но эти простаки не искали трех лошадей, а я искал. Даже напав на твой след, они решили, что это кто-то другой. Надеюсь, ты не сдвинешься с места. Будешь тихо лежать и прощаться с жизнью. Тебе ведь есть о чем подумать в такой час. Утром я вернусь убедиться, что все в порядке, и отпустить твоих лошадей, чтобы они не умерли с голоду, когда сойдет трава. Спокойной ночи, мистер Проезжий, и прощай. Увидимся когда-нибудь в аду.

Он пошел прочь, и я слышал, как он удалялся. Немногим позже до меня донесся стук копыт его лошади, а потом все звуки смолкли.

Мне пришлось бороться с собой, чтобы не создавать шума и при этом оставаться в сознании.

В голове стоял туман, но я отгонял его прочь. Если я пошевелюсь или застону, он убьет меня. Убийца надеялся, знал, что я где-то здесь, в темноте, может, притворяюсь мертвым, что я заговорю, и тогда он доведет дело до конца. Он ждал, пытаясь поймать меня на удочку. Но я тоже был не из простачков. Меня терзала сильная боль, и я был готов умереть, но у меня хватило мозгов, чтобы затаиться, врасти в землю.

Затем я пополз, упрямо твердя: «Я должен убраться отсюда. Я должен исчезнуть. Я должен жить. Я должен…»

Все поплыло у меня перед глазами. Прежде всего — остановить кровотечение. Я вполз в грязь, перевернулся на спину и прижался затылком к сырой земле.

Глаза закрылись, я лежал неподвижно. Если я не смогу двигаться — умру. Он найдет меня здесь утром, и, если к тому времени еще не расстанусь с жизнью, один легкий выстрел отправит меня на тот свет. Или ему достаточно будет поднять камень и размозжить мой череп. Известно, что он и так поступает.

Я должен двигаться, должен, я…

Глава 14

Холодные капли шлепали по моему лицу, я открыл глаза. Было темно, шел дождь. В голове стучало: я слышал тупые, тяжелые удары. Когда попытался пошевелиться, боль пронзила меня насквозь. Подождав немного, я заставил себя вспомнить, что произошло.

Пэн Бичам стрелял в меня. Я спасся от мгновенной смерти лишь тем, что нагнулся, чтобы напиться. Вспоминая то, как это случилось, и ощущая теперь острую боль, я понял, что пуля едва коснулась правой ягодицы, потом прорезала борозду на спине выше правой лопатки и ударила в голову, Раз я остался жив, значит, она только оцарапала кожу на голове. Я намеренно заставлял себя думать, рассуждать. Я не собирался умирать. Не здесь и не сейчас. Но чтобы выжить, я должен двигаться и уйти с этого места, прежде чем вернется Бичам. Надо мной висели облака, и я не видел звезд, чтобы судить о времени.

Короткий ливень закончился, но мог начаться другой. На западе за Меса-Верде небо почти очистилось. Так что же мне теперь делать? Сначала составим план. Мое снаряжение. Мои вещи. Кое-что из вещей мне понадобится. А что, если он не ушел? Предположим, он сидит где-нибудь под деревом, прячась от дождя, и стережет мои вещи? Вполне логично.

С минуту я мысленно собирался с силами, а потом перевернулся. Боль вонзилась в меня, подобно мечу, находясь в явной агонии, я ловил ртом воздух, но зато теперь я лежал на животе. Протянув руку, я старался нащупать винтовку и скоро заметил блестевший мокрый ствол. Другой рукой я уцепился за траву и, вырывая ее с корнями, медленно пополз вперед, преодолевая болезненные сантиметры.

Высокогорье — мот мое спасение. Мне нужно взобраться повыше. Внутреннее чутье подсказывало, что где-то за кустарником в двухстах метрах от меня начинается подъем на горную вершину. Миля, а может, даже меньше, отделяла меня от дома на ранчо. Женщины помогут мне, а я нуждался в помощи, но как туда попасть? Я полз, оставляя за собой такой след, что даже ребенок мог выследить меня. Задолго до того, как мне удалось добраться до ранчо, Пэн Бичам или какой-нибудь другой враг обнаружит меня. А к тому же в горах рыщут львы. Я видел их следы и помет. Здесь также водятся медведи, а днем — канюки. Запах крови привлечет их.

Я медленно полз, превозмогая боль. Глаза привыкли к темноте, и я стал кое-что различать. Среди деревьев встречались открытые места, и я проползал по ним, таща за собой винтовку. Когда голова начинала кружиться, мне приходилось останавливаться. Я ложился затылком в мокрую траву, и мне казалось, что я умер. Но как только сознание возвращалось, я снова полз через кусты, с величайшим трудом преодолевая каждый сантиметр. Очутившись под деревом, я ухватился руками за низкие ветви и встал на колени, с минуту подождал, а потом мне удалось подняться на ноги. Упираясь в дерево, я нащупал револьвер. Он по-прежнему находился в надежно застегнутой кобуре.

Мне хотелось одного: лечь на землю и отключиться, просто отдохнуть. Но я понимал: сон для меня равносилен смерти. Сколько осталось времени? Затянутое тучами небо не давало ответа. Скоро снова будет дождь. Теперь я мог двигаться быстрее, но не намного; я пробирался от дерева к дереву, от кустарника к. кустарнику, сантиметр за сантиметром приближаясь к горному кряжу. Несколько раз падал, и с каждым разом становилось труднее подняться.

Незадолго до того, как я достиг вершины, восточная часть горизонта начала сереть. Оставалось найти место, где спрятаться. На склонах скалы Мэгги, безусловно, имелись пещеры и ложбины, но у меня не было ни сил, ни времени их искать и уж тем более оспаривать права на них с горным львом. Идти дальше я уже не мог, силы оставляли меня. Я должен найти укрытие где-нибудь поблизости, а гора, на которой я очутился, пока не предлагала ничего подходящего. На юге она резко обрывалась, ее отвесные склоны достигали тридцати — сорока футов высоты, в других местах росли только кустарники и деревья, подобные тем, через которые мне пришлось подниматься. С севера обрывы, покрытые густыми зарослями пондеросы, были еще круче. Вдоль гребня неотчетливо виднелась тропинка. Возле нее лежали камни — небольшой прямоугольник, выстроенный из камней на земле. Кое-как я доковылял туда и заглянул внутрь. Яма представляла собой квадрат длиной немногим больше двух футов и глубиной примерно пять футов.

Я знал, что это такое. Индейцы использовали такие сооружения, чтобы подманивать орлов.

Индеец опускался в яму и сидел там, пригнувшись. Яму прикрывали ветками, а сверху привязывали живого кролика. Кролик старался высвободиться и этим привлекал внимание орла, а когда хищник опускался, чтобы подхватить кролика, индеец хватал его за лапы.

Не успел я понять, что это такое, как тут же начал сплетать между собой сосновые сучья. С трудом добравшись до ближайшего дерева, я срезал несколько веток и туго сплел их в прямоугольник, достаточный для того, чтобы накрыть яму. К свежим веткам я также добавил немного сухих сучьев и сверху набросал листьев. В случае необходимости это будет мое убежище. Затем, оставляя за собой след, я потащился дальше по едва различимой тропинке в сторону ранчо. К тому времени, когда я вернулся назад к своему убежищу, высоко в небе светило солнце и я был полностью изнурен.

Я залег на краю обрыва и из-за деревьев подглядывал за тем местом, где первоначально упал. Позади в двухстах ярдах от меня в расщелине Спринг-Галч паслась гнедая лошадь, а оседланную привязали к дереву.

На то, чтобы обнаружить ее владельца, мне понадобилось несколько минут. Он сидел на корточках и наблюдал за тем местом, где я упал в грязь неподалеку от лужи. О, я имел дело с предусмотрительным убийцей. Сейчас его интересовало одно: что сталось со мной и насколько далеко мне удалось уйти.

Мои лошади и снаряжение остались там же, как знак того, что я вышел из игры и они мне больше не понадобятся. Со своего места он видел, где я полз, и теперь взглядом прослеживал мой путь.

В какой-то миг я чуть не поддался искушению выстрелить, но вертикальный выстрел чаще всего не точен. Когда приходится стрелять строго вверх или вниз, случается, что пуля не долетает или перелетает, а мой выстрел должен его убить, или он убьет меня. Выстрелом я обнаружу себя, а я нахожусь совсем рядом, и он получит неоспоримое преимущество, поскольку сможет маневрировать, а я — нет. Единственное мое спасение — это яма. Осторожно ступая по камням, я подошел к яме и опустился в нее, хватая ртом воздух от боли, согнулся и накрылся сверху сплетенными ветками, надеясь, что скоро он заметит сучья и захочет взглянуть, что под ними. А если он подойдет, я пущу в ход оружие.

Держа винтовку в руках, я ждал. Медленно я закрыл глаза, но не для того, чтобы уснуть, а просто чтобы отдохнуть. Храп и тяжелое дыхание во сне могли выдать меня.

Это было долгое, томительное ожидание. Рана на спине горела, в голове по-прежнему стучала тупая, тяжелая боль, будто кто-то изо всех сил давил мне на затылок, а когда МНР приходилось поворачивать голову, я едва не терял сознание от боли.

Прошло несколько минут, а потом почти прямо над головой я услышал, как легонько чиркнул сапог о землю. Чтобы попасть в яму, Бичаму пришлось бы наступить на ветки, но такое вряд ли могло случиться, поскольку он мог выбрать любое другое направление.

Еще один шаг, и я услышал его дыхание и застыл.

Ствол моей винтовки находился в нескольких сантиметрах от веток, закрывавших яму, а палец лежал на спусковом крючке. Едва ли он станет искать меня в подобного рода укрытии. Такие ямы встречались редко и всегда высоко в горах, где летают орлы. Может, ему даже и неизвестно о старой уловке индейцев. Не многие о ней знают. Так пусть Догадается он в самую последнюю очередь.

Он будет искать меня среди скал и деревьев. Если он догадается о моем тайнике, ему останется только выстрелить, поскольку из ямы нет выхода, я заполнил собой почти весь ее объем. Единственный способ выбраться из ямы уже упущен.

Все было тихо. Сапоги шаркали по земле, удаляясь. Я снова закрыл глаза и слушал. Слава Богу, что у него нет собаки! Снова сапоги заскрежетали по камням, он вернулся, остановился рядом, несколько озадаченный.

Что подстрелил меня, убийца не сомневался, даже знал, что я тяжело ранен. Меткий стрелок всегда в курсе, куда летит его пуля, если бы я не нагнулся, был бы мертв. То, что я полз, он видел по следу, который я оставил за собой. Позже мне удалось подняться на ноги, но я падал снова и снова. Это не составляло для него тайны. Как я мог уйти? Я где-то здесь, поблизости. Очевидно, он беспокоился и вел себя очень осторожно. Если человек может двигаться, значит, он также может и стрелять. Вероятно, он не подозревал, что у меня с собой еще одно ружье, так как уже наверняка проверил седла и нашел другое ружье в чехле. Жаль, если он заподозрит, что у меня два ружья. Ведь я унаследовал снаряжение вместе с чалым. Он чиркнул спичкой о джинсы, закурил сигарету и швырнул сгоревшую спичку в кучу веток, укрывших меня. Время от времени его сапоги двигались.

Судорога свела мои ноги, а напряжение становилось невыносимым. Он отошел на несколько шагов, потом снова вернулся.

Мне пришла в голову ужасная мысль. Он знает, что я здесь! И развлекается, намеренно подвергая меня пыткам. Вдруг он надумает разжечь костер у меня над головой? Это смешно, поскольку ветки тонкие и свежие, они не загорятся. Если бы я только мог вытянуться, распрямить затекшие ноги!

А зачем я думаю о нем! Вдруг он каким-то образом чувствует мои мысли. Я не очень верю в такие вещи, хотя слышал об этом кое-что. Я отогнал от себя мысли о нем и задумался о лошади. Кто-то собирается украсть его лошадь. Кто-то задумал оставить его без лошади. Кто-то…

Пэн отошел, но недалеко. Наконец он грубо выругался, а затем его шаги начали удаляться вниз по тропинке. Я ждал. Медленно сосчитал до ста, но не услышал ни единого звука и снова начал считать, еще медленнее, чтобы определиться, сколько времени прошло. Я продолжал ждать.

Сколько уже я торчу в этой яме? Час? Два часа? У меня не было с собой часов. Вероятно, он залег где-то поблизости и выжидал, когда я выйду из своего укрытия.

Мои веки отяжелели, я смертельно устал. Все, чего я хотел, — это выбраться из ямы и уснуть. Если бы только мне удалось добраться до ранчо!

Не знаю, как это получилось, но я уснул. Когда проснулся, то понял, что спал долго. Пришла пора выбираться из ямы и уходить. Мне необходимо обработать рану, мне нужна вода, еда, отдых. Я начал двигаться, но потом остановился.

Что-то шевельнулось совсем рядом. Всего лишь легкое движение в кустах. А потом сухой кашель и голос. Он звучал тихо. Без сомнения, это был Пэн Бичам. Он разговаривал с самим собой.

— К счастью, у меня с собой мое ружье «боуви». Как раз кстати пригодилось. — Опять сухой кашель, а потом что-то упало на яму, где я сидел на корточках. Одна из щелей между ветками моего люка оказалась закрытой. Кто-то бросил мне на голову охапку веток. — Огонь, — балагурил он, — вот, что мне нужно. Огонь прольет свет… Ничто лучше огня не может вывести дело на чистую воду.

Костер! Он складывал костер! Каким-то образом он догадался! Он знает, где я прячусь! Мои мускулы напряглись, потом медленно расслабились. Костер разгорится, и только пепел падет на меня. Однако! У меня возникла идея, а с ней взвилась и острая стрела надежды. Сейчас он начнет разжигать костер. Если подожжет небольшую ветку и бросит ее на кучу хвороста, тогда мне конец! Но, предположим, он зажжет спичку и, низко наклонившись, поднесет ее к хворосту?

Большинство людей поступают именно так.

Я прислушивался к тому, как он топтался по листьям. Потом Пэн присел на корточки, я услышал его дыхание. Он чиркнул спичкой, и я увидел пламя. Появилась тень: это он наклонился, чтобы разжечь костер. Я резко толкнул винтовку через ветки и нажал на спусковой крючок.

Выстрел разбросал ветки, но часть из них, уже занявшись, обрушилась на меня. Я отчаянно карабкался, стараясь вылезти из ямы, охваченной огнем. Выскочив, я споткнулся о Бичама, который пытался подняться. Он оттолкнул меня в сторону, протягивая руку за «боуви». Я протянул руку в сторону, хватая нож, и наши руки сцепились. Обезумев, я пытался уйти от растущего огня и, собрав все силы, саданул ему в челюсть. Удар отозвался приступом боли в моем теле, но я тут же вскочил на ноги. Пэн все же достал «боуви», но я согнул колено и направил его так, что ствол винтовки пришелся ему в челюсть. Весь в крови, с диким взглядом, он попятился назад и упал на спину. И я, потеряв равновесие, тоже рухнул. Схватив горсть горящих веток, я швырнул ему их в лицо, но он успел увернуться и встал на ноги.

— Черт побери! Ты достал меня! Черт! — Его пальцы уцепились за револьвер. Я резко ударил его ботинком в колено, и он осел на горящие ветки. Покатившись по земле, я вытащил свой револьвер. Когда он снова поднялся, я всадил в него три пули.

Пэн снова чертыхнулся, медленно, злобно. Я отодвинул ногу подальше от костра и приподнялся на левом локте, держа в правой винтовку.

— Убирайтесь все к черту! — прошипел Пэн и умер.

Глава 15

С минуту я лежал, окончательно обессилев, а потом, преодолевая боль, поднялся. Мои раны кровоточили. Я чувствовал, как по ноге течет струя. Широко расставив ноги, чтобы не упасть, я вытащил три пустые гильзы и перезарядил револьвер. Потом убрал его в чехол и закрыл на крючок.

Костер, который мой убийца пытался разжечь, горел в яме и вокруг нее. Кое-где занялись листья и трава. Я начал тушить их, оглядываясь по сторонам, не пропустил ли чего-нибудь. Затем снова вытащил ружье. В голове стоял туман. Я никак не мог сосредоточиться: когда смотрел на какой-то предмет, мне требовалось время, чтобы определить, что это такое.

Несмотря на мое безумное состояние, в моем мозгу пробился росток здравого смысла. Я был ранен, серьезно ранен, мне нужны помощь и отдых. Надо собраться с силами и спуститься вниз за своими лошадьми и ехать на ранчо. Лучше идти вдоль горного хребта и отыскать тропинку, что ведет прямо к дому. Как только я попаду туда, Мэтти и миссис Холлируд позаботятся обо мне.

В голове мелькнула смутная мысль о том, что кто-нибудь мог услышать нашу стрельбу, но я не знал, как далеко распространялся здесь звук и находился ли кто-нибудь на таком расстоянии, чтобы его услышать. О том, чтобы спуститься прямо по склону, не могло быть и речи — он был чересчур крут, раньше мне приходилось бывать в таких передрягах, и я знал, что с задачей не справлюсь.

Насколько я представлял, дальше шла открытая местность. Там росли кусты и деревья, но никаких отвесных скал. Лучшего выбора я не имел. Если бы только мне удалось добраться до ранчо!

Держа винтовку в руке, я осторожно двинулся вдоль горного кряжа на восток. Время от времени за деревьями мелькали знакомые постройки. Я все время смотрел перед собой, стараясь держаться прямо, и шел вперед. Однажды возле тропинки мне попался плоский валун, и я присел на него отдохнуть.

Похоже, мои раны перестали кровоточить, но рубашка пропиталась кровью и прилипла к спине. Волосы тоже слиплись, но каким-то образом я уберег шляпу.

Теперь я уже отчетливо видел большой сарай, конюшню и амбар. Возле загона напротив дома стояла упряжка лошадей. Издалека я не мог разглядеть детали, но сразу узнал поблескивающий на солнце кабриолет. Я видел его в Пэррот-Сити.

Тропинка шла под уклон через заросли пондеросы. Я прошел совсем немного и вынужден был остановиться, сел на сухие ветки, чувствуя слабость, головокружение. Я потерял много крови, и теперь возбуждение, вызванное борьбой за жизнь, иссякало. Я чувствовал себя слабее кролика.

Сосны бросали тень на землю, и я сел под деревом, прислонившись спиной к стволу. Глаза закрылись, я почувствовал, что засыпаю. Не знаю, сколько времени сидел так, может, несколько минут, а может, и час. Когда я снова открыл глаза, то почувствовал сухость во рту и не мог пошевелиться, будто задеревенел. Некоторое время я так и сидел, глядя на великолепие Ла-Платас, возвышающихся над ранчо. Я видел дым, поднимавшийся из труб в Пэррот-Сити и из шахт немногим дальше на восток. Я сидел, не в силах подняться, хотя сознавал, что необходимо двигаться дальше. Внизу у подножия горы блестела лужа. Неподалеку от нее паслись коровы. Затем с востока появились три всадника, они спустились вниз за деревьями и теперь ехали по открытой равнине.

Несколько минут я с безразличием наблюдал за ними. Они представлялись мне частью пейзажа наряду с горами, деревьями, кустарниками. Потом я начал медленно соображать.

Один из всадников, судя по его лошади, был Лью Пейн!

Мои мысли сосредоточились, я выпрямился, уставившись на них. Они скрывались за деревьями, стараясь держаться так, чтобы их не заметили на ранчо. Вот они остановились, а один из них приподнялся в седле и, стоя в стременах, смотрел в сторону дома. Они стояли примерно в полумиле от ранчо, но я находился в нескольких сотнях метров над ними и четко видел все. Сейчас они явно что-то обсуждали.

Вероятно, в их планы не входило присутствие кабриолета возле дома.

Узкие полоски лугов, видневшиеся между горными складками, по мере приближения к ранчо расширялись. Тропинка, по которой я брел, очевидно, заканчивалась на лугу и шла дальше по его краю. Если всадники продолжат движение в задуманном направлении, то они появятся на другом лугу как раз за бугром, куда я нацелился попасть.

Сейчас мне только проблем не хватало! Я сыт уже по горло. Раненый, очень слабый из-за потери крови, я нуждался в питье и еде и больше всего в отдыхе. А в первую очередь мне надо промыть и перевязать раны.

Кто послал Пэна Бичама убить меня, я понятия не имел и представлял собой пародию на человека, который не хочет иметь неприятностей. Своими я мог поделиться с кем угодно. А сейчас, если эти люди обнаружат меня, они быстро со мной расправятся. Я не мог вступать с ними в бой. Конечно, в высокогорных районах раны заживают быстрее, чем на равнинах, это заметили еще первые жители таких мест, но меня эта мысль мало утешила.

Похоже, люди, находившиеся внизу, решили, что им делать дальше. Вероятно, появление кабриолета их совсем не устраивало. Скорее всего, они не рассчитывали застать в доме кроме женщин еще кого-нибудь. Обыскав всю округу, Лью Пейн и его приятели, должно быть, решили, что я умчался на запад, а может, им даже известно, что Бичам охотится за мной, и у них появилась возможность делать все, что задумали.

Экипаж создал им новые проблемы.

Что они предпримут? Скорее всего, укроются в каком-нибудь месте и станут наблюдать и ждать. Моя задача — не попасться им на глаза до тех пор, пока не подойду к дому.

Наконец, я встал. Это далось мне с большим трудом. С помощью винтовки я поднялся на ноги и начал спускаться по тропинке. У меня одеревенели ноги и руки и пересохло во рту, поэтому я не мог двигаться быстро. Мне повезло, что я вообще двигался. Небо опять затянули облака, собирался дождь. Я медленно шел по тропинке, стараясь держаться в тени деревьев.

Рубашка присохла к спине, но я не осмеливался ее отодрать, боясь, что снова начнется кровотечение. Через каждые тридцать — сорок шагов я останавливался. Мне не на что было присесть, и я знал, если сяду на землю — больше не смогу встать, поэтому просто прислонился к отвесной скале, вдоль которой бежала тропа.

Между деревьями просматривался кабриолет, наверное тот самый, встретившийся мне на пути в Пэррос-Сити. Им управлял парень, который, как я подозревал, был другом Джанет. Но что он здесь делает? Хотя, вероятно, он привез ее на встречу с миссис Холлируд.

Теперь я потерял из виду всадников. Тропинка изогнулась и пошла под углом. Немного отдохнув, я напрягся, чтобы подняться, слегка зашатался, потом продолжил путь, ступая шаг за шагом. Пару раз у меня все окружающие предметы сливались перед глазами и возникало чувство, что мне не дойти до ранчо. Такое может случиться, но не в этот раз.

Если всадники обнаружат меня, сомневаюсь, что у меня хватит силы на большее, чем только поднять винтовку. Не дай им Бог появиться на этой тропе. В былые времена кто-то хорошо потрудился, прокладывая ее. Для пешего или всадника она была достаточно широкой, с одной стороны — врезалась в горы, с другой — ее защищали густые заросли пондеросы. Иногда заросли становились реже и через них просматривались постройки на ранчо. Во дворе никто не появлялся. Мои колени ослабели и дрожали. Впереди я увидел упавшее дерево. Когда добрался до него, сдержал обещание, которое дал сам себе, — что сяду. Дважды я просто останавливался, собирая в себе силы продолжать путь, а когда подошел к дереву, тяжело вздохнув, опустился на него. Головокружение мешало мне сосредоточивать взгляд. Лицо горело, ужасно хотелось пить. Если бы добраться до дома!

Я сидел на сухом дереве, свесив голову и смутно представляя себе, где нахожусь и сколько прошло времени. Глаза закрылись и передо мной медленно поплыли картинки. С гор Ла-Платас подул холодный ветер, нагоняя тучи, и, ощутив его прикосновение, я передернул плечами. В моей голове вертелась едва уловимая старая мелодия, вспомнилось что-то давным-давно забытое, и я усмехнулся. Когда наконец я попытался встать, то упал, сначала на колени, потом распластался на тропинке, уткнувшись лицом в опавшие листья.

Прошло много времени, прежде чем я задрожал от холодного ветра и открыл глаза. Некоторое время продолжал так лежать, довольный тем, что лежу и отдыхаю. Немногим позже я перевернулся на живот, встал на колени и выпрямил спину. Я должен двигаться. Я должен пройти эту тропу. Я должен…

Используя винтовку как костыль, снова умудрился встать на ноги и заковылял вниз. Прошли часы с тех пор, как меня ранили, прошли часы с тех пор, как я начал свой путь с гор.

Где всадники? Притаились и наблюдают, когда посетитель уедет и они смогут ворваться в дом?

Моя спина не сгибалась, а я двигался осторожно, чтобы не вызвать снова кровотечение. Проделав сотню шагов, увидел место, где можно присесть, отдохнуть и прислушаться. Возможно, всадники находятся в двухстах ярдах от меня, или даже меньше? Впереди тропинка скрывалась в буйной растительности. Кустарник, разрастаясь, постепенно захватывал ее, хотя здесь бродил олень и протоптал дорожку. Через несколько минут мне с трудом удалось подняться на ноги, и я продолжил путь, углубившись в густые заросли кустарника и низкорослых дубов. Теперь я видел не дальше нескольких метров, а дом и другие постройки скрылись из виду.

Выйдя из зарослей на луг, я старался держаться поближе кдеревьям, растущим на низком холме, отделявшим меня от всадников. Если я правильно рассчитал, то они даже прячутся где-то рядом, вероятно, не более чем в ста метрах, или идут вдоль склона того же низкого холма, но с восточной стороны.

Дважды я спотыкался и падал. С каждым разом становилось труднее подняться. Хотя в моменты, когда я ясно соображал, не мог поверить, что серьезно ранен. Разумеется, я был в шоке, потерял много крови.

Скоро наступит ночь. Если бы только мне удалось добраться до дома! Добраться, обойдя ружья Лью Пейна и его приятелей.

Спрятавшись за низкорослыми деревьями, я смотрел вниз прямо во двор ранчо. На расстоянии пятидесяти шагов щипал траву конь, на котором я ездил в город. Сверкающий кабриолет по-прежнему стоял во дворе, а лошади были привязаны в огороде загона.

Что происходит там внизу? Меня вновь охватило чувство беспокойства. Кабриолет уже несколько часов находился на ранчо. Если это друг Джанет Ле Коди, то не слишком ли долго задержался в компании миссис Холлируд и Мэтти? Предположим, они были раньше знакомы? Или, может, это кто-то другой?

Вероятно, Лью Пейн и его компания также наблюдают за ранчо, ведь они рядом. А мне не хотелось выдавать себя или показывать, что я ранен.

Через час, а может, раньше, стемнеет. Я лег на траву, положив голову на руки, отдыхая и ожидая.

Я не заметил, как уснул, а когда проснулся, кабриолет исчез. Я очень осторожно сел, чувствуя резкую боль в спине. Мое тело одеревенело, меня знобило от ночного холода.

Сознание медленно возвращалось ко мне: ранен и попал в беду. Мои враги, должно быть, находятся совсем близко.

В доме горел свет. За шторами в окне мелькнула тень. С помощью ружья я поднялся, прислушался, но не услышал ни одного звука. Очень осторожно начал спускаться вниз. Я должен был идти либо в западном направлении, либо в восточном, но поскольку на востоке расположился Лью Пейн, я пошел на запад. Медленно, чтобы не наделать шума, я ступал шаг за шагом, стараясь держаться в тени деревьев, чтобы скрыть свою тень. Я направлялся к маленькому мосту через ручей.

Несколько минут я стоял под ивой, потом двинулся к темному амбару, снова остановился и прислушался. В голове что-то тяжело стучало, и мне не удавалось сосредоточиться. Все, о чем я мог думать в тот момент, — это как добраться до кровати, смыть кровь с тела и напиться холодной воды. Я нуждался в помощи и лечении. Может, я смогу здесь получить это.

Раздался какой-то шорох, я остановился и прислушался, но больше ничего не услышал, быстро перешел дорогу, поднял засов, вошел в амбар и закрыл за собой дверь. Постояв немного, снова прислушался, нет ли кого поблизости, ничего не услышав, подошел к кровати. Во время моего отсутствия ее никто не трогал. Помня о Лью Пейне, я не стал зажигать свет, но вернулся к двери и изнутри закрыл ее на засов, чтобы никто не смог ее открыть.

Постепенно глаза начали привыкать к темноте. Зная, что некоторое время буду отсутствовать, перед тем как уехать, я внес со двора умывальник. Тут же стояла бочка с водой. Прежде всего я напился. Затем умыл лицо и промокнул куском старого полотенца засохшую в волосах кровь.

Больше я не был в состоянии что-нибудь делать и, растянувшись на кровати, мгновенно уснул, положив рядом винтовку и револьвер. Прежде чем уснуть, я поднес к окну часы, но так и не разглядел, который был час. Я понял только, что уже перевалило за девять.

Меня разбудил тихий стук. В какой-то момент показалось, что это просто сон, потом я услышал шепот. Я подошел на цыпочках к двери. Снова послышался неясный стук в дверь.

— Кто там?

Я стоял в стороне от двери с винтовкой в руке.

— Это я! Мэтти! Впустите! — Она говорила шепотом, едва слышно.

Я открыл дверь, не выпуская из рук ружья. Она проскользнула в амбар, подобно привидению.

— Я видела, что вы пришли. Я ждала вас. Где ваша лошадь?

— В горах. Какой-то человек пытался меня убить.

— Я знаю! Мистер Проезжий, вам нужно уходить отсюда! Вам нужно уходить! Не спрашивайте меня почему, просто уходите!

— Мэм, я тяжело ранен. Ну, может, не совсем опасно, но я потерял много крови. Мне нужен отдых, мэм, очень нужен. У меня нет сил.

— Вы должны уходить! Они убьют вас! Не задавайте вопросов. Только уходите!

— Я сказал вам, мэм, мне нужен отдых. Я не могу уйти сейчас. Кроме того, Лью Пейн со своими дружками бродит неподалеку. Они рядом и будут ждать. Мне кажется, что на рассвете они нападут на дом. Вы должны быть готовы к этому.

— Пожалуйста, вам придется уйти!

— Прежде мне хотелось бы повидаться с миссис. Я должен ее предупредить.

— Пожалуйста, мистер! Поезжайте, пожалуйста, уходите! Даже не пытайтесь увидеться с ней! Даже не думайте о ней!

— Знаете, это как-то невежливо. Она обещала приготовить для меня ужин. Я с нетерпением жду, когда придет время, и очень проголодался.

— Забудьте о ее обещании! Если не хотите, чтобы этот обед стал для вас последним. Просто бегите отсюда, пока они не поняли, что вы здесь!

— Они?

— Не задавайте вопросов! Уходите! Я должна возвращаться, пока меня не кинулись искать, или меня тоже убьют!

— Убьют вас? Кто?

Она чуть не плакала.

— Пожалуйста! Уходите! У вас есть шанс, если вы выберетесь отсюда! Здесь у вас нет ни одного! Пожалуйста, уходите. Быстро!

— Мэтти? — Ее позвали с крыльца дома. Я узнал голос миссис Холлируд.

— О Господи! — Взмолилась Мэтти. — Пожалуйста, уходите! Они думают, что вы что-то нашли, какие-то бумаги или что-то еще в ящике. И пожалуйста! Если они найдут вас и пригласят за стол, ничего не ешьте и не пейте!

С этими словами она выскользнула за дверь, а спустя минуту я услышал, как сказала:

— В доме слишком жарко, решила подышать свежим воздухом. — За ними захлопнулась дверь, я поднялся, поправил кровать, туго натягивая одеяло, как делал Мак-Каррон, или как там его звали.

Какое-то время я ждал, держа ружье в руках. Мне ужасно хотелось лечь и просто поспать. Я потерял много крови, ослаб, чувствовал себя совершенно обессилевшим, а моя спина совсем не сгибалась. Хотел…

Я тихонько проскользнул через дверь и застыл, слившись с черным фоном стены. Если Лью Пейн обнаружит меня сейчас, все будет решено. Я не в состоянии сопротивляться.

Что Мэтти имела в виду? Почему они думают, что я что-то нашел в ящике? Как они могли догадаться? Мурашки побежали у меня по спине. Я привык все замечать, но забыл об одной важной детали, хотя и заметил. Бумаги пролежали в ящике довольно долго, а когда я поднял завещание, на бумагах, что лежали под ним, отпечаталось коричневое пятно, прямая коричневая линия через весь лист. Несомненно, это какие-то химикалии. Много раз я находил в старой книге бумагу, которая обесцвечивала страницы, между которыми ее положили. Я нашел книгу учета, а еще что?

Несмотря на то что я весь закостенел, мне удалось пролезть между рейками в заборе конюшни. Я подошел к коню. Он тихонько заржал, приветствуя меня, и умолк. Я немного постоял рядом с ним, сказал несколько ласковых слов, потом ухватился рукой за гриву и повел назад в старый сарай.

Внутри сарая было темно, как в аду. Я прислушался, но ничего не услышал, подвел коня к стойлу, зная, что там должна висеть упряжь, на ощупь нашел уздечку, накинул ее за уши коня и захватил несколько веревок.

Мы уже стояли у выхода, и я еще раз прислушался. Где Лью Пейн?

Держа поводья в левой руке, я уже собирался вскочить в седло, когда меня сильно ударили в спину. Не стоило объяснять, что произошло. Я услышал низкий, торжествующий голос:

— Лью? Иди сюда! Я поймал его!

Глава 16

Одной рукой я держался за гриву лошади, а другой прикрыл спину, когда понял, что меня хотят убить. Развернув правую руку, я со всего размаху врезал локтем в висок человеку, который на меня напал. Это был жесткий удар, который оглушил моего противника. В тот же миг я очутился в седле и, низко наклонясь, схватил винтовку, оставленную в углу стойла, и помчался из сарая.

В одно мгновение миновал ворота загона, к счастью, они оставили их открытыми, и резко свернул влево. Лошадь со стуком пересекла мост через речку и рысью понеслась по тропинке, что вела на луг.

За спиной прогремел выстрел. Конь остановился, а я, повернувшись в седле, послал три пули в ответ. Потом мы пустились наутек. Мы мчались по низкому холму, потом по тропинке и, наконец, скрылись в зарослях низкорослых кедров.

Очутившись в укрытии, я замедлил бег коня, задыхаясь от боли. Мои раны начали было заживать, но от резких движений снова открылись и теперь опять кровоточили.

Оглядываясь назад, я ничего не видел, только темень ночи. Свет в доме поспешно погас. Несомненно, его обитатели наблюдали, ждали и размышляли, что происходит.

Неожиданные бурные события полностью лишили меня сил. Я направлялся через кедры к скале Мэгги. Я обмяк в седле, не знаю, как мне удавалось держаться в седле. Когда человек всю свою жизнь ездит верхом, он может уснуть прямо в седле или находиться в полузабытьи, но при этом интуиция или какое-то другое чувство помогает ему двигаться вперед.

Мне мешало мое ружье, поэтому я вытащил пару веревок из сыромятной кожи, сделал ремень и забросил винтовку за спину.

Тучи унесло, и на небе засияли звезды. Проведя на воздухе всю ночь, я все видел при их свете. Начинало светать, когда я обогнул основание скалы Мэгги и подъехал к Спринг-Галч, где оставил свои вещи и лошадей.

Все оказалось на месте. Я оседлал другого коня и повел свободных лошадей вверх по тропинке к небольшой долине, находившейся по другую сторону скалы Мэгги на горном кряже. Если смотреть со стороны ранчо, то никому даже и в голову не могло прийти, что здесь наверху есть долина, а мне необходимо было отдохнуть.

Собрав последние силы, я привязал лошадей к колу, лег в траву и набросил на плечи попону.

Утром начался дождь, кратковременный ливень. Но я продолжал спать, забыв обо всем. Когда наконец открыл глаза, уже перевалило за полдень. Солнце высушило траву. Некоторое время я просто лежал, наблюдая, как лениво в небе кружатся канюки. Наконец сел и огляделся.

Прямо на западе поднималась скала Мэгги. Мимо меня проходила еле заметная непротоптанная тропа. Она тянулась по краю маленькой долины и исчезала в деревьях за скалой Мэгги. Северную сторону долины обрамлял низкий горный кряж, поросший на верхушке деревьями. Вдоль него бежала тропинка, а потом, извиваясь, поднималась на более высокий кряж, где я убил Пэна Бичама. Я лежал под развесистым деревом, вокруг земля была усыпана сосновыми шишками. Я расчистил руками небольшой участок от травы и иголок, сломал несколько нижних веток и разжег небольшой костер. Сучья оказались очень сухими, я подбросил в костер немного валежника. Дым поднимался между ветвями и рассеивался в воздухе, не успев выйти на свободу… Достал из сумки кофейник, сковороду, а потом кофе и мясо. Мне приходилось часто делать передышку, поскольку я быстро уставал, но спустя некоторое время я приготовил кофе и пожарил с дюжину длинных тонких кусочков мяса.

Мой маленький лагерь разместился в нише под деревьями, и его могли разглядеть только подойдя совсем близко.

Разделавшись с мясом, я взял в руку чашку с кофе, прислонился спиной к стволу дерева и задумался о своем положении.

Единственное, чего я хотел, — это выбраться отсюда, чтобы меня никто не видел, и очутиться далеко в горах — там мне место. Здесь я проезжий, который просто едет мимо. И почему мне на голову свалилась куча неприятностей? Сначала Хьюстон Бэрроуз хотел меня убить, потом чалый привел меня на ранчо, а тут уж такое началось… Ладно, теперь у меня есть снаряжение, лошади и отправлюсь-ка я в путь.

Почему Мэтти настойчиво просила меня уехать? Она даже не хотела, чтобы миссис Холлируд узнала о моем появлении. Оказывается, для нее было более важным отделаться от меня, чем то, что могли ей причинить дружки Лью Пейна. И что она имела в виду, говоря, что миссис Холлируд догадалась, что я вытащил кое-какие бумаги из ящика? Она же сама послала меня поискать там книгу учета!

Что-то здесь не так. И я начал подозревать, что уже знаю ответ.

После того как отдохну, я навьючу лошадь, оседлаю других и отправлюсь в Пэррот-Сити. Прежде чем уйти в горы, мне нужно кое-что сделать. Как я уж обещал сам себе, я должен увидеться с Джанет Ле Коди и отдать ей завещание. Как только я это сделаю, мое участие в дальнейших событиях окажется бесполезным, и я смогу отправляться своей дорогой. Я неоднократно твердил себе об этом, хотя в глубине души волновался, что больше всего на свете мне хотелось снова увидеть Джанет Ле Коди. Но я внушал себе, это вовсе не оттого, что она для меня что-то значила или могла значить.

После сытной еды снова захотелось спать. К счастью, фляга была пуста только наполовину, и я выпил из нее. Вода находилась во фляге уже несколько дней, поэтому была теплой и противной. Я сделал еще несколько глотков, и на сей раз она показалась мне совсем отвратительной. Лихорадка и потеря крови, должно быть, стали основной причиной жажды.

Перед тем как сложить вещи, я перевел лошадей на свежую траву и забил колья, а сам вернулся в тень пондеросы и еще немного отдохнул.

Меня беспокоили животные на ранчо. Пора загонять скот для клеймения и проводить отбраковку стада. Молодые бычки лучше приспосабливаются к зимнему выпасу, чем коровы, поэтому здесь должен быть человек, который бы отобрал коров и пас их перед тем, как продать. Поскольку неподалеку есть железная дорога, скот можно отвезти на рынок в Канзас-Сити или Денвер. Некоторые животные совсем одичали, хотя я отдаю предпочтение самым диким, приспособленным к трудным условиям существования, они живут дольше и лучше набирают вес. Это крепкие животные: им, как людям или мустангам, приходится туго, когда наступают суровые времена, но в результате они становятся только более выносливыми. Коровы, прожившие достаточно долго в тепличных условиях, теряют способность адаптироваться.

Весь день я дремал, иногда крепко засыпал, а перед закатом привел лошадей, не спеша упаковал сумки, вскочил в седло и отправился в путь. Сборы потребовали всех моих сил, и, сидя верхом, я чувствовал себя как выжатый лимон. Чтобы не ехать одной и той же дорогой, я спустился к Сприиг-Галч и по траве двинулся в восточном направлении, по дороге удалось напоить лошадей.

На вершину горного кряжа тянулся след, протоптанный лошадьми, я воспользовался этой тропой. Ехал медленно, время от времени останавливаясь и отдыхая. Перевалив через вершину, я очутился в красивой осиновой роще, где побывал несколько дней назад. Был уже поздний вечер.

Обдуваемый прохладным ветерком, я сидел верхом и смотрел на ранчо, над трубой которого поднимался голубой дымок. Огни уже погасли, видно, в доме все легли спать.

И тогда я отпустил коня.

Он знал свою конюшню и, вероятно, туда вернется. Лошади не любят покидать свой дом, но им также трудно расставаться со своим табуном, не хочется уходить от других лошадей, с которыми они долго общаются. Если конь пойдет за мной следом в город, я не стану винить его за это. На нем не было уздечки, и меня не смогут обвинить в том, что я его украл. Но я надеялся, что он вернется туда, где его кормили.

Я выбрал дорогу, которая снова привела меня в осины. Листья уже начинали менять цвет, близился листопад, и вскоре все деревья оденутся в золото, а тропинка, по которой я ехал, будет похожа на проход между рядами в огромном золотом храме. Листья перешептывались, мягко покачиваясь на ветках.

Прежде чем выехать на главную дорогу, я остановился. Стояла тишина, и никаких признаков поздних путников я не заметил. Где-то далеко раздался гудок паровоза, но тем не менее я быстро пересек дорогу и спрятался в лесу. Только примерно через час, когда совсем стемнело, отправился в Пэррот-Сити.

Во многих домах вдоль улицы горел свет. Я привел лошадей в платную конюшню и расседлал, оставив все свое добро с разрешения конюха в небольшом сарае рядом.

— Не беспокойтесь, — заверил он, — здесь никто ничего не украдет.

Я дал ему полдоллара, и у него развязался язык.

— Видел тебя как-то! — сообщил он. — Ты разговаривал с девушкой Джанет Ле Коди.

— Хорошая девушка, — между прочим заметил я.

— Да, кажется так. — Он прикурил трубку, бросил на землю спичку и сплюнул. — Она водится с плохими людьми. Парень со светлыми усами, похожий на горожанина.

— Встречал его здесь. Ты его знаешь?

— Знаю таких людей, как он. Он либо азартный игрок, либо волочится за богатыми женщинами. Не нужно принимать его за простака. Крайне неприятный тип. — Конюх искоса посмотрел на меня. — Он носит оружие. Какой-то небольшой крупнокалиберный пистолет. В кобуре в верхней части рукава. Поднимет руку, а пистолет скользит по руке и падает прямо в ладонь, так, что никто и не заметит. Я видел, как однажды он проверял пистолет в сарае. Думал, что его никто не видит.

Что касается Ле Коди, то она приличная девушка. Каждый знает. А этот все вокруг нее вертится, предлагает помощь… Как бы не случилось беды. Интересно, зачем он это делает?

Выждав минуту, я спросил:

— Между нами говоря, она является владелицей половины ранчо на Черри-Крик. Но у меня есть подозрения, что ей принадлежит и все ранчо.

— Ранчо, где живут женщины?

— Да. Я кое-что там приводил в порядок. Это место требует рабочих рук.

— Я знаю. Филлипс запустил его. Он увлекся какой-то женщиной.

— Миссис Холлируд.

— Так ее зовут? Мне казалось, она молода. — Он сделал паузу. — Я где-то раньше ее встречал.

— Где?

Он пожал плечами.

— Не вспомню. — Он затянулся, а потом чертыхнулся: трубка потухла. — Некоторое время я жил в Денвере. Был тюремщиком. — Он взглянул на меня. — Может, я не видел ее. Или обознался. Откуда мне знать! У тебя здесь есть дело. Я понял это по тому, как ты въехал в город. У тебя на лице написано.

— Джанет Ле Коди в городе?

— Сейчас в городе, но утром ее здесь не будет. Я слышал, как тот парень по имени Пелхэм предложил отвезти ее завтра на ранчо Черри-Крик. Говорил, что узнал, как туда добраться.

— Он владелец сверкающего кабриолета?

— Да.

Я заказал себе койку в комнате на троих, а потом пересек узкую пыльную улицу и вошел в кафе, чтобы перекусить. Джанет Ле Коди сидела за столом и была одна.

— О? Я думала, вы уехали.

— Я вернулся.

Она вопросительно посмотрела на меня.

— У вас больной вид. Вы бледны.

— У меня возникли проблемы. — Я поставил чашку на стол. — Мэм! Если бы я был на вашем месте, я бы нанял хорошего адвоката. Я бы поехал в Энимас-Сити или в новый город и нанял адвоката. Вам понадобится адвокат.

— У меня есть друг, который мне поможет.

— Пелхэм? Верно говорю? Вы давно его знаете?

— Нет, но…

— Сказать, где он был сегодня?

— Нет, зачем? Дело в том, что сегодня я его не видела.

— Я тоже его не видел, но его экипаж большую часть дня простоял на ранчо Филлипса.

— Но этого не может быть. Сегодня он собирался по делам в Мэнкос. Он мне так сказал.

— Экипаж стоял там почти весь день.

Она улыбнулась.

— Наверное, вы ошиблись. Все экипажи так похожи. — Она холодно посмотрела на меня поверх чашки. — Если вам известно, что там находился его экипаж, значит, вы сами там были.

— Да, мэм. Я лежал. Меня ранили. В тот момент я просто хотел остаться в живых.

— Ранили? — Она была потрясена.

— Да, мэм. Кто-то следил за мной. Выстрелил, но не убил, как задумывал. В момент выстрела я пошевелился, пуля задела спину и голову. — Я слегка повернул голову и показал ей. — Я обработал рану сосновым соком, чтобы остановить кровотечение. Это здорово помогает.

— Вы не обращались к врачу?

— Нет, мэм. Похоже, здесь действует беззаконие. Когда нуждаешься в органах порядка и закона, их никогда не оказывается рядом.

— Но зачем? Почему кто-то пытался застрелить вас?

Я пожал плечами.

— Это имеет отношение к ранчо. Конечно, тут крутятся еще ребята Бэрроуза. Они хотят, чтобы я умер, но у них нет денег, чтобы нанять убийцу. Того, кто в меня стрелял, я знаю, дорого стоит. Либо кто-то готов заплатить приличную сумму, чтобы меня убили, либо убийца задолжал и оказывает кому-то услугу. В любом случае, он пытался меня убить.

По улице проехал всадник, а потом снова стало тихо. На кухне гремели посудой. Было поздно, очевидно, мы последние посетители. В западных городах люди рано ложатся спать и в вечерние часы продолжают работать только питейные заведения и игорные дома.

— Он не попытается снова вас убить?

— Нет, мэм.

— Значит, он мертв?

— Люди его ремесла ошибаются всего лишь раз.

В зале снова стало тихо, мы ели, не разговаривая.

— Мне страшно, — сказала она после непродолжительной паузы, — здесь более жестокая жизнь, чем я предполагала.

— Нет, мэм. В основном это спокойный, добрый край. Здесь живут люди, настоящие труженики. Это посторонние люди приезжают сюда и чинят беспорядки.

— Разве вы не посторонний человек?

— Да, мэм, посторонний. Я намереваюсь уехать сразу же, как только прояснятся дела на ранчо.

— Почему это вас волнует?

Она задала хороший вопрос. Все, что связано с ранчо, действительно меня не касается, только в кармане у меня лежало завещание, а я не собирался возвращать ей его до тех пор, пока вокруг нее будет вертеться такой друг. По крайней мере, не сейчас.

Мы закончили есть, но мне хотелось сказать ей еще одну вещь. Она поднялась.

— Спасибо за совет, мистер Проезжий. — Ее глаза смотрели холодно. — Не думаю, что мы когда-нибудь снова с вами встретимся.

— Я пока буду здесь, если вам понадоблюсь.

Она снова холодно глянула прямо мне в глаза.

— Вы мне не понадобитесь.

— Может, понадоблюсь, когда они узнают, что вам принадлежит половина ранчо.

— Что вы хотите этим сказать?

— По завещанию, которое предъявила миссис Холлируд, ранчо полностью перешло ей. Как будто вас вообще не существует. Будьте осторожны, мэм.

— Я всегда осторожна, мистер Проезжий. А теперь — до свидания.

Она повернулась, чтобы идти, и я повторил:

— Будьте осторожны. Если вы поедете туда и они пригласят вас поесть или предложат что-нибудь выпить, мой совет: не делайте этого!

— На что вы намекаете?

— Я точно не знаю, только ваш дядя Филлипс имел неосторожность поужинать вместе с этими дамами.

Она выбежала на улицу и вошла в гостиницу через дорогу. Я подождал с минуту. За спиной кто-то собирал тарелки.

— Мистер? Мы сейчас закрываемся…

— Я знаю. Не могли бы вы потушить ту лампу?

Когда в зале погас свет, я встал вплотную к двери, подождал, затем тихонько открыл ее и вышел в темноту.

Глава 17

Кузнец, огромный датчанин, вытащил из дому несколько бочек и всем желающим предлагал помыться за две монеты по двадцать пять центов. Достав из сумки полотенце и чистые вещи, я подошел к бочкам. Никого поблизости не было, я подождал немного, убедился, что действительно никого нет, потом искупался, насухо вытерся, надел свежую одежду — и все это, держа в руке шестизарядный револьвер.

В гостиничном номере, если его можно так назвать, квартировали помимо меня еще двое мужчин, но оба они уже уснули.

Я подошел к койке, где до этого свалил в кучу свои вещи, лег и проспал до рассвета. Когда проснулся, один из моих соседей уже ушел, а другой, одеваясь, заметил свежий длинный шрам на моей спине.

— Это не мое дело, — прокомментировал он, — но похоже, тебе не повезло.

— Почти.

— Заживает нормально?

— В горах на воздухе раны быстро заживают.

Ему хотелось узнать еще какие-нибудь подробности, но из деликатности он не стал задавать вопросов, а я не собирался ни о чем распространяться. Мне пришлось повозиться с рубашкой, и он помог мне ее надеть, а когда я полностью привел себя в порядок, на улице стало совсем светло.

Проходя мимо комнаты Джанет, я просунул под дверь записку следующего содержания:

«Заставьте их приехать к вам».

Затем я спустился в ресторан. Зал уже заполнили постояльцы, по большей части мужчины. Они наспех завтракали, а некоторые забирали с собой то, что не успели доесть — это заменит им в дороге обед.

В конце стола рядом с кухней я нашел свободное место и занял его. У большинства посетителей при себе имелось оружие, исключение составляли несколько рабочих, отправлявшихся куда-нибудь на шахту. Здесь в округе находилось несколько действующих шахт, куда нанимали шахтеров, а также пара дюжин разведывательных рудников, где старатели работали самостоятельно.

Я не спешил, наблюдая, как рассеивается толпа. Ко мне подошел повар, наполнил мою чашку кофе и спросил, вытирая руки о фартук:

— Вы не уезжаете?

Я взглянул на него снизу вверх.

— Еду мимо. Порой это требует времени.

— Я слышал разговоры. Будто Пейн со своими приятелями охотится за вами.

— Они находили меня несколько раз. Если они такие ловкие, пусть поедут в горы и приведут пару отбившихся от стада животных.

— Никто никогда не говорил, что они ловкие.

— Через день-другой я уеду отсюда.

Он сел напротив меня и налил еще чашку кофе.

— Того парня от Пинкертона помните? Беседовал со мной, и мне показалось, что он дружелюбно настроен к вам.

— Надеюсь, вы тоже.

— Он сказал, что вам лучше бы подальше держаться от тех женщин.

Я пил свой кофе.

— Он сказал, что у вас достаточно проблем и без них, и просил меня передать вам, что Пэн Бичам — это ненастоящее имя того человека, что у Пэна где-то здесь живет брат.

— Спасибо. Мне в голову приходила подобная мысль. — Я взглянул на него. — Вы бы посоветовали ему выяснить, как настоящее имя Пэна, если он числится в списке разыскиваемых.

Повар посмотрел на меня с уважением:

— Вы — крепкий орешек, мистер Проезжий, крепкий орешек.

Я пропустил его слова мимо ушей. Может, я действительно такой, как он меня назвал, а может, и нет. Единственное, чего я хотел, — это чтобы меня оставили в покое, но у меня появилось скверное предчувствие по поводу людей, стрелявших в меня. Как я не придал этому значения! Никогда раньше об этом не думал.

— Брат, вы сказали?

— Да, говорил, что у Пэна и его брата сильные родственные чувства. Они оба готовы сделать все ради друг друга.

— Так и должно быть. — Я помолчал, глядя в чашку. — У меня нет ни брата, ни сестры, а если на то пошло, я даже не знаю, есть ли у меня какие-то родственники. — Я посмотрел на него. — У меня никогда никого не было, кроме нескольких хороших лошадей.

— Вы продолжаете ездить на чалом?

— Вот это — лошадь. Самая лучшая. Я и он, мы оба получили плохие имена, хотя не добивались этого. В жизни мне ничего не надо, кроме спокойствия где-нибудь высоко в горах. У меня, как говорится, ни окна, ни горшка, чтобы я мог швырнуть его в это окно.

— У вас никогда не было женщины?

— Постоянной — никогда. — Я раздраженно задвигался на стуле. — Женщины не воспринимают меня. Иногда они пару раз бросают на меня взгляд, но потом смотрят на кого-нибудь другого. Я — суровый человек, замкнутый, по-моему, это сразу видно.

Он ушел на кухню, а я продолжал сидеть в расстроенных чувствах. Этот парень оказался хорошим поваром, и дорожная команда, с которой он ездит, должна быть довольна. Что касается меня, то я остался здесь, потому что мне некуда было идти и мне стало больно оттого, что я никому не нужен. Я думал о том, что человек не может всегда оставаться в горах, что, когда начинается снег, ему приходится спускаться вниз, чтобы его не замело. Вдруг неожиданно и остро почувствовал, что мне надоело мотаться по гостиницам и спать в комнате с другими мужчинами, мне больше не хотелось быть бездомным и радоваться чужой койке, которая заменяла мне дом.

Вдруг в зал вошла Джанет Ле Коди в сопровождении Чарльза Пелхэма Клинтона. Они сели довольно далеко от меня. Он метал в мою сторону резкие, колючие взгляды, а я тут же вспомнил, что в правом рукаве он носит револьвер.

Джанет все время прятала от меня глаза, но в этой маленькой комнате я не мог не слышать того, о чем они говорили.

— Я не вижу причины, почему мы не можем решить ваши дела немедленно. — Он вытащил из кармана золотые часы и посмотрел на них. — Мне придется скоро уехать, а раз мы договорились, что я вам помогу, то давайте покончим со всем сегодня.

— Хорошо.

— Я уверен, что миссис Холлируд благоразумная женщина. Если вам принадлежит половина ранчо, как вы утверждаете, то она признает ваши права. В любом случае, я думаю, она хочет отсюда уехать. Когда мистер Филлипс рассказывал ей о ранчо, она представляла себе все совсем иначе, комфортнее, богаче, у вас есть шанс выкупить ее половину или как-то договориться.

Повар с таинственным выражением лица подошел ко мне и принес кусок пирога и налил чашку кофе, при этом выразительно кинул взгляд в сторону этой пары.

— Захватите с собой все свои вещи. Насколько я слышал, на ранчо достаточно места, а вам нечего торчать здесь. Разве леди подобает жить в таких условиях, как в этой гостинице, — добавил он.

— Почему? Мне совсем неплохо. У меня хорошая чистая комната. — Ее голос звучал подавленно.

— Я полагаю, у вас есть, — вторую часть фразы он произнес гораздо тише, — документы, подтверждающие ваши права? Миссис Холлируд, конечно же, пожелает увидеть все, что у вас есть.

— Разумеется. — Джанет заколебалась, хотела посмотреть в мою сторону, но не решилась.

Как она правильно выразилась, это дело меня не касалось, а вмешавшись, я добился лишь того, что получил пулю в затылок. Для человека, который любит спокойствие и хочет жить высоко в горах, — это слишком. Тем не менее мне не нравилась ситуация.

Ей следует нанять адвоката, и она не должна доверять незнакомым людям, в том числе и мне. Но я не собирался тащить ее на ранчо, где она окажется одна среди незнакомых и враждебно настроенных людей, даже если они и не покажут виду.

Между Клинтоном, миссис Холлируд и Мэтти существовала какая-то связь, но какая? Они недавно появились в этих краях, хотя Клинтон вел себя так, будто раньше бывал здесь.

Я не сомневался, что среди местных жителей встречалось много добрых и честных людей, к которым молодая женщина, подобно Джанет, могла обратиться, и они с радостью помогли бы ей, дали бы хороший совет и защитили бы.

Клинтон обернулся и посмотрел на меня. Я знал, что мое присутствие беспокоило его, даже раздражало. Я уставился в чашку с кофе, изобразив, что мне нет никакого дела до них. Он встал.

— Значит, через полчаса? Будете готовы. Соберите все свои вещи.

— Хорошо.

Я ошибся или мне действительно показалось, что она ответила с неохотой? Если у нее возникли сомнения, то ей надо соображать быстро.

Он стоял, дожидаясь, что она тоже поднимется, но она продолжала сидеть. Вдруг она сказала:

— Я выпью еще чашку кофе, мистер Клинтон.

— Зовите меня Пел. — Он замешкался, очевидно желая, чтобы она вышла вместе с ним, но не знал, что сказать. — Хорошо. Я подготовлю экипаж.

Когда он вышел, несколько минут мы просто сидели каждый на своем месте и пили кофе. Мне больше не хотелось кофе, но это был единственный предлог, чтобы задержаться. Пару раз она посмотрела в мою сторону, а потом почти дерзко произнесла:

— Еду на ранчо.

— Я слышал.

— Я должна уладить все дела раз и навсегда. Не могу позволить себе, чтобы все так продолжалось.

— Почему он хочет, чтобы вы взяли с собой все вещи? Ради деловой встречи?

— Ему известно, что я не могу позволить себе и дальше жить в гостинице, вероятно, он подумал, что я смогу остаться на ранчо.

— С людьми, которых не знаете? Которые не слишком-то будут счастливы, узнав, что им не принадлежит все ранчо целиком? Мэм, как вы сами заметили, это дело меня не касается. Я вмешался в него, сам того не желая. Но мне интересно, почему они вызывают вас к себе, если все можно решить здесь, в присутствии свидетелей?

— Это не их идея. Мистер Клинтон предложил.

— После того, как вчера весь вечер провел с ними? Мэм, мне кажется…

— Вы не знаете этого! Вас там не было! И вообще, какое вам до этого дело? Вы не имеете права говорить подобные вещи! Он очень любезен!

В зал вошли другие посетители, и наш разговор оборвался.

Допив кофе, она положила на стол двадцать пять центов и вышла, мельком взглянув на меня.

Я выругался, мужчины, которые только что сели за стол, покосились в мою сторону. Я поднялся.

Перейдя улицу, вошел в конюшню и оседлал чалого.

Едва успел закончить, как на улице появился Клинтон. Делая вид, что вожусь с седлом, я изо всех сил старался показать, что он мне совершенно безразличен. Клинтон приготовил экипаж и запряг в него лошадей, затем сел в кабриолет и, не глядя на меня, поехал по короткой улице.

Я вскочил в седло и остановил коня у центрального магазина. Там прикупил для себя пачку кофе «Арбакл» и несколько патронов. Человек, стоявший за мной в очереди, заметил на голове шрам.

— Похоже, вас недавно ранили.

— Царапина, — отмахнулся я, глядя в окно на кабриолет.

Клинтон вышел и поставил свою сумку на заднее сиденье. Через пару минут появилась Джанет. Она посмотрела вверх и вниз по улице, как будто кого-то искала, а может, искала выход.

Клинтон снял шляпу и протянул ей руку. Она улыбнулась и, воспользовавшись его помощью, села в кабриолет. Я заплатил за покупку, но оставил сдачу.

— Она симпатичная девушка, — заметил клерк.

— Да, но у нее очень плохой товарищ.

— Мой дядя, владелец этого магазина, согласен с вами. Он был знаком с Клинтоном в Денвере.

— Да?

— Там он убил человека во время игры в карты, его хорошо знали на Ларми-стрит. Мой дядя его сразу вычислил, как только он появился в городе. Говорят, он плохой актер. Умеет обращаться с оружием и нечестный человек.

— Спасибо. Я запомню.

— Вы ведь мистер Проезжий?

— Так меня здесь зовут.

— Человек по имени Рид Белл заходил в магазин несколько дней назад. Он не мог разыскать вас, но хотел предупредить, что вы вовсе не разбираетесь в возрасте. Это его доподлинные слова.

— Он так и сказал, правда? Спасибо. — Я направился к выходу, а потом обернулся. — Если он появится, передайте ему, что я еду на ранчо.

— Я не видел его на этой неделе. Вероятно, он уехал.

Когда я вышел на улицу, кабриолет как раз отъезжал. Рядом с широкоплечим Клинтоном Джанет казалась совсем маленькой и беззащитной. Я сложил покупки в сумку и сел в седло. Меня терзало дурное предчувствие, очень дурное.

Честно говоря, я боялся. Джанет Ле Коди с места в карьер попадала в такую неприятность, из которой могла и не выйти живой, она даже не понимала, что ждет ее впереди. Большинство людей не понимают, что над ними нависла угроза насилия. Они читают об этом в газетах или книгах, удивляются, ужасаются, но на самом деле такие события не сильно их задевают — в глубине души они убеждены, что с ними никогда ничего подобного не случится, они не имеют представления, насколько жестоки могут быть люди, ради денег они готовы на все, даже на убийство. И сумма вовсе не обязательно должна быть крупной.

На пастбище, где я работал, убили ковбоя. Причиной спора явился арапник из сыромятной кожи, который не стоил и трех долларов. А вот и другой случай, когда я стал свидетелем убийства. Это произошло в баре в Оглале. Парень повернулся, чтобы сплюнуть, но промахнулся и нечаянно попал на начищенный сапог другого. И тут же получил пулю.

Неожиданно мне в голову пришла интересная мысль, я натянул вожжи, и чалый остановился. Я попал в Оглалу, когда вместе с шестнадцатью всадниками гнал стадо из Техаса, в котором насчитывалось две с половиной тысячи голов.

Этот город в открытой степи «брыкался» вместе с двадцатью тысячами голов крупного рогатого скота, согнанного на пастбища в округе. Чуть ли не каждый день там гремели выстрелы и беспрерывно происходили какие-то разборки.

Если я точно помню, мне, начальнику каравана, было лет девятнадцать, а остальные — лет на пять старше или чуть моложе меня. Они были по горло сыты дорогой и жаждали скорее получить деньги, чтобы потом потратить их.

В Оглале собралось тогда много ковбоев и бизнесменов, а также азартных игроков, женщин из Лайна и их сутенеров, всяких жуликов и случайных людей, они все торчали там, и их ноздри раздувались, чувствуя запах денег.

Мои парни были молоды и принимали участие в ежегодных состязаниях ковбоев, одержали немало побед, сражались с градом, ураганами и с индейцами, которые обрушивались на нас по пути из Техаса. Каждому из них довелось съесть пуд пыли и проехать по краешку ада. Теперь они готовились повеселиться вовсю, лишь бы нарушить монотонность своего тяжелого существования. Единственным утешением в их беспросветной работе было то, что они выполняли ее верхом на лошади. Я отличался от членов моей команды лишь тем, что отвечал за них и за животных. Итак, я вспомнил то происшествие. В нем пострадали мои ребята, а ковбой одного из стад Эба Блокера — он был хорошим семнадцатилетним парнем, — совершил свой второй переход в жизни. И его убили только потому, что он, сплюнув, попал на чей-то сапог.

Я зашел в бар вместе с двумя своими ребятами, как раз когда это случилось, и просто сказал:

— Спокойно, друзья, не обращайте на нас внимания. Мы не намерены драться.

И нас оставили в покое, но я подумал, что произойдет, если весть о такой нелепой гибели этого паренька дойдет до людей из его отряда. Мягко говоря, они будут озадачены и немедленно явятся выяснять отношения.

И тут я услышал слова, созвучные моим мыслям, обращенные к убийце:

— Парень, которого ты уложил, из сильного отряда. У них за городом два стада и двадцать девять крепких ребят из Техаса. Уходи и отправляйся в Рэпид-Сити, Дэдвуд или Бисмарк.

— Я не могу, — ответил тот.

Заговоривший оказался владельцем салуна. Он вытащил из-за стойки бара дробовик и уже жестко потребовал:

— Проваливай отсюда со своими женщинами. Я не хочу, чтобы мой бар расстреляли из-за каких-то хладнокровных.

Убийца повернулся и взглянул на него.

— Когда все успокоится, я вернусь и найду тебя.

— В любое время, — хозяин бара вертел в зубах сигару, — но постарайся увидеть меня первым.

Убийца повернулся и вышел из бара, а через несколько минут он покидал город. Мы слышали стук копыт его лошади, а хозяин бара спрятал дробовик обратно под стойку.

Я запомнил эту сцену, запомнил хорошо, и сейчас перед моим мысленным взором всплыло лицо убийцы, который тогда уезжал из города.

Его звали Чарльз Пелхэм Клинтон.

Глава 18

Теперь у меня не было выбора. Нравится мне это или нет, но мне придется ехать на ранчо и проследить, чтобы Джанет Ле Коди выбралась оттуда живой.

До настоящего момента я лишь подозревал, что за человек этот Клинтон, теперь я все знал. Но что общего у него с Мэтти и миссис Холлируд? И есть ли между ними какая-то связь? Почему она советовала мне не есть и не пить с ними? Особенно после того, как я уже неоднократно ел с ними, причем еду она готовила сама, и отлично. Все это казалось лишенным какого-то ни было смысла.

На сей раз я ехал из города строго в западном направлении, не желая повторять пути, по которому следовал раньше. Я решил, что проберусь к дому через молодой лес за домом.

Я пустил лошадь быстрой рысью, поскольку мне хотелось попасть на ранчо почти одновременно с кабриолетом, и уже привязал коня к кедру, когда подъехал экипаж и остановился во дворе. Для того чтобы попасть в дом, требовалось всего несколько минут, а поскольку окно оказалось открытым, я решил послушать, о чем говорят.

— Миссис Холлируд? Это Джанет Ле Коди. Полагаю, она может предъявить права на ранчо.

— Садитесь же, дорогая, — тепло приветствовала ее миссис Холлируд. — Мы должны прямо сейчас обсуждать дела? Мэтти, ты не приготовила кофе? Тогда я сама это сделаю…

Я слышал, как она пересекла комнату и начала возиться с чашками.

— Столько шума поднялось в связи с этим делом, хотя это совсем ни к чему, — говорила миссис Холлируд. — Мы предъявляли свои документы и не получили никаких возражений, судья признал наши права законными.

— Боюсь, миссис Холлируд, что судья, с которым вы встречались, не имел всех документов. Видите ли, мой дядя не являлся владельцем всего ранчо. Половина его переписана на мое имя.

Миссис Холлируд повернулась, и теперь я ее отчетливо видел. То, что ее потрясло сообщение, не вызывало сомнений.

— Мистеру Филлипсу не принадлежало все ранчо? Как такое может быть?

— Да. Половина ранчо всегда принадлежала мне, и, разумеется, он это знал. Между нами никогда не вставал вопрос по поводу того, кто является владельцем. Не могу представить, как он мог завещать кому-то собственность, которая ему не принадлежит.

В комнате воцарилась тишина. Затем Клинтон произнес:

— Теперь тебе ясна ситуация, Дори? Ты тоже, оказывается, не все точно представляла себе.

Как только Клинтон упомянул ее имя, Джанет бросила на него быстрый испуганный взгляд. «Дори»? Я никогда не слышал имени своей хозяйки, но оно прозвучало из его уст так, будто между ними существовали давние дружеские отношения. Мэтти стояла сзади, наблюдая.

— Нет проблем, дорогой. Я уверена, что мы с мисс Ле Коди сможем договориться. Тем более, что симпатичной молодой девушке нечего беспокоиться об этой собственности. Заниматься хозяйством? Коровами? Не думаю, что все это ей по душе.

— Напротив, — спокойно возразила Джанет. — Мне всегда хотелось жить на ранчо и управляться с животными. Кроме того, — она заговорила ледяным тоном, должно быть, она начала понимать ситуацию, — я надеялась попросить мистера Проезжего помочь мне вести хозяйство.

— Вы знакомы с Проезжим? — Миссис Холлируд взглянула на Клинтона: — Ты мне не говорил об этом, Пел.

— Они пару раз разговаривали, вот и все.

— О, мы о многом говорили! — Теперь Джанет стала понимать ситуацию. — Он не хотел, чтобы я ехала сюда, и, кажется, я начинаю понимать, что он прав. — Она поднялась. — Мистер Клинтон? Будьте любезны отвезти меня назад в город.

— Пожалуйста, мисс Коди. Я могу вас звать просто Джанет? — суетилась миссис Холлируд. — Какие бы трудности у нас ни возникли, мы все уладим. Не о чем беспокоиться, вовсе не о чем. Хороший крепкий кофе взбодрит нас всех. А сейчас садитесь. Мэтти, у нас остались еще пирожные? Пожалуйста, принеси. Думаю, мисс Джанет не откажется что-нибудь съесть с кофе.

Если даже Джанет и испугалась, но страха своего не показывала. Теперь она знала, что между Клинтоном и Дори Холлируд существует какая-то договоренность. Она также помнила о том, что Клинтон настоял, чтобы она увезла из гостиницы все вещи. Теперь, кроме Проезжего, никто не знал, где она.

— И еще пирожное для одного человека. — Джанет говорила спокойно. — Я уверена,что мистер Проезжий скоро здесь появится.

— Пел? — Голос Дори Холлируд звучал резко. — Ты говорил, что Пэн уладит это дело. Ты обещал.

— Он так и сделает, можешь быть уверена.

Джанет улыбнулась. Она сидела в конце стола, и я мог ее отчетливо видеть.

— Пэн, вы сказали? Не тот ли это Пэн Бичам? Разве он не наемный убийца?

В комнате воцарилась гробовая тишина, а потом заговорила Мэтти:

— Я думаю, нас ждут серьезные неприятности. Мне кажется, нам нужно убираться отсюда прямо сейчас, пока еще не поздно.

— Не будь дурой! — огрызнулась миссис Холлируд. — Не суй нос в чужие дела. Тебя это не касается. — Она повернулась к Клинтону: — Ты говорил мне, что она молода и глупа. Для человека с твоим опытом жизни ты слишком доверчив. — Миссис Холлируд обратилась к Джанет: — Где вы слышали о Пэне Бичаме?

Она пожала плечами.

— По-моему, о нем знают все. Здесь люди говорят о ганфайтерах и охотниках так, как мы привыкли обсуждать актеров, политиков или победителей на конкурсах метких стрелков. Здесь любому известно, кто такой Пэн Бичам.

— Мне кажется, — опять встряла в разговор Мэтти, — что нам следует сесть в кабриолет и как можно скорее добраться до железной дороги. Я думаю, это нужно сделать сейчас же.

— Мэтти, не лезь не в свое дело! — Тон у Дори Холлируд стал резким. — Ты тут ни при чем.

— Вы проиграете дело, — настаивала Мэтти, — даже если раньше вы имели возможность чего-то добиться, то теперь время упущено. Нам нужно уезжать немедленно.

— Не стоит впадать в панику! Итак, мисс Ле Коди принадлежит половина ранчо? Прекрасно. Она докажет это нам. — Он улыбнулся. — Разумеется, для обсуждения.

— Это можно обсудить в более подходящее время. А сейчас, мистер Клинтон, мне бы хотелось вернуться в Пэррот-Сити.

Никто не обратил внимания на ее слова, и я понимал, что она пытается сообразить, каким будет их следующий шаг. Она могла бы просто встать и уйти, но кто знает, какую реакцию вызвал бы ее поступок? Я взвел курок шестизарядного револьвера и быстро огляделся вокруг. Нигде — никого.

— Вам бы лучше прислушаться, — не сдавалась Мэтти. — Она говорит, что мистер Проезжий скоро будет здесь.

— Ерунда! — Миссис Холлируд начала что-то говорить, но потом осеклась. — Он сказал вам, что приедет?

— Насколько я его знаю, он будет здесь с минуты на минуту, — сказала Джанет. — Мне кажется, я его достаточно хорошо изучила. Мне следовало бы послушаться его. — Она взглянула на Клинтона: — А я вам доверяла!

Клинтон улыбнулся.

— Люди доверчивы. Это положительная черта. — Он повернулся к миссис Холлируд: — Дори, не волнуйся. Пэн все уладит.

Джанет проигнорировала кофе, который поставили перед ней, но стол был накрыт, и она посмотрела на нож и вилку. Я надеялся, что в тот момент наши мысли сходились.

— Мне кажется, вы совершаете ошибку, когда так слепо доверяетесь этому Пэну. Я думаю, что ему не удастся провести мистера Проезжего.

— От него этого не требуется. — Клинтон улыбнулся. — Он просто действует.

— Мой отец всегда говорил, что врага нужно понять. — Джанет взглянула на Клинтона. — Очевидно, ваш мистер Пэн ошибся.

Опять наступила мертвая тишина, потом Клинтон пристально посмотрел на нее.

— Что вы имели в виду, когда сказали, что Пэн ошибся?

— Он пытался убить мистера Проезжего, но у него ничего не получилось.

Джанет была довольна собой. Она понимала, что в опасности, и догадалась, с какими людьми ей приходится иметь дело и что они не собираются выпустить ее с ранчо живой, поэтому использовала любую карту, пытаясь подорвать их уверенность в себе и осуществимости их планов, если таковые имелись. Чем больше я слушал, тем четче понимал, что передо мной просто дешевые, примитивные воры и убийцы, которые отправили на тот свет хорошего человека, написали фальшивое завещание, а потом заявили о своих правах на ранчо, не располагая больше никакой информацией. А теперь они пытаются скрыть свои ошибки еще одним убийством.

Клинтон встревожился. Он вытянул на столе руки и крепко сжал кулаки.

— Что значит, он «пытался»?

— Так и есть.

— Вам что-нибудь известно?

— Ничего конкретного… разве что, Пэна Бичама больше не существует.

Снова тишина. Когда Клинтон начал говорить, у него голос дрожал:

— Вы лжете, черт побери! Вы лжете! Никто не может победить Пэна! Он лучший! Он никогда не рискует!

Джанет сидела бледная и спокойная, не шелохнувшись. Ее правая рука лежала рядом со столовым ножом.

— Отвезите меня обратно в город. Или дайте мне лошадь, я сама уеду. Мне кажется, вы понимаете, что проиграли. Полностью.

— Черта с два!

— У вас нет шансов, — настаивала Джанет. — Вы не в силах что-либо изменить. С самого начала все шло против вас. Если будете настаивать, угодите на виселицу. Я должна немедленно уехать отсюда.

— Она права, — простонала Мэтти.

— Заткнись! — Голос миссис Холлируд стал сиплым. — Не вмешивайся!

— Никто не может справиться с Пэном, — угрюмо повторял Клинтон. — Вы лжете!

Я снова огляделся по сторонам, внимательно огляделся. И никого не видел, и спрятаться мне было негде. Я еще надеялся, что в разговоре она найдет какой-то выход, но надежда моя слабела. Девушка продолжала держаться очень уверенно. Боялась? Да! Но справлялась со страхом лучше, чем остальные, и, как в игре, пыталась использовать каждую фишку, хотя их было немного.

С самого начала они допустили много просчетов и вели себя весьма легкомысленно. Большинство убийц — люди низкого интеллекта, и не важно, каковы их доходы или положение в обществе. А спрятать все концы в воду, совершив убийство, очень трудно.

Одинокий пожилой мужчина несколько раз водил даму обедать и с восхищением рассказывал о своем ранчо. Ничего не смысля в сельском хозяйстве на Западе и не понимая любви Филлипса к своему дому, миссис Холлируд нарисовала себе радужную картину, совсем не совпадающую с реальностью. Она придумала план, с помощью или без помощи Мэтти и Клинтона убила Филлипса, а затем приехала на Запад и завладела ранчо, воспользовавшись липовым завещанием.

Поскольку Филлипс жаловался ей на одиночество, они предположили, что у него нет родственников. Прибыв сюда, дамы поняли, что хорошее ранчо — это вовсе не то, на что они надеялись. Здесь требовалось вкалывать от зари до зари, а тяжелая работа не входила в их планы. Тогда миссис Холлируд решила его продать. Возможно, ее предложение мне купить ранчо всего лишь попытка выяснить, если ли у меня деньги. Если бы я признался, что у меня есть кое-что, мысль убить меня возникла бы гораздо раньше. Большинство преступников оптимисты. Им приходится быть таковыми. Они должны верить в свои планы и постоянно убеждать себя в том, что все остальные люди — болваны. Правда, зачем так рисковать ради нескольких долларов, я никогда не понимал.

Теперь они задумали убить Джанет, заманив ее на ранчо, где нет свидетелей и никто не сможет прийти ей на помощь. Свои вещи она из гостиницы забрала, поэтому все будут думать, что она уехала из города.

Поначалу моя помощь в хозяйстве казалась им важной, поскольку я выполнял работу, которой они не хотели заниматься. Затем они поступили очень опрометчиво, поручив мне самому взять книгу учета из ящика. Тут я, конечно, перестарался, решив навести порядок в бумагах Филлипса, и нашел настоящее завещание, о существовании которого они ничего не знали. Только увидев пятно, миссис Холлируд поняла, что там было еще кое-что. Естественно, у нее возникли подозрения, и она начала нервничать. Тогда-то и решила меня убить. Случайно я завладел очень важной информацией и стал для них опасен. В действительности же я еще не мог по-настоящему оценить попавшие мне в руки документы.

— У вас есть возможность уехать, — защищалась Джанет. — Вы покинете эти края, и никто вас не найдет, да и поиски не затянутся надолго.

Каким-то образом я должен бы вытащить ее оттуда живой. Но как это сделать? При малейшей опасности Клинтон пустит в ход оружие. Возникнет неразбериха, во время которой запросто можно расправиться и с Джанет. В любую минуту кто-то из них решится сделать первый шаг и уж предупреждать не станет. Они выдали себя с головой. Если начнут действовать, мне придется включиться, но лучше найти другой выход из ситуации.

Джанет предложила им путь, но она должна понимать, что, если они воспользуются им, прежде всего убьют ее, чтобы не осталось свидетеля, никого, кто может указать на них шерифу.

Кто еще будет задавать вопросы? Только я. И об этом они тоже подумают.

Но я всего лишь проезжий, мое слово мало что значило. Решение, которое они примут, будет зависеть только от них.

— Хорошо, — уступил Клинтон. — Конечно, вы правы. Сейчас мы что-нибудь съедим, а потом я отвезу вас в Пэррот-Сити. — Он взглянул вверх. — Мэтти, приготовь что-нибудь.

— Не беспокойся, Мэтти. — Дори Холлируд поднялась. — Иди к себе. Я сама приготовлю. Мэтти замешкалась и, казалось, хотела возразить, но миссис Холлируд повторила резче: — Мэтти! Отправляйся в свою комнату.

Мэтти повернулась и, не сказав ни слова, поднялась к себе.

Джанет отпрянула от стола.

— Можно мне помочь? — спросила она.

— Нет, милая, сидите. У нас нет времени готовить вместе. А мне всегда нравилось возиться на кухне. Мои друзья никогда не верили этому: мол, актриса, что с нее взять! А когда ты постоянно в дороге, живешь на перекладных, у человека нет возможности готовить, шить, наводить порядок. Даже дома нет, куда можно приехать. Мне очень жаль, что у нас получилась небольшая неувязка. В действительности все не так плохо, как кажется. Я уверена, что бедняга Филлипс совершил какую-то ошибку. Добрый человек, он любил помогать людям. Очевидно, в то время, когда писал завещание, в котором завещал ранчо мне, он забыл обо всех на свете. Если бы он был жив, он бы сейчас все объяснил. Вы говорите, вам нравится ранчо и жизнь на ранчо? Тогда вы просто обязаны держать ранчо. Мы возвращаемся в шоу-бизнес, Мэтти и я. Разумеется, нам понадобятся деньги на дорогу, поэтому я продам свою долю вам за столько, сколько вы сами предложите. И мы все спишем на ошибку, которую совершил мистер Филлипс. — Она болтала, крутясь возле плиты. Ее пальцы быстро работали, похоже, она знала, где что лежит. — Вот! Через минуту все будет готово. Пейте пока свой кофе.

— Боюсь, он остыл.

— Пейте, пейте! Холодный кофе тоже приятный напиток. Сделайте хоть один глоток!

— Если вам нравится холодный кофе, — улыбнулась Джанет, — пейте этот. Я к нему не прикасалась.

Клинтон взглянул на миссис Холлируд.

— Она знает, — сказал он.

В тот момент сверху донесся слабый звук. Мэтти стояла у окна на втором этаже. Она смотрела вниз — на меня.

Глава 19

Наши глаза встретились, и некоторое время мы глядели друг на друга, а потом Мэтти отпрянула от окна. Я подождал, но ничего не последовало. Я снова стал наблюдать за сценой, что разыгралась внутри дома.

— Ей все известно, — повторил, усмехнувшись, Клинтон.

— Я хочу вернуться в отель, — настаивала Джанет. — Мне кажется, наши адвокаты разберутся во всем лучше нас. Очевидно, — добавила она, — память моего дяди подвела его. Мы всегда были дружелюбными партнерами, поэтому я сделала ошибочный вывод, что после смерти его половина ранчо перешла ко мне.

— Садитесь, — резко сказала миссис Холлируд. — Мы еще не закончили.

Джанет продолжала стоять.

— Я думаю, что закончили. — Она оставалась спокойной, но я заметил, что девушка напугана, и они также это видели.

Разве могло быть иначе? Она оказалась одна, вдалеке от города, с двумя закоренелыми преступниками и настоящими убийцами и знала страшную правду. Филлипс не забыл свою «любимую племянницу», следовательно, их завещание — подделка.

— Мы сейчас выпишем счет на продажу половины ранчо, — сказал Клинтон, — а когда вы поставите на нем свою подпись, сразу уедем.

— Мне кажется, мистер Проезжий не посоветовал бы мне так поступать, — решительно заявила Джанет. Она была настороже, готовая действовать. Я не представлял, что у нее на уме, но видел, что она придумала какой-то выход из положения и внутренне приготовилась действовать.

— Вашего мистера Проезжего здесь нет. А если бы и был, то не смог бы ничем помочь. Ни вам, ни нам. Тем более, — Клинтон улыбнулся, — это всего лишь земля, а вы молоды. Зачем рисковать жизнью, которая только начинается?

Она улыбнулась в ответ.

— Вероятно, вы правы. Моя тетя говорила, что мне здесь не понравится, вот мы и заключили пари. Она поспорила со мной, что через десять дней я вернусь в Дуранго. Это, — Джанет хладнокровно лгала, — значит, что завтра она начнет собираться, чтобы меня навестить.

— Она лжет! — раздраженно крикнула миссис Холлируд. — Разве вы не видите, что все только что придумала?

Чарльз Пелхэм Клинтон находился в нерешительности. Происходящее ему начинало не нравиться. Я заметил это по выражению его лица.

— А если нет? Предположим, что ее тетя приедет сюда?

Дори Холлируд теряла терпение. Она вытащила блокнот, ручку и чернила.

— Пэл? Выпиши счет. Она подпишет, если соображает, что так лучше для нее.

Клинтон замешкался, потом сел за стол. Взяв ручку, он начал писать. Он сидел на противоположном конце стола от Джанет, а она стояла. Вдруг девушка быстро нагнулась и изо всех сил толкнула стол.

Девушка сделала это так быстро и неожиданно, что ее действия оказались полностью неожиданными. Край стола ударил Клинтона по грудной клетке, а лавочка, на которой он сидел, перевернулась, и он плюхнулся на пол, запутавшись в стуле, столе и собственных ногах. Потом Джанет швырнула чашку с кофе в лицо Дори Холлируд и выскочила за дверь.

Для меня ее поступок также явился неожиданным. Я оторвался от окна и в два прыжка оказался за углом дома.

— Джанет! Сюда!

Она подбежала ко мне.

Из дома послышался пронзительный крик.

— Пел! Поймай ее!

Мы бежали к моей лошади, и я уже схватился за ремешок, завязанный скользящим узлом, когда из-за тенистых дубов вышли два человека.

Тот, что стоял ближе, Лью Пейн, радостно воскликнул:

— Ну, теперь ты попался, теперь я тебя поймал…

Ему давно следовало бы заткнуть рот.

Я выстрелил.

Когда приходится вот так бежать, я всегда нахожусь во взвинченном состоянии. Когда он заговорил, я, естественно, застыл на месте, а он получил грамм свинца. Его приятель бросился наутек, но споткнулся о камень и упал. У него оказалось достаточно здравого смысла, чтобы лежать тихо, и я его не тронул. Клинтон вышел из дома с ружьем в руках, я мог бы вскочить в седло и умчаться прочь, но вдвоем на одной лошади? Чтобы не терять времени, мы нырнули в кусты.

— Кто здесь? Что случилось? — крикнул Клинтон.

Кто-то застонал, я догадался, что это Пейн. Другой человек ответил:

— Не знаю. Он внезапно появился, а когда Лью заговорил, сразу выстрелил.

Клинтон выругался. Чалый конь отошел на несколько шагов и остановился, подняв голову и навострив уши.

— Куда он побежал? — требовательно спросил Клинтон.

— В кусты. — Человек, который с ним разговаривал, поднялся на ноги.

— С ним была девушка? Убейте его сегодня ночью, и я вам заплачу сто долларов, — заявил Клинтон. — Деньги плачу вперед.

— Нет, сэр. Я могу убить человека, когда взбешен или помогаю другу, например Лью, но не убиваю за деньги. — Он подтянул ремень. — Тем более, это хитрый парень. Я не ста— • ну искать его в кустах, даже если мне предложат золотую жилу. Если вы хотите видеть его мертвым, постарайтесь сами. Тем более, — добавил он, — мне необходимо позаботиться о Лью. Он, кажется, серьезно ранен. Ему нужно помочь.

Клинтон выругался и побрел в дом. Я очень осторожно поднял ногу, нащупал твердую почву и ступил. Джанет последовала за мной.

Мы вышли на склон, поросший кустарником, дальше шли заросли пондеросы. Единственный шанс спастись — это стать невидимым на фоне маленьких деревьев и кустарников.

Куда подевался чалый? Он отошел куда-то, и мне никак не удавалось обнаружить куда. Очень осторожно я сделал еще шаг, медленно опустив ногу, перенес на нее вес своего тела, а потом пододвинул другую. Я старался ступать бесшумно, чтобы Клинтон не открыл огонь по звуку. Дурная пуля чаще всего достигает цели. Он мог ранить кого-нибудь из нас.

Теперь преступники доведены до отчаяния и будут действовать более осторожно. Джанет сказала, что Пэн Бичам мертв. Для Клинтона это стало предупреждением.

Бедняга Пейн! Мне казалось, что он уже сыт по горло, но что-то привело его сюда снова, и он надеялся, что на сей раз ему удастся меня убить. Почему он никак не успокоится и не оставит меня в покое? Не вмешайся он сейчас, мы бы с Джанет находились уже на полпути в Пэррот.

У меня разболелась голова, я смертельно устал от напряжения и хотел одного — просто лечь. Мы продолжали идти, ступая медленно и осторожно.

Когда нам удалось отойти почти на пятьдесят метров, мы пошли свободным шагом и быстрее, но продолжали молчать. Если бы мы добрались до дороги, что ведет к дому на ранчо, то могли бы встретить какого-нибудь запоздалого путника.

Пройдя еще немного, я сказал:

— Мне нужно сесть. У меня больше нет сил. — Мы сели, и я продолжил: — Совсем недавно в меня стреляли. Я потерял много крови.

— Я знаю. Пэн Бичам, не так ли?

— Да, он выследил меня в горах и стрелял.

— Но вы справились с ним?

— Он следил за мной. Не оставил мне другого выбора. — Я сделал паузу. — Он как-то связан с ними.

— Я это поняла.

Потом мы сидели молча, я даже немного подремал. Затем Джанет нежно прикоснулась к моей руке.

— Кто-то идет! — прошептала она.

Я открыл глаза. Прислушался, но ничего не услышал. Затем послышался едва различимый шорох, будто кто-то пробирался через кусты. Я поднялся и вытащил револьвер.

Снова движение, потом топот копыт. Я все понял.

— Пойдем, — тихо шепнул я. — Это чалый.

— Как он нас нашел?

— Некоторые лошади могут идти по следу, как охотничьи собаки. Лучше всего это получается у мустангов, но чаще они следуют за другими лошадьми.

Я почесал шею чалого и заговорил с ним:

— Сейчас мы отсюда уедем. Это хорошая, сильная лошадь, и он может везти нас, по крайней мере, достаточно далеко.

Пэррот — вот место, куда надо ехать. Назад к людям, где я сумею обеспечить Джанет хоть какую-нибудь безопасность. Что касается меня, то я покидаю эти края. От меня одни неприятности, столько стрельбы. Кто захочет иметь со мной дело после всего, что случилось? Времена ковбоев и перестрелок заканчивались, и горожане не желали, чтобы такое случалось возле их домов.

Немного отдохнув, я почувствовал себя лучше, я всегда быстро восстанавливал силы. Когда человек всю жизнь занят тяжелой работой на свежем воздухе, в горной местности, он быстро выздоравливает.

Мы благополучно вернулись в город, и Джанет поднялась в свою комнату в гостинице.

Городской судья уехал в Энимас-Сити, поэтому я отправился в ресторан к человеку, которого знал.

Посетители ресторана уже разошлись.

— Посидите со мной, — попросил я повара, — мне нужно с вами поговорить.

Он приветливо взглянул на меня и вышел, прихватив с собой две чашки и кофейник с «Арбакл». Я вытащил из кармана завещание и показал ему.

— Ранчо на Черри-Крик принадлежит Джанет Ле Коди, — объяснил я. — В любом случае одна половина всегда принадлежала ей. Я подозреваю, что Дори Холлируд отравила Филлипса, подделала завещание, а может, это сделал ее любовник, и приехала сюда, вообразив, что заполучила настоящее наследство. Но увидев не то, на что надеялась, она начала строить планы, как продать ранчо. Затем появилась Джанет и заявила о своих правах. — Я рассказывал ему все начистоту. — Она будет здесь, вы можете с ней поговорить.

— Зачем вы все это мне рассказываете? Я не судья.

— Вы человек, который нас знает. По крайней мере, вы немного знаете меня, а я хочу, чтобы факты были засвидетельствованы. Дори Холлируд — очень коварная женщина, — продолжал я. — Мне кажется, она собиралась отравить меня ради денег. У меня есть небольшая сумма, но она способна пойти на убийство, лишь бы заполучить хоть что-нибудь.

— Вам лучше поговорить с Ридом Беллом.

— Пинком? Он здесь?

— Целый день толкался, интересовался вами. — Повар усмехнулся. — Советовал вам не доверять.

— Не доверять мне? Почему?

— Он сказал, что вам нельзя верить, если речь идет о возрасте женщины.

Я пожал плечами.

— Чтобы определить возраст лошади, можно посмотреть ее зубы. А как быть с женщинами? В чем же я ошибся?

— Он не сказал, да вот он и сам!

В ресторан вошел Белл. Он бросил шляпу на стол и провел пальцами по тому, что осталось от его волос.

— За вами трудно угнаться, мистер Проезжий. Никогда в жизни не встречал человека, который так много ездит верхом.

— Зато я сохранил свои волосы. Пока еще никто не снял с меня скальп.

— А я часть своих разбросал по свету. Вы говорили, что миссис Холлируд была актрисой?

— Так она мне сказала. И показала несколько старых театральных афиш.

— О да, она действительно была актрисой. И многим другим тоже. Она все еще на ранчо?

— Насколько мне известно, да. Хотя, наверное, уже сматывают удочки после того, как мы вырвались от них. — Я откашлялся. — Мне пришлось стрелять в Лью Пейна.

— Он напрашивался на это. Возможно, шериф вынесет вам благодарность. Рано или поздно ему пришлось бы это сделать самому.

— Он жив. Он стоял на фоне кустарника, поэтому я его не видел, а когда неожиданно появился, я тут же выстрелил.

— Что касается миссис Холлируд, то это вы пустили меня по ложному следу. Кто говорил, что ей пятьдесят или шестьдесят?

— Должно быть, так. У нее седые волосы и…

— Вы когда-нибудь слышали о том, что люди носят парики? У нее три или четыре парика. По правде говоря, ей примерно лет тридцать пять. В действительности у нее темные волосы, хотя она редко появляется в естественном виде.

— Вы собираетесь ее арестовать?

— У-гу. Как только вернется шериф.

— Клинтона тоже?

— Чарльз Пелхэм Клинтон. Я хорошо знаю этого человека. Нет, у нас недостаточно улик против него. Может, если вы и мисс Ле Коди сделаете заявление…

— Мы сделаем, но не думаю, что многое из того, что мы скажем, зачтется в суде.

Позже я пересек улицу и заказал в гостинице комнату для себя, потом разыскал городского цирюльника и доставил себе удовольствие тем, что подстригся и побрился. Затем сменил одежду и растянулся на кровати, чтобы отдохнуть, и заснул.

Когда я открыл глаза, на улице совсем стемнело. Выглянув в окно, я не увидел ни одного огонька, даже в ресторане. Поэтому я разделся и вернулся в постель.

Перед тем как уснуть, я лежал и думал о том, что сейчас творится на ранчо и что будет делать теперь миссис Холлируд. Больше всего меня интересовала Мэтти. Ее в чем-то уличили, и ей следует убраться от них до того, как они поймут, что она слишком много знает. С ней не станут церемониться. Разумеется, они не догадываются, что она видела меня во дворе дома, а раньше предупредила, чтобы я ушел с ранчо.

— Мистер Проезжий, — сказал я сам себе, — ты влип в историю, которая тебя не касается. Сейчас тебе лучше седлать лошадей, упаковывать вещи и отправляться в горы.

Но тут я задумался. Мне уже двадцать восемь лет. За спиной сотни трудных дорог, а все мое состояние три лошади, уздечки, кое-какие инструменты и оружие, которое мне приходится постоянно чистить. Благодаря полосе удач, я наткнулся на золотой карман и заработал столько денег, сколько еще никогда в жизни не имел. Но когда дошло до дела, то оказалось, что это вовсе не значительная сумма. Если она иссякнет, что же у меня останется? Придется снова перегонять коров за тридцать баксов в месяц или возвращаться на рудник? Вдруг я почувствовал, что не хочу быть ослом, гоняясь за удачей по горам до конца жизни.

Я сел, надел шляпу и обхватил колени руками. Откуда вдруг у меня возникли подобные мысли? Почему, после долгих лет скитаний, я начал думать, как буржуа?

Многие годы я убеждал себя в том, что я тяжелый человек, и встречались люди, которые соглашались с этим. Со мной трудно ладить, я не умею вести оседлый образ жизни, хотя другие парни, с которыми я ездил, со временем обзаводились ранчо, открывали банки, магазины или работали адвокатами, шерифами. Они становились горожанами. А кто я? Бродяга в седле?

Ладно. Я снял шляпу и лег, уставившись в потолок и испытывая досаду на самого себя. Да, мне уже двадцать восемь лет. Где я буду, когда мне стукнет сорок? Опять гонять лошадей или коров, которые принадлежат чужому человеку, и представляться Проезжим?

Да, это то, что мы есть в этой жизни, но когда человек отдает Богу душу, он должен оставить после себя что-то большее, чем нашел, когда появился на свет.

Теперь Мэтти. Ее судьба беспокоила меня. Как ей отделаться от этих людей? Во мне росло убеждение, что она по неведению связалась с ними, и преданность чуть не погубила ее. Иногда человек оказывается в дурной компании и боится порвать с ней, хотя уже понимает, что сделать это необходимо. Но у него ничего нет, поэтому он поневоле привыкает к своему положению и смиряется. Когда я был моложе, несколько раз, шатаясь без дела, сходился с людьми, которые когда-нибудь привели бы меня на виселицу, если бы я вовремя не порвал с ними.

Тот отряд из Техаса представлял собой настоящую ораву дикарей в самом прямом смысле. Они не просто давали выход своим эмоциям, как зачастую поступают ковбои, а совершали подлые противозаконные действия. Однажды ночью в моем присутствии, а было мне тогда шестнадцать, они сговорились ограбить поезд. К счастью, меня с собой не взяли. Я так и провел всю ночь возле стада. Но позови они меня — я не уверен, что отказался бы. В то время я уже выглядел взрослым, крепким мужчиной, но был не способен думать и решать самостоятельно. Пятеро бандитов остановили поезд, как и задумали, а когда разделили добычу, то у каждого в кармане прибавилось на двадцать шесть долларов и пятьдесят центов. У ребят оказалось меньше мозгов в голове, чем я ожидал. Теперь их уже больше нет среди нас. Год спустя двое из них попытались ограбить обоз, где ехал Юджин Блеир с дробовиком. Третий попал за решетку, а двоих последних повесили обозленные граждане, не дожидаясь судьи.

Завтра начнется другой день. Засыпая, я вспомнил веревку на своей шее.

Глава 20

Это было первое утро в моей жизни, когда я лежал в кровати после семи часов, в первый раз за много недель я проснулся и почувствовал себя отдохнувшим. Несколько минут я еще наслаждался тишиной и покоем, потом встал, побрился и оделся. Все это время меня разбирало любопытство узнать, что творится на улице, а пока я брился, краешком глаза наблюдал за высоким, по меркам города, двухэтажным домом в конце улицы. За ним высоко в небо поднимались горы Ла-Платас. Они еще не покрылись снегом, но осталось уже недолго ждать.

Из кузницы датчанина доносился лязг молота о наковальню, очевидно, он подковывал лошадь или точил стальной бур какому-нибудь шахтеру.

Вверх от Дэдвуд-Галч, из трубы поднимался голубоватый дым, еле различимый на фоне сосен.

Подвешивая ружье на бедро, я мысленно пытался вернуться к тем временам, когда я еще не носил оружия. Девяносто процентов мужчин даже на этой улице были вооружены, но эти дни уходят в прошлое. Я тоже уйду вместе с ними? Я потряс головой, пытаясь отделаться от таких мыслей. Этот дикий, суровый Запад нуждался в неотесанных сильных людях с железными кулаками.

Когда я вышел на улицу, большинство мужчин уже отправились на работу. Ласковое утреннее солнце чуть-чуть пригревало, и я от нечего делать направился по улице к центральному магазину. Какой-то подросток вышел из магазина с пестрым бумажным пакетиком леденцов. Когда мне было столько же лет, сколько ему, леденцы продавались в городских лечебных центрах.

Дверь в магазин раньше меня открыла женщина, а когда я проследовал за ней, то увидел, что она покупает отрез на платье. Большинство женщин сами шили себе одежду, редко встречались такие, которые не умели шить. Продавец как раз вытащил рулон ткани, разложил его на прилавке и показывал ей. Я пересек зал, чтобы взглянуть на седла. Резная кожа, прекрасная работа — ни одно из таких седел не мог себе позволить работающий ковбой. Зачастую седла стоили гораздо дороже, чем сами лошади.

Слоняясь по магазину, я рассматривал шпоры, дорогие вещи, рабочую и повседневную одежду. Что касается меня, то я всегда шил себе одежду из сыромятной кожи на мексиканский манер. В свое время старый мексиканец показал мне, как это делается. В этих краях всегда славилась калифорнийская и мексиканская одежда, и носилась она гораздо лучше и дольше другой. Честно говоря, я надеялся увидеть Джанет. Я подумал, что скоро она появится в ресторане, и мы бы могли позавтракать вместе. Я вышел на улицу, хотя мне не хотелось уходить из магазина, где так приятно пахло свежими зернами кофе — торговцы получали зерна в огромных джутовых мешках, размалывали и продавали мелкими порциями, — новой кожей и сухими продуктами.

В магазинах было мало покупателей. Мужчины отправились на работу, а женщины занялись домашними делами, поэтому в ближайшие пару часов, а может, и больше, не пойдут за покупками.

Датчанин справился с работой и шел в ресторан, выпить кофе. Возле салуна у коновязи стояла пара незнакомых лошадей.

Я находился вдалеке от них и не мог разглядеть клейма, хотя плохо разбирался в клеймах в этих краях.

На голубом небе появились облака. Я пересек улицу, задержался в дверях, посмотрел по сторонам и вошел. Все было тихо, но почему я чувствовал себя неспокойно?

Датчанин пил кофе. Увидев меня, он кивнул. Теперь меня многие знали. В маленьком городе новости быстро распространяются; я заметил, что местные жители украдкой поглядывают на меня, но не решаются заговорить. Они наслышаны о Хьюстоне Бэрроузе и даже Пэне Бичаме, им известно о моей стычке с Лью Пейном, поэтому они считали меня причиной всех неприятностей, которые происходили в городе.

Трудолюбивый датчанин, по-видимому, испытывал такие же чувства ко мне, хотя он понимал, что у меня не было выбора.

— Ты убил Бичама?

— А что мне оставалось делать? Он охотился за мной.

Кружка с кофе в огромных руках кузнеца казалась наперстком.

— Я знал его. Плохой человек. — Он отхлебнул кофе и отломил кусок кукурузной лепешки. — Я встречал его в Тринидаде. Он — брат Клинтона!

Вот оно! Это не только кое-что объясняло, но и свидетельствовало о том, что мои неприятности еще не закончились.

Он посмотрел на меня поверх чашки.

— С тобой связано много проблем. Скоро уезжаешь?

Я чувствовал, как внутри растет раздражение, но мне нравился датчанин. Этот хороший человек много работал и знал свое дело.

— Вероятно, — ответил я. — Но прежде мне хотелось увидеть, как мисс Ле Коди переедет жить на ранчо. На нее обрушилось столько неприятностей.

Они знали, что так и будет, догадывались, что я сыграл решающую роль в той истории.

Ну и прекрасно. Им наперед известно, что я сделал и почему. Но теперь все позади. Проблемы возникают у людей, которые отлично владеют оружием, а им они не нужны. Дикий Запад развивался, и никого больше не привлекала репутация необузданного ковбоя. Построена железная дорога. Энимас-Сити уступил место Дуранго, и многие надеялись, что там будет город уже иного плана, с иными ценностями. Им хотелось привлечь внимание деловых людей, а не кучки дикарей. Мы, слоняющиеся по пустынным тропам, должны понять, что наше время истекло.

И деловым людям приходилось брать винтовку в руки и вышибать из седла некоторых представителей той кучки дикарей, показывая тем самым свое негодование. Тем, у кого коротка память, следует напомнить, что большинство бизнесменов участвовали в Гражданской войне и сражались с индейцами, а многие из них сами когда-то гоняли стада на продажу. Они так же хорошо знали толк в ружьях и сражениях, как и бандиты, а в некоторых вопросах разбирались куда лучше.

Война Линкольна, что разгорелась на пути в Нью-Мексико, сама себя задушила, и в июле, всего лишь шестьдесят дней назад, Малыш Билли был убит Пэтом Гарретом в форте Самнер.

— Сегодня рано утром в городе появились два человека, — продолжил разговор датчанин. — Приезжали с Запада. Ни с кем не разговаривают. — Он отхлебнул из чашки. — Они рассматривали твоих лошадей, их заинтересовал чалый. Мне кажется, они знают этого коня.

Я слушал его вполуха. Я ждал Джанет, но она не появлялась. Может, она уже уехала? Мне хотелось спросить, но я не решился. Эти парни должны знать, что я доехал на чалом до развилки и что он привез меня сюда.

— Ты останешься? — повторил свой вопрос датчанин.

Как бы ему хотелось отделаться от меня! Никакой враждебности, просто он считал, что я не подхожу ни городу, ни времени. Я улыбнулся.

— Датч, я не могу тебе ответить прямо сейчас. Я не знаю. Я подумываю о том, чтобы забрать своих лошадей и отправиться в горы, туда, откуда берут начало реки. Я поеду туда и буду искать то, что смогу отыскать. Я искатель и наблюдатель, кузнец, и не из тех, кто ищет неприятностей на свою голову. Все, что случилось в вашем городе, происходило не по моей воле. Они пришли ко мне, а я позаботился о том, чтобы дорога к ранчо была свободна. Когда Джанет Ле Коди поселится там и будет чувствовать себя в безопасности, я уеду.

— Мы о ней позаботимся.

Я посмотрел на него.

— Датч, у тебя хватает работы — точить сверла, делать петли, подковывать лошадей. Ты будешь сидеть с ней на ранчо, если вернется Чарльз Пелхэм Клинтон? Ты с ним справишься, если он придет? Я имею в виду, с ружьем?

— Мне кажется, тебе лучше уехать.

— Дай мне время, датчанин, дай мне время.

Я встал и вышел из ресторана и сразу увидел двух мужчин, они стояли вместе. На другой стороне улицы рядом с лошадьми находился еще один человек. Все выглядело вполне естественным, за исключением того, что было позднее утро, а в это время в городе редко встретишь шатающихся без дела людей.

Поднявшись к себе в комнату, я растянулся на кровати и задумался. «Тебе нужно уезжать, мистер Приезжий, — пришел я к выводу, — тебе нужно найти место, где бы тебя никто не знал. Тебе пора сматываться, пока ты не накликал на себя новую беду, которая назревает на улице. Ты всем здесь надоел и становишься назойливым. Если покинешь город, те люди отправятся за тобой следом, а местные жители отделаются от тебя».

Я уставился в потолок, почувствовав себя страшно одиноким. Мне стало грустно, и я задумался над тем, что надо этим парням. Те двое позволят мне хотя бы выехать из города? Или это случится прямо здесь? И кто они? Может, им нужен другой человек? «Нечего придумывать, — одернул я себя, — им нужен я». Они хотели подойти ко мне, уверен, что у них есть на то причина.

Вероятно, я похож на Мэтти, только ей еще хуже, потому что она женщина. Вряд ли у нее есть деньги, раз она зависит от миссис Холлируд. Она слишком красива, и у нее нет ни дома, ни родни, ни места, где можно приклонить голову. Кое-что я знал, кое о чем догадался. Чтобы получить работу, ей придется наняться к какому-нибудь хозяину. А у хозяина, вероятно, есть жена. Но разве найдется такая жена, которая согласилась бы, чтобы рядом с ее мужем изо дня в день работала такая красивая, хотя спокойная и холодная женщина, как Мэтти?

Провалявшись целый день в постели, я пошел в ресторан, когда солнце начало садиться. Только один из мужчин болтался на улице возле салуна и курил сигарету. Да, они рассчитывали добиться того, что задумали. Больше я не буду источником неприятностей в Пэрроте. Наступит ночь, я заберу лошадей и уеду из города. Что бы ни задумали эти люди, они добьются своего. Но получат свое где-то в пути. Я надеялся, что они будут удовлетворены тем, что получат.

Повар накрывал на стол и почти не разговаривал со мной до тех пор, пока из ресторана не вышли все посетители. Затем он принес кофейник и сел напротив меня.

— Мне очень жаль, — сказал он — я извиняюсь за тот разговор, что произошел утром, но датчанин высказал общественное мнение.

— И ваше тоже?

— Нет, мое нет. Я говорил им, что вы хороший человек, что полезно иметь такого парня в городе, но они и слушать не хотели, твердили, что в городе все было спокойно, пока не появились вы. Они настаивают, чтобы вы ушли. Датчанин согласен со мной, но горожане попросили его поговорить с вами.

— Я уеду сегодня ночью.

— Мне жаль, что вы уезжаете. — Он сделал паузу. — Датчанин приготовит лошадей, оседлает и сложит вещи. Почему бы вам не поехать через каньон? Вы перейдете горы и спуститесь по Медвежьей реке. Никто никогда не узнает, что с вами случилось.

— Я никогда не увиливал от проблем.

— На сей раз вам лучше поступить так. Если хотите, поезжайте по тропе вдоль каньона, на верху Маддена. На запад можно проехать по берегу Мэнкос. На вашем месте я бы пересек Медвежью реку. Там неподалеку есть местечко, которое называется Теллурайд. Я сам там никогда не бывал.

— Я не езжу по людным местам. Мне нравится дикая природа.

— Там как раз то, что вам нужно.

Потом мы сидели молча. В ресторан заходили другие люди, ели и уходили. Мне тоже пора было сматывать удочки.

— Если вы думаете о молодой женщине, — сказал повар, — то она уехала с обозом в Дуранго. Сегодня утром. Приезжала ее тетя. Она приезжала, чтобы увезти домой племянницу.

— Вы думаете, ей это удастся?

— Почему бы нет? Такое ранчо вовсе не подходящее место для молодой, симпатичной девушки. Чересчур безлюдное. Я полагаю, что она вернется назад на восток.

— Она заходила сюда?

— Рано утром, как только рассвело. Позавтракала. Мне показалось, она не спешила.

Моя чашка была пуста. Я уставился в нее, потом медленно поднялся.

— Ладно, если датчанин приведет моих лошадей в верхний конец города, я уеду.

— К зданию суда, — пояснил повар, — так это место у нас называется.

Не в моем характере было уезжать тайком из города, увиливая от неприятностей, но так хотели местные жители. Спустя час я вышел из гостиницы через заднюю дверь и отправился за домами к условленному месту, где ждал кузнец.

— Спасибо, мистер Проезжий, — сказал он. — Я знаю, не в ваших правилах так поступать, но если от этого зависит спокойствие в городе…

Я вскочил в седло.

— Когда-нибудь увидимся. Не поминайте лихом.

В ту ночь я разбил лагерь на склоне Пэррот-Пик. Я углубился в лес и не стал разводить костер. Когда наступило утро, без завтрака двинулся в путь. Перевалив через горный кряж, я миновал седловину между Хэмлет-Пиком и Хогбэк, и снова переночевал в бассейне Эхо. Утром я ушел вдоль маленькой речки, пока она не слилась с рекой Вест-Мэнкос. Несколько мужчин разведывали рудник. Они как раз заканчивали завтракать, поэтому я решил составить им компанию.

— Ты едешь по высокогорью и безлюдным тропам, — заметил один из них. — Золото ищешь?

— Нет, сейчас не ищу, но когда-то занимался этим. — Я указал рукой на свои вещи. — У меня все инструменты имеются, но вот решил съездить в Сильвертон.

— Прошлой ночью, — высказался другой, — я был в горах Бернт-Ридж и внизу в Парке видел костер. Я хорошо разглядел трех мужчин. Никакой поклажи. Едут налегке. — Он снова взглянул на меня. — Они ведь тебя ищут?

— Должно быть, таковы их намерения. Но не мои. В любом случае, если они попадутся мне на пути, я попытаюсь их развлечь.

Мы поговорили о красках, об обнаженных породах, растениях, что указывают минералы. Я рассказал им о карманах с богатой рудой, которые мне удалось обнаружить, а они поделились со мной своими находками. Затем я встал.

— Спасибо за кофе, — поблагодарил я, — если вам когда-нибудь доведется подъехать к моей стоянке, я буду рад.

— Если доведется, — отозвался один из них, — мы будем ехать осторожно. — Он сделал паузу. — Может статься, что три человека — это и мало…

— Но один порой значит слишком много, — добавил я.

Те люди на моем пути оказались смышлеными ребятами. Они все поняли правильно. Каньон Ла-Плата — это вероятность. Каким-то образом я выехал из города, но двигался не к основной дороге, где ходят обозы, и не к ранчо. Они или владели информацией, в чем я глубоко сомневался, либо просто догадались, а теперь они находятся от меня всего в нескольких милях. Они пока живут догадкой или у них готов план? Я попал на дорогу Голд-Ран и ехал по ней вниз до дороги Потерянный каньон. Они намерены найти меня, так какой смысл бежать? Но я попробую. Их трое, а я один. Теперь они разбредутся в разные стороны, и если один из них заметит меня, то выстрелит, тем самым подаст сигнал остальным.

Я ехал через лес и каждый раз останавливался, чтобы осмотреться и послушать. В горной местности звуки распространяются далеко, но я предположил, что мои враги находятся ниже меня и я смогу их услышать до того, как увижу.

Я вытащил винтовку и осторожно двигался дальше. Мое сердце бешено колотилось. Трое крутых мужчин, кто они?

Я пересекал необъятный горный край, но даже в нем человек не мог затеряться, слишком мало тут было дорог. Я остановился под елью, давая возможность лошадям перевести дух, и оттуда увидел их. Они находились примерно в четырехстах метрах подо мной на расстоянии около двух миль. Их лошади мчались через луг. Солнце сверкало на их винтовках.

Если я поеду вперед, наши пути пересекутся. Если поверну назад, они станут меня догонять. Если попытаться спрятаться, они все равно меня найдут.

Мои губы пересохли. Я облизал их, но это не помогло. Вытащив флягу, я отпил и закупорил ее, наблюдая за всадниками. Они, как и я, знали, что мы находимся рядом. Теперь я начал догадываться, кто эти люди. Отряд Бэрроуза, крепкие ребята. Похоже, я влип в неприятную историю, крайне неприятную.

Глава 21

Отряд Бэрроуза существенно отличался от отряда Лью Пейна. Эти сильные, опасные парни после всего происшедшего не станут встречаться со мной один на один. Они попытаются загнать меня в угол или устроят засаду.

Передо мной раскинулся Медвежий каньон. Дорога Голд-Ран исчезала в нем, а потом спускалась вниз к реке Долорес, откуда открывался путь в нескольких направлениях. Там начинались еще две узкие дороги, по которым, если двигаться на север, можно добраться через каньон к горному кряжу Индейский Путь.

Я не очень хорошо знал эти горы, но о дорогах слышал много. Эти сведения путники передавали друг другу при встрече. Ребята Бэрроуза действовали интуитивно. Они догадывались, куда я направляюсь, и собирались преградить мне путь. Если им удастся это сделать, придется сражаться.

Мне следовало где-нибудь остановиться. Если я буду продолжать бежать, меня поймают. Ониехали налегке и двигались быстрее.

Я пересек открытый луг и, спрятавшись за деревьями, начал спускаться вниз по Голд-Ран. Дорога напоминала американские горы, и большая ее часть скрывалась за деревьями. По моим прикидкам, крутой спуск тянулся более тысячи метров, а внизу я немедленно свернул на восток. Когда позади осталась сотня ярдов, вошел в Медвежью реку и направил своих лошадей в обратную сторону, продолжая идти по воде до ручья Гринстоун. Затем свернул от реки и выбрал из двух дорог ту, что лежала восточнее и подымалась в горы. Я не сомневался в том, что они последуют за мной. Двигаясь по реке, я менял направление, поворачивая то на запад, то на восток, заметал следы, пытаясь сбить их с толку, но знал, что скоро они меня раскусят. Но пока у меня есть время и возможность найти подходящее место.

Я чувствовал, как внутри постепенно нарастает гнев. Я не хотел таких неприятностей. Хьюстон Бэрроуз сам затеял скандал и получил то, чем надеялся угостить меня. Его братья решили мне отомстить и шли за мной по своей собственной воле. Они охотились за мной только по одной причине — чтобы убить. А я уводил их в свои края, в горы, покрытые лесами. Лесами, где деревья прекращают свой рост из-за того, что их почки, находясь высоко над землей, замерзают. Растениям в тундре удается выжить потому, что их почки расположены близко к земле, и это защищает их от мороза.

Мне хотелось столкнуться с ними как раз у такого леса. Там трудно спрятаться, а местность хорошо просматривается на многие мили. Может, они тоже, как и я, привыкли к высокогорьям? Но едва ли. Они пасли коров, а это края овец.

Я выехал из густых еловых зарослей на открытую вершину. Мне нечего было бояться. Если даже они идут за мной следом, то не могут увидеть меня снизу. Чалый привык к горам, и, похоже, ему здесь тоже нравилось. Судя по растительности, мы поднялись на очень большую высоту. Я оглядывался на пройденный путь. Если они хотят меня поймать, им придется сначала поездить по труднопроходимым чащобам.

Выше меня, за голой скалистой вершиной, тянулся горный кряж Индейский Путь. Отыскав небольшую ложбину, я привязал лошадей к карликовым елям, а сам, прихватив с собой винтовку, вошел в еловые заросли и залег.

Место оказалось удобное. Две дороги, что тянулись по разные стороны от ручья Гринстоун, сходились прямо подо мной. По какой бы ни ехали преследователи, они все равно окажутся на открытом пространстве и в пределах ружейного выстрела. Еще одна дорога, по моим догадкам, это была тропа Маленького Медведя, уходила на запад.

Еловый лес, где я нашел себе укрытие, покрывал примерно два акра, в одних местах деревья росли густо, а в других простирались большие поляны. Здесь встречались вершины, покрытые лишайником и безлесые возвышенности. Мои лошади оставались незаметными со стороны дороги, по которой двигались всадники.

Если им нужен я, тогда встреча произойдет в этом месте. Гнев внутри меня перерос в жесткую, зловещую ярость.

Я мог свободно следить за обеими дорогами, поэтому прислонился спиной к дереву и отдыхал, довольный собой. Во мне бушевала ярость, но безмолвная красота и спокойствие природы постепенно вернули мне самообладание. И ярость сменилась обыкновенным гневом на людей, которые хотят принести в эти края кровную месть.

Земля, усыпанная у подножия склона альпийскими лилиями, казалась огненно-красной, как будто индейцы расписали ее своими яркими красками. На горе примерно в пятидесяти шагах от меня грелся на солнце желтобрюхий сурок. Я не мог сказать, заметил он меня или нет.

Наконец, я увидел их. Они находились от меня в добрых пятистах ярдах, с винтовками в руках, готовые к бою. Установив винчестер в рогатине дерева, я наблюдал, как они приближаются.

Английскому лорду, которого я сопровождал на охоте, наверняка понравилась бы наша смертельная игра. Этот сухой, одинокий мужчина, чье сердце осталось где-то в юго-западной Индии, часто рассказывал, как сражался с афганцами и другими народами, вспоминая те времена и места. «Наши противники, — говорил он мне, — были прекрасными воинами. Лысые, жестокие мошенники, сражавшиеся за любовь, готовые убивать без оглядки».

Он часто цитировал Киплинга, одного из немногих поэтов, кого я когда-то читал.

Когда первый из моих врагов приблизился ко мне на четыре сотни ярдов, мой взгляд скользнул по стволу винтовки, я нацелился ему в грудь и легонько нажал на курок. Винтовка дернулась в моих руках, и грохот выстрела эхом отозвался в горах, а тот, что ехал впереди всех, резко подскочил в седле, а другие бросились врассыпную.

Только скрыться им оказалось некуда. Они ехали по открытому склону, ближайший лесок и камни остались позади в нескольких сотнях ярдов. Один всадник развернул коня и поднял винтовку. Но склон в нескольких местах покрывали еловники, он не знал, откуда прогремел выстрел, и стоял как вкопанный, озираясь вокруг.

Я вытащил из сумки кусок крекера, разломил его пополам и начал жевать. Потом бросил в рот оставшуюся половину и ждал. Тот всадник представлял собой отличную мишень — сидя верхом на лошади с винтовкой в руке и глядя по сторонам, но находился далековато, поэтому я не трогал его — пусть себе сидит. Моя пуля не убила человека, в которого я целился. Возможно, он получил лишь легкое ранение. Во всяком случае, теперь он прикован к седлу.

В голубом небе лишь кое-где плыли пышные кучевые облака. Солнце ласкало приятным теплом, а воздух был невероятно чист. Сурок исчез.

Раненый всадник подъехал к своим товарищам. Похоже, они взялись обрабатывать и перевязывать его рану. Я запрокинул голову и закрыл глаза.

Может, на том все и кончится? Приблизиться ко мне по открытому склону — все равно что заказать себе билет на Бут-Хилл. Однако люди, видно мстительные по натуре, они не захотят вернуться домой и признать свое поражение. Ненависть и месть стали для них навязчивой идеей.

Подняв голову, я наблюдал за ними. Двое оставались на своих местах, а третий направился по лугу к тропе Маленького Медведя. Достигнув тропы, он остановился и посмотрел в мою сторону. Я наблюдал за ними, переводя взгляд с одного всадника на другого. Вдруг, как по сигналу, они помчались в мою сторону.

Я ничего не понимал. Линия огня оставалась открытой. Здесь негде было скрыться. Через несколько минут они приблизятся настолько, что я легко достану любого. К тому же они находились так далеко друг от друга, что не могли действовать согласованно. Я снял винтовку и начал подниматься.

Чалый предупредил меня. Лошадь вдруг заржала, я обернулся: трое всадников спустились с холма и теперь стояли у меня за спиной на расстоянии пятидесяти ярдов!

Когда мой конь заржал, они приготовились к атаке. Быстро развернувшись, я выстрелил от бедра. Один человек упал, а я снова нацелился и выстрелил, за спиной послышался стук копыт.

Последовал град выстрелов. Пули летели вокруг меня, врезаясь в деревья. Посыпались иголки. Одна пуля ударила в ствол ели, под которой я сидел, и отскочила в траву. Что-то сильно обожгло мне ногу. Я схватился за ветку, чтобы не упасть, моя винтовка выскользнула из руки и отлетела в сторону. Выхватив шестизарядный револьвер, я пригвоздил одного к дереву, потом послал быстрый выстрел в другого. Он содрогнулся, и я подумал, что больше он ко мне не сунется.

Пальба прекратилась. Стоя на коленях, я извлек две пустые гильзы и перезарядил револьвер. Моя винтовка застряла в куче поваленных деревьев в восьми метрах от меня, поэтому в тот момент я не мог достать ее и воспользоваться ею.

По бровям и носу струился пот. Он заливал глаза, и я вытер лоб рукой. Мои пальцы осторожно нащупывали рану на ноге. Кровь уже просочилась через джинсы, и они стали мокрыми. Похоже, пуля задела бедро, но не повредила кость. Сок сосны часто использовали для остановки кровотечения, и я подумал, что сок ели обладает тем же кровоостанавливающим свойством.

Несколько елей росли у меня за спиной, а их нижние ветки касались земли. В тени елей виднелось пятно грязного снега. Я отполз к елям, пробрался сквозь ветви и прижался к стволу дерева. До тех пор, пока кому-нибудь не взбредет в голову раздвинуть ветки, я останусь невидимым. Любой, кто попытается это сделать, тут же получит пулю в лоб. Я ждал и слушал.

В чистом горном воздухе голоса четко слышны на далекие расстояния.

— …Попал в него, я тебе говорю! Я видел, как он упал!

— Он крепкий.

— Ага! Он побежден. Я с ним справился! Я знаю, что попал в него!

— Я видел, как он упал, — подтвердил другой. — Но я больше не собираюсь гоняться за ним. Легче убить раненого медведя.

— Нам не придется больше гоняться за ним. Мы просто отъедем немного и подождем. Если он не появится, значит, мы его застрелили. Все очень просто.

— Забери его лошадей. Ничего не оставляй.

— Только не чалого! Это — Лошадь Смерти. Ему тоже принес смерть.

— Мы не возьмем его, только отведем подальше в сторону. Мне он тоже не нужен.

То ли их голоса смолкли, то ли у меня помутилось в голове, но больше я ничего не слышал. Медленно и очень осторожно я вытянул раненую ногу. Все, что мне было нужно, находилось в сумке вьючной лошади, но они увели ее с собой. До вечера оставалось далеко, здесь в тени, холод постепенно стал меня пробирать. Ночью я замерзну совсем, поскольку находился очень высоко, а если разведу костер, они вернутся и прикончат меня.

Я разгреб руками сухие иголки, усеявшие землю, сделав небольшое углубление, потом срезал ножом еловые ветки и лег, накрыв себя сверху пышными ветками. От них мало толку, но использовать я мог только то, что имел под рукой. Будет ужасная ночь.

Над Орфан-Бут поднималась холодная луна. На вершине этой горы еще держался прошлогодний снег, а холодный ветер уныло завывал среди елей и весело играл индейскими красками на лугу. В этом пустынном мире ночью все замирало. Здесь наверху даже легкий ветерок может снизить температуру воздуха до тридцати градусов, а ребята Бэрроуза не привыкли к высокогорью. Разумеется, им доводилось бывать высоко в горах, но не так часто. Они разбили лагерь в молодом лесу под вершиной возле ручья Гринстоун. Их костер звездочкой сиял в сумерках.

Если бы они бывали в высокогорных районах, то знали бы, что субальпийские долины — это самые холодные места, поскольку холодный воздух опускается вниз, а в тундровой зоне немного теплее.

Я лежал в своей ложбинке, накрывшись ветками. Меня сковала слабость, раны болели, а вокруг стоял холод, ледяной холод, жестокий холод. Я терпел, потому что они сидели рядом, но они-то не должны терпеть. И в этом было мое преимущество. Они могут собраться и уехать, а я знал, что скоро они так и сделают.

Медленно тянулась лунная ночь, медленно наступил рассвет. Я приподнялся на локте и увидел, что они шевелятся вокруг костра. Вероятно, спорят, что делать дальше. Но я был уверен, что на вторую ночь они здесь не останутся. На стекле блеснул свет. Они осматривали в полевой бинокль островок, поросший елями. Я мог взять винтовку и сейчас кого-то убить, но это значило бы, что перестрелка начнется снова, а я был не в состоянии сражаться.

Едва я успел оправиться от одной раны, как получил другую. Только у меня появился просвет, и я начал верить, что все неприятности позади, как тут же этот свет погас. Даже если они сейчас уедут, что мне-то делать? Чтобы добраться до людей и попросить помощи, я должен преодолеть несколько миль по дикой местности, а рассчитывать на то, что кто-нибудь еще забрался так высоко, бессмысленно.

Через некоторое время я сел, а когда посмотрел на их лагерь, то от него ничего не осталось.

Ничего, но они уже направлялись ко мне и, снова рассеившись по склону, искали меня. У того, что шел сзади, через седло свисал труп. Значит, я все-таки кого-то достал.

Они вышли на меня. Я перевернулся на живот и осторожно, чтобы не издать ни малейшего шороха, подполз к винтовке и стал ждать.

Приблизившись на двести ярдов, они остановились и принялись, изучая траву, медленно ходить вокруг моего убежища. Им хотелось выяснить, не ушел ли я ночью и не оставил ли каких-нибудь следов. Ничего не обнаружив, парни собрались, поглядывая в мою сторону.

Всего их было шестеро. Один мертв, двое ранены, хотя и не очень серьезно.

Не слыша их голосов, я ждал, установив винтовку между сучьями, и решал, кто из них умрет первым. Наконец они повернули лошадей и поехали прочь, погоняя перед собой моих коней. Когда они скрылись из виду на дороге Медвежий ручей, я лег на спину на еловые иголки и закрыл глаза.

Я долго лежал, просто отдыхая, не думая ни о чем, и радовался, что остался один, что мне не придется волноваться из-за следующего нападения. Наконец я открыл глаза и увидел над головой синее небо, по которому медленно плыло облако. Если бы я умер здесь, они бы победили, а я бы проиграл, только в чем? Не в моих правилах сводить счеты. Да, я мог проиграть! Перед этим я проиграл, но прекратил? Нет. Они на самом деле ушли? Я подождал еще немного, затем вышел из елей, поднялся на склон и пополз, прижимаясь к земле. Я не мог не оставлять следов на траве, поскольку цветы и растения альпийских лугов низкие. В некоторых местах цветы достигали восемнадцати дюймов, но такие встречались редко. Когда позади осталась четверть мили, я, опираясь о скалы, поднялся на ноги. Моя нога невыносимо болела. Проковыляв несколько шагов, я остановился. Подождав, пока боль утихла, снова с усилием сделал несколько шагов вперед.

Через какое-то время я вышел на поросшую лишайником плоскость и отдохнул. Где-то вдали гремел гром. В горах каждый день идут грозовые дожди, и я молил Бога, чтобы мне не попасть под ливень. Молния — вездесущая опасность, в особенности на больших высотах, а у меня с собой была винтовка.

Используя винтовку в качестве опоры, я поднялся с камня. Теперь мне удалось сделать пятьдесят шагов, перед тем как пришлось остановиться.

Отдохнув, я снова двинулся в путь, чувствуя головокружение и слабость. Передо мной раскинулся еще один лесок, но я продолжал идти, а потом упал. Собрав последние силы, я дотащился до тени елей, лег на землю и хотел проползти немного вперед, но потерял сознание.

Брызги дождя привели меня в чувство. Уже стемнело. С усилием я переполз под дерево и потащил за собой винтовку, а потом снова потерял сознание. Все, что я слышал, — это гром вдалеке и шум дождя.

Глава 22

Перевернувшись на живот, я пополз, чтобы забрать винтовку, она лежала немного выше. Я перетащил ее под другую ель и, дрожа от холода, спрятался от дождя под ее ветвями.

Обхватив себя руками, я просто лежал и трясся — ель защищала меня от дождя, но ничто не могло защитить меня от холода.

Ночь тянулась невыносимо долго; промокший и озябший, я томительно ждал, когда наступит рассвет. У меня пересохло во рту, и я открыл его, хватая случайные капли дождя. Я понимал, что должен выбираться отсюда и спуститься вниз, туда, где было теплее. Наконец длинная ночь прошла, и я увидел в небе едва заметную желтизну и тогда, измученный до невероятности, уснул.

Когда проснулся и открыл глаза, уже наступил день. Некоторое время продолжал неподвижно лежать, а потом с усилием сел и осмотрелся. Моя шляпа лежала рядом на еловых иголках, я надел ее. Винтовка валялась сбоку, и я, почти не задумываясь, поднял ее и вытер насухо носовым платком. В нескольких шагах от меня на плоском камне собралась дождевая вода. Я подполз туда, напился, затем сел и снова закрыл глаза, наслаждаясь солнечным теплом. Было очень приятно, но через несколько часов снова станет холодно. Если я собираюсь выбраться отсюда, то начинать надо прямо сейчас.

Тем не менее я не шевелился. Запрокинув голову назад, я впитывал в себя тепло, чувствуя, как напряженность медленно покидает мои мышцы. Когда я начал двигаться, я почти ничего не соображал. Какой-то внутренний рычаг завел меня и толкал вперед. Среди елей я отыскал себе подходящую палку и, опираясь на нее, кое-как спустился вниз по склону, отыскал тропу Маленького Медведя и пошел вдоль нее.

Желтобрюхий сурок появился на скалах и смотрел, как я ухожу, то и дело подергивая носом. Он резко свистнул, когда я сделал первый шаг, а потом просто наблюдал, будто понимая, что не нужно привлекать ко мне внимания.

Я подумал о том, что несколько дней тому назад в горах возле ранчо со мной случилась такая же история. Только тогда все выглядело по-другому. Совсем по-другому. Здесь не было ни гостеприимного ранчо, ни койки, ни отдыха, ни удобств. Теперь все это находилось в милях от меня, а вокруг — километры леса, ручьи, кустарники и сухие деревья, голые скалы, и на всей этой обширной территории ни одной живой души.

Тем не менее движения делали свое дело. И хотя я шел медленно, моя кровь снова начала циркулировать, и сознание вернулось.

Джанет Ле Коди уехала в Дуранго, там у нее живет тетя. Рид Белл планировал арестовать миссис Холлируд, Клинтона и Мэтти сразу же, как только вернется шериф. А тем временем они продолжали свободно разгуливать.

Бросят ли они свою затею и попытаются ли ускользнуть от ареста? Они же знают, что им придется отвечать перед законом? С их точки зрения, у них только две проблемы — Джанет и я. Не появись Джанет, они продолжали бы хозяйничать на ранчо. Это также означало, что меня следовало убрать, как ненужного свидетеля, хотя теперь я был уверен, что мое убийство спланировали задолго до того, как я обнаружил подлинное завещание. Избавившись от меня, миссис Холлируд заполучила бы все мои деньги.

К тому времени, как начали сгущаться сумерки, я преодолел чуть больше мили. Теперь я не боялся развести костер. Выбрав укромное местечко, я в течение вечера постепенно подбрасывал ветки в огонь, пока мой костер не разгорелся до шести футов. Решив, что огонь уже достаточно долго горит, я уменьшил его до разумных размеров и, сместив в сторону, проверил, не осталось ли горящих углей, и улегся на теплую землю, туда, где недавно пылал костер.

Я проснулся на рассвете, чувствуя, что хорошо отдохнул, и снова отправился в путь, а когда очутился на развилке дорог, выбрал ту, что лежала ниже и тянулась вдоль ручья. От потери крови и общего недомогания мне постоянно хотелось пить, так что теперь я мог пить столько, сколько хотел.

Тяжело раненный, я даже не осмеливался вспоминать, где нахожусь. Оставаться здесь значило умереть. Это ничего не стоило. В это время года на таких высотах в любой момент мог пойти снег, а если так случится, то мне отсюда никогда не выбраться. Сентябрь подходил к концу, и листья на осинах начали менять цвет.

Никто не говорил мне, что жизнь — легкая штука. Для меня она никогда таковой не была, но в трудностях я закалился и стал сильнее. Каждый старается преуспеть в жизни, но сначала он учится добиваться успехов в маленьких делах. В большинстве случаев человек достигает цели, просто преодолевая неудачи.

Я спускался с горы не по своей собственной воле и не надеялся кого-нибудь встретить на пути. Я знал, что искать меня никто не станет. Все мои знакомые были уверены, что я покинул эти края, остальные думали так же.

И все-таки я верил в свой единственный шанс, хотя я не ждал помощи от мужчины или женщины. Я верил в чалого. Как-то раз он меня нашел. Правда, тогда он находился от меня в нескольких ярдах, но все же искал. Куда ребята Бэрроуза угнали моих лошадей? Сомневаюсь, что они увели их очень далеко. Им тоже не с руки появляться с моими лошадьми на людях. Власти начнут задавать вопросы. Рано или поздно мое тело кто-нибудь найдет, и тогда начнутся разговоры. Ясно, что они постараются отделаться от моих лошадей как можно раньше. А что касается чалого и меня, то мы начали чувствовать друг друга.

Я продолжал ковылять вдоль дороги, ни разу не обернувшись назад, поскольку не хотел расстраиваться, видя, как мало прошел. Как всегда, мой взгляд был устремлен на дорогу, что лежала передо мной.

Солнце приятно согревало меня и даже в каньоне стало тепло, и я усердно шагал вперед, пытаясь наверстать упущенное, довольный каждым сделанным шагом и не задумываясь над тем, сколько миль еще нужно пройти.

Мне помогало то, что я почти все время шел под уклон. Я часто останавливался, чтобы отдохнуть. Понятно, я страдал от голода, но тогда я тоже хотел есть. Много раз в своей жизни я голодал потому, что у меня не было денег, чтобы купить еду, но чаще это происходило оттого, что я оказывался не там, где мне следовало быть.

Я шел по дну каньона и не заметил, как небо начало затягиваться тучами. Я свернул с тропы Маленького Медведя в Медвежий каньон и направился вниз по течению. Где-то впереди должна быть река Долорес, и там вдоль реки лежит объезженная дорога. Я не заметил, как начал падать снег.

Сначала редкие снежинки, медленно кружась в воздухе, таяли, не долетая до земли. Я чувствовал, как они касались моих щек. Обессиленный, я присел на камень. Очень скоро эти каньоны будут завалены снежными сугробами. Камни под ногами станут мокрыми, и это затруднит движение.

Я поднялся и тронулся в путь. Теперь уже шел ровный густой снег, огромные хлопья лениво падали на зеленые листья. До реки Долорес оставалось пройти милю или две.

Я очистил снег с упавшего дерева и сел. Мои ноги дрожали. В голове мелькнула мысль, что можно разжечь огонь, но я отогнал ее. Река Долорес совсем близко, а там я мог надеяться на помощь.

Было холодно, станет еще холоднее, а на мне только жилет и пиджак. Одна нога задеревенела, и я чувствовал себя слабым и больным. Я пощупал пальцами лицо. Щетина. Посмотрел на руку — она дрожала, тогда я крепко сжал ладонь в кулак, стараясь успокоить дрожь.

Через минуту я почувствовал, что замерзаю, с усилием поднялся на ноги, покачнулся и пошел дальше.

Не знаю, сколько еще мне удалось пройти. Я зацепился ногой о торчавший корень и упал лицом в свежий снег. Я помню, что пытался встать, но моя нога невыносимо болела, а потом…

…потом я понял, что лежу в мягкой постели, а не на замерзшей земле, что мне тепло и кто-то надо мной склонился. Я открыл глаза и увидел индианку. Когда захотел перевернуться, она положила твердую руку мне на плечо и заставила лежать, сказав что-то на языке ютов. Я снова посмотрел на нее. Это была та самая женщина, которую я встретил у дороги, та самая женщина с мальчиком, что срезала с моей шеи петлю.

Она что-то сказала на своем языке, — и из соседней комнаты вышли еще две индианки, белый мужчина и с ними — Джанет Ле Коди!

— Ты проснулся! — воскликнула она.

— Похоже, что да, — сказал я, — хотя видеть тебя — это сон.

Она вспыхнула и забеспокоилась.

— Мы сбились с ног, когда искали тебя, но если бы не эти индейские женщины, мы бы никогда тебя не нашли. Кажется, — заметила она, — в свое время ты чем-то им помог.

Я ничего не сказал по этому поводу, а только заметил, что они — хорошие люди и уже один раз помогли.

— Все же, как ты сюда попала?

— Твои лошади вернулись в город. Мне кажется, что они шли на ранчо. Я поняла, что случилось что-то плохое, но никто не пошел со мной тебя искать. Они говорили, что выпадет снег, и, забравшись в горы, мы попадем в ловушку, а ты наверняка убит, в противном случае твои лошади не вернулись бы оседланные и навьюченные. Датчанин видел отряд Бэрроуза. Они везли двух раненых и одного убитого. Потом, когда в городе появились твои лошади, он решил, что тебя убили. А я не поверила, поэтому обратилась к ютам.

— Почему к ним? Что заставило тебя?

— Мой дядя знал их и торговал с ними. Они ему нравились. Я выросла с ними, выучила их язык, поэтому, когда пришла сюда, они меня выслушали. А когда я сказала, что ты ездишь на чалом коне, то оказалось, что они тебя знают.

— Мы встречались однажды.

— Поймав твоих лошадей, мы повели их назад по следу, потом потеряли твой след. Юты решили, что ты спустился к Медвежьему ручью. Мы пошли туда и нашли тебя.

— Где мы сейчас?

— В доме на ранчо. Ты находился всего в миле от него, когда упал.

Потом мы некоторое время молчали. Юты вышли из комнаты, а я слышал движение в доме и запах свежеприготовленного кофе. Вдруг я почувствовал, что ужасно хочу есть, но мне не хотелось даже двигаться. Я лежал и отдыхал. Услышав незнакомый голос, я поинтересовался, кто это.

— Владелец ранчо.

Я был слаб и сразу заснул, а когда открыл глаза, то увидел на стуле возле кровати свои чистые джинсы и одну из новых рубашек, что покупал в городе. Очевидно, Джанет вытащила ее из моей сумки. Я оделся и, обессилев, плюхнулся на стул.

Юты ушли, но Джанет осталась. Она принесла кофе.

— Ты говоришь на языке ютов? Мне казалось, что ты из восточных областей.

— Некоторое время я жила здесь со своими дядей и тетей. Тогда была маленькой девочкой и часто играла с индейскими детьми.

За кофе она сообщила мне последние новости.

— Рид Белл и шериф съездили на ранчо и арестовали миссис Холлируд, которая под всегда прекрасно выглядевшим седым париком оказалась брюнеткой.

— Кто-то говорил, что она блондинка. Я слышал, что женщина, которой интересовался Рид, была…

— Блондинка? Да, она была и блондинкой. Некоторые дамы обесцвечивают свои волосы или перекрашивают в другой цвет. — Она улыбнулась, глядя на меня. — Только немногие женщины довольны тем, что им дала природа. Женщинам свойственно думать, что всякая перемена — к лучшему.

Да, хотя я имел совсем небольшой опыт общения с женщинами, я ей поверил. Они всегда что-то меняли. Мужчин зачастую именно это устрашало больше всего. Во всяком случае, это касалось их дома.

Джанет продолжала рассказывать новости.

— Клинтона никто не видел. Говорят, он уехал из страны. Во всяком случае, против него нет никаких улик. То, что он пытался принудить меня поехать на ранчо, доказать не удалось. По сути, я отправилась на ранчо по своей воле, и против него не нашлось никаких веских доказательств. Мэтти также осталась в стороне. Ее хотели обвинить в сообщничестве, но я засвидетельствовала, что она предупредила меня об опасности и возражала против того, что задумала миссис Холлируд. Нам нужно возвращаться, — закончила Джанет. — Я испугалась за тебя и уехала, хотя мне следовало находиться в Пэррот-Сити или на ранчо.

— Завтра, — пообещал я.

Моя нога оказалась не так уж плоха, как я подозревал, а индианка прикладывала к ней припарки из лекарственных трав.

Больше всего я нуждался в отдыхе и проспал почти целый день и всю ночь. Когда настало утро, встал. Я никогда не валялся подолгу в постели, поэтому быстро оделся, поел и вскочил в седло. Мы отправились в обратный путь. Нас сопровождали индейцы — трое мужчин и одна женщина.

Но пока мы добрались до Пэррот-Сити, я совершенно обессилел. По дороге мы останавливались и разбивали лагерь. Я радовался, что с нами ехали юты, потому что от меня было мало пользы. Мы попрощались с индейцами возле каньона Ла-Плата, а потом вместе с Джанет приехали в город.

Датчанин как раз окунал в цистерну с водой раскаленное Железо. Увидев нас, он выпрямился, но не нашелся что сказать. Мужчины, сидевшие на лавочках возле магазинов, поднялись и подошли к обочине, глядя нам вслед. Другие стояли как вкопанные.

Когда мы вошли в ресторан, повар принес нам кофе.

— Выглядите совсем измученным, — заметил он. — Кто-то плохо с вами обошелся?

— В некотором роде, — ответил я. — В горах становится холодно.

— Отряд Бэрроуза проезжал мимо. Они везли тело убитого.

— Ну и что? Должно быть, они попали в неприятную историю.

— У них такой вид, будто их били и в них стреляли. И чем только занимается нынешняя молодежь! Шляются без дела, неугомонные, никак не могут успокоиться! Им бы лучше заняться какой-нибудь домашней работой.

В ресторане я встретил знакомые лица, а также несколько неизвестных. В большинстве это были шахтеры, горнорудное дело в этих краях развивалось.

Сидя за столом, я вытащил из кармана завещание и передал Джанет. Она прочитала его, и на ее глазах появились слезы.

— Это похоже на него, — сказала она. — Я никогда не верила, что он лишит меня наследства.

— Половина ранчо в любом случае принадлежала тебе.

Потом мы некоторое время ели молча, одни люди выходили из ресторана, другие появлялись. Полагаю, каждый из нас в тот момент думал о том, что делать дальше. Во всяком случае, меня волновало это.

Теперь я мог спокойно отправляться в горы. Но не успел я подумать об этом, как тут же вспомнил, что для этого сейчас наступают совсем неподходящие времена — зима на носу. Придется горам подождать меня до следующего года. Тогда остается Финикс, тот городок в Аризоне, название которого дал англичанин, Даррел Даппа.

Финикс, как птица, в честь которой его назвали, восстал из пепелища древнего города, построенного Хоокамом или подобными ему людьми. Там тепло и приятно, этот город — прекрасное гнездышко для одинокого странника, которому нужно пережить холодные месяцы.

— Ты будешь работать на ранчо? — поинтересовался я.

— Конечно. Мне нравится это место. И труда я не боюсь. Потребуется, правда, еще пара хороших крепких рук. — Она глянула на меня своими голубыми глазами. — А ты?

— Я ехал мимо, и вот очутился здесь. Остается попрощаться с горами, покончить с байками обо мне и продолжить свой путь.

Она посмотрела мне прямо в глаза, а потом тихо сказала:

— Я не хочу, чтобы ты уезжал.

Ни одна женщина никогда раньше мне такого не говорила.

Глава 23

И я испугался. Глядя на нее, я произнес чуть ли не заикаясь:

— Мэм, мне бы очень хотелось остаться, но я не хочу вам надоедать. Я мало общался с женщинами. Я просто «дрейфую» по стране и знаю толк лишь в лошадях, коровах и горах…

Она положила свою руку на мою.

— Мистер Проезжий, я хочу, чтобы ты остался. Я хочу, чтобы ты никогда не уезжал.

На некоторое время я лишился дара речи. Кто я такой, чтобы заслужить ее расположение?

— Ладно, — согласился я, — здесь вокруг так много высоких гор…

— А когда ты пожелаешь уйти, — добавила она, — если пожелаешь, я пойду с тобой.

Мы все обговорили и решили пожениться в Пэррот-Сити, а потом уехать на ранчо.

Вот так оно и случилось. Я отвел ее в гостиницу, отправился в магазин и оделся в новое с ног до головы. Я купил себе готовый костюм. В городе не было портного, но я все равно никогда не шил свои вещи у портного. Честно говоря, раньше никогда не носил костюма. В детстве мне, мальчишке, отец купил как-то костюм, и я надевал его в особых случаях, например когда семья шла в церковь.

Когда я вышел из магазина, держа покупки под мышкой, на улице встретил Мэтти. Она стояла одна, и ветер слегка развевал ее волосы.

— Мэтти, — сказал я, приближаясь к ней, — чем вы сейчас намерены заняться?

— Миссис Холлируд арестовали.

— Я знаю.

— Она собиралась отравить вас. Я не хотела, чтобы это случилось. Вы — хороший человек.

— У вас есть деньги, Мэтти? Помните, мы с вами — друзья.

— У меня нет ничего. Они все забрали, хотя там была небольшая сумма.

Помимо карманных денег у меня по-прежнему оставалась тысяча двести долларов. Я купил себе дорогой костюм, заплатив за него пятнадцать долларов. Я полез в карман джинсов и вытащил сотню.

— Я не могу их взять.

— Мы друзья, Мэтти. Отправляйтесь куда-нибудь, начните новую жизнь. У вас получится. Просто верьте в себя.

Она взяла деньги.

— Спасибо, мистер Проезжий. Я этого не забуду.

— Не беспокойтесь.

Она собралась уходить.

— Мэтти! — позвал я.

Она обернулась.

— Как ваша фамилия?

— Хиггинс, — ответила она, а после паузы добавила: — я Клинч Монтейн Хиггинс.

Мэтти пошла вниз по улице к станции. Она была действительно очень красивой женщиной.

В гостинице я облачился в новый костюм, правда, мне пришлось повозиться с галстуком. Это мне напомнило байку об одном ковбое. Когда ему завязали галстук в первый раз, бедняга не мог пошевелиться два дня. Думал, что его привязали к столбу.

Датчанин отыскал священника, и некоторые горожане собрались вокруг, чтобы стать свидетелями бракосочетания. Накрахмаленный воротничок врезался мне в шею с такой силой, что я чуть не задохнулся, совсем как в тот день, когда меня пытались вздернуть на суку.

Священник принес с собой Библию, и пока он читал из нее, все стояли и слушали. Все оказалось очень просто, я стал женатым человеком, и у меня появилась красивая жена. Пока она разговаривала с женщинами, мы с датчанином запрягли лошадей.

Чалый стоял рядом, готовый отправиться в путь, а я седлал другую лошадь для Джанет. Я подтянул подпругу и обошел ее со всех сторон, когда датчанин коснулся моего локтя.

— Мистер Проезжий? Посмотрите.

Я обернулся. На противоположной стороне улицы стоял Чарльз Пелхэм Клинтон, в белом костюме и шляпе с широкими полями. Он стоял и смотрел на меня.

— Я искал вас, мистер Проезжий, — спокойно произнес он.

— Я здесь, — ответил я.

— Вы меня удивили. От вас я такого не ожидал. Похоже, у вас дар выживания.

Теперь Чарльз Пелхэм Клинтон. Я убил его брата, с моей помощью его планы сорвались, естественно, он явился сюда не для того, чтобы болтать о погоде или политике или даже поздравить меня с венчанием. Хотя, может, он пришел ради этого?

— Я слышал, вы жених, — усмехнулся Клинтон, — обвенчались с Джанет Ле Коди?

— Да.

— Жаль, — продолжал он, — что такая молодая женщина станет вдовой. Но все равно, я должен вас поздравить. По правде говоря, я готов снять перед вами шляпу. — Он поднял руку и поднес ее к шляпе, а когда начал ее опускать, я в него выстрелил.

Датчанин бросился вперед.

— Ты застрелил его! Ты застрелил безоружного…

— Загляните ему в руку, — сказал я.

Клинтон неуклюже лежал на земле, левая рука протянулась вперед, а правая оказалась под ним. В ладони правой руки он сжимал двухствольный «дерринджер» 44-го калибра.

Луис Ламур Радиган

Глава 1

Смеркалось. Серая пелена дождя окутала все вокруг, и под копытами коня хлюпала раскисшая от влаги земля. Съежившись в седле, Том Радиган мечтал об ожидавшем его теплом жилище и горячем кофе, как вдруг, опустив глаза, заметил след на лугу.

Следы Пешего путника на траве показывают, куда он идет, а следы коня — откуда он появился. Отпечатки, обнаруженные Томом Радиганом, оставила скакавшая лошадь. След спускался с пустынных холмов на юго-востоке и уходил в еще более пустынные холмы позади ранчо Тома.

Глянув из-под полей мокрой шляпы в сторону, куда уходил след, ковбой ничего не увидел — лишь полосу примятой травы, которая пересекала луг и исчезала среди холмов.

— Кого это нелегкая занесла сюда в такое ненастье? — вслух произнес он.

Да если уж на то пошло, чужаку тут вообще было нечего делать, даже в самый погожий денек.

Всему в этом мире есть своя причина, и потому странный след не мог не встревожить Радигана. Северный Нью-Мексико в 1870 году был не самым подходящим местом для прогулок верхом. Тем более в проливной дождь после нескольких дней непогоды в этом направлении и ехать-то было некуда. Разве только к утесу за ранчо?..

Лошадь без седока ни за что не поскакала бы по прямой, да еще таким аллюром.

В любое другое время Радиган не заметил бы таинственного следа, поскольку обычно ездил не по этой дороге, но все последние месяцы он занимался тем, что перегонял скот в богатую водой долину Сан-Антонио, милях в двадцати от его ранчо.

Три дня тому назад он пригнал дюжину голов скота к уже находившемуся там стаду и задержался на некоторое время, чтобы выследить и убить двух горных львов, начавших пошаливать в округе. А еще он подстрелил бурого медведя. Теперь в этой долине паслось более трехсот голов его скота.

Возвращаясь на ранчо, он и наткнулся на этот совсем еще свежий след.

Кто бы ни оставил этот след, он явно выбирал маршрут не наобум: обычный всадник не поскакал бы этим путем, если, конечно, не пожелал остаться незамеченным. Без труда можно было отыскать путь полегче и дорогу попрямее.

«Р-Бар», уединенное хозяйство Тома Радигана, затерялось среди холмов вдали от наезженных дорог. В своих владениях Радиган управлялся почти в одиночку: единственным его помощником был делавар-полукровка Джон Чайлд, бывший военный разведчик.

Происхождение таинственного следа и его направление не поддавались никакому объяснению, а необъяснимое всегда тревожило Тома Радигана.

Выехав на луг, Том оглядел панораму обширного каньона Гваделупы. Пологие склоны на противоположной стороне каньона вели к его ранчо. Дождь ненадолго утих, и теперь можно было отчетливо разглядеть постройки на ранчо и окружавшие их деревья — ранчо находилось примерно в трех милях от места, где стоял сейчас Радиган, но на тысячу футов выше.

Он озабоченно осматривал свои владения, а затем окинул взглядом окрестности. Маршрут загадочного всадника проходил через холмы к северо-западу.

Жизнь никогда не давала Тому Радигану чувствовать себя в полной безопасности. Он не принадлежал к безрассудным смельчакам, готовым в любой момент рисковать. И за это дружки еще в ранней юности упрекали его в трусости. Однако большую часть своей жизни Том провел в краях, где осторожность являлась залогом выживания, и эта осмотрительность очень ему помогла. Сам он не рисковал, но — увы — помогал хоронить тех, кто шел на риск.

Вот и теперь Радиган не стал действовать сгоряча, проявив присущую ему осторожность. Он продвигался вперед медленно, используя любое естественное укрытие, стараясь проехать незамеченным. Для пущей надежности даже свернул со своего обычного пути и поскакал по узкой тропке, огибающей с южной стороны широкий скалистый выступ и проходившей параллельно следам чужака.

Мысль о таинственном всаднике не давала покоя. Но приблизившись к ранчо, Том никого не встретил. Вокруг все было тихо, спокойно, только над трубой вилась тонкая струйка дыма. Остановившись в зарослях позади конюшни и корралей, Радиган привстал в стременах и внимательно огляделся.

Напротив, за прогалиной, располагалось его ранчо. Над приземистыми постройками и окружающими их деревьями на пятьсот футов возвышалась гора с обрезанной верхушкой, похожая на стол. У подножия горы Том Радиган нашел когда-то самое драгоценное сокровище ранчо — воду. И было ее здесь предостаточно.

Из трещин отвесного склона горы сочилось больше дюжины родников, и вода собиралась в маленькое озеро, из которого вниз по холмам струился ручей. Неподалеку от ранчо он вливался в ручей Вейча. Радиган повернул русло ручья так, чтобы он орошал крошечный домашний садик и несколько акров люцерны — здесь это растение сажали в первую очередь. Затем обмелевший ручей разливался небольшими заводями, куда гоняли на водопой стадо Радигана.

Странствуя и бродяжничая по диким краям, Том Радиган набрел на давнишнюю индейскую тропу. Она-то и вывела его к этому месту. Леса здесь изобиловали всяческим зверьем, но ничто не говорило о присутствии человека, разве что на земле тут и там попадались индейские наконечники для стрел стародавней работы, каких нынче уже не встретишь. Похоже, с тех пор сюда не ступала нога человека, поэтому Том выстроил себе здесь жилье и коррали. Позднее он перегнал к своему новому жилищу небольшое стадо: сорок коров и двух крепких бычков. Привел с собой и трех ездовых пони с тремя мулами, маленький табун со временем пополнился дикими лошадьми. Радиган отлавливал их на горных перевалах к северу от ранчо, где на много миль вокруг простиралась глушь. Радиган знал, что такое эта глушь, поэтому держался настороже. Даже беглец, украдкой пробирающийся к одному из разбойничьих поселений, находившихся, по слухам, в горах, не поехал бы этой дорогой. Появление загадочного всадника казалось необъяснимым, если только у Радигана не было врага, о котором он даже не подозревал.

Том Радиган был человеком спокойным, мало говорил и умел слушать. Улыбка редко освещала его лицо, хотя в глазах часто мелькали веселые искорки. Когда Радигана что-то тревожило, взгляд его становился прямым и твердым, и это сковывало его противников, удерживая от необдуманных поступков. По крайней мере, так считали три человека… еще двое были в таком состоянии, что уже не могли ничего сказать.

Плащ надежно защищал от дождя широкие плечи Радигана. На нем была голубая армейская рубашка, выцветшая от многих стирок, и шерстяные брюки, заправленные в испанские сапоги. На ремне, спущенном на бедра, он носил шестизарядный кольт, а за поясом достаточно патронов к нему.

Том Радиган переселился в Техас из Иллинойса и принадлежал к числу таких ярких личностей, оставивших свой след в истории Запада, как Дикий Билл Хикок и Длинноволосый Джим Куртрайт. Будучи человеком, склонным к уединению, и желая построить что-нибудь попрочнее шалаша из веток, он искал именно такое место, какое нашел здесь, и очень придирчиво выбирал участок, чтобы ему не докучали соседи.

За четыре года жизни на ранчо под горой поголовье скота умножилось: на новых пастбищах коровы приносили добрый приплод, да и Радиган сумел, не продавая скот из своего первоначального стада, изредка совершать удачные покупки. Сам он умудрялся обходиться малым и даже поднакопил деньжат, занимаясь охотой и промывая золотоносный песок. Правда, охота была хороша лишь зимой, а золотая россыпь скудной, но золото приносило чистую прибыль. Ведь известно, что человек с винтовкой и твердой рукой прекрасно может прожить в районе Насимиентоса и гор Сангрэ-де-Кристос.

Том Радиган был человеком рассудительным. Он привык не торопясь обдумывать положение дел, никогда не спешил с выводами и не принимал необдуманных решений. Поэтому сейчас он тоже не спешил.

Четыре года сравнительно спокойной жизни не притупили у Тома остроты чувств — охота в одиночку не давала им угаснуть — и не сделали его менее бдительным. Странный всадник мог подняться к каньону Гваделупа по очень многим причинам, но Тому не приходила в голову ни одна. Для чего этому человеку понадобилось трястись по неровной горной местности к востоку от каньона… если только незнакомец не хотел приблизиться незамеченным? Значит, он не хотел попадаться на глаза ему, Тому Радигану, или его единственному помощнику по ранчо.

Человек гостеприимный, Радиган не мог понять, почему кто-то избегает его. Выходит, этот человек ему враг и собирается причинить ему вред.

Минут пятнадцать техасец неподвижно сидел в седле, временно укрывшись в безопасном месте. Все его чувства были напряжены до предела.

Дождь зарядил снова, но теперь уже тише чем прежде, застилая серой завесой вечерний пейзаж. Потянуло холодом. На высоте 8700 футов над уровнем моря приближение зимы чувствовалось особенно сильно.

В любой момент дождь мог перейти в снег, и тогда путники через лес не проберутся. Дорога от ранчо к поселку ниже по склону лишьизредка становилась непроходимой, да и путь все время лежал под гору, однако после первого же обильного снегопада никто уже не сможет тут проехать.

Том нахмурился, обозревая дом, холмы, лес и край обрыва. Если враг или какой-нибудь случайный вор, которому нужны припасы и свежая лошадь, захочет убить его, этот вор будет следить за наезженной тропой наверх, поэтому ехать по ней сейчас Радиган поостерегся. Двор перед конюшней виден только с обрыва утеса и с осыпающегося склона за домом. Но подобраться к конюшне вполне возможно, и если действовать осмотрительно…

Мерин нетерпеливо ударил копытом. Том Радиган спрыгнул на землю и, распахнув плащ, передвинул кольт в более удобное положение. Затем, держась сбоку от мерина, чтобы конь оставался между ним и возможным стрелком на осыпи, двинулся вперед и вошел в стойло.

Первым делом он позаботился о лошади. Сняв седло и уздечку, вытер животное куском мешковины, перебирая в голове все, что могло случиться. Зря он так переживает, всадник, вероятно, просто-напросто заблудился и ищет ночлег.

Из дома не доносилось ни звука, и, вопреки своему обыкновению, Джон Чайлд не поспешил выйти навстречу хозяину. У метиса вошло в привычку появляться, заслышав стук копыт хозяйской лошади, и помогать ему управиться с ней. При этом он всегда рассказывал, что произошло за день.

Через полуприкрытую дверь Радиган заглянул внутрь Дома. Было уже темно, и Джону пора бы зажечь лампу… никогда не бывало, чтобы он сидел в доме в темноте.

Однако конь метиса стоял в стойле, а седло висело на обычном месте. Так почему же Джон не вышел навстречу хозяину и почему он не зажег свет?

Конечно, он мог куда-то уйти, но не в привычках Джона Уходить от дома дальше корралей или конюшни. Может быть, он в доме, но болен или ранен?.. А может быть, Джон таким образом пытается предупредить Радигана?

Предупредить о чем?

То, что происходило на ранчо, видимо, было как-то связано с чужим следом на лугу. Человек осторожный, Том Радиган сумел выжить благодаря своей неизменной бдительности и рассудил, что если в доме кто-нибудь и поджидает его, то он бы догадался зажечь свет, чтобы все выглядело как обычно. На земле у входа виднелись какие-то следы… Том Радиган принялся изучать их.

Судя по отпечаткам, кто-то вышел из дома, но тут же вошел обратно. Первые три шага были ровными и размеренными, а вот на четвертом следы становились нечеткими и расплылись по скользкой грязи. Следы, ведшие обратно, были длиннее — человек вышел из дома, пошел к конюшне, резко развернулся и бросился бегом в дом.

Стояла полная тишина, лишь слышался шелест дождя.

В доме явно не могло случиться ничего такого, чтобы заставило Джона Чайлда опрометью кинуться обратно. Значит, разгадка его странного, поведения таилась где-то снаружи.

Радиган мысленно прикидывал ход событий.

В конюшне он не обнаружил ничего, что напугало бы Джона, а незаметно подобраться к ранчо с севера или востока просто не возможно. Враг мог бы воспользоваться той же дорогой, по которой подъехал сам Том, и незаметно подкрасться с юга. Но там Радиган не видел никаких следов.

Так что враг мог прятаться только в двух местах: в первом маловероятно, зато во втором всадник вполне мог появиться.

Никто не мог выстрелить в Джона с верхнего края обрыва, поскольку дорогу туда знал только Джон и он сам. Но попасть сверху можно было именно в то место, откуда Джон развернулся и кинулся в дом.

Все точно, так оно и было, уверился Том. Кто-то спрятался в засаде на осыпающемся склоне за домом. Может статься, этот кто-то все еще дожидается возможности подстрелить хозяина ранчо или его помощника, стоит только кому-нибудь из них сунуть нос на двор. Но поскольку Радиган подъехал с южной стороны, он до сих пор оставался вне поля зрения стрелка на склоне. Опасность грозила ему лишь у двери конюшни, и то на расстоянии двух-трех шагов до нее.

Радиган мог повременить в своем нынешнем убежище, пока не стемнеет — а ждать этого не более получаса, или же мог рискнуть и выйти сразу.

Кто бы ни стрелял — если только вообще кто-то стрелял — он, без сомнения, хотел убить Тома, а не Джона Чайлда, или же, на худой конец, их обоих.

Однако, одернул себя Радиган, все это сплошное гадание на кофейной гуще. Может, дела не так уж и плохи?

Том Радиган не привык попусту рисковать. Покинув Иллинойс и перебравшись в Канзас, он отслужил свой срок в войсках генерала Лэйна. В этом пограничном штате ему довелось насмотреться кровопролитных сражений. Оттуда в качестве наемника он отправился в Санта-Фе, где сумел пережить две свирепых атаки индейцев. Два тяжелых года он сражался в Техасе с команчами. В таких условиях поневоле привыкнешь держаться начеку.

Сейчас Радиган вполне резонно полагал, что дело нечисто и, вероятно, в эту самую минуту Джон истекает кровью где-нибудь в доме. Но если, торопясь выручить друга, Том погибнет сам, Джону будет только хуже. Вернейший способ помочь Джону — устранить опасность.

Пройдя в глубь конюшни, техасец зажег сигарету. Если незнакомец решит затаиться на том склоне, у него это получится, но лошадь там спрятать негде.

Поэтому лошадь чужака, должно быть, привязана среди деревьев ниже по холму к востоку от ранчо. Скорее всего, стрелок спрятал свою лошадь где-то внизу, а сам вскарабкался на осыпь, откуда может наблюдать за двором ранчо.

Через час настанет кромешная тьма. Тогда уже со склона ничего не разглядишь, и сидеть там будет бесполезно. Поэтому незнакомцу придется вернуться к своему коню и либо скакать своей дорогой, либо дожидаться утра.

Даже у мыши хватает хитрости соорудить несколько выходов из своей норы, а уж Радиган-то… В стене конюшни, примыкавшей к корралю, была еще одна дверь, сделанная из плотно пригнанных друг к другу бревен. Радиган смастерил ее на всякий случай, хотя еще ни разу не пользовался ею с тех пор, как было построено ранчо. Теперь-то она и пригодилась.

Выскользнув из этой двери, незаметной с того места, где мог находиться наблюдавший, Том быстро направился вниз по склону к деревьям, огибая ранчо. Он решил разыскать чужую лошадь. Переводя дух в небольшой рощице, техасец снова сказал себе, что он дурак и что метис, скорее всего, просто куда-то вышел.

Да только вот куда? Лошадь в конюшне, дождь льет как из ведра, невозможно придумать причину, чтобы Чайлд оставил дом… И потом, куда девался тот загадочный всадник?

Радиган обдумывал, куда ему пойти? Если наблюдатель на том склоне хочет убить хозяев дома из засады, то ему лучше держать лошадь поблизости на случай неудачи. Для этого есть четыре подходящих места. Одно — овражек, куда сбегает со склона ручей, другое — груда камней, третье — заросли кустов и четвертое — расщелина в скале на сотню футов ниже плато, где находится ранчо. По ней легко добраться до осыпающегося склона.

Дождь не утихал. Легкий ветерок ворошил листву, стряхивая за шиворот Тому холодные капли. Пробираясь на новую выгодную позицию, Том высвободил одну руку из рукава плаща и сжимал в ней винчестер, опустив его дулом вниз, чтобы уберечь от воды.

Уже совсем стемнело, незнакомец мог в любой момент вернуться к своей лошади. Теперь Радигану приходилось пробираться почти наощупь, любое неверное движение таило в себе смертельную опасность.

Чуть выше по склону громыхнул камень.

Промчавшись по открытому месту, Том оказался около нагромождения валунов, но не нашел там ни лошади, ни следов, тогда техасец направился к расщелине в скале.

Листья шелестели под дождем, весь мир в преддверии ночи казался серым и расплывчатым.

Помедлив около валунов, Радиган решительно пошел между деревьями. Под ногами хлюпала размокшая земля. Капли дождя ощупывали его лицо, словно настойчивые пальцы слепого… Черные стволы деревьев отражались на серой поверхности разлившихся луж.

Том настороженно пробирался вперед, жадно вдыхая ночной воздух. Он весь напрягся и старался изо всех сил разглядеть что-нибудь в темноте.

И тут, обогнув скалистый выступ, Радиган увидел лошадь.

Понуро свесив голову, она стояла в тени нависающих скал в ожидании своего седока.

Значит, Радиган оказался прав;

Он замер, прижавшись всем телом к толстой сосне и стараясь слиться с её чернеющим стволом. Уже настала ночь.

Дождь продолжал о чем-то перешептываться с листвой. Ни птицы, ни кролики не вылезали из гнезд и теплых нор. Несчастная коняга мокла под дождем, с черных скал ручьями лила вода.

Становилось все холоднее… Том слегка разжал ладонь, сжимавшую ружье. Стемнело настолько, что расщелина среди скал терялась во мраке. Лошадь время от времени переступала с ноги на ногу, намокшее седло блестело.

Внезапно по камням загрохотали сапоги, со скал посыпалась галька.

Радиган неслышно подвинул ствол винчестера к левой руке. Он держал ружье на уровне бедер, но был готов в любую минуту вскинуть его и сразу же выстрелить.

На мгновение воцарилась тишина. Затем раздался хруст шагов по песку и из густой тени у расщелины показалась неясная фигура. Когда человек почти уже поравнялся со своим конем, Радиган окликнул его:

— Ты кого-то ищешь?

Чужак молниеносно обернулся, и яркая вспышка прорезала тьму ночи. Звук выстрела незнакомца почти слился с могучим ревом Радигановского винчестера, который ответил чужаку лишь долей секунды позже. Том почувствовал, как вздрогнуло дерево, когда пуля вонзилась в ствол рядом с его головой. В лицо техасцу брызнули щепки и кусочки коры.

Он выстрелил во второй раз, понимая, что имеет дело с опытным и опасным противником. Подумать только — без промедления открыть огонь всего лишь на звук голоса… Несвязные мысли Радигана оборвались при виде тяжело падающего на песок тела. Конь заржал и отпрянул. Том переместился на новую позицию за деревом и замер.

Он не торопился приближаться к упавшему, ведь враг мог просто прикинуться мертвым. Не двигаясь, техасец вслушивался в монотонный шум дождя. Больше ничего слышно не было.

Лошадь отфыркивалась и раздувала ноздри — ей не понравился запах пороховой гари. Ветер трепал полы плаща Тома.

Снова вспыхнуло алое пламя и грохнул выстрел. В ответ указательный палец Радигана на спусковом крючке дернулся почти непроизвольно. Опустив ружье, Том выпалил прямо в лежащего противника.

Опять гробовая тишина. Дождь. Глаза техасца уже успели привыкнуть к кромешной тьме, так что теперь он различал темное пятно на недвижимом теле, распростертом на сером песке.

Радиган продолжал выжидать. Постепенно в нем крепла уверенность, что враг мертв… на этот раз действительно мертв.

Кого же он убил? Что делал этот человек здесь, вдали от других ранчо и поселений? Как он умудрился разузнать про это место? За все четыре года с тех пор, как Радиган обосновался на плоскогорье над Вейчем, здесь побывало не больше полудюжины посетителей.

Чужак пришел сюда, чтобы убивать, иначе бы он не стал стрелять так неожиданно, просто услышав в темноте незнакомый голос. И он явно поднаторел в такого рода делах. Белее того, маршрут, выбранный им, свидетельствовал о том, что человек этот уже бывал здесь раньше или же ему хорошо объяснили дорогу.

Минуты тянулись одна за другой, а Радиган все ждал. Слишком уж часто он видел, как тот, кто шевельнется первым, платит своей жизнью. Это научило его терпению. Наконец послышался короткий конвульсивный вздох, скрежет каблуков по песку и снова все стихло. Человек был мертв.

Держа винтовку наготове, Том перебежал за следующее дерево.

Осторожно выглянув из-за ствола, он разглядел мокрый, слабо поблескивающий револьвер, выпавший из бессильно откинутой руки чужака. Радиган направился к телу. Конь, напуганный смешанным запахом дыма и крови, негромко заржал и попятился.

— Полегче, малыш. Не балуй.

Ровный, уверенный голос успокоил коня, и тот притих. Радиган умел обращаться с лошадьми — они ему доверяли. Казалось, даже самые норовистые взбрыкивали и радостно гарцевали под ним.

Не выпуская винчестер из рук, техасец легонько ткнул тело носком сапога. Никаких признаков жизни. Том перевернул чужака. Бледное лицо с широко распахнутыми глазами уставилось в затянутое тучами небо, рот был слегка приоткрыт.

Присев на корточки рядом с телом, Радиган попытался нащупать пульс, но ему это не удалось. Тогда он зажег спичку, укрывая ее от дождя полой плаща, и принялся рассматривать залитое водой лицо умершего.

Незнакомец был еще совсем молод. Узкое лицо с решительным ртом и тонкими губами, очень высокий лоб. Под мышкой накрепко пристегнута кобура.

Подняв тело, Радиган перекинул его через седло и повел лошадь к конюшне.

Едва он вступил во двор, как на пороге появился Джон Чайлд с фонарем в руках.

Обхватив ладонями голову мертвеца, метис повернул его лицо к свету.

— Знаешь его?

— Нет… а ты?

— Не знаю. Хотя он кого-то напоминает.

Заметив на лбу Джона узкую полоску пластыря, техасец глазами указал на нее.

— Он задел тебя?

— Просто обжег. На мне была твоя куртка. — Чайлд пытался в темноте разглядеть выражение лица хозяина. — В чем дело, Том? Что стряслось?

— Будь я проклят, коли знаю. — Радиган вкратце рассказал, как наткнулся на след среди холмов вдали от всех дорог и понял, что чужак что-то затеял и хочет остаться незамеченным. — Кто-то охотится за мной, Джон. Или за тобой.

Метис призадумался.

— За тобой, — наконец решил он. — Все мои враги давно мертвы. — Он снова взглянул на труп. — Мы похороним его завтра утром?

— Нет. Ты ведь знаешь, Джон, я не из тех, кто привык шутки шутить. Я хочу все знать наверняка. Крепко привяжу его к седлу и отпущу лошадь.

Наступило молчание. Тишину нарушал лишь шум дождя.

— Проклятие! — пробормотал Чайлд. В голосе его смешались удивление и одобрение. — Мне бы и в голову не пришло.

— Ну а вдруг сработает. Он, конечно, мог нанять или одолжить коня, но может, это и его собственный. В любом случае лошадь обычно возвращается домой. Или туда, где ее последнее время держали и кормили.

— Ну и ну, — протянул Чайлд. — Из тебя, Том, вышел бы отличный индеец. — Разглядывая тело, метис увидел три рулевых отверстия. — А он был крепким парнем.

— И быстрым, — добавил Радиган. — Быстрым, да еще и умелым стрелком. На диво умелым. Два выстрела в полной темноте. Один из них попал в дерево, за которым я стоял, а второй насквозь прошил мой дождевик. Этот малый знал свое дело, Джон. Его наняли. Мне так кажется.

— Кто?

В этом, конечно, и заключался весь вопрос. В тех краях каждый рано или поздно наживал себе врагов, но Том не мог припомнить ни одного, кого стоило принимать во внимание. И никто из них не отправился бы в такую даль только для того, чтобы свести счеты. В этом не было ни малейшего смысла.

Внезапно Радиган выругался.

— Джон, мы с тобой слабоумные сопляки. Дай-ка фонарь.

Он осветил клеймо и увидел букву «Т» в полумесяце. Раньше Радиган такого клейма не видел. Стащив с мертвеца куртку, он осмотрел карманы, но там не было ни бумажника, ни писем — лишь горсть медяков. Однако незнакомец все-таки пришел сюда. И видимо, имел на то веские причины.

— Том, — начал Чайлд, но замолчал. Дождь не утихал. В голосе метиса звучала неподдельная тревога. — Том, будь осторожен. Кому-то очень хочется, чтобы ты остался ни с чем. Этот парень гол как сокол, и опознать его нельзя. Они позаботились об этом на случай, если его поймают или убьют.

— Про лошадь-то они и не подумали.

— Да, но от нее толку мало. Мы же не знаем, чье это клеймо.

— Но посуди сам, ее где-то кормили и поили. По всему видно, она привыкла к отборному овсу. Ручаюсь, этот парень околачивался тут дня два, присматриваясь, что да как. Конь вернется туда, где ему раньше задавали корм.

— Утром?

— Нет, прямо сейчас. Отпустим его, а утром я поскачу по следу. — Радиган глянул на небо. — Гляди-ка — дождь кончается. Следы не смоет.

Техасец вывел лошадь на дорогу, отпустил и напутствовал увесистым шлепком по крупу. Она взвилась, отскочила и затрусила вниз по тропе. Мертвое тело покачивалось и подпрыгивало в седле. Друзья смотрели вслед лошади, пока мерное цоканье копыт не утихло вдали. Не обменявшись ни словом, они повернулись и побрели к дому. Только теперь Радиган почувствовал, до чего же устал, смертельно устал.

— Выпей кофе. Он крепче ада.

— А еще что есть?

— Мясо, бобы… а ты чего хотел?

Чайлд отставил фонарь и зажег лампу. Радиган же, повесив шляпу и плащ на вбитые в стену деревянные крючья, поспешил к огню, о чем давно мечтал.

Почти всю заднюю стену комнаты занимал огромный камин. Очень низкий потолок поддерживали крепкие балки. Это было типичное для тех мест жилище, может быть, только немного поуютнее остальных.

Многие годы Радиган мечтал именно о таком доме — крепком, надежном и обжитом. Долгими унылыми ночами в прерии он рисовал в воображении свое будущее жилище. Прочно сбитое и укрепленное, оно могло выдержать длительную осаду, которая на неосвоенных землях была очень вероятна. Первопоселенцы здесь далеко не всегда жили в ладу с законом. С ранчо открывался прекрасный вид на долину. Но в доме явно не хватало женской руки. Широкие и ровные подоконники так и ждали, чтобы в один прекрасный день их украсили горшки с цветами… хотя бы герани. Внутри дома был установлен насос. Это очень удобно на случай осады и особенно для работы женщины. Он сбережет ее время и силы. В этом краю насос прямо в доме был редкой роскошью.

— Я добыл парочку кошек, — сообщил Том.

— Много скота потерял?

— За все время не больше четырех-пяти голов. Эти львы, сдается мне, забрели на пастбище совсем недавно. Но, по-моему, они очень глупы. Оба попались в одну и ту же ловушку, я ее просто переставил. Поймал их обоих на месте удачной охоты. С волком такого ни за что не проделать.

Джон Чайлд, смуглый, широкоплечий человек, выглядел так, словно был вытесан из дуба. В нем сильно сказывалась индейская кровь, от белого отца он унаследовал усидчивость и способность к кропотливой работе. Разложив по тарелкам горячий ужин, он налил кофе и окликнул друга:

— Садись за стол, Том. Ты, верно, от голода умираешь.

Радиган закатал рукава, и стала видна белая кожа предплечий, по сравнению с которыми загорелые кисти рук казались одетыми в перчатки, вооружился куском самодельного мыла. Умывался он тщательно, хорошо вымыл уши и шею, затем расчесал жесткие темно-рыжие волосы. Сегодня он делал все машинально, пытаясь отыскать в своем прошлом что-нибудь, что помогло бы установить личность убитого и причины его появления на ранчо у Вейча.

Добравшись до стула, он почувствовал такую усталость, что едва мог есть. За последние несколько дней ему крепко досталось. Собирая стада и перегоняя их на новые пастбища, он проскакал более сотни миль. А еще расчищал ручьи и клеймил народившихся телят. И завершение — охота на львов и бурого медведя.

— Совсем забыл, — вдруг хлопнул себя по лбу Радиган, — в седельной сумке медвежатина.

— Ничего, по такой погоде не испортится.

— Ты ел когда-нибудь мясо льва?

— Еще бы, сколько раз. Наилучшее мясо. Впервые я услышал это от белого человека из Кит-Карсона, но и горцы предпочитают львятину любой другой пище. — Чайлд налил себе еще чашку и уселся рядом с другом. — Ты смотри, не слишком объедайся. Это еще не все.

— Ты испек пирог?

— Нет.

Радиган поднял голову и втянул воздух.

— Пончики?

— Я-то думал, ты их сразу унюхаешь. Когда я был мальчишкой, мама их часто готовила. Возвращаясь из школы, я чуял их запах даже через несколько часов после приготовления.

— Положи мне их, Джон. Работник из тебя никудышный, но, пожалуй, я оставлю тебя на ранчо, чтобы ты жарил мне пончики. В этом тебя никому не переплюнуть.

— Помню, как-то раз я готовил их трое суток без передышки. Нажарил целый чан, а все равно ни одного не осталось. Люди были готовы проскакать много миль, чтоб только получить порцию моих пончиков.

Наступило молчание. Каждый погрузился в свои думы, а Радиган еще и приналег на еду. Через несколько минут он встрепенулся.

— Ты сам-то ужинал?

— Конечно. Я как раз собирался задать корм скоту, как этот пройдоха меня зацепил. Сперва я хотел поохотиться за его скальпом, но он загнал меня в угол, так что мне оставалось только есть… Вообще-то говоря, первый урок, который я усвоил — это спать, когда хватает времени, и есть, когда хватает еды. Подойдя к вместительному буфету, метис вытащил оттуда блюдо с пончиками. — Приступай, приятель. Тут их навалом.

— Джон… как ты считаешь, кем он был?

— Бандитом, это уж будь уверен. Пальцем, который жмет на спуск. И неплохим. Наемный убийца, точно говорю.

Том Радиган снял со стены винтовку и принялся ее чистить, время от времени проглатывая очередной пончик и запивая его кофе.

Да, думал он, все складывалось слишком уж удачно и не могло продолжаться долго. У него было семьсот голов скота и табун потрясающих мустангов. Стада мирно паслись на горных лугах, покрытых сочной травой, где текли чистые родники. Время от времени хозяин перегонял их на новые пастбища. Зимы в этих краях стояли лютые, большинство каньонов утопало в снегу, и беречь скот было очень трудно. Но Том умел отыскать места, где сильный ветер сдувал снег с травы, и укромные долины, где снега вообще выпадало мало. В таких условиях коровы жирели и приносили здоровых телят, а Радиган несколько раз еще и подкупал скот. Других ранчо поблизости не было, в закрытых долинах стада не разбредались, поэтому больших хлопот скот не доставлял.

Хозяйство Радигана разрасталось. На следующий год он собирался отвести на продажу первую партию бычков. Денег хватало, чтобы платить Чайлду, и даже можно было немного откладывать. С самого начала Тому порой удавалось выкроить время, чтобы добывать золото. Ни разу он не намывал помногу, но человеку с простыми потребностями этого было достаточно.

Решение обосноваться и построить ранчо у Вейча Радиган принял не сгоряча. Еще задолго до этого он начал подыскивать себе подходящее место. А когда наконец нашел, то не пожалел сил и построил, что хотел. Он спланировал каждый свой шаг. Техасцу казалось, что ему удалось предусмотреть все осложнения. С самого начала он понимал, что время свободных пастбищ когда-нибудь минует, и совсем не собирался ставить дело на широкую ногу. Радигана вполне устраивало небольшое хозяйство, но такое, чтобы оно хорошо окупалось и процветало.

Рассвет застал Тома уже на ногах. Натянув носки и рубашку, техасец разворошил угли в камине и подкинул туда несколько смолистых сосновых веток. Мгновенно вспыхнуло жаркое пламя. Поставив кипятиться воду для кофе, он стал умываться.

Одевшись, Радиган побрился, усердно соскребая лезвием непокорную жесткую щетину. Он привык бриться начисто, оставляя лишь для красоты густые усы.

Вскоре к нему присоединился и Джон Чайлд.

— Я оседлал для тебя гнедого с белой звездочкой на лбу. Сегодня распогодилось.

— Спасибо.

— Хочешь, я поскачу с тобой?

— Оставайся тут. На ранчо полно дел, а мне сейчас что-то не хочется оставлять хозяйство без присмотра. Держи ружье под рукой и не отходи далеко от дома.

В ответ Чайлд лишь усмехнулся.

— Я же делавар… Ты что, забыл?

— Ну, обо мне, во всяком случае, ты беспокоишься чисто по-английски. Делавар печется только о себе.

— Я положил тебе ленч… И немножко пончиков.

Накинув оленью куртку, Радиган отправился к корралю. Гнедой, наполовину мустанг, выносливый и довольный быстроходный, был самым подходящим конем, чтобы идти по следу.

Когда техасец уже вдел ноги в кожаные стремена, Чайлд легонько коснулся седла:

— Будь начеку, Том. Лицо мертвеца мне кого-то напоминает, и мне это совсем не нравится.

Не стоит тревожиться, успокаивал сам себя Чайлд. Ведь Радиган прекрасно умеет жить в лесах и горах, а по следу ходит не хуже апачей. Он два года был техасским рейнджером и завоевал боевую репутацию. Но стрелять первым не станет.

След, по которому сейчас ехал Том, был ясным и четким. Не утихавший несколько дней ливень смыл все старые следы, а потом ветер подсушил грязь, и отпечатки копыт хорошо сохранились. Сначала конь бежал галопом, но вскоре перешел на шаг. Несколько раз он двигался словно в нерешительности, но потом снова резко шел вперед. След вел прямо на дно каньона Гваделупы, а там уж заблудиться было нельзя.

Сан-Исидро был всего лишь маленьким захолустным городком. Три лавки, два салуна, третий салун, претендующий на гордое звание гостиницы, поскольку там сдавались комнаты, да несколько домишек, по большей части глинобитных. Том въехал в него, едва миновал полдень.

У коновязи стояли четыре лошади, а рядом с ними коляска, но на улице не было ни души.

На трех лошадях было неизвестное для Тома клеймо в виде «М на рельсах». Привязав своего гнедого, Том вошел в салун. У стойки расположились четверо — два чужака, шериф Флинн и охотник в кожаной куртке по имени Хикмен. Он часто расставлял капканы в отрогах Насимиентоса.

После обмена приветствиями Флинн спросил:

— Что, Том, гуляешь? Вот уж не ожидал увидеть тебя в городе в это время года.

— Любой человек время от времени выходит из дома. — Радиган бросил беглый взгляд на двух незнакомцев. Те выглядели крепкими и уверенными в себе. Зачем они здесь? В этой части страны нет клейма «М на рельсах». Да и незанятых участков земли тоже не осталось. Кстати, а где третий всадник? Где же он?

Шерифу Флинну было о чем поразмыслить. Он занимал должности судебного исполнителя в двух ковбойских поселениях и шерифа Сан-Исидро. Фактически, ему принадлежала вся власть в городе. Теперь он уже остепенился, стал семейным человеком, отцом двоих ребятишек. Поэтому меньше всего на свете ему хотелось неприятностей во вверенном ему округе.

Сам он был на все руки мастер, да и с ружьем умел обращаться, и к своей работе относился весьма серьезно. Надо сказать, Радиган всегда его беспокоил.

На своем веку шериф повидал немало таких людей — хотя бы те же Хикок и Куртрайт. Пожалуй, правда, Радиган больше походил на Тилгмена, Джилетта или Джона Хьюгса. Чувствовалось, что от него всего можно ожидать, что он закалился в более опасных местах, чем Сан-Исидро.

Спору нет, Том всегда вел себя тихо и мирно, занимался своими делами, мало пил, но Флинна это не успокаивало. Шериф не понимал, что могло заставить Тома появиться сегодня в городе. Продукты для ранчо техасец последний раз покупал недели две назад, ему хватало их месяца на два. К тому же, в прошлый раз Радиган запасался на зиму и закупил куда больше обычного. А спускаться в город в поисках общества или выпивки и вовсе уж не в его привычках. Снова поглядев на выражение лица Радигана, шериф решил, что дело в какой-то ссоре.

Небрежно поигрывая стаканом, он оценивал ситуацию. Что сегодня стряслось? Что могло привести Радигана в Сан-Исидро?

Ответ найти не трудно. Три неизвестных всадника и чужак с коляской. Все самого бандитского вида, вооружены до зубов. Более того, они и одеты получше ковбоев, а значит, им больше платят. Это не просто пастухи, а заправские вояки. Таких головорезов нанимают только тогда, когда дело доходит до драки.

— Скоро подойдет дилижанс, — вслух заметил Флинн.

— Ну, в это время года приезжих не много, — отозвался бармен Дауни, положив на стойку толстенные ручищи. — Ясно, что у кого ум в голове есть, те сидят дома, боятся снегопада. И, ей-богу, они правы.

Один из таинственных незнакомцев поднял голову.

— Тут очень холодно зимой?

Флинн кивнул, не отрывая взгляда от стакана.

— Знаешь, парень, ты довольно-таки высоко забрался. Здесь не меньше мили над уровнем моря, а за городом будет и побольше. — Он мотнул головой в сторону Радигана. — Вон, до Тома еще не меньше полумили наверх. А холод? Тут бывает ниже сорока.

Дверь распахнулась, и на пороге появился еще один громила. Уж на что Радиган был здоровяк — шесть футов и два дюйма роста и весом в сто восемьдесят фунтов, а незнакомец оказался не ниже его, но фунтов этак на тридцать потяжелее. Широкая, почти квадратная голова прочно сидела на могучей бычьей шее и широченных плечах. Однако несмотря на всю свою массивность, двигался незнакомец на диво легко. Войдя в салун, он бесцеремонно уставился на Радигана.

— Я тебя где-то видел, — заявил он.

— Все может быть.

— Ты тут живешь?

— Возможно.

Новоприбывший замялся, но не успел слова вымолвить, как с улицы донеслись хриплые возгласы кучера, стук копыт и звяканье упряжи. К салуну подкатил дилижанс.

Филинн, как показалось Радигану, вздохнул с облегчением, но не двинулся с места. Трое ковбоев поднялись и вышли. Громила некоторое время стоял, нахмурившись и что-то соображая, а потом окликнул последнего из выходивших:

— Кокер, стряхни-ка снег с той рухляди в коляске.

Том глянул в окно. Шел снег, еще не сильный, но все же снег. На душе у него полегчало. Хороший снегопад — и всю зиму можно не бояться незваных гостей. Сперва он обратил внимание только на снег, но потом разглядел лошадь, привязанную позади дилижанса.

В дверях показался Хикмен.

— Шериф, — позвал он, — тут чей-то труп.

Все выскочили наружу. Даже Дауни вылез из-за стойки. Один Том Радиган как ни в чем не бывало наполнил стакан.

Хикмен удивленно посмотрел на него.

— Тебя это совсем не волнует?

— Меня? — пожал плечами техасец. — Что я, мертвецов не видал?

Залпом осушив стакан, Том задумчиво уставился на него, недоумевая, зачем вообще притрагивается к этой отраве. Он совсем не любил спиртное и, как обнаружил уже давным-давно, оно на него почти не действовало. Чтобы напиться, ему надо было выхлестать море виски. А когда спиртное наконец начинало действовать, Радигану это отнюдь не нравилось.

Дверь отворилась, и внесли тело. Ковбои уложили его на бильярдном столе. Вслед за ними в комнату вошел громила. На лице его застыла гримаса изумления и гнева. Дауни и Флинн привели еще кого-то, по-видимому, кучера дилижанса.

— Милях в десяти отсюда, — рассказывал кучер, — только завернули мы за поворот, как навстречу нам выходит эта лошадь. Вот мы и рассудили, что неплохо бы тебе на нее взглянуть.

Шериф угрюмо разглядывал труп. Зачем, зачем им вздумалось тащить сюда эту лошадь? Почему нельзя было дать ей идти куда вздумается? Авось вышла бы за пределы графства.

— Кто-нибудь его знает? — кисло осведомился он.

Все промолчали. Хикмен заговорщически посмотрел на Радигана. Шериф перехватил этот взгляд.

— Беднягу застрелили, — сообщил Дауни. — Видимо, вчера, едва наступила ночь.

Под вопросительным взглядом Флинна Дауни покраснел до ушей.

— Я служил доктором во время войны, — пояснил он. — И кое-что смыслю в ранах.

Том Радиган готов был поклясться, что догадывается, о чем думает шериф — лошадь с убитым вполне могла прийти с ранчо под горой. Было не так много мест, откуда эта лошадь могла прискакать, разве что Джеймес или Джеймес-Спрингс. А шериф Флинн — не дурак, подумалось Радигану.

— Все раны спереди, — произнес шериф.

— Где же их еще ожидать, — вмешался Хикмен. — Это же Вин Кейбл.

Флинн резко обернулся.

— Проклятие, Хикмен! — раздраженно прикрикнул он. — Что бы Вин Кейбл стал тут делать? Он ведь наемный убийца!

Хикмен пожал плечами.

— Откуда мне знать, что он тут делал? Может, кто-то затевает заварушку?

— На счету у Кейбла пять-шесть убитых, — сообщил Дауни.

— Это тех, когда были свидетели, — поправил Хикмен. — А как знать, скольких он зарыл где-нибудь по оврагам.

Громила круто развернулся к Хикмену.

— Ты слишком много болтаешь.

— А тебе это не по вкусу? — голос Хикмена звучал слаще меда. Охотник лениво поглаживал длинный нож.

— Прекратите, — свирепо уставился на них Флинн. Шериф был похож на охотничьего пса, у которого разболелись зубы. Нюхом чует неприятности, предположил про себя Радиган, и, как и положено опытному офицеру, хочет их избежать.

Кокер вошел в комнату и воззвал громилу:

— Росс, мисс Фолей готова выйти.

Радиган вышел на улицу вслед за ними, а секунду спустя появился и Флинн.

Высокий молодой человек помогал выйти из дилижанса Девушке в сером дорожном костюме. У нее были темно-каштановые волосы и, как заметил Радиган, когда девушка глянула в его сторону, зеленые глаза. Молодой человек проводил незнакомку к коляске, где их нагнал Росс. Он тихо сообщил что-то, от чего новоприбывший весь вскинулся и сердито повернулся к нему. Девушка молча слушала.

Флинн наконец-то собрался с мыслями.

— Вы собираетесь поселиться где-нибудь поблизости?

Росс уставился на него.

— Да, собираемся. Мы сняли дом Хансена, пока не подойдет наш скот, а тогда двинемся вверх к ручью Вейча.

Флинн открыл было рот, но Радиган опередил его.

— Я бы не стал на это рассчитывать, — произнес он.

Все посмотрели на Радигана.

— И почему это? — выкрикнул Росс.

— Ручей Вейча уже занят, — тихо пояснил Том.

Глава 2

Наступило гробовое молчание. Лишь ветер гонял по крыльцу сухие листья, да мул из упряжки дилижанса, переступая с ноги на ногу, вдруг звякнул сбруей. Слова Радигана, казалось, повисли в холодном осеннем воздухе. Вызов был брошен, граница прочерчена.

Молодой человек, подсаживающий девушку в коляску, повернулся к техасцу.

— Что это значит? — возмутился он.

Его худое, приятное на вид лицо таило едва уловимые признаки тщательно скрываемой до поры до времени жестокости. Радиган не раз видел людей с подобным выражением лица. Он знал, что они нетерпеливы и вспыльчивы, а это легко может привести их к гибели или — что еще хуже — к гибели окружающих.

— Меня зовут Радиган. Мое хозяйство называется «Р-Бар». И расположено оно у ручья Вейча.

— Боюсь, вы не совсем поняли, — вмешалась в разговор девушка. В ее сдержанном и вежливом тоне звучало снисхождение к непонятливой деревенщине. — Мы владеем двадцатью двумя участками земли в районе ручья Вейча.

— У ручья Вейча, — голос техасца не смягчился, — располагается всего одно ранчо. И для других там места нет.

Девушка расправила юбку на коленях. Улыбка исчезла с ее чересчур тонких и жестких губ и холодных и оценивающих глаз.

— Вы ошибаетесь, сэр. Мне, конечно, вас очень жаль, но кто селится в чужих владениях, должен быть готов к тому, что его выгонят. С 1844 года эта земля принадлежит моей семье.

— И вы настолько уверены в ваших законных правах, что даже выслали вперед вестового?

При этих словах Росс Уолл с угрюмым видом шагнул к Тому.

— Что ты мелешь?

— Понимай как знаешь. — В этот момент Росс представлял серьезную опасность, поэтому Радиган не спускал с него глаз. Заводила на вид был закаленным в боях человеком, трезвым и расчетливым, на которого вряд ли могли подействовать доводы разума. — Если хозяева высылают вперед наемного убийцу, вряд ли они могут рассчитывать на должное уважение к их правам.

— Ты обвиняешь нас?

— Вин Кейбл пришел сюда не забавы ради. И не забавы ради стрелял в моего помощника. Говорят, он привык заламывать немалую цену. Так вот, ему наверняка заплатили за то, чтобы никаких споров о правах не возникло.

Флинн встал между соперниками.

— Том, давай разберемся как следует. Если у них есть дарственная…

— Дарственная не более, чем клочок бумаги, — рассвирепел Радиган. — Ведь в каньоне Гваделупы не найдется пастбища, чтобы перезимовать даже кролику, а единственный выгон у ручья Вейча принадлежит мне. И там не будет ни единой коровы, не носящей клейма «Р-Бар».

Хикмен, привалившись к стене салуна и подняв воротник своей замызганной куртки, с циничной усмешкой прислушивался к перепалке.

В разговор снова вмешалась девушка.

— Я Анджелина Фолей. Земля у ручья Вейча — принадлежит моему отцу. В дарственной губернатора Армильо все четко и ясно написано. Понимаю, вы успели освоить эту землю. — Она приоткрыла кошелек. — Я готова заплатить вам за это и купить ваше стадо.

— Ну и отлично, — просиял Флинн. — Что скажешь на это, Том?

— Земля моя. И останется моей. А если бы вы потрудились навести справки в Санта-Фе, то узнали бы цену любой дарственной губернатора Армильо.

Тут нечего было возразить, и впервые за время разговора на лице Росса Уолла появилось сомнение. С растерянным видом он повернулся к Анджелине Фолей.

— Неужели вы будете драться с женщиной, мистер Радиган? Я-то думала, на Западе мужчины более галантны.

Радиган был непреклонен.

— Кто платит, — возразил он, — тот заказывает музыку. Кто собирается отнять у меня землю с помощью оружия, тот не отделается одними разговорами. Будь то мужчина или женщина — не важно.

— Ну-ну, послушай! — рассердился Флинн. — У тебя нет никаких доказательств, что Вин Кейбла наняла эта леди! Никаких! Ты просто спятил! Осади-ка назад, слышишь?

Радиган резко развернулся и ушел в салун. Тело Кейбла уже сняли с бильярдного стола и положили в соседней комнате. Через приоткрытую дверь виднелся край стола, на котором оно теперь лежало.

Джим Флинн поспешил за Радиганом и облокотился на стойку рядом с ним.

— Выпьешь, Том? — он старался говорить небрежно.

— Спасибо, я уже пил.

— Плохи твои дела… Остаться без крова, когда зима на носу.

Техасец свирепо взглянул на Флинна, но ничего не ответил.

— Я бы на твоем месте попробовал договориться с ними. Их скот уже гонят сюда.

— Да что с тобой, Джим? Ты шериф этого графства или их адвокат? Это моя земля. Я жил и работал на ней и теперь у меня все права на нее. Это не оспоришь. Ты же не думаешь, что я уйду со своего ранчо из-за чьих-то притязаний? Решай, на чьей ты стороне, Джим.

Лицо Флинна стало красным.

— Я поддерживаю закон! Заруби себе это на носу!

— Сдается мне, — Спокойно вступил в разговор Хикмен, — у Радигана прав на ранчо больше. Он владеет землей уже четыре года, это всем известно. На твоем месте, Джим, я бы призадумался.

Вмешательство Хикмена разозлило шерифа, однако к словам охотника стоило прислушаться. Но, говорил себе Флинн, не будут же такие почтенные люди блефовать. И такая девушка не может оказаться мошенницей. Она принадлежала к высшему обществу… шериф определил это с первого взгляда, а он привык уважать приличных женщин. Ему и в голову не могло прийти, что образованная, интеллигентная леди может запятнать себя чем-то сомнительным или будет притязать на землю, не имея на то законного права. Как и многие другие, шериф Флинн с почтением относился к деньгам и власти, а у новоприбывших было то и другое.

— Такая девушка не станет лгать, — произнес он.

Улыбка Радигана была невеселой.

— Раз ты так говоришь, Джим, значит, тебе крупно повезло со знакомыми женщинами.

Дверь отворилась и вошла Анджелина Фолей вместе с Россом и молодым человеком.

— Я снова прошу вас, мистер Радиган, освободить владения у ручья Вейча.

Том повернулся к ней.

— Кто-то ввел вас в заблуждение, мэм. Вы хотя бы видели землю, на которую притязаете? Вы представляете себе, во что ввязались? Каньон Гваделупа расположен к северу отсюда. Там от края до края каньона будет от полумили до мили. А дно не шире нескольких сотен ярдов. Пасти скот там просто негде. К северу каньон сужается, и частенько зимой снег на месяц отрезает все подступы к нам. А однажды нас завалило на целых три месяца. Летом там еще можно прокормить нескольких коров, но сохранить скот высоко в горах зимой — это особое искусство. Ни один пастух с равнины и за год не научится этому. Большинство местных скажет вам, что человек, который собирается держать скот зимой на высоте полутора тысяч миль над уровнем моря, не в своем уме. Вот я и говорю, мэм, вам напрасно посоветовали перегонять скот сюда в это время года. Лучше перегоните коров к ближайшему форту или резервации, где их Можно продать индейцам, и не мешкайте с этим. А уж когда перезимуете здесь, можете выбрать себе еще не занятый участок. Если, конечно, не передумаете.

— Моя земля — это ущелье у ручья Вейча, мистер Радиган, — холодно ответила девушка. — И я в присутствии свидетелей прошу вас освободить ее. А не то, боюсь, мои люди не будут спокойно смотреть, как вы мешаете им наводить порядок на ранчо.

— Как-то непонятно, — тихо сказал Радиган, — что вы отважились ехать в такой холодный край перед самой зимой, прекрасно зная, что у вас нет здесь никакого жилища. Выходит, вы знали, что у меня есть дом, и собирались вытурить меня из него. Вы должны знать, что необходимо запастись кормом на зиму для скота. Но вы и об этом не позаботились. Или вы собирались воспользоваться моими припасами? Именно поэтому Вин Кейбл и появился первым?

Джим Флинн, нахмурившись, поглядел на Анджелину Фолей. В глазах его впервые промелькнуло сомнение. Радиган попал в самую точку. Любой, кто привык обращаться со скотом, оценил бы логику его слов.

Девушка направилась к двери, но у самого выхода обернулась и сказала через плечо:

— Вы слышали, что я сказала. Вас уведомили о необходимости освободить землю. Когда подойдут мои стада, мы двинемся к нашим владениям.

Хлопнула дверь, и в салуне воцарилась мертвая тишина.

— Здесь их уже шестеро, — заметил Хикмен. — Да со стадом придет еще дюжина, а то и больше. Ты обрек себя на неравную схватку.

— Ничего. У меня всего один человек, зато такой, что стоит дюжины этих. На ранчо много еды, а патронов хватит на тысячу выстрелов. Если это война, они еще пожалеют, что сунулись сюда.

Допив стакан, Радиган повернулся к выходу. Пора ехать домой. Первые снежинки уже растаяли, но в воздухе чувствовалось приближение нового снегопада. Над головой хмурилось холодное небо.

У самых дверей его остановил голос Хикмена.

— Джим, — как бы невзначай молвил охотник, — вот что еще пришло мне в голову. Сразу видать, эта компания неплохо снарядилась. Откормленные кони, отличная одежда, добрая упряжка. Прямо диву даюсь, и чего ради они снялись с насиженных гнезд? Тот, кто процветает, обычно не трогается с места. Большинство переселенцев бедны как церковные мыши.

Не обращая внимания на Хикмена, Флинн обернулся к техасцу.

— Кейбла убили не в спину, — произнес он, — и любой, кто столкнулся с ним лицом к лицу, был вправе пристрелить его. Но все же мне хотелось бы услышать разъяснения.

В ответ Радиган вкратце и без прикрас рассказал шерифу всю историю, начиная с того самого момента, как нашел след на лугу. Флинн был поражен. Он и сам побывал во многих переделках, поэтому умел читать между строк. Попади в такой переплет большинство из тех, кого он знал, они бы неминуемо погибли. А Радиган не только сумел перехитрить врага, но еще и доказал, что стреляет лучше.

— Он мог иметь на тебя зуб?

— Пока Хикмен не назвал его имени, я даже не знал, ктоэто! — Том помолчал. — Джим, прежде чем начнутся неприятности, просмотри как следует их бумаги. Наверняка они сумели сфабриковать себе нужные документы, я уверен. Но всё же разберись с этим.

— Бумаги?

— Ну да. Ведь есть у них какой-нибудь документ или что-то в этом роде. Не могут же они просто приехать сюда и, не предъявив никаких свидетельств, потребовать себе мое ранчо.

Джим Флинн почувствовал себя идиотом. Подумать только, он чуть не выгнал человека с его собственного ранчо только на основании голословных заявлений кучки каких-то чужаков. Надо прочесть эти бумаги, будь они неладны… еще возись теперь с ними. Шериф раздраженно подумал, что загнан в угол. Эта должность обещала быть такой мирной, спокойной, без всяких неприятностей, разве что напьется раз в год какой-нибудь индеец. А тут на тебе!

Когда Радиган прискакал во двор ранчо, Джон Чайлд вышел с фонарем ему навстречу, молча наблюдая, как закоченевший в седле Том неуклюже спрыгивает на землю. В теплой конюшне, расседлывая гнедого, Том пересказал метису все, что случилось.

— Темное дело, — закончил он свой рассказ. — Я подозреваю, что за всем этим стоит Харвей Торп, сводный брат этой девицы. Он мало говорил, но смотрел во все глаза и не пропустил ни слова.

— Так они еще и стада сюда гонят? Если в каньоне они попадут под сильный снегопад, у них останется не больше скота, чем у сойки. -

— Они не знают наших краев, и это нам на руку. Я-то начинал с малого и застраивался потихоньку и основательно. Большинство моего теперешнего скота родилось здесь, поэтому животные научились в трудных условиях добывать себе корм.

Ранчо «Р-Бар» находилось примерно в двадцати восьми милях от Сан-Исидро. Чуть ближе располагалось два индейских поселения, в каждом из которых жило по два белых человека, но Радигана это не волновало. За время, прожитое им у ручья Вейча, сюда заезжало всего несколько человек. Том мог бы пересчитать их по пальцам, причем большинство попросту ехали мимо. Вряд ли кто из них мог оказаться пособником Анджелины Фолей. Как правило, всадники были беглецами, стремящимися скрыться от правосудия за северными перевалами в Лома-Койота.

Понимала ли Анджелина Фолей, какие пастбища она найдет здесь? Представляла ли она себе эти неровные холмы, высокие плато, укромные долины и крошечные клочки высокогорных лугов? Из-за нехватки травы в это время года скот Тома Радигана был разбит на небольшие стада и кормился в основном заранее заготовленным сеном. Но Том старался по возможности использовать все имеющиеся пригодные для пастьбы места. Во время своей первой зимовки здесь он практически не вылезал из седла, разведывая склоны, где ветер сдувал снег с травы или просто его выпадало мало. Перекочевав из Иллинойса на Запад, он разузнал кое-что о холодных краях, а за годы скитаний умножил свои познания, беседуя с владельцами ранчо в Монтане и Небраске. Этим захватчикам будут очень нужны такие знания.

Чайлд поежился. По ночам с гор дул холодный ветер.

— Если тебе понадобится помощь, — заявил он, — тебе есть на кого рассчитывать.

— Слушай, Джон, — возразил Радиган. — Если дело дойдет до драки, не смей оставаться здесь. Это мое дело и…

— Ох, да перестань ты. Черт побери, ты прекрасно знаешь, что один не сможешь удержать ранчо. А если бы даже и мог, я бы все равно тебя не оставил. — Метис направился к дому. — Так на сколько земли они претендуют?

— На двадцать два. участка. Они лет пять будут их разыскивать.

— Что-то ты про это мне не говорил.

— А ты и не спрашивал. Мне понадобится каждый клочок этой земли. На следующий год я собирался часть скота продать, оставив себе только молодняк. Мне хочется увеличить стадо до пяти-шести тысяч голов.

— Понадобится много травы.

— Я знаю, где ее отыскать, целое море.

Войдя в дом, Радиган с изумлением огляделся по сторонам. Комната была чисто убрана, пол выскоблен, окна вымыты и кастрюли до блеска начищены.

— Джон, никак, ты ждешь гостей?

Джон пожал плечами. На лице его появилось ехидное выражение.

— Когда холостяк уезжает в город, мне не с кем болтать. Тебе пора бы жениться. Том.

— Мне? — остолбенел Радиган. — Откуда у тебя такие вздорные мысли? И где мне найти девушку, которая пойдет за меня? Да я даже не знал бы, как обращаться с ней, если у нее нет рогов.

Том с удовольствием потянулся за пончиками. Сегодня их была целая кастрюля.

— Ну-ка, не лезь, — предостерег его Чайлд. — Перебьешь аппетит перед ужином.

— Сдается мне, — вернулся к прежней теме Радиган, — что это тебе пора бы жениться. Ты становишься все суетливее и суетливее. Тебе давным-давно надо бы подыскать невесту.

Ответ метиса оказался по меньшей мере неожиданным.

— А я и был женат. Женат на девушке из племени шайенов. Как-то раз ее похитили юты, а я ее у них отбил. Она была очень хорошенькая и до смерти напугана этими ютами. А я заговорил с ней на ее родном языке и успокоил. Ночью я перерезал привязь у двух лошадей ^ взял девчонку и был таков. Нас преследовали больше сотни миль.

— А что было дальше?

— Мы жили к северу отсюда. У нас родился мальчик, но расшибся, падая с лошади. Это опять были юты. Мы путешествовали, а они напали на нас. Сперва поймали мою жену и прострелили ей голову. Я с мальчиком бежал, но он все равно погиб.

— Плохо дело.

— Ну, несколько лет мы все же жили счастливо… Воспитывали девочку. Она жила с нами четыре, нет, пять лет, а затем мы отдали ее на воспитание в женский монастырь в Мексике. Ей тогда как раз исполнилось тринадцать.

— Так она не твоя дочь?

— Нет. Она из семьи переселенцев. Команчи убили всех ее родных, а ее забрали прямо из фургона. Я отдал за нее четырех лошадей. Она два года оставалась в монастыре, а потом жила у какой-то зажиточной мексиканской женщины и ее мужа, пока те не решили переехать в Испанию. А девочка не захотела отправиться с ними.

Наполнив тарелку, Радиган уселся за стол. Он и не подозревал, что настолько устал. После долгой и утомительной скачки по морозу в теплой комнате его сразу разморило и начало клонить ко сну.

— И что с ней сталось?

Чайлд прочистил горло, и Том подозрительно поглядел в его сторону.

— Что с тобой? Ты заболел?

— Нет. В общем… ну, она едет сюда.

— Что? — от такого известия Радиган моментально проснулся. — Ты совсем спятил? Что мы тут будем делать с девчонкой в самый разгар сражений?

— А куда ей еще деваться? И потом, когда я велел ей ехать сюда, еще ни о каких сражениях и речи не было. Сейчас ей восемнадцать, и она полагает, что я единственный человек, к которому она может обратиться.

Техасец вне себя вскочил на ноги.

— Черт побери, Джон! Что на тебя нашло? Это совсем неподходящее место для девушки. Она ведь тебе даже не родня!

— Почти родня. Писала мне все это время. Ей всегда хотелось вернуться в горы. Понимаешь, мне кажется, кроме меня, у нее никогда не было настоящего отца, хотя я и не очень-то гожусь на эту роль. Она давно ко мне просилась, но я все уговаривал ее оставаться там. Она жила у славных людей, вот я и рассудил, что девушке пора научиться вести хозяйство и всеми прочему.

Радиган места себе не находил. Не стоило, конечно, винить Джона Чайлда, но появление на ранчо девушки, да еще теперь… Если чего и не хватало, чтобы окончательно ухудшить ситуацию, так только этого. Какая бы ни была дурная погода, двое мужчин вполне способны уйти в холмы и скрываться там. У них будет хватать и своих забот, а тут еще придется всю дорогу возиться с женщиной.

— Наверное, мне следовало бы отослать ее в Санта-Фе, — неохотно признал Чайлд, — но ей так хотелось быть со мной… А у нее никогда не было отца.

Том мрачно уставился на Джона, но чувство юмора наконец одержало верх, и он расхохотался.

— Это еще хуже, чем война. С тем бы мы еще сладили. Ну сам посуди, что мы смыслим в женщинах?

Покончив с ужином, он потушил свет и отправился на обход ранчо. Новости означали, что Джон Чайлд должен уйти, а ему придется остаться в одиночестве. При таком положении дел и двоим пришлось бы довольно туго, но одному?

Ни единой минуты Радиган не допускал мысли, чтобы разрешить девушке остаться. Во время войны ранчо не место для индианки, тем более воспитанницы монастыря. Если сражение затянется, то дом не удастся удержать. Им здорово повезет, если они смогут оставаться там хотя бы какое-то время. Но потом придется уходить в горы, иначе им не быть живыми.

Чтобы победить, владельцы ранчо «Р-Бар» должны сломить дух врага и не дать им возможности жить на этой земле. Пока Том и Джон смогут передвигаться, руки у них будут развязаны, и они будут сражаться. Но привязанные к одному месту, они скоро погибнут.

Для Тома Радигана главным принципом ведения войны было нападение. Даже если останется один, он все равно должен нападать. И самого сильного противника можно остановить и вынудить защищаться.

Чтобы обеспечить себе отступление в леса и горы, необходимо побыстрее соорудить тайники с запасами еды и патронов. И завтра же надо начать перегонять скот в дальние долины.

Следующие два дня техасец и его помощник усердно трудились. Они работали с раннего утра до позднего вечера, а перед сном обсуждали дальнейшие планы. Затем появился Джим Флинн.

— У них есть бумаги, — сообщил он. — Они показали документ. Это грамота от губернатора Армильо, передающая им права на старую дарственную Вилласура.

— У него не было никаких прав передавать дарственную. Она не стоит и той бумаги, на которой написана.

— Насчет этого не знаю, но тебе придется убраться отсюда.

— Постановления суда не было. Мои права не обсуждались в суде. Эти люди просто блефуют. Эта земля не принадлежала ни Армильо, ни штату. Он не имел права ее кому-то отдавать. Поверь, меня так легко отсюда не выселить.

— Это мы уже обсуждали, — раздраженно запротестовал Флинн. — Мне тут не нужна война скотоводов.

— Тогда будь так добр, оставь землю мне. Пусть они действуют через суд. Это куда лучший способ отстоять свои притязания, чем нанимать всяких бандитов и пытаться убить настоящего владельца.

— Ты же не можешь доказать, что это именно они.

— А кто же еще? — Радиган кивнул на дверь. — Заходи, Джим. Давай все обсудим. Во всяком случае, — добавил он, — как они намерены поступить, если я не уйду? Пустят в ход силу? Ты говорил с ними! Поверь мне, дело нечисто.

Флинн упрямо продолжал сидеть в седле. Он не мог допустить и мысли, что такие люди, как Анджелина Фолей и Харвей Торп попытаются захватить что-то, на что у них нет законных прав. Он был уверен, что Радиган не прав, поэтому настойчивость техасца его неимоверно раздражала. До сих пор Флинн никогда не имел дела с судом или спором о правах на землю. Его знакомство с законом ограничивалось разборками с хулиганами и бандитами.

Том повернулся к нему.

— Джим, скажи им, пусть отстаивают свои права через суд. Я остаюсь здесь.

— Ты чересчур уж уверен в себе, — сердито заметил шериф. — Ты что — законник?

Радиган подошел поближе к всаднику.

— Джим, с 1825 по 1828 год в Нью-Мексико сменилось три губернатора, и одним из них был Армильо. А в 1837 году в Таосе произошло восстание, и толпа мятежников убила губернатора Переса. Армильо сумел возглавить контрнаступление. Оно увенчалось успехом, и он провозгласил себя губернатором. Про то время всякие слухи ходят, и теперь трудно выяснить правду, но говорят, он казнил множество народу, как мятежного губернатора, так и своих же друзей и сообщников. С помощью взяток он втерся в милость к правительству Мексики, и его самозванство было узаконено. В 1844 году его место занял Лельяна, но через год Армильо вернулся на службу и нажил целое состояние, обложил всех, кто путешествовал по дороге в Санта-Фе, огромной пошлиной за каждый фургон. Хуже того, он еще и мухлевал со старыми дарственными на земли и раздарил своим друзьям множество земель, на которые не имел ни малейшего права. Я думаю, у этой девицы Фолей в руках как раз такая дарственная и она пытается добиться своего.

Флинн ощутил, что теряет почву под ногами. Он умел обращаться с пьянчугами или толпой линчевателей, а дважды даже застрелил не в меру распоясавшихся бандитов. Но единственными официальными бумагами, которые он умел составлять, были поручительства.

— Ну а тебе что нужно? — враждебно осведомился он. — Ты на что притязаешь? На права поселенца?

Радиган терпеливо покачал головой.

— Джим, у меня есть законнейшие права на все мои земли, включая и право на воду. Более того, я уже вступил во владение. Мои права выдержат любое испытание. Эти люди зря стараются согнать меня с моих же собственных земель.

— Тогда не пеняй на меня! — гневно крикнул Флинн. — Не пеняй на меня, если котел взорвется!

Том Радиган упер руки в бедра.

— Я не пеняю на тебя, Джим. Я просто предлагаю тебе отправиться к тем людям и приказать им убраться из наших краев подобру-поздорову. Ты же полномочный шериф, а они нарушают закон.

Флинн аж потемнел.

— Не объясняй мне, в чем состоит моя работа! Я и сам отлично знаю и собираюсь выполнить ее!

— Кажется, ты считаешь, что закон направлен против меня, — ответил Радиган. — А я единственный, чьи права совершенно очевидны.

— Я в этом не так уж уверен! — Флинн пришпорил коня и, даже не оглянувшись, поскакал назад в город, да так быстро, словно за ним черти гнались.

Двумя милями ниже ранчо над каньоном ручья Вейча возвышался огромный скалистый утес. На нем, словно на созданной самой природой сторожевой башне, Радиган расположил свой наблюдательный пост. Днем оттуда можно было увидеть все происходящее в каньоне на мили вокруг, а по ночам звуки, легко разносящиеся в ясном морозном воздухе, издалека выдали бы приближение врагов.

Оставив гнедого пастись в осиновой рощице, техасец вышел на край утеса и устроился под прикрытием неровной каменной гряды, где ветер дул не так сильно.

Здесь проходило еще несколько тропок. Правда, одна из них, что вела от Рио-Пуэрко через Насимиентос, была труднопроходима. Почти никто, кроме индейцев, не знал о ее существовании. Другая же бежала от Спрингс к Кеболлу, а оттуда к горе как раз напротив того места, где стоял сейчас Том. Вряд ли враги могли знать хотя бы об одной из этих тропинок.

В полночь Джон Чайлд сменил Радигана, а на рассвете, наскоро позавтракав, Радиган вскочил в седло.

— Ей пора бы уже приехать, — сказал метис. — Я думаю, она прибудет сегодняшним дилижансом, но лучше бы ты пустил меня. Ей-богу, Том, я думаю, ты не прав… Ведь они даже не знают меня в лицо.

— Узнают. Они же в два счета вычислят тебя. Рисковать должен я, так что ты сиди и следи, пока меня не будет, чтобы и мышь не прошмыгнула.

— Том, — заколебался Чайлд, — хочешь, я поскачу в Лома-Койота? Или, может, просигналю им дымом? Там найдутся отличные парни, настоящие бойцы.

— Даже думать забудь, — техасец пришпорил коня, но напоследок оглянулся. — Если встретишь кого из них, разузнай, кто сейчас где-нибудь неподалеку.

— На днях я видел Старка, — Джон Чайлд шагнул вслед за гнедым. — Ты же помнишь Адама Старка. Он был рейнджером тогда же, когда и ты, еще человека убил в Эль-Пасо. Лучшее ружье из всех, кого я знаю.

— Да, парень что надо.

Когда Радиган подъехал к Сан-Исидро, уже перевалило за полдень, и городок нежился в нежарких лучах осеннего солнца. Чуть ли не первым, с кем он столкнулся на улице, оказался Сэм Кокер. Они привязали коней к крыльцу салуна всего в нескольких футах друг от друга, но Тома это не больно тревожило. Кокер был вздорным забиякой, а вздорные забияки редко затевают склоку без скопления публики.

Внутри салуна, задрав ноги на стол, восседал Хикмен в своей неизменной потрепанной куртке и с бутылкой в руке. Хикмен, как заметил Радиган, всегда ходил с бутылкой, хотя виски в ней почти не убавлялось.

Приземистое здание салуна было сложено из необожженного кирпича. Половину помещения занимал бар. В грязноватой и неприбранной комнате стояло всего несколько покосившихся столов. Обстановка тоже не блистала роскошью — никаких украшений, кроме засиженного мухами зеркала за стойкой. Дауни, владелец салуна, в то же время исполнял и обязанности агента конторы дилижансов. В своей жизни он держал питейные заведения в дюжине различных горных поселений. На его загрубевшем лице ясно читалось, что он давно уже не питает никаких иллюзий.

— Дилижанс подъедет к часу? — осведомился Радиган.

— Около того, — Дауни через всю стойку толкнул к нему бутылку. Техасец имел все основания полагать, что Дауни не испытывает симпатию ни к кому. Но бармен, должно быть, извлек немалую выгоду при появлении чужаков.

— Присоединишься ко мне? — предложил Хикмен, убирая ноги со стола. Взгляд его скользнул от Радигана на подошедшего к стойке Кокера.

Радиган перенес к нему свою бутылку.

— По всём приметам, покоя тут не жди, — заметил он.

Хикмен усмехнулся.

— Я-то уж разбираюсь в приметах. — Дверь снова отворилась и вошли два чужака. — Того, что повыше, звать Барбью. Воображает, что самый крутой. Прошлой ночью он сцепился с одним бродягой и задал ему изрядную трепку. Второго кличут Битнером.

Дауни принес Хикмену и Тому поднос с едой, и Барбью обратил на них свое благосклонное внимание.

— Приговоренного к казни положено сытно кормить, — заявил он.

— Надо же Валаамова ослица заговорила, — в тон ему заметил Радиган.

Дауни хихикнул, а Хикмен расплылся в широкой ухмылке. Даже два ковбоя за соседним столом не сдержали усмешки. Барбью резко обернулся и уставился на техасца.

— Это еще что такое? — злобно рявкнул он.

Но подходящий момент был упущен, а Радиган, не обращая на забияку внимания, преспокойно принялся за еду. Смерив его взглядом, Барбью свирепо огляделся по сторонам, ища, к кому бы придраться. Но никто даже и не смотрел в его сторону, так что он снова повернулся к своему противнику.

— Интересно, а дерется он так же, как ест? — поинтересовался Барбью.

— Может, кто-нибудь сумеет это выяснить, — предположил Кокер.

Радиган поглощал обед с такой жадностью, словно страшно проголодался.

— Даже и не думал, что захочу есть, — пояснил он приятелю. — Но Джон наготовил пончиков, и вот уже два дня, как я ничего другого в рот не брал.

— Если тебе понадобятся бойцы, — сказал Хикмен, — так ты только намекни про эти пончики. За них ты наймешь куда больше желающих повоевать, чем за деньги. Такие лакомства у нас в цене. — Он снова наполнил стакан. — Я своими глазами видел ковбоев, скакавших за шестьдесят, а то и за семьдесят миль, чтобы не упустить случая их отведать.

Хлебнув очередную порцию горячительного, Барбью отодвинулся от стойки. Виски зажгло ему кровь, и хмель бросился в голову. У него так и чесались руки подраться. Уж он-то не допустит, чтобы его игнорировали.

Хотя с виду Радиган не уделял внимания ничему, кроме еды, на самом деле он полностью контролировал ситуацию. Такому закаленному в схватках бойцу, как он, ничего не стоило разгадать смысл любых даже вроде бы самых невинных движений. Краем глаза он заметил, как Кокер придвигается поближе к двери, чтобы отрезать ему отступление, а Битнер заходит с тыла. Сам же Барбью, широкоплечий здоровенный детина, угрожающе разминал кулаки. В его мускулистых руках чувствовалась настоящая сила, заросшее густой бородой лицо не блистало умом.

Понизив голос, Том предупредил Хикмена:

— Не вмешивайся в драку. Это мое дело.

Хикмен с любопытством покосился на него.

— Ну, трое это еще не так много. — Чуть помолчав, охотник прибавил: — Он сразу пойдёт в атаку. Дерется обеими руками. Его трудно остановить.

Барбью уже направлялся к ним. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, чем все это закончится. Склонившись над тарелкой с самым невозмутимым выражением лица, Радиган мысленно прикидывал, как ему действовать в этом помещении. И тут вдруг дверь открылась, и салун вошла Анджелина Фолей.

Она подошла прямо к столу, за которым сидел Радиган, и техасец немедленно вскочил на ноги.

— Вы только поглядите, — осклабился Барбью. — Какой вежливый!

— Мистер Радиган? — Глаза девушки оказались еще зеленее, чем представлял себе Том. — Я услышала, что вы в городе, и надеялась увидеться с вами прежде, чем вы уедете. Я хотела сказать вам, мне так жаль, что приходится сгонять вас с земли. Может быть, мы могли бы заплатить вам за беспокойство?.. Предложение еще остается в силе.

— Вы ошибаетесь, мисс Фолей. Кто-то снова неправильно информировал вас. Я остаюсь на моем ранчо.

— Ну пожалуйста! — Огромные глаза умоляюще смотрели на техасца, тонкий пальчик робко притронулся к его рукаву. — Эта земля принадлежит нам, и вы должны уехать. Я боюсь, если вы не покинете ранчо, мои люди заставят вас силой. Я решила… То есть, когда мне сказали о вашем приезде в город, я подумала, что мы можем прийти к согласию.

— Не желаете ли присесть?

Какую-то долю секунды Анджелина замерла в нерешительности, но все же опустилась на стул. Радиган тоже уселся и услышал у себя за спиной насмешливое замечание Кокера:

— Ну вот, через пару минут он еще и чаю попросит.

Техасец повернулся к Дауни:

— У тебя найдется чай?

— Чай? Чай!.. Да… само собой, но…

— Тогда сейчас заваришь и принесешь его нам, понял? Но приготовь побольше… с галлон.

— Галлон чая?

— Совершенно верно.

Откинувшись на спинку стула, Хикмен в упор разглядывал Радигана. В глазах его зажегся огонек. Но Том, не обращая внимания на охотника, повернулся к Анджелине:

— Вы говорили о…

— Мне так хочется, чтобы вы передумали… Я имею в виду, переезд. И помните, что я говорила про плату за освоение земель. Право же, мы сожалеем об этом так же, как и вы.

— Но я ни о чем не сожалею, — улыбнулся ей Радиган. — Ни о чем. Мне жаль только, что вы так далеко зашли, ничего предварительно не узнав и не понимая, во что втягиваетесь. Если вам и вправду так хочется убедиться, насколько надуманны ваши права, обратитесь в суд.

— Но суд так далеко отсюда, мистер Радиган! — Зеленые глаза распахнулись от изумления. — И потом, это займет столько времени! Мне действительно очень жаль, но у нас с мистером Торпом более трех тысяч голов скота, и все они движутся сюда. Если вы не покинете ранчо, нам придется выгнать вас.

— Вы что-нибудь знаете про эту землю, мэм?

— Сама я, конечно, ее не видела, но мистер Торп видел. А почему вы спрашиваете?

— Просто так. Если б я даже покинул ранчо и позволил вам вселиться туда, то вам все равно не удалось бы перезимовать в горах с тремя тысячами голов скота. Даже если бы у вас хватало помощников и не было никаких помех. Там не хватит ни пастбищ, ни корма. Если выдастся мягкая зима, то еще можно прокормить тысячу — но не больше.

Анджелина изумленно глядела на Тома. Его неподдельная искренность не могла не подействовать на нее, но она все еще не хотела поверить услышанному.

— Но мне говорили, что там самая лучшая трава в мире и полно воды.

— Так-то оно так, но этого мало. Раньше я надеялся открыть проходы в соседние долины, где бы тоже можно было держать скот, но горы, по большей части, заросли лесом, чуть ли не на каждом шагу обрывы и ущелья. Вообще-то говоря, легчайший способ отделаться от вас — это уступить и дать возможность попробовать вам самой. Вы бы потеряли скот, людей и лошадей.

— Но. у вас, кажется, все идет отлично. Мне трудно поверить вам, мистер Радиган.

Техасец кивнул в сторону ковбоев у стойки, не скрывавших своего интереса к разговору.

— Помимо всего прочего, как вы собираетесь поступить с вашими помощниками? — Это был прекрасный случай заронить в них искры сомнения. — На тех жалких акрах, что вам достанутся, работы найдется всего для двух-трех человек.

— Акрах? — запротестовала девушка. — Но там целые мили земли! Если соблюдать точность, двадцать две квадратных мили.

В этот момент появился Дауни с чаем.

— Пришлось вскипятить два котелка, — пояснил он. — Никогда у меня еще не бывало такого большого заказа.

Взяв меньший котелок, Радиган налил две чашки чаю, а затем преспокойно вытащил кольт.

— Остальное подай вон тем, — он махнул револьвером на троицу у стойки. — А я присмотрю, чтобы они его выпили.

Лицо Кокера исказилось, он потянулся было к поясу, но тут же отдернул руку, стоило только дулу Радигановского револьвера качнуться в его сторону.

— Давай, пей. И ты тоже, Барбью.

— Будь я проклят; если выпью.

Радиган повел револьвером.

— Вам хотелось чаю, так теперь он вам подан. Начинайте пить, а не то я начну стрелять.

Хикмен ухмылялся во весь рот. Анджелина Фолей, негодующая и ошеломленная, вскочила со стула, растерянно глядя то на Радигана, то на своих людей.

— Если вы не начнете пить, пока я считаю до трех, — непринужденно заявил техасец, — я прострелю руку каждому из вас.

Легко поднявшись на ноги, он направился к опешившим ковбоям, в то же время не упуская из поля зрения Анджелину и выход.

— Я убью тебя за это! — взревел Барбью.

— Может быть, но я могу уравнять шансы прямо сейчас. Ты хотел чаю, так получай.

Неожиданно Кокер отшвырнул свою чашку.

— Чтоб меня черти взяли, если я стану это пить! — вскричал он, хватаясь за кобуру.

Радиган два раза ударил тяжелой рукоятью револьвера, и громила рухнул на пол, словно на него крыша обрушилась.

— Приступайте к чаепитию, — невозмутимо произнес Том, — или эта куча станет в три раза выше.

Анджелина Фолей побелела от гнева.

— Послушайте! — возмутилась она. — Немедленно прекратите!

— Терпеть не могу бить женщин, — проронил Радиган.

Она непроизвольно опустилась на стул.

— Вы… вы не посмеете!

— Если вы играете в мужские игры, — возразил он, — то уж играйте заодно и по мужским правилам.

Он небрежно передал свой шестизарядный кольт Хикмену.

— Помнится, Барбью хотелось подраться. Ты уж прикрой меня со спины от остальной своры.

Барбью выронил чашку и круто обернулся к противнику.

— Драться? — взвыл он. — Ты хочешь драться со мной?

В ответ Радиган ударил его.

Барбью пошатнулся, и техасец шагнул вперед, внимательно следя за кулаками противника. Левой рукой он со всех сил врезал громиле в живот. Барбью был любителем не только подраться, но и поговорить, поэтому он ожидал, что перед схваткой можно будет вдоволь поругаться. Готовность Радигана к немедленному поединку и свирепость атаки ошеломили его. Он начал отступать, но Том не давал ему возможности прийти в себя. Наконец две крепких затрещины — сначала слева, а потом справа — расшевелили Барбью. Нагнув голову, он словно бык бросился вперед.

Зверский хук правой чуть не оглушил Радигана, но техасец сумел уйти влево и ударил кулаком Барбью по почкам. Тот, задыхаясь, рванулся к Тому, стараясь захватить его в клинч. Радиган пресек эту атаку коротким прямым ударом в подбородок.

Угрожающе занеся кулак, Барбью поглядел на своего противника. Пока эта драка протекала совсем по иному, чем большинство его драк. Он получил уже несколько жестоких ударов, а Радиган по-прежнему оставался спокоен и невозмутим, даже не запыхался. В первый раз за все время громила понял, что может проиграть. Мысль эта привела его в бешенство. Потеряв всякую осторожность, он перешел в неистовое наступление, работая кулаками, словно отбойными молотками. Следующие несколько минут прошли в напряженной схватке, но Барбью постепенно теснил Радигана. Битнер радостно завопил. Барбью был уверен, что с минуты на минуту доконает противника. Почувствовав, что его правый кулак попал в цель, он совершенно автоматически приостановился, чтобы дать техасцу упасть.

Однако стоило ему только замешкаться, как он получил крепкий удар в челюсть. Из разбитой губы ручьем хлынула кровь. В полном остолбенении Барбью увидел стоящего прямо перед ним Радигана… Надо же, этот скотовод умудрился выдержать его знаменитый удар правой и в тот же миг с лихвой ответить на него.

Барбью продолжал драться, но боевой дух в нем был сломлен.

Он понял, что в этой драке ему не победить. Еще ни разу не бывало, чтобы после излюбленного Барбью удара правой человек удерживался на ногах. Радиган же словно ничего не почувствовал. Все дело в том, что детство Радигана, еще до того, как он перекочевал в Техас, протекало в Мичигане поблизости от лагерей лесорубов, у которых кулачные бои были излюбленной забавой. Пополнил же он свое образование по этой части и среди матросов и фрахтовщиков. Но среди ковбоев семидесятых годов мало кто хоть капельку смыслил в рукопашной. Как правило, они решали свои споры с помощью револьверов и редко пускали в ход кулаки. Все свои победы Барбью одержал над теми, для кого драка была непривычным занятием, а Радиган умел драться с детства. Конечно, и ему случалось проигрывать, но побеждал он гораздо чаще. Барбью напрасно тягался с таким противником.

Из последних сил громила кинулся на Радигана, но тот неожиданно отступил, и Барбью, потеряв равновесие, стал падать вперед. Воспользовавшись этим, техасец ухватил его за ворот и перебросил через бедро.

Рухнув навзничь, Барбью помутневшим взглядом уставился на своего противника.

Чуть отступив, Радиган поджидал, пока Барбью медленно поднимался. Лишь только громила снова очутился на ногах, Том перешел в атаку и после обманного приема ударил отяжелевшего от чая Барбью в живот. Тот, задыхаясь и ловя ртом воздух, отшатнулся назад, подняв руку в знак того, что сдается. Окровавленный, весь покрытый синяками и ссадинами, громила представлял собой печальное зрелище. Он был разбит наголову и сознавал это.

Забрав у Хикмена свой револьвер, Радиган небрежно засунул его в кобуру. Только что пришедший в себя Кокер сидел на полу, держась обеими руками за голову.

— Я не ищу неприятностей, — произнес Радиган, — но и не избегаю их.

Он обернулся к Анджелине Фолей. В лице девушке не было ни кровинки, глаза сузились от гнева.

— Сильно сомневаюсь, что вы как следует представляете, какое это место — ущелье ручья Вейча, — словно продолжая начатую беседу, сказал Том. -Но если вам угодно подняться туда, взяв с собой одного человека, а я предлагаю Росса Уолла, потому что он-то настоящий ковбой, то я вам все покажу. Этот край расположен на высоте семидесяти пяти сотен футов, и в мире нет гор прекраснее, чем эти. А еще там очень холодно, очень ветрено и очень много снега зимой.

— Дилижанс едет, — сообщил Дауни, выглянув в окно.

Нахлобучив шляпу, Том вышел из салуна. Ныли разбитые в кровь костяшки пальцев, но в целом он чувствовал себя превосходно. Сегодня он впервые за долгое время дрался на кулаках и с внезапной радостью осознал, что не зря все лето возводил изгороди и рубил лес на зиму. Ничто так не помогает сохранить форму, как работа пилой и топором.

Неожиданно он вспомнил о Торпе. Да уж, Торп не чета Барбью, с таким драка могла бы обернуться совсем иначе. Хотя на вид Торп казался обычным благопристойным молодым человеком, но широкие плечи и скрытая жестокость в его лице предупреждали, что с ним так легко не справиться. Кроме того, еще при их первой встрече Радиган заметил, что костяшки пальцев сводного брата Анджелины покрыты шрамами.

Услышав звук закрываемой двери, Радиган обернулся и увидел Анджелину Фолей. Девушка холодно и оценивающе смотрела на него. Впервые за все время знакомства в глазах ее читалось почти уважение.

— Вы бы и вправду ударили меня? — серьезно спросила она.

Никогда в жизни Том не поднял руки на женщину, но тут он посмотрел на Анджелину так, словно вопрос этот до глубины души удивил его.

— Ну конечно, — ответил он. — Я всегда выполняю то, что говорю.

— Вы не джентльмен, мистер Радиган!

Он усмехнулся ей прямо в лицо.

— У джентльмена не было бы ни малейшего шанса совладать с вами. Вы бы дразнили его, льстили ему, а то и плакали бы. Вы бы ласкались к нему, лгали и в конце концов обвели бы его вокруг пальца. Ну, а что до меня, вы можете плакать или подлизываться, но больше ничего у вас не выйдет. Попробуйте надуть меня — и я вас просто-напросто отшлепаю.

В глазах девушки сверкнул вызов.

— Может, мы с вами и на противоположных сторонах, но вы мужчина и вы мне нравитесь. Можете называть меня Джелина.

— Вы прекрасная и желанная женщина, — произнес Радиган, — но я ни за что не доверился бы вам. Прежде чем вся эта история закончится, вы будете ненавидеть меня так, как никого другого. Но, ей-богу, послушайтесь моего совета и уезжайте. Эта война лишит вас всего, чем вы владеете, оставит вас ни с чем.

Девушка улыбнулась.

— На вас работает один человек, мистер Радиган. А на меня тридцать. Мне думается, выиграю я.

Он серьезно кивнул.

— Но у меня в запасе есть еще кое-что. Это погода — самый верный союзник, каким может заручиться человек. Что вы будете делать со всем вашим скотом, когда на землю ляжет от трех до шести футов снега и нигде не отыщется никакого корма?

К салуну подкатил дилижанс. Поднятое им облако пыли постепенно осело, щедро запорошив лошадей и все вокруг.

Радиган наблюдал, как краснолицый, закоченевший от резкого ветра кучер неуклюже спрыгивает с козел. К тому времени на крыльце показался и Хикмен, желающий поглазеть на приезжих, а Дауни распахнул дверцы, чтобы помочь пассажирам выйти. Том подался вперед, доски тяжело заскрипели под его ногами. Взгляд его был устремлен поверх дилижанса на синеющие вдали горы. Однако стоило ему перевести глаза на выходившую из дилижанса девушку, как легкую перепалку словно ножом обрезало. Том Радиган ждал чего угодно, но только не этого.

Из-под кокетливого капора сверкали наивные голубые глаза, лицо могло бы принадлежать невинному ребенку, но восхитительных очертаний фигуры не удалось бы скрыть ни одному платью. У техасца просто дух захватило. Позабыв обо всем, он зачарованно следил, как девушка поднимается по ступеням. От него не укрылось, что все на улице замерли и, раскрыв рты, уставились на нее, не укрылось и то, что ей это весьма нравится.

Повернувшись к Дауни, девушка сообщила:

— Я ищу мистера Чайлда или мистера Радигана из «Р-Бар».

Дауни попытался ответить, но с пересохших губ его не сорвалось ни звука. В этих краях было очень мало женщин, поэтому ничто из его жизненного опыта не могло помочь ему справиться с замешательством. Остолбенев, он беззвучно шевелил губами и наконец попросту показал пальцем в сторону Тома.

Обернувшись к техасцу, девушка устремила на него изучающий взгляд огромных голубых глаз.

— Вы не мой отец, — сказала она, — так что вы, должно быть, мистер Радиган. Она перевела взгляд на Джелину Фолей. — Это ваша жена?

Радиган подавил смешок.

— Нет, мэм. Это мой враг, мисс Джелина Фолей.

Девушка задумчиво рассматривала Джелину.

— Я думаю, она и мой враг, — вымолвила она наконец. — Вы ей нравитесь.

Том торопливо вмешался:

— Гретхен — так, кажется, вас зовут? — вы можете ехать верхом?

— Я могу ехать верхом на чем угодно, — отозвалась она, — только мне надо переодеться.

Снова украдкой глянув на Джелину, девушка довольно внятно прошептала:

— А вам она нравится?

Залившись краской, Джелина вызывающе подобрала юбку и направилась к коляске, где уже дожидался Битнер. Даже не оглянувшись, они поехали прочь. Джелина была вне себя. Подумать только! Эта… эта нахалка!

Мисс Фолей сердито металась на своем сиденье. Ну и мысль! Да ведь это совсем еще несмышленая девчонка! И с такой-то фигурой! Джелина привыкла к мужскому вниманию и теперь с ревностью призналась себе; что никто даже и не глянул в ее сторону, едва эта дуреха вылезла из дилижанса.

Внезапно она поняла, что злится без всякой причины. Усевшись поспокойней, Джелина начала обдумывать дальнейшие планы. Пусть эти люди убираются, пора наконец выгнать их отсюда. Хватит тянуть. В конце концов на ранчо всего-навсего два человека, они не могут постоянно стоять на страже, да еще и выполнять всю работу по хозяйству.

Джелина нахмурила брови. Этот скотовод говорил про снег. Она невольно посмотрела на мрачное небо. Снег — что за ерунда! Здесь не может быть слишком холодно, это же Нью-Мексико. Тем не менее темные тучи угнетали девушку, навевая непонятную тоску. На ум ей снова и снова приходили слова Радигана. Интересно, что же задумал Харвей Торп — ведь именно он настоял на том, чтобы отправиться сюда. Правда, уезжать из Техаса все равно было необходимо, ведь эти земли оставались единственным владением, на которое брат с сестрой еще могли претендовать. Пройдет всего несколько дней, и они избавятся от Радигана.

Однако перед глазами у нее все еще стояло то, как спокойно, мастерски, чуть ли не с легкостью он расправился с Барбью. Ей в жизни не доводилось видеть человека, которого бы так отделали в драке. А Вин Кейбл был мертв — в него всадили три пули.

Да, выиграть будет потруднее, чем рассчитывал Харвей. И Джелина обрадовалась, что вместе с ними участвует Росс.

Гретхен Чайлд вернулась из дома Дауни, где переодевалась под присмотром миссис Дауни, полной добродушной ирландки. Теперь на ней была серая амазонка, открывавшая взору все то, что платье позволяло лишь вообразить. Радиган с некоторым неудовольствием подумал, что, судя по всему, вряд ли у этой девушки найдется хоть один наряд, в котором бы она выглядела хоть чуть-чуть менее волнующе.

«Словно мне мало забот с Тортом и Фолей», — угрюмо сказал он сам себе.

Том подсадил Гретхен в седло, но ей не так уж была нужна его помощь. Он с первого взгляда понял, что какой бы еще она ни оказалась, но в седле девушка чувствовала себя очень уверенно.

— Ты не сможешь остаться на ранчо, — предупредил он. — Это слишком опасно.

— Я тебе доверяю, — ответила девушка.

Радиган торопливо пустился в объяснения:

— Я имел в виду совсем другое. Мы тут воюем за пастбища с теми людьми внизу. Я думаю, дело дойдет до пальбы.

— Я разглядела твои руки. Что, война уже началась? — Гретхен серьезно посмотрела на него. — Я очень сильная. Я могу работать, могу стрелять. И я правда очень сильная. — Она вытянула руку, стараясь напрячь мускулы. — Ты только потрогай.

Глава 3

Сперва появился скот. На рассвете третьего дня после того, как Радиган привез Гретхен Чайлд из Сан-Исидро, плотная лавина животных, подгоняемая дюжиной ковбоев, затопила каньон. Судя по всему, стада поднялись по каньону еще прошлым вечером и переждали ночь за болотом.

Завидев скот, Чайлд предупредил криком Радигана, который закладывал корм в потайной корраль. Обитатели «Р-Бар» на скорую руку соорудили его среди обломков скал у подножия горы.

Техасец услышал крик, затем выстрел и, выронив вилы, бегом бросился к дому. Сгоряча он решил сопротивляться — и первый же бычок, вошедший во двор, рухнул под пулей. Но почти сразу же Том понял, что столько скота не запрудить ни одной плотиной. Поспешно юркнув в дом вслед за Джоном, он накрепко задвинул засов. И не успели друзья припасть к окнам, как коровы заполнили весь двор.

Прилаживая дуло винчестера на подоконнике у двери, Чайлд обернулся на Радигана.

— Ловко, — признал он. — Очень даже ловко. Так нам не выбраться.

Прямо к двери, намертво заклинив ее, привалился откормленный бычок, а другие сгрудились вокруг него так плотно, что высунувшись из окна, Том мог бы похлопать их по холкам. Огромное стадо свободно растекалось по двору, но около дома животные сбились так, что сквозь этот живой заслон не проскользнула бы даже мышь. Умело натянув веревки, ковбои не давали им разбрестись. Сами же они держались поодаль, за конюшней или другими прикрытиями, чтобы их не было видно из окон.

— Эй, в доме! — послышался зычный голос Росса Уолла. — Если хотите выбраться оттуда, бросайте ружья из окон!

Чайлд вопросительно поглядел на Радигана, но тот приложил палец к губам. После нескольких первых минут замешательства Гретхен как ни в чем не бывало вернулась к домашней работе и принялась накрывать на стол, словно врагов и в помине не было. Однако Радиган успел заметить, что девушка приготовилась уезжать — надела юбку попроще и сапоги для верховой езды.

Единственное, что могло еще их спасти — это туннель, о существовании которого Уолл и не подозревал. Никто, кроме Джона Чайлда и, разумеется, самого Тома, не знал о нем. Скорее всего, кто-то из горожан сказал Уоллу или Торпу, что в доме всего один выход.

Да, без этого подземного хода обитателям ранчо невозможно было бы и думать о бегстве — стадо, окружившее дом, заперло их так, словно дверь завалили камнями. Можно было, конечно, открыть огонь и перестрелять хоть часть скота. Но тогда владельцы стада могли бы в ответ убить их самих и, без сомнения, немедленно воспользовались бы этим правом. Никто не посмел бы осудить скотовода, защищающего свой скот.

— Если хотите есть, — позвала Гретхен, — все готово.

— Эй, там, в доме! — Это был снова Уолл. — Радиган, я знаю, что ты там и что тебе не хочется просить пощады. Бросайте пушки, и мы дадим вам уйти!

Укрывшись за стеной, Радиган обдумывал ситуацию. Нападающим проще всего было бы поджечь ранчо — и дело с концом. Но вряд ли они пойдут на это, поскольку собираются сами поселиться в доме, ведь зима на носу. В эту пору жить в холмах под открытым небом тяжело, но какое-то время враги, безусловно, смогут продержаться на ранчо, ведя осаду.

Когда техасец начинал строить ранчо, ему приходило в голову, что могут возникнуть подобные ситуации — правда, он предполагал, что это будут юты. Поэтому он построил дом так, чтобы в нем можно было выдержать осаду, и на всякий случай позаботился о возможности отступления. Как и в конюшне, здесь тоже был потайной выход. Выкопанный Томом и Джоном туннель заканчивался в густых зарослях кустарника у подножия горы неподалеку от места, где паслись лошади. При беглом осмотре осыпающийся склон ничем не отличался от тысячи точно таких же склонов.

Вряд ли кто из врагов станет специально обшаривать этот склон — ведь пришедшие думали, что у осажденных нет ни малейшего шанса выскользнуть из западни.

Радиган услышал в стане противника недовольный ропот. Очевидно, ковбоев все больше тревожило, что из дома не раздается ни единого звука. С человеком, который отказывается говорить, не просто заключить сделку.

Осторожно, чтобы ее не увидели противники, Гретхен принесла техасцу кофе. Он благодарно улыбнулся девушке.

— Ты попала в самую заваруху. Мне, право, очень жаль.

— Нам придется уехать отсюда?

— Да.

— Тогда понадобятся одеяла и теплая одежда, — сказала она. — Пойду, приготовлю.

В сотый раз удивляясь поразительному самообладанию, с которым Гретхен приняла положение дел, Радиган задумчиво посмотрел ей вслед. И стал снова думать, как им бежать.Надо подождать темноты… при дневном свете скрыться будет труднее… Пока что все было тихо и спокойно. Скот по-прежнему плотно обступал дом, намертво загораживая выход.

Присев у костра, Росс Уолл грел закоченевшие руки.

— Готов ручаться, он там. Он не мог улизнуть. Я говорил с одним человеком из Сан-Исидро. Он помогал строить дом и клянется, что тут только один выход. В такой крошечной лачуге больше и не требуется.

Присев на корточки, Торп свернул самокрутку.

— Надо выкурить его оттуда. Если у него хватит припасов, он может торчать там хоть всю зиму.

Уолл мрачно огляделся вокруг.

— Похоже, он не соврал про траву. Если тут везде так, то меньше чем через неделю нам нечем будет кормить скот.

— Там есть еще пастбища.

Росс Уолл пожал плечами. Чем больше он вникал в ситуацию, тем меньше она ему нравилась. Судя по всему, что он пока увидел, на ранчо едва хватает работы на двух человек, а если еще и снег пойдет…

— Пожалуй, отправлю-ка несколько человек на поиски травы. Если мы не найдем пастбища, придется убираться отсюда.

— Ты что, не доверяешь моему мнению?

Росс лениво отправил в рот новую порцию жевательного табака.

— Ты говорил, тут есть трава, и мисс Фолей поверила тебе. Я надеюсь, ты не ошибаешься.

— Корм отыщется.

Харвей Торп медленно обвел глазами ранчо. Теперь, когда весь двор заполонил скот, оно выглядело совсем не таким большим, как раньше. Гора казалась совсем рядом с домом. Торп с досадой почувствовал, как его прежняя уверенность тает. Где-то среди холмов должно быть полно травы, но вот только где? Он ожидал найти протоптанные тропы, а тут их и в помине нет. Складывалось впечатление, что на этом клочке земли помещается все хозяйство «Р-Бар», но люди в Сан-Исидро и даже в Санта-Фе утверждали, будто в стаде Радигана около семисот голов скота, а вообще-то там можно прокормить и несколько тысяч.

— Так и быть, — наконец промолвил Торп, — отправь двух человек. — Он покосился на дом. — Из трубы идет дым, но такой слабый, словно огонь уже затухает.

— Дом сложен на славу. Чтобы его протопить, надо не так уж много дров.

Становилось все холоднее. Росс Уолл глянул на небо. Сам по себе этот рассудительный и здравомыслящий человек ни за что в жизни не ввязался бы в подобное сомнительное дело. Но в душе, быть может сам того не сознавая, он был ярым приверженцем старого доброго феодального строя и служил теперь Анджелине так же верно, как некогда служил ее отцу. Одного ее слова было для него более чем достаточно, чтобы оправдать любые авантюры. Однако, как он частенько и с удовольствием отмечал, Анджелина выросла не в пример умнее своего отца. Тот до сих пор оставался бы в Техасе, с неизменным упорством пытаясь победить в явно безнадежной борьбе. Анджелина же отлично сознавала, когда пора резко рвать с прошлым и спасаться бегством и что при этом брать с собой. Поскольку враги разграбили все ее стадо, то она попросту прихватила с собой весь скот, который попался ей на пути.

Лично Росс полностью согласен с предложением Радигана поскорее продать скот. Особенно, думал ковбой, следует поторопиться с продажей коров с поддельным клеймом, а то их слишком много, как бы не вышло неприятностей. Идея оставить весь скот себе, по всей видимости, принадлежала Торпу. Однако всегда было трудно определить, самому ли человеку пришла в голову какая-нибудь мысль, или же ему ловко ее подсказала Анджелина.

Уолл подбросил дров в огонь. Время не ждет. Надо избавиться от Радигана, но, по возможности, без кровопролития. Росс Уолл был не прочь пристрелить недруга, если не получалось справиться с ним другим способом. Но убивая, всегда рискуешь расшевелить осиное гнездо. Тем более, что у такого человека, как Радиган, вероятно много друзей.

Росс не видел, как техасец задал трепку Барбью, но зато видел, в каком плачевном состоянии находился Барбью после потасовки, и признавал, что это была работа настоящего мастера своего дела. То, что Росс Уолл узнал о Радигане, означало, что выгнать техасца с ранчо будет нелегко. Он не верил Кокеру, говорившему, что одной решительной атаки будет достаточно — хозяин ранчо был человеком умным и решительным.

Твердость Радигана произвела впечатление на Росса. Техасцу все равно, сколько у него врагов, он не дрогнет во время боя. Уолл, и сам наделенный недюжинной отвагой и выдержкой, мгновенно распознал те же самые качества в своем противнике и отнесся к ним с уважением. Но работа есть работа, ее надо выполнять. Вот поэтому вид неба и встревожил Росса.

Еще ребенком Росс перекочевал на Запад, однако родился он в Вермонте, и в памяти его еще жили дни, проведенные под родным кровом. Зимней порой его отец возвращался из конюшни, весь покрытый снегом, а с крыш свисали длинные острые сосульки. Зимы в том краю были суровыми, такими холодными, что люди, случалось, замерзали насмерть. Сейчас же Уолл находился в Нью-Мексико, который всегда привык считать теплым и приятным краем, но тут, высоко в горах, было холодно. Все это действовало Россу на нервы.

Ни у Торпа, ни у Анджелины не осталось ничего, кроме этого стада. Позади были лишь бесконечные стычки и перестрелки, да и украденный скот навсегда лишил брата с сестрой возможности вернуться в Техас. Чтобы выжить, им надо в буквальном смысле слова окопаться в своих новых владениях. И все же, думал Уолл, лучше бы они не рисковали и продали стадо.

Ковбой задумчиво посмотрел на свои протянутые к огню мускулистые сильные руки. Ему уже сорок. И двадцать из своих сорока лет он проработал на семейство Фолей. Старик, отец Анджелины, был пиратом, но пиратом почти гениальным. В период свободных пастбищ, когда можно было клеймить любой скот, какой только поймаешь, он нажил себе огромное состояние. К сожалению, кроме богатства, он нажил целую кучу врагов и нахватал земель больше, чем мог удержать.

Да, Анджелина была умнее своего отца — умнее и хладнокровнее. Мысли о ней тревожили Росса Уолла. Слишком уж она уродилась холодной и расчетливой. Своей красотой она пользовалась примерно так же; как мужчина револьвером. Что же до Харвея Торпа… Росс никогда не был особенно высокого мнения о нем. Харвей жил со своей тетушкой, а старик женился на ней. Четыре или пять лет Торп тенью следовал за стариком, потом внезапно исчез, а вернувшись, не любил распространяться про годы своих странствий. Однако, когда вернулся, он ловко играл в покер и обращался с оружием, а однажды, зайдя к Харвею, когда тот переодевал рубашку, Росс увидел на боку у него шрамы от пуль. Но откуда они, юноша не объяснил.

Развязалась кровавая вражда. Старик погиб. Харвей действовал быстро и не раздумывая. Росс так толком и не узнал, что же именно произошло, но убийца старика был застрелен на пороге собственного дома. А когда на шум выстрела выбежал сын убитого, Торп пристрелил и его.

Война тянулась несколько лет, то затихая, то разгораясь вновь. Но большинство людей Харвея были бойцами, а не пастухами. Занимались вылазками и перестрелками, а ранчо постепенно приходило в упадок, хозяйство хирело. В этой войне невозможно было победить. Дела шли все хуже. И вот наконец дружки Харвея докатились до самых настоящих преступлений и беззаконий, превратив обычную вражду между несколькими семействами в войну, распространившуюся по всей округе. Пронесся слух, что виджиланты note 1 собираются поднять весь местный люд и расправиться зачинщиками смуты, если в дело не вмешается конная полиция штата. До появления полиции оставались считанные дни.

Пора было уносить ноги. Но, удирая, брат с сестрой прихватили с собой весь попавшийся по дороге скот. Россу это было не по душе, но ему пришлось смириться. И вот теперь его хозяева приехали сюда, а в доме засел сильный противник, которого никак не удавалось выгнать. И самое досадное — ранчо нельзя поджечь.

Согрев наконец руки, Уолл свернул самокрутку. Во время всех неурядиц в Техасе он предоставил воевать Торпу, а сам, чуть ли не в одиночку, почти без помощников и без денег, старался сохранить ранчо. Прихвостни Харвея без дела слонялись по поместью или важничали в салунах, а тем временем родники втаптывались в грязь, скот тонул в трясинах, а через развалившиеся изгороди разбредались последние животные, которых не успели еще захватить соседи.

Даже и сейчас он мог положиться всего на шесть-семь хороших пастухов. Остальные же ковбои были головорезами — бандитами вроде Кокера и Барбью или, того хуже, хладнокровными убийцами, как Лич.

Из головы Росса никак не выходила одна фраза, сказанная Радиганом. Это замечание передал ему один из ковбоев — Битнер. Радиган заявил, что на горных пастбищах хватит всего несколько пастухов: если это так, можно наконец избавиться от всех лишних ртов. Примостившись у костра, Росс обдумывал это, гадая, чего ему удастся добиться, не вступая в пререкания с Торпом. Ведь именно Торп окружил себя такими людьми. Больше всего Уоллу хотелось избавиться от Кокера. А потом — от несносного буяна Барбью, из-за которого ушли два лучших помощника.

— Пойду, огляжусь вокруг, — сообщил Росс, не обращаясь ни к кому в отдельности.

Когда Уолл поднялся на ноги и пошел, на это Торп даже не обратил внимания. Но знай он, о чем размышляет его управляющий, он бы, вероятно, призадумался. Мысли Росса все крутились вокруг того, как бы избавиться от Кокера, не ссорясь с Торпом. Хозяева ранчо неплохо обращаются с ружьями, так что если бы Кокер оказался на неприкрытом месте, когда дойдет до стрельбы…

На рассвете к ранчо подъехала и Анджелина Фолей. Оставив свою коляску около утеса, она поскакала вверх по тропе на лошади, заботливо приготовленной Россом Уоллом. Скот все еще теснился у двери дома, а над трубой, четко вырисовываясь на фоне утреннего неба, вился легкий дымок. Сев между Уоллом и Торпом, девушка посмотрела на сгрудившееся стадо. Несчастные животные не получили воду и траву и жалобно мычали, беспокойно переступая с ноги на ногу.

Анджелина дрожала от утренней прохлады и с завистью поглядывала на струйку дыма из трубы. Наконец оторвавшись от этого зрелища, она с удивлением оглядела окрестность.

— Харвей, — еле выговорила она, — ты же говорил мне, что тут полно травы, хватит на тысячи голов скота.

— Ну, Радиган держит где-то несколько сотен, — ответил братец. — Среди холмов есть долины. Мы отыщем их.

— А вы искали?

— Пока безуспешно, — вступил в разговор Уолл. — Я послал на поиски двух человек, но до сих пор они не нашли даже тропинки вверх.

Девушка покосилась на дом.

— Мы не можем выгнать их оттуда?

— Почему же? — сказал Росс без особой охоты. — Но только придется убить Радигана. А это принесет много хлопот.

— Нужно напоить скот, — заявила она. — Отгоните его. Я пойду в дом.

Радиган наблюдал, как появившиеся всадники отгоняют стадо. Когда с этим было покончено, к дому направилась Анджелина Фолей. Том осторожно отворил дверь.

— Всегда рады гостям, — улыбнулся он. — Заходите же.

Лишь только девушка зашла в дверь, Росс Уолл и Торп тоже двинулись вперед, но техасец всадил пулю в грязь между копытами их коней.

— А вы стойте, где стоите, — предупредил он достаточно громко, чтобы они слышали. — Мы тут не хотим никому повредить.

И он глянул в сторону Джона Чайлда, который с винчестером в руках подошел к окну.

На пороге Джелина остановилась, пораженная опрятностью маленькой, но уютной комнаты, сияющими медными кастрюлями, чисто выметенным полом и, самое главное, внутренним насосом, крайней редкостью на Западе в те годы. Это было теплое, аккуратное и удобное жилище. Через мгновение глаза ее встретились с глазами Гретхен.

Да, сразу узнала Джелина — той самой девчонки, приехавшей в дилижансе, той самой, что так рассердила ее. Теперь, стоя у огромного камина в простом ситцевом платьице, она казалась прехорошенькой деревенской девушкой.

— Не желаете ли присесть? — предложила Гретхен. — Кофе готов.

Радиган усадил свою гостью со всей галантностью джентльмена, а Гретхен принесла чашку дымящегося кофе и тарелку с пончиками.

— Вы здесь неплохо устроились, — заметила Джелина. — Жаль, что вам приходится уезжать.

— Нам тут нравится, — ответил Том, игнорируя последнюю фразу. — И мы приспособились к жизни в этой стране.

— Что-то я почти не видела травы, — отозвалась девушка. — Признаться, я всегда считала, что в этом краю много лугов.

— Вы найдете еще много такого, чего не ожидали, — любезно заверил ее Том. — Помнится, как-то сугробы доходили до крыши дома. Чтобы покормить скот, нам пришлось рыть туннель до самой конюшни.

Джелина открыто демонстрировала свое недоверие, но Том продолжал:

— Вот я и дивлюсь, кто это убедил вас в том, что вам понравится тут жить и удастся вести здесь хозяйство. Сдается мне, за этим кроется больше, чем кажется на первый взгляд.

— Земля принадлежит мне, — возразила она. — И это единственная причина, почему мы пришли.

— Что касается земли, — техасец отведал кофе, но тут же торопливо отставил чашку, слишком горячий, — ваши притязания основаны на дарственной Армильо, а у него не было прав дарить эти земли, поскольку он никогда не владел ими. Они были частью исконного владения короля Испании, позднее узаконенного правительством Мексики, а еще позднее — правительством Соединенных Штатов.

Много лет эти земли считались бесполезными и никому не нужными, так что я отправился сюда, присмотрелся и купил настоящую дарственную. В Санта-Фе вы узнали бы, что у меня есть законные права на тридцать шесть участков земли в этом районе. А ваша дарственная гроша ломаного не стоит, да никогда и не стоила. Что бы ваш отец за нее ни заплатил, он просто выбросил деньги на ветер. Мне очень жаль, но таковы факты. В суде у вас не было бы ни малейшего шанса.

Хотя выражение лица Джелины не изменилось, она почувствовала, как в груди у нее поднимается холодная ярость. Ну сделал ли ее отец хоть что-нибудь в своей жизни толково? И почему Харвей не обнаружил этого раньше? Почему он не знал даже того, насколько бесплодны эти голые скалы? Но, к сожалению, путь к отступлению отрезан. Да, она могла бы продать скот. Однако большое стадо — весомый аргумент в ее пользу. Отряд, переселяющийся на новые земли с несколькими тысячами голов скота невольно вызывает к себе определенное уважение. Назад пути нет.

Поглядев на Тома, девушка улыбнулась ему.

— Мне бы хотелось уладить спор миром, мистер Радиган, но можете быть уверены — это дело никогда не попадет в суд. Оно будет улажено прямо здесь — и прямо сейчас.

Она допила кофе. Радиган резко вскочил на ноги.

— В таком случае мы попусту теряем время, — грубо оборвал он. — Больше говорить не о чем. Я даю вам ровно час, чтобы увести ваш скот и ваших людей с моей земли.

Анджелина и бровью не повела. Подняв чашку, она снова лучезарно улыбнулась.

— Мне, право, жаль, что мы враги, — сказала она. — Я надеялась, что мы сможем стать друзьями.

— А мы еще можем стать друзьями, — вмешалась Гретхен. — Уведите свой скот, найдите себе собственное ранчо, а потом возвращайтесь и навестите нас.

— Нас? — переспросила Джелина. — Ну что ж! — Она поднялась из-за стола. — А я и не догадывалась, что вы стали партнером мистера Радигана по ранчо. Или же, — она многозначительно смерила их взглядом, — вы уже упрочились в правах?

Лицо Гретхен сперва побледнело, а потом залилось краской.

— У меня нет никаких прав, — выговорила она, — если не считать того, что мой отец предан Тому Радигану. И я надеюсь, что тоже буду верна ему.

Анджелина направилась к двери.

— Ну разумеется, — подтвердила она. — У меня нет никаких сомнений, что будешь.

Выйдя на улицу, Анджелина остановилась на крыльце. Внутри нее все кипело. Эта — эта девчонка! Даже холодный ветер не мог охладить ее пылающую голову. Наконец Джелина вспрыгнула в седло. Ну и отлично, Харвей знает, что делать дальше. Но, даже и приняв это решение, Джелина не могла успокоиться. У нее перед глазами все стояли темные завитки волос Радигана, задумчивое и серьезное выражение его глаз.

А ведь скоро он будет мертв… убит.

Ну и ладно, твердила она сама себе. У него был шанс. А другого способа просто нет.

Съежившийся от холода Харвей Торп раздраженно поглядывал на хмурившееся небо.

— Ты уверена, что там нет другого выхода?

— Я смотрела. Там только один.

— А ты, Росс, что думаешь?

Уолл качнулся в седле.

— Мы можем с ними справиться, но при этом потеряем людей. Нет смысла пытаться нападать сзади. Если кто попробует подкрасться по тому склону за домом, его изрешетят пулями.

Торп задумчиво осматривал ранчо. Можно было бы попробовать засесть в конюшне и стрелять по окнам дома, но это не так уж и легко. Радиган явно предусмотрел возможность осады.

— Нужно что-то придумать, — произнес Торп.

— Кокер хорошо обращается с пушкой, — начал Уолл. — Если отправить его и Барбью на позиции, с которых они могли бы стрелять по окнам, то можно задать жару сидевшим в доме.

— Отлично. — Торп тронул коня с места. — Так и сделаем.

Росс Уолл быстро принялся за дело. Погонщики отвели стадо на дно каньона и оставили его пастись под присмотром четырех ковбоев. Остальные заняли позиции, откуда можно было стрелять по дому. Трое засели в конюшне, двое — в корралях. Пока пальба не началась, Росс отправил Кокера в заросли деревьев справа от ранчо, Барбью — слева.

Анджелина поскакала вниз по склону холма и, спешившись около костра, протянула руки к огню.

— Ты видел Радигана? Что ты думаешь о нем? — поинтересовалась она у Битнера, оставшегося поддерживать костер.

Битнер цинично поглядел на нее разбойничьими глазами.

— Вы, мэм, никогда не видели, как воюют за землю, — ответил он. — А эта битва, сдается мне, будет не из легких. Когда начинается заваруха, никогда не знаешь заранее, как или где она кончится. Да, я видел его, он не из тех, с кем можно поладить. Этот Радиган — что твой медведь гризли, особливо как заберется в холмы. Чтобы с ним справиться, его придется убить, а он уж точно умрет не один. Но мне и платят за то, чтобы я стрелял. Мэм, головой ручаюсь, все мы с лихвой отработаем наши деньги.

— Там их всего двое.

— Да, двое. Не так уж и много, правда? Зато они в крепкой обороне, да и драться умеют. — Разворошив костер, ковбой подкинул туда еще дров. — Двоих вполне хватит, чтобы устроить славную драку, а Радиган превосходный боец, всем на удивление.

Раздался выстрел. Это стрелял Кокер. Хотя Анджелина и Битнер не могли разглядеть дом, но они видели дымок, поднимавшийся над местом, откуда прозвучал выстрел.

— Кокер, — сказал Битнер. — Он всегда скор на пальбу.

Следующие несколько минут было тихо, и Анджелина прислушивалась к затихающему эху, гадая, что же всё это может значить. Погибнут люди — но ведь люди погибали и прежде. В той смуте в Техасе было убито с дюжину человек, а еще больше было ранено или пропало без вести.

Пуля Кокера угодила в подоконник и процарапала в нем глубокую борозду. Хотя сам дом был сложен из камня, но подоконники Радиган вытесал из дерева. Глядя на след пули, Том терпеливо ждал. Он не спешил. Нет никакого смысла стрелять, пока не видишь цели.

Гретхен собирала три тюка с провизией. Одеяла уже давно были спрятаны в тайниках среди холмов, но сейчас каждому из обитателей ранчо предстояло взять с собой еще по одеялу и по тюфяку. Кто знает, где им придется разбить лагерь.

Следующая пуля разбила стекло и вонзилась в потолок. Джон Чайлд шагнул вперед и мгновенно выстрелил. Барбью, чертыхаясь, дернулся в сторону. Ему обожгло плечо словно огнем, по спине текла струйка крови. Хотя царапина была совсем пустяковой, его внезапно пробрал озноб. Эти люди умеют стрелять.

Вялая перестрелка продолжалась до вечера, не причинив вреда ни одной из сторон. Примостившись за грудой булыжников, Харвей Торп раздраженно разглядывал дом. Оттуда выстрелили всего четыре раза… То ли у осажденных мало патронов, то ли они просто осторожничают. Но из этих четырех пуль одна зацепила Барбью, другая прострелила сапог Кокера, а еще две прошли над самой головой Уолла.

Тем временем осажденные полностью упаковали заплечные мешки и уложили их рядом со входом в туннель. Джон Чайлд пролез по подземному ходу и накормил кукурузой спрятанных лошадей. Он некоторое время оставался там, и на душе у него было нелегко. Ведь рано или поздно кому-нибудь из врагов взбредет в голову попытаться обойти дом сзади, а тогда он неминуемо наткнется на лошадей. Здесь, на осыпающемся склоне, нет почти никакого прикрытия, и любого, кого тут застигнут враги, будет очень легко подстрелить снизу.

Когда стемнело, Радиган потихоньку выскользнул наружу и притаился у стены дома, сжимая шестизарядный кольт. Он был уверен, что противник предпримет попытку подкрасться под окна и стрелять, лежа у стен. Том хотел отразить эту атаку. Прислонившись к дому спиной, он ждал.

Было прохладно, но не так холодно, как раньше. Казалось, с приходом ночи воздух стал посуше. Слабый ветерок шевелил ветви сосен. В конюшне били копытами лошади.

Наконец Том заметил легкое движение на углу между стенкой конюшни и корралем. Через несколько секунд оттуда появился человек. Он крался на цыпочках, низко пригнувшись и стараясь ступать как можно тише. Радиган осторожно выпрямился. Тень от широкой крыши полностью скрывала техасца, поэтому враг не замечал его до самого последнего мгновения. Описав дугу, тяжелая рукоять револьвера опустилась на голову ничего не подозревавшего ковбоя. Тот зашатался, попытался выпрямиться, но Том снова ударил его. Враг рухнул навзничь и затих. Радиган ловко связал его по рукам и ногам сыромятным ремнем — любой ковбой всегда имеет запас таких ремней на случай, если придется связывать копыта теленку — и заткнул ему рот куском старой мешковины.

Пленник застонал и попробовал пошевелиться.

— Полегче, — шепотом посоветовал Том. — Ты только устанешь. Лежи тихо — может, я тогда тебя больше не трону.

Следующий час тянулся медленно, но ничего не происходило. Затем Радиган заметил, что из-за конюшни показался очередной смельчак, бегущий к дому. По-видимому, пленник услышал шаги, поэтому он изо всех сил забился в путах и замычал, стараясь позвать на помощь. Бежавший остановился и схватился за револьвер. Упав на одно колено, Радиган выстрелил одновременно с ним, и в тот же миг упал на землю и откатился в сторону. Пуля просвистела над его головой и расплющилась о притолоку двери.

— Только попробуй еще раз выкинуть что-нибудь в этом роде, — мрачно предупредил пленника Радиган, — и тебя пристрелят твои же собственные дружки.

Прошел еще томительный час. Том прокрался обратно к двери и поскребся внутрь.

Гретхен в тот же миг оказалась возле него.

— Том, Том, ты не ранен?

— Просто голоден.

— Одного ты уложил, — сообщил Джон Чайлд. — Я сам видел.

— И один пленник.

Не зажигая свет, Радиган уселся за стол, уже накрытый к ужину. Поев, он отнес чашку с кофе к окну и выпил ее, откусывая пончик.

— Ну ладно, — наконец произнес он. — Пора.

Когда беглецы выбрались на осыпь, звезды скрылись за тучами. Лошадей они оседлали за несколько минут. Чайлд привязал мешки к седлам, и маленький отряд, ведя коней на поводу, двинулся по склону к зарослям деревьев. Через несколько минут станет ясно, удалось ли им скрыться, не подняв тревоги.

Тропинка Тропинка вела все дальше от дома через рощу у подножия горы. Чайлд шел впереди, а Радиган замыкал шествие. С немалыми предосторожностями преодолев около четверти мили, трое друзей вскочили в седла и поскакали прочь.

За все это время никто из них не произнес ни слова, да и разговаривать не хотелось. Позади они оставили тепло и уют домашнего очага, а впереди их ждали холод и тьма ночного леса. И кто знает, когда теперь им доведется спать под кровом — да и доведется ли вообще?

Они скакали на запад, без тропы и дороги. Путь их лежал сквозь густую тьму ночного леса, лишь изредка над головой проглядывали звезды. Было холодно… Ветер, слетавший с отрогов гор, без устали шептался с верхушками деревьев, перебирая тонкие длинные сосновые иглы, словно струны арфы, глухо стонал среди камней и расщелин скал.

Теперь отряд возглавил Том Радиган, потому что только он знал, куда им ехать. В кромешной тьме, где не было ни единой тропинки, где все приметы и вехи исчезали и терялись самым таинственным образом, он находил дорогу по неровным склонам гор, выискивая прогалины среди деревьев, словно ведомый некой путеводной нитью.

Сзади не доносилось ни звука — похоже, нападающие решили ждать рассвета. И то верно — двое отважились на вылазку, и оба исчезли. Одного точно убили, а что сталось со вторым, им совсем не известно. Наверное, сейчас люди Фолей — неуверенные, встревоженные, обозленные — притихли и разглядывают темный дом Тома.

Скоро ли они поймут, что ранчо опустело? Вероятно, через несколько часов. В такой обстановке каждая минута — это выигрыш. Том Радиган знал: чтобы найти беглецов в этих холмах, потребуется немало времени, если не поможет простая случайность. Но Радиган всегда старался предусмотреть любую неожиданность.

Конечно, ему и его друзьям можно было и дальше оставаться в доме, но их лошадей могли в любую секунду обнаружить, а тогда все пути к отступлению были бы отрезаны. Всегда лучше двигаться, чем оказаться на крючке у врага. Однако техасец отступал не для того, чтобы бежать, а чтобы самому выбрать момент для атаки. Сражение уже началось, и время переговоров миновало. Теперь уже никак не предотвратить кровопролития. Один человек погиб…

Проскакав быстро час, отряд выехал из леса. На широком склоне там и сям чернели разбросанные осины. Беглецы по-прежнему двигались на запад. Справа от них возвышалась темная громада утеса, на пятьсот футов уходящего в бледное небо. Кругом царила тишина. Путники остались наедине с ветром и лохматыми тенями корабельных сосен. Радиган остановился и подождал остальных.

— Как ты? — спросил он у Гретхен.

— Все хорошо, Том. Я могу скакать всю ночь и весь день, ты только скажи.

— Умница.

Джон Чайлд не проронил ни слова. Уже взошла луна, в ее сиянии звезды начали бледнеть. Небо прояснилось, только на горизонте темнели тучи.

— Поворачиваем на север. — Радиган обвел рукой холмы на юге и западе. — Видите вон ту линию гор? Они стоят, словно боевые корабли перед сражением. Так вот, они и указывают нам дорогу на север. Я думаю, мы обоснуемся где-нибудь на перевалах к югу от пика Насимиенто.

От ранчо до того места, где остановились беглецы, было всего несколько миль птичьего полета. Однако по земле это расстояние было чуть ли не вдвое больше. После короткой остановки путники направились на север, ориентируясь на далекую величественную вершину. Путь их снова лежал по бездорожью. Временами они ненадолго вступали под своды леса, но по большей части пологие склоны заросли кустарником и редкими рощицами осин.

Теперь беглецам приходилось ехать чуть ли не шагом, поскольку ни Чайлд, ни Радиган не знали местности. Конечно, им обоим случалось бывать здесь, но днем. А ночью все выглядело совершенно иначе, и они не могли разглядеть ни единой приметы. Более того, прежде они в основном работали с другой стороны от горы, к востоку от ранчо. И стада свои пасли там. Склон же, по которому они сейчас пробирались, сбегал к долине Рио-Пуэрко, а эти земли уже располагались за пределами владений «Р-Бар».

Несколько раз Радиган останавливался и прислушивался, не слышно ли погони. Но тишину ночи нарушали лишь завывания ветра.

Пологий склон внезапно вывел их к неглубокому оврагу в форме подковы, почти сплошь поросшему осинами. В центре его обнаружилась узкая расщелина, где можно было укрыться от ветра. Слышалось слабое журчание ручья. Радиган придержал коня.

— Давайте устроим привал. Выпьем кофе.

Джон Чайлд, не дожидаясь повторного приглашения, спрыгнул на землю, седло его заскрипело. Радиган тоже спешился и протянул руку Гретхен, отметив про себя с удивлением, что рука девушки оказалась сильнее, чем он думал.

— Устала?

— Мы же только выехали.

Несмотря на то, что все вокруг отсырело от дождя, путникам удалось набрать сухой коры и листьев из-под поваленного дерева. Потом они наломали хвороста — и через одну-две минуты маленький костер запылал. Он был такой крошечный, что свободно поместился бы под шляпой, но приготовить кофе на нем было можно. Зато его было совершенно незаметно — пламя со всех сторон загораживали высокие камни и кроны деревьев — и враги не могли его увидеть.

Отойдя от костра, Радиган направился на звук текущей воды. В кустах раздался громкий шорох, протяжное уханье. Техасец поспешно схватился за кольт, но тут же опустил руку и усмехнулся. Это всего-навсего взлетела спугнутая им сова. Выйдя к ручью, он опустился на корточки и попробовал холодную свежую воду.

Ручей тоненькой струйкой сочился из-под груды камней и впадал в небольшую заводь чуть ниже по склону. Набрав котелок воды, Радиган вернулся к своим спутникам.

Блики огня плясали на влажных лошадиных боках, отражались от блестящих кожаных седел. Над головой проглядывал клочок звездного неба. По-индейски присев на пятки, Том поверх костра поглядел на Гретхен. Девушка выглядела не усталой, а наоборот оживленной и восхищенной. Перехватив этот взгляд, Чайлд ухмыльнулся.

— Снова на тропе, — сказал он. — Интересно, можно ли когда-нибудь забыть это чувство.

В лощине было холодно и сыро, но горячий душистый кофе оказался очень вкусным. Внезапно у Радигана стало легко на душе. Как и Чайлд он прошел суровую школу, много бродяжничал, и теперь радость странствий охватила его, несмотря на все неприятности. Да, понятно, сейчас он был втянут в войну с Отрядом Фолей. Что ж, если чужаки-виргинцы хотят драки, они ее получат. Уж он-то исходил этот край вдоль и поперек, он сумеет защитить себя. И не горстке каких-то пастухов с равнин тягаться с ним в горах.

Искры вспыхивали и гасли в тени тонких осиновых стволов. Листья шелестели под порывами ветра. Налив себе вторую чашку кофе, Радиган вертел ее в ладонях и размышлял, что же будет дальше. Но мысли его все время обращались к Анджелине Фолей. Кем ей приходится этот Торп? Сводный брат? Или нечто большее? И зачем они приехали сюда?

Правда, у нее имелись основания притязать на землю, хотя в суде это бы не учли. Но ведь те, у кого все идет хорошо, редко переселяются в новые края. Отряд Анджелины почти весь состоит из испытанных бойцов, а его предводитель, судя по всему, человек опытный и решительный. Так зачем же они покинули насиженное гнездо? Тем более с таким количеством скота… Разве что их самих выжили с прежних пастбищ или у них возникли какие-то другие неприятности.

Да, возможно, здесь что-то есть. Но эта история не стоила бы и выеденного яйца, если бы полномочный шериф Флинн с самого начала проявил твердость. Теперь же, когда все уже завертелось, никто не предскажет, когда все кончится. Такого рода войны могут длиться годами: вспомнить, к примеру, вражду Саттона — Тейлора в Техасе — она тянется до сих пор.

После недолгого привала Радиган тщательно затоптал огонь и разровнял угли. Чтобы уничтожить всякие следы, он завалил остатки сучьями и насыпал сверху листьев. Конечно, эти уловки не могли обмануть опытного следопыта; но случайный путник, проходя неподалеку от этого места, ничего бы не заметил. Снова вскочив на коней, техасец и его спутники поскакали к темневшей вдали громаде пика Насимиенто. Когда наступил рассвет, они наконец остановились и разбили лагерь возле Чистого ручья позади от Эврека-Месы.

Проскакав за ночь около двадцати миль, маленький отряд описал широкий полукруг и находился теперь всего лишь в восьми милях от ранчо «Р-Бар». Зато таким образом беглецы запутали следы и могли рассчитывать, что отыскать их будет не так-то просто. Тем более, что Радиган применил несколько хитрых приемов: несколько раз возвращался по собственному следу, пересекал ручей. Дважды друзья разделялись и ехали каждый своей дорогой, а после встречались в условленном месте.

Их новое убежище располагалось в узком скалистом ущелье, где когда-то в незапамятные времена пролегало русло реки. Вода промыла в стенах каньона множество пещер, но теперь там давным-давно было совершенно сухо. В одной из таких пещер, надежно скрытой кустарником и деревьями, и нашел себе приют техасец со своими спутниками.

— Как ты думаешь, они будут нас выслеживать? Или просто обоснуются на ранчо и станут наслаждаться победой?

— Ну, наслаждаться победой им не удастся хотя бы потому, что мы вернемся и сделаем все, чтобы им захотелось оказаться подальше от этого места.

Том потянулся за ружьем.

— Я буду сторожить первым, Джон. Мне хочется малость побродить вокруг.

Светало. Прихватив винчестер, Радиган направился к выходу из ущелья. В обычных условиях он тут не остановился бы, но теперь пещера казалась вполне подходящей. Ведь весьма вероятно, еще до наступления ночи им понадобится надежное укрытие, а каньон и был самым надежным укрытием. Вдобавок в нем оказалось полно сухостоя на топливо. Том решил, что вряд ли преследователям удастся отыскать их убежище. Вход в пещеру так зарос кустарником, что его было трудно разглядеть даже за несколько шагов. Из-за кустов блики Огня, горящего внутри пещеры, не будут отражаться на противоположном склоне ущелья. Но не заметна ли пещера сверху? Техасец задумчиво окинул взглядом стены каньона, однако все же пошел понизу.

Ранчо находилось примерно в восьми милях к югу от каньона, и неподалеку, на Пенас-Неграс, паслась часть его стада. Поэтому Том хорошо знал любое место отсюда до «Р-Бар». Земли к востоку от пещеры тоже были ему известны.

На память Тому неожиданно пришли разные истории об этих краях. По слухам, тут в каньонах скрывались беглые разбойники и враждебные индейцы — в основном юты.

Интересно, в который раз подумал Радиган, скоро ли враги поймут, что дом пуст? Или они уже обнаружили это?

Техасец вышел к устью каньона, загроможденному обломками скал. Гигантские валуны, многие размером больше, чем дом, были в беспорядке навалены друг на друга, образуя самые причудливые фигуры. Утесы вокруг поросли густым сосновым лесом.

Глазам Тома предстало удивительное по живописности зрелище. Однако его привыкший к красотам природы взгляд зорко высматривал признаки присутствия человека. Изучая в бинокль далекие леса, он заметил нескольких оленей и одного медведя, но ничего подозрительного ни на юге, ни на западе не обнаружил.

Радигану подумалось, что теперь можно несколько часов отдохнуть и выработать план действий. Несмотря на долгую скачку, его отряд снова находился в непосредственной близости от ранчо, и он вовсе не собирался позволить людям Фолей спокойно хозяйничать в «Р-Бар». По счастью, совсем недалеко от каньона находилась укромная долина, где паслись кони Тома. Отвесные стены долины не позволяли лошадям разбредаться, а сочной травы и свежей воды там вполне хватало прокормить табун из двадцати животных. В основном это были дикие лошади, которых техасец сам поймал и объездил.

Утром беглецы отдыхали, а Радиган погрузился в размышления. Он привык долго и всесторонне обдумывать каждую деталь своих планов, пока любая мелочь не становилась ему окончательно ясна. Техасец знал, что прежде всего беглецам нужно убежище — надежное, теплое, удобное и совершенно тайное. Из такого убежища они смогут осуществлять вылазки в стан своих врагов.

Более того, Радиган собирался предпринять еще кое-что, дабы упрочить свое положение. Он предвидел, что, хотя формально все права на его стороне, ни от Флинна, ни от начальства в Санта-Фе поддержки ему не дождаться. Но все же Том намеревался подать властям официальное заявление, чтобы оградить себя от неприятностей со стороны закона. А уж разбираться со своими врагами он будет сам, и для этого ему никакая помощь закона не потребуется.

Обдумывая все это, Том и сам не заметил, как уснул. А когда проснулся, обнаружил, что день клонится к вечеру. Весело потрескивал костер, разносился манящий аромат кофе. У огня, глядя на Тома, сидела Гретхен. Джон Чайлд еще спал.

Радиган сел и удивленно посмотрел на нее.

— Ты что, даже не ложилась?

— Я посплю потом. Все в порядке. Я немного прошлась по каньону, но ничего подозрительного не видела.

— Ты могла бы оседлать даже речную волну, — заметил Том. — Ты научилась этому в монастыре?

— Нет, у дяди Джона, — девушка кивнула в сторону Чайлда. — Он всегда так же осторожен, как и ты.

— Это просто образ жизни. Но в нынешние времена можно выжить только так. — Техасец свернул самокрутку и раскурил ее от ветки из костра. Ночь, похоже, будет холодной. — Джон рассказывал, индейцы вырезали всю твою семью.

— Я почти ничего не помню… Казалось, мы так долго ехали и ехали на Запад, что потеряли чувство времени. Во всяком случае, я. Иногда я думала, что во всем мире не существует никаких других звуков, кроме громыхания колес и завывания ветра — среди трав всегда дул ужасный ветер. Там были мои папа и мама, а вроде бы еще и дядя… толком не помню. Мы с папой пошли к ручью за водой и вдруг услышали какие-то вопли. Ох, я до смерти перепугалась! Папа велел мне спрятаться в ивовых зарослях, а сам отправился посмотреть, в чем дело. Я все ждала и ждала и наконец вылезла поискать его. Тут-то индейцы меня и заметили.

— Они хорошо обращались с тобой?

— О да! Мои светлые волосы привели их в восторг, и они были очень добры ко мне. Но от них так противно пахло, а я все старалась не плакать. Потом индейцы заставляли меня работать, но никогда не обижали, а тот, который меня нашел, заботился обо мне, как о собственном ребенке.

Выйдя в каньон, Радиган отыскал и перетащил поближе ко входу в пещеру поваленное сухое дерево. Потом он принес к костру несколько толстых сучьев. На небе не было ни облачка. Вершина горы Сан-Педро увенчалась золотой короной заходящего солнца, по отрогам Насимиентоса разлился густой багрянец.

Оседлав коня, техасец вернулся в пещеру и выпил чашку кофе.

— Не время мешкать, — сказал он. — Я хочу пуститься в путь, пока еще светло.

— Будь осторожен.

— Ладно.

Подойдя к коню, Радиган засунул винтовку в чехол у седла. Гретхен догнала его.

— Том… береги себя.

Последний луч солнца набросил золотую сеть на белокурые волосы девушки.

— Ну конечно! — заверил ее Том и, тронув поводья коня, поскакал вниз по каньону.

Через час он уже сидел на неровном склоне холма примерно в миле от «Р-Бар», разглядывая ранчо в бинокль. Вокруг бродил скот, у корраля стоял на привязи конь. Через некоторое время техасец увидел, как из дома выходит человек с винтовкой в руках. Больше никого видно не было.

Коровы медленно бродили с места на место, и в какой-то момент Радиган разглядел за их спинами мерцание походного костра у основания утеса. Рядом с огнем виднелось несколько темных фигур. Стадо так разбрелось, что часть его оказалась почти совсем рядом с тем местом, где прятался Радиган. Ковбой задумчиво поглядывал на животных. Если вдруг начнется паника… промелькнуло у него в голове.

Внезапно, как это всегда и бывает в горах, землю объяла тьма. Покинув свое убежище на склоне, Радиган вскочил на коня, поскакал к стаду и начал медленно отгонять его на юг. Действовал он не торопясь, с привычной сноровкой, да и холодный северный ветер был ему только на руку. Повернувшись хвостами к ветру, коровы медленно трусцой двигались вниз по узкой долине. Когда до костра оставалось не больше четверти мили, техасцу удалось повернуть на юг уже по крайней мере двести голов скота. А между ним и костром паслось еще около четырехсот. Достав ружье, Радиган некоторое время задумчиво держал его на луке седла, поглядывая то на темные фигуры у огня, то на коров. Внезапно он выстрелил, издал дикий техасский вопль и, пришпорив коня, бросился в самый центр стада. Испуганные животные кинулись врассыпную. Том приободрил их еще парой выстрелов и пронзительным завыванием. Паника мгновенно охватила все стадо.

У костра раздались испуганные крики и выстрелы. Но буквально в следующую же секунду ополоумевший от ужаса скот, круша все на своем пути, пронесся там, где только что горел огонь. Не успокаиваясь, стадо ринулось вниз по каньону. Из дома послышался вопль, хлопанье двери. Застучали копыта коня. Повернув своего гнедого, Радиган пересек долину и затерялся во тьме среди деревьев.

Обогнув болото, Том выехал на тропу Кеболла. Она вывела его к деревне, в которой было несколько покосившихся домишек.

Под неумолчный лай собак он остановился около дома на околице древни и, подождав, пока отворилась дверь, позвал:

— Педро, это Радиган.

Дверь закрылась. Радиган услышал, как по тропинке зашлепали босые ноги.

— Чем могу служить, сеньор?

— Мне нужен твой черный конь! Своего я оставлю здесь.

— Заходите!

Педро провел гостя к корралю и заарканил вороного коня. Переменив седло, Радиган предупредил:

— Получше припрячь моего конягу. Здесь бродят злые люди.

— Вам нужна помощь, сеньор Том?

— Нет. Не нужна.

— В Лома-Койота есть хорошие бойцы, они здорово дерутся. Если хотите, я поскачу туда и они приедут к вам.

— Нет, пока не надо.

Из деревни Том направился к югу и устроил привал в холмах над Сан-Исидро. Через несколько часов солнце разбудило его. Снова вскочив на коня, техасец поехал в город.

Дауни подметал деревянный тротуар перед местом, где останавливались дилижансы. Словно не веря своим глазам, он медленно выпрямился.

— У тебя неприятности, Том, — произнес бармен. — Я слышал, эти парни выгнали тебя.

— Правда? — Радиган привязал вороного к коновязи. Ему нужна была ванна и сытная пища. Внезапно он почувствовал зверский голод. — Я покинул ранчо, чтобы не попасться им на крючок.

Из-за дома показался Флинн. Завидев Радигана, он, разинув рот, замер на месте. Наконец смерив Тома настороженным взглядом, шериф выдавил из себя:

— Уезжаешь из этих мест?

— Мой дом здесь.

— Я бы советовал тебе уехать. Дом свой ты потерял, и, значит, ничего тебя здесь больше не держит.

— Ты наконец собрался с мыслями?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты решил, на чьей ты стороне, не так ли?

Лицо Флинна застыло.

— Смотри, я тебя предупредил. Только выкини что-нибудь, и я тебя заберу.

Радиган пристально посмотрел на шерифа.

— Только попробуй. Джим. У тебя ведь жена, дети. Ты же не хочешь никаких неприятностей, потому что боишься потерять семью. Так вот, ты потеряешь их в тот самый день, как попытаешься забрать меня.

Джим Флинн стиснул зубы, лицо его перекосилось от ярости. Он медленно поднял глаза на Радигана, но вдругпокрылся холодным потом.

Техасец и не думал блефовать.

— Не дави на меня, — промолвил шериф, но в душе его все крепла уверенность, что стоит ему попробовать арестовать техасца, как тот убьет его на месте.

— В тот самый день, как ты решишь без всякой причины забрать меня, — проронил Том, — ты умрешь. Я защищаю свои права, а ты, видно, из тех, кто готов бежать за славненьким красненьким фургоном только потому, что он поновее. Я действую через твою голову, Джим.

— Что ты хочешь сказать?

— Я написал губернатору и шерифу Санта-Фе. Известил их о сложившейся ситуации. Мои документы на землю зарегистрированы в Санта-Фе. Если ты, вмешавшись в это дело, не выгонишь в три шеи отряд Фолей, то сам станешь пособником преступления.

Джим Флинн неожиданно понял, что ему нечего сказать. Если Радиган действительно написал губернатору и шерифу Санта-Фе и если он прав, то положение самого Флинна гроша ломаного не стоит. И в то же время шерифу вовсе не улыбалась возможность помериться меткостью с человеком, который застрелил Вина Кейбла.

Но, с другой-то стороны, письмо давало Флинну передышку, и он обеими руками ухватился за это.

— Ну хорошо, я подожду. Получу указания от шерифа Санта-Фе, а затем начну действовать. И если приду за тобой, так будь уверен, заберу.

Том Радиган даже не ответил. Он прекрасно понимал, что думает шериф, и сочувствовал ему. Ведь именно о такой ситуации сказал в свое время сэр Фрэнсис Бэкон note 2: «Тот, у кого есть жена и дети, отдается на милость Фортуне, ибо они помеха великим свершениям».

Ну, сказал себе Том, по крайней мере, жена и дети заставляют человека призадуматься, стоит ли рисковать.

Радиган вошел в салун, и Дауни протянул ему стакан.

— Позавтракаешь?

— Еще бы.

— Ты убил одного из них?

— Кажется, да.

— Не сомневайся. Но сегодня утром они будут здесь, Том. Часть из них собиралась прийти.

— Об этом я подумаю после завтрака.

Хотя Том сказал Флинну о письмах, но на самом деле еще не успел написать их. И сейчас он занялся именно этим. Кроме того, написал еще одно письмо — запрос капитану конной полиции Таскосы об отряде Торпа-Фолей и их стадах.

Радиган принялся за вторую чашку кофе, когда в дверь неожиданно ворвался Флинн и бросился к его столу.

— Ты собираешься драться с людьми Фолей?

— Что, едут?

— Да, четверо или пятеро.

Том коротко кивнул.

— Спасибо, Джим.

Он начал неторопливо подниматься из-за стола, когда услышал топот копыт. Взглянув в окно, техасец увидел спешившихся у коновязи всадников — пять человек.

— Слишком поздно! — вскричал Флинн. — Черт побери, ты опоздал

— Ничего, все равно мне хотелось еще кофе, — усаживаясь, пожал плечами Радиган.

Флинн резко повернулся к нему.

— Ты же можешь выбраться через черный ход! Пошевеливайся!

— Мне больше нравится здесь.

Остолбенев, шериф уставился на него, явно собираясь разразиться гневной тирадой. Он даже открыл было рот, но стиснул зубы и направился к бару

— Плесни мне, — хрипло произнес он.

Налив себе очередную чашку кофе, Радиган откинулся на спинку стула и, развалившись, стал наблюдать за дверью.

По крыльцу тяжело протопали сапоги, раздался чей-то хохот.

Дверь настежь распахнулась.

Глава 4

Первыми вошли три ковбоя, которых Радиган не знал, но за ними появились Барбью и Битнер.

Громко смеясь и болтая, они навалились на стойку бара, все еще не замечая своего врага. Какой бы урон всему отряду в целом Ни нанесла смерть одного из бандитов, но этих пятерых она совсем не огорчала. Том даже не шелохнулся. Сидя за столом, он внимательно разглядывал вошедших.

Как бы ни обернулось дело дальше, а приехать в Сан-Исидро ему было совершенно необходимо. Во-первых, Том хотел, чтобы Флинн окончательно понял его намерения, а во-вторых — что куда важнее — надо было написать письма губернатору и шерифу графства и укрепить свои позиции. Хотя Радиган и не рассчитывал, что письма принесут ему какую-нибудь реальную пользу, он хотел официально уведомить власти о происходящем и о том, что помощи ему от Флинна ждать не приходится. Дальше дело снова перейдет в его руки, но власти будут знать о происходящих здесь событиях и о том, что ему приходится принимать собственные меры для защиты своих владений.

Флинн оставался возле стойки, но ковбои не обращали на него никакого внимания. Битнер же как всегда угрюмо молчал, но Радиган догадывался, что этот тип гораздо опаснее Барбью.

Том сидел в тени, лица его почти не было видно, поэтому ковбои лишь скользнули по нему взглядом. Но едва Радиган отметил это, как один из ковбоев, почуяв в молчаливой фигуре за столом какую-то смутную угрозу, начал пристально к нему присматриваться. После некоторого замешательства, он стал шептать что-то своим приятелям. Веселая болтовня тут же смолкла. Все уставились на техасца. Флинн расправил плечи и посмотрел в их сторону. Это движение заставило Битнера обратиться к шерифу.

— Ты-то на чьей стороне? — небрежно поинтересовался он.

— На стороне закона. Я не допущу здесь никаких непорядков.

В ответ Барбью расхохотался.

Том Радиган и бровью не повел. Медленно взяв обрывок бумаги, лежавший на столе рядом с чашкой, он принялся сворачивать самокрутку. Ему было интересно, как далеко посмеет зайти Флинн. Для себя же он сразу решил, что если дойдет до схватки, то в первую очередь надо убить Битнера… Битнер был самым опасным из всех, хотя и три незнакомых ковбоя тоже выглядели крепкими ребятами.

Флинн продолжал стоять на своем:

— Вы, парни, пейте себе на здоровье, да и двигайте отсюда. А затеете в городе заварушку, я вас мигом заберу.

— Он убил одного из наших.

— Вполне возможно, но вы же слышали, что я сказал.

— А нам все равно, — заявил Барбью. — Ты, шериф, можешь проваливать отсюда или остаться и держаться в сторонке.

— Я останусь тут. А вот вы, коли начнете бузить, отправитесь прямиком за решетку.

— Ты, что ли, нас заберешь? — ухмыльнулся Барбью.

— Именно я, — отозвался Флинн. — Или ты, Барбью, попробуешь сопротивляться мне?

Барбью смешался. Он отлично стрелял, но и Флинна явно назначили шерифом не просто так. Поэтому задире не очень-то хотелось мериться с ним силами. А кроме того, всем им было строго-настрого велено не встревать ни в какие неприятности в городе.

Флинн подошел к Барбью.

— Я уже говорил тебе. Пей, если хочешь, — и уезжай из города. Но не смей здесь ничего вытворять.

Громила все еще колебался, но тут подал голос Битнер:

— Уступи, Барб. Придет и наш черед.

Пожав плечами, Барбью снова повернулся к стойке, и Дауни наполнил ему стакан. Радиган с интересом наблюдал за барменом. Тот не вынимал из-под прилавка правую руку, и Том готов был дать голову на отсечение, что там спрятан револьвер. Радиган спокойно налил себе еще чашечку кофе.

Он сознавал, что попал в весьма опасное положение. Враги будут подкарауливать его за городом. Флинн, несмотря на свои шерифские полномочия, по существу умыл руки. Он не допустит беспорядков здесь, но за городом предоставит противникам самим разбираться между собой.

Однако на руку Радигану играло то, что врагам было незнакомо клеймо вороного. И они, скорее всего, решат, что его лошадь привязана где-нибудь в другом месте. Том подозревал, что они выедут из города и будут поджидать его на обеих дорогах. Какое-то чувство подсказало ему, что эти парни предпочитают играть крапленой колодой. Нет, лучше спутать им все карты. Он принялся обдумывать план действий, выжидая, что же будет дальше.

Дауни вышел из-за стойки:

— Еще кофе, Том?

— Пожалуй.

Скорее всего, враги устроят засаду к северу от города. Однако им придется на всякий случай отправить кого-нибудь (а может, и нескольких человек) караулить дорогу, что ведет к югу. Если ехать этим путем, то, проехав около мили, доберешься до беспорядочного нагромождения скал. Но мало кто знает, что в том месте от главной дороги ответвляется узкая, еле заметная тропка, петляющая среди гор. А за перевалом она поднимается все выше и выше к пику Паларито. И лишь недалеко от вершины эту тропу пересекает глубокая расщелина.

«Если только удастся выбраться из города, — подумал Том, — останется шанс на спасение. Ведь самое удобное место для засады — за скалами, а тропинка отходит от дороги перед ним».

Радиган неторопливо докурил самокрутку и допил кофе. Ковбои наконец-то вышли из салуна, и он остался один.

— Спасибо, Джим, — произнес он.

— Не стоит. Мне просто не хотелось никаких беспорядков.

— Все отлично.

Поднявшись из-за стола, техасец подошел к стойке и расплатился с Дауни. Тот, даже не взглянув на деньги, сгреб их в выдвижной ящик.

— Будь начеку, Том. Они устроят засаду.

Радиган выглянул в окно. Кони врагов исчезли, но какой-то ковбой слонялся на улице неподалеку.

Том усмехнулся:

— Авось милосердный Бог пожалеет моряков в такую бурную ночь!

— Так-то оно так, Том, но только те парни всерьез хотят поймать тебя, — отозвался бармен.

— Заверни мне что-нибудь из еды, ладно? Очень может быть, я проведу в холмах пару дней.

— А эту девушку не ранили? — спросил Дауни.

— Нет, Пат. Она словно из стали выплавлена. Девчонка не промах.

Пока Дауни укладывал пакет с провизией, Радиган натягивал куртку, вспоминая расположение домов на улице у салуна. Вроде бы, четыре по правой стороне, три по левой, а за ними — сеть переулков, разбросанные в беспорядке лачуги, сараи, конюшни. Дом Хансена, где поселилась Анджелина, стоял по левой стороне дороги, но вдали от главной улицы, в глубине переулков. Внезапно Тома осенила блестящая идея.

— До встречи, — бросил он бармену и, аккуратно прикрыв за собой дверь, вышел из салуна и с самым решительным видом зашагал прочь. Однако, отойдя всего несколько ярдов, Радиган внезапно развернулся и быстро оказался в седле вороного. Бешено пришпорив коня, он обогнул салун и скрылся за зданием. -

Действия эти были настолько неожиданны, что наблюдатель на противоположной стороне улицы был застигнут врасплох. Сперва он застыл с открытым ртом, а затем, опомнившись, ринулся к салуну. Едва он успел завернуть за угол, как из-за другого угла снова выехал Радиган. Галопом промчавшись через улицу, техасец исчез за домами. Проехав через заросли деревьев, он направил вороного к песчаному руслу пересохшей реки, чтобы копыта коня не стучали по камням. В скором времени этот маршрут вывел его прямиком к дому Хансена.

Высокое старое здание из необожженного кирпича возвышалось среди рощи. Позади располагались коррали и конюшня. Солнце уже поднялось высоко, и Радиган смело направил коня на тропу, надеясь, что вороной тут никому не знаком, да и его самого в лицо вряд ли кто узнает. Пройдя мимо дома, он привязал коня в зарослях кустарника под деревьями, а сам направился к крыльцу.

Из дома раздавалось приятное сопрано, звучала старинная любовная песня. Том чуть помедлил на крыльце, прислушиваясь, а затем негромко постучал. Пение оборвалось, послышались шаги. Том преступил с ноги на ногу, ступени заскрипели. И дверь отворилась.

Анджелина Фолей ахнула от изумления. Радиган же как ни в чем не бывало приподнял шляпу.

— Как поживаете, мисс Джелина? Принимаете ли гостей?

Девушка на мгновение застыла в нерешительности, но затем шагнула назад.

— Входите. Вы чуть не испугали меня.

— По-моему, часть ваших людей сегодня настроена воинственно, вот я и решил дать им малость поостыть, — небрежно пояснил он и добавил с улыбкой: — А еще я подумал, что за это время мы с вами могли бы поближе познакомиться.

— Вы так уверены, что я хочу ближе узнать вас?

— А разве нет?

— Не знаю, не знаю, — она направилась к дивану. — Однако вы имели нахальство прийти сюда.

— А вы могли бы придумать место получше? — Том с наслаждением опустился на диван. С этого места ему была видна дорога, ведущая к ранчо. — Уж если приходится ждать, то почему бы не провести это время в беседе с очаровательной девушкой?

Джелина молчала, а Радиган тем временем оглядывался по сторонам. Он находился в старинной комнате — прохладной, тихой и приветливой. Однако в последнее время она, очевидно, сильно преобразилась; На окнах висели занавески, у стены стояло пианино — Боже мой, сколько времени Тому не доводилось видеть пианино, кроме того, что стояло в баре?

— Вы хорошо поете. И играете?

— Разумеется.

— Не окажете ли вы мне любезность поиграть еще?

— Мистер Радиган, если у вас есть ко мне какое-то дело, то будьте добры изложить его. Я не испытываю ни малейшего желания играть для вас. С вашей стороны просто дерзость надеяться на это.

— Мы здесь так редко слышим музыку, — продолжал техасец, словно не замечая сквозившего в словах девушки неприкрытого нетерпения. — Особенно старинные итальянские народные песни.

— Вы знаете эту песню? — не сдержала удивления Джелина.

— Все мы попадаем сюда из разных мест, — произнес Том. — Среди жителей Запада вы найдете много людей, которые разбираются только в породах коров и достоинствах пастбищ. — Он помолчал. — Мисс Джелина, я серьезно. Зачем вы приехали сюда?

— Потому что эта земля принадлежит мне, — холодно ответила девушка. — Какие еще нужны причины?

Вертя шляпу в руках, Радиган пожал плечами.

— Да я что-то никак не пойму. Ведь обычно, если имеешь хорошо обустроенное ранчо и такое большое стадо, как у вас, то так просто с места не снимешься. Вот я и гадаю, почему вы уехали и почему наняли людей, которые лучше умеют обращаться с ружьями, чем с коровами.

Анджелина Фолей нетерпеливо поглядывала на дверь. Как на зло, в это время дня она находилась в доме одна, не считая кухарки-мексиканки. Мысль ее лихорадочно работала — Джелина пыталась придумать объяснение, почему она пригласила на ранчо именно этих людей. Радиган сделал очень умно, приехав в такое место, где его будут меньше всего искать. Более того, каждая фраза, произнесенная техасцем во время их короткой беседы, давала новый повод для тревоги. Он явно не относился к числу заурядных ковбоев и скотоводов.

— Я написал губернатору, — заявил Том, прервав ее размышления.

Джелина так и застыла на месте.

— Вы что?

— Написал губернатору, — повторил он. — В Санта-Фе меня хорошо знают, и мне захотелось уведомить их о том, что происходит.

На этот раз Анджелина испугалась не на шутку, осознав что надвигаются серьезные неприятности. Такого поворота событий ни она, ни ее брат не ожидали. Когда они еще только собирались уезжать из Техаса, Харвей уверял, что все пойдет как по маслу. Во-первых, у них все права на землю, утверждал он. А во-вторых, к тому времени, когда они туда приедут, от поселенца там и духу не останется. Правда, сама Джелина предполагала, что Харвей настаивает на переселении в Нью-Мексико не без задней мысли. Но толком она ничего не знала.

Все равно переселяться было необходимо. Отец ее плохо вел хозяйство, напропалую сорил деньгами и ввязывался в безнадежные кровавые ссоры. Только благодаря ее сообразительности и способности действовать быстро, равно как и помощи Харвея, им удалось унести ноги и направиться к Нью-Мексико. Память о себе они оставили не самую лучшую. Но Росс Уолл, несмотря на длительное и тяжелое путешествие, сумел сохранить в целости их стада, а все преследователи наконец-то остались позади — мертвые.

Но если теперь начнется расследование, то немедленно всплывут все старые грехи.

Совладав с паникой, Джелина сразу поняла, что не должна выдать свои чувства Радигану. Ей стало ясно — либо она сможет одержать над ним верх, либо его придется убить. А еще лучше, пусть он просто исчезнет. Тогда некоторое время все будут ждать его возвращения, а потом она тихо-мирно, ни с кем не ссорясь, поселится на ранчо.

— Так грустно, что нам приходится враждовать, — встав с дивана, девушка подошла к окну; перебирая в уме все возможные решения проблемы. -Вы, Том, сильный человек.

— Обычный скотовод.

— Нет, далеко не обычный. Как хорошо, если бы мы познакомились при иных обстоятельствах. Сами понимаете, такая девушка, как я, которой приходится заниматься хозяйством наравне с мужчинами, не так-то часто встречает интересных людей.

При последних словах, Джелина вдруг поняла, что это не пустая болтовня. Каждое слово было чистой правдой. Повернувшись к Тому, она внимательно поглядела на него И вновь подумала: такого человека она должна была встретить гораздо раньше.

Радиган был очень привлекательным мужчиной. И, без сомнения, храбрым. Он совсем не походил на Харвея — тот никогда ничего не делал без какой-нибудь задней мысли и постоянно пытался отыскать легкий способ разбогатеть.

Джелина подошла к Тому. Поглядев через ее плечо, он увидел, что дорога все еще пуста.

— Том, что вам нужно от жизни? Я хочу сказать, ради чего вы работаете?

— Ну, я хочу, чтобы ранчо процветало и окупалось. Вы и представить себе не можете, что это за работа. Вы ведь пришли сюда с равнин. Там, конечно, возникают свои проблемы, и притом довольно трудные но, вы знаете, как с ними справиться. Так было и со мной. Но здесь, в горах, приходится решать совершенно иные задачи и искать новые пути. Я вел себя очень осторожно — пришел с небольшим стадом и непокладая рук старался сохранить его. Когда я наконец научился жить здесь, прошло две зимы. И только потом я наконец смог понемногу увеличивать свои стада.

— Неужели это так трудно?

— Хуже! Если хотите, езжайте и поглядите сами. — Быстрым движением руки Радиган указал на окно, — Ваши люди, вероятно, думают, что победили, но это не так. Мы покинули ранчо лишь потому, что не хотели оставаться в западне. И мы не очень тревожимся, ведь совершенно ясно, что случится зимой. Вы потеряете ваш скот, потеряете все, что у вас есть. А ваши наемники сбегут, потому что всем им, кроме, быть может, Росса Уолла и еще нескольких, нужна лишь легкая нажива. Конечно, — добавил техасец, — может статься, вам и повезет. Вдруг выдастся мягкая зима.

Слова Тома пугали Анджелину — ведь в них слышалась неподдельная искренность. Девушка понимала, что если вдруг стадо погибнет, она будет окончательно разорена.

Чувствуя ее сомнения, Радиган продолжал:

— Видели ли вы мою долину, когда на ней стало пастись столько коров? Их слишком много для этого пастбища. Через несколько дней травы там совсем не останется.

Нужно избавиться от него, думала тем временем Анджелина. А тогда с Джоном Чайлдом и той девчонкой особых проблем не возникнет. Если Чайлд не уймется сам, его можно будет выследить и убить.

Как же справиться с Радиганом? Джелине совсем не нравилось его обращение к властям, ведь оно поражало самое уязвимое звено их плана. Этого они совсем не ожидали. Однако, если он внезапно исчезнет, причем так, словно уехал по собственной воле, то и письмо не так страшно. Тогда уладить дело будет проще простого. А потом Харвей и сама Джелина съездят в Санта-Фе и окончательно узаконят свои притязания на ранчо. Харвей, когда хочет, может держаться очень любезно, ему легко будет втереться в доверие к чиновникам. Да и она постарается — ведь известно, как действует на мужчин красивая женщина. Но только надо убрать с дороги Радигана.

— Неужели нам все еще надо сражаться? — жалобно произнесла девушка. — То есть неужели мы должны быть врагами?

Она придвинулась к Радигану.

— Том, мне так жаль, так жаль. Не можем ли. мы покончить с этим? Вы же должны понять мои чувства? Ведь помимо всего прочего, эти земли мне оставил отец и, кроме них, у меня совсем ничего нет.

— Увы.

— Том, пожалуйста! Мы не должны быть врагами!

Глаза Джелины были широко раскрыты, губы чуть дрожали. Она заглядывала Тому в лицо, вся подавшись к нему, словно призывая обнять ее. Однако Радиган спокойно встретил ее взгляд. И вдруг девушка почувствовала, что он смеется над ней. Он и не притронулся к ней, но и не отодвинулся в сторону. Просто поглядел ей в глаза и сказал:

— Да, нам вовсе не обязательно быть врагами. Мне совсем не хочется этого. Так почему бы вам не отказаться от ваших намерений и не уехать отсюда?

Анджелина пришла в ярость. В первое мгновение она не могла сдержать бешеного гнева, но сразу овладела собой. Однако улыбка, осветившая ее лицо, вышла несколько принужденной.

— Нет! Ни за что! Это было бы предательством — я хочу сказать — по отношению к отцу.

Отвернувшись от собеседника, девушка отошла к окну. Дорога по-прежнему была безлюдна. Внезапно Радиган понял, что Анджелина тоже наблюдает за дорогой. Это означало, что она либо ждет кого-то, либо надеется на чье-то появление.

Джелина же думала, что необходимо любым способом задержать Радигана, не дать ему уйти прежде, чем подоспеет кто-то из ее людей. Теперь ей стало окончательно ясно, что нужно убить противника — иного выхода нет. И убить его прямо здесь, а если не получится, то выслеживать, пока не удастся убить его где-нибудь еще.

Она вдруг поняла, что не испытывает больше ни сомнений, ни колебаний. Джелина и сама была удивлена своей решимостью. Ведь одно дело согласиться на расправу с каким-то поселенцем, которого она и в глаза не видела, а совсем другое — приказать прикончить человека, которого знает и с которым не раз встречалась. Однако мисс Фолей не желала больше ждать, сама мысль об этом бесследно исчезла. Если уж ранчо принадлежит ей, то Радиган должен быть убит. Это было просто, как дважды два.

Вот ее отец — тот постоянно колебался. Вечно ввязывался в раздоры, но никогда не мог решиться, медлил нанести удар и слишком много трепал языком. Джелина не собиралась повторять его ошибки. Земля принадлежит ей, и без этой земли у нее ничего не останется. Иначе будет негде спрятать украденный скот. А если перегнать стада в те укромные труднодоступные долины, где, по словам Росса Уолла, пасется скот Радигана, то никакое преследование не страшно. Даже если погоня настигнет отряд Фолей, то все равно никаких доказательств не отыщется и можно будет напустить на себя вид оскорбленной добродетели.

Радиган приподнял шляпу.

— Пойду, пожалуй, — на душе у него становилось все неспокойней. Кто знает, что еще сотворит эта женщина, а ее люди могут появиться в любой момент. Но вообще-то им пора бы уже перестать рыскать вблизи города. Наверное, они ищут его все дальше. Настало время исчезнуть отсюда и постараться незаметно добраться до намеченной тропы.

Анджелина лихорадочно пыталась придумать, как бы задержать его, но тем временем техасец решительно направился к двери и шагнул за порог. И тут Джелина увидела, что на крыльце стоит Барбью с револьвером наготове. Молнией ринувшись к Радигану, она обеими руками вцепилась ему в правую руку. В ту же секунду Барбью прицелился. Боясь, как бы Тому не удалось дотянуться до револьвера, девушка со всех сил потянула его за локоть. Но из-за этого рывка Радиган потерял равновесие и чуть не упал в тот самый момент, когда Барбью нажал на спусковой крючок.

Пуля, пролетев в дюйме от головы Тома, вонзилась в дверной косяк. Радиган левой рукой выхватил кольт и выстрелил одновременно со вторым выстрелом Барбью.

Но во второй раз головорез, боясь задеть Анджелину и потеряв присутствие духа из-за первой неудачи, промахнулся снова. Пуля же Радигана угодила в Барбью, продырявив ему плечо. Техасец отшвырнул от себя девушку и выскочил на крыльцо.

Барбью выронил кольт и попытался было дотянуться до него левой рукой, но Радиган снова выстрелил. Он целил прямо в живот своему противнику, но пуля под углом отскочила от тяжелой металлической пряжки и только сильно оцарапала громиле руку пониже плеча. Завернув за угол, Радиган бегом бросился к своему коню.

Над головой его просвистела пуля. Том рывком нырнул в заросли и упал на руки. Вторым выстрелом из дома срезало несколько веток впереди. Перекатываясь по земле, Радиган мельком успел заметить, что на этот раз сама Анджелина выбежала из дома и, передергивая затвор винчестера, стоит у крыльца. Вскочив, он помчался к коню, проламывая себе дорогу сквозь густой кустарник. Чтобы не попасть под пулю, ему приходилось низко пригибаться и петлять из стороны в сторону. Вороной, ошалевший от ужаса, плясал на привязи, и в течение одной мучительно-долгой минуты Тому казалось, что ему никогда не удастся вдеть ногу в стремя и вскочить в седло. Сзади раздался очередной выстрел, затрещали кусты, послышался топот бегущих ног, но вороной уже летел по направлению к тропе Сан-Исидро. Однако мгновением позже, когда конь преодолел невысокий подъем, Радиган увидел дюжину всадников, отрезавших ему путь к тропе. Развернувшись широким веером, они галопом скакали к Тому.

Не было никакой надежды прорваться сквозь этот строй. Подняв жеребца на дыбы, Том резко развернулся и погнал на восток.

Когда он проезжал мимо дома, оттуда снова прогремел выстрел. Положение Радигана было почти безвыходным. Впереди него, отрезая возможность отступления на северо-восток, возвышалась отвесная скалистая стена, а за ней — гряда утесов в пятьсот футов вышиной. Техасец знал, что сами эти утесы не так уж и неприступны, но вот подъем к ним одолеть невозможно, во всяком случае верхом. Множество расщелин, избороздивших скалу, оканчивались тупиками и обрывами.

Легкий и быстроногий вороной намного опередил погоню. Но его, в отличие от лошадей Радигана, не кормили отборным зерном, поэтому техасец сомневался, хватит ли скакуну выносливости. Позади преследователи снова сбились в одну группу, лишь двое всадников продолжали скакать прямо на восток, чтобы предотвратить попытки беглеца свернуть в сторону.

Впереди равнину перегораживал отвесный обрыв. И раз всадники, отправившиеся на восток, до сих пор не наткнулись еще ни на одну расщелину, значит, они выехали на наезженную тропу. Она должна была рано или поздно вывести их к тому же самому обрыву. Тогда кольцо окружения замкнется. У Радигана не останется никакой возможности спастись. Его прижмут к скалам. Придется залечь и сражаться, пока не кончатся патроны и враги не сумеют взять его. И единственным утешением ему будет возможность прихватить с собой на тот свет хотя бы нескольких врагов.

Том подумал, что остается всего один выход. Нужно добраться до места, где тропа выходит к обрыву, и пересечь ее раньше преследователей. А оттуда, как ему смутно припоминалось, можно попасть к северным холмам, где находится вход в каньон Хондо.

Бешено пришпоривая коня, Радиган помчался туда. Ветер, хлеставший ему в лицо, сбил с головы Тома шляпу, и теперь она болталась на тесемке за спиной. Вороной покрылся пеной, но бежал по-прежнему ровно и легко. Позади иногда раздавались выстрелы, но при такой скорости у них почти не было шанса попасть в него.

Радиган не оглядывался назад, но то и дело посматривал вправо, на тропу, где, почти не отставая от него, нахлестывали лошадей всадники. Слева, все ближе и ближе, подступали горы. Вороной петлял и бросался из стороны в сторону, словно испуганный кролик, с разбегу перепрыгивал заросли меските, скакал так, словно сама смерть гналась за ним по пятам.

Просвистевшая над ухом пуля испугала коня, и тот мотнул головой, будто отгоняя сердитую пчелу. Впереди стояла скала, за которой открывался вход в каньон. Под копытами вороного разлетался песок, холодный ветер насквозь пронизывал седока. Треугольник, образованный скалой, беглецом и всадниками на тропе, быстро сокращался. Через несколько минут все решится.

И тут Радигану стало ясно, чем кончится погоня — они встретятся у самой скалы. Преследователи успевают.

Не раздумывая, он выхватил кольт и выпалил в коня первого всадника — выстрелил три раза подряд, да так быстро, как только успевал нажимать на спуск. Конь заржал и чуть замедлил бег. Хотя Радиган промахнулся, но пуля просвистела у самой морды коня, напугав его и сбив с шага. Всадник, скакавший следом, немедленно врезался в первого. Пока ковбои приходили в себя и успокаивали лошадей, Том успел проскочить.

Перед ним открывался спасительный каньон Хондо. Около устья ширина ущелья достигала мили, но потом каньон резко сужался и превращался в расщелину. Единственная известная Тому тропа обрывалась перед отвесным утесом в глубине ущелья, но техасец надеялся отыскать какую-нибудь щель, ведущую на запад. Углубившись в каньон, он скакал, пока не заметил подходящую ложбину справа от себя, и тогда, разогнав вороного, во весь опор пустил его вверх по круче. Конь отчаянно карабкался по склону, но почти у самого верха споткнулся, зашатался и едва удержался на ногах. Выпрыгнув из седла, Радиган ухватил поводья и полез по скалам. Сзади прозвучал выстрел, пуля ударилась о скалу в дюйме от беглеца, во все стороны полетели осколки камня. Испуганный выстрелами вороной рванулся вперед и наконец-то одолел подъем.

Мгновенно выхватив из чехла винчестер, Радиган упал за поваленное дерево и выстрелил в карабкающихся внизу лошадей. Кто-то из преследователей завопил, а Радиган перевел прицел на следующую группу всадников и несколько раз нажал на спусковой крючок.

Одна из лошадей кинулась вниз по склону. Преследователи рассеялись во все стороны, стараясь укрыться. Пуля Радигана вонзилась в песок, едва не задев одного из них, а следующий выстрел вышиб другого всадника из седла. Тот упал, но застрял ногой в стремени. Напуганный конь умчался прочь, волоча за собой беспомощного седока.

Радиган немного отполз назад и устало поднялся на ноги. Несмотря на пронизывающий холод, он обливался потом, да и вороной был весь в мыле и дрожал. Подобрав поводья, Том медленно брел сквозь редколесье. Уже перевалило за полдень.

Пока можно было не слишком торопиться — Том прекрасно понимал, что, прежде чем продолжать погоню, преследователям придется поймать лошадь, убежавшую с раненым седоком. А потом они еще попытаются отыскать дорогу наверх где-нибудь в другом месте. Конечно, они сообразят, что беглец уже ушел из засады, но полной уверенности у них не будет, и продвигаться им придется медленно. Всего разумнее с их стороны было бы вообще бросить эту затею — ведь Радиган подстрелил одного или даже двух человек и коня. Да и тот, кого уволокла за собой лошадь, если остался жив, вряд ли сможет сражаться. Однако Том не надеялся на благоприятный поворот событий.

Том подумал, что сегодня удача была на его стороне. Но он и сам не сплоховал — вывел из игры несколько человек.

Горная гряда справа от техасца напоминала по форме огромный корабль. Ступая по каменистой поверхности утеса, словно по палубе этого корабля, Том все дальше уходил от погони. На голых скалах не оставалось следов. Через некоторое время он снова вскочил в седло.

Перед ним расстилался безлюдный, почти не известный ему край. Радиган припомнил, что когда-то Джон Чайлд рассказывал ему, что выше в этих горах расположен источник Ольо-дель-Осо. Если повезет, то можно будет отыскать его.

Через полчаса Радиган вышел к этому источнику. У родника он наполнил флягу и напоил вороного. Потом бережно обтер коню бока. По счастью, скалы в этих краях не были покрыты налетом пыли, так что даже сам Том не мог разглядеть СВОИХ следов. И все же он решил действовать так, словно погоня идет за ним по пятам. На севере возвышались непроходимые горы, а путь на запад преграждали отвесные кручи и высокие утесы, поэтому ехать можно было только на восток или северо-восток. А потом надо было сделать крюк и вернуться к убежищу, где его дожидались Джон Чайлд и Гретхен.

Далеко на востоке — милях в двадцати или даже двадцати пяти — располагался каньон Рио-Гранде. Ущелья Фрильоле и Паларито-Крик, словно гигантские пальцы, тянулись в сторону реки.

Радиган ехал на север. Местность кругом становилась все суровее, ветер все холоднее. В этой безлюдной глуши редко ступала нога человека. Порой техасец вспугивал оленей, а один раз увидел в сотне футов от себя гризли — привстав на задние лапы, чтобы лучше видеть, медведь с любопытством рассматривал всадника.

Спохватившись, Том перезарядил шестизарядный кольт. Впервые на своей памяти он делал это спустя такое долгое время после стрельбы. Обычно он перезаряжал револьвер сразу же и совершенно автоматически, по привычке, но сегодня в этой бешеной гонке на это просто не было времени. День медленно угасал среди отрогов гор, и из укромных расщелин начали выползать любопытные тени. Они неслышно подкрадывались к одинокому путнику и обступали его со всех сторон. Ледяной ветер пронизывал до костей. Ласково похлопывая вороного по холке, Том что-то ободряюще нашептывал ему. Конь благодарно поводил ушами, внимательно прислушиваясь к человеческому голосу.

Было холодно, можно сказать, страшно холодно. Но единственный путь лежал вверх — в еще более холодные края среди высоких вершин и безлюдных плато, насквозь продуваемых ветром, куда никто не отправится по собственной воле. Полностью доверившись коню, Том устало обмяк в седле. Вороной неутомимо продвигался вперед, от его разгоряченного тела чувствовалось приятное тепло.

Под унылой, обожженной молнией сосной Радиган спешился, но не остановился, а упорно продолжал брести по холмам на север. Конь сперва артачился, туго натягивая поводья, и Тому приходилось изо всех сил тянуть его за узду. С неба падали редкие хлопья снега.

Перед Томом открывалась величественная панорама -скалистые горы, теряющиеся во тьме глубокие ущелья и безжизненные леса, где тут и там чернели обугленные молниями стволы деревьев. Низко нависшие тучи, окутавшие горные вершины, придавали всей картине мрачную торжественность. Широкий уступ, по которому шел Радиган, казался пустым и неприветливым.

Взяв висевшую позади седла куртку из овчины, Том поплотнее укутался в нее. В этой куртке был длинный разрез сзади, специально для верховой езды. Правда, сейчас Том не ехал, а шел быстрым шагом. Справа вниз уходила отвесная стена каньона. Глубоко по дну ущелья бежал быстрый ручей. Размашисто шагая вдоль обрыва, техасец высматривал место, подходящее для ночлега.

Настала ночь, с заснеженных вершин спустилась тьма, а Радиган все еще упрямо плелся по скалам, ведя за собой коня. Наконец он остановился. Хотя найденное им убежище представляло собой всего-навсего крошечную расщелину меж валунов под сводом деревьев, но там можно спастись от ветра.

Смастерив из зеленых сосновых веток навес, Том занялся костром. Очаг он расположил в самой глубине расщелины между двух камней. Таким образом, во-первых, пламя было закрыто со всех сторон и не могло выдать его врагам, а во-вторых, скалы сохраняли и отражали жар огня, обогревая это импровизированное жилище. Лотом Радиган соорудил для коня нечто вроде шалаша, сплетя между собой верхушки нескольких молодых деревьев. Туда тоже доходило тепло костра. К счастью, кругом валялось предостаточно сухих сучьев, так что в скором времени пламя пылало вовсю.

Расседлав вороного, Том обтер его пригоршней зеленой хвои, а седло и сбрую отнес под навес. Коня Радиган накормил кукурузой, заботливо припасенной в седельной сумке. Техасец развернул приготовленный Дауни пакет с едой и, растопив немного снега, вскипятил кофе. Воду из фляги он предпочел пока поберечь.

Расстелив тюфяк и пару одеял на ложе из сосновых ветвей, Радиган принялся за ужин. Потягивая кофе, он гадал, как там дела у Джона и Гретхен. Не удалось ли врагам схватить их? Но это маловероятно, успокаивал себя техасец.

Снова повалил снег — теперь уже не редкие мягкие хлопья, как прежде, а колючие мелкие ледяные снежинки, почти град. Метель, похоже, скоро не кончится. Где-то в лесу выл волк, и вороной беспокойно стучал копытами. Грея над огнем озябшие руки, Радиган негромко успокаивал коня. Он подкидывал сучья в костер, но все равно было ужасно холодно. Ветер кружил вокруг валунов, задувал под навес и играл с языками пламени.

Град барабанил по скалам и стволам деревьев, шелестел среди зеленых ветвей. По расчетам Радигана это место находилось довольно высоко в горах, примерно в восьми с половиной тысячах футов.

Выпив последнюю порцию кофе, щедро сдобренного виски, ковбой свернулся на неуютном ложе.

Ночью ему дважды пришлось выползать из-под одеял и дрожа от холода, раздувать огонь. В последний раз он на столько замерз, что остался дожидаться рассвета, скорчившись у костра, к которому перевел и понурившегося вороного. Снаружи плотным ковром лежал снег. Том подумал, что снег надежно закрыл все следы, по которым могла бы идти погоня. По крайней мере, все вчерашние следы. Но если уж преследователям посчастливится набрести на это место, то выследить его отсюда будет легче легкого.

Наконец медленно, словно нехотя, занялся рассвет. Радиган на скорую руку позавтракал, запивая холодное вчерашнее мясо обжигающе горячим кофе. Потом напоил теплой водой вороного и стал собираться в дорогу. Прежде чем седлать коня, Том предусмотрительно нагрел попону над костром.

За ночь мир разительно изменился. Слепящие лучи солнца освещали покрытые снегом склоны холмов. Вороной, привычный к горам, шел осторожно, не доверяясь обманчивой безопасности наста. Радиган держал путь на север, то и дело объезжая глубокие расщелины или непроходимые нагромождения скал, и невольно отклонился востоку. Когда ночлег, по подсчету Тома, остался примерно в шести милях позади, деревья неожиданно расступились и техасец оказался на краю удивительной долины, похожей на гигантскую чашу, спрятанную среди холмов.

Судя по всему, некогда здесь находился огромный кратер вулкана глубиной не менее пятиста футов. Вдоль склонов росли ели и осины, кое-где виднелись сосны. Видно было, что летом дно долины превращается в превосходный луг. Сидя на коне, Том вглядывался вдаль, пытаясь определить длину кратера. Двадцать миль! Значит, площадь долины была около ста пятидесяти квадратных миль.

Вороной, очевидно удивленный не меньше своего хозяина, настороженно поводил ушами. Несомненно, подумал Том, именно об этой долине говорится в старинных индейских преданиях.

Поехав вдоль обрыва, он отыскал путь вниз, спустился и двинулся прямиком вглубь долины. Лишь у самых стен ветром намело глубокие сугробы, но в основном широкая равнина была слегка припорошена снегом. Радиган сгреб снег в сторону и обнаружил густую траву, засохшую на корню — какое прекрасное сено. Пока техасец осматривался по сторонам, конь с удовольствием принялся пощипывать пожухшие стебли.

Радиган понял, что это именно такое место, какое он ищет уже давно. Сочная густая трава здесь гораздо лучше и питательней, чем на любом пастбище ниже в горах. Эта долина сможет прокормить огромное стадо. К тому же «Р-Бар», без всякого сомнения, находится всего в нескольких милях к западу, так что добираться сюда от ранчо будет нетрудно. Да и с водой тут хорошо — по дну долины бежит узенькая речушка. Тому пришло на ум, что если война с Фолей разгорится, то именно здесь нужно будет спрятать скот.

Покинув кратер, Радиган поехал к ущелью, где пасся его табун, и поймал коня. Следы на снегу выдавали, что совсем недавно тут успел побывать Джон Чайлд. Отправившись по этому следу, Радиган к вечеру третьего дня скитаний наконец снова очутился вблизи тайной пещеры. Но тут он внезапно услышал раздавшийся изнутри звук взведенного курка. Техасец застыл на месте.

— Все в порядке! — окликнул он. — Это я!

— Вижу, вижу! — отозвался Кокер, неожиданно появляясь на тропе с ухмылкой до ушей. — Выходи. Тут тебя ждет славная компания.

В голове Радигана мелькнула мысль: не пришпорить ли коня и не попробовать ли скрыться, но тут же понял, что у него нет ни малейшего шанса. Он попал в западню. На белом фоне свежевыпавшего снега он будет отличной мишенью, и Кокер легко пристрелит его.

Том мог бы попытаться стрелять, но от холода у него закоченели руки. Сунув правую руку под мышку, он стал отогревать пальцы. Есть еще время. И есть еще шанс. Пока у него остается оружие, положение не безнадежно.

Враги затаились в пещере. Радиган разглядел там знакомую мускулистую фигуру Росса Уолла, а рядом с ним — коренастого ковбоя по имени Джонс, который был в салуне Сан-Исидро во время стычки с Флинном. Да, попался так попался.

Джон Чайлд тоже был там. Он сидел, прислонившись к стене, руки связаны за спиной. У Гретхен же руки были свободны, она возилась у костра.

— А я-то надеялся, ты сюда не вернешься, — вздохнул Чайлд.

— Слишком уж морозно снаружи, — Том одеревенело опустился наземь. — Снег выпал.

— Радиган, — грубо вмешался Росс Уолл. — Ты где-то припрятал запасы корма для скота. Мы хотим знать, где.

— Какая жалость.

Кокер осклабился.

— Росс, дай-ка я им займусь. Я вытрясу из него, что надо…

Радиган пренебрежительно взглянул в его сторону.

— Вот уж ты-то ничего из меня не вытрясешь. Я бы не сказал тебе, даже Который час.

Кокер собрался было что-то ответить, но Уолл нетерпеливым жестом прервал его.

— Тебе придется сказать, Радиган. Для тебя я уже ничего не могу сделать. Если ты заговоришь, то я, быть может, отпущу остальных. Но что до тебя, то скажу сразу — нам дан приказ потерять твой труп в одном из тех ущелий на севере, где никто и никогда его не отыщет.

— Кстати, у нас был гость, — проронил Чайлд.

— Заткнись! — сердито обернулся к нему Кокер.

Почувствовав, что Радигану следует знать об этом, Гретхен отошла от костра.

— Он сказал, что еще вернется, — добавила она.

Теперь Кокер напустился на девушку.

— А ты что! Закрой пасть!

Росс Уолл гневно поглядел на него.

— Это еще что такое? — прикрикнул он. — Не смей так разговаривать с дамой!

— Она не дама, — возразил Кокер. — Она…

Мгновенно выхватив из огня пылающую головню, Гретхен ткнула ею в лицо Кокеру. Тот отпрыгнул назад, но недостаточно быстро. Головня угодила ему прямо в рот. Кокер потерял равновесие и упал навзничь, крича от боли и хватаясь за обожженные губы.

Гретхен выпрямилась во весь рост.

— Я готовлю для вас, — заявила она Россу Уоллу, — потому, что вы голодны. Но я не собираюсь сносить оскорбления от всяких грязных типов.

Кокер стонал, зажимая рот рукой. Росс едва удостоил его взглядом.

— Продолжай готовить, — сказал он девушке.

Вернувшись к костру, она поправила стоящий на камнях котелок. Потом снова повернулась к Радигану.

— Это был Лорен Пайк. Говорит, что вместе с Чарли Кейдом сейчас у Лома-Койота.

В глазах Уолла неожиданно вспыхнул интерес.

— Ты сказала — Лорен Пайк? Рейнджер?

— Он прежде был рейнджером, — пояснил Радиган. — Тогда же, когда и я. А потом уволился, чтобы покончить с одной ссорой.

— А что они делают здесь?

— Они мои друзья. Говорю же, я тоже был рейнджером. Собственно, это я два дня назад написал рейнджерам Таскосы.

Нетрудно былозаметить, что сообщение об этом пришлось Россу Уоллу не по вкусу. Он задумчиво направился к выходу из пещеры, где стояла лошадь Радигана. Том несколько минут внимательно наблюдал за главарем, смотревшим в темное ущелье. В дальнем углу, держась обеими руками за рот, стонал и сыпал проклятиями Кокер.

Уоллу было отлично известно, что многие рейнджеры, пройдя вместе огонь и воду, часто приходят друг другу на выручку даже после окончания службы. Мысль эта не доставляла ему удовольствия. Более того, Лорен Пайк прославился как непревзойденный стрелок и ярый преследователь скотокрадов. А самое-то худшее, он к тому же приходился кузеном Баннигсу, с которым и враждовало семейство Фолей. Неужели он забрел сюда не случайно, а выслеживает именно их?

— А Кейд кто такой? — осведомился он наконец.

— Мой друг. Мы служили вместе год или два. Если он не найдет меня, он очень огорчится.

— Подумаешь, всего двое, — подал голос приземистый ковбой.

— Любой из этих двоих сдерет с тебя шкуру, растянет ее на двери в конюшне и даже не запыхается, — сообщил ему Радиган.

Чем больше Росс Уолл обдумывал ситуацию, тем меньше она ему нравилась. Ладить с Анджелиной Фолей всегда было нелегко, а уж после того, как вернулся домой этот сладкоречивый Харвей Торп, так она просто удержу не знала. Неприятности следовали одна за другой. Но про нынешние ее притязания на земли Уолл почти ничего не знал, слышал только, как ее отец в свое время поминал про ранчо в Нью-Мексико.

Из-за снега прокормить скот стало гораздо труднее, так что если людям Фолей не удастся в самом скором времени найти запасы, заготовленные Радиганом, то они потеряют уйму скота. И так-то потерь не избежать. А тут еще эти незваные гости.

Если друзья Радигана вернутся сюда, их тоже придется убить, иначе они начнут задавать ненужные вопросы. И потом они будут слишком много знать. Может, они уже и без того слишком много знают.

— Им известно про нашу войну? — спросил Росс у Чайлда.

— А ты думаешь, о чем мы говорили?

Да, подумал Уолл, догадаться нетрудно. Ну все же до их возвращения пройдет какое-то время. Может, стоит послать четырех или даже пятерых человек, чтобы те устроили на этих двоих засаду? Но тогда — чем все это закончится? Когда начинаешь решать свои проблемы, убивая противников, то приходится убивать еще и еще. Глядя в ночь, Росс тихо выругался. Он вдруг понял, что Харвей Торп думает совсем по-иному, и на душе стало еще тяжелее.

Уолл получил вполне четкий приказ — найти Радигана и избавиться от него. Так избавиться, чтобы о нем и слуху не было. Все было бы замечательно, рассуждал Росс, если бы не вмешательство Пайка и Кейда. Ведь теперь исчезновение техасца запросто повлечет за собой очередную кровопролитную свару. А как, спрашивается, в таких условиях добиться процветания на ранчо? Ковбой мрачно уставился на стены каньона. И вообще как можно этого добиться в этом суровом краю? Радиган говорил, что знает способ. Но Росс Уолл привык выслушивать пустую похвальбу, поэтому не придавал словам техасца большого значения.

Приготовив ужин, Гретхен протянула первую тарелку с едой Тому, а вторую поставила на землю рядом с Джоном Чайлдом и преспокойно развязала ему руки.

Поглядывая на Радигана, метис стал растирать запястья. Том не шелохнулся. Коренастый ковбой, положив винтовку на колени, внимательно следил за пленниками. Снова войдя в пещеру, Росс Уолл взял из рук Гретхен свою долю ужина, негромко поблагодарил девушку и, озабоченно глядя в пол, принялся за еду.

Хотя враги разоружили Радигана, но его револьвер и винчестер лежали совсем рядом, рукой подать. Тома словно провоцировали на попытку схватить оружие. Жадная готовность Кокера убить Радигана в самом начале и то, как сейчас вел себя второй ковбой, без слов показывали, что техасец обречен на смерть. Собственно говоря, он и сам не мог придумать для людей Фолей никакого иного выхода. Поэтому он двигался с превеликой осторожностью и все время держал руки на виду, чтобы его не заподозрили в попытке к бегству. Поглощая ужин, Том напряженно размышлял. Мысли его метались из стороны в сторону, словно табун диких коней, а он, как заправский объездчик, пытался заарканить среди них ту, что была ему так необходима… как бы отсюда выбраться.

Пока что его противникам удалось выиграть второй раунд схватки, но в этом им помогла совершенно непредвиденная удача. Радиган надеялся, что больше такого не случится.

Флинн помог ему выбраться из передряги в Сан-Исидро и бежать в горы. А потом выпал снег и погоня безнадежно отстала. Но все же дело обернулось совсем не лучшим образом. Сейчас и сам Радиган и его друзья находились в весьма плачевном положении.

С севера дул холодный ветер.

— Если ветер не переменится, нанесет здоровенные сугробы, а ваш скот просто выдует из этих мест, — заметил Том.

Росс Уолл пронзил его злобным взглядом, но ничего не ответил. Наверняка он и сам об этом думал.

Покончив с ужином, Радиган налил себе еще кофе и начал сворачивать самокрутку. Ему хотелось, чтобы им с Чайлдом больше не связывали руки, поэтому он старался отвлечь Росса болтовней.

— Подумай-ка, Росс, — произнес он рассудительно. — Почему бы вам не дать стаду откочевать подальше? И почему бы вам и самим не двинуться вслед за стадом прочь из наших краев? Этой войны вам не выиграть, а если вы убьете нас, то как тогда отыщете запасы? Поверь мне, вы можете искать их хоть сто лет и все равно не найдете, разве что вам необычайно повезет. Ты же не хуже меня знаешь, что вы едете по тонкому льду.

Он на секунду умолк и, поднося самокрутку ко рту, метнул быстрый взгляд на лежавший в стороне револьвер. Увы, оружие слишком далеко. Зато Кокер гораздо ближе. Злобный ковбой даже не ужинал, а только все время натирал какой-то мазью обожженные вздувшиеся губы. Том подумал, что можно неожиданно броситься, схватить Кокера и выхватить у него из-за пояса кольт. Но это было бы чересчур рискованно. Так что техасец продолжал говорить:

— Скажу тебе, Лорен Пайк и Чарли Кейд непременно вернулся, ведь Кейд мне многим обязан. Да и Пайк тоже. Но не думай, они не станут очертя голову соваться в западню. Нет, они будут готовы к самой настоящей войне и вооружатся так, словно идут на медведя. Кстати, Росс, там наверху в Лома-Койота собралось восемь-десять отличнейших парней — все как на подбор отъявленные головорезы. И им будет очень интересно узнать, что внизу полно скота, которого легко заполучить. И они ринутся вслед за Лореном Пайком. А тебе доводилось когда-нибудь слышать про Адама Старка? Лучший стрелок из винтовки в наших краях — от Теннесси до Техаса. Так вот, он сейчас тоже в Лома-Койота, и у него просто руки чешутся поучаствовать в этой потасовке. Спроси-ка Джона Чайлда — он ведь его лучший друг — Адам рвется спуститься с гор. Эти ребятки знают местность, умеют обращаться со скотом. Так что голову даю на отсечение — если после зимы от вашего стада что-нибудь и останется, они угонят и последнее. Да, Росс, знаешь что? Все эти клейма на ваших коровах — они выглядят не такими уж убедительными. Вот мне и любопытно, что обнаружится, если содрать с одной из коров шкуру и посмотреть, каким окажется клеймо с внутренней стороны.

— Заткнись! — вскипел Росс Уолл. — Ты чертовски много болтаешь!

— Уж я бы заставил его заткнуться, — прошипел Кокер. — Только скажи, и он у меня умолкнет! — Сидя в своем углу, он зловеще процедил сквозь распухшие губы: — Я убью его как собаку.

В пещере мирно потрескивал костер, а снаружи не прекращался снегопад. Не было никакого смысла пытаться бежать прямо сейчас, поскольку на снегу беглеца выследить несложно. Разве что ему дадут фору, и следы успеет засыпать снегом. Радиган откинулся назад. Оставалось только ждать. Как частенько говаривал ему Джон Чайлд, терпения у Тома побольше, чем у любого индейца. Теперь пришло время проверить, так ли это. Но кроме того, у Тома мелькнула догадка, как можно выкрутиться из этой ситуации.

Блики света играли на лицах людей, отражаясь от пряжек поясов и револьверов. А снаружи по-прежнему падал снег. Стояла такая тишина, словно весь мир сверху накрыли огромной подушкой. Вход в пещеру казался черной стеной, исчерченной белым карандашом. Росс Уолл задумчиво глядел в костер, и Радиган про себя отметил эту привычку, надеясь в будущем использовать ее в своих целях. Ведь когда человек смотрит на огонь, то потом ничего не видит в темноте. По крайней мере, несколько секунд. Времени вполне хватит.

Если враги до сих пор не отыскали запасы, то после обильного снегопада им и подавно это не удастся. Но Радиган-то знал места, где сугробы не так велики и куда можно выгонять скот. Годы жизни на ранчо приучили техасца приспосабливаться к непогоде так же серьезно, как он всегда продумывал план действий и стратегию во время настоящей войны. Такова была цена выживания в горах.

Стоит только погоде чуть перемениться, как снег тут же растает, ведь первый выпавший снег редко остается на всю зиму. И короткая оттепель может открыть подступы к заваленным сейчас снегом ущельям.

Коренастый ковбой, откинувшись к стене, полулежал на своем седле и тихо похрапывал. Кокер угрюмо глядел на Гретхен. В пещере было темно, лишь поблескивали огоньки в костре. Подкинув на пылающие угли очередное полено, Радиган следил, как оно потихоньку разгорается. Он подозревал, что хотя Россу Уоллу и велено покончить с ними, но у него не хватает духу. Ведь главарь группы Фолей был скотоводом, а не головорезом. Он мог убить человека в честной схватке, но не хладнокровно прикончить безоружного пленника.

В таких обстоятельствах попытка к бегству для Радигана окончилась бы только смертью. И что еще хуже, в тесной пещере Шальная пуля могла задеть кого угодно или срикошетить о стены. И тогда Гретхен подвергалась бы такой же опасности, как и все остальные. А учитывая очевидную ненависть к ней Кокера, даже большей.

Снег продолжал валить. Радиган понимал, что если метель продлится всю ночь, то выбраться из каньона станет необычайно трудно или просто невозможно. А тогда три лишних рта быстро уничтожат всю провизию в пещере.

Резкий порыв ветра ворвался в пещеру и разворошил угли. Взметнувшиеся искры чуть не подожгли мешки с зерном для лошадей. Чайлд одним прыжком очутился рядом и затушил их. Было уже совсем поздно.

Поднявшись с места, Росс снова подошел к выходу из пещеры и стал вглядываться вдаль. Когда он вернулся к костру, на лице его была видна тревога.

— В этих каньонах выпадает глубокий снег?

— Глубокий ли? — пожал плечами Радиган. — Если снег валит как сейчас, то в несколько футов. Зимой в этих каньонах всегда существует опасность сорваться вниз с вершины.

Почувствовав усталость, Радиган привалился спиной к стене. Однако голова его по-прежнему оставалась ясной и свежей. Техасец понимал, что как бы ни обернулось дело, надо все время держаться начеку… Бросив быстрый взгляд на Чайлда, он жестом показал ему, что должен немного отдохнуть. Чайлд кивнул, и Том устроился поудобнее, не выпуская из вида оружие.

Несмотря на огонь, в пещере было холодно. Хотя стоявшие перед входом деревья частично защищали ее от ветра, все равно сквозило. Скорчившись под одеялом, Радиган задремал, но спал он урывками, то и дело просыпаясь и слушая завывания ветра и потрескивание костра. Временами Джон Чайлд вставал и подбрасывал хворост в костер. Не обменявшись ни словом, друзья приняли заботу о поддержании огня на себя. Никто им в этом не мешал. Конечно же, и Джон, и Том занимались этим не ради того, чтобы быть полезными, но просто чтобы иметь хотя бы небольшую свободу передвижений и воспользоваться этим в нужный момент.

Росс Уолл не спал. Он то сидел, глядя на огонь, то озабоченно расхаживал взад-вперед. Радиган хорошо понимал его тревогу. В самом деле, неподалеку находилось стадо в три тысячи голов некормленного скота. В любую минуту оно могло сорваться с места и уйти. Более того, со скотом не осталось надежных пастухов. Вдруг стадо не стало пережидать ненастье под защитой стен каньона и двинулось прочь?

Радиган посмотрел на свернувшуюся калачиком Гретхен. Девушка не спала, она пристально глядела на Тома широко раскрытыми голубыми глазами. Потихоньку откинув край одеяла, она на секунду высунула оттуда рукоять револьвера — и тут же спрятала ее обратно.

Револьвер!

Радиган задумался. Он не знал, как Гретхен ухитрилась стащить оружие, но значит девушка все время думала о бегстве. Теперь у него будет револьвер. Однако оружие понадобится ему не сейчас. А пока пусть хранится у Гретхен — так надежнее. На девушку обращают меньше внимания, вряд ли ее станут обыскивать.

Том попытался снова уснуть, но ничего не вышло. Он был слишком взбудоражен, да и от каменного пола пещеры тянуло таким холодом, что ни о каком сне и речи быть не могло. Скинув одеяло, он поежился.

— Отдохни, Джон, — посоветовал он. — А я послежу за костром.

Кокер внимательно наблюдал за техасцем из-под полуприкрытых век. Губы головореза находились в самом плачевном состоянии — обожженные, вздувшиеся, с пузырями там, куда угодила головня. Он даже не мог двинуть мускулами лица, а временами, когда лицо его искажала случайная гримаса, корчился и шипел от боли.

Запасы дров подошли к концу. Натянув перчатки, Радиган побрел к выходу и шагнул из пещеры в снег. Он услышал позади себя резкий шорох, клацанье взведенного курка, но хладнокровно принялся отдирать сучья от поваленного дерева из кучи припасенного сушняка.

Про себя он отметил, что это один из возможных путей для бегства. Если, допустим, один из стороживших уснет, а второй отвернется — почему бы не рискнуть? Радиган решил, что вообще-то бежать можно и без оружия. Ведь в тайнике на утесе около ранчо хранятся винтовка и три револьвера, а еще один кольт и винчестер — в тайнике вблизи долины Сан-Антонио. К тому же в этих тайниках есть запасы пищи.

Да, это путь к бегству. Но бежать в одиночку никак нельзя. Радиган был уверен, что Уолл никому не позволит обидеть Гретхен, но если Росс оставит ее на попечение Кокера и второго ковбоя… Кокер просто кипит от злости и сдерживается только из-за присутствия главаря.

Техасец теперь начал детально обдумывать план бегства. До сих пор он медлил, хотел сперва как следует отдохнуть и разобраться в ситуации. Но скоро надо обязательно уносить ноги. Радиган понимал, что Россу приказано убить их. Пока Уолл тянул с выполнением приказа, но в любой момент мог уехать, бросив пленников на милость Кокера. Обдумывая все это, Том набрал охапку дров, но не слишком большую, и притащил ее к костру.

Уже близился рассвет, а снег все еще падал. Было ясно, что раздобыть лошадей или пищу при бегстве совершенно невозможно. Поэтому надо будет стремиться добраться до ближайшего тайника с припасами. По таким сугробам гораздо проще передвигаться на снегоступах, чем верхом.

Снегоступы.

Их можно смастерить самому. Много лет назад Радиган видел, как это делают индейцы. Спору нет, на таких самодельных снегоходах нельзя быстро передвигаться, но зато в них не провалишься в снег.

Значит так — пора уходить и как можно быстрее. Надо действовать неожиданно и решительно, застать стерегущих врасплох. И сразу же выбираться из каньона. Выглянув из пещеры, Радиган окинул взглядом стены ущелья и заросли деревьев на дне. Сугробы уже достигали глубины трех-четырех футов, а кое-где и больше. Гуляющий по горам яростный ветер сдувал в каньон снег с утесов.

Вернувшись на прежнее место, техасец уселся у костра и стал греть ладони. Со стороны показалось бы, что, протягивая руки к огню, Радиган слегка встряхнул ими, чтобы отбросить назад рукава. Но на самом деле он едва заметно повел вниз левой рукой, потом, чуть сильнее правой и снова левой. На индейском языке жестов это означало «уходим». Том знал, что этот сигнал не ускользнул от глаз Джона Чайлд а.

Несколько секунд спустя Радиган поднял руку и поправил соскользнувший рукав, ухитрившись при этом показать другу три пальца.

Джон Чайлд, сидевший у костра напротив Тома, казалось, дремал. Посмотрев в сторону внимательно наблюдавшей за ним Гретхен, Радиган встретился с ней глазами и заметил, как девушка чуть кивнула. Признаться, он не ожидал, что и она понимает язык жестов. Но, с другой стороны, это как раз то, чему Чайлд запросто мог обучить любопытную девочку, причем наверняка ей это было интересно.

Внезапно поднявшись с места, Росс Уолл подошел к выходу из пещеры.

— Метель все не утихает, — сказал он, — а тут не хватит припасов, чтобы пересидеть долгое ненастье. — Обдумав что-то, он повернулся к Радигану. — Далеко отсюда до ранчо?

— Около восьми миль, если держать прямо на юг.

— Холодает, припасов едва ли на день. Мы можем все погибнуть в этой пещере.

— Уж это точно. Вот подожди еще малость, и тогда снега навалит столько, что никому не удастся выбраться отсюда. Да тебе уже и сейчас не удастся.

— Восемь миль это сущая безделица, — фыркнул Кокер. — Я их на руках пройду.

Словно не замечая его, Радиган по-прежнему обращался к Уоллу:

— Местами этот снег доходит до нижних ветвей деревьев, то есть футов так до восьми. Поверь мне, здесь нет ветра, который сдувал бы снег, так что снег уже глубокий.

Но про себя Том думал, что есть еще места, где можно пройти. И если пленники сумеют убежать, то они смогут пробраться сквозь сугробы, скрыться в лесной чаще, а там смастерить себе снегоступы.

— Пожалуй, я поеду, — неожиданно сказал Уолл. — У меня самая лучшая лошадь, так что, может, я и доберусь до ранчо.

Кокер уставился на Гретхен со злобной радостью в глазах. Теперь он останется за главного. Или сам добьется старшинства. И тогда наконец убьет Джона Чайлда и Радигана. Том легко читал его мысли. Судя по тому, как неуклюже отводил глаза от пленников Уолл, техасец догадался, что Росса одолевают те же опасения.

— Вы, ребята, еще кое-чего не знаете про эти края, — небрежно проронил Радиган. — правда, вы это обнаружите в самом скором времени. Ваши низкорослые легкие лошадки совершенно не годятся для езды по сугробам. Для этого нужна мускулистая и сильная лошадка, например, монтанской породы.

— Ну что ж, сейчас проверим.

Собрав упряжь, Росс решительно шагнул в снег и через мгновение появился снова, ведя за собой лошадь. Встав у входа, он стряхнул с коня снег, накрыл его одеялом и оседлал. Радиган критически наблюдал за ним. Россу даже в голову не пришло согреть попону и седло, так что недовольный конь брыкался и плясал на месте, пока на помощь Уоллу не пришел Кокер. Вместе им удалось взнуздать лошадь.

— Ты бы нагрел попону, — тихо посоветовал Том.

Росс сердито обернулся к нему.

— Ты чертовски много болтаешь! — окрысился он. — Не одному тебе приходилось иметь дело с лошадьми.

— Некоторым хоть кол на голове теши, все равно ничему не научишь, — усмехнулся техасец.

На мгновение ему показалось, что Росс сейчас ударит его. Здоровяк злобно шагнул к нему, но Том, улыбаясь, открыто смотрел на своего противника. Несколько секунд Росс сверлил его взглядом, а потом резко отвернулся.

— Знаешь, Росс, — сказал Радиган, — если бы мы работали в одной упряжке, мы бы поладили.

Уолл ничего не ответил, но и не отвернулся в сторону. А Радиган тихо прибавил:

— Интересно, кем ты теперь будешь себя чувствовать? Я хочу сказать, сможешь ли ты уснуть ночью?

Росс замер, чуть не выронив из рук снаряжение. Когда Радиган снова сумел разглядеть его лицо, оно было мертвенно бледным. Но даже не взглянув в их сторону, Уолл сел в седло и произнес:

— Кокер, вы с Горманом остаетесь здесь. Я пришлю сюда людей и провизию. Ребята проложат тропу, так что вы сможете выбраться к ранчо. Ты позаботишься о пленниках.

— А то, — расплылся в ухмылке Кокер. — Я уж о них позабочусь. Харвей научил меня, как за это браться.

Росс Уолл молча погнал коня по снегу. Вдоль стены каньона шел узкий выступ, по которому можно было отъехать на некоторое расстояние от пещеры. А ниже за каньоном лежало плато, где сугробы, должно быть, не так велики. Однако одолев не более нескольких сотен футов, Росс понял, что дело плохо.

Шагнув с выступа, гнедой увяз в снегу по брюхо, потом еще глубже. Барахтаясь и шатаясь, несчастное животное изо всех сил пробиралось вперед. Сжав поводья, Росс хмуро оглядывал суровую безрадостную местность, поросшую густыми лесами. И ему в первый раз за все это время стало страшно.

Было холодно. Находясь в пещере, Уолл даже не представлял, что снаружи настолько холодно. Хотя ветра не было, конь уже покрылся сосульками. Росс понял, что Радиган был прав. Его легкий и быстрый гнедой как нельзя лучше подходил для езды но равнине. Но для прыжков по сугробам ему явно не хватало сил. Подмораживало, снегопад не утихал. В этом краю человек мог замерзнуть насмерть.

Росс не хотел возвращаться. Ему вовсе не улыбалось видеть то, что должно было произойти в пещере. Торп хотел, чтобы это свершилось, может, и Анджелина желала этого. Он, Росс Уолл, не бандит и не убийца. А что до Кокера, думал Росс, так не стоит торопиться посылать ему подмогу. Пусть посидит некоторое время в пещере. Если экономно расходовать пищу, то двоим ее хватит дня на два.

Внезапно сзади послышался выстрел. Далекий, еле слышный, но Росс понял, что стреляли из револьвера. Кокер не терял времени даром.

Глава 5

Кокер попросту обернулся и выстрелил, да так быстро, что пуля прошла как раз в том месте, где стоял Радиган.

Он застал техасца врасплох. Том предполагал, что Кокеру захочется сперва поговорить. Ведь этот головорез относился к той породе людей, которые прежде, чем убить жертву, любят корчить из себя важную персону. Но Кокер молча повернулся и нажал на спусковой крючок, причем с поразительной быстротой и точностью.

Радигана спасло только то, что он присел на корточки, чтобы подкинуть дров в затухавший костер. Пуля прошила воздух над его головой.

В ту же секунду Том перекатился вперед, схватил револьвер, который протянула ему Гретхен, и, вскочив на ноги, выстрелил.

И промахнулся.

Хотя стрелял он почти в упор, но Кокер двигался, а сам Радиган допустил ту же ошибку, что и Кокер, выстрелив слишком быстро. Но второй раз он не промазал. Пуля пронзила Кокеру горло и вышла чуть повыше уха.

Головорез был так уверен в себе и так торопился расквитаться с Гретхен за свои обожженные, распухшие губы, что даже не успел понять, что же случилось. Он стоял, пошатываясь, изо рта хлестала кровь, на лице было написано изумление.

Кокер еще успел совершенно автоматически второй раз нажать на спусковой крючок. Пуля вонзилась в костер, выбив сноп искр, но револьвер уже выпадал из разжавшихся пальцев. В глазах головореза застыл ужас. Глядя на Радигана, он осознал в этот последний ужасный миг, что умирает, и попытался что-то сказать.

Но колени его подогнулись, и он рухнул лицом вниз у входа в пещеру. Держа кольт наготове, Радиган мгновенно обернулся к Горману и увидел, как тот падает на пол. Чайлд оглушил его поленом. Из рассеченной головы ковбоя текла струйка крови.

Гретхен была смертельно бледна. Отвернувшись от убитого, она нервно заговорила:

— Нам нужна горячая пища, — голос ее прервался, девушка пыталась взять себя в руки. — Сейчас я…

Она покачнулась, ей стало дурно, но Радиган успел подхватить ее. Прильнув к нему, девушка старалась справиться с собой.

— Прости. Мне уже лучше.

Джон подобрал винчестер.

— Как по-твоему, Уолл слышал эти выстрелы?

— Слышал. Но он не вернется.

Чайлд подошел к выходу, за ноги вытащил Кокера из пещеры в снег и оставил там лежать лицом вниз. Вернувшись, он начал тщательно разбирать снаряжение и укладывать нужное.

Радиган жестом указал на Гормана.

— Оставь ему немного еды. Мы-то скоро доберемся до тайника, а он не причинял нам вреда.

Радиган подошел к телу Кокера, снял с него пояс и вытряхнул патроны. Осмотрев револьвер, который ему кинула Гретхен, и убедившись, что это его собственный, техасец перезарядил его и сунул в кобуру. Потом отыскал свой винчестер и тщательно проверил ствол и магазин. Покончив с этим, он вооружился длинным охотничьим ножом и начал мастерить снегоступы.

Сперва надо было заготовить подходящие ветви. Четыре отыскались на ближайшей сосне, а еще две Том срезал с соседней. Каждая ветка была тонкой и гибкой, как плеть, и около семи футов в длину. Аккуратно сострогав с них все мелкие веточки и иголки, техасец осторожно нагрел над костром, а потом, взяв одну из них, согнул и связал ее концы. Получилось нечто вроде овала.

Нарезав полоски сыромятного ремня, Радиган принялся плести поперек овала плотную сеть. Взяв вторую ветку, Джон Чайлд присоединился к нему. Тем временем Гретхен приготовила еду. Молча перекусив, друзья вернулись к работе. И тут наконец очнулся Горман.

Открыв глаза, он уставился на низко нависающий потолок. Потом попытался было вскочить, но от резкой боли схватился обеими руками за голову и начал в испуге озираться по сторонам.

Он увидел труп Кокера и заметался взглядом по пещере в поисках Уолла. Ведь когда тот уехал из пещеры, Горман спал. Наконец глаза его остановились на Радигане, который сказал:

— Попробуй только выкинуть что-нибудь — присоединишься к своему приятелю. А будешь сидеть смирно, мы оставим тебе еды дня на два. Дров тут хватит на несколько недель, так что если тебе вздумается высунуть отсюда нос, значит, ты просто рехнулся.

Горман кивнул в сторону Кокера.

— Я всегда терпеть его не мог.

— Ну и отлично, — без церемоний заявил Радиган. — Не лезь во все это, и мы не станем с тобой ссориться. Но только попробуй, и тут же последуешь за Кокером.

Ничего не ответив, Горман лег и отвернулся к стене.

Когда друзья наконец покинули пещеру, уже начинало вечереть. Возглавив отряд, Радиган быстрым шагом двинулся к югу. Он не ждал от снегоступов многого. Выдержали бы только, пока беглецы не доберутся до тайника на горе близ ранчо, и то хорошо.

Шагал он не очень быстро. Когда живешь в холодных краях, поневоле узнаешь, как вести себя на морозе. И первое, что следует помнить — нельзя потеть. Ведь если вспотевший человек останавливается или просто замедляет шаг, то пот застывает прямо под одеждой, покрывая тело тонким ледяным панцирем. А после этого, если не удастся очень быстро отыскать убежище, гибель становится лишь вопросом времени.

А еще Том понял, что не стоит слишком сильно закутываться. Лучше носить свободную одежду, чтобы вокруг тела образовалась прослойка теплого воздуха. И эскимосы, и северные индейцы издавна пользовали эти нехитрые приемы. Собственно говоря, если руководствоваться здравым смыслом и не пренебрегать полученными уроками, то вполне можно прожить в любом, даже самом суровом краю.

Ледяной воздух был прозрачен и ясен. Здесь, на высоте восьми тысяч футов, да еще в такую холодную погоду любой звук разносился на много миль вокруг. Но Радиган не боялся, что враги услышат их. Он знал, что наконец пришло время принять бой. Даже мороз был надежным союзником техасца. И сам Том, и его друзья привыкли к холоду, чего нельзя было сказать про их противников.

Росс Уолл, должно быть, все еще пробивается через снега к ранчо. Скорее всего, к этому времени он на собственном горьком опыте познал многое из того, о чем говорил ему Том. Его легкая лошадка не в силах долго везти по глубоким сугробам такого тяжелого седока, так что Уоллу очень повезет, если не придется через час-другой идти пешком. А может, уже и сейчас идет.

В хорошую погоду добраться до ранчо можно было бы за два-три часа. Теперь же Россу придется немало поплутать, выискивая места, где снег не так глубок. Радиган считал, что если Уолл преодолеет этот путь до темноты, то ему повезет.

— Он удачно отделается, если вообще доберется до «Р-Бар», — мрачно проронил Чайлд.

Друзья медленно продвигались вперед. Через некоторое время мышцы их разогрелись, так что идти стало легче, да и Радиган то и дело останавливался передохнуть. Благодаря отличному знанию местности он выбирал дорогу по тянувшимся к утесу у ранчо высоким холмам.

Снова поднялся ветер. Он завывал среди высоких сосен, словно хор заблудших потерянных душ, гулко стонал в оледенелых кустах и расщелинах скал. Низкое серое небо, пустое и безбрежное, навевало на путников тоску. Постепенно спускаясь с вершин, они все дальше углублялись в густые леса, а ветер дул все сильней.

Много ли они прошли? Пять, шесть миль? В эту пору дни коротки, скоро ночь, а в пути друзья находились уже около трех часов.

— Плохо дело, Том, — прокладывавший след Джон Чайлд внезапно остановился и повернулся к своим спутникам. — Поднимается буран.

— Да, не Стоит выбиваться из сил, — ответил Радиган. — Найдем, где переждать.

Друзья вновь двинулись вперед.

Ледяной ветер с ужасающей силой хлестал им в лицо. Они так закоченели, что вряд ли могли вымолвить онемевшими губами хоть слово. Правда, в таком шуме и расслышать-то ничего было невозможно.

Неожиданно Джон Чайлд свернул в заросли и остановился возле огромного поваленного дерева. По-видимому, недавний ураган с корнями выворотил и швырнул наземь здоровенную ель. Корни ее были сплошь облеплены землей, образуя широкую и прочную стену футов семи-восьми в диаметре.

Не обменявшись ни словом, Радиган и Чайлд вытащили ножи и двинулись в ельник. Нарезав веток, они быстро и умело соорудили навес. Верх плотно застелили лапником, и из него же соорудили теплую и мягкую постель. Рядом с земляной стенкой Радиган уложил несколько толстых деревянных чурок и устроил очаг. Жар костра, сохраняемый корнями, обогревал закуток под навесом.

— А разве нельзя было продолжать путь? — удивилась Грехен. — Наверное, осталось всего несколько миль?

— Можно, но от холода мы бы начали засыпать на ходу, да еще бы и страшно устали. Когда путешествуешь по морозу, никогда не выбивайся из сил. Поверь мне, замерзают насмерть только те, у кого их совсем не осталось. Если бы все путники знали это, никто бы из них не замерз. Найди или построй себе какое-нибудь убежище, свернись в нем и спи, пока не утихнет непогода.

— Но разве ты не замерзнешь во сне?

— Нет, если не окончательно изнемог. Но, конечно, если все твое тепло ушло на бесполезное барахтанье в сугробе, ты замерзнешь. Так что умей вовремя остановиться. Мне доводилось спать, когда мороз достигал сорока, а то и пятидесяти градусов.

Поваленная ель, под которой нашли приют друзья, находилась в неглубокой ложбинке. Снег продолжал падать, застилая крышу из еловых ветвей плотным тяжелым одеялом, от которого под навесом становилось еще теплей. Правда, в щель между навесом и земляной стенкой задувал ветер, поэтому Радигану с Чайлдом пришлось соорудить еще один дополнительный заслон из еловых ветвей.

Сгрудившись вокруг костра, беглецы вскипятили кофе и запили им вяленое мясо. Разговаривать не хотелось. Снаружи ревел и взметал снег бешеный ветер, и к тому времени, как они покончили с ужином, разыгралась настоящая буря. Что и говорить, лагерь они разбили вовремя.

Стоя у окна ранчо Радигана, Анджелина Фолей смотрела вниз на дорогу. Она была испугана и, хотя в уютной комнате вовсю полыхал в камине огонь, дрожала от холода. Это был некий внутренний холодок — холод страха и неведомой ей доселе ненависти. Джелина и сама не предполагала, что может с такой силой ненавидеть.

Позади девушки за столом напротив друг друга сидели Харвей Торп и Росс Уолл. Уставший ковбой появился всего несколько минут назад и без сил рухнул на скамью. Лицо его побледнело и осунулось от изнеможения. Он проплутал чуть ли не всю ночь, конь его погиб в глубоком снегу. Россу повезло, он наткнулся на рощицу, где сумел спрятаться от ветра и разжечь костер. К ранчо он добрался окончательно обессилев, шатаясь и падая с ног. Как он попал сюда, как ему удалось ночью выдержать ярость снежной бури, Росс и сам не знал. Чтобы попасть на ранчо ему пришлось преодолеть расстояние по крайней мере вдвое больше, чем от «Р-Бар» до пещеры.

— Значит, он мертв, — услышав в голосе Харвея удовлетворение, Джелина почему-то рассердилась и резко обернулась.

— Я поверю, что он мертв, только когда увижу его труп.

— Не будь дурочкой, — взглянул на девушку Харвей. При утреннем свете его бледно-голубые глаза казались совсем блеклыми — Кокер хотел убить его и не мог упустить такой возможности.

Поднявшись на ноги, Торп подошел к окну.

— Теперь тебе, Росс, надо разобраться с ранчо, собрать скот и начать вести хозяйство как можно лучше. Ты получишь четырех помощников.

Росс изумленно поднял глаза.

— А остальные?

— С ними разберутся. А ты ничего знать не знаешь и ведать не ведаешь.

Уолл обдумывал услышанное. Ведь давно можно было догадаться, что у них за дела, чем они занимаются. Он же знает Торпа и шайку, которую тот себе собрал.

— Время нынче неподходящее, — терпеливо сказал Росс. — Сейчас ничего не выйдет, Харвей.

Заложив большие пальцы рук в карманы жилета, Торп расплылся в улыбке. Он ощущал прилив энергии.

— Росс, ты начисто лишен воображения. Хотя это одно из самых отдаленных ранчо в стране, но зато здесь на север ведут дюжины старых индейских троп, по которым давно никто не ходит — троп, по которым легко попасть в Денвер, Лидвилл, да мало ли куда еще, в десяток различных мест. Говорю тебе, это то, что надо! Просто замечательно — быстренько попадаем в один из этих городков или лагерей, куда переправляют золото, а потом кружным путем обратно. И все по тем же тропам. Я так и понял, когда впервые увидел это место — чудное ранчо без всяких соседей. Отсюда просто попасть туда, где полно золота, и еще проще потом смотаться назад.

— Ничего не получится, — стоял на своем Росс. — Если верно, что говорит мисс Фолей, то нам грозит расследование.

Торп пожал плечами.

— Поверь мне, теперь мы уже вселились на ранчо — это факт. Никому и в голову не придет нас трогать. Радиган исчезнет, а мы кто такие? Честные владельцы ранчо, заплатили за свои права, живем тихо-мирно, в ссоры не лезем. Будем вести себя тише воды, ниже травы, никто ни о чем и не догадается.

— Нет.

Оба собеседника обернулись на голос Анджелины. Торп начал что-то говорить, но девушка прервала его:

— Нет, Харвей, мы не пойдем да это.

— Ты предпочитаешь прислуживать в салуне? — сладким голосом осведомился Торп. — Или откроешь собственный ресторан? Другого-то выхода нет.

Джелина молчала. За несколько дней снегопада скот разбрелся, часть его наверняка погибла. Все произошло именно так, как и предупреждал Радиган. Техасец оказался более чем прав, и за это она ненавидела его еще сильней.

Она ненавидела Радигана, но теперь ненавидела и Харвея, ибо наконец поняла, как же она заблуждалась. Джелина раскаивалась не в том, что согласилась на кражу скота и на убийство поселенца, обосновавшегося на ее землях. Нет, ее беспокоило другое. Сейчас стало совершенно очевидно, что с самого начала Харвей преследовал исключительно собственные интересы и помогал планам сводной сестры лишь для прикрытия своих замыслов. Он обвел ее вокруг пальца, управлял ею, как послушной марионеткой. И вот по его милости она по горло увязла в трясине.

Она уже давно подозревала, что Харвей ничем хорошим не занимался. Теперь же ее подозрения переросли в уверенность. Но, спрашивала себя Джелина, есть ли у нее иной выбор? Ведь братец прав — в шахтерских городках Колорадо и Невады денег куры не клюют. Прав он и в том, что «Р-Бар» — это укромное и подходящее убежище. Любого, кто направится к ранчо, будет видно задолго до его появления во дворе. Да, может, план Харвея и сработает.

И потом, грабить дилижансы и грузы золота куда проще, чем хозяйничать на ранчо. Разбогатеешь быстрее, а риск почти тот же.

Радиган мертв. Анджелина ненавидела и боялась его, но узнав о его смерти, ощутила непонятную внутреннюю пустоту.

Это доселе незнакомое ей чувство утраты смущало девушку. Еще ни о ком она не думала так много, как об этом техасце. Она сама приказала убить его. Но сейчас, когда он и вправду погиб, ее охватили горечь и неуверенность, словно что-то очень важное и дорогое навсегда ушло из ее жизни.

Стоя у окна и прислушиваясь к разговору за столом, Джелина поняла, что Уолл испытывает глубокое отвращение к темным делам Торпа. А ведь девушка не раз предупреждала Харвея, что с Россом надо быть поосторожнее, что есть некая грань, которую он никогда не переступит. Теперь ей это стало еще яснее. Однако пока ковбой ничего не возразил. Возможно, если предоставить ему только честную работу со стадом, он еще останется с ними, не поднимая шума.

А она сама? Джелина и не заметила, как за последние дни власть постепенно выскользнула из ее рук и перешла к Харвею. Он забирал поводья так тихо, вкрадчиво и умело, что девушка не успела ничего заподозрить. Анджелина всегда немного презирала своего сводного брата, думала, что он будет у нее послушным мальчиком на побегушках. А теперь увидела, как сильно заблуждалась, и, надо сказать, ей это совсем не понравилось. Необходимо срочно что-нибудь предпринять!

Впрочем… зачем что-то предпринимать?

Почему бы попросту не отступить в тень и не позволить Торпу заниматься грабежом? А когда он награбит достаточно, останется только найти человека, который сможет ради нее пустить в ход оружие. И тогда — Нью-Йорк, Париж, Вена и куча денег…

Таким образом сама Анджелина будет ни в чем не запятнана. Если их даже и поймают, виноват-то окажется во всем один Харвей. Она и знать не знала… Что вы, она всего лишь вела хозяйство… Управляющим ее был Уолл, можете проверить, чем он занимался. Ну конечно, само собой, не могла же она контролировать Харвея Торпа. Да, пожалуй, это сойдет. Так будет лучше всего!

— Росс, — позвала она. — Как только утихнет метель, возьми двух человек и попытайся сосчитать, много ли мы потеряли скота. А потом снова примемся за дело.

Когда Росс Уолл вышел, Джелина села за стол. Посасывая сигарету, Харвей Торп широко улыбнулся сестре. Чувствовал он себя лучше некуда. После стольких лет ожидания и подчинения ее воле он наконец выиграл. Теперь он уселся на место кучера и весьма радовался этому. Более того, от него не скрылось, что и Анджелина уже поняла, кто тут главный.

— В следующем месяце, числа так пятого, — сказал он, — из Лидвилла в Денвер отправляется груз золота. Только до Денвера он не доберется.

Внезапно в стол между ними вонзилась пуля, и послышался звон разбитого стекла. Джелина, ошеломленная неожиданностью, уставилась на глубокую борозду, процарапанную на деревянных досках. Вторя пуля разнесла лампу. По полу запрыгали язычки огня, однако Харвей Торп, не растерявшись, сбил их одеялом, пока пламя не успело разгореться по-настоящему.

Испуганные Харвей и Анджелина скорчились на полу во тьме, еле переводя дух. Пахло дымом, пролитым маслом и паленой шерстью одеяла.

— Ну до чего же ты умный, — яростно набросилась на брата Анджелина, — до чего умный! Он еще жив, а ты, Харвей, опять остался в дураках. Радиган жив!

Притаившись в темноте, Харвей ничего не ответил. Неожиданно его захлестнула ярость, слепая и безрассудная ненависть. Больше всего на свете ему хотелось выскочить наружу и бить, калечить, убивать. Но выместить свою ярость ему было не на ком. Во мраке враг был невидим и неуловим.

— Не может быть! — выдохнул он. — Это кто-то другой! Этого просто не может быть!

— Конечно, Харвей, ведь твои планы такие ясные, четкие! Такие продуманные. Даже и не знаю, как ты их составляешь.

— Заткнись! — тихо и угрожающе прошипел он. Джелине никогда еще не доводилось слышать в его голосе столько злости. -Говорю тебе, он мертв. Стрелял тот полукровка или еще кто-то.

Сидя на полу в ожидании новых выстрелов, Анджелина пыталась собраться с мыслями. В первый раз она поняла, что ощущает неодолимую неприязнь к Торпу. Раньше она не замечала этого из-за различия в их общественном положении. Она была хозяйкой, все принадлежало ей одной — и завещанное ей ранчо и записанный на ее имя скот. Джелина ничем не была обязана сводному брату, скорее наоборот. И все же именно он подбил ее на переезд в Нью-Мексико. Сперва идея показалась ей вовсе неплохой, но теперь девушка видела, что всего лишь плясала под его дудку. После бурана, когда стадо погибло или, по крайней мере, значительно уменьшилось, Джелина с Харвеем поменялись ролями. Во всем этом девушка уже успела разобраться и раньше, а сейчас, съежившись в темноте, гадала, как быть. Она не сомневалась, что Росс Уолл верен ей, ей одной. А дела идут хуже некуда. Возможно, если удастся справиться с Радиганом, лучше всего будет не препятствовать Харвею, пока тот не награбит побольше золота, а потом забрать всю добычу себе. Джелина знала, что никто не заподозрит ее в соучастии грабителям. А если и заподозрят, беда невелика, никаких доказательств собрать не удастся.

Они продолжали ждать. Прислонившись спиной к стене, Харвей скатах себе самокрутку и закурил, глядя в ту сторону, откуда стрелял неизвестный.

— Все равно он ничего не сделает, — наконец нарушил молчание Торп. — Не может же он вечно находиться на таком холоде. Вспомни, в каком состоянии пришел Росс. Мы загоним Радигана в холмы и не выпустим оттуда, пока не выследим и не убьем.

— А что, если он знает про те индейские тропы?

— Все равно сейчас они по большей части завалены снегом.

— Из-за этого ты не передумаешь насчет налета?

Несколько минут Торп молчал, а затем раздраженно произнес:

— Нет, мы уже приготовились.

Как отметила про себя Джелина, Харвей Торп всегда тщательно составлял свои планы, но не выносил ни малейших возражений. Своих ошибок он никогда не признавал. Торп был слишком беспечен: считал, что все должно идти именно так, как он задумал. Анджелина слыхала, что таковы все настоящие преступники, многие из них обычно недооценивают силы противника и обстоятельства.

И все же, признала Анджелина, он может преуспеть. По крайней мере, на какое-то время. Поднявшись на ноги, девушка принесла из соседней комнаты одеяло, завесила им окно, а потом зажгла свечу, которую нашла в кухонном ящике. Она смела битое стекло и выкинула его вместе с остатками лампы.

Когда она вернулась в жилую комнату, Харвей уже ушел. Мысли Джелины вновь обратились к Тому Радигану.

На самом ли деле он мертв? Чем больше она думала об этом, тем меньше верила в его смерть. Радиган опытный боец, он не упустит ни единого шанса на победу. Как бы не уверял Росс, что с техасцем покончено, Джелину это вовсе не убедило. Кокеру просто не по силам убить Радигана.

Несколько следующих дней прошли спокойно. Выглянувшее из-за туч солнце растопило снег на открытых местах. Росс Уолл, работая без устали, подсчиталпотери и сообщил Джелине, что дела обстоят не так плохо, как она ожидала. Да, конечно, стадо уменьшилось на несколько сотен голов. Но в основном это были слабые и больные животные, которые навряд ли перезимовали бы в суровых условиях. Когда снова установится плохая погода, то может погибнуть и все стадо, однако пока Росс и Джелина получили небольшую передышку.

Харвей оставил на ранчо всего несколько всадников. Но и они не могли двинуться с места, поскольку тропинки и перевалы были занесены снегом. Почти всю свою жизнь Анджелина провела на Западе, поэтому она как нельзя лучше знала, каких трудов стоит отыскать любой клочок земли, пригодный для пастбища. А в таком горном, непроходимом, лесистом краю задача эта становилась и вовсе не выполнимой. Девушка слышала про ковбоев, которые много лет работали на своем ранчо, не подозревая, что рядом есть какое-нибудь ущелье. Ее мучила мысль, где же Радиган держит свой скот. А там, где скот, должны быть и запасы на зиму.

Харвей же разрабатывал собственный план. Он разделил своих людей на три группы и определил задачу каждой из них. Все три отряда должны были напасть одновременно, а затем немедля отступить и скрыться среди холмов. Местность, выбранная Торпом для набега, лежала далеко на севере, но по дороге туда находилось два ранчо, где можно было раздобыть свежих лошадей. Владельцы их были вне закона. Людям Харвея удалось обнаружить несколько тропинок на север, еще не заваленных снегом. Поэтому они могли рассчитывать, что успеют нанести удар и скрыться с места преступления прежде, чем снова выпадет снег.

В помощь Уоллу осталось всего четыре ковбоя. Как-то, когда Анджелина седлала коня для прогулки, перед ней появился Росс.

— Должен сказать вам, мисс Джелина, — заявил он, — мы осмотрели все земли вокруг, но не нашли ни единой коровы с клеймом Радигана, ни одной охапки сена.

— Может быть, вы искали слишком близко к ранчо, — предположила девушка. — Пастбище должно быть в долине или на плато.

— Пока мы обследовали земли на юге и на западе, — ответил Росс. — А теперь примемся искать на севере и на востоке, за рекой.

Джелина потуже затянула подпругу.

— Росс, а вам попадались следы людей?

Он заколебался.

— Я понимаю, о чем вы, — произнес Росс минуту спустя. — Но затрудняюсь ответить. Битнер нашел следы того, кто стрелял в дом.

Ожидая продолжения, Джелина повернулась к нему. Но она уже знала, что услышит.

— Это был Радиган. Он взобрался вон на ту вершину к югу отсюда. Поразительно, как он сделал это, что никто не заметил. Мы нашли его следы, и я узнал их. А потом мы прошли по ним до самого лагеря в холмах — в двух милях западнее. Отличный лагерь. И у них там было полно еды.

— У них?

— Да, мэм. Там их было трое. Радиган, Чайлд и девушка.

Значит, Кокер вообще ничего не смог. А как же Горман? — подумала Джелина и неожиданно для себя обрадовалась. Оказывается, ей хотелось, чтобы Радиган остался жив. Но так ли это на самом деле? Или ей просто приятно, что у Харвея ничего не вышло?

— Росс, — начала она, — ты говорил мне, что нашел на горе немного травы. Я хочу, чтобы ты проверил все стадо и отобрал пятьсот лучших голов. Найди самое богатое пастбище, перегони животных туда и хорошенько следи за ними.

Росс пристально посмотрел на девушку. Джелина знала, что он правильно понял ее.

— Может быть, нам не удастся спасти все стадо, — пояснила она. — Вот я и хочу уберечь хотя бы столько, чтобы начать все заново. Где-нибудь в другом месте.

— Ясно, — переминаясь с ноги на ногу, он вытащил клочок бумаги и начал сворачивать самокрутку. — Я так понимаю, болтать об этом не надо?

— Да. Просто займись этим.

— Этот Флинн, — переменил тему Росс. — Харвею не следовало бы совсем забывать о нем. Шериф совсем не дурак.

— Зато Харвей дурак. — Впервые Джелина так открыто продемонстрировала свое мнение. — Радиган разобьет его наголову. Харвей слишком беспечен.

— Так я начну отбирать скот, — закончил разговор Уолл. — Можете на меня положиться.

Что верно, то верно. Глядя вслед удалявшемуся широкоплечему управляющему, Анджелина раздумывала, может ли она положиться на кого-нибудь, кроме него. Однако, когда он скрылся из виду, ей пришло в голову, не лучше ли во всем полагаться только на себя и ни с кем не откровенничать? Может, ей еще удастся одержать верх. Если Харвей и Радиган убьют друг друга, то ей это будет только на руку.

Вскоре появился Горман. Он прискакал на полуживой лошади, бледный и изнуренный. Глаза его лихорадочно блестели. Когда он приехал, Анджелина находилась на ранчо одна и поэтому первой услышала его рассказ. Впрочем, рассказ этот был краток, описав гибель Кокера, Горман добавил:

— Мне посчастливилось найти в сугробе оленя и убить его. Последние три или четыре дня я ел мясо без соли и то совсем немного.

Поев и выпив кофе, он свернул самокрутку.

— Мэм, я должен сказать вам кое-что еще. Этот Радиган! Он совсем не казался встревоженным, ни капельки. В жизни не видывал человека, который бы так спокойно относился к происходящему. Я думаю, у него были на то свои причины. Уж он точно знает, куда пойти. Небось они отправятся прямиком в Лома-Койота просить подмоги.

И Горман рассказал Анджелине то, о чем она уже знала — про людей из Лома-Койота — Лорена Пайка, Чарли Кейда и Адама Старка.

Том Радиган, поеживаясь, вылез из-под одеяла, чтобы развести огонь. Разворошив еще тлеющие в кострище угли, он положил сверху заготовленные со вчерашнего вечера сосновые щепки и кору и, дрожа от холода, принялся усердно раздувать огонь. Лишь только показались первые язычки пламени, он снова быстро залез под одеяло. Гретхен громко смеялась над ним.

— Холодно же! — попробовал оправдаться Том.

— Еще бы! Но ты бы видел со стороны, как забавно прыгал, словно сверчок на сковородке!

— Завтра утром, — мрачно отозвался Радиган, — разжигать костер будешь ты!

— Ну и ладно! Но я-то положу все, что нужно, рядом с постелью. И мне останется только высунуть руку из-под одеяла и развести огонь.

— Так разжигают костер лишь те, кто крадет овец.

Свернувшись под одеялами, друзья ждали, пока разгорится костер. Алые языки пламени жадно тянулись к холодным сучьям. В пещере постепенно становилось тепло.

Их нынешнее убежище находилось не более, чем в миле от ранчо. На вершине столовой горы, у подножия которой располагалось ранчо «Р-Бар», тянулась разветвленная сеть пещер, но все они выходили на северный склон. И попасть туда, насколько знал Том, можно было только с самой вершины горы. Друзья обосновались в маленькой пещерке около большого грота. Радиган уже давно обнаружил ее и приготовил для жилья. Это оказалось не трудно. В давно минувшие времена в этой пещере уже кто-то жил. Во внешнем гроте Радиган нашел искусно сделанный маленький водоем, где скапливалась вода. Неподалеку валялись заржавевшая алебарда и кусок кольчуги.

Много лет назад в этой пещере скрывался от индейцев некий заблудившийся в лесах искатель приключений, возможно, солдат армии Коронадо. Судя по всему, он жил здесь очень долго, вероятно, много лет. Должно быть, отрезанный от своих индейцами, он бежал все дальше в глушь, пока наконец не нашел это место и не остался в пещере. За годы жизни в ней он превратил ее в диковинное сочетание военной крепости и уютного жилища.

В каменных стенах он вырезал полки и скамьи. А чтобы следить за подступами к пещере, пробил наружу два окна, точнее сказать, две бойницы. Так он и жил.

Радиган попал сюда случайно, но сразу же понял, как ценна пещера в качестве убежища, если возникнут неприятности с ютами. Поэтому он притащил туда побольше всякой домашней утвари, запасов продуктов и патронов, заготовил много дров. Предыдущий обитатель пещеры соорудил в ней примитивный очаг и щель для выхода дыма. Техасец усовершенствовал и то, и другое. Теперь труба над камином выходила меж корней старого скрюченного от непогоды кедра. Корни и ветви дерева рассеивали дым, так что заметить его можно было только с расстояния нескольких шагов.

Таково было первое и самое лучшее из всех приготовленных Радиганом убежищ.

Когда огонь разгорелся и в пещере стало теплее, Том, снова выскользнул из-под одеяла и быстро оделся. Чайлд последовал его примеру.

— Как сейчас дорога на север? — спросил Радиган друга. — Как по-твоему, можно проехать в Лома-Койота?

— Когда мне отправиться?

— Не тебе, а мне, — Радиган подошел к окну и выглянул наружу. К пещерам вел неровный, труднопроходимый откос, такой крутой, что казалось, лошадям его не преодолеть. А на вершину подняться вообще невозможно. Склон этот почти полностью просматривался из бойницы. — Поеду я, а ты останешься здесь, — закончил техасец.

— Но те парни знают меня, — возразил Чайлд.

— А Пайк знает меня. Кейд тоже. Они познакомят меня с остальными. Да что ни говори, оставаться здесь с Гретхен — не по мне. -

— Боишься?

— Я? — Радиган ошеломленно уставился на девушку, а потом усмехнулся. — Нет, я-то не боюсь, а вот тебе стоило бы. Кто скажет, что произойдет, если мы останемся здесь вдвоем.

— Ничего не произойдет, — ответила Гретхен. — если я не захочу.

Том смерил ее холодным взглядом.

— Это еще бабушка надвое сказала. Лучше не дразни меня.

Рядом в пещере помещались лошади. Подбросив им сена, Радиган озабоченно проверил, много ли его еще осталось. Не так уж и много, но ведь есть еще запасы кукурузы. Возможно, на первое время хватит. Продуктов в пещере тоже много, а патронов столько, что хватит на целую битву при Геттисбурге.

Оседлав коня, Том вернулся во внутреннюю пещеру за одеялом и седельными сумками. Гретхен уже поднялась и приготовила кофе. Друзья уселись возле огня.

— Пора поглядеть скот неподалеку от Сан-Антонио, — заметил Чайлд. — Я мог бы этим заняться.

— Значит, ты останешься здесь одна? Справишься?

— Конечно. — Девушка положила на тарелку Тома еще ломтик мяса. — Я вполне справлюсь, а если кто отыщет это место, я смогу отстоять его.

— Снег на склоне уже растаял, — сказал Джон Чайлд, — и мы сможем уйти, не оставив следов. Так что все будет в порядке. Вряд ли они найдут тебя здесь.

После завтрака Радиган вывел лошадь из пещеры. Гретхен вышла следом за ним. Взяв из рук девушки последний сверток с провизией, Том уложил его в седельную сумку.

— Будь осторожен, — предупредила она.

Повернувшись к Гретхен, техасец внимательно посмотрел на нее. Дни, проведенные в холоде, не повредили девушке, и она выглядела по-прежнему свежей и привлекательной. В ее глазах Том прочел тревогу.

— Ты тоже береги себя, — ответил он. — Никуда не выходи из пещеры, разве что на вершину горы. И даже тогда держись подальше от обрыва над ранчо. И главное — ни в коем случае не готовь еду ночью.

— Ты уже объяснял мне. Ночью запах стряпни легко учуять.

— Именно. Если они почуют запах костра — ничего страшного, ведь он вполне может быть от их собственного очага. А вот запах пищи заставит их призадуматься.

— Я не буду.

Радиган вскочил в седло. Гретхен робко дотронулась до его рукава.

— Будь осторожен, — повторила она.

Снова посмотрев на нее, Радиган с удивлением увидел в глазах ее слезы. Он торопливо отвел взгляд. Ну что, спрашивается, ей плакать? Этих женщин не разберешь, он ведь ей даже не родня. Тронув поводья, Том направил коня к откосу и начал спускаться. Склон был крутой, но коню все же удалось преодолеть его. Почти в самом низу техасец остановился и прислушался, но не услышал ни звука.

Осторожно озираясь, он достиг долины и сразу провел коня через прогалину под деревья. Из ранчо его могли видеть всего две минуты. В тени сосен Радиган развернулся и подождал Джона Чайлда. Тот тоже пересек прогалину как можно быстрее. Несколько минут друзья, замерев, прислушивались. Наконец Чайлд нарушил молчание:

— Кажется, удалось.

Кивнув, Радиган повернул коня и неохотно поехал вперед. Нехорошо оставлять девушку одну на столько дней — она, кажется, напугана. Хотя, надо признаться, Гретхен испугалась гораздо меньше, чем любая другая женщина на ее месте. За все эти дни он не услышал от нее ни слова жалобы, она ни разу не пыталась увильнуть от работы. И в снег, и в мороз девушка храбро держалась наравне с ними.

Друзья расстались там, где от ручья Вейча отходил самый удобный путь к долине Сан-Антонио.

В громоздкой куртке из шкуры бизона Джон Чайлд выглядел в два раза больше. Безветренный воздух был таким морозным, что изо рта метиса вырывались клубы пара.

— Держись начеку, — сказал Чайлд, останавливая коня и оборачиваясь. — Ребята там не слишком дружелюбны.

— Ладно.

— А особенно остерегайся Швейцарца Джека Банса. Это бандит с канзасской дороги. Очень много воображает о себе.

— Неужто? — усмехнулся Радиган. — Ну, поскольку там сейчас Лорен Пайк, этого задиры, возможно, уже нет в живых. — Радиган подобрал поводья. — Лорен никогда не давал себя задевать. Что греха таить, иногда он довольно вспыльчив.

Простившись с Чайлдом, Радиган поскакал по широкому отрогу Серро-Джарокито. К востоку от этого места был родник, до которого оставалось еще около шести миль. Затем три-четыре мили к ручью Койота, а оттуда — шесть или семь к северу до Лома-Койота. Как ни считай, выходит добрых восемнадцать миль, да еще по холоду. Радиган прикинул, что, если ему повезет, он доберется туда за пять-шесть часов. А не повезет — то уж неизвестно когда.

Сейчас Том ехал на сером в яблоках коне. Тот весил всего двести фунтов и как нельзя лучше подходил для путешествий по сугробам и обледенелым горным тропам.

Ветер дул с севера, низкое хмурое небо предвещало снег. Радигану это вовсе не улыбалось. После недавнего бурана по тропе еще никто не проехал, местами она покрылась льдом. Том рассчитывал к полудню одолеть хотя бы десяток миль, но сумел преодолеть едва ли шесть — ведь то и дело приходилось сворачивать с дороги, чтобы объехать снежные заносы. Однажды он заехал в густые заросли колючих растений и проскакал не меньше мили, и еще только через две мили выбрался на тропу. Когда ему наконец это удалось, он был уже вне себя и проклинал все на свете. Судя по всему, серый в яблоках чувствовал то же самое — скакун с явным недовольством потряхивал головой.

У источника техасец напоил коня и двинулся дальше. Приехав к ручью Койота, обнаружил, что тот частично покрылся льдом. Это очень усложнило переправу — ведь лед еще был слишком хрупкий, чтобы выдержать всадника. По каньону гулял пронизывающий северный ветер, лицо и руки Радигана совершенно окоченели.

Лишь поздно вечером он выехал из каньона, пересек неширокое плато и оказался у цели.

На узкой улочке было тихо и безлюдно, как в первый день творения. Солнце уже садилось. В «Доме Рамбля» и салуне «Юта», расположенных напротив друг друга, горели огни. В остальных же домах было темно, за исключением маленькой харчевни, сквозь засиженные мухами окна которой пробивалась слабая полоска света.

Лома-Койота был всего лишь временным городишкой и как все временные поселения в один прекрасный день мог исчезнуть. Там останавливались отдохнуть переселенцы, находили приют объявленные вне закона или просто горячие головы, подыскивающие местечко, где бы можно было немножко остыть. Словом, там не было решительно ничего, заслуживающего особого упоминания. Один-два старателя, владеющие приисками в ближайших горах (впрочем, прииски эти были не из процветающих) предпочитали коротать время в салуне «Юта» возле вырезанной из орехового дерева стойки бара, а не возиться в грязи.

Жило тут человек тридцать, из них всего четыре женщины. В истории Лома-Койота была одна умопомрачительная ночь. Тогда численность городка подскочила аж до пятидесяти шести человек. Но это произошло во время войны с ютами, когда все окрестные старатели и трапперы хлынули с холмов в более безопасное место.

Большинство новичков привыкли к одиночеству. Неумеренное употребление виски местного изготовления привело к тому, что на рассвете второго дня жителей стало уже пятьдесят три человека, а в заброшенном сарае три окоченевших трупа остались лежать до погребения весной.

А на шестое утро в городе было почти столько же жителей, сколько обычно. Новоприбывшие один за другим покидали городок, решив, вероятно, что юты менее опасны, чем виски и горожане Лома-Койота.

В дальнем конце улицы виднелось большое ветхое строение, которое могло быть только конюшней. И впрямь, висевший над входом фонарь освещал едва различимую вывеску, гласившую, что постройка является платной конюшней.

Дверь конюшни открывалась в темную комнатушку, где багряными отблесками мерцала печка, но больше никакого освещения не было.

Из мрака раздался чей-то голос:

— Сена вдосталь, сам возьми. Кукуруза тоже есть, коли желаешь, но плата особо, по четвертаку.

— Дороговато будет.

— Хочешь — плати, хочешь нет, дело твое. Но попробуй только без спроса набить кормушки моей кукурузой, ты у меня помрешь от холода. Потому что я прошью тебе пулей брюхо.

Из захламленного «офиса», ковыляя, появился старик, державший в одной руке револьвер, а в другой лампу. Он подслеповато вглядывался в лицо Радигана.

— Осторожность не может быть чрезмерной, я всегда это говорил. Тебе сказали, что можешь накормить свою клячу. Ну а те, кому надобна кукуруза, смогут за нее заплатить. Они ведь, скорее всего, драпают от кого-то.

— Я ни от кого не бегу, старик. Я ищу одного своего друга. Его зовут Лорен Пайк.

— Не слыхал о таком. Я никогда не запоминаю имена. Скажу тебе, в наших краях имена — что прошлогодний снег. Люди меняют их так же часто, как адреса. А переезжают здесь частенько.

— У меня ранчо к югу отсюда. Меня зовут Радиган.

Старик уставился на Тома.

— Может, у тебя и есть ранчо, а может, и нету. А ежели даже и есть, может, не долго тебе еще им владеть. Люди всякое болтают.

— У меня есть ранчо, и через год, через десять лет я все еще буду владеть им, — Радиган снял с серого седло. — А если ты устроишь мне какую-нибудь пакость, я прискачу обратно и сожгу эту паршивую конуру вместе с твоими грязными ушами.

Старик попятился.

— Это еще что за разговор? Разве я не разрешил тебе поставить сюда твою клячу? Разве я не сказал, можешь брать кукурузу? — Старик плутовато взглянул на Радигана. — Это, стало быть, на тебя работает Джон Чайлд?

— На меня.

— Ну, ладно. Я почищу твоего конягу и дам ему кукурузы. А ежели ты имеешь в виду новеньких, попробуй сунуться в «Юту» или «Рамбль». Большинство околачивается или там, или тут. Только я бы тебе присоветовал поскорей убраться из города. Если хочешь, переночуй на сеновале, но держись подальше от тех мест. Нынче от Швейцарца Джека жди одних неприятностей.

Том решительно вышел на улицу и, опустив голову, чтобы немного защититься от ветра, зашагал к харчевне. Снежный вихрь ворвался в дверь вслед за ним. Высокая, сурового вида женщина, стоявшая за стойкой, дала техасцу чашку кофе.

— Можешь поужинать, — сказала она. — Но ничего другого не получишь. Во всяком случае, нынче вечером.

— Я хочу есть.

Она смерила Тома взглядом.

— Ну, это уж само собой. Но через часок-другой, ручаюсь, ты запоешь иначе. Холод из тебя повыветрится и тебе захочется еще чего-нибудь. Подожди, пока согреешься. Я держу трех девушек — одной шестнадцать, а двум по девятнадцати, а сама я могу больше, чем все три вместе взятые, да и получше их.

— Я бы остановился на толстой отбивной.

— Радуйся, что получишь хотя бы медвежье мясо. После метели мы тут говядины в глаза не видывали. Парни привозили ее с юга, но сейчас дорогу занесло.

Радиган молча поужинал. Женщина продолжала трещать без умолку, по-видимому, совершенно не прислушиваясь к его редким репликам и не заботясь, слушает ли он ее болтовню.

Поев, Том швырнул хозяйке доллар. Она отсчитала ему три четвертака сдачи. Допив последний глоток горячего кофе, он поднялся с места и снова вышел на холодную улицу.

— Возвращайся! — крикнула ему вслед хозяйка.

Перейдя неровную мостовую, Радиган очутился в салуне «Юта».

Бар в салуне в глубину был футов десяти, за стойкой стоял человек очень высокого роста. Два посетителя облокотились на стойку, еще несколько сидели за столами. Все уставились на Тома и, поняв, что перед ними чужак, принялись рассматривать его еще внимательней.

— Виски, — попросил Том, — или то, что вы тут подаете под этим названием.

Верзила перегнулся через стойку.

— Тебе не нравится наше питье? Тогда обойдешься без него.

— Дай Попробую. Я еще не знаю, понравится оно мне или нет.

— Сначала реши, а то ничего не получишь.

— Ну хорошо! Оно мне нравится! — Радиган глянул на остальных посетителей. Они с важностью ответили ему тем же. — Если эти джентльмены любят виски, я заплачу.

Долговязый бармен снова обернулся.

— Слушай, чужак. Ты опять подвергаешь сомнению достоинства моего виски. Мне это не по вкусу.

— Видали? — усмехнулся Том. — Предлагает другим то, что самому не по вкусу.

— Я вовсе не это сказал. Я имел в виду… — запротестовал верзила.

— Пытается выкрутиться, — пояснил Радиган остальным. — Ну, налей-ка стаканчик, а я погляжу, понравится ли мне.

Несколько мгновений верзила злобно смотрел на него, а потом повернулся и наполнил стакан. Никто из посетителей не шелохнулся.

— Предложение остается в силе, — пригласил их техасец. Но никто не двинулся с места.

— Видишь? Никому не нравится твое виски, — с этими словами Том глотнул из стакана. В первое мгновение ему показалось, что горло ему обожгло огнем. С трудом отдышавшись, он внимательно посмотрел на пойло.

— Баррель речной воды, две плитки жевательного табака, кусок мыла, чтобы пенилось, пара унций стрихнина и около трех галлонов спирта. Подлить для цвета топленого сала, вот и весь состав. Неудивительно, что никто не пьет эту гадость. — Он снова пригубил питье. — Ручаюсь, это пойло вы только ютам и продаете. Понятно, отчего они так часто выходят на тропу войны.

— Ты нарываешься на неприятности, — заявил верзила.

— И не думаю, мне не нужны никакие неприятности. Так что вытащи из-под стойки вон тот кувшин и плесни мне более приличный напиток.

Злобно бормоча себе под нос, бармен полез под стойку. Остальные посетители немедленно встрепенулись и сгрудились вокруг Радигана.

Когда виски было разлито по стаканам, Том сказал:

— Я Радиган с ранчо «Р-Бар». Вы должны знать это клеймо, ведь вам время от времени доводится есть мясо моих коров.

Круглолицый, раздражительного вида ковбой, прищурившись, взглянул на виски, а потом разом выпил полстакана.

— Ты что, обвиняешь нас в скотокрадстве?

— Просто констатирую факт, — пожал плечами Радиган. — Я не из тех, кто скупится на мясо. Хотя не понимаю, что вам терять время, возясь с моим жалким стадом, когда в этих краях сейчас более трех тысяч голов пришлого скота.

— Приглашаешь нас?

— Скорее сообщаю вам. Что уж вы предпримете, дело ваше. Просто я не поладил с владельцами этого стада. Собственно говоря, у нас война в самом разгаре.

Дверь отворилась, и сопровождаемый порывами ледяного ветра вошел высокий белокурый человек, стройный я подвижный. На узком лице выделялись густые прямые брови, угрюмо нависавшие над щелочками глубоко посаженных глаз. Он был одет в короткую куртку из овчины, скроенную так, чтобы удобнее было выхватывать револьвер. На голове плотно сидела круглая касторовая шляпа.

В то же мгновение на улице раздался топот лошадиных копыт. Радиган выглянул наружу. Узкая полоса света из окна выхватила из тьмы лицо Харвея Торпа. Вокруг него сгрудились его люди.

Залпом допив виски, Том принялся натягивать куртку. Новоприбывший внимательно наблюдал за ним.

— А я тебя не знаю, — наконец произнес он. — Я Швейцарец Джек.

Радиган усмехнулся ему в лицо.

— Меня зовут Пад Ождешь. И именно это ты и сделаешь.

— Чего? — недоуменно поднял взгляд Швейцарец Джек.

— Ты подождешь, — пояснил Радиган. — Я тут упоминал про войну за ранчо, так вот она добралась и сюда.

Швейцарец Джек глянул через плечо. Отряд всадников спешивался у крыльца.

— Это никакая не война за ранчо. Это Боб Харвей, а если он хочет повидаться с тобой, я попридержу тебя до его прихода.

— Отвяжись от него, — перегнулся через стойку долговязый бармен. — Мы тут никого не держим.

— Да ты пойми…

Почти без шума захлопнулась задняя дверь. Швейцарец Джек резко обернулся, но Радиган исчез.

Глава 6

На заледенелых ступеньках заднего крыльца Радиган остановился и прислушался к тому, что происходит в доме. Но с гор, завывая, дул холодный ветер, заглушавший все остальные звуки, и Тому удалось разобрать лишь невнятное бормотание голосов. Потом он расслышал, как хлопнула входная Дверь, не мешкая, сбежал с крыльца и заторопился к конюшне.

Там он остановился, укрывшись в густой тени под стенами строения. Он быстро раздумывал, на что же решиться? В городе слишком мало домов, и, если враги ринутся в погоню, они обыщут все здания подряд. Так что спрятаться ни в одном из них невозможно.

Появление Торпа и его приспешников ставило Радигана в тупик, ведь не могли же они узнать, что он тоже отправился сюда. Может, они ищут Пайка и Кейда? Вряд ли. Пока у Торпа еще нет повода ссориться с друзьями Тома. Из всех этих соображений вытекало только одно: враги приехали в Лома-Койота по каким-то своим делам и появление их тут одновременно с Томом — простая случайность. Но тогда, интересно знать, что им здесь понадобилось?

С Торпом было не меньше дюжины всадников, а то и больше.

Швейцарец Джек назвал его Бобом Харвеем. Он что, ошибся? Или это еще одно имя Торпа? Радиган вспомнил свое первое впечатление, что Торп весьма опасен и наверняка имеет темное прошлое. Но Боб Харвей? Том перебирал в памяти все, но это имя ничего ему не говорило.

Не было никакого смысла оставаться возле конюшни. Крадучись под карнизом крыши, Радиган обогнул угол. Под ногами хрустел морозный снежок. Позади строения, футах в тридцати, виднелось русло замерзшего ручья. Том рванулся туда. Ему вовсе не хотелось, чтобы враги легко заметили его на фоне чистого снега. Снова оказавшись в тени, он остановился и, пытаясь отдышаться, начал прислушиваться.

Стукнула задняя дверь салуна. Неужели его уже ищут? Если так, то Радигана выдал Швейцарец Джек. Остальные, кем бы там они ни были, явно не стремились лезть в чужие дела.

Поспешно отступив в заросли кустарника, обрамлявшие русло, Радиган зашагал вдоль ручья, пробираясь меж обледенелых валунов. Как назло, его винчестер остался в седельной сумке, а вся сбруя и снаряжение хранились в конюшне. Но идти туда теперь было бы смертельной ошибкой.

Он увидел, как из конюшни высыпала группа людей и стала обшаривать дома один за другим. Судя по всему, мысль, что Радиган может в такой мороз спрятаться где-нибудь на улице, пока не приходила в голову преследователям. Но рано или поздно они все же догадаются. Через несколько минут Том услышал, как Торп почему-то созывает своих людей:

— Ладно, будет вам! Сейчас на это нет времени! Идите сюда! С ним мы разберемся на обратном пути!

Обратном пути откуда, удивился Том.

Ковбои послушно прекратили поиски, вскочили на коней, и вскоре кавалькада уже выезжала из города. Всадники сбились в кучу, словно спасаясь от холода.

Да, если уж они отважились пуститься в путь в такую морозную ночь, то, верно, им предстоит дальняя дорога и им необходимо спешить.

Когда Радиган снова вошел в салун, никто из посетителей не проронил ни слова. На этот раз бармен сам потянулся к кувшину под стойкой и налил ему стакан доброго виски.

— За счет заведения, — сообщил он.

— А снаружи-то холодновато, — откликнулся Радиган.

— Особенно, — встрял в разговор Швейцарец Джек, — сильно ножки мерзнут.

Радиган не торопясь осушил стакан, а затем медленно обернулся и смерил задиру взглядом. Он не опускал глаз долго. В комнате воцарилось гробовое молчание. В пузатой печке потрескивал огонь, рассыпались угольками поленья. Можно было услышать даже легкое поскрипывание стула под кем-то из посетителей и журчание наливаемого в стакан виски.

— Да, — негромко произнес техасец. — После долгой скачки у меня замерзли и ноги и руки. Но снаружи было несколько больше ребят, чем мне бы хотелось. Их там было не меньше дюжины.

— Ну и что? — Швейцарец Джек, улыбаясь, откинулся на спинку стула.

— А то, что тут-то ты один.

Швейцарца Джека словно обухом по голове ударило. Он ждал чего угодно, но не таких слов. В первое мгновение он просто обомлел, но сразу же сообразил, что находится в крайне невыгодном положении. Выхватить револьвер не так-то просто, а любое движение Джека можно было истолковать именно как попытку дотянуться до оружия. И если этот рослый детина у стойки хоть чуть-чуть умел обращаться с кольтом, то Швейцарец, считай, уже покойник. А ему еще совсем не хотелось умирать.

На несколько мучительно долгих секунд он застыл, не смея даже переменить неловкую позу — как бы его не прошило горячим свинцом.

Радиган прекрасно понимал, каково сейчас приходится Швейцарцу Джеку, но вовсе не торопился успокоить его.

— Больше я говорить не буду, — предупредил он, — но потянешься за пушкой, я тебя убью.

У Швейцарца Джека пересохло во рту, пульс забился с бешеной скоростью. От неудобной позы тело уже начало сводить судорогой и бедняге отчаянно хотелось пошевелиться, но теперь он уже знал, что его противник и не думает шутить.

Радиган пристально следил за ним, на губах его застыла легкая улыбка. Он вовсе не собирался убивать Джека, хотя и знал, что, если вдруг понадобится, сделает это не моргнув и глазом и не лишится из-за этого сна и покоя. Он не хотел прослыть хвастуном, но понимал, что должен держаться так, чтобы даже опасный противник три раза подумал, прежде чем выступить против него.

— Ты назвал этого человека Бобом Харвеем. Мне незнакомо это имя.

— Тебе здорово повезло.

— Не мне. Он еще слишком желторот — нанимает убийц, чтобы стреляли вместо него.

Швейцарец Джек расхохотался.

— Боб Харвей? Ты ошибся, приятель. Да Боб родную мать убьет и не задумается.

— Он нанял Вина Кейбла, чтобы разделаться со мной.

И тут в глазах Швейцарца Джека Радиган прочел, что тот наконец начинает понимать, с кем имеет дело. Теперь если он и затеет драку, то уж не по недоразумению.

— Так ты Радиган? — в голосе Джека звучала еле заметная недоверчивая нотка.

— Да, я Радиган.

Том отлично знал, что к этому времени рассказ об убийстве Вина Кейбла должен уже быть известен по всему Западу. Такого рода истории рассказывались повсюду — у бивачных костров и за карточными столами. А особенно в цене эти истории были в городишках вроде Лома-Койота. Ведь людей, чья жизнь зависит от умения обращаться с оружием, хлебом не корми, дай послушать что-нибудь в этом духе.

Дверь отворилась, и вошли трое мужчин. Первый был высокий и широкоплечий, с густой каштановой шевелюрой и каштановыми же усами. Второй чуть ниже, но еще более могучего сложения. Держался он подчеркнуто прямо. Его угловатое смуглое лицо было красиво своеобразной, несколько грубоватой красотой. За их спинами возвышался третий — высокий и тощий, с покатыми узкими плечами. На длинной шее — маленькая голова, на лице выделялся огромный загнутый вниз нос.

— Здорово, ребята! — приветствовал их Радиган, не сводя глаза со Швейцарца Джека. — Я тут продаю билеты на вечеринку с танцами. Не желаете выбрать себе партнеров?

— Если это твоя. драка, Том, — мгновенно оценил ситуацию Лорен Пайк, — то мы уже настраиваем скрипки.

Чарли Кейд и Адам Старк прошли мимо Радигана и, прислонившись спинами к стойке, принялись внимательнейшим образом рассматривать Швейцарца Джека.

— А ты действительно называешь это дракой? — вкрадчиво осведомился Пайк, небрежно указывая на злополучного задиру.

— Собственно говоря, это всего лишь суп на первое. А главное блюдо будет подано к столу, когда вернется Харвей Торп, или Боб Харвей, или как там он еще себя называет.

У Швейцарца Джека уже затекли все мышцы. Он понимал, что скоро ему волей-неволей все-таки придется шевельнуться. В сложившейся ситуации его радовало только одно — разбираться надо всего с одним из стоявших у стойки незнакомцев. Уж больно все они были крепкими парнями.

Радиган неторопливо подошел к столу.

— Что ж, руки у тебя не связаны, Джек, — благожелательно молвил он. — Помнится, ты что-то там толковал, что задержишь меня до прихода Харвея? Не хочешь ли начать?

Швейцарец Джек поднял на Радигана глаза. Если неожиданно выхватить револьвер, не зацепится ли дуло за стол? — подумал он. Или сразу рвануться из-за стола, а выхватывать кольт уже на ходу? А вдруг Радиган успеет изрешетить его пулями, прежде чем он вскочит на ноги?

— Сдается мне, ты просто прилип к стулу, — продолжал техасец. — Ну, давай поднимайся. Видишь, я даже даю тебе шанс. Давай вставай, но поосторожнее и постарайся не делать резких движений.

Джек ушам своим не верил. Как, удача еще может улыбнуться ему? Медленно, бочком соскользнув со стула, он осторожно выпрямился и взглянул на Радигана. И в этот момент техасец ударил его.

Швейцарец Джек даже не успел понять, в чем дело. Он еще не успел устойчиво встать на ноги и совсем не ожидал могучего удара в челюсть. Ему показалось, будто у него взрывается череп, а в следующую секунду он уже ошеломленно сидел на полу, в голове звенело, из глаз сыпались искры. Он начал было подниматься, но тут же получил по шее и впечатался головой в стену салуна, да с такой зверской силой, что от сотрясения опрокинулась бутылка на стойке. Перед глазами его все словно расплылось, и, пытаясь прийти в себя, Швейцарец потянулся к револьверу.

Еще ни разу в жизни ему не доводилось драться на кулаках. Он всегда считал, что оружие джентльмена — револьвер. Но не успел Швейцарец коснуться кобуры, как снова получил сокрушительный удар по зубам и ощутил во рту вкус крови. Из последних сил, шатаясь, Джек оторвался от стены, но от резкого удара в живот у него перехватило дыхание, и он согнулся пополам. В то же мгновение техасец коленом сломал ему нос.

— Слушай, Швейцарец Джек, — без гнева произнес Радиган. — Я пришел сюда издалека, занимаюсь лишь собственными делами, а ты решил в них вмешаться. Так вот. Я предлагаю тебе тихо-мирно провести эту зиму здесь или подобру-поздорову убраться куда-нибудь на север. Но упаси тебя Бог ехать на юг, потому что, если я увижу, что ты слоняешься к югу от Лома-Койота и западу от Санта-Фе, то решу, что ты ищешь меня.

Отвернувшись от побежденного противника, Том подошел к стойке.

— Мне бы нужно несколько помощников, — сообщил он Лорену, — да не мазил.

Первый день Гретхен убирала пещеру, то и дело проверяя, не идет ли кто по тропе. В этот день она совеем не готовила, а только варила себе кофе, запивая им вяленое мясо и консервированные помидоры. Она признавалась себе, что здорово боится.

На второй день, ветер дул с востока, со стороны ранчо. Поэтому девушка рискнула замесить тесто и испечь три пирога с сушеными яблоками. Ей хотелось к возвращению друзей устроить праздник, и она решила заранее приготовить угощение.

К сожалению, Гретхен и не догадывалась, что совсем неподалеку от пещеры проезжал Битнер. Он рыскал в окрестностях ранчо, пытаясь напасть на след радигановского стада, а в тот день, как на грех, забрел дальше обычного. Бандит пробирался на запад, пока не уткнулся в непроходимую гряду гор, которая описывала широкий полукруг и снова устремлялась на восток к ручью Вейча. Дальше путь на запад был закрыт, так что Битнер повернул обратно. Вот тут-то ему и почудился слабый запах свежей выпечки.

Это просто невероятно, подумал Битнер. Но он не мог ошибиться. Уж кому-кому, а ему этот запах был знаком, у него даже в животе заурчало от предвкушения. Остановив коня и развернув его против ветра, Битнер напряженно пытался снова уловить запах, но ничего не получалось. И лишь когда ковбой уже окончательно решил, что воображение просто-напросто сыграло с ним злую шутку, новый порыв ветра опять донес до него тот же аппетитный аромат.

Битнер целый час ездил туда-сюда, безуспешно стараясь установить, откуда идет этот запах. На несколько миль он уже приблизился к ранчо, но так и не понял, откуда пахнет.

Когда стемнело, он сдался. Все это какая-то ерунда. Скорее всего, рассудил он, пекут на ранчо. Даже если Радиган со своими дружками и засел где-то неподалеку, вряд ли им придет в голову лакомиться пирогами или кексами. Хотя, если подумать, почему бы и нет? Ведь когда отряд Фолей занял «Р-Бар» в кастрюле были остатки пончиков.

Захватчики превратили конюшню в нечто вроде казармы. Когда Битнер прискакал туда, там находилось несколько человек. Через десять минут он уже входил в дом, чтобы доложить Россу Уоллу о ходе поисков. Управляющий как раз беседовал с Анджелиной Фолей.

Открывая дверь, Битнер ожидал, что в ноздри ему ударит волна аппетитного запаха. Но просчитался. Как он ни принюхивался, в комнате пахло лишь дымом из очага и свежесваренным кофе.

Битнер всегда был себе на уме. Поэтому, мгновенно собравшись с мыслями, он сообщил Россу и Анджелине, что ничего не видел и ничего не нашел, что все кругом пусто и безлюдно. О запахе выпечки он умолчал. И потом, скорее всего, это просто игра воображения.

От наметанного взора ковбоя не утаилось, что Уолл очень озабочен, да и мисс Фолей удручена и расстроена. У них, конечно, были на то причины. Скот отощал и находился в очень плохом состоянии. Всю траву, которую они смогли отыскать, коровы уже общипали до самых корешков, а сгребать снег, чтобы добраться до корма, животные не привыкли.

Чуть позже вечером из Лома-Койота прискакал человек с вестями, что там видели Радигана. Битнер с Горманом курили перед сном. и Горман сказал:

— Я нашел следы на востоке отсюда. Готов поклясться, они принадлежат тому здоровому чалому, на котором ездит полукровка с ранчо.

— Свежие?

— Вчерашние или позавчерашние. И если это и впрямь был полукровка, он еще не вернулся. Я специально объездил все тропы вверх и вниз по ручью. Никаких следов.

Битнер насторожился. Предположим, сказал он себе, что эта троица нашла себе приют где-нибудь неподалеку от ранчо. И предположим, все мужчины ушли. Тогда, значит, девчонка осталась одна.

Совсем одна.

Такая девушка стоит дюжины других вместе взятых. При этой мысли Битнер мечтательно прикрыл глаза. Он никогда особенно не гонялся за юбками, но если мужчина проводит много месяцев вдали от женщин, его поневоле начинает тянуть к ним.

Поднявшись с восходом солнца, Битнер вывел коня и поскакал на запад. Слабая, еле заметная тропинка огибала гору над ранчо с правой стороны. У ковбоя не было никакого определенного плана, кроме желания выяснить, откуда шел запах пирогов. Но справедливости ради надо отметить, что мысль о девушке не оставляла его. Эта мысль глубоко пустила корни в его душе и, словно ядовитый плющ, обвивала все его думы и стремления. Ему постоянно представлялась стройная фигура Гретхен, ее высокая грудь, грациозная походка.

Проклятие! Что за женщина! Да еще живет с двумя такими мужчинами! Ни одна порядочная девушка не пошла бы на это. Подумать только, она еще смеет утверждать, что Чайлд ее отец! Сплошное вранье! Метис не может быть отцом такой белокурой и белокожей красотки.

Конечно, Битнер не мог не знать, как почтительно относятся на Западе к женщинам, но сейчас его это не смущало. Хотя он и знал, что можно красть скот, совершить убийство, даже угнать коня — и еще как-то выкрутиться, но оскорбить женщину, особенно порядочную женщину… Самое меньшее, что ожидает такого наглеца — веревка.

Все это было Битнеру прекрасно известно. Но он никак не мог выкинуть девушку из головы. Мысль о ней засела у него в голове, неотвязно как заноза, как репей в конском хвосте. Засела — и все тут, ничего не поделаешь.

Направив коня вдоль склона, он продолжал обдумывать план действий. Если беглецы и впрямь затаились где-нибудь вблизи ранчо, то сто шансов против одного, что они устроились в горах. Это было бы самым разумным. Утес на сотни футов возвышается над ранчо, снизу нельзя разглядеть, что делается на вершине. Очевидно, никому еще и в голову не пришло поискать их там.

А этот Радиган, парень не промах. Торпу следовало бы, прежде чем так опрометчиво лезть на рожон, получше узнать противника. Битнер и сам был не дурак, поэтому от него не утаилось много такого, чего Торп вовсе не замечал. Прежде всего, сам Харвей имеет все шансы никогда не вернуться со своей рискованной прогулки. А что до девицы Фолей, так если уж на то пошло, она очень даже недурна собой… да плюс еще ее богатство. Но на взгляд Битнера, она была слишком уж надменна, заносчива и склонна командовать. Битнер положил в рот хороший кусок жевательного табака. Конечно, учитывая ее приданое, и мисс Фолей ничего. Но с красоткой Чайлда ни в какое сравнение не идет. Немудрено, что Радиган не обратил внимание на чары сестрицы Харвея. Да, Битнер знал даже это. Он-то видел, какими глазами Анджелина смотрела вслед техасцу. Она притворялась, будто терпеть его не может, но стоило бы ему проявить хоть каплю интереса к ней, за ней бы уж дело не стало.

Узкая тропка, по которой ехал Битнер, древняя, как само время, петляла вдоль подножия горы, пока наконец у самого обрыва не повернула прочь. Ковбой мрачно сплюнул в осевший, полурастаявший сугроб струю коричневой жижи. Он то и дело втягивал в себя воздух, пытаясь уловить аромат стряпни, но кругом витал лишь смолистый запах соснового леса. Однако Битнер не терял надежды. Что-что, а уж выжидать. то он умел.

Бесплодные поиски продолжались весь день. Лишь глубокой ночью измученный Битнер на усталом коне вернулся на ранчо. Он сказал Уоллу, что охотился, но не уточнил, на какую дичь. А Уолл, зная, что Битнер толковый малый, не стал задавать лишних вопросов.

Как ни устал ковбой, но все же добрую половину ночи он не мог сомкнуть глаз, мечтая о Гретхен. С неторопливой настойчивостью бывалого охотника он перебирал все возможные способы найти ее. Насколько он помнил, никто еще не обыскивал эту гору, собственно говоря, никто даже не попытался обогнуть ее. Для этого пришлось бы проделать немалый путь, но расстояние не остановило Битнера. Он решил теперь испробовать именно этот маршрут. В конце-то концов не исключено, что придется пробыть в этих краях довольно долго, так что в любом случае не мешает ознакомиться с ними получше. Остановившись на этом плане, Битнер расстелил на полу свое потертое одеяло, улегся и мгновенно заснул. А далеко на северемаленький отряд всадников как раз начал разбивать лагерь близ большой дороги. Цель их путешествия была уже почти достигнута.

Харвей Торп был донельзя доволен жизнью. Он полагал, что теперь-то наконец избавился от Радигана. Ведь тот наверняка попал в переплет в Лома-Койота. Если повезет, его там убьют, а на худой конец хотя бы выгонят из этих мест навсегда. Что же касается задуманного налета, то остается проскакать всего несколько миль и залечь в засаде: из Лидвилла пришло сообщение, что в дилижансе должно находиться семьдесят тысяч золотом. Завладеть этим золотом гораздо выгоднее, чем разводить скот.

Правда, самому Торпу достанется не больше трети, но на первое время и этого вполне достаточно. А кроме того, Харвей в своей жизни часто имел дело с деньгами и знал несколько хитрых приемов, как выгадать при подсчете и дележе добычи.

Радиган же решил заночевать в Лома-Койота. За последние дни ему приходилось слишком много и слишком долго скакать верхом, поэтому он чувствовал себя разбитым и выдохшимся. Необходимо было хотя бы чуть-чуть восстановить силы, а заодно и переждать непогоду. Техасец не беспокоился о Гретхен, ведь этой ночью в пещеру должен был возвратиться Джон Чайлд.

А причина для беспокойства была. Радиган и не подозревал, что в это самое время Джон Чайлд без сознания лежит у тропы примерно в двенадцати милях от ранчо. Лошадь метиса, напуганная неожиданно выпорхнувшей из кустов птицей, взбрыкнула и выбросила седока из седла. Конечно, этого могло бы и не произойти, но, к несчастью, к тому моменту Чайлд изрядно устал и начал клевать носом в седле. И вот теперь он лежал на мерзлых камнях, а конь его медленно брел по дороге двумя милями дальше.

На третье утро своего одиночества Гретхен проснулась с неясным чувством тревоги. Поспешно одевшись, она подбежала к окну и выглянула наружу. Никого. Но Гретхен не успокоилась. Из внутреннего окна, скрытого в трещине между скал, открывался более широкий вид на долину. Прильнув к нему, девушка снова принялась вглядываться вдаль. И тут она заметила всадника.

Он не просто ехал мимо, а выискивал следы, разглядывал землю не хуже любого апача. Гретхен недаром воспитывалась индейцами. Она с первого взгляда могла определить человека, который идет по следу и уже близок к желанной цели. Испуганными глазами девушка, оцепенев, наблюдала за всадником. Первая ее мысль была о Джоне Чайлде и Радигане. Неужели они вернулись, а он сумел заметить их раньше, чем они его?

Вернувшись в пещеру, она накормила лошадей, а потом решительно заткнула за пояс револьвер и взяла в руки винтовку. Она была неплохим стрелком, хотя, конечно, ей еще не доводилось убивать. Но сейчас опасность грозила тем, кого Гретхен любила, так что она не колебалась. Покончив с приготовлениями, она подошла к выходу и снова поглядела вниз. Всадник уже скрылся из вида.

Перед отъездом Радиган показал девушке обломок скалы, который можно было в случае опасности столкнуть вниз. Может, он и не убил бы нападавшего, но уж точно заставил бы его пережить несколько неприятных минут и призадуматься прежде, чем лезть по склону во второй раз. Чуть покачав обломок скалы, Гретхен убедилась, что ей вполне по силам сдвинуть его с места. Всадник по-прежнему не показывался, и это пугало девушку еще больше. Ведь теперь, когда она не видела непосредственного противника, у нее безудержно разыгралось воображение, и она представляла себе всякие ужасы. И хуже всего, в любую минуту могли вернуться не подозревающие об опасности Радиган или ее отец.

Через некоторое время в поле ее зрения наконец снова появился таинственный всадник. Теперь он находился дальше от пещеры и медленно исчезал среди деревьев. Может, ему не удалось обнаружить след? Или он понял, что за ним наблюдают? А вдруг он задумал подождать темноты и напасть под покровом ночи?

День тянулся удручающе медленно, и, чтобы скоротать время, Гретхен взялась за приготовление пищи к возвращению своих. Ей хотелось порадовать друзей, когда те вернутся домой. Среди всех прочих необходимых вещей девушка спрятала в своем маленьком заплечном мешке одно очень нарядное платье, как раз для праздника. Но в мешке оно сильно измялось, поэтому Гретхен достала его и повесила, надеясь, что складки расправятся сами собой. Покончив с этим, она припала к окну. Никакого всадника не было и в помине.

Взяв винтовку, девушка снова поднялась на вершину горы и осторожно, так чтобы ее не заметили снизу, подобралась к обрыву. Теперь она увидела незнакомого всадника: он скакал обратно к ранчо. Но это еще не означало, что он больше не вернется.

Гретхен никогда не задумывалась, можно ли назвать ее храброй. Правда, она знала, что индейцы, воспитывавшие ее в детстве, считали ее прямо-таки отчаянно смелой. Но, как теперь она поняла, отвага — это не такая уж простая вещь. Кто угодно может проявлять храбрость в привычных условиях. Но поместите этого же человека в какое-нибудь незнакомое место, заселенное совершенно незнакомым народом, и окружите его новыми, неизвестными опасностями — и вполне возможно, он окажется не так уж и отважен. Например, сколько людей, способных и глазом не моргнув выйти под ураганный огонь, до смерти боятся высоты. А человек, укротивший самого необузданного и дикого жеребца, быть может, призадумается, прежде чем броситься в огонь ради спасения погибающего. Что и говорить, обычно люди храбры только тогда, когда полностью понимают всю меру грозящей им опасности.

Но Гретхен не увлекали рассуждения об отваге или отсутствии таковой. У нее была работа по хозяйству, и этим она занялась.

Она была уверена, что если враг вернется, ей придется убить его. Нельзя, чтобы он, сидя в засаде, подкараулил Радигана или ее отца.

Надеясь издали увидеть возвращающихся друзей, девушка перешла на противоположный склон горы и долго брела вдоль обрыва, глядя на пустынные холмы и леса. Но сколько она не всматривалась вдаль, никого не было видно. Стемнело. Вернувшись в пещеру, Гретхен разожгла огонь и сварила кофе. Она была очень напугана.

Царящий в пещере мрак тоже действовал ей на нервы. Только лошади немножко разряжали гнетущую атмосферу, так мирно и беззаботно они похрустывали кукурузой в стойле.

Взяв из стойла охапку соломы, девушка разбросала ее по полу у входа в пещеру. Теперь, если кто-нибудь попытается войти, солома зашуршит и разбудит Гретхен. А чуть дальше она разложила несколько рядов мелких камешков. Вошедший обязательно заденет их, они рассыплются и застучат по каменному полу. И все же страх не покидал Гретхен, и она еще долго не могла уснуть, тревожно прислушиваясь к мельчайшему шороху.

На рассвете она проснулась, испытывая настоящий ужас, представив что враг прокрался в пещеру, пока она спала. Не открывая глаз, девушка напряженно вслушивалась в каждый звук. Наконец чуть успокоившись, вскочила на ноги, схватила винтовку и бросилась сначала к окну, а потом к выходу из пещеры. Всадник не появлялся. А может, промелькнула у нее мимолетная мысль, она напрасно воображает всякие ужасы. Может статься, незнакомец попросту что-то потерял или… Но нет. Гретхен твердо знала, что не ошиблась. Он искал именно ее, Гретхен. И ее друзей.

Завтракая, она поминутно поглядывала в окно, но никого не видела. Потом покормила лошадей, но им, беднягам, досталось не очень много, поскольку сено все вышло, а кукурузу надо было беречь.

Платье на удивление хорошо разгладилось. Девушка не спешила прятать его обратно в мешок. Она рассчитывала надеть это наряд, когда приедут Радиган с Чайлдом, и надеялась, что это уже не за горами. Но они все не появлялись. Сколько девушка не выглядывала наружу, их не было видно. Потеряв терпение, она взяла винтовку и, поднявшись на вершину горы, глянула вниз с обрыва. Однако и там никого не оказалось.

Гретхен долго стояла на вершине, устремив взор на север, откуда должны были вернуться Радиган и ее отец. Один раз девушке даже показалось, будто кто-то едет, но вскоре она убедилась, что ошиблась. Наконец она сдалась и разочарованно побрела обратно.

А что, если они никогда не вернутся? Что, если их обоих подкараулили и убили? Что, если она осталась одна-одинешенька — сирота, без крова над головой, без гроша в кармане?

Не допуская даже мысли об этом, Гретхен отчаянно помотала головой и поспешила вернуться в пещеру. Неожиданно решившись, она надела нарядное платье и с интересом посмотрелась в зеркальце. К сожалению, зеркальце было такое крохотное, что разглядеть себя всю целиком девушке никак не удавалось. Накануне вечером она заплела волосы, а теперь распустила и причесала их. Любуясь в зеркало рассыпавшимися по плечам золотыми локонами, Гретхен не могла не понимать, что изумительно хороша собой. К появлению Радигана ей хотелось выглядеть именно так. На белом платье красовалась лишь одна цветная лента.

— Я… Я похожа на невесту, — вслух произнесла девушка.

— Уж это точно, леди! — раздался хриплый голос у нее за спиной.

Гретхен оцепенела. Несколько мгновений она не могла даже пошевелиться, однако голова ее работала четко и ясно. Она понимала, что попала в беду, а помощи ждать неоткуда, разве что… разве что… Но, увы, надежды на возвращение Чайлда и Радигана было мало.

Медленно повернувшись, она увидела стоявшего у входа в меньшую пещеру Битнера. Девушка сразу узнала этого головореза — она помнила его лицо и имя еще со дня своего приезда в Сан-Исидро.

Это был высокий худощавый мужчина, небритый, пропахший потом и куревом. На усах вокруг рта застыла табачная жижа.

— Хотела бы я знать, когда ты проник сюда, — произнесла Гретхен. — Видимо, довольно давно.

Битнер ошеломленно заморгал глазами. Он ожидал увидеть страх, слезы, возмущение — словом, все, что угодно, кроме такого невозмутимого спокойствия. И такого дивного облика. Красота Гретхен привела головореза в замешательство, он не знал, что делать дальше. Битнер не привык к столь прекрасным женщинам, они лишали его самообладания. Жадно уставившись на белоснежные плечи девушки, он потерял дар речи, во рту пересохло от страсти. Но в то же время ее полная достоинства поза смущала и даже сердила его. Растерявшийся Битнер постарался взять себя в руки. В конце концов перед ним всего-навсего девчонка, и она одна.

— Ну, во всяком случае, теперь-то я здесь, — в сердцах ответил он. — Полагаю, ты догадываешься, зачем я пришел.

— Я видела, как ты рыскал по тропе, — продолжала Гретхен. — Следила за тобой несколько дней. И я могла бы, — она взглянула на него в упор, — могла бы убить тебя.

Битнер не спускал с нее глаз. Его тревожила ее невозмутимость. Неприятно было сознавать, что он несколько дней ходил под прицелом у какой-то девчонки.

— Что ж ты сплоховала? — молвил он. — Ты упустила свой шанс.

— Я приготовила кофе, — переменила тему Гретхен. — Хочешь?

Каждая минута промедления была победой. Ведь чем дольше девушка занимала врага болтовней, тем больше была вероятность, что случится что-нибудь неожиданное. Можно будет что-нибудь предпринять, как-нибудь спастись. Но как бы то ни было, попытка будет только одна — второго раза не представится.

— Ну… немножко кофе я, пожалуй, выпью, — согласился Битнер.

Собственно, рассудил он, почему бы и не выпить. Совсем не плохо малость согреться. Снаружи-то здорово холодно. Оглядевшись по сторонам, он еще больше зауважал Радигана. Этот техасец отлично устроился. Полно провизии, теплое убежище, корм для лошадей, запас дров. Тут можно было продержаться всю зиму.

Гретхен подошла к нему. Еще секунду назад ей казалось, что она скорее умрет от страха, чем решится подойти совсем близко к этому бандиту. Хотя сердце сжималось, девушка сумела пересилить себя.

— Миленькая вещица, — показал он на ее платье. — Ты ходила в нем на танцы?

— Это праздничное платье, мистер Битнер, — вежливо поправила его Гретхен. — Я одевала его на все праздники в Мехико. Там я обучалась в монастыре.

— Ты? В монастыре? — недоверчиво переспросил он.

— А почему бы нет? — девушка окинула его взглядом. — Мне семнадцать лет, мистер Битнер, и, хотя вы, кажется, сомневаетесь в этом, я настоящая леди.

Битнер осклабился, хотя его уже точило сомнение.

— Хорошенькое дельце! Это живя с двумя мужчинами!

— Джон Чайлд — мой приемный отец. Я не помню других родителей, кроме него и его жены, — взгляд девушки упал на охотничий нож, которым разделывали мясо. — Он очень добр ко мне, а мистер Радиган самый достойный джентльмен, какого я знаю.

Битнер кисло разглядывал Гретхен. Почему-то с самого начала все шло вразрез с его планами, а уж ее последние слова совсем выбили его из колеи. Но кофе все-таки выпить стоит. Не сводя глаз с Гретхен, он пытался определить, на кого она больше похожа — на леди, как утверждала сама, или на девицу, какой он считал ее с самого начала. Однако предубеждение победило, и Битнер решил, что девушка морочит ему голову.

Разворошив тлеющие угли под кофейником, Гретхен достала две чашки. Примеченный ею нож едва заметно торчал из-под краешка старой куртки, которую она одевала на утреннюю прогулку. Боясь, как бы головорез не обнаружил оружие, Гретхен старалась обходить это место стороной. На револьверы сейчас надеяться не приходилось, тем более, что Битнер уселся рядом с полкой, где они лежали.

Когда девушка протягивала ему чашку, он коснулся ее руки и многозначительно ухмыльнулся. Казалось, Гретхен не обратила на это внимания, хотя на самом деле внутри нее все перевернулось от страха и отвращения.

— Никто сюда не вернется, — неожиданно заявил Битнер. — И не надейся. Мы не видали Радигана с тех пор, как он поскакал на север.

Значит, ужаснулась она, врагам известно даже это?

— А там он долго не проживет. Ведь там Швейцарец Джек Банс. А если каким-то чудом и уцелеет, то босс займется им на обратном пути.

— А он уехал?

— Уехал, уехал. — Прихлебывая горячий кофе и что-то бурча себе под нос, Битнер разглядывал постели и разбросанную кругом одежду. — И этот полукровка тоже, считай, уже покойник. — Он наморщил лоб. — Мы толком не знаем, что с ним стряслось, но он ранен и остался в такую холодину без коня. Его коняга явилась на ранчо, и мы поднялись по ее следу. Чайлда не нашли, зато на снегу видели кровь. — В глазах бандита сверкала плотоядная усмешка. Он небрежно закинул ногу на ногу. — Надеяться не на кого. Никто тебе не поможет. Тебе лучше всего поладить со мной. В этих краях женщине без мужчины не прожить.

При этих словах Гретхен молниеносно схватила нож. Сейчас было самое подходящее время попытаться расправиться с врагом, который расслабился и, спокойно прихлебывая кофе, не был начеку. Выхватив клинок, она со всего размаху полоснула Битнера. Но удар оказался неточен. Лезвие скользнуло по руке головореза чуть ниже плеча, рассекло рубаху и прочертило длинную неровную царапину на животе. Битнер, роняя чашку, завалился назад. Гретхен с отчаянием поняла, что проиграла. Теперь никакого снисхождения ждать нечего. Бандит медлить не станет. Девушка не сомневалась, что после того, как он схватит ее и добьется своего, он тут же убьет ее — а как же иначе?

Не рассуждая, Гретхен повернулась и со всех ног бросилась наутек. На бегу она успела схватить винтовку. Выбежав из пещеры, девушка вскарабкалась по склону на вершину горы и, не останавливаясь, понеслась дальше. В лицо ей бил пронизывающий до костей ледяной ветер, за спиной слышались неровные, спотыкающиеся шаги преследователя.

Но Битнер почти сразу же потерял беглянку из виду — она скрылась где-то среди разбросанных там и сям сосен.

Гретхен недаром жила среди индейцев. Распластавшись за обломком скалы в зарослях кустарника, она замерла, прислушиваясь, сжимая в одной руке нож, а в другой винтовку.

Да, она проиграла, и теперь враг неизбежно выследит и поймает ее. Девушка видела кровь у него на плече и знала, что довольно сильно поцарапала Битнера. Да долго ли перевязать рану какой-нибудь тряпкой? А уж тогда Битнер не мешкая ринется в погоню.

Бегло осмотрев винтовку, Гретхен убедилась, что один патрон находится в стволе, а еще три в магазине — всего-навсего четыре.

Ой, как мало!

Гретхен была не таким уж метким стрелком, поэтому ей ничего не стоило промахнуться, разве что она подпустила бы врага совсем близко к себе. А в нынешней ситуации промазать ей нельзя.

Однако в следующую же секунду, завидев вдалеке Битнера, девушка предприняла первую попытку. Промах. Выстрел лишь предупредил головореза, напомнил ему, что у беглянки есть оружие. Битнер мгновенно упал, и она потеряла его из виду. При погоне или бегстве Гретхен действовала как настоящая индианка. Сразу же после выстрела она перебралась в новое убежище среди камней дальше по слону и, притаившись там, стала ожидать, что предпримет противник. Но тот что-то медлил.

День был в самом разгаре, но воздух не потеплел. А к ночи, скорее всего, ударит крепкий мороз. К тому же еще на вершине горы постоянно гуляет ветер. У бедной Гретхен не было ни теплой одежды, ни одеяла, ей было негде спрятаться от холода, и она не могла развести костер.

Ее воздушное белое платье сейчас совсем некстати — слишком заметно среди серых камней на вершине горы.

Скорчившись за обломком скалы, Гретхен вспоминала уютную хижину под горой, тепло очага, вспоминала, как прислушивалась к шагам Радигана. Теперь она поняла, что безумно любит техасца, и это сознание пронизывало все ее существо. Она мечтала о нем, страстно желала его, как только может женщина желать мужчину. Нет, говорила она себе, жалкая смерть здесь, на этой проклятой горе, не для нее. Она не позволит какому-то Битнеру обесчестить и убить ее. Раз сердце ее принадлежит Радигану, то она и телом будет принадлежать одному ему и никому другому. Девушке и в голову не приходило оставить для себя последнюю пулю — нет, она прибережет ее для него, для Битнера, и в упор всадит ему прямо в брюхо.

Никогда раньше Гретхен не испытывала ничего подобного, но теперь, когда она стояла перед лицом смерти, не было места ни красивым словам, ни пустым условностям. Все наносное, вся шелуха слетела с ее души, обнажив таившуюся на дне неприкрытую истину. Гретхен в совершенстве обучили тому, как должна жить и поступать настоящая леди — все это было прекрасно и замечательно, и, без всяких сомнений, именно так и полагается воспитывать юную девушку, но… Все это теряло всякий смысл здесь, на вершине, где безжалостный головорез выслеживал ее, угрожая и жизни ее, и чести. Прибережем хорошие манеры для гостиных и бальных залов, прибережем женское кокетство для ухажеров… Гретхен твердо решила убить негодяя и не собиралась оплакивать его, когда он испустит дух.

В жизни бывают такие времена, когда красивые слова и благопристойные манеры немного стоят, если рядом с тобой кровь, пыль, смерть, ледяной ветер и намертво сжатый в руке револьвер. И тогда внезапно осознаешь, что и сам ты — просто обычный зверек из плоти и крови, которому хочется жить, любить, иметь семью и умереть не раньше, чем настанет твой срок.

Гретхен Чайлд снова почувствовала себя индианкой. Укрывшись меж кустов и камней от дующего с заснеженных гор жестокого ветра, она терпеливо ждала. Сейчас она жаждала смерти врага и была опасна, как попавшая в западню львица.

Подумать только, прошло всего несколько месяцев, как она покинула монастырь и мирный дом, где жили изящные, хрупкие и утонченные дамы. Здесь же все было иначе. Сейчас девушка твердо знала лишь две вещи — что ей хочется жить и что где-то среди одетых снегом вершин к ней приближается мужчина, которого она любит. Как хорошо бы встретить его по-женски… но это, увы, невозможно.

Неожиданно девушку охватила бешеная ярость. Передернув затвор, она послала новый патрон в патронник и нажала на спусковой крючок. А когда отгремел выстрел, хрипло и неистово закричала:

— Ну же, Битнер, иди сюда! Если ты хочешь женщину, подходи и попробуй взять меня, и если я не убью тебя, то это сделает Радиган!

Порыв ветра донес этот вопль до Битнера, примостившегося за валуном в двухстах ярдах от Гретхен, и, надо сказать, головорезу этот крик совсем не понравился. А звук выстрела винчестера понравился ему еще меньше.

— Что за черт! — сказал себе он. — Девчонка просто ненормальная! Она совсем рехнулась!

Но он по-прежнему хотел ее и поэтому, устроившись поудобнее, решил посмотреть, чем обернется дело к ночи, когда на вершине станет невыносимо холодно.

Девушка слишком легко одета. Это платье едва прикрывает ее, плечи обнажены. Пусть сейчас девчонка полна задора, но к ночи она запоет иначе. А он, Битнер, может и подождать. Он уже и так долго ждал.

Беспокойно оглядываясь по сторонам, Том Радиган выехал из-за деревьев к северу от горы у ранчо. Хотя ветер дул ему в спину, относя прочь звуки с вершины, Тому казалось, что совсем недавно где-то там прозвучал выстрел.

В нескольких милях к востоку от него, развернувшись цепью, ехали по лесу Чарли Кейд, Лорен Пайк и Адам Старк. Они знакомились с местностью, а заодно надеялись, не попадется ли им кто-нибудь из людей Фолей. Схватка произойдет завтра, не позже, чем солнце поднимется к зениту. Радиган подумал, что скорее горы зальются кровью, чем Пайк, Кейд и Старк струсят и подожмут хвосты.

Техасец предусмотрительно отклонился в сторону, решив подъехать к горе с юга. Ему не давал покоя услышанный им слабый хлопок, так похожий на выстрел. День уже подходил к концу, но свет еще не померк, все было отчетливо видно. И в этом свете Тому померещилось какое-то белое пятно над обрывом. А двумя часами позже, когда он обогнул гору, он обнаружил на снегу отчетливые следы всадника, явно что-то ищущего.

У Тома похолодело в груди. Пришпорив вороного, техасец рванулся вверх по склону, не заботясь больше о том, что его могут заметить. Взобравшись к крутому откосу, он приостановился. Не всякому захочется в открытую штурмовать голый склон, когда Бог знает что ожидает тебя в конце подъема.

Во время скачки ему один раз почудился неразборчивый крик, но при таком ветре ничего не стоило ошибиться. Все казалось спокойным. Обломок скалы, который можно было скатить на голову врагу, торчал на прежнем месте. Спешившись и отойдя немного назад, Том стянул сапоги и надел мокасины, которые всегда возил с собой. Сняв с седла винтовку, он начал медленно подниматься по склону.

Не успел он и шагу ступить, как снова услышал выстрел. На сей раз порыв ветра не смог заглушить этот звук. Выстрелу вторило прокатившееся меж скал звонкое эхо. Да, теперь уже ошибиться было невозможно: это был выстрел, и стреляли где-то вверху. Но вот где?

Теперь любой шорох, любой обвалившийся камень мог выдать приближение Радигана, а тогда все пропало. Поэтому Том ступал как можно осторожнее, каждый раз пробуя камень ногой, прежде чем наступить на него всей тяжестью.

А на вершине горы Битнер пожевывал кончики усов и довольно ухмылялся. Убегая, глупышка схватила винтовку, но это была его винтовка. И он отлично знал, сколько там оставалось патронов.

Последний выстрел был третьим. Остался всего один. Гретхен отчаянно пыталась убить врага, и один раз ей это чуть не удалось. В тот раз Битнер пошел на риск и встал перед ней во весь роет, чтобы раздразнить ее и. заставить выстрелить. Он понимал, что хотя она и умеет обращаться с винтовкой, но не очень-то меткий стрелок. И она выстрелила всего лишь на долю секунды позже, чем следовало, и промахнулась всего лишь на долю дюйма. Но и доли дюйма было достаточно, чтобы пуля пролетела мимо. Теперь в винтовке оставался всего один патрон, а Битнер думал, что согласен рискнуть еще разок, чтобы только заполучить девушку. Ему хотелось этого даже сильнее, чем прежде.

Конечно, с ней придется повоевать, но Битнеру нравились воинственные женщины. Он жевал табак, ведь время не поджимало. И девчонке тоже есть над чем подумать. Холодный ветер носился по пустоши, завывая среди вечнозеленых низкорослых деревьев и поднимая снежные вихри вокруг камня, за которым сидел ковбой.

Задумчиво перекатывая табак во рту, он решил, что имеет дело с премиленькой чертовкой. Вряд ли она посмеет истратить последний патрон на выстрел издалека, надо постараться подобраться поближе, но не слишком рискуя. Может быть, придется пальнуть самому и вышибить у нее винтовку из рук.

Битнер рывком перебежал из-за скалы к ближайшему дереву. Ничего не произошло. Тогда он ринулся к каменной глыбе еще тридцатью футами дальше. Теперь в любой момент мог грянуть выстрел — беглянка затаилась где-то совсем неподалеку.

Ползком, на индейский манер, обогнув в глыбу, Битнер заметил видневшийся из-за края скалы кусок белой ткани. Что ж, она почти у него в руках. Поднявшись во весь рост, он кинулся вперед, не сводя глаз с краешка платья. Но стоило ему только показаться из-за камня, как раздался выстрел.

Почувствовав нестерпимый ожог, бандит отшатнулся назад и тут же увидел девушку — с винчестером в руках она стояла примерно в пятидесяти футах от него, но совсем с другой стороны.

Что за гнусная маленькая… Одурачила его, обвела вокруг пальца, как сосунка! Да еще таким детским приемом — оторвав кусок ткани от подола.

Но через секунду он опустил вскинутую было винтовку.

Что и говорить, девчонка одурачила его, но ведь она все равно промахнулась, промазала по такой легкой цели. Да, пуля оцарапала ему шею, ссадина жжет и болит, но ведь теперь-то этой девице никуда не деться, он схватит ее и…

— Битнер!

Внезапно мысли бандита прервал окликнувший его приглушенный мужской голос. Услышав оклик, Битнер легко, как. кошка, одним прыжком обернулся, и в тот же самый момент из его винчестера (собственно говоря, винчестер принадлежал не ему, а Гретхен) вырвалось пламя. От резкой отдачи бандит зашатался, у него перехватило дыхание. С трудом сохранив равновесие и выпрямившись на скале во весь рост, он увидел прямо перед собой Радигана. Тот тоже стоял во весь рост, повернувшись к противнику правым боком, словно застывший по стойке смирно солдат на параде.

Молниеносно вскинув винтовку, Битнер нажал на спусковой крючок, привычно ощущая, как дернулся от выстрела приклад. Но на сей раз то ли отдача получилась слишком сильной, то ли что-то еще, но бандит с изумлением увидел, как его пуля выбила фонтан осколков из валуна на полпути до противника. Ну ей-богу, сейчас он… Он лежал лицом вниз на холодной скале, и его тяжелое, хриплое дыхание поднимало с камней облачка снежной пыли. В ушах звенело замирающее эхо выстрела, но оно звучало как-то странно, словно выстрелов было два. Подогнув колени, Битнер начал приподниматься.

Его ужасно раздражала лужа крови, растекающая по камням. Кому-то тут крепко досталось, и этот кто-то истекал кровью… Кровь ручьем лилась вокруг колен головореза, обагряя скалу, на которой он лежал. Битнеру никак не удавалось сосредоточить на чем-нибудь взгляд, наконец ему это удалось и он увидел, что это его собственная кровь и что в животе у него зияет здоровенная рана.

Он вспомнил, как однажды убил врага выстрелом в живот. Тот парень умирал долго и мучительно.

Грузно опираясь на винтовку, Битнер поднялся на ноги. Девушка, похожая в своем белом одеянии на ангела, медленно вышла из-за скалы и пошла к Радигану. Это ее белое платье во всем виновато, оно с самого начало сбило его с толку, пронеслось в голове у бандита. Просто он никак не ожидал в таком месте повстречать кого-нибудь в подобном наряде, вот и растерялся. И прежде чем сумел взять себя в руки, девчонка ударила его ножом и бросилась наутек.

Что за дьявольская смерть — из-за женщины, которую он видел всего раз или два и которая даже не будет жалеть о нем.

Еле держась на ногах, пошатываясь, бандит мечтал еще пристрелить Радигана. Но даже сильнее, больше всего на свете он мечтал о милосердном выстреле прямо себе в голову. У него всегда хватало мужества, но достанет ли этого мужества, чтобы умереть с пулей в животе достойно, а не кричать, как младенец? Тот парень, которого он тогда убил, рыдал и вопил до самого конца.

Из горла его вырвался какой-то хриплый душераздирающий звук, он последним усилием поднял винтовку, почувствовал хлопок от пули и понял, что победил. Да, он победил, потому что уже умирал… умер.

Последнее, что пронеслось у него в голове, пока он лежал, прижавшись щекой к мерзлой скале, было воспоминание о том, как давным-давно помогал своей матушке брить убитого отца.

«Не пристало мужчине быть погребенным в таком виде, — объяснила тогда матушка. — Он должен предстать пред Вратами Небесными, как подобает, в опрятности».

А у него, Битнера, сына нет, так кто же побреет его? Кто приготовит его тело для погребения?

Мужчина должен иметь сына.

Битнер увидел свою окровавленную руку: ветер уже успел высушить кровь на ней. Он попытался еще открыть рот, чтобы сказать Радигану, что мужчина должен иметь сына, и тут все покрылось тьмой и больше он ничего не помнил.

Гретхен подбежала к Радигану.

— Ты цела? — спросил он, даже не глядя на нее, поскольку не сводил глаз с Битнера. И девушка, и сам Том знали, что тот умирает.

— Со мной все хорошо, — отозвалась Гретхен. — Я надеялась, что ты придешь.

— Прости, что опоздал.

— Ты не опоздал. Ты как раз вовремя.

Едва сверкнули первые предрассветные лучи, Росс Уолл пришел в дом из конюшни. Держа в руке шляпу, он неуклюже переминался на крыльце, стряхивая снег с сапог, пока Анджелина не позвала его в дом. В тусклом свете лампы тень от его лохматой головы походила на голову огромного гризли.

— Мэм, мне бы хотелось, чтобы мы нынче же утром оседлали коней и уехали отсюда.

Анджелина Фолей почувствовала, как внутри у нее все перевернулось.

— Что стряслось?

— Пока ничего. Да только Битнер вчера не вернулся. А раз Битнер не вернулся, значит он мертв. Мы потеряли еще одного человека, и притом одного из лучших.

— Это все?

— Нет, — мрачно ответил он, — не все. Не все, будь оно проклято.

Эти слова поразили ее больше всего. Первый раз на ее памяти Росс Уолл позволил себе выругаться в ее присутствии.

— Это не все. Тут бродят какие-то чужаки, их трое или четверо. Горман говорит, на вид очень крепкие парни. Он повстречал троих вчера вечером в лесу: они сидели спокойно в седлах с ружьями в руках и смотрели на него. Они ничего не сказали, вообще ничего. Просто глазели на него, а он глядел на них. А потом Горман прискакал назад и попросил расчет.

— Еще что-нибудь?

— Да. Признаться, я никогда не одобрял делишки Харвея и не понимал, что вы и ваш родитель в нем находите. Он втянул вас в неприятности, и мне бы очень хотелось, чтобы вы благополучно выпутались из всего этого. Те люди в лесу, — махнул Росс рукой в сторону от ранчо. — Сдается мне, это его они поджидают. Думаю, он поскачет через сугробы и выедет точнехонько на них, и тут-то они подстрелят его прямо в седле. И даже это еще не все. Вниз, в Сан-Исидро, прискакал шериф. Я говорю не о Флинне, а о его боссе. Зовут его Инрейт или как-то в этом роде. Он приехал вчера вместе с тремя помощниками и задавал кучу всяких вопросов, а у одного из тех помощников еще и лошадь с техасским клеймом.

Задумчиво подойдя к камину; Анджелина Фолей поставила на огонь кофейник. Что и говорить, в тревожное время женщина всегда в первую очередь заботится о еде. Приготовить обед, сварить кофе — все это так просто, так успокаивает нервы. Пожалуй, и ей бы следовало заниматься только этим, готовить еду какому-нибудь мужчине, а не доказывать всем и каждому, какая она ловкая да хитрая и как она замечательно может управлять ранчо не хуже любого мужчины. Ведь пока что ей не удавалось справиться даже с домашним хозяйством.

Значит, все ее грезы о богатстве несбыточны. И долгие доверительные беседы с Харвеем, когда он, важно жестикулируя, вышагивал по комнате взад-вперед — все они оказались пустой выдумкой. И все его грандиозные идеи, перенятые от людей, которые скорее согласятся воровать, чем честно зарабатывать себе на хлеб, все его великолепное презрение к тем, кто занимается достойным трудом… Харвей называл обычных людей глупцами — и кто теперь он сам?

— Мы можем уехать отсюда?

В первый раз за все это время Джелина увидела в глазах Уолла проблеск надежды.

— Думаю, да. Мне кажется, они будут только рады избавиться от нас. Конечно, мы не сможем ничего взять с собой, только личные вещи. Но зато мы можем ехать верхом, мэм…

— Не называй меня «мэм», — раздраженно оборвала его девушка. — Зови меня Джелиной.

Вдоль ручья Вейча, вниз по течению, ехал маленький отряд, состоящий из шести всадников. На голове одного из них была окровавленная повязка, а сломанная рука второго висела на перевязи. Утомленные кони с трудом переставляли ноги, седоки тоже устали.

Харвей Торп чувствовал, что закоченел ничуть не меньше, чем устал. Все они ужасно замерзли.

Стоял мороз, долго находиться в седле было неимоверно трудно, но головорезы спешили поскорее унести ноги подальше от места злополучного налета. Сначала-то все шло прекрасно. Дилижанс появился точно вовремя, и бандиты, уверенные в своем численном превосходстве, выехали из засады и остановили его.

Да вот только возница оказался не из трусливых и в руках у него был дробовик. Он не бросил оружие и не поднял руки вверх. Первый же заряд крупной дроби изуродовал лицо одного из налетчиков, следом, вопя от боли, вылетел из седла и второй бандит. Поднялось неописуемое смятение, слышались беспорядочные выстрелы, лошади плясали и вставали на дыбы. И посреди всей этой суматохи охранник хладнокровно вытащил винчестер и открыл огонь. Пассажиры дилижанса поддержали его стрельбой. Падали кони, яростно вопили люди, и Харвей Торп одним из первых обратился в бегство. Через несколько миль отчаянной скачки бандиты снова собрались вместе и помчались прочь.

И никто из них не желал признать, что их наголову разбили те самые люди, которых они привыкли презрительно называть простаками и слабаками, люди, которые зарабатывали свой хлеб.

Какая судьба постигла остальных налетчиков, Харвей так и не узнал. Он только знал, что парень, сидевший на козлах распроклятого дилижанса, не поднял рук, а начал палить. И дальше уже был кошмар, сплошной кошмар.

Предполагалось, что все произойдет совершенно иначе. Наставленные револьверы должны были напугать кучера и принудить пассажиров сидеть смирно, пока налетчики грабят дилижанс. Именно так, по замыслу Харвея, и должны были разворачиваться события.

Сам же Торп твердо знал лишь одно: в тот самый момент, как раздался выстрел дробовика и лицо его спутника превратилось в жуткое кровавое месиво, его собственное мужество бесследно испарилось.

Когда отряд въехал во двор ранчо, кто-то крикнул:

— Харвей!

Кто-то из его людей.

Оклик заставил Торпа поднять глаза, и он увидел посередине двора Радигана.

Тот стоял совершенно беспечно и непринужденно, с пустыми руками, словно просто ожидал их появления. Но в следующую секунду Харвей заметил Лорена Пайка в дверях конюшни, Чарли Кейдла на углу корраля, и облокотившегося на перила крыльца высокого, слегка сутулого Адама Старка. А чуть дальше за корралем стоял Джон Чайлд. И гораздо менее острожный человек, чем Харвей Торп, легко догадался бы, как они сюда попали.

Всадник позади него негромко произнес:

— Считай меня вне игры, Харвей.

И Торп услышал стук брошенного наземь револьвера. Тут же вслед за первым полетели и остальные.

Взглянув на Радигана, Торп ощутил прилив дикой ненависти. Хотя, само собой, Радигана и близко не было с дилижансом, но Торпу внезапно показалось, будто техасец и был тем самым возницей, который схватился за дробовик. Без него все обернулось бы совершенно иначе.

Из сумбурного вихря мыслей в воспаленном мозгу Харвея отчетливо выплыло одно соображение — хотя победить уже не удастся, но одолеть Радигана еще можно.

— Джелина позволила вам войти сюда?

— Ее здесь нет, — Ответил Радиган. — Они с Уоллом ускакали прочь, прихватив вьючную лошадь. Наверное, направились в Калифорнию.

Значит, подумал Харвей, и с этим покончено.

Он слышал, как за спиной потихоньку уезжают его былые подручные, а перед ним, выжидая, стоял Радиган. Никто не предлагал Торпу бросить оружие, никто не требовал, чтобы он сдался.

А ведь через несколько дней, скорее всего, все узнают о событиях в Колорадо и Торпа объявят вне закона. Как ни странно, раньше он и не задумывался об этом, ведь все его планы сулили ему успех.

О черт! Ведь его могут даже повесить! С них станется.

А еще этот Радиган стоит тут, широко расставив ноги. Небось дожидается, пока Харвей потянется за пушкой, чтобы пристрелить его на месте.

— Будь я проклят, если стану стрелять! — сердито выпалил Харвей. — Вы все просто ждете, чтобы я шевельнулся и вы могли бы убить меня! Я сдамся! Вы думаете, меня вздернут, но ничего не выйдет! Я еще всем покажу! Я выиграю! Говорю вам!..

Выкрикивая все это, он сам верил каждому своему слову. Мало ли что может случиться, у него ведь еще остаются друзья, он еще сумеет разжиться деньгами, они все еще попляшут, он им…

На самом деле Харвей Торп совсем не собирался выхватывать револьвер, но тем не менее он сделал это. Рука его сама собой потянулась к кобуре, а какая-то еще способная рассуждать здраво частица сознания отчаянно закричала, что это безумие, что победить уже невозможно. Да, но можно убить Радигана.

— Я до самого конца не верил, что он отважится на это, -сказал Лорен Пайк. — Думал, он поднимет руки.

— Точно койот в западне, — добавил еще кто-то. — Тот вцепляется зубами во что попало, просто чтобы кусать, чтобы убить.

— Как ты догадался, Том? — спросил Кейд. — Ты ведь ждал этого и поэтому успел так быстро среагировать.

— Мы можем как-нибудь ему помочь? — вмешался Джон Чайлд. — Я хочу сказать, еще не слишком поздно?

— Уж будь уверен, — отозвался Пайк, — парень мертв.

Так оно и было.

Луис Ламур Расхитители прииска

Глава 1

Дождь лил как из ведра. Майк Шевлин сел на корточки и, прикрывшись плащом, чиркнул спичкой. Защищая пламя ладонью, протянул руку к могильному камню.

ЭЛАЙ ПАТТЕРСОН

1811 — 1876

Ошибки нет, но как, во имя всего святого, как старина Элай, такой миролюбивый человек, мог закончить свои дни на Бут-Хилл, на кладбище, где первые переселенцы хоронили погибших в стычках и перестрелках бандитов?

Элай Паттерсон, убежденный квакер, который никогда не брал в руки оружие и не одобрял тех, кто поступал иначе, вдруг поднял револьвер и стал стрелять? Однако он убит и похоронен среди таких же жертв ножа и пули.

Пламя задрожало, и погасшая спичка зашипела, упав на мокрую землю.

— Кто угодно, только не он, — вслух произнес Шевлин. — Кто угодно, только не старина Элай.

Неожиданно за спиной послышалось хлюпанье чьих-то шагов по лужам, и через мгновение из тьмы раздался голос:

— Сыровато сегодня, не правда ли?

Майк медленно поднялся на ноги, порадовавшись про себя, что плащ расстегнут и до револьвера легко дотянуться. В Рафтер-Кроссинге врагов ему не надо искать, а вот на друзей рассчитывать не приходится. Он не спеша обернулся, стараясь, чтобы его действия не были неправильно истолкованы.

Сквозь дождь и кромешный мрак едва маячила квадратная фигура крепко сложенного человека. Сверкнула молния, выхватив из темноты резкие контуры могильных крестов. На мгновение она осветила раскисшую, залитую водой землю, тусклым отблеском полоснула по камню, но не позволила разглядеть черты широкого лица стоявшего перед ним человека.

Высоко поднятый воротник плаща Шевлина и опущенные вниз поля его черной шляпы дали его собеседнику рассмотреть и того меньше.

— Тренируешься в охоте на людей? — спросил Майк.

— Слишком дождливая сегодня ночь, чтобы гулять по Бут-Хилл.

— Я хоронил здесь людей, когда погода была и похуже. Если придется, похороню еще.

— Так значит, я прав. Ты не приезжий. — В голосе собеседника прозвучало удовлетворение.

Молния снова залила мертвенным светом всю округу. И тут Майк заметил, как на груди незнакомца сверкнула звезда, и сразу прикусил язык. Это не старый болтун шериф Мак-Коун и не кто-либо другой, кого он мог помнить по прежним временам. Желая избежать неприятностей, он спокойно сказал:

— Да, я бывал здесь раньше, если ты это имеешь в виду.

Человек со звездой слегка изменил позу.

— Ты не Рэй Холлистер?

— Если ты не знаешь Рэя Холлистера, — ответил Шевлин, — значит, ты тут недавно.

— Два года. Он уехал до того, как я появился.

У Шевлина возникло неприятное чувство. Назовись он Рэем Холлистером, и шериф непременно убил бы его.

Дождь заливал покрытый могилами холм, ветер завывал в кронах деревьев.

Справа мерцали огни города — их стало гораздо больше, чем прежде.

За городом виднелись похожие на виселицы вышки и сбившиеся в кучу наземные строения рудника, освещенные для ночной смены.

— Здесь слишком сыро, чтобы вести беседу, — заметил Шевлин, — тебе не кажется?

— Ты разглядывал могилу Паттерсона. Его убили в перестрелке два года назад.

В душе Майка на мгновение вспыхнула ярость.

— Кто бы тебе ни сказал это, — произнес он со злостью, — он солгал.

— Значит, следователь солгал, и Мэйсон солгал, и Гиб Джентри…

— Кто его убил?

— Джентри, при самообороне. Мэйсон свидетель. У Паттерсона все еще был в руке револьвер, когда Подошли остальные.

Неожиданно до Шевлина дошло, что нынешней ночью ему едва ли предложат где-нибудь поесть или выпить. Дождь барабанил в окна домов, там внизу, в городе. В окна, за которыми было тепло и сухо, но где его могут опознать еще до того, как он выяснит то, ради чего проделал столь долгий путь.

Джентри? Нет, ни при каких обстоятельствах. Только не Гиб. Гиб стреляет достаточно быстро, но он никогда бы не выстрелил в Элая Паттерсона.

— Суд присяжных в старые времена ни за что не поверил бы в эту историю. Они слишком хорошо знали Злая.

Шевлин мгновенно среагировал, когда в руке шерифа вспыхнула спичка. Его собственная рука, словно поправляя шляпу, тут же прикрыла лицо. Пламя выхватило из темноты только грубое, обветренное лицо шерифа.

Где он видел его раньше?

— Все старожилы разъехались, или почти все, — сообщил шериф. — Времена меняются. Почему бы тебе не поехать дальше?

— С чего бы это?

В голосе шерифа послышалось раздражение.

— Потому что от тебя несет неприятностями, а неприятности — моя работа. Ты тут чего-нибудь затеешь, а мне придется расхлебывать.

— Благодарю, — сухо отрезал Шевлин. — Ты предупредил меня, теперь позволь и мне оказать тебе подобную услугу. Не делай из моих неприятностей себе работу и не пытайся мною заняться.

Шериф указалрукой на другую сторону долины, туда, где теснились здания рудника.

— Говорят, что там обычно располагался базовый лагерь старой команды «Рафтер Н». Теперь в их бывшем амбаре находится спуск в шахту Солнечных Россыпей. Это лишь один пример. Наш город, приятель, больше не скотоводческий, а шахтерский. Тебя здесь никто не знает, и никто не рад твоему приезду. Сделай сам себе одолжение — убирайся.

Майк, повидавший много разных людей на своем веку, понял, что его собеседник — по-настоящему опасный противник. В отличие от других, менее искушенных, шериф не пытался подкрепить свое требование силой, не терял спокойствия и старался пресечь неприятности еще до того, как они возникнут. Очевидно, он принадлежал к той категории людей, которые знают, когда надо применять оружие, а когда нет.

Они вместе дошли до ворот. Шевлин плотно прикрыл их за собой. Потом смахнул ладонью с седла капли дождя, подобрал поводья и развернул вороного так, чтобы вскочить верхом, не поворачиваясь к шерифу спиной. Последний отнесся к его действию с пониманием и тоже взял под уздцы свою лошадь.

Точно так же как Шевлин за несколько минут беседы у могилы успел достаточно выяснить о шерифе, тот тоже кое-что узнал о человеке, который предстал перед ним лишь как темная фигура на фоне залитого дождем холма. Незнакомец вел себя безупречно, не предоставляя предполагаемому противнику никаких шансов, а уверенность, с какой он держал себя, убеждала, что он не бандит, а возможно, даже горожанин, который когда-то сам носил звезду шерифа.

— Я хочу кое-что сказать тебе. — Обычно Майк Шевлин не снисходил до объяснения своих поступков. Теперь же он повел себя иначе из уважения к собеседнику. — За всю мою жизнь только один человек предложил мне честное дело, не предполагая что-либо с этого поиметь. Это Элай Паттерсон.

Возникла пауза.

— Следовательно, ты остаешься? — спросил шериф.

— Да, остаюсь.

Шериф опять попытался уговорить его.

— Послушай, стараясь узнать, что случилось с Элаем Паттерсоном, ты разворошишь улей, — терпеливо объяснил он. — Весь город поднимется против тебя.

Майк повернул лошадь на Главную улицу и бросил через плечо:

— Город небольшой…

Он продолжал путь, ругая себя. Ему не следовало здесь появляться. Разве мертвому чем-то поможешь?

Шевлин вернулся, потому что убит старик, который когда-то был его лучшим и единственным другом, и это убийство осталось безнаказанным. Но ведь зло само по себе не закончится, мерзавец никогда не ограничится одним преступлением.

Капли отбивали барабанную дробь по шляпе. Майк ехал по Главной улице, заглядывая сквозь пелену дождя в освещенные окна домов, для обитателей которых он был нежеланным пришельцем. Если сегодня он и найдет ночлег, то только в гостинице, за плату, и если ему удастся поесть, так только то, что он купит.

Остановив лошадь посреди грязной мостовой против дома, где семья собиралась ужинать, утомленный долгой ездой путник снова ощутил острую боль одиночества, постоянную спутницу в его бесконечных скитаниях. В жизни его еще никто не ждал ни здесь, ни в каком-либо другом месте. Только этот старик, который покоится теперь в бесславной могиле, понял и оценил худого, с ввалившимися глазами паренька, преисполненного чувства собственного достоинства, когда-то давным-давно переступившего порог его магазина. Вот почему, преодолевая опасности, он проделал тысячемильный путь по жаре и вернулся в город, о котором вспоминал без всякого удовольствия. Его вело неистребимое желание выяснить обстоятельства смерти старика и восстановить его доброе имя, чтобы дух его мог навсегда успокоиться.

Итак, Рэй Холлистер уехал. Без него город наверняка стал другим, но вряд ли пожелает его возвращения. По крайней мере, не та часть города, которую представляет шериф.

Майк понимал, почему в Рафтер-Кроссинге не любили Рэя Холлистера. Он и сам его недолюбливал. Холлистер принадлежал к той породе людей, у которых шило в заднице. Владелец скромного ранчо, он из кожи лез вон, чтобы к нему относились как к крупному скотоводу, отцу города, вершителю судеб во всей округе. Ни характер Холлистера, ни размеры его владений не давали основания для того положения, которого он так отчаянно домогался. Зависть и раздражение, как кислота, разъедали его существо изнутри.

Майк Шевлин обернулся, окинув взглядом покрытую лужами улицу. Когда он покидал город, она имела всего три квартала и два салуна. Теперь вытянулась на семь кварталов, и по обеим ее сторонам сверкали окна не менее шести салунов. Бывший публичный дом переименовали в гостиницу «Невада» и выкрасили свежей краской. На месте шорной лавки разместилась пробирная палата, а напротив универсального магазина, которым некогда владел Элай Паттерсон, возвышался новый торговый центр.

Окна отбрасывали на мостовую прямоугольники света, а из «Невады» доносились бравурные звуки фортепиано. Гром еще ворчал где-то в горах. Шевлин угрюмо шагнул вперед. На него нахлынули воспоминания.

Да, шериф прав, здесь все переменилось, от прошлого не осталось и следа. Теперь это в самом деле шахтерский город, от бывшего скотоводческого центра ничего не сохранилось. Бедный старик Элай! Говорят, его убил Гиб Джентри. Кто этому поверит? Мэйсон оказался свидетелем, и что из этого? Он же всегда был лжецом и мелким воришкой.

Гиб Джентри и Шевлин тогда дружили… их отношения выглядели так. Они работали вместе, вместе ездили в город, вместе попадали в передряги. Но была ли между ними настоящая дружба? Все считали их приятелями, а их просто связывали совместная работа и общие интересы. Оба они наделали столько глупостей! И одна из самых серьезных заключалась в том, что взялись за оружие, став профессиональными вольными стрелками.

В окрестностях Рафтера мало кто желал браться за такую работу, даже в те времена. Теперь ему стукнуло тридцать, и он потерял счет перестрелкам, в которых успел поучаствовать.

А тогда Джентри и Шевлин были безрассудными и неистовыми, полными сил и свободными, как перекати-поле; по первому зову кидались в бой или сами бросали вызов. Джентри мастерски владел оружием и превосходил в этом Шевлина. Он был на восемь лет старше, на столько же дольше носил оружие и имел больше опыта. Но сколько воды утекло с тех пор, как Майк покинул Рафтер. С той поры он успел пройти огонь и воду и медные трубы, словом, такую школу жизни, какая Гибу и не снилась.

Поднявшийся ветер хлестал его струями дождя. Такая, видно, у него судьба, подумал он горько, все время искать место, где можно приклонить голову и хоть ненадолго укрыться. Тридцать лет от роду, и ничего за душой, только лошадь, седло да два револьвера.

Уже выехав за черту города, Майк вдруг вспомнил о старой лесопилке в Лесном каньоне. Ее, наверное, уже растащили на стройматериалы, или она сгорела от степного пожара, но если все же ей удалось уцелеть, то станет для него вполне подходящим укрытием от дождя и ненужных взглядов. Лесопилка была старой даже в те времена и представляла собой олицетворенную мечту, которая испарилась вместе с водой. Маловероятно, чтобы новые поселенцы знали о ее существовании.

За неимением лучшего варианта, путник свернул на дорогу, огибающую конюшню, и под проливным дождем принялся штурмовать крутой склон. Мокрые ветки били его по лицу, но он пригнул голову и продолжал подниматься. Добравшись до гребня холма, обернулся и посмотрел на огни города. Если бы он был человеком разумным, подумал Майк, то имел бы теперь свое ранчо или какое-нибудь предприятие и сидел бы дома, окруженный кучей ребятишек. Но он умел тянуть только ту лямку, за которую взялся.

Как всякий наездник на Западе, живущий среди дикой природы, он привык полагаться на инстинкты, зрение и слух своей лошади, знал ее нрав, умел различить любые перемены ее настроения. Вот почему, спустившись на дно Лесного каньона, он сразу заметил едва уловимые изменения в поведении вороного. Спешившись, Шевлин тщательно обшарил руками грязную тропу и обнаружил отпечаток копыта, столь свежий, что легко различался, несмотря на дождь. След, вероятно, оставили лишь несколько минут назад.

Вытерев руки об лошадиную гриву, Майк не спеша объехал теряющиеся во тьме очертания здания лесопилки и спешился возле конюшни. Заведя вороного внутрь, закрыл плотнее дверь и зажег спичку.

По обе стороны конюшни размещались две дюжины стойл. В них когда-то держали крупных тяжеловозов, на которых таскали бревна на лесопилку и увозили доски. Теперь здесь находились четыре лошади, беспокойно косившие на него глазами.

Отведя вороного в свободное стойло, он рукой дотронулся до каждой лошади. У двух шкуры были совершенно сухие, у третьей слегка влажная, а у четвертой столь же мокрая, как и у его собственной. Следовательно, два всадника провели здесь большую часть дня, остальные приехали после начала дождя, причем один из них лишь несколько минут назад.

Сняв седло, он вытер коня сухим мешком, висевшим на бортике стойла. Что бы там ни случилось, на сегодня с него путешествий хватит. Потом повнимательнее еще раз осмотрел всех лошадей.

Первым стоял обычный ковбойский конь, которого можно встретить в любом табуне. Его клеймо в виде полумесяца — знак команды старого Мурмэна. Превосходная серая в яблоках кобыла имела клеймо в виде трех семерок. Очевидно, на ней водила женщина, потому что, как правило, скотовод не поедет ни на ком, кроме мерина. Другие два мерина носили одно и то же клеймо в виде широко расставленных букв «А» и «У», символ незнакомой Шевлину команды.

Он зажег спичку и глянул на пол. Судя по оставшемуся навозу, ковбойский конь и один из меринов находились в конюшне со вчерашнего дня, и никак не раньше. Итак, это место встречи, а не постоянного пребывания.

Он вышел наружу. Двигаясь как всегда тихо, мягко прикрыл за собой дверь. Его внимание сразу же привлек странный отблеск отраженного света возле заколоченного досками окна лесопилки. Схватившись рукой за край сарая, Майк осторожно расстегнул плащ.

То, что он увидел, было игрой света на промокшем плаще, таком же, как у него. Кто-то затаился во тьме возле дверей лесопилки.

Вытащив револьвер, Шевлин ждал, пока сверкнет молния. Положение, в котором он находился, обеспечивало ему некоторое преимущество. Дождавшись очередной вспышки, его противник выстрелил, и слишком поспешно: пуля задела угол сарая всего в нескольких дюймах от руки Шевлина.

Ответный выстрел отбросил противника к стене. Уронив револьвер в лужу, он с ворчанием выпрямился и, петляя, бросился в лес. Спустя мгновение раздался стук копыт, а потом наступила тишина, нарушаемая лишь шумом дождя.

Шевлин подошел к тому месту, куда упал револьвер, и подобрал его после минутных поисков.

Тоненькая полоска света, которая предупредила его о присутствии наблюдателя, внезапно исчезла, дверь осторожно приоткрылась, и на него уставилось дуло винтовки.

— Спрячь револьвер в кобуру, мистер, — раздался голос.

Шевлин засунул свой кольт за пояс, стараясь вспомнить, кому бы мог принадлежать столь знакомый голос. Подходя к двери, он дружелюбно предложил:

— Могли бы потолковать при свете, амиго. Было время, когда я хорошо знал команду «Полумесяца».

— Стой где стоишь! — Голос человека с винтовкой был определенно знакомым. Майк остановился. — Кого ты знал из команды «Полумесяца»? — прозвучал вопрос из темноты.

— Краснорожий Дженкинс хороводил тогда за главного, их пекаря звали Леммон. — Вспомнив об этом, он сразу же узнал голос. — Знавал я и старого хрена, грозу волков, Винклера.

Дверь отворилась.

— Входи, но не вздумай дотронуться до оружия.

— Этот волчатник, — продолжал Шевлин, — замещал повара, когда Леммон уезжал за провизией. Он готовил отличный кофе и самое паршивое в мире печенье.

Поднявшись на крыльцо, Майк вошел в темный зал, когда-то бывший главным помещением лесопилки. На другом конце комнаты в очаге горел огонь, отражаясь багровыми всплесками на лезвии пилы.

Переступив порог, Шевлин остановился в напряженном ожидании, сжимая руками края плаща.

— Ева, посвети.

Вспыхнула спичка, озарив лицо девушки, необычайно красивое в мягком свете. Ева дотронулась пламенем до фитиля, опустила колпак и повесила керосиновую лампу так, чтобы свет падал на Шевлина.

Он знал, что открылось их взорам: крупный, широкоплечий, стройный мужчина, с лицом, задубевшим от ветра и солнца, который казался еще мощнее в мокром плаще и черных кожаных штанах для верховой езды, надетых поверх джинсов. В нем было шесть с лишним футов росту, и на вид он не весил свои двести фунтов.

Сомневаясь, что годы сохранили в нем что-то знакомое Винклеру, Шевлин сдвинул левой рукой шляпу на затылок, так, чтобы тот увидел его лицо.

— Шевлин! — воскликнул Винклер. — Майк Шевлин! Будь я проклят! А я слышал, что тебя убили в Нуэсесе.

— Почти так.

Однако Винклер не торопился убрать винтовку. Догадываясь в чем дело, Шевлин ничего не предпринимал.

— Что произошло там, снаружи?

— К вам приходил лазутчик. Он пытался застрелить меня.

Огромное помещение выглядело почти пустым. Там, где когда-то гигантская пила с визгом впивалась в бревна, распиливая их на доски для строительства города, ничто теперь не нарушало молчания, кроме приглушенного треска пламени и стука дождевых капель об окна и стены. Огонь в очаге и керосиновая лампа освещали все углы зала, и все же перед ним стояли только старый волчатник и девушка. А в конюшне находились четыре лошади.

В зале отсутствовали стол и стулья, зато имелось шестнадцатифутовое бревно, верхушку которого распилили на доски, а оставшуюся часть срезали так, что она могла служить одновременно и столом и скамьей. Возле очага лежала стопка поленьев, на углях грелся древний закопченный кофейник.

Девушке едва перевалило за двадцать. Держалась она строго и своим поведением внушала почтение. На Майка она смотрела с нескрываемым интересом.

— Вы всегда так скоры на руку?

— Стараюсь.

Подозрения Винклера все еще не рассеялись.

— Чего это ты вернулся? Кто тебя звал?

Сняв плащ, Шевлин подошел к очагу и протянул к огню руки. Что здесь происходит? Похоже, он вернулся в город, переполненный страхами и подозрением. Как на это могли повлиять шахты? Или не шахты?

— Зачем ты вернулся? — повторил свой вопрос Винклер.

— Элай умер.

— Элай?

— Элай Паттерсон.

— Было такое. А тебе-то что за дело, я ни разу не слышал, чтобы ты палец о палец ударил ради кого-то. Что тебе до этого старого хрыча?

— Он мне всегда нравился. — Шевлин растер ладони, держа их над пламенем. — Я ехал по дороге в Сонору. Пару недель назад услыхал о том, что он мертв.

— И сразу же примчался сюда? Послушайся моего совета и дуй отсюда. Все изменилось. У нас тут и без тебя проблем хватает.

— Я хочу знать, что случилось с Элаем.

Винклер фыркнул.

— Насколько я помню, он не имел дела со скотокрадами.

— Может, он обо мне так не думал, — тихо сказал Майк.

Тут в разговор вмешалась девушка.

— Кто послал тебя на лесопилку? — спросила она.

— Я сам решил, что лучше места для ночлега не найти. Понятия не имел, что здесь кто-то скрывается.

Клеймо «Три Семерки», должно быть, ее. Что он знает об этой команде?

— У тебя здесь есть друзья, — заметил Винклер. — Почему бы тебе не пойти к ним? Или не остановиться в гостинице?

— У меня никогда не было друзей в этих краях. Только Элай Паттерсон.

— Ты таскался с Джентри и остальными. Как насчет него? Или Бена Стоува?

Дождь барабанил по крыше, но Шевлин не сомневался, что с чердака доносятся приглушенные звуки. Так вот они где.

— Думаю, — заявила Ева, — что вы шпион.

— Можешь думать все что угодно. А я собираюсь ложиться спать, — ответил он. Потом добавил: — Элай дал мне работу, когда я был ребенком.

— Он никогда не держал скот, — вспомнил Винклер.

— Он нанял меня разгружать фургон, а потом договорился обо мне с Мурмэном. Вот так я стал работать в «Полумесяце».

— Ты шлялся с Джентри и его компанией, — упрекнула Ева. — Я все про тебя знаю.

— Кто может знать все про кого-нибудь? А что касается компании Джентри, то, по правде сказать, тут я свалял дурака.

Если уж говорить начистоту, он всегда был бродягой, человеком, который воевал за деньги, главным образом, потому что умел драться лучше многих других даже в этих краях. А это значит, ему поручали дело и, расплатившись, рады были избавиться от него навсегда. И что его ждет в конце? Смерть где-нибудь среди скал, когда у него закончатся патроны. Или смерть на виселице.

На него медленно навалилась усталость. Майк чувствовал себя опустошенным и физически, и духовно. Он устал быть настороже, устал вечно бежать, устал быть всегда готовым к любым неприятностям. Но для подобных чувств время оказалось совсем неподходящим, потому что его угораздило вернуться в город, который, очевидно, был на грани войны.

И все же пока он понятия не имел, что здесь происходит. Знал только, что город такой же холодный, сырой и недружелюбный, как и семнадцать лет назад.

Глава 2

Он прибыл в Рафтер изможденным тринадцатилетним подростком верхом на буланой кляче, у которой торчали ребра, везя с собой все свое имущество. Его собственность состояла из однозарядного «шарпа» пятидесятого калибра для охоты на бизонов, одного драного одеяла и армейского кольта. На лошади лежало старое списанное седло военного образца.

Элай Паттерсон сидел в магазине один, когда туда вошел паренек, промокший до нитки, но преисполненный чувства собственного достоинства, какое бывает у самостоятельных детей, привыкших работать наравне со взрослыми. Паренек имел потрепанный вид и понимал, что для начала ситуация складывается не в его пользу.

— Не знаешь ли, где здесь можно найти мужскую работу? — спросил он, подавив дрожь в голосе, но сам продолжая трястись от холода.

— Мне нужна помощь, — солгал Паттерсон. — Суставы совсем свело. Там, за домом, стоит вагон с барахлом, который нужно разгрузить.

— Я ищу работу ковбоя, — заявил мальчишка, гордо выпрямившись.

Паттерсон пожал плечами:

— Как хочешь, дело твое.

Гордость вступила в борьбу с голодом и проиграла.

— Согласен, — снизошел гость, — но если кто-нибудь спросит тебя, я — наездник, а не разнорабочий.

Паттерсон кивнул и, достав из кармана серебряный доллар, заметил:

— Сейчас обеденное время. Поешь и возвращайся.

Голодный подросток смерил старика холодным взглядом.

— Я этого не заработал. Потом поем.

В тот же день в магазин зашел Джек Мурмэн, суровый, прямолинейный старина Джек. Элай кивнул, указывая на парня:

— Джек, это мой приятель, только сейчас приехал. Не знаю, насколько он справится, но если тебе нужен помощник, то вот он — наездник.

Мурмэн повернулся в его сторону, с первого взгляда оценив ситуацию. Он был простым, отзывчивым человеком.

— И хорошо ты ездишь, приятель? — спросил он.

— Да, сэр. Еще я умею кидать лассо, вязать узлы, и у меня самая лучшая пастушья лошадь во всей округе. — Он указал на буланую клячу, стоявшую у коновязи.

— Вон тот мешок с костями? — усмехнулся Мурмэн. — Не хотел бы я держать такую клячу у себя на ранчо.

— Тогда сам делай свою работу, — огрызнулся Майк. — Я не пойду к человеку, который судит о лошади по количеству мяса.

Джек Мурмэн с удивлением посмотрел на Элая, словно спрашивая: да что это с ним? Потом сказал:

— Извини, сынок, я никого не хотел обидеть. Приходи сам и приводи свою лошадь. Я просто имел в виду, что ее нужно как следует покормить.

После этой встречи с Мурмэном Майк Шевлин два года гонял бычков в команде «Полумесяца», набираясь сил и взрослея. Никто не нагружал его лишней работой, учитывая то, что он младше, но сам Майк никогда не уклонялся от трудностей. Даже в тот день, когда сцепился со скотокрадом, который связал их бычка и уже наполовину переделал клеймо.

Старый Джек приехал в пастуший лагерь, узнав о том, чем закончилась перестрелка с участием Майка — перекинутого через седло скотокрада доставили в базовый лагерь. Мурмэн заметил у паренька след от пули, задевшей руку.

— Он велел мне уматывать и помалкивать о том, что меня не касается. Сказал, если не буду открывать рот, проживу дольше. Я ответил, что работаю в команде «Полумесяца» и кража скота с таким клеймом «меня очень даже касается. Нападавший схватился за оружие, но я не спешил, а вот он поторопился, выстрелил первым и промахнулся.

— Сынок. — Мурмэн поудобнее уселся в седле. — Когда мы впервые встретились, у тебя был этот же револьвер. Я тогда подумал, что парень слишком для него молод, но вот прошло уже два года, и лишь первый раз ты взялся за оружие. Теперь я вижу достаточно взрослого, ответственного человека, достойного носить оружие.

В пятнадцать лет Майк Шевлин окончательно выправился и силой стал превосходить большинство мужчин. Каждый день он проводил в тяжелой работе и гордился тем, что трудится наравне с другими ковбоями и пользуется их уважением.

До приезда в Рафтер он вместе с дядей добывал золото на руднике, попеременно орудуя то киркой, то кайлом. От такого рода упражнений с тяжестями его мышцы обрели силу, а сам он научился вкладывать в удар всю свою массу.

Когда команда «Полумесяца» стала ездить на танцы в Рок-Спрингс или в Норс-Холлоу, Майк Шевлин победил в кулачном бою подряд шестерых противников, пока наконец сам не проиграл седьмому. Но и его он взгрел в следующую субботу.

И вот тогда он ушел от Мурмэна и стал работать с Гибом Джентри и Беном Стоувом. Элай Паттерсон предупредил его:

— Это плохая компания, Майк. Они тебе не ровня.

Теперь, прислушиваясь к шуму дождя за стенами старой лесопилки, он думал о словах Элая Паттерсона, в справедливости которых давно убедился. Джентри и Стоув всегда водились с дурной компанией. Их нелестную славу разделял и Майк — скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

— Старика нельзя было хоронить на Бут-Хилл. По отношению к нему это выглядело незаслуженным бесчестьем. Я намерен выяснить, что случилось.

— Спроси у своего приятеля Джентри, — сказала Ева.

— Послушайся моего совета, — покачал головой Винклер, — и смывайся, как только закончится дождь. Уноси отсюда ноги, пока цел.

Шевлин посмотрел на девушку.

— Я не знаю вашего имени.

— Ева Бэнкрофт. Я хозяйка ранчо «Три Семерки».

Но Винклер не собирался менять тему.

— Вали отсюда, — настаивал он. — Я хорошо тебя помню, Шевлин, и ту компанию, с которой ты шлялся. И все, что я о тебе слышал с тех пор, не заслуживает одобрения. Или ты отсюда уйдешь, или мы тебя тут похороним.

Не обращая внимания на старика, Шевлин сполоснул чашку и налил себе кофе. Его собственная чашка осталась вместе с вещами в конюшне.

Итак, это скотоводы. Но все дома в городе имеют отношение к руднику — пробирные палаты, склады по снабжению рудокопов, даже в названиях салунов отражается причастность к рудному делу. Так зачем эти люди с пастбищ собрались здесь на тайную встречу?

Жизнь Майка Шевлина прошла в атмосфере пастушьих стычек и скотоводческих войн, и у этой встречи налицо были все признаки подготовки к предстоящему конфликту. Зачем еще такая красивая молодая женщина, как Ева Бэнкрофт, будет встречаться здесь с таким отчаянным старым головорезом, как Винклер?

Он отхлебнул горячего крепкого кофе.

— Я залягу на чердаке, — предложил он, — и не стану вам больше мешать.

Он допил кофе, поставил чашку на место и подошел к лестнице. Взявшись за перекладину, почувствовал под рукой липкую грязь. Кто же там наверху ждет его?

Ева хотела было что-то сказать, но передумала. Винклер молча проводил его пристальным, ничего не выражающим взглядом.

Шевлин поднялся по лестнице и левой рукой приподнял крышку люка. Его внезапно ослепил яркий свет, но он небрежно сказал:

— Если нажмешь на спуск, Рэй, то будешь еще большим дураком, чем я думал.

Откинув дверцу, он пролез на чердак и ногой захлопнул люк, ни на секунду не спуская глаз с двух человек, которые поджидали его.

Рэй Холлистер казался старше своих лет и похудел, с тех пор как Шевлин видел его последний раз. В морщинах вокруг глаз и рта застыли горечь и разочарование. Майк не помнил таких морщин у Рэя. Видно, ему приходилось несладко. Он не тянул на ту роль, на которую претендовал, и сознание этого его явно удручало.

Спутником Рэя оказался Бэбкок, худой, терпеливый человек, руководствовавшийся немногими принципами, но придерживавшийся их с безжалостной решимостью. Он верил в Холлистера и в скотоводов. Шевлин не сомневался, что из этих двух Бэбкок — наиболее опасный; мнение, которое не только удивило бы, но и возмутило Рэя, знай он о нем.

— Кто сказал тебе, что я здесь? — спросил он. — Ева?

— Тебя ждут в городе. Увидев в конюшне четырех лошадей, я догадался, что кто-то прячется наверху, а поразмыслив, понял, что встречу тебя.

— Я не прячусь! Будь я проклят, если от кого-то скрываюсь.

— В кого ты стрелял? — спросил Бэбкок.

— В человека, который следил за ним. — Шевлин кивнул в сторону Холлистера, на чьих сапогах все еще поблескивала мокрая грязь. — Не знаю, кто напал на меня, но я застукал его, и он в меня выстрелил.

— Никто не следил за мной! — заорал Холлистер. — Они даже не предполагают, что я поблизости!

— Джентри знает, — напомнил ему Бэбкок.

— С Гибом все в порядке. Он скотовод.

— Разве? — усомнился Бэбкок. — Не мешало бы тебе в этом как следует убедиться.

Холлистер был возбужден и настроен воинственно. Он всегда имел глупость соревноваться в расточительности с мотами, садиться за карточный стол с шулерами и мериться силами с теми, кто заведомо сильнее его. Рано или поздно и его самого, и тех, кто его поддерживает, обязательно прикончат. Майк не хотел иметь с ним ничего общего.

— Я слышал, что Джентри убил Элая Паттерсона, — произнес Майк, не спуская глаз с Рэя.

В атмосфере на чердаке произошли неуловимые изменения. За годы конфликтов и разборок Майк научился распознавать, когда в разговоре кто-то задевает больное место противника. Сейчас так и произошло.

— Не могу до сих пор понять. — Бэбкок выглядел действительно озадаченным. — Не верится, чтобы Элай взялся за оружие.

— Всякий, кто утверждает, что Элай стрелял, — отрезал Шевлин, — лжет. Элай — квакер. Его принцип — миролюбие.

— Кто знает? — слабо возразил Холлистер.

— Я хорошо знал его.

— Да черт с ним! Никогда до конца не разгадаешь человека, пока не припрешь его к стенке. Ладно, ты пришел сюда спать, так спи. Нам нечего делить.

Шевлин подошел к куче соломы, взял охапку, подстелил и улегся, накрывшись плащом. Успокоившись, он стал думать о Паттерсоне. Старик прожил жизнь, руководствуясь принципами, и он, Шевлин, должен жить так же, хотя между их принципами и могут быть различия. Миролюбивый человек Элай, ненавидевший насилие, погиб от пули. А как закончит свои дни он? На этом его размышления оборвались, и Майк погрузился в сон. Но открыв глаза навстречу яркому свету дня посреди опустевшего чердака, он продолжил свои раздумья. Потом спустился по лестнице и расшевелил огонь в очаге. Кто-то проявил заботу, поставив кофейник на угли. Кофе оказался горячим, как ад, и черным, как грех.

Ладно, наконец решил Майк, раз уж он тут, то будь что будет. Он не станет изменять себе и поступит как всегда — пойдет вперед не сворачивая, беспокоя тех, кому есть что скрывать, и вынудит их на ответные действия. Когда люди действуют поспешно, они часто совершают ошибки.

А начать стоит, наверное, с Мэйсона.

Прискакав в город, Майк завел вороного в стойло, даже не взглянув на худого старика с узким лицом и проницательными голубыми глазами, по которым невозможно было прочитать его мысли. Конюх сидел, откинувшись на спинку плетеного кресла, и держал в зубах видавшую виды трубку.

Подойдя к двери конюшни, Шевлин остановился и раскурил испанскую сигару. Прикрыв руками горящую спичку, он сказал, не поворачивая головы:

— Далековато ты забрался от дома, Бразос.

— Здесь мой дом, и не надо портить мне удовольствия.

— Мне всего лишь нужна информация.

— В таком городе? Именно это здесь труднее всего достать. Город объят страхом. У всех денег куры не клюют, и все трепещут от ужаса.

— Ты слыхал о человеке по имени Джек Мурмэн?

— Вот одна из причин, по которой все трясутся. Кажется, однажды его забили до смерти ночью на улице, но никто этого не видел и никто не верит, что он мертв.

— Что еще говорят?

— Больше ничего. Только если напьются. Случилось так, что в Рафтере все вдруг собрались разбогатеть. И только два человека в городе не потеряли рассудок. Мурмэн был одним из них. Поэтому его и убили… чтобы не мешался.

— А другой — Паттерсон?

— Следствие установило, что выстрел был честным, — усмехнулся Бразос. — Но смерть Элая никого не интересовала. Никто не ходил на расследование, о ней меньше всего говорят. Такое впечатление, что каждый чересчур озабочен тем, чтобы не упустить свой кусок пирога.

— Говорят, это сделал Джентри, — заметил Шевлин.

— Ну да. Он был одним из немногих, кто присутствовал на расследовании, и взял всю вину на себя.

— Но ты так не думаешь?

— Ты спрашиваешь мнение конюха? Это то же самое,

что бармен или официант, — уклончиво ответил Бразос. — Люди говорят так, словно их здесь вообще не было или они родились без ушей. Привыкли к ушам настолько, что забыли об их существовании. Я слышал выстрел, который убил Паттерсона, — продолжил Бразос. — Слышал отчетливо — один-единственный выстрел, который прозвучал в тот день, но тогда я не обратил на него внимания. Вокруг постоянно палят какие-нибудь пьяницы. Да и времени проявить любопытство, даже если бы возникло такое желание, у меня не хватало. Почти в тот же момент прискакал Джентри. Он обещал Мерриэму Клэггу объездить лошадь, поэтому снял куртку и пояс с револьверами и повесил их на гвоздь возле стойла. Пока все суетились возле загона, я обратил внимание на новые револьверы Джентри — два красавца марки «Смит-и-вессон». Мне доводилось слышать о них, но видел впервые. Должен сказать, мне тогда и в голову не приходило, что кого-то убили. Знаю точно, что револьверы Джентри были полностью заряжены и хорошо вычищены. Привести их в порядок после того рокового выстрела у него не хватило бы времени… Не прошло и минуты, как он появился, и еще несколько минут он скакал по улице у всех на виду. Спустя десять минут кто-то приехал и сообщил, что Паттерсон мертв.

— По общему мнению, чьих это рук дело? — спросил Шевлин.

— Никто понятия не имеет. К концу дня поползли слухи, что Джентри стрелял и сам явился к шерифу. Состоялось слушание, и Мэйсон поклялся, что все видел и что выстрел честный.

— Спасибо, Бразос. Держи уши открытыми, ладно?

Пока они говорили, к воротам конюшни подъехала повозка, которой правила хорошенькая девушка.

— Лучше затяни потуже подпругу, сынок, — посоветовал Бразос. — Ты попал сюда не в добрый час.

Майк захватил вещи и, не оглядываясь, пошел на другую сторону улицы в гостиницу «Невада». Если бы он обернулся, то увидел бы, как Бразос указывал в его сторону, хотя и не смог бы расслышать ни слова.

— Мэм, — сказал Бразос вполголоса, помогая девушке сойти с повозки, — если вам когда-нибудь понадобится помощь, обращайтесь вон к тому парню. Попади я сам в беду, не пойду ни к кому другому, кроме него. Если нужно, он вам луну с неба достанет.

В гостинице Шевлин зарегистрировался (клерком там был приезжий), поднялся в номер и снял снаряжение. Он как раз закончил бриться и застегивал рубашку, когда в дверь тихонько постучали.

Его «смит-и-вессон» сорок четвертого калибра лежал на столе. Майк бросил на него полотенце так, словно только что вытирал лицо, и произнес:

— Входите, но без оружия.

Вошла та самая девушка, что сидела в повозке, и быстро закрыла за собой дверь. Она была высокой и стройной, с правильными чертами лица, полными губами и чуть высокими скулами. Ее красота казалась необычной, не подпадающей под общепринятые понятия.

— Мистер Шевлин, меня зовут Лайна Теннисон. Мне нужно поговорить с вами об одном деле.

— Садитесь, — предложил он. — Я вас слушаю.

— Бразос — мой друг. Мой единственный друг в Рафтере… если не считать тех людей, у которых я остановилась.

Не говоря ни слова, Майк с интересом ждал продолжения. Перед ним была леди… Хотя за всю свою жизнь он видел лишь нескольких таких женщин, он не сомневался, что она одна из них. Лайна выглядела как леди, вела себя подобающим образом и была соответственно одета: аккуратно, весьма скромно по тем временам и по моде.

— Мистер Шевлин, мне нужно, чтобы вы выяснили, почему некие люди хотят купить у меня рудник Солнечных Россыпей. — Она помолчала, наблюдая, как он засунул револьвер за пояс, потом сложил полотенце и оставил на полке возле стола. — Никто не знает, что я владею рудником, и я бы не хотела, чтобы это получило огласку. Мой дед купил месторождение у первооткрывателя с помощью подконтрольной компании, так что имя деда нигде не упоминалось. Рудник достался мне по наследству.

У нее были медные волнистые волосы и зеленые, чуть раскосые глаза. Прямо как у кошки, только больше.

— Никто так и не знает, что вы владеете рудником? — переспросил Майк.

— Только Бразос… и теперь еще вы.

— А люди, у которых вы остановились? Им не известно?

— Дотти Клэгг — моя старая подруга, мы вместе ходили в школу в Филадельфии. Но она думает, что я приехала поправить здоровье.

— Клэгг?

— Ее муж — доктор Руперт Клэгг, терапевт и хирург.

— Родственник Мерриэма Клэгга?

— По-моему, троюродный брат. Я думаю, что именно мистер Мерриэм убедил его приехать в Рафтер.

Запустив пальцы в шевелюру, Майк глядел в зеркало. Он так мало знал о том, что здесь происходит, и чувствовал себя, словно слепой, попавший в незнакомое помещение, заполненное странными предметами неизвестного назначения.

Мерриэм Клэгг был партнером Элая Паттерсона, и хотя он не принимал участия в деле, но управлялся с полудюжиной других предприятий. Тогда владел отелем и, вероятно, до сих пор им владеет. Еще продавал скот.

Шевлин хорошо его помнил — высокого, красивого, всегда прекрасно одетого, с виду праздного и беззаботного. Не многие знали в то время, какими большими делами он ворочал.

— Видимо, у вас есть основания для такой осмотрительности? — заметил Майк.

Ее зеленые глаза смотрели на него в упор.

— Буду с вами откровенна, мистер Шевлин. Я послала сюда человека, чтобы провести расследование. Его убили, хотя списали на несчастный случай. Он вышел на работу в шахту, и, когда поднимался по лестнице, кто-то уронил в проход стальные отбойники.

Воистину ужасная смерть. В узком пространстве прохода нет шанса увернуться от падающих отбойников. Майк вспомнил, как сам работал в шахте. Тогда на руднике полагалось носить шахтерскую лампу, которую хорошо видно издали, и кричать: «Берегись!», прежде чем что-то бросить. Если эти простые правила безопасности оказались нарушены, то уж наверняка неспроста. Какой уж тут несчастный случай!

— Зачем им нужно было его убивать? — спросил он.

Она открыла сумку, извлекла из нее какой-то предмет, завернутый в носовой платок, развернула и положила ему на ладонь кусок руды. Он оказался достаточно тяжелым и состоял чуть ли не из чистого золота… Первоклассная руда.

— Если там много таких самородков, вы можете чеканить монету, — заключил он.

— В этом-то и дело, мистер Шевлин. Рудник едва окупается, иногда мы в прогаре. Кусок руды мне прислали в посылке без обратного адреса и каких-либо пояснений. Тогда, чтобы прояснить ситуацию, я отправила на прииск человека. — После некоторых колебаний она продолжила: — Мистер Шевлин, я провела детство в Калифорнии и Неваде, где были шахтерские и скотоводческие города. По дороге сюда я тоже проезжала подобные поселки, но нигде не видела столь процветающих городов, как этот.

— Что вы от меня хотите?

— Я уверена, здесь открыто богатое месторождение и мое золото расхищают… разворовывают. Я хочу, чтобы вы узнали, так ли это, и если так, то кто покупает золото и где оно хранится. — Она посмотрела ему в глаза. — Я хочу, чтобы вы положили конец грабежу и вернули мне украденное золото.

Он недоверчиво улыбнулся в ответ.

— Не знаю, что вам сказал обо мне Бразос, мисс Теннисон, и чем я заслужил ваше доверие, но уверен, что на свете нет такого человека, который в одиночку смог бы сделать то, о чем вы просите.

— Вы можете это сделать.

Он пересек комнату и встал у окна, глядя на улицу. Пока она не сказала, ему и в голову не приходило обратить внимание на благосостояние города. Что-то неуловимое, конечно, настораживало, но, видно, он слишком устал после дороги, да и все его мысли были заняты Элаем Паттерсоном. Лишь теперь он понял, в чем дело. Бразос точно выразился: у горожан денег куры не клюют, и все трясутся от страха.

Но как можно победить порок, если в нем погрязли все?

Отвернувшись от окна, Майк спросил:

— Вы говорили, что кто-то хотел купить рудник?

— Первое предложение поступило довольно давно от Холлистера и Эванса. Я отказалась. Второе — через несколько месяцев от человека по имени Мэйсон. Он сообщал, что хочет закрыть рудник и восстановить скотоводческую компанию «Рафтер Н». Предложение Мэйсона вскоре повторили, но письмо пришло из «Рафтер Майниг компани». В нем говорилось, что их человек Мэйсон уже делал подобное предложение, и повторялось то же самое, только в других выражениях.

— Кто подписал письмо?

— Некто Бен Стоув.

Бен Стоув!

Когда Шевлин последний раз видел его, тот жил в заброшенной фермерской хижине, понемногу воруя скот и гоняясь за дикими табунами. А теперь вознамерился купить рудник?!

— То, что вы сказали о городе, — чистая правда, — спокойно произнес он. — Чистая правда. Он процветает. Скорее всего, все, кто связан с рудником, и являются расхитителями, если там действительно есть что красть. И каждая контора в городе продает или покупает золото. Что касается возвращения вашего золота, полагаю, это из области фантазии. Его, должно быть, уже реализовали через легальную торговую сеть.

Она поднялась.

— Мистер Шевлин, золото не так легко утаить. Вам, без сомнения, известно, что золото двух разных приисков отличается друг от друга. Его трудно сбыть так, чтобы об этом не стало известно. Ни о каких торгах сообщений не поступало, необъяснимо возникшее золото нигде не появлялось. Вы считаете меня глупой девчонкой, но поверьте, я разбираюсь в горном деле, и неплохо. Мой дед растил меня как мальчишку и среди прочего обучил всему, что касается бизнеса, золота и торговли. Агентство Пинкертона проверяет для меня продажу золота, не говоря уже о том, что я могу узнать из обычных биржевых источников. Побывав здесь, я убедилась, что агенты Пинкертона едва ли способны разобраться во всем, что происходит. Чтобы вскрыть нарыв, требуется человек, знакомый с местными особенностями.

Он с уважением посмотрел на нее. Эта девушка знает, чего хочет, и прекрасно понимает, как добиться желаемого.

Расхитительство, кража богатой руды с рудника или из плавильного цеха всегда с трудом поддавались контролю. Раздевалки, в которых рабочие переодевались из рабочей одежды в обычную, могли частично предотвратить воровство, точно так же как проверка личных вещей. Но там, где есть высокосортная руда, всегда найдется способ ее похитить.

Если ее предположения правильны, то люди, управляющие рудником, наверное, сознательно предоставляют рудокопам возможность воровать, чтобы вовлечь их и все общество в целом в преступную деятельность. Большую же часть золота администрация попросту присваивает, допуская в легальную торговую сеть лишь его малую долю, которую потом сама и скупает, чтобы изъять криминальный драгметалл из обращения.

Чтобы система действовала, требуются деньги, безоговорочное подчинение и определенная хитрость. Как только рудник попадет в собственность управляющих из числа расхитителей, они смогут предпринять другие шаги, а пока выжидают. Однако им, без сомнения, известно, что такого рода деятельность долго продолжаться не может. И время уже подпирает.

— Я вам заплачу, мистер Шевлин, — продолжила девушка, — и заплачу неплохо. Даю десятую часть того, что удастся вернуть, и если мои расчеты недалеки от истины, то похищенное примерно составит миллион долларов.

— Вам пришлось бы довериться мне. Что помешает мне, найдя золото, оставить его себе?

Она улыбнулась ему.

— Мистер Шевлин, у вас очень плохая репутация. Говорят, что вы головорез, воровали скот, принимали участие в групповых перестрелках, когда-то дружили с теми самыми людьми, которые меня теперь грабят. Все это мне известно. Но, несмотря ни на что, я вам доверяю. — Она подобрала подол юбки и подошла к двери. — Видите ли, Бразос не единственный человек, который назвал мне ваше имя. Когда-то давно я слышала, как мой дядя рассказал моему деду, что в Рафтере есть один человек, на которого можно положиться при любых обстоятельствах. Что бы о нем ни болтали, сказал он, Майк Шевлин — честен и заслуживает доверия.

Да кто, черт возьми, мог ей сказать про него такое? Отвернувшись, он опять подошел к окну, чтобы она не заметила, как глубоко тронули его эти слова.

— Ваш дядя не мог меня хорошо знать, — произнес он.

— Он полагал, что знает, и верил в вас. Вы тоже его хорошо знали, мистер Шевлин. Его звали Элай Паттерсон.

Глава 3

Грянула буря. По небу неслись редкие облака, сквозь которые, как огни далекого города, сияли звезды.

Он стоял один на залитой лужами улице посреди враждебно затаившегося города. Уже перевалило за полночь, и лишь несколько фонарей освещали мокрый тротуар, грязную дорогу и пустые глазницы ложных фасадов магазинов.

Ненастной ночью так выглядит любой западный городок. Но этот только прятался за личину обычного города. Это был город, построенный на обмане и воровстве, город, погрязший в алчности и одержимый жаждой наживы, падший город, так и не осознавший всей глубины своего падения.

Майк мрачно смотрел из-под надвинутой на лоб шляпы, но его взгляд не горел ненавистью. Да, здесь погиб его лучший друг, хладнокровно расстрелян посреди улицы за то, что имел мужество противостоять злу. Но Майк слишком хорошо знал и то, как легко уговорить себя принять первый незаработанный доллар и придумать сотни подходящих для этого оправданий.

В конце концов, можно сказать, что золото даруют недра, так почему бы тебе не взять немного? Все берут, чем я хуже других?Беда в том, что даже малое зло может породить семена, и эти семена потом дадут обильные всходы. Снисходительность к проступку ведет к одобрению малого преступления, а затем и большого. Город стал потакать грабежу в гигантских масштабах… возможно, даже больших, чем осознают его участники, за исключением главарей. Теперь здесь молчаливо допустили убийство.

Вслед за ним шел страх, потому что убийство порождает убийство, и тот, кто убил из корысти, будет убивать снова, а тот, кто однажды одобрил, одобрит опять, чтобы сохранить преимущество и избежать обвинения, справедливость которого сам понимает.

Все это Майк испытал на себе. Когда-то ему пришлось признать свою вину. Казалась веселой проказа угнать пару бычков, чтобы продать их в городе и устроить пирушку. Но однажды он вдруг задумался: как бы чувствовал себя, если бы такое случилось со скотиной его отца или с его собственной.

Наступает время, когда человек должен провести для себя черту, и такую черту он провел: уехал из Рафтера, расстался с Гибом Джентри, Беном Стоувом и со всеми остальными. И вот теперь вернулся в совершенно другой город. Прошли времена старой дружбы. Исчезло гостеприимство, свойственное Западу. Город наполнили страх, подозрения, ненависть, и в нем Шевлину ни от кого не стоило ждать приглашения. Каждый житель стал теперь для него врагом. Просьба, с которой к нему обратились, отвечала его собственным желаниям. Найдя убийцу Элая Паттерсона, он раскроет заговор расхитителей золота, и тогда придет конец процветанию города.

Что правильно, что справедливо? Имеет ли он право разрушить благосостояние целого города? Здешние жители живут лучше, одеваются лучше, имеют дома лучше, чем в любом другом подобном поселении. Они больше тратят денег в барах и магазинах. Но вместе с процветанием к некоторым людям пришла власть. Местные заправилы, те, кто все это задумал и осуществил, сумели развратить общество и теперь в силах принудить город к чему угодно — или нет?

А честные люди, обеспокоенные тем, что происходит, люди, которые не хотят жить в постоянном страхе, разве их тут нет? Но он не знает их, а если бы и знал, кто из них доверится Майку Шевлину? Ему придется действовать в одиночку.

Так он стоял, размышляя.

В нескольких кварталах, на другой стороне улицы, показался человек. Он внимательно смотрел на Шевлина, всем своим видом выражая подозрение. Майку показалось, что он уже видел этот настороженный взгляд.

Чужак, неизвестно откуда взявшийся, естественно, возбуждал подозрения. Инстинкт предупредил Майка об опасности, опасности, возрастающей с каждой минутой. Горожане, ставшие соучастниками грабежа, закрыли глаза на убийство… и спокойно закроют снова.

Кругом было слишком много новых сапог, дорогих седел, револьверов, инкрустированных слоновой костью и жемчугом. Кто-то оказался таким мудрецом, что догадался повязать все общество круговой порукой, замарать соучастием в грабеже.

Каждый покупатель похищенного, каждый торговец, берущий на реализацию левый товар, получал свою долю прибыли от такой сделки, а поскольку все знали, что золото краденое, то и прибыль была гораздо выше обычной.

Элай Паттерсон и Джек Мурмэн погибли. Майк по-своему любил обоих. Они проявили доброту к одинокому полуголодному мальчишке, приехавшему в город на едва живой кляче, помогли ему стать лучше, чем он должен был стать… О некоторых вещах Шевлин никому не рассказывал.

Правда, он работал с дядей на руднике, но им достался участок, едва позволявший выжить, не более. И вот наступил день, когда свод шахты рухнул, навсегда похоронив под собой дядю. Майк, который тогда был еще ребенком, ушел, ведя свою лошадь на поводу вниз по склону горы, потому что у лошади не было сил везти его на себе по неровной местности. Шахта рудника стала символической могилой его дяди, который остался там навеки, похороненный вместе со своими надеждами.

О своем отце Майк никогда не рассказывал. Того убили в прерии, когда он продавал индейцам виски. Мать умерла несколько лет спустя в жалкой лачуге на окраине далекого скотоводческого поселения. Но кое-чему она его научила: самому выбирать себе дорогу, никогда не брать того, чего не заработал.

С таким багажом ему пришлось начать самостоятельную жизнь, и кто знает, что бы с ним стало, если бы не пришел он в Рафтер и не встретил там Элая Паттерсона, а потом Джека Мурмэна, сыгравших столь важную роль в его судьбе. Они твердо стояли на том, во что верили. И он не хотел отступать от их принципов.

Невдалеке, на той же улице, располагался ресторан «Бон тон», который в это время суток все еще был открыт. Майк решительно направился к нему, распахнул дверь и вошел в зал, освещенный керосиновыми лампами, снабженными отражателями. Несколько маленьких столиков и два длинных в домашнем стиле были покрыты белыми скатертями. Возле стены стоял шкаф с посудой, справа от него находилась дверь, ведущая на кухню.

Три рудокопа, очевидно свободные от работы, сидели в конце ближайшего стола. На дальнем конце другого устроились еще два человека, один одетый в грубую одежду первых переселенцев, второй — в хорошо сшитый темно-серый костюм.

Шевлин опустился на скамейку возле ближайшего стола, не переставая восхищаться белой гладью льняной скатерти. В последний раз, когда он ел в этом ресторане, столы покрывали клеенкой.

Попивая кофе, принесенный официанткой, он обдумывал ситуацию. Надо поговорить с Мэйсоном. Встречаться с Джентри почему-то не хотелось, хотя они долго бок о бок работали и сражались. Но именно Джентри может стать теперь его врагом, что не радовало. Он, должно быть, покрывает кого-то. Если не сам убил Элая, что следует из показаний Бразоса, то знает, кто совершил преступление.

Но с чего Джентри идти на риск ради кого-то другого? Кто имеет для него такое большое значение? Не в характере Джентри приписывать себе чье-то убийство… особенно убийство Элая Паттерсона.

Майк пил кофе и поглядывал на двух посетителей за соседним столом. Человек в хорошо сшитом костюме казался знакомым. Но внимание Майка отвлек коренастый рыжеволосый рудокоп, сидевший с ним за одним столом, который не отрываясь смотрел на него, намеренно стараясь привлечь его взгляд.

— Ты попал не в тот город, — неожиданно произнес рудокоп. — Мы давно выгнали отсюда всех скотоводов.

Майк приветливо улыбнулся.

— У меня две специальности — скот и рудники. Я не хуже других могу орудовать кайлом и киркой.

— И где же ты работал на рудниках?

— По всей стране. Сильвертон, Колорадо… в Сербат-Рейндж в Аризоне… на Пиоче и Фриско.

— Таких здесь полно. Никого не нанимают.

— Похоже, не видать мне работы?

Рыжий явно напрашивался на неприятности. Этот человек принадлежал к хорошо известному типу. Один такой всегда есть в каждом городе — он постоянно пытается доказать всем, какой он крутой… Иногда таких несколько, и они редко бывают крутыми на поверку. Так что на самом деле им доказывать нечего.

Тон Майка был нарочито мягким. Он понял, с кем имеет дело, и принял к сведению, но если рыжий хочет нарваться на неприятности, то пусть делает это сам. Майк не станет идти ему навстречу. У него и без того полно проблем.

Человек в одежде переселенца, сидящий за соседним столиком, повернулся в их сторону.

— Если вы рудокоп, я могу вас нанять, — сказал он. — Меня зовут Берт Перри. У меня заявка на участок в Тополином каньоне. Если вам правда нужна работа, ждите меня завтра здесь в шесть тридцать, отсюда сразу же и поедем.

Перри встал из-за стола.

— Я достану для вас те чертежи, мистер Мерриэм, — обратился он к человеку в сером костюме. — Они будут у меня завтра или послезавтра.

Задержавшись возле стола, где сидел Шевлин, он напомнил:

— Завтра утром в шесть тридцать… Идет?

— Хорошо, — согласился Майк. — Я буду здесь.

Официантка поставила перед ним еду, и он взялся за вилку и нож. Перри сказал — Мерриэм. Должно быть, это Клэгг Мерриэм. Майк видел его всего только раз или два, потому что Мерриэм часто уезжал из города. Он был крупнее, чем это запомнилось Майку, с волевым лицом и улыбкой, которая лишь затрагивала губы, никак не отражаясь в глазах.

Рыжеволосый сел за стол прямо напротив Шевлина.

— Ты ему не представился, — заявил он.

— Он не спросил, — ответил Шевлин.

— Тогда я спрашиваю.

— Не твое собачье дело. — Шевлин произнес это таким мягким тоном, что смысл не сразу дошел до рудокопа.

Осознав сказанное, рыжий улыбнулся. Он демонстративно вытер ладони о рубашку, потом встал очень медленно, все еще улыбаясь, и потянулся через стол, чтобы ухватить везунчика за грудки.

Шевлин, уронив нож и вилку, левой рукой сжал запястье рыжего и резко потянул на себя. На столе стояло пустое блюдо с остатками баранины. Правой рукой он ткнул рудокопа головой в тарелку и, продолжая держать его за левую руку, не торопясь вытер его лицом застывший бараний жир. А потом неожиданно отпустил нахала, и тот приподнял голову, продолжая лежать на столе и яростно отплевываться. Сунув ладонь рудокопу под подбородок, Майк толчком перекинул его через скамейку на пол. Во время этого эпизода он лишь едва приподнялся с лавки.

Секунду рыжий пролежал оглушенный, затем разразился проклятиями и попытался подняться. Его остановил чей-то голос:

— Оставь, Рыжий! Не на того нарвался. Этот парень отделает тебя по высшему разряду.

Шевлин оглянулся. Перед ним стоял он — разумеется, возмужавший, прибавивший в весе и гораздо лучше одетый, чем прежде. Лицо у него стало одутловатым, и выглядел он как человек, который живет слишком хорошо, чего никак нельзя было сказать о прежнем Джентри.

— Привет, Гиб, — улыбнулся Майк. — Сколько лет…

Джентри протянул ему широкую ладонь.

— Майк! Майк Шевлин! — В его голосе звучало неподдельное удовольствие. — Дружище, как я рад тебя видеть!

Шевлин пожал ему руку. Нет, все неправда, подумал он. Чего бы там ни натворил Джентри, он никогда бы не убил такого человека, как Элай. Жесткий, временами даже жестокий, Джентри никогда не воевал с теми, кто не хочет войны.

Шевлин почувствовал пристальное внимание со стороны всех посетителей.

Мерриэм Клэгг наблюдал за ними с безучастным видом. Рыжий медленно размазывал по лицу жир.

— Пойдем-ка отсюда, Майк, — предложил Джентри, — выпьем за старые добрые времена, я угощаю.

Шевлин неохотно поднялся из-за стола. Чего он меньше всего хотел, так это выпить. Ему нужна была еда и кофе, много кофе, галлоны кофе.

— Город изменился, — издалека начал Майк, как только они вышли на улицу. — Я не встречаю знакомых лиц.

— Исчезли… исчезли вместе со стадами.

Выждав немного, Шевлин спросил:

— Что стало с Рэем Холлистером?

Улыбка исчезла с лица Джентри.

— Рэй? Перестал умещаться в штанах. Он уехал отсюда… И как раз вовремя.

— Он всегда пытался выше себя прыгнуть.

— Еще бы! — В голосе Джентри звучало явное облегчение. — Я не забыл, как вы сцепились с ним в Рок-Спрингсе. Ты никогда с ним не ладил.

Эта мысль, казалось, его порадовала. Когда они подошли к дверям «Дочери Золотоискателя», Джентри опустил свою широкую ладонь на плечо Шевлина.

Майк подавил неприязнь. Он не любил, когда до него дотрагивались, и, кроме того, не разделял благодушного настроения старого приятеля.

Чтобы подвести разговор к интересующей теме, он задал вопрос:

— Ты работаешь на ранчо, Гиб?

— Я? — Распахнув дверь, Джентри на ходу продолжал говорить: — В этих краях скотоводство — вчерашний день. Нет, я занимаюсь перевозкой. Снабжение рудника, доставка руды. Каждый раз делаю караван из тридцати фургонов.

В салуне Майк не заметил ни одного знакомого лица. Джентри протянул руку, и бармен подкинул ему бутылку, которую Гиб ловко поймал. Затем бармен подкинул ему два стакана, и Джентри с той же легкостью поймал их другой рукой. Да, этот крупный мужчина, тяжелый с виду человек всегда отличался ловкостью рук… и ловко обращался с оружием.

Джентри пребывал в добродушно-болтливом настроении, а Шевлин предпочитал слушать.

— Один работник на старом ранчо «Рафтер Н», — рассказывал Джентри, — когда копал яму под столб, наткнулся на золото. Не сказав никому ни слова, он отправился в Сан-Франциско, обеспечил себе финансовую поддержку, а затем вернулся и купил базовый лагерь «Рафтер Н». Загрязненная вода с лесопилки сливалась в ручей, что сулило разорение «Рафтер Н» и другим скотоводам. Произошла стычка, и среди убитых оказался тот самый счастливчик, что открыл золото. Вроде бы оно и к лучшему, — заметил Джентри, вновь наполняя стакан, — однако это не принесло никому никакой пользы. Оказалось, он продал всю свою долю той компании во Фриско. С «Рафтер Н» и «Полумесяцем» возникли большие проблемы, впрочем, не такие большие, чтобы мы не смогли с ними справиться.

— Мы?

Джентри подмигнул в ответ.

— Майк, ты же знаешь старого Гиба. Я не дам себе мхом обрасти, к тому же золото дает больше денег, чем скот. Неприятности начались, когда я нанялся охранником на Солнечные Россыпи.

— Неприятности?

— Стрельба, Майк. Бен Стоув был начальником охраны, а ты же помнишь Бена. Он-то знал, где взять самых крутых парней во всей округе. И после того как мы похоронили двух-трех местных ребят, на этом дело и кончилось.

Уж Бен Стоув сообразит, кого надо убрать. Костяк любой скотоводческой команды составляют два-три человека, за которыми следуют остальные. Выведите их из игры — и команда потеряет мужество. Майк Шевлин не раз видел, как это делают, и еще чаще видел, как это пытаются сделать.

— Гиб, кто здесь представляет закон?

— Ты что, в розыске?

— Кто он такой?

— О, тебе не о чем беспокоиться. Ты же знаешь, как обстоит дело в западных городах. Закон — это всегда местный шериф, у него своих дел по горло, так что нет времени заниматься теми, кто не доставляет неприятности. Ты можешь перестрелять хоть полдюжины человек в Денвере или Шайенне, и никто тобой в другом месте не поинтересуется, пока ты не создаешь проблем… Ну, а шериф тут Вилсон Хойт.

Вилсон Хойт! Здоровенный, как медведь, широкий, толстый и сильный, но притом достаточно быстрый, чтобы упредить любого, кто попытается напасть на него. По слухам, он совершил семнадцать убийств, все при исполнении служебных обязанностей. Среди жителей города о Майке Шевлине лучше всех знает, вероятно, именно Хойт.

Холлистер, Джентри и Мэйсон помнили лишь того паренька, который уехал отсюда. Но время меняет человека, может сделать его сильнее и тверже, с годами люди иногда становятся мудрее. Майк отсутствовал тринадцать лет. Хойту понять его проще, чем остальным. Увидев его на могиле Элая, он наверняка догадался, зачем тот вернулся сюда.

Продолжая разглагольствовать о том о сем, Джентри наполнил себе третий стакан, в то время как Майк все еще не опорожнил первый. Джентри вспоминал старые добрые дни, и мало-помалу до Майка дошло, что Джентри все еще считает его своим другом.

— Надо отдать Рэю должное, — доверительно сообщил Джентри. — Он всегда хотел быть важной шишкой и, когда обнаружили золото, сразу ухватился за случай. Но он сделал это исподтишка, так что скотоводы не узнали о том, что он снюхался с их противником. Когда начались неприятности, — а я всегда думал, что в этом виноват его длинный язык, — Рэй связался с людьми из Фриско и предложил организовать переговоры со скотоводами. Он и стряпчий Эванс назвали себя юридической фирмой. Ты же знаешь Бена. Когда Холлистер втянул его в это, Бен все неприятности уладил. Некоторые рудокопы стали чуть-чуть поворовывать. Бен уговорил Рэя смотреть на это сквозь пальцы. Однако Бен ничего не сказал Рэю о том, что затеял скупать золото, чтобы изъять его из обращения.

— Откуда у Бена взялось столько денег?

Джентри снова подмигнул Майку.

— Ну, уж это личный секрет Бена, не надо его недооценивать. Скупка краденого сдерживала распространение слухов о том, что Солнечные Россыпи велики. Они докладывали о низких нормах выработки, и никто ничего не заметил.

К этому времени Джентри уже взялся за четвертый стакан.

— Разумно, все весьма разумно, — заметил Майк.

— Правильно говоришь, — согласился Джентри.

Можно не сомневаться, что Элаю это пришлось не по душе, да и Джеку Мурмэну тоже, потому что Джек вложил деньги в городской бизнес, а кроме того, владел «Полумесяцем». Вот почему они и были убиты.

Известно ли было Бену Стоуву, что Элай Паттерсон связан с хозяевами из Сан-Франциско? Шевлин полагал, что нет. Он знал Элая лучше, чем кто-либо другой, и никогда не слыхал от него никаких упоминаний о родственниках или друзьях в Сан-Франциско… или вообще где-либо. Элай пришел на запад из Иллинойса, и все его рассказы о прошлом сводились к этому.

Майк слушал теперь Джентри вполуха, а Гиб снова ударился в воспоминания о прежних днях, воскрешая старое, суровое, трудное время, заполненное перегоном скота, отловом, клеймением.

— Помнишь, когда твой серый испугался трещотки и рванул прямо с обрыва? Будь я проклят, ты оставался в седле до самой реки! Если бы кто-то сказал мне, что на лошади можно спуститься по такому откосу, я бы подумал, что он спятил или врет.

Джентри совсем опьянел… возможно, утром он даже не вспомнит, о чем рассказывал приятелю, и Майк не сомневался, что только спиртное, — а Джентри уже выпил немного до того, как они встретились, — заставило его развязать язык. Это и кое-что другое понял Майк: Гиб Джентри был одинок.

Еще один факт следовало обдумать. На перевозках работает Джентри, когда отправляется золото, едет он, и больше никто, чтобы не задавали вопросов.

Если операцию спланировал Бен Стоув, то сделал это он весьма хитро. Концы спрятаны, и все под контролем — все, кроме языка Гиба, когда он выпьет. Известно ли им об этом?

— Что из себя представляет Берт Перри? — спросил Майк.

— О, с ним все в порядке. Он застолбил себе в каньоне участок два на четыре. Там ничего нет, но он не хочет никому верить.

Шевлин отодвинул стул и поднялся.

— Пожалуй, пойду спать. — На мгновение он коснулся рукой плеча Джентри. — Хорошо, что мы встретились, приятель. Береги себя.

— Еще увидимся. — Казалось, Джентри хотел сказать что-то еще, но только добавил: — Пока, сынок.

На следующий день в шесть утра человек, работающий в старом магазине Элая, подметал тротуар. Майк зашел внутрь, продавец последовал за ним. Шевлин купил необходимую для работы одежду, несколько свечей и шахтерскую лампу, а в конце попросил:

— И четыре коробки патронов сорок четвертого калибра.

Продавец поднял глаза.

— У вас ожидаются неприятности?

— Я человек мирный. Еду в каньон работать на Берта Перри и хочу немного попрактиковаться в стрельбе. Никогда не умел нормально стрелять.

Возвращаясь с покупками в гостиницу «Невада», Шевлин встретил перед входом Берта.

— В обеденном зале тебя ждет леди, — сообщил тот. — Я слышал, как она о тебе спрашивала.

Пройдя через арку в обеденный зал, Майк увидел Еву. Она сидела одна.

— Вы хотели меня видеть?

— Я хочу предложить вам работу. В «Трех Семерках».

— Слышал, что скотоводство здесь приходит в упадок.

Понизив голос, она зашептала:

— Мистер Шевлин, нам нужны такие люди. Вы же прирожденный скотовод и останетесь им, куда бы ни бросила вас судьба.

Он почувствовал прилив раздражения.

— Хорошо, объясните конкретно, что вы от меня хотите?

— Вы отлично владеете оружием, а мы собираем опытных бойцов.

Майк не сумел сдержаться.

— При всем моем уважении к вам, леди, ваше желание абсурдно. — Он кивнул в сторону Солнечных Россыпей, откуда доносился постоянный гул компрессора. — Неужели вы думаете, что это можно остановить оружием? Пока здесь есть золото, они не уйдут отсюда.

— Неправда. Если бы во главе нашего отряда встал Рэй Холлистер, он выгнал бы отсюда Бена Стоува!

Шевлин посмотрел на нее, не скрывая иронии:

— Вы и в самом деле в это верите? В бою Рэй Холлистер и в подметки не годится Бену Стоуву.

Он вспыхнула от злости.

— Раз вы такого мнения, для вас нет работы в «Трех Семерках»!

— Извините… но я уже работаю. Рудокопом.

Она резко поднялась.

— Джесс Винклер говорил, что вы с ними заодно, но я не могла в это поверить. Тривиальный бандит, обыкновенный вор!

Стуча каблуками, она вышла на улицу, а он, последовав за ней, направился к Перри.

— Извините, что заставил ждать, — сказал Майк.

Берт с интересом посмотрел на него.

— Леди явно торопится, — заметил он, улыбнувшись.

— Когда я объявил ей, что работаю на руднике, она назвала меня вором.

— Если бы ты работал на любого другого, — уклончиво сообщил Перри, — так бы оно и было. — Он посмотрел Шевлину прямо в глаза. — Что бы ты ответил мне, если бы я сказал, что руда из Солнечных Россыпей оценивается по двадцать тысяч долларов за тонну?

— Я бы сказал, что один парень в Чили нашел самородок весом в четыреста фунтов. Имею в виду, что такое бывает однажды.

— Друг мой, — серьезно произнес Перри, — самая богатая руда, какую я только видел, добывается здесь на руднике, и ее там отнюдь не мало.

Расхищение… Каждый рудокоп знает, что это такое. Если руда богата, то человек может вынести в кармане свою месячную зарплату, а во фляжке или коробке для завтрака — зарплату за пару месяцев. Майк знал прииски, где рудокопы платили мастеру за право работать. Раздевалки могут лишь сдерживать расхищение, но не остановить совсем.

— И никто не сообщает? — спросил Шевлин.

— Они все занимаются воровством. Я — нет, но держу язык за зубами и не собираюсь покидать город. Иногда спрашиваю себя, могу ли я вообще уехать? Скорее всего, я жив только потому, что даже не рыпаюсь.

— Ты испытываешь судьбу, говоря со мной. Откуда ты знаешь, что я не шпион?

— Ну какой ты шпион? У тебя самого полный рот дерьма.

— У меня?

— Не жди от них здравого смысла, Майк. Они в этом слишком глубоко погрязли, и все очень напуганы. Мне советовали не нанимать тебя.

— Почему?

— Здесь поджидают человека по имени Холлистер, а ты прибыл как раз в это время. Они смертельно боятся Холлистера, Майк, и, если его обнаружат, считай, что он труп.

— Ты слишком много знаешь.

— Хотел бы знать меньше. У меня есть пара друзей, и они мне кое-что рассказывают. — Перри посмотрел на револьвер Майка. — Ты хорошо им владеешь?

— Кое в чем преуспел.

Перри двинулся в сторону конюшни, и Майк последовал за ним. На ходу он почувствовал чей-то взгляд, провожающий их по улице. И тут он понял, что не мог сделать ничего худшего, чем устроиться на работу к Берту Перри, единственному человеку, который держится особняком.

Теперь не важно. Все равно он уже по уши увяз, и у него появилось предчувствие, что выбираться отсюда придется только с боем. Впервые за многие годы он не зря носил револьвер.

Глава 4

Облокотившись о спинку большого кожаного кресла в своей конторе, расположенной над банком, Бен Стоув задумчиво смотрел в окно на растущие вдоль ручья деревья. Сколько воды утекло с того самого утра четырнадцать лет назад, когда Джек Мурмэн выгнал его из «Полумесяца».

Ему никогда не забыть тот день. Сидя в обтянутом шкурами кресле и положив на колени дробовик, старый Джек заявил, что Бен — скотокрад, а может быть, еще и убийца, и предупредил: если его хоть раз найдут на территории «Полумесяца», то пусть пощады не ждет.

И большой, сильный, крутой Бен Стоув стоял и молча терпел угрозы.

Даже теперь, вспоминая об этом инциденте, он неохотно признавался себе, как сильно тогда испугался. Да и потом в жизни не боялся никого, кроме Джека Мурмэна. Мертвый вот уже несколько лет Джек Мурмэн все еще имел над ним власть.

До тех пор пока в Рафтере не открыли золото, Бен был всего лишь одним из скотокрадов. Не то чтобы в округе кто-то еще во всеуслышание посмел указать на него, но знали о его делишках все.

Обнаружение золота предоставило ему редкий шанс, и он, оценив открывшиеся возможности… точнее некоторые из них, поспешил ими воспользоваться. Однако если на чистоту, саму идею захвата рудника Бен позаимствовал у Рэя Холлистера.

Холлистер сразу же понял, какие перспективы таит в себе управление прииском, и ухватился за это. Но он переоценил себя и недооценил окружающих. На Бена Рэй смотрел свысока, как на заурядного работника по найму, и совершенно упустил из виду, что тот огонь неутоленных амбиций, который сжигал изнутри его самого, может столь же ярко гореть и в ком-то другом. Неожиданно Бен оказался в силе, а Рэй вылетел из седла.

Дело близилось к завершению. Владельцам предложили продать не только Солнечные Россыпи, но и скважину Славы. Предложение достаточно солидное, чтобы заинтересовать их как средство избежать постоянных убытков, но не настолько выгодное, чтобы вызвать подозрение.

Глядя в окно, Бен думал о будущем. Как только рудник станет его собственностью, он порвет недрогнувшей рукой все, что связывает его с прежней жизнью. Прииск принесет миллионы. Деловая жизнь города постепенно вернется в нормальное русло. Не так быстро, конечно, чтобы не вызвать проблем. Но, повинуясь чуткому руководству, люди скоро забудут все, что натворил Бен, или будут вспоминать об этом как о безобидных шалостях прошлых дней.

Наружная дверь конторы открылась, и Бен почувствовал неожиданный прилив раздражения. Ему уже не нравилось, когда кто-нибудь, набравшись наглости, беспардонно врывался в его контору по старой дружбе. Оказалось, что пришел Гиб Джентри. И Стоув вдруг посмотрел на него другими глазами. В будущем, которое он рисовал себе, места для приятеля не оказалось. Неожиданно с холодной очевидностью он осознал, что Гиб ему совершенно не нужен.

Джентри, как заведено, плюхнулся в кресло, положив ноги на письменный стол, и Бен Стоув вновь ощутил прилив раздражения. Гиб ведет себя уж слишком по-свойски. Но тут же сам себе удивился: что за внезапная злоба? Он всегда был в состоянии обуздать свое настроение. Именно невозмутимость и самоконтроль обеспечили ему теперешнее положение… Так чего вдруг сердиться?

Джентри откусил кончик сигары.

— Черт возьми, Бен, жаль, что ты все сидишь в конторе. С кем, по-твоему, я сейчас столкнулся?

— С Майком Шевлином.

— Черт побери, откуда ты знаешь?

Бен был доволен собой. Не Бог весть что, сравнительно простое дело, но он уже давно осознал, как важно быть в курсе всех событий в округе, и взял на себя труд неизменно каждое утро узнавать о новых приезжих и вообще о любых происшествиях. У него завелись свои источники информации, одним из которых оказался местный шериф.

Как член городского Совета, Стоув руководил работой шерифа. Все известные ему на данный момент сведения заключались в том, что некий незнакомец из местных, весьма крутой на вид, посетил могилу Элая на Бут-Хилл, и теперь, сопоставив этот факт с кое-какими другими, Бен сумел прийти к верному заключению.

Джентри сдвинул шляпу на затылок.

— Разрази меня гром, Бен! Прямо как в старые времена. Приятно, что Майк здесь. Он неплохо выглядит.

Бен принялся перебирать на столе бумаги, в глубине души желая, чтобы Джентри поскорее убрался. Гиб всегда был несколько глуповат, нечист на руку, да к тому же преисполнен сентиментальных чувств. В конце концов, между Стоувом и Шевлином никогда не существовало особой симпатии.

— Послушай, Гиб, и соотнеси это с тем, что сам рассказал. На старой лесопилке прошлой ночью состоялась встреча… Позже, во время дождя, туда приехал кто-то еще. Мой человек полагает, что столкнулся с Холлистером или одним из его сторонников. И неизвестный выстрелил в него.

— Забудь, Бен. Майк не встанет на сторону Рэя. Рэй — мелкая пташка, и Шевлин всегда это знал.

— Во всяком случае, мы с ним не очень-то ладили, — раздраженно заметил Бен. — Он был твоим другом, но посуди сам, с чего бы ему явиться сюда как раз сейчас? И так все натянуто до предела. Случись что — нас выведут на чистую воду или мы так завязнем, что не выберемся за годы.

— Холлистер — обычный зануда. Он не в состоянии нам навредить.

Стоув бросил на него нетерпеливый взгляд.

— Гиб, ты не видишь дальше своего носа. Ты забыл — Рэй Холлистер может обратиться к губернатору.

Джентри посмотрел на него с недоверием.

— К губернатору? Нашел о чем беспокоиться! Какое губернатору до нас дело?

— Губернатор женат на дочери Джека Мурмэна, и этим все сказано, — объяснил Бен. — Если тебе этого мало, то его отец как партнер Джека приезжал сюда на распродажу скота, а после смерти отца он практически воспитывался у Джека. Когда Джека убили, он был в Вашингтоне, и раз уж он теперь стал губернатором, то сумеет задать жару.

Джентри беспокойно заерзал в кресле. Радостное возбуждение от встречи с Шевлином улетучилось. Убрав ноги с письменного стола, он про себя горько жалел, что зашел к компаньону. Все теперь по-другому. Бен постоянно раздражен, у него больше нет времени выпить с ним, он не так откровенен, как в старые времена. А тут еще губернатор. У него совершенно вылетело из головы. Конечно, он вспомнил, но только когда зашел разговор. А, чепуха! Джек Мурмэн уже несколько лет как умер — все давно в прошлом.

— Холлистер ничего не докажет, — возразил Гиб. — Он даже не приехал.

— Да, но есть еще и другие, — кисло заметил Стоув. — А если лошадь взмахнет хвостом, никогда не скажешь, что за репейник к нему прицепится.

Джентри внезапно почувствовал себя неуютно. Ему никогда не забыть, какое презрение было в глазах Джека, когда его сбили с ног. Этот взгляд пронзил его до глубины души, и, вспоминая эти глаза, он несколько месяцев просыпался, трясясь от страха и обливаясь холодным потом.

У старика не было шансов. Удар нанесли ему сзади. Пояса с револьверами он никогда не носил — не хотел стрелять или пользоваться ножом. Отношения между рудокопами и скотоводами оставались натянутыми, а в тот день давали получку. Они решили обставить все так, словно расправа с безоружным Джеком — дело рук пьяных шахтеров.

— Если ты столь высоко ценишь Шевлина, постарайся убрать его отсюда, — предложил Стоув. — Его приезд может создать проблемы.

Когда за Джентри захлопнулась дверь, Бен сел в кресло, которое тот оставил, и тоже положил ноги на стол. Нет больше надобности посвящать Джентри в то, что Шевлина здесь уже нет. Нет надобности вообще о чем-либо говорить Джентри. После того как они вывезут золото, придется с Гибом что-нибудь делать. Его срок годности уже истек.

Джентри остановился внизу под навесом, разглядывая улицу, потом откусил кончик новой сигары и задумался. Пошел этот Бен к черту! Открывающиеся перспективы не сулили ему ничего хорошего.

Гиб всегда был не дурак выпить, а теперь его возможности по этой части стали практически неограниченными. Но он перестал получать от этого удовольствие. Стоув здорово изменился. Высокомерен, лишним словом не обмолвится и, когда бы Джентри ни зашел к нему, норовит выставить его подонком.

Гиб стоял на улице, мрачно устремив взор в будущее. Пора принимать радикальные решения. Хватит ребячиться, надо прекращать так часто прикладываться к бутылке. В глубине души он давно все понимал, но никогда не пытался выразить словами. Мысли его неохотно вернулись к Бену. Стоув крутой парень. Вон каким большим человеком стал, все его слушаются.

И тут его охватила злость. Большой человек? Да какого черта Бен так возомнил о себе? Какого черта он, Гиб, должен подчиняться Бену или кому-то еще?

Бен посоветовал ему убрать Майка Шевлина из города. Вот только как это сделать? Много лет миновало с тех пор, как Майк ушел отсюда. И хотя о нем не доходило никаких вестей, Гибу с первого взгляда стало ясно, что бывший друг, без сомнений, прошел огонь и воду… Трудно представить, как можно безнаказанно убить такого человека. Он сам при этом ухлопает кучу народа. Стоув иногда слишком туп. Неужели не видит, что лучше всего оставить Майка в покое?

Гиб Джентри считал себя опасным противником и нисколько не преувеличивал, но еще он любил за бутылкой виски вспомнить старое доброе время, поговорить о минувших днях. Правда заключалась в том, что Гиб, как и многие другие, так окончательно и не повзрослел. Воспевая веселую, бесшабашную юность и воскрешая старые забавные байки, он старательно избегал открыто смотреть в лицо будущему.

Вновь намечался дождь, облака грозно клубились над горными вершинами. Сигара Джентри потухла. Он посмотрел на нее с неприязнью, потом повернулся и пошел по улице. Да, Бен изменился. Он теперь ни в грош не ставит старых друзей. Где-то в глубине сознания крошечный колокольчик бил тревогу, но Гиб не хотел слышать предупреждения. Он думал о выпивке.

Майк Шевлин следовал за Бертом Перри вверх по узкому каньону, пробираясь среди редких деревьев, зарослей кустарника, скатившихся откуда-то сверху валунов и щебневых оползней. Когда они достигли участка, Перри сказал:

— В шестидесяти ярдах вверх по каньону есть источник с питьевой водой, и, если ты не мнишь себя поваром, я мог бы приготовить еду.

— Мне хватило двух раз попробовать свою стряпню, чтобы убедиться в полной бесталантности по этой части.

Он расседлал лошадь и оглянулся вокруг. Смотреть было особенно не на что. Хижина Перри, простая двухкомнатная лачуга, собранная наскоро, но надежно, стояла на насыпи, образованной пустой породой. В тридцати футах от нее располагался загон, к которому примыкал односкатный сарай, используемый как подсобка. За ним начинался горизонтальный тоннель штольни.

Выше по каньону виднелся еще один отвал пустой породы, побольше, чем их. Возле него Майк не заметил никаких строений.

— Чей это участок? — спросил Шевлин.

— Он заброшен. Разведывательная разработка для Солнечных Россыпей. Золото нашли на столовой горе прямо над этим местом. Решили отсюда углубляться в гору, но, обнаружив жилу на другом склоне, разработку здесь прекратили.

Когда они принялись за еду, темнота уже заполняла каньон, сглаживая резкие очертания голых холмов. Шевлин пил вторую чашку кофе, прислушиваясь к пению птиц. Неожиданно все звуки стихли. Перри продолжал говорить. Если он и заметил изменения, то не подал виду.

— Много здесь бывает людей? — спросил Шевлин.

— Жила, кажется, расширяется, и я уверен, что примерно в шестидесяти футах… Что ты сказал?

— Я спросил, много ли здесь бывает народу?

— 3десь? Да кто сюда пойдет? Они все думают, что я сумасшедший, раз работаю на этом участке. За прошедшие четыре месяца не появилось и двух человек.

— Как далеко вверх тянется каньон?

Перри пожал плечами.

— Откуда мне знать? Я никогда туда не ходил. Через милю он сужается так, что становится просто расщелиной между горами. Говорят, что, расставив руки, можно коснуться обоих склонов. Там огромное скопление скал.

Майк Шевлин поднялся и подошел к двери. Некоторое время он стоял, прислонившись к косяку. Это мог быть ягуар, но у него появилось предчувствие, что птицы смолкли, заслышав человека.

— Встанешь утром, — предложил Перри, — расчисть штольню от пустой породы, которую я отбил в последний раз. Мне надо в город.

— Рафтер стал весьма процветающим городом, — задумчиво произнес Шевлин.

— Чем меньше ты будешь об этом говорить, тем лучше. Я стараюсь реже бывать там и ни с кем ничего не обсуждаю, ну, разве что дела на участке или события, происходящие далеко отсюда.

На заре, когда Перри уехал, Майк отправился в штольню. Он всегда предпочитал работать лопатой. Такой труд оставляет возможность думать, а ему как раз было о чем.

Выходило так, что Рэй Холлистер использовал скотоводов как рычаг, чтобы вернуться во власть, из которой его турнули… И кому-то придется за это жестоко расплатиться.

Бен Стоув не такой безрассудный, самодовольный дурак, как Рэй. Он холоден, жесток и тверд, как Холлистеру и не снилось. Если Холлистер сам себе выбрал смерть, то это его личное дело, но тот путь, по которому он направляется, приведет и других людей к гибели.

Ева верит ему и, вероятно, влюблена в него. Бэбкок, как всегда, неистово ему предан. Но имеет ли он представление о том, что задумал его предводитель?

Город богат, подозрителен и напуган. Каждый боится потерять свое состояние, опасается разоблачений, и притом все, наверное, знают, что их вот-вот выведут на чистую воду.

Убрав Элая Паттерсона и Джека Мурмэна, кто-то взял в свои руки бразды правления. Очевидно, что все посылаемые из города сообщения исходят из конторы Бена Стоува. Тщательно подобранные начальники смен — его сторонники. Каждый в городе так или иначе заинтересован в сохранении существующего порядка вещей.

Конечно, есть еще и Вилсон Хойт.

Если Шевлин кого и надеялся привлечь на свою сторону, так это Хойта. Тот слыл неподкупным. Логика его поведения проста: сохранить мир в городе. Именно этим он и занимался. Шевлин не сомневался, что Хойт не имеет отношения к золоту, хотя, вероятно, в курсе событий. Хойт не выступит против ловких хапуг, пока их деятельность как-то не коснется круга обязанностей, которые он взял на себя.

Майк откатил тележку туда, где кончался дощатый настил, опрокинул ее и уже собрался идти назад, как увидел Еву Бэнкрофт, въезжающую на насыпь.

— Зря теряешь время, — крикнула она. — Здесь нет никакого золота.

— Я тоже начинаю так думать. — Он почувствовал ее неприязнь и еще больше удивился ее приезду.

Глаза девушки сузились.

— Майк, мы хотим, чтобы ты встал на нашу сторону.

Он опустил тележку и выпрямился.

— Вы решили разделиться на стороны? Для чего? — Сдвинув на затылок шляпу, он вытер пот тыльной стороной руки. — Неужели вы думаете, что убийство нескольких рудокопов остановит других?

Ей с трудом удавалось преодолевать враждебность.

— Когда война кончится, здесь снова будет страна скотоводов, и никакая больше.

— Хворостиной свиней от кормушки не отгонишь.

— Рэй думает иначе.

— Холлистер всегда пытался занять слишком много места, но даже он не такой дурак.

Она вспыхнула от ярости.

— Рэй Холлистер был здесь влиятельным человеком, и он станет им снова! Теперь, когда он вернулся, все пойдет по-другому!

— Ева, — попытался спокойно образумить ее Шевлин, — Холлистер принесет вам немало бед. Он никогда и нигде не был влиятельным человеком и никогда им не будет. У него на это просто не хватит пороху. Много лет назад, когда ты еще ходила пешком под стол, Рэй имел хорошее ранчо, которое могло обеспечить спокойную жизнь до конца его дней, но ему оказалось этого мало, захотелось поиграть во власть. Он околачивался возле Джека Мурмэна, и, когда Джек сплевывал, Рэй плевал в два раза сильнее; когда Джек ворчал, Рэй заливался лаем. Он старался быть больше, чем ему суждено быть, и за это его отсюда выгнали. На сей раз его похоронят.

— Ты просто завидуешь! Ты всегда его боялся!

— Порасспроси его о взбучке, которую я устроил ему в Рок-Спрингсе. Истина заключается в том, Ева, что никто никогда не боялся Рэя, его не принимали всерьез.

Ее лицо исказилось от гнева, она развернула лошадь.

— Это последняя попытка! Уезжай отсюда, Майк Шевлин, и как можно быстрее! Ты упустил свой шанс.

Он с сожалением смотрел, как она гонит лошадь вниз по каньону. Приятная женщина, но Рэй заморочил ей голову, а она оказалась одной из тех, кто никогда не видит обратной стороны медали… Рэй не так уж стар, если на то пошло. Ему, должно быть, где-то тридцать восемь, а Еве Бэнкрофт двадцать или около того. Большая разница в возрасте — не редкость на Западе… да и в других местах.

Беда в том, что этот незадачливый политикан, обуреваемый слепым желанием удовлетворить свои амбиции, обязательно кого-нибудь подставит. На протяжении всей своей жизни он постоянно садился в лужу, что для человека с таким самомнением, конечно, невыносимо. Теперь он ввергнут в пучину горечи и отчаяния. Если прежде он и думал о ком-то еще, кроме себя и тех преуспевающих личностей, которых боготворил, то теперь определенно не брал в расчет больше никого. Даже Еву.

Пока Шевлин разгребал кучу пустой породы в самом конце штольни, вытирая текущий ручьями пот, до него неожиданно дошло, как положить конец этой возне. Если богатство прииска вдруг раскроется, станет достоянием гласности, то Бену Стоуву и его шайке нечего будет терять, а Рэю Холлистеру не за что будет бороться.

Известие о том, что месторождение богато, мгновенно разрушит все шансы Стоува и его шайки на приобретение прииска. Эта новость приведет к такому наплыву приезжих, что дальнейшей скупке краденого придет конец. И скотоводы поймут, невзирая на все увещевания Холлистера, что прииск никогда не заглохнет.

Но как ему, Майку Шевлину, добиться такого? Никто не поверит бездомному ковбою с плохой репутацией. Он должен получить доказательства, реальные доказательства в виде высокосортной руды. Более того, необходимо найти тайник, где хранится похищенное. Если этого не сделать, воры заберут золото и исчезнут, как только будут изобличены. И в таком случае Лайна Теннисон останется в убытке.

К полудню Майк расчистил штольню.

Ближе к поверхности работать стало легче. Берт раздобыл у кого-то кусок обшивки парового котла, положил его на дно штольни, перед тем как начать бурение, и свалил породу на него. Это был старый метод, применяемый на больших рудниках, но в таких разведочных скважинах, как у Перри, его редко использовали.

Разложив возле входа пробойники, Майк выбрался из штольни и принес из источника воду. Пока он мылся, на плите закипел кофейник. Приведя себя в порядок, он взялся за кофе и сандвичи. Конечно, можно было бы поесть в городе чего-нибудь горяченького, но он давно убедился на собственном опыте, как легко угодить впросак, отправившись в путь на голодный желудок… слишком многое может случиться.

А добравшись до города, он собирался, в первую очередь, встретиться с Вилсоном Хойтом.

Глава 5

Вилсон Хойт сидел за обшарпанным бюро, положив ноги на откидывающуюся столешницу и уткнувшись в газету. Без всякого удовольствия он поднял взгляд на вошедшего Майка Шевлина, обозначив кивком, что заметил его появление.

— Ты пришел сюда неспроста, — напрямик заявил он. — Что тебе надо?

— Собираюсь вывести кое-кого на чистую воду и хочу, чтобы ты был на моей стороне.

Хойт подобрал окурок сигары и тщательно затушил его, перед тем как бросить в плевательницу. Уж кому, как не ему, знать: если все спокойно, жди беды.

Не спеша и во всех подробностях Майк описал ситуацию так, как она ему представлялась. Рэй Холлистер объявился в этих краях и пользуется безоговорочной поддержкой скотоводов. Вода в ручьях отравлена, а без воды скотоводам не обойтись. С такимположением дел они ни за что не смирятся и непременно начнут военные действия, что означает поджоги и убийства.

Бен Стоув даст отпор, но кто бы ни выиграл, все равно проиграет город.

К тому же, добавил он, Бен Стоув грабит владельцев прииска.

— Они не живут в Рафтере, — цинично заметил Хойт. — Меня это не касается. — Он откусил кончик новой сигары. — И как, по-твоему, можно погасить разгорающийся пожар?

— Арестовать Стоува. Арестовать Мэйсона и Джентри. Засадить их сторонников в тюрьму, потом отправиться на прииск и взять побольше высокосортной руды в качестве доказательства.

— Что делать с Холлистером?

— Забудь о нем. Выбери пятерых самых влиятельных скотоводов и возьми с них обязательство не нарушать мир. А Холлистер пусть варится в собственном соку.

— Они вне моей юрисдикции.

— Это не помешает тебе, если ты захочешь действовать. Никто не жаждет неприятностей, кроме Холлистера. Он по характеру склочник.

Хойт задумчиво пожевал сигару, потом убрал со стола ноги.

— А теперь послушай меня. Никто не просил меня остановить расхищение. Я здесь для того, чтобы сохранять мир, и я его сохраняю. А тут приходишь ты и начинаешь объяснять мне, как надо работать. Если Рэй Холлистер заварит кашу, я его убью. То же самое относится и к тебе. Бен Стоув ничего затевать не станет, потому что ему нужны мир и спокойствие. Если ты попытаешься вывести город на чистую воду, тебе не жить. И даже если тебе удастся что-то начать, ты никогда ничего не докажешь, — продолжал Хойт. — Вся высокосортная руда, которую здесь обнаружили, добывается в одном месте между двумя шахтами. При первых же признаках беспокойства штреки, ведущие к этим забоям, будут взорваны, и туда никто не сможет добраться. Ты останешься в дураках и только выставишь себя на посмешище. — Хойт поднялся. — Так что сворачивай свое бесполезное расследование и убирайся из города. Если пробудешь здесь дольше сорока восьми часов начиная с этого момента или посмеешь хоть пикнуть, я тобой займусь.

Шевлин испытывал смешанное чувство злости, разочарования и беспомощности. Он так рассчитывал на поддержку шерифа. Если Хойт останется в стороне, ничто не предотвратит убийства. Чем он может пронять его?

— Ты слышал, что я сказал тебе? — настаивал Хойт. — Садись в седло и дуй отсюда.

— Если бы ты знал меня, Хойт, не говорил бы так.

— Брось! — Хойт сделал жест, словно отмахиваясь от замечания. — Мне все о тебе известно. Участвовал в войне скотоводов на Нуэсесе, два года был техасским рейнджером и прославился на Симарроне и в Дюранго. Так что, видишь, ничего не пропустил, но это меня не впечатляет.

Шевлин заложил кисти рук за пояс и спокойно произнес:

— Я хочу тебе напомнить одну ночь в Таскосе. — Вилсон замер. Его львиноподобная голова чуть наклонилась вперед, мышцы шеи напряглись. — Ярко светила луна, — продолжал Майк, — ты спрятался под тополями и ждал. Когда со стороны реки Канейдиан появился всадник, ты решил, что это как раз тот, кто тебе нужен. — Хойт помрачнел. — Ты вышел из укрытия, окликнул путника и схватился за револьвер. Помнишь?

— Помню.

— Но ты не успел, Вилсон. Не думаю, что ты был не форме, и все же всадник взял тебя на прицел до того, как твой револьвер покинул кобуру. А когда он заговорил, ты понял, что обознался. Пока все правильно?

— Да.

— И вот ты стоял и смотрел в дуло револьвера, который держал незнакомый тебе человек. Он имел все права и возможности пристрелить тебя прямо на месте. Потом путник двинулся шагом, оставив тебя там, где ты скрывался. Спорим, тебе так и не удалось узнать, кто превзошел тебя в скорости.

— Ты, должно быть, слышал эту историю.

— Я о ней никому не рассказывал.

— Ладно, ты превзошел меня один раз, но едва ли у тебя получится снова.

В течение стольких лет воспоминания о безликом незнакомце, выигравшем у него несостоявшуюся перестрелку, преследовали Хойта. Черты его лица скрывала надвинутая на глаза шляпа. Теперь он знал его.

— Но чего ты добиваешься? Не стану отрицать, я обязан тебе жизнью. Ты мог застрелить меня тогда…

— Во-первых, Элай Паттерсон был моим другом… Во-вторых, меня наняли, чтобы прекратить расхищение и вернуть украденное золото.

Хойт выругался.

— Наняли? Почему они выбрали человека со стороны?

Шевлин улыбнулся.

— Ты же сохраняешь мир, забыл, что ли? Поддерживаешь сложившийся порядок вещей, бережешь покой, так сказать!

Хойт стиснул сигару зубами.

— Не знаю, что и ответить. Мне нужно подумать. Подожди чуть-чуть, идет?

— Думай, только побыстрее, — согласился Шевлин. — Я не такой хитроумный, как ты, Хойт, знаю только один путь — прямо к цели. С завтрашнего полудня я за себя не ручаюсь, и если ты не со мной, то тебе лучше позаботиться об укрытии.

Ужинали в уютном доме из красного кирпича с белыми ставнями, который принадлежал доктору Руперту Клэггу, уроженцу Бостона. Само здание, опрятный зеленый газон и выкрашенный в белую краску забор соответствовали характеру доктора. Он был аккуратным, организованным и трудолюбивым.

Один из лучших выпускников медицинской школы, он легко получил бы прекрасную практику в любом городе на Востоке, но война между штатами перевернула его планы. После всего лишь годовой практики в Филадельфийской клинике самого знаменитого врача города он пошел служить в армию. Простая, суровая жизнь, полная неожиданностей, и люди, которых ему довелось повстречать, оказали на него такое влияние, что Клэгг отказался от мысли вернуться в Филадельфию и решил отправиться на Запад.

Дотти Клэгг принадлежала к одной из самых богатых и старых семей Филадельфии, но и ей не был чужд дух приключений, и, несмотря на все протесты родственников с обеих сторон, молодая пара переехала на Запад.

Некоторое время доктор, оставаясь военным хирургом, проходил службу в различных гарнизонах Нью-Мексико и Аризоны. Когда он вышел в отставку, его дальний родственник Мерриэм Клэгг, занимавшийся предпринимательством в Рафтере, уговорил супругов приехать туда, и почти два года назад они так и сделали, решив тут поселиться.

В свои тридцать четыре года доктор Руперт был весьма импозантным мужчиной, высоким, стройным, с бронзовым загаром ковбоя и шрамом на скуле, оставленным индейской стрелой. В его клинике царила пограничная обстановка первых поселений, но дом оставался уголком его родной Новой Англии.

Он любил общество и обрадовался, когда Лайна Теннисон решила остановиться у них. В Филадельфии Лайна и Дотти вместе учились в школе, и Дотти никак не могла успокоиться из-за того, что Лайна якобы по советам медиков собралась на Запад.

— Уж не знаю, чем привлек ее наш «курорт», — доверительно сообщила Дотти мужу, получив письмо, — но моя подружка всегда слыла образцом здоровья.

— Может, ей просто нужно уехать?

— Ой, роман! — сразу же решила Дотти и пришла в восхищение. — У нее несчастная любовь!

— У Лайны? — Муж отнесся к ее догадке скептически.

— Даже такую привлекательную девушку, как она, может постигнуть разочарование, — запротестовала Дотти.

Убедившись, что жену одинаково возбуждает как разделенная, так и неразделенная любовь, Руперт не стал спорить.

— Приглашу ее к нам, — сообщила Дотти. — Ты не возражаешь?

— Лайну? Обязательно пригласи.

И вот спустя две недели прибыла Лайна и оказалась благодарной слушательницей бесконечных Доттиных сплетен о жителях Рафтера и происходящих вокруг событиях. Девушку, казалось, интересовали все мелочи жизни западного шахтерского городка, и милая болтовня хозяйки ей нисколько не надоедала.

Доктор Клэгг, со своей стороны, пытался дать некоторые советы, но Лайна твердила одно: верховая езда по окрестным просторам, чистый воздух, напоенный ароматами трав и сосновой смолы, — что может быть полезнее для ее здоровья. Руперт сдался.

— Да, да, конечно, — согласился он и с улыбкой добавил: — Только не перестарайся.

В тот вечер, когда Мерриэм Клэгг ужинал вместе с ними, доктор Руперт, взглянув на сидевшую напротив Лайну, сообщил:

— У тебя улучшился цвет лица. Ты каталась сегодня верхом?

— Ездила в повозке. Я наняла ее у симпатичного старика на конюшне. Прогулялась за скважину Славы.

— Этот симпатичный старик, — с иронией заметил доктор, — бандит с весьма дурной репутацией.

— В самом деле? А он кажется таким милым.

— Сегодня в городе я видела приезжего, — сообщила Дотти, — тоже довольно бандитского вида. Наверное, один из тех бродяг, «джентльменов удачи», кого называют ганфайтерами. Он выходил из конторы шерифа.

— Раз уж речь зашла о мужчинах, — невзначай вспомнил доктор Клэгг, — Бен Стоув спрашивал о тебе, Лайна. Он видел, как ты ездишь в одиночестве, и захотел узнать, кто ты. Сначала он был очень заинтересован.

— Бена нельзя за это порицать, — вставил Мерриэм, — ведь мисс Теннисон очень красивая девушка.

— О, благодарю вас, мистер Клэгг. — Лайна одарила его улыбкой. — Но я уверена, что причина его любопытства другая.

— Он спросил, не из Сан-Франциско ли ты, — продолжал Руперт. — Но как только я сообщил ему, что ты из Филадельфии, он сразу же потерял интерес.

— Да? Так ему не нравятся девушки из Филадельфии! — воскликнула Дотти. — Тебе следовало сказать ему, что у Лайны в Сан-Франциско есть дядя… и весьма богатый дядя, раз уж на то пошло.

Мерриэм внимательно посмотрел на Лайну, но промолчал.

Доктор Руперт как человек наблюдательный уловил перемену в выражении лица Лайны. Заявление Дотти привело ее в замешательство. Мерриэм поймал быстрый, протестующий взгляд, который гостья послала хозяйке.

Позже, когда мужчины сидели вдвоем за бренди и курили сигары, Мерриэм заметил:

— Мисс Теннисон кажется образцом здоровья. Я думаю, — добавил он со знанием дела, — за ее болезнь взялись вовремя. Но, понимаете, для девушки небезопасно ездить одной по таким местам. На приисках хватает разного сорта подонков.

— Она может за себя постоять. И люди здесь достаточно сдержанны. На редкость сдержанны. Кроме того, большинство из них знает, что она моя гостья.

Мерриэм покинул дом спустя час или чуть больше, пытаясь понять, является ли последнее замечание доктора своеобразным предупреждением.

После его ухода Руперт опять уселся в кресло и закурил трубку. Лайна не консультировалась с ним по поводу здоровья, но, насколько он мог судить, не прибегая к медицинскому осмотру, у нее все было в полном порядке.

Тогда возникал вопрос: что она делает именно в Рафтере? Сердечная рана? Не похоже. Он часто видел Лайну задумчивой, но никогда грустной. А чем вызвано любопытство до неприличия Бена Стоува? И замечание Дотти насчет дяди из Сан-Франциско мгновенно пробудило интерес у Мерриэма. Только глупец стал бы спрашивать почему. Рафтер трясет золотая лихорадка, все чего-то ждут. А кто владеет прииском? Некие лица из Сан-Франциско.

Каждый день Лайна ездит верхом или катается в повозке и при этом почти всегда возвращается одной и той же дорогой. Что заставляет ее выбирать такой маршрут? Простая привычка или есть более весомая причина?

Бен Стоув, казалось, что-то заподозрил, и если, как думал Руперт, Лайна действительно связана с владельцами прииска, то легко может попасть в беду.

Доктор хорошо знал старого Бразоса с конюшни. Когда этот закоренелый бандит первый раз попал в Рафтер, именно он залечил его сильно воспаленную рану на ноге и никому не сказал ни слова. Клэгг симпатизировал закаленному невзгодами старику и сам, в свою очередь, пользовался его расположением.

Набивая трубку табаком, он пришел к выводу, что стоит поговорить с Бразосом, поскольку мало что могло произойти в городе такого, о чем не знал бы конюх. Лайна Теннисон — его гостья, и он обязан ее защитить.

За свои услуги доктор никогда не брал свыше установленной платы и всегда отказывался принимать гонорар золотом. Его принципиальность в этом вопросе была общеизвестна, и никто не пытался настаивать. Возможно, и уважали за это. Или просто город нуждался во враче? Не исключается и то, что он родственник Мерриэма Клэгга, который пользовался в Рафтере определенным влиянием.

Конечно, существовала и более земная причина. Доктор Руперт был не из болтливых — все в городе знали об этом. Но как поведут себя люди, если раскроется, что Лайна Теннисон как-то связана с Солнечными Россыпями?

Все возникшие у него вопросы не давали покоя, пока он курил трубку. К концу вечера одно ему стало совершенно ясно: его гостья в опасности.

Сколько же в Рафтере морально разложившихся жителей опустилось настолько, что готовы обидеть молодую девушку? Согласны даже на ее убийство? Закроют ли они на это глаза? Сколько их, готовых отпустить грех любому бандиту, лишь бы сохранить свое положение?

Он выбил трубку и перешел в другую часть комнаты, туда, где стояло на полке оружие, тщательно осмотрел каждую винтовку, потом взял свой армейский кольт, проверил барабан и засунул револьвер за пояс.

С этого дня Клэгг не расставался с оружием.

Глава 6

Несколькими часами раньше выйдя из конторы шерифа, Майк Шевлин был нервным и раздраженным, как кот, почуявший запах змеи.

Интуиция подсказывала, что над ним самим, как и над Лайной Теннисон, нависла смертельная угроза. Тот факт, что она племянница Элая Паттерсона, заставил его относиться к ней с преданностью, которую не могло бы вызвать никакое золото. Хотя будучи человеком практичным, он не мог не знать, что означает десятая часть от почти полумиллиона долларов в пересчете на скот.

Майк остановился на углу улицы, озираясь по сторонам, как выпущенный на арену бык оглядывается в поисках противника.

Ему предстояло найти тайник с золотом и, когда начнется паника, помешать вывезти награбленное. Инстинкт подсказывал, что проще всего ринуться в гущу событий и сломать сложившийся ход вещей, а там будь что будет. Но так можно попасть в беду. Однако по собственному опыту он знал, что потревоженные жулики готовы разбежаться в разные стороны и совершить ошибки, которых в другом случае никогда бы не сделали. Именно по этой причине он настойчиво подстрекал Вилсона Хойта к действиям. Любые поступки шерифа могли спровоцировать цепную реакцию. Пусть он только начнет задавать вопросы — уже достаточно.

Пока Шевлин размышлял, в дверях гостиницы «Невада» неожиданно появился Бен Стоув, и Майк заспешил ему навстречу. Тот поднял голову на звук шагов, и бывший ковбой ощутил на себе его тяжелый, испытующий взгляд. И неожиданно Майку показалось, что все стало как прежде. Он понял, что выжидание закончилось и началась битва. Его охватило столь сильное нетерпение, что с трудом удалось взять себя в руки.

Стоув не удивился встрече.

— Привет, Майк, — первым заговорил он. — Как насчет того, чтобы выпить за старые добрые времена?

— Недосуг пить, Бен. — Майк с вызовом ухмыльнулся ему в лицо. — Я собираюсь разнести твой теремок.

Выражение лица Бена ничуть не изменилось. Он спокойно произнес:

— Всем будет лучше, дружище, если ты просто уедешь, — и извлек из кармана толстую пачку банкнот. — Может, ты стеснен в средствах?..

— Ты же меня знаешь. В мире существует много вещей, гораздо более важных, чем деньги.

— Майк, Элай Паттерсон мертв. Если ты начнешь копаться в грязном белье, многим не поздоровится.

— Именно это я и намерен сделать.

— Так значит, ты не уедешь?

У Бена уже появились кое-какие планы относительно Шевлина. Проблема состояла в том, что все они требовали времени и не могли сработать достаточно быстро. Значит, следовало придумать что-то еще.

— Бен, — заговорил Майк спокойно, даже доброжелательно, так что у Стоува неожиданно напряглись нервы. — Почему бы тебе не уехать?

Стоув недоверчиво в упор уставился на него.

— Мне? С чего бы мне уезжать?

— Подумай, Бен. Ты и я — мы оба не новобранцы. Обоих нас потрепала жизнь. Вот я и советую тебе по-дружески: собирайся и уноси ноги. Ты делал все, что хотел, и нахапал много. Почему бы теперь не забрать добро и не смыться? Поверь мне, все кончено.

Стоув собрался было дать отпор, но передумал. Очевидно, что Шевлин на взводе, а меньше всего на свете ему хотелось затевать перестрелку. И вдруг у него возникло ощущение, что Шевлин прав.

Бен зажег спичку и не спеша, чтобы выиграть время, стал раскуривать сигару, стараясь скрыть охвативший его приступ паники. Будучи реалистом, он понимал, что в глубине души терзался сомнениями, которые под воздействием состоявшегося разговора превратились в отчаяние. При подобных обстоятельствах всегда возникает мысль, что слишком хорошо долго не бывает, и его предчувствие беды становилось все сильнее. Только дурак пренебрегает такими знаками. Наконец Бен Стоув справился с расходившимися нервами.

— Да ты, кажется, всерьез взялся за дело, Майк. Но какая тебе от этого выгода?

— Мне нужен тот, кто убил Элая.

Стоув окинул его быстрым взглядом.

— Элая? Люди умирали и раньше, будут умирать и впредь. Зачем же так по нему убиваться? — Он предпринял последнюю попытку, имея в виду не подкупить Шевлина, а просто обмануть его: — Почему бы тебе не войти в долю, Майк? Пирога на всех хватит.

— Мне нужен человек, убивший Элая.

Стоув затянулся сигарой.

— Хорошо. Я готов помочь тебе, — сказал он, прекрасно зная, что и пальцем не пошевелит. — Дай мне пару дней.

— Управься за двадцать четыре часа. — Шевлин уже собрался идти. — И все же послушай моего совета. Собери все, что нахапал, и сматывайся. Игра закончена.

Он резко повернулся и зашагал прочь. Стоув не станет открыто выяснять отношения. Этот пройдоха всегда был хитрым, но теперь стал еще хитрее, хладнокровнее и умнее. Однако каким-то образом Майку придется разомкнуть порочный круг, изобретенный Стоувом. Как только он лопнет, как только кого-то охватит паника, все сооружение рассыплется, словно карточный домик, — каждый бросится спасать себя и все, что успел захапать.

Мэйсон… должно быть, Мэйсон слабое звено цепи. Нет, не Гиб Джентри. Гиб упрется рогом, и открытого столкновения не избежать. Майк не хотел бы сцепиться со старым приятелем — они съели вместе не один пуд соли. Надо давить на Мэйсона. Джентри сам выйдет из игры. Тогда Стоув будет вынужден принять бой.

Шевлин не был дураком. Он понимал, что, на мгновение застыв на краю, смотрит в лицо неизвестности. Он открыто выложил карты, иначе действовать не умел. Пусть другие ведут изощренные игры, у него на это нет ни времени, ни терпения.

Первое, что необходимо предпринять — пока не грянул гром, увезти из города Лайну Теннисон. У него и без того хватит проблем, когда придется беспокоиться о себе.

Он открыто смотрел в будущее и прекрасно знал, что фактически в одиночку впутался в такие неприятности, с какими не сталкивался никогда в жизни, и может не дожить до завтрашнего восхода. Надеяться не на кого. И он представил себе, как погибает где-нибудь на краю каньона, израсходовав все патроны. Или у него, израненного, опустеет фляжка и падет лошадь.

Майк всегда знал, что так оно и должно быть. Но такая тоска охватывала его, когда он об этом думал. Нет, он не жалел себя и понимал, что ни одна живая душа на свете не вспомнит о нем больше двух раз, если его вдруг убьют. Сколько он помнил себя, его жизнь никогда никого не заботила.

Он давно научился отбрасывать подобные мысли, так что же они теперь навалились на него? Было ли у него в глубине души предчувствие смерти? Придется ли ему теперь свести последние счеты с жизнью?

Ему ни разу не пришлось влюбиться, и его не любила ни одна женщина. Временами он с кем-нибудь встречался, к некоторым испытывал даже привязанность, но не более. По природе он был однолюб, к женщинам относился очень настороженно. И теперь старался изгнать тот образ, который отчетливо возник у него перед глазами. Это не для него. Лайна Теннисон не для таких, как он.

Но в душе его всегда таилась надежда, что когда-нибудь он встретит девушку, которую искал, купит небольшое симпатичное ранчо, наведет в нем уют и порядок, и пойдут у них ребятишки… Да ему ли мечтать о такой идиллии?

Майк тщательно взвесил все обстоятельства. Он уже действительно испортил им обедню. Хойт не станет сидеть сложа руки. По крайней мере, проведет, расследование, попытается принять меры, чтобы избежать неприятностей. Бен Стоув также наверняка предпримет ответные шаги.

Забрав с конюшни лошадь, Шевлин поехал за город. Сделав круг, вернулся обратно и остановился позади дома доктора Клэгга. Тополя, закрывавшие его от дороги, шелестели листьями под едва заметными порывами ветра.

Спешившись, он привязал лошадь в густой тени деревьев. Теперь главное — увидеть Лайну, предупредить ее и, если удастся, увезти из города.

Подойдя к дому, Майк замер возле большого старого тополя, прислушиваясь к звукам ночи. Из кухни доносились голоса прислуги и приглушенный звон посуды. Что-то зашуршало недалеко в траве, и спустя мгновение его окликнули:

— Что вам здесь нужно, мистер?

— Мне необходимо увидеть Лайну Теннисон.

— Не поздновато ли? Если она вас знает и захочет увидеть, придите завтра.

— Не волнуйся, Руперт, мне нужно с ним встретиться. — Майк узнал голос Лайны и, приподняв щеколду, открыл ворота.

Свет на кухне уже погас, и задняя часть здания погрузилась во мрак. Он нерешительно остановился возле ворот.

— Значит, все нормально, — произнес мужской голос. — Раз уж мисс Теннисон хочет видеть вас. — И после паузы добавил: — Я доктор Клэгг.

Шевлин прислушался, стараясь уловить малейшие звуки возможной засады.

— Родственник Мерриэма Клэгга? — спросил он.

— Дальний.

— Да?

— Прошу в дом.

Секунду поколебавшись, Майк вошел за хозяином в дом. Они молча миновали темную кухню и, пройдя освещенным коридором, оказались в уютной гостиной.

— Хотите выпить?

— Нет, спасибо.

Доктор Руперт и Майк Шевлин испытующе смотрели друг на друга.

— Кофе? — предложил доктор. — Сами мы обычно пьем чай, но у нас всегда есть кофе.

— Я предпочитаю чай, — согласился Майк. — Однажды я провел зиму в ковбойском лагере вместе с одним англичанином. С тех пор пристрастился к чаю.

В комнату вошла Лайна, и Клэгг собрался уходить.

— Не стану мешать вам, — сказал он. — Мне нужно сообщить Дотти, что у нас гость.

— Останьтесь, — попросил Шевлин, неожиданно поняв, что перед ним человек честный, порядочный, на которого можно положиться в бою. — Вам тоже стоит послушать. В любом случае вы все узнаете в ближайшее время.

Спустившись по лестнице, в гостиную вошла Дотти.

— Мэм, — начал гость, — меня зовут Майк Шевлин, и я пришел предупредить, что сюда скоро ворвется ад.

Глава 7

Бен Стоув раздраженно жевал сигару. Этот чертов бездомный бродяга приперся сюда, чтобы развалить такое предприятие! Чего бы ему не остаться в Техасе, или откуда там он взялся?

С годами люди сильно меняются. Вот хотя бы Гиб Джентри. Беспечный ковбой, недобросовестный, к тому же нечистый на руку, но, строго говоря, человек безобидный, не зловредный. Он никогда не воровал ничего, кроме коров, а на Западе снисходительно относились к присвоению потерянного скота. Если какого-нибудь бедолагу ловили на месте преступления, ему обычно грозила петля или пуля, но при этом все понимали, что любой неклейменный теленок испытывает судьбу до тех пор, пока на свете существует расплавленное железо, кольцо от седельной подпруги или свернутая ловкой рукой колючая проволока.

Гиб, который всегда ценил хорошую шутку, однажды устроил объезд ковбойского лагеря и тайно проверил все седла. Из сорока присутствующих — владельцев ранчо, ковбоев и приемщиков скота — у тридцати одного на кольцах седельной подпруги были следы огня. Тогда это вызвало всеобщее замешательство, за которым последовал массовый наплыв в ближайшую шорную лавку за новыми подпружными кольцами. Со временем происшествие стало предметом постоянных шуток на пастбище.

По мнению Джентри, хищение золота не сильно отличалось от скотокрадства. Золото принадлежало земле, открыто месторождение совершенно случайно. Так почему бы и ему, Гибу, не извлечь из находки выгоду, как и некоторым другим? Ни один из видов воровства не входил в противоречие с его моральным кодексом… все они казались естественными и не вызывали сомнений.

Но убийство Джека Мурмэна было чем-то совсем другим, и Гиб так никогда и не смог перешагнуть через это. Не то чтобы по ночам его преследовали кошмары, и на лбу у него не стояла печать вины, заметная ему самому и всем окружающим. Он просто стал немного больше пить, немного больше есть, чуть-чуть быстрее уставать и избегал обсуждать больную тему даже с самим собой. Когда бы ни посетили его воспоминания о жестоком убийстве старика Джека, он сразу же старался изменить ход мыслей и пытался думать о чем-нибудь другом. А это гораздо проще делается в ресторане под названием «Скважина» в присутствии молодой грудастой официантки, ирландки по происхождению.

Бен Стоув был человеком совсем иного склада, хотя тоже не руководствовался в своих поступках злостными намерениями. Он рассмеялся бы над идеей, что общество обязано о нем заботиться или вообще чем-то ему обязано. Если беспечный, инфантильный Джентри делал что хотел, то Стоув всегда поступал с хладнокровным расчетом и будучи уверенным, что законы написаны только для дураков.

Пока Джентри терял форму, Стоув укреплялся во зле. От природы спокойный, он превратился в бесстрастного, как человек разумный, стал организатором преступления, которое претворял в жизнь, словно обычную деловую инициативу. Притом Бен абсолютно не испытывал жалости.

Он никогда бы не убил человека ради любви к убийству. Он никогда не стал бы потакать насилию и необдуманным кражам. Стоув входил в ту редкую категорию лиц, из которых складывается самый жестокий, беспощадный преступный тип. Эгоист, он с полным пренебрежением относился к правам других людей на жизнь и собственность, если эти права хоть в какой-то степени мешали его замыслам. Однажды приняв решение, Бен не терял времени. И вот теперь он принял решение: Майк Шевлин должен умереть, но умереть так, чтобы его гибель не навлекла никаких подозрений на город и его жителей. Стоув знал способы, как осуществить подобное дело. Он пользовался ими и раньше. И потому, вернувшись в гостиницу, зашел в салун. Как и предполагал, Рыжий гулял здесь и тут же подошел, поймав на себе взгляд хозяина. Бен заказал выпить себе и этому забулдыге.

— На Болдер-Спринг есть человек, ты знаешь, — начал он. — Поезжай туда. Но никому ни слова… вообще никому. Передай ему, чтобы вычеркнул первое имя.

Когда Рыжий ушел, Бен взял бутылку и переместился за столик в углу, чтобы спокойно посидеть и подумать. Теперь нельзя ошибиться. Важно выверить каждый шаг.

Регистрационные книги его конторы аккуратно фиксировали, сколько золота добывалось из каждой шахты. Из записей следовало, что выработка периодически снижалась. Но существовала еще одна книга, его собственная, которую он хранил в секрете, сообщающая о том, сколько золота помещено в тайник.

Настало время — хотят они этого или нет, но так сложились обстоятельства — переправить хотя бы часть украденного золота на восточный рынок. Стоув спланировал операцию еще год назад. Руководить перевозкой будет Джентри, и все устроится так, словно золото поступило на рынок с какого-нибудь другого прииска.

Деньги нужны для дальнейшего осуществления плана, им потребуется довольно крупный капитал, чтобы, если состоится сделка, уплатить за прииск. Плохо, что Шевлин появился как раз сейчас со своими угрозами вывести всех на чистую воду, но в течение нескольких часов его выведут из игры.

Стоув спокойно сидел за столом, покуривая сигару, и продумывал во всех деталях погрузку золота, маршрут перевозки и охрану груза в пути. Хитрость заключалась в том, чтобы создать видимость, будто караван неохраняем.

Несколько дней — и все будет готово. Если время рассчитано правильно, груз отбудет не позже чем через сорок восемь часов.

Еще вчера он передал человеку с Болдер-Спринг тщательно составленный список из пяти человек, приговоренных к смерти. Теперь он попытался вспомнить, не забыл ли кого еще, но так и не смог. Все, кроме одного, в этом списке очень удивились бы, узнав, что такое бывает на свете. И ни один, говорил сам себе Бен, не заподозрил бы его в организации убийства. Только Майк Шевлин мог догадаться, остальные же и представить себе не могли, что с ними так обошлись.

Гиб Джентри допивал третий стакан в салуне «Голубой Рог», когда дверь распахнулась и Рыжий встал рядом с ним возле стойки.

Перед его приходом Гиб невесело разглядывал в зеркале свое отражение. Жизнь потеряла в его глазах всю свою прелесть. Увы — и тут уж никуда не попрешь, — он давно не юноша. Ему под сорок… Ну, еще пару лет он покрутится. А дальше? Ему принадлежал пассажирский маршрут с двумя дилижансами, делающими постоянные рейсы, а также грузовая перевозка, куда входило шестнадцать больших фургонов, склады и загоны на начальном и конечном пунктах тракта. Словом, он делал деньги.

Бен Стоув являлся его совладельцем, чему бывший ковбой был вовсе не рад.

В течение последних дней Гиб все больше и больше убеждался, что, несмотря на десять лет, проведенных вместе, он по-настоящему не знает Бена и уж вовсе не испытывает к нему симпатий. Но бросить все и начать сначала в его возрасте казалось безумием.

Как и многие другие люди, он соглашался быть втянутым в ситуацию, которая не очень его устраивала, только по той причине, что это обеспечивало ему некоторое благосостояние. Так Гиб страдал над очередным стаканом, когда обнаружил рядом с собой Рыжего.

Раздраженный тем, что нарушено его одиночество, Джентри прорычал:

— Шел бы ты мимо. В прошлый раз тебе и так неслабо досталось.

Насмешка была очевидной, но Рыжий лишь зло ухмыльнулся в ответ:

— Больше у него не выйдет…

— Он тебя убьет в любом поединке. Уж я-то знаю.

Обида вступила в борьбу с осторожностью и на какое-то время выиграла.

— Он больше не сможет мне помешать, да и вообще никому. Его песенка спета. Считай, он свое получил.

Стакан Джентри медленно описал круг по стойке. Мысль не спеша просачивалась в затуманенные алкоголем мозги. Он собрался было задать вопрос, но сам же себя одернул. Если начать расспрашивать Рыжего, тот попросту заткнется и из него ничего не вытянешь. И все же он почувствовал, что тому страшно хочется поговорить, продемонстрировать, как много он знает.

— Не рассчитывай, — подначил Гиб. — Шевлин здесь пробудет долго.

В Рыжем зашевелились последние остатки предосторожности, но желание поделиться новостью оказалось нестерпимым. К тому же известно, что ближе друга, чем Джентри, у Стоува нет, следовательно, и не будет большой беды, если рассказать ему кое-что.

Рыжий опустил стакан.

— После того как я вернусь с Болдер-Спринг, он отсюда испарится. Ему осталось максимум… три дня.

Выдавая желаемое за действительное, бродяга чувствовал, что достаточно близок к истине. Он видел, как Шевлин обменялся недобрым словом со Стоувом, и знал, что приезжий грозил неприятностями… к тому времени все в городе уже об этом знали… А потом последовало поручение.

И тут еще одна мысль неожиданно посетила Рыжего. Бен сказал: «Пусть вычеркнет первое имя… «

Первое имя? Значит, существует список, и там не одно имя. Если имя Шевлина стоит первым, то кто следующий?

— Ну и предусмотрительный парень этот Бен! Всегда знает, что делать, — пораженный открытием, прошептал он.

Джентри молчал, обдумывая полученную информацию. Итак, слово вылетело — Шевлина должны убить.

В нем закипела злость. Чертов дурак этот Бен! Неужели не понимает, что такой, как Майк, сам убьет кого хочешь?

Может, кто-то и недооценивал Майка Шевлина, но только не Джентри. Он знал, что в душе его бывшего друга живет тигр, и пару раз сам видел, как зверь вырывался на волю. И Шевлин, который вернулся в Рафтер, далеко не тот упорный, но неопытный парень, которого они помнили.

Рыжий был человеком тупым и болтливым, любящим прихвастнуть. Допив второй стакан, он осознал, что владеет слишком большим куском информации и не в силах совладать с ним. Где-то в глубине души его грыз червь сомнения, что лучше бы помолчать. Но разве Джентри не один из них?

— Гиб, — заговорщически произнес он, придвинувшись поближе, — ты полагаешь, что я ни хрена не знаю? Готов спорить, могу такое тебе сообщить, что ты ахнешь. Бен составил себе черный список… список приговоренных. И Шевлин в этом списке под номером один. — Рыжий поставил стакан, ожидая хоть какой-нибудь реакции, но Джентри молчал, словно не обращая на него внимания. — Сам увидишь, когда Шевлина недосчитаются, — обиженно закончил он.

Рыжий вышел на улицу, входная дверь захлопнулась за ним. Через несколько минут он уедет и позабудет, что наделал его длинный язык. Но не забудет Джентри, потому что ему тоже известно, кто находится на Болдер-Спринг.

Он наткнулся на это случайно и приберег для себя. Решив тогда жить своим умом, ничего не сказал Стоуву, но теперь осознал, что стал думать сам за себя несколько поздновато.

Я только начинаю взрослеть, горько думал Гиб и постепенно приходил к пониманию, что большую часть жизни валял дурака. Когда вокруг бродил скот, в том числе неясной принадлежности, приятно было заклеймить пару сотен голов, отогнать на какой-нибудь отдаленный рынок, а потом просадить все деньги в крутом загуле: загнать лошадей в салун, открыть стрельбу по уличным фонарям или окнам. Все это входило как непременная часть в развлекательную программу. Начавшееся вслед за тем расхищение прииска, казалось, ничем не отличалось от скотокрадства.

Затуманенный алкоголем, его мозг начал медленно, но верно решать проблему, рассматривая ее так, как ни за что не стал бы, будучи трезвым. Рыжий сказал, что Шевлин стоит в списке первым. А кто еще туда занесен?

Рэй Холлистер?

Гиб перебрал в уме имена. Шевлин… и Холлистер… Но слово «список» подразумевает больше двух имен. Кто же тогда остальные?

Сам Джентри должен был получить солидную долю от продажи золота, когда наконец удалось бы его сбыть… Но предположим, пока только предположим — что, если и его имя есть в списке?

Залпом осушив стакан, он отвернулся от стойки. Выходя на улицу, ударился плечом о косяк. Шатаясь, подошел к краю тротуара и уставился в темноту улицы.

Того человека на Болдер-Спринг звали Лон Корт. Джентри, который считал, что умеет мастерски владеть оружием, был лишь скорострелыциком, действующим по принципу «хватай-стреляй». Лон Корт принадлежал к неприкасаемой касте наемных убийц. Он охотился на людей, используя дальнобойную винтовку и тщательно планируя нападение. Он хладнокровно, беспощадно и очень метко убивал, относясь к своему промыслу точно так, как другие люди клеймят скот или выращивают пшеницу.

Стоя один посреди пустой улицы, Джентри вдруг понял, что все трудности позади. Впервые перед ним маячила определенная цель в жизни. В тот самый момент, когда большинство горожан разошлись по домам ужинать, на него снизошло просветление. Он глубоко осознал свою никчемность и одиночество. Открыл, что за всю свою бесшабашную жизнь встретил лишь единственного человека, которого с полным основанием мог бы назвать своим другом, — Майка Шевлина.

Их прежняя команда распалась. Одни разъехались, обзавелись семьями, другие нашли свою смерть на веревке или от пули, застигнутые на месте преступления. Остались только он да Шевлин.

Был, конечно, еще и Бен Стоув. Но тут уже ничего не складывалось. Их видимое партнерство давно дало внутреннюю трещину. И Гиб теперь нисколько бы не удивился, узнав, что и его имя занесено в пресловутый список.

И Джентри знал наверняка: слишком хороший человек Майк Шевлин, чтобы позволить такому подонку, как Лон Корт, убить его из-за угла. Он дошел до конюшни и потребовал свою лошадь.

— Ты видел Шевлина? — спросил он Бразоса. Язык у него заплетался, но цель для себя Гиб определил ясно. — Мне нужно с ним встретиться. Прямо сейчас.

Бразос окинул его цепким взглядом. Джентри был пьян, но без боевого настроя. В глазах застыло беспокойство, а не враждебность.

— Кажется, Майк отправился на участок Перри, — сообщил старик. — Там, в квадратном каньоне.

Джентри вскочил в седло и исчез в ночи. Пьяный ли, трезвый, он всегда мог удержаться в седле, если уж сумел сесть на лошадь. Теперь под действием свежего ночного воздуха из его головы стал выветриваться алкогольный туман. Но одна мысль засела крепко: у Лона Корта есть список.

Шевлин, Холлистер, Бэбкок… кто там еще? Чертов дурак, ты же сам говорил, твое имя должно быть в этом списке!

В конце концов, что он для Стоува? У этого живоглота никогда не возникало простых человеческих чувств, но в нем всегда бушевала жадность. И теперь, когда Джентри восстановил способность думать, он вспомнил, что причитающаяся ему доля золота должна превысить сто тысяч долларов. Вот и ответ. Бен Стоув не станет ни с кем делить деньги.

Кто-то — Джентри так и не разгадал кто, — наверное, заложил свою собственность, чтобы на полученные деньги скупить все золото, просачивающееся в магазины. Этим делом руководил сам Стоув. Только Бен, его неведомый покровитель да Рэй Холлистер знали всю подноготную. Многое известно и Гибу.

Бен горел желанием изловить Холлистера и пристрелить. Затем, безусловно, наступит очередь и его, Джентри. А чей портрет пополнит галерею убиенных потом?

Глава 8

Мягкая безмолвная ночь пустыни с мерцающими в кромешной тьме звездами предвещала покой, однако это была ночь тревог и волнений.

Управляющий вернулся в контору раздраженный необходимостью менять планы из-за Майка Шевлина. Хотя какой же тут повод для беспокойства? Через час Лон Корт получит послание, призывающее к немедленным действиям.

В своей комнате, расположенной в здании тюрьмы, без сна лежал Вилсон Хойт. Он только что обошел город и убедился, что все в полном порядке, но инстинкт упрямо бил в набат: в безмятежной мгле затаилась беда.

Свою жизнь шериф провел на службе закону. Конечно, в каком бы городе ни занимал он пост, всегда случались нарушения, на которые ему приходилось смотреть сквозь пальцы, потому что общество давало на них свое негласное разрешение. Встречались города, где люди были вооружены, и это считалось в порядке вещей. В обжитой, густонаселенной местности не разрешалось иметь при себе оружие, и он запрещал приезжим появляться вооруженными в черте города.

В его задачу, как понимал ее Вилсон, входило не исправление нравов, а сохранение мира. Дикая пограничная жизнь привела его к одобрению сурового бытия простых людей, и он вмешивался только в тех случаях, если возникала угроза городу и его обитателям. Здесь в обязанности шерифа входило удерживать беспорядок в разумных пределах, предотвращать воровство и убийства, наказывать виновных в преступлениях или покушениях на преступление. В Рафтере допускалось расхищение прииска, это был элемент общественной жизни, поэтому шериф мирился с этим.

Его предупредили, что человек по имени Рэй Холлистер однажды явится сюда и попытается вызвать волнение; ему также сказали, что Холлистер опасен. Вилсон проверил все сведения о нем и выяснил, что ему сообщили правду. Рэй действительно мог стать источником неприятностей.

Но вот теперь откуда-то возник Шевлин и высказал ему все начистоту. Вилсон и сам знал, что пора принимать решение. Расхищение прииска действительно породило проблемы, и зыбкий, до сих пор сохранявшийся в городе мир готов был вот-вот развалиться. Шевлин предложил ему выбор, и Хойт лежал ночью без сна, пытаясь решить, что и как ему делать.

Интуиция, здравый смысл и порядочность говорили, что необходимо прекратить хищение и вернуть золото законным владельцам. Его, конечно, тут же уволят, но такой поворот не особенно волновал. Перед тем как устроиться в Рафтере, он тоже искал работу. Так что ему не привыкать.

В то время как Хойт лежал на кровати и пытался принять решение, Стоув задумчиво жевал погасшую сигару, а за столом у доктора Руперта Клэгга собрались сам доктор с женой и дочерью, Шевлин и Лайна Теннисон. В нескольких милях от них Рыжий подъезжал к Болдер-Спринг, а Гиб Джентри, желая предупредить друга, спешил на участок Берта Перри.

Стоув не предвидел никаких препятствий для осуществления своего плана. Шевлин представляет собой серьезную помеху, но Лон Корт ликвидирует его быстро и тихо. Рэй Холлистер ошивается где-то поблизости, но ранчо его друзей день и ночь находятся под наблюдением, и, где-нибудь объявившись, он тотчас же будет отловлен.

Но сидя один у себя в конторе, Бен не имел никакой возможности узнать о встрече на ранчо «Три Семерки».

Во всех окнах дома горел яркий свет. Холлистер сидел во главе стола.

Ева Бэнкрофт не спускала с него восхищенных глаз, в глубине комнаты маячил Бэбкок. Остальные собравшиеся были владельцами ранчо или их управляющими, и все внимательно слушали Холлистера.

На каменистом склоне горы, в полумиле от дома или чуть дальше, распластавшись на земле, лежал лазутчик Бена Стоува, глядя широко раскрытыми, невидящими глазами в усеянное звездами небо. По внешнему виду он мало чем походил на человека, поскольку его связали веревкой и волокли две с лишним мили по пересеченной местности, покрытой обломками застывшей лавы, заросшей кактусами и прочей колючей растительностью. Сделав дело, Рэй Холлистер сдернул веревку и ускакал. Бэбкок, как более милосердный, на мгновение застыл над человеком, в чьих глазах, обращенных к нему, еще светилось сознание, но полученные раны были несовместимы с жизнью.

— Это не моя идея, — сказал он и, нажав на спусковой крючок, прекратил страдания умирающего.

Всадники прибыли в «Три Семерки» вооруженные револьверами, на седле каждой лошади висел винчестер. Они пришли с готовностью атаковать чудовище, которое подорвало основу их спокойной сельской жизни. Их сжигало одно желание — сровнять с землей прииск, вышвырнуть вон Бена Стоува и его команду. Тогда вода в ручьях снова станет чистой, а скотоводство опять будет основным занятием этих мест.

Собрались в основном люди честные, прямолинейные, уверенные, что их пастбищам грозит запустение, и готовые защитить свой источник жизни единственным известным им способом. Рожденные к жизни, полной насилия, они не одобряли насилия, но были вынуждены применить его против завистливого, злобного фанатика, зубами и когтями цепляющегося за место под солнцем.

За столом, заставленным чайнымичашками, друг против друга сидели доктор Руперт Клэгг и Майк Шевлин. С ними были Дотти и Лайна.

Доктор Клэгг, который часто встречал людей, подобных Майку, на Западе, знал, какая сила может в них таиться. Во время редких поездок на Восток его всегда раздражали господа, которые со снисходительной улыбкой говорили о Западе или о том, что они называли «западным мифом». Они не хотели признать, что в основе каждого мифа лежит суровая, жесткая реальность, воплощенная в жизнь людьми поистине героического склада. Те мягкотелые слабаки, что пришли потом, легко отнеслись к вещам, выходившим за пределы их понимания, как к мифам. Но люди, которых знал доктор Клэгг, каждый день своей жизни претворяли подобные мифы в реальность, обычно не отдавая себе в этом отчета, хотя и понимая, что живут не так, как другие.

Доктор Клэгг находился в Додже, когда двадцать восемь охотников на бизонов, выдержав бой у Саманных Стен против тысячи с лишним индейцев, возвратились с победой. Он, как и все на Западе, знал про побег Джона Колтера от индейцев племени черноногих, побег, в сравнении с которым даже Марафон теряет свое величие. Он знал историю Хью Гласса и гризли, историю прорыва Португальца Филлипса сквозь буран и мириады индейцев за помощью для Форт-Карни. Он хорошо знал историю обороны Аламо.

Основания для таких мифов рождались на Западе ежедневно, но в момент рождения событие не было мифом, а только суровой правдой жизни, реальностью как она есть.

Доктор Руперт Клэгг, который являлся живой легендой в большей степени, чем сам об этом подозревал, распознал подобного человека в Майке Шевлине.

— Извините за резкость, — начал Шевлин, — но по-другому не объяснишь. Мэм, — обратился он к Лайме, — я хочу, чтобы вы покинули город. Вы должны уехать отсюда завтра утром первым же дилижансом, не позже. А еще лучше позвольте мне отвезти вас на повозке до рассвета.

— Неужели настолько серьезно? — вмешался Клэгг.

Майк описал ситуацию. Он доложил и о своих шагах в отношении Бена Стоува и Вилсона Хойта.

— А что же с золотом? — спросил доктор. — Вы все еще не знаете, где оно?

— Нет. У меня есть подозрение, но его надо проверить. Я убежден в том, что они попытаются вывезти его отсюда. Уверен, они Полагают, что операцию необходимо осуществить теперь, поскольку в ближайшее время может не оказаться благоприятной возможности. И в этом они правы.

— Я не поеду, — твердо заявила Лайна. — У меня здесь дело, и я отказываюсь спасаться бегством. Я останусь в городе и доведу дело до конца.

— А теперь послушайте… — настаивал Майк.

— Извините, мистер Шевлин, — неожиданно улыбнулась Лайна, — не исключаю, вы с самого начала знали, что я откажусь, хотя, понимаю, вам необходимо было попробовать… Нет, остаюсь, и кончим на этом. — Она посмотрела на его чашку. — Мистер Шевлин, вы совсем не пьете чай.

Он сделал большой глоток, немного обжег рот и хотел было выругаться, но вовремя удержался.

— Не знаете, кто замешан в афере, организованной Стоувом? — спросил Клэгг.

— У меня есть предположение.

— Мерриэм Клэгг?

Шевлин посмотрел в глаза доктору Руперту.

— Я подозреваю именно его.

— Я тоже, — сказал Клэгг и добавил: — Мой дальний родственник всегда считался весьма состоятельным. Но теперь он время от времени нуждается в деньгах. А он не тот человек, кто рискнет своим имуществом, если только прибыль не обещает быть более чем достаточной.

Несколько минут все молчали. Они пили чай в тишине, а потом Лайна сказала:

— Мистер Шевлин, боюсь, мне придется вас уволить.

— Почему?

— Принять такую жертву от вас с моей стороны непорядочно. Вашей жизни угрожает опасность.

Он улыбнулся в ответ.

— Мэм, вы ошибаетесь. Я заварил кашу не ради вас, а ради тех десяти процентов от полумиллиона долларов и ради Элая Паттерсона. — Его глаза сверкнули. — Хотя должен заметить, что уж если бы собрался рискнуть своей жизнью, то не нашел бы для этого лучшей причины, чем вы.

Лайна вспыхнула, но не отвела взгляд.

— Глупая причина, мистер Шевлин. Девушка всегда предпочитает живого мужчину мертвому.

— У нас простые чувства, мисс Теннисон, — сказал Шевлин. — Мы несложный народ. Когда на Западе человек хочет быть плохим или подлым, и при этом он достаточно крутой и сильный, то его мало что остановит. С другой стороны, если человек остается честным, то потому, что такова его воля. Не так, как у вас на Востоке, где действует закон и все такое прочее. Здесь очень мало полутонов, и есть только черное и белое, а общественное мнение осуждает лишь трусость и нарушение слова. А когда дело доходит до боя, никто не смеет отойти в сторону, если считается, что это его бой. В противном случае ему придется покинуть Запад. Вы предпочли бы живого мужчину, но я уверен также, что вы предпочли бы мужчину, который способен постоять за свои убеждения. Мэм, я думаю, что это мой бой, точно так же, как ваш, и мне не нужно от вас ни цента. — Он встал и взялся за шляпу. — Теперь я собираюсь идти и устроить такой пожар, какой никто никогда не устраивал. Я вынесу весь сор на открытое место и разнесу на мелкие кусочки всех колоссов на глиняных ногах, так что никакой мистер Бен Стоув никогда не сможет вернуть что-нибудь обратно. Я не слишком изобретательный человек, мисс Теннисон, поэтому собираюсь просто броситься головой вперед и долбить. А вы не стойте у меня на пути.

Бразос дремал у себя на стуле, когда в дверях конюшни появился Шевлин. Старый конюх с удивлением уставился на него.

— Ты видел Гиба Джентри? Он пустился за тобой следом.

— Я пришел не оттуда. — Шевлин окинул взглядом темную улицу и зашел в конюшню, держась подальше от света. Он оставил свою лошадь в тени в нескольких ярдах от входа. — Бразос, где живет Мэйсон?

Старик долго и внимательно смотрел на него, потом указал переулок на другой стороне улицы.

— Примерно сто ярдов вглубь. Длинная лачуга с тремя окнами. Ты не ошибешься.

— Спасибо. — Шевлин вышел на улицу.

— Он там не один, — крикнул ему вслед Бразос. — С ним должен быть Дик Тэйлор.

Дик Тэйлор был человеком суровым, весьма суровым.

Майк пересек улицу и углубился в переулок. Возле длинной хижины спешился. Подойдя к двери, попытался войти, но дверь оказалась запертой. Он навалился плечом и вломился внутрь.

— Какого черта? — послышался сонный голос Мэйсона.

Шевлин отошел в сторону от дверного проема и прислушался. В глубине комнаты кто-то затаил дыхание.

— Зажги свет, — сказал он. — Нужно поговорить. — И не дожидаясь, сам зажег спичку.

На столе стояла керосиновая лампа. Подняв еще теплое стекло, он поднес к фитилю пламя спички. Мэйсон задрал голову и, моргая, уставился на него.

Шевлин повернулся ко второй кровати. На ней лежал Дик Тэйлор, худой мужчина со впалыми щеками и колючими глазами. Он недобро смотрел на Шевлина.

— Я пришел поговорить с ним. — Шевлин ткнул пальцем в сторону Мэйсона. — Ты в этом участвуешь?

— Посмотрим.

— Не на что смотреть. Отвечай как есть. Если участвуешь, получишь по заслугам. Если нет, закрой пасть и лежи тихо, тогда я тебя не трону.

— Не тронешь? — Тэйлор опустил ноги на пол. — Ах так…

Как только его ноги коснулись пола, Майк схватил его за грудки и рывком приподнял с койки. И в тот же момент его крепкий, как камень, кулак мелькнул в воздухе. Пытаясь выпрямиться, Тэйлор вильнул было в бок, но кулак врезался ему в челюсть, другой удар пришелся по лицу. Еще один рывок вернул его навстречу новым ударам. Наконец резкий толчок в живот отбросил его в угол комнаты.

— Если ты не дурак, — сказал Шевлин, — то лежи тихо и надейся, что я про тебя забуду.

Он повернулся к Мэйсону. Последний смотрел на него бледный как полотно и совершенно проснувшийся.

— Какого черта…

Но тут свет упал на лицо Шевлина, и Мэйсон смог разглядеть своего посетителя.

— Майк! Майк Шевлин!

— Конечно. — Майк опустился на койку Тэйлора, бросив взгляд на распростертое в углу тело с окровавленной головой. — Тебе следовало бы знать, что я вернусь, Мэйс. А теперь скажи мне: кто убил Элая Паттерсона?

Мэйсон подобрал окурок сигары и попытался зажечь спичку, но она сломалась. Он попытался снова — и не смог, руки его дрожали. Мэйсон никогда не был храбрецом.

— Ну, Майк, ты же знаешь, я…

— Мэйс, — остановил его Шевлин спокойно, — ты видел, что произошло с Тэйлором. С тобой я поступлю гораздо хуже, и у меня мало времени. Говори, кто убил Элая, и можешь уматывать.

Он зажег спичку и дал Мэйсону прикурить.

— Джентри, — выдавил Мэйсон. — Он…

— Джентри все взял на себя, но он солгал. А теперь скажи мне, ради кого он солгал. — Майк жестом указал в сторону улицы. — Ты представляешь, что случится сегодня ночью? — продолжал он. — Холлистер вернулся. Он собрал всех скотоводов. И они ворвутся сюда. Конечно, им неслабо достанется, но Стоуву тоже не поздоровится. А потом Хойт и я уберем ваши останки.

Блажен, кто верует! Если бы все оказалось так просто. Рэй никогда не умел выбрать время и на сей раз наверняка промахнется. Хойт тоже может опоздать с решением, и тогда кое-кто окажется один на один против сатанинского воинства.

И этим кое-кем будет Майк Шевлин.

Глава 9

Мэйсон колебался, губы его дрожали. Он хорошо помнил Майка, но облик ночного гостя разительно отличался от того образа, который сохранила память. Нынешний Майк Шевлин выглядел больше, сильнее и тверже. Он умел действовать решительно, чему Мэйсон только что получил наглядное подтверждение. Речь шла не о том, что мог предпринять Тэйлор, будь у него такая возможность, поскольку его лишили ее быстро и без особых усилий. А Мэйсон был далеко не Дик Тэйлор.

Он подумал о лошади. Она стояла в конюшне, расположенной всего в нескольких ярдах от дома. Мэйсон урвал немалый куш. У него хватило ума хранить свою долю в тайнике за городом, поскольку он хорошо знал, что неизбежно придет время бежать. Так случалось и раньше. И вот теперь время пришло. Но он слишком долго жил в Рафтере, и ему хотелось остаться в городке навсегда. Здесь его защищали, и он защищал.

— Майк, — запротестовал он, — тебе придется поверить. Я действительно не знаю.

— Не надо врать.

— Клянусь Богом, Майк! Им нужен был свидетель, и мне заплатили, чтобы я поклялся, что это дело рук Джентри.

— Кто заплатил?

— Ты не поверишь, но деньги дал Гиб. Сам Джентри.

Шевлин бросил взгляд в сторону Тэйлора. Тот, застонав, стиснул зубы, что было верным признаком сломанной челюсти. Взгляд Майка вернулся к Мэйсону.

— Итак?

— Это все, что я знаю, клянусь. Мне заплатил Джентри.

— А тебе ничего не пришло в голову?

Мэйсон, поколебавшись, пожал плечами.

— Клянусь, я больше ничего не знаю.

— Бен мог это сделать?

— Нет, только не Бен. По крайней мере, я так думаю. И не потому, что он побоялся бы. Джентри тоже в стороне. Джентри достаточно близок Бену, так я какое-то время считал… Но меньше всего на свете они хотели хоть какого-нибудь расследования. Все стремились отмазаться втихомолку. Посуди сам: если придет кто-нибудь и начнет задавать вопросы, ему могут в ответ что-нибудь ляпнуть, и тогда сама перестрелка окажется под сомнением. А Бен… Я и не догадывался, что он такой прохиндей. Провернул все необычайно ловко. Мне не приходилось видеть, чтобы с такой проблемой управлялись столь быстро и без последствий. — К Мэйсону понемногу вернулись спокойствие и уверенность. — Майк, а что тут произойдет? Ты сказал, что Холлистер вернулся и собирается разнести все на кусочки? Ну, а кто будет всем заправлять, когда стихнет стрельба? — Он попытался подняться. — А почему мы не с тобой, Майк? Я знаю, как работает весь механизм.

Шевлин смерил его холодным взглядом.

— Да что ты знаешь? Ты мне так ничего и не смог рассказать. — И чуть помолчав, добавил: — Где золото?

В ответ Мэйсон хитро посмотрел на него.

— Хороший вопрос. Где же золото? В городе его не осталось ни унции, можешь не сомневаться.

Майк внимательно прислушивался к тому, что происходило снаружи, стараясь уловить хоть малейший звук, доносившийся с улицы. Неужели сегодня ночью?

— Если что-нибудь знаешь — говори, — коротко отрезал Шевлин и подумал, что напрасно теряет время. В любой момент может грянуть гром.

— Как насчет нашего дела? — продолжал настаивать Мэйсон. — Как насчет…

— Нет никакого дела. Или ты говоришь, или я…

Он схватил Мэйсона за грудки и рывком поставил на ноги. Потом толчком пригвоздил к стене с такой силой, что дом затрясся, и опять двинулся на Мэйсона. Тот выставил вперед руки:

— Ради Бога, Майк, не бей меня!

— Тогда говори!

— Я знаю только, что не все делал Бен. Это начал Эванс.

— Эванс? — Шевлин удивился. Эванс был нечистым на руку адвокатом, чьим партнером стал потом Рэй Холлистер. — Эванс? — Он сразу же понял многое. Но один вопрос все-таки еще оставался. — Где Эванс? — спросил Шевлин. — Что с ним стало?

Мэйсон усмехнулся.

— В том-то и дело. Что с ним случилось? Похоже, что, когда из города выгнали Рэя, уехал и Эванс. Или так говорят. Но никто не видел, как он уезжал. Эванс не из тех, кто бежит с поля сражения.

Не стоило зря терять время. Майк повернулся к двери.

— Послушайся моего совета, Мэйсон, убирайся из города. У тебя мало времени: чуть-чуть замешкаешься — попадешь в самое пекло.

Шевлин вышел на улицу и закрыл за собой дверь.

Город заполнили темнота и безмолвие, но это было безмолвие ожидания. Это было безмолвие, на мгновение застывшее на краю бездны.

Шевлин подошел к вороному и, взявшись за уздечку, задумался. Ситуация понемногу менялась. Теперь у него появились нежданные союзники. Первый — доктор Клэгг, на него во всем можно положиться. Сегодня ночью он останется дома, чтобы защитить свою семью и Лайну.

Второй — Вилсон Хойт. Он, конечно, не с ним, зато против Стоува, Джентри и Холлистера. Вот, пожалуй, и все. Его мысли вернулись к Эвансу. Майк знавал адвоката в свое время. Не составляло секрета, что в Рафтере он приложил руку к разного рода темным делам. Поговаривали даже, что он участвовал в контрабанде, хотя смысла в этой деятельности Майк не видел по причине удаленности городка от границ, но такие слухи ходили. Мэйсон сказал, что Эванс подготовил тайник для золота… Он знал или догадывался? А может, только слышал?

Машинально расстегнув кобуру, Шевлин привычным взглядом бойца как бы ощупывал стены конюшни. Ему понравилась постройка, она казалась надежной.

Майк не спеша двинулся по переулку, затем пересек улицу. С каждым шагом у него усиливалось ощущение, будто скальп отделяется от черепа.

Стул, который раньше стоял возле дверей конюшни, исчез, но, когда Майк, выйдя на свет, ступил в помещение, раздался голос Бразоса:

— Шевлин, нельзя так пугать людей, тебя за это когда-нибудь грохнут.

— Не исключено.

— Так случилось по дороге в Техас, в ту ночь, когда поссорились Сьюттон и Тэйлор.

Легкий ветерок прогнал по улице трепещущий клочок белой бумаги. Где-то скрипела вывеска, в стойле стукнула копытом и зафыркала лошадь.

Стоя в глубине дверного проема, Шевлин уловил слабый отблеск света, отраженного стальной поверхностью. Блик двигался в такт едва слышному топоту. В просвете между зданиями показался всадник. Взгляд Шевлина заскользил вдоль улицы, отмечая промежутки между домами. Там затаились восемь или девять всадников.

Стоя за спиной Шевлина, Бразос насчитал столько же и торопливо заметил:

— Сегодня ночью в городе нет рудокопов. Ни одного.

Бен держит их наготове вооруженными, догадался Майк.

Огни в конторе прииска погасли так же, как и в здании тюрьмы. Единственным источником света остался фонарь над дверью конюшни.

Шевлин достаточно хорошо знал Стоува и понимал, что тот попытается достичь победы одним решительным ударом, который поставит нападающих на грань полного уничтожения. Он явно вознамерился убить двух зайцев: устранить несогласных и предотвратить распространение из города каких-либо слухов. Затяжное сражение привлечет внимание, но быстрое, внезапное столкновение, которое вот-вот произойдет, местная общественность и пресса воспримут как стычку со скотоводами или бандитами.

И все же наступавшие, всадники были как раз те самые ковбои, владельцы мелких ранчо, с которыми Шевлин скакал когда-то бок о бок, в общем, хорошие, честные люди, введенные в заблуждение. Их надо остановить.

Рэй Холлистер, конечно, нападет на контору Стоува, чтобы захватить документы, и на сами прииски — сначала на Солнечные Россыпи, потом и на скважину Славы. А Бен его бесспорно уже там ждет с отрядом, вооруженным дробовиками. Его приспешники спрятались вокруг входа в шахту и возле конторы, в здании подъемника и в кузнечном цехе. Невидимые и защищенные, они будут вести огонь по ничего не подозревающим всадникам, четко выделяющимся на фоне светлеющего неба.

— Пойду на ту сторону улицы, — шепнул Майк.

— Тебя могут убить.

— Только если он попытается выйти отсюда, — раздался голос из темноты. Это был Бэбкок.

— Бэбкок, — взмолился Майк, — если тебе хоть сколько-нибудь дорога жизнь твоих друзей, останови их. Стоув уже наготове.

— Ты хочешь сказать, был наготове, — возразил Бэбкок. — Сегодня мы застигли его врасплох.

— Открой глаза, Бэб, уже с вечера на улицах и в салунах нет ни одного рудокопа. Будь я на месте Рэя, сначала проверил бы, что за расклад в городе.

— Рэй сам о себе позаботится.

— Не сомневаюсь, но что ждет остальных? Ты вытаскивал Рэя не из одной передряги, куда заводили вас его дурацкие идеи, так что тебе лучше поторопиться. Если нападете на прииск, вас разнесут на кусочки.

— Чепуха!

С улицы доносился приглушенный топот, хорошо знакомый Шевлину. Такой мерный шум создает стадо бычков при перегоне скота или табун лошадей, пасущихся возле лагеря. Но теперь он свидетельствовал о приближении боевого отряда.

— Останови их, — снова попросил Майк.

Бэбкок переступил с ноги на ногу.

— Угомонись. Теперь уже ничто не остановит Рэя. Ты в этом не участвуешь, вот и держись подальше.

— Ради Бога! Неужели ты думаешь, что Холлистер заботится об интересах скотоводов? Кто, по-твоему, привлек сюда Бена Стоува?

— Он сам привлекся.

— Из-за верности Холлистеру погибнут твои друзья. Ваша преданность Рэю слепа, он никогда не думал ни о ком, кроме себя. Неужели до тебя до сих пор не дошло, что Эванс и Холлистер поставили Бена Стоува во главе отряда, который разогнал тогда скотоводов?

— Наглая ложь! — хрипло произнес Бэбкок. — А теперь заткнись!

— Я не лгу, Холлистер вместе с Бэном привлек и Джентри. Опомнись, Бэбкок! Сегодня ты здесь только затем, чтобы таскать каштаны из огня для Рэя. Он надеется выгнать Стоува и снова оказаться в седле.

Каждая черточка на лице Бэбкока выражала упорство. Убеждение на него не подействовало. Что же делать? Через несколько минут уже будет поздно. Нечего тут метать бисер. Да и кто знает, что на уме у Бэбкока? Он крепкий орешек, закаленный, хитрый, как старый волк. Кстати, где теперь Винклер? Надо срочно найти старого волчатника.

В конюшне было темно и тихо. Безмятежно потряхивая гривами, хрустели сеном лошади. Бледно мерцал фонарь над дверью.

Шел третий, а может, и четвертый час ночи. До рассвета — больше двух часов, вполне достаточно, чтобы произвести погром под покровом тьмы.

Теперь всадники стали хорошо видны в просветах между домами. Трое стояли в ряд в первом проеме, двое — в следующем. Остальные, судя про звукам, медленно вели лошадей шагом по улице.

— Бэбкок, — сказал Шевлин, — ты присутствуешь накануне рокового события. Сейчас перед твоими глазами на этой пыльной улице придет конец скотоводству в Рафтере. Ты долго и упорно хранил верность иллюзиям, но остановись на мгновение и подумай. Помнишь ту ночь в Рок-Спрингсе, когда я отделал Рэя? Тебе известно, что он никогда не стоял вровень с крупными скотоводами прошлого, но сумел убедить Еву Бэнкрофт, что является влиятельным человеком. Но скажи по правде, знаешь ли ты хоть одного бродягу, который боялся бы или уважал Рэя Холлистера?

— Это не играет роли.

— Вы с ним долго работали вместе, — продолжил Майк, глядя прямо в глаза Бэбкоку, — но себе-то ты можешь признаться, что все держалось лишь на тебе одном. Пока Рэй корчил из себя важного политика, ты выполнял всю работу, управлял хозяйством, нанимал и увольнял людей.

Бэбкок не отвечал. Шевлин снова взглянул на улицу. Отсюда до зданий прииска оставалось не более двух сотен ярдов, но как только всадники минуют конюшни, они окажутся как на ладони перед засадой. И любому из них практически гарантирована смерть.

— Бэб, а Джо Холидей там?

— А что, если так?

— Помнишь, как Джо вытащил тебя из-под взбесившегося бычка… спас твою шкуру. Теперь ты позволишь убить его? — Бэбкок нервно затоптался на месте. — Послушай, как следопыт ты ни в чем не уступишь индейцу. Было время, когда тебя никто бы не заставил пойти на драку с завязанными глазами. Прежде чем что-нибудь предпринять, разведай обстановку! — Шевлин не сомневался, что Бэбкок обеспокоен, и продолжал развивать успех. — Бэб, хочешь получить полсотни долларов? У меня они есть, и я ставлю два против одного, что в начале улицы ты обнаружишь пятьдесят, а то и сто вооруженных горняков.

— Ты блефуешь.

— Давай проверим.

— Проверь его, Бэбкок, — впервые вступил в разговор Бразос, — и я ставлю еще полсотни долларов, что ты проиграешь. Они есть там.

— Черт возьми, — воскликнул Бэбкок, — я не могу их остановить! Рэй их как следует накрутил. Им теперь море по колено.

Ведя лошадей шагом, всадники тем временем приближались, плотной шеренгой перегородив улицу. И по мере их приближения те всадники, что стояли между домами, двинулись им навстречу.

— Глядите! — вскричал Бразос.

Почти напротив конюшни отряд внезапно прекратил свое безмолвное шествие.

Квадратной глыбой отделившись от ресторана, на улицу вышел человек с зубочисткой в зубах и встал посреди дороги — темный, немой, неприступный силуэт.

Это был Вилсон Хойт.

Глава 10

У Хойта было две кобуры, в каждой по револьверу, и еще один револьвер заткнут за пояс. В руках он держал многозарядный дробовик системы Кольта.

Он не сказал ни слова — просто встал на виду, предоставив наступавшим возможность самим оценить соотношение сил. Каждый знал, что, вместе бросившись вперед, они могут затоптать его лошадьми, вопрос заключался в том, кто при этом погибнет? Сколько выстрелов он успеет сделать, прежде чем его опрокинут на землю? Расстояние между ними обеспечивало изрядный разлет заряда, а тяжелая картечь могла свалить человека. Если с такой дистанции шериф сделает хотя бы два выстрела, то выведет из строя от трех до шести человек и успеет еще отскочить с дороги и продолжить стрельбу.

Наблюдая за прибывшими, Майк хорошо понимал, что они чувствуют. Их приблизительно сорок. Погибнут лишь двое или трое. Но кто именно?

Неожиданно Хойт спокойно заговорил, проявив при этом достаточно проницательности, чтобы не смотреть в сторону Холлистера. Рэй принадлежал к тому типу людей, которые чувствуют себя обязанными утвердиться любой ценой, даже если затеянная ими потасовка будет стоить кому-то жизни. Хойт сознательно старался возложить ответственность на остальных.

— Волт Келли, — произнес шериф, — забирай свою команду и уезжай туда, откуда пришел.

— Уйди с дороги, Хойт!

— Не валяй дурака, Волт, — ответил Хойт, не повышая тона. — Я выполняю свои обязанности. Разве ты слыхал, чтобы я уволился?

Майк вышел из конюшни.

— Поворачивайте обратно, парни. В том конце улицы все уже готово к вашей встрече, они ждут не дождутся, когда вы приедете.

Взгляды всех обратились к нему. В глазах одних горела ненависть, в глазах других стоял вопрос, некоторые даже смотрели с надеждой. В любой толпе есть несколько человек, которые в деле участвуют поневоле и жаждут, чтобы кто-нибудь остановил событие, пока оно не зашло чересчур далеко. Эти люди возлагали надежды на Хойта, и теперь еще появился Майк.

Но Холлистер не мог слишком долго оставаться безучастным.

— Все подлая ложь! — закричал он. — Там никого нет! Вперед!

В толпе началось смятение, Хойт поднял дробовик.

— Если, парни, среди вас есть друзья Волта Келли, то пусть попрощаются с ним… И еще с двумя.

Хойт допустил ошибку. Они еще могли отойти назад толпой, но теперь он назвал конкретного человека, и к тому же лучшего среди них. Это меняло дело. Да и Волт Келли лишился возможности отступиться.

— Черт возьми, Хойт! — крикнул он. — Уйди с дороги. Я еду!

— А как насчет Арчи, Волт? — спокойно подал голос Шевлин.

Волт всю жизнь был Арчеру Келли и за отца, и за старшего брата. Теперь имя Арчера заставило его поколебаться.

Тут сквозь толпу ринулся всадник. Это была Ева Бэнкрофт, ее лицо побелело от ярости.

— Ах вы, трусливые койоты! — вскричала она срывающимся на хрип голосом. — Вперед, Рэй! Мы им покажем!

Она пришпорила лошадь и понеслась навстречу смерти. Прыгнув, Хойт попытался ухватиться за уздечку, но лошадь промчалась мимо и поскакала по улице.

Рэй двинулся было за ней, но потом натянул поводья.

Ева Бэнкрофт во весь опор неслась по дороге, ее оружие сверкало в свете фонаря. Заждавшиеся рудокопы не могли видеть, что перед ними женщина. На всем скаку она врезалась в плотную стену свинца, который вышиб ее из седла, раздирая тело горячими стальными когтями. Падая, Ева обернулась, крик боли и отчаяния вырвался из ее груди и эхом разнесся по городу.

Из темноты, где притаились рудокопы, раздался чей-то полный ужаса вопль:

— Это женщина! Господи, мы убили женщину!

Взгляды скотоводов устремились к неподвижному телу, лежавшему посреди улицы в сотне ярдов от них. А потом все как один посмотрели на Холлистера. Каждый знал, что Ева Бэнкрофт рванулась вперед потому, что верила Рэю и звала его за собой.

Он сидел на лошади, глядя на ее труп так, словно не мог поверить в случившееся, и едва ли заметил, как всадники один за другим развернулись и ускакали. Рэй втянул ее в борьбу и в решающий момент отступил, позволив ей броситься вперед.

Хойт вышел из оцепенения.

— Холлистер, прочь отсюда! Если я еще раз увижу тебя, пристрелю как бешеную собаку. Убью на месте.

Горожане, еще с вечера исчезнувшие как по волшебству, теперь начали появляться на улице. Две женщины подошли к телу Евы. Никому не надо было объяснять, что девушка мертва. Невозможно въехать в такую стену огня и остаться в живых.

Шевлин подошел к Хойту.

— Я пытался остановить ее! — произнес шериф с горечью. — Черт возьми, я пытался!

— Никто не мог бы остановить ее, — сказал Майк. — Только Рэй.

Разбившись на группы, прохожие обсуждали событие. Бен Стоув на улице не появлялся.

— И он вроде бы тут ни при чем, — продолжал Хойт. — Просто сидел и смотрел.

— Он начал было, — сообщил кто-то. — Но так ничего и не сделал… совсем ничего.

Майк собрался уходить, но Хойт остановил его.

— Думаешь, на этом все кончится?

— А разве что-нибудь изменилось? — спросил Шевлин. — Девушка, которой бы жить да жить, мертва, а ситуация осталась прежней. Поверь мне, Хойт, я знаю, что говорю. Посади Бена за решетку, потом собери полдюжины самых честных граждан и прими решение.

Хойт колебался, мрачно глядя перед собой.

— Арестовать Стоува? Он же меня и нанял.

— Он нанял тебя, чтобы ты занимался делом.

Шевлин ушел. Он решил вернуться на участок. Завтра будет новый рабочий день, и ему есть над чем подумать — а где найдешь лучшее место для размышления, если не в забое, с лопатой в руках?

И тут он вспомнил о Берте Перри. Тот уехал с участка в город, но Шевлин его нигде не видел… А город не такой уж большой, если только у него здесь нет девушки, у которой Берт мог остаться.

Шевлин почувствовал, что сыт по горло и самим городом, и его обитателями. Ему не нравилась Ева Бэнкрофт, но она была молода и верила своему избраннику. Отвергнуть такую преданность… Какая печальная история и какой конец! Майка отнюдь не радовало случившееся.

Все, что ему хотелось теперь, это уехать прочь, туда, где горы сливаются с небом и сосны цепляются за облака. Он старый волк, рыщущий среди холмов в одиночку, и ему пора бы свыкнуться с таким положением вещей. Незачем заглядывать в глаза девушке. Его удел — закончить жизнь в глухом каньоне, злясь на раны, которые болят и отнимают силы.

Что он делает здесь? Хотел только, чтобы добрый старик покоился с миром, похороненный не как участник дуэли, а как безоружный, погибший невинно. Потому что его друг Элай не терпел насилия, сам же Майк, в противоположность ему, прокладывал себе дорогу кулаками.

Оседлав вороного, он покинул город. Избегая дорог, предпочел бескрайние просторы поросших травою холмов и скакал по склонам, на которых не было следов ни лошадей, ни людей.

На подступах к каньону ему все же пришлось вернуться на дорогу, и тут его лошадь внезапно отпрянула. Доверившись животному, Майк натянул поводья и тихо сидел в седле, прислушиваясь к звукам ночи. Сначала ничто не нарушало предутренний покой, а потом зашуршала листва. Сквозь кустарник, достигавший седла, через который он только что проехал сам, шла лошадь.

Майк затаился и ждал. Ему не терпелось попасть на участок, и помеха его раздражала. Небо приобрело бледно-серый цвет, предвещая скорую зарю.

И тут он увидел лошадь без седока. Она подняла голову и уставилась на него. Потом тихо заржала, и его вороной заржал в ответ. Сжимая в руке винчестер, Майк замер, готовый в любой момент выстрелить.

Ничего не случилось.

Шевлин выехал на обочину. На белой полосе дороги впереди что-то темнело. Шевлину приходилось часто встречать темные предметы в ночи, и он сразу догадался, что перед ним убитый. Так как лошадь не подавала больше признаков беспокойства, Майк спешился и подошел к распластавшемуся на земле телу.

Став на колени, он перевернул беднягу на спину. Потом чиркнул спичкой и взглянул в широко раскрытые невидящие глаза Гиба Джентри.

Чиркнула еще одна спичка. Рубашка на груди Гиба в том месте, куда вошла пуля, чернела от спекшейся крови. В свете яркого неровного пламени Майк разглядел и кое-что другое.

Упав с лошади, Гиб какое-то время полз и преодолел около пяти футов, его рука тянулась к зарослям кустов.

Снова посветив себе спичкой, Шевлин посмотрел туда, куда указывала рука, и увидел нетвердо выведенные на песке буквы: «Шевл берегись. Лон К… « Последнее слово разобрать не удалось.

Шевлин встал и огляделся. За несколько минут, прошедших с тех пор, как он увидел лошадь, стало заметно светлее, местность постепенно обретала очертания. Полчаса, отделяющие ночь от рассвета, проявили бледно-серый пейзаж с пятнами темных кустов. Лишь две-три запоздалые звезды тускло блестели на небе.

Шевлин осмотрел лошадь Джентри. На крыле седла виднелось пятно крови. Пройдя по дороге чуть дальше, Майк обнаружил то место, где испуганное животное рванулось при выстреле, здесь тоже темнело пятно крови. Джентри выпал из седла, проехав не более десяти ярдов.

Шевлин сдвинул на затылок шляпу и повернулся лицом навстречу холодному утреннему ветру. Он обыскал все вокруг. Других следов не обнаружил. Либо притаившийся снайпер был уверен в точности выстрела, либо не рискнул приблизиться и удостовериться в убийстве.

Гиб Джентри мертв. Как это вписать в общую картину? Джентри — правая рука Стоува. Кому потребовалось его убить? Как владелец транспортной конторы, он еще необходим для того, чтобы перевезти золото. При трезвом взгляде на вещи его смерть казалась несвоевременной.

Шевлин не доверял Стоуву и не сомневался, что он со временем расправится с каждым, кто стоит с ним в доле, но только когда человек станет ему не нужен. Как понимал Майк, Джентри пока не исчерпал себя… И зачем убивать его здесь?

За ним могли ехать из города и, если его убили по заказу, за ним, очевидно, следили. Но, насколько знал Шевлин, Джентри расстался с жизнью не в том месте, куда обычно ездил.

Так что же получается? Джентри убили по ошибке. В темноте перепутали с кем-то другим.

С кем? Ответ очевиден. С ним, Майком Шевлином.

Что ж, версия придает смысл посмертному посланию Гиба. Он ехал предупредить его. Ганфайтер застрелил не того.

Лон К… Шевлин не знал такого имени. И все же Гиб, очевидно, очень старался сообщить его.

Шевлин стер сапогом нацарапанные на песке слова. Потом положил тело Гиба на седло, привязал, а поводья закинул за луку. Лошадь Джентри сама вернется домой.

Когда Майк приехал на участок, в каньоне царили темнота и безмолвие. Он расседлал вороного и оставил пастись на поросшем травою склоне возле источника. Прислушиваясь, постоял в темноте, потом пошел в хижину и лег спать.

Когда он открыл глаза, солнце светило в распахнутую дверь. Снаружи стоял Берт Перри, глядя в каньон. У него было странное выражение лица, настолько странное, что Майк даже удивился.

Перри уже не казался ему таким легкомысленным и беззаботным, как раньше. Он держал винчестер так, что в любой момент был готов вскинуть его и сразу же выстрелить.

Не в силах обуздать любопытство, Шевлин опустил ноги на пол. Кровать скрипнула, и Перри тотчас обернулся.

— Кажется, я видел оленя, — объяснил Перри, опуская винтовку. — Нам бы пригодилась оленина.

— Неплохая идея! — воскликнул Майк. — Может, мне пойти поохотиться?

Перри усмехнулся.

— Уже устал убирать породу? — Он сразу же оценил состояние Шевлина. — Похоже, тебе бы не мешало еще поспать. В котором часу пришел?

— На рассвете.

Майк ожидал вопросов о событиях в городе, но они не последовали. Сам же не стал проявлять инициативу, и за завтраком они лениво обсуждали дела на участке и планы разведывательных работ, обещающих открыть жилу, которая, как надеялся Перри, залегала в толще горы.

Было только одно объяснение отсутствия интереса у Перри: он просто-напросто не знал, что случилось в городе. А это значило, что он не ездил в Рафтер.

Тогда где же его носило?

Глава 11

Шевлин сознательно не упоминал о ночных событиях, а Перри ни о чем не спрашивал. Но Майк был уверен, что в самом городе и его окрестностях возбужденно обсуждают гибель Евы Бэнкрофт.

В западном городе убийство девушки само по себе достаточный повод для того, чтобы вызвать волнение, а Ева Бэнкрофт являлась владелицей «Трех Семерок», довольно большого ранчо.

Работая в забое, Майк пытался найти выход из ситуации, но ничего путного в голову не приходило. Ему хотелось разворошить осиное гнездо, но Холлистер со скотоводами сделали гораздо больше, чем смог бы он. И все же ничего не изменилось.

Девушка погибла. Рэй опозорен. Мисс Бэнкрофт призвала его подкрепить слово делом, но он не проявил никакого энтузиазма, стушевался, и Ева одна поскакала навстречу смерти.

Что бы они сделали, не будь там Хойта, Шевлин не в состоянии был представить. Хойт знал, как остановить вооруженных крутых парней, но не мог воспрепятствовать отчаянному поступку Евы Бэнкрофт, поскольку не в характере такого человека, как Хойт, поднимать руку на девушку, к тому же добропорядочную.

А между тем непоколебимый Бен Стоув спокойно продолжал управлять сообществом.

Мысли Шевлина вернулись к Джентри. Не вызывало сомнений, что Гиба застрелили, когда он спешил предостеречь друга, также не вызывало сомнений, что его перепутали с ним. Кто-то поджидал Майка в засаде и теперь уже выяснил, что убил не того человека.

Каждый раз, когда Шевлин отвозил пустую породу на край отвала, он останавливался, чтобы подышать свежим воздухом и оглядеться. На участке царило спокойствие. Перри опять уехал, и Майк остался один, по предварительным оценкам работы ему должно было хватить как минимум до полудня.

Он пытался представить себе, какой эффект произвела на жителей Рафтера смерть Евы. Они были не столь уж испорченными — фактически не хуже и не лучше большинства жителей любого другого города. Правда, сильное желание преуспеть без особого труда их, конечно, развратило. Сейчас они насторожены, подозревают каждого приезжего, живут в постоянном страхе, что воздвигнутое ими сооружение в любой момент обрушится им на головы. Но долго так продолжаться не может. И среди них неизбежно должны существовать разногласия, и есть те, кто придерживается мнения, расходящегося с общепринятым, хотя и предпочитают помалкивать.

Сгребая остатки камней, он добрался уже до стены штольни, когда до него вдруг дошло.

Лон Корт…

Это имя он слыхал. Перед смертью Джентри начертил на песке «Лон К…», и Шевлин вспомнил, как однажды слышал рассказы о Лоне Корте, наемном убийце, который работал на крупных скотопромышленников и вообще на всех, кому требовались его услуги. Одинокий, таинственный человек, его нанимали, чтобы совершить преступление.

Несомненно, Корт разыскал уже этот участок. Возможно, даже залег на краю каньона, напротив входа в тоннель, и каждый раз, отвозя тележку с камнями, Шевлин испытывает судьбу?..

Майк больше не колебался, теперь он знал, что предпринять. Надо выбраться из тоннеля, забрать оружие и покинуть каньон, который из-за присутствия такого человека, как Корт, может легко превратиться в смертельную западню. А потом ему придется найти и убить убийцу.

Другого выхода нет: взявшись за дело, Лон едва ли отступится. Теперь предстоит охотиться на охотника, выследить и покончить с ним.

Он опустил лопату. Последняя тележка подождет. Скорее всего, Корт не стал устраивать засаду на соседнем склоне. Место не очень удачное и не обеспечивает быстрого отступления. Как любой наемник, Лон Корт не станет зря рисковать жизнью.

Шевлин через тоннель прошел к освещенной солнцем площадке перед выходом, потом присел на корточки и, стараясь не выходить из тени, выглянул наружу. Оставаясь в таком положении, он видел лишь края обрыва. Майк долго просидел, осматривая склон.

На обрыве не росли кусты, на его краю не лежали камни, не было ни одной щели, размытой водой, в которую мог бы спрятаться человек. Распластавшись вдоль стенки тоннеля, Шевлин медленно двинулся к выходу. Потом быстро выскочил наружу и бросился к хижине, по пути трижды резко поменяв направление, так, чтобы предполагаемому наблюдателю не удалось отследить маршрут. Добравшись до хижины, скинул рубашку, по пояс вымылся, причесался и нацепил револьвер. Второй заткнул за пояс и взял винтовку.

Его лошадь паслась возле источника, но чтобы взять на прицел это место, убийца должен спуститься в каньон. Едва ли Лон Корт захочет так рисковать.

Оседлав вороного, Майк отвел его к водопою, прислушиваясь, ждал, пока тот напьется.

Каньон его беспокоил. Он вспомнил, как однажды внезапно прекратилось пение птиц. Кто-то, — а он не сомневался, что это был человек, — во второй половине дня прошел вверх по каньону.

Отпустив поводья, Майк спустился на дно каньона и перешел на противоположный склон. Повсюду виднелись следы мелких животных и птиц: барсуков, дикобразов, перепелов. Пробежал и ищущий добычу койот. А у самой стены, где едва заметная тропа вилась под обрывом, остались полустертые отпечатки высокого человека, обутого в сапоги.

Итак, кто-то пробрался вверх по каньону. Следы оказались примерно двухдневной давности, но, пройдя дальше, Майк обнаружил более свежие.

Он уже собирался вернуться к лошади, когда его взгляд заскользил вдоль каньона. На вершине старого отвала, там, где, по словам Перри, находилась разведочная шахта для Солнечных Россыпей, стоял сам Перри. В руках он держал винтовку и смотрел в каньон, в ту сторону, где находился его участок.

Подобрав поводья, Шевлин стал подниматься по тропинке, ведущей от источника к хижине. Он следил за Перри, не поворачивая головы, стараясь делать вид, что не заметил его присутствия.

Вдруг Перри услыхал его и резко обернулся. Он держал винтовку так, что готов был в любой момент выстрелить, поэтому Шевлин приготовился упасть на одно колено и нащупал револьвер. Он понятия не имел, почему Перри может открыть по нему огонь, но загадочное поведение Берта насторожило его.

— Я искал тебя, — сказал Перри. — Ты закончил работу?

— Почти… Осталась последняя тачка. Просто решил прогуляться, а с этим думал закончить потом. Ты был в городе?

— Это кошмар какой-то. — Перри попытался встретиться взглядом с Шевлином. — Почему ты мне ничего не сказал?

— Понимаешь, я знал Еву. Она предлагала мне работу. Меня потрясло случившееся. Не хотелось об этом говорить. Потом, я думал, что тебе все и так известно.

Они пришли на участок. К Перри вновь вернулись его легкомысленные манеры.

— Жаль, — сказал он. — Какая славная девушка!

Шевлин остановился.

— Берт, — спросил он, — приходилось ли тебе когда-нибудь бывать в западном городе, где только что убили добропорядочную женщину?

— Нет… А что?

— Тогда тебе не лишне узнать. Если вдруг убьют женщину или хотя бы обидят, город приходит в бешенство. Поверь мне, сейчас по всему Рафтеру и окрестностям только об этом и говорят, полным ходом идут приготовления. И на этом дело не кончится, не уладится само.

Задумавшись, Перри наморщил лоб, потом пожал плечами.

— Ну это не мое дело. Я в их грызне не участвую.

— А это не играет роли. Линчеватели имеют обыкновение ошибаться. Слыхал когда-нибудь про Джека Слейда? Он неудачно выбрал ночь для пьянки, устроил дебош, а когда начали линчевать банду Пламмера, то за компанию повесили и его.

Перри, нахмурившись, потер подбородок. Они остановились у хижины.

— Ты уедешь?

— Ага. — Майк быстрым внимательным взглядом окинул обрыв. — И поищу способ поскорее отсюда смыться. Пожалуй, лучше поджать хвост и дать деру.

Он не имел таких намерений, но больше не питал ни к кому доверия, и, кроме того, всегда лучше свои планы держать при себе. И еще у него появились срочные дела вне города.

Рафтер-Кроссинг располагался в неглубокой долине, южный край которой занимал рудник Солнечных Россыпей, дальше на юг и несколько выше находилась скважина Славы. Все хребты вокруг покрывали леса, но в низинах деревья, тополя или низкорослые ивы, росли только вдоль немногочисленных ручьев.

В течение нескольких лет Майк гонял по этим местам стада, так что можно было сказать, что край знал как свои пять пальцев. Когда ковбой ищет заблудившийся скот, собирает стадо для клеймения или на перегон, он осматривает каждый каньон, любую лощину. И вскоре не остается ни дюйма земли, который бы он не изведал или который бы ему не описали детально другие ковбои. Но теперь Майк выслеживал не заблудший скот,он охотился на человека.

Спрятаться в диких краях не так просто, как кажется, потому что скрывающемуся необходимо оставаться недалеко от воды. А тот, кто хочет остаться незамеченным, должен найти источник вдалеке от оживленных путей и районов, по которым рыщут бродяги и ковбои, работающие на пастбище. Но ему требуется не только вода, но и надежное укрытие, и особенно ему нужен хороший обзор, чтобы вовремя заметить приближение незваного гостя.

В этом районе таких укромных углов было мало. Потребность в воде вносила серьезные ограничения. Воды не хватало, территория возле любых источников быстро заселялась. Таким образом, оставалось лишь несколько ему известных мест. Майк объехал их по очереди и тщательно осмотрел. В конце шестимильного пути отпали все, кроме одного.

Болдер-Спринг находился недалеко от мест обитания, но в стороне от проезжих дорог. Воды здесь хватало: с трех сторон его огибал небольшой ручей, а с четвертой — бил источник. Окруженная невысокими холмами и хребтами, небольшая долина посредине была завалена раскаленными валунами, потемневшими от солнца, ветра и времени. А вокруг расстилалась на целый акр песчаная гладь, скудно поросшая меските, чолой и кошачьим когтем. В горах встречался можжевельник.

Камни надежно скрывали холодный источник с очень чистой водой. Ветер дул среди скал над источником, так что воздух возле воды был всегда прохладным, а часто даже холодным.

Под камнями Майк обнаружил несколько низких пещер, куда мог залезть человек. У каждой из них имелось по крайней мере два выхода. В ближайшей низине, недоступной для глаз, травы хватило бы и для двух лошадей.

После того как в Рафтере началась разработка прииска и убили старого Джека, скотоводы покинули пастбища, лежащие в направлении Болдер-Спринг, и теперь редко какой всадник появлялся здесь.

И хотя Лон Корт мог укрыться в любом другом месте, Шевлин готов был поставить на Болдер-Спринг.

Майк напряг память. Что же он слышал о Корте? Это не боец, а убийца. Он охотился на людей так же, как старый Винклер на волков. Сначала выслеживал их, а потом, обеспечив себе безопасность, хладнокровно убивал. Действовал так вовсе не из трусости, а из чистого расчета. Для Лона Корта убийство — ремесло, он не оставлял жертве шансов ранить его или даже заметить и старался не попадаться на глаза кому-нибудь еще. Сама его работа требовала, чтобы о нем как можно меньше знали.

Майк понимал, что ради собственной безопасности должен обезвредить Лона Корта раньше, чем тот выследит его. Но времени на все про все у него почти не осталось, ведь он хотел найти еще и золото. Гибу Джентри не случайно поручили транспортный бизнес. Только свой человек, и весьма опытный, сможет провернуть перевозку золота скрытно и надежно. Но Джентри вышел из игры. Кто займет его место, станет во главе очень непростого дела в такой сложной обстановке?

Майк попытался расстроить игру, с тем чтобы принудить Стоува к действию, однако осмотрительный и неторопливый Бен будет стараться восстановить прежний порядок и ждать, ждать, ждать выгодного момента.

Внезапно вороной навострил уши. Шевлин слегка замедлил ход, оглядываясь по сторонам. Тут умный конь замер. И как раз вовремя. В двух сотнях ярдов из лощины показался всадник — высокий мужчина верхом на длинноногой грулье, выносливой горной лошади мышастой масти. На голове у него была шляпа с узкими полями, на плечах — неопределенного вида серый плащ. Он явно шел по следу и держал наготове винтовку.

Позиция Шевлина оказалась превосходной. Его лошадь стояла как вкопанная, почти скрытая скалами, низкорослым можжевельником и кустами. Майк остался в седле и ласково гладил вороного по шее, успокаивая.

Всадник ехал медленно, время от времени сверяя след. Он, несомненно, кого-то преследовал, преследовал со всей осторожностью, и, по мнению Шевлина, его добыча была недалеко.

И вдруг с поразительной ясностью Майк осознал, что перед ним сам Лон Корт. Его даже не удивило открытие, словно на всадника был свыше направлен указующий перст. Все в его облике вписывалось в картину, которую Шевлин собрал по кусочкам, припоминая услышанное, — манеры, внешность да и место встречи вполне подходящее.

Майк бесшумно достал из чехла винтовку и дал ганфайтеру отъехать подальше. Потом направил вороного по тропе за ним следом.

Глава 12

Предоставив лошади самой выбирать дорогу, Шевлин ни на секунду не отрывал взгляда от серой фигуры впереди. Судьба дала ему единственный шанс. Если Корт его обнаружит, то сразу же выстрелит и не промахнется.

Кого это Лон преследует? Очевидно, потенциальная жертва где-то рядом, иначе бандит скакал бы быстрее. Но он, как и Майк, не полагался на удачу и держал след. Майку повезло, что он увидел его так близко. Камуфляж, используемый Кортом, позволял ему буквально растворяться на фоне пустыни и скал.

День выдался жарким. Пот градом катился по шее, каплями выступал на лбу. Ладони взмокли. Не убирая винчестер, Майк по очереди вытер их о рубашку. К тому времени Корт поднялся по склону и двинулся к вершине хребта. Там спешился и, взяв винтовку, поднялся на гребень. Осторожно приложив приклад к плечу, вдруг замер, словно окаменев. Его цель находилась по другую сторону хребта.

Осторожно ступая по песку, вороной шел совершенно бесшумно. Дистанция сокращалась, Майк все ближе подбирался к стрелку, застывшему на вершине. Не доехав шестидесяти ярдов, он спрыгнул на землю и бросил поводья. Ему очень хотелось заглянуть за хребет и узнать, на кого охотится Корт, но рисковать не имело смысла. Лон Корт сам по себе опасен, как гремучая змея, а застигнутый на месте преступления, будет опасен вдвойне. Шевлин смог подойти к нему близко только потому, что Корт все внимание сосредоточил на своей очередной жертве.

Теплый воздух стоял неподвижно. Только пение цикад доносилось из кустов у дороги. Осторожно ступая, чтобы из-под ног не скатилась галька, Шевлин поднялся по склону. Остановившись, подобрал два небольших камня и запустил одним в лошадь Корта. Грулья вздрогнула и засопела.

Корт стремительно повернулся к лошади.

— Сюда, Лон!

Обернувшись, ганфайтер выстрелил. Пуля прошла над головой у Майка. Пуля же Майка, нацеленная в грудь противника, ударилась о боек винтовки и рикошетом задела горло и челюсть Корта. В отчаянии бандит попытался снова выстрелить из винтовки, потом отбросил ее и схватился за револьвер. Корт стоял, слегка расставив ноги, старая шляпа с узкими полями сползла на глаза, его желтые усы -хищно топорщились.

Шевлин шагнул в сторону и нажал на спуск, пуля развернула Лона, сбив прицел, и его выстрел опять не удался. Корт снова прицелился, но Майк опередил его и на сей раз, попав точно в голову. Склонившись над мертвым телом, он не испытывал сожаления. Лон Корт сознательно выбрал свой путь и, скорее всего, знал, что когда-нибудь его жизнь закончится именно так. На его совести было много душ, и теперь его убил один из тех, на кого он охотился.

Майк сел на вороного и верхом поднялся на гребень.

Внизу, по раскинувшейся за хребтом долине петляла старая, едва заметная тропа. На ней виднелись следы копыт. Шевлин двинулся по ним.

Не проехав и нескольких футов, он увидел, как лошадь резко остановилась и рывком перешла на бег. Должно быть, здесь всадник услыхал выстрелы. Уже подъезжая к городу, Майк наконец догнал того, кого преследовал. Это была Лайна Теннисон.

— Что, напугали вас? — спросил он.

— Так это вы?

— Я только один из двух.

Она внимательно на него посмотрела.

— Что там случилось?

— Уже несколько лет в здешних краях обитал человек по имени Лон Корт. Его нанимали крупные скотопромышленники да и вообще все те, кому надо было с кем-нибудь расправиться. На этот раз он охотился за вами.

— И вы помешали ему?

— Не стоит благодарности. Я тоже был в его списке.

— Вы… вы убили его?

— Трудно договориться с человеком, мэм, у которого в руках револьвер. К тому же парень на беседу не настраивался.

— Что же теперь будет?

— Как результат случившегося? Ну, смерть такого человека, как Корт, никого особенно не потревожит. По крайней мере, не здесь и не сейчас. Что произойдет в будущем, не загадываю. А теперь мы возвращаемся в Рафтер, вы едете к Клэггам и никуда больше не отлучаетесь, иначе я вынужден буду все бросить. У меня и без того дел хватает, чтобы еще повсюду присматривать за вами.

Проводив Лайну по совершенно безлюдным улицам города к дому доктора, Майк отправился в контору шерифа.

Вилсон Хойт встретил его неприветливым взглядом.

— Ну, в чем дело?

— Зашел сообщить о перестрелке. Лон Корт мертв.

Раздражение шерифа росло по мере того, как он осмысливал сказанное.

— Кто, черт возьми, его сюда звал? — в сердцах спросил он.

— Тот, кто хотел убить Лайну Теннисон. Тот, кто хотел, чтобы убили меня, но по ошибке пострадал Гиб Джентри.

— Думаешь, Корт убил Джентри?

— Я единственный человек, который должен был вчера ночью ехать по той дороге. Гиб что-то узнал и отправился меня предупредить.

Хойт задумался. Он сопоставил новость с другими известными фактами. В ночь гибели Джентри был пьян, это не значило ничего особенного. Последнее время он частенько прикладывался к бутылке.

Медленно, шаг за шагом, Хойт мысленно проследил путь Джентри. Никто ничего не скрывал от шерифа, ему доверяли, а к Гибу все относились с симпатией. Он был простым парнем, грубоватым, но щедрым, и не нажил себе врагов. Последним разговаривал с ним Бразос, когда бывший ковбой пришел на конюшню за лошадью. Он и сообщил, что Гиб поехал за Шевлином.

Беспокоило Хойта то, что перед тем, как пойти на конюшню, Джентри перебросился парой слов с Рыжим, после чего тот уехал из города.

— Лон Корт не появлялся в городе, — заявил Хойт. — Я даже не знал, что он где-то поблизости. Если бы пронюхал, прогнал его к чертовой матери.

— Даром Лон Корт не проедет и мили, — заметил Шевлин. — Как ты думаешь, кому на руку мое убийство? Кому на руку смерть Лайны Теннисон?

— Она-то здесь при чем?

— Кое-кто считает, что она владелица прииска. Прошлым вечером Мерриэм Клэгг узнал, что у нее есть богатые родственники во Фриско. А как раз во Фриско живут хозяева рудника.

— Они не стали бы убивать женщину.

— У тебя короткая память. Как насчет Евы Бэнкрофт?

— Вышла ошибка.

Вилсон внимательно посмотрел на Шевлина.

— Мерриэм Клэгг? А на кой черт ему это надо?

— Он тот, кто стоит за Стоувом.

Окружающий Хойта мир привычных представлений рушился.

— Что ты несешь! — воскликнул шериф. — Мистер Мерриэм только раскланивается с Беном, он уважаемый человек.

Майк не имел никакого желания спорить и всецело положился на здравый смысл Хойта. Он так устал, а дел еще было невпроворот.

— Хойт, — сказал он, нависнув над рабочим столом шерифа. — Твой песочный замок окончательно развалился, убедишься сам. Возможно, тебе удастся вытащить этот город из дыры, в которую он попал… а может, и нет. По-моему, большинство здешних жителей, — даже те, кто так долго закрывал глаза на все, что здесь происходит, — хорошие люди, у них есть шанс. Смерть Евы Бэнкрофт отрезвила иных. Насколько я понимаю, они теперь не станут сидеть спокойно. Стоит тебе выступить против, и все тут же пойдут за тобой. Если ты не сделаешь этого, с твоей репутацией шерифа, который защищает закон, будет покончено, потому что убийства продолжатся.

— Ты ведь сказал, что Корт мертв.

— Но разве дело в нем? Я не ошибаюсь в Бене, Хойт. Он очень крутой человек, а с годами стал еще круче и играет без правил. Джентри погиб по ошибке, но, поверь мне, его все равно бы убили… После того, как он стал бы ненужным.

Все сказанное было не лишено смысла. Хойт не питал склонность к иллюзиям и привык смотреть на вещи трезво, но, как и многие другие, не любил перемен, а уж тем более тех, что сулят потрясения. Он провел два приятных года в Рафтере, относительно мирных года, и, хотя в глубине души сознавал, что так долго продолжаться не может, ему хотелось любой ценой сохранить статус-кво. Он даже придумал для себя удобную формулировку: дело шерифа — сохранять мир, а исправлять нравы… Пусть этим занимаются другие.

Но теперь он больше не мог стоять в стороне. Предотвратив уличное побоище между рудокопами и скотоводами, когда погибла. Ева Бэнкрофт, Хойт полагал, что разрешил проблему, но вот пришел Шевлин и уверяет его, что это только начало.

Убийство Лона Корта к нему отношения не имеет. Его территория — город.

А вот от того, что наемного убийцу вызвал кто-то из жителей города, никак не отвертеться.

Шевлин пытается еще приплести Мерриэма. Догадку об участии его в афере на приисках Хойт воспринял в штыки, хотя, по правде сказать, сам всегда так и думал. Его удивление было наигранным, ничего подобного он не испытывал, слушая Майка. Да и в самом деле, невозможно, живя в маленьком городе, видеть только то, что творится на поверхности и не замечать глубинных течений.

— Ладно, Майк, — наконец произнес шериф. — Подумаю, что можно предпринять.

Внезапно он поднял на Шевлина взгляд, полный уныния.

— Черт возьми, приятель, а я-то надеялся остаться в городе до конца дней.

— Может, так и будет. Посмотри на события с другой стороны, Хойт. Ты расставишь все по местам, без лишней суеты приведешь город в порядок. Они захотят, чтобы ты остался.

Вилсон медленно кивнул, однако без всякой уверенности.

Майк ушел, а Хойт все смотрел на улицу мрачным, невидящим взглядом.

Бен Стоув отложил в сторону увесистую стопку учетных книг и открыл ящик стола, в котором лежали сигары. Выбрав одну, откусил кончик и прикурил. Потом откинулся на спинку кресла, положил ноги на стол и глубоко затянулся. Медленно выпуская дым изо рта, он смотрел через окно на горы.

Мерриэм Клэгг прав. Придется увозить запасы. Оборотный капитал израсходован. Без наличных средств они не смогут продолжать скупать золото, а прекратив скупку, раз и навсегда потеряют контроль над прииском. Как только золото попадет в торговую сеть, начнутся расспросы, разговоры, отовсюду налетят падкие на легкую добычу коршуны.

Дело о покупке приисков нужно завершить как можно скорее. Беда в том, что ответа из Сан-Франциско до сих пор так и не пришло. А что, если хозяева проводят расследование? И если да, то кто?

Мерриэма Клэгга беспокоила Лайна Теннисон, хорошенькая девчонка, которая гостила у доктора. Ну да Лон Корт о ней позаботится.

Проклятый Джентри! Стоув раздраженно нахмурился. И что он поперся в горы, когда Корт поджидал Шевлина! Бена вовсе не огорчила смерть Джентри, участь его была решена… Но кто теперь обеспечит отправку золота?

Детально разработанный план пошел насмарку, и придется все начинать сначала. Главное — кому доверить столько золота. Кто бы про это никому не разболтал, и у кого бы драгоценный груз не увели.

Ехать самому? Но как раз сейчас городу требовалась твердая рука, и он не мог отлучиться. К тому же согласие владельцев рудника может прийти со дня на день, и тогда надо действовать быстро.

Но кого же послать?

Для такого поручения идеально подошел бы Вилсон Хойт, но шериф как-то странно вел себя последнее время, и Бен опасался к нему обращаться. К тому же он всегда занят своей работой, остальное его не особенно волнует.

Майк Шевлин.

Понимая всю нелепость идеи, Бен тем не менее рассмотрел и ее. Про Майка не скажешь, что у него кишка тонка. Он способен доставить золото, пройдет сквозь огонь и воду и болтать не станет. Кандидатура Майка, безусловно, самая подходящая. И чего Шевлин на него окрысился?

Бен задумчиво разглядывал столбик пепла, выросший на сигаре. Майк был крепким парнишкой, ловко обращался с лассо и револьвером, его пожива никогда не превышала двух коров за раз. Он избегал явного грабежа, тогда как остальные этим вовсю промышляли. Его тянуло к странствиям, он хотел побродить по свету, повидать дальние края.

О Майке ходила масса противоречивых историй. Говорили, что он замешан в вооруженных столкновениях скотоводов, участвовал в перестрелках, пару раз защищал закон. Такая биография здесь никого не удивляла. Бен знал нескольких отъявленных бандитов, которые позже стали городскими шерифами, и притом неплохими.

Ему никогда по-настоящему не нравился Шевлин, но теперь не до жиру, быть бы живу. Предположим… только предположим… сделаем ему предложение? Например, долю Джентри? Не многие махнут рукой на четверть миллиона долларов. Конечно, Шевлин до их получения не доживет, как не дожил бы Джентри. Какой дурак станет расставаться с такими деньгами, если можно придержать их для себя?

И еще одно беспокоило его. Рэй Холлистер.

Он должен умереть.

Глава 13

Где теперь Рэй Холлистер? Об этом думали три человека: Майк Шевлин, возвращаясь на участок в каньоне; Бен Стоув у себя в конторе и Вилсон Хойт, перестав размышлять над последней фразой Шевлина, снова вспомнил о Рэе.

Ни один из них не верил, что с Холлистером покончено.

Не теряя бдительности, Майк ехал к каньону, сознательно избегая дорог. Он не без оснований полагал, что Рэй не в состоянии признаться себе в полном и окончательном поражении той ночью. Уехать куда-то в другое место ему даже не придет в голову, а если и придет, то от такой мысли он решительно отмахнется. Как и многие другие, Рэй был привязан к этой земле. Он не мог заставить себя уехать, хотя выход для него состоял в том, чтобы начать жить сначала — новые пастбища, новые города, новые люди, среди которых он мог занять подходящее место.

А Холлистер сидел у костра посреди голых, безлюдных холмов. Рядом с ним остался только Бэбкок, и Бэбкок впервые испытывал насчет босса некоторые сомнения.

И слова Шевлина тут ни при чем. Преданность была основным свойством его натуры, но после той ночи он заколебался, первый раз за многие годы почувствовал неуверенность.

— Какого черта запропастился Винк? — подняв глаза, произнес Холлистер.

— Скоро придет.

Винклер ушел в «Три Семерки», чтобы добыть провизии. Им было нечего есть, а Винклера знал тамошний повар. Ему приходилось вести себя осторожно, поскольку на ранчо Евы к ним добрых чувств не питали. Впрочем, как и на любом другом.

Рэй выглядел изможденным, его лицо осунулось, глаза ввалились.

— Бэб, — сообщил он, — им придется вывезти золото. Нам стоит подумать, как его захватить по дороге. — Бэбкок распрямил свое худое тело и пошел к ближайшим кустам за хворостом для костра. — Если завладеем золотом, — продолжал Холлистер, — мы возьмем их за горло.

— Как они его вывезут? — спросил Бэбкок.

— С помощью транспортной конторы Джентри. Для этого Гиба туда и определили.

Сидя на корточках, Бэбкок собирал ветки. Он повернул свою тощую шею и посмотрел на Холлистера.

— Неплохо придумано. Откуда ты это знаешь?

— Я много чего знаю.

Бэбкок вернулся к костру, подбросил хворост и опустился рядом.

К тому времени Рэй совершенно забыл, что Бэбкок не осведомлен о его с Беном первоначальных планах. Он скорее рассуждал вслух, чем беседовал с товарищем. Усталость и неудачи последних дней притупили его осторожность.

Бэбкок хранил верность лишь двум идеалам, не более, наивно полагая, что они полностью совпадают: был фанатично предан Холлистеру и делу скотоводов. С детских лет он ухаживал за скотиной и никогда не помышлял ни о каком другом занятии. Открытие золота в Рафтере воспринял как личное оскорбление. Сразу невзлюбил рудокопов, обслугу и подсобных рабочих, но больше всего его раздражали грязные механизмы и гулкие удары компрессора. Когда прииски стали в огромном количестве потреблять воду и сливать вместо нее помои, Бэбкок окончательно вышел из себя.

Он знал о фирме Холлистера и Эванса, но считал, что предприятие занимается ценными бумагами и спекуляцией земельными участками. Эта сторона жизни друга его мало заботила, хотя тот постоянно отвлекался на какой-нибудь новый проект, но, убедившись в несостоятельности очередной затеи, быстро возвращался обратно. Пока Рэй занимался бизнесом, Бэб ухаживал за скотом.

Когда воду в ручье окончательно отравили, начались беды. Пришлось отгонять стада с привычных водопоев. Единственный доступный источник находился слишком далеко, и трава в тех местах оказалась гораздо хуже. У них и так не хватало людей, а тут несколько молодых ребят подались в старатели… словно умели искать золото!

С оставшимися помощниками Бэб отогнал скот к воде почти без потерь, но при этом оказался намертво привязан к дальнему пастбищу.

Однако сколь ни возмущали ковбоя происшедшие перемены, он сам не мог бы перевернуть город вверх дном.

Замечание Рэя о причинах назначения Джентри встревожило его. Конечно, он высказал догадку или предположение, рассуждал Бэбкок, глядя на Холлистера сквозь пламя костра, но что имел в виду Шевлин?

Бэб вообще медленно приходил к какому-то заключению, и теперь ему не хотелось наломать дров. Но как только он задумывался, полузабытые обрывки давних разговоров воскресли в памяти.

— Им придется переправить золото! — неожиданно снова воскликнул Холлистер. — Они не рискнут остаться без копейки или попасться с поличным. — Он хитро посмотрел на друга. — Бэб, мы можем заработать неплохие деньги.

— Я не вор, — отрезал тот раздраженно, его бесило, если прерывали нить размышлений. — Деньги не мои.

— Но и не их, — возразил Холлистер и лукаво добавил: — Без денег прииск долго не продержится.

Такой поворот менял дело, в грабежах появлялся иной смысл.

— Его будут охранять, — предположил Бэб.

Холлистер махнул рукой, разгоняя сомнения.

— Конечно, будут. Но на нашей стороне внезапность, а это кое-что значит. — Он помолчал. — Нам нужна еще пара хороших парней, кроме тебя, меня и Винка.

— Есть Хэллорэн… и Джон Сэнд.

— Да, неплохие ребята.

Холлистер задумался, каким маршрутом вероятнее всего вывезут золото. Зная проблему как никто другой, он понимал, что золото должно быть переправлено на Восток. На Западном побережье финансовые возможности невелики, и слишком высока вероятность огласки. Калифорния переполнена слухами, каждый горит желанием обнаружить новое месторождение, и малейшее подозрение о золоте из нового источника сразу же вызовет переполох. Таким количеством драгоценного металла проще всего распорядиться, если отправить его на Восток.

Мысленно один за другим он прошел все маршруты и так же один за другим отверг их все, кроме двух, причем из этих двух один показался ему весьма сомнительным.

Винклер прискакал незадолго до полуночи. Сидя на камне, он слушал план Холлистера.

— Хорошо, — согласился он, — можете на меня рассчитывать… А что с Хэллорэном и Сэндом?

— Они пойдут, — сказал Бэбкок.

Старина Бэб не отличался подозрительностью. Всякую работу он старался выполнять честно, открыто, без глупостей и не позволял совершать глупости остальным.

Скотоводство было его призванием, ему он посвятил большую часть жизни. Кроме проблем, связанных со скотом, ничто не казалось ему достаточно важным. Его постоянно волновали пастбища, источники воды, ядовитые сорняки и количество говядины, которое можно нарастить на скелет теленка.

С рассвета до заката, а иногда и позже, он существовал, двигался, дышал ради скота. Если Бэб о чем и мечтал, то только о том, чтобы травы стали сочнее, вода чище, а дорога до рынка короче. Он никогда не думал о Холлистере иначе, чем о хозяине, предоставившем ему полную свободу в деле, которое он, Бэбкок, знал превосходно. Но теперь у него появилась неприятная мысль о том, что Холлистер действительно мог быть соучастником Бена Стоува.

Приезд Джесса Винклера прервал его размышления. Бэбкок питал к волчатнику некоторое уважение, но никогда не любил его, потому что, как это часто бывает, ремесло охотника привнесло в его характер черты, свойственные его добыче. Винклер не мог запросто подойти ни к чужому лагерю, ни к дому, ни к человеку, ни к идее. Сначала осторожно побродит вокруг, понюхает, так сказать, со всех сторон. Этот человек с подозрительностью ставил силки, потому что сам опасался ловушек.

Винклер, крепкий, суровый старик, чья винтовка была продолжением его тела, испытывал привязанность к Еве Бэнкрофт, хотя и считал ее слишком изнеженной простушкой. Он не доверял ни Холлистеру, ни Бэбкоку и вообще никому из тех, с кем имел дело в настоящее время. Ему и в голову не приходило, что с гибелью Евы его участие в борьбе Холлистера и других становилось бессмысленным. Идея завладеть золотом старательской команды придавала смысл его существованию, по крайней мере, на некоторый срок.

Через два дня прибыли Хэллорэн и Джон Сэнд и, как обещал Бэбкок, приняли предложение. Винклеру поручили поехать в город и разведать обстановку. Остальные после непродолжительных споров выбрали местом встречи Болдер-Спринг — недалеко от Рафтера и все же в стороне от дорог, а травы и воды там предостаточно.

В каньоне, где располагался участок Перри, стояла привычная тишина. Но самого Перри не оказалось ни в хижине, ни в забое, как и следов его присутствия здесь хотя бы в течение последних нескольких часов. Майк заглянул в штольню и убедился, что работа там не продвинулась ни на йоту. Неожиданно он почувствовал беспокойство и вернулся к хижине. Каньон замер, тишина стала абсолютной… почти нереальной.

Сидя на скамейке возле дверей дома, Майк вычистил и смазал маслом винчестер, потом револьверы, все время держа наготове какое-нибудь заряженное оружие. Мысленно он перебрал все, что помнил о Берте Перри, и обнаружил, что знает не много.

Где пропадал Берт, покидая участок? Этот вопрос все время сидел у него в подсознании, и теперь Майк впервые приступил к его исследованию.

Он определенно не ездил в город, хотя и уезжал в том направлении.

Берт проявил безучастность к проблемам жителей Рафтера, к золоту и расхитительству. Хотя один факт крепко запомнился Шевлину. Первый раз, когда он увидел Перри в кафе, тот вел беседу с Мерриэмом Клэггом.

Само по себе это могло ничего и не значить. Перри казался человеком образованным, прибывшим с Востока, и мог иметь что-то общее с Мерриэмом.

Шевлин окинул взглядом каньон, его взор остановился на куче пустой породы возле входа в старый тоннель — разведочная штольня, как говорил Перри.

Ему на ум пришло замечание Хойта о том, что высокосортная руда залегает между двумя рудниками и что при малейшей угрозе разоблачения ведущие туда штреки взорвут. Надо найти и обезвредить взрывчатку, но сначала он должен отыскать тайник с золотом.

Что-то не давало покоя Майку, и он снова зашел в штольню Перри, решив поработать отбойником. Осмотрел стены и впервые заметил, что порода не имеет никаких признаков руды, никаких следов кварца, вообще ничего, только голые камни.

Выйдя наружу, он отошел на край ступенчатой выемки, осмотрел склон над штольней и не нашел ни выхода пласта, ни признаков работы. Но Перри утверждал, что видел обнажение рудного пласта где-то на склоне.

А что, если никакой руды нет? Если и работа, и сам участок всего лишь обман, прикрытие, созданное для отвода глаз от какой-то другой работы? Что это значит? Какое-либо расследование? Возможно. Или… Перри поставлен здесь, чтобы за чем-то присматривать? Предположим, во время своих таинственных отлучек он что-то сторожит.

Майк сел на скамейку и зажег сигару. Предположим… просто для полноты картины, что он сторожит само золото. Тогда интересно знать, чье золото он охраняет — общее или кого-нибудь из главарей?

Подавив возбуждение, Шевлин принялся рассматривать открывшиеся возможности. Не так важно, чье золото сторожит Перри. Важно другое: если он действительно это делает, хранилище где-то близко. Ведь купил же Мерриэм участок по какой-то причине!

Перри всегда уходил вниз по каньону, но продолжал ли он путь в этом же направлении? Или тайком возвращался обратно под прикрытием кустов, растущих по дну?

Шевлин видел его однажды стоящим на куче пустой породы возле входа в старую разведочную штольню.

Старая разведочная штольня! Он вскочил на ноги, во рту пересохло. Вот оно! Майк резко повернулся и взял винтовку — незачем седлать лошадь, штольня в нескольких минутах ходьбы. Но даже не успел дойти до источника, когда услыхал стук копыт по дороге из Рафтера. Поколебавшись и тихонько выругавшись, он возвратился обратно и встретил всадника возле хижины. Им оказался Рыжий… тот самый рудокоп, с которым Майк повздорил в день своего прибытия в Рафтер.

— Бери лошадь, — коротко приказал Рыжий. — Бен Стоув хочет тебя видеть!

Шевлин спокойно на него посмотрел, достал из кармана окурок сигары, чиркнул спичкой и закурил.

— Если Бен Стоув хочет меня видеть, он знает, где меня найти.

Рыжий уставился на него с удивлением.

— Ты что, хочешь, чтобы я передал ему это?

— Скажи ему все, что угодно.

Рыжий смотрел на него во все глаза.

— Мне угодно забрать тебя с собой, — заявил он.

— Ладно, парень, отчаливай, — ответил Шевлин. — Ты меня понял.

Глава 14

Поколебавшись минуту, Рыжий отступил.

— Да черт с тобой! Не хочешь, — тем хуже для тебя. Я расскажу Бену.

Он развернул лошадь и пустился прочь, что-то бормоча себе под нос.

Поднявшись по узкой тропинке вверх по склону, он оглянулся. Майк исчез.

— Куда это он, черт побери?.. — пробормотал рудокоп, натянул поводья и повернулся в седле. Куда Шевлин мог подеваться так быстро?

Рыжий заволновался, только сейчас осознав, что застиг Майка врасплох, тот откуда-то шел и заметно спешил.

Съехав с тропинки, Рыжий прижался к скале, почти слившись с нею, и стал наблюдать за каньоном. Вскоре заметил человека на куче пустой породы возле заброшенной штольни. Оглядевшись, он исчез в тоннеле. Узнать его не составило труда.

Прождав пять минут, в течение которых Шевлин так и не появился, посыльный галопом помчался в город.

В этот послеполуденный час Хойт стоял возле дверей своего офиса, а доктор Клэгг прогуливался по улице со своей женой и с ее подружкой Теннисон, которая у них гостила.

Все они видели, как по улице промчался всадник, остановился у конторы управляющего прииском и, обнаружив, что она на замке, направился к «Неваде». Бен как раз там обедал.

— Он не приедет, — сообщил Рыжий. — Говорит, если нужен тебе, сам знаешь, где его найти.

Стоув удивился, но, казалось, не разозлился.

— Ладно, — сказал он миролюбиво, — я к нему съезжу.

— Но ты его можешь там не застать. Я видел, как он залез в старую штольню.

Лицо Стоува окаменело, рука, которой он сжимал вилку, побелела от напряжения. Но когда он заговорил, его голос звучал небрежно.

— Как давно ты видел его?

— Только что. Я прискакал прямо сюда.

— Спасибо, Рыжий. Никуда не уезжай из города, слышишь. Ты можешь мне понадобиться.

Когда рудокоп ушел, Бен медленно опустил вилку. У него совсем пропал аппетит. Какого же дурака он свалял, позволив Шевлину там работать! Но Мерриэм Клэгг уверял, что беспокоиться не о чем. Работа на Берта Перри отвлечет его от событий в городе, к тому же человек никогда не замечает того, что лежит у него под носом. Тогда идея казалась вполне подходящей. Остается только надеяться, что ничего не случилось.

Стоув хотел предложить Шевлину место Джентри. Но как поступить? Обнаружит ли Шевлин тайник, нет ли — с ним надо договориться. И что его туда понесло? Чего он ищет? И куда подевался Берт Перри? Одно Бен знал точно: торопиться сейчас не стоит, и уже тем более не надо вызывать подозрений у Рыжего. Он сказал ему, поедет поговорить с Шевлином, — пусть так и будет.

Стоув заставил себя немного поесть и не спеша выпил еще одну чашку кофе.

Первый раз в жизни им овладела неуверенность. До этой минуты он однозначно представлял себя богатым, преуспевающим дельцом, имеющим власть над другими людьми. И вдруг, в одночасье вся определенность куда-то исчезла.

С гибелью Джентри из его сложного, тщательно возводимого сооружения выпал краеугольный камень. Смерть Гиба, вызванная оплошностью Корта, пробила в нем зияющую брешь. Бен уже давно недолюбливал этого забулдыгу, но тот со своей специально созданной транспортной конторой играл слишком важную роль в его планах.

А эта девчонка у доктора Клэгга, кто она такая?

Подавленный страх породил раздражение. Только не суетиться. Сначала найти Шевлина, разузнать, что тот выяснил и согласен ли иметь с ним дело. Бен зло выругался, вспомнив об отказе Майка явиться на встречу с ним. Идея обратиться к Шевлину стала ему невыносима. Но он подавил раздражение. Ведь ему так и не удалось найти больше никого, кто мог бы в сохранности доставить золото по назначению.

У него возникло неприятное ощущение, что события выходят из-под контроля, хотя кроме злополучного убийства Евы Бэнкрофт ничего непоправимого, казалось бы, не произошло.

Рэй Холлистер выбыл из игры… с ним покончено. Стоуву следовало бы радоваться, но Рэй всегда являлся центром концентрации его врагов. И, пока находился поблизости, Бен всегда знал, где искать скотоводов.

Направляясь в конюшню, Стоув шел по улице непринужденным легким шагом.

Он хотел, чтобы каждый встречный запомнил: вот человек после обеда собирается на небольшую конную прогулку, совсем обычную прогулку, как вчера и несколько месяцев назад. А то, что еще до захода солнца он намерен завоевать союзника или уничтожить врага, никому не должно прийти в голову.

Бразоса в конюшне не оказалось. Бен, уже привыкший к сервису, не любил сам себе седлать лошадь. Тем не менее с раздражением это сделал и отправился в путь. Куда подевался чертов конюх?

А Бразос сидел на кухне в доме у доктора Клэгга, на коленях у него покоился дробовик, а рядом лежал винчестер сорок четвертого калибра. Клэгг нанял Бразоса в качестве телохранителя для Лайны Теннисон.

В клинике доктора на консилиум собралось несколько пациентов. Присутствовали Билли Таунсенд, владелец салуна «Голубой Рог», Джеймс Мартин Филд, редактор и издатель «Вестника Рафтера», Том Хейс, управляющий универсальным магазином, и другие, тщательно подобранные люди.

Клэгг обратился к ним с речью:

— Не будем терять времени в спорах о прошлом. Давайте определим, какие возможности у нас остаются на будущее. Если у кого-то из вас есть сомнения относительно цели нашей встречи, она такова: обсудить положение дел в Рафтере на данный момент.

Молодая женщина, хорошо известная и всеми уважаемая хозяйка ранчо, убита на улице города. Гиб Джентри, местный предприниматель, застрелен недалеко на пути к каньону. Киллер, неизвестно для каких целей сюда вызванный, найден мертвым в ближайших холмах. Все убийства совершены за последние несколько дней. — Хейс беспокойно заерзал на стуле, у него на лбу каплями выступил пот. — У нашего городского шерифа прекрасная репутация, — продолжал доктор Клэгг, — но он предпочитает действовать в соответствии с тем, что приемлют жители города, и в пределах этого поддерживать мир. Такова обычная практика в большинстве западных городов. Остается только определить, достаточна ли такая практика в наших условиях.

Хлопнула входная дверь клиники, потом распахнулась внутренняя, и на пороге появилась Лайна Теннисон.

— Руперт, — обратилась она взволнованно к оратору, — полагаю, ваша встреча касается и меня. Я тоже хочу присутствовать.

— Присаживайтесь, Лайна, — согласился Клэгг. — Это я просил Дотти рассказать вам, что происходит.

Том Хейс вскочил было, потом снова уселся.

— Послушайте, док, — запротестовал он. — Я не уверен, что мое место здесь. У меня нет желания во что-то вмешиваться. Все и так складывается неплохо, и…

— Придержи лошадей, Том, — спокойно остановил его Билли Таунсенд. — Просто сиди и слушай, что говорит док. Сдается мне, он человек дельный.

Хейс нервно оглянулся вокруг.

— А она здесь на что? — заворчал он. — Что девчонке тут делать?

Лайна невозмутимо повернулась к нему.

— Моя заинтересованность в этом деле неоспорима. Я владею обоими рудниками.

Взгляды всех присутствующих устремились к ней, она слегка покраснела и вздернула подбородок.

— Это так, джентльмены, — подтвердил Клэгг. — И у мисс Теннисон есть еще одна причина. Она племянница Элая Паттерсона, с убийства которого все и началось.

Хейс напрягся при слове «убийство», но быстро овладел собой.

— Мы собрались, чтобы принять решение, — продолжал Клэгг. — Согласны ли мы и дальше жить за счет грабежа и убийств, растить наших детей в атмосфере потакания преступлению, в которое с каждым днем погружаемся все глубже и глубже, или мы хотим порвать с прошлым и призвать наш город к порядку?

Билли Таунсенд положил ногу на ногу и произнес:

— Если мы призовем город к порядку, слишком многим людям не поздоровится.

— Джентльмены, позвольте мне вам заметить, — резко возразила Лайна Теннисон, — что кому-то в любом случае не поздоровится. Мои адвокаты написали письмо губернатору (мне известно, что он зять Джека Мурмэна) с просьбой назначить специального уполномоченного, который бы установил в Рафтере закон и порядок. Я настаиваю на всестороннем расследовании. — Она помолчала, медленно обведя взглядом присутствующих. — Я настаиваю на расследовании кражи золота, а также установлении личности того, кто это краденное золото скупал. — В комнате волной поднялось беспокойство, но она добавила: — Однако я никому другому не желаю доставлять неприятности, хочу лишь добиться осуждения виновных и вернуть свое золото.

— Это справедливо, — согласился Таунсенд.

— Обвинение одно, а осуждение совсем другое, — возразил Хейс. — Да и кто же выметет отсюда эту компанию?

— Я думаю, Вилсон Хойт. Если, конечно, к нему обратятся жители города и обеспечат поддержку.

— Он бы рискнул, — согласился Таунсенд.

— Один в поле не воин, — возразил Хейс. — Что он против банды головорезов, которых набрал себе Стоув. Да половина рудокопов такие же рудокопы, как вы или я. Это стрелки из Техаса или откуда-нибудь еще.

— Джентльмены, — остановил дебаты Клэгг, — если мы проголосуем за то, чтобы действовать, я сам пойду с Хойтом.

Все посмотрели на него с удивлением, все, кроме Таунсенда.

— Я содержу салун и имею с этого хорошие деньги. И все же меня не устраивает положение в городе. Док, когда вы пойдете с Хойтом, я выйду с вами.

— Спасибо, Билли, — улыбнулся Клэгг, — я о тебе так и думал.

— И я тоже, — подхватил Филд. — Я не стрелял из винтовки со времен Гражданской войны, но у меня есть отличный дробовик.

Том Хейс вскочил и резко отшвырнул стул.

— Да вы просто сборище глупцов! — со злостью крикнул он. — Не хочу иметь с вами ничего общего.

В глубине комнаты двое других быстро поднялись и исчезли за дверью.

Хейс колебался, словно хотел сказать что-то еще.

— Нельзя сидеть между двух стульев, Том, — спокойно произнес Таунсенд. — Мы позвали тебя, чтобы предоставить шанс.

— Шанс! Да у вас у самих нет шансов. Как только Бен Стоув услышит о нашем сборище, вы все отправитесь на Бут-Хилл!

Билли Таунсенд усмехнулся.

— Уж не ты ли ему расскажешь, Том?

— Нет, не я! — вскипел от злости Хейс. — И не вини меня, когда он все узнает! — Он вышел и резко закрыл за собой дверь.

В комнате на минуту воцарилось молчание, а потом Пит Хиллэби произнес:

— Можешь рассчитывать на меня, док. Я пойду с вами.

К концу осталось девять человек. Доктор Клэгг обвел всех взглядом.

— Отлично, парни. С этого момента мы ходим вооруженными, и никто из нас не должен оставаться в одиночестве. Билли даст вам знать, и мы все у него соберемся. А я тем временем поговорю с Вилсоном Хойтом.

Когда все разошлись, Руперт повернулся к Лайне:

— Ну что ж, Рубикон перейден, я уверен, мы их одолеем.

— Имея всего девять человек? — заволновалась Лайна. — Мы должны немедленно сообщить обо всем Майку Шевлину.

— Он надежный парень, — согласился Клэгг, — его стоит привлечь. — Он на секунду задумался. — Я поеду за ним.

— Нет, — возразила Лайна. — Оставайся здесь. Если ты уедешь из города, все сразу же догадаются: что-то случилось. Я сама к нему съезжу.

В конце концов он согласился, поскольку дел в Рафтере было много, а времени в обрез.

На своей серой в яблоках кобыле Лайна отправилась на участок Перри, лишь на несколько минут отстав от Бена Стоува. Она ехала быстро, хорошо представляя, где расположен рудник Перри, так как часами изучала карты приисков и прилегавших областей и хорошо все помнила. Дорога к каньону шла в объезд, хотя расстояние до него с высоты птичьего полета было относительно небольшим.

Наконец она свернула в узкий каньон. И с первого взгляда узнала вход в разведочную штольню. Хотя шахта уже не использовалась, но на карте ее обозначили.

Едва Лайна подъехала к участку, как ей на глаза сразу же попалась лошадь Бена Стоува. Самого его нигде не было видно, как и Берта Перри и Майка Шевлина.

Лайна стояла очень тихо и рассматривала противоположную стену каньона.

На разведочном участке возвышалась куча пустой породы. И вдруг Лайна поняла, где они. Она потянулась к седельной сумке и достала револьвер.

Глава 15

Пройдя в глубь тоннеля, Майк остановился, зажег свечу и поместил ее в подсвечник шахтерской каски. Хотя ему и приходилось работать на руднике, он не особенно любил это занятие и теперь испытывал неуверенность, зная, какие опасности могут подстерегать его на пути. Считая шаги, двинулся по тоннелю, а когда дошел до пятидесяти, замер на месте и прислушался. Стояла мертвая тишина. Он запрокинул голову так, чтобы свет упал наверх. Каменный потолок выглядел прочным. Вероятно, его когда-то укрепили, дабы обломки скал не выпадали из свода.

Он еще немного прошел вперед. Из-за небольшого изгиба, который делала штольня, светлое пятно входа скрылось за поворотом. Неожиданно впереди открылась лестница, ею заканчивался тоннель. Она вела наверх и исчезала в темноте.

Шевлин снова прислушался.

Лишь неторопливая капель звенела в самом конце тоннеля. Немного подождав, Майк стал подниматься по лестнице.

В какой-то момент ему показалось, что откуда-то доносятся отдаленные удары кирки, но звуки неожиданно стихли, и он остался в сомнении. Глядя наверх, вспомнил, как в точно таком же проходе на агента Лайны упали отбойники. Длинные стальные стержни, должно быть, пронзили тело насквозь… Страшно подумать!

Вдруг слева открылся тоннель. Лестница продолжала подниматься вверх, но Майк ступил на площадку и остался стоять на самом ее краю. Какое-то время прислушивался, но, так ничего ине услышав, сел на корточки и осмотрел дощатый настил. Пыль лежала толстым, нетронутым слоем. Очевидно, тут давно уже не ступала нога. Пламя свечи колебалось от легкого движения воздуха, значит, где-то тоннель выходил на поверхность, либо в этом забое, либо в каком-то смежном.

Его нервы были напряжены. Одно дело встретиться с противником на поверхности и совсем другое, здесь в темноте. Человек без света оказался бы в безнадежном положении. Для того, кто никогда не спускался под землю, осознание полного отсутствия света, абсолютной темноты глубоко в шахте или пещере всегда большое потрясение. Глаза не в состоянии привыкнуть к совершенной мгле… если только это не глаза слепого.

Всякий, кого бы ни встретил сейчас Майк, будет иметь преимущество перед ним — знание рудника, его проходов, поперечных тоннелей, забоев и выработок. Он знает, куда идти и как. А Майк, никогда не видевший плана шахты, запросто угодит в какую-нибудь очистную выемку, из которой нет выхода.

Шевлин вернулся на лестницу и продолжал подъем, но, преодолев всего пару ступеней, остановился, обливаясь потом от страха. Ему приходилось испытывать страх и раньше: только дурак бахвалится тем, что ничего не боится. Он чувствовал себя совершенно беспомощным. Если его враги решат поступить с ним, как и с предыдущим агентом, то никто не докажет, что смерть наступила не случайно.

Поднявшись лишь на полсотни футов, он услыхал голоса, а высоко над головой замелькал слабый свет. Кто-то двигался ему навстречу.

На то, чтобы спуститься вниз, уже не оставалось времени, однако немного выше, слева зияло черное отверстие тоннеля. Майк быстро поднялся и юркнул в темный проем, за тот миг, который был в его распоряжении, успев разглядеть, что попал в так называемый околоствольный двор шириной около двадцати футов. На другой стороне начинался тоннель выработки, уходящей в толщу горы. У него не было и секунды на размышление, потому что шаги уже доносились с лестницы. Сорвав с головы каску и погасив свечу, он в кромешной темноте на цыпочках пошел к тоннелю и, конечно, промахнулся на несколько футов, но все же обнаружил вход и едва успел отойти от него внутрь, как околоствольный двор слабо осветился.

Майк ощупью стал пробираться вдоль стены, рассчитывая найти поперечный тоннель, в котором надеялся спрятаться. Люди на лестнице могли спуститься ниже, но если остановятся здесь, кто знает, что случится.

Они остановились.

Распластавшись вдоль стены, Шевлин ждал. До него донеслись приглушенные голоса, и в следующий момент показался человек — приземистый, крепкого телосложения, с трубкой в зубах. Следом возник и второй. Ни револьверов, ни винтовок. Каждый нес кайло. Впрочем, для рукопашной схватки в шахте и это тоже грозное оружие.

Сначала слов разобрать не удавалось, долетали лишь обрывки фраз. Очевидно, рабочие остановились, чтобы покурить… но что они сделают потом? А если пойдут по тоннелю в его сторону?

— …очень нервный. Говорю тебе, Эл, не нравится мне. Был ты с тех пор в «Неваде» или в «Голубом Роге»? — Разобрать слов второго собеседника Шевлин не смог, а первый продолжал: — А я там был. Народу никого. Плохой знак. Чую — будет линчевание. Я видел, как это случалось раньше. Ты можешь делать, что угодно, ограбить, даже убить, никто и слова не скажет. Но стоит тронуть женщину или нанести ей какой-нибудь ущерб, люди на глазах меняются. — Последовало еще одно нечленораздельное замечание, и снова первый: — Ты можешь не волноваться, а вот я беспокоюсь. И не я один. Босс тоже встревожен. Видал его. Ощетинился, как еж.

Вскоре рудокопы вернулись на лестницу и продолжили спуск. Майк подождал, пока они отошли подальше, чиркнул спичкой, зажег свечу и двинулся по тоннелю. В пути его сопровождала неумолкающая капель, постоянно попадались и мелкие лужи. Миновав несколько поперечных проходов, наткнулся на ряд из четырех рудоспускных выработок, давно заброшенных и успевших покрыться толстым слоем пыли. Он очень сожалел, что не имел понятия о длине штреков.

Его беспокойство росло с каждым шагом. Одно неверное движение — и можно попасть в беду. Меньше всего на свете ему хотелось угодить в беду под землей. В таких местах перестрелка слишком опасна, один выстрел — и старая выработка рухнет, обвал похоронит всех, кто здесь окажется.

Неожиданно показался поперечный проход. На расстоянии нескольких футов от входа в стене виднелась массивная деревянная дверь. Пороховой склад? Но кто строил его столь тщательно? По обе стороны тяжелые доски вмонтировали в скалу и дополнительно укрепили огромными, сечением двенадцать на двенадцать дюймов столбами. Майк попробовал открыть дверь, но она оказалась так крепко заперта, что даже не шелохнулась. Дверь и дверной проем столь точно подогнали, что в щель невозможно было подсунуть ни монтировку, ни клин. Доски в сечении составляли три на двенадцать дюймов, и по его оценке меньше чем тараном или динамитом такую дверь не взломать. Получасовая работа топором принесла бы результат, но по другую сторону двери мог сидеть вооруженный охранник.

Значит, отсюда скорее всего есть выход к тем разработкам, где добывают высокосортную руду. Поперечный проход по другую сторону штрека наполовину завалили пустой породой. Основной тоннель вел в толщу горы, и Майк подозревал, что уже прошел под землей полпути до Рафтера. Он еще раз задумчиво осмотрел скалу, в которую был вмонтирован дверной проем, но она показалась ему такой же незыблемой, как гора, частью которой являлась. Майк, постояв так какое-то время, неохотно расстался со своей затеей и попытался сориентироваться относительно обоих приисков. Но перемещения под землей нередко обманчивы, и разведчик так и не пришел к определенному выводу.

Пока он стоял в нерешительности, в нем возникло тревожное подозрение, что за ним наблюдают. Может, в двери где-то есть глазок? Его шахтерская лампа отбрасывала бледный круг света. Майк пожал плечами и вернулся в центральную выработку. Пока он гадал, стоит ли углубляться в шахту, его глаз выхватил из мрака такое, отчего его сразу же бросило в холод. Из кучи пустой породы на другой стороне поперечного прохода торчало дуло винтовки. За кучей кто-то лежал и был готов в любой момент выстрелить.

Привлеченный причудливым отблеском света на стенке тоннеля, Майк подошел ближе, притворяясь, будто рассматривает скалу. Потом взял кирку, которую нес за поясом, и, отколов ею кусочек камня, сделал вид, что внимательно изучает его в свете лампы. Сам же тем временем пытался придумать выход из положения.

Проще всего повернуться и пойти обратно к тоннелю той же дорогой, которой пришел. Тогда его присутствие можно расценить как безобидное исследование заброшенной шахты. При сложившихся обстоятельствах версия малоубедительная, но для кого-то сработала бы. С другой стороны, позволит ли притаившийся наблюдатель ему так просто уйти? Не станет ли стрелять в спину?

И в этот момент в тоннеле, с той стороны, откуда он сам пришел, раздались чьи-то шаги. Кто-то двигался ему навстречу, причем подошел уже довольно близко. У Шевлина не осталось выбора. Он быстро развернулся и зашагал в глубь шахты. Не пройдя и пятидесяти футов, наткнулся на другой ряд из четырех рудоспускных выработок с пешеходным подъемом возле них. Он успел лишь заметить, что на лестнице слой пыли не тронут, и стал взбираться наверх как можно быстрее и тише. Поднявшись на тридцать футов, Майк попал в очистной забой, откуда всю руду уже выбрали и спустили вниз. Карабкаясь по куче камней, добрался до небольшой полости и затаился, весь превратившись в слух.

Место, в котором он спрятался, находилось как раз над спускной выработкой, так что малейший шорох, производимый им, сразу же услышали бы внизу, но и ему было слышно все, что там происходит. Отдаленные шаги приближались, затем наступила пауза. Спрятав свою лампу в глубине выемки, Майк навис над краем рудоспускной выработки и увидел бледный свет приближающейся шахтерской лампы, качающейся в такт шагам. А как же наблюдатель с винтовкой? Неужели о нем ничего не известно человеку, который идет сейчас по тоннелю?

Внезапно до него донеслось шуршание одежды. Кто-то торопливо прошел мимо и остановился в промежутке между этой спускной выработкой и следующей. Вновь зашуршала ткань, трущаяся о стены. А потом донесся звук еще чьих-то отдаленных шагов. Человек, очевидно, спешил, и вдруг все стихло. Прошло не больше полминуты, и невидимка двинулся дальше.

Похоже, путник тоже останавливался возле тяжелой двери. Затаив дыхание, Шевлин сидел на краю выработки, следя за бликами отраженного света. А тот, в чьих руках был источник света, шел по тоннелю, который как раз проходил мимо выработок.

Неожиданно внизу кто-то стремительно шагнул в тоннель.

— Вот те раз. Странно видеть вас здесь! — Майк сразу узнал голос Стоува. — Шахта не место для леди. Не откажите рассказать мне, чего вы ищете?

— Ох! Вы меня и напугали! Это ведь Бен Стоув? — Голос принадлежал Лайне Теннисон. — Я никогда раньше не спускалась в шахту. А здесь так интересно, но у доктора Клэгга все нет времени сводить меня на прииск. Вот я решилась сама. Покажите мне шахту, мистер Стоув! Ну, пожалуйста! Вот, например, что это?

Она подняла голову и заглянула в рудоспускную выработку. Майк не сомневался: девушка заметила его, хотя в следующий миг он поспешно отпрянул.

— Это рудоспускная выработка, мисс, — ответил Бен. — Породу скалывают со стен и свода очистной выемки вот там, наверху, затем сваливают в рудоспускную выработку и на вагонетках вывозят наверх. — Камни заскрипели под его сапогами. — Мэм, — продолжал он, — а вы для чего на шахте? Что вас сюда привело?

— Да ничего, кроме любопытства, мистер Стоув. Я увидела тоннель и решила заглянуть. Здесь добывают золото? Или серебро? Боюсь, я мало смыслю в рудном деле, но все так интересно.

— Как вы вообще попали в каньон?

— В каньон? Я искала мистера Шевлина. Доктор Клэгг хотел его видеть. Мистер Клэгг и я… ну, мы думали пригласить его на ужин. Он такой милый, не правда ли, мистер Стоув?

— Я как-то не замечал.

Бен явно озадачился, и Шевлину едва удавалось сдерживать смех. Лайна старалась, очень старалась, но выйдет ли что? Удастся ли ей выглядеть достаточно пустоголовой девицей, чтобы такой пройдоха, как Стоув, отпустил ее с миром?

— О, и вы, мистер Стоув, такой симпатичный, может, и вы пришли бы на ужин? Ну, что тут особенного. Ужин, не обед или раут какой-нибудь там. Интеллигентные люди встретились, побеседовали, разделили трапезу. Мне очень нравятся западные мужчины. Вряд ли я найду мистера Шевлина, но даже если найду, приходите. Мы давно ищем повод пригласить вас. — Стоув хотел было спросить что-то еще, но она не давала ему и двух слов вставить. — Да вот как раз вчера Дотти сказала, — Дотти это миссис Клэгг, — что она не в силах понять, почему девушки до сих пор вас не окрутили. Вы такой импозантный, такой преуспевающий и…

— Мэм, где вы взяли свечу? — наконец пробился сквозь словесный поток Стоув. — Сдается мне, вы заранее наметили спуститься в шахту.

— Ах, эту? Нашла в хижине Берта Перри. Я хочу сказать, что всего лишь одолжила ее, вернусь и положу на место. Не думаю, чтобы он стал возражать. Вы тоже так считаете, мистер Стоув? — Она умолкла лишь на секунду. — Мистер Стоув… Можно я буду звать вас Бэн? Вы не откажетесь отвезти меня в город? Должно быть, уже стемнело, вас не очень затруднит проводить меня домой? Я была вы вам так признательна…

— Нет, мэм, не затруднит, — ответил Стоув.

Скорчившись, Майк слушал, как их шаги удаляются в глубине тоннеля. Его ноги сводило от напряжения, но он выждал, сколько считал нужным, и потом очень осторожно, так, чтобы не произвести ни звука, выпрямился, забрал каску и спустился в проход. Было темно и тихо. Бесшумно добравшись до тоннеля, на цыпочках пошел по нему. В глубине выработки раскачивались два тусклых огонька.

Дождавшись, пока они исчезнут, Майк двинулся вперед, держа в руке револьвер и не спуская глаз с поперечного прохода, в котором видел дуло винтовки. Подойдя поближе, обнаружил, что исчезла не только винтовка, но и ее хозяин. Забравшись на кучу пустой породы, он заглянул за нее. Среди скальных обломков, раскиданных по проходу, кто-то устроил уютное гнездышко: между камнями валялись объедки и корки. Неизвестный просидел здесь довольно долго, судя по остаткам, возможно дни, а то и недели.

Куда же делся человек? Ушел ли тихонько по тоннелю, пока Бен и Лайна беседовали? Другого объяснения не находилось, поскольку если бы открывали потайную тяжелую дверь, это бы непременно наделало шуму или изменился бы воздушный поток в шахте.

На выходе из шахты, погасив фонарь, Майк остановился и прислушался, а потом, не переводя дыхания, домчался до кустов, где оставил вороного.

И только тогда набрал полную грудь чистого, свежего воздуха. Как хорошо остаться в живых… Действительно, хорошо!

Он вспомнил про Лайну Теннисон. Бена Стоува трудно провести… Как долго ей удастся его дурачить? И одурачила ли она его вообще?

Глава 16

Проверив винчестер, Майк засунул его в чехол и направил лошадь вниз по каньону. Прикинув и так и сяк, решил, что человек, прятавшийся за кучей пустой породы, не кто иной, как Берт Перри. Между Стоувом и Перри не было сказано ни слова… знал ли вообще Стоув, что там затаился Перри?

Потом Шевлин принялся обдумывать главный вопрос. Как достать золото, которое скрыто за дверью? Прежде всего, надо как-то избавиться от Перри. Раз ему поручили сторожить золото, значит, он гораздо круче, чем кажется.

Допустим, убрали с дороги Берта, взорвали или разрубили топором дверь… А что дальше? Полмиллиона золотом, если оно там хранится, в кармане не унесешь, тяжеловато будет.

Ночь полностью вступила в свои права. Низкий ветер принес с заросших полынью равнин горький аромат. Где-то впереди ехали Лайна и Бен.

Ева Бэнкрофт, Гиб Джентри и Лон Корт погибли с тех пор, как Майк прибыл в город, а расследование его ничуть не приблизилось к завершению. Стоув так же уютно сидит у себя в конторе, окруженный псевдорудокопами, которые на поверку оказались отъявленными головорезами, а от разгадки главной тайны — кто убил Элая Паттерсона — он далек по-прежнему.

Когда Шевлин вернулся в город, в окнах домов уже горел свет. Он поставил вороного в конюшню и направился в ресторан «Бон тон». Голодный и смертельно уставший, Майк собирался поужинать и идти спать в свой номер в гостинице «Невада».

Он подходил к ресторану по дощатой мостовой, когда дверь внезапно распахнулась, и на пороге появился Перри. Его лицо словно окаменело, как только он увидел своего работника.

— Эй! Шевлин! — грубо окликнул он его, тотчас засунул руку в жилетный карман и достал несколько монет. — Твое жалованье. Все. Закрываю дело.

Майк даже не успел ничего спросить, как Перри повернулся и торопливо зашагал прочь. Озадаченный, Шевлин открыл дверь ресторана и шагнул в зал. За одним из столиков сидел Том Хейс, которого он знал в лицо, в дальнем углу устроился Мерриэм Клэгг; последний поднял глаза, но тут же отвел в сторону взгляд.

Майк заказал поесть и с наслаждением взялся за кофе, который был черным, горячим и крепким. Вдруг дверь растворилась, и в зал вошел Бен. Он послал стремительный взгляд Мерриэму и направился к Тому Хейсу.

— Я и не знал, Том, что вы с доктором Клэггом такие друзья, — спокойно произнес он. — Слышал, ты с ним встречался сегодня. Или заболел?

— Плохо себя чувствую. — Хейс выглядел изможденным. — Мне нездоровится.

— Дрянь дела. А чего еще ждать? Доктора обычно пользуют людей, которые ведут нездоровый образ жизни.

Стоув тяжело опустил руку на плечо Хейса.

— Не стоит беспокоиться, Бен. Что такое боль в животе, когда вокруг погибает столько народу?

Стоув перевел взгляд на Шевлина и направился к его столику.

— Не возражаешь, Майк, если я сяду? — вежливо спросил он.

Хейс выбрался из-за стола и торопливо покинул ресторан. Бен проводил его взглядом, полным презрения.

Сев рядом с Шевлином, Стоув достал две сигары, одну протянул собеседнику, другую закурил сам.

— Майк, — начал он, — мне пришла в голову одна идея, В прошлом нас с тобой многое связывало. Я знаю тебе цену. Теперь, после гибели Джентри, мне нужен помощник. — Он понизил голос. — Мне нужен крутой парень с головой на плечах и который не бросится наутек при виде ружья в кустах.

— Давай дальше, — нехотя произнес Шевлин. Он так устал, что едва мог держать глаза открытыми.

— Полагаю, что и деньги всегда пригодятся, ты когда-то был не прочь поживиться при подходящем случае. Как отнесешься к тому, чтобы занять место Гиба в транспортной компании? — Они говорили так тихо, что никто другой не мог их услышать. Бен как бы между прочим обронил предложение, но потом, словно припомнив, добавил: — При благополучном завершении операции тебе причитается изрядный кусок. Гиб за него работал, но его теперь среди нас нет, так почему бы тебе не взять то, что ему полагается?

— Я не спешу кончить, как Джентри, Бен.

Рукой, в которой держал сигару, Стоув небрежно отмахнулся от этого предположения.

— Что прибедняться! Тебя голыми руками не возьмешь. Кроме того, ты мне нужен. В общем-то, мне нужен был Гиб. Его застрелили по ошибке.

Шевлин поднял глаза на Стоува.

— В этом ты чертовски прав, я знаю, что случилась ошибка.

Бен усмехнулся.

— Полагаю, что знаешь. Но послушай, Майк, на кон поставлены большие деньги. Нельзя порицать человека за то, что он пытается подстраховаться. Теперь, со смертью Гиба, все изменилось. Ты его заменишь. Долю Гиба составляла транспортная компания и полмиллиона долларов в придачу… полмиллиона долларов, Майк! Ты бы столько за всю жизнь не накопил.

Шевлин окончательно проснулся.

— И что же нужно сделать за такие деньги? — спросил он.

Стоув вынул изо рта сигару.

— Буду с тобой откровенен. Ты прошел огонь и воду и следы умеешь читать не хуже других. Мне необходим достаточно надежный человек, который способен во что бы то ни стало доставить мой груз по назначению.

— Думаешь, я справлюсь?

— Как никто другой. Даже лучше, чем Гиб.

— Ты полагаешь, кто-то попытается помешать перевозке?

Бен уперся локтями в стол.

— Совершенно верно. Где, по-твоему, сейчас Рэй Холлистер?

Усталость все сильнее наваливалась на Майка, и он с трудом заставил себя задуматься над предложением Стоува, предложением столь удивительным, что в него едва ли можно было поверить. Золото само шло к нему в руки. Его даже не надо искать, он получит его в полное распоряжение, правда, под бдительным надзором головорезов Бена. Полмиллиона долларов!.. Это получше, чем десять процентов от той же суммы. Наверняка кое-что будет наличными, а остальное поступит с последующей разработки рудника.

Он стал бы богатым человеком, вольным делать все, что угодно, сам себе хозяин. Конечно, Стоув планирует его убить, но в игре участвуют двое. Что, если он сам убьет Бена? Тогда все золото достанется ему.

Майк посмотрел на управляющего.

— Что ж, Бен, это звучит неплохо. Но утро вечера мудренее, я еще подумаю до завтра.

Он вышел из-за стола и направился к двери, остановившись на секунду по дороге.

— В конце концов, когда еще выпадет случай подзаработать столько денег?

Шевлин уже ушел, а Стоув все еще смотрел на дверь, и в глазах его горела ярость.

— Врешь, грошовой наемник, — процедил он сквозь зубы. — Меня не проведешь! Ну, я тебе покажу!.. Но сначала ты вывезешь для меня золото.

Произнеся всю тираду вслух, Стоув выплеснул переполнявшую его злобу, но ни Клэгг, ни Мерриэм, ни официантка не услышали его. Просидев так несколько минут в одиночестве, Бен еще раз просчитал все возможные варианты. Альтернативы не находилось. Где-то разгуливал Холлистер, рано или поздно его придется убить. Он не уймется и никогда не поймет, что разбит, что у него нет шансов на победу. Холлистер хоть и глуп, но весьма изобретателен в нападении, кроме того, с ним Бэбкок. Если и есть в Рафтере человек, способный переиграть Холлистера, так это Майк Шевлин. А потом он лично его убьет.

Построенная цепочка неожиданно доставила Стоуву глубокое удовлетворение. Он понял, что ненавидит Шевлина и, если уже на то пошло, ненавидел всегда. Майк единственный никогда не признавал его главенства. Гиб с ним считался, а этот…

Над его столиком нависла тень. Стоув запрокинул назад голову и увидел грубоватое, но симпатичное лицо Мерриэма.

— Привет, Клэгг. Садись.

Мерриэм остался стоять.

— Ты весьма рискуешь, Бен, — произнес он ровным голосом. — У Шевлина только одно на уме. Он ищет того, кто Убил Паттерсона.

Стоув пожал плечами, его лицо осталось непроницаемым.

— И что? Нам нужен Шевлин — мы им воспользуемся. А потом о нем позаботимся.

— Кто позаботится?

Бен улыбнулся.

— Я позабочусь. Я оставлю эту привилегию за собой. Тебе же придется участвовать в этом деле.

— Сегодня я получил письмо… от губернатора, — сообщил Мерриэм.

— Не знал, что вы друзья.

— Отнюдь. Мы не друзья. Я помогал ему на выборах. Сделал пожертвование.

— Тогда о чем беспокоиться? Скажи ему, что в Рафтере все в порядке.

— Он лучше знает, поверь мне. А мое пожертвование не играет никакой особой роли. Оно лишь означает поддержку его политики, на него нельзя купить вседозволенность.

Бен чувствовал, что следует быть поосторожней. Мерриэм последнее время стал слишком ранимым. Неужели он испугался? Что его так заело? Хуже всего то, что без Мерриэма ему пока не обойтись, еще немного, но…

— Садись, — предложил он снова, — и не кричи так громко. — Бен облокотился о стол. — Послушай, я хочу подрядить Шевлина, чтобы он отвез барахло, а когда доставит его куда надо… я с ним рассчитаюсь.

— А он согласится?

На лице Стоува мелькнула недобрая улыбка.

— Еще бы. Любой человек прислушивается к деньгам. Единственный вопрос, который его сейчас занимает, это как завладеть всем целиком. И не переживай ты за Элая Паттерсона, он давно мертв. А полмиллиона золотом — большая куча денег. У Майка Шевлина за всю жизнь не было ничего, кроме коня и револьвера, а тут ему дают такой шанс. Согласится.

— Не люблю убийств.

— Ты уже говорил, но Шевлин умрет далеко отсюда.

А в это время Майк разделся у себя в номере, повалился в постель, натянул одеяло и уже почти засыпал.

Но Лайна Теннисон не спала, лежа в своей постели в доме доктора Клэгга, а напряженно вглядывалась в темноту, вспоминая лицо, которое заметила в спускной выработке шахты, лишь едва заметила. Какое красноречие пришлось ей пустить в ход, чтобы увести оттуда Бена Стоува. Она тараторила без умолку и даже уговорила его проводить ее домой, хотя он внушал ей беспокойство больше, чем кто-либо другой. Насколько она одурачила его своей болтовней? Она боялась, что не одурачила совсем.

Но в одном Лайна была уверена: Бен Стоув — самый безжалостный и жестокий человек из всех, кого она встречала. Она нисколько не сомневалась, что он приказал Лону Корту убить ее и убьет, если подвернется случай.

Смерть Евы Бэнкрофт подорвала моральный дух Рафтера. Том Хейс оказался еще одним, кто не спал сейчас в городе. Беседа, которую с ним затеял Стоув, напугала Хейса. И вот он лежал теперь без сна, вспоминая завуалированную угрозу, которая прозвучала в словах управляющего.

Всю жизнь Хейс провел в тени больших людей, но он им никогда не завидовал, потому что быть большим человеком — значит стать объектом для ненависти.

Хейс прилежно уходил от разногласий, отказывался принимать чью-либо сторону в споре, старался избегать решений, которые могли бы навлечь беду. И вот теперь, побывав на собрании у доктора Клэгга, так глупо поставил себя под удар. Он был напуган.

Внезапно вскочив, Том схватил одежду.

Глава 17

Лайна проснулась неожиданно, преисполненная тревожных предчувствий. Она не встала с кровати и даже не пошевельнулась, а лишь широко раскрыла глаза и внимательно прислушалась.

Луна еще не взошла, и в комнате было совершенно темно. Ветер стих, но ей показалось, что она уловила какое-то движение. Где-то в глубине дома скрипнула половица. Неужели Руперта вызвали так поздно ночью? Она сразу же отвергла это предположение, потому что в таких случаях Дотти всегда вставала, чтобы заварить чай. В доме определенно что-то происходило. И вдруг до нее донеслись негромкие, но вполне отчетливо сказанные слова:

— Полегче, док. Не хотелось бы мне убивать единственного во всей округе врача. Сиди тихо, и никто не пострадает.

Лайна узнала голос. Он принадлежал человеку по прозвищу Рыжий, который работал на Стоува. Наверное, каким-то образом Стоуву стало известно о том, что против него затевают, он принял контрмеры и нанес упреждающий удар.

А где же Бразос, удивилась она. И сразу же вспомнила: Руперт отправил его из города с сообщением к двум владельцам ранчо, которые, по мнению Клэгга, помогли бы им изгнать Стоува. Сначала Бразос посетит Волта Келли, а затем отправится в противоположную сторону — к Джо Холидею.

Кто еще оставался? Билли Таунсенд и Филд. Их нужно как можно скорее предупредить, если, конечно, до них еще не добрались. Лайна быстро оделась и поспешила к окну. Очень осторожно она приподняла раму и вылезла во двор.

Мог ли кто-то из нападавших остаться на улице? Весьма вероятно. Девушка бесшумно скользнула вдоль стены и затаилась. Сколько у нее осталось времени до того, как они войдут в ее комнату?

Возле ворот кто-то стоял. Лайна прошла вдоль зарослей сирени, потом, поколебавшись, стремительно пересекла открытое пространство и скрылась в тени сарая. До конюшни, конечно, не добраться, но для того, что она задумала, лошадь не требовалась.

Тихонько отворив калитку за сараем, Лайна выбежала в проход между участками, закрыла за собой дверцу и отправилась той же дорогой, по которой Майк Шевлин однажды подкрался к дому. Она шла торопливым шагом, иногда переходя на бег. Город был погружен во тьму. Огни горели только в «Голубом Роге», в комнатах, где жил Таунсенд. Возле входа в салун околачивались двое.

Если Бен раскрыл замысел Руперта, тогда ему также известно, что прииски принадлежат Лайне. Ей нужно спрятаться в такое место, где ее не будут искать. И она подумала о комнате Шевлина в гостинице «Невада».

Майка сейчас нет, но Лайна знала, что он оставил за собой номер, поскольку часто приезжал в город. Теперь, как и в прошлый раз, она обошла гостиницу и поднялась по наружной лестнице на второй этаж.

Коридор был пуст. Она летела по нему, моля Бога о том, чтобы дверь оказалась незапертой. Так оно и случилось, и Лайна поспешно юркнула внутрь. В тот же момент в бок ей уперся ствол револьвера.

— Майк? — прошептала она.

— Да, — ответил он тихо. — Что случилось?

Она сжато описала события, которые произошли с момента их встречи в доме до настоящего времени.

— Понимаешь, у них нет никаких шансов осуществить задуманное. Даже не уверена, что Руперт успел переговорить с Хойтом. Я как раз собиралась рассказать тебе обо всем, когда поехала на участок, но тебя там не оказалось, и я не удержалась и заглянула в тоннель. Потом появился Бен Стоув. Когда я тебя увидела, то думала только о том, как бы увести его поскорее.

— А ты не заметила кого-нибудь еще? В шахте или вокруг?

— Нет… больше никого.

Майк слушал ее вполуха, пытаясь предугадать последующие шаги Бена. Теперь Стоув знает своих потенциальных противников. Убьет ли он их? Если да, то как объяснит исчезновение нескольких столь уважаемых граждан? Или он просто припугнет их как следует, угрожая смертью, и отпустит на все четыре стороны?

Интуиция подсказала, что Стоув уже перешел черту. Он убивал. И убивал не раз. Ему сходило с рук. С безнаказанностью к нему пришло ощущение власти, всегда возникающее у подобных людей, и они начинают думать, что им все дозволено. Их эгоизм разрастается до таких размеров, что они уже не останавливаются ни перед чем ради достижения своих целей.

И все же Стоув всегда обладал холодной предусмотрительностью. Раньше он не был похож на лихого, беспечного удальца. Насколько изменился его характер?

— Лайна, тебе придется спрятаться, — заявил Шевлин. — На какое-то время скрыться из виду, и надежней места, чем мой номер, для этого не найти. У меня есть кое-какая еда, а искать тебя здесь никому и в голову не придет.

— А ты?

— Я вывожу золото. Бен предложил мне сделку — он отдает мне долю Джентри.

Она внимательно посмотрела ему в лицо.

— Это, должно быть, много, не так ли?

Майк обнял ее за плечи.

— Да, довольно много. И он попытается убить меня. Наверное, даже прежде, чем я достигну конца маршрута, или, по крайней мере, сразу же после выгрузки. Но если мне удастся продержаться, то в результате стану богатым человеком. Вот только это не даст мне того, чего я больше всего хочу.

— И что же ты хочешь?

— Тебя.

Лайна не пыталась вырваться или отстранить его. Она просто смотрела ему в лицо холодным, почти оценивающим взглядом.

Майк думал о ней слишком много за последние несколько дней и сам себя за это называл дураком. Он не верил, что у него хватит духу сказать ей что-либо подобное. Но вот хватило же, и она не рассмеялась ему в лицо. Это было что-то.

Наконец она пришла в себя и прошептала:

— Но ты же так рискуешь! Стоит ли того это золото?

— У меня уже нет выбора. Я вывезу золото, чтобы сохранить его для тебя. И постараюсь выжить. Все теперь завязано в один тугой узел.

— Майк, я боюсь.

— Ты останешься здесь. Я вернусь. Если Бен лишится золота, ему конец. Он не сможет выкупить прииск, не сможет расплатиться со своими людьми. Для него и Мерриэма Клэгга песенка спета. Мерриэм заложил все имущество ради того, чтобы скупить золото.

— Они пойдет на все.

— Я тоже так думаю.

— Будь осторожен. Ты идешь совсем один.

Шевлин посмотрел на нее и улыбнулся печально.

— А когда я имел компанию?

— Неужели у тебя никогда никого не было, совсем никого?

— Нет… не было. Может, поэтому я все время переезжаю с места на место. Легче оставаться одному, если ты все время в движении. Кажется естественным не иметь друзей и близких, если ты в чужом краю.

— Майк, — взмолилась она, — пожалуйста, не уходи. Давай уедем отсюда. Пойдем в законодательное собрание, обратимся к губернатору, пусть он расследует.

— Лайна, к тому времени они вывезут твое золото, и все будет шито-крыто. Конечно, ты уволишь Бена Стоува и вернешь себе прииски, но можешь не сомневаться, они взорвут проходы к месторождению, и тогда ты потратишь все свое состояние только на то, чтобы открыть его заново. — Поколебавшись, Шевлин добавил: — Я приехал сюда, потому что хотел узнать правду об Элае Паттерсоне, смыть позор с его честного имени и посадить его убийцу в тюрьму, кем бы он ни был.

— Ты не убьешь его?

— Нет, если только он меня не вынудит. Когда-нибудь закон придет и в эти края. Чем скорее такое случится, тем лучше. Мы не можем жить без закона, и каждый из нас должен по мере сил помогать тем людям, которые его претворяют в жизнь. В конце концов, они наши слуги, без них у нас расцвела бы анархия. Поверь, я знаю, что говорю, видел и то и другое.

Возле двери он задержался.

— Держи револьвер поблизости и не открывай, если кто-нибудь постучится.

Шевлин вышел и закрыл за собой дверь. Он уже прошел коридор, когда Лайна поняла, что забыла взять с собой револьвер. Она подперла дверную ручку стулом, потом села на кровать и сняла туфли. Нужно сидеть совсем тихо, чтобы не возникал вопрос: кто остался в номере Майка Шевлина после его ухода?

О Дотти Клэгг переживать тоже не стоит. Она, конечно, будет смертельно напугана и взволнована, но если Лайна вернется в дом доктора, то принесет с собой только лишнее беспокойство. Она доверится Шевлину и будет ждать.

Шевлин интересовал ее. И она поняла, что между ними уже возникли чувства, для которых не нужно слов. С самого начала ее тянуло к нему. Худой и немножко нелепый, он в то же время обладал какой-то необычной мягкостью и природной чуткостью.

Пытаясь вспомнить все, что дядя Элай рассказывал о нем, Лайна прилегла на подушку и тут же заснула. Она не видела, как ручка двери медленно повернулась, не слышала, как дверь тихонько заскрипела под давлением чьей-то руки.

Стул, припертый к ручке, стоял неподвижно, и человек в коридоре оставил попытку войти. Если бы она не спала, то могла бы услышать его дыхание, а потом приглушенный скрип половиц, сопровождавший его отступление. Но Лайна смотрела другие сны.

Глава 18

…Рафтер растворился во мгле, словно следящая за добычей кошка, но от его столь же бдительных, как у кошки, глаз ничто не могло укрыться, или почти ничто.

Проспав три часа, Майк чувствовал себя бодрым. Выйдя на улицу, он взял курс на светящееся окно конторы Бена Стоува. Тишину вокруг непрерывно нарушали ночные шорохи, которые человек не улавливает, но тем не менее четко осознает.

Бен поднял взгляд на вошедшего, и в глазах его сразу же появилась настороженность.

Майк уперся кулаками в письменный стол Стоува.

— Бен, — заявил он. — Я вывезу золото, если ты приготовишь все до… рассвета.

Тот с минуту жевал сигару, размышляя о том, значит такая спешка. Почему Шевлин так быстро решился? Может, узнал о захвате доктора Клэгга и его сторонников? Маловероятно. Бену уже доложили, что Майк ушел из ресторана в гостиницу и не покидал ее до настоящего момента.

— Подумай сам, Бен, — продолжал Шевлин, — если Холлистер все еще рядом, он наверняка заслал в город лазутчиков. Меня подозревать не станут, и если мы двинемся немедленно, то успеем выбраться в безопасное место до того, как Холлистер начнет действовать.

— Похоже на правду, — согласился Бен и пристально взглянул на гостя. — У тебя есть люди, которых ты возьмешь с собой?

— Нет, это твоя забота. Я делаю дело; а ты обеспечиваешь людей. Ты же знаешь, Бен, со смертью Джентри у меня не осталось друзей в городе. Я возьму свою долю и уеду отсюда.

— Хорошо. Через час в устье каньона Перри. Золото будет ждать тебя там.

— Мне понадобятся вьючные мулы, примерно тридцать — сорок. Столько золота по текущим ценам должно весить тонну.

— По каким причинам предпочтение отдается мулам, а не фургону?

— Они будут искать фургон. К тому же я могу пройти с мулами там, где фургон не проедет. — Шевлин понизил голос. — Я хочу перейти хребет, Бен.

— Ты с ума сошел! Там же нет дороги.

— Я гонял коров по всей округе гораздо больше, чем ты, и мне известны тропы, о которых Рэй Холлистер даже не подозревает.

— Хорошо. — Бен отодвинул кресло и встал. — Только не вздумай что-нибудь затеять, Майк. Ты мне нужен, но я тебе не доверяю. Сделаешь дело, мы с тобой рассчитаемся и — прощай! Но только попробуй хитрить — не проживешь и суток.

— Не глупи, Бен. Где еще я смогу получить столько денег? — Шевлин уже направился к двери, но вдруг обернулся. — Кстати, Бен, кто такой Берт Перри? Твой человек?

— Перри? Обычный приезжий с Востока, который мнит себя знатоком рудного дела. — Тут Стоув почувствовал в вопросе какой-то подвох. — А что такое?

— Просто любопытно. Участок, на который он меня нанял… Там нет никаких признаков руды, думаю, что и не было.

После ухода Шевлина Стоув еще долго сидел неподвижно.

Он курил сигару, а когда она потухла, продолжал задумчиво жевать окурок.

Берт Перри настолько походил на того, кем ему полагалось быть, что, посомневавшись несколько дней, Стоув совсем перестал обращать на него внимание. Он слыхал, что Перри время от времени выпивает с Мерриэмом Клэггом, но это казалось совершенно неважным. Большую часть жизни Клэгг провел на Востоке. Оттуда же приехал Берт Перри. Так что же могло быть естественней случайной беседы двух земляков? А вдруг за этим стоит что-то большее? Что, если Берта Перри вызвал сюда Мерриэм? Для какой-нибудь особой работы — сторожить золото или выполнить еще кое-что позднее?

Теперь Стоув осознал, до какой степени презрение к Мерриэму заглушило в нем здравый смысл. Бен был настолько уверен, что использует Мерриэма, что ему даже в голову не пришло взглянуть на обратную сторону медали. Вдруг Клэгг использует его?

Он, Бен Стоув, является управляющим приисками, и, если губернатор пришлет сюда следственное подразделение, отвечать за все придется ему одному. Клэгг потеряет все свое состояние, но у него может быть еще какой-нибудь запасной козырь, о котором Бену ничего не известно. Хватило же у Мерриэма мозгов посадить Берта Перри на никчемный участок, откуда можно наблюдать за золотом.

Стоув вернулся к своему долгосрочному плану, в соответствии с которым собирался устранить Джентри, а затем Мерриэма, завоевать уважение в Рафтере, да и во всем штате. Люди не смотрят, каким путем деньги пришли к человеку, говорил он себе, их интересует только, есть ли они у тебя. Но теперь он не чувствовал себя столь уверенно.

Выйдя из-за стола, Бен принялся задумчиво мерить шагами комнату, что-то бормоча себе под нос. Он был странно возбужден. Казалось, ему не хватало воздуха. Рванув воротник рубахи так, что отлетела верхняя пуговица, Бен остановился. Получается, он свалял дурака, увлекшись идеей завоевать уважение сограждан. Сколько можно удерживать этот дырявый челнок на плаву? И стоит ли жадничать? Не лучше ли забрать полмиллиона и смыться?

Он задумчиво сощурил глаза и уставился на пламя керосиновой лампы.

Только так и надо сделать!

Караван с золотом пойдет через горы к Таппан-Джанкшену. В Джанкшене железнодорожный вагон уже готов принять груз. Предполагается, что это шкуры. Они там и будут.

Если кто и провезет золото через хребет, так это Майк Шевлин, а все приготовления на другой стороне уже сделаны. Стоув получил сведения, что его люди уже ждут в Джанкшене. Вагон сразу же отправится на Восток, где золото легче всего сбыть… по крайней мере большую его часть.

Стоув и раньше ездил по делам на Восток, так что никого не удивит, когда он отправится на железнодорожную станцию, прихватив с собой всего лишь одну сумку.

Они увидят, что он с собой ничего не везет, и им в голову не придет, что Бен смотался навсегда. Чем больше он думал над внезапно возникшей идеей, тем больше она ему нравилась. Золото прибудет в Джанкшен почти одновременно с ним. На станции кроме телеграфиста да нескольких проезжих скотоводов, заглянувших узнать новости, обычно никого нет.

Он оставит заявление об отставке, мотивируя свой уход неблагоприятными обстоятельствами на руднике, злополучным убийством Евы Бэнкрофт и сопутствующими событиями. Таким образом, у них против него ничего не будет, совсем ничего. Взрывчатку в рудниках взорвут, тоннели, ведущие к забоям с высокосортной рудой, окажутся завалены, и его не смогут обвинить ни в чем, кроме того, что бросил работу. А он тем временем завладеет всем золотом и потихоньку исчезнет, растворится, ляжет на дно. Он станет обладателем огромного состояния и будет гордиться своим умом и ловкостью. Оставалось несколько деталей, о которых следовало позаботиться. Он вызвал нужных людей и отдал необходимые распоряжения, потом вернулся к столу. Ему не давал покоя Берт Перри. Чем больше он размышлял, анализируя ситуацию, тем крепче становилась его уверенность в том, что Перри поставлен сторожить золото и, очевидно, все еще находится на посту или где-то поблизости.

Беспокоил его и Мерриэм Клэгг. Что делать с ним? Если даже тем или иным способом устранить Перри, в течение нескольких дней Мерриэм все равно узнает, что золота больше нет, и поднимет шум.

А что, собственно, он может сделать? Принять какие-либо законные меры значит разоблачить свое собственное участие в афере. Мерриэм не из тех, кто пойдет на убийство, и уж вовсе не из тех, кто способен совладать с Беном. Поэтому Мерриэма можно смело оставить в покое. Пусть делает все, что угодно, при необходимости Стоув найдет на него управу.

Он проверил свой револьвер, еще один заткнул за пояс и накинул на плечи плащ. Было облачно, и, похоже, собирался дождь. Что ж, тем лучше. Мало кто отправится в путь дождливой ночью, мало кто увидит караван мулов, пробирающихся через хребет в сторону Джанкшена.

Бен вышел на безлюдную улицу, постоял немного, подняв воротник для защиты от ветра, и двинулся через дорогу в конюшню. Перейдя на другую сторону, он обернулся и бросил прощальный взгляд на огни прииска. Криво усмехнувшись, воскликнул:

— Да черт с ним!

И внезапно ощутил свободу, почувствовал облегчение, словно сбросил с плеч тяжелую ношу.

Дальний конец улицы скрывали неподвижные тени, и Бен там никого не увидел, но сам он шел совершенно открыто, не скрываясь.

Джесс Винклер был слишком опытным старым охотником, чтобы позволить себя обнаружить. Он неподвижно стоял в тени, холодным взглядом сопровождая Стоува. И внезапно, словно кто-то подсказал, Винклер понял: Бен Стоув выбывает из игры, покидает город и эти края.

Спустя пару минут после того, как Бен выехал из конюшни, Винклер сел на лошадь и на безопасном расстоянии последовал за ним.

Достигнув устья, Стоув повернул в каньон Перри.

— Святой Гарри, — пробормотал Винклер. — Рэй прав! Он собирается вывезти золото.

Притаившись за низким песчаным холмом, Винклер ждал, скрытый ветвями масляного дерева, которое росло на вершине. По прошествии часа появился первый мул. Всего лазутчик насчитал их сорок. Некоторые, вероятно, везли провизию и поклажу охранников. Он смотрел, как они уходили все дальше, старательно избегая дороги.

Отряд состоял из девяти человек, но в нем не было Бена Стоува. Зато присутствовал Майк Шевлин.

— Я бы предпочел Бена, — рассудил Винклер.

Понаблюдав еще несколько минут, старик вернулся к лошади, объехал кругом и поскакал к лагерю Холлистера.

При первых признаках зари, когда едва заметный луч окрасил облака в багровый цвет, Майк натянул поводья и помахал рукой ближайшему всаднику, за которым следовали мулы. Он сделал знак спускаться на равнину, вокруг которой громоздились гигантские валуны.

— Иди вперед, — коротко приказал Шевлин, — ты не промахнешься.

Майк опустил пониже поля шляпы и тихонько выругался. Пыль осела на воротник рубашки и, смешавшись с потом, вызывала зуд. Он импровизировал… у него не было четкого плана, лишь смутная, незавершенная идея, которая, казалось, обретает форму где-то в глубине сознания.

Ни одного из своих спутников Шевлин не знал, хотя двоих, похоже, видел на прииске. Но с людьми такого сорта встречался не раз. Это были крепкие парни, которых нанимали за их умение обращаться с револьвером и за готовность применять насилие. Ониработали сегодня здесь и за пятьдесят миль отсюда на прошлой неделе или на следующей. Тела таких людей в большом количестве лежат по берегам каньонов, в необозначенных могилах Бут-Хилл, закопаны в грязи лугов Канзаса или Индейской Территории ^[26].

Некоторые из них отличались храбростью, физической силой и ловкостью, но в основном это были заурядные искатели легкой добычи, хотя промысел, которым они занимались, был очень опасен. Они зарабатывали в три раза больше, чем обычный ковбой, и, как правило, жизнь их обрывалась во столько же раз быстрее.

Майк понимал этих людей, потому что в глубине души мало чем от них отличался.

Разница заключалась в том, что он перешел на сторону закона, а когда делаешь такой выбор, все становится по-другому. Уважение к закону и потребность в нем прочно укоренились в сознании Майка. Он понимал, что без закона мир людей превратился бы в джунгли, и прекрасно знал, сколь многие из тех, кто решительно попирал закон, уповали потом на его защиту.

Он пересчитывал проходивших мимо груженых мулов и внимательно всматривался в лица своих новых товарищей. Среди них не оказалось ни одного знакомого, а он так надеялся. В конце концов, Запад не так уж велик… Не то что густонаселенный Восток, а Майк изъездил немало троп. Если бы встретился знакомый, то он мог обрести в нем союзника, хотя бы одного.

Вообще-то, ему нужен был не один. Он поймал себя на том, что пытается найти в их лицах хоть какой-то намек на необходимые ему черты характера и не находит.

Среди погонщиков отсутствовал Рыжий, и это беспокоило Майка, потому что Рыжему полагалось здесь быть.

Он подождал, пока пройдут последний всадник и мул и осядет поднявшаяся за ними пыль. Его посетила грустная мысль, что, пожалуй, пришло время найти свою смерть где-нибудь в каньоне, как он не раз представлял себе.

Майк позволил лошади идти своим шагом и ни о чем не беспокоился, потому что прекрасно знал — ехать здесь можно только одной тропою. Примерно на полпути находился съезд, сокращавший дорогу, которым Майк и собирался воспользоваться, но никто другой не мог бы попасть туда незамеченным.

Солнце поднялось над облаками, которые, постепенно становясь все темнее, уже превратились в грозовые тучи, точно такие же, как над Рафтером. Где-то впереди караван ждал Холлистер с отрядом. Хорошо зная Рэя, Майк не сомневался, что встреча неизбежна. Кто пошел вместе с ним? Бэбкок, конечно, и еще несколько таких же упертых. Но сколько именно? И где их следует ждать?

Ни Холлистер, ни даже Бэбкок не могли знать об этой тропе. Их пастбище находилось слишком далеко отсюда.

Дорога представляла собой крутую горную тропку со множеством поворотов и раздвоений. Ее протоптали индейцы или стада горных баранов, и это был единственный путь через хребет на протяжении нескольких миль. Высокие склоны заросли карликовой сосной и можжевельником, временами тропа с обеих сторон круто обрывалась каньонами, со дна которых торчали острые скалы. То и дело холмы спускались к ней своими пологими склонами, словно предполагая возможность изменить маршрут, но все эти пути были ложными, поскольку завершались либо на отвесном обрыве, либо на оползне.

Вскоре упали первые редкие капли, начался дождь, сменившийся устойчивым ливнем. Шевлин, остановившись, достал плащ и облачился в него. Остальные всадники, ехавшие впереди, сделали то же самое.

Он представил себе, как передние будут время от времени останавливаться, чтобы взять след на размокшей земле, и весь караван при этом начнет сбиваться в кучу… Майк пользовался этой тропой и теперь боялся пропустить ответвление — крутой, извилистый запасной путь, позволяющий выиграть добрую милю. Другого шанса значительно вырваться вперед он не видел.

Вот наконец и глинистый склон с пораженным молнией деревом на вершине. Склон круто уходил вверх, завершаясь гребнем, резко выделявшимся на фоне неба. Для хорошей лошади подъем пустяковый — не более шестидесяти футов по мокрой глине, но он, казалось, вел в никуда и определенно не мог быть началом дороги.

Вороной легко взял препятствие. Глинистый склон венчался сланцевым гребнем, противоположная сторона которого опускалась довольно полого. Здесь начиналась узкая тропа, протоптанная за долгие годы, но так и не ставшая заметной для неискушенного наблюдателя. Да, это то самое ответвление, и по нему теперь охотно брела лошадь Майка.

На открывшемся впереди обширном пространстве громоздились хребты, склоны которых покрывала трава, а гребни заросли сосною. Казалось, здесь, на диком, пустынном, раскинувшемся под серыми облаками высокогорье, не ступала нога человека. Тишину нарушали лишь шелест дождя да чавканье копыт лошади Шевлина.

В восьми милях отсюда в выветренной в скале пещере нашел убежище Рэй Холлистер. Он не брился с неделю, его щеки чесались, на зубах скрипел песок. Было сыро и холодно. Одну и ту же кофейную заварку использовали уже по третьему разу.

Холлистер взглянул на Хэллорэна, который спал, уютно устроившись поблизости, и вдруг испытал сильное побуждение пинком разбудить соседа. В десяти ярдах от них прятался под поваленным дубом Джон Сэнд, ветви дерева столь густо занесло валежником, что туда не проникал дождь. Рядом сидел Бэбкок и подкармливал костер хворостом.

Внезапно Холлистер заговорил:

— Куда, черт возьми, они подевались? Если уехали из города, как говорит Джесс, то давно уже должны быть здесь!

Бэбкок окинул Холлистера тяжелым взглядом.

— Если этот старый волчатник говорит, что они уехали из города, значит, уехали, — а потом спокойней добавил: — И не надо сердить его. Он и так того и гляди нас бросит.

В это же время Джесс Винклер как раз появился среди скал напротив пещеры и направился к ним.

— На? провели, — сообщил он и ухмыльнулся, так что из-под серых усов показались сломанные желтые зубы. — Обвели вокруг пальца!

Не успел Холлистер слова вымолвить, как заговорил Бэбкок:

— Как они смогли? Это ведь единственный путь.

— Нет, представь себе. — Винклер опустился на корточки. — Я совсем позабыл об этом парнишке, о Шевлине.

— Не такой уж он парнишка, — заметил Джон Сэнд. — Я его видел. У него плечи в два раза шире, чем у любого из нас.

— Для меня он парнишка, — возразил Винклер. — Именно таким я знавал его раньше. Ай-ай! Совсем забыл, как хитер этот паренек, он облазил тут все горы и повел их мимо Каменной Хижины.

— Никогда не слыхал о такой, — сказал Бэбкок.

— Тропа мимо Каменной Хижины — старая индейская дорога. Кто-то построил там каменную хижину задолго до появления в этих краях белого человека. Построил, а потом бросил. Я не ходил по этой тропе уже шестнадцать или семнадцать лет!

— И что нам теперь делать? — спросил Хэллорэн, усевшись.

Винклер подобрал прутик и принялся рисовать на песке.

— Тропа проходит примерно так. — Он провел еще одну линию, обозначавшую железную дорогу, там, где должен быть Таппан-Джанкшен, поставил крестик. — Они сюда направляются. Если мы теперь тронемся, то сможем залечь тут вот, среди камней. — Он начертил на песке еще один крестик. — Если повезет, то за час мы туда доберемся. И это будет на час раньше, чем подоспеет караван.

Они уже исчезли, оставив догоравший костер шипеть под случайными дождевыми каплями, когда не более чем в тридцати ярдах от их стоянки той же дорогой проехал всадник. Это был Бен Стоув, в новом желтом плаще и в шляпе с опущенными полями.

Впервые за несколько месяцев Бен испытывал удовлетворение. Он снова сел в седло и уезжал все дальше от неприятностей. Конечно, его ждут большие сложности на Таппан-Джанкшене, но их он предвидел и к ним как следует приготовился. Кроме того, в течение ближайших пятнадцати минут, если только его вычисления правильны, где-то в глубине холмов или на поросшей травою равнине, по которой проложены рельсы, часть его грязной работы уже сделают другие. Рэй Холлистер встретит Майка Шевлина, и в кровавой битве, которая за этим непременно последует, погибнут люди с обеих сторон, смерть каждого из них упростит задачу Бена.

Под Стоувом легко бежала отличная лошадь, не чета еле бредущим груженым мулам. На Лесном ранчо он сменит свою гнедую на буланую, чем заметно сократит время путешествия до Джанкшена. И он подождет караван там, держа наготове привязанную сейчас к седлу котомку. Золото достанется только ему одному.

Через час после того, как, ничего не ведая, Бен миновал догоравший костер, той же дорогой проехали еще два всадника. К тому времени костер окончательно потух, остались лишь одни головешки.

Лайна Теннисон была скорее обозлена, чем напугана, зато Рыжий праздновал победу. Его торжество, правда, несколько омрачили мало-помалу усиливающиеся сомнения в том, что его не осудят за похищение девушки.

Там, в гостинице «Невада», все произошло очень просто. Он знал, что Лайна Теннисон создает хозяину какие-то проблемы, к тому же полагал, что она является совладелицей приисков или связана с их хозяевами. И потому действовал быстро и, как ему свойственно, спонтанно.

Майк Шевлин ушел. В комнате могла остаться только девчонка. Слабый запах духов возле двери только подтвердил его догадку. Удостоверившись, что дверь заперта изнутри, успокоился, решил не поднимать шума, а пойти на хитрость. Утром, когда девушка встала и почувствовала голод, он постучал в дверь и сказал:

— Мистер Шевлин, ваш завтрак.

В гостинице «Невада» никто никогда не завтракал в номере, такое здесь не принято. Лайна не могла знать об этом. С легким звоном Рыжий поставил тарелки, которые специально захватил с собой, и ушел, а потом на цыпочках пробрался обратно.

Беглянка действительно проголодалась. Подождав пару минут, она отворила дверь и только хотела закрыть, как здоровенный мужик вломился в номер.

И вот она ехала по дороге на Таппан-Джанкшен.

Сначала Рыжий был уверен, что Стоув поблагодарит его за ловкость, но теперь в нем усиливались сомнения. Бен не одобрял самодеятельности, любил, чтобы все происходило по его распоряжению. Однако дело уже сделано, оставалось одно — продолжать путь.

Глава 19

Когда Майк Шевлин выехал из соснового леса, взору его открылся покрытый нетронутым зеленым ковром, площадью почти в тысячу акров, обширный пологий склон хребта, плавно спускающийся в каньон, расположенный слева.

Справа три темных остроконечных пика вонзились в небо, затянутое низкими грозовыми тучами. На их вершины была нанизана, словно шлейф дыма, развевавшийся на ветру, череда сизых облаков. Дождь висел серой вуалью, мокрая трава сверкала изумрудами.

На склоне, защищенном хребтом, стояло безветрие, но под плащом Шевлина притаился холод, и Майка беспокоили влажные ладони. Случись что — придется стрелять и стрелять, быстро и точно, мокрые руки — помеха.

Потребовалось немало времени, чтобы пересечь широкий зеленый склон. Наконец он оборвался крутым откосом в каньон — в последний каньон перед Каменной Хижиной. Майк натянул поводья и остановил вороного, разглядывая возвышающееся напротив приземистое серое строение. Кто много лет назад обосновался в этих диких горах?

Место, в котором сейчас находился Майк, на добрую милю возвышалось над Рафтер-Кроссингом и на тысячу с лишним футов поднималось над тропой, где брели вьючные мулы. Раскисшая скользкая тропа представляла определенную опасность для животных, зато не приходилось волноваться о том, что они разбредутся.

О Каменной Хижине многие слышали, но едва ли кто верил в ее существование. Сам же Майк о ней никому не рассказывал, ревностно храня тайну для себя. И вот она стояла перед ним под сенью вековых деревьев. Полчища кедров толпились на подступах к ней, словно надеясь улучить безмятежный момент и овладеть крепостью.

Пытаясь разглядеть старую тропу, Шевлин начал спускаться вниз, радуясь про себя, что под ним такая хорошая горная лошадь, и вдруг увидел их. Сначала глазам своим не поверил. А потом резко остановился, глядя на пятерых всадников, поднимающихся по каньону примерно в миле от него. Вскоре они рассыпались веером среди скал и деревьев.

От тропы, выходившей здесь на открытое место, оставалось не более сотни ярдов до невысокой ледниковой гряды, за которой укрылись эти пятеро. Они расположились спиной к нему, но надолго ли? Если кто-то из них нечаянно обернется, Шевлин окажется перед ними как на ладони. Оставалось одно: не привлекая к себе внимания, быстро убраться в лес.

Джесс Винклер… ну конечно же. Ему следовало помнить о старом волчатнике, в течение многих лет рыскавшем по здешним холмам. Никто другой не мог знать о тропе, по которой идут сейчас мулы. По какой тропе добралась сюда пятерка, оставалось загадкой даже для Шевлина.

Приняв все меры предосторожности, Майк добрался до леса и скрылся среди деревьев. Потом под покровом их ветвей, сквозь которые сочился дождь, сломя голову пустился вперед, пытаясь обогнать время. Если у каравана пока еще и не возникло проблем, то вот-вот будут. Как только погонщики окажутся на открытом месте под прицелом, люди Холлистера перестреляют их как куропаток.

Пятерым, укрывшимся в засаде, противостояло девять всадников, сопровождающих караван. Но они окажутся рассредоточены вдоль вереницы мулов, и если их вовремя не предупредить, то трудно сказать, каково будет соотношение сил после первого же залпа.

Холлистер и его приятели прекрасно обращаются с винтовками и револьверами. А Винклер, тот вообще никогда не промажет. С места его выстрел смертелен.

Майк проскакал приблизительно четверть мили» шагом преодолел более трудный участок и снова пустил лошадь вскачь. Он вышел из-за деревьев позади Холлистера и его людей на расстоянии добрых двух сотен ярдов. Они, притаившись, ждали, и Майк как раз обнаружил последнего из них, когда на тропе показался первый мул.

Караван вел длинный, сутулый техасец. Прошло шесть мулов, прежде чем появился следующий человек. Через несколько минут они будут рассредоточены вдоль дороги и беззащитны. Майк знал, что Холлистер не откроет огонь, пока все погонщики не окажутся в пределах прицельного выстрела.

Шевлин внезапно ощутил странную пустоту внутри. Он знал, что это такое. Ты можешь умереть прямо здесь, сказал он себе. Но поплотнее надвинул шляпу и устремился вниз по склону на затаившихся в засаде людей.

Вороной шел быстро и грациозно. Наездник легонько коснулся его боков шпорами, и конь перешел в галоп. Внимание нападавших было приковано к приближающемуся каравану.

Внезапно один из погонщиков заметил Шевлина и резко остановился. В тот же момент Майк выхватил револьвер и пришпорил лошадь. Испуганное животное чуть не выпрыгнуло из-под него и, что есть силы стуча копытами, помчалось по склону, как ветер.

Раздались возбужденные крики, и один из людей Холлистера повернулся к приближающемуся всаднику. Тогда Майк сделал свой первый выстрел — ради устрашения.

Дистанция не превышала пятидесяти ярдов, но пуля ушла в небо. Однако она внесла смятение и неразбериху в ряды противника и помешала сделать ему свой первый прицельный выстрел.

Рявкнули винтовки, и Шевлин увидел, как ехавший первым тощий техасец, пришпорив лошадь, бросился вверх по склону. Этот парень сразу все понял. Один из нападавших поднял навстречу ему винтовку, но Майк на своем вороном уже метался среди них и опередил стрелка. На полном скаку он выстрелил, и тело убитого скатилось под копыта коня.

Шевлин поспешил развернуться, порадовавшись, что его вороной обучен делать быстрые повороты. Техасец тоже уже находился среди противников, когда его лошадь, издавая жалобное ржание, начала заваливаться на бок, и сам он падал, продолжая стрелять в падении. Еще два всадника неслись вверх по склону, один из них с ходу прыгнул на Винклера, и оба покатились, сцепившись. Следом еще два погонщика отделились от каравана и устремились к противнику. Но тут конь Майка, утомленный долгой ездой, оступился и рухнул на землю. Шевлин перекувырнулся, но успел встать на ноги и крепко сжать револьвер, когда навстречу ему бросился Холлистер.

— Ах ты, гад, — орал Холлистер. — Убью…

Револьвер дернулся в руке Майка, и Рэй, вздрогнув, как от удара кнутом, повалился в сырую траву.

Он перевернулся и попытался встать на ноги, но с расстояния не более шести футов Майк всадил ему в грудь пулю и торопливо обернулся, чтобы упредить остальных противников.

Звуки выстрелов, как раскаты грома, пронеслись над горами, потом приглушенным эхом возвратились обратно. И наступила тишина, нарушаемая лишь шумом дождя и чьими-то негромкими стонами.

Майк подобрал револьвер, из которого так и не успел выстрелить Холлистер, засунул его за пояс и побрел к своим.

Мертвый Джон Сэнд лежал, уткнувшись лицом в траву. Возле него, оперевшись спиной о скалу, сидел Бэбкок. Правал рука его превратилась в кровавое месиво, он повернулся и посмотрел на Шевлина.

— Ты все погубил, Майк. — сказал он почти без всякого выражения. Оцепенев от боли, он сжимал ладонью кровоточащую рану.

Хэллорэн тоже был мертв, пуля прошла навылет. Среди погибших оказался также техасец и еще два парня, сопровождавшие караван. Джесса Винклера Майк не нашел.

Внизу, на равнине мулы сгрудились в кучу, вокруг них стояли четыре охранника с винтовками наперевес. Они поступили разумно, собрав животных вместе и ко всему приготовившись.

Шевлин огляделся вокруг. Пропал еще один из погонщиков. Вероятно, тот, кто сцепился со старым волчатником.

Майк крикнул тем, кто остался охранять караван, и двое из них, пустив лошадей шагом, осторожно двинулись вверх по склону.

— Ты, — обратился Майк к ближайшему из своих помощников, — позаботься о ранах этого человека. Он слишком хорош, чтобы так умереть. А ты, — указал он второму, — собери лошадей.

Майк пошел к вороному. Тот уже поднялся на ноги и брел ему навстречу. Вскочил в седло и медленно поехал в ту сторону, где исчез со своим противником Винклер. Сначала он заметил Джесса. Старик лежал лицом вниз на другом человеке, и что-то блестящее торчало из его спины. Остановившись, Майк присмотрелся. Это был тонкий, как игла, нож, так называемый арканзасский стилет.

— Эй! — донесся до Шевлина приглушенный голос. — Убери его с меня! От него разит, как со скотобойни.

Майк спрыгнул на землю и, ухватившись за кожаную куртку, приподнял волчатника. Его противник вылез из щели между двумя упавшими деревьями, в которой его придавило мертвое тело. Это был совсем молодой парень, едва ли не мальчик.

— Он бросился на меня, когда я только успел встать на ноги. Я попятился. В руке держал нож.

— Ты держал его как надо, — заметил Майк. Он без сожаления посмотрел на тело свирепого старика, столь же холодного и опасного, как волки, на которых он так долго охотился. — Ранен?

— Нет, оцарапался.

— Тогда поройся у них в карманах, поищи какие-нибудь адреса. У кого-то из них есть родные, их следует известить.

— Они бы нас наверняка взяли, — сказал парнишка, — если бы ты не подоспел вовремя. — Он протянул Шевлину руку. — Меня зовут Билли Кид ^[27].

Майк усмехнулся.

— Итак, ты четвертый из тех, кто встречался мне с таким именем. Но ты не Бонни.

— Но и не Клайборн. Меня зовут Даниэльс.

Майк шагом подъехал к телу Холлистера и, глядя на него, опустился рядом.

— Я скажу им, где искать тебя, Рэй, — произнес он, — и если они сочтут нужным, то смогут приехать сюда и похоронить тебя. Извини, у нас нет времени.

Как давно это было, подумал Майк. Когда они познакомились, Рэй имел хорошее ранчо, но его всегда что-то не устраивало, раздражало. Из-за него погибла хорошая женщина и несколько мужчин. И вот теперь он сам лежит здесь, упокоившись с миром.

— Ведите мулов! — крикнул Шевлин людям, охранявшим караван. — У нас впереди еще десять миль!

Бэбкока разоружили, его перевязанная рука висела на лямке.

— Разве ты их не похоронишь? — обратился он к Майку.

— А что, у кого-то есть с собой лопата? — спросил его Майк и добавил: — Бэб, если хочешь, оставайся здесь и хорони их на здоровье.

Тот посмотрел на него хмуро.

— Не думал, что ты столь бесчувственный человек, — сказал он.

— Я потерял большую часть своих чувств в ту ночь, когда погибла Ева Бэнкрофт. Она мне не нравилась, но эта девушка пошла бы за Холлистера в огонь и в воду, а вы все спокойно дали ей подставить себя под пули.

Мулы уже встали в ряд, и Билли Даниэльс возглавлял процессию.

— Что ты со мной собираешься делать? — спросил Бэбкок.

— Черт возьми, у меня нет для тебя работы, хотя я против тебя ничего не имею, разве что ты плохо разбираешься в боссах. Поезжай с нами. Когда мы спустимся на равнину, ты отправишься в Рафтер.

— В Рафтер? — переспросил Бэбкок недоверчиво. — С такой рукой? Да я помру по дороге!

— Бэб, как ты думаешь, что нас ждет в Таппан-Джанкшене? — тихо произнес Майк. — Полагаю, у тебя голова на плечах? — Майк помолчал, а потом, грустно усмехнувшись, добавил: — Там нас поджидает Бен Стоув.

Глава 20

В двух милях от Таппан-Джанкшена узкая тропа исчезла в обширном котловане, на дне которого находились два строения. С запада на восток здесь тянулась стальная колея.

В Джанкшене имелся хорошо оборудованный загон для скота, бак с водой для паровозов, под одной крышей располагались салун, почта и универсальный магазин, а на другой стороне железной дороги находился телеграф. К нему примыкал зал ожидания с двумя окнами, одной скамейкой и пузатой печкой в углу. Лошадей не было видно, как и следовало, они отдыхали в стойлах. Крытый товарный вагон и несколько вагонов для перевозки скота дожидались отправки на запасном пути.

Утомленный долгой дорогой, Шевлин пытался сквозь тонкую пелену дождя разглядеть открывшуюся картину. До захода солнца оставалось около часа, но в такую ненастную погоду стемнеет гораздо раньше.

Рядом с ним ехал осунувшийся и бледный Бэбкок. От изнеможения и потери крови он еле держался в седле и не надеялся живым добраться до Рафтера. И сам он, и Майк Шевлин это понимали. Лишь благодаря железной воле и закаленному телу Бэбкок все еще держался. Ему требовался покой и уход, и то, и другое дожидалось его внизу, но только после еще одного сражения.

— Это также и мое дело, Майк, — заявил он, — я поеду с тобой.

— Бэб, как думаешь, что сделает Бен Стоув, если ты приедешь туда… один?

Бэбкок попытался собраться с мыслями. Голова гудела, и размышления требовали от него напряженных усилий.

— Черт его знает. Вероятно, спросит меня, что случилось, а потом либо пристрелит, либо оставит в живых.

— Поезжай туда, Бэб. Ответь ему на все вопросы. Готов спорить, его заинтересует то, что ты скажешь, и я не думаю, что он застрелит тебя. Бен Стоув не убивает без всяких оснований. Ты теперь выбыл из игры — для него это очевидно. Тэг Мюррэй обработает твою рану не хуже любого доктора. Так что отправляйся.

Бэбкок колебался. Он обернулся в сторону каравана.

— А как насчет них? Погонщиков нанял Бен.

Шевлин посмотрел на него загадочно, потом порылся в кармане и вынул сигару. Это была не начатая сигара, Майк с видимым удовольствием раскурил ее.

— Видишь ли, Бэб, — объяснил он, — насколько я понимаю, одному из этих парней или сразу нескольким полагается замочить меня, пока мы будем пересекать равнину. Если только Бен не приберег удовольствие для себя. Я сказал, что Стоув убивает, только когда у него есть для этого веские основания, но тут можно сделать два исключения: Рэй Холлистер и я. Он с удовольствием убил бы нас обоих.

— Когда-то вы дружили.

— Стоув и Джентри дружили. А также Джентри и я одно время вместе работали. Но Стоув никогда не любил меня, а я Стоува.

— Майк… гляди-ка! — крикнул подъехавший к ним Билли Даниэльс. — Вон там всадник… Да это женщина!

Эл, один из тех рудокопов с киркой, которого Шевлин повстречал тогда в шахте, тоже присоединился к ним.

— А вон Рыжий на своей пегой кобыле. Куда это он с бабой?

— Черт! — сплюнул Билли. — Да ведь это та самая девчонка, Теннисон. Только она одна садится в седло боком!

Бэбкок посмотрел на Шевлина.

— Ну что, приехали, — произнес он. — Все равно бросишься вперед с боевым кличем?

— Поезжай, Бэб, — продолжал настаивать Майк. — Расскажи ему все, что он захочет узнать, а обо мне не беспокойся.

Бэбкок все еще колебался.

— Майк, конечно, я не в форме, но черт с ним, ты же скотовод! Я поеду с тобой или буду прикрывать тебе спину, как ты сочтешь нужным.

Шевлин положил руку на плечо Бэбкока.

— Поезжай, Бэб, — повторил он.

Пришпорив коня, тот поскакал по равнине.

— Что с ним такое? — спросил Билли Даниэльс. — Что случилось-то?

Майк не спеша развернул лошадь, и все они оказались перед ним на фоне каравана с золотом. Он обвел их любопытным, чуть насмешливым взглядом.

— Просто он решил, что кто-то из вас собирается выстрелить мне в спину. Думает, что вас на это подговорил Бен Стоув. Если так, то незачем терять время.

Его винчестер покоился в чехле, плащ расстегнут, обе руки на виду.

Их было пятеро, они стояли перед ним, развернувшись веером, как колода карт, все тузы и валеты, ни одной шестерки. Крепкие парни, прокладывающие свой нелегкий жизненный путь по суровым диким местам.

Повернувшись к ним лицом, он ждал. «Одно выяснение отношений со всеми разом, — сказал он себе. — На пути к Таппан-Джанкшену у меня будет возможность смотреть только вперед».

Билли Даниэльс положил руки на луку седла.

— Насколько я понимаю, ты сражался с нами и каждому спас жизнь, спустившись тогда по склону. А мог бы и поберечься.

— Он прав! — согласился Эл. — Хоть Бен и платит нам зарплату, но тут другое дело.

— Тебе нужна помощь? — спросил Билли.

— Помощь не нужна… Дайте мне одному поговорить со Стоувом. На станцию мы приедем вместе, а остальное я сам буду решать с Беном и с теми, кто при нем.

— Это справедливо, — заметил Эл. — Я слыхал, что управляющий неплохо владеет револьвером. Хотелось бы посмотреть, чего стоит человек, на которого я работаю.

— Спасибо, ребята. Тогда продолжаем вести караван. Только держитесь подальше от меня и Бена. Если увидите, что женщина попала в беду, протяните ей руку. Помните — она женщина. — Он указал на мулов. — Все это по праву принадлежит ей. В дорогу?

Развернув вороного, он умышленно подставил им спину и легким галопом направился к погружающейся во тьму равнине.

— Вы поняли? — спросил Аркансойер, сплюнув. — Вот это человек!

Шевлин скакал и скакал вперед, остановившись только для того, чтобы снять плащ и привязать его к седлу. Между облаками появились просветы, через которые на землю смотрели звезды. Майк расстегнул чехол, в котором лежал винчестер, и тихонько запел:

Когда я пройду по улицам Ларедо.

Когда я однажды вернусь в Ларедо…

Местный магазин размещался в длинном помещении с низким потолком. Треть прилавка занимала стойка бара. На полках громоздились консервы, стопками лежали джинсы, плащи, рубашки, чуть ниже стояли сапоги. В воздухе витал запах кожи, мануфактуры, крепкого кофе и еще более крепкого плиточного табака. За прилавком сидели Тэг Мюррэй и телеграфист, каждый занятый своим делом.

Рыжий, все еще бледный от нахлобучки, полученной за то, что привез Лайну Теннисон в Таппан, держал в руке стакан с пивом, уставившись на мокрые следы, оставленные на стойке.

Лайна стояла подчеркнуто прямо, с улыбкой глядя на Бена.

— Я не шучу, мистер Стоув, если вы собираетесь увезти мое золото, вам придется приготовиться к неприятностям. Вы будете вынуждены перерезать телеграфные провода и даже вступить в перестрелку. Этот ваш пес, — указала она на Рыжего, — не заметил, что доктор Клэгг, Билли Таунсенд и некоторые другие, включая Вилсона Хойта, уже седлали лошадей, когда мы покидали конюшню.

— Мэм, — резко оборвал ее Стоув, — сядьте и заткнитесь.

— Послушай-ка, Бен… — запротестовал было Тэг.

— И ты заткнись тоже. Рыжий, возьми-ка их на прицел своего дробовика. Если что-то затеют, разряди в них оба ствола, потом заряди дробовик и стреляй снова.

— Неужели вы действительно верите, — опять начала Лайна, — что сможете вывезти золото с Территории? ^[28] Мистер Стоув, это будет не так-то просто.

Бен уже перестал злиться. Конечно, Рыжий свалял дурака, привезя сюда Лайну Теннисон, но сам Рыжий ему пригодится, а девчонка — не более чем досадное недоразумение.

— Ладно, Рыжий, я погорячился. Нам тут только и не хватало истеричной женщины.

— Да, босс. Я не подумал.

Дождь прекратился, и до Бена вдруг дошло, что звуки, которые он только что слышал, не что иное как шлепанье копыт по мокрой земле. Теперь он твердо знал, что во дворе остановилась чья-то лошадь.

Став вполоборота к двери, он насторожился: кто-то тяжело плюхнулся в грязь, потом послышались неровные шаги. Дверь отворилась, и вошел бледный, ослабевший Бэбкок. Его рана снова открылась, рубашка задубела от спекшейся крови.

— Тэг, — произнес он, — мои дела плохи, действительно плохи.

Не обращая внимания на дробовик, Тэг Мюррэй торопливо выскочил из-за прилавка, подхватил Бэбкока и усадил на стул. Лайна Теннисон без лишних слов направилась к печке и налила в оловянный таз горячей воды. Тэг уже резал рубашку ножницами.

— Что произошло? — спросил Стоув.

Бэбкок никак не отреагировал, тогда Бен зашел за стойку, наполнил стакан виски и вручил раненому.

Двумя большими глотками тот осушил стакан.

— Первый раз ты угостил меня, Бен. Спасибо. — Он поднял глаза на Стоува. — Когда твой караван так и не появился, Винклер догадался, в чем дело, и мы перебрались через горы. Все как раз сидели в засаде, когда твой чертов Шевлин напал на нас сзади. Понятия не имею, как он туда забрался и ударил так внезапно, что никто даже не успел разобрать, что случилось. Первым же выстрелом он привлек внимание охранников каравана, которые бросились на нас вверх по склону. Шевлин убил Рэя Холлистера. Винклер, Сэнд и Хэллорэн тоже погибли.

— А мои люди?

— Трое убиты, у двоих царапины.

— Что Шевлин?

— Везет сюда груз. Меня послал вперед, чтобы Тэг мной занялся.

Стоув смотрел на рану с отвращением. Ему, привыкшему проливать кровь, вид крови тем не менее не нравился. Рука Бэбкока представляла собой печальное зрелище. Пуля угодила в локоть, когда рука была согнута и поднята вверх. Она размозжила кости, разорвала бицепс и застряла в дельтовидной мышце плеча.

— Лучше послать за доктором Клэггом, Бэб, — предложил Мюррэй. — Это же сплошное месиво. Не думаю, что кто-то сможет залечить тебе локоть.

— Сделай, что сможешь.

Бэбкок уже видел свое будущее глазами однорукого ковбоя. Хотя он встречал нескольких таких коллег. Кое-кто из них был довольно ловок. Если другой смог, то и он сможет.

— Что бы ни произошло, — предупредил Бен, — не вмешивайтесь. Я бы не хотел, чтобы мне пришлось кого-нибудь застрелить, на законных основаниях защищая золото. А этот человек, — указал Стоув на Бэбкока, — отъявленный бандит. Он пытался ограбить транспорт с прииска, которым я управляю. Прошу запомнить.

— Вы уволены, — объявила Лайна, — вас никто не уполномочивал производить эту транспортировку.

Стоув саркастически улыбнулся ей в ответ.

— А вы, мэм, известны мне лишь как гостья доктора Клэгга. И насколько я знаю, у вас нет никаких полномочий, у вас нет даже повода, чтобы быть здесь, кроме того, что Рыжий вообразил, будто я хочу с вами поговорить. Так вот, он ошибся. На законных основаниях, — продолжал он с расстановкой, — я выполняю перевозку небольшого количества золота с прииска. У меня есть на это все полномочия. Если кто-то вмешается, я приму законные меры.

Лайна беспомощно оглянулась вокруг. Телеграфист в ответ лишь пожал плечами. Тэг Мюррэй был занят Бэбкоком, а Рыжий самодовольно ухмылялся.

Конечно, все, что сказал Стоув, правда. Даже если бы в этих краях правил закон, ей не удалось бы остановить перевозку… по крайней мере, одними своими словами.

До прибытия поезда оставалось меньше часа.

Именно это больше всего волновало Стоува. То и дело он бросал беспокойный взгляд на часы: вот-вот вдали появится огонек локомотива, а золота все еще нет.

Наблюдая за происходящим, Лайна пыталась трезво во всем разобраться. Майк Шевлин оказался в центре событий. Ключевая фигура.

Он работал на нее, но Бен Стоув предложил ему более выгодную сделку. Что касается их личных отношений, то имеет ли какое-нибудь значение их короткое объяснение той ночью в гостинице? Или она все только вообразила?

С первой встречи ее потянуло к Шевлину. Причем привлекала не столько его бесспорно интересная внешность, сколько присущая ему спокойная уверенность, сила. Когда все прочие дрогнули, он твердо остался стоять на своем. Нет, такой человек не может от нас отступиться. И все-таки ехидный вопрос нет-нет портит настроение: правда ли он таков, каким кажется ей, или же она принимает желаемое за действительное?

Рыжий стоял, вальяжно облокотившись о стойку, с дробовиком в руках и дымящейся сигарой в углу рта.

Бен Стоув несколько раз подходил к окну и выглядывал на улицу, но ничего не мог разглядеть. Его напряжение нарастало, он уже плохо контролировал свои эмоции, и игра страстей отражалась на его искаженном злобой лице. Лайну охватил страх за Шевлина. Бен выглядел зловеще. Этот крупный, сильный, грозный и неукротимый человек, казалось, обладал какой-то запредельной мощью.

И все же он рисковал теперь, рисковал своей жизнью и плодами многолетнего труда. С самого начала он видел в Майке своего врага и не был уверен, что тот сможет перевезти золото через перевал. Но Шевлин все-таки справился и находился где-то рядом, поскольку Бэбкок шел вместе с ним. Но почему его до сих пор нет? Мертвую тишину комнаты нарушало лишь мерное тиканье часов, да приглушенный шорох иногда доносился из угла, в котором Тэг Мюррэй обрабатывал рану Бэба.

Неожиданно Мюррэй встал и повернулся к ним.

— Бен, нам придется послать за доктором Клэггом, иначе он лишится руки.

— Да черт с ним! — в сердцах воскликнул Стоув, потом оглянулся на Бэбкока. В конце концов, все уладится задолго до того, как сюда сможет добраться Клэгг. — Хорошо, — согласился он, пожимая плечами.

И сразу же в комнате воцарилось молчание, потому что у каждого в голове возник один и тот же вопрос: кто поедет?

Лайна с веселой улыбкой обратилась к Стоуву:

— Я уверена, что Рыжий хотел бы поехать. Не правда ли, Рыжий?

Стоув резко отвернулся от окна.

— Черта с два! Он мне здесь нужен. — Но подумав, сменил гнев на милость. — Ты можешь ехать, Тэг, или ждите, пока придут мои люди, и я пошлю одного из них. В конце концов, у меня пять человек с Шевлином.

— Ты уверен? — спросил Бэбкок.

— Что это значит?

Бэбкок поднял голову и посмотрел на Стоува.

— Это значит, что твои люди вместе с Шевлином перебрались через горы и, когда они попали в беду, Майк вытащил их из нее. Майк был вместе с ними… не ты. Не стоит думать, что они все еще твои люди.

— Я нанял их и плачу им зарплату.

— Если ты так думаешь, значит, изменился гораздо сильнее, чем я полагал. Нельзя таким образом купить людей. Да, они орудуют своими револьверами за деньги, но в бой идут за человеком. И сейчас ты для них лишь некий начальник в конторском кресле. А Майк Шевлин сидит вместе с ними в седле. Его поливает тот же дождь, что и их, и ему так же холодно, как и им. И должен сказать тебе, Бен, если бы меня не подстрелили, я тоже был бы вместе с ним.

Бен Стоув еще немного постоял у окна, потом вернулся на середину комнаты, подошел к прилавку, где лежал привезенный им с собой сверток. Развернув его, он вынул два двуствольных дробовика, предназначенные для стрельбы с короткого расстояния, и не торопясь зарядил их. Потом взял винчестер и проверил, есть ли патрон в патроннике.

Никто не проронил ни слова, все просто смотрели на него. А он вел себя так, словно их здесь и не было. И Лайна решила, что они для него и правда не существуют, потому что он полностью сосредоточился на предстоящем, об этом говорило каждое его движение. Словно револьвер, он был нацелен на грядущий момент развязки.

Но этот момент все не наступал.

Шли минуты, и Лайна вдруг заметила, что Стоув вспотел — на лбу его выступили бусинки пота. Снаружи раздался приглушенный звук, и Стоув резко обернулся. Что-то загремело по крыше.

Неожиданно мимо промчались несколько лошадей. На улице кто-то засмеялся, и звук поразил всех собравшихся в комнате.

Несколько минут прошли в тишине, а затем где-то хлопнула дверь. Телеграфист поднял голову.

— Это моя дверь, — сообщил он и добавил, лукаво взглянув на Стоува, — хотел бы я знать, умеет ли кто-либо из твоих ребят пользоваться телеграфным ключом? Шевлин, например, он что, на все руки мастер?

— Что ты врешь! — заорал Стоув. — Я его знаю с детства.

— Ты хочешь сказать, что знал его, когда он был подростком, — уточнил Бэбкок, — но он с тех пор объездил много стран. Теперь ты о нем ни черта не знаешь!

Стоува в этот момент занимал лишь один вопрос: где теперь находится золото? Погрузили ли его в предназначенный для этого вагон?

Он быстрым взглядом окинул комнату.

— Порядок, Рыжий. Я иду на улицу. А ты смотри, чтобы все оставались на месте. Бэбкок, я пошлю одного из своих людей за доктором Клэггом. Не люблю, когда страдают, к тому же в старые времена мы, случалось, укрывались одним одеялом.

Бен еще раз обвел их пристальным взглядом.

— Все действия, которые я предпринял для обеспечения перевозки, законны, — заявил он. — Я бы не хотел, чтобы кто-то попытался мне помешать. У меня будут все основания подозревать его в попытке украсть принадлежащее компании золото.

Он подошел к двери и вышел на улицу.

Глава 21

Облака понемногу рассеялись, обнажив звездное небо, но с мокрых крыш еще капала вода.

У коновязи стояло полдюжины лошадей, к которым, только что спустившись с гор, присоединилось несколько других, оставшихся без седоков после утренней перестрелки. Их безвольно болтающиеся поводья красноречиво напоминали о происшедшей трагедии.

Луч света, падающий на мокрую платформу из окна салуна, преодолевал сверкающие стальные рельсы и тянулся сквозь темноту навстречу свету, льющемуся из окна телеграфной станции. А за окном кто-то варил вторую порцию кофе в кофейнике телеграфиста после того, как первая порция стремительно иссякла.

Майк Шевлин стоял в углу прохода, ведущего к стойлам, и наблюдал за появившимся на улице Беном Стоувом. Правую руку Бен как бы ненароком держал внизу, заслоняя собою оружие, о чем Майк, зная все эти хитрости, сразу же догадался.

Бен тревожно оглядывался. Он походил на старого гризли, который чует приближающуюся беду, но не в состоянии определить, с какой стороны ее ждать. Наконец Стоув сошел с платформы и по шпалам торопливо зашагал к станции, отворил дверь, и до Майка донесся его голос:

— Где Шевлин?

Ответ Майк не разобрал, потом Стоув заговорил снова:

— Отлично. Плачу, ребята, по высшему разряду. Пойдемте займемся им!

Очевидно, кто-то все же подошел к двери, потому что слова прозвучали отчетливо, судя по голосу, говорил Билли Даниэльс.

— Мы хотим посмотреть, как ты сам им займешься. Он один и находится где-то поблизости.

— Ах, вот как? Что ж, тогда вы уволены — все до одного. А теперь убирайтесь отсюда!

— Нам здесь неплохо, — раздался протяжный говорок Эла. — Мы останемся на представление. У нас места на галерке.

Не говоря ни слова, Бен повернулся, чтобы уйти, но задержался у входа.

— Послушайте, — сказал он. — Сюда нужно вызвать доктора Клэгга, иначе Бэбкок лишится руки. Пусть один из вас съездит за ним.

Наступило молчание, потом кто-то отделился от группы.

— Я поеду. Не хочу, чтобы по моей вине человек потерял руку.

Выйдя на железнодорожное полотно, Стоув подождал, пока стук копыт затих вдали.

Где же Шевлин? Возле стойла? Или у вагона, в который должны погрузить золото? Вероятно, возле вагона. Он подождал, пока глаза привыкли к темноте, и пошел по шпалам.

Шевлин прекрасно знал, о чем сейчас думает Стоув. Ему были известны все мысли Бена, потому что Майк легко представлял себе, о чем сам бы думал в такой ситуации.

Вдалеке раздался протяжный гудок паровоза. Поезд прибыл по расписанию.

Майк жевал потухшую сигару, глядя на приближающуюся светящуюся точку. Ну что ж, Бен, все к тому давно шло. Думал ли ты, что будет вот так? Только ты и я в сыром сумраке ночи?

Раньше здесь не было ни салуна, ни станции — только стойла да огороженный прогон для скота. Сколько раз они грузили здесь стада из Рафтера…

Неожиданно Стоув шагнул в сторону и исчез из виду. Майк остался стоять неподвижно.

Что теперь? То ли Стоув отошел и притаился во тьме, то ли продолжает идти вдоль путей. Он оказался в тени и, вероятно, попал в неглубокую канаву, вырытую вдоль железнодорожного полотна.

Внезапно Шевлин почувствовал холодное прикосновение стали к виску и услыхал за спиной тихий голос.

— Я мог бы позволить ему убить тебя, но так будет проще.

Мерриэм Клэгг!

Майк стоял, одной ногой опершись о нижнюю планку загона, и, как только прозвучали эти слова, резко отпрянул назад, одновременно ударив противника ногой. Они вцепились друг в друга, и тут над ухом Шевлина рявкнул выстрел. Оба грохнулись наземь, но Шевлин, сразу же отскочив, скатился в канаву и спрятался под помостом погрузочного прогона.

Бен, решив, что пуля предназначена ему, мгновенно выстрелил в ответ, и почти одновременно с его выстрелом рявкнула винтовка на крыше товарного вагона. Пуля высекла искры, ударившись о рельс рядом с тем местом, где залег Стоув.

— Что у вас там происходит? — кто-то крикнул со станции.

Майк глубже втиснулся под помост, спрятавшись за опорные столбы.

Вот так новость: Мерриэм Клэгг… А другой, с винтовкой, должно быть, Берт Перри.

Почему Мерриэм не выстрелил, а начал разевать рот? И Перри следовало подождать, пока Бен не выйдет на свет. Никакого терпения!

Холодная капля упала Майку за шиворот и поползла по спине. Ногу свело от напряжения, но он ждал, приготовив револьвер.

Вдруг из-за загона Стоув крикнул:

— Майк! Давай им покажем! Они ввязались не в свое дело!

В то мгновение сверкнул выстрел, и пуля плюнула в лицо Майка щепками, — стреляли почти с десяти футов. Шевлин бросился из укрытия, стреляя на бегу, и услышал, как пуля глухо ударилась в плоть. Раздался тихий стон.

Опять темноту ночи разорвал выстрел, на сей раз неприцельный,пуля просвистела где-то над головой, и Майк выпалил в темный силуэт. Потом поднял револьвер и снова нажал на курок. Тут же прозвучали еще два выстрела. Первый принадлежал раненому Мерриэму, второй был мгновенным ответом Стоува.

Услышав, как револьвер со стуком упал на щебень, Майк просунул руку в вагон и три раза нажал на курок, продырявив крышу, на которой лежал Берт.

Перри застонал. Забравшийся на соседний вагон Стоув выстрелил на звук.

Тело покатилось по крыше и упало на полотно к ногам Шевлина.

— Бен! — позвал Майк.

— Говори!

— Мы уложили обоих. Теперь садись на поезд и убирайся отсюда.

— Ты правда согласен на это? — Голос Стоува неожиданно изменился: — Черта с два! Сначала прикончу тебя!

— Бен… только один вопрос — кто убил Элая?

— Я, черт тебя побери! Мерриэм думал, что это его рук дело. Они спорили, и я видел, что Клэгг ничего не добьется. Поэтому когда Мерриэм выстрелил и промахнулся, я убил Элая, выстрелив из окна конторы.

Майк снял сапог, потом другой. Он носил толстые шерстяные носки.

Очевидно, Бен подкрадывался, его последние слова прозвучали поблизости и как-то от земли. Пока Бен стрелял из револьвера, но у него еще должны быть дробовик или винтовка… С такого расстояния картечь разорвет человека на части.

Внезапно Стоув заговорил:

— Ты все еще можешь выйти из игры, Майк. Мне незачем тебя убивать.

Как близко он теперь стоит? Наверное, в двадцати шагах. И очевидно, находится под прикрытием, ожидая, пока противник ответит, чтобы, выстрелив на звуки, разнести его на куски.

Стремительно развернувшись, Майк беззвучно побежал по шпалам. Приближающийся поезд гудком оповестил станцию. Отскочив в сторону железнодорожного полотна, Шевлин помчался вдоль загона и поспешно завернул за угол.

Паровоз входил в кривую, и луч лобового прожектора ушел вбок, уперевшись в склон горы. Как только состав вновь окажется на прямом участке, станцию и все, что вокруг нее, зальет яркий свет.

Машинист еще раз дал гудок, и луч начал разворачиваться к станции. Бен Стоув стоял посреди путей, держа в руках дробовик, и ждал приближающуюся полосу света.

Они увидели друг друга почти одновременно, может быть, Шевлин чуть-чуть раньше, поскольку оказался не там, где его ожидал застать Стоув. Ствол дробовика дернулся в руках управляющего, и Майк тоже выстрелил. Картечь со свистом рассекла воздух, задев его одежду. Он шагнул в сторону и нажал на спуск снова. Бен упал на колени, на негр со страшным грохотом летел паровоз. Сломя голову Шевлин бросился вперед и рывком стащил Бена с рельс. И тут же мимо них загрохотали колеса вагонов. И тогда Стоув поднялся на колени и поднял револьвер.

— Благодарю, Майк! — произнес он и выстрелил в упор.

От удара пули Шевлин покачнулся, свой револьвер он только что выронил. А ведь как раз успел перезарядить его, пока скрывался позади загона, но у него есть еще один или два…

Стоув опустил револьвер на предплечье левой руки, чтобы точнее прицелиться, и тут Майк рванул из-за пояса кольт Холлистера и трижды нажал на спуск так быстро, как только позволял вращающийся барабан.

Стоув сделал всего один выстрел. Пуля, пролетев мимо, ударилась о рельс и, отскочив, с противным визгом исчезла в темноте.

Ухватившись за рельс, Майк перевернулся. Он сознавал, что на станции полно народу: кто-то с поезда, другие приближаются верхом на лошадях, в сумятице боя может погибнуть невинный. Чтобы прекратить стрельбу, он должен убить Стоува.

Шевлин посмотрел на него. Лицо. Бена было в крови, рубашка тоже.

— Прихлопнул ты меня, — прохрипел он, — а тебя прямо-таки пуля не берет.

И едва произнеся эту фразу, он вскинул револьвер. Майк тут же нажал на спуск.

И наступила тишина, только со свистом выходил пар из клапана паровоза, потом послышались возбужденные голоса. и беспорядочный топот ног.

Кто-то опустился на колени возле Шевлина. Это был доктор Клэгг.

— Бэбкок, — произнес Майк, — он тяжело ранен…

При этом Майк не сводил глаз с Бена Стоува, крепко сжимая в руке револьвер. Он опасался, что тот шевельнется. Однако лежащий не двигался. Его счеты с миром сведены.

— Он сказал, что меня пуля не берет, — слабо улыбнулся Майк, — проверим, как сбудется его пророчество.

— Ты выживешь, — заверил его доктор Клэгг, — такие, как ты, так просто не умирают.

Скотоводство в Рафтере так никогда и не восстановилось, и, когда прииски истощились, он превратился в город-призрак. Майк и Лайна Шевлин здесь не остались. Как только Майк оказался в состоянии путешествовать, они переехали в Калифорнию, и Шевлин несколько лет перегонял там стада.

Тридцать лет назад разобрали давно ненужные рельсы, благодаря которым это место еще имело хоть какое-то основание называться Таппан-Джанкшен — железнодорожный узел. Здания погибли в огне, когда какой-то турист, проезжая мимо по скоростному шоссе, проложенному у подножия горы, выбросил из окна машины окурок.

Лайна Шевлин дожила до преклонных лет, когда один из ее внуков стал рекламным агентом на Мэдисон-авеню ^[29]. Дальше ей жить стало незачем, она просто угасла. После ее похорон Майк ушел с кладбища, и больше его не видели.

Это вызвало множество пересудов, и газетчики раскопали, что когда-то Майк был и техасским рейнджером, и бандитом. Предав гласности давно забытые истории, они перепутали имена и даты.

И единственным, кто мог бы пролить свет на все загадки, был последний здешний старожил. Он привык греться на солнышке на скамейке возле заправочной станции у обочины нового скоростного шоссе. Он как раз сидел на своем привычном месте, когда рядом притормозила машина и его окликнул какой-то высокий старик.

— Скажите, приятель, Таппан-Джанкшен — это поблизости?

Старожил вопросительно уставился на водителя.

— Как вы сказали? Таппан-Джанкшен? Станция стояла вот здесь на равнине. — Его трубка давно потухла, и он стал рыться в карманах в поисках спичек. — Молодые и не слыхали про Таппан.

— А как насчет Каменной Хижины? — спросил старик за рулем.

— Каменная Хижина? — Слова молнией блеснули сквозь пелену лет. — Вы сказали Каменная Хижина?

В тот момент, когда престарелый Майк Шевлин пропал без вести, он считался состоятельным человеком, и его усердно искали. Дорожная полиция проводила расследование, на заправочной станции им указали на старожила.

— Сомневаюсь, что он вам поможет, — сказал служащий бензоколонки. — Старик почти потерял зрение, а одна рука у него не действует уже много лет. Наверное, когда-то ее придавила лошадь. Да нашему старику уже лет сто! По крайней мере девяносто с чем-то.

Они стали задавать вопросы после того, как нашли машину Майка Шевлина, брошенную в пещере у подножия гор, но старик не обращал на них никакого внимания. Только когда они уже собрались уходить, он забормотал что-то себе под нос.

— Таппан-Джанкшен… Каменная Хижина… это было давно. Скажите доктору Клэггу, — произнес он, — скажите доктору Клэггу, что я уже не тот, что раньше.

— Каменная Хижина? — повторил служащий их вопрос. — Не знаю. Я прожил здесь больше десяти лет и никогда не слыхал такого названия.

Офицер окинул взглядом высокие зеленые горы, застывшие в мрачном великолепии, дикие и отчужденные. Их вид не говорил ему ничего.

— А что там, за ними? — спросил он.

— Ничего. Там нет дорог. Насколько я помню, там никто никогда не был. Люди останавливаются здесь, только чтобы набрать бензин и узнать время. Они пролетают мимо, как ветер. А у нас нет времени, чтобы бродить по горам.

Каменная Хижина находилась в сорока милях от отделения дорожной полиции, и офицеры добились бы успеха, если бы потратили время.

На обратном пути офицер обратился к своему напарнику:

— Ты говорил, что твои предки из этих краев?

— Мой дед отсюда. Но он не любил рассказывать о прошлом. Честно, мне не верится, что здесь было так сурово, как говорят. Его звали так же, как и меня… Вилсон Хойт.

Они ехали дальше под шум мотора и шорох шин, краем глаза наблюдая, как работают на ветровом стекле «дворники». Начинался дождь.

Дождь шел и над Каменной Хижиной, точно так же, как когда-то много лет назад.

Луис Ламур Ручей повешенной женщины

Глава 1

Только к вечеру мы добрались до железнодорожного моста. Дождь лил как из ведра — ледяной дождь.

Увязая в раскисшей глине, мы спустились по насыпи и укрылись от непогоды под мостом. Разожгли костерок и, обступив его, принялись гадать: куда же подевались заработанные за лето деньги?

Нас было трое. Еще несколько часов назад мы даже не знали друг друга; теперь же нас объединяла общая цель — мы стремились на Запад. Что до меня, то я возвращался домой. Впрочем, где он, мой дом?.. Ведь я — перекати-поле; ветер изредка прибивает меня к чьей-нибудь изгороди, а потом несет дальше… Куда направлялись мои спутники, я понятия не имел.

Костер тихонько потрескивал, и плясали оранжевые языки пламени, выхватывающие из мрака черный силуэт моста. Временами под навес задували порывы ветра, обдававшие нас холодными брызгами дождя. В эти моменты пламя с шипением стелилось по земле.

Лесные шорохи напомнили мне время, проведенное в Монтане, лагере Хартмана и Лиггетта. Зима была почти бесснежной, лишь изредка налетали вьюги, но морозило вовсю. В тот год ручей промерз до дна, и лед растаял только поздней весной.

И все же, несмотря ни на что, то было славное времечко. Уютная хижина надежно защищена от ветров, пузатая печка в избытке дарила тепло, к тому же я нашел в той хижине кипу старых журналов и несколько книжонок.

А если не было охоты читать, я просто сидел и размышлял.

С юных лет я запоминал места, где побывал. Когда делать было нечего, я деталь за деталью восстанавливал в памяти то или иное событие. А вслед за этим всплывали образы знакомых людей, припоминались и наши разговоры, и все прочее.

Когда припоминаешь все подробности, невольно начинаешь понимать, что дело куда серьезнее, чем казалось поначалу. Да, серьезнее, потому что знаешь: былое постоянно станет возвращаться к тебе в воспоминаниях. Да еще задумываешься о себе самом. А если начинаешь копаться в себе, рассматривать себя как бы чужими глазами, на душе иной раз становится очень неспокойно.

Грош цена тому ковбою, который не способен наблюдать. Что поделаешь, ремесло забрасывает тебя в самые глухие края, и где бы ковбой не оказался, он очень скоро знает каждую лощину, холм, каждый кустик на многие мили вокруг. Ты примечаешь звериные тропы, источники, убежища, где можно укрыть стадо от непогоды, — да мало ли что еще.

Так вот, в том лагере Хартмана и Лиггетта над очагом всегда висел котелок с печеными бобами. И сколько я не ел их, никогда они мне не приедались. Сейчас, сидя в сумерках под мостом у этого распроклятого костра, я вспоминал и лагерь, и этот котелок с бобами. До чего же мне хотелось еще разок их отведать…

Один из моих нынешних спутников, здоровенный негр, заявил, разглядывая меня:

— Похоже, тебе частенько приходилось пускать в ход кулаки?

— Да, случалось, то тут, то там, — пожал я плечами.

— Ты что же, мастак драться?

— Да как сказать… Просто дерусь, и все, как придется.

— А я вот боксировать умею, — откликнулся он.

С виду он казался, пожалуй, на год-другой старше моих двадцати шести. Высокий — около шести футов, крепкого сложения. И кулачищи у него были изрядные.

Да и он обо мне отозвался с похвалой.

— У тебя руки что надо. — Он потрогал мой кулак. — Костяшки ровные. Такие лучше выдерживают удар. Сдается мне, из тебя вышел бы неплохой боксер.

Я собрал еще немного дровишек. Чтобы поддержать огонь, сойдет что угодно: ветки, старые жерди, прутики, все, что подвернется под руку.

— Так когда, говоришь, должен проходить товарняк? — поинтересовался Ван Боккелен.

— В десять двенадцать, если не опоздает.

Ван Боккелен был долговязым, костлявым, белобрысым. Космы спутанных волос обрамляли широкоскулое лицо, не лишенное, однако, некоторой привлекательности. В маленьких льдисто-голубых глазках было не больше теплоты, чем в шляпке от гвоздя.

Двенадцать часов назад ни один из нас и слыхом не слыхивал о своих нынешних спутниках. А познакомились мы в кутузке.

Я угодил туда за драку. Я вечно влипаю в истории из-за драк. Не то чтобы я специально нарывался, — характер у меня такой. Люблю подраться.

Ветер пронизывал до костей, и по-прежнему лил дождь. Подняв воротник куртки, я протянул руки к огню.

Слева от нас протекала речушка; ее высокий песчаный берег немного защищал нас от ветра. А дождь все усиливался, все громче барабанил по мосту.

— Тебе есть где жить? — спросил Эдди Холт, чернокожий парень.

— В смысле там, на Западе? Нет у меня никакого жилья. Да никогда и не было. Запад — вот мой дом. И вон то седло. — Я указал на тюк.

— Тогда тебе нужна и лошадь.

— Ты думаешь? Иной раз мне кажется, что я всю жизнь таскаю на себе это чертово седло.

— Будь я проклят, если бы мне пришлось таскать за собой такую тяжесть! — вмешался Ван Боккелен. — Давно бы уж я коня украл.

— Что ж, и то дело, — согласился я. Мне вовсе не хотелось вступать с ним в спор. Тем более, что мы грелись у общего костра.

Надеясь услышать гудок паровоза, мы внимательно вслушивались в шум дождя. Но до поезда еще оставалась уйма времени, а я был голоден, как медведь по весне.

— Может, мне удастся найти какую-нибудь работенку с лошадьми? — предположил Эдди.

— Помню одного цветного парня… Я тогда обретался в Нью-Мексико, а он был ковбоем — отличным ковбоем. А ты умеешь ездить верхом?

— А как же!.. Скакал в шоу Буффало Билла ^[30]. Изображал индейца. — Он усмехнулся. — Кое-как управляюсь с лассо. Но со стадом никогда не работал.

— Тот, кто не может прожить не работая, просто болван, — насмешливо фыркнул Ван Боккелен. — Уж лучше прямиком в ад, чем гоняться за коровами да пыль глотать.

Что ж, я промолчал, заставил себя промолчать. Всю свою жизнь я пас коров, всю жизнь в поте лица трудился, и мне не по душе, что какой-то бездельник называет мена болваном. Как не верти, а это не слишком-то любезно с его стороны.

Эдди Холт, тот тоже помалкивал. На то, надо думать, имелись свои причины.

— Каждый живет как знает, — сказал я минуту спустя. — А я вот пасу стадо.

— За тридцатку в месяц? — осклабился этот белобрысый невежа. — Слышь, парни, отправляйтесь со мной, будете в шелках и бархате щеголять. Такие ребятки, как вы, мне пригодятся.

Тут я услышал, как шлепают по лужам чьи-то сапоги.

— Сюда идут, — сообщил я, оглядываясь.

Повернувшись к костру, я увидел, что Ван Боккелен исчез.

— Сиди тихо, — предупредил Эдди. — Это закон.

И точно. Их было четверо — четверо верзил в плащах и с дробовиками. Они обступили костер и принялись рассматривать нас.

— Ты! — Тот из них, которого я принял за шерифа, указал на меня дулом дробовика. — Встань!

Он подошел ко мне вплотную.

— Оружие есть?

— Когда-то у меня был винчестер, — ответил я. — Но то когда-то…

Наклонившись, он быстро обыскал меня, быстро, но со знанием дела; затем проделал то же самое с Эдди. Никогда еще не встречал такого мастера обыскивать.

— У тебя что, нет даже ножа? Или какой-нибудь бритвы?..

Эдди продемонстрировал свои здоровенные кулачищи.

— Кроме этого, мне ничего и не надо, — сказал он.

Шериф повернулся к узколицему рыжеволосому мужчине.

— Ты, кажется, говорил, их было трое? Ты же утверждал, у вас сидели трое…

— Так и есть, трое. Посадили-то их порознь, а ушли они все вместе. Этот черномазый влетел за бродяжничество. Околачивался в округе без дела. Мы засадили его на ночь в камеру, а утром велели убираться подальше. А тот вон, в широкополой шляпе, затеял в Риане драку с Салти Брикенриджем. Весь салун разгромили.

Шериф посмотрел на меня с уважением.

— С Салти? Видел его! Но я-то думал, он сцепился с кем-нибудь покрепче тебя. Сколько ты весишь, парень?

— Сто семьдесят. Только, по-моему, вес в драке ничего не значит. — Помолчав, я нехотя признал: — Хотя этот Салти… он мастер драться на кулаках.

Шериф удовлетворенно хмыкнул.

— Верно говоришь. До сих пор его еще никто не мог побить.

Он пнул ногой тюк с упряжью.

— Что тут?

— Седло. Я направляюсь на Запад.

— А как ты попал на Восток? Перегонял стадо?

— Угу, — кивнул я.

Один из спутников шерифа, сероглазый парень, пока еще не вымолвивший ни слова, все время озирался по сторонам.

— А где еще один? — спросил он наконец. — Такой высокий блондин?..

— Не видел его, — заявил я, — не видел с той минуты, как мы вышли из камеры. Он сказал, что собирается в Риан, мол, хочет глотку промочить. — Я усмехнулся. — Ну а я решил, что мне не стоит туда возвращаться.

Все они тотчас на меня уставились. Потом сероглазый сказал:

— Зря, ребята, его выгораживаете. Он того не стоит — скверный человек…

— Может, так оно и есть, — я пожал плечами. — Но ведь он был у вас в руках. Зачем же вы его выпустили?

Шериф выругался.

— Потому что мы не знали, что он за тип. Мы оказались полными идиотами. Только потом Фарго вспомнил о старой афишке. Там объявлена награда за этого человека… живого или мертвого. Его разыскивают за убийство.

Эдди — тот даже не взглянул на меня.

— И сколько же? — поинтересовался я из чистого любопытства.

— Пять тысяч.

— Пять тысяч! Да я за всю жизнь не видывал этаких деньжищ. А впрочем, чему удивляться? Если работаешь за тридцать долларов в месяц и харчи, то вообще денег не видишь. Когда мне наконец-то удалось накопить сорок долларов, чтобы обзавестись седлом, я и то считал, что мне крупно повезло.

Фарго посмотрел на меня.

— Как тебе звать, ковбой?

— Пайк, — ответил я. — Барнабас Пайк. Кое-где меня зовут Пронто.

— Пронто? ^[31] Потому что ты такой проворный?

Я усмехнулся прямо ему в лицо:

— Может, из-за того, что я слишком быстро завожусь. В смысле теряю голову, когда меня выводят из себя. Правда, не всегда…

— Охотно верю, — кивнул шериф. — Я видел Салти после вашей драки.

Они еще немного покрутились у нашего костра, даже подошли к реке, и, наконец, собрались уходить. Один лишь Фарго немного замешкался. Он стоял, ковыряя сапогом землю в том самом месте, где недавно сидел Ван Боккелен.

— Пять тысяч, — произнес он. — Это ведь куча денег.

— Знаете, мистер, — отозвался я, — этот джентльмен мне сразу же пришелся не по нутру. Но я в жизни никого не продавал и впредь не намерен этим заниматься.

— Я так и думал, — проговорил Фарго. — Но советую: не связывайся с этим парнем. Держись от него подальше. От такого добра не жди.

— Ты, верно, бывал на Западе? — заметил я.

— Да, приходилось, — кивнул он. — Может статься, и еще раз придется.

Он повернулся и поспешил вслед за своими приятелями. Мы же, Эдди Холт и я, молча глядели им вслед.

Наконец Эдди, подобрав несколько сучьев, швырнул их в костер.

— Убийство… — пробормотал он. — Нехорошо это… А все же интересно — кого он убил?

— От такого жди любой пакости, — отозвался я. — На него взглянуть — сразу видно, что за птица… Слушай, Эдди, ты точно знаешь, куда именно направляешься? Если нет, пойдем со мной. Какая разница — голодать вдвоем или в одиночку. А если мне удастся найти работу, то замолвлю словечко и за тебя.

— Согласен! — просиял Эдди.

От костра шло тепло, ветер улегся, дождь почти перестал. Слышно было, как с навеса под мостом срываются последние крупные капли.

Мы снова замолчали. Мне ужасно хотелось хоть ненадолго задремать, но уже совсем скоро мог появиться поезд. Сидя у огня, я мечтал о том, чтобы в составе оказался хоть один пустой вагон. Терпеть не могу товарняков, если нет пустого вагона.

— Значит, мы компаньоны, Пронто? — спросил Эдди.

— Почему бы и нет? — сказал я.

И в тот же миг издали донесся гудок паровоза.

Мы поднялись. Эдди затоптал костер и, зачерпнув старым котелком воды из речки, залил еще дымящиеся угли. Затем начали взбираться на насыпь.

Здесь, перед подъемом, поезд сильно замедлил ход, так что нетрудно было заскочить на ходу.

Мы пропустили около дюжины вагонов, а затем Эдди углядел открытую дверь.

Он побежал вдоль рельсов и, поравнявшись с вагоном, легко запрыгнул в него, и поймал брошенное мною седло. Ну, и я, конечно же, не заставил себя ждать.

Еще долго после того, как Эдди уснул, завернувшись в какое-то тряпье, которое он нашел в дальнем углу вагона, я сидел у открытой двери и глядел на проносившиеся мимо края. Время от времени мы проезжали одинокие фермы, — в окнах светились огоньки… У одного дома я заметил человека с фонарем в одной руке и ведром — в другой; его собака яростно облаивала поезд.

«Грязные фермеры, — усмехнулся я про себя. — Тоже мне хранители домашнего очага!»

Но в глубине души мне было не до смеха. В конце концов этот человек стоял у своего собственного дома, и скоро все его семейство усядется ужинать за своим собственным столом.

А я? Что есть у меня? У меня лишь заунывные гудки паровоза, отсветы огня в толпе, трясущийся вагон вместо жилья и ждущая меня где-то в конце пути чубарая ковбойская лошадка.

Глава 2

Когда я проснулся, было уже светло. Поезд на всех парах несся вперед. Я подошел к двери. Передо мной мелькали перелески, речушки и простирающиеся на много миль пшеничные поля.

Эдди сел.

— Это правда, что ты вчера сказал? Мы и в самом деле компаньоны?

— Ну разумеется.

— А куда мы направимся?

— Как куда? На Запад… Может, в Майлс-Сити… или в Медору. В первое же подходящее место.

— Я сумею заработать себе на хлеб. Вот увидишь, парень.

— Ну и отлично, — отозвался я.

— А ты давно занимаешься этим делом?

— Угу. С тех пор, как мне стукнуло двенадцать. Сперва работал вместе с братом, пока его не убили. А потом сам по себе. Мой брат не очень-то ловко обращался с кольтом, но слишком уж о себе воображал… И вот как-то в одном ковбойском городке налетел на судебного исполнителя…

Поезд чуть замедлил ход, предстоял сначала поворот, а потом крутой подъем. Выглянув за дверь, я увидел впереди длинный ряд вагонов.

— Этого исполнителя винить в общем-то не в чем, — продолжал я. — Мой брат пытался показать, какой он лихой парень. Судебный исполнитель велел ему отправляться домой и хорошенько проспаться, а Алекс как наскочит на него… Вот и схлопотал пулю.

— Ты своими глазами все видел?

— Ну да, видел. Исполнитель подошел, посмотрел сначала на тело, потом на меня. И сказал мне: «Сынок, у меня не было выбора. Надеюсь, ты не будешь держать на меня зла». — «Он сам виноват, — ответил я. — Я пытался отговорить его, но он был упрям как осел. Думал, никто с ним не управится». — «С ним нетрудно было управиться, сынок. Да и стрелком он был никудышным».

Мы сидели в дверях вагона, высунувшись наружу и болтая ногами. Ласково пригревало солнце. Запах дыма из паровозной трубы смешивался с таким же сухим и жарким ароматом пшеничных полей. Близилось время жатвы. Вообще-то работа в поле оплачивается лучше, чем возня со скотиной, но полевые работы не по мне. Никогда меня не привлекало то, чего нельзя сделать, не слезая с коня.

— Подъезжаем к городу, — сообщил Эдди.

— Угу.

— А может, ты и так мог бы проехать. Я хочу сказать с удобствами… Мне говорили, что тому, кто перевозит скот или перегоняет стадо, компания оплачивает обратный проезд.

— Тебе правильно сказали. Только я ни за что не пойду к новому чикагскому управляющему. С тем, что сидел там раньше, все было в порядке. А этот глядит на тебя сверху вниз… Никто не смеет так обращаться с Барни Пайком.

Внезапно по крыше вагона загремели шаги. Несколько секунд спустя сверху свесилась белобрысая голова, и мы увидели ухмыляющуюся физиономию Ван Боккелена. Потом он свесил вниз ноги и, раскачавшись, спрыгнул на пол рядом с нами.

— Ты бы мог так и под колеса угодить, — заметил я.

Он хохотнул в ответ:

— Мой номер еще не выпал.

В глазах его вспыхнули бесовские огоньки, и это мне совсем не понравилось. Может, оттого, что в его усмешке таилось еще и презрение. А по-моему, никто не имеет права презирать другого человека… особенно тех, кто придерживается иных взглядов на жизнь. Время от времени мне доводилось видеть, как умирают люди, и я что-то не замечал, чтобы провидение о ком-то из нас заботилось особо.

Сдается мне, наш жребий определяется по большей части случайностью, капризом судьбы и стечением обстоятельств. Люди, смерть которых я видел, почти всегда умирали оттого, что оказывались не в том месте, не в то время, а уж какими они были, не играло ровным счетом никакой роли. Отличные ребята погибали так же легко, как и негодяи, храбрецы так же внезапно, как и трусы.

Что до меня, то я всегда делал так, как считал нужным, и не рисковал понапрасну. Ведь на моей памяти столько парней погибло — и все из-за того, что люди хотели показать, какие они храбрецы; а некоторые гибли совсем уж по-дурацки, просто поддавшись на подначки и ввязавшись в совершенно бессмысленное предприятие.

— Те четверо, они приходили по мою душу? — поинтересовался Ван Боккелен.

— Угу.

— И что они сказали?

— Да ничего особенного. Только, похоже, им очень уж хотелось заполучить тебя. Так что тебе лучше избегать людных мест, — добавил я. — А мы как раз подъезжаем к городу.

— Ты называешь это городом? — Он загоготал. — Не город, а с десяток придорожных лачуг. Да и не стану я бояться площадных шутов.

«Площадные шуты… « Так иногда называли блюстителей порядка в маленьких городках. Но сам я не считал их шутами. Как правило, констебль или судебный исполнитель в таком городишке — человек отнюдь не робкого десятка, и, дай ему возможность, он покажет, на что способен. Потому я и решил: чем дальше мы будем держаться от Ван Боккелена, тем лучше. Парень явно напрашивался на неприятности. На кладбище Бут-Хилл полно таких ребят.

— Плевать мне на них. — Ван Боккелен похлопал себя по карманам. — У меня найдется, чем их угостить!

Ну почему все эти «крутые» ребята так похожи друг на друга, и разговорчики их — ну просто один к одному? Сколько раз в своей жизни я слышал такой же вот треп? И каждый из этих парней воображает, что имеет патент на удачу и лучшие в мире мозги. Все они сидят в своих норах, точно дикие звери, и лишь время от времени выходят на охоту. А потом снова скрываются от закона да бахвалятся планами на будущее. И кончают так же, как шайка Юнца Джеймса, — нарываются на кучку фермеров или дельцов в каком-нибудь захолустном городишке и превращаются в ворох тряпья, изодранный пулями.

— Твоя пушка, — сообщил я ему, — она поможет тебе устроиться в Бут-Хилл со всеми удобствами. На тамошнем кладбище места хватает.

Эдди Холт поднялся.

— Пронто, давай слезем да раздобудем чего-нибудь съестного.

Ван Боккелен фыркнул:

— Вы что, ребятки, совсем без гроша? Не дурите. Держитесь меня, будете купаться в долларах.

— А ты, что же, миллионер? — Я усмехнулся.

В глазах его вспыхнули все те же бесовские огоньки.

— Миллионер или нет — это не важно. Но дела мои идут неплохо. — С этими словами он вытащил из кармана пачку банкнот. — Этого, думаю, нам хватит.

— Эдди, гляди, вон у дома куча дров и топоры, — показал я. — Может, заработаем себе завтрак?

Эдди соскочил на шпалы, немного пробежался и, повернувшись, пошел мне навстречу. Ну, а я тоже уже спрыгнул с поезда, не забыв, конечно, перед этим швырнуть седло в траву.

Из уходящего вагона донеслось:

— Работяги-простофили! Придурки деревенские!

— Не нравится мне этот тип, — сказал Эдди. — От таких одни неприятности.

Я подошел к дому и постучал в дверь. Эдди ждал меня у кучи дров. Открыла мне крепкого сложения ирландка. Взглянув на меня, она перевела взгляд на мой тюк.

— Что там такое? — спросила она.

— Мое седло, мэм. Вообще-то я наездник, но сейчас меня самого пришпоривает двухдневный голод. Мы с приятелем увидели у вас там два топора и подумали — не заработать ли себе завтрак?

— Что ж, вы крепкие парни. Помашите малость топорами, а я покуда соберусь с мыслями.

Мы проработали всего несколько минут, когда хозяйка подошла к двери.

— Ладно, ребята, кончай работу! — крикнула она. — Скоро придет Пат. Он убьет меня, если увидит, что я заставила вас работать за кормежку.

Она вынесла две глубокие тарелки, с верхом нагруженные ломтями ветчины, картофельным пюре и кукурузными початками, и поставила их на крыльцо.

— Будет мало, постучите. Пат и сам отменный едок, ему ничего не стоит справиться и с двумя такими порциями, я-то знаю.

Мы принялись за еду. Хозяйка поставила рядом с нами кувшин молока и снова скрылась в доме.

— Здесь куда не пойдешь, везде славные люди, — заметил Эдди. — Она точно не заметила, что я черный.

— Может, действительно, — не заметила? — предположил я.

Ну что ж, коли ее Пат и впрямь отменный едок, решили мы, то нам нельзя ударить в грязь лицом. В общем мы воспользовались ее приглашением и постучали в дверь. Хозяйка вновь наполнила наши тарелки, а затем вынесла на крыльцо здоровенный бумажный пакет, доверху набитый всякой снедью.

— Вот, возьмите немножко на дорогу, — сказала она. — И еще чуток кофе, если у вас найдется, в чем его сварить.

— Спасибо, мэм, — сказал я. — Большое вам спасибо.

— Премного обязан, — блеснул учтивостью Эдди.

— Говорят, бродяги ставят пометки на дверях домов, где их покормили. Это правда?

— Понятия не имею, мэм. Но я всегда буду вспоминать этот дом как обитель прекраснейшего цветка старой Ирландии. Вы просто прелесть, мэм.

— Ох, да Бог с тобой! Ладно, вы получили свой завтрак. А теперь ступайте своей дорогой.

Ночь мы снова провели в товарном вагоне, слыша сквозь сон потрескивание стенок на повороте и тяжкое громыханье колес по рельсам. Ван Боккелена мы больше не видели. Я был уверен, что он покинул город раньше нас, и, признаться, весьма радовался этому.

— Где следующая остановка? — полюбопытствовал Эдди. — Я еще ни разу не ездил в этом направлении.

— Полагаю, в Джимтауне. Если мы сумеем запастись там провизией, то сможем потом доехать до самого Майлс-Сити. Придется, правда, чуток затянуть пояса.

Поезд мчался вперед, изредка издавая низкие протяжные гудки. Страна, по которой мы сейчас катили, была покрыта простиравшимися на многие мили пшеничными полями. Порою мелькали полоски пастбищ. Однообразие бескрайней прерии время от времени нарушалось пологими холмами или небольшими озерцами и болотцами, обрамленными низкорослым кустарником.

Небольшие рощицы виднелись лишь у речек; да возле некоторых ферм или деревушек зеленели посадки.

Подъезжая к Джимтауну, товарняк притормозил; мы выпрыгнули из вагона и направились к Мэйн-стрит. Я попал сюда во второй раз и обнаружил, что со времени моего первого посещения городок сильно изменился.

— Мне было чуть меньше четырнадцати, — рассказывал я Эдди, — когда я приехал сюда на самом первом поезде. Ну, его только пустили по этой дороге… Хозяйство «Би Би» тогда как раз перегоняло скот из Техаса в Абилин, а оттуда стадо везли в Чикаго. Я тоже был с ними. Вот босс и решил взглянуть, какова трава в Дакоте. Потому и отправился на Запад на этом самом поезде, прихватив с собой две-три лошадки да несколько человек помощников. Ну, и меня в том числе.

— В те времена здесь небось почти ничего и не было, — заметил Эдди. — Уж во всяком случае, все выглядело совсем не так, как сейчас.

— Верно. Тогда тут стояли одни палатки, — кивнул я. — Это теперь понастроили… Отели, магазины и прочее.

Я намеревался отыскать человека, которого еще мальчишкой знал в Фарго-средь-леса. В те дни трудно было бы найти злачное место, подобное этому. Оно таким и оставалось, пока солдаты Кастера наконец не очистили его. Джек О'Нил убил троих из них прежде, чем с ним разделались.

Этот мой друг был одним из ковбоев с ранчо «Би Би». Он, как и я, решил остаться в Дакоте, и мы оба обосновались в Фарго-средь-леса. Конечно, был еще и Фарго-средь-прерий, но его заселяли по большей части добропорядочные горожане. Что же до меня, то Фарго-средь-леса привлекал меня куда больше.

Мой друг оказался мудрым человеком: после того как Джек О'Нил убил троих солдат, он сумел убедить меня покинуть Фарго-средь-леса. В прежние времена он знавал ребят из Седьмого кавалерийского полка в Канзасе и понимал, что кавалеристы не останутся в стороне, когда убивают кого-то из их отряда. Мы-то, разумеется, были к этому убийству совершенно непричастны, но мой друг дал мне хороший урок.

— Держись подальше от всяких ссор и заварух, — сказал он. — В них всегда стреляют ни в чем не повинных соседей.

Вот мы и отправились на Запад к Джеймс-Ривер, где железная дорога тогда и кончалась… Словом, в Джемстаун, чаще именуемый Джимтауном. Он располагался в долине, где Пипстем-Ривер впадает в Джеймс-Ривер. Когда мы впервые попали туда, там жили лишь солдаты, да и тех было совсем немного.

Теперь же мундиры и вовсе исчезли из округи, а сам городок, каким бы крохотным он ни был, казался весьма преуспевающим.

— А если мы отыщем этого твоего дружка, он нас накормит? — спросил Эдди.

— На то и рассчитываю, — отозвался я. И если он здесь, то я его непременно найду. Просто спрошу, где тут аптека. Ведь Том Гетти не может спокойно пройти мимо аптеки. В жизни не встречал человека с такой кучей всевозможных хворей. Он как-то сказал мне, что и сам не знал, насколько тяжело болен, пока в одну из зим хижину, где он зимовал, не занесло снегом. Так вот, в той хижине он отыскал «Домашний Медицинский Советник» и прочел его от корки до корки. А если бы не эта книга, он так бы и дожил до глубокой старости, даже не подозревая, как тяжко болен.

Когда мы нашли аптеку, Эдди остался на улице приглядеть за седлом, а я зашел.

— Мне бы найти человека по имени Том Гетти, — сказал я.

— Еще бы несколько таких, как он, — вздохнул аптекарь, — и я бы нужды не знал. Том — самый живучий из всех умирающих, каких я когда-либо знал. Но ты, парень, к сожалению, опоздал. Он отправился на Запад… кажется, в Медору.

— Такое уж мое везение, — отозвался я.

Аптекарь вышел из-за стойки.

— Ты можешь разузнать о нем у Дустера Вимена. Он здесь заправляет делами Гетти.

Ну, уж я-то знал, что Гетти ничего не смыслит в сделках. Как, впрочем, и в покере.

— Когда я видел его в последний раз, — проговорил я, — он пас стадо. Мы работали вместе.

— Наверное, то было несколько лет назад. А сейчас дела у мистера Гетти, похоже, идут неплохо. Он торгует лошадьми и мулами.

Дустера мы нашли у двери салуна. Узнав, что я разыскиваю Тома Гетти, он насторожился и оглядел нас с головы до пят — сперва меня, потом Эдди.

— Так что вам от него нужно?

Я заметил у него под курткой кольт. Дустер носил револьвер за поясом. Впрочем, будь он и без кольта, все равно я сразу бы смекнул — у парня нрав крутой.

— Собственно, нам нужны припасы в дорогу, — объяснил я. — Мы с Эдди сидим на мели, а направляемся в Майлс-Сити. Том — мой старый друг. Мы вместе приехали в Дакоту.

— Так как, ты говоришь, тебя зовут?

— Пайк… Меня еще называют Пронто.

Тут лицо его наконец-то прояснилось. До этого он глядел на нас не слишком-то дружелюбно.

— А… да, да, конечно! Том много про тебя рассказывал.

Запустив руку в джинсы «левис», Дустер вытащил пригоршню серебра и отсчитал с десяток долларов.

— Вот возьми. — Он протянул мне деньги. — Том мне вернет.

— Где его найти?

— Он, видишь ли, поехал по делам. Неплохая сделка… А вообще, лучше не расспрашивай о нем. Если хочешь с ним увидеться, поищи в окрестностях Майлс-Сити. Задержись там на некоторое время, и он сам тебя найдет.

Мы побрели прочь. Эдди уважительно покосился на деньги, которые я все еще держал в руке.

— У тебя друзья что надо, — сказал он.

Я промолчал. Одна мысль не давала мне покоя: с чего бы это Дустер так легко расстался с десятью долларами, да еще сказал, что, дескать, Том вернет. Насколько я помнил, у Тома Гетти никогда не водилось лишних денег; к тому же он был порядочным скрягой. Может, теперь его дела поправились, и он изменился? Да, так оно, наверное, и было… Уж если он мог позволить себе нанять такого человека, как Дустер, то, значит, точно: дела у него идут гораздо лучше.

Мы отправились перекусить, а когда вышли из ресторанчика, у обочины стоял какой-то человек.

— Привет, Пайк! — окликнул он меня.

Это оказался тот самый сероглазый Фарго, которого мы оставили на добрых две сотни миль к востоку от Джимтауна.

— А я-то думал, ты обоснуешься в восточной Дакоте, в городе, названном в твою честь, — хмыкнул я.

— Он был назван вовсе не в мою честь. — Вытащив из кармана сигары, Фарго протянул их нам. — Закуривайте, ребята.

Сигары были отличные.

Фарго взял одну и себе; мы дружно закурили. Несколько раз затянувшись, он заметил:

— А у вас, похоже, все в порядке.

— Да, вроде бы в порядке, — подтвердил я.

— А я, знаете, все голову ломаю — откуда у парней без гроша в кармане, — ну совсем без гроша, так что приходится дрова колоть, чтобы подкрепиться… так вот, откуда у них вдруг берутся деньги на обед в ресторане?

— Послушайте, мистер, чтобы вы ни затевали, вы суете нос не в свои дела.

Он лишь ухмыльнулся.

— По части носа у тебя передо мной большое преимущество. Ты мой можешь свернуть набок, а я твой — нет. Кто-то меня опередил.

Что я мог ему ответить? Только рассмеяться… Мне ведь и впрямь уже несколько раз ломали нос.

— Ладно, черт с ними, с носами! Лучше скажи — следишь за нами?

— Да нет. Просто еду на Запад. Вы больше не видели Ван Боккелена?

Странно, однако же… Я так увлекся мыслями о Томе Гетти, что начисто позабыл про Ван Боккелена.

Но я промолчал. Фарго с минуту помолчал, а потом сказал, разглядывая кончик своей сигары:

— Пайк, ты с виду — парень честный. Может, и колючий, но честный. Потому-то мне и не хочется, чтобы ты нарвался на неприятности.

— Разберусь, — я пожал плечами. — В конце-то концов, мои дела — это мои дела.

— Ну и отлично. — Фарго протянул руку. — Ребята, меня зовут Джим. Так что Джимом меня и называйте. А если понадобится помощь, я к вашим услугам.

Мы с Эдди повернулись и побрели к западной части города, чтобы снова запрыгнуть на наш товарняк, который вскоре отбывал со станции. И вот, когда мы уже миновали несколько кварталов, Эдди вдруг выпалил:

— Слушай, Пронто, он же пинк, пинкертошка! Сыщик, значит, из конторы Пинкертона.

Что ж, это объяснение придавало смысл всему происходящему… Но кого он выслеживал? Ван Боккелена?

Он сказал нам тогда, у костерка, что Ван Боккелен разыскивается за убийство, а ведь пинкерты, как правило, охотятся только за грабителями. Я и сказал об этом Эдди. Но тот возразил мне:

— А вдруг этот Ван Боккелен убил пинка?

Глава 3

Чуток не доезжая до станции Майлс-Сити, мы спрыгнули с поезда и направились на Пацифик-авеню.

— Большой город, — сообщил я Эдди. — И скотоводов здесь хватает. — Впрочем, сделав шаг-другой, пришлось поправиться. — Беру свои слова обратно. Правильней сказать — скотины много. Овец вот, любят, видать…

Свернув в переулок, мы прошли мимо ряда домов и вскоре очутились у салуна Чарли Брауна. У крыльца стояли несколько ковбоев с ранчо «Шляпа X». Заметив, что я тащу с собой упряжь, один из них съязвил:

— Парни, глядите-ка. Наконец-то Пронто пристроил седло куда следует.

— Но бычков-то сгоняю, положим, я, а не они меня, — парировал я, как сумел.

Опустив седло на тротуар, я небрежно вытащил из кармана окурок сигары, что дал мне Фарго. Ковбои уставились на меня во все глаза, а я, закуривая, устроил целое представление — поразил их своим процветанием.

— Мы с Эдди, — я кивнул в сторону моего чернокожего приятеля, — мы ищем применение нашим силам и моему седлу.

— Попробуй сунуться на «Бриллиантовое Р», — ухмыльнулся один из этих лоботрясов. — Похоже, они всегда готовы принять тебя обратно.

— Можешь всякому передать, — невозмутимо ответил я, — пусть эти безмозглые быки с «Бриллиантового Р» спят спокойно. Я отходчив.

— Они будут просто счастливы это услышать, — заметил другой ковбой. — А то Батч Хоган вчера вечером плакался, какая, мол, без тебя в городе тоска смертная. Вздуть и то некого.

— Да он же вроде уже раз вздул меня.

— А ты оставайся тут — и сегодня вечером получишь еще один шанс.

— А он по-прежнему околачивается у Джона Чинника?

Ковбои переглянулись.

— Оно и видать, что тебя долго здесь не было. Как-то вечером Чинник покинул наши края… по особому приглашению.

Для меня это была новость. Впрочем, не сказать, что очень неожиданная. Салун Чинника долгое время служил притоном самых отъявленных головорезов. Что бы ни стряслось, ты всегда мог разузнать подробности происшествия в салуне Чинника… Если, конечно, тебя там знали.

Носатый Джордж со всей честной компанией обычно там и останавливался, когда приезжал в город. И ведь Том Гетти был дружен кое с кем из них… Я уже открыл рот, чтобы спросить насчет Тома, но что-то вдруг заставило меня остановиться… В конце-то концов мы с Томом хоть и дружили, но никогда не были компаньонами.

Когда мы вошли в салун, я прямиком направился к плите.

Чарли Браун всегда держал на плите внушительных размеров горшок с тушеным мясом, а уж дальше ты сам управлялся. Понятное дело, мы с Эдди не могли пренебречь любезным приглашением такого рода.

— А этот Батч Хоган, он что, тебя и вправду вздул? — спросил Эдди.

— Да еще как вздул! Здоровенный малый… К тому же проворный. Ну, а поскольку я с такими вещами не мирюсь, он, скорее всего, проделает это повторно.

— Тогда зачем же с ним драться?

Ну и вопрос! Я недоуменно уставился на Эдди.

— Говорю же, он меня поколотил. А когда меня кто-нибудь поколотит, то я готов драться снова и снова, покуда сам его не отделаю. Если он, конечно, не уберется в иные края. Несколько раз, — добавил я, — именно так и получалось. Хотя, может, им просто надоедало задавать мне взбучку каждую субботу.

— Вот будем работать вместе, — пообещал Эдди, — так сможем побоксировать. Приведем тебя в форму.

Какое-то время мы ели молча, потом Эдди вновь оседлал любимого конька.

— Я сорок семь раз выступал на ринге за деньги. Боксировал с Пэдди Рианом еще до того, как он стал чемпионом, а потом дрался в Англии с Чарли Митчеллом. Дрался и с Джо Госсом, и с Домиником Мак-Кафри, и с Джо Гобурном.

Как ни мало я разбирался в профессиональномбоксе, но эти имена знал даже я.

— Тогда подучишь меня. А то ведь я самоучка…

Хотя мы обошли весь Майлстаун, или, как его теперь называли, Майлс-Сити, — никаких следов Тома Гетти не обнаружилось. Я прислушался к разговорам, и разговоры эти мне совсем не нравились. Хотя услышал я, конечно же, далеко не все, что говорилось. В городе вообще болталась уйма какого-то подозрительного народа…

Человек, впервые попавший в Майлс-Сити, увидел бы просто пыльную улицу и два неровных ряда домов по обеим ее сторонам. Между столбами по краю тротуара были натянуты вывески. Повсюду виднелись бочки с водой на случай пожара. Как правило, где-нибудь на улице стояла упряжка с ранчо «Бриллиантовое Р», а также несколько телег или повозок с прочих окрестных хозяйств.

Взглянув на эту улицу, приезжий с Востока решил бы, что городишко не Бог весть какой. Но он бы ошибся. Уж я-то на своем веку где только не побывал, но все же считал, что Майлс-Сити — большой город. Да, большой. По крайней мере с точки зрения местных жителей.

Само собой, и здесь имели представление о законе, да только никогда не принимали его в расчет. То есть если у кого-то возникали неприятности, то он и не думал обращаться к закону, а справлялся сам. Ну а если какие-нибудь задиры начинали буянить, то судебный исполнитель обычно засаживал их на ночь в кутузку. Или, когда они размахивали пушками, отбирал у них оружие и отправлял проспаться.

Теперь времена изменились. В округе появлялись все новые и новые лица. Большие хозяйства теряли много скота, в хозяевам это, естественно, не нравилось. И отсюда вытекало следующее: когда они наконец подумают разобраться с этим делом своими силами, то уж мешкать не станут.

У меня возникло подозрение, что такое время уже не за горами.

Когда мы брели по улице вместе с Эдди, он неожиданно заявил мне:

— Знаешь, Пронто, тебе стоило бы обзавестись собственным хозяйством. Работая на других, далеко не уедешь.

— На свое хозяйство мне никогда не хватало денег, — откликнулся я. — Самое большое, что мне удалось скопить, — это сорок долларов на покупку седла.

— Но почему? Ведь ты говорил, что в Чикаго промотал куда больше денег.

— Верно. Только то был выигрыш, а выигранные деньги, известное дело, долго в карманах не задерживаются. Возле скотного двора я ввязался в игру в кости, вот и схлопотал несколько затрещин. В начале игры в кармане у меня было не больше тридцати долларов, а потом стало около трехсот. И вдруг появились копы: кто-то заорал: «Шпики!» Все скоренько похватали деньги и врассыпную. Причем хватали они по большей части мои деньги. В результате у меня осталось всего шесть долларов. Да еще пришлось заплатить штраф.

— Да уж, тебе не слишком повезло…

— А мне всегда не очень-то везет. Только я не поднимаю шума из-за подобных пустяков. Просто делаю свою работу да по субботам позволяю себе развлечься.

— И все же тебе следует обзавестись собственным хозяйством. Например, на каком-нибудь из тех ручьев, о которых ты мне рассказывал.

— Вся проблема в том, — проговорил я, — что на те ручьи гоняют свои стада владельцы крупных ранчо. И они не станут любезничать с теми, кто посмеет присосаться к их воде.

— Чтобы скопить деньжат, тебе нужно позаботиться а фасаде, — заявил Эдди.

— О каком еще фасаде?

— Да об одежке, вот о чем. Раздобудь себе пару новых сапогов и не забывай как следует чистить их. Купи новую шляпу. А может, даже и костюм. Будешь выглядеть так, словно у тебя куча денег. Так доллары сами к тебе поплывут.

— Знавал я одного парня, Эдди, который рассуждал точно так же. Он обзавелся разным барахлом да еще впридачу новым конем и седлом. Так вот его повесили…

— Повесили?

— Вот именно. В окрестностях стал пропадать скот. Потому все и заинтересовались: откуда у этого ковбоя взялись деньги на обновки? Словом, выволокли из города и повесили на мосту.

— А он, что же, не возражал?

— А что толку-то? Он взглянул на воду под мостом и попросил их затянуть узел покрепче, — мол, не умею плавать…

Вскоре выяснилось, что Гранвилл Стюарт, владелец одного из самых крупных ранчо в Монтане, тоже находился в городе. Он остановил меня на улице и предложил работу. Но загвоздка состояла в том, что мне бы предстояло провести всю зиму в отдаленном лагере на пару с Пауэллом Ландаски… его тоже звали Пайком.

На всей границе не найти лучшего напарника, чем он. Пайк был мастером на все руки: и ковбоем, и охотником, и звероловом, и даже лесорубом. Кроме того, он слыл одним из лучших борцов. Только вот характер у него — точно порох. Так что мы с ним непременно перегрызлись бы.

Про него рассказывали сотни всевозможных историй. Например, о том, как он заявился в лагерь индейцев со старенькой винтовкой в руках. Индейцы решили, что на такое способен только сумасшедший и не тронули его. А в другой раз индейская пуля угодила ему в лицо. Пайк поскакал за доктором, но сломанная челюсть так зверски болела, что он попросту взял и вырвал добрый кусок челюсти вместе с костью — такой большой, что на нем помещалось два зуба. Правда, я не знаю, стало ли ему после этого легче.

В результате мы с Эдди вернулись к Чарли Брауну и снова навалились на тушеное мясо. Мы пожирали его с такой жадностью, что Чарли не удержался и спросил:

— Снова на мели, Пронто?

— А когда я был не на мели?

— Но долги ты всегда отдавал. — Чарли оперся о стойку бара. — Слушай, Пронто, может, тебе нужно немного деньжат? Могу подбросить.

— Спать мы можем и в конюшне, — отозвался я. — А есть будем у тебя, покуда ты нас не вышвырнешь. Нам бы только побыстрее работу подыскать…

Чарли с минуту помолчал, а потом сказал:

— Знаешь, Пронто, я собираюсь втянуть тебя в одно дело, хотя вовсе не уверен, что ты будешь мне за это благодарен. Биллу Джастину нужны двое для работы в лагере на ручье Повешенной Женщины.

— А что там плохого?

Он внимательно посмотрел на меня, но промолчал. Лишь минуты через две наконец проговорил:

— Ну-ка, ребятки, подойдите ближе к стойке.

Хотя в салуне, кроме нас, никого не было, но он, видать, все же опасался чужих ушей. Он налил нам по чашке кофе и перегнулся через стойку, опершись о нее локтями.

— Пронто, в этих краях в любую минуту жди неприятностей. Только глупец этого не видит. И неприятности могут начаться именно на ручье Повешенной Женщины… Вот почему место свободно.

Я оглянулся на Эдди.

— Что скажешь, парень? Зима, похоже, выдастся холодной, а там хоть за дровами не придется далеко ходить.

— У меня вся жизнь — сплошные неприятности, — заявил Эдди, — так что мне не привыкать.

— Чарли, скажи Биллу Джастину, что он заполучил двух бравых парней. Мы согласны.

Допив кофе, мы направились к выходу.

И в тот же миг дверь распахнулась, и на пороге появился высоченный ковбой, полностью загородивший дверной проем своими могучими плечами. Хоган работал на «Бриллиантовом Р» — грузил в вагоны скот, предназначенный для отправки. А дрался он так, что только щепки летели.

— Провалиться мне на этом месте! — расплылся он в широкой ухмылке. — Да ведь это тот малыш, что так любит подраться

На самом-то деле я вовсе не такой уж малыш. Во мне пять футов и десять дюймов росту, а вешу я сто семьдесят фунтов. Но рядом с Хоганом меня и в самом деле можно было принять за малыша.

А салун между тем наполнялся народом. Многие подзадоривали Хогана, надеясь, видно, поглазеть на драку. Ну что ж, и я давно не развлекался.

— Батч, какой у тебя рост? — спросил я.

— Если в сапогах, то шесть футов и четыре дюйма, — ответил он.

— А я и не знал, что у тебя каблуки такие высокие, — хмыкнул я и, размахнувшись, ударил его.

Глава 4

Когда я открыл глаза, меня ослепило солнце. А привела меня в чувство отчаянная тряска повозки по ухабам проселочной дороги.

Мне несколько минут не удавалось сообразить, где же я нахожусь, а когда, наконец, сообразил, мне все это совсем не понравилось. Я лежал на спине на дне повозки, среди каких-то ящиков и мешков. И голова у меня трещала так, словно меня лягнул мул.

Я попробовал подняться, но тотчас пожалел о том, что мне пришла в голову такая вздорная идея. Схватившись рукой за бок, я рухнул на дно повозки.

Эдди, сидевший на козлах, обернулся ко мне.

— Во всяком случае, он тебя не убил.

— Кто? Кто меня не убил?

— Этот Хоган с «Бриллиантового Р». Но он задал тебе хорошую трепку.

— А ему что же, не досталось?

— Ты все делал не так… Сперва он только развлекался. А потом ты сбил его с ног… Вот тут-то он и принялся за тебя всерьез.

Эдди остановился в тени раскидистого дерева.

— Я как раз собирался растолкать тебя, — сказал он. — Боюсь, мы сбились с пути. Этот мистер Джастин, он просто указал мне направление и велел править по следу колес, пока ты не очухаешься.

Мы нашли в повозке ящик с различными кухонными припасами. Я ополоснул рот, а потом плеснул воды себе на голову и за шиворот. Стояло раннее утро, поэтому вода еще не успела нагреться и здорово освежила меня.

— Знаешь, что я тебе скажу? — начал Эдди. — Для парня, который все делает не так, ты не слишком уж плох. Ты таки достал его. Раз-другой ты неплохо достал его.

Я осмотрелся, чтобы определить, где мы находимся.

— Похоже, ты выехал еще до рассвета…

— Да уж! Именно так. Этот мистер Джастин заявился прямо в конюшню, где мы спали, и сказал, что хочет, чтобы я оттащил тебя на окраину города. Там, дескать, должна ждать повозка, и ему совсем не хочется, чтобы кто-то пронюхал, куда ты направляешься.

Меня немного удивило такое поведение Билла Джастина. Впрочем, за время моего отсутствия в городе многое могло случиться…

— Эдди, — предложил я, — может, сваришь кофе, а я тем временем огляжу местность.

Он принялся рыться в повозке в поисках котелка и кофе, но вдруг словно окаменел. Затем медленно проговорил:

— Пронто, а ну-ка взгляни!

На дне повозки лежали два новехоньких винчестера 73-го калибра, коробки с пятью сотнями патронов и два кольта 44-го калибра, тоже совершенно новенькие. Ко всему этому прилагалась записка, нацарапанная на клочке замасленной бумаги.

«У меня начал пропадать скот».

Вот и все. Да еще инициалы внизу. Однако было несомненно: Билл Джастин втягивает нас в какое-то сомнительное предприятие.

— Хочешь, бросим это дело? — спросил я.

Эдди хохотнул.

— И куда же мы направимся? Скоро выпадет снег, а мне не по душе голодать в заснеженных краях.

Мы залпом выпили кофе, и Эдди закурил сигарету. Я порылся в карманах в поисках окурка сигары, но когда нашел его, обнаружил, что он смялся и замусолился до полного безобразия. Но не пропадать же добру… Вот и запихал в рот остатки сигарного листа. Хотя, должен признаться, я не особый любитель жевать табак.

Судя по давешним словам Чарли Брауна да еще и нынешней записке Билла Джастина, оба они считали, что источник всех тревог находится на ручье Повешенной Женщины.

Всяк знал стадо Билла Джастина. Длиннорогих коров в его стаде насчитывалось совсем немного, преобладали короткорогие. Он в свое время пригнал их из Орегона и скрестил с несколькими бычками восточной породы. Джастин был дальновиден и всегда заботился о состоянии пастбищ. На каждом лугу у него паслось меньше скотины, чем у соседей, зато коровы нагуливали куда больше мяса, причем гораздо лучшего качества. И при каждой продаже он получал наивысшие прибыли.

Само собой, таких коров трудно было спрятать и еще трудней перепродать. И уж если у него начал пропадать скот, значит, кто-то играет по-крупному.

Пока мы катили по тропе, я занялся делом. Сперва очистил от смазки винтовки и зарядил их. Потом взялся за кольты. Стемнело. Мы свернули с дороги к рощице у неглубокого ручейка, струившегося вниз по склонам.

— Не надо огня, — сказал я, когда Эдди принялся собирать хворост. — Обойдемся без костра.

По-братски разделив банку бобов и буханку хлеба, мы заели это консервированными персиками — пищей богов.

Неподалеку от места, где мы остановились, виднелась крошечная, заросшая травой прогалина. Привязав там лошадей, мы отступили под сень деревьев и раскатали одеяла.

Винчестер я на всякий случай положил рядом с собой. Дело в том, что с револьвером я был не в ладах, хотя у большинства ковбоев эта штуковина всегда под рукой. У меня же кольта отродясь не бывало. Даже самые дешевые, подержанные, — они все равно оказались мне не по карману. Правда, винчестер более подходит для охоты… Да и как угадаешь, в какой момент наскочишь на толпу индейцев — охотников за скальпами? Хотя теперь такое случается гораздо реже, все же лучше быть начеку.

Растянувшись под деревом, я принялся гадать: что же задумал Билл Джастин? Наверное, он надеется, думал я, что нам удастся добраться до лагеря на ручье Повешенной Женщины так, чтобы никто об этом не разнюхал. А когда враги нас обнаружат, мы уже подготовимся их встретить.

Если скотокрады и впрямь так опасны, то мы с Эдди вполне можем нарваться на неприятности. На серьезные неприятности…

— Что ж, когда доберемся до ручья, тогда и придет время заботиться о переправе. Так что покамест можно было не беспокоиться…

А между тем в голову неотвязно лез вчерашний разговор с Эдди. Я ведь и впрямь немногого достиг. Первоклассный ковбой при каком-нибудь стаде — но что, собственно, это значит? Сорок монет в месяц, если повезет, тридцать, если не повезет. Да частенько еще и на голодном пайке сидишь. А что в старости? Подметать в салуне? Присматривать за лошадьми на ранчо? Да, без толку заглядывать в будущее…

Размышляя так, я и не заметил, как провалился в сон. А когда раскрыл глаза, уже близилось утро. Мгновенно сна как не бывало, рука сама собой легла на приклад винчестера.

— Тут след повозки, — услышал я чей-то шепот. — Точно говорю.

— Вот дьявольщина, — отозвался второй голос. — Хота чему удивляться, старый Джастин не раз ездил здесь на повозке.

— Эти следы совсем свежие!

— Да вижу, вижу…

— По-твоему, я спятил? Зажечь бы спичку, да, боюсь, это чертов Пайк. Снесет башку, не задумываясь. У него же мозгов не больше, чем у кугуара.

Тут уж я поднял свой винчестер. Мне пришло в голову, что неплохо бы научить их хорошим манерам.

— Да, не задумываясь… Не зря его зовут Пронто.

На минуту голоса замолчали. Затем второй голос пробурчал:

— Ладно, пойдем! Или ты собираешься ползать тут всю ночь?

Раздался скрип седла и удаляющийся стук копыт. Опрокинувшись на спину, я нашел на небосклоне самую яркую звезду и, глядя на нее, старался вспомнить, — где же я слыхал эти голоса?

Через некоторое время с того места, где лежал Эдди, донесся тихий шорох.

Наверное, решил я, он тоже проснулся. Все-таки приятно сознавать, что ты не один. Я попытался отбросить все посторонние мысли и снова заснуть, но ничего не вышло. Я все гадал — во что же нас втянул Билл Джастин?

Впрочем, ничего лучшего я все равно не мог придумать. Зима была уже не за горами, а у меня — ни денег, ни крова над головой. Так что та лачуга скоро покажется мне райским уголком, рассудил я. Ведь там полно провизии… Сиди себе на одном месте да приглядывай за стадом.

И все же меня беспокоила одна мысль: если бы те двое нашли нас, что бы они сделали?

А ведь нам предстояло еще не одну ночь провести под открытым небом…

Сказать по правде, я не так уж хорошо знал эти края. В свое время я работал в районе Милка и Муселшелла, а как-то весной сгонял скот у Литтл-Миссури. Но именно в этой части страны я побывал несколько раз, хотя мне и довелось останавливаться в лагере Джастина на ручье Повешенной Женщины.

Да еще как-то совсем давно я помогал перегонять стадо бычков из Бразоса в Техас, на ранчо Бокселдера близ Икалаки. Путь вел мимо Майлс-Сити. Так что, в общем-то, окрестности были мне немного знакомы, хотя я и не стал бы претендовать на роль знатока этих мест.

И еще однажды я останавливался в таком же лагере, когда мы возвращались из Дыры-в-стене, что в Вайоминге.

В тот год мне как раз стукнуло девятнадцать, и я был преисполнен задора. Отряду, преследующему конокрадов, нужно было подкрепление, вот я и присоединился к ним. Да, мы заставили удирать мошенников от нас так, что только пятки сверкали. Гнали их до самого лаза в той здоровенной красной скале. А потом мы притормозили…

Когда стрелок с хорошей винтовкой заляжет среди скал, он задаст жару любому, кто попробует сунуться в Дыру.

Короче, мы отступили и, рассудив, что вовсе не собираемся ловить конокрадов, повернули прочь и поскакали обратно, в лагерь на Чистом ручье. Там наш отряд распался.

Лагерь стоял среди деревьев на невысоком уступе за ручьем Повешенной Женщины. У бревенчатой хижины в два окна располагался корраль. Неподалеку находился брод, по которому обычно переправлялись через ручей. Брод этот был хорошо виден от двери хижины.

Когда мы с Эдди подкатили к лагерю, в дверях хижины стоял Бад Оливер, а прямо перед ним оседланный конь.

— Вы свою смену приняли, — выпалил он, не скрывая раздражения. — Теперь тут все ваше.

С этими словами он вскочил в седло.

— А ты не захватишь с собой эту повозку? — удивился я.

— Нет, черт возьми! Если Джастину нужна повозка, пусть сам ее и отвозит. А я убираюсь из этих краев.

Бад, тощий как жердь парень с ястребиными чертами лица, всегда был упрям, точно дикий жеребец, но раньше я не думал, что впридачу он еще и отъявленный трус.

— Похоже, тебе не терпится уехать… В чем дело, Бад? — спросил я.

— Да, не терпится, — отрезал он. — И вам советую сматываться. Хуже этого места в жизни не видел.

Минуту спустя он уже скрылся в облаке пыли.

Эдди восседал на мешке с картошкой.

— Так что, останемся? — спросил он.

— Дьявольщина! Я за этим сюда и приехал, — отозвался я. — Знаешь, Эдди, если ты надумаешь уехать, не стану держать на тебя зла. А что до меня, то мне всегда мозгов недоставало, когда доходило до неприятностей.

Словом, мы разгрузились и затащили наши пожитки в дом. К тому времени как я распряг упряжку и отвел лошадей в корраль, у меня уже имелись кое-какие соображения…

Бад Оливер слыл храбрецом и отличным ковбоем. Я знал его не первый день и не считал, что его очень уж легко запугать. И если он так спешит убраться отсюда, значит, и впрямь надо ждать серьезных неприятностей.

Место здесь было глухое и дикое. Еще несколько лет назад здесь находилось самое сердце индейских владений. За рекой, не так уж далеко отсюда, генерал Крук сражался с сиу при Роузбаде. Всего в пятидесяти-шестидесяти милях отсюда был разгромлен Кастер. И по сию пору в эти края забредало немного белых людей.

Здесь росли сочные травы и в избытке хватало воды. Трудно было подыскать лучшее место для выгула скота. На такой траве коровы тучнели и жирели, словно их взращивали на отборном зерне. Неудивительно, что Билл Джастин разбогател, владея здешними пастбищами.

Хижина была вымыта и вычищена до блеска. Лучше и не пожелаешь. Мы обнаружили в нашем новом жилище железную кухонную плиту, множество кастрюль и котелков, шесть коек, несколько скамеек, два стула и стол. Повсюду лежали книги и старые журналы. В общем, все дышало уютом и как нельзя более подходило для долгой зимовки.

У корраля даже были сложены бревна, а под навесом за хижиной хранилась куча дров.

Одно только мне не понравилось. Кто-то немало потрудился, чтобы выбить одно из бревен в примыкающей к навесу стене.

Получился лаз, через который можно было забраться в хижину или вылезти из нее.

Повинуясь какому-то наитию, я подошел к передней двери и принялся внимательно разглядывать дверной косяк и саму тяжелую дверь.

Эдди некоторое время наблюдал за мной, потом спросил:

— Что-то неладно, Пронто?

Вытащив из-за пояса нож, я принялся ковырять ближнее к двери бревно. Я провозился несколько минут, но в результате сумел выковырять кусочек свинца.

Прикидывая на ладони его вес, я углядел еще четыре или пять дыр в бревне. Потом повернулся к Эдди и показал ему пулю.

Кто-то стрелял по этой двери из ружья.

Глава 5

Эдди подошел к печке, приподнял крышку и заглянул внутрь. Затем вытащил из дровяного ящика пригоршню щепок и принялся разводить огонь.

— Ты же хотел осмотреться, — сказал он. — Так давай же. А я покуда займусь стряпней.

Прихватив лассо, я отправился к корралю. Там находилось несколько верховых лошадок. Облюбовав себе проворного жеребца с темно-коричневой полосой на спине, я пролез сквозь изгородь и захлестнул его петлей. Оседлав коня, подвел его к двери.

— Подай-ка мне один из винчестеров! — крикнул я Эдди, запрыгивая в седло.

Конек сперва сделал вид, что смирился, а потом неожиданно взбрыкнул. Что ж, я не возражал. Я просто погнал его вверх по косогору. Так что в конце концов он оставил свои фокусы, и мы пришли к полному взаимопониманию.

Эдди наблюдал за мной, прислонившись к двери.

— Ты-то умеешь ездить верхом, — заметил он, — да вот коню, похоже, езда пришлась не по душе…

Эдди протянул мне винтовку, и я поскакал к зарослям. Я догадывался, каких действий с моей стороны ожидают возможные враги, поэтому решил схитрить. Не стал спускаться к броду через реку, а обогнул хижину и под прикрытием деревьев поднялся на гребень холма.

Ручейки, сбегавшие по эту сторону водораздела, впадали в ручей Повешенной Женщины, а за хребтом сбегали к Тонга-Ривер. В том месте, где я сейчас находился, между двумя этими потоками пролегало около восьми миль. А края тут были, как я уже сказал, самые дикие и безлюдные.

На вершине я оглянулся. За ручьем Повешенной Женщины виднелись окрестности холма Джима Покера и Выдриного ручья. Наверняка вы в жизни не видели более мирной и безмятежной картины, чем эти дикие просторы. Но меня не обманывали тишина и покой.

Холмы, горные хребты и берега ручьев заросли густым лесом. Близ воды кое-где виднелись кущи ив. Поскакав взад-вперед по обрыву, я увидел множество оленей. А у истока ручья Мертвеца вспугнул двух лосей, но не стал их преследовать, боясь привлечь к себе внимание.

Несколько раз мне попадались отпечатки конских копыт. Один раз они принадлежали двум всадникам, бок о бок ехавшим на север. А чуть позже, миновав следы стада из шести-восьми бизонов, я обнаружил следы еще одной лошади.

Отпечатки были небольшие, едва заметные, нечеткие. Это сразу же меня насторожило. Я проехал несколько миль по этому следу, пока не стало темнеть и не пришло время возвращаться в лагерь. Но, повернув обратно, я уже знал кое-что интересное… Всадник, ехавший на лошади с нечетким следом, какое-то время простоял на небольшой прогалине в начале ущелья, которое выходило к броду. С этого места незнакомец мог следить и за переправой, и за тропой, ведущей к хижине.

На прогалине осталось множество отпечатков — следов лошади, нетерпеливо переминающейся с ноги на ногу. Хотя всадник и провел там некоторое время, он не спешился, так что о нем самом мне не удалось ничего узнать. Разве только то, что вряд ли он был здоровяком-тяжеловесом, судя по нечеткости отпечатков.

Когда я прискакал к хижине, Эдди вышел навстречу мне с винтовкой в руке.

— Кого-нибудь видел? — спросил он.

— Следы.

Я принялся рассказывать про отпечатки и тут вдруг сообразил, почему они вышли такие нечеткие. На копытах этой коняги были мокасины, — так индейцы порою «обувают» своих лошадей. Такие мокасины вырезают из кожи (зачастую из сырой кожи, — чтобы плотнее сидели, после чего их надевают на лошадиное копыто и крепко-накрепко чем-нибудь обвязывают или шнуруют.

Выходит, по округе рыскали индейцы… Хотя битвы при Литтл-Биг-Хорне и при Роузбаде произошли девять лет назад, все же следовало проявлять осторожность.

— А трава тут отличная, — продолжал я свой рассказ. — Полагаю, нам надо прочесать окрестности и перегнать поближе весь скот.

Эдди за время моего отсутствия состряпал такой ужин, какого я в жизни не ел. Да, этот парень и впрямь умел готовить. Что до меня, то я прямо-таки набросился на его стряпню. Я так долго питался говядиной, бобами и беконом, что, оказывается, даже и не представлял себе, что такое настоящая еда. Отвалившись наконец от стола, я выломал из метлы тонкую веточку и, орудуя ей как зубочисткой, восхищенно уставился на Эдди.

— Слушай, парень, да за такую стряпню любой наниматель в здешних краях отвалит тебе двойное жалованье. Здесь коли хочешь удержать у себя нужных работников, то лучше всего — завести хорошего повара.

Направившись к открытой настежь двери, я выглянул наружу. Само собой я не высовывался в проем, а выглянул, стоя у стены, напротив двери. Однако даже и отсюда я сумел разглядеть брод и трех всадников, пересекающих реку в нашем направлении.

Солнце уже село, поэтому мне не удалось толком рассмотреть их. Но я видел, как плещется вода у ног их лошадей.

— Слушай, компаньон, — сказал я. — Бери винчестер и становись здесь, за окном. Если дойдет до стрельбы, целься в того, кто слева.

Сам же я тоже взял винчестер и, сжимая его в руке, вышел на крыльцо. Кажется, я уже упоминал, что не мастак стрелять из револьвера. Зато неплохо управляюсь с винчестером. Когда-то я часами упражнялся — вскидывал винтовку самыми разными способами.

Даже с такого расстояния было видно, что эти всадники — не простые ковбои. Уж больно хороши были их кони, гораздо лучше, чем мог бы заиметь пастух. Обернувшись, я поделился с Эдди своими наблюдениями. Трое всадников на таких скакунах… если они, конечно, не ранчевладельцы-скотоводы, а это было маловероятно, то, значит, — отряд, преследующий бандитов, либо сами бандиты. Эдди, разумеется, понимал, какую из возможностей я бы предпочел.

Заметив винтовку у меня в руках, они остановились. Я окликнул их:

— Эй, парни, вы кого-то ищете?

— Ты там один? — спросил в свою очередь кто-то из них.

— Нет, не один. Со мной винчестер.

— А в чем дело? Ты чего-то опасаешься?

— Знаете, мистер, — ответил я, — я всю жизнь чего-то опасаюсь. Так что стал малость дерганым, что, если кто начнется шататься поблизости, я ведь могу и пальнуть…

— Мы ищем скот с клеймом «Стропило 88».

Кто перегоняет стада с тех пор, как дорос до колена самому маленькому пони, тот может представить себе любое клеймо, даже если сам его не видел. «Стропило 88» полностью закрыло бы «Джей с чертой». И готов биться об заклад: тот, кто придумал такое клеймо, наверняка учитывал это.

— Мистер, я не видел ни единой коровы с клеймом «Стропило 88». А если увижу, то непременно подстрелю, чтобы взглянуть на ее шкуру изнутри.

Всадники находились в тени деревьев. Я очень жалел, что не могу как следует разглядеть их лица. Казалось, они не обращали особого внимания на хижину, из чего я сделал вывод, что они полагают, будто я один. Что ж, так вполне могло получиться, если их предупредил кто-то из горожан. Ведь я лежал на дне повозки, и видно было только кучера…

— Такие разговоры до добра не доведут, — произнес высокий узкоплечий парень. Кольт он носил совсем низко на бедре, как недавно вошло в обычай у местных головорезов.

— У тебя, дружок, впереди еще длинная зима. Ведь можно и не дотянуть до весны…

— А знаешь, — доверительно сообщил я, — это — отличная мысль. Именно такая мысль и должна вас всех занимать. Что и говорить, когда, вернувшись в город, я узнал, что Ригни линчевали, а Чинника вышвырнули из города, я подумал, что люди в Майлс-Сити немного изменились.

И я принялся врать им прямо в лицо. Хотя у меня и возникло подозрение, что я иду по верному следу.

— А уж когда я услыхал, как Гранвилл Стюарт беседует с К. Бейдлером, то окончательно убедился, что здесь кое-что изменилось.

Надо вам знать, что Гранвилл Стюарт был одним из богатейших ранчевладельцев во всей Монтане, а Бейдлер, законник, входил в число виджилантов, наводивших порядок в Виргиния-Сити. Я подумал, что их имена должны иметь некоторый вес, и не ошибся.

— А что ты слышал?

— Ну, коли уж на то пошло, ничего особенного. Просто Стюарт хотел нанять Пайка Ландаски для какой-то работы. А после всего, что произошло в Майлс-Сити, у меня, само собой, возникла мысль, что они собираются набрать новый отряд виджилантов, чтобы разобраться с угонщиками скота.

Конечно, ничего подобного я не слыхал, но решил, что не мешает немного припугнуть этих парней.

— Я думаю, Чин, он врет, — вмешался коренастый крепкогрудый всадник. — Это же Барни Пайк, он воображает, будто умеет драться. Дай-ка я разберусь с ним.

— Отложи на потом, Коротышка, — оборвал его Чин. — Едем дальше.

Они развернули лошадей и поскакали прочь. Но Коротышка, отъезжая, оглянулся и крикнул мне:

— На днях увидимся!

— Как захочешь, чтобы тебе подбили оба глаза, так и приходи! — отозвался я.

Вернувшись в дом, я запер дверь и посоветовал Эдди:

— Лучше держись подальше от окон. Они могут еще вернуться.

— Знаешь, нам собаки не хватает, — заявил Эдди. — Добрый пес — отличный сторож.

Я же размышлял о троих всадниках.

Чин Бакер был довольно известным бандитом из Чероки. Говорили, что он убил судебного исполнителя в Кросс-Тимберс и потом, по слухам, удрал куда-то в Колорадо, на прииски. И еще говорили, что он здорово стреляет из шестизарядного револьвера.

У Коротышки Коунса, в общем-то неплохого ковбоя, была репутация смутьяна. Рассказывают, что он просто сатанеет, как доходит до драки.

Третий же из них не произнес ни слова. Но я заметил, что он парень здоровенный…

— А что ты говорил про клейма? — поинтересовался Эдди некоторое время спустя. — Я в клеймах ни черта не смыслю.

— Наше — это «Джей с чертой». Ну, когда клеймишь сразу много скотины, то наскоро шлепаешь по шкуре печаткой с клеймом. Само собой, отпечаток по большей части ложится вкривь и вкось. На клейме Джастина черточка расположена над буквой «У». Теперь представь, что кто-то берет раскаленную железку и добавляет еще одну черточку к той, что уже выжжена. Очень редко эта первая черточка будет стоять прямо и ровно. Так что этот кто-то сможет чуток наклонить свою черту и превратить ее в стропило… знаешь, такое, как на остроконечной крыше… Ну, а потом он возьмется за крючок на букве «У», продолжит его в петлю, а затем пририсует вторую, чтобы получилось «8». Останется только добавить еще одну восьмерку. И теперь наш бычок носит клеймо «Стропило 88».

— А зачем снимать шкуру?

— Если обдерешь бычка и взглянешь на шкуру с обратной стороны, то сразу поймешь — подделано клеймо или нет. Вот почему скотокрады, если забивают коров на мясо, обычно пытаются избавиться от шкур.

Когда мы заперлись в хижине и затворили ставни, я присел у печки, поскольку к вечеру стало довольно прохладно, и принялся обдумывать ситуацию. Чем дольше я ее обдумывал, тем меньше она мне нравилась. Если не считать индейцев, то я почти не стрелял в людей. И мне вовсе не хотелось этим заниматься. А что касается индейцев, то с ними все было понятно. Несколько раз у нас происходили стычки, когда индейцы пытались воровать наш скот.

Теперь же дело обстояло совсем иначе. И хуже всего то, что я еще и Эдди с собой притащил.

Мысли мои вернулись к Тому Гетти. Неужели он замешан в чем-то противозаконном? Не хотелось этому верить… Ведь он когда-то был моим другом и оставался им до сих пор. К тому же сейчас я находился у него в долгу.

Пулевые отверстия в двери могли означать следующее: кто-то пытался выжить отсюда Бада Оливера. Интересно, попытаются ли они выжить и меня? Собственно, этот вопрос и задавать-то не стоило. Уж если они добрались до такого первоклассного ковбоя, как Оливер, то, разумеется, попытаются добраться и до меня. А я, распроклятый упрямец, не побегу.

Внутренний голос твердил мне, что надо собирать вещички и уматывать отсюда, но что-то во мне восставало против бегства. Я никогда не бежал от опасности, наоборот, упорно лез в самое пекло.

Ладно, раз я собираюсь остаться, а я уже знал, что останусь, то не мешает взяться за работу. Если мы не хотим зимой мотаться по всему юго-востоку Монтаны, нам лучше собрать всех джастиновских коров в одно стадо. А корму тут хватит с избытком, если, конечно, выдастся не слишком поздняя весна.

Что же до украденной скотины…

Угонщикам надо было доставить животных на рынок. Значит, они перегнали их к железной дороге либо вывели из этих краев своим ходом. Не исключалось и другое: скот до поры до времени прятали в здешней глуши, чтобы собрать стадо для длинного перегона.

Человек, хорошо знающий здешние места, без труда может незаметно собрать большое стадо — где-нибудь к востоку отсюда. Конечно, ему придется действовать осторожно, да еще понадобятся толковые помощники… И если он затем повезет коров на Восток, то не захочет рисковать и подолгу держать скот возле железной дороги. Все должно происходить быстро: подогнать стадо, погрузить и увезти.

Правда, продать скот можно и в Дэдвуде. И на каких-нибудь приисках. Но в этом не хватало размаху…

Я твердо был уверен: краденый скот перегоняют к железной дороге.

Ночью, когда я уже засыпал, мне снова вспомнились слова Эдди: я должен обзавестись собственным хозяйством…

Быть может… быть может, когда-нибудь.

Если выберусь отсюда живым.

Глава 6

Я вышел из хижины. Утренний холодок пробирал до костей. Для заморозков было еще рановато, но в воздухе уже витало предвестие зимы. А когда морозы на носу, начинаешь радоваться, что у тебя есть уютное жилище, где можно укрыться от зимних вьюг.

Одно я мог сказать в пользу Джастина: он не скупился на продукты. В хижине стояли ящики с консервированными помидорами и персиками, целый мешок сахара. Нашлось вдоволь муки, бобов, сухофруктов, риса и плюс ко всему этому — несколько бочонков с пивом.

Я развел огонь и обратился к Эдди:

— Если хочешь, мы можем готовить по очереди. Но отведавши мою стряпню, ты, наверное, на это не согласишься. Повар из меня никудышный.

— Что ж, давай поваром буду я. Но только мне тоже хочется пасти скотину, а сидя в хижине этому не выучишься.

— А ты хорошо готовишь медвежьи плюшки?

— В жизни о них не слыхал.

— Медвежьи плюшки — это пончики… пышки… жареные пирожки — называй, как знаешь.

— Парень, я приготовлю тебе такие пончики, каких ты сроду не пробовал.

Что ж, оставалось надеяться, что если меня и застрелят, то пончиков я все же отведаю.

Впрочем, я не питал ни малейших иллюзий относительно своей дальнейшей судьбы. Пока от жизни мне доставались одни лишь пинки. Так уж всегда получается — из последних сил идешь вперед, а за поворотом тебя поджидают все новые трудности. Спору нет, видал я и таких, с кем никогда ничего не приключается, но сам-то я не из их числа.

Как-то раз на Востоке мне довелось побывать в гостях у одной тамошней семьи. И вот хозяин дома — этакий лоснящийся толстяк, живущий с женой и детьми в собственном особняке, — так вот он мне и заявил, что завидует моей «бурной, полной опасностей жизни». Ну что я мог ему сказать? Я лишь посмотрел на него.

Знал бы он, каково на выпасе в промозглое утро выползать из-под одеяла, почти вслепую ковылять к кухонному фургону и, обжигаясь, глотать кипящий кофе, такой крепкий, что им хоть стены крась. Попробовал бы тот толстяк оседлать полудикого мустанга и, вооружившись задубевшей веревкой, заарканить бычка. Знал бы он, каково уработаться до полусмерти, в кромешной тьме доплестись до фургона, наскоро сжевать ужин, каким он не стал бы кормить и собаку, и наконец завернуться все в то же сырое одеяло.

Вот Эдди я мог понять. Ведь он цветной, а на Западе ему окажут лучший прием, чем где бы то ни было. Конечно, и тут можно наткнуться на спесивых глупцов, воображающих, что если человек иначе выглядит, то он и чувствует иначе, чем все. Но на пастбище о человеке судят не по внешности, а по его работе и умению справляться с трудностями.

Что же до меня, то я не собирался давать ему никаких поблажек. Если он сможет выполнять свою работу, — вот и славно. И тогда мне наплевать, как он выглядит, даже будь у него хоть две головы — если, конечно, вторая есть не просит. За время нашего знакомства я уже успел повидать его в деле, и он, признаться, мне понравился — парень прямой, гордый и сильный.

В тот день мы знакомились с окрестностями. Ездили туда-сюда, собрали небольшое стадо. По большей-то части нам придется отъезжать миль на двадцать от лагеря, а то и дальше. Но пока что мы только приглядывались — что к чему. По ходу дела я рассказывал Эдди, что значит быть ковбоем.

— Зима — такое время, когда ковбой, — если только он не остался без места и не перебивается чем придется, — может спокойно отоспаться. Мне, правда, со сном никогда не везло. Меня обязательно угораздит наняться на такую работу, где трудишься больше обычного. Так вот, значит, Джастин послал нас сюда, чтобы мы зимой уберегли как можно больше скота. Главное — делать во льду проруби, чтобы животные не остались без воды. Лучше пробивать неширокие продолговатые отверстия. А вокруг разбрасывать листья и ветки, чтобы коровы не скользили по льду.

Эдди внимательно слушал, Я продолжал объяснять:

— Кругом тут в основном пастбищная трава и бизонья травка. Лучшего места и быть не может. И запомни: если скот сможет добраться до травы, то даже зимой все будет хорошо. Мы первым делом обшарим окрестности и сгоним скот поближе к лагерю. Особое же внимание обращай на ослабленных животных. И непрестанно присматривайся. Присматривайся, не беспокоит ли что животных, не видать ли индейцев. И еще присматривайся — не появятся ли скотокрады! Смотри, не заметишь ли чего странного или неожиданного, например, какие-нибудь необычные следы. Словом, не упускай из виду ничего. И помни: ни одна корова сама по себе не станет долго брести по прямой. Они либо пасутся и бродят туда-сюда, либо лежат, пережевывая жвачку. А если животные долго идут по прямой, значит, их что-то подгоняет. Правда, иногда так стадо направляется на водопой…

Я говорил, а сам все оглядывался по сторонам, присматривался. Например, я уже знал, что где-то в этих краях бродит огромный старый гризли… Я видел следы его когтей на стволе дерева. Гризли царапают кору, чтобы таким образом застолбить свою территорию. Когда другой медведь забредет сюда, он сразу же увидит на стволах эти царапины. И если они окажутся слишком высоко, то пришелец повернется и даст отсюда деру.

Волчьи следы я тоже видел — отпечатки лап здоровенного зверюги. Как я прикинул, он весил, наверное, фунтов сто пятьдесят. Немногие дорастают до таких размеров. И еще здесь, конечно, водилось множество оленей, лосей и антилоп.

Сперва мы скакали вверх по ручью Повешенной Женщины в сторону Следового ручья, а потом свернули на восток, к Выдриному. Там нам попались следы небольшой группки индейцев — двух мужчин и нескольких скво с детьми и подростками. Свои пожитки они везли на травуа — на специальном индейском приспособлении. Два шеста связывают и волочат за лошадью или собакой, а сверху нагружают поклажу. Индейцы направлялись на запад, к Биг-Хорну. Один из лошадиных отпечатков что-то напомнил мне, но я никак не мог сообразить — что же именно?

Лишь поздним вечером, когда давно уже стемнело, мы наконец вернулись в хижину. Приближались к ней мы очень медленно и осторожно, но за время нашего отсутствия решительно ничего не изменилось. Задав корм скотине, я немного побродил вокруг.

Не то чтобы я что-то искал. Совсем нет. Просто мне хотелось узнать, каково тут ночью. В темноте все выглядело совершенно иначе, чем днем. Я просто ходил взад-вперед и приглядывался к очертаниям деревьев и скал, вдыхал ночные запахи.

И вдруг меня насторожил какой-то запах. Я различал запах сосен, запах лошадей в коррале, дыма над очагом, свежесрубленных деревьев… но ко всему этому примешивался едва уловимый аромат. И почему-то он навевал чувство одиночества, даже тоски…

Неожиданно в дверном проеме показалась голова Эдди.

— Иди ужинать, пока я все не выбросил! — закричал он.

Почему-то этот едва уловимый аромат напомнил мне благоухание цветка, только что раскрывшегося цветка… Но в такое время года подобные мысли представлялись полнейшей бессмыслицей.

Следующие пять дней мы работали как проклятые. В поисках скота мы отправлялись то на запад, в сторону Роузбада, то забирались далеко на север, вплоть до Грязного ручья и ручья Черепов. Найденные стада мы перегоняли на юг, поближе к нашему лагерю. Для снега вроде бы еще было рановато, но ведь в Монтане погода непредсказуемая, поэтому мы решили для начала обшарить как можно большее пространство. А уж потом, коли время позволит, провести более тщательные поиски.

Эдди Холт оказался наездником что надо, да и с веревкой обращался очень даже неплохо. Так что он мигом приноровился к ковбойскому ремеслу. Спору нет, все приходит с опытом, и за один день ковбоем не станешь. Но я объяснил Эдди все, что мог. Остальное ему предстояло постигать самому.

Скотина по большей части находилась в хорошем состоянии, хотя некоторых животных можно было бы забраковать. Отобрав немного молодняка и коров с телятами, мы направили их к ручью Повешенной Женщины. В тот день нам попадались лишь следы коров да диких зверей.

Уже ближе к сумеркам мы остановились на высоком обрыве неподалеку от истока Волчьего ручья. Перед нами открывалась долина Тонги.

— Прекрасный край, — тихо проговорил Эдди. — Прекрасный, дикий край.

— Да, так оно и есть, — кивнул я.

Яркие краски дня угасли, тени скрадывали расстояние, на землю опускалась вечерняя прохлада. Высоко в небе кружил орел… Скоро он покинет небесные просторы, оставив его совам и летучим мышам.

Я увидел волка, пробирающегося по склону меж деревьев. Голова зверя была опущена, он принюхивался к запаху дичи.

Мы молча и неподвижно сидели в седлах, наслаждаясь вечерним покоем. Наконец Эдди промолвил:

— Неудивительно, что они сражались за эту землю.

— Неудивительно, — согласился я. — Сражались и убивали. Не просто было одолеть сиу и шайенов.

Повернув коней, мы направились к лагерю.

— Здесь, — проговорил Эдди. — Здесь от всего избавляешься… Здесь чувствуешь себя по-настоящему свободным.

— Тут нет ненужной суеты, — отозвался я, — и меньше людей, которые тебе докучают. Но человек не может избавиться от всего. Ты можешь бежать, но не можешь спрятаться. Суета преследует тебя по пятам.

Однако слова Эдди крепко засели у меня в голове. Не потому ли я здесь? Может, я от чего-то бегу? Но чего же мне бояться? Даже дерусь я лишь развлечения ради, из азарта, как другие играют на скачках или сгибают на пари подковы. Я сызмальства любил драться, вот и все. Но при этом я не держал на противников зла, если, конечно, они не применяли нечестных приемов. Смешносказать, но при моем бешеном нраве я никогда не зверею во время драк. Просто не завожусь по-настоящему.

Да, Эдди заставил-таки меня призадуматься. Хотя бы своими словами о том, что мне, мол, надо иметь собственный дом. Что ж, в этом он прав. У меня должен быть свой дом.

Ведь у меня есть сметка по части коров. Я разбираюсь в пастбищах. Я многому научился от людей, на которых работал… И, смею заметить, некоторым из них не мешало бы поучиться и у меня.

Значит, нужны быки. В таком бизнесе без добрых бычков не обойтись. Если есть бычки, можно не тревожиться за остальное стадо. Сейчас, соображал я, самое время заняться разведением скота. Лучше не заводить очень большое стадо, лучше выращивать тучных племенных коров.

Но где взять денег на обзаведение своим хозяйством? Можно, конечно, ограничиться крохотным ранчо, но для выпаса скота этого маловато… Подобные мысли занимали меня всю обратную дорогу. А потом вдруг раздался винтовочный выстрел.

Вечером, в глуши, выстрел из винтовки звучит особенно уныло, одиноко. Эхо долго разносится по холмам, пока не. замирает, наконец, где-то вдали.

Мы разом остановились и замерли, напряженно прислушиваясь.

— Совсем близко, — заметил Эдди.

— Но стреляли не в нас, — добавил я.

Ответного выстрела мы так и не услышали.

Еще минуту-другую мы прислушивались, затем начали спускаться по склону холма. Ехали медленно, ведь мы не знали, что ждало нас впереди.

Хотя, возможно, это просто охотник-индеец подстрелил оленя. Я высказал подобное предположение, и Эдди согласился со мной. Но на самом деле ни он, ни я не верили в это. Думается мне, мы оба с первых секунд не сомневались — кого-то застрелили. Но вот кого именно, мы не знали.

Но догадывались, что застрелили этого человека из засады.

Я потянулся к чехлу и вытащил винчестер. Несколько секунд спустя моему примеру последовал и Эдди. Теперь мы ехали чуть поодаль друг от друга. Мы были готовы к любым неожиданностям.

Последние несколько дней я постоянно ощущал, как во мне что-то меняется. Не сказать, чтобы это было доселе незнакомое мне чувство — нечто подобное происходило со мной и раньше, давным-давно. К тому же я знал, что такие вещи случаются со многими, когда приближается опасность, хотя, вероятно, и не со всеми. Как бы то ни было, но я это чувствовал, каждая частица моего существа твердила мне об опасности.

Отчасти причиной тому послужили предупреждения Билла Джастина и Чарли Брауна. Но дело было не только в этом.

Я твердо знал: меня насторожило предвестие смертельной опасности, витавшее в воздухе. Вообще-то по натуре я не мыслитель. Я неплохо езжу верхом, стреляю… ну, и прочее в том же роде. Но, сдается мне, любой, кому приходится подолгу вести уединенную жизнь вдали от людей — будь то ковбой, моряк, рыбак или охотник, — поневоле начинает задумываться о таких вещах. Порою я всерьез начинал задумываться: не оказывает ли опасность физического воздействия на атмосферу?

Мне трудно объяснить, что это за ощущение. Тем более я вообще человек немногословный и почерпнул свой словарный запас в основном из попадавшихся под руку книжек. Но мне кажется, так оно и есть. Временами опасность прямо-таки разливается по воздуху. И сейчас у меня возникло такое же ощущение.

Вершины холмов поросли сосновым лесом, но на пологом склоне виднелись лишь отдельные группки деревьев. До конца спуска оставалось не более двухсот футов. Темнело. Верхушки сосен на противоположном конце долины еще горели закатным огнем. Ветер легонько колыхал высокую траву. В полном молчании мы скакали к лагерю.

Копыта наших коней тонули в траве, негромко поскрипывали седла. Откуда-то доносился протяжный зов ночной птицы. Каждую секунду мы ожидали услышать выстрел, но ничего не слышали, не видели. Только колышущиеся под ветром травы, только темнеющее над головой небо…

И вдруг мы увидели лошадь, понуро щипавшую траву на плато близ истока ручья Степной Собаки.

Рядом лежал мертвец. Ветер задувал ему под рубашку и теребил концы шейного платка. Я сразу же узнал его. Джонни Вард был хорошим ковбоем… Когда я последний раз видел его, он работал на ранчо неподалеку Икалаки.

Пуля вошла под левую лопатку и вышла над карманом рубашки. Судя по всему, в Джонни стреляли с очень близкого расстояния.

Он был славным парнем, и смерть не обезобразила его. Джонни лежал у наших ног, и ветер теребил его черные кудри. Я вспомнил, что где-то на Востоке у него была семья.

Глава 7

Мы ехали к хижине в полном молчании.

Ни один нормальный человек, и я в том числе, не станет легкомысленно относиться к смерти другого человека. Тем более, что Джонни Вард был еще очень молод. Естественно, когда я увидел бездыханное тело на холодной земле, мне стало не по себе. Но еще больше я встревожился несколько минут спустя, когда обнаружил неподалеку следы лошади в мокасинах.

Джонни убили выстрелом в спину и, по моим соображениям, стреляли с расстояния семидесяти футов, не более. Внимательно изучив следы на земле, я пришел к выводу, что куда бы Джонни ни направлялся, он явно не торопился.

Когда всю жизнь учишься разбирать следы, начинаешь видеть куда больше, чем может увидеть любой непосвященный. Хотя у меня практически не было оснований для подобных догадок, но я готов поклясться: Джонни Вард не ждал этого выстрела.

Кто бы ни стрелял в него, это было хладнокровное и коварное убийство. Убийца знал свое дело. Первый же выстрел оказался смертельным.

Когда мы вернулись в лагерь, хижина была пуста, и, похоже, за время нашего отсутствия в нее никто не заходил. Ни разговаривать, ни готовить нам не хотелось, поэтому мы поужинали оставшимися от завтрака лепешками и печеными бобами. Потом я отправился осмотреть брод, однако никаких следов не обнаружил.

И вот, стоя у ручья Повешенной Женщины и прислушиваясь к журчанию воды, я вдруг осознал, что нам с Эдди больше нечего ждать неприятностей. Они уже начались, мы уже по уши увязли…

Что и говорить, сознание того, что в любой момент можешь последовать прямиком за Джонни Вардом, дает богатую пищу для размышлений. Вард был отличным парнем и хорошим наездником. Если живут на свете честные парни, то Джонни, несомненно, был одним из них. Он и погиб-то, видимо, из-за того, что кому-то очень не понравилась его честность. Во всяком случае, такого я придерживался мнения.

А если вдруг случится, что я последую за Джонни, то уже через несколько дней обо мне и думать забудут. Вспоминать меня будет некому. И тут поневоле призадумаешься — а чего ты достиг в этой жизни?

Когда я вернулся в хижину, Эдди читал какую-то старую газету. Он поднял на меня глаза.

— Ты думаешь, этого парня убил тот же, кто стрелял в дверь?

— Нет, ни в коем случае. Тот, кто убил Джонни, не стал бы тратить зря пули. Он залег бы в засаде и поджидал — чтобы бить наверняка, с близкого расстояния. И вот что, Эдди, — добавил я. — Мы имеем дело с безжалостным, хладнокровным убийцей. Если увидишь человека, который едет на лошади, обутой в мокасины, не поворачивайся к нему спиной, кем бы он ни оказался.

Несколько минут Эдди молчал. Потом спросил:

— Ты собираешься отвезти труп в город?

— Угу. Может, задержусь там на время расследования. Сдается мне, неделю, а то и больше ты будешь предоставлен сам себе.

— За меня не беспокойся, — отозвался Эдди. — Поезжай и занимайся своими делами.

Когда я въехал с телом Джонни на Мэйн-стрит, вокруг толпился народ. Одним из первых на глаза мне попался Гранвилл Стюарт, следом за ним — Билл Джастин.

Узнав имя покойника, Джастин несказанно удивился:

— Джонни Вард? Но я слыхал, что он сгоняет скот где-то на Вишневом ручье.

Я коротко рассказал все, что знал сам. Вокруг меня собралась кучка любопытных. Чуть поодаль стоял какой-то человек, показавшийся мне знакомым. Только я никак не мог его припомнить. Стюарт что-то спросил у меня, а когда я ответил и начал озираться по сторонам, тот человек уже исчез.

Я вдруг сообразил, кого он мне напоминает. Что-то в его облике заставляло вспомнить о Ван Боккелене. Но ведь того я в последний раз видел в Дакоте…

На следующий день было проведено дознание, и я дал свои показания. Иными словами, рассказал то, что считал нужным рассказать. В глубине души я был совершенно уверен, что виновен тот, кто ездил на лошади в мокасинах. Но для большинства горожан это означало бы «индейцы», а мне вовсе не хотелось вызвать всеобщую панику. Начались бы сплошные разговоры да пересуды, а потом кто-нибудь непременно учинит карательный набег. Индейцы бы в свою очередь схватились за томагавки, — и вот мы и глазом не успели бы моргнуть, как разразилась бы кровопролитная война. Сам-то я не сомневался: тот всадник мог быть кем угодно, но только не индейцем. Так что о мокасинах я умолчал. Рассказал лишь о том, как нашел труп. И еще добавил, что, судя по всему, Джонни Варда застрелил человек, которого он знал и с которым перед этим беседовал…

Правда, я таки немного проболтался, о чем тотчас же и пожалел. Меня спросили, смогу ли я опознать следы убийцы, если увижу их вновь, а я возьми да и брякни, что скорее всего смогу.

Этими словами я просто сам на себя мишень навесил, не хуже чем в тире.

В комнате, где проходило следствие, присутствовало несколько незнакомых мне мужчин, которые мне не понравились. Правда, одного из чужаков я знал. Это был Джим Фарго.

Я поселился в доме напротив платной конюшни. Там сдавались комнаты внаем. Вечером после следствия, повинуясь внезапному побуждению, я как можно тише передвинул кровать к противоположной стене. По счастью, это была легонькая раскладушка, так что поднять ее л бесшумно перенести не представляло никакого труда. Я уже снял сапоги и начал раздеваться, когда снова вспомнил незнакомцев, присутствовавших на дознании. И тут до меня наконец-то дошло, что один из них был Дустером Вименом. Тем самым, который ссудил мне десять долларов и представлял интересы Тома Гетти в Дакоте.

Если бы не усталость, я бы немедленно оседлал коня и махнул за холмы.

Я уже говорил, что не мастак по части кольтов. Но с тех пор, как Джастин оставил нам оружие, я не расставался ни с шестизарядником, ни с винчестером. И когда все же вытянулся на койке, то положил свой арсенал рядом с собой.

Ночной город постепенно затихал. По мостовой прогромыхали чьи-то шаги. Внизу хлопнула дверь; подгулявший ковбой споткнулся и громко выругался. Наконец все звуки стихли, и я погрузился в сон.

Внезапно ночь взорвалась грохотом выстрела. Я резко поднялся, сжимая в руке револьвер. В следующее мгновение вторая пуля глухо ударилась в стену. Я, не мешкая, выстрелил в ответ.

Наступило секундное затишье, сменившееся ревом голосов. Из коридора доносились негодующие возгласы, сопровождавшиеся яростными ударами в мою дверь. Я спустил ноги на пол, встал и открыл. На пороге стояли владелец дома и дежурный полицейский: позади них толпились мужчины.

— Что здесь стряслось? — заорал полицейский.

— Кто-то стрелял в меня, — объяснил я. — Я проснулся и выпалил в ответ.

Они вошли в комнату и осветили стену фонарем. В стене зияло два отверстия. Не передвинь я кровать, обе пули вонзились бы в меня.

— Ты переставил кровать, — заметил владелец дома. — Ты что же, ждал этого?

— Ваш постоялец за перегородкой жутко храпит, — пожал я плечами, — поэтому мне пришлось отодвинуться.

Как ни странно, они мне поверили. Большинство из них меня знали, и они никак не могли взять в толк: зачем кому-то понадобилось стрелять в такого безобидного малого? Да и сам я терялся в догадках… Ну кому я мог помешать?

Когда все ушли, я передвинул кровать обратно и снова улегся. Но прежде чем задремать, довольно долго размышлял: не пришла ли пора взглянуть на Калифорнию? Если как следует подумать, так мне всегда хотелось в Калифорнию. А уж зимой там, наверное, настоящий рай.

Вот только одно меня беспокоило: я оставил в лагере Эдди, а ему наверняка понадобится помощь. Он не справится с зимовкой один.

Чем дольше я раздумывал, тем больше злился. В конце-то концов не в моих правилах бегать от врагов. Хотя, возможно, иногда разумнее побегать…

Утром я отправился в «Маквин-Хаус» и побаловал себя отличным завтраком со всеми причудливыми гарнирами и приправами. Хотя деньжат у меня было не Бог весть сколько, но на это хватило.

Я еще сидел в ресторане, когда там вдруг появился Билл Джастин. Он уселся рядом со мной.

— Как дела? — осведомился он.

— Вы же видели Джонни Варда, — откликнулся я, нахмурившись.

— Я спрашиваю, как скот?

— В основном, в хорошем состоянии. А вообще, мистер Джастин, у вас там куча лишнего веса. Вам бы отправиться туда и отобрать приличное стадо на продажу.

Мы несколько минут побеседовали, а потом к нашему столу подошел Гранвилл Стюарт. Пожелав нам доброго утра, он опустился на стул.

— Пайк, — начал он, — некоторым из нас кажется, что настало время очистить восточную Монтану, а может быть, даже и западную Дакоту.

Я посмотрел на него, но промолчал.

— У тебя ведь репутация хорошего бойца…

— Только на кулаках.

— Боец — всегда боец. Мне нужно несколько подходящих парней. И некоторых мы уже заполучили.

Он назвал имена, но я отрицательно покачал головой. Гранвилл Стюарт был славным человеком и прекрасным скотоводом, известным всей Монтане. Но вообще-то я недолюбливал виджилантов.

— Я не мастак по части стрельбы, — заявил я. — А если нарушается закон, то пусть закон сам и разбирается.

— У полиции не хватает снаряжения, — возразил Стюарт. — Точно такая же ситуация, как раньше в Вирджиния-Сити.

— Нет уж, мистер, я лучше займусь коровами.

— Ты ведь сейчас в окружении скотокрадов! — Стюарт не мог скрыть раздражения. — Там их, вокруг лагеря, полным-полно. — Он сделал паузу. — В тебя уже стреляли…

— Похоже на то, — кивнул я. — И я сделаю все, чтобы сберечь стадо, за которое я отвечаю. Но за людьми я не охочусь.

На этом они меня и оставили. Покончив с едой, я заказал кофе. Что и говорить, по сравнению с тем кофе, что мы варили в лагере, этот был слабоват. Но все же лучше такой кофе, чем никакого.

Я сидел, не обращая внимания на окружающих, когда ко мне вдруг обратилась какая-то девушка.

Я так увлекся беседой со Стюартом и Джастином, что даже не заметил ее. Она вошла в ресторан позже меня и сидела за соседним столиком. Теперь же я разглядел, что она прехорошенькая.

— Простите, сэр. Не могли бы вы объяснить мне, как добраться до Выдриного ручья?

— Куда именно? Видите ли, мэм, это довольно длинный ручей. — Затем я добавил: — И там нечего делать такой леди, как вы.

— Я хочу проехать к дому Фило Фарлея.

В этой изящной тоненькой девушке чувствовались изысканность и аристократичность.

— Вы что, родственники?

— Родственники? — Она выглядела несколько озадаченной. Затем лицо ее прояснилось. — А, ну конечно! Он мой брат.

Повернувшись в ее сторону, я как можно деликатнее произнес:

— Там не очень много места, мэм. То есть у Фило все идет хорошо… во всяком случае, шло, когда я видел его последний раз примерно год назад. Но хижину он построил сам, а строитель из него не Бог весть какой. Я хочу сказать, что там не самое подходящее место для городской женщины.

— Ему нужна помощь, — сказала она самым естественным тоном. — Если я смогу чем-то помочь ему, я должна сделать это.

Чуть помолчав, она прибавила:

— Больше некому.

— Он ждет вас?

— Нет. Он запретил мне приезжать, поэтому я приехала без спроса.

— Я направляюсь как раз в ту сторону, мэм, — сказал я. — Работаю на Джастина. У него лагерь на ручье Повешенной Женщины. Хотите, отвезу вас туда. Но лучше вам пока остаться в городе, а я бы съездил к вашему брату, чтобы предупредить его.

— Но это же глупо, разве нет? Зачем ему за мной ездить? Пустая трата времени… А я уверена: сейчас он очень занят.

Ну, конечно, с такими женщинами бесполезно спорить… Но я все же предпринял последнюю попытку выяснить истинное положение вещей.

— Он сообщил вам, что у него какие-нибудь сложности?

— Нет… но по тону его последних писем я поняла, что ему необходима помощь.

Об этом она могла бы мне и не говорить. Фило Фарлей, хрупкий молодой ирландец из Старого Света, был славным парнем. В свое время он сражался на Северо-Западном фронте в Индии. В Монтану приехал лет пять назад и, немного осмотревшись, подыскал себе место для ранчо близ Выдриного ручья. Я знал, что забот у него хватает.

В той стороне жили двое ранчевладельцев, весьма недоброжелательно относившихся к чужакам. Вдобавок Фило пришлось выдержать ряд стычек с отрядом молодых индейцев, которые посчитали его легкой добычей.

Но, судя по всему, молодой ирландец оказался неплохим воином. Сиу потеряли двух человек и сочли за благо оставить Фило в покое.

Что до ранчевладельцев, то они пока ничего не предпринимали. Все же я знал: им не по душе новопоселенцы. Само собой, они постоянно заводили разговоры о пропаже скота. Иногда эти разговоры основывались на реальных фактах, но по большей части служили предлогом для решительных действий против новичка.

Оставив девушку в ресторане, я вышел прогуляться.

На тротуаре, беседуя с Романом Беленом, стоял Билл Джастин.

Белен, крупный ранчевладелец, всегда казался мне слишком грубым и непомерно властным человеком. Поэтому я никогда не работал на него, разве что во временной артели, клеймившей скот. Белен и сам неплохой ковбой, хорошо кормил своих людей и платил им по высшему разряду. Но я не мог ужиться с такими колючими людьми.

Смерив меня тяжелым взглядом, Белен сказал:

— Вот уж не знал, что ты дамский угодник, Пайк. Кто она?

Я рассказал ему, рассказал безо всякой охоты.

— Она хочет поехать к брату.

Лишь при этих словах я наконец вспомнил, что Белен — один из тех, кто распространял сплетни про Фарлея. Он разве что впрямую не обвинял его в скотокрадстве.

— Не смей везти ее туда! — закричал он.

Я весь так и вспыхнул… Он что, приказывает мне?

— Я обещал ей отвезти ее, и отвезу, — ответил я.

Глаза Белена вспыхнули злобой.

— Пайк, я, кажется, тебе сказал…

— Слышал, слышал, — перебил я. — Но лучше не лезь не в свое дело!

Несколько мгновений мне казалось, что он вот-вот ударит меня, но он лишь пожал плечами:

— Вези ее и будь проклят.

Поворачиваясь, чтобы уйти, я услышал, как он сказал:

— На твоем месте, Джастин, я бы его уволил.

— Пока я найду другого, все пойдем прахом, — отозвался тот. — А кроме того, Пайк славный парень.

— Может быть… Просто странно — почему он так настойчиво искал работу? И он, наверное, дружок этого Фарлея, раз берет с собой девушку.

Продолжения их разговора я не слышал, да и не хотел слышать. Больше всего я боялся, что не выдержу, вернусь и врежу Роману Белену. А тогда мне бы здорово досталось. Ростом и шириной плеч Белен не уступал Батчу Хогану, но был куда проворнее его. Примерно год назад он отдубасил Хогана, причем крепко отдубасил.

И тут я подумал, что нужно все-таки позаниматься с Эдди Холтом. Если он покажет мне, как правильно боксировать, мне это пригодится. Причем все шло к тому, что очень скоро пригодится.

Выезжая из города, я вовсе не думал о ехавшей рядом девушке. Меня тревожили слова, сказанные Беленом о Фарлее. Ведь Белен злопамятен. Уж если он вбил что-нибудь в свою башку, разубедить его невозможно.

Энн Фарлей глубоко вздохнула.

— О, какой воздух! — воскликнула она. — Неудивительно, что Фило так любит эту изумительную страну.

— Да, мэм, прекрасный воздух, — отозвался я.

Однако мне было не до воздуха и не до красот природы, я думал о Романе Белене.

Глава 8

Она была высокой и стройной; ее густые золотистые волосы имели оттенок, который обычно зовется каштановым, а глаза казались почти фиолетовыми. Возле ее носа я разглядел несколько веснушек.

— Так, значит, прямиком из Ирландии?

— Да, из Ирландии.

— Видать, вам очень захотелось повидаться с ним.

— Он же мой брат, — ответила девушка. А секунду спустя добавила: — Хотя он мне почти как отец…

— У вас что, нет других родственников?

— Есть еще Роберт, старший, но он не в счет. Его еще мальчиком сбросила лошадь, и с тех пор он навсегда остался калекой.

Мы скакали, преодолевая милю за милей. Энн хорошо держалась в седле, и я не удивлялся этому. Ведь среди ирландцев много отличных наездников. Тот же Фило, к примеру, великолепно умел справляться с лошадьми. Он был ласков даже с самыми злонравными из них.

А его сестра выглядела настоящей леди. В ней было что-то такое… Словом, то и дело на нее хотелось взглянуть.

— А вы не очень осторожны, — заметил я. — Вы так откровенны с совершенно незнакомым человеком…

Она одарила меня мимолетной улыбкой.

— Почему же с совершенно незнакомым, мистер Пайк? Мне вас показали. А когда упомянули ваше имя, я сразу вспомнила, что брат писал мне о вас.

— А кто вам меня показал?

Девушка на секунду замялась, потом сказала:

— Мистер Фарго.

— Джим Фарго? — изумился я.

— Он… он работает… точнее, работал на одну фирму, которую иногда нанимает наш адвокат. И когда наш адвокат услышал, что я собираюсь в Майлс-Сити, он посоветовал мне отыскать там его. Мистер Фарго должен был сам отвезти меня, но он оказался занят. Поэтому и указал мне на вас.

Мы продолжали беседовать, и мне почему-то казалось, что мили тают одна за другой еще быстрее, чем прежде. Энн стала расспрашивать про мою жизнь, вот я и рассказал ей про Эдди и про то, как мы с ним встретились. Упомянул и о его советах, о том, что мне неплохо бы обзавестись собственным хозяйством.

— Хотя что толку об этом говорить. У меня нет таких денег и, похоже, никогда не будет.

— Зато вы знаете повадки животных. Почему бы вам не поделиться своими знаниями? С кем-нибудь, у кого имеется капитал…

— Разве простой ковбой встретит такого?

Но потом я всерьез задумался об этом. В последнее время мне постоянно подбрасывали идеи, которые никогда раньше не приходили мне в голову. И каждая новая идея наводила на мысли о предыдущих.

Ведь и впрямь множество крупнейших ранчо в Вайоминге были основаны на иностранные капиталы, а управлялись местными скотоводами.

Мы с Энн немного поговорили об этом, а потом она снова стала расспрашивать про здешнюю жизнь. Она умудрялась задавать вопросы прямо в точку, так что отвечать ей было легче легкого. Я понимал, что в первую очередь ей хочется узнать про неприятности, грозившие ее брату. Поэтому и рассказал о его вражде с владельцами крупных ранчо. Рассказал и про Романа Белена.

Энн заинтересовалась кражами скота, мол, как это делается? Я объяснил ей, как пользоваться раскаленным железом или кольцом от подпруги, — да все ковбои знают такие штучки.

И вот пока я говорил, мне вдруг пришло в голову, что нет ничего проще, чем переделать беленовское клеймо «РБ» на «Стропило 88», о котором упоминал Чин Бакер. Да, видать, это клеймо выбирали не просто так…

Когда солнце село, я свернул в рощу и, высмотрев подходящее место, за несколько минут сколотил навес. Потом развел костер. Чего бояться? Я был совершенно уверен: никто не тронет человека, путешествующего с девушкой. В этих краях вы можете украсть скот или застрелить врага и, возможно, как-то выкрутиться. Но если тронете порядочную женщину, вас наверняка линчуют… Даже бандиты устраивают в таких случаях суд Линча.

Поужинав, мы долго сидели у огня и болтали.

Сдается мне, ничто так не развязывает мужчине язык, как общество хорошенькой девушки. В итоге Энн узнала про мена и про Монтану гораздо больше, чем я про нее и про Ирландию.

Когда мы уже приближались к ранчо Фило, Энн заметила первого бычка с клеймом «РФ». Вообще-то для ковбоя привычка обращать внимание на клейма — вторая натура. Когда куда-нибудь скачешь, ты, сам того не замечая, успеваешь разглядеть клейма на всех встречных коровах. Оно и понятно, такая наша работа. Но от Энн я этого не ожидал. Она сразу же заметила клеймо «РФ» и мгновенно сообразила, что оно значит.

— Должно быть, это клеймо Фило. — Секунду помолчав, она спросила: — Его ведь тоже можно переделать в «Стропило 88», правда?

— Да, мэм, — кивнул я. Однако, решив, что ей следует знать все, тотчас добавил: — И «РБ», клеймо Белена, тоже запросто переделывается в «Стропило 88».

— Да, да, конечно. — Она задумалась. — Так вот почему он подозревает Фило…

— Не только поэтому. По большей части потому, что ни один крупный ранчевладелец не примирится с появлением нового поселенца… скваттера. И не важно, ворует ли тот скот или нет, скотовладелец все равно станет подозревать его в краже. На самом же деле он злится оттого, что новичок пасет свой скот на лугах, распахивает земли и пользуется водой.

— А что, с водой здесь плохо?

— Угу. Сейчас-то ее полно, потому что выдался удачный год, а над Биг-Хорном прошли запоздалые дожди. Но в засушливые годы ее не всегда хватает. Мэм, если вы намерены остаться, вы угодите прямо в осиное гнездо. Эти ранчевладельцы терпеть не могут вашего брата.

Энн задумчиво посмотрела на меня.

— Но вот вы же, например, работаете на крупное ранчо и при этом ничего не имеете против брата…

— Мне-то он по душе. Идет собственной дорогой, занимается своим делом и умеет постоять за себя.

Я натянул поводья.

— Мисс Фарлей, уже недалеко, поэтому я хочу вам кое-что объяснить. Видите ли, в городе, в Майлс-Сити собираются набрать отряд виджилантов. А уж если дойдет до этого, то сразу примутся решать, что делать в первую очередь. И тогда Роман Белен непременно скажет свое слово. А Белен, он такой… По нему лучше линчевать двух честнейших фермеров, чем упустить одного вора. И потом, виджиланты, они всегда рано или поздно отбиваются от рук. Начинают с очищения округи от бандитов, а кончают сведением старых счетов. Скажите Фило, пусть держится поближе к дому. Если Белену дать волю, Фило попадет в их списки.

— Фило? Но это же немыслимо! Фило никогда ничего не крал, а уж тем более коров. Да ему и незачем. Какой вздор!

— Скажите это Белену.

Часом позже мы подъехали к дому.

На пороге появился Фило. Стоя у двери, он во все глаза уставился на нас. Он был повыше меня, светловолосый и худощавый. Впервые увидев его, стремительного и резкого в движениях, вы бы решили, что он — довольно-таки нервный парень. Но так кажется лишь на первый взгляд. По крайней мере, лично я считал, что у него вовсе не было нервов.

Когда мы въехали во двор, он сделал нам навстречу несколько шагов. Казалось, Фило не верит собственным глазам.

— Энн? — промолвил он растерянно. — Энн!

Она соскочила с седла и бросилась ему на шею. Я повернул коня.

Внезапно Фило поднял голову и высвободился из объятий сестры.

— Пайк, погоди, не уезжай. Заходи в дом.

— Пора возвращаться! — прокричал я. — И так уж запаздываю, Эдди будет беспокоиться.

— Это тот негр?

— Ты его видел?

— Он проезжал мимо. — Фило бросил на меня какой-то странный взгляд. — Я и не знал, что вы двое тут рядом.

— Ладно, я поехал. Понадобится помощь, позовите. — Последние слова я произнес, обращаясь к Энн. Затем поскакал прочь.

Но при выезде со двора я едва не остановился. Я не сводил глаз с земли, на которой явственно выделялись следы. Добрая дюжина следов. Небрежно направив коня к колоде с водой, — словно затем, чтобы напоить его, — я осторожно осмотрелся по сторонам.

Так и есть, у колоды с водой виднелось множество таких же следов — отпечатков маленьких копыт в мокасинах.

Луна низко повисла над землей. Выли койоты. Вода плескалась у копыт моего коня. Переправившись через ручей Повешенной Женщины, я выехал на берег. В хижине было темно. Внезапно меня охватила паника. Я остановился.

— Эдди? — негромко позвал я. — Эдди Холт?

Откуда-то из темноты донесся едва слышный ответ:

— Парень, до чего же я рад тебя видеть! — Чувствовалось, что Эдди и в самом деле ужасно рад моему приезду. — А у нас тут неприятности, самые настоящие…

— Я поем, — сказал я, — а ты пока расскажешь.

Расседлав коня, я вошел в хижину. Эдди накрывал на стол при свете свечи, прикрытой пустой жестянкой из-под помидоров.

— Так безопаснее, — пояснил он. — Да и нагара меньше. Я-то ужинал еще до темноты, а потом укладывался. Уж теперь я знаю, зачем Оливер проделал запасной лаз.

Эдди приготовил рагу из бобов и свинины. За ужином он сообщил, что в дверь несколько раз стреляли. Один из выстрелов разбил лампу, так что хижина едва не сгорела.

А потом, несколько ночей назад, приезжали ночные всадники.

— Ночные всадники? — переспросил я.

— Ну да… в таких саванах, как у куклуксклановцев с Юга. Сдается, думали меня напугать. — Эдди усмехнулся. — Невдомек им, что с тех пор, как в детстве меня испугала сова, я привидения ни в грош не ставлю.

Они появились ночью и с пронзительными воплями кружили вокруг хижины. Когда Эдди это надоело, он высунулся и крикнул им, что если у них пересохнет в глотке, то пусть попьют водички из ручья. Тут они впали в бешенство и сказали, чтобы он убирался, пока я не приехал, а не то они вздернут нас обоих.

Это было непохоже на Чина Бакера или Коротышку Коунса. Бакер бы сразу начал стрелять. Скорее уж это напоминало повадки людей Белена.

Со следующего дня мы вновь впряглись в работу. Мы старались держаться вместе и разлучались лишь в случаях крайней необходимости, да и то ненадолго.

С каждым днем становилось все холоднее. Наконец ударили заморозки, и листва окрасилась в пурпур и золото. Деревья покачивались под легким дуновением ветерка, напоминая высокие золотистые свечи. По утрам трава покрывалась инеем, и копыта коня оставляли темную полоску на белой глади луга.

Мы по-прежнему сгоняли скот поближе к хижине. Работали от темна до темна, поднимаясь задолго до рассвета. И не расставались с оружием. Оно всегда находилось под рукой. Однако гости не появлялись — ни чужаки, ни кто другой.

А потом выдалось несколько теплых дней. Отложив остальные дела на потом, мы с Эдди наточили косы и вышли на луг косить. Сено грузили на телегу, отвозили в корраль и складывали в скирды. Я косил неуклюже, как мальчишка. Зато Эдди был великолепен. Под легкими взмахами его косы трава ложилась ровными рядами.

Затем снова похолодало. Как-то ночью вода в бочонке, стоявшем в углу хижины, покрылась тонкой корочкой льда.

Когда мы рано заканчивали работу, Эдди учил меня боксировать. Он выполнил свое обещание и действительно раздобыл перед отъездом из Майлс-Сити две пары боксерских перчаток. Их одолжил ему Чарли Браун. Мы отыскали между деревьев ровную площадку — там и боксировали, — а для отработки ударов использовали набитый опилками мешок.

В первую очередь Эдди показал мне, как наносить прямые и боковые удары, как действовать в клинче и как ограничивать свободу действий противника. А потом добавил к этому еще несколько нечестных приемов, не годных для ринга, зато отлично подходящих для уличной драки.

Сам же Эдди действовал спокойно и уверенно. Он никогда не торопился и не причинял мне боли, но все же я никак не мог его достать.

Однако я не огорчался. Помахать кулаками я всегда любил, а Эдди был превосходным учителем.

— Профессиональный бокс, — объяснял он, — это просто всяческие приемы, отработанные за много лет. Прямой удар, например, всегда быстрее, чем свинг, поскольку идет по кратчайшему расстоянию.

За все это время нас никто не побеспокоил. Работа была тяжелой и грязной, но мы неплохо справлялись со своим делом. Лишь изредка выкраивали часок-другой, чтобы потренироваться да еще один день ушел на косьбу. И все же меня не оставляло чувство, будто мы живем в раю для дураков.

Мне не терпелось навестить хозяйство Фарлея, но я удерживал себя. Само собой, у меня хватало здравого смысла, чтобы сообразить, почему меня туда так тянет. Но тот же здравый смысл подсказывал мне, что такая девушка, как Энн Фарлей, никогда не заинтересуется ковбоем, который зарабатывает сорок монет в месяц. Не заинтересуется, даже если он правильно говорит по-английски, — а я и того не умел.

С тех пор, как я вернулся, по хижине больше не стреляли, не находили мы и следов лошади в мокасинах.

Все было тихо-мирно. Но вот однажды утром мы обнаружили, что за ночь кто-то собрал стадо, которое мы гнали в сторону хижины. Этот кто-то угнал шестьдесят-семьдесят голов скота. Следы вели к югу.

— Надо бы собрать провизии, — сказал я Эдди. — Возможно, придется гнаться за ними несколько дней. — Так мы едем за ними?

Вскоре мы уже выехали из лагеря и поскакали по долине ручья Повешенной Женщины.

Глава 9

Пока мы скакали по следам стада, уводившим нас все дальше на юг, я успел хорошенько все обдумать. След оказался такой четкий и ясный, что было совершенно очевидно: то ли грабители не опасаются погони, то ли достаточно сильны, чтобы защищаться. Как видите, ни одна, ни другая перспектива не сулила нам с Эдди ничего хорошего.

Однако это недолго занимало мои мысли. Большую часть времени я пытался связать воедино все нити.

Начать хотя бы с Джима Фарго… Если он и впрямь сыщик, то тогда понятно, откуда его знал адвокат Энн Фарлей. Фарго выслеживал Ван Боккелена. Но Ван Боккелена мы не видели с самой Дакоты, разве что я и в самом деле приметил на улице в Майлс-Сити именно его.

Но если Фарго из пинкертошек, то по идее он должен переключиться на поиски стада. Вообще-то пинкертошки, как правило, занимаются делами о налетах на поезда и чем-нибудь еще в этом роде, но порою берутся и за скотокрадов.

И далее: в Джимтауне я встретился с Дустером Вименом. Он работал на моего старого друга Тома Гетти, и у него водились деньжата. По слухам, и у Гетти денег хватало. Но откуда же эти деньги взялись? Не с неба же они упали?

Заново вспомнив все, что я знал о Гетти, я пришел к выводу: не исключено, что мой приятель заделался скотокрадом.

Но ни один вор не в состоянии понять, где он оплошал. Каждый воображает, что ему вечно все будет сходить с рук. Да и вообще, вором может стать либо первостатейный глупец, либо на редкость самолюбивый малый. Сдается мне, что это в конечном счете одно и то же.

Наши местные грабители-скотокрады, размышлял я, становятся все самоуверенней, все наглей. А излишне самоуверенный человек сам нарывается на неприятности. Эти парни привыкли пренебрежительно относиться к честным ковбоям. Но они не знают, каков честный ковбой, если его вывести из себя. Судя по разговорам Стюарта и Джастина, ребята уже начали нервничать. Во всяком случае, мне так показалось.

Но как я ни ломал себе голову, а объяснить, откуда взялась лошадь в мокасинах, так и не сумел. В одном я был уверен: она имеет отношение ко всему происходящему.

— Слушай, Пронто, — спросил Эдди, — а что будем делать, если отыщем стадо?

— Еще не решил. Может, поедем обратно и приведем кого-нибудь на подмогу. А может, сами с ними разберемся.

Эдди посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Мы скакали по чудеснейшей в мире стране, как нельзя более подходящей для скотоводства. Правда, если год выдастся удачный… Надо, чтобы шли дожди или зимой выпал обильный снег, тогда и травы будет много, да еще какой. Грабители гнали стадо все выше и выше по ущелью Повешенной Женщины. Но куда они направлялись?

Вскоре в голове моей родилась догадка, догадка, граничащая с уверенностью.

— Да они же направляются к кургану Индейских Жен, — сообщил я Эдди, — а оттуда двинутся к Берложьим горам.

— Как ты думаешь, их много?

— Я видел следы четырех, а то и пяти всадников. Когда доберемся до кургана Индейских Жен, мы будем отставать от них не более, чем на час. Насколько я понимаю, эти парни вовсю погоняют стадо.

На ночь мы разбили лагерь на выступе скалы в долине Следового ручья. Рядом сочилась тонкая струйка воды из родника. Деревьев здесь не было, лишь низкорослые ивы и виргинская черемуха. Но чуть ниже в лощине зеленела трава. Туда мы и пустили пастись лошадей.

Потом мы сварили кофе на костре, таком крохотном, что вы могли его прикрыть ладонями. К тому же для вящей безопасности мы устроили так, чтобы дым рассеивался ивовыми ветвями.

Завернувшись в одеяло, я улегся на спину, заложил руки за голову и уставился на звезды. Меня одолевали тревожные мысли. Я все никак не мог забыть те следы у ранчо Фило Фарлея — следы убийцы Джонни Варда. И стоило мне подумать об этом, перед глазами тотчас вставало лицо Энн Фарлей… Повезет же тому, кто станет ее мужем. С подобными мыслями я и заснул.

Мы поднялись еще до рассвета, собрались и резво поскакали к кургану Индейских Жен. Мне думалось, что грабители должны были провести там всю ночь. И вряд ли поутру они поторопятся сняться с места, ведь накануне они наверняка добрались до Пороховой речки уже затемно, когда переправляться слишком поздно. Да и утром не начнут переправу, пока совсем не рассветет. Пороховая неглубока, но берега у нее вязкие и зыбучие, скот быстро выбьется из сил.

Часом позже, когда солнце лишь едва позолотило вершины далеких холмов, мы въехали в тень западного склона кургана Индейских Жен. По идее, если грабители опытны и осторожны, им бы следовало выставить наверху наблюдателя. Но к этому часу они, скорее всего, уже полностью уверились в успехе. И, кроме того, я рассчитывал, что мы успеем спрятаться в тени, прежде чем окончательно рассветет.

Стараясь держаться под прикрытием сосен, мы поскакали вверх по склону. Правда, местами спрятаться было решительно негде. К счастью, вершина поросла лесом и, держась в тени деревьев, мы смогли заглянуть вниз. Внизу, в двух милях от нас, мы увидели стадо, пасшееся близ Хибарного ручья, и тихонько передвигавшееся к ручью Пятнистой Кобылы.

По-прежнему держась в тени деревьев, мы проехали к югу по гребню холма. Вскоре я разглядел поднимавшуюся в небо тонкую струйку дыма, а затем и пыль под копытами коня одного из грабителей. Конь приплясывал и брыкался, но всадник все же держался в седле. Впрочем, самого всадника я не разглядел.

Внимательно изучив местность, я наметил расщелину, по которой можно было подобраться к бандитам поближе. Указав на нее Эдди, я повел моего компаньона вдоль склона.

Подобравшись поближе, я снова выглянул. Насколько мне удалось понять, грабителей было четверо. Но с такого расстояния я не мог разобрать — кто они? А ведь все люди разные… Есть такие, кто в любом случае будет сражаться, а есть и такие, кто ни за что не станет. Впрочем, ни тех, ни других я не боялся. Опаснее всего такие типы, от которых можно ждать любой глупости.

Изрядно забрав в сторону, мы переправились через реку выше по течению и направились к ручью Пятнистой Кобылы, наперерез стаду. Как я и догадывался, вместе со стадом переправлялся только один человек. Остальные же подгоняли сзади отстающих животных. А переправлялся со стадом Коротышка Коунс.

Он выехал из ивовых зарослей и заметил меня, лишь когда между нами оставалось всего тридцать футов и на него уже смотрело дуло моего винчестера.

Надо сказать, что Коротышка был буяном и задирой, но отнюдь не круглым дураком. Мгновенно остановившись, он поднял обе руки.

— Эдди, — сказал я, — зааркань-ка этого молодого и возьми его пушку.

Как я уже упомянул, Эдди мастерски обращался с лассо: его выучили этому циркачи из шоу Буффало Билла. Эдди ловко набросил петлю на плечи Коротышки и одним точным движением затянул ее. Потом забрал у пленника револьвер и проворно обыскал его. Ну а затем мы стащили Коротышку с лошади, увязали в аккуратный тючок и заткнули рот кляпом. Оставив его валяться на травке, мы отправились за остальными.

Дело оказалось совсем плевым. Грабители один за другим выезжали из Пороховой и попадали прямо нам в руки.

Мы по очереди разоружили и связали их, потом согнали в одну кучу, и я спросил:

— Чье это стадо?

Никто не ответил. Да я, в общем-то, и не ждал ответа.

— Значит, так, — продолжал я. — Вы, парни, хлопот мне доставили немало. Вот дерево, а вот веревка, и ничто не мешает нам вас повесить, а в городе, да будет вам известно, как раз сейчас собирают отряд виджилантов. Так что, будь вы поумней, рванули бы отсюда в Техас. И я намерен предоставить вам такую возможность.

Никого из них, кроме Коротышки Коунса, я не знал. Правда, еще одного, кажется, где-то видел. Что и говорить, они были мошенниками и негодяями. Но я терпеть не могу, когда человека вешают, не дав ему последнего шанса. А вот Роман Белен, тот бы живо их вдернул — и глазом бы не моргнул.

— Я заберу ваше оружие и лошадей, но вас самих освобожу. И мой вам совет, ребятки, драпайте отсюда, как дикий жеребец, которому хвост подпалили. Второй раз сунетесь, так легко не отделаетесь.

Никто из них не вымолвил ни слова. Эдди собрал лошадей, а затем мы ослабили узлы на путах грабителей и пустились в обратный путь, гоня перед собой стадо.

— Может статься, ты еще пожалеешь об этом, — тихо произнес Эдди. — Этот Коунс… ты ему очень не нравишься.

— Что ж, свой шанс они получили.

Впрочем, я сильно сомневался в том, что они уберутся из наших краев, поскольку прекрасно знал: такие люди до последнего момента не хотят поверить, что с ними может что-нибудь случиться. А в последний момент уже поздно что-либо изменить. Но все равно я не хотел никого вешать.

— Ты великодушный человек, Пронто, — сказал мне Эдди. — Но великодушие годится только до определенного предела, пока не столкнешься с вооруженным злом.

Конечно, он был прав, и мне хватало здравого смысла, чтобы понять это. Но я достаточно хорошо знал себя, моей доброты хватало лишь до поры до времени, а потом я расставляю ноги пошире и принимаюсь размахивать кулаками.

Ночью выпал снежок, но к полудню следующего дня бесследно растаял. Трава по-прежнему была хороша, и вернувшись мы пустили стадо пастись.

Два дня спустя, вечером, мы сидели в хижине у огня. Эдди читал старый выпуск «Полис Газетт», а я листал потрепанный томик «Истории Англии». Должен признаться, что, хотя эта книжка валялась в хижине со времени нашего приезда, до разговора с мисс Фарлей мне и в голову не приходило взяться за подобное чтение.

Однако прочел в тот вечер я немного.

Вскоре снаружи раздался чей-то голос:

— Эй, в доме! — И через несколько секунд: — Пайк, поговорить надо!

Эдди потянулся за винтовкой, а я погасил лампу и поднялся. Я узнал этот голос.

Открыв дверь, я выглянул наружу.

— Том? Том Гетти?

— Собственной персоной! — донеслось в ответ. — Привет, старый мошенник! Рад тебя видеть! Ты один? — осведомился он, немного помолчав.

Я заметил, что Том пытается через мое плечо разглядеть что-нибудь в темной хижине. Но ничего он там не разглядел, хотя пламя каминаотбрасывало на стены алое марево. Ведь Эдди стоял вне поля зрения, у окна.

— Я должен тебе десять долларов, Том, — сказал я. — Отдам с первого же заработка.

— Да забудь ты! Что такое десять долларов?

Том восседал на великолепном вороном коне. Седло и уздечка были совсем новенькими. Он и впрямь выглядел так, будто живет припеваючи.

Зацепившись одной ногой за луку седла, он начал сворачивать самокрутку.

— А ты грубовато обошелся с моими парнями, — заметил он. — Отправил ребят пешком.

— Им недолго пришлось топать пешком.

Том бросил на меня проницательный взгляд.

— Как ты догадался?

— Том, ты забываешь, с кем говоришь. Я же давно тебя знаю и сразу сообразил, что происходит. Увидев, как они гонят скот, я сразу понял, что у них должны быть запасные лошади где-то неподалеку. И, зная тебя, я догадался, где именно, в том самом месте, где мы разбили лагерь несколько лет назад. Я помню, как ты тогда все расхваливал это место: мол, как трудно его отыскать. Лошади ждали их в том ущелье, за ручьем Дохлой Кобылы.

Том невесело усмехнулся.

Ему стало досадно, что я помню то ущелье. Должно быть, он запамятовал, что мы вместе его отыскали.

— Пронто, почему бы тебе не примкнуть к нам? Поверь мне, мы мигом разбогатеем.

— Ты знаешь Романа Белена?

— Тебе даже не придется самому угонять скот, — продолжал он. — Можешь работать в одном из наших лагерей.

— Роман Белен, — пояснил я, — намерен очистить край от скотокрадов. И он прихватит с собой много прочных веревок. На твоем месте, Том, я бы сматывал удочки. Нет, будь я проклят, коли поеду с тобой. Ты меня знаешь. Я всегда работал честно.

Он был раздосадован, раздосадован и озабочен.

— Пайк, кое-кому из моих ребят не по вкусу, что я поехал сюда нынче вечером. Они за то, чтобы поджечь тебя и либо выкурить отсюда, либо оставить здесь покойником. Если не поедешь с нами, лучше уноси ноги… Второй раз я не стану тебя предупреждать.

— Слушай, Том, — я старался говорить как можно спокойнее, — тебе-то следовало бы знать, что не стоит запугивать меня. Я не дам себя запугать.

Том развернул коня.

— Ну и черт с тобой!

Он уже поскакал прочь, но вдруг остановился.

— Пронто, а кто ездит на лошади в мокасинах?

— Кем бы он ни был, — откликнулся я, — но именно он убил Джонни Варда. Теперь здесь будут шнырять сыщики.

С этим Том и умчался. А я стоял в глубокой задумчивости. Выходит, Том Гетти понятия не имел, кто ездит на лошади в мокасинах. И значит, вряд ли таинственный всадник был скотокрадом, по крайней мере, он не из шайки Тома.

Да и вообще среди скотокрадов убийцы — большая редкость. Если они и убивали, то лишь спасаясь от преследователей. И убивали в драке, а не из засады.

Этой ночью мороз сковал льдом ручей. Утром я показал Эдди, как правильно прорубать отверстия, чтобы животные могли напиться.

Глава 10

Последовавшая затем неделя была самым приятным временем, о котором только может мечтать ковбой. В один из дней Эдди остался дома и наготовил целую лохань медвежьих плюшек. Теперь, куда бы мы ни выезжали, при нас всегда находилась седельная сумка, доверху набитая плюшками.

Большую часть времени стояла ясная, тихая и морозная погода. Мы пробивали питьевые отверстия во льду и изучали следы на снегу. А однажды вытащили со дна расщелины запутавшегося в кустарнике старого громадного быка. Где-то под конец недели Эдди убил горного льва, повадившегося задирать телят. Двумя днями позже я случайно наткнулся на стаю волков и застрелил двоих из них.

Наконец начали сказываться результаты наших трудов, предпринятых до первого снега. Большая часть стада паслась теперь на территории примерно в пять квадратных миль. Там вдоволь хватало травы и воды. Если же животные хотели укрыться от ветра, они без труда отыскивали надежное убежище. А ведь до того, как мы принялись за работу, стадо было рассеяно по всем окрестностям на тридцать миль кругом.

Из Эдди получился отличный ковбой, он схватывал все на лету и прекрасно запоминал мои уроки.

Но, признаться, выдайся такие деньки раньше, до того, как Эдди навел меня на мысль о собственном ранчо, я бы наслаждался жизнью больше. Может, дело было не только в Эдди? Время от времени, и чем дальше, тем чаще, я ощущал смутное недовольство собой. Теперь мысль о том, что как-нибудь я нагряну в город и отделаю Хогана, не приносила должного удовольствия. Даже возможность скоротать зиму в теплом и уютном местечке не радовала меня так, как прежде.

Возможно, мне не давала покоя еще и мысль о том, что совсем рядом, за склоном горы, живет Энн Фарлей. Ну, предположим, я встретил такую замечательную девушку, предположим, я решился попросить ее руки, но что я мог предложить ей? Скудные заработки ковбоя?

Так что покуда я занимался повседневными делами, в голове моей неотвязно крутились такие вот мысли… Не скрою, порой я вспоминал слова Тома Гетти, — мол, с ним быстро разбогатеешь. Но эта идея недолго меня занимала. Стоило мне вспомнить эту чушь, как я сразу же выбрасывал ее из головы и переключался на что-нибудь еще. Но как простому ковбою выбиться в люди?

И вот как-то под вечер к нам заявился не кто иной, как Том Гетти.

— Пронто, — сказал он, — я уж и не думал заезжать к тебе, да вот пришлось. Хочу просить тебя об одолжении.

— Так заходи и выкладывай, в чем дело. Ты ведь несколько раз выручал меня.

— Знаешь, — начал он. — Мне сейчас как-то не с руки появляться в Майлс-Сити. Как ты в прошлый раз и говорил, тамошний народ стал нервничать. Потому я и не могу попасть в город, а у меня вышел весь Растительный Бальзам, без которого я вот-вот откину копыта.

— У нас есть чуток Садового Лошадиного Снадобья, — сказал я. — Не пробовал? Отлично лечит и людей, и животных.

— Мне нужен Бальзам. Другого ничего и не бери. Не позволяй им всучить тебе дешевку, какое-нибудь непроверенное средство. Мне не нужно ничего, кроме Растительного Бальзама Жизни доктора Годбольда, так и знай.

— А еще у нас имеется Желудочный Эликсир доктора Робертсона, — вставил Эдди. — Моя мамаша на него разве что не молилась.

Том Гетти подозрительно глянул на него.

— Не знаю, не пробовал. Этот самый Бальзам — лучшая штука на свете. А ведь я перепробовал всяких патентованных лекарств больше любого другого. Разве не так, Пронто?

— Ну еще бы! Знаешь, Эдди, когда мы с Томом работали на одном ранчо, у него над койкой была привешена специальная полка. Ты в жизни не видел столько всевозможных снадобий.

— Черт возьми, Пронто, я же очень больной человек. И ты прекрасно знаешь это. Я постоянно хворал и уже давным-давно протянул бы ноги, не попадись мне зимой в той хижине «Домашний Медицинский Советник». Ведь до этого я понятия не имел, насколько серьезно болен.

— Он верно говорит, Эдди, — подтвердил я с самым серьезным видом. — Увидев его прежде, ты бы подумал, что Том ни разу в жизни не болел. Да и ел за двоих, а вкалывал не хуже любого другого. А потом нашел свою книгу и прозрел.

— Ну да, прозрел… Не то бы уже давно помер. Меня спасли лишь Петеровы Пилюли, они плюс Знаменитая Глистогонка доктора Фенестока. Но все равно я могу не дотянуть до весны.

Том взял протянутую ему чашку кофе.

— Скажу вам честно: ни у одного больного в мире не было стольких симптомов, сколько у меня. Я полночи изучал этот «Советник», пока окончательно не выдохся. А читать-то больше было нечего, — только «Советник» да каталог товаров, что доставляют почтой. Но каталог в подметки не годится моему «Советнику». Да что там! Я вот слыхал, все кругом толкуют о Шекспире, но, ей-богу, он не достоин и свечу держать тому парню, который написал «Советник». Парень просто звереет, когда описывает разные болячки. А от списка операций у вас волосы дыбом встанут. — Гетти глотнул кофе. — Ну вот, а этот ваш Шекспир… Я лично думаю, что местами он немного утомляет. Я, знаете, заходил, случалось, на его пьесы, так там все говорят и говорят… — Тут Гетти ошалело уставился на стол. — Что я вижу?! Да у вас же гора медвежьих плюшек! Я могу съесть их столько, сколько сам вешу…

— А стоит ли? — спросил я ласково. — У тебя же вышел весь Бальзам, а плюшки, я слышал, плохо усваиваются.

Рука Тома повисла в воздухе, в нем боролись две страсти. Наконец он отдернул руку, но тотчас же вновь потянулся к плюшкам.

— Я за все эти годы не съел ни одну, — пояснил он.

Позже, когда Гетти собрался в дорогу, нагрузившись мешком плюшек, он прихватил с собой и бутылку Желудочного Эликсира доктора Робертсона. За годы стояния на полке бутыль запылилась и покрылась паутиной.

Когда стук копыт замер вдали, Эдди сказал:

— А ведь этот парень покушался на наше стадо…

— Было бы невежливо отказывать ему в угощении, — дипломатично ответил я.

И все же, пока Том подтягивал подпругу, я успел шепнуть ему несколько слов.

— Том, — сказал я, — мы всегда рады твоему обществу, но если ты знаешь скотокрадов, которые еще подумывают о коровах Джастина, передай им, чтобы держались отсюда подальше.

Том лишь ухмыльнулся в ответ. Потом громко икнул.

— Прошу прощения. — сказал он. И прибавил: — А насчет коров… если я встречу кого из скотокрадов, посоветую им держаться подальше. — Он снова ухмыльнулся: — А то не видать мне больше медвежьих плюшек.

К ночи ударил мороз. А к утру хижина промерзла насквозь. Съежившись под грудой одеял и бизоньей шкурой, я тоскливо созерцал камин в противоположном конце комнаты, проклиная себя за то, что умудрился проснуться первым. Не вылезая из постели, я прикидывал, — сколько придется сделать шагов, чтобы пересечь комнату, сколько времени у меня уйдет на то, чтобы разжечь огонь, и сколько шагов потребуется на обратную дорогу к койке?

Но что толку лежать, мечтая о тепле? Уже давным-давно я крепко усвоил: ничего на свете не совершается благодаря одному лишь желанию. Приходится все делать самому.

Собравшись с духом, в два прыжка пересек комнату и схватил пригоршню смолистых сосновых лучинок. В камине под слоем остывшей золы, еще мерцали алые отблески. Разворошив угли, я бросил сверху лучинки и принялся усердно Дуть на них. Наконец появились язычки пламени, — потянувшись к лучинкам, они взметнулись вверх. Подложив в огонь куски коры, затем поленья, я поспешно юркнул обратно в постель. Глянув в противоположный угол хижины, я увидел ухмыляющуюся физиономию Эдди.

— Я на то и рассчитывал, — осклабился он.

Я беззлобно выругался в ответ.

Мой компаньон замешивал тесто для лепешек, а я вышел прогуляться. Подмораживало… На земле лежал шестидюймовый слой снега, и в воздухе медленно кружили огромные белые хлопья.

Подкинув сено лошадям, я взял топор и отправился к ручью Повешенной Женщины. Речушка от берега до берега покрылась льдом.

Прорубая во льду отверстие, я мысленно прикидывал места для остальных прорубей. Пожалуй, « рассудил я, их надо пробить не только здесь, но и на ближайших ручьях, может, даже и на Выдрином.

Не успел я подумать о прорубях, как сразу же спросил себя: а в самом ли деле это так необходимо или я просто выискиваю удобный предлог заехать к Фарлею? Но, в сущности, какая разница? Я все равно знал, что непременно поеду туда.

Путь предстоял долгий и утомительный, но я плотно позавтракал и пустился в дорогу, прихватив в подарок Фило пакет с медвежьими плюшками. Для этой поездки я выбрал рослого чалого мерина.

Когда я поднялся на гребень холма над ранчо Фарлея, то, если судить по солнцу, было почти три часа пополудни. По дороге я дважды останавливался, чтобы прорубить отверстия во льду Южного рукава Подветренного ручья и ручья Тули.

Ветер усиливался. Над землей стелились снежные вихри. Выехав из соснового леска, я остановился над обрывом, пытаясь найти место для удобного спуска к ранчо. И тут вдруг до меня дошло, что я не вижу жилища Фарлея.

Я тупо смотрел прямо перед собой, не веря собственным глазам. Может, снег сбил меня с толку, может, я заплутал?

Нет… Внизу еще виднелись занесенные снегом полуразрушенные коррали. Но, что ни говори, а сама хижина исчезла…

Мое сердце неистово забилось, во рту пересохло. Отбросив все сомнения, я ринулся вниз по склону.

Спустившись на прогалину, я обнаружил среди сугробов развалины дома. Соскочив с коня, раскидал снег и увидел, что бревна опалены огнем. Один из пролетов изгороди лежал на земле. Я понял, что это значит: на столб накинули веревку и рывком повалили забор. Я видел, как таким способом валили изгороди многих мелких фермеров.

Тут-то я и испугался… Однако, обыскав окрестности, я так и не обнаружил трупов. Что бы ни случилось с Фило и Энн Фарлей, здесь их не было.

Внезапно мой чалый заржал.

По склону долины спускались два всадника. Заметив меня, они чуть отъехали друг от друга, а я схватился за винчестер, и стал осматриваться в поисках убежища. Укрыться было негде. А на фоне свежевыпавшего снега я представлял отличную мишень.

Конь мой тем временем болтался по двору, чему я был несказанно рад, поскольку знал, что так он не застоится и в любой момент может пуститься вскачь.

Я знал обоих всадников. Младший, Джонни Айвс, слыл отчаянным головорезом. Поговаривали, будто он убил человека в Кит-Карсоне, что в Колорадо, и еще одного — у Доан-Стор на Техасской тропе. Но доподлинно я знал только про одного, павшего от его руки, да и тот был дряхлым индейцем из Глендлива.

Рядом с Джонни ехал довольно-таки скверный малый, известный в округе как Джордж Уолл. А Айвс, насколько я знал, работал у Романа Белена.

— Кажись, далековато от твоего пастбища, а? — спросил Айвс, когда они приблизились.

— Не знаю, не знаю. Мое пастбище всегда там, куда мне вздумается отправиться.

— Например, у кургана Индейских Жен.

— Что ты имеешь в виду?

Из-за пояса у Айвса торчала рукоять шестизарядного револьвера, зато я держал в руках винчестер. Он ни за что вовремя не успел бы выхватить свой кольт и, думаю, прекрасно понимал это. Джордж Уолл неподвижно сидел в седле.

— Ты, кажется, недавно там гнал стадо, — пожал плечами Айвс.

— Ну да, гнал стадо. Гнал его обратно.

— Для тебя было бы лучше, если бы ты смог это доказать, — ухмыльнулся Айвс. — Белен намеревается с тобой поговорить.

— Что ж, поговорим. — Я указал на развалины хижины. — Что здесь произошло?

— Тебе что, объяснять надо? Фарлей был скотокрадом, вот и получил свое.

Как я уже упоминал, у меня тоже есть характер, да еще какой. Вот он и полез наружу.

— Если ты называешь Фило Фарлея скотокрадом, то ты просто-напросто лжец!

Айвс побелел и потянулся к револьверу. Но дуло моей винтовки было направлено прямо ему в живот.

— Ну давай, давай! — подзадорил его я. — Давай, берись за пушку!

Ох, до чего же ему этого хотелось! Хотелось выместить на мне злобу. А Уолл, тот все так же неподвижно сидел в седле с каменным лицом. Но все же я решил, что не стоит поворачиваться к нему спиной.

— Фило Фарлей — настоящий джентльмен, — заявил я, — и если он убит, то, клянусь, вас всех повесят!

— Повесят? — изумился Айвс. — За убийство поселенца?

— Если вы убили его, то вы убили не просто поселенца, — проговорил я, чуть понизив голос. — Фило Фарлей служил офицером в британской армии. И он человек со связями, имейте в виду.

— Да брось ты, не такая уж он важная птица, — фыркнул Айвс. — И потом, кем бы он ни был, нам-то какая разница? Отсюда до Англии далековато.

— Ой ли? Я могу назвать тебе пять больших ранчо всего в двух днях езды отсюда. Там заправляют англичане — закадычные друзья семьи Фарлей.

Насчет пяти ранчо я, конечно, малость загнул. Энн упоминала о знакомых ранчевладельцах из Англии. Так что, возможно, в моих словах было больше правды, чем я полагал.

— А что с ней? — спросил я.

— С ней? — переспросил Айвс.

— С Энн Фарлей… сестрой Фило.

Бросив испуганный взгляд на Уолла, Айвс неуверенно проговорил:

— В жизни не слыхал, что у него есть сестра…

— Представь себе, есть. Недавно приехала из Англии. Я сам проводил ее сюда.

Теперь они по-настоящему перепугались. Айвс с виноватым видом взглянул на занесенные снегом развалины.

— Я не видел тут никакой женщины. Фарлей всегда был один.

Уолл впервые раскрыл рот и спросил:

— Ты его уже видел?

Так значит, Фарлей не погиб! А если погиб, то они об этом не знали.

Глава 11

Какие бы неотложные дела ни привели Айвса и Уолла в долину, сейчас все это отступило на задний план. Теперь им в первую очередь предстояло выяснить, не соврал ли я насчет Энн Фарлей. Кроме того, этим парням наверняка хотелось порасспросить Белена и насчет самого Фило.

Айвс и Уолл были вовсе не бандитами, а обычными ковбоями. Ну разве чуток погрубее или, может, бессердечней большинства из них. По их разумению, они всегда и во всем были правы. Тем более, что некоторые поселенцы действительно воровали скот. А те, что не воровали, все равно мешались под ногами. Таково, по крайней мере, было общее мнение.

И хуже всего то, полагали скотоводы, что фермеры-поселенцы занимали отличные пастбища близ рек, родников и водяных скважин. Фермеры сеяли зерно и возводили изгороди. Для скотовода же вода и трава, что воздух для легких.

Разворачивалась настоящая война за землю. Поначалу все преимущества в этой войне были на стороне скотоводов, но с течением времени удача начала склоняться на сторону фермеров-поселенцев. Не то, чтобы они были сильней, вовсе нет! Просто их становилось больше. Их убивали, морили голодом, выгоняли силой. Многие из них не выдерживали непосильной работы, морозных зим, бесконечной борьбы за выживание, — всего того, из чего состоит жизнь в Монтане и Дакоте. Словом, многие из них уезжали. Но на их место приходили все новые и новые, и так без конца.

Некоторые из них, например, как Фило Фарлей, заводили себе небольшие ранчо со скотом. Многие, опять-таки, как и он, приезжали на Запад лишь из любви к дикой природе и суровой жизни на краю света. В большинстве своем скотоводы презирали поселенцев, в чем часто оказывались глубоко неправы. Многие поселенцы стойкостью, выносливостью и способностью постоять за свои права могли поспорить с любым из скотоводов.

Фило Фарлей был рожден для жизни в диких краях. После испытаний, выпавших на его долю в Индии, он уже не мог вести иную жизнь.

Мне казалось, что и Энн принадлежит к таким же натурам. Или, может статься, я просто убеждал себя в том, во что хотел верить.

Мало кто из ковбоев, работавших на крупных ранчо, знал Фарлея. Зато он был хорошо известен деловым людям в Майлс-Сити и Шайенне и водил дружбу с англичанами, обосновавшимися в Вайоминге и владевшими ранчо в наших краях.

Но мало кто знал Фило лучше, чем я. Его считали излишне «английским», чопорным, надменным. Но я-то знал, что он не такой. Фило был крепким парнем и метким стрелком, великолепным наездником и знающим скотоводом. Когда он только приехал на Запад, ему пришлось многому научиться, но учился он очень быстро.

Роман Белен, самый богатый из соседей Фило, явно недолюбливал молодого поселенца. Правда, он совсем не знал его, но для человека с норовом Белена в этом не было необходимости. Скажу больше: знай он Фарлея, как я, он бы еще пуще его невзлюбил. Властному и надменному Белену пришлись бы не по вкусу независимость и гордость ирландца.

Хотя по большей части я находился вдали от ранчо Фило, но, когда случалось ехать мимо, всегда заезжал к нему. Несколько раз он кормил меня ужином, иногда мы вместе выпивали в Майлс-Сити и Шайенне. А один раз случайно встретились в Дэдвуде. Фило приезжал туда посмотреть, как работают на приисках. Потом мы вместе отправились в Шайенн.

Что же до Уолла и Айвса, то сейчас им было о чем поразмыслить. Убить женщину — это вам не шутки. Сейчас им хотелось лишь одного — побыстрее унести ноги и хорошенько все обдумать. И, вероятно, они попытаются повидаться с Беленом, решил я.

А что тем временем делать мне? Сидя в седле и все еще держа под прицелом удаляющихся ковбоев, я обдумывал этот вопрос. Необходимо было найти верное решение.

Но чтобы я не предпринял, я прекрасно понимал, что времени у меня в обрез. Если Фило или Энн ранены, то на морозе они долго не протянут.

По-прежнему шел снег, не очень густой, но непрерывный. Так что нечего было и думать о том, чтобы искать Фарлеев по следу. Все следы давно замело. А через час-другой не останется и моих следов.

Одно мне было ясно: среди развалин трупов нет. К тому же, судя по всему, ковбои Белена считали, что Фило удалось бежать. Значит, и его сестре — тоже.

Но куда?

Ближайшим местом, где они могли найти приют, был зимний лагерь Джастина. Они знали, что я там обосновался. Энн не очень-то хорошо представляла, где это, но я указал ей направление. Да и Фило случалось несколько раз проезжать мимо. Куда же еще они могли направиться, если не ко мне? Похоже, что сперва они отсиживались в каком-то укрытии, а бежали только тогда, когда хижина уже горела… Вернее, когда поджигатели уехали, оставив дом догорать. Но раз Уолл и Айвс уехали, не дожидаясь, когда все сгорит, значит, у них были основания считать, что Фарлей мертв или вот-вот умрет. Следовательно, рассуждал я, им удалось его ранить. Но где же они?..

Тот, кто хорошо знает местность, тот всегда найдет, где спрятаться. А уж когда день-деньской сгоняешь скот, ищешь отбившихся от стада коров или просто охотишься, то очень скоро узнаешь каждую ложбинку, каждую трещину в скалах. Поэтому я усиленно соображал, — где же в этих краях укромные места, в которых можно затаиться?

Перебирая в памяти все известные мне укрытия от ручья Повешенной Женщины до Пороховой речки, я прикидывал — каковы шансы Фарлеев добраться туда?

Мне казалось, что, скорее всего, они где-то неподалеку. Вряд ли при бегстве им удалось раздобыть лошадей, а пешком им далеко не уйти.

Повинуясь смутному предчувствию, я поскакал вверх по склону к курганам Конского ручья.

Что и говорить, могла существовать добрая дюжина всяких укрытий, о которых я и не подозревал. Но я кое-что вспомнил… Как-то Фило выследил и убил гризли, обитавшего в пещере среди курганов. Вероятность того, что беглецы скрываются именно там, была ничтожна, но ничего другого мне в голову не приходило.

Хотя подъем был уж не столь высок — всего несколько сотен футов, тропинки туда вели крутые и узкие. К счастью, мой чалый оказался отличным конем, словно созданным для езды по горным тропам. Даже по снегу он шел довольно быстро.

Сперва, на случай, если за мной попытаются следить, я поеду по направлению к нашей хижине. У Северного рукава Подветренного ручья располагалась укромная лощина, близ которой паслось небольшое стадо. Добравшись туда, я долго топтался вокруг, а потом, отыскав нескольких отбившихся от стада бычков, направил их к лагерю. Сам же свернул в заросли кустарника и поскакал вдоль склона, время от времени останавливаясь и проверяя, — нет ли погони?

Не прошло и часа, как я отыскал ту медвежью пещеру. Пещера оказалась пуста. Однако кто-то не сейчас, а явно заранее, успел оборудовать ее для жилья. В углу лежала куча дров, рядом была сложена растопка, а на выдолбленной в скале полке в два ряда выстроились жестянки с консервами. Этих припасов хватило бы на неделю, а то и больше. Значит, Фило Фарлей предполагал, что ему может понадобиться подобное укрытие. Хотя, возможно, о существовании пещеры знал кто-то еще.

В это время я старательно отгонял от себя мысли о лошади в мокасинах. Похоже, что ее седок неоднократно наведывался на ранчо Фило. А может, это был сам Фарлей? Едва лишь я вспоминал об этих следах, как меня охватило беспокойство, чуть ли не ужас…

Стоя в пещере, я лихорадочно соображал: где же могут находиться эти двое?

Но ничего не приходило мне на ум. Где-то среди снегов брели девушка и раненый, может, даже умирающий, мужчина, — а я ничем не мог помочь им. Ничем… Бесцельное блуждание по сугробам только понапрасну изнурило бы моего коня, а шансов случайно наткнуться на Фарлеев практически не было. Они же не знали, что я ищу их, и у них имелись веские причины опасаться погони.

Вырвав из записной книжки листок, я написал на нем коротко и по делу:

«Чтобы ни случилось, вы всегда можете приехать ко мне».

Как бы подписаться? Эту пещеру может найти кто-нибудь посторонний. И очень может быть, что ее приготовил-то не Фарлей, а кто-то другой. Значит, подпись должна быть понятной только Фило и Энн. Я подписался: «Бреннан на вересковой пустоши».

Так называлась старинная ирландская песенка, которую часто пел Фило. Я несколько раз просил его спеть ее для меня. Поэтому и не сомневался: Фило сразу же поймет, кто автор записки. И кроме того: по дороге из Майлс-Сити, я рассказывал Энн про эту песню и того разбойника, о котором она сложена.

Оставив записку на видном месте, я вышел из пещеры, последний раз осмотрелся и повел коня прочь. О своих следах я не заботился — знал, что их засыпет снегом в ближайшие часы.

Подъехав к нашей хижине, я увидел в коррале чужих коней. Соскочив с чалого, я с винтовкой в руках шагнул к двери.

Прямо напротив входа, прислонившись спиной к стене, сидел Эдди Холт, сжимавший в руках винчестер. На поясе у него висел кольт. Впервые за время нашего знакомства я увидел Эдди с револьвером.

Кроме моего приятеля, в хижине находились Джастин и трое его ковбоев. Я знал их всех и со всеми из них в свое время работал. Но сейчас на их лицах, ни на одном из них, не было и намека на дружелюбие.

— Приветствую, мистер Джастин, — поздоровался я. — Вот уж не ожидал увидеть вас здесь в такую непогоду.

Тот беспокойно переминался с ноги на ногу.

— Пайк, я собираюсь уволить вас. Винди и Небраска займут ваше место.

— Может, объясните за что?

Джастин колебался.

— Прошел слух… Видели, как вы гоните скот в Вайоминг.

— Кто бы ни рассказал вам об этом, — возразил я, — вам следовало бы разобраться… Я гнал ваш скот. Мы с Эдди отбили стадо у скотокрадов и пригнали обратно.

Джастин явно смутился, но тут вмешался Небраска.

— Ты всегда был дружен с Томом Гетти, — заявил он, — а мы нашли следы его коня. Тут, совсем рядом.

— Верно, Том был моим другом. И он действительно приезжал сюда. Приезжал за бутылкой патентованного лекарства. Вы же знаете Тома… он всегда при смерти.

Они промолчали. Я повернулся к Эдди.

— Ладно, собирай вещички. Мы уезжаем.

Я перевел взгляд на Билла Джастина.

— Или вы желаете, чтобы мы топали пешком?

Джастин побагровел.

— Не мели ерунды. Берите лошадей и убирайтесь.

— Мистер Джастин, — я старался говорить как можно спокойнее, — прошу вас, да и всех остальных заодно, выслушать меня очень внимательно. И я хочу, чтобы вы это передали своим друзьям. В жизни своей я не украл ни одной коровы, и вы прекрасно это знаете. Я всегда работал честно и не жалея сил. А теперь зарубите себе на носу следующее. Как я понял, вы пока что не назвали меня вором. Только намекали на это. Что ж, давайте разберемся. Если кто-нибудь посмеет назвать меня вором, пусть лучше не выходит из дому без оружия. Сами знаете, не в моих привычках чуть что хвататься за ружье. Но если услышу хоть слово, что я, дескать, вор, — убью и того, кто это сказал, и любого, кто попробует это повторить. И так будет, пока я жив. Вы знаете, что я всегда был хозяином своего слова.

Никто из них и пикнуть не посмел. Что ж, ребята поступили мудро, поскольку с каждой минутой я все больше зверел. Эдди поднялся и начал собирать наши пожитки. А я по-прежнему не сводил взгляда с Джастина и его ковбоев. Мне вдруг стало жаль Билла, и я сказал:

— А если вас втянул в это дело Белен, то лучше вам не водиться ни с ним, ни с его виджилантами. Они напали на Фарлея и его сестру и, возможно, убили их обоих. Но им не поздоровится.

— Его сестру? — в испуге переспросил Джастин.

— Я привез ее на ранчо… помните?

Джастин залопотал:

— Фарлей был… чертов фермер… скотокрадишка. Он…

— Мистер Джастин, — прервал я его. — Фило Фарлей служил офицером в британской армии. Он принадлежал к одному из самых родовитых семейств Великобритании. У Фило Фарлея хватило бы денег, чтобы купить вас со всеми потрохами, потом продать, и при этом он даже не заметил бы вас. Ему незачем красть коров, он об этом и не помышлял. Ему просто нравилась эта страна, нравилось жить здесь. Добрая половина скотоводов, которые владеют крупными ранчо в Вайоминге, его друзья. Поверьте, когда вся эта история выйдет наружу, ни один край не окажется достаточно отдаленным, чтобы спрятать Белена и его подручных от мести друзей Фило!

Когда я окончил свою речь, Джастин был бледен как покойник. Его беспокойство перешло в страх. В сущности, он был вовсе не такой уж дурной человек, просто ему вскружили голову бахвальство и властолюбие Белена. Я и впрямь жалел его, но в душе все же радовался, что задал ему жару.

Когда мы уже оседлали коней, из хижины вышел Винди. Он всегда хорошо ко мне относился.

— Это правда, что ты там говорил? — спросил он.

— Разумеется.

С минуту он молчал. Когда мы уже сидели в седлах, он сказал:

— Пронто, если это правда, тебе лучше поскорее уносить отсюда ноги и как можно лучше прятаться.

— Что ты имеешь в виду?

— Да то, дурная твоя башка, что Белен начнет за тобой охотиться. Ты единственный, кто точно знает про сестру Фарлея и кто может указать на Белена пальцем. Пронто, если то, что ты сказал, — правда, Роман Белен непременно постарается убрать тебя!

Смешно, верно? Ведь он был прав, а я до сих пор даже не подумал об этом. Мне такое даже в голову не пришло. Стало быть, с этого момента Белен охотится за мной… Не за скотокрадами, не за Фарлеем, не за кем-то еще, а именно за мной.

А если окажется, что Фарлей не погиб, то Белену придется прикончить его и спрятать тело.

Значит, ему придется убить и Энн.

Глава 12

Стемнело. Стоял зверский холод, а у нас не было даже крыши над головой. Правда, под конец разговора Билл Джастин прямо-таки из кожи вон лез, что нам не резон уезжать на ночь глядя. Но я предпочел бы лучше насмерть замерзнуть, чем провести хоть еще одну ночь в этой хижине.

По правде говоря, стоило уехать хотя бы из-за того, чтобы поглядеть, как вытянулись физиономии ковбоев Джастина, увидевших, что Эдди сгреб в холщовый мешок все медвежьи плюшки. Ей-богу, у кобылы морда и то короче. Небраска не удержался и потянулся к плюшкам, но Эдди схватил здоровенный мясницкий нож и сказал:

— Давай, давай, мистер Скотогон. Возьмешь хоть одну — донесешь до рта обрубок.

Небраска сперва полез в бутылку, но, взглянув на Эдди Холта и на мясницкий нож в его руке, решил, что лучше не рисковать. Так что мы спокойно собрали свои пожитки и вышли вон.

В первую очередь я, разумеется, подумал о той пещере. Там хватало и еды, и топлива, а в расщелине, в двух шагах оттуда протекал ручеек.

Выехав из лагеря, мы обнаружили, что снега намело уже на добрых двенадцать дюймов. А в некоторых местах сугробы выросли еще выше. И не похоже было, чтобы в ближайшее время распогодилось. Не хватало лишь снежного бурана. А кто не видел снежную бурю в Монтане или Дакоте, тот, считайте, вообще ничего не видел.

Я был в ветхих обтрепанных брюках и от всей души завидовал Эдди, облаченному в шерстяные штаны, которые оставались у него со времен выступлений в шоу Буффало Билла.

Конечности мои занемели от холода, и хотя я то и дело менял руку на поводьях, усиленно колотя свободной рукой по колену, пальцы все равно не слушались меня. Несколько раз, чтобы не отморозить ноги, мы с Эдди слезали с коней и шли какое-то время пешком.

Меня согревало лишь сознание того, что перед уходом я получил-таки некоторое удовлетворение за все обиды. Я рассказал Джастину и сменившим нас ковбоям, какую работу мы проделали. Объяснил им, где мы пробивали проруби, где лучшая трава, где лучше прятать скот во время буранов, словом, обрисовал всю ситуацию.

— Однако вы неплохо потрудились, — нехотя признал Джастин.

— Да уж! — насмешливо отозвался я. — Ведь скотокрадство много времени не отнимает.

Несколько раз, когда мы останавливались, я, не желая слишком далеко забирать к северу, внимательно изучал звезды. Под снегом все выглядело по-другому, и я боялся, что не распознаю прежние приметы.

Когда наконец мы приплелись к каньону близ курганов Конского ручья и отыскали пещеру, уже близился рассвет. Лошадей мы оставили у входа, поскольку проход в глубь пещеры оказался слишком узким для них. Что ж, укрыли бедных животных если не от холода, то хотя бы от ветра.

Расщелина в глубине пещеры потемнела от костров. Там мы и развели огонь. А постели устроили прямо на полу, на куче сухих листьев и соломы, заботливо приготовленной неизвестным (правда, я продолжал считать, что это Фило) хозяином пещеры.

Разговаривать нам не хотелось, а проголодаться мы пока что не успели. Выпив по кружке кофе, чтобы согреться, мы завернулись в одеяла и улеглись.

Разбудил меня хрип одной из лошадей.

Яркие угли мерцали во тьме, значит, костер погас совсем недавно. Эдди преспокойно спал; до меня доносилось его тихое посапывание. А еще я слышал какие-то шорохи у входа в пещеру, то в испуге перебирали копытами наши лошади. По-видимому, снаружи что-то происходило… что-то, напугавшее животных…

Пошарив рукой возле постели, я нащупал винчестер. Затем, выскользнув из-под теплых одеял, я в одних носках прокрался к проходу. Оказавшись рядом с лошадьми, я легонько положил руку на шею одной из них и принялся нашептывать ей на ухо разные ласковые слова, пытаясь успокоить животное. Потом осторожно подобравшись ко входу в пещеру, выглянул наружу и окинул взглядом белоснежный простор. В сугробе неподалеку от меня ворочалось что-то темное… Вот оно приподнялось — и снова рухнуло в снег. Раздался сдавленный стон… Затем наступила тишина.

Долгую минуту я стоял у входа, выжидая. Однако не уловил никакого движения, не услышал ни единого звука. Однако у пещеры что-то было… Или скорее — кто-то.

Отложив винчестер, я решительно шагнул в снег — и вот уже стою над лежащим в сугробе человеком.

Наклонившись, я ухватил его за воротник и перевернул на спину. В смутно поблескивающем снежном мерцании мне не удалось разглядеть его лицо. Я вновь ухватил его за воротник и втащил в пещеру. Потом поволок дальше по проходу.

И тут раздалось клацанье взведенного курка.

— Это ты, Пайк? — раздался голос Эдди.

— Да, — отозвался я. — И со мной еще… кое-кто.

Эдди подкинул в костер сухих веток. Когда огонь как следует разгорелся, мы уставились на раненого. Им оказался Коротышка Коунс.

Пока Эдди возился с костром, я стащил с Коротышки одежду, чтобы посмотреть, что с ним. В спине у него зияли две огнестрельные раны. Пули вошли на расстоянии не больше двух дюймов друг от друга. Одежда его заледенела, вся кровь превратилась в красные ледышки. Одно я мог сказать наверняка: только благодаря морозу, остановившему кровотечение, Коунс пока еще жив. И все же дела его были плохи.

Эдди положил руку мне на плечо.

— Пайк, лучше предоставь это мне. Я помогал доктору лечить многих раненых.

По правде говоря, Эдди здорово меня выручил. Ничто не пугает меня больше, чем необходимость возиться с тяжело раненными. Ну а Эдди, как оказалось, знал толк в этом деле. Ведь еще задолго до выступлений в шоу Буффало Билла он кочевал вместе с одним доктором и, всячески помогая ему, поднабрал кучу ценных навыков.

Поэтому я занялся костром и сварил кофе. А потом достал припрятанную на всякий случай бутылочку. Вообще-то мы с Эдди не так уж много пили, к тому же виски в мороз — верная гибель. Пьяный замерзнет насмерть гораздо быстрее, чем трезвый. Виски поначалу согревает, но только на время. От виски тепло поднимается от сердца к голове, — а уж оттуда улетучивается в морозный воздух, так что еще холоднее становится, чем прежде. Но с другой стороны, когда ты пришел с мороза и больше не собираешься выходить, — вот тогда для согрева очень даже неплохо хлебнуть глоточек.

Через несколько минут Коротышка что-то забормотал и открыл глаза. Сперва взгляд его уперся в Эдди. Потом, повернув голову, он уставился на меня.

— Привет, Коротышка, — сказал я. — Ты, главное, лежи спокойно.

Коунс расслабился и вытянул ноги, глядя на черные своды пещеры, где мерцали отсветы костра. Затем глаза его закрылись, но тут же снова открылись.

— Вы нашли моего коня? — спросил он на удивление бодрым голосом.

— Нет. Пойду гляну. — Я натянул сапоги на мокрые носки. — Коротышка… а кто в тебя стрелял?

— Стрелял? В меня стреляли? — изумился он. — Я думал, меня что-то ударило… что-то… Не знаю, что именно.

Эдди поднес к его губам бутылку.

— Это виски.

Я поднялся, притопнул, чтобы уж до конца вогнать ступни в сапоги, и поежился.

Снаружи было чертовски холодно, да еще и ветер разыгрался. Впрочем, я даже отчасти обрадовался этому, поскольку знал, что теперь буря окончательно заметет все следы — и наши, и Коротышкины. А значит, ни Роман Белен, ни кто другой нас не отыщет.

Ярдах в пятидесяти от того места, где я нашел Коротышку, стоял его конь. Поводья волочились по снегу. По-видимому, Коунс свалился с седла, когда разыскивал пещеру. Во всяком случае, одно представлялось несомненным: Коротышка знал про пещеру. И вообще, у меня складывалось впечатление, что о пещере знала вся округа.

Подобрав поводья, я отвел коня ко входу в пещеру и очистил от снега.

Когда я подошел к костру с Коротышкиным седлом, сам он лежал с закрытыми глазами. Эдди взглянул на меня.

— Теперь несет околесицу. Все твердил про встречу с кем-то… Потом про перестрелку на какой-то Башне.

— Должно быть, он говорил про Башню Дьявола. Это где-то в Берложьих горах.

Интересно, размышлял я, уж не Белен ли там побывал?

Склонившись над раненым, я спросил:

— Коротышка, там был Белен?

— Нет, — последовал ответ.

Он открыл глаза и с минуту смотрел мне прямо в лицо совершенно осмысленным взглядом. Сейчас он не бредил.

— Пайк, — произнес Коротышка, — так я сумел… я все-таки нашел пещеру?

— Это ты все тут приготовил? Провизию и дрова?

— Да нет же, черт побери! — Он посмотрел на меня как-то странно. — А ты откуда знаешь это место? Тут же бывшая нора Клайда Орума.

Клайд Орум! А я уж и забыл о нем. Даже не слыхал про такого много лет.

— Ты знал его? — невольно вырвалось у меня.

— Чин Бакер знал… У Клайда тут была семья. Чин кое-что знал о них. Мы один раз уже прятались здесь… так что, когда мне пришлось бежать… я приехал сюда.

Казалось, ему труднее стало говорить.

— Почему ты бежал?

Несколько секунд он молчал, потом ответил:

— Дьявольщина, Пайк! Мы все… они всех перебили. Просто появились черт знает откуда и перестреляли нас, как куропаток… Никогда их раньше не видел.

Эдди подошел к нам, кивнув мне.

— Я сварил тебе суп, парень, — сказал он Коротышке.

— Так, значит, они тебя подстрелили? — допытывался я.

— В меня стреляли? — повторил он с прежним недоуменным выражением на лице. — Я думал, меня ударили сзади… хотя там никого не было, кроме…

Он не договорил. И ему уже не требовался суп.

Эдди медленно повернулся, подошел к костру и опустил миску на землю. Коротышка Коунс умер, так и не успев сказать, кто же убил его.

«Там никого не было, кроме… « Кроме кого?

Кто-то стрелял Коунсу в спину, стрелял с близкого расстояния. И Коротышка знал убийцу, но не ждал выстрела. Как и Джонни Вард.

И шайку Гетти поголовно истребили. Значит ли это, что Тома постигла та же участь?

И кто такие они?

Все эти вопросы нагоняли тоску и уныние. Мне захотелось убраться из этих мест как можно скорее. Если бы сейчас я оказался вблизи железной дороги, то не раздумывая вскочил бы в вагон, — и только менял видели. Махнул бы на юг, подальше от снегов и морозов, и до конца жизни пас бы коров на мексиканской границе.

Подумать только, ведь я приехал сюда, чтобы тихо-мирно скоротать зиму в заботах о Джастиновых стадах, — и что из этого вышло? Меня оскорбили, уволили с работы да еще и обвинили в краже той самой скотины, ради спасения которой я отмахал столько миль. И вот теперь человек, которому я пытался помочь, умер у меня на руках. А шайку Гетти перебили. Какие-то чужаки хозяйничают в округе и убивают людей, и никто понятия не имеет, кто они такие и что вообще здесь происходит…

Но больше всего меня тревожило то, что уж очень ловко все было проделано… Если бы мы случайно не наткнулись на Коротышку Коунса, прошли бы месяцы, а то и годы, прежде чем кто-нибудь проведал, что шайку Гетти уничтожили.

А что сталось со стадом, которое люди Гетти держали среди холмов? Как только я задал себе этот вопрос, так тотчас же в голову мне пришла совершенно дикая мысль. Однако минуту спустя я сообразил: какой бы глупостью — на первый взгляд — не казалась моя догадка, она все же верна.

Эдди протянул мне миску супа, а сам начал прихлебывать из той, что налил для Коротышки. На покойника старались не смотреть.

— Эдди, мы уезжаем, — заявил я. — Поскачем прямиком в Майлс-Сити или куда-нибудь еще и сядем на поезд.

— Ладно.

Покончив с супом, я отставил миску в сторону и вытер губы тыльной стороной руки. Эдди не сводил с меня взгляда.

— Что тебя гложет, дружище? — поинтересовался я.

— А как насчет этой Энн Фарлей? Ты собираешься просто так вот взять и уехать?

Черт, тут он меня уел. Эдди поставил вопрос ребром, и он прекрасно понимал, как, собственно, и я сам, что несмотря ни на что, я не могу никуда уехать, пока не разузнаю, что же случилось с Энн Фарлей.

— Ладно, потом разберемся, — проворчал я.

— Мистер Пайк, ведь уже рассвело, — заметил Эдди. — И довольно-таки давно.

Так оно и было, рассвело. Осознав это, я мигом вскочил на ноги. Мы быстро собрали наши скудные пожитки, слегка пополнив их провизией из запасов пещеры. Но, разумеется, оставили вдоволь и для тех, кто, возможно, забредет сюда после нас.

В карманах Коротышки мы нашли около тридцати долларов. Я вложил их в мятый конверт, в котором лежало его письмо к сестре, жившей в Миссури. Пусть она получит и письмо, и деньги. Коня Коунса мы взяли в качестве вьючного животного, а самого Коротышку оставили лежать в пещере.

— У нас ведь все равно нет лопаты, да и земля насквозь промерзла, — рассудил Эдди.

И тут я вспомнил про записку, которую оставил во время первого посещения пещеры. Резко обернувшись, я схватил Эдди за руку.

— Ты не видел здесь листка бумаги? Записку?

— Что-то упало на пол… Не заметил, что именно.

Шагнув мимо Эдди, я подошел к месту, где оставлял свое послание, и подобрал валявшийся на земле листок бумаги. Так и есть — моя записка. Но внизу я увидел еще одну строчку:

«ХИЖИНА КИЛВОРТА».

Вот и все. Правда,подпись имелась: «Педлар Браун». А большего мне и не требовалось.

Когда мы с Энн ехали из Майлс-Сити и пересекли Тонга-Ривер, мы направились по древней тропе через курганы Джима Покера и там заметили полуразрушенную хижину. Энн, помнится, еще сказала, что эта хижина напоминает ей одну лачугу в Ирландии, в Килвортских горах.

А бравый Бреннан, о котором поется в песне, как раз и был родом из Килвортских гор. Он ограбил Педлара Брауна, а потом Педлар Браун, в свою очередь, ограбил Бреннана, и они стали друзьями.

Так, значит, Фарлеи все-таки были здесь. Но, увидев припасы, испугались, что их обнаружат хозяева пещеры, и ушли отсюда.

Энн жива! В душе моей все запело. Я выскочил из пещеры.

— Седлай коней, Эдди! — заорал я. — Предстоит долгая дорога!

Хотя до той лачуги было всего лишь миль пять-шесть, я знал, что эти мили покажутся мне бесконечными.

Глава 13

Пока мы скакали по тропе, ведущей к Джиму Покеру, я вспоминал бессвязный рассказ Коротышки Коунса. Значит так: отряд каких-то странных всадников поголовно истребил всю шайку Тома Гетти. Нападение оказалось таким внезапным, что те не успели дать отпор.

А сам Коунс даже не понял, что в него стреляли. Наверное, он до самого конца так и не осознал, как тяжело его ранили.

Как он сказал перед смертью? «Там не было никого, кроме… «

Кроме кого? Кроме того, кого Коротышка нисколько не опасался. Возможно, даже считал другом.

— А пещера-то, Эдди… Я ведь предполагал, что это Фарлей все там приготовил, а получается, что совсем не он. Значит, кто-то другой. И уж точно не Коротышка.

— А как насчет Бакера? Он знал про пещеру.

— Да, пожалуй… Чин Бакер уже давно подался в бандиты и много лет орудовал в этих краях. По слухам, он бежал вместе с шайкой Клайда Орума. И, конечно, он знал про пещеру.

Когда мы подъехали к лачуге на Джиме Покере, она утопала в снегу. Расположенная в сосновой роще, среди обломков скал и валунов, хижина и при хорошей погоде была неприметна, а уж под сугробами так и подавно.

С трудом преодолевая глубокие заносы, наши уставшие кони вступили в рощу. Добравшись до хижины, мы увидели почти уже занесенные следы, ведущие от двери к конюшне. Эдди остался с лошадьми, а я подошел к двери и постучал.

Открыла Энн Фарлеи. В руке у нее был револьвер, и, судя по решительному выражению ее лица, она без колебаний пустила бы его в ход.

Увидев меня, девушка опустила оружие.

— Вы нашли нас! Я знала, знала, что найдете!

Она прошла в глубь хижины, и я, пригнувшись, шагнул следом за ней. Многие жилища в горах, как вот и это, строили в спешке и при нехватке строительных материалов, поэтому дверной проем частенько получался слишком низкий. Зато пол находился на несколько дюймов ниже порога, так что в хижине можно было стоять, выпрямившись в полный рост.

У дальней стены, вытянувшись на койке, лежал Фило Фарлеи. Выглядел он плохо, очень плохо.

Он чуть приподнял руку в знак приветствия.

— Пронто, рад тебя видеть. Позаботься о ней, слышишь?

— Я позабочусь о вас обоих, — ответил я. — Тут за дверью стоит Эдди, а Эдди знает толк в ранах. Вот увидишь, мы в два счета поставим тебя на ноги.

— Позаботься о ней — большего я не прошу.

— Это сделал Роман Белен?

Фило пристально посмотрел на меня. Выражение его глаз изменилось.

— Да, он… собственной персоной. Он стрелял в меня, а я был безоружен. Он бы повесил меня, если бы мы вовремя не убрались.

Фило указал на Энн.

— Она втащила меня в дом. Просто выскочила, схватила меня за воротник и поволокла. А потом она оказалась куда сообразительней меня и поторопилась выбраться из дома через окно с другой стороны.

— Наши лошади стояли под седлом в укрытии, в лесу, — пояснила Энн, — потому что у нас было все готово, чтобы скакать в Майлс-Сити. Я понимала, что раз они сразу не застрелили его, то наверняка подожгут дом.

— Разве они не знали, что в доме женщина?

— Возможно, они меня не видели. Нет, не думаю, чтобы они знали обо мне.

В этот момент в дверь вошел Эдди. Отступив на шаг, я указал на Фарлея.

— И что было потом? — спросил я Энн.

— К тому времени, когда загорелся дом, мы уже скакали прочь. К счастью, от заднего окна было совсем близко до зарослей кустарника.

У меня с детства был бешеный характер. Конечно, я далеко не всегда выходил из себя во время драки, но время от времени мои вспышки гнева причиняли кучу неприятностей и мне, и всем окружающим. Поэтому я всегда старался держать себя в узде. Что же до драк, то это совсем другое дело. Дрался я обычно потехи ради, а не по злобе. Но тут я вдруг почувствовал, что со мной что-то неладно… Настолько неладно, что я даже сам перепугался.

Отвернувшись, я вышел из хижины. Над заснеженной землей нависли тяжелые серые тучи, но от снега все кругом казалось светлее. Стоя перед хижиной, я смотрел на противоположный склон узкого каньона, на черные деревья под снежными шапками. Впервые в жизни мне никак не удавалось совладать с собой. Меня душила холодная угрюмая злоба.

Этих людей, славных честных людей, хотели убить. Их травили, словно диких зверей. Дом их сожгли вместе со всем их имуществом, и если их найдут, то безжалостно убьют.

Руки мои ходили ходуном, меня всего трясло от ярости. Я изо всех сил старался совладать с собой. Я словно раздвоился. Одна половина моего сознания была охвачена слепой яростью, а другая изумленно следила, чем все это может для меня обернуться.

И тут я окончательно понял: никуда я не уеду; желание уносить ноги, покуда цел, бесследно исчезло. Теперь главное — выследить их, моих врагов, сокрушить их, стереть в порошок, показать им, какова моя ненависть к ним. Они заварили кашу, так пусть теперь и расхлебывают ее.

Здравая часть моего «я» твердила мне об осторожности, об опасности, которая мне угрожает. Но вторая половина возражала ей, — мол, на силу отвечают силой. И кроме того, я прекрасно знал, что если такие люди начинают творить беззаконие, то они выискивают самых слабых и беззащитных. Сколько раз случалось, что один решительный человек с оружием в руках разгонял толпу негодяев. Но только с оружием, только с оружием в руках…

Когда зло творит беззаконие, добру не остается иного выхода — нужно защищать себя.

Вскоре из хижины вышла Энн. Она подошла ко мне, остановилась.

— Я знала, что вы придете, мистер Пайк. Я знала…

— Мое имя Барнабас. Но все зовут меня Пронто.

— Я буду звать тебя Барни. — Она немного помолчала. — Я говорила Фило, что ты обязательно придешь.

— Нужно доставить его в Майлс-Сити, — сказал я. — Мы можем смастерить сани. Чтобы его не слишком трясло.

Мы еще несколько минут поговорили, а потом Энн ушла обратно к Фило. Я же отошел на несколько шагов и остановился под деревьями, откуда мог наблюдать за всеми подступами к хижине как сверху, так и снизу по каньону. Стоя на своем посту, я пытался все как следует продумать.

Во-первых, рассуждал я, существует некий отряд виджилантов. Очень может быть, что он состоит исключительно из людей Белена. Они начнут преследовать Фарлеев, а заодно и меня.

Но есть еще банда, которая перебила людей Гетти. Я почему-то был уверен, что в этом случае орудовали чужаки…

И наконец, нельзя забывать о всаднике, обувавшем своего коня в мокасины. Этот хладнокровный убийца, скорее всего, действовал сам по себе.

Все они — наши враги, все они представляли для нас смертельную опасность. Учитывая подобные обстоятельства, я решил, что наша единственная надежда — добраться до Майлс-Сити или до какого-нибудь другого крупного поселения. Там мы хотя бы сможем привлечь к себе общественное внимание. Пока мы вдали от людей, нас можно убить, зарыть под кустом, — и все о нас забудут.

В городе же, среди народа, попытка убить нас чревата непомерно большим риском. По крайней мере, покушение на Фарлеев — огромный риск.

Но Майлс-Сити лежит на много миль к северо-востоку отсюда, и каждая миля таит в себе угрозу. Нам предстоит долгое и трудное путешествие. Конечно, мы не сможем передвигаться со скоростью обычного всадника, но если смастерить сани, то как-нибудь доберемся.

Из хижины вышел Эдди.

— Он тяжело ранен, Пронто. Очень тяжело.

— Он выдержит двух— и даже трехдневное путешествие в Майлс-Сити?

Эдди пожал плечами.

— Кто знает… Возможно, не выдержит. Хотя, с другой стороны, он крепкий парень…

Он помолчал, потом достал две сигары.

— Мне дал их мистер Фарлей… Возьми одну. — Закурив, Эдди спросил: — А быстрей мы не управимся?

Я покачал головой, а он поинтересовался:

— Кто такая Лотти?

— Лотти?

— Он упоминал ее. В смысле, когда бредил…

— Полагаю, какая-то его знакомая в Ирландии. В здешних краях я не знаю никакой Лотти.

Эдди остался стоять на часах, а я тем временем отправился в хижину, чтобы выпить кофе и согреться. Я решил, что заодно неплохо взять оставленную там винтовку. Хотя на поясе у меня болтался кольт, но я предпочитал винчестер.

Налив чашку кофе, Энн протянула мне ее вместе с сандвичем — краюхой хлеба и куском горячего мяса.

— Чем ты собираешься заняться, когда все это закончится? — спросила она.

— Заведу себе ферму.

Ответ сорвался с моих губ так быстро, что я сам себе удивился. Однако, немного подумав, понял, что действительно: именно так я и собираюсь поступить. Найду подходящий участок земли неподалеку от воды и заведу собственное хозяйство. А потом, если кому захочется приставать ко мне по этому поводу, пусть только попробуют. Не на того напали…

— Да, хочу обзавестись собственным ранчо, — продолжал я, — небольшим ранчо со стадом коров и табуном добрых лошадок.

Едва вымолвив эти слова, я сообразил, что мысль о ранчо угнездилась во мне уже давным-давно. Я даже знал место, где выстрою ранчо, хотя видел его всего раз в жизни, да и то мельком. Оно располагалось среди холмов за Биг-Хорном, у истока речки Вигвамова Трава. Край суровый и неприветливый, зато там есть вода, что, по-моему, главное.

Мы с Энн немного поболтали о моем будущем хозяйстве. Я был просто изумлен! Сколько же всего она знала о скотоводстве и жизни на ранчо. Конечно, пояснила она, Фило много писал ей о своих заботах, о планах, и вообще обо всем, что происходит вокруг. Но Энн знала гораздо больше, чем можно было почерпнуть из писем. Она сказала, что специально расспрашивала англичан, вкладывавших деньги в скотоводство в Монтане и Дакоте. А кроме того, она немало вычитала из газет.

— В «Двухнедельном обозрении» было несколько очень толковых статей, — сказала она. — Их написали люди, которые сами побывали здесь. Меня так интересовало то, чем занимается Фило, что я старалась как можно больше узнать о скотоводстве.

— Да, тебе пришлось изрядно потрудиться, — заметил я, немного удивленный тем, что, оказывается, из журналов можно так много узнать о скотине и о пастбищах.

Позже, когда я вышел из хижины, чтобы сменить Эдди и проведать лошадей, я хорошенько обдумал слова Энн. Уж если девушка сумела выучиться фермерству по книжкам, то мне и подавно найдется, чему поучиться таким способом. Ну, например: раз я собираюсь обзавестись собственным хозяйством, мне наверняка придется самому и с жестью работать, и за кузнеца управляться. Вот и стоило бы хоть немного почитать про это дело.

— Ничего не видать, — сообщил Эдди. — Но знаешь, парень, мне все это очень не нравится. Думаю, нужно поскорее убираться отсюда.

— Сегодня же ночью?

Эдди замялся. Потом сказал:

— Лучше все же подождать до рассвета. Фило пока отдыхает. По крайней мере, когда я уходил из хижины, он дремал.

— Сейчас тоже.

— Пусть отдохнет, пока есть возможность. Слушай, а почему бы нам не смастерить сани? Я прихватил с собой топор, а в хижине найдется и тесло.

— А ты умеешь управляться с топором?

— Ну, я-то по этой части мастак, — заявил Эдди. — К тому же я же видел, как ты рубишь дрова. Вот ты и помашешь топором.

— Ну да, я вырос с топором в руках, — кивнул я. — Ладно, сани так сани. Возьму топор и пойду поищу, из чего соорудить полозья.

Вооружившись топором и ружьем, я направился вверх по склону холма к рощице молодых стройных сосенок и, выбрав два гибких деревца, срубил их. Потом перетащил к хижине. Там мы с Эдди очистили деревца от коры и теслом обстругали каждое бревнышко с одной стороны, чтобы полозья лучше скользили.

Эдди оказался неплохим мастером. Он доказал, что кое-что смыслит в такого рода делах. Да он и вообще был парень с руками. А что до меня, так ведь я уже говорил, что хорош только на ту работу, которую можно выполнять, не слезая с седла. В остальном же я никуда не гожусь.

И все же, в который уже раз подумалось мне, если я решил заделаться фермером, мне придется браться за всякую работу — самому строить дом, даже немного пахать, чтобы развести огород. Но в первую очередь мне потребуется скот и несколько лошадок.

Во время работы я поминутно оглядывался по сторонам. У меня появилось точно такое же чувство, как и у Эдди, — непреодолимое желание поскорей смотаться отсюда. Само это место, казалось, нагоняло смертную тоску, а однообразная белизна снегов только усиливала общее мрачное впечатление.

Может, мне чудилось это оттого, что я все время ждал какой-то угрозы. Например, появления Романа Белена с его отрядом или налета шайки, перебившей людей Тома Гетти… Да что и говорить, в диких западных краях вообще лучше смотреть в оба.

И еще я никак не мог отделаться от засевшей в мозгу назойливой мыслишки, я думал о предстоящей разборке с Беленом. Было совершенно очевидно, что этого не избежать, но, хоть убей, я не мог представить, каким образом взять над ним верх. Ведь у моего противника и деньги, и положение в обществе. На него работала куча народу. Даже если бы дело дошло до простой драки, он с легкостью одолел бы меня.

— Жаль, что мы с тобой не успели толком побоксировать, — сказал я Эдди. — А то бы ты меня поднатаскал.

— Ты и так уже многому научился, — утешил меня Эдди. — Всему, чему мог. Главное — не забывай мои уроки, и тогда тебе не о чем будет беспокоиться. У тебя многое само собой получается. Поверь мне, если бы ты начал заниматься боксом с малолетства, тебе бы цены не было. Настоящие боксеры мальчишками начинают.

Фило проспал весь день и почти всю ночь. Уже под утро, когда зашел в хижину и налил себе чашку кофе, я вдруг заметил, что он проснулся и лежит с открытыми глазами. Энн крепко спала под ворохом одеял.

— Пайк? Это ты? — окликнул меня Фарлей.

Я подошел к нему и присел на краешек койки.

— Хочешь супу? Или, может, чего еще? — спросил я.

— Нет пока. Пайк, а Энн спит?

Я кивнул. Он продолжал:

— Ей не следовало приезжать сюда, но она всегда была такой своевольной. Дома любила лазить по горам и скакать на самых необузданных лошадях. Родиться бы ей в Монтане, а не в Ирландии.

Он умолк, и я рассказал ему о наших планах. Выслушав меня, он едва заметно кивнул.

— Можно попробовать. Во всяком случае, Энн до Майлс-Сити доберется. А я, Пайк, наверное, не выдержу.

— Да брось ты, Фило.

— У меня такое предчувствие, Пайк. — Он пристально посмотрел мне в глаза. — Позаботься об Энн, Пайк. Ей здесь должно понравиться.

— Она вернется домой.

Он медленно покачал головой.

— Не верится мне, что вернется. Энн очень похожа на меня, Пайк. Она уже видела Биг-Хорн, уже скакала по здешним лугам. Я думаю, она никуда отсюда не уедет. — Фило вдруг пытливо взглянул на меня. — Знаешь, Пайк, когда здесь пообживешься, начинаешь мерить человека совсем другими мерками. Вдали отсюда самым главным в жизни кажется образование и положение в обществе, но здесь… Словом, здесь так, как должно быть повсюду, на первом месте натура человека. Я вовсе не хочу сказать, что образование или положение в обществе ничего не значат. Но если ты чего-то стоишь, то уже не столь важно, откуда ты родом и какую школу посещал в детстве. Учти это, Пайк. Я не знаю ничего о твоих предках, да это меня и не волнует. Зато я знаю другое: у тебя есть то, без чего не обойтись в этой стране, — жизненная хватка, мужество… и ты честен.

Слова его смутили и удивили меня. Отойдя от постели, я опустился на колени перед огнем, налил миску супа и отнес ее Фило.

Он снова посмотрел на меня.

— Пайк, я очень хочу добраться до Майлс-Сити. Я очень хочу поправиться и убить Романа Белена.

— Он это заслужил, — подтвердил я. — Но у нас такие способы скоро сойдут на нет. Может статься, это уже произошло, а Белен о том даже и не подозревает. На сей раз он зашел слишком далеко.

На рассвете я отправился в лес и привел оттуда лошадей Фило и Энн. Нашего вьючного коня мы впрягли в сани, а вещи погрузили на запасных лошадей Фарлеев. Эдди вскочил в седло и приготовился возглавить процессию.

И лишь помогая Энн сесть в седло, я обратил внимание на копыта ее лошади.

Копыта были в мокасинах, очень похожих на индейские.

Глава 14

Когда стало по-настоящему светло, мы уже успели спуститься в Выдрину долину. Дорога, что и говорить, была не из легких. Мы с Эдди по очереди разведывали местность впереди и прокладывали тропу. Полуденный привал мы устроили на ручье Десятой Мили, а потом снова двинулись в путь.

— Как ты? — спросил я у Фило.

— Все в порядке, — тихо отозвался он.

Фило был бледен, изнурен. Я понимал, что такое путешествие может убить его. Счастливая его звезда, если он доберется до Майлс-Сити живым. Но с другой стороны, останься он в хижине, — все равно умер бы без лекарств и хорошего ухода. Ну а если бы его нашли люди Белена, они бы без долгих церемоний его повесили или пристрелили. Так что, как видите, у нас не было иного выбора — оставалось рискнуть.

Мы налили ему кружку крепкого кофе. Выпив его, Фило заметно приободрился.

Но я не мог ехать дальше, не выяснив один волнующий меня вопрос. Я просто обязан был расспросить Фило.

— До чего же скверно получилось с Джонни Вардом, — сказал я, присаживаясь на корточки у саней.

Я говорил, а Фило не отрываясь смотрел мне в лицо.

— Джонни Вард? А кто это такой? — спросил он.

— Ковбой. Славный парень. — Я отхлебнул из своей кружки кофе. — Кто-то застрелил его. Он хорошо знал убийцу и доверял ему. Тот застрелил его сзади. Стрелял почти в упор.

— Какая подлость, — возмутился Фарлей.

Он попытался улечься поудобнее, и тотчас его черты исказились гримасой боли.

— И Коротышка Коунс тоже убит. Но умер не сразу — успел добраться до нас. Его застрелили точно так же.

— Коунс? Не очень-то приятная личность, верно? Послушай, а ведь он, кажется, ошивался со всеми прочими бездельниками в салуне Джона Чинника?

— Угу.

Н-да, если Фило Фарлей и знал что-нибудь о смерти этих людей, то очень хорошо это скрывал, куда лучше, чем я предполагал. Нет, не верилось мне, что знал… Но тем тревожней становилось на душе. И все же в одном я был уверен: Фило Фарлей знал убийцу и был с ним дружен. Иначе откуда у его ранчо столько следов лошади в мокасинах? И кем бы ни был таинственный убийца, знакомство с ним таило смертельную опасность.

Так кто же мог знать всех троих — Джонни Варда, Коунса и Фарлея? Кто был с ними на дружеской ноге?

— А много ли гостей наезжало за последнее время? — как бы невзначай поинтересовался я.

Фарлей прикрыл глаза.

— Нет… совсем немного.

Выглядел он очень скверно, и я не стал докучать ему.

Мы снова вскочили в седла, и я возглавил отряд. Вдоль Выдриного ручья вела хорошая утоптанная тропа. Совсем недавно по ней прошло небольшое стадо и по крайней мере один всадник. Впрочем, я не был уверен, что один, — никак не мог толком разобрать следы.

— А они будут нас преследовать? — спросила Энн. — Я имею в виду Белена?

— Да.

— А если настигнут, то и вас с Эдди убьют?

— Попытаются.

Всю дорогу мы с Эдди поминутно оглядывались и озирались по сторонам. Нас обоих беспокоил тот таинственный убийца, — уж больно непонятно было все, с ним связанное.

— Похоже, мы его вовсе не знаем, — шепнул я своему компаньону, когда мы ехали рядом. — Думаю, мы о нем понятия не имеем.

— Судя по тому, как они убиты, — отозвался Эдди, — его никто и не подозревает.

Денек выдался прохладный, зато небо прояснилось; снег искрился на солнце, а сосны, еще недавно черные, вновь стали зелеными. Фило приходилось тяжело, но он держался изо всех сил. Увы, мы ничем не могли ему помочь. Порою, когда попадалась хорошая тропа, мы пускали лошадей рысью. Мы продвигались вперед, и я все пытался сообразить — как ехать дальше? Было ясно, что либо враги уже преследуют нас, либо нам вообще можно не опасаться погони. Если они преследуют нас, то им не трудно будет держаться нашего следа.

Мы на скорую руку разбили лагерь у ручья Третьей Мили. А затем я поскакал обратно, чтобы затоптать и по возможности запутать наши следы.

А между тем снова задул ветер; заметно похолодало.

К югу от ручья Третьей Мили, по направлению к месту его слияния с Выдриным ручьем, тянулась череда холмов. На запад уходила Королевская гора. Поднявшись на самый гребень, я остановился в расщелине между скал. Вдали четко вырисовывался Биг-Хорн. И так же четко на фоне ясного неба виднелась вереница всадников. Их было девять человек, они продвигались вниз по ручью, а потом, похоже, свернули на восток. Вскоре я потерял их из виду, но все равно не сомневался, что они — люди Белена.

Повернув коня, я направился к лагерю. Конь мой ступал по снегу бесшумно, так что, когда из ущелья внизу, не более чем в пятидесяти футах от меня, вдруг вынырнул всадник, то в первое мгновение он не заметил меня. Вот те раз! Всадником оказалась женщина в грубой мужской одежде, верхом на муле!

Облачена она была во что-то типа детского комбинезона — сами понимаете, чудно увидеть такую одежонку в краю ковбоев. Поверх комбинезона — ветхая шуба из овчины, а на голову наездница нахлобучила широкополую шляпу с обвисшими полями. Сперва мне показалось, что это — Каламити Джейн, на редкость не привлекательная женщина. Та наряжалась подобным же образом. Но эта женщина была куда крупнее Джейн. Да и женщину-то я в ней распознал только по волосам. Из-под шляпы свисали две толстые каштановые косы, напоминающие оттенком волосы Энн Фарлей. Незнакомка неожиданно повернула голову и пристально посмотрела на меня.

— Здравствуйте, мэм! — поздоровался я.

— Ты не видел группу всадников? Человек пять?

— Да, мэм. Только что видал их вон там. За ручьем.

Она досадливо отмахнулась.

— Да не тех. С теми, каких я ищу, должна быть женщина… совсем молодая.

Что-то в тоне, каким она произнесла «совсем молодая», навело меня на мысль, что лучше ей ничего не рассказывать. Хотя я и без того был не склонен кому-либо что-либо рассказывать.

Когда я покачал головой, она спросила:

— Как перебраться через вон ту гору впереди… Кухонную гору, что ли?

— Спускаетесь вниз по Выдриному до Восточного рукава. Это третий приток по восточному берегу. Дальше тропинка идет прямо. Как переберетесь через восточный склон горы, держитесь тропы вдоль Тыквенного ручья.

С минуту она смотрела на меня, не произнося ни слова. Затем поехала вниз по склону. Я наклонился, чтобы рассмотреть следы ее мула. Крохотные аккуратные копытца оставляли совершенно четкие следы.

Я впервые видел эту женщину. Признаться, ее странные манеры и внезапное появление неизвестно откуда ошарашили, даже слегка напугали меня.

Некоторое время я глядел ей вслед, потом повернул коня и тоже направился вниз по склону к Выдриному ручью. Вообще-то я собирался возвращаться кружным путем, но тут вдруг понял, что чем раньше попаду в лагерь, тем лучше. Ведь наши враги должны были проехать недалеко от лагеря, и я боялся, как бы они не почуяли запах дыма. Хотя все же надеялся, что этого не произойдет.

Спустившись в долину, я убедился, что следы странной незнакомки идут прямо по тропе. Поэтому со спокойной душой пересек тропу и направился к нашей стоянке на ручье Третьей Мили. Когда я добрался туда, сумерки уже сменились ночью.

Осунувшаяся и побледневшая Энн сидела возле своего брата. Тот то ли спал, то ли находился без сознания. Ко мне подошел Эдди. Веки моего компаньона отяжелели от недосыпа.

— Он очень плох, — сообщил Эдди. — Не знаю, выживет ли…

Я стоял, положив руки на седло. Никогда еще у меня не было так паршиво на душе. Я ведь любил Фило. Мы провели вместе с ним не так уж много времени, никогда даже не разговаривали подолгу. Но все равно нас связывала какая-то симпатия… Он был из тех, с кем не страшно попадать в любые переделки. На него во всем можно было положиться.

Когда мы доковыляли до костра, Эдди протянул мне кружку, и я, обжигая язык и горло, принялся жадно глотать горячий кофе. После кофе и порции вареного мяса, я сразу воспрял духом, приободрился и даже нашел в себе силы рассказать о том, что видел людей Белена.

— Не так уж много времени пройдет, — добавил я, — прежде чем до них дойдет, что они обогнали нас. А тогда они остановятся и подождут нас.

— Это большая страна… — отозвался Эдди.

Но на самом деле страна была не такая уж и большая. Если отказаться от долгого путешествия в обход Кухонных гор, то оставались только две тропы. По крайней мере, я знал только две. По одной из них, самой известной и нахоженной, я как раз и посоветовал ехать той странной женщине. Скорее всего, Белен там и устроил засаду.

Другая тропа, покороче, но значительно труднее первой, вела через седловину на западном краю гор, а дальше — вниз, вдоль ручья Жениха. Я рассудил, что нам лучше придерживаться именно ее.

— Ты поспал бы, Эдди, — посоветовал я ему. — В полночь я разбужу тебя.

Он улегся и завернулся в одеяло, а Энн подошла к костру. Когда я описал ей встреченную на тропе незнакомку, она воскликнула:

— Да ведь это, наверное, та самая женщина, которая выкинула бобы! — Девушка тут же пояснила: — Дело было на следующий день после того, как ты привез меня к Фило. Брат спал в хижине. Я слышала, как кто-то едет, и выглянула во двор. Туда как раз въезжала эта женщина с глиняным горшком в руках. Только я шагнула на крыльцо, чтобы поздороваться, как она, увидев меня, взяла и отшвырнула горшок. А потом развернулась и поскакала прочь. Я звала ее, но она не остановилась. Я вышла во двор и увидела на земле черепки разбитого горшка и печеные бобы.

Я усмехнулся. Энн сердито уставилась на меня.

— Что в этом смешного?

— Как что?.. Выходит, что эта девица влюбилась в твоего брата. Ясно как дважды два.

— Ты хочешь сказать, что, увидев меня, она его приревновала?

— Ну конечно.

Добравшись наконец до постели, я тотчас же заснул.

Эдди пришлось несколько раз потрясти меня за плечо, чтобы я проснулся. Со мной такого никогда еще не случалось, потому что вообще-то я сплю очень чутко.

— Все в порядке? — спросил я.

Эдди пожал плечами.

— Фило проснулся. Выглядит он получше. Пронто, если нам удастся доставить этого парня к доктору, мы еще можем спасти его. Я точно знаю.

— Мы поставим его на ноги.

— Ночью кто-то рыскал вокруг лагеря и несколько раз переполошил всех лошадей.

Натянув сапоги, я притопнул ногами и потянулся за курткой. Потом проверил кольт и винтовку и, повинуясь внезапному побуждению, набил карманы винтовочными патронами.

— Мы должны приготовиться к трудностям, Энн, — сказал я, когда девушка подошла ко мне. — Нам придется провести в пути несколько дней. Так что наши враги непременно попытаются убить нас. Потому что, если мы доберемся до Майлс-Сити и расскажем про нападение на тебя и твоего брата, Роману Белену несдобровать.

К полудню мы взобрались на перевал и остановились перевести дух.

Свежий морозный воздух удивительно бодрил и поднимал дух. После трудного подъема наши кони разгорячились, от них валил пар. Энн подъехала ко мне, и мы, сидя бок о бок в седлах, смотрели на расстилавшуюся перед нами страну.

— Все равно это прекраснейший край! — воскликнула Энн. — Я бы хотела прожить здесь всю жизнь!

— Говорят, здесь сущий ад для лошадей и женщин.

— Может и так, но мне здесь нравится. Как и Фило. Он влюблен в эту землю. Знаешь, ему стало лучше. Теперь он хочет ехать верхом — говорит, так будет гораздо быстрее.

И тут я заметил, как с сосновой ветки чуть выше по склону упал пласт снега.

— Берегись! — отчаянно завопил я и, обвив Энн рукой за талию и пришпорив коня, ринулся в укрытие между скал.

Мелькнула вспышка выстрела. Винтовочная пуля просвистела в воздухе. Сверху прогремел голос Белена:

— Взять их, черт побери! Всех до единого!

Спрыгнув на снег и подхватив винтовку, я бросился обратно и ухватился за постромки, которые мы приделали к саням.

В санях лежал Фило. Он был бледен как мел, но глаза его горели суровым пламенем.

— Дай мне винтовку, — сказал он. — Так просто я не сдамся.

Эдди нигде не было видно. На снегу билась в предсмертных судорогах лошадь. Враги поймали нас в ловушку.

Глава 15

Сани стояли на тропе. В них была впряжена издыхающая Лошадь. Я поспешно отцепил постромки и, утопая в снегу, потащил сани в гущу кустарника.

С западной стороны над тропой возвышался крутой утес, футов двести-триста высотой. С востока же склон был пологим. После недавнего оползня там осталась груда булыжников и вывороченные с корнями кусты и деревья. На восточном склоне мы и укрылись.

— Энн, стащи Фило с саней и укрой вон там. — Я указал на черную нору среди обломков скал и бревен. Вокруг нее все заросло густым кустарником. — И собери все одеяла и провизию.

Пробравшись по расщелине, я занял наиболее удобную для наблюдения позицию и замер в ожидании. Револьвер, конечно, не самое мое излюбленное оружие, зато в стрельбе из винчестера я мог бы поспорить с кем угодно. Правда, до сих пор мне еще не приходилось стрелять в людей, если не брать в расчет индейцев, но то были давние стычки на границе.

Здравый смысл твердил мне, что с нами покончено, что отсюда нам не выбраться. Но в то же время мой упрямый характер не позволял мне сдаться, — напротив, заставлял рваться вперед. Я точно так же не мог остановиться, как не мог отрастить крылья и упорхнуть отсюда.

Внезапно на склоне показался всадник, который ехал прямо на нас; Он находился на виду совсем недолго. Я его едва успел заметить. Однако, заметив, тотчас нажал на спусковой крючок.

Всадник вынырнул на расстоянии добрых четырехсот футов от меня. После моего выстрела он судорожно дернулся, завалился на бок и рухнул под копыта коня. Одна его нога застряла в стремени, и он висел вниз головой.

В следующую секунду раздался оглушительный залп, — казалось, наши враги выстрелили все разом. Что ж, очень мило с их стороны… Это дало мне возможность определить, где они засели.

Неожиданно раздался топот сапог по камням. Резко повернувшись, я вскинул винчестер — и увидел перед собой Эдди. Кровоточащая царапина — след вражеской пули — пересекала его щеку. По рубашке расплывалось кровавое пятно.

— Ты серьезно ранен?

— Не очень. Вот когда мне придется топать пешком до Майлс-Сити, будет куда хуже. Мой конь дал деру.

Сверху время от времени доносились какие-то шорохи. Судя по всему, люди Белена предприняли обходной маневр, чтобы отрезать нам все пути к отступлению. Если мы хотим отсюда вырваться, подумал я, сейчас самое время. Не то они запрут нас, и тогда сидеть нам тут, покуда не замерзнет преисподняя, а у дьявола борода не обрастет сосульками.

Позади нас возвышалась крутая наклонная скала высотой футов тридцать-сорок. Слева вилась тропинка, петляющая по склону горы. Спереди торчали из земли высоченные валуны, напоминающие могильные плиты. Прогалина между ними и скалой достигала в ширину от двадцати до тридцати футов и была завалена стволами деревьев, валежником и камнями. В дальнем конце прогалины находилось укрытие, что-то вроде пещеры, образовавшейся из обломков скал.

Отступив к укрытию, мы увидели Фило. Однако Энн там не оказалось.

— С тобой все в порядке? — спросил я.

— Все в порядке, — улыбнулся он в ответ. — В каком же я сейчас могу быть порядке? А Энн отправилась искать выход отсюда.

Фило указал на узкий проход в глубине пещеры. Пробравшись по нему, я увидел, что это выход на склон холма, а прямо перед ним открывалась расщелина среди скал, наверное, русло пересохшего ручья.

Глазам моим открылся глубокий каньон, если, конечно, это слово подходит для обозначения расщелины шести-восьми футов шириной. Жутковатое местечко, нечего сказать. По краю каньона тянулась узенькая, едва-едва копыто поставить, оленья или лосиная тропка. Отвесные стены сплошь заросли кустарником и деревцами, так что заглянуть на дно было не так-то просто.

Только я собрался спуститься туда и поискать Энн, как она вскарабкалась наверх.

— По оврагу можно выбраться отсюда, — сообщила она. — Внизу течет речушка… ручей, как вы тут говорите.

— Эдди, помоги Энн усадить Фило на лошадь, — распорядился я. — Ему, конечно, трудно ехать верхом, но если он останется здесь, то скоро и ползти не сможет. Так что стоит рискнуть. Продвигайтесь вниз по течению ручья, но смотрите в оба.

— А ты? — спросила Энн.

— Я ненадолго задержусь. Пускай они думают, что мы здесь окопались и собираемся держать оборону.

Когда они уехали, наступила полная тишина. Лишь ветер шумел в верхушках деревьев. Воздух вокруг меня, казалось, подрагивал и мерцал — так бывает порою, когда тает снег. Когда я уже начал беспокоиться за своих друзей, раздался шум шагов. В следующую секунду из-за валуна высунулась голова одного из людей Белена. Я тотчас же вскинул винтовку. Враг заметил меня за долю секунды до того, как пуля снесла ему полчерепа.

Он сделал по инерции еще шаг вперед, затем перевалился через камень и медленно покатился вниз, все еще сжимая в руке винтовку.

Когда он подкатился ко мне совсем близко, я подошел к нему и взял его винтовку и кольт. Потом отстегнул его патронташ. Через плечо у него была надета еще одна перевязь. Ее я тоже забрал. Бог весть, когда закончится развлеченьице, рассудил я, так что патроны мне еще пригодятся.

— Эл? — послышался через минуту чей-то голос.

— Если он тебе нужен, — ответил я, — так приходи и забирай.

Кто-то грубо выругался. Затем я услышал голос Белена:

— Пайк, ты форменный идиот! Зачем тебе драться с нами? Ты и сам знаешь, что в наших краях тебе больше и дня не проработать. Так что давай, выходи-ка оттуда, я дам тебе пятьдесят долларов, и скачи себе подобру-поздорову. Ничего умнее и не придумаешь.

— А ты не забыл, что у тебя имеются веские причины, чтобы убрать меня, а, Роман? — весело отозвался я. — Ты, конечно, можешь меня заполучить, но это тебе недешево обойдется. Что ж, двоих твоих людей мы уже угрохали. Осталось семеро, не так ли?

Я осторожно отступил поближе к пещере. Настало время дать Белену какой-нибудь новый повод для беспокойства, рассудил я. Надо было чем-нибудь отвлечь его.

— Кстати, слыхал насчет Гетти? — продолжал я заговаривать ему зубы. — Мы нашли Коротышку Коунса насквозь простреленного. Здесь появилась какая-то залетная банда и вырезала их всех подчистую.

— Ну и поделом им! — Голос Белена звучал уже ближе.

— Значит, тебе охота иметь в соседях таких веселых парней? Слушай, Роман, Гетти ведь не блаженным богомольцем был. И если эта шайка перебила всех его ребят, то что с твоим-то скотом станется? Бьюсь об заклад, они уже хозяйничают на твоих пастбищах! Да у тебя даже на сигару деньжат не останется!

— Дьявольщина!

— Поэтому мотай себе на ус. Ведь ты никого не оставил на ранчо?.. Так что считай — ты нищий!

В бревно неподалеку от места, где я прятался, вонзилась пуля. Я выстрелил в ответ и снова завопил:

— Теперь сам с собой разговаривай, слышишь?.. А мне с тобой трепаться надоело. Но вот когда ты не сможешь даже нанять адвоката, чтобы спастись от виселицы, уж то-то я посмеюсь!

Затем, нырнув в пещеру, я рванул вглубь и мигом пролез в узкую расщелину.

Мои спутники времени даром не теряли. Хотя я шел очень быстро, даже временами бежал, но сумел нагнать их только через две мили. Фарлей еле сидел в седле. Он был бледен как привидение, но держался молодцом. Слабо улыбнувшись мне, он проговорил:

— Я знал, что ты справишься, Пайк. Что там произошло?

Покосившись на ехавшую впереди Энн, я понизил голос:

— О двоих из них можно больше не беспокоиться.

Теперь у нас оставались только три лошади, и одному из нас пришлось идти пешком. Вот я и шел. Не сказать, чтобы мне это пришлось по вкусу. Что греха таить, я ведь всегда был ковбоем, — а ни один ковбой пешком даже улицу не перейдет, если может переехать ее верхом. Но, конечно, время от времени и мне доводилось совершать пешие прогулки.

Лишь глубокой ночью я ввел наш маленький отряд в лощину среди гор. Там мы остановились на ночлег. Чтобы сбить врагов со следа, я после наступления темноты свернул с прежней тропы и взял курс на восток. Маршрут, которого я теперь придерживался, был мало кому известен; мне же доводилось несколько раз здесь проезжать. Лучше других зная эти дикие места, я надеялся, что в темноте никто не сумеет найти ту лощину, в которой мы разбили лагерь.

Все мы до того вымотались, что решили рискнуть и разожгли среди камней крохотный костерок, чтобы приготовить горячий ужин. Правда, наши припасы, кроме кофе, подходили к концу. После ужина я затушил огонь и улегся спать под кустом. Эдди нуждался в отдыхе не меньше меня, поэтому на сей раз охранять лагерь мы предоставили нашим мустангам, прирученным совсем недавно, так что при первом же признаке опасности они бы так переполошились, что перебудили бы весь лагерь. И все же за ночь я дважды просыпался, выползал из-под одеял и подходил к лошадям. Тихонько разговаривая с ними, я внимательно вслушивался в ночную тишину, однако ничего подозрительного не слышал.

К тому времени, как солнце позолотило вершины Черных холмов на востоке за Пороховой речкой, я уже стоял на высоком обрыве, вглядываясь в ту сторону, откуда мы пришли.

Воздух был чист и прозрачен, так что я почти сразу же разглядел наших врагов. Они во весь опор гнались за нами на много миль к северу отсюда, аж за Бобровым ручьем. Должно быть, пропустили поворот и теперь пытались отыскать наши следы там, где ими и не пахло.

Когда я спустился с горы, все уже собрались и готовы были отправиться в путь.

Фарлей потянулся к седельной сумке.

— Пайк, носил когда-нибудь мокасины? Для долгих переходов они куда лучше твоих сапог.

Мокасины оказались мне почти по ноге и очень удобными. Фарлей — не первый ковбой из числа моих знакомых, кто обзавелся парой мокасин, чтобы одевать их для прогулок по лагерю. Мокасины носили многие, хотя нельзя сказать, что таков был общий обычай. Несколько раз я видел, как Фило разгуливает по своей хижине в такой обувке.

Энн ехала рядом со мной. Чтобы облегчить свою ношу, я доверил девушке везти винчестер.

Полуденный привал мы устроили в укромной впадине меж пологих холмов, покрытых густей травой. Деревья там не росли. Мы довольствовались той водой, что припасли во флягах, а лошадей Эдди отвел к руслу почти высохшего ручья в доброй сотне футов от места привала. Там среди камней сочилась тоненькая струйка воды. Пока он ходил, мы разожгли из щепок костерок и сварили кофе.

Никто не проронил ни слова. Я все еще ощущал смертельную усталость, да и остальные тоже. Сварив кофе, мы потушили костер. Когда вернулся Эдди, Фарлей то ли задремал, то ли впал в забытье, точно не знаю. Энн сидела рядом с ним, допивая свой кофе.

— Так дальше дело не пойдет, — произнес я. — От ходьбы и бега я вконец разбит. — Я сделал глоток кофе. — Эдди, бери Фарлея и Энн и вези их в Майлс-Сити.

Спутники мои, слишком усталые, чтобы задавать вопросы, просто уставились на меня все как один.

— Собираюсь раздобыть себе коня, — пояснил я. — Устал я топать… Так что придется мне позаимствовать у них коня и, если получится, заставлю их прогуляться пешком.

— Тебя убьют, — возразила Энн. — Тебе вообще не следовало впутываться во все это. Да и не вмешался бы ты, если бы не мы.

Я лишь отмахнулся от такой ерунды. Чем дольше я бежал, чем больше болели мои усталые ноги, тем злее я становился с каждой минутой. Все, решил я, с меня довольно. Теперь я вполне созрел для решительных действий. Меня слишком долго травили, точно загнанного зверя, больше я никуда не побегу. И если люди Белена хотят драки, пусть пеняют на себя. Чтобы раздобыть лошадь, мне, возможно, придется схватиться со всей шайкой, но меня это не остановит.

Вновь потемневшее небо предвещало снег, а мы все еще находились далеко от Майлс-Сити.

— Идите, — сказал я. — А я останусь и буду драться.

Эдди молча смотрел на меня. Я знал, что ему до смерти хочется остаться со мной, но ведь кто-то должен был позаботиться о Фило и отвезти брата с сестрой в город.

Взяв прутик, я начертил им примерный план местности.

— Продолжайте двигаться строго на север, — пояснил я, — и тогда точно не собьетесь с дороги. Тыквенный ручей, правда, течет примерно в ту же сторону, но он слишком уж изгибается на восток. Так что не теряйте даром время и не пытайтесь идти вдоль него. Просто все время продвигайтесь на север. Где-то вот здесь вам придется переправиться либо через Тыквенный, либо через Тонгу. Но неподалеку от их слияния есть броды. Как переправитесь, идите дальше все в ту же сторону и вскоре доберетесь до Майлс-Сити.

Эдди отправился за лошадьми, а я проверил винтовку. Энн стояла рядом со мной, глядя на меня широко раскрытыми глазами с таким выражением, словно видит меня в последний раз. Что ж, вполне могло статься, что в последний…

Я чувствовал себя преотвратительно. Каждая мышца моего усталого тела болела и ныла, на натертых ногах вздулись пузыри, и жгучая ненависть мутила мой рассудок. Все это и заставляло меня остаться. Но помимо того мне еще очень хотелось, чтобы Эдди, Фило и Энн ушли от погони. Если только мне удастся увести у Белена лошадей, рассуждал я, или хотя бы задержать его людей на несколько часов, то мои друзья получат шанс на успех. Иначе неминуемо пришлось бы выдержать битву на подступах к городу.

— Энн, — сказал я, — Фило еще может выкарабкаться. Но для этого вы с Эдди должны доставить его в Майлс-Сити. Я останусь здесь и расшевелю осиное гнездо. А вы немедленно поезжайте.

Она стояла прямо передо мной с задумчивой полуулыбкой на лице.

— Барни, — сказала она, — ты самый замечательный, самый великодушный человек из всех, кого я когда-либо знала!

Черт возьми! Сказать мужчине такое — это вам не шутка. Щеки и уши у меня так и заполыхали огнем, я мучительно подыскивал подходящие случаю слова. Но так ничего путного и не придумал. А скажи я то, что вертелось у меня на языке, такпочувствовал бы себя еще большим идиотом.

— Тебе пора, — наконец выдавил я. — Приготовь брата к дороге.

— Если все кончится для нас благополучно, Барни, я останусь в Монтане.

— Здесь не самое подходящее место для английской леди.

— Но я ведь ирландка, Барни, а ирландцы разбрелись по всему свету — и мужчины, и женщины. Да и всю нашу семью раскидало по миру: кто сражался во французской армии, кто в испанской, а кто и в Индии. А еще один наш родственник был убит вместе с Кастером — ты говорил, что это происходило не так уж далеко отсюда.

— Тебе здесь нечего делать, — настаивал я. — Дикая и первобытная страна…

— Нечего делать? Полагаю, для меня все же найдется дело.

Ну что я мог еще сказать? Нахлобучив по самые уши старую шляпу с обвисшими полями, я опустил глаза на винчестер.

— Постарайтесь добраться до Майлс-Сити, — пробурчал я, — и расскажите там, что произошло. Расскажите им заодно и про остальные убийства. И вот что, Энн…

— Что?

— Ни к кому не поворачивайся спиной. Вообще ни к кому. Слышишь?

Тут подошел Эдди с лошадьми, и я помог девушке усадить Фило в седло. Бедняга был до предела измучен. Я еще не видел ни одного человека, который бы в таком состоянии сохранял способность двигаться.

— Удачи, Пайк, — проговорил он слабым голосом. — Удачи тебе, парень.

Уже поворачивая коня, Энн неожиданно потянулась ко мне и коснулась рукой моей щеки.

Эдди задержался еще на несколько мгновений.

— Я сделаю все, что в моих силах, — тихо сказал он. — Крепче сжимай кулаки, парень. Не дай им сбить себя с толку.

Он уехал, а я все стоял, глядя им вслед. Лишь теперь, почувствовав, что в последний раз вижу Энн Фарлей, я признался себе, что люблю ее.

Глава 16

Приходит время, и каждому человеку приходится взглянуть на себя как бы со стороны. До тех пор ты еще тешишь себя иллюзиями и доволен собой, но вот приходит час, и ты начинаешь задавать себе вопросы. Ты спрашиваешь не о том, где просадил летний заработок, а на что потратил всю свою жизнь до этой самой минуты. И чаще всего ответ, а ты вынужден дать его себе, не слишком воодушевляет.

И понять это никогда не поздно. Я знал одного парня, который взялся за себя только после того, как ему стукнуло сорок. А за все предыдущие годы он ничего не нажил, кроме шрамов и угасших желаний. Кстати сказать, самое худшее, что только может сделать человек — это позволить своей мечте умереть.

Давно, когда я был еще зеленым юнцом, я часто думал о том, как в один прекрасный день обзаведусь собственным ранчо и стану на нем хозяйствовать. Само собой, уж коли такая идея пришла тебе в голову, то она не останется лежать «под паром». Мало-помалу она обрастает плотью и кровью, стремится к своему воплощению в жизнь. И вот ты, сам того не замечая, постоянно пополняешь свою копилку знаний: то там, то тут берешь на заметку что-нибудь интересное, примечаешь, хорошо или плохо идут дела у того, на кого сейчас работаешь, изучаешь пастбища и свойства различных трав и кормов.

Словом, ты непрестанно учишься. Каждая идея — это семя, и, подобно семени, со временем она прорастает. Но для того, чтобы она хорошо росла, ей нужен уход. Вся беда в том, что после долгих размышлений, я погряз в рутине обыденных дел. Жизнь текла своим чередом: я работал по найму, потом скакал в город, там потехи ради дрался с таким же простофилей, как я, воображавшим, что он — самый лихой парень на белом свете, потом возвращался обратно, и все начиналось сызнова. Мечта еще жила во мне, хотя почти зачахла.

Человек не стареет, пока не начинает забывать свою мечту. Кто-то, помнится, сказал, будто природа не терпит пустоты. Так вот, судя по моему жизненному опыту, я бы добавил, что природа вообще не любит ничего, что не способно приносить плоды. А я? Очень может быть, думал я, пришло и мне время умереть, ведь, сколько я себя помнил, я никогда ничего не создавал, а лишь отрабатывал поденную плату. Спору нет, работал я честно и не покладая рук, не обращая внимания на дождь, снег и град. Я укрощал строптивых мустангов, вытаскивал увязших в болоте бычков, глотал пыль в загонах Для клеймения, глох от топота копыт и рева перепуганных животных.

Но только мечта моя все же не умерла. Вплоть до самых последних дней она таилась в глубине моей души. Каким-то непонятным образом Энн пробудила ее к жизни. Но у меня и мысли не промелькнуло, что такая девушка, как Энн, предназначена для меня. Ведь девушке из хорошей семьи, получившей отличное образование, нужна соответствующая обстановка. Фило — дело иное. Крепкому сильному мужчине естественно жить там, где он сможет проявлять свою крепость и силу, но Энн?..

Размышляя обо всех этих вещах, я в то же время сознавал, что люди Белена, должно быть, уже напали на наш след и ринулись в погоню. Их ничто не задерживает, и они могут развить немалую скорость. Правда, их лошадям уже пора бы утомиться от долгой и быстрой скачки.

Прикидывая, где бы засесть, я остановился у почти высохшего прудика у ручья. Собственно, даже не у прудика, а так, возле лужи, куда приходят побарахтаться бизоны. Спрыгнув туда, я присел, прислонившись спиной к берегу. Враги могли бы проехать мимо меня и даже не заметить, если я сам не открою огонь. Однако у меня возникло подозрение, что они будут держаться тропы, с которой мы свернули, и поедут вдоль ручья. Тогда, наверное, именно тут они решат остановиться на ночь или устроить хоть небольшой привал. Местечко — самое подходящее для лагеря, не в пример тем лощинам, куда забивались мы, чтобы украдкой развести костер.

Но даже если бы они не остановились тут, у меня все еще оставался шанс, ведь я мог отправиться им вслед пешком. Известно — человек даже и без коня может преодолеть многие и многие мили, тому есть немало примеров.

Однако я был почти уверен, что преследователи должны остановиться здесь. Ведь последние дни их кони наверняка едва кормлены. Несчастные животные, верно, уже выбились из сил. Тем более, что им пришлось немало проскакать еще до того, как Белен бросился в погоню за нами. И уж если они остановятся, сказал я себе, одного-то коня я добуду.

Драться мне не впервой, — всю свою жизнь я из драк не вылезал. Мне приходилось полагаться только на свои кулаки и мозги, уж какие имелись. И если я побеждал в девяти схватках из десяти, то лишь благодаря тому, что никогда не желал смириться с поражением. Несколько раз, когда казалось, будто уже все потеряно, я упрямо продолжал работать кулаками и в конце концов побеждал.

Но сейчас все было иначе. Мне предстоял не кулачный бой, а перестрелка. Я знал, что враги, по крайней мере, часть из них, хотят убить меня… постараются сделать это во что бы то ни стало.

Итак, я терпеливо ждал. Хотя прекрасно понимал, что мои шансы на успех ничтожно малы.

Ласково пригревало солнце, среди сугробов виднелись темные полоски влажной земли, но, похоже, уже снова подмораживало. Близился вечер. Царила полная тишина. И тут внезапно на меня навалилась вся накопившаяся за последние дни усталость.

Веки мои отяжелели, мускулы расслабились. Сидеть на солнышке было так тепло и уютно… Однако я заставил себя подняться и осмотреться. Никого. Тогда я снова уселся и поудобнее привалился к обрыву.

Давно ли мы бежим? Сколько ночей я уже толком не спал? Если только останусь в живых, пообещал я себе, то, когда все это кончится, просплю неделю кряду. Но пока надо бодрствовать, враг может появиться в любую минуту.

Я опять поднялся и поглядел вокруг. Нигде, ничего… Скоро совсем стемнеет. Заняв прежнее место, я порылся в карманах в поисках окурка, но безрезультатно. Поплотнее запахнув куртку, я принялся ждать.

А что, если они поехали вперед и устроили засаду на подъездах к городу? Поразмыслив, я решил, что это возможно, но маловероятно.

Мои глаза устали… я на секундочку прикрыл их.

Когда раздался грохот копыт, я уже почти спал. Вздрогнув, я вскочил на ноги, и тут вокруг меня обвилось невесть откуда взявшееся лассо. Всадник резко осадил коня, и веревка туго натянулась, стегнув меня по лицу, захлестнула шею.

— Так его и держите.

Роман Белен соскочил с коня и, натягивая толстые рукавицы, с ухмылкой направился ко мне.

Остальные с равнодушными лицами сидели в седлах. С некоторыми из них я в свое время работал, а одним из тех, кто захлестнул меня лассо, был Ред Хадеман. Несколько лет назад я здорово вздул его на одной вечеринке с танцами. Естественно, он меня недолюбливал.

— Я так и думал, что ты заляжешь в засаде, Пайк, потому что ты первостатейный болван. Теперь ты получишь по заслугам. Потом мы догоним твоих приятелей и покончим с этим делом.

Веревки не давали мне даже рукой пошевелить. Моя тяжелая куртка из овчины и без того стесняла движения, а теперь еще и лассо стягивало мои руки. Вдобавок петля на шее чуть не удушила меня.

Роман Белен был здоровяком хоть куда. В жизни не видел такого гнусного выражения, какое появилось на его лице, когда он приблизился ко мне. Размахнувшись, он направил свой огромный кулачище мне в лицо. Однако Эдди недаром обучал меня боксу. Я машинально отклонился в сторону, и кулак просвистел у моего уха.

Потеряв равновесие, Белен навалился на меня всей грудью, потом отпрянул и, словно обезумев, принялся молотить меня обоими кулаками. От первого же удара в голове у меня зазвенело, но Белен не останавливался. Твердо решив не падать, я расставил ноги и старался стоять как можно тверже. Но он все же сбил меня с ног, принялся пинать ногами. Только толстая куртка пока еще спасала мои ребра от переломов.

Не знаю, сколько это продолжалось. Сперва каждый удар отзывался резкой мучительной болью, но потом все во мне словно онемело, и я уже почти ничего не чувствовал. Однако сознания не потерял. Наконец, выдохшись, Белен отступил в сторону, опустив руки.

— Ладно, снимайте веревки! — сказал он своим людям и напоследок еще раз пнул меня в бок.

— Ну что, Пайк, получил свое?! — заорал он.

Я попытался ответить, однако не смог вымолвить ни слова. Мои губы были разбиты, челюсть распухла.

А этот мерзавец уже отвернулся.

— Черт с ним! — бросил он на ходу. — Поехали быстрее. Этот нам все равно уже не помеха.

Я услышал, как скрипнуло седло, когда он садился на коня.

— Ред, у тебя давно на него зуб. Предоставляю его тебе. Убей его!

До меня смутно донесся удаляющийся стук копыт. Я с огромным трудом заставил себя открыть глаза.

В пятнадцати футах от меня сидел на коне Хадеман с кольтом в руке. Я знал, о чем он думает: о том, как я вздул его, и о том, что мы всегда недолюбливали друг друга. И вот теперь я лежу перед ним совершенно беспомощный и безоружный.

— Да, храбрости тебе не занимать, — проговорил он.

Хадеман поднял револьвер и навел на меня прицел. Я не в силах был пошевелиться. Да и все равно бежать мне было некуда.

Отверстие револьверного дула становилось все больше и больше. Затем, совершенно сознательно, Ред сместил прицел дюймов на шесть в сторону и нажал на спусковой крючок.

Из дула вырвался сноп пламени, пуля ударилась о землю совсем рядом с моей головой. Ред снова взвел курок и снова прицелился. Затем опять отвел руку и выстрелил. Мне казалось, что все кругом содрогнулось, но когда я открыл глаза, Хадеман по-прежнему сидел в седле, рассматривая меня своими холодными серыми глазами. Сдув дымок с дула револьвера, он развернул коня и умчался прочь.

Стук копыт замер вдали, но я по-прежнему не мог пошевелиться. Лежа на спине, я смотрел на низкие серые тучи, затянувшие все небо, даже закатную даль. Наконец что-то шевельнулось в моем сознании, я должен был бороться за жизнь.

Во всем теле, в каждой мышце, каждой косточке, пульсировала тупая, ноющая боль. Но все же мне кое-как удалось встать на колени. Один глаз не открывался, другой превратился в узкую щелочку. Я поднес онемевшие окровавленные руки к лицу, но тут же в ужасе отдернул их. Лицо мое превратилось в отвратительное кровавое месиво.

Я начал медленно подниматься, но ноги отказались мне служить. Я рухнул на землю, так основательно ударившись о камень, что голова заболела в тысячу раз сильнее. Через минуту я предпринял новую попытку, на сей раз покрепче зарываясь пальцами в мерзлую грязь.

В результате я все же вылез из ямы, но это отняло у меня последние силы. Я распростерся на земле. И тут до меня донеслись отдаленные выстрелы. Так значит, все было напрасно! Враги настигли моих друзей и, возможно, уже убили их.

Шедший от земли холод постепенно сковывал все мое тело; я задрожал. Вытянув вперед руку, я ухватился за кустик и стал медленно подбираться к нему.

Капля крови сорвалась с лица, оставив на рукаве ярко-алое пятно. Несколько мгновений я тупо смотрел на него, потом собрался с силами и пополз дальше. Мне, пожалуй, удалось проползти несколько футов. Я уткнулся лицом в землю и провалился в забытье.

Меня разбудили холод и жгучая жажда. Захватив горстку обледенелого снега, я попытался запихать его в рот. Начавшие затягиваться ссадины ужасно болели: при попытке открыть рот челюсти, казалось, затрещали. Но часть снега все же попала мне на язык. Тоненькая живительная струйка потекла по горлу.

Я снова встал на колени и пополз вперед. Через несколько минут я добрался до высокого валуна и, ухватившись за него, сумел подняться на ноги. Привалившись к камню, я обождал, пока пройдет дрожь в коленях. Затем, спотыкаясь, побрел дальше.

Я твердо знал лишь одно: надо добраться до Майлс-Сити. А когда я попаду туда, я отыщу Романа Белена. Во что бы то ни стало отыщу.

Эта мысль и спасла меня. Лишь одна она толкала меня вперед в эту мучительную, полную боли и отчаяния ночь. Я спотыкался, падал, поднимался и падал вновь. Дважды я срывался с берега ручья на лед, но каждый раз умудрялся выбраться и двигался дальше.

Когда настал час тусклого серого рассвета, я по-прежнему брел, превозмогая боль. Руки мои кровоточили, все тело по-прежнему болело и ныло, и при каждом движении у меня вырывался стон, но я еще держался. Где-то впереди находились мои друзья, или их трупы, поскольку вчерашние выстрелы могли означать только одно; люди Белена настигли их.

Следует сказать о том, какую огромную роль в подобных ситуациях играет ненависть. Совершенно очевидно, что, если бы не ненависть, я бы никогда не нашел в себе сил подняться с земли. А если бы и поднялся, то не прошел бы и десяти футов.

Преодоленное мной расстояние сперва определялось футами, но потом я начал измерять его шагами. Заглянуть вперед, представить себе, как я пройду все эти длинные мили, было для меня совершенно невозможно. Ведь даже каждый мой шаг безмерно радовал меня.

Я не помнил, как это произошло, но Белен, по-видимому, оттоптал мне одну руку. Она была вся изодрана и ужасно распухла, но пальцами я все же мог пошевелить, хотя и с трудом. Любое движение этой руки причиняло мне такую нестерпимую боль, что покуда у меня не было ни малейшего желания пустить ее в ход.

Меня толкала вперед лишь сила воли. Сила воли и ненависть.

Больше всего на свете я жаждал убить Романа Белена.

Временами у меня мутилось сознание. Порою горизонт словно расплывался, и все вокруг меня начинало качаться. Не знаю, прошел ли я в тот первый день хотя бы милю.

Под вечер мне показалось, что справа от меня что-то движется. Чуть позже я снова заметил то же движение.

Оказалось — волк. Не койот, а здоровенный серый лобо ^[32]. И он крался за мной по пятам.

Враги забрали мой винчестер, кольт и даже нож. Так что защищаться мне было нечем.

Волк никогда не нападет на человека. Так твердили мне с детства. И я верил… до поры до времени.

Старый лобо прекрасно понимал, что я при последнем издыхании. А в таких случаях волк, как и стервятник, безгранично терпелив. Видать, нетерпеливыми бывают только люди. А большинство диких зверей не знают чувства времени, потому и могут подождать. Да, ждать они умеют…

Возможно, он разделается со мной уже нынешней ночью. А может, следующей ночью — ему не к спеху.

Я снова упал и не смог сразу подняться; несколько минут я лежал почти без чувств. А когда наконец открыл глаза, пошевелился и начал подниматься, то увидел, что волк сидит в каких-нибудь пяти ярдах от меня. Сидит, свесив красный язык, и наблюдает за мной.

Глава 17

Волк сидел прямо передо мной. На морде у него была написана полнейшая уверенность, что я вот-вот сдамся. Это распроклятое зрелище привело меня в бешенство. Поэтому я поспешно поднялся и снова побрел. Сначала я надеялся, что если двигаться побойчее, то волк решит, что ожидание может чересчур затянуться, и отстанет от меня. Но вскоре мне пришлось убедиться, что этого зверюгу не так-то просто обвести вокруг пальца. И все же я по-прежнему шел, шел до самой темноты, лишь несколько раз останавливаясь, чтобы сжевать пригоршню снега. Но когда спустилась ночь, я испугался, как бы не сбиться с пути. Ни звезд, ни луны на небе не было, все ориентиры скрылись во мгле.

И тут мне в первый раз за все это время повезло. Удача пришла ко мне в виде густой рощицы ив и виргинской черемухи, притулившейся на берегу замерзшего ручейка. Не Бог весть что, но зато вокруг валялось много хвороста. В очередной раз порывшись в карманах, я отыскал несколько спичек и принялся за дело. Отодрав кору со ствола упавшего дерева, я раскрошил ее, сверху положил клочок чудом сохранившегося сухого мха, наломал хвороста и чиркнул спичкой. Спичка тотчас вспыхнула, и вскоре костер разгорелся на славу.

Враги оставили меня на верную погибель, поэтому я мог не беспокоиться, что огонь выдаст меня. Да и в любом случае он был мне жизненно необходим. Причем не только для согрева, но и для поднятия духа, или как там это называется…

Но как не рылся я в карманах, а ни крошки съестного не обнаружил. И все же от тепла меня разморило, и я, подобравшись как можно ближе к огню, свернулся калачиком.

А потом раздался стук копыт.

Близилась полночь. Я то задремывал, то просыпался, чтобы подкормить пламя. Небо слегка прояснилось, показались звезды. Я понимал: бежать бессмысленно. Поэтому я протянул руку к внушительной дубинке, которую нашел, разводя костер.

Топот копыт приближался. Потом я услышал, как лошадь остановилась, замерла на месте, словно в нерешительности, а потом снова двинулась в мою сторону, но уже медленнее, то и дело останавливаясь.

Я поднялся на ноги. Было очевидно: если бы на лошади сидел наездник, она бы шла иначе. Впрочем, седок, возможно, мертв либо совершенно беспомощен.

На границе светлого круга, отбрасываемого пламенем костра, лошадь остановилась. Оседланная лошадь… Навострив уши, она внимательно разглядывала меня. Я шагнул чуть в сторону и тотчас же узнал коня, на котором ехала Энн, — чудеснейшего жеребца моргановской породы.

Конь был необычной масти — голубовато-чалой. Но по все прочим статям считался одним из лучших коней Фарлея. Звали его Синий Мальчуган.

— Привет, Мальчуган, — сказал я ласково. — Где твоя хозяйка?

Конь сделал еще один робкий шаг вперед и застыл, выкатив на меня глаза и раздувая ноздри. Стараясь двигаться как можно осторожней, я медленно направился к нему. Вероятно, конь тянулся к огню, потому что огонь обещал то, к чему Мальчуган уже успел привыкнуть, — общество людей.

— Где Энн, а Мальчуган? — Еще на полшага приближаясь к коню. — Я рад, что ты пришел ко мне. Давай-ка поскачем и посмотрим, что там произошло. Что ты на это скажешь, а?

Приближаясь к нему, я боялся, что он может отпрянуть в сторону. Но конь не шевелился. А когда я наконец положил руку на седло, он повернул ко мне голову и потянулся ко мне носом. Я ухватился за уздечку. Потом подвел коня к костру и накрепко привязал к дереву. Обшарил седельные сумки. В одной из них я нашел несколько патронов, но в револьверной кобуре вместо оружия лежала расческа, щетка и тому подобная ерунда. Зато во второй сумке — я с трудом поверил в такую удачу — лежал сандвич из двух толстенных ломтей хлеба и куска мяса. Я с наслаждением впился в него зубами, смакуя каждый кусочек, каждую крошку, стараясь жевать как можно дольше.

Считать, будто изголодавшийся человек в один момент заглатывает пищу — большая ошибка. Ничего подобного. Желудок голодного ссохся, к тому же ему хочется еще и жевать, ощущать вкус во всей его полноте, наслаждаться каждым кусочком.

Доев сандвич, я осмотрелся и обнаружил среди снега небольшую проталину, где росла трава. Я отвел туда коня. Мальчуган так жадно принялся щипать травку, что мне стало совершенно очевидно: последние дни несчастное животное голодало.

В первые минуты мне захотелось сразу же вскочить на коня и скакать в Майлс-Сити. Но потом я понял, что сначала должен проехать по следу коня и выяснить, что сталось с Фарлеями и Эдди.

Несмотря на усталость, остаток ночи я почти не спал, и мне не терпелось отправиться в путь.

Я нашел своих друзей поздним утром среди покрытых лесом холмов. Они успели добраться до узкого ущелья, где струился один из притоков Ясеневого ручья. Это дикое безлюдное место неплохо подходило для обороны. Однако, судя по следам, люди Белена застали их врасплох.

На снегу лежала мертвая лошадь, а чуть поодаль — мертвый человек. Кажется, я его знал, где-то встречал… Его вроде бы звали Крукшенк. Грудь мертвеца была пробита пулей — мгновенная смерть.

Других тел я поначалу не заметил, и во мне вновь вспыхнула надежда. Может быть, подумал я, им все же удалось спастись, может быть… И тут я заметил, что обрыв на берегу ручья весь разрыт, словно кто-то, не имея подходящих инструментов, ковырял землю палкой.

Я подъехал к обрыву, спешился и, на всякий случай привязав коня, спрыгнул вниз. Сердце мое бешено колотилось.

В обрыве, наполовину засыпанные землей, лежали три тела. Возможно, убийцы намеревались вернуться сюда позже, чтобы завершить работу.

Фило был буквально нашпигован свинцом. Эдди, как я сразу заметил, получил пулю в ногу. Но вытащив его из-под песка, я заметил, что еще две пули засели у него в груди. Рубашка его задралась, и я заметил первую его рану, полученную незадолго до того, как мы расстались. Помнится, он тогда заявил, что рана пустяковая, но теперь-то я разглядел ее: пуля вырвала у него из бока кусок мяса. Должно быть, бедняга истекал кровью… Он перевязал рану обрывком рубахи и закрепил повязку ремнем. Но было совершенно очевидно, что сразу началось заражение.

Я никак не мог собраться с духом и взглянуть на Энн. Я отказывался признавать, что она мертва.

Наконец я повернулся к ней. Я испытал величайшее потрясение в своей жизни — рядом с ее пальцами протянулись бороздки! Значит, когда ее скинули с обрыва, она была еще жива. И, после того как ее засыпали землей, пыталась выбраться наверх.

Опустившись рядом с девушкой, я перевернул ее на спину. Рот Энн чуть приоткрылся, и я заметил, что ее язык шевельнулся. У меня не было с собой ни кружки, ни фляжки с водой. Схватив искореженную, валявшуюся рядом винтовку, я наколол прикладом льда и, завернув его в чистый носовой платок, который обнаружил в седельной сумке среди прочих вещей, выдавил ей на губы несколько капель воды.

Уложив Энн на мою окровавленную куртку, я внимательно осмотрел ее раны. У девушки было прострелено плечо. По-видимому, холод спас ее, как прежде Коротышку, остановив кровотечение и не дав ей истечь кровью. Судя по всему, у нее еще была сломана нога.

Не теряя ни минуты, я собрал в кучу несколько веток, присыпал их сухими листьями и, вытащив свою последнюю спичку, попытался разжечь костер. Спичка сломалась.

В лихорадочной спешке я обшарил карманы Энн. Ни одной спички. У Эдди тоже их не оказалось. Большая часть насыпанной сверху земли лежала на Фило. Скидывать эту землю пришлось бы очень долго; к тому же вся она могла бы осыпаться прямо на Энн. Поэтому я вскарабкался наверх и помчался к телу Крукшенка.

В кармане его рубашки лежала старая медная гильза с несколькими спичками, пакет табака и какие-то бумаги.

Пустив бумагу на растопку, я быстро разжег костер. Когда он как следует разгорелся, я разложил ветки таким образом, чтобы языки пламени полыхали вдоль тела Энн. Затем направился к мертвой лошади, на которой ехал Фило. В седельных сумках лежало все, что осталось от его вещей. Остальное мы потеряли вместе с санями. В одной из сумок я нашел пакетик чая.

Порывшись среди разбросанных по всему обрыву вещей, я отыскал кружку и наш старенький котелок для кофе. Похоже, люди Белена ужасно спешили, поэтому ограничились тем, что второпях забросали тела землей, а затем умчались восвояси. Должно быть, они спешили добраться до Майлс-Сити, чтобы намозолить глаза горожанам.

Я как можно осторожнее наложил на сломанную ногу Энн лубки и привязал их ремешками, вырезанными из уздечки. Нож я позаимствовал у Крукшенка. Собственно, это был даже не нож, а складной ножичек. В детстве мы называли такие ножики «жаборезами». Впрочем, этот резал отлично, за что я мысленно от всей души возблагодарил Крукшенка.

Когда Энн приоткрыла глаза, вода в помятом котелке как раз начала закипать. Волосы девушки были в грязи пополам с запекшейся кровью; одежда изорвалась в клочья; а лицо осунулось и стало белым как мел.

— Лежи тихо, — предупредил я Энн прежде, чем она смогла вымолвить хоть слово. — У тебя прострелено плечо и сломана нога.

— Я знаю, — прошептала она.

Про остальных она ничего не сказала, поэтому я решил, что она знает об их смерти. Энн глядела на меня с таким выражением, что я невольно поднес руки к лицу. И только сейчас, впервые за последние часы, я вспомнил, что со мной сделали.

— Ну, — проговорил я, — все равно меня никогда нельзя было назвать красавчиком. Никто и не заметит.

Плюхнув в котелок весь чай, который был в пакетике, я отставил котелок в сторону, чтобы питье настоялось. Затем ополоснул кружку в ручье и немного нагрел ее над костром, чтобы чай мигом не остыл в ледяной посудине. Когда все было готово, наполнил кружку и протянул ее Энн.

Она пила, я рассказывал ей обо всем, что со мной произошло — как меня оставили умирать, как, по счастью, к моему костру прибрел ее конь и как я на нем отправился разыскивать друзей.

— По моим догадкам, Белен и его люди сделают крюк и прискачут в Майлс-Сити с севера или востока. Они станут утверждать, что ездили в другом направлении, ну, скажем, куда-нибудь в Бедленд. При первой же возможности они, разумеется, вернутся сюда, чтобы скрыть все следы преступления. Вообще-то народ в Майлс-Сити славный. Правда, некоторые, например, Стюарт, симпатизируют виджилантам, но лишь до тех пор, пока дело не заходит слишком далеко. Никто не одобрит того, что произошло. Я считаю, что, едва только вся эта история выйдет наружу, Белену конец. Его выгонят из страны… или я с ним посчитаюсь.

— Барни, не смей. Кроме тебя, у меня никого не осталось.

— Но я уже решил, что проучу его.

— Не надо, Барни. Если я потеряю тебя…

Видно, она сама не понимала, что говорит.

— В Англии у тебя брат, там твой дом. Там у тебя будет все, что тебе нужно.

— У меня ничего там не осталось, решительно ничего. Я всегда тянулась к Фило, уж он-то меня понимал. Когда он служил в армии, я завидовала ему. А когда он поехал сюда, я хотела сразу же отправиться с ним.

Притащив к костру поваленное бурей дерево, я ободрал ветки и бросил их в огонь.

— У тебя хватит сил, чтобы проехать тридцать миль? — спросил я у Энн.

— Да.

Девушка протянула мне чашку.

— Там есть еще? — Потом она сказала: — Примерно в миле отсюда, там, где с запада бежит ручей, Эдди застрелил одного из них. Тот упал с лошади. Я видела, что, ударившись о землю, он отбросил винтовку куда-то в сторону. Может, они ее не нашли?

Уже близился полдень. Я прикинул, что, сидя вдвоем на одной лошади, мы не попадем в Майлс-Сити раньше завтрашнего дня. Лучше всего было бы въехать в город после наступления темноты. Тогда я бы мог привести к Энн доктора, а меня самого никто бы не заметил. А пока я решил, что в первую очередь надо раздобыть ту винтовку.

Энн заставила меня перед уходом выпить чашку чая. И он явно пошел мне на пользу. Признаться, никогда не считал чай напитком, достойным мужчины. Однако Фило не раз пытался переубедить меня, объясняя, что чай хорош при переохлаждении или после тяжелых потрясений.

Путь к ручью, у которого лежала винтовка, показался мне вечностью — в таком уж я находился состоянии. Мальчугана я оставил с Энн. От коня сейчас зависела наша жизнь, а за последние дни ему и так крепко досталось. Поэтому мне хотелось, чтобы он ни шагу не ступил, если этот шаг не направлен в сторону Майлс-Сити.

Найти винтовку оказалось нетрудно. Увидев следы и отыскав место, где лошадь скинула своего седока, я просто шел по дуге и вскоре достиг цели. Винтовка упала в сугроб, но находилась в хорошем состоянии.

А что сталось с конем? Я осмотрелся по сторонам, но, увы, коня поблизости не было.

Так что пришлось мне возвращаться обратно, но все же на душе у меня стало гораздо спокойнее. В карманах мертвеца я нашел шесть патронов, и еще шесть находилось в винтовке. Двенадцатью выстрелами можно многое сделать.

Да, подумал я, неважные помощнички у Романа Белена. Со своими наемными убийцами он ринулся в погоню за тремя мужчинами и одной девушкой. И вот из десяти четверо покойники. Сейчас главное, размышлял я, доставить Энн к врачу. А уж потом… Потом не худо бы взглянуть на Романа Белена через прицел винчестера. Всего лишь разок взглянуть — больше и не потребуется.

Глава 18

Майлс-Сити мало походил на обычные ковбойские городки — ведь рядом с ним находился Форт-Кеог. Там жило не менее тысячи человек: солдат и гражданских служащих. Да и погонщики быков с «Бриллиантового Р» немногим уступали им в численности. Эти последние в те редкие минуты, когда не слонялись бесцельно по улицам, затевая драки с солдатней, представляли собой немалую силу, к мнению которой прислушалось бы любое собрание. И в случае чего я, признаться, сильно на них рассчитывал.

Если бы мы въехали в город после наступления темноты, я бы мог отвезти Энн прямиком к «Интерокеанскому отелю», который теперь гордо именовался «Маквин-Хаус». Отель стоял на главной дороге.

Вечером того дня, когда я нашел Энн, мы пустились в дорогу и, проскакав около десяти миль, остановились на ночлег. Одеяло, которое я снял с убитого коня, и моя куртка из овчины защищали нас от холода.

Поднявшись перед рассветом, мы проехали еще немного и снова остановились на отдых. Потом двинулись дальше, осторожности ради держась по оврагам и низким лощинам. К концу дня мы находились не далее нескольких миль от города.

Там, затаившись в низине возле притока Тонги, мы дождались темноты. Энн была так бледна, что я не на шутку тревожился за нее.

— Энн, — я взял ее за руки, — осталось совсем немного. Мы приедем в город, в «Маквин-Хаусе» ты будешь в безопасности. Там ты найдешь друзей.

— А ты как? Что ты будешь делать?

— То, что и должен, — отозвался я. — Собираюсь повидать шерифа и рассказать ему про Фило и Эдди. За ними пошлют повозку.

— А потом?

Она была не из тех, кого легко одурачить. Да мне и не хотелось лгать ей. Поэтому я пожал плечами и отвернулся, все же проронив:

— Полагаю, дальнейшее — дело шерифа.

Энн приехала из Англии совсем недавно, а там привыкли чтить закон и полагаться только на закон. Что ж, так должно быть везде. Но здесь, на Западе, случается, что закон не всюду поспевает. Да и вообще тут предпочитают самостоятельно улаживать свои дела. Во всяком случае, с Беленом я собирался разобраться без посредничества закона.

Когда мы поскакали по дороге к городу, я услыхал вдалеке гудок паровоза. Этот заунывный, протяжный звук всегда будил во мне тоску по тем местам, где я еще не побывал. Вот и сейчас во мне проснулось то же чувство.

Мы добрались до «Маквин-Хауса» уже поздним вечером, спешившись, я помог Энн спуститься.

Мы вошли в гостиницу. Первой, кого мы встретили, оказалась Верна Элвин. Она была женой одного англичанина, гостившего в Мисслшелле, и старинной подругой Энн. Поэтому я со спокойной душой оставил там девушку и собрался уходить. Но Энн окликнула меня.

— Барни, приходи повидаться со мной. Приходи завтра же.

— Непременно, — сказал я. — Обязательно.

И все же я был убежден, что вижу ее в последний раз. Я понимаю, после всего, что нам с ней довелось перенести, эта девушка могла сказать совершенно невероятные вещи или даже сама поверить в них. Но когда она отдохнет денек-другой и придет в себя, то я, оборванный ковбой, окажусь последним человеком в мире, которого она захочет увидеть.

Да и дел у меня было по горло.

Я вышел из гостиницы, вскочил в седло и поскакал к платной конюшне, где оставил коня на попечение конюхов. На улицу я вышел с винтовкой в руках.

Вообще-то Мэйн-стрит не Бог весть какая улица — просто ряд строений, многие из которых по фасаду обиты грубо отесанными досками. В окнах домов горел свет. А прохожих было не слишком много.

Надвинув на глаза шляпу и с винтовкой наперевес, я побрел по улице в направлении салуна Чарли Брауна.

Первым же, кто попался мне на глаза при входе в салун, оказался Роман Белен.

Увидев меня, он застыл, словно льдом его сковало, перетрусил, значит. Но нет, недооценивал я Белена… А он оказался проворным малым.

— Шериф! — крикнул он парню, стоявшему у стойки бара. — Арестуй его! Это он со своим черномазым убил Фарлеев. Убил их обоих, а потом, когда мы пытались захватить его, стрелял в моих людей!

Я этого совсем не ожидал, и такой поворот застал меня врасплох. Я заорал:

— Наглая ложь! Ты сам знаешь, ты…

— Арестуй его, шериф! Ведь он еще кого-нибудь убьет!

Чуть отступив от стойки, шериф сказал:

— Отдай винтовку, Пронто. Ну же. Отдай винтовку мне.

— Шериф, он лжет! Он и его подручные… Это они убили Фило якобы за скотокрадство. И еще они убили Эдди Холта, моего компаньона, и…

— Сперва отдай мне пушку, — перебил шериф, — а потом потолкуем.

В салуне находились люди, которых я считал своими друзьями. Но двое ковбоев Белена с кольтами в руках встали в дверях. Если бы началась стрельба, пострадали бы невинные люди. Я протянул винчестер шерифу.

Когда меня швырнули на койку в тюремной камере, я не потратил ни минуты на сожаления или там… раздумья, а просто задрых. Собственно, к тому времени, когда меня привели в тюрьму, я уже брел полусонный. Я не сознавал происходящего, безвольно, даже с облегчением пустил все на самотек. И счет времени я потерял. И теперь, рухнув на койку, даже не нашел в себе сил стянуть сапоги.

Все куда-то уплыло. Потом я почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо.

— Ты что, собираешься спать вечно? К тебе пришли.

Я сел, щурясь и протирая глаза. В окна бил яркий свет, похоже, уже перевалило за полдень. За прутьями решетки стоял Батч Хоган.

— Пайк, — заявил он с ходу, — что бы там про тебя не болтали, я этому не верю. Я знаю, ты никого не убивал.

За его спиной стоял Билл Джастин и еще какой-то человек. Заметив, что я смотрю на них, они повернулись ко мне спиной.

— Говорят, что ты прикончил Фарлея и его сестру. Пристрелил их, — продолжил Хоган.

— Наглая ложь! Это Белен.

Батч Хоган, не большой краснобай, без прикрас пересказал мне всю эту историю в том виде, в каком он ее слышал. Оказывается, вернувшись в город, Роман Белен распустил слух, что после того, как Джастин уволил меня, я рассвирепел, как бешеный пес. Поэтому я стрелял в Фарлеев и убил их, а потом вместе с Эдди Холтом устроил засаду на отряд Белена.

Про Холта никто ничего толком не знал. Но я-то слыл забиякой; хотя все знали, что я хороший работник, мне тут же припомнили все мои грехи, а про все хорошее позабыли. Ведь, помимо всего прочего, Белен был состоятельным ранчевладельцем, а я всего-навсего ковбоем и перекати-поле.

Как я и полагал, друзья Фарлея впали в неистовство. Ну да, ведь они полагали, что я — убийца. Некоторые даже ста ли поговаривать о суде Линча. А смешнее всего, что единственный человек, занявший мою сторону, был тот, с кем я дважды дрался, причем оба раза сам его провоцировал.

Об Энн Фарлей никто не упоминал, а я уж тем более не собирался. Когда она узнает о случившемся, она обязательно придет сама. Энн так устала, что, разумеется, еще спит, и вовсе не стоит ее будить. А с Беленом я еще разберусь.

— Ты по уши в дерьме, — сказал Хоган. — Тебе бы раздобыть адвоката.

— На какие шиши?

— Ну, мы с ребятами, наверное, могли бы…

— Выбрось это из головы. Мне нечего бояться. Белен — убийца, и я…

— Так дело не пойдет, — настаивал Хоган. — Тебе не удастся его припереть. — Он огляделся по сторонам. — Если хочешь выбраться отсюда, мы с ребятами готовы тебе подсобить.

— Забудь об этом.

— Что я могу для тебя сделать?

— Пожалуй, и впрямь кое-что можешь. Если встретишь Джима Фарго, скажи ему, что я хочу его видеть.

Когда Хоган ушел, я попытался снова уснуть, но ничегошеньки не получилось. Все думал о шерифе, о том, как он и все остальные повернулись ко мне спиной. Внезапно глаза мои широко распахнулись. Они и впрямь поверили! Они думают, что я убил Фарлеев!

Но ведь Энн жива!

Разве они не знали этого?

Ответ был очевиден: конечно не знали, иначе бы меня не обвиняли в убийстве. Более того, и Роман Белен тоже не знал, что Энн жива.

Что будет, когда об этом узнают? Ответ прост. Придется убить, чтобы она молчала.

Снова вспомнив нашу короткую беседу с Хоганом, я понял, что несмотря на мою невиновность, он не сомневался в моем поражении. Иначе он не предложил бы мне побег. Вот тут-то я испугался. Я захотел немедленно увидеть Энн, не отправляться же на виселицу. Да и с Беленом надо посчитаться.

Больше ко мне никто не приходил. Тюремщик, с которым в свое время я частенько выпивал и по-дружески болтал, принес мне поесть, но не проронил ни слова. В его поведении сквозила такая неприязнь, что мне подумалось: все, друзей у меня здесь больше не осталось.

За последующие несколько дней я досыта наслушался различных сплетен о себе самом. Говорили, что я втихую воровал скот у Джастина и что от меня всегда были одни неприятности и ничего хорошего.

Хоган еще раз навестил меня и рассказал, что он с ребятами пытался раздобыть для меня адвоката, но никто не согласился взяться за это дело.

— Послушай, — сказал я ему, — зайди в «Маквин-Хаус» и попроси Энн Фарлей заглянуть ко мне.

Он посмотрел на меня, как на ненормального.

— Да о чем ты говоришь? Энн Фарлей мертва.

— Да нет же, — возразил я. — Она приехала со мной в тот вечер, когда меня арестовали. Я оставил ее в «Маквин-Хаусе» на попечении Верны Элвин.

Хоган недоверчиво поглядел на меня. Я увидел, что теперь и он сомневается в моей невиновности. Но, в отличие от прочих, он сомневался в моем рассудке.

— Я схожу, — неохотно согласился он и добавил: — Джима Фарго нет в городе. Его назначили судебным исполнителем. Сейчас он расследует дело о скотокрадстве на границе с Вайомингом. Там появилась какая-то новая шайка. Возникла невесть откуда и угнала большую часть джастиновского скота и изрядную долю беленовского, не говоря уж о стадах в Берленде.

Хоган появился лишь следующим утром. Вид у него был озабоченный. Глаза его шарили по моему лицу, словно выискивая следы моего безумия.

— Ее там нет, — объявил он. — И ее там даже не видели.

Это стало последней каплей. Я стоял, яростно вцепившись в прутья решетки.

— Батч, — сказал я, — пропади все пропадом, они загнали меня в ловушку. Если ты не найдешь Энн и она не явится сюда, Белен оденет мне петлю на шею.

Хоган неуклюже топтался на месте. Я понял, что даже он больше не верит мне.

— Я уезжаю, — сказал он. — Сопровождаю поезд со стадом. Еду в Шайенн.

Плечи мои безвольно опустились.

— Удачи, — проронил я, — и спасибо тебе, Батч. Похоже, ты единственный, кто мне верил.

Тут он, кажется, немного смягчился.

— Нет, не единственный. Чарли Браун божится, что ни за что этому не поверит. Знаешь, у него чуть до стрельбы не дошло с одним из людей Белена. — Хоган замолк и направился к выходу. Уже у двери он повернулся. — В одном ты был прав. В ту ночь миссис Элвин останавливалась в отеле. Но потом она поехала на ранчо, где сейчас гостит.

Эти слова подали мне надежду. Может, Энн вовсе не бросила меня на произвол судьбы. Может, она просто уехала с Элвинами на ранчо, чтобы восстановить силы, и даже не знает о моем аресте. Да, так оно и было… Миссис Элвин, во всех отношениях хороший человек, была властной и не терпела возражений. И уж не Энн, больной и измученной, спорить с ней. Да и вообще, это так похоже на миссис Элвин — увидеть, в каком Энн находится состоянии, взять и без лишних слов увезти ее на поправку. А Элвины, как я слыхал, хотя и были славными людьми, но всегда держались немного высокомерно и особняком от прочих. Должно быть, они почти ни с кем не видались, вот ничего и не знают.

Солгу, если скажу, что я ничуть не испугался. И ведь все эти дни Белен так и сновал по улицам, распуская сплетни и стараясь каждым словом подвести меня к виселице.

На четвертое утро вместе с тюремщиком ко мне заявился Док Финнерти из Форт-Кеога. Я частенько видел Дока, но не был с ним знаком. По-видимому, местный доктор был в отлучке, поэтому власти попросили Дока Финнерти взглянуть на меня.

Или он сам решил прийти? Я так толком и не понял.

Док внимательно осмотрел заплывшие синяки и ссадины на моем лице.

— У тебя останутся шрамы на всю жизнь, — сказал он.

— Что ж, судя по всему, это ненадолго.

— Ты ведь сделал это, разве не так?

— Да нет же, черт побери! — взорвался я.

Док велел мне снять рубашку. Осматривая меня, он задавал то один, то другой вопрос и мало-помалу вытянул из меня всю эту историю целиком. Правда, никак услышанное не прокомментировал, лишь постукал мне по ребрам и смазал каким-то снадобьем мою израненную руку.

— Трупы нашли? — спросил я. — Энн будет вне себя, если узнает, что тело ее брата оставили брошенным на съедение волкам.

— Волки их не тронули, Пайк, — ответил Финнерти. — Я лично осматривал трупы, когда их привезли в Майлс-Сити.

— Жаль, что ты не был с нами, — сказал я. — Фарлея тяжело ранили. Его здорово растрясло на санях, а он потом еще в седле ехал. Ты не поверишь, но ему вроде бы становилось лучше. Думаю, он выкарабкался бы, если б его не добили.

Финнерти ничего не ответил. Свернув самокрутку, он сунул ее в рот и проговорил:

— О санях я впервые слышу. Значит, Фарлей был ранен?

— Роман Белен, — пояснил я, — набрал себе личный отряд виджилантов. Для него Фило Фарлей был всего лишь одним из поселенцев, а все поселенцы — скотокрады. Белен не знал, кто такой Фарлей, откуда он родом и кто его друзья. Да его это и не заботило. Фарлей рассказал мне, что Беленнапал на него, на безоружного, и ранил. И повесил бы, если б Фило не удалось бежать. Вот я и стал им помогать. Фарлей был не в состоянии ехать верхом, поэтому мы соорудили сани.

— А куда потом делись сани?

Тут я рассказал Доку про засаду на перевале в Кухонных горах и про то, как мы потеряли сани.

— А знаешь, — сказал Финнерти, — ведь тебя обвиняют еще и в убийстве Джонни Варда.

— Что ж, почему бы и нет? Ведь меня уже обвинили во всевозможных преступлениях, сгодится и Вард для ровного счета.

— Это тоже работа Белена? — спросил Док. Он не сводил с меня пристального взора своих серовато-стальных глаз и, покусывая кончик самокрутки, ждал ответа.

— С этим я и сам не разобрался.

В нескольких словах я рассказал про следы коня в мокасинах, не утаив даже и того, что нашел точно такие же следы близ жилища Фарлея.

— Одно время я подозревал ту странную женщину. Но ее мул был без мокасин, хотя копыта у него и впрямь крохотные.

— Что еще за женщина?

Пришлось рассказывать и про встречу с этой женщиной, и про то, как она разбила горшок с бобами во дворе Фарлея.

— А эта женщина — как она выглядела?

— Ну, такая здоровенная, высокая… И, похоже, малость глуповата. Носит старое мужское тряпье размеров на пять больше, чем ей было бы впору. Я, признаться, даже испугался ее. Еще бы, появляется, точно призрак.

— Пайк, когда ты впервые появился в этих краях?

— Я? Году, думаю, в 74-м, но совсем ненадолго. Потом вернулся в 79-м, а потом еще несколько раз наведывался. А работал здесь где придется.

— Значит, тебя не было в наших краях, когда тут орудовал Клайд Орум?

— Да, судя по рассказам, тогда и Майлс-Сити-то еще не было.

Док Финнерти вытащил из кармана сигарету и протянул мне.

— У Клайда была семья. Я, Пайк, ездил по всему Западу, забредал и на юг в Вирджиния-Сити. Я знал Орумов.

— Неужто?

— У Клайда Орума была сестра, намного моложе его. Она боготворила землю, по которой тот ходил. Но, похоже, она была малость не в себе.

— Я слыхал, Клайд и сам был со странностями.

— Так ты понял к чему я клоню, Пайк? Если бы, скажем, Лотти Орум и впрямь появилась тут, у нее бы нашлись все основания убить Джонни Варда. Ведь тот был в отряде, захватившем Клайда, а потом свидетельствовал против него в суде.

— А как насчет Коротышки Коунса?

Финнерти пожал плечами.

— Не знаю, хотя у нее и тут могли найтись свои причины.

— Док, не можешь ли передать словечко Элвинам? Ведь Энн Фарлей, чтобы там ни болтали, жива. А эта орумовская сестрица, увидев Энн, скорее всего решила, что она — женщина Фило. Думаю, эта бабища имела виды на Фарлея.

— И что же?

— Значит, она может убить Энн. Ведь никто из убитых не ожидал от нее подвоха…

Когда Док ушел, я снова растянулся на койке и уставился в потолок. Что ни говори, а после беседы с ним я почувствовал себя гораздо лучше. Вот если б теперь выбраться отсюда… Покатав в пальцах сигарету, я отложил ее на подоконник — про запас. Рука уже не так болела. Док сказал, что рану нужно дважды в день промывать горячей водой с эпсоновской солью. Я слышал, как он давал тюремщику на сей счет указания.

Глава 19

Где-то через час после ухода Дока Финнерти тюремщик принес мне чашку кофе и просунул ее сквозь прутья решетки.

— Док считает, что ты влип в скверную историю, — заметил он.

— Не он один так считает, — отозвался я.

Когда стемнело, я подошел к окну и взял сигарету. Сделав несколько затяжек, потушил окурок и улегся на койку.

Часа в два ночи я проснулся. Мой мирный сон нарушила какая-то возня и шум. Дверь соседней камеры отворилась и туда кого-то втолкнули. Потом тюремщик ушел.

На какое-то время воцарилась тишина. Потом койка в соседней камере заскрипела и знакомый голос спросил:

— Эй, кто там?

— Это я, Пайк, — ответил я. — За что тебя?

— А как ты думаешь? За скотокрадство. Я ведь на славу поработал… А тут подоспел этот чертов Фарго, пропади он пропадом. Все равно ничего у него не выйдет, коровы-то уже вывезены. Вот выйду отсюда — сорву хороший куш.

Я сразу узнал этот голос, узнал знакомые хвастливые вотки. Это был Ван Боккелен. Мне с самого начала следовало бы догадаться, что он замешан в скотокрадстве. Ведь кража скота — самый доходный вид мошенничества в наших краях.

— Думаешь, тебе удастся выйти сухим из воды? — осведомился я.

— Дурак ты, Пайк! Ведь в этих краях лучшие судьи, каких только можно купить за деньги. И, поверь, я их куплю. Даже если дойдет до суда, меня отпустят. Найму хорошего адвоката и докажу, что ни в чем не виноват. Да и вообще, скотокрадство — пустяки.

— А ты ловкач…

— Я-то не чета тебе, — обронил он презрительно. — Уж во всяком случае, я здесь за дело.

Тут он меня уел. Я отвернулся и снова попытался заснуть.

Но примерно через полчаса он снова окликнул меня:

— Эй, Пайк, есть идея! Давай дадим деру, а?

— Отстань.

— Ну и черт с тобой!

На том наш разговор и окончился.

Моя рука постепенно заживала. Но для того, что я задумал, она была еще не готова.

В полдень шестого дня моего пребывания в заключении дверь внезапно распахнулась, и я увидел Джима Фарго с ключами в руке. Он сказал:

— Выходи, Пайк. Тут тебе не место.

— Я свободен?

— Нет. Но сегодня проводится предварительное слушание. Туда мы и пойдем.

— Роман Белен там будет?

— Хорошо бы.

Когда Фарго ввел меня в помещение суда, там толпилась тьма народу. Вслед мне раздался ропот. Я увидел в зале и Чарли Брауна, и Батча Хогана, а вдоль стен сидели солдаты.

Присутствовал и Роман Белен со своими людьми, среди которых я заметил Хадемана. Когда меня ввели, Белен пронзил Хадемана убийственным взглядом, но тот и глазом не моргнул.

Сперва давал показания Белен. Он рассказал, что я воровал скот у него и у Джастина, что меня за это и уволили и что тогда я рассвирепел и застрелил Фарлеев. А потом, когда люди Белена убили Эдди Холта, напал и на них.

— Так он убил Фарлеев? И брата, и сестру? — спросил судья.

— Да, обоих, мерзавец, застрелил.

В следующую секунду дверь отворилась, и в зал суда, опираясь на костыли, вошла Энн Фарлей. Она была бледна, но выглядела гораздо лучше, чем в последний раз, когда я ее видел. Девушка подошла ко мне.

— Прости меня, Барни, — проговорила она. — Но я была больна. Я ничего не знала.

— Ничего, забудь об этом, — сказал я.

Поднялся шум. Все взоры устремились на Романа Белена. Он то открывал, то закрывал рот, а потом сделал движение, словно хотел встать. Но солдаты уже поднялись со своих мест и встали на выходе.

Энн прошла на свидетельское место и кратко, но убедительно рассказала всю историю. Затем вытащила из кошелька сложенный вдвое листок бумаги.

— Ваша честь, это было написано перед смертью моего брата. Если бы мистер Пайк был в чем-то виновен, брат так не написал бы.

Судья взглянул на бумагу.

— Я узнаю его подпись, — произнес он.

Затем слово взял Док Финнерти. Он сообщил, что, исследовав раны на трупах, усомнился в истинности поведанной Беленом истории. На телах Фарлея и Холта раны более давние, чем можно было бы допустить, исходя из рассказа Белена.

Затем судья предложил мне опознать людей, бывших с Беленом. Я принялся за дело и вскоре дошел до Реда Хадемана. Он бесстрастно глядел на меня своими стальными глазами.

— Ваша честь, — сказал я, — я никогда не видел этого человека среди людей Белена. Его с ними не было. Но я его знаю и могу вас заверить, что он ни за что не ввяжется в такие дела. Тут, должно быть, вышла ошибка.

Белен еще больше помрачнел.

— Клянусь… — открыл он рот.

— Заткнись! — оборвал его Фарго и повернулся к шерифу. — Эти люди теперь на вашем попечении. Задержите пока и Хадемана. Я хочу поговорить с ним.

Энн ждала в другом конце зала. Мы с Джимом Фарго и Редом Хадеманом отошли в сторону.

— Ред, — сказал Фарго, — мы оба с тобой знаем, что ты там был. Но если Пайк это скрывает, значит, у него на то есть веские причины. У тебя есть знакомые в Техасе?

— У меня там родня.

— А хорошая лошадь у тебя имеется?

— Конечно.

— Тогда навести-ка свою родню… И лучше не возвращайся в Монтану.

Мы с Энн вышли на улицу. Признаться, увидев, какими глазами на нас уставились некоторые из собравшихся вокруг Ковбоев, не говоря уж о погонщиках «Бриллиантового Р», я Несколько смутился.

— Я отдала судье завещание Фило. Он оставил весь свой скот тебе.

— Почему мне?

— А почему бы нет? Ты помог нам в тот момент, когда нам неоткуда было ждать помощи. Ты и тот негр.

— Эдди был отличным парнем. — Я невольно сжал кулаки. — Он научил меня драться.

— У Фило было почти три сотни голов рогатого скота и не менее пятидесяти лошадей. Мы могли бы выстроить ранчо.

Ну… знаете, я просто дар речи потерял. Всю жизнь я мечтал о ранчо, — но неужели они сбываются, наши мечты? А может… в общем, не знаю. Я понимал только одно: такой неотесанный ковбой, как я, этого не заслужил.

— Если ты и впрямь этого хочешь, — наконец вымолвил я, — то я постараюсь сделать все, чтобы впоследствии тебе не пришлось жалеть о своем решении.

— Фило сказал, что ты никогда на мне не женишься, если у тебя не будет собственности. А еще он сказал, что ты во время этого ужасного путешествия только обо мне и думал.

— Я был бы лжецом, если бы стал это отрицать, — признался я.

Мы остановились у ступеней отеля. Я просто не находил слов. Впервые я был помолвлен с девушкой. Да и вообще с тех пор, как мне минуло четырнадцать, я никогда не влюблялся. А та девушка так никогда и не узнала о моих чувствах. Стоя перед крыльцом, я хотел поцеловать Энн, понимал, что должен это сделать, и чувствовал себя распоследним болваном. Но она сама потянулась ко мне и нежно поцеловала в губы. Потом скрылась в гостинице. А я остался стоять, ожидая, что вот-вот кто-нибудь засмеется.

Наконец я повернулся и прямиком направился к салуну Чарли Брауна. Ноги мои едва касались земли.

В салуне сидели несколько парней, и я заказал на всех выпивку. Я видел перед собой чудесный, дружественный мне мир, и сам внезапно стал лучше. И, конечно, я стал богачом. А вдобавок обручился с ирландской девушкой, моей будущей женой.

Глядя в зеркало на свое лицо, все еще опухшее после побоев Белена, я задавался вопросом: ну что во мне нашла такая девушка, как Энн? Впрочем, человек ведь сам кует свое счастье. И если я пока немногого достиг, то это не значит, что я ни на что не гожусь. Спору нет, я не бриллиант. Зато я много повидал и после долгих трудов стал покрепче иного алмаза.

Допив виски, я вышел на улицу и остановился, вдыхая воздух старой доброй Монтаны. У меня появилось такое чувство, будто весь мир раскинулся передо мной как огромный пиршественный стол.

Само собой… потрудиться придется немало. Фило оставил мне все, чем владел в Монтане. В общем-то не так уж и много, но это даст возможность неплохого старта. А я со своим-то опытом и навыками сумею продвинуться вперед. Вот сейчас, подумал я, отправлюсь на конюшню проведать Мальчугана. Когда я оставлял его, он был сильно утомлен. Может, там и неплохо заботятся о лошадях, но ведь нужно убедиться самому…

Когда я вошел в стойло и заговорил с Мальчуганом, он повернул ко мне голову и тихонько заржал. Я понимал, что ему здесь скучновато. Ведь если конь привык к обществу людей, то к ним тянется и тоскует, когда никого нет рядом. Поэтому я встал у стойла и принялся рассказывать ему про Энн, и про себя, и про то, как заживем на ранчо у Биг-Хорна. Потом я похлопал его по крупу и шагнул к выходу. Но тотчас остановился… Прямо на меня смотрело дуло револьвера.

Револьвер находился в руке Ван Боккелена. Глядя на меня через прицел, он радостно ухмылялся. Рядом с ним стоял Роман Белен.

Я был без оружия. Да и какой в нем толк, если тебя уже взяли на мушку.

— Ты не захотел бежать со мной, — заявил Ван Боккелен, — вот я и прихватил с собой Белена.

— Я убью его! — взревел Белен. — Задушу голыми руками.

Ван Боккелен неспешно убрал кольт в кобуру.

— Поступай как знаешь, — произнес он. — А я пока оседлаю лошадей.

Роман Белен был высок и силен, проворен и ловок. Он в свое время отколотил Хогана, а ведь Хоган дважды одолел меня. Сейчас Белен стоял между мной и дверью, словно думал, что я попытаюсь удрать.

Не проронив больше ни слова, он рванулся вперед. Я ударил его правой в живот. Ударил очень вовремя, поскольку перехватил Белена в прыжке, как Эдди и учил. Белен замер, и тут-то я нанес ему второй удар — левой в зубы.

Левая, моя больная рука, от удара снова заболела, зато губы Белена превратились в кровавую лепешку. Озверев, он ринулся на меня, бешено молотя кулаками. Мне оставалось лишь отскочить назад и занять оборонительную позицию. Он снова на меня наскочил, но я стремительно выставил вперед колено, заставив его отпрянуть.

А затем мы вновь сошлись. Ван Боккелен, подтягивая подпругу, наблюдал за нами, словно зритель на спектакле.

После того как мне удалось два раза достать его, я и сам пропусти л, должно быть, с дюжину ударов. Однако по большей части эти удары, хотя и сильные, приходились мне в плечо или грудь и не причиняли особого вреда.

Дважды Белен сшибал меня с ног, но я успевал откатиться и вскочить. Мы снова и снова налетали друг на друга. В какой-то момент он неожиданно нанес мне удар в пах. Я рухнул ему под ноги, и он, с разгона налетев на меня, кубарем покатился по земле. Извернувшись, я первым оказался на ногах. Он начал подниматься, и тут я врезал ему по носу. Кровь хлынула потоком.

Белен снова рванулся вперед, но на сей раз я не стал отступать.

Ему удалось крепко достать меня правой. Он вздумал повторить этот прием, но я, в свою очередь, тоже ударил правой, затем левой — и снова правой. Он отпрянул, его пошатывало. Я шагнул следом за ним, внезапно ко мне пришла уверенность, что я одолею его.

Все это время я словно слышал слова Эдди:

«Заставь его промахнуться, а потом бей. Он из тех, кто всегда метит в голову, кто всегда бьет по лицу. Заставь его промахнуться, а потом бей под дых. И уж как он ни крепок, все равно свалится».

Я сделал ложный выпад и, когда Белен кинулся на меня, встретил его мощным апперкотом. У него перехватило дыхание, челюсть лязгнула, рот открылся. Я же снова перешел в наступление.

— Похоже, тебе нужна помощь, — заметил Ван Боккелен и шагнул вперед, поигрывая шестизарядным кольтом. — Ты, Белен, не слишком удачно выступаешь.

Белен пытался перевести дух. Он поднял руку, утирая кровь. И тут я двинул ему правой в живот. Он рухнул, а я повернулся к Ван Боккелену.

— Чтобы остановить меня, — сказал я ему, — тебе придется спустить курок, и тогда сюда сбежится весь город. Так что если собираешься сматываться, лучше скачи, да поскорее.

Некоторое время он колебался, потом засмеялся.

— Что верно, то верно. Не ожидал, что у тебя так варит котелок.

— Слушай, Ван Боккелен, — сказал я, — в один прекрасный день, когда тебе на шею накинут петлю, ты еще вспомнишь мои слова. Так вот… Я-то, возможно, никогда не буду купаться в золоте, зато проведу всю жизнь на свежем воздухе, буду вкусно есть и сладко пить, женюсь на замечательной женщине и увижу, как подрастают мои дети. А ты? Время от времени тебе будет перепадать жирный кус — пачка зелененьких банкнот, но тебе придется расплачиваться за них годами, проведенными в кутузке и вечным страхом сделать неверный шаг. Помнишь, там в камере, ты сказал мне, будто тебя замели только за скотокрадство. А Фарго говорил мне, что тебя разыскивают еще и за убийство… где-то на Востоке. Ты можешь бежать отсюда в иные края. Но через некоторое время, даже если везение не оставит тебя, тебе будет некуда бежать. И тогда ты попадешь в лапы закона.

— Закона? — фыркнул Ван Боккелен. — Еще не попадался мне такой законник, которого я не мог бы обвести вокруг пальца. Ни один. Я ловчее любого из них.

— Возможно… Но ловчее ли ты сотни законников? Или тысячи? Их много, и время работает на них. А ты один-одинешенек, и время играет против тебя.

Белен начал подниматься. Я проворно занял такую позицию, откуда мог в любой момент свалить его одним ударом.

— Его я задержу, — проговорил я. — Ты будешь возражать?

Ван Боккелен усмехнулся.

— Ты идиот, — сказал он. — У меня же в руке пушка.

У Белена не хватило сил подняться, и он снова рухнул на землю, точно куль с песком.

— Верно, у тебя пушка, — согласился я. — Ты можешь один раз спустить курок, прежде чем я доберусь до тебя. Ты же всегда считал, что револьвер решает исход дела. А вот я видел, как человек, в котором засели четыре пули, сумел убить того, кто в него стрелял. Хочешь рискнуть?

— Нет, — угрюмо отозвался он. — Будь я проклят! Стою тут с тобой и теряю время попусту, когда мог бы уже ускакать. — Он помолчал. — Собираешься натравить на меня закон? Скажешь им прямо сейчас?

— А зачем? Ты, Ван Боккелен, и так пропадешь. Ты несешься вниз по обрыву с завязанными глазами. Нет, я не собираюсь рассказывать о тебе раньше, чем мне придется это сделать. Так что беги себе — все равно ни к чему хорошему не прибежишь.

Ван Боккелен подвел лошадь к выходу, вскочил в седло и с минуту пристально смотрел на меня.

— Ты побьешь самого дьявола, Пайк. Никогда не видел такого парня, как ты.

Он ускакал. Я смотрел ему вслед. Затем вернулся к Белену. Тот снова заворочался, глядя на меня, словно побитая собака. Его обычного бахвальства и высокомерия как не бывало.

— Ты переломал мне все ребра, — простонал он.

— На то и рассчитывал.

Когда за Беленом вновь захлопнулась тюремная дверь, сторож спросил меня:

— Ты не видал второго? Высокого белобрысого парня?

— Он ускакал.

Взглянув на меня повнимательней, тюремщик заметил у меня на лице свежую кровь и синяки.

— Небось изрядно пришлось повозиться?

— Только с этим. А Ван Боккелен… Мы с ним просто потолковали кое о чем.

Измотанный до предела, я медленно побрел по опустевшей улице. Шаги мои гулко отдавались по тротуару. Но в первый раз за всю жизнь я почувствовал, что не одинок. Теперь, оглядываясь на прошедшие годы, я и сам удивлялся, что всегда и везде был один. А все оттого, что никто во мне не нуждался. Вообще-то, главное, что нужно мужчине, если, конечно, он настоящий мужчина, это чтобы у него был кто-то, о ком он должен заботиться. А иначе в работе нет ни малейшего смысла.

В некоторых окнах светились огоньки. Темные же окна навевали тоску и чувство одиночества. Но теперь у меня была Энн, и я знал, зачем живу на этом свете.

Я брел в направлении гостиницы. Приблизившись к дому, я разглядел затаившуюся в тени фигуру, странную и угловатую, не сводящую глаз с окон отеля. Неподалеку я заметил мула.

— Здравствуй, Лотти! — прокричал я. — Я Пайк. Помнишь, мы с тобой встретились на тропе.

— Да, помню.

— Послушай, Лотти. Она сестра Фило. Ее зовут Энн.

Несколько минут девушка молчала. Потом проговорила:

— Он был добрый. Как вы думаете, я ему нравилась?

— Ну конечно, Лотти. Ты славная девушка.

Она вышла на тротуар и подошла ко мне. Ростом она была не ниже меня, а в своей мешковатой мужской одежде казалась, пожалуй, и покрупней меня.

— Что же мне теперь делать, мистер Пайк? — Она выглядела растерянной и озадаченной. — Раньше Клайд всегда говорил мне, что делать, но он давно умер. А потом мне говорил мистер Фарлей… — Она пристально смотрела на меня. — У нас с ним никогда ничего не было, мистер Пайк, но он всегда так хорошо разговаривал со мной. Ну, будто я настоящая леди… Никто раньше со мной так не говорил, даже Клайд. Что мне теперь делать, мистер Пайк? У меня никого не осталось.

— Лотти, — сказал я, — советчик из меня никудышный, но на твоем месте я бы уехал из этих краев. Ускакал бы куда-нибудь, где слыхом не слыхивали о Клайде Оруме. А там я раздобыл бы подобающую женщине одежду и подыскал работу.

Девушка тяжело вздохнула.

— Я тоже так считаю… Но что я умею делать?

— Ты умеешь готовить?

— Да, мистер Пайк. Клайд всегда говаривал, что я лучшая кухарка, какую он только знал. И мистеру Фарлею тоже нравилась моя стряпня, поэтому я ему частенько что-нибудь привозила. Но когда я увидела там эту… я ее просто возненавидела. Ведь когда у мужчины есть своя женщина, он не станет терять время на такую деваху, как я.

— Уезжай отсюда, Лотти, оденься по-человечески и постарайся где-нибудь пристроиться поварихой. И никому про себя ничего не рассказывай. Если будешь хорошо готовить, то увидишь, никому и в голову не придет задавать тебе лишние вопросы.

— Спасибо вам, мистер Пайк.

Она повернулась к своему мулу.

— У тебя есть деньги, Лотти?

— Нет, мистер Пайк. Я уже давно не видела денег.

В моих карманах тоже было не густо. Впрочем, как всегда. Но, на счастье, Джастин тогда заплатил мне немного, а пока сидишь в тюрьме, особо не пошикуешь.

— Слушай, Лотти, вот тебе двадцать восемь долларов. Уезжай отсюда. Это немного, но больше у меня нет.

Лотти взяла деньги и с минуту молчала. Потом вдруг выпалила:

— Мистер Пайк, а ведь я хотела застрелить эту девушку.

— Знаю, Лотти. А вот я собираюсь жениться на ней. Фило этого хотел.

Она еще с минуту стояла передо мной. Затем, тяжело ступая, направилась к мулу. Я услышал, как заскрипело седло.

— Скажи, Лотти, это ты надевала на копыта мула мокасины? — спросил я.

— Да, мистер Пайк.

— Не делай больше этого, Лотти. Все уже кончилось. Уезжай отсюда и постарайся быть хорошей девушкой. Ты даже не представляешь, сколько на свете мужчин, которым очень понравится такая большая девушка, если она по-настоящему хорошо готовит. Нужно только следить за собой. Ну, знаешь, опрятно одеваться, причесываться и все такое прочее… Так что имей в виду, понятно?

— Да, мистер Пайк, я все поняла.

С этими словами Лотти ускакала прочь. Мне показалось, что теперь она держится в седле чуть прямее, чем прежде. А может быть, мне просто этого очень хотелось.

Стоя у гостиницы и прислушиваясь к затихающему стуку копыт, я подумал, что, в сущности, мы с Лотти не так уж отличаемся друг от друга. Только мне уже посчастливилось найти свою дорогу. А теперь, возможно, и она ее отыщет.

Повернувшись, я направился ко входу в гостиницу, где собирался переночевать.

Итак, размышлял я, что же получается? Выходит, надо заключить с племенем кроу сделку относительно приглянувшегося мне участка земли за горой. Или найти другое подходящее место, где было бы вдоволь воды и несколько высокогорных лугов и где можно косить траву и пасти скот на исходе лета. А потом потребуются рабочие руки, чтобы помочь мне управиться со стадом. Но все это могло и подождать. Я ведь стал ранчевладельцем, заимел собственное стадо. Теперь мне всегда будет открыт кредит. Поэтому перво-наперво я собирался обзавестись новой одеждой, как мне теперь и приличествовало.

Как там Эдди про это сказал? Ах да, «фасад»…

Луис Ламур С попутным ветром

Глава 1

Меня зовут Тэттон Чантри.

Если не рассчитывать на особое благоволение богов, мне осталось жить считанные минуты. Двое моих товарищей-матросов уже мертвы, а остальные, кто был с нами в шлюпке, покинули берег, полагая, что я тоже мертв. Шлюпка качалась на белых гребнях волн, приближаясь к борту «Доброй Катерины».

Теперь я один, без провианта, без мушкета, на мне только одежда, в которой я был, а из оружия со мной лишь шпага и ее меньший собрат — кинжал.

Но если в руках у тебя шпага, разве можно считать себя одиноким? Шпагой покоряют королевства! Сколько людей добились успеха, не владея ничем, кроме шпаги. Я стою на краю материка, и кто знает, не стану ли я когда-нибудь его властелином?

Но прежде всего я должен сохранить жизнь... а чтобы сохранить жизнь, мне понадобится все мое мужество и, главное, предельная осторожность.

Прижавшись к кривому стволу изувеченного ветрами дерева, я с бьющимся сердцем ждал дальнейшего развития событий. Ведь они должны прийти и за мной. Двое моих товарищей мертвы, и дикарям, конечно, известно, что я остался один.

У меня пересохли губы, и я судорожно проводил по ним языком. Неужели я трус? Смерть нависла надо мною темной тучей. Неужели я, чей клинок принес смерть многим людям, боюсь смерти?

Как легко быть храбрым на виду у других! Часто люди лишь тогда храбры, когда на них смотрят. Но меня сейчас никто не видит, я один, я могу позволить себе быть трусом.

Возьму и кинусь без оглядки, пока меня не затравят, как зайца.

Но нет! Чтобы Чантри бежал, как заяц?! Правда, на самом деле меня зовут иначе. Я взял себе чужое имя, взял по необходимости. И после этого опозорить его? Оказаться недостойным этого имени? До сих пор я ничем не замарал его. И если мне суждено умереть, я умру с честью, пусть и не в открытом бою, а в схватке с дикарями.

Неужели настал конец моим надеждам, моей борьбе, моим мечтаниям? Неужели я, потомок королевского рода, прошедшего через взлеты и глубокие падения, умру на этом пустынном и заброшенном берегу?

Дикари убили двоих моих спутников, но видели ли они меня? А вдруг я остался незамеченным? Знают ли они, что я прячусь здесь? Возможно, они не убили меня только потому, что замешкались, обшаривая трупы убитых?

Если им известно, что я жив и прячусь здесь, они легко выследят меня и наверняка убьют. Спрятаться не удастся: полоса кустов и карликовых деревьев, тянущихся вдоль воды, очень редка.

Мы высадились на берег за пресной водой. Быстро наполнили бочонки, матросы сели в шлюпку, а мы втроем — я и два моих спутника — отстали, оглядываясь вокруг. Скоро они направились к шлюпке, мое же внимание привлек какой-то предмет, полузасыпанный песком, и я занялся им.

Внезапно без единого звука появилась толпа дикарей. Они кинулись на моих спутников. Стоявшей у берега шлюпке удалось воспользоваться этим и уйти в море.

Туча стрел обрушилась на шлюпку — не знаю, попали ли они в кого-нибудь. Дикари бросали и копья, но большая их часть не долетала до шлюпки. И в это время самый проворный из команды выстрелил из мушкета.

Пуля угодила в одного из нападавших и почти снесла ему голову. Ошарашенные дикари отпрянули, и шлюпка, подгоняемая течением, набрала скорость и ушла в море.

Дикари принялись обыскивать трупы убитых моряков, оживленно переговариваясь между собой и восторженно вскрикивая при виде новых находок.

Легкий бриз шевелил листву дерева, под которым я скорчился в ожидании развязки. Капли холодного пота стекали у меня по лбу, заливали глаза, но я боялся пошевелиться: любое мое движение могло выдать меня. Дикари были всего в тридцати ярдах, и сквозь зелень деревьев я хорошо их видел.

Леденящий страх сковал мои члены. Я понимал: когда они приблизятся, мне не останется ничего другого, кроме как броситься на них и колоть и резать клинком, пока они не убьют меня: лучше смерть, чем плен. Я слышал немало о пытках, которым они подвергают пленников.

Итак, похоже, Тэттону Чантри, последнему в своем роде и первому, кто носит это имя, пришел конец.

Далеко в море стояло мое судно — шлюпка уже подошла к его борту. Как я мечтал оказаться в ней и вместе со всеми подняться на борт! Сколько раз за время нашего путешествия мне хотелось сойти на берег! И вот я на берегу и мечтаю снова попасть под защиту судна!

Бочонки с водой подняты на палубу, поднята и сама шлюпка. Мои товарищи, наверное, рассказывают сейчас о том, что произошло. Вскоре они распустят паруса, и я останусь на пустынном берегу. Один, если не считать дикарей...

Сегодня капитан сядет обедать в одиночестве в маленькой каюте корабля: меня, его постоянного сотрапезника и компаньона в торговых предприятиях, за столом не будет.

Что станется с моими товарами? С моим вкладом? В трюме «Доброй Катерины» находится все, что я накопил за свою жизнь и что, как я надеялся, должно заложить основу капитала, который унаследуют мои дети, дети Чантри.

Присвоит ли владелец судна мое имущество? Или положит деньги на имя моих наследников, которых, Господи прости, у меня нет? Или будет хранить их какое-то время у себя на случай моего возвращения?

Я ждал... На судне подняли паруса, ветер наполнил их, и «Добрая Катерина» стала удаляться. Что-то оборвалось в моей душе. Я не отличался слезливостью, не скорбел о своих капиталах, видит Бог, довольно скудных, и никогда не считал, что мне пристала роль Иова. Возможно, потому, что я ирландец. Ирландцы умеют переносить превратности судьбы. Их трудно повергнуть в уныние и лишить надежды...

Пусть дуют холодные ветры, пусть льет проливной дождь, пусть терзает голод, ирландец всегда остается ирландцем!

Беда в том, что дикари этого не знают.

Я по-прежнему жду... Паруса скрылись за линией горизонта. Дикари прекратили возню за деревьями.

Сейчас они тронутся ко мне. Я их встречу с кинжалом в руке, я не посрамлю своего отца. Если уж мне суждено умереть, не оставив потомства и продолжения своего рода, я умру с честью, как требуют заветы моих предков, как воспитали меня отец и дед.

Пусть трусы глумятся над героями, — таким образом они сводят счеты с настоящими мужчинами. Пусть ежатся и сгибают спину под плетью. Меня воспитали на примерах жизни Гектора, Ахилла[33] и Конна Ста Битв[34]. Я выпрямился, твердо встал на ноги и, сжав шпагу в руке, приготовился драться. Но дикарей не было.

Ну что же, ладно. Я сам пойду им навстречу.

Бог мой, ушли! Что такое? Неужто они так презирают меня? Считают ниже своего достоинства даже убить такое жалкое существо, как я? Или просто не знают, что я прячусь здесь?

На земле лежат двое матросов. Они были хорошие парни. У обоих изуродованы лица и тела... варварски изуродованы.

Я молча снял перед ними свою шляпу с пером, отдавая им дань уважения, они честно выполняли свой долг и на море, и на суше, они жили и умерли, как настоящие мужчины. Но даже будь они последними негодяями, я все равно хотел бы, чтобы они были живы, потому что без них я совсем один.

Как благодушны мы бываем, живя в безопасности, под охраной закона и государства! Как не отдаем себе отчета, что, если бы не правительственные установления и законы, в мире воцарились бы дикие нравы, жестокость и голод!

Эти извечные враги всегда подстерегают за хрупкими стенами закона. Из-за них нам постоянно грозят голод, жажда и холод, всегда находятся люди, готовые грабить, насиловать и увечить себе подобных, а не жить цивилизованной жизнью...

Если мы чувствуем себя в безопасности, то только потому, что от злых сил нас ограждает государство. Землетрясение, революция, война или просто внезапная отставка правительства, и мгновенно наступает хаос, оставляющий цивилизованного человека нагим и беззащитным.

В таком положении оказался теперь и я...

Было бы лучше, если бы я вырос в лесу или на ферме, но я жил в городе, обретался в обществе джентльменов и, Господи спаси, дам.

Вот бы сейчас оказаться там!

Что же я, Тэттон Чантри, могу предпринять здесь, на этом пустынном берегу, не имея ровным счетом ничего?

Я мастерски владею шпагой; неплохо разбираюсь в военной тактике и фортификации. Знаю толк в травах, медицине и магии. Сумею, если потребуется, организовать осаду крепости или провести сражение, я умею обучать солдат военному искусству. Мне можно доверить переговоры о мире, о капитуляции, о выкупе взятого в плен короля. Но вот сумею ли я обеспечить себе пропитание на этом бесплодном острове? Все мои познания здесь не помогут.

По преданию, мой род восходит к древним королям Ирландии, и я якобы был рожден для роскошной жизни. Но я помню лишь, что родился в семье главы большого ирландского клана и что жили мы в некоем подобии замка на скалистом побережье Ирландии.

Мальчишкой я бродил по прибрежным скалам, рыбачил, плавал в море, лазил по всем окрестным пещерам и расселинам, охотился.

Англичане в свою очередь тоже охотились за нами. Они набросились на мою семью, как стая волков. Мой отец и дяди погибли, храбро сражаясь, и перед смертью отец успел сказать мне: «Беги! Иди той дорогой, которую я тебе указал, и живи, чтобы имя наше не умерло и осталось хотя бы в наших сердцах! Уходи, сын мой, я люблю тебя и не хочу, чтобы ты умер! Живи честно, живи как потомственный аристократ и истинный ирландец!»

И я ушел...

Хотя я был всего лишь мальчишкой, если бы я не ушел, англичане убили бы меня. Но у меня были проворные ноги, быстрый ум и желание жить.

Тогда-то мое знание окрестных пещер и расселин сослужило мне хорошую службу: я затеял со своими преследователями игру в прятки. Я залезал в узкие расселины, недоступные для них, и потешался над их беспомощностью.

Один английский солдат застрял между скалами. Он судорожно пытался достать свободной рукой пистолет, чтобы застрелить меня, но прежде, чем он успел выстрелить, я ударил его по голове камнем, выхватил нож у него из-за пояса и убежал по проходу в скалах, о существовании которого никто не знал. Так я покинул останки своего отца и родное пепелище.

Потом потянулись месяцы скитаний. Я прятался где придется, питался тем, что удавалось украсть, — в основном молоком да ячменными лепешками, и наконец снова вышел к морю. Я был не первый беглец со своего родного острова и, видно, не последний.

Мои кузены служили в иностранных армиях, и если бы мне удалось добраться до них...

Глава 2

Но все это было много лет тому назад. Сейчас я стою один на пустынном берегу, мое судно ушло, посчитав меня убитым. Мое небольшое состояние пропало, и отныне в моем распоряжении лишь собственная голова и шпага.

Море пустынно, и, насколько хватает глаз, пустынен берег. Он слегка изгибается к юго-западу. Наше судно стояло в обширной бухте, образованной двумя мысами, один из которых едва виден на востоке.

Мы высадились на рассвете, а сейчас еще только полдень.

На расстоянии полугода пути на север находится французский форт. На юге расположены испанские поселения, одно из них, как я слышал, находится на реке Саванна. Я принял самое простое решение — выбрался из кустов, повернул направо и двинулся по берегу.

Вскоре я был вынужден умерить шаг, идти по глубокому песку в тяжелых сапогах и куртке было трудно, и к тому же солнце пекло невыносимо. Наконец я остановился, снял шляпу с пером и вытер пот со лба.

Далеко на юге мне почудилась грот-мачта «Доброй Катерины». Все мое состояние находилось на ее борту. Я так старался скопить капитал! Если бы я остался на судне и торговое предприятие закончилось успешно, я вернулся бы богатым человеком.

Я вновь пустился в путь. Меня окружал синий и белый цвет — синее небо над головой, синее море слева и тянущаяся до бесконечности полоса белоснежного песка. Теперь я шагал бодрее, уныние прошло. Ведь как-никак я потомок королей и рыцарей! А самое главное, молод и полон сил. И весь мир у моих ног!

И впрямь разве можно унывать в такую прекрасную погоду? Правда, здесь не найдешь за углом кабачка, где можно пропустить стаканчик, выпить бутылку холодного пива или, если захочется, обзавестись веселой подружкой. Здесь живут дикари, и они могут в любую минуту лишить меня жизни. Но пусть попробуют, сделать им это будет не просто. Силой меня Бог не обидел, и со мной моя шпага, а, как известно, с ней можно завоевать весь мир.

Так-то оно так, но я понимал, что, когда стемнеет, это будет слабым утешением. Дикари вооружены луками и стрелами, а стрела летит дальше, чем может достать острие шпаги.

Лук и стрелы! Как же я не подумал об этом сразу!

Мальчишкой я стрелял из длинного английского лука. И, бывало, мастерил это оружие своими руками.

Солнце тем временем опускалось к горизонту, и я все время высматривал укромное место, пригодное для ночлега, — яму или нору, где можно надежно укрыться от глаз дикарей, которые, вероятно, уже гонятся за мной.

К счастью, мои сапоги не оставляли следов на сыпучем сухом песке. Я замедлил шаг. Море было по-прежнему пустынно. Вдоль этих берегов обычно ходит много судов разных стран, и не исключено, что когда-нибудь я увижу судно и смогу подать ему сигнал. Суда заходят сюда за мехом и жемчугом, высаживают золотоискателей, здесь пополняют запасы пресной воды на пути из колоний в Испанию голландские, английские и французские суда. Но сейчас, как назло, море и берег совершенно пустынны.

Впрочем, минутку! А это что такое? У самого берега я увидел беспорядочное нагромождение старых бочек, судовых снастей, разбитую шлюпку, заросшую корнями и ветвями деревьев.

Здесь, на крутом изломе береговой полосы, море освобождалось от разного хлама, выбрасывая его на сушу.

Я осторожно обошел это препятствие. При этом мне пришлось углубиться в сторону суши. И вдруг меня осенило — вот и убежище!

Я снял шляпу, чтобы не поломать перо, пригнулся и пролез под огромным корнем вывороченного из земли дерева. Переступив через лежащий на земле ствол дерева поменьше, я очутился как бы в небольшой пещере. Повесив шляпу и куртку на сук, я ободрал с сухих деревьев пласты коры и положил их поверху вместо крыши на случай дождя. Той же корой я укрепил стены, и получилась уютная хижина, в которой не хватало только очага и провианта. Крыша из коры была не менее надежна, чем соломенная. Что еще требуется человеку? Как, в сущности, примитивны его потребности! Как он легко утешается, получив самое необходимое! Вот только в животе у меня от голода урчало все сильнее, и это несколько портило мне настроение.

— Угомонись, — сказал я бодро своему желудку. — Сколько ни бурчи, все равно ничего не получишь. Придется сегодня обойтись без еды, а может быть, и не только сегодня, так что лучше затихни и наберись терпения.

Я был у моря. Утром при некоторой изобретательности я мог бы соорудить удочку, забросить ее и наловить рыбы. Но при этом мне пришлось бы стоять столбом, меня было бы видно издалека, и я стал бы легкой добычей любого охотника за скальпами. Лучше уж пусть урчит в животе, чем его распорят и ветер насыплет в него песку.

И с этой мыслью я погрузился в сон.

Мой желудок пробудился прежде, чем открылись глаза. Я сразу же уловил весьма аппетитный запах... запах жареного мяса!

Я сел на своем ложе.

День уже был в разгаре. Солнце стояло высоко, волны с шуршанием набегали на берег... И снова запах жареного мяса. Я вскочил и тут же ударился головой о нависающий сук. Море — хороший строитель, но плохой архитектор. Почистив одежду, я одернул свою куртку, стряхнул песок с полей шляпы, поправил на ней перо и вышел наружу — на берег.

Кругом было по-прежнему пустынно.

С одной стороны — лес, с другой — море и песок. Однако явственно пахло жарким.

Желудок сводило от голода. Откуда запах? Индейцы? Надеюсь, нет. Белые? Вряд ли. Нигде не видно никаких признаков судна, где-то укрыть его было бы невозможно.

Когда мои глаза привыкли к яркому дневному свету, я заметил над деревьями легкое движение воздуха. Может быть, дым от костра? Я потихоньку двинулся в этом направлении, стараясь идти по-охотничьи, от укрытия к укрытию. У самого леса я наткнулся на следы — по песку прошло несколько человек в сапогах с высокими каблуками. Я пошел по следам.

Вскоре раздались голоса, я остановился и прислушался. Говорили по-испански. Испанцы воевали с Британией, но в рядах испанской армии, как и в армиях Франции, Австрии и других стран, служили ирландцы. Некоторое время я жил в Испании и свободно говорил по-испански.

Я вновь взглянул на море и не увидел на его поверхности ни единого судна, ни шлюпки, ни барка. Не заметил я и каких-либо заливов, бухт или укрытий, в которых можно было бы спрятать судно. Однако я понимал, что никогда нельзя доверять своим глазам. Иногда укрытие невозможно обнаружить, пока не подойдешь к нему вплотную!

Существуют большие острова во много миль длиной, на которых есть внутренние озера, скрытые узкими полосами леса. Не занесло ли меня на такой остров? Это казалось вполне вероятным.

Пробравшись через заросли, я оказался на опушке небольшой поляны. На ней расположилась компания человек в двенадцать, среди них две женщины, и, по крайней мере, одна из них была молода и красива. Открывшаяся мне картина сильно напоминала пикник.

Некоторые из мужчин выглядели джентльменами, остальные были солдаты или матросы. Они жарили на костре мясо. Помимо запаха мяса, над костром веял и другой, очень приятный аромат, разбудивший в моей душе воспоминания о Константинополе, — аромат кофе!

Кофе! В то время в Англии еще мало знали этот восхитительный напиток, доставлявшийся из арабских стран и Турции. Рассказывали, что кофе открыл пастух, однажды заметивший, что его козы, наевшись кофейных зерен, всю ночь напролет бодрствовали.

Выйдя из-под сени деревьев, я остановился в выжидательной позе. Когда испанцы увидели меня, я церемонно поклонился, коснувшись травы пером своей шляпы, и обратился к ним на испанском языке. При моем появлении мужчины схватились за рукоятки своих шпаг, а женщины в испуге вскинули руки к лицу.

— Сеньоры и сеньориты, — сказал я. — Приветствую вас на своей земле. Могу ли я спросить — что привело вас в мои владения?

Глава 3

Испанцы изумленно уставились на меня. Молодой человек с черными усиками и остроконечной бородкой, окинув меня надменным взглядом, недоверчиво воскликнул:

— Ваши владения?

— Разумеется! Разве здесь обитает еще кто-нибудь? — Надев шляпу, я подошел к ним. — Капитан Тэттон Чантри, к вашим услугам.

— Англичанин? — с презрением в голосе спросил он.

— Ирландец, — поправил я его. — И я приветствую вас в своих владениях. Если вы голодны, можете охотиться, можете пить воду из ручья — вода здесь свежая и вкусная.

— Но по какому праву...

Не дав ему закончить вопрос, на который мне было бы затруднительно ответить, я прервал его:

— Но я не вижу вашего судна — оно где-нибудь поблизости?

— Наше судно затонуло, и нам пришлось высадиться на берег, — сказал мужчина постарше. Это был красивый джентльмен с сединой в волосах и бороде. — Если бы вы вывели нас в безопасное место, мы были бы вам весьма благодарны.

Я не собирался раскрывать им свое собственное бедственное положение, всегда лучше говорить с позиции силы, пусть даже мнимой.

— К сожалению, поблизости нет достаточно безопасного места. И моих людей здесь тоже нет. — Я сделал небольшую паузу. — А вы направлялись в Вест-Индию?

— Мы плыли в Испанию, — сказал старший из испанцев. — Меня зовут дон Диего де Альдебаран. Вы прекрасно говорите по-испански, капитан.

В разговор вступила красивая молодая женщина.

— Не присоединитесь ли к нам, капитан? Боюсь, мы мало что можем вам предложить, поскольку едва успели покинуть наше тонущее судно.

Я поклонился.

— Согромным удовольствием, уверяю вас! — По крайней мере, это было сказано искренне. Она и не подозревала, с каким удовольствием я присоединился к их трапезе. — Так, значит, ваше судно затонуло? — спросил я.

— Да, так что мы едва успели взять самую необходимую одежду и немного провианта.

Однако все были вооружены шпагами и кортиками, пистолетами и мушкетами. У дона Диего и молодого наглеца, которого я теперь не удостаивал и взгляда, были пистолеты в кобурах.

Вторая молодая женщина — судя по наружности, служанка-индеанка, подала мне мясо, хлеб и кофе. За едой испанцы разговаривали между собой, а я мудро помалкивал и слушал.

Скоро мне стало ясно, что у них возникли разногласия, что делать дальше. Дон Диего считал, что нужно идти на север в надежде увидеть какое-нибудь судно, которое возьмет их на борт. Самонадеянный молодой человек, которого, как выяснилось, звали дон Мануэль, напротив, предлагал двигаться на юг и добираться до испанского форта во Флориде. О том, как далеко находится этот форт, он, по-видимому, не имел ни малейшего представления.

— Хочу вас предупредить, — сказал я, — что индейцы здесь очень воинственны. Вчера в нескольких милях отсюда они убили двух моих людей.

Испанцы были ошеломлены. Видно, об этой стороне своего положения они не задумывались. Привыкшие жить в хорошо защищенных городах, они понятия не имели о том, что происходит в этих диких краях.

— Вы пугаете дам, — сказал дон Диего.

— Сеньор, — заявил я холодно, — у них, как и у вас, есть все основания для опасений. Серьезность опасности невозможно преувеличить. Я предложил бы для начала потушить костер, а кроме того, вам не следует задерживаться здесь дольше, чем это необходимо.

— Не бойтесь, — пренебрежительно отозвался дон Мануэль. — Мы все время настороже.

— Да, я заметил это, когда шел в ваш лагерь.

Он взялся за эфес своей шпаги.

— Мне не нравятся ваши манеры.

В любое другое время его угрожающий тон позабавил бы меня. Сейчас же я просто пожал плечами.

— Да? — сказал я. — Если вы желаете драться, можете быть уверенным, что у вас для этого будет много возможностей, пока вы не присоединитесь к своим. Если только вы доберетесь до них. А теперь потушите огонь...

Один из испанцев подошел к костру и начал растаскивать сучья.

Испанцы перестали обращать на меня внимание и затеяли пустой, бессвязный разговор об одежде, о трудностях пешего перехода, о ночевке под открытым небом.

Кофе был превосходный, и я с наслаждением ел хлеб с мясом. Годы солдатской жизни научили меня спать, когда выпадает возможность, и наедаться впрок, когда есть что есть.

Возле меня остановился испанец, который растаскивал костер, — по-видимому, солдат. Это был широкоплечий, коренастый молодой человек, по меньшей мере на шесть дюймов ниже меня. Он тихонько шепнул мне на ухо:

— Я рад, что вы с нами, капитан. Никто из этих господ никогда не спал под открытым небом, никогда не носил тяжестей и никогда не ходил иначе как по хорошо утоптанной дороге.

За свою жизнь я научился делать правильную ставку. Мудрое решение часто обеспечивает выигрыш.

— Ваше судно затонуло? — спросил я.

Он красноречиво пожал плечами.

— Когда я в последний раз видел его, оно было еще на плаву, но быстро набирало воду.

— Скверно, — сказал я. — Там, должно быть, остался провиант и запас оружия. — Тут мне пришла в голову еще одна мысль. — Вы добрались до берега на шлюпке? Где она теперь?

— Вон там. — Он показал на деревья. — Она была неисправна, когда мы спускали ее на воду. Мы еле добрались до берега.

Однако все же добрались! И если шлюпка в самом деле была, ее можно починить. Я сказал ему об этом.

— Кто знает? Может быть, и так, но дон Мануэль настаивает на том, чтобы идти пешком.

Пока мы ели, я вытянул из баска кое-какие сведения. Арманд — так он себя назвал — служил солдатом в Перу, где дон Диего был губернатором провинции, а дон Мануэль — каким-то чиновником, видимо, пользовавшимся влиянием в высших правительственных сферах. Арманду были известны в основном сплетни.

Дон Диего был опекуном красивой молодой девушки. Ее звали Гвадалупа Романа, и она направлялась в Испанию, где, вероятно, должна была выйти замуж. С этой девушкой была связана какая-то тайна, так по крайней мере мне показалось, когда я слушал рассказ баска.

Я взглянул на нее. Она посмотрела на меня и, когда наши взгляды встретились, отвела глаза. Она действительно была очень красива. Огромные темные глаза, осененные длинными ресницами, прекрасное гордое лицо с выражением печали и чего-то еще неуловимого... Ко мне подошел дон Диего.

— Вы хорошо знаете эти края? — спросил он.

Я не хотел лгать. Но признаться, что совсем не знаю эту местность, не мог, я был убежден, что без руководства эти люди продержатся недолго.

— Достаточно, чтобы утверждать, что здесь очень опасно. Вам лучше вернуться к вашей шлюпке, починить ее и отправиться в форт во Флориде.

— Но ведь среди нас нет никого, кто умел бы чинить шлюпки. Мы — джентльмены и солдаты, а не мастеровые. Шлюпка — это дело рыбаков и матросов.

— Значит, вы предпочитаете умереть? — Я нарочно говорил грубо и прямолинейно. — Несколько лет тому назад у берегов Юго-Восточной Африки потерпело крушение португальское судно. Спастись потерпевшие могли лишь, отправившись в путь пешком. Но среди них были преимущественно джентльмены и дамы, которым никогда не приходилось ходить пешком. Один джентльмен был такой толстый, что вообще не мог ходить. Сначала его несли матросы, но вскоре бросили, оставив сидеть на песке. Так он и умер, не сумев сделать над собой усилие.

— Но ведь шлюпка неисправна! Мы с трудом добрались на ней до берега!

— Если она продержалась на воде до берега, значит, течь не так уж велика. Я думаю, что ее можно починить. Уверяю вас, путь по морю легче и безопасней, чем по суше.

— Но кто это сделает, капитан? Вы джентльмен и вряд ли владеете навыками плотника...

— Я жил в вашей стране, дон Диего, и знаю, что джентльмены у вас не привыкли работать руками, но мы, ирландцы, умеем делать все, что надо.

Гвадалупа Романа подошла к нам и встала рядом с доном Диего. Она не сводила с меня глаз, я почувствовал смущение.

— Дон Диего, если вы пойдете на север, вы неминуемо встретитесь с индейцами, которые убили моих людей. Как ни опасно морское путешествие, все же его надо предпочесть пешему переходу, тем более что с вами женщины.

— Мы не видели никаких дикарей, — вмешался дон Мануэль. — И мы не боимся их.

— Если вам не страшны дикари, — сказал я, — тогда подумайте хотя бы о том, как вы с вашими женщинами переправитесь через устье реки? И как пойдете по болотам, которые кишат змеями и аллигаторами?

Я не хотел раздражать его и умерил резкость своего тона.

Дон Мануэль явно невзлюбил меня. Он собрался было возразить, но тут к нам подошел еще один человек.

— Сеньор Чантри прав, — сказал он. — Я плавал вдоль этих берегов, мы подходили вплотную к береговой полосе, пересекали устья нескольких рек. На протяжении многих миль здесь тянутся болота. Если шлюпку можно починить, то я за то, чтобы плыть по морю.

Дон Мануэль круто повернулся и отошел, не желая продолжать разговор с нами. Дон Диего немного погодя отправился за ним. Они остановились поодаль и заговорили между собой, энергично жестикулируя.

Испанец, который присоединился к нашему разговору, остался. Он был примерно лет на десять старше меня и производил впечатление решительного, уверенного человека, знающего себе цену.

— Скажите, — спросил он, — вы думаете, мы сможем добраться до Флориды?

— Это недалеко... К тому же я слышал, что еще ближе, на реке Саванна, тоже есть поселение. — Я замолчал, взглянул на него, а затем продолжил: — Я не очень понимаю ситуацию, но у меня сложилось впечатление, что тут не все ладно. Возможно, вы лучше меня знаете, насколько безопасен для вас путь во Флориду.

— Ваше впечатление не обманывает вас, капитан. Дон Диего и дон Мануэль сговорились выдать замуж сеньориту. Она должна была выйти замуж за ставленника дона Мануэля, и оба рассчитывали на большие барыши от этого брака. Но теперь возникла одна трудность.

Я молча слушал.

Он взглянул на дона Диего и дона Мануэля, но те были увлечены разговором. Сеньорита Романа стояла в стороне, прислонившись к дереву.

— Так вот, трудность заключается в том, что дон Мануэль сам захотел на ней жениться, а дона Диего такой оборот дела не устраивает. Потому что если она выйдет замуж за дона Мануэля, тот утратит свое влияние на нее, и ему уже больше нечем будет поживиться. Если же она станет женой того человека, которого они сосватали ей раньше, он будет полностью в их руках.

— А она что же? Всего лишь пешка?

— И очень ценная, капитан. Речь идет о миллионах.

— Миллионах?

Он пожал плечами.

— Разумеется, если все это правда, а я полагаю, что по крайней мере отчасти правда. Главное, что они сами верят в свой замысел и готовы начать крупную игру.

— А вы?

— Я всего лишь случайный наблюдатель, но знаю больше, чем кто-либо из них, хотя и не буду иметь с этого ни гроша. Да и не стремлюсь к этому. — Он ухмыльнулся. — Капитан, быть честным человеком не так уж легко, но боюсь, что другой судьбы мне не дано. В этом моя беда и причина вечных невзгод. Но что поделаешь? Я желаю только того, что мне принадлежит по праву, и не хочу играть на счастье или несчастье других.

— У нас с вами общий недостаток, сеньор, — сказал я с улыбкой.

— Мой друг, жизнь не баловала меня, но, боюсь, когда меня не станет, скажут лишь одно: «Он выдержал».

— Как и о каждом из нас. Вы из их компании?

Он пожал плечами.

— Я плыл пассажиром на их судне. Перед вами жертва собственной порядочности. Я командовал солдатами в Лиме и получил приказ атаковать противника, обладавшего заведомо превосходящими силами. Я возразил, сказав, что это означает повести людей на верную смерть, но мне ответили, что я должен выбирать — либо подчиниться приказу, либо подать в отставку и вернуться в Испанию. Я хорошо знаю арауканов[35], капитан. Я в силах одолеть их, но не такими методами...

— И вы подали в отставку?

— А что оставалось? Я ушел из армии и тем самым отказался от всего. Я уже не мальчик, который может испытывать свою судьбу, капитан. Командного поста мне больше никогда не получить. Другой профессии у меня нет. Но зато есть семья — жена и сын.

— А другие армии?

— Разумеется, я помню об этом. Ну а вы, сеньор? Где вам приходилось сражаться?

— Я ирландец. Родина отвернулась от нас, и потому мы — потомки благородных родов — разлетелись, как дикие гуси, по всему миру. Мы вербуемся в любую армию, каждая нас принимает. Нашего брата можно встретить повсюду.

— Ну а как вы попали сюда?

— Я скопил немного денег и вложил их в торговое предприятие. Видите ли, у меня есть мечта. Я бежал со своей родины, когда убили всех моих родственников, но я все равно люблю ее. Я надеялся разбогатеть, вернуться и выкупить свои родовые владения... выкупить то, что принадлежит мне по праву.

— Прекрасная мечта! Желаю вам удачи.

— А что вы знаете о Гвадалупе Романе? — спросил я.

— Ну, что вам сказать? Я думаю, она способна разрушить их планы и сумеет это сделать. Она божественно хороша, но это не лишает ее характер твердости. Будьте уверены, она лучше всех нас перенесет тяготы предстоящего путешествия, потому что, пожалуй, она сильнее всех нас. — Он переменил тему: — Пойдемте посмотрим шлюпку.

Мы тронулись в путь, и, когда проходили мимо Гвадалупы, она спросила:

— Вы идете смотреть шлюпку? Можно я пойду с вами?

— Пожалуйста, — ответил я.

Шлюпка оказалась совсем недалеко, у берега ближайшего ручья. По дороге я дважды заметил на ветках кустов клочки от дамских платьев. Если я их увидел, то, конечно, они не скроются и от глаз индейцев.

Шлюпка была обычная, в таких легко умещаются человек двадцать, а при необходимости даже больше. Я обошел ее, осмотрел повреждения и инвентарь, лежавший на дне. Я нашел мачту с парусом, три пары весел, пустой бочонок для воды, якорь и кое-какие инструменты.

Очевидно, шлюпка ударилась корпусом о борт судна при спуске на воду или уже внизу. Доска на носу была расщеплена, и в щель засунули скомканную рубашку. Я вытащил рубашку — она еще пригодится для других целей.

Подошла Гвадалупа.

— Ну, что вы думаете? — тихо спросила она, глядя на шлюпку.

— Это нетрудно починить, — ответил я.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

— Значит, вы на что-то годитесь?

Мне она нравилась. Я улыбнулся.

— Это как посмотреть. Но пробоину заделать сумею.

— Надо молить Бога о хорошей погоде. Хотя в любом случае плыть лучше, чем идти пешком. — Она взглянула на меня. — Они все так глупы! Не могу поверить, что они не понимают таких простых вещей. Похоже, им никогда не приходилось ходить по берегу.

— А вам приходилось?

— Я из Перу. Мы жили в горах возле джунглей, но иногда спускались на берег, где издавна жили наши сородичи.

— Увидеть бы Перу времен инков или еще раньше! — сказал я.

Она пожала плечами.

— Тогда была совсем другая жизнь, не уверена, что она вам понравилась бы. Ее отличало особое достоинство и блеск. — Она снова взглянула на меня. — Наша цивилизация началась не со времен инков — она существовала задолго до них. И тогда было своеобразное искусство... оно напоминало искусство ваших римлян.

— Моих римлян? Я ирландец, сеньорита.

— Но европеец, а это одно и то же.

— А вы ведь наполовину испанка, не так ли?

— Да, но я думаю иначе, чем испанцы. Я ведь из Перу, капитан, а это совсем другое дело. Я принадлежу к народу своей матери.

— А теперь вы направляетесь в Испанию?

Она вдруг резко отвернулась.

— Не по своей охоте, капитан. Будь моя воля...

— Сюда идут, — сказал я шепотом. — Вы сказали, не по своей охоте. Поговорим об этом позже.

Она снова повернулась ко мне и, окинув презрительным взглядом, сказала:

— Не думайте, капитан, что я принадлежу к числу девушек, которых легко обольстить словами. Я знаю, что делаю. Я им нужна, так как они думают, что мне известно, где спрятано золото инков. Дон Мануэль хочет заполучить меня и потому, что я ему нравлюсь, но главное для них — золото.

— Глупцы, — сказал я.

— А вы, капитан?

— Я тоже нередко делаю глупости. Иначе меня бы здесь не было. И возможно, я уже был бы богатым человеком. Я отношусь к типу романтиков. Мы обладаем здравым смыслом, но в нас больше говорит сердце, сеньорита, и поэтому мы обычно осыпаны благодарностями, но карманы наши пусты.

Она рассмеялась приятным звонким смехом. Подошел баск Арманд, и все повернулись к нему. Какое-то время мы продолжали разговор вдвоем.

— Они думают, я наивная простушка и не до конца понимаю, зачем они везут меня в Испанию. Ведь они делают это не только ради того, чтобы выдать меня замуж. Они надеются, что блеск испанского двора так пленит меня, что я выдам им все, что знаю...

— А что, они полагают, вы знаете?

Она вновь испытующе взглянула мне в глаза.

— Они хотят выведать у меня, где прячутся поселения, в которых еще сохраняются обычаи инков. Они считают, что меня, как неразумного ребенка, можно уговорить и запугать. Но они только напрасно теряют время, капитан. Я не скажу им ничего.

— Браво! — воскликнул я одобрительно. — Не сомневаюсь, что вы ничего им не расскажете.

— А вам, капитан, это не интересно узнать?

— Сеньорита, мне интересен мир, и я хотел бы, если возможно, увидеть его собственными глазами! Но в данном случае мне достаточно знать, что где-то продолжается прежняя жизнь. Мне не хотелось бы, чтобы старые обычаи умирали, потому что каждый народ должен искать собственный путь к мудрости и каждый из этих путей по своему хорош. У каждого народа есть что предложить миру.

— Так вы поможете мне, если будете в силах?

— Да, конечно, но прежде вы должны сказать мне, чего хотите, чтобы я мог все обдумать и разработать план действий.

— Они могут убить вас, капитан.

Я усмехнулся.

— Не припомню такого времени, когда меня не пытались убить, сеньорита. Наверное, мне суждено долго жить.

— Но вы один, а против вас — все!

— А Арманд?

— Он на их стороне!

— Так ли! Арманд — баск, сеньорита, а у басков своя голова на плечах. Я хочу привлечь его к починке шлюпки.

Тут появился дон Мануэль с бледным от ярости лицом.

— Сеньорита! — закричал он. — Вам здесь не место. Пойдемте отсюда.

Она повернулась и, не говоря ни слова, пошла за ним. Ее покорность озадачивала: девушка с таким независимым характером, и вдруг такая рабская покорность? Но в конце концов это не мое дело. Я согласился ей помочь, но я ведь не знаю, что у нее на уме. И я не совсем понимаю, от чего и от кого я должен ее защищать.

Главная моя забота — любым путем возвратиться в Англию и предъявить права на мою долю в торговой прибыли «Доброй Катерины», разумеется, если судно благополучно вернется и наше предприятие принесет доход.

А сейчас надо поскорее привести в порядок шлюпку и попытаться добраться на ней до поселения на реке Саванна или же до форта Сан-Огастин, если в этом будет необходимость.

Я вернулся в лагерь вместе с Армандом, но он тут же отошел от меня и присоединился к своим товарищам. Что это значит, подумал я, то ли меня решено держать в изоляции, то ли он просто хочет избежать столкновения?

Дон Диего спросил у меня ледяным тоном:

— Вы осмотрели шлюпку?

— Да.

— Вы можете починить ее?

— Да, могу... но с условием, что вы возьмете меня с собой. Я хочу вернуться в Европу.

— Разумеется, возьмем. Вам достаточно одного дня на эту работу?

— Если у меня будет помощник. — Я показал на баска. — Мы договорились с ним. Вдвоем, я думаю, мы управимся.

— Прекрасно. Тогда до завтра.

Стемнело, но костер по-прежнему горел ярким пламенем. Часовых не было. Кончита — девушка-индеанка — принесла мне ужин, и я съел его в одиночестве.

Впрочем, это было и к лучшему — мне предстояло все хорошо обдумать. Они пришли сюда на испанском галионе. Он еще был на плаву, когда они покинули его, и, возможно, вообще не затонул. На таких судах часто перевозят сокровища и ценные грузы.

Они говорят, что судно затонуло, но затонуло ли оно на самом деле? Никто этого не видел. А если оно и затонуло, то, может быть, на мелком месте?

В море не видно ни одного судна, но не исключено, что оно находится где-то за этим нашим длинным островом, если это и впрямь остров. Похоже, что я, Тэттон Чантри, молодой человек благородного происхождения, оставшийся без гроша в кармане и без всякого состояния после того, как наши владения в Ирландии отобраны, могу вдруг оказаться обладателем огромного богатства, каким за последние сто лет, а то и больше наша семья никогда не владела.

Может быть, галион вез серебро и золото из перуанских копей? Как долго я мечтал, что когда-нибудь мне улыбнется фортуна и я найду свой клад!

Может быть, я наконец нашел его!

Глава 4

Мой опыт ограничивался в основном военным и торговым делом, хотя я не раз бывал в морских плаваниях. Если у тебя ничего нет, выбирать не приходится. Мне нравилось бывать в отдаленных уголках земли, хотя мои странствования скорее обусловливались обстоятельствами моей жизни, а не просто желанием повидать свет.

По крайней мере я сообразил, что надо набрать несколько охапок листьев и устроить себе ложе. Я нашел укромный уголок подальше от костра, среди кустарника, который служил одновременно и защитой от ветра, и укрытием. Из всей компании испанцев, по-видимому, только у Гвадалупы, Арманда и офицера, имени которого я так и не узнал, было некоторое представление о том, как устроить ночлег в джунглях.

Я подумал было о шлюпке, но о ней особенно нечего было размышлять. Заменить расщепленную доску толстой древесной корой, которую здесь нетрудно найти, подогнать к пробоине — и все!

Важнее — само судно, к нему обратились мои мысли. Я пытался представить себе, как оно выглядит и куда его могло отнести, если оно и впрямь не затонуло. Свой замысел мне необходимо тщательно скрывать от всех... если только все окажется так, как я надеялся.

Еще не начало светать, когда я встал, натянул сапоги и, отряхнув одежду от листьев, пошел на берег.

Лес тянулся до самой воды. Протоки между островами были, по-видимому, неглубокие и узкие. Никаких следов судна я здесь не обнаружил. Спрямляя путь, я вскочил на плавающие в воде бревна и спугнул большую стаю цапель. Тысячи птиц разом взмыли в воздух, громко хлопая крыльями; мне это напомнило шквал аплодисментов в театре. Когда они пролетали мимо, лучи восходящего солнца окрасили их крылья в розовый и красный цвета. Я постоял, любуясь завораживающим зрелищем летящих в утреннем небе птиц.

По цвету воды я заключил, что в протоке есть более глубокий проход, ведущий в глубь острова.

Внезапно мне пришла в голову неожиданная мысль. Что произошло с остальными членами команды? Может быть, они остались на борту? А может быть, сели в другую шлюпку и куда-то уплыли? Или они где-нибудь здесь, поблизости? И что в действительности случилось с судном? Образовалась течь, вспыхнул мятеж? Капитана судна среди них нет, в таком случае где он?

Мне не нравилась такая неизвестность. Нужно будет разузнать у Арманда, решил я. Я остановился и стал внимательно изучать движение воды в протоке. Я был убежден, что глубокий проход был тут, и тогда, если корабль не потонул, приливная волна могла затянуть его дальше в протоку и где-то посадить на мель или выбросить на берег.

Неподалеку тянулась длинная пологая отмель. Разворошив песок носком сапога, я увидел массу пустых ракушек. По-видимому, здесь был лагерь дикарей, питавшихся ракушками и рыбой. Надо будет воспользоваться их опытом, множество морских птиц говорит об обилии рыбы.

Я нашел в песке сломанный кремневый наконечник стрелы, прекрасно выделанный, и вспомнил, что собирался обзавестись луком. Осмотревшись кругом, я присел на ракушечной отмели. Поблизости лежало старое бревно с отслоившимися большими кусками коры. Эта кора была, пожалуй, слишком трухлявой для моих целей — лучше было бы взять свежую кору с живого дерева, но я решил на всякий случай взять и эту.

Я собрал куски коры, нашел еще несколько кремневых наконечников для стрел, совершенно целых, и положил их в карман, рассчитывая воспользоваться ими в будущем. И вот тут-то, распрямляясь с куском коры в руках, я вдруг сквозь листву деревьев увидел судно! Точнее, часть кормы. Я пригнулся и снова взглянул туда: судно можно было увидеть только так.

Пора было возвращаться к шлюпке, меня, возможно, уже искали, и в лагерь — завтракать.

Возле шлюпки все было тихо. Я положил кору на землю и осмотрелся, подыскивая дерево с более подходящей корой. Вблизи лежал недавно упавший ствол дерева. Кора на нем была лучше, чем та, что я принес. Но, если придется, старая кора послужит объяснением моего отсутствия.

Я вытащил из рундука брезентовый сверток с инструментами и принялся за работу. Выровняв топором конец сломанной доски, я вырезал из коры заплату по размеру бреши. Потом проделал в коре отверстия шилом и, продев в них вощеную нить, прикрепил ее к корпусу шлюпки. Работая, я размышлял над своим положением.

Дон Мануэль явно невзлюбил меня. Дон Диего был вежлив, но не более. Третий человек, имени которого я так и не узнал, не пользовался среди них влиянием, он мог только высказать свое мнение. Доверия никто из них у меня не вызывал.

Гвадалупа, по-видимому, все-таки пешка в их игре; я видел, как она покорно подчинилась приказу дона Мануэля. В самом ли деле она так покорна? И так боится его? Или только притворяется?

Сделав половину работы, я вернулся к костру. Там уже все собрались, возле костра хлопотала Кончита. Она бросила беглый взгляд в мою сторону, как мне показалось, вполне дружественный. Я подошел к костру и протянул руки к огню.

— Я скоро закончу починку лодки, — сказал я Кончите на ухо. — Передай Арманду.

— Хорошо, — сказала она, сидя на корточках возле костра на индейский манер. — Будь осторожен!

Да, я буду очень осторожен!

Дон Мануэль глянул на нас подозрительно и, хотя не мог слышать, о чем мы говорили, подошел к костру.

— Починили шлюпку? — спросил он резким тоном.

— Скоро закончу, — ответил я. — Если не будет большой волны и шлюпку не будет бить о скалы, она еще послужит.

Он ничего не сказал, как будто не слышал моих слов. Потом неожиданно спросил:

— У вас есть опыт в морском деле, капитан?

— Мальчиком мне приходилось ловить рыбу у побережья. И даже в непогоду.

— Вы сможете довести нас до Флориды?

— С Божьей помощью. Но прежде следовало бы узнать, нет ли людей на реке Саванна. Может быть, мы найдем там какое-нибудь судно. Это был французский форт, но, полагаю, сейчас он захвачен испанцами. Дон Диего! — позвал я, и он подошел к нам. — Я предлагаю ввести нормирование пищи. Все запасы нужно разделить из расчета на неделю или даже на две.

Он улыбнулся:

— Вы шутите, капитан. У нас провианта всего на день, самое большее на два.

— Но у вас так много багажа. Я сам видел несколько больших тюков.

— Это одежда, капитан. Не можем же мы выглядеть голодранцами? Когда мы вернемся в цивилизованный мир, люди должны сразу увидеть, кто мы такие. Нельзя же выйти на люди в затрапезной, грязной одежде. Это было бы просто неприлично!

Мгновение я не мог вымолвить ни слова.

— Дон Диего, — сказал я, сдержав свое возмущение, — надо смотреть правде в глаза. Я не знаю точно, где расположен форт Сан-Огастин, но до него никак не меньше четырехсот миль. И Саванна тоже далеко. Боюсь, вы сильно проголодаетесь, пока доберетесь туда... если вообще доберетесь.

— Вы шутите, капитан.

— Отнюдь, и чем скорее вы поймете истинное положение вещей, тем лучше. К северу от нас нет ничего, хотя ходили слухи, будто англичане собирались основать там поселение. К югу должны быть испанские поселения. А между ними — дикие индейцы. Испанцы очень плохо обращались с ними, и они настроены весьма недружественно. Пустынное побережье со множеством мелей тянется на много миль, здесь мало бухт и укрытий. И повсюду подстерегают опасности.

Если мы станем ловить рыбу или охотиться, мы рискуем привлечь к себе внимание врагов. Здесь не от кого ждать помощи, никто не придет спасать вас, на чудо надеяться нечего. У вас нет слуг, которым вы обычно приказываете подать еду, а если бы они и были, то нет еды и ее неоткуда взять. Одеждой, которую вы так предусмотрительно захватили с собой, скорее всего нельзя будет даже прикрыть ваши тела на похоронах, потому что ее захватят дикари.

На лице дона Диего застыла гримаса ужаса, и, как я подозреваю, не столько из-за того, что я сказал, сколько из-за того, как я это сказал. Эти люди во многом были похожи на детей — всю жизнь при них были слуги или рабы, выполнявшие все их желания, им самим для этого не приходилось даже шевельнуть пальцем. Они с презрением относились к любому физическому труду и презирали всех, кто им занимался.

Дон Диего не привык, чтобы ему столь прямо и открыто излагали суровые факты. Его самолюбие было уязвлено.

Он стоял, не в силах произнести ни слова, беззвучно шевеля губами. Гвадалупу, похоже, забавляла эта сцена.

— Что же вы намереваетесь делать? — спросил я наконец.

— Что я намереваюсь делать? Не знаю. Судно тонуло. Мы схватили что попало под руку и сели в шлюпку. Нам некогда было думать о провианте. Мы...

Они не подумали о самом необходимом!

— А что сталось с другими? Где капитан? Где матросы?

— Не знаю. Там, кажется, была еще одна шлюпка. Понятия не имею, что с ней приключилось.

— Так вот, друзья, вам предстоит принять решение и приступить к работе. Перед вами очень трудный путь. Только от вас зависит, останетесь вы в живых или умрете.

— Я думаю, капитан, — мягко сказала Гвадалупа, — что это во многом будет зависеть от вас. Наконец появился человек, который может позаботиться о нас, а мы, конечно, вознаградим вас за это. Чем только мы сможем расплатиться с вами?

На мгновение наши глаза встретились. Я улыбнулся. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых я прочел тревогу. Она, видимо, боялась, что я выдам наш разговор, но я лишь низко поклонился.

— Я сделаю все, что в моих силах, и единственная моя просьба — отправиться вместе с вами в Европу. Разумеется, если вы пожелаете, чтобы я помог вам.

— Мы можем убить оленя, — гордо заявил дон Мануэль. — Мы умеем охотиться.

— Вы хотите сказать, что умеете убивать животных? — спросил я. — Уверен, что до сих пор вы охотились с загонщиками, которые гнали на вас дичь, чтобы вам удобно было ее застрелить. Здесь охота выглядит иначе. Вам придется долго выслеживать оленя, подбираться к нему вплотную и стрелять наверняка. Затем нужно будет освежевать его, разделать тушу, вырезав нужную часть, и наконец выделать шкуру, чтобы сделать из нее мокасины.

— Мокасины?! Но у нас есть сапоги!

— Надолго ли их хватит, если вам придется переходить вброд ручьи, идти по болотам и кустарникам? А женщины? Их туфельки хороши только для танцевального зала, а никак не для ходьбы по лесам.

Дон Диего решительно отмел мои возражения:

— У нас есть шлюпка, капитан, которую вы сами так любезно починили.

— Шлюпка? — Я пожал плечами. — Мало ли что может произойти во время перехода в четыреста миль! Это вам не прогулка на лодке по озеру! Вероятно, на отдельных участках пути предстоит идти по воде вброд, перетаскивать шлюпку через мели и перекаты. Неизвестно, какие преграды нас ожидают.

Испанцы остолбенели и в полной растерянности разошлись; в их головах не укладывалась сложность и безвыходность их положения. У них не было представления, как выйти из него.

Куда девались мужи старого закала, размышлял я. Такие, как Писарро, Понсе де Леон и Бальбоа?[36] То были сильные, мужественные люди — многие из них были ветеранами войн с маврами. Жестокие времена требовали энергичных и беспощадных воинов, и они умели добиваться цели. Ничто не могло их остановить.

Передо мной же были представители нового поколения — придворные, политики, изощренные во всевозможных интригах. В этом они легко побеждали старых конкистадоров и отнимали у них плоды, завоеванные теми в суровых битвах. Львы убивают, а стервятники пожирают добычу.

Наше время — время радикальных перемен. Весь мир в брожении, и, как всегда, в пору быстрого развития, не обходилось без болезненных явлений.

Люди плыли за море и пускались в смелые авантюры в неизведанных странах, узнавали множество новых вещей, открывали новые народы, новые религии, новых богов. Лютер первым пробил брешь в здании католической церкви, ее обширные владения начали усыхать, а вместе с ними она утрачивала часть своего могущества. Англия, Северная Германия и Скандинавские страны обрели свободу и создали свои собственные церкви. На испанские территории в Новом Свете хлынул поток французов, англичан и голландцев.

Но много было и таких, как дон Диего, а он был, безусловно, не худший среди себе подобных. Эти господа и пальцем не пошевельнут, чтобы сделать что-то своими руками. Дон Диего вполне достойно справлялся с обязанностями правителя небольшой провинции, где действовал в соответствии со сложившимися правилами. Он был искусным дипломатом и придворным в привычной обстановке, но оказывался совершенно беспомощным, как только она менялась. Как и все люди его положения, он с презрением относился к физическому труду, его всегда обслуживали другие. Но здесь не было этих других, кроме Арманда и солдат. И очень скоро дои Диего и его спутники станут для них бременем.

Мне было двадцать восемь лет, из них семнадцать я прожил в условиях жестокой борьбы за существование, в мире, где господствуют богатство и привилегии, которыми я не обладал ни в коей мере. Мои спутники невзлюбили меня, но пока я им был нужен. Мне было известно, что такое испанские тюрьмы. Я также хорошо знал, что людям, в особенности таким, как эти, редко присуще чувство благодарности.

Кончита принесла мне кофе и большой кусок хлеба; я прошептал ей на ухо: «Арманд — хороший парень». Она улыбнулась и убежала. Так между нами установились отношения взаимопонимания и симпатии. А я крайне нуждался в друзьях.

Я сказал Арманду, что этой ночью мы с ним должны поочередно охранять лагерь.

— Тут есть еще Фелипе, — сказал он. — Он очень сильный.

Фелипе был самый младший — ему было, по-моему, не больше семнадцати лет, но это был крепкий парень. И он дружил с Армандом. Остальная компания представляла собой угрюмый и ленивый сброд.

Я чувствовал сильную усталость. Отойдя в сторонку, я лег на песок, загородившись от ветра корой.

Веки мои сомкнулись. Листья шелестели под легким ветром, морские волны шурша накатывались на берег. Я предался воспоминаниям о своем доме, где волны с ревом обрушивались на черные скалы, жадно облизывая их.

Тэттон Чантри — так звали человека, который уже давно умер и имя которого я взял себе, хотя даже не знаю, откуда он родом и кто он такой.

Я думаю над загадкой этого человека с того самого времени, когда мы с отцом вытащили его из моря. Это был красивый, совсем молодой человек, почти юноша.

Он мертв... но он живет во мне, и я ношу его имя. Были ли у него родные, друзья, поместья? Беден он был или богат, храбр или труслив? Как он оказался в море, где мы нашли его?

Эта тайна и поныне остается тайной.

Он говорил с моим отцом, но что он успел сказать, кроме своего имени? Помню лишь, как мой отец склонился к самым его губам, которые судорожно пытались что-то произнести.

Он умер в нашем доме у моря, и потом, когда меня вынудили сменить имя, мне пришло в голову назваться его именем.

С тех пор — к добру ли или к худу — я ношу его имя.

За все эти годы я не встретил никого, кому было бы известно это имя.

Но я не перестаю о нем думать ни на один день.

Глава 5

Арманд разбудил меня, легонько коснувшись моего плеча. Я открыл глаза и увидел над собой небо, покрытое облаками, сквозь которые там и сям проглядывали звезды. Я с трудом высвобождался из пут ночных сновидений, постепенно возвращаясь к реальной действительности.

Я нахожусь на побережье Америки, меня окружают люди, которые относятся ко мне отнюдь не дружески, и мои перспективы, если они у меня вообще есть, весьма сомнительны.

— Все спокойно, — прошептал Арманд.

Фелипе первым заступил на вахту, затем его сменил Арманд. Теперь был мой черед. Больше я никому не доверял.

Арманд проводил меня до внешней границы лагеря, но ему, видно, не хотелось уходить. Он присел рядом со мной, с нашего поста можно было наблюдать одновременно и за берегом, и за лагерем.

Он молчал. Я терпеливо ждал, видя, что он хочет что-то сказать.

— Я думаю, наше положение не завидное, — заговорил он наконец. — Эти люди ровно ничего не понимают, а между тем я чувствую, нам угрожает опасность.

— Ты баск, Арманд. Ты был рыбаком?

— И рыбаком, и пастухом. У нас была рыбацкая лодка и стадо овец в горах возле моря. Меня постоянно манило в море, хотелось узнать, что там, по ту его сторону.

— Такое было и со мной. Меня тоже все время мучило желание узнать, что находится за морем. Я и сейчас хочу это узнать. И когда-нибудь узнаю.

Мы замолчали. Потом, осторожно выбирая слова, я сказал:

— Арманд, я согласен с тобой — мы оказались в сложном положении, нас ждет немало трудностей. Лучше заранее это знать. Но главное, мы можем положиться друг на друга. Вокруг нас бродят индейцы, я видел их. Нам предстоит далекий путь, сохранить свои жизни будет нелегко. А к тому же мы должны позаботиться о женщинах — Кончите и сеньоре Романе.

— Да, — сказал он.

— Ты хочешь спать?

— Нет, капитан, тревожные мысли гонят сон.

— Ладно, тогда ты еще посторожи немного, а я пойду осмотрю окрестности.

Меня все время беспокоила шлюпка. После того как я починил ее — а мне предстояло еще хорошенько промазать швы смолой, — я опасался, что ее могут обнаружить и увести. А ведь теперь в этой шлюпке заключался наш единственный шанс на спасение. Без нее нам пришлось бы идти пешком, а это заняло бы не дни, а несколько недель.

Шлюпка лежала на берегу в целости и сохранности. Я подошел к ней и несколько минут стоял неподвижно, прислушиваясь. Один раз мне послышался вдали какой-то звук. Я решил не возвращаться обратно той же дорогой, чтобы не наткнуться на индейцев, и пошел вниз по течению ручья до самого устья, а затем свернул к морю, собираясь подойти к Арманду со стороны берега. Несколько раз мне пришлось обходить завалы выброшенного на берег плавника, перелезать через стволы поваленных деревьев.

На берегу я остановился передохнуть, передо мной расстилалась спокойная гладь моря. Вдали снова послышались голоса, но тут же замерли, вновь наступила тишина.

Когда-то в такую же темную и тихую ночь, когда небо было затянуто облаками, я приплыл в Бристоль на рыбацкой лодке. Позади осталось все, что я знал и имел; впереди меня ждало одиночество и неопределенность, мне предстояло жить среди народа, который уничтожил все, что я любил.

Рыбак, который привез меня, был простой, добрый человек.

— Ступай как можно дальше от моря, в глубь страны, — посоветовал он мне. — В Англии говорят на разных диалектах, и если удалиться от побережья Ирландского моря, в тебе никто не признает ирландца. Живи тихо, постарайся овладеть каким-нибудь ремеслом, и все будет хорошо. Люди сейчас неохотно трогаются с мест, и большинство старается не уезжать далеко от дома. Возможно, кто-то и слышал про твою родину, но мало что знает о ней. Держись подальше от парней, они не любят пришлых.

Стояла темная ночь, на причале было безлюдно. Я выпрыгнул из лодки на берег, и добрый человек протянул мне небольшой узелок.

— Вот, возьми, парень, здесь смена белья и немножко еды, иди и не останавливайся, пока не уйдешь подальше отсюда. Бристоль большой город, в нем много разных людей. Одни будут дружелюбны к тебе, другие — враждебны, ступай с Богом.

Это был хороший человек. Я так и не узнал его имени и не встречался с ним больше никогда. Но где бы я ни был, я всегда старался помогать обездоленным людям, помня о том, что он сделал для меня, бездомного парня.

Поистине я дважды начинал свою жизнь — в первый раз, когда родился, и во второй, когда высадился на берег из рыбачьей лодки у бристольской пристани. Отсюда я отправился странствовать по миру.

И вот теперь, семнадцать лет спустя, я стою на американском берегу, и мне опять предстоит начать новую жизнь... или, может быть, здесь меня ждет конец?

Пора возвращаться в лагерь. Арманд ждет, я удостоверился, что шлюпка в порядке. Я пошел прочь от моря, уже не встречая более помех на своем пути. Пробравшись через последние заросли деревьев и кустарника, я вышел на опушку.

Костер, прогоревший до углей, был на прежнем месте, но это было все, что осталось от лагеря.

Испанцы исчезли... и я снова был один.

Первым моим побуждением было спрятаться, и я отступил в темноту — в тень деревьев. Красноватый отблеск затухающего костра тускло освещал поляну, она была совершенно пуста.

Оправившись от оцепенения, я некоторое время стоял неподвижно, внимательно прислушиваясь. Но вокруг все было тихо. Испанцы растворились во мраке ночи, как будто их и не было.

Но костер это опровергал. Должны были остаться и следы. Я, правда, не краснокожий и не могу узнать по следам на песке, что здесь произошло. И потом — как отличить следы испанцев от следов тех, кто на них напал? И нападал ли кто-то на них? Может быть, они ушли, чтобы избавиться от меня? Дон Мануэль с самого начала не скрывал своей враждебности, да и дон Диего тоже был сердит на меня.

Осмотрев опушку более внимательно, я увидел, что там, где спала Гвадалупа, лежит что-то темное, отливающее красноватым... похожее на плащ.

Стараясь держаться в тени, я прокрался на другой край опушки и рассмотрел оставленный предмет — это было одеяло. Одеяло или плащ... все равно пригодится. На том месте, где спал дон Диего, я нашел мешок с продовольствием. Еды осталось немного, но все же достаточно, чтобы поесть один-два раза.

Таким образом, очевидно, что они не взяты в плен индейцами, так как те обязательно забрали бы и одежду, и еду. С другой стороны, если они ушли, желая избавиться от меня, маловероятно, что они оставили бы вещи и продукты, разве что по своей беспечности, впрочем, это вполне можно допустить.

Предположим однако, что их взяли в плен индейцы, тогда каким образом им удалось захватить одиннадцать человек совершенно бесшумно? Я все это время находился на расстоянии не более трехсот ярдов и, безусловно, услышал бы крики и шум. А между тем я ничего не слышал.

Стало быть, испанцы ушли все-таки добровольно, ушли от меня!

Ну что ж, значит, так тому и быть.

Я подобрал одеяло и мешок с оставшимся провиантом, который оказался тяжелее, чем я ожидал, и отправился снова к шлюпке. Столкнув шлюпку в воду, я вскочил в нее, поднял парус, и скоро опушка, костер с догорающими углями и ручей остались позади. Подгоняемая легким ветром, шлюпка миновала устье ручья и вышла в залив.

Я думал лишь об одном: как попасть на галион?

Но подспудно меня мучила еще одна мысль: почему они не забрали шлюпку? Если испанцы в самом деле хотели избавиться от меня, почему было не сказать об этом прямо? Я ушел бы и сам. А если бы даже отказался, у них было огнестрельное оружие, а у меня его не было.

Все выглядело чистой бессмыслицей.

А если их захватили силой, почему я не увидел следов борьбы?

Никакие суда не проходили. Судя по всему, мы здесь одни.

Возможно, наши следы привлекли чье-то внимание.

Я глянул на воду, которую рассекала шлюпка. На поверхности она была спокойной, но в глубине мне мерещилось какое-то движение, как будто там проходило течение. Может быть, его создавала река, впадавшая в этом месте в море?

На востоке в темном небе появились первые просветы. Море отсвечивало металлом и чернело лишь у берега, в тени высоких деревьев. Плывя вдоль берега, я увидел наконец темный силуэт галиона. Опустив парус, подгребая одним веслом, я подошел вплотную к судну. Прислушался: на борту было тихо. С борта свисали канаты, очевидно здесь спускали шлюпку. Ухватившись за один из них, я дернул, проверяя, прочно ли он закреплен, а затем вскарабкался по нему и спрыгнул на палубу.

На палубе царил хаос. Валялись такелажные снасти, одежда, даже мешок с продовольствием, по-видимому, забытый в последний момент. Тихонько, со всеми предосторожностями, на случай, если на галионе все же кто-то есть,я обошел палубу.

Судно сюда отнесло приливной волной, но, похоже, оно лежало на киле, и можно было надеяться, что очередной прилив снова его поднимет.

Кругом было темно и тихо. Судно казалось призраком. И хотя я считал себя храбрым человеком, мурашки пробежали у меня по коже при мысли о том, что нужно спуститься вниз. Любой, даже покинутый корабль продолжает жить собственной жизнью — в нем постоянно что-то как будто движется, поскрипывает, стонет, порой слышится вроде бы и шепот.

Это было небольшое судно. Сжимая в руках кортик, я спустился вниз. Здесь все было спокойно. Увидев дверь в кают-компанию, я вошел внутрь.

Здесь все было перевернуто вверх дном. На столе рядом с поспешно свернутыми картами лежали астролябия, песочные часы, секстант. В какой же спешке люди бежали с судна, если бросили все самое нужное!

Здесь же лежал пистолет, я взял его в руки, проверил: он был заряжен. Я сунул его себе за пояс. Рядом с кают-компанией была дверь в совсем маленькую каюту, в воздухе которой носился тонкий аромат духов... Это, конечно же, была каюта Гвадалупы Романы.

Мне бросилась в глаза одна странная несообразность. В углу каюты стоял маленький сундучок, принадлежавший хозяйке каюты. Крышка сундучка была откинута, кто-то явно потрошил его. Ни одна женщина не оставит свое имущество в таком виде, а в таких сундучках обычно хранятся памятные вещи, которые женщинам очень дороги.

Было лишь одно возможное объяснение: кто-то побывал здесь после того, как Гвадалупа покинула каюту, и рылся в сундучке, надеясь что-то найти, но что?

Я еще раз огляделся... я еще вернусь сюда.

Когда я снова поднялся на палубу, небо слегка порозовело. Я прошел на нос. Судно сидело на мели, но не очень прочно; когда начнется прилив, оно скорее всего окажется на плаву. А может быть, и само снимется с мели, если здесь есть течение или хотя бы какое-то движение воды.

Судно было попросту брошено пассажирами и командой — и этим обстоятельством мог воспользоваться каждый. В том числе и я.

Я кинул в шлюпку мешок с провиантом, который нашел на палубе, подобрал и погрузил еще кое-что — бухту троса, несколько кусков брезента, а также бочонок с порохом, форму для отливки пуль, несколько брусков свинца, три мушкета и два пистолета.

Затем вернулся в каюту сеньориты Романы и тщательно упаковал ее сундучок. Собрал всю, какая была, одежду, и упаковал ее в другой кожаный баул. Когда я отбросил в сторону лежавшие у меня под ногами простыни, что-то звякнуло. Я нагнулся и увидел маленький медальон необычной формы и с необычным узором. Я поднял медальон и рассмотрел его. На одной его стороне была какая-то надпись на неизвестном мне языке. На другой — странный орнамент из спиралей и полукружий. Медальон явно старинный. Я бросил его в кошель, который висел у меня на поясе.

Затем закончил погрузку шлюпки, сходил в камбуз и запасся еще едой.

Тем временем наступил день. Я встал у фальшборта и осмотрелся. Нигде ни малейшего признака жизни! Лишь стая птиц иногда пролетала мимо да рыба выпрыгивала из воды. Судно лежало у самого берега, и заметить его было невероятно трудно.

Я еще раз спустился вниз — на этот раз в трюм. Там лежали бочки, мешки и тюки. Я не знал, что в них было, но это, конечно, было не то, что я искал. Вдруг я увидел дверь, крепко забитую досками и запертую на замок.

Я осмотрел дверь и замок. Замок был несерьезный. Для человека, который столько странствовал по дорогам Англии, Франции, Испании и Италии, такие замки не препятствие. Потребовалось не более минуты, чтобы открыть дверь.

Внутри были сложены штабелями какие-то бруски, закрытые брезентом. Я приподнял брезент — передо мной были слитки серебра! Я взял один и взвесил его на руке. Не меньше тридцати фунтов! Отступив на шаг, я прикинул общий вес брусков. Восемь, нет, пожалуй, десять тонн серебра!

Серебряные слитки были аккуратно закреплены дубовыми поперечинами, чтобы груз не сдвинулся при качке.

В глубине, в маленьком рундуке я обнаружил то, что так надеялся найти — и не один сундук, а целых три. Я попробовал их поднять — тяжесть непомерная! Но силой я не обделен, мне и раньше приходилось таскать тяжести.

Один за другим я перетащил сундуки в грузовой трюм, запер дверь и снова повесил замок.

Вернувшись на палубу, я закрепил тали над люком трюма и поднял сундуки на палубу, а затем спустил их в шлюпку. Хотя шлюпка могла вместить двадцать человек со всеми их пожитками, под новым грузом она сильно осела. Я вытравил фалинь и оттолкнулся от борта судна.

На его корме я увидел надпись: «Сан Хуан де Диос».

Сердце у меня билось часто-часто, я весь вспотел, но вовсе не от работы, которую мне пришлось проделать. Даже не открывая сундуки, я знал, что в них находится. Если мне удастся вывезти отсюда сокровище, что лежит передо мной, я никогда в жизни не буду знать голода, жажды, холода.

Я добыл свой клад.

Глава 6

Стараясь держаться поближе к берегу, я вел тяжело груженную шлюпку на запад. На берегу посреди зарослей каменного дерева высились кипарисы. За деревьями тянулись болота, поросшие вечнозеленым низкорослым кустарником.

Мне нужно было отыскать где-то клочок твердой почвы или реку, по которой я мог бы проникнуть со своим грузом в глубь материка. Став обладателем шлюпки, нагруженной снаряжением и сокровищем, я особенно опасался наткнуться на индейцев или на пиратов, которые постоянно делали набеги на эти берега и подстерегали здесь испанские корабли. Возможно, они и сейчас сидят где-нибудь поблизости в засаде.

Поэтому я был все время настороже. Мучил меня и другой вопрос. В трюме корабля, как я убедился, воды было совсем немного, да и видимых повреждений самая малость. Во всяком случае, таких, которые заставили бы пассажиров в спешке покинуть корабль в этих спокойных водах. Испанцев явно испугало что-то другое. Или кто-то! И на то могла быть единственная причина — этот кто-то хотел заполучить сокровище.

А если это так, то пираты непременно явятся на судно, чтобы обыскать его... и явятся, вероятно, очень скоро.

Ветер крепчал, но я не торопился поднимать парус. Под парусом шлюпка пошла бы быстрее, но зато ее скорее могли бы заметить.

Мой путь пролегал среди множества островков. По большей части это были узкие полоски песка и грязи, покрытые редкой растительностью. Многие из этих островков, вероятно, были временными образованиями. Очередной шторм не оставит от них и следа. Но сейчас они представляли собой прекрасное укрытие, где я чувствовал себя в безопасности.

В конце одного из островов показался проход, и я направил шлюпку туда. Там оказался канал, тянувшийся почти до самой середины острова. Его края густо поросли ивняком и болотными травами. Гребя одним веслом и табаня другим, я направил нос шлюпки в этот канал. Надо мной сомкнулся зеленый свод. Хватаясь за ветки деревьев, я замедлил ход шлюпки, и она мягко ткнулась носом в песок. Я привязал ее к небольшому деревцу.

Теперь я был надежно укрыт от посторонних глаз, разве что кто-нибудь проплывет прямо возле самой оконечности острова. Набив патроны в патронташ и подсыпав пороху в пороховницу, я проверил, заряжен ли второй пистолет и мушкет, и стал выбираться на берег.

Теперь мне предстояло найти место, где я мог бы надежно спрятать свое сокровище и, самое главное, где оно находилось бы выше уровня высокого прилива.

Ухватившись за ствол небольшого дерева, я выбрался на берег.

Островок был всего около сотни ярдов длиной, а может, и того меньше, и, как и все соседние островки, порос кустарником и низкорослыми деревьями. Возле верхней оконечности острова скопилась масса принесенных рекой и выброшенных на отмель стволов деревьев, которые переплелись между собой корнями и ветвями. Несколько таких стволов образовали нечто вроде моста, по которому было нетрудно перейти на соседний островок, а с него — на берег.

Я вернулся к шлюпке, достал из мешка с провиантом хлеба и сыра и как следует подкрепился. Завернув несколько галет в подол рубашки, я пересек соседний островок, а затем вброд добрался до берега.

Целый час я шагал по материку — так по крайней мере мне казалось, — потому что здесь было такое множество протоков, ручьев и болот, что трудно было сказать — действительно ли это материк. Но вот наконец я вышел на более высокое место, где кедры сменились соснами. Я обернулся и посмотрел назад. В нескольких шагах от меня была опушка леса, откуда был хорошо виден залив, с берега которого я только что пришел. Вначале я ничего не заметил, но затем вдруг увидел, что судно... двигалось!

Каким-то образом оно снялось с мели, ветер и прилив несли его к морю. Судно приближалось медленно и грациозно. Осадка была большая, но не слишком. Я следил за ним и думал о том, что в трюмах его осталось еще много серебра, но добраться до него у меня не было никакой возможности.

Но что это?

Пока я наблюдал за судном, краем глаза я заметил еще какое-то движение значительно ближе. Я повернулся. Видимо, померещилось. Сколько ни всматривался, я ничего нигде не обнаружил. Однако, когда я отвел глаза, мне вновь почудилось какое-то движение.

Я еще раз всмотрелся. Еле различимый дымок поднимался довольно далеко от меня, пожалуй, в двух или трех милях отсюда, но, несомненно, это все же был дым костра.

Индейцы? Может быть. А может быть, мои прежние знакомцы-испанцы? Я разволновался и с трудом заставил себя рассуждать здраво. В конце концов что мне до них? Разве они не сами ушли, оставив меня на произвол судьбы?

Они не должны меня трогать. Какое мне до них дело? О Гвадалупе Романе с ее таинственной историей я тоже не должен беспокоиться. Она собирается замуж и, вероятно, этим озабочена прежде всего, поскольку еще не знает своего будущего мужа. И к тому же у нее есть покровители... хоть и несколько подозрительные.

Однако мне так и не удалось убедить себя ничего не предпринимать. Неожиданно я осознал, что иду в сторону дымка.

— Ноги, — сказал я себе, — вы ведете меня к новым трудностям. Как только я приду туда, стычка неизбежна.

Но, продолжал я размышлять, разве когда-нибудь я жил тихо-мирно? И разве вечная борьба не закон движения вперед?

Мне потребовалось больше часа, чтобы добраться до костра, хотя расстояние не превышало мили.

Лагерь был разбит на возвышенности среди сосен, и я увидел костер, не доходя ста ярдов до него. Испанцы были более чем беспечны, и это меня не удивило. Удивило другое — компания стала больше, чем раньше.

Я притаился за кустами и внимательно осмотрел лагерь. Но с расстояния я разглядел только костер, поднимающийся над ним дым и гораздо больше людей, чем я ожидал увидеть. Я решил подойти ближе, как вдруг услышал совсем рядом тихий звук — как будто звякнул металл.

Я мгновенно замер и положил руку на эфес шпаги. Кустарник был густой, и я нагнулся, пытаясь сквозь листву, где она была реже, что-то увидеть. И тут же обнаружил, что на меня в упор смотрит, прищурив глаза, человек; он находился от меня в каких-то шести футах.

— Я капитан Тэттон Чантри, — представился я. — Чем могу служить?

У него было преимущество передо мной — он держал в руке обнаженный клинок.

— Вот чем, — сказал он. — Хотелось бы знать, кто вы и какого дьявола здесь делаете?

— Я просто путник, — ответил я. — С группой матросов я высадился на берег с «Доброй Катерины», и на нас напали индейцы. А вы кто такой?

— Так, значит, «Катерина» это все же судно, а не женщина? Мужчину часто бросает женщина.

— Да, судно. И помимо всего прочего, на нем было все мое состояние. И теперь я стою перед вами гол как сокол.

— Точнее сказать, сидите на корточках, что будет ближе к истине. Я еще должен подумать, правду ли вы мне рассказали?

— Вы сомневаетесь в правдивости моих слов? Если так, будьте мужчиной — прямо назовите меня лжецом и помолитесь Богу.

— Да, вижу, кровь у вас горячая — сразу готовы драться! Ну а я совсем не таков, я иду в драку, только когда меня загонят в угол или когда речь идет о золоте. В былые времена я часто дрался из-за женщин, но это в прошлом. Женщины не стоят того. Однажды мы с соперником бились целый час, и ни один из нас не мог одолеть другого, а когда остановились передохнуть — будь я проклят! — та, за которую мы сражались, сбежала с третьим, который не стоил подметки ни одного из нас. Таковы женщины.

— У вас есть преимущество передо мной. Возле костра находится женщина, за которую я готов сражаться хоть сейчас.

— Ах так, возле костра? Да, за нее придется сражаться, но вы, мой друг, потерпите поражение. Человек, который стоит возле огня, мастер шпаги, один из сильнейших в мире.

— В мире? Ну что ж, тогда мы проверим, кто из нас на самом деле сильнейший.

Он медленно встал и застыл в напряженной позе. Он был по крайней мере на два дюйма выше меня и весил, наверное, на двадцать фунтов меньше. У него было вытянутое, изможденное лицо, одно ухо наполовину оторвано. Руки и ноги были поразительно длинные. Одет он был в отрепья, лишь отдаленное напоминающие платье.

— Вы спрашиваете, кто я такой? Я матрос, вот уже несколько месяцев брожу по суше, прячусь от краснокожих и высматриваю, не появится ли судно — какое угодно! Лишь бы меня взяли на борт и доставили туда, где живут христиане.

— А это что за люди?

— Дурные люди! Очень скверные, поверьте моему слову.

Видел ли он мою шлюпку? Если нет, то хорошо бы, чтобы он не увидел ее и впредь. Но, шатаясь в одиночку, он может наткнуться на нее скорее, чем большая группа людей.

— Вы были у них в лагере?

— Нет, не был и не собираюсь туда идти. Я уже говорил вам, что это очень скверная компания.

Как можно более кратко я объяснил ему, как я попал сюда и каковы мои намерения.

— Итак, — сказал я в заключение, — мне тоже нужно судно, чтобы вернуться в Англию. Но меня беспокоит судьба этой девушки. Кажется, ей грозит беда.

— Ха! Это в вас говорит молодость! Беда? Ручаюсь, она сама принесет беду любому. Женщины всегда приносят беду: там, где женщины, там и беды. Свяжись с женщиной, и ничего, кроме несчастий, тебя не ждет.

— Думается, она рада была бы избавиться от этой компании, — сказал я с раздражением.

— Она сказала вам об этом? Она хотела бы избавиться от замужества? Ну что ж, меня это не удивляет. Женщины всегда смотрят туда, где травка погуще.

— В таком случае на меня ей нечего смотреть, — возразил я, — у меня ничего нет. Я скопил немного денег, купил товар для «Доброй Катерины»... теперь все мое состояние пропало.

— Да, теперь вам нечего рассчитывать на барыши. Капитан судна присоединит вашу долю к своей и быстро разбогатеет. — Он внимательно взглянул на меня. — Кто же из этих дам вас тревожит? Индеанка или эта надменная испанка?

— Это сеньорита Гвадалупа Романа, — сказал я гордо. — Она настоящая леди и очень хороша собой.

— О, не сомневаюсь! Это худший вид женщин! Она обольстит вас своими дамскими уловками, а когда вы попробуете прикоснуться к ней, завизжит, будто ее режут. Я хорошо их знаю.

— Но ее вы не знаете, — упорно возражал я. — Впрочем, мы ничего не сделаем, если будем здесь стоять. Поступайте, как хотите, а я намерен разузнать, не нуждается ли она в помощи.

— В этой позабытой Богом стране можно только постараться спасти свою шкуру. Больше здесь делать нечего! Но вы так легко не отделаетесь от меня. Думаю, у вас есть какие-то соображения насчет судна, и я от вас не отстану. Я готов выслушивать рассказы о ваших похождениях, буду делить с вами еду и питье, но не буду участвовать в ваших безумствах, если речь идет о женщинах. — Он повернулся, похожий на большую птицу, и протянул мне руку. — Поймите меня правильно! Я люблю женщин не меньше, чем любой мужчина. Но я считаю так — найди женщину, позабавься с ней и брось! Если она начнет говорить о любви, хватайся за свой кошелек. Если она станет беспокоиться, как бы ты не простудился, или что ты мало ешь, или много пьешь, садись на первое же уходящее судно. Поверьте, я знаю женщин, ох как знаю!

Я указал пальцем на его шпагу.

— Вы умеете обращаться с ней или она у вас только для вида?

— Для вида? Ну уж нет, я умею драться на шпагах, и совсем неплохо. Мне доводилось сражаться и на море, и на суше, причем любым оружием, поэтому я до сих пор жив. Я дважды становился богатым, один раз числился в убитых, дважды меня обращали в рабство и много раз брали в плен. Я хорошо знаю, когда нужно драться, а когда бежать. Если условия неблагоприятны для драки или превосходство неприятеля слишком велико, я бегу. — Он взглянул на меня. — Не считайте меня героем, я вовсе не герой. Я сражаюсь, пока есть надежда на победу, и, пока она есть, не сдаюсь.

— Ваше имя? Я вам уже назвал свое.

— Капитан Тэттон Чантри, — повторил он. — Хорошее имя. Но и мое звучит неплохо — меня зовут Силлимэн Терли.

— Ладно, Терли, идите со мной, если хотите, но, если нас прижмут, вы должны будете пустить в ход вашу шпагу, в противном случае я не желаю иметь с вами дело.

— Договорились! Вы называете себя капитаном и действуете как капитан! Да будет так. Командуйте, я следую за вами, и увидите, что я вас не подведу.

Пока мы разговаривали, я внимательно следил за тем, что происходит в лагере. Мы находились на некотором расстоянии от него и говорили шепотом, — я не хотел, чтобы они узнали о нашем присутствии, прежде чем я составлю представление о том, что там происходит.

Цель моя оставалась неизменной: я должен найти судно или какой-то иной способ вернуться в Англию и предъявить права на свою часть прибыли, полученной «Доброй Катериной».

Внезапно мне пришла в голову мысль:

— Терли, сколько времени вы находитесь здесь?

Он пожал плечами.

— Два года приблизительно. Когда все дни похожи один на другой и никто тебя не ждет в определенном месте в определенный срок, постепенно теряешь представление о времени. Когда я сошел на берег, был конец лета, затем миновала зима, лето и еще одна зима.

— А индейцы не тревожили вас?

— Иногда я сталкивался с ними. Но мне удавалось прятаться. У меня есть убежище там в чаще, на болотах.

Потихоньку мы подкрались к лагерю. Терли шел бесшумно, как призрак. Он будто скользил среди ветвей деревьев, иногда пригибался, так что ни один листок не шелохнулся. Я был менее искусным, но тут же стал подражать ему, и не без успеха. Внезапно он остановился, предостерегающе подняв руку.

Были слышны голоса, наши ноздри уловили запах дыма от костра. Я увидел Арманда и Фелипе, которые находились в стороне от других.

Дон Диего и Гвадалупа Романа стояли рядом. Неподалеку от них сидел на бревне дон Мануэль. С ними разговаривал огромный, чудовищно толстый человек, который, однако, двигался с необыкновенной легкостью, иногда встречающейся у толстяков.

— Не рассказывайте мне сказки, — говорил он. — Я не верю в этого вашего таинственного англичанина! Полагаю, это вранье. Но не важно, скажите мне только одно: где находится судно?

— Я еще раз повторяю, — с достоинством сказал дон Диего, — корабль шел ко дну. Дон Мануэль быстро посадил нас в шлюпку, и мы отплыли. Без него мы, вероятно, погибли бы.

— О да, дон Мануэль герой! Но не задавались ли вы вопросом — почему он так торопил вас? Судно на самом деле тонуло? Он спасал вам жизнь или, может быть, просто хотел убрать вас с судна?

— Конечно, судно тонуло! — возмущенно заявил дон Диего. — Когда мы выбежали на палубу, оно уже сильно накренилось.

— Я старался спасти людей, — холодно сказал дон Мануэль. — Что же касается «Сан Хуана де Диос», он, несомненно, лежит на дне.

— Ха! — Гигант повернулся так, что я увидел наконец его лицо, обросшее густой бородой. Это было грубое лицо сильного, беспощадного, но умного человека. — Как мило! — воскликнул он. — А известно ли достопочтенному дону Мануэлю, что его собственное судно «Сантьяго» вскоре прибудет к этим берегам?

— Неужели он говорит правду? — Дон Диего спросил это так тихо, что мы еле расслышали его слова.

Дон Мануэль пожал плечами.

— Разумеется! Оно должно было идти во Флориду, а затем пройти вдоль побережья, чтобы выяснить, нет ли там французских или английских поселений. Наши осведомители в Англии сообщают, что сэр Уолтер Рейли намеревается предпринять в тех краях новую авантюру.

— Ну а вы? — спросил гигант с сарказмом. — Не для того ли вы здесь, чтобы встретить свое судно?

— Я направлялся в Испанию, — возразил дон Мануэль. — Я сел на «Сан Хуан де Диос», рассчитывая добраться в Испанию.

— Но почему-то вы не в Испании, дон Мануэль, — сказал гигант. — Вы оказались здесь, по соседству с грузом золота, и сюда же вскоре должно прибыть ваше судно, которое заберет вас. Необыкновенно удачное стечение обстоятельств, дон Мануэль, не правда ли?

Глава 7

На некоторое время в лагере воцарилось молчание. Затем гигант резко повернулся к испанцам спиной и сделал знак двум стоявшим рядом вооруженным матросам.

— Они не должны покидать лагерь, — распорядился он. — Не спускайте с них глаз, если хоть один сбежит...

Он не закончил фразу, но, похоже, они и так поняли, что им грозит в таком случае. Не обращая внимания на Гвадалупу, гигант пересек поляну и подошел к Арманду и Фелипе.

— Вы разговаривали с этим англичанином? — спросил он.

— Да.

— Откуда он здесь взялся?

— Его бросили на берегу. Он сошел с судна вместе с матросами, чтобы набрать воды, на них напали индейцы. Его товарищей убили, судно ушло, а он остался здесь, — сказал Арманд.

— Ах, вот оно что! — Гигант помолчал, как будто обдумывая то, что услышал. — Этот капитан... что он за человек?

— Похож на джентльмена и, если я не ошибаюсь, владеет шпагой.

— Ты хочешь сказать, что у него была шпага? — спросил гигант с долей презрения в голосе.

— Я сказал, он владеет шпагой. Это выдают его манеры, то, как он держится, его движения.

— Да? Ты в этом разбираешься?

— Да, разбираюсь. Я работал в оружейной мастерской в Толедо, делал клинки и видел немало искусных бойцов — мастеров своего дела.

— Мастер шпаги. Ладно, пусть так. Он капитан? Капитан чего?

— Не знаю.

— Что было дальше?

— Он пошел на берег. Думаю, хотел посмотреть — нет ли поблизости какого-либо судна. И не вернулся.

— Он искал просто судно или галион?

— Не знаю.

— Итак, он не вернулся. Может быть, он присоединился к другим, что прячутся здесь поблизости? Он спрашивал о галионе?

— Нет, — соврал Арманд. — Он знал лишь то, что мы спаслись с тонущего судна, и больше ничего.

Гигант повернулся к Фелипе.

— Он говорит правду?

— Да, думаю, что так все и было. Он был голоден и хотел только, чтобы ему дали поесть.

— Почему ты так думаешь?

— Мне тоже приходилось голодать, сеньор. Я обратил внимание, как он смотрел на костер, на котором готовилась пища, и как жадно ел. Он был голоден, сеньор, хотя заявил, будто эти земли, — Фелипе обвел рукой вокруг, — его владения.

Гигант переменил тему разговора:

— А где сейчас «Сан Хуан де Диос»?

— Не знаю. Нам приказали спустить шлюпку. Когда я оглянулся... судно еще держалось на воде. Где и когда оно затонуло, никто не знает.

Гигант, кто бы он ни был, по-видимому, хорошо знал, чего хочет.

Меня охватило беспокойство. С таким человеком шутки плохи. Очевидно, он обладает превосходными источниками информации. Но где же его собственное судно, если, разумеется, оно у него было?

Он отдал какое-то приказание, и несколько человек отошли от костра.

— Нам лучше уйти отсюда, — прошептал Терли, — Думаю, они собираются обыскивать местность.

Мы стали отходить, стараясь не выдать себя шумом. Когда мы добрались до небольшого холма, с которого впервые увидели костер, я оглянулся.

Испанцы все были на месте, но появились новые лица. Теперь у костра было по крайней мере человек двадцать.

Что-то в наружности гиганта тревожило меня — все время казалось, будто я уже когда-то видел его. И новый персонаж — он лежал на земле спиной к нам — показался мне знакомым.

Внезапно до нас снова донесся громкий голос предводителя:

— Никто — ни мужчины, ни женщины — не должны покидать лагерь без моего разрешения. Вы поняли? Любой, будь то мужчина или женщина, кто попытается уйти, немедленно умрет. Я не шучу. За вашу жизнь я гроша ломаного не дам. — Он щелкнул пальцами.

В ответ раздался сильный и ясный голос дона Диего:

— Сеньор, если кому-нибудь из нас вы нанесете малейший ущерб, я позабочусь, чтобы вас отправили на виселицу, а вместе с вами и ваших товарищей. — Он помолчал и спросил: — Вы знаете, кто я?

Гигант снял шляпу с головы и поклонился.

— Кто же этого не знает, дон Диего? Но позвольте напомнить вам, что море широко и, если есть судно, можно отправиться, куда угодно. Я выберу такой курс, куда вы за мной не последуете и где вся мощь Испании не более чем пустой вздох. Я поступлю так, как будет мне угодно, дон Диего, я с легкостью перережу вашу благородную глотку и скормлю вас рыбам, если только захочу. Вы хорошо поняли меня, дон Диего? Здесь вы никто и ничто! Запомните это! Здесь вся власть принадлежит мне, и только мне!

Мы потихоньку удалились и вышли на поросший кедром холм, откуда открывался вид на залив.

От «Сан Хуана де Диос» не осталось и следа.

То ли он наконец затонул, то ли его отнесло еще дальше и он опять сел на мель до нового прилива? Я внимательно осмотрел все вокруг, но судна так и не увидел.

Мы спустились с холма и углубились в густые заросли кедра. Скоро мы набрели на углубление у подножия дерева, хорошо укрытое густыми ветвями. Вероятно, это когда-то была берлога медведя. Тут было достаточно просторно, и мы удобно устроились. Я развязал полу рубашки, вынул сухие галеты, и мы с Терли разделили их по-братски. Наступила ночь, и мы улеглись спать. Терли, привыкший ночевать в лесу, сразу же заснул, а я долго лежал без сна, весь во власти воспоминаний юности. Не знаю, почему они вдруг сейчас нахлынули на меня, но, лежа на спине и глядя на вершину кедра, вдыхая ароматный запах хвои, я мысленно перенесся в прошлое, в годы своего детства.

Мой отец был образованным человеком, у него были мягкие манеры и тихий приятный голос. Как и я, он любил гулять по пустынному берегу моря и карабкаться на скалы. Часто он рассказывал мне о милезских племенах, пришедших в Ирландию из Испании много-много лет тому назад, о том, что ирландцы назывались тогда скоттами — по имени милезской королевы Скотты. Она была дочерью фараона, повелителя Египта. От него я услышал сказания о Конне — герое Ста Битв, о древних королях, царивших в Таре[37], и о жрецах-друидах, учителях и советниках королей.

Он рассказал мне легенду о том, как датчане основали город Дублин. На гэльском наречии это звучало как Дуб-Линн, то есть Черный пруд.

Однажды утром отец взял свой посох и сказал мне:

— Пойдем, мальчик, я тебе кое-что покажу.

И он повел меня по берегу моря, а затем мы поднялись наверх, на скалы, где неожиданно вышли на ровную площадку с развалинами древних стен.

— Когда-то здесь стоял замок, — сказал он, — нечто вроде крепости. Он господствовал над дорогой с моря. — Он показал рукой. — Но обычно неприятель нападал не с западной стороны, а с восточной. Сейчас нам тоже угрожает опасность.

— Нам?

— У нас с тобой древнее имя, сын мой. Наше имя это священный символ, этот символ живет уже много-много лет. Наступит день, и враг снова придет сюда. Поэтому тебе надо отправиться в безопасное место.

— Но я хочу остаться с вами, я тоже буду сражаться, я могу.

Это, конечно, было преувеличением: хотя я и умел ездить верхом, стрелять, фехтовать и биться на палках, до сих пор мне приходилось драться только на кулаках с деревенскими мальчишками.

— Нет... твой долг не сражаться, а бежать отсюда. Когда-нибудь потом ты вернешься и предъявишь права на то, что тебе принадлежит. Нельзя допустить, чтобы наш род исчез, даже если для этого тебе придется какое-то время скрываться. Этот замок был возведен из огромных бревен. Дважды его разрушали, а потом он был сложен из камня. И опять его разрушили, и вновь он был восстановлен. Как видишь, сейчас он снова лежит в руинах. Но мы еще живы. Когда-нибудь ты вернешься сюда, мой сын.

Прошло всего несколько лет, и отца убили наши вековые враги, а я стал изгоем, который не мог появиться ни в одном графстве Ирландии.

Моя мать была из рода Туата де Дананн, он правил Ирландией еще до прихода милезцев. Представители этого рода были мудрые и сильные люди, известные своей приверженностью искусству и науке. Вот почему мой род пользовался в стране двойной славой и мое имя было известно по всей Ирландии.

Тяжелые испытания выпали мне за годы скитаний. Трудности начались с первых же дней, как только я сошел на берег Англии. Жители деревень враждебно смотрели мне вслед, собаки лаяли и бросались мне под ноги, норовя укусить. Но как ни страшно мне было, я не оборачивался, пока не выходил из деревни в поле.

В тот день я переночевал под каменной стеной и поутру двинулся дальше. Еды, которой я запасся, хватило на один день. Я долго шел пустынными проселочными дорогами, пока не выбрался на грязный большак, который вывел меня к таверне. У меня было немного денег, а мой желудок настоятельно требовал пищи, но я опасался, что одинокий странник в таком юном возрасте может вызвать нежелательное любопытство. Однако я так проголодался, что все же направил свои стопы к двери таверны.

Это было внушительное заведение со стенами, обшитыми тесом, обширным двором и конюшнями. Я вошел в зал, заглянув по пути на кухню. Там блестели ряды медных кастрюль и бронзовых подсвечников, возле большого очага на полках стояла посуда.

Видно, в это время было мало путников, потому что в зале находилось всего четыре человека. Пожилой, но крепкий мужчина с седоватыми волосами и добрыми голубыми глазами бросил на меня быстрый взгляд. Двое других — по-видимому, местные жители — сидели на скамье и пили из одной кружки, как это было тогда заведено. Четвертый — рано поседевший, стройный и красивый мужчина с тонкими чертами лица, как будто высеченного из мрамора, таким оно было бледным и лишенным всякого выражения, тоже окинул меня взглядом, но тут же отвел свои огромные, очень темные глаза и больше не обращал на меня никакого внимания.

Несколько ночей я спал не раздеваясь, мое платье было испачкано и помято. Должно быть, я выглядел не слишком хорошо, потому что хозяин таверны, дородный мужичище с грубой внешностью, подойдя ко мне, бросил:

— Эй, у нас не...

Я был еще очень юн, но недаром вырос в замке.

— Живо подайте мне эля, — надменно сказал я, — и хлеба с сыром. А если у вас есть бифштекс — еще лучше. — Я показал на пустой стол возле пожилого господина. — Подайте сюда, — велел я и, не оборачиваясь, подошел к скамье и сел.

Хозяин заколебался — его смутила моя манера обращения, так не похожая на поведение деревенских мальчишек. Он начал было что-то говорить, но я резко оборвал его:

— У меня нет времени, меня ждут.

Он вышел из зала, а ко мне подошла служанка. Бросив на меня любопытный взгляд, она вытерла стол салфеткой и поставила передо мной кружку эля.

— Одну минутку, сэр, я сейчас принесу остальное, — сказала она, а затем тихонько добавила: — Если вам нечем заплатить, лучше поскорей уходите. Хозяин грубый, жестокий человек.

Я бросил на стол золотую монету. В тот же миг хозяин подошел к столу и протянул к ней руку.

— Оставьте ее на месте, — сказал я. — Когда я закончу, вы возьмете с меня то, что нужно.

Красивый человек в голубом камзоле повернулся и посмотрел на меня. Меньше всего я хотел привлекать к себе внимание, но и не желал тушеваться перед наглецом и дать себя ограбить. У меня было очень мало денег, каждый пенни на счету.

Хозяин таверны отошел от стола — лицо и шея у него побагровели от ярости: сопливый мальчишка и смеет так разговаривать с ним! Если бы не присутствие других людей, он расправился бы со мной по-свойски. По моим манерам он заключил, что я не простой человек, и трусливо предпочел не нарываться на неприятности.

Вскоре мне принесли еду, и я стал не торопясь есть. Еда была вкусная, а эль превосходный. Спустя некоторое время мой пожилой сосед встал, слегка кивнул мне и вышел. Через некоторое время я услышал скрип колес и увидел в открытую дверь, как от ворот отъезжает крытый фургон, запряженный ослом. Рядом с фургоном шагал возница, а за ним бежала крупная собака.

Ко мне снова подошел хозяин.

— Шесть пенсов за все, — сказал он.

Красивый человек, сидевший за другим столом, чуть слышно произнес, не глядя на хозяина:

— Четыре пенса.

Хозяин вздрогнул и кинул быстрый взгляд в его сторону.

— Шесть пенсов, — произнес он шепотом.

— Четыре пенса, — повторил красивый господин.

Хозяин взял со стола золотую монету и вышел из зала. Я ждал, седой красивый господин тоже не уходил. Наконец хозяин вернулся и выложил на стол кучку монет.

— Пересчитайте, — сказал мой защитник.

— Вы думаете, я хочу обмануть этого парня?

— Да, думаю, — ответил тот и встал из-за стола. Он был невысок ростом, но строен и хорошо сложен.

Я пересчитал монеты — там было без малого полкроны. Я взял их, и хозяин неловко сунул мне в руку еще одну монету.

— Мы в расчете, — грубо сказал он.

— Ладно, — сказал я и добавил: — А эль нужно было бы еще выдержать.

Седой джентльмен вышел на улицу и сел в седло. Подняв свой хлыст в знак приветствия, он уехал. Выйдя на улицу, я поспешил в другую сторону. Не прошел я и нескольких ярдов, как два местных жителя, которые пили в таверне из одной кружки, вышли из дверей и оглядели дорогу.

Мне повезло, что они посмотрели вначале в другую сторону, так как, увидев их, я сразу понял, что они затевают, быстро нырнул в проем изгороди, побежал вдоль него, срезал угол и перелез через каменную стену.

Услышав позади крики, я понял, что меня заметили, и, низко пригнувшись, помчался назад к дороге. Я слышал, как они ломали изгородь, но я уже выскочил на дорогу, перебежал проулок и понесся в противоположную сторону.

Передо мной оказалась невысокая стена — я перепрыгнул через нее, забежал за стог сена и укрылся за стеной амбара. Но тут выскочила собака и яростно залаяла, я снова побежал, зная, что меня преследуют по пятам. Несомненно, это хозяин таверны натравил их на меня.

Хотя я и был еще очень юн, за последние месяцы я привык спасаться бегством и скрываться. Я выбежал в другой, узкий проулок и помчался по нему в прежнем направлении.

Впереди начиналась деревня, но я и сам не знал — хорошо ли это или плохо.

Прямо передо мной замаячили деревенские дома, я забежал за скирды сена и бросился вниз по склону холма, в сторону от деревни. Теперь я уже перебегал от укрытия к укрытию, постоянно оглядываясь — не появятся ли преследователи.

Они, видно, потеряли мой след, так по крайней мере мне сперва показалось. Я вышел на тропинку, которая вела из деревни. Но эта тропинка представляла собой западню: она делала петлю, огибала низкий холм и хорошо просматривалась из деревни. И вот они, мои преследователи! Они стояли впереди, и мне уже никак было не избежать с ними встречи. Они двинулись на меня.

Глава 8

Убежать от них я не мог — у них ноги были длиннее, чем у меня. Тропа была хорошо утоптана, по обе ее стороны высились каменные стены. Мои преследователи медленно наступали на меня... и тут я стремительно метнулся между ними.

Один из них схватил меня за плечо — рубашка затрещала, но я вырвался и, перепрыгнув через стену, растянулся на земле. Набрав полные горсти земли, я вскочил, сам не свой от страха, потому что они тоже перепрыгнули стену, и в мгновение ока швырнул им в глаза пригоршни пыли.

Один испуганно вскрикнул, оба закрыли глаза руками. Тем временем я схватил крепкий сук, лежавший рядом с изгородью, размахнулся и со всей силы ударил ближайшего ко мне, угодив ему в челюсть. Он свалился как подкошенный. Затем я обрушил свое оружие на второго — он в это время еще протирал глаза. Я занес над ним свою дубину, он попытался было закрыть лицо рукой, но я с силой ударил его по колену. А затем бросился бежать.

Я бежал сломя голову через луг, вдоль каких-то сараев по той же тропе. Казалось, у меня сейчас разорвется сердце. Но прямо за забором начинался лес. Перескочив через забор, я наконец остановился в изнеможении и оглянулся назад. Никого не было видно.

Я медленно побрел в глубь леса. Я был измучен и подавлен — в этой стране у меня не было никого, к кому я мог обратиться за поддержкой. И мне некуда было идти. От усталости и чувства безысходности я опустился на поваленный ствол дерева и заплакал.

Мне стыдно в этом признаваться, но так было. Одинокий и напуганный, окруженный врагами, я сидел и молча плакал. Я думал о своем дорогом отце и покинутом доме и сокрушался, что у меня нет никакого пристанища и мне не к кому обратиться за утешением и поддержкой.

— Тебе больно? — раздался детский голосок. Я вскочил, судорожно утирая слезы.

В десяти футах от меня стояла девочка, а у ее ног — огромный бульдог с устрашающими челюстями.

— Я спрашиваю — тебе больно? Сидишь и плачешь, как маленький. Разве мальчикам пристало плакать?

— Я не плакал, — возразил я. — Я просто очень устал.

— Что ты делаешь здесь, в моем лесу?

— Это твой лес?

— Да, мой, и я не приглашала тебя сюда. Я никогда тебя прежде не видела. Ты что, цыган?

— Нет, я не цыган.

— Ну и нечего задаваться! Быть цыганом не так уж плохо! Я часто вижу себя в мечтах, как я еду в большом красном с золотом фургоне, добываю пропитание по дороге. В фургон запряжены четыре белые лошади, и рядом бежит Тигр, я взяла бы его с собой...

— А кто это, Тигр?

— Моя собака. Ее зовут Тигр.

— Кошачье имя. Тигры это кошки, — сказал я снисходительно.

— Вовсе нет! Собаку тоже можно назвать Тигром! Так сказал мой папа, а мой папа знает все. Впрочем, — добавила она, — Тигр ведь не знает, что у него кошачье имя.

— Какой огромный пес! — сказал я и вежливо попросил: — Ты прости, пожалуйста, что я забрел в твой лес, мне хотелось отдохнуть.

— А ты не браконьер? Потому что если лесник поймает тебя...

— Я не охочусь за дичью, — гордо сказал я. — Извини, что побеспокоил. Я, пожалуй, пойду.

Но я не тронулся с места — мне не хотелось уходить. Прошло много месяцев, с тех пор как я разговаривал со сверстниками.

Это была хорошенькая девочка с большими темными глазами и пухлыми губками.

— Ты пришел издалека? — спросила она.

— Очень.

— У тебя разорвана рубашка, — заметила она, — и ободраны колени.

Посмотрев вниз, я увидел, что, действительно, чулок порван и колено в крови.

— Я упал, — объяснил я.

— Ты, наверное, хочешь есть? — спросила она.

— Я только что... — начал было я, но тут же осекся.

Если я признаюсь, что ел в таверне, сразу все выйдет наружу. Скорее всего владелец таверны состоит в дружеских отношениях с ее семейством: отсюда до таверны совсем недалеко. И сразу вспомнил, что меня, вероятно, продолжают искать.

— Мне пора идти, — сказал я.

— Скоро ночь, — возразила она. — Где ты будешь спать? — Она с любопытством поглядела на меня. — В стогу? Или под забором?

— Не важно, — сказал я. — Я пойду.

Я повернулся, сделал несколько шагов, остановился и сказал:

— Какой чудесный лес! Надеюсь, я не нанес ему вред.

— Ничуть, — ответила она и добавила: — Мне кажется, ты испуган или у тебя что-то неладно. Ты бы поговорил с моим отцом. Он очень храбрый. — И после паузы гордо произнесла: — Он был солдатом.

— Мне нужно идти.

Я пошел, но тут же снова остановился, увидев высокого стройного человека с приятным лицом и карими глазами.

— Я не знаю, действительно ли я такой храбрый, моя дорогая, — сказал он, — но всегда старался им быть. Кто ты, мальчик?

Я с тоской смотрел сквозь листву деревьев на тропинку, по которой недавно пришел. Мне так хотелось быть как можно дальше отсюда. У меня не было желания отвечать на вопросы и совсем не хотелось, чтобы как-то выплыла эта история в таверне, хотя я и не был ни в чем виноват.

— Я проходил мимо и хотел отдохнуть, — сказал я. — Соблазнился вашим прекрасным лесом.

Он смотрел на меня пристальным внимательным взглядом. Девочка подошла к нему и взяла его за руку. Когда-то и я вот так же держал отца за руку. При этой мысли слезы снова покатились у меня из глаз, я смахнул их и повернулся, чтобы идти дальше.

— Подожди. — Он сказал это, не повышая голоса, но с такой твердостью, что я невольно повиновался. — Я спросил тебя: кто ты?

— Никто, — сказал я. — Я просто проходил мимо. Мне нужно идти.

— Куда же ты идешь? — спросил он. — Моя дочь тревожится за тебя.

— Я иду в Лондон, — сказал я в отчаянии, мечтая оказаться как можно дальше отсюда.

— Не думаю, что ты успеешь попасть в Лондон до ночи, — сказал он спокойно. — Лучше бы тебе пойти с нами.

— Я не могу.

Он молча ждал продолжения. Наконец я решился:

— Какие-то люди из таверны гонятся за мной. Они хотят ограбить меня.

— Ограбить? — Он улыбнулся. — Значит, ты богат?

— Нет. Дело не в том, сколько у меня денег. Им надо отнять все, что у меня есть.

— Кто же эти люди? — не отступал он.

Я неохотно рассказал, что произошло в таверне и как один человек помешал хозяину обобрать меня.

— У него была седая голова, хотя он был совсем еще молод.

Он нахмурился, размышляя над моими словами.

— Молодой человек с седой головой? Может быть, это был парик?

— Нет, это были его собственные волосы. И лицо у него было очень бледное, как из белого мрамора. Только глаза живые.

— И он вступился за тебя?

— Так вы его знаете?

— Нет, не знаю. Но, кажется, догадываюсь, кто это мог быть. Только каким образом он оказался вдруг здесь, в наших местах, ума не приложу. Самое поразительное, что он счел возможным заговорить с тобой и даже защитить.

— Правду сказать, он не говорил со мной.

Отец девочки не стал продолжать эту тему.

— Пойдем с нами, мальчик. По крайней мере поешь перед тем, как пойти дальше. А к тому же в доме есть добрая женщина, которая сделает что-нибудь с твоим поцарапанным коленом.

— Но если они найдут меня...

— Ты думаешь, они осмелятся явиться в мой дом? Не переоценивай их, парень. Они, конечно, воры и трусы, но не дураки... Во всяком случае, не настолько дураки, чтобы совершить такой опрометчивый шаг.

Он обернулся и посмотрел назад. Его дочь шла рядом с ним, и я зашагал за ними. Вдруг перед нами вспорхнула птица.

— Что это за птица? — спросила девочка.

— Королек, — с ходу ответил я.

— Значит, корольки водятся и в Ирландии? — спросил отец девочки как бы невзначай, и я тут же ответил:

— Да... — иосекся, сообразив, что проговорился, и тут же поправился: — И в Шотландии тоже.

Он усмехнулся, и это рассердило меня.

— Королек живет в местах, где растут хвойные деревья. Он вьет на них гнезда.

— Стало быть, ты шотландец?

Мне не хотелось лгать, но, поразмыслив, я понял, что утвердительный ответ недалек от истины: ведь когда-то давно ирландцев тоже называли скоттами.

— Это широкое понятие, — сказал я, повторяя слова своего отца. — Некоторые шотландцы происходили от пиктов, другие — от гэльских племен, а третьи... — тут я остановился и замолчал.

Мы подошли к концу дорожки — впереди была усыпанная гравием площадка, где собирались всадники перед выездом на охоту.

За ней высился господский дом старинной архитектуры — он мне сразу понравился. Вокруг росли высокие дубы и березы, за домом располагались конюшни.

Отец с дочерью направились к парадной лестнице, я оробел и отстал. Хозяин обернулся и пригласил меня следовать за ними, но я помотал головой.

— Не могу, — сказал я. — У меня грязные башмаки, и я не одет.

— Это мой дом, — спокойно ответил он. — Входи — ты мой гость.

— Я очень обязан вам, — ответил я.

Он обернулся и взглянул на меня.

— Ну, теперь, раз ты уже здесь, может быть, пообедаешь с нами?

— Но моя одежда... — продолжал я сопротивляться.

— Это можно устроить, — отвечал он. — Если разрешишь... у меня есть одежда, она тебе наверняка подойдет. Ты крепкий парень. Да, конечно, она придется тебе впору.

Принимать подаяние не в моих правилах. Я было запротестовал, но потом спохватился, что сейчас не время проявлять уязвленное самолюбие. Ведь он не милостыню мне предлагал — с его стороны это была простая любезность, и я должен именно так и воспринимать его слова.

— Ну хорошо, если это вас не затруднит...

Он сам повел меня по широкой лестнице на второй этаж в зал, а оттуда в комнату с желтыми обоями и кроватью с голубым балдахином, с массой безделушек из синего и белого фарфора.

Он открыл шкаф и вытащил рубашку, брюки, чулки и сюртук. Нашлась и пара башмаков.

— Тебе сейчас принесут воду для умывания, — сказал он. — Надеюсь, платье тебе подойдет. — Он помолчал минуту, а затем сказал: — Это вещи моего сына.

Мне хотелось расспросить его о сыне, но я промолчал, не зная, уместно ли мое любопытство.

— Он ушел в море, — сказал он тихо, — и, мы думаем, погиб.

— Точно не знаете?

— Разве можно точно знать, что произошло, когда наши сыновья уходят в море? Может быть, судно захватили пираты. Может быть, сын попал в плен. А может быть, его взяли в рабство в Африке, там немало наших людей.

— Сочувствую вам.

— Ну а теперь умывайся и переодевайся. Обед через час... тогда и поговорим. — Он повернулся, но у порога снова остановился и сказал: — Я не знаю, кто ты и откуда, и мне нет нужды это знать. Но если бы мой сын оказался в чьем-то доме, я бы хотел, чтобы о нем тоже позаботились.

Он вышел, и вскоре служанка — девушка с каштановыми волосами, которая бросала на меня любопытные взгляды, — принесла мне горячую воду и простыни.

Я вымылся и переоделся в платье, которое дал мне хозяин. Взглянув на себя в зеркало, я остался доволен своим видом, хотя был и немало удивлен: вот уже несколько месяцев я не видел своего лица. Юноша, которого я увидел в зеркале, был, несомненно, я, но сильно переменившийся — кожа у меня стала смуглой от загара, я похудел, вытянулся и выглядел значительно старше своих лет. Еще раз взглянув в зеркало, я вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

И вот мы сидим за столом — отец с дочерью и я, бездомный бродяга.

Имя девочки было Эвелина, но ее звали просто Ив. Отца ее звали Роберт Вайпонт. Они жили вдвоем в этом старом господском доме, которому насчитывалась не одна сотня лет, построен он был прочно и красиво, отличался изящной внутренней отделкой.

Мы непринужденно беседовали о том о сем, и только в конце обеда хозяин спросил:

— И что же ты намеревался делать?

— Я пойду в Лондон. Это большой город, там я надеюсь устроиться.

Вайпонт покачал головой.

— В Лондоне много ребят твоего возраста — среди них есть славные парни, но большинство — негодяи. Думается, тебе там придется несладко.

— Я должен сам пробить себе дорогу. У меня нет денег и неоткуда их взять. Я могу рассчитывать только на собственную смекалку и собственные силы.

Он посмотрел на меня и слегка покачал головой.

— Ты слишком молод. Лондонские подмастерья — грубые ребята, а кроме того, чтобы стать подмастерьем, нужно заплатить.

Он подождал, пока служанка наполнит наши стаканы элем, и продолжил:

— Ты много прошел и, разумеется, сильно устал. Не окажешь ли нам честь погостить у нас несколько дней?

Я колебался. С одной стороны, мне очень хотелось принять приглашение, а с другой — я чего-то опасался. Я не знал, с кем имею дело, и, хотя хозяин производил впечатление радушного и доброго человека, я не мог быть уверен в подлинных мотивах его гостеприимства. И кроме того, жестокая изнанка жизни мне уже была хорошо знакома, в какой-то мере я свыкся с ней и боялся, что, если задержусь здесь, слишком разнежусь и потом будет еще труднее.

— Вы ничего обо мне не знаете, — сказал я. — В таверне у меня произошла стычка, и это может принести неприятности вам и вашей семье. Вы ко мне очень добры, но как бы мне ни хотелось остаться, я должен следовать своим путем.

— Ну хотя бы переночуй у нас.

— Если вы так любезны, на ночь я с удовольствием останусь.

Он помолчал минуту, а затем спросил:

— Прости меня за мою назойливость, я знаю, что не должен спрашивать, но ты разбередил мое любопытство: с первого взгляда видно, что ты хорошо воспитан — ты, наверное, учился в хорошей школе?

— Школу я вообще не посещал. Меня учил мой отец.

— Ах так! Видно, он был очень образованный человек.

— Да, он читал мне Гомера и Вергилия, когда я был еще совсем мальчиком. Он учил меня истории, и не только нашей страны, но и других стран. Мы с ним любили бродить, и по дороге он рассказывал мне обо всем на свете. А кроме того, я часто слушал его беседы с гостями.

— С гостями? — переспросил Роберт Вайпонт как бы между прочим, но я почувствовал, что ему хочется больше узнать о моем прошлом.

— К нам часто приезжали гости, — сказал я, — главным образом с континента.

Я был уверен, что он догадался, откуда я родом, так как я говорил с легким ирландским акцентом.

— Это были враги Англии? — осторожно спросил он.

— Мой отец, — ответил я, — никому не был врагом и никому не желал зла. Он был ученым и хотел только, чтобы его оставили в покое.

— Я — не ученый, — сказал хозяин. — Но как бы мне хотелось им стать! У меня всегда был большой интерес к науке и страстное желание заниматься научными проблемами, но слишком долго моя деятельность была посвящена совсем другому.

Отец охотно рассказывал мне о разных направлениях своих обширных научных интересов — и разговаривал со мной как со взрослым, зрелым человеком. Мы обсуждали не только научные вопросы, но и многие другие проблемы. Часто по ночам мы выходили на берег моря, и он светил в море фонарем, указывая путь домой «диким гусям». «Дикими гусями» называли молодых ирландцев из хороших семей, которые покидали родину и нанимались на службу в армии Франции, Испании, Италии и других стран. Ирландии Англия запрещала иметь собственную армию, и, не желая служить в британской армии, ирландцы тайком бежали за море, обычно на борту какого-нибудь судна контрабандистов.

В доме отца я часто слушал разговоры о политике разных государств, о войне, о сражениях и придворных интригах, о музыке, искусстве и литературе.

«Дикие гуси» появлялись по ночам и ночью же исчезали. Повидавшись с родными и друзьями, они вновь отправлялись на войну. Когда я вырасту, думал я, я тоже стану «диким гусем».

Вайпонт был добрым человеком и желал мне добра. Он скучал по разговорам с образованными людьми, и Ив тоже. Я провел у них еще два дня, наслаждаясь прекрасным столом, приятными беседами, верховыми прогулками в обществе отца и дочери.

На третий день, когда мы спускались по лестнице, собираясь отправиться на очередную прогулку, неожиданно раздался громкий стук копыт, и во двор усадьбы ворвались трое британских солдат в красных мундирах, с ними был один из двух типов из таверны, которые пытались ограбить меня.

— Что я вам говорил? Вот же он — ирландец! — закричал этот человек, указывая на меня.

Солдаты бросились ко мне. Но я мигом вскочил в седло. С детских лет я не расставался с седлом — мой отец был завзятый наездник, и у него были прекрасные скаковые лошади. Как мне их недоставало!

Резко повернув коня, я обогнул дом, перескочил через низкую изгородь и помчался по зеленому лугу к буковой роще. Там, под прикрытием деревьев, я круто развернулся в обратную сторону, миновал скирды сена и амбар и вылетел на утоптанную дорожку. Лошадь бежала резво.

Я был разгорячен стремительной скачкой и с наслаждением ощущал, как играют подо мной мускулы лошади. Однако лошадь принадлежала Вайпонту, и я должен был ее отпустить. Тропинка, по которой я ехал, привела к глубокой канаве, за которой начиналась лощина.

Я слез с лошади и ударил ее по крупу, чтобы она бежала домой. А сам, пригнувшись, двинулся дальше.

Скользя и прыгая, я скатился на дно лощины и оказался в низкорослом лесу. Я пересек его, подошел к бежавшему на дне ручью и вошел в холодную воду.

День уже близился к вечеру, когда я, оставив позади ручей, поднялся по склону лощины вверх и вышел на вересковую пустошь. Я еще долго шагал в темноте, пока наконец не увидел впереди густой лес. Я углубился в него и, сделав себе ложе из сухих листьев, расположился на ночь. Там я и проспал остаток ночи.

Итак, я вновь пустился в странствие, как и прежде, бездомный, одинокий и голодный. К тому же теперь за мной гнались враги!

Если меня поймают, невзирая на то, что я всего лишь мальчишка, меня ждет неминуемая смерть.

Глава 9

Я проснулся в полном смятении. Было холодно и темно. Засыпал я с мыслями о детстве. И вот, по-прежнему отверженный, я лежу в лесах Каролины на ложе из сухих листьев рядом с незнакомым человеком, окруженный, как и прежде, врагами.

Я медленно сел, стараясь не шуметь. Терли спокойно спал. Он, по-видимому, привык спать в любых условиях.

Моя шпага и пистолеты лежали рядом. Я тщательно проверил их, внимательно вслушиваясь в тишину.

Мне потребовалось сделать усилие, чтобы прогнать воспоминания о бешеной скачке, когда я удирал от гнавшихся за мной британских солдат. И все же тогда я сумел убежать. А неделю спустя, когда я снова оголодал до предела, я повстречался со стариком, который приветливо улыбнулся мне в таверне и ушел за своей повозкой, запряженной ослом.

Но довольно о прошлом. Сейчас нужно думать о будущем и разработать план действий. В спрятанной в укромном месте шлюпке находится сокровище, о котором я никогда раньше и не мечтал. По всем законам оно принадлежит мне, но реально оно станет моим только после того, как я вывезу его отсюда и помещу в надежное место.

Я начал понимать, что найти сокровище — это самое простое, главное — сохранить его. А для этого я должен держать его местонахождение в тайне, пока не сумею найти способ вывезти его в Англию. А это предприятие требует тщательной подготовки.

То, что за добытым мной сокровищем охотятся одновременно и дон Мануэль, и гигант, который держит его сейчас в плену, не делает мое положение менее сложным. Как только они найдут и разграбят «Сан Хуан де Диос», они сразу заподозрят, что я побывал на судне первым, и начнут меня искать.

А судно они отыщут, безусловно, в самое ближайшее время, так что в моем распоряжении остаются считанные часы. С другой стороны, я не могу довериться Силлимэну Терли: сколько людей убили и за меньшее богатство, чем то, что находится у меня в руках!

Несмотря на то, что все мои помыслы были заняты золотом и тем, как его удержать, Гвадалупа Романа не выходила у меня из головы.

Она в плену, и маловероятно, что какой-нибудь странствующий рыцарь прискачет на белом коне и спасет ее. Я признавал, что она умная девушка, но сомневался, что она сумеет справиться с тем гигантом. Он производит впечатление беспощадного человека, которому абсолютно чужды чувства жалости и сострадания. Он твердо знает, чего хочет, и умеет добиваться своего. Он принадлежит к типу мужчин, которые не довольствуются одной женщиной. Женщина для них — это всего лишь вещь, которую берут, а потом бросают. Женские слезы для него ничего не значат.

Я тихонько выругался. Терли проснулся и поднял голову.

— Ты все еще думаешь об этой девушке? — догадался он.

Он сел и принялся выбирать листья из волос.

— Наверняка. В семи случаях из десяти мужчина ругается из-за женщины. Я угадал?

— Она пленница. Я должен придумать, как освободить ее.

— А что потом? Она станет для тебя бременем. Нет, приятель, пусть лучше она им доставляет хлопоты. Они вскоре это почувствуют. Послушай, оставь им эту женщину, и ты здорово им насолишь. Среди них начнутся распри, они непременно передерутся из-за нее. Кто-то предаст остальных, кто-то умрет. Оставь ее, и она их всех погубит.

— Она хорошая девушка.

— Да? А если бы она была некрасива, разве ты старался бы так ей помочь? Полагаю — нет. Поменьше беспокойся о девушке, капитан, и ты выиграешь, а они проиграют. Не забывай, женщины приносят одни несчастья.

Я отчасти и сам это понимал. Мне казалось, что я знаю этого гиганта. Его облик пробуждал во мне какие-то смутные воспоминания. И тот, другой человек, который лежал на земле спиной ко мне, тоже мне кого-то напоминал.

— Она надеется на мою помощь.

— Ну, конечно, — мрачно отозвался Терли. — С женщинами всегда так. — Он покачал головой. — Но что в ней такого особенного? Женщина как женщина.

— Иногда и этого достаточно. Но в данном случае есть и что-то еще, во всяком случае они так полагают. Они взяли ее с собой в Испанию, чтобы выпытать у нее тайну о золоте инков.

— Ах так? Тогда в этом действительно есть какой-то смысл! Значит, речь идет о золоте? О золоте инков! Откуда же девушке известна эта тайна?

— Она только наполовину испанка, в ее жилах течет кровь королей инков. Ты ведь знаешь, когда испанцы захватили в плен короля инков, они потребовали за него огромный выкуп. Но получив золото, они тем не менее его убили. Однако они не догадывались, что большая часть выкупа еще была в пути, и, когда они убили короля, инки спрятали оставшееся золото в тайнике. Им кажется, что эта девушка знает местонахождение клада.

Говорят, в горах сохранились старые укрепления инков, где они и сейчас живут, поклоняются своим древним богам, хранят свои древние обычаи и образ жизни. И там тоже, должно быть, много золота: согласно их взглядам, этот металл порожден солнцем — божеством, которому они поклоняются.

— Стало быть, эта девушка сама по себе — сокровище. Ну, тогда, конечно... И у тебя, капитан, тоже свой интерес? Ладно, ладно, не спускай глаз с золота. Оно никогда не утрачивает своей прелести. Женщины? Они увядают и превращаются в сварливых уродин к старости. Вот золото — это да! Женщины остаются всегда молодыми, если у тебя есть золото.

Он наконец замолчал. Я раздумывал, что предпринять. Вызволить Гвадалупу Роману из плена не так уж сложно, но что делать дальше? Трудная проблема! Какой смысл освобождать ее из рук захватчиков, чтобы обречь на жизнь в лесу? Нет, она должна не только стать свободной, но и уехать домой!

Как ни заботила меня спрятанная шлюпка и сокровище в ней, сейчас я ничего не способен был предпринять. Поэтому пустился через лесную чащу к лагерю пиратов... если только это в самом деле были пираты.

В лесу было тихо. Возле ручья, на солнечном припеке щебетали птицы, по ту сторону залива кричала чайка.

Терли положил мне руку на плечо.

— Они охраняют лагерь, капитан. Будь осторожен. Иначе попадешь в лапы этого толстяка и будешь потом кусать себе локти.

Мы остановились, прислушиваясь, ничего не услышали и снова двинулись вперед... Лагерь открылся неожиданно. Дон Диего и дон Мануэль разговаривали между собой. Кончита хлопотала возле костра, что-то варила... кофе, если меня не обманывает обоняние.

Я поискал глазами баска, которого числил среди своих сторонников, но ни его, ни Фелипе не увидел. В стороне стояло несколько пиратов — все они были вооружены, но вели себя без всякой настороженности — похоже, им еще не довелось встречаться с индейцами.

Что же делать? Гиганта среди них не было, это мне не понравилось, я предпочел бы, чтобы он был у меня на глазах.

Гвадалупа сидела под деревом, совсем близко от нас. Она держала в руке кружку и время от времени поднимала ее ко рту. Вряд ли она предавалась пустым мечтам — скорее всего ее мысли были сосредоточены на планах побега.

Она сидела боком к нам, а все остальные — спиной. Меня как будто что-то подтолкнуло: ведь чтобы помочь ей, надо прежде всего дать ей знать, что мы здесь. И я чуть высунулся из кустов, где мы скрывались. Гвадалупа как раз поднимала свою кружку, на мгновение кружка застыла в воздухе. Я не сомневался, что девушка заметила меня, и снова спрятался. Гвадалупа встала и потянулась, вскинув руки и обратив свои ладони ко мне, как будто отталкивала меня.

Возможно, этот отталкивающий жест был случаен, но я воспринял его как предостережение. Она снова потянулась и села на прежнее место.

— Ну, и что все это значит? — спросил Терли.

— Она поняла, что я здесь, и велит держаться в укрытии, так по крайней мере это выглядит.

Терли отнесся к моим словам скептически.

— Может быть. Если ты правильно ее понял, то она действительно очень хитра. Но сомневаюсь, что женщина способна проявить такую изобретательность.

— Эта девушка способна, — возразил я.

— Тогда нам лучше затаиться. — Он оглянулся кругом. — Чем меньше мы двигаемся, тем меньше шансов, что нас обнаружат. Здесь неплохое местечко. Давай подождем, пока все будут в сборе.

— Это может произойти не скоро.

— Да, — согласился он. — А ты поспи. Я разбужу тебя через часок или если в лагере что-то изменится. А потом посплю я.

В кустах было много валежника, сквозь ветви пробивались лучи солнца. Росла трава, за стволами деревьев было удобно прятаться, не теряя лагерь из виду.

За одним из таких лежащих стволов я завернулся в плащ и заснул.

Во сне я вновь перенесся во времена своего детства. Почему именно сейчас, спустя столько лет, мои сны и мысли обращаются назад — к моему первому бегству?

После того как я ускакал на лошади Вайпонта, я много дней шел не останавливаясь; иногда побирался, иногда, когда удавалось, подрабатывал. Одежда моя превратилась в лохмотья, но я должен был неустанно идти вперед. Тогда-то я и повстречался со стариком, которого видел в той злосчастной таверне.

Фургон старика стоял на лужайке, неподалеку ослик щипал траву. Старик сидел у костра. Он видел, что я направляюсь к нему, но продолжал заниматься своим делом. Видно, ему часто досаждали бродяги.

Я подошел к костру, он взглянул на меня, узнал и улыбнулся.

— Ты прошел долгий путь, — сказал он.

— Да, и вы тоже.

— Такова моя судьба. Когда-то я... впрочем, это не важно. Последние четырнадцать лет вся моя жизнь проходит на колесах.

— Вы бродячий торговец?

— Я продаю ткани, брелоки, иголки, булавки. Но я и лудильщик, по дороге собираю травы и потом продаю их в городах и поселках.

— И какой же доход это приносит?

— На жизнь хватает. Но зато я свободный человек. Ночи длинные и тихие, утра холодные и ясные, надо мной солнце, луна и звезды, я дышу свежим воздухом, никто не погоняет меня и ничего от меня не требует.

— Прекрасная жизнь!

Он взглянул на меня:

— Хочешь есть?

Я пожал плечами.

— Я ел вчера, а перед этим два дня не ел.

— Садись, поешь со мной. Я ем что Бог пошлет, кое-что покупаю. Садись... или, пожалуй, принеси сперва хвороста для костра.

На склоне холма я видел сухое дерево — я пошел к нему и принес охапку сучьев, веток, коры.

Старик налил мне полную миску похлебки.

— Отведай моего варева, — сказал он.

В фургоне лежала раскрытая на середине толстая книга.

— Что это за книга? — спросил я.

— Маймонид[38].

— Ты еврей?

— Я англичанин, но мудрые мысли можно найти у всех народов. Я часто читаю Маймонида — ему есть что сказать. А ты откуда знаешь Маймонида?

— Мой отец тоже читал его. У нас было много книг, и отец часто читал мне, и мы обсуждали прочитанное.

— Сейчас у меня немного книг, но все они — мои старые друзья. — Он посмотрел мне в глаза и спросил: — Куда ты идешь?

— В Лондон. Собираюсь искать работу. Мне нужно многому научиться.

— А чему именно?

— Я хочу научиться владеть оружием. На войне легче всего сделать карьеру и разбогатеть.

— Разбогатеть? Может быть, но само по себе это пустое занятие.

— У нас раньше был свой дом. Сейчас он в чужих руках, а я хочу вернуть его. Стены этого дома хранят память о моем отце, а в озерах отражаются черты моей матери. Самые счастливые свои дни я провел, бродя по скалам со своим отцом и слушая его рассказы об Ахилле, Гекторе, Улиссе.

— Да, хорошо иметь корни. У меня они тоже когда-то были. — Он замолчал. — Годы уходят. Я уже не такой проворный, как прежде, и одиночество не радует. Сейчас я иду в Йоркшир, а потом, вероятно, направлюсь к окраинам Лондона.

Я ничего не ответил, ожидая, что он скажет дальше. Помолчав немного, он предложил:

— Если ты не очень спешишь, пойдем со мной. Научишься моему ремеслу и кое-чему другому. Вскоре я должен встретиться со своими друзьями, среди них есть один цыган.

— В Ирландии тоже живут цыгане.

— Да, они живут повсюду, но этот цыган большой мастер в фехтовании и вообще владеет всеми видами холодного оружия. Он обучался этому искусству в Венеции, Милане, в Париже и в Лондоне. Сейчас он скитается по всей стране.

— Как так? Такой искусный фехтовальщик?

— Он дрался на дуэли и убил своего противника — тот был из знатной семьи. Ему пришлось бежать. Если он попадется, его убьют или бросят в тюрьму по какому-нибудь сфабрикованному обвинению. О том, что он цыган, власти не знают и поэтому здесь его не ищут. А он сейчас занимается тем, что точит ножи, подковывает лошадей и делает всяческие металлические поделки. Я поговорю с ним, попрошу взять тебя в обучение. Поверь, лучшего учителя тебе не сыскать.

— Как случилось, что ты стал бродячим торговцем? Ты говоришь, как образованный человек.

— Когда-нибудь я расскажу тебе. Мне дали хорошее образование, и, было время, я даже занимал видное положение. Теперь я никто и ничто. Но зато счастливее меня не найти на свете человека!

Хотелось еще расспросить его, но интуиция подсказала мне, что делать этого не следует. Ночь возле костра резко перевернула всю мою жизнь. Раньше я был просто беглецом, теперь же у меня появилась перспектива обрести свое место в мире.

На следующий день, пройдя еще шесть миль, мы встретили цыгана.

Как его настоящее имя, я так и не узнал. Все звали его Кори, хотя он был выходец то ли из Венгрии, то ли из Румынии, словом, из тех краев.

Его фургон стоял обок дороги, а сам он сидел возле костра, на котором готовил пищу. Он не оглянулся на нас, пока старик не окликнул его. И только тогда поднялся одним гибким движением и поглядел на нас в упор.

Кори был самым смуглым цыганом, какого я когда-либо видел, но глаза у него были ярко-зеленые и удивительно блестящие. У него были впалые щеки и крутые скулы. На вид ему можно было дать лет тридцать, но, судя по тому, что он рассказывал у костра, на самом деле ему было лет шестьдесят, если не больше. Он двигался легко и непринужденно, как танцовщик. Увидев моего старика, он широко улыбнулся, обнажив ослепительно белые зубы.

— А, приятель! Как давно мы не виделись! — Он бросил быстрый оценивающий взгляд на меня. — Ты хочешь присоединиться ко мне?

— Да, мы для того и пришли. — Старик положил руку мне на плечо. — Кори, у меня нет сына, но если бы он у меня был, я хотел бы, чтобы он походил на этого юношу.

Улыбка исчезла с лица Кори. Он взглянул мне в глаза и кивнул:

— Ты пришел ко мне... Зачем? Чего ты хочешь?

— Он привел меня к тебе, — сказал я. — Я хочу научиться владеть клинком. Хочу стать лучшим фехтовальщиком в мире.

Услышав мои слова, он не засмеялся.

— Это хорошо, — сказал он, — нужно с самого начала стремиться стать мастером своего дела. — Затем выражение лица у него изменилось. — Чтобы стать лучшим фехтовальщиком в мире, ты должен превзойти меня.

— Этому научить меня можешь только ты. Только такой учитель, как ты, способен научить ученика большему, чем умеет сам.

— Да, это правда. — Он повернулся к старику: — Вы ели? Нет? Тогда садитесь. У меня еды достаточно, я как чувствовал, что у меня будут гости.

Он снова повернулся ко мне:

— Принеси-ка дров.

Я сразу же пошел за дровами, а он стоял, глядя мне вслед, и его цепкие глаза оценивали каждое мое движение.

Я подошел к изгороди и собирался перелезть через нее.

— Прыгай! — неожиданно крикнул он, и я перепрыгнул изгородь, а потом, сообразив, что это своего рода испытание, перепрыгнул обратно.

Набрав дров, я вернулся к костру. Кори со стариком разговаривали, перебирая события прошлых лет. Наконец, обратившись ко мне, спросил:

— Почему ты решил овладеть боевым искусством? Тебе надо кого-то убить?

— Нет. Но я видел, как умер мой отец, а он был неплохой фехтовальщик. Я хочу отлично владеть шпагой, чтобы, когда придут убивать меня, я смог дать отпор. Даже если они убьют меня, я хочу, чтобы они дорого за это заплатили. Среди убийц моего отца был один, который хорошо владел шпагой. Я хочу превзойти его в этом искусстве.

Помолчав немного, я продолжал:

— Пути Господни неисповедимы. Я не стану искать этого человека, но, боюсь, он сам найдет меня. И я не хочу разочаровывать его, я должен стать достойным противником.

— Ха, — сказал Кори, снова взглянув на меня. — Похоже, твой отец кое-чему научил тебя!

— Очень многому. Но он был мирным человеком. Он научил меня драться, как это принято у джентльменов, и с ними я так и буду драться. Но ведь встречаются люди иного склада.

— Да, и еще как часто, — отозвался старик.

— Ладно, — Кори взглянул на старика, — я беру его в ученики. — И, повернувшись ко мне, продолжил: — Это будет нелегко. Ты будешь работать, пока у тебя не заноют мышцы, и снова работать, пока они не перестанут болеть. Этого не добьешься за месяц, и даже за год, но, во всяком случае, я обучу тебя всему, что умею сам.

— А это больше, чем умеет кто-либо еще, — добавил старик. — Отлично, ты увидишь, он хороший парень.

— Да, — тихо сказал Кори. — Я знаю. Ему предстоит пройти кровавый путь, но он неизбежен. Ну, сейчас мы поедим, выспимся, а завтра с утра за работу!

Как стремительно неслись месяц за месяцем! Как быстро наступил конец года! Мы кочевали по лугам Англии, пересекали границу и оказывались в Шотландии. Мы разбивали лагерь возле Стены Адриана и на берегах озера Лох-Ломонд. Мы бродили по Йоркширу и останавливались в самых глухих местах. Мы точили ножи, ножницы и любые лезвия, лудили кастрюли, подковывали лошадей, торговали тканями, нитками, иголками. И все время занимались фехтованием.

При дневном свете и при свете костра, на лесных прогалинах и в вересковых пустошах, в пустынных дюнах — словом, всюду, где можно было найти подходящее место, мы дрались на шпагах. Но всегда старались делать это не на людях, потому что к цыганам, владевшим оружием, здесь относились с подозрением. Кори особенно приходилось соблюдать осторожность: если бы его схватили, ему грозила бы виселица.

Итак, мое обучение взял в свои руки мастер своего дела. Отец прекрасно фехтовал, но Кори был непревзойденным бойцом.

По ночам мы со стариком читали при свете костра или обсуждали книги, прочитанные раньше, или говорили о том, что произошло днем. Иногда в наших беседах участвовал и Кори, но обычно он молча слушал, изредка улыбаясь.

Старика звали Томас Бренсби. Его настоящего имени я не знаю, но за время нашего путешествия кое-что мне открылось. Он учился в самых престижных учебных заведениях, занимал важный государственный пост, но затем потерял его, при этом пострадала и вся его семья. Думаю, что он принадлежал — или его заподозрили в том, что он принадлежал — к одной из группировок, которые после смерти Генриха VIII выдвигали своего претендента на престол.

Иногда мы расставались с Кори на день и даже на несколько дней, но затем он вновь появлялся. По мере того как я совершенствовался в искусстве фехтования, он тоже восстанавливал забытое было мастерство.

— Нас неправильно называют цыганами, — сказал он мне однажды, — неправильно считают выходцами из Египта. В действительности это не так. Цыгане — одно из древних кочевых племен Индии. Наш язык похож на хинди, некоторые наши песни напоминают индийские, у нас одинаковые обычаи.

Кори был умный человек, и не было места, где бы он не побывал. На привалах, или когда я ехал в его фургоне, или же когда мы с ним, давая отдых лошадям, шли пешком, он рассказывал мне о своих странствиях по Европе и Азии. Он знался со многими важными людьми, служил у них или просто сопровождал в путешествиях. Племя, к которому он принадлежал, было почти целиком уничтожено войной и чумой, но его знали в других цыганских племенах и всюду встречали дружески.

По дороге мы собирали целебные травы. Они здесь росли во множестве, но по незнанию их обычно принимали за сорняки. Целебные травы мы увязывали в пучки и продавали их потом в аптеки или докторам, которые изготовляли из них лекарства.

Я набирался знаний и в других областях. Так, Кори рассказывал мне об уловках и трюках воров, карманников, мошенников и шулеров. Эти нравы царили на большой дороге, и тогда я не предполагал, что эти знания мне вскоре понадобятся.

Путники на больших дорогах постоянно подвергались нападениям местных бандитов, которые без зазрения совести грабили тех, кого считали бродягами и кто не был под защитой закона, даже если таковой существовал.

Странники, в свою очередь, объединялись для совместного отпора шайкам разбойников. Когда напали на нас, наш караван состоял из трех фургонов — Бренсби, Кори и двух братьев-цыган, которые часто выступали на состязаниях по боксу на местных ярмарках.

Братья были хорошие боксеры и искусные борцы. Они нередко состязались с местными парнями — иногда побеждали, иногда проигрывали, и последнее порой приносило даже большую выгоду.

В тот раз Бренсби ехал впереди, а мы с Кори шли поодаль рядом с его фургоном и должны были нагнать старика в ближайшей лощине.

Только Бренсби скрылся за поворотом, как мы услышали стук копыт, громкие голоса и возмущенные крики старика.

У меня всегда при себе была тяжелая дубинка, и сейчас, перехватив ее поудобнее, я бросился вперед. Добежав до поворота, я увидел, что человек шесть молодых парней и подростков, все верхами, окружили фургон старика и выбрасывают его содержимое на землю. Двое заломили ему руки и громогласно глумились над ним. Одни еще сидели в седле, а другие спешились и хватали кому что приглянулось.

Я сразу понял, что это не простые грабители: все были хорошо одеты и лошади у них были отличные. Я бросился вперед. Один из бандитов резко повернулся и поднял на меня свою палку. Драться на палках я научился еще в детстве в Ирландии. Получив от меня сильный удар под ложечку, он со стоном согнулся. Я отпрянул, чтобы избежать ответного удара, выбил у него из рук палку и следующий удар нанес по голени — парень вскрикнул от боли.

Ко мне кинулись двое других, но тут подоспел Кори, а из леса, куда они спрятали свою повозку, выбежали братья-боксеры.

Завязалась отчаянная драка — в воздухе мелькали кулаки, палки, дубинки. Я схватился с крепким круглолицым парнем с густыми черными кудрями и увесистыми кулаками. Он бросился на меня неожиданно и, застав врасплох, выбил из моих рук дубинку. Он занес свою дубинку, чтобы нанести мне еще один удар, но я успел нырнуть под нее и, схватив его за ноги, попытался свалить. Но это было все равно что пытаться сдвинуть стену — у него были мощные мускулы, и он твердо стоял на ногах. Он стиснул меня своими могучими ручищами и сильно ударил в лицо.

Я хотел увернуться от очередного удара, и мне это удалось, но его железная хватка не ослабевала. Я уже еле стоял на ногах, но все же исхитрился угодить ему носком по коленной чашечке — он вздрогнул от боли, ослабив хватку, и я вырвался.

Парень было снова бросился на меня, но подоспел Кори с топором в руках.

— Ну-ка сунься, и я размозжу тебе череп! — крикнул он бандиту.

Тот был силен как бык, но совсем не глуп. Он отступил и посмотрел на Кори.

— Ладно, — сказал он, — не стану с вами связываться, все равно вам место за решеткой.

— Но вы же первые напали! — возмутился я.

Он надменно усмехнулся.

— Я расскажу об этом иначе, — сказал он, — и поверят мне — власть в этих местах принадлежит моему отцу, уж я позабочусь, чтобы вас всех повесили. Здесь в лесу скрывается разбойник, и будь я проклят, — сказал он, ткнув пальцем в Кори, — если это не ты, а все прочие не твои сообщники. Вы все будете болтаться на виселице — то-то я посмеюсь вволю, — заключил он угрожающе.

Двое из его шайки поднялись. Один подросток, пожалуй, моего возраста, так и не сошел с лошади.

— По тому, как ты напал на нас, — сказал Бренсби, — видно, что ты и раньше разбойничал. Это в твоей природе. Мы найдем других пострадавших, и у нас будут свидетели.

Парень усмехнулся. Ему было, вероятно, лет восемнадцать, года на четыре больше, чем мне.

— Ни один человек не осмелится давать показания против меня, — сказал он надменно. — Здесь все либо ходят в моих друзьях, либо боятся меня. Будьте уверены, я добьюсь своего, и вас повесят, как миленьких. Я найду свидетелей, моей семье принадлежит здесь все. Вот увидите!

— Ну и свинья же ты, — сказал я спокойно. — Мерзавец, да к тому же наверняка трус.

Он насмешливо посмотрел на меня.

— Мерзавец? Может быть. Мне нравится измываться над бродягами и подонками. Но трус? Не знаю и никогда не узнаю, здесь я сильнее всех и лучше всех владею шпагой. Я смогу справиться с любым. А что касается тебя, то, не помешай мне, я бы избил тебя до полусмерти, что я непременно и сделаю, дай срок. А там расправлюсь и со всеми прочими, если они доживут до этого.

Он повернулся, подобрал поводья и вскочил в седло.

— Поехали! — крикнул он своим дружкам. — Надо распорядиться, чтобы их всех задержали.

Он пустил коня вскачь, за ним последовали и другие. Задержался только паренек, который так и не слезал с лошади.

— Извините, — сказал он, — я поздно пришел домой и не знал про эту его затею. Бегите отсюда скорее, потому что он сделает все так, как сказал. Его отец здесь полный властелин и, конечно, не поверит ничему дурному о своем сыне. А он в самом деле отлично владеет шпагой и дерется злобно и беспощадно. Он может выполнить все, что сказал. — Он взглянул на меня: — А тебя он особенно возненавидел, я знаю. Поторопитесь, бегите отсюда поскорее!

Он пришпорил лошадь и ускакал.

Кори не стал медлить. Он повернулся к Портеру Биллу, одному из братьев.

— Бери свою повозку и следуй за мной — вот по той дороге!

Мы пустились в бегство. Но наши фургоны катились медленно, и я не сразу понял, что задумал Кори. Но у него, видно, был какой-то план — недаром он, как Портер Билл и Портер Боб, был цыганом.

Мы погоняли изо всех сил лошадей, потом Кори резко свернул с дороги и поехал по полю, закрыв позади повозок ворота и тщательно заметя следы в том месте, где мы свернули.

Мы проехали еще мили полторы и поравнялись со старыми скирдами. Он отгреб сено, и внутри открылось обширное пустое пространство, куда можно было поместить три, а в случае необходимости даже четыре больших фургона. Мы быстро поставили туда свои повозки, вышли и снова завалили вход сеном. Мои спутники сели на лошадей. Я стал прощаться.

— Поезжайте, — сказал я. — Встретимся позже. Мне не привыкать спасаться от преследований — похоже, я делал это всю свою жизнь. Постарайтесь и вы скрыться.

Они немного поколебались, затем Кори бросил мне одну из тростей, которые он носил с собой.

— Лови! Внутри трости клинок, он тебе пригодится.

И с тем они ускакали. А я снова остался один.

Я огляделся, следовало торопиться. С этим здоровяком шутки плохи — достаточно взглянуть ему в глаза. Жестокость — его вторая натура.

И я побежал с холма вниз.

Глава 10

Не было времени размышлять и обдумывать план дальнейших действий: необходимо было прежде всего уйти отсюда как можно дальше. Мои друзья, видимо, направятся на юг и постараются затеряться на дорогах. Может быть, даже разъедутся в разные стороны, потом пришлют сюда кого-нибудь из своих, чтобы те выручили их фургоны.

Я побежал вниз по склону к ручью, затем устремился вдоль ручья. Я не знал, какие земли принадлежат отцу моего врага, и не мог определить самое безопасное направление, я просто бежал куда глаза глядят.

Физически я был в хорошей форме. Целый год я бродил по проселочным дорогам, большей частью пешком, постоянно тренировался в фехтовании, боксе, борьбе и был силен как никогда.

Меня взбесила наглость, с какой главарь этой шайки обошелся с нами. На дорогах разбойничало немало таких молодчиков, обычно отпрысков знатных семей, которые, пользуясь безнаказанностью, вымогали и грабили как хотели. Никто не чувствовал себя в безопасности — ни мужчины, ни женщины. Разбойники были порочны до мозга костей.

Сюда мы ехали по дикой, изрезанной оврагами вересковой пустоши, примыкавшей к морю. И я направился в ту сторону. Взобравшись на вершину холма, я оглянулся назад и увидел вдали всадников. Я нырнул в заросли. Вскоре всадники доберутся до этих мест, подумал я, нужно найти надежное убежище.

Пока мы двигались по дорогам, я обычно не обращал особого внимания на то, где мы находимся, знал только, что море где-то на западе. Очевидно, это был Озерный край. И поскольку мне уже довелось один раз спасаться у моря, я намеревался и теперь выбираться к морю. Пройдя через дубовую рощу, я оказался в глубокой лощине и наверх карабкался через покрытые мхом валуны. Затем я миновал поросшую высокой травой лужайку и вошел в раскинувшуюся на вершине холма тисовую рощу. Здесь, под прикрытием деревьев, я сел, чтобы подумать над тем, что делать дальше.

Нападавшие на нас парни постараются, конечно, натравить на нас местных жителей, сочинив какую-нибудь небылицу и обвинив нас в насилии и воровстве. Множество всадников и пеших сейчас рыщут по окрестностям, ищут наши следы, и, если это им удастся, нам несдобровать, никакие оправдания не помогут: земляку и соседу всегда больше веры.

Передо мною был крутой склон горы, покрытый густой чащей тисовых деревьев. Ни одному всаднику по такой крутизне не спуститься, не сделать этого и мерзавцам, напавшим на нас. По-видимому, мне лучше всего остаться здесь, пока совсем не стемнеет, и не пытаться выйти на вересковую пустошь или в луга. Особенно я опасался собак. Стоит по нашим следам пустить собак, нас сразу же найдут, меня во всяком случае.

День близился к вечеру, если в ближайшие час-два меня не обнаружат, может быть, я еще сумею уйти.

Внизу расстилалась обширная долина, там и сям среди дубовых рощ росли купы тисовых деревьев; как на шахматной доске, чередовались поля и луга. Какой чудесный мирный край! Однако не для меня! Я снова беглец... Найду ли я где-нибудь пристанище? Место, где я мог бы осесть и отдохнуть, чем-нибудь заняться, не опасаясь за свою жизнь?

И вдруг понял: я обрету свободу, только покинув Англию. А ведь меня с детства воспитывали в любви к этой стране и ко многим ее сынам.

Почему меня так манит к себе Лондон? Что ожидает меня там? Ведь многие говорили мне, что в этом городе на каждом шагу подстерегают опасности.

Постепенно сумеречные тени сгущались за моей спиной, хотя долина внизу все еще купалась в солнечных лучах. В отдалении я видел группы возвращавшихся домой всадников. Удалось ли им найти моих друзей?

А скирды сена? Как Кори отыскал их? Наверное, среди невозделанных полей и заброшенных пастбищ немало подобных тайных убежищ, о которых знают только цыгане и в которые они прячутся от преследований.

Наконец я встал. Если я намерен продолжать свой путь, нужно двигаться сейчас же, пока не наступила полная темнота. Медленным шагом я прошел через тисовую рощу и вышел на самую кручу. Ноги у меня онемели от долгого сидения на сырой земле, я страшно устал, но все равно нужно было идти.

Я поднялся на гребень холма, и меня ослепили ярко-красные лучи заходящего солнца. На западе небо было покрыто пурпурными и отороченными золотом облаками, прямо передо мной раскинулась вересковая пустошь. Я стоял над ней и чувствовал себя в первозданном мире, только что народившемся из изначальной тьмы или же, наоборот, погружавшемся во тьму...

И тут они увидели меня.

Их было четверо, они быстро приближались ко мне, ведя под уздцы своих лошадей. Предводительствовал тот самый парень, с которым я схватился на дороге.

— Ну что, видите? — сказал он. — Говорил вам, что его здесь нужно искать!

Негодяи стали окружать меня. Трость с клинком была при мне. Они-то думали, что это просто палка, теперь узнают, что это такое на самом деле. По крайней мере один из них умрет раньше меня!

Бежать было бессмысленно. На почти плоской вершине горы, на лошадях они легко догонят меня. А всех четверых мне не уложить.

— Ну, теперь он у нас в руках, можно немного позабавиться.

— А почему не отвести его вниз? Пусть им займется суд, — предложил один из них.

— Не будь ребенком! — укорил его главарь. — Мы сами займемся им, а суду предоставим то, что от него останется.

Самый молодой из них был примерно моим ровесником — лет четырнадцати, но все остальные года на два — четыре старше. По крайней мере двое были крупнее меня, и один наверняка сильнее. У всех были палки, у двоих еще и кинжалы, а у главаря — также и шпага. Если бы даже мне удалось прорвать их кольцо и уйти с открытого места, где они могли догнать меня на лошадях, рано или поздно меня все равно схватили бы и бросили в тюрьму: бродяги всегда вне закона.

Но смириться с мыслью, что они станут мучить меня, как им заблагорассудится, я не считал возможным. Более двух лет я скрывался от закона и научился быстро находить выход из трудного положения.

Намерение моих противников было ясно. Они окружат меня и будут теснить своими лошадьми, при любой попытке вырваться я буду натыкаться на лошадь. Ябыл в западне, и они знали это. Тогда я демонстративно заткнул свою трость-шпагу за пояс и поднял руки, как бы сдаваясь.

Главарь рассмеялся:

— Смотрите, да он еще и трус! Драться не хочет! Ладно, посмотрим.

Он замахнулся на меня своей палкой, я увернулся от удара. Он был очень силен, в самом деле очень силен. Другие последовали его примеру. Один парень сидел верхом на чудесном гнедом мерине с поджарым крупом и длинными ногами. Он размахнулся, намереваясь ударить меня палкой, и почти задел меня. Снова замахнулся и на этот раз концом палки угодил мне в ребра и разорвал рубашку. Я почувствовал острую боль, увернулся, но получил сильный удар по голове. При этом парень на гнедой лошади сильно нагнулся, чтобы дотянуться до меня.

Этого я и ждал. Я схватил его палку и рванул на себя.

Он потерял равновесие и вылетел из седла, с криком боли упав на землю, а я схватил поводья и вскочил в опустевшее седло.

И вновь искусство верховой езды сослужило мне хорошую службу. Я снова сидел в седле, и подо мной была превосходная лошадь. У главаря шайки тоже была хорошая лошадь, но он был тяжелее меня фунтов на пятьдесят — шестьдесят. Я крепче уселся в седле, ударил лошадь каблуками, и она с места рванула вперед.

Мне удалось опередить их на три корпуса, прежде чем они успели сообразить что к чему, и еще на один корпус, пока они поворачивали своих лошадей. А я тем временем вырвался на открытый простор и поскакал по направлению к морю.

Бандиты погнались за мной. Их злобные крики звучали в моих ушах, я слышал топот копыт за своей спиной, но мой гнедой был очень хорош, он стремительно несся вперед. Краем глаза я увидел, что опережаю их уже на пять корпусов и разрыв продолжает увеличиваться. Они неслись очертя голову, не заботясь о своих конях. Я слегка придержал свою лошадь, так как еще не решил, что делать дальше. Но хотя я и замедлил ход, я все равно оставался впереди. Скоро должно уже стемнеть, и тогда у меня будет шанс скрыться от них.

Снова взглянув назад, я убедился, что один из преследователей, не знаю, по каким причинам, выбыл из гонки. Скорее всего у него просто не было охоты участвовать в погоне, видимо, главарь принуждал их к этому силой. Теперь меня преследовали только двое, и один из всадников заметно отставал.

Я продолжал скакать в сгущающейся темноте в ту сторону, где садилось солнце, и за мной скакал уже только один всадник. И тут — сам не знаю, какой черт меня дернул, — я придержал своего коня и повернул его навстречу своему преследователю. Он по инерции стремглав несся на меня, слишком поздно заметив, что я остановился. Я пришпорил своего коня и обрушился на врага всей его тяжестью. Его лошадь пошатнулась и упала на землю.

Но всадник проявил чудеса проворства! Он успел выскочить из седла и бросился на меня. Я отвернул свою лошадь и ударил его тростью, не вытащив из нее клинка. Конец трости задел его по голове, и он покачнулся, а я тем временем повернул лошадь и вновь напал на него, ударив ногой в плечо.

Это был неудачный маневр — ему удалось схватить меня за ногу, и я тут же лежал на земле, а он стоял надо мной.

— Ну, — сказал он, — теперь я тебе покажу!

Я не был новичком во французской борьбе и не стал пытаться освободиться от захвата, но всей своей тяжестью повис на противнике. Результат был такой же, как если бы я повис на дереве, — он не сдвинулся ни на дюйм и только наклонился, чтобы поднять меня. Схватив его за рукав, я с силой дернул его на себя, и он упал вперед. Тут я оказался проворнее его, и, выскользнув из-под него, вскочил на ноги.

Прежде чем он поднялся, я нанес ему сильный удар в лицо. Это ничуть не остановило его, но я еще раз успел ударить его и быстро отскочил, изготовив к бою свою трость с клинком.

Он тоже выхватил свою шпагу из ножен.

И вот мы стоим друг против друга в сумерках на вересковой пустоши. На небе уже высыпали звезды, но видно еще достаточно хорошо.

Я обнажил клинок. Он был короткий, каким обычно бывает клинок, спрятанный в трости, — на несколько дюймов короче обычной шпаги. Таким образом, у него уже было одно преимущество передо мной.

Он взмахнул своей шпагой из стороны в сторону, показывая, что намерен делать. Мне оставалось надеяться, что приобретенный опыт возместит разницу в длине наших клинков. Я знал, что хорошо владею шпагой. За последние недели я сумел извлечь из Кори все, что он мог дать. Довольно уверенно я шагнул вперед, навстречу своему противнику.

Так мы скрестили свои шпаги под звездным небом на вересковой пустоши Западной Англии. И уже через несколько минут я понял, что противник превосходит меня в силе и мастерстве.

Это было просто невероятно! Кори был сильным фехтовальщиком, у него была общепризнанная репутация превосходного бойца, несомненно, я тоже теперь был сильным бойцом. И однако, едва мы начали бой, как я понял, что этот высокий парень владеет шпагой с неподражаемым искусством. И я даже не мог утверждать, что его преимущество объясняется более длинным клинком, он просто лучше им владел.

— А, — воскликнул он, — так ты умеешь фехтовать? Кто ты?

— Не важно, — сказал я.

— Конечно, не важно, — согласился он, — как только я закончу свои упражнения, я убью тебя. Выпотрошу, как гуся.

Каждый его выпад свидетельствовал об отточенном мастерстве. Он не проявлял беспечности, не лез на рожон, обнаружив, что я тоже неплохой фехтовальщик. Самые сильные мои выпады он отражал шутя и играя, и я понял, что, если сейчас же не придумаю какого-то трюка, через несколько минут он убьет меня.

Он играл со мной, как кошка играет с мышью. Один раз он легонько уколол меня острием шпаги в грудь, хотя мог пронзить насквозь. При этом он насмешливо улыбнулся и бросил:

— В следующий раз!

Шаг за шагом он теснил меня... Я сражался отчаянно, холодный пот градом катился по моим щекам. И хотя смерть была совсем рядом, у меня хватало самообладания на раздумье: в чем же причина такого его превосходства, ведь я за последнее время овладел, кажется, всеми возможными приемами? Это было просто невероятно! И чем ближе была смерть, чем яростнее я ненавидел этого человека, тем более я восхищался его искусством. Он обладал огромной физической мощью, движения его шпаги были ювелирно точны, что говорило о необыкновенной силе его пальцев и кисти.

Внезапно я уловил, что он начал действовать своим клинком иначе, словно чувствительным щупальцем он отыскивал мои самые уязвимые места. Теперь я не сомневался: мой смертный час настал!

Выходит, вся моя жизнь пошла прахом? Все надежды, все мои мечты развеялись как дым? Значит, я напрасно страдал и боролся? Напрасно надеялся мой отец, что я создам семью и продолжу наш род на века? Неужели здесь, на вересковой пустоши под звездами, пришел конец всему?

И тут земля под моими ногами провалилась. Я съехал вниз, и мой противник получил добавочное преимущество в росте, хотя и без того был выше меня. Что случилось? Я не мог оглянуться, наши клинки скрестились, я отбил удар, он сделал новый выпад... и тут я почувствовал за своей спиной бездну. Острие его шпаги целилось мне прямо в грудь. Стремясь любой ценой уклониться от удара, я резко отпрянул и полетел вниз, рассчитывая, что кусты смягчат падение.

Под мной оказалась глубокая пропасть, я долго летел, пока наконец не ударился спиной о землю. Трость с клинком вылетела и откатилась в сторону. Я перекувырнулся и заскользил вниз головой в черную туманную пустоту. Зацепиться было не за что, склон был страшно крут, я продолжал кувырком лететь в какую-то неведомую глубь и в конце концов рухнул с глухим стуком на скалу.

Сколько же я пролетел? Вероятно, не больше десяти или двенадцати футов, но потом я еще долго катился по крутому склону — пожалуй, несколько сотен футов. Некоторое время я лежал на скале неподвижно, медленно приходя в себя. Затем перевернулся, оперся на руки, чтобы подняться, и тут же застонал от боли — руки были ободраны в кровь.

Я встал на колени и только затем поднялся на ноги. Похоже, кости целы, но все тело страшно болело, руки и лицо были в крови.

Надо бежать... любым способом надо убраться из этих мест подальше. Наверняка сюда ведет тропа, и он, конечно, уже спускается, чтобы схватить меня.

Избитый, донельзя униженный своим полным поражением, я неуклюже брел в тумане. Кругом ничего не было видно. Я шел через заросли вереска, ветки шуршали, задевая мою одежду, стало быть, я находился на вересковой пустоши. Я ковылял неведомо куда, совершенно потеряв голову от боли и усталости, сознавая лишь одно: я должен отсюда убраться подальше, прежде чем начнет светать.

Споткнувшись, я растянулся во весь рост и так и остался лежать, мечтая умереть прямо здесь, на месте; но что-то все-таки заставило меня подняться и вновь идти вперед.

Так я и шел, падая и снова поднимаясь. Иногда я лежал несколько минут, но потом какая-то сила заставляла меня встать и идти дальше. Когда начало светать, я оказался на холме, поросшем кустарником, заполз в чащу и повалился на землю замертво. Последняя мысль перед тем, как заснуть, была все та же: почему я так позорно проиграл схватку? Как оказалось, что он настолько сильнее меня?

Я долго спал, бормоча что-то во сне, вскрикивая, когда касался земли больным местом. Разбудил меня студеный утренний воздух.

Было холодно и сыро. После густого тумана, вероятно, выпала обильная роса. Меня била дрожь, с трудом я попытался сесть. Все мышцы одеревенели, я едва держал голову, все плыло перед глазами. Отчетливо я видел только кусты кругом, опавшие листья, несколько сломанных сучьев. Сдерживая стоны, я вылез из своего укрытия и осторожно огляделся...

Ничего не видно... Я был один посреди бескрайнего неведомого пространства. И все же я почувствовал запах моря, доносящийся с запада.

Из валявшихся на земле сучьев я подыскал себе более или менее подходящий и, опираясь на него, тронулся в путь. Все утро я шел, не останавливаясь. Начали собираться тучи, небо стало свинцово-серым, полил дождь, но я продолжал идти, спотыкаясь и скользя. Куда я направлялся? Туда, куда влекла меня моя судьба, к тому предназначению, которое мне суждено было исполнить. Наконец я вышел к реке и сел на берегу. Немного отдохнув, я умылся, осмотрел свои окровавленные и ободранные руки. Вдоволь напился воды. Руки, как и лицо, которое я увидел в зеркале воды, выглядели устрашающе.

Освежившись, я осмотрелся. Вдоль реки росли редкие деревья. Чувствуя страшный голод, я вновь поднялся на ноги и чуть не упал от слабости.

Я двинулся вниз по течению реки. Меня почему-то постоянно влекло к морю. Я не знал, что меня там ждет, но море воспринимал как символ свободы. С моря все начиналось и на море должно закончиться.

Я упорно продолжал свой путь, движимый внутренним побуждением — во что бы то ни стало идти вперед. Оно сопровождало меня всю мою жизнь.

Река, извиваясь, бежала то по пологим или крутым холмам, то по равнине, а впереди ее ждало море.

Вдруг я услышал голос:

— Эй! Что случилось? Ты ранен?

Я не сразу разглядел спрашивавшего — после удара в голову мои глаза плохо видели. Человек ехал на повозке, кажется, я уже встречал его раньше.

— Да, досталось немножко, — сказал я. — Со скалы упал.

— Тогда иди сюда, — предложил он, — забирайся в повозку, я посмотрю, что с тобой. Боже мой, да ты весь в крови! Ты правда просто упал?

— Да, просто упал, — ответил я. — Ну, и немного проголодался.

Глава 11

Он долго и внимательно рассматривал меня.

— Да ты еще совсем мальчик, — сказал он наконец мягко. — Ты что — бездомный?

— У меня нет дома, — ответил я. — Дома, где я когда-то жил, больше нет и не будет, пока я сам его не отстрою заново.

— Откуда ты?

На этот вопрос мне не хотелось отвечать, и я сказал, что иду к морю и упал с кручи в темноте и тумане. Когда я описал ему это место, он кивнул:

— Да, знаю, это возле перевала Хардноз. Глухие, опасные места.

Лошадь его неутомимо бежала вперед.

— Мой дом неподалеку, — сказал возничий. — Если хочешь, можешь переночевать у меня. Сделаем что-нибудь с твоими ранеными руками — у них ужасный вид.

Но мы все ехали и ехали, и мне казалось, что нашему пути не будет конца. Я дремал, просыпался и снова дремал. Проснулся я, когда он заводил свою повозку во двор крытого черепицей дома. Это был красивый дом с конюшнями и скотным двором. Из конюшни вышел человек.

— Бен! — распорядился хозяин. — Прими лошадь. Поговорим позже.

Я еле держался на ногах от усталости, но все еще колебался — стоит ли оставаться. Хотя я прошел немалый путь, меня могли схватить и здесь.

— Мне еще далеко идти, — сказал я. — Спасибо, что подвезли.

— В чем дело? Тебя преследуют?

— Возможно, — ответил я. — Какие-то негодяи гонятся за мной. У меня здесь нет друзей, а им все помогают.

— Считай меня своим другом, — отозвался он. — Входи в дом, приятель.

В доме было тепло и уютно, горел камин, стол был накрыт. Нас встретила женщина — у нее были белокурые волосы с рыжим отливом и румяные от огня щеки.

— Я услышала ваши голоса, — сказала она, — ужин на столе — хватит вам обоим.

Тут она увидела мое исцарапанное лицо.

— Господи, мальчик ранен! Иди к огню, я посмотрю, что у тебя!

Она осмотрела раны и ссадины у меня на лице, налила в таз теплой воды и протерла мне лицо чистым полотенцем. Потом промыла раны на руках, хотя я уже пытался это сделать в Эске — так называлась та река.

— Ну вот! Теперь садись и поешь — ты наверняка голодный.

— Да, очень голодный, — признался я. — Но где я нахожусь?

— Вон та усадьба называется Бут, — сказал мужчина. — Дом сейчас пустует, так как семья переехала в Лондон. — Он бросил беглый взгляд на жену.

На столе стояла вкусная похлебка и свежая рыба.

— Я только поем и сразу пойду, чтобы у вас не было из-за меня неприятностей, — сказал я и поведал о нападении на дороге.

Мужчина наполнил мой стакан элем.

— Да, сынки местных помещиков все время грабят проезжих. Они хуже воров — насильничают как хотят. Но не бойся, приятель, сейчас ты далеко от тех мест, сюда они не доберутся, они вообще не спускаются по эту сторону гор.

— Будьте начеку с главарем, — остерег я хозяина, — мало того, что он грабитель, он еще блестяще владеет шпагой.

— Да он, видно, просто выше и сильнее тебя. Он взрослый мужчина, а ты еще мальчик.

— Хоть он и негодяй, но не могу не признать — он искусный фехтовальщик. Высокий, и руки у него длинные. Такой орешек оказался мне не по зубам. Меня учил фехтовальному искусству один из лучших мастеров этого дела, но тут я потерпел фиаско.

— Это Рэйф Лекенби, — сказала женщина. — Судя по твоим словам, это может быть только он.

— Лекенби? Возможно. Это в самом деле опасный противник и очень скверный человек. Сюда он не наведывается, держится тех мест, где его семья забрала силу. Он уже убил одного или двух человек и, говорят, скоро уходит на войну, похоже, его родичи тоже не прочь от него избавиться.

Я согласился переночевать в гостеприимном доме. Поев, я почувствовал себя посвежевшим, хотя усталость еще давала о себе знать — слишком долго я шел без единой крошки во рту.

— Куда же ты теперь пойдешь? — спросил меня Эндрю — так звали хозяина, жену его звали Мэри, а фамилии их я так и не узнал.

— Пойду в Лондон, но родом я издалека. Если мне удастся найти рыбака, который переправит меня в Шотландию, я покину здешние места и обоснуюсь там.

— Нынче плохие времена, на дорогах то и дело грабят людей. Чаще всего в этом замешаны сыновья местных помещиков, на которых не найдешь управы. Да, плохие времена, и нужно совсем лишиться разума, чтобы поселиться у дороги, где только и встретишь бродячих торговцев, сборщиков трав, скоморохов, фокусников, да еще воров и грабителей. Чувствуешь себя в безопасности, лишь когда ты в большой компании и вооружен до зубов.

— Но теперь вроде стало получше, — сказала Мэри. — Ты сам говорил.

— Да получше... но не намного. Еще уйму чего надо сделать, чтобы дороги стали безопасны для путешественников.

Эндрю посмотрел на меня:

— Сколько же тебе лет?

— Четырнадцать.

— Четырнадцать лет! И ты уже столько повидал! И уже дрался на шпагах!

— Я еще мало что умею. Я поеду туда, где смогу учиться дальше.

— Тогда езжай в Италию или в Испанию. Хотя говорят, что и французы — великолепные мастера в фехтовании. — Он испытующе посмотрел на меня. — Значит, ты рвешься в бой?

— Нет, не в этом дело. Отец часто говорил мне, что у меня будет много врагов и, чтобы выжить, я должен быть готов ко всему. Надеюсь, мне никогда не придется сражаться, — добавил я вполне искренно. — Но опыт уже научил меня, что одного желания не всегда достаточно, чтобы избежать драки. Конечно, хорошо бы всегда жить в мире, но покуда на свете есть такие люди, как Рэйф Лекенби, без драки не обойтись. Можно сколько угодно убеждать себя, что и все остальные хотят мирной жизни, но это значило бы лишь дурачить самого себя, потому что многие хотят совсем другого... особенно когда не в состоянии получить желаемое.

Мы долго разговаривали. Мой хозяин был хорошо знаком с положением в стране, но я никак не мог понять, кто он такой. У него была хорошая ферма, хотя он вовсе не походил на фермера. Впрочем, многие здешние фермеры были из дворян, и у некоторых были даже большие поместья. Я видел, что ему очень интересно, кто я такой и откуда. Но за долгие месяцы странствий я усвоил местный акцент, и в моем языке появилось немало слов и выражений, которые я заимствовал от своих попутчиков. В особенности много я перенял у Кори.

— Ты, видно, любишь читать, — сказал наконец Эндрю, ставя на стол свой стакан. — Ты говоришь, тебя учил отец?

— Отец был образованным человеком, настоящим ученым, — ответил я, — но он научил меня и многому другому. А во время своих странствий, — продолжил я, — я научился разбираться в травах.

— Да, учиться нужно всему, в жизни все пригождается.

Эндрю держался вполне дружелюбно. Он явно был джентльменом и, если не ошибаюсь, из дворян. Дворян, которым хватало только на жизнь, младших сыновей, тех, кто унаследовал оскудевшие поместья или вообще ничего не унаследовал. Таких было немало. Даже сам король Шотландии был однажды вынужден одолжить плащ у своего друга, чтобы встретить иностранного посланника. Знатное имя отнюдь не означало, что его носитель обладает большим состоянием. А ведь нередко визит короля с его двором доводил до полного разорения даже богатых людей.

Из его слов у меня создалось впечатление, что он младший сын местного лорда или его кузен. Дом у него был хороший, из серого камня и крепких дубовых бревен. Вымощенный камнем коридор вел в гостиную, где мы сейчас сидели. В конце коридора находилась кухня, и, когда мы проходили мимо, я успел мельком туда заглянуть и увидел большой очаг. Мебели было мало, но та, что была, казалась старой, массивной.

Мы беседовали о романах Грина, Сиднея, Чосера, о римских историках Таците и Ливии. Но я больше слушал, чем говорил, хотя все эти разговоры живо напомнили мне о моем доме, я был слишком утомлен. Наконец Мэри, добрая жена Эндрю, обратила его внимание на то, что я очень устал, и вскоре я удалился на покой в предоставленную мне маленькую комнату. Тревога не покидала меня, но тем не менее я тут же крепко заснул.

Открыв утром глаза, я какое-то время лежал неподвижно, пытаясь вспомнить, что было вчера. Наконец я поднялся с постели. Меня ждала горячая вода. Видно, человек, принесший воду, разбудил меня, но удалился прежде, чем я открыл глаза. Я умылся, причесался и постарался привести свою одежду в порядок.

Одновременно я размышлял о своей вчерашней битве с Лекенби, если действительно это был он. У меня была хорошая память, и теперь я восстанавливал нашу драку во всех подробностях. У моего противника был более прочный и длинный клинок, но, главное, он обладал редким даром владения шпагой. Правда, такой дар порождает уверенность, а уверенность легко переходит в самоуверенность, особенно когда привыкаешь одерживать победы.

Я мысленно воспроизводил все его выпады, пытаясь найти контрудары, которые обманули бы его. А он был явно удивлен моим умением фехтовать. Я отражал самые сильные его выпады, хотя чаще он наслаждался своим превосходством. Он, несомненно, выиграл схватку и, конечно, мог не один раз убить меня, и все же я держался не так уж плохо.

— Ладно, — наконец сказал я вслух, — сейчас он победил, но придет день, когда я одержу над ним верх.

Сказать так было нетрудно, но я отдавал себе отчет, что, прежде чем произойдет наша вторая встреча, мне придется многому научиться.

Тут со двора раздались громкие крики. Я вышел из своей комнаты и спустился по лестнице вниз. В распахнутой двери стоял Эндрю.

Во дворе гарцевали по крайней мере двадцать всадников во главе с Рэйфом Лекенби.

— Он нужен нам, — заявил Лекенби, — и мы его получим.

— Я думаю иначе, — спокойно отвечал Эндрю. — Подумайте, что вы делаете, Лекенби. Я знаю вашего отца и уверен, что он не одобрил бы таких действий.

— Отдайте его нам, — стоял на своем Лекенби, — или мы сами возьмем его.

Мимо меня прошла Мэри и вложила в руку мужа пистолет.

— Я выйду, — сказал я хозяину. — Не хочу, чтобы вы пострадали из-за меня.

— Теперь дело уже не только в тебе, — возразил он. — Они грубо вторглись в мои владения и нагло что-то от меня требуют. Сейчас я просто не могу позволить тебе уйти.

— Вы слышали, — заорал Лекенби, — я камня на камне не оставлю от вашего дома, но получу его!

Эндрю спокойно вынул из-за спины пистолет и направил его на Лекенби. В это же время послышался топот сапог. Посмотрев направо, я увидел там человек шесть, вооруженных пиками, серпами, алебардами. Двое залегли на крыше конюшни — оба держали в руках натянутые луки со стрелами.

— Попробуйте, — спокойно сказал Эндрю, — но знайте, что вы тотчас же умрете. — Он слегка улыбнулся. — Вы еще можете отправиться восвояси. Меня трудно вывести из себя, но мой брат не таков, а он сегодня возвращается домой. И тогда, думаю, вам очень повезет, если вы вообще увидите свой дом.

За спиной главаря раздался ропот. Некоторые из приспешников Лекенби попятились. Большинство шли за ним только из страха, хотя, разумеется, среди них, были и негодяи, как он сам.

— Рэйф, — сказал тот самый, который и раньше советовал отпустить меня. — Мы найдем более подходящий случай.

Лекенби колебался, ему явно не по душе был пистолет Эндрю и его спокойная решимость. Наконец он повернул своего коня.

— Мы еще вернемся, — пригрозил он. Затем посмотрел на меня: — А ты... я перережу тебе глотку, дай только срок.

— Тебе не придется меня искать, Лекенби, — сказал я, — я сам разыщу тебя. Я обдумал нашу вчерашнюю схватку и теперь знаю, что одолею тебя!

— Ха-ха-ха! — рассмеялся он. — Еще не родился человек, который одолеет меня, и уж во всяком случае это будешь не ты!

Конечно, я хвастал. Я знал, что сейчас не смогу его одолеть, но вместе с тем твердо верил, что со временем непременно добьюсь победы. Я должен учиться, неустанно работать со шпагой, и тогда посмотрим, кто кого!

Бандиты ускакали, и десятка два людей Эндрю оседлали лошадей и поехали за ними, чтобы убедиться, что те действительно убрались отсюда. Некоторые из людей Эндрю производили впечатление бывалых солдат, служивших на суше и на море. Не было никаких сомнений, что они сумеют дать отпор Лекенби и его подонкам.

— Ну, я должен продолжить путь, — сказал я. — Вы были очень ко мне добры, спасибо.

— Что же, удачи тебе. — Эндрю положил руку мне на плечо. — Но на твоем месте я позабыл бы о своем обещании отыскать Рэйфа Лекенби. Это очень злой человек, предоставь его собственной судьбе.

— Посмотрим, — ответил я. — Теперь я намерен отправиться в Шотландию. Как лучше туда добраться?

— На Эске есть рыбацкие лодки, которые ходят на север, но боюсь, что там тебя будет поджидать Лекенби. Поэтому я посоветовал бы тебе пойти на север пешком. Я дам тебе письмо — у меня есть друзья в Уэркингтон-Холле.

— Я слышал это название.

— Да, несколько лет тому назад шотландская королева Мэри укрывалась там от врагов. Письмо откроет тебе сердца шотландцев.

— Вы очень добры.

— Если ты хочешь остаться, мы можем устроить тебя у себя в доме. Ты хороший парень, и не подобает тебе бродить как цыгану или бездомному бродяге.

— Нет, я должен идти, — повторил я.

— Ну что же, — сказал он хмуро, — в твоем возрасте я, наверное, поступил бы так же, но после того как я встретился с Мэри...

— Я хорошо понимаю вас, — сказал я, — и вашу жену тоже.

Он улыбнулся.

— Ладно. Мы оседлаем лошадей и отправимся... вместе.

— Вы не опасаетесь покидать дом после того, что здесь случилось?

Эндрю усмехнулся.

— Если они вознамерятся вернуться, им же будет хуже. У меня здесь достаточно людей, и все они боевые ребята. У моего отца был корабль, они часто уходили в море под его командой и побывали во многих жестоких сражениях. Других таких опытных воинов не найти по эту сторону шотландской границы!

Эндрю был предусмотрительным человеком: мы выехали на север, когда стемнело и нас нельзя был увидеть издалека. На рассвете мы остановились и поели в хижине, где ночевали погонщики скота. Это было славное место. Горный поток, журча и бурля, бежал среди зеленых холмов и лугов с полевыми цветами. Очаровательный край, но небезопасный — через него частенько совершали набеги воинственные шотландские племена.

В Уэркингтоне Эндрю разыскал знакомого рыбака-шотландца, недавно вернувшегося из Западной Шотландии.

— Ладно, — сразу согласился он, — я охотно захвачу этого парня с собой. — Джеми посмотрел на мое лицо и руки. — Вижу, парень, тебе основательно досталось. А теперь чего ты хочешь?

— Как только поправлюсь, найду хорошего фехтовальщика и буду у него учиться.

— А потом?

— Потом вернусь обратно.

— Речи настоящего мужчины! Он тебя порядком отделал, но, как я понимаю, не шпагой?

— Дрались мы на шпагах, а раны у меня от падения. Мне повезло, что я упал, только это и спасло мне жизнь. Еще мгновение, и он убил бы меня.

— Он в самом деле так хорошо владеет шпагой?

— Превосходно!

— Да? Подожди, увидишь Макэскилла. Вот это превосходный боец! Он сражался в рядах клана Маклеодов, а там все подряд крепкие, боевые ребята. Я тебя свяжу с таким человеком, который всех за пояс заткнет, он поистине страшен в бою. Он служил в разных армиях за границей.

— О, если бы он взялся учить меня...

— Учить? Сомневаюсь. Он человек независимый и учеников не берет... но если захочет — выучит. Ты крепкий паренек. Мы сходим к нему. В худшем случае он просто откажет, и все.

— И кто же это?

— Фергас Макэскилл. Он сражался и в Шотландии, и на континенте. Он славится своим искусством ведения боя не только на шпагах, но и на всех видах оружия.

— Макэскиллы живут на острове Льюис на Гебридах, а некоторые — на острове Скай. Я сам не бывал там, но слышал, что союзники клана Маклеодов слывут сильными бойцами.

Эндрю поднялся.

— Я оставляю его на тебя, Джеми, — сказал он. — Доставь его куда надо. Он хороший парень, и мне хотелось бы, чтобы ты для него сделал все что можешь.

— Я очень обязан вам, — поблагодарил я Эндрю. — Может быть, когда-нибудь еще встретимся.

Джеми повел меня к лодке.

— Ты когда-нибудь ходил в море? — спросил он.

— Раз или два, но вдалеке отсюда. Хотя волны и там были такие же.

— Хорошо! Значит, ты сможешь помочь мне, потому что, похоже, надвигается буря и ночь будет скверная.

И вправду, ночь выдалась скверная. Ветер дул со страшной силой, шел проливной дождь. Когда я сошел на берег, на мне не было сухой нитки, но зато я ступил наконец на землю Шотландии и избавился от своих врагов.

Теперь мне предстояло разыскать искуснейшего фехтовальщика Фергаса Макэскилла.

Завтра, отдохнув за ночь и просушив одежду, я запасусь едой и сразу отправлюсь на поиски Макэскилла.

Глава 12

Стоя на берегу один как перст и глядя, как разворачивается рыбацкая лодка, чтобы набрать ветра в парус, я прощально помахал рукой. Не знаю, видел ли меня Джеми, но я стоял, пока лодка не скрылась из виду, и только потом повернулся и пошел вверх по тропинке. Я высадился в графстве Галлоуэй. У меня не было с собой ничего, и меня нигде не ждали.

Но нужно было куда-то идти; я знал по опыту, что лучше двигаться, чем стоять на месте. И пошел вперед.

Местность кругом выглядела мрачно и таинственно, все было окутано туманом. Легко было вообразить, что по ночам здесь бродят привидения и вампиры. В детстве я боялся этих тварей.

Некоторое время спустя я увидел свет в окошке хижины, но, когда я постучал в дверь, никто не отозвался, и свет сразу же погас. Я подождал и постучал еще раз, но дверь так и не открыли.

Пройдя еще с милю, я увидел сразу несколько огоньков. Один из них светился в доме, похожем на постоялый двор. Когда я подошел поближе, оттуда вышел человек с тяжелым грузом на плече, под которым он качался, как шлюпка на море. Я окликнул его и спросил, можно ли здесь найти приют на ночь и поесть.

— Да, да, — отвечал он, раскачиваясь, будто ива на ветру. — Здесь хорошая кухня, если ты голоден, а уж какой здесь эль подают! По всему видать, хозяин из рода того самого пикта, который, как говорят, прыгнул вон с той скалы, чтобы не выдать секрета изготовления верескового эля.

— Тогда я, пожалуй, зайду, — сказал я и открыл дверь.

В зале были низкие потолки, стены обиты досками. В глубине горел огромный старинный камин с развешанными над ним медными кастрюлями и прочей кухонной утварью. За длинным столом сидели несколько человек — по виду лодочники и рыбаки. Перед каждым стояла кружка с элем.

— Смотри-ка, парень пришел! И мокрый до нитки! Проходи прямо к огню! — захлопотал плотный, коренастый человек с рыжеватыми баками, в смешной плоской шапочке. — Джон, быстро обслужи паренька!

— Чего ты хочешь, мальчик? — спросил меня хозяин, симпатичный толстяк.

— Все равно, — ответил я. — Денег у меня не много.

— Не беспокойся. У меня тоже есть сын! — Человек с рыжими баками похлопал меня по плечу. — Садись поближе к огню и выпей чего-нибудь. Пожалуй, поесть горячего тебе не повредит.

Когда передо мной поставили стакан эля, хлеб и тарелку похлебки, я спросил:

— Вы не знаете, как мне найти Фергаса Макэскилла?

Все дружно уставились на меня, а хозяин резко опустил свой стакан на стол.

— Тебе нужен Фергас? Да тут многие хотели бы увидеть Фергаса, хотя большинство мечтает никогда его не увидеть. — Он выпил свой эль и вытер рот тыльной стороной ладони. — Зачем такому мальцу, как ты, Фергас? — спросил он.

— Я с ним не знаком, и он не знает меня. Но я слышал, что он большой мастер сражаться на шпагах, и я хотел бы у него поучиться.

— Сражаться на шпагах? Люди либо умеют сражаться на шпагах, либо не умеют — третьего не дано.

— Нет, Джон! Ты не прав. Бывает, человек смел, да неумел. Разве ты не понимаешь? Этот парень хочет научиться биться на шпагах.

— А зачем?

Тогда я рассказал им, как вообразил было, будто я искусный фехтовальщик, и как в бою вдруг обнаружил, что моего умения недостаточно.

— А что будет, когда ты выучишься?

— Я вернусь обратно, разыщу Рэйфа Лекенби. И тогда, как бы он ни старался, я побью его.

— Ах вот в чем дело! А я-то думал, зачем тебе нужен Фергас. Он не станет учить всякого; он учит только тех, кто готов с ним сражаться, и те дорого расплачиваются за это.

— Где мне его найти?

Присутствующие обменялись взглядами.

— Иди на север и спрашивай про него. Если он захочет разговаривать с тобой, он сам объявится. Если же не захочет, тебе его никогда не отыскать.

Похлебка была вкусной и сытной, эль превосходный, и я вскоре совсем согрелся.

— Так ты что, понимаешь по-гэльски? — спросил меня мой доброжелатель с рыжими баками.

— Да, понимаю, хотя в наших краях он звучит немного иначе.

— Тебе он понадобится. У нас есть некоторые выражения, которые следует знать.

Один из сидевших за столом встал.

— Уже поздно. Мне далеко идти. — Он вышел и закрыл за собой дверь.

Веки у меня отяжелели, я клевал носом над своей кружкой.

— Джон! Парень до смерти хочет спать. Может, уложить его на полу перед камином? По-моему, он не похож на воришку.

— Никогда в жизни не брал чужого! — возмутился я.

— Возле камина лежит коврик, возьми его.

— Я засну и на камнях, как на перине, так я устал, — ответил я. — Этой ночью я переправился через залив Солуэй, а перед этим сколько еще шел пешком!

— И к тому же ты ранен. — Джон показал на мое лицо. — Но это заживет.

Джон позаботился обо мне, помог отодвинуть стол, расстелил коврик перед камином. Другой постоялец устроился на скамье, я-то всегда боялся во сне свалиться с кровати. Джон подкинул в огонь пару бревен — похоже, это были выловленные из моря обломки затонувшего судна. Я высказал свою догадку.

— Да, несколько судов затонуло возле острова Малл. Погибли хорошие суда и хорошие люди, — сказал Джон и пошел спать.

Свечу загасили, и зал освещался только светом огня в камине. Все было тихо, и лишь в камине время от времени шипело, когда туда из трубы попадали капли дождя. В зале было тепло, но, хотя я страшно устал, я никак не мог уснуть.

Вдруг человек, лежавший на скамье, шепотом окликнул меня:

— Эй, парень. Ты не спишь?

— Нет, — сказал я.

Он не вызывал у меня доверия, несмотря на то что относился ко мне дружески.

— Слушай, если утром ты пойдешь со мной, я покажу тебе дорогу и, больше того, заплачу тебе. Мне нужен крепкий парень, что не прочь, если придется, подраться.

— Не прочь подраться? Я дерусь, только когда захочу сам и с кем захочу.

— Эх, дружище, ты думаешь, я не понял по твоему произношению, кто ты? Ты — ирландец, это и ежу понятно, и я — ирландец, и кое-кто хотел бы вынуть из меня душу.

— Здесь, в Шотландии?

— Да, здесь. Мне нужно иметь еще пару глаз, ты мне очень нравишься. — Он помолчал. — Кто ты и откуда?

— Я же тебя не спрашиваю.

— Да, ты прав. Ну ладно. Нам все равно по дороге, парень. Мне нужно увидеть здесь, в Шотландии, одного человека. Он хорошо относится к ирландцам. Но здесь полно английских шпионов. Пойми меня правильно: я не против англичан, у меня много Друзей среди них, но шпионы королевы... это совсем другое дело!

— В Шотландии я ищу Фергаса Макэскилла. Если нам по пути, пойдем вместе.

— Договорились! Они ищут одинокого путника. Вдвоем у нас есть шанс проскочить. Спать будем по очереди.

— И этой ночью?

— Нет... Думаю, эта ночь пройдет спокойно. Но если ты услышишь что-нибудь подозрительное, разбуди меня. Я сразу проснусь.

Ветер крепчал, дождь лил все сильнее. Мне все это не нравилось, я предпочел бы путешествовать в одиночку, но ведь это мой соотечественник! Он, конечно же, служит делу Ирландии... Ладно, посмотрим, что принесет следующий день. Я не желаю драться ни с кем, кроме Лекенби, да и то тогда, когда придет срок.

Я спал, просыпался, ворошил угли в камине и слушал, как льет дождь и завывает ветер. Море бушевало, вот почему рыбак, который привез меня сюда, так торопился вернуться, — он чуял близость шторма. В такую ночь старухи говорят: «Боже, смилуйся над бедными моряками! Смилуйся и над теми, у кого, как у меня, нет крова над головой».

Горизонт еще только начинал светлеть, когда мой спутник встал и вышел наружу, поглядывая на небо.

Джон принес мне тарелку похлебки.

— Поешь, дружище, — сказал он. — Тебе предстоит долгий путь, я желаю тебе удачи. — Он кивнул в сторону стоявшего на улице человека. — Ты идешь с ним?

Я пожал плечами.

— Он хороший человек, не сомневайся, но он выбрал опасный путь. И всякий, кто присоединится к нему, подвергнется опасности: то, чем он занимается, смахивает на государственную измену. Но если кто-нибудь и сможет разыскать Фергаса Макэскилла, так это он... но только не давай втянуть себя в его дела и при малейшей опасности удирай. Он мешать не станет.

Джон помолчал и, отломив от каравая кусок хлеба, протянул мне.

— Моя мать была уроженка Ирландии, и я отношусь к ирландцам с симпатией. Будь осторожен, парень!

Ранним утром мы вышли на дорогу, которая вилась среди вересковой пустоши. Было безлюдно — паслись лишь отары овец да коровы.

— Впереди Глен-Трул, — сказал мой спутник. — Это бедный край, хотя и очень живописный. С ним связано множество легенд об убийствах, таинственных приключениях и кладах. После дождя здесь находят наконечники от копий, а однажды, когда я прятался за деревьями, мне попался обломок старого меча.

Здесь легко спрятаться от преследования, убийце легко скрыть тело своей жертвы и уйти от подозрений. Здесь находят пристанище воры и разбойники. А совсем неподалеку отсюда Роберт Брюс[39] одержал верх над своими преследователями. Это была небольшая, но все же победа.

Он посмотрел на меня.

— Как тебя зовут, парень?

— Меня зовут Тэтт. Этого достаточно.

— Ну а что касается моего имени, то это история длинная. Но в настоящее время я шотландец и меня зовут Энгас Фэр, я моряк и возвратился из долгого плавания. — Он оглянулся назад, на дорогу, по которой мы шли. Помолчал минуту и продолжил: — Если тебя будут спрашивать обо мне, говори, что ты ничего не знаешь. Просто честно скажи, что мы только что встретились и что, насколько тебе известно, я вернулся домой после двадцати лет отсутствия. — Он улыбнулся. — Это объяснит, почему у меня нет ни связей, ни места жительства. Моя семья разбрелась кто куда, но мне захотелось, прежде чем я снова уйду в море, взглянуть на места, где я родился и вырос. Я хочу сохранить воспоминания, потому что у меня такое предчувствие, что испанцы готовятся напасть на нас. Теперь ты знаешь мою легенду, а тебе я помогаю отыскать твоих родственников в Шотландии. Как тебе эта мысль?

— Ну что ж, пусть будет так. Звучит вполне правдоподобно.

— Да, вот еще что. Здесь не любят ирландцев. Так что я бы на твоем месте говорил, что ты сын шотландского солдата, убитого в Ирландии в битве за королеву, и что ты вырос там, а теперь возвращаешься на родину.

Дальше Энгас Фэр заговорил про Ирландию и долго рассказывал мне истории, которые я слышал раньше от своего отца.

— Знаешь, парень, беда ирландцев в том, что они превосходно сражаются за других, а между ними самими нет единства, нет общего дела. Ты найдешь ирландцев во всех европейских армиях, нередко на командных должностях, и они всегда хорошо сражаются. А в то же время их собственная несчастная страна оккупирована англичанами.

Знаешь, парень, я не проповедник ненависти, я патриот, люблю свою страну и желаю ей свободы. Но я не закрываю глаза на ее недостатки. Если англичане уйдут, мы будем дружелюбно к ним относиться, у нас с ними немало общего; но прежде мы, ирландцы, должны получить свободу. Как мы ею воспользуемся... это, конечно, другой вопрос!

Мы шли бок о бок, и он все время говорил, а я молча слушал и наматывал себе на ус. Он много путешествовал по свету, был знаком со множеством людей, с которыми его сталкивала судьба в самых разных обстоятельствах.

Над нами нависли низкие дождевые тучи. Трава под ногами была густая, темно-зеленая, вдали темнели горы. Мы неторопливо шагали вперед, опираясь на палки. Дважды мы проходили мимо ферм с домами из серого камня и крытыми соломой крышами. У одной из ферм за нами увязалась большая собака и долго шла, но так и не залаяла.

Но вот мы добрались до таких мест, где уже не было ни людей, ни собак, ни домов, а только бескрайние пустые луга и дальше — леса. Это был пустынный край. Мы уже больше не разговаривали, а настороженно ждали, сами не зная чего. Любой человек здесь был виден издалека, спрятаться было негде.

— Нет, на самом-то деле здесь можно укрыться, — возразил мне Энгас, — нужно все время быть начеку и помнить об этом. Посмотри внимательно — вон ямы, валуны, заросли вереска. Лежи неподвижно, и тебя не заметят. Но любое движение привлекает внимание.

Я огляделся по сторонам — действительно, время от времени попадались места, где было легко спрятаться и остаться незамеченным, если лежать неподвижно.

Окружающая местность становилась все более дикой. Полил сильный дождь. Наконец мы радостно вздохнули, завидев впереди дома. Из труб некоторых шел дым.

— Здесь должна быть гостиница, — сказал Энгас Фэр. — Если бы не такая мерзкая погода, я предпочел бы пройти мимо, но сейчас мы все же в ней остановимся. Не мешает поесть чего-нибудь горячего.

Он отодвинул щеколду, открыл дверь, и мы вошли внутрь. Едва стряхнув с одежды капли дождя и оглянувшись, мы поняли, что сделали ошибку.

В зале находилось пять человек, и трое из них были вооружены — очевидно, это были солдаты.

Отступать было поздно. Если бы мы повернули назад и вышли в такую погоду, это немедленно вызвало бы подозрение.

— Ну и льет, — сказал Энгас. — В такую погоду самый раз пропустить кружку эля и погреться у очага.

Никто из присутствующих не улыбнулся — они в упор смотрели на нас, и в их глазах не было дружелюбия.

Глава 13

Возле очага не было места, мы прошли к грубо сколоченному столу и сели на лавки, стоявшие по обе его стороны. Энгас передвинул лавку, чтобы оказаться спиной к стене и лицом к двери. Я сел по другую сторону — отсюда мне был виден очаг и сидевшие перед ним люди.

Огонь горел ярко, но тем не менее по спинам у нас пробегали мурашки — и не только от холода.

Край, куда мы забрели, был пустынен и безлюден, мало кто из путников осмеливался заглядывать сюда. Здесь водились разбойники, они прятались в лесу или подстерегали неосторожных путников в оврагах, но те, что сидели здесь, не принадлежали к их числу.

Хозяин принес нам кусок свежей оленины, каравай хлеба и две кружки эля.

Гостиница, если ее можно так назвать, была очень старой. Выложенный каменными плитами пол подошвами множества посетителей был вытерт до блеска. Одна стена строения была совсем древней, остальное пристроили значительно позже.

Энгас постучал ногой по полу.

— Старый! — заключил он.

— Да, — сказал хозяин. — Говорят, еще со времен римлян. Мало кто из них заходил так далеко. Скотты, видно, давали им жару.

Мы ели, насторожив слух, пытаясь услышать, о чем говорят у очага. Время от времени местные посматривали на нас — без приязни, но и без любопытства, — скорее с некоторой подозрительностью. Мы не могли расслышать, о чем они вели речь, но на всякий случай, выбрав подходящую минуту, я положил свою палку на колени, чтобы она была под рукой.

Тот, в котором мы сразу признали солдата, долго смотрел на нас в упор, а затем вдруг сказал:

— По этойдороге мало кто ходит.

Энгас вытер губы тыльной стороной ладони.

— Да, — согласился он, — я бы и сам не забрел сюда, да вот парень домой возвращается, и я провожаю его. Пообещал, не подумав как следует, — добавил он с улыбкой. — Его отец не раз оказывал мне услуги, да вот теперь его уже нет.

— Умер?

— Убили на ирландской войне. Он был шотландец, обосновался там и там же родился и вырос его сын. Парень жил там, пока все из его семьи не погибли. Мы бежали вместе. Теперь он в безопасности у себя на родине, и я смогу снова отправиться в море.

— Ты моряк?

— Я плавал под командой Хокинса[40]; дважды ходил в Вест-Индию на торговых и военных судах, а потом был в плену в Испании. Но сэр Джон не бросает своих матросов: он выкупил меня, и вот как доставлю парня на север, снова к нему вернусь. — Энгас выждал, сделал глоток эля из кружки. — Говорят, испанцы собирают большую армаду и готовятся напасть на Англию; может быть, вскоре сражения начнутся прямо здесь, у наших берегов.

Новость заслуживала внимания, и на некоторое время о нас забыли. В Шотландии не очень-то любят Англию, но еще больше ненавидят Испанию. Так или иначе, Энгас добился желаемого — новость вызвала горячее обсуждение, спорили, чем кончится нападение Испании. Мнения разделились. Одни считали, что Англии не устоять против могущественной Испании; другие приводили имена Хокинса, Мартина Фробишера[41] и других отличных британских моряков, прославившихся своим искусством в морских сражениях.

— Следует назвать еще одного, — сказал Энгас Фэр, — Френсиса Дрейка[42]. Он плавал под командой Хокинса и показал себя храбрым моряком. Его тоже нужно принять в расчет.

— Да, конечно, — мрачно согласился хозяин, — но Англия маленькая страна, а Испания — великая морская держава. У Англии нет ни малейшего шанса победить.

Мы закончили свою трапезу, и я сидел, прислушиваясь, как снаружи завывает ветер и стучит в ставни дождь. В такую отвратительную ночь возле очага было особенно уютно.

Я с вожделением поглядывал на место на полу, возле огня, но оно было не для меня — другие пришли раньше. Я завернулся поплотнее в свой камзол и свернулся калачиком, стараясь унять дрожь.

Вдруг раздался громкий стук, дверь распахнулась настежь, впустив в комнату струю холодного воздуха, которая раздула пламя в очаге. В дверях стоял великан — он был в овчинном кожухе шерстью внутрь и в меховой шапке, промокшей насквозь. У него была рыжая борода и густые рыжие брови. На щеке, отчасти скрытой бородой, виднелся глубокий шрам.

Он вошел в дом и, с легкостью преодолев сопротивление сильного ветра, захлопнул дверь с такой силой, что стены вздрогнули. Не произнеся ни слова, он направился прямо к очагу. Стоявшие там люди расступились. Вновь прибывший снял свой кожух и бросил его в угол на бочку.

— Эля! — потребовал он, и его голос наполнил гулом маленькое помещение.

Потом он сел за стол спиной к остальным и протянул огромные ручищи к огню.

Я посмотрел на его руки. На одной не хватало пальца, на другой — двух ногтей. Обе руки были испещрены шрамами, но было видно, что они чудовищно сильны. Солдаты, которые до сих пор казались такими воинственными, притихли, боясь даже поднять глаза.

На поясе у него висел шотландский клеймор — огромный двуручный палаш и кинжал. Увидев на столе яблоко, он взял его, повертел в пальцах, положил яблоко на ладонь левой руки, вытащил кинжал и одним ловким движением рассек его пополам, не порезав ладони. Видно, кинжал был острый как бритва. Но не это удивило меня. Дело в том, что на обратной стороне его лезвия была глубокая выемка. Лезвие было широкое и прочное, а выемка служила для того, чтобы ломать лезвие шпаги. Достаточно было захватить лезвие шпаги в эту выемку, ловко повернуть кисть — и она сломана. Я слышал, что такие кинжалы бывают, но никогда не видел. Мой отец рассказывал, что некоторые воины умеют искусно пользоваться ими.

Огромный человек, из которого можно было сделать двух Энгасов, с хрустом ел яблоко, и этот хруст раздавался по всему помещению, где воцарилась полная тишина; только дрова в очаге трещали.

Хозяин поставил перед ним большой кувшин эля, и великан одним махом осушил его наполовину. Затем он обвел нас пронзительным взглядом, который сказал ему все, что он хотел знать. Особенно пристально он посмотрел на меня, как если бы я чем-то выделялся среди прочих. Я испугался: казалось, с первого же взгляда он догадался обо всем — кто я и что. Он ничего не сказал, допил эль и потребовал еды.

Неожиданно он повернулся к хозяину и спросил:

— Сколько отсюда до Эйра? Я когда-то бывал здесь, но очень давно.

— По дороге... примерно тридцать миль. Я и сам не заходил так далеко, — ответил тот.

Энгас тихонько, как бы про себя, сказал:

— Мы тоже идем туда.

Великан взглянул на него.

— Нам нужно нанять там лодку, — продолжил Энгас, — до северного побережья Шотландии или же до острова Льюис.

— Что ж, пойдем вместе, — сказал великан и потребовал еще эля. — Если вы идете со мной, то двинемся до наступления дня.

Как приятно было шагать на заре, как сладко пахло свежей, омытой дождем травой и как красиво вырисовывались силуэты серых скал, высившихся над зелеными лугами с вкраплениями там и тут кустов. Мне нравился этот край. Кругом ни души — только мы трое неустанно шагали по дороге и долгое время не говорили ни слова.

Дождь уже кончился, но тяжелые облака на небе висели низко, обещая вскоре новый дождь. Мы шли, стараясь не отставать от великана, и уже оставили далеко позади гостиницу, и были рады, что она осталась позади. Какая-то темная птица пролетела над самой дорогой, и в четверти мили от нас дикая лошадь подняла голову с густой гривой, посмотрела на нас и, помотав головой, сделала шаг по направлению к нам, как будто угрожая. Мне не захотелось тревожить это благородное животное, которое умеет ценить сладость свободы на безлюдных вересковых пустошах, у подножия шотландских гор.

Мы шли уже с час, как вдруг наш спутник-великан взглянул на меня и спросил:

— Ты ищешь Фергаса Макэскилла?

Я удивленно посмотрел на него и ответил:

— Да.

— А зачем он тебе?

— Я учился биться на шпагах и хочу стать искусным фехтовальщиком. Мне казалось, меня хорошо обучили — вначале мой отец, а затем цыган по имени Кори. Но когда мне выпало вступить в бой с парнем всего лишь на четыре года старше меня, он здорово побил меня. Я уступал ему во всем. Я хочу учиться дальше, и мне сказали, что Фергас Макэскилл — величайший фехтовальщик.

— Ты хочешь потом вернуться и одержать верх над тем, кто одолел тебя?

— Еще вчера хотел, но сегодня это уже не так важно. Главное, чтобы больше никто меня не смог победить, в том числе и тот, кому я проиграл, если доведется снова с ним встретиться. Я думаю, мы встретимся.

— Как его зовут?

— Лекенби, Рэйф Лекенби.

— А!

— Вы его знаете?

— Нет, но слышал, что он убил человека в Керкадбрайте. Я видел его там — он очень силен, и он сражался с человеком, которого я знаю. — Он взглянул на меня. — Ты остался жив, так что теперь ты уже не новичок.

— Говорят, — продолжил он через некоторое время, — он убил еще четверых, в том числе солдата из Карлайля и датского фехтовальщика в Беруике.

Мы продолжали идти.

— Ты очень молод, но для своих лет силой тебя Бог не обидел. Посмотрим, что можно из тебя сделать.

— Вы беретесь учить меня?

— Разве ты этого не хотел? Я — Фергас Макэскилл.

Глава 14

Мы вышли в Эйр, когда еще не встало солнце, и не сомневаюсь, что, не появись Фергас Макэскилл, без неприятностей в гостинице не обошлось бы, потому что у нас явно были там недоброжелатели.

Макэскилл широко шагал по дороге, а мы шли то с ним рядом, то за ним. У него были могучие, широкие плечи с развитой мускулатурой, однако как он владеет клинком, я пока еще не мог судить. Шотландский палаш клеймор приспособлен для рубки, и боец с такими мощными мускулами и таким палашом, несомненно, опаснейший противник. Но меня-то привлекало искусство фехтования, распространенное в городах Италии, Франции, а также Испании. Может ли человек с таким могучим телосложением владеть тонким искусством общения с рапирой или клинком?

Когда мы вступили на улицы Эйра, дело шло к ночи, но в городе было людно. Мы чертовски устали и страшно хотели есть, так как только слегка перекусили на рассвете и целый день ничего не ели.

Энгас Фэр вообще осторожничал сверх меры, а здесь его бдительность удвоилась. Он остановился посреди улицы и сказал:

— Сейчас нам лучше расстаться. Меня могут узнать люди, которые ищут меня, а я не хочу ввязывать вас в свои дела.

— Что ж, — согласился Макэскилл, — я тоже не хочу, чтобы парень попал в беду не по своей воле, и, кроме того, думаю, лишние расспросы ему совсем ни к чему. В гостинице, куда мы идем, нам не станут задавать много вопросов, так что будь спокоен. Хозяин гостиницы — Мурей. Ты обходительно поговори с ним и попроси комнату в заднем крыле. Он сразу поймет, что тебе нужно. Это стоит немного дороже, но зато, если вдруг за тобой придут те, кто тебя ищет, там есть окно, выходящее на задний двор, и из него нетрудно спуститься вниз. А дальше по узкому проходу между конюшней и пивоварней ты выходишь прямо в переулок и по нему доходишь до реки Дун, там на берегу стоят лодки. Возьми одну из них, но помни, что ты должен оставить ее в Данере. Там есть маленькая рыбацкая деревушка с причалом, занесенным илом. У берега стоит старый дом с двумя фонарями: один выше, другой ниже. Привяжи лодку возле фонаря, который повыше, и ступай своей дорогой.

— Видно, вы бывали там не раз, — сказал я.

— Да, бывал. Ведь и у мышей есть запасные норки. Эта гостиница — надежное место, и, главное, из нее можно уйти незаметно. В ней частенько останавливаются контрабандисты и прочие люди вроде меня, не желающие бросаться в глаза.

— Но вас-то трудно не заметить! — воскликнул я. — Второго такого, как вы, не найдешь во всем мире!

— Мир велик. Не сомневаюсь, у каждого человека где-нибудь да есть двойник. Хотя, конечно, немного на свете людей моего роста. Я в самом деле приметный человек. Единственное, что мне остается, — всегда держаться в тени, так как за мной постоянно охотятся. — Он положил мне руку на плечо. — У нас с тобой есть враги, и многие дорого бы дали, чтобы застать нас врасплох. Там, на острове Льюис, у меня есть домик. Мы отправимся туда, по утрам будем слушать крики чаек, пение жаворонка и упражняться с клинками. — Тут он вдруг посмотрел на меня. — У тебя запоминающееся лицо, парень. Нужно придумать, как изменить его. Но надеюсь, в Шотландии у тебя будет меньше врагов.

— Тэттон Чантри! Отличное имя! Когда-нибудь расскажешь, откуда ты его взял, сейчас не время. Я полагаю, у тебя и без того достаточно врагов, так что нет нужды увеличивать их число.

Что он имел в виду, я так и не понял. Мы как раз подошли к дверям гостиницы, и я не стал задавать лишних вопросов.

Мы спустились на четыре ступеньки и повернули направо. Спустились еще на три ступеньки, он открыл тяжелую дверь, и мы вошли внутрь.

Перед нами был просторный зал — длинный, с низким потолком, темный, — единственным источником света был огонь в большом очаге и несколько горевших там и сям свечей. В зале сидело человек десять, главным образом мужчины, но были также одна или две женщины. Все оглянулись, когда ветер из распахнутой двери раздул свечи и огонь в очаге.

Возле очага был свободный стол. Я еще подумал: неужто они заранее знали, что придет Фергас; но так или иначе, он прошел прямо к свободному столу, и я сел напротив него. Слуга принес нам эля, а затем — по толстому куску мяса и хлеба, который мы ломали руками.

Никто не пытался заговорить с нами, хотя встретили нас с интересом. Все продолжали есть, пить и играть в карты. Видно, здесь не принято проявлять пустое любопытство.

За едой я осмотрелся. Пол был вымощен каменными плитами, стены тоже сложены из камня. В зале было несколько дверей — все они были закрыты, кроме двери на кухню и в распивочную. На огне кипело несколько кастрюль, на вертеле жарился большой кусок мяса, от которого распространялся аппетитный запах.

Слуга, подававший нам еду, нагнулся над столом и тихо, так что я еле расслышал, прошептал:

— Тэмми возле лодки, Фергас. Он ждет.

— Мы скоро будем.

Слуга немного подвинул поднос с хлебом ко мне и бросил на меня беглый взгляд.

— Запомни этого парня как следует, — сказал Фергас, — это мой друг.

— Ладно... Здесь уже побывали и твои недруги...

Дверь распахнулась, и я, как и другие, оглянулся: на пороге стоял Энгас Фэр. Он не посмотрел в нашу сторону и прошел в угол, подальше от очага.

Мы снова принялись за еду, только теперь я почувствовал, как проголодался. Фергас посмотрел на мои руки.

— У тебя хорошие руки, парень. Думаю, из тебя выйдет отличный фехтовальщик.

— Макэскилл, — спросил я, — разве вы не заодно с кланом Маклеодов?

— Верно, заодно! И когда клан Маклеодов вступает в бой, в первых рядах идут Макэскиллы. Значит, ты разбираешься в кланах?

— Плохо. Мой отец знал их хорошо, у него были какие-то родственные связи с ними... я, правда, не знаю точно какие.

— Тогда ты, наверное, знаешь легенду о волшебном флаге? Существует множество историй, но одна мне больше всего по душе: как-то раз четвертая леди Маклеод услышала какие-то звуки из комнаты, где находился ее маленький сын. Она вбежала в комнату и увидела там красивую женщину в тонком зеленом одеянии — она баюкала ее сына. Она тут же исчезла, но оставила флаг. Говорят, это был подарок королевы фей Титании. Когда Маклеодам грозила серьезная беда, достаточно было взмахнуть этим флагом трижды, и на помощь прилетали все феи и все силы неба и леса.

— И Маклеоды когда-нибудь пускали в ход этот флаг?

— Да, дважды... первый раз — в битве при Глендэйле в 1490 году и второй — под Уэтернишем в 1580 году... всего лишь несколько лет назад. Оба раза Маклеодам нужна была победа, и оба раза они победили. Говорят, был также и третий случай, но после этого флаг исчез так же внезапно, как и появился.

— Отец рассказывал мне эту легенду, но он говорил, что флаг помогал лишь в трех случаях: в сражении, когда опасность угрожала наследнику престола и когда клан был на краю гибели. Но как бы то ни было, легенда чудесная.

— Да! И, как я полагаю, вполне правдивая. Но у флага были и другие замечательные свойства. Говорят, если его стелили на супружеской постели, это способствовало деторождению, а если махали им с башни над морем, в этом месте собиралось множество рыбы.

Оглянувшись, я увидел, что Энгаса Фэра нет. На столе стоял его пустой стакан, а его самого нигде не было видно.

Фергас Макэскилл заметил мое удивление.

— Ушел, — сказал он, — и, пожалуй, правильно сделал, потому что сюда иногда наведываются шпионы.

Он внимательно посмотрел на меня, глотнул эля и поставил свой стакан на стол.

— Ты парень высокий и сильный. Я дал бы тебе года на два больше. Мы вскоре отправимся на побережье и перекинемся парой слов с Тэмми. Если окажется, что опасности нет, мы отправимся на остров Льюис, в противном случае — на остров Скай... Там тоже живут люди из клана Макэскиллов, а еще несколько семей находятся на острове Мэн. В давние-предавние времена наши предки были викингами... сотни лет назад Леод, сын Олафа, прибыл сюда и обосновался на Западных островах. С тех пор многие поколения заключали браки с кельтами и с пиктами.

Дверь распахнулась, и в зал вошли трое. Увидев их, я похолодел, потому что одного из них узнал.

— Фергас, — прошептал я.

— Вижу, — ответил он. — Ты что, знаешь их?

— Тот высокий... с белокурыми волосами... он был с теми, кто убил моего отца.

— Он тебя видел?

— Только мельком. Теперь я на целый дюйм или даже на два выше, плотнее и сильнее, а кроме того, дочерна загорел во время своих странствий.

Они направились прямо к нам, пробираясь между посетителями. Фергас Макэскилл взял свой стакан в левую руку.

— Эля! — крикнул он.

Сразу несколько человек, сидевших вокруг, подняли свои стаканы левой рукой и тоже крикнули: «Эля!»

Блондин сбился с шага. Он быстро оглянулся вокруг, как будто почувствовал что-то неладное. Потом двинулся дальше.

— Фергас Макэскилл? — спросил он у Фергаса, хотя смотрел на меня.

— Да, это мое имя.

— Вы пришли или уходите?

Макэскилл улыбнулся.

— Ну, это зависит от обстоятельств. Если один человек сидит здесь, то, значит, я ухожу, а если он на острове Льюис, то, выходит, я иду туда.

— Это ваш сын?

— Мой сын? Хотел бы я, чтобы это было так! Хороший парень. Сейчас в Шотландии хорошо воспитывают детей, и они остаются шотландцами, даже когда растут за границей, как этот парень. Я везу его домой в клан.

— Он из клана Маклеодов?

— Маклеодов? Да нет, разве вы не видите по его лицу? Он не Маклеод. Он из клана Маккриммонов! Он вернулся, чтобы учиться играть на волынке. Вы разве не знаете, что Маккриммоны великие мастера играть на волынке?

— Кажется, мне этот парень знаком. — Он посмотрел на меня внимательно. — Похоже, я когда-то видел его.

— Ну и что с того? Вы встречались с Маккриммонами раньше, а он похож на Маккриммона. Ведь стоит увидеть одного Маккриммона, и вы как будто увидели всех. Но он хороший парень.

— Не уверен, но думаю...

— Говорю, он — Маккриммон! Это любимые волынщики клана Маклеодов, и в городе сейчас сотни людей из рода Маклеодов, а дюжина их — здесь, и каждый готов пролить кровь, защищая Маккриммона!

— Ты! — Блондин ткнул пальцем в меня. — Я хочу спросить тебя кое о чем. Пойдем!

— Очень жаль, что вы не пришли раньше, — добродушно сказал Макэскилл, — но, право, у нас сейчас нет времени.

Он встал во весь свой рост, и вслед за ним поднялся и я. Блондин тоже был высок и силен, но не шел ни в какое сравнение с Макэскиллом.

— Мы зашли только перекусить, и теперь нам пора идти.

— Стой! — Блондин поднял руку. — Я офицер на службе королевы. Я не верю, что этот парень — Маккриммон.

Фергас взялся за рукоятку своего меча.

— Вы не верите моему слову?

Блондин стоял не шевелясь. У меня не было сомнений, что он храбрый человек, но схватиться с Фергасом Макэскиллом означало идти на верную смерть. Он понимал это и колебался. Но и Макэскилл вовсе не хотел стычки.

— Ну что ж, ладно. — Фергас сделал шаг назад. — Не будем устраивать шум из-за ерунды.

Блондин оглянулся и увидел вокруг себя человек десять, — все смотрели на него, держа руку на рукоятке своего меча.

Он злобно взглянул на меня.

— Мы еще увидимся, — сказал он, слегка поклонившись. — Подождем следующей встречи!

— Согласен, — ответил я, тоже поклонившись. — Надеюсь, тогда не будет моего покровителя, — сказал я, показывая на Макэскилла, — чтобы защитить вас.

Он уже собрался уходить, но тут резко повернулся ко мне, держа руку на эфесе шпаги. Я готов был выхватить свою шпагу из ножен, но Макэскилл поднял руку.

— Нет, дружище, ему придется подождать своей очереди. Прежде ты должен сквитаться с другими!

И с этими словами он положил руку мне на плечо и подтолкнул к двери. Несколько человек окружили нас, они ничего не делали — просто разговаривали между собой или попивали из своих стаканов. И тем не менее к нам никто не мог бы пробиться, и никого при этом нельзя было обвинить в сопротивлении властям, — люди занимались своим делом, и все.

Когда мы вышли в ночную темень, Макэскилл спокойно, но твердо сказал мне:

— Ты сделал глупость! Мы уже выбрались из этой истории, а ты вдруг бросаешь вызов этому человеку. Тебе следует знать, парень, что такие люди могут пренебречь некоторыми мелочами, но никогда не станут уклоняться от прямого вызова. Это Детт Кобер, он офицер на королевской службе. И к тому же, должен добавить, превосходный фехтовальщик.

— Но он испугался вас! — сказал я.

— Нет, парень, он не испугался. Он поступил разумно — увидел, сколько стоит вокруг него вооруженных людей, учел, что повод был не слишком важным. Если бы он был совершенно уверен в том, что ты тот, за кого он тебя принял, он не раздумывая стал бы сражаться. А теперь он будет ждать... Как он сам сказал, следующей встречи.

Мы шли темными переулками к берегу моря. Лодка уже ожидала нас. Мы сели в нее, распустили парус и вскоре уже были далеко от берега.

— Он увидел тебя, — задумчиво говорил Фергас, — но искал он не тебя. Он охотился за кем-то другим.

«Энгас? — подумал я. — Он охотится за Энгасом Фэром». Но Энгас скрылся еще до его прихода, во всяком случае, я так думал. И надеюсь, он уже далеко.

Завернувшись в плащ, который дал мне Фергас, я вскоре заснул. Мне был приятен запах и вкус ветра и соленой морской воды, которая время от времени разбивалась о нос лодки. Куда же мы направляемся? На Льюис или на Скай?

Когда я проснулся и открыл глаза, в море гуляли большие волны. Сильно похолодало. Дул свежий ветер. Рядом со мной лежал Макэскилл, завернувшись в свою овчину. Немного погодя я снова заснул — я так устал от длительных странствий и тревог!

Когда я снова открыл глаза, утро уже было в разгаре. Под нами была темная вода — безмолвная, если не считать ударов волн по корпусу лодки и о скалы, которые виднелись неподалеку. Берег был совсем рядом, но от морской бездны по-прежнему веяло холодом...

Я смотрел на берег и видел только темные очертания скалы.

Мог ли я тогда предвидеть, что мне суждено пробыть здесь целый год?

Глава 15

Дом, к которому мы вышли, был хижиной арендатора в заливе Лангэйг. Он стоял в укромном местечке и казался таким же древним, как и сам остров Скай. Я думал вначале, что мы едем на остров Льюис, но Макэскилл изменил свои планы. Было холодное дождливое утро.

Утомленные длительным путешествием, мы спали долго, пока солнце не поднялось совсем высоко. Проснувшись, я вышел осмотреться, чтобы понять, где же я оказался.

Кругом все поросло наперстянкой и папоротником, заросли черного камыша окаймляли прибрежные воды, птицы пролетали низко над скалистыми берегами.

В воздухе было разлито спокойствие, никакого жилья здесь больше не было, далеко простирались дикие непаханые луга. Хижина стояла в ложбине, так что на расстоянии был виден только верх соломенной крыши.

— Как тебе здесь нравится? — спросил Фергас Макэскилл, выйдя вслед за мной из дома.

— Да, чудесно! Значит, вы живете здесь?

— Время от времени. Человеку, у которого много врагов, нельзя жить долго на одном месте.

— Родина Макэскиллов — остров Скай?

— Некоторые живут на острове Льюис. Говорят, что когда-то давно мы жили на острове Мэн и что мы ведем свое происхождение от викингов, которые приплывали сюда с севера, чтобы грабить побережье, а затем здесь обосновались. Мы — беспокойный народ, нас не пугают ни море, ни дикие земли. Когда мне не спится по ночам, я мечтаю отправиться в Америку и поселиться там.

— Но говорят, в Америке живут дикари.

— Да, живут! Но наверняка они не хуже нас. Я немало повидал сражений и убийств, хотя сам я всегда бился честно. Думаю, ни одну из частей света нельзя с полным правом назвать дикой. Учитывая время, место и обстоятельства, всюду хватает дикости.

— Я слышал, кое-кто уже уехал?

— Да... Брендан с вашего острова и Синклер с наших островов.

Из камышей на берегу вышла старая женщина, и тут я впервые заметил, что туда ведет тропинка. Она заговорила с Фергасом, ее гэльский говор странно звучал для моего уха, но был мелодичен и приятен. Он напоминал мелодию волынки, разносящуюся по вересковой пустоши.

Она зашла в дом, а я стоял у порога, заглядевшись на серого гуся, который летел низко над болотами. Это был пустынный, дикий край, но зеленый и приятный.

— Мы сейчас поедим, Тэтт, а затем приступим к делу.

— Почему вы возитесь со мной? — спросил я. — Я очень благодарен вам, но почему?

Он посмотрел вдаль, в сторону залива, пнул ногой камешек.

— Ты вправе задавать такие вопросы, парень. Причин много, и я не стану перечислять все. Прежде всего, я люблю бойцов. Я сражался плечом к плечу с ирландцами и знаю, что они сильные бойцы и честные люди. Когда я был совсем несмышленым да еще и одиноким вроде тебя, один ирландец позаботился обо мне. Есть и другая причина — более серьезная, но покамест я умолчу о ней. Сейчас скажу тебе вот что. Я знаю, кто ты, знаю, что Тэттон Чантри не настоящее твое имя. Настоящее мне известно, и я знаю, что между нами есть кровная связь, хотя она и относится к давним временам. Кроме того, я одинокий человек — у меня нет ни кола ни двора, ни детей, ни жены. Меня боятся и уважают, но у меня нет ничего своего. Когда-то я мечтал иметь сына, вот такого, как ты, — с крепкими плечами и гордой осанкой, с ясными и честными глазами... но это было в другой стране, и женщина, которая могла бы... а, хватит об этом...

— Мой отец умер. Для меня было бы счастьем быть вашим сыном, Фергас Макэскилл.

Он положил мне на плечо свою сильную руку.

— Ах, мальчик, мальчик, у меня на глаза навернулись слезы! Из-за тебя Фергас Макэскилл превращается в слезливую женщину... Договорились, Тэтт, ты — мой приемный сын. А теперь давай-ка возьмем мечи и займемся делом.

Я не мог и представить себе, что при его габаритах и силе он так виртуозно владеет рапирой! Буквально через минуту я почувствовал, что передо мной настоящий мастер. Мое умение, о котором я был недавно довольно высокого мнения и которое не раз заслуживало похвалу Кори, на поверку оказалось совершенно никчемным. Фергас был одного со мной роста, и дальность выпада у нас была одинакова, но разница в искусстве фехтования была несопоставима.

Мы упражнялись около часа. Он всячески испытывал меня, проверял быстроту моей реакции, с изощренным искусством заставлял то нападать, то обороняться и при этом ничего не говорил. Потом мы отложили рапиры и пошли в дом, где старая женщина подала нам эля, суп и мясо. На десерт выпили густых сливок от коров шотландской породы, красной масти, с густой, как у льва, гривой и широко поставленными рогами.

— У тебя неплохо получается, — сказал Фергас, — и учили тебя хорошо... У тебя крепкая при твоем росте кисть, и ты достаточно хладнокровен. Мы еще поработаем с рапирой, а потом возьмемся за мечи. Для этого тебе потребуется большая сила рук, и хотя плечи у тебя хорошо развиты, мы постараемся их еще укрепить. — Он отломил кусок грубого черного хлеба и посмотрел на меня из-под густых бровей. — А ты умеешь стрелять из большого лука? Это оружие уже устарело, но оно и сейчас еще используется, и тебе полезно им овладеть.

— Я немного умею стрелять из лука, — сказал я, — владею также пращой и дубинкой.

— Превосходно. Мы этим займемся.

И мы начали свои упражнения.

Прошел месяц, затем второй и третий. Мы фехтовали, боксировали, ходили по берегу и в горы. Взбирались на гору Сторр, бродили по высоким холмам, спускались в темные ущелья. Иногда над головой у нас светило солнце, а иногда мы шли в густом тумане. Несколько раз Макэскилл оставлял меня развлекаться как мне заблагорассудится и исчезал на день-другой.

Однажды утром, когда мы пили эль, он кивнул на мой стакан.

— Будь воздержан, мальчик. Я тоже пью, но, в отличие от многих, никогда не напиваюсь. Когда я трезв, я знаю, что могу справиться с любым противником, побороть любые трудности, но когда голова человека затуманена винными парами, он способен делать глупости. Я видел, как одного из искуснейших фехтовальщиков убил новичок только потому, что тот накануне пил вино ночь напролет. Когда он вышел на бой, он был не уверен в себе, в движениях не было твердости, все его искусство как будто испарилось. Он не желал нас слушать, когда мы убеждали его перестать пить, и умер нелепой смертью.

Бывали дни, когда мы не выходили из дома. В это время между враждовавшими кланами Макдональдов и Маклеодов шла война, вовсю лилась кровь.

— Придет час, — говорил Макэскилл, — и я тоже отправлюсь сражаться. А пока пусть они решают спор между собой, без меня. И так слишком много крови. Неподалеку отсюда, в северной части острова Скай, местностью, которая называется Тоттерниш, когда-то владели Маклеоды, а затем Макдональды отняли у них эту землю силой. Так было испокон веков. Те, кто сильнее, вторгались на чужую землю и захватывали ее. И так происходит везде, Тэтт. Когда я был мальчишкой, я особенно не задумывался над этим, но с годами, становясь взрослее, я все больше хотел понять причину всех вещей. Мы, Макэскиллы, потомки викингов, которые, как я уже говорил тебе, приплывали с севера, брали в жены местных женщин-островитянок, а они были гэльского происхождения. Темными вечерами я часто беседовал с мудрыми людьми и воинами из других краев, и повсюду было то же самое. Северяне стремились в теплые и богатые края, бедняки жаждали овладеть чужим богатством, нападали и грабили, а затем оседали на отвоеванных землях, где их, в свою очередь, грабили другие. Так обстоит дело и в новых землях за морем. Давным-давно, когда я был еще мальчишкой, мы захватили в море испанское судно и привели его на остров Скай. На борту этого судна находился важный испанский дворянин, и мой отец удерживал его у себя в качестве пленника, чтобы, как водится, подучить за него выкуп. В ожидании выкупа прошло много месяцев, я часто разговаривал с нашим пленником, он жил у нас как член семьи. Он рассказывал мне о Кортесе[43] и о том, как тот покорил ацтеков. Он говорил, что Кортес никогда бы не стал этого делать, если бы не настоятельные просьбы союзных ему индейских племен, которых ацтеки покорили незадолго до этого и которые люто их ненавидели. Ацтеки жили в больших каменных городах, но города эти построили не они, а другие племена, которые пришли сюда раньше, например, толтеки и другие, жившие здесь прежде. Так что, как видишь, мы владеем землями временно, не важно, пришли мы сюда миром или силой. Нас сменят другие народы и другие поколения. Когда я был драчливым мальчишкой, я мечтал только о мечах и сражениях. Я любил дикие набеги, яростные сражения, любил скрестить клинок с клинком противника. Мне было все равно, с кем сражаться, — главное, сражаться! Но со временем я набирался ума. Я и сейчас люблю сражение — это у меня в крови, — но теперь я вечно задаю себе вопросы, а ответы стараюсь узнать у других. Солдат за свою жизнь сталкивается с множеством разных людей.

Я молча слушал его, но потом у меня возник вопрос:

— Если Макдональды владеют Тоттернишем, как же получилось, что вы живете здесь, хотя принадлежите к клану Маклеодов?

— Да просто-напросто они позволяют мне здесь жить! Возможно, не считают нужным прогонять меня, потому что я редко тут бываю. Они знают, когда я приезжаю и когда уезжаю. И ходят вокруг меня кругами. Боятся ли они меня? О нет, Макдональды страха вообще не ведают. Я хорошо их знаю. Я не раз проливал кровь Макдональдов, и им это известно, но, кажется, они в какой-то мере питают ко мне слабость и, возможно, думают, что меня лучше не трогать. Не исключено, что однажды они придут за мной.

Тем временем мы фехтовали и сражались на разных видах оружия, я чувствовал, как совершенствуется мое искусство, растет уверенность в себе. Фергас был великим мастером и великим учителем. Каждый раз, когда мне казалось, что я уже сравниваюсь с ним, он находил новый прием, предлагал новую стратегию, придумывал новый трюк. В глазах его светился насмешливый огонек, он поглядывал на меня с усмешкой, наслаждаясь впечатлением, которое он производил на ученика.

Однажды мы сидели у огня после ужина. По крыше стучал дождь. Время от времени сильный ветер завывал под стрехой. Отсветы огня бросали блики на щеки Макэскилла, его мохнатые брови, старый шрам.

— Да, — говорил он, — то были кровавые времена. Ты, верно, слышал про остров Эгг? Это там! — Он махнул рукой в сторону юга. — Несколько лет тому назад ватага парней из рода Маклеодов, которым Макдональды отказали в приюте, забили быка на берегу и собирались поужинать, как вдруг на них напали Макдональды и жестоко их избили.

Норман, одиннадцатый вождь клана Маклеодов, послал против них свой флот. Макдональды, видя, что неприятель превосходит их числом, спрятались в пещеру. Это было, если не ошибаюсь, в 1577 году. Маклеоды обыскали весь остров, но никого не нашли и уже отошли от берега, когда кто-то из Макдональдов, не в силах сдержать нетерпения, вышел из пещеры, и его заметили.

Маклеоды по следам, которые он оставил на свежевыпавшем снегу, нашли пещеру и, когда Макдональды отказались из нее выйти, собрали хворост и водоросли, сложили большой костер у входа в пещеру и подожгли. Все, кто был в пещере, задохнулись и погибли. Не осталось в живых ни одного из четырехсот человек.

— Ну и что, этим все и кончилось?

— Ах, Тэтт, разве такое когда-нибудь кончается? Мы, скотты, мстительный народ! Макдональды затаились и стали поджидать подходящего случая, чтобы отомстить. И вот в одно воскресное утро, под прикрытием тумана, они незаметно проскользнули в залив, забаррикадировали двери церкви, в которой было полно народу, и подожгли ее. Все, кто там был, сгорели заживо, спаслась лишь одна женщина.

Эта весть достигла замка Данвеган, где собирался клан Маклеодов. О, я хорошо помню этот день, день мести! Я видел все собственными глазами и сам убивал, потому что в церкви погибли несколько моих друзей и девушка, которая... ну, впрочем, не буду об этом говорить.

Мы сели в лодки и налегли на весла. Церковь горела долго, а Макдональды стояли вокруг нее и смотрели, чтобы никто оттуда не выбрался. И кроме одной женщины, никто не спасся.

А когда церковь рухнула, они стали копаться в угольях и закопченных камнях, — искали какой-нибудь поживы, а затем вернулись к своим лодкам. Но они плохо рассчитали — наступило время отлива, и их лодки оказались на берегу, далеко от воды. А тем временем подоспели Маклеоды с развевающимся волшебным флагом.

Я первым выскочил на берег и бросился вперед. Спустя мгновение я был в самой гуще Макдональдов и, выхватив меч, кинулся на них! Один!

Но Маклеоды уже высадились на берег, и Макдональды отступили к каменной дамбе, защищавшей прибрежные земли от моря. Они стояли спиной к дамбе и отражали нашу атаку! Ах, какая это была великолепная битва!

Макдональды — настоящие мужчины! Да, я сражался против них, но у меня не было к ним ненависти! Я восхищался их силой и отвагой.

С лязгом скрестились мечи. Я уложил сразу двоих. Затем меня сбили с ног. Но я тут же вскочил, и мы снова принялись рубиться.

Я видел немало сражений в своей жизни, но битва у морской дамбы, при свете угасающего дня, была самой прекрасной. Раз за разом они бросались на нас, и каждый раз мы оттесняли их назад! Нас было больше, и мы перебили всех до одного.

Макэскилл неоднократно возвращался к историям войн между кланами. Это были жестокие и воинственные племена, готовые биться до последней капли крови.

Мы переправлялись на лодке на Льюис, на остров Эгг и остров Рам. Я научился управлять лодкой в бурном море. Как-то, привязывая лодку после одной из таких поездок, я вспомнил, что мне уже пятнадцать лет.

Несколько месяцев я практиковался в фехтовании, борьбе, много ходил, взбирался на скалы, управлял парусом. Мы питались простой грубой пищей и вели здоровый образ жизни. Я сильно вырос и окреп. И очень усовершенствовал свое боевое искусство.

Это произошло в конце дня. Солнце уже село. Ветер срывал клочья белой пены с гребней волн и клонил к земле тростник; по луговой траве пробегала рябь. Я шел по тропинке с берега и нес несколько рыбин, только что выловленных мною в холодной воде залива.

Поднявшись, как обычно, на небольшой холм неподалеку от дома, я на мгновение остановился и окинул взглядом вересковую пустошь. И тут же увидел всадника на серой лошади. Он стремительно мчался, огибая обломки скал и кусты вереска, грива и хвост лошади развевались на ветру.

— Фергас! — позвал я, стараясь не кричать слишком громко и в то же время перекрыть шум ветра.

Фергас вышел на порог с книжкой в руках.

— Смотри — всадник, — сказал я. — Похоже, он несет беду.

— Да, — согласился он, взглянув вдаль. — Так скачут только с дурными вестями. Собирай вещи, парень, мы немедленно уходим!

Глава 16

Мы сидели в лодке, съежившись от холода. Дул сильный ветер, море было неспокойно, и зарифленные паруса обледенели. Соленые брызги вонзались в лицо ледяными иглами. Не было средств бороться с ветром и волнами; мы могли лишь плыть куда несет нас море, пока теплилась хоть какая-то надежда на спасение.

Волны накатывали, как черные ледяные стены, их белые гребни скалили на нас свои зубы, брызги били как град. Я с тоской вспоминал уютную хижину, оставшуюся позади, и огонь, пылавший в ее очаге.

С нами в лодке было три рыбака. Лодка принадлежала им и была специально построена для бурных северных морей. По лицам рыбаков я понял, что наше положение незавидно: нам грозит смертельная опасность.

Скотты и норвежцы с Шетландских, Оркнейских и Гебридских островов пользуются обычно шестнадцати— или двадцатичетырехвесельными лодками, а в военное время за одним веслом сидят по трое. Бывают лодки и поменьше — на двенадцать весел. Наше суденышко было ни того и ни другого типа — это была совсем небольшая лодка для ловли рыбы. Сейчас единственным грузом были мы.

Никто не произносил ни слова — из-за рева ветра все равно ничего не услышишь; мы сидели, прижавшись друг к другу, стиснув в руках бесполезные мечи, и каждый раз, когда лодка стремительно падала вниз с гребня волн, наши сердца тревожно сжимались.

Мы плыли на юг. Вдали на востоке лежала Шотландия, на западе раскинулись бескрайние воды Атлантики. Рыбаки были хорошо знакомы со стихией ветра и воды и искусно управляли суденышком. Лодка круто соскальзывала с одной волны и тут же взлетала на гребень другой.

Фергас Макэскилл, сидя рядом со мной, мрачно смотрел вперед — в кромешную тьму; его борода развевалась на ветру, лицо было словно у вытесанного из камня идола, глаза суровые, как штормовые тучи на небе.

Внезапно он резко наклонился вперед, словно хотел пронизать взглядом штормовую мглу. Над самым горизонтом смутно вырисовывалось что-то темное и зловещее.

Макэскилл схватил рыбака за руку и показал вперед.

— Джура! — закричал он.

Я знал, что так называется один из островов.

Рыбак покачал седой головой. Кивнув на запад, он выкрикнул другое название — какое, я не расслышал. Я видел, что он пытается направить нос лодки в сторону этой темной массы.

Я судорожно ухватился за борт лодки. Что-то было неладно. Рыбак принялся черпать воду из лодки и выливать ее за борт, но я видел, что это бесполезный труд, потому что следующая большая волна неминуемо должна была накрыть нас.

Лодка отяжелела, она с трудом взбиралась на волну, ее ходкость уменьшилась, как будто она увязла килем в водорослях.

И тут в разрыве туч совсем неподалеку мы увидели силуэт острова — это, вероятно, было северо-западное побережье острова Джура. Фергас Макэскилл больно сжал мне руку. Он сунул мне небольшой мешочек. Я пытался отказаться, но он заставил меня его взять. Спрятав мешок под камзол, я подумал, что поспорить мы сможем в другой раз.

Он прижал губы к моему уху и крикнул:

— Не дожидайся, пока ударит о скалу! Как только подойдем ближе, прыгай.

Прыгать? Я мог задавать этот вопрос только себе. Где берег? Вероятно, до него около полумили. Вдоль береговой полосы, насколько можно было различить в туманной мгле, торчали рифы.

Лодка погрузилась в воду. Борта были почти вровень с водой, но она еще все-таки удерживалась на плаву.

Огромные валы со страшным ревом обрушивались на берег. Нас опять подняло на гребень гигантской волны; я увидел береговую полосу — теперь она была совсем недалеко. Ветер выл, как тысяча духов в аду. Фергас схватил меня за руку.

— Ну, живей, прыгай! — вскричал он и нырнул в волны.

Вслед за ним прыгнули двое рыбаков. Только старый рыбак по-прежнему сидел неподвижно. Я потянул его за руку.

— Ну же! — закричал я.

Он взглянул на меня и, улыбнувшись, отрицательно покачал головой.

Подходящий момент миновал. Откатная волна увлекла лодку обратно в море. Я собирался прыгнуть, но вовремя сообразил, что теперь слишком далеко от берега. По непонятному капризу ветра и течения лодку снова отнесло в море. Я скорчился возле старого рыбака, стиснув его худую, слабую руку.

Поздно! Момент упущен — другие сумели воспользоваться им, а я, как дурак, замешкался. Только старый рыбак был спокоен — видно, уже смирился со смертью. Либо он не умел плавать, либо у него уже не было сил и он решил остаться в лодке и вместе с ней пойти ко дну. Мне оставалось лишь разделить его судьбу.

Однако не в моем характере было сидеть сложа руки и ждать. Я поднялся, прижался к мачте и, обхватив ее руками, вглядывался во тьму. Ветер рвал с меня одежду и как будто грубо хлестал мое тело, но я продолжал крепко цепляться за мачту. Взглянув на старика, я увидел, что он шевелит пальцами — значит, жив еще. Лодка по-прежнему держалась на плаву, во всяком случае перестала погружаться в воду. Волны, по-видимому, несли ее на юго-запад, и, похоже, нас снова прибивало к берегу. Неожиданно открылся широкий залив или бухта, — огромные волны одна за другой катились в разверстую пасть залива.

Старик рыбак сидел почти по самые плечи в воде. Держась одной рукой за мачту, я дотянулся до него и схватил за руку. Он не сопротивлялся, и я подтащил его к мачте. Он что-то бормотал, судя по тому, что губы его шевелились, но из-за бешеного воя ветра я ничего не слышал.

Берег стремительно несся на нас, или мы на него. Я судорожно вцепился в мачту одной рукой, а другой держал старика. Внезапно волна подняла лодку и со страшной силой швырнула на берег. Лодка с оглушительным треском ударилась о скалы, и мы, вылетев из нее, растянулись, почти бездыханные, на каменистом берегу.

Едва опомнившись, я вскочил на ноги, оттащил старика подальше на траву, куда не доходили волны, и побежал обратно — посмотреть, что сталось с нашей лодкой и с нашими вещами.

Приближалась новая волна, у меня было буквально одно мгновение. Я быстро схватил свой клинок и сумку. Море чуть не вырвало их у меня из рук и унесло обратно в море обломки лодки.

Я вернулся к старику — он лежал на краю травянистого склона — и помог ему подняться. Помогая друг другу, мы, спотыкаясь, пошли по лугу, усеянному полевыми цветами, стараясь уйти подальше от жадных лап моря.

Только мы остановились, чтобы перевести дух, как старик схватил меня за руку и показал куда-то в сторону. К нам приближаласьгруппа всадников.

— Ни слова о Макэскилле, — хриплым шепотом остерег меня старик. — Это, наверное, Макдональды — враги клана Макэскилла. Скажи, что мы из Ирландии и что нас выбросило на берег.

Мы стояли в ожидании незнакомцев, и я был рад, что успел спасти свой клинок.

Их было пятеро, они быстро подскакали к нам. У одного был грозный вид. Это был старик с развевающимися на ветру волосами и бородой, остальные — помоложе, двое — почти мальчики.

— Где мы? — спросил я.

— Это Айлэй, — сказал один из юношей. Он произнес: «Айлэ».

— Ах, значит, это не Джура?

— Джура рядом, вон там, — объяснил он, с любопытством разглядывая меня.

Он был примерно мой ровесник, но ростом пониже.

— Куда вы шли? — спросил он.

— В Обан, — солгал я. Впрочем, это была не совсем неправда, потому что мы в самом деле должны были там оказаться. — А затем мы собирались пересечь Англию, чтобы попасть во Францию.

— Ты учишься там?

— Да, — ответил я. И действительно, разве я не учился всюду, куда меня ни заносило? — А может быть, я поступлю там в армию.

— Кто ты? — спросил бородатый старик. Несмотря на преклонный возраст, он сохранил красоту и силу.

— Я Тэттон Чантри, из Ирландии. А это рыбак, который вез меня, когда мы попали в шторм. Наша лодка потерпела крушение, и все, что удалось спасти, на мне.

— Однако свой клинок ты уберег, — сказал старик. У него был острый глаз, видно, от него ничего не могло укрыться.

— Уберег, — сказал я, — ведь как знать, что может ожидать безоружного человека на неведомом берегу... да и где бы то ни было...

— А ты умеешь им пользоваться?

— Немного, — ответил я. — Хотел бы еще поучиться.

— Донэл, — распорядился бородатый, — посади его к себе за спину. А ты, Чарльз, возьми другого. Мы не можем допустить, чтобы кто-нибудь голодал на нашем берегу.

— На нашем? Ты все еще называешь этот берег нашим? — удивленно воскликнул Донэл. — Ведь это уже не наш берег, и мы не вправе находиться здесь. Ты сам вскоре убедишься в этом, стоит нам встретить кого-нибудь из тех.

— Мы не встретим их, — уверенно ответил старик. — Нам сообщили, что они далеко. Так что заберем то, за чем приехали, и вернемся домой.

— А как мы поступим с ними? — спросил Чарльз.

Старик взглянул на нас.

— Возьмем с собой. Они не будут рассказывать о том, что видели. — Он посмотрел на меня. — Что скажешь, Тэттон Чантри?

— Я поеду дальше, в Обан, и навсегда запомню ваши лица и то, как вы подобрали нас на берегу моря.

— Молодец! Ну тогда в путь!

Мы быстро поскакали через пустоши в глубь острова. Вдали блеснула голубая поверхность озера; свернув, мы подъехали к груде серых камней.

Один из всадников спешился и, казалось, собрался копать землю.

— Погоди! — остановил его бородатый старик. — Нарезай дерн квадратами, а когда выкопаем то, что нам нужно, положишь его обратно, чтобы никто не догадался, что мы здесь копали. — Он быстро огляделся кругом. — Рассыпьтесь в цепь и будьте начеку. Нам не нужны свидетели!

Я наравне со всеми встал в цепь, но время от времени бросал взгляд на работавших. Они аккуратно снимали дерн большими квадратами и копали под ними землю. Наконец я услышал, как под лопатой звякнул металл. Скоро из земли показался сундук. Его очистили от земли и навьючили на лошадь. Это была крепкая лошадь, по-видимому, тяжеловоз, но даже ей явно пришелся не по вкусу этот тяжелый груз. Потом уложили дерн на прежнее место и быстро двинулись в путь. Мои спутники все время оглядывались.

— Мне говорили, что эта земля принадлежит Макдональдам, — сказал я.

— Да, — мрачно ответил бородатый старик, — когда-то так и было. Но теперь ею владеют Кэмпбеллы, и я не виню их: они взяли то, что смогли взять, и охраняют свои владения. Но думается, что эта земля снова будет у Макдональдов!

Мы объехали скалы и увидели внизу укромную бухту. В ней стояло небольшое судно. Нам спустили трап, чтобы мы могли подняться на борт.

Шатаясь от усталости, я отыскал уголок, где меньше дул ветер, и прилег вместе со старым рыбаком. Всего три часа прошло, как нас выбросило на берег. В море еще бушевал шторм, но теперь мы наконец обрели надежное убежище.

Донэл подошел ко мне и присел рядом на корточки.

— С наступлением темноты мы отходим. Здесь тихое место, а наши враги, думаю, не отважатся выйти в море в шторм. Он еще вовсю свирепствует там, где вас выбросило на берег, и там, где находятся они. Но дождь уже ослабевает.

— А куда вы направляетесь?

— Мы доставим вас в Обан, потому что и сами держим туда путь. — И, понизив голос, продолжил: — Никому ни слова о сундуке. Его спрятали в давние времена наши предки, и он принадлежит нам по праву. Мы узнали о нем после смерти моего дяди. Но если это станет известно нашим врагам, они могут захватить его.

Время потянулось бесконечно, мы все ждали, и наконец шторм понемногу начал стихать. Я спал, просыпался и снова засыпал, но Макдональды все время бодрствовали. Их тревога была понятной: если бы их захватили здесь, это означало бы для них верную смерть. Некоторые шотландские кланы жили в мире и согласии, но между другими не прекращалась жестокая вражда.

Когда я проснулся в очередной раз, мы уже были в открытом море. Стояла темная ночь, ветер немного утих, но море еще не успокоилось. За кормой еле-еле проступала темная полоса берега. В разрыве туч мерцали звезды.

Я стоял у планшира, когда ко мне подошел Донэл.

— А где же остальные ваши спутники? — спросил он. — Ведь вы плыли не вдвоем?

— Да, было еще трое. Они шли в Обан и согласились взять меня с собой. Мне кажется, старик — родственник одного из них. По-моему, они с Оркнейских островов.

— А что ты собираешься делать в Обане?

— Сразу же попытаюсь перебраться во Францию. Я и так уже сильно опоздал из-за этой истории. Возможно, отправлюсь верхом, а если удастся найти лодку, — морем.

Мы стояли рядом, наблюдая, как вздымаются и опадают волны. Близился рассвет. Немного погодя я вернулся к старику — он не спал.

— Если бы не ты, — сказал он, — я бы наверняка погиб.

— Я не сделал ничего особенного.

— Ты проявил настоящее мужество, ведь я совсем было позабыл, как хороша жизнь. Ты придал мне силы, в которых я так нуждался! — Он помолчал. — Ты ирландец, да?

— Да, ирландец.

— Ирландия — прекрасная зеленая страна. Когда варвары разорили страны континента, Ирландия сохранила огонь знания.

— Ты говоришь не как простой рыбак.

— Я не рыбак. Я паломник.

— Ты ходишь по святым местам?

— Я странствую по храмам знания. Посещаю старинные, забытые места, где есть еще сооружения из больших каменных плит.

— В Ирландии много сооружений из каменных плит. Мой отец часто водил меня к ним.

— Его звали Чантри?

Я ничего ему не ответил, и он сказал:

— А, понимаю! И он тебе рассказывал про эти места? Он хорошо их знал?

— Он говорил, что некоторые из них построены задолго до египетских пирамид. В Ирландии сменилось не одно поколение ученых еще до того, как была построена первая пирамида в Египте. Мы ходили с ним к гробницам этих ученых. Некоторые из них расположены неподалеку от реки Бойн...

— Твой отец был мудрым человеком. Он занимался наукой?

— Постоянно. Он изучал историю по старым книгам. У него было очень много книг, но потом наш дом сгорел.

— Ах так! Глупцы всегда разрушают то, что могло бы принести им спасение. Но они не способны этого понять. И твой отец учил тебя по этим книгам?

— Он учил меня всему. Он часто говорил, что в будущем еще многое предстоит познать, но уже сейчас есть непреложные истины. Источник знаний никогда не иссякает, и мы должны черпать из него не уставая.

— Хорошо сказано. Со временем ты узнаешь, Тэттон Чантри, что в мире немало людей науки и все они преследуют одну общую цель. Невзирая на презрение и амбиции профанов, они будут двигаться вперед, познавая тайны жизни и делясь ими с другими. На земле живут разные расы и нации, но в мире науки нет границ ни на земле, ни на небесах. Нас ведет огонь любознательности, стремление к познанию. Следуй по этому пути, Тэттон Чантри, ибо в этом твоя судьба.

Помолчав, он продолжил:

— В море, когда я был на волосок от смерти, я ни о чем не жалел, потому что не оставил в мире ничего своего, — я занимался только наукой. Каждый из нас должен оставить после себя хоть что-нибудь, чтобы облегчить путь последующим поколениям. Когда-нибудь ты узнаешь, что в отдаленных уголках мира есть богатейшие хранилища знаний, где собраны тысячи томов книг и где ожидают своего часа великие идеи и мечты человечества. Некоторые из них разрушены... например, библиотеки Александрии и Кордовы, Самофракийские храмы... Но остались другие сокровищницы знаний. Где-то в храме знаний есть место и для того, что познал я.

— Ну что ж, пойдем со мной, — предложил я. — Я направляюсь в Лондон, а затем во Францию и Италию.

— А к чему стремишься ты?

— Моя цель — знания... искусство фехтования... и деньги, чтобы, возвратившись на родину, восстановить наш разрушенный очаг. Таково было желание моего отца. И теперь того же хочу и я.

Он некоторое время молчал, видимо, обдумывая мои слова.

— Хорошо, — сказал он, — я пойду с тобой в Лондон. Возможно, каждый из нас поможет другому найти правильный путь.

Так мне открылась дверь... дверь, которая никогда уже больше не закроется.

Глава 17

Я не представлял себе, каким способом раздобыть необходимые мне деньги, но так или иначе, нужно было попытаться. Я говорил правду — я действительно намеревался выкупить землю, которой владел мой отец, и вновь выстроить родовой дом, сожженный врагами.

Это была нелегкая задача, потому что враги не должны были догадаться, что я — сын своего отца и член семьи, которую они так ненавидели. Но прежде всего необходимо было раздобыть средства к существованию.

Хотя я был еще очень молод, за время странствий я сильно изменился — вырос, окреп и стал значительно проворнее. А самое главное, несомненно поумнел. Я решил, что впредь буду прибавлять себе годы, чтобы ко мне относились с большим уважением и по крайней мере считали достойным внимания.

Но с чего начать? У меня не было профессии, я не знал никакого ремесла, кроме умения фехтовать, и никаких способов зарабатывать себе на жизнь. Я не был намерен идти в воры или разбойники — я хотел оставаться джентльменом, каким был по происхождению.

В маленьком мешочке, который насильно сунул мне Фергас Макэскилл, были золотые монеты — их хватит на жизнь, пока я не найду какую-нибудь работу, а может быть, и дольше. У меня было также немного собственных денег, оставшихся от прошлых времен, так что голодная смерть мне не угрожала.

Обдумывая свое положение, я решил, что могу воспользоваться накопленным опытом. Ведь не зря я бродил по сельским дорогам и городам, торгуя мелочным товаром. Путешествуя со стариком, я многому научился, — почему бы теперь не использовать эти навыки на практике. Я подумал, что, покупая и продавая по мелочам, можно выручить какие-то деньги. Но прежде всего надо отыскать себе пристанище, надежную нору, где я мог бы спрятаться от вербовочных команд, которые рыскали по улицам, вылавливая рекрутов на королевский флот.

Старик, видно, хорошо знал лондонские улицы. Он привел меня в маленькую таверну в тупике напротив Чансери-лейн, неподалеку от Флит-стрит.

— Сюда мало кто ходит, — пояснил он, — владелец не стремится к популярности и к большим доходам.

— Что же это за хозяин, — удивился я, — который не стремится увеличить свои доходы?

— Он богатый человек, а его клиенты избегают лишних глаз. В таком большом городе всегда есть люди, которые приходят и уходят, не желая привлекать к себе внимания.

В гостинице был просторный зал с большим очагом и несколькими столами и скамьями. Отсюда дверь выходила в коридор с комнатами для постояльцев; узкая винтовая лестница вела в комнаты второго этажа.

Когда мы вошли, хозяин находился в зале, где, кроме него, никого не было. Он взглянул на нас без малейшего удивления. Не сомневаюсь, что он знал моего спутника, но не подал виду.

— Это, — представил меня старик, — мой друг. Приютите его, пожалуйста.

Он сел на скамейку подле очага, и я с удовольствием присоединился к нему, потому что погода стояла на редкость холодная.

— Меня зовут Джекоб Биннс, — продолжил он, впервые, насколько я помню, назвав свое имя. — А этот юный джентльмен — Тэттон Чантри.

— Меня зовут Том, — сказал хозяин, слегка поклонившись. — У меня есть комната с окном на улицу, может быть, она вам подойдет?

— Конечно, подойдет. А сейчас мы хотели бы чего-нибудь выпить и закусить.

Я огляделся. В зале было уютно и комфортабельно. Между прочим, заглянув в окошко, я заметил, что в доме есть черный ход. Дом был окружен более высокими зданиями, квартал был не слишком людный.

— Когда-то здесь был монастырь, — сказал Джекоб, — и часть стен осталась с тех времен; позже сделали пристройки и кое-где стены обшили досками. — Он говорил тихо, так что никто не мог подслушать. — Здесь есть несколько входов и выходов, есть и подземные проходы.

— Ты для меня настоящая загадка, — сказал я. — Я раньше думал, что ты простой честный рыбак.

— Да, и честный, и рыбак, когда нужно, но прежде всего — паломник.

— Мне не хотелось бы, — сказал я, — чтобы меня обвинили в заговоре против королевы. С нами, ирландцами, всегда плохо обращались, а я больше всего на свете желал бы оказаться снова на своей родине в тишине и безопасности.

Он пожал плечами.

— Я не участвую ни в каких заговорах. Если мои поступки выглядят порой странными, то только потому, что я не очень укладываюсь в рамки обычных представлений о людях. Я много путешествую; храмы, которые я посещаю, не принадлежат ни Богу, ни дьяволу. Как-нибудь в другой раз я расскажу тебе об этом больше. Ты не должен зря тратить время — тебе нужно избрать собственный путь, и, возможно, я могу тебе в этом помочь.

Три дня кряду я бродил по городу, изучая улицы и переулки, таверны и речные причалы и размышляя, какой род занятий выбрать. Несомненно, на свете нет более удивительного города, чем Лондон. Королева Бесс, жестокая по отношению к ирландцам, была доброй королевой для своего народа. Англичане переживали необыкновенный подъем, характерный для молодых или возрождающихся наций, когда все кажется возможным и никакая, самая дерзкая мечта не представляется неосуществимой. Трудно было не поддаться общему настроению.

Корабли под британским флагом бороздили по всем морям, бросая вызов могущественной Испании. Повсюду — на всех дорогах и перекрестках мира — энергичные британцы задавали тон. Но, как всегда, в такие времена росла и преступность. Никто — ни мужчины, ни женщины — не чувствовал себя в безопасности на улицах, все ходили вооруженными, чтобы, если понадобится, дать отпор бандитам.

Мне предстояло прежде всего научиться ориентироваться в городе и овладеть языком. О, разумеется, мой английский был безупречен, я говорил на этом языке всю свою жизнь; но, как я вскоре убедился, существовал совершенно особый, уличный язык, в котором встречались такие слова и выражения, о которых я и понятия не имел. Я частенько ходил в заведение, где собирались барды и актеры, слонялся по улицам. Любил ходить по книжным развалам, особенно часто бывал на площади у собора Святого Павла, где они были на каждом шагу.

Казалось, весь Лондон стремился к знанию, горожанами словно бы овладела невероятная тяга к просвещению, что так свойственно растущим, развивающимся странам. Целый месяц я занимался только тем, что бродил по улицам и читал все, что под руку попадется, — дешевые романы, пьесы, памфлеты, стихи.

Джекоба Биннса я редко видел и не имел ни малейшего представления о том, что он делает в Лондоне. Постепенно он оправился от потрясения, когда мы чуть не утонули, и стал все чаще исчезать надолго. Но это мало меня беспокоило. У него была своя жизнь, и, если бы он считал нужным, он рассказал бы о своих делах сам.

Однажды, когда я сидел за столом в таверне, ко мне подошел молодой человек.

— Вы нарочно уединились? — спросил он. — Если нет, то, с вашего разрешения, я присяду рядом.

— Пожалуйста, — ответил я.

— Вы здесь такой же чужак, как и я. И хотя подобных людей здесь полно, лондонцы не слишком жалуют их.

Он задумчиво посмотрел на меня.

— Меня зовут Тости Пэджет, я родом из Йоркшира, хотя, говорят, моя мать была из фризок.

— А я Тэттон Чантри.

Молодой человек сел за стол напротив меня, и я заказал ему стакан эля. Полагаю, он был года на два-три старше меня, и у него была приятная наружность, хотя вид был несколько запущенный. Он отличался необыкновенной словоохотливостью, возможно, по причине выпитого эля.

— Вы учитесь? — спросил я.

— Все мы чему-то учимся, — ответил он с широкой улыбкой. — Но я действительно студент... учился в Кембридже, потом кончились деньги, и мне пришлось искать себе новую дорогу. — Мой отец был йомен[44], — продолжал он, — и мечтал о лучшей доле. Он хотел, чтобы я получил образование и сделал карьеру, и поэтому отправил меня в Кембридж. Он умер скоропостижно — перетрудился. Когда его похоронили, я остался ни с чем.

— А ваша мать?

— Я никогда не видел ее. Слышал, что она сбежала с труппой актеров или что-то в этом роде. Отец никогда не рассказывал о ней, а если случалось невзначай упомянуть, говорил только, что она была хорошая женщина и что ей было с ним слишком скучно.

Он глотнул эля.

— Странно, мне отец никогда не казался скучным. Он был упорен и трудолюбив. Он знал, чего хочет, и неустанно работал у себя на ферме. Если бы он так не старался вывести меня в люди, он, наверное, добился бы многого.

— Ну а сейчас чем вы заняты?

Он опять пожал плечами.

— Сейчас — ничем. Иногда играю в театре на второстепенных ролях, сочиняю баллады и эпиграммы, разношу закуски и напитки, работаю «жучком» на скачках, — только что вором не стал, хотя кое с кем и познакомился.

У него была экстравагантная манера разговаривать — он энергично жестикулировал, его речь была полна восклицаний. Он выглядел приличным парнем, хотя под маской напускной бравады в кем чувствовалась неуверенность в себе, в своей способности справиться с трудностями жизни.

— Быть актером, — продолжал он, — значит быть вечным бродягой. Тобой восхищаются, пока ты на сцене, а стоит тебе сойти с нее, обливают презрением. Вечно боишься не угодить толпе, легкоуязвим. У меня есть комната, которую я снимал, и хозяйка, которая относится ко мне терпимо, потому что недавно потеряла сына, есть любовница не слишком строгих правил и несколько приятелей, у которых карманы так же пусты, как и у меня.

Мы осушили свои стаканы. Он явно был не прочь продолжить беседу. Он производил впечатление одинокого человека, не имеющего ни корней, ни видов на будущее. Ну а я? Мои корни грубо вырвали, я был вынужден бежать со своей родины. Стало быть, у меня тоже нет корней, но зато есть виды на будущее. Я не знал, куда меня занесет, но не сомневался, что рано или поздно непременно вернусь домой.

— Не падайте духом, — сказал я. — На наших глазах рождается новая Англия. Завтра Англией будут править не только отпрыски дворян и джентри[45], но также йомены, стремящиеся к власти. Вот увидите, — убеждал его я, — фермеры, обрабатывающие землю, новые коммерсанты, — вот из каких слоев выйдут новые лидеры. Найдется там место и для нас с вами, если честолюбие нас не подведет и мы захотим попробовать свои силы.

— Но каким образом? — спросил он. — Легко сказать, труднее сделать. У меня нет ни денег, ни положения в обществе. Нет даже приличного костюма, при помощи которого можно завлечь богатую невесту... У меня нет ничего.

— Вы пишете баллады? Разве это ничего не дает?

Он невесело рассмеялся.

— Меньше, чем ничего. Все литературное дело находится в руках Издательской компании, а она платит чистые гроши. Она забрала в свои руки все, и больше некуда обратиться. Сводить концы с концами можно только при условии, что умеешь делать еще что-нибудь. Драматурги в чуть лучшем положении, потому что могут продавать свои пьесы в одну из театральных компаний. Но и драматург должен быть доволен, если ему заплатят шесть фунтов за пьесу. Нет, мой друг, таким способом денег не заработаешь.

Он снова взглянул на меня.

— Вы хорошо образованны, но я никак не могу определить, откуда вы. У вас необычное произношение.

— Я только пару недель как прибыл с Гебрид, — ответил я.

— А, вы шотландец! Тогда все ясно.

— Мой отец был ученым, — сказал я. — Не учителем — он учил только меня, — а ученым в старом смысле слова. Он знал древние языки, изучал древние рукописи и читал разные письмена, как гэльские, так и ирландские.

— Я слышал об огамическом письме[46].

— Да, есть и такое. Большая часть древних ирландских книг утеряна, рассказывал он мне, а в них было много такого, о чем мы теперь не знаем.

Я вдруг спохватился, что, возможно, Тости ест не так часто, как ему хотелось бы, и заказал нам обоим по куску мясного пирога и еще по стакану эля.

Пока, благодаря деньгам Фергаса Макэскилла и собственным сбережениям, я мог считать себя более или менее обеспеченным. Но я уже понял, как тонка грань, отделяющая нас от бедности и отчаяния. Человек может беспечно жить, окруженный уважением многочисленных друзей, купаться в роскоши, есть и пить сколько душе угодно, и вдруг все это состояние исчезает. В подтверждение этого урока мне достаточно было вспомнить судьбу моего собственного отца и моего рода. Даже если сегодня у меня были кое-какие средства, мне следовало постоянно помнить, насколько они ничтожны, и не покладая рук искать способ их увеличить.

Мы с аппетитом поели. Мое предположение, что мой новый знакомый голоден, полностью подтвердилось. В нашей беседе возникла пауза, — я раздумывал над тем, что он рассказал про профессию драматурга и поэта. Мой отец время от времени кое-что писал, и порой, еще будучи ребенком, когда мы бродили по холмам, я с его помощью тоже сочинял стихи, развлекаясь поисками подходящих рифм.

А почему бы мне не попробовать себя на этом поприще? Во всяком случае, это даст мне кое-какой доход и поможет отсрочить минуту, когда я вновь окажусь на мели.

— Как же они все-таки живут, эти поэты и драматурги? Если их произведения приносят такой маленький доход, на что они существуют? — спросил я его.

Он отломил кусок хлеба.

— Покровитель! — ответил он. — Надо найти богатого покровителя, который, если вы посвящаете ему свое произведение, выплачивает вам определенную сумму или дает аванс. Но какое же это неблагодарное занятие сплетать изящные стихи для безмозглого болвана, который едва ли даже понимает, что вы делаете! Но я и это пробовал. Видит Бог, я пытался! Ни один из них не соблаговолил даже взглянуть на мои стихи. Они либо не отвечали на мое предложение, либо расточали пустые похвалы, но денег не давали. Поэт не может жить одними благими пожеланиями.

В этот вечер, когда я вернулся в гостиницу, Джекоб Биннс был там. Отдохнув и хорошо питаясь, он воспрял духом, хорошо выглядел, поправился и окреп. И все же было видно, что он очень стар.

Я поделился с ним своими планами.

— Это очень хорошо, если получится, — сказал он, выслушав меня. — Я знаком с одним издателем — молодым человеком из Стретфорда. Его зовут Ричард Филд. Он когда-то был учеником моего очень старого друга. Я могу свести вас.

— Это было бы неплохо, — согласился я.

Он внимательно поглядел на меня.

— Ты в самом деле хочешь этим заняться? Ведь это почти нищенская жизнь, ты ничего не получишь и будешь зависеть от других людей, а их прихоти меняются, как флюгер под ветром.

— Джекоб, ты слышал что-нибудь о Фергасе и других? Выбрались они на берег?

Он покачал головой.

— Мой друг, ты знаешь, сюда доходит мало сведений с Гебрид и из Шотландии. Я разговаривал с бродячими торговцами, купцами и другими людьми, но ничего не узнал. Видишь ли, Фергас хорошо плавал, и, если только была хоть малейшая возможность, он, конечно, добрался до берега.

— Он был мне как старший брат или как отец. Я многому научился у него и хотел бы...

Посреди нашего разговора неожиданно распахнулась дверь, и в залу вошел мужчина. Мужчина? Скорее юноша, высокий, хорошо сложенный, немногим старше меня.

Мы посмотрели друг на друга и, несмотря на то что оба сильно изменились, сразу узнали друг друга.

Когда Рэйф Лекенби и его шайка напали на нас, этот юноша обратился ко мне со словами предупреждения.

— Это ты! — воскликнул он. — Ты здесь, и он тоже здесь! А ведь ему больше всего не дает покоя мысль, что он упустил тебя. Ему во что бы то ни стало надо убить тебя.

— Рэйф Лекенби здесь?

— Да, здесь. Он попал в серьезную передрягу, бежал и вместе с ним кое-кто из его ватаги. У меня тоже были неприятности — из-за него, конечно.

— В таком случае брось его и живи сам по себе.

— Легко сказать! Он убьет меня так же, как и тебя... У тебя единственный выход — беги! Беги, пока он не узнал, что ты здесь!

— Пойди к нему и скажи, что видел меня. Передай ему, что я буду рад встретиться с ним, где он пожелает.

— Не валяй дурака! Он главарь самой большой шайки негодяев в Лондоне. Вокруг него собрались воры, карманники и разбойники со всего света!

— Тогда мы, без сомнения, вскоре встретимся, — возразил я, — потому что я часто хожу по улицам Лондона, а у нас еще не закончена старая дуэль.

— Он лучший фехтовальщик в Англии, а может быть, и во всей Европе! Я не имел ничего против тебя тогда и не имею сейчас, но знай: Лекенби — сущий дьявол!

— А почему ты сам не уйдешь от него?

Несмотря на впалые щеки и измученные глаза, это был красивый парень. Он печально покачал головой:

— Он отыщет и убьет меня, а я не хочу умирать. — Он вздохнул. — Хотя, может быть, это было бы и лучше. Ты не знаешь его. Он никого не выпускает из рук — ни друзей, ни врагов.

Когда он ушел, Джекоб Биннс посмотрел на меня своими мудрыми глазами.

— У тебя страшный враг, парень, я слышал о нем. Не рассчитывай, что ты справишься с ним в одиночку. — И, поколебавшись, продолжил: — Тэтт, отправляйся в эту таверну, — и он написал мне название на клочке бумаги, — и передай записку Роберту Грину.

— Это драматург?

— Да, драматург. Это высокий, красивый человек с рыжей бородой. Беспутный, любит выпить, но очень талантлив, хотя и растрачивает свое дарование зря. Он действительно очень способный и умный человек. Не говори ему ничего о своем прошлом до того, как мы встретились на Гебридских островах. Лучше всего пусть он думает, что Гебриды — твоя родина. Расскажи ему про Лекенби. Но прежде упомяни, что ты от меня, а то он вообще может отказаться с тобой говорить, да еще и нагрубит. Человек он непредсказуемый и резкий.

Джекоб вручил мне записку такого содержания: «Если не миновать схватки, то пусть дерутся один на один. Скажи Боллу». Подписано было просто — Биннс. Но ниже подписи была изображена какая-то фигура, заключенная в треугольник.

— Не теряй времени, — посоветовал Биннс, — и не пытайся избежать встречи с Лекенби — все равно тебе от этого не уйти.

Странно, но в эту минуту я не думал ни о Рзйфе Лекенби, ни о грозящей мне опасности, а только о нем, об этом старом человеке, вместе с которым я недавно едва не погиб в море.

Кто же такой Джекоб Биннс?

Глава 18

Я пришел в таверну «Бел Саваж» на улице Ледгэйт-Хилл. Роберт Грин сидел в зале за столом один. Перед ним стоял пустой стакан и наполовину опорожненная бутылка. На нем был зеленый камзол, на голове — плоский берет из зеленого бархата. Лицо у него слегка покраснело от выпитого.

Когда я вошел, он поднял на меня глаза, хотел было что-то сказать, но я уже прошел через зал и подошел к нему вплотную.

За другим столом, в десяти футах от Роберта Грина, сидело четверо молодцов разбойного вида. Один из них — тощий, со свирепым выражением на физиономии — внимательно разглядывал меня.

Я положил перед Грином записку Биннса. Когда он понял, что я направляюсь к его столу, его лицо исказила неприязненная гримаса, — видимо, он был в раздраженном состоянии духа.

— Я от Джекоба Биннса, — сказал я.

Лицо Грина мгновенно изменилось — я еще никогда не наблюдал такой быстрой смены выражения. Он прижал записку к столу ладонью и другой рукой ткнул на скамью напротив.

— Садитесь, — буркнул он.

Прочитав записку, он снова взглянул на меня. Я обходительно, как учил меня Биннс, изложил свое дело. Он слушал внимательно. Я готов был поспорить на все свое состояние, что, когда я закончил, он сумел бы повторить все сказанное мною слово в слово.

— Значит, Лекенби. — Он поднял палец, и к нам тут же подсел один из молодцов с соседнего стола.

Грин кратко представил его:

— Каттинг Болл, он выполняет всякие поручения.

— Вы знаете Рэйфа Лекенби? — спросил Болл. — Вы встречались с ним?

— Да, встречался, но не здесь — далеко отсюда. Мы дрались с ним на дуэли, — ответил я.

— Дрались на дуэли? И вы остались живы?

— Да, дрались, и вначале я успешно оборонялся, но потом он стал брать верх. Он, наверное, прикончил бы меня, если бы я не свалился с крутого и высокого обрыва. Дело было в горах. Чтобы добраться до меня, ему потребовалось бы идти кружным путем, и я успел убежать.

— Говорят, он никогда не оставляет в живых человека, если уж взялся за него.

— Тогда мне просто посчастливилось. Скоро он узнает, что я здесь, и сразу же начнет меня искать. Мы снова будем биться.

— Чего же вы хотите от меня? Что я могу сделать?

— Чтобы никто в нашу драку не вмешивался.

— Ну а как быть с ним? Вы же признались, что он сильнее вас.

— Я стал старше и многому научился. Теперь он едва ли меня одолеет.

— Я бы не поставил на вас и пенни, — сказал Болл. — Я видел его в бою и должен признать: никогда не встречал лучшего бойца, хотя сам я его не люблю и был бы рад, если бы его убили.

Грин криво улыбнулся.

— Болл не любит его, потому что он отнял у него власть. А лев оставляет шакалам только объедки.

— И все же я готов биться с ним, если потребуется, — настаивал я. — Я многому научился с тех пор, как мы с ним встречались, кроме того, вырос и стал сильнее.

— Но он тоже вырос и стал сильнее. — Болл смерил меня критическим взглядом. — А у кого вы учились?

— Меня учил Фергас Макэскилл.

Каттинг Болл присвистнул.

— А, сам Макэскилл? Великолепный боец, может быть, самый сильный. Не знаю только, хороший ли он учитель. Иногда превосходные фехтовальщики не могут объяснить своим ученикам, как они это делают. Вы фехтовали с ним?

— Мы с ним фехтовали несколько месяцев подряд.

— Тогда вы, вероятно, хорошо фехтуете, но это еще ничего не значит. Мало быть храбрым и обладать искусством фехтования, нужно знать, что может задумать ваш противник. Например, такой человек, как я, — он улыбнулся, показав плохие зубы, — не станет сражаться так, как дерутся дворяне. Есть множество обманных и коварных приемов... мне все они известны.

— Тогда научите меня.

— Я не учитель, но у меня есть подходящий человек. Он мастерски владеет искусством фехтования, к тому же знает немало всяких каверзных штук. Он португалец, двадцать лет жил в Индии, Китае и Вест-Индии.

Я вновь обратился к Грину.

— Я считаю для себя большой честью, — сказал я, — беседовать с вами. Я слышал о вас как величайшем писателе Лондона.

Он взглянул на меня, и, видимо, прежнее раздражение вернулось к нему.

— Я? Нет. — В его голосе прозвучала нотка горечи. — Возможно, когда-то... впрочем, не знаю. Сейчас появились новые авторы. — Он помолчал минуту. — Слишком много новых писателей. Растут как грибы после дождя. И большинство из них — полные невежды, абсолютные ничтожества!

Я начал было что-то говорить, но тут же прикусил язык. Пусть остается при своем мнении. И уж, во всяком случае, не следует говорить, что я тоже намереваюсь писать, хотя и не считаю себя писателем.

Он последними словами ругал английских читателей, издателей, театральных менеджеров, Издательскую компанию и то, как она ведет издательское дело.

Наконец мне удалось ускользнуть. Болл вышел вместе со мной на улицу. Несколько минут он внушал мне, что я должен избегать такие-то и такие-то заведения, что мне надо вообще затаиться, пока я не освоюсь в Лондоне как следует. Совет был дельный, и я решил ему следовать. По улицам Лондона валила толпа: потные люди толкали и давили друг друга. В толкотне различались открытые простодушные физиономии жителей окрестных деревень, дерзкие и хитрые лица горожан, высокомерных кавалеров в бархате и кружевах, правда, иногда кружева на поверку оказывались не первой свежести, а бархат — потертым. Многие несли на плечах тяжелый груз. Всадники с трудом прокладывали себе дорогу среди пешеходов, нимало не заботившихся о своей безопасности. Когда я возвращался в свою гостиницу, я старался держаться поближе к стенам домов.

Но, наблюдая за жизнью улицы, я все время размышлял о том, какое магическое действие произвело на Грина имя Джекоба Биннса. Стоило Роберту Грину, желчному, насмешливому, услышать имя Биннса, как он мгновенно превратился в участливого слушателя. Это произвело на меня впечатление. В Европе существовало много тайных обществ, в том числе весьма могущественных, — не является ли Биннс членом одного из них?

В гостинице, как всегда, была тишь и благодать, но меня снедала тревога. Может быть, я боялся Рэйфа Лекенби? Подумав, я решил, что это не так. Я часто вспоминал ту страшную ночь в горах, когда потерпел поражение и спасся лишь по чистой случайности... Здесь, в Лондоне, нет скалы, с которой можно было бы свалиться и таким образом спасти свою жизнь. Нет, в следующей дуэли я буду задавать тон, и, клянусь Богом, я должен ее выиграть! Однако если я стал лучше фехтовать, то и Лекенби, конечно, за это время тоже усовершенствовал свое искусство. К тому же он успел не раз подраться всерьез на дуэли, я же фехтовал с учителем, у меня была всего лишь учебная практика. Учебный бой — это только учебный бой. Дело принимает совсем другой оборот, когда человек обнажает шпагу, чтобы пролить кровь.

Я разрывался в сомнениях. Они неустанно терзали мой мозг, как я ни старался от них отделаться. Я твердил себе, что добьюсь победы; но ведь тогда я потерпел поражение, хотя тоже считал себя искусным бойцом.

Я заперся в своей комнате — спал, читал, ел и опять спал. Меня обуревали мысли не только о Лекенби с его гнусной шайкой, но и о необходимости найти себе место в этом мире. У меня пока еще были деньги, но деньги быстро таяли. Необходимо было найти какой-то способ пополнить свои сбережения.

Наступил вечер, я спустился в зал и обнаружил там Тости Пэджета. Он махнул мне рукой, и я подошел к его столу.

— Ха! Ты здесь! А я уж боялся, что Лекенби насадил тебя на острие своей шпаги. Ты видел его?

— Нет, не видел и пока не хочу видеть. Я буду с ним драться, когда наступит для этого время. А пока я занят другим. Ты знаешь издателя по имени Ричард Филд?

— Знаю. Он недавно появился в Лондоне, но уже основал свое дело. Мне кажется, он человек порядочный. А что ты собираешься предпринять?

— Мне нужно немного подзаработать. Деньги быстро тают, а у меня их совсем немного. Я не писатель, не драматург и не поэт, но пару слов могу связать, мой отец много писал и поощрял мои литературные опыты. Может быть, мне удастся чего-нибудь достичь в этой области, пока я не найду более подходящего занятия или места.

— Места? Забудь об этом. Если у тебя нет друзей, которые замолвили бы за тебя словечко, никаких шансов сделать карьеру нет и быть не может. Слишком мало мест и слишком много претендентов. — Он пожал плечами. — Впрочем, может, ты и заработаешь пенни-другой своим пером, Бог знает, как мало в мире истинных талантов. У Грина есть талант, но он растрачивает его понапрасну неумеренными возлияниями; то же относится и к Марло[47], который недавно приехал из Франции. Про него говорят, что он шпион. Однако не спешите обвинять его в этом, потому что он прекрасно владеет шпагой. Недавно его пришлось упрятать в тюрьму, чтобы он там поостыл, так как он по дороге домой несколько раз избивал полицейских.

Сам я не хочу ничего другого, кроме как заработать на кусок хлеба. Как только смогу, займусь каким-нибудь стоящим делом. С меня уже хватит.

А что ж? Это ведь раньше только аристократы шикарно одевались, а теперь жена любого лавочника ходит разодетой в шелка и меха. Времена меняются, Тэтт, но к лучшему или к худшему, кто скажет?

Я заметил в противоположном конце зала человека, который внимательно разглядывал меня; когда наши глаза встретились, мы оба отвели взгляд. Это был жалкий, похожий на крысу парень с землистым цветом лица и прилизанными волосами. Я снова почувствовал на себе его взгляд и сказал об этом Тости.

— Похоже, это один из прихвостней Лекенби, — предположил он. — Рэйф повсюду рассылает своих соглядатаев, чтобы они вынюхивали то, что может быть ему полезно, и подслушивали — нельзя ли чего-нибудь украсть.

Когда я опять посмотрел в ту сторону, крысоподобного типа не было. Я вздохнул с облегчением, мне захотелось встать и уйти, однако я заставил себя остаться на месте. Из чистого упрямства я заказал нам с Тости еще эля.

Долго ждать не пришлось. Дверь внезапно распахнулась, и вот он собственной персоной — Рэйф Лекенби! Он стал крупным, сильным мужчиной — крупнее и сильнее, чем был тогда. Изменилось и выражение лица — от мальчишества не осталось и следа; его сменила надменность и грубая сила.

Он быстро огляделся, наши глаза встретились. Я встал и жестом пригласил его на свободное место за нашим столом.

Он подошел, не сводя с меня глаз: видно, рассчитывал запугать меня. Но я ничуть не испугался. Я, может быть, и глуп, но запугать меня не так просто. Носком сапога я подтолкнул к нему стул.

— Садись! — сказал я, стараясь говорить спокойно. Меня переполняло ощущение внутренней легкости и решимости. — Ты проделал длинный путь от болот Галлоуэя! И, слышал, стал еще большим мерзавцем. Уже не нападаешь на одиноких странников, а занимаешься грабежом и воровством. Это правда?

Он взглянул на меня, но, казалось, мои слова вовсе его не рассердили.

— Слишком много говоришь, — сказал он. — А ведь я могу укоротить тебе язык.

— Однажды ты уже пытался это сделать, — сказал я по-прежнему спокойно, — но, хотя я и предоставил тебе полную возможность поупражняться на себе, из твоей затеи ничего не вышло.

— Поупражняться? — Он сделал знак слуге. — Мне нужно было убить тебя тогда.

— Да, — согласился я, — потому что теперь ты не сможешь этого сделать, разве что натравишь на меня Шайку своих головорезов.

— Нет, этого я делать не стану, — возразил он. — Я хочу сам. Я давно дал зарок доставить себе это удовольствие.

Слуга быстро принес заказанный эль. Глаза у него от страха округлились. Было ясно, что он знает, кто перед ним.

Лекенби пил, не обращая внимания на Тости.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— То же, что и ты: гоняюсь за фортуной, — сказал я. — Но не посягаю при этом на чужую собственность.

Это нисколько его не задело. Мои колкости оставляли его совершенно равнодушным, он просто пропускал их мимо ушей.

— Это не то место, где есть смысл искать удачи, если только у тебя нет собственного состояния, — сказал он. — Разве что завербоваться во флот, если хватит смелости.

— В другой раз, — сказал я. — А сейчас я намерен пожить в Лондоне. Я найду себе здесь занятие и посмотрю, что из этого выйдет.

Мы продолжали разговаривать спокойно и непринужденно, словно и не были заклятыми врагами. Однако я прекрасно понимал, что у него на уме. И он не пытался развеять мои опасения. Я вдруг почувствовал, что ему хочется поговорить о его родных местах, и завел речь о Шотландии.

Он слушал меня, а взгляд его блуждал по залу.

— Может, съедим чего-нибудь? — неожиданно спросил он.

— Что ж, — ответил я, — почему бы и не поужинать с человеком, которого я намереваюсь убить.

Он рассмеялся непринужденно и искренне.

— Ей-богу, мне нравится твое хладнокровие! — Он пристально посмотрел на меня. — А может быть, это только бравада? Хорошая мина? — Он снова вгляделся в меня и как будто удивился. — Нет, ей-богу, мне кажется, ты в самом деле веришь, что сумеешь меня одолеть. И это после того, что произошло тогда! — Он подозвал слугу и заказал ужин на троих, проявив щедрость и широту. — Еще чуть-чуть, и я бы проколол тебя насквозь, — сказал он, — и вдруг ты провалился невесть куда. Я был уверен, что это случайность, но, может быть, это был искусный трюк, чтобы удрать.

— Удрать? — удивленно спросил я. — Рэйф, я просто не хотел тебя убивать. Я люблю хорошую драку на шпагах, и ты дал мне прекрасную возможность поупражняться, какой у меня давно не было. Я тогда не собирался убивать тебя, оставил это на другой раз и надеюсь, такой случай скоро представится.

Он усмехнулся.

— Ты, право, пожалуй, даже нравишься мне, черт тебя побери, — сказал он. — Ну, хорошо, ешь. Это произойдет не сегодня и не здесь. — Он посмотрел на меня через стол, положив сильную руку на его край. — Занятно, что ты выбрал эту таверну, единственное место, где даже я не решусь тебя убить.

Это удивило меня. «Почему здесь невозможно убить человека? — подумал я. — Что в этом заведении такого, что не позволяет ему осуществить свое намерение?» Однако я не стал его об этом спрашивать. Если он заблуждается, мне выгоднее, чтобы он продолжал оставаться при своем мнении.

— Здесь очень удобно, — спокойно ответил я, — и ко мне здесь относятся очень дружелюбно.

— Да, наверняка это так и есть. Здесь тебе гораздо лучше; чем на пустошах, когда я принял тебя за простого бродягу. Видишь ли, сюда мало кто приходит и еще меньше таких, кому здесь позволяют остаться. И мне хотелось бы знать причину, почему это так, — продолжал он со все возрастающим раздражением. — Здесь скрывается какая-то тайна. Говорят, тут никогда не бывает никаких скандалов! Решительно никаких!

— Ты можешь проверить, — сказал я.

Он покачал головой.

— Нет, не хочу. За всем этим скрывается какая-то сила, и я хочу подчинить ее себе. Но прежде я должен разузнать, что это за сила. Возможно, за этим стоит сама королева? Не думаю. Какая-то тайная папистская группировка? Опять-таки вряд ли. Маловероятно, что это заведение пользуется покровительством какого-то большого вельможи. Я пытался разведать что к чему, ведь каждый вор и карманник знает, что этозаведение следует обходить стороной. Я должен разобраться в причинах этого. — Он быстро взглянул на меня. — Если ты объяснишь мне, в чем тут дело, я заплачу тебе, и щедро заплачу. — Он улыбнулся плотно сжатыми губами. — Я согласен даже оставить тебя в живых.

— А может быть, — сказал я, — люди просто не хотят привлекать к себе внимания. Хотят жить спокойно и незаметно, оставаясь самими собой.

Он снова бросил на меня испытующий взгляд.

— Может быть... но почему? Вот это я и хотел бы узнать. И потом, кто посещает это заведение? И почему ты оказался здесь? Ты мог бы рассказать мне, если б захотел, — сказал он раздраженно. — Как получилось, что ты, только что явившись в Лондон, принят здесь, а я, известный всему Лондону человек, сюда невхож?

Его сомнения пробудили и мое любопытство. Действительно, почему я оказался здесь? Кто же такой этот загадочный Джекоб Биннс?

Глава 19

Уединившись в своей комнате, я сел за стол и стал размышлять, что бы такое написать, чтобы заработать немного денег. Разумеется, я не был писателем и не мечтал им стать, но ведь многие были нисколько не лучше, я по крайней мере владел словом, и в памяти у меня были когда-то услышанные ирландские саги.

Во времена моего деда жил один ирландец — вор и бродяга, о котором было сложено немало легенд. Я, правда, не мог сделать своего героя ирландцем. Англичане были совсем не расположены читать ирландские повести, когда у них дела в Ирландии шли так плохо. Поэтому я превратил своего героя в цыгана и, используя рассказы Кори, а также собственный опыт дорожных приключений, написал новеллу. Моего героя звали Дембер, и я назвал свое произведение «Веселый Дембер».

Я написал эту вещь в один присест, поскольку весь материал был у меня в голове. Я писал всю ночь напролет и к рассвету закончил свой труд.

Когда за окном забрезжил утренний свет, я лег в постель и заснул, удовлетворенный, что закончил работу, хотя и не представлял себе, хорошо или плохо то, что я написал.

Но беспокойство, овладевшее мною, не позволило мне долго насладиться сном. Оно не было связано с литературными опытами. Тревожили меня мысли о Джекобе Биннсе.

Где он сейчас? Спит ли, или выполняет какую-то секретную миссию, ибо, похоже, иной у него не могло быть.

Проснувшись через час, я спустился по лестнице в зал и снова увидел там Тости Пэджета. Он сразу же обратил внимание на рукопись, которую я держал в руке.

— Вот как, значит, ты взялся за дело? — Он еще раз взглянул на мой манускрипт. — Солидно.

— Я работал всю ночь. Хочешь прочесть?

— Нет, — откровенно сказал он, — и советую тебе не показывать рукопись никому, кроме того, кто может ее купить. Мнение остальных не имеет значения. Большая часть людей не способна оценить литературное произведение, пока оно не напечатано, и лишь очень немногие — после этого. Если они пожелают читать тебя еще, прекрасно, а если обсуждают твое произведение между собой, еще лучше. Я бы предпочел иметь одно-единственное произведение, о котором бы говорили в гостиницах или возле костров, чем дюжину, которая лежала бы на пыльных академических полках.

Ты вправе задать вопрос: если я так хорошо разбираюсь в литературных делах, почему я не стал преуспевающим писателем? Действительно, я хорошо знаю, что нужно делать, могу все разложить по полочкам. Но, — и тут в его голосе прозвучала горечь, — у меня нет силы воли, чтобы довести работу до конца. Я вижу, что нужно исправить то-то и то-то, но не делаю этого. Я пытаюсь придерживаться намеченного плана, но полет фантазии уводит меня в сторону. Я собираюсь что-то сделать, говорю и думаю об этом, но не делаю ничего. Писательская профессия требует одиночества и уединения, так было и так будет всегда, а я — общественное существо, мне необходимо, чтобы вокруг меня были люди, одиночество мне ненавистно.

— Человек может быть одиноким и среди людей, — возразил я. — Одиночество — это свойство сознания. Если тебе необходимо чувствовать вокруг себя толчею, пиши здесь, в любой таверне, где угодно, но всегда оставайся сам по себе.

— Я пытался так и поступать, — сказал Тости Пэджет. — Но мои друзья требуют, чтобы я вместе с ними принимал участие в игре, или ухаживал за девушками, или же зовут в какую-нибудь другую таверну, где они встречаются со своими друзьями. — Он помолчал и, пожав плечами, продолжил: — Они насмехаются над моими занятиями, заставляют меня не портить компанию и отложить писание до другого раза.

— Они пьют, — сказал я, — и будут пить через двадцать лет тоже. Только тогда они уже не будут такими веселыми и блестящими, такими общительными, а станут ворчливыми и брюзгливыми. С годами появляется и растет разочарование. А что касается их насмешек, то есть арабская пословица: «Собака лает, а караван идет».

Тости задумчиво заглянул в свой стакан, вероятно, желая показать, что он пуст. Я заказал еще выпивки и подумал, на сколько мне хватит денег. Но Тости нравился мне. Он был для меня своего рода окошком, через которое я смотрел на малознакомый мне мир.

Потом мы поговорили о разных людях, живущих в Лондоне, о тех, кто приезжает и уезжает, о том, как найти попечителя, которому можно посвятить свое произведение с надеждой получить гонорар.

— А кому ты собираешься посвятить свой труд? — вдруг спросил Тости. — И что ты будешь писать теперь?

И правда, кому посвятить свой труд? Я никого не знал в Лондоне, и вообще мне претило искать благосклонности какого-нибудь вельможи. Однако все так поступали, и это, по-видимому, была единственная возможность добиться хоть какого-то успеха. Тем не менее все во мне противилось этому. И внезапно мне пришел в голову ответ на второй вопрос Тости: кто будет героем моего следующего произведения?

Ну конечно, Рэйф Лекенби!

Собрать материал о нем и о его занятиях нетрудно, а затем я его изображу таким, каков он есть. Он явился в Лондон и, подобно огромной пиявке, впился в тело города, высасывая из него кровь. Правда, он был всего лишь одним из многих ему подобных, но он был значительно умнее прочих и завел связи во всех слоях общества, благодаря чему быстро забрал силу и власть.

Но прежде надо продать то, что уже написано.

Я надел свое лучшее платье и отправился искать Ричарда Филда или какого-нибудь другого издателя.

Филд был молод. Он только что женился на вдове своего хозяина, у которого работал учеником. Он был честолюбив и умен. Если бы мне не удалось договориться с ним, то были ведь и другие издатели. Все издательские конторы входили в созданную в 1557 году Издательскую компанию, и никто, кроме них, не имел права заниматься печатным делом. Каждая публикация проходила обязательную правительственную цензуру, и таким образом над всей печатной продукцией осуществлялся строгий контроль.

Контора Филда находилась на улице Блэкфрайер, и я быстро добрался туда. Филд сам открыл мне дверь. Я знал, что он молод, но он вообще оказался лишь немногим старше меня. Он бросил быстрый взгляд на рукопись, которую я сжимал под мышкой.

— Раненько вы явились, — сказал он без неудовольствия.

— Одни, поднявшись с постели, предстают пред небесами, — шутливо ответил я, — а я вот предстал перед вами.

— А что у вас?

— Повесть о преступлениях на больших дорогах, — сказал я.

Он отворил дверь и пригласил меня зайти.

— А вы что, хорошо знакомы с этими делами? По виду вы джентльмен.

— У меня имеется некоторый опыт в поединках на шпагах, — сказал я. — Одним из моих учителей был цыган. Я услышал от него уйму историй. А прочее почерпнул из рассказов разных людей, с которыми встречался на дорогах.

— Садитесь, — сказал он и внимательно посмотрел на меня. — Не хотите ли выпить? — И добавил: — Вы ирландец?

— Я недавно приехал с Гебридских островов, — ответил я. — Меня иногда принимают за жителя Уэльса.

— Это не имеет никакого значения, — сказал он любезно. Он взял мою рукопись, прочел заголовок и первые фразы. — Да, вы не теряете времени даром, сразу берете быка за рога.

Он принялся читать, а я сидел молча, не желая прерывать его.

— Что ж, неплохо, — произнес он спустя некоторое время. — Неплохо. — Потом поднял глаза и спросил: — А кто направил вас ко мне?

— Полагаю, Роберт Грин... или же Тости Пэджет.

— А, Тости. — Он покачал головой. — Талантливый парень, но ни на грош упорства. Он хорошо пишет, но почти никогда не доводит дело до конца. Мечется, разбрасывается. — Он снова взглянул на меня. — Мой старый учитель Джордж Бишоп, бывало, говорил, что литературное творчество требует не только таланта, но и характера. Многих тянет на это поприще, считал он, но мало кто добивается успеха. В конечном счете все решает упорство.

Он отложил рукопись.

— Вероятно, мы сможем использовать ваш рассказ. Написано легко, живо, остроумно. — Он снова взглянул на меня своим зорким глазом. — Говорите, вы хорошо знаете жизнь на дорогах?

— Неплохо.

— Ну что ж. Похоже, так и есть. Я сам из Стретфорда и часто наблюдал жизнь цыган и бродячих торговцев. — Он постучал пальцем по моей рукописи. — Изложено реалистично.

— Так вы покупаете?

— Одну минутку! Не нужно торопиться. Вы очень нуждаетесь в деньгах?

Я пожал плечами.

— Пока я в деньгах не нуждаюсь, но я хотел бы иметь много денег.

Он улыбнулся.

— За это вы не получите больших денег. Писатели в Лондоне — нищие. Хороший драматург, такой, например, как Роберт Грин, о ком вы упомянули, получает не больше пяти-шести фунтов за приличную пьесу. А ведь он, как и Кид[48], известный драматург.

— Я не собираюсь становиться писателем, но у меня есть еще один замысел. Вы знаете Рэйфа Лекенби?

Он откинулся назад и посмотрел на меня в упор.

— Да, конечно. Разве найдется человек, хоть немного знакомый с жизнью лондонских улиц, который не знает Рэйфа Лекенби? Я не знаком с ним лично, но немало наслышан о нем.

— Я хорошо его знаю. Что вы скажете, если я возьмусь разоблачить все его мошенничества и преступления?

— Вы сами прекрасно понимаете, с кем вам придется иметь дело. Ведь Лекенби не просто мелкий воришка, а законченный негодяй, крупный преступник.

— И к тому же чертовски искусный дуэлянт.

— Да? Я слышал об этом, но не очень верил. Ходят слухи, что, едва явившись в Лондон, он убил на дуэли одного джентльмена, а другого заколол в Кенте.

— Об этом я не слышал, но знаю, что он действительно превосходно владеет шпагой.

— Вы знаете это на собственном опыте?

— Да.

— И живы?

— Это было давно и далеко отсюда. Тогда я еще не так хорошо владел искусством фехтования, как сейчас... и уцелел чудом.

— Понимаю... и однако, снова готовы рискнуть? Он натравит на вас своих людей. На вас — не на меня. Я вхожу в Компанию, и ни один человек в здравом уме на меня не посягнет. Но я боюсь за вас.

— Пусть это будут мои заботы.

Филд постучал пальцами по рукописи.

— Тогда договорились. Два фунта за эту рукопись и четыре фунта за Лекенби — если, конечно, получится правдивое повествование. Но не надейтесь, что я буду и впредь платить так много, про Рэйфа Лекенби и ему подобных вряд ли можно рассказывать до бесконечности.

— Понятно.

Он заплатил мне два фунта, которые я принял с благодарностью. Это была приличная сумма по тем временам, и она говорила о том, что он высоко оценил мой труд. Однако я не был склонен тешить себя иллюзиями. Повесть, которую я написал, была изложением тех легенд, что рассказывали своим детям поколения ирландцев, и которые были, следовательно, достоянием всех, кто их слушал. Они выдержали испытание временем, а не публиковались по причине того, что ирландская литература была под запретом. Эти истории до сих пор пересказывали в тавернах. Я мог бы продолжить эту тему, подобных легенд существовало много, — надо было только еще побеседовать с дорожными странниками и цыганами.

«Где ты сейчас, Кори?» — подумал я. Я бы с радостью еще раз воспользовался его рассказами, к тому же теперь я мог бы заплатить ему.

Присоединив два полученных фунта к своим скудным денежным запасам, я отправился в гостиницу. Неторопливо шагая по улицам, я внимательно осматривался по сторонам, но знакомых лиц не увидел. Я заметил только одного или двух мошенников, которые, видно, следили за мной. Были ли это люди Каттинга Болла или Лекенби? Или и те и другие?

Целую неделю я слонялся по разным тавернам: «Белый олень», «Красный лев», «Наяда», «Три бочки», «Золотой лев», «Голова короля Гарри», а также «Медведь» и «Разорванный флаг». Я переходил из одной таверны в другую: где выпивал стаканчик, где просто сидел и наблюдал за публикой, где угощал выпивкой какого-нибудь бродягу. И все время прислушивался к разговорам.

Как правило, я просто слушал. Но если обстановка казалась мне благоприятной, я закидывал приманку, произнося имя Лекенби, и затем наблюдал, какой это даст результат. Таким образом, я намеревался что-нибудь выудить о нем и действительно кое-что разузнал.

Оказалось, Лекенби содержит три «малины», где сбывают краденые вещи. Находились они в разных кварталах города. Ему принадлежало также несколько конюшен, где занимающиеся разбоем на больших дорогах могли получить лошадей. Он участвовал во многих преступных предприятиях и успел нажить себе в Лондоне множество врагов. Не один только Каттинг Болл ненавидел Лекенби. Нетрудно было понять, что это отъявленный мерзавец, на котором уже пробы ставить негде.

Итак, я принялся быстро писать. То, что вышло из-под моего пера, не было, конечно, законченным повествованием, но пока и этого было достаточно. Я озаглавил новую вещь: «Рэйф Лекенби — главарь воров и мастер воровских дел» и поспешил на улицу Блэкфрайер, где вручил свой труд Филду. Он взглянул на рукопись, вполголоса выругался и начал быстро читать.

— Я беру ее, — сказал он наконец, — но будьте осторожны, Тэттон Чантри. Как только эта вещь поступит в продажу, за вашу жизнь не дашь ни гроша. — Он щелкнул пальцами.

— Четыре фунта, — сказал я, — и я буду всегда ходить с обнаженным клинком.

— Вы получите их, — сказал он, — но я опасаюсь за вас.

Правду сказать, я тоже боялся.

Глава 20

Способ зарабатывать хоть какие-то деньги пришелся мне по душе, и я не стал пренебрегать пером, однако два следующих моих опуса не приняли. В них не было ни остроумия, ни новых поворотов сюжета, которые были присущи моим первым произведениям, имевшим успех. В это же время вышла большим тиражом повесть о Лекенби.

В мгновение ока повесть стала главным предметом разговоров по всему городу. Когда я спустился вниз, в таверну, все только о ней и говорили, и, хотя никто не знал, кто автор этой вещи, все сходились во мнении, что ему недолго осталось жить, — вот только прочитает Лекенби и...

В таверну стремительно вошел Каттинг Болл.

— Тэттон Чантри — вы? Вы написали эту вещь? Вы же просто уничтожили его!

— Этого я и хотел, но неизвестно еще, что получится. Остается только ждать.

— Весь Лондон говорит об этом, — продолжал Болл. — И подумать только, что это сделали вы, еще совсем мальчишка! И сделали с помощью пера, а не шпаги, солдат или наемников.

Однако время шло, а ничего не происходило, никто из людей Лекенби не появлялся. Так было и на второй день. Королевские чиновники ничего не предпринимали против Лекенби, не утихали только разговоры. На третий день, хорошо вооруженный и охраняемый людьми Болла, я осмелился выйти на улицу.

Я снова направился на улицу Блэкфрайер со следующей повестью из цикла «Веселый Дембер», которая имела большой успех. Я продал ее Филду за один фунт и вышел от него, намереваясь вернуться в свою таверну.

И вдруг столкнулся нос к носу с Лекенби.

Он стоял на улице прямо передо мной. Я положил руку на эфес своей шпаги.

— Если этому суждено быть, пусть это произойдет здесь, — сказал я.

Лекенби рассмеялся.

— Так ты, значит, все же хочешь драться со мной? — воскликнул он, продолжая хохотать. — Убери руку с рукоятки шпаги! Когда-нибудь я, конечно, убью тебя, можешь быть уверен, но только не сегодня, ведь ты оказал мне такую бесценную услугу, о которой я и мечтать не мог!

— О чем ты?

Он опять рассмеялся.

— Послушай, давай поужинаем вместе, я хочу распить с тобой бутылку доброго вина и съесть телячью ногу! Как же ты не понимаешь? Ты изобразил меня таким могущественным, таким злобным и мстительным, что у всех моих врагов сразу поджилки затряслись! Ко мне явились на поклон десятка два воров, которых я раньше в глаза не видел, хотя и слышал о них. Я вдруг сразу приобрел авторитет в таких кругах, где раньше меня не признавали! В одно мгновение ты сделал меня самым могущественным человеком в Лондоне! И подумать только, как немного для этого потребовалось! Я дурак, Чантри, форменный дурак! Отныне мне не нужно уничтожать своих конкурентов — они сами приходят и умоляют разрешить им присоединиться ко мне! То, чего я не смог бы добиться за месяцы, ты сделал за одно мгновение! Настоящее волшебство!

Мы уселись за стол друг против друга. Смятение в моем уме улеглось. Полагая, что я уничтожаю чудовище, я в действительности создал новое, еще более страшное. Я изобразил его сильнее и страшнее, чем он был на самом деле, и напугал всех, кто мог бы воспротивиться ему.

Он заказал хорошего вина и поднял бокал за мое здоровье. Нам подали телячью ногу, необыкновенно нежную и вкусную. Он угощал меня и, не переставая, смеялся. Лицо у него покраснело от вина и смеха.

— Да, ты действительно сделал меня могущественным, Чантри! В Лондоне есть несколько публичных домов, которые мне давно хотелось прибрать к рукам. Они плохо содержатся, но приносят хороший доход. Теперь их владельцы попросили, чтобы я охранял их, и я согласился. Будьте уверены, я буду их охранять и получать за это бешеные деньги! Пей, Чантри! И гони от себя Каттинга Болла с его подонками! Они тебе больше не понадобятся. Ну а что касается его самого, он теперь никто и ничто!

На протяжении всего ужина он без конца болтал о том, как выгодна для него эта нежданная реклама. Кое-кто из тех, кому он угрожал, но кто не так уж был уверен, что он в силах выполнить свою угрозу, склонился перед ним ниц, — ему даже не пришлось демонстрировать свою силу — мой памфлет выполнил эту задачу лучше, чем он сам смог бы это сделать.

— Огромное тебе спасибо, Чантри! Клянусь именем короля Гарри, я рад, что не убил тебя тогда! — Он полез в карман и выложил на стол кошелек с золотыми монетами. — Вот, возьми! Ей-богу, это слишком мало, чтобы отблагодарить тебя за то, что ты сделал для меня!

— Убери обратно, — сухо сказал я. — Я не возьму от тебя ничего, потому что намерен уничтожить тебя.

Он снова засмеялся — в его глазах светился лукавый огонек.

— Разумеется, ты хотел меня уничтожить, думаешь, я не понимаю? Но посуди сам — результат-то каков? Я тебе предлагаю лишь малую долю вознаграждения, которое ты заслужил.

Мне не оставалось ничего иного, как сделать хорошую мину при плохой игре и поразмыслить над тем, что теперь предпринять. Он, казалось, был доволен и счастлив, хотя я совсем не был убежден в этом. Какое бы впечатление мое сочинение ни произвело на мошенников, оно должно было бы вызвать какую-то реакцию властей. Если, конечно, они не были до такой степени поглощены ирландскими делами и тревогами по поводу Испании, чтобы не беспокоиться о зле, творящемся в их собственной стране.

— Я прочел твой памфлет, — сказал Лекенби. — Прекрасная вещь! Ты описываешь там такие штуки, до которых я и сам не додумался! Оставайся в Лондоне, Чантри, право! Благодаря тебе мои дела пойдут в гору.

Он обглодал кость и отодвинул тарелку.

— Послушай, Чантри, я ведь не дурак. Я понимаю, что памфлет через какое-то время перестанет играть свою роль. Но когда это случится, я уже буду богатым, окружу себя нуждающимися во мне людьми власти. Я куплю поместье, найду какого-нибудь писаку вроде тебя, и он опровергнет то, что ты написал, докажет, что это чистый вздор, и изобразит меня истинным джентльменом. Я заведу себе экипаж — поверь, это скоро войдет в моду, — буду выезжать на охоту, буду посвящен в рыцарское достоинство. Ты еще увидишь! Мой бедный отец был простым сквайром[49], он был порядочным человеком но так и не был удостоен никаких почестей.

Пройдет года два, Тэттон Чантри, и все забудут о моем прошлом. Два года я буду жить тихо, пока все, что нужно, не сделают за меня другие. А потом вдруг снова появлюсь и перевешаю тех, кто еще осмелится выступать против меня. Еще через год я буду принят при королевском дворе.

Я хорошо продумал весь дальнейший путь, и лучше просто не придумаешь. Я говорю тебе заранее, чтобы ты смог наблюдать, как все это будет претворяться в жизнь. К сожалению, — добавил он с улыбкой, — тебя уже не будет к тому времени, и ты не увидишь, как я вознесусь на вершину успеха. Но я буду скучать по тебе, ей-богу, буду скучать.

— Тебе никогда не удастся осуществить свой план, — возразил я спокойно. — Скоро я разоблачу тебя до конца и покажу всем, какой ты мерзавец.

Он засмеялся.

— Делай что хочешь, результат будет все тот же. Ничего у тебя не получится. А кроме того, что ты выиграешь? Несколько шиллингов тут, несколько шиллингов там. Жалкие гроши и нищенская жизнь — вот и все, что тебя ожидает. А я тем временем буду купаться в роскоши.

Он наклонился ко мне над столом.

— У меня и сейчас есть друзья наверху! У меня есть власть! Есть люди, которые дергают ниточки в моих интересах! Думаешь, меня так просто прижать? Надеешься, что я когда-нибудь попаду в Ньюгейт или Тиберн? Нет, слишком многим я нужен. Без меня им никак не обойтись. Сейчас я орудие в их руках, и они пользуются мною. Но придет время, и мы поменяемся ролями: они станут моим орудием, я буду использовать их.

— Ты слишком честолюбив, — сказал я. — Честолюбие тебя погубит.

— Ну и что ж, это ведь игра, правда? — Огонек иронии в его глазах угас. — Я понимаю, какова ставка в этой игре, и знаю, насколько они нуждаются во мне. Я должен соблюдать осторожность. Но ты и тут помог мне, — они будут читать то, что ты написал обо мне, и соизмерять степень моей полезности с твоими оценками. Теперь им придется платить за мои услуги дороже.

Лекенби снова протянул мне кошелек с золотом.

— Возьми! Нет лучше слуги, чем золото, оно никогда не возражает. Найми я тебя, это было бы наилучшим вложением золота в самый нужный момент.

Он положил свою сильную руку на край стола. Таких толстых ручищ я еще никогда не видел — они производили впечатление небывалой силы. На свой лад Лекенби был красив. Лицо его выражало силу и мощь.

Он подозвал слугу.

— Бутылку лучшего белого вина! — приказал он. — Послушай-ка, — обратился он снова ко мне. — Я не люблю тебя, ты не любишь меня, и все же ты можешь помочь мне. Ты умен и хорошо дерешься на шпагах. Не так что бы очень хорошо, но, скажем, недурно. Переходи ко мне. Я не стану настаивать, чтобы ты стал вором, ты будешь моим агентом.

— Твоим орудием? — спросил я сухо.

— Каждый из нас чье-то орудие. — Он наклонился ко мне. — Англия стоит на перепутье. У кого есть глаза и уши, тот не может этого не видеть. Мы идем к мировой власти, увидишь. Нынешняя всемогущая Испания пришла к богатству неверным путем: она добилась слишком большого богатства слишком быстро, и это ее погубит. Медленное, постепенное накопление богатства воспитывает в человеке и нации осторожность, а богатство, вдруг свалившееся на голову, портит всех. Сейчас каждое судно доставляет в Испанию груз золота, и испанцы живут припеваючи. Закаленные бойцы вскоре сойдут со сцены. Их место займут политиканы и придворные с изящными и вкрадчивыми манерами. Они отнимут у старых бойцов все, что те завоевали в сражениях с маврами. Такие люди, как Кортес, Писарро, Альварадо и де Сото, уходят, а вместо них к власти придут изнеженные баре, зажиревшие на легко доставшемся богатстве.

Англия — молодая страна, хотя и очень древняя. У нас есть люди, есть корабли, и мы одержим победу. Мы должны строить суда и поставлять оборудование для них. Вербовочные команды должны рекрутировать все больше солдат и моряков.

— Какое отношение все это имеет к тебе?

Он, улыбнувшись, пожал плечами.

— Я все приберу к рукам. Поставки для флота пойдут только через меня. И вербовочные команды будут под моим началом.

— Под твоим?

Он засмеялся.

— А под чьим же еще? Кто лучше меня справится? Разумеется, если случится вербовать на службу мелкопоместных дворян, которые не пожелают служить... ну, с этими мы всегда сможем договориться.

— Ну а какую роль ты отводишь мне? — спросил я.

— Ты будешь писать по моему заказу. Ты изобразил меня королем преступного мира. Теперь мне нужен другой памфлет, где ты опровергнешь прежнюю версию и представишь меня человеком, обладающим огромной таинственной силой. Покажешь, что я располагаю обширными сведениями о том, что делается вокруг, и иногда возвращаю украденные вещи.

— Понимаю, — сказал я. — Воры и сутенеры уже собрались под твоим крылышком. Теперь ты хочешь очиститься от грязи и одновременно дать понять, что в твоих руках сосредоточена еще большая власть.

— Совершенно верно. И, разумеется, украденные вещи я буду возвращать за определенную мзду, и — да простят меня! — немалую, ибо тот, кто способен добраться до воров, должен получить справедливое вознаграждение.

— Ты хочешь сказать, двойное: от владельцев украденного — одно, от воров — другое. Неплохо придумано!

Он засмеялся с неподдельным удовольствием.

— Ну вот, видишь, как все просто? В конце концов, я получу титул и, возможно, меня изберут в парламент. Потому что в то же время я намерен служить и королеве. Вот, например, ходят слухи, будто Испания готовит огромный флот — целую армаду, которая направится к берегам Англии. Я узнал об этом от своих шпионов и передал эти сведения приближенным королевы, так что теперь и ей известно об этом.

— Ты передал эти сведения Уолсингему?

Лекенби вновь засмеялся.

— Может быть.

— Он, что ли, твой покровитель?

Он вдруг перестал смеяться.

— Покровитель? У меня нет никаких покровителей! Я сам по себе!

Однако мне показалось, что это его заявление прозвучало довольно фальшиво. Я допил вино и ушел. Он хмуро глядел мне вслед. Очевидно, я напомнил ему что-то такое, о чем он предпочел бы забыть.

Люди Каттинга Болла тут же возникли за моей спиной. Они внушали мне некоторое беспокойство, — я не знал, в какой мере можно доверять Боллу. И с какой стати он, даже по просьбе Грина, должен мне оказывать услуги такого рода? И почему, собственно, Грин заботится обо мне? Кто я для него?

Так или иначе, следовало быть настороже и держать шпагу в боевой готовности. Я размышлял над этим, когда вдруг услышал приглушенный голос:

— Тэтт, мне надо поговорить с тобой. — Это был Пэджет.

— В таверне «Медвежья голова», — отозвался я тихонько, надеясь все же, что он услышит меня, и продолжал идти дальше как ни в чем не бывало.

В его голосе мне послышалась тревога. Я знал: он мой друг и я могу ему доверять. Что же, думал я, могло еще случиться?

А случиться могло все что угодно. Я не желал вступать в какие-либо соглашения с Рэйфом Лекенби и ему подобными. Вполне вероятно, что то, что я написал, принесло ему скорее пользу, чем вред. Кто-то воспринял памфлет как свидетельство его силы, но ведь можно повернуть все иначе: разоблачить вора разве не значит почти поймать его?

Когда люди Каттинга Болла, проводив меня до гостиницы, скрылись в темноте, я выскользнул через черный ход и по темной улице прошел в таверну «Медвежья голова». В таверне было немного посетителей, Тости сидел один в глубине зала. Я подошел к нему.

— Ты что полуночничаешь? — спросил я.

— Мне передали поручение для тебя, — сказал Тости.

— А почему его не передали мне самому?

Тости пожал плечами.

— Не знаю. Этот человек обратился ко мне. Мне он не понравился, но я понял, что с ним шутки плохи. Ты должен прийти в назначенное место, один.

— А зачем?

— Кто-то хочет поговорить с тобой по секрету. Имена не назывались.

— Мне это не нравится, Тости.

— И мне тоже, мой друг, но, похоже, у тебя нет выбора. Складывается впечатление, что это важная персона. Ко мне прислали солдата, может быть бывшего. Он не стал бы служить у простого человека.

— Ладно, — сказал я, внезапно приняв решение: в конце концов шпага и кинжал при мне. — Я готов встретиться с ним.

Я пошел по указанному адресу. Это была улица в богатом квартале. Войдя в открытые ворота, я взошел на крыльцо и постучал в дверь медным молоточком.

Дверь открылась почти мгновенно, и я оказался лицом к лицу с человеком, отворившим дверь. Несомненно, это и был слуга, который разговаривал с Тости.

— Вы?.. — спросил он.

— Я Тэттон Чантри. Меня просили прийти.

— Пожалуйте. — Он указал на дверь в конце короткого коридора.

Когда я прошел внутрь, слуга выглянул на улицу. Улица была пуста — я был в этом уверен. Затем он провел меня через холл, тихонько постучал в дверь, открыл ее и пропустил меня в комнату.

Я оказался в квадратном помещении. Вдоль стен стояли книжные шкафы. В камине горел огонь.

За столом сидел человек чуть выше среднего роста, перед ним была открытая книга. Когда я вошел, он, не подняв глаз, перевернул страницу и продолжал читать.

— Пожалуйста, садитесь, — сказал он и оторвал наконец глаза от книги, но взглянул не на меня, а на слугу. — Мне немного мальвазии, — сказал он. — А вам?

— То же самое, — сказал я. — Это редкое вино.

— Верно. — Он сел напротив меня, положив ногу на ногу. — Так оно знакомо вам?

— Мы иногда пили его дома, — сказал я. — Мой отец время от времени покупал бочку.

— Ах так? И ваш отец был...

— Моим отцом, — сказал я.

Я узнал этого человека с первого взгляда, но он не узнал меня. Что-то в моем облике, видно, беспокоило его. Может быть, какое-то воспоминание? Я, конечно, сильно изменился за последние годы; он же, напротив, остался совершенно таким же, каким был. Те же седые волосы, те же черты лица, как будто высеченные из мрамора, и те же большие проницательные глаза.

— Я знаю вас? — вдруг спросил он.

— Нет, — ответил я уверенно.

Чем меньше он знает обо мне, тем лучше.

— Вы моложе, чем я предполагал, — сказал он, слегка нахмурившись. — Почти мальчик.

— Возраст мало о чем говорит, — возразил я, — и, возможно, это самый несущественный критерий для оценки или суждения... разве что для определения качества вина, да и тут есть исключения.

Этот человек однажды помог мне, и я готов был отплатить ему тем же, если позволят обстоятельства. Я хорошо помнил случай в таверне, когда он вступился за меня и не дал хозяину меня обмануть. Но у него вряд ли были причины помнить об усталом, одиноком и оборванном мальчишке.

— Да, — произнес он, — вы значительно моложе, чем я думал.

— Я никогда не был старше, — ответил я.

На его губах появилось легкое подобие улыбки. Он пригубил вино, я тоже попробовал его — вино было превосходное. Отцу понравилось бы.

— Вы, я слышал, сочинили несколько опусов, — сказал он. — Видно, вам хорошо знакома жизнь преступного мира.

На моем лице ничего не отразилось.

— Я лишь сторонний наблюдатель, не участник.

— Понятно. И где же приобретаются такие познания? Многое из того, что вы описываете в «Дембере», мне совсем незнакомо.

— В жизни всегда есть чему поучиться, — сказал я и замолчал, ожидая, что последует дальше.

Что ему нужно? Зачем я здесь? Этот человек, несомненно, джентльмен, и притом состоятельный.

— Вы написали также очерк о главаре преступников.

— Да, написал.

— Как вы раздобыли этот материал?

— Об этом человеке довольно широко известно в Лондоне; я просто внимательно прислушивался к тому, что говорят.

Он некоторое время смотрел на меня — мой ответ ему явно не понравился.

— Но вы как будто сталкивались лично с этим человеком?

— Да, у меня была с ним одна короткая встреча.

— И тем не менее вы живы?

— Это была схватка, которая ничем не кончилась. Однако, как вы справедливо заметили, я действительно жив.

Он нахмурился и, по-видимому, размышлял, как повести разговор дальше. Его поразило, что я оказался так молод и к тому же явно отпрыск знатной семьи. Он пока не определил, к какому классу общества я принадлежу, а между тем, как мне показалось, он привык раскладывать людей, как вещи, по полочкам.

— Я удивлен, что, написав такую вещь, вы остались живы, если допустить, что этот человек действительно обладает таким могуществом, как вы изобразили.

Я счел это замечание не требующим комментариев и промолчал. Кто этот человек? Чего он хочет от меня? Друг он Лекенби или враг? Быть может, он полагает, что мое перо можно поставить на службу себе? Подобные очерки в защиту того или иного дела часто продавались на улицах, ибо в то время, наряду со слухами, это был единственный способ распространения информации.

Он пригубил вино и, помолчав немного, спросил:

— Вы таким образом зарабатываете себе на жизнь?

— Это помогает мне добывать средства к существованию, — отвечал я.

— Я никак не могу понять, откуда вы родом. Вы не из Лондона, не из Ланкашира, не из Йоркшира...

— Я уроженец Гебрид, — поспешил я ответить, чтобы не дать ему добраться до Ирландии.

— Гебрид? — Он произнес это так, как будто Гебридские острова находятся на краю света, и, возможно, он так и думал. — А я и не знал, что там есть дворяне.

— Если бы Маклеоды и Макдональды услышали это, им вряд ли понравились бы ваши слова.

— Ах да! Конечно.

Он допил вино и поставил стакан на стол. Мой стакан был еще полон наполовину, но я не стал больше пить. Даже мальвазия может ударить в голову, а мне нужно было сохранить голову ясной.

По-видимому, он был озадачен. Привыкший приказывать и распоряжаться, сейчас он был в растерянности — как вести разговор? Я же, напротив, был в самом благодушном настроении. В комнате было тепло и уютно, свет свечей играл на корешках книг.

Хозяин неожиданно предложил:

— Не хотели бы вы поужинать? Уже поздно, а я сегодня еще не обедал.

— Спасибо, не откажусь, — сказал я.

Каким-то непонятным образом он вызвал слугу и распорядился насчет ужина. Когда слуга вышел, мой хозяин, видимо, немного расслабился. Он так и не назвал своего имени, да и моего ни разу не произнес, хотя, очевидно, знал его.

— Я полагаю, — сказал он, — Лекенби жутко разозлился, когда прочитал ваш памфлет?

Мог ли он знать, что я встречался с Лекенби только что? Я решил, что он не знает об этом, и просто пожал плечами.

— На вашем месте, — продолжал он, — я бы постарался впредь избегать встреч с ним. Вы кажетесь мне разумным и одаренным молодым человеком. Нет нужды рисковать.

Я пил вино и молчал. Чего же он хочет?

— Такой памфлет способен уничтожить человека.

— Либо создать ему большую популярность.

Он быстро взглянул на меня.

— Неужели он заплатил вам за памфлет? Это был его замысел?

— Он не платил мне, и я ничего не знаю о его замыслах... хотя...

— Хотя что?

— Каждый человек стремится усилить свою власть, улучшить свое положение. Ходят слухи, что после выхода в свет моего памфлета некоторые из его противников сдались и перешли под его начало.

Он вдруг переменил тему и завел речь о наших трениях с Испанией. Я молча слушал, не высказывая своего мнения. Он как будто размышлял вслух, но я подозревал, что он хочет втянуть меня в разговор, чтобы получить более ясное представление обо мне. Видимо, я каким-то образом лишил его спокойствия, нарушил какие-то устоявшиеся представления.

Почему он так заинтересовался этим делом? Чем я взволновал его? И внезапно меня озарило, будто луч света проник в темное помещение.

Вот кто покровитель Рэйфа Лекенби!

Многие люди, занимающие высокое положение или же стремящиеся вскарабкаться наверх, пользуются услугами таких субъектов, как Лекенби. Ведь так удобно иметь под рукой преступника, когда нужно выкрасть документы, кого-то шантажировать или убить!

Теперь у меня была наконец версия, открывающая путь к истине. Он нуждался в услугах Лекенби, и я представлял для него угрозу. Если же он чувствовал, что Лекенби становится слишком независимым, и хотел узнать об этом побольше...

Слуга Джон вошел с подносом, на котором были тарелки с холодной телятиной, сыром, хлебом и два стакана вина. Одну из тарелок и стакан вина он поставил передо мной, другую — перед хозяином.

Я сразу решил — этого вина я пить не стану.

Глава 21

Мой хозяин поднял стакан.

— За ваше здоровье! — сказал он вежливо.

Я тоже поднял свой стакан с остатками мальвазии. Хозяин смотрел на меня, и в его взгляде чувствовалось недовольство, но он ничего не сказал. Я решил при первой возможности уйти.

Этот человек был мне неприятен, хотя он всячески обхаживал меня. Я не знал, чего он добивается, но подозревал, что он намерен обыскать мою одежду, надеясь найти что-то такое, по чему он мог бы больше узнать обо мне и моих намерениях.

— Я пришел сюда по вашему приглашению, — сказал я наконец. — Но так и не понял, чего вы хотите. Благодарю вас за угощение, я должен идти.

— Сядьте, — резко приказал он. — Вы написали памфлет о Рэйфе Лекенби. Я думаю, вы стакнулись с ним, но как бы то ни было, я не желаю, чтобы подобные вещи повторились.

Почувствовав какое-то движение сзади, я встал и повернулся так, чтобы на меня не напали со спины.

— Я не имею ничего общего ни с Лекенби, ни с кем бы то ни было другим. Я сам себе хозяин, — сказал я. Потом, решив, что не мешает слегка припугнуть его, добавил: — Но у меня много друзей, которые желают мне добра. Я буду писать то, что захочу.

— Но он же убьет вас!

Я рассмеялся.

— Один раз он уже пытался убить меня и много раз обещал это сделать. Еще одна угроза ничего не меняет.

Я сжал рукоятку своей шпаги.

— Я не питаю к вам зла, кто бы вы ни были и чтобы вы ни делали. Но сейчас я должен идти. Больше не посылайте за мной.

— Вы не доверяете мне?

— Я буду доверять вам, если вы выпьете это вино, — сказал я.

В его глазах сверкнуло бешенство.

— Вино? Я выпил свое вино и больше не хочу. При чем здесь вино?

— Тогда пусть ваш слуга его выпьет.

— В этом нет нужды, — возразил мой хозяин.

— Ну что ж, я ухожу. — И, обернувшись к Джону, который загораживал мне дверь, сказал: — А ты посторонись.

Джон не двинулся с места.

— Кажется, ваш Джон — хороший, надежный слуга, — сказал я спокойно. — Если вы не хотите потерять его, велите ему отойти в сторону.

— Пустяки, — сказал Джон. — Пусть только подойдет ко мне.

— Я не хочу убивать вашего слугу, но учтите, я больше получаса продержался на дуэли против Лекенби.

Джон посмотрел на своего хозяина.

— Отойди, Джон, — приказал тот. — Оставь на другой раз.

Джон отошел в сторону, и я прошел мимо него, готовый к бою, но ни один из них не тронулся с места. Выйдя из дома, я быстро сбежал по ступеням крыльца и зашагал по темной улице. Через несколько минут я уже был далеко. Всю дорогу домой я раздумывал над этой историей. В одном я не сомневался: этот человек был связан с Лекенби, скорее всего был его покровителем.

Когда у тебя есть враги, желательно их знать и суметь предвидеть, из-за какого угла они нападут. Итак, прежде всего, следовало выяснить, кто такой этот человек, как его зовут и какой властью он обладает.

Когда я вернулся в гостиницу, Тости Пэджета там не было, но зато был Джекоб Биннс. Я рассказал ему о своих приключениях. Биннс сильно изменился за последнее время: пополнел, приобрел легкость в движениях, глаза стали ясными. Хорошее питание и отдых пошли ему на пользу.

Он молча, ни разу не прервав, выслушал мой рассказ, а когда я закончил, задал несколько вопросов. Я ответил на них, после чего он сказал:

— Я знаю, кто этот человек. У нас идет постоянная борьба за власть, борьба за место поближе к вершине. В Англии власть представляет королева Елизавета — тут не может быть никаких сомнений, хотя некоторые и полагают, что власть принадлежит тому или иному министру, реальному или предполагаемому фавориту; в действительности добрая королева Бесс прочно держит бразды правления в своих руках. Каждый, кто намеревается использовать ее власть, должен прежде тщательно взвесить свои шансы.

Борьба за власть сопровождается непрекращающейся сварой. Кое-кто из придворных полагает, что женщина не в состоянии стоять у кормила власти, что, если им удастся приблизиться к трону, они смогут управлять ею, но они заблуждаются. Королева — необычайно умная женщина.

Человек, о котором идет речь, тоже рвется к власти. Лекенби для него удобное орудие. Уже четыре человека, которые стояли на его пути к подножию трона, стали жертвами несчастных случаев. Одна — женщина — была убита лошадью во время верховой прогулки. Другой упал в Темзу и утонул. По крайней мере двое были убиты на дуэли.

— На дуэли?

— Да, на содержании у этого человека несколько искусных дуэлянтов — одним он платит, другие ему чем-то обязаны. Один из таких дуэлянтов — капитан Чарльз Танкард. Он убил на дуэлях пятерых в Англии и одного или двоих во Франции и Италии. Это превосходный фехтовальщик.

— Лучше, чем Лекенби?

— Как знать! Между собой они не сражались и, полагаю, даже не видели друг друга, хотя и служат одному хозяину.

Неожиданно Биннс сменил тему:

— Ты однажды говорил, что хочешь вложить небольшую сумму в торговое предприятие. Ты не изменил своего намерения?

— Нет, не изменил.

— Сейчас оснащается судно в торговый рейс к берегам Америки. Это не охотники за золотом — речь идет о более простых вещах. Они везут мех и собираются привезти обратным рейсом мачтовый лес. Капитан — солидный человек, судно надежное.

— У меня в наличии всего несколько фунтов.

— Для начала хватит.

— Очень хорошо. К кому я должен обратиться?

Он написал имя на клочке бумаги.

— Это женщина.

— Женщина?

— Да, женщина, и притом очень умная. Ее муж плавал капитаном и занимался торговлей. Он умер, съев слишком много селедки и перепив рейнвейна, и тогда она взяла дело в свои руки. Пойди к ней. Они приняла несколько мелких вкладов, примет и твой. Я уже говорил с ней.

— Как ее зовут?

— Делахей. Эмма Делахей.

Только выйдя на улицу, я вспомнил, что так и не узнал имени того седовласого человека.

Эмма Делахей жила в районе Саузуорк, и там же находилась ее контора. Это была красивая женщина лет сорока с большими темными глазами и ослепительно белой кожей.

За столом рядом с ней сидел человек, которого она представилакак мистера Дигби, своего бухгалтера, агента и помощника. Это был маленький человек с сухой, морщинистой кожей и блестящими птичьими глазками.

Она выдала мне квитанцию на полученные от меня деньги. Когда я сказал, что два фунта — это очень мало, она пожала плечами.

— Многие из нынешних богатеев начинали с меньших сумм, — сказала она и задумчиво на меня посмотрела. — Вы молоды. Не думаете сами отправиться на торговом судне?

— Пока не думал, но обязательно подумаю.

— Подумайте хорошенько, — сказала она. Разговаривая со мной, она внимательно изучала меня. — Это вы написали памфлет о Лекенби? — спросила она наконец.

— Я писал и о других.

— Вы сделали хорошее дело. У нас с ним до сих пор не было неприятностей, но уверена, что все впереди.

— Делахей, — сказал я, — у вас необычная фамилия.

У нее на лице ничего не отразилось, но глаза смотрели холодно.

— Фамилия Чантри тоже нечасто встречается. — Она вдруг нахмурилась. — Я слышала эту фамилию только раз... ее как-то упоминал мой муж. — Она наморщила лоб, силясь вспомнить. — Ах да, вспомнила! Так он называл человека, пропавшего в море. Велось даже расследование. Но, — махнула она рукой, — это было так давно!

Вернувшись в гостиницу, я узнал, что Джекоб Биннс уже ушел. Несколько месяцев после этого я его не видел. Не встречался мне и Рэйф Лекенби, хотя его имя время от времени всплывало в разговорах. Я жил спокойно, написал еще несколько небольших вещей и попробовал свои силы в драматургии, но без всякого успеха.

Я потихоньку наводил справки о Фергасе Макэскилле, но так ничего и не узнал. Возможно, он погиб на Гебридах или же был убит в бою.

Мое первое предприятие в морской торговле оказалось удачным — мой капитал утроился. Добавив еще два фунта, я распределил свои сбережения между двумя сделками, тем самым снизив степень риска.

Я был почти убежден, что Эмма Делахей — ирландка, но она сама не говорила об этом, и я не стал задавать ей вопросы: быть ирландцем в Англии в то время было небезопасно. Не дай Бог поползли бы слухи...

Таким образом, мое состояние понемножку росло, но зарабатывал я так мало, что еле-еле хватало на жизнь. Я одевался аккуратно, но не богато. Питался регулярно, а когда появлялись некоторые излишки, ходил в театр. Моя вторая попытка написать пьесу также кончилась провалом. Зато я продал две баллады: одну — о разбойнике с большой дороги, а другую — из пиратской жизни.

За это время я сильно изменился. Вырос на несколько дюймов — мой рост равнялся теперь шести футам, что немало для моего возраста. Волосы у меня — почти черные, глаза — с серым оттенком, кожа необычно смуглая, потому что по одной линии я происходил из рода черных ирландцев!

Я старался поддерживать навыки в искусстве фехтования — два-три раза в неделю тренировался с любым, кто соглашался скрестить со мной шпаги. С Тости Пэджетом мы частенько бились на дубинках. Обнаружилось, что он хорошо владеет этим оружием. Другим моим партнером стал крепкий парень по фамилии Джонсон — он был подмастерьем у каменщика. Мы провели немало отличных схваток. Словом, я постоянно оттачивал свое мастерство, ибо был уверен, что наступит час, когда оно мне очень понадобится.

Зная, что однажды мне придется скрестить клинки с Рэйфом Лекенби, я неустанно совершенствовал силу и гибкость своих членов. Как-то, когда я выходил из товарного склада Эммы Делахей, на меня напала шайка бандитов. Обошелся я с ними весьма круто: одному сломал челюсть ударом кулака, а другого ранил кинжалом.

То ли седовласый человек предупредил Лекенби, чтобы он не связывался со мной, не знаю, но я больше не видел его.

Шатаясь по речным пристаням, я вскоре завязал знакомства с моряками, морскими волками и с теми, кто имел с ними дело. И в том числе со служащими Русско-английской компании.

Я расспрашивал их о ходовых товарах в торговле с другими странами, так как именно в этой области намеревался нажить состояние, если удастся. Я услышал множество рассказов о набегах пиратов, о захвате галионов с сокровищами и всяких подобных вещах, но такие предприятия мне всегда казались слишком рискованными.

Торговля с Америкой, как мне объяснили, была наиболее надежным делом. Наслушавшись о дикарях, населяющих леса Америки, я думал, что не мешало бы закупить топоров, ножей, иголок, медных колокольчиков и одежды ярких расцветок.

В это время мне независимо от Эммы Делахей подвернулось небольшое самостоятельное дельце. Для судна, совершавшего рейсы в Балканские страны, я закупил партию вязаных и кожаных рукавиц, постельного белья и оправ для очков самого распространенного типа.

Благодаря этим хождениям по речным пристаням и беседам с моряками я собрал материал для короткого очерка под названием: «Краткий отчет о путешествии вдоль берегов Московии и о том, что там произошло». Прошло всего лишь несколько лет после возвращения Энтони Дженкинсона из Московии, и в Англии еще не угас интерес к этим землям. Одна из газет заплатила мне за очерк несколько шиллингов. В это время мое торговое предприятие принесло мне за несколько месяцев четырехкратную прибыль. Дело оказалось прибыльным. Получая то там, то сям небольшие доходы, я постепенно скопил круглую сумму.

Но я нисколько не чувствовал себя в Лондоне увереннее. Меня могли в любой момент изобличить как ирландца и принудить бежать из страны. Джекоб Биннс вдруг исчез — так же таинственно, как и появился. Меня это больше не удивляло. Я подозревал, что он масон. Правду сказать, о масонах я не знал ничего, кроме того, что они составляют тайное общество.

Мое воображение всегда занимали всяческие чудеса, странные происшествия и необыкновенные явления, и я жадно собирал сведения о них. Такие сверхъестественные происшествия имели место в октябре 1580 года и весной 1583 года. На небе проступали загадочные картины, а во время бури возникали зловещие знамения. Я много размышлял обо всем этом, иногда верил, иногда не верил, но всегда стремился объяснить то, что происходило.

Некоторые такие явления я описал в очерках и на каждом из них заработал по нескольку шиллингов. Один морской бродяга в таверне «Белый олень» рассказал мне свою историю, которую я тут же переработал и опубликовал под названием: «Истинное повествование об ужасных приключениях Ганса Годерика, потерпевшего кораблекрушение». От одного бродяги, побывавшего в испанском плену, я тоже почерпнул материал и, обработав его, написал один за другим два очерка под заголовком: «Рассказ о событиях, последовавших за жестоким убийством короля инков, и о спрятанных тогда сказочных сокровищах».

На другой день после опубликования последнего очерка я выходил из дома Эммы Делахей вместе с мистером Дигби, как вдруг мимо нас пробежала молодая девушка, — за ней гнались двое грубого вида мужчин. Они догнали ее в нескольких ярдах от нас и принялись избивать. Я тут же налетел на них и, схватив за плечи одного, отшвырнул его так, что он ударился о стену дома. Другой, оставив девушку, мгновенно обнажил шпагу и набросился на меня. Дело приняло нешуточный оборот — я едва успел отразить его удар и тут же проткнул ему руку, в которой он держал шпагу.

Он выронил шпагу, ругая меня самыми непристойными словами. В это время другой разбойник поднялся на ноги.

— Какой же ты дурак, что полез в драку! — вскричал он. — Теперь держись — наш хозяин покажет тебе, где раки зимуют.

— Так вы работаете на Лекенби? — поинтересовался я.

Они тут же притихли.

— Ну и что? — вместо ответа спросил один из них.

— Передайте ему, что лучше бы он нападал на мужчин, а не на женщин. А вам, если вы еще раз посмеете пристать к ней, я выпущу все кишки.

— Ха-ха! Тебе самому скоро перережут глотку. Теперь я знаю, кто ты такой, и передам кому следует, чтобы позаботились о тебе.

— Убирайтесь отсюда, живо! — велел я.

Они поплелись прочь. Один на ходу пытался перевязать раненую руку, из нее обильно текла кровь.

Мистер Дигби покачал головой.

— Молодой человек, — сказал он. — У тебя остался один выход — немедленно уезжай из Лондона. Эта девушка — проститутка, одна из тех, что платят дань Лекенби и ему подобным. Они не допустят вмешательства в свои дела.

— Если они захотят найти меня, они знают, где я живу, — спокойно возразил я. — Но у меня к вам вопрос, который я собирался задать Эмме Делахей: что слышно о «Доброй Катерине»?

— Она недавно вошла в порт и завтра поднимется по Темзе.

Вернувшись в таверну, я заказал мяса, сыра, хлеба и стакан вина и стал поджидать Тости Пэджета. Только он появился и подошел ко мне, как вслед за ним вошел другой человек. Высокий, стройный и сильный мужчина обвел цепким взглядом зал и направился ко мне.

— Вы Чантри? — спросил он угрожающим тоном.

— Да, я.

— Я прочитал ваши паршивые истории о кораблекрушениях и сокровищах. Все это сплошная ерунда и вранье, а вы сами — отъявленный лжец!

Мое первоначальное удивление сразу исчезло, его сменило полное спокойствие.

— А как ваше имя?

— Танкард, — ответил он, — капитан Чарльз Танкард.

— А, конечно, — сказал я. — Я давно поджидал вас. Почему вы так медлили — не потому ли, что боялись меня?

— Я? Боялся вас? — Он пришел в негодование. — Я Чарльз Танкард!

— Неужели? Я бы на вашем месте стыдился называть свое имя. Мне говорили, что вы наемный убийца и находитесь на службе у Рэйфа Лекенби... а может быть, и у других. Говорили также, что вы мастерски владеете шпагой. Не сомневаюсь, что вы явились убить меня и что вас послали ко мне ваши хозяева, чьи грязные поручения вы выполняете. Разве не так?

Он был взбешен, кровь ударила ему в голову. Этого я и добивался. Он пользовался славой опасного человека и, без сомнения, был таковым. Ярость, охватившая его, была ему не на пользу и могла толкнуть на безрассудство.

Он хотел что-то сказать, но я перебил его:

— Если вы собираетесь драться, так нечего откладывать. Ваше дыхание столь же смрадно, как отвратительны ваши манеры, и чем скорее мы с этим покончим, тем лучше! Здесь неподалеку двор, там вполне удобно скрестить шпаги. И поторопитесь, потому что ваши хозяева с нетерпением ждут отчета от своего пса, которого они послали на задание.

О, тут он совсем потерял голову от бешенства и ринулся к двери.

— Выходите же! — вскричал он. — С каким же наслаждением я проучу вас!

— Боюсь, недолго вам придется наслаждаться, — парировал я.

Тости в ужасе прошептал:

— Но это же Чарльз Танкард! На его счету дюжина убитых!

— Стало быть, тринадцатый поединок будет для него несчастливым, — спокойно сказал я.

Ведь ради такой минуты я и тренировался столько времени! И она наконец наступила! Но хорошо ли я подготовлен? Или мне суждено умереть от клинка, который уже многим принес смерть?

— Да, наступил решающий момент.

Освещение во дворе гостиницы было неважное. Ночная тьма окутала город, только на небе светились звезды да падал свет из ближайших окон. Но и этого было достаточно.

Почва под ногами для дуэли была неблагоприятна. Двор был вымощен грубо отесанными каменными плитами, на них немудрено споткнуться. Надо быть очень осторожным.

Чарльз Танкард прошел в глубину двора и повернулся ко мне лицом — сверкнула обнаженная шпага. Это был красивый, хотя и потрепанный жизнью мужчина, безусловно, отъявленный мерзавец. Но сейчас все это уже не имело никакого значения. Я бросил жребий.

Глава 22

Было прохладно. Пахло свежим сеном и конским навозом. В углу двора стояла телега, груженная бочками. Несколько человек вышли из таверны во двор, держа в руках стаканы с выпивкой, в предвкушении редкого зрелища.

Танкард взмахнул шпагой — лезвие со свистом рассекло воздух. Видно, он хотел таким образом нагнать на меня страху. Он был на дюйм-два выше меня, и это давало ему некоторое преимущество. Мы не стали мерить длину своих клинков — каждый будет драться той шпагой, что у него при себе. По меньшей мере трое из тех, что вышли из зала посмотреть на дуэль, были головорезы из шайки Лекенби; нужно было все время помнить об этом и не поворачиваться к ним спиной.

Неожиданно обнаружил незаурядное мужество Тости.

— Не беспокойся, я буду стоять у тебя за спиной, — сказал он, — но будь осторожен!

Как ни странно, я совсем не волновался. Мне приходилось уже несколько раз драться всерьез, однако такой дуэли, как эта, у меня не было. Мои учителя, правда, предвидели и такой случай. Танкард ничего или почти ничего не знал обо мне. Моя тактика должна была состоять в том, чтобы убедить его, будто я плохо владею шпагой, чтобы он потерял бдительность.

Мы скрестили шпаги. Танкард посмотрел на меня с ухмылкой и воскликнул:

— Какая жалость! Умереть таким молодым!

— Молодым? Вы вовсе не кажетесь мне таким уж молодым, Танкард. Но все равно мне жаль вас. Впрочем, лучше вам умереть от шпаги, чем на виселице.

Он сделал ложный выпад. Я намеренно неуклюже парировал его удар, затем отступил на шаг, будто бы в растерянности. Он уверенно перешел в атаку, и я сразу увидел, что передо мной в самом деле сильный противник с прекрасной техникой. Он описал полукруг острием своей шпаги и сделал стремительный выпад, целясь мне в пах. Я с трудом парировал его удар, чуть-чуть не опоздав. Он снова сделал стремительный выпад, и я снова с трудом отвел его клинок.

После очередного выпада он отступил, подняв острие своей шпаги вверх.

— Сейчас я убью вас, — сказал он холодно. — Пожалуй, это даже слишком легко!

По толпе зрителей пронесся приглушенный шепот. Они стояли, окружив нас кольцом, время от времени под нашим натиском отступая назад.

Танкард как молния ринулся вперед, но при этом нога его оскользнулась на комке грязи, и на мгновение он открылся. Острие моей шпаги с легкостью могло пронзить ему горло. Но вместо этого я быстро отступил и позволил ему снова встать в позицию.

— Вы весьма великодушны, — сказал он с удивлением.

— Я джентльмен, капитан. Я убью вас, но до простого убийства не унижусь.

— Ха! Ей-богу, вы заставляете меня сожалеть о том, что я должен сделать!

— Капитан, если хотите отказаться, вы можете это сделать!

Он рассмеялся.

— И покинуть Лондон? Нет, я не могу этого сделать. Я уважаю вас, Чантри, но должен довести начатое до конца!

Он снова перешел в наступление, рассчитывая быстренько со мной покончить, но я парировал все его выпады. К этому времени я уже разобрался в его манере вести бой — чему научил меня в свое время Фергас Макэскилл. Танкард фехтовал в духе английской школы с некоторыми вариациями, заимствованными на континенте. Но я видел, что, привыкнув к легким победам, он утратил осторожность, стал самоуверен и дерзок. Он намеревался убить меня, убить скорейшим путем. Он легко двигался, пытаясь провести классический удар в грудь, иногда называемый «бандеролью». Этот красивый прием всегда производит впечатление на зрителей, но в нем есть один недостаток — он открывает предплечье.

В схватке с противником, прошедшим выучку у Кори и Макэскилла, применять этот прием опасно. Мой контрвыпад был молниеносен — мне не пришлось размышлять ни секунды: прием был настолько отработан, что я нанес удар автоматически. Острие моей шпаги вонзилось в его предплечье и через плечо врезалось в грудь. Танкард отшатнулся, а я сразу же вернулся в исходную позицию. Из раны струилась кровь, на груди расплывалось кровавое пятно. Мой клинок проник неглубоко, но все же ранил его серьезно.

Танкард еле удержался на ногах, ухватившись левой рукой за колесо стоявшей неподалеку телеги. И так и замер, опустив шпагу, которую все еще крепко держал в раненой руке. Кровь стекала на лезвие шпаги.

Я опустил свой клинок, следя краем глаза за тем, что делают его приятели. За моей спиной стоял Тости — он был тоже готов к бою.

— Черт побери, — прохрипел Танкард, — глупо было применять с вами этот прием!

— Прием красивый, капитан, но рискованный. Будем считать, что на этом покончено?

— Я намеревался убить вас.

— Разумеется. — Я вытер лезвие своей шпаги. — Но, видимо, в другой раз?

Повернувшись, я пошел к двери гостиницы. Ко мне кинулся какой-то человек. Это был Джон, слуга седовласого господина, у которого я был в гостях. Наши глаза встретились, он слегка улыбнулся — не дружеской, но почтительной улыбкой.

— Вы правильно сделали, что предупредили меня тогда, — сказал он тихо. — Вы очень сильный дуэлянт.

— У вас поручение ко мне? — спросил я, удивленный тем, что вижу его здесь.

— Я должен был доставить весть о вашей смерти, — сказал он уже безо всякой улыбки.

— Я могу поставить вам выпивку, — сказал я, — потому что, когда вы вернетесь к своему хозяину, вас ждет не слишком любезная встреча.

— Спасибо, — ответил он, — как-нибудь в другой раз.

Он было уже ушел, но неожиданно вернулся.

— Вы отлично дрались, — сказал он, — но послушайте моего совета. Предполагалось, что с вами будет покончено на этой дуэли, но раз этого не случилось, теперь они просто убьют вас без всякой дуэли. Вы должны немедленно бежать, иначе вас настигнет смерть.

Он ушел, а я вместе с Пэджетом вошел в гостиницу. После трудного поединка у меня пересохло в горле, хотелось глотнуть эля, но он не доставил мне удовольствия. Я подтвердил свое искусство, но совсем не желал таких последствий.

Мои мысли обратились к «Доброй Катерине». Встала ли она у причала? Как обстоят дела с моим вкладом?

Я вернулся к мыслям о дуэли. Шпага проткнула Танкарду предплечье и вонзилась ему в грудь, хотя и неглубоко. Он скоро поправится.

В своей комнате я еще раз вытер лезвие шпаги и опустился в кресло. Я прошел серьезное испытание и одержал победу, но в моей душе не было радости. Я вдруг почувствовал, как я одинок!

Чего же я достиг за время своей жизни в Лондоне? Моя комната — это лишь место, где я спал и держал свои немудреные пожитки. Я заработал несколько фунтов, приобрел кое-какие знания. Но, кроме Тости, у меня нет друзей. Эмма Делахей и мистер Дигби — всего лишь деловые партнеры, им нет дела до меня, они не испытывают никакого личного интереса ко мне. Я по-прежнему совершенно одинок. Моя жизнь пуста. У меня нет ни тепла родного очага, ни любви женщины, и кажется, мне не суждено это испытать. Был у меня сильный и надежный друг Фергас, но где он сейчас? Я мог бы вернуться, но куда? У меня нет ничего, что влекло бы меня в Ирландию, как нет ничего и здесь, в Лондоне.

Мне хотелось иметь собственный дом в Ирландии. Хотелось вернуться к родным берегам, и еще я жаждал любви. Я одинок. Надо отправиться на судно, в груз которого вложены мои деньги, и самому заняться торговлей. Как только мне удастся скопить небольшой капитал, я уеду на родину и найду себе там девушку-ирландку.

Таков был ход моих мыслей. Жизнь в Лондоне подарила мне время, я вырос и многому научился. Теперь мне больше нечего было здесь делать. Меня гнал не страх, победа над Танкардом придала мне уверенности. Но к чему оставаться здесь, ведь мои враги наверняка будут повторять попытки лишить меня жизни? Я знал, что они меня боятся, я уже однажды разоблачил их и могу сделать это еще раз. Я не зависел от них, и они не могли предугадать моих действий. И тут меня вдруг осенило — я придумал, что сделать напоследок.

Перед тем как исчезнуть из Лондона, я напишу памфлет и окончательно уничтожу Рэйфа Лекенби.

Но почему я так стремлюсь его уничтожить? Потому ли, что он одолел меня в той давнишней дуэли? Или же потому, что он мой заклятый враг и обещал убить меня?

Двух причин вполне достаточно, уверял я себя. И все же не только это было главное. Лекенби был воплощением зла, и хотя я сомневался, что ему удастся осуществить свой далеко идущий замысел, это все же было не исключено.

По-видимому, о его планах знаю только я. И, стало быть, только я мог им воспрепятствовать, во всяком случае попытаться это сделать. Моя осведомленность превратится в страшное оружие против него. Как ни странно, я не считал, что Чарльза Танкарда натравил на меня он, — скорее это дело рук того седовласого господина, хозяина Джона. Рэйф Лекенби, конечно, не отказался бы от удовольствия убить меня собственноручно.

Я вспомнил девушку, которую спас несколько часов тому назад. Сколько женщин подвергались избиениям, истязаниям и фактически содержались в рабстве у Рэйфа Лекенби и тех, кому он покровительствовал!

Однако надо же кому-то выступить против сил зла! Лекенби утверждает, будто мои разоблачения только прибавили ему популярности. И действительно, так оно и есть. Но очевидно и другое — они посеяли семена беспокойства во многих умах, в том числе и в умах официальных лиц. Не секрет, что подобная личность представляет опасность для всех. О какой безопасности можно говорить, когда воры и разбойники живут себе припеваючи на свободе и навязывают свою волю мирным гражданам?

Я долго лежал на кровати, закинув руки за голову, и размышлял о том, что предпринять и как написать мой последний очерк.

Просто заклеймить Лекенби последними словами было недостаточно — я должен подкрепить свои обвинения аргументами, фактами, назвать имена, даты и место, где произошло то или другое событие. Этим часто пренебрегают, но в данном случае без этого нельзя обойтись. Я понимал, что другой возможности у меня не будет.

Я должен был также подумать и о своей карьере. Я прожил в Лондоне уже довольно долго, но добился немногого. В мои годы становятся капитанами судов, командуют полками, активно занимаются политикой. Чарльз Денвер в восемнадцать лет был избран в парламент. У меня не было никакой протекции, и, стало быть, я должен был сам пробивать себе дорогу в жизни. Но время круто менялось, и представители йоменов и низших классов добивались высоких постов только благодаря собственной энергии.

Я мысленно подбил бабки. Мои мелкие вклады в торговлю все, за одним-единственным исключением, принесли доход. Самое крупное вложение я сделал в «Добрую Катерину», которая сейчас должна была подойти к причалу на Темзе. Подсчитав все свои накопления, я получил кругленькую сумму. За короткий срок я сумел накопить больше двадцати пяти фунтов, в то время как трудолюбивый драматург зарабатывал не больше тридцати фунтов в год. И это не считая того, что я вложил в «Добрую Катерину».

Я тщательно продумал, что нужно закупить для будущих рейсов. Теперь я знал основные предметы заморской торговли; знал, где следует покупать яркие ткани, медные колокольчики и ножи, где все это стоит дешевле.

Наконец я заснул, с трудом поборов охватившее меня возбуждение. Я был полон энергии и готовности встретить завтрашний день. Пробудившись на рассвете, я решил покончить с одиночеством и завести друзей. Ибо, если вдруг наступит тяжелая полоса, мне не с кем будет даже поговорить, тогда как у Рэйфа Лекенби десятки приятелей.

Как только я вышел на улицу, ко мне подошел Пэджет.

— Слушай, в Лондоне только о тебе и говорят, — сказал он.

— Обо мне?

— О твоей победе над капитаном Танкардом. Его боялись как огня, и у него было множество врагов. На всех произвело большое впечатление твое великодушное обращение с ним.

— Я дрался за свою жизнь.

— Не важно, так или иначе, весь Лондон говорит о тебе, и вон тот человек ждет тебя.

Это был слуга в ливрее — он сидел в зале за стаканом эля. Когда я вошел, он встал и обратился ко мне.

— Я от сэра Джорджа Клиффорда, герцога Камберлендского, — заявил он. — Мне велено проводить вас к нему. Он хочет поговорить с вами.

Но подвез он меня не в величественный замок, а к речной пристани, где Клиффорд снаряжал свое судно «Элизабет Бонавентюр». Он окинул меня быстрым взглядом:

— Это вы одержали победу над Танкардом?

— Да, я.

— Вы знакомы с мореходным делом?

— Знаю кое-что о малых судах. Я с Гебридских островов.

— Ну что ж, уроженцы Гебрид — хорошие мореходы. Не желаете ли служить у меня? Ходят слухи, что испанцы снаряжают против нас большую армаду.

— Я знаю.

Он пытливо взглянул на меня:

— Что именно вы знаете?

— Что Испания снаряжает свыше сотни кораблей. Некоторые из них стоят в порту Кадис. Набирают тысячи рекрутов, заготовлено более тысячи медных пушек со всеми припасами.

— Каким образом это стало вам известно? Конечно, идут разговоры, но все же...

— Я вкладываю небольшие суммы в заморскую торговлю и стараюсь быть в курсе того, что происходит на море. Я собираюсь отправиться с торговым судном в Америку и потому потратил немало времени на разговоры с моряками и рыбаками на побережье. А там не бывает тайн.

— Хотите служить под моим началом? Англия нуждается в каждом человеке. — Он помолчал. — А мне нужны смелые люди. Когда армада будет разгромлена — а мы, конечно, разгромим испанцев, — я намереваюсь отправиться в Вест-Индию, в воды испанских колоний.

— Для меня будет большой честью служить под вашим командованием в любой роли, если только она совместима с обязанностями джентльмена.

— Сможете ли вы командовать захваченным судном, если выпадет такой случай?

— Смогу.

— Прекрасно! Тогда собирайте все необходимое в дорогу и приходите сюда. И учтите, — резко сказал он, — больше никаких дуэлей. Ее королевское величество не одобряет таких вещей. — Потом он довольно дружелюбно улыбнулся: — Хотя, признаться, жаль, что мне не довелось видеть эту дуэль! — Тут он переменил тему: — Вы, кажется, написали несколько памфлетов?

— Да, написал.

— Тогда держите уши и глаза открытыми. Когда эта кампания завершится, мне бы хотелось, чтобы ее история была изложена на бумаге. Я должен буду представить отчет королеве, но я хочу большего: я хочу иметь историю моего корабля, которая распространялась бы по городу в печатном виде.

— С большим удовольствием.

И действительно, я с радостью взялся бы за это поручение. Я никогда еще не описывал сражений и, возможно, впервые опишу битву, в которой буду не только свидетелем, но и участником. Но пока мне следует разобраться в своих обязанностях и научиться командовать. Выучиться мореходному делу как можно лучше мне будет, несомненно, полезно.

Я поспешил вернуться в свою гостиницу, чтобы продумать дальнейшие действия. Мне потребуются пистолеты, кое-какая одежда для морского путешествия, книги для чтения и прежде всего понадобится помощь какого-нибудь старого морского волка, который расскажет мне про морские сражения.

Когда я сошел вниз, меня встретил Тости.

— Ну, ты приобрел покровителя? — спросил он.

— Покровителя? — удивился я и рассмеялся. — Нет, вовсе нет. В покровителях нуждаются поэты и драматурги, а не простые писаки. Нет, я иду на войну с испанцами.

Я объяснил Тости, что мне требуется, и он пошел со мной в лавку, где я купил пару превосходных пистолетов и приклад к ним.

Последующие несколько дней я был очень занят, но тем не менее выбрал время и написал заключительный памфлет о Рэйфе Лекенби.

Не будучи писателем-профессионалом, я выжал все, что мог, из своих воспоминаний. Я перенес действие в неведомую древнюю страну, но все детали так явственно совпадали с нашей действительностью, что каждый читатель неминуемо должен был догадаться, что имеется в виду. Я озаглавил свой опус так: «Правдивое повествование о том, как искусный преступник стал лордом». Хотя я описывал вроде бы далекое прошлое в далекой стране, я нарисовал настолько реалистичную картину, что читатель должен был безошибочно узнать в главном персонаже Рэйфа Лекенби. Я рассказал о его намерениях стать главарем преступного мира и главным распорядителем борделей. Затем я почти дословно воспроизвел слова Рэйфа, как сначала его посвятят в рыцарское достоинство, а затем сделают лордом. В заключение я изобразил Лекенби-триумфатора, сказочно богатого, неудержимо рвущегося к власти и забравшего такую силу, что даже верховный правитель не может с ним совладать.

Одновременно я с неослабной энергией готовился к предстоящему морскому походу. Это дело было новым для меня, но я быстро прикинул, что мне потребуется, я многому научился, расспрашивая людей и наблюдая за работой других. Я руководил погрузкой на судно воды, провианта, запасных парусов, смотрел, как укладывают порох и ядра, и всеми силами старался быть полезным. Клиффорд сказал, что нуждается в смелых людях, но не менее нужны и полезные люди.

Мы вышли в море в сопровождении других кораблей, названий которых я сейчас уже не помню. Жизнь в море протекала очень суматошно. Известно было только, что к берегам Англии приближается армада испанцев. Мои осведомители с берегов Темзы получали информацию от рыбаков и матросов каботажных судов, а также судов, совершавших постоянные рейсы через Ла-Манш. Многие из них продолжали плавать, невзирая на войну или угрозу войны.

Быстроходные парусные суда неустанно сновали взад и вперед через Ла-Манш. Часть из них не брезговала контрабандой или иной незаконной работенкой. Власти многое узнавали, внедрив в команды этих судов своих людей. Насколько мне известно, так поступал и Дрейк.

«Бонавентюр» имела хорошие ходовые качества и доказала это за те недели, что мы бороздили воды Ла-Манша, иногда доходя до берегов Бретани. Но ни разу нам так и не удалось увидеть паруса испанских кораблей.

Мы вернулись в лондонский порт пополнить припасы. Говорили, что теперь командование кораблем возьмет на себя сэр Джон Хокинс.

Мы бросили якорь в порту, и я сошел на берег, собираясь встретиться с Эммой Делахей.

— А, это вы! — воскликнула она, взглянув на меня, когда я вошел в ее контору. — Значит, вы еще ничего не знаете?

— А что я должен был знать?

— Что выдан ордер на ваш арест. Вы кого-то там оскорбили.

Ордер на мой арест? Я похолодел. Этого я боялся больше всего. Как только я окажусь в тюрьме, они сразу же тем или иным способом узнают, кто я такой, и тогда мне не миновать смерти. Меня убьют либо люди королевы, либо наемники Лекенби и его покровителя.

Насколько я могу довериться Эмме Делахей? Но выбора у меня не было. Я быстро смекнул, как мне поступить.

— Как обстоят дела на «Доброй Катерине»?

— Она стоит на якоре, разгрузилась и принимает новый груз.

— А что с моими вложениями?

— Вот бухгалтерская книга. Вам причитается пятьдесят пять фунтов.

— Ваш капитан сделал хороший оборот. Когда судно отходит снова?

— На этой неделе. — Она переложила какие-то бумаги на своем столе. — На борту есть место для вас, если вы пожелаете отправиться на нем. Так будет безопаснее, Тэттон, — заметила она, помолчав и впервые назвав меня по имени. — Если вы хотите сделать новое вложение, — продолжила она, — отправляйтесь на моем судне, заодно поучитесь торговать на собственный страх и риск.

Разумный человек не теряет времени зря.

— Иду, — сказал я решительно.

— Вам надлежит прибыть на борт к следующему воскресенью. Будьте осторожны.

Да уж постараюсь!

Глава 23

Что же мне теперь делать? Люди королевы намереваются арестовать меня по обвинению, состряпанному, без сомнения, покровителем Лекенби. Или, может быть, они уже установили, кто я такой в действительности? Со всех сторон мне угрожала опасность.

Я не считал возможным оставить службу у сэра Джорджа Клиффорда, не объяснившись, это было бы непорядочно, но и оставаться у него при том, что выдан ордер на мой арест, значило бы напрашиваться на неприятности. Я направился прямо к нему.

Сэр Джордж Клиффорд принял меня сразу же. Когда я вошел, он сидел в кресле.

— Если вы попросили принять вас в такое время, — сказал он, — у вас, видимо, срочное дело. В чем оно состоит?

Рискуя, что он тут же сам арестует меня, если мое преступление, в чем бы оно ни состояло, покажется ему серьезным, я изложил обстоятельства дела. Рассказал об опубликованных мною очерках и памфлетах и о том, что подписан ордер на мой арест. Разумеется, я ничего не сказал о своем ирландском происхождении, даже ему я не мог довериться полностью.

Я мало знал этого человека. Он был сторонником королевы, но вел бурный, безрассудный образ жизни, и у него были свои незадачи и трудности.

Он внимательно выслушал меня.

— Они не осмелятся арестовать вас, пока вы у меня на службе, — сказал он, немного подумав, — и, без сомнения, со мной вы были бы в большей безопасности. Если, конечно, вы хотите уйти, я не стану вас задерживать. Однако я посоветовал бы вам еще некоторое время остаться на службе у меня. Вы говорили о своем намерении разбогатеть на заморской торговле. Я тоже хотел бы разбогатеть, но, поверьте, Чантри, стоит нам захватить хотя бы одно испанское судно, и мы все разбогатеем. Я, как и всякий другой, нуждаюсь в средствах, и мы непременно захватим какое-нибудь судно.

Я понимал, что от решения, которое я должен сейчас принять, будет зависеть вся моя дальнейшая жизнь. Как часто малейший каприз судьбы меняет весь ход нашей жизни! Как часто самое простое решение повернуть направо или налево, выйдя на порог дома, оказывается роковым! Повернешь направо — и попадешь в логово зла, повернешь налево — и ты в царстве света и добра.

Я в своей жизни всегда выбирал прямой путь. Я дал слово сэру Клиффорду служить у него, и слово мое непреложно.

— Сэр Джордж, — сказал я, — я не могу допустить, чтобы меня арестовали. Я хочу служить у вас, хочу в этот трудный час служить Англии. Арест для меня был бы фатальным. — Я запнулся, не зная, как объяснить, почему арест так для меня фатален. Наконец я нашел подходящий аргумент: — Я убежден, что меня хотят арестовать для того, чтобы убить. Как только я окажусь в тюрьме безоружным, со мной расправятся наемники Лекенби.

— Не бойтесь. Вы уйдете на моем корабле, и никто не доберется до вас, а тем временем я походатайствую за вас у королевы. Послушайте, Чантри... У меня в команде разные люди, но большинство из них служит ради денег или ради того, чтобы заслужить мою благосклонность и продвинуться по службе. Есть и просто прихлебатели, озабоченные своей карьерой. С другой стороны, есть опытные воины, неоднократно доказывавшие свое мужество и силу. Но ни один из них не обладает такой быстрой сметкой, как вы. За короткое время, что вы служите у меня, вы разобрались во многих проблемах и успешно разрешили их. Вы сразу овладели тайнами корабельного дела и искусства комплектования грузов. Какую бы задачу я ни ставил перед вами, я мог уже к ней не возвращаться, потому что вы решили ее самостоятельно. Вы стали моей правой рукой, и я уже назвал ваше имя сэру Джону Хокинсу, который, возможно, примет командование этим кораблем.

— Это в самом деле не слухи?

— Да! Королева хочет, чтобы я был при ней, хотя я предпочел бы уйти в море. По крайней мере еще на один рейс. — Он вдруг испытующе взглянул на меня и оглянулся, нет ли кого поблизости. — Чантри, я открою вам одно обстоятельство, только вам, потому что хочу, чтобы вы остались у меня. Я получил сведения... совершенно секретные... о том, что в наши воды направляется большое испанское судно с сокровищем в трюме. Я надеюсь захватить это судно. — Он взял бутылку с вином, налил два стакана и один пододвинул мне. — Чантри, скажу вам даже больше. У меня есть друг-ирландец... О, не смотрите на меня с таким удивлением! Да, у меня есть друг-ирландец, который в настоящее время служит в испанской армии. Так вот, сведения получены от него. У нас много проблем с Ирландией. Многие ирландцы готовы смести Англию с лица земли. Но — и это очень важно! — они абсолютно не желают, чтобы это вместо них сделал кто-нибудь другой. Как сказал мне один ирландец, «англичане — враги, но они наши враги. В этой вражде нам не нужны союзники». Забавно, правда? Этот человек пользуется полным моим доверием. Сведения о судне я получил от него.

— Когда оно появится?

Он пожал плечами:

— Не знаю. Мне только известно, что оно должно прийти и мы должны быть наготове.

— Вы получите дополнительные сведения?

— Возможно, но сомневаюсь. Подобные сведения трудно передавать. Может быть, вам с вашими знакомствами на речных пристанях удастся что-то услышать? Но чем меньше об этом разговоров, тем лучше. Учтите, что я вынужден остерегаться не только испанцев, но многих наших людей, которые не прочь сами подобрать лакомый плод, готовый упасть с дерева. У меня хороший корабль, но я не Дрейк, не Фробишер и не...

— Но Хокинсу вы, пожалуй, не уступите.

Он улыбнулся:

— Возможно, но даже и он пока ничего об этом не знает.

— Я остаюсь с вами, сэр Джордж.

— Прекрасно! — Он протянул мне руку. — Заканчивайте свои дела и возвращайтесь. Мы должны, не задерживаясь, снова выйти в море.

Я сменил свою шляпу с плюмажем на плоский берет и темный капюшон. Затем, вооружившись шпагой, кинжалом и парой пистолетов, сошел на берег и направился в контору Эммы Делахей.

Я быстро договорился с ней о своих делах и оставил на шестьдесят фунтов товаров.

— Поступайте с ними как найдете нужным. Я вернусь, когда кампания завершится. Если мое возвращение затянется, распорядитесь моим капиталом в моих интересах и положите прибыль на мой счет. Рано или поздно я непременно вернусь.

Сейчас меня удивляют мои собственные слова. Какое смутное предчувствие беды побудило меня сказать именно так? Казалось, я только проявляю предусмотрительность, и, конечно, мне и в голову не приходило, что произойдет столько событий, прежде чем я снова переступлю порог конторы Эммы Делахей.

«Элизабет Бонавентюр» снова вышла в море.

Дул попутный ветер, и мы на полных парусах стремительно неслись к берегам Франции. У нас были сведения, что там видели несколько испанских судов, направлявшихся в сторону Англии. Но мы их не обнаружили, и сэр Джордж распорядился сменить курс на юг, к Азорским островам, надеясь там найти добычу.

Сэр Джордж владел обширными поместьями, но был постоянно обременен долгами. Богатые трофеи помогли бы ему расплатиться с долгами, которые накопились у него из-за его расточительства. Вместе с возрастом к нему пришла рассудительность, и он намеревался восстановить свое состояние. Судно, груженное сокровищами и шедшее из Вест-Индии или от берегов Америки, решило бы все его проблемы.

Мы находились в море уже около десяти дней, когда как-то на рассвете я услышал крик впередсмотрящего:

— Судно!

— Где?

— Три румба слева по борту!

Наш корабль сделал поворот, и мы легли на другой курс, направляясь к «испанцу». Красивое судно с высокими бортами, испанский галион, по-видимому, шло из Вест-Индии.

Палубы освободили, зарядили пушки, и, подойдя к испанскому талиону, мы дали бортовой залп. Ядра срезали фок-мачту и оторвали кусок бушприта. Сэр Джордж знаком подозвал меня:

— Вы пойдете с абордажной командой. Как только захватите судно, немедленно произведите необходимый ремонт, а затем присоединитесь к нам.

Суда столкнулись бортами. Абордажная команда, держась за снасти, изготовилась к атаке. На палубе «испанца» толпились матросы. Наш бортовой залп нанес судну серьезные повреждения, и офицеры, находившиеся на юте, потеряли возможность управлять боем.

Матросы из абордажной команды разом, как один человек, перескочили на палубу вражеского корабля. Разгорелась короткая яростная схватка. На меня напал испанец с кортиком. Я проткнул его шпагой и сразу вслед за тем разрядил пистолет в другого. На меня бросились еще двое, но одного убил один из наших матросов — крепкий парень из Йоркшира, а со вторым управился я сам. Испанцы отступили. В их рядах началось замешательство: там, где сражались, по-видимому, баски, сопротивление совсем ослабло.

Человек десять басков держались вместе. Внезапно все они бросили оружие и сдались. Один из них, высокий белокурый парень с великолепным торсом, отдал мне свою шпагу.

— Капитан, — сказал он, — нас насильно завербовали. Никто из нас не хотел сражаться.

— Тогда ступайте к мачте и, если увидите, что ее можно починить, займитесь ремонтом. Если нет — спилите. Будете нам помогать — получите свободу.

Баски побежали к мачте. Сражение уже почти закончилось, только несколько упрямцев отказывались сдать свои шпаги. Мне было жаль убивать воинов, и я старался убедить их сдаться.

На юте стоял капитан галиона. У его ног лежали два трупа: один, по-видимому, штурман, другой — помощник капитана, хотя я плохо разбираюсь в порядках на испанских судах.

Капитану было не больше шестнадцати лет. Он, вероятно, занимал свой пост в силу знатности своей семьи. В этих случаях капитану обычно придают тщательно подобранных помощников, которые и несут на себе все бремя службы. Оба помощника были убиты, и вот юный офицер остался один. Красивый юноша стоял, гордо выпрямившись, бледный, но бесстрашный.

— Вы взяли штурмом мое судно, — сказал он, смотря на меня с удивлением. По-видимому, он еще не оправился от шока: наш бортовой залп оказался весьма впечатляющим. — Это был мой первый бой.

— И мой тоже, — ответил я. — Если вы обещаете не устраивать неприятностей, я пощажу вас.

— Разумеется, даю слово.

— Капитан, — раздался голос Уилси, матроса из моей команды, — смотрите!

В нашу сторону шли четыре корабля. Пока они были еще довольно далеко. После того как мы взяли на абордаж испанский галион, мы разошлись с «Бонавентюр», и теперь она виднелась где-то на горизонте. Испанские суда отрезали нас от нашего корабля.

— Уилси, — распорядился я, — отправьте пленных в трюм, кроме тех, что чинят мачту, и приготовьте пушки к бою.

Я снова взглянул на приближающиеся испанские суда и затем на наш корабль.

— Велите Бруксу поднять оставшиеся паруса.

Я мало что понимал в управлении кораблем, едва ли больше, чем мой предшественник молодой кабальеро. Сэр Джордж вряд ли намеревался оставить меня в роли капитана. Он, несомненно, предполагал сам взойти на борт захваченного корабля.

Приказав отправить молодого испанца в трюм, я велел очистить палубу от обломков рангоута и уходить от испанских кораблей. Но уходить от них — значило уходить и от «Бонавентюр», но иного пути у нас не было.

Я спустился вниз в роскошно обставленную кают-компанию. В кресле, бессильно откинувшись на спинку, сидел безутешный молодой испанец.

— Не отчаивайтесь, — сказал я ему. — С вами будут обращаться как с джентльменом.

— Но я допустил такую оплошность!

— Одна оплошность — это еще не вся жизнь, а кроме того, никакой оплошности вы не допустили. Оставайтесь здесь, я должен выйти на палубу.

Со сломанной мачтой и поврежденным рангоутом мы едва ли могли уйти от преследования. До наступления темноты оставалось еще несколько часов.

Когда я поднялся на палубу, ко мне подошел Брукс.

— Капитан, положение тяжелое. Без фок-мачты и с поврежденным рангоутом невозможно управлять судном. — Он взглянул за корму. — Они догонятнас, прежде чем мы поднимем хоть какие-то паруса.

— А пушки?

— Шесть пушек выведены из строя.

— Сколько у нас людей?

— Потерь нет. На борту двадцать два человека, кое у кого легкие ранения и царапины. Ничего серьезного. — Лицо его выражало смятение. — Шансов на спасение нет, капитан. Они настигнут нас через час, самое большее через два.

Мысли у меня в голове бешено кружились, я искал выход. Если матросов возьмут в плен, они останутся там надолго, без больших надежд на бегство или выкуп. То же предстоит и мне, но судьба экипажа на моей совести.

Наше судно медленно двигалось вперед. Море было спокойно, ветер попутный.

— Скажите, Брукс, что вы предпочли бы: оказаться в плену или попытаться добраться до берегов Англии в шлюпке?

— В шлюпке? — Выражение его лица изменилось как по волшебству. К нему вернулась обычная живость. — Вы думаете... прямо сейчас? Они не пойдут за нами и... надо попробовать, капитан. Я поговорю с командой. Надо попытаться.

— Тогда, Брукс, договорились. Возьмите провиант и воду. Спустите шлюпку с другого борта, чтобы испанцы не видели вас. Возьмите оружие, но, если они пойдут за вами, не сопротивляйтесь, а я постараюсь помочь вам чем смогу. Но, кажется, у вас есть шанс уйти.

Он побежал к матросам, а я вернулся к испанцу. Я довольно хорошо говорил по-испански: когда был мальчишкой, испанские контрабандисты нередко посещали берега Ирландии и их капитаны захаживали в дом моего отца.

— Как ваше имя, капитан? — спросил я.

— Дон Винсенте Увальде и Падилла.

— Меня зовут Тэттон Чантри. Дон Винсенте, вы потеряли свое судно. Хотели бы вы снова вернуть его себе?

В его глазах зажегся луч надежды.

— Вернуть? Каким образом?

— Я готов положиться на вашу честь, дон Винсенте. Я верну вам ваше судно, если вы, в свою очередь, дадите слово чести не преследовать мою команду и дадите ей возможность уйти на шлюпке.

Он долго смотрел на меня, обдумывая мое предложение.

— Мое судно повреждено, — сказал он наконец, — вероятно, сильно повреждено. Вам предстоит плен, а вы думаете о своей команде.

— Мы можем остаться и дать бой, дон Винсенте. Можем его проиграть. На помощь к нам могут прийти другие наши суда. — По правде говоря, множественное число в данном случае мало соответствовало действительности. — Но могут и не прийти. Я хочу спасти команду.

— А вы сами, капитан Чантри?

— Я сдамся вам лично, вам, испанскому идальго.

Он улыбнулся:

— Ах, капитан! Хитрый ход! Мне представляется возможность выглядеть победителем, ваша команда будет спасена, а вы станете моим пленником, положившись на мою честь, не так ли?

— Совершенно верно.

— Далеко ли наши корабли?

— Очень близко.

Он рассмеялся, вполне довольный таким решением.

— О, превосходно! Прекрасно! Я запомню это, капитан! — Он на минуту задумался. — На мачте корабля поднят английский флаг? Думаю, лучше спустить его, чтобы наши суда не открыли огонь.

— Разумеется, — согласился я. — Так я могу рассчитывать на ваше слово?

— Да, капитан, можете.

Выйдя на палубу, я прежде всего посмотрел по правому борту. Шлюпка с матросами шла на всех парусах и была уже в нескольких сотнях ярдов. Потом я перевел взгляд на испанские суда. Им понадобится еще по крайней мере полчаса, чтобы добраться сюда. К тому времени шлюпка скроется из виду.

Повернувшись, я посмотрел на дона Винсенте. Он уже открыл люк и выпустил из трюма своих матросов. Они вышли на палубу.

С минуту он смотрел на меня холодным и испытующим взглядом, однако ничто больше не могло мне помочь. Отныне я был его пленником.

Глава 24

Да, я действительно стал пленником, но ни с одним пленником не обращались так хорошо, как со мной. Не знаю, какое положение занимал в обществе дон Винсенте, но он явно пользовался большим влиянием. Его решение относительно моей судьбы осталось в силе. Своим соотечественникам он объяснил, что судно получило в бою тяжкие повреждения, что мы захватили его, но он договорился со мной, что я возвращаю галион и сдаюсь в плен при условии, что он отпустит моих матросов.

Испанские офицеры приняли меня как равного и с самого начала обращались со мной хорошо. Я все время говорил по-испански и существенно продвинулся в нем. Это прекрасный язык, и я с большим удовольствием говорил на нем, наслаждаясь его звучанием.

Наконец мы прибыли в Кадис. Когда галион бросил якорь в старом порту, у меня защемило сердце. На борту все было хорошо, но сейчас я был в Испании, а Испания инквизиции — наш враг. Что теперь будет со мной?

Ответа не пришлось ждать долго — от берега отвалила лодка и подошла к нашему борту.

По трапу поднялся офицер — человек лет сорока с твердыми чертами лица, солдат с головы до пят.

— Дон Винсенте? Я капитан Энрике Мартинес и прибыл за пленным.

— За пленным? Но ведь этот пленник — мой! Я взял его в плен и намерен содержать его сам. По крайней мере, пока не получу выкуп.

— Но я не думал...

— Совершенно справедливо, капитан, вы не думали. Теперь у вас есть время подумать. Повторяю: это мой пленник. И добавлю — мой гость. Если он понадобится вашему начальству, вы его можете найти в моем доме, — закончил дон Винсенте и повернулся, чтобы уйти, но капитан остановил его:

— Дон Винсенте, я сожалею...

— Не надо сожалеть, капитан. Это пустое занятие, мой друг, а у вас, вероятно, есть неотложные дела. К вашему сведению, когда я был его пленником, со мной обращались как с джентльменом, и теперь, когда мы поменялись местами, с ним будут обращаться таким же образом.

Его манеры и хладнокровие были поразительны. Я стоял молча. Дон Винсенте, не прибавив больше ни слова, повернулся и ушел.

— Мне очень жаль, капитан Мартинес, — сказал я, — но таков был наш уговор.

Он пожал плечами:

— Я понимаю, капитан. Вам действительно очень повезло. Уверен, ни один пленник, взятый Испанией, не оказывался в таких прекрасных условиях. Дон Винсенте и его семья — благородные люди во всех отношениях. — Он развел руками. — Я выполнял свой долг. — Он помедлил. — Но у вас могут быть неприятности с инквизицией. Она, возможно, не проявит должного уважения к дону Винсенте.

Дом дона Винсенте был очень красив. Я еще не видел здесь таких прекрасных зданий. Мне предоставили комнату, обставленную изящной мебелью.

Дон Винсенте был моложе меня. Это был красивый юноша, единственный сын в семье. Мы подолгу разговаривали с ним обо всем на свете. Но вот однажды он заговорил о выкупе.

Я боялся этой темы: кто станет платить за меня выкуп? Я одинок, у меня никого нет. Иногда капитаны и военачальники, например, сэр Джон Хокинс, выкупали своих пленных, но я всего лишь месяц пробыл в море, когда это приключилось со мной.

Герцог Камберлендский? Но что ему до меня? К тому же он не был так уж богат. Хотя у него были обширные поместья, но он был обременен долгами. Ожидать помощи мне было не от кого.

Моих собственных небольших средств на выкуп не хватит. Как только это выяснится, у меня не будет никаких шансов на освобождение и даже на то, чтобы сохранить то положение, в каком я нахожусь сейчас. Испанцы, конечно, думают, что у меня большое состояние, на самом же деле у меня нет ничего.

— Видите ли, дон Винсенте, — сказал я ему, — я из ирландской семьи, разоренной во время войны.

Он с сочувствием посмотрел на меня:

— Лишиться семьи — очень тяжело. А как же вы тогда жили?

— Как придется, — ответил я. — Я намеревался стать солдатом и сделать военную карьеру.

— Но разве у вас не принято покупать офицерский чин?

— Да, принято, но иногда...

— Ах да, вы ирландец! Я знаю одного ирландца, он генерал в нашей армии, его зовут О'Коннор!

Я был изумлен:

— Но я же знаю его! И он знает меня! Нельзя ли с ним увидеться?

— Разумеется, можно. Это мой старый друг, он замечательный человек! Пойдемте к нему!

Всю дорогу дон Винсенте рассказывал мне про генерала. Тот уже долго жил в Испании, пользовался там большим уважением, и его все считали испанцем. Генерал доблестно сражался, жил на широкую ногу, и сам испанский король испытывал к нему полное доверие.

Дворец генерала мавританской архитектуры был, несомненно, отнят у мавров, когда их выгоняли из страны. Стены были голые, без всяких украшений, на улицу выходило лишь несколько высоких зарешеченных окон.

Здания здесь обычно имели вид прямоугольника с внутренним двориком-патио, где были разбиты клумбы, вокруг фонтана рос виноград. Комнаты нижнего этажа выходили на патио, а по верхнему этажу тянулась веранда, с которой был вход в комнаты. Летом, в сильную жару, мраморную плитку патио поливали водой.

Мы подошли к двери и дернули за шнур колокольчика. После недолгого ожидания нас впустили внутрь, и мы оказались в темном, прохладном холле. На полу была красивая мозаика, на стенах висели картины религиозного содержания. Нас провели в гостиную нижнего этажа, стены которой украшали гобелены. Погода стояла прохладная, и в гостиной горел камин.

Помимо камина, на нескольких жаровнях горели оливковые косточки, почти не дававшие дыма.

Едва мы вошли в гостиную, как открылась другая дверь и вошел генерал. Это был высокий, могучего сложения человек, слегка располневший в поясе, с властными манерами. У него было смуглое лицо, обличавшее его принадлежность к роду черных ирландцев. Большая часть моих предков тоже была из этого рода. У генерала была тщательно ухоженная остроконечная бородка и усы. Весь в черном, с тяжелой золотой цепью на шее и шпагой с золотым эфесом на боку, он производил сильное впечатление.

Бегло окинув меня взглядом, он заговорил с доном Винсенте. Потом снова обратил взгляд на меня.

— Мы с вами знакомы? — спросил он.

— Дон Хуго, — сказал дон Винсенте, — разрешите представить вам капитана Тэттона Чантри. Он был захвачен мною в плен. Капитан Чантри утверждает, что знает вас.

Я растерялся: имя Тэттон Чантри ничего не говорило генералу, но он, казалось, узнал меня.

— Пусть вас не удивляет это имя, — сказал я на гэльском наречии, — я сам его выбрал. Тот, кто носил его, умер. Умер несколько лет назад в нашем доме.

Хуго О'Коннор пристально вгляделся в мое лицо.

— Возможно ли, чтобы вы... нет, нет, их же всех убили!

— Мой отец был убит, а я сам сумел спастись. Мне советовали никому не открывать своего имени, генерал, но, полагаю, вам оно известно. Вы помните Балликэрбери?

— Это неподалеку от вас, да? — Он сказал это по-гэльски и снова взглянул на меня. — Да, фамильное сходство несомненно — все представители этого рода были великие воины, сильные и мудрые люди. Однако как вам удалось спастись?

— Это слишком длинная история, в двух словах ее не расскажешь, — ответил я также по-гэльски. — В настоящее время я пленник дона Винсенте и он ждет выкупа. У меня же нет ни денег, ни богатых друзей. Я жил на доходы от заморской торговли, а также немного зарабатывал литературным трудом. У меня есть небольшие сбережения, но пока я не вернусь в Англию...

— В Англию?! Да вы с ума сошли! Если вас схватят, вам не миновать топора или виселицы!

— И все же я намереваюсь выкупить земли, которые принадлежали нашей семье, или хотя бы часть их. Я хочу снова поселиться там, куда, бывало, вы приезжали, чтобы поохотиться на пустошах с моим отцом. Там моя родина. Я скучаю по скалистым берегам и горным лугам Ирландии. Я хочу снова увидеть их, генерал.

— Да, понимаю, — мрачно ответил он, — я и сам скучаю по ним. Но послушайте, мы не можем продолжать разговор на гэльском — ведь наш друг не понимает ни слова! — Он повернулся к дону Винсенте: — Я знаю этого юношу и не могу выразить, как я благодарен вам за то, что вы так обращаетесь с ним. Вы очень великодушны! — Генерал помолчал. — Дело весьма деликатное, дон Винсенте. Этот человек — не простой моряк и не рядовой офицер. Хотя он и не обладает земельной собственностью, в его жилах течет королевская кровь.

Дон Винсенте кивнул:

— Я так и думал. У него манеры благородного человека.

Мы сели и продолжили разговор на испанском. Это была чрезвычайно приятная беседа. Я убедился в том, что генерал О'Коннор — любезный и приятный в обращении джентльмен, тонкий дипломат и политик, а не только военный. Недаром он сумел достичь нынешнего своего положения в чужой стране.

— Мы еще встретимся, — сказал наконец генерал. — Приходите когда сможете. — И, повернувшись к дону Винсенте, продолжил: — Не сомневаюсь, что мы достигнем соглашения.

Два дня спустя мы снова встретились с О'Коннором.

— Вы должны быть очень осторожны, — предостерег меня генерал, — здесь полно шпионов.

— Шпионы инквизиции? — спросил я.

— Да. Вы ирландец. Стоит им это заподозрить, они тотчас убьют вас. В Испании много английских шпионов. Они думают, что все ирландцы плетут заговоры против Англии, и поэтому держат под подозрением всех без исключения.

— Меня не считают ирландцем, поверили моей выдумке, что я с Гебридских островов.

— Ах так! Неплохая мысль. Но все же, что вы намерены делать?

— Я хочу вернуться в Англию. Там у меня есть небольшой капитал.

— Боюсь, что это невозможно. О выкупе можно будет договориться, и на выгодных условиях. Дон Винсенте — ваш друг. Однако даже он бессилен против инквизиции. И, невзирая на то, каковы ваши верования, они захотят допросить вас, если вы каким-нибудь образом привлечете к себе их внимание. Многие испанцы относятся враждебно к любому иностранцу в их стране. Даже мы, сражаясь за Испанию, испытываем постоянное подозрение.

— Куда же мне тогда податься? Что предпринять?

— Я бы посоветовал вам отправиться в Нидерланды. Я набираю сейчас войска, которые должны соединиться с армией герцога Пармского. Вы можете пойти ко мне волонтером и таким образом избежите их внимания.

— Вы очень добры.

— Добр? Ни с коем случае. Мы, ирландцы, находясь на службе чужеземных армий, научились поддерживать друг друга. Вы — один из нас, хотя, вероятно, ваш род никогда уже не достигнет прежнего положения, во всяком случае при жизни нынешнего поколения.

Мы еще долго обсуждали, какие шаги нужно предпринять. Если я вступаю в испанскую армию, то проблем с выкупом не будет, придется заплатить небольшое возмещение, и все. Я совсем не разбирался в этих вопросах и предоставил вести все переговоры генералу, у которого в этих делах был большой опыт.

Тем временем я ежедневно практиковался в фехтовании и ездил верхом с доном Винсенте. Вечерами сидел в великолепной библиотеке и читал. Оказалось, что хозяин библиотеки никогда к своим книгам не обращался, поскольку, как я с изумлением обнаружил, вообще не умел читать, презирая это занятие и считая его недостойным настоящего идальго. Библиотека же попала в руки семьи вместе с домом, который его дед отнял у мавров. Здесь было много книг на арабском языке, которого я не знал, но большая часть была на латыни, а ее я знал хорошо.

И все же меня ни на минуту не покидала мысль о побеге из Нидерландов, потому что моей единственной мечтой было возвратиться в Англию и вернуть себе свои капиталы, как бы незначительны они ни были.

А пока я в Испании, я должен был постоянно быть настороже: своей свободой я был обязан только случаю и в любой момент мог оказаться в тюрьме.

Я тщательно избегал женщин. Англичанки были не в моем вкусе. В Испании я сталкивался со знатными дамами из аристократических семейств или с придворными дамами. Ухаживать за ними, даже если они сами меня поощряли на это, было опасно — я вызвал бы недовольство других, менее удачливых кавалеров, А между тем в доме дона Винсенте и в доме генерала О'Коннора я постоянно встречал женщин, многие из которых были удивительно хороши.

И тем не менее я прекрасно понимал, что не свободен, что за мной постоянно следят. Каждый мой шаг, каждое мое слово и действие тщательно проверялись.

Из бесед с генералом О'Коннором я многое узнал о состоянии испанской армии.

— У нас служит много ирландцев и немцев, — рассказывал он. — Молодые испанцы из аристократических семейств уклоняются от службы в армии. Еще недавно множество волонтеров стремились попасть на военную службу, а сейчас их становится все меньше. И все же испанская армия — отличная армия, и ее солдаты проходят прекрасную выучку.

— Но как долго она протянет, — спрашивал я его, — если граждане не желают служить в армии? В Древнем Риме в конечном счете властью завладели наемники, и, насколько я знаю, такое было и в других странах.

Генерал пожал плечами.

— Я всего лишь служака. Пока мы, ирландцы, не имеем ни собственного правительства, ни армии, нам приходится делать карьеру там, где для этого есть возможности. Я лоялен к Испании, ибо эта страна предоставила мне такую возможность. Но вы правы. Тот, кто не желает утруждать себя военной службой на благо своему отечеству, должен быть готов к тому, что найдутся другие, которые охотно займут его место. А те, кто избегает военной службы, вскоре перестают быть хозяевами положения.

Вскоре меня начало охватывать беспокойство, вызванное долгой бездеятельностью. Мне хотелось чем-то заняться. Я никогда не мог проводить время лишь в светских развлечениях, даже если они были весьма приятны. Я сказал об этом генералу.

— Потерпите еще немного, — ответил он. — Скоро мы отправляем первую партию своих людей в Нидерланды. Я позабочусь, чтобы вы попали в их число. — Он замолчал и подошел к окну, смотревшему на улицу. — Знаете, — продолжал он, — ваше положение здесь не так уж плохо. Вы удачно начали и многого добились. Дон Винсенте любит вас. Вы свидетель его первого успеха, но помимо того вы просто нравитесь ему, как и всей его семье. А семья его здесь весьма влиятельна, и я убежден, что каждый ваш успех будет рассматриваться его родными как их собственный.

— Возможно, ваши слова справедливы, — возразил я, — но я вижу свое будущее не здесь. Я должен вернуться на родину.

— Рано или поздно вас там схватят.

— Возможно, но я любой ценой должен вернуться. Я буду служить под вашим началом, и буду служить честно, но рано или поздно я вернусь в Ирландию.

— Хорошо. — Он пристегнул свою шпагу. — Мне надо идти. Вы увидите дона Винсенте?

— Мы собирались на скачки. Я...

— Минутку! — О'Коннор поднял руку. — Хочу предупредить вас. В Испании, как в Ирландии, существует вражда между родами. У дона Винсенте и его семьи есть враги. Вчера вечером один из моих людей сообщил мне, что дону Винсенте грозит серьезная опасность. Он, как и всякий идальго, человек очень гордый. Его враги хотят убить его, а вместе с ним и гордость всей семьи: как вы знаете, он единственный сын.

— Убить дона Винсенте? Но почему?

— Дон Фернанд Сармиенто — его враг. Он один из самых сильных фехтовальщиков Испании. Во Франции, откуда он только что вернулся, он убил на дуэли двоих. У него есть какая-то причина, по которой он ищет предлога вызвать и дона Винсенте на дуэль.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен. Главный способ обеспечить себе прочные позиции в чужой стране — это знать, на чьей стороне сила. Я давно установил здесь собственную сеть осведомителей. Поверьте, моя информация абсолютно надежна.

Я обдумал слова генерала и решил: нужно что-то предпринять.

Предупредить моего друга? Это не лучший шаг: дон Винсенте настолько горд, что не станет бежать от опасности или пытаться как-то уклониться от дуэли. Более того, предупредить его об опасности — значит только ускорить развязку, которую я хотел предотвратить.

Мы часто фехтовали с доном Винсенте, и я иной раз нарочно старался скрывать свое мастерство, чтобы дать ему возможность одержать победу. В конце концов, он мой друг и не дело демонстрировать перед ним свое превосходство. Но я понимал: на дуэли с искусным противником у него нет никаких шансов на победу.

Место, где мы договорились встретиться перед скачками с доном Винсенте, было весьма неудачным. Это было наверху Калле-Майор, у церкви Сан-Фелипе-эт-Реаль. Там обычно собирались люди искусства — писатели, художники, драматурги, актеры. Там же фланировали молодые городские кавалеры, вернувшиеся с войны солдаты и множество субъектов, которые выдавали себя за солдат, а в действительности избегали каких бы то ни было сражений, кроме тех, которые ведутся в тавернах и будуарах.

Ожидая дона Винсенте, я прислушивался к разговорам, остротам, вызывавшим взрывы смеха, и потугам на остроты, но все это слушал вполуха. Мысли мои были заняты предстоящей дону Винсенте дуэлью.

Дон Винсенте относился ко мне с необычным благородством. Если бы не он, я бы сейчас сидел в тюрьме или же был на галере.

Вдруг у себя за спиной я услышал новые голоса:

— Луис, это мой друг, дон Фернанд Сармиенто.

— Рад познакомиться, — сказал сеньор, которого назвали Луисом. — Вы долго пробудете в Мадриде?

— К сожалению, я приехал всего на несколько дней. Мне предстоит здесь небольшое дельце, а затем я уезжаю на Малагу.

Разговор прервал другой голос:

— Тихо! Он идет!

И тут я увидел приближающегося дона Винсенте. По-видимому, они знали, что он должен прийти, и поджидали его. Он часто бывал здесь, и, возможно, им это было известно. А может быть, кто-то из его домашней прислуги выполнял роль шпиона. Правда, слуги, которых я знал, были очень привязаны к: семье дона Винсенте или, по крайней мере, делали вид, что привязаны.

Дон Винсенте поднялся по ступенькам лестницы.

— Тэтт! Вы пришли прежде меня! Сожалею, что заставил вас ждать.

— Не страшно, — сказал я. — Там внизу есть одно местечко...

В этот момент дон Фернанд обернулся и при этом резко толкнул дона Винсенте. Я тут же встал между ними.

— Сеньор! — воскликнул я. — Вы грубиян!

Одно мгновение он колебался, переводя взгляд то на меня, то на дона Винсенте. Он, конечно, собирался затеять ссору не со мной, а с доном Винсенте.

Это был человек с узким лицом и пронзительными черными глазами. Лицо у него было слегка попорчено оспой. Он был худощав и порывист.

— Прочь с дороги! — крикнул он. — Мне нет дела до вас!

— Нет, сеньор, есть. И у вас есть шпага, которая поможет нам разрешить этот вопрос.

Он смотрел на меня, не зная, как выйти из затруднительного положения. Потом, положив руку на рукоятку шпаги, произнес угрожающе:

— Я еще раз предлагаю вам, сеньор, отойти в сторону. Я не желаю убивать вас!

Глава 25

— Не беспокойтесь, сеньор, я постараюсь, чтобы вы не смогли этого сделать, — сказал я.

Фернанд Сармиенто нахмурился. Он был взбешен: в его планы входило убить дона Винсенте, а вовсе не меня. Я был всего лишь незнакомец, сующий нос не в свое дело.

— Кто вы такой? — спросил он. — Я не знаю вас.

— Капитан Тэттон Чантри к вашим услугам, сеньор, если только вы не трус.

— Трус? Вы мне ответите за это!

— Прекрасно! Только не здесь, не на ступенях церкви. Неподалеку есть уголок, где нам никто не помешает.

— Тогда пошли скорее, и я распорю вам брюхо.

— Что с вами? — удивленно спросил меня дон Винсенте. — Он ведь хотел избежать ссоры!

К нам подошел стройный, красивый человек с рыжими усами.

— Я полагаю, сеньор, что он искал ссоры с вами, — сказал он, обращаясь к дону Винсенте. — Это известный наемный убийца.

Дон Винсенте сжал губы.

— Если он искал ссоры со мной, то я и должен с ним драться.

— Простите, мой друг, — мягко возразил я, — может быть, он и собирался драться с вами, но я назвал его трусом и должен дать ему удовлетворение.

— Совершенно справедливо, — сказал наш неизвестный доброжелатель и представился: — Томас О'Кроули, офицер его величества испанского короля. — Он слегка поклонился. — Я слышал, как вы назвали себя, капитан Чантри. Нам предстоит вместе служить в Нидерландах. Если не возражаете, я буду вашим секундантом.

— Принимаю ваше предложение. Пойдемте, господа, я не хочу заставлять их ждать. — Повернувшись к дону Винсенте, я посоветовал: — Держитесь спиной к стене. Они хотят вас убить, и, возможно, он здесь не один.

На улице было прохладно, тихо и безлюдно. Как только я подошел, дон Фернанд Сармиенто выхватил свою шпагу из ножен и встал в позицию.

— Ну что ж, начнем! Покончим сразу с этим делом! — воскликнул он нетерпеливо. — Вы, сеньор, как вас там, становитесь в позицию!

Он был значительно старше меня. Его ошибка заключалась в том, что он думал: раз я молод, значит, неопытен и, следовательно, неосторожен, а он — хладнокровен, опытен и самоуверен. У меня была одна-единственная задача — уловить момент, когда он ослабит внимание.

Мой противник был наемный убийца, но охотился он за другим, не за мной. Поэтому ему хотелось поскорее покончить со мной. Мы обменялись несколькими выпадами, и вначале казалось, что он берет верх. Но я научился слушаться своей интуиции, подсказывавшей нужное мгновение для нанесения удара. И вот оно наступил... Он чуть помедлил с ответным ударом. В ту же секунду я направил шпагу ему в щеку, но острие чуть отклонилось — или же он нагнул голову? — и моя шпага вонзилась ему в горло на целых четыре дюйма.

Я сразу же вытащил клинок и встал в позицию, но он уже захлебывался собственной кровью. Я отступил, все еще держа шпагу готовой к бою. И это спасло меня, потому что, истекая кровью, он сумел все же последним усилием воли взмахнуть своим клинком в отчаянной попытке нанести мне удар.

Я успел парировать его, хотя удар был очень силен.

Фернанд Сармиенто качнулся вперед и рухнул, его шпага, звякнув, упала на мостовую. Затем он повернулся лицом вверх, на кружевных брыжах расплылись яркие пятна крови, глаза остекленели...

— Думаю, нам лучше поскорее уйти отсюда, — сказал О'Кроули.

— Минуту, — ответил я, держа в руке обнаженную шпагу, и повернулся к тем, кто пришел вместе с Сармиенто. — Передайте своему хозяину, чтобы он оставил эту затею. Если он будет снова подсылать убийц, я найду его самого и он заплатит так же, как этот. — И я указал рукой на тело Сармиенто.

Несколько минут спустя мы уже сидели в маленькой таверне.

— По стакану вина? — предложил О'Кроули. — Или вы предпочитаете шоколад?

Шоколад был новомодный напиток, привезенный из Вест-Индии и чрезвычайно популярный в Испании — его пили в любое время дня. Конечно, пили и вино, но, как я заметил, редко допускали излишества.

— Сначала вино, — сказал я, — а потом, пожалуй, немного шоколада.

Мне ничего не хотелось, я был потрясен. Я хотел прежде всего покоя, чтобы прийти в себя. Хотя я и был мастером клинка и, разумеется, не новичок в кровопролитных боях, убивать я не любил.

— Как вы догадались, чего он добивается? — спросил меня дон Винсенте. — Я ведь знаю, что вы догадались.

— Меня предупредили.

— Ради меня вы рисковали жизнью.

— Вы мой друг. Вы благородный человек. Я не сомневался, что вы стали бы с ним драться, но этот тип крайне опасен.

— Но вы одолели его!

— Я прошел хорошую школу, — сказал я кратко. — Мы, ирландцы, народ, закаленный в битвах, и у меня почти столько же врагов, сколько и у вас.

— И все же...

— Мой друг, — сказал я, — вы очень храбрый человек. Я понял это, когда мы встретились впервые. Вы, без сомнения, сражались бы мужественно, но Сармиенто — профессиональный убийца и, чтобы биться с ним, одной храбрости мало. Без боевого искусства тут не обойтись.

— Благодарю вас и от своего имени, и от имени всей моей семьи. Если вам что-либо понадобится, рассчитывайте на нас.

— Спасибо, но все, что мне нужно, я сумею добыть сам. Однако я ценю ваше великодушие и надеюсь на уважение и симпатии вашей семьи.

— Все это так, — вступил с разговор О'Кроули, — но учтите: в жизни, кроме храбрости, не меньше нужна предусмотрительность. А в данном случае, полагаю, предусмотрительность должна подсказать вам, что следует поскорее достать хорошую лошадь и скакать в Малагу, где стоит корабль, направляющийся в Нидерланды. Я тоже еду туда. Начнется расследование, и, весьма вероятно, вас посадят в тюрьму до окончания следствия. А оно может продлиться и год, и два.

Я допил свой шоколад.

— Дон Винсенте, благодарю вас за гостеприимство... Берегите себя. Я еду.

Дорога, по которой обычно ездят в Малагу, была слишком оживленной, так что мы выбрали другую, чтобы остаться незамеченными. Смерть наемного убийцы вряд ли привлекла бы внимание, но его убил иностранец, а это сразу меняло дело и позволяло тем, кто подослал Сармиенто, потребовать строгого расследования.

Наши кони были хороши, испанские лошади вообще лучшие в мире. Мы ехали быстро, выбирая глухие горные тропы. Приходилось все время быть начеку, мы ехали с обнаженными шпагами и заряженными пистолетами. Но так или иначе добрались до Малаги без особых приключений и явились на борт нашего корабля.

Я сразу вошел в курс дел, поскольку совсем недавно занимался тем же на корабле Джорджа Клиффорда.

На следующий день прибыл генерал О'Коннор, и мы вышли в море. И это было очень своевременно, потому что, как сообщил мне генерал, ордер на мой арест уже был выдан.

— Но не беспокойтесь, — сказал он. — Я говорил с дядей дона Винсенте. Они сделают так, что ваше имя останется незапятнанным. Обвинения против вас снимут в течение ближайших двух недель. И если вы когда-нибудь вернетесь в Испанию, к вам не будет никаких претензий.

Как передать стремительный бег времени? Когда я мысленно обращаюсь к прошлому, все мешается в моей памяти. Яростные стычки одной битвы заслоняют славные поединки другой, а между ними красочной чередой проносятся дни, где радость перемежается с печалью.

С болью вспоминаю я прекрасного коня, которого убили подо мной у Ирви. Это было такое чудесное животное, что я до сих пор не могу пережить его гибели! Мы немало испытали с ним вместе. Удивительно, но он любил сражения! Его манили звуки фанфар и барабанный бой, лязг мечей. Стоило ему заслышать звуки сражения, как он приходил в возбуждение и рвался в атаку.

Сколько раз, бывало, он нес меня в такое пекло, куда я сам никогда не попал бы! Сколько раз меня называли героем только по милости моего коня. Казалось, мы с ним составляли единое целое, но все же часто по его милости я попадал в самые горячие места сражения.

Едва заслышав отдаленные звуки битвы, мой конь начинал нервничать и проявлять нетерпение. Он мотал своей благородной головой, кусал удила, беспокойно перебирал копытами.

История моей жизни за эти годы могла бы быть описана по лошадям, на которых я ездил. В битве при Арке я был ранен пикой, у Ирви получил несколько небольших ран, царапин и пулю из мушкета в бедро.

Всегда ли я сражался за правое дело? Об этом мне трудно судить, я мало сведущ в европейской политике. Я сражался на той стороне, где мне платили деньги. У меня же не было ни своей страны, ни своей армии, ни своего правительства! Возможно, я был не лучше убитого мною Сармиенто. Знаю лишь, что для многих из нас, не имеющих родины, война стала образом жизни.

В битве при Арке нас наголову разбил французский король Генрих, умный и храбрый военачальник. Он заманил нас в ущелье реки Бетюн. Теперь нет смысла говорить, что я заранее предвидел поражение: во время долгих бесед с Фергасом Макэскиллом я проник во многие тайны тактики военных сражений. Я понимал, что это ущелье пахнет кровью.

Я сказал о своих предчувствиях О'Коннору.

— Да, — мрачно отвечал он, — но у нас приказ стоять здесь.

В ущелье погибло более трех тысяч человек. Произошла битва в сентябре 1589 года. Да, кровавое было время.

Осажденный королем Генрихом в Дрё О'Коннор прорвал кольцо осады и ушел из окружения, у противника были преобладающие силы, и О'Коннор хотел дать сражение на выбранных им самим позициях. Так началась битва при Иври, но и на этот раз король Генрих одержал победу.

В ходе сражения подо мной убили лошадь, и я присоединился к отряду швейцарских солдат. Уже все бежали с поля битвы, а швейцарцы стойко держались, и я сражался вместе с ними. Швейцарцы сдались на почетных условиях, и я снова оказался в плену.

Меня подвели к самому королю Генриху IV. Кроме моего конвоира и двух адъютантов короля, больше никого не было. Он поднял глаза от карты, которую внимательно изучал, и холодно посмотрел на меня.

— Вы были в рядах швейцарцев, но вы ведь не швейцарец. Кто вы такой?

— Я ирландец, Ваше Величество. Меня захватили испанцы во время морского сражения.

— Однако вы сражаетесь на стороне моих врагов.

— Единственным способом выбраться из плена было вступить в испанскую армию.

— Вы были на английском судне?

— Да, сир.

— Но потом вы доблестно сражались на стороне моих противников.

— Мне пришлось выбирать: либо сражаться вместе с испанцами, либо быть убитым. Но кроме того, — признался я, — я люблю подраться.

Он слегка улыбнулся.

— Знаю, — сказал он сухо, — мне приходилось сражаться с ирландцами. — Он откинулся на спинку своего кресла и внимательно вгляделся в меня. — Что-то в вас удивляет меня, — сказал он наконец. Он посмотрел в лежащие перед ним бумаги. — Тэттон Чантри... Никогда не слышал такого имени.

— Я сделаю его известным, сир. Имя делает тот, кто его носит, сир. На свете было, есть и будет немало Генрихов, но в истории останется лишь один — Генрих Наваррский!

— Как и каждый ирландец, — сказал он, слегка улыбаясь, — вы говорите красиво и всегда умеете находить нужные слова. — Он наморщил лоб. — Чантри... нет, никогда не слышал такого имени. В вашей фамилии нет ни «Мак», ни "О"?

— Раньше я носил другое имя, — сказал я, — но уже давно сменил его, обнаружив, что те, кто носит это имя, живут недолго, — с горечью продолжил я. — Если страну покорить можно, то народ — никогда, поэтому завоеватель считает разумным уничтожить всех, вокруг кого в будущем могут объединиться повстанцы.

— Ах, вот как! И вы — один из них?

— Я потомок Нуада — Серебряной руки, главы рода и короля Туата де Данаан.

— Так вы потомок короля?

— У нас в Ирландии нет королей, — возразил я, — и холм Тара уже давно порос травой. Там, где раньше высились замки и дворцы, пасутся отары овец.

— Потомок королей!.. Должен ли я обращаться с вами сообразно вашему происхождению? Можно ли быть уверенным, что это не измышление вашего находчивого ирландского ума?

— Я рассказал вам свою историю, — ответил я, — только потому, что вы король, а я по молодости лет еще верю в королевскую честь. Вы не найдете никого, кто мог бы и захотел подтвердить мое происхождение. Англичан больше устроило бы, чтобы я умер, как, собственно, и меня, будь я на их месте.

— Похоже, вы не испытываете к ним ненависти, — сказал он. — Это все-таки странно.

— Каждый из нас делает то, чего не может не делать. Я готов убить волка, который режет моих овец, но я понимаю его. Если волк должен умереть ради того, чтобы мои овцы уцелели, да будет так. Но несправедливо ненавидеть волка за то, что является его натурой.

— Ха! Так вы к тому же еще и философ? Ну, и как бы вы поступили на моем месте?

— Ваша воля, Ваше Величество. На вашем месте я бы дал мне свободу, чтобы я вернулся в Англию и в один прекрасный день выкупил ранее принадлежавшие мне земли.

— Как выглядит ваш родной край?

— Это зеленый край, сир. Яркая зелень перемежается нагромождениями гранитных скал, зеленые холмы и огромные скалы, поросшие у подножия мхом. Густых лесов, которые когда-то покрывали Ирландию, уже нет, но земля сохраняет память о них, так же как скалы хранят память о море, которое когда-то обмывало их и обтачивало.

Стены моего дома были сложены из серого гранита, а потолочные стропила были дубовые. Мебели было мало, но всю ее сделали из дуба. А мимо крыльца протекал ручей — он бежал стремительно, журча и клокоча падал с крутой скалы и впадал в море, в небольшую, почти замкнутую бухточку, где можно держать лодку. А дальше — море, полное рыбы. Морские волны с ревом и рыком обрушиваются на древние скалы. На лугах пасутся овцы, кое-где разбиты сады, тропинка вьется вверх по холму, по ней так приятно идти в утренний туман или в вечерние сумерки!

А по бескрайним вересковым пустошам можно часами скакать на чудесных ирландских лошадях или на диких пони. Это прекрасный край, сир, созданный Богом для того, чтобы люди жили и любили друг друга. Я мечтаю вернуться туда навсегда и больше никуда не уезжать.

Он покачал головой:

— Поистине невозможно удержаться от стремления к такой райской жизни. Ваш дом цел?

— Дом сожжен, сир. Но то, что сделано руками человека, может быть выстроено заново. Для того я и возвращаюсь.

— Ну что ж, отправляйтесь с Богом. — Он бросил на стол кошелек. — Короли должны делиться друг с другом. У вас нет шпаги?

— У меня ее отобрали, когда я попал в плен.

— Ах так! — Он обернулся к адъютанту, который стоял у него за спиной: — Габриель, принеси серебряную шпагу.

— С серебряной рукоятью? Но, сир...

— Принеси, говорю тебе. Сейчас тяжелые времена, а этот ирландец доставил мне несколько приятных минут своими речами и манерами. Возможно, он королевского рода, а эта шпага достойна самого короля!

Шпага оказалась превосходной — с тонким лезвием, по меньшей мере сорока дюймов длиной, обоюдоострая, как бритва. В серебряный эфес с красивой чеканкой сверху был вделан крупный изумруд. Ножны также были разукрашены.

— Возьмите и ступайте своей дорогой. Габриель, подыщи ему хорошую лошадь. И вот вам еще это.

Взяв листок бумаги, он вывел на нем ровным почерком: «Пусть податель сего, Тэттон Чантри, едет, куда пожелает» и подписал: «Генрих».

— Ну, поезжайте, и пусть вам сопутствует удача!

Уходя, я услышал, как Габриель спросил:

— Вы в самом деле думаете, что он потомок королей?

Король Генрих рассмеялся:

— Не важно. Он ведет себя с королевским достоинством, и манеры его величественны. Он скрасил мне это утро, а это такая редкость в наши мрачные и темные времена.

Мне подвели великолепную серую в яблоках лошадь с черной гривой и хвостом. Вскочив в седло, я вспомнил сказанные королем слова и громко воскликнул:

— И ты, Генрих, обладаешь королевской осанкой и благородными манерами!

Глава 26

Я ехал по дорогам Франции в полном одиночестве, один обедал в придорожных тавернах или же, расположившись на обочине, закусывал хлебом с сыром и вином, пока мой добрый конь щипал зеленую траву на лужайке.

Дул сильный ветер, часто лил холодный дождь, и я закутался в темный плащ. Беспрерывные войны утомили жителей, они стали хмуры и враждебны, отказывались иметь дела с такими, как я, странниками, возвращавшимися с войны, но долго провожали меня взглядом, рассматривая моего коня и шпагу с серебряным эфесом.

Я ехал и ехал вперед, избегая большаков, опасаясь, что меня могут задержать. И однажды это все-таки произошло.

Сопровождаемый шестью солдатами офицер с важным видом сделал мне знак остановиться.

— Кто вы такой и куда направляетесь? — спросил он.

— Я еду в Руан, — сказал я, — от короля Генриха Наваррского.

После этого тот несколько умерил свой пыл, но не хотел мне верить, пока я не подъехал вплотную и не показал ему бумагу короля. Офицер изумленно прочитал ее и поднял глаза на меня.

— В жизни не видел таких писем! — воскликнул он. — Должно быть, вы очень важная персона!

— Я просто странник, и, если вы удовлетворены, позвольте мне ехать дальше.

Небо заволокло тучами, шел мелкий дождь. Закутавшись в плащ, я ехал и при свете солнца, и в ночную пору, когда кругом стоял сплошной мрак да поблескивали дождевые лужи на покрытой грязью дороге. Я перешел на рысь, так как дорога была скользкая.

— Езжай осторожнее, — сказал я своему скакуну, — как-никак везешь ирландского парня, возвращающегося с войны домой.

Конь повел ушами. Только одни уши я и мог разглядеть в кромешной тьме, обступившей меня со всех сторон. Я страстно желал побыстрее добраться до гостиницы или до какого-нибудь другого убежища, где мог бы преклонить голову. Вдруг на дороге появилась развилка, и я остановился, вглядываясь в темноту.

Где-то высоко виднелся отблеск огня. Огонь манил к себе, но еще более непреодолимым искушением был запах жареного мяса. Махнув рукой на опасность, я свернул на боковую дорогу, которая круто поднималась вверх, и вскоре увидел старый полуразвалившийся замок. Разумный человек, конечно, повернул бы назад, но я был ирландцем да к тому же отчаянно хотел есть.

Проехав под аркой замка, я попал во двор. По одну его сторону тянулась пустая конюшня. Я спешился и завел лошадь в стойло. В конюшне было свежее сено. Я привязал лошадь и кинул в ясли сена. Затем проверил, свободно ли выходит шпага из ножен. Пару пистолетов засунул за пояс и прикрыл их полой плаща. После этого я стал подниматься по ступенькам ветхой лестницы, ориентируясь на запах жаркого. Он привел меня в комнату, где находилось пятеро мужчин и одна девушка. Девушка была связана.

Изумление было обоюдным — как с моей стороны, так и с их. Я появился из двери, о существовании которой они, по-видимому, не подозревали. Они остолбенели, как если бы увидели привидение.

Мужчины схватились за оружие.

— Стойте! — крикнул я.

В глазах девушки, когда она увидела меня, загорелась надежда, однако я не понимал, что здесь происходит или должно произойти. Одно могу сказать: в жизни мне еще не встречались такие бандитские рожи.

— Попробуйте напасть, — сказал я спокойно, — и здесь прольется кровь.

Мои слова были близки к истине. Но беда в том, что могла пролиться и моя кровь, а это меня совсем не устраивало. Если уж мне суждено пролить свою кровь, я предпочел бы, чтобы это произошло при солнечном свете, а не в темную бурную ночь, в непонятных мрачных развалинах.

Так или иначе, было ясно, что я забрел в логово матерых ворюг. Возле огня лежала превосходная коллекция колец, подсвечников, цепочек, главным образом золотых.

— Ты кто такой? — спросил один из них, наглый мерзавец с выпученными глазами, грязный и неумытый. Неприятно даже запускать чистый клинок в такого грязнулю.

Кто я такой? Вот уж поистине дурацкий вопрос. Какое это имеет сейчас значение? Гораздо важнее, что, как только они поймут, что я один, эта пятерка ни за что не отпустит меня живым, тем более что я появился в такой неподходящий момент.

Связанная девушка была хороша собой и вполне могла сойти за леди, хотя одежда ее и была в грязи.

— Я пришел за ней, — сказал я, одновременно ловко выхватив левой рукой вертел, на котором жарилось мясо. Солдатская служба пошла мне впрок.

Откусив хороший кусок мяса, я заявил:

— Если вы быстренько унесете отсюда ноги, то, может быть, вам удастся избежать виселицы.

— Виселицы? — Один из негодяев, у которого на физиономии было написано, что он трус, скривил физиономию. «Этого я уложу последним, —подумал я про себя, — он наверняка будет держаться за спинами других, чтобы самому не рисковать».

— Кто это поминает здесь виселицу? — спросил немытый. Этот будет первым, даже если придется при этом испачкать шпагу. — Кто в этом позабытом Богом и людьми краю намеревается кого-то вешать? И откуда ты такой взялся? Бросай нам свою шпагу, и мы отпустим тебя с миром.

Я насмешливо улыбнулся. Немытый стал мне почти нравиться своей бесшабашностью.

— Внизу меня ждет рота солдат, — сказал я. — Я забрел сюда в поисках места для ночлега, — я взял еще один вертел с мясом, — и наткнулся на вас. На стенах замка удобные зубцы, а веревка у нас найдется. Ты освободи леди, — я ткнул вертелом в трусливого бандита. — Остальным даю минуту на раздумья: либо бегите, либо будете болтаться на веревке.

— Он лжет!

— Ты готов удостовериться в этом? — хладнокровно спросил я.

— Если у тебя рота солдат, позови их сюда, — предложил немытый. Да, ему в смекалке не откажешь.

— Когда нужно будет, позову, — сказал я.

— Он обманывает нас! — вскричал тот. — Хватайте его!

Я и не надеялся, что мне удастся долго их морочить. Ближайший разбойник вскочил и, повернувшись ко мне лицом, вытащил свою саблю, но я сунул ему в разинутый рот конец вертела, лишив его последних зубов.

Держа в правой руке шпагу, которую я быстро извлек из ножен, я вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил во второго. Расстояние было всего десять футов, пуля попала ему прямо в грудь, и он свалился, как сноп.

Я скрестил шпагу с третьим разбойником, но остальные стали меня окружать. Быстро переменив позицию, я встал возле девушки, так что костер оказался между мной и бандитами.

Двое из них уже неподвижно лежали на полу, против меня оставалось трое, в том числе огромный громила без одного пальца на руке.

— Ну, видите? Нет у него никаких солдат! Если бы были, они услышали бы выстрел и прибежали.

— А ты разве не слышишь их голоса? — спросил я, быстро опустил шпагу и острым как бритва лезвием перерезал веревку, которой были связаны ноги девушки.

Тем временем разбойники с двух сторон подкрадывались ко мне, огибая огонь. Чтобы отразить нападение двоих, мне пришлось бы повернуться боком к третьему. Делать нечего, я обратился лицом к двоим и стремительно пошел на них. Неожиданное нападение заставило их отступить. Один поднял тяжелую дубину и попытался ударить меня по голове. Уклоняясь от удара, я нагнулся, прикрылся пистолетом, который держал в левой руке, и в тот же миг нанес стремительный удар шпагой. Разбойник с поднятой дубиной сам наткнулся на острие моей шпаги. Он разинул рот, и его молочно-голубые глаза раскрылись в немом изумлении. Обернулся я на жуткий вопль у себя за спиной. Третий разбойник, весь охваченный пламенем, пытался сбить его с себя. Видимо, девушка, дай ей Бог здоровья, каким-то образом подставила ему ножку, когда он шел на меня, и он рухнул в костер.

Итак, теперь мы остались один на один с немытым. Я взглянул на него, поднял шпагу и улыбнулся. Он был далеко не трус и смело пошел на меня. К своему удивлению, я быстро понял, что он не простой мошенник — я почувствовал руку мастера.

Мы бились отчаянно, в полном молчании. Лезвия наших шпаг сверкали в темноте, как пляшущие огоньки. Время от времени мне казалось, что я вот-вот нанесу ему смертельный удар, но каждый раз он отбивал мою шпагу, делал быстрый выпад и уходил от меня. Но и он не мог пробить мою защиту.

Внезапно он отскочил назад и опустил шпагу.

— Кто ты? — спросил он. — Откуда?

Я тоже отступил и, продолжая стоять в боевой позиции, быстро перерезал лезвием шпаги путы на руках девушки.

— Разве это так важно? — беспечно спросил я.

— Ты превосходно владеешь клинком, — сказал он. — Во всей Европе не найдется и пятерых бойцов, которые устояли бы против меня.

— Думаю, ты мог бы найти себе лучшее занятие и лучшую компанию.

Он пожал плечами.

— Гримасы войны. Когда-то я был джентльменом и даже посвящен в рыцари. Меня зовут Танкарвиль. Я унаследовал от своих родителей обширные поместья. При дворе шла борьба между партиями, и я оказался на стороне проигравших. Одних обезглавили, других бросили в тюрьму. Мои земельные владения конфисковали в пользу короны, а мне удалось бежать, сохранив голову на плечах и шпагу. Это случилось десять лет назад, и с тех пор я разбойничаю на больших дорогах.

— А что это за леди?

— Можешь взять ее себе, и да хранит тебя Бог! Но будь осторожен, мой друг, как бы она не ткнула тебе кинжал между ребер.

Я рассмеялся:

— Ты спрашивал, кто я такой? Мое имя — Тэттон Чантри, и я еду в Руан. Если тебе захочется еще раз встретиться со мной со шпагой в руке, ты найдешь меня.

— Может быть, и захочется, — беззлобно сказал он.

Заткнув разряженный пистолет за пояс, я проверил, на месте ли второй, и со шпагой в руке вышел наружу. Девушку пошла за мной.

Когда я взял под уздцы свою лошадь, девушка сказала:

— Их лошади внизу, моя тоже там.

— Вы ехали верхом, когда они захватили вас?

— Нет. Они напали на замок, в котором я живу. Они разузнали, когда там никого не будет, ворвались в замок и унесли все, что нашли. Когда я застигла их, они связали меня и забрали наших лучших лошадей, а своих кляч оставили.

— В таком случае пойдемте разыщем вашу лошадь.

Мы спустились по крутой дорожке вниз, где среди купы деревьев стояли лошади.

Девушка направилась прямо к своей лошади. Возле ствола дерева, к которому было привязано животное, она подобрала небольшую сумку.

Я помог ей сесть в седло, и мы поехали вниз по склону холма к дороге на Руан. Дорога пролегала по открытой равнине, лишь кое-где росли купы деревьев. Мы ехали быстро. Моя спутница была неразговорчива.

Она была хороша собой, и я был бы не прочь поболтать с ней, но все мои попытки завязать разговор оказались безуспешными.

— Где находится ваш замок? — наконец спросил я.

— Вон там, — ответила она и показала куда-то на юг, — но я боюсь ехать туда, так как они снова могут вернуться.

— Разве у вас нет слуг?

— Когда ворвались разбойники, в замке никого не было. Никто не знает, что со мной произошло. Нет, я боюсь возвращаться туда. Лучше возьмите меня с собой в Руан.

— У вас есть друзья в Руане?

— Конечно! Хотя, — добавила она, — я редко езжу в этот город. Ближайший к нам город — Дрё, хотя есть городки и поближе. Мои родные уехали, и я боюсь одна возвращаться в замок.

Странно! Ведь таким образом она уезжала еще дальше от своего дома! Но в конце концов это ее дело, и я не стал задавать вопросов. Была уже глубокая ночь, я сильно устал, проведя весь день в седле. Моя лошадь тоже нуждалась в отдыхе.

Было темно, на небе — ни звездочки.

— Вы не знаете, где мы могли бы остановиться и отдохнуть? — спросил я. — Уже поздно, а моя лошадь проделала большой путь.

— Дальше по дороге находится аббатство, и при нем есть гостиница. Кажется, она называется «Большой олень» или что-то в этом духе. Я редко езжу здесь.

Городок, куда мы приехали, был невелик и располагался вдоль берегов Сены. Но гостиница по тем временам была довольно большая. Деревянное здание служило одновременно и почтовой конторой. Я вспомнил, что тут умер отец Генриха Наваррского, раненный при осаде Руана. В нижнем окне дома светился одинокий огонек.

Дверь открыли сразу, едва лишь я постучал, и на порог вышел человек в кожаной куртке с фонарем в руке.

— Два путника, — сказал я, — нуждаются в пище и крове.

— Поздновато, ну да ладно, заходите.

— У нас лошади, — сказал я.

— Да-да, конечно, я вижу. О лошадях позаботятся. — Он говорил на какой-то смеси французского и английского с сильным английским акцентом.

— Вы англичанин? — спросил я.

— Точно! Но я женат на француженке и большую часть жизни прожил здесь. — Он всмотрелся в мое лицо. — А вы тоже англичанин?

— Я с Гебридских островов. Если хотите, считайте меня англичанином.

Он провел нас к скамье возле огня. Я протянул руки к пылающим угольям на решетке очага и при этом заметил, что хозяин внимательно изучает мою спутницу. Ее платье было испачкано во время борьбы с бандитами.

Любопытство — скверное качество, оно порождает всяческие домыслы, так что я решил сразу рассеять его сомнения.

— Мы с этой леди пережили сегодня ночью кошмарное приключение. На нас напали бандиты, — объяснил я.

— Так-так. Это тут часто случается. Они рыщут по окрестностям, но к нам обычно не заходят. Можете отдыхать спокойно. Здесь безопасно. — Хозяин поднялся. — Все уже спят. Садитесь, я велю поставить в конюшню лошадей и принесу вам чего-нибудь поесть.

Он удалился и через несколько минут вернулся и принес каравай хлеба, холодное мясо, сыр и бутылку сидра. Все это он поставил на стол.

— Серый в яблоках жеребец — ваш? Мне кажется, я его где-то видел, — спросил он, взглянув на меня подозрительно.

— Возможно. Мне подарил его король, — объяснил я.

— Ах так! — В его тоне послышалась нотка почтения. — Прекрасная лошадь! Я же помню, что видел ее. — Он перевел взгляд на девушку: — И вашу лошадь я тоже знаю.

— Мы отняли ее у бандитов.

Он вновь взглянул на мою спутницу, но ничего не сказал. К моему удивлению, она тоже промолчала. Хотя ее дом был довольно далеко отсюда, хозяин гостиницы, несомненно, должен был знать все дворянские семьи в округе или, во всяком случае, слышать о них.

Когда хозяин вышел, я сказал, обращаясь к девушке:

— Вы не назвали мне своего имени.

— Мари д'Аркур, — ответила она.

Фамилия была знакома. Я считал, что существует несколько ветвей д'Аркур, хотя, возможно, я плохо разбираюсь в геральдических родах Франции.

Вскоре хозяин снова вернулся. Когда мы закончили трапезу, он показал нам наши комнаты. Мари туго затянула шнурки своей сумки. Я предложил помочь ей нести, но она отказалась. Нечаянно она задела сумку ногой, и я услышал приглушенное металлическое бряцанье.

Едва коснувшись щекой подушки, я заснул мертвым сном и проснулся, когда солнце было уже высоко. Несколько минут я лежал, затем поднялся и велел принести воды для умывания.

Горничная, которая принесла мне воду, замешкалась у двери, глядя на меня большими глазами и, как мне показалось, с выражением готовности на лице, хотя, впрочем, я не знаток в этих делах.

— Леди из соседнего номера уже позавтракала? — спросил я.

— Она уехала. — Горничная откровенно улыбнулась моему изумлению. — Уехала несколько часов назад, еще затемно.

Я не поверил, заглянул в соседнюю комнату и убедился, что девушка права. Действительно, Мари д'Аркур покинула гостиницу.

Я спустился вниз в зал. На столе для меня был накрыт завтрак. Прислуживал другой слуга — не тот, что был вчера. Он объяснил, что леди не захотела меня беспокоить и на рассвете выехала в Руан.

— Путешествовать одной небезопасно, — сказал я. — Вам следовало разбудить меня.

— Не беспокойтесь за нее, — сухо сказал хозяин, — ничего с ней не случится. Она не только красива, но и умна.

— Так вы знаете ее? Вы знакомы с Мари д'Аркур?

— Я не знаком с ней, знаю только, что она вовсе не д'Аркур. Семейство д'Аркур я знаю — это благородная фамилия. Как ее имя, я не знаю, во всяком случае не д'Аркур.

Так, значит, меня одурачили! Но кто же она? И за кого принимали ее разбойники?

— У вас были приключения дорогой? — спросил хозяин.

Я рассказал о своих ночных приключениях, и, когда описал человека, с которым дрался, он только покачал головой.

— Друг мой, — сказал он, — вам поистине повезло. Это один из сильнейших дуэлянтов в Европе. Человека, с которым вы бились, зовут Андре де Танкарвиль, и говорят, что никто не в силах ему противостоять.

И он поведал мне историю Танкарвиля, которая дополнила то, что рассказал мне он сам.

— В этой семье было две ветви, так, по крайней мере, мне говорили. Одна слыла религиозной и благочестивой, а другая, напротив, не была привержена религии, но ее представители отличались смелостью.

Я закончил свою трапезу, заплатил что причиталось и встал. Вдруг распахнулась дверь, и на пороге появился Танкарвиль. Лицо у него разгорелось от быстрой езды, он был очень зол.

— Где она? — спросил он.

— Уехала, — ответил я.

— Она забрала с собой все — монеты, кольца, подсвечники!

Так вот что было у нее в сумке! Как же это ей удалось? А впрочем... где она была, пока мы сражались с Танкарвилем? Похоже, собирала все самые ценные предметы и прятала их в своей одежде.

— Мы оба остались в дураках, мой друг. Она провела нас обоих и упорхнула вот уже три с лишним часа назад.

Он яростно стукнул кулаком по столу и опустился на стул.

— Подайте ему кружку сидра, — приказал я. — И я тоже выпью. Она удрала, мой друг, и лучше вам забыть о ней.

— Забыть? Но там целое состояние! Его хватило бы на выкуп короля! И не только золота, но и драгоценные камни! Их было не меньше дюжины! — Он выругался и схватил кружку, а затем, посмотрев на меня, неожиданно усмехнулся и с восхищением произнес: — Ну что за ловкая баба! Ей-ей, она далеко пойдет!

— Где вы встретились с ней?

— Да все не так просто. Она никакая не леди, но кто она, я и сам не знаю. Не буду рассказывать, каким образом и где мы нашли сокровище, но так или иначе, мы его нашли. Она была с нами, так что не оставалось ничего другого, как захватить ее с собой и увезти, чтобы она не донесла.

На этом наша беседа закончилась, и мы молча допили свой сидр. Я пошел к своей лошади, Танкарвиль последовал за мной, сердито что-то бормоча сквозь зубы.

Вскочив в седло, я протянул ему руку. Мы были врагами, но он превосходно владел клинком и был не лишен отваги.

— Советую вам, — сказал я, — отправляйтесь к Генриху Наваррскому. Ему нужны хорошие бойцы, и, думаю, он проявит к вам великодушие. Скажите ему, что вас послал Тэттон Чантри, хотя не знаю, поможет ли это вам.

И с тем я направился в Руан. Англия была совсем рядом — по другую сторону Ла-Манша. Я думал о том, что после почти четырех лет отсутствия я снова на пороге своей родины, позади испанский плен, встреча с королем Генрихом и все, что произошло со мной за это время.

Интересно, а что произошло с моими капиталами за эти четыре года? И как поживает Рэйф Лекенби?

Глава 27

Я спустился в Руан с высокого плоскогорья по извилистой дороге. Оживленный порт был забит морскими судами, а также лодками и баржами, спускающимися по Сене из Парижа. В городе было множество гостиниц и питейных заведений, повсюду толпились матросы вперемежку с солдатами и горожанами.

Я отыскал прекрасную гостиницу недалеко от набережной, откуда можно было наблюдать за стоящими на рейде кораблями. Привязав своего коня, я вошел внутрь.

Меня проводили в маленькую, уютную и очень чистую комнату, принесли воды, и я помылся, размышляя в то же время, как поступить дальше.

Самой главной моей заботой было найти судно, отплывающее в Англию или Ирландию в ближайшее время. Люди здесь были настроены дружелюбно по отношению к Англии. Я снова должен был забыть о своем ирландском происхождении и выдавать себя за уроженца Гебридских островов.

Хозяин гостиницы дал мне адрес портного, и я заказал четыре костюма, в том числе дорожный, после чего отправился на конюшню. Моя лошадь стояла в чистом стойле, жевала сено и, казалось, была вполне довольна своим теперешним положением. Увидев меня, она подняла морду от кормушки и ласково потерлась об меня. Я похлопал ее по холке, немного поговорил с ней, а затем отправился на Гаврскую набережную и стал прогуливаться по ней, изучая стоящие на рейде суда.

Там было несколько фламандских судов и по крайней мере одно из Средиземного моря — темное судно с низкой осадкой, которое как-то безжизненно стояло у причала. На нем не было заметно никакого движения, в отличие от других судов, на которых было шумно и суматошно.

Возле кнехта слонялось несколько матросов. Я остановил их и спросил, не отправляется ли какое-нибудь судно в Англию.

Они посмотрели на меня и вначале ничего не ответили. Затем самый низкорослый из них, худощавый и жилистый парень, произнес:

— В ближайшие две недели туда не будет судов — все идут в Балтийские страны и в Средиземное море. Вы ищете место?

— Да. Если что-нибудь услышите, сообщите мне. Я — капитан Чантри. Меня можно найти в отеле «Добрые дети» на улице с тем же названием. Кто принесет мне сообщение, получит несколько серебряных монет.

— Мы не можем знать, найдется ли для вас место, — сказал матрос.

— Ну, разумеется, просто сообщите мне название судна. А там я уже сам договорюсь.

Из гостиницы были видны мачты, и они словно приближали меня к родине. Возвратившись в гостиницу, я сел за стол в общем зале и заказал омлет и бутылку вина.

Обычно здесь едят дважды в день — в десять часов утра и в четыре, но странники вроде меня едят, когда голодны, а я был сейчас очень голоден. Омлет был превосходный, за ним последовало жаркое из телятины, баранины и бекона с овощами.

Вдруг к моему столу подошел крупный молодой человек со смуглым лицом и серьгой в ухе.

— Вы ищете судно в Англию? — спросил он.

— Да, — ответил я.

— Вы едете один?

— С лошадью, причем отличной. У вас есть на примете такое судно?

— Возможно, найдем. Я поговорю с капитаном. Мы идем в Лондон.

— Тогда договоритесь обо мне и лошади. Мое имя Чантри.

Он уставился на меня:

— Так вы и есть Тэттон Чантри — мастер-фехтовальщик?

— Да, я Тэттон Чантри, и моя шпага при мне.

— Ну, капитан будет рад.

Морской переход в Англию был трудный, но короткий. Скоро я сводил свою лошадь по мосткам в лондонском порту. Она была не меньше меня рада, что наконец ступает по твердой земле. Я сразу же отправился к Эмме Делахей.

Некоторое время я, окаменев, с изумлением взирал на то, что предстало моим глазам. Дом частично выгорел, окна его слепо смотрели на улицу. Эмма Делахей больше не жила здесь! Я спросил у прохожего, что здесь случилось. Он пожал плечами и пошел дальше. Взяв под уздцы свою лошадь, я двинулся по улице и остановился возле знакомой вывески. Здесь некий Холмс держал маленькую лавку и продавал платье морякам и другим клиентам.

— Эмма Делахей, говорите? — переспросил он. — Вот уже четыре года, как она съехала отсюда, капитан. Все это время я ничего о ней не слышал.

В ответ на мой следующий вопрос он кивнул:

— А, «Добрая Катерина»? Да, она появлялась, и не один раз. Хорошее судно! Вскоре оно снова должно прибыть.

Мои дальнейшие расспросы об Эмме Делахей ничего не дали. Она просто исчезла... испарилась! И вместе с ней — мои деньги!

В моей старой гостинице Том провел меня в мою прежнюю комнату.

— Я присмотрю за вашей лошадью, — сказал он.

Когда я стал расспрашивать его о своих знакомых, он ответил, покачав головой:

— Джекоб? Он не заходил сюда вот уже три... почти четыре года. Но ведь он бродяга! Где он сейчас, один Бог знает. Но рано или поздно он снова появится.

Том принес мне эля и подсел за мой стол.

— Сейчас здесь стало тихо, — сказал он. — Все спокойно. — Он внимательно посмотрел мне в глаза. — Вы все же его допекли, правда?

— Кого? Джекоба?

— Да нет же, не Джекоба. Лекенби! Ваш последний памфлет его доконал. Королева пришла в ярость и устроила кое-кому разнос. В результате нескольких преступников повесили, а других посадили за решетку. Он-то, конечно, сумел ускользнуть и, говорят, по-прежнему богат.

— А Тости, что с ним? — спросил я.

— Я его не видел. Некоторое время он еще болтался здесь, несчастный и неприкаянный. Все переменилось. Роберт Грин окончательно спился, и теперь все говорят только о Ките Марлоу, Томасе Киде и Уильяме Шекспире.

Лондон действительно изменился. Или, может быть, изменился я сам? Мои морские скитания, плен, каким бы он ни был легким, жизнь в других странах, общение с людьми других наций — все это не могло не оказать на меня влияния.

Том ушел по своим делам, а я еще долго сидел за стаканом эля. Я стал старше... старше на четыре года. В Испании время летело быстро, и на войне тоже. Теперь, когда я оглядываюсь назад, все былое представляется мне как окутанная туманной пеленой череда смутных образов, и лишь отдельные эпизоды выступают четко и ярко. Нередко они кажутся совершенно не связанными между собой.

У меня в кармане было несколько золотых монет, подаренных мне королем Генрихом. Это было все, чем я располагал. Я одинок, у меня нет ни дома, ни земли, ни семьи, а сейчас — и друзей.

Что делать? Искать Эмму Делахей? Как? Может быть, она умерла: чума за это время не раз посещала Лондон. Мой маленький капитал испарился, а золотых монет Генриха хватит ненадолго. Вернуться к литературной работе? Но я совсем не писатель, я всего лишь умею пользоваться словами. Правда, в запасе у меня имелся рассказ о войне, а может быть, и несколько рассказов, и, стало быть, пока фортуна не улыбнется мне снова, надо попытаться...

Сидеть сложа руки — не в моем характере. Чем-то я должен заняться!

Англия доброй королевы Бесс по-прежнему была на подъеме. Купцы и ремесленники, еще недавно презираемые, теперь нередко занимали высокие посты. Некоторые обзаводились собственными гербами и становились дворянами, йомены превращались в аристократов — все менялось на глазах. Мало кто из потомков древних родов, предки которых пришли в Англию из Нормандии с Вильгельмом Завоевателем, оставался у кормила власти. Возвышался новый класс. Но для меня в этой новой Англии не было места, рано или поздно мне станут задавать вопросы, и тогда выяснится, кто я такой.

Ричард Филд, вспомнил я, вот кого нужно разыскать! С этой мыслью я пошел в свою комнату и, сев за маленький стол, сделал наброски описания битвы при Арке, очевидцем и участником которой я был. Для оживления повествования я включил туда пассаж о Генрихе Наваррском. Я нарисовал не льстивый портрет короля, а беспристрастное изображение человека, его характера и способностей.

Большую часть ночи я провел за работой и быстро продвигался вперед, увлекшись собственным повествованием. Это была картина войны, увиденная не со стороны, а непосредственно с поля боя. Она была полна рукопашными схватками, ударами клинков, кровью, смертью и искрометными вспышками юмора.

На следующий день я встретился с Ричардом Филдом, и он принял меня как старого друга. Этот человек по крайней мере не изменился, хотя и сделал большие успехи за это время. Его издательство расширилось вдвое, теперь в нем работало человек двенадцать печатников и подмастерьев, тогда как раньше их было всего двое.

Введя меня в свой кабинет, где мы были одни, он отошел назад и внимательно осмотрел меня.

— Да, вы сильно изменились! Мальчик превратился в мужчину. А что за шрам у вас на щеке?

— Это была схватка один на один при Иври. Я бился с лейтенантом герцога Майеннского. У меня было две таких дуэли.

— А что вы принесли? Рукопись?

— Рассказ очевидца о битве при Арке.

— Прекрасно! Думаю, это нам подойдет. Напишите еще один — об Иври. — Он перелистал страницы рукописи. — А, портрет Генриха Наваррского! Публике понравится.

Потом мы сидели за стаканом вина, и я рассказал ему, как безуспешно ищу Эмму Делахей.

Ричард Филд пожал плечами.

— Кто знает, где она сейчас? Лондон — большой город, люди все время приезжают и уезжают. Она одинокая женщина, а здесь было совершено немало убийств, большая их часть осталась нераскрыта, а убийцы не найдены. Но, возможно, она сама сочла за благо исчезнуть. Вы упоминали «Добрую Катерину». Думаю, капитан что-нибудь знает о ней.

Часами я бродил по улицам Лондона, но так и не встретил ни одного знакомого лица. Будь Тости Пэджет на месте, он наверняка рассказал бы что-нибудь, но он тоже исчез. А по ночам я работал в своей комнате над историей битвы при Иври, набрасывал заметки для других сочинений, в частности, об испанском сокровище, о котором слышал, когда был в Испании.

В следующий мой приход к Ричарду Филду он посоветовал мне:

— Вы все пишете о заморских приключениях. Почему бы вам не обратиться в Левантийскую компанию? Она недавно взяла лицензию на торговлю с Турцией, Венецией и со всем восточным Средиземноморьем. Думаю, вам будет о чем рассказать, побывав в тех краях. А кроме того, — добавил он, — вам лучше сейчас уехать из Лондона: здесь свирепствует чума, все места развлечений опустели, скоро, вероятно, закроют и театры.

Мы разговаривали о том о сем, попивая вино, и он рассказывал мне, что здесь произошло, пока я был в отсутствии. Роберт Грин, оказывается, умер, а трагический актер Эдвард Аллейн женился на Джоан Вудворд, падчерице театрального деятеля Филипа Хенслоу.

— Произошел скандал с захватом испанского судна, — продолжал он. — Там находился ценный груз, и все, кто побывал на его борту, сходили с него не с пустыми руками. Говорят, королева была в ярости. Лорд Камберленд привел судно в порт и был щедро вознагражден, но другие, в том числе и Рэли[50], остались ни с чем.

Расстались мы поздно, и я возвращался по пустым улицам Лондона. Страха я не испытывал: при мне была пара заряженных пистолетов и шпага с серебряным эфесом.

Выходя на улицу, я обратил внимание на экипаж с двумя служителями могучего телосложения на запятках, и мне это сразу не понравилось. Когда я проходил мимо экипажа, тот тронулся за мной.

«Ты глупец, Чантри», — сказал я себе.

Экипаж прибавил скорость. Я отступил в сторону и юркнул в подъезд. Экипаж остановился у подъезда, из задернутого занавеской окна высунулась женская рука в перчатке.

— Молодой человек, — раздался приятный женский голос. — Молодой человек!

Приготовившись к нападению, я отвечал:

— Что вам угодно?

— Это вы храбрый капитан Чантри?

— Да, я капитан Чантри. — Я оглянулся по сторонам. — На улице темно, миледи, и на вашем месте я поторопился бы домой. Здесь полно воров и небезопасно даже для мужчин, чего уж говорить о женщинах!

— А вы не сядете в мой экипаж? Ну не бойтесь же! Видите, — она открыла дверцу, — я одна.

Заинтригованный, я вышел из подъезда. Дама действительно была в экипаже одна, а что касается двух громил на запятках, я счел, что наши силы примерно равны.

— Чем могу быть полезен?

— Садитесь, мы подвезем вас к вашей гостинице. Я знаю, где вы остановились. Говорят, это довольно странное заведение. Некоторые даже сомневаются, так ли уж простодушен, как кажется, этот молодой красивый капитан.

Мной овладело любопытство. Я вошел в экипаж и сел напротив нее.

Дама рассмеялась:

— Как же так? Неужели доблестный капитан боится меня? Вы не решаетесь сесть рядом со мной?

— Сидя рядом с вами, я не смогу насладиться лицезрением вашей красоты, миледи.

Она снова рассмеялась и наклонилась ко мне. Ее лицо было скрыто маской. От нее исходил тонкий аромат духов. Она была в бальном туалете, ее белоснежные плечи были еле прикрыты, на белокурых волосах ловко сидела шляпка.

— Быстро же вы забываете старых знакомых, капитан! Я-то помню вас: вы были так благородны и так прекрасно орудовали шпагой! Боже мой, я видела немало дуэлей, но была просто потрясена! И как вы стремительно перешли к делу — ни секунды промедления! — Она снова откинулась на спинку сиденья и внезапно отбросила игривый тон: — Капитан, в моем распоряжении хорошо осведомленные информаторы, я твердо знаю, что информация — это залог победы. Так вот, до меня дошло, что вы потеряли капитал, на который возлагали большие надежды.

— Это были доходы от торговли, миледи.

— Да, и мои осведомители сообщили мне, что, покуда вы делали небольшие вложения, ваши дела шли успешно.

— Успех был весьма скромный. Но женщина, которой я доверял, исчезла, а с ней и мои небольшие накопления.

— Вы в самом деле доверяли ей? Доверять женщине, да еще в деловых вещах?! Вас можно принять за глупца. Она была вашей любовницей?

— Нет, — сухо ответил я.

Экипаж остановился. Выглянув в окошко, я убедился, что он действительно доставил меня к моей гостинице. Я стал было выбираться, как вдруг дама, придержав меня за руку, попросила:

— Подождите минутку, я хочу вам кое-что сказать. Кто я такая и откуда явилась, в данном случае не имеет никакого значения. Вы доверились женщине, и она, по-видимому, обманула ваше доверие. Я же вынуждена довериться мужчине и не знаю никого, кто больше, чем вы, подходил бы для этого.

— Благодарю вас. Если я могу что-нибудь сделать...

— Да, можете. — Она вынула из лежащей на сиденье возле нее сумки мешочек. — Возьмите. Как следует пересчитайте и подумайте, куда это можно вложить. Там же вы найдете записку с именем и адресом. Вы не должны пытаться раскрыть, чье это имя, не должны приближаться к означенному дому раньше, чем закончите операцию по вкладам. Да и тогда — только в случае крайней необходимости. Если вы покинете Англию, вернувшись, вы снова поселитесь в этой гостинице, и я разыщу вас.

— Но, миледи, я...

Она сжала мою руку:

— Возьмите! Я доверяю вам. Никому другому я не могу довериться. Даже и вы можете обмануть меня. Но вы одиноки, у вас нет семьи, так же как и у меня... Сделайте все, что в ваших силах. Сумма, которую я вам вручаю, довольно велика, хотя она и меньше того, что мне нужно. Мала она и для вас, но все же это небольшой шаг вперед. Из доходов, которые принесет этот капитал, возьмете себе половину. Это все. Теперь идите.

Я вышел из кареты и оглянулся. На мгновение я увидел ее лицо, скрытое маской-домино, какие надевают на маскарадах и когда не хотят, чтобы тебя узнали. Я видел только тонко очерченный подбородок, красивые губы и прекрасные сверкающие глаза.

Она махнула мне рукой, и экипаж тронулся. Через мгновение он завернул за угол и скрылся из виду.

Некоторое время я смотрел ему вслед, а затем отправился к себе в комнату и запер дверь на засов. После этого я развязал шнурок мешочка и высыпал его содержимое на стол.

Передо мной были сокровища! В изумлении я смотрел на драгоценные камни редкостной красоты. Не менее дюжины камней! Они рассыпались по столу, лучась и сверкая. Один камень покатился и упал на пол. Нагнувшись, я поднял его. Это был прекрасный рубин.

Я стал перебирать их. Три крупных рубина, четыре алмаза, один изумруд, три розовые жемчужины и золотое колье из янтаря и оникса.

Я присел на кровать. Меня прошиб пот. Несколько минут я сидел и смотрел на сокровища, потрясенный до глубины души.

Я не мог ошибиться. У моего отца было несколько прекрасных камней, и он научил меня с малолетства разбираться в них. Насколько я мог судить при таком плохом освещении, это были камни исключительно чистой воды. Некоторые, видимо, вынули из оправы, и они, разумеется, потеряли от этого часть своей стоимости.

Были здесь и три золотые монеты — все одинаковые. Я взял одну из них и стал рассматривать, поднеся к свече, но надпись на ней была на незнакомом языке.

Я снова перебрал драгоценные камни, затем медленно сгреб их в одну кучку. Сколько они могут стоить? Десять тысяч фунтов? Пожалуй, больше, тысяч пятьдесят. И половина доходов от них достанется мне!

Глава 28

Когда я принес Ричарду Филду рассказ о битве при Иври, он встретил меня сообщением, что «Добрая Катерина» вошла в устье Темзы несколько часов тому назад и сейчас ее разгружают.

Получив гонорар, я сразу же пошел на причал, «Добрая Катерина» стояла, как в прежние времена, на своем старом месте.

Капитан судна, плотный коренастый человек, наблюдал, как я поднимался на борт судна к нему на шканцы.

— Я Тэттон Чантри, — представился я.

— Слышал о вас. Вы стали знаменитостью.

— Я не ищу славы, в особенности такого рода. Я хотел бы узнать две вещи: каков доход от моего вклада и где Эмма Делахей?

— Ваши вклады, — он подчеркнул множественное число, — принесли хороший доход. Я осторожный человек, капитан Чантри, не азартный игрок, каких сейчас немало в торговом деле. Я торгую надежными промышленными товарами, не гонюсь за золотом и драгоценными камнями, мое дело — обычная доходная торговля. Я получил распоряжение вкладывать в дело полученные вами доходы и так и поступал. Пойдемте вниз, в мою каюту, я покажу вам.

Мы спустились вниз, и он снял с решетки камина небольшой сосуд.

— Хотите горячего шоколада? — предложил он. — Я привык к нему в Мексике.

— А я в Испании, — сказал я.

— В Испании? — переспросил он, взглянув на меня из-под густых бровей.

— Я был там в плену. — Я вкратце рассказал ему, при каких обстоятельствах я оказался в плену у испанцев.

— Отлично! Вы нравитесь мне. Заканчивается сражение, начинается беседа. Вы спасли свою команду и спаслись сами. Корабль все равно был для вас потерян.

Он вынул из шкафа небольшую тетрадку. К обложке был приклеен листок с надписью: «Счета капитана Тэттона Чантри».

Открыв тетрадку, он показал мне аккуратные ряды цифр. Там фигурировали все мои вклады, общая их сумма, куда и как они размещались. Я взглянул на итоговую сумму доходов и не поверил своим глазам. Капитан заметил это и понимающе улыбнулся:

— Да, капитан, девять тысяч четыреста шестьдесят два фунта. Могу сказать, что ваши вложения облегчили мне мою задачу: не пришлось искать новых вкладчиков. Надеюсь, вы не заберете сразу всю сумму?

— Нет, сейчас я намерен взять всего лишь сто фунтов и еще немного чуть позже. К тому же, — я немного помедлил, — полагаю, вам не придется искать других вкладчиков. Недавно меня попросили вложить весьма крупную сумму, которой хватит для закупки товаров на несколько рейсов.

— Вы хотите закупить весь рейс? — Он покачал головой. — Я не советовал бы вам этого делать, капитан. Знаете старую поговорку: «Не следует класть все яйца в одну корзинку». Я ценю ваше доверие, но лучше бы вам разделить ваши вложения между разными судами. Я могу рекомендовать вам...

— Я только что собирался вас об этом просить. Подыщите мне трех-четырех надежных людей, таких, как вы сами. И еще, — я немного замешкался, прежде чем подытожить свою просьбу. — Возможно, вы этого не одобрите, но рекомендуйте мне одного человека иного склада — смелого и предприимчивого, который пошел бы на рискованное дело, если оно сулит хорошую прибыль. — Я выложил на стол самый крупный рубин. — Вы знаете толк в камнях? — спросил я.

Капитан поднес камень к фонарю и долго разглядывал его, вертя в пальцах, после чего вернул камень на стол.

— Я кое-что понимаю в драгоценных камнях. Этот рубин я оцениваю примерно в пять тысяч фунтов.

Я опустился в кресло.

— Капитан, мне вручили несколько таких камней с тем, чтобы я вложил их в дело по своему усмотрению. Владелица камней ничего не понимает в деловых вопросах.

— Зато, видно, понимает в мужчинах, — сухо заметил капитан. — Вы давно с ней знакомы?

— Я вообще не знаю ее.

Он пожал плечами.

— Я провел всю жизнь в море, капитан Чантри, бывал в разных портах и заморских странах, меня трудно удивить. — Он встал. — Я составлю опись товаров, которые мне нужны. И подумаю о судах для ваших вкладов, учитывая ваши пожелания.

Мы вышли на палубу, и там, стоя у поручней, капитан спросил:

— А новые вклады тоже должны быть вложены в торговлю с Новым Светом?

— Нет, совсем не обязательно. Кстати, я слышал о Левантийской компании, которая собирается вести торговлю со странами Восточного Средиземноморья, главным образом, изюмом, коринкой и прочими пряностями.

— У меня тоже есть некоторые соображения. В частности, я знаю одного рискового человека, который намеревался отправиться в Индию вокруг мыса Доброй Надежды. У него есть судно, команда и он — превосходный мореход. Я устрою вам встречу с ним. — Помолчав минуту, он спросил: — А ваша дама, может быть, предпочла бы, чтобы вы не шли на рискованное предприятие?

Я пожал плечами.

— При вашем участии и участии тех, кого вы подберете, у нас будут хорошие шансы. Я думаю, она не стала бы возражать против такого предприятия... во всяком случае, она полностью положилась на меня.

— Что же, неплохой расчет, капитан. Видно, она хорошо разбирается в людях.

Я снова тонул в догадках: кто же такая эта дама? У меня так мало знакомых женщин! По крайней мере, она меня хорошо знает.

А вдруг это Эмма Делахей? Нет, эта дама значительно моложе ее. И потом, Эмма Делахей и сама нашла бы применение своим капиталам.

— Капитан, — спросил я, — как вы думаете, кто эта дама?

Он смотрел на людей, толпившихся на пристани.

— Я и сам раздумывал об этом. Это может быть дама из дворянской семьи, желающая разбогатеть или же опасающаяся за свое будущее. Или любовница какого-то важного лица, получившая эти камни в подарок и вдруг понявшая, что красота со временем увядает, а золото — нет. Или воровка, придумавшая таким способом обратить краденые бриллианты в наличные. Или дорогая проститутка, осознавшая, что молодость проходит, а вместе с ней исчезнет и ее очарование. Или, наконец, кто-то желает установить с вами прочную связь. Наконец, возможен и такой вариант: кто-нибудь из ваших врагов намеренно всучил вам краденые драгоценности, чтобы накрыть вас с поличным. — Он обернулся и посмотрел на меня: — Чантри, имейте в виду, если вас схватят с крадеными вещами, то неминуемо повесят!

И тут я понял с ужасающей ясностью: это была ловушка! И подстроил ее не Рэйф Лекенби, который скорее всего куда-то сгинул, а его таинственный покровитель — седой человек с холодными глазами!

Но остальные драгоценности я спрятал в своей комнате! И, возможно, в эту самую минуту негодяи уже обыскивают мою комнату и идут по моим следам!

— Не думаю, что это так, — сказал я, — но безопасности ради я, пожалуй, отправлюсь с вами в Новый Свет.

— Буду очень рад, но не возвращайтесь в свою гостиницу, не приняв всех мер предосторожности.

Два рубина и два бриллианта сегодня утром я зашил в свой пояс. Изумруд, три розовые жемчужины и оправа лежат в тайнике моей комнаты.

Как-то утром несколько лет назад я высунулся из окна своей комнаты и наблюдал за тем, что происходит на улице. Вдруг резкий порыв ветра захлопнул оконную раму. Я быстро отпрянул и ухватился за край подоконника, при этом оторвав одну из досок, за которой скрывался хитроумный тайник. Судя по слою пыли, им не пользовались много лет, и, по-видимому, никто даже не знал о его существовании. Возможно, какой-нибудь давний постоялец, умелый столяр, сделал его для себя, чтобы что-то спрятать.

В этот тайник я и спрятал остальные камни, тщательно удалив всякие следы. Окно редко открывалось, и я намеревался оставить драгоценности в тайнике лишь на короткое время. Но теперь стало ясно, что пройдет немало времени, прежде чем мне удастся взять их оттуда.

— Отдайте камни мне, — сказал капитан. — Я устрою вам встречу с нашими друзьями в течение ближайших часов.

Я вытащил листок с именем и адресом таинственной леди.

— Капитан, вы сходите на берег? — спросил я.

— У меня очень много дел, Чантри, — ответил он.

— Я хочу послать с вами записку. Вы можете доставить ее на бульвар Святого Павла?

— Да, я буду неподалеку.

Я вытащил из бумажника листок бумаги и написал на нем: «Дело сделано. Передайте кому следует, что это конец».

Через неделю я был уже далеко в море.

Глава 29

Чья-то рука легла мне на плечо, и я услышал тихий шепот:

— Тсс! Ни звука!

Ничего не соображая, я лежал неподвижно. Рядом со мной был Силлимэн Терли. Постепенно я вспомнил, где я и что со мной приключилось. Я в Новом Свете. «Добрая Катерина» ушла без меня. Неподалеку расположились лагерем люди, захватившие в плен испанцев, которые удерживают Гвадалупу Роману.

Я прислушался. Вначале я слышал только тихий шорох листьев над головой, дыхание Терли, а затем до меня донеслись и голоса. Пахло сырой землей и опавшими листьями. Прямо перед моими глазами муравей тащил свою крохотную добычу.

Снова раздались голоса, на этот раз совсем близко:

— Говорю тебе, там ничего нет! Судно прочно сидит на мели и только при высоком приливе окажется на плаву. Воды оно набрало немного. Похоже, там кто-то был. В каюте женщины все вещи разбросаны — видимо, что-то искали.

— Совсем ничего? Не верю, — произнес смутно знакомый голос.

— Я же говорю, кто-то уже рылся там. И потом, судно не могло само собой очутиться там. Послушай, капитан, проход около внешнего острова очень узок, и я готов поклясться, что кто-то провел судно по этому каналу.

— На борту никого не было?

— Одни крысы. Мы обшарили его от палубы до трюма. Течение там в это время года слабое, прилив и ветер продвинули судно в устье реки, и здесь оно крепко село на песчаную мель.

— От экипажа никаких следов?

— Я нашел на берегу следы лагеря. Там, видно, было несколько человек, но на них напали — по-видимому, дикари. Мы нашли восемь трупов — они погибли три или четыре дня назад. Возможно, это часть экипажа.

— А почему ты думаешь, что их убили дикари?

— В одном трупе торчала стрела, трупы были раздеты и изувечены.

Последовало молчание, затем первый голос сказал:

— Никому не говори об этом. Ты можешь найти судно?

— Могу. — Они опять замолчали. Наконец второй голос произнес: — Капитан, думаю, вы угадали. Крушение судна было лишь обманным маневром, чтобы удалить с него всех, а потом разграбить. Только дело почему-то расстроилось. Видимо, люди, которых я нашел мертвыми, собирались вернуться на корабль, но не успели. Их убили дикари. А прилив, ветер и течение сдвинули судно с мели. А может быть, ему и помогли стронуться с места.

Листья снова зашуршали. Незнакомцы были на расстоянии не более двадцати — тридцати футов от нас.

— Ты веришь в эту историю о каком-то человеке, который будто бы починил шлюпку?

— Шлюпка исчезла. Если бы этого человека не было, куда бы она делать?

— Может быть, дикари?

— Может быть. Не нравится мне все это, Эндрю. Слишком много происходит вроде бы само собой. Судно снимается с мели, шлюпка исчезает...

— Да, — мрачно согласился Эндрю. — А вскоре сюда прибудет судно дона Мануэля, если только нам сказали правду. Мы должны быть готовы встретить его.

— Капитан, я предлагаю перерезать глотки испанцам или же отнять у них все и оставить их дикарям. Потом мы захватим судно дона Мануэля, заберем все ценное с «Сан Хуана де Диос» и спокойно уйдем в море. У нас и так мало матросов, и нам нельзя терять людей в стычках с дикарями.

— Эндрю, мне нужны сундуки! Мы получили точные сведения. Часть сокровища составляло приданое девушки, другая часть предназначалась испанскому королю. Сокровище погрузили на борт «Сан Хуана де Диос». Люди видели, как его грузили. Судно по пути нигде не останавливалось. Если сокровища на борту нет, значит, оно где-то здесь, и я во что бы то ни стало должен заполучить его.Эндрю, дело того стоит. Я намереваюсь вернуться в Англию...

— Они же повесят вас, капитан! Как только вы ступите на берег, вас сразу же повесят.

— Эндрю, имея золото, можно все купить, а королева очень нуждается в золоте. К тому времени, когда мы вернемся, все уже будет подготовлено, и мы станем щедро раздавать подарки. Не беспокойся, Эндрю, я знаю, о чем говорю.

— Так что, убьем их?

— Как только выдоим из них все, что им известно. Кто-то же должен знать, где спрятаны сундуки с сокровищем, и я думаю, что это кто-то из них.

— Женщину тоже убьем?

— Ей известно про сокровища инков, но что нам до них? Это испанцы могут свободно ездить по Перу и искать золото инков, а нас сразу же опознают и убьют. Если она не знает о местонахождении сундуков, она нам не нужна: неприятностей с ней не оберешься.

— Вы все еще мечтаете об Англии, — хмуро сказал Эндрю. — Лучше бы вам поискать какой-нибудь островок, где мы были бы полными хозяевами и откуда отправляли бы свои суда в море. А может быть, даже на французском берегу. Я знаю одно место...

— Замолчи! Англия — моя родина, и я буду жить в Англии. — И, продолжая свой разговор, они отошли от нашего убежища.

Терли убрал руку с моего плеча.

— Я боялся, что ты проснешься и наделаешь шума, Они были совсем близко.

— Надо что-нибудь придумать, а то они всех перебьют.

— Да, — согласился Терли, — шайка кровожадная! Но нас всего двое, что мы можем сделать?

Наши наблюдения не прибавили нам информации. Что-то надо предпринять... Разные планы возникали у меня в голове, но я тут же отбрасывал их как нереальные. Но ведь должен же быть какой-то выход...

Гвадалупа была настороже — я был уверен, что она видела меня: знак, который она подала, был ее ответом. По какой-то причине нам предлагалось держаться вдали от лагеря. Я видел, как Кончита понесла Гвадалупе чашку, вероятно, с кофе. Они, конечно, перекинулись между собой словечком, хотя и совсем незаметно. Потом Кончина ушла, подчеркнуто не глядя в нашу сторону.

Вот к костру подошел баск Арманд и стал жарить и есть мясо. Жуя, он смотрел поверх костра на склон холма, где мы скрывались.

Кончита принялась раскладывать возле Гвадалупы только что выстиранное белье, расправляя и перекладывая его так и сяк, явно тянула время.

Арманд поднялся, вытирая руки о штаны. Тут из леса вышел Фелипе с охапкой дров в руках. Он бросил дрова возле костра, отряхнул руки и снова пошел в лес мимо девушек. За ним двинулся и Арманд.

— Терли! — воскликнул я, тронув его за руку. — Смотри! Они собираются бежать! Отвлеки-ка других!

Он взглянул на лагерь и бесшумно, как тень, исчез в лесу.

Как он успел пробежать так быстро, я не понимаю, но почти сразу же на расстоянии по крайней мере двухсот метров от нас раздался волчий вой. Звук его постепенно нарастал, вибрируя в воздухе и пронзая уши, и наконец замер в отдалении. От этого жуткого воя волосы на голове становились дыбом. Даже у меня, хотя я и подозревал, что роль волка выполнял Силлимэн Терли.

Через несколько секунд большая глыба внезапно упала в самую середину костра, далеко разбросав горящие сучья и угли. В лесу раздались какие-то странные, кошмарные вопли.

В лагере поднялся переполох. Одни из бандитов бросились к мушкетам, небрежно прислоненным к стволам деревьев. Другие, выхватив сабли, побежали к границам лагеря.

Бросив быстрый взгляд туда, где только что сидела Гвадалупа, я не обнаружил там ни ее, ни Кончиты. Арманд и Фелипе тоже исчезли.

Я быстро побежал в направлении, где рассчитывал их встретить. Я не был так ловок в лесу, как Терли, но за эти дни многому научился и бежал насколько мог быстро и бесшумно.

Тем временем беглецы забрались в чащу леса, там я их и нашел. Бандиты, конечно, сразу же пустились в погоню. Нужно было скорее уходить подальше и спрятаться в каком-нибудь убежище. Лучше бы всего в тайнике Терли, но я понимал, что сам не сумею найти его. А где Терли, я не знал. Оставалось только ждать и надеяться, что он разыщет нас.

Я перевел беглецов через мелкий ручей, и мы двинулись вдоль него. Мы бежали что было сил, прокладывая себе путь через чащу. На бегу я лихорадочно обдумывал наше положение. Бандиты скорее всего послали в погоню лишь несколько человек. Остальные должны были остаться в лагере сторожить дона Диего и его компанию. И все же они могли в любой момент догнать нас.

Мы с трудом продирались сквозь густую чащу деревьев, которые Терли называл каштановыми дубами. Это красивые деревья с могучими стройными стволами.

Дальше пошел кустарник. Он был уже не таким густым, и мы прибавили скорость. Я все время оглядывался назад на девушек. Им сильно мешали юбки, но они высоко подняли подолы и бежали как могли быстро.

Я увидел просвет между деревьями и устремился вниз по склону холма. Кончита за моей спиной споткнулась и упала, но тут же снова поднялась на ноги. Гвадалупа запыхалась, грудь ее часто вздымалась.

— Не могу больше... — прерывистым шепотом произнесла она.

— Сейчас можно бежать не так быстро, — сказал я.

Скоро мы снова очутились в лесу. Я не сомневался, что преследователи идут за нами по пятам.

Вдруг я лицом к лицу столкнулся с Силлимэном Терли.

— Твое убежище в болотах далеко? — спросил я.

Неожиданно он замялся:

— Не так далеко, но...

— В чем дело?

— Не подумай что-нибудь плохое, но мое убежище пригодно лишь для одного человека и при условии, что его редко покидаешь, но вряд ли оно может служить надежным убежищем для всех. Дикари пока его не обнаружили, но если нас будет много, они, конечно, сразу найдут его, и я больше не смогу им пользоваться, а мне там очень уютно.

— Оно тебе больше не понадобится, Терли. Ты уедешь вместе с нами.

— Сомневаюсь. Тут такие хорошие земли. Я все раздумывал над этим с тех пор, как ты здесь появился, и совсем не уверен, что захочу уезжать. Может быть, конечно, дикари когда-нибудь снимут мой скальп, но все равно это превосходный край. Здесь полно рыбы, в лесах уйма дичи, а ты сам знаешь, как у нас готовы повесить человека, если он подстрелит оленя или даже кролика. Право на охоту есть только у королевы и местных помещиков. Здесь же вся забота — подстрелить дичь и разделать ее. А сколько тут овощей, орехов, плодов и прочего. Правда, я скучаю по хлебу да порой хочется распить бутылочку вина с друзьями — это единственное, чего мне недостает.

— Скоро здесь вырастут поселения, — сказал я, — за этим дело не станет.

— Здесь? Да ты с ума сошел! Кто же захочет бросить насиженное место и ехать сюда, где и выпить нечего, кроме ключевой воды? Разве несколько ненормальных, вроде меня, но...

— Скорее в убежище, Терли! У нас нет выбора. Они скоро нападут на наш след.

— Ну ладно, — с неохотой согласился он.

Нам пришлось пробираться через густые заросли кустарника. Мы кружили, поворачивали то вправо, то влево, иногда возвращались, чтобы запутать следы.

Через полчаса быстрой ходьбы остановились передохнуть. Оглянувшись, я спросил Терли:

— Это куда же ты завел нас? Похоже, здесь вообще никто никогда не ходил.

— И правда, не ходил. Поэтому дикари и не могут меня поймать. Я никогда не хожу дважды одной дорогой.

Мы продолжали свой путь. Теперь Терли что-то искал на берегу реки. Неожиданно он круто свернул и вошел в реку. На середине обернулся к нам и сказал:

— Идите за мной след в след. Если отступите на шаг вправо или влево, сразу же окажетесь на глубине футов в тридцать.

В двух футах под поверхностью воды оказались два бревна — что-то вроде скрытого под водой и практически невидимого моста.

Следуя за Терли, мы прошли по этому мосту.

Не дойдя до берега, Терли остановился.

— Теперь смотрите, я вам покажу кое-что интересное. Видите вон там, на самой макушке дерева, белую отметину?

— Да, видим.

— Прямо напротив этой отметины остановитесь и нащупайте под водой дно со стороны берега. Там проложен новый ряд бревен под прямым углом к первому. После этого отсчитайте точно десять шагов — ни больше ни меньше — и снова нащупайте дно на той же стороне. Там будет продолжение моста. Когда знаешь эту дорогу, по ней можно бежать бегом, если, разумеется, есть чувство равновесия.

Наконец мы добрались до берега, и дальше он повел нас по болотам. Кое-где поднимались кочки, на которых росли кипарисы. Терли по-прежнему вилял и кружил. Мы старались идти по твердой земле, иногда продирались через густые заросли камыша.

Наконец вышли к узкой земляной части в густом кустарнике. Она вывела нас к глубокому болотному озерцу, за которым простирались обширные заросли высокого тростника. Терли, шедший впереди, взял влево еще футов двенадцать и опустил руку в воду вблизи затопленного бревна. Когда он вынул руку из воды, в ней оказался конец веревки. Он потянул за него, и из тростника выдвинулось бревно. Терли смотал один конец веревки и засунул его в прорезь бревна, вытащил второй конец, и бревно встало поперек.

Терли ступил на бревно, и мы последовали за ним, балансируя на бревне кто как мог, и так добрались до противоположного берега озерца. Как только все переправились, Терли снова отвел бревно в тростниковые заросли.

Дальше он повел нас по тропинке, проложенной в болотной трясине и незаметной с той стороны озерца. Скоро мы увидели посреди тростника сколоченный из бревен помост. На нем стояла примитивная круглая хижина из сучьев и кусков древесной коры, а рядом с ней еще небольшой навес. На распялке была натянута шкура — видимо, оленя.

Под навесом стояли корзины с каштанами и гикоревыми орехами. Терли объяснил, что индейцы не только едят эти орехи в натуральном виде, но мелют их и пекут из полученной муки хлеб, добавляют в похлебку. Мы попробовали их в тот же вечер и убедились, что они очень приятны на вкус.

Добравшись до хижины, мы решили отдохнуть, так как все очень устали. Мы еще не вполне оправились от страха, понимая, что бандиты не скоро прекратят преследование.

Главарь, тот самый гигант, очевидно, во время побега был занят поисками судна. Будь он на месте, нас скорее всего поймали бы. С ним была большая часть его людей. Я беспокоился за свое сокровище. Хотя оно было хорошо спрятано, они могли набрести на него. Размышляя о нем, я пришел к выводу, что любая собственность лишает человека свободы; что бы там ни было, ты уже привязан к ней.

Сейчас я испытывал одно желание — поскорее покинуть эту землю, сохранить свое сокровище и добраться с ним до моря, где мы могли бы сесть на судно, хотя бы на ту же «Добрую Катерину», капитан которой намеревался торговать на этом побережье Нового Света.

Гвадалупа Романа взглянула на меня.

— Вы освободили нас от этих негодяев, — сказала она, — а что вы намереваетесь делать теперь?

— Выйти к морю, найти судно, которое доставит нас в Англию или в любую другую страну. А когда мы окажемся в безопасности, подумаем, как устроить наше будущее.

Она удивленно подняла брови.

— Так вы намерены устроить и мое будущее?

— Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, — отозвался я, сам удивившись своим словам, но тут же поспешно добавил: — Но я готов предоставить вам возможность самой все обдумать и решить. В Англии мы спокойно обсудим наши планы, и, если вы пожелаете, вы сможете вернуться в Перу.

Она пожала плечами.

— Я и раньше никогда не чувствовала себя там в безопасности, вероятно, так будет и впредь.

— Может быть, вам лучше вернуться туда, где до сих пор живут инки? — предложил я.

— Я бежала и оттуда, — сказала она, — и больше туда не вернусь.

— У нас будет время решить, как поступить. Теперь же было бы совсем неплохо, если бы нам удалось доставить вас живой и здоровой в Англию.

Ответом мне было молчание.

Спустя минуту я сказал:

— Сеньорита, я хорошо знаю, что значит быть изгнанником. Я тоже был вынужден бежать со своей родины. В Англии, если бы узнали, кто я на самом деле, мне грозила бы смертельная опасность. Никому другому я не стал бы этого говорить, говорю это вам одной, потому что хочу, чтобы вы знали: я хорошо вас понимаю.

Мы отдохнули, поели, снова отдохнули. Мы с Силлимэном Терли обсуждали план действий, и время от времени я переводил наш разговор на испанский Арманду и Фелипе, хотя рыбак Арманд немного понимал по-английски.

«Добрая Катерина» должна была торговать по побережью вплоть до устья реки Саванны на юге, избегая при этом всяких контактов с испанцами, а затем повернуть обратно. Возможно, она уже проделала этот путь, хотя я пробыл на берегу всего несколько дней и вряд ли за такой короткий срок она успела выполнить этот рейс. Не исключено, что судно может еще вернуться к этим берегам.

Как бы там ни было, в любом случае я должен выручить свою шлюпку и свое сокровище!

Глава 30

— Давайте двинемся в путь завтра на рассвете, — предложил я, и все охотно согласились, довольные, что время отдыха продлевается.

Терли с помощью Кончиты приготовил кашу и лепешки из ореховой муки на маленьком костре, разложенном на плоских камнях. Кроме того, у него была копченая рыба. Мы были страшно голодны.

Здесь и в самом деле было уютное местечко, и это, несомненно, заслуга Силлимэна Терли. Он был работящий человек, владевший многими ремеслами.

— У меня есть лодка, — сказал я, — корабельная шлюпка. Она с грузом, но мы все в ней поместимся, если только сумеем до нее добраться.

Костер угас, в темном небе сияли звезды. Из леса доносились неведомые звуки — где-то громко ухала какая-то большая птица, вероятно, филин, иногда пролетавший над нами, медленно взмахивая крыльями. Девушки могли расположиться в доме, если лесную хижину можно назвать домом, но они предпочли спать на свежем воздухе.

Гвадалупе не спалось, как и мне, и мы сидели рядом, прислушиваясь к звукам ночи и глядя на сияние звезд.

— Где ваша родина? — спросила она. — Где вы провели свое детство?

Я рассказал ей о своем детстве, тщательно подбирая слова и стараясь обходиться без названий. Я рассказал, что мало помню свою мать, рассказал об отце и обо всем, чему он научил меня, о том, как он щедро делился со мной всем, что любил, о необычайной красоте нашего дикого края и о моей любознательности и пристрастии к словесным играм.

— Вы так любили свою родину и все же покинули ее? — спросила она.

— Моего отца убили, я видел, как пылал наш дом, охваченный пламенем. Я даже не знаю толком, горел ли это дом или конюшня. Я бежал, за мной долго гнались.

— Но вам удалось уйти от погони?

— Да, удалось, но только потому, что отец предвидел такой оборот событий и заранее научил меня, как следует поступить, если я останусь один, и куда бежать.

— А если вы вернетесь домой, ваши враги узнают вас?

— Думаю, нет. Сейчас я ношу другое имя и вернусь домой из Англии. Очень немногие на родине знают меня в лицо, а те, кто знает, никогда не выдадут. Я вернусь на свою родину и буду жить там.

Потом Гвадалупа рассказывала мне об Андах и о лежащем за ними далеком крае, где она выросла, но она тоже избегала имен и названий. Мне нравилось, что она проявляет осмотрительность, хотя, в отличие от меня, она защищала и других людей.

Наконец Гвадалупа пошла спать, устроившись рядом с Кончитой. Я тоже заснул и проснулся на рассвете, дрожа от холода.

Терли уже давно встал и привел свое каноэ. Это было самодельное, но вполне приличное суденышко. Мы погрузили необходимые нам вещи, сели и отчалили. Шел небольшой дождь, видимость была плохая, но тем легче нам было уйти от погони.

Мы держались южного берега большого водного пространства. Видимо, это был залив. Вода здесь была солоноватая: с одной стороны, сказывались морские приливы, а с другой, сюда впадали многочисленные речки и ручейки, истоки которых находились где-то в глубине материка.

Терли сел на носу, так как только он знал дорогу, Арманд взялся за рулевое весло и правил, выполняя команды Терли. Я сидел в середине и, стараясь сохранить пистолеты сухими, прикрывал их одеялом.

Мы плыли уже около часа, когда туман вокруг нас начал редеть. Светало. Лодка, окутанная пеленой тумана и мелкого дождя, скользила по гладкой водной поверхности как призрачный корабль.

Путь предстоял неблизкий. Наконец из заболоченных озер мы увидели открытую воду. Минуту мы выжидали в плотной стене зарослей тростника, прислушиваясь, не слышно ли чего. Кругом все было тихо. Видимость была не более чем на сто ярдов. Мы с Фелипе налегли на весла, и каноэ, набирая скорость, двинулось вперед. Весла мерно поднимались, и вода стекала с них струями. Вдруг показалась огромная кривая коряга, словно голова допотопного чудовища, и Терли жестом показал, с какой стороны ее обходить. Мы шли между островками тростника.

Кругом ничего не было ни видно, ни слышно, лишь время от времени раздавались одинокие крики чаек над головой. Тучи на небе начали постепенно расходиться, дождь прекратился. Но вдруг снова потемнело. Подняв головы, мы увидели огромную стаю птиц.

Терли обернулся ко мне.

— Голуби, — сказал он. — Дикари охотятся на них ради мяса. Когда голуби высиживают птенцов, они убивают их при помощи длинных палок буквально тысячами. Мясо голубей и правда вкусно.

— Поворачивай к берегу, — сказал я, — вон к той сосне, расщепленной молнией.

Каноэ замедлило ход и пристало к берегу. Ступив на затопленное бревно, я вышел со словами:

— Я скоро вернусь.

Я быстро шел, стараясь по возможности не сходить с твердой почвы, и наконец вышел к опушке, на которой росли деревья — главным образом кипарисы и каменное дерево, но иногда встречались и сосны. Перейдя по бревну, я попал на узкий длинный песчаный островок, где спрятал шлюпку.

Шлюпка была на месте! После беглого осмотра я удостоверился, что все в полном порядке. Отвязав шлюпку, я принялся грести одним веслом и скоро вывел ее из узкого прохода.

Теперь я уже приладил как следует уключины и навалился на весла, время от времени оглядываясь через плечо и проверяя, правильным ли иду курсом.

Однако мне потребовался почти целый час, чтобы добраться до каноэ. Сундуки с сокровищем на дне шлюпки были закрыты брезентом, который я захватил с судна. Силлимэн Терли вышел на берег и с помощью Фелипе вытащил каноэ и перевернул его вверх дном.

До сих пор мы не видели никаких следов ни гиганта с шайкой, ни дона Диего с доном Мануэлем. Но я не надеялся, что мне больше не доведется увидеть их, и стремился как можно скорее убраться отсюда.

Не теряя ни минуты, мы подняли парус и вышли в море. Гвадалупа перешла на корму, где я сидел за рулем, и села рядом со мной. Она указала рукой на закрытые брезентом сундуки и спросила:

— А это что такое?

— Кое-какой провиант с «Сан Хуана де Диос», а также кое-какие мои и ваши вещи.

— Мои?

— Я побывал на судне и нашел там ваши платья. Я взял их, чтобы передать вам.

— И вы отдадите их мне?

— Не сейчас. Я не хочу снимать брезент, и вообще, чем меньше делать движений, тем лучше.

Мне пришла в голову еще одна мысль:

— Терли, под брезентом спрятано несколько мушкетов. Хорошо бы их проверить. Там есть порох и пули.

Он порылся под брезентом, вытащил мушкеты, осмотрел их и остался доволен.

— Все в полном порядке, капитан. — Он обшарил горизонт зорким взглядом. — Ничего не видно, кроме берега вдали. Куда мы держим курс?

— На юг и чуть на запад, к выходу из залива. Там есть проход в маленькую бухту рядом с мысом Сторожевым. Туда мы и направляемся.

Немного погодя я предложил:

— Есть одна возможность, которую хорошо бы не упустить: «Добрая Катерина» должна сейчас курсировать вдоль берега. Капитан говорил мне, что иногда бросает якорь в этой бухте. Во всяком случае, это единственный шанс обнаружить судно.

Терли молчал, слушая меня, а затем сказал:

— Но мы не знаем, где находится судно пиратов, если это действительно были они.

Тучи снова сгущались, дул сильный попутный ветер. Слева по борту отчетливо виднелась длинная желтая коса, гасившая мощные удары морских волн. В сущности, это был длинный узкий остров, протянувшийся вдоль побережья невесть насколько, по меньшей мере миль на пятьдесят или шестьдесят — это я знал точно. Внешняя береговая полоса косы была ровная и прямая почти на всем своем протяжении, без каких бы то ни было проходов, каналов или бухт. Внутренняя же кромка была испещрена множеством песчаных островков и отмелей.

Прошел час. Я взглянул на небо. Тучи по-прежнему громоздились друг на друга, но теперь в разрывах проглядывало голубое небо. Океан отсюда не был виден — его закрывала песчаная коса. Если там и было судно, мы могли его не увидеть.

— Кто были эти люди? — спросил я у Гвадалупы. — Как они обнаружили вас?

— Не знаю. Они неожиданно окружили лагерь, и у нас не было возможности сопротивляться. Но они явно знали, кто мы такие и откуда, потому что обращались к дону Мануэлю и дону Диего по имени. И сказали, что судно дона Мануэля вскоре прибудет.

— Да, я тоже слышал, как они говорили об этом. Думаю, «Сан Хуан де Диос» на самом деле и не собирался тонуть. Была небольшая течь, и они сумели запугать дона Диего.

— Дон Диего ничего не понимает в морском деле. Вероятно, он исполнительный чиновник, но он впервые в жизни вышел в плавание и совершенно не знает моря. — Она некоторое время смотрела на море, а потом сказала: — Среди них был один, думаю, едва ли старше вас, и он показался мне добрым человеком. Он, вероятно, помог бы нам, если бы смог. Мне кажется, у него было такое желание. Он говорил, что их главарю нужны только деньги... и власть. Похоже, они все англичане.

Ветер как будто стихал. Я слегка повернул руль шлюпки и подвел ее к ближайшему островку. Когда-то я видел на карте бухту возле Сторожевого мыса и узкий проход, который вел в нее. Терли посмотрел на небо, затем на меня. Тучи сгущались, на юго-востоке небо приобрело желтоватый отсвет, что мне совсем не понравилось.

Терли и Арманд занимались парусами. Внезапно Терли застыл, глядя куда-то поверх моей головы.

— Корабль! — воскликнул он.

Я повернулся и посмотрел в том же направлении. Великолепный трехмачтовый барк шел под всеми парусами, явно намереваясь перехватить нас. Очевидно, он вышел из-за одного из прибрежных песчаных островков. Он был всего лишь в полумиле от нас и быстро приближался.

Тем временем мы подходили к береговой косе, и довольно быстро... но не так быстро, как хотелось бы. У барка, правда, гораздо более глубокая осадка, и он, вероятно, не осмелится — во всяком случае, надеюсь на это! — преследовать нас на мелководье.

Гвадалупа прижалась ко мне.

— Тэттон, — она впервые назвала меня по имени, — я боюсь снова попасть к ним в руки. Эти люди... как они смотрели на меня и как говорили обо мне... лучше умереть!

— Я не отдам тебя им, — ответил я решительно. — Скоро они все отправятся в ад.

Смело сказано! А барк быстро приближался. Когда я вновь взглянул на него, там уже заряжали носовое орудие.

Дул сильный ветер, и на фоне унылого серого неба особенно ярко желтел песок на длинном острове.

Вдалеке сверкнула молния, и раздался оглушительный раскат грома. Слышен был шум прибоя. Брызги соленой морской воды оросили мне лицо, и в тот же миг я услышал за спиной глухой грохот, но это уже были не раскаты грома: над моей головой просвистело ядро и шлепнулось в воду в каких-нибудь двадцати ярдах от шлюпки, что меня не слишком обрадовало.

Справа замаячил крошечный островок — маленький песчаный бугорок. Шлюпка скользнула к нему, оставив по борту песчаную косу. Барк продолжал двигаться вперед, хотя и с зарифленными парусами. На расстоянии примерно мили перед нами находилась береговая полоса. Пушка снова выстрелила, и ядро снова просвистело над нашими головами.

— Понадобятся мушкеты, — сказал я Терли.

Он кивнул. Теперь, когда нас укрывали острова, он снова поставил все паруса, и мы пошли быстрее. Снова рявкнула пушка — и снова перелет, хотя на этот раз ядро упало ближе, гораздо ближе.

— Капитан! — крикнул Терли.

Я оглянулся. Барк лег в дрейф, с него спускали шлюпку, и в нее готовились прыгать матросы.

Гвадалупа спокойно сказала:

— Я тоже могу сражаться, Тэттон, я умею стрелять. И не прочь застрелить кого-нибудь. Это скверные люди, все... кроме Тости.

Внутри у меня похолодело.

— Кроме того? — переспросил я.

— Тости, — повторила она. — Тости Пэджета.

Глава 31

Так вот кто тогда лежал на поляне! Ничего удивительного, что он показался мне знакомым. Тости Пэджет здесь, Тости — пират?! Ну и что с того? Он вечно плыл по течению без руля и без ветрил. Но как же он докатился до пиратства?

Ветер стих, шлюпка вошла в узкий проход, который вел в бухту, песчаные дюны и купы деревьев по обе стороны сдерживали порывы ветра. Арманд и Фелипе что было сил работали веслами, но что толку! Оглянувшись, я увидел, что шлюпка отошла от барка, а сидело в ней по крайней мере двенадцать гребцов.

Я снова посмотрел вперед. Терли тоже взялся за весла, но теперь возле него лежал мушкет. Я тоже вытащил свой мушкет из-под брезента и проверил заряд. То же проделал и с пистолетом.

Я почувствовал дуновение ветра на щеке, но ветер был слишком слаб, он не наполнял парус и нисколько не помогал нам. Я мысленно взвесил наши шансы и понял, что мы достигнем берега бухты в тот самый момент, когда они догонят нас.

Но что ожидало нас в этой бухте, куда мы так отчаянно стремимся? Да ровно ничего!

Суда часто пережидают в этой бухте шторм, и такой шторм, по-видимому, собирался: тучи сгущались, дул шквалистый ветер. «Добрая Катерина» иногда останавливалась в этой бухте... но маловероятно, что она находится здесь сейчас, и еще менее вероятно, что она примет участие в сражении, к которому не имеет никакого отношения. К сожалению, на «Катерине» уже давно считают, что меня нет в живых.

— Гвадалупа, — спросил я, — ты умеешь управлять шлюпкой?

— Мне часто приходилось это делать.

— Тогда садись за руль. Думаю, пора немного пострелять.

Если на войне я чему-то и научился, так это обращению с мушкетом. Конечно, с расстояния в сто ярдов попасть в цель трудно, но почему не попробовать? Надо только прицелиться как следует...

Опершись спиной на сундуки, прикрытые брезентом, я поднял мушкет к плечу.

— Ложись на дно! — велел я Гвадалупе.

Она послушалась. Ее примеру последовала и Кончита. Я тщательно прицелился и спустил курок. Я не особенно надеялся на успех, но, видно, мой выстрел попал в цель. Что произошло, я не понял, но гребцы в шлюпке пригнулись и, по-видимому, не горели желанием подставляться под пули.

Я пальнул еще раз и промахнулся: пуля ударила в борт шлюпки и отлетела рикошетом в море. Стрелять с такого расстояния, конечно, никто никогда не пытался, но я заметил, что, как правило, пуля летит дальше расчетного расстояния, хотя и теряет в точности попадания. Но если взять чуть выше, пуля может попасть в цель.

Барк тем временем продолжал медленно двигаться вперед, промеряя лотом глубину.

И тут мы влетели в бухту и... о чудо! Там стояло судно!

Это была «Добрая Катерина»!

Я вскочил на ноги и громко закричал, отчаянно размахивая шляпой. Но хотя, видно, кто-то наблюдал за нами в подзорную трубу, сомневаюсь, что меня узнали. Подзорные трубы водились почти на всех судах, но польза от них была небольшая.

Терли поднял парус, и шлюпка рванула к судну. Но она была тяжелая и двигалась медленно, шлюпка с барка быстро нагоняла нас.

Следующий выстрел сделала Гвадалупа — ее пуля пробила доску планшира. Затем Терли положил ствол мушкета на сундуки и выстрелил. Его выстрел попал в цель. Один из матросов бросил весло, вскочил и сразу упал. Моя следующая пуля сразила еще одного.

Шлюпка вильнула, и мы увидели, как гигант со шпагой в руке поднялся и закричал на своих людей. Они боялись его больше, чем нас, и взялись за весла, но мы успели уже поднять парус, которого у них не было, и расстояние между нами увеличилось.

Вдруг закричал Фелипе. Барк вышел из протоки и двигался прямо на нас.

— Ты умеешь плавать? — спросил я Гвадалупу. — Плывите с Кончитой к «Доброй Катерине». Скажите капитану, что вы мои друзья, и он заступится за вас.

Гвадалупа долго смотрела на меня.

— А ты? — спросила она.

— Мы пока задержим их, — сказал я. — Я втянул ребят в эту историю и не могу заставлять их одних выпутываться из нее.

Тем временем я перезарядил свой мушкет. Арманд и Фелипе взялись за свои.

— Стреляйте по очереди, — посоветовал я, — чтобы вас не застигли с разряженными мушкетами.

Мы продолжали двигаться к берегу и наконец-то заметили движение на борту «Доброй Катерины». Арманд выстрелил по шлюпке и промахнулся. Выстрел Фелипе оказался удачным. Он хорошо прицелился, да и шлюпка подошла ближе. Пуля попала в рулевого, тот вскочил, схватился руками за грудь и упал в воду. Шлюпка вильнула и потеряла скорость.

«Добрая Катерина» начала двигаться. Она шла с таким расчетом, чтобы отрезать нас от барка. Вдруг рявкнула пушка, и мы увидели, что в сторону барка, подскакивая на волнах, пролетело ядро. С барка немедленно ответили пушечным выстрелом. И тут капитан «Доброй Катерины» показал себя во всей красе: дал бортовой залп из четырех хорошо нацеленных пушек! Первое ядро пробило борт барка над самой ватерлинией. Второе — разбило бушприт и сорвало фок-штаг.

Я так и не увидел, куда попали два других ядра, потому что пиратская шлюпка подошла вплотную к нашей. Терли выстрелил, и вслед за ним я разрядил свои пистолеты. Один за другим.

— Тости! — закричал я. — Ты сражаешься не на той стороне!

Тости вскочил на ноги, в изумлении глядя на меня, но тут с кормы шлюпки поднялся гигант, и я понял, что смотрю наконец в глаза Рэйфа Лекенби!

Крик с палубы барка заставил его обернуться. Барк двигался прямо на нас, не слушаясь руля — по-видимому, рулевой был убит.

«Катерина» тоже быстро приближалась к нам. Вложив шпагу в ножны, я побежал на нос шлюпки, чтобы бросить конец. Неуправляемый барк ударил бортом шлюпку Лекенби, и она пошла ко дну в тот самый момент, когда на «Катерине» приняли брошенный мною конец.

Какое-то время царило полное смятение. Люди Лекенби с затонувшей шлюпки карабкались на поврежденный барк. В шестидесяти футах от него матросы помогали Гвадалупе и Кончите взобраться на борт «Катерины».

Арманд и Фелипе помогли обвязать тросом сундуки. Один за другим их подняли наверх, и вот уже и я взобрался на борт «Катерины».

Показав рукой на сундуки, я сказал:

— Спустите их вниз в мою каюту.

Оба судна дрейфовали в одном направлении. Барк получил повреждения, но, по-видимому, не очень серьезные.

Лекенби стоял на палубе барка. Рэйф Лекенби, наконец он снова передо мной! Я смотрел на его судно, и в сердце у меня бушевала настоящая буря. Никогда еще я не ощущал такого страстного желания сразиться с этим человеком! Даже будь он среди тех, кто напал на дом моего отца, я вряд ли ощутил бы большую ненависть.

Неужели мы так и разойдемся? Но я хорошо знал своего врага и был убежден, что мы еще встретимся. Он никогда не отступал от своей цели. Я убедился в этом с первой нашей стычки, когда он чуть не убил меня. С тех пор это желание ни на мгновение не покидало его. Впрочем, и меня тоже.

Но, может быть, причина моей ненависти в том, что я не уверен в себе? Что он заставил меня почувствовать близость неминуемой смерти? Меня обуревала дикая ярость, неудержимое стремление скрестить с ним шпаги, раз и навсегда покончить со всем, что пролегло между нами.

Пока он жив, я не буду знать покоя. В любой момент он может нанести удар по самому уязвимому месту. Убить человека для Лекенби мало — ему надо насладиться зрелищем страданий своей жертвы.

А я был теперь уязвим как никогда, потому что в мою душу вошла любовь...

Да... я наконец впервые признался себе в этом. На радость или на горе — я полюбил...

Полюбил не ирландскую девушку, о чем всегда мечтал, а девушку из горных Анд, девушку совсем иных кровей, иного образа жизни.

И ни она, ни я не могли бы жить спокойно, пока жив Рэйф Лекенби.

Да, настал решающий час...

Капитан Дэбни стоял на шканцах. Я подбежал к нему.

— В погоню! — воскликнул я. — Надо их догнать! На борту барка человек, которого я...

Он прервал меня:

— Капитан Чантри, вы находитесь на борту моего судна. Вам принадлежит большая часть груза, но судно мое. Я не намерен рисковать им из-за преступника, с которым вы хотите драться. — Он смахнул пушинку с рукава своего камзола. — Вам угрожала опасность, и я пришел на помощь. Теперь вы в безопасности, и я не вижу причин рисковать своим судном или жизнью хотя бы одного-единственного матроса ради дела, которое касается только вас.

— Вы думаете, он успокоится, зная, что я на борту вашего судна и что у меня в руках то, что стремился получить он? Отнюдь! Он нападет на нас при первом же подходящем случае.

— Прекрасно! Если он нападет, мы будем защищаться. Но если можно избежать столкновения, тем лучше. У меня не военный корабль. Я торговый моряк и сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть своим вкладчикам, в том числе и вам, их капиталы. — Он внимательно посмотрел на меня: — А вам, капитан Чантри, я посоветовал бы принять ванну, сменить белье и хорошенько выспаться. Наутро вы и сами не станете настаивать на своих требованиях.

Пристыженный, я пожал плечами.

— Возможно, вы правы, капитан, я действительно круглый дурак.

— Вы не дурак, капитан. Как можно назвать дураком человека, который сумел на этом материке остаться в живых и вернуться на борт в обществе очаровательной девушки и с сундуками, полными добра. Мне кажется, вы совсем неплохо управились. — Он показал рукой на барк, который тащился к выходу из бухты. — Если ваши суждения об этом человеке справедливы, он скоро нападет на нас. Поэтому вам не мешает отдохнуть.

— На палубе барка, — сказал я, — стоит Рэйф Лекенби.

— А, тот самый, которого выгнали из Лондона. Так вот чем он теперь занялся! Так-так! Да, полагаю, мы еще встретимся с ним. — Он поклонился. — Спокойной ночи, капитан Чантри.

Да разве может быть ночь спокойной, если Рэйф Лекенби жив и рядом? И будет ли у меня вообще хоть одна спокойная ночь, пока я до конца не сведу с ним счеты?

Глава 32

Как ни странно, стоило мне лечь, как я сразу заснул. Конечно, я не проспал всю ночь напролет, но несколько часов я спал крепким сном. Перед этим я принял ванну и лег на чистые простыни. Разбудило меня не бряцание оружия, не женские крики, а вой ветра. Буря разыгралась нешуточная. Наша бухта, защищенная Сторожевым мысом, представляла собой надежное убежище, если в шторм можно считать надежным какое бы то ни было убежище. Ветер дул с юго-востока, от него нас защищал только невысокий мыс. Волны обрушивались на морской берег, ветер почти без помех проносился над песчаной косой.

«Добрая Катерина» — хорошее, вполне надежное судно, команда тщательно подобрана и дисциплинированна. Зная капитана Дэбни и его судно, я, как и все, не чувствовал тревоги.

И все же яростные шквалы ветра заставили меня встать и на всякий случай одеться. Я собирался подняться на палубу, как вдруг приоткрылась дверь каюты Гвадалупы.

— Тэттон, шторм очень сильный? — спросила она.

— Да, сильный, — ответил я, — но мы находимся в лучшем укрытии, какое только можно найти на этом берегу, и дождемся, пока шторм утихнет. Судно у нас прочное, а капитан — превосходный! Если случится что-нибудь непредвиденное, я спущусь к тебе. Да, Гвадалупа, — спохватился я, — у меня есть кое-что для тебя.

Я вернулся в свою каюту, где все было тщательно закреплено, и взял сундук с ее одеждой. Он был самый большой, но не тяжелый, и понес его к ней.

Увидев меня с сундуком, она распахнула дверь, и я втащил его в каюту. Я показал ей крючки, ввинченные внизу переборки.

— Привяжи к ним сундук, чтобы он не наделал беды, — предупредил я ее и пошел наверх.

Ливень стучал по палубе, как картечь, небо время от времени озарялось зловещими вспышками молний. Держась за поручни, я взобрался на шканцы, где, широко расставив ноги, стоял капитан Дэбни.

Увидев меня, он приветственно поднял руку. Когда я подошел ближе, он крикнул, стараясь перекрыть вой ветра:

— Судно держится хорошо. Надеюсь, обойдется без неприятностей.

На палубе было всего несколько человек, как на обычной вахте. Капитан щадил своих людей.

Стоя рядом с ним, я смотрел, как хлещут потоки дождя, как волны окатывают палубу, и думал о тех, кого шторм застиг в открытом море или еще хуже того — возле берегов. Многие суда пойдут сегодня ко дну, будут выброшены на берег и разбиты волнами. В такой шторм безопаснее всего, кроме, конечно, такой бухты, в какой укрылись мы, оказаться далеко в море, вдали от берега. Мне доводилось частенько слышать рассказы несведущих людей, будто древние мореходы в шторм бросали якорь вблизи берега. Это чистейшая нелепица. Находиться в штормовую погоду возле берега, с его рифами, песчаными косами, отмелями, отраженным ветром и прочими помехами, часто не нанесенными на карту, опаснее всего.

Дождавшись паузы между двумя порывами ветра, я крикнул капитану:

— Я подумал, что, может, вам потребуется моя помощь, и вышел на палубу.

— Спасибо, капитан, но лучше идите к себе и отдыхайте. Судя по тому, как вы выглядели, когда взошли на борт, думаю, вам это совершенно необходимо. — Он взглянул на меня: — Как чувствует себя девушка?

— Как будто неплохо. Она услышала мои шаги, когда я шел по коридору, и выскочила из каюты, чтобы спросить, как дела. Я заверил ее, что у нас надежное судно и превосходный капитан. Полагаю, она снова легла спать.

— Правильно. — Он был польщен моим доверием. — Ступайте и вы спать. Могу сообщить вам, что наше торговое предприятие завершается успешно, с большой выгодой.

Спустившись вниз, я не стал ложиться. Спать не хотелось. Я опустился на стул возле переборки в кают-компании и взял с полки одну из книг, которые были закреплены шнуром. Давно я не держал в руках книги и очень соскучился по чтению.

Книги на полке теперь стояли другие, чем в последний раз, когда я был на корабле. По-видимому, капитан заменил их новыми из запасов, которые держал в трюме.

Одна из книг называлась «Тарих аль-Хинд» и была написана на незнакомом мне языке. Я собирался положить ее обратно на полку, когда в каюту вошел капитан Дэбни, сбросив на ходу плащ, в котором стоял на вахте.

Я показал ему книгу:

— Что это?

— Это книга про Индию, — сказал он. — Ее написал аль-Бируни[51], один из величайших мусульманских ученых. — Он положил плащ на спинку стула и сел напротив меня. — Сейчас стюард принесет нам горячего шоколада. — Он взял книгу в руки. — Мы, жители западного мира, напрасно пренебрегаем учеными Востока. У них можно многому поучиться. Аль-Бируни — один из величайших ученых, он долго прожил в Индии. Эта книга написана примерно в 1030 году... дату я точно не помню. Это очень хорошая книга.

— Вы бывали на Востоке?

— Мне уже далеко за пятьдесят, молодой человек, и из них почти двадцать лет я провел в Индийском океане... или, если хотите, в Арабском море. Люди плавали в этих водах до того, как греческие суда начали бороздить воды Эгейского моря. Мы, европейцы, считаем, что Гиппарх[52] первым открыл существование муссонов, которые способны доставлять суда от берегов Африки к Индии. Но Александр Македонский нашел лоцманов из Индии, которые знали это свойство муссонов за триста лет до Гиппарха. Они показали адмиралу Александра Неарху[53] путь к Персидскому заливу.

В каюту вошел стюард с кастрюлькой, закрытой крышкой. Взяв две чашки, он наполнил их дымящимся шоколадом.

— В море время тянется медленно, капитан Чантри, и если у капитана надежная команда, у него находится время передохнуть. Я много читаю... и часто меняю свои книги, но есть несколько книг, с которыми я не расстаюсь, они для меня закадычные друзья. Когда-то я прочел их целиком, а теперь время от времени беру их снова и перечитываю отдельные места. Когда я был еще мальчиком, я отправился в плавание на Восток со своим отцом. Наше судно потерпело крушение, и мы остались там на долгие годы. Вначале мой отец, а затем и я сам плавали там капитанами.

Мы пили шоколад и разговаривали. Волны и ветер раскачивали судно. Наконец капитан вернулся на палубу, а я — в свою койку.

Всю ночь ревел свирепый ветер. И вдруг стих, так что я проснулся от внезапно наступившей тишины. Занималась желтая зловещая заря. Не было слышно ни звука, будто мы перенеслись в мир, лишенный звуков. У меня от страха перехватило горло. И тут я понял: очевидно, мы оказались в самом центре циклона — в «зрачке» шторма. Если это так, то шторм вскоре начнется снова, только ветер задует в обратном направлении.

Я оделся и побежал на палубу, но Гвадалупа меня опередила.

— Я хочу подышать воздухом, — сказала она.

Я стал говорить ей про бурю, но она заявила, что сама все поняла. Ей случалось и раньше видеть такие бури.

Мы стояли рядом и смотрели, как матросы найтовили все, что могло сдвинуться при качке, готовясь к тому, что нам предстояло.

— Ты жила в Лиме? — спросил я.

— Да, последнее время я жила в Лиме. Там все по-другому. Помню бой быков, помню, как приезжал новый вице-король, или какой-то другой официальный чин, и все украшали балконы зеленью. Мы ходили на театральное представление, которое называлось «Князь Феса». Там часто происходили дуэли, потому что были свои понятия о чести. Редкая неделя проходила без того, чтобы кого-нибудь не убили. Во всяком случае, так мне казалось. Моя мать умерла, когда мне было одиннадцать лет; отца убили. Говорили, что убили грабители, но я не верю этому. Думаю, его убили из-за того, что моя мать рассказала ему о сокровище, и убийцы надеялись найти в его записках то, чего он не сказал им.

— И не нашли?

Она торжествующе улыбнулась:

— Ничего не нашли! Я спрятала бумаги и карту.

— Возможно, они нашли бумаги потом?

— Они никогда их не найдут. Дом, в котором мы жили, был очень старый. Моя мама жила там еще со своей бабушкой, а та была дочерью брата вождя инков. Мама и показала мне тайник.

Мы сошли вниз, и Кончита подала завтрак. Силлимэн Терли, заглянувший в каюту, не пожелал остаться с нами:

— У меня хорошая койка на носу, и мне там нравится. А что с Лекенби? Думаете, с ним покончено?

— Нет, — сказал я убежденно, — еще не покончено.

Что-то он теперь затевает? Решится ли напасть на нас в шторм? Насколько сильно повреждено его судно? Похоже, не сильно, но если сильно и его нельзя отремонтировать, у Лекенби еще больше причин напасть на нас — ему нужно судно!

Что произошло с доном Диего? Игде судно дона Мануэля, прибытия которого ждали с минуты на минуту? Погибло ли оно во время бури? Или спокойно стоит на якоре где-то на побережье?

Рэйф Лекенби знал об этом судне и, конечно, будет стараться не пропустить его. Но никто из нас не может покинуть укрытия, пока не уляжется шторм. Любая попытка выйти из бухты сейчас означала бы смертельную опасность. За нашей бухтой прибрежная полоса тянулась в северо-западном направлении, а затем поворачивала на юг. Это низкое песчаное побережье в такую погоду — настоящая ловушка для любого судна. Хотим мы этого или нет, сейчас мы в одинаковом положении и не сможем выбраться отсюда, пока не ослабнет буря.

Дэбни снова спустился вниз, когда мы уже заканчивали завтрак. Он выслушал мои соображения и согласился со мной.

— Дождь затихает, и как только он прекратится, я прикажу перезарядить пушки и приготовить их к бою.

— Лекенби попытается захватить нас врасплох, — сказал я. — В лобовую атаку он пойдет только в крайнем случае. Он дьявольски хитер и отчаянно смел.

— Мы будет наготове, — заверил меня Дэбни.

С наступлением ночи ветер начал ослабевать, но волнение в море продолжалось. Дэбни отправился отдыхать, оставив на капитанском мостике своего помощника Маккрэ.

Маккрэ был шотландец. Ему было двадцать шесть лет. Четырнадцать лет он провел в море: перед тем как перейти на «Добрую Катерину», плавал под командой Хокинса и Фробишера.

Это был высокий, худой, серьезный человек. Он держал команду в строгости, к матросам относился хорошо, но не слишком доверял им.

— У нас хорошая команда, — сказал он мне. — Они служат у нас, потому что им здесь нравится. Для большей части экипажа это уже третий или четвертый рейс. Капитан Дэбни разрешает им участвовать в торговле. Все торговые дела ведет сам капитан, но каждый член команды может внести до десяти фунтов в стоимость товаров, которые мы везем на продажу. Как помощник капитана и штурман, я имею право внести до пятидесяти фунтов. Это дает неплохой доход. Так что мы все одинаково заинтересованы в деле.

Оставшись один, я ходил взад-вперед по палубе, глядя на вход в бухту, откуда, по всей вероятности, должен был появиться барк. Я избегал Гвадалупу, так как был раздражен и обеспокоен. В любой момент может последовать атака. Если нас захватят врасплох, никто из нас не уйдет живым. От Рэйфа Лекенби милосердия не дождешься.

Каким образом Тости связался с Лекенби? Он всегда был порядочным человеком. Правда, у него не было особых талантов, но он много знал и ко многому стремился, хотя не имел четкого представления о том, как этого добиться. Он ждал, когда горшок с золотом сам упадет ему в руки, мечтал то получить наследство, то отыскать клад. Словом, разбогатеть, не ударив при этом пальцем о палец. Я симпатизировал ему. Он был моим другом, когда у меня не было других друзей. Вероятно, Лекенби предложил ему легкий путь достигнуть всего, чего тот хотел.

Вода в бухте потемнела, слышался грохот тяжелых валов, обрушивавшихся на берег за Сторожевым мысом, но, как мне казалось, ураган уже миновал нас. Звезды проглядывали в разрывах туч, ветер постепенно спадал. Пролетела чайка, держа путь к берегу. Я поднялся на шканцы, откуда открывался более широкий вид на бухту, но кругом было темно и тихо. Небо опять затянуло тучами, и звезды исчезли.

Ко мне подошел Маккрэ.

— Капитан говорил, что вы хорошо знаете этого Лекенби. Он в самом деле такой злодей, как его изображают?

— Никаких красок не хватит. Он ни перед чем не остановится, люди для него — ничто... Этот человек — воплощенное зло, он думает только о себе. Люди идут за ним, потому что он прирожденный лидер и потому что сулит им богатство или запугивает их. Он использует их, а затем отшвыривает прочь или же убивает. К тому же он самый искусный фехтовальщик, какого я когда-либо встречал.

— Вы дрались с ним?

— Да, дрался, и едва не погиб. Это было очень давно, с тех пор я многому научился и надеюсь, смогу ему противостоять.

Я спустился вниз. Дэбни не спал. Перед ним стояла чашка шоколада. Тут же сидела Гвадалупа.

— Наверху все в порядке? — спросил капитан, разложивший на столе навигационные карты.

— Пока да, — сказал я. — По крайней мере, он дал нам выспаться.

— Это, вероятно, входило в его планы, — спокойно отозвался капитан. — Если вы верно описываете его, он, без сомнения, выберет минуту, когда мы менее всего будем ожидать нападения. Убежден, он по минутам знает, чем мы занимаемся.

— Вы считаете, что у него здесь есть шпионы?

— Ему не нужны никакие шпионы. Просто он знает, что мы ждем нападения и, следовательно, должны быть настороже. Он же не ждет нападения и сам выбирает время для атаки. Его люди могут отдохнуть, расслабиться и спокойно ждать подходящей минуты. Вот почему у меня на палубе сейчас всего трое матросов. Остальные отдыхают.

— А если он нападет именно сейчас?

— Нас предупредят. Ведь не может же лодка подойти к борту так, чтобы ее не услышали.

Тем не менее тревога не покидала меня. Но шоколад и лепешки были так вкусны!

— Вы неплохо живете, капитан, — сказал я.

— Конечно. Моя жизнь проходит в море, и я не вижу причин для аскетического образа жизни. Человек нуждается в комфорте, а я не могу получить его больше нигде.

Вдруг в каюту вбежал матрос:

— Барк, капитан! Вошел в бухту, но к нам не приближается.

— Спасибо, Сэмюэл. Поднимите людей, но всем стоять по своим местам. Каждому выдать по порции рома. Я сейчас поднимусь.

Он налил нам еще по чашке шоколада, в том числе и себе.

— Не слишком ли вы благодушны, капитан? — спросил я.

— Нет, я уверен в себе. Я верю в свое судно и в своих людей. Что делает Лекенби — не так уж важно. Он не предпримет атаки на мое судно. Его барк меньше нашего судна, и у него меньше пушек, а Рэйф Лекенби человек осмотрительный. Он не допустит, чтобы его барк разбили прежде, чем он обзаведется другим. Вероятно, сейчас он выполняет обманный маневр или же выбирает позицию для будущей атаки. Если верно последнее, то один матрос может наблюдать за ним не хуже дюжины. Мы просто должны быть в готовности. У Лекенби преимущество атакующей стороны, он сам выбирает место и время атаки.

Дэбни поставил на стол свою чашку.

— Вы недавно были во Франции, капитан. Не встречались ли вы случайно с Монтенем[54], автором «Опытов»?

— Нет, не встречался. Как вам известно, я служил в испанской армии, и она вела боевые действия против Генриха Наваррского. Мы потерпели поражение, и я попал в плен. Мне известно, что со времени чумы Монтень больше не мэр Бордо. Я слышал, что он был посредником в переговорах Генриха Наваррского и Генриха Третьего.

— Король Генрих освободил вас и удостоил беседы?

— Да, это так. — Я помедлил, тщательно подбирая слова. — Думаю, он что-то знал обо мне.

— Да? Очень интересно. А вы знаете, что у нас с вами, капитан, тоже есть общие друзья?

На моем лице, по-видимому, отразилось изумление, и он снова улыбнулся:

— Вы умеете выбирать друзей, капитан Чантри. Нужных друзей. Я имею в виду Джекоба Биннса.

Он был так доволен собой, что я почувствовал раздражение.

— Да, я действительно знаю Джекоба Биннса, — ответил я. — У него, видно, друзья повсюду, хотя, когда мы впервые встретились с ним, я принял его за простого рыбака.

— Понятно. Кем только он не был! — Капитан помолчал, прислушиваясь к движению на палубе. Он, казалось, улавливал и скрип снастей, и топот ног, и плеск волн. — Если вас это удивляет, — продолжал он, — я могу объяснить. Джекоб Биннс в своем роде очень важная персона. В мире существует одна тайная группа, тайное общество, если хотите, объединяющее людей определенного опыта и идей. Общество возникло в далекие-далекие времена, оно древнее любых других обществ и даже известных ныне мировых религий. Оно не признает ни границ, ни берегов морей. Число его членов невелико, но их можно встретить всюду. Джекоб Биннс является связующим звеном между членами этого общества. Не подлежит сомнению, что он или кто-то из его близкого окружения знал, кто вы и откуда.

Мне не понравилась эта таинственность, появилось неприятное ощущение, что какие-то неведомые силы манипулируют мною, пусть даже и дружественные. Но Джекоб Биннс и впрямь был мне хорошим другом.

В каюту снова вбежал матрос.

— Капитан, барк направляется к выходу из бухты. Кажется, он идет в море.

Дэбни сразу поднялся на ноги.

— Думаю, он идет не туда. — Он обернулся ко мне: — Пойдемте на палубу, Чантри. Похоже, сейчас начнется.

Я стремительно вскочил. Гвадалупа тоже вскочила, но я остановил ее:

— Оставайся здесь... тут безопаснее. Я не хотел бы тревожиться о тебе во время схватки.

Темные тучи низко нависли над головой. Море еще бороздили белые гребешки, но волнение постепенно ослабевало. «Добрая Катерина» стояла на якоре в ста ярдах от берега, бухта была очень маленькой. И барк, направляясь к выходу из нее, шел вдоль внешнего края.

Внезапно он резко изменил курс и направился к нам, но тут же снова отвернул в сторону. Я удивленно посмотрел на капитана Дэбни:

— Что это значит? Он выходит в море? Или же собирается атаковать нас? Что он делает?

Вдруг раздался крик Гвадалупы.

Обернувшись, я увидел, как пираты в мокрой одежде, с кортиками в зубах перелезали через фальшборт. В то время как все наше внимание было сосредоточено на, казалось бы, бессмысленных маневрах барка, нападавшие подобрались к судну вплавь с берега. Они быстро вскарабкались и мгновенно заполнили нижнюю палубу, которую в этот момент никто не защищал!

Мы с капитаном наблюдали за нападавшими, стоя на шканцах. Внизу, под нами, стояла одна только Гвадалупа, в ужасе застывшая в дверях коридора, ведущего в кают-компанию.

Атакующие, и в их числе Рэйф Лекенби, на мгновение замешкались, озадаченные тем, что палуба, на которой они ожидали встретить неприятеля, оказалась пустой. Они недоуменно оглядывались по сторонам... И тут капитан Дэбни выстрелил из своего пистолета.

Он целился в гущу пиратов. Один из них упал. На звук выстрела из кормового кубрика высыпали наши матросы. Команда Лекенби оказалась застигнутой врасплох неожиданной атакой наших матросов.

Спрыгнув на палубу, я ударил шпагой смуглого пирата с голой волосатой грудью и серьгой в ухе. Лезвие лишь слегка поцарапало его, и он ринулся на меня. Я нанес сильный нижний удар, и моя шпага пронзила его насквозь. На мгновение я застыл лицом к лицу с умирающим противником, но затем уперся ему в подбородок левой рукой и высвободил клинок.

Рэйф Лекенби стоял неподалеку и выжидающе улыбался. Приветственно подняв шпагу, он воскликнул:

— Немало времени прошло с тех пор, как мы встретились впервые, Тэттон Чантри!

— Этого стоило подождать, Рэйф, — ответил я. — Стало быть, ты хочешь умереть сейчас?

Он громко и весело расхохотался:

— Умереть? Я? Да я только начал жить!

Мы скрестили шпаги.

Его искусство сильно возросло — я сразу это почувствовал. Вокруг нас кипел бой, но мы не обращали на него внимания. Мы наконец встретились, и я сразу вспомнил ту ужасную ночь в горной пустоши, когда был на волосок от гибели.

Лекенби дрался хладнокровно и умело. Им владела одна страсть — жажда власти. Он был рожден, чтобы господствовать либо умереть в сражении за господство. Если он и любил что-нибудь, так только шпагу и бой на шпагах.

При всей его силе и весе он передвигался с легкостью танцора на пуантах — непринужденно и свободно. Он немедленно находил ответ на любой мой выпад. Я чувствовал, что он сражается со мной играючи, и все же...

— А, — сказал он, когда я парировал очередной его удар, — я вижу, ты кое-чему научился!

Он сделал ложный выпад, целясь мне в голову, и потом попробовал боковой удар. Я парировал его и направил шпагу в его правую щеку. Он легко отвел ее, направил свою шпагу мне в голову и сразу затем — в грудь. Я снова парировал удар, кончик моей шпаги разрезал рукав его камзола, но плеча не задел.

Сражение вокруг нас уже утихло, но ни один из нас не обратил на это внимания. Мы продолжали стоять лицом к лицу. Он снова стремительно пошел на меня в атаку. С таким стилем я еще никогда не сталкивался. Это был целый град колющих и режущих ударов, которые наносились с потрясающей быстротой и неожиданностью. Потребовалось все мое искусство, чтобы отразить их. Кончик его острой как бритва шпаги задел мне бедро. Я отразил следующий выпад и быстрым ударом рассек ему щеку. На мгновение в его глазах зажегся огонь ярости.

— Хорошо дерешься, — сказал он. — Просто превосходно!

Но меня не так легко сбить с толку. Я прекрасно понимал, что он нарочно льстит мне, чтобы заставить пойти на ненужный риск, и продолжал биться осторожно, исподволь изучая его приемы и не попадаясь на его ложные выпады. Ведь коварный фехтовальщик всерьез намеревался убить меня. Он был абсолютно уверен в себе и действовал клинком с самообладанием бойца, которого никто и никогда не побеждал. То и дело он переходил в атаку, но я успешно отбивался. Иногда я отступал, делал небольшие повороты. Он атаковал без устали, порой я с трудом отбивался. Один раз он слегка задел мне плечо, потом поцарапал щеку, и у меня потекла кровь. Он улыбнулся. В то же миг я сделал выпад, отбил лезвие его шпаги и, отбросив ее легким поворотом кисти в сторону, нанес еще один удар. Острие моей шпаги на два дюйма вонзилось ему в предплечье.

Я немедленно извлек шпагу и возобновил натиск. Кровь выступила на рубашке Лекенби и заструилась по боку. Все его хладнокровие и самообладание разом исчезли. Ведь я ранил его, я по-настоящему пустил ему кровь! В бешенстве он кинулся на меня, и несколько страшных минут я лишь отчаянно защищался.

Стремительным прыжком он в очередной раз ринулся на меня. Сделав полуоборот, я ступил в лужу крови и поскользнулся. Он уже поднял шпагу, чтобы нанести мне смертельный удар.

Когда он уже опускал острие клинка, я последним усилием воли бросился ему под ноги, и он отпрянул. Быстро вскочив, я сжал руку, в которой он держал шпагу, и стал отжимать ее вниз.

Он засмеялся и, в свою очередь, начал с силой отжимать мою руку. Лекенби обладал чудовищной силой. Он смеялся, истерически смеялся и все пригибал и пригибал мою руку, приближая лезвие своей шпаги к моему горлу. Однако последние годы не прошли для меня даром, я был уже не тот мальчик, с которым он бился в первый раз. Долгие месяцы тренировок с Фергасом Макэскиллом, прогулки по скалистым горам Гебрид, опыт военных сражений — все это сделало меня другим человеком.

Понемногу я наращивал сопротивление. Постепенно моя рука перестала опускаться. Его клинок застыл в воздухе, а затем я медленно, но неуклонно стал отжимать его вниз.

Он не мог поверить этому! Привыкший всю свою жизнь побеждать, он был совершенно не готов к тому, что происходило сейчас. Я оказался сильнее! Я отвел его руку назад. Вдруг он вырвался, отскочил назад и резко взмахнул шпагой. Ее острие вспороло мою рубашку и оставило кровавый след у меня на животе.

Атака следовала за атакой. Острие его шпаги рассекло мне бок. Следующий взмах — и конец его шпаги прошелся по моей щеке. Он превратился в комок ярости и ненависти, ибо почувствовал, что я представляю для него серьезную угрозу.

Ничто, казалось, уже не могло его остановить. Он все сильнее теснил меня. Неожиданно я отступил, он бросился на меня, но мой молниеносный выпад застиг его врасплох. Я поставил на карту все... и вот мой клинок глубоко вонзился в его тело.

На мгновение он застыл в изумлении, не в силах поверить в случившееся, затем отпрянул назад. Некоторое время он стоял покачиваясь, и ярко-красная кровь струилась по его правому боку и бедру.

Он поднял шпагу, подбросил ее и, перехватив в воздухе, бросил ее в меня, как копье!

Однако я вовремя поднял клинок и отбросил его шпагу в сторону. Я подошел к нему. Он стоял, опершись о поручни, безоружный. Но тут же его левая рука потянулась за спину к поясу, и он выхватил из-под куртки нож, каким ломают шпаги и какой я когда-то видел у Фергаса!

Я сделал обманный выпад. Он попытался захватить ножом лезвие моей шпаги, но я взмахнул ею и наполовину рассек его кожаный пояс.

Под его ногами натекла уже большая лужа крови. Он согнулся, в ярости оскалив зубы, повернулся, перевалился через планшир и бросился в море!

Наклонившись над фальшбортом, я взглянул на воду и увидел на ней кровавые пятна. Тело Лекенби поглотила морская пучина.

Барк находился в каких-нибудь пятидесяти ярдах от нас. Наши пушки держали его под прицелом, матросы стояли с зажженными фитилями, готовые дать бортовой залп.

Барк не двигался, и поначалу мне показалось, что он намеревается на нас напасть.

Я долго вглядывался в морскую пучину, но так и не увидел Рэйфа Лекенби. И, словно почувствовав, что его капитан погиб, барк стал медленно удаляться.

Глава 33

Дом из серого гранита венчает зеленый холм, окруженный скалами, внизу расстилается морская гладь. Отсюда нетрудно взобраться наверх, к развалинам старого форта. Его камни темны от крови защитников, от копоти пожаров. Он ждет, когда придет новое поколение и он восстанет из руин.

Здесь, прямо под окнами, плещется серое море, из воды торчат черные скалы и маленькие островки. Кое-где на островках виднеются клочки зеленой травы или деревья.

Тут я и поселился после долгих лет странствий. Где-то здесь умер мой отец, но где покоится его прах, никому точно не известно. Да это и не важно. Дух его неотступно витает над этими серыми скалами, среди которых он бродил при жизни. Но теперь он успокоился — он знает, что я вернулся на родину и выкупил наше родовое гнездо. И пусть я ношу другое имя — это наш очаг! У моих сыновей будут те же глубокие корни.

Я не обманул твоих надежд, отец. Ведь ты так много дал мне, а взамен просил одного — чтобы я вернулся сюда и возродил родной очаг, чтобы наш род продолжился дальше.

И моя жена Гвадалупа тоже здесь, и мой первородный сын, славный мальчик! Мы назвали его в твою честь, отец.

Сундуки, которые я привез из Америки, были битком набиты. Мои земляки-ирландцы знают, кто я, и, хотя ничего не говорят, проходя мимо, радушно приветствуют меня. А англичане, которых я тоже люблю, — пусть это кое-кому и покажется предательством, — считают меня ветераном войны с армадой и бывшим испанским пленником, вернувшимся домой.

Чудесные испанские скакуны щиплют траву на зеленых лугах, пасутся коровы и овцы. Сундуки еще не опустели, несмотря на то, что я купил земли и здесь, и немного во Франции. Мы живем тихо и счастливо, только изредка ездим в Дублин или в Белфаст, а иногда — в Корк и Лондон.

Давным-давно одна леди оставила мне деньги и так и не объявилась больше, а когда я пытался разыскать ее по адресу, который она мне оставила, никто ничего не мог мне о ней сказать. Но, может быть, когда-нибудь она захочет найти меня? Я покажу ей ее земли и дома. Каждый год я подвожу итоги и решаю, что можно сделать еще. Ведь эта леди первый раз в жизни доверилась мужчине, и нужно все сделать так, чтобы она не пожалела об этом.

И все же, когда стаи серых гусей устремляются на запад — в Исландию, Гренландию и Лабрадор, сердце у меня начинает щемить и я с тоской вспоминаю далекие берега, шум прибойной волны на бескрайних песчаных пляжах, голубые силуэты гор на горизонте, ветер над пурпурными холмами, нашептывающий сладостные мотивы.

Я не вернусь туда. Гвадалупа здесь, и здесь мой сын. Вся моя жизнь отныне здесь. Как когда-то мой отец бродил со мной по старым тропам, так и я буду бродить со своим сыном и показывать ему ущелья Скеллигс, старый форт Стэгью и развалины замка Деррикуин. Я буду рассказывать ему об Ахиллесе, Гекторе и Конне из легенды о Ста Битвах, о древних королях, живших в Таре, и, может быть, когда-нибудь расскажу и о жестоком и коварном гиганте, который, прыгнув с палубы судна, навеки погрузился в морскую пучину неподалеку от Сторожевого мыса.

Джекоба Биннса я больше никогда не видел, но двери моего дома всегда открыты и для него, и для Фергаса Макэскилла, и даже для Тости Пэджета.

Иногда сюда забредает Кори вместе с Бобом Портером и Биллом Портером, я кое-что у них покупаю, и мы отдыхаем, вспоминая минувшие дни.

Об Эмме Делахей я тоже так ничего и не знаю. Она бесследно исчезла вместе с небольшой суммой моих денег — большую часть моего капитала она перевела капитану Дэбни. Убили ее или она сбежала? Не знаю и иногда раздумываю над этой загадкой.

В прошлом году, когда я был в Лондоне, ко мне подошла прелестная девушка и радостно протянула мне руки.

— Ты — Тэттон, — сказала она, — а я — Ив Вайпонт и хочу тебе сказать, что наша лошадь тогда вернулась домой и ты можешь приходить в мой лес, когда захочешь!

Силлимэн Терли держит таверну в Беллидехоб, а когда «Добрая Катерина» входит в залив Ревущих вод, мы встречаемся там, чтобы распить бутылку и преломить хлеб с капитаном Дэбни. Так что все в конечном счете обрело свой конец.

Гвадалупа и сейчас носит золотой медальон, который я когда-то подобрал на палубе брошенного судна.

Вернувшись с холмов, я сажусь возле очага в выстроенном моими собственными руками доме. И, подняв глаза, смотрю на отблески пламени, играющие на серебряной рукояти шпаги, что висит над камином. Приятно слушать треск угольев на каминной решетке, когда за окном проносятся над поверхностью моря серые хлопья тумана и дождя, похожие на закутанные в плащ молящиеся женские фигуры.

Я вернулся на родину, где меня ожидает любовь...

Луис Ламур Ситка

Глава 1

Оглядывая лес в поисках Роба Уокера, Жан Лабарж остановился рядом с огромным кипарисом. К этому времени Роб уже должен был подойти к Медовому дереву, поэтому, постояв секунду, Жан направился к назначенному месту встречи. Затем внезапно остановился.

В лесу было очень тихо. Где-то вдалеке, нарушив тишину, каркнула ворона, но других звуков он не услышал, только ветерок шелестел высоко в листве. Мальчик почувствовал, как забилось сердце.

В сплошном ковре опавшей листвы, сразу за кипарисом виднелся отпечаток ботинка, ведущий на юг, вглубь леса.

В свои четырнадцать лет Жан Лабарж знал след каждого мужчины из маленькой деревушки, приютившейся у болот, каждого фермера, обрабатывающего поблизости свое поле, и даже некоторых гуртовщиков, которые иногда проводили скот по огибающей болота дороге. Но этот был незнакомым.

Солнце проникало сквозь листву, покрывая землю пятнами света и тени. Ветра здесь не было, лишь наверху перешептывались листья, потому что сюда, в это место, лежащее глубоко в Великих болотах, не проникал ни ветер, ни посторонние звуки. Здесь надо было ходить неслышно и украдкой, двигаясь в этих безлюдных, таинственных лесах так, как, наверное, двигались люди в давние-давние времена, когда Земля только пробуждалась к жизни.

Под мохнатым болиголовом, рядом с непросыхающими лужами стоячей воды, на пружинистой, похожей на губку, покрытой зеленым мхом почве ничто не шевелилось, только пролетит иногда маленькая птичка или на секунду мелькнет в столбе солнечного света бабочка. Лишь зеленовато-золотые сумерки леса, лишь шуршание крохотных животных в листве. Это были затерянные, неходенные места, это был дом, единственный дом, который он знал с тех пор, как отец перебрался в эти далекие края за Миссиссипи, а мать умерла.

Ни один горожанин не заходил в Великие болота и не пользовался дорогой через покинутую долину за ними, дорога эта была известна как Тропа Теней Смерти. Несколько лет назад, во время войны 1812 года здесь попал в засаду к индейцам отряд солдат, да и до этого случая и после него люди, отправившиеся по этой тропе, исчезали бесследно, не оставив ни единого намека на то, что с ними случилось. Терерь старая тропа заросла травой, о ее существовании забыли чужие, пришлые люди, а жители деревушки, проходя мимо либо вообще не смотрели на нее, либо бросали торопливые, испуганные взгляды на зеленый, сумрачный, похожий на пещеру вход в лес. В пенсильванских деревнях, расположенных на берегах Сасквиханны, верили, что там вечно маршируют призраки погибших солдат, оплакивая свои дома, в которые они уже никогда не вернутся.

Великие болота были землей, нетронутой плугом, и такой жа девственной, как в утро рождения мира. Здесь не было широких проходов между огромными деревьями-колоннами, не было одиноко высящихся величественных гигантов, здесь царили мрачные молчаливые сумерки и даже в полдень, все лежало в тени, кроме редких полян и прудов со стоячей водой, где в густой тишине плавали одинокие водяные лилии, либо запутавшиеся в водорослях, либо покрытые тиной. Камень, брошенный в такой пруд, почти не оставлял кругов на воде, звук его падения, скорее, напоминал чавкание в темноте.

Один из солдат, выживших после того нападения индейцев, отзывался о болоте, как «ужасающей, жестокой, мрачной земле». И все же в болотах существовала жизнь, там обитали не только птицы и мелкие животные. На всем протяжении болот, а также на примыкавших к нему холмах водились не только белки, ондатры и норки, но и олени, волки, пантеры и черные медведи.

Там, где дорога Милл Крик отделяла мир людей и ферм от мира заболоченных джунглей, она разделяла мир Жана Лабаржа, одну часть этого мира он лишь посещал, в другой он жил и был самим собой. Болота были его первой площадкой для игр, затем школой и средством рискованного существования.

Жан ждал рядом с кипарисом и прислушивался. Лес — место, где царит тишина, однако у него много своих собственных звуков, которые хорошо знакомы охотнику. Раскачивающий деревья ветер, скрип ветвей, падение желудя или шишки, шуршание маленького зверька... Эти звуки Жан Лабарж знал, и чувствовал на подсознательном уровне, не обращая на них внимания. Он воспринимал только те звуки и движения, которые чужды лесу.

Человек, чьи следы он видел, был высоким и крупным, потому что расстояния между отпечетками были большими, а сами отпечатки глубокими, говорящими о том, что незнакомец непривычен к лесным путешествиям. Это стало очевидно Жану, пока он шел по следам, замечая, куда ставил ногу человек, и как он двигался. Больее того, этот человек не охотился и не просто бродил, а шел к известной ему цели на юге.

Никто не знал болота так, как Жан. Он вырос на ферме на краю болот, и прежде чем умерла его мать, приходил сюда постоянно, чтобы помочь собирать лечебные травы, которая она продавала в деревне. Теперь, когда ее не стало, он продолжал собирать растения и ягоды и относил их в деревню старику Дину.

В свои четырнадцать лет Жан был высоким, стройным подростком с большими темными глазами и лохмами курчавых, темно-каштановых, почти черных волос.

Плечи его уже стали широкими, хотя сам он оставался очень худым. По его росту, силе и легкой непринужденной походке можно было судить, каким он вырастет. Живя в лесу, Жан рано научился ходить так же неслышно, как лиса или пантера.

После смерти матери на маленькую ферму приехал работать дядя Джордж, но дядя Джордж был добродушным, общительным человеком, который любил веселую компанию и ненавидел одиночество хижины. Более того, он не любил работать точно так же, как любил бездельничать и бессмысленно трепаться. Мальчик спокойно воспринял его приезд, а когда в один прекрасный день дядя Джордж не вернулся из одной из своих многочисленных отлучек, он спокойно воспринял его отсутствие.

Оставшийся один в хижине, Жан продолжал жить, как обычно. Его дядя только раз появлялся в деревушке, где мальчик продавал большую часть мехов и трав, поэтому его исчезновение не вызвало особых комментариев: в нескольких часах ходьбы от болот располагалось несколько селений, и дядя мог находиться в любой из них. У Жана, одинокого, самостоятельного мальчика хватило здравого смысла, чтобы не распространяться об исчезновении дяди. В деревнях постоянные визиты Жана стали чем-то самим собой разумеющимся, и никто никогда бы не поверил — а может быть жителям деревни было все равно, — что он жил один.

Об отце он помнил совсем немного, за исключением того, что рассказывала мать: он ушел в западные горы, чтобы добывать шкуры и пушнину, и в конце концов вернется. Жану он казался смутной, похожей на тень фигурой с бородой, в одежде из оленьей шкуры; он все время курил трубку и был хорошим и добрым. Время от времени Жан слышал в деревнях рассказы о нем, поскольку его отец был для крестьян сказочной фигурой — горцем. Он был таким, каким хотелось стать Жану.

У Жана Лабаржа не было друзей, кроме Роба Уокера. Для жителей соседних селений Жан был сыном «той цыганки», на него с подозрением косились матери матери семейств, которые хотели, чтобы их послушные сыновья и дальше оставались послушными, и опасались, что дружба с Жаном Лабаржем может подействовать на их отпрысков не лучшим образом.

Другие дети в деревне презирали его за то, что он был нищим, да к тому же сыном цыганки, и в то же время восхищались за то, что он жил в ужасных и чарующих Великих болотах. Для деревенских детей дорога Милл Крик была границей, которую им запрещалось переходить. Даже мужчины никогда не охотились в болотах, в конце концов, добычи водилось в избытке и за его пределами, где охотиться было намного легче, чем в глубине запретной территории, на которой человек мог заблудиться или провалиться в многочисленные топи и исчезнуть навсегда.

Вряд ли незнакомец случайно оказался в Великих болотах так далеко от дороги. Но этот человек, похоже, точно знал, куда направляется. Прошло четыре года с тех пор, как Жан видел в болотах чужие следы... а тогда говорили, что вернулся один из банды «возчиков», которых в свое время выгнали из этих краев.

Для Роба Уокера болота были мрачным, угрюмым, пугающим местом, потому что он знал, что даже взрослые, включая его отца, с наступлением темноты спешили с дороги Милл Крик по домам, и не без основания. Два года назад одного жителя деревни основательно помял повстречавшийся ему ночью медведь. Ходили также упорные слухи, что какого-то ребенка утащила пантера.

Роб был старше Жана, но стеснительней из-за своего маленького роста. И в то время как остальные мальчики становились больше и сильнее, он все чаще проводил время в обществе книг, и тем не менее, обладая живым умом и воображением, он проявил интерес к мальчику, который был на несколько лет моложе его и который бесстрашно входил и уходил из Великих болот. Время от времени он видел, как Жан Лабарж приходил в деревню со своими мешками трав, и, наконец, стал ждать у магазина, чтобы посмотреть, как мистер Дин аккуратно раскладывает травы по кучкам. Слушая, он узнал, что в каждой кучке отдельная трава, но самые большие были с кровавым корнем, диким имбирем, змеиным корнем и сассафрасом.

Дружба между мальчиками началась с вопроса. Однажды днем старый мистер Дин подсчитывал, сколько должен Жану. Роб смотрел, как он согнулся над листком с цифрами, вглядываясь в них через квадратные очки в стальной оправе, огромная грива седых волос делала голову слишком большой для его тощей шеи. Поймав взгляд Жана, Роб спросил:

— Где ты достаешь все эти травы?

Застенчивый от природы, Жан понял, что перед ним еще более застенчивый мальчик маленького роста.

— В болотах.

— Разве ты не боишься?

Жан тщательно обдумал вопрос. Он поннимал, что иногда ему было страшно, но никогда не в болотах. Он пугался ночью, когда просыпался в тихой хижине и сознавал, что один. Иногда он лежал без сна, напрягая глаза, чтобы разглядеть в темноте ужасных существ, которые, как подсказывало ему воображение, прячутся по углам комнаты или притаились за стенами хижины. Но он знал, что никому не расскажет о своих страхах, потому что жители деревни, желая ему добра, уведут его из хижины и от болот и пристроят в какой-нибудь дом или отошлют в приют, а ему не нужен был никакой дом, кроме того, что он имел.

По крайней мере, пока у него не появится винтовка. Как только он раздобудет винтовку, он уйдет на запад и станет горцем, как отец, а может быть, на каком-нибудь сходе трапперов горах встретит его — большого и сильного человека, который знал Кита Карсона[55] и жил среди индейцев. Но боялся ли он болот?

— Не очень, — сказал он.

— Люди говорят, там водятся привидения.

— Я не видел никаких привидений. Хотя края там дикие, и лучше смотреть, куда ступаешь, иначе провалишься прямо с головой.

— Откуда ты знаешь, какие растения надо собирать?

— Меня научила мать. — Он было известно, что в деревне говорили, будто его мать была цыганкой. — Она выросла в доме рядом с полем, где обычно разбивали табор цыгане.

Дин отсчитал несколько монет, глядя на Жана поверх очков.

— Мне нужно побольше сассафрасы, сынок, а когда созреют ягоды, неси мне всю чернику и ежевику, которую сможешь собрать. Не знаю, где ты их находишь. Ты приносишь самые крупные ягоды, которые мне когда-либо приходилось видеть.

Жан вспомнил, что эти ягоды росли в самой непроходимой и опасной части болот. Листья падали там на сырую землю, а на их гниющих останках вырастали кусты с самыми большими и самыми сладкими ягодами. Он часто думал о том месте, оно пугало его и одновременно влекло к себе.

— Да, сэр.

— Что-то давно не видно твоего дядю, — произнес Дин, — того самого, который приехал, когда умерла твоя мама.

— Он ходит в Селинсгроув, — сказал Жан, — или в Санбери.

Вопрос был задан, скорее, чтобы прокомментировать факт или просто поддержать разговор, и Дин тут же повернулся к вошедшему покупателю, добавив:

— Не забудь про сассафрасу.

Жан остался стоять, положив пальцы на край прилавка, впитывая густые запахи старого магазина. Здесь чувствовался аромат табака, лакрицы и сухофруктов, смешивающийся с запахом новой кожи для упряжи, и всеми другими запахами старомодного магазина.

Роб Уокер пождал, пока Жан не направился к двери.

— Это старое болото, — сказал он, когда мальчики вышли на улицу, — Я слыхал, это сильно мрачное место.

— Мне оно нравится.

— Мне казалось, тебе там страшно одному.

— Ничего страшного... если знаешь, где идти. Жан засунул руку в карман и вытащил погремушку, отрезанную от убитой им гремучей змеи. — Хотя надо остерегаться гремучек. Они там огромные.

— Говорят, что змея меняет погремушку каждый год.

— Не-а, — сказал Жан. — Новая погремушка появляется каждый раз, как змея меняет кожу, а случается это два-три раза в год.

— Ты возьмешь меня туда как-нибудь?

— Тебе будет страшно.

— Не страшно. Я почти зашел туда один раз... много раз.

— Ладно, если хочешь, можем пойти сейчас.

Вот так все началось, почти за три года до того, как они договорились встретиться в тот день у Медового дерева. Объединенные одиночеством, мальчики обнаружили, что у них одна мечта — уйти на запад, далеко на запад, через равнины, где паслись бизоны, к землям индейцев сиу и блэкфут, и там стать горцами и трапперами.

В деревне где бы ни собирались мужчины — в конюшне, на мельнице, в таверне или кузнице — разговор всегда заходил о горах, люди вслух высказывали свои мечты, это были люди, которые много мечтают и ничего не делают, люди, которые, будучи связаны по рукам и ногам своим делом, работой или семьей, мечтают о далеких землях и чудесных приключениях, которые им когда-либо предстоят. А другие мужчины и юноши, не связанные ничем, никогда не выйдут на одинокую тропу, потому что они хотят этого, но у них недостает духу. Вероятно потому, что подсознательно они понимают, что каждая мечта имеет свою цену, а цена бродяги и искателя приключений — это голод, одиночество и опасность, оглушающая жажда пустынь и удары ледяных волн, пронзительный ветер и дождь со снегом вдали от камина и теплых рук любящих тебя людей.

Однако для Жана одной мечты было недостаточно. Болота стали для него тренировочной площадкой в ожидании того великого дня, когда он станет «большим» и сможет уйти. Тем не менее, Жан знал, хотя и не признавался себе в этом, что не сможет ждать того неблизкого времени, когда он повзрослеет. Он будет здесь жить, пока не накопит денег на хорошую винтовку, а не то нескладное ружье, которое хранилось в хижине... и денег осталось скопить чуть больше половины.

Он обнаружил следы незнакомца после полудня, к этому времени Роб уже добрался до Медового дерева. Если так, то он будет сидеть под деревом, когда там появится незнакомец, потому что тот человек выбрал путь, который обязательно приведет его прямо к поляне. Роб будет там, он увидит незнакомца, а незнакомец увидит его.

Жан расставил на болоте много силков и западней, и Роб согласился помочь проверить половину из них, чтобы поспеть в деревню послушать капитана Хатчинса, который приехал в последний раз перед путешествием через Великие равнины к землям, лежащим на берегу Тихого океана. Этим вечером он будет рассказывать в таверне о торговле пушниной и своих планах. Оба мальчика слышали о капитане Хатчинсе. Он сколотил себе состояние, поставляя армии обувь, а также на перевозках, и вот теперь он вместе со своим капиталом перебирается на Запад.

Жан быстро проверил свою часть силков, но добычи обнаружил мало. Пора передвигать западни глубже в болото.

Может быть, он расставит их недалеко от каменного дома, он давно там не охотился.

Кажется, про дом не знал еикто, кроме него. Дом был очень старый, построенный из камней, которые скатывались вниз с соседнего скалистого холма, он стоял, скрытый от посторонних взглядов в вязовой роще. Гигантские деревья надежно прятали дом, и увидеть его можно было, подойдя лишь совсем близко, почти к самой двери. Несмотря на кажущуюся удаленность дома, Жан знал поворот на дороге Милл Крик, от которого до дома было чуть больше мили. В последнее время Жан, однако, разуверился, что ему единственному известно о существовании дома, хотя тот, кто также знал о нем, был не из здешних краев. Однажды Жан обнаружил в доме пепел в очаге, которого не было, когда он заходил туда в последний раз... это было как раз на следующее утро, когда на дороге Милл Крик нашли тело Арона Колби.

Жан спустился в низину, перешел ручей по упавшему бревну и начал подниматься вверх по склону сквозь густые заросли деревьев. Когда он взобрался на пригорок, где земля была твердая, он быстро пошел — почти побежал — по гребню, продираясь через кусты, спеша встретить Роба. Медовое дерево было совсем рядом.

Вдруг он снова увидел чужой след. Человек шел по той же тропе, которую выбрал Жан, но подойдя к Медовому дереву, резко свернул и перепрыгнул через маленький ручеек: Жан видел отпечатки его ног там, где он приземлился после прыжка, и там, где этот человек подскольнулся, карабкаясь по мокрой глине берега.

Взглянув на поляну с места, где неожиданно свернул незнакомец, Жан увидел Роба, сидящего на бревне в ожидании встречи.

Следы были совсем свежие, незнакомец опережал его на несколько минут. Человек очевидно заметил Роба и быстро повернул в сторону. Почему мужчина испугался, что его кто-нибудь увидит?

Жан вышел на поляну.

— Привет, — сказал он.

Глава 2

Медовое дерево стояло на краю маленькой полянки, вытянув во все стороны давно мертвые и голые сучья. Гигантский кипарис, в который давным-давно попала молния и который за много лет оброс пушистым мхом, был футов девяти в поперечнике и футов шестидесяти в высоту, внутри он был совсем пустым. В этом громадном дупле хранился мед не одного поколения пчел, а для Жана Лабаржа это дерево было постоянным источником волнений с самого первого дня, когда он нашел его. Не проходило недели, чтобы Жан со сладким предвкушением не придумал способа, как его обчистить.

Вокруг дерева кружили тысячи пчел, поскольку его дупло использовал не один рой, а целая дюжина на разных уровнях. Мертвое дерево было очень высоким, и в свое время, наверное, было великолепным и величественным кипарисом, теперь оно стало огромным складом меда. Когда Жан впервые взял Роба в болота, он проивел его именно к Медовому дереву, и с тех пор оно стало центральным местом, с которого начинались и которым кончались их путешествия и исследования болот.

Вскоре после того, как на ферму приехал дядя Жана — Джордж, ему показали это замечательное дерево, и он немедленно разработал план, как выкурить из дупла пчел и украсть мед. Но это было до того, как дядя Джордж понял, что нагнать столько дыма, чтобы выкурить всех пчел одновременно, будет невозможно. Задолго до того, как дым достигнет вершины дупла, ветер развеет его, и тот, кто попытается полезть за медом неминуемо погибнет от укусов тысяч пчел. Дядя Джордж поворчал, погрозил пчелам и ушел. Он не возвращался к Медовому дереву, а Жан не напоминал о нем, однако мысли о хранящихся там богатствах не давали мальчикам покоя.

— Ты собираешься выкурить их сегодня? — Роб не скрывал страстного желания полакомиться. Спорю на что хочешь, мед оттуда можно черпать целыми бушелями![56]

— Бушелями? — Жан презрительно усмехнулся услыхав такую оценку. — Да его там тонны!

Он смотрел на дерево почти в благоговении. Затем подтянул штаны, вспомнив вдруг, что хотел спросить.

— Ты его видел?

— Кого?

— Человека... сюда прямо передо мной шел человек. Когда он тебя увидел, то свернул в болота.

— А кто это был?

— Он, наверное, пошел к каменному дому. — Странно, что он не подумал об этом раньше. След, оставленный незнакомцем, вел именно туда, и это мог быть тот самый человек, который в прошлый раз разжигал огонь в очаге. — Не знаю, кто это, — добавил он.

Глаза Роба возбужденно загорелись. В ту пору на Сасквиханне было мало чужих, большинство из них либо проезжало мимо, либо ненадолго останавливалось в таверне перекусить или выпить. В деревне ничего не могло привлечь людей со стороны. А чтобы кто-нибудь променял спокойное путешествие по дороге Милл Крик на полные опасностей тропы болота, было неслыханным.

— Может, это кто-то из «возчиков»?

Жан почувствовал, как тяжело забилось сердце. Эта мысль даже не пришла ему в голову. Возчики были бандой преступников, прославившейся грабежами, убийствами и жестокостями во всех районах, прилегающих к Сасквиханне в начале 1880-х годов. Их назвали «возчиками», потому что их главарь, который и организовал банду, перевозил грузы по дороге. В Санбери случилась какая-то заварушка, и один из «возчиков» самым жестоким способом убил владельца магазина. Затем трое «возчиков» ограбили магазин убитого и бежали в дикие земли на Западном рукаве Сасквиханны. Потом, по слухам, они перенесли свои операции в район Больших болот.

Со временем их количество увеличилось, хотя сколько всего человек состояло в банде, никомуизвестно не было. К ним присоединился вор, пытавшийся угнать чужой скот и сбежавший из тюрьмы, и вскоре после этого один фермер, едущий на мельницу, видел шестерых бандитов, собравшихся у моста. В последующие месяцы путешественников, следующих по дороге Милл Крик, часто грабили и избивали, а двоих мужчин нашли убитыми около ручья Пенн Крик вскоре после того, как они продали стадо коров и по неосторожности похвастались выручкой.

В течение последующих лет банда «возчиков» стала печально известной по всей округе. Одного из них повесили, а другого застрелил старый солдат, когда тот пытался украсть у него лошадь. К тому времени, когда против них собрались выступить сообща крестьяне, на счету банды было уже немало убийств. Двое из бандитов по фамилии Ринг происходили из семьи с дурной славой. В окрестных деревнях говорили, что все из этой семьи были немного сумасшедшими, Но какими бы ни были они в умственном отношении, по характеру они отличались мстительностью и агрессивностью. Ходили слухи, что на «возчиков» во всех селениях работали шпионы, докладывавшие о приближающихся облавах и собирающихся в дорогу богатых путешественниках. Немногочисленные попытки поймать их заканчивались ничем, потому что «возчики» знали болота, а крестяне — нет. Затем, после того, как банда терроризировала население в течение примерно пятнадцати лет, она неожиданно исчезла, и долгое время люди снова путешествовали в безопасности.

В течение этих пятнадцати лет «возчики» получили такую же печальную репутацию — правда, не так широко распространившуюся — как и банда убийц из Начеса, города, лежащего далеко к югу. Истории их преступлений всегда волновали слушателей, и каждый парень, живущий у реки, знал множество легенд о «возчиках» и их кровавых злодеяниях.

— Что будем делать? — взволнованно спросил Роб.

— Пойдем посмотрим.

Роб был испуган, но еще более его одолевало любопытство, к тому же он не хотел признаваться в своем страхе. С Жаном во главе оба мальчика двинулись в лес.

Время близилось к вечеру, и в лесу стало значительно темнее. Судя по направлению, избранному незнакомцем, он приведет их именно к каменному дому или к одной из нескольких тропинок, ведущим от него к дороге. Этот каменный дом, неожиданно понял Жан, должно быть, служил одним из убежищ для банды «возчиков». Если этот незнакомец хорошо знал болота и местонахождение каменного дома, он, конечно, был ни кем иным, как «возчиком». Другого объяснения Жан придумать не мог.

Роба мучали дурные предчувствия. Не привыкший брать ответственность за свои действия или бродить по лесу в такое позднее время, он испытывал тревогу. Он понимал, что если родители узнают о его занятиях, они зададут ему хорошую трепку, и тем не менее, он не меньше Жана хотел выяснить, кто такой этот незнакомец и куда он направлялся.

— Может быть, позвать кого-нибудь, чтобы пошли с нами? — предложил Роб.

— Никто не поверит, что у нас в округе опять появились «возчики». Над нами только посмеются.

Именно так и случится, Роб знал это наверняка. Все были уверены, что «возчики» исчезли навсегда, и навряд ли кто-то пойдет в болота, чтобы разобраться со слухами, которые распускают двое мальчишек.

Лес становился все гуще и темнее. Дважды Роб падал, а однажды справа что-то плюхнулось с глухим шлепком в пруд со стоячей водой, и оба мальчика вздрогнули. Похолодало... Деревья стали принимать причудливые и таинственные очертания, знакомые ориентиры растворялись в темноте.

Какое-то маленькое животное выпрыгнуло на тропинку и умчалось в лес. Наверное, заяц. Они спустились к берегу ручья, вода в нем в неясном свете сумерек отсвечивала тусклым свинцом. Они перешли ручей по бревну и вошли в узкую щель в сплошной стене леса. Сгустившаяся вокруг мальчиков темнота предупреждала их тысячей мелких звуков, и они слушали лес, сознавая, что попали в странный и таинственный мир, в котором им еще никогда не приходилось бывать. У них появилось жуткое ощущение, будто какое-то огромное, мрачное существо притаилось впереди, в тени сумерек, наблюдая за ними, поджидая момента, чтобы прыгнуть и напасть. Закричал филин — далеко, где-то за затерянным прудом, и от этого одинокого звука у мальчиков побежали по коже мурашки.

— Может, стоит вернуться? — прошептал Роб.

Стоит... Жан знал, что стоит. Он занимался не своим делом, шпионя за этим незнакомцем, и уж совсем не его дело ввязывать сюда Роба, однако теперь он не мог повернуть назад.

— Можешь возвращаться, если хочешь, а я хочу посмотреть, что он делает.

Жаном руководило отнюдь не чувство напускной храбрости, но чувство самосохранения. Болото было для него домом и средством к существованию. Присутствие чужих могло означать массу неприятностей.

Если сюда вернулись «возчики», то он больше не сможет свободно ставить свои силки и западни, и его доход существенно уменьшится, если не исчезнет совсем. И хоть Жан был совсем юным, эта мысль испугала его, потому что Великие болота были единственным домом, который он знал. Он не находил ничего привлекательного в жизни деревенских мальчиков. Пусть он был одинок и часто тосковал о матери, которую потерял, и об отце, которого почти не знал, тем не менее, Жан любил лес и ни за что не променял бы свою свободную жизнь.

Несколько минут мальчики продвигались вперед, затем Роб опять остановился.

— Жан, пожалуйста. По-моему, нам надо вернуться, — настоятельно произнес он тихим, приглушенным голосом. — Мы должны об этом кому-нибудь рассказать.

— Нам нечего рассказывать. К тому же Дэниэл Бун не стал бы возвращаться, и Саймон Джерти[57] тоже.

Это был аргумент, на который у Роба не нашлось ответа. Но почему-то он сомневался, что из него получится новый Дэниэл Бун. Одно дело играть в такие вещи и совсем другое — переживать их. Когда на болотах потемнело, Роб больше не был уверен, что его привлекает жизнь искателя приключений. Жан, с другой стороны, чувствовал себя здесь, как дома, словно молодой волк или олень. Он принадлежал лесу, и лес принадлежал ему.

Оба мальчика часами слушали рассказы об индейцах мохаук, гуронах и ирокезах, о Саймоне Джерти и Дэниэле Буне, рассказы об охоте, схватках с индейцами и путешествиях. Они слушали легенды о горцах-трапперах и далеких землях под названием Луизиана, купленных мистером Джефферсоном[58] у французов, землях, изведанных пока очень мало. Многие легенды шли ни от кого иного, как от отца Жана, который, как и многие другие горцы, любил потрепаться перед горожанами, слушавшими его с широко раскрытыми глазами.

Каменный дом, спрятавшись в глубокой тени древних вязов, прижался к откосу хребта, который в этом месте окружал болота. Мальчики заползли под кусты, куда не мог забраться ни один взрослый человек и остановились за огромным вязом всего в нескольких ярдах от дома.

Жан попытался вспомнить, какой подход к стене дома: ему вовсе не хотелось наступить на что-нибудь, что издаст даже подобие звука. Роб подобрался к нему, и они скорчились в густой молодой поросли, напряженно и со страхом прислушиваясь. Изнутри доносились неразборчивые голоса, а в щели забитых досками окон виднелась полоска света. Несколькими дюймами ниже, из отверстия от выбитого в доске сучка, струился свет.

Они двигались вперед от дерева к дереву, пока не оказались в дюжине ярдов от окна, затем опять остановились. Теперь они слышали, о чем говорили люди внутри дома.

— Ты опоздал.

— Хатчинс здесь, он отправляется один, с двумя лошадьми. Судя по тому, как оттопыривается у него живот, Хатчинс везет много денег в нательном поясе.

— У него две-три тысячи золотом. Гарри был в банке, когда он забирал деньги.

— Сэм, я видел на болоте мальчишку. Сидел возле пчелиного дерева.

— Он тебя видел?

— Не-а... Но что мальчишка делает на болоте?

— Ну, и что он делал?

— Сидел... как будто ждал.

— Тогда ладно. Сидел себе и сидел. Может, его отец охотился где-нибудь поблизости.

— На этих болотах никто не охотится. Никто.

— Наверное, мальчишка Лабаржа. Лабарж построил себе хижину с той стороны леса. Я помню, его жена собирала кровавый корень и всякие такие штуки и относила их в деревню. Зарабатывала себе на жизнь.

— Ты имеешь в виду Смоука Лабаржа?

— Что, испугался? — Тон говорившего был презрительным.

— Мы с ним никогда не ладили. Чего ты задумал, Сэм?

— Забудем... Смоук мертв, о нем можно не беспокоиться. В последний раз я видел его в Йеллоустоуне, но в Форт Юнион болтали, что его убили индейцы блэкфут.

— Им пришлось крепко постараться.

— Ну, значит, постарались.

Раздался звук ломаемых веток, потом затрещало пламя и из низкой трубы вырвались искры. До мальчиков донесся приятный запах горящего дерева. Жан осторожно поднялся. Если эти люди были горцами, как можно было судить по их разговору, они услышат самый тихий посторонний звук. Но Жану необходимо было посмотреть в дырку от сучка, он должен был увидеть этих людей.

Сделав знак Робу оставаться на месте, Жан в темноте прокрался вперед. У окна он поднял голову, держа ее у края дыры. Он вгляделся внутрь, сначала с одной стороны, потом с другой, и увидел не двух человек, а трех. Третий спал на лежанке, его лицо было в тени. Незнакомца, по чьим следам он шел, Жан узнал по ботинкам и росту. Он был громадным, нескладно скроенным, одетым, как фермер. Выражение его лица было одновременно глупым и хитрым. Человек, которого звали Сэм, согнулся над столом, он был ниже и шире, чем незнакомец. У него было сильное, жестокое лицо, но выражение его было насмешливо-циничным, и это указывало на то, что он обладал определенным чувством мрачного юмора. По телу Жана пробежала дрожь, когда этот человек обернулся, и мальчик увидел шрам шириной в дюйм, который пересекал его бровь.

В каменном доме, как правильно вспомнил Жан, был старый очаг, стол, две скамейки и неуклюжий стул. Пол был земляной. На стенах сейчас висела одежда. Он заметил и оружие.

Крупный человек оглядел комнату.

— Хорошее место. Жаль, что тогда нам пришлось уйти.

— Пора было уходить. Если сейчас мы будем работать с умом, то сможем жить здесь по нескольку месяцев, прежде чем кто-нибудь догадается, где нас искать. Хатчинс не из этих мест, к тому же он едет на запад, поэтому его никто не хватится.

— А что делать с телом?

— А ты как думаешь? Кинем прямо в болото, так нам надо было делать раньше. Рингсы были слишком неосторожными.

Жан слушал, рот его пересох от страха. В деревне все знали капитана Хатчинса. У него там жили родственники, он несколько раз приезжал к ним, но теперь он собирался на запад, в Калифорнию и на земли у Тихого океана, с собой он вез золото, чтобы по дороге покупать пушнину.

Он вспомнил разговоры в деревне.

— Страна растет, особенно на западе, — сказал капитан в тот самый день, — и я хочу расти вместе с ней.

— Разве это не испанские земли?

— Пока испанские, — согласился Хатчинс, — но я уверен, что скоро они станут американскими. Когда-нибудь Соединенные штаты протянутся через весь континент. Может быть, даже займут всю Северную Америку.

— Глупости! — Это сказал старый мистер Дин. — Абсолютные глупости! Наша страна и так достаточно велика. Нет смысла брать все эти ни к чему не годные земли. Они ничего не стоят и не будут стоить.

— Есть люди, которые думают иначе, — мягко ответил Хатчинс. — А я знаю, что земля там — плодородный чернозем, мили травянистых равнин, на этой земле можно выращивать все, что угодно. Для людей с воображением, готовых работать, на этой земле ожидает большое будущее.

Эти слова показались Жану отголоском того, что он слышал раньше. Говорил ли это отец давным-давно, когда он был слишком маленьким, чтобы запомнить? Или мать повторила их? Как бы то ни было, эти слова запали ему в душу, и он жадно слушал, зная где-то глубоко внутри, что судьбой ему уготовано перебраться на запад, где росла страна, на запад, где появилась новая нация, новые люди. А теперь эти бандиты в доме готовят планы убить и ограбить капитана Хатчинса.

Жан сразу понял, что должен бежать предупредить его, рассказать об этих людях и их планах. Он встал — слишком быстро — и когда ступил назад, подскользнулся, отчаянно замахал руками, чтобы сохранить равновесие, и упал на спину. Изнутри послышались удивленные возгласы и шум движения.

Дверь распахнулась, и когда Жан вскочил на ноги, столб света из дома едва коснулся его. Он кинулся к кустам... как только он доберется до кустов, до темноты... он споткнулся и опять упал, затем пополз, цепляясь за траву, чтобы побыстрее оказаться в гуще молодой поросли в нескольких футах от него. Он только собирался совершить последний бросок, когда огромная ручища схватила его за лодыжку. Он стал бешено отбиваться другой ногой, но рука была сильнее. Его безжалостно вытянули из-под кустов и рывком поставили на ноги.

Человек со шрамом крепко держал его за руку.

— Подслушиваешь, да? Ну, мы тебе сейчас покажем.

Глава 3

Сэм крепко сжал руку Жана и повел мальчика на свет, падающий через открытую дверь.

— Ты этого видел?

— Этот вроде побольше, — с сомнением сказал крупный человек. — Говорю тебе, Сэм, я не знаю. Он сидел. Может он, а может нет.

Сэм токнул Жана в дом, и бандиты вошли за ним, задумчиво изучая мальчика. Жан стоял прямо, сердце его сильно билось. Он попался и не имел ни малейшего представления, что теперь будет; однако он смело смотрел в глаза обоим «возчикам», хотя во рту у него пересохло и чувствовал он себя совершенно опустошенным.

— Ты ведь мальчишка Лабаржа? — спросил Сэм.

— Я Жан Лабарж, — его голос звучал спокойно. Почему-то он жалел, что не причесан, и не одел другую рубашку. Эти люди знали его отца, и Жану не хотелось, чтобы они подумали, будто он его недостоин.

— Что тебе надо, чего ты тут подглядываешь?

— Я не подглядываю, — соврал Жан. — Я шел к двери. Я увидел свет и захотел посмотреть, кто здесь. Сюда ведь никто не приходит, — разбавил он правдой свою ложь.

— Что ты делал в лесу?

— У меня здесь расставлены западни. — Он старался говорить, как бы между прочим. — И я собираю травы.

Судя по их отношению, бандиты явно поверили, что он был один, поэтому не догадывались, что снаружи спрятался Роб Уокер. И не должны догадаться.

— А не темно ли сейчас для твоих занятий? — голос Сэма звучал мягко.

— Я продал в деревне травы. Мне до дома ближе, если идти через болота.

— Он врет, Сэм. — У крупного человека был неприятный голос. — Он врет и не краснеет. Когда я его видел, он просто сидел.

— Как насчет этого, мальчик? — спросил Сэм.

— Я смотрел на Медовое дерево, — сказал Жан. — Я прикидывал, как достать оттуда мед.

Сэм засмеялся.

— Я и сам в свое время прикидывал, — сказал он. — Это нелегко.

Сэм, не обращая внимания на крупного человека, тщательно рассматривал Жана, заметив поношенные, со многими заплатами штаны домашней работы, порванную клетчатую рубашку, нестриженные волосы. Сэм нашел, что мальчик ему понравился, потому что вел себя прекрасно. Он казался настороженным, это точно, но если он испугался, то не показывал этого. Ничего парнишка. Старый Смоук Лабарж мог бы им гордиться... но слишком худой, слишком худой, и бедный, как отбившийся от племени индеец.

— Разве ты не боишься болот?

— Я на них вырос.

У Сэма родилась идея, но он привык как следует обдумывать свои идеи. Этим он и занялся; он крутил ее и так, и этак, рассматривал со всех сторон. Они могли убить мальчишку... это был бы самый легкий выход, но ему было жаль убивать такого смышленого парня. К тому же, если он перестанет появляться в деревне, люди забеспокоятся и начнут искать его. А Сэм не выносил, когда рядом кто-то шныряет. С другой стороны, мальчик явно был очень беден, вероятно, перебивался с хлеба на воду. Немного денег станут для него целым состоянием. Если этот парень такой сообразительный, как показалось Сэму, он прекрасно впишется в их план. Если в таверне будет ошиваться неработающий незнакомец, люди сразу его заподозрят, а этот юнец мог появляться где угодно, и никто на него не обратит внимания.

— Ты подслушивал у окна, малыш?

— Не успел. — Жан совершенно правильно решил, что немного искренности не повредит его положению и поможет завоевать доверие этих бандитов. — Но собирался. Я бы подслушал, прежде чем подойти к двери.

Сэм засмеялся.

— Я бы поступил точно так же, мальчик. Точно так же.

Крупный человек нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

— Сэм, этот мальчишка принесет нам одни неприятности. Надо с ним что-то делать.

Сэм раздраженно махнул рукой.

— Успокойся. По-моему, этот мальчик на нашей стороне, Фад, и у меня есть идея.

Жан стоял, не шевелясь, и ждал. Снаружи Роб будет красться прочь от дома, и когда окажется достаточно далеко, чтобы его не услышали, начнет карабкаться на скалистый гребень. Он пойдет вдоль гребня к дороге, но что если он пойдет не в ту сторону и заблудится в лесу? Потому что гребень был продолжением высоких холмов позади болот, и лес там был нехоженый, без тропинок и звериных троп.

Сэм закончил набивать трубку и прикурил ее от свечи. Ремешки на вороте его рубашки были развязаны, была видна грудь, покрытая густыми черными волосами, его руки были мускулистыми и сильными. Время от времени он поглядывал на Жана.

— Фад, — наконец сказал Сэм, — подумай головой. Мы сможем избавиться от мальчишки через месяц так же легко, как сейчас, но с другой стороны, он же не побежит жаловаться на нас, потому что сам боится разоблачения. О, да! — Сэм хитро усмехнулся. — Ты можешь надувать всех в деревне, но мы-то с Фадом знаем, что ты живешь один в этой хижине. Твоего дяди Джорджа дома нет, и более того, домой он не вернется. Если бы люди в деревне узнали об этом, они быстренько определили бы тебя в работный дом. Я хорошо знаю этих добрых людей, они с удовольствием займутся судьбой бедного маленького мальчика, который живет сам по себе. Я знаю их, парень, и ты тоже знаешь. Эти люди и не подумают, что тебе нравится жить здесь, в болотах. Они захотят испортить тебе жизнь, пристроив в какой-нибудь дом. Я не говорю, что мальчику не нужен дом. Дом — это хорошая штука, но эти обеспокоенные доброжелатели, они начнут суетиться и стараться сделать из мальчика кого-то, кем он быть не хочет. Ты, например, человек леса. Это каждый может разглядеть. Ты пошел в своего отца, да.

Жан ждал, все его внимание было приковано к Сэму. Инстинктивно он понимал, что единственная надежда — это неожиданный интерес к нему Сэма. Более того, его почти околдовала жестокая сила этого человека, его большие руки, с крупными костяшками, испещренные шрамами от бесчисленных драк. Фад был крупнее Сэма, но по силе явно уступал ему. Вдруг Жан вспомнил, что дядя Джордж больше не вернется домой. Откуда у него такая уверенность, если только...

— Ты понял мою мысль, Фад? — Сэм обращался с напарнику, но разговаривал и с Жаном тоже. — Это смышленый мальчик. Он зарабатывает себе на жизнь лесом, и судя по всему, ему это нравится. Конечно, если бы люди узнали, что он один, они тут же определили его в работный дом или отдали бы кому-нибудь на воспитание. И в том, и в этом случае, его заставят работать от зари до зари.

— Переходи к делу, — раздраженно сказал Фад.

— Конечно... этот мальчик на нашей стороне. Мы ведь можем выдать его. Мы можем сделать так, что его пошлют в работный дом, и если он про нас что-нибудь расскажет, в наших силах сказать, что он лжет, чтобы спасти свою шкуру, что он сочиняет, как и все дети. Мы даже можем сказать, что он шнырял здесь, чтобы чего-нибудь украсть, а потом в его хижине кое-что найдут, и это докажет нашу правоту. И кто будет это отрицать?

Жан знал, что люди поверят. Они поверят, потому что захотят доказать себе, что были правы, когда не разрешали своим детям играть с ним. Да, они поверят.

Сейчас Роб, наверное, карабкается по гребню, и это нелегкая задача, особенно в такой темноте, когда не приходится выбирать дорогу. Скоро он пройдет по гребню мимо дома, и что если по неосторожности он столкнет вниз камень?

— Такой мальчик, — продолжал Сэм, глубоко затягиваясь трубкой, — может многое для нас сделать. Видишь, какие большие у него уши? И острые глаза. К тому же, никто не станет подозревать ребенка. В деревне привыкли к нему и вряд ли вообще замечают его присутствие. Он сможет выяснить, кто путешествует с деньгами, по какой дороге, и держу пари, он знает в этих болотах каждый укромный уголок.

Подъем на гребень крутой, и Роб может не раз соскользнуть. Он даже может упасть, перевернуться и в темноте потерять направление. С Жаном это случалось... но у Роба есть голова на плечах, у него твердый характер. Он никогда зря не рисковал. Как только он выберется на дорогу Милл Крик, он побежит. Он парень упрямый: раз уж взялся за дело, то всегда доведет его до конца.

— У тебя есть в деревне хорошие друзья, мальчик?

— Нет, сэр.

— Как насчет юнцов?

— Они говорят, что моя мать была цыганкой.

— Точно. — Сэм засмеялся. Он был доволен собой. Он догадался, что мальчик, ведущий такой образ жизни, не будет ладить с жителями деревни. Он и сам был когда-то нищим подростком. Сэм наклонился вперед. — Послушай, мальчик, тебе хочется чего-нибудь? То есть по-настоящему хочется что-нибудь иметь?

— Винтовку, — быстро ответил Жан. — Мне хочется винтовку, чтобы отправиться на запад.

Раздался громкий смех Сэма, он в припадке веселья шлепнул себя по ляжке.

— Вот оно! Вот так! Клянусь Богом, Фад! В парнишке виден характер Лабаржа! Ему хочется винтовку, чтобы отправиться на запад, ты слышал что-нибудь подобное?

Он сел на скамейку, привалившись к стене, попыхивая своей трубкой, которую держал в углу рта. Фаду, судя по виду, этот спектакль надоел и ему не терпелось все закончить. Человек на лежанке храпел.

Роб сейчас точно должен быть на гребне. Он испуган и устанет после трудного подъема, поэтому остановится, чтобы перевести дыхание. Там, наверху, на гребне будет ярко светить луна, видимость будет отличной. Под собой на этой стороне он увидит болота, на другой — лес. Все, что ему требуется сделать — это тщательно выбирать путь на каменистом гребне, пока он не выйдет на дорогу Милл Крик.

Сколько ему понадобится, чтобы добраться до деревни? Два часа? Три? Роб осторожный парень и на гребне спешить не будет. Там, среди скал, покрытых кустарником, поторопиться означало подвернуть или сломать лодыжку. Как только Роб выйдет на дорогу, он сможет бежать. Но сколько мальчик в состоянии пробежать, не останавливаясь?

Роб будет напуган. На гребне будет ярко светить луна, а внизу под ним раскинется море темноты, море, чьими волнами были колышащиеся вершины деревьев, а дном — болото и лесная почва. Там будет очень тихо, если не считать шелеста ветра, и неожиданный шум остановит даже взрослого человека, у которого от страха встанут дыбом волосы. Воздух будет прохладным, и в нем будет ощущаться странный запах сырости и гниющих растений, смешанный со свежестью сосен и вязов. Где-то вскрикнет ночная птица, заставив Роба остановиться на минуту, ежась от испуга. Но затем он поспешит дальше, возможно, падая, раздирая в кровь колени, снова поднимаясь и спеша дальше.

— Значит, ты хочешь винтовку? Это ты славно придумал. Хорошую винтовку обязательно надо иметь, она всегда должна быть под рукой, но хорошая витовка стоит больших денег. Если ты станешь собирать травы и копить деньги на винтовку, это займет кучу времени. Держись с нами, делай, что я говорю, пользуйся своей башкой, и тогда мы достанем тебе винтовку, и при том самую лучшую.

— А что мне надо делать?

Сэм снова засмеялся.

— Слышишь, Фад? Этот парень не любит пустых разговоров, переходит сразу к делу. Ему нужно дело и только дело. — Сэм положил свои волосатые ручищи на стол. — Что делать? Ничего, кроме того, что ты делаешь, мальчик. Относи в деревню травы на продажу. Только иногда заходи заодно в Санбери и Селинсгроув. И продавай свои травы... что еще? Слушай. Просто слушай. Иногда проезжающие через наши края везут с собой большие деньжищи, такие большие, что им трудно с ними справиться. Ну, так мы им поможем — Фад, я и он. Если увидишь кого-нибудь с деньгами, беги прямо к нам. Но запомни, жители деревень нас не касаются. Только путешественники, люди, которые едут либо по дороге, либо по реке.

— Эти путешественники, — неуверенно предложил Жан, — разве иногда у них нет с собой винтовок?

— Ух! — Сэм снова шлепнул себя по ноге. — Вот это парень! Смотрит прямо в корень! — Сэм рассмеялся и подмигнул Жану. — Мы с тобой сработаемся. Мы даже можем вместе отправиться на запад, если пойдут дела.

— Представляю! — презрительно фыркнул Фад. — Сэм, ты порешь ерунду.

Сэм предостерегающе поднял толстый палец.

— Ты слишком легкомысленно относишься к мальчику, Фад. В деревне у него друзей нет. Все они оскорбляют его мать, считают отца никчемным человеком, и готовы запрятать парня в работный дом. Нет, сэр! Этот мальчик с нами, разве не так, малыш?

— Я кое-что слышу, — согласился Жан, — и люди в деревне не обращают на меня внимания.

Сэм пыхнул трубкой, мысли его витали далеко. В очаге трещало пламя, человек на лежанке тяжело перевернулся во сне. Жан напрягал слух, пытаясь уловить звуки, которые ему не хотелось бы слышать. Далеко ли удалось убежать Робу? Сколько прошло времени?

— Пока ты строишь планы, — с издевкой сказал Фад, — подумай, куда мы его денем, пока нас не будет. Ты же не собираешься его отпускать?

Сэм с сожалением покачал головой.

— Не думай, что я тебе не доверяю, мальчик, но ради безопасности мы запрем дверь.

Снаружи поднимался ветер. Сэм достал колоду потрепанных карт и перемешал их. Человек на лежанке потер вялой рукой лицо, глаза его открылись, и несколько минут он лежал, осмысливая сцену, взгляд его постоянно возвращался к Жану. Он был моложе остальных — худощавый, диковатого вида молодой человек с темными кругами под глазами и желтоватой кожей. Наконец он сел, наблюдая, как Сэм сдает карты. Фад жестом согнал Жана со стула и сел на него сам. Молодой человек, почесывая бока и зевая, присоединился к ним.

— Ты долго спал, — прокомментировал Фад.

Молодой человек взглянул своими черными глазами на Фада, но промолчал. Сэм начал сдавать, и Жан догадался, что Сэм побаивается этого человека. К Фаду он относился с привычным презрением, однако в молодом человеке было нечто такое, что заставляло проявлять по отношению к нему осторожность.

— Кто этот пацан, — спросил он вдруг, глядя в карты. Сэм неторопливо и детально объяснил. Молодой человек не смотрел на него и не прерывал, он просто слушал.

— Нам надо иметь информацию, — закончил Сэм, — а нам самим в деревнях показываться нельзя. Особенно тебе, да и мне с моим шрамом. Остались еще люди, которые помнят, как я заработал этот шрам.

— Меня никто никогда не видел.

— Они знают твою семью, Ринг. Они видели твоего отца и брата, а ты похож на них, как две капли воды.

Жан, засыпая от усталости, кивал головой, затем внезапно проснулся. Остальные играли в карты. Сэм по-доброму глянул на него, потом качнул головой в сторону лежанки.

— Иди отдохни, мальчик, сон тебе не помешает.

Он ничего больше не мог сделать. Где бы ни был сейчас Роб Уокер, все было в его руках, а Жан ужасно устал. Едва коснувшись головой одеяла, он заснул.

Много позже он открыл глаза и обнаружил, что в комнате темно. Он прислушался, но не услышал ни сопения, ни храпа. Он осторожно сел и огляделся в темноте. Он был один... Каменный дом был пуст.

Быстро поднявшись, Жан подошел к двери. Она была заперта снаружи. Земляной пол оказался твердым, как цемент, и он знал, что камни стены были глубоко вкопаны в землю. Если бы даже у него было, чем копать, ему понадобилось бы немало часов, чтобы прокопать дыру, в которую можно пролезть. Окно было крепко заколочено и к тому же слишком маленькое. Когда Жан перебрал все способы побега, он сел на пол и уставился на дырочку от выпавшего сучка. Снаружи все еще было темно, но он, должно быть спал долго. Скоро рассветет.

Глава 4

Подойдя к дороге Милл Крик, Роб Уокер плакал от страха и изнеможения. Гребень оказался почти непроходимым переплетением колючей ежевики, острых скал и согнутых ветром сосен. Он лежал на камнях под белым светом луны, одинокий и несчастный и никак не мог отыскать тропинку, о которой ему несколько месяцев назад говорил Жан.

Над ним высились призрачные тени сосен, Роб начал карабкаться по острым скалам и пробираться сквозь кусты к дороге. Ветки рвали одежду и дважды он упал, содрав кожу на щеке. Вереск цеплялся за брюки, тем не менее, он шел вперед, зная, что Жан в опасности, что надо привести помощь.

Когда, наконец, он добрался до дороги, он задыхался — весь в царапинах и синяках, в порваной одежде. Перед ним в ленном свете широкой белой полосой лежала дорога, с одной стороны ее окаймляла черная стена заболоченного леса, с другой стояла ограда пастбища. За пастбищем протекал ручей Милл Крик, и воздух был сырым и прохладным. Роб с трудом побежал. Бок резала боль, потому что он выдохся еще тогда, когда пробирался по гребню, но его подгонял ужасный страх, заставивший его забыть об усталости.

Он не имел понятия, сколько прошло времени. Когда они с Жаном пошли по следам незнакомца, был ранний вечер, а когда лежали перед каменным домом, уже стемнело. Чтобы обогнуть дом и забраться на гребень, ему понадобилось по крайней мере час, потому что сначала он тихо крался, прежде чем решил, что шум не услышат люди в доме, и пошел быстрее. Не меньше мере двух часов ушло у него, чтобы дойти до дороги, а может быть, даже больше, поскольку он много раз останавливался перевести дыхание и вслушаться в звуки ночи.

В первый раз он не был дома после наступления темноты, и его родители, конечно, тревожатся. Они были не слишком снисходительными, и само собой разумелось, что прежде чем начнет темнеть, он обязан находиться во дворе или в доме. Наконец, не в состоянии больше бежать, он перешел на шаг. Больше всего ему хотелось остановиться, сесть, лечь. Он никогда еще так не уставал. Этим утром мать надела на него свежую рубашку, а теперь она была грязная, рваная, перепачканная пятнами крови.

Далеко впереди на дороге он заметил огонек. Это дом старого Ченсела, через четверть мили стояла таверна, а чуть дальше, буквально в нескольких шагах находился его собственный дом. Наконец, он пробежал по тропинке и ворвался в дверь.

Мать поднялась из-за стола с залитым слезами лицом, а отец, который мерил шагами комнату, как делал всегда, когда беспокоился, резко повернулся, готовый отругать сына, но когда он увидел лицо мальчика и его порванную одежду, слова замерли у него на губах.

— В чем дело, сынок? Что случилось?

Задыхаясь и всхлипывая, Роб выложил все, от начала до конца, забыв, что ему запрещалось заходить в болота или дружить с Жаном Лабаржем. Отец слушал, не отрывая глаз от лица Роба, читая на нем больше, чем было сказано. Он знал своего сына, но иногда тот удивлял его. И вот сейчас старший Уокер видел перед собой смелого мальчика, в котором если и сидел страх, то только страх за Жана. Роб всегда боялся отца — спокойного, строгого человека. И вдруг он понял, что они с отцом родные люди. Отец не стал задавать дурацких вопросов или тратить время на сердитые жалобы.

— Ты можешь отвести нас туда? Ты запомнил дорогу?

— Да, отец.

— Ты сказал, их трое? И Жан думает, что это «возчики»?

— Да.

— Пошли. — Отец положил руку на плечо сына. — Мы пойдем в таверну.

— Но разве нельзя обойтись без него? — запротестовала его мать. — Ребенок не ел, посмотри на его одежду! Он...

— Ему придется пойти со мной. К тому же, — добавил отец Роба, — это его история, пусть он ее и расскажет.

Рука об руку они зашагали к таверне. Роб редко бывал там, только когда они с Жаном тайком пробирались послушать рассказы бывалых людей, когда кто-нибудь возвращался с запада или ехал на запад. Таверна представляла собой большую дымную комнату с низко нависшими балками. Справа находился огромный очаг, около него за побитым черным столом сидели с дюжину людей с кружками в руках, потягивая пиво или ром, покуривая свои трубки. В таверне всегда ощущался волнующий густой запах, а на отполированной бронзе играли отблески света. Когда Роб с отцом вошли, все посмотрели на них. Сидящий за столом капитан Хатчинс поднял свои спокойные голубые глаза и посмотрел на Роба, потом кивнул отцу.

— Хатчинс, — сразу перешел к делу Уокер, — мой сын хочет вам кое-что рассказать.

Роб заговорил, сначала нерешительно, потом, вспомнив про Жана, смелее и быстрее, начав с того, как Жан наткнулся на следы незнакомца. Он повторил подслушанный у каменного дома разговор, и тихую фразу Жана, что в доме находилось трое. Капитан Хатчинс слушал, не перебивая, не сводя глаз с лица Роба. Когда мальчик закончил, старший Уокер встал и выбил трубку.

— По-моему, все ясно, — сказал он. — Кто едет со мной?

Из деревни выехала группа в девять человек. Четверо входили в местный отряд милиции, и даже старый мистер Дин с громадным двуствольным ружьем присоединился к ним.

— У нас достаточно времени, чтобы добраться до каменного дома? — спросил Хатчинс, повернувшись в седле, чтобы взглянуть на Роба.

— Нет, сэр. По-моему, времени у нас мало. И нас слишком много — столько человек будут сильно шуметь.

— Клянусь Господом, капитан, если они убьют мальчика!.. — сердито сказал Уокер.

— Тсс!

Внезапно по сигналу все натянули поводья, остановившись в ночной тени придорожного дерева. Они услышали звук голосов и проклятье, когда кто-то споткнулся. Через кустарник шли люди.

Хатчинс, очень спокойный и хладнокровный, спрыгнул с коня на землю. Отец Роба кинул уздечку мальчику и спешился.

— Держи коней, Роб, — сказал он, — и не бойся.

Почти не дыша от волнения, Роб наблюдал за своим отцом. У него была винтовка, откуда-то он достал большой револьвер и засунул его за пояс. Более того, с оружием старший Уокер обращался ловко и умело. Роб с гордостью заметил, как отец деловито заряжал винтовку.

Четверо из отряда милиции исчезли за деревьями, росшими напротив кустов, где раздавался шум. Хатчинс остался стоять на месте, посередине залитой лунным светом дороги. Двадцатью футами дальше, в ночной тени стоял Уокер. Остальные спрятались, а двое скользнули в кусты, надеясь пробраться за спину «возчиков» и отрезать им путь к отступлению.

Первым из «возчиков» появился на дороге Фад.

— Прямо напротив есть скала, — говорил он. — Мы подождем там, пока Хатчинс...

Он осекся, увидев стройную, прямую фигуру, стоящую в свете заходящей луны.

Остальные вышли из леса, но Ринг остановился, не выходя из кустов, предупрежденный неожиданным молчанием Фада.

— Стойте, где стоите, — громко заговорил Хатчинс. — Вы окружены.

Сэм вздрогнул, услыхав за спиной шуршание листьев, затем медленно расслабился. Фад неуверенно переминался с ноги на ногу, пока его мозг пытался справиться с ситуацией, которая была выше его понимания. Потрясение, испытанное Фадом при виде западни, совсем сбило его с толку.

— Бросайте оружие! — жестко прозвучал голос Уокера. — Если попытаетесь сопротивляться, мы будем стрелять без предупреждения!

У Фада, наконец, прорезался голос.

— Что такое? — зашумел он. — Неужто человек не может выйти на дорогу без того, чтобы его ограбили?

— Именно это мы и хотели у вас спросить, — весело ответил Хатчинс. — Я — Хатчинс, если хотите знать. Я понимаю, что вы хотели встретиться со мной чуть позже. А теперь ответьте нам: где мальчик?

— Какой мальчик? — Фад постарался выглядеть удивленным.

— Не притворяйтесь. — Хатчинс подошел к нему. — Вас поймали, поэтому лучше признавайтесь. Если вы что-нибудь сделаете с этим мальчиком, я собственноручно повешу вас на ближайшем дереве.

Роб отвлекся от напряженной сцены, разыгравшейся на середине дороги. Он перевел взгляд на обочину. Там стоял Сэм, за ним человек прижимал к его спине винтовку, но третий «возчик» исчез.

Отец, — громко крикнул он, — один из них убежал!

Прежде чем кто-нибудь успел заговорить, голос подал Сэм.

— Хатчинс, лучше поспешите к дому и спасите этого мальчика. Ринг убежал, а он ненавидит всех вас. Он убьет парнишку. Я знаю Ринга. Он наверняка его убьет.

Фад повернул голову и свирепо посмотрел на Сэма.

— Почему бы тебе не заткнуться? — требовательно спросил он.

Сэм пожал плечами, сухо улыбаясь. — Ты слышал, что сказал этот человек. Если с мальчиком что-нибудь случится, нас повесят. Ты хочешь, чтобы тебя повесили, Фад?

— Вы сказали Ринг? — К Сэму подошел Уокер. — Я думал, мы их всех убили.

— Это Боб Ринг. Вы убили его отца и брата. Они были первыми «возчиками».

Уокер повернулся к сыну.

— Роб, сможешь отвести нас к дому? Мне не хочется тебя просить. Я знаю, как ты устал, но...

— Я хочу пойти! — Роб соскользнул с коня. — Я знаю дорогу.

Четверо повели Сэма и Фада со связанными руками в деревню. Остальные последовали за капитаном Хатчинсом и Уокером в лес, а Роб указывал им путь. Там, в каменном доме, Жан Лабарж ждал помощи, и он ее вел.

Темнота в дыре от выпавшего сучка постепенно серела. Если Робу не удалось добраться до деревни вовремя, капитан Хатчинс сейчас приближался к месту на дороге Милл Крик, где его поджидали «возчики».

Что если Робу не поверят? Нет, должны поверить, потому что Роб был серьезным мальчиком, не проказником, и он умел заставить людей выслушать его. Он знал, как надо говорить, он знал правильные слова. Это потому, что он читал книги. Жан решил, что теперь будет читать больше... если выберется отсюда живым.

Он встал и подошел к двери. Комната провоняла грязной одеждой и застарелым табачным дымом. Он попытался просунуть пальцы в щель между дверью и косяком, но щель была слишком узкой. Выломать толстые доски в окне он тоже не смог.

Где-то далеко в лесу раздался непонятный звук, и он подошел к окну и выглянул в дыру. Трава на поляне за вязами побелела от росы; когда поднимется солнце, она превратится в сверкающее серебро. С ветвей дерева слетела птица, села на пенек и стала чистить перышки. В лесу не слышалось ни звука, не было заметно ни одного движения.

Но вот... раздалось шуршание листьев, сдвинулась в сторону ветка, и из леса воровато выглянул человек. Испуганная птица взлетела на дерево, и на поляну вышел Ринг и направился к дому.

Горло Жана сжалось от страха. Ринг вернулся, он был один. До этого он бежал, потому что дыхание его было прерывистым, и шел он быстрыми, решительными шагами. Это означало, что произошло неожиданное.

Ринг помедлил, всматриваясь назад, в лес, и прислушался. Его гладкие черные волосы свисали на уши, глаза были широко раскрыты, в них угадывалось сумасшествие. За поясом Жан увидел револьвер. Ринг подбежал к дому и начал возиться с засовом на двери.

Испуганный, с пересохшим ртом, Жан прижался к стене в том месте, где его спрячет открытая дверь. За ним придут. Роб должен был привести помощь; Ринга преследовали. Если бы он только мог...

Дверь распахнулась, и Ринг вошел в комнату, свирепо, как дикий зверь оглядывая ее: он искал Жана. Хрипло дышащий от усталости бандит потерял человеческий облик, потерял способность мыслить, его обуяла ярость убийства. Он сделал еще один шаг в комнату, и Жан тут же метнулся в дверь и побежал.

Повернувшись с удивительной быстротой, черноволосый человек попытался схватить его. Жан почувствовал на своей руке его пальцы, потом он вырвался, пальцы соскользнули. Жан бросился в лес и обогнул угол дома. Ринг был быстрым, как кошка. Он прыгнул за ним, но Жан нырнул за старый вяз и застыл там, задыхаясь от страха.

Ринг стоял на поляне перед домом и медленно оглядывался. Когда он заговорил, голос его был на удивление спокойным, словно он разговаривал о погоде.

— Тебе не стоит пытаться убегать. Я знаю эти леса лучше всякого. Меня зовут Ринг, я здесь вырос.

Жан оглянулся на кусты, оценивая расстояние до них. Черноволосый человек не станет стрелять, чтобы не привлекать внимания. Кусты были всего в пятнадцати футах, однако, если он бросится к ним, его увидит Ринг.

— Я тебя точно убью, мальчишка. Они убили моего папу, а я убью тебя.

Жан выпрыгнул из-за дерева и кинулся к кустам.

Ринг выругался, завизжал тонким, пронзительным голосом, затем выхватил револьвер. Поняв, что выстрел может навести на него преследователей, он снова опустил его и бросился за мальчиком, но Жан Лабарж был уже в лесу, в своей стихии. Он проскакивал под ветками, огибал деревья и неожиданно выскочил на маленькую полянку. За его спиной восторженно завопил Ринг. А затем из кустов впереди вышел капитан Хатчинс.

— Все в порядке, мальчик, — спокойно сказал Хатчинс. — Пусть идет.

Глава 5

Самым тяжелым для Жана было прощание с Робом Уокером, потому что они хотели уехать на запад вместе, а теперь Жан отправлялся в далекое путешествие, а Роб оставался дома. Расставаться с болотами и родными местами тоже было тяжело.

Перед отъездом он один пришел к Медовому дереву, и долго сидел там, где они с Робом так часто сидели вместе, где он так часто сидел в одиночестве. Вокруг огромного дерева беспрестанно жужжали миллионы пчел, и он смотрел на них с комком в горле.

Жан пообещал себе, что вернется и еще обчистит это старое Медовое дерево, но глубоко внутри он знал, что не вернется сюда никогда. Жан неожиданно понял, что отчаянно хочет, чтобы никто не побеспокоит этих пчел.

Ни Робу, ни Жану разговаривать не хотелось. Они просто стояли на лужайке перед домом Уокеров, и Роб ковырял носком землю.

— Ты, наверное, увидишь индейцев и всякое такое, — сказал Роб.

— Наверное.

— Ты мне напишешь? Расскажешь все, что с тобой будет происходить?

— Напишу... Может быть, мне не скоро встретится почтовый дилижанс, но я обязательно напишу.

Это было его первое прощание, и оно Жану не понравилось. Много позже, сидя под тополем в лагере, который люди, путешествующие вместе с капитаном Хатчинсом, разбили у маленького ручья к западу от Индепенденс и глядя на костер, он вспомнил об этом разговоре. Он скучал по Робу, он скучал по болотам, но скучал он лишь немного, потому что вокруг было так много нового и интересного.

Нельзя сказать, что у него не было неприятностей, поскольку неприятности, кажется, сопровождали его повсюду. Он вспомнил, что говорили остальные члены отправляющейся на запад группы, когда узнали, что с ними едет мальчик. Они яростно и грубо возражали. Но капитан Хатчинс встал перед ними, немного расставив ноги, такой же спокойный, как в то утро, когда он убилБоба Ринга.

— Мальчик идет с нами или не иду я. Думаю, он стоит всех вас, вместе взятых, он будет работать наравне со всеми и добудет пушнины не меньше любого из вас.

Капитану Хатчинсу принадлежала большая часть лошадей, он распределял порох и пули, и остальные понимали, что замену ему будет найти нелегко. В конце концов, все успокоились, кроме одного, и тогда капитан Хатчинс сказал ему:

— Если мне придется выбирать между вами и мальчиком, — сказал он холодно, — я выберу мальчика. Если вам не нравится его компания, я предлагаю, сэр, чтобы вы присоединились к группе, более соответствующей вашему вкусу.

Человек по имени Питер Хоуви, прислонившийся к колесу фургона, сказал:

— На твоем месте, Райл Бек, я бы успокоился и сел. Похоже, ты себя переоцениваешь.

Бек сердито посмотрел на него, поворчал, и, пробормотав несколько пустых угроз, замолчал и вернулся к костру.

Капитан Хатчинс повернулся к Хоуви.

— Спасибо. Не дело начинать путешествие с ссоры.

— Точно. Нас и без того ждет немало невзгод, прежде чем мы наберем по первой связке мехов. — Он взглянул на Жана. — Ты траппер, мальчик?

— Я сам добывал себе на пропитание больше четырех лет, продавая меха и травы, — ответил Жан, — но это было в болотах, а не в горах. Я был бы очень благодарен, если бы вы научили меня.

— Ты сгодишься, — усмехнулся Питер Хоуви. — По-моему, на тебя можно положиться.

Вот так все началось.

Через несколько дней, когда они двигались на запад, капитан Хатчинс обвел рукой широко раскинувшиеся перед ними земли.

— Один человек, Жан, человек, умеющий предвидеть, дал нам это. Если бы Том Джефферсон послушался всех этих маленьких людишек, живущих только сегодняшним днем, всех этих испуганных маленьких людишек, у нас бы не было этих земель. Подписав соглашение о покупке Луизианы, он рисковал своим политическим будущим, но удвоил территорию страны. Можно даже сказать, что он создал нацию. Прежде мы были горсткой колоний, теперь мы стали мировой державой.

— Это хорошо, сэр?

— Кто знает, Жан? Но нации и люди развиваются одинаково: либо они идут вперед, либо останавливаются в развитии и загнивают.

Жана стали уважать еще больше, когда узнали, что он сын Смоука Лабаржа. Питер Хоуви знал его его отца, охотился с ним на реке Аппер Уинд. Хоуви считал, что Смоука на следующий год убили индейцы блэкфут. Однако никогда нельзя быть уверенным насчет Смоука. Он был живучим парнем.

Вскоре трапперы заехали в маленький городишко Пьеррс Хоул и продали там добытые меха, и впервые его компаньоны увидели, что молодой Жан Лабарж знал толк в пушнине. Он научился этому, зарабатывая себе на жизнь в болотах. Хотя он был всего лишь мальчиком, его добыча была почти такой же, как у взрослых трапперов.

Во главе с капитаном Хатчинсом двадцать горцев прошли через земли, лежащие по Уинд Ривер, и через горы Тетон, а затем спустились по Миссури до Сент Луиса. Это был самый большой город, который приходилось видеть Жану Лабаржу, и именно здесь он услышал от старого Пьерра Шото магическое имя... Аляска.

— Аляска, — сказал Шото, — ну, знаешь... Русская Америка. Я разговаривал с человеком, который был там и торговал с Барановым. Он говорит, богатая земля. Меха там лучше и пушистее, потому что на Аляске холодно. Нетронутая земля. Был бы я помоложе...

Аляска казалась ему экзотическим именем, как Кашгар, Самарканд или Багдад, но звучало оно по-другому: сильнее и необычнее. Это имя было диким, непокоренным, одиноким... во всяком случае, так оно звучало для Жана.

Тем вечером он написал об Аляске Робу Уокеру, он написал свое первое письмо домой после долгого молчания. На страницах письма он рассказал своему товарищу, чем они занимались, о горцах-трапперах, которых встретил — Джиме Бриджере, Милтоне Саблетте, Питере Хоуви. Но Жану хотелось поехать на Аляску. Роб может подождать его в Сан-Франциско, и они поедут вместе.

Возникла ли их любовь к Аляске именно тогда? Или она появилась еще раньше, на так называемых бросовых землях, на Великих болотах? Другие презирали и боялись их, но Жан жил там и знал, насколько они богаты, знал их красоту. Жизненный опыт научил его настороженно относиться к термину «бросовые земли».

Теперь он путешествовал по великим западным территорям, о который так пренебрежительно отзывался старый мистер Дин. Он видел миллионы гусей, миллионы бизонов, ручьи, кишащие бобрами, леса великолепных деревьев и воды Миссури. Он вспомнил, как бородатый траппер сказал ему:

— Только настоящий мужчина может пить воду Миссури. Трусы разбавляют ее виски!

Роб учился в другом городе в школе, когда Жан получил от него весточку. В городе Астория ему вручили письмо и посылку с переводом Гомера. Капитан Хатчинс уже давал ему почитать Библию. Позже пьяный траппер подарил ему томик «Диалогов» Платона.

Он читал книги вечером у лагерного костра, читал их, лежа на своей койке в Астории, и потом — в Сан-Франциско. После того, как они приехали в Сан-Франциско, он несколько раз путешествовал с капитаном Хатчинсом в горы Сьерра и Скалистые горы, и каждый раз брал с собой книгу.

В шестнадцать лет Жан прочитал всего семь книг, но прочитал их не раз и знал их от корки до корки. В шестнадцать лет он девять раз участвовал в схватках с индейцами и стал победителем в поединке с пьяным траппером.

Когда ему исполнилось семнадцать, он прочитал еще одну книгу, но прочитал ее четыре раза: «Жизнеописания» Плутарха. К этому времени он участвовал в первой схватке с команчами, впервые был ранен и поправлялся в Санта Фе.

К двадцати годам, Жан вдоль и поперек прошел Скалистые горы и Сьерру, чуть не умер от жажды, получил шрам от второй раны и вырос до шести футов. Он был худощавым, как любой индейский воин, и сильнее всех мужчин, с которыми ему приходилось встречаться. В том году он потерял все свои меха, когда его каноэ перевернулось, и прожил два месяца с индейцами племени юта, пока они решали, убить его или оставить в живых. К тому времени, когда индейцы, наконец, решили, он выбрал себе коня и винтовку, и в ночь, когда за ним должны были прийти, воин племени, с которым он подружился, развязал у него на руках шнурки из сыромятной кожи, и Жан в темноте ускользнул с индейской стоянки и направился на юг, пока не наткнулся на тропу, ведущую из Санта Фе в Калифорнию. Через два месяца без гроша денег в кармане, голодный и оборванный, он появился в офисе капитана Хатчинса в порту Сан-Франсиско.

На следующий год он закупал для капитана пушнину, прочитал еще двенадцать книг и безуспешно пытался искать золото. Дважды он натыкался на драгоценный металл, но месторождения оказались бедными.

Возвращаясь как-то вечером из порта, он услышал в переулке Сидней-тауна зовущую на помощь женщину. Он бросился на помощь, но не успел вбежать в переулок, как что-то со страшной силой ударило его по затылку. Он пришел в себя и обнаружил, что лежит на вонючей койке на полубаке, в кубрике для матросов на паруснике, направлявшемся в Амой и Кантон. По трапу спустился пощник капитана — огромный головорез с гарпуном для ловли марлина и начал стаскивать людей с коек. Жан Лабарж неуверенно спустил ноги на палубу.

— Эй ты, поторопись!

Он взглянул на помощника, хотел было возразить, но тот ударил его. Голова Жана все еще пульсировала болью с прошлой ночи, и второй удар не принес ему ничего хорошего. Он с трудом встал на ноги, оказавшись одного роста с помощником, — худощавый и крепкий, как волк, однако Жан лишь проглотил гнев и поднялся на верхнюю палубу.

К тому времени, когда парусник подошел к Кантону, Жан уже знал корабль. Он учился быстро, толково выполнял свою работу, и ждал подходящего момента. Капитан Свагерт посматривал на него с сомнением, но помощник, Булли Гэллоу отмахнулся.

— Трус. Он здоровый, но трус.

На встречах трапперов Жан Лабарж выиграл дюжину драк, ведущихся без всяких правил и проиграл одну. Он нашел, что ему нравится драться; в драке Жана радовало что-то необузданное и дикое, таящееся в его характере. Один из трапперов, работавших на капитана Хатчинса, одно время был кулачным бойцом в Англии, он кое-что добавил к опыту Жана, приобретенному не таким уж легким путем. Время Жана пришло в Амое.

В ту ночь, когда Жан Лабарж вышел на охоту, он направился в портовую пивную, в которой всегда было плолно матросов. Он знал, что в пивной есть задняя комната, место, зарезервированное для офицеров, именно там он нашел капитана Свагерта, рядом с которым сидел Гэллоу.

Гэллоу был сильным и крупным человеком, к тому же он успел пропустить пару стаканчиков, но его подвела вечно душившая его злоба. Он увидел Лабаржа, и Лабарж усмехнулся ему. Гэллоу замахал руками.

— Пошел вон! Это место не для отбров вроде тебя!

— Встань, — сказал ему Лабарж. — Встань и приготовься, потому что сейчас я разорву тебя на куски!

Гэллоу выпрыгнул из кресла навстречу Жану и впервые узнал, чего стоит удар прямой левой. Впечатление было такое, словно его ударили в рот торцом бревна, он встал на месте, как вкопанный. Последовало неторопливое продолжение, выполненное с артистизмом и энтузиазмом. Жан Лабарж на прощание основательно поработал над Булли Гэллоу, выволочив его из задней комнаты на потеху простым матросам, и когда дело было сделано, он снова вошел в заднюю комнату, где капитан Свагерт сидел в одиночестве перед бутылкой и стаканом.

— Капитан Свагерт, сэр, — сказал он, — вам придется искать нового помощника. Я предлагаю себя.

Глаза старого моряка сверкнули.

— Ты никогда не получишь эту работу. Еще один такой рейс, и станет свободной моя должность. Ты уволен, парень. Ты остаешься на берегу в Амое, и я тебе ничуть не завидую.

Вот так все и было. Из Амоя Жан написал Робу, но не словом упомянул, что он списан на берег, лишь описал порт и сказал, что ненадолго здесь остается.

В Амое белых не любили со времен Опиумных войн, и примерно месяц Жан Лабарж перебивался с хлеба на воду, затем завербовался на четырехмачтовую шхуну, идущую к Амуру. Это было русское судно с неудобной верхней палубой и грязное внутри, но это было судно, и когда они выгрузились на Амуре, то отплыли в Форт Росс на Калифорнийском побережье. Там, проскользнув мимо часового, охранявшего ночью палубу, он прыгнул за борт в темную воду и доплыл до берега.

Вернувшись в Калифорнию, Жан написал Робу длинное письмо. Его друг по Великим болотам пошел далеко: он занял денег и поступил в колледж. В возрасте восемнадцати лет Роб закончил Пенсильваннский университет и собственными усилиями расплатился с кредитором. Затем он женился на внучке Бенджамина Фрэнклина и переехал на Миссиссиппи. Бывший преуспевающий адвокат, теперь он занимал высокое положение сенатора... Роб всегда находил правильные слова и умел общаться с людьми.

Жан Лабарж обосновался в быстро растущем городе Сан-Франциско, покупая пушнину и продавая припасы торговцам с Аляски и мореплавателям. На фундаменте их первых начинаний капитан Хатчинс построил процветающий бизнес, не обращая внимание на золотую лихорадку и думая о будущем, когда золотоискательство канет в прошлое. Жан не только хорошо разбирался в мехах, его приключения на море к тому же обеспечили немалые знания и опыт, поэтому он на равных разговаривал с бывалыми мореходами о снаряжении и припасах кораблей. И всегда его неотрывно преследовала мысль об Аляске.

Он ждал — огромный субконтинент, почти нетронутый, наполненный до краев богатствами, и весь он находился в руках алчной, полунезависимой компании под началом какого-то типа из русского правительства, компании, не допускавшей на Аляску чужих, несмотря на международные правила и соглашения. Тем не менее Жан Лабарж скоро обнаружил, что ни у кого не было точной информации об Аляске или лежащих от нее к югу островах. В большей своей части они не были исследованы, не существовало даже нормальных карт. Начальные знания русского языка он быстро пополнил в разговорах с немногочисленными русскими капитанами, заходившими в магазин к Хатчинсу или торговавшими пушниной, купленными на свои средства. Из этих разговоров, а также из разговоров с матросами Жан по крупицам собирал нужную ему информацию.

Позже на корабле, совладельцами которого были он и капитан Хатчинс, он отплыл к берегам Чили и дальше, к Гавайским островам. Там они подобрали старика, оставшегося в живых после неудачной попытки Баранова захватить эти острова много лет назад. Родственники старика все еще обитали возле брошенного Форта Росс, и по настоянию Жана старика доставили обратно в Калифорнию. Каждый день старик рассказывал внимательно слушающему его Жану о том, как он был торговцем поблизости от Ситки.

Незадолго до своего возвращения Жан узнал, Что Роб Уокер попытался убедить сенат купить у правительства Мексики всю Нижнюю Калифорнию и полосу земли вглубь границы шириной в пятьдесят миль в штатах Чиуауа и Сонора за двадцать пять миллтонов долларов. Мексиканское правительство было готово к продаже, и Уокер отчаянно призывал совершить сделку, но экономный конгресс отверг ее. «Бросовая земля», говорили они.

Письма были редкими, но они продолжали идти. Больше не заходила речь о том, чтобы вместе направиться в Аляску, хотя Роб и рассчитывал побывать в Калифорнии, где у него было несколько клиентов, а также поговаривали о его путешествии в Китай, но обе поездки сорвались из-за растущего спроса на дефицитное время адвоката Роберта Уокера и его собственной значимости для нации, которой он служил.

Время от времени до Жана Лабаржа доходили слухи об отце. Он умер... он не умер... он перебрался в Канаду... его видели на Юконе. Болота Сасквиханны казались теперь такими далекими, но Аляска была ближе. Жану нужен был корабль.

Глава 6

Когда лихтер с грузом пушнины пришвартовался у причала, на берег спрыгнул человек в голубой спецовке, на причале он остановился и оглянулся на гавань. Хотя в ней находилось много грузовых кораблей, человек искал взглядом только одно судно — низкосидящую черную шхуну, которая лежала ярдах в трехстах от причала.

Жан Лабарж выглядел тем, кем он был: человеком, рожденным для диких мест и дальних ветров. Годы, проведенные в горах, дали ему силу и закалили для испытаний, пустыня высушила его, а море научило не рисковать понапрасну. Великие болота Сасквиханны, где прошло его детство, обещали сделать из него настоящего мужчину. Он таким и стал.

Его глаза обежали обтекаемые, устремленные вперед линии судна, он представил ее во фьордах и внутренних проливах северных островов. Она идеально подойдет для торговли, где успех операции зависел не от количества принятых на борт шкур, а от количества успешно доставленных обратно. С таким цветом, низким силуэтом и стройными мачтами она легко затеряется на фоне зеленого и коричнего берега. А с небольшим водоизмещением она сможет так близко прижаться к берегу, что станет почти невидимой с моря.

Жан знал, что если он собирался торговать в Русской Америке и не хотел, чтобы его поймали или потопили его корабль, эта шхуна была как раз то, что нужно. И он намеревался стать ее хозяином.

Человек может быть похожим на корабль точно так же, как корабль на человека, у Жана был такой же худощавый, крепкий вид, как и у шхуны, несмотря на его высокий рост. У него были руки и плечи матроса, который много ходил против волн и ветра. Его глаза изучали шхуну, оценивая ее скорость и грузоподъемность. Она вошла в гавань, пока он обменивался товарами на борту бостонского корабля, и Жан впервые увидел ее, когда направлялся к берегу. Она явно была легкой в то же время выносливой, приспособленной для любой погоды, построенной знающими руками.

Утро выдалось сырым, с нависшими свинцово-серыми облаками, через Золотые ворота дул ветер, предвещавший дождь. Однако Жан остался стоять на причале, внимательно осматривая шхуну. Она лежала слишком далеко, чтобы он смог разобрать порт приписки, но он не видел такого судна в гавани Сан-Франциско с тех пор, как поселился здесь.

С такой шхуной, если держаться подальше от русской столицы на Аляске, Ситки, и окружающих ее островов, можно много наторговать на побережье и уплыть, прежде чем русские узнают о пребывании чужого корабля в их водах. Если повезет, можно входить и выходить из запутанной сети каналов, подобно черному призраку, поскольку индейцы предпочитали иметь дело с «бостонцами», как они называли всех янки, а не с их русскими хозяевами. Русские слишком часто давали индейцам попробовать кнута.

Тем не менее, торговля с островами была не таким уж простым делом, и в течение последних нескольких лет пропало без вести с дюжину кораблей, чьими капитанами были опытные мореходы, хорошо знавшие прибрежные воды, предательские ветры с континента и местные туманы. Меха уже не шли былым потоком, и цены на них поднялись. Именно теперь настало время для частного рейса.

Есть люди, которые на всю жизнь отдают свои сердца лошадям, кораблям или оружию, люди, одержимые своим увлечением. Жан Лабарж был именно таким человеком, но его сердце было отдано земле под названием Аляска. На севере лежала обширная и незаселенная страна, без городов, земля ледников и гор, ледяных заливов и скалистых фьордов, длинных, покрытых травой равнин и заснеженных каньонов, бескрайней тундры и многих миль прекрасного строевого леса. Это была земля с изрезанными берегами, где ледяные языки арктических морей лизали скалистые уступы берегов, а наверху разноцветными огнями играло северное сияние. Задолго до того, как он увидел эту землю, он влюбился в нее, потому что чувствовал ее силу, красоту и богатство: Аляска изобиловала пушниной, строевым лесом и золотом.

Он знал о золоте. Однажды к нему пришел продать пушнину траппер, зимовавший с идейцами племени тлингит с северу от пятьдесят четвертой широты. Жан купил у него меха, удивляясь их великолепному качеству, и спросил, когда тот собирается обратно.

Траппер резко обернулся к нему с покрасневшим от гнева лицом.

— Обратно? Вы что, сошли с ума? Кто поедет обратно в края, где замерзают глаза в глазницах, где мороз пробирает до костей, где медведи вырастают до размеров лошади, а весят столько же, сколько хороший бык? Пусть там живут русские, милости просим. Я не вернусь даже из-за золота.

— Золота?

Траппер залез в карман и вынул кусочек дубленой шкуры, развернул его и показал самородок с каштан величиной. Он мерцал на мозолистой ладони, тяжелый, как грех на сердце человека. — Если это не золото, то что же еще?

Жан вспомнил чувства, которые вызвал первый самородок на его собственной ладони, тяжесть и сияние благородного металла. Это было золото, совершеннно точно, самородное золото, которое он видел предостаточно здесь, в Калифорнии. Это, однако, было с Аляски.

— Нашел его на берегу горного ручья, когда у меня перевернулось каноэ. Я вынимал свои вещи со дна ручья, когда увидел его там, я мог собрать еще дюжину, да только собирались морозы, а у меня кончились припасы. Самородное золото, видите какое оно шершавое? Это означает, что его недалеко отнесло от жилы, иначе его отполировало бы камнями и песком. У тлингитов есть золото, они ценят его меньше, чем железо. — Он махнел рукой. — Я бы его тоже не ценил, если бы пришлось ехать за ним обратно на Аляску.

Однако через год Жан Лабарж услышал, что этот траппер был убит на Аляске в драке из-за индейской скво[59]. Все люди, побывавшие в северных краях, были одинаковы: они утверждали, что ненавидят ее, и тем не менее все возвращались. И Жан знал, что не из-за пушнины или золота, или свободной жизни в диких краях. Из-за земли.

Он стоял в задумчивости, пытаясь решить проблему со шхуной, ее приблизительную стоимость и дополнительные расходы по снаряжению. За изящной черной шхуной лежал большой трехмачтовик под русским флагом. Жан усмехнулся, подумав о том, что шхуна могла пройти там, куда этот трехмачтовик и близко не осмелится подойти.

После закрытия Форта Росс в Сан-Франциско появлялось немного русских судов, тем не менее, иногда они приходили из Ситки закупить пшеницу и другое продовольствие точно так же, как они делали во времена испанских донов, тогда русские многое закупали в католических миссиях. Торговый корабль под русским флагом вошел в гавань недавно.

Услышав приближающиеся шаги, он оглянулся и увидел низкого, коренастого человека в капитанской фуражке, надвинутой на затылок. Несмотря на сырую прохладу, человек нес пиджак в руках, ворот его рубашки был расстегнут. В зубах он держал короткую трубку.

— Хорошенькая штучка, эта шхуна, не так ли? — он искоса бросил на Жана хитрый, оценивающий взгляд. — А самое хорошее в ней то, что ее можно купить. Через неделю я не стал бы говорить так уверенно, но сейчас за наличные ее продадут по дешевке.

Он вытянул перед собой указательный палец, как револьвер, и ткнул им в сторону Жана.

— Сейчас ее владелец немного не в себе... у него отбили охоту.

— Отбили охоту?

В подошедшем человеке чувствовалась какая-то странная уверенность. На щеке у него красовался едва заживший шрам.

— Не повезло у островов Прибылова. Его поймали русские.

— И не отобрали шхуну?

— Он ходил не на шхуне, а на бригантине. Но они ее тоже не отобрали. Только груз. Шесть тысяч великолепных тюленьих шкур. Шесть тысяч, надо же такому случится! — Человек сплюнул. — И ему еще повезло. Если бы его схватил барон Зинновий, он вряд ли ушел бы живым, не говоря уж о судне и команде.

— Кто такой Зинновий?

— Если вы торгуете, это имя скоро станет вам известным. Его прислали из Сибири командовать русским патрульным кораблем «Крондштат». Он не какой-нибудь там хлещущий водку алкаш, которых они сюда присылают, он крутой мужик, его специально выбрали для кровавой работы, дабы вселить страх Господень в сердца тех, кто собирается торговать на севере.

— Он уже на Аляске?

— Он здесь... в Сан-Франциско. — Человек указал на трехмачтовик корабль. — Он прибыл на его борту, но как пассажир, заметьте. Если мне захочется подраться, с удовольствием встречусь с любым амбалом, но этот — рассчетливый, умный, к тому же только что пришел из военно-морского флота с кучей новых идей. Я слышал, он собирается покончить со свободной торговлей огнем и мечом: кнут — для индейца, петля на шею — для «бостонца» и шесть футов воды над мачтой — для схваченных кораблей.

— Он много на себя берет.

— Да, но этот человек особый, он сможет это сделать, не сомневайтесь. Мне чертовски не нравится так говорить, но он сможет.

Русский трехмачтовик спустил лодку, которая направилась к берегу. Жан, напрягая глаза, рассмотрел в лодке только одного пассажира.

— Вы присматривались к шхуне, она — хорошее судно, но вам нужен будет капитан, человек, который знает острова. Вы не найдете ни одного, кто знал бы их лучше меня, все острова — от Ванкувера до Полярного круга.

Он ткнул себя пальцем в грудь.

— Вы видите меня, капитана по имени Барни Коль, со всей моей собственностью. Богатство? Это не та собственность, которая делает человека богатым, человека делает богатым то, что у него в голове, а у меня там много чего есть. Вам, Жан Лабарж, будет нужен капитан, который умеет не только шаркать ножкой и говорить красивые слова. Вам понадобится человек, который знает судно и море, который знаком с проделками индейцев северного побережья. Вам понадоблюсь я, Лабарж, если вы думаете купить ту шхуну.

Коль было известеным именем в морских кругах: по слухам, крутой мошенник, не стесняющийся нарушить закон-другой, тем не менее, хороший капитан и боец. Он торговал с индейцами племени колюш и эскимосами и пару раз схватывался с русскими патрульными кораблями.

— Вы знаете, что за человек Зинновий и все-таки хотите идти на север?

Коль вынул изо рта трубку.

— Именно поэтому и хочу. Там пропал один корабль, и я знаю, что случилось. Вы слышали о москитах на том побережье? Они садятся на каждый неприкрытый одеждой участок кожи и едят человека заживо. Я видел парня, которого индейцы колюш оставили голым, он был черного цвета, потому что его облепили москиты, они чуть не свели его с ума. Ну, однажды после того, как Зинновий захватил корабль, в живых остались шестеро, и он приказал их пороть морской плеткой, пока не содрал всю кожу до мышц, а потом, окровавленных, привязал к дереву и оставил москитам. Я нашел этих людей, вернее, то, что от них осталось.

— Считайте, что вы получили работу, — сказал Жан, — если я смогу купить шхуну.

— Вы ее купите. Я позабочусь об этом... вы получите ее в течение недели.

Глава 7

К причалу подошел еще один лихтер, доверху нагруженный связками мехов. Он стукнулся о причал, и на берег бросили швартовый. К нему направился портовый моряк, но Лабарж был ближе и перехватил конец. На помощь пришел Барни Коль, и вдвоем они вытянули швартовый, трижды быстро перекинули через тумбу и закрепили морским полуузлом. Отступив на шаг, они усмехнулись друг другу.

— Я догадываюсь, где может быть владелец, — сказал Коль, — поэтому давайте, договариваться буду я. Он знает, что я на мели, поэтому возьмет с меня меньше.

С десяток дюжих грузчиков поднялись на лихтер и начали подносить связки к крану. Жан Лабарж оценивающе взглянул на меха. Даже в связках можно было увидеть, что меха первосортные. Когда он торговал на борту американских кораблей, ему не раз приходилось вскрывать связки, чтобы быть уверенным в стоимости мехов и своей оценке.

Упали несколько капель дождя, и Жан стоял на причале, с удовольствием чувствуя их на своем лице. Внизу под ногами плескались о сваи волны — приятный звук, морской звук. Ему нравилось сырое, прохладное утро и соленый воздух, корабли, лежащие на рейде в гавани, черная шхуна, которая, как он надеялся, скоро станет его.

— Давайте, — наконец сказал он. — Вы поплывете старшим помощником.

Коль направился было к выходу с причала, но, услышав последние слова, остановился.

— Что? — Он явно не верил своим ушам. — Я? Помощник? А кто же шкипер? Кто, кроме меня сможет...

— Командовать буду я.

Их глаза встретились, и они некоторое время оценивающе смотрели друг на друга. Изумление Коля сменилось гневом. Пятнадцать лет он плавал капитаном, и половину этого срока — на собственных кораблях. А теперь ему предлагают место в гальюне.

— Вы раньше командовали кораблем? — скептически спросил он.

Мысль отплыть старшим помощником под командованием человека, который, насколько он знал, никогда не выходил в море, показалась ему больше, чем нелепой.

— Командовал. И мне понадобится помощник, если работа вам нравится. Если нет — я найду другого.

— Ладно, я согласен, — раздраженно ответил Коль. — Что еще мне остается делать? Жизнь на берегу мне не по душе, это точно, а есть что-то надо. Вы прижали меня к стенке.

— На борту моего корабля недовольных не будет, — решительно сказал Лабарж. — Если вы готовы отправиться со мной только из-за того, что у вас нет денег, я вам одолжу, пока вы не найдете другую работу.

Раздражение Коля пошло на убыль.

— Ну, — проворчал он, — это справедливое предложение. Больше, чем справедливое. Нет, мне не нужны ваши деньги. Лучше уж получить работу, даже если она рангом ниже. Я выхожу с вами в море.

— Хорошо... с сегодняшнего дня считайте себя на довольствии. Приходите ко мне сегодня вечером, мы подпишем документы... или приходите, как только договоритесь о шхуне.

Коль повернулся, все еще немного сердитый, но его недовольсво постепенно прошло. Он снова выйдет в море, причем на шхуне с превосходными мореходными качествами, на такой, какую ему редко доводилось видеть. Он не был портовым моряком, который умеет лишь с девушками трепаться о морских приключениях, он был настоящим морским волком, любящим открытое море и грозные валы высоких волн. Кроме того, в Сан-Франциско всегда была возможность однажды вечером выпить не в той компании или не в том месте и очнуться матросом на каком-нибудь корыте, капитан которого не смог бы управлять игрушечным корабликом в луже. Как бы там ни было, размышлял он с мрачным удовлетворением, рейс на север может отбить у Лабаржа всякую охоту к подобным путешествиям, и он с радостью передаст шхуну ему.

Жан Лабарж улыбнулся, провожая взглядом широкую спину Коля, затем повернулся понаблюдать, как разгружают меха и тут же увидел, что на разворачивающемся к берегу стреле крана одна из плохо уложенных связок соскользнула со своего места, Жан понял, что груз сейчас упадет. В эту секунду под стрелой проходила молодая женщина, которая обходила штабель досок. Кран дернулся, крепления стали рваться, с лихтера раздались предупреждающие крики, но Жан уже бежал к девушке.

Он схватил ее на руки и бросился в сторону. Одна из связок задела его, и Жан с девушкой покатились по причалу. Жан сел, полуоглушенный падением.

Девушка сидела рядом с ним, раскрасневшаяся и сердитая. Косынка, стягивающая ее волосы, слетела, и ветер растрепал их, захлестнув одну темную прядь на лицо. Она, гневно глядя на Жана, раздраженно смахнула ее. Она была моложе, чем он подумал вначале, и необычайно красива. В этот момент, со вспыхнувшим лицом и развевающимися волосами, она выглядела... Он потянулся и поцеловал ее в губы.

Секунду она потрясенно смотрела на него. Затем ее губы сжались и она отвела руку, чтобы дать ему пощечину, но он быстро откатился и встал, усмехаясь. Жан протянул руку, чтобы помочь ей подняться.

Девушка приняла его руку, он поднял ее, и, когда она поднялась, ударила его по щеке. На причале кто-то из матросов захохотал, и Жан Лабарж повернулся к ним. Шляпу сшибло при падении и его темные волосы упали на лоб.

— Если человек, который засмеялся, выйдет вперед, — пригласил он, — я сломаю ему челюсть.

Никто не двинулся с места, все лица были одинаково невинными, глаза избегали его взгляда.

Девушка отряхивала одежду.

— Мэм, — извиняющимся тоном сказал он, — если бы я вас не оттащил, вы попали бы прямо под падающий груз и...

Она выпрямилась во весь рост и подняла подбородок. Холодно и властно она сказала:

— Я не просила объяснений и не желаю с вами разговаривать. Можете идти.

Слова озадачили его.

— Конечно, — с сомнением согласился он, — но позвольте посоветовать вам взять карету. Это не место для одиноких женщин.

Глядя прямо перед собой, она спокойно сказала:

— Тогда найдите мне карету.

Придерживая подол юбки, с гордо поднятым подбородком, не обращая ни на кого внимания, она пошла к выходу из порта к улице. Жан взглянул на ее безупречный профиль, на прибранные темные волосы под косынкой. Когда перед ними остановилась карета, которую он подозвал, она, не замечая протянутую для помощи руку, села и отъехала, даже не посмотрев на него.

Он стоял один у выхода из порта, не сводя глаз с кареты, в которой уехала девушка. Он говорила с легким иностранным акцентом. Он не встречал ни одной женщины, даже здесь, в Сан-Франциско, которая одевалась бы так хорошо. В ее поведении было что-то особое, какая-то внутренняя сила и уверенность, озадачившие его. Он повернулся и медленно пошел к растущей горе мехов на причале.

Он не знал, почему эта девушка не выходила у него из головы. Он знал многих женщин, потому что в Сан-Франциско подающий надежды молодой человек — высокий, с грубой красотой и хорошо обеспеченный — был естественным объектом внимания. Жан поцеловал девушку чисто импульсивно, но чем больше он думал об этом, тем больше был рад, что сделал именно так.

Черную шхуну развернуло кормой к берегу, и глядя на ее стройный корпус, он испытывал настоящее удовольствие. Какое превосходное судно для прибрежной торговли пушниной! Как легко проскользнет она через узкие северные проливы!

С самого начала и Хатчинс, и Лабарж более всего рассчитывали на торговлю северными мехами. Они поставляли оборудование шахтам, они снаряжали корабли, но оба знали, что самым многообещающим делом была торговля пушниной.

И теперь настало время заняться ею самому. На рынок мехов сильно влияли слухи, и у Жана создалось впечатление, что цены на меха в ближайшее время подскочат. Такие истории, какую рассказал ему Коль, всегда разносятся достаточно быстро.

Теоретически, никаких ограничений на торговлю с Русской Америкой не существовало. Однако на самом деле Русская Американская компания осуществляла полный контроль над Аляской и прибрежными островами; компания была подвластна лишь самому царю, и, как говорили русские, «до Бога высоко, а до царя далеко». Губернатор Сибири был крупным держателем акций компании, и как всякий акционер, был заинтересован только в прибылях. «Бостонцы» значительно уменьшали эти прибыли, потому что предлагали более высокие цены на меха и обращались с местным населением более цивилизованно.

На притязания Русской Американской компании на исключительные права на торговлю в Аляске и прибрежных островах соглашались немногие американцы. «Бостонцы» годами посягали на эту территорию, точно так же, как промышленники, то есть свободные охотники и торговцы из Сибири, вторгались на канадскую и американскую территорию, как только представлялся благоприятный случай. Когда Аляской управлял Баранов, купечество в тех краях была занятием достаточно опасным, если только купцы не торговали с самим Барановым, но затем вмешалось русское правительство и открыло Русскую Америку для свободной торговли. Закон никто не отменял, но для компании он значил не больше, чем многие другие законы, и она объявила настоящую войну всем, кто осмеливался посягать на их барыши на северных территориях.

Ограничения компании и даже далекого царя мало волновали американцев, людей, не терпящих всяческие ограничения, и торговля с островами Прибылова продолжалась.

Тюленьи острова не интересовали Жана Лабаржа. Риск был слишком велик, а прибыли — слишком малы.

Прибрежные острова были настоящим лабиринтом. Карты их были схематичными и неполными, и все знания о прибрежных водах существовали лишь в памяти капитанов, которые бороздили проливы и торговали с островами и даже с индейцами с континента.

С такой шхуной, которая сейчас стояла в гавани, можно было заходить и выходить из проливов с наименьшим риском встретить русский патрульный корабль. Меха с побережья были отличными, и Жан специально выяснил, через какие прибрежные деревни шла пушнина из глубины континента. Сегодня он узнает еще больше. Приемы Тома Херндона были настоящим кладезем новостей. Там по вторникам можно было встретить всех, кто был хоть чем-то известен в Сан-Франциско. Жена Херндона была родом из Каролины и имела собственное представление, свойственное южанам, как надо развлекать высшее общество. У мужа было достаточно денег, чтобы удовлетворить любую прихоть жены, и она поставила дело на широкую ногу.

Лицо девушки на причале не шло у Жана из головы. Знаток акцентов, которым рано или поздно становится в Сан-Франциско каждый, он не мог определить ее происхождение. Здесь уже было немало немецких и французских поселенцев, но акцнт ее не был ни немецким, ни французским. Неожиданно он вспомнил большой русский трехмачтовик, недавно зашедший в порт. Но что девушка — такая девушка — делает на корабле с Ситки? Во время русской оккупации Порта Росс там жили несколько девушек знатных фамилий, другие приезжали в гости к своим мужьям или отцам, но Порт Росс давно заброшен.

Ее лицо продолжало будоражить его память, а воспоминание о ее теле в его руках волновало Жана. Какое-то краткое мгновение она просто лежала у него в руках, не сопротивляясь, и это казалось естественным, словно так и должно быть, словно так и будет всегда. Когда же она осознала ситуацию, то немедленно отстранилась от него. И тем не менее...

Прием у Херндонов продолжался уже час, когда в переполненные гостями анфилады комнат вошел Жан. Здесь был Хатчинс, высокий, красивый мужчина с офицерской выправкой с гривой седых волос и таким чувством собственного достоинства, каким мог похвастаться далеко не каждый. Здесь также был Ройл Вебер, маленький, толстенький человечек, очень занятой и очень разговорчивый, всегда жестикулирующий и улыбающийся. Вебер был агентом Русской Американской компании, закупающий для нее в Калифорнии различные товары. Жан подозревал, что он заодно для нее и шпионил. Это могло объяснить исчезновение нескольких кораблей.

Когда он проходил мимо Сэма Брэннана, тот остановил его.

— Мы хотели поговорить с вами, Лабарж. Возможно, нам понадобится ваша помощь.

— Спасибо за предложение, но я вынужден отказаться. Я привык сам справляться с собственными трудностями.

— Сила в организации, Лабарж, — серьезно сказал Бреннан. — В одиночку человек беспомощен.

— Пока они нас не беспокоили.

Бреннан кивнул.

— Вам везло. Но бандиты из Синей-тауна наглеют с каждым днем.

С первых дней Сэм Бреннан был одним из самых умных и дальновидных граждан города, и один из немногих, готовых противостоять громилам из Сидней-тауна, района Сан-Франциско, где обитали преступники. Он был одним из лидеров первой организации виджилантов[60], и проводимые ею операции были успешными главным образом потому, что Бреннан тщательно подбирал людей, в результате получилась не плохо управляемая и бестолковая толпа, а хорошо подготовленная организация. Люди, которых он выбирал, были не только добропорядочными, но и храбрыми и честными гражданами.

Когда Лабарж отошел, Бреннан повернулся к своим собеседникам и произнес:

— Если снова начнутся неприятности, мне хотелось бы, чтобы он был с нами.

Чарли Дюан поднял брови.

— Почему? Я еще не видел ни одной могилы его жертв.

Бреннан знал о Дюане достаточно много, чтобы недолюбливать его.

— Да? Ну, тогда съездите в Неваду.

Ройл Вебер энергично кивнул.

— Я знаю эту историю, Чарли. У него пытались захватить золотоносный участок, и Лабарж выиграл поединок у двоих бандитов, но на этом не остановился. Он направился в город повидать человека, который их послал.

— И?

— Лабарж выгнал его прочь из города... пешком. Он отправил его в том виде, в котором застал... и со сломанной рукой.

Дюан призадумался. Его друзья из Сидней-тауна остерегались Лабаржа, возможно, по этой причине.

— Я слышал, он выращивает пшеницу, — произнес Херндон.

— Он купил землю у вас, не так ли, Сэм? — спросил Вебер.

— Я оформлял эту сделку. Да, он выращивает пшеницу, что следовало бы делать многим из нас. В этом году он продаст урожай и выручит больше, чем старатель со своего участка. Если вы имеете дело с Хатчинсом или Лабаржем стоит присматриваться к тому, что они делают.

Вебер повертел в пальцах сигару, затем с задумчивым видом откусил кончик.

— Откуда, — затем спросил он, — у него такой интерес к Аляске? Я слышал, что он о ней постоянно расспрашивает.

— Вам придется спросить его самого, — коротко ответил Бреннан.

Жан Лабарж переходил от группы к группе, останавливаясь ненадолго то здесь, то там. Не одна пара женских глаз бросала украдкой взгляды на его широкие плечи и смуглое, худощавое лица с высокими скулами и шрамом. По манерам и одежде он был джентльменом, но лицом напоминал пирата. Одет он был хорошо: прекрасно сшитый костюм, рубашка, отделанная кружевами, и черный галстук; но как бы тщательно он ни причесывал волосы, вскоре они принимали свою первоначальную естественную форму и вились кудрями. Ботинки были из испанской кожи, ручной работы. Отойдя от группы, где стоял Хатчинс, Жан вдруг встал, как вкопанный, у него перехватило дыхание.

Перед ним в вечернем сатиновом платье, явно из Парижа, стояла молодая женщина с причала... Когда Жан увидел ее, она слегка повернулась, и ее глаза остановились на нем.

На секунду оба задержали взгляд, затем, словно договорившись, отвернулись. Жан почувствовал странное волнение. Во рту у него пересохло. Он повернулся, чтобы ответить на какой-то вопрос Хатчинса, но сделал это автоматически, не задумываясь над смыслом. Человек, стоящий рядом с девушкой, был намного старше, с проседью в волосах и задумчивым лицом ученого. В его горделивой осанке было нечто, приковывающее взгляд. Но внимание Жана сразу же привлек другой человек, поэтому он едва заметил Ройла Вебера, стоящего между этими двумя мужчинами.

Второй человек был на дюйм выше, чем шесть футов два дюйма Жана, и немного тяжелее. Его короткие, светлые волосы были сострижены на висках. Глаза у него были серовато-белые, близко посаженные. У него была военная выправка; белый форменный китель сверкал наградами, на черных брюках пролегал белый узкий кант, ботинки у него тоже были черными. Тем не менее, знаки различия, несмотря на форму, говорили, что перед ним офицер военно-морского флота. Это мог быть только барон Поль Зинновий.

— Мистер Лабарж? — громко заговорил Вебер. — Разрешите представить графа Александра Ротчева. Вы спрашивали насчет пшеницы, сэр. Жан Лабарж — один из немногих в наши дни, кто думает об урожаях. Если у кого-нибудь и есть пшеница на продажу, то это у мистера Лабаржа.

Человек постарше слегка поклонился.

— Рад с вами познакомиться, мистер Лабарж. Это и есть причина нашего визита. Мы должны закупить пшеницу для Ситки.

— Да, у нас есть пшеница, — ответил Жан. Он немедленно ухватился за эту идею. Зерно для Ситки? Свободный доступ к островам? Именно на это он надеялся, к этому готовился. — Уверен, мы сможем договориться.

Ротчев повернулся к девушке и высокому офицеру со светлыми волосами.

— Мистер Лабарж? Разрешите представить мою жену. И барона Зинновия из Русского Императорского флота.

Отчаяние Жана, вероятно, было очевидным, потому что в ее глазах появилось что-то ответное... сожаление?

— Барон Зинновий, — продолжал Ротчев, — командующий патрульными кораблями в Ситке.

— Для торговца пшеницей это не имеет значения. Вот если бы мистер Лабарж вел торговлю пушниной, тогда это было бы для него действительно важно.

Жан улыбнулся, но в его глазах читался вызов.

— Но я торгую именно пушниной, барон Зинновий! Пшеница — лишь второстепенное занятие. Мой бизнес — это меха. Между прочим, мы с капитаном Хатчинсом крупнейшие покупатели пушнины на западном побережье.

— Несомненно, — произнес высокомерно Зинновий, — вы покупали много русских шкур. На будущее скажу, что на вашем месте я бы перестал надеяться на этот источник.

— Русские шкуры? — Жан с преувеличенным недоумением нахмурил брови. — Вы меня озадачили, барон. Я покупал шкуры лис, куниц и норок, но пока мне не попадались шкуры русских.

Девушка засмеялась, а граф Ротчев улыбнулся.

— Надеюсь, не попадутся и впредь, — сказал он примирительным тоном. —Пушнины хватит на всех, не стоит ради них сдирать друг с друга шкуры. Вы согласны, барон?

— По-моему, — отчетливо произнес Зинновий, — этот купец ведет себя дерзко.

Граф Ротчев пытался было что-то возразить, явно чувствуя смущение и надеясь сменить тему, но Жан опередил его.

— Вы произнесли термин «купец», — сказал Жан, — словно вы считаете его оскорбительным. Я же рассматриваю его, как комплимент, потому что именно торговля двигала искателями приключений, которые открывали новые пути и новые континенты, разрабатывали земные богатства, в то время как, да простит меня граф Ротчев, титулованные лорды в основном занимались мелкими войнами да грабежом церквей и населения.

Лицо Зинновия побледнело. С ним никогда не разговаривали таким тоном, и хотя он презирал графа Ротчева за его дипломатию и политику, открытое оскорбление в его присутствии было для него невыносимым.

— Если бы не были гостями...

— Но мы гости! — резко оборвал его Ротчев. — Мы гости, барон Зинновий, и этот визит имеет огромное значение для нашей колонии в Ситке. Нам нельзя здесь ссориться.

Зинновий слегка кивнул, в его глазах затаилась холодная ярость.

— Я сожалею о своей несдержанности, граф Ротчев. Что же касается мистера Лабаржа, я надеюсь, он не будет пытаться открыть торговые пути в Русскую Америку.

Жан сделал удивленные глаза.

— Но барон, вы забыли! Граф Ротчев только что обсуждал со мной закупку партии пшеницы. Если он купит у меня зерно, мне придется доставить его.

— Я буду с интересом ждать вашей доставки. — Его холодный, бледный взгляд встретился со взглядом Жана. — Кто знает, может быть, мы встретимся не как хозяин и гость.

— С нетерпением надеюсь встретиться с вами. — Жан повернулся. — Графиня...

— Титул жены, — вмешался Ротчев, — княгиня. Княгиня Елена Гагарина, племянница Его Величества российского Императора.

— О... Императора?

— А также племянница Великого князя Константина, вы, вероятно, слышали о нем.

— Многие американцы восхищаются Великим князем за его либеральные взгляды... естественно, они были бы популярны и у нас.

— Если вы одобряете воззрения Великого князя, — сказал Зинновий, — вы, возможно одобряете политику Муравьева?[61]

— Если бы он был американцем, может быть, и одобрял бы. Но поскольку он русский — нет.

— Вы одобрили бы его территориальные притязания к Китаю? Как оправдали бы свое правительство, если бы оно заявило территориальные претензии к Русской Америке?

Жан пожал плечами.

— Я ничего не знаю о государственной политике, барон, но я не слышал ни о каких территориальных претензий Соединенных Штатов к Аляске. Что же касается покупки, это другое дело. Этот вопрос мог бы заинтересовать нас.

Граф Ротчев более внимательно посмотрел на Жана. Этот молодой американец не дурак... или он рассуждает, располагая какой-либо информацией? В Санкт Петербурге шли разговоры о сделке с Соединенными Штатами. Чрезвычайно интересно, что эта проблема затронута здесь.

Ротчев с раздражением вслушивался в спор. Русская колония в Ситке самим своим существованием была обязана поставкам продовольствия из Калифорнии и Гавайских островов. Русские корабли там принимали без должного почтения, и любой спорный вопрос мог закончиться прекращением торговли; успех его миссии зависел от дружеских связей с деловыми кругами Сан-Франциско. Он воспользовался моментом, чтобы сменить тему разговора.

— Моя жена очень интересуется вашей страной, мистер Лабарж, я был бы польщен, если бы вы нашли время показать ей окрестности Сан-Франциско.

Ротчев отвел Зинновия в сторону, стремясь разрядить конфликт и избежать дискуссии, которая могла привести к неприятностям. Заиграла музыка, и Жан вывел Елену Гагарину на середину зала. Некоторое время они танцевали молча, занятые своими собственными мыслями. Она танцевала красиво и грациозно, легко двигаясь в ритме вальса. И он подумал, что будучи княгиней и чужой женой, она для него потеряна вдвойне.

Мысль зажгла в его глазах удивление, смешанное с раздражением: он никогда еще не думал о женщине с точки зрения супружеской связи, а сейчас он выбрал предмет восхищения такой же далекий и недоступный, как звезда. Тем не менее, он не встречал более красивую и желанную женщину.

Она посмотрела на него.

— Вы не сказали, что сожалеете.

— Что вы замужем? Конечно сожалею.

— Я не это имела в виду. Я говорила о том, что случилось на причале.

Он задорно усмехнулся.

— Сожалею? Ни в коей мере. Мне это понравилось!

Позже этой ночью Жан Лабарж поднялся по лестнице в свои комнаты и открыл дверь. Он чувствовал себя весело и приподнято, как никогда, и хотя было около двух ночи, спать ему совсем не хотелось. Всю дорогу домой, проезжая по плохо освещенным улицам он думал только о Елене. Сбросив пиджак, он швырнул шляпу на стоящую у стены вешалку и, зажигая лампу, поглядел на карту, которая закрывала всю стену.

Даже капитан Хатчинс не знал об этой карте. Она была выполнена на холсте шести футов шириной и девяти длиной. Жан собирал ее по крохам, по кусочкам в течение шести лет. Карта включала информацию, полученную от капитанов кораблей, простых моряков, охотников, трапперов, торговцев и даже некоторых индейцев. Почти каждый день Жан вносил на карту новую информацию или перепроверял уже имеющуюся.

Будучи занятым в пушном и не только в пушном бизнесе, он имел возможность не вызывая подозрений задавать множество вопросов, а торговцы и моряки любили поговорить о своих успехах и открытиях. Вчера он добавил на карту узкий залив с соснами на вершинах утесов. Рядом с картой на маленьком столике лежала открытая книга. Это была одна из многих подобных книг, в которые заносилась та же информация, что и на карту. Описания ориентиров, приливов, течений, лесов, обычаев индейских племен, оружия и условий жизни. Несомненно, его знание Русской Америки было глубже, чем знание людей, много лет проживших там. Каждый живущий в Аляске знал свой район, может быть, чуть больше, но книги Жана Лабаржа содержали сведения, собранные по кусочкам от тысяч людей, и собирал эти сведения он сам, а Жан знал, как задавать вопросы, как навести человека на нужную тему, к тому же, обладая обширными знаниями по Аляске, он легко мог поддержать разговор.

Жан знал глубину залива Якутат и лучшие места для якорных стоянок и торговли на острове Касаан. Он знал по именам лучших трапперов в каждой индейской деревушке, у кого с наибольшей вероятностью можно купить лучшие меха. Он знал имя и репутацию каждого индейского вождя, знал их отношения с другими племенами. Он знал о ручье, кишевшем красной рыбой, который впадал в залив Хамбэк, и о водопаде примерно в полумиле от берега. Он знал о проливах, где приливные течения были очень опасными, где лежали подводные скалы, о которые легко распороть обшивку корабля.

Чаще всего он осторожно справлялся о закрытых гаванях, тайных проливах, волоках и надежных местах, где можно спрятать корабль от патрульных судов. Каждый, с кем он беседовал, знал очень немного, но в общем собранные сведения представляли огромную ценность. Ни одна охотничья история не была для него слишком длинной, и любой торговец или траппер находили в Жане Лабарже внимательного слушателя.

Немногие имеющиеся карты района Ситки были страшно неточными, но он собирал все, что мог, и тщательно изучал их. Не проходило и дня, чтобы он не просматривал собранную информацию, потому что для Жана было недостаточно иметь ее в книгах, она должна находиться у него в голове. Лишь один человек знал о существовании карты, и этим человеком был Роберт Дж. Уокер.

Все эти годы двое друзей иногда переписывались, сообщая друг другу о своих делах. Успехи Роба Уокера впечатляли. После того, как закончился его срок в сенате, он возвратился к адвокатской практике, однако оставался влиятельным лицом в политических кругах.

Жан Лабарж знал, что его собственные интересы к Русской Америке, чисто коммерческие, и интересы Уокера к ней различны. Для Жана торговля аляскинской пушниной была источником богатства, и если полуостров будет открыт для американцев, его возможности возрастут многократно. Он уже знал о золоте, но сколько еще богатств скрывает эта холодная земля, можно было только догадываться.

Роб Уокер думал об Аляске с точки зрения их юношеских мечтаний, как еще одном территориальном приобретении, подобном покупке Луизианы у французов. Интересы Жана Лабаржа были проще и более сиюминутные: Аляска означала для него деньги и приключения. Этого для Жана было достаточно.

Теперь, после стольких лет планирования, похоже, он получит доступ к северным краям. Если Ротчев купит у него пшеницу, он или сам доставит ее в Ситку, иначе она так и останется у него на ферме. Он выращивал зерно как раз для такого случая. Естественно, он не сомневался, что сможет сбыть ее на внутреннем рынке, но его интересы лежали на севере, а груз пшеницы — это верный пропуск в Ситку.

Это был его шанс, и ошибок быть не должно. Через три или даже два месяца груз мехов в Сан-Франциско принесет дополнительную прибыль, но нужно быть осторожным... Барон Зинновий наверняка не будет спускать с него глаз. Тем не менее, в северных туманах или лабиринте каналов может случиться многое. Он должен выбрать лучшие места для быстрой покупки мехов, скользнуть в россыпь прибрежных островов, выскользнуть оттуда, а затем бежать. Полный вперед на юг и...

Он встал и начал расхаживать по комнате, размышляя над тоннажем груза, вооружении, товарах для обмена с индейцами.

Его мысли вернулись к Елене. Он вспомнил серые глаза, темные, зачесанные назад волосы, спокойное достоинство и ее красоту... он дурак, что тратит время на такие мысли. Она принадлежала другому человеку. Она племянница царя! И все же он думал о ней, и вряд ли перестанет думать, потому что, вдруг понял Жан, он полюбил ее.

На лестнице перед его дверью раздались легкие шаги. Жан опустил руку на револьвер, с которым никогда не расставался, и стал ждать. Громилы из Сидней-тауна вламывались не в один дом, грабя и убивая себе на потеху. За дверью послышался скрип, затем тихий стук. Левой рукой Жан открыл дверь. Это был Барни Коль.

Он широко улыбался.

— По-моему, она наша! Я купил нам!

Глава 8

Граф Александр Ротчев аккуратно сложил газету «Альта Калифорниен» и опустил ее на стол рядом с тарелкой. Он был высоким пожилым человеком с точеными чертами лица, седеющими волосами и эспаньолкой. Он задумчиво посмотрел на свою жену. Елена, обратил он внимание, была сегодня утром необычайно спокойна.

Более того, она встала раньше, чем обычно. Она казалась моложе и свежее. Волосы ее были затянуты красивой лентой, и Ротчев рассеянно спросил себя, как она будет выглядеть с взлохмаченными волосами, и решил, что она будет еще очаровательнее. Если бы только он был на несколько лет моложе...

Граф вздохнул. К сожалению, некоторые вещи не подвластны достоинству стареющего дипломата, придворного и личного посланника царя. А жаль.

Он улыбнулся, вспомнив, что какой-то философ, он не мог вспомнить его имя, сказал, что ни один мудрый человек не захочет стать моложе. Человек, сделавший это замечание, явно не видел Елену утром, сразу после ванны. А этим утром ее глаза сияли, на щеках играл румянец. Румянец, заставляющий задуматься.

Что бы ни отняли годы у графа Ротчева, они не смогли отнять знание женщин. Он женился поздно, его женитьба, скорее, подчинялась целесообразности, соединив две влиятельные фамилии в еще более влиятельный союз. Семейная жизнь пошла ему на пользу, а их брак оказался удачным сверх всяких ожиданий, и этим он обязан был Елене.

Благодаря ей граф Ротчев получил спутника жизни, прекрасно ухоженный дом, познал нежность. Она проявила тонкое понимание его проблем, подходя к совместной жизни с такой зрелостью суждений, какая была бы удивительна в женщине ее возраста для любого другого человека, кроме Ротчева. Граф, хотя это был его первый брак, удачно пережил бесчисленное количество менее формальных связей и с тех пор кое-чему научился. Он знал, что не только годы делают женщину практичной и не только опыт — мудрой. Дураку годы приносят лишь старость, но не мудрость.

Понимание Еленой дипломатии и государственной политики было едва ли меньшим, чем его собственное, а в этом деле красивая и умная жена — величайшиее преимущество. Она в высшей степени активно использовала свой талант, свои знания и связи. Елена умела слушать. Мужчины часто делятся собственными планами с красивыми женщинами, а у Елены было неоценимое качество: она могла заставить самого ужасного зануду поверить, что он блестящий рассказчик. Что еще более важно, Елена помнила, что слышала, и никто не мог более умело направить разговор в нужное русло, чем она.

Елена была мягкой, прелестной и восхитительной, тем не менее в ее характере скрывалась стальная твердость. Одно дело, размышлял он, любить женщину. Совсем другое — восхищаться ею и уважать ее мнение. Он восхищался женой в большей степени потому, что она всегда была и останется женщиной.

Он попробовал кофе и решил, что он слишком горячий. Поставив чашку на стол, он взял трубку. Этот молодой человек... как бишь его звали? Лабарж... Жан Лабарж. Для американца он показался графу на удивление хорошо информированным. Другие американцы, с которыми он встречался, были поглощены исключительно своими собственными проблемами, делами своей страны, очень мало зная о проблемах других стран и народов. Это было одно из преимуществ, которые могла себе позволить второстепенная держава, потому что только когда нация становится мировой державой, в ее обязанности входит знать и понимать другие народы, иначе она не сможет достичь своих целей. Правят знанием. Россия никогда это не понимала, и поэтому всегда оставалась вне орбиты мировой политики. Англия, Франция, Германия и Испания, и даже Австро-Венгрия и Голландия — все участвовали в устройстве судьб мира, в то время как Россия, создав великую империю, редко занималась мировыми делами.

Лабарж, конечно, был прав, когда говорил о титулах знати. Слишком часто энергичный человек получал титул, который впоследствии использовался потомками, чтобы скрыть леность и абсолютную бесполезность для общества. В Соединенных Штатах человек не мог рассчитывать на семейное имя дабы сделать карьеру, хотя это несчастливое время придет, как пришло оно во всех остальных странах. В России очень многие знатные фамилии воспитывали изнеженных, ленивых и сумасбродных молодых людей, которых больше беспокоила мода и азартные игры, чем судьба своего Отечества. Он иронически усмехнулся, осознав, что ничего из этого не относилось ни к его политическому оппоненту, барону Зинновию, ни к губернатору Сибири, Муравьеву. Что бы о них ни говорили, это были умные и опасные люди. А Зинновий был гораздо более опасен, потому что был человеком без чести или даже малейшего представления о чести. Он жил, чтобы выигрывать, и ничуть не беспокоился, каким способом достанется победа, или кто при этом пострадает.

Лабарж правильно поступил, что так спокойно дал отпор Зинновию. Немногие смогут или осмелятся на такое.

— Мне кажется, — произнес он вслух, — что через минуту барон вызвал бы Лабаржа на дуэль. Я никогда не видел, чтобы он так быстро разгневался.

— Что ты о нем думаешь?

Ротчев положил трубку и улыбнулся, поняв, что они оба знали, о ком она спрашивала.

— Лабарж? Чертовски красивый мужчина и, я бы сказал, умный и способный.

В этом худощавом, смуглом лице было что-то, что волновало и возбуждало ее. Как он на нее смотрел!.. — при этой мысли Елена вспыхнула. Но наибольшее впечатление на нее произвела уверенность, с которой он отвечал Зинновию.

— Он опасный человек, — задумчиво сказала она, — и он знает, чего добивается.

Что-то заставило Ротчева сказать:

— Ты имеешь в виду опасный для Зинновия? Или для меня?

— Тебя? — Она бросила на него быстрый взгляд, затем, уловив его намек, снова покраснела. — Для тебя никто не опасен, моя любовь.

Граф почувствовал смущение.

— Извини. — Он махнул рукой, словно отгоняя прочь мысль. — Я не имел права так говорить. Только он очень красив, такого мужчину заметит любая женщина.

— Я не думала, что ты обращаешь внимание на такие вещи.

Ротчев легко рассмеялся.

— Когда у человека красивая жена, ему чертовски не помешало бы замечать все. — Посерьезнев, он добавил: — Он может помочь нам. Вебер информировал меня, что пшеница Лабаржа — единственная, которая появится на рынке.

— Он доставит ее в Ситку?

— Сомневаюсь, что мы сможем подрядить какой-нибудь другой корабль. Ты же знаешь, что у нас нет реальных прав торговать здесь.

Ротчев, допив кофе, курил, газета лежала в стороне. Существовала еще одна причина для его путешествии, причина, о которой не догадывался даже барон Зинновий. До Санкт Петербурга дошли сведения, что компания жестоко обращается с местными жителями, не останавливаясь ни перед чем, чтобы получить наибольшие прибыли. Если эти слухи окажутся правдой, лицензия компании не будет продлена, более того, она больше не получит ни одной лицензии.

Аляска давно представляла проблему для России, будучи расположена далеко от всех промышленных и торговых центров. Россия была скорее сухопутной, чем морской державой. В случае войны, Аляска останется открытой для нападения, и всем было хорошо известно, что Великобритания посматривает на Русскую Америку жадными глазами. Если опять разразится война с Англией и Францией, потеря Аляски станет серьезнейшим ударом по престижу России на Дальнем Востоке.

Ротчев, как и Великий князь, считал, что лучше продать Аляску, чем рисковать ее потерей и соответствующей потерей лица на политической арене. И он знал, что Калифорния была именно тем местом, где можно заложить основу для такой продажи. Здесь жили люди, привыкшие думать масштабно, для них, пересекших континент, отвоевавших у Мексики целый штат, распоровших землю в поисках золота, покупка Аляски не будет представлять большой проблемы.

Лабарж... Этот человек мог быть в действительности правительственным агентом. Нет, он снова начинает думать, как русский. Американцы в своем большинстве были наивными людьми, этот недостаток сможет излечить только время или очень большая боль. Пока никто из них не был знаком с интригой в больших масштабах. Никто, кроме их президента Фрэнклина, жаль, что его нет в живых. Этот старый квакер[62] был мастером интриги не уступавшим, вероятно, Меттерниху[63]. Но в основном, дипломатические успехи американцев были до сего времени результатом их резкого поведения и очевидности мотивов. Этот метод заставлял более изощренных европейцев подозревать у американцев какие-то скрытые цели.

Следует еще раз поговорить с этим молодым человеком, даже если он рискует — граф взглянул на Елену — но риска быть не может. Циники говорят, что мужчина поступает глупо, доверяя женщине. Тем не менее, он доверял Елене.

— Муж мой?

— Да?

— Будь осторожен с бароном. У меня ощущение, что он знает, почему ты здесь, и что его послали с единственной целью противодействовать тебе.

— Возможно, ты права. — Он отодвинул пустую чашку. — Елена, я хочу, чтобы ты подготовила для меня разговор с тем молодым человеком... наедине.

Она задумалась.

— Александр, тебе не кажется, что у него неспроста есть пшеница? И только у него.

Он удивленно взглянул на нее.

— Что ты имеешь в виду?

— Я, конечно, дурочка. Но в штате, где все ищут золото или выращивают скот, удивительно, что нашелся человек, выращивающий зерно в таких масштабах. И такой человек. Допустим, ему хочется совершить путешествие на Аляску? Он должен знать, что мы закупаем продовольствие здесь и на Гавайах, и разве найдешь луший способ проникнуть на Аляску без подозрений?

Ротчев потер подбородок. Елена сама думала по-европейски. С другой стороны, в случае с Лабаржем она может быть права.

— Ты просто предполагаешь, — спросил он, — или у тебя есть основания для подозрений?

— Миссис Херндон говорила, что ее муж пытался купить пшеницу у Лабаржа, но он не продал. А предложенная цена была совсем неплохой.

— Понимаю... Конечно, как он сам сказал, его бизнес — это торговля мехом.

— Но он не стал бы гноить зерно? Нет, по-моему, у него была другая причина. Он мог беречь пшеницу как раз для таких целей.

Легко понять человека, который чего-то хочет. Проще всего вести дела с людьми, у которых есть очевидные мотивы. Ротчева беспокоили идеалисты. Он так и сказал жене.

— А что делать с идеалистом, который зарабатывает деньги и одновременно преследует свои идеалы?

— Они хуже всех, — сказал Ротчев. — То есть, с ними иметь дело труднее всего. И труднее всего договориться.

Лабарж может быть как раз таким человеком, однако единственный факт, которым они располагали, заключался в том, что он торговал пушниной, а в Русской Америке пушнины, несомненно, хватало. И это могло быть достаточной причиной его интереса к Аляске.

— Миссис Херндон говорила мне, что у Жана Лабаржа есть страсть расспрашивать всех об Аляске.

— Она так сказала?

— Это известно всем. И еще кое-что. У мистера Лабаржа есть очень старый друг, с которым он переписывается — бывший сенатор по имени Роберт Дж. Уокер.

Граф был доволен: доволен тем, что получил информацию, доволен, что информацию предоставила ему жена, и доволен, что нашел здесь, в Америке настоящую европейскую двуличность. Этот невинный молодой человек с лицом профессионального дуэлянта, который покупал меха, оказался сообщником одного из самых спосбных политиков Америки.

— Тебе известно это имя?

— Роберт Уокер, — спокойно сказал Ротчев, — один из наименее известных американских государственных деятелей, но один из самых талантливых и энергичных.

— Миссис Херндон сказала, что он больше не занимается государственными делами.

— Дорогая моя, — Ротчев снова наполнил чашку, — такие люди никогда не прекращают заниматься государственными делами. Однажды окунувшись в политику, они ее не бросают. Я не сомневаюсь, что он живет политикой, а судьба страны — его судьба. — Он рассмеялся. — Я рад, что наш молодой друг не так наивен, как может показаться с первого взгляда.

— Это может быть совпадением.

— У него есть пшеница, которую он не хочет продать своему другу, но продаст Аляске. У него есть друг — политик, с которым он переписывается. Он задает вопросы об Аляске, а его друг с удовольствием водрузит флаг Соединенных Штатов над всем американским континентом. По-моему, Елена, этот молодой человек может помочь нам. Он может очень помочь нам.

Глава 9

Пересечение улиц Джексона и Кэрни было известно как «Уголок убийц». Напротив «Опера Комик» находился салун Дэнни О'Брайена, и развлечений больше выбирать было не из чего. Салун был любимым местом встреч для головорезов из Сидней-тауна, а позже для крутых ребят из банды, получившей название «рейнджеры Барбари Коуст» — рейнджеры Варварского побережья. Салун сгорел, но был перестроен с некоторыми добавлениями, однако клиентура там осталась прежней. В подвале под салуном находились комнаты для иных развлечений, чем выпивка и азартные игры. В яме, расположенной в центре подвала, устраивались собачьи бои, где собаки дрались с собаками или с другими животными. Человек, которому для работы нужны были крутые парни, мог быть уверен, что найдет их в салуне О'Брайена.

На следующий вторник после встречи между Лабаржем и Зинновием три человека беседовали за неприметным столиком у О'Брайена. Едва Чарли Дюан, Ройл Вебер и барон Зинновий уселись, как появился сам О'Брайен. Вебера и Дюана он знал очень хорошо, особенно Дюана, который был политиком, посредником, и не гнушался прибылями от некоторых нелегальных операций. Этих двоих было достаточно, чтобы привлечь его внимание, но элегантная одежда барона пахла большими деньгами, а этот запах был особенно любим Дэнни О'Брайеном. Он подошел к их столику, вытирая свои жирные руки о жилетку.

— Что вам угодно, джентльмены?

— Бутылку мадеры, — сказал Зинновий. Он смерил О'Брайена своими холодными глазами.

Владелец салуна улыбнулся.

— Да, сэр! У нас есть как раз то, что вам нужно. Мы готовы угодить любым вкусам, не так ли, мистер Дюан?

Он сам принес вино и стаканы и склонился над столом, наливая мадеру гостям; Дэнни О'Брайен был знающим человеком, и эти трое явились к нему не без причины. Он уже имел дела с Дюаном и Вебером. В конце концов, он был известен им как человек, который во время выборов может обепечить пятьсот голосов, при условии, если некоторые парни будут голосовать несколько раз. К тому же он мог достать практически все, в этом на него можно было рассчитывать.

О'Брайен положил руки на стол.

— Может быть, желаете девочек? Есть на любой вкус. Только назовите и...

— Нет. — Дюан перешел к делу. — Мы хотим поговорить с Вули Кэрни. О'Брайен быстро продумал ситуацию. Кэрни был бывшим австралийским заключенным, который хвастался, что может избить в драке любого. Он убил одного заключенного, потом — охранника при побеге, а в Сан-Франциско он убил по меньшей мере одного человека прилюдно, кулаками. Если им был нужен Кэрни, значит, кто то должен получить хорошую взбучку.

Кэрни положит деньги в карман, а О'Брайену не достанется и цента.

— Кэрни? — с сомнением спросил он. — Последние несколько дней его не было видно. — Он понизил голос. — Кто этот джентльмен, которого вы хотите проучить? Я знаю нужных парней.

Вебер заерзал на стуле. Он немного вспотел. Дюан глянул на Зинновия, и тот пожал плечами.

— Жан Лабарж.

Зинновия удивило внезапно изменившееся выражение лица О'Брайена. Владелец салуна выпрямился и провел языком по губам.

— Стало быть, Лабарж? Вам для этого наверняка понадобится Кэрни. Или, может быть, трое из моих парней.

— Трое? — вопросительно поднял бровь Зинновий.

— Он крутой человек, этот Лабарж. Большинство моих парней не захочет иметь с ним дело, но я знаю троих, которые сделают эту работу, и никаких промашек.

В глазах Зинновия появился лед.

— Если случится промашка, — сказал он спокойно, — я велю вас застрелить.

Пораженный О'Брайен снова посмотрел на Зинновия. Этот человек не шутил.

— Хотите, чтобы его избили? — спросил он.

— Я хочу, чтобы он на некоторое время вышел из игры. — Зинновий взял переговоры на себя. — Пусть его изобьют, но в добавок сломают руку или ногу. Я также хочу, чтобы его склад, где он держит пшеницу, сгорел дотла.

О'Брайен нерешительно помолчал.

— Это будет стоить вам тысячу долларов, — наконец сказал он.

Барон Зинновий поднял глаза, в которых не отражалось ничего.

— Вы получите пятьсот. Если Лабаржа изобьют как следует, еще пятьсот. И еще пятьсот, если сгорит его склад.

О'Брайен глубоко вздохнул.

— Будет сделано, завтра вечером.

Зинновий подтолкнул по столу маленький мешочек. Когда тостая рука О'Брайена накрыла его, мешочек слегка звякнул.

— Проследите, чтобы все было сделано как надо, — приказал Зинновий.

Когда они направились к двери, Дюан немного задержался и прошептал:

— Смотри, не оплошай. Этот человек в игрушки не играет.

— Когда я подводил, Чарли? Спроси себя — когда я подводил?

Глава 10

Капитан Хатчинс стоял у окна своего маленького офиса над складом. Приближался вечер унылого, дождливого дня. На несколько минут дождь прекратился, и перед ним раскинулся мокрый и молчаливый порт. Море в гавани приобрело темно-серый цвет, и корпуса кораблей стали черными. Некоторые суда зажгли стояночные огни. В офисе было два окна, и то, перед которым стоял Хатчинс со сложенными за спиной руками, выходило на край причала и залива. Во втором окне была видна улица по всей длине порта и уходящий вдаль берег. В комнате было мало мебели: письменный стол, вращающееся кресло, вертикальный ящик с отверстиями на стенке, в котором по порядку были разложены счета и расписки, черная, кожаная лежанка и два очень потертых капитанских кресла.

На причале стоял какой-то высокий мужчина, глядящий на океан, однако за последние несколько минут он несколько раз оглянулся на склад. Хатчинс нахмурился. В городе, где практически правят бандиты, такой факт нельзя было упускать из вида. За спиной Хатчинса Жан рассказывал свой план путешествия на север.

Человек на краю причала обернулся снова, и Хатчинсу удалось в первый раз разглядеть его лицо.

— Жан, ты знаешь Фрила? Того парня, который ошивается вместе с Янки Салливаном?

— Знаю.

— Что он делает на причале в такой час?

Лабарж встал и подошел к окну. Фрил, один из громил Сидней-тауна, был известен ему, как грязный и злобный тип, участвовавший не в одной поножовщине и не в одном ограблении. Он подошел поближе к окну и заметил движение в дальнем конце причала. Присмотревшись, он обнаружил стоящих в тени двух человек возле затемненного склада примерно в квартале отсюда.

— Он не любуется закатом. У него на уме что-то еще.

— До сих пор они оставляли нас в покое.

Жан вернулся в центр комнаты, вынул револьвер и проверил заряды.

— Если им нужны неприятности, кэп, они их получат. Пока нам везло, но если они начнут...

— Не слишком ли много ты на себя берешь, сынок?

— Койоты смелые только в стае. Я охотился на них и раньше.

Он вернулся к своим спискам. Запасные паруса, канаты, тросы. Он никогда не составлял списков необходимого снаряжения для собственного корабля, и это занятие оказалось ему по душе, он получал от него настоящее удовольствие. Тяжелое оборудование придумал взять он сам. Коль сомневался, стоит ли брать на борт тяжелые блоки и железные тросы, но Жан настоял на своем. Они догадывались, что их могло ожидать в северных водах, однако надо было приготовиться и к непредвиденному, ведь не исключено, что им придется заниматься ремонтом шхуны самим в одном из проливов. Жан не хотел, чтобы какая-нибудь неожиданность застала его врасплох. А если у тебя есть достаточно блоков и тросов, то можно сдвинуть с места землю.

Ему вспомнился человек на причале. В помещении склада должны находиться Бен Турк и Ларсен, и тот, и другой бывали в разных переделках, и от трудностей не бегали.

— Уже поздно, Жан, а эта работа может подождать.

— Они все еще там?

— Да.

Дверь открылась, вошел Ларсен, а за ним Бен Турк. Ларсен был крепко сбитым шведом, чьи густые светлые волосы падали ему на лоб и волной спадали на воротник. У него были массивные плечи и руки, а у основания больших и указательных пальцев на каждой руке были вытатуированы якоря. Бен Турк был легче — небольшого роста, поджарый, смуглый человек с черными, свисающими усами. Он был худощавый и подвижный, с ним лучше было дружить, чем враждовать. Он служил на китобойных кораблях, сделал три рейса на тюленьи промыслы островов Прибылова, а также был траппером в Канаде и Орегоне.

— Где Нобл?

— Он ходит вокруг Бартлетта Фрила и пытается спровоцировать драку.

— Приведи его сюда.

Жан коротко проинструктировал их. Они должны дежурить, сменяя друг друга так, чтобы кто-нибудь все время бодрствовал. Подъехала карета Хатчинса, и Жан проводил его до двери. Хатчинс, поставив ногу на подножку, помедлил.

— Ты уверен, что не хочешь поехать со мной?

— Я приеду позже. — Лабарж оглянулся на Фрила, который незаинтересованно смотрел на залив. — Я пройдусь пешком. — Он нарочно говорил громко, чтобы его услышал Фрил. Если бандиту нужен был он, Жан хотел, чтобы тот точно знал, где его искать, но если громила последует за Хатчинсом, Лабарж последует за громилой.

В Жане Лабарже не было ничего безрассудного. Он избегал неприятностей, если мог, никогда не навязывал драку, если ее не навязывали ему, но в этом случае сам выбирал время и место, рассматривая ситуацию с точки зрения собственного удобства. Люди на улице — а их, похоже, было двое — находились по меньшей мере ярдах в шестидесяти. Фрил был ближе.

Временами неприятностей не избежать, и если бандитам нужен он, они его получат. Штука была в том, что ему самому следовало выбрать место драки. Жан был готов. Единственный способ, чтобы тебя оставили в покое, — дать понять подонкам, что их ожидает в противном случае.

Он знал, что Ларсен, Турк и Нобл с удовольствием ввяжутся в драку. Никто из них не любил Фрила и его компанию, которые часто усыпляли, грабили и продавали матросов на заходящие в Сан-Франциско корабли, но Жан не ждал ничьей помощи. Это был тот случай, когда он хотел разделаться с бандитами сам. Он дал понять, что не нуждается в подмоге, даже если она была под рукой.

— Вы, ребята, сидите тихо, — сказал он им, вернувшись в офис, — смотрите, если хотите, но не вмешивайтесь. И оставайтесь на складе.

— Там по крайней мере трое, — с удивлением посмотрел на него Турк. — Этот Фрил хорошо владеет ножом.

Лабарж положил руку на замок. Он вдруг почувсьтвовал себя очень хорошо. Лучше, чем за то время, что мог вспомнить. В Сан-Франциско царил страх, слишком многие боялись головорезов, избиений, убийств, грабежей.

— Не вмешивайтесь в драку, ребята. Это мой номер.

Он закрыл за собой дверь и некоторое время постоял на причале.

Край причала находился примерно в пятнадцати шагах от двери конторы «Хатчинса и компании». А Бартлетт Фрил стоял прямо под фонарем. Падал легкий дождь — мелкий, более похожий на туман. Было не так поздно, но из-за облаков, затянувших небо, уже стемнело. Из окон склада вырывался неясный свет, и кроме фонаря, под которым стоял Фрил, был еще один фонарь на углу улицы ярдах в десяти, другой сиял на причале примерно в сотне ярдов отсюда.

Они наверняка не станут нападать возле склада, где у него была помощь, но последуют за ним по улице в темноту. У них нет причин сомневаться в успехе или ожидать активного спротивления, и конечно, они не боялись закона или стоящей за ним коррумпированной политической машины. Со времен виджилантов город показал, что не в состоянии бороться с преступностью.

Жан почему-то решил, что нападение подготовлено бароном Зинновием. Фрил подчинялся приказам Янки Салливана, который был подручным Дэнни О'Брайена, а О'Брайен — это человек, который готовил за определенную цену избиения, убийства и похищения людей. Ни Хатчинс, ни Лабарж раньше не имели проблем с громилами, и никоим образом не затрагивали их интересы, и ни у того, ни у другого не было врагов среди местных жителей. Готовящееся нападение последовало непосредственно за разговором с бароном Зинновием. Да, было произнесено всего несколько слов, Но у Жана было предчувствие, что у барона были другие причины. Допустим, Зинновий, по каким-то, одному ему ведомым обстоятельствам, не хотел, чтобы пшеница была доставлена на Аляску? Или он не хотел, чтобы ее доставил Жан Лабарж?

Когда Жан отошел от здания, Фрил повернулся. Двое других стали подходить поближе: Жан услышал скрип обуви в темноте.

Чтение истории Греции может показаться скучным занятием, но там можно найти аксиому, которая вошла в анналы военной науки: «разделяй и властвуй». Хорошая мысль... Жан направился к перекрестку, и когда Фрил двинулся за ним, Жан быстро повернулся лицом к бандиту, схватив его за левый лацкан пиджака.

— Ищешь меня, Фрил? Меня зовут Лабарж. Жан Лабарж.

Фрил помедлил. Чего эти идиоты медлят?

— А что, если да?

— Кто тебя послал Фрил?

Бартлетт Фрил был худощавым, вспыльчивым человеком, грубым даже в компании лучших друзей, но умнее, чем большинство его собратьев. Он завидовал Лабаржу и не любил его.

— Ты никогда не узнаешь, — сказал Фрил, — никогда не узнаешь. Ты стал больно важным...

Можно было дать ему выговориться, но двое других быстро приближались. Левая рука Лабаржа сжимала ворот Фрила, и когда он ударил, он ударил Фрила в лицо именно левой. Жан почувствовал, как ломается под его рукой нос, но прежде чем бандит успел пошатнуться, Жан провел удар правой.

Остальные двое быстро подбегали. Схватив Фрила, который почти потерял сознание, Жан повернулся и швырнул его в подбегавших. Ближайший споткнулся и упал, и Жан ударил его ногой в голову, а второй, держащий нож в низко опущенной руке, воспользовался моментом, чтобы двинуться вперед. Жан быстро ударил его по руке дулом револьвера, который успел выхватить, и попал по запястью. Нож зазвенел по причалу, а человек схватился за сломанную руку.

Человек, которого он ударил ногой, уже вскочил, но Жан остановил его нацеленным револьвером.

— Плавать можешь? — приятным голосом спросил он.

— А?

— Надеюсь, что можешь, — продолжал Лабарж, — потому что тебе предстоит прыгнуть в воду.

— Да будь я проклят, если...

— Прыгай, — сказал Лабарж спокойно. — Если не умеешь плавать, можешь утонуть, но не пытайся выбраться обратно на причал, или я расчешу тебе волосы пулей.

— Тебе это просто так не пройдет! — Человек не помнил себя от ярости. — Янки...

— Прыгай... я сам поговорю с Янки.

— Он размажет тебя по стенке! — прокричал человек с края пирса. — Он выколет тебе глаза! Он разможжит твою дурацкую башку! Он...

Револьвер поднялся вровень с головой человека. Вода будет холодной, но могила еще холоднее. Как только рука Жана вытянулась, человек прыгнул.

Раздался всплеск, а затем — барахтанье неумалого пловца. Жан Лабарж повернулся и зашагал к остальным. Фрил сидел, пытаясь остановить кровь, хлещущую из носа. Другой сидел зажав сломанное запятье, тихо постанывая.

— Янки не стоило посылать детей, чтобы выполнить мужскую работу, — сказал он, и, ухватив Фрила за лацканы, поднял его. Развернув громилу, Жан обыскал его карманы. Фрил хотел отодвинуться, но Жан пригрозил ему дулом рпевольвера.

— Можешь стоять, или валяться на причале с развороченным черепом. Решай.

— Я постою, — хрипло сказал Фрил.

В его карманах нашлось несколько золотых монет, все они оказались русскими. Жан положил их в карман, затем подошел к человеку со сломанным запястьем.

— Теперь ты.

— У меня ничего нет! — запротестовал тот. — Они не собирались мне платить.

— Встань!

Человек, трясясь, встал на ноги. В его кармане лежало три золотых монеты. Он начал с чувством ругаться.

— Вы не сделали свою работу, — сказал им Лабарж. — Я возвращу их Янки.

— Хотел бы я посмотреть! — с горечью произнес Фрил. — Жаль, что у тебя не хватит смелости.

В Сан-Франциско 1850-х и 1860-х годов территория за Кларкс Пойнт была чертовым скопищем забегаловок и борделей. Ограбления здесь случались так часто, что не стоило их упоминать, а убийства происходили ещенощно. Чтобы пройти здесь и не оказаться в опасности, человек должен был быть либо сутенером, либо проституткой, либо вором, а по таким улицам, как Пэсифик, Джексон, Вашингтон, Дэйвис, Драм, Фронт, Бэттери и Ист Эмбаркадеро[64]) ходили самые отъявленные головорезы, которых пока не успели повесить. Самым крупным предприятием здесь было похищение матросов, которым занималось по меньшей мере двадцать банд, работающих в тесном сотрудничестве с содержателями борделей и салунов.

Другой тесно связанной с ними бандой была та, которая специализировалась на грабеже свободных участков в городе. Отсутствующий владелец участка земли мог возвратиться и найти, что его участог перешел к грабителю, который подтверждал свое право револьвером. Судебное разбирательство было долгим, и чаще всего суд решал дело в пользу последнего владельца. Все это Жан Лабарж знал, и, как все жители, воспринимал, как нечто обычное в портовом районе города, на окраинах которого искали золото. До сей поры ему удавалось избегать неприятностей и они тоже обходили его стороной.

Фрил и его люди действовали, несомненно, по указанию Янки Салливана. Теперь пришло время раз и навсегда дать урок крутым парням из Сидней-тауна, показать им, что действия, направленные против него или Хатчинса, повлекут за собой немедленный ответ. Единственное проявление слабости — и их с капитаном разденут до нитки. Он мог наказать Дэнни О'Брайена, но такое наказание не шло ни в какое сравнение с тем, если бы он встретился с самим Салливаном.

Янки Салливан, урожденный Джеймс Эмброуз, чьей родиной было графство Корк в Ирландии, вырос в трущобах Ист Лондона. Молодой ирландец с крепкими кулаками заслужил репутацию бойца, победив Джима Сайкса, Тома Брейди и парня по имени Шарплесс в жестоких кулачных боях на профессиональном ринге. В коротком турне по Соединенным Штатам он победил Пэта Коннора, затем вернулся в Англию, чтобы одержать победу над великим Хаммером Лейном в девятнадцати изнурительных раундах. Он нарушил закон и после суда был сослан в Автралию, бежал оттуда и появился в Нью Йорке, где победил Ника Хэммонда за пятнадцать минут, бился с Биллом Сектором и уложил его на шестьдесят седьмом раунде на Стейт-айленде. Он выиграл еще четыре встречи, а затем был избит Томом Хайером, сыном бывшего чемпиона в тяжелом весе. Это, однако, была обычная драка, не больше, и неудовлетворенный Салливан встретился с Томом Хайером на ринге в Рок Пойнт, штат Мэриленд, поставив на себя у букмекеров десять тысяч долларов, и снова проиграл. Позже, он проиграл на тридцать седьмом раунде Джону Моррисси, восходящей звезде в тяжелом весе.

Все это время Салливан был преступником и сообщником преступников. В Сидней-тауне он властвовал благодаря своим молотоподобным рукам и бывшим знакомым с Уайтчепела и Лаймхауза. Кем бы он ни был, Янки Салливан оставался первоклассным кулачным бойцом. Сильный, жестокий, без малейших признаков совести или сочувствия, он был самым влиятельным человеком в Сидней-тауне. Салливан был центром криминальной активности в городе.

Жан Лабарж не сомневался, что задача, которую от себе поставил, вовлечет его в самую жестокую драку в его жизни, однако драки на встречах трапперов были самыми грязными из всех драк без правил.

Открыв дверь склада, он заглянул в него.

— Засунь пару револьверов за пояс и идем со мной, Бен. У нас есть дело.

Турк взглянул на людей, валяющихся на причале.

— Я бы сказал, что дело уже сделано. Разве нужно больше?

Дэнни О'Брайен был занят. У бара сидело с дюжину крутых парней из Сидней-тауна, и среди них Жан заметил массивные плечи и бычью шею Янкт Салливана. Он выглядел таким же непобедимым и мощным, как линкор. У бара, разговаривая с каким-то человеком с грустным лицом, сидел также Барни Коль.

Бен Турк остановился с сигаретой в зубах у входа и прислонился к дверной раме. Играл музыкальный ящик, и кто-то в углуне в лад подпевал старой морской песенке.

Жан Лабарж прошел через комнату, взял Янки Салливана за плечо и развернул его. Янки поднял руки на мгновение позже, чем следовало. Жан ударил его.

Удар был неожиданным, к тому же на протяжении нескольких лет Салливана никто не пытался ударить вне боксерского ринга. Он был ошарашен этим не меньше, чем самим ударом. Человек напротив был крупным, худощавым, и на вид крутым, его черные глаза ярко сверкали. Удар отбросил Салливана на стойку бара и прежде, чем он успел защититься, Лабарж двинул ему еще раз и опрокинул на пол.

Через мгновение их окружила галдящая, крутящаяся толпа. Жан отступил и дал возможность Салливану подняться. Глупо было давать ему любую передышку, потому что сам он ни за что ее не получит. В эту секунду раздался выстрел.

Бен Турк держал по револьверу в каждой руке и улыбался. Тонкая струйка дыма поднималась из дула левого.

— Пусть дерутся, — сказал он. — Если кто-нибудь ввяжется или окажется передо мной и ими, я убью его.

Салливан медленно поднялся. Его ударили и ударили сильно, сильнее, чем бил его Джон Моррисси, сильнее, чем Том Хайер. Стоящий перед ним мужчина был явно не из слабаков. Однако Янки приходилось драться не с одним крутым парнем — и побеждать их. Он быстро встал в стойку и ринулся вперед, размахивая обеими руками. Он был ниже, плотнее и тяжелее Жана, и кроме опыта, полученного на профессиональном ринге, у него был богатый опыт грязных, без правил, драк в барах. Как только Салливан атаковал, Жан встретил его прямым слева в рот, затем попал еще раз, когда Салливан поднырнул под его левую и нанес жестокий удар под ребра. Они вошли в клинч, Салливан поставил Жану подножку, Жан упал, и Янки хотел прыгнуть на него коленями вперед. Жан откатился, сразу же вспрыгнув на ноги и встретил Салливана, когда тот бросился на него. Удар пришелся в цель, и Жан увидел, как побелел Салливан. Тот рванулся вперед, и Жан, проскользнув под его рукой, бросил Янки через голову на пол.

Этот прием принес Жану много побед на встречах трапперов В Пьеррс Хоул, но ирландец обладал гибкостью гимнаста. Он подобрался и упал на плечи.

Они дрались несколько минут, нанося удары руками, коленями, ногами; кровь струилась по лицу Салливана. Оба падали, но ни один не остался лежать. Губы Янки распухли от ударов, а на щеке Жана появилась шишка размером в половину куриного яйца. Жан, как ни странно, чувствовал себя лучше. Он не мог по-настоящему драться, пока не получал хороший удар, и теперь вошел в ближний бой, зная, что может наносить удары немного быстрее, чем Янки. Он сделал ложный выпад влево, и ударил правой в рот.

В комнате слышалось только тяжелое дыхание дерущихся, глухие удары и иногда — резкий звучный выдох, когда удар попадал в цель. Впервые крутые парни из Сидней-тауна видели своего героя в драке, которую он мог проиграть. В облике Лабаржа было что-то мрачное и ужасающее. Годы, прожитые в лесу и на кораблях, сослужили ему сейчас хорошую службу. Он стойко выносил доставашиеся ему удары и сам бил прямыми и боковыми. Салливану, наваливавшемуся на Жана, показалось, что он увидел хороший шанс и вложил всю силу в удар правой.

Вруг что-то взорвалось у него в солнечном сплетении, он ахнул, колени его подогнулись. Лабарж, встав потверже, развернулся и обеими руками двинул по незащищенному лицу Салливана. Тот поднял руку, чтобы утереть струящуюся кровь, и Жан перехватил его запястье, другой ругой уцепился за кожаный пояс ирландца, поднял его и швырнул на людей в толпе. Салливан приземлился на лицо и, скользнув по полу, ударился о стену.

Рубашка Лабаржа была порвана, обнажая мощные мускулы рук и груди. Он вытер с лица пот, смешанный с кровью.

— Мне не нужны неприятности, — сказал он, — а Салливан натравил на меня своих людей. — Жан Лабарж поднял руку. — Бен!

Турк засунул рувольвер за пояс и кинул Жану нож. Лабарж поймал его на лету и повернулся лицом к толпе.

— Кто-нибудь еще хочет получить? Я распорю любого, кто захочет драться за Салливана.

Никто не произнес ни слова. Жан держал нож низко, лезвием вверх. Кто-то вздохнул, зашаркал ногами, и Жан повернулся к Дэнни О'Брайену. Владелец салуна никогда еще не виднл такого острого ножа, а он был человеком, который не только перевидал много ножей, но и наблюдал, как их пускают в дело.

— Я подозреваю, Дэнни О'Брайен, что ты получил русские деньги. Не вздумай их тратить Дэнни, потому что если я услышу об этом, то вырежу тебе сердце и положу на стойку твоего собственного бара. Ты понял, Дэнни?

О'Брайен сглотнул и неслышно пробормотал что-то. Жан махнул кончиком ножа... один раз, второй, каждый взмах перерезал подтяжку, и брюки О'Брайена упали на ботинки, однако он не двигался, хрипло дыша, едва стоя с желтовато-бледным лицом на подкашивающихся коленях. По лбу и щекам стекал пот и капал с его жирного подбородка.

Жан продолжал улыбаться — его волчья ухмылка превратила внутренности О'Брайена в трясущееся желе. Лабарж взмахами ножа продолжал срезать пуговицы с жилетки владельца салуна. Об этом моменте долго рассказывали на побережье, много раз повторяли в Сидней-тауне и в матросских кубриках выходящих в море кораблей. Эту историю любили слушать: стук срезанных с жилетки пуговиц и скатывающийся по жирному лицу О'Брайена пот.

— И вот что еще, Дэнни, — предупредил Лабарж, — Передай Чарли Дюану, чтобы был поосторожнее. Скажи, что если он еще раз перебежит мне дорогу, я прижму ему хвост. Ты понял, Дэнни? Обязательно передай ему.

Глава 11

К полудню следующего дня история битвы в салуне О'Брайена пересказывалась возбужденным шопотом в каждом будуаре на Ринкон Хилл[65], где имя Жана Лабаржа было известно совсем по другим причинам. На Торговой бирже не могли говорить ни о чем, кроме драки. Стук падающих, срезаемых пуговиц был слышен везде, где встречались двое.

Граф Ротчев даже обнаружил краткое упоминание о драке в любимой газете «Альта Калифорниен».

— Твой друг, Лабарж, похоже, целый кладезь талантов, — произнес он.

Елена быстро посмотрела на него.

— Да, служанка мне рассказывала, пока я принимала ванну. — Она помолчала. — Она рассказала кое-что еще. Ходит слух, будто нападение подготовлено русским.

Ротчев сердито зашуршал газетой.

— Этот человек — дурак. Зачем он лезет в такие дела в такое неподходящее время?

Елена поставила чашку на стол.

— Ты действительно веришь, что он сделал это просто из злости?

— А ты думаешь, это было сделано потому, что Лабарж должен продать нам пшеницу? Но зерно предназначается для компании.

— И мы оба знаем, что Зинновий заинтересован в новой лицензии для новой компании.

Граф признался себе, что слишком полагался на людей — не на иностранных дипломатов — на своих собственных соотечественников. Этим недостатком страдали все русские либералы. Александр умел различать двуличие, но изощренное двуличие и жестокость Поля Зинновия были выше его понимания; Елена сама так сказала. Ее муж был мягким человеком, а Поль Зинновий — холодным, умным, опасным.

— Еще одно, — предупредила она. — Ты сам должен быть осторожным. Полю нужно две вещи: получить лицензию для новой компании и вернуться в Сант Питербург с блестяще выполненными поручениями. Ты стоишь на дороге к обеим целям. — Она положила руку на его ладонь. — Александр, ты должен быть очень осторожным! Твое донесение может испортить ему карьеру, и он знает об этом.

Ротчев покачал головой.

— Ты преувеличиваешь, моя дорогая. Он не осмелится применить насилие по отношению к такому близкому к царю человеку, как я.

— Ты находишься за тысячи миль от ближайшего царского чиновника, ты находишься за много тысяч миль от Санкт Петербурга. Кто знает, что может случиться с тобой здесь?

Каким-то образом, эта идея не приходила ему в голову, но Ротчев немедленно понял, что Елена права. Он был далеко от столицы — уже немолодой человек, а несчастный случай устроить очень легко. Если его убьют здесь, пройдет месяцы, прежде чем об этом услышит царь, и годы, прежде чем будет доведено до конца любое расследование. Впервые граф начал волноваться, и не столько за себя, сколько за Елену.

— Подумай, Александр, почему сюда послали Поля Зинновия? Отбрось на минуту все мысли и подумай.

— У него были неприятности, — Ротчев забеспокоился по-настоящему, — и, конечно, он способный офицер.

— Помнишь последнюю дуэль Поля? Родион объявил, что собирается требовать расследования некоторых темных делишек компании, и через три дня, когда он должен был появиться на аудиенции у Императора, Зинновий вызвал его на дуэль по какой-то совершенно нелепой причине. И Родиона убили.

Ротчев молчал. Он многое мог бы сказать по поводу елениной интерпретации событий, хотя и не слишком верил, что Поль Зинновий мог быть послан сюда с целью устранить его. В делах Русской Америки были замешаны три группы. Партия Великого князя, чьи убеждения разделял граф, хотела продать территорию Аляски Соединенным Штатам, если будет возможно договориться с их правительством о покупке. Русская Американская компания высасывала последнюю кровь из индейцев, чтобы получить приличные дивиденты, она также сосала кровь из своих пайщиков и правительства. Третья группа, некоторые члены которой были держателями акций в Русской Американской компании, пыталась заполучить выгодную лицензию для новой компании и рассчитывала даже на большие прибыли в обозримом будущем.

Допустим, его убьет пьяный индеец? Или в шторм он вывалится через борт корабля? Или неожиданно заболеет? Кто тогда, кроме Зинновия приготовит доклад? Даже в Ситке это будет Рудаков, который выполнял все распоряжения Зинновия.

Граф Ротчев знал, что если проводимое им расследование даст результаты, на которые надеялась либеральная партия, если он подтвердит жалобы, получаемые правительством из Русской Америки от постоянно проживающих там либо находящихся проездом, тогда лицензия старой компании не будет продлена, и не будет новой лицензии для новой компании.

— Елена, — вдруг сказал он, — по-моему, тебе следует вернуться в Санкт Петербург. Если ситуация так серьзна, как ты полагаешь, тебе здесь не место.

— Наоборот, это еще одна причина, по которой я должна остаться с тобой. — Она посмотрела на него поверх чашки. — Ты подумал о Жане Лабарже? Он может помочь нам.

В своей квартире Жан Лабарж сидел над раскрытыми на столе книгами. Он водил пальцем по маленькой карте в поисках пролива Куцнаху. Он проверил все сведения о покупках пушнины в Сан-Франциско за последние четыре месяца, и ни одна партия не приходила из Куцнаху. Он занес пролив в список мест, которые надо будет посетить, затем добавил еще четыре названия.

Первое путешествие надо проделать быстро. Индейские поселения, где он собирался покупать пушнину, должны находиться недалеко от основного курса, но тем не менее, должны иметь гавани, закрытые с моря, где шхуна могла лечь на якорь, не боясь быть обнаруженной патрульными кораблями. Кроме того, каждая якорная стоянка должна иметь как минимум два выхода, чтобы он смог быстро убраться оттуда, если вдруг пожалует русское сторожевое судно.

Договор о покупке корабля был подписан, винтовки, боеприпасы и товары погружены. Коль не терял времени, и шхуна стала крепким, надежным судном, которым легко было управлять и которое легко было загружать. На шхуне будет только одна пушка, и несмотря на свою мощь и грузоподъемность, шхуна будет «легким» кораблем без громоздкого, тяжелого снаряжения, характерного для многих других судов.

Вошел человек с грустным лицом, находившийся в салуне во время драки Лабаржа с Салливаном, его наняли вторым помощником капитана, и, наконец, подобрали двух последних членов экипажа. Одного звали Гэнт, он был коренастым, крепким человеком, а второй, по имени Бойар, был высоким, сутулым и бегло говорил по-русски.

Коль посмотрел на него без энтузиазма.

— Ты русский?

— Я поляк. Но работал на компанию.

Коль повернулся к Жану.

— Капитан, ты уверен, что хочешь нанять этого парня?

— Сними рубашку, Шин, — сказал Лабарж.

Шин Бойар снял рубашку и повернулся к ним спиной. Там извивались белые рубцы шрамов. Коль взглянул на них, потом посмотрел в лицо Бойару.

— Я служил в военно-морском флоте под командованием Зинновия. Это было десять лет назад. — Высокий человек натянул рубашку. — У меня хорошая память, сэр, очень хорошая память.

— Мы берем тебя, — сказал Коль.

— После этого я был «промышленником», работал на компанию, и переправлял контрабандное золото из Сибири в Китай. Меня бросили в тюрьму, но я сбежал.

— Вопросов нет, — сказал Коль. — Ты нам подойдешь.

— С понедельника, — сказал Лабарж Колю, — всю команду держать на борту. За один раз не более двух увольнений на берег. Мы должны быть готовы отплыть немедленно. Когда человек идет на берег, вы должны знать, где его искать, в каком месте. Никаких задержек в последнюю минуту.

Когда все ушли, он спрятал счета под доской за книжным шкафом. Затем написал одно из своих редких посланий Робу Уокеру. Он писал, что сам собирается на Аляску. Когда вернется...

Позади него на лестнице раздалось легкое шуршание одежды. Под дверь подсунули конверт.

Он разорвал его. По женскому почерку и запаху духов, он понял, от кого оно.

"Можете ли вы зайти к нам? Это крайне важно.

Елена"

«К нам», написала она. Она хотела, чтобы он пришел и повидал их обоих, тем не менее, письмо было подписано «Елена».

Он встал и подошел к окну. Снаружи улица была пустой и тихой. Сегодня была пятница, В понедельник он хотел выйти в море, отправившись на север капитаном собственного корабля. На Аляску... в Ситку.

Елена и граф скоро отплывают, и, возможно, он даже увидится с ними на Аляске.

Он вспомнил, как выглядела Елена в тот первый день: покрасневшая, с распущенными волосами и сердитая. Жан усмехнулся. А потом такая гордая и недоступная, с поднятым подбородком и слишком правильным английским.

Она была очаровательна и восхитительна, он влюбился в нее, и это не принесет ему ничего хорошего. Она замужем за прекрасным человеком, человеком ее круга и общества.

Он дурак...

Но в понедельник его ждет море, ветер и брызги в лицо. А затем — долгие одинокие часы, когда он будет наблюдать, как волны убегают за корму, тогда он сможет вспоминать или забыть.

Глава 12

Перед ними лежал красновато-коричневый склон холма, окрашенный полуденным солнцем в золото, а за холмом катились к горизонту голубые волны Тихого океана. Когда два всадника подъехали к концу тропы, лежащей высоко над водой, Жан натянул поводья и расслабился.

Это была их вторая поездка за последние два дня, и она могла стать последней. На Жане был костюм для верховой езды: обтягивающая, испанского стиля куртка из оленьей кожи с бахромой на индейский манер. Она, как влитая, сидела на его широких плечах и необычайно шла ему, решила Елена.

— Ты ездишь, как вакеро[66], — сказала она.

Он надвинул на затылок свое мексиканское сомбреро с плоской тульей и закинул ногу за луку седла. Набивая трубку, он рассматривал ее точеный профиль.

— Каковы ваши планы относительно Аляски?

— На самом деле вас интересует барон, не так ли?

— Конечно. Но когда уедет граф Ротчев, уедете и вы.

— У нас больше оснований опасаться барона, чем у вас, Жан. Он и наш враг тоже.

— Но вы племянница царя!

— Знаете нашу пословицу? «До Бога высоко, а до царя далеко».

Вдали в океане какой-то парусник пробирался против ветра в Золотые ворота[67], и несколько минут они молчали, наблюдая за ним. В молчании ощущалась близость, и они оба научились ценить именно такие минуты. Не было нужды строить словесные барьеры вокруг своих эмоций; в течение этих долгих периодов молчания никаких барьеров не было, и какие-то чувства, спрятанные внутри, соприкасались.

— Видите ли, Жан, любое расследование в отношении того, что происходит в Русской Америке, потребует много времени. Любой проверяющий, присланный из Сибири, может оказаться коррумпированным чиновником, а тому, кто прибыл из Санкт Петербурга, придется расспрашивать тех же людей, у которых есть, что скрывать. У Поля имеются большие связи в самом Сант Перербурге, Жан. На самом деле его послали сюда, потому что в столице его ожидали неприятности, но это поручение только временное, это лишь мягкое наказание, средство некоторое время подержать его на расстоянии. По-моему, его послали и для другой цели. Вероятно, его друзья надеются одним выстрелом убить двух зайцев. Убрать с глаз Поля Зинновия, чтобы его не постигло более суровое наказание, а также поместить его туда, где он принесет им наибольшую пользу.

Она помолчала.

— Знаете, в Росии он считается очень опасным человеком. Он убил нескольких человек на дуэлях. А иногда эти дуэли — совсем не то, чем кажутся. Часто дело не в задетой чести, но просто в том, что какое-то влиятельное лицо хочет избавиться от неугодного человека.

— Допустим, — осторожно произнес Жан, — лицензию не продлят, и не выдадут новую. Что тогда случится с Аляской?

— Кто знает? Может быть, ее продадут, но наверняка не Англии. Вероятно, Соединенным Штатам.

Жан снова разжег свою погасшую трубку.

— Думаю, это можно провернуть, если вести переговоры осторожно. Но это будет нелегко. Огромное количество американцев считает Аляску «бросовой землей», которая не стоит ни цента.

Парусник приближался, медленно борясь с сильным течением и ветром. Они наблюдали за кораблем, в то время как день постепенно исчезал, как далекий дым. Скоро наступят сумерки.

— Вы никогда не были женаты, Жан. Интересно, почему?

Он немного развернул своего жеребца.

— Очень долго я не мог найти девушку, которая бы мне нравилась, а теперь, когда я нашел ее, она оказалась замужем за другим человеком.

— Но ведь есть другие, Жан. Знаете, вы очень привлекательны.

— О, я знал девушек... редко.

— Вы потеряете свободу, а человек, подобный вам, должен быть свободен, чтобы летать высоко и далеко, как орел. Жена может связать вас по рукам и ногам.

Возможно. Возможно также, что брак окажется не таким уж страшным делом. Я всю жизнь был одинок, не знал настоящего дома. Если хотите найти человека, который будет любить дом, ищите того, у которого его никогда не было.

— Я думала, мужчина всегда стремиться к свободе. Наверное, для мужчины, познавшего свободу, тяжело расставаться с ней.

Он смотрел на корабль.

— Тяжело? С хорошей женщиной любой мужчина устроится достаточно легко. О, конечно! Он будет смотреть вслед пролетающим на юг гусям, или, возможно, как-то ночью он проснется, и, лежа рядом с женой, начнет вспоминать звуки индейских барабанов, или прибой на скалистом берегу, или как звонят колокола в церви... но он останется.

— Почему?

Корабль теперь убирал паруса, осторожно приближаясь к проливу, потому что не одно прекрасное судно нашло себе могилу в Золотых воротах.

— Потому что он... примет свою судьбу, наверное. Он будет думать о необозримом мире, но не променяет его на дом.

— Но это не для вас. По-моему, вы не останетесь.

— Со мной легче всего, Елена. Я никогда не знал дома, и даже недостатки будут казаться мне достоинствами. Что же касается любви, то кто же от нее отказывается? Ведь это счастье — любить и быть любимым.

— Я думаю, Жан, вы найдете то, чего хотите.

— Найду ли, Елена?

Океан стал темнее. Последние краски дня неохотно растворялись в темноте.

— Нам лучше вернуться.

Развернув лошадей, они оставили позади океан. Жеребец Жана требовательно тянул поводья, готовый нестись вперед. Кобыла Елены пошла галопом, а затем обе лошади помчались. По коричнево-красному склону холма, все еще окрашенному в розовый цвет заходящего солнца, холма, похожего на перевернутую медную миску, холма, все время менявшего свои очертания под стучащими копытами несущихся лошадей. Смеясь, они спустились по длинному пологому склону, а за ними струился затихающий смех. Внезапно они обогнули поворот, перед ними раскинулся город и столб дыма, поднимавшийся от порта. Жан резко остановил жеребца, поднявшись в стременах.

— Это моя пшеница, Елена, — сказал он. — Они жгут мою пшеницу. Горит склад и все, что в нем находится.

Он дал шпоры жеребцу. Тот взвился одним скачком, и Жан с Еленой бок о бок помчались в город и ворвались на пустынные улицы. Топот копыт эхом отзывался от домов и громом разносился по улицам, на который из-за пожара почти не было народа. Елена оказалась великолепной наездницей. Обогнув угол, он заметил отблески пляшущего пламени на ее раскрасневшихся щеках и полураскрытых губах, а потом они снова скакали по обезлюдевшим улицам. Когда они въехали на причал, Жан понял, что пожар не случаен, что это организованная кем-то попытка уничтожить его пшеницу.

Группы людей с ведрами лили воду на соседние здания, а две цепочки людей передавали ведра от залива к горящему зданию. Около причала работала помпа одного пожарного экипажа, другой находился на улице за складом, однако Жан сразу увидел, что пожар потушить не удастся.

Спрыгнув с облепленного пеной жеребца, он протиснулся сквозь толпу и увидел капитана Хатчиса, старающегося перекричать треск пламени и сказать что-то Бену Турку. Рядом вовсю работали ведрами Ларсен и Нобл.

— Там кто-нибудь остался?

— Нет... слава Богу.

Рев огня почти заглушил ответ, и Жан беспомощно смотрел, как сгорает его пшеница, как черный дым застилает небо и струится по заливу, окутывая черным облаком молчаливый корабль, затем откатывается, открывая застывший на якоре, словно ошеломленный зрелищем корабль.

Ветра почти не было. В противном случае, выгорел бы весь порт, и ничто не спасло бы Сидней-таун или всю целую города, начиная от Кларкс-пойнт. Но ветра не было. Был только треск языков пламени и черный дым над черным заливом.

Его первым желанием было найти Зинновия и разделаться с ним, но это ни к чему не приведет, лишь закроет перед ним все двери в Русскую Америку. Ответом была пшеница. Зинновий явно хотел помешать импорту зерна в Ситку, но доставка зерна, была тем ключом, который откроет перед Жаном северные земли. Уставившись на огонь, он начал думать.

Саттер тоже выращивал пшеницу, но сейчас закрома у него пусты. Как насчет Орегона? В тех плодородных долинах поселилось много фермеров, они наверняка выращивают хлеб. Несмотря на то, что Орегон был значительно ближе к Калифорнии, чем Гавайи, новости оттуда приходили гораздо реже, тем не менее это был шанс. Поселенцы Орегона — более серьезные люди, чем большинство калифорнийцев.

Там будет пшеница, там должна быть пшеница.

Жан быстро распихал толпу в поисках Барни Коля. Когда он нашел его, тот стоял вместе с новым вторым помощником.

— Завтра вечером, — сказал Жан. — Вы отплываете завтра вечером.

— Без груза?

— У Фицпатрика есть груз до Портленда, он уже месяц ищет корабль. Не знаю, как вам это удастся, но загрузитесь и отплывайте завтра в пять пополудни.

— Сделаем, если надо, — сказал Коль. — Черт побери, я готов был отправиться на Аляску. Совсем готов.

— Мы пойдем на Аляску... но вначале вы встретите меня в Портленде. Орегон... Жан смотрел, как рушится стена склада, увидел, как поднялись языки пламени и клубы дыма, увидел огненный шар горящего зерна. Вверх посыпались искры. Не стоит об этом думать. Что сделано, то сделано.

Он быстро подошел к жеребцу и прыгнул в седло.

— Елена, — он повернул жеребца, — я отвезу вас домой. Передайте графу Ротчеву, что он получит пшеницу в Ситке, как и было обещано. Передайте, пусть не беспокоится.

— Но каким образом?

— Оставьте это мне. — Они шагом вели лошадей от места пожара. — Жаль, что не знаю, увижу ли вас снова. Жаль...

— Мне тоже, — просто сказала она. — О, Жан, это правда, это правда!

У двери особняка на Ринкон Хилл он помог ей спуститься с седла и посмотрел вслед мальчику, уводящему лошадь. Какое-то мгновение они стояли вместе перед пустыми глазницами темного дома. Он слышал ее дыхание, ощущал слабый запах духов, которыми она пользовалась и которые он никогда не забудет. Не сговариваясь, они посмотрели на красное сияние умирающего пожара.

— Это был хороший день, — сказал он. — Хороший, хороший день.

— Даже с этим? — Она махнула рукой в сторону причала.

— Даже с этим.

Он собрал поводья. Он знал, что если посмотрит ей в глаза, то они бросятся друг другу в объятья, поэтому он торопливо забрался в седло. Она на секунду взяла его руку.

— Как здесь говорят, Жан? Vaya con Dios?[68] — Он почувствовал, как она на мгновение сжала его пальцы, прежде чем отпустить руку. — Я скажу тебе это, Жан. Иди с Богом. Иди с Богом, Жан.

В своих комнатах он пробыл недолго, побросав в седельные сумки лишь самые нужные вещи, уложив в них маленькие мешочки с золотом и набив деньгами нательный пояс. Он захватил винтовку и запасной револьвер, затем долго смотрел на карту. Он не скоро увидит ее снова.

На лестнице раздался торопливый шум шагов. Положив руку на револьвер, он повернулся к двери. Это был Бен Турк.

— Я так и знал! — Бен был готов к дороге. — Вы уезжаете! Я с вами.

— Мне будет быстрее одному. Ты поплывешь на шхуне. — Жан затолкал в седельные сумки патроны.

— Ничего не выйдет. Или я еду, или ухожу. Куда вы сможете проехать, там проеду и я.

Турк был хорошим парнем, очень хорошим парнем, но...

— Ладно. Мы оставляем лошадей у речной переправы, садимся на первый же паром до Сакраменто, и если ты не сможешь проехать тысячу миль, тебе лучше отправиться на шхуну.

Бен Турк уставился на него.

— Мистер Лабарж... Капитан, вы... вы не собираетесь ехать верхом до Портленда?

— Это тебя беспокоит?

— Там же нет троп, капитан. Индейцы модоки убивают чужих, как только их увидят. Это края преступников. Зачем... Я еду с вами!

— Ты сам напросился, чертов дурак.

— Ну да, — рассмеялся Бен. — Я как раз подумал, что мы пара чертовых дураков.

Паром уже двигался, когда они подскакали к переправе. Жан пустил коня вдоль борта, перебросил на паром седельные сумки, прыгнул, держа винтовку в руке, и растянулся на палубе.

Расстояние было всего четыре фута, но и паром, и конь двигались. Бен Турк уцепился за фальшборт, подтянулся и забрался на палубу. Они вместе повернулись посмотреть назад. Пожар превратился в тускло тлеющие угли.

На них из рулевой рубки заорал капитан Макклеллан:

— За вами что, гонится шериф? Только этого мне хватало!

— Заткнись! — добродушно прокричал в ответ Жан. — Поскорее двигай свое корыто! У меня дела на Найтс Лэндинг!

— Ложитесь спать, — крикнул капитан. — Я разбужу вас.

Последнее, что вспомнил Лабарж перед тем, как сон завладел им, было пожатие руки Елены, выражение ее лица. Он вспомнил, как она скакала рядом с ним по темным улицам, как ждала его, чтобы быть вместе, когда он поймет, что надежды на спасение зерна нет. Она ждала его, как должна ждать жена своего мужчину, только она была жена другого мужчины.

Он открыл глаза.

— Не забудь, Мак. Найтс Лэндинг.

Глава 13

Жана разбудила трясшая его за плечо грубая рука. Над ним нависло багровое лицо Мака и его светлые, со свисающими концами усы.

— Пора вставать, мальчик. Подходим к Лэндингу.

Бен уже стоял на ногах, протирая кулаками глаза, убирая остатки сна. В пасмурном утреннем свете прямо впереди воднелся Лэндинг.

Жан Лабарж встал и поправил оружейный пояс, затем перебросил через плечо седельные сумки и взял винтовку. Макклелан покосился на него через плечо.

— Надеюсь, тебе не понадобится все это оружие, мальчик.

— Нам понадобится удача.

Если кто-нибудь и проходил по пути, по которому собирался следовать Лабарж, он об этом не слышал. В тех краях жили поселенцы, там пролегали кое-какие тропы, но если им удастся проехать без столкновений с индейцами или преступниками, это будет чистой удачей.

Через тридцать минут они выехали из Найтс Лэндинг на север. День был ясный и чистый, лошади отдохнувшие. Через несколько часов, размышлял Жан, они уже не будут такими отдохнувшими, однако лошади оказались выносливее, чем он ожидал, и почти в полночь они заметили перед собой костер. По обычаям тех мест, они, прежде чем подъехать, остановились и окрикнули людей в походном лагере.

Двинулась неясная тень, на мгновение воцарилось молчание, затем осторожный голос произнес:

— Что вам нужно?

— Меня зовут Лабарж. Нам нужно пару быстрых лошадей. Вы можете нам помочь?

Шагом проведя лошадей до костра, они ждали. Там стоял фургон, был разбит небольшой лагерь — и фургон, и лагерь явно не походили на бандитские. В свете костра они увидели шестерку мулов и несколько великолепных лошадей.

Из тени вышли двое мужчин — оба вооруженные, они шли на некотором расстоянии друг от друга. На краю кустарника Лабарж заметил двух женщин, без сомнения полагающих, что хорошо укрылись в темноте.

— Вы бежите от закона?

— Нет. — Лабарж слез с седла с правой стороны. Стрелять, стоя на земле, удобнее, ведь никто не мог поручиться за то, что произойдет дальше.

— Но нам очень нужны лошади.

Бородатый мужчина был худым, с высокими плечами, в порванной рубашке и сшитых дома джинсах, но он выглядел человеком, умевшим обращаться с винтовкой, которую нес в руке. Он смерил их лошадей хитрыми, оценивающими глазами.

— Можно поменяться. У вас есть, чем доплатить?

— Слушай, друг, — улыбнулся Жан, — Нам нужны лошади, но не на таких условиях. Я обменяю наших лошадей на того горбоносого гнедого и серого. В придачу можешь предложить пару бутербродов и немного кофе.

Человек взглянул на их лошадей — обе были прекрасными животными.

— Ладно, договорились. Сэл, — он обернулся к кустам, — принеси этим людям поужинать.

Пока Бен менял седла, Жан сел к костру вместе со всеми. Бородатый мужчина внимательно изучал дорогие сапоги Жана, и, по всей видимости, делал какие-то свои выводы. Другой — мальчик — не мог не быть никем, кроме недоумка. Лица женщин были суровыми.

Кофе был черный, как ночь и обжигающе горячим, а бутерброды оказались ломтями хлеба, закрывающими с обеих сторон толстые куски баранины.

— Если кто-нибудь будет о вас спрашивать, — хитро спросил бородач, — что мне ответить?

Жан усмехнулся ему в ответ.

Скажите, что видели двух человек девяти футов ростом, которые направлялись на север, и в глазах у них играло пламя. Или скажите, что хотите. Если нас кто-нибудь будет преследовать, мы подождем и устроим маленькое развлечение, так, Бен?

— Те, кто знают нас достаточно хорошо, не станут нас преследовать, — согласился Бен, — они слишком умны, чтобы выкидывать такие фокусы.

Через десять часов после того, как Жан с Беном выехали из Сакраменто, они появились в городке Ред Блафф и еще через десять минут покинули его с запасными седельными сумками, раздувшимися от еды. Через двадцать пять миль они остановились в заброшенной хижине выпить кофе, а когда отправились дальше, то сидели на маленьких пятнистых индейских лошадках.

Воздух был сырой и холодный. Дважды они замечали костры, однако их лошади, казалось, совершенно не устали, и Жан с Беном продолжали ехать в ночи. Однажды на них залаяла собака, разозленная тем, что в этот час кто-то двигается. Ночной воздух, холодный, как вода в горном озере, омыл их, когда они спустились в низину между холмов, и затем на протяжении двадцати миль они не видели никого и не слышали ничего, за исключением стука копыт своих индейских лошадок.

Днем Жан, доплатив сорок долларов, поменял их на черного коня с тремя белыми чулками и поджарого вороного жеребца. Конь оказался с норовом, но расстояние, покрытое в тот день, охладило его охоту к разного рода штучкам.

Они постоянно поднимались по местности, где видели мало домов и совсем не видели поселений. Перед ними справа стояла гора Маунт Шаста, насылающая на долины ледяные ветры, дувшие с белых снегов на ее вершине.

Это была страна индейцев племени модоки, и Жан с Беном Турком ехали с винтовками поперек седел. Модоки завоевали печальную славу работорговцами среди индейцев задолго до прихода белого человека. К ночи Жан с Беном добрались до Тауэр Хауз, за которым не было вообще никакой дороги и почти не было троп. На рассвете на свежих лошадях они снова двинулись вперед. Отъехав на порядочное расстояние, Жан оглянулся и увидел всадника на опушке леса, а позже, после того, как они проехали большую поляну, он остановился и долго ждал, пока из леса не показались трое всадников, которые, заметив их, сразу развернули лошадей обратно.

— Держи ухо востро, Бен. Нас преследуют, возможно, придется драться. Едва заметная тропа внезапно свернула в лес, и если бы Жан с Беном направились по ней, они в конце концов, миновав долину, попали бы в те места, которые уже проезжали. Они свернули с нее, затем за несколько минут замаскировали свои следы и двинулись дальше через лес. Когда дорога опять повернула в другую сторону, они напрямую через деревья опять выехали на тропу, ведущую с юга на север.

У Каллахэна они снова поменяли лошадей, и Жан стал владельцем темно-серого, мышиного цвета коня с темной полосой на спине. Направившись по старой фургонной дороге Эпплгейт, они добрались до маленькой шахтерской деревушки Айрека ровно через семьдесят часов после того, как выехали из Найтс Лэндинг.

Когда они ставили лошадей в конюшню, Бен подтолкнул локтем Жана.

— Смотри, — тихо сказал он.

В город въезжали два человека на измученных лошадях, один из них был одет в куртку из буйволиной кожи, которую они приметили, когда рассматривали преследователей. Пока Лабарж с Беном Турком наблюдали за всадниками, появился третий, и вся компания направилась вдоль по улице, оглядывая дома.

Жан повел Бена в салун, где они встали у стойки и впервые после начала путешествия смыли пыль с горла и согрелись обжигающим виски. На вежливый вопрос бармена Жан ответил:

— Едем на север покупать пшеницу для корабля, который ждет нас в Портленде, но за нами следуют трое, и, по всей видимости, хотят нарваться на неприятности.

Человек в черном костюме, стоящий рядом с ними, отодвинулся.

— Это не моя драка, — сказал он.

Взяв стакан с выпивкой, Жан сделал знак Турку, и они пересели за свободный столик лицом к двери. Бармен принес дымящийся кофейник, белые чашки, и — удивительная вещь — салфетки. Жан вынул свой револьвер из-за пояса и положил его на колени под салфетку. Другой револьвер висел у всех на виду в кобуре.

Когда их преследователи, распахнув дверь, вошли в салун, они острым взглядом окинули Лабаржа и Турка и подошли к стойке. Все трое явно были бандитами, которые шли по их следу, чтобы убить и ограбить. Ни один честный человек, путешествуя по тропе, не скрывался так, как они. Быстро опрокинув по стаканчику, бандиты направились к выходу.

— Эй ты, в бизоньей куртке!

При окрике Жана все трое резко остановились и медленно повернулись, слегка при этом разойдясь по сторонам. Они заметили револьвер в кобуре Лабаржа. Револьвер Бена был за поясом и не на виду.

Последний вошедший из троих носил меховую шапку. У бандита в бизоньей куртке было узкое, покрытое шрамами лицо. Третий был невысокий, с широким, невыразительным лицом.

— Вы говорите с нами? — спросил он.

— Вы нас преследуете от самой долины Скотт Вэлли, вы заехали за нами в этот город. А теперь вот что я вам скажу: если мы снова увидим вас поблизости, убьем всех.

— Да брось ты! — раздраженно сказал один из троих. — Никого вы не видели. Мы едем даже не вашей дорогой.

— А откуда вам известно, какой дорогой едем мы? Послушайте, когда я вижу людей, ныряющих в кусты на той тропе, которую только что миновал, я становлюсь подозрительным, а когда я становлюсь подозрительным, я к тому же делаюсь раздражительным, а когда я делаюсь раздражительным, я могу вначале начать стрелять и только потом задавать вопросы, поэтому во избежание неприятностей побудьте в городе несколько деньков.

— Мы поедем тогда и куда нам захочется! — Человек в меховой шапке постепенно наливался краской. — И мы не ныряли ни в какие кусты!

Жан приятно улыбался.

— А я говорю, что ты врешь!

Лицо человека, казалось, раздулось от гнева.

— Клянусь Богом! — заорал он. — Еще никто не обзывал меня вруном!

— Я только что обозвал, — холодно произнес Жан. Он решил покончить с ними сейчас же, на месте, выбранном им. — Более того, вы — пара мелких воришек. — Он рискованно блефовал. — Что касается тебя, — он обратился к человеку в меховой шапке, — ты украл светлую гнедую, на которой сейчас ездишь, у Каллахэна.

Человек в меховой шапке был трусом, но он видел, что Жан в правой руке держит чашку кофе, и Жан угадал момент, когда тот потянулся к оружию.

— Ты назвал меня вруном! — закричал тот. — И клянусь!..

Револьвер человека выпрыгнул из кобуры, когда Жан уже выстрелил. Он стрелял левой рукой из-под стола. Человек резко дернулся, когда в него вошла пуля, и бросил свой револьвер. Бандит упал и перекатился на бок с поджатыми к подбородку коленями.

Бен Тарк вскочил на ноги, направив револьвер на вора в бизоньей куртке.

Жан сделал знак третьему человеку.

— Сними руку с револьвера. Мне никогда не нравилось убивать за едой больше одного.

Невысокий человек попытался было что-то возразить, но Жан прервал его.

— Для вас, мистер, они — плохая компания. Из-за них вы попадете в беду.

— Наверное, правильно.

Раненый ругался тихим, монотонным голосом. Остальные двое осторожно подняли его и вывели из комнаты.

У бара человек в темном костюме повернулся к ним лицом.

— Сработано достаточно хладнокровно, — сказал он Жану. — Не уверен, понравилось мне это или нет.

— Не люблю, когда меня преследуеют, а потом стреляют в спину.

— Мы не знаем, собирались ли они стрелять вам в спину.

— Вам придется поверить мне на слово, и если вам надо подумать, думайте про себя. Я голоден.

У бара послышалось неразборчивое бормотание, иногда кто-нибудь искоса поглядывал в их напрвлении. Подошло еще несколько человек, но очевидно, мнения разделились. Жан знал, что в этом городе им сегодня ночевать не придется. Им нужно ехать, и как можно скорее.

Человек в темном костюме повернулся к ним.

— Вы двое останетесь в городе, пока мы не решим, что с вами делать, понятно?

Лабарж встал.

— Послушайте меня, мистер. Перед этим вы сказали, что это не ваша драка, поэтому не делайте так, чтобы она стала вашей. Те люди шли по нашим следам, чтобы ограбить, и если кто-нибудь из вас хочет оставить нас здесь, идите выстройтесь на улице, и через десять минут мы выедем с винтовками наперевес.

Он помолчал, в надежде, что сказанное уляжется.

— И вот еще что, мистер: если чувствуете, что счастье на вашей стороне, попытайтесь остановить нас.

Через десять минут верхом на лошадях, одолженных, им Чарли Брастоу — служащим компании дилижансов — Жан Лабарж с Беном Турком выехали из города. Человек в темном костюме стоял на ступеньках салуна, жуя сигару, вокруг него столпились несколько человек, но никто не двинулся с места.

— Я их видел, когда они вошли, — сказал им Барстоу, — а я чувствую подонков за тысячу миль. Они посмотрели на ваших лошадей и спросили, куда вы едете.

Он взглянул на лошадей.

— Я дам вам по пятьдесят долларов за голову, а взамен можете оставить моих в лагере Джонсона на ручье Хангри Крик. Скажите ему, чтобы дал взамен двух серых.

Джонсон встретил их у кораля, когда они подъезжали. Он оказался высоким человеком с птичьим подбородком; он бегом выскочил из своей кое-как выстроенной бревнчатой хижины.

— Приготовьте нам, пожалуйста, серых. Барстоу сказал, что мы можем взять их. Мы едем в Портленд.

Яблочко на горле Джонсона запрыгало вверх-вниз по вороту его порванной рубашки.

— Незнакомец, это чистое сумасшествие! Чистейшее сумасшествие! Эти индейцы модоки только вчера убили на ручье траппера и сожгли пару ферм! Мистер, против них вам двом не выстоять!

Жан снял лассо со столба кораля и вытряхнул петлю. Один из серых шарахнулся, но Жан бросил лассо и легко поймал обоих. Кони были великолепными, и пока Жан ловил их, Бен расседлывал старых. Все еще протестуя, Джонсон смотрел, как они забрались в седла и уехали.

Оба смертельно устали. Их план выспаться в Айреке рухнул из-за непредвиденной стычки с бандитами. Веки Жана были тяжелыми, глаза постоянно закрывались, он ехал, как и Бен, в своего рода ступоре.

Через несколько часов они шагом вели коней по дну ручья Беар Крик, когда в нескольких ярдах впереди них в воду ударила пуля и рикошетом отлетела в кусты. Оглянувшись, они увидели, что из леса, стоявшего позади справа, вылетели пять индейцев и, развернувшись веером по лугу, понеслись в бешеном галопе, дико вереща.

— Первый выстрел всегда должен попасть в цель, Бен. — Жан поднял винтовку и прицелился. Теперь ему совсем не хотелось спать. Он глубоко вздохнул, наполовину выдохнул, и его палец на спусковом крючке напрягся. Винтовка в его руке подпрыгнула, и мчавшийся впереди модок упал лицом вниз с бешено скачущей лошади. Выстрел Бена раздался через долю секунды, и в нападавшей группе индейцев упала лошадь, выбросив седока.

У обоих были винтовки «Портер Перкашшен Таррет» 44-го калибра с девятью зарядами. Усевшись поплотнее в седле, Жан выстрелил еще два раза и увидел, как второй индеец пошатнулся и начал сползать, ухватившись одной рукой за гриву лошади и сидя высоко на ее плечах. Модоки остановились; двое из них были убиты, один ранен. Они приложили ладони к глазам, глядя вслед Жану и Бену Турку. Поскольку они привыкли к однозарядным винтовкам, многочисленные ответные выстрелы были для них слишком страшными.

В Джексонвилле Жан с Беном остановились, чтобы выпить кофе и поесть сэндвичей, и часом позже забрались на невысокий холм и немного поспали, доверив коням охранять их покой на случай, если появятся индейцы. Еще два раза они меняли лошадей, неохотно расставшись с серыми, потому что знали, что такие кони были большой редкостью. Они проехали место, называющееся Джампинг-офф Джо — Прыгающий Джо — а потом, пересекая ручей Кау Крик, видели множество следов индейцев. В таверне Джо Нотта Лабарж с Беном Турком опять поменяли лошадей. После еды и короткого отдыха они двинулись дальше.

Когда до Портленда оставалось меньше двухсот миль, они заметили вдалеке хижину, амбар и корали. За постройками виднелись скошенные посевы. Они подъехали к хижине, громко объявив о своемприсутствии.

В двери появился человек с желтыми бакенбардами с ружьем в руках.

— Спешивайтесь и отдохните, незнакомцы, — пригласил он. — Вы первые люди за две недели.

— Модоки вышли на тропу войны, — объяснил Жан, затем махнул головой в сторону скошенных посевов. — Что это было... пшеница?

— Ага.

— Я куплю ее. Сколько вы хотите?

— Уже продал все, мистер. Парень по имени Бонвит из Орегон-сити скупил в округе всю пшеницу. Да он везет в Уильяметт, наверное, больше двух тысячей бушелей.

Они поели и через тридцать минут снова забрались в седла. Им срочно надо было встретиться с Бонвитом из Орегон-сити.

Он оказался коренастым человеком в хорошем костюме и плотно зажатой в зубах сигарой. У него было широкое лицо и редкие, взлохмаченные волосы. Он пожевал свою потухшую сигару и сплюнул в медную плевательницу.

— Продам, — без обиняков выложил он. — За наличные!

— Мне нужно две тысячи бушелей, доставленных в Портленд, — сказал Лабарж и начал отсчитывать золото.

Бонвит еще раз пожевал сигару и бросил на Лабаржа удивленный взгляд.

— Вы везли это по тропе? Только двое?

— Некоторое время нас сопровождали модоки.

В Портленде они продали лошадей. Жан Лабарж с Беном Турком проскакали шестьсот шестьдесят пять миль за сто сорок четыре часа.

Глава 14

Барон Поль Зинновий cидел за своим письменным столом в одной из гостиниц Сан-Франциско. Пшеница была уничтожена, но Лабарж исчез, и это его беспокоило. За шхуной пристально наблюдали, пока она не отплыла; Лабаржа на борту не было.

Барон, хмурясь, вышагивал по комнате. Ротчев, казалось, был готов остаться здесь, в Сан-Франциско, и пока дело обстояло именно так, Зинновию ничто не угрожало. У него были инструкции, которые запрещали кончать с Ротчевым здесь. Если бы граф исчез в северных морях, не последовало бы никакого расследования, кроме его собственного. Или при высадке на какой-нибудь маленький остров их могли атаковать индейцы колюш...

Официально Русская Американская компания терпела убытки, но на самом деле несколько высокопоставленных чиновников получали очень неплохие деньги, занижая выплаты «промышленникам» и увеличивая расходы в отчетах, предназначенных для акционеров. Если Ротчеву удастся доставить пшеницу в Ситку, ситуация смягчилась бы и цены пришлось понизить.

Опасно было оставлять Ротчева без наблюдения. Здесь, в Сан-Франциско жили «бостонцы», которые могли свидетельствовать о жестокости компании, и Ротчев в любой момент мог решиться отправиться на север — его визит, вероятно, был бы самой большой неприятностью для Зинновия.

Ни один из его агентов ничего не узнал о Лабарже. Вечером того дня, когда случился пожар, его видели на верховой прогулке с Еленой Гагариной, но на пожаре он появился, словно ниоткуда, а Елена, если и знала что-нибудь, держала рот на замке. Без пшеницы Лабарж не мог причинить какие-либо серьезные неприятности, и тем не менее странно, что он изчез. Следовало, однако, заниматься каждым делом по очереди, а на очереди сейчас стоял Ротчев.

«Сасквиханна», как Лабарж переименовал шхуну, прибыла в Портленд всего через несколько часов после него. Зная, что если он доберется до Ситки быстрее барона Зинновия, его шансы закупить хорошую партию пушнины, намного увеличивались, Жан, как только загрузили последнюю тонну пшеницы, проложил курс до пролива Королевы Шарлотты.

Выйдя из устья реки Колумбия, когда холодный ветер взбивал белые пенистые шапки на волнах, «Сасквиханна» легла на борт и твердо взяла курс на север, словно стремясь как можно быстрее попасть в ледяные зеленоватые воды, что лежали впереди.

Лабарж с заветренным до черноты лицом, мокрым от летящих брызг, стоял рядом с Ларсеном у штурвала, наблюдая как шхуна под полными парусами несется вперед. Его морские ботинки и непромокаемая накидка сверкали каплями морской воды; небо было серым, с низкими облаками, но ветер был хорошим.

— Как прошел рейс по побережью?

— Было много летучих рыб... хорошо прошел.

— А что насчет русского корабля?

— По-моему, скоро выйдет в море. Мы видели, как они грузились.

Жан спустился, чтобы еще раз просмотреть карты, и бросил взгляд на Коля, спавшего на койке, его тело слегка покачивалось в такт качке. Если ветер продержится...

Через несколько часов, когда он спустился разбудить Коля, помощник сразу открыл глаза.

— Как она?

— Держит курс, мы идем быстро. — Жан взял зюйдвестку. — Идет небольшой доджь, нас немного заливает волной, но ветер держится хороший. Именно то, что нам нужно.

Коль надел толстый свитер.

— Думаешь, в Ситке нас ждут неприятности?

— Нет, если мы сможем выйти оттуда, прежде чем прибудет Зинновий. В Ситке будут рады пшенице.

— Что потом?

— Разгрузимся как можно быстрее, возьмем на борт все, что сможем достать из припасов и воды, затем проложим курс на пролив Кросс. Если повезет, закупим меха и возвратимся до того, как Зинновий натравит на нас свои патрульные корабли.

— Вряд ли удастся так бысро раздобыть меха, если в самом деле не повезет. Впереди нас тоже есть торговцы.

Жан усмехнулся.

— Не волнуйся. Я знаю, где искать меха... много мехов.

Коль, склоня голову, посмотрел на него.

— Похоже, ты много знаешь.

Лабарж пожал плечами.

— Я знаю достаточно. Послушай, Барни, я нанял тебя, потому что ты один из лучших шкиперов на западном побережье. Я нанял тебя за способности, за твои знания, но вот что я тебе скажу. Ты можешь что-то знать об определенном отрезке побережья, но о целом побережье я знаю больше, чем любой моряк. Я специально этим занимался.

— В таком случае, Зинновию будет трудновато поймать тебя.

— Поговорим об этом, когда подойдет время.

Лабарж забрался на койку. Снаружи корпуса шхуны, сразу у его уха, слышался шуршащий звук проносящейся мимо воды, шепчущей свои странные тайны, нерасказанные секреты. На палубе уходящий день окрасит небо в темно-серый цвет, а вода будет играть фосфоренцирующими огнями. Сегдня звезд видно не будет, если только не проблеск случайного света в разрывах облаков. И все же Жан был доволен.

Это был мир, которого он добивался, это был его мир. Рейс на север на своем собственном судне под собственным командованием для того, чтобы скупать пушнину на аляскинском побережье, о котором он так долго мечтал.

Проснувшись через несколько часов, Жан натянул свитер, накинул дождевик и вышел на верхнюю палубу. Над фок-мачтой висела бледная луна, мимо в полутьме проносились морские волны. Брызги летели прямо в лицо, и он попробовал на язык их соленую свежесть.

Идя по палубе вперед, он смотрел, как поднимаются, и опускаются под корпусом огромные волны. За кормой на поверхности не было видно ничего; шхуна была крохотным микрокосмом, маленьким потерянным мирком, двигающимся по морю, и сердце этого мирка стучало в ритм великому океану и бьющемуся в снастях ветру.

Далеко позади осталась девушка с серыми глазами и темными волосами, высокая, царственная девушка, которая ему не принадлежала и принадлежать не будет, тем не менее, именно ей отдано было его сердце и оно останется отданным ей навсегда.

Жан прошел на корму и увидел Коля, широкого, как шкаф, в своей громоздкой одежде, стоявшего у лееров левого борта.

— Как идем?

— Это судно, о котором можно только мечтать. Если его захватят русские, я застрелюсь.

— Видел что-нибудь за кормой?

— Один раз мне показалось, что вижу огонь... вероятно, звезда. Лабарж долго стоял и смотрел за корму, но ничего не заметил; если сзади шел корабль, это почти наверняка был русский торговец.

Если Зинновий пустился в преследование, будет ли на борту Елена? Мог ли тот огонек, который видел Барни, принадлежать ей?

Елена. Как хотел бы он убрать ее из памяти. В том, что он хотел ее, не было ничего хорошего. Она принадлежала другому, и с этим ничего нельзя было поделать. Прежде он никогда не думал о себе, как об одиноком мужчине, однако Елена заставила его понять, как он одинок.

Ни один мужчина не должен идти по жизни один. У мужчины должна быть подруга, чтобы он мог делить с ней не только удачу и силы, но и горести. Он видел, как индеанка из племени блэкфут дралась не на жизнь, а на смерть, над телом своего раненого мужа, однажды далеко в холмах он встретил китаянку, которая давала жизнь своему ребенку в то время, как ее муж работал в пятистах футах под землей, чтобы прокормить их обоих. Когда у людей есть такая храбрость, жизнь обладает особым вкусом. Странно, что избалованные ломаются и плачут первыми, а калеки, слепые и бедные всегда дерутся в одиночку.

Вероятно, после этой жизни существовала и другая, в море человек часто задумывался над этим, но никогда не беспокоился, потому что если он был самим собой, это не имело большого значения. А Жан был самим собой — человеком, в котором смешивалось хорошее и плохое, и если бы преобладало то или иное, он был бы кем-нибудь другим, а не Жаном Лабаржем.

Он знал свои недостатки, во всяком случае, большую их часть. Знал, что грешен, и с удовольствием предавался некоторым из грехов, знал, куда приложить свою силу, и не хотел знакомиться с новыми людьми. Что же касается грехов, большинство вещей, которыми он наслаждался, были грехами в глазах других людей. За исключением чтения... большая часть его книг были написаны авторами-язычниками.

Он был тем, кем хотел быть: свободным мужчиной. Если повезет, он не только останется свободным, но и отплывет на юг с грузом мехов, тем более драгоценных, что он уведет их из-под носа Зинновия. Он пожал плечами... он зря тратил время вахты. В этом была беда моря и гор — они заставляли человека думать. Только маленькие людишки, сгрудившиеся в городах, считали себя важными, очевидно, среди них существовала негласная договоренность, чтобы поддерживать друг в друге эту иллюзию значимости. Они сгрудились в городах, потому что у человека в море, пустыне или горах есть время узнать себя, попробовать себя в деле... поэтому людишки сидели в городах, понимая, что у них не хватит храбрости, чтобы посмотреть на себя объективно.

Брызги волн перебивали дождь и падали ему на лицо. У них был вкусный, пьянящий привкус. Не удивительно, что великие страны были морскими державами.

Было поздно. Его ждала вахта.

Глава 15

Когда утром одиннадцатого дня Жан вышел на палубу, «Сасвиханна» бороздила ярко-синее море, солнце стояло над горизонтом. С левого борта к нему подошел Барни Коль.

— Прямо по курсу мыс Бурунова, а там — Лонг Айленд.

Жан взял бинокль и внимательно осмотрел горизонт по правому и левому борту, но не увидел ни одного судна. Очевидно, они намного обогнали русское судно.

— Барни, нам придется работать быстро и ловко. Я сойду на берег, повидаюсь с губернатором Рудаковым и постараюсь поторопить его. Он взглянул на лежащие впереди острова.

— Как только я сяду в лодку, начинай поднимать пшеницу из трюма на палубу. Я попытаюсь прислать лихтер к полудню.

— Вряд ли власти смогут так быстро приготовиться к разгрузке, — предупредил его Коль. — Нам повезет, если мы начнем разгружаться завтра после обеда. — Взгляд на жесткую линию, обозначившуюся на подбородке Лабаржа, заставил его пересмотреть свою точку зрения. — Если ты только не найдешь способ расшевелить их.

— Найду... придется найти. Но пока я хочу, чтобы на палубе в любое время суток дежурил человек с винтовкой. Никто не должен подниматься на борт без моего письменного разрешения, а если я говорю «никто», это значит никто. Команда должна быть постоянно готова — возможно, нам придется отплывать по минутной готовности.

— Допустим, они захотят задержать нас здесь?

— Не имеют права, если только не арестуют по какому-нибудь обвинению.

— Допустим, они тебя все-таки арестуют?

— Это может случиться... тогда отправляйся в залив Куцнаху, а я догоню вас там.

— А если нет... тогда что?

Жан рассмеялся.

— Если меня не будет в течение двух недель, возвращайся и освобождай меня. Я буду ждать.

Для человека, который никогда не плавал в этих водах, Лабарж знал о них многое. Куцнаху было подходящим для незаметной стоянки местом.

Корабль мог находиться там несколько недель, и никто его не обнаружит. Когда Лабарж говорил, что знает побережье лучше всех, это могло быть не просто хвастовством.

Обычно у американских кораблей, заходящих в Ситку, не возникало никаких сложностей. Дружба между правительствами зависит от их нужд, а поскольку еда на Ситке часто распределялась, голод был постоянным риском даже на Холме Баранова, где находилась резиденция губернатора. Рудаков гостеприимно относился к американцам, по крайней мере, делал вид, что относится гостеприимно, а теперь, учитывая, что Лабарж доставил купленную Ротчевым пшеницу, их должны принять с распростертыми объятьями.

«Сасквиханна» бросила якорь в девяти саженях от Ченнел Рок. Лабарж был уверен, что на таком расстоянии от порта у него будет фора перед любым судном для выхода в открытое море.

На покрытой снегом прекрасной вершине горе Маунт Эджкамб ярко сияло солнце, его свет струился повсюду: он отражался от двух вершин, которые называли Сестры и на востоке от горы Вестовия. Продвигаясь по фарватеру, Лабарж видел основания замка Баранова, построенного в 1837 году. Эра Баранова была фантастической: маленький человечек с подвязанным париком жесткой рукой правил самыми жесткими людьми в мире, и едва не захватил Гавайские острова.

На Жане был дымчато-серый костюм и черная, испанского стиля шляпа. Его ботинки были сшиты на заказ из лучшей кожи ручной выделки, он был гораздо более похож на калифорнийского ранчера и бизнесмена, чем на капитана корабля и торговца мехами. Он так и рассчитывал.

С ним в шлюпке, кроме весельной команды, сидели Бен Турк и Шин Бойар.

— Тебе надо будет оглядется, — сказал Жан поляку, — слушай, и, если возможно, задавай вопросы. Я хочу знать все городские слухи, все о деятельности сторожевых кораблей, хочу знать, какие суда заходили в порт, хочу знать условия жизни в городе. Затем возвращайся в шлюпку.

Бойар грустно кивнул.

— Ситка — такое прекрасное место! И это говорю я — человек, который столько здесь выстрадал. — Он махнул в сторону горы Маунт Эджкамб. — Она так же красива, как Фудзияма.

С дюжину зевак наблюдали, как шлюпка подходит к причалу, в их поведении не чувствовалось ни дружелюбия, ни враждебности. Бойар растворился в толпе, а Лабарж направился к замку, с ним рядом вышагивал Турк. Пройдя корпус старого корабля, который служил причалом, они прошли по тускло освещенному проходу в центре бревенчатого склада и вышли на улицу, ведущую к Холму. По пути им попадались будочки, где индейцы племени тлингит продавали свои изделия: плетеные корзины, свистки из горного хрусталя, вышитые бисером мокасины и богато выделанную одежду. Жан остановился у одного ларька купить нож из моржового бивня для открывания писем. Как только выдастся случай, он пошлет его Робу Уокеру как сувенир в память о Ситке.

Пока они шли, люди оборачивались им вслед. Шляпа Жана была необычна, его одежда тоже выглядела непривычно для данного места и времени, хотя в город прибывали многие знаменитые люди из самых разных уголков Земли.

На площадке перед замком Жан остановился, чтобы оглядеть панораму. Сам город был маленьким и грязным, но природа была великолепной! Заросшие лесом соседние острова пересекали многочисленные каналы, ведущие к городу, их сказочно красивые берега словно вырастали из моря. А за ними лежала Аляска, Великая земля его юношеских лет.

Их впустил дюжего сложения русский с коротко стриженными светлыми волосами, им пришлось подождать, пока слуга доложит о их приходе губернатору. Гостиная, куда их провели, была для этого конца мира фантастичесткой. Здесь висели картины и стояли статуи, достойные лучших музеев мира.

Русский появился в дверях, придерживая их открытыми.

— Прошу вас, — сказал он грубым голосом, — сюда.

Рудаков был коренастым, тучным человеком с круглым лицом и и бакенбардами. Он встал, протянув руку, но его улыбка была несколько натянутой.

— Капитан Лабарж? Я весьма счастлив познакомиться с вами. — Губернатор помолчал, и было очевидно, что в данный момент его одолевало что угодно, только не счастье. — Чем могу быть полезен?

Жан положил на стол документы.

— В настоящее время я выступаю как поставщик груза пшеницы по просьбе Его Превосходительства графа Александра Ротчева, эмиссара Его Императорского Величества, царя.

Глаза Рудакова немного выпятилась. Перечесление титулов произвело впечатление, но он боялся барона Зинновия, который ясно дал ему понять, что сношения с любыми иностранными кораблями или торговцами должно прекратиться. Тем не менее, пшеница была заказана графом Ротчевым, а Рудаков его тоже боялся. Однако Зинновий страшил его больше.

Жан догадался, с каким типом человека свела его судьба.

— В Канаде, где вы закупали пшеницу, случился неурожай, поэтому граф действовал безотлагательно.

Неурожай в Канаде? Рудаков об этом ничего не слышал, но что он вообще слышал? Ему никто ничего не говорил. Неурожай мог означать значительные проблемы с продовольствием в Ситке... вероятно, голод.

Он промокнул платком лоб.

— Ну, э-э, знаете, капитан, я не получал ни послания от графа, ни письменного разрешения на покупку. Вам придется пождать, пока...

— Я не могу ждать. Деньги лежат в банке Сан-Франциско, но если вы не готовы принять этот груз, я готов продать его где-нибудь в другом месте. Я представляю, что в городе есть деловые люди, которые без колебаний бросятся покупать...

Лицо Рудакова стало багровым.

— О, нет, погодите! — запротестовал он. — Это ведь не так серьезно? — Он пожал плечами, ища любой предлог, чтобы оттянуть решение. — Вы пообедаете со мной? Надо многое сделать. Я должен подумать... спланировать.

— Для меня будет честью отобедать с вами. Но ведь вы тем временем закажете для нас лихтеры?

— Погодите, погодите! — Рудаков отмахнулся, словно отгонял назойливую муху. — Вы, американцы, так нетерпеливы. Лихтеры заняты и должны быть реквизированы правительством. Они должны...

— Конечно, — голос Лабаржа был твердым. — Но здесь начальник вы. Власть у вас. Вы можете приказать.

Рудаков заупрямился.

— Вначале обед, потом мы поговорим.

Понимая, что дальнейшие споры по этому поводу бесполезны, Жан пожал плечами.

— Как хотите... но мы должны выйти из гавани завтра к утру.

— Завтра? — Рудаков немедленно стал подозрительным. — Вы торопитесь? — Он пролистал некоторые бумаги на своем письменном столе. — Вы говорили с графом Ротчевым в Сан-Франциско. А встречались ли вы с бароном Зинновием?

Лабарж нахмурился, словно припоминая.

— Вы имеете в виде этого странного молодого офицера? Того, что одет в красивенький белый костюмчик?

При таком описании Рудаков побледнел от ужаса.

— Человек, о котором вы говорите, — он эмоционально пожал плечами, — барон Поль Зинновий из Императорского Военно-морского флота!

— Кажется, он так и сказал. Но разве не он попал в какую-то передрягу в Санкт Перербурге? Надо же, такой молодой человек!

Рудаков избегал взгляда Лабаржа. Он был обеспокоен, как никогда. Этот чертов американец знал слишком много. До него, до Рудакова, доходили кое-какие слухи о Зинновие, но ему не нравилось о них думать. Даже у обесчесченного представителя знати оставались в столице друзья на высоких постах, и случись там какая-нибудь перетасовка, можно было сказать наверняка, что барон окажется на самом верху в благодарность за помощь своим хозяевам.

Однако губернатор не хотел нести отвественность за то, что отказался от груза пшеницы, который мог спасти Ситку от голода. Колония слишком зависела от внешних поставок, к тому же у некоторыхе горожан, таких, как купец Басх, например, тоже были влиятельные знакомые.

Пообещав вернуться к обеду, Лабарж вышел из замка.

— Патовая ситуация, — сказал он Бену Турку, который остался его ждать, — но если подумать, мы сможемнайти способ разгрузиться к завтрашнему утру.

— В твоеи распоряжении может оказаться целая неделя, — без особой надежды произнес Турк. — Во Фриско всякое может случиться всякое.

Лабарж не был так уверен. Зинновий, несомненно, отплыл на Ситку сразу после «Саксвиханны», однако шхуна потеряла некоторое время, грузя пшеницу в устье Колумбии, в Портленде.

Граф Ротчев мог оттянуть отправление, потому что не желал оказаться в руках своих врагов, но он и не был человеком, который может забыть о своем долге, поэтому раньше или позже Ротчев и Зинновий должны появиться в Ситке. Послав Турка на причал с запиской для Коля, Жан прошелся по немногим улицам города. Темнокожие женщины-индеанки, красочно выглядевшие в своих национальных костюмах, собрались на улицах, каждая со своим пустячком на продажу, и каждая шла той гордой походкой, которая и привлекала в них русских. Индейцы-тинглиты были сильным физически, воинственным, умным народом, который ни в коем случае не считал, что потерпел поражение во время колонизации Аляски. Они стерли с лица земли первое русское поселение в Ситке в 1802 году и верили, что при возможности смогут сделать это еще раз.

Постояв перед зданием клуба, посторенным для служащих Русско-Американской компании, Жан подождал, пока двое пьяных и явно ищущих ссоры «промышленников», качаясь, не пройдут мимо него. Шин Бойар стоял напротив и был готов при случае вмешаться.

Он подошел к Лабаржу и, не глядя на него, тихо произнес:

— Ты поднял шум, капитан. Парня из замка, вызвали на причал, он прыгнул в лодку и понесся на новый патрульный корабль «Лена».

Рудаков действовал с умом, который в нем трудно было подозревать. Он, очевидно, нашел план, который поставит его в более выгодные условия при заключением намеченной на вечер сделки.

— Я встретил одного давнего знакомого, — продолжал Бойар, — он сказал, что Зинновий напугал Рудакова. Официально губернатор имеет больше власти, но Зинновий дал понять Рудакову, что имеет больше влияния в Санкт Петербурге.

— Возвращайся к лодке и скажи ребятам, что я велел тщательно за всем наблюдать. При первом появлении русского торговца предупредите меня, где бы я ни был и чем бы ни занимался.

Они могли отплыть хоть сейчас, но плату за зерно он мог получить только после отгрузки, к тому же Лабаржу нужно было освободить трюм для пушнины. Шхуна была маленькой и легкой, и без грузового трюма он не мог ничего сделать.

Жан поднялся на холм и уселся за столиком чайной. К нему, дружелюбно улыбаясь, подошла девушка-официантка, и он заказал медовые пирожные и чай. Сидя за чашкой чая, он постарался угадать, что придумал Рудаков. Губернатор колонии явно не хотел ни терять пшеницу, ни увидеть, как отплывает разгруженная шхуна перед возвращением Зинновия.

Официантка была симпатичной блондинкой с прядями светлых волос, закрученных на затылке, и темно-голубыми глазами, которые весело искрились, когда она улыбалась. Она наполнила его чашку, и их глаза встретились.

— Вы «бостонец»?

— Да.

— У вас прекрасный корабль. — Она говорила медленно и тщательно подбирала слова. — Когда я была девочкой, один «бостонец» подарил мне китайскую куклу. Он сказал, что у него есть девушка, похожая на меня.

— Еще бы, — улыбнулся ей Жан. — Вы ему наверняка понравились. Он не отказался бы иметь таку красивую девушку, как вы.

— Может быть и так, — Ее глаза танцевали. — Большинство «бостонцев» любят иметь девушек. — Она сморщила носик. — Даже эскимосок.

Вдруг его осенила идея. Как долго надо давить на Рудакова, чтобы тот сломался? Допустим, он нажмет еще немного?

Он сказал как бы между прочим:

— Граф Ротчев заказал груз пшеницы, я доставил зерно на своем корабле, а теперь Рудаков от него отказывается.

— Он дурак! — сказала она резко. Затем, когда его слова отложились у нее в голове, она повторила: — У вас пшеница? Но нам она нужна! Вы не должны увозить ее!

— Мне бы хотелось разгрузить ее сегодня вечером или завтра утром, — сказал он. — Однако сомневаюсь, что получу разрешение.

— Ну-ка подождите. — Она быстро повернулась и вышла на кухню; прислушиваясь, Жан уловил взволнованный разговор. Через несколько минут из кухни вышел дородный русский с твердым выражением лица и сердито направился к выходу.

Лабарж откинулся на спинку кресла. Чай был вкусным, а медовые пирожные нельзя было и сравнить с тем, чем его кормили на корабле. У него появилось чувство, что начинается что-то такое, чего не сможет остановить даже Рудаков. Ситка был маленьким городом. В течение нескольких часов, которые он проведет в ожидании обеда у Рудакова, каждый житель должен узнать, что у него на борту груз пшеницы, и если здесь существовала проблема с зерном, губернатора завалят протестами.

Допив чай, он положил на стол золотую монету. Когда официантка отдала ему сдачу, он отодвинул ее в сторону.

— Вы не сказали, как вас зовут.

— Дуня, — она покраснела. — А вас?

— Жан Лабрж.

— Этого слишком много. Я не смогу взять столько денег.

Он взял сдачу, затем отдал ей половину. Быстро оглянувшись, чтобы убедиться, что никто не подсматривает, она положила деньги в карман.

— Можете, — предложила ей Жан, — кое-что рассказать человеку, который только что вышел.

— Это мой отец.

— Можете передать ему, что если зерно быстро не разгрузят, мне придется отплыть. Если только... и это вы должны рассказать под большим секретом, если только кто-нибудь не придет ночью и сам его не разгрузит, но это должен быть человек, имеющий право покупки и продажи, кто-то надежный, чье имя граф Ротчев примет как должное.

Глава 16

Когда Жан вошел, круглое лицо Рудакова сияло; он казался пьяным и очень довольным собой. Похоже, он считал, что проблема, связанная с прибытием «Саквиханны», решена. Он с энтузаизмом схватил протянутую руку Жана.

— Входите, мой друг! Садитесь! Как бы там ни было, наш замок всегда славился своими винными погребами! Что вам налить? Не желаете бутылку мадеры?

Жан был вежлив, но держался настороже. Рудаков был слишком уверен в себе.

— Благодарю вас, — сказал он, быстро оглядывая комнату.

По сигналу Рудакова официанты принесли два бокала.

— Ужин будет готов через минуту, — объяснил Рудаков, — и у нас будет несколько гостей.

Жан попробовал вино.

— У вас очень интересный город, — сказал он, решая нанести удар по новооприбретенной уверенности Рудакова. — Я долго ходил по Ситке и разговаривал со многими жителями.

Улыбка исчезла с лица русского. Замечание явно не обрадовало его, но настроение было таким приподнятым, что даже такая новость не смогла его поколебать. Они произнесли тосты за их правительства, и стаканы наполнились вновь.

— За Великого князя Константина, — предложил Жан.

— Рудаков заколебался, явно озадаченный, затем монотонно повторил:

— За Великого князя Константина.

Он выпил, однако благодушие его постепенно исчезало. Жан догадался, что если ты работаешь на Русскую Американскую компанию, пить можно отнюдь не за всех подряд.

Стали прибывать остальные гости. Французский ботаник и немецкий геолог, которые путешествовали вместе, а также молодой морской офицер по фамилии Йоновский, и еще красивый юноша с вьющимися белокурыми волосами.

— Ваша шхуна просто великолепна, — сказал Жану Йоновский. — У вас была возможность посетить острова?

— Мы пришли открытым морем. Граф Ротчев ожидал, что мы прибудем как можно скорее.

— О? — озадаченно произнес Йоновкий. — Вы знаете графа?

— Он в Сан-Франциско, но скоро вернется в Ситку.

Некоторые, сидящие за столом, обменялись взглядами, явно удивленными. Рудаков, чье лицо краснело с каждой минутой, наполнил стакан Жана.

— Ну разве стоит ли об этом говорить? Разве стоит? За столом никаких дел. Капитан — наш гость!

Разговор зашел о Калифорнии, неожиданной экспансии Соединенных Штатов на запад, отчасти вызванной золотой лихорадкой, и некотором похожем переселении в Сибирь. Тем не менее, некоторые из гостей казались занятыми своими собственными мыслями, один из них был высоким, худощавым, слегка сутулым, но сильным человеком, которого позже представили как Басха, купца-перекупщика.

Все интересовались отношением Америки к России. Очевидно, когда ситуация в Европе становилась угрожающей, это было любимым предметом разговоров в Ситке.

Когда мужчины перешли в следующую комнату выпить бренди и выкурить по сигаре, Рудаков опять стал цветущим и гостеприимным хозяином; бесчисленные тосты возымели свое действие. Он расстегнул воротник, чтобы его толстой шее было не так тесно, и включился в оживленную дискуссию с геологом.

Лабарж почти случайно обнаружил рядом с собой Басха. Высокий мужчина изучал его холодными, умными глазами.

— Правда ли, капитан, что у вас на борту груз пшеницы? И вы не получили разрешения выгрузить ее?

— Правильно. — Широкая улыбка Рудакова предназначалась им обоим; казалось, он не обращал внимания на их разговор. — На самом деле директор компании, похоже, разозлился, а не обрадовался, а когда я попросил у него лихтеры, стал придумывать всяческие отговорки.

— Эта пшеница... сколько она стоит?

— В том-то все и дело. Зерно заказано графом Ротчевым, и деньги на оплату лежат на депозитном счете в банке Сан-Франциско. Я могу получить их, показав вексель, подписанный губернатором либо... — Жан выдержал паузу, — каким-нибудь влиятельным и ответственным лицом, которое проследило бы, чтобы пшеница была использована на благо колонии.

— За зерно заплачано? — изумился Басх.

— Очевидно, — нерешительно произнес Жан, — оно никому не нужно.

Несколько минут Басх молчал. Потом признался:

— Вы поймете, капитан, что в нашей стране, так же как и в вашей, есть различные политические фракции, и есть те, которые готовы получит прибыль даже за счет своей страны. Признаюсь, что в это трудно поверить, однако некоторых русских не заботит ничто, кроме громадных прибылей. Лояльность к собственному кошельку или лояльность к собственной компании у них стоит выше, чем преданность к своей стране.

— В моей стране — то же самое.

— По-моему, во всем мире люди отличаются очень немногим, и все же есть немногие, которые готовы беззаветно служить своей державе и не просить ничего большего, чем возможности быть ей полезными. Выживание Ситки — в моих интересах, и в данный момент ваша пшеница — это почти цена выжиывния.

С разговором вмешался Йоновский, и Басх отошел. Чем дальше, тем громче и развязнее становились разговоры и наконец вечеринка закончилась. Жан начал медленно спускаться по лестнице, пробежав глазами по темной гавань, выискивая в ней шхуну. И вдруг он увидел, что рядом со «Сасквиханной», сверкая бортовыми огнями, швартовался еще один корабль! Судя по размеру, он мог быть только сторожевым судном.

Он не помнил, как добрался до шлюпки. Бойар с Турком, покуривая, сидели на краю причала. Турк быстро встал.

— Ничего нельзя было сделать, сэр. Он просто подошел и лег к нам борт о борт.

За их спинами, в темном проеме между строениями шаркнул каблук. Лабарж легко отступил из света в тень, Бойар встал, а в руках Турка замерцала сталь револьвера.

Из проема на причал вышли двое и подошли к ним. Первым оказался Басх, вторым — отец Дуни.

— Если мы дадим расписку, капитан, — спросил Басх, — вы сможете передать пшеницу нам?

— Зерно было закуплено для Ситки. Если вы принимаете доставку, я буду только рад. Но у вас появились проблемы. — Жан указал на патрульный корабль. — У вас есть ответ на это?

— Вы нас недооцениваете, капитан, — мягко сказал Басх. — Мы заметили сторожевое судно, когда вы еще были в замке, и люди, несущие на нем ночную вахту, находились в городе в увольнении. Конечно же, они сидели в чайной, потому что все приходят в чайную посмотреть на Дуню, ведь она самая красивая девушка в Ситке. Дуня — умница, и когда она сказала, что сегодня ее день рождения, все моряки стали пить водку за ее здоровье. Они произнесли много тостов, капитан, а мой друг следил, чтобы количество бутылок не убывало. Позвольте представить вам Арсеньева, отца Дуни. Они очень хорошо отметили день рождения, и мы к тому же снабдили их несколькими бутылками в дорогу, чтобы они захватили их на корабль.

— Хорошо... груз будет ждать на палубе.

Через несколько часов в молчании и темноте он смотрел, как последний мешок с зерном перевалил через борт шхуны в большую плоскодонную шаланду. Она сделала несколько рейсов на берег с погашенными огнями, всегда швартуясь на притивоположном от патрульного корабля борту. Басх поднялся на борт и написал расписку, затем пожал Жану руку.

— Спасибо вам, мой друг! Оромное вам спасибо!

Шаланда исчезла в темноте. В замке на Холме светилось несколько окон, а снега на горе Маунт Эджкамб смутно мерцали в темноте. На палубу вышел Барни Коль.

— Если бы не они, — сказал он, — мы...

— Все по местам! Света не зажигать, никакого шума! Подтяните нас к якорю.

— Ты собираешься оставить здесь якорь?

— И потерять его? Ни в коем случае, если только меня к этому не вынудят.

Когда «Сасквиханна» начала медленно и тихо просыпаться ото сна, задул мягкий ветерок. Зашуршала матросская роба, на палубу упал узел, заскрипела доска, призрачные руки потянули фал.

— Точно над якорем, капитан, — сказал Коль.

Несколько членов экипажа рядом с Жаном возились над каким-то непонятным приспособлением. Лабарж взглянул на Коля.

— Ну, хорошо. Вытягивайте его. Только осторожно.

Их беспокоил стоявший поблизости сторожевой корабль; если его вахтенные не напились в увольнении, они могли поднять тревогу. С «Лены» не доносилось ни звука. Раньше оттуда раздавался громкий смех и иногда пение.

— Бен?

— Да, капитан?

— Готовы?

— В полной боевой.

Несколько матросов выстроились у борта и опустили приспособление на воду. Это был узкий, длинный плот, на котором были укреплены две тонкие мачты и плавучий буй. На верхушке одной из мачт и на буе были укреплены сигнальные огни. С расстояния, если наблюдатель был к тому же достаточно пьян, все выглядело так, будто шхуна оставалась на месте стоянки.

— Погасите огни, Коль! Затем зажгите те!

Течение относило «Сасквиханну» на север, в сторону Ченнел Рок. Жан некоторое время держал шхуну в дрейфе, не слышалось ничего, кроме шелеста воды, обтекающей ее корпус.

— Когда шхуна поравняетя с Ченнел Рок, поднимайте кливер, — сказал Жан. — Мне не нужен шум. Звук слишком хорошо разносится ночью над водой.

Несколько минут стояла абсолютная тишина. Затем на патрульном корабле кто-то задвигался и заговорил. Коль тихо выругался, а Жан задержал дыхание. Шхуна, казалось, не двигалась с места, спокойно лежа в темных водах, было слышно, как на берегу, на острове Японский, читал непонятные заклинания индеец. За ним, выше в лесах, одинокий волк жалобно выл в ночи, а та приносила лишь эхо в ответ на его монотонный, плачущий вопрос.

— Мы двигаемся! — хрипло прошептал Пит Нобл. — Посмотрите на огни! У них за кормой почти в пятидесяти ярдах сверкали огни, которые должны были представлять шхуну.

Они двигались, но двигались невыносимо медленно, и в любой момент какой-нибудь пьяный матрос с «Лены» мог понять, что что-то случилось. Команда стояла в молчании и, казалось, боялась даже дышать, будучи уверенной, что скоро узнает, как выглядит русская тюрьма изнутри.

— Впереди Ченнел Рок, капитан. Поднимать кливер?

— Погоди.

Минуты тянулись мучительно медленно. На мгновение в просвете облаков мелькнула звезда, но потом ее быстро поглотила черная масса ватных облаков. Где-то далеко на берегу залаяла собака.

Ченнел Рок вставал прямо перед носом шхуны.

— Давай, Барни, — сказал Жан и смотрел, как развернулось и наполнилось легким бризом белое полотно кливера.

— Приготовиться к подъему парусов! — сказал он через минуту. Скала Ченнел Рок пропала за кормой, и с левого борта вздыбилась громада острова Батарейного, но они еще не ушли от опасности. — Ну, Барни, поднимай паруса!

Матросы ловко поставили паруса сначала на грот-мачте, потом на фок-мачте. «Сасквиханна» набирала скорость. Из-за острова Японский вырвался ветер, наполнив паруса шхуны, она накренилась и осела на нос.

Если повезет, скоро они возьмут полный груз и отправятся домой.

— Прямо по курсу корабль! — Крик впередсмотрящего был негромким, в нем угадывалось отчаяние.

Вспрыгнув на фальшборт, Жан старался разглядеть очертания судна в темноте. Большой трехмачтовый торговец быстро приближался к порту со стороны Западного канала, но пока со «Сасквиханны» наблюдали за ним, на торговце начали убирать часть парусов.

Барни выругался.

— Ты только погляди!

— Вижу.

Трехмачтовик шел прямо на них и шел быстро. Вахтенный у штурвала оглянулся и посмотрел на Жана, но тот лишь покачал головой. Сменить сейчас курс означало потерять с таким трудом завоеванное расстояние между берегом и шхуной, однако трехмачтовик словно поставил себе цель раздавить их.

— Капитан! — рулевой почти умолял.

— Держи курс!

Коль резко вздохнул и посмотрел на высящиеся перед ними громады парусов. Прежде чем он смог что-то сказать, его прервал крик с трехмачтовика и команда переложить штурвал. Огромный корабль отвернул, и к леерам, что-то крича, подбежал человек. К нему присоединилось несколько лиц, глядящих вниз, на шхуну.

Грубый голос прокричал:

— Чей это корабль? Кто вы?

Вначале говорили по-русски, затем повторили по-английски. Лабарж не отвечал на вопросы, и вдруг в белом свете открытого иллюминатора увидел лицо, и это было лицо, которое он никогда не сможет забыть, которое навсегда останется с ним. Вот оно, на расстоянии броска швартова, и на некоторое время, пока корабли проходили мимо, их глаза встретились, а когда разошлись, он поднял руку.

Она заколебалась, потом помахала в ответ — еле уловимое движение в ночи, а затем трехмачтовик оказался за кормой, и не было ни звука, ни света — только память об одиноком бледном лице в открытом иллюминаторе, и память о девушке, которая ехала рядом с ним по рыжевато-красным, залитым солнцем холмам.

Шхуна опустила нос, и брызги морских волн залили палубу. На ветру чувствовался запах открытого моря и далеких, заросшими соснами островов на севере, тех зеленых островов, куда они направлялись.

Глава 17

В течение очень короткого времени барон Зинновий узнает, что несмотря на все его усилия, пшеница все-таки попала в Ситку, он также узнает, что Лабарж находится в архипелаге Александра.

Ближайшая его задача казалась очевидной. «Сасквиханна» должна была плавать там, где не было сторожевых кораблей, должна, как планировалось, принять на борт груз пушнины и ускользнуть при первой же возможности на юг.

Команда шхуны состояла из восемнадцати матросов и трех офицеров, все люди были тщательно подобраны Жаном. «Сасквиханной» могла управлять треть состава, однако остальные требовались для торговли, обороны от русских патрульных судов или любого другого предприятия Лабаржa на воде или берегу.

— Мы направляемся в пролив Кросс. Ты знаком с ним, Коль?

— Так же хорошо, как с любым другим, а это означает, что не знаю о нем почти ничего. Знаю, что к северу от пролива ледники сбрасывают в воду лед, и в тех краях постоянно стоят жуткие туманы.

— Знаешь ли ты там маленькую бухточку с островом при входе? Это на северном побережье Чичагова.

— Там еще есть старая индейская деревушка?

— Точно. Веди нас туда.

Жан работал на шкафуте. Парусов на горизонте не было, и по крайней мере несколько часов они могли работать спокойно. С попутным ветром шхуна быстро доберется до северного побережья, где можно укрыться во множестве бухточек и проливов. Сейчас ветер был холодный, море волновалось. С этого момента им понадобится удача, изобретательность и все их знания и умение. К счастью, шхуна была новая, маневренная и хорошо оснащенная.

Берега острова, когда они добрались до него, густо заросли лесом до самой кромки воды. Здесь и там крохотные заливчики нарушали монотонную однообразность поросшего лесом побережья. Утро было солнечным, а день холодным. Проведя шхуну мимо островов Георгия, они увидели бухту, однако не заметили там ни единого признака жизни за исключенеим одинокой, удобно устроившейся на серой поверхности моря крачки.

— Вход узкий, — предупредил Коль. — Прямо напротив острова.

Вход открылся перед ними прежде чем он успел договорить, и Жан мастерски провел шхуну между островом и берегом. Деревья доходили до самой воды, которая у берега превратилась в лед. За деревьями, в глубине острова, они различили столб дыма.

— Этот вождь Скают, — сказал Коль, — старый паршивый лис.

— Мы сможем войти?

— Вход узкий, при отливе глубина прохода не превышает трех футов, но при приливной волне пройти можно, а дальше в бухте достаточно глубоко.

— Мы остаемся здесь.

От берега отплыли два каноэ и начали кружить вокруг «Сасвиханны» на расстоянии человеческого голоса. В одном каноэ сидело четверо индейцев, в другом — двое, но на берегу не было заметно ни единого движения, хотя они знали, что за деревьями притаились индейцы, которые внимательно рассматривают шхуну — слишком часто они страдали от алчности и жадности русских.

Индейцев закрывал темно-зеленые стены леса, а шхуна лежала на спокойных, холодных водах залива открытая, как на ладони. Когда каноэ приблизились послышались тихие шлепки весел о воду. Индейцы прекратили грести.

— Где Скают? — прокричал Коль.

Тлингиты не ответили. Шхуну здесь видели впервые. Один индеец ладонью прикрыл глаза, чтобы посмотреть на Коля.

— Вы «бостонцы»?

— Конечно! Поднимайтесь на борт!

Они колебались, явно побаиваясь чужаков. Один из тлингитов указал на Лабаржа.

— Кто это? — крикнул он.

— Лабарж! — отозвался Жан. — Передайте Скаюту, что Жан Лабарж пришел, чтобы повидать его!

Гребцы глубже опустили весла, и каноэ понеслись к берегу. Двое инцейцев в большом каноэ, обернувшись, долго смотрели на Лабаржа. Коль повернулся к своему капитану.

— Они вели себя, как будто знали твое имя.

— Они его знают, — вкрадчиво ответил Жан, наслаждаясь удивленным замешательством Коля. — Они знают меня, Барни.

Сразу после полудня полдюжины байдарок устремились от берега, каждое было набито индейцами. В первом сидел Скают, высокий, массивный и ширококостный человек с сильной, выпуклой грудью.Он протянул руку к Жану, они посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись.

Торговля была короткой. Индейцы-тлингиты были прирожденными купцами. Еще до прибытия капитана Кука[69] им была известна важность морских торговых путей и их экономическое значение для племени. Однажды воины племени преодолели триста миль, чтобы помешать созданию фактории Хадсон Бэй, которая нарушила бы традиционные торговые связи с племенами, проживающими на архипелаге.

Об этом Жан знал, и старый Скают мог предоставить ему ценную информацию о внутренних островах. Старый вождь скоро узнает, что эта информация — сама по себе важный предмет торговли.

Они оставались в проливе Элфин трое суток, и каждую ночь Лабарж записывал сведения, полученные в разговорах со старым вождем и другими тинглитами и салишами, которых вождь привел, чтобы те рассказали Жану об Аляске. Позже, оставшись один в своей кабине, Лабарж рассортировал то, что услышал, для будущего использования.

...о золоте известно русским. Была сделана безуспешная попытка разрабатывать его в шахте, но по какой-то причине рудники были заброшены, вероятно потому, что русские не хотели привлекать внимание к территории, такой необеспеченной с военной точки зрения.

Старый Скают знает, где можно добыть много золота, которое они поменяют на железо. Залежи железной руды здесь небогаты, и добывать его трудно. Тлингиты — замечательный народ, и одеяла, которые они ткут из собачьей шерсти и коры кедра считаются лучшими на Аляске.

Целый месяц «Сасквихана» постепенно продвигалась на юг, по каналу Сагино Ченнел в пролив Стивена, останавливаясь то у той, то у этой деревушки. Как и планировалось, они заходили в деревни, где не успели побывать скупщики мехов, и скоро трюмы шхуны наполнятся первоклассной пушниной.

Иногда они замечали индейские каноэ, но не слышали ни о каких других судах в этом районе. Тем не менее Жан нервничал, потому что проливы были узкими и не давали возможности маневрировать, а покрытые лесом высокие скалы поднимались прямо из воды на высоту до полутора тысяч футов, прежде чем уступить место снегу или голым скалам. Подарки, которые он посылал на север, приносили свои плоды, потому что везде его принимали как старого друга.

Кончалась седьмая неделя торговли, когда Коль вошел в кабину, где Лабарж заносил новую информацию в свои книги.

— Кэп, — резко сказал Коль, — у меня были своми собственные корабли и у меня нет желания вмешиваться в твои дела, но команда волнуется. Пока нам везло, а теперь давай-ка отправляться домой.

— Ты знаешь залив Касаан?

— Конечно.

— Это наша последняя остановка.

Коль упал в кресло и сдвинул свою капитанскую фуражку на затылок.

— Я не тот человек, чтобы нервничать понапрасну, кэп, но это путешествие меня беспокоит. Может быть, нам повезло так, как везет дуракам, когда мы подрезали тот трехмачтовик так, что ты перепугал всех до чертиков. Меня ты точно перепугал. И ты это сделал нарочно... Трехмачтовик не мог развернуться и погнаться за нами. Но нам везет, как дуракам: каждая деревня до краев полна первосортными мехами, а поблизости нет ни одного патрульного корабля. Ты понял, что я имею в виду?

— Валяй дальше, — Жан откинулся в кресле.

— Русские ждут нас, кэп. Зинновий будет крейсировать на юге, зная, что наш курс проляжет именно там, и ждать он будет в таком месте, где сможет перекрыть большую часть путей отступления. У него будет и «Лена», и «Крондштат», и люди на островах, наблюдающие за нашим движением.

— Думаю, ты прав.

— Послушай, — Коль нагнулся над разложенной на столе картой, нарисованной от руки. — Мы направляемя на юг по проливу Клэренс Стрейт. Как только мы пересечем залив, мы окажемся в канадских территориальных водах, но это Зинновия не остановит. Там надо двигать прямо в открытое море и дальше в Сан-Франциско. Что он сделает в этом случае? Будет ждать нас прямо в устье пролива.

— Где, ты думаешь, он будет ждать?

— По-моему, справа от острова Дьюка, но, возможно, немного южнее, чтобы перекрыть сразу два канала.

Слова Коля вызвали у Жана беспокойство. Лабарж был уверен, что Зинновий не будет заниматься поисками «Сасквиханны» в архипелаге, потому что новости о русских сторожевых кораблях моментально стали бы известны, путешествуя от острова к острову, от деревни к деревни на быстроходных каноэ. Скорее всего, барон делал именно то, что предсказывал Коль — патрулировал выходы из архипелага к югу.

Он не сказал Колю, что сам бился над этой проблемой.

— Барни, если ты все так хорошо продумал, нам лучше приготовиться к неожиданностям.

— Ты будешь драться?

— Я просто так не дамся. Если сможем — убежим, но если не сможем бежать, тогда будем драться. Коль прошел на корму с улыбкой на губах. Он пошел в этот рейс в угрюмом настроении, надеясь, что Лабаржу надоест вся эта волынка с кораблем, и он решит, что спокойная в Сан-Франциско лучше беспокойной жизни капитана торгового судна. Но время шло, и этот человек нравился Колю все больше и больше. У Жана были и выдержка, и ум. Коль все еще не понимал, откуда у Лабаржа такие обширные знания об островах.

Позже они снова обсудили этот вопрос.

— Здесь множество каналов, но большая часть из них кончаются тупиком, а остальные забиты льдом. Чтобы плавать здесь, нужно хорошо знать местные условия.

Фонарь над их головами слегка раскачивался. Деревянная обшивка шхуны потрескивала. Оба капитана изучали карты, которые предлагали мало возможностей для безопасного возвращения домой.

— Этот остров? — Лабарж указал пальцем на большую массу земли, лежащую прямо по курсу и чуть слева. — Это Ревилладжиджедо, не так ли?

— Ага. Можешь называть это островом, но никто не знает, остров ли это.

— Ты когда-нибуди видел русские карты?

— С дюжину. На их картах это часть материка.

— Хорошо. — Жан встал. — На это я и надеялся. Пойми, Барни, нам не надо никакой драки, если только нам ее не навяжут. До этого мы будем играть в прятки вокруг островов.

Неожиданно раздался возглас впередсмотрящего и топот бегущих ног. Затем крик: — Вижу парус!

— Где?

— Прямо впереди и быстро приближается!

— Хорошо. — Коль усмехнулся Лабаржу и перекатил во рту табачную жвачку. — Вот сейчас мы начнем бежать.

Они вместе поднялись на палубу и осмотрели приближающийся корабль в бинокль. По флагштоку пополз стяг, и, когда его развернул ветер, они увидели, что это Русский Императорский флаг.

Глава 18

«Сасквихана» стала уходить под ветер. Стоя на шкафуте, Жан Лабарж наблюдал за приближающимся кораблем. Это была «Лена». Хотя для патрульного судна ее быстроходность и парусность были вполне достаточными, тем не менее, до шхуны ей было далеко.

Жан хотел заманить «Лену» глубоко в пролив Кларенса, поскольку в ее теперешнем положении она могла контролировать и пролив, и Ревилладжиджедо Ченнел; «Лена» стала смертельно опасной для его планов.

На восточной стороне пролива, невдалеке от шхуны находилось устье узкого фьорда между островами Гравина и Аннетта, из которого, в свою очередь, открывался пролив Ревилладжиджедо Ченнел. Оттуда было несколько выходов, но три из пяти заканчивались тупиками. Если он «Сасквиханна» первой доберется до Николас Пэсседж и исчезнет в лабиринте островов, «Лене» вряд ли удастся ее найти, если только Зинновий не будет достаточно хитер и терпелив, чтобы вернуться на прежнюю стоянку и там караулить шхуну. Но если Зинновий обнаружит намеченную жертву, он не станет терпеливо дожидаться ее подхода.

Небо было закрыто облаками, море — серым. Шхуна Жана лежала недалеко от берега; он надеялся заманить русский корабль поглубже в пролив. Прибрежные холмы густо заросли лесом за исключением тех мест, где из моря выступали утесы или серые скалы. Пенящаяся вода разбивалась над подводным рифом. Дул крепкий ветер, однако он позволял шхуне стоять под зарифленными парусами, в то время как русский корабль приближался. Жан ждал, оценивая расстояние.

— Ну, все, — неожиданно сказал он. — Поднять паруса!

Через мгновение Коль выкрикивал приказы, а команда заработала, как слаженный, единый механизм. Словно горя желанием уйти от погони, как будто зная, что от нее требуется, шхуна тут же рванулась вперед. Матросы радостно закричали, когда ее паруса наполнились ветром, а под форштевнем запенились волны. С русского судна раздался глухой выстрел корабельного орудия — предупреждающий сигнал, приказ остановится. «Лена» была слишком далеко для прицельного выстрела.

Жан сменил у штурвала Ларсена, и, когда шхуна понеслась, он переложил руль и направил ее в канал, ведущий в Залив Браконьеров. За ними вновь нетерпеливо бухнула пушка. Стоя у штурвала, Жан наблюдал за береговой линией и вдруг заметил разбитую молнией сосну, о которой ему в свое время рассказывали. Тщательно отсчитывая время, ровно через три минуты он переложил руль и «Сасквиханна» скользнула между подводным рифом и скалой, пока не получившей названия. Затем она оказалась в проливе, где шла со скоростью более восьми узлов.

— Если доберемся до выхода в море быстрее русского корабля, мы спасены, — сказал он Колю.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — с беспокойством ответил Коль. — Здесь опасные воды.

— Знаю.

Жан надеялся, что информация, хранящаяся в маленькой черной книжечке его не подведет. Но риск, тем не менее, оставался. «Сасквиханну» надежно укрывали береговые холмы с мрачной стеной девственного леса, не тронутого ни человеком, ни огнем. Перед ними лежал выход из канала; здесь, даже если Жану удастся удачно развернуться, шхуну поджидало множество опасностей...

Лабарж оглянулся назад. Ничего... Несмотря на холодный ветер, на лбу у него выступил пот. Если они окажутся в тупике, тогда не останется ни одного шанса на спасение, потому что Зинновий может спокойно встать на якорь и не спеша расстрелять их из пушек, причем сделать это с величайшим удовольствием.

Он стоял, расставив ноги, чтобы компенсировать качку, и ждал своего часа. Море испещрили белые шапки пены, с гор сходили ледяные потоки воздуха. Все молчали, пока Ларсен, бросив взгляд через плечо, не сказал:

— По-моему, получилось.

Жан моментально передал ему штурвал. Он прошел к носу, оглядывая море и метки на утесах. Они ушли недалеко от русского сторожевого судна, и если «Лена» продолжала преследовать их, она сейчас должна входить в канал.

— Курс на остров, — указал он. — Если скроемся за ним, русские нас не найдут.

Коль стоял на корме с биноклем и с тревогой наблюдал за приближающимся проходом между островом Аннетты и подводным рифом, но патрульного корабля там не было. Темно-зеленые берега острова были теперь совсем рядом, и Жан различал даже ветки деревьев. В скалах посверкивали прожилки кварца, в самом конце росли несколько искореженных ветром сосен.

Коль неожиданно выкрикнул: — «Лена» за кормой, кэп! Она приближается!

— Думаешь, она видела нас?

— Сомневаюсь. Если они нас не видели, им придется обыскивать другие заливы, прежде чем они примутся за этот.

— Зинновий знает, что я не люблю ждать. Он пойдет прямо сюда.

Жан обвел шхуну вокруг зарослей бурых водорослей, надеясь, что с «Лены» их не заметили. Впереди появилась полоска темной воды, и он направил «Сасквиханну» к ней, бормоча неслышные молитвы, чтобы проход оказалась таким же глубоким, каким выглядел. Шхуна скользнула по этой полоске в нескольких ярдах от обоих берегов, затем повернула в узкий пролив Тонгасс Нэрроуз, разделяющий острова Пеннлок и Гравина. Перед ними лежало тринадцать миль чистой воды, а высота Пеннока была более трехсот футов, и остров мог бы послужить удачным прикрытием для шхуны. Даже если Зинновий догадался об их маневрах, оставался шанс, что «Сасквиханна», прежде чем ее заметят, успеет добраться до канала Бема.

Над истерзанными грозами хребтами опускались темные громады облаков, и серое, нахмуренное море лизало узкие песчаные пляжи и голые, черные скалы. Это была сильная земля, хорошая земля, нетронутая на протяжении тысяч лет. Справа над водой мелькнула черная, скалистая, блестящая арка, похожая на прыгающего дельфина, а коричневые полосы водорослей несли молчаливое предупреждение о скрывающихся в море подводных камнях.

Открылся пролив Тонгасс Нэрроуз, и огромный Пеннлок остался позади. Коль остановился у трапа, ведущего на нижнюю палубу, и потер шею. Ему очень не хотелось оставлять командира, но он знал, что скоро понадобятся свежие, отдохнувшие люди. Он спустился в каюту, упал на койку и заснул, как только голова коснулась подушки.

Вахтенным офицером стоял Данкан Поуп, второй помощник с грустным лицом. Это был неряшливо выглядевший человек, у которого косил один глаз, но Жан давно знал, что худощавый, почти тощий Данкан был способным офицером, он мог выносить огромные перегрузки: голод, холод и долгие утомительные часы вахты. Поуп надеялся только на себя. Он не любил русских. Он не любил головорезов из Сидней-тауна. Ему из принципа не нравилось большинство капитанов кораблей, нравилось Данкану очень немногое, не считая работы: он с удовольствием читал Библию и участвовал в драках.

Лабарж почти не обратид внимания, что на вахту заступил Поуп. Он наблюдал, как перед «Сасквиханной» открывался пролив Нэрроуз, он думал, что скоро придется огибать Ревилладжиджедо, где, как сообщала собранная им информация, существовал проход в открытое море. Жан ставил на эту карту все, рассчитывая, что Зинновий продолжит преследование. Если Жану будет везти по-прежнему, он пройдет на небольшом расстоянии от того места, где ждал патрульный корабль, а «Лена» потеряется в лабиринте островов, проливов и каналов между островами.

Через полтора часа, не обнаружив преследования, шхуна повернула и направилась на север. Перед ней высился поросший лесом округлый остров с желтым утесом, который, судя по карте Жана, должен быть Татушем. «Сасквиханна» держалась близко к острову, чтобы слиться с ним в случае, если кто-то наблюдал за морем.

Лабарж вдруг подумал о болоте, где мальчуганом прятался от чужих глаз. А затем вспомнил Роба, и их юношеские мечты о приключениях.

— Роб, — сказал он тихо, — тебе сегодня надо было бы стоять со мной. Тебе бы понравилось это приключение, я знаю, что понравилось.

Глава 19

Поздним вечером Елена стояла на террасе замка. Вот уже двое суток не было известий от «Лены», узнать какие-либо новости со сторожевого судна означало узнать новости о «Сасквиханне». Последнее послание, доставленное на каноэ, гласило, что «Сасквиханну» обнаружили и ее задержание последует в ближайшее время.

Новости в Ситке принимали по-разному. Несмотря на то, что американцы были иностранцами, они привезли в Ситку зерно, и их бедственное положение вызвало у многих симпатию. Барона Зинновия уже не любили, а тот факт, что он конфисковал пшеницу, не прибавило ему друзей.

Зерно было бы навсегда потеряно для города, если бы не неожиданно твердое вмешательство графа Ротчева, который запретил конфискацию и взял дело в свои руки. Рудаков, в большинстве случаев ухитрявшийся сидеть на двух стульях, поддержал графа, во-первых, из-за необходимости снабжения города хлебом, и во-вторых, потому что Ротчев представлял власть.

Слова графа повторялись по всему поселению. «Боюсь, барон Зинновий, — сказал тот сердито, — вы превысили ваши полномочия. Ваша задача — защищать русскую торговлю и русских торговцев, а не навязывать свои спорные решения по вопросам, вас не касающимся. Должен указать вам, милостивый государь, на обязанность заниматься своими служебными делами, и не вмешиваться в дела городский властей.»

Елена, присутствовавшая при этом, вдруг почевствовала неистовую гордость за своего мужа. Барон стоял по стойке смирно, устремив глаза в одну точку перед собой, он буквально трясся от сдерживаемой ярости. Он отдал честь, четко повернулся через левое плечо и вышел из комнаты, стуча каблуками по твердому полу. Тем не менее, все знали, что это лишь единственная битва в долгой кампании, и ее исход далеко не решен.

Елена понимала, что в поиске американского корабля было нечто большее, чем личная неприязнь Зинновия к Жану Лабаржу. Если «Сасквиханну» захватят с грузом мехов, Зинновий мог утверждать, что торговля велась при тайном попустительстве Ротчева, и велась нелегально. Более чем когда-нибудь она осознавала всю опасность их положения, поскольку если бы Рудаков не поддержал мужа, Зинновий мог предпринять решительные меры, чтобы освободиться от всякого вмешательства, а приказы не имели никакого значения, если их нельзя подкрепить силой.

Едва ли не дитя, когда она вышла замуж за графа Ротчева, Елена не была несчастлива. Александр был на тридцать лет моложе ее — умный, привлекательный мужчина, которого уважали за многие таланты и иногда — за язвительное остроумие. Она выросла, слушая разговоры о политике и интригах: играх, в которых ее муж был настоящим мастером.

Позади нее закрылась дверь, и она повернулась, чтобы приветствовать графа.

— Я рада, что ты вырвался из своего душного кабинета.

— Здесь хорошо. — Он глубоко вздохнул, затем взглянул на нее. — Думаешь, они его поймают?

— Нет... нет, не думаю.

— Я тоже. — Они прошли несколько шагов рядом. — Он умный, этот твой американец. Басх сказал, что у него много друзей по всем островам, а то, что Басх узнал, когда торговался с Лабаржем, доказывает, что он еще и чрезвычайно хитрый.

Где-то там, среди этих темных, таинственных островов, уже сейчас он может драться, умирать. Становилось холоднее, но ей не хотелось идти в комнаты... это был тот же воздух, которым дышал он; Сейчас он, наверное, стоял на палубе, глядя, как рядом проносятся волны.

— Мне здесь нравится, — сказала она вдруг.

— На Ситке?

— Я имею в виду всю эту землю: молодую и свободную.

— И варварскую.

— Конечно... мне нравится даже это.

— Похоже, во всех женщинах есть что-то первобытное и давнее. Женщины думают об основном. Любовь, замужество, дети.

— По-моему, лучших тем не придумаешь.

— Конечно. Так и должно быть, и нам, мужчинам, просто повезло, видит Бог. Идем внутрь?

— Скоро приду.

Он постоял возле двери, глядя на темный, зазубренный силуэт соснового леса на фоне ночного неба. Где-то внизу, в городе, кто-то уронил кусок железа, и он громго зазвенел о мостовую. Эта схватка с Зинновием может оказаться его последней. Он должен действовать хитрее... у этого человека есть связи, черт бы его побрал! К тому же он мстительный, а этим качеством Ротчев не обладал. «Ужасно жаль, — размышлял он, — что хорошие люди так плохо умеют защищаться, потому что иногда ненависть может оказаться прекрасным оружием». Выигрывает фанатик, фанатик веры либо человек абсолютно безжалостный. Он, Ротчев, слишком много думал о точке зрения соперника, он почти всегда видел обе стороны вопроса. Это не пойдет в том мире, где есть такие, как Зинновий.

Однако Зинновий был русским, а громче и увереннее всего русские разговаривают со слабейшими. «В основном, — подумал он, — мы нация тиранов и поэтов». Его собственная слабость заключалась в том, что он был больше поэтом, чем тираном.

Он снова посмотрел на Елену, стоящую у каменного парапета. В мире, из которого они вышли, это считалось бы абсурднейщей вещью, однако он любил свою жену. Он женился не по любви. Елена была прекрасна, богата, ее семья обладала влиянием в близком ему мире политики и интриг. Их брак заключался по расчету. Но граф когда-то был любовником, за ним числилось немало побед. Он знал все то, что может доставить женщине удовольствие. Ротчев задумчиво улыбнулся. Лучшими любовниками были те, кто на самом деле не любил, потому что если человеком руководят эмоции, он становится неловким.

Но удивиться пришлось ему. Граф обнаружил, что Елена — хотя он был уверен, что она не любит его — оказалась чуткой, заботливой и внимательной женой. Если бы Ротчев встретил ее лет двадцать пять назад, он могла бы полюбить его... но в то время он не мог себе позволить роскошь иметь такую жену!

Их жизнь была странно счастливой, и даже если Елена не любила его, то уважала и восхищалась им. Эти последние годы были самыми лучшими. Он не знал, когда полюбил свою жену, во всяком случае, это произошло, и теперь впервые он ощутил ее беспокойство, и граф догадывался о его причине.

Жан Лабарж был красивым мужчиной, и красота его была не той приторно-сладкой, которая отличала большинство офицеров царя, но суровой и даже грубой. Граф, считавшийся в свое время великолепным фехтовальщиком, победившим в четырех дуэлях со смертельным исходом, признавался себе, что не хотел бы встретиться с Лабаржем с рапирой в руке.

Этот человек мог убивать... не из злости, поскольку в нем не было жестокости, но просто потому, что он был бойцом — более, чем кто-либо из окружения графа.

— Елена, — повернулся он к жене, — ты когда-нибудь сожалела, что вышла за меня замуж?

Едва вымолвив эти слова, он понял, что произнес их зря. Неужели он похож на мальчика, чтобы, задав такой вопрос, получить более чем очевидный ответ?

Она повернулась лицом к нему.

— Нет, Александр, не сожалела и никогда не буду сожалеть.

Он с удовольствием обратил внимание на искренность в ее голосе.

— Боюсь, я был плохим мужем... слишком занятым. — Он раздраженно махнул рукой. — Очень часто брак в наших кругах — дело государственное. Мы едва знаем друг друга, пока не становится слишком поздно.

— У нас ведь никогда так не было, — протестующе сказала она. — И ты прекрасно это понимаешь.

Конечно, она была права. Между ними всегда существовало теплое, дружеское взаимопонимание, и в течение последних нескольких лет оно стало еще лучше. Им, действительно, повезло.

Он вспомнил как, увидел ее в первый раз. Он был молодым офицером Императорской армии и пришел к ним в гости, сопровождая ее дядю, Великого князя. Она была маленькой девочкой с большими, серьезными глазами, которая вечно сидела в углу и читала. В тот раз она подбежала к двери навстречу дяде вместе с огромным волкодавом, которого она назвала Товарищ. Вдруг увидев незнакомого молодого человека, она остановилась, борясь со стеснением и желанием поздороваться с дядей.

Граф Ротчев, увидя, что она боится, подошел к ней и низко поклонился.

— Принцесса, я ваш покорный слуга. И когда это хозяйки боялись своих слуг?

Тогда она засмеялась.

— Вы! Вы не можете быть слугой! С таким носом?

Они вместе рассмеялись, и с того дня они стали друзьями...

Сквозь сосны дунул ветер и пошевелил ее юбку.

— Холодно, — сказал он. — Я пойду в дом.

— Я сейчас... Хочется минутку побыть одной.

Закрыв за собой дверь на террасу, Ротчев подошел к шкафчику и налил бокал бренди. Он попробовал его, и теплота напитка прошла по его венам.

Теперь Зинновий: У этого человека были высокопоставленные друзья, но в Санкт Петербург вела не одна дорога. Был, например, тот мальчик, которого Зинновий приказал выпороть кнутами... разве у него не было дяди, кто властвовал в металлургии? Дядю выслушают при дворе. Да, так. К тому же они однажды встречались в Киеве — дядя был мужчиной с густой бородой по имени Зараски, который яростно протестовал против порки своего племянника. Мальчик едва не умер.

Таким образом, не будет вовлечен ни Великий князь, ни царь. Нет более верного способа заставить человека устать от вас, как беспрестанно просить о чем-либо или жаловаться. Цена политика в том, что он знает другие способы добиваться своих целей.

Неожиданно графу пришло в голову, что Зинновий, будучи тем, кем он был, и желая того, чего он желал, не позволит ему, Ротчеву, вернуться в Санкт Петербург.

Он спокойно просчитал ситуацию. Конечно, есть способы бежать, но он, к сожалениею, уже не молодой человек, да и все морские пути из гавани контролируются бароном Зинновием. Побег обычными способами для него невозможен, а все другие недоступны из-за угрозы здоровью. Это означает, что он должен приготовить рапорт немедленно, несколько копий, и проследить, чтобы по крайней мере две копии были благополучно тайно вывезены с Аляски, поскольку Зинновий наверняка будет проверять все способы связи.

Басх... вот и человек для этого дела. Басх презирал Зинновия и был также патриотом, достаточно умным, чтобы понять опасность, которую Зинновий представлял для законного бизнеса в Ситке. Более того, и это было важно, у Басха были свои крутые, преданные и надежные «промышленники». На него нельзя было напасть безнаказанно.

Через долгое время, когда его перо все еще скрипело, пробили часы.

Одиннадцать. Очень поздно.

Глава 20

Вскоре после полудня ветер стих, «Сасквиханна», едва подчиняясь рулю, держала курс к скалистому берегу. Жан надеялся поймать «бродячие» ветры, которые дуют из бесчисленных перерезающих горы ущелий. Дважды в течение вечера случались короткие шквалы с сильным дождем, но каждый раз шхуна продвигалась вперед.

Все свободные члены команды спали перед долгими вахтами, ожидавшими их впереди, перед тем, как они легли, каждому выдали порцию горячего рома. Ветер поднялся перед самым наступлением темноты. Едва двигаясь на четырех узлах, шхуна повернула в пролив Гидни Пасс.

Оба берега круто падали вниз с высоты трех тысяч футов. Крадясь вперед, «Сасквиханна» добралась до Залива Креветок и там бросила якорь до утра.

Ночью шел сильный дождь. Вахтенный сменялся каждый час; Жан не хотел попасть в беду из-за заснувших часовых. Вся команда спала в одежде, готовая приступить к действиям при первом предупреждении, а сам Лабарж спал под перевернутой китобойной лодкой.

Но даже смертельно уставший, он долго не мог заснуть. Холодный ветер не проникал через теплые одеяла, и Жан был рад, что захватил их. Однажды он услышал тяжелый треск наверху горы, а потом шум скатывающихся вниз скал и деревьев. Затем последовал короткий стук камней, и опять воцарилась тишина. К утру воздух потеплел, и поднялся туман, закрыв такелаж шхуны паутиной струящихся клубов. Груз «Сасквиханны» стоил по меньшей мере восемьсот тысяч долларов, а цены на рынке поднялись, его стоимость возрастет раза в полтора.

Наверное, после этой мысли он заснул, потому что когда проснулся, обнаружил, что небо окрашивается в светло-желтый цвет, а перед ним стоит вахтенный с горячей, дымящейся чашкой черного кофе. Прежде чем солнце поднялось на полнеба, они они обогнули мыс Кэрли Пойнт и вошли в узкий канал, пролегающий вдоль острова Белл Айленд. Ширина фарватера здесь приблизительно на протяжении восьми миль менялась от трех десятых мили до мили. Судя по записям Жана, глубина была достаточной, а берега окружающих островов пологими, но поскольку видимость была небольшой, они не имели никакого представления, преследовали их или нет.

Шхуна скользила сквозь туман словно призрачный корабль на призрачном море. Жан поднимался на палубу, когда его позвал Коль. Перед «Сасквиханной» лежал открытый канал, но справа открывался еще один, чуть шире первого.

— Что думаешь, Барни?

Коль потер шею.

— Можно только догадываться.

Они вместе прошли на нос и посмотрели на открывавшийся перед ними вид. Оба канала были закрыты туманом. Один мог быть выходом, второй — западней, но который? Следовало решать немедленно, однако Жан медлил, надеясь увидеть какую-нибудь отметинку, какой-нибудь намек на то, какое направление выбрать.

— Что говорит книга? — Коль обратил внимание на черную книгу, к которой иногда обращался за справкой Лабарж.

— Ничего не говорит. Человек, который рассказывал мне об этом канале, не плавал по нему, только пересекал, когда за ним гнались индейцы-тинглиты. Он попробовал воду на вкус, и она оказалась соленой.

Он вдруг окаменел, подняв руку.

— Тихо! Я что-то слышал! Как будто что-то уронили на палубу!

Все прислушались, напряженно всматриваясь в туман и тишину. Коль схватил его за руку.

— Капитан... посмотри!

Это был кусок льда, который образуется у берегов, он плыл из канала, лежавшего впереди, двигаясь по невидимому и сильному течению.

— Переложи штурвал, Нобл, — сказал Жан. — Мы пойдем по другому каналу.

Вдруг из тумана послышался крик.

— Вижу парус! Прямо по курсу! — Слова звучали на русском.

Как один человек, команда шхуны бросилась поднимать паруса. Смена курса привела их в густой, полностью закрывающий видимость туман, и «Сасквиханна», словно серый призрак, стала набирать скорость, а за ними слышался возбужденный разговор на русском.

— Гэнт, Бойар, Турк! — Лабарж развернул троих матросов. — Ложитесь с винтовками на корме. Готовьтесь к стрельбе, но ни единого выстрела без моей команды, поняли?

Он повернулся к Колю.

— Как они смогли увидеть нас, прежде чем мы — их?

— У них был человек на мачте.

За ними раздался неожиданный выстрел пушки, и они услышали, как ядро легло где-то далеко в лесу.

— Обстреливают другой канал, — сказал Гэнт. — Они не видели, как мы повернули в этот.

Через полчаса, быстро скользя сквозь туман, они услышали далеко позади другой выстрел. Сторожевой корабль, очевидно, пошел по другому, более широкому каналу. Однако шхуна шла в неизвестное, и никто на борту не смог бы с уверенностью сказать, где они находятся.

Внезапно «Сасквиханна» выбралась из тумана и все увидели прямо впереди громаду скалы, вздымающейся в небо на более чем двести футов!

Коль счастливо воскликнул:

— Капитан! — он схватил руку Жана. — Мы спасены! Это Эддистоун Рок, и мы не более, чем в двадцати милях от пролива Ревилладжиджедо Ченнел! Я был здесь больше десятка раз!

Далеко за ними патрульный корабль «Лена» под командованием Алексея Бончарова, с бароном Зинновием на борту, медленно проходил незнакомый пролив. Бончаров, зная нрав своего пассажира и старшего по званию офицера, становился все более и более беспокойным. Они шли против течения, и он был уверен, что течение не было приливным.

— По-моему, — начал он осторожно, — в конце этого пролива протекает река. Не думаю, что они пошли этим путем.

— Я вам говорю, что слышал их! — Голос Зинновия был яростно холоден. Они прошли еще одну милю, две мили. Бончаров был основательно расстроен. Опыт научил его, что преследование браконьеров было абсолютно бесполезным; нужно было ждать, пока не появится возможность поймать их в открытом море, а не бросаться, очертя голову, в узкие проливы, которые изобиловали опасностями. Но кто он, чтобы советовать своему начальнику, офицеру Императорского флота?

Тем не менее, когда туман рассеялся, они увидели две реки, вытекающие в пролив, который заканчивался тупиком, и ни следа «Сасквиханны».

Барон Зинновий побелевшими от гнева глазами смотрел на проплывающие мимо берега и реки, затем резко повернулся, спустился в каюту и не появился на верхней палубе до самой Ситки.

В каюте он налил себе бокал коньяку. Американец опять убежал от него, и тем не менее, он гнал прочь мысли о своей неудаче, как гнал мысли о всех своих неудачах. Он твердо решил для себя одно: нельзя позволить вернуться в Санкт Петербург ни Ротчеву, ни его жене, если уж на то пошло. Он повертел бокал в руке, зная, что должен действовать быстро и решительно. Он хотел возвратиться в столицу богачом, хотел основать капитал. Санкт Петербург — самое хорошее место для человека, у которого есть много денег, но без денег там делать нечего, без денег ты ничтожество.

Взять Лабаржа: у него на борту, должно быть, целое состояние в мехах! Шхуна была хорошо известна в здешних водах; Лабарж, наверное, рассчитывал наторговать огромное количество пушнины, если завел ее так далеко на север. Вот если бы он смог захватить корабль со всем его грузом...

Поль Зинновий явился в этот мир в захолустном, уединенном поместье, у родителей он был единственным ребенком. С детства он видел, как надсмотрщики его отца выбивали из крестьян работу с помощью кнута, Зинновий научился делать то же самое.

Зинновий вспоминал свою мать — тихую женщину в черном, двадцать лет прожившую в страхе перед мужем, и точно так же начавшую бояться собственного сына, когда тот подрос. В школе он был единственным представителем знати и тиранил всех остальных, однако отличался живым умом и сообразительностью, всегда получая хорошие отметки. Позже, в университете оценки Поля стали даже лучше, но здесь он впервые почувствовал неудовлетворение. Он больше не был первым. Там учились люди богаче и сильнее его; многие студенты жили в более обширных поместьях, имели влиятельных покровителей.

Высокий, красивый и несколько холодный молодой человек, Зинновий отталкивал от себя людей, а не привлекал их, и скоро узнал, что его отец — тиран на своих землях — был лишь провинциальным представителем поместной знати и не имел никакого влияния в Санкт Петербурге.

Прекрасный моряк и отличный офицер, Зинновий быстро получил повышение только благодаря своим способностям. Несколько друзей снабжали его деньгами, но скоро были забыты, став для него бесполезными. Поль Зинновий никогда не слышал о Маккиавелли, но знаменитый итальянец не смог бы научить его ничему новому.

Он читал лишь таблицы орудийной стрельбы, карты, книги и документы, которые могли помочь ему продвинуться по службе. Он был яростно гордым, без крупицы совести или преданности, и если человеку даны такие качества, значит, этот человек не знает страха. Его первая дуэль в университете, где поединки обычно велись до первой капли крови, закончилась смертью. Он легко пронзил своего соперника, и с того дня его стали бояться. Вторая дуэль на пистолетах с пьяным артиллерийским офицером также закончилась смертью. После этого ему устроили «дуэль по заказу». Молодой журналист писал статьи с критикой в адрес Военно-морского флота, и один из старших офицеров в частной беседе сказал, что если бы Зинновий был преданным флоту офицером, он возмутился бы. Зинновий возмутился и убил человека, не знавшего доселе иного оружия, кроме пера, пока на дуэли ему не вручили пистолет.

Всегда есть мужчины, которые восхищаются умением обращаться с оружием, и всегда есть женщины, которых привлекает репутация дуэлянта, хотя они не задумываются над тем, что она означает. Поль Зинновий был нужен некоторым влиятельным лицам, поэтому получил повышение. Он аккуратно и тщательно одевался и хорошо танцевал.

Когда Зинновий дежурил по Морскому департаменту, в Крондштате произошел мятеж. Простой взрыв яростного возмущения со стороны матросов, терпевших слишком большие лишения, Зинновий воспринял как начало революции. Действуя с беспощадной скоростью, решительностью и жестокостью, он самолично убил предводителя восставших и расстрелял еще троих. Начальник Зинновия объявил ему благодарность, но в частной беседе сказал: «Очень эффективно, но слишком много крови».

В этот период все книги по логике и философии в Росии были забыты, и хотя позже состоялась реформа, она была такой нерешительной, что всерьез ее даже не обсуждали. Цензоры строго просматривали все материалы, появляющиеся в печати. Это был период удушающей тирании и бесприкословного повиновения, именно такая атмосфера способствовала развитию и росту Поля Зинновия.

Однако новый царь Александр Второй не одобрял ненужной жестокости, его политика была более либеральной, чем ожидала Россия. Барон Зинновий наказал кадета плетьми, и в результате чуть не лишился офицерского звания, но вмешались нужные люди, и вместо этого он был отправлен на Ситку. Если он хорошо проявит себя здесь, то вернется с почестями. Ему были даны и другие, строго секретные инструкции.

Эти инструкции имели отношение к миссии графа Ротчева и будущих планов на получение лицензии для новой компании. Граф должен был показать себя в Ситке беспомощным, а если помешать ему не удастся, графа следовало уничтожить, причем таким путем, при котором не была бы заметна рука барона.

Что же касается Жана Лабаржа, думал Зинновий, его время тоже подойдет. Сам по себе он не имел никакого значения за исключением того, что работал на пользу Ротчеву, и поэтому Зинновий ненавидел его.

Он допил коньяк. Лабарж от него ушел, и тут уж ничего не поделаешь, однако в Ситке можно сделать многое. Он должен, действовуя осторожно, попытаться выбить почву из-под ног у графа Ротчева, и оставить его без власти.

Любая власть должна быть подкреплена силой. Если у власти отнять силу, не останется ничего, кроме имени и репутации, да и той немного. Поль Зинновий решил, что знает способ...

Глава 21

В последующие годы Жан Лабарж трижды выводил «Сасквиханну» к северному побережье Америки, и только в третьем походе столкнулся со сторожевым кораблем. Каждый рейс был тщательно спланирован заранее, курс проложен только после кропотливого изучения и анализа всей информации с Аляски. В первых двух рейсах они держались внутренних проливов, в третий — шли открытым морем до широты первой торговой фактории.

Вопреки обычной практике, принятой среди торговцев, они шли только по ночам, в первые, рассветные часы дня или последние часы сумерек, а днем отлеживались в крохотных, никому не ведомых заливах. Несмотря на все предосторожности, Жан опасался, что во многих деревнях были шпионы Зинновия, он догадывался об их присутствии.

Когда рейс заканчивался, он расплачивался с командой, причем каждый получал премию в зависимости от размера груза и той цены, которую он приносил на рынке. О Ротчеве или Елене новостей не было, хотя его матросы на берегу в портах захода собирали любые крупицы информации, и получали за это дополнительную премию.

Ходил слух, что граф еще в Ситке, но Жан ему не поверил. В последнем рейсе он купил золото у индейцев-скаютов.

После первого рейса в Ситку, он написал длинное посьмо Робу Уокеру, и через несколько месяцев получил очень серьезный ответ, в котором, в частности, говорилось:

«Твое письмо лежит передо мной, и если бы ты взглянул на него, ты бы увидел, что абзацы, касающиеся Русской Америки, которую ты называешь Аляской, подчеркнуты красными чернилами. Ты был бы еще более удивлен, если бы узнал, что тебя очень часто цитируют в кулуарах и конгресса, и сената. Ты рассказал мне очень многое о богатствах и территории Аляски, и о ее схожести с Сибирью. Нигде Соединенные Штаты не были так к проблемам Старого Света, как здесь, и пока Россия присутствует на Американском континете, над нами висит угроза. Я знаю... два наших правительства сейчас дружны, и надеюсь, что эта дружба будет продолжаться, но если вдруг отношения резко ухудшатся, в наших интересах, чтобы у русских не было опоры на Американском континенте. Жан, нам нужна Аляска!»

Март подходил к концу, когда Жан в отлично скроенном темно-сером костюме, зашел пообедать в ресторан Уинна Брэнча. Часть полудня и большую часть вечера он провел в офисе перестроенного склада, планируя новое путешествие на северо-западную оконечность континента. У Брэнча был большой салон на углу улицы Вашингтон и Монтгомери-стрит, меблированный со вкусом и элегантно. Почти сразу после открытия в нем стали собираться богатые и влиятельные люди Сан-Франциско. Вмещавший четыреста пятьдесят человек, ресторан был практически всегда полон.

Остановившись при входе, Жан обвел глазами толпу, ища знакомые лица. Его собственный столик, зарезервированный за ним по вечерам, был пуст. Капитан Хатчинс еще не пришел.

Недалеко от его столика сидели Ройл Вебер и Чарльз Люан. Жан был уверен, что Дюан по крайней мере покрывал тех, кто поджег склад, а возможно, и сам подстрекал к поджогу или был посредником между заказчиком и исполнителями.

Он направился к своему столику, но Ройл возгласом остановил его и пригласил присоединиться к ним. Поколебавшись, Лабарж внезапно вспомнил, что Вебер был агентом Ситки, и подошел к ним.

— Вы что-то хотели от меня?

Вебер при его тоне покраснел.

— Послушайте, Лабарж, у меня для вас новости.

— Какие новости?

— Садитесь, поговорим.

— Я постою или вы можете зайти ко мне в офис. Я не сяду, потому что мне не нравится ваша компания.

Дюан побледнел, затем начал было подниматься, но Вебер положил на его руку ладонь. — Забудьте, Чарли. Лабарж шутит.

Дюан с явной ненавистью смотрел на Лабаржа.

Он не шутит, — сказал он, — и мне не понравились ни его слова, ни тон, которым они были произнесены.

— С вашими связями, Дюан, вы давно должны были привыкнуть и к словам, и к тону.

Дюану отчаянно хотелось встать и двинуть Лабаржу в лицо, но память о том, что произошло с Бартом Фрилом и Янки Салливаном, была еще свежа. Он сам видел конец драки с Салливаном и знал, что ему не под силу связываться с Лабаржем.

Он пожал плечами.

— Веселитесь, если вам так нравится.

Лабарж повернулся к Веберу.

— Что бы это ни было, я выслушаю, только давайте побыстрее.

— Вам будет интересно услышать, что графа Ротчева срочно отозвали обратно в Санкт Перербург, и он выразил пожелание доплыть до Сибири на «Сасквиханне» вместе с вами.

— Письмо подписано Ротчевым?

— Да. Он хочет, чтобы вы привезли еще один груз пшеницы в Ситку, и тогда вам будет позволено взять обратный груз пушнины.

— Я подумаю.

Жан Лабарж подошел к своему столику и упал в кресло лицом к комнате. Это вполне могло оказаться западней, средством заманиьт его в Аляскинские воды, где «Сасквиханну» могли спокойно арестовать. С другой стороны, русским меньше всего нужен скандал на дальних берегах Аляски. Если подпись на запросе графа Ротчева была подлинной, он согласится. Граф явно не полагался ни на единый корабль под командованием барона Зинновия... Груз пшеницы принесет в Ситке хорошие деньги, а закупив на севере меха, он мог получить достаточно крупную прибыль... и он снова увидит Елену!

Или нет? Вебер ничего не сказал о княгине. Она могла опередить Ротчева и отправиться в Санкт Перербург раньше. Жан пожевал нижнюю губу, раздумывая над ситуацией... но у него нет причин отказываться... он едет.

Ситка нежилась в теплом утреннем солнце, когда Жан Лабарж прошел по проходу в бревенчатом складе. Многое изменилось. Оборудование износилось, одежда на людях — тоже, и было очевидно, что с родины приходит мало кораблей.

Вахтенным офицером был Данкан Поуп, и Коль вместе с Жаном сошел на берег. На улицах многие слонялись без дела. Большинство были крутые «промышленники», те же самые люди, которые зверствовали над местными и дрались с индейцами-тлингитами. Много было бывших заключенных, преступников, пригнанных из Сибири; другие приехали на Аляску с разных концов света.

Оставив Коля в городе, Жан стал подниматься к губернаторскомузамку один. По обеим сторонам улицы выстроились лотки торговцев, индеанки с интересом поглядывали на него, а одна даже наклонила голову, словно кивая. Лабарж ответил на приветствие, если это действительно было приветствием.

Перед ним стоял замок Баранова. При мысли о том, что он может увидеть Елену, его сердце забилось. Он дурак, что вообще думает о ней, но факт оставался фактом: он не мог не думать ни о ком другом. И пока жив Ротчев, она не сделает ни единого движения, чтобы приблизиться к нему, да и ему не позволит.

Дверь открылась, как только он ступил на крыльцо, и слуга поклонился.

— Капитан Лабарж? Граф Ротчев ждет вас!

С клотящимся сердцем пройдя через фойе, Жан вошел в дверь и увидел, что Ротчев с протянутой рукой поднимается из-за письменного стола. Он выглядел постаревшим и более усталым.

— Мой друг! Мой дорогой друг! — Его искренность была очевидной. — Капитан, было время, когда я не ожидал увидеть вас опять, но это хорошо, что мы встретились! Поверьте мне, это хорошо!

Тепло приветствия затронуло в его душе ответную нотку, и Жан вдруг понял, что любит этого прекрасного старика с лицом ученого и всегда готовой вспыхнуть в глазах улыбкой.

— Я рад вернуться сюда, — сказал он просто.

— Вы привезли пшеницу?

— Да, и кое-что другое тоже. — Он в нерешительности помолчал. — Как поживает княгиня? Она здорова?

— Ждет не дождется, чтобы увидеть вас. Ты присоединишься к нам, дорогая?

Елена быстро повернулась от стола, где готовила чай, и он заметил, как прервалось ее дыхание, как быстро поднялась грудь и как мило и радостно она улыбнулась.

За чаем Ротчев все объяснил. Директором компании — или номинальным директором — был Зинновий. Послания Ротчева в столицу были перехвачены, и хотя к ним отнеслись с вежливым уважением, стало ясно, что отчет арестовали. Его требования на проезд в Россию отклоняли, объясняя все отсутствием кораблей.

— Я уверен, что единственная причина, по которой нас оставили в живых — страх наказания. Но, — он улыбнулся, — поверьте, наша радость по поводу вашего приезда относится именно к вам, а не к вашему кораблю, мы все счастливы снова видеть вас. Мы скучали, нам не хватало свежих лиц. Даже прелести Ситки стали надоедать из-за отсутствия новых впечатлений. — Граф стал объяснять, что после того, как Зинновию не удалось поймать Лабаржа, барон вернулся в Ситку и начал активно заниматься перестройкой жизни в колонии. Вначале это выглядело как желание увеличить действенность сторожевых кораблей, но скоро оказалось, что из замка стали исчезать верные люди, а их заменяли ставленники Зинновия. Письма из Санкт Перербурга убедили Рудакова, что здесь всем правит Зинновий и что бы ни написал граф Ротчев в своем отчете, все будет отвергнуто. Ротчев с женой были, по-существу, арестантантами и все корабли, входящие или выходящие из Ситки, проверялись представителями Зинновия. Вначале все делалось исподтишка. Зинновий либо избегал их, либо был излишне вежлив, но скоро устроил все так, что стал единоличным правителем.

— А как же жители Ситки?

— Большинство из них запугано, тем не менее, Зинновия они ненавидят. Сейчас, по-моему, барон беспокоится. Когда пришли приказы, отзывающие меня в Санкт Петерберг, он стал дружелюбным и чрезвычайно вежливым.

— Он знает, что я здесь?

— Он был разъярен... но даже он рад получить пшеницу в это время года, и я сказал ему, что не доверюсь ни одному кораблю, который находится в гавани Ситки.

Позже Ротчев вернулся за свой письменный стол и оставил их одних. Когда дверь закрылась, они долго стояли, глядя друг другу в глаза.

— Жан, Жан, — сказала Елена наконец, — ты не имеешь понятия, как мы скучали о вас!

— Мы?

— Александр тоже. Иногда мы думали о вас, как о нашем единственном друге. Вы не имеете понятия, что означает иметь кого-то, кто придет на помощь, если его позовут. Александр несколько раз так и сказал. Он... он не так молод, и не смог бы выдержать некоторые неудобства, связанные с путешествием в открытой лодке. Если бы не это, мы могли бы попытаться.

— Он плохо с вами обращался? Я имею в виде Зинновия?

— Он не осмелился. По крайней мере, пока не осмелился бы. Но подождите, пока вы с ним встретитесь. Он ведь изменился.

— Изменился?

— Возможно, снашивается внешняя сторона, но он стал более жестоким. Он не такой официальный, как был прежде, не такой аккуратный. Он много пьет, и ходит в «деревню» слишком часто, чтобы это приносило ему пользу. Как-нибудь ночью кто-нибудь его убьет. За последний месяц он ни с того, ни с сего застрелил одного индейца, а нескольких жестоко выпорол.

— Как насчет вас? Зинновий позволит вам уехать?

— Александр считает, что он не посмеет меня тронуть, но жаль, что я не разделяю его уверенности.

В комнате загустели тени, и Лабарж забеспокоился. Он подбирал команду не только за морские навыки, но и за умение драться; если они встретятся с людьми Зинновия, может разразиться беда.

— Я не могу остаться, сказал он, но даже не сделал попытки подняться. — Что будет, когда вы вернетесь в Россию?

— Мы не имеем понятия, что ждет нас в Санкт Петербурге. Александр полагает, что здесь можно сделать многое, но это потребует от человека особых качеств.

— И я никогда не увижу вас снова.

Она рассеянно коснулась чашки пальцами.

— Нет... если только вы не приедете в Санкт Петерберг.

Он рассмеялся.

— И что же я там буду делать? Я не придворный. Хотя, — он улыбнулся, — один американский моряк там хорщо пристроился — тот, которого звали Джонс.

— Джон Поль Джонс? По-моему, он лучше управлялся с кораблем, чем с императрицей. — Она повернулась к нему лицом. — Вы никогда не говорили о себе. Какой была ваша мать?

— Как можно ответить на такой вопрос? Она была маленькой женщиной с большими карими глазами. Она обычно брала меня с собой в болота и учила целебным свойствам трав. По-моему, она происходила из хорошей семьи, в свое время вполне обеспеченной. Она рассказывала мне о доме, в котором они жили: когда-то он был очень красивым, но потом постепенно обветшал.

Он помолчал.

— Она была уверена, что я стану большим человеком, и все твердила, что неважно, где начал человек свой путь, важно, куда он пришел. Она полагала, что болота были хорошим местом для начала. Может быть, она была права?

— А вы? Что хотелось вам, Жан?

— У вас есть муж, человек, которого я уважаю.

Она отбросила тему как несущественную.

— Я не это имела в виду. Но должно же быть что-то, чего желали добиться вы, чего вам очень хотелось?

— Наверное, есть. Раньше это было богатство, но больше оно меня не привлекает. Когда я впервые узнал об Аляске, я почувствовал, что это новая страна, богатая страна, где можно разбогатеть сразу. Однако потом я много думал, к тому же у меня есть друг, Роб Уокер, открывший мне глаза. Конечно, я хочу разбогатеть, но думаю о Томасе Джефферсоне. Мне хочется видеть Аляску частью Соединенных Штатов.

— Почему?

— Я слышал, как люди проклинают ее. Я слышал, как они говорили о волках, о морозе, о северном сиянии, но это не важно. Я хочу получить ее для своей страны, потому что в один прекрасный день она может понадобится ей.

В комнате стало совсем темно, а город превратился в бархатную черноту, где, как на небе, поблескивали множество огоньков. Внизу, в гавани, причальные огни кидали стрелы света в темную воду.

— Что теперь будет с вами, Жан?

— Что я хочу, я могу добыть вот этим. — Он поднял руки. — Там, где есть мех, я отхвачу себе кусочек, а где есть золото, то достанется и мне. Но этого недостаточно, все больше и больше мне хочется сделать что-нибудь достойное, то, что делает Роб.

— Расскажите мне о нем.

— Он маленький человек, то есть маленький ростом, как моя мать. Вряд ли он весит больше сотни фунтов. Но это единственное, что есть в нем маленького. По-моему, он сделает все для своей страны, он знает, как созывать людей, чтобы они работали вместе, как использовать их честолюбие, их зависть, алчность и даже ненависть. Смешно... Я помню его в основном как маленького, стеснительного мальчика, а сейчас — только подумать! — он стал большим человеком.

Вошел слуга и зажег лампы. Когда он вышел, она опять повернулась к нему.

— Вы можете получить все, чего Желаете, Жан. Странно, наверное, но Александр тоже хочет помочь вам. Мы должны поговорить с ним об этом.

— А что будет с нами?

Она положила руку на его рукав.

— Вы не должны об этом спрашивать, и не должны об этом думать. Для нас в будущем нет ничего, и ничего быть не может, если только... — она посмотрела ему в глаза, — если только не говорить, что я люблю вас.

Дверь открылась, и в комнату вошел Ротчев.

— Извините, капитан, если я заставил вас ждать. Вам следует возвратиться на судно.

Глава 22

Он шел через зал, когда дверь открылась, и в ней появился Поль Зинновий. Лабаржу достаточно было только одного взгляда, чтобы увидеть, что сказанное Еленой — правда. Зинновий сильно изменился. Теперь вокруг него был ореол хмурой жестокости. Мало что осталось и от былой безукоризненности формы. Китель был расстегнут, воротник распахнут. В одной руке он держал за горлышко бутылку, в другой — полупустой стакан, однако он не был пьян. С тех пор, как Жан видел его в последний раз, барон растолстел. На лице появились красные прожилки, а само лицо казалось тяжелее.

— Итак? Наш купчишка приплыл, чтобы подобрать крошки с русского стола? Наслаждайтесь ими, капитан, пока можете. Ручаюсь, что это долго не продлится.

— Возможно.

— Стало быть, забираете нашего Ротчева в Россию? И думаете, что таким образом покончите с Зинновием? — Он засмеялся. — Вам придется подумать дважды, друг мой. У меня здесь есть власть. У меня склад набит пушниной, у меня богатство. Думаете, я собираюсь легко терять все свое достояние плюс то, что оно будет означать для меня в Санкт Перербурге, ради одного человека? Или дюжины людей?

Жану не терпелось уйти, но барон словно околдовал его. Это была редкая возможность увидеть своего врага в открытую.

— Граф Ротчев — хороший человек, — коротко ответил он, — и очень близок к царю.

Зинновий улыбнулся.

— И теперь тоже? Сколь долго может длиться влияние и власть человека, когда он вдали от столицы? — Он потер два пальца. — Видите? У меня будет это. У золота очень красноречивый язык, понятный и при дворе, и в доме крестьянина. Очень многие люди стоят между царем и отдаваемыми им приказами. Что же касается Ротчева, — он пожал плечами, — если он вернется, то может стать опасен, и в таком случае...

Жан подскочил к Зинновию.

— На вашем месте, я бы этого не говорил.

В глазах Зинновия засветилось циничное удовлетворение.

— Вот оно как? О, не волнуйтесь, мой американский друг, я не произнесу ничего обидного ни для вас, ни для княгини. Но мне интересен сам факт, что вы готовы за нее драться. Рыцарство и все такое прочее. — Он слегка прищурился. — Мне интересно, что вы вообще способны драться. Вы всегда казались мне более приспособленным к бегству.

Жан резко повернулся и зашагал к двери. Здесь он ничего не достигнет, а его ждет корабль, который надо готовить к выходу в море. Перед ним лежал джолгий рейс, и ни Берингово море, ни Северная чась Тихого океана, не отличалась хорошим нравом. Он вышел и закрыл за собой дверь, чувствуя на себе глаза Зинновия.

На улице царила абсолютная темнота. Большинство фонарей в городе потушили. Жан Лабарж постоял наверху деревянной лестницы и посмотрел вниз, отнюдь не наслаждаясь предвкушением спуска в темноту. Не разглядел ли он огонек у последних ступеней?

Жан начал спускаться, когда тихий голос прознес:

— Капитан, подождите!

Он отошел в сторону, обернулся и увидел девушку, закрытую шалью.

— Это я, Дуня! Вам нельзя идти этой дорогой, по лестнице! Там, внизу, вас ждут русские моряки! Они хотят убить вас!

— Сколько их?

— Девять, возможно, десять. Я не знаю.

— А мои люди?

— Они все у шлюпки.

— Есть другая дорога? Где нас не смогут увидеть?

Она схватила его за рукав.

— Пойдемте! — Она быстро свела его вниз мимо бараков и дубильной мастерской, к углу склада. Здесь они скорчились в темноте, прислушиваясь к ночным звукам.

Было очень темно и очень тихо. Вода была серой с накипью белой пены у скал. Оттуда, где стояли Жан с Дуней, хорошо просматривался весь причал, и они ясно различали шлюпку с «Сасквиханны».

Теперь, когда они добрались до порта, девушка ждала его решения. Над ними высилось деревянное здание, и, оглянувшись, он увидел замок, вырисовывающийся на фоне неба. Несколько русских, становясь все нетерпеливее, будут ждать у спуска с лестницы, а несколько человек на всякий случай останутся на складе, чтобы наблюдать за шлюпкой. Но они не будут слишком бдительны, потому что основные события должны были развернуться у замка. Они будут прислушиваться к звукам с улицы.

Рассуждая таким образом, Жан пристально смотрел на шлюпку и увидел, как там двинулся человек. Рискуя многим, он тихо позвал. В шлюпке сидели Бен Турк и Гэнт. Оба знали зов гагары, и он попытался его воспроизвести. Человек в шлюпке привстал и прислушался. Жан крикнул еще раз, ему почудилось, что в шлюпке кто-то зашевелился. На секунду на весле блеснул лунный свет.

Он вдруг понял, что все это время держал Дуню за руку.

— Что будет с вами? — прошептал он. — С вами ничего не случится?

— Я знаю тут каждую тропинку.

— Вы уверены?

— Я здесь играла ребенком.

— Ваш отец должен был послать кого-нибудь другого. Вам нельзя в такой час находится в таком месте.

— Меня никто не посылал. Я... я просто пришла.

Он взял ее за плечи и мягко сжал.

— Спасибо... спасибо, Дуня. Но вам не следовало этого делать, вы слышите?

— Да.

Вдруг она поднялась на цыпочки и страстно поцеловала в губы, затем метнулась под его рукой и исчезла в ночи. Он некоторое время стоял, глядя ей вслед, затем понял, что в такой темноте и незнакомой обстановке бежать за ней бесполезно.

Шлюпка медленно приближалась, дрейфуя темной тенью на серой воде. Весла остановились и шлюпка подплывала с единственным звуком рассекаемой воды.

— Капитан? — тихо позвал Гэнт.

— Я здесь.

В этот момент где-то вдалеке раздался выстрел.

Жан Лабарж уже ступил к кромке воды, но остановился, прислушиваясь к малейшим звукам ночи. Где-то вдалеке койот пропел свою песню, жалуясь широкому, черному небу на несчастную судьбу. Плеснула вода, закапала с весел, а затем из замка прозвучал слабый женский крик.

— Ждите здесь, — приказал он Гэнту.

Развернувшись, он рванулся в темноту. Как ему удалось найти дорогу в лабиринте домов, для него осталось загадкой, но неожиданно для себя он снова оказался на Холме и, когда вошел в дверь, увидел, что граф Ротчев лежит на ковре, а из раны на боку течет кровь. Елена стояла возле него на коленях, в комнате суетились двое слуг.

Жан бросился к ним. Он был знаком с ранами не по наслышке, и теперь работал быстро. Остановив кровь и послав одного из слуг за врачом, он встал.

Дверь в покои Зинновия открылась, и вышел барон, глядя на раненого. Лицо его было бесстрастным, тем не менее в глазах сверкал огонек удовлетворения.

— Кажется, вы потеряли пассажира, капитан. Он может поправиться, но это потебует времени... долгого времени. — Он взглянул на Елену, потом на Жана. — А пока вы должны остаться здесь.

— Вы его застрели! Вы! — Лицо Елены побелело, глаза казались огромными. — Я добьюсь того, что вас за это расстреляют! Вы!.. Вы!..

— Естественно, у вас истерика, — Зинновий подтянулся. — И конечно, я отбрасываю обвинения. Несомненно, стрелял какой-нибудь индеец колюш, принявший графа за меня. — Он снова улыбнулся. — Я прощаю вас, княгиня, и уверяю, что будет сделано все возможное, повторяю, все возможное, чтобы граф выздоровел как можно скорее. Конечно, — он задумчиво поджал губы, — на это могут протребоваться месяцы и месяцы.

Повернувшись к Жану, он добавил:

— И конечно, Лабарж, нам не нужна здесь ваша шхуна. Совсем не нужна. Вы можете оставаться в Ситке до полуночи следующего дня. Если вы будете находиться в русских территориальных водах в течение четырех суток, я потоплю вас.

Когда он отошел, Ротчев открыл глаза. Граф бросил быстрый взгляд на Зинновия, чтобы убедиться, что тот не слышит, и прошептал:

— Берите ее и бегите. — Глаза его лихорадочно сверкали. — Отвезите ее к царю, моему другу. Я не могу идти... а он не станет слушать никого другого. Вы должны взять ее, капитан... и должны бежать как можно быстрее... прежде чем они поймут.

— Но!..

Протест Елены не был услышан. Голос графа стал тверже, глаза яснее.

— Твои вещи уже на борту шхуны, также как и мои. Идите, быстро!

— Оставить тебя? — запротестовала она. — Оставить тебя раненым? Возможно...

— Возможно, умирающим? Нет, я не умру, но если ты не уедешь, могут убить нас обоих. Мы знаем, что он готов на все... потому что это Поль. Я не смогу этого доказать, но это был он. Если ты убежишь, я буду в безопасности. Если останешься здесь... Если ты окажешься в столице, в безопасности рядом с царем... тогда он не осмелится ничего сделать из-за страха наказания. Ты — единственный шанс на наше спасение.

— Он прав, — сказал ей Жан. — И если мы отправляемя, то только сейчас, пока не догадался Зинновий.

Он провел ее, все еще слабо протестующую, к двери. Вдруг она повеонулась, подбежала к Ротчеву и упала рядом с ним на колени. Секунду она стояла так, затем поднялась и быстро направилась к двери. Когда они, торопясь, вышли на террасу, ко входу в замок подъехали слуга с доктором. Не теряя времени, Жан отвел Елену на тропинку, по которой уже дважды пробирася этой ночью.

Коль помог ей взойти на борт и прошептал Жану:

— Зинновий на «Лене». Что бы это могло означать?

— Груз в порту?

— В порту. А мы приняли на борт пушнину. Последний лихтер отошел час назад.

— Хорошо. Если только нам удастся погрузиться и выйти в открытое море. Как можно тише.

Его рукава коснулся Бен Турк.

— У нас соседи, капитан. Посмотри!

Паруса «Лены» на мгновение стали белыми на фоне ночи в тот момент, как от них отразился береговой свет. Зинновий выводил патрульный корабль в море, и не нужно было быть ясновидящим, чтобы догадаться о причине. Темная вода поглотит все улики того, что произошло с «Сасквиханной»; здесь, в гавани было слишком много свидетелей. Зинновий, несомненно, собирался потопить «Сасквиханну» и таким образом раз и навсегда покончить с проблемой, которую представлял для него Лабарж. Однако он не догадывался, что они отплывают так рано и что Елена находится на борту.

На склонах гор шевелился ветер, а по широкому небу проплывали облака. Причальные огни напоминали золотые кинжалы, направленные в темную воду. Сторожевое судно направилось по Среднему проливу между Поворотом и островом Каткен, однако полночь наступила совсем недавно, а шхуна уже двигалась.

— Он может сидеть и ждать, пока мы не появимся, — с несчастным выражением лица сказал Коль, — а когда выйдем в море и окажемся достаточно далеко от города чтобы там не услышали орудийные выстрелы, он нас потопит.

Жан Лабарж пока не думал о Зинновии: всему свое время. Сейчас он думал о канале, ведущем к северу, мимо индейских поселений и Ченнел Роке, где «Сасквиханна» стояла на якоре в свой первый рейс. Один из неуклюжих русских кораблей, лежащих в гавани, перекрыл этот путь. Зинновий спланировал хитро, должно быть, заранее: он перекрыл все выходы из гавани, за исключением того, через который ушла «Лена».

— Продолжай двигаться, — сказал он Колю. — Держи курс на выход мимо Алеутских островов, а затем, в последнюю минуту направлялйся в тот выход мимо русского корабля.

Канал, где стоял русский барк, был не более полутораста ярдов шириной, к тому же, побережье острова Японского изобиловало подводными скалами, но между этими скалами и русским кораблем оставалось некоторое пространство... очень узкое.

— У нас ничего не выйдет, — запротестовал Коль. — Дурацкая затея — там пройти.

— Делай, что я тебе говорю.

Ветер с гор набирал силу, паруса наполнились, и Коль прошел на мостик и взял штурвал у Нобла. Он неотрывно наблюдал за подходом к проливу мимо острова Алеутского. Несколько русских прогуливались по палубе стоящего корабля. В то время как Коль прикидывал расстояние, на его лбу появилась испарина. Проход был узким, слишком узким. Он яростно выругался, затем выпятил подбородок, крутанул штурвал и направил нос шхуны на русское судно.

Прошло несколько секунд прежде чем русские моряки поняли, что происходит. Один вдруг хрипло закричал на них и побежал на корму, размахивая руками и не отрывая глаз от шхуны, которая, казалось, хотела протаранить их.

— Так держать!

Лабарж отошел от поручня и, положив свои огромные руки на бедра, стал наблюдать за сужающимся проходом. Коль молча смотрел на него. По виду этого человека, нельзя было догадаться, что он сейчас ставит на карту свой корабль, жизни матросов и, по меньшей мере, рискует получить срок в русской тюрьме. Коль не мог знать, что во рту у Лабаржа так пересохло, что он не мог глотать, а сердце бешено стучало. Если бы он разворошил муравейник, движения и суматохи было бы значительно меньше, чем сейчас на борту русского судна. Люди кричали и размахивали руками, чтобы предупредить его, но «Сасквиханна» упрямо шла вперед.

— Гэнт! Бойар! Бегите с винтовками на нос и стойте там. Если кто-нибудь на барке коснется штурвала, убейте его на месте!

Наступал самый опасный момент. Если бы кто-нибудь переложил штурвал русского корабля, он мог бы полностью перекрыть канал и тогда столкновение стало бы неизбежным.

Расстояние сокращалось. Сто ярдов... семьдесят... пятьдесят! Человек, стоявший у фальшборта неожиданно побежал к носу, нырнул в черную воду и торопливо поплыл к берегу. Начали открываться люки, свет из них разливался по палубе, и в них появлялись кричащие люди, большинство которых смотрело в сторону моря.

Глаза Коля были прикованы к сужающемуся проходу.

— Капитан! — взмолился он.

Время, похоже, остановилось, когда шхуна приближалась к русскому барку. Сорок пять... сорок...

— Лево руля! — закричал Лабарж. Его горло настолько пересохло, что казалось, он задыхался. — Круче влево! Круче!

Коль вертел штурвал, к нему на помощь подскочил Бен Турк. Жан стоял, расставив ноги, наблюдая, как поворачивается нос шхуны. Он рисковал, наверное, слишком рисковал. Но Жан знал свой корабль, и «Сасквиханна» чутко слушалась руля, слушалась так, словно понимала, чего хочет ее хозяин. Нос стал разворачиваться быстрее. Жан жевал спичку и смотрел вперед на канал.

Тридцать ярдов... двадцать пять... двадцать... пятнадцать. Шхуна теперь шла вперед, но по инерции все еще разворачивалась кормой. Она... она пройдет! Вдруг неожиданный порыв ветра попал в паруса, и шхуна стала набирать скорость, проскользнув мимо кормы стоящего корабля меньше чем в десяти футах.

Рядом с левым бортом лежали подводные скалы, но «Сасквиханна» прошла мимо и гордо подняла бушприт навстречу открытому морю.

— Поднять паруса! — прокричал команду Лабарж, а потом прошел вперед, чтобы остаться одному, чтобы никто не видел, как трясутся у него руки. В тот момент он рисковал всем. Если бы чуть-чуть ослаб ветер, если бы шхуна не послушалась руля... но она прошла через испытание, как лучшая из лучших.

Через секунду он повернулся и возвратился на корму. Опасность еще не миновала. Если Зинновий узнает, что они отплыли сразу же за ним и проскользнули через заграждения, он может взять курс на север и обогнуть остров Японский, чтобы перерезать им путь. Только пока царила ночь, у них оставался шанс бежать.

— Барни, — Лабарж остановился рядом с Колем, который передал штурвал Ларсену, — ты говорил, что как-то вел корабль через пролив Нева.

Коль до сих пор не мог прийти в себя от потрясеня, вызванного почти неминуемым столкновением.

— Но это же было днем! — запротестовал он.

Жан усмехнулся ему в ответ.

— В следующий раз, когда будешь ошиваться на Торговой бирже, можешь похвалиться, что ты единственный, кто провел корабль через пролив Нева ночью!

Глава 23

Елена, завернувшись в темный плащ, вернулась на палубу. Она видела большую часть операции по спасению «Сасквиханны» из плена, а теперь смотрела, как работает команда. Она поняла, что в успехе шхуны был вклад каждого. Сейчас корабль несся под всеми парусами, подгоняемый хорошим ветром, а команда стояла настороже, готовая к любым неожиданностям.

— Пролив Нева, — терпеливо объяснял Коль, — это четыре мили чистого ада днем. Канал Уайтстоун, может быть, ярдов сорока шириной, а может быть, и меньше. Днем все опасные места можно увидеть: на подводных камнях много водорослей. А ночью ничего увидеть невозможно.

Лабарж знал, что первым побуждением Коля, когда кораблю угрожает опасность, — было обождать, уменьшить риск. Вторым побуждением было взвесить шансы, и, если ситуация позволяла, — рисковать.

— А если нам удастся пройти? Что тогда? — спросила Елена.

— Пойдем через пролив Перил в конце острова, затем по одному из каналов направимся на север.

— Одну штуку я могу про тебя сказать точно, — проворчал Коль. — Храбрости тебе не занимать.

— А еще у меня есть отличный корабль и отличная команда, — добавил Лабарж.

Вместе с Еленой они прошли на шкафут, где, разбиваясь о планшир, долетали мелкие брызки океана и оставляли на губах соленый привкус. Они молчали, слушая, как рассекает воду форштевень, как жалобно свистит ветер в такелаже, чувствуя, как напрягается шхуна, преодолевая сопротивление океана. Это были звуки моря, те звуки, которые мужчина вспоминает, лежа ночью без сна на берегу, и слышит в своей крови, чувствует глубоко у себя в подсознании, эти звуки на протяжении последних тысячетий звали человека в море. Ветер, шепчущий в такелаже, дул через ледяные степи и холодные арктические равнины, через пустые, одинокие, неизведанные моря, лежавшие, поблескивая серым цветом, под серым небом.

Никто из них не мог не осознавать, что если все пойдет хорошо, они будут вместе несколько месяцев. Теперь, впервые они определенно поняли, что им суждено проделать вдвоем длинное путешествие. Когда их глаза привыкли к темноте, они увидели белые шапки пены на темных, похожих на стекло, волнах и далекие, неизведанные берега, отвесно поднимавшиеся прямо из моря.

— Ты казался очень спокойным.

— Я не был спокойным, — признался Жан. — Я был испуган.

— Я должна рассказать эту историю моему дяде. Он будет в восторге. — Она сменила тему. — Пролив Нева... он очень опасный?

— Ты когда-нибудь ходила в незнакомом доме по темному залу, где в беспорядке расставлены стулья? Наш проход через пролив будет очень похож.

— Ты оставляешь его помощнику?

— Да... он в два раза лучший моряк, чем я. И пусть тебя не смущает то, что я проделал там, в порту: я ставил на неожиданность, на то, что они подумают, будто я не способен на такой риск. К тому же, у меня хороший корабль и хорошая команда, я знал, что они готовы ко всему. Но для каждодневного плавания Коль куда лучший моряк, чем я.

Они молча глядели на воду. Елена понимала, что Зинновий зашел слишком далеко, что отступать ему некуда. Хотя доказать, что именно он стрелял в Ротчева, невозможно, тем не менее, если эту историю услышит царь, дальнейшая карьера Зинновия окажется под угрозой либо его вообще уволят с государственной службы. Всегда легче объяснить исчезновение, чем избежать последствий преступления, у которого есть свидетели. Однако чем дольше Зинновий будет преследовать шхуну, тем больше шансов выжить у Ротчева, не опасаясь вмешательства врагов. И граф обязательно должен связаться с Басхом. У купца было столько же крепких ребят, сколько у самого Зинновия, он не станет колебаться, если потребуется пустить их в дело.

Еще долго после того, как Елена спустилась вниз, Жан оставался на палубе. Он прошел вперед, где впередсмотрящим на носу стоял Бойар.

— Тебе переходилось пересекать Сибирь, Бойар? Сколько времени нам на это потребуется?

— Кто знает? Может быть, три месяца. А может три года. Это долгое путешествие: почти шесть тысяч миль, а дороги плохие, тройки отвратительные, а люди либо равнодушные, либо преступники.

Три месяца... Вряд ли им придется надеяться на меньшее время, даже если Елена племянница царя. Для того, чтобы обеспечить сопровождение, им придется прибегнуть к помощи людей, которых они стараются избежать. Центральная контора Русской Американской компании располагалась в Сибири, многие государственные чиновники находились на откупе у компании.

Берега незаметно проскальзывали в темноте. У него было странное, волшебное чувство, когда он плыл этими каналами, незанесенными на карты и в большинстве своем неизведанными. Сколько человек, неизвестных потомкам, уже потеряли здесь жизнь? Здесь плавал капитан Кук, а до него — испанцы, русские корабли. Первые русские, пришедшие на эти острова, исчезли. В тинглитских деревнях ходила история, что вождь, одетый в медвежью шкуру, заманил их в лес, где их ждала засада. Вторая лодка, посланная с корабля на берег, чтобы узнать, что стало с первой, исчезла точно так же. Корабль ждал очень долго, затем ушел. Но к этим берегам ветрами и течением приносило китайские и японские рыболовные лодки, и часть людей, наверняка выжила. Какую странную жизнь они должны были вести, зная, что никогда не попадут на родину?

— Впереди начало пролива, капитан.

— Иди на корму и доложи мистеру Колю. Я останусь на вахте.

Он чувствовал запах сосен на ветру, услышал, как что-то упало в воду. За его спиной команда спускала паруса. Скала, обозначающая вход в пролив, четко обозначилась слева. Справа на подводных камням зло пенились волны.

Подошел Коль и сплюнул за борт.

— Слава Богу, пролив достаточно глубокий. Четыре фатома в самой узкой части, дальше — глубже.

Узкий канал Уайтстоун Нэрроуз закрылся за ними, как челюсти капкана. Теперь, когда они приблизились к лесу, стало прохладнее. Они слышали бормотанье ветра в вершинах сосен, однако «Сасквиханна» уверенно продвигалась вперед. Перед ними виднелся сероватый кусочек неба.

После того, как шхуна, как черепаха, проползла по узкому Нэрроуз, она, наконец, вышла в открытое море. Нева осталась позади... сколько длился проход?

— Почти два часа, — сказал Коль. — По Неве нельзя пройти быстро.

На палубу вышел Поуп, чтобы принять вахту. Он взглянул на сереющее небо — худой, молчаливый человек, который вечно казался раздраженным на все и вся. Он крепко выругался, когда узнал, что проспал проход через Неву, и снова выругался, когда Коль сказал, что на его вахту выпадает пролив Перил.

В конце концов, уставший больше, чем он подозревал, Жан спустился по трапу и постоял в отделанной деревом каюте, наблюдая за покачивающейся в такт кораблю лампой. За столом сидела Елена, перед ней стоял свежезаваренный чайник.

— Мистер Коль пошел спать. Садитесь. Вы, похоже, совсем выдохлись.

Он с благодарностью взял у нее чашку. По его телу медленно прошла волна теплоты, смывая холод и сырость в мышцах. Он заговорил первым — о предмете, о котором давно хотел завести речь.

— Вы кое-что можете для меня сделать, — сказал он. — Именно вы прежде всего. Мне хочется увидеть царя.

— Царя? Но почему?

— Может быть... я не знаю... он может рассмотреть продажу Аляски Соединенным Штатам. Если он согласится... ну, Роб Уокер может сделать остальное.

— Ничего не обещаю, но постараюсь.

Она молчала, и он видел, какими белыми были ее пальцы, сжимавшие кружку, заметил тени под глазами, тени, которые он не мог рассмотреть на темной палубе под облаками.

— Жан, Жан, — прошептала она. — Как жаль, что я не знаю, как он себя чувствует.

— С ним все будет в порядке.

Ротчев принял нелегкое решение, но он принял его без колебаний, точно зная, что надо делать. Вот еще одна причина, чтобы восхищаться мужем женщины, которую он любил... и у Ротчева был хороший шанс выжить. Жан был знаком с огнестрельными ранениями, и полагал, что такая рана — на уровне пояса с левой стороны тела — скорее всего, не затронула жизненно важные органы. Ротчев может выжить, получая здоровую пищу и нормальную медицинскую помощь.

— Куда мы плывем, Жан? Что нам делать?

— Самый короткий путь лежит через пролив Сейлбери, выводящий в Тихий океан, но нас могут от него отрезать, поэтому мы идем на восток через проход, который называется пролив Перил.

— Это опасно?

— Во всех таких проливах есть приливные и неожиданные течения. Вода накапливается в этих узких проходах, затем внезапно с грохотом сходит, к тому же большинство подводных скал там не нанесены на карты. К этому времени Зинновий, несомненно, снарядил на наши поиски другие корабли из Ситки.

Над ними раскачивалась медная лампа, в его койке за маленькой дверью мерно и легко похрапывал Коль. Голова Жана непроизвольно на один момент опустилась на скрещенные на столе руки и он тут же уснул. Ночь была длинной... длинной.

Снаружи небольшая волна перекатилась через нос и забурлила в шпигатах, скатываясь в море. Елена взглянула через стол на черные, вьющиеся волосы, отливающие в свете висящей сверху лампы, и протянула руку, чтобы коснуться их, но тут же отдернула, испугавшись собственного побуждения. Через секунду она встала, вышла в крохотную каюту, которая называлась ее кабиной и закрыла дверь.

Потом она долго стояла спиной к двери с закрытыми глазами, в то время как лучик света двигался взад-вперед по ее лицу. А затем воцарилась тишина, ощущаемая физически, потому что не было слышно ничего, кроме дыхания и негромких корабельных звуков.

Глава 24

В течение двух суток «Сасквиханна» кралась сквозь густой туман, уменьшавший видимость до нуля — сырой, пробирающий до костей туман, который закрыл шхуну непроницаемым облаком. Сторожевые корабли Зинновия находились где-то позад, поэтому у шхуны не было возможности развернуться и преждать непогоду, и она продолжала медленно продвигаться вдоль побережья, используя слабый ветер. Если повезет, они попадут в пролив Айси, а оттуда — в Тихий океан.

До них не долетало ни единого звука, кроме шороха волн. Туман поднялся, когда они находились поблизости от рифов Хоггат в проливе Дедмэн Рич, и им пришлось осторожно красться вперед к ближайшему мысу, обогнуть его и проплыть к юго-западу по направлению к Чэтем Рок. Каждая миля таила в себе опасность, потому что туман густо закрыл пролив, а приливные течения оказались очень сильными.

Когда туман на некоторое время чуть рассеялся, «Сасквиханна» обогнула еще один опознавательный знак, отмеченный в книге Лабаржа, и направилась на север. Лед становился все более толстым. Затем туман снова сгустился и стал еще холоднее и гуще, чем прежде. Несколько раз из-за него их крепко ударило о льдины.

Коль, завернутый в свитера и дождевик, присединился к Лабаржу на носу, в то время как вахтенный впередсмотрящий пошел отдохнуть и попить кофе.

— Нам лучше повернуть назад, капитан. Даже русские не будут плавать в таком тумане.

— Если похолодает, у нас начнется обледенение, — сказал Лабарж. — Черт возьми, Барни, если мы окажемся здесь, в проливах, в западне, нам конец!

Коль мрачно согласился.

— Если бы только выдалось пару часов солнца и хорошего ветра.

— Как по-твоему, сколько мы прошли с тех пор, как повернули в Стрейтс? — Я знаю столько же, сколько и ты. Мы двигались, но течение долго относило нас назад, к тому же из-за тумана у нас не было возможности замерить скорость.

— Ты знаешь эти воды?

— Нет. Но пролив Айси наверняка лежит где-то поблизости.

Матросы появлялись на палубе, как привидения, одетые в серый, клейкий туман. Призрачные хлопья тумана лежали на такелаже, с огромных парусов на палубу стекали капли воды. Берег скрывала такая плотная, белесая пелена, что взгляду не за что было зацепиться, чтобы отметить продвижение шхуны, Жан с Колем, стоя на носу, не видели дальше бушприта.

Положение ухудшало то, что из-за страха перед русскими сторожевыми кораблями они боялись подать звуковой сигнал. В любом месте пролива, в любую минуту из тумана мог показаться нос корабля, идущего встречным курсом. Если бы они смогли пройти через пролив Айси и Кросс Саунд, дальше их ожидал бы достаточно широкий проход к океану, чтобы проскользнуть, не опасаясь столкновения или встречи с русскими патрульными судами... если только шхуна не проскочила в тумане вход в пролив, в таком случае они попадут в окруженные ледниками тупиковые проливы к северу от Айси и Кросс Саунд.

Вдруг Жан поднял руку.

— Барни, кажется, я что-то услышал. Тихо!

Вначале они различали только привычный шум: негромкое посвистывание ветра в снастях, скрип корабельных досок — почти неуловимые звуки движущегося судна, но потом прямо по курсу послышалось шуршание прилива на каменистом берегу.

Затаив дыхание, они настороженно прислушивались. Недалеко находился берег, о который бились волны.

— Жаль, что нельзя стрелять, — обеспокоенно сказал Жан. — Эхо помогло бы определить расстояние.

— Только не в таком тумане. Кроме того, если я не ошибаюсь, у мыса Аугусты — низкий берег.

Словно чудом, туман рассеялся, и они разглядели низкий берег, о который разбивались мягкие волны, волны не рокочущие, а шепчущие среди черных скал. Жан внимательно осмотрел побережье, стараясь вызвать в памяти какую-либо информацию об этом районе. Он, кажется, припомнил, что мыс, который им предстояло обогнуть, чтобы повернуть в пролив Айси, был длинный и вытянутый, а здесь по правому борту насколько хватало глаз перед ними расстилалось открытое водное пространство.

— Ладно, — сказал он, — давай рискнем.

Когда он спустился вниз, в каюту, Елена читала. Она кинула на него быстрый взгляд, и, заметив выражение его лица, сказала:

— Вы взволнованы.

— Да... мы сменили курс, но я не уверен, правильно ли мы поступили.

— Ах, если только мы смогли бы узнать новости! — Она закрыла книгу. — Я очень стараюсь не беспокоиться, но я не могу не беспокоиться, Жан. Мне не следовало оставлять Александра одного.

— Вы оба попали бы в западню. Граф был прав, что заставил вас уехать, Елена.

Она налила ему еще одну чашку. Чай был обжигающе горячим и очень крепким. В этих холодных краях Жан научился ценить этот вкусный напиток, к тому же здесь все пили чай.

Вниз по трапу спустился Коль.

— Капитан? Мы повернули не туда. По правому борту земля.

— Близко?

— Это не пролив.

Он вышел на палубу, сжав кулаки в карманах куртки.

— Он слишком узкий, — сказал Жан, — при такой приливной волне мы не сможем развернуться, нас разобьет о скалы.

— Игра не стоит свеч.

Любое решение было лучше, чем никакое.

— Бросай якорь. Когда туман поднимется, мы отсюда смоемся.

— За последние две недели я навидался этих туманов.

— Хорошо, спускай шлюпку, займемся исследованиями. Видишь, туман стоит над водой на высоте фута в четыре. Они рисковали, и Жан понимал это. С наступлением темноты найти корабль будет почти невозможно. С другой стороны, им ничего не оставалось делать, как вернуться в пролив и Попытаться отыскать вход в Айси. Пролив? Скорее, узкий канал между островами. Они оттолкнулись от борта, и шлюпка медленно двинулась вдоль берега.

Прошло почти полчаса, когда стоявший на носу Бойар, сделал предупреждающий жест. При его сигнале все замерли и услышали шум. Где-то невдалеке насвистывал человек, затем что-то тяжело упало на палубу, и послышалось ругательство на русском.

Шлюпка продолжала дрейфовать, и тогда все увидели, как под кромкой тумана показался серый корпус русского патрульного корабля. Он стоял глубоко в устье пролива, перекрывая все пути отхода.

Кто-то заговорил на русском:

— Недалеко отсюда в проливе я видел поднятый кораблем ил. Нам нужно только подождать, пока рассеется туман, а потом они они в наших руках. Это пролив Тенаки, из него нет выхода, я прекрасно знаю это место.

По сигналу Жана весла тихо ушли под воду, и, развернув шлюпку, они направились обратно. Шхуна стояла дальше в проливе, вне слышимости русских.

Пролив Тенаки... что-то знакомое было в этом имени, что-то ему надо было вспомнить. Жан нахмурился, глядя в туман... о нем рассказал ему мулат, пришедший вдоль побережья вместе со стариком Джошуа Флинтвудом, бедфордским китобойцем. Поднявшись на палубу, Жан не терял времени зря.

— Идем к началу пролива. Там должен быть выход.

— Если и есть, — скептически сказал Коль, — нам лучше его отыскать, и побыстрее. Как только подниматся туман, «Лена» войдет в канал и расстреляет нас, как уток в тире.

— Да, пока у нас есть время. — Данкан Поуп сплюнул через поручни. — С их стороны будет глупо входить в канал при такой видимости.

Весь день они медленно крались вверх по проливу через висящий над водой туман, похожий на серые клочья ваты, и старались держаться как можно ближе к берегу, по мере продвижение команда постоянно замеряла глубину. Дважды они прошли небольшие открытые места в береговой линии, и оба раза оказались в заливе. Только в сумерках ближе к берегу тумана стало меньше, и они увидели вход в узкий канал, начало которого отмечала ильная отмель. Жану нужно было время, чтобы оценить создавшуюся ситуацию, поэтому он приказал встать на якорь.

— У нас нет никаких шансов проскользнуть мимо сторожевого корабля? — спросил Коль.

— Нет... нет, пока у него есть пушки. «Лена» стоит в начале пролива, прикрывая весь проход орудиями.

На берегу тумана было меньше. Он проплывал призрачными тенями мимо стройных, высоких сосен. Внезапно внимание Жана привлекла полузаросшая просека между деревьями, и у него возникла неожиданная идея.

— Спускай шлюпку на воду, Барни. Потом подбери четырех человек: мы идем на берег.

Оставив шлюпку на галечном берегу, Жан Лабарж повел своих людей в сторону прогалины. Справа и слева лес представлял собой сплошную стену, но прямо перед ними открывалось широкое, прямое пространство и они по тропинке отправились к нему.

Было очень тихо. В траве не шуршал ни ветер, ни маленькие животные. Только капли воды падали с листьев. Когда-то здесь была более широкая прогалина, на ней стояли лишь несколько больших деревьев, зато по краям росли великолепные многометровые сосны. Пройдя ярдов пятьдесят, они увидели еще один морской рукав. Жан спустиося и попробовал воду. Она была соленой.

Это был морской пролив, ведущий в северном направлении. Бойар переложил винтовку в другую руку и вытащил плитку жевательного табака.

— Эта штука, — сказал он, — должна выходить в пролив Айси.

Вода была достаточно глубокой лишь в нескольких ярдах от берега. У Жана появилась идея, и вначале она даже испугала его. Если помать высокий прилив... или даже без него... Нет, это дурацкая затея.

Он уселся на камень и набил трубку. Берег был пологим. Это была старая тропа, по которой индейцы много лет переносили свои каноэ и байдарки из одного пролива в другой. В обоих концах вода была глубокой, и ни в одном месте тропа не превышала высоты более шести футов над уровнем моря. Все говорило о том, что раньше уровень воды здесь был выше. Несомненно уровень упал, но проливы разделяли какие-то шестьдесят ярдов. Однако, шхуна — не каноэ, которое можно разобрать и нести на плечах.

Поднявшись на ноги, Жан медленно прошел обратно к «Сасквиханне», тщательно изучая землю. Самой большой проблемой оставался туман. Сколько он продержится? Сколько терпения у Зинновия, как долго он намерен поджидать шхуну? Маленькое изменение ветра или даже увеличение ветра снесет туман в море, оставив их на виду и совершенно беззащитными. У них было только одно орудие, правда, дальнобойное, а у патрульного судна их десять, к тому же Зинновий был морским офицером, привыкшим к командованию кораблем под огнем врага. Если дело дойдет до сражение, у них нет абсолютно никаких шансов; высокая маневренность шхуны не имела значения в узких проливах.

Прогалина была достаточно широкой, хотя им и придется свалить несколько деревьев. Осмелится ли он взять на себя такой риск? Викинги часто волокли свои корабли через узкие перемычки суши, а в Вест-Индии был пират, который... Дома Жан сам видел, как речные пароходы на Миссури переволакивали через отмели или косы — типичная ситуация для парохода, который идет вверх по течению.

— Ладно, Барни, — сказал он наконец, — вытаскивай тяжелый инструмент. Выведи на берег двенадцать человек с топорами, и быстро! Мы перетянем «Сасквиханну» волоком по прогалине.

Глава 25

Лес звенел от ударов топоров, а танцующий свет факелов отбрасывал странные тени на лес и туман. Первая пара полозьев уже стояла на местах, и двое самых умелых плотников ровняла кромки, делая их как можно более гладкими. Салазки загнали в воду, и поскольку наступило время прилива, команде не стоило большого труда завести на нее нос шхуны.

Шесть человек с жердями по обеим сторонам носа помогали заводить его в углубление салазок. Выровненные стороны густо смазали жиром, к большой сосне в глубине просеки принянули через два прочных каната и систему блоков железный трос. Нос вошел в углубление, и матросы на берегу, побросав жерди, бросились на нос шхуны, где был установлен ворот, чтобы помочь остальным, и принялись туго натягивать якорную цепь на барабан ворота. Двенадцать человек подталкивали шхуну жердями, а еще двое смазывали полозья жиром. Скоро судно стало постепенно продвигаться по салазкам.

— Я думал про тот, другой пролив, — неожиданно сказал Поуп. — Это, должно быть, тот же пролив, где находится деревня Хунах. Направление, вроде бы, правильное. Хунах — деревня вождя Катлеча, а он ненавидит русских.

Лабарж с минуту подумал. Он знал о Катлече; более того, он был одним из тех вождей, кому он посылал подарки, и из деревни которого вывез самую ценную пушнину.

— У меня есть идея, — добавил Поуп, — один из нас может пойти к нему. Нам пригодились бы человек тридцать-сорок его крепких парней.

— Ты его знаешь?

— Ну и вопросы ты задаешь, — развеселился Поуп. — Я же месяца два провел в его деревне и даже получил местную жену-индеанку. Может, мне стоило там и остаться.

— Возьми Бойара и бегом в деревню. Разузнайте все, что можете, а если вдруг получите помощь, быстрее давайте ее сюда.

Шхуна двигалась медленно, но все же двигалась. Натяжение тросов увеличилось в несколько раз, и шхуна по полозьям ползла вверх. Незанятые у ворота члены команды рубили и сучковали деревья, которые можно было использовать в качестве салазок.

Жан шагал рядом со шхуной с винтовкой в руке, но иногда брал топор и подменял кого-нибудь из матросов. Коль сам стоял у ворота... Скоро рассветет. Поднимется ли туман?

Теперь, когда «Сасквиханну» подняли из воды, у Лабаржа в случае нападения русских не оставалось другого выбора, как бросить ее и бежать в лес, а это означало, что шхуну уничтожат, а команда потеряет возможность вернуться домой.

Недалеко от шхуны находился покрытый лесом мыс, до которого легко можно было добраться по суше. Вместе с несколькими матросами Жан спустил с корабля свое единственное орудие и установил его на мысе, откуда легко простреливались любые подходы к началу залива. Несколько снарядов могут если не отогнать патрульный корабль, то, по крайней мере, на некоторое время задержать его.

К рассвету шхуну полностью вытащили из воды; ее вертикальное положение поддерживали крепления, ведущие к обеим сторонам просеки. Тянущую систему блоков передвинули дальше, и люди вновь встали на свои места у ворота. Гэнт начал запевать, и медленно, но уверенно матросы зашагали вокруг ворота, а шхуна дюйм за дюймом стала снова продвигаться.

К утру послышался неожиданный крик из леса, а потом — приветственный хор команды. Данкан Поуп с Бойером привели дюжих индейцев-тлингитов. Во главе их был сам вождь Катлеч. Он широко улыбался и держал перед собой вытянутую вперед руку — он как-то видел, что так делают белые — пальцами второй он гладил красную фланель рубашки, которую в прошлом году ему прислал из Сан-Франциско Лабарж. На поясе у него висел охотничий нож — тоже подарок Лабаржа — и Катлеч гордо его демонстрировал.

Измученных матросов сменили у ворота тинглиты. Оставшиеся индейцы тянули и толкали корпус корабля, а другие — убирали кусты и молодую поросль с его пути.

А туман держался — его серые, клубящиеся клочья, подобно призракам, цеплялись за деревья. Воздух был сырой и холодный.

Елена помогала коку готовить чай и бутерброды и разносила их и матросам, и тинглитам; завтрак они готовили у костра, разведенного на просеке. К полудню туман не рассеялся, а шхуна продвинулась на целый корпус.

Весь в поту, усталый, Жан с благодарностью принял чашку. Держа ее в обеих руках, он пытался отогреть онемевшие пальцы, было так холодно, что при дыхании шел пар.

— Елена, вы настоящая женщина, — сказал он. — Никогда не думал, что встречу Великую княгиню, разносящую чай моей команде.

— Почему бы Великой княгине не побеспокоиться о ее... — Она хотела сказать «мужчине», но вовремя спохватилась, — мужчинах, а также о женщинах?

Она обошла костер и подошла к Лабаржу.

— Жан, у нас получиться? Как вы думаете?

— Если рассеется туман — мы попадем в беду. В противном случае... Ну, дело у нас идет. По-моему, нам это удастся, иначе мы не стали бы и пытаться.

— У нас была другая возможность?

— Нет.

Шхуна двигалась теперь более уверенно. Индейцы привезли из деревни свой жир в бочонках, и теперь они доставали жир из байдарок и, не жалея, смазывали им салазки. «Сасвквиханна», когда ее вытащили из воды, казалась необычайно высокой. Один раз по просеке пронесся слабый порыв ветра, пламя костра заколебалось, и все замерли, затаив дыхание, но ветер стих, а туман продолжал держаться.

Жан возвратился к вороту и в течение часа мерно ходил вокруг. Когда его сменил Коль, он снова пошел проверять натяжку тросов и блоков. А также, на всякий случай, велел вырезать два прочных и длинных шеста. С их помощью он надеялся «перевалить» шхуну. Правда, он никогда не видел, «переваливают» ли такие большие корабли, но мальчиком не раз наблюдал, как на реке таким образом переправляют через пороги тяжело груженые баржи.

Тем не менее, когда шхуна доберется до дальнего конца просеки, ее нужно будет мягко спустить в воду. В уме он уже рассчитал таблицу приливов. Приливы и отливы чередовались через короткие промежутки времени, и это играло на руку Жану. Если туман продержится еще несколько часов, им удастся «перевалить» «Сасквиханну» через перешеек, если нет...

У костров собрались небольшие группы людей, чтобы получить свою порцию чая и тепла. Дважды Жан открывал бутылки с ромом и щедро разбавлял им кофе и чай. Весь день после полудня Катлеч сидел возле костра со своей кружкой кофе с ромом и вдруг неожиданно взглянул на Лабаржа, который, едва не падая от изнеможения, подошел к костру.

— Туман уйти, — сказал Катлеч. — Туман скоро уйти.

Жан взглянул на Коля, и лица их посерьезнели. Индейцы великолепно предсказывали погоду; если Катлеч прав, значит, их время подходит к концу. Он послал сообщение матросам, дежурящим у орудия, чтобы они приготовились к неожиданностям, затем велел принести винтовки из оружейного склада шхуны и роздал их, чтобы оружие всегда находилось под рукой.

Несмотря на усталость, люди стали трудиться с удвоенной энергией. Залив на другом конце просеки означал для них свободу; быть пойманными здесь означало смерть или еще хуже: сибирские лагеря. Тинглиты, исполненные своей вековой ненавистью к русским, работали на вороте с энтузиазмом. Это была медленная, до боли медленная работа, но шхуна шла вперед, и вода залива находилась уже совсем недалеко.

Но туман истончался...

Жан поглядел вверх и увидел звезду... затем еще одну... и еще...

— Поуп, — сказал он, — возьми нашего артиллериста, Гэнта и Турка и смени тех, что у орудия. Не рискуй понапрасну, но постарайся повредить патрульный корабль как можно серьезней. — Он в задумчивости помолчал. — Подождите, пока он не подойдет совсем близко, Поуп, и ради Бога, нанесите ему хороший удар.

Через час туман исчез и опустилась темнота. Матросы снова зажгли факелы и перенесли тяжелые блоки, выбрали и пометили деревья, за которые будут цепляться тросы. Переноска блоков теперь, когда работа была уже знакома, заняла меньше времени. Люди снова заняли места у ворота. Шхуна вновь двинулась вперед.

Взяв винтовку, Лабарж направился в сторону Тенаки. Рядом с ним шла Елена. Завернувшись в шубу, чтобы согреться от пронизывающего холода ночи, она не отставала от Жана, в ней не замечалось усталости, которую она должна была чувствовать.

— Мы сможем спустить шхуну в воду до рассвета?

— Если выдержат люди. Они почти на пределе. Как они работают, я не могу представить, а индейцы вообще никогда так не работают.

Полозья сломались, их переставили, чтобы не вырезать новые. Вокруг почти ничто не говорило о том, что здесь происходило: только срубленные кусты и примятая земля. Стоя рядом, они молча смотрели на темную воду залива. Кроме мягкого наката волн не было слышно ни звука, над ними распростерлось широкое, испещренное звездами небо. Шум работы — скрип блоков, стонущий звук обшивки шхуны и редкие крики мужчин — казались совсем далекими, они и были далекими. От воды тянуло холодом. Где-то в проливе выпрыгнула и опять шлепнулась в воду рыба.

— Даже если нам здесь что-нибудь удастся, — сказал Жан, — впереди у нас длинная дорога.

— Я буду в своей стране и, значит, в безопасности.

— Сибирь не Россия, — грубовато ответил Жан. — Вы знаете это так же хорошо, как я. Там полно преступников, воров, и разных продажных чиновников, для них не имеет ни малейшего значения, что вы — племянница царя... даже если они поверят вам, они испугаются того, что вы сможете рассказать.

— И все же это не причина, чтобы вы ехали вместе со мной.

— Я еду, поэтому не стоит забивать себе голову.

Они стояли, держась за руки, и смотрели на звезды над темной зазубренной линией сосен. Слишком мало было у них таких моментов, а жизнь без них — ничто. Их любовь не была похожа ни на какую другую, потому что они не могли говорить о ней, и оба боялись вспыхнувшего желания. Слово, случайное касание — им было надо так мало для счастья.

Приближаясь к освещенной факелами зоне, Лабарж неожиданно ускорил шаг.

— Что-то не в порядке, — сказал он.

Вокруг стояли люди с отяжелевшими от усталости мышцами, на их лицах читалось отчаяние.

Вперед вышел Коль.

— Капитан, — сказал он, — у нас неприятности. Осталось пятнадцать футов до противоположного уклона, а она не двигается ни на дюйм. У нас просто нет сил, чтобы перевалить ее через горбину. Мы застряли!

Он прошел вперед через срубленный кустарник и утоптанную землю туда, где на фоне ночного неба горой возвышался корпус, где высящиеся мачты были похожи на безлистные деревья.

Именно этого Жан и боялся. Мощь ворота и расположение блока давали людям возможность, медленно и натужно вращая ворот, дюйм за дюймом продвигать корабль вперед на хорошо смазанных жиром полозьях. Огромные блоки и тщательно спланированное их сцепление смогли учетверить их силу. Но теперь, около высшей точки просеки, человеческих усилий больше не хватало.

— Мы не можем сдвинуть ее с места, — сказал Коль. — Мы уже сломали пару рукояток ворота.

Взглянув на звезды, Жан увидел, что до рассвета еще оставалось несколько часов, но люди были измождены. Он догадывался, что надо делать, но для этого ему нужны были свежие силы. Несмотря на то, что туман пропал, что приход сторожевого судна был неизбежным, следовало сделать одну вещь.

— Барни, — сказал он через секунду, — пусть все устроятся поудобнее и отдохнут. Я сам буду стоять у орудия. Два человека будут дежурить возле корабля, остальные могут отдыхать до четырех часов.

— Бог свидетель, что им нужен отдых, — сказал Коль, — но что случится с «Сасквиханной»? «Лена» будет здесь на рассвете.

— Если она на рассвете снимется с якоря, ей понадобится больше трех часов, чтобы добраться сюда. Я буду у орудия. Если услышите выстрел, делайте, что я сказал. А мне на помощь пошлите четырех человек.

Коль сдвинул фуражку на затылок и начал было отворачиваться, но вдруг остановился и посмотрел на Жана.

— Капитан, мне казалось, что я больше тебя смыслю в морском деле, что только я и никто другой должен быть капитаном этого корабля, но поверь: теперь я знаю, кто из нас лучший. В этом рейсе ты провернул такие штуки, что мне и не снились.

— Спасибо, Барни.

Лабарж повернулся к Елене.

— Вам надо поспать и отдохнуть.

— Я иду с вами.

— Но, послушайте...

— Я иду с вами.

Они вместе прошли на мыс, где было установлено орудие, его темное дуло смотрело вдоль канала. Когда они подошли, дежурившие здесь встали.

— Пока все тихо, капитан.

— Отдыхайте... Подъем в четыре часа.

Матросы ушли, и Жан устроил для Елены место для отдыха, навалив между станинами лафета нарубленного лапника и постелив на него несколько одеял. Когда она удобно улеглась, он закурил трубку и расположился, приготовившись к долгим часам ожидания. Жан устал, но усилием воли заставлял себя не спать.

Где-то в глубине леса упала сосновая шишка, на воде всплеснула рыба, а высоко над деревьями пропела ночная птица. Все остальное поглотила тишина и темнота.

Земля под ним была мягкой, с тостым ковром сосновых иголок и сырой от тумана. В вершинах сосен зашевелился слабый бриз, и Жан услышал далекий звук мчащащегося ветра — странный, одинокий шум вечнозеленых лесов. Он некоторое время с удовольствием прислушивался к нему и к воде, журчащей по скалам. Это были древние, знакомые звуки.

— Это великая страна, — сказал он.

— Я люблю ее. И всегда буду любить.

— Я почти всю жизнь прожил рядом с лесом, — сказал он. — Я здесь как дома. Мне нравятся неизведанные земли.

Где-то далеко в соснах, стоящих на краю мира, начинался ветер, он стал подбираться ближе, будя к жизни все больше и больше деревьев, расшевеливая их мохнатые лапы, и пришел, наконец, на Аляску, двигаясь через леса, и рассеиваясь по прибрежным островам. Это был ветер, родившийся на одном конце земли и добравшийся до другого, и он был холодным.

Ветер зашелестел в соснах над проливом Тенаки и пошептался с деревьями над деревней Хунах, затем прошелся над обнаженным корпусом «Сасквиханны».

Жан слушал ветер.

— Тебе лучше заснуть, — сказал он Елене. — Скоро пойдет снег.

Глава 26

Жан неожиданно проснулся с чувством, будто что-то случилось. В соснах мягко и легко шел ровный снег, но не это разбудило его. Тихо, чтобы не потревожить Елену, он поднялся на ноги и растер их, чтобы восстановить циркуляцию крови.

Когда Жан смог двигаться бесшумно, он отошел от орудия и встал на маленькой полянке в лесу, настороженно прислушиваясь. Не раз он слушал полнейшую тишину, улавливая мельчайшие звуки... И теперь он услышал их.

Звук пришел издалека, но он не принадлежал лесу. Его шум он узнал еще будучи мальчишкой, а теперь слышал не бормотание ветра среди деревьев и не шелест опавшей листвы, а мерное приближение большой группы людей.

В холодные, зимние ночи звуки разносятся на удивительно большое расстояние, и люди были еще далеко: за несколько миль. Это были не индейцы, потому что даже большой отряд индейцев услышать невозможно; это были люди, непривычные к путешествию по ночному лесу.

Лабарж быстро понял, что означает это движение: Зинновий настолько уверился в том, что захватит «Сасквиханну», что высадил на берег матросов, чтобы перехватить его или кого-то из его команды. «Лена» несомненно двигалась сейчас вверх по течению и высаживала эти группы матросов, чтобы они заняли свои места на берегу. Нападение должно было произойти как с суши, так и с моря; очевидно Зинновий решил, что пленных или спасшихся не будет.

Вот этого Жан не предвидел, против этого маневра не имел никакого плана, тем не менее обязан действовать быстро. Нападение с суши лишит «Сасквиханну» команды: снайперы с деревьев могут снимать его людей, как уток.

Он быстро подошел к орудию и, наклонившись, коснулся плеча Елены. Она сразу же открыла глаза, полностью очнувшись ото сна. Он быстро все объяснил.

— Надо идти назад, и поскорее!

Она уже встала и поправляла одежду.

— Вы идите. Я останусь. «Лена» может подойти пока вас не будет, тогда я выстрелю из орудия. Это может остановить ее.

— Вы? Выстрелить из орудия?

Она засмеялась над его удивленным выражением лица.

— Вы забываете, Жан. Я дочь одного из Романовых, и являюсь почетным полковником одного из артиллерийских подразделений. Я несколько раз участвовала в салютах. Оно заряжено?

— Да.

— Тогда все, что я должна сделать — это навести его на цель и дернуть за шнур.

Он заколебался.

— Ладно, но как только придут люди, вы уходите, слышите?

Она встала по стойке смирно и отсалютовала.

— Есть, мой командир. Я возвращусь тотчас же!

Жан Лабарж пробрался через кустарник к умирающему костру и быстро растолкал Коля. Часовые разбудили команду и индейцев.

— Вначале они произведут разведку. Подойдя достаточно близко, они услышат звуки работы и пошлют людей узнать, что происходит. Мое мнение, что Зинновий остался на борту сторожевого корабля, в таком случае, прежде чем атаковать, матросы должны получить его приказ.

Даже если считать индейцев, враг превосходил их по численности. Если патрульный корабль достигнет начала протоки прежде чем «Сасквиханна» будет спущена на воду, шхуна будет уничтожена. К тому же у Лабаржа не хватало людей, чтобы защитить орудие от атаки с суши, хотя оно было единственным средством остановить «Лену», хотя бы ненадолго.

Сколько человек сошло на берег, они не знали, но предполагали, что намного больше их.

— У нас один-единственный шанс, — сказал им Лабарж через несколько мгновений, — спустить шхуну на воду и убираться отсюда к чертовой матери. Коль, возьми двенадцать человек, пусть вкопают эти жерди в землю и натянут тросы. Если мы сделаем так, что «Сасквиханна» «перепрыгнет» через самую высокую точку прогалины, остальное будет пустяковым делом.

Лабарж еще раньше объяснил Колю технику «прыжка». Две длинные жерди — такие же длинные, как мачты шхуны, и намного толще — вкапывались поочередно, одна за другой перед самым носом корабля. Натянули тросы, и люди встали у ворота.

Жан взял шестерых воинов-тлингитов к орудию, а Катлеч повел еще двенадцать в лес, чтобы атаковать тех матросов, которые шли по суше.

Оставив двоих у орудия, Жан с четырьмя двинулся в лес на помощь Катлечу. Елена уже возвратилась к «Сасквиханне».

На мгновение воцарилась тишина. На небольшом возвышении в лесу, на позиции, откуда просматривалось несколько направлений, ждал приближения врага Лабарж со своими воинами. Всего в нескольких ярдах от них Катлеч расставил своих людей по флангам приближающихся русских. За спиной Лабаржа слышались удары молота работавших.

Неожиданно между деревьями стали появляться люди. Вначале показались «промышленники», их было человек двенадцать. «Промышленники», знающие и понимающие лес, будут опасными противниками и хорошими бойцами. Жан быстро объяснил тлингитам, что этих надо убирать первыми.

«Промышленники» шли в авангарде отряда и теперь ожидали подхода матросов с «Лены». Затем совершенно неожиданно раздался глухой грохот их собственного орудия. Тлингиты, как один, приняли этот сигнал за начало боя и открыли огонь. Выстрел Лабаржа раздался лишь на долю секунды позже остальных. Упали четверо «промышленников» и один матрос, но люди Катлеча тоже стреляли, и, наверное, тоже попали в цель. Русские отступили в лес, однако Лабарж из своей тяжелой винтовки сумел ранить еще одного. Растворившись среди деревьев, русские открыли решительный ответный огонь.

Тлингитам не терпелось атаковать, но Жан приказал отходить туда, где стояло орудие. Как только они начали отступление, снова прогрохотало орудие, а затем ответный оглушительный бортовой залп «Лены». Орудия были нацелены высоко и снаряды просвистели по лесу, сшибая ветки и осыпав землю дождем падающих листьев.

Тлингит, находившийся рядом с Лабаржем — человек с худощавым, крепким телом и лицом, испещренном шрамами, — демонстрировал чудеса обращения с винтовкой. Жан видел, как тот выстрелил в, казалось, сплошную стену кустов, и оттуда лицом вниз вывалился «промышленник», начал было подниматься, но тлингит пригвоздил его к земле выстрелом в переносицу.

На некоторое время наступила тишина. Тлингитам не надо было давать советов, когда дело касалось боя в лесу, поэтому его индейцы рассыпались, заняв удобные позиции, прикрывавшие каждый подход к орудию.

Лежа плашмя на вершине небольшого возвышения, Лабарж увидел, что «Лена» находится ярдах в четырехстах, развернувшись поперек пролива. С ее позиции разглядеть прогалину было невозможно; исчезновение шхуны, вероятно, чрезвычайно удивило Зинновия. Один снаряд из орудия Лабаржа повредил фок-мачту патрульного судна. Пока Жан смотрел, по «Лене» ударил еще один снаряд и оторвал кусок фальшборта, рассыпав во все стороны обломки. С палубы корабля раздался крик боли.

Судя по звукам выстрелов винтовок, десантная группа с «Лены» отходила под прицельным огнем тлингитов, которые все до единого человека были отличными охотниками и снайперами. Из десяти или двенадцати «промышленников» с «Лены» по крайней мере пятеро были выведены из строя, а другим стало ясно, что индейцы в первую очередь стреляют именно в них. Для людей, которые воюют исключительно за деньги, это была не слишком утешительная мысль.

«Лена» принялась обстреливать лес, причем большинство снарядов было направлено на позицию орудия «Сасквиханны». Но орудие находилось за низким холмом, над которым возвышался только ствол, поэтому попасть в него было непросто.

Возвратившись к шхуне, Жан вскарабкался по веревочной лестнице на палубу и встал за ручку ворота. Медленно, с помощью огромных блоков, нос шхуны начал подниматься, одновременно двигаясь вперед. Дюйм за дюймом, фут за футом он полз, затем упал на полозья.

Уже были вырыты ямы для следующих огромных жердей, их быстро перенесли, вкопали и натянули на блоки канаты. Новое положение для «прыжка» было готово. Взглянув назад, Жан понял, что их время истекало, несмотря на прохладный день, у него на лбу выступил пот. Если «Лена» продвинется к началу пролива, она расстреляет безоружную «Сасквиханну» в упор.

— Ну, держись, Барни. Этот «прыжок» должен перенести нас через бугор. Лабарж быстро собрал команду и послал ее на шхуну. Он нашел Катлеча, лежащем в кустах с винтовкой наготове.

— Вы идете с нами? Мы должны уходить.

Катлеч покачал головой.

— Мы идти в горы. Сейчас мы все уходить, поэтому они никого не найти. Жан собрал тех из команды, кто не был занят на палубе, и они залегли у начала прогалины, чтобы не допустить высадки нового десанта. Укрывшись за кустами, они смотрели на патрульный корабль и ждали. За спиной слышался жалобный скрип блоков и стальных тросов, принимающих на себя тяжесть шхуны.

Теперь, когда замолкло орудие «Сасквиханны», «Лена» осторожно тронулась к началу пролива. На палубе двигался человек в форме, и Жан, положив винтовку на упавший ствол дерева, тщательно прицелился. Он глубоко вздохнул, затем легко выдохнул, и его палец напрягся на спусковом крючке. Винтовка подпрыгнула в его руках, и резкий грохот выстрела нарушил неожиданно наступившую утреннюю тишину. Человек на палубе дернулся, схватился за тросы и медленно сполз.

Вся его команда немедленно открыла огонь по «Лене». Матроса у штурвала, в которого целилось несколько человек, отбросило назад и он упал. Еще один матрос прыгнул к штурвалу, но «Лену» уже резко развернуло, потому что она дала бортовой залп, однако снаряды были потрачены зря: все они разорвались глубоко в лесу.

Позади раздался призывный крик Коля, и Жан вскочил на ноги.

— Быстро! — закричал он. — Бежим!

Только один остался лежать. Лабарж нагнулся к нему, это был Ларсен; рубашка шведа пропиталась кровью. Он посмотрел на Жана.

— Это была хорошая драка.

Жан посмотрел на обычно цветущее лицо Ларсена.

— Ты ходил со мной во все рейсы, я возьму тебя и в этот.

— Беги... они скоро придут.

Лабарж оторвал взгляд от шведа, торопливо оценивая ситуацию. Было слышно, как на «Лене» спускают шлюпки, это означало, что высаживается десант и атака последует немедленно. Он нагнулся, чтобы поднять Ларсена и увидел, что тот мертв.

Секунду он смотрел на убитого моряка, затем, услышав повторный крик, вскочил и побежал, слыша, как стонет и скрипит обшивка шхуны, в то время как она под собственной тяжестью начала двигаться вниз.

Люди в испуге отпрыгнули. Мгновение все висело на волоске: часть сооружения, поддерживающего шхуну, оторвалось и теперь, если не освободить ее от оставшейся части, «Сасквиханна» либо перевернется на бок, либо сойдет с полозьев.

Все это Лабарж увидел, подбегая. Бросив винтовку, он схватил у ближайшего человека топор и одним мощным движением вспрыгнул на полозья. Со всей силы размахивая топором, он принялся рубить металлический трос, соединявший шхуну с оторванной частью крепления. Он снова и снова бил топором. Где-то позади он услышал выстрелы. Над ним высился нос «Сасквиханны». Наконец, топор ударил в последний раз, и трос разлетелся. Лабарж скорее упал, чем спрыгнул на землю и, бросив топор, побрел за винтовкой.

Последние из команды бежали рядом со свисающей с борта веревочной лестницей. Позади, во главе растянувшегося в цепь штурмового отряда, к ним бежал Зинновий. С кормы шхуны уже слышались одиночные выстрелы. «Сасквиханна» ползла вперед со скоростью идущего человека. Жан выстрелил в сторону нападавших и прыгнул к веревочной лестнице. Он поймал ее и начал карабкаться, остановившись на полпути, чтобы сделать еще один выстрел. Он покрепче ухватился за лестницу левой рукой, прицелился, почувствовал сильный удар в бок и выстрелил.

Внезапно Жан ощутил слабость. Он ухватился за лестницу повыше и подтянулся. К нему протянулись руки, казавшиеся такими далекими. Теперь шхуна двигалась быстро. Он собрался с силами и подтянулся еще выше. Кто-то потащил его вверх за винтовку, которую он все еще прижимал к себе, кто-то схватил за рукава, воротник и потянул его вверх.

Над ним ярко сияло солнце, а затем оно погасло, и он услышал винтовочные выстрелы, смешанные с шумом бурлящей воды. Он почувствовал, как его опускают на палубу, и больше он не чувствовал ничего.

Глава 27

Под серым небом серую воду рябил холодный ветер. Голые мачты шхуны, голые крыши домов, голые берега — унылый вид не согревал взгляд. На палубе Жан Лабарж, все еще бледный от потери крови, стоял, ожидая, пока в лодку загрузят багаж.

— Отвези меха в Кантон, — посоветовал он Колю. — У тебя не полный груз, но меха отличные, и ты должен неплохо заработать. Затем возвращайся в Сан-Франциско и доложи Хатчинсу. Теперь ты капитан.

— А ты?

— Буду действовать по обстоятельствам. Когда привезу Великую княгиню Гагарину в Санкт Петербург, вот тогда и буду строить планы. Могу вернуться этим путем, могу поехать через Атлантику и восточное побережье.

Колю все это не нравилось. Он так и сказал.

— Прошу прощения у леди, но, капитан, на русских нельзя полагаться. Это подозрительный народ, а у барона Зинновия здесь много друзей на берегу. Если он сам не отправится за вами, то пошлет корабль с приказом о твоем аресте.

— Об этом я позабочусь, когда подойдет время, — сказала Елена. — Полагаю, мы справимся и с бароном Зинновием.

— Надеюсь, так оно и будет, — мрачно произнес Коль. Лучше возьми с собой Бойара, капитан. Он будет рад приехать в Польшу и знает все эти края.

Лабарж взглянул на Бойара.

— Хочешь поехать с нами?

— Если можно... да.

— Поднимай свои вещи на палубу, и побыстрее.

На серых склонах за городом и на затененных сторонах домов рядом с причалом пятнами лежал снег. Ставший вдруг благородным Данкан Поуп помог Елене спуститься в лодку. Его обычно кислое лицо выражало крайнюю степень страдания, он с трудом подыскивал слова.

— Я... я никогда раньше не знал Великую княгиню, — наконец удалось произнести ему, — и... и вы ведете себя, как Великая княгиня.

Она подарила ему очаровательную улыбку.

— Спасибо вам, мистер Поуп! Большое вам спасибо!

Прощаться собралась вся команда. Один за одним они кивали ей, и только Бен Турк оказался более воспитанным и пробормотал что-то неразборчивое.

— Береги ребят, Барни, — сказал Колю Лабарж, — и «Сасквиханну». И еще: на моем письменном столе лежит письмо для Роберта Уокера. Отправь его, ладно?

Море немного штормило, но моряки налегли на весла, и шлюпка пошла к берегу. Гэнт, командовавший шлюпкой, поглядел на Бойара.

— Будь осторожен, приятель. Не забывай, что ты поляк.

— Здесь мне лучше забыть об этом, — сухо сказал Бойар.

Жан Лабарж обернулся и посмотрел на «Сасквиханну», испытав тот же восторг, как и в первый раз, когда увидел ее в заливе Сан-Франциско.

На берегу не было ничего примечательного: графитно-серая полоса побережья с пятнами снега и побитые непогодой дома. Это был Охотск, он находился на побережьи Сибири — в самом конце света. Их ожидало путешествие в Санкт Петербург длиной более пяти тысяч миль и большая часть этого пути изобиловала опасностями.

Днище шлюпки заскрежетало по береговой гальке, из нее выскочил моряк и подтянул шлюпку повыше. Жан выпрыгнул на серый песок и помог выйти Елене.

Он повернулся к команде и пожал всем руки.

— Возвращайтесь на борт, ребята, и позаботьтесь о моей шхуне.

За прибытием наблюдали несколько человек, завернутые в бесформенную одежду, однако никто к ним не подошел. Когда шлюпка ушла, оставив на берегу троих человек, местные разошлись, явно решив, что интересоваться больше нечем. Взяв Елену под руку, Жан направился вверх по берегу, к грязной улице, по обеим сторонам которой стояли поблекшие дома из некрашеной древесины или из бревен, все как один — унылые и непривлекательные. Не чувствовалось ни теплоты, ни гостеприимства.

У Елены были документы, которые она часто использовала, путешествуя инкогнито. Эти документы были выписаны на Елену Мирову, гувернантку из Санкт Петербурга. У нее были и собственные документы, но, как она объяснила Жану:

— Никто не поверит, что племянница царя может путешествовать без свиты или багажа. Власти наверняка задержат нас для расследования, а оно может длиться месяцами и привести к массе неприятностей. И оно наверняка привлечет внимание всех союзников барона.

— Тогда вы должны пользоваться другими документами.

— Жан, — Елена посмотрела на него, — есть еще одна возможность избежать пристального внимания. По-моему, будет лучше, если все поверят, что я — ваша жена. Мы недавно поженились, и это объяснит разные фамилии в документах. В таком случае будет меньше вопросов.

— Я согласен с мадам, — сказал Бойар. — И если мадам не станет просить у властей вооруженный экскорт, я предложил бы двинуться в путь как можно скорее.

На противоположной стороне улицы на некотором расстоянии остановился человек квадратного сложения в тяжелой серой шинели и принялся наблюдать за ними. Бойар тревожно взглянул на него, затем поднял чемоданы и торопливо направился дальше по улице. Человек в шинели бесстрастно смотрел на них, пока все трое не вошли на почту.

Бойар подождал у двери и увидел, что наблюдавший перешел улицу и скрылся в здании управления полиции. Бойар оглядел голую, неудобную комнату, в которой они стояли. За конторкой никого не было, как и во всей комнате.

— Подождите здесь, — сказал он, выскользнул в дверь и крадучись пошел по улице.

Медленно текло время. Пламя в чугунной печке почти не давало тепла. Они молча глядели друг на друга. Первый раз в жизни Жан почувствовал себя неуверенно. Он здесь столького не понимал. Дрожа в застылом холоде почты, они ждали, чтобы кто-нибудь пришел. Прошло полчаса прежде чем Бойар вдруг открыл дверь и поманил их.

— Пошли быстрей, — позвал он. — Мы уезжаем немедленно!

Бойар поднял их чемоданы и направился к двери. Он прошел по улице несколько шагов, затем свернул в мрачный переулок и подошел к низкому сараю, где человек пристегивал трех лошадей к странного вида экипажу.

— Они вольные, — тихо объяснил Бойар. — Это свободные лошади, не приписанные к почтовой системе. Кучер — местный крестьянин, который хочет подработать.

Экипаж оказался тарантасом — тяжелой, в форме лодки повозкой на четырех колесах с массивной крышей, которая в непогоду могла закрываться. Тарантас был подвешен на двух продольных осях, соединенных с передней и задней осью и служивших своего рода рессорами на вечно плохих дорогах России. Обычно путешественник укладывал багаж на дно, укрывал его соломой, а солому — одеялами и шкурами. Затем садился сам, облокачиваясь спиной о подушки. Кучер сидел спереди и с помощью четырех вожжей правил тремя лошадьми.

Они наскоро уложили багаж, а Бойар принес из дома несколько одеял и медвежью полость с запашком. Забравшись в повозку, они разложили одеяла, затем Бойар залез на сидение рядом с кучером, тот собрал вожжи и крикнул: — Ну, родные!

Застоявшиеся лошади рванули с места. Когда они выехали на улицу, полицейский чин, которого они видели раньше, незаинтересованно глянул в их сторону и вошел в помещение почты. Затем полицейский немедленно выскочил и закричал им вслед.

Бойар заметил это, а кучер — нет. Бойар поднял палец к губам. Звенела упряжь, стучали колеса на ухабах, звенели колокольчики в дугах над спинами лошадей — естественно, кучер ничего не услышал.

Выехав на дорогу, кучер подстегнул лошадей. Их копыта выбивали четкий ритм на полузамерзшей дороге, они неслись по пустой земле в никуда. Однако пустая, открытая земля расстилалась не намного миль. Дальше лежала тайга — самый большой в мире хвойный лес — дикая, одинокая местность, покрытая лесами и болотами, где жили крестьяне и ссыльные, сбежавшие осужденные и преступники.

Эта дорога была знаменитым трактом, ведущим из Сибири в Пермь, где начиналась собственно Россия. Путешествия на почтовых перекладных были легкими, хотя путешественников нередко останавливала полиция. Все, что требовалось для проезда по почтовой дороге была подорожная — документ на лошадей. Можно было всю дорогу проехать в одной и той же повозке — меняли только лошадей. Путешествие на «вольных», однако, часто было надежнее и быстрее, потому что крестьне лучше ухаживали за своими лошадьми.

Было морозно, но здесь царил не пронизывающий холод, а влажный холод поздней весны. Земля, по которой они проезжали, была просторной болотистой равниной с порослью ольхи и ивы — мелкой порослью, больше похожей на кусты, чем на деревья. Елена придвинулась поближе к Жану, и они откинулись на вещевой мешок, который Жан положил к спинке заднего сидения, чтобы не сидеть, а полулежать в повозке.

Бойар повернулся, чтобы сказать, что едут они не на почту, а в усадьбу[70], где, он знал, есть свободные перекладные. Если все пойдет так и дальше, они смогут проделать весь путь, не приближаясь к почтовым станциям.

Занавесь повозки была открыта, поэтому Елена с Жаном смотрели на земли, через которые проезжали. Временами холодные порывы ветра шевелили занавеси, и Елена прочнее вжималась в одеяла, поближе к Жану. Время от времени они дремали, разговаривали, смотрели на пролетавшую мимо дорогу.

В постоялом дворе, куда они, наконец, приехали, были высокие деревянные ворота, за которыми расположилось несколько бревенчатых сооружений, гораздо менее впечатляющих, чем ворота. Когда они подъехали, к ним вылетели две дико лающих собаки. Ворота открылись внутрь, и появился мужчина с мальчиком.

Путешественникам наскоро подали поесть: черствый черный хлеб, маринованные грибы, вареную рыбу, землянику и чай.

— Вон тот ест слишком хорошо, — полушепотом сказал Бойар Жану. — Нам нужно быть осторожными.

Их хозяином был крепко сложенный, сильный человек с окладистой бородой. Его улыбка была широкой, но глаза — твердыми и расчетливыми. Эти глаза заметили их теплую одежду, чемоданы в повозке и несколько раз, явно заинтересованные, возвращались, чтобы посмотреть на Елену. Он говорил с Бойаром на русском, и Бойар перевел:

— Он предлагает, нам переночевать... По-моему, это будет неразумно.

— Поблагодари его, — сказал Жан, — и передай, что мы спешим.

Когда они встали из-за стола, чтобы вернуться в повозку, их хозяин разговаривал с незнакомцем, который подошел после их прибытия. Хозяин также поговорил с их кучером. Это был новый кучер — мальчик едва ли шестнадцати лет с болезненным, злым лицом и бегающими глазами. Его волосы были непричесанными и неподстриженными, а одежда — грязная и дурно пахнущая. Один раз, когда повозка была уже в пути, он оглянулся на них с таким злобным выражением, что Елену передернуло.

— Мне это не нравится, — прошептала она, — я боюсь!

Перед ними расстилалась дорога, которая углублялась в лес, состоящий из редких сосен. Лес этот становился все гуще и гуще, по мере того, как их трясло по ухабам грунтовой дороги. Снижающиеся облака становились все темнее, а ветер сносил по замерзшей дороге все больше опавших листьев. По сторонам дороги лес был таким же ужасающе мрачным. Елена заснула, прислонившись к плечу Жана, и постепенно он сам расслабился и начал подремывать, по-настоящему засыпая в перерывах между встрясками тарантаса, способным выдержать дорожные ухабы.

Его разбудили, потряхивая за ботинок. Жан открыл глаза, сразу же заметив, что повозка движется шагом, а кто-то прижимается к нему. Затем услышал шепот и понял, что это был Бойар.

— Капитан?

— Да?

— Мы в опасности. Наш кучер... По-моему, он намерен с кем-то встретиться в условленном месте.

Окончательно проснувшись, Жан сел. Он что-то коротко прошептал Бойару и тот пересел на свое прежнее место. Упали несколько капель дождя, затем дождь прекратился. Не было слышно ни звука, кроме скрипа упряжи и стука самой повозки. Жан осторожно вытянул из-под пальто револьвер и ждал, прислушиваясь. Вдруг тарантас остановился.

Бойар задал вопрос и мальчик что-то сердито ответил. Бойар приказал ему двигаться дальше, но мальчик заупрямился. В тусклом свете Жан уловил отблеск на дуле револьвера, и тарантас поехал дальше. В этот момент Жан уловил за спиной стук многих копыт в лесу. Повозка набирала скорость. Елена проснулась, зашевелилась и тоже прислушалась.

И как по мановению волшебной палочки в облаках появился просвет, и сквозь него засияла луна. Они увидели, что со всех сторон повозку окружают всадники.

Жан не стрелял из опасения, что конные могут оказаться командой казаков или невинными путешественниками. Внезапно раздался голос — голос хозяина постоялого двора, где они останавливались в прошлый раз. Бойар что-то резко сказал, и, должно быть, подкрепил слова тычком револьвера, потому что щелкнул кнут, и лошади побежали быстрее.

Всадники зло закричали. Лабарж поднял револьвер и возможно тщательнее прицелился — насколько позволял тарантас, перескакивающий с камня в ухаб и снова на камень — в плотного всадника, скачущего впереди и правее других, который, вероятно, и был корчмарем. Жан выстрелил, всадник дернулся в седле, упал головой вперед и исчез под копытами скачущих позади лошадей. Лабарж быстро выстрелил еще дважды в темную массу бандитов, скученных узкой лесной дорогой.

Нападавшие остановились, изумленные неожиданными выстрелами и, остановившись, проиграли скачку. Лабарж неторопливо перезарядил оружие. У него был еще один револьвер, спрятанный под пальто, а также маленький двуствольный пистолет в нарукавной кобуре.

Кучер был напуган, но продолжал гнать лошадей. Тем не менее, было уже за полночь, когда тарантас остановился у следующего постоялого двора. Жан на негнущихся ногах выбрался из повозки, а Бойар тут же встал рядом с ним.

Вокруг них собрались люди с фонарями, и Бойар приказал им сменить лошадей, да побыстрее. Он так и не убрал револьвер в кобуру, и вид оружия подчеркивал срочность его приказов. Время от времени люди поглядывали на мальчика, который, стоя в стороне, не отрывая глаз смотрел на Лабаржа и Бойара. Один из русских что-то прошептал, но мальчик коротко ответил, и тон его не был дружеским.

В доме Жан выбрал место у стены напротив двери и, вынув револьвер, положил его на стол рядом с тарелкой. Эти люди были знакомыми или соучастниками нападавших, и он хотел показать, что готов ко всему.

Комната была длинной и узкой с полом из неструганных досок и балочным потолком. С одной стороны находился очаг. Дом, как две капли воды походил на жилище фермера с Дальнего Запада. Им принесли еду и горячий чай. Обслуживающий их человек явно очень заинтересовался револьвером.

— Какое оружие! — воскликнул он. — Никогда прежде не видел такого оружия!

— У меня их два, — ответил Жан. — И мне повезло.

— Повезло? —Тонкое лицо человека застыло. Он посмотрел на Лабаржа. — У вас были неприятности?

— Нас пытались ограбить.

В комнате находилось еще трое и везший их мальчик. Никто не произнес ни слова, пока Лабарж не спросил про лошадей.

Корчмарь пожал плечами.

— Прошу прощения. У нас не будет лошадей до утра, но будет лучше, если вы переночуете здесь. Мы...

— Мы уезжаем сегодня. — Жан поднял чашку левой рукой и через стол посмотрел на хозяина постоялого двора. — И в ваших же интересах немедленно запрячь лошадей — и лучших лошадей.

— Но это невозможно. — Корчмарь протестовал слишком бурно. — Это...

— Если вы думаете, что бандиты до сих пор следуют за нами, — холодно сказал Лабарж, — вы ошибаетесь. Их предводитель мертв.

— Мертв?

Корчмарь быстро и озабоченно взглянул на мальчика, лицо которого побледнело под слоем грязи.

Присутствующие потрясенно уставились на Лабаржа. Он поставил чашку и поднял револьвер. Вся комната немедленно пришла в движение.

— Вы, — сказал Лабарж хозяину, — идете с нами. Остальные остаются здесь. Хорошенько подумайте, прежде чем выйти на улицу. Нам все равно, скольких вы здесь похороните.

Бойар пошел с корчмарем в конюшню и вывел трех серых лошадей в прекрасном состоянии. Они торопливо запрягли их, а затем Жан приказал хозяину позвать своего кучера. Последнее, что они увидели — это небольшая группа людей, глядящих им вслед.

Впереди дорога вилась по трудной местности, но серые радостно шли галопом, дыхание паром вырывалось из их ноздрей, их копыта весело цокали по замерзшей земле. Примерно через час пошел снег.

Глава 28

В повозке было тесно, поэтому Елена и Жан все время наталкивались друг на друга, в то время как тарантас трясся по ухабистым и разъезженным дорогам из льда, замерзжей земли и снежных заносов.

Их кидало и бросало на сидении, пока не начинала болеть каждая мышца. И все это время возгласы, крики, щелчки кнута и ругательства кучера смешивались со звоном колокольчика под дугой.

Иногда они выезжали из леса и шли галопом вдоль заснеженных полей или проезжали по деревням, где все собаки, заслышав звон колокольчика, выскакивали облаять их, однако проезжавшая тройка неизменно рассеивала сбежавшуюся стаю. Внутри повозки пассажиров мотало из стороны в сторону, подкидывало и бросало.

Наконец, в самом начале вечера холодного дня они въехали в еще одну деревню. Главная улица была похожа на обыкновенный переулок, в котором пролегала колея глубиной в фут или чуть больше, с обеих сторон улицу окружали дома, выстроенные из бревен или некрашеных досок. Они располагались скатами крыши к дороге, рядом с каждым стояли массивные деревянные ворота. В конце улицы лошади сами свернули к одним из таких ворот.

Затем началась перебранка — громко кричал кучер, а в ответ раздавались приглушенные протесты изнутри, и, наконец, после нескончаемых пререканий ворота распахнулись, и они въехали во двор, по сторонам которого стояли конюшни, крытые дерном, а напротив — открытый сарай с целой коллекцией древних повозок — странное и удивительное собрание средств передвижения исчезающей эры, такой далекой, что о времени ее начала можно было только догадываться.

Жан скорее выпал, чем вышел из тарантаса, и потянулся, возвращая к жизни побитые и истерзанные мышцы. Лицо Шина Бойара застыло от холода, а когда Жан помог выйти из повозки Елене, она взглянула на него с очаянием, смешанным с веселым удивлением, словно посмеиваясь над их положением. С трудом они подошли к маленькой двери дома, который, казалось, не предлагал ничего, кроме защиты от мороза.

Когда под рукой Жана дверь открылась, в лицо им ударила волна зловонного воздуха. Какую-то секунду они колебались, но пронизывающий холод не оставлял выбора. Они вошли.

Три маленьких окошка с серыми от грязи стеклами выходили на дорогу, которую они только что проехали. По внутренней стене протянулась длинная деревянная скамья. Перед ней стоял тяжелый стол, а за ним — несколько табуреток. В противоположном углу была огромная печь из побеленного кирпича, а от верха печки до стены пролегала полка около восьми футов шириной из того же побеленного кирпича. На этих палатях спала вся семья, включая гостей, которые могли оказаться в доме.

Вошла полногрудая девушка с двумя тяжелыми русыми косами и стала расставлять на стол тарелки. По совету Бойара они привезли свой собственный чай и сахар — обычай путешественников в России — поскольку чай, который подавали на тракте, едва ли можно было пить. Пища на столе состояла из яиц, черного хлеба, какого-то очень горячего и густого зеленого супа и масла.

— По-моему, нам надо ехать дальше, — посоветовал Бойар. — Я уверен, что это честные люди, но если мадам не устала...

Елена с улыбкой взглянула на него.

— Если вы можете ехать дальше, то смогу и я!

— Через сколько времени вы попытаетесь установить контакт со своими друзьями?

— В Перми... а до нее еще очень далеко.

Снаружи мороз был жутким. Тройка галопом взяла с места, затем перешла на ровную рысь. Деревня осталась позади, и они выехали на широкую равнину, покрытую рощами деревьев. Небо посерело и помрачнело, в течение нескольких часов кучер то и дело поглядывал на него. Затем, повернувшись к пассажирам, произнес: — Пурга!

Масса облаков над вершинами деревьев, казалось, опускалось все ниже, мороз усиливался. Елена крепко прижалась лицом к руке Жана. Нигде не было видно ни единого дома, деревья росли все плотнее, местность становилась все более непроходимой и глухой. Здесь землю продували великие ветры, и деревья под ними росли небольшими, принимая самые причудливые формы. Начал падать снег — сначала несколько снежинок, затем все больше и больше, пока все вокруг не закрыла белая движущаяся пелена. Бойар задвинул занавеси, и внутри тарантаса стало темно. Это было все равно, что ехать в могиле. Однако ветер поддувал под занавеси, и теплее не становилось. Кучер сидел молчаливо, сгорбившись и, казалось, не чувствуя мороза.

Жан наклонился к Бойару.

— Нужно найти убежище. Метель может усилиться!

Тарантас сбавил ход до шага, кучер с трудом находил дорогу. Лабарж знал, что пурга — это ужасная черная метель Сибири, которая вырывает с корнем деревья или срывает крыши с домов. Путешествие в таких условиях станет невозможным. Температура уже упала гораздо ниже нуля и становилось все холоднее. Однако кучер явно направлялся в знакомое ему место. Наконец, когда ветер почти достиг скорости урагана, он повернул лошадей в темный коридор деревьев, через который ветер продувал в полную силу. Сквозь на мгновение открывающиеся занавеси показывались сгибающиеся вершины леса. За ними на дорогу упало с корнем вырванное дерево. Временами им казалось, что ветер приподнимает повозку, но лошади уже перешли на бег и шли под прикрытием холма. Наконец они остановились у окошка, через которое пробивался тусклый свет.

В бревенчатой стене, построенной у основания скалистого холма, было две двери: одна для людей и вторая, побольше, для лошадей и повозок. Жан Лабарж, поддерживая Елену, открыл дверь, и они вошли внутрь.

Жан обнаружил, что они находятся в пещере. За бревенчатой перегородкой слышалось, как Бойар с кучером распрягают лошадей. Единственный свет исходил от огромного очага, в котором догорал огонь. Здесь стоял стол, два стула, лежали остатки порванной упряжи. На одной из лежанок они разглядели человека.

Найдя огарок свечи, Жан зажег спичку и поднес ее к фитилю. Кверху рванулось пламя, раскачиваясь, как танцор, в тяге очага. В комнате царил ледяной холод, дров не было. Подойдя к лежанке, Жан опустил свечу и посмотрел на человека.

Лицо его было белым, череп был туго обтянут кожей, а глубоко запавшие глаза широко раскрыты. На секунду Жан подумал, что человек мертв, но потом увидел, что его губы двигаются.

Дверь в перегородке открылась и вошел Бойар с кучером. Бойар держал в руках чай, сахар и другие припасы, приготовленные для чрезвычайных обстоятельств.

— Поставь чай, — сказал Лабарж Бойару, — у нас здесь человек в очень плохом состоянии.

— Нет! — Кучер схватил Лабаржа за руку. Он говорил хриплым голосом по-русски. — Это заключенный. Сбежавший каторжник.

И тут только Жан обратил внимание на цепь, свисающую из-под рваного одеяла. Приподняв его, он увидел, что на запястьях и лодыжках бедняги были железные кандалы, соединенные тяжелой цепью, свисающей с пояса.

Приблизив свечу, Лабарж снял одеяло и осмотрел человека. Его грязная рубашка была покрыта пятнами крови; он был дважды ранен. Первая пуля лишь оцарапала ребра, хотя и вытекло много крови; другая пуля пробила грудь. Здесь тоже было сильное кровотечение, однако при дыхании Жан не заметил пузырьков крови и, значит, легкое задето не было.

— Вы ничего не должны делать, — настаивал кучер. — Если вас поймают, вас ждет каторга на соляных копях. Пусть лучше умирает.

— К черту с этим. — Лабарж повернулся. — Шин, как чай?

— Скоро будет готов... и закипает горячая вода для ран.

Сбежавший каторжник с благодарностью принял горячий чай. Он осторожно попробовал его, затем отпил снова. Лабарж чистой тряпкой промыл раны. Очевидно, вторая пуля прошла насквозь и кроме потери крови не причинила никакого другого вреда. Тем не менее, без помощи человек скончался бы, а без тепла замерз.

Дважды Бойар выскакивал в ночь и возвращался с огромными охапками дров. Скоро в очаге заревело пламя. Только через час Лабарж закончил промывать, лечить и бинтовать раны. К этому времени Бойар приготовил бульон, а Елена накрошила туда хлеба. Большой ложкой она накормила человека, который почти не сводил глаз с ее лица и только изредка переводил их на Лабаржа.

Кучер сидел сгорбившись около огня, отведя взгляд, не желая участвовать в этом преступлении. Однако время от времени он выходил за дровами. Наконец, он направился к одной из лежанок и, завернувшись в свой тулуп, мгновенно заснул. Бойар собрал еще немного дров, поел и последовал его примеру.

Каторжник уснул, и Елена села рядом с Лабаржем у потрескивающего пламени. Укрывшись одеялом, они сидели и смотрели на огонь очага. Изредка ветер пригибал пламя, шипел заносимый ветром снег на горящих бревнах и не было слышно ни звука, кроме похрапывания спящих мужчин.

Под одеялом Елена нашла руку Жана и, прислонившись к поставленному на бок стулу, они заснули.

Глава 29

Метель бушевала три дня без перерыва, но в пещере благодаря огню было тепло. На расстоянии нескольких шагов от входа всегда можно было набрать достаточно дров.

С каждым днем кучер, Ляков, становился все испуганнее. Он явно хотел как можно скорее уехать, уехать прежде чем поисковый отряд придет за Марченко — так звали каторжника. Он рассказал, что бежал из колонны заключенных в сильную метель, но его успели ранить двумя пулями. Из последних сил он дополз до пещеры.

— Я знал о ней еще мальчиком, — сказал он Жану и Елене. — Здесь было место, где скрывались преступники. — Он перевел взгляд на Елену. — Это было до того, как я служил в армии.

— В каком полку?

— В Семеновском, Ваша светлость. Я часто стоял на посту в Петергофе и Зимнем дворце.

Значит, он знал Елену, и это объясняло тот странный взгляд, каким он смотрел на нее в первую ночь. Он, вероятно, узнал ее сразу.

— Очень важно, — тихо сказала ему Елена, — чтобы я добралась до Санкт Петербурга. — Она говорила так тихо, чтобы ее не смог услышать кучер. — Еще важнее, чтобы о моем приезде не прознали сибирские власти.

Бледные губы улыбнулись.

— Я всего лишь бедный заключенный, мадам. Я никого не видел... Я только бродяга-охотник, который забинтовал свои раны и ушел... кто знает куда?

К вечеру третьего дня ветер стих, и Лабарж приказал Лякову готовить тарантас к выезду утром.

Ляков посмотрел на каторжника.

— А что с ним? — спросил он. — Мы передадим его полиции?

— Самое безопасное для всех нас будет молчать. Это дело полицейских. Они станут задавать вопросы, много вопросов. Если кто-то вмешивается в их дела, это им не нравится.

Рассвет был серым и холодным. Пока Бойар помогал Лякову запрягать лошадей, Лабарж подошел к лежанке и протянул Марченко горсть рублей.

— Это должно помочь. Я советую вам уходить отсюда, даже если придется ночевать в снегу. Мы оставили на столе немного чая и кусок сыра с хлебом.

Стоял пронизывающий холод. Сначала повозка тронулась с трудом, но лошади застоялись в пещере и скоро перешли на рысь. Несколько раз им приходилось останавливаться и убирать с дороги упавшие деревья. Через пятнадцать миль от пещеры они доехали до первой остановки, где быстро сменили лошадей и двинулись дальше на свежей тройке и с новым кучером. Когда они отъезжали, Лабарж, оглянувшись, увидел, что Ляков смотрит им вслед.

— Вы беспокоитесь о Марченко?

— Я надеюсь, ему удалось сбежать. Надеюсь, удалось.

— Он был очень слаб.

— Но у него сильное сердце.

С таким всегда есть шанс выкарабкаться из любой ситуации. А что стало бы с ним? Хватило бы у него силы духа пережить то, что пережил Марченко? Смог бы он выжить? Сохранил бы он желание бежать? Если Ляков пойдет в полицию...

Как бы искупая вину за прошлое, погода изменилась к лучшему: облака уплыли, и появилось солнце. Была весна, и на склонах холмов кое-где стали появляться клочки зеленого цвета на преобладающем фоне серого и коричневого. Дважды они меняли лошадей, каждый раз предпочитая оставаться с «вольной» системой перекладных лошадей. Конечно, эти кучеры были известны полиции, но проследить передвижения человека в этом случае было гораздо труднее, чем в почтовой системе. Часто «вольные» кучеры неделями не возвращались в родные деревни, а это означало, что допросят их несколькими неделями позже.

Деревни были похожи одна на одну, как две капли воды: всюду серые дощатые и побитые непогодой бревенчатые стены. Немногие, кто попадался им на пути, были с головы до ног завернуты кто во что горазд.

Цвет степи изменился на светло-зеленый с золотисто-желтыми пятнами цветов горчицы и лютиков. Кучер съехал с покрытой грязью дороги и поехал быстрее, давя под колесами траву и цветы. Он был молодым человеком, этот кучер, и настроение у него было прекрасное. Он ехал и пел, и, казалось, знал всех встречных. Он что-то кричал им, и они кричали в ответ. Несколько раз они обгоняли вереницы телег, чьи возницы медленно и тяжело шли рядом, а временами несколько миль подряд они проезжали по степи, цвет которой был голубым от незабудок. Тонкие белые березки густо покрывали склоны далеких холмов, и все время появлялись деревни, где стояли дома с покосившимися ставнями и осевшими воротами. Они ехали дальше и дальше, меняя тройки и кучеров, пока не потеряли чувство времени и позабыли все, остались лишь крутящиеся колеса и нескончаемые крики кучеров, которые яростно хлестали, обхаживали, хвалили, ласкали и ругались на своих лошадей.

От Тюмени до Екатеринбурга по краям дороги стояли двойные ряды великолепных берез футов восьмидесяти высотой, посаженных так близко, что их ветви, переплетаясь, образовали живой коридор, закрывающий своим зеленым потолком солнце. Этот участок дороги, сказала ему Елена, был известен как «Екатерининская аллея», потому что деревья были высажены по приказу Екатерины Второй, а сейчас, почти через сто лет, они укрывали путешественников тенью.

Домишки крестьян походили друг на друга своей унылостью, и были бы вовсе неразличимы, если бы не цветы в окнах. В деревнях редко встречались деревья или трава, но в окнах они видели герань, олеандры, чайные розы и фуксии.

Затем подошла ночь, когда они ночевали в двухэтажном кирпичном доме у реки, вывеска которого гласила: «Комнаты для проезжающих». Лабаржа разбудила на рассвете чья-то рука на плече, он проснулся и увидел склонившееся над ним тонкое, мертвенно-бледное лицо совершенно незнакомого человека. Лабарж быстро приподнялся, и человек отступил. Жан оглянулся на дверь смежной комнаты, где спала Елена.

— Все в порядке, — сказал человек. — Знаешь, приятель, я ничего не тронул, а что касается сударыни, то я никогда не беспокою женщин. Все что угодно, только не это, друг.

— Что вы здесь делаете? Как вы сюда попали?

Незнакомый парень стоял, усмехаясь, широко расставив ноги. Его нос походил на огромный клюв, морщинистая шея была, как у стервятника, а маленькие голубые глаза искрились циничным юмором.

— Ты спрашиваешь, как я сюда попал? Через дверь, приятель, через эту самую дверь. Замки? У меня, знаешь, нет для них времени, а желания стучаться в твою комнату в такой час не имею. Дураки, знаешь, могут выглянуть, и чего доброго, начать думать.

— Что вы хотите?

— Вот это по мне. Мне нравятся люди, которые сразу переходят к делу. Но штука не в том, что я хочу, а в том, что вам требуется. Полиция, приятель. Она охотится за вами. За тобой, за сударыней и за моряком, что с вами едет.

— За моряком?

— Точно... я сразу его приметил. Ты тоже выходил в море, приятель. Я и сам не новичок на корабле, провел семь лет на борту шхуны, приписанной к Ливерпулю. Там и выучил английский. Но на твоем месте, я бы встал.

Жан вскочил с постели и быстро оделся. Он не имел понятия, кем был этот человек, однако предупреждение было предупреждением, а то, что полиция искала его, было более, чем вероятным.

— В чем дело? — спросил Лабарж. — Почему вы думаете, что меня ищет полиция?

— Так уж получилось, приятель. Я не люблю полицию, чтоб им провалиться. Время от времени она доставляла мне неприятности, поэтому когда я вижу человека в черном пальто, вижу широкие челюсти и узкий череп, я говорю себе: «Это полицейский». И начинаю прислушиваться к тому, что он говорит. А он расспрашивает, ищет людей, описание которых один к одному схожи с вашими. Я видел, как вы приехали, знаю, где остановились, ну и подумал, что вам с сударыней будет интересно об этом узнать, поэтому и пришел.

— Где сейчас этот полицейский?

— Ест. Ест больше, чем съел я за последние несколько недель, набивает свое жирное брюхо в городе, и когда закончит, попьет чайку и поковыряет в зубах, то отправится за вами.

— Нам понадобятся лошади для нашего тарантаса.

— Вас перехватят на дороге, приятель. Оставьте свою повозку здесь. Лодка лучше, и я уже договорился за вас с одним человеком. У него баржа, он оставит нам местечко.

— Нам?

— Послушай, приятель, здесь нет ничего, о чем бы я пожалел, и мне тоже лучше убраться отсюда поживее. С наличными мне бы это удалось, а если я поплыву вместе с вами, то мог бы и помочь. — Он подмигнул. — Я из тех, кто верит, что с людьми, которые помогают господам, не случится ничего худого.

Жан неторопливо и тщательно проверил револьверы. В его планы не входило быть захваченным полицией. Он заткнул за пояс оружие.

Человек с большим носом и искрящимися глазами взглянул на револьверы, затем на Жана Лабаржа. Он вдруг подумал, что не хотел бы смотреть в дула этих револьверов, которые находятся в этих руках.

— Вы говорите «господам»?

— Думаешь, я не заметил твою спутницу? И, если позволено будет сказать, ее изысканную красоту...

В дверь вошла Елена, одетая для путешествия. Она выглядела веселой и взволнованной.

— Благодарю вас за прекрасные слова!

Головорез поклонился, глаза его засверкали.

— Я всего лишь сказал, что вы госпожа, а что касается вас, сударь, каждый может видеть, что вы джентльмен. — Он наклонил голову в сторону Жана. — И, может быть, даже солдат, но боец в любом случае. Можете мне поверить, я знаю, что говорю.

Когда в комнату вошел Бойар, Лабарж торопливо объяснил ситуацию, и незнакомец вывел их через черный ход, через двор и провел в один из сараев, которые окружали дом. Там он отодвинул доску в стене, и они очутились в переулке, заканчивающимся в поле, за которым текла река. Шагая по скрытой за деревьями тропинке, они подошли к реке и поднялись на баржу.

Сидящий на швартовой тумбе человек встал, выбил трубку и тоже поднялся на борт. Он отчалил, в то время как какой-то краснолицый парень затащил доску, служившую трапом.

— Я бы на вашем месте спустился вниз, — сказал он Лабаржу. — Вы слишком хорошо одеты, чтобы сойти за людей, плавающих на баржах.

Каюта была тесной, но чистой, там стоял разведенный самовар. Когда они выплыли на середину реки, вошел их новый спутник и стал готовить чай.

— Мурзин, так меня зовут, — сказал он. — Хорошее имя, короткое и удобное. — Это был высокий, костлявый человек, слегка сутулый и такой худой, что у него, должно быть, просвечивали все ребра, но его тонкие руки были ловкими и проворными. — Меня называют вором, и это правда. Я обкрадываю путешественников.

— У нас вы ничего не украли, — сказала Елена. Жан видел, что этот человек ей понравился, да и ему тоже.

Мурзин озорно усмехнулся.

— Потому что вас разыскивает полиция. Я не гажу в своем гнезде и не ворую у своих. Ну да, я знаю, вы двое — господа, однако из него, — он указал пальцем на Лабаржа, — вышел бы хороший вор. Может быть, это еще одна причина, почему я вас не ограбил. Если потребуется, он запросто убьет. Похоже, он не будет ждать или колебаться. — Мурзин остро глянул на Лабаржа. — Поэтому-то вас и ищут?

Жан решил быть откровенным.

— У нас с сударыней есть враги, которым было бы выгодно, чтобы мы не добрались до Санкт Петербурга. Может быть поэтому, хотя, кажется, от этих врагов мы ускользнули. Может быть потому, что там, — он качнул головой в сторону оставшейся позади Сибири, — мы помогли сбежавшему заключенному. Кучер мог донести на нас в полицию.

— Может оно и так... они этого не любят, совсем не любят.

Он отпил чая.

— Значит, до Санкт Петербурга? Кажется, я ваш человек. Я могу помочь. — Он снова отпил чая. — Знаете, у нас собственные дороги. Дороги, про которые не знает полиция.

— Сколько?

— Любой другой запросил бы пятьдесят рублей, но вы дадите мне столько, сколько посчитете нужным, когда мы приплывем.

Мурзин хитро посмотрел на них.

— А когда приплывем, куда вы направитесь?

— У нас есть, куда ехать, — сказала Елена.

— Так куда же? Вот что я скажу...

Елена посмотрела в глаза Мурзину.

— Есть история, как король Ричард положился на грабителя, я тоже положусь на вас. Мы поедем в Петергоф.

Глаза Мурзина разгорелись.

— Я знаю эту историю. Это ведь был Робин Гуд? Значит, вы поедете в Петергоф? Да... да, так и сделаем. — Его глаза зажглись жестоким, циничным удовольствием. — Петергоф! Какое место для вора! Там можно грабить и грабить!

Глава 30

Холодный лунный свет отражался в Неве, когда их карета катила по молчаливым улицам. Они давно оставили баржу, и с тех пор несколько раз меняли средства передвижения. Сейчас не слышалось ни звука, кроме цокота копыт лошади.

Откинувшись на подушки кареты, Жан Лабарж смотрел на широкие проспекты и величавые здания, удивляясь, как мог он, рожденный в болотах Сасквиханны, выросший до торговца пушниной на северо-западных островах континента, попасть в это место. Он ехал по улицам города Петра Великого рядом с племянницей царя, а через несколько дней, самое большее через несколько недель, увидит самого царя.

Наконец, они вышли из кареты перед дворцом Ротчевых. Странная группа: Шин Бойар — польский промышленник с Аляски, Мурзин — вор и бродяга, Жан Лабарж — купец и искатель приключений и Великая княгиня Гагарина — жена графа Ротчева и, по слухам, самая красивая женщина в России.

Она позвонила. Они молча ждали, и долгое время изнутри не слышалось ни звука. В конце концов, после третьего звонка дверь чуть приоткрылась.

— Алексис! Открой! Это я!

Старик с неуклюжей торопливостью отпер дверь и встретил их, пятясь и кланяясь; с его лица не сходила улыбка. Однако, взглянув на трех мужчин, вошедших за нею, он заколебался.

— А что с хозяином? С ним все в порядке?

— Он в Ситке, Алексис, лежит раненый. Граф послал меня, чтобы повидать Его Императорское Величество, а эти люди доставили меня домой. Мы хотим есть, Алексис, и приготовь постели для моих спутников. Быстренько, потому что мы замерзли.

Старик заторопился прочь, и огромное здание где-то в своих глубинах зашевелилось и задышало, просыпаясь ото сна. Когда Бойара и Мурзина проводили в другую половину дома, к слугам, Елена провела Жана в гостиную, где пылал камин. Туда им принесли еду и чай. Жан смотрел, как играет пламя в темных волосах Елены.

— Кажется, теперь я буду редко тебя видеть, — несчастливо сказал он.

— У нас будет достаточно времени.

Жан, держа в руках бокал бренди, подошел к камину, и она встала рядом с ним. Какой же он был высокий!

— Жан, нам надо действовать быстро. Неизвестно, что они предпримут, поэтому я немедленно должна добиться аудиенции у дяди Александра. Как только я это сделаю, постараюсь договориться, чтобы он принял и тебя. Это будет нелегко, Жан, потому что он занятой человек. Но, мне кажется, я смогу.

— Мне нужна одежда. Завтра подыщу портного.

Она засмеялась.

— Тебе не надо искать портного, Жан. Он сам придет сюда. Я скажу Алексису, и портной придет тогда, когда тебе удобно.

Елена вышла из комнаты, и он остался наедине с портретами и весело потрескивающим пламенем в широком камине. Потолок был высоким, и и трепещущие отблески огня играли на лицах людей, изображенных на портретах. Еда была отличной: холодная говядина, сыр и бутылка кларета. Здесь все было странным и отличалось от того, что он привык видеть дома.

Вернувшись, Елена опять подошла к нему.

— Итак... наконец мы дома.

— Ты сомневаешься, что нам все удастся?

— Не совсем. И все же иногда... Жан, я оставлю Мурзина с собой. Он мне нравится.

— Он вор.

— Конечно. Но я почему-то думаю, что он не будет воровать, пока работает на меня. По-моему, у него собственное понятие о чести.

— Да, я знал таких людей. Впрочем, они встречаются редко.

— Жан. — Елена в нерешительности замолчала. — Я никогда не забуду, что ты для меня сделал... для нас. Ты не имеешь представления, какой далекой отсюда кажется Ситка, хотя это тоже Россия. Как будто этот город находится на краю Земли. Без тебя нам, мне и Александру, бы вряд ли что удалось.

— От этого мне еще тяжелее... нельзя красть у друга жену. Во всяком случае, я так не делаю.

— Ты не можешь украсть меня, Жан. Он мой муж.

Они помолчали, глядя на огонь.

— Трудно поверить, что когда я уеду из Санкт Петербурга, я никогда не увижу тебя снова.

— Я вернусь в Ситку. Я должна вернуться к Александру.

— Не надо, Елена. Тебе нельзя. Поверь, если ты уничтожишь Зинновия, он перед своим концом уничтожит тебя. Я это знаю точно. Человек, которого я видел в ту ночь, не остановится ни перед чем. Тебе нельзя снова попадать ему в руки... нельзя.

— Я должна... Я должна вернуться к мужу.

— Придет день, — медленно сказал Ла Барж, — придет день, и я убью Зинновия... или он убьет меня.

— Тогда убей его. Я не хочу, чтобы ты умирал.

— Какой смысл жить, когда женщина, которую любишь, не с тобой. — Он говорил со злостью. — Я дурак, Елена. Страшный дурак.

Они стояли вместе, не отрывая глаз от огня в камине. Языки пламени стали меньше, угли мерцали красным, все время меняя оттенки. Они повернулись, глядя друг другу в глаза, затем Жан привлек ее к себе, и они долго стояли, крепко обнявшись. Наконец, Елена отступила.

— Спокойной ночи, дорогой, — мягко сказала она. — Спокойной ночи, я... — Она быстро отвернулась и вышла из комнаты.

Прошел месяц. Царь отдыхал в Крыму и должен был скоро вернуться; до тех пор не оставалось ничего — только ждать. От графа Ротчева вестей не было, но его друзья действовали. Однако вскоре стало очевидным, что у барона Зинновия достаточно властные покровители, по крайней мере один из них занимал высокий пост в министерстве. Утверждение Елены, что барон Зинновий пытался убить ее мужа, было встречено с вежливым недоверием даже близкими знакомыми. Чиновники были обходительными, но все дела терялись в бесконечной веренице бюро и департаметов, которые лежали между приказами и их исполнением. Могущественное влияние Русской Американской компании блокировало каждый шаг Елены.

Нет отсрочек, более приводящих в ярость, чем отсрочки бюрократов. Она знала, что многие чиновники считают ее красивой женщиной, которая вмешивается в дела, ее не касающиеся. Отчеты, которые она привезла с собой, ждали возвращения царя; больше делать ничего не оставалось.

— Они знают, кто ты, Жан, — предупредила Лабаржа Елена, — и сделают все возможное, чтобы ты не увидел царя. Будь осторожен, потому что друзья барона хитры и сильны. Их ничто не остановит.

Россия во времена царствования Александра II с нетерпением ожидала грядущих перемен. Император изучал планы отмены телесных наказаний как в армии, так и в гражданской жизни. Он знал, что подошло время социальных реформ, в этом отношении он хотел поднять Россию до уровня западных стран, однако необходимо было действовать не торопясь. Для многих престиж и авторитет значили больше, чем прибыли, другие возражали против реформ, как возражали бы против всего, что меняло status quo[71], придумывая всяческие уловки дабы не допустить никаких перемен.

Акционеры Русской Американской компании находились среди тех, над кем царь должен был одержать победу, и они понимали свою силу, понимали, что могут поторговаться. Они использовали эту силу, чтобы сохранить существующую ситуацию в Русской Америке, утверждая, что далекая Ситка может подождать, важнее провести реформы у себя дома.

Александр II знал, что должен действовать осторожно. Он отменил многие ограничения для евреев и предложил самоуправление для финнов, но, как ни странно, самую непримиримую оппозицию он встретил в лице либералов, требовавших, чтобы он делал больше и быстрее. Их ничто не могло удовлетворить, кроме решительных изменений, а такие изменения в данных обстоятельствах были невозможны.

Жан Лабарж, прибыв в Россию, лишь догадывался об этих фактах, однако Елена скоро познакомила его с положением в своей стране. Затем им повезло в первый раз.

Елена встретила Жана, когда он однажды после полудня вошел во дворец.

— Жан! Он здесь! Царь вернулся и согласился на аудиенцию!

— Когда?

— Послезавтра вечером. Будет поздно, поэтому он примет нас в Петергофе в личных покоях.

Жан знал, что это редкая привилегия и без помощи Елены ему никогда не удалось бы сделать такого. Теперь они смогут помочь графу Ротчеву и может быть у него останется время поговорить об Аляске.

За полмили от них сидел за своим письменным столом худощавый стройный человек с седеющими волосами и холодными глазами, прикрытыми очками в квадратной оправе. Он был высоким, даже сидя он казался высоким. На столе не лежало ничего, кроме листка бумаги, на который он время от времени поглядывал. Раздался стук в дверь.

— Войдите!

В комнату вошел юноша в форме морского офицера, осторожно прикрыл за собой дверь, подошел к столу, щелкнул каблуками и отдал честь.

— Лейтенант Ковальский, — сказал человек с холодными глазами, — мне доложили, что вы застрелили на дуэли троих, а двоих убили шпагой.

— Да, ваше превосходительство.

— Лейтенант, в нашем городе находится иностранец, очень опасный для России. Он вмешивается в наши дела и угрожает карьере морского офицера, чья роль неоценима для России. Иностранец, о котором я веду речь, договорился о личной аудиенции у царя. Будет неразумно, если эта аудиенция состоится, однако царь дал слово. Вы понимаете?

Лейтенант Ковальский все отлично понял, как и раньше, когда получил приглашение от старшего по званию явиться по этому адресу. Существовали враги государства, которых следует уничтожить, и не всегда бывает удобным отдать их под суд. Он также понимал, что сидящий перед ним человек контролирует многие пути к власти и богатству и что одно его слово...

— Иностранца зовут Жан Лабарж. Он американец и в настоящее время живет во дворце Ротчевых.

Глаза Ковальского вспыхнули и погасли. Он видел этого иностранца. Высокий, темный человек со шрамом... что-то в нем было такое... впервые он почувствовал неуверенность при мысли о дуэли, однако глупо было бы волноваться. Он один из лучших стрелков из пистолета в России. Перед приходом сюда ему сказали, что его могут перевести в армию, присвоив временное звание полковника, и что это только начало.

— Это надо сделать немедленно, вы понимаете? Аудиенция состоится послезавтра вечером.

— Благодарю за доверие, Ваше превосходительство. Я свободен?

— Возьмите вот это, — человек за столом вынул из ящика длинный конверт и протянул его Ковальскому, — и просмотрите наедине, когда выйдете отсюда.

Человек снял очки и положил их на листок бумаги, дотронувшись большим и указательным пальцем до переносицы.

— Еще одно, лейтенант. Вы не должны промахнуться. Понимаете?

— Конечно.

Ковальский вытянулся по стойке смирно, четко повернулся кругом через левое плечо и вышел из комнаты. Выйдя на улицу, он остановился у освещенного окна и вынул из конверта пару документов. Первым оказалась дарственная на небольшое поместье в Польше, это место он хорошо знал. Он взглянул на дату и увидел, что срок дарственной наступает через несколько дней и что документ вступает в силу только в том случае, если его представит в поместье лично полковник Ковальский.

Он криво усмехнулся. «А если меня убьют?..» Ответ был очевиден. Ковальский пожал плечами. Неважно. Его не убьют. А вот он не в первый раз убьет человека по заданию.

Глава 31

Место для дуэли выбрали в предместье Санкт Петербурга недалеко от небольшого замка. Жан вышел из кареты и беззаботно зашагал по траве под деревьями парка к маленькой поляне. Рядом с ним шел граф Феликс Новиков, любезно согласившийся быть его секундантом.

Вызов на дуэль был явно подготовлен заранее. В компании Новикова, который был другом Елены и всей семьи Ротчевых, Жан пошел в модное кафе. Через некоторое время туда вошли несколько русских офицеров, и, проходя мимо их столика, один из них нарочно толкнул Жана. Затем этот офицер повернулся и, глядя в глаза Жану, произнес: «Свинья!»

Новиков хотел вмешаться, но увидел, что Лабарж улыбается.

— Свинья? — переспросил он. — Как поживаете, господин Свинья? А меня зовут Лабарж.

На мгновение русский застыл, к его лицу прилила кровь. Затем кто-то засмеялся, и его лицо исказилось от гнева. Он поднял руку, чтобы дать Лабаржу пощечину, однако Жан был не в том настроении, поэтому он ударил первым, быстро и сильно. Ковальский, полуоглушенный, упал на пол.

В кафе воцарилась тишина. Офицеры, пришедшие с Ковальским, были шокированы. Новиков схватил Жана за рукав.

— Пошли! — прошептал он. — Нам нельзя здесь оставаться. Быстрей! Новиков сразу узнал Ковальского, ему была известна репутация лейтенанта. Граф понимал, что ссора спровоцирована и должна закончиться узаконенным убийством.

Жан направился к выходу, когда Ковальский, шатаясь, поднялся на ноги.

— Подождите! — хрипло прокричал он. — Пождите, черт вас возьми!

Лабарж повернулся к нему лицом. Ковальский выпрямился. Он был в форме полковника русской армии.

— Мои секунданты...

— Пришлите их. Пришлите, полковник, и я повторю то, что говорю вам сейчас. Если вы вызываете меня на дуэль, выбор оружия остается за мной, а я выбираю револьверы на расстоянии тридцати шагов. По команде мы идем навстречу друг другу и кончаем стрелять лишь тогда, когда один из нас не будет в состоянии продолжать.

Ковальский хотел было что-то сказать, но не смог. Все шло не так, как он надеялся. Ему сказали, что Лабарж — американский бизнесмен, не знающий, что такое дуэль. Он... и вдруг Ковальский понял условия поединка. Он был потрясен. Они должны будут идти навстречу друг другу, стреляя! Ковальский никогда в жизни не стрелял из пистолета на ходу.

— Вы не откажетесь быть моим секундантом, Феликс? — спросил Лабарж.

— С удовольствием, Жан! С удовольствием!

Ошеломленный вызовом Ковальского Новиков увидел, какое впечатление произвели на того условия Лабаржа, и немедленно осознал, что Ковальский был обеспокоен. Вероятно, неожиданным согласием Лабаржа и его хладнокровием. К тому же, как для Ковальского, так и для Новикова было очевидным, что если два человека приближаются друг к другу, стреляя, один из них обязательно будет убит. Не один превосходный стрелок по неподвижной мишени оказывался беспомощным, стреляя в движущуюся цель на ходу. А понимать, что при каждом шаге твоя опасность увеличивается во много раз... Многие дуэлянты, прекрасно владеющие определенным видом оружия, могут действовать с полным самообладанием только в том случае, если уверены в победе, но при дуэли на пистолетах на близком расстоянии даже новичок имеет шанс убить противника.

Позже, выйдя из кафе, Новиков, которому было двадцать пять лет, посмотрел на Жана с неприкрытым восхищением.

— Вам приходилось стрелять из пистолета? Я имею в виду на дуэли?

— На западе Америки каждый мальчишка начинает носить оружие как только становится мужчиной, обычно в пятнадцать-шестнадцать лет. У меня были дуэли, но неожиданные, без предупреждения, и всегда с людьми, привычными к револьверу.

Граф Феликс Новиков был взволнован. От Шина Бойара он кое-что узнал о Жане Лабарже, узнал о его жизни на западе — о ней Бойару тоже рассказывали, — о браконьерской торговле мехами в водах Аляски. Лабарж случайно услышал, как Новиков пересказывает его приключения друзьям, и не стал возражать. Он знал, что пройдет немного времени и эти истории дойдут до Ковальского.

Когда Лабарж с Новиковым прошли парк и вышли на поляну, Жан секунду подождал, обежав глазами расстояние, которое им предстояло пройти на дуэли. Ему не хотелось попасть ногой в яму или споткнуться о неожиданное препятствие. Но трава была ровной и хорошо постриженной. Жан считал, что если Ковальский привык стрелять из стойки, он постарается выиграть дуэль первым выстрелом из начальной позиции.

Ковальский был нервным и раздражительным. Лабарж казался ему профессиональным дуэлистом, хотя ни один профессионал, находящийся в здравом уме, не стал бы предлагать такие условия. Впервые в жизни Ковальский плохо спал перед поединком.

Секунданты отмерили расстояние, и противники заняли позицию ярдах в тридцати друг от друга.

Полковник Балачев стоял по стойке смирно посередине между дуэлянтами и немного в стороне от линии огня.

— Желает ли кто-нибудь из вас извиниться?

— Нет. — Голос Лабаржа звучал спокойно. — Я не желаю.

Он стоял, не шевелясь, ожидая начала поединка. Рот его пересох, в желудке затаилась неприятная пустота. Это ожидание было хуже всего, но он точно знал, что ему надо делать.

— Нет. — Ковальский говорил с уверенностью.

— Я начинаю считать, — отчетливо произнес Балачев. — Буду считать до трех. При счете три вы начинаете стрелять и начнете двигаться навстречу друг другу, стреляя по своему разумению до тех пор, пока кто-либо из вас окажется не в состоянии продолжать. Вы меня поняли?

Оба противника кивнули.

Солнце еще не поднялось над деревьями; на траве лежала роса. Где-то в листве зашуршала птичка, а за полем в тишину раннего, ясного утра ворвалось карканье вороны.

— Один!

Жан ощутил, как по шее потек ручеек пота. Ковальский стоял к нему боком с поднятым в классическом стиле револьвером. Он начнет стрелять как только поднимет оружие на уровень груди, но Жан отступит чуть в сторону перед самым выстрелом. Если он начнет шагать с правой ноги, а Ковальский в это время выстрелит, Жан окажется вне линии прямого полета пули... во всяком случае, он так надеялся.

— Два!

Неожиданно вблизи закаркала ворона, и Жан увидел, что Ковальский вздрогнул, ему показалось, что противник чуть не выстрелил, но вовремя остановил себя. Жан почувствовал, как собирается пот на лбу, он надеялся, что капли не попадут ему в глаза. На ноге у него начала дергаться мышца.

— Три!

Жан Лабарж шагнул вперед и немного в сторону правой ногой и рядом с ним свистнула пуля. Ковальский умел стрелять, но на этот раз промахнулся.

Держа револьвер чуть выше пояса, Жан быстро зашагал в сторону русского. Утро было очень тихим и он слышал, как шелестит трава под его ботинками. По щеке стекла струйка пота, и в это время тишину утра разорвал второй выстрел. Прошла лишь доля секунды, однако он шел. Он почувствовал, как пролетела мимо вторая пуля, потом понял, что это должна быть третья, потому что он уже слышал грохот второго.

Он шел быстро, считая каждый шаг; на седьмом он откроет огонь. Жан ощутил удар попавшей в него пули и услышал свист еще двух, пролетевших рядом, а затем сделал седьмой шаг и выстрелил.

Жан стрелял с бедра, плотно прижав локоть к телу, чтобы при отдаче оружие было устойчивее, и мягко нажав на спуск. Он почувствовал, как подпрыгнул в руке револьвер, и отвел курок для второго выстрела.

Ковальский пошатнулся, потом колени у него подогнулись, револьвер выпал, и он начал падать. Он упал на траву спиной, тяжело ударившись о землю ногами. Он был мертв.

Лабарж посмотрел на человека, которого послали, чтобы убить его. Он осторожно опустил курок и по привычке затолкнул револьвер за пояс. Новиков бросился к нему с протянутой для поздравления рукой.

— Чудесно! Чудесно! — Новиков был взволнован. — Я никогда не видел ничего подобного! Он стрелял, а вы шли!..

Балачев поднял револьвер Ковальского и посмотрел на цилиндр.

— Пустой! — Он посмотрел на Лабаржа неверящими глазами. — Сударь, разрешите поздравить вас! Впервые вижу пример подобной храбрости! Впервые, сударь!

— Благодарю вас.

Жан старался держаться прямо, несмотря на начинающуюся боль. Стала намокать кровью рубашка.

Когда они уселись в карету, Жан сказал: — Прямо домой, и не останавливайтесь.

Новиков пристально посмотрел на него, обеспокоенный необычным тоном, затем внезапно встревожился.

— Вы ранены! Он попал в вас!

— Отвезите меня домой.

Когда карета остановилась на обочине, Жан вышел и держась неестественно прямо, зашагал к двери. Он слышал, как Новиков расплачивался с кучером, потом дверь открылась, и он, ничего не видя, ступил в холл. А потом ноги его подкосились, и Жан почувствовал, что падает. С лестницы послышался визг. Последнее, что он помнил, — это кинувшаяся к нему Елена.

Он очнулся, лежа на постели под пологом, глядя в собравшуюся над собой темноту. Повернув голову, он увидел, что на другом конце спальни, возле занавешенных канделябров сидит, читая книгу, Елена. Он долго смотрел на нее, на ее красивые губы и гордые линиилица, смягченные сейчас тенями комнаты, точно так же, как иногда они смягчались солнечным светом. Он не заговорил — у него не было никакого желания говорить — а лишь лежал, думая о ней и обо всем, что произошло с тех пор, как они встретились на мокром от дождя причале в Сан-Франциско. Теперь это казалось ему очень далеким: Тихий океан, просторы Сибири — все было далеко. Прошло несколько месяцев, как они оставили раненого Александра Ротчева в замке Баранова, и вот он сам ранен и по той же причине.

— Я тяжело ранен?

Елена уронила книгу и бросилась к нему.

— Жан! О, Жан! Ты пришел в себя!

— Похоже на это. Я ведь не тяжело ранен, правда?

— Нет... пуля прошла насквозь, и никто об этом не знал, никто даже не догадался, что он в тебя попал. Доктор говорит, что рана тканевая, но ты потерял много крови, одежда вся промокла, особенно снизу. Но никто ничего не знает.

— И не должны знать. Какой сегодня день?

— Тот же самый... сейчас почти полночь. Я ждала, пока ты придешь в сознание, прежде чем предупредить царя.

— Незачем предупреждать. Мы поедем на аудиенцию.

— Но ты ранен! Ты не можешь ехать!

— Хочешь поспорить? — Он усмехнулся ей. — А если думаешь, что я ни на что не способен, попробуй сесть рядом.

Она быстро отодвинулась.

— Жан! Ты не должен так говорить. — Она посмотрела на него возбужденными, счастливыми глазами. — Ты так меня испугал! Когда ты упал, я подумала, что ты умираешь.

— Могу я попросить немного бренди? Оно пошло бы мне на пользу.

— Конечно! О чем я только думаю! Но потом ты должен отдохнуть.

Нигде в мире нет стольких фонтанов или фонтанов стольких форм, и когда их включают одновременно, как сейчас, все живописные парки наполнены чудесным и таинственным плеском воды, создающим свою собственную загадочную музыку. От фасада старого дворца, где Елена и Жан остановились на широкой террасе, к берегу моря вела широкая аллея с вереницей фонтанов и каскадов. И везде чувствовался аромат лилий.

На террасе дворцовый оркестр играл Бетховена. С террасы, где они остановились, открывался изумительный вид — красота позолоченных скульптур подчеркивалась искристым серебром фонтанов. Подойдя к балюстраде, оба молчали, поглощенные великолепием момента. За их спинами сиял огнями Петергоф. Они повернулись к дворцу, наблюдая за приезжающими: высокими стариками в сверкающих позументами мундирах с пышными бакенбардами, молодыми людьми с аккуратно постриженными усами, офицерами и знатью.

Аудиенция будет личной, но во время бала. Стоя у балюстрады, Жан наслаждался величественным видом и был рад, что все случилось именно так. Он никогда больше не сможет увидеть такого. Жан слушал приглушенные разговоры и приветствия и был представлен многим людям, чьи имена он так и не разобрал, но чьи титулы звучали потрясающе. Все они стремились поговорить с великой княгиней Гагариной о ее жизни на Аляске, все интересовались о графе Ротчеве и втайне любопытствовали, понял Жан, его присутствием здесь.

Сознавая красоту девушки, стоящей рядом с ним, более, чем прежде, сознавая ее положение в обществе, слушая музыку, глядя на фонтаны, чувствуя запах лилий, он не мог не сравнить все это с палубой «Сасквиханны», когда шхуна скользила по темным водам пролива Перил Стрейт. Он не мог не вспомнить пожилого человека, лежащего в замке Баранова, чье будущее и чья жизнь зависели от предстоящего разговора.

— С тобой все в порядке, Жан? — Елена с волнением смотрела на него. — Может быть, нам не следовало приезжать.

— Ерунда. Никогда не чувствовал себя лучше.

И он не солгал. Да, сквозь него прошла пуля, он ощущал боль и одервенелость в груди и боку. Однако Жан страдал куда больше от менее серьезных ран, и хотя он ослаб, его огромная жизненная и физическая сила, приобретенная годами путешествий и жизни на природе, делали эту рану незначительной. Он слегка улыбнулся, думая о Хью Глассе, который полз миля за милей по равнинам Небраски после того, как его подрал гризли, о знакомом траппере, прожившим две недели в дикой местности при том, что он не мог ходить из-за полученных ран и сломанной ноги, которую вправил он сам.

К ним поспешил с другого конца террасы граф Новиков, одетый в голубой с золотом мундир, рядом с ним шел высокий, молодой гусар в белом и золоте с пурпурным доломаном, перекинутым через плечо.

— Капитан Лабарж, я хотел бы представить вам моего друга, Великого князя Волконского.

Необычно красивый юноша, Великий князь, показался Жану почти мальчиком, у него были гладкие белокурые волосы и лицо греческого бога.

— Очень рад, сударь! Весь Санкт Петербург только и говорит о вашей дуэли с полковником Ковальским, — возбужденно сказал он, — и о том, как вы позволили ему расстрелять все патроны, прежде чем выстрелили сами один единственный раз! И при этом вы шли навстечу ему! Замечательно, сударь! Замечательно!

— Благодарю вас.

Смущенный, Лабарж взял Елену под руку и быстро ускользнул. Когда они остались на минуту одни, он повернулся к ней.

— Они считают, что я сделал это, подчиняясь законам чести, — сухо сказал он, — что я нарочно дал ему возможность стрелять в меня. Мне не нравится, когда обо мне думают то, чего не было на самом деле. Я не спешил, потому что хотел убить его с первого выстрела.

— Однако ты дал ему эту возможность.

— Елена, — Жан мягко улыбнулся, — мне не хочется, чтобы ты понимала меня неправильно. Эти мальчики полагают, что я действовал по чести. На самом деле с той минуты, когда Ковальский бросил вызов, я рассчитал каждое свое движение, чтобы поставить его в невыгодное положение. Его беда в том, что он стреляет лучше, чем планирует.

На бал прибыло две тысячи гостей, тем не менее снова и снова глаза присутствующих обращались к Лабаржу. Его рост, широкие плечи, темное лицо пирата со шрамом — все привлекало внимание к человеку, который убил дуэлянта с дурной славой.

Император и Императрица открыли бал официальным полонезом, и скоро Жан, несмотря на рану, тоже оказался среди пар танцующих. Он чувствовал себя хорошо... немного дрожали ноги от слабости, но чувствовал он себя хорошо. Однако, подчиняясь мягкому движению пальцев Елены, он вышел из зала и последовал за нею в большой парк.

Темные дорожки были тихими, доносилась лишь далекая музыка, да журчали поблизости фонтаны. Они шли под руку под огромными черными деревьями.

— Жан, всего через несколько минут мы увидим Его Величество. Когда во время последнего танца мы менялись партнерами, мне передали, чобы я была готова. Аудиенция пройдет в павильончике, построенном Петром Великим.

В парке никого, кроме них, не было. Жан в темноте двигался осторожно, ему везде чудилась опасность.

Когда они подошли к дорожке, ведущей в павильон, по ступенькам спустился человек. Он был высоким, с бородой и в мундире. Человек быстро и проницательно взглянул на Лабаржа.

— Идите, пожалуйста, за мной.

Они прошли через маленькую дверь, и Жан оказался в длинной комнате с большим камином и несколькими картинами на стенах, на которые он почти не обратил внимания. Перед ним стоял Александр II, царь всея Руси.

— Итак, капитан Лабарж, вы отмечаете свое прибытие в мою столицу, убив одного из моих офицеров!

Жан Лабарж слегка поклонился.

— Только потому, Ваше Величество, что в противном случае я не смог бы явиться на аудиенцию!

Глава 32

В тоне Александра чувствовалась ирония. Он обратился к Елене.

— Нам следует оставить этого джентльмена с нами, Великая княгиня. Он не только хороший стрелок, но и остроумный собеседник.

Царь, высокий человек с умными серыми глазами, некоторое время задумчиво изучал Жана, затем сказал: — Вы навещали наши тихоокеанские колонии, сударь. Что вы о них думаете?

— Думаю, они слишком далеки от Санкт Петербурга, Ваше Величество.

— Другими словами, вы согласны с отчетом, посланным мне графом Ротчевым?

— Я не видел отчета, Ваше Величество, видел только Русскую Америку и полагаю, что если частная компания управляет какой-либо территорией, она будет заботится лишь о своих собственных прибылях, а не о благе этой территории.

Александр резким движением опустился в кресло.

— Садитесь, капитан. — Он указал на кресло напротив. — Елена? — Когда они уселись, он произнес: — А теперь, сударь, расскажите о ваших путешествиях на Аляске.

Лабарж быстро обдумал ответ. Он мог солгать и разрисовать Аляску как никому не нужную колонию; он знал, что это мнение многих высокопоставленных лиц не только в Росии, но и в Соединенных Штатах. Или он мог рассказать правду, положившись на ум царя, который должен понять, что богатая, но незащищенная колония непременно будет захвачена врагами. Он решил, что честность — лучшая политика. К тому же не исключено, что царь многое знает об Аляске.

Он начал со своих первых впечатлениях о полуострове, вкратце рассказал о покупке мехов, о том, как получил информацию о рыболовстве, строевой древесине и залежах угля. Он также упомянул о расходах на разработки, удаленности от рынков сбыта и своих путешествиях. Единственное, о чем он умолчал, было золото.

— Вы торговали на Аляске вопреки запрету Русской Американской компании? — требовательно спросил царь. Выражение его лица было холодным, ничего не говорящим.

— Да, Ваше Величество.

Александр поднял бровь и взглянул на Елену, которая с трудом удержалась от улыбки.

— Вы стреляли в русский военный корабль? Вы нарушили его требования спустить паруса?

— Я сделал это считая, что военный корабль действовал по приказу компании, а не Вашего Величества. К тому же, — добавил он без малейшего намека на улыбку, — я был уверен, что он меня не догонит.

Александр рассмеялся.

— Вы откровенны, сударь.

— Чего можно достичь ложью? Я полагаюсь на рассудительность Вашего Величества, а также на понимание того, что капитан корабля часто находится в таком же положении, как глава государства. Он должен принимать на себя ответственность, а иногда действовать смело и решительно.

Александр постучал пальцами по столу. Жан почувствовал, что царь в принципе с ним согласен, и его можно убедить. Он решил высказаться.

— Ваше Величество, в Соединенных Штатах говорят, что вы самый просвещенный монарх в Европе; говорят, что вы планируете освободить крепостных. Знаете ли вы, что индейцы Аляски, свободные испокон веков и до тех пор, пока Русская Американская компания не пришла на Аляску, эксплуатируются больше, чем ваши крепостные?

Он секунду помолчал.

— Я торгую пушниной. Я знаю, каковы доходы от этой торговли. Знаю, что имею весьма существенную прибыль от каждого путешествия на полуостров. И все же, как я понимаю, Русской Американской компании, чтобы выжить, приходится просить субсидии у государства.

Лицо Александра затвердело.

— Вы предполагаете, что акционеров компании обманывают? Что она грабит государство?

— Я только говорю, что каждое мое путешествие было успешным. Путешествия десятков других торговцев, у которых я покупаю меха, были успешными. Однако Русская Американская компания, хозяин Аляски, теряет деньги.

Александр встал и медленно зашагал по комнате. Затем остановился и задал Лабаржу вопрос о пшенице. Жан объяснил как можно короче, рассказал, как у него сгорел склад, ни на что не намекая и никого не обвиняя. Рассказал о своей поездке на север и покупке и доставке пшеницы. Царь начал расспрашивать подробности, особенно интересуясь местностью, по которой ехал Жан, и опасностями, которые его подстерегали.

— Ну что ж, капитан Лабарж, — наконец сказал он, — вы выполнили слово, данное графу Ротчеву, хотя при этом немало рисковали. — Он помолчал. — Вы долго пробудете в Санкт Петербурге, капитан?

— Нет, Ваше Величество, я возвращаюсь немедленно. Моим единственным желанием было доставить княгиню домой и, если возможно, поговорить с вами.

— Понимаю... и что вы надеялись получить от разговора со мной?

— У меня было желание предложить Вашему Величеству продать Аляску Соединенным Штатам.

Если Александр удивился, он никак не показал этого. Возможно, об этом упоминала Елена, возможно, царь сам предвидел это предложение, либо оно могло встретиться в отчете, присланном графом Ротчевым.

— И вы, частное лицо, полномочны вести переговоры?

— Нет, Ваше Величество. Но, — добавил он, — у меня есть друг в Вашингтоне, который готов действовать от имени правительства. Его зовут Роберт Дж. Уокер, он бывший министр финансов Соединенных Штатов и бывший сенатор от штата Миссиссиппи. Я знаю, что он сам вынашивает подобные планы, и каждый день связывается со своими сторонниками.

Александр сменил тему разговора, и они около часа спокойно разговаривали об условиях на Аляске, быстрой экспансии Соединенных Штатов на запад и строительстве железных дорог.

Царь неожиданно встал.

— Капитан, я отнял у вас много времени. Благодарю за разговор и особенно за то, что благополучно довезли до дома княгиню, мою племянницу.

— Благодарю вас, Ваше Величество.

— Что же касается ваших предложений, я их хорошенько обдумаю. Не исключено, что они будут приняты.

Снаружи, в парке, царила приятная прохлада. Они долго стояли, наблюдая за отблесками света в искрящейся воде фонтана и слушая журчание каскада, спадающего в море. Из дворца доносились звуки музыки. Танцы продолжались, хотя им казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как они покинули дворец.

— Что теперь?

— Сан-Франциско. Но на этот раз я, кажется, поплыву через Атлантику и повидаю Роба Уокера.

— Я возвращаюсь в Ситку.

Он резко обернулся.

— Елена, ты...

— Считаешь меня дурочкой? Но там Александр, и моя обязанность — быть рядом с ним. Стал бы ты думать обо мне лучше, если бы я осталась дома?

— Возможно, чуть хуже о твоей преданности мужу, но лучше о твоем здравом смысле. Это небезопасно, Елена.

— Неважно. Я должна вернуться.

Глава 33

Жан Лабарж осторожно шел по грязной, покрытой выбоинами улице. Он прибыл в Вашингтон чуть менее часа назад и был поражен видом столицы. Тяжелые армейские фургоны разбили мостовые и превратили бульвары и авеню в реки грязи. Здесь и там негры с досками под мышкой за незначительную плату помогали выходящим из экипажей и карет пассажирам добраться до тротуара или пешеходам перейти улицу. Экипажей было мало, найти их было трудно, и часто они застревали на улицах, а пассажиры оставались в безвыходном положении или должны были пробираться по грязи до тротуаров.

Не дожидаясь кеба, Жан наконец дошел до впечатляющего особняка, который Роберт Уокер сделал своим временным пристанищем. Он поднялся по ступенькам, счистил грязь с ботинок и позвонил в дверь.

Открывший ему невысокий, приземистый негр сразу узнал имя Жана, как только тот представился.

— Миста Лабарж, сэр? Вот уж миста Роберт обрадуется! Точно ведь обрадуется.

Человек, сидевший за письменным столом в комнате с высокими потолками, был небольшого роста и худощавым. Он поднял взгляд при звуке открывшейся двери и внезапно вскочил на ноги.

— Жан! — сказал он. — Жан Лабарж!

— Привет, Роб.

Они крепко пожали друг другу руки, с их лиц не сходила улыбка. Давно же они не виделись.

— Когда ты приехал?

— Около часа назад. Я снял номер в гостинице «Уиллард».

— Зря ты так сделал, мог бы остановиться у меня.

Они прошли в комнату, и Жан отдал шляпу и плащ негру. Роб взглянул на широкие плечи Лабаржа и его безупречно сшитый костюм.

— Виски?

— Да, спасибо.

Роб налил виски.

— За Медовое дерево!

Жан усмехнулся. — За Медовое дерево!

Он разом выпил половину и поставил стакан на стол.

— Всегда о нем думаю. Интересно, кому-нибудь достался весь этот мед?

— Понятия не имею, Жан, но знаю, что ходили разговоры об осушении нашего болота и его вырубке.

— Тогда я не хочу туда возвращаться.

С полчаса они разговаривали на разные темы, затем Роб закурил сигару.

— Ну, ладно, Жан, рассказывай. Расскажи мне о России.

Уже светало, когда Роб вдруг встал.

— Жан, ты устал. Сможешь придти поужинать завтра вечером? — Он посмотрел на часы. — То есть сегодня вечером. Я хочу познакомить тебя со своими друзьями.

— Конечно.

— Тебе следовало предупредить меня о своем приезде. «Уиллард» — это хорошо, но...

— Для меня так лучше. Я обедаю с другом. Ты его, наверное, знаешь. Сенатор Билл Стюарт.

— Из Невады? Слышал, очень способный человек.

— Мальчиком он одно время перегонял скот, а однажды гнал стадо прямо по нашей дороге Милл Крик.

— На чьей он стороне?

— Ты про Аляску? Я уверен, он за покупку. Стюарт перебрался в Калифорнию одним из первых и является убежденным сторонником расширения наших территорий.

— Ты должен познакомиться с Самнером. Он выступает против нас, но в последнее время, по-моему, начинает колебаться. Жан, я хочу, чтобы ты поговорил с ним, я хочу, чтобы ты рассказал Самнеру об Аляске. Насчет Сьюарда можно не сомневаться. Он с самого начала был на нашей стороне, вероятно, раньше меня; пока я собирал сторонников, он служил мишенью для насмешек. Газеты называли предполагаемую покупку «Глупостью Сьюарда», «Ледяным царством Сьюарда», но он обнаружил, что большая часть аргументов против Аляски та же, что использовалась противниками покупки Луизианы. Сьюард откопал все эти старые аргументы и опубликовал их.

— Пройдет ли это, Роб? Купят ли Аляску?

Уокер пожал плечами.

— Кто знает? Лично я верю, что купят. Я верю, что несмотря на оппозицию, договор будет ратифицирован, но нам придется здорово за него подраться. Самнер не уверен в необходимости преобретения Аляски, но готов выслушать доводы; я кое-что скажу тебе про него, Жан. Он любит факты. Он хочет знать все, и когда говорит, любит приводить факты. Если мы дадим их в достаточном количестве, думаю, он встанет на нашу сторону.

Площадь, на которой стоял особняк, была темной и пустынной. Когда за Жаном Лабаржем закрылась дверь, он медленно пошел по городу. Несколько раз он останавливался, чувствуя на лице изморось, глядя на широкие авеню. Темнота скрыла грязь, и усаженные деревьями улицы были прекрасны.

Роберт Уокер не пошел спать. К волнению от встречи со старым другом добавилось понимание, что именно Жан Лабарж и никто другой, способен склонить чашу весов в пользу ратификации договора. Его присутствие здесь, возможность для сенаторов поговорить с человеком, который видел Аляску, была как никогда кстати. Сама драматическая личность Лабаржа наверняка убедит многих колеблющихся. Он хорошо и легко говорил, но, прежде всего, знал все, что можно знать об Аляске.

Сидя за письменным столом, Роберт Уокер обдумал ситуацию. Как бы ни был Уокер рад вновь увидеть друга детства, он сразу понял, что необходимо использовать пребывание Лабаржа в столице, и знал, что Жан обязательно согласится помочь ему. Менее колоритная фигура была бы менее полезной, но смуглый, привлекательный Лабарж со своим романтическим шрамом, его рассказы о торговле пушниной и об островах, его недавний визит ко двору русского императора и предваряющаяя его дуэль — все это, несомненно, должно произвести впечатление.

С самого начала политической карьеры Роберт Дж. Уокер посвятил себя своей стране. Он был американцам, полным идей, которые в то время будоражили умы многих его сограждан. Он хотел, чтобы Соединенные Штаты владели всем континентом, а покорение континента казалось легкой задачей для людей, пересекавших равнины на крытых грубой тканью фургонах, разведывавших новые тропы и строивших на пустом месте целые города.

Уокеру не пришлось проделать трудное путешествие на запад, однако он многое узнал от Жана Лабаржа. Он не помогал превратить шальную шахтерскую деревушку в поселок, живущий по закону и подчиняющийся закону, однако знал, как это делалось, и все это приносило маленькому человеку, выросшему на берегах речушки Сасквиханна, неописуемое радостное возбуждение.

Как предвидел Муравьев, Соединенные Штаты были намерены рости территориально. В документах Уокера хранилось письмо Муравьева императору:

...Невозможно было не предвидеть быструю экспансию мощи Соединенных Штатов в Северной Америке; невозможно было не предвидеть, что эти Штаты, обеспечив себе плацдарм на Тихом океане, не превзойдут вскорости другие державы и не овладеют всем северо-западным побережьем Америки... Нам не надо сожалеть, что двадцать лет назад мы не смогли утвердиться в Калифорнии. Рано или поздно мы потеряли бы ее... глупо не понимать, что рано или поздно мы потеряем свои северо-американские владения. Россия так же неизбежно сохранит влияние над всей Восточной Азией.

Уокер задумчиво посмотрел на потухшую сигару. Странно, что человек, подобный Лабаржу, совершенно не интересующийся политикой, тем не менее стал ключевой фигурой в политической игре. Этот человек, несомненно, будет забыт историей, однако в этот важный момент он обладал информацией, которая может склонить сенат к историческому решению, к тому же он достаточно драматическая личность, чтобы к нему прислушались.

Его, Уокера, называли управленческим гением партии. Для многих людей, незнакомых с международными проблемами, этот термин мог бы показаться менее, чем лестным, однако Уокер предпочитал его всем иным. Он знал, как собрать голоса, в чем нуждались штаты и свободные территории, знал, что искусство управления государством состоит в нахождении общей точки зрения для разных политических течений и что выдающийся государственный деятель — это, прежде всего, выдающийся политик. Недостаточно иметь дар предвидения или четкую программу. Недостаточно быть сильным, искренним, честным. В демократическом обществе нужны также голоса избирателей, а чтобы выполнить обещанную программу, необходимо найти способ перетянуть на свою сторону голоса тех, кто не имеет предвидения, и даже тех, кто не отличается преданностью своей стране.

Соединенные Штаты должны получить Аляску и не только, как колонию, а как полноправный штат. Завоевать землю не означает просто владеть ею; земля должна быть заселена и удержана.

Первым, кого Жан встетил, когда вошел в комнату, был Сьюард; Лабарж сразу узнал его по описанию. Сенатор стоял около камина, катая во рту незажженую сигару. Его мягкие, седые волосы были взъерошены, на сатиновом желете белел просыпавшийся сигарный пепел.

Когда их представили, Сьюард вяло пожал Жану руку и взглянул на него своими умными, проницательными глазами.

— О вас много сейчас говорят, мистер Лабарж. — Он пожевал сигару. — У вас есть перед нами одно преимущество, сэр. Вы видели Аляску.

— И говорил с царем.

— Вы много на себя берете, мистер Лабарж. Кто уполномочивал вас вести переговоры?

Несмотря на резкие слова, в его тоне не чувствовалось враждебности. Жан ответил, не задумываясь, с улыбкой на лице.

— Ну конечно, вы, сэр. Уокер сказал, что несколько лет назад в речи, произнесенной в Сент Поле, вы обратились к русским: «Идите стройте свои сторожевые поселения на всем побережье Ледовитого океана, все равно они станут поселениями моей страны.»

На мгновение в глазах Сьюарда блеснул смех.

— У мистера Уокера отличная память, и вы этим пользуетесь, мистер Лабарж.

Жан скорее ощутил, чем увидел, что к ним присоединились несколько человек. Одним из них наверняка был Чарльз Самнер, потому что затем Сьюард произнес: — Расскажите нам об Аляске, Лабарж. Расскажите, что вы видели.

Роберт Уокер быстро оглядел комнату. Здесь находилось более десятка человек, занимавших ключевые позиции в сенате, они могли поддержать или сорвать ратификацию договора. Очень многое зависело от следующих нескольких минут. Он вдруг пожалел, что здесь нет Фессендена. Один из самых красноречивых ораторов в сенате, Фессенден отчаянно противился покупке Аляске.

Лабарж как бы невзначай повернулся спиной к камину. То, что он собирался сказать, предназначалось не Сьюарду, поскольку Сьюард с самого начала был твердым борцом за Аляску; он должен убедить других. Чарльз Самнер больше всего на свете любил факты, чтобы затем использовать их в своих речах; к его словам в сенате прислушивались.

— Что может за несколько минут рассказать человек о такой обширной земле, как Аляска? Я видел ее меха, мили и мили строевого леса, ее золото, ее железо, ее рыбу. Я охотился на бесчислеснных животных и бродил по долинам, таким же плодородным, как и любые другие на планете.

Жан вынул из кармана кусочек металла, завернутый в обрывок шкуры. Это был золотой самородок, купленный давным давно у траппера.

— Посмотрите на это. Золото... и его там много. Но поверьте мне, джентльмены, золото не первое из богатств Аляски.

Примерно с час Лабарж говорил, отвечал на вопросы и рассказывал истории о своих приключениях в Русской Америке. Он говорил о жестокостях промышленников и привел цифры, свидетельствующие о доходности торговли пушниной. За сорок лет Русская Американская компания вывезла более 51 тысячи шкур морской выдры, 291 тысячу лисы, 319 тысяч бобра и 831 тысячу шкур котика.

— И это, джентльмены, не принимая в расчет то, что вывозят наши и британские корабли. Только я на своей шхуне вывез больше 100 тысяч шкур, много китового уса и моржовых бивней, индейских одеял и даже золота.

Гости разошлись поздно, и наконец Уокер и Лабарж остались одни.

— Кажется, — сказал Уокер, — благодаря тебе мы получили несколько новых союзников, и несомненно, наши сторонники воспользуются твоими аргументами. Какие у тебя планы?

— Завтра уезжаю. Мне надо думать о «Сасквиханне». — Он взглянул на Уокера. — Когда, ты думаешь, все будет закончено?

— Ты о покупке Аляски? — Уокер пожал плечами. — Конгресс редко что-нибудь делает быстро, Жан, к тому же, у этого плана есть враги. Некоторые считают, что мы зря потратим деньги, а генерал Бен Батлер угрожает сорвать ратификацию, откопав какие-то давние претензии к России. Обсуждение может занять месяцы, а то и годы.

— Понятно. — Жан встал. — Роб, я напишу тебе из Сан-Франциско. Мне не терпится вернуться домой.

— Ты сказал, княгиня Гагарина возвращается в Ситку?

— Я беспокоюсь, Роб. Я тоже должен быть там. Если Зинновий решил рисковать всем и стрелял в Ротчева, он не станет колебаться, если потребуется уничтожить их обоих. Как ты говоришь, политика — дело неспешное, и хотя княгиня передала царю отчеты своего мужа, могут пройти месяцы, прежде чем кто-то что-то сделает. Будут отсрочки, колебания, споры... об этих уловках ты знаешь больше меня... а тем временем Ротчевы будут находиться в Ситке.

Секунду оба смотрели друг на друга, затем Уокер положил руку на плечо Лабаржу.

— Жан... будь осторожен.

— И ты тоже.

Когда Жан вышел на улицу, шел снег — легкий, нежданный снег, который таял, опустившись на мостовую. Лабарж быстро скрылся в темноте.

Роберт Уокер вернулся в свой кабинет. Теперь он мог действовать, теперь у него были факты, цифры, аргументы. «И мы выиграли Самнера, — подумал он. — А Самнеру очень понравится поспорить с Фессенденом.»

Итак, завтра...

Глава 34

Барон Эдуард Штокль прибыл из Санкт Петербурга в Нью Йорк 15 февраля 18967 года. Поправляясь от серьезной раны ноги, он оставался в Нью Йорке две недели, однако за это время успел связаться с Робертом Уокером. Он приехал, чтобы подготовить соглашение о продаже Аляски.

Проект договора был представлен кабинету министров 15 марта, а 29 марта Штокль получил известие от царя, что договор одобрен. Хотя новости пришли очень поздно, барон немедленно сообщил их Роберту Уокеру, и они вместе поехали к Уилльяму Сьюарду, государственному секретарю. Работа продолжалась всю ночь.

Пока «Сасквиханна» готовилась к выходу в море, Жан Лабарж прочитал в газете «Альта Калифорниан», что договор «вряд ли будет обсуждаться на нынешней сессии сената, скорее всего его отложат до следующей зимы».

Сьюард усилил кампанию по обработке общественного мнения. Теперь редкая газета не выходила без статьи, посвященной Аляске, а Жан продолжал писать своему другу, поставляя новую информацию об удерживаемой русскими территории. 4 апреля появилось сообщение о том, что сенат ни за что не ратифицирует договор, однако письмо Роба было оптимистическим. Получив его, Жан вышел в море на «Сасквиханне».

Недалеко от мыса Кларкс Пойнт в Сан-Франциско у причала несколько дней стоял быстроходный шлюп, и за все это время с его борта не сошел ни один человек. Через час после того, как «Сасквиханна» прошла Золотые ворота, Ройль Вебер заглянул в бар Дэнни О'Брайена.

Многое изменилось. Янки Салливан покончил с собой после угрозы виджилантов линчевать его. Чарли Дюана под конвоем отвели к кораблю и отправили в Нью Йорк, да и самому О'Брайену было о чем беспокоиться. Тем не менее, память у него была хорошей, и та ночь, когда он стоял со спущенными брюками и слышал, как падают на пол пуговицы от жилетки, не выходила у него из головы.

Владелец салуна отошел от бара и тяжело сел в кресло напротив Вебера. Вебер уселся поудобнее и улыбнулся.

— Ну, Дэнни, долго же мы ждали!

— Начнем сейчас?

— "Сасквиханна" вышла из порта сегодня после полудня.

Дэнни обернулся и жестом подозвал смуглого человека, без дела стоящего возле бара, и когда тот наклонился, что-то сказал ему. Человек немедленно бегом выскочил в дверь. Меньше чем через час шлюп отчалил и направился на север, в Ситку.

— Жаль, что я не могу быть там. Хотелось бы мне посмотреть на его лицо.

Вторым портом захода «Сасквиханны» был узкий залив Куцнаху Инлет. Судя по полученной информации, там было безопасно. Со времени последней остановки шхуны в Куцнаху не заходил ни один корабль, а мехов было много. Лабаржу предстояло взять на борт богатый груз. Когда «Сасквиханна» бросила якорь, к ней тут же устремилось множество байдарок.

Несколькими днями раньше в порт Ситки вошел быстроходный шлюп, но направился он не к причалу, а к «Лене», где пришвартовался борт к борту. В течение часа из порта выскользнули и "Лена, и «Кронштадт»; «Лена» пошла на север, обогнув остров через пролив Перил Стрейт, а «Кронштадт» лег курсом на юг и у мыса Пойнт Оммани повернул на север. Шлюп, взяв у «Лены» воду и провизию, даже не пришвартовался у причала и сразу отбыл в Соединенные Штаты из страха, что слух о его прибытии обежит все острова.

Погода была хорошей. Бен Турк, Гант и Бойар сошли на берег, чтобы поохотиться в холмах близ залива. Коль тоже отправился на берег. Утром торговля шла достаточно бойко, но к этому времени стала ослабевать. Жан Лабарж спустился в свою каюту и вытянулся на койке.

Жан дремал, когда с палубы вдруг раздался дикий крик, а затем оглушительный взрыв, он спрыгнул с койки и тут же потерял равновесие — прогрохотал второй взрыв. Бросившись к трапу, он услышал с палубы крики агонии, и шхуну вновь сотрясло. Жан выскочил в облако дыма и пламени. Фокмачта лежала в груде спутавшихся снастей и расщепленных рей. На корме Данкан Поуп и Бен Нобл готовили пушку, а около них у разбитого штурвала лежал в луже крови индеец.

Выход из пролива перекрыла «Лена». С первого взгляда Лабарж понял, что положение их безнадежно. Другого выхода из пролива не было, а в самом проливе глубина была недостаточной для маневрирования шхуной. Прежде чем они смогут пробиться в открытое море, ее разнесут на кусочки.

— Рубить якорь! — закричал он. — Поставить кливер!

Над головой провизжал снаряд и разорвался где-то в лесу. Шхуна начала медленно двигаться. Если бы они смогли обогнуть мыс Терн Пойнт... У Жана не было надежды сохранить корабль, все, что он хотел, — это дать команде возможность спастись в холмах. Там, с помощью дружественных им индейцев, они могли прятаться до тех пор, пока не выберутся на большую землю.

Поуп выстрелил из орудия, и Лабарж с удовлетворением увидел, что снаряд разорвался на палубе сторожевого судна, разнеся в щепки шлюпку, порвав паруса и снасти. «Лена» придвигалась ближе, готовясь разнести «Сасквиханну» залпом из всех бортовых орудий.

От штурвала оставалось достаточно, чтобы обеспечить управление кораблем, и Лабарж начал было разворачивать шхуну, когда в нее попал новый снаряд; Жан почувствовал, как содрогнулась «Сасквиханна» от страшного взрыва на носу. Затем обстрел прекратился. Их орудие тоже перестало стрелять, и обернувшись, он увидел, что Поуп лежит распростершись на палубе со снесенным черепом. Его схватил за руку Нобл.

— Нам надо бежать, сэр! — прокричал он. — Они догонят нас через несколько минут!

«Лена» спустила две шлюпки, которые неумолимо приближались к «Сасквиханне», от которой остались одни обломки.

Лабарж изумленно оглянулся. Поуп был мертв, еще один человек лежал у бизань-мачты. Шхуна беспомощно дрейфовала, однако течение — пусть даже небольшое — сносило ее вглубь залива. Жан припомнил, что приливные течения здесь были ужасно сильными.

Пролив был перекрыт. Единственный выход перегораживала «Лена», а ее шлюпки подходили все ближе. Делать больше ничего не оставалось.

— Всем покинуть корабль, — сказал он. — Добирайтесь до берега.

— А как же вы? — запротестовал Нобл.

— Я пойду за вами, — ответил Жан. — Поторапливайтесь!

Он повернулся к трапу и поспешно спустился в жилой отсек. Впервые он осознал, как сильно повреждены борта «Сасквиханны»: на полу кают-компании собиралась вода. Он засунул за пояс револьвер, взял куртку. Рядом, за бортом послышались вслески и крики — команда прыгала в воду. До берега здесь было не больше пятидесяти ярдов.

Он торопливо поднялся по трапу и, подойдя к борту, оглянулся, чтобы последний раз посмотреть на «Сасквиханну». Фокмачту снесло снарядом, ее обломки тянулись за шхуной в массе беспорядочно перепутанных снастей и парусов. Корма была разрушена полностью, а палубу буквально разнесло на кусочки. Поуп с Сайксом были убиты в первые минуты обстрела. К счастью, большая часть команды успела добраться до берега. И все же... «Сасквиханна»... Он чувствовал себя так, словно предает старого друга. Он бросился к борту.

Под собой на расстоянии футов двадцать он увидел русскую шлюпку, а в ней — человек десять матросов, шестеро из которых держали его на прицеле. На корме сидел улыбающийся барон Поль Зинновий.

Прыгнуть за борт означало умереть, а Жан не собирался умирать.

Лодка пришвартовалась к борту шхуны, и русские матросы кинулись на палубу. Двое схватили его и связали за спиной руки, отобрав револьвер.

Зинновий ходил по кораблю, с любопытством его разглядывая; он даже не взглянул на Лабаржа. Остальные спустились в трюм осмотреть груз.

Когда Жана посадили в шлюпку, один из матросов показал на него и сказал другому: — Каторжник.

Лабарж знал это слово, оно означало смерть заживо; так называли заключенных на рудниках Сибири.

Прошел месяц, прежде чем новости достигли Роберта Уокера, он начал действовать немедленно. Договор о продаже Аляски повис в воздухе, барон Эдуард Штокль волновался. Он хотел вернуться в Россию либо получить назначение в Париж или Вену, но все зависело от этой миссии. А теперь всплыло это дело с Лабаржем, а он был другом — очень близким другом — самого Уокера, более того, его знали Сьюард, Самнер и все прочие.

Ратификации договора было недостаточно, необходимо было выделить ассигнования на покупку. Штокль много наблюдал за работой сената и знал, что вопрос о продаже Аляски может быть провален на этом этапе. И если существовал человек, способный повернуть голосование в другую сторону, то это был Роберт Уокер. Почему этот проклятый Зинновий не мог держать свои корабли в Ситке?

Штокль сидел в гостиной Уокера. Хозяин, человек небольшого роста со скрипучим голосом, взглянул на него.

— Есть какие-либо новости о Лабарже?

Лицо барона слегка потемнело. Он надеялся, что Уокер не станет затрагивать этот вопрос.

— Мы делаем все все от нас зависящее, однако...

— Возможно ли устроить пересылку такого заключенного? Предполагая, что он в Сибири?

— О каторжнике по фамилии Лабарж нет никаких сведений, — запротестовал Штокль, — равно как и о его аресте. Я убежден, что все это дело — игра чьего-то воображения.

— Сэр, — голос Уокера звучал холодно, — человек, чье письмо лежит на моем столе, безукоризненно честен, он партнер Лабаржа и мой друг. Русские корабли не только обстреляли американское судно, но и забрали весь его груз. Это, сэр, пахнет пиратством.

У барона Штокля были друзья в Русской Американской компании, однако барон Зинновий не входил в их число. Тем не менее, старый дипломат был достаточно осведомлен о том, чем занимается в Ситке Зинновий; нехорошо, если новости об аресте Лабаржа долетят до царя. Штокль знал, что после возвращения княгини Гагариной в Санкт Петербург поднялся немалый шум, который утих только через некоторое время. В настоящее время приказы о большой чистке в Ситке были с осторожностью похоронены в Министерстве внутренних дел. Там должны были назначить ревизора для расследования деятельности компании, однако до сих пор ничего не сделано не было.

— Не вижу, какая польза от пересылки арестанта, если он так и останется арестантом.

Уокер отмел этот вопрос.

— Я слышал — поправьте меня, если я ошибаюсь, — что в Ситке используется труд заключенных.

Барон Штокль чуть не улыбнулся. Значит, вот что придумал этот лис! Может быть, Уокер не зря женился на внучке Бенджамина Франклина...[72] Заключенный, переведенный в Ситку, в день перехода власти наверняка будет освобожден американцами.

Это была весьма стоящая идея, а о пересылке каторжника барон Штокль договориться мог. В Министерстве внутренних дел сидели влиятельные люди, которым подчинялся Зинновий и которые были заинтересованы в том, чтобы Лабарж так и остался каторжником, однако каторжника можно перевезти в другое место, не вызывая неудовольствия этих людей. Штокль мог устроить все так, чтобы не ставить под угрозу свое будущее.

Уокер не знал лишь одно, но об этом Штокль не собирался ему рассказывать. У Зинновия были все шансы быть назначенным ревизором на Аляску.

— Вполне вероятно, что в Ситку, как вы предполагаете, будет послан корабль с заключенными... Как обстоят дела с голосами по ассигнованиям на покупку Аляски, мистер Уокер?

Они проговорили далеко за полночь, взвешивая все за и против.

Штокль гладил больную ногу и вполголоса ругался. Жаль, что Зинновий направился прямо в Сибирь, без захода в Ситку, и всех заключенных сгрузили там и передали полиции. Вероятно, даже Зинновий не знал, где сейчас Лабарж и что с ним стало.

Через несколько дней Штокль снова ненадолго встретился с Уокером за стаканом шерри.

— Между прочим, — Штокль уже поднялся с кресла, готовясь уходить, — из переданного мне я понял, что в конце месяца из Охотска отправляется конвой заключенных из двадцати человек.

— Я надеюсь услышать от вас новые известия. Есть среди них мои знакомые?

— По крайней мере один, — ответил Штокль, — в этом я уверен.

Они расстались, и барон ушел. У него не было причин считать себя виноватым. Лабаржу не повезло, и барону было искренне жаль Роберта Уокера. Хороший человек, этот Уокер, гений в разработке политических кампаний, взять хотя бы подписание договора об Аляске. Пусть Сьюард и был ключевой фигурой, но именно Уокер собирал голоса, лоббировал и делал всю грязную работу, чтобы обеспечить покупку полуострова.

Уокер должен быть доволен. В остальном дело было безнадежным. Каторжника Жан Лабарж увозили из сибирской сковородки прямо в пламя, ожидавшее его в Ситке.

Глава 35

Елена смотрела в окно своей комнаты в замке Баранова на раскинувшиеся перед ней город и гавань, где яркое солнце лежало на воде и отражалось в снежном покрове безмятежно-красивой горы Эджкам. Замок Баранова преобразился, он больше не был таким суровым и мрачным, как прежде. В заботливых руках князя Максутова и его жены он стал теплым, гостеприимным и даже веселым.

С нижних парапетов все так же зловеще смотрели на город восемьдесят орудий, но в заливе стояло гораздо больше кораблей, некоторые из них — американские.

Глупо было приезжать сюда, однако, если намек Роба Уокера в присланном ей письме основывался на фактах, то скоро в Ситку переведут Жана Лабаржа. Она не могла освободить его, но могла через князя Максутова сделать его жизнь сносной.

Они, на самом деле, были не так уж близко знакомы, однако Елена догадывалась о чувствах Жана; она также знала — слишком хорошо знала — о своих собственных чувствах по отношению к нему. Но что с ним сделала тюрьма? Елена видела людей, которые возвращались из Сибири, некоторые после каторги и бесчисленных наказаний едва сохраняли человеческий облик. И все же в Лабарже было что-то непоколебимое, сломать его будет не так просто.

Между ними ничего не было, тем не менее Елена помнила теплоту в глазах Жана, пожатие его руки, прикосновения его тела в трясущемся, подпрыгивающим на ухабах тарантасе.

Елена впервые полюбила мужчину и потеряла его. Ее муж больше походил на доброго отца — нежного, ласкового и заботливого, и она любила его за это. Но ее отношение к мужу было несравнимо с чувством, которое она испытывала к высокому, смуглому человеку с пиратским шрамом на лице. Несколько месяцев разлуки с ним казались ей вечностью.

Если это было глупостью, значит она дурочка, однако Елена снова проехала через всю Сибирь и пересекла океан просто в надежде, что Жан будет здесь, в надежде, что она не стала ему безразличной.

Князь Максутов часто удивлялся, зачем Елена вернулась в Ситку. И князь, и княгиня пытались угадать причину ее приезда, стараясь разговорить ее, но ответы и реплики Елены были сдержанными.

Русская Американская компания все еще продолжала свою деятельность в Ситке, хотя договор с ней не был продлен. Что-то надвигалось, какая-то перемена, о которой Елене ничего не удалось узнать. Пока ей удалось обнаружить, что план продажи Аляски потерпел неудачу в последнюю минуту. Ходили слухи о переговорах и ходили слухи о провале переговоров.

Как только исчез Жан, Елена стала переписываться с Робертом Уокером. В своем последнем письме он намекнул, что Лабаржа, как заключенного, могут перевести в Ситку. Она знала, что отсюда легче организовать побег и была вполне готова принять участие в его подготовке.

Шхуна, пришедшая только вчера вечером, принесла известие, что сегодня в порту Ситки пришвартуется русский корабль, и Мурзин уже спустился в город, чтобы завести там связи. Если кто-нибудь и мог помочь Жану сбежать из-под стражи, то это был бывший вор, этот жилистыйчеловек с узким лицом, который так и не оставил Елену.

За завтраком она была веселой, оживленно болтала о Санкт Петербурге, царском дворе, о симпатичном графе Новикове и последнем бале в Петергофе. Елена рассказала Максутовым о Сан-Франциско и его прелестных зеленых холмах, иногда закрытых пеленой дождя. Она говорила обо всем, кроме корабля, который с каждым часом, с каждой минутой приближался к Ситке. Он даже сейчас мог проходить в залив мимо живописных островов, которые так напоминали Елене острова Адриатики. Да, море там было теплее, но никак не красивее, чем здесь.

Она медленно спустилась по ступеням, не желая выдавать свое волнение. Если Жан был на борту этого корабля, она поможет ему бежать, бежать до того, как в Ситку прибудет ревизор. Максутов сказал, что тот скоро должен прибыть, но никто не знал когда.

— Елена, — предложила княгиня Максутова, — почему бы нам не пойти в чайную и не посмотреть, как разгружаются люди с корабля? Они будут подниматься в город, и мы сможем увидеть, как они выходят из порта.

Елена тут же встала, ей даже показалось, что встала она слишком поспешно.

— С удовольствием. Мне бы хотелось прогуляться, — сказала она. — Мне бы очень хотелось прогуляться.

Хотя из чайной им почти ничего не было видно, Елена заставила себя спокойно ждать, зная, что любые новости в первую очередь будут известны здесь, будут известны задолго до того, как они достигнут замка Баранова.

Официантка выглядела возбужденной.

— Они выгружают на берег заключенных! Они будут работать в городе!

— Ирина, — Елена больше не могла ждать, — давайте спустимся и посмотрим на них!

Вначале шли солдаты, затем медленным, ровным шагом, в колонну по двое, брели одетые в серую робу заключенные; они раскачивались на ходу, словно подчиняясь единому неслышному ритму.

Первыми шли рыжебородый гигант и худощавый человек с искривленным лицом. Глаза их не привыкли к солнцу, они щурились и мигали, долго простояв в темном складе. Один человек выделялся своим ростом даже несмотря на то, что шел он с опущенной головой. Это мог быть Жан.

— Елена! — Ирина поймала ее за руку. — Посмотри! Разве он не великолепен?

Заключенный выпрямился и теперь нес свои цепи по этому городу, где его когда-то знали, как другие носили бы почетные награды. У него отросла лохматая борода и длинные волосы... он очень, очень похудел! Однако он не потерял прежней уверенности и шел гордо, с высоко поднятой головой и ясными глазами. Как она могла вообразить, будто его можно сломать или приручить! Его нельзя было подчинить, он останется таким всегда.

Он шагал рядом с человеком меньшего роста, тоже бородатым, но Елена смотрела только на Жана. Она подошла к краю тротуара, надеясь, что он увидит ее, узнает, что она здесь и что она поможет ему.

— Жан! — она, должно быть прошептала его имя, потому что Ирина вдруг обернулась и посмотрела на нее.

— Вы с ним знакомы?

Глаза Ирины сверкали от возбуждения и любопытства.

— Да... да, знакома. Я хорошо его знаю. Я люблю его.

— Вы могли бы не говорить этого. Я вижу. — Ирина снова посмотрела на Жана. — Да, без этой бороды, постриженный... — Она бросила взгляд на стоящую рядом Елену. — Поэтому вы и вернулись? Вы знали, что его переведут в Ситку?

— Я вернулась с надеждой, — ответила Елена.

Жан зябко повел плечами под тонким пальто. Он посмотрел на толпу зевак и вдруг увидел Елену.

На секунду, сбив шаг, он остановился. Глаза их встретились над головами собравшихся людей, и неожиданно на его лице расцвела широкая улыбка; Елена рванулась вперед, но Ирина схватила ее за руку.

— Нет! Нет, Елена! Вы не должны! Я устрою...

— Если хотите что-то устроить, — издевательски прозвучал холодный голос, — устраивайте побыстрее. Завтра он идет под суд.

Барон Поль Зинновий растолстел, его жирная шея не вмещалась в тесный воротник мундира, взгляд стал циничнее и жестче.

— Что вы здесь делаете? — требовательно спросила Елена. Она вспомнила, что его отозвали назад в Сибирь, в Якутск, через несколько месяцев после ареста Жана.

— Так я же ревизор, — сказал он, — в мои обязанности входит исправлять допущенные ошибки, судить провинившихся и увольнять бездарных чиновников, но прежде всего судить.

— Разве вам недостаточно того, что вы с ним сделали? И со мной?

— С вами? — Его брови вопросительно поднялись. — С вами, княгиня?

— Вы убили моего мужа. — Елена говорила медленно, с презрением; она услышала, как приглушенно вскрикнула Ирина. — Я не в состоянии доказать это, но вы убили его, мы оба это знаем.

— Слабость женщин — в чрезмерном воображении, однако если желаете познакомиться с реальностью, можете придти как мои гости на суд над Жаном Лабаржем за кражу, контрабанду и убийство.

Глава 36

Зал суда был до отказа набит любопытными. Поскольку в Ситке было мало развлечений, суд, проводимый бароном Зинновием в качестве ревизора, вызвал необычайный интерес. И человека на скамье подсудимых горожане знали очень хорошо, по крайней мере, по имени — как и самого барона Зинновия.

Лабарж сидел, закованный в цепи, внутри небольшого огороженного пространства. Ему разрешили побриться и как следует почистить одежду. Здесь и там в толпе присутствующих Жан замечал знакомые лица, но выражение их не было ни доброжелательным, ни сочувствующим. Здесь он был один.

Однако, Елена была здесь. Означало ли это, что граф Ротчев так и не покинул Ситку? Или возвратился, как и Зинновий?

Он заметил в гавани американские корабли, но палубы их были пустынны, американцев на берегу он также не заметил.

Мысли его вернулись к Ротчеву. Если граф находился здесь, сделать что-либо для Жана он все равно был не в состоянии, Лабарж понимал это, потому что достаточно долго пробыл в Сибири, чтобы узнать власть ревизоров. Аппеляция после суда ревизора может быть подана лишь в Министерство внутренних дел либо самому царю, и даже в этом случае она сперва рассматривалась Министерством.

Сибирь заставила его страдать, но только на протяжении нескольких месяцев, а перевод в Ситку придал ему надежду. Если у него не останется другого выхода, он убьет Зинновия. Ему не нужно было никакого оружия — у него есть руки, и как только он сожмет их на горле барона, ничто, ничто на свете его не остановит. Он убьет Поля Зинновия.

Это будет до смешного просто. Жан увидит, где сидит Зинновий, а в конце заседания подсудимому придется подняться, чтобы выслушать приговор. Охранники встанут позади, однако расстояние между ним и Зинновием будет небольшим, поэтому солдаты не станут стрелять из страха попасть в барона. Потом его, конечно, застрелят, но это лучше, чем попасть обратно в Сибирь. Или под кнут.

И все же Уокер постарается освободить его. Роб должен знать, что с ним произошло, и будет действовать без промедления. У него, бесспорно, есть какой-нибудь план, он работал над ним и продолжает работать сейчас, но уже слишком поздно. Теперь решение за ним, за Лабаржем, он сделает все, что может.

Он увидел, как князь и княгиня Максутовы заняли свои места, вместе с ними сидела Елена. Ее лицо было бледным, темные круги под глазами свидельствовали о бессонной ночи. Максутова показал Жану один из охранников. Князь занял должность директора Русской Американской компании и губернатора колонии. Но даже он может быть смещен ревизором. Тюремный «телеграф» принес слух, будто компания настояла, чтобы ревизором послали Зинновия, поэтому один из высокопоставленных лиц Министерства внутренних дел, являющийся ее акционером, назначил барона на это место, чтобы тот уничтожил все следы взяточничества, жестокости и открытого воровства чиновниками компании.

Во рту у Жана пересохло. Он устал, а в зале суда было душно. Его одежда пропахла тюрьмой и немытыми телами. Значит, вот он — конец всех его мечтаний, надежд и стремлений. Ротчева, единственного друга в Ситке, в зале не было. Елена не могла ему помочь, а Басха он тоже здесь не заметил, вероятно, купец вернулся в Сибирь. Жан был один... один.

Что же можно сделать? Знакомый с русским судопроизводством, Лабарж знал, что суд здесь — не суд, а оглашение преступлений обвиняемого и зачтение приговора. Сам факт того, что был созван суд, означал приговор арестанту.

Голоса в просторном зале затихли, встал секретарь, за ним поднялись все присутствующие. Барон Зинновий, сверкающий великолепным мундиром, занял место за столом.

— Суд начинает работу, — провозгласил он.

Секретарь откашлялся. Все наклонились вперед, чтобы не пропустить ни слова.

— Обвиняемый, встаньте!

Жан Лабарж поднялся, в тишине громко зазвенели цепи.

— Вы, Жан Лабарж, обвиняетесь в следущем: в незаконной торговле с народом тлингит на русской территории; в отказе подчиниться команде спустить паруса, отданной сторожевым кораблем флота Его Императорского Величества; в открытии орудийного огня по судну флота Его Императорского Величества «Лена», в результате чего погибло три матроса; в краже пушнины, принадлежащих Русской Американской компании; в сопротивлении при задержании...

Монотонный голос секретаря повторял длинный список обвинений, некоторые из которых содержали долю правды, однако большинство которых были ложными, тем не менее секретарь продолжал бубнить и бубнить.

За столом судьи барон Зинновий набил трубку и подумал, что секретарь зануда и дурак, но зачитать обвинения необходимо. Зинновий подавил зевок. В переполненном зале было душно. Он ожидал, что процесс станет его триумфом, однако Лабарж до сего времени не показал и следа слабости или страха. Все это дело предстояло быть чудовищно скучным. Ему следовало застрелить американца при аресте, тогда не пришлось бы торчать здесь.

Елена слушала с полузакрытыми глазами, страшась взглянуть на любимого человека, не желая ощущать тяжелое напряжение зала, жар тел толпы собравшихся. При таком наборе обвинений бесполезно подавать аппеляцию, бесполезно надеяться на побег. Монотонный голос смолк. В зале воцарилась тишина.

Из задних рядов кто-то крикнул: — Это все вранье!

Барон Зинновий даже не поднял голоса.

— Арестуйте этого человека, — сказал он, затем повернул голову к Лабаржу. — Желает ли обвиняемый сделать какое-нибудь заявление перед оглашением приговора?

Давным-давно, много лет назад Жан смотрел в дыру от сучка в дощатой стене и видел первый, серый свет рассветного утра. Та ночь для него была очень, очень тяжелой, Но он ни на секунду не сомневался, что помощь придет, потому что его друг, Роб Уокер, побежал за нею, а Роб не мог подвести. Теперь он снова смотрел на дыру от сучка в стене под стрехой и видел, как падает сквозь нее солнечный лучик. Он не отрывал от нее взгляда, вспоминая то далекое утро. Жан улыбнулся.

Зинновий за своим столом нахмурился, взгляд его стал жестче. С какой стати этот идиот улыбается? Он сошел с ума? Разве он не понимает, что будет означать для него приговор? Что аппеляция станет невозможной? Лабарж медленно поднялся на ноги.

— Вы хотите, чтобы я сделал заявление, — сказал он ровным, низким голосом, который постепенно набирал силу. — Что бы я ни говорил в ответ на ваши ложные обвинения, все будет вами же отброшено. Я признаю себя виновным по некоторым пунктам. — Жан широко улыбнулся. — Я признаю, что покупал меха у индейцев-тлингитов за справедливые цены; я признаю, что скрылся от патрульного корабля, потому что скрыться от него было до смешного легко, но... — его глаза поднялись к лучику света, падающего из-под стрехи.

Озадаченный выражением лица Лабаржа, Зинновий проследил его взгляд и пришел в еще большее недоумение, увидев, что тот смотрит на дыру в стене.

Вдруг Жан понял, что надо говорить, он сейчас рискнет, однако этот риск ничего не будет ему стоить.

— Я признаю некоторые из предъявленных мне обвинений, — повторил он, — но я отрицаю, что совершал преступления. Барон Зинновий, я отрицаю ваше право как русского официального лица проводить процессы на территории Соединенных Штатов!

— Что? — Зинновий даже привскочил с кресла. — Что за ерунду вы несете?

— Люди Ситки! — Лабарж неожиданно обернулся к залу. — Вы теперь находитесь на свободной земле Соединенных Штатов Америки! Договор о продаже ратифицирован и подписан царем, поэтому теперь эта территория принадлежит Соединенным Штатам Америки, и царь объявил амнистию, освободив всех заключенных, находящихся в данное время в Ситке!

Все присутствующие в зале поднялись, громко приветствуя это заявление. Зинновий что-то кричал с раздувшимся и побагровевшим от гнева лицом. Вдоль прохода, угрожая зрителям, побежали солдаты. Толпа постепенно затихла. Жан остался стоять, его сердце тяжело билось. Он затеял колоссальный блеф и должен довести его до конца.

На внешнем рейде гавани стояли американские корабли, они-то и подсказали ему идею. Жан знал, что у морских купцов всегда был острый нюх на события, и это, вместе с непоколебимой верой в своего друга, заставило его вести большую игру.

Зал успокоился, Зинновий выпрямился в кресле.

— Обвиняемый, я приговариваю вас...

— Вы находитесь вне своей юрисдикции, барон Зинновий. — Голос Лабаржа звучал спокойно, но донесся до самых дальних уголков. — В настоящее время Ситка является территорией Соединенных Штатов, и если приговор приведут в исполнение, вы сами по закону нашей страны предстанете перед судом.

Зинновий заколебался. Он дрожал от ярости, тем не менее, барон всегда был осторожным человеком, и сейчас остатки здравого смысла охладили его гнев. Лабарж выглядел слишком уверенно. Если продажа действительно состоялась, и особенно если деньги еще не уплачены, а он приговорил американского гражданина, тогда ему обеспечен бесплатный билет в Сибирь, откуда его не вытащат даже могущественные покровители. К тому же здесь присутствовала княгиня Елена, которая доложит императору каждую деталь процесса, и поэтому он не сможет отрицать, что не знал о продаже полуострова.

Зал суда наполнился возбужденным шепотом. Когда Зинновий увидел, сколько радостных волнений принесли новости, его снова охватил гнев. То здесь, то там мелькало хмурое лицо, но подавляющее большинство было счастливо. Некоторые из русских улыбались только потому, что были рады видеть его унижение. Чепуха... Просто попытка Лабаржа отложить вынесение приговора... А что если это правда?

Эта мысль его не утешила, Зинновий знал, что если необходимо, высокопоставленные друзья отдадут его на растерзание. Но как заключенный узнал, что договор ратифицирован?

И в тот момент, когда барон отрицал такую возможность, он сам ответил на свой вопрос. В тюрьме те же порядки, как в армии, иногда рядовой состав знал такие вещи, о которых командиры полков узнавали гораздо позже. Это был «телеграф», устный «телеграф», который невозможно выключить или остановить. Вероятно...

— Приговор будет оглашен завтра после полудня, — внезапно произнес он, вставая. — Верните обвиняемого в тюрьму.

Глава 37

Жан проснулся ночью. Вернувшись в свою камеру, он упал на нары и заснул, как мертвый, но сейчас ему не хотелось спать. Жан лежал, прислушиваясь к ночным звукам, потому что он был охотником, потому что всегда прислушивался к тихим и незначительным звукам. Он встал и подошел к узкому окну.

На небе сияли звезды, те же самые, на которые он смотрел из Великих болот. Не сглупил ли он, полагаясь на человека, находящегося за много сотен миль от Ситки? Закричала ночная птица, и ветер тихо зашептал о высоких горах в ветвях сосен; этот ветер пришел с далеких ледников, он ласкал беспокойные морские волны и дул в его маленькое окно.

В коридоре послышался шум, чьи-то шаги. Он быстро повернулся, зная, кому они принадлежат. В замке заскрежетал ключ, дверь приоткрылась, и прежде чем она распахнулась достаточно широко, он уловил запах духов.

— Жан?.. Жан!

Затем она очутилась в его объятьях, и они прижались друг к другу, прижались так сильно, что ей стало больно.

— Жан! О, Жан! Я ужасно боюсь!

Елена неожиданно отодвинулась. Охранник все еще стоял в дверях, тактично повернувшись к ним спиной.

— Жан, это правда? Соединенные Штаты действительно купили Аляску?

— Елена, — он говорил тихо, так, чтобы не услышал охранник, — мне известно не больше тебя. Это блеф.

— Конечно, — добавил он, — я знаю Роба. Я знаю, что если кто и может протолкнуть такую сделку, то это он. Когда я увидел в гавани американские корабли, просто чего-то ждущие... во всяком случае, я ничего не теряю.

Она в нерешительности помолчала, боясь сказать ему самое страшное.

— Жан, Роб Уокер писал мне. Он делал все возможное, чтобы найти и освободить тебя. Именно поэтому я здесь, но в последнюю минуту план рухнул. Договор не ратифицировали.

Он упрямо покачал головой.

— Не верю. Если договор существует, если сошлись на цене, тогда Уокер должен собрать необходимые голоса. Нет, Елена, если договор составлен и представлен в сенат, значит, его ратифицировали.

— Нет, Жан! Ты не должен полагаться на договор! Тебе надо бежать!

— Нет. Мне кажется, Зинновию только и нужно, чтобы я попробовал сбежать... Тогда меня застрелят, и его проблема будет решена. Неужели ты не понимаешь, что он ждет нашей встечи? Что он нарочно не препятствовал ей в надежде, что ты принесешь мне что-либо, например, какое-нибудь оружие? Нет, я остаюсь. Если граф Ротчев может помочь...

— Жан, — она вдруг почувствовала ком в горле, который мешал говорить, — Жан, Александр умер около года назад. Он умер до того, как я вернулась в Ситку.

— Умер? — Это слово не укладывалось у него в голове. Но если он мертв, значит, она свободна... свободна!

Свободна... Они могут быть вместе. Они могут принадлежать друг другу. Ничто не стоит между ними. Но только завтра его или возвратят в Сибирь, или повесят.

Импровизированный зал суда был забит до отказа. Секретарь занял свое место. Напротив Жана, там, где она могла смотреть ему в глаза, сидела Елена, рядом с ней были князь и княгиня Максутовы. В переполненном зале мелькало много знакомых лиц. Жан на секунду остановил взгляд.

Барни Коль... лицо его было серьезным, на поясе под одеждой явно выделялось оружие. Бок о бок с ним с жестким выражением лица сидел Гант.

Внезапно Жан почувствовал волнение. Значит, они спаслись... Никого из них Зинновий не знал, и они были здесь. Это означало, что после нападения на охрану, они смогут скрыться на «Сасквиханне».

Его глаза обыскивали толпу. Бен Турк... Рядом с ним Шин Бойар. В зале находилось несколько других чекловек, которых он не знал, но мог бы побиться об заклад, что они американцы; все эти люди выглядели как сан-францисские матросы, явившиеся сюда прямо с набережной; они были разместились по периметру зала. Коль сидел сразу за охранником, Бойар рядом с другим. Похоже, они намеревались освободить его, тогда не обойдется без стрельбы, если только у них не было другого плана, хорошего плана.

В зал суда вошел барон Поль Зинновий. Он прошагал к столу и уселся с холодной, собранной уверенностью. Если он и заметил в толпе незнакомые лица, то никак этого не показал.

Поднялся секретарь.

— Жан Лабарж, встаньте и выслушайте приговор!

Жан Лабарж встал, и барон Зинновий взглянул на него поверх бумаг, которые держал в руке. Он улыбнулся, наслаждаясь моментом.

Вдруг за дверьми послышался шум и движение, шепот, громкий возглас, затем дверь распахнулась и вошел человек в гражданской одежде, за которым следовала шеренга американских солдат в голубых мундирах.

Человек прошел мимо Лабаржа и остановился перед Зинновием, чье лицо посерело.

— Барон Зинновий? Я бригадный генерал Ловелл Х. Руссо, специальный представитель Соединенных Штатов для принятия территории Аляски у правительства России.

От дверей к генералу подошел русский офицер, встал по стойке смирно и поклонился.

— Капитан Алексей Печуров, — представился он. — Специальный эмиссар Его Величества, Императора Всея Руси.

Барон Поль Зинновий откинулся в кресле, его лицо ничего не выражало.

Капитан Печуров протянул Зинновию конверт.

— Здесь мои и ваши приказы, Ваше Превосходительство. Вам надлежит вернуться в Охотск и там ожидать милостей Его Императорского Величества.

Зинновий встал.

— Конечно, но сейчас мы проводим процесс и...

Печуров отмахнулся.

— В честь сего великого дня Его Императорское Величество объявил всеобщую амнистию. Прощение всем, находящимся под судом или ожидающим суда в Русской Америке. Они свободны, вы также свободны от этих неприятных обязанностей!

Жан Лабарж повернулся навстречу Елене, увидев, что она бежит к нему с другого конца зала, затем вокруг него собралась команда «Сасквиханны».

Утро было светлым и чистым. Бригадный генерал Руссо и генерал Джефферсон К. Дэвис, за которыми выстроились двести американских матросов, солдат и морских пехотинцев, замерли по стойке смирно. Напротив них стояли сто русских солдат в серой форме с красными кантами. Заиграла музыка, и офицеры с обеих сторон поднялись по ступеням к замку, где их ждал князь Максутов. Они повернулись лицом к площади перед замком, и капитан Печуров спустился на несколько ступенек и занял место рядом с генералом Руссо.

Когда спускали русский флаг, князь Максутов тихо всхлипывал. Некоторые русские в собравшейся толпе гражданских открыто плакали.

На шест поднялся американский флаг, и в заливе прогремел салют с корабля «Оссипи».

В задних рядах горожан рядом с Еленой стоял Жан Лабарж. Когда поднимался флаг его страны, Жан прошептал: — Знаешь, о чем я сейчас думаю? Я вспоминаю мальчугана, выросшего на болотах Сасквиханны, мальчугана, маленького ростом, но гиганта во всех других отношениях. Нам до него никогда не дорасти. В будущем о нем могут забыть или исказить его поступки, но всегда останутся люди, которые ни за что не забудут того, что он сделал.

Елена сжала его руку.

— А что насчет другого мальчугана?

— У него теперь есть все, — он мягко взял ее под руку, — о чем можно мечтать.

Они стояли, глядя на трепещущий под ветром флаг и слушая приглушенный гром орудий в заливе, эхом отзывающийся от близких гор, а на вечной вершине Эджкам горделиво сияло солнце.

Луис Ламур СТРАШНЫЙ СОН

Предисловие автора

В те времена, когда белые еще только заселяли Дикий Запад, кони у них были полудикими. И очень часто животное начинало брыкаться в ту самую минуту, когда ковбой заносил ногу над седлом. Вот почему все ковбои носили сапоги с узкими носами — чтобы нога легче проскальзывала в стремя, и высокими каблуками — чтобы она не проскальзывала слишком далеко.

Обычно делалось так. Коней пригоняли из прерии и отдавали в руки человеку, который умел укротить любую лошадь и делал то, что называлось «переломить дугу». Он надевал на мустанга седло и ездил на нем до тех пор, пока конь не переставал брыкаться — после этого он считался укрощенным.

Конь передавался в руки другому ковбою, который приучал его ходить под седлом, однако при этом не слишком усердствовал, ибо, как правило, не любили чересчур смирных коней. И кони брыкались, особенно поутру, когда воздух еще не успевал прогреться после холодной ночи.

Заботливый владелец коня обычно подносил мундштук к огню, чтобы нагреть его, а уже потом вставлял в рот лошади. А иногда он согревал его у себя за пазухой.

* * *

Марти Махан, высокий красивый мужчина, ехал верхом на вороном жеребце среди других ковбоев, собравшихся в город Винд-Ривер на ежегодное родео, испытывая в глубине души непреодолимый страх. Шел Большой парад участников, которым по традиции открывается всякое родео. Высокий, прекрасно сложенный, одетый в белый с золотом костюм, Махан выглядел очень живописно, и зрители, встретившие его появление взрывом рукоплесканий, знали, что перед ними один из самых искусных наездников Дикого Запада. В ответ на аплодисменты собравшихся Марти сорвал с головы свою стетсоновскую шляпу и помахал ею.

В течение двух лет он побеждал в родео в Винд-Ривере, а по итогам других родео был признан одним из самых лучших ковбоев страны, причем не только зрителями, но и самими участниками.

И вот сегодня он не может справиться с разъедающим его душу страхом. Этот страх возник в нем, когда на него набросился конь-убийца, и с тех пор уже не исчезал. А рядом с Марти ехал человек, испытывавший к нему презрение и жгучую ненависть. Это был верзила Яннел Стоупер, с крупными и суровыми чертами лица, давний его соперник.

— Ну, как ты себя чувствуешь, красавчик? — презрительно спросил его Яннел. — Каково оно ощущать, что для тебя уже все кончено? Знаешь, что скажут зрители, когда увидят твое поражение? Они назовут тебя трусом, да-да, трусом, Махан! Это уж как пить дать! Этот Страшный Сон тебе покажет, будь уверен!

Махан ничего не ответил, но лицо его побледнело и застыло. Он хорошо знал, слова Яннела — истинная правда. Да, он боится Страшного Сна, боится с той самой минуты, как впервые его увидел.

Яннел Стоупер знал, что говорил. Три раза подряд в течение трех лет Марти Махан побеждал его, забирая себе главный приз, а Стоупер был не из тех, кто смиряется с поражением. С каждым разом он все больше и больше ненавидел Махана, но ему никак не удавалось найти уязвимое место у своего врага, пока не наступил тот день в Твин-Форксе.

Это было совсем небольшое родео, нечто вроде разминки для всадников такого ранга, как Стоупер и Махан, и ни тот ни другой не ожидали от него никаких неприятностей. Марти, особо не напрягаясь, заарканил теленка, а Стоупер с легкостью победил в бое быков. В остальных состязаниях они милостиво уступили дорогу другим ковбоям, давая и им возможность получить призы. Яннел и Марти решили, что померяются силами в укрощении жеребцов.

Марти Махан как всегда был верен своей невозмутимой манере, пока не вывесили списки всадников и клички коней, на которых они будут состязаться. Марти Махану достался конь по кличке Страшный Сон.

— Ну и имечко! — сказал он, усмехаясь. — Интересно, кто их придумывает?

Ред Блейд пожал плечами.

— Насчет того, кто придумывает, не знаю, но этот определенно заслуживает своего имени! — мрачно заметил он. — Если тебе удастся удержаться на этом жеребце, считай, что главный приз у тебя в кармане! Он получил это имя в Калгари!

— В Калгари?!

Яннел почувствовал, как дрогнул голос Махана, и, повернувшись, внимательно посмотрел на него.

— Так этот Страшный Сон оттуда?

— А то как же! — Блейд в сердцах сплюнул. — Два сезона назад он убил там человека. Кстати сказать, прекрасного наездника. Его звали Си Дрэннэн. Так вот, этот жеребец сбросил его, а потом затоптал до смерти. Схватил его зубами, стащил вниз и давай лягать всеми четырьмя копытами! Сущий дьявол, а не конь!

— Это такой серовато-коричневый жеребец в полоску, как зебра, да? — спросил Марти.

Позже Стоупер вспомнил, что это было сказано скорее с утвердительной интонацией, чем с вопросительной.

— Да, это он. И при этом злой как черт!

В тот день Марти Махан неожиданно заболел и не смог больше выступать. Яннел Стоупер задумался, с чего бы это у Марти вдруг так резко испортилось здоровье. С любопытством наблюдал он за Марти и за конем. Махан вышел посмотреть, как ведет себя конь на арене; лицо его было бледно, а глаза ввалились. Яннел не сводил с него глаз и решил, что Марти и вправду болен, причем болен от страха. Он боялся, смертельно боялся серовато-коричневого жеребца!

Страшный Сон вовсю старался оправдать свое имя. Когда Марти сказался больным, вместо него на арену вышел Бад Камерон. Ему удалось продержаться на этом брыкающемся дьяволе всего лишь две секунды. Он с размаху ударился оземь, но сумел, шатаясь, подняться. Толпа взревела, а Махан подпрыгнул и закричал.

Но голос Марти потонул в реве толпы, и его никто не услышал, кроме Стоупера, который не сводил глаз с человека, вызывавшего у него такую ненависть. И он понял, что это был крик ужаса и одновременно предупреждения. Ибо полосатый жеребец вытянул шею и, обнажив зубы, толкнул ковбоя, да так сильно, что тот растянулся на земле, и что есть силы лягнул его передними ногами. Обезумевшего коня оттащили от упавшего Камерона, но еще до захода солнца всем уже стало известно, что этот парень никогда больше не сможет ездить верхом. Да и ходить тоже не сможет — конь сделал его инвалидом.

Огромного роста, с гривой рыжеватых волос, Яннел Стоупер совсем не думал сейчас о судьбе Бада Камерона — таковы были правила игры, и тут уж ничего не поделаешь. Он думал только о Марти Махане и о том, что тот боялся Страшного Сна. Это надо было запомнить.

В Прескотте и Салинасе Махан снова выиграл главный приз, но Страшного Сна там не было. Он сбрасывал всадников где-то в Техасе, успев убить еще одного человека. И Стоупер позаботился о том, чтобы Марти узнал об этом. После того как Махан выиграл в Салинасе, Яннел подошел, чтобы его поздравить.

— Тебе повезло, что здесь нет Страшного Сна, — сказал Яннел. Услыхав эти слова, Махан поднял голову, и лицо его смертельно побледнело. — Я видел, как он убил еще одного человека в Техасе.

Махан, бледный словно полотно, ушел, ничего не сказав. Яннел за его спиной мрачно улыбнулся. Запомним и это, подумал он.

У Яннела Стоупера было свое собственное представление о мужчинах. Человека, который чего-нибудь боялся, он не задумываясь называл трусом. Трус он и есть трус, и нечего тут рассуждать. Ему и в голову не могло прийти, что кулачный боец может панически бояться револьвера, а отличный стрелок может отступить, завидев холодный блеск лезвия ножа. И что самый последний трус, как огня боящийся всякой опасности, в иную минуту может проявить чудеса храбрости. Но Яннел Стоупер не утруждал себя особыми раздумьями на этот счет — если ты чего-то испугался, значит, ты трус, и все тут. И к его великому удовольствию, Марти Махан оказался трусом. Это надо будет запомнить и, когда представится удобный случай, использовать.

Яннел Стоупер был крупным, грубым и безжалостным человеком. Всю свою жизнь он только и делал, что укрощал диких коней и соперничал с крутыми мужчинами, редко оказываясь в проигрыше, и страха не знал совсем. К людям, которые чего-нибудь боялись или чувствовали неуверенность в себе в минуту, когда требовалось проявить смелость, он не испытывал ничего, кроме презрения.

И вот наконец наступил день, который станет для Яннела Стоупера днем его триумфа. Он откроет новую главу в его жизни, и Яннел приложил немало усилий, чтобы подготовить почву для этого триумфа. Ибо это он предложил, чтобы организаторы родео собрали в Винд-Ривере самых неукротимых жеребцов Дикого Запада, среди которых был и Страшный Сон.

И здесь, в Винд-Ривере, вся публика, все ковбои, а главное Пег Грэм, своими собственными глазами убедятся, что Марти Махан — трус.

— Он здесь! — заявил Яннел. Ему доставляло удовольствие поддразнивать Марти. — Здесь, в Винд-Ривере, и если ты снова откажешься укрощать его, все узнают, что ты трус!

Да, именно так все и подумают! Марти уже слышал, а вернее, подслушал рассказы, которые ходят о нем. Он знал, что эти слухи распускает сам Стоупер и делает это специально для того, чтобы одним махом устранить своего соперника на главный приз в родео и на руку Пег Грэм.

— Говорят, что Махан скорее откажется участвовать в соревновании на главный приз, чем сядет верхом на Страшного Сна, — говорил накануне вечером один владелец ранчо в салуне. — Он боится этого конягу! Нарочно, наверное, не приехал на родео в Техас, чтобы не иметь с ним дела!

— Да, это бешеный конь, — согласился с ним Ред Карвер, — но ведь смирного коня и укрощать-то нечего!

Марти, сгорая от стыда, развернулся и пошел в отель. Он и вправду боялся, боялся этого коня с того самого дня, когда впервые увидал его на пустынной равнине в Неваде, где тот бегал на свободе. Страх проник в душу Марти в ту самую минуту, когда серовато-коричневый жеребец поднял голову с раздувающимися ноздрями и, семеня ногами, словно безобидная овечка, бросив свой табун, двинулся навстречу Марти.

Страшное дело — дикий жеребец, который идет шагом, а не бежит. Это должно было насторожить Махана, как и поведение его собственного коня, который вдруг задрожал и попятился, тяжело дыша от ужаса. Однажды один старый владелец ранчо как-то дал Марти совет: «Если увидишь, что конь — убийца, пристрели его в ту же секунду, иначе рано или поздно он убьет тебя!»

Настоящие кони-убийцы встречаются очень редко, но их всегда можно узнать, ибо есть в них что-то дьявольское, словно какая-то демоническая сила толкает их на кровавое дело. Они приближаются тихим шагом, а оказавшись поблизости, вдруг бросаются на свою жертву, сверкая глазами и оскалив зубы. Таким вот конем и оказался Страшный Сон, с самого рождения отличавшийся лютой ненавистью к людям и своим собратьям. Он бросался на все, что двигалось и не имело отношения к его табуну.

Когда Махан впервые встретился со Страшным Сном, ему было всего семнадцать лет. Он почувствовал тогда, как вдруг растерялся и задрожал всем телом его конь, но не мог понять причины, которая вызвала в нем такой ужас. Марти был молод и любопытен, а конь, приближавшийся к ним, с виду казался таким смирным и дружелюбным.

И вдруг серовато-коричневый жеребец, охваченный жаждой крови, помчался прямо на них. Не успел Марти опомниться, как его конь был сбит с ног. Юноша упал, и жеребец бросился к нему, но столкнулся с серым конем Марти, который попытался встать с земли. Тогда конь-убийца развернулся и с яростью набросился на серого. Словно дьявол, восставший из преисподней, нападал он на несчастное животное, лягая его всеми четырьмя ногами, пока тот не превратился в груду окровавленного мяса и не испустил дух. Даже седло было разорвано в клочья и стало непригодным для дела.

Марти, безоружный и беззащитный, скрючился между двумя валунами и глазами, полными ужаса, наблюдал за кровавой драмой, не в силах помочь своему старому коню, на котором ездил уже много лет. Расправившись с серым, но не утолив яростной жажды, конь бросился на юношу. Он в бессильной ярости молотил копытами о камни, но так и не добрался до Марти, поскольку проход между камнями оказался для него слишком узким.

Три часа конь-убийца кружил вокруг камней, где спрятался Марти, и все три часа юноша пребывал в состоянии дикого ужаса. Снова и снова пытался жеребец добраться до ложбины между валунами, но это ему не удавалось. Вот тогда-то и зародился в душе Марти тот всепоглощающий страх, который он испытывал всякий раз, когда видел этого коня или слыхал о нем. И ничем нельзя было изгнать из его души этот страх. Долго еще после того, как жеребец, поддавшись зову своих сородичей, ускакал, лежал Марти среди камней, сжавшись в комочек и боясь пошевелиться, боясь выйти на открытое пространство, где на него мог снова налететь этот свирепый зверь.

С тех пор он никогда не ездил в прерию безоружным, а в том месте, где встретил коня-убийцу, не появлялся никогда. Несколько лет Марти ничего не слыхал о нем, но в Калгари вдруг увидал его под седлом, в котором сидел лучший друг Марти, Си Дрэннэн. Махан бросился к другу и сообщил ему, что конь этот — убийца.

— Ну и что? — пожал плечами Си. — Я слыхал о таких, но никогда не видал. Мне бы даже хотелось обуздать такого коня!

Прошло немного времени, и Си Дрэннэн, человек веселого и легкого нрава, верный друг и превосходный наездник, умер на залитой кровью арене от ударов копыт. И это были копыта не коня, а хитрого, сжигаемого ненавистью к людям дьявола.

И вот теперь этот конь здесь, в Винд-Ривере, и он должен укротить его. Он, Марти Махан, а не кто-нибудь другой.

Когда парад закончился, он подошел к Пег Грэм, которая ждала его. Глаза ее блестели от счастья.

— О, Марти! Папа сказал, если ты выиграешь главный приз и купишь ранчо у Ивового ручья, то он даст свое согласие на нашу свадьбу!

Марти мрачно кивнул.

— А если я не куплю ранчо, он его не даст? — спросил он. — Дело в том, что я… видишь ли… я вряд ли смогу заработать необходимую сумму в этом родео. Я скопил немного денег, но чтобы купить ранчо, мне нужно еще полторы тысячи долларов. Я должен победить в четырех состязаниях, чтобы заработать такую сумму.

— Но тебе достаточно выиграть только укрощение жеребца! Главный приз теперь составляет целую тысячу долларов, и ты можешь ее выиграть! Ты же уже побеждал в подобных соревнованиях Реда Карвера и Яннела Стоупера!

Марти заколебался; лицо его горело от стыда.

— На этот раз я не буду укрощать жеребца, Пег, — медленно проговорил он. — Я приму участие в тех соревнованиях, где надо заарканить теленка, проехать верхом на быке, уложить быка на землю и в некоторых других, но жеребца укрощать не буду.

Лицо Пег Грэм слегка побледнело, и глаза ее расширились.

— Так значит… значит, это правда, что о тебе говорят. Ты боишься!

Марти взглянул на нее и тут же отвел взгляд. Сердце у него упало.

— Да, наверное, я боюсь, — ответил он. — Я боюсь этого жеребца.

Пег Грэм в изумлении уставилась на него.

— Марти, я никогда не выйду замуж за труса! Я не хочу, чтобы люди потом говорили, что мой муж испугался сесть на коня, которого не побоялись другие мужчины. На этого коня претендует Ред Карвер. Яннел говорит…

— Яннел? — Марти посмотрел на Пег. — Ты с ним разговаривала?

— Да, разговаривала! — вспыхнула девушка. — Он по крайней мере не боится этого коня!

С этими словами она повернулась на каблуках и быстро ушла, всем своим видом выражая презрение.

Махан тоже повернулся было, чтобы идти, но остановился. У ограды корраля, опершись на нее, стоял старик со свисающими по бокам рта желтыми усами.

— Послушай меня, мальчик мой, — сказал он. — Я не хотел подслушивать ваш разговор, но так уж получилось, что я все слышал. Это ты должен был укрощать коня по кличке Страшный Сон?

Марти кивнул.

— Но я на него не сяду! — ответил он. — Это не конь, дьявол! Таких нельзя выставлять на состязания! Это уже не спорт и не демонстрация ловкости и силы… а самое настоящее ничем не прикрытое убийство!

— Я согласен с тобой, — серьезно ответил старик. — Нехорошо подсовывать людям такого зверя. Я видел его на арене — это и в самом деле конь-убийца!

Марти мрачно кивнул:

— Он вырос там же, где и я, — в пустыне Черных скал. Лет пять назад он убил лошадь, на которой я ехал.

— Так ты — Марти Махан? — удивился старик. — А я — Старый Джон. Слыхал о тебе много. По-моему, ты не похож на труса.

Глаза Марти вспыхнули.

— Я не трус! Но этого коня я боюсь и не хочу это скрывать.

— Не у всякого хватит смелости признаться, что он боится, — задумчиво произнес Старый Джон. — А кто будет укрощать Страшного Сна, если ты откажешься?

— На это претендуют Карвер и Стоупер. Я хотел бы, чтобы этого коня вообще не выпускали на арену. Он — убийца, он — сущий дьявол! В нем есть что-то ненормальное!

— Как и у некоторых людей, которых я хорошо знаю, — согласился Джон. — Их так и тянет убивать. А для этого многого не надо — чуть побольше агрессивности и отсутствие жалости к людям. — Старик подтянул брюки. — Ну, желаю тебе удачи, сынок. Я буду болеть за тебя.

Марти Махан посмотрел вслед старику, на лбу у него залегли морщинки. Он никогда раньше не видел этого человека.

Воспоминание о презрении, которое было написано на лице Пег, резануло его словно ножом. Девушка думает, что он трус… Ну что ж, может быть, он и вправду трус! Марти подошел к Джефу Аллену, председателю организационного комитета родео.

— Джеф, я не буду участвовать в состязаниях по укрощению жеребца. Я не сяду на коня по кличке Страшный Сон.

Аллен перекатил сигару из одного угла рта в другой.

— Я уже слыхал, что ты не хочешь на него садиться. Ты утверждаешь, что он — убийца?

— Да, утверждаю. — И Марти поведал Аллену о том, как Страшный Сон убил его коня и пытался убить его самого. — Лично я считаю, что его нельзя выпускать на арену.

Но Джеф Аллен покачал головой, а в его холодных голубых глазах вспыхнуло презрение.

— На это не надейся! Если ты боишься, это еще не значит, что другим нельзя будет попробовать укротить этого коня. Только что ко мне подходил Стоупер, так вот он умолял меня позволить ему сделать это!

Больше Марти не видел ни Пег Грэм, ни ее отца. В полном одиночестве стоял он у выхода на арену, ожидая своей очереди. Ему предстояло заарканить бычка — это было первое состязание, в котором он принимал участие. И никто из обслуживающих людей и из участников родео не остановился, чтобы перекинуться с ним парой слов. С горьким чувством и тяжелым сердцем наблюдал Марти за ними и за зрителями. Один раз он заметил за корралем Пег Грэм — она разговаривала с Яннелом Стоупером.

Стоупер открыл состязания и быстро заарканил бычка. Стремительным броском он догнал его, технически чисто выполнил бросок и быстро затянул петлю. Он показал очень хорошее время. Ред Карвер и Бент Уэлс провозились со своими бычками немного дольше. Марти Махан молниеносно метнул свой аркан, как только бычок выбежал из загона. Аркан пролетел словно копье, и петля охватила шею бычка. Захват был выполнен блестяще, и бычок упал на землю почти в ту же самую минуту, когда Марти затянул веревку. Он уложил бычка наземь, связал его и, выпрямившись во весь свой рост, поднял вверх руки.

— Люди! — прогремел по громкоговорителю голос Робертса. — Такого времени еще никто не показывал! Марти Махан, наша звезда родео, известный во многих странах, уложил бычка и связал его за одиннадцать целых и две десятых секунды!

На три десятых секунды быстрее, чем Стоупер. Марти повернулся, сопровождаемый приветственными криками, и пошел к своему черному коню, но тут кто-то — в глубине души Марти был уверен, что это сделал Стоупер, — заорал во все горло:

— А где Страшный Сон? Давайте сюда Страшного Сна!

Публика подхватила крик, и Марти ушел с арены, чувствуя, как в ушах у него все еще гулко отдаются обидные слова:

— Давайте Страшного Сна! Пусть он сядет на него! Трус!

Побелев, Марти рухнул на землю. Старый Джон взглянул на него.

— Обидно, не правда ли, мальчик мой?

Махан ничего не ответил. Он сидел расстроенный, бледный как полотно. В эту минуту из-за ограды корраля показался Яннел Стоупер, а с ним несколько других ковбоев.

— А вот и наш герой! Он у нас ездит на смирных лошадках, на которых только и возить что молоко.

Марти резко обернулся.

— Ну, хватит! — рявкнул он.

Яннел в изумлении остановился. Потом глаза его сузились.

— Полегче, желтопузый слизняк!

Сжав кулаки, они впились друг в друга полными ненависти глазами. Но в эту минуту загремел громкоговоритель:

— Стоуперу приготовиться к бою быков! Стоупер— на коня!

Рыжий верзила выругался и повернулся, чтобы идти.

— Скажи спасибо, что мне надо выходить на арену, а то бы я тебе врезал! — прорычал он. — Ну, ничего, ты у меня еще попляшешь!

— Не волнуйся, встретимся позже, — бросил ему вслед Марти. — Где угодно и в любое время!

И он удалился, мрачный и расстроенный. За его спиной раздался рев публики — это Яннел бросился на своего быка. Несколько мгновений Марти стоял неподвижно, вслушиваясь в этот рев. Скоро ему тоже выходить на арену — и люди будут смотреть на него, выкрикивать обидные слова и улюлюкать. К чему ему все это?.. Не лучше ли сразу уйти, и дело с концом!

Но тут ему в голову пришла другая мысль, и он на всем ходу внезапно остановился. Сбежать?! Ну уж нет, этого они от него не дождутся! Он выйдет на арену и заставит их взять назад все оскорбления! Все до последнего слова! Марти круто повернулся и пошел назад. Когда пришло его время выступать, он вылетел на арену словно демон и уложил быка быстрее, чем когда-либо в своей жизни. По громкоговорителю объявили его время, и он прыгнул в седло.

С трибун снова понеслись насмешки и колкости, но на этот раз вместо того, чтобы сразу уехать с арены, Марти направил своего коня к трибунам и остановился, подняв в приветственном жесте свою шляпу, и стал ждать, когда утихнет шум. В лицо ему неслось улюлюканье, крики и свист, но он замер в седле совершенно неподвижно. Лицо его смертельно побледнело, а глаза возбужденно горели. Наконец публика угомонилась, и наступил миг тишины. Тогда Марти снова помахал шляпой и, повернув коня, в полной тишине удалился с арены.

Старый Джон стоял рядом с Пег Грэм, которая, широко раскрыв глаза, взирала на это зрелище.

— Эффектный ход! — сухо прокомментировал Старый Джон.

Пег молниеносно повернулась и бросила на старика быстрый взгляд, а потом снова перевела его на Марти,

— Да… это было очень эффектно! — с сомнением в голосе произнесла она. Брови ее сошлись на переносице. — Но я вас не знаю, мистер.

Старый Джон перекатил во рту жвачку.

— Да, мэм, вы меня не знаете. Как, впрочем, не знаете, чем отличается настоящий мужчина от простого грубияна.

С этими словами он резко повернулся и пошел прочь. Пег, лицо которой вспыхнуло от досады и стыда, смотрела ему вслед.

Повернувшись, чтобы идти, она задумалась. Может, она и вправду зря обидела Марти Махана? Можно ли считать его трусом только потому, что он отказывается садиться на коня по кличке Страшный Сон? Но ведь если человек принимает участие в родео, он не должен бояться свирепых жеребцов! В таких соревнованиях участники обычно ездят на тех лошадях, которых им дают. К тому же большинство ковбоев предпочитают коней с неукротимым нравом, поскольку это дает им возможность отличиться. Но даже если этот конь необычайно свиреп и неукротим, как утверждает Махан, то это еще не повод отказываться садиться на него.

В конце концов Пег пришла к выводу, что рассердилась только оттого, что не смогла смириться с мыслью о том, что люди будут считать Марти трусом, и еще потому, что труса она любить не могла.

Яннел Стоупер выиграл состязания по езде на неоседланном коне в первом и втором раундах. Потом он выступил со своей обычной программой трюков на коне, и первый день родео закончился. Героем дня стал Стоупер, несмотря на то, что он проиграл Марти в состязаниях с захватом бычка. Его стойкое намерение укротить именно того жеребца, от которого отказался Махан, заинтриговало публику.

Махан расстроился до глубины души. Он бродил по улицам Винд-Ривера, чувствуя себя одиноким и никому не нужным. Было неловко оттого, что он так вырядился, и больше всего на свете ему хотелось сейчас уехать отсюда куда-нибудь подальше. И лишь боязнь того, что люди расценят его отъезд как бегство и что по всем штатам разнесется весть о его трусости, удерживала его на месте. Он знал, что его отказ садиться на коня по имени Страшный Сон вызвал к нему повышенный интерес, и люди теперь будут следить за каждым его шагом.

Весь вечер в городе только и было разговоров, что о серовато-коричневом жеребце. Несмотря па то, что Марти во всеуслышание был назван трусом за отказ укрощать его, люди стали задумываться — а может, этот конь и вправду убийца? Однако Яннел с презрением отвергал это утверждение.

Марти Махан ужинал, когда дверь вдруг распахнулась и в кафе вошел огромный рыжеватый Стоупер в сопровождении Реда Карвера и Пег Грэм. Когда девушка увидела Марти, одиноко сидящего за столом, она повернулась, чтобы уйти, но Яннел не отпустил ее. Они прошли в зал и уселись недалеко от столика, где сидел Махан. Вокруг Яннела тут же собрались его дружки. За стойкой бара восседал Старый Джон, не спеша поедая пончики и попивая кофе.

— Ну, разумеется, я укрощу этого коня! — громко выкрикнул Стоупер. — Я ведь не такой трус, как некоторые! Я могу сесть на все, что имеет шкуру!

Махан взглянул на хвастуна. Странно, но вопреки всему он был спокоен и собран. Ему вдруг показалось, что это его ум, а не тело охватила ярость. Глаза его смотрели холодно и ясно. Он взглянул на Яннела Стоупера, и глаза их встретились.

— Наконец-то все увидели твое истинное лицо! — презрительно фыркнул Стоупер. — Ты всегда был обманщиком!

— А ты всегда был крикуном! — спокойно парировал Марти.

Лицо Стоупера залила краска гнева. Потом его блекло-голубые глаза сузились, и он улыбнулся. Откинувшись на спинку стула, сказал:

— Мне всегда хотелось хорошенько врезать тебе, и сейчас я встану и с удовольствием влеплю тебе пощечину!

Он и в самом деле встал, направляясь к Марти. Карвер хотел остановить его, но тщетно. Пег Грэм тоже встала; у нее от ужаса расширились глаза, и она закрыла рот рукой, чтобы не закричать.

— Сейчас я тоже встану, — угрожающе произнес Марти, вскакивая со стула, — и ты пожалеешь о том, что открыл свой поганый рот!

Стоупер приближался к нему, улыбаясь, и, подойдя на расстояние вытянутой руки, нанес с разворота мощный размашистый удар под ребра. Однако от левого прямого Махана, нанесенного от плеча в челюсть, великан покачнулся. Затем резким ударом правой Марти заставил Яннела опуститься на корточки.

Марти сделал шаг назад. Его лицо оставалось спокойным.

— Если решил завтра проехаться на этой лошади, — сказал он, — лучше побереги свои силы.

Неожиданно Стоупер резким броском вперед нырнул под Марти. Тот, отступая, споткнулся, зацепившись за стул. И прежде чем обрел равновесие, Стоупер навис над ним, осыпая ударами. Махан пошатнулся, и Яннел с искаженным яростью лицом обрушил на него всю мощь своих кулаков. Однако Махану каким-то чудом удалось выдержать этот штурм. Закрываясь от ударов, он вплотную приблизился к Яннелу, схватил его за пояс и за колено и, подняв разъяренного барахтающегося ковбоя в воздух, грохнул его об пол.

Стоупер поднялся на ноги, рыча от злости, а Махан тотчас наотмашь ударил его справа и слева по лицу. Удар левой пришелся по уже кровоточащему рту Стоупера, еще больше залив его кровью. Марти шагнул в сторону, увернулся от удаpa правой и резким ударом достал шею противника. Яннел стал хватать ртом воздух, а Махан нанес удар в корпус и следом хук в лицо. Стоупер как упрямый бык полез вперед, и вскоре оба оказались друг против друга среди битой посуды и принялись молотить друг друга.

Оба были высокими и крепкими мужчинами — Стоупер весил больше двухсот фунтов, а Махан — около ста девяноста. Оба были в отменной форме. Стоупер, рыча, рванулся вперед и схватил Марти в охапку. Они повалились на пол. Пытаясь попасть большими пальцами в глаза Махана, Стоупер промахнулся и упал вперед как раз в тот момент, когда тот резко дернул головой вверх. Стоупер отпрянул, ослепленный болью, а Марти вскочил на ноги. Стоупер поднялся, смаргивая слезы, брызнувшие от удара головой. Махан достал его левой, а затем двумя хуками справа и слева. Яннел тряхнул гривой рыжевато-коричневых волос и занес для удара свой мощный веснушчатый кулак, но промахнулся, и Марти снова ударил его по корпусу. Великан согнулся, и Марти ударил еще дважды, прежде чем тот совсем сник и повалился на пол.

— Так кто здесь трус, Яннел? — спросил Марти. Он быстрым движением отер пот со лба и сделал шаг назад. — Ну, вставай, если хочешь еще получить.

— И встану! — ответил Стоупер, хватая ртом воздух, поднимаясь на ноги.

Марти смотрел на покачивающегося от полученной трепки ковбоя. Глаза Стоупера остекленели, с разбитых губ и из рассеченной брови капала кровь. Под глазом набухал кровоподтек. Ухо кровоточило. Марти отступил назад и опустил руки.

— Я вижу, драться на кулаках ты совсем не умеешь, — сухо заметил он. — Зато отлично управляешься с. лошадьми, так что не стоит забивать тебя до смерти!

С этими словами он резко повернулся и вышел из кафе.

Яннел Стоупер в изумлении провел рукой по глазам, словно не веря тому, что он видит, и уставился вслед Марти, пытаясь сквозь шум в голове осмыслить, как можно уйти от беспомощного врага и не добить его. Он встряхнул массивной головой и, повернувшись, двинулся неверной походкой к стулу у пустого столика. Плюхнувшись на него, он уронил голову на руки и затих.

В течение всего второго дня родео противники присматривались друг к другу. Несмотря на жестокую трепку, которую задал ему накануне Марти, Яннел Стоупер выглядел вполне прилично. Хотя лицо у него было помятым, в синяках и ссадинах, он сохранил физическую форму и двигался быстро и ловко. Марти Махан, встреченный гробовым молчанием трибун, победил в финальных состязаниях с бычками, улучшив свой собственный результат на десятую долю секунды. Стоупер снова оказался вторым.

В бое быков Стоупер опять стал победителем и принял участие в финальных состязаниях, где нужно было удержаться на спине быка.

Марти выехал на арену на старом быке по кличке Семь Семьдесят Семь. Это было огромное свирепое животное, владевшее всеми уловками, помогающими сбросить седока. Бык весил чуть больше тонны и давно уже выступал в родео, но, кажется, никогда еще ему не попадался такой упорный наездник. Он выскочил на арену, полный ярости, брыкаясь как бешеный. Он рыскал направо и налево своими подрезанными рогами, в бессильной ярости пытаясь сбросить с себя седока, вцепившегося в складку кожи позади его горба. Однако Марти сидел крепко, вонзив в бычьи бока шпоры, и не собирался сдаваться.

Вдруг Семь Семьдесят Семь принялся бешено крутиться на одном месте, а затем резко дернулся в сторону. Публика ахнула, думая, что центробежная сила вышвырнет Махана вон, но, когда пыль, поднятая копытами животного, рассеялась, все увидели, что Марти как ни в чем не бывало сидит у него на спине, кромсая его шкуру шпорами. В эту минуту раздался свисток, и Махан спрыгнул на землю. Однако старый Семь Семьдесят Семь был не так-то прост — он крутанулся как кот на раскаленной плите и, наклонив голову, бросился на Марти. Махан отпрыгнул в сторону; и в ту же минуту на арену выскочили клоуны, и один из них тихонько ударил быка по носу. Взбешенное животное развернулось и бросилось на обидчика, а Марти ушел с арены под жидкие хлопки публики.

— Что-то зрители сегодня вялые, Марти, — неуверенно произнес Карвер.

Махан взглянул на него, и на лице его появилась кривая усмешка.

— Они просто ждут. Все хотят увидеть Страшного Сна.

— Он достался Стоуперу. Мне не повезло.

— Наоборот, очень даже повезло, — сухо ответил Махан. — Это не просто конь с норовом, это — убийца, Ред. Поверь мне на слово.

Неожиданно Марти заметил Джефа Аллена и, развернувшись, направился к нему.

— Джеф, — резко бросил он, — когда Стоупер будет укрощать Страшного Сна, я должен быть на арене.

Тот заколебался, холодно глядя на Махана.

— У тебя была возможность выступить на этом жеребце, — отрезал он. — Пусть теперь попробует Стоупер.

— Я не против, — ответил Махан. — Но я не хочу сидеть и спокойно смотреть, как будут убивать Стоупера.

Аллен нетерпеливо дернул головой.

— Стоупер и сам справится. Он не трус!

— А я, по-твоему, трус, да? — спокойно задал вопрос Марти.

Какое-то мгновение они в упор глядели друг на друга. Закаленный в боях Аллен вдруг неожиданно вспомнил, что на боку у него висит револьвер. Теперь он всего лишь деталь костюма для родео, но все-таки он был заряжен, как и револьвер Махана. Дни, когда споры разрешались оружием, канули в Лету, и все-таки… тут взгляд Марти встретился с холодным как сталь взглядом Джефа.

— Нет, я не считаю тебя трусом, — неожиданно сказал Аллен. — Просто немного смешно, что ты отказываешься от этого коня, вот и все!

Махан посмотрел на него тяжелым взглядом.

— На будущее, если тебе еще что-нибудь покажется смешным, ты, Джеф, лучше посмейся! Слышишь? Не спеши обвинять человека в трусости, а просто смейся!

Он повернулся на каблуках и пошел прочь.

Дик Грэм задумчиво поглядел ему вслед.

— Знаешь, Джеф, в какое-то мгновение мне вдруг показалось, что ты решил заполнить свободное место на кладбище!

Аллен сглотнул слюну и вытер со лба пот.

— Мне и самому так показалось! — проговорил он, облегченно вздохнув. — У этого парня железные нервы!

— Так что в следующий раз думай, что говоришь, — сухо сказал Грэм. — Этот парень может быть кем угодно, но только не трусом! Посмотри, как он отделал вчера Яннела!

Яннел Стоупер подошел к пятому выходу. Здесь, привязанный ремнями, поджидал его полосатый, как зебра, серовато-коричневый жеребец. Он был оседлан и взнуздан. Он не брыкался, когда на него надевали седло, и спокойно взял в рот мундштук. Он знал, для чего его сюда привели, и спокойно ждал, когда придет его час. Только где-то в глубине его лошадиной души билось горячее желание, сжигавшее его всю жизнь, желание убивать. А когда он вырывался на свободу, оно превращало его в дьявола.

В дальнем конце арены, верхом на своем вороном, сидел Марти Махан, бледный как смерть, но готовый в любую минуту ринуться в бой. Время от времени зрители бросали на него удивленные взгляды, гадая, что он тут делает, и одна пара этих глаз принадлежала Пег Грэм. Яннел, несмотря на все попытки успокоиться, почему-то нервничал. Он поставил ногу в стремя, помахал зрителям рукой, затянутой в перчатку, и наконец уселся в седло. Он почувствовал, как у коня напряглись мышцы, но потом расслабился.

— Все в порядке, — сказал Стоупер, а потом крикнул: — Отпускай!

И в тот же миг открылись ворота.

Почувствовав свободу, Страшный Сон, опустив голову, одним прыжком выскочил на арену и принялся яростно брыкаться, будто в него вселился бес. Он подпрыгивал вверх на тридцать дюймов и подбрасывал зад с такой силой, что после третьего прыжка у Яннела пошла горлом кровь.

Сначала Страшный Сон прыгал, описывая круги; но когда голова Яннела завертелась, словно волчок, вдруг принялся кружиться на месте с такой скоростью, что у публики зарябило в глазах. Завороженный сумасшедшим ритмом копыт, Яннел не уловил момент, когда конь вдруг прыгнул в сторону, и, не удержавшись, вылетел из седла. Он грохнулся о землю, и удар сотряс все его позвонки до единого.

Ошалев от быстрого вращения, Яннел поднялся на ноги и увидел, что конь, обнажив зубы и сверкая белыми от ярости глазами, несется прямо на него. Увидев, что обезумевшее животное вот-вот нападет на беззащитного наездника, люди на трибунах вскочили со своих мест, и из их глоток вырвался единый долгий вопль ужаса.

Не успев еще до конца осознать всей опасности, грозящей ему, Яннел инстинктивно отпрянул в сторону. И в эту самую минуту на обезумевшее чудовище налетел вороной Махана и Марти бросил аркан. Но Страшный Сон отпрыгнул в сторону, и аркан просвистел мимо. Словно демон мщения набросился обезумевший конь на вороного Марти и, вцепившись зубами ему в шею, нанес глубокую рану. Вороной крутанулся и, споткнувшись, упал. И снова из уст зрителей вырвался вопль ужаса.

На какое-то мгновение облако пыли скрыло от глаз публики Марти и коня, но кто-то закричал:

— Смотрите, смотрите, Марти опять на коне!

В ту страшную минуту, когда вороной упал, Марти, охваченный ледяным ужасом, протянул руку и крепко схватился за луку седла Страшного Сна. Напрягши все свои силы, он подтянулся и оказался в седле!

Конь яростно заржал и рванулся вперед, оставляя позади облако пыли. Почувствовав в седле седока, он с новой силой принялся брыкаться, пытаясь избавиться от него. Марти несказанно повезло — ноги его каким-то чудом проскользнули в стремена, и он обрел относительную устойчивость. Вороной его бил ногами, лежа на земле, Яннел же, из носа которого текла кровь, медленно уходил с арены, а Марти остался один на один с дьяволом, которого боялся и ненавидел больше всего на свете.

Страшный Сон будто припоминал все свои уловки, рожденные его ослепленным ненавистью мозгом, и снова принялся бешено скакать по кругу, не уставая брыкаться. Он рассчитывал, что таким способом выкинет из седла Марти, как совсем недавно выкинул Стоупера. Неожиданно бешеные прыжки сменились вращением на немыслимой скорости. Махан, перепуганный и злой, вдруг потерял от ярости всякий контроль над собой и принялся что есть мочи колотить коня шпорами. Обезумев от боли, конь понесся по арене мимо застывших от изумления ковбоев, а Марти Махан продолжал шпорами выписывать на его боках иероглифы.

Брыкаясь как дьявол, Страшный Сон принялся вскидывать зад, извиваясь при этом словно змея, сжимаясь и распрямляясь как пружина.

С обеих сторон арены к ним бросились опомнившиеся наконец ковбои, но Марти пришел в ярость, увидев их.

— Убирайтесь прочь! — заорал он. — Я усмирю этого коня или убью его!

И начался поединок между человеком и конем, какого никто в Винд-Ривере еще никогда не видал. Конь превратился в сгусток ненависти и энергии; седок тоже вспомнил годы своего безумного страха, начиная с того момента, когда этот дьявол убил в пустыне его коня. Он должен победить! Ковбои сгрудились в дальнем конце арены, готовые в любую минуту броситься на помощь, и никто не вспомнил о тех десяти секундах, которые, по правилам родео, должен продержаться на коне наездник. Время шло, а Марти все еще сражался с конем-убийцей, превращая его шкуру в кровавые лохмотья и надеясь измотать его окончательно. Конь перестал брыкаться и вдруг спокойно затрусил по арене, но, оказавшись недалеко от ее стены, неожиданно прыгнул, словно это был не конь, а снаряд, выпущенный из пушки.

Люди, сидевшие в первых рядах, закричали от страха и бросились врассыпную, как будто Страшный Сон мог пробить стену и напасть на них, но тот крутанулся на месте, с силой ударившись боком о доски ограждения. И если бы Марти, к которому вернулось самообладание и который угадал маневр коня, не выдернул вовремя ногу из стремени, этот удар раздробил бы ее.

Больно ударившись о стену, животное отскочило в сторону, и Махан в ту же минуту снова сунул ногу в стремя и опять принялся вонзать шпоры в теряющего силы коня. И тот, наконец, сдался. Упавший духом и сломленный, он опустил голову и застыл на месте. Какое-то мгновение Марти продолжал сидеть в седле, но увидев, что животное не в силах продолжать борьбу, спрыгнул на землю и чуть было не упал — ноги, уставшие от безумного напряжения, отказывались служить ему.

Он выпрямился, и в эту минуту коварный конь-убийца, на мгновение воспрявший духом, прыгнул, намереваясь укусить его. Но Марти, почти не сходя с места, три раза ударил его по носу своей шляпой, и Страшный Сон, окончательно усмиренный, отступил.

Взяв поводья, Марти двинулся к выходу с арены, ведя на поводу укрощенного коня и дрожа от усталости всем телом. Позади, смирный и покорный, за ним плелся Страшный Сон.

Измученная переживаниями публика с изумлением взирала на эту картину, и вдруг кто-то сделал первые хлопки, и все подхватили их. Аплодисменты долго не смолкали; Марти Махан остановился у корраля и уже отдал поводья ковбою, а публика все не могла успокоиться. Он повернулся и облокотился на ограду корраля, чувствуя, что никак не может унять дрожь. Только теперь он заметил, что из носа его течет кровь и что его белый костюм спереди запачкан кровью.

Яннел Стоупер, тоже в окровавленной одежде, подошел к нему и протянул руку.

— Марти, — с искренним раскаянием произнес он. — Я хочу принести тебе свои извинения. Теперь я собственными глазами убедился, что ты не трус, и к тому же ты спас мою шкуру! А такого наездника, как ты, еще надо поискать!

— Ведь ты не боялся этого коня, — сказал Дик Грэм. — И все эти слухи — брехня!

— Не боялся?! — Марти мрачно взглянул на Дика. — Нет, я боялся его, как огня! Никогда в жизни мне еще не было так страшно, как сегодня. И я залез на этого коня не потому, что мне так хотелось, а потому, что седло было самым безопасным местом! А когда я оказался в нем, то понял, что у меня нет выбора — если я не удержусь, он меня прикончит. Не боялся!.. Да я еще ни разу в жизни не испытывал такого страха!

Рядом, улыбаясь, стоял Старый Джон.

— Ты просто герой, мой мальчик. А кстати, я слышал, что ты и вот эта леди, — он показал на Пег Грэм, — хотели купить мое ранчо Ивовый ручей. Если вы еще не передумали, я могу скинуть цену. Для хороших людей ничего не жалко.

Пег, побледнев, смотрела на Марти широко открытыми глазами.

— Я… я не знаю, ты захочешь?.. — с сомнением в голосе произнесла она.

Марти выпрямился и обнял ее за плечи.

— Нет, нет, мы не передумали, Джон! Я представляю, как мы будем растить там наших лошадей и…

— Скот? — спросил Ред Карвер, широко улыбаясь.

— Нет, детишек! — ответил Марти. — Целую кучу детишек! И все они, когда вырастут, станут участниками родео, — Он посмотрел на Пег и улыбнулся ей. — Ты согласна?

— Согласна, — ответила Пег.

Луис Ламур Счастье Рейли

Глава 1

Город совсем замело снегом. Мороз разрисовал окна таким толстым слоем инея, что будь на улице светло, мальчик все равно этого не заметил бы. Сначала он различил, как проскрипели по дорожке сапоги, потом щелкнул замок, и в дом кто-то вошел.

Было темно и холодно. Сжавшись в комок под тоненьким одеялом, малыш дрожал, глядя на неяркую полоску света, льющуюся из-под перекосившейся двери, и прислушиваясь к тихим голосам в соседней комнате.

Вдруг голос мамы стал резким и нетерпеливым:

— У меня нет времени на ребенка! Избавься от него! Отдай какому-нибудь фермеру. Они все хотят побольше детей, хотя, Бог не даст мне соврать, у них всегда ребят предостаточно.

Затем малыш узнал голос Вэна, спокойный и ровный:

— Так нельзя, Майра! Он твой сын. Твоя плоть и кровь.

— Не прикидывайся дураком! В моей жизни нет места детям, — сердилась мама. И через секунду, помедлив, добавила: — Что я могу ему дать, мотаясь из одного городишка в другой, от ковбоев к старателям? Избавься от него, Вэн. — Она почти кричала. — Избавься от него, или я избавлюсь от тебя!

— Ты так ставишь вопрос? Ну до чего же тяжелый характер. А я надеялся, что значу для тебя больше.

— Перестань нести чепуху, Вэн! Что бы ты без меня делал? Давно бы попрошайничал у салунов, чтобы собрать на выпивку. Увози его сейчас же и с ним не возвращайся. Я не хочу знать, куда ты его денешь.

От подступающего ужаса мальчик сжался еще сильнее и натянул одеяло на голову, чтобы ничего не слышать.

— Ладно, Майра, я займусь этим.

Голоса затихли, затем до него донеслось, как стукнула дверь и удаляющиеся шаги матери заскрипели на дорожке. Несколько секунд царила тишина, потом в соседней комнате раздался тихий звон стекла. Дверь открылась, и на голый дощатый пол упал прямоугольник света.

— Вэл? Не спишь? Одевайся-ка, приятель!

— Хорошо.

Что могло быть хуже холодной постели? Но мальчик боялся выходить в ночь, и еще больше его пугала та страшная угроза, прозвучавшая в словах матери, смысл которой он не совсем осознавал. Малыш любил Вэна и доверял ему. Иногда в разговоре тот даже называл их «Два В». Потому что мальчика звали Вэл.

Высокий, худощавый Вэн с остатками былой элегантности, но со слегка опухшим лицом и постоянным запахом виски, никогда не терял непринужденности манер, и Вэл им восхищался. Если поблизости не было мамы, Вэн рассказывал ему увлекательные истории своего детства. Она же ненавидела, когда он вспоминал годы, предшествующие их встрече, и не выносила упоминаний о его семье или о школах, в которых он учился. Семья Вэна была богатой, а школы — привилегированными.

Вэн чиркнул спичкой и зажег лампу. При свете пустая комната выглядела еще более унылой, хуже, чем на ферме, где малыш прожил несколько недель. Однако холод его преследовал и там, хотя в очаге обычно горел огонь, а фермер с женой жалели его. Потом жена заболела, и ни у кого не осталось времени на Вэла.

Одев мальчика, Вэн вынес его в соседнюю комнату. От яркого света Вэл зажмурил глаза. Затем входная дверь отворилась, и вошла Майра. Она процедила сквозь зубы:

— Убери его отсюда.

Вэн натянул шубу из бизоньей шкуры, поднял Вэла и понес к двери. На пороге помедлил.

— Майра, ему всего четыре года. Ты…

— Вон! — Ее голос сорвался на визг. — И закрой за собой дверь!

— Майра, я скажу, что он мой. Никто не узнает…

— Вон!

В сарае хозяйничал мороз. Вэн оседлал коня, посадил мальчика в седло и сел позади него. Он снова помедлил, прижимая его к себе, а Вэл спрашивал себя, когда же они поедут. Наконец Вэн тронул коня и выехал из сарая. Повернувшись, закрыл ворота, и странная пара направилась в прерию.

Спрятавшись под шубу Вэна, малыш пытался понять, куда они едут. Почему в прерию? Там только ветер свирепствовал на бескрайнем открытом пространстве. Но он доверял Вэну и, пригревшись, закрыл глаза.

Вдруг Вэн неожиданно выругался, развернул коня и поскакал по следам, которые уже начал заметать снег. Мороз пробирал до костей.

— Мы возвращаемся домой?

— Нет, малыш, нам нельзя домой. По крайней мере, тебе нельзя. Мы — в гости. — Когда снова показались огни городка, Вэн сказал: — Ты помнишь Уилла Рейли? Кажется, сегодня тебе придется заночевать у него.

Вэл вспомнил высокого, широкоплечего симпатичного парня, от которого как бы веяло силой. На его лице редко появлялась улыбка, но когда он улыбался, весь озарялся весельем и добротой. Вэл не только помнил Рейли, он ему нравился. Может быть, даже больше, чем все остальные, но мальчик не мог сказать почему.

К тому времени, как они подъехали к отелю, Вэл промерз насквозь. Даже тяжелая бизонья шуба не спасала от жгучего мороза. Вэн привязал коня и внес мальчика в холл.

Портье оторвался от своих бумаг.

— Мистер, не стоит оставлять лошадь на улице. За окном минус двадцать пять.

— Я на минуту.

Они поднялись по ступеням и, пройдя по устланному ковровой дорожкой коридору, остановились у одной из дверей. Вэн постучался. Когда дверь открылась, из комнаты пахнуло благодатным теплом.

— Уилл, мне придется просить тебя об одолжении.

Рейли отступил и пропустил их в номер. Труба огромного камина, расположенного внизу, проходила через его комнату, оттого здесь было так хорошо.

Рейли, уже в рубашке и жилете, с золотой цепочкой на животе, внимательно оглядел их.

— В чем дело, Вэн? Меня ждут внизу. Может, отложим наш разговор?

— Вся штука в малыше, Уилл. Майра велела мне избавиться от него. Он дорого ей обошелся за последние несколько дней, и она приказала… где-то его пристроить или не возвращаться.

— Вот и хорошо. Прими мой совет и не возвращайся. Если нужны деньги, я дам тебе на дилижанс до Денвера и на первое время, чтобы начать новую жизнь.

— И что я буду делать? Спасибо, Уилл, но нет… нет.

— Ну? А что ты от меня-то хочешь?

— Пусть мальчик побудет у тебя до утра, ладно? Мне больше не у кого его оставить, к тому же малыш тебя любит.

— Что я тебе, нянька? Хорошо, уложи его в постель, но не забудь забрать утром, ты понял? — Затем Уилл добавил более спокойным тоном: — Вот дурочка. Он славный парнишка.

Вэн положил мальчика на кровать и помог ему раздеться, затем укрыл одеялом. В тепле комнаты, после морозной ночи Монтаны, Вэла разморило, ему хотелось спать. Он еще никогда так не мерз, как несколько минут назад.

Некоторое время мужчины тихо разговаривали, потом дверь закрылась, и Вэл услышал звук удаляющихся шагов. Мальчик приоткрыл глаза и, делая вид, что спит, стал смотреть, как Уилл Рейли причесывает свои черные волосы и застегивает оружейный пояс с кобурой. Поймав его взгляд в зеркале, он торопливо зажмурил глаза.

— Ладно, Вэл. Хватит притворяться. Я знаю, что ты не спишь.

Вэл. открыл глаза, и отражение Уилла усмехнулось ему. Рейли подошел к нему и слегка взъерошил волосы.

— Спи, малыш. Здесь тебя никто не обидит.

Он взял маленькую кобуру с двуствольным револьвером и прикрепил ее с внутренней стороны пояса.

— Небольшая подстраховка, Вэл. Мы живем в суровом мире. Всегда старайся иметь преимущество. Хорошо, если никогда не придется им воспользоваться, а вдруг что-нибудь случится, — оно сбережет тебя от неприятностей. И полагайся только на себя. Если не ждешь ничего от других, меньше огорчений. — Он сел на кровать рядом с Вэлом. — Запомни, сынок. У тебя есть только ты. Учись — учись всему, чему сможешь, тогда будешь знать немного больше, чем подозревают окружающие. Большинство людей в этом мире охотится за твоей шкурой. Не суди их строго, они привыкли так жить. Но если ты все знаешь и принимаешь в расчет, то не наломаешь дров. — Он встал и потянулся за пиджаком. — Я карточный игрок, Вэл, и вернусь поздно. Захочешь пить — на столике кувшин и стакан. И спи спокойно, никто тебя не побеспокоит.

Уилл ушел, Вэл тихо лежал, разглядывая комнату. У стены, оклеенной обоями в цветочек, стоял туалетный столик с зеркалом, рядом — распахнутый гардероб с одеждой. Вэл никогда не видел так много вещей — гораздо больше, чем у мамы. На полу возле гардероба в беспорядке валялось несколько пар сапог. В углу притулился хорошо вычищенный винчестер — винтовка, которой, судя по виду, много пользовались. У второй стены расположился большой черный чемодан…

Давно рассвело, когда малыш открыл глаза и увидел, что Уилл спит рядом. Он лежал на боку; в нескольких дюймах от его руки, зарывшись носом в подушку, притаилась кобура с револьвером. Вэл осторожно, чтобы не потревожить соседа, выбрался из постели.

На тумбочке у окна он заметил стопку довольно потрепанных книг. Взял одну из них и пролистал, но, к своему огорчению, картинок не нашел. И подошел к окну.

С высоты улица выглядела совсем по-другому. Рассматривая сверху фургоны, он думал, если бы не брезент, которым их покрывали, то отсюда можно было бы увидеть, что в них везут. Раньше ему никак не удавалось заглянуть внутрь этих, как ему казалось, огромных колымаг.

Люди в шубах из бизоньих шкур и наушниках, защищающих уши от холода, толпились перед дилижансной станцией. От их дыхания в безветренном морозном воздухе образовывался пар. Какой-то пассажир вдруг повернулся лицом к гостинице — и Вэл узнал Вэна. Через пару минут из дома, где располагалась станция, вышла мама и села в дилижанс, не дожидаясь, пока Вэн ей поможет. Вэн еще раз оглянулся на отель и тоже исчез в дилижансе. Дверца закрылась, возница щелкнул кнутом, лошади натянули постромки и понеслись вперед. Завернув в конце улицы за угол, повозка исчезла из виду.

Вэла сковало странное предчувствие. Они уехали. Вэн бросил его!

Если не считать нескольких последних дней, когда они вместе жили в холодной квартире, Вэл редко видел мать. Наверное, всего лишь несколько раз. Он жил на ферме, и мама время от времени приезжала навестить его, однажды даже привезла конфет. Иногда она гладила его по голове, но никогда не слушала, что он ей рассказывал. Потом очень быстро уезжала.

Несколько дней назад к ферме подъехала большая, черная, блестящая карета и забрала хозяйку. Приходили люди, все в черном, а после того, как они ушли, хозяин привез Вэла в город и оставил у матери.

Мальчик все еще смотрел вслед умчавшемуся дилижансу, когда почувствовал на себе взгляд, и обернулся.

Рейли лежал с открытыми глазами, заложив руки за голову, и наблюдал за ним.

— Что ты там увидел, Вэл?

— Фургоны. Много фургонов. Отсюда можно рассмотреть, что в них лежит.

Уилл кивнул на книгу, которую мальчик держал в руках.

— Тебе она понравилась?

— В ней нет картинок.

— Конечно, картинки — очень важная деталь книги, — улыбнулся Уилл.

— Но мне нравится ее держать.

Рейли внимательно посмотрел на ребенка.

— Это интересно. Мне тоже нравится держать в руках хорошие книги. Книга чем-то похожа на оружие, — добавил он. — Когда открываешь ее или стреляешь, никогда не знаешь, чем дело кончится. — Он сел. — Я сейчас оденусь. Мы спустимся и позавтракаем. Скоро за тобой придет Вэн.

— Он не придет.

— Что ты хочешь сказать? — насторожился Уилл.

— Они уехали. Я их видел.

— Вот это да! — воскликнул картежник. Затем, поняв, что именно мальчик увидел, спросил: — Ты наблюдал, как отъезжает дилижанс?

— Да, сэр.

— Черт побери!

Рейли медленно и тщательно оделся, стараясь спрятать раздражение. Это похоже на Майру. Да и на Вэна тоже. Он увиливал от ответственности всю свою жизнь.

Мальчуган неумело натягивал штаны.

— Ты вчера куда-нибудь ездил, прежде чем попасть ко мне? То есть Вэн тебя куда-нибудь возил?

Вэл неопределенно махнул рукой.

— Туда, далеко, там ветер и много снега.

Туда? По такому морозу? Может, он хотел бросить мальчика, оставить его умирать в ледяной прерии? При минус двадцати пяти градусах смерть не заставила бы себя ждать.

Уилл подумал и пришел к выводу: Майра не знает, что мальчик жив. Она собиралась бросить сына на верную гибель. Что от нее еще ожидать? Вэн никогда не посмеет признаться, что не выполнил ее воли. Рейли застегнул на бедрах оружейный пояс. Вспыхнувший было гнев из-за того, что его так обвели вокруг пальца, прошел. Выходит, лучше, что мальчика подкинули ему. В противном случае он погиб бы от холода. Лучше ли? Сможет ли Вэл выжить в этом мире?

Ну, а как же сам Уилл? Ему пришлось ничуть не легче, но все-таки выжил. Не слишком приятно, правда, вспоминать об этом. Сможет ли ребенок быть достаточно твердым, достаточно гибким и хитрым, чтобы проложить свой путь? Уилл задумчиво посмотрел на него.

На лице у Вэла застыла тоска, малыш выглядел потерянным, но слез не лил. Во всяком случае, Рейли не заметил их следов. Он был похож… он был похож на самого Уилла в таком же возрасте.

Безупречно одетый красивый джентльмен с холодным взглядом, Рейли имел репутацию честного карточного игрока. Но состязаться с ним отваживался не каждый. В своей жизни он знал взлеты и падения, но, отлично владея картами и хорошо представляя психологию людей, выигрывал чаще, чем проигрывал.

Его отец погиб в Пенсильвании при взрыве котла, когда Уиллу исполнилось четырнадцать. Следующие шесть лет он выполнял черную работу где придется, пока не обнаружил, что можно жить лучше, обставляя неудачливых сверстников в покер. Играть на деньги начал на работе, потом передвинулся в речные порты и наконец в города. Побывал на Панамском перешейке, в Южной Америке, Калифорнии и старательских лагерях.

— Пойдем завтракать, дружок, потом решим, что делать. — Он надел пиджак и расправил его. — Как на самом деле тебя зовут, Вэл? Может, у тебя и имени нет?

— Вэлентайн. Мама говорила, что моего отца звали Даррант.

— Даррант? Да, возможно. Ну, в тебе течет благородная кровь. Я знал Дарранта. Он человек хороший и храбрый.

Уилл поправил галстук, стараясь припомнить, что он знал о Дарранте. Канадский француз. Из порядочной семьи. Если судить по его речи, образован и много путешествовал. Кажется, служил в армии когда-то, но Рейли не имел представления, когда и где. Некоторое время издавал газету. Как и многие другие в шахтерских городишках, Даррант искал богатую жилу, но в один прекрасный день куда-то исчез. Едва ли он догадывался, что у него родился сын.

За завтраком малыш вел себя тихо. Ему нравился высокий, спокойный молодой человек, который много с ним разговаривал л охотно выслушивал его. Рейли рассказывал о своих путешествиях на пароходах по Миссисипи и Миссури, Вэл с интересом внимал ему.

Днем, как всегда, ресторан почти пустовал. Редкие посетители приветствовали Рейли, заговаривали с ним, и все с удивлением поглядывали на Вэла.

Пока малыш с аппетитом уписывал свою порцию, Уилл обдумывал ситуацию. Карточному игроку, мотающемуся по мере надобности из города в город, что ему делать с маленьким мальчиком? Однако о том, чтобы снять неожиданно свалившуюся на него ответственность за судьбу ребенка, он и не помышлял.

Что зря злиться на Вэна? Он не смог оставить малыша замерзать и привез его к единственному человеку, на которого имел основание положиться. Ни жестокую Майру с зачерствевшей душой, которая сама выбрала свою профессию, ни Вэна невозможно даже представить в роли воспитателей, да еще такого чувствительного паренька.

Рейли перебрал в уме всех знакомых в городе, но не нашел никого, кто бы наверняка с этим справился. Местный священник во всем видел только козни дьявола, он никогда бы не позволил мальчику забыть, кем была его мать. У Эда Келли, хорошего семьянина, имеющего троих детей, больная жена…

И через три дня проблема по-прежнему висела как туша на крюке — решения не находилось. Вэл постепенно перезнакомился с постояльцами, служащими отеля и всем очень понравился. А Рейли обратил внимание на одно удивительное обстоятельство. Начиная с той ночи, когда мальчик появился в его номере ему стало здорово везти за карточным столом, да к тому же поднялись ставки, и он выигрывал значительные суммы.

Зная до тонкости все хитрости покера, Уилл не был суеверным, но верил в провидение и пользовался его расположением — уж если карта пошла, то старался не упустить момент.

На утро четвертого дня Лумис, хозяин отеля, остановил Рейли у входа в ресторан.

— Уилл, преподобный справлялся о малыше. Он объявил во всеуслышанье, что тебе нельзя доверить воспитание ребенка, и, по-моему, его собираются у тебя отобрать.

— Спасибо, Арт. Как насчет повозки Бросона? Сможешь найти кого-нибудь, кто вернул бы ее обратно? — тут же среагировал Рейли. Будучи человеком решительным, он всегда действовал быстро.

Арт Лумис тоже не медлил.

— Я распоряжусь, чтобы запрягли лошадей и подвели повозку к заднему входу. Даже могу помочь тебе собраться.

— Спасибо, я сам. Скажи, чтобы подготовили повозку. Да, еще, будь добр, зайди в магазин Фергюсона и купи сотню патронов сорок четвертого калибра, спальные принадлежности и кухонную утварь для походного лагеря.

Преподобный Данкер наверняка знал историю мальчика. Его поддерживали миссис Пурди и, скорее всего, жена Элкинса, продавца из магазина Фергюсона. Здесь, в городе, эта компания узурпировала право судить, что нравственно, а что нет, и была настроена весьма агрессивно, хотя наверняка и понятия не имела о том, что такое сопереживание и простая человеческая доброта.

Выйдя на улицу и вдохнув полной грудью свежий морозный воздух, Уилл постоял немного у входа в отель и отправился в сторону магазина. В этот ранний час улицы еще пустовали. Когда он вошел, Джесс Элкинс поднялся ему навстречу. По выражению его лица Уилл понял, что тут его недавно обсуждали.

— Мне нужна теплая одежда для мальчика, — сказал он продавцу. — У вас симпатичный городишко. Но — зима, холодно.

— Да, сэр. Ему ведь около четырех, правильно?

— Около пяти. Подберите мне четыре полных комплекта. Не забудьте теплое пальто и шапку.

Элкинс посмотрел на него.

— Вы уверены, что хотите так много потратить? В конце концов, он же не ваш ребенок.

— В каком-то смысле мой. — Рейли не колебался, когда требовалось пойти на ложь во спасение, к тому же она даст ханжам причину для беспокойства, поселит в них сомнение, а он тем временем спокойно улизнет. — Парнишка — мой племянник.

— Племянник? — удивился Элкинс. — А я думал…

— Думали, что он сын Майры Корд? Вы правы, но его отец, Энди Даррант, мой двоюродный брат. Он просил меня позаботиться о мальчике. Поэтому Вэн Клеверн привез его мне.

Заплатив за одежду, он взял сверток и направился к двери.

— Вы двоюродный брат Дарранта? Я и не предполагал…

— Завтра зайду. Мне надо еще кое-что прикупить для малыша, — предупредил Рейли. — Грифельные доски, карандаши и всякое такое.

К отелю он шагал быстро, под его сапогами громко скрипел снег. Столбик термометра, видно, упал опять. Холодно, слишком холодно, чтобы затевать долгое путешествие по продуваемой всеми ветрами равнине. А если пойдет снег? Это сильно затормозит продвижение повозки, но Рейли не унывал.

Войдя в отель, он огляделся. Ни в фойе, ни за конторкой портье никого не было. Возле черного входа его встретил Арт Лумис.

— Все готово, Уилл, но на твоем месте я бы спрятался в городе. Похоже, пойдет снег, возможна метель.

— Не могу терять времени, Арт. Волки дышат мне в спину.

— Даже не дождешься темноты?

— Нет. Говоришь, снег пойдет? Если кто-нибудь спросит о мальчике, скажи, что мы поехали в магазин Шмитта покупать ему одежду.

Чтобы собраться, понадобилось всего несколько минут. Лумис сам отнес вниз чемодан по черной лестнице. Потом Рейли усадил Вэла в повозку и завернул в бизонью шкуру.

— Удачи тебе! — напутствовал хозяин гостиницы. — Будь осторожен, пока не минуешь перевал.

— Спасибо.

— Уилл? — Лумис глянул ему в глаза. — Зачем тебе это, друг? Ты можешь мне сказать?

Рейли некоторое время смотрел в заснеженную даль, а затем ответил:

— У меня нет детей, Арт. Да и вообще никогда в жизни никого не было. Вэл славный парнишка и, кажется, попал ко мне не зря.

Он хлестнул вожжами по лошадиным спинам, и повозка быстро понеслась вперед.

Рейли не свернул на главную улицу, — а поехал задами мимо конюшен. Стоял жгучий мороз, до ближайшего жилья было не меньше тридцати миль.

Глава 2

Лошадей кормили зерном, сильные, они и по холоду тянули повозку быстрой рысью. Рейли оглянулся только однажды, когда экипаж преодолевал подъем. Кто-то стоял на улице и глядел им вслед. Проехав три мили, Уилл остановился и раскрыл сверток с одеждой мальчика.

— Одевайся-ка, Вэл, потеплее. Нет, надень все на свою курточку, а сверху накинь полушубок.

Перед ними расстилалась ровная как стол заснеженная прерия. Даже взгляду не за что было зацепиться. Дорогу обозначали следы, оставленные дилижансом и несколькими грузовыми фургонами. Глубина снега достигала дюйма или двух. Мороз стоял градусов двенадцать.

Рейли пускал лошадей рысью, переводил на шаг, потом снова на рысь. Время от времени он оглядывался.

Данкер, у которого шериф под каблуком, способен и погоню организовать. Утешало лишь то, что шериф слишкомленив, и в такой холод едва ли у него появится желание мчаться за ними вдогонку.

Часа через три, когда они отмахали миль двенадцать, пошел снег. Сначала в воздухе поплыли редкие крупные снежинки, затем с каждой минутой их становилось все больше и больше, и, наконец, в плотной пелене утонуло все — и очертания дальних гор, и горизонт. Спины лошадей покрылись толстым слоем снега. На пятнадцатой миле снегопад стал настолько сильным, что Рейли почти не различал лежавшую перед ним дорогу. Ехать стало тяжело, лошади замедлили шаг. Путь пошел в гору. Некоторое время они с трудом тащились среди невысоких, едва различимых холмов, оставив позади равнины.

Рейли посмотрел на мальчика. Вэл не спал, сосредоточенно вглядываясь в падающий снег.

— Тебе холодно?

— Нет, сэр.

— Мы попали в переделку, дружок. Снег становится слишком глубоким для повозки, а лошади уже устали. Надо где-то переждать метель.

— А где?

— Здесь поблизости есть старая хижина. Попытаемся ее отыскать. Она стоит справа в лесу, недалеко от дороги. Но до нее еще несколько миль. Нам предстоит миновать перевал.

Вэл закутался в теплую одежду и бизонью шкуру. У него замерз нос, и он старался спрятать его в воротник полушубка. Лошади шли тяжело. Несколько раз они останавливались, и их приходилось стегать, чтобы тронулись с места.

— Я вынужден бить их, Вэл, — как бы извиняясь, объяснял Уилл. — Иначе если остановятся, то замерзнут. Но они-то об этом не знают.

Путники почти достигли перевала, когда лошади снова остановились. Ветер свирепствовал в полную силу. Рейли слез с повозки и, взяв коней под уздцы, повел вперед.

Когда небольшая сосновая роща укрыла их от налетавших шквалов и снегопада, Уилл подошел к Вэлу.

— Ну, как дела, малыш? — спросил он. — С тобой все в порядке?

— Да, сэр. Может, вам помочь?

— Ты мне поможешь, если не замерзнешь. И запомни, Вэл: перестанешь идти вперед, считай, что проиграл. До вершины всегда немножко дальше, чем ты себе представляешь. Если мы не остановимся, то доберемся до укрытия.

Каждый шаг стоил огромных усилий. Казалось, что время остановилось. Снеговая круговерть не давала возможности сориентироваться, оценить расстояние. В крутящемся белом водовороте Вэл часто терял из виду Рейли.

Наконец они круто повернули. На мгновение повозка резко наклонилась, и Вэл вцепился в сиденье, холодея от ужаса, что она вот-вот перевернется. Но повозка выровнялась, и они укрылись от ветра за хребтом.

Тридцать или сорок ярдов они преодолели по хребтине горы, где ветер начисто смел снег, а затем въехали в лес и оказались среди густо растущих деревьев.

Рейли подошел к Вэлу.

— Сиди смирно. Если увидишь, что я иду вперед, оставайся на месте. Старая хижина Эббенса рядом, но если мы не найдем ее, тропу занесет.

Теперь Рейли ходил взад-вперед по тропе, утаптывая слишком высокие заносы, а потом проводил лошадей.

Неожиданно перед ними выросла черная громада скалы, а рядом с нею показалась наклонная крыша хижины. К изумлению Уилла, из трубы поднимался дымок. Некоторое время он молча смотрел на хижину, затем немеющими пальцами расстегнул шубу. Засунув правую руку под мышку, отогревал ее, а Вэл с удивлением за ним наблюдал.

«Почему мы не едем? — думал он. — В доме так тепло, а у меня совсем замерзли ноги».

Через несколько минут Рейли двинулся вперед, но не к двери хижины, а свернул по занесенной снегом тропке к конюшне и вошел внутрь. Выйдя из конюшни, вернулся к повозке.

— Вэл, — произнес он тихо, — не хочу тебя пугать, но в доме люди, они могут оказаться преступниками-беглецами. Не важно, что со мной случится, ты должен быть с ними дружелюбным, и тогда они о тебе позаботятся. Мало таких, кто плохо отнесется к ребенку. Их трое. Когда я их увижу, вероятно, узнаю. Они даже могут попытаться ограбить меня, но ты в любом случае будешь в тепле, и к тому же у нас нет другого выбора. Вначале я поставлю коней. — Он хотел было уже идти, но остановился и оглянулся. — Не беспокойся, Вэл. Я умею справляться с такими проблемами. — Сквозь безостановочно падающий снег Рейли провел лошадей в конюшню, распряг и хорошенько их растер. — Всегда в первую очередь заботься о лошадях, дружок, — сказал он. — Они могут понадобиться в любой момент и должны быть в хорошей форме. — Он размял пальцы правой руки. — Ладно, пошли посмотрим, какие карты нам выпали.

Их шаги приглушили высокие сугробы, которые намело вокруг хижины. На стук сначала никто не отозвался — в хижине воцарилась тишина. Уилл несколько раз ударил в дверь кулаком.

— Эй, открывайте! Здесь холодно! Со мной только мальчик.

Послышался звук отодвигаемого засова, затем дверь отворилась внутрь. Рейли открыл ее пошире и вошел, держа руку Вэла в своей левой руке. Потом захлопнул дверь, не поворачиваясь спиной к тем, кто сидел в комнате. Они удивленно переводили взгляд с мальчика на Рейли.

— Похоже, нам выпали неплохие карты, — спокойно заметил тот. — Вэл, это Малыш Тенслип. Он наполовину ирландец, на четверть голландец, на четверть индеец сиу и на четыре четверти лихой парень. Он сильный человек и честный с друзьями.

Тенслип рассмеялся:

— Не такой уж я плохой. Мне нравятся дети и картежники. — Он взглянул на Рейли. — Как ты нашел это место, Уилл?

— Пару раз я выручал Эббенса деньгами.

— Кто-нибудь еще о нем знает?

— Сомневаюсь. Ты же помнишь, Эббенс не отличался разговорчивостью.

— Слишком холодно, чтобы путешествовать, — заметил один из бандитов. — Как вышло, что ты оказался в дороге?

— Это сын Майры. Мне его привел Вэн перед тем, как они сбежали, а городской небесный лоцман собрался отнять его у меня. Мне симпатичен мальчик и не симпатичен Данкер.

Спрашивающий был человеком плотным, с мощными плечами.

— А не врешь? — Он пристально поглядел на Рейли. — Не нравишься ты мне что-то.

— Твои проблемы, Зонненберг. Ты мне, кстати, тоже.

— Тогда убирайся.

— Нет. — Вэл испугался этого крупного, бородатого силача, но, взглянув на Рейли, увидел, что тот улыбается. Значит, он его не боялся. — Мы останемся здесь, Генри.

Зонненберг лениво начал подниматься, но его остановил голос Тенслипа:

— Пусть остается, Хэнк. Мы не можем в такую ночь выставить их за дверь, правда ведь, Том?

Третий бандит, высокий и худой, нехотя оглянулся.

— Нет, не можем. Успокойся, Хэнк.

Зонненберг выругался.

— Откуда мы знаем, что он не шпион?

— Рейли? — засмеялся Тенслип. — Он картежник.

Мест для ночлега оказалось больше чем достаточно. Часть из них соорудили новые жильцы, когда выбрали хижину своим убежищем, часть сделал еще Эббенс, который рассчитывал в свое время нанять людей в помощь.

— Мы уедем, как только утихнет метель, — предупредил Рейли. — Я только переставлю повозку на полозья.

— Ты мне не нравишься, Рейли, — снова начал Зонненберг. — И никогда не нравился.

— Генри, тебя никто не просит любить меня. Я постараюсь не перебегать тебе дорогу, а ты не перебегай мою.

— Иначе что?

Уилл улыбнулся:

— Я стреляю так же быстро и точно, как любой другой в этой комнате — а комнатка у нас маленькая.

— Он прав, Хэнк, — урезонил великана Тенслип. — Я видел, как он стреляет и как владеет ножом. При мне Уилл порезал троих на кусочки, прежде чем кто-то из них успел выстрелить. А их послали убрать его.

Генри Зонненберг задумчиво изучал Рейли.

— Ну, может, я тебя недооценил. Может, ты лучше, чем я думал.

— Здесь слишком тесно, Генри, — сказал Рейли. — Если что — пострадаем оба.

Противник уставился на него с невольным одобрением.

— Ладно. Ты не из пугливых. Только не зли меня.

Вэл подобрался поближе к огню и постепенно начал согреваться. Он не признавался Рейли в том, что давно уже замерз. Мальчика все еще пугали эти люди, хотя Тенслип ему улыбался.

— Не знал, что у Майры есть ребенок, — покачал головой Том.

— Никто не знал. Она никому не рассказывала. О нем заботились Шмитты, пока Эмма не умерла. Тогда Майра сказала, чтобы Вэн избавился от него. — Сообщение потрясло бандитов, сложная гамма чувств отразилась на их лицах. — Да, да, — продолжил Рейли, — но только Вэн не смог выполнить ее приказ и привел парнишку ко мне, якобы переночевать, а сам улизнул из города вместе с Майрой.

— Я знал, что Майра подлая тварь, — волновался Тенслип, — но такое! Неужели она могла поднять руку на ребенка?

— Странная она какая-то, — сказал Том и, к удивлению присутствующих, добавил: — Я знал ее семью.

Рейли взглянул на него.

— Где ты с ней познакомился?

— На Восточном побережье. Майра из хорошей семьи… обеспеченной, но сбежала от родителей. Она всегда была мелочной и подленькой.

Когда Вэл проснулся, хижину заливал свет. Он лежал на досках кровати, укутавшись в одеяла. У огня сидел Тенслип, подняв ноги на брус, служивший стулом. Вэл зашевелился, и он оглянулся.

— Доброе утро, малыш. Когда захочешь, то можешь спать очень крепко, ты это знаешь?

— Да, сэр.

— Сэр… Хм. Звучит неплохо. Кто учил тебя быть вежливым со старшими?

— Мистер Вэн, сэр.

— Ну, хоть на что-то сгодился. А вообще-то, он приятный парень, да, приятный парень. Никогда не встречал человека, который умел бы так здорово говорить, как он, — кроме Рейли, пожалуй. У тебя хороший друг, малыш, держись за него. Друзей на свете не так уж и много, ими надо дорожить.

— У вас тоже есть друзья.

Тенслип сухо рассмеялся и быстро, искоса глянул на Вэла. Взгляд его был полон иронии.

— Да? Можно их и так назвать. Мы вместе работаем, малыш, и они хорошо делают свою работу, но я имел в виду друзей, которые не всадят нож тебе в спину, когда ты отвернешься.

— Вы нравитесь мистеру Рейли.

— Нравлюсь Рейли? И почему же ты так думаешь?

— Я вижу, как он с вами разговаривает и смотрит на вас. Вы ему правда нравитесь.

— Польщен. Уиллу нравится не каждый. А как насчет тебя, малыш?

— Да, сэр. Вы мне тоже нравитесь.

— А Хэнк? И Том?

— Хэнк… то есть Генри, мне не нравится. Кажется, я ему тоже. А про Тома не знаю.

— Про него никто не знает. Даже сам Том. — Тенслип встал и подбросил дров в огонь. — Насчет того, кто тебе нравится, а кто не нравится, лучше помолчи, малыш. Хотя не думаю, чтобы это имело большое значение.

Снегопад кончился. За подернутым инеем окном было тихо и бело. Со двора доносился стук топора и время от времени звуки голосов. Выглянув в окно, Вэл увидел на снегу много щепок и две длинные изогнутые жерди. Уилл срубил молодые деревца с изгибом на одном конце и сейчас обтесывал внешнюю поверхность будущих полозьев. Потом Зонненберг, Том и Рейли выкатили повозку и начали снимать колеса. Мастер, строивший повозку, благоразумно предусмотрел возможность зимой ставить ее на полозья.

Через некоторое время мужчины вернулись в хижину. Том принялся готовить завтрак, а Рейли сел и прислонился к стене.

— У меня есть кое-какие запасы, — сказал он, — и я хочу поделиться с вами в благодарность за помощь. Если собираетесь здесь оставаться до оттепели или до весны, ваших припасов не хватит.

— Лишнее нам не помешает, — согласился Тенслип.

— Я могу оставить пару кусков бекона, замороженное мясо и с полдюжины банок консервированных бобов. Мы не захватили муки, думали, что негде будет печь хлеб.

— Поняли? — спросил Тенслип. — Я говорил, что он нормальный парень. С Уиллом не пропадешь.

Рейли допил кофе и кивнул мальчику.

— Собирайся, Вэл. Мы уезжаем.

— Ты далеко нацелился? — Зонненберг недоверчиво смотрел на него. — Откуда мы знаем, что ты не встретишься где-нибудь с шерифом?

— Если бы ты знал Дейли Бенсона, — ответил Рейли, — то не беспокоился бы. В такую погоду этот лентяй и за двадцать тысяч долларов не отъехал бы и трех миль от города. Он шериф только летом, и в любом случае вас не разыскивает. — Рейли надел шапку и встал. — Пошли к повозке, я дам вам еду, какую смогу. — Он нагрузил Зонненберга беконом и бобами, а когда бандит ушел в дом, сказал: — Спасибо, Тенслип. Я твой должник. — Он порылся в повозке и вытащил десятифунтовый мешок сушеных яблок. — Вот вам премия.

— Благодарствую. — Тенслип хотел было повернуться, но остановился. — Я только что вспомнил, Уилл. Будь осторожен в Хелене. Там Горманы.

Генри Зонненберг угрюмо стоял рядом, а Том вышел вперед, поднял Вэла и усадил в повозку, подоткнув вокруг мальчика бизонью шкуру.

— Закутывайся теплее, сынок. В дороге будет холодно.

— Спасибо, Том, — сказал Вэл. — Спасибо вам большое.

Уилл забрался в повозку, сел и дернул вожжи.

— Будьте осторожны, ребята. И забросайте наши следы снегом.

Они выехали по тропе к главной дороге, и Вэл заметил, что шуба Уилла все еще расстегнута, а ремешок, закрывающий кобуру, свободно болтается. Хоть Рейли и был игроком, он никогда не испытывал судьбу. Только оставив позади две с лишним мили, застегнул шубу.

Некоторое время они ехали молча, потом Уилл взглянул на мальчика.

— Замерз? — спросил он.

— Немножко.

— Ты понял, что случилось в хижине, Вэл? Всегда важно все замечать и слышать.

— Да, сэр.

— Знаешь, почему нас не убили?

— Они нас испугались.

— Нет, не испугались. Особенно Тенслип. Да и остальные тоже. Они видели, что л их не боюсь, и не могли, причинив мне вред, не пострадать сами. И вот что еще, Вэл. Сильный человек знает, когда применить свою силу. Я не вызвал на поединок Генри Зонненберга, а если бы вызвал, ему пришлось бы доказывать свою правоту. В результате мы бы подрались, и неизвестно, чем бы все кончилось. Черта между смелостью и безрассудством очень тонкая, Вэл. Я молча согласился с тем, что Зонненберг опасный человек, не показав себя трусом.

— Да, сэр.

— Я расскажу тебе о них. Зонненберг из троих самый крутой и злой. Тенслип лучше всех владеет револьвером и намного хитрее остальных, но самый опасный — Том.

— Почему?

— Потому что он не в своем уме. Выглядит нормально и обычно действует нормально, но, когда его прижмешь, он звереет и может поубивать всех, кто попадется под руку. Позже пожалеет о содеянном, но, скорее всего, позабудет все, что случилось. — Они помолчали, а потом Рейли заговорил снова: — Вэл, ты совсем один на белом свете. Никогда не забывай об этом и знай, что самый сильный человек — именно одинокий. Друзья — замечательная штука, но выбирать их следует с осторожностью. Учись правильно оценивать людей. Если научишься, будешь жить дольше и лучше.

День был ясным, воздух прозрачным, кони тянули споро. Вэл зарылся в теплый полушубок и смотрел на уши лошадей. Время от времени Уилл разговаривал с ним.

Это была первая поездка Вэла. Потом он много путешествовал в повозках, на поездах, пароходах и верхом — и всегда Уилл Рейли о чем-то беседовал с ним. Он любил рассказывать, а Вэл умел слушать. И только намного позже мальчик начал понимать, что Уилл старался научить его премудростям жизни. В людях он превыше всего ценил умение брать на себя ответственность и нести ее, еще смелость и хорошие манеры вне зависимости от ситуации, а также понимание того, что каждый живет среди себе подобных и должен считаться с этим. Уилл объяснял, как выполнять различную работу, как ладить с людьми, подмечать особенности их поведения, выражения лица и жестикуляции, быстро определять, когда они лгут, боятся или чувствуют себя неуверенно.

В рисковом мире карточных столов, пароходов и старательских лагерей Уилл познавал все на собственной шкуре.

В первую же ночь в незнакомом отеле города Хелена Рейли оделся в вечерний костюм. Отвернувшись от зеркала, он вытащил из туалетного столика новую колоду карт и протянул ее Вэлу.

— Возьми. Сегодня перетасуешь ее сто раз. Учись свободно обращаться с ними, чувствовать карты пальцами. Даже если никогда не будешь играть, они сделают твои пальцы подвижными, а глаза — быстрыми.

Он вышел из номера, и Вэл остался один.

Мальчик подошел к окну и прислушался к скрипу шагов на улице. Он вспомнил, что Тенслип предупредил Рейли о Горманах. Найдут ли они его друга? Неужели смогут его убить, и Рейли больше не вернется к нему? Он смотрел на разноцветные искорки на снегу и думал обо всем, что случилось, — о Майре и Вэне, о Тенслипе, Генри Зонненберге и Томе… Была ли у Тома фамилия?

Затем Вэл принялся тасовать колоду. Он тасовал, сдавал, собирал и снова тасовал. Сто раз и еще несколько в придачу.

Так проходил вечер за вечером. Он научился свободно и мягко обращаться с картами, сдавать их сверху и снизу, снимать и подрезать колоду, подтасовывать ее сверху и снизу так, чтобы вытащить нужную карту.

— Джентльмен никогда не мошенничает, Вэл, — заметил как-то Уилл, причесываясь перед зеркалом, — но ты не всегда играешь с джентльменами, поэтому полезно знать, когда тебя обманывают. А для того, чтобы знать это, надо уметь обманывать самому. Если у тебя возникли подозрения, что партнер передергивает карты, выходи из игры. Воспользуйся любым предлогом, но выходи. Никогда не обвиняй никого в мошенничестве. Если сделаешь это, тебе придется убить его, а на такой шаг не стоит идти без крайней необходимости. Тренируй свою память и наблюдательность. Запоминай все карты в игре и кто какой картой сыграл, но прежде всего учись понимать людей. — Рейли отвернулся от зеркала. — Подойди к окну, Вэл, и посмотри внимательно. — Когда мальчик с минуту постоял у окна, Уилл подозвал его к себе и спросил: — Ну и сколько домов на противоположной стороне улицы видно из окна?

— Не знаю. Я думал…

— На той стороне семь домов. Три двухэтажных, два с балконами. — Рейли надел пиджак и поправил галстук. — Не просто смотри в окно, Вэл. Ты должен научиться видеть и запоминать. А теперь идем ужинать.

Глава 3

К восьми годам Вэлентайн Даррант стал на «ты» с карточной колодой. Знал об игре в покер с прикупом такие тонкости, о которых и шулеры не слыхали. Например, если у тебя на руках пара нужных карт, то вероятность получить необходимую третью при прикупе трех составляет восемь к одному, а четырех — уже — триста пятьдесят девять к одному. Для него не составляли тайну любые уловки мошенников, и он мог различить шорох вынутой снизу карты так же отчетливо, как и сам Уилл Рейли. Ему пришлось проехать верхом более тысячи миль по самой пересеченной местности и в три раза больше — в дилижансе. Маршрут от Нового Орлеана на Миссисипи до Форт-Бентона на Миссури прошел на пароходах.

Вэл стал свидетелем дюжины «золотых лихорадок», видел, как зарождаются и умирают города. Его знали сотни людей на границе освоенных территорий — карточные игроки, бармены, девушки сомнительной репутации и служители закона, переезжавшие из города в город.

Рейли любил петь, и Вэл быстро запомнил все песни из его репертуара. Они распевали их вместе, путешествуя верхом. Чтобы скрасить долгие часы дороги, Уилл часто читал ему стихи, и его маленький друг скоро выучил их не меньше, чем песен, несмотря на то, что некоторые из них были довольно длинными. А иногда они затевали литературную игру: кто-то начинал читать стихотворение, а другой заканчивал.

Уилл увлекался книгами и глотал все, что попадалось под руку, и не только читал, но и легко запоминал. Его невинное увлечение в конце концов принесло ему дополнительный источник дохода. Надо сказать, что Рейли обожал еще и спорт и сам отлично бегал, обгоняя многих, В то время на границе проникновения белого человека на Запад все увлекались бегом. Состязания бегунов устраивались моментально. Без них не проходил ни один праздник. Уилл давно понял, что память на факт у большинства его соплеменников слаба, и кое-кто с готовностью выкладывал деньги, чтобы подкрепить свое мнение квалифицированной справкой. Вот тогда он и завел записную книжку, в которую стал заносить наиболее интересные сведения о сотнях спортсменов и кулачных бойцов.

— Самое важное, — говорил он Вэлу, — проценты. Всегда рассчитывай вероятность выигрыша. Ни в коем случае не бейся об заклад, если ты рассержен. Не рискуй деньгами, основываясь только на симпатиях или эмоциях. Вот посмотри на Рея, — указал он как-то на плотного мужчину, сидевшего в противоположном конце комнаты с потухшей сигарой в зубах. — Перед тобой один из лучших бегунов к западу от Миссури. Он не курит и не курил, спиртного в рот не берет всю жизнь. Лишь для тех, кто его не знает, Рей выглядит толстым, но в нем нет жира. Он мчится, как пуля, но только на сотню или две ярдов. Чуть больше — и он ни на что не годится. Однако на коротких дистанциях ему нет равных.

В записную книжку Уилл заносил собранные данные о скоростных качествах известных ему лошадей, многих из которых водили вдоль границы из города в город привязанными к повозке или фермерскому фургону, чтобы сбить с толку тех, с кем будут заключать пари.

— Никогда не играй ни с кем на пару, Вэл, — предостерегал Рейли. — Всегда высчитывай вероятность выигрыша и проигрыша. Игрока в покер делают не один-два взятых банка, а постоянство победы. Успех в игре с большими ставками — захватывающее зрелище, но он также привлечет ненужное внимание. На тебя могут напасть воры или бандиты, а кое-кто заподозрит, что ты играешь нечестно.

Наблюдая за Уиллом, Вэл заметил, что тот предпочитал выигрывать несколько небольших банков, а крупные ставки часто пропускал.

— Секрет картежника, — объяснил он, — в том, чтобы рисковать как можно реже. Выигрывают не обязательно мошенники. Все дело в хорошей памяти, знании людей и в том, как ты чувствуешь карты. Ну, и требуется немного удачи.

Рейли был строг с приемным сыном во всем, что касалось чистоты, аккуратности и джентльменского поведения. Тут он не шел ни на какой компромисс. И образованием его постоянно занимался сам. Послать мальчика в школу у него не имелось возможности, поскольку они не задерживались в одном месте подолгу. Но уроки чтения, письма, арифметики стали для обоих обязательными, а еще Уилл учил Вэла быстрому и тщательному расчету вероятностей и постоянно развивал в нем наблюдательность. Редкий день Рейли не просил Вэла описать местность, по которой они проезжали, одежду встречного всадника или товары, выставленные в витрине магазина.

— Ты можешь не быть картежником, — говаривал он, — но карты развивают пальцы, тренируют память и учат быстро и правильно оценивать ситуацию.

Рейли никогда не вспоминал Майру, а Вэл о ней не спрашивал. Вообще-то, он чаще думал о Вэне, чем о матери, потому что Вэн единственный, кто относился к нему по-доброму в то тяжелое время.

У Рейли была страсть к красноречию, свойственная всем ирландцам, и врожденная любовь к политике. Он помнил наизусть отрывки из многих речей известных политических деятелей, и во время долгих поездок они Часто цитировали их вдвоем.

Однажды в ресторане Уилли заговорил с Взлом о лирике, как всегда подкрепляя свои рассуждения чтением стихов. Вдруг бородатый детина, сидевший за соседним столиком, гневе обернулся к нему.

— Что ты делаешь из парня кисейную барышню! — на бросился он на Рейли. — Прекрати сюсюкать и рассказывать ему всякие нежности.

Тот несколько секунд пристально смотрел на нахала. За тем вынул изо рта сигару и положил ее на блюдце.

— Мой друг, — произнес он ледяным голосом, — я читаю стихи, которые мне нравятся. Может, вы хотите и меня назвать барышней?

Бородач начал размахивать руками, доказывая свое, но приятель сильно пнул его сапогом под столом и попытался одернуть.

— Джефф! — прошипел он раздраженно.

Но Джефф не слушал.

— И назову! — уже вопил он. — Что ты сделаешь?

— Я скажу вам, что сделаю, — сдержанно ответил Рейли. — Если у вас есть револьвер — убью вас. Если вы безоружны — изобью до полусмерти.

Джефф немало выпил, спиртное притупило чувство опасности, а возможно, оно у него просто отсутствовало. Он резко опустил руку к сапогу, и в ней сверкнул нож.

Как в руке Уилла тоже появился нож, Вэл не заметил, но в следующий момент кисть бородача оказалась пригвождена к столу. Он сдавленно вскрикнул, и мальчик увидел, как по его ладони потекла струйка крови.

— Вэл, — спокойно произнес Рейли, — передай-ка мне книгу Теннисона. По-моему, этому джентльмену надо устранить недостатки в образовании. — Затем, взяв со стола бутылку, наполнил стакан вином и дал его Джеффу. — На, выпей, — приказал он, — а потом слушай.

Следующие несколько минут навсегда остались в памяти малыша. В то время, как рука бородача распласталась на столе, подобно бабочке, приколотой булавкой, Уилл, полистав сборник стихов Теннисона из недавно купленного двухтомника, нашел «Улисса» и под исполненными благоговейного страха взглядами собравшихся людей стал медленно, громким, хорошо поставленным голосом читать стихи. Закончив, взялся за рукоятку ножа со словами:

— Пусть это послужит вам уроком, мой друг. На вашем месте я бы изучал поэзию. Из стихов можно узнать немало полезного, они помогут скрасить вам долгие часы одиночества. — Выдернув нож из стола, он наклонился и вытер лезвие о бороду Джеффа. — Я спокойный человек, — продолжил урок вежливости Уилл, — но предпочитаю обедать и беседовать так, как мне заблагорассудится. А теперь пошли, Вэл. И не забудь захватить книжку.

Когда они вышли, мальчик весь дрожал, его тошнило.

— Извини, дружок, что я вынужден был проделать такое у тебя на глазах. Но этот Джефф сам напросился на неприятности. Хорошо, что так кончилось, иначе мне пришлось бы убить его, а убивать не в моем вкусе. — Они медленно направились к отелю. — Я терпеть не могу насилия, но оно — черта нашего времени, есть люди, которые не понимают другого способа убеждения, кроме насилия.

На рассвете их ждал дилижанс, направлявшийся в Силвер-Сити. Возница шел к станции вместе с ними при свете угасающих звезд.

— Поедете свободно, — улыбнулся он. — Сейчас немного пассажиров. Все боятся апачей.

— Я в тебя верю, Пит, — дружески похлопал по плечу его Уилл. — Если не сможешь обогнать индейцев, ты победишь их в драке.

— Я? Шутишь! — Он взглянул на Рейли. — Правду болтают, что ты сделал с Джеффом Рейнертом?

— Вчера вечером я встретил человека по имени Джефф, — согласился Уилл. — Он не назвал мне свою фамилию, а я не спрашивал.

— Слышал, что ты пригвоздил его руку к столу, а потом читал ему стихи.

— Что-то в этом роде.

— Ты крутой парень, Рейли, — покачал головой Пит. — Рискуешь! Несколько недель назад Рейнерт убил кого-то в Тьюбаке, и говорят, что зарезал еще одного в Юме.

— Он опрометчивый человек. — Они подошли к станции. — Нельзя выяснять отношения, не зная, какие карты на руках у противника.

Возница посмотрел на Вэла.

— Хотите проехаться наверху со мной, молодой человек? Я буду рад компании.

— У нас нет охранника?

— Будет позже. С нами поедут по крайней мере двое с винтовками. Они нам понадобятся, когда придется пересекать перевал.

Вэла устроили на козлах, и он повернулся, глядя, как садится в дилижанс Уилл. Когда друга не было рядом, Вэла охватывал страх, что Уилла у него отнимут, и он больше ни когда не вернется.

Мальчик подумал о Вэне. Почему он его бросил? Неужели в нем есть что-то неприятное людям? За что его ненавидела мама? Однако он хорошо знал, что Рейли его любит и с удовольствием проводит с ним время.

Лошади с нетерпением переступали с ноги на ногу, и, когда возница забрался наверх, Вэл с волнением схватился за ограждение козел. Он никогда прежде не ездил наверху и знал, что это место считается почетным. Пит собрал вожжи, щелкнул кнутом, ободряюще крикнул что-то нечленораздельное лошадям, и они с места взяли резвой рысью. Скоро они пойдут помедленнее, но большинство возниц обожает прокатиться по городу с ветерком.

Стояла ранняя осень. День обещал быть прохладным. Иногда небо заволакивало облаками, но сейчас ветер загнал их далеко к горам, и равнина просматривалась на многие мили окрест.

— Ты путешествуешь с настоящим мужчиной, — сказал возница малышу. — Он твой родственник?

— Мой дядя. — Уилл договорился с мальчиком придерживаться этой версии, поскольку она почти не вызывала вопросов. Затем Вэл добавил: — Мне он очень нравится.

— Да уж не без того, — согласился Пит. — Мне тоже. Он никого не трогает, но при случае может за себя постоять. О нем везде хорошо отзываются, а я и подавно рад, что такой боец едет на моем дилижансе по Индейской Территории.

— Почему?

— Почему рад? Потому что Уилл Рейли лучше всех в нашей округе стреляет из винтовки и револьвера, сынок. Глянь-ка на него — сидит себе спокойно, будто едет на прием к королеве, и ни в жизнь не догадаешься, что в любой передряге он индеец лучше, чем самый чистокровный из них. Напоминает мне полковника Джима Доуи. Не слыхал? О нем мне рассказывал отец.

До первой остановки в Сьенаге они отмахали тридцать миль. Вэл поразился, с какой скоростью меняли там лошадей.

Из станционного здания вышли двое с винтовками и тоже стали наблюдать, как запрягают шестерку.

Рейли позвал Вэла, и они пошли под навес попить воды из подвешенного там кувшина. Вода была вкусной и восхитительно холодной, потому что кувшин постоянно обдувался ветром.

Пит перекинулся словами с охранниками и другим пассажиром — по виду старателем.

В помещении станции — маленькой комнате с низким потолком, стояли два стола, несколько скамеек и короткая стойка бара. На нее облокотился мужчина в деловом костюме с легким пыльником под мышкой. На скамейке за столиком сидела женщина с мальчиком. Видимо, они только что закончили есть. Мальчик с любопытством взглянул на Вэла.

— На дилижансе приехал? — спросил он.

— Да, — ответил Вэл и стушевался, не зная, что ему делать. Он не привык к компании детей своего возраста. Мальчик был примерно на год старше его.

— У тебя девчачья одежда. Ты что, девчонка?

Вэл бросил взгляд на Уилла, но тот, казалось, не слышал. Однако Вэл знал, что от него не ускользает ни одно слово. Осознание этого придало ему уверенности.

— Нет, я не девчонка. Нельзя судить о человеке по его одежде.

Слова как две капли воды напоминали нравоучения Уилла, и Вэл радовался, что именно они пришли ему на ум.

Мальчик встал и подошел к Вэлу, который стоял в одиночестве. Он был на полголовы выше, загорелый и крепкий. Вэл почувствовал себя неловко, он сам не знал почему.

— А по-моему, ты девчонка. Вот я тебя сейчас искупаю в пыли!

Вэл тут же вспомнил совет Рейли, касающийся сложившейся ситуации: «Не трать зря слов. Если собрался драться — бей первым», сжал кулак и со всей силы стукнул парня в скулу. Удар оказался для противника неожиданным. Тогда Вэл нанес второй — в живот. Мальчишка согнулся и тяжело осел.

И тут Уилл шагнул вперед и перехватил занесенную для следующего удара руку своего воспитанника.

— Достаточно. Оставь его.

Незнакомец поднялся со сверкающими глазами.

— Отпустите его, мистер. Я ему покажу!

— Будь доволен, что я его держу, — сказал Уилл. Затем, приложив пальцы к шляпе, обратился к женщине за столиком: — Простите, мэм, но мальчишки всегда останутся мальчишками. — Положив руку на плечо Вэла, он вывел его на улицу, под навес. — Полагаю, ты думаешь, что выиграл драку? — Друг как-то странно посмотрел на него.

— Да, сэр. Я сбил его с ног.

— Он упал, неожиданный удар лишил его равновесия. Ты не победил в драке. Ее за тебя выиграл я.

Вэл непонимающе уставился на него.

— Он бы тебя побил. Парень немного старше, немного больше и намного крепче. Он, видно, всю свою жизнь выполнял тяжелую работу и не трус. Я понял это, увидев, как он встает. Пойми, ты поступил правильно. Он тебя провоцировал. Ты верно сделал, что ударил его, но бил недостаточно сильно. К тому же первый удар должен быть в живот. А вот второй удар не причинил ему вреда. Он бы побил тебя, определенно. — Слова Рейли не очень убедили Вэла. — Придет время, и тебя побьют, дружище. Постарайся принять это как мужчина. Не хнычь и не плачь — по крайней мере, пока не останешься один. Мне не хотелось, чтобы тебя избили, вот и остановил драку. Я почти не учил тебя драться, а сейчас вижу, что пришло время заняться этим всерьез. В следующем городе начнем тренировки по-настоящему.

Погрузка подходила к концу, дилижанс готовился в путь. Пассажиры уже занимали места. Вдруг один из охранников окликнул Рейли:

— Привет, Уилл.

Тот взглянул на него и кивнул:

— Как дела, Бриджер? Давно не виделись.

— Давненько, Уилл. — Он показал на напарника, худощавого мужчину с покатыми плечами. — Это Боб Спонселлер. Из Австралии.

Они пожали друг другу руки, и Спонселлер окинул Рейли взглядом холодных серых глаз.

— Вам когда-нибудь приходилось бывать в Сиднее, мистер Рейли?

Тот улыбнулся:

— Возможно, мистер Спонселлер, вполне возможно. Но с другой стороны, в Австралии, наверное, полно людей с фамилией Рейли.

— Да, но несколько лет назад я столкнулся с одним, который повздорил со шпаной с Арджилл-Кат.

— Со шпаной?

— Так называют у нас уличные банды, — пояснил Спонселлер. — Они вечно воюют с моряками, сходящими на берег. И вот молодой моряк по имени Рейли приглядел себе девчонку с Плейфер-стрит, а за этой девчонкой ухлестывал главарь одной из банд. Говорят, они подрались, и драка закончилась тем, что в нее ввязалась половина Сиднея.

— Хорошая история, — улыбнулся Уилл. — И этот Рейли больше не появлялся в Сиднее?

— Не посмел бы. Шпана до сих пор его высматривает, а наготове держит кулаки и дубинки.

Уилл рассмеялся:

— Значит, если он вернется, ему лучше прихватить с собой оружие.

Охранник хмуро улыбнулся:

— Наверное, он так и сделает.

Спонселлер забрался на козлы к вознице, а Бриджер Дауне устроился вместе с пассажирами. Щелкнул кнут, и дилижанс покатил вперед. Мальчик, с которым дрался Вэл, и его мать сидели лицом к Вэлу и Уиллу. Бриджер занял место рядом с Вэлом, а на откидных сиденьях в середине примостились старатель и мужчина в деловом костюме.

До Трес-Аламос оставалось двадцать миль. Там они едва успели размять ноги, как дилижанс снова покатился к Стилс-Рэнч, последней остановке перед перевалом Апачей.

Пассажиры ехали тихо. Вэл дремал, просыпался и опять засыпал. Один раз он открыл глаза и увидел, что тот мальчик смотрит на него.

— Меня зовут Вэл, — сказал он.

— Мне все равно, — отозвался парень, но через минуту неохотно добавил: — Я Доби Грант.

Его мать спала, Уилл, по всей видимости, тоже. Старатель посмотрел на Вэла.

— Малыш, не хочешь поменяться местами? Я бы не отказался прислониться к стенке и вздремнуть.

— Конечно, — согласился Вэл и пересел.

Старатель занял место Вэла и почти тотчас же заснул.

— Твой поступок можно только приветствовать, — похвалил бизнесмен. — Вы с дядей далеко направляетесь?

— В Силвер-Сити, потом в Эль-Пасо.

Бизнесмен посмотрел на Рейли, хотел было что-то сказать, но промолчал. Через секунду он обратился к Бриджеру, который смотрел в окно, его винчестер был зажат между колен.

— А вы куда? — спросил он.

— Через перевал. Надеюсь доехать и вернуться в целости и сохранности.

— Неужели дела так плохи, как говорят?

— Хуже. Но, может, нам повезет. Дорога такая узкая, будто ее нарочно проложили, чтобы устраивать на ней засады. Если индейцы очень захотят захватить нас, они это сделают.

— Я умею стрелять, — похвастался Вэл.

— Не лучше, чем я, — воинственно заявил Доби.

— Может, придется стрелять обоим, — успокоил их Бриджер.

— Одно радует, — вздохнул бизнесмен. — У нас много винтовок и патронов.

Бриджер Дауне не ответил. Возможно, этот человек действительно так думал, но с апачами ни в чем нельзя быть уверенным.

Они въехали в Стилс-Рэнч, когда занимался рассвет. Пассажиры на затекших ногах неуклюже выбрались из дилижанса и стояли рядом, ежась от предутренней прохлады.

Вэл сонно потащился за Уиллом в помещение станции. В комнате на стене висела керосиновая дампа с рефлектором, еще одна стояла на столе, где ее оставил конюх, отправляясь на конюшню.

— Скоро будет готов завтрак, — заметил он, посочувствовав. — По утрам у нас холодно.

Бриджер остановился возле двери, наблюдая за местностью. Здесь, на своей земле, апачи могли и не дожидаться их на перевале, а напасть прямо сейчас. Спонселлер из-под дерева смотрел, как меняют лошадей.

Возница подошел к австралийцу.

— Ты знал Рейли раньше?

Спонселлер пожал плечами.

— Был один Рейли, который сошел на берег с барка из Сан-Франциско. Пытался заигрывать с девчонкой… То ли она с ним заигрывала и позабыла про своего парня. Мужчины повздорили, и Рейли победил в драке, чего от него никто не ожидал, а потом приятели того парня стали охотиться за американцем.

— И что случилось?

— Несколько ребят его поймали — тем хуже для них.

— Он удрал?

— Если бы не удрал, с него бы содрали шкуру, но девушка переправила его на чайный клиппер, шедший в Китай, и Рейли покинул порт, пока его ждали у барка. Эту историю часто рассказывают в Арджилл-Кат и в забегаловках на Серкьюлар-Ки. Не знаю, этот или нет, но они похожи.

— Сейчас он как раз тот, кто очень нам нужен на перевале, — сказал возница.

— А что у того толстого парня в длинных ящиках?

Пит пожал плечами.

— Понятия не имею. Но тяжелые они страшно.

— Золото? — спросил Спонселлер.

— Едва ли. Как-то не чувствуется. Оно увесистое и упаковывают его плотно. Когда поднимаешь ящик с золотом, горбом ощущаешь, что оно там. А эти… — нет.

Над горами как бы крадучись взошло солнце, небо и двор ранчо окрасились в бледно-желтый цвет. Пит поискал взглядом дым сигнальных костров над горами, но ничего не заметил. Оглянувшись, еще раз сосчитал: Рейли, Спонселлер, Даунс да он сам — всего четыре хороших стрелка. К ним, вероятно, стоило причислить и старателя. Что касается толстого бизнесмена с густыми усами, то его шансы — пятьдесят на пятьдесят, хотя взгляд у него острый и он не похож на необстрелянного новичка.

Лошади рыли копытами землю, и Пит взял вожжи у конюха. Рейли закурил тонкую сигару и прищурившись посмотрел на горы. Выглядел он щегольски: черный суконный костюм, белая шляпа в южном стиле, начищенные до блеска сапоги, которые успел покрыть тонкий слой пыли, и серый жилет.

— Если индейцы нападут на лошадях, стреляй с небольшим упреждением, Вэл, а если будут прятаться в скалах, прицелься чуть выше и смотри, куда ударит пуля. В горах она обычно уходит немного ниже.

— Да, сэр. Думаете, будет драка?

Уилл пожал плечами и глянул на Спонселлера, который снял шляпу и пятерней расчесывал свои кудрявые белокурые волосы.

Ты все еще любишь красные рубашки? — спросил он и пошел к дилижансу.

Спонселлер тихо выругался, затем усмехнулся:

— Черт меня побери!

— Что это значит? — спросил Бриджер.

— Это тот самый Рейли, — сказал Спонселлер. — В то время я носил красную рубашку и был одним из тех, кто на него охотился. Он тогда избил нашего главаря — и хорошо избил.

Все расселись. Возница оглянулся на станцию, коснулся полей шляпы древком кнута, и дилижанс покинул ранчо быстрой рысью.

Лошади шли то рысью, то шагом. С каждой минутой дилижанс приближался к перевалу Апачей. Сидя у окна, Вэл вспомнил слова Уилла: «Если ты или кто-то еще увидит индейца, немедленно ложись на пол» — и мысленно примерился, как он это сделает.

Было прохладно, ветерок сносил пыль назад. В воздухе витал легкий запах лошадей, кожи и разогретой на солнце краски.

Невдалеке взлетела перепелка, в небе описывал круги стервятник. Стали различимы скалы перевала. Дорога нырнула в низину, потом неожиданно пошла вверх и стала петлять среди валунов и кустарников.

— Все, — сказал Уилл, — меняемся местами.

Он пододвинулся к окну, когда дилижанс вдруг дернулся, и они услышали, как возница дико крикнул:

— Хай-йа! Хай-йа!

И почти одновременно над их головами раздался треск винтовочного выстрела.

Согнувшись на полу, Вэл ничего не видел. Галька и камни грохотали под колесами, дилижанс протестующе скрипел, а лошади что было сил несли и несли его на восток.

Первым выстрелил Бриджер Дауне. Один раз… второй… третий. Винтовка Уилла пока молчала, так же, как и оружие старателя. Бизнесмен вынул револьвер. Неожиданно раздался звук рвущейся ткани, и в стенке над головой Уилла появилась дыра от пули. В тот же момент дилижанс подпрыгнул, словно собираясь взлететь, и со скрежетом грохнулся о землю — треснуло колесо. Повозка еще раз дернулась вперед и медленно завалилась набок.

Вэл не успел заметить, как выпрыгнул Уилл, но тот уже был снаружи. Во время падения он выронил винтовку, но, когда апачи рванулись к дилижансу, он встал и открыл огонь из револьвера. Выбравшись через дверь, которая теперь оказалась наверху, Вэл видел, как он выбил из седла мчавшегося к нему индейца.

Тот упал в пыль, несколько раз перевернулся и вдруг, ко всеобщему удивлению, начал подниматься. Уилл спокойно пристрелил его.

Тут из дилижанса начали выбираться остальные. Уилл быстро сделал шаг назад и толкнул Вэла к обломкам скал.

— Лежи там и не высовывайся, — строго приказал он.

Пит распростерся в пыли ярдах в шести от кареты и не двигался.

Доби с матерью скрючились за днищем перевернутого дилижанса, глаза мальчика жестко блестели. В них не было страха, скорее, они светились любопытством и нетерпением. Вэлу стало интересно, как выглядит он.

Бриджер Дауне быстро нашел себе место за камнями и, став на одно колено, выбирал цель. Спонселлер, спрыгнувший с козел перед тем, как карета перевернулась, притаился футах в пятидесяти чуть выше, в скалах. Старатель, согнувшийся рядом с Вэлом, держался за руку, на рукаве его пиджака расползалось кровавое пятно, но он не выпускал винтовку, которую уложил на развилку ветвей кустарника. Бизнесмен подобрался к задней части дилижанса и старался снять один из ящиков с крыши.

Он повернулся к Вэлу.

— Малыш, можешь мне помочь? Давай-ка сюда!

Вэл пополз к нему, стараясь не подставиться под огонь апачей, отвязал другой конец ящика и подтолкнул его. Ящик грохнулся на землю. Бизнесмен поднял камень и стал бить им по крышке.

Мальчик вернулся в укрытие и снова огляделся. Дилижанс лежал на обочине дороги, с другой стороны тянулась небольшая насыпь из обломков скал, поросшая кустарником. Мертвая лошадь угодила почти под саму карету. Скорее всего, падение животного и заставило ее перевернуться.

Вэл, скорчившись, лежал на земле, а индейцы подбирались все ближе. Он ощущал запах пыли и порохового дыма. Что-то треснуло позади него. Длинный ящик развалился, и бизнесмен принялся вынимать из него новехонькие винтовки, их было двенадцать. Из другого ящика появились патроны.

— Ну-ка, сынок, умеешь заряжать их? — спросил он.

Вэл кивнул и двинулсяна помощь, к нему присоединился Доби. С быстротой, на какую только были способны, мальчики заряжали винтовки и тут же передавали их Уиллу, Бриджеру и старателю.

Вэл с Доби положили рядом с собой по винтовке. Возбужденные, они ждали следующей атаки индейцев.

— Мэм, — позвал бизнесмен, — если поможете нам заряжать винтовки, мы дадим краснокожим хороший урок.

Неожиданно мужчины открыли огонь. Бриджер стрелял быстро, рассеивая пули, палил не по целям, а скорее стремясь показать индейцам, что осажденные не испытывают недостатка в огневой силе.

Когда из-за камней выглянул угрожающе раскрашенный апач, Бриджер выстрелил в него шесть раз подряд, едва успевая передергивать затвор, затем начал поливать огнем соседние скалы, пока у него не кончились патроны. Тогда он взял другую винтовку и повторил стрельбу.

Вдруг из-за укрытия выскочили три индейца, и бизнесмен, стреляя легко и даже небрежно, уложил двоих и ранил третьего.

Затем нарочито медленно поднял кусок дерева, подбросил его в воздух, раскрошил пулей и послал еще одну пулю в самый большой кусок, прежде чем тот успел упасть на землю.

Уилл засмеялся, поднял пустую бутылку, подбросил, разбил ее выстрелом и вторым разнес на мелкие стеклышки летевшее горлышко. А бизнесмен успел послать пулю в уцелевший кусок бутылки.

— Чем вы, черт побери, занимаетесь? — воскликнул Спонселлер.

Надеясь, что некоторые из апачей поймут его, Рейли крикнул по-английски, а потом по-испански:

— У нас сорок винтовок и две тысячи патронов. Имеем мы право поразвлечься?

Один из индейцев с окровавленной головой, упавший на самом виду, неожиданно вскочил и бросился к укрытию в скалах.

Вэл выстрелил. Он не знал, попал ли, нет, потому что одновременно загремели сразу четыре винтовки, и индеец, вскинув руки, плашмя грохнулся на склон, пару раз перекувырнулся и остался там лежать, раскинув руки в стороны. Вэл обернулся к Уиллу, и тихо сказал:

— Пить хочется!

Рейли посмотрел на него и хотел было что-то ответить, но его опередил Дауне:

— Забудь о воде, малыш, — шепнул он. — Именно ее-то у нас нет!

Глава 4

Солнце стояло высоко, белые облачка, которые раньше плыли по небу, исчезли, жара на дне каньона становилась невыносимой. Апачи не высовывались. Пять оставшихся лошадей, пристегнутые упряжью к перевернутому дилижансу, стояли свесив головы. Они не могли убежать, потому что одна пристяжная цепь выдержала удар и не лопнула. Апачам, вероятно, нужны были лошади, поскольку в них никто не стрелял. Индейцы попрятались в скалах, не решаясь снова испробовать на себе огневую силу ружей путешественников, притаившихся за дилижансом. Однако они знали, что у оборонявшихся нет воды. Первые же выстрелы продырявили бурдюки, висевшие за дверцей кареты. Поэтому апачам оставалось лишь ждать, а уж кто-кто, как не они, умели быть такими же терпеливыми, как стервятник.

Пит погиб. В этом ни у кого сомнений не возникло. Старателя, которого звали Иган Кейтс, задело двумя пулями.

Вэл заряжал винтовки старателя и подавал их ему.

— Молодец, парнишка, — похвалил его Кейтс и обернулся к Уиллу: — Ты знаешь индейские уловки, Рейли?

— А что?

— Там есть вода. — Он махнул рукой на север. — Течет ручей, да и в скалах скапливается влага.

— И не пытайтесь, — остановил его Бриджер. — Вы до нее не доберетесь. Как только стемнеет, они нас окружат плотным кольцом. У нас нет ни единого шанса.

Медленно тянулся час, затем другой. Прозвучал лишь один выстрел — со стороны апачей.

Спонселлер молчал. С их позиции его не было видно. Жив он или погиб, оставалось только догадываться.

Жара постепенно спадала. От скалистых обрывов потянулись тени. Вэл лежал на земле, чувствуя, как бьется сердце, и прислушиваясь к звукам. Выберутся ли они из этой переделки? Он попытался припомнить истории, которые рассказывали об индейцах. Немногим удавалось отбить нападение апачей, но такое все-таки случалось.

Во рту его настолько пересохло, что он почти не мог глотать. Уилл нашел в песке камушек и протянул мальчику.

— Пососи его, Вэл. Это уменьшит жажду.

Камешек оказался прохладным, почти холодным. Стала выделяться слюна, и мальчик почувствовал себя лучше.

На небе появилась звездочка, в ночном воздухе разливалась прохлада.

Уилл повернулся к женщине.

— Мэм, у вас есть еда?

— Да, у нас есть хлеб, кофе и немного вяленого мяса.

— У меня есть, — сказал старатель. — Мешок привязан снаружи, до него легче добраться, чем до продуктов в дилижансе. Но без воды еда плохо пойдет.

Вэл подумал о кувшине, висящем под навесом на дилижансной станции, о восхитительно вкусной воде. И тут же постарался забыть о ней и подумать о чем-нибудь другом. Теперь он вспоминал Майру, но единственное, что зазвучало в голове — ее голос, хриплый и грубый, как в ту последнюю ночь.

Высыпали звезды. Они казались маленькими кострами на темном поле ночного неба, словно там, далеко и высоко, встала лагерем огромная армия.

Рейли сел, обхватив руками колени.

— Не горюй, Вэл, — подбодрил он. — Мне приходилось бывать и в худших переделках. Хотя таких было немного, — добавил он глухо. — По крайней мере, индейцы не нападут ночью. Когда все кончится, поедем на Восточное побережье.

Вэл подумал и произнес:

— Я, пожалуй, смогу добраться до воды.

Уилл строго взглянул на него.

— И не пытайся.

— Да, сэр.

— Не стоит рисковать. Такое мероприятие опасно даже для индейца.

— Я маленький, сэр. Меня труднее заметить, чем вас или остальных. Когда я жил у Шмиттов, мы все время играли в индейцев. Я ползал и прятался лучше других.

— Нет.

— Нам нужна вода, сэр. Я знаю, что там индейцы, но они ждут взрослого человека.

— Нет, — отрезал Уилл.

Потом Вэл уснул и проснулся от холода. Он поглубже закопался в песок, поднял повыше воротник куртки и долго лежал, думая о скалах, где, как сказал Иган Кейтс, бежал ручей. Рядом тянулся крутой склон, отвесный как стена, но стена эта была покрыта широкими трещинами и изломами, подножие ее устилали осыпавшиеся камни. Здесь мальчишке пробраться — раз плюнуть. У взрослого же действительно нет ни единого шанса.

Вэл никогда не позабудет эту ночь. Звезды казались ярче и ближе, чем обычно, за всю свою жизнь он больше не увидит таких звезд.

Неожиданно послышался шорох, а затем шум ожесточенной борьбы. Когда все стихло, мальчик уловил тяжелое дыхание и тихий голос Бриджера.

— В бок… Кажется, не тяжело. Он решил сделать то же самое, что и я.

— Ты его прикончил?

— Прикончил, хотя он был крепким и скользким. Всадил в меня нож с быстротой молнии, но я успел перехватить его руку и держал, а другой колотил по голове. Потом ухватил его за горло, изо всей силы сжал пальцы и разбил его башку о скалы.

— Как лошади?

— Похоже, в порядке, но им нужна вода.

Наконец Вэл снова заснул и проснулся от выстрелов. Он увидел, что Уилл держит одну из новых винтовок, а бизнесмен заряжает другую.

— Я решил, что не помешает продемонстрировать наше умение стрелять, может, это их отпугнет.

Левой рукой Рейли прикурил окурок сигары.

— Апачей так просто не испугаешь, — сказал он. — Хотя у них есть предрассудки.

— Предрассудки?

— Выискивай их вождя. Если убьешь вождя, они не нападут, пока не выберут другого. Могут даже уйти.

Индейцы не нападали, они вообще исчезли. Вэл испытывал нетерпение. А что, если индейцы ушли? Во рту пересохло, кожа пылала, но он не жаловался. Никто не жаловался, и Вэл решил, что первым ни за что не станет хныкать.

Они ждали, спали по очереди. Около полудня Уилл растолкал Даунса.

— Они приближаются.

— Уверен?

— Уверен. Апачи постепенно спускались со скал, подбираясь к лагерю. По-моему, они собираются напасть.

Иган Кейтс приподнялся, лицо его было бледным и напряженным. Старатель потерял много крови, а отсутствие воды не улучшало его самочувствия.

Уилл повернулся к Вэлу.

— Вы с Доби заряжайте. Старайтесь работать побыстрее, не делая лишних движений. Похоже, подходит решающая стычка.

Апачи кинулись в атаку, подобравшись ярдов на тридцать. Казалось, они выпрыгнули прямо из скал. Индейцы дали залп и бросились вперед.

Все винтовки были заряжены, и апачей встретил кинжальный огонь. Мужчины стреляли быстро, едва успевая передергивать затвор. Вэл понимал, что атаку надо отбить во что бы то ни стало, иначе они не выживут, и он тоже стрелял так быстро, как только мог.

Трое индейцев напали с тыла. Огромный краснокожий выскочил из-за скал и с ножом в руке бросился к Уиллу, который лежал к нему спиной.

Не имея времени подумать, Вэл швырнул ему под ноги винтовку. Тот споткнулся и упал на колени. Оба мальчика прыгнули на него.

Апач отшвырнул их и вскочил. Они схватили его за ноги, и он полоснул ножом по спине Вэла. Уилл, услыхав позади шум схватки, обернулся и в упор выстрелил в индейца.

Пуля попала ему в грудь и отбросила на спину. Уилл снова выстрелил, повернулся и прикладом двинул врага, который отчаянно боролся с раненым Кейтсом. Старатель мог пользоваться лишь одной рукой и оказался внизу. Удар пришелся в основание черепа, индеец обмяк с переломанным позвоночником.

Два апача лежали на камнях. Третий попятился, уперся спиной в скалы, и сейчас же ему в живот воткнулось дуло винтовки Даунса.

— Держи его, Бриджер, — крикнул Рейли. — Нельзя, чтобы он предупредил остальных. Наши ребята еще не окружили их по ту сторону перевала. Если он уйдет и расскажет, сколько у нас винтовок и патронов, индейцы поймут, что мы подготовили им западню.

Тут же отозвался бизнесмен:

— Надо дать сигнал к атаке. А что касается его, — он показал рукой на пленного и вынул нож, — мы сейчас дадим ему ретироваться. — Индеец неожиданно кинулся в сторону, вспрыгнул на вершину невысокой скалы и исчез из виду. Рейли выстрелил в воздух. — Будем надеяться, что наша дезинформация сработает, — улыбнулся бизнесмен. — Он кинул взгляд на Даунса. — Полагаю, вы знаете, что значит «ретироваться», а индеец наверняка не знал.

Бриджер сплюнул и исподлобья посмотрел на бизнесмена.

— Я знаю, что значит слово «ретироваться», на твоем месте не забывал бы его значения.

Тот усмехнулся:

— Конечно. Но мы же друзья, не так ли?

Внезапно раздался стук копыт, и они увидели облако пыли, поднявшееся за ускакавшим отрядом апачей. Уловка сработала.

— Пошли, — поднялся Рейли. — Пора ехать, пока есть возможность.

— На всякий случай надо развести костер, — предложил Кейтс. — Индейцы примут его дым за сигнал, он их вроде как подгонит.

Из скал спустился Спонселлер. Его царапнула пуля по ребрам, но, если не считать этой раны, он был целехонек и сразу взялся готовить лошадей к дороге. Теперь три лошади везли по два всадника.

До Ральстона оставалось пятьдесят миль с лишним. И это путешествие верхом и пешком никогда не забудется Вэлу.

Из Силвер-Сити Вэл и Билли, сын хозяйки пансиона, где они остановились, выехали верхом. С ними отправился и Доби. Мальчики галопом мчались из города к близлежащим холмам.

— Вы будете у нас жить? — спросил Билли.

— Нет, — ответил Доби. — Мама собирается в Лас-Вегас. Там живет ее сестра — моя тетка. Мы переезжаем с места на место с того времени, как умер папа.

— Хорошо, что твоя мама не вышла снова замуж, — заметил Билли. — Моя вот вышла, а он пьет с утра до вечера. И бьет меня, когда поймает, — правда, это случается нечасто.

— А мы едем в Эль-Пасо, — сообщил Вэл. — Потом, возможно, в Новый Орлеан.

Они объехали город и вернулись в него с другой стороны, делясь впечатлениями о встречах с индейцами.

— Я никогда не видел настоящего живого индейца, — пожалел Билли. — В Канзасе ходил один. О нем говорили, что он когда-то был диким, но в Колорадо все индейцы только тем и заняты, что слоняются без дела по городу.

После ужина они стояли напротив Энтрим-Хаус, когда к ним подошел Эш Апсон.

— Как приятно, — сказал он, — побеседовать с Уиллом Рейли. Нечасто можно встретить человека с такими познаниями в литературе. Он такой же почитатель Вальтера Скотта, как и я.

Новые друзья Вэла понятия не имели, кто такой Скотт, но оба с уважением смотрели на своего приятеля.

Через некоторое время появился Рейли.

— Мы завтра уезжаем, Вэл, — предупредил он.

Неделю они провели в Эль-Пасо, три дня — в Сан-Антонио, потом плыли на пароходе из Индианолы, что в Техасе, в Новый Орлеан. Для Уилла Рейли наступило время удач. Ему везло в карты, и он прибыл в Новый Орлеан на три тысячи долларов богаче, чем был в Тусоне.

После этого они посетили Мобиль, Саванну, Чарльстон, Филадельфию и Нью-Йорк.

Потом провели год в Европе. Вэл стал выше и сильнее, научился говорить по-французски и изъясняться по-немецки и по-итальянски. Рейли играл во всех городах, где они останавливались. Однако мог и по нескольку недель подряд не притрагиваться к картам и даже не заходить в игорные дома, хотя никогда не отказывался от пари.

Он подходил к ним осторожно, во время разговора. Часто на пари наводило упоминание какого-нибудь исторического факта или генеалогического дерева. В генеалогии Рейли тоже хорошо разбирался. Иногда сам факт, что он американец, придавал его собеседникам уверенность в своей правоте. Этому способствовали и манеры Уилла — мягкие, почти извиняющиеся, хотя он бывал и достаточно тверд, когда требовалось. Каким-то образом — Вэл этому очень удивлялся — на пари всегда вызывали Уилла. Рейли постоянно поддерживал свою физическую форму. Он боксировал, фехтовал, ходил в тир, ездил верхом и боролся.

Однако Уилл заметно изменился. Они жили в Инсбруке, и однажды вечером он вернулся домой в плохом настроении. Войдя в комнату, с раздражением или даже с отвращением швырнул на стол пачку денег и посмотрел на Вэла.

— Почему не спишь? Ты слишком молод, чтобы засиживаться допоздна.

— Я не устал.

Уилл глянул на книгу.

— «Фауст»? Где ты ее достал?

— Мне дала одна леди. Та самая, с которой вы разговаривали днем. По-моему, ее зовут Луиза.

— Она с тобой говорила?

— Да, сэр. Спрашивала о вас. Не сын ли я вам.

Уилл помолчал, затем пробормотал себе под нос:

— Значит, мне не поверила. А с какой стати она должна мне верить? Ведь я игрок. — Его голос был наполнен презрением к себе, и Вэл с удивлением посмотрел на него. Он никогда не видел своего друга в таком настроении.

Уилл показал на книгу.

— Прочти ее, а потом прочти «Манфреда» Байрона. Вот единственный Фауст, который вел себя как настоящий мужчина. Все остальные — кучка хнычущих слабаков, которые не научились ничему стоящему.

Вэл не знал, почему Уилл так сказал, но он понял, что его друг в беде.

— А вы научились чему-нибудь стоящему? — спросил мальчик.

Рейли кинул на него быстрый тяжелый взгляд, а потом рассмеялся.

— Да, хороший вопрос, один из лучших, которые я слышал. Я многому научился, но есть ситуации, в которых все твои знания не могут помочь. Вэл, я чертов идиот. Я влез туда, где мне дороги нет.

— Что вы собираетесь делать?

— Играть до конца… насколько возможно. Я взял карты и не собираюсь их бросать.

— А если проиграете?

Уилл подарил Вэлу свою знаменитую ирландскую улыбку, которая озарила его лицо.

— А тогда мне понадобится удача и быстрый конь.

«Ну, — подумал Вэл, — нам не впервой уносить ноги из города». И спросил себя, действительно ли Уилл подумывал о быстрых лошадях.

Вэлу было чуть больше десяти, но он прошел тяжелую, опасную школу. На следующее утро, увидев, что Уилл сел на коня и отправился в одиночестве в сторону леса, он пошел на конюшню, где продавались или сдавались внаем лошади. Вэлу и раньше приходилось разговаривать с конюхами и владельцами лошадей. В конюшне стояли два серых коня, которые особенно ему нравились, и теперь, любуясь ими, он спросил:

— Вы продадите этих коней, если я уговорю дядю купить их?

— Продам, — пообещал конюх-итальянец, с симпатией относившийся к Вэлу и Рейли. — Все продается, надо только назвать правильную цену.

Итальянец подождал, пока ушел второй конюх, немец, и шепнул:

— Твоему дяде надо быть поосторожней. Он заработал себе опасного врага.

— Вы наш друг?

Итальянец пожал плечами.

— Мне симпатичен твой дядя. Он настоящий мужчина.

— Тогда продайте мне коней и ничего никому не говорите.

Конюх уставился на него.

— Твои намерения серьезны? Ты же совсем ребенок.

— Сэр, я долго путешествовал с дядей. И знаю его очень хорошо. Он разрешает мне вести дела.

— Да, я заметил. — Конюх потер подбородок. — У тебя есть деньги? Эти кони стоят недешево.

— Да, сэр, я могу достать сколько требуется.

Они немного поторговались, но скорее для проформы. Вэл знал, что чуть-чуть переплатил, но не огорчился. Уилл часто повторял: «Цена вещи определяется тем, насколько она тебе необходима».

— А где ты будешь держать лошадей? — спросил итальянец.

— Отведите их завтра пораньше, когда еще никого не будет на улицах, в красный сарай. Оседлайте и подготовьте к путешествию.

Конюх еще набросил цену за услуги, но для Вэла это маленькое осложнение не представляло проблем. Он рос среди крутых мужчин. Им с Уиллом не раз приходилось срочно свертывать дела и быстро сматывать удочки.

В старом кирпичном заброшенном сарае итальянец частенько встречался со своей девушкой. Иногда Вэл провожал его туда, и до ее появления они сидели, разговаривая и любуясь видом на долину. Потом Вэл оставлял их одних.

Как-то раз, устроившись на траве в прохладной тени сарая и любуясь снежными вершинами Альп, Вэл предположил, что такие высоченные горы невозможно перейти и попасть в Италию или Швейцарию. Конюх возразил.

— Контрабандисты все время ходят через них, знают тайные тропы. Между прочим, — похвастался он, — у меня есть знакомые контрабандисты, и я ходил их тропами.

Припомнив тот разговор, Вэл спросил:

— Почему вы считаете, что мой дядя в опасности?

Луиджи пожал плечами.

— Тут все очевидно. Твой дядя сильный и красивый мужчина. Женщина, которую он полюбил и которая, по-моему, влюблена в него, русская из очень знатной семьи. Говорят, что она приехала сюда, чтобы выйти замуж за человека старой аристократической фамилии. Сосватал ее двоюродный брат, князь Павел. Все складывалось хорошо. Но вдруг появился твой дядя.

Русская леди едет верхом. Они встречаются. Твой дядя восхищается живописной местностью. Леди отвечает. Вот так все и началось.

Однажды я ее сопровождал, и когда мы с ним разминулись, она спросила, кто он. Затем они встретились снова. Случайно? Не думаю. На сей раз беседовали о горах — об Урале, о Рокки-Маунтинс, об Альпах. У твоего дяди язык подвешен, он умеет поддержать беседу.

Они встречаются снова и снова. Кто-то, кому нечего делать, докладывает об этом ее двоюродному брату. Князь Павел приходит в ярость. Он хочет, чтобы его сестра вышла замуж за богатого и знатного немца и предупреждает ее. Я точно знаю, хоть и не присутствовал при их весьма бурном разговоре. Княжна не послушалась. Они опять встретились. И тогда предупредили твоего дядю.

«Предупредили Уилла Рейли? Они не ведают, что творят, — подумал Вэл. Уж ему-то хорошо известно, какой гордый и яростный человек скрывается под маской вежливости и сдержанности. — Они предупредили Уилла Рейли! Да он на дуэлях отправил на тот свет троих и еще одного уложил ножом в темной комнате, где они дрались не на жизнь, а на смерть! А сколько стычек с сиу и апачами выиграл он?»

И тут Вэл испугался. За Уилла он всегда волновался, когда ему грозила опасность, но сейчас его больше беспокоила судьба того, кто так опрометчиво задел человека, о возможностях которого не имел понятия.

Глава 5

На следующее утро Вэл вышел из дома очень рано, чтобы проверить, стоят ли в сарае серые кони, а когда вернулся, направился в кафе, где условился встретиться с Уиллом.

Его восхищал живописный старинный городок, основанный более восьмисот лет назад. Он любил стоять на берегу быстрой реки Инн и смотреть на воду. Близко подступающие горы и красочные, похожие на скворечники, дома, свидетели жизни не одного поколения своих владельцев, вызывали у него восторг. Иногда ему хотелось осесть в Инсбруке, но он знал, что его желание невыполнимо, потому что они с Уиллом нигде подолгу не задерживались.

В Инсбруке Рейли не играл в карты. Здесь он думал только о Луизе. Она нравилась и Вэлу. Он дважды с нею встречался, и они долго беседовали. В первый раз в кафе она купила ему пирожное. Это случилось, когда Луиза только познакомилась с Уиллом, катаясь верхом. Луиза проявила недюжинное любопытство, но Вэл привык к такому поведению женщин, которые всегда расспрашивали его о Рейли.

Малыш никому не говорил, что Уилл игрок. Он представлял его горнозаводчиком, что являлось абсолютной правдой, поскольку Уилл владел шахтным участком в Неваде и имел долю в нескольких рудниках.

Свернув с Мария-Терезиен-штрассе на узкую Герцог-Фредерик-штрассе, Вэл оказался возле уютного кафе, где, по словам Уилла, часто сиживал со стаканом вина великий Гете. Пристроившись за столиком у окна, он наблюдал за улицей. По ней деловито шел человек, но, дойдя до кафе, вдруг остановился и принялся бесцельно ходить взад и вперед.

Поведение незнакомца насторожило Вэла. Пять лет Уилл учил его обращать внимание на вещи, выходившие за рамки обычного, а этот незнакомец сначала спешил, будто опаздывал, а потом словно застрял — начал просто слоняться перед окнами. Было слишком рано, кафе только что открылось, а улицу еще не залила пестрая, веселая толпа.

Затем мимо прошагал другой человек. Не обращая внимания на первого, вошел в кафе и сел лицом к Вэлу, между ним и входом.

Через пару минут появились еще двое и остановились поговорить.

Вэл несколько дней подряд завтракал в этом кафе и никогда прежде не видел ничего подобного. Вспомнив, что ему рассказал Луиджи, он испугался, собрался встать, но человек напротив поднял руку.

— Оставайся на месте, мальчик. Тебя не обидят.

— Я ухожу, потому что не хочу, чтобы обидели вас, — ответил Вэл.

Человек изумился:

— Нас? Обидеть? Мне жаль, что тебе придется стать свидетелем неприятного зрелища, мальчик, но твоему дяде надо преподать урок, да и тебе он пойдет на пользу.

— Дядя научил меня многим полезным вещам.

— Но не главному. А, вот и он.

Уилл Рейли шел по улице легкий, элегантный, как всегда, подтянутый и одетый с иголочки. Когда он открыл дверь, Вэл хотел крикнуть и предупредить его, но грубая рука зажала ему рот, подавив предостерегающий возглас.

Уилл вошел в кафе. Двое мужчин последовали за ним и схватили его за руки. Рейли не сопротивлялся. Взглянув на человека за столиком, сразу определил: операцией руководил он.

— Где князь? Я уверен, что он не откажет себе в удовольствии посмотреть этот спектакль.

Державшие Рейли мужчины были несколько обескуражены его спокойствием, но только не Вэл. Он уже видел такое лицо у своего друга и знал, что за этим последует.

Улица по-прежнему пустовала. Их вывели к карете, появившейся словно ниоткуда. Ею правил тот, кого мальчик заметил первым. Внутри сидели четверо, один держал в руке револьвер. Вэла и Рейли затолкнули в карету. Двое, державших Уилла, встали на задки, а главарь занял место на козлах рядом с кучером.

Вэл, напрягшись, прижался к Уиллу, стараясь не показывать страха. Несмотря на свое состояние, он с презрением поглядывал на захвативших их людей. Нанятые для такой работы, они оказались настоящими растяпами: не догадываясь, с кем имеют дело, даже не обыскали Рейли.

Да и откуда им что-то знать? Для окружающих он был всего лишь приятным, хорошо одетым, обеспеченным американцем.

Они выехали за городскую черту. За окошком кареты потянулись поля. За ними не более чем в полумиле стоял заброшенный сарай, а в нем их ждали кони.

Карета вдруг остановилась у небольшой рощицы, где паслись две оседланные лошади.

Уилл бросил взгляд на лошадей, и Вэл понял, что увидел его друг. Одна из лошадей принадлежала Луизе. Неужели она тоже здесь?

Они прошли между деревьями к маленькой поляне, на другом конце которой стояли Луиза и высокий молодой человек. В сером костюме для верховой езды Луиза выглядела очаровательно, но в ее широко открытых глазах читался страх.

На плечах ее спутника была прекрасная, отделанная мехом накидка, которую он на их глазах снял и бросил на камень.

— Павел! — воскликнула Луиза. — Прошу тебя!

— Нет, сестра. Мы должны проучить этого американца. Надеюсь, ты понимаешь…

— Павел…

— Будьте добры снять с него пиджак, — приказал он людям, державшим Уилла.

Те сорвали с него пиджак, но Рейли и теперь даже не сделал попытки сопротивляться. Тонкая ткань его рубашки трепетала на ветру. Он улыбался. Вэл, на которого никто не обращал внимания, подобрался поближе к Уиллу.

— А теперь, простолюдин, я высеку тебя кнутом. Высеку так, как ты того заслуживаешь, — громко произнес князь.

— Вам не кажется, что ситуация довольно глупая? — спросил Уилл. — Если вы соизволите принести извинения, я приму их.

— Мои извинения? — Лицо Павла исказилось от злобы.

— Я припоминаю, что слышал о вас, князь Павел. Вы не в состоянии оплатить карточные долги и готовы продать свою сестру богачу ради того, чтобы он покрыл их.

— Отойти всем! — распорядился Павел. Он выглядел разъяренным. — Подайте кнут!

Вэл очень удивился, и не столько намерению князя высечь Уилла, сколько его уверенности, что он сможет расправиться с ним.

— Позвольте мне, ваше сиятельство. — Вперед выступил крупный коротконогий мужчина с тяжелой фигурой, лишен ной талии, и Вэл увидел, как Уилл бросил на него взгляд, примечая очередного врага. — У меня есть опыт.

— Ни в коем случае, — коротко отрезал Павел, играя длинным кнутом, похожим на те, что на Западе называют «черной змеей» или «бизоньим кнутом». — Не хочу лишать себя удовольствия. — Он свернул кнут почти ласкающим жестом, пропуская его между пальцами.

В юношеские годы Рейли проехал кучером фургона по тропе Санта-Фе от восточного побережья до западного. Имел точно такой же кнут, и не раз участвовал в жестоких драках, которые устраивали возницы. Человек, владеющий кнутом, мог сбить с быка муху, не задев его кожи. А Уилл владел им лучше многих.

Когда Павел размахнулся и опустил кнут, Рейли сделал шаг вперед и блокировал удар предплечьем. Кнут намотался ему на руку. Уилл тут же отвел руку, схватил его и сильно дернул. Князь потерял равновесие, пошатнулся, кнутовище вылетело из его руки, и он упал на колени на мягкую траву.

Кто-то из слуг кинулся ему на помощь, но Вэл вовремя поставил ему подножку. Уилл подхватил кнутовище и нанес жестокий удар. Конец кнута порвал рубашку молодого человека и оставил кровавый след на плече.

Павел завизжал, а Уилл, двигаясь легко, словно танцовщик на сцене, быстро развернулся. Следующим стал крупный мужчина, предлагавший свои услуги. Кнут ударил его по плечу, щелкнул по животу и рассек щеку.

Все произошло так быстро, что стоявшие вокруг поляны оказались застигнутыми врасплох и ни в чем не могли разобраться. Они не были бойцами, а всего лишь здоровяками, нанятыми для определенной работы. Уилл как бы танцевал по поляне, кнут в его руках казался разящей змеей, которая оставляла кровь там, куда наносила удар. Он полоснул Павла по щеке, разорвав кожу до мяса, и князь снова завизжал, спрятав лицо в ладонях. Кнут снова щелкнул, на сей раз оставив кровавый след на лбу.

Неожиданно главарь наемников сунул руку в карман и вытащил револьвер.

Уилл подскочил к Вэлу.

— Давай! — крикнул он.

В одно мгновение Вэл выхватил из-под куртки револьвер, который всегда носил для Уилла, и бросил другу. Тот ловко поймал его левой рукой, хотя сам все время находился в движении.

Главарь поднял оружие, и Рейли выстрелил навскидку. Противник вытянулся, приподнявшись на носках, и ничком рухнул в траву.

Звук выстрела эхом прокатился по горам, и воцарилась полная изумления тишина. Несколько мужчин, собравшихся, чтобы расправиться с одним, унизить, растоптать его, застыли, потрясенные.

Князь Павел стоял на коленях, не отрывая полного ужаса взгляда от Уилла. По его лицу и шее струилась кровь, стекая на рубашку, половина которой уже покраснела.

— Не… не убивайте меня! — выдавил он едва слышно.

Остальные медленно пятились, ища возможности убежать.

— Ты заплатишь за все! — крикнул кто-то. — Тебе не выбраться отсюда живым!

Рейли бросил кнут, подобрал и надел пиджак, не выпуская револьвера из рук.

Только тогда он посмотрел на Луизу, которая стояла ошеломленная, с побелевшим лицом, не веря своим глазам.

— Простите, Луиза, что это произошло в вашем присутствии, — сказал Уилл. — Я не тот человек, чтобы безропотно принимать избиение, тем более за то, что люблю вас.

— Вы убили его.

— Иначе убили бы меня. Он достал револьвер и собирался выстрелить. У меня не было выхода. — Он бросил взгляд на Павла. — Если бы князь вызвал меня на дуэль, я бы с ним дрался. Или мы могли бы встретиться и поговорить. Но он сам выбрал оружие.

— Я дерусь на дуэли только с джентльменами! — Павел поднялся. Его шок прошел, он начал обретать самообладание.

— Судя по той компании, которую вы наняли, — холодно произнес Рейли, — вам нечего бояться дуэлей. — Он повернулся к Луизе: — Вы едете со мной? Я возвращаюсь на родину.

— Нет! — закричал Павел. — Ты не посмеешь! — И схватил сестру за руку. — Он убийца! Его поймают, бросят в тюрьму и повесят! Ты погубишь всех нас!

Уилл спокойно ждал, а Вэл нетерпеливо переминался с ноги на ногу. До города — не больше получаса быстрой ходьбы. А те, кто ушел во время поединка, бежали.

— Луиза?

— Нет… не могу.

Несколько долгих секунд он смотрел на нее.

— Прощайте, Луиза. — Решение принято окончательное, и Вэл знал это. — Пошли, Вэл. — Рейли повернулся, засовывая револьвер за ремень брюк, и споткнулся. Взглянув на него, мальчик увидел, как осунулось и побледнело лицо Уилла. Он схватил друга за руку.

— Нам надо торопиться, дядя Уилл. Кое-кто, должно быть, уже добежал до Инсбрука, к тому же там наверняка слышали выстрел.

Вэл пошел впереди. Они резко свернули с дороги и двинулись по тропинке через ноля.

— Подожди-ка, — остановился Уилл. — Надо найти лошадей.

— Они ждут нас вон в том сарае, — указал Вэл. — Луиджи с утра отвел их туда. Я заплатил за них из ваших «якорных» денег.

«Якорными» они называли деньги, которые Уилл всегда откладывал на случай поспешного бегства. Однажды в шутку их так окрестил — «деньги для снятия с якоря». С того дня название прочно пристало.

Они шли быстрым шагом. Рейли трезво оценивал свое положение. Он сознавал, что здесь чужак, без каких-либо связей, а князь Павел хорошо известен в высоких кругах многих европейских стран и, естественно, быстро найдет покровительство и поддержку. Если Рейли арестуют, у него и надежды не останется сбежать.

— Мы попали в очень сложный переплет, — сказал он. — Последнее время я почти не играл и здорово потратился. Жаль, что нельзя вернуться и забрать остальные деньги.

— Нам не надо возвращаться, — успокоил его Вэл. — Они со мной.

Друзья пересекли овраг, перемахнули через каменную ограду и поднялись по поросшему травой склону к сараю. Навстречу им вышел Луиджи.

— Лошади оседланы, — доложил он, — но вы должны торопиться.

В сарае стояли три коня, и Луиджи пояснил:

— Без меня вы не пройдете через горы, а если я возьму вас в горы, вы, может, захватите меня в Америку?

— Договорились, — улыбнулся Рейли, запрыгивая в седло.

По тропам и узким дорожкам они добрались до деревни Аксамс, потом направились по бездорожью к Селлрайнеру.

Погода стояла ясная и прохладная. С Альп тянул свежий ветерок. Отдохнувшие кони легко бежали вперед. Луга благоухали ароматами полевых цветов. Темная зелень сосен заливала склоны гор. На гриву коня Вэла села маленькая голубая бабочка, секунду отдохнула и унеслась прочь.

Не слышалось ни звука, кроме стука копыт.

Сколько понадобится времени, чтобы обнаружить, каким путем они ушли? Сколько потребуется времени для организации погони? Один человек мертв, второго — влиятельного и богатого — отхлестали кнутом. Такое не прощают. Вэл ждал скорой погони.

Уилл ехал впереди по тропе, которую указал ему Луиджи, а сам Луиджи пристроился рядом с Вэлом.

— Расскажи, что случилось.

Когда Вэл закончил, итальянец, прищелкнув языком, прокомментировал:

— Я же говорил, он настоящий мужчина! — И, указав рукой на стену Альп, вздымавшуюся перед ними, заметил: — Нам туда. На той стороне — Италия. Или, если хотите, можем направиться на запад, в Швейцарию.

— Но куда они поедут за нами?

Луиджи пожал плечами.

— Вначале они перекроют все дороги. Это даст нам время. Немногим известен путь, по которому мы пойдем, хотя знакомые с горами, конечно, догадаются, куда мы двинулись. Они не сразу обнаружат, что мы едем верхом, и перекроют основные дороги. К тому времени, как они разберутся, мы уже скроемся в Альпах.

От Селлрайнера до деревни Гри вела хорошо накатанная дорога, тянувшаяся вдоль реки. Дальше пешеходная тропа поднималась по руслу Мелаха, пересекая дикие живописные места. Где-то недалеко стоял охотничий домик императора Максимилиана I, но у беглецов не было времени думать о таких вещах. Скоро они оставят коней на ферме знакомого Луиджи и оттуда пойдут пешком.

— Мы достанем все, что нам нужно, у моего друга, — пообещал Луиджи. — Он снаряжает путешественников. У него есть теплая одежда, сапоги, вещевые мешки, — словом, все.

— Мне нужна хорошая винтовка, — заметил Уилл.

— Этого я достать не смогу. У нас и без нее будет тяжелый груз.

Они все время ехали вверх. Теперь вокруг них простирались зеленые высокогорные луга, где порхало множество бабочек, в основном маленьких голубых, и в изобилии водились птицы. Дважды им попадались золотистые орлы, а один раз — даже внушающий страх крестьянам бородатый стервятник.

Ферма друга Луиджи располагалась в красивом и удобном месте. Она включала в себя коровник, овчарню и большой, больше чем обычно, дом с белыми стенами и нависающей крышей. Когда они въехали во двор, в дверях появился коренастый невысокий крестьянин, который несколько мгновений тщательно изучал приехавших, а потом по травянистому склону направился им навстречу.

— Мои друзья, — представил их Луиджи. — Они собираются переправиться через горы.

Мужчина едва взглянул на них.

— Входите, — пригласил он и, повернувшись к ним спиной, вошел в дом. Гости последовали за ним.

За столом молодой парень чистил ружье. Рядом сидела полногрудая женщина и две такие же полногрудые девушки. В очаге горел огонь, потому что вечера на таких высотах очень прохладны.

— Переночуете здесь, — указал хозяин и, посмотрев на Вэла, добавил: — Мальчик слишком мал. Подъем тяжелый.

— Он крепкий парнишка, — успокоил Уилл, — и привык к горам.

Друг Луиджи вынул трубку изо рта.

— Мое дело предупредить, — просто сказал он, повернулся к жене и заговорил по-итальянски.

— Он тиролец, — объяснил Луиджи, — а его жена итальянка из Мерано. У них много друзей в Италии и Швейцарии. Его везде знают.

Луиджи вышел из комнаты вместе с тирольцем и через короткое время вернулся.

— Он просит слишком дорого, — сообщил конюх, — но готов обменяться на лошадей.

— Еще бы, — хмыкнул Уилл. — И хочет получить все наше имущество в придачу.

— Мы договоримся насчет лошадей, потому что я пригрозил отвести их в Гри, где один мой знакомый с удовольствием их купит. — Луиджи взял чашку кофе. — Этого не обманешь. Без причины никто не забирается на ночь глядя так высоко в горы.

— Вы рассказали ему, что произошло?

— Он не хочет знать. Вы пришли, он продал все необходимое и ничего не знает — ни о чем не подозревает, понимаете? Если полиция начнет его допрашивать, он не сможет выдать ничего важного. Тут он молодец.

Некоторое время они молчали. Уилл прихлебывал кофе и невидящим взглядом смотрел в пространство. Вэл дремал, просыпался и опять дремал.

Прошло много времени, прежде чем Луиджи заговорил опять:

— Вы ведь знаете, что нас ждет? Тропа узкая, часть ее очень крутая и почти непроходимая. Может начаться метель, а если вы не видели внезапной метели в Альпах, вы вообще ничего не видели.

Уилл пожал плечами.

— У нас есть другой выход?

— Нет.

— Тогда…

Глава 6

Вэл проснулся в темноте, дрожа от холода. Рейли сидел на краю кровати почти одетый.

— Вставай, дружок. Нам пора двигаться.

— Где Луиджи?

— Не знаю. Его постель пуста.

Вэл опустил ноги на пол и молча оделся. Ему следовало бы знать, что Уилл будет действовать как обычно. Всегда неожиданно — быстрый старт и быстрое путешествие, быстрее, чем кто-либо мог ожидать.

Собравшись, он вышел на кухню. Уилл готовил кофе.

— Нам не помешает горячий завтрак. Вечером ты скажешь спасибо своим тяжелым сапогам.

— Мы пойдем по снегу?

— Думаю, мы встретим снег ближе к вечеру.

— Что случилось с Луиджи?

— По-моему, он где-то здесь, но если его нет, пойдем без него. Мне стыдно, Вэл. Я устал и на свежем горном воздухе спал слишком крепко.

Они услышали шорох в соседней комнате, дверь открылась, и вышел тиролец, заправляя рубашку в штаны.

— Вы чувствуете себя в моем доме довольно свободно, — проворчал он.

— Мы не хотели вас беспокоить, — улыбнулся Уилл. — В конце концов, зачем так рано вставать вам и семье, если мы можем справиться сами? Мы решили, что нам лучше отправиться пораньше.

Тиролец выглядел хмурым, но Вэл не мог понять от чего — то ли не выспался, то ли потому, что они нарушили его планы.

Вэл подтащил рюкзаки к двери и подошел к столу. Уилл приготовил для него шоколад. На столе лежал хлеб, варенье и немного холодного мяса.

— На дворе темно. Слишком рано идти в горы, — произнес тиролец.

— Справимся! — Уилл так и не сел, заметил Вэл и, зная своего друга, был готов к неожиданностям. Все, нарушающее логику событий, выходящее из ряда вон, настораживало Рейли, а у Луиджи не было причин исчезать. Уилл неожиданно отставил чашку. — Все, Вэл. Надевай рюкзак.

— Неужели вы уйдете без Луиджи? — запротестовал тиролец.

Рейли пожал плечами.

— Он, вероятно, ждет нас. Если нет, то догонит. — Не поворачиваясь спиной к хозяину, Уилл помог Вэлу с рюкзаком, затем придержал для него дверь и шагнул вслед. — Спасибо, — поблагодарил он, приятно улыбаясь. — Вы не представляете, как вы нас выручили. — И закрыл за собой дверь.

Уилл двигался быстрым шагом, и Вэлу приходилось спешить, чтобы не отстать. Они шли по дороге, проложенной повозками, потом по тропе, по которой пастухи перегоняли отары, но вот кончилась и она. Узкая, едва заметная тропка стала резко подниматься. Они взяли посохи, с ними было легче идти. Под ними в деревне в домах светилось несколько огоньков, скоро они скрылись за поворотом. Рейли замедлил шаг. К этому времени путники уже отошли от фермы с полмили.

— Что случилось? — спросил Вэл.

Уилл остановился, глядя вниз. Вэл перевел дыхание.

— К сожалению, человек слаб. Никогда этого не забывай. Все, кроме очень немногих, стараются быть честными, но иногда честолюбие, жадность или нужда в деньгах приводят их к ошибкам. Вероятно, есть какая-то простая причина для исчезновения Луиджи. Возможно, тиролец рассердился, потому что мы встали раньше него, хозяйничали в его доме и даже приготовили себе завтрак. С другой стороны, Луиджи с хозяином могли передумать, ведь князь Павел наверняка заплатит большие деньги, чтобы узнать, где мы. В конце концов, за мной охотится полиция. Они могли убедить себя, что нас надо сдать.

— Не верю, чтобы Луиджи оказался способен на такое.

— Может, и не способен. Мне тоже не нравится подозревать его. Давай принимать во внимание человеческие слабости и двигаться вперед, пока у нас есть возможность.

Они молча прошагали еще около мили и немного отдохнули. Высоко в небе светились звезды, а вдали над вершинами гор разгорался рассвет. Через некоторое время они стали различать деревья и бегущую под ногами тропу. Зеленая долина Отца лежала где-то внизу, в темноте, хотя путников уже озарял солнечный свет. Вэл в своей жизни много ходил пешком. Он всегда любил горы и с удовольствием подолгу гулял по ним. Несколько раз в Колорадо он пересекал перевалы на высоте около двенадцати тысяч футов. Как ему приходилось слышать, лишь немногие альпийские перевалы приближались к такой высоте.

Жившие здесь люди привыкли к горам, они в них пасли скот, охотились и знали каждую тропку. Если пустятся в погоню, то конечно же будут идти быстрее, но Уилл успокоил Вэла:

— Мы их опережаем, к тому же они знают, что я вооружен. У большинства из них есть семьи, и вряд ли они станут сочувствовать такому человеку, как Павел Павлович.

Уилл не торопился и часто ненадолго останавливался. Вскоре после полудня они сделали более длинный привал, перекусили хлебом с сыром и попили холодной воды из горного ручья.

К сумеркам Вэл устал. Ноги гудели. А подъем стал еще круче, во всяком случае, ему так казалось. Однажды, остановившись передохнуть, они долго наблюдали за золотистым орлом, выписывавшим круги в небе.

— Дело того стоило, Вэл. Когда бы мы еще выбрались сюда на прогулку?

— А вы не думаете, Уилл, что они отправят посыльного через перевал Бреннера? Всадник или карета быстро домчатся до Мерано, и, когда мы попадем в Италию, нас будет ждать полиция.

Уилл улыбнулся:

— Ты прав, малыш. Поэтому мы не пойдем в Италию. По крайней мере, мы посмотрим. Перед нами две дороги. Одна — самая короткая и удобная действительно приведет нас туда, но есть другая, всего на несколько миль длиннее.

С гор дул холодный ветер. Вэл, едва передвигая ноги, тащился вперед, не думая больше ни о чем — только об отдыхе. Уилл, казалось, что-то искал и, наконец, нашел. Перед ними лежал узкий овраг, заканчивающийся отвесным обрывом. Рейли повернулся и начал спускаться по обрыву.

— Осторожней, Вэл, — предупредил он. — Если оступишься, разобьешься насмерть.

Неожиданно они подошли к другой трещине в плато, которая под углом пересекала овраг. Рейли взял Вэла за руку, и они спустились в неглубокий провал.

Под скалистым навесом стояла маленькая каменная хижина.

Открыв дверь, Уилл вошел первым, за ним последовал Вэл. Внутри было уютно и чисто. Вокруг очага лежали дрова, которых могло хватить на несколько дней. Задней стеной хижины служил утес, а под навесом, достаточно глубоким, хваталоместа для дров.

— Как вы узнали о хижине? — спросил Вэл.

На мгновение на лице Рейли вспыхнула знаменитая ирландская улыбка.

— Я слушаю, что говорят люди, малыш, и временами вращаюсь в необычных компаниях. Я и тебя учил слушать. Ты можешь спросить, почему я запомнил, что мне описали, но я всегда стараюсь, так сказать, держать руку на дверной ручке и быть готовым к неожиданностям. По всем горам разбросаны хижины и убежища контрабандистов. Мы находимся на пересечении границ трех стран — Австрии, Италии и Швейцарии, занятие контрабандой здесь очень выгодно.

Он разжег огонь как всегда быстро и умело, с первой спички.

— У меня есть немного чая. Сейчас заварим, потом вымоем ноги и постираем носки. Это первое дело после долгой дороги пешком. У тебя всегда должны быть чистые ноги и пара запасных носков.

До рассвета, когда в горах еще стоял пронизывающий холод, они снова отправились в путь. Шквальный ветер дул им в лицо, спустя некоторое время ветер начал стихать и пошел снег. Через час он валил сплошной стеной. Тропа стала плохо различимой. Одно радовало — снег засыпал их следы. Когда снегопад ненадолго прекращался, они видели величественные вершины гор, поднимавшиеся совсем рядом и вдалеке.

Позже Вэл часто вспоминал их бегство из Австрии. Они повернули на запад и зашли в итальянские Альпы. Шли через маленькие деревушки, названий которых не знали, а однажды встретили на пути замок четырнадцатого века. Затем, миновав крутой перевал, попали в Швейцарию, преодолев большую часть пути по едва заметным горным тропинкам.

После этого были Цюрих, Париж, Лондон и, наконец, Нью-Йорк. Уилл Рейли уже никогда не стал таким, как прежде. Он не мог забыть Луизу. Теперь почти не улыбался, держался холодно и жестко. Вэл по-прежнему оставался с ним. Никакие перипетии не поколебали их дружбу.

Они часто вместе ездили верхом и вместе стреляли, много читали и с удовольствием обсуждали новые книги. Рейли играл и вел жизнь игрока. С типичной для него легкостью флиртовал с женщинами. Но ни одна не вызывала в его душе серьезных чувств.

Когда Вэлу исполнилось четырнадцать, они впервые расстались. Вэл нанялся ковбоем на скотоводческое ранчо в Техасе. Работа была тяжелая и изматывающая, но молодому сильному парню она нравилась. К тому времени Рейли уже держал игорный дом в Новом Орлеане, но через несколько месяцев продал его и двинулся на Запад, в Техас.

Вэл здорово вытянулся и раздался в плечах, а его могучие руки не знали устали. Он фантастически быстро выхватывал револьвер, но не участвовал ни в одном поединке. Настоящий знаток карт и карточных игр, он совершенно равнодушно относился к игре.

— Рад тебя видеть, Вэл! — воскликнул Уилл, разглядывая его, когда они вновь встретились. — Ты здорово вырос, малыш.

Рейли не пришлось долго уговаривать воспитанника бросить работу. Прихватив вьючную лошадь, они поехали на запад, в Сан-Антонио. По дороге Уилл постоянно оглядывался, стараясь определить, не преследует ли их кто-нибудь. Он долго молчал, до потом все же признался:

— За мной охотятся, дружок.

— Кто?

— В том-то вся штука. Не знаю.

Вечером, когда они остановились в Вэрайети, Уилл продолжил тему:

— Кто-то выстрелил в меня в Новом Орлеане и промахнулся. Через два дня они повторили попытку и снова промазали. А я был точен.

— Вы узнали его?

— Я убил незнакомого мне человека, а ты ведь знаешь, что у меня хорошая память на лица. Могу поклясться, что никогда с ним не сталкивался и никогда не садился за игорный стол.

— Тогда они ошиблись.

— Нет… охотились за мной. Перед смертью он сокрушался, что его не предупредили о моем умении стрелять.

— Кто не предупредил?

— Не знаю, но так он сказал.

— Значит, все закончилось?

— Нет. Через две недели в меня опять стреляли, когда я сидел за карточным столом. Пуля оставила царапину, а киллеры ушли.

— Их было несколько?

— Двое. — Рейли провел ладонью по лицу. — Поэтому я продал игорный дом и поехал на Запад. Как можно играть, если кто-то, кого ты не знаешь, норовит тебя пристрелить? Куда как просто знать врага в лицо: он стреляет — ты стреляешь… Но сейчас все по-другому. Любой входящий может оказаться твоим убийцей, и найдется такой, кто не промахнется.

Вэл никогда прежде не видел Рейли столь встревоженным. Смертельная игра втемную мешала ему работать, не давала сосредоточиться. Сидеть за карточным столиком, ожидая, что любой из игроков или наблюдающих за игрой готов всадить тебе пулю в лоб… Ему не позавидуешь. Да, тут уж не сконцентрируешься на картах.

Из Сан-Антонио они поехали к немецкому поселению неподалеку от Фредериксбурга. В горах Педерналес стояли лагерем три ночи, надеясь, что преследователи объявятся. Никого не дождавшись, отправились в Форт-Гриффин. Там за покером Уилл выиграл шестьдесят долларов, а Вэл — пятьдесят в армрестлинге.

Они уходили на запад все дальше и дальше. Потом наняли два фургона, четырех помощников и двинулись к реке Канейдиан охотиться на бизонов. Поскольку оба великолепно стреляли, дела шли хорошо. Они следовали за стадом вместе с несколькими другими охотниками, не отходя далеко, чтобы обезопасить себя от индейцев. Вэл подружился с высоким молодым охотником по имени Гаррет, тоже прекрасным стрелком.

Однажды Вэл залег с ружьем на вершине невысокого холма. Многочисленное стадо бизонов паслось на равнине внизу. Он расслабился, наслаждаясь теплым солнцем после холодной ночи и спокойно наблюдая за огромными лохматыми животными. Уилл устроился в полумиле от него. Неожиданно в степи показался всадник на великолепном вороном коне, — он спешил и несся во весь опор, а его длинные волосы трепал ветер.

— Как дела, малыш? — крикнул он, заметив поднявшегося ему навстречу Вэла, и, оглядев местность, похвалил: — Прекрасную позицию выбрал. Почему не стреляешь?

— Пусть бизоны успокоятся. Недавно они чуть было не понесли.

Человек задумчиво оглядел парня.

— У тебя мировая винтовка. Можно поглядеть поближе?

— Нет, сэр. Я никому не разрешаю рассматривать свое оружие.

Путник улыбнулся:

— Ты племянник Уилла Рейли? Слышал, что он охотится где-то неподалеку.

Вэл медленно встал в боевую позу, и высокий мужчина обратил внимание на то, как он носит револьвер.

— Может, он и рядом. Что мне ему передать, кто его спрашивает?

— Скажи, что с ним хочет поговорить Билл Хикок.

Вэл внимательно изучал встречного. Он знал, что Хикок был другом Уилла. Очень давно Рейли одолжил ему коня, когда тот в нем очень нуждался.

— Мистер Хикок, — настороженно начал Вэл, — Уилл говорил, что вы его хороший друг, а значит, так оно и есть. Но если вы один из тех, кто преследует его, вам лучше знать, что придется драться с нами обоими.

Хикок секунду молча смотрел на Вэла, затем кивнул.

— Между прочим, я приехал предупредить его. Уилл Рейли стал мне другом в трудную минуту жизни. И вот, как говорится, — услуга за услугу. На реке Арканзас стоят три человека. Они охотятся за ним.

— Поехали поговорим с Уиллом, — пригласил Вэл.

Уилл спустился с холма и пошел им навстречу. Он выслушал Хикока.

— Один из них — Генри Зонненберг, — сообщил Билл. — Он утверждает, что знает тебя в лицо.

— А остальные?

— Терстон Пайк и Чипстон Хардести. Но не стоит недооценивать Зонненберга. Он заработал себе репутацию в лагерях золотоискателей в Неваде. На дилижансной станции в Руби-Крик убил какого-то пассажира и еще одного человека в Пайоше.

Рейли помолчал, размышляя:

— Билл, придется попросить тебя кое о чем. Не подставляя голову под пули, постарайся разузнать, кто за этим стоит. Им, безусловно, хорошо заплатили, но кто?

— А ты не знаешь?

— Не имею ни малейшего представления. В том-то и беда.

Они направились к лагерю, поставили на костер кофе и начали готовить обед. Помощники, снимающие шкуры с убитых бизонов, все еще не вернулись.

После обеда Хикок с Рейли закурили. Посмотрев поверх пламени спички на Уилла, Дикий Билл спросил:

— Ты встречал человека по имени Эвери Симпсон?

— Нет, а что?

— Несколько дней он провел в Вичите, потом уехал в Хейс. До меня дошли слухи, что он готов заплатить десять тысяч долларов тому, кто убьет тебя… Все равно каким способом.

Уилл молча уставился на Хикока.

Вэл встал и принес бизоньих лепешек для костра. Кинув их в огонь, предложил:

— Может, найдем его и спросим зачем?

— Да, положеньице! — произнес задумчиво Уилл. — В любой момент меня могут застрелить, зарезать или отравить, а я даже не буду знать за что!

— Хочешь, я поговорю с ним, Уилл?

Рейли улыбнулся, но глаза его оставались серьезными.

— Признаюсь, Билл, что это дело меня раздражает, но не настолько. Я еще сам могу объезжать своих лошадей.

— Конечно. — Хикок лежал, подперев голову рукой. — Не забудь про Зонненберга, пока ищешь Симпсона. Насколько я знаю, Зонненберг работает наверняка. На твоем месте я бы стрелял, как только его увижу.

Билл Хикок провел ночь в их лагере и утром уехал. Вэл видел его в первый, но не в последний раз. На следующее утро они тоже покинули лагерь. Только теперь их путь лежал на восток, а потом на север.

Они въехали в Хейс морозным утром и навели справки в отеле. Оказалось, что Эвери Симпсон выписался, оставив адрес в Пек-Хаус, город Эмпайр, штат Колорадо.

— Ладно, — спокойно произнес Уилл. — Поедем в Эмпайр и узнаем, что в свое оправдание скажет Эвери Симпсон.

Вэл подошел к окну. У него было ужасно плохое предчувствие. Почему Эвери Симпсон хотел убить Уилла Рейли?

И хотел ли он заодно убить и Вэла?

Глава 7

Семья Пеков объявилась в Эмпайре уже будучи довольно обеспеченной. За несколько лет они расширили дом, завезли с Востока мебель и жили с достаточными удобствами, мало известными в горняцком краю. В течение девяти или десяти лет Пеки держали дом на широкую ногу, устраивали приемы, радушно привечая известных и неизвестных гостей. Но пришли трудные времена, и им пришлось принимать гостей за плату. Дом Пеков, славившийся как центр развлечений для светской публики в этой части Колорадо, превратился в комфортабельный отель. Однажды вечером там появились Уилл Рейли и Вэл.

В холле горел камин, потому что ночь выдалась прохладной. После мучительно долгой поездки на дилижансе оказаться в уютной обстановке было очень приятно.

Вэл огляделся и увидел молоденькую девушку, вероятно младше его, и мужчину, явно приехавшего с Востока. Он сидел в большом кожаном кресле и курил сигару.

Небольшого роста, большеглазая девушка показалась ему очень симпатичной. Вэл подошел к ней.

— Вы здесь живете? — спросил он.

— Нет. — Она с интересом посмотрела на него. — А вы?

— Мы путешествуем, недавно провели год в Европе.

— Я никогда там не была, но скоро поеду.

— Меня зовут Вэл Даррант, — представился он. — А вас?

— Мод Кискадден. — Девушка гордо подняла подбородок. — Я актриса.

— Актриса?

— Да, актриса. Моя мама тоже.

К ним подошел Рейли.

— Как поживаете? — поклонился он девушке и протянул руку. — Дядя Вэла. Вы сказали, что фамилия вашего отца Кискадден?

— Да.

— Я знал одного Кискаддена в Монтане. В Вирджиния-Сити.

— Это мой отец.

Уилл с удивлением посмотрел на нее.

— Вашу мать звали Вирджиния? Она в свое время была замужем за Джо Слейдом?

— Нет, сэр. Мою мать зовут Энни. Она актриса.

— Извините. Должно быть, Кискадден опять женился. — Он оглядел комнату и снова обратился к ней: — Здесь много приезжих?

— Четверо. Мы с мамой, человек, занимающийся горным делом, из Денвера и еще один с Востока.

— Я думал, постояльцев будет больше… А человек с Востока что собой представляет? Можете его описать?

— Высокий, белокурый, крупный. Много улыбается, но мне не нравится, — заметила Мод Кискадден.

Посерьезнев, Уилл поднялся в номер. Через два часа за ужином они увидели Эвери Симпсона.

Он вошел в ресторан, когда Рейли с Вэлом уже сидели за столиком. Мод Кискадден с матерью тоже была здесь. Симпсон им кивнул, уселся возле стены и, прежде чем открыть газету, закурил сигару.

Рейли встал.

— Извини, Вэл. Сейчас вернусь.

Он пересек комнату и подошел к столику Симпсона.

— Мистер Эвери Симпсон, если не ошибаюсь? — Уилл выдвинул стул и сел.

Симпсон повертел во рту сигару и посмотрел на Рейли.

— Мы знакомы?

— Очевидно, нет, иначе, зная меня, вы не сделали бы такую глупость.

— Что вы имеете в виду? — спросил Симпсон.

— Я слышал, вы предлагаете десять тысяч долларов за мое убийство. Меня зовут Уилл Рейли.

Сигара чуть не выпала изо рта Симпсона, он поспешно придержал ее рукой. Его лицо побелело.

— Не понимаю, о чем вы…

— Все вы прекрасно понимаете, мистер Симпсон, но если у вас есть оружие, можете назвать меня лжецом.

— Я этого не сказал. Я не назвал вас лжецом.

— Значит, то, что утверждаю я, правда? Вы предлагаете десять тысяч долларов за мой скальп?

Эвери Симпсон был напуган, но колебался. В зале ресторана находилось по крайней мере семь свидетелей, все они не сводили глаз с его столика и откровенно прислушивались. Человек, сидевший напротив, говорил громко и пренебрежительно. Симпсону отчаянно захотелось оказаться подальше отсюда.

— Ну, кто вам…

— Если я не лжец, мистер Симпсон, тогда вы оценили мою смерть в десять тысяч долларов. Итак, я лжец?

— Нет! Нет, нет.

— Значит, вы предложили такую сумму?

— Да.

Никогда, даже в кошмарных снах, Эвери Симпсон не представлял, что может оказаться в такой ситуации. Из всего, что он слышал, он сделал заключение, что сидящему напротив человеку уже приходилось убивать, он может убить и его, Эвери Симпсона. Во рту у него пересохло, на лбу выступили капли холодного пота, он ждал.

— Мистер Симпсон, возьмите назад свое предложение. Опубликуйте объявление об этом в газетах Денвера, Эль-Пасо, Тусона и других городов, которые я вам укажу. Вам не обязательно раскрывать, в чем именно заключается предложение, лишь напишите, что оно недействительно и что вы не станете платить за выполнение любого, сделанного прежде предложения. Когда напишете в моем присутствии эти письма и отправите их, можете убираться на все четыре стороны. Поезжайте туда, откуда приехали, и, если по какой-либо причине еще раз покажетесь на Западе, я пристрелю вас без предупреждения.

Симпсон отодвинулся от столика.

— Я напишу. Сейчас же напишу письма.

— Правильно. Однако уходить из ресторана не обязательно. Я распоряжусь, чтобы принесли бумагу, так что начинайте. Здесь, за столиком. — Симпсон облизал пересохшие губы и хотел было запротестовать, но передумал. — Вам, конечно, известно, что я могу застрелить вас прямо сейчас, и ни один суд на Западе не признает меня виновным. Вы пытались купить мою смерть. — Уилл Рейли приятно улыбался.

Симпсон смотрел, как Пек принес бумагу и ручку. Медленно, тщательно выводя буквы, он писал под диктовку Рейли. Когда закончил, Уилл произнес:

— Еще одно. Поскольку вы меня не знаете и не имеете причин желать моей смерти, я полагаю, что действуете от имени какого-то лица. Я прав? — Симпсон кивнул. — Имя этого лица. Сейчас же.

К Симпсону медленно возвращалось самообладание. Пока он писал письма, им овладел гнев, который неожиданно прорвался наружу.

— Будь я проклят, если скажу вам!

Уилл небрежно смазал ему кистью руки по губам. В этом зале только Вэл и Симпсон знали силу такого удара, Вэл — потому что не раз видел его последствия при других обстоятельствах.

— Имя, мистер Симпсон!

Эвери диким взглядом обвел зал, но присутствующие либо делали вид, что не обращают внимания, либо смотрели на него холодными, враждебными глазами. В Колорадо не уважали людей, которые нанимали убийц.

— Князь Павел Павлович.

Настала очередь удивиться Рейли.

— Он? Прошло столько времени!

— Вы его высекли при свидетелях. Шрамы остались до сих пор, а сама история преследует его повсюду. Во всяком случае, мне так говорили.

— Что еще вам говорили?

— Что княжна Луиза больше не хочет его знать.

— Она замужем?

— Кажется, нет.

Рейли замолчал, затем через некоторое время сказал:

— Вы покинете город утром, мистер Симпсон, и будете ехать не останавливаясь до тех пор, пока не доберетесь до дома.

Он неторопливо встал и вернулся к Вэлу. Через минуту Эвери ушел. Вэл смотрел ему вслед и гадал, о чем же думает этот человек.

Уилл потерял всякий интерес к пище. Он медленно вынул сигару, откусил кончик и несколько минут сидел с ней в руке, уставясь в пространство.

— Она не вышла замуж, — произнес Вэл.

— Это не точно… Но можно узнать. Она известная женщина.

— Вы поедете туда, в лапы князю?

Уилл нетерпеливо отмахнулся, словно от мухи.

— Ерунда! — Прикурив, он посмотрел на Вэла. — Она давно не выходит у меня из головы… Но я игрок, дружок, а в ее среде это даже хуже, чем никто.

— Многие из ее знакомых играют в карты.

— Конечно. Но разница между профессиональным игроком и просто игроком огромна. Трудно сказать, в чем она заключается, но большинство считает, что она есть.

— Она любила вас.

— Да? Сомневаюсь.

— Вам не обязательно зарабатывать на жизнь игрой в карты. Вы можете вложить деньги. Сейчас. — Вэл понизил голос. — У вас есть деньги, есть акции рудников. Вы могли бы…

Уилл неожиданно вскочил, чуть не перевернув столик.

— Да, Вэл. Отправимся утром. Я распоряжусь, чтобы приготовили лошадей.

Не думая ни о чем, кроме своих планов, он распахнул дверь и вышел на крыльцо.

Они, должно быть, боялись его, потому что стреляли из ружей — по крайней мере двое. Третий предпочел винтовку Спенсера пятьдесят шестого калибра, пуля которой величиной с большой палец взрослого мужчины.

Уилл только шагнул на крыльцо, дверь за ним закрылась. Он не успел среагировать, хотя все же наполовину вытащил револьвер из кобуры.

Оглушающий грохот ружей потряс зал ресторана. Вэл со всех ног кинулся к двери.

Их было трое. Они удирал и верхом. Один из них оглянулся. Вэл узнал Генри Зонненберга.

Глава 8

Уилл Рейли часто говорил, что делать в таком случае, и теперь Вэл действовал почти автоматически. Взглянув на Уилла, он сразу понял, что тот мертв и умер мгновенно — Вэлу не раз приходилось быть свидетелем гибели людей. Он вернулся в отель и поднялся в свою комнату. Смерть друга ввергла его в шок, все его чувства как-то притупились, сосредоточиться не удавалось, но он поступал, как учил его Уилл. Войдя в номер, Вэл взял чемодан Рейли и вынул из него все деньги. Сумма оказалась значительной.

Расстегнув рубашку, засунул золотые монеты в потайной пояс. Затем достал три письма, переданные в свое время в Инсбруке Уиллу от Луизы, и положил их в карман. И только тогда спустился вниз.

Теперь он дрожал, им овладел внезапный страх. Его начинало терзать чувство потери. Уилл Рейли ушел, а он был для Вэла всем. Отца, дядю, брата, друга — всех он потерял в одном этом человеке. Вместе с Уиллом они сражались против целого мира, теперь у него никого не осталось. Он почувствовал себя бесконечно одиноким.

Вэлентайну Дарранту недавно исполнилось пятнадцать. Большую часть своей жизни он провел в пути. Ему часто приходилось брать на себя подготовку к очередному путешествию. Уилл мог быть занят игрой, это требовало большого напряжения — выигрывать ведь тоже небезопасно. Вэл собирался в дорогу.

Он занялся этим и сейчас.

На крыльце отеля все еще стояли люди. Переговаривались, вздыхали. Вэл прошел к конюшне, оседлал лошадей, вывел их и привязал в укромном месте за корралем. Потом возвратился в отель.

— Мистер Пек, — обратился он к его владельцу, — я хочу, чтобы моего дядю похоронили как положено. — Он протянул Пеку две золотые монеты. — Вы проследите?

— Конечно, сынок, тебе не надо забивать себе голову такими вещами. Можешь оставаться в отеле, пока все не уладится. Тебе известно, имущество погибшего конфисковывается до того, как найдут его ближайшего родственника.

— Он сирота, — сообщил Вэл. — У него нет родственников, кроме меня.

— Ну, полагается выяснить. А пока не беспокойся. Мы все сделаем как надо.

Уилла отнесли в темный сарайчик, в котором хранились материалы для гробов, там же клали и тела тех, кого готовили к погребению. Похороны назначили на утро.

Вэл подошел к сарайчику и заговорил со стоявшим у двери гробовщиком, располагающим мужчиной средних лет, отцом двух сыновей.

— Можно с ним попрощаться? — спросил Вэл.

Гробовщик некоторое время изучающе смотрел на него.

— Думаю, что можно, малыш. Вы достаточно близкие друг другу люди.

— У нас больше никого не было.

— За что его убили? За карточные долги?

И Вэл кратко и ясно рассказал все: о Уилле и Луизе и о том, как Уилл высек князя Павла.

— Так ему и надо, — возмущался гробовщик. — Жаль, что я не видел, как все случилось. Заходи, малыш, и не спеши.

Вэл вошел.

На столе стояла лампа и освещала Уилла, который лежал, будто уснув.

Вэл стоял рядом с ним, зная, что предстоит сделать, и боясь этого. Слова Рейли сами собой зазвучали в голове — их он слышал с шести лет: «Запомни, Вэл, большинство рабочих в морге — нормальные парни, но и они бывают нечисты на руку. Ты знаешь, что я ношу деньги в потайном кармане жилета. Не важно, что произойдет — забери их в любом случае. И уходи. Ты достаточно взрослый и много повидал. Если можешь себе позволить, останавливайся в лучших отелях. Говори, что ждешь дядю, или придумай какую-нибудь другую историю. Не давай никому повода думать, что у тебя есть больше нескольких долларов. Деньги могут быть тебе другом, лучшей защитой, но и ловушкой, таящей опасность. Не забывай!»

Вэл немного постоял, потом положил руку на грудь Уилла. Нащупал пуговицы жилета. На них налипла запекшаяся кровь, но он все-таки расстегнул их. Да, деньги оказались на месте. Он вынул пачку бумажных долларов, что-то похожее на медальон и маленький квадратик бумаги.

Быстро рассовав все по карманам, застегнул жилет и поправил одеяло, прикрывавшее тело Уилла.

— Спасибо, Уилл, — тихо сказал он. В горле застрял комок, Вэл чувствовал, как по лицу текли слезы, но не старался их остановить. — Спасибо за все. Я… Я люблю тебя, Уилл, у меня никого, кроме тебя, не было и, наверное, не будет. Я уезжаю, Уилл. Уеду, как ты меня учил, но позабочусь, чтобы тебя похоронили как подобает и поставили надгробный камень. Потом вернусь, можешь на меня рассчитывать. И это не все. Рано или поздно найду Генри Зонненберга и остальных. Они еще вспомнят тебя!

Он вышел, и человек у двери положил ему руку на плечо.

— Ты хороший парнишка. Я знаю, каково тебе сейчас.

— Кроме него, у меня никого не было. У него тоже — кроме меня.

— Конечно, сынок. — Голос мужчины звучал хрипловато. — Если хочешь, можешь остановиться в моем доме. У нас не очень шикарно, но тебе мы будем рады.

— Спасибо. Я должен выполнить волю Уилла Рейли.

В темноте Вэл дошел до отеля. В фойе собрались постояльцы, обсуждая случившееся. Все замолчали, когда появился юноша.

— Мистер Пек, могу я с вами поговорить? — спросил он.

Когда они вышли в соседнюю комнату, Вэл вынул из кармана часть денег.

— Дядя Уилл всегда говорил, что вы честный человек. Эти деньги принадлежат мне. Не знаю, что будет дальше, но хочу, чтобы вы стали моим банкиром. Возьмите их и храните для меня или вложите во что-нибудь — делайте с ними все, что посчитаете нужным.

Пек заколебался, внимательно изучая юношу.

— Откуда они у тебя, сынок?

— Они мои. Уилл хотел, чтобы я стал его наследником, и оставлял мне деньги на случай, если мы расстанемся. Знаете, иногда кое-кому не нравилось, что он часто выигрывал.

— Да, так оно и есть. — Пек взял деньги. — Хорошо, малыш. Я позабочусь о них. Последние годы мне не очень везло, но будем надеяться на лучшее. Я позабочусь о них, как если бы ты был моим сыном.

— Уилл хотел, чтобы на его могиле установили круглый надгробный камень, — продолжил Вэл, — похожий на перекати-поле, указали даты жизни и выгравировали слова: «Здесь последнее пристанище Уилла Рейли».

Поднявшись в комнату, Вэл закрыл за собой дверь. Он посмотрел на одежду Рейли — такую красивую и никому теперь не нужную. Быстро собрал свои вещи в небольшой мешок, не забыв положить в него револьвер, который купил ему Рейли. Взял винчестер Уилла, проверил заряды и положил его на кровать. Затем переоделся в рабочую одежду и подошел к окну.

Оглядевшись, сбросил мешок вниз, выскользнул из окна, спустился по покатой крыше, осторожно перевалился ногами вперед через ее край, на минуту зависнув на вытянутых руках, и спрыгнул. Подобрав мешок с вещами, прошел по переулку и через темный пустырь к тому месту, где спрятал лошадей. Здесь остановился и надел оружейный пояс с кобурой.

Где-то недалеко коротал ночь Генри Зонненберг. Вэл задумался. Он хорошо владел оружием, Уилл об этом побеспокоился. Почти десять лет они вместе стреляли. Но сейчас юноша не чувствовал себя готовым для поединка с Генри и его пособниками. Однако у него в запасе было время. Не зря Уилл учил его выжидать.

Даррант сел на коня и с лошадью Уилла в поводу выехал из города. Некоторое время скакал легким галопом, потом перевел коня на шаг. Перед самым рассветом остановился и дал лошадям передохнуть, потом пересел на лошадь Уилла и двинулся дальше.

Он ехал по безлюдным местам на юго-запад, избегая любых встреч. Заметив даже одинокого всадника, тут же сворачивал с тропы и возвращался на нее, только когда незнакомец проезжал мимо. Цель путешествия ему была хорошо известна. Он пробирался к маленькой, одинокой хижине в горах неподалеку от Дюранго. Бывая в этих местах, они с Уиллом там пару раз ночевали, а однажды провели целую неделю, занимаясь ремонтом крыши и крыльца, заодно обследовали окрестности.

Хижина стояла на опушке осиновой рощи. Рядом протекал ручей, в котором плескалась рыба, перед домом лежал большой луг, вокруг водилось много дичи.

Проезжая по пустынным местам, человек обычно предается своим мыслям. Уилл Рейли всегда учил думать. «Нужно быть объективным, — говорил он. — Это первое, что требуется игроку. Каждую проблему рассматривай, как она есть, без эмоций. Будь строг к себе, не жалей „любимого“.

Уилла с ним больше не было, но он делал так, как учил его друг, все наставления которого воспитывали у Вэла силу духа. Уилл редко давал готовые рецепты, но всегда намечал путь решения проблемы.

Об этом и думал Вэл Даррант, пытаясь составить план действий.

Генри Зонненберг не должен уйти безнаказанно. Закон вряд ли будет лезть из кожи вон, чтобы найти убийцу профессионального картежника, к тому же власть представителей закона на Западе распространялась в основном на заселенную местность. Но Генри Зонненберг заплатит за убийство, и Вэл — его Божий бич.

В нападении на Рейли участвовали трое. Первым делом они постараются найти Эвери Симпсона и получить свои кровавые деньги. Поскольку Рейли мертв, Симпсон посчитает свою миссию выполненной, однако, прежде чем уехать, он должен встретиться с убийцами.

А если Симпсон поспешит вернуться на Восточное побережье, так и не расплатившись с ними?

Многие люди нечисты на руку, и Эвери наверняка относился к их числу. Он может просто вернуться домой. Но человек хитрый и осторожный, адвокат, скорее всего, направится на место встречи, где бы оно ни находилось. Хикок видел его в Вичите, потом он уехал в Хейс. Вероятнее всего, контакт с бандитами произошел именно там, и там же они должны ждать его с деньгами. В любом случае, Вэлу больше некуда было ехать.

Вечером, разбив лагерь, он тренировался в выхватывании револьвера из кобуры, потом приготовил себе ужин и снова принялся тренироваться. Сама природа одарила его быстрым глазом и твердой рукой, свои способности он несколько лет развивал под руководством Уилла, учась играть в карты, выполняя упражнения с револьвером и жонглируя одновременно несколькими шариками.

Каждый вечер он тренировался с револьвером, но без выстрелов, потому что не имел понятия, кто обитал в округе, и не хотел привлекать к себе внимания.

В Дюранго он купил газету и нашел объявление, написанное Симпсоном под диктовку Уилла. Вэл сам отправлял эти письма на следующее утро после убийства. Он улыбнулся при мысли, какой будет встреча Генри Зонненберга с Симпсоном после того, как бандит прочитает объявление.

Даррант сложил газету и положил ее на столик рядом с тарелкой, потом засунул руку в карман, чтобы достать деньги, и обнаружил, что там нет ни цента. Но в потайном поясе лежало золото — вернее, в двух потайных поясах он носил с собой несколько тысяч долларов.

Немного помедлив, Вэл раскрыл газету и сделал вид, что читает. Прикрываясь ею, просунул руку под рубашку и вынул три золотых монеты. Но, пытаясь положить их в карман, выронил одну, и она покатилась по полу.

К нему повернулось несколько голов. Он смущенно встал, чтобы поднять монету, которая остановилась у тяжелого сапога, измазанного в красной глине. Однако когда нагнулся за ней, сапог быстро наступил на нее.

Вэл шагнул назад и выпрямился с бьющимся сердцем. Он видел, как в таких ситуациях действовал Уилл Рейли, но ни разу не сталкивался сам.

У бара сидели трое, под башмаком одного из них лежала монета.

— Вы наступили на мою монету, — спокойно произнес Вэл. — Пожалуйста, подвиньте ногу!

Человек не шелохнулся, лишь с ухмылкой поглядел на других.

— Гляньте, как он разговаривает. Настоящий джентльмен, я правильно говорю? А теперь слушай сюда, парень. Монета выпала из моего кармана. Она не твоя, а моя.

За ними наблюдал десяток мужчин, сейчас все глаза остановились на Вэле. Он был всего лишь юношей, носившим револьвер. Однако любой человек с оружием на поясе должен быть готов применить его.

— Под вашей ногой лежит двадцатидолларовая монета, и она принадлежит мне. — Вэл старался, чтобы голос его не дрожал. — Уберите ногу!

— Она не твоя, — набычился мужчина. — Можешь ее взять — попробуй.

Нарочито медленно нахал отодвинул ногу, и Вэл сделал шаг вперед, чтобы поднять деньги. И тут же понял свою ошибку. Нагнувшись, он увидел, как нога в тяжелом сапоге размахнулась для удара, и среагировал немедленно — долгие тренировки не прошли даром. Он сильно отбил ногу, и лишил противника равновесия. В самый последний момент тот уцепился за стойку бара и лишь поэтому не рухнул.

Вэл быстро отступил с револьвером в руке.

— Поднимите монету, мистер, — спокойно потребовал он, — и положите на мой столик.

Мужчина медленно выпрямился. Другие двое стали обходить его с двух сторон.

— Убери пушку, малыш. Мы же пошутили.

— Поднимите деньги л положите на мой столик. — Голос Вэла вдруг стал холодным и ровным. Он не хотел убивать и считал, что это не понадобится. Перед ним суетились подленькие людишки, опасные только тогда, когда на их стороне явное преимущество. — Я не шучу, — добавил он.

Мужчина, сделав вид, что нагибается за монетой, вдруг напрягся и прыгнул на Вэла. Тот по-боксерски отскочил в сторону и опустил рукоятку своего «смит-и-вессона» на голову обидчика. Он без чувств грохнулся на пол.

Не сводя глаз с остальных двух, Вэл поднял монету и попятился. Добравшись до стойки бара, расплатился за еду и положил в карман сдачу.

— Тебе это даром не пройдет, — прошипел один из двух. — Он убьет тебя.

Вэл знал, когда стоит блефовать в открытую. Кинув револьвер в кобуру, встал к ним лицом.

— Как насчет тебя? Хочешь попробовать сейчас?

Его расчет оправдался, потому что говоривший осторожно положил руки на стойку, подальше от оружия.

— Это не моя драка, — хрипло выговорил он. — Я только с ним выпивал.

Юноша попятился к двери, обратив внимание на человека с непроницаемым лицом, который сидел за соседним столиком и пристально наблюдал за ним. Видел ли он его прежде? Кто он?

Выскочив за дверь, которая сразу за ним захлопнулась, Вэл быстро зашагал к лошадям, привязанным неподалеку. Оглянувшись, заметил, что наблюдавший за ним человек стоял на крыльце салуна, прикуривая сигару. Вэл сел в седло и развернул лошадь.

Он доехал до хижины в горах, когда на землю начали опускаться сумерки, и, заведя лошадей в тень осин, некоторое время наблюдал за своим пристанищем. Из трубы не шел дым, чужих следов не появилось. Когда прошло с полчаса и почти стемнело, двинулся вперед.

Корраль был пуст, на земле не лежал свежий навоз. Он привязал лошадей и подошел к хижине, сняв ремешок со своего шестизарядника. Стоя почти у двери, вдруг заметил, что она слегка приоткрыта, а на половинках бревен, которые служили ступеньками, видны темные пятна. Прикоснувшись к одному, почувствовал, что оно еще мокрое.

Кто бы ни находился внутри, он слышал, как Вэл привязывал лошадей у корраля, и юноша спокойно произнес:

— Я друг. Зажгите свет.

Ответом ему была тишина.

Внутри царил полумрак. Вэл подождал несколько минут и, услышав прерывистое дыхание, шагнул к двери. Он не сомневался, что в хижине лежит раненый.

Левой рукой широко раскрыл дверь, но ничего не случилось. Переступив порог, тут же шагнул вправо и прислонился к стене. И снова тишина.

— Кто здесь? — спросил он. — Кто ты? Я друг.

Ответа не последовало, и, рискнув, Вэл чиркнул спичкой. Позади стола, стоявшего посередине комнаты, на полу лежал человек. Рядом с его рукой валялся револьвер. Дощатая кровать, с которой он упал, была испачкана кровью.

Спичка догорела, Вэл чиркнул еще одной и зажег стоявшую на столе лампу. Затем склонился над раненым. На спине его пуля разорвала куртку и оставила кровавый след. Вэл осторожно перевернул нежданного гостя и сразу узнал Тенслипа. На лбу его багровела подсохшая ссадина, кровь на ране запеклась.

Выпрямившись, Вэл осмотрел комнату. Несколько лет назад Тенслип промышлял вместе с Генри Зонненбергом. Хотя за Уиллом охотились только Зонненберг, Терстон Пайк и Хардести, Тенслип мог быть с ними заодно.

Никогда прежде Вэл не попадал в такие ситуации, хотя они с Уиллом несколько раз ухаживали за ранеными. Но руководство всегда оставалось за уверенным в себе и решительным Рейли, который знал, что надо делать, и отдавал соответствующие распоряжения.

Прежде всего следовало позаботиться о Тенслипе. Вэл поправил постель, затем с большим трудом уложил на нее раненого. Вэл был сильным, но Тенслип, потерявший сознание, висел на его руках мертвым весом. Может, и не стоило его трогать? Когда юноша расстегнул окровавленную рубашку, от вида раны его затошнило.

Потом он накидал в очаг дров, разжег огонь и поставил кипятить воду.

Выйдя во двор, расседлал лошадей и пустил их в корраль. Найдя маленький стог, в котором сена хватило бы дня на два, притащил лошадям корм. Потом отнес свои вещи в хижину и положил на пол.

Вода закипала. Налив немного в миску, он чистым носовым платком смыл засохшую кровь и старательно промыл рану. Сделав салфетки из двух других платков, Вэл наложил их на входное и выходное отверстия и забинтовал. Затем промыл ссадину на лбу.

Настрогав вяленого мяса в кастрюлю, сварил слабый бульон. Он не знал, правильно ли делает, но Тенслип, должно быть, не ел день или два, поэтому Вэл напоил его бульоном.

В полночь приготовил себе постель и лег спать.

Глава 9

Неожиданно Вэл проснулся, перейдя от глубокого сна к настороженному вниманию. Некоторое время, ничего не соображая, с удивлением смотрел на крышу хижины. Где он? Потом постепенно выстроилась цепочка. Гибель Уилла… хижина в горах… Тенслип…

Он сел на кровати. Тенслип наблюдал за ним.

— Не знаю, кто ты, дружище, но, похоже, появился вовремя. Меня ведь тяжело ранило?

— Да.

— Думаешь, я вытяну?

— Я не врач, но Уилл говорил, что видел людей, у которых кишки вылезали из живота, и они выкарабкивались, хотя по всем правилам должны были умереть. Он считал, что на две трети выздоровление зависит не от раны, а от человека.

— Уилл? А! Теперь я узнал тебя! Ты мальчишка Уилла, мы встречались лет десять назад. Я слыхал, что ты все еще ездишь с ним. И как он?

— Уилла убили.

Тенслип молча лежал, уставясь в потолок.

— Я бы поставил свою жизнь, что у них это не получится, даже у троих!

— Он выходил из ресторана. Они стреляли в упор, без предупреждения. Из ружей.

Вэл оделся и разжег огонь в очаге. Как помочь раненому, не знал, и поэтому опять приготовил бульон. Есть какие-то травы, и Уилл немного рассказывал ему о них, но он не помнил ни одной целебной травы, которая росла бы поблизости. А надеяться придется только на себя и постепенно восстанавливать силы Тенслипа.

— Что с вами случилось?

— Все они, Хэнк и те двое. Хотели, чтобы я поехал с ними. Но у меня свои принципы. Против Уилла я не пошел бы никогда. Во-первых, мне не надо проверять: он стрелял быстрее и лучше меня. Но отказался потому, что давно ему симпатизирую и всегда мечтал стать таким, как он. Я себе цену знаю — всего лишь дикий ковбой, у которого даже не хватило здравого смысла подчиниться закону…

Его голос оборвался, и через минуту Вэл увидел, что раненый заснул.

Пока закипала вода, он вышел во двор, вывел лошадей из корраля и привязал на траве. Лошадь Тенслипа, очевидно, забрали, как и его оружие. Вэл не нашел поблизости ни того, ни другого. Собирая валежник, юноша обдумывал ситуацию. Чтобы захватить их тепленькими, пока Симпсон или Зонненберг ничего не подозревают, ему нужно выезжать немедленно. Но как быть с Тенслипом? Если останется в доме один — не выживет. Вэл его единственный шанс из десяти, а если он уедет, не станет и его.

Хижина стояла на пологом склоне, за ней росла густая осиновая роща, деревья поднимались вверх по горе одной сплошной массой. Выше кучками стояли ели. Ниже и к востоку склоны покрывали желтые сосновые леса. Здесь, под осинами, буйно вымахивал водосбор с красивыми лиловыми, пурпурными и иногда белыми цветами, в густой траве мелькали крошечные желтые цветочки, названия которых Вэл не знал. Совсем рядом с хижиной журчал ручей, обеспечивая чистейшей ледяной водой всех обитателей ранчо.

Вечером Тенслипа стало лихорадить, иногда он срывался на бред.

— Спаси меня, малыш! — выкрикивал он. — Ради Бога, спаси меня! Я сам расквитаюсь с Хэнком! Берегись его! Подлый… Подлый! Ядовитая змея! Он ненавидел Рейли, потому что боялся! Я ему так и сказал. Стрелять ночью, из ружей, в упор! Мерзавец! Берегись, малыш! Он ненавидит и тебя… — Вскоре он затих и тяжело дышал, потом продолжил уже более спокойным голосом: — Он скверно обошелся и со мной, малыш, — потихоньку вытащил револьвер и выстрелил прямо в живот… сказал, что забирает мою лошадь, снаряжение и оставил умирать.

— Вы поправитесь, — ободрил его Вэл. — Я дам вам лошадь и снаряжение Уилла. Я их прихватил с собой.

Примерно час Тенслип спал, а когда проснулся, попросил пить.

— Знаешь, Вэл. — Слабая улыбка появилась на его потрескавшихся синих губах. — Я, кажется, опять обманул курносую. Обычно раненные в живот расстаются с жизнью меньше чем за полчаса. Некоторые из них умирают чуть позже, но если они живут так долго, как я, у них появляется шанс. По-моему, пуля прошла насквозь, ничего не задев. Такое случается. Но сегодня ночью мне, скорее всего, еще будет худо. Ниже по склону растет одна травка. Пару раз я замечал ее слева от ручья. У нее красные цветы. Называется пятилистник. Нарви ее и завари. Она снимает жар, малыш. Дай Бог, поможет.

Вэл встал.

— Тогда лучше поторопиться. Скоро стемнеет.

— Посмотри слева от ручья, рядом с большим серым валуном, который весь оброс мхом. Там еще стоит разбитое молнией дерево. Чуть выше растет сумах.

Прихватив с собой винтовку, Вэл быстро побежал вдоль ручья. Солнце село, но было еще светло. Он мысленно отметил ориентиры, которые понадобятся, когда день погаснет совсем, ведь в темноте все меняется. Он нашел траву там, где указал Тенслип, и нарвал целую шляпу.

Тенслип спал беспокойно. Его лицо раскраснелось от жара. Голова судорожно моталась по подушке. Он что-то бессвязно бормотал.

Заварив часть травы, Вэл приподнял Тенслипа за плечи и заставил выпить приготовленный настой. Он поил его снова и снова, хотя и не представлял последствий. Если пуля все же повредила Тенслипу внутренности, он поступает неправильно, но в этом случае бандит все равно умрет. До ближайшего врача по меньшей мере шестьдесят миль, к тому же Тенслипа в Дюранго могли арестовать.

Положившись на провидение, Вэл заснул, а когда наступило утро, увидел, что его пациент спокойно спит.

Вэл покормил лошадей, наколол дров и сложил их в поленницу; поупражнялся в выхватывании револьвера; почистил оружие и постирал носовые платки, которые прикладывал к ранам.

Тенслип не просыпался.

Постоянные тренировки с шестизарядником стали приносить плоды. Теперь Вэл выхватывал его из кобуры, пожалуй, также быстро, как и Уилл, который всегда говорил, что к стрельбе у него талант. Меткий, ловкий Вэл никогда не испытывал желания убивать, но если найдет Зонненберга и его подельников, то не пощадит никого. Против них нет улик, чтобы обвинить в убийстве Рейли перед законом. Он отомстит сам. Если, конечно, не получится по-другому.

Вернувшись в хижину, Вэл увидел, что Тенслип проснулся и наблюдал за ним сквозь открытую дверь.

— Ты хорошо управляешься с этой штукой, малыш? Упражняйся, она тебе скоро понадобится.

— Я не хочу жить на Западе. После того, как разделаюсь с Зонненбергом, поеду на Восток и, пожалуй, останусь там.

— Может быть. Но эта земля притягивает человека. Смотришь на горы, на открытые просторы равнин, и они не отпускают тебя. Я всегда жил на Западе. Маленьким мальчиком больше всего хотел стать траппером, но когда подрос, моими кумирами сделались ковбои. Я был неплохим ковбоем и лучше всех объезжал лошадей. А потом как-то вечером, когда мы с ребятами сидели на мели и хотели поразвлечься в городе, собрали десяток коров и продали. Об этом пронюхал шериф, и нас стали разыскивать за скотокрадство. — Тенслип чувствовал себя лучше, и ему хотелось поговорить. Вэл слушал. — Я и представить себе не мог, что стану преступником. Знал многих из них. Ничего завидного в их судьбах нет — все время в бегах, никаких перспектив, впереди тюрьма либо веревка. Но так уже получилось — один бездумный поступок, и я покатился. Правда, наемным ганфайтером не стал. Первый, кого убил, был гнусный тип. Он нанимал людей для черной работы: спалить дома переселенцев или убрать неугодного ему ранчеро. Он и мне предложил такую «работенку». Я возмутился и выложил ему все, что о нем думаю, а он схватился за револьвер. Но я оказался быстрее, хотя в то время ещене знал за собой такой прыти. Конечно, носил шестизарядник, — а кто тогда его не носил? На пастбищах иногда им приходилось пользоваться.

— Вы убили его?

— Всадил две пули, прежде чем он успел вскинуть свою железяку, и оказался преступником. — Тенслип устало откинулся на подушку, закурив самокрутку, которую для него» свернул Вэл, вздохнув, добавил: — Давай, малыш, сматывайся из этих мест, на Востоке лучше.

Все последующие дни Вэла мучило беспокойство: Зонненберг с Симпсоном встретятся и расстанутся, как их потом найти? Но не уезжал. А Тенслип с каждым днем набирался сил.

Однажды Вэл присутствовал при беседе Уилла с армейским врачом. Теперь ему вспомнились его слова: «Люди, живущие на Западе, сделаны из сыромятной кожи и железа, их так легко не убьешь. Это заслуга мяса с бобами, тяжелой работы и свежего воздуха».

Когда Тенслип начал подниматься, Вэл сказал ему, что уезжает.

— Хорошо, приятель, — согласился Тенслип. — Теперь я выдюжу.

— Как и обещал, оставляю лошадь и седло Уилла, его револьвер и свою винтовку. Сам возьму винтовку Уилла.

Тенслип вдруг отвернулся, по тяжелой, натруженной руке его пробежала дрожь.

— Малыш, ты славный парнишка, — с трудом выговорил он. — Ели у тебя когда-нибудь будут неприятности, рассчитывай на меня.

С языка Вэла готов был сорваться один вопрос, но он все время в нерешительности колебался — задать его или нет, ведь дверь в прошлое для него давно закрылась.

— Тенслип, вы знали мою мать? Вы знали Майру Корд? — наконец спросил юноша.

Тенслип обернулся и внимательно посмотрел на него.

— Это прочитанная книга. Забудь о ней.

— Какая она была?

— А ты забыл? — резко произнес Тенслип. — Никчемная женщина, подлая и бессердечная. Она выкинула тебя, хотела оставить умирать на морозе.

— Где она сейчас?

Тенслип сел и свернул еще одну самокрутку.

— Послушай, малыш, о ней никто ничего не знает. Я и, может, Хэнк еще помним ее. Живи себе на здоровье и ничего не бери в голову. Рейли родился на темной стороне и стал джентльменом, Майра родилась на светлой и стала… э-э… женщиной сомнительной репутации и воровкой. Да, к тому же ее подозревают в одном или даже двух убийствах.

— А с моим отцом вы знакомы?

— Лучше, чем Уилл Рейли. Одно время мы вместе работали в горах неподалеку отсюда. Он считался состоятельным человеком. Потому-то ты и родился.

— Как это?

— Майра решила его подцепить, но ждала своего часа. Приклеилась к Дарранту, а когда поняла, что беременна, пыталась уговорить его составить завещание в ее пользу.

Даррант был не дурак и не верил, что она оставит ребенка. Он знал женщин куда лучше многих других. Майре заявил, что она ничего не получит. Та разозлилась и стала ему угрожать, ну, а он рассмеялся ей в лицо.

Тогда она расплакалась, начала каяться и уверять, что ничего плохого не имела в виду. Я невольно стал свидетелем некоторых сцен, которые она ему устраивала, и переживал за Дарранта. Он мне очень нравился. Поэтому, когда Майра купила крысиный яд, я все ему выложил. Он лишь посмотрел на меня и сказал: «В этом старом отеле есть крысы. Я их слышал».

Как же! Крысы-то завелись в нем лет десять назад, и никто ничего с ними не делал. Так с какой стати ей покупать столько яда, что им можно переморить половину зверья во всем штате Колорадо?

На следующий день он уехал. Просто взял и уехал. На Майру стоило посмотреть! На нее можно было надевать смирительную рубашку. Она ведь знала, что Даррант парень богатый, и ей страшно не хотелось терять его.

— Вы потом его видели?

— Нет. По-моему, он уехал обратно на Восток или в Канаду.

— А Майра?

Тенслип лишь пожал плечами.

— Держись от нее подальше, малыш. Забудь ее.

— А что случилось с Вэном?

— Он с ней, если только она от него не устала и не выкинула… или отравила.

На следующее утро Вэл спустился с гор. За Зонненбергом он проследовал в Хейс и там его потерял. Тогда направился на юг, в Техас.

Золото в потайных поясах тяжело давило ему на бедра, но он тратил деньги экономно.

Однажды ночью Вэл разбил лагерь в овраге, среди зарослей мескита. Он чувствовал себя страшно одиноко, скучал по Уиллу, по разговорам, которые они вели о людях, книгах и картах. Ему смертельно надоело скитаться, хотелось бросить все и уехать куда-нибудь… Например, на Восток.

Неожиданно его внимание привлекло приближающееся бренчание пристяжных цепей и скрип тяжелого фургона. Из темноты прозвучал голос:

— Эй, у костра!

Вэл отступил подальше от огня и крикнул:

— Если друг — подъезжай, если враг — стреляй!

Из темноты донесся смех.

— Вот это приветствие! Давай, Бетси, трогай. Кажется, мы дома!

Глава 10

Фургон подкатил к границе освещенного пространства, с козел соскочил высокий старик и, посмотрев в сторону костра, произнес:

— Все в порядке, путник! У нас добрые намерения. Похоже, мы с Бетси заблудились.

Он вошел в круг света, неся в правой руке винтовку, обращенную дулом к земле.

Вэл внимательно осмотрел его. Старик показался ему обычным искателем свободной земли. Вэл перевел взгляд на фургон. Кем бы ни была Бетси, ее он не увидел, а вот дула четырех винтовок приметил сразу.

Продолжая прятаться в глубокой ночной тени, он твердо знал, что его не видно, но стрелять не мог: первый выстрел раскроет его позицию, и в следующую секунду его сметут винтовочным огнем.

— Если у вас добрые намерения, к чему винтовки? — Вэл старался говорить спокойно и вежливо. — И не слишком на них рассчитывайте. Меня, конечно, можно прикончить, но прежде я продырявлю вашу шкуру.

— Похоже на мексиканскую ничью, сынок, не так ли?

Старик подошел к костру. Одет он был в старье, но по крайней мере в чистое старье.

— Ты один, сынок? — спросил он.

— Нет, не один. Со мной шестизарядник и винчестер, — сказал Вэл. — Других спутников не ищу.

Старик рассмеялся:

— Видите? Я же говорил, что он наш человек. Вылезай, Бетси.

Брезент фургона раздвинулся, и на землю легко спрыгнула очаровательная темноволосая девушка. Когда она повернулась лицом к огню, Вэла поразили ее огромные, сияющие черные глаза и нежная белизна кожи.

— Меня зовут Бетси, — просто представилась гостья.

— Почему бы остальным тоже не спуститься? — Вэл еще выжидал. — Я буду чувствовать себя лучше, если увижу всех.

С фургона спрыгнули два юноши, едва ли старше его, и он вышел к костру и протянул руку.

— Я — Вэл Даррант, — произнес он. — Ищу место, где можно обосноваться.

— Мы тоже, — улыбнулся юноша повыше. — Меня зовут Тарди Баклин. Он — Коди, а это знакомый тебе Папаша. — Затем он повернулся к девушке: — Вестерн Баклин, наша сестра. Мы зовем ее Бетси.

— У меня есть кофе, — предложил Вэл, — но вряд ли хватит еды на всех.

— Ничего, — успокоил Коди, — мы принесем свою.

Старик повернулся к фургону и позвал:

— Ладно, Дьюб, выходи.

С фургона спрыгнул еще один высокий парень и, усмехаясь, зашагал к ним.

Вэл испытал раздражение. Его одурачили в простой игре. Подъехавшие действовали умно, придерживая козырного туза, пока не убедились, что перед ними не бандит.

— Это все, — спросил он, — или где-то прячется еще один?

Глаза старика заискрились смехом.

— Между прочим, Бостон проверяет твои следы на тот случай, если ты приехал не один.

Вэл увидел крупного жесткошерстного пса, наполовину эрдельтерьера, наполовину мастифа или, может быть, дога. Он не был настроен враждебно, но внимательно наблюдал за Вэлом.

Вслед за ним в круг света вошла Бостон, тоже очень хорошенькая девушка, моложе Бетси.

— Будь осторожен, молодой человек, — весело предупредил Папаша Баклин. — Эти девицы не видели ни одного симпатичного парня с тех пор, как выехали из дома. Тебе повезет, если удастся удрать и одна из них в тебя не вцепится.

— Па! — возмутилась Бетси. — Что о нас подумают?

— Я просто его предупреждаю, ему стоит кое-что знать, верно, ребята?

— Нашим сестрицам нравится кружить парням головы, — сухо доложил Коди. — Но не подумай о них что-нибудь плохое. Они хорошие девушки.

Один из братьев взял винтовку и исчез в темноте. Девушки занялись приготовлением ужина.

— Садись, сынок, — пригласил Баклин. — Мои красотки здорово готовят и, сколько бы ты ни съел, предложат тебе добавку. — Во время еды старик объяснил: — Мы, как и все, сынок, хотим начать жизнь сначала на западных землях. У нас нет ничего, кроме еды, нескольких хороших лошадей, коровы да рук, привыкших к работе. Но мы надеемся преуспеть.

Впервые за много дней Вэл расслабился. Его окружали простые приятные люди, с которыми было легко общаться. Они приехали на Запад с Виргинских холмов, их вело желание попробовать свои силы в скотоводстве. Папаша Баклин торговал лошадьми и иногда перегонял скот на север. Коди и Дьюб уже побывали на Западе — охотились на бизонов и тоже перегоняли скот.

— Говорят, в Колорадо хорошая земля, — рассуждал Папаша Баклин. — Мы с ребятами хотим застолбить чуток, пока есть возможность.

— Землю труднее удержать, чем получить, — заметил Вэл.

— Если получим, то удержим, — улыбнулся Тарди. — Об этом не беспокойся. Мы соберем себе скот и лошадей. Хотим для начала приручить диких. Коди говорит, что это реально.

— Штука в том, — развил мысль старик, — что мы уже застолбили участок. Коди с Дьюбом разведали землю, когда охотились на бизонов, и нашли хороший, быстрый ручей. Мы туда и едем.

— Не возражаете, если я поеду с вами? — спросил Вэл. — Могу помочь, если повстречаемся с индейцами.

— Добро пожаловать! — хлопнул его по плечу Папаша Баклин.

С этого все и началось.

Три долгих дня они ехали по безлюдным местам — три чудесных дня. Баклины оказались добродушными и трудолюбивыми людьми. Вэл выполнял свою часть работы и старался делать немного больше.

— Ручей протекает там постоянно? — спросил он как-то.

— Это земля команчей, — сообщил Дьюб, — немногие отважатся туда сунуться, но мы построили себе глиняную хибару и оставили присматривать за хозяйством дядю Джо.

В вечерних сумерках четвертого дня они выехали к ручью. В короткой траве крутились пыльные смерчи, ветер будоражил кроны тополей и ив, которые образовывали маленькую, но густую рощицу по берегам ручья. Коди и Дьюб отправились на разведку, Вэл увязался с ними.

— Дядя Джо должен ждать нас, — сказал Коди.

Ни дым костра, ни стук топора не выдавали присутствия человека. Вынув винтовки из чехлов, парни разъехались и немного погодя нашли тело — темное пятно на склоне холма, вдалеке от деревьев.

Коди свернул, объехал тело и приблизился к нему с другой стороны. Вернулся быстро, его лицо побледнело от гнева.

— Это дядя Джо. Его ранили, проволокли на лошади и оставили умирать.

Втроем окружили низкую, но достаточно прочную глинобитную лачугу. Рядом с ней находился корраль, огороженный жердями. Подъехав поближе, они увидели надпись на двери:

«Это земля ранчо „Даймонд бар“. Держитесь подальше!!!»

— Ну, — Дьюб сплюнул, — эти мерзавцы могли с нами поговорить, но теперь за все ответят.

— Может, ваш дядя начал стрелять первым? — мягко возразил Вэл.

— Дядя Джо? Ни за что в жизни. Он почти не видел. Мог стрелять, если цель находилась на расстоянии вытянутой руки. И вообще он стрелял только обороняясь.

— Его винтовка пропала, — обратил внимание Коди.

— Винтовку мы узнаем. Рано или поздно она отыщется, — заметил Дьюб.

Нападавшие обчистили хибару, разбросав припасы по полу на съедение грызунам и муравьям.

— Мы с Вэлом останемся здесь, а ты, Дьюб, скачи к папе. — Коди покачал головой: — Папа расстроится. Дядя Джо был единственным родственником моей матери, они с папой ладили. Придется нам отыскать убийц.

— Их может быть больше, чем вас.

Коди холодно посмотрел на Вэла.

— Их может быть больше, чем нас, но ни один Баклин еще не отступал.

Подъехал фургон, и девушки начали прибираться в доме. Ночь они провели под крышей, а мужчины — на свежем воздухе.

На следующий день все семейство взялось расширять и перестраивать дом. На всякий случай на вершинах окружающих холмов выкопали окопы для обороны и установили круглосуточное дежурство. Днем в дозоре стояли люди, ночью — собака, веселая, игривая, как щенок, со своими, но готовая яростным, густым лаем оповестить о приближении постороннего.

В первый же день старик Баклин озадачил сыновей: надо собрать табун и пополнить припасы мясом.

— Лучше заняться скотоводством, — попробовал вмешаться Вэл. — Лошадей здесь некому продавать — только армии. К тому же их сразу украдут индейцы.

— Каждый занимается тем, чем может, — хмуро возразил Баклин. — У нас нет ничего, кроме молочной коровы.

Вэл набросил на коня седло, затянул подпругу и остановился, глядя на перекатывающиеся вдали холмы.

Его новые друзья были хорошими людьми, бедные, но целеустремленные. Они привыкли к тяжелой работе и не боялись ее. Возможно, он сделает глупость, но Уилл всегда учил его, что лошадей и собак надо оценивать по характеру, а мужчин (Вэл добавлял к этому списку еще и женщин) — по поступкам.

— Мистер Баклин, — обратился он к отцу семейства, — хочу поговорить с вами о деле.

Папаша и Коди посмотрели на него, удивленные неожиданным изменением настроения.

— Все в сборе? — спросил Вэл. — Давайте сядем, побеседуем. — Они вошли в дом — высокие спокойные молодые люди, Дьюб, Коди и Тарди, и две девушки. — Вы знаете меня так же плохо, как и я вас, — начал Вэл, — но мне нравится, как вы относитесь друг к другу и работаете сообща. Я чувствую, что вы честные люди, и думаю, что ранчо будет прибыльным. — Он помолчал, потом решительно продолжил: — Я хочу купить долю в вашем деле, хочу, чтобы мы стали партнерами. Меня здесь долго не будет: мне надо съездить на Восточное побережье и кое-кого отыскать. Вообще-то, мне надо найти трех человек… Поэтому я не смогу работать с вами наравне.

— Что ты решил?

— Вам нужен скот. Я дам деньги на покупку шестисот голов, если они не окажутся дороже десяти долларов за голову.

— В Техасе можно купить коров по четыре-пять долларов, — обрадовался Коди. — У тебя есть такие деньги?

— Да, — сказал Вэл. — Я получил их в наследство от дяди. Могу достать и больше.

Баклины переглянулись, и Вэл видел, что они сомневаются. Он расстегнул рубашку и снял потайной пояс. Открыв его кармашки, вынул две тысячи долларов в золотых монетах и ассигнациях.

— Вот. Теперь мы можем поехать на юг и закупить скот. — Коди глубоко вздохнул. — Ну, папа, это превосходит все наши надежды. Предлагаю взять его в партнеры.

Баклин почесал подбородок.

— Ты хочешь половину прибылей?

— Одну треть. Вы работаете, я выкладываю деньги на скот. Берите их, покупайте, что удастся. Позже привезу еще.

— Лучшего шанса нам все равно не представится, — решил Баклин. — Мы согласны, сынок.

После этого прошло несколько дней, в течение которых они, разбившись на пары для безопасности, разведывали пастбища во всех направлениях от хижины. Один из мужчин всегда оставался дома.

Трава была сочной, густой, и хотя «Даймонд бар» объявило предупреждение, за все время поисков новопоселенцам не попалось ни одной коровы, ни одного бычка с таким клеймом.

Они встретили небольшое стадо бизонов, около шестидесяти голов. Одного, пасшегося в стороне, застрелили, а однажды вдалеке заметили и волка.

Не хватало воды. Ручей с сильным течением, возле которого семейство обосновалось, оказался единственным источником на многие мили. Его ценность была очевидной. Тот, кто контролировал ручей, контролировал и около сорока квадратных миль пастбищ. Лонгхорнский бык может в поисках воды идти трое суток, но без легкого доступа к воде скот не откормится и не разжиреет.

Примерно в ста ярдах от дома они вырыли мелкий пруд, выложив три стороны его камнями, и прорыли канаву к нему от ручья.

— Па, — как-то раз поднял вопрос Коди, — мне не нравится, что произошло с дядей Джо. Он был хорошим человеком. Его подло убили…

— Может, стоит рассчитаться? — предложил Дьюб.

— Нет, — остановил парней Папаша Баклин, — подождем. Мы здесь поселились и рассчитываем остаться, поэтому затевать драку нам ни к чему. Они ее начали и рано или поздно приедут сами. А пока подумайте о скоте, о племенном скоте. — Он поглядел на Вэла. — Ты что-нибудь знаешь о мясном скоте, сынок?

— Немного. Одно время работал на ранчо и слышал, как часами торгуются покупатели, между собой обсуждая скот. Иногда мы с Уиллом подрабатывали ковбоями. Как-то нанялись к одному хитрющему скотоводу, который рассказывал нам о недостатках того или иного животного. Так что, мои познания невелики.

— А вот мы и вовсе ничего не соображаем. Не больше любого переселенца. Сынок, давай вместе с Коди съездим в город.

— А как же мы? — спросила Бостон. — Нам с Вестерн тоже хочется посмотреть на огни города.

— Там, куда мы собираемся, — заметил Коди, — огней почти нет. Да вы и сами видели этот городишко с одной улочкой и десятком побитых непогодой хибар, в основном салунов.

— Оставайтесь дома, — приказал Папаша. — Кто знает, что нас там ждет. Вдруг — неприятности. Здесь тоже опасно, но вы вдвоем управитесь с винтовками не хуже любого мужчины.

Рассвет следующего утра еще не наступил, а они уже скакали по прерии к городу, распугивая по дороге кроликов, которые отбегали в сторону и садились с поднятыми ушами. Поскрипывали в кожаных чехлах винчестеры, позванивали шпоры.

Въехав в Кросс-Тимберс, сразу увидели фургон с ранчо «Даймонд бар». Две лошадки с тем же клеймом топтались у коновязи напротив салуна «Кэп-Рок». По сторонам улицы стояли восемь домов. В четырех из них размещались салуны, в двух — магазины, потом шли кузница, столовая и корраль.

Они привязали лошадей и вошли в салун, за ними закачались створки двойных дверей. Папаша с Коди направились к бару, а Вэл сделал то, чему учил его Уилл — остался у входа и стал вглядываться в самый темный угол, чтобы глаза после яркого солнечного света привыкли к полутьме. Он не употреблял спиртного, поэтому устроился за свободным столиком у двери.

В салуне сидели четыре ковбоя и кучер фургона, двое мужчин в суконных костюмах стояли у стойки. С ними беседовал человек, который по внешнему виду напоминал кузнеца.

Папаша заказал выпивку и обратился к присутствующим:

— Прошу прощения, джентльмены, вы, случайно, не знаете, где тут можно купить скот?

Долгое время все молчали, глядя на него. Затем заговорил один из ковбоев за столиком:

— Ты выбрал не то место, приятель. Здесь на много миль вокруг нет свободных пастбищ. Вся земля принадлежит ранчо «Даймонд бар».

— Слишком уж много для одной команды, — мягко возразил Папаша. — Во всяком случае, мы поселились около ручья к западу отсюда. Нам там нравится.

— Этот ручей застолбили парни из «Даймонд бар».

— Заметил, — спокойно подтвердил Коди. — А заодно убили почти слепого старика, чтобы отметить заявку.

На секунду воцарилась мертвая тишина, потом ковбой сказал:

— Тот старик был вооружен.

— Тот старик не был вооружен, — отрезал Коди. — Это старший брат моей матери. Он не мог бы увидеть человека у другой стены этого салуна.

Лицо ковбоя напряглось.

— Ты хочешь сказать, что я вру?

— Если ты был там и стрелял в старика, я утверждаю, что ты врешь, — холодно произнес Коди. — А если слышал от кого-то эту сказку, то я говорю, что врет тот, кто тебе ее рассказал. Он лжец и убийца.

— Полегче, парень, — вмешался другой ковбой. — Нам рассказал об этом Чип Хардести.

— Коди, — остановил его Вэл, — извини, что прервал тебя, но Чип Хардести — мой.

Все, как по команде, обернулись к нему, а кучер фыркнул:

— Заткнись, сопляк. Хардести — крутой мужик и самый быстрый в округе.

— Можешь передать ему, что он — злобный ублюдок. Он убил беззащитного слепого старика. И в компании с двумя такими же подонками еще одного человека. Они подстерегли его ночью, из темноты стреляли из ружей, не дав ему возможности защищаться. — Вэл сидел лицом к ковбоям за столиком, не сводя взгляда с кучера, — А вы, мистер, в следующий раз хорошенько подумайте, прежде чем советовать мне заткнуться.

— Как ты со мной разговариваешь? — Кучер трясся от гнева. — У тебя еще молоко на губах не обсохло!

— У него обсохло. — Вэл похлопал по кобуре. — И он разговаривает простым языком. Только попробуй потянуться к своей пушке, и я пулями распишусь на твоем животе.

Кучера словно окатило холодной волной. Парень хоть и молодой, но револьвер у него настоящий, а расстояние между ними не превышало пятнадцати футов. В любом случае, это не его драка. Пусть парня убьет Хардести. Он за то деньги получает.

— Разбирайся с Хардести, — отступил кучер. — Ты же говорил, что он твой. А я ему передам, уж будь покоен, все передам, как есть. Он найдет тебя еще до захода солнца.

Вэл вызывающе посмотрел на него.

— Мистер, встаньте и сейчас же отправляйтесь к своему Хардести, где бы он ни был. Передайте, пусть приходит. Я жду его… здесь жду.

Кучер с большой осторожностью поднялся.

— И вы поезжайте с ним, — приказал Вэл ковбоям, — а то Хардести ему не поверит. И скажите боссу «Даймонд бар», что он может спокойно жить в этих краях до тех пор, пока не вмешается в наши дела. Нам не нужны неприятности, но мы за себя постоим.

— Пусть выдадут тех, кто убил дядю Джо, — веско потребовал Папаша Баклин. — Передайте боссу: даем ему срок повесить убийц до наступления вечера или сами их повесим.

— Вы сумасшедшие! — воскликнул кучер. — Просто сумасшедшие!

— Так ему и скажи. — Баклин повернулся к Коди. — Давайте перекусим, ребятки. Они вернутся не раньше чем через час, а то и позже.

Глава 11

Ели молча. Никому не хотелось разговаривать, и меньше всего — Вэлу Дарранту. Он выложил то, что хотел, но сейчас подходило время подкрепить сказанное действием. Ему ни разу не приходилось участвовать в поединках, а теперь предстояло схватиться с матерым убийцей Хардести. Но ведь на его совести Уилл Рейли.

Папаша и Коди тоже молчали. Только в конце Коди заметил:

— Они могут привести целую армию;

— Тогда будем иметь дело с армией, — отрезал Папаша. — Мы не покажемся на улице, пока не увидим, что они собой представляют.

— Я выйду, — сказал Вэл.

Несколько минут все обдумывали его заявление, потом Коди произнес:

— Вэл, ты мой друг, иначе я бы не взял на себя смелость сказать тебе… Ты еще молод, может, погорячился, поэтому…

— Спасибо, но меня за язык никто не тянул. Не можешь отвечать за свои слова — молчи. Я так поступаю.

— Ты участвовал в поединках?

— Пару раз дрался, но ни разу один на один.

— Тогда надейся только на меткость первого выстрела. Не думай о том, чтобы выпустить пулю побыстрее. Если твой выстрел окажется вторым, тут уж ничего не поделаешь, но не спеши и положи первую пулю туда, куда метишь.

— Спасибо.

Салун, где они сидели, ничем не отличался от других подобных заведений. Возле одной стены футов на пятнадцать тянулась стойка бара. В комнате стояли четыре квадратных столика, каждый окружали четыре стула из тех, которые называли капитанскими. Бар и стулья явно завезли готовыми, столы сколотили в городе.

Выбор напитков оказался невелик, но достаточен для людей, которых не интересовали ни вкус, ни выдержка, а лишь крепость выпивки. На столиках лежало несколько потрепанных колод карт, и, вяло перемешивая их, Вэл заметил, что они крапленые: кто-то неуклюже, ногтем, пометил их.

Один из мужчин у бара, одетый как человек с Запада, который часто посещает Восточное побережье, подошел к ним со стаканом в руке.

— Не возражаете, если присяду? — улыбнулся он. — Обещаю не мешать, когда начнется заварушка.

В манерах его мелькнуло что-то знакомое, и Вэл, которого учили запоминать, узнал его, — тот самый со спокойным лицом, он присутствовал при споре по поводу двадцатидолларовой монеты.

— Вы много путешествуете, — заметил Вэлентайн, и человек еще раз улыбнулся. — Садитесь.

— Собираетесь купить скот? Думаете основать ранчо?

— Ранчо у нас есть, — ответил Вэл, — нужен скот.

— Возможно, я смогу вложить в ваше предприятие немного денег, если вы выберетесь из передряги.

— Спасибо, у нас есть все, что нужно.

— Мой приятель, у бара, скупает скат. Случается, что и продает, а иногда мы ссужаем деньги.

Вэл молчал, но ему стало интересно. Уилл Рейли учил его никогда не доверять незнакомым людям, и он не доверял, зная, что под приличной внешностью может скрываться кто угодно.

— Меня зовут Стив Кеттеринг, — назвался мужчина, — а моего друга — Поль Бренч.

Представив Папашу и Коди, Вэл замолчал. Кеттеринг явно что-то замышлял, интересно, что именно.

— Ваш друг не любит общества? — спросил он.

Кеттеринг обернулся.

— Поль, подойди сюда! Познакомься с джентльменами.

— Извините, джентльмены, — произнес Бренч, присаживаясь к столу, — я не в лучшем настроении. Приехал в город, чтобы сыграть в покер — Кеттеринг обещал все устроить, но игра сорвалась. Если я немного не в себе, извините.

— На что играете? — спросил Вэл. Кеттеринг о Бренчем в недоумении посмотрели на него. — Я хотел спросить, вы играете на деньги или на этикетки от сигар?

Бренч залез в карман джинсов и достал толстую пачку банкнот.

— Вот деньги. Есть еще столько же.

Вэл заподозрил, что ему демонстрируют обычную «куклу» — пара десятидолларовых купюр сверху и снизу, а внутри — в лучшем случае однодолларовые или просто нарезанная плотная бумага.

Кеттеринг видел его раньше, видел, как он уронил золотую монету, а только сейчас узнал, что они покупают скот и деньги им не нужны. Значит, у предполагаемой жертвы есть наличные.

— Не желаете ли сыграть? — предложил Бренч. — Вам же надо скоротать время, вот я и подумал…

Сколько же раз Вэлу приходилось быть свидетелем подобной обработки жертвы! Рейли играл честно, никого не вовлекал и не уговаривал, но другие действовали именно так, и его, мальчика, всегда удивляла примитивность их приемов.

— У нас дела, — отрезал Папаша Баклин. — Если вы имеете скот на продажу, давайте обсудим. А времени на карты нет.

— У меня есть немного времени, — вмешался Вэл. — И даже предостаточно. Человек в моем положении имеет право рискнуть. Но эти карты здорово потрепаны…

— Я уверен, что у бармена найдется новая колода, — засуетился Бренч. — Позвать его?

Вэл улыбнулся.

— Хороший вопрос. Сыграем? Ставлю три к одному, что у него есть новая колода. Идет?

В глазах Кеттеринга мелькнула настороженность. Он с интересом посмотрел на Вэла и перевел предостерегающий взгляд на Бренча, но тот уже вошел в раж.

— Нет, не идет. У большинства барменов обычно есть новые карты.

Бармен принес новую колоду, и Бренч разорвал обертку.

— Разыграем, кто сдает? — спросил он и быстро перемешал карты. Вэл увидел, как его палец постучал по колоде, и догадался, что у того подтасованный туз.

Бренч вынул туза червей.

— Лучше меня не вынете. Так я сдаю?

— Но я тоже могу вытащить туза. Ничего, если я их вначале перемешаю?

Он перемешал и тоже вынул туза.

Лицо Бренча вытянулось, но Кеттеринг лишь откусил кончик сигары и закурил.

— Давайте отложим этих тузов. — Вэл лениво перемешивал карты. — И попытаем счастья снова. Может, на сей раз вам больше повезет.

— Кажется, здесь жарко. — Кеттеринг встал. — Вы, ребята, играйте. Мне что-то не хочется. — Он прошел к бару и заказал выпивку.

Бренч собрался что-то раздраженно ответить, но его прервал Коди:

— Твое время истекло, Вэл. По-моему, я слышу лошадей.

— Одну партию, — улыбнулся Вэл. — Только вы и я, Бренч, сыграем с тем, что на руках, без прикупа.

Бренч колебался лишь мгновение. Колода была крапленая, у него в рукаве лежали два туза. Беспокоиться не о чем.

Вэл сдал, и тут Бренч заметил, что те карты, которые он получил на руки, оказались совершенно чистые: две восьмерки, две дамы и туз.

Не обращая на него внимания, его партнер изучал свои карты. Папаша Баклин подошел к бару, откуда мог наблюдать за улицей, а Коди не сводил глаз с двери. Бренч без труда сменил восьмерки на тузы и положил на середину столика пять золотых монет.

— Вы осторожный человек, Бренч, — покачал головой Вэл. — Я всего лишь желторотый юнец, но рискну поднять банк на пять сотен. — И тоже выложил деньги на стол.

— Хватит, Поль. — Голос Кеттеринга звучал напряженно. — Бросай карты, я куплю тебе выпивку.

У Бренча на руках была неплохая комбинация — три туза и две дамы. Шансы, что у парнишки окажутся карты лучше, практически не реальны. Он еще раз глянул на пятьсот долларов, лежащие на середине стола. Возможно, через несколько минут мальчишку нашпигуют свинцом, и кто-нибудь все равно украдет его деньги…

— Принимаю, — сказал он.

У крыльца салуна остановилось несколько всадников. Бренч положил на стол пятьсот долларов и раскрыл карты. Он потянулся было за банком, но тут Вэл бросил свои — четыре десятки и тройка.

Бренч почувствовал себя так, словно из него выпустили воздух. Вэл перегнулся и левой рукой смахнул деньги со стола.

— Поль! — Голос Кеттеринга прорвался сквозь пелену нараставшей ярости. — Я тебя угощаю. Подойди сюда!

Бренч начал подниматься. Несмотря на застилавший глаза гнев, он вспомнил, как Кеттеринг неожиданно вышел из игры, как пытался остановить его. Напарник что-то почувствовал, а его накололи, и кто — безусый юнец! Он готов был убить Вэла и уже потянулся к револьверу, когда за его спиной распахнулись двери.

— Я Чип Хардести! — Зычный голос раскатился по комнате. — Где этот парень?

Вэл Даррант встал. Во рту у него пересохло, сердце сильно билось.

— Уилл Рейли — мой дядя, — тихо, но внятно произнес он, боясь сорваться на визг. — Ты убил его, не дав ему ни единого шанса.

— Я не дерусь с детьми, — презрительно усмехнулся Хардести.

— А еще ты убил слепого старика, — продолжал Вэл ледяным тоном. — И не беспокойся о детях. Ты струсил перед Уиллом Рейли, а он часто говорил, что я быстрее его.

Хардести засмеялся, и вдруг смех застрял у него в горле. Быстрее, чем Уилл Рейли? Не может быть. Он даже не отдавал себе отчета, что его рука дернулась к кобуре, даже не думал браться за револьвер, но рука уже схватила рукоятку и стала подниматься…

Звука выстрела ганфайтер не услышал, хотя все, кто находился в комнате, схватились за уши от грохота. Хардести сделал шаг назад, с размаху осел на пол и перевернулся. Последнее, что он видел, были серые доски пола, потом глаза его подернулись туманом. Поль Бренч смотрел на его распростертое тело, чувствуя, как по спине пробегает ледяной холодок. Ведь он только что собирался выхватить свой револьвер. Не остановись, возможно, лежал бы сейчас рядом.

Папаша Баклин подошел к двери. Кучер и два ковбоя стояли на улице.

— Эй вы, заберите своего парня. Отвезите к боссу и передайте, что Баклины и мистер Даррант остаются жить у ручья.

Поль Бренч подошел к Кеттерингу:

— Если ты еще не передумал, можешь угостить меня выпивкой.

Кеттеринг сделал заказ бармену и обратился к Вэлу:

— Так вы говорите, что Уилл Рейли ваш дядя? Это он научил вас играть в карты?

Вэл поднял руку на уровень кобуры.

— С тех пор, как я был вот такого роста, — показал он и вышел.

Ему не хотелось смотреть на Хардести. Ему не хотелось думать о том, что он сделал. Ему хотелось выбраться на свежий воздух, подальше от людей. Он больше не помышлял об убийстве Терстона Пайка и Генри Зонненберга. Он не хотел становиться ни карточным игроком, ни ганфайтером. Он не хотел умереть, как Хардести или как Уилл Рейли. Он давно мечтал уехать на Восточное побережье, и вот время пришло.

Надо оставить себе пятьсот долларов, а остальное отдать Баклинам на покупку скота и содержание ранчо.

Если ему придется вернуться, он вернется сюда, на ранчо.

Глава 12

Но он не отправился на Восток… А поехал вместе с Баклинами покупать скот на равнины к западу от Нуэсеса. Они искали племенных животных, потому что думали не только о будущем годе, но о многих годах наперед. И приобрели в основном молодых бычков и телок плюс несколько старых быков, чтобы контролировать стадо.

Перегон прошел спокойно. После первых двух дней стадо растянулось. Следующие две недели они гнали его вначале по засушливой равнине, потом по местам, где ручьи разбухли от дождей и все пропиталось влагой.

Наконец Вэл отвел в сторону Папашу Баклина:

— Теперь я уезжаю. Скоро дам о себе знать и однажды вернусь на ранчо. А пока выращивайте скот. Если мне будут причитаться деньги, положите их в банк на мое имя.

Они пожали друг другу руки, и Папаша сказал:

— Девочки будут очень скучать. Они тебя любят, малыш.

— Я вернусь.

К ним подъехал Коди.

— Если понадобится помощь, только позови, и мы примчимся. Ты стал нам родным.

— Я никогда не имел семьи. Только дядя Уилл, который, в общем-то, даже не был моим родственником.

— Теперь у тебя есть семья. Самая настоящая.

Когда он повернул лошадь на север, к Канзасу и железной дороге, небо готовилось разразиться дождем. Вэл держался низких мест, потому что боялся молнии: Настала сырая темная ночь, на степь легла плотная кромешная тьма, казалось, что тучи ползли по самой земле. И день встретил путника столь же безрадостный. Вэлу пришлось несколько раз разбивать лагерь на ночь, прежде чем перед ним заблестели огни Доджа. В город он въехал промокшим, небритым и усталым.

Минуя дешевый салун, он не заметил человека, стоявшего у дверей и внимательно его разглядывавшего. Остановился у ресторана напротив и нагнулся в седле, чтобы рассмотреть через забрызганное дождем окно, насколько гостеприимно выглядит заведение. Потом спрыгнул с седла и хотел было привязать лошадь, когда, стуча по деревянному тротуару ковбойскими сапогами со шпорами, к нему подошли двое.

— В переулке рядом есть сарай, — сказал один, — где можно поставить лошадь под крышу.

— Спасибо, — ответил Вэл и направился в переулок.

Едва он погрузился в темноту, как услышал шаги сзади. Через мгновение догонявший бросился на него. Вэл чуть-чуть опоздал повернуться. В висок ударила рукоятка револьвера, и он упал.

Сквозь дурноту до него донесся голос:

— Ищи потайной пояс. В нем три тысячи долларов.

Вэл ощутил, как чужие руки расстегивают рубашку, но не мог ни пошевелиться, ни возразить.

Кто-то пробормотал:

— Черт, здесь намного меньше.

Он почувствовал, что его поднимают, и потерял сознание.

Когда открыл глаза, был уже день. Он лежал на спине на полу, который почему-то подрагивал. Услышав гудок, понял, что едет на поезде, в пустом грузовом вагоне. Голова разламывалась от боли. Ему потребовалось приложить немало усилий, чтобы сесть. Дверь вагона кто-то оставил открытой. Сквозь нее Вэл увидел, что дождь так и не прекращался — косые штрихи его в проеме напоминали стальную проволочную сетку. Он ощупал поясницу — пояс с деньгами исчез. Пропал и револьвер. Карманы тоже оказались пустыми, не завалялось ни единого цента.

Ограбленный и избитый, Вэл не имел представления, сколько времени уже мчится в пустом вагоне. Скорее всего, остаток ночи и большую часть дня: судя по освещению, скоро начнет смеркаться. Несколько раз мимо мелькали дома. Значит, он ехал по восточному Канзасу или по Миссури. Положив голову на руки, юноша вытянулся на полу и заснул.

Его разбудил пинок под ребра и чей-то громкий голос:

— Просыпайся! Приехали! — Поезд стоял на окраине какой-то деревушки. — Немедленно убирайся отсюда! — надрывался голос. — И не вздумай снова сесть в вагон!

Вэл перевернулся, уходя от удара, встал и спрыгнул на землю, но не удержался на ногах и покатился под откос. Затем медленно поднялся. Поезд рывками набирал ход, вагоны громыхали на стыках.

Он стоял, глядя вслед последнему вагону. Голова разламывалась. Поднеся руку к волосам, нащупал рану.

Вэл вспомнил, что голос в Додже показался ему знакомым. Судьба наверняка где-то сводила его с этим ворюгой. К тому же тот знал, что на нем потайной пояс с деньгами, знал даже, сколько их у него.

От холода и сырости Вэла бил озноб. Сгорбившись, чтобы как-то сберечь тепло, он огляделся. За железнодорожной насыпью, на которой он стоял, открывалась небольшая долина. Ее пересекала речушка с берегами, поросшими ивами и тополями.

В небо поднималась тонкая струйка дыма. За низиной стояли выкрашенный в белый цвет дом, красный сарай и ветряная мельница. Он сел на камень, снял шпоры, бросил их в карман и двинулся к костру.

Тропинка вела к прогалине в ивняке, где вокруг костра сидели трое. Одному было лет двадцать с небольшим, двое других постарше.

Все трое с интересом воззрились на него.

— Да, видок у тебя еще тот, — произнес парень, что помоложе. — Тебя сбросили с поезда?

— Точно. — Вэл дотронулся до раны на голове. — Но это я получил в Додже, когда меня ударили револьвером.

— Ты ковбой?

Проще было ответить «да», чем объясняться. Вэл так и сделал. Он с облегчением сел на бревно у костра напротив троицы.

— Кто-то меня ограбил и бросил в пустой вагон. Кстати, где мы?

— В Миссури. — Парень наклонился и налил в кружку кофе. — На, выпей. Пойдет на пользу.

Мужчины постарше, выглядевшие крепкими и повидавшими виды, молчали.

— Куда направляетесь? — спросил Вэл.

— На Восток. У меня дядя в Пенсильвании. Еду туда.

Один из парней постарше откинулся под наспех сооруженный навес от дождя и сказал:

— А я — в Новый Орлеан. На юге хорошо.

— Нечего там делать, — возразил другой. — Работы нет, да и платят мало, Фред.

— Ничего, выкарабкаюсь. Я всегда выкарабкиваюсь.

Выпив горячего крепкого кофе — как раз такого, о котором мечтал, Даррант почувствовал себя лучше и немного согрелся.

— Мне надо срочно найти работу, — поделился он. — У меня все отняли.

— Тебе есть что продать?

Вэл подумал о шпорах — калифорнийского фасона, с большими колесиками, необычными для здешних мест.

— У меня есть шпоры. — Он показал их. — И все.

— За них получишь доллар, если повезет — два. Между прочим, вон там на ферме живет парнишка твоих лет, которому твои шпоры наверняка понравятся. Я видел, как он тренировался — кидал лассо. Думает, что ковбой.

— Будь осторожным, — предупредил Фред. — За бродяжничество можно схлопотать шесть месяцев, — увидев, что Вэл ничего не понимает, он добавил: — То есть за попрошайничество. Попросишь еды или денег — и тебя упекут в тюрьму.

— И никого не волнует, что ты ищешь работу, — заметил другой. — Я слесарь, и, надо сказать, хороший. Но вакансий для меня нет.

Тепло и усталость сморили Вэла, его потянуло в сон. Остальные тоже дремали, но, когда послышался свисток паровоза, все трое бросились к железной дороге, оставив Дарранта сидеть у костра.

Вэл смотрел на тлеющие угольки. Дождь прекратился, надо было двигаться дальше. Ему ужасно хотелось есть, голова все еще болела, силы оставили его. Превозмогая себя, он встал, закидал костер землей и пошел по тропинке к ферме, где жил мальчик, мечтающий стать ковбоем.

Тропинка превратилась в грязное месиво, и он пробирался с краю, по траве. Из-за изгороди на него смотрели коровы. На ранчо залаяла собака. Вэл плелся совсем медленно, не решаясь войти в ворота. Ему не приходилось продавать своих вещей, и он не знал, с чего начать. Просить еду не станет ни за что, если за это приговаривают к шести месяцам тюрьмы. К тому же до него доходило, что тюремное начальство отдает заключенных на разные работы, а деньги кладет в собственный карман.

Однако поколебавшись, все-таки вошел в ворота. На него яростно залаяла крупная рыжая собака, но, когда юноша протянул к ней руку и ласково заговорил, она, рыча, попятилась.

В двери появилась женщина в синем переднике и подозрительно на него уставилась.

— Вы не могли бы мне дать какую-нибудь работу, мэм? Могу нарубить дров, что-нибудь выкопать… Сделаю все, что скажете.

— Нет, — резко ответила она. — Нам не нужна помощь. Вы третий человек за утро, который просит работу.

За ней в двери появился высокий паренек. Его презрительное выражение исчезло, как только он увидел ковбойские сапоги Вэла. Их в свое время сделал лучший сапожник и расшил причудливыми узорами.

— Вы ковбой? — спросил он.

— Был ковбоем, — сказал Вэл. — Меня ограбили в Додже, бросили в поезд, и вот я здесь.

— Том, иди в комнату! — раздраженно приказала женщина. — Ходят тут всякие. Кто знает, что у них на уме!

— Он не старше меня. Посмотри на его бороду, один пушок.

Вэлу такое замечание пришлось не по душе, но он промолчал.

— Ты тоже ковбой? — спросил он, хорошо зная, что Том только мечтал им стать.

— Ну, не совсем. — Парень вышел на крыльцо. Он был примерно одного возраста с Вэлом, но каким-то образом казался намного моложе. — Я пошел бы в ковбои, но родители возражают.

Он подошел к забору и прислонился к нему. Вэл присел рядом.

— Труд ковбоя очень тяжелый, — сказал он. — С некоторыми старыми быками управиться очень непросто.

Они некоторое время беседовали, а желудок Вэла ныл от голода. Наконец он как бы невзначай произнес:

— Пора идти. Надо найти покупателя на свои шпоры.

— Шпоры? Дай посмотреть!

Даррант вынул их из кармана. Калифорнийцы любили красивые шпоры, а его были с двумя маленькими колокольчиками и украшены резьбой. По выражению лица юноши понял, что тому страшно хочется иметь такие.

— Как видишь, шпоры необычные. Дело в том, что мне их подарил Дикий Билл Хикок.

— Ты его знаешь?

— Он был другом моего дяди и даже предупредил как-то дядю, что за ним охотятся. Чтобы застрелить, — добавил он.

Юноша в восторге рассматривал шпоры.

— Жаль, что я не могу купить их, — сказал он, — у меня только два доллара.

— Ну, — вздохнул Вэл, — если принесешь мне поесть, я продам их за два доллара.

— Подожди здесь.

Через несколько минут парень вернулся с бумажным пакетом и двумя долларами. Вэл взял деньги и пакет.

— Лучше уходи, — посоветовал Том, — скоро придет отец, он не любит незнакомцев.

— Ладно… спасибо.

Вэл направился к воротам, но по дороге остановился и оглянулся.

— Послушай, если когда-нибудь желание стать ковбоем приведет тебя в западный Техас, разыщи ранчо Баклина — дорогу спросишь в Форт-Гриффине. Скажи, что тебя послал Вэл Даррант.

Он вышел из ворот, отошел по тропе подальше и сел под деревом. В пакете лежал большой кусок мяса, сыр, несколько ломтей домашнего хлеба и яблоко. Вэл не спешасъел ломоть хлеба, большую часть мяса и яблоко. Затем зашагал дальше.

Через два дня он добрался до Сент-Луиса. Последние несколько миль проехал в фургоне рядом с фермером, который вез в город шкуры, овощи и фрукты.

— Работы сейчас мало, парень, — посочувствовал ему фермер, — в Сент-Луисе нечего делать. С того самого времени, как началась депрессия, на каждое рабочее место претендуют трое.

Было позднее утро, город уже проснулся, его улицы заполняла пестрая толпа праздношатающихся.

Вэл в раздумье остановился на углу. Продать ему нечего. Искать друзей Уилла Рейли в таком виде, как у него, не имело смысла. Уилл всегда настаивал: «По одежке встречают… « Пусть у него ни единого цента в кармане, но иметь приличную одежду, прическу и вычищенные сапоги он обязан.

Наблюдая за обычной городской суматохой, Вэл думал о своих способностях и возможностях. Он умел играть в карты, но не хотел становиться профессиональным игроком. Он хорошо владел оружием, но не имел желания им пользоваться. От Уилла он узнал достаточно много о литературе и истории, но, чтобы применить на практике свои знания, ему нужны были деньги.

Весь день он ходил от одного предприятия к другому и везде ему отвечали: «У нас не хватает работы, чтобы занять собственных людей».

Когда пришла ночь, Вэл вернулся в гавань и сел на причале, впервые осознавая, что Уилл Рейли, как надежный щит, прикрывал его от многих темных реалий жизни. Рядом с ним он чувствовал себя достойно, Уилла уважали, и это уважение автоматически переносилось на него. Теперь, когда друга не стало, он оказался одиноким, никому неизвестным мальчишкой.

Они с Рейли останавливались в отеле «Сазерн», и Уилла там обслуживали по высшему классу, но сейчас у Вэла был не тот вид, чтобы пойти туда. Можно, конечно, написать на ранчо с просьбой выслать ему денег, но пройдет несколько недель, прежде чем Баклины получат письмо в Форт-Гриффине.

Раньше Уилл всегда находился неподалеку. Даже когда они расставались — всегда был кто-то, к кому Вэл мог обратиться за помощью. Теперь же он остался совсем один.

Ту ночь Даррант провел на кипе хлопка под скатом крыши портового склада, подложив под одежду газеты. Он сжался в комок и всю ночь дрожал от холода. Несколько раз вставал, пытаясь сделать поудобнее свое ложе, переворачивался с боку на бок и снова старался заснуть. Но все время мерз. Вконец измотавшись, он встал и подошел к краю причала. Река текла, огибая сваи и образовывая за ними маленькие водовороты. Недалеко стоял пришвартованный речной катер. За окном его каюты горел огонь, размытый струями дождя. Голодный, с покрасневшими от усталости глазами Вэл вернулся к своей кипе хлопка, поправил под одеждой газеты и заснул тревожным, не дающим отдыха сном. Когда он очнулся в следующий раз, все кругом утонуло в сером предрассветном тумане пасмурного утра. Дождь кончился, но облака висели низко, по-прежнему готовые разверзнуться хлябями небесными. Мимо несла свои свинцовые воды безучастная река.

Вэл сидел, размышляя о том, что ему делать.

Мимо прошаркал какой-то старик, с трубкой во рту. В руке он нес коробку с ланчем. Поглядев на Вэла сквозь круглые очки в стальной оправе, он поприветствовал его:

— Доброе утро, сынок, ты рано встал.

Вэл улыбнулся ему. Голодный и окоченевший, он не потерял чувство юмора.

— Мистер, — заявил он с серьезным видом, — вы без приглашения вошли в мою спальню. Я не хочу, чтобы меня беспокоили.

Старик засмеялся:

— Ну, поскольку я тебя все равно побеспокоил, пойдем со мной, получишь чашку кофе.

Вэл спрыгнул с кипы.

— Это лучшее приглашение, которое я получил за текущие сутки. Нет! Лучшее за несколько последних дней.

Они дошли до первого буксира, пришвартованного у причала, и старик провел его по сходням на палубу к каюте, отпер замок, и они вошли внутрь.

— Садись, сынок. Я приготовлю завтрак и кофе. — Он поставил коробку с ленчем на стол. — Я тебя что-то не припомню. Ты, наверное, здесь недавно?

— Да, сэр. Я ищу работу.

— Что ты умеешь делать?

— Ну, стаж у меня небольшой. Немного пас коров, охотился на бизонов. Но я сильный, могу делать все, что потребуется.

— Это значит, что ты не умеешь ничего. Людям, которые нанимают на работу, нужны плотники, маляры, матросы… У тебя должна быть профессия, сынок. Какую-нибудь серьезную работу ты выполнял?

— Никакую, которой хотел бы заниматься.

— Что это значит?

— Могу играть в карты и стрелять.

Старик поглядел на него поверх очков.

— Хм. Ты профессиональный игрок, сынок?

— Нет, сэр. Игроком был мой дядя и меня научил. Он говорил, что все надо уметь, чтобы выжить. Вроде как научиться боксу. Только Уиллу было не по вкусу, чтобы я стал таким, как он.

— Умный человек. А что ты собираешься делать? К чему стремишься? Пора подумать, кем станешь, когда молодость уйдет. Парнишкой я тоже много бродил по стране. Мечтал где-нибудь осесть, завести семью, завоевать положение в обществе. Но как-то так получалось, что я все время откладывал это на следующий год — и вот теперь здесь. — Он поставил жариться бекон, вода в кофейнике закипала. — Ленч я почти всегда беру с собой. Свою стряпню ем до тех пор, пока не надоест. Потом иду и покупаю еду, которую готовят другие.

— Вы не женаты?

— Случалось когда-то. Жена у меня была хорошая. И сыном Бог наградил.

— А что с ним?

— Уехал на Запад, больше я о нем не слышал. — Старик помолчал. — Нечего жаловаться! Сам я в его возрасте сделал то же самое. Уехал в горы и несколько лет был траппером. — Он взглянул на Вэла. — Ты видел Тетонские горы, сынок? Или Биг-Хорн? Или горы Уайнд-Ривер? Вот это места! Мечта!

— Я видел.

Старик выложил ломтики бекона на тарелку, налил кофе и вынул из коробки хлеб.

— Не слишком много, но ты ешь, сынок.

Вэл снял пиджак и сел за стол.

— Вам не нужен матрос? Почти бесплатно.

Старик сухо рассмеялся:

— Мне Повезло, что хватает на хлеб. Вот уже пять месяцев на реке нечего делать. Я рассчитывал заняться спасательными работами, — тут недавно пароход затонул, — но он вез муку. А намокшая в воде мука никому не нужна.

Вэл поставил чашку на стол.

— Где он затонул?

— За поворотом реки, милях в тридцати вниз по течению. Пароход наткнулся на топляк и порвал обшивку. Он лежит не глубоко, можно высадиться на верхнюю палубу.

— Хотите, попробуем? Могу помочь. Я хорошо плаваю и ныряю.

— Бесполезно. Мука пропала.

— Не обязательно. На Западе я видел промокшие мешки с мукой. В них пропала только часть муки. Она намокла и стала твердой, как цемент.

— Эта мука в бочонках.

— Тем лучше. Давайте попробуем?

— Сейчас довольно холодно.

Старик колебался, но Вэл видел, что он обдумывает предложение.

— У вас есть оружие?

— Только старое ружье.

Они поговорили и вышли на палубу проверить оборудование. Оно оказалось в хорошем состоянии, паровая лебедка действовала. Буксир ходил па Миссури и ее рукавам. Он тянул баржи вверх по течению, толкал плоты вниз по реке и буксировал пароходы, потерявшие ход. Словом, настоящая речная рабочая лошадка.

— Дожди — вода грязновата, — засомневался старик. — Тебе придется найти люк трюма, а если он закрыт, взламывать его.

— Справлюсь.

Вэл никогда не делал ничего подобного, но не солгал, сказав, что хорошо плавает и ныряет. Он читал о спасательных операциях, а в Сан-Франциско в отеле слышал рассказы о том, как поднимали затонувшие морские суда. Нет ничего лучше для сбора информации, чем фойе отеля в городе, охваченном «золотой лихорадкой». «В конце концов, меня хоть будут кормить», — подумал он.

Старик изучал его с живым интересом.

— Ты ведь образованный парень.

— Нет, в школу я не ходил. Но много читал и беседовал с умным человеком о прочитанном.

Старик пожал плечами.

— Может, так оно и лучше. Ты быстро соображаешь, кажется, у тебя острый ум. Почему ты не начнешь изучать законы?

— Я об этом не думал.

— Ну так подумай. Даже если тебе не по душе стать юристом и открыть свою контору, такие знания всегда пригодятся. Знать законы очень полезно.

Они проговорили большую часть дня, снова и снова возвращаясь к своему предприятию. Потом еще раз проверили оборудование.

Вэла беспокоило только одно.

— Нам обоим надо иметь оружие, — заключил он. — В городе столько бродяг. Большинство из них, наверное, честные люди, ищущие работу, но есть и такие, которые охотятся за чужими деньгами и чуют их издалека. Если мы поднимем муку… Сколько там бочек?

— Судя по манифесту, пятьсот. Некоторые разбиты, а может — и все.

— Их подъем займет немало времени, кто-то пронюхает о нашем предприятии. Нам лучше приготовиться к неожиданностям.

— У меня нет денег, — огорчился старик. — Все, что могу предложить, — ружье и не слишком много патронов.

Вдруг Вэлу пришла в голову шальная мысль. А что, если попробовать одолжить денег у управляющего «Сазерна»? Служащие отеля с большим почтением относились к Уиллу Рейли. Вдруг ему повезет?

Вэл воспользовался бритвой старика Петерсона. Он брился уже два года, хотя и сейчас ему не нужно было скоблить щеки чаще, чем раз в несколько дней. У старика оказался пиджак, который пришелся парню впору. К отелю направился, когда над городом уже опустился вечер. Он чувствовал себя неловко, зная, что выглядит не так, как хотелось бы, однако еще хуже будет, если упустить свой шанс.

В просторном фойе «Сазерна», как всегда, толпился народ. Портье глянул на Вэла и тут же отвернулся, но Даррант не стушевался, а подошел и спросил:

— Могу я поговорить с управляющим?

Портье смотрел на него холодно и даже презрительно.

— С управляющим? По поводу чего?

— Вы только скажите, что я племянник Уилла Рейли.

Взгляд портье сразу изменился.

— Да? Минуту…

Через мгновение он провел Вэла в кабинет, где за письменным столом сидел управляющий.

— Меня зовут Вэлентайн Даррант, я племянник Уилла Рейли.

— Да, да, помню вас. Как поживает мистер Рейли?

— Он погиб. Его убили.

— О? — Отношение управляющего стало заметно прохладнее. — Чем могу служить?

— Я приехал в город несколько дней назад. Меня ограбили. Мне дали работу, но требуются наличные. Вы не могли бы…

Управляющий встал.

— Извините, Даррант. Мы не одалживаем деньги. Мистер Рейли был почитаемым гостем нашего отеля, но, как вы сказали, его с нами больше нет. А теперь, если… простите…

Через секунду Вэл стоял на улице. Дурацкая идея! Как он только мог думать, что ему ни с того ни с сего дадут деньги. Но все же насколько лучше с ним обращались, когда рядом был Уилл!

Он повернулся и услышал голос:

— Вэл?

Перед ним стоял Билл Хикок.

— Далековато от пастбищ бизонов вас занесло, сэр. — Вэл искренне обрадовался встрече.

— Это точно. Вначале я тебя не узнал. — Он помолчал. — Я слышал о Уилле. Сочувствую, Вэл.

— Спасибо, сэр.

— Ты остановился здесь? — Хикок указал на отель.

— Нет, сэр. Вообще-то, я нищий. У меня нет ни цента. — Он рассказал Хикоку все — о ранчо, об ударе по голове, о прибытии в Сент-Луис и о старом буксире и закончил словами: — Поэтому мне нужен револьвер.

— Рад бы помочь, малыш. Но, понимаешь, я и сам сейчас не купаюсь в деньгах. Собираюсь обратно на Запад, поведу пару охотничьих экспедиций. — Он вынул из кармана золотую монету. — Вот двадцать долларов, а если поднимешься со мной в номер, я дам тебе и револьвер.

Они вошли в фойе. Управляющий перехватил Вэла.

— Не думаю, что у вас здесь номер, молодой человек. Извольте…

— Здесь номер у меня, — резко оборвал его Хикок, — а этот мальчик — мой друг, очень близкий друг. И обращайтесь с ним как подобает, иначе ответите мне.

— Да, сэр. Простите, сэр. Я подумал…

— Напротив, вы не подумали. — И Хикок отодвинул управляющего в сторону.

У себя в номере он открыл чемодан и достал новый «смит-и-вессон» русского производства.

— Мне его подарили, Вэл. По-моему, это лучший револьвер на Западе, но я не могу расстаться со своими, к которым привык. — Хикок достал пригоршню патронов. — Вот, на первый случай. Но если ожидаешь неприятностей, купи еще. — Хикок встал перед зеркалом и начал причесывать волосы, которые красиво спадали ему на плечи. — Его убили Зонненберг, Хардести и Пайк, верно?

— Они устроили ночью засаду и стреляли из ружей, когда он выходил из ресторана. Ему даже не дали возможности защищаться.

— Иначе они не смогли бы его убить. Я знал Уилла Рейли, он отлично владел оружием. Но они свое получат. Такие типы долго не живут.

— Чип Хардести мертв.

— Хардести? Не слышал.

— Он был наемным ганфайтером на скотоводческом ранчо в Техасе, сэр. К западу от Форт-Гриффина.

Глаза Хикока в зеркале встретились с глазами Вэла.

— А ты сказал, что твое ранчо неподалеку?

— Это я его убил, сэр. Он сам нарвался.

— Молодец. Те, кто исподтишка застрелил Уилла Рейли, заслуживают смерти. — Он поправил галстук. — Уилл говорил, что ты отлично стреляешь. И очень быстро.

— Он любил меня, сэр. Думаю, он преувеличивал.

— Только не передо мной. Уилл вообще не преувеличивал, говоря о таких делах. — Хикок намочил салфетку в холодной воде и прижал к глазам. — Вот так лучше. Слишком много бессонных ночей за карточным столом, — пожаловался он. — Намного лучше чувствуешь себя на охоте.

Вэл встал.

— Мне пора идти. — Он помолчал. — Спасибо вам большое. Я верну деньги, как только смогу.

— И они мне понадобятся. Удачи тебе, малыш. Если будешь в районе Шайенна или у Блэк-Хиллс, разыщи меня.

Выйдя на улицу, Вэл с удовольствием почувствовал вес револьвера за поясом. На набережной было холодно и туманно. Его шаги отдавались эхом, когда он шел по причалу к старому паровому буксиру.

Завтра они отплывут, а через несколько недель у него будут деньги. Он сможет отправиться на Восток.

Глава 13

Облака висели низко, на причале блестели лужи, черная речная вода посверкивала под светом редких фонарей. В последнюю минуту они прихватили еще одного человека — ирландца со сломанным носом, веселыми глазами и легким характером. Вэл со стариком Петерсоном провели с ним почти весь день. Он тоже сидел без денег и жаждал взяться за любую работу. Его наняли матросом.

Пэдди Лейхи считался плотником, плотовщиком и шахтером. У себя на родине до приезда в Америку он довольно прилично боксировал.

— Решайте сами, — заявил ему Вэл во время коротких переговоров. — Мы берем вас на одну пятую доходов. Петерсон получает две пятых, потому что буксир принадлежит ему. Я получаю две пятых, потому что знаю, что муку можно спасти, и еще берусь защищать нас от неприятностей.

— Ты слишком молод, — засомневался Лейхи в его способностях. — Лучше я возьму на себя неприятности. Я тертый калач и привык к ссорам и дракам.

— Если что случится, ты понадобишься, — остановил его Петерсон, — но Вэлу я верю.

— Тебе часто приходилось драться? — спросил Лейхи.

— Не слишком. Уилл Рейли научил меня некоторым приемам, и мы немного боксировали.

— Тогда я с тобой потренируюсь. Ты ладно скроен, парень, может, у тебя есть и способности. Уилл Рейли, говоришь? У него хорошее ирландское имя.

Они отдали концы, и буксир заскользил по реке. На нем могли разместиться шестеро, но для груза места маловато. Если им повезет и они поднимут муку, то придется сделать не один рейс от затонувшего парохода до доков Сент-Луиса.

Они миновали причалы, вошли в течение и направились на юг.

За поворотом реки увидели верхнюю палубу и надстройки парохода, лежавшего на мелководье. После того как он поцеловался с топляком, лоцман, наверное, направил его к берегу, чтобы спасти судно и груз, но немного опоздал.

— Нам надо остерегаться речных бродяг, — предупредил капитан Петерсон. — Они крадут все, что попадет им на глаза. Наверняка и здесь уже поживились. Это ведь стая хищников-головорезов.

— Так оно и есть, — согласился Пэдди. — Лучше с ними не встречаться.

Они долго наблюдали за берегом, густо, до самой воды заросшим тополями, бузиной, ивняком и вязами, но никого не увидели.

Привязав концы к затонувшему пароходу, Вэл приготовился нырять. Впервые ему предстояло плавать не ради удовольствия, а ради дела. От берега его надежно укрывал корпус буксира.

Над водой торчала верхняя палуба с рулевой рубкой. Заглянув в нее, Вэл понял, что здесь давно все разграблено. Оторвали и унесли даже рулевое колесо, не говоря уж о медных фонарях, поручнях и тому подобных вещах. Мародеры вволю похозяйничали как в каютах офицеров, так и в матросских кубриках.

Петерсон достал удочку и, раскурив трубку, бросил поплавок за борт. Рядом с ним на люке лежало ружье.

— Пусть себе думают, что я пришел половить рыбки, — хитро подмигнув, сказал он. — Долго я никого не смогу дурачить, но все же.

Вэл надел грубо сшитый брезентовый ремень с карманами, в которые положил в качестве груза камни, перелез через поручни и по столбу спустился на пассажирскую палубу. Здесь вокруг салона располагались каюты первого класса, которые на миссурийских пароходах именовались по названиям штатов.

Вода была темной, но достаточно прозрачной. Неожиданно Вэл открыл, что побывавшие на пароходе речные бродяги не слишком тщательно обыскивали эту палубу. Нырнув четвертый раз, он обнаружил в одной из кают длинный деревянный ящик — элегантный и хорошо отполированный. Привязав его к концу веревки, дал сигнал, чтобы ее подняли. Позже на палубе он осмотрел ящик и нашел выгравированное на нем имя «Стивен Брикер», которое Вэлу уже где-то встречалось.

— Давай его вскроем, — предложил Лейхи.

— Нет, не будем. Человек, которому он принадлежит, живет в отеле «Сазерн», — вспомнил он. — Когда я ждал управляющего, то видел его имя в регистрационном журнале. Он наверняка заплатит нам за находку. А что в нем — я догадываюсь.

Вэл не сомневался, что нашел ружейный ящик. Он такие уже видел, в них обычно хранились дорогие ружья охотников — с золотыми накладками, а иногда и с инкрустацией.

На следующее утро он нырнул глубже, сразу на грузовую палубу. На ней во множестве валялись различные коробки и ящики, а на носу притаилась как змея бухта каната, который, очевидно, использовали для швартовки. Его сразу подняли — канат легко продать в порту или использовать на буксире.

После этого дважды нырял Лейхи. Он не мог оставаться на глубине так долго, как Вэл, но сразу нашел крышку грузового люка, сбил пару креплений и вынул несколько досок. Часам к десяти, когда они сделали перерыв на кофе, носовой люк был открыт и в нем показались бочки. Петерсон поднял пар и запустил лебедку, чтобы поднимать муку.

— В трюме есть сетка для груза, — рассказал Лейхи, — можно закатывать бочки в нее. Под водой они почти невесомы.

Согреваясь под одеялом, Вэл прихлебывал кофе. Прежде ему не приходилось так долго бывать в воде, а на глубину он нырял всего раз или два. Но поискам радовался. Предстояло осмотреть еще одну или две каюты.

К ночи на борт буксира подняли пятьдесят бочек. Их накрыли кусками брезента, часть которого также сняли с потерпевшего крушение парохода.

Поблизости пока никто не объявлялся.

Один бочонок вскрыли и обнаружили, что мука намокла по краям на глубину примерно в три дюйма. Она разбухла и образовала корку, которая не дала испортиться тому, что оказалось внутри своеобразной капсулы. Эту муку они добавили к своим припасам.

Под покровом темноты буксир пропыхтел вверх по течению и вскоре пришвартовался у причала в Сент-Луисе. Оставив Пэдди Лейхи присматривать за грузом на палубе, Вэл и капитан отправились в город. Прихватив найденный деревянный ящик Стивена Брикера, Вэл вновь держал путь в отель «Сазерн».

На сей раз его не остановили и без лишних вопросов назвали номер Брикера. Он поднялся наверх.

Дверь ему открыл плотный, приземистый господин с седеющими волосами и бородкой. Его проницательные голубые глаза сразу же метнулись от лица Вэла к ящику, который тот держал под мышкой.

— Ну, проходите, — пригласил он. — Вот уж не думал, что увижу его снова.

— На днях я заходил в отель и случайно видел ваше имя в журнале регистрации… А сегодня мы его нашли… Кажется, здесь ваше любимое ружье. Для мужчины оружие имеет большое значение.

— Да, большое значение, — согласился Брикер. — Ружье — последний подарок моего покойного отца. Сколько я вам должен?

— Нисколько, сэр. Я возвращаю ваше имущество.

Брикер, прищурившись, посмотрел на него.

— Если позволите, я полагаю, что вы нуждаетесь в деньгах.

— Нуждаюсь, — откровенно признался Вэл, — но не могу взять деньги за найденную вещь.

— Как вы его нашли? Я думал, «Джипси Белль» невозможно поднять.

Вэл объяснил. Он рассказал, как узнал о муке и чего они достигли за день, добавив, что капитан Петерсон пошел в страховую компанию, чтобы договориться о сумме премии.

Брикер слушал, закурив новую сигару.

— А вы не подумали, что страховая компания может сама продолжить подъем муки, ничего не дав вам взамен?

— Подумали. Приходится надеяться только на их честность, сэр.

Брикер встал и достал из гардероба пиджак.

— Пойдем посмотрим, как дела у капитана Петерсона. Возможно, ему понадобится помощь.

Капитан Петерсон с фуражкой, зажатой в кулаке, только что вышел из кабинета управляющего компанией. Его лицо перекосило от гнева.

— Они пригрозили нам арестом. Сказали, что…

Стивен Брикер, не говоря ни слова, прошел мимо него к управляющему.

— Приветствую вас, Денфорд, я по поводу спасения груза с «Джипси Белль», — оглянувшись, пригласил: — Входите, Даррант. Вы тоже, Петерсон.

— В чем дело? Какое отношение к этому имеете вы, Брикер?

— Джентльмены — мои друзья, Денфорд. Моя контора представляет их интересы.

Денфорд заерзал в кресле и вынул сигару.

— Вы шутите, Брикер. Какое вам дело до Петерсона? Он ничтожество — рыщет по реке и подбирает объедки.

— А теперь он наткнулся на клад, — ответил Брикер, — и вам придется раскошелиться. Мне известно, что после предварительного обследования вы отказались от парохода. Если помните, я был пассажиром «Джипси Белль» и оставил на борту значительные ценности. Вы можете выкупить у Петерсона и Дарранта право на спасательную операцию, — продолжил он, — или они будут работать сами. Я случайно узнал, что вы согласились выплатить за муку очень скромную страховую сумму.

— Это не ваше дело, Брикер.

— Я займусь им. — Брикер встал. — И ставлю вас в известность, а теперь прикажу своим адвокатам действовать немедленно. — Когда они вышли, Брикер повернулся к Петерсону и Вэлу. — Готовы подраться, джентльмены? Я спрашиваю, вы умеете драться?

— Умеем, сэр, — ответил Вэл.

— Тогда немедля отправляйтесь к пароходу и пришвартуйтесь к нему. Если не ошибаюсь, страховая компания попытается прогнать вас. Я пришлю помощь, как только смогу. Мои люди приплывут под голубым флагом.

Даррант прошел хорошую школу и знал, что в таких ситуациях надо действовать без промедления, иначе ты проиграл. Для размышлений времени не осталось.

— Капитан, — сказал он, — вы с Пэдди разгружайте буксир, а я возьму лодку и поплыву к пароходу.

На борту буксира имелась шлюпка. Не теряя ни секунды, Вэл спустил ее на воду и взялся за весла. С собой захватил пакет с едой, бочонок с водой и револьвер «смит-и-вессон». Из-за сильного течения ему пришлось не переставая работать веслами.

Он проплыл несколько миль, когда услышал шлепки о воду пароходных колес. Оглянувшись, он увидел, что его нагоняет небольшой катер, и сразу понял, что людей на нем послал Денфорд, чтобы захватить затонувший пароход и заявить право на груз.

На секунду его охватил ужас, но он тут же справился с собой, у него родилась идея. Взяв тонкий линь, лежавший на носу шлюпки, Вэл быстро завязал скользящий узел. Кидать лассо он научился, работая ковбоем, и хотя не слишком преуспел в этом, но заарканить катер надеялся. Маленький пароходик с двумя боковыми колесами шел на половинной скорости, но у Вэла будет только одна попытка, иначе катер его обгонит.

Он привязал конец линя к носу и свернул его в кольцо, оставив несколько футов свободными. Когда пароходик проплывал мимо, бросил самодельное лассо. Бросок удался. Вэл кинулся на место и смог сделать пару гребков, чтобы хоть немного самортизировать толчок, когда линь полностью натянулся.

Тем не менее линь выдержал, хотя шлюпку здорово тряхнуло, но уже в следующую секунду она быстро понеслась по реке, влекомая катером. Вэл сидел и отдыхал. Была ночь, поэтому на ют никто не выходил, наверное, единственный бодрствующий человек находился в рулевой рубке.

Катер шел быстро, но Вэл знал, как только они сделают поворот, им придется сбросить ход из опасения врезаться в затонувший пароход. Тогда наступит его время.

Он выжидал момент, и когда катер, замедлив движение, стал маневрировать, чтобы приблизиться к «Джипси Белль», обрубил линь и схватился за весла. Ему удалось сделать два мощных гребка, прежде чем его увидели; с катера раздался крик, но он не обратил на него внимания.

Вэл услышал другой окрик, более похожий на команду остановиться. И налег на правое весло, притормаживая левым, чтобы выровнять курс, и продолжал грести.

Грохнул выстрел, пуля плеснулась справа. Одним сильным взмахом весел Вэл приблизился к верхней палубе, подтянувшись, перевалился через поручни и укрылся за надстройкой. Затем привязал шлюпку и перетащил на пароход запасы пищи и воды.

К этому времени почти рассвело. Он забрался в рулевую рубку. Похоже, с тех пор как они покинули пароход, здесь никого не было. С пассажирской палубы, частично находящейся под водой, к рубке вели трапы, при необходимости он сможет спуститься в более защищенное укрытие.

Без сомнения, тех, что прибыли сюда на катере, тщательно отбирали для этой работы, они наверняка были крепкими и тертыми парнями. Вначале они будут палить, чтобы напугать его, а когда увидят, что на испуг не возьмешь, начнут стрелять, чтобы убить.

Доски, которые они с Лейхи отодрали от грузового люка, плавали рядом вместе с другим мусором. Они имели длину около шести футов и толщину дюйма три. Вэл спустился, собрал их, принес в рубку и укрепил вдоль стен, чтобы обеспечить дополнительную защиту от пуль.

Затем на маленькой печке приготовил кофе, съел кусок сыра с крекерами и, прислонившись спиной к стене, сел наблюдать за катером. Вэл понимал, что ждать ему осталось совсем недолго.

На палубе пароходика толпилось не меньше десятка бойцов. Они собирались у борта, готовясь спуститься в шлюпку.

К поручням катера, который стоял не более чем в тридцати футах, подошел крупный человек. Его слова громко и отчетливо разнеслись над водой.

— Эй, там, на борту! — крикнул он. — Мы представляем владельцев! Через несколько минут причалим к теплоходу и заявим на него свои права. Убирайся по собственной воле, или мы тебя выкинем!

— Ничего у вас не получится! — ответил Вэл. — Пока я здесь, права принадлежат мне, а меня вы не выкинете. Я вооружен и, если понадобится, буду стрелять.

Здоровяк немного подождал и, не видя смысла в дальнейших переговорах, добавил:

— Все, парень, ты сам напросился!

Шлюпку опустили на воду. По веревочной лестнице в нее начали спускаться люди.

Русский «смит-и-вессон» сорок четвертого калибра — мощное оружие. Вэл прицелился и дважды выстрелил по ватерлинии шлюпки.

Человек, стоявший на веревочной лестнице, быстро вскарабкался обратно на борт. С лодки закричали:

— Эй! Он продырявил нас!

— Она течет!

— Вычерпывай воду! — приказал здоровяк. — И гребите быстрее, тогда успеете доплыть до того, как она потонет.

Вэл перезарядил револьвер. Он не сомневался, что, заткнув дыру и вычерпывая воду, они до него доберутся. Он не любил публично демонстрировать свои способности, но иногда этого хватало, чтобы остудить горячие головы.

На полке в рубке стояла бутылка. Прихватив ее, он подошел к двери.

— Поглядите-ка, джентльмены, — окликнул он парней на катере, — что я могу с вами сделать.

И сейчас же подбросил бутылку в воздух. Первая пуля расколола ее, следующие две вдребезги разнесли два самых больших осколка. Три выстрела прозвучали как один, слившись в протяжный гул.

Когда он стих, Вэл сказал:

— Надеюсь, мне не придется стрелять в вас.

Несмотря на протесты здоровяка, все, кто сидел в лодке, вернулись на катер, до Вэла донеслись обрывки громкого спора.

Время шло, В отчаянной тревоге он ждал прибытия подкрепления. Беда заключалась в том, что люди компании могли захватить буксир Петерсона и вынудить Вэла покинуть пароход ради спасения друзей.

На катере все стихло. Потом кто-то крикнул:

— Ладно, ты умеешь стрелять, но мы подождем ночи. Вот тогда и придем.

Хотя Вэл и испытывал сомнения в душе, его голос прозвучал уверенно:

— Прекрасно! Ждите. Скоро приедет федеральный шериф. Он будет рад с вами встретиться и наверняка использует несколько ордеров на арест. Уверен, кое-кого из вас он хорошо знает! Так что ждите. А у меня тысяча патронов, и еды хватит недели на две.

Ничего из этого Вэл не имел, он даже не знал, приплывет ли федеральный шериф, но тем, на катере, будет о чем подумать.

Как часто повторял Уилл Рейли: «Пусть используют свое воображение, Вэл. В девяти случаях из десяти твои неприятели заподозрят, что тебе выпали карты лучше, чем на самом деле. Учись выжидать».

Вэл не устал. Утро обещало быть ярким и солнечным, в деревьях на берегу пели птицы. Револьвер снова был заряжен.

Об опасности его предупредила именно птица. У кормы катера сновал нырок. Когда прозвучали выстрелы, он взлетел, потом опять принялся барахтаться в воде в поисках пищи. Вдруг он испуганно пискнул и улетел прочь.

Вэл тут же выпрямился. И сразу разгадал очередной ход противника. Люди с катера решили доплыть до затопленного парохода под водой. Это мог быть один человек или двое… А вдруг все десять? И они приближаются.

Глава 14

Вэл чувствовал на лице мягкую свежесть ветра, видел, как играют блики солнечного света в листве деревьев и на воде, но радости не испытывал.

Пловцы приближались, он ждал атаки сразу с двух сторон — с носа и с кормы. Не он посеял эту бурю. Ему никого не хотелось убивать. Во-первых, потому что убийство не решит проблему, а во-вторых, суд его за это не пожалеет. К тому же свидетелей, которые выступили бы в его защиту, нет. Во всяком случае, он их не видел.

— Отзовите их, — крикнул Вэл здоровяку, который наблюдал из рулевой рубки за тем, как развертывается операция. — Отзовите их, или я стреляю.

— Только попробуй, — закричал тот, — мы изрешетим тебя пулями!

Всему свое время. Он предпочел бы обойтись без стрельбы, но нападающие вот-вот ступят на палубу, а встретит их он один. Среди людей компании наверняка были и уголовники, и ганфайтеры, которым заплатили за работу. Заправлял же всем тот самый здоровяк, сидевший в рулевой рубке.

— Отзовите их, — снова крикнул Вэл, зная, что незваные гости уже почти доплыли. Краем глаза он заметил, что опять прилетел нырок и довольный шнырял около катера. Ему не ответили. Тогда заговорил «смит-и-вессон». Пуля угодила здоровяку в плечо. Тот отшатнулся и закричал от боли и удивления. — Отзови их! Или я буду стрелять только в тебя! — пригрозил Вэл.

Здоровяк скрылся из виду, но если на катере не укрепили стенки рулевой рубки так, как сделал он, пуля прошибет их так же легко, как картон. Однако в тот же момент четыре головореза открыли по нему огонь из винтовок. Раздался жуткий треск пуль, взламывающих обшивку, визг рикошетов.

Лежа на животе, Вэл выстрелил из двери, и один из парней крутанулся волчком и выронил винтовку; еще выстрелил — и второй споткнулся; оба спрятались за палубной надстройкой. Торопливо перезаряжая револьвер, он услышал всплеск внизу. По меньшей мере один нападающий поднялся на пассажирскую палубу и теперь находился прямо под ним.

Привязывая шлюпку к пароходу, чтобы ее не украли, Вэл отнес весла наверх. Подхватив одно из них, он засунул револьвер за пояс и отступил на тот борт, который смотрел на берег. По лестнице карабкался человек. Вэл взял весло обеими руками, размахнулся и тупой его стороной ткнул бандита в грудь. Тот полетел в воду. Еще не прозвучал всплеск, как Вэл услышал на другой стороне топот сапог. Он развернулся, одновременно вытаскивая револьвер. Как из-под земли возле него возник огромный детина с узким ножом в опущенной руке. Он уже сгруппировался, приготовившись к прыжку.

Вэл взял его на мушку.

— Брось его и уплывай. Иначе получишь пулю, — предупредил он. — Вашего главаря я уже пристрелил.

— Его-то? Да ты не осмелился бы. Это же…

— Я пристрелил его. Лучше поторопитесь, ребята. Кто теперь вам заплатит?

Легкая тень сомнения на лице человека подсказала Вэлу, что ему удалось нащупать слабое место, и он решил развить успех.

— Подумай сам. Неужели компания признает, что наняла вас? Если ваш главарь умрет, ты не получишь ни доллара. Ни одного паршивого цента.

С катера не стреляли, опасаясь задеть своих.

— Видишь? — наступал Вэл. — Они прекратили стрельбу, знают, что игра проиграна.

Человек, переполненный сомнениями, колебался. Вэл понимал, что единственное его желание — одним ударом кончить дело, но в грудь смотрело дуло револьвера, а аргументы, приведенные противником, подорвали решимость.

В этот момент раздался свисток — из-за поворота вышел буксир Петерсона, на носу стоял Пэдди Лейхи с ружьем в руках. Через минуту показался еще один пароходик, на палубе которого оказалось четверо вооруженных людей.

— Вот так-то, — сказал Вэл. — Теперь плыви хоть на катер, хоть на берег — мне все равно.

— Ты еще о нас услышишь, — пообещал человек с ножом. — Мы найдем тебя в Сент-Луисе.

Второй катер под голубым флагом пришвартовался к затопленному пароходу. Один из прибывших оглядел Вэла.

— С вами все в порядке?

— Жалоб нет, — ответил тот, — но вы появились вовремя.

Через неделю, в течение которой спасателям пришлось сделать девять рейсов, бочки с мукой, тонна свинца и кое-какие мелочи, найденные в брошенных каютах, были доставлены в город. Вещи решили вернуть владельцам, если таковые найдутся.

Мука, продававшаяся по высоким ценам, принесла им приличную сумму, несмотря на то, что несколько бочек разбилось, а в других вода полностью уничтожила содержимое. Когда деньги поделили, Вэл стал обладателем четырех с лишним тысяч Долларов.

Первым делом он отправился в отель, чтобы рассчитаться со Стивеном Брикером. Его он застал в номере.

Брикер принял деньги, которые израсходовал, чтобы нанять четырех помощников, но об оплате своих услуг и слышать не хотел.

— Денфорд блефовал, — объяснил он, — полагал, что вы не в курсе того, чем занимаетесь, и хотел просто напугать вас. Такое уже случалось. — Он внимательно посмотрел на Вэла. — А вы для своего возраста отважный человек. Сразу видно — воспитывались на Западе. — Стивен откусил кончик сигары. — Мне бы пригодился парень вроде вас. Я строю железные дороги, могу предложить вам тяжелую работу, дикие места и возможность учиться.

Вэл покачал головой.

— Я хочу на время уехать на Восток и изучить юриспруденцию.

— Хорошая идея. Действуйте. Когда решите начать работать, напишите мне. — Брикер нацарапал на клочке бумаги адрес. — Я найду вам место. Мне нужны такие, как вы. — Он встал и протянул руку. — Удачи, малыш. Уверен, что мы еще встретимся.

Снова шел дождь, но теперь на Вэле был плащ. Еще раньше он попрощался с капитаном Петерсоном и Пэдди Лейхи и направился теперь к железнодорожному вокзалу. Багаж сдал еще утром.

Он ехал на Восток. Он ехал в Нью-Йорк.

Следующие несколько лет пронеслись для Вэла незаметно — в тяжелом труде и усердной учебе. После окончания занятий год работал в адвокатской фирме в Нью-Йорке, читая о юриспруденции все, что мог отыскать. Когда выпадало свободное время, ходил в оперу.

Вэл стал выше и мощнее. Он подружился с профессиональными боксерами и часами пропадал в спортзале и на природе, тренируясь с ними. Он боролся, боксировал, упражнялся на мешке и со скакалкой. В двадцать лет весил сто девяносто фунтов при росте шесть футов и два дюйма. Еще год он провел в штате Миннесота и второй — в Монтане. В Миннесоте выполнял обязанности помощника и секретаря Стивена Брикера, который строил железные дороги, открывал шахты и спекулировал акциями горнорудных и железнодорожных компаний.

Время от времени приходили письма от Папаши Баклина, которые писала одна из дочерей. Компаньоны пробурили четыре артезианские скважины и прикупили скота. Теперь их стадо достигло трех тысяч голов, и они планировали вскоре провернуть первую значительную продажу. До этого продавали понемногу, пуская деньги на текущие расходы или на племенной скот.

Как-то осенью, еще в Нью-Йорке, Вэл вышел после тренировки из спортзала и остановился на углу Бауэри, наблюдая за гуляющей публикой. Неожиданно чья-то рука коснулась его рукава, и он услышал приглушенный шепот.

— Сэр! Пожалуйста, подайте, сколько можете. Я сегодня не ел.

На секунду Вэл застыл, потому что сразу узнал этот голос, он узнал бы его всюду. Но когда наконец повернулся, нищий уже уходил.

— Подождите минутку, — окликнул Вэл.

Бродяга обернулся, и Вэл оказался прав. Вэн, любовник Майры, поседевший и исхудавший, с ввалившимися щеками, стоял перед ним. Вэн, который пятнадцать лет назад оставил его у Уилла Рейли. Он мало изменился. Одежда на нем, как всегда, выглядела аккуратной, хотя ему наверняка приходилось в ней спать.

— Да?

— Не хотите со мной пообедать, сэр? Я буду рад вашей компании.

Глаза Вэна с беспомощной надеждой смотрели на него.

— Вы серьезно, сэр? Если серьезно, то я с искренним удовольствием принимаю ваше приглашение.

Сердце Вэла странно билось. Он всегда любил этого одинокого, слабого человека, единственного, который тогда был с ним добр, рассказывал ему сказки, как мог заботился.

— Если не возражаете, давайте пройдемся до ресторана, где я обычно обедаю. Там неплохо готовят.

Всю дорогу они шли молча.

— У меня не слишком презентабельный вид, — засомневался Вэн, остановившись у дверей ресторана.

— Пойдемте.

Только когда они уселись за столик, Вэн внимательно посмотрел на своего спутника и слегка нахмурился.

— Мы знакомы? Не могу узнать, хотя уверен, что видел вас раньше.

Вэл не отвечал. Пока они ждали обед, он попросил:

— Расскажите, пожалуйста, о себе. Вы, кажется, джентльмен…

Вэн пожал плечами.

— Когда-то я бы с вами согласился, но не сейчас. Я ничто.

— Что стало с Майрой?

Вэн окаменел, уставясь на него.

— Вы знаете Майру? — Он нахмурился. — Значит, и меня знали… Но где?

— Так что насчет Майры? Где она?

— Если бы у меня хватило мужества сделать то, что должен, она бы горела в аду. Раз десять я хотел убить ее…

— Вы не могли стать убийцей, Вэн.

— Черт побери! Кто вы?

— Вы не ответили на мой вопрос. Где Майра?

— Именно там, где и мечтала. Майра Корд — богатая женщина, богатая и опасная. Если планировали иметь с ней дело, лучше забудьте об этом. Съест живьем.

— Должно быть, она поменяла профессию.

— Не знаю, поменяла или нет. Майра всегда использовала проституцию так же, как вы пользуетесь лестницей. В ее теперешнем положении у нее нет нужды заниматься своей профессией, хотя сомневаюсь, что она снова не воспользуется ею, если потребуется. Она прошла длинный путь, но ничуть не изменилась. Такая же злобная и эгоистичная. — Вэн не отрывал взгляда от лица Вэла. — Откуда у вас такой интерес к ней?

Принесли закуски, официант отошел, и Вэл сказал:

— Она моя мать.

Вэн выронил вилку. Его лицо побелело. Он ослабил галстук.

— Вы Вэл? Вэл Даррант?

— Да.

— Будь я проклят! — медленно произнес Вэн.

— Не думаю, что вам это грозит, Вэн. Вы же спасли меня от смерти и оказали мне самую большую услугу, которую один человек может оказать другому.

— Не понимаю.

— Вы оставили меня у Уилла Рейли. Он взял меня с собой, воспитал и очень многому научил, за что я обязан ему, как и вам, по гроб жизни.

— Ах так? А мы с ним больше не видались. Я всегда опасался встретиться с Рейли — и не потому, что он мог со мной рассчитаться, но я боялся его взгляда, того, как он посмотрел бы на меня. Черт возьми, не зря же Уилл мне так нравился. Я уважал его. А потом вынужден был подбросить ему ребенка.

— Думаете, он избегал вас с Майрой?

— Конечно. Вы знаете Запад. В конце концов, там не такое уж большое население. В шахтерских, скотоводческих городках все друг другу знакомы. А Уилл Рейли был известным человеком. Нас с ним сводила судьба раз пятьдесят до того, как я оставил вас у него, но ни одного — после. — Они засиделись допоздна.

— Ну, а как вы? — спросил наконец Вэн. — Куда собираетесь? Что думаете делать?

— Собираюсь на Запад, наверное ненадолго. Хочу повидать людей и взглянуть на ранчо. Давным-давно вложил в него кое-какие деньги, надо проверить, как там дела. Я получил право адвокатской практики, Вэн, и могу, если захочу, открыть свое дело. Между прочим, в этой области у меня уже есть опыт. Я говорил, что работал с Брикером?

— Чудо, что вы не столкнулись с Майрой. У нее с ним много общих интересов. Она хорошо его знает.

— Майра Корд? Если бы у нее были общие дела с Брикером, я бы знал.

Вэн ухмыльнулся.

— Неужели вы думаете, что эта лиса сохранила старое скомпрометированное имя? Она слишком хитра. Сейчас ее зовут миссис Фоссетт.

Вэл в изумлении посмотрел на него. Майра Корд… его мать… та самая миссис Фоссетт?

— Вы шутите!

— Нет, — хмуро сказал Вэн. — Я совершенно серьезен. Она вышла замуж за старика Эверетта Фоссетта, уважаемого человека, которого все любили, вышла за его имя и его деньги. И он не смог ей противостоять. Она женила его на себе, а затем убила. О, я все знаю! Это не было убийством в юридическом смысле, но его отправили на тот свет — так же легко и надежно, как если бы использовали яд.

— У нее несколько миллионов долларов.

— Да, и среди этих миллионов нет ни одного честно заработанного доллара. Выходя замуж за Фоссетта, Майра совсем не нищенствовала. По-моему, она грабила каждого мужчину, который попадался ей на пути, а тратила очень мало. Фоссетт — лишь очередная ступенька на ее лестнице.

— Вы давно ее видели?

— Не более двух недель назад, здесь, в Нью-Йорке. Она меня не заметила. Я старался, чтобы она меня не заметила, поскольку я единственная неперевернутая страница в ее жизни. Или, лучше сказать, у меня хватило смелостисбежать, пока она меня не прикончила. — Вэн помолчал. — Майра очень красивая женщина, Вэл, даже сейчас. Ей немногим больше сорока. А в прежние дни она была ослепительно красивой, хоть и подлой.

— Я, кажется, ее видел. Только не догадывался… то есть я слышал, как о ней говорили, но мне и в голову не пришло, что она Майра Корд…

— Теперь вы все знаете, а потому не подходите к ней близко. Она убьет вас. И не смотрите на меня так. Она же хотела оставить вас замерзать в прерии, бросить на смерть беспомощного ребенка. Вы напомните ей многое, чего ей вспоминать не хотелось бы. Сейчас Майра имеет положение в обществе. Она абсолютно безжалостная. Если что-то задумала, ее не остановит сам Господь Бог.

— Интересно.

— Ничего интересного. Забудьте о ней.

Вэл отодвинулся от стола.

— Вэн, что я могу для вас сделать?

— Дать десять долларов. Больше не прошу, потому что все равно потрачу зря.

— Почему бы вам не вернуться домой? Я имею в виду в семью. В ваш собственный мир.

— Вы сошли с ума. — Вэн пожевал усы. — Не буду отрицать, что меня давно тянет в родные места. Родственники знают, что я жив, но ничего более. Нет, не могу. У меня нет ни денег, ни приличной одежды, ни будущего.

— Пятьсот долларов достаточно? Я хочу сказать, пятьсот долларов плюс одежда. Я дам вам деньги, Вэн. По-моему, игра стоит свеч.

— Черт возьми, Вэл, я не могу принять их. Просто не могу. И что я скажу? Мои родители живы. У меня две сестры…

— Просто возвращайтесь и ничего не говорите. Они сами придумают истории, в которых нуждаются. Вы путешествовали по Западу, вернулись домой. Я дам вам денег. Я обеспеченный человек, Вэн, и могу себе это позволить.

На самом деле денег у Вэла оставалось в обрез. Но он был молод, и перед ним лежала яркая дорога жизни.

— Хорошо, — согласился наконец Вэн, — я возьму деньги, если вы позволите в свое время вернуть их.

— Отдадите, когда сможете, но возвращайтесь домой. Возвращайтесь в семью.

Глава 15

Перед представительным человеком в темном костюме остановился дворецкий.

— Миссис Фоссетт просит вас, мистер Пинкертон.

Человек встал и последовал за дворецким в библиотеку по коридорам, устланным пушистыми коврами. Переступая порог этой комнаты, он, как всегда, плохо представлял, что его ждет, и потому немного нервничал. Будучи главой самого большого и самого преуспевающего детективного агентства в Соединенных Штатах, если не в мире, он видел всяких людей — и женщин, и мужчин. Эта женщина оставалась единственной, в чьем присутствии ему приходилось чувствовать себя неуверенно.

Да, именно так. В ней было что-то мистическое, от чего знаменитый сыщик испытывал неудобство. Ему казалось, что она постоянно опережает его на один шаг, и что бы он ей ни сообщил, она это уже знала.

Миссис Фоссетт сидела за длинным столом, перед ней лежало несколько газет, в том числе, обратил внимание мистер Пинкертон, из других городов.

— У вас для меня новости? — без обиняков начала она.

— Да. — Он помолчал. — Я нашел его.

— Ну… А еще что? Где он? В Бауэри?

— Нет, мэм. Он вернулся домой, в семью.

Майра Фоссетт почувствовала пробуждение холодного гнева.

Неужели Вэн прав, сказав, что ей не нравится, когда от нее кто-нибудь убегает?

— Вы ошибаетесь. Кем бы он ни стал, это гордый человек. Я уверена, что Вэн не вернется домой с пустыми руками.

— У него есть деньги. Немного, но есть. Он заплатил по счетам, купил новую одежду — между прочим, превосходную — и приехал не последним человеком.

— Ерунда. Откуда у него деньги? Ему больше никто не одалживает, а картежник он отвратительный.

— Где достал деньги, мы не знаем, если только…

— Что?

— Его видели за обедом с молодым человеком. Они разговаривали несколько часов. Именно после этого он приоделся и вернулся домой.

Она размышляла, обдумывая ситуацию. Вэн знал слишком много. Трезвый, серьезный Вэн представлял большую опасность, чем пьяный безалаберный бродяга, которому никто не верил. Более того, он сбежал от нее, а этого она простить не могла.

— Что за молодой человек?

— Джентльмен, мэм. Симпатичный, атлетически сложенный, ухоженный, респектабельный. Лет двадцати трех.

— Что он делал в Бауэри? Он бездомный?

— Нет. Ничего подобного, — возразил Пинкертон. — Мы наводили справки, но многого пока не знаем. Он приходит в Бауэри тренироваться. Боксировать и бороться. Кстати, очень неплохой спортсмен.

— Профессионал?

— Нет. По-моему, нет. Он джентльмен.

Майра Фоссетт окинула его ледяным взглядом.

— Когда у вас будет время, мистер Пинкертон, извольте дать мне определение этого слова. Не уверена, что понимаю его значение. Что такое джентльмен и как им становятся? Сомневаюсь, чтобы хоть раз видела живого джентльмена.

— Исключая присутствующих?

— Нет, — отрезала она. — Человек вашей профессии определенно не может считаться джентльменом. В любом случае, я плачу вам не за моральные стандарты. Скорее, — добавила она, — за их отсутствие.

Он встал.

— Я возмущен, мадам…

— Возмущайтесь на здоровье, — махнула она рукой. — А теперь садитесь и слушайте или выметайтесь отсюда и пришлите чек почтой.

Пинкертон колебался. Лицо его заливала краска негодования. Он вдруг понял, что ненавидит эту женщину, ненавидит все, что она делает и что поручает ему. Однако — куда денешься! — платит хорошо, и работы у нее много. Подавив гнев, он сел.

— Вы не узнали имя того молодого человека? Его же должны как-то называть в спортзале?

— Один из моих оперативников слышал, что его называли Вэл. Фамилию нам установить пока не удалось.

Вэл…

Майра Фоссетт сидела выпрямившись. Пинкертону, который видел эмоциональные реакции многих людей, показалось, что произнесенное имя ввело ее в шок почти физический.

Немного придя в себя, она произнесла:

— Мистер Пинкертон, если Вэн Клеверн вернулся в семью, меня он больше не интересует. С этого момента можете отозвать своих оперативников. Однако меня очень занимает ваш молодой человек, Вэл, как вы его назвали. О нем мне понадобится отчет по полной форме. Его друзья, деловые партнеры, действия.

— Трудновато.

— Если подобное заявление означает, что вы просите больше денег, ответ однозначный — нет. Если вы считаете, что задача выше ваших сил, я найду кого-нибудь другого, для кого она не покажется сложной. Уверена, наведение справок об одном, ничего не подозревающем молодом человеке не может представлять из себя большую проблему.

— Мы не имеем понятия, кто он или где живет.

— Но он ходит в спортивный зал боксировать, не так ли? Проследите за ним, расспросите тех, кто занимается спортом вместе с ним, — надеюсь, вас не надо учить, что делать.

— Если бы я знал…

— Зачем мне понадобилась информация? — Майра улыбнулась. — Мне известно, что вас давно снедает любопытство по поводу моих расследований. Можете довольствоваться тем, что в бизнесе я считаю наиболее важным так называемый человеческий фактор. Мне необходимо знать все о тех, с кем я имею дело, — кто они, кто их деловые партнеры. Поставляя такую информацию, вы представляете для меня ценность. Если будете работать и держать рот на замке, вам обеспечен надежный и богатый клиент; если устроите мне неприятности, я вас разорю. Думаю, мы понимаем друг друга, мистер Пинкертон.

Он встал с тяжелым и хмурым лицом.

— Мы все сделаем, миссис Фоссетт. Через неделю получите отчет.

Гость ушел, когда уже начало смеркаться. Майра осталась в темной комнате одна — сидя в кресле, смотрела прямо перед собой невидящим взором. Она одновременно сказала детективу правду и обманула его. Ей действительно нужна была информация о партнерах, но только отчасти для дела, отчасти же ради удовлетворения самолюбия — ох, как она злорадствовала, узнавая о тайных и не очень благовидных сторонах их жизни. Знание действительно дает силу, но для нее оно стало больше, чем оружие, поскольку подпитывало презрение к мужчинам, с которыми она сотрудничала, и к тем безмозглым овцам, именуемым их женами.

Но информация, запрошенная Майрой о Вэне, требовалась ей совсем по иному поводу. В течение двадцати лет он был частью ее жизни, за эти двадцать лет мало что произошло, о чем бы он не знал или не подозревал. Когда Вэн внезапно порвал с ней и скрылся, она пришла в ярость и на него, и на себя за то, что позволила ему бежать. Осечка произошла из-за того, что он часто грозился уйти от нее, и она уже перестала обращать на его порывы внимание.

Со временем он стал ей необходим, о причине этого она не осмеливалась спрашивать даже себя. Вэн был симпатичным, хорошо воспитанным человеком, которого принимали в любой компании. Любитель выпить, он не позволял пороку проявиться на людях. Бывая в обществе, пил не больше, чем дюжина-другая его знакомых. Она не собиралась отпускать его, но понимала, что он становится скорее обузой, нежели необходимым спутником. Наконец настало время — он ушел.

Неужели угадал ее намерения? Наверное, подозревал, потому что достаточно знал о тех, кто стоял у нее на пути. Она вспомнила давно прошедший день, когда он так напился, что разоткровенничался. Тогда задумчиво сказал ей: «Майра, ты моральный урод. Я говорю серьезно. Так же, как другие рождаются физическими уродами, ты родилась моральным уродом. Ты не имеешь понятия о добре и зле. Вещи, события и люди для тебя хороши или плохи лишь постольку, поскольку служат или не служат твоим целям».

Вэл? Невозможно! Вэл мертв. Он остался там, в морозной ночи, где Вэн бросил его.

Она не верила, что у ее дружка хватит смелости на такой поступок, удивилась, когда тот вернулся без мальчика и предложил немедленно уехать. Тогда подумала, что он на самом деле бросил ребенка в заснеженной прерии. И Вэн никогда больше не вспоминал о нем. Значит, и правда оставил умирать.

А если не оставил? Куда он мог отвезти мальчишку? Кому подкинуть? Через двадцать лет она знала лишь то, что Вэн встретил молодого человека подходящего возраста и называл его Вэл… или другим похожим именем. Юноша, кем бы он ни был, ссудил несчастного бродягу деньгами и, вероятно, уговорил вернуться домой.

Если так, то что это означало для нее? Все, что угодно, или ничего. Одно дело Вэн, который находится у нее под каблуком и боится ее, и совсем другое — свободный Вэн в лоне своей семьи. Захочет ли он забыть все, что знал? Или его одолеет совесть?

Майра Фоссетт, теперь обладавшая богатством и властью, почти достигшая положения, которого добивалась всю жизнь, не могла позволить Вэну заговорить. Он знал слишком много. Вэн Клеверн, опустившийся пьяница, не представлял для нее опасности, но Вэн Клеверн, вернувшийся в семью, в эту самодовольную, уверенную в себе семью, о которой она так много слышала, был самой настоящей опасностью. Пара минут его откровений могла разрушить все, что с таким трудом построено. Он даже знал или подозревал о причине смерти Эверетта Фоссетта. А у Эверетта полно друзей и родственников, которые захотят начать расследование.

Еще раз спокойно проанализировав проблему, Майра приняла решение, вытащив на свет Божий из тайников своей черной души тот самый план, что родился уже много лет назад и несколько раз откладывался. Но до сих пор Вэн оставался ей полезен. Яд — слишком опасно. Значит, несчастный случай. Ничего. Не впервой. Она вспомнила остальных. Обошлось же! Семь мужчин и одна женщина, каждый — ступенька на пути ее успеха. Все отравлены ядом. Все, кроме одного. Того ударила по голове, когда он просыпался, и бросила в корраль под ноги мулам. Вэн до сих пор уверен, что помогал скрыть несчастный случай, что она ненароком ударила сильнее, чем предполагала.

Вэл… Неужели ее сын жив?

Она никогда не хотела ребенка. Оставила Вэла как приманку для Дарранта, а он бросил ее раньше, чем дверца клетки успела захлопнуться. Вот так появился никому не нужный ребенок.

Но интересно… Похож ли он на нее? Или на… как там его звали?

Энди — вот как. Наверное, ласкательное от Эндрю, а возможно, от Андре, поскольку он был наполовину француз.

Вэл… Допустим, он действительно жив. Что тогда? Вэн всегда любил мальчика, он мог разговориться… Нет, не мог. Только не с Вэлом. И все же Вэн способен проговориться, рассказать, кто она и что. Тогда Вэл явится за деньгами.

Неделя еще не минула, а отчет Пинкертона лежал у нее на столе.

Молодого человека звали Вэлентайн Даррант. Значит, ее сын жив. Он изучал юриспруденцию в фирме «Лоутон, Брайс и Келли» — хорошая фирма. Допущен к адвокатской практике. Кажется, прибыл с Запада. Работал на Стивена Брикера. Не тот ли молодой человек, которого она встретила в дверях? Одаренный юноша, у него масса знакомых в сомнительных кругах — может, он пошел в нее? Проводит много времени в тирах, никогда не играет в карты, редко держит пари, за исключением дружеских споров по поводу исторических или спортивных фактов. Часто ходит в театр и оперу, хорошо образован, но неизвестно, где получил начальное образование.

Отчет оказался скуп на факты, он оставлял слишком много вопросов. Где Вэл жил все годы? Кто его воспитывал? Где получил образование? Сколько раз с ним встречался Вэн?

Майра снова просмотрела отчет. Последний абзац говорил о том, что юноша уехал из Нью-Йорка. Купил билет в Сент-Луис.

Ну, хватит. Пора разобраться с Вэном Клеверном.

Тем не менее ее мысли возвращались к Вэлу. Говорят, что ребенок больше всего похож на дедушку или бабушку. О семье Дарранта она ничего не знала, но своя вызывала у нее лишь презрение. По современным стандартам ее близкие имели репутацию преуспевающих, порядочных, законопослушных и богобоязненных людей. Это чистоплюйство ее раздражало.

Вэн действительно вернулся домой. Ему понадобилось время, чтобы привести себя в порядок. Он бросил пить, ел три раза в день и отсыпался. В семье его приняли с радостью и не задавали много вопросов. На случай, если бы его начали расспрашивать, он приготовил драматическую историю о том, как якобы преуспевал в горном деле, сколотил состояние, но потерял его, а сейчас планировал наладить связи здесь и остаться дома.

Интуиция подсказывала ему, что Майра не оставила его в покое, и порой Вэн с тревогой спрашивал себя, что она предпримет. Он пытался избавиться от сомнений, навеянных нестирающимися воспоминаниями о ее ярости. Безжалостная, непреклонная фурия не могла простить его побега. Но, с другой стороны, утешал он себя, она всегда мечтала избавиться от него.

Постепенно истерзанная душа Вэна начала отходить, его манеры менялись. Он стал более уверенным, разыскал кое-кого из старых деловых партнеров. Обнаружилось, что он обладает обширной информацией об акциях горнорудных и железнодорожных компаний, а также о многом другом. Спустя некоторое время после возвращения ему предложили работу консультанта в инвестиционной фирме, совладельцем которой был его отец.

Через пару месяцев он доказал, что не зря получает деньги. Вэн легко входил в общение с людьми, а его знания бизнеса, которые получил, крутясь возле Майры, оказались достаточно ценными. Клеверн заключил выгодные для фирмы договора с несколькими новыми клиентами, он расправил крылья. Весть о его смерти ошеломила всех.

Воскресным утром, катаясь на лошади в парке, он упал и разбился. Нашли его через час после гибели с размозженным черепом.

Вэл Даррант, остановившись на ранчо Найта в Нью-Мексико, узнал об этом из небольшой заметки в чикагской газете месячной давности, оставленной кем-то из посетителей. Статейку напечатали где-то в уголке, и содержала она очень мало деталей.

Вэл отложил газету и откинулся в кресле, чувствуя внутри странную пустоту. Из тех, кого встречал на своем пути, за исключением Уилла Рейли, он больше всех любил Вэна Клеверна.

Вэн, слабый, но добрый человек, всегда находил время для маленького мальчика, когда остальные его даже не замечали. Он спас его от смерти.

А теперь умер сам и так жестоко страдал перед смертью. Говорят, несчастный случай. Что-то не верится. Вэн — отличный наездник, на Западе справлялся с полуобъезженными мустангами. Неужели его скинула бы смирная лошадка, сдаваемая напрокат? Не исключено, но вряд ли.

Глава 16

Вэл знал, как неожиданно опасны бывают открытые пространства, а сейчас перед ним лежала бескрайняя прерия. Только на самом горизонте крепкими бастионами врезались в небо горы Бурро-Маунтинс. Натянув поводья, он остановился возле устья небольшого каньона и осмотрелся.

Несколько, минут назад, как ему показалось, заметил вдали легкое облачко пыли, но теперь, оглядывая равнины, никого не видел. Рука потянулась к винчестеру, пробуя его достать, винтовка легко выходила из чехла. Затем чуть-чуть пришпорил чалого, красивого жеребца с черной гривой и хвостом и едва заметными яблоками на левом плече, словно где-то в предках у него маячила аппалуза — пятнистая индейская лошадка. Конь был сильным, привыкшим к горам и пустыням, с хорошим аллюром.

Земля впереди выглядела достаточно невинно, но Вэлентайн оставался на месте, зная, что полагаться на эту видимую невинность никак нельзя. Малейшая оплошность — и попадешь в беду.

От маленькой деревушки под названием Лос-Анджелес до Юмы ехал дилижансом. Оттуда добрался до Бьюсона.

Он полагал, что Запад ему надоел, но стоило только оказаться здесь, его словно перевернуло. Все сомнения исчезли. Вдыхая полной грудью напоенный солнцем воздух прерии, он верил, что создан для этой земли. Не важно, как далеко занесет его еще в скитаниях, все равно он вернется сюда. Пока же путь лежал в Силвер-Сити, затем до Таскосы и — на ранчо. Неожиданно за спиной послышался мягкий цокот лошадиных копыт.

Вэл развернул жеребца. Из своего укрытия он теперь хорошо видел одинокого всадника на подкованной серой лошади.

Путешествие верхом от Тьюсона снова обострило его зрение и слух, без чего невозможно выжить на Западе. Он ждал.

Когда всадник — худощавый парень с длинными, до плеч волосами, в помятой черной шляпе — поравнялся с ним, Вэл произнес:

— Если едешь на восток, я буду рад твоей компании.

Парень оказался симпатичным, даже красивым, если не считать двух выступающих резцов. Они не портили его лицо, скорее придавали ему определенную индивидуальность. Он весил не больше ста пятидесяти фунтов при росте примерно пять футов восемь дюймов. Его серые глаза смотрели дружелюбно, а белокурые волосы развевались по ветру.

— Да, я тоже — на восток, — ответил он. — Ты один?

— Один.

Вэл внимательно посмотрел на него.

— А ведь я тебя знаю. Ты Билли Антрим.

Всадник скатал самокрутку и с удивлением поглядел на Вэла.

— Меня давно так не называют. Дай подумать… Мы с тобой встречались…

— Твоя мать держала пансион в Силвер-Сити. Я тогда приехал в город вместе с Уиллом Рейли. Помнишь? Мы с Доби и ты пару раз вместе катались по окрестным холмам, рассказывали друг другу разные истории.

— Конечно, помню. Где тебя носило все годы?

— Бродяжничал. Уилл погиб. Его убили несколько лет назад в Колорадо.

— Слыхал. Говорили, что в него стреляли из засады и даже не предупредили.

— Точно. Убийцы — Генри Зонненберг, Хардести и Терстон Пайк.

— Про это мне тоже известно. Пару лет назад Зонненберг объявился в Форт-Самнере. Хардести мертв.

— Знаю.

Билли бросил на Вэла быстрый взгляд.

— Да ведь ты его убил! На каком-то ранчо в Техасе.

— В городе. Он обычный подонок. Ничего особенного.

Они проехали несколько миль, наблюдая за местностью.

Неожиданно Вэл спросил:

— Ты сказал, что никто тебя не называет Билли Антримом. Впереди ранчо Найта, может, скажешь, как тебя теперь величать?

Билли покосился на него.

— Меня зовут Бонни. А кличут Малышом.

Это имя вертелось у всех на устах. Даже газеты на Восточном побережье писали о Малыше Билли и междоусобной войне в округе Линкольн.

— На ранчо Найта для тебя безопасно? Если нет, я заеду туда один и куплю припасов.

— Они хорошие люди. Им известно, что за мою голову обещана награда. Я их не трогаю, а они не трогают меня. Насколько я представляю, за мной охотится только Пэт Гарретт. Остальным все равно, либо они просто не хотят, неприятностей.

Тени от видневшихся впереди Бурро-Маунтинс становились длиннее. Ранчо занимало удобное место в устье каньона и стало регулярной остановкой на дилижансной линии. В 1874 году Ричард С. Найт построил тут глиняный дом, напоминавший крепость, а несколькими годами позже продал его вместе с землями Джону Парксу, которому теперь принадлежало ранчо.

Вэл первым въехал во двор. Ему навстречу вышел Парке с двумя детьми. Всего их у него было семеро.

— Меня зовут Вэлентайн Даррант, сэр, — представился Вэл. — С мистером Бонни вы, по-моему, знакомы.

— Да. Как поживаешь, Билли?

— Ничего, мистер Парке, ничего. Но буду чувствовать себя лучше, если вы угостите меня обедом.

— Надоело готовить самому, Билли?

Малыш рассмеялся.

— Я не очень-то хороший повар, мистер Парке. Три дня не видел настоящей еды.

— Заходи. Ма что-нибудь для тебя приготовит.

Вэл спешился.

— Я присмотрю за твоей лошадью, Билли. Иди поешь.

Джон напоил коней, отвел их в корраль и расседлал. Потом стал накидывать сено своим лошадям.

— Вы хорошо знаете Билли? — спросил он.

— Мы встречались очень давно, когда его мать держала пансион в Силвер-Сити. Вместе играли мальчишками.

— С того времени много воды утекло.

— Кое-что я слышал о его проблемах. — Вэл положил руки на спину жеребца. — Он славный малый. Мне нравится. И, насколько знаю, не совершал ничего, что бы не делали его враги. Однако теперь разыскивают его, а не их.

— Он останавливался у нас несколько раз и всегда вел себя по-джентльменски. Заходите в дом.

После обеда Вэл вышел и уселся на ступеньках. Его вновь одолели мысли, теперь часто посещавшие его. Он испытывал нарастающее раздражение оттого, что никак не мог определиться в жизни. Ему ничего не стоило открыть адвокатскую контору, но, проработав несколько месяцев в юридической фирме, стал скучать. Он владел третью ранчо, однако скотоводство его не увлекало. У него был богатый опыт в организации строительства железных дорог и вложения капиталов, но недостаточный, чтобы сделать это своей профессией, да и интереса к бизнесу его душа не питала.

Здесь, в обжигающих прериях, Вэл чувствовал себя дома. Он любил Запад, любил скитаться по его городам. Но нельзя же пройти все дороги! В конце любой тропы неизбежно начинается другая.

Он знакомился с девушками, но его романы были скоротечны, а истинной любви, всеохватывающей, испепеляющей, он так и не познал. Внутри него поселилось, билось и толкалось огромное желание чего-то большего, а чего — он не мог угадать.

Кроме того, память о том, что Терстон Пайк и Генри Зонненберг все еще гуляли на свободе, убивая и насильничая, угнетала его.

Даррант в глубине души надеялся, что с ними что-то произойдет. Что кто-то за него выполнит долг перед другом. Вспомнив Зонненберга, огромного, жестокого, неумного, Вэл ощутил холодок. Это олицетворение тупой силы показалось ему неуязвимым. Неужели Вэл боится его?

И все же Зонненберг лишь исполнитель. Настоящие виновники трагедии — Эвери Симпсон, который приехал на Запад, чтобы организовать убийство, и князь Павел, заказавший его.

Уилл Рейли нашел бы выход; Уилл Рейли сделал бы все сам.

Так, может, поэтому Вэл никак не успокоится? Подсознательно его тревожит вина за то, что убийцы Уилла до сих пор не получили по заслугам?

А как быть с матерью? Как быть с женщиной, которую теперь звали Майра Фоссетт? Нужно ли прийти к ней и объявить, что он ее сын? Зачем? Ему от нее ничего не надо, а она никогда им не интересовалась, если не считать той ночи, когда пыталась от него избавиться.

Вышел Билли и присел на крыльцо рядом с ним.

— Нет ничего прекраснее вечера в пустыне, — заметил он. — Мне всегда нравилось ездить по ночам.

— Где сейчас Зонненберг?

Билли повернул голову и посмотрел на него.

— Не связывайся с ним, Вэл. Даже если ты хорошо владеешь револьвером. Он подлый и опасный, как гремучая змея, и очень быстрый — по-настоящему быстрый. Мне бы не хотелось с ним столкнуться.

— Он убийца моего друга.

— Забудь. Посмотри, куда это завело меня. После того как застрелили Танстолла, я хотел убить всех, кто участвовал в нападении. Ну, нескольких мы отправили на тот свет, а теперь война закончилась для всех, кроме меня.

— Ты не сказал мне, где Зонненберг.

— Честно говоря, не следил за ним. Слышал, что он кружит возле Денвера где-то. — Билли помолчал. — Но я знаю, где Пайк.

— Где?

— Если едешь на свое ранчо, то встретишься с ним. Он в Таскосе. У него там женщина.

— Ты тоже направляешься туда?

— Нет. Думаю чуток обождать. Кормят здесь неплохо, люди они хорошие, так что несколько дней я отдохну. Последнее время мне не часто удается отоспаться.

— На рассвете я уеду, — встал Вэл. — Прощай, Билли, удачи тебе.

Прежде чем лечь спать, он проверил револьвер. Все тот же русский «смит-и-вессон» сорок четвертого калибра, который ему подарил Хикок. Ему нравилась балансировка револьвера, доставляло удовольствие чувствовать его в ладони.

Вэл Даррант выехал с ранчо Найта до рассвета. Обогнув подножия гор, пересек ручей и углубился в бескрайнюю даль прерии. Его путь лежал через землю апачей, с которыми он впервые познакомился еще мальчишкой, путешествуя вместе с Уиллом. Тогда индейцы напали на их дилижанс. И теперь Вэл старался держаться низин и с осторожностью выбирал дорогу, избегая мест, где могла затаиться засада; постоянно высматривал следы, наблюдал за птицами, потому что их поведение часто выдает присутствие людей.

Вечером он выбрал укромный уголок, разжег маленький костерок и приготовил на нем кофе и ужин. Затем забросал его землей и, тщательно маскируя следы, отъехал на несколько миль.

По местам, где сейчас проезжал Даррант, катился шквал междоусобной войны. Многие ее участники до сих пор жили здесь.

Он остановился в Линкольне, центре округа, и привязал жеребца у коновязи рядом с небольшим кафе. Не успел сесть за столик, как перед ним тут же поставили тарелку говяжей похлебки. Во многих подобных заведениях и мысли ни у кого не возникало, чтобы брать заказ. Меню не существовало. Посетители ели то, что сегодня готовили, и были этому рады. Но кофе варили отменный.

В кафе сидело с полдюжины гостей. В двух из них Вэл распознал «крутых» или будущих «крутых». Один несколько раз глянул на него и пошептался о чем-то с другим, потом оба парня посмотрели в его сторону и засмеялись.

Вэл не обращал внимания. Он хорошо знал, что делается в подобных городишках. Большинство жителей были настроены дружелюбно, но всегда находились такие, кто искал неприятностей. В качестве жертвы они всегда выбирали незнакомцев.

Поднабравшиеся уже посетители кафе громко обсуждали местные новости. Вэл прислушался.

— Наверное, он удрал, — рассуждал один из завсегдатаев. — У него хорошие отношения с мексиканцами, скорее всего, подался в Мексику.

— Не-а. В Форт-Самнере живет его девчонка. Двинет туда. Без нее не уедет из Штатов.

Став спиной к стойке и оперевшись на нее локтями, крепкий рыжеватый парень воззрился на Вэла, в упор разглядывая его.

«Крутые» что-то задумали, догадался он и приготовился.

— Эй, ты, там! — начал рыжий. — Как думаешь, куда поедет Малыш Билли?

Что бы он ни ответил, они к нему придерутся. Вэл просто пожал плечами.

— Поглядите на нос его лошади и увидите! — крикнул второй.

— На нос его лошади? А он-то здесь при чем?

— А вы гляньте. Куда он указывает, туда Малыш и едет.

Официантка захихикала, кое-кто из мужчин рассмеялся. Вэл остался серьезным. Рыжий покраснел.

— Думаешь, очень умный? А вот мы сейчас посмотрим, какой ты умный. Ну-ка, скажи, чем зарабатываешь на жизнь?

— Я актер, — ответил Вэл.

Рыжий уставился на него. Остальные присутствующие, казалось, не обращали внимания, но Вэл знал, что все ждали развития событий. Ему же хотелось спокойно доесть похлебку.

— Ну какой ты актер! Не похоже, — заявил задира. — Давай поглядим, как ты играешь. Ну-ка вставай, представь нам что-нибудь.

Но Вэл все равно собирался доесть похлебку.

— Вообще-то, — сказал он, — я фокусник. Заставляю вещи исчезать. Но вы, ребята, должны будете мне помочь. — Он повернулся к официантке: — У вас есть два ведра? Наполните их, пожалуйста, водой.

— Ты хочешь, чтобы они исчезли?

— Увидите.

Мальчишка-мексиканец притащил из кухни два ведра воды.

— А теперь две щетки, — попросил Даррант. — Или щетку и швабру. — Он взял щетку и дал ее рыжему. — Возьми и встань здесь. А ты, — обратился он ко второму «крутому», — вот сюда со своей щеткой. — Вэл забрался на стул с ведром воды и поднял его до потолка, затем установил щетку рыжего так, чтобы она прижимала ведро к потолку. — Теперь держи его крепче, так крепко, как только сможешь, иначе оно грохнется. А ты, — сказал он другому, — держи второе ведро. — Он поднял его к потолку и тоже прижал щеткой. — Сейчас, пока вы, ребята, крепко прижимаете ведра к потолку, они не упадут. А если упадут, то вы основательно промокнете.

— Поторопись со своим фокусом, ты обещал, что они исчезнут, — настаивал рыжий. — Неудобно же так стоять.

Вэл, не торопясь, вынул у них револьверы и отошел к своему столу.

— Какого черта! — завопил «крутой».

— Нет, — спокойно сказал Вэл, помахивая револьвером. — Плотнее прижимайте ведра, иначе промокнете… или получите пулю.

Положив револьверы рядом со своей тарелкой, новоиспеченный фокусник хладнокровно доел похлебку и попросил еще одну чашку кофе.

— Эй, в чем дело? — нервничал рыжий. — Убери отсюда это ведро!

— Не напрягайся, — посоветовал Вэл. — Джентльмены хотят спокойно поесть, без твоих штучек.

Он сел, откинувшись на спинку стула, попивая кофе и без всякого выражения разглядывая их. Новость о заезжем фокуснике уже разнеслась по городу, очевидно, не без помощи мальчишки, который принес ведра. Снаружи собралась толпа. Некоторые зеваки даже протиснулись в кафе.

Двое известных в городе «крутых» стояли посередине зала, держа щетками над головами ведра с водой. Ситуация была очень комичная. Если парни отпустят щетки, тяжелые деревянные ведра упадут, обдав их водой, а возможно, и поставив шишку на лбу.

— Не нервничайте, ребята, — успокаивал Вэл. — Вы хотели увидеть, как что-нибудь исчезнет. Я заставил исчезнуть похлебку и три чашки кофе. А сейчас… — Он встал и положил на стол серебряную монету. — Исчезну и я. — А потом обратился к присутствующим в кафе: — Скоро они здорово устанут. Так, если будет настроение, снимите ведра. — Он отступил к двери и откланялся: — Прощайте, джентльмены! Жаль покидать такую приятную компанию, но, понимаете, — дела.

Разрядив револьверы, Вэл бросил их на улице, прыгнул в седло и легким галопом выехал из города.

Перед ним бархатным ковром раскинулась прерия, над головой огромным шатром висело небо. Именно об этом он скучал на Востоке и всем сердцем любил и невероятную ширь земли, и уходящие вдаль холмы, и глубины неожиданных каньонов, и тени облаков, ползущие по высохшей пустыне. Где, ответьте мне, поднявшись на вершину холма, можно сквозь струящийся от жары воздух увидеть пространство на шестьдесят-семьдесят миль вокруг? Сейчас он был один на один с прерией и принадлежал только ей, слушая стук копыт, поскрипывание седла да неумолчную песню ветра.

Вэл думал о том, что на этой земле невозможно прожить, не породнившись с ней, не отдавшись ей полностью. О чем говорили на Западе, даже отгородившись от прерии стенами салунов, фойе отелей, домов, ковбойских бараков? О том же, что и у походных костров, — в основном о ручьях и прудах, состоянии пастбищ и индейцах.

Индейцы тоже составляли неотъемлемую часть этой земли. Любой путешественник принимал в расчет возможность встречи с ними. Очень немногие из них вели оседлый образ жизни. Боевые отряды индейцев могли появиться где угодно. Это им принадлежали тропы, протоптанные вблизи источников десятки, а то и сотни лет назад. Потому приближаться к любому источнику следовало с большой осторожностью.

Что касается индейцев, то Вэл придерживался советов Тенслипа — этого странного ганфайтера, наполовину преступника, наполовину порядочного человека, который черпал знания не из книг. О том, как выжить в пустыне и на горах, он знал такое, о чем Вэл не имел представления, его маленькие секреты были частью его самого, частью его образа жизни.

Тенслип никогда не разбивал лагерь около воды, даже в тех местах, где индейцы не появлялись. «Это нечестно, — говорил он. — Другим тоже нужен доступ к питью. Подумай о диких животных и птицах, которые проходят много миль, чтобы напиться. Они будут ждать, умирая от жажды, пока ты сидишь у ручья. Возьми все, что тебе нужно, и освободи место».

От Тенслипа Вэл также узнал, что нельзя допивать воду из фляжки, пока не убедишься, что в источнике, к которому ты идешь, есть вода. Случалось и очень часто, ручьи, родники, даже озера пересыхали, и там, где недавно струилась вода, лежала лишь растрескавшаяся под испепеляющими лучами солнца грязь.

Он знал, что самыми безопасными дорогами в сухой сезон становились тропы древних индейцев, поскольку они вели от источника к источнику по самой легкопроходимой местности.

Дважды Вэл останавливался на одиноких ранчо, обмениваясь новостями с их обитателями и прислушиваясь к разговорам хозяев. Владелец второго ранчо предложил ему купить красивую гнедую кобылу.

Он стоял опершись о жерди корраля, расхваливая животное.

— Как насчет купчей? — спросил Вэл.

— Почему бы и нет? — усмехнулся коневод. — Напишите, а я подпишу.

— Но будет ли она законной?

Владелец ранчо пожевал усы и сказал:

— Не стану врать, мистер. Если вы едете на Восток, то она будет законной, на Запад — то не совсем.

— Думаю, мне достаточно одной лошади, — отказался от покупки Вэл, — но ваша хороша.

Он переплыл Рио-Гранде и, не торопясь, направился в сторону Пекоса.

Глава 17

Городок Таскоса возник на берегу Канейдиан и процветал, когда через него перегоняли стада с юга на север. Но прилегавшие к нему земли перегородили колючей проволокой, и он умер, оставив после себя несколько полуразрушенных глинобитных домов, призраки ганфайтеров, погибших на его улицах, да романтическую память о Френчи Маккормик — в прошлом восхитительной девушке, поклявшейся никогда не бросать своего мужа — профессионального игрока в карты, и выполнившей обещание. Она не рассталась даже с его могилой.

Но в семидесятых-восьмидесятых годах прошлого века Таскоса была дикой и неуправляемой. Сюда приезжали ковбои и скотокрады, а скотоводы и перегонщики огромных стад нанимали здесь самых крутых ковбоев и охранников.

Сюда часто наведывался Малыш Билли. В городе жили к свои тертые парни, и девушки с сомнительной репутацией, некоторые из которых были такими же тертыми, как и мужчины, которых они обслуживали.

Вэлентайн Даррант направлялся в Таскосу. Он убеждал себя, что не собирается охотиться за Терстоном Пайком — а просто едет к себе на ранчо, а Таскоса в этом захолустье — единственный город на сотни миль в округе.

Одну ночь он провел в Форт-Самнере, остановившись у Пита Максвелла. Пит и его отец дружили с Уиллом Рейли и помнили Вэла.

— Здесь сейчас тихо, — рассказывал ему Пит. — Иногда в поисках Малыша Билли наезжает Пэт Гаррет, но Малыш давно не появляется. Скорее всего, он скроется в Мексике. Мексиканцы на него молятся: он единственный американец, который относится к ним с уважением.

— Знаю Билли, — сказал Вэл. — Познакомился с ним еще в Силвер-Сити, когда мы были мальчишками.

— Он славный парень, если его не загонят в угол. Уж очень ему не по вкусу пятиться.

— Я его недавно видел.

Пит Максвелл не спросил где, понимая, что Вэл не ответит.

На следующее утро после завтрака они расстались, пожав друг другу руки. А незадолго до заката Вэл подъезжал к Таскосе.

С тех пор как он в последний раз видел Терстона Пайка, много воды утекло. Мальчишка-подросток, сердце которого потеря единственного друга разрывала на части, превратился в мужчину, опытного, твердого и сильного.

Прежде чем ступить с тропы Додж на главную улицу города, обсаженную тополями, Вэл объехал Таскосу, чтобы разведать подходы к ней и познакомиться с округой.

Поставив лошадь в конюшне Микки Маккормика, расположенной на берегу ручья, впадающего в Канейдиан, он вышел на улицу и заглянул в салун.

Было около четырех, и салун еще пустовал. Убедившись, что здесь нет никого из знакомых, подошел к бару, рядом с которым висело большое зеркало — удивительная редкость в таких местах. Вэл подошел к нему, и из зеркала на него глянул высокий смуглый молодой человек в черной шляпе и сильно запылившемся черном пиджаке, под которым виднелась рубашка в черно-белую клетку. Штаны с бахромой и сапоги с мексиканскими шпорами добавляли живописности его костюму. Один револьвер в подвязанной кобуре и другой за поясом, под полой пиджака, свидетельствовали о его умении постоять за себя.

— В каком заведении здесь прилично кормят? — спросил Даррант, заказав пиво.

— Дальше по улице заведение Скотти Уилсона, — порекомендовал бармен. — Вряд ли он там, но кормят они отлично. У Скотти всегда хороший стол — ему все равно, чью говядину подавать.

Вэл улыбнулся.

— В других местах такое замечание звучит как оскорбление.

— Но не для Скотти. Он — наш мировой судья, Скотти считает, что лучшее решение жалобы о пропавшей корове — передать дело в суд. Но хозяев пропавшей коровы кормит бесплатно.

— Похоже, он мне понравится, — заметил Вэл и через некоторое время спросил: — Как дела в городе? Случается что-нибудь интересное?

— Здесь? Тишь и гладь. За целую неделю никого не пристрелили и не порезали.

Вэл остался у бара. Выпивка его не интересовала, ему хотелось послушать разговоры, а салун на Западе — наипервейший источник информации, где обсуждаются все новости.

Вошли несколько человек и расположились у бара. Вэл прислушивался к их разговору и ощущал смутное неудовлетворение. Что он тут забыл? Почему бы ему не поужинать и не отправиться спать, готовясь к завтрашнему нелегкому дню? Важно было определиться, чем вообще ему заниматься в жизни? Можно, в конце концов, остановиться в любом западном городе, освоиться и основать адвокатскую практику. Деньги на исходе. Срочно нужен постоянный источник доходов. Ранчо процветает, но вся прибыль пока идет на дальнейшее развитие.

Откуда-то из темного уголка памяти вынырнула мысль о Терстоне Пайке и Генри Зонненберге, и он снова почувствовал себя виноватым. Все ж таки пора отыскать их и сделать то, что не смог сделать закон. Но он не хотел убивать.

— Молодой человек?

— Да?

До Вэла не сразу дошло, что обращаются к нему.

— Не желаете присоединиться? Мы играем в покер.

Сначала он хотел отказаться, но потом согласился:

— Ладно, только недолго. Завтра мне предстоит трудная дорога.

Опять свалял дурака, корил он себя. Денег почти нет, а чтобы играть результативно, начальный капитал необходим. Через пару часов он встал из-за столика, выиграв шестнадцать долларов. Вместе с ним игру закончил небольшой, худощавый мужчина.

— Вы ужинали? — спросил он. — Собираюсь пойти перекусить к Скотти, компанию не составите?

— С удовольствием.

Они шли по улице и разговаривали.

— Много выиграли? — спросил попутчик.

— Нет, ерунду.

— Я тоже. Около двадцати долларов.

Стейки у Скотти были хороши. Вэл даже не подозревал, до какой степени проголодался.

Неожиданно его спутник сказал:

— По-моему, мы знакомы.

Вэл внимательно посмотрел на него и спросил:

— Я жил на Западе и на Восточном побережье. Где наши дороги могли пересечься?

— Я там бывал, но где вас видел, не могу вспомнить. Меня зовут Кейтс, если мое имя вам что-нибудь скажет. Иган Кейтс.

Вэл расплылся в улыбке. Ему ли забыть это имя?

— Одна отметина от пули у вас на руке, вторая — где-то на теле. Их вы получили в Аризоне от апачей.

— Кто вы?

— Я тот мальчишка, который уступил вам место в дилижансе и заряжал винтовки во время стычки с индейцами. Меня зовут Вэлентайн Даррант.

— Даррант? Вы были недавно в Колорадо?

— Нет.

— Обязательно поезжайте. Вас ищут в Эмпайре и по всей округе. Кажется, у них есть для вас новости.

— Какие новости? — удивился Вэл.

— Помните, я был старателем и шахтером? Теперь занимаюсь горным делом. Основная разница в том, что сейчас не получаю зарплату, а раздаю ее. — Он усмехнулся. — Хотя это не всегда так просто, как звучит. — Кейтс посерьезнел. — Похоже, много лет назад вы вложили во что-то деньги. Теперь вам надо поехать и разобраться, что с ними стало.

Колорадо… Ему всегда нравилось в Колорадо.

— Когда-то я познакомился там с чудесной маленькой девочкой, — вспомнил он, — которая говорила, что она актриса. Ее звали Мод Кискадден, она имела какое-то отношение к Джо Слейду.

Кейтс улыбнулся:

— Я знаю эту историю. Она не была ему родственницей по крови. Ее отец женился на вдове Слейда, когда того повесили. — Кейтс попросил еще кофе. — Вы сказали, что жили на Восточном побережье. Слышали о Мод Адаме?

— Кто же о ней не слышал?

— Мод Адаме, самая известная актриса в стране, — это ваша маленькая Мод Кискадден. Сценическое имя ее матери — Адаме.

Они сидели и разговаривали еще с полчаса, когда дверь открылась, и вошел Терстон Пайк.

Даррант глянул на него и спросил Кейтса:

— Помните моего дядю?

Он нарочно сказал это громко, чтобы его услышали в кафе.

— Вашего дядю? Вы имеете в виду Уилла Рейли? Конечно, помню.

Терстон Пайк, высокий, худой человек с округлыми плечами и тяжелым подбородком, оглянулся на них. Его поседевшая борода висела клоками, и выглядел он грязным и неухоженным. Вэл с легкой улыбкой возвратил его взгляд, и Пайк словно в нерешительности опустил глаза.

— Его убили. Три человека, которые боялись встретиться с ним лицом к лицу, застрелили его, подкараулив в темноте. Возмездие уже настигло одного, и другим осталось недолго жить.

Вэл заметил, как к шее Пайка прилила краска гнева. Он был убежден, что наемный убийца не достоин ни сочувствия, ни жалости.

Кейтс не имел представления о том, какие события перед ним разворачиваются, и с любопытством смотрел на своего сотрапезника.

— В чем дело, Вэл? Что происходит?

— Ничего примечательного. Терстон Пайк и не подумает выстрелить в человека,который стоит к нему лицом.

Кейтс быстро встал, отодвинул стул подальше от столика и снова сел. Все, присутствовавшие в кафе, смотрели на Пайка. Тот уставился в тарелку, сжимая в руках нож и вилку. Внезапно он вскочил с проклятьем, с силой бросил их на стол и кинулся к двери, сбив по дороге стул.

— Могли бы предупредить, — обиделся Кейтс.

— Не думал, что он придет, хотя знал, что он в Таскосе.

— Если он на самом деле такой, каким вы его представили, лучше поостеречься. Он попытается вас убить. — Иган Кейтс заказал свежий кофе. — Но вам надо отдать должное. Какой хладнокровный человек! Да и подростком вы были таким же.

— У меня хороший учитель, — вздохнул Вэл. — Лучше Уилла никого не встречал на свете.

— Говорите, что один из них мертв? Пайк второй. Кто третий?

— Генри Зонненберг.

Кейтс издал тихий свист.

— Оставьте его, Вэл. Вы с ним не сладите. Никто с ним не сладит.

— Как знать.

— Вы собираетесь охотиться за Пайком?

Вэл немного подумал.

— Нет. Пусть он за мной охотится. Он пойдет по моему следу, потому что я заставил его забеспокоиться. Уилл имел много друзей, возможно, кто-то из них захочет повесить Пайка.

Кейтс положил руки на столик.

— Мне надо возвращаться, Вэл. Почему бы вам не забыть все? Вы мне симпатичны, мы можем работать вместе. У меня есть отличные месторождения, которые надо разрабатывать, и есть выход к деньгам. А мы бы сработались.

— Я подумаю.

Оставшись один, Вэл сидел, размышляя над происшедшим. Допив кофе, он расплатился за ужин и, вместо того чтобы выйти на улицу, направился на кухню. Повар сначала запротестовал, но Вэл приветливо помахал ему и, миновав кладовую, вышел через заднюю дверь в переулок. Осторожно обогнул двор и остановился на углу. Пайка не было видно. Тем не менее Вэл вернулся в переулок и задними дворами в тени тополей добрался до отеля, войдя в него через черный ход.

Поднявшись в номер, он подпер ручку двери стулом и опустил занавески. Затем налил в таз воды, быстро вымылся губкой и вскоре уже спал.

Проснувшись незадолго до рассвета, Вэл тихо лежал, прислушиваясь к звукам города. Где-то пропел петух, хлопнула дверь, заскрипел водяной насос, и в ведро хлынула вода. Кто-то прошел по деревянному тротуару, послышался шум голосов.

Наконец он встал и побрился, глядя в кривое зеркало, искажавшее его черты, осмотрел комнату, убедился, что ничего не забыл, и спокойно двинулся по коридору.

Солнце еще не встало. Как учил Рейли, Вэл быстро обыскал глазами улицу, крыши, окна и дверные проемы, ничего не пропустив.

Кафе Скотти Уилсона оказалось открыто, и он вошел. Два хмурых ковбоя, небритых, с покрасневшими от разгула минувшей ночью глазами пили кофе у стойки. Они явно не жаждали с кем-нибудь поговорить.

Сев за столик в дальнем конце зала, Вэл заказал завтрак.

Он думал о дороге, которая лежала перед ним. В течение нескольких дней ему предстоит есть у походного костра. Тропа, выбранная им, не вела напрямую к ранчо, зато на ней не грозило остаться без воды.

Самая удобная дорога пролегала, конечно, через каньон Пало-Дуро, но там он станет доступной мишенью для стрелка, притаившегося над отвесными стенами. На равнине же никто не сможет подобраться к нему незаметно.

Неожиданно открылась дверь, и вошел высокий, стройный мужчина с холодными голубыми глазами. Он увидел Вэла и подошел к его столику.

— Не возражаете, если присяду с вами?

— Сделайте одолжение, — ответил Вэл. — Чем могу быть полезен?

— Уезжаете из города? — Незнакомец улыбался. — Ваше имя Даррант? — Он протянул руку. — Я шериф Уиллингэм. Ходят слухи, что вы вчера вечером перемолвились с Терстоном Пайком.

— Нет, не так. Я разговаривал с Иганом Кейтсом, а Пайк в этот момент оказался в кафе. Он встал и вышел.

— Ладно, пусть так. Не обижайтесь, приятель, но мне не хотелось бы, чтобы в городе снова случилась перестрелка. Если у вас с Пайком есть что делить, решайте споры за чертой города.

— Мне вариант подходит, шериф. Я не разговаривал с Пайком, постараюсь избегать этого и впредь, если смогу.

— Он скверный человек, сынок. От него не дождешься честной игры. — Уиллингэм внимательно посмотрел на Вэла. — Вы собираетесь остановиться где-нибудь поблизости?

— Нет. Мне принадлежит одна треть ранчо, лежащего к юго-востоку отсюда. Вы знаете ранчо Баклинов?

— Да, они хорошие люди. Я охотился на бизонов вместе с сыновьями Баклина, когда они впервые приехали на Запад. — Он с интересом глянул на Вэла. — Вы женаты?

— Нет.

Уиллингэм рассмеялся:

— Тогда вам придется тяжело. У Папаши Баклина две очаровательные дочери, а на Бетси — то есть на Вестерн — стоит посмотреть дважды.

— А Бостон?

— Дьяволенок в юбке. Прелестная дикарка. Ездит верхом лучше любого ковбоя на равнинах, хорошо стреляет и владеет лассо. Недавно мы собирали скот, так она быстрее всех парней ловила и связывала телят.

— Значит, они не замужем?

— Нет, и замужество им не светит, пока они не уедут отсюда. Кому нужна жена, которая умеет делать все, что делает муж, и даже лучше?

Когда Даррант выехал из Таскосы, снова поднялся юго-восточный ветер. Он крутил шары перекати-поле, и они неслись к ранчо, которое Вэл мог назвать своим домом.

В облаках загромыхал гром, и скоро упали первые капли. Он надел дождевик. Поездка обещала быть сырой.

Глава 18

Скрыться от дождя было совсем негде. Насколько Вэл знал, ближайший отсюда дом — его ранчо, до которого оставалось еще много миль. Перед ним лежала гладкая, как бильярдный стол, равнина, которую он пересекал, подгоняемый ветром и дождем уже несколько часов. Заметив впереди небольшой каньон, решил, что это ответвление Пало-Дуро — давно служившего убежищем для команчей.

Дождь стучал по дождевику и сбегал по полям шляпы. Временами грохотал гром и небо пронзали молнии. Единственным утешением Вэлу служило то, что и Терстону Пайку было ничуть не лучше, если он ехал за ним. Путешествие через прерию в грозу само по себе очень опасно. Ослепительные молнии то тут, то там вонзались в землю, и путник решил все же добраться до Пало Дуро и найти какое-нибудь убежище. Он резко повернул коня и направился к каньону.

Непроглядной стальной пеленой ливень затянул равнины. Конь едва передвигал ноги по грязи, а один раз даже поскользнулся. Выехав на край каньона, Вэл двинулся вдоль него, отыскивая удобный съезд вниз.

Снова сверкнула молния. На сей раз промежуток между вспышкой света и раскатом грома стал значительно короче, и тут он увидел осыпавшуюся кромку и бизонью тропу, спускающуюся на дно каньона.

Вэл направил на нее коня, и в ту же секунду что-то сильно ударило его в плечо. В тот момент, когда он начал разворачиваться, думая, что в него стреляли сзади, снова раздался звук винтовочного выстрела, и его конь взвился в прыжке. Не удержавшись в седле, Вэл упал в грязь, а конь, испуганный и, очевидно, раненный, помчался вниз по тропе.

Вэл понимал, что нужно уходить, и поднял голову. Он лежал на самом крутом участке тропы. Пытаясь отползти в сторону, обнаружил место на краю обрыва, которое давало хоть какую-то защиту. Попытавшись подняться на ноги, зацепился за скальную трещину и пополз по ней, стараясь отыскать трещину пошире.

В него стреляли из засады. Вероятно, невидимый снайпер, кто бы он ни был — Пайк, какой-нибудь индеец или одинокий бандит, — сейчас приближался к нему. Даррант прижимался к скальному откосу, упираясь ногами в крутой склон, осыпавшийся под его весом. Дождь все еще колотил по непромокаемой накидке. Его ранили, но он мог стоять. Значит, рана не очень серьезная.

Повернув голову, увидел, что конь остановился на дне каньона почти в полумиле от него и щиплет траву возле ручья. Винтовка осталась в чехле у седла.

Вэл прислушался, но ничего, кроме шума дождя, не уловил. Ему показалось, что ветер донес смутный запах походного костра.

Собрав силы, он опять пополз вдоль скалы, помятуя о том, что чем скорее уберется с этого места, тем лучше. Если бы стрелявший находился поблизости, то уж, наверное, добил бы его. Скорее всего, чтобы выстрелить, тому следовало подобраться поближе.

Скальные отложения здесь достигали пятнадцати футов в высоту, их покрывал тонкий слой почвы и скудная трава. Под ним склон круто уходил вниз на несколько сотен футов. Во многих местах скалы растрескались. Он очень обрадовался, когда ему попалась широкая щель, в которую можно было заползти. Над ней не нависал козырек обрыва, но ее прикрывал обломившийся край скалы. Вэл сильнее вжался в расщелину, вытер руки о рубашку и вынул револьвер.

Ждать пришлось долго. Несколько раз ему мерещилось, что он чувствует запах тлеющего мокрого дерева. Но вряд ли кто-нибудь стал бы разводить здесь костер. Еще более невероятным казалось, что костер развел убийца.

Медленно прошел час. Несколько раз Вэл перекладывал револьвер из руки в руку, преодолевая желание вылезти, но его сдерживала память о недавнем выстреле. У него не было возможности осмотреть рану. Шок прошел, и теперь она нестерпимо болела, но кровотечение, похоже, прекратилось.

Вэл уже окончательно терял терпение, когда отчетливо услышал шаги. Вскинув револьвер, ждал. Он не имел привычки стрелять в того, кого не видел.

— Мистер, — раздался вдруг женский голос, — я нашла ваши следы и знаю, что вы там. Парень, который в вас стрелял, ускакал. Если вам нужна помощь, я рада оказать ее.

— Выйдите туда, где я смогу вас увидеть, — крикнул он.

Она с минуту поколебалась.

— Ваш голос кажется мне знакомым, мистер. Думаю, что мы встречались. Я выхожу.

Внезапно перед ним появилась высокая девушка в сапогах. Под накидкой от дождя, укрепленный на поясе, виднелся револьвер, до которого она могла быстро дотянуться. В правой руке незнакомка держала винчестер.

Вэл заметил все это, окинув ее взглядом. Но он заметил и кое-что еще. Она была молода и красива: темные волосы, сияющие глаза, ярко-красные губы и стройная фигура, которую не могла скрыть бесформенная одежда, — буйная и яркая красота.

Он медленно выкарабкался из трещины и встал перед ней.

— Так я и думала, — улыбнулась она. — Вэл Даррант, верно? Я Бостон Баклин.

— Кого еще можно встретить в таком месте? Мне говорили, что вы самая дикая и самая прекрасная девушка на равнинах. Теперь верю.

Смутившись, она покраснела.

— Не люблю, когда ко мне подлизываются. Кроме того, вы ранены.

— Дым от вашего костра я почувствовал?

— Да.

— И не вы в меня стреляли?

— Если бы я в вас выстрелила, вы бы уже искали дорогу в другом мире. Нет, ваш враг — человек на крупной серой в яблоках лошади. Увидев меня, быстро смылся, наверно, подумал, что я не одна.

Бостон наблюдала за ним.

— Ходить можете. Мой лагерь ярдах в двухстах вниз по каньону. Ступайте вперед. Я тем временем поймаю вашу лошадь.

— Спасибо.

Добравшись до ее лагеря, Вэл обнаружил, что место для него выбрано идеально. Часть обрыва внизу обвалилась, оставив карниз, который нависал над дном каньона. В образовавшейся нише места оказалось достаточно для костра и постели. Рядом могли разместиться три-четыре лошади. Скалы надежно скрывали лагерь сверху и сбоку. Он открывался только тому, кто подъехал к нему вплотную. Девушка явно здесь ночевала.

Она вернулась, ведя в поводу его коня. Привязав его, присоединилась к Вэлу. Ее намокшие черные волосы раскинулись по плечам.

— Мы вас ждали, Вэл. Надеялись, что вернетесь. Недавно папа предупредил, что скоро приедете.

— Как папа?

— Так себе. Прошлой весной он получил пулю от индейцев, которую так и не вынули. В сырую и холодную погоду она его беспокоит.

— А остальные?

— С ними все в порядке. Коди затеял перестрелку в Форт-Гриффине. Поругался с каким-то пижоном в жилете в цветочек.

— Коди не пострадал?

— Конечно, нет.

Она поставила на огонь кофейник и повернулась к нему.

— Давайте-ка посмотрим на вашу рану. Вам, неженкам с Востока, ничего не стоит и из-за пустяков протянуть ноги.

— Я вам не неженка с Востока. Я здесь родился.

— Знаю, но вы слишком долго жили там в тепле и уюте.

Она помогла Вэлу снять пиджак и рубашку, с одобрением посмотрев на его мощные мускулы.

— По крайней мере, мясо у вас осталось крепким.

Рана оказалась легкой. Пуля скользнула по плечу, слегка повредив мышцы. Он потерял немного крови.

— В разных романтических рассказах девушка, чтобы перевязать мужчину, всегда разрывает свою белоснежную нижнюю юбку. Ну, у меня нет белоснежной нижней юбки и никогда не было. И я бы не стала ее рвать даже ради вас.

— В сумке за седлом есть пара чистых носовых платков, — предложил Вэл.

Она достала их.

— Ах какие мы модненькие! — Она критически оценила платки. — Вы, как я погляжу, стали настоящим пижоном.

Вэл наблюдал за ней. Никогда, нигде он не видел такой красивой девушки. Она была необузданной, свободной и раскованной, как дикое животное.

— Вы забрались довольно далеко от дома, — сказал он.

— Не так уж далеко. Я обожаю ездить верхом, люблю новые места и природу. И нечего за меня беспокоиться. Я езжу верхом лучше многих мужчин и неплохо орудую ножом.

— Вы опасная девушка. Держу пари, что парни вас боятся до смерти.

Она покраснела.

— Может, и так, — заметила она, подняв на него глаза, — но даже если бы и не боялись, это значения не имеет. Я дала слово.

Вэл почувствовал острый укол разочарования, который испугал его.

— Удивительно, — сказал он.

Она застыла с кофейником в руках.

— Думаете, я недостаточно хороша?

— О нет, вы очаровательны. Может быть, даже слишком красивы. По-моему, в вас есть что-то от необъезженного мустанга, вам нужен мужчина, способный надеть на вас уздечку с жесткими удилами.

Она снова посмотрела ему в глаза.

— Тот мужчина, который мне нужен, справится со мной и без уздечки. Никто другой этого не сделает, с жесткими удилами или без них.

Когда он допил кофе, она быстро свернула лагерь, отвергнув его попытки помочь.

— Бросьте, неженка, вам понадобятся все ваши силы.

— Не понадобятся, если вы дали слово.

Она резко повернулась к нему и хотела было что-то ответить, но затем вскочила на лошадь. Только сейчас он заметил, что она носила вышитое бисером замшевое платье ниже колен с бахромой и разрезом на боку. Он слышал о таких, но видел впервые. Все его знакомые женщины ездили в амазонках, на седле, расположенном боком. Это считалось единственным приличным для леди способом.

— Если сможете усидеть в седле, мы доедем до дома к вечеру… к позднему вечеру.

— Я не отстану, — успокоил он ее, и Бостон пустила лошадь галопом.

Над прерией висели тяжелые облака, хотя гроза унеслась и дождь прекратился. Размокшая земля превратилась в сплошную грязь, но с Бостон во главе они ехали быстро, хотя, насколько хватал глаз, на местности не попадалось ни одного ориентира. Прерия во все стороны расстилалась до самого горизонта. С расстояния в несколько сотен ярдов каньон был уже незаметен. Вэл пытался найти следы, оставленные убийцей, но не обнаружил ничего.

Ранчо лежало между холмами в ложбине, поросшей редкими деревьями, позади него и чуть выше протекал ручей, вдоль его русла теснились тополя и ивы.

Добротный двухэтажный дом с балконом по периметру окружала широкая веранда. Лучших лошадей держали в большой конюшне. Рядом стояла ферма для молочных коров, сеновал с запасами корма, несколько корралей и барак для ковбоев.

Бостон остановилась на склоне и широким жестом обвела долину.

— Ну, вот оно. Как по-вашему, мы хорошо поработали?

— Просто отлично. Ранчо превосходное.

Она посмотрела на него.

— Я тоже так думаю. Папа сказал, что иначе нельзя, поскольку вы такой человек, которому нужно все только лучшее.

Когда они подъехали к дому, из корраля к ним вышла Бетси.

— Папа будет рад, — улыбнулась она. — Я поняла, что к нам за гость, как только вы перевалили холм. Узнала по посадке на лошади.

Папаша появился с последним лучом солнца, с ним прибыли Тарди и Дьюб.

— Мы считали скот, — сообщил он. — В этом году погоним стадо в Канзас. — Он перевел взгляд на Бостон. — Стало быть, она тебя нашла. Бостон говорила, если ты не вернешься, она отправится за тобой. Будь осторожен, сынок.

— Не выдумывай, па! — воскликнула Бостон.

Когда подошло время ужина, все уселись за столом, и Папаша Баклин прочитал молитву. Вэл украдкой обвел взглядом их лица и почувствовал себя дома. Пусть он почти не знал этих людей, но он заключил о ними деловое соглашение, которое оказалось более чем удачным. Здесь, в этом доме, он чувствовал себя легко и уютно.

Его окружали сильные, честные, работящие люди — и очень простые. Он ощущал их понимание, искренние дружелюбие и симпатию. Баклины хорошо знали, что не всем стоит доверять, что в мире есть зло, и как могли с ним боролись. Они помнили, что за стенами этого дома живут голод, жажда и холод; что есть дикари, желающие отнять все нажитое ими тяжелым трудом, и которых сдерживала лишь сила, готовая противостоять их силе. Они были из тех, кто приносил в дикие места мир и порядок, при котором каждый человек мог работать, строить, не опасаясь, что в один далеко не прекрасный день все созданное им может быть разрушено.

В комнату вошла Бетси, неся тарелку со стейками. Она была такая же высокая, как Бостон, с величавой походкой.

Вэл глянул на Папашу. Неужели отец восхитительных, стройных, прекрасных девушек — этот огрубевший от работы старик?

— Мы наняли четырех ковбоев, Вэл, — докладывал Папаша, — а еще бродягу, который появился здесь несколько дней назад, разыскивая тебя.

— Меня?

— Его зовут Тенслип. Сказал, что должен тебе кое-что передать. — Баклин прожевал кусок мяса, затем добавил: — Кажется, он крутой мужик.

— Он преступник, Папаша, но и мой хороший друг. Мы впервые встретились, когда мне было четыре года, с тех пор не раз виделись. После ужина схожу послушаю, что он мне хочет передать.

— Он хороший работник. Я бы сказал, что не видел ковбоя, который управлялся бы со скотом лучше него.

— Ему нужна работа?

— Не говорит. Похоже, ему надоело болтаться с места на место, и он хочет ради разнообразия где-нибудь осесть. — Баклин помолчал, а потом спросил: — А ты как? Думаешь на время остаться? Мы приготовили для тебя отдельное крыло дома. Его обустраивали девочки, так что, если будут жалобы, обращайся к ним.

— Я… не знаю. — Вэл взглянул на Бостон, затем отвел глаза. — Хотелось бы остаться, но у меня столько дел. Да и никак не определюсь, чем заниматься. И где жить.

— У тебя для этого есть причины, ведь ты бродяга с младенчества, переезжал из города в город, не зная дома.

Вэл поведал им о местах, где побывал, о мужчинах и женщинах, которых узнал, о вечерних платьях, о вине и музыке — о том мире, который лежал далеко от зеленых холмов и степей. Он рассказал о своей работе, об одиночестве, о Вене Клеверне и о Майре.

Наконец он встал из-за стола, и девушки стали убирать посуду.

— Пойду повидаю Тенслипа, — сказал он Папаше.

На темной веранде было холодно. Он спустился по лестнице во двор. В ночи прямоугольниками светились окна барака и одинокой точкой тлела сигарета у крыльца. Он шагал по утоптанной земле, с удовольствием слушая, как хрустят сеном лошади в коррале, а в большом доме разговаривают люди и льется девичий смех.

Подойдя к бараку, он окликнул:

— Тенслип?

— Он ждет тебя внутри, — раздался голос из темноты. — Заметил тебя в ту же секунду, как вы с мисс Бостон появились на гребне холма. — Голос добавил: — Меня зовут Вако.

— Вэл Даррант. Рад познакомиться, Вако.

Вэл открыл дверь и вошел в барак. Там стояли нары на восемь человек, три постели пустовали. Люди, сидевшие вокруг стола, взглянули на него, затем двое вернулись к игре в шашки. Тенслип лежал на одеяле, но при виде Вэла сел и спустил ноги на пол.

— Привет, Вэл. Долго же мне пришлось за тобой ехать.

Тенслип взял шляпу, и они, выйдя из барака, подошли к корралю.

«Он похудел, постарел… и стал еще круче», — подумал Вэл.

У корраля Тенслип повернулся к нему.

— Малыш, у тебя неприятности? Ты попал в переделку?

— Нет. Ничего подобного.

— Уверен?

Вэл чувствовал на себе внимательный взгляд старого бандита.

— Кто-то в меня стрелял и поцарапал плечо. Он либо посчитал меня за мертвого, либо его спугнула Бостон Баклин. Во всяком случае, он ускакал. Думаю, нападал Терстон Пайк.

— Да? Возможно, — он на такое способен. Слыхал, его видели в Таскосе.

— Я там встретился с ним. Он уехал из города.

Тенслип рассмеялся:

— Если у него остались мозги — точно уехал. Ну, малыш, ты прославился, прикончив Чипа Хардести. О вашем поединке говорят до сих пор.

— Мне не нужна слава. Что ты хотел мне сказать, Тенслип?

— За тобой охотятся пинки. А когда они ищут человека, они его находят.

— Пинки? — Секунду Вэл непонимающе молчал, затем до него дошло: агенты Пинкертона. Но с какой стати они охотятся за ним? — Ничего противозаконного я не делал. Кому же я понадобился?

Он подумал, но не припомнил никого, кто мог бы его разыскивать таким способом. С Брикером он держал связь, Вэн Клеверн погиб. Что-то не так. Не та он персона, чтобы поручать за ним следить сыщикам. Вэл так к сказал, но Тенслип лишь фыркнул.

— Ошибаешься. Кому-то ты очень нужен. Тебя разыскивают по всей стране, а это стоит больших денег. Даже «Уэллс Фарго» столько не тратит. Я навел кое-какие справки. — Он посмотрел на Вэла. — У меня много друзей, мне рассказали… Ты не перебежал дорогу какой-нибудь женщине?

— Нет.

— Ну, как я слышал, тебя разыскивает женщина.

Майра…

Она богата, может себе позволить и не такое. Узнала, что он жив, решила найти… Только для чего?

— Это не может быть Майра? — спросил осторожно Вэл.

Тенслип застыл.

— Берегись, малыш! Не женщина, гремучая змея. Сплошной яд. — Он помолчал. — Майра! О ней-то я и не подумал. Много лет не видел и ничего не слышал о ней.

— Она на Востоке. Сделала себе имя и кучу денег.

— Так и следовало ожидать, — пробормотал Тенслип. — Берегись, малыш! Я бы не доверился ей ни на йоту. Что стало с ее пижонистым парнем?

— Погиб… несчастный случай.

— Так и следовало ожидать, — повторил Тенслип с усмешкой. — Он знал, где лежит мертвец — все мертвецы. Если она при деньгах, позволить ему жить — глупость. — Тенслип вынул из кармана табак и бумагу и свернул самокрутку. — А Майра — не дура. Но теперь твоя очередь, малыш. Если ты встречался с Вэном, она наверняка решила, что он тебе кое-что о ней рассказал. Вэн был хорошим парнем, правда, вместо хребта у него спагетти, но он всегда спешил помочь любому. Порядочный человек — без воровской жилки. Его беда заключалась в том, что он угодил под ее каблук. Майра его поймала, скрутила и поставила свое клеймо. — Старый преступник помолчал. — Представляешь, малыш, а мне здесь нравится. Я, конечно, бродяга, но кто знает… Это место по мне. Возьмут на работу — повешу свое седло на гвоздь.

— Баклинам ты по душе, Тенслип. Я поговорю с Папашей, — пообещал Вэл.

— Спасибо. — Тенслип протянул руку. — Малыш, помни хижину в снегу, Уилла Рейли и все остальное.

— И Генри Зонненберга, — добавил Вэл.

— Да, верно, и его тоже. Хочешь, возьму его на себя? Никогда не боялся Генри — он не решался со мной связываться. Я его отыщу. Рука у меня уже не такая твердая, но если надо…

— Нет. Забудь о нем. Он убил Уилла Рейли, они с Терстоном Пайком еще живы. Я сам ими займусь. А больше всего мне хочется повстречаться с Зонненбергом.

В своем крыле, которое девушки приготовили для него, Вэл долго лежал в постели, уставившись в потолок.

Конечно, Тенслип прав! Вэна убили. А сейчас пинкертоны разыскивают его. Они могут быть кем угодно — штрейкбрехерами, «быками», но чтобы убийцами? Значит, как только его обнаружат, для грязной работы найдутся другие люди.

А что, если сегодняшний выстрел… Нет, за ним идет Пайк. Вэл не сомневался, что и сейчас он где-то поблизости.

Наконец глаза Вэла закрылись, и он заснул. На далеком гребне холма остановился всадник и посмотрел вниз, на ранчо. Он долго стоял, прежде чем уехать. Но его день еще придет.

Глава 19

На рассвете Бостон выехала с ранчо и направилась на юг. Ей предстояло преодолеть шестнадцать миль, но когда она что-то решила, то не теряла времени. Она пересекала ручей за ранчо и вдруг натянула поводья — на влажной земле отчетливо отпечатались следы чужой лошади. Своих она знала. Незнакомая лошадь шла длинным, раскачивающимся шагом, всадник проехал здесь всего четыре-пять часов назад. Бостон подумала о человеке, который стрелял в Вэла, но сейчас ее волновали свои проблемы.

До ранчо Уинслоу девушка добралась задолго до полудня, въехала во двор и спрыгнула с седла. На крыльце появилась Мелисса Уинслоу.

— Бостон! Какими судьбами! Заходи!

Гостья поднялась по ступенькам, звеня шпорами.

— Мел, мне нужна твоя помощь.

— Моя помощь? Тебе? — Мелисса улыбнулась. — Я считала, что ты единственная женщина в мире, которой не нужна ничья помощь.

— Я хочу стать леди.

Мелисса бросила на нее удивленный взгляд.

— Ты и так леди. В чем дело?

— В Вэлентайне Дарранте. Я в него влюбилась.

— Хочешь сказать, что он вернулся? После стольких лет?

— Вернулся и… выглядит обалденно!

— Никогда не думала, что услышу от тебя такое. Он что, не обращает на тебя внимания? Тогда он не мужчина.

— Как раз все наоборот! По-моему, я ему нравлюсь. Действительно нравлюсь; но, Мел, я такая грубая. Не подумай, что он как-то подчеркнул это. Я сама вижу. Мне надо научиться вести себя как леди, правильно говорить, двигаться, одеваться, есть — словом, всему.

— Ты, похоже, и вправду влюбилась, — улыбнулась Мелисса. — Такие муки ради одного мужчины!

— Да. — Бостон в возбуждении села. — Мел, у меня нет времени, я готова много работать. Уверена, у нас все получится. Он снова уедет на Восток, не могу допустить, чтобы ему стало там стыдно за меня. Ты жила на Востоке, там выросла, а я знаю только ранчо, и мама умерла, когда я была совсем маленькая. Ты мне поможешь?

— Конечно. — Мелисса снова посмотрела на Бостон. — Но мне совсем не хочется тебя портить. Леди очень много, а такую, как ты, я не встречала. Ты единственная в своем роде, Бостон. Городские мужчины будут штабелями лежать у твоих ног.

Прежде чем долгий день подошел к концу, Мелисса окончательно уверилась в одном: Бостон прирожденная актриса, она обладала даром на лету схватывать все, что ей говорилось.

В то утро Вэл проснулся поздно. Плечо ныло, ноги, и особенно правая, болели. Завтрак давно прошел, но Бетси принесла ему поесть в постель и уселась возле кровати.

— Где Бостон? — спросил он.

— Уехала до рассвета и оставила записку, что вернется завтра к вечеру.

Вэл почувствовал разочарование, но сказал равнодушно:

— Надеюсь, что уехала недалеко. По-моему, человек, который в меня стрелял, все еще неподалеку.

— Она поехала навестить Мелиссу Уинслоу. У них с мужем небольшое ранчо в нескольких часах езды. Муж ее англичанин, а Мелисса из Вирджинии. Училась в Лондоне и там повстречала Дэвида.

У Вэла не было настроения ни ездить верхом, ни осматривать пастбища. После завтрака он уселся на веранде и принялся изучать маленькую долину, обдумывая ситуацию. Пока что все складывалось далеко не так, как он ожидал. Разобраться с Пайком следовало в Таскосе, спровоцировать его на поединок и убить. Теперь же Пайк держал его в напряжении и грозил выстрелом из-за угла в любое время. Он ни на секунду не сомневался, что такой мстительный и опасный человек, как Пайк, просто так не уедет. Самое скверное, если он столкнется с кем-либо из Баклинов и затеет перестрелку.

Весь день Вэл разрабатывал пальцы правой руки. Они уже слушались, но плечо болело, его движениям недоставало гибкости и скорости. Однако он не мог не обратить внимания на то, в каком образцовом порядке содержалось ранчо. Постройки сверкали свежей краской, ворота открывались легко, скот, который попадался ему на глаза, выглядел ухоженным и откормленным.

Треть хозяйства принадлежала ему. И хотя он дал денег на обустройство, в достигнутый результат своего труда не вложил и чувствовал себя должником.

Вэл поерзал в кресле. Ну кто он такой? Никчемный бродяга. Даже не стал картежником, как Уилл. Пусть он был игроком, но Уилл признавал это и не стыдился, не стыдился до тех пор, пока не встретил княгиню Луизу. Что стало с ней? И с князем Павлом? При мысли о Павле его охватил холодный гнев, а перед мысленным взором встала давняя картина — окраина Инсбрука, Уилл Рейли, танцующий с кнутом, и искаженное болью и злобой лицо князя. И все же в конце концов восторжествовал Павел. Его деньги и ненависть сделали то, чего теперь не мог и не осмеливался сделать он, Вэл. Генри Зонненберг всего лишь инструмент. Настоящий убийца — Павел.

— Кажется, мне стоит поехать в Европу, — вслух произнес он.

— Бостон огорчится, — тихо заметила подошедшая Бетси. — Почему в Европу?

— У меня там незаконченные дела, — ответил он. — Надо увидеться с одним человеком.

— Ну, как ваши апартаменты? Понравились ли? Нам так хотелось угодить.

Вэлу стало стыдно.

— Я слишком занят своими проблемами. Извините. Покажите, пожалуйста, мое крыло.

Он с трудом встал и захромал за ней. В восточном крыле дома было три комнаты — маленькая, но уютная гостиная, спальня и ванная. Вдоль стен гостиной, в которую он вошел впервые, стояли стеллажи с книгами. Он подошел и с изумлением стал разглядывать их.

Бетси обрадовало произведенное впечатление.

— Вы всегда любили читать, вот мы и решили собрать ваши любимые книги, о которых вы упоминали в разговорах и письмах… Мел и Дэвид помогли подобрать библиотеку.

Он увидел романы сэра Вальтера Скотта. Биографическую книгу Локхарта о любимом писателе, «Развалины империи» Волни, работы Плутона, Хьюма, Локка, Беркли, Спинозы, Вольтера и целую полку поэзии.

— Поблагодарите от моего имени миссис Уинслоу. Царский подарок. Я от души признателен вам и Бостон.

Светлая и удобная гостиная, совсем не похожая на заставленные мебелью, слишком роскошные гостиные домов на Восточном побережье, по стилю напоминала довольно пустые комнаты испанских ранчо в Калифорнии.

Когда Бетси ушла, Вэл принялся просматривать книги, снимая одну за другой с полок. Некоторые из них уже читал, большинство — нет, но все хотел прочитать.

Взяв с полки очередной том, Вэл услышал, как открылась дверь с веранды, и обернулся.

На пороге стоял Терстон Пайк с револьвером в руке.

— Сейчас я тебя убью! — произнес он и тут же выстрелил.

Удар пули, выпущенной с десяти футов, откинул Вэла назад, но падая, он успел выхватить из-за пояса оружие и нажать на спуск. Когда его спина коснулась книжных полок, он почувствовал еще один удар, но и Пайк уже падал, Вэл выстрелил в него второй раз. В этот момент с винтовкой в руках влетела Бетси. Терстон Пайк лежал на спине в дверном проеме, голова его оказалась на веранде, а ноги в комнате.

Вэл не мог оторвать взгляда от книги в руке. Он только что снял ее с полки, и, поворачиваясь на звук за спиной, прижал к груди. Обе пули, нацеленные ему в сердце, угодили в толстый, переплетенный кожей том. Обе пули не прошли более двух третей его толщины. Его спасла «Анатомия меланхолии» Бертона.

— Знаете, Бетси, — усмехнулся Вэл, — по-моему, я и сам не смог бы дойти до ее конца.

Глава 20

Майра Фоссетт сидела за письменным столом и смотрела на мистера Пинкертона.

— У вас есть для меня новости?

— Да… из нескольких источников. Первое, молодого человека зовут Вэлентайн Даррант, он сейчас находится в Техасе. Мы установили, что он совладелец ранчо в шестьдесят тысяч акров пастбищ.

— Земля в их собственности?

— Нет, мэм, это государственная собственность, но они владеют источниками воды, что дает им право…

— Понимаю. Я знаю все, что касается источников воды и прав на землю, мистер Пинкертон. Что еще?

— Ганфайтер по имени Терстон Пайк, убийца с дурной репутацией, попытался застрелить его, но неудачно.

— Что произошло? Прошу ближе к делу.

— Убийца неожиданно напал на мистера Дарранта в библиотеке. Пайк стрелял дважды. Мистер Даррант дважды ответил и не промахнулся.

Значит, Пайк? Она помнила его. Помнила как клиента одной из девушек в Айдахо. Грубый, опасный человек. Очевидно, ее сын может о себе позаботиться.

— Что предшествовало перестрелке?

— Мы проверили. Кажется, мистера Дарранта воспитал профессиональный игрок в карты, некий Уилл Рейли.

Ну конечно! Уилл Рейли, друг Вэна. Она ощутила легкий укол ревности. Одно время Уилл Рейли был единственным мужчиной, который интересовал ее по-настоящему. Но безответно. Она и тогда уже подсознательно ненавидела мужчин — без угрызения совести использовала их и бросала, не испытывая сочувствия. Но Уилл отказывался даже переброситься с ней парой слов.

Пинкертон перевернул листок блокнота.

— За голову Рейли предлагали награду, но не закон, а какое-то частное лицо.

Пинкертон посмотрел на Майру, и она цинично усмехнулась:

— Не волнуйтесь, не я.

— Разумеется. Я ни на мгновение…

— Вы лжец, мистер Пинкертон. Продолжайте.

— Три бандита — Терстон Пайк, Чип Хардести и Генри Зонненберг подстерегли Рейли, когда тот выходил ночью из ресторана, и убили. — Он сделал паузу. — Первых двоих уже нет в живых. Кажется, обоих убил мистер Даррант.

— А Зонненберг?

— Я многое знаю о нем в связи с другими расследованиями, он в нашем списке особо опасных преступников. Год или два назад убил охранника «Уэллс Фарго» и…

— Мне о нем известно. Он бандит и наемный убийца. Кто нанял его, чтобы расправиться с Рейли?

— Здесь начинаются загадки. Деньги за голову Рейли предложил адвокат с сомнительной репутацией по имени Эвери Симпсон. Он из нашего города. Но кто хотел видеть Рейли мертвым? Ответа нет. Полагаю, что причина покушения связана с карточными долгами. Люди с подобным образом жизни…

— Вы говорили с Симпсоном?

— Не успел, но…

— Оставьте его мне.

Она встала, показывая, что встреча закончена.

— Есть еще одно…

Майра нетерпеливо посмотрела на детектива.

— Погиб Вэн Клеверн. Его сбросила лошадь.

— Жаль.

Она резко отвернулась, пытаясь скрыть раздражение, но Пинкертон остался на месте, не сводя с нее глаз.

— В прошлый раз вы приказали снять с него наблюдение, однако один из моих оперативников… Короче, это касается мистера Дарранта.

— Да?

— Незадолго до смерти Вэн Клеверн отослал Вэлентайну Дарранту какую-то коробку.

Майра взяла ручку и принялась крутить ее в руке. Она знала, что Пинкертон наблюдает за ней, но ей необходимо было подумать. В коробке, несомненно, лежат документы. Что же еще? А какие документы он мог передать Вэлу? Те, которые касаются грехов его матери. Чтобы, ознакомившись с ними, тот поступал по своему усмотрению.

— Даррант получил коробку?

— Нет. Она направлена в один из банков Колорадо и будет ждать его там. Мистеру Дарранту вскоре необходимо побывать в Колорадо, чтобы распорядиться насчет давних инвестиций.

Значит, у нее еще есть время. Она взяла у Пинкертона отчет и, провожая сыщика глазами, лихорадочно соображала.

Маленькая металлическая коробка, которую описал Пинкертон, наверняка содержит письменные показания Вэна Клеверна. С этими показаниями легко найти доказательства, необходимые для ареста и суда над ней. Даже если вдруг вынесут оправдательный приговор, все ее прошлое получит огласку. Жизнь будет разрушена.

Майра заглянула в отчет Пинкертона. Коробку отправили совсем недавно. Если она хочет получить ее, надо действовать немедленно.

Ограбление поезда организовать трудно, но от поезда до города коробку повезут в дилижансе, а затем ее положат в банк.

Она знала дюжину надежных парней, которые за хорошие деньги всегда готовы совершить и налет на дилижанс, и ограбление банка, но прежде всего она подумала о Генри Зонненберге.

У Зонненберга есть причины ненавидеть Вэла. Он крутой бандит и способен вскрыть любой сейф.

Она долго сидела за столом, перебирая в уме варианты разрешения неожиданно свалившейся на нее проблемы, но мысли ее раз за разом возвращались к Вэлу. Он ее сын. Что же это, в конце концов, значит?

Она родила нежеланного ребенка от мужчины, которого не любила. С его помощью надеялась получить деньги, много денег. Однако замысел сорвался, дитя оказалось обузой, и ей пришлось избавиться от него. Теперь у нее солидное состояние, положение в обществе. И вот ребенок всплывает вновь. Он представляет угрозу и может лишить ее всего.

Каков он, ее сын? Она не испытывала к нему никаких материнских чувств. Он всегда вызывал у нее только раздражение. Может, такой же слюнтяй, как Вэн?

Майра вспомнила встречу в приемной Брикера. Если тот красивый парень был действительно Вэл. Но противостоять в поединке и победить Хардести и Терстона Пайка мог определенно не слабак.

Майра встала и подошла к окну. Шел дождь. По улице проехал кэб, его фонари отбрасывали узкие лучи света. И вдруг на нее нахлынули воспоминания детства. Такой же дождливый вечер, только очень давно. Отец зажигает лампы кареты, возвращается к крыльцу, где она ждет его, а потом берет ее на руки и несет через лужи, чтобы она не замочила туфельки и подол юбки. Сколько ей тогда было? Двенадцать?

Она не писала родителям и не навещала их. Никогда. Они наверняка считали ее погибшей и уж никак не предполагали, что знаменитая Майра Фоссетт, владелица сталеплавильных заводов, шахт и железных дорог, их дочь.

Конечно, если ее сын получит коробку и захочет разоблачить ее, они узнают, кто она такая… все узнают.

Вэл, безусловно, ненавидит ее и, как только документы окажутся в его распоряжении, станет шантажировать до тех пор, пока не вытянет последний цент. Мысль о том, что он этого не сделает, даже не пришла ей в голову.

Эвери Симпсон не был знаком с Майрой Фоссетт, но слышал о ней и, получив приглашение, почуял деньги. Он встречался с ее адвокатами и догадывался, что они не станут иметь с ним дела.

Миссис Фоссетт приняла его в библиотеке, как всегда сидя за письменным столом. Он растолстел и выглядел неряшливо, а она оказалась совсем не такой, как он себе ее представлял. Перед ним была очень красивая, темноволосая дама, с великолепной фигурой и светскими манерами. Ослепленный величием, он даже не заметил седины, которая уже пробивалась в ее волосах.

Указав ему на кресло, она взяла со стола листок бумаги.

— Вы Эвери Симпсон? Проходили по делу Карнса — Уэльса. — Ее слова заставили его испытать несколько неприятных мгновений. Его участие в упомянутом деле сводилось к тому, что он нанимал для компании погромщиков. Однако история эта никогда не всплывала ни в прессе, ни в суде. Но прежде чем он запротестовал, она продолжила: — Вы были также связаны со взятками в деле Стерлинга.

Он подскочил.

— Послушайте!

— Сядьте! — резко приказала она. — Вы дешевый адвокатишка, я могу перечислить дюжину случаев, которые, стань они известны, привели бы вас к лишению адвокатской практики. А теперь выслушайте меня. Если вы честно ответите на мои вопросы, я заплачу — не так много, как думаете вы, но больше, чем мне хотелось бы. Так будете слушать или мне выкинуть вас отсюда, а материалы передать журналистам? — Он сидел, потрясенный и испуганный. Откуда ей все известно? Опасная женщина, с ней надо держать ухо востро. — Вы организовали убийство Уилла Рейли. — Он опять открыл рот, чтобы возразить, но она движением руки нетерпеливо отмела его протесты. — Полагаю, вы знаете, что Хардести и Пайк мертвы? — Симпсон не знал. Он промокнул лицо носовым платком.

— Хардести и Пайк мертвы? — ошеломленно повторил он. — Как это случилось?

— Они убиты в поединке племянником Рейли. Вы его помните?

— Но он был всего лишь ребенком!

— Говорят, на Западе дети очень быстро взрослеют, — хмуро усмехнулась она. — Он ведь знает о вас?

Когда Уилл Рейли заставил его написать письма в редакции газет, то мальчик находился тут же. Симпсон неловко заерзал. Все случилось далеко на Западе. Конечно, он иногда беспокоился насчет Зонненберга, и все же…

— Этот мальчик несколько недель назад побывал на Восточном побережье и наводил справки, — продолжала Майра. Эвери Симпсон почувствовал, как комок подкатывает к горлу. И попытался выпрямиться в кресле, но его выдавали трясущиеся щеки. Если парень объявился в этих краях, ему угрожает опасность даже здесь. — Кто заплатил за убийство Рейли? — Вопрос прозвучал внезапно, без предупреждения.

— Князь… — Он опомнился. — Я не имею права назвать вам имя.

Майра Фоссетт слишком хорошо знала мужчин, чтобы не разгадать Эвери Симпсона.

— Симпсон, — холодно сказала она, — вы приглашены сюда не ради того, чтобы развлечь меня разговорами. Кстати, а как все-таки звать вас на самом деле? — Она заметила, что при ее словах он сжался в кресле. — Выкладывайте все и не порите ерунды. Будете играть в молчанку, — улыбнулась она, — я сообщу Генри Зонненбергу, где вас найти.

Он уставился на нее. Кто она такая? Откуда все знает? Пытаясь собраться с мыслями, он полез в карман за сигарой.

— Разрешите, я закурю?

— Разрешаю, если это освежит вашу память. Но поспешите, у меня еще много хлопот.

Князь Павел не раскрывал причин, по которым хотел уничтожить Уилла Рейли. Он ничего не объяснил ни посреднику, который свел его с Симпсоном, ни самому Симпсону. Однако адвокат однажды пил пиво в пабе и упомянул о шрамах на лице князя, и тогда ему рассказали историю о человеке, которого Павел хотел высечь.

После того как Симпсон ушел, Майра Фоссетт непроизвольно улыбнулась. «Подумать только, кто-то хотел высечь Уилла Рейли!»

Информация адвокатишки представляла безусловный интерес. Только как лучше ее использовать?

Дела у миссис Фоссетт шли хорошо, но до сих пор некоторые двери для нее оставались закрытыми. Их без труда откроет перед ней князь Павел — или любой другой князь.

Он подыскивал богатую партию для княгини Луизы. Нашел ли? Каково его финансовое положение в настоящий момент? Картежнику (а Симпсон намекнул на его пристрастие к азартным играм) всегда нужны деньги. Он может пригодиться.

Князь явно злопамятен. Это ей понравилось. Но каков дурень! Ни один человек в здравом уме не мечтал бы высечь Уилла Рейли, заглянув в его холодные зеленые глаза. Убить — да, но не высечь. Она знала подобных людей, остановить которых могла только пуля. Их гордость и смелость не давали имсломаться.

Ее мысли вернулись к сыну. С раздражением поймала себя на том, что называет его сыном. Он для нее никто, она не хотела иметь с ним ничего общего, сыном стал лишь по случайному стечению обстоятельств. А в данный момент представляет собой реальную угрозу всему, чего она достигла.

Она взглянула на часы. Ее пригласили на обед к Харкотам, пора собираться. В такие минуты ей не хватало Вэна.

Хотя она не любила мужчин, иногда ей требовался спутник, и тогда Вэн был незаменим. Его безукоризненные манеры оставались при нем, даже когда он напивался. Сейчас Вэн пригодился бы ей.

У Харкотов соберется много знаменитых людей, включая бизнесменов с широкими связями. Именно на таких приемах она завязывала полезные знакомства. Подвыпив, мужчины имели обыкновение рассказывать хорошенькой женщине, умевшей их выслушать, о своих планах и финансовых операциях, которые их жен совершенно не интересовали. Правда, некоторые из них становились осторожнее после того, как, пооткровенничав, терпели убытки. Майра умела не только собирать информацию, но и пользоваться ею.

Она почти не беспокоилась, что встретит старых знакомых из той прошлой ее жизни. Те, кого ей приходилось развлекать в шахтерских поселках и коровьих городишках, редко приезжали на Восток. Кроме того, она перекрасила волосы, следила за фигурой, носила высокие каблуки и выглядела совсем иной женщиной. На Запад не ездила и не имела на то никакого желания. Однако саму возможность столкнуться нос к носу с каким-нибудь бывшим ковбоем не отвергала, поэтому посещала только частные приемы и никогда — рестораны и балы в больших отелях. Вызвав посыльного, Майра сделала необходимые распоряжения. Следуя им, Генри Зонненберг в ближайшие дни начнет искать коробку с документами. Другие люди проверят финансовое положение князя Павла. Со спокойным сердцем миссис Фоссетт отправилась на обед.

В салуне, в десятке кварталов от ее дома, у стойки бара стоял Эвери Симпсон и, не пьянея, пил уже второй стакан виски. Ему необходимо было напиться. Майра Фоссетт, которая так много знала об Уилле Рейли, Генри Зонненберге и о нем, испугала его до смерти. Так кто же она, Майра Фоссетт? — вот вопрос, который теперь больше всего мучил адвоката.

Глава 21

Спустя несколько недель тот же вопрос задал себе князь Павел, получивший через банк записку, написанную мелким красивым почерком, с предложением посетить Америку. В записке утверждалось, что путешествие будет для него небезынтересно в финансовом плане.

Отложив ее в сторону, князь попытался вспомнить, кто же такая Майра Фоссетт. Однако безрезультатно промаявшись какое-то время, отправился обедать в ресторан. Там он встретил старого приятеля Робера Флери, известного своими обширными зарубежными деловыми связями и необыкновенным успехом в бизнесе.

Поздоровавшись, князь Павел спросил:

— Робер, тебе что-нибудь известно об американке по имени Майра Фоссетт?

— О Майре Фоссетт? Как ты о ней узнал?

— Случайно.

Флери пожал плечами.

— Она занимается бизнесом. Очень красивая женщина и очень хитрая.

— Женщина? В бизнесе?

Флери опять пожал плечами.

— Их больше, чем ты думаешь, но ни одна из них и в подметки не годится мадам Фоссетт.

— Она богата?

— Купается в деньгах. — Флери внимательно посмотрел на своего друга. — Но почему ты ею интересуешься?

Рассказ Павла ничего не разъяснил.

— Не знаю, что она задумала, — рассудил Флери, — но будь уверен, дело пахнет деньгами. Ее волнуют только они. Однако будь осторожен, мой друг. Когда столь влиятельная дама делает такое предложение, то наверняка рассчитывает лишь на свою выгоду. Она не только хитра, но и абсолютно безжалостна, к тому же неразборчива в средствах.

На Павла его слова не произвели впечатления. Он и сам далеко не безупречный человек. А женщина, красивая женщина, да еще богатая…

— Понятия не имею, что у нее на уме, — в раздумье произнес он.

Робер Флери, имевший в Америке широкие деловые связи, был озадачен: насколько он знал, мадам Фоссетт до сих пор не проявляла интереса к мужчинам и в свет выходила очень редко.

— Будь осторожен, — повторил он. — Но, как говорят, кто рискует, тот не пьет шампанского!

Десять лет назад князь Павел получил приличное наследство, которое успел промотать, благодаря страсти к карточной игре. Одалживать становилось все труднее, и, хотя он отложил немного денег, их было слишком мало, чтобы чувствовать себя свободно.

Его кузина, княгиня Луиза, снова осталась одна. Ее муж — Павлу все-таки удалось выдать ее замуж — умер, оставив ей приличное состояние, но кузен пока не мог запустить туда руки, Луиза достаточно хорошо знала своего двоюродного братца и не доверяла ему. Тем не менее они оставались друзьями.

Луиза не утратила еще привлекательности, а в Америке, как он слышал, полно миллионеров. Если действовать с умом… Хотя брак аристократки Луизы с американцем — такой мезальянс! Но если тот будет достаточно богат?..

Многие дамы считали князя Павла симпатичным мужчиной, хотя его лицо портили шрамы. Сам он полагал, что они придают ему мужественности, и всячески намекал, что получил их на дуэли.

Павел надеялся, что легко уговорит Луизу поехать вместе с ним. Она всегда интересовалась Америкой, по крайней мере, с тех пор, как познакомилась с этим проклятым Рейли.

Через несколько дней Майра Фоссетт получила короткое письмо:

«Моя кузина, княгиня Луиза, и я полагали посетить Нью-Йорк. Рассматривать ли вашу записку как приглашение быть вашими гостями?»

Ответ пришел незамедлительно. Проезд был заказан, билеты оплачены. Оставалось отправиться в путь.

Три недели Даррант работал как проклятый. Клеймил телят, расчищал источники, ремонтировал изгороди корралей, охотился на волков и помогал объезжать лошадей. Уезжал до рассвета и редко возвращался с пастбищ до наступления темноты. Он работал наравне с ковбоями вместе с Тенслипом, одновременно учась у него и ни в чем не давая себе поблажки. Вэл спешил сделать как можно больше, потому что скоро ему предстояло отправиться в Колорадо.

Думая о поездке, он выехал на вершину холма. К нему подскакал Коди, ставший худощавым, широкоплечим парнем с холодными глазами и непринужденными манерами.

— Как дела? Плечо не болит?

— Нет, все в порядке, хотя иногда оно дает о себе знать. Просто не хочется уезжать отсюда.

— Мы будем по тебе скучать. — Коди свернул самокрутку и лизнул бумагу кончиком языка. — Ты работаешь больше остальных.

— Как нужен дождь! — посетовал Вэл, не обратив внимания на замечание Коди. — Трава на верхних пастбищах стала подсыхать.

— И оводов много расплодилось, — заметил Коди и добавил: — Знаешь, будет лучше, если с тобой отправится кто-то из нас. Дьюб прямо-таки рвется.

— Он не помешает, — согласился Вэл. — А вы без него обойдетесь?

— Основное уже сделано. Бери с собой Дьюба. Я бы и сам не прочь поехать, но если на ранчо возникнут неприятности, нам с Тарди придется разбираться. Дьюб здорово владеет револьвером, лучше нас стреляет из винтовки.

— К чему эти заботы?

Коди усмехнулся:

— Бостон сказала, что тебя не проведешь. Тарди кое-что рассказали. Бостон тоже слышала эту историю у Уинслоу. Дело в том, что Генри Зонненберг в Мобити собирает крутых, двое или трое у него уже есть.

— Ну и что?

— Позавчера они направились в Колорадо.

Далеко внизу, в долине, к водопою шел скот, легкое облачко пыли отмечало путь одинокого всадника на равнине. Должно быть, Бостон возвращается от Уинслоу.

— Я справлюсь с Зонненбергом.

— Может, и справишься, хотя опаснее его в наших местах нет. А как насчет остальных? С ним едут крепкие парни.

— Думаешь, он охотится за мной?

— Нет. Скорее всего, тут что-то еще. Папаша тоже так считает. Понимаешь, на этой земле долго не проживешь, если не будешь знать, что делается вокруг, поэтому у нас в Мобити есть человек. Мы ему подкидываем малость деньжат, а он нам сообщает, кто приехал, кто уехал. Похоже, Зонненберг собирается напасть на банк, поскольку пригласил в свою команду медвежатника.

Вэл повернул лошадь к ранчо, чтобы перехватить по дороге Бостон. Коди ехал рядом с ним.

— Помнится, Вэл, ты говорил о Малыше Билли?

— Да.

— Он мертв. Его застрелил Пэт Гарретт у Пита Максвелла. Мне сообщил один из ребят Туркитрека, когда мы искали заблудившихся коров.

Значит, его все-таки убили! Вэл не очень хорошо знал Билли, но он олицетворял его юность, чистую мальчишескую дружбу. Он и еще… как его звали?.. Доби, Доби Грант. Хикок тоже погиб, его убили в спину в Дедвуде несколько лет назад.

Они с Коди ехали молча. Внезапно Вэл почувствовал себя одиноким и потерянным — старые времена прошли, страна менялась на глазах. Он поделился мыслями с Коди.

— Ты еще не знаешь всего. Тот же ковбой поведал мне, что в Канзасе ввели «сухой закон». Теперь во всем штате не купишь выпивки.

— Я слышал, что его обсуждали.

Вэл задумчиво глядел на горизонт. Хватит скитаться, надо пустить где-то корни. Нельзя всю жизнь мотаться с места на место. Ему нужен дом.

В конце концов, зачем ему искать Зонненберга? Хардести и Пайк мертвы, они заплатили свой долг Уиллу. Эвери Симпсон живет где-то на Восточном побережье, а князь Павел — далеко в Европе. Пусть о Генри Зонненберге позаботится судьба.

Его место здесь, на Западе. Он женится на Бостон, если она согласится, и повесит седло в каком-нибудь западном городе в Техасе, Нью-Мексико или Колорадо. Подскакала Бостон. Круто остановив лошадь, послала Вэлу быструю улыбку. Ее черные волосы развевались на ветру.

— Знаешь, что я решила, Вэл? Поеду в Денвер вместе с тобой!

— Что?

— Я серьезно! Мы сегодня все обсудили. Дьюб, Тенслип и я едем с тобой!

— Это вам что — цыганский табор?

— Мне нужно купить одежду — городскую одежду. Дьюб хочет поглядеть на большой город, он там ни разу не был, а Тенслип считает, что должен присматривать за всеми нами. Вот так! Все решено!

Перед ними лежала необъятная земля — под еще более необъятным небом. Длинными, пологими волнами колыхалась трава, ставшая засушливым, жарким летом коричневой. Ручьи превратились в тонкие струйки воды, порой исчезающие в песчаном дне.

Им попадались следы небольших стад бизонов, отпечатки копыт мустангов. В небе постоянно выписывали круги стервятники. Люди строят планы, мечтают и сражаются, а стервятникам нужно только ждать, потому что в конце концов все достается им.

Они ехали на север, к железной дороге. Однажды на пути в маленькой ложбинке им повстречался покинутый фургон, когда-то крытый брезентом, который теперь превратился в трепещущие на ветру клочья. Его разграбили, оставив лишь несколько тюков бизоньих шкур. Рядом высились два безымянных холмика.

— Один знакомый рассказывал мне, — сказал Тенслип, — что наткнулся на могилу рядом с Чисхолмской тропой и подъехал прочитать имя похороненного. Им оказался его брат, которого он не видел десять лет, потому что они уехали на Запад в разное время. Вы когда-нибудь думали о том, сколько людей отправились в эти земли и пропали без вести?

Тем вечером путники разбили лагерь у крохотного источника, где вода собиралась в луже размером с ковбойскую шляпу. Рядом, на влажном участке с зеленой травой, отпустили пастись лошадей.

Следующий ручей оказался высохшим, дно покрывала потрескавшаяся от жары грязь. Они пытались откопать воду, но безрезультатно — даже на глубине лежала только пыль. Длинный свисток паровоза до них донесся раньше, чем они увидели станцию — четыре домика, скучившихся на ровном, открытом месте, и водокачка. Несколько футов платформы, салун с надписью «Почта» и рядом — магазинчик, где хозяин продавал припасы и выпивку. Там стояли также конюшня и несколько огороженных корралей.

На крыльцо салуна вышли ковбои со стаканами в руках и с удивлением проводили глазами прибывших. Когда те подъехали к конюшне, двое подошли к ним. Одному было лет семнадцать, второй немного старше.

Они бросили взгляд на Бостон и обратились к Вэлу.

— Мистер, — сказал тот, что постарше, — не хочу вас обидеть, но неужели с вами женщина?

— Да. Его сестра. — Вэл показал на Дьюба.

— Вы не возражаете, если мы немножко с ней поговорим? Или просто посмотрим на нее поближе? Мы с Вилли вот уже год, как не видели ни одной женщины.

Вэл повернулся.

— Бостон, молодые люди давно не видели женщин. Они хотели бы с тобой поговорить.

— Конечно! — Она подъехала к ним. — Как дела, ребята?

Парни стояли, улыбаясь, и уши их постепенно наливались краской.

— У вас здесь ранчо? — спросила она.

Старший кивнул:

— Мы работаем на джентльмена из Ньютона, в штате Канзас. Перегоняем скот. Знаете, после стольких месяцев пути как приятно просто посмотреть на женщину.

Подошел конюх, чтобы принять их лошадей.

— Я их куплю, если продадите, — предложил он, — или подержу до вашего возвращения.

— Мы вернемся, — ответил Дьюб, — и хотим, чтобы они нас ждали. Меня зовут Дьюб Баклин, вы, должно быть, слышали о нашем ранчо.

— А как же, слыхал. Кстати, на почте лежит письмо для джентльмена по имени Даррант. Кажется, он из вашей команды?

Вэл обернулся.

— Я Даррант.

— Рад познакомиться. Это письмо пришло сюда по ошибке. Наверное, ребята в Бостоне многого не знают о западном Техасе.

— Вы почтмейстер?

— Можно и так назвать. Вообще-то, я только его половина. Почтмейстером у нас числится Смит Джонсон. Так вот, моя фамилия Джонсон, а Смит — хозяин салуна. Вся штука в том, что мы не смогли решить, кто из нас будет почтмейстером, поэтому договорились, что станем исполнять обязанности оба, и послали заявление на имя Смита Джонсона. Зайдите в салун, и Смит отдаст вам письмо. Оно тут уже недели две лежит.

Помещением для салуна-почты служила пустая комната с коротким баром и четырьмя-пятью бутылками на полке. Смит оказался толстым, небритым человеком в нижней рубашке. Мощными руками он опирался на стойку. В другом конце бара посасывал пиво ковбой. За столиком в углу сидели еще двое.

— Неплохой у вас городишко, — сказал Вэл.

— Точно! Самый крутой город в округе на пятьдесят миль! Ой, кто там на улице? Неужели женщина?

— Да. Это мисс Баклин с ранчо, которое находится к югу от вас. С ней ее брат, мы надеемся поймать поезд на Денвер.

— С этим у вас проблем не будет. Мы вывешиваем сигнал, и поезд останавливается. Просто закажите себе пива и…

— Дайте мне пиво и письмо для Вэла Дарранта. Вторая половина заведующего почтой сказала, что оно лежит у вас. Кстати, вы кто, заведующий или почта?

Смит ухмыльнулся:

— В первый раз у меня такое спросили. Ну, если бы я сказал, что заведующий, я бы понизил в должности Джонсона, а он старый крутой разбойник. Но и мне не хотелось бы именоваться почтой. Давайте скажем, что я половина заведующего и половина почты.

Он налил из бочонка пива и взял с верхней полки конверт.

— Вот ваше письмо. А что касается поезда, то вон тот дряхлый никчемный старик за столиком в углу у нас вроде как станционный смотритель. Он вам продаст билеты. Если нет денег, он поверит в долг, если поставить ему стаканчик пива.

— Похоже, за стаканчик пива здесь можно получить все, — с улыбкой сказал Вэл.

— Мистер, вы уже все получили, — парировал Смит. — В нашем городе, если поставили в конюшню лошадь, купили билет и выпили пива, — вы получили все, что можете получить!

— Для развлечения мы накидываем подковы на гвоздь, — вступил в разговор станционный смотритель, — а вечером стреляем в кроликов и койотов. Иногда кому-то везет, и он даже попадает.

Вэл прихлебывал пиво и ждал, пока подойдут остальные. На доске на другом конце бара висело расписание. Поезд на Денвер ждали перед закатом.

Вокруг до самого неба расстилалась коричневатая прерия. Ничего здесь не менялось, кроме времен года и формы облаков. Совсем недавно это была земля команчей, к югу отсюда лежали холмы Эдоуб-Уоллс — где происходили жестокие битвы с индейцами.

Когда Бостон, сопровождаемая Тенслипом и Дьюбом, подошла к салуну, Смит встретил ее у дверей.

— Мэм, — улыбаясь во весь рот, пригласил он, — добро пожаловать на почту. Проходите и присаживайтесь. Нечасто мы в городе принимаем леди.

— Благодарю вас, — ответила Бостон и вместе с Дьюбом подошла к столику Вэла.

Тенслип направился к бару.

Смит пристально посмотрел на него.

— Тенслип, ты что задумал? Наши гости порядочные и приличные люди.

— Я теперь в команде Дарранта и Баклинов, Смит. И саавершенно исправился.

Устроившись за столиком, Вэл вскрыл конверт. Письмо оказалось от сестры Вэна.

«Дорогой мистер Даррант!

Как вы знаете, мой брат погиб, упав с лошади. Перед смертью распорядился на случай, если с ним произойдет какая-нибудь неприятность, отправить вам эту коробку, не раскрывая. Мы не знаем вашего постоянного адреса, поэтому отсылаем ее мистеру Пеку в Эмпайр, Колорадо.

Вэн говорил, что мистер Пек ведет ваши финансовые дела, он должен поместить коробку в банк до вашего прибытия».

Затем в нескольких словах сообщалось, что Вэн часто о нем рассказывал; письмо кончалось просьбой навестить семью Клевернов, когда он будет в Бостоне.

Вэл прочитал письмо дважды. Познакомив с ним Бостон и Дьюба, он положил его на стол.

Вэл плохо представлял свою мать, а то, что помнил о ней, не вызывало у него добрых чувств. Вэн Клеверн посвятил ей почти всю жизнь, и если кто-нибудь и знал о Майре все, то это был он.

Теперь Вэн мертв. Вэл не ошибался в догадке, что его смерть отнюдь не результат несчастного случая. Знала ли о коробке Майра? Вряд ли. Но с другой стороны, она была в курсе всего, что касалось ее лично. Эта мысль не внушала спокойствия. Слишком многие пострадали от Майры, и если она узнает, что мистер Пек или кто-то другой имеет на руках компрометирующую ее информацию, ему грозит опасность.

Внезапно Вэл вспомнил рассказ Коди о том, что Генри Зонненберг нанял взломщика сейфов, и разве Уилл не говорил ему, что и Генри — старый медвежатник? Есть ли здесь связь? Да, и достаточно явная. Наверное, Майра как-то проведала о коробке с документами и теперь старается заполучить ее.

Ладно, сказал он себе, пусть мои расклады зиждятся на песке, действовать надо так, словно в руках доказанный факт. В любом случае он собирался в Колорадо. Там, наряду с другими делами, займется и этим.

Генри Зонненберг! Вэл пытался выбросить его имя из памяти, предоставить тому закончить жизнь так, как он того заслуживал, но теперь сама судьба толкала их друг другу навстречу.

Перед его глазами встал Зонненберг — крупный человек, вылепленный словно из железа и сыромятных шкур. Казалось, он неуязвим. Даже Малыш Билли говорил о нем с опаской. Скоро он повстречается с Генри Зонненбергом, и эта встреча станет последней для одного из них — или для обоих.

Вэл Даррант не любил поединков. Он научился владеть револьвером точно так же, как научился играть в карты, ездить верхом или плавать. То, что это у него хорошо получалось, он относил к естественным способностям и, разумеется, никогда не пренебрегал долгими тренировками.

Раздался протяжный, далекий гудок паровоза. Вместе со всеми Вэл вышел на платформу, чтобы купить билеты.

Провожать пассажиров собралось все население городка — шесть человек.

Вэл усадил Бостон в кресло, обитое красным плюшем.

— Знаешь, — шепнула она, — я немного трушу. Никогда не ездила на поездах.

— Это совсем не трудно, — улыбнулся Вэл. — Зацепись шпорами за подпругу, схватись двумя руками за рога и держись.

Он сел рядом с ней, Дьюб расположился напротив. Тенслип, ограбивший больше поездов, чем большинство людей видело их за всю жизнь, надвинул шляпу на глаза и задремал.

Далеко впереди в прерии садилось солнце, спускалась ночь, появлялись первые звезды. Над пустынными равнинами, где бродили бизоны, разнёсся гудок паровоза. Вагон приятно покачивало, и путники заснули.

Глава 22

Князь Павел был высок и мускулист, шрамы добавляли к его холодным чертам лица нечто романтическое и даже пиратское. Он родился в Санкт-Петербурге и за всю жизнь посетил кормившее его имение не более трех раз. Воспоминания о них вызывали отвращение.

Его отец поддерживал реформы императора Александра Второго, но между отцом и сыном в этом вопросе лежала пропасть. Павел провел большую часть жизни за границей и, как многие русские аристократы того времени, изъяснялся исключительно по-французски.

Не будь завзятым картежником, наследник большого состояния мог бы быстро поправить свои дела, вложив средства в имения. Но земля его не интересовала, к тому же он совершенно безосновательно считал себя искусным игроком.

Реформы Александра Второго политически ослабили аристократию. Павел не имел склонности к военной карьере, хотя короткое время служил в кавалерии. Тем или иным способом ему удавалось вести тот образ жизни, к которому он стремился, но со временем это становилось все труднее. Наконец перед ним встал выбор: либо найти источник доходов, либо вернуться в деревню и вести там скучную жизнь провинциала, а для Павла такой финал был хуже смерти.

Майра Фоссетт открыла ему путь. Павел не имел представления, куда он приведет, но не хотел упускать возможность, какую представляла еще молодая женщина с миллионами долларов. Вторая цель поездки в Америку — выдать Луизу за богатого американца — тоже лежала на поверхности. Презирая женщин, Павел искренне верил в свою неотразимость. Робер Флери предупредил его о Майре Фоссетт, но он с насмешкой выбросил из головы его слова. Если она так богата и он ей нужен, часть ее денег обязательно достанется ему. Говорят, американцы преклоняются перед дворянскими титулами. Он — князь, пусть же благоговеют перед ним.

— Осторожней, кузен, — пыталась остановить его Луиза, — Майра Фоссетт может стоить тебе больше, чем ты думаешь.

Для встречи с нею Павел вырядился в военную форму, на которой внушительно сверкал ряд наград — внушительно для того, кто не знал, что они собой представляют. Даже при всей своей уверенности князь испытывал некоторое смущение. Он действительно нуждался в деньгах, и приглашение миссис Фоссетт могло стать его последним шансом.

Лакей проводил гостя к хозяйке. В библиотеке царил раздражающий полумрак. Павел полагал, что он помешает ему предстать во всем блеске.

Майра подняла глаза, пригласила его сесть и вернулась к документам, лежавшим на ее столе.

Павла охватила холодная ярость, ему захотелось встать и уйти, но он сдержался.

— Мадам… — начал он.

Она оторвалась от бумаг.

— Меня так не называют. Я миссис Фоссетт.

— Полагаю, вы пригласили меня обсудить деловые проблемы. Я пришел. — Он посмотрел на часы. — У меня назначены и другие встречи.

Майра откинулась на спинку кресла и изучающе оглядела его.

— Князь Павел, — начала она без обиняков. — Вы красивый мужчина. Если к тому же умны, сможете оказать мне услугу и заработать много денег. Но прежде всего мы должны понять друг друга. — Неожиданно ее голос изменился. — Поэтому не плетите мне всякой ерунды о других встречах! — В ответ князь не мог произнести ни слова. Ни разу в жизни с ним никто так не разговаривал, никто не осмеливался так разговаривать. Не дав ему опомниться, встать и уйти, хозяйка продолжала: — Повторяю, вы можете быть мне полезны. Конечно, при условии, если точно выполните то, о чем я вас попрошу. Гонорар — от пятидесяти до ста тысяч долларов. — Он взглянул на нее. Пятьдесят тысяч… сто тысяч долларов! Сколько же это в рублях? Во франках? Она пододвинула маленький листок бумаги под яркий свет настольной лампы. — Князь Павел, передо мной список ваших долгов.

— Что? — вскочил он как ужаленный. — Как вы смеете?

— Сядьте, — холодно приказала она, — и заткнитесь, или я вас вышвырну отсюда и подам в суд за попытку нападения на женщину. — На лице Майры появилась сатанинская улыбка. — И представлю свидетелей.

Павел ужаснулся. Он снова хотел встать, затем осел в кресле. Она, должно быть, шутит! Такое не могло случиться с ним.

— Вы восхитительная женщина, — выдавил он из себя. — Что у вас на уме?

Он говорил, чтобы потянуть время. Больше всего ему хотелось скорее выбраться из проклятого дома, пойти выпить и обдумать свое положение.

Она взяла листок со стола и протянула ему. Он держал в руке действительно список своих долгов. Здесь перечислялись все его кредиторы, даже те, о которых он забыл. Сумма получалась чудовищная. Более того, в списке присутствовали имена десятка людей, которые не задумываясь засудили бы его, знай они, что его долг достигает такой цифры.

— Достаточно полный, — признался он, — но я все еще не понимаю, чего вы от меня хотите.

— В нынешнем сезоне у нас не хватает принцев. — Майра еще раз презрительно оглядела его. — Последний был с брюшком, и от его бороды пахло табаком, дешевым табаком. В нашем городе много людей достаточно умных и серьезных, которые, к их стыду, просто млеют перед титулами. Простим им маленькую слабость. Я привезла вас, чтобы вы произвели на них впечатление. — Прежде чем он смог ответить, она покачала головой. — Я не стремлюсь в высший свет, князь Павел. Отнюдь. По крайней мере, мои цели не те, о которых вы думаете. Меня интересуют деньги, общение с крупными промышленниками и бизнесменами. А они витают в облаках. Мне надо войти в их круг, познакомиться с ними, а уж потом я знаю, что делать. Вы мне нужны, чтобы преодолеть барьер.

— Да?

— Скоро я дам прием в вашу честь. Перед этим устрою вам рекламу. О вас будут много писать в прессе. На прием придут в том числе и те, с кем мне надо познакомиться. С ними будут жены. Нас, в свою очередь, пригласят. Вы поможете мне открыть двери, которые пока остаются закрытыми.

— И за это вы мне заплатите?

В его голосе звучало неприкрытое презрение, но Майра не обратила внимания. Она могла себе это позволить, потому что намного лучше наивного заезжего князя представляла себе, что произойдет дальше.

— Я дам вам денег на расходы. В определенных пределах, конечно, — уточнила она. — Кроме того, вы получите комиссионные. Ваши услуги мне понадобятся в течение девяноста дней, не больше, но и не меньше. Если мне не удастся осуществить задуманное за три месяца, значит, никогда не удастся. Я готова заплатить пять процентов от каждой сделки, заключенной с людьми, с которыми я познакомлюсь с вашей помощью. Даю слово, что сумма комиссионных не будет меньше пятидесяти тысяч долларов, а возможно, превысит ее в несколько раз.

Павел судорожно искал подвох и не находил. Он всего лишь должен изображать друга этой женщины — единственным подвохом могла стать только сама женщина, слишком расчетливая и слишком холодная. Она не леди, сказал он себе.

— А вы не боитесь, что я возьму ваши деньги на расходы и уеду… скажем, в Европу, — произнес он, следя за ее лицом в надежде уловить хоть какие-то эмоции.

Майра была бесстрастна.

— Не валяйте дурака. Если попытаетесь проделать свои штучки со мной, у вас появятся новые шрамы, похуже тех, что оставил Уилл Рейли. — Он побелел, ее слова произвели впечатление взорвавшейся бомбы. — Вам повезло, что он вас только высек, — сказала Майра. — Вы, очевидно, не представляли, с кем имели дело. До отъезда в Европу Уилл Рейли убил в поединках семерых, а все они известны как крутые парни. Я не говорю об индейцах. Он участвовал в десятке стычек с апачами, кайовами, команчами. Мне известны некоторые очень серьезные типы, которые скорее пойдут на гризли с медвежатами, чем на Уилла Рейли.

Князь молчал, не находя ответа. Он ненавидел эту женщину и каждое слово, которое она произносила. Затем торжествующе заявил:

— Вы правы. Я о нем ничего не знал. — Помолчав, вкрадчиво осведомился: — Однако, по-моему, он мертв?

— Вам это лучше знать. Ведь его убийство организовано вами. Конечно, в то время вы не считали денег. Эвери Симпсон нашел нужных людей, верно? Интересно, а последствия вам известны?

— Какие последствия?

— Двое из троих, покушавшихся на жизнь Уилла Рейли, убиты. — Он молча смотрел на нее потухшим взглядом. Нет, она не женщина! Настоящий дьявол во плоти. Неужели знает все? — Это еще одна причина, по которой вам лучше быть паинькой, — усмехнулась миссис Фоссетт. — В обмен на более легкий приговор Эвери Симпсон, не задумываясь, даст против вас показания. А у нас за убийство вешают.

— На мой взгляд, вы недооцениваете положения аристократии в обществе. У нас в стране…

— Но вы не у себя в стране, — прервала его Майра. — Здесь вам не стоит рассчитывать на сочувствие и понимание. С другой стороны, поскольку мы обожаем титулы, вам с вашими шрамами и медалями не о чем волноваться. А о том, как вы их заработали, я никому не расскажу, — ведь было бы стыдно признаться, что вас высек карточный шулер. — Она смотрела на него, все еще улыбаясь. — Если отбросить все возникшие… шероховатости, то заверяю, вы здесь отлично проведете время. Станете кумиром для женщин, особенно стареющих или с дочерьми на выданье. Можете сделать деньги либо подыскать богатую невесту, которая вас будет содержать.

Павел пытался найти решение, которое спасло бы его, но такого не существовало в природе. С этой минуты и до тех пор, пока у него не появится достаточно денег, чтобы сбежать от этой женщины, он становился ее пленником.

В глубине души он восхищался стальной твердостью Майры, испытывая презрение к себе — как-никак она его явно переиграла. Американцы бы сказали — миссис Фоссетт «выложила карты на стол», но его беспокоило то, чего она не рассказала. Князь Павел боялся ее.

— Мне нужны деньги, — произнес он. — Начинайте финансировать ваше предприятие.

— Естественно. — Она открыла ящик стола и вынула пачку банкнот. — Здесь пять тысяч долларов. Сегодня в опере спектакль, — продолжила Майра. — Мы там будем. Вы с кузиной — мои гости и не должны принимать приглашения, которые не включают меня. Однако сомневаюсь, что кто-нибудь сразу клюнет. Если спросят, как мы познакомились, отвечайте, что через общих друзей. — Она взяла со стола другой листок. — Прочитайте и запомните имена. Трое в левой колонке — те, с кем я хочу вести дела. Они ворочают огромными деньгами, получают сверхприбыли, но к их операциям не допускаются лица, не принадлежащие к высшему кругу. Люди, чьи имена в колонке справа, являются членами тех же клубов, что и трое первых. Они вместе плавают, играют, охотятся и ходят на одни и те же приемы. Любой из них может представить вас нужному человеку. Не вздумайте сесть с ними за карты. Они очень хитры, расчетливы, и большинство имеет за плечами огромный опыт. За вечер проигрывают или выигрывают столько, что вам хватило бы на год обеспеченной жизни, — я не преувеличиваю. Они не играют в карты, они воюют. Если мне удастся то, что я задумала, — добавила Майра, — ваша доля может составить четверть миллиона долларов. Вы вернетесь в Европу богатым человеком.

— Похоже, все довольно просто, — констатировал наконец Павел. — Эти люди будут сегодня в опере?

— Да. Они увидят вас. В них проснется любопытство. Я позабочусь, чтобы все узнали, кто вы. Остальное пойдет своим чередом.

Павел встал.

— Что насчет моей кузины, княгини Луизы? — спросил он.

Майра тоже встала. Она была почти так же высока, как и он.

— Ей не следует ничего знать. По-моему, у вас есть земля в Сибири?

Он больше не удивлялся ее осведомленности, хотя сам почти забыл об этой земле.

— Скажите ей, что я заинтересована в золотодобыче и мы обсуждали сделку, по которой одна из моих компаний получает право на промывку золота гидравлическим способом. Кстати, об этом можете говорить любому. Людям, которые нас интересуют, известно, что я деловая женщина.

— Все это… будет происходить здесь? В Нью-Йорке?

— Да. — Она в нерешительности помолчала. — Но есть вероятность, что нам придется съездить в Сан-Франциско. Кое-кто из интересующих меня воротил бизнеса живет там.

Выйдя на улицу, князь Павел подождал карету. Она сказала, девяносто дней. Три месяца — и он богатый человек. Но как преодолеть этот срок? Его обуревали сомнения. После разговора с Майрой он ощутил смертельную опасность. Однако в искренности ее намерений не сомневался. Она хотела сделать деньги, и сделает их. В конце концов, разве он сам приехал не за деньгами?

Глава 23

Отель «Виндзор» в Денвере открылся в июне 1880 года. Этот венец элегантности располагал тремя сотнями номеров, шестьюдесятью ванными, газовым освещением и брюссельскими коврами. Основными клиентами сногсшибательного заведения стали состоятельные владельцы шахт и скотоводы, съезжавшиеся из полудюжины штатов. Наряду с Чикаго и Сан-Франциско, Денвер считался городом, который надо посетить. Гостеприимный Денвер манил к себе массой развлечений на все вкусы.

Вэлентайн Даррант не имел желания ни играть в карты, ни посещать «крутые» заведения на Блейк-стрит или Холлидей-стрит. Он приехал по делу и остерегался неприятностей. В городе поголовно носили оружие, но не на виду, а под полой пиджака или за ремнем брюк, где револьверы не так бросались в глаза. Здесь обретались Бат Мастерсон и Док Холлидей — самые известные из сорока или пятидесяти знаменитых в то время ганфайтеров.

Уже одетый в красивый серый костюм с черным галстуком Вэл еще находился в номере. Его черная шляпа лежала на кровати. Вошел Дьюб, чувствуя себя неловко в недавно купленной городской одежде.

— Где ты встречаешься с ним?

— С Пеком? Здесь, в Денвере. Он должен специально приехать из Эмпайра.

— Ты ему оставлял деньги?

— Его отцу.

— В фойе полно людей с Востока. Похоже, готовится какая-то крупная сделка. Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Нет.

— Ну, а парни с Востока говорят, что возникла какая-то неожиданная ситуация.

Вэл думал только о Пеке. Как только они разберутся с делами, можно будет отдохнуть и показать Бостон город. У Дьюба и Тенслипа, очевидно, намечались свои планы. Он давно не бывал в Денвере, но помнил, что в отеле «Сити» шеф-поваром работал Шарль Гелехман, служивший раньше у короля Дании. Во всяком случае, так о нем говорили, когда наслаждались его стряпней. Вот куда он сводит Бостон! Причесываясь перед зеркалом, он раздумывал, не разбудить ли ее и пригласить на прогулку, когда в дверь внезапно постучали.

Его револьвер лежал на столе. По привычке он взял его, прежде чем подойти к двери. Открыв ее, удивился, увидев за порогом Стивена Брикера.

— Вэл! — Брикер быстро вошел в номер и закрыл за собой дверь. — Ты слышал новости?

— Какие новости?

Брикер бросил взгляд на револьвер.

— Слава Богу, ты вооружен. — Стивен постарел и немного располнел, но выглядел все так же превосходно. Он с удовольствием посмотрел на стоящего перед ним худощавого, широкоплечего молодого человека. Мальчик, которого он знал, превратился в настоящего мужчину. — Уже несколько недель мы пытаемся разыскать тебя. Пек поделился со мной своими предположениями, я потихоньку навел справки, и получается, что хочешь не хочешь, но ты попал в самую большую драку за право владения землей.

— Как это?

— Послушай, — объяснил Брикер, — когда-то юнцом ты оставил Пеку-старшему деньги, чтобы тот их инвестировал по своему усмотрению. Я прав?

— Конечно. Не такие большие деньги…

— Вэл, Пек положил деньги в банк, они с сыном все это время как бы присматривали за ними. Сначала купили несколько рудоносных участков в каньоне: человек, который обнаружил их, нуждался в деньгах. Затем, когда доступ к истоку каньона перекрыли, они приобрели полмили его устья. Сегодня эти полмили стоят столько, сколько ты за них запросишь.

— Что же произошло?

— Участок нужен железным дорогам. Они хотят построить ветку, чтобы вывозить уголь. Никто не подозревал, что эта земля — частное владение, поскольку она ни на что не

годилась. Мы хотели поставить тебя в известность, прежде чем ты что-нибудь подпишешь.

Вэл рассмеялся:

— Я? Мистер Брикер, вы же знаете, что я ничего просто так не подписываю. Уилл Рейли был прирожденным скептиком, я, похоже, пошел в него.

Стивен Брикер закурил сигару, которую держал в руке.

— Извини, Вэл, если я лезу с нравоучениями, но мы с тобой друзья, и достаточно старые. Поэтому я тебе советую действовать без промедления, без малейшего промедления.

— Почему? Здесь происходит что-то, о чем я не знаю?

— Если с тобой что-то случится, кто твой наследник?

Вэл с удивлением понял, что никогда не думал об этом. Его семьей был Уилл Рейли, их сблизило одиночество, им обоим не о ком было заботиться, кроме самих себя.

— Я как-то не думал… Разумеется, я хочу, чтобы моей наследницей стала Бостон.

— Но ты не составил завещания? Верно?

— Нет, но…

— Кто же тогда унаследует твое состояние? Кто вдруг станет владельцем самого дорогого куска земли в стране? Поверь мне, Вэл, сейчас он стоит миллионы.

— Майра… — дошло до Вэла. Майра — его единственная ближайшая родственница! Если с ним что-нибудь случится, все отойдет ей. — Она знает об этом? — спросил он.

— Конечно, знает! Зачем еще ей ехать в Колорадо?

— Майра приезжает сюда? Однажды она сказала Вэну, что ни за что не появится на Западе, ни за что!

Брикер просто отмахнулся от него.

— Когда она это говорила, то не знала, какую прибыль может получить; к тому же ей не придется гостить здесь дольше пары дней. Если твою землю не получит железнодорожная компания «Санта-Фе», ее купит «Денвер и Рио-Гранде». При желании она со своим князем может приехать сегодня и уехать завтра.

Вэл засунул револьвер за пояс и надел пиджак.

— Вы завтракали? — спросил он.

— Выпил кофе. Мне пора идти. Обещай, что будешь осторожен.

Они вместе спустились в фойе, и Даррант направился в ресторан. Мысли его путались, однако сейчас, как никогда, ему требовался ясный ум и твердый расчет, чтобы решить, как себя вести.

Если Майра приедет в Денвер, они, вероятно, встретятся. Прошло столько лет, но все противоречивые чувства к ней вновь всколыхнулись в его душе. Почему же? Для него она была чужой, более того, она хотела оставить его умирать на снегу.

Брикер, конечно, прав. Надо как можно скорее написать завещание. Он не хотел, чтобы его собственность перешла в жадные руки Майры Фоссетт.

Вэл заказал завтрак и сидел, глядя в окно, обдумывая свои действия. Прежде всего, составить реестр своей собственности и найти приличного адвоката. Он мог написать завещание сам, но боялся упустить какой-нибудь нюанс, который позволил бы его оспорить. Больше всего ему хотелось избежать неприятностей. От встречи с Майрой он ничего не выигрывал. Следует срочно выяснить, какие предложения поступили от железнодорожных компаний, и быстро уладить все дела.

Как только он продаст землю, исчезнет причина заинтересованности в ней Майры, да и он сам сможет спокойно уехать. Надо спросить у Брикера, с кем ему вести переговоры, возможно, эти люди живут в том же отеле.

Даже если он обойдет Майру в сделке с землей, она все равно останется его наследницей. Есть еще одно решение, при котором не понадобится завещание. Он должен жениться на Бостон.

Дверь ресторана открылась, и вошел Дьюб. Он выглядел точно тем, кем был на самом деле: ковбоем с ранчо, приехавшим в город. Однако в Денвере хорошо знали, что ковбой в стоптанных сапогах и потертых джинсах может быть бездомным бродягой, а может владеть тысячами голов скота.

Дьюб осмотрел зал, где в столь ранний час много мест пустовало, подошел к Вэлу и сел напротив него.

— У тебя есть пушка? — спросил он.

— Да.

— Берегись. Зонненберг в городе. Я наткнулся на него на Блейк-стрит. Он ведь здоровый парень?

— Да, здоровый. Весит фунтов двести пятьдесят. Гора мускулов.

Вэл подождал, пока официант нальет ему кофе, и сказал:

— Дьюб, я хочу жениться на Бостон.

Дьюб ухмыльнулся:

— Думаешь, это новость? Может, для тебя — да, но не для Бостон.

— Я ей не говорил ни слова. Ну, почти ни слова… Конечно, она все понимает. Но штука в том, что свадьба должна быть здесь и сейчас — если она согласится.

— Почему так вдруг? Папа с братьями и Вестерн огорчатся.

Вэл объяснил, а в конце добавил:

— Я собрался написать завещание, но, подумав, понял, что этого недостаточно. Если я правильно угадал намерения Майры Фоссетт, то она использует любой предлог, чтобы оспорить завещание, и, возможно, ей это удастся, поскольку она моя мать.

— У нее есть доказательства?

— Могли остаться документы, свидетели. В любом случае она найдет выход.

Дьюб помолчал. Через некоторое время он спросил:

— Вэл, почему бы тебе не бросить все и не сбежать?

Когда Вэл начал протестовать, Дьюб прервал его:

— Послушай, у тебя есть друг — Брикер. Если ему самому не нужна твоя земля, он знает, кому она нужна, и может вести переговоры от твоего имени. А ты просто исчезнешь. Ты не будешь выписываться из отеля, выйдешь вечером погулять, сядешь на коня, которого я тебе приготовлю, и смоешься. Поедешь в Лидвилл или в Валсенберг, или даже в Дюранго. Спрячешься там под чужим именем, и пусть Брикер договаривается с железными дорогами! Мы с Тенслипом останемся в городе и будем держать тебя в курсе. Я не против твоей свадьбы с Бостон, — продолжил он. — Решать ей, но для нас свадьба — штука серьезная, и если на ней не будет папы с Бетси, они очень обидятся. Я правду говорю.

Вэл смотрел в окно, раздумывая над предложением Дьюба. Оно ему нравилось. Но не есть ли это путь наименьшего сопротивления? Если он сбежит, значит, уйдет от ответственности? Не трусит ли он?

Однако следовало признать, что предложение Дьюба решало многое. Если он останется в городе, на него обрушится масса неприятностей. Трудно сказать, что предпримет Майра, но рано или поздно ему придется столкнуться лицом к лицу с Зонненбергом, что означало бы неизбежную перестрелку. Денвер больше не был городом на границе освоенных территорий, в нем царили закон и порядок. Его обитатели имели вполне определенное мнение о людях, стреляющих друг в друга ради разрешения личных проблем.

Уехать из города было бы мудрым решением. На Брикера, конечно, можно положиться, но существовали и другие способы узнать, сколько предлагают железные дороги за его участок земли.

— Наверное, ты прав, — согласился Вэл, — если успею до вечера, так и сделаю.

— Хорошо, я приготовлю для тебя лошадь, — пообещал Дьюб и встал.

Вэл тоже собрался уходить. Он так ничего и не съел. Завтрак остыл, пока он разговаривал с Дьюбом.

Дверь снова открылась, и вошла Бостон, но совсем другая Бостон — та, которую они еще не видели.

name=t901>

Глава 24

Вэл с Дьюбом застыли потрясенные и молча следили за тем, как легко и изящно к ним приближалась по ковру юная, изысканно одетая дама. На ней было модное черное с серым длинное платье из сатина с шерстью. Собранная сзади черная юбка открывала шелковую вставку спереди. На груди сверкали перламутровые пуговицы. Ее черные непокорные волосы искусный парикмахер зачесал назад на прямой пробор, создав на затылке немыслимый каскад блестящих кудрей, а сбоку лицо обрамляли туго завитые пряди.

Бостон не шла, а парила, наслаждаясь произведенным эффектом — и не только на них, но и на всю публику в ресторане.

Вэл подал ей стул, и когда она села, мужчины снова оказались за столом.

— Бостон, где ты взяла это платье? В жизни такого не видел! — воскликнул Дьюб.

— Купила. — Она воинственно подняла подбородок. — Не только ты можешь клеймить телят, Дьюб Баклин! И это еще не все. У меня шесть новых платьев из тех, что носят в Париже и Лондоне.

— Вы прекрасны, Бостон, — выдохнул еще не пришедший в себя Вэл. — Я прошу вас стать моей женой! Я только что говорил об этом с Дьюбом.

— С Дьюбом! Он-то разве может за меня решать? — Глаза Бостон прямо и искренне смотрели в глаза Вэла. — Вы мне делаете предложение, потому что я надела это платье? Девушку красит не только одежда.

— Я уверен в этом.

Она слегка покраснела.

— И здесь в красивом платье, и там на ранчо верхом на лошади с лассо в руке я все та же.

— Но сейчас вы выглядите так, словно вышли из модного магазина в Вене. Где вы сшили это платье?

— Мел Уинслоу сняла с меня мерки и послала их в Денвер портнихе, которая шьет для Мел. Пару лет назад она приехала из Австрии и осталась вдовой: ее муж погиб при аварии на шахте. — Бостон возбужденно повернулась к нему. — О, Вэл! Правда, я хорошо выгляжу? Мне никогда раньше не приходилось носить такие платья!

— Вы выглядите, словно родились в нем, — сказал он. — Если бы я не влюбился в вас давным-давно, я влюбился бы прямо сейчас и ничего не мог бы с собой поделать.

Она засмеялась.

— Это ерунда, ты шутишь. Вэл! Я только что встретила в фойе такую красивую женщину! Вот она! Смотри!

Это была Майра. Теперь она шла по тому же самому ковру: прекрасная, элегантная, холодная, в сопровождении высокого, под стать ей, мужчины с тремя шрамами на бледном хищном лице.

Вэл похолодел.

— Вэл? — Бостон схватила его за рукав. Она выглядела испуганной. — Вэл, что случилось?

— Это моя мать, — тихо ответил он, не сводя глаз с приближающейся пары, — а человек рядом с ней — князь Павел Павлович.

Он вынужден был признать, что Майра очень эффектная женщина — высокая и стройная, она выглядела лет на десять моложе своего возраста.

Их взгляды встретились.

Это была его мать. Это была женщина, которую боялся даже такой человек, как Тенслип. Если все, что он о ней слышал, правда, то от ее рук погибло несколько человек. Однако, глядя на нее сейчас, даже он не мог этому поверить.

Майра колебалась лишь секунду, потом подошла к нему и протянула руку.

— Вэл! Ты стал таким красавцем! — Она повернулась к своему спутнику: — Познакомься! Князь Павел Павлович. Павел, мой сын Вэлентайн Даррант.

— Как поживаете? — приветствовал его Вэл ледяным голосом, и князь удивленно посмотрел на него.

Вэл представил Бостон… Дьюб незаметно для всех исчез.

— Разрешите составить вам компанию? — спросила Майра и, не дожидаясь приглашения, села.

Майра и князь Павел заказали чай. Вэл, поскольку так и не поел, заказал завтрак, думая, как избежать неприятной ситуации. Только Бостон чувствовала себя совершенно свободно. Она весело болтала с князем о Денвере, о горах и об отеле. Когда принесли чай, она его разлила.

Воспользовавшись паузой, Майра заметила:

— Я слышала о твоей большой удаче, Вэлентайн. Мне сказали, что ты владеешь землей, которая требуется железным дорогам.

Он пожал плечами.

— Это не важно.

— Ошибаешься. Если правильно повести дело, ты станешь независимым молодым человеком… и даже обеспеченным.

— Мне многого не надо. Я предпочитаю простую жизнь. Единственное исключение, — он сделал паузу, — иногда люблю сыграть в карты.

Бостон искоса глянула на него. Это было что-то новое.

— Все мы не прочь время от времени немного рискнуть, — развел руками князь Павел.

— И при этом рискуем большим, чем предполагаем, — ответил Вэл. — Иногда можно недооценить партнера.

— Согласен. — Павел задумчиво посмотрел на Вэла. Где он видел этого парня? Почему ему кажется, что он на кого-то чертовски похож? И что он имел в виду?

— У тебя есть возможность заработать очень неплохие деньги, Вэлентайн. Если хочешь, я буду рада тебе помочь. В конце концов, ты мой сын. — Майра была сама любезность.

— Наверное, приятно вдруг обнаружить, что у тебя есть сын! — оживленно воскликнула Бостон.

Майра без выражения глянула на нее и снова обратилась к Вэлу:

— Или, если не имеешь желания заниматься формальностями, я выкуплю у тебя землю за… сто тысяч долларов.

— Приличная сумма, — согласился Вэл.

— Договорились?

— Я лишь сказал, что это приличная сумма. Тебе не стоит беспокоиться, Майра. — Он обнаружил, что не может называть ее матерью. — Я учился бизнесу у Стивена Брикера.

— Мне говорили, что у тебя есть право адвокатской практики. — Майра продолжала искать подход к сыну. Она не рассчитывала на легкую игру, но полагала, что Вэл на ее предложение отреагирует по-другому. Казалось, она не произвела на него никакого впечатления.

— Я готова назвать лучшую цену.

Вэл посмотрел ей в глаза.

— Тебе придется назвать лучшую цену. Я еще не знаю точно, сколько стоит земля, но мне известно, что больше миллиона долларов. — Не дожидаясь, что скажет Майра, Вэл обратился к Павлу: — Вы надолго в наши края, князь? В Колорадо отличная охота.

— У нас с миссис Фоссетт дела, — махнул он рукой. — Сомневаюсь, что удастся задержаться дольше, чем необходимо. Во всяком случае, я не охотник.

— Но согласитесь, охота все же чрезвычайно увлекательное занятие, особенно когда обстоятельства приводят дичь к охотнику.

Павел опять озадачился. Что имеет в виду этот американец? И попросил Вэла объясниться.

Тот пожал плечами.

— Оленя можно поднимать обрывком ткани на палке. Людей более всего интересуют деньги. Вы когда-нибудь играли в покер, князь?

— Очень часто. Моя любимая игра. Меня научил ей в Зальцбурге один англичанин, который некоторое время жил в Америке. Волнующая игра.

— Тогда вам понравится в Колорадо. Здесь играют в очень интересную разновидность покера.

Происходивший на ее глазах разговор озадачил Майру даже больше, чем князя Павла. Речь, казалось, шла о пустяках, но за ними различался какой-то скрытый смысл. Что за чепуха! Разговор должен вестись с ней, а не с Павлом.

В Нью-Йорке ей не удалось по-настоящему использовать имя князя, хотя их появление в опере, как она и думала, привлекло внимание. Последовало несколько приглашений, в том числе и от человека, близкого к нужному ей. Именно от него она получила первую информацию о ситуации в Колорадо.

Меньше всего ей хотелось ехать на Запад, но когда она установила, что землей, которая требовалась для прокладки железной дороги, владеет ее сын, решила рискнуть. В конце концов, прошло столько лет, она стала другой. В то время Майра была толстушкой, ведь мужчины, которые платят женщинам за вечерок, обожают пухленьких. Потом ей пришлось сбросить пятнадцать фунтов, И вообще изменить свой облик.

Поездка займет пару дней — встреча с Взлом, заключение сделки, а потом — домой, на Восток. Князь Павел станет великолепным прикрытием: она якобы показывает Запад ему и его кузине. Кроме того, он может оказаться полезным на переговорах.

Она не сомневалась в успехе. Если Вэл с недоверием отнесется к ней и ее добрым намерениям, она может сыграть на эмоциях. И даже если это не подействует, последний ход всегда останется за ней — и все, принадлежащее ему, автоматически перейдет к ней.

Вэл беседовал с князем Павлом, а Майра изучала его лицо. Похож ли он на нее? Нет, совсем нет. Вылитый отец. Но выше ростом и красивее его. Иногда в нем проглядывало что-то от ее отца, особенно в линиях челюсти и носа.

Майра понимала, что может гордиться сыном, но не испытывала никаких чувств. Внезапно она ощутила приступ ревности. Ее сыном мог бы гордиться Уилл Рейли, который воспитал его, и, судя по всему, неплохо.

Вэл упомянул покер. Неужели он тоже игрок? Но в отчетах Пинкертона на это даже нет и намека, а страсть к картам трудно не заметить. Значит, если он играет, то понемногу. Несомненно, Уилл не стремился привить ему любовь к картам.

— Вэл, мы можем поговорить наедине?

— Он обещал походить со мной по магазинам, — вступила Бостон.

Майру охватил гнев. Бостон ее раздражала, по всей видимости, чувство было взаимным.

— Прошу вас. — В голосе Майры слышался едва уловимый сарказм. — Он купит вам хорошенькие платьица чуть позже. Вэл мне нужен по делу. По важному делу.

— Вы не поняли, — очень вежливо осадила ее Бостон, — я сама покупаю себе платья, на свои деньги. Редко, но такое случается, как видите.

Майра застыла, словно получила пощечину. На мгновение все в ней онемело, затем она ощутила, как внутри разгорается пожар. Она хотела было отшить дерзкую девчонку, но в последний момент заставила себя ответить спокойно:

— Весьма похвально. Полагаю, вы сами зарабатываете себе на жизнь.

— Да, — улыбалась Бостон. — Если хотите знать, я выращиваю скот и клеймлю телят, бросаю лассо и умею обращаться с тавром.

Майра посмотрела на нее с неподдельным недоверием.

— На равнинах пасется много свободного, неклейменого скота, — объяснил Вэл, — и хотя сейчас сгонять и клеймить такой скот считается не совсем честным, это остается наиболее быстрым и надежным способом собрать стадо. Бостон — одна из лучших наездниц, даже среди ковбоев, и в работе — первая. Поэтому дела у нее идут отлично.

— Трудно поверить, — удивился князь. — Вы совсем не похожи на ковбоя.

Майра молча сидела, скрывая нетерпение. Ресторан вот-вот начнет заполняться, она ждала Мастерса и Коупа, а разговор уходил в сторону.

— Нам надо договориться, Вэл. Если ты собираешься продавать землю, почему бы не продать ее мне, твоей матери?

Вэл подавил готовый вырваться резкий ответ.

— Мне надо подумать. А пока реши, какую цену ты можешь предложить, и назови ее Брикеру. Но не трать времени на пустую болтовню, что ты моя мать. За всю свою жизнь я этого не ощутил.

Он встал.

— Князь Павел, если вас интересует покер, не стоит наведываться на Блейк-стрит. Хорошую партию можно составить и здесь, в отеле.

Майра внешне выглядела спокойной, но ее ум лихорадочно работал. Земля уходила у нее из рук, если не предпринять энергичных мер. К тому же остается еще коробка с документами Вэна — она совсем о ней забыла. Она у Вэла? Скорее всего, еще нет, и он не должен ее получить. Для верности надо обыскать его комнату, а затем дать поручение Зонненбергу. Она так быстро собралась на Запад, что не успела выяснить, сделал ли он то, что требовалось.

— Ваш сын когда-нибудь был в Европе? — спросил Павел.

Она думала о чем угодно, только не об этом.

— В Европе? Конечно нет. Как он мог побывать в Европе?

Майра была расстроена и огорчена. Разговор за завтраком ни к чему не привел. Вэлентайн не хотел иметь с ней дела, а она очень опасалась, что он получит предложение от Коупа или Мастерса напрямую.

Но прежде всего документы. Она должна во что бы то ни стало получить коробку или, по крайней мере, исследовать ее содержимое. Затем Вэл. Для Майры Корд, теперь Майры Фоссетт, убийство всегда казалось лучшим решением проблемы.

Она встала, подождала, пока Павел расплатится, и поднялась в свою комнату, оставив князя в фойе. Она уже знала, какой номер снимает ее сын.

Глава 25

В фойе Вэл остановился и взял Бостон за руку.

— Я горжусь тобой, но будь осторожна. Она не такая, как другие женщины. Вся ее жизнь — борьба за богатство и власть. Ей ничего не стоит убить, если она посчитает, что человек встал у нее на пути. Ни ты, ни я — для нее не исключение.

— Я не боюсь ее, Вэл. По-моему, она больше боится меня.

— Мне надо найти Брикера, а сегодня вечером встретиться с Павлом.

— Что ты собираешься делать?

Он в нерешительности помолчал.

— Бостон, я собираюсь сыграть в покер и поставлю все, что у меня есть, кроме ранчо. Я сломаю и уничтожу его.

— А ты сможешь?

— Попытаюсь. По его приказу убили дядю Уилла, но у меня нет возможности ничего доказать. Я заставлю его заплатить по-другому.

— Ладно, Вэл. Только не зарывайся. Мне он очень не понравился.

На улице его встретил Дьюб.

— Вэл, сделай так, как мы договорились. Бери лошадь и уезжай.

— Мне надо увидеть Брикера, затем Павла.

— Мерзкий тип. Я знаком со многими русскими, они честные парни, но у этого под внешним лоском подлая душонка.

— Я не могу сейчас уехать. Мне придется остаться в городе.

— Ты рискуешь, Вэл. Поезжай лучше в Дюранго. В любом случае у тебя там дела. А те джентльмены, которые хотят купить у тебя землю, пусть приедут к тебе. Ты должен оторваться от этой женщины и от Зонненберга. Он не один. С ним еще трое. Среди них — чокнутый парень по имени Том, а другие…

— Том?

Он вспомнил холодный зимний день, когда они с Уиллом подъехали к одинокой хижине, заметенной снегом, к хижине, где прятались Тенслип, Зонненберг и… как звали третьего? Том?

— Так его называют. Странный парень — глазки бегают, одно плечо ниже другого, грудь впалая и щеки ввалились.

— Кто остальные?

— Метис, которого зовут Пагоса, и длинный, худой парень по имени Маркус Кайли. Опасные типы. — Дьюб помолчал. — Ладно, поступай как хочешь. Мне тебя не переубедить. Но лошадь я все-таки приготовлю. Она будет ждать там, где мы условились, начиная с полуночи, а ты делай как знаешь.

К полудню Вэл нашел Брикера и договорился, что тот возьмет на себя переговоры с Мастерсом, Коупом или любым другим, кто захочет выкупить у него землю.

Выйдя на улицу, Вэл быстро оглядел ее, обежав глазами окна и крыши. «Смит-и-вессон» за поясом брюк придавал ему уверенности. Здравый смысл подсказывал, что он должен, как предлагал Дьюб, немедленно бежать из города, и бежать тайными тропами.

Никогда в жизни он не искал неприятностей, и никто не посмел бы назвать его трусом за то, что он тихо исчезнет в такой ситуации. К тому же в Дюранго у него действительно были серьезные дела. Однако в Денвере его держала память о Уилле Рейли, память о том, как Павел купил его смерть.

Этим вечером в «Виндзоре» состоится крупная игра. Если за стол сядет Павел, в игру вступит и Вэл. Война объявлена. Он обязан победить.

Майра не тратила времени зря: по удачному стечению обстоятельств номер Вэла оказался рядом с ее комнатой. Она всегда возила с собой пять отмычек, которые отпирали практически любой замок. Если ее увидит кто-нибудь из служащих отеля, скажет правду — что идет в номер сына.

Без каких бы то ни было приключений она отперла замок и быстро вошла внутрь. Некоторое время постояла, ощупывая вещи, стены глазами.

В гардеробе висело с полдюжины костюмов, рубашки и нижнее белье аккуратно разложены по ящикам. Осмотрев одежду, решила, что у ее сына хороший вкус и привычки цивилизованного человека. Она обыскала номер с ловкостью профессионала. Все уловки, которыми пользуются люди, когда хотят что-нибудь спрятать, ей были хорошо известны. Да и самой нередко приходилось убирать подальше от чужих глаз деньги и вещи.

Через несколько минут убедилась, что коробки с документами в комнате нет.

Где же она тогда?

От Зонненберга известий не поступало. Если коробка у него, почему он ей ничего не сказал? Если не смог ее раздобыть, то она еще в банке. Значит, следует попасть в банк и забрать ее. Чего Зонненберг тянет волынку? Выполнить операцию — его обязанность.

Но что, если коробка все же у Вэла? Ее нет в номере, тогда где она может быть?

В комнате Бостон Баклин.

Майра стояла в задумчивости. Вламываться в комнату девушки опасно, слишком опасно — если, конечно, не знать наверняка, что документы там, а девушка вышла. Решение заключается в том, чтобы попасть туда по приглашению и оглядеться. Если даже коробка и не окажется на виду, то можно наметить места, где ее скорее всего спрячут. Позже их и обыскать. Сейчас ее не занимал вопрос, что ее сын сделает с документами. Судя по его поведению, с содержанием коробки он еще не знаком. Действовать без промедления — ее единственный шанс.

У двери она прислушалась и выскользнула в коридор. Когда орудовала отмычкой, ей вдруг послышался щелчок замка двери соседнего номера. Она быстро оглянулась, но коридор оказался пуст. Майра поправила прическу, одернула платье и медленно прошла к своему номеру. Отпирая замок, снова оглянулась.

В коридор выходили двери пяти номеров; несомненно, один из них занимала Бостон. Неужели она видела, как Майра выходила из комнаты Вэла? Или это был ее брат? Несколько минут она подглядывала в щелку, ожидая, что кто-нибудь выйдет и проверит, заперт ли номер Вэла, но напрасно. Скорее всего, дверь открыл и закрыл посторонний. Или ей все показалось? Через некоторое время она спустилась в фойе отеля и справилась у портье, где мисс Баклин. Ей ответили, что мисс Баклин в своей комнате.

Майра написала несколько записок — одну Стивену Брикеру, другие — Коупу и Мастерсу. Еще записку отправила человеку с Блейк-стрит.

Шайенн Доусон выглядел совсем не так круто, как звучало его имя. Ему бы следовало гонять бычков или иметь репутацию опасного человека. «Опасного» в западном смысле слова, означающем, что с ним лучше не связываться. В общем-то, Шайенн таким и был, но натуру свою и умение обращаться с револьвером напоказ не выставлял. Обычно он сидел в одном из салунов на Блейк-стрит. Этого крупного, неряшливого мужчину с широкими бедрами и узкими плечами, полы рубашки которого почти всегда вылезали из брюк, знали во всех злачных местах Денвера. Он смотрел на мир большими грустными голубыми глазами, а глубокие залысины придавали мудрости его лицу. Он носил пиджак, великоватый даже для его крупной фигуры. Имел шесть футов пять дюймов росту и весил около трехсот фунтов.

За прожитые годы он испробовал все криминальные виды деятельности, которые существуют на белом свете, но больше всего ему нравились те, что не требовали от него усилий. После некоторого увлечения контрабандой и угоном скота он решил, что легче зарабатывать на жизнь, продавая индейцам виски и оружие. Но в стране постепенно устанавливался порядок, и Шайенну это занятие стало казаться чересчур рискованным, поэтому он открыл салун, в котором торговал самогоном.

Однажды к нему подошел скотовод, которого донимали переселенцы с Востока, захватывавшие его земли. Он спросил, не знает ли Шайенн человека, который метко стреляет и умеет держать язык за зубами. Шайенн знал, и его человек оказался именно таким, как он обещал. Скоро Доусон стал известен, как надежный посредник, через которого можно нанять ганфайтера или бандита, готового на все. Теперь он имел приличные комиссионные, не покидая привычное и удобное кресло в салуне.

Последнее время Шайенн начал получать записки с заданием. Ему поручали раздобыть информацию по тому или иному вопросу, труды его хорошо оплачивались. Первая просьба была связана с результатами лабораторных анализов золотоносной руды, добытой в одной из шахт. После его отчета источник финансирования шахты, находившийся на Востоке, иссяк. Шайенн с любопытством наблюдал за результатами своей деятельности и вскоре уяснил себе, что тот, кого интересует информация, обладает значительными финансовыми возможностями и, более того, отлично знает Запад и особенности характера населяющих его людей.

Часто, когда его просили найти нужного человека, в записке указывалось, кого именно, как, например, в случае с Генри Зонненбергом. И всегда таинственная персона с Востока выбирала лучший вариант.

Шайенн Доусон являлся совладельцем салуна, конюшни и нескольких комнат в районе, где перед дверьми зажигались красные фонари. Причем к последним его тянул не только финансовый интерес. Но за минувшие десять лет прибыль от поручений таинственной персоны с Востока стала такой значительной, что он, используя женщин или выпивку, завел многочисленных помощников, через которых собирал информацию.

Записки всегда печатались на машинке, но однажды он получил листок с несколькими строчками, написанными торопливой рукой.

Он читал эту записку, когда Лайла Марш, одна из девушек со стажем, случайно заглянула в нее через плечо.

— Что, она хочет получить работу? — спросила Лайла. — Я ее сто лет не видела.

Шайенн напрягся, но усилием воли заставил себя спокойно сложить листок бумаги.

— Кто? О ком ты говоришь?

— О Майре Корд. Я хорошо знаю ее почерк. Одно время мы вместе работали в Пайоше, а потом в Огалале.

Шайенн выудил из просторного кармана огрызок сигары и прикурил.

— Ну и как она?

— Ничего. У нее лучше всех получалось выманивать деньги у клиентов. Но она очень холодна. Ее волновали только деньги. Бедняга Вэн Клеверн, так, кажется, звали ее дружка. Уж он от нее натерпелся. У нее был дом в Дедвуде, потом она его продала, и больше я о ней не слышала.

— Сколько ей сейчас?

Лайла колебалась. Сказать правду означало признаться, что и ей не так уж мало лет.

— Она была старше всех. Сейчас ей, наверное, сорок с лишним, но Майра всегда отлично выглядела. Она о себе заботилась.

Шайенн направился к двери.

— Ты приведешь ее к нам? — спросила Лайла.

— Не знаю. Вряд ли.

На улице он задумчиво пожевал жирными губами сигару. Лайла лишь мельком видела почерк и могла ошибиться. С другой стороны, осведомленность его клиента. Девушка, долго проработавшая на Западе, могла знать всех, чьи имена упоминались в записках. Шайенн двинулся по улице, на ходу заправляя рубашку в брюки.

В течение следующего года он собрал довольно полное досье на Майру Корд, хотя не имел понятия, как его использовать… если его можно использовать. Туда он занес несколько слухов. Например, о некоем скотоводе, который продал большое стадо, расплатился с ковбоями и направился к станции с шестьюдесятью тысячами долларов. В разговоре с одним из ковбоев он заметил, что нашел себе девушку и собирался весело провести время в Канзас-Сити.

Скотовод исчез, и расследование ничего не выявило, кроме факта, что после прибытия в город бедняга по меньшей мере два раза заходил к Майре.

Теперь, пять лет спустя после получения той записки, ему принесли новую, написанную от руки. Но этот листок бумаги был бланком отеля «Виндзор». Пославший записку аккуратно согнул бланк и оторвал шапку, однако Доусон узнал сорт бумаги с водяными знаками. Кроме отеля, в городе никто больше не пользовался такой бумагой. Значит, эта женщина, Майра Корд, или как там ее звали, приехала в Денвер и остановилась в отеле «Виндзор».

Шайенн Доусон устал зависеть от мелких разрозненных подачек. Как и большинство людей до него, он хотел сорвать куш поувесистей и уйти на отдых. Похоже, что это ему удастся. Он наконец засунул рубашку в брюки, потушил окурок сигары, сунул его в карман и, надев узкополую шляпу, зашагал к «Виндзору».

Облокотившись на стойку портье, Шайенн посмотрел на него своими водянистыми голубыми глазками.

— Здесь остановилась женщина… хотела купить у меня лошадь. Забыл, как ее фамилия. Майра… Майра какая-то.

— Вы, наверное, имеете в виду миссис Фоссетт. Но мне ничего не известно о покупке лошади. Как о вас доложить?

Доусон покачал головой.

— Я вернусь, — пообещал он и неуклюжей походкой направился к выходу.

Шайенн уже был почти за дверью, когда из ресторана в фойе вошла Майра. Она мельком глянула ему в спину, а портье воскликнул:

— О, миссис Фоссетт, я не знал, что вы в ресторане. Только что приходил человек, сказал, что вы хотите купить лошадь.

— Я подумывала об этом, — ответила она. — Он назвал меня по фамилии?

— Не совсем. Имя он знал, а фамилию — нет.

— Понятно. Большое спасибо.

Оказавшись в своем номере, Майра бессильно упала в кресло, ноги ее не держали. Какая же она дура, что поехала на Запад! Трижды дура! Но как же он мог узнать? Даже если она написала из города…

Она попала в беду, в настоящую беду.

Глава 26

Вэл завязывал перед зеркалом галстук. На душе у него кошки скребли — нет, неприятностей не избежать. Однако пора. Ему следовало переодеться в дорожную одежду и спешить к лошади, которую приготовил для него Дьюб. Но решение принято. Он не простит себе, если отступит.

В его комнате что-то изменилось. Все вещи целы и в порядке, но в воздухе витал едва уловимый запах духов, будто здесь побывала женщина. Духи напоминали те, какими пользовалась его мать. Но нет, исключено.

Он оценивающе посмотрел на себя словно со стороны. Высокий, стройный, мускулистый, может, чуть-чуть суховат. Ладно пригнанный костюм, импозантная внешность. Даже револьвер за поясом не выделяется.

Сейчас он похож на Уилла Рейли. Такого же роста, немного тяжелее и шире в плечах. Он похож на Уилла, и в этом ему повезло, поскольку Уилл был красивым мужчиной. А сегодня, если все пойдет как надо, Павел заплатит свой долг Уиллу. Он навел оружие убийц. Эвери Симпсон и Генри Зонненберг лишь инструменты в его руках.

Как только он скинет с себя тяжесть долга, немедленно женится на Бостон, и они останутся жить на Западе. Но прежде всего надо рассчитаться с Павлом.

Вдруг у него появилось чувство, словно попался в сеть, которая сжимается все туже и туже. Возникла неуверенность, сердце захлестнул холодок, который, как говорят, приходит, когда кто-то наступил на твою могилу. Ему не хотелось умирать. Он всегда верил в собственные силы, знал, что хорошо владеет револьвером. Но погибают и такие. Малыш Билли мертв, Хикок тоже, смерть может настигнуть любого, в том числе и его. Так что, значит, бежать?

И все же, взглянув в зеркало, Вэл поправил галстук, застегнул жилет и одернул его… но не прикрыл револьвер. Последний раз оглядев комнату, он вышел в коридор.

В пятидесяти футах от него шла женщина. У Вэла внезапно пересохло во рту — он узнал походку, плечи, осанку. Хотел было окликнуть, но вместо этого вернулся в номер и принялся копаться в своих вещах. Он нашел книгу там, куда ее положил, — на дне чемодана, и спустился в фойе. Было время обеда, и он вошел в ресторан.

Она сидела в конце зала спиной к нему. Подозвав официанта, Вэл вручил ему книгу, попросив:

— Отнесите ее той леди. — И с бьющимся сердцем стал ждать. Видел, как она взяла книгу, и, когда обернулась, он уже спешил к ней.

— Вэл! — Она протянула ему обе руки. Луиза была прекрасна, по-настоящему прекрасна. — Вэл! — повторила она. — Не может быть! Ты стал мужчиной. Уилл мог бы тобой гордиться.

— Надеюсь. — Он усадил ее, затем обошел столик и устроился напротив. — Знаете, ведь он любил вас. Вы единственная женщина, которую он любил до могилы.

— Спасибо, Вэл. Верю. Мне всегда хотелось верить в это. И я его любила… и, наверное, люблю до сих пор.

— Его трудно забыть.

— Как он погиб? Я слышала, что в какой-то перестрелке.

— Значит, вы не знаете? — Вэл в нерешительности помолчал. Нет, скрывать правду нельзя. — Его убили. Хладнокровно застрелили, когда он выходил из ресторана. Беда случилась в городе неподалеку отсюда. Трех убийц наняли. Им заплатили.

— Заплатили? — В ее глазах заметался ужас.

— Заплатили через дешевого адвокатишку по фамилии Симпсон… Это даже не настоящее его имя.

— Кто заплатил?

— Кто же еще кроме Павла? Эвери Симпсон сознался. Извините, мне жаль.

— Не стоит, Вэл. Я долго его жалела. Павел постоянно занимал у меня деньги, но его мать была добра ко мне, да и Павел казался безобидным. Когда начала понимать, что он использует меня, вмешивается в мою жизнь, постаралась избавиться от него, и какое-то время мы даже не виделись. Он тогда получил наследство и много выигрывал. Затем все потерял. Недели две назад он явился ко мне и предложил поехать в Америку. Я согласилась, вероятно, потому, что хотела увидеть страну, где жил Уилл. — Она бросила на него тревожный взгляд. — Вэл, ты не собираешься…

— В каком-то смысле. Я обязан заплатить долг. Так поступил бы Уилл.

— Он убьет тебя! Павел ужасен, когда приходит в ярость. Оставь это, прошу тебя!

— Я не хочу его убивать — только наказать. Один из убийц Уилла тоже в городе.

— А остальные?

— Я убил их в поединках. Но они пришли сами, мне не пришлось их специально разыскивать.

Через несколько минут Вэл встал.

— Если не возражаете, я оставлю «Фауста» у себя. Мне дорога эта книга. Вы были очень добры к мальчику, который часто чувствовал себя одиноким. В то время женская ласка значила для меня очень много.

— Я рада.

— Уилл похоронен в Эмпайре. Этот маленький городишко совсем рядом. Если хотите, отвезу вас туда, когда все кончится.

Вэл появился в зале, когда игра шла уже больше часа. Павел выигрывал. Он раскраснелся от возбуждения и много рисковал. Несколько минут Вэл наблюдал за игрой. Из игроков, кроме Павла, он узнал лишь Стивена Брикера. Брикер кивнул ему и продолжил игру. Через некоторое время он спросил:

— Хочешь присоединиться, Вэл? Надеюсь, джентльмены не возражают? — Брикер представил присутствующих: — Вэлентайн Даррант — Джим Коуп, Квентин Мастере, Клайд Мюррей. С князем Павлом ты, по-моему, знаком.

Вэл сел, ему сдали карты. Коуп взглянул на него.

— Даррант? Вы тот, кого мы разыскиваем?

Вэл улыбнулся:

— На Западе так обращаются только к преступникам. Но если вас интересует участок под железную дорогу, то он принадлежит мне.

Больше к делу не возвращались. Игра быстро разворачивалась, полностью захватив всех. Вэлу не везло, он часто пасовал и сбрасывал карты, но не выходил из игры, присматриваясь к остальным участникам партии. Он проиграл пятьдесят долларов… сто… тридцать… Немного выиграл, и опять чуть больше проиграл. Затем ему пришли неплохие карты, прикуп добавил везения, и он выиграл шестьдесят долларов. Потом еще раз.

— Вы хорошо играете, князь, — сказал Вэл. — Вам везет.

Павел пожал плечами.

— Иногда.

Через час удача изменила Павлу, он проиграл трижды подряд. И даже вспотел.

Брикер тоже проигрывал, Мастере оставался при своих. Мюррей вышел из игры. Коуп с любопытством и слегка озадаченно наблюдал за Вэлом. Он понял, что тот играет против Павла: только когда князь поднимал ставки, Даррант шел на риск.

Вэл не торопился. Он играл в покер с детства и большую часть жизни провел, наблюдая за игрой. К тому же знал, что Павел азартный игрок и неисправимый эгоист.

При следующей сдаче ему пришли три девятки. Павел, широко раскрыв глаза, смотрел в свои карты и старался взять себя в руки. Он прикупил только одну карту, Коуп сбросил, а Мастере взял две. Вэл сделал вид, что колеблется, затем попросил две карты. Трефовая дама и девятка — четыре девятки! Павел поднял ставку, Мастере ее принял, а Вэл не только принял, но и поднял на пятьсот долларов. Мастере спасовал, Павел принял пятьсот и добавил в банк еще пятьсот.

— Хорошая игра, князь, — улыбнулся Вэл. — По старой памяти я ставлю еще тысячу… если вы не боитесь.

Павел в явном раздражении уставился на него.

— Что вы хотите сказать?

Он отсчитал от лежащей на столе пачки банкнот тысячу долларов и пододвинул их на середину стола.

Вэл взглянул на него.

— Хотите еще немного поднять? У вас осталось шестьсот Или семьсот долларов.

Павел не сводил с него глаз.

— Ладно, если хотите проиграться — пожалуйста.

Он бросил в банк все лежащие перед ним деньги и раскрыл карты: три туза и два короля.

Вэл неторопливо выложил на стол четыре девятки и потянулся к банку.

Павел с покрасневшим лицом смотрел, как противник собирает деньги.

— С меня достаточно. — Он вскочил на ноги.

Вэл остался на месте.

— Вы не умеете проигрывать, князь. Да и никогда не умели. — Он положил пачку банкнот во внутренний карман, а монеты ссыпал в мешочек. — Думаю, вам лучше сейчас сесть на поезд и вернуться в Нью-Йорк, а оттуда в Европу, и радоваться, что остались живы.

— Не понимаю, что вам нужно! — воскликнул Павел. — Вы хотите затеять со мной ссору?

— Вы не тот человек, с которым затевают ссоры. Вы ведь не деретесь сами, а нанимаете убийц.

Вокруг них собрались люди.

Лицо Павла побелело.

— Это ложь!

— За такие слова я могу вас убить, — отчеканил Вэл, — но не хочу. По-моему, вы будете больше страдать, оставшись в живых. — Он отодвинул стул и встал. — Присутствующие джентльмены заслуживают объяснения, — продолжил он. — Князь не помнит меня. В то время я был ребенком.

Спокойно и неторопливо Вэл рассказал всю историю с начала до конца: и о попытке высечь Рейли, и о побеге через горы, и, наконец, о подлом убийстве Уилла.

— Трое подонков стреляли из ружей в ничего не подозревавшего человека. Мне следовало бы убить его, но я знаю, что, отобрав у него деньги, причиню ему больше горя. Джентльмены, — обратился Даррант к представителям железнодорожных компаний, — понимаю, что вы ждете, когда мы начнем переговоры. Рано утром я срочно отправляюсь в Дюранго. Если хотите, встречусь с вами там.

Все вышли, не замечая Павла. Он несколько минут стоял с посеревшим лицом. Затем тоже покинул зал и направился в номер.

Какого же дурака он свалял! Мог же догадаться, что проиграет этому… этому…

Он споткнулся, поднимаясь по лестнице. У него осталось шесть долларов и несколько рублей.

Майры не было, и он направился в комнату Луизы. Она оказалась заперта, но проходившая мимо горничная остановилась.

— Леди, которая занимала номер, уехала с час назад. То ли в Эмпайр, то ли в Джорджтаун.

Луиза уехала? Он не мог поверить, но портье подтвердил слова горничной.

Ему ничего не оставалось, как ждать Майру. Через несколько минут в холл вошел Мастере и, отвернувшись, прошел мимо него. Павел выругался, но остался на месте. Надо немедленно убираться из этого города. Возвращаться обратно на Восток. Он долго ходил взад-вперед, потом вышел на улицу. Если только Майра… Но тут до него дошло, если Майра узнает о случившемся, он станет ей не нужен. Срочно телеграфировать, чтобы выслали деньги… кому? Он должен всем, кого знал.

Шайенн Доусон сидел за своим обычным столиком, когда в салун вошел Генри Зонненберг.

— Привет, Генри. Присаживайся!

Зонненберг прошел через зал и упал в кресло.

— Где бармен?

— Я его отпустил. Сегодня дела идут неважно. Вот… — Доусон подтолкнул к нему бутылку. — Это виски лучше, чем в баре. — Когда Зонненберг налил, Доусон снова заговорил: — Хэнк, ты знаешь, я в курсе здешних новостей. В городе кое-что происходит. Есть идея, как нам с тобой заработать деньжонок.

— У меня поручение.

— Слушай, ты получаешь работу через меня. Не пора ли тебе поделиться?

Зонненберг сухо рассмеялся:

— Надо подумать. Вообще-то, на мне два дела, одно здесь, в городе, другое в Дюранго. — Он отпил виски. — Работа в Дюранго мне по душе. Я еду за скальпом Вэла Дарранта.

Доусон медленно выпрямился. Вэл Даррант жил в том же отеле, что и Майра Фоссетт, именно ему принадлежала земля, за которой охотились железнодорожные компании.

— Это не тот, который уложил Хардести?

— Угу, а потом Пайка. Не думал я, что этот сопляк справится со стариной Терстоном.

Шайенн водил стаканом по влажному столику, он почти не слушал Генри Зонненберга.

— Знаешь, — повторил он, — а мы с тобой можем неплохо заработать. Не какую-нибудь пару долларов — настоящие деньги, но действовать нужно быстро.

— Я же говорил, что у меня дело в городе.

— В городе? — Шайенн взглянул на него. — Кого надо убрать, Хэнк?

Генри Зонненберг вытер усы. Он вдруг улыбнулся, при этом глаза его превратились в щелочки.

— Мне дали пять тысяч за голову Дарранта и тысячу за другую работу.

— Кто второй? Мне-то ты можешь сказать.

Генри ухмыльнулся:

— Конечно, могу, Шайенн. Ты.

Доусон непонимающе уставился на Зонненберга. Постепенно до него дошел смысл сказанного, но он все еще не верил, неужели такое случится с ним, с Шайенном Доусоном!

— Ты шутишь, — прошептал он. — Это не смешно.

— Та женщина дала мне тысячу долларов за твою дурацкую башку. Я и не предполагал, что подобный пустяк так дорого стоит. Она хочет, чтобы ты стал трупом, Шайенн. Сегодня же. Я взял деньги.

— Чепуха! Вспомни, сколько мы с тобой заработали, Генри!

— После того, как я выполню задание, — хмыкнул Зонненберг. — Я же взял деньги. Этот Вэл, говорят, отлично стреляет из револьвера. С ним мне будет трудно, а с тобой нет. Похоже, ты сунул нос не в свое дело, Шайенн. Задавал слишком много вопросов.

— Слушай, Генри, я предлагаю тебе настоящие деньги. Забудь про тысячу и давай работать вместе. Ты сделаешь в два раза…

Выстрел прозвучал под столом приглушенно, но достаточно громко. Шайенн почувствовал удар в живот и, сползая с кресла, пытался уцепиться за стол. Какой-то момент он стоял на коленях, держась пальцами за край стола и глядя на Генри, который взял бутылку, сделал большой глоток и встал. Потом Шайенн соскользнул на пол.

Генри Зонненберг тронул его носком сапога, и, прихватив бутылку, вышел через заднюю дверь в переулок, миновал конюшню и очутился на другой стороне улицы, где его ждала лошадь.

Через двадцать минут он скакал на восток.

Глава 27

Городок Дюранго засыпал только под убаюкивающий грохот револьверных выстрелов. Ему было не более двух лет, и он до сих пор праздновал свое рождение. Пышное открытие отеля «Вест-Энд» пришлось отложить, поскольку его вдребезги расстреляли во время стычки местной банды Стоктона с бандой Симмонса из Фармингтона, штат Нью-Мексико, которые давно вели между собой кровавую войну. Отель «Вест-Энд» не имел отношения к жестокой распре, по непредвиденному стечению обстоятельств он оказался местом очередной перестрелки.

В Дюранго стреляли все: некоторые от переизбытка чувств, другие — с намерением убить, последние часто промахивались, и страдали от этого зеваки, прохожие и даже домоседы.

Даррант въехал в город по тропе, ведущей от Пагос-Спрингс. Он нарочно выбрал самую длинную и безлюдную дорогу из Денвера, поскольку не без оснований полагал, что где-то его поджидает Генри Зонненберг или кто-то вроде него.

Дьюб догнал его в тридцати милях от Денвера, а Бостон отправилась на дилижансе.

Вэл ехал на мышастом с черной спиной жеребце, Дьюб Баклин — на сером в яблоках. В конюшне они оставили лошадей и, прихватив винчестеры, зашагали по улице к отелю «Вест-Энд».

У дверей их встретила Бостон.

— Вэл, тебя ждет человек, назвавшийся Кейтсом. Он говорит, что вы с ним знакомы, у него какая-то коробка.

— Спасибо.

Он постоял перед отелем, окинув улицу цепким взглядом. Никого, похожего на Зонненберга. А с его людьми, метисом Пагосой и Маркусом Кайли, встречаться не приходилось. Но Том — Тома, наверное, знает. Из детских лет всплыл образ высокого, худого, странного человека, от которого плохо пахло, потому что он почти не мылся. Как говорил Уилл Рейли, никто не мог предсказать, что выкинет Том в следующий момент. Это следовало иметь в виду.

Он так и сказал Дьюбу.

— Не волнуйся, — ответил Дьюб. — В городе Тенслип. Он ехал за дилижансом Бостон, вроде как присматривая за ней. Если она узнает, закатит истерику — убеждена, что способна сама о себе позаботиться. Это, конечно, правда, но предосторожность никогда не помешает. Тенслип знает бандитов в лицо, а с Томом даже входил в одну банду.

— Я тоже помню его. Между прочим, он знал моих деда и бабку со стороны Майры, жил в том же городе и утверждал, что они хорошие люди.

Погода стояла прохладная. Вдалеке, над горой Анимас клубились грозовые облака.

Из окна гостиничного холла Вэл снова осмотрел улицу. Какой-то мужчина, куривший сидя на краю деревянного тротуара, поднялся и направился в салун.

Услышав, как хлопнула дверь, они обернулись, в отель через черный ход вошел Тенслип. Только сейчас Вэл неожиданно для себя осознал, что Тенслип уже старик. Он никогда этого не замечал, потому что привык думать, что его друг, преступник, ковбой и ганфайтер, не меняется.

— Они здесь, Вэл. Не думаю, что меня заметили, но я видел всех. А вооружены так, словно готовятся идти на медведя. У Пагосы — бизонья винтовка, у Кайли — двустволка.

— Спасибо. Не вмешивайся в нашу разборку, Тенслип.

— Ты что, шутишь? Это моя драка в той же степени, что и твоя. У меня свои счеты с Зонненбергом, и ему известно.

— Как насчет Тома?

Тенслип пожал плечами.

— Он ведь с ними?

В холл вошел Иган Кейтс.

— Вэл, нам надо поговорить. У меня…

— Знаю…

— Не только ты, все знают. За последние двадцать четыре часа мне уже двое предлагали за коробку приличную сумму наличными. Мастере хочет купить документы, потому что с их помощью он сможет контролировать Майру. Она тоже желает ее приобрести. И Бог знает кто еще.

— Где коробка?

— В моем номере под кроватью. От нее у меня бессонница.

— Я ее заберу. Тенслип, поднимись с Кейтсом, отнеси ее в мой номер и никуда из него не отлучайся, слышишь?

— Из-за нее я пропущу драку, — запротестовал старик.

— Нет. Посторожи, пока тебя не сменит Бостон. Она позаботится о документах.

Дьюб прислонился к дверному косяку, наблюдая за улицей.

— Пока все спокойно. Днем даже здесь не стреляют. В этом городе народ появляется только в субботу вечером.

— Твой каньон — на выезде из города, — заметил Кейтс, — если хочешь, можешь на него взглянуть.

— Я его продам, — отказался Вэл. Он чувствовал холодок внутри и был напряжен. Разговаривать ему не хотелось. Хорошо, что Бостон рядом.

Они прошли в ресторан.

— У нас почти ничего нет. Хозяева хотят закрыть ресторан. — Официантка чувствовала себя не очень удобно.

— Принесите что-нибудь, — попросил Вэл. Он не испытывал голода, надо было чем-то занять время.

— Тебе лучше не есть, — внимательно посмотрел на него Кейтс. — Если ранят в живот, будет только хуже.

Но они перекусили, и пока Вэл пил кофе, напряжение стало ослабевать, он почти успокоился.

— Бостон, — попросил он, — поднимись, пожалуйста, в мой или свой номер, и не выпускай из виду коробку с документами.

— Это так важно?

— Для меня нет, но очень важно для нее. Если содержание документов станет известным, все, чего она добилась, рухнет в одночасье.

— А как насчет тебя? Иее родителей? — спросила Бостон. — Они наверняка считают ее погибшей. Если узнают о ее художествах, что с ними будет? Оставь все как есть, Вэл.

— Мне от нее ничего не нужно. Единственное, что она могла мне дать, — тепло и ласку, но тут она нищая.

На пустынной улице стоял темноволосый всадник, который, вероятно, плохо себя чувствовал. Он только что вышел из салуна и сейчас привалился к лошади, оперевшись головой о седло и держась рукой за луку.

Все собравшиеся в номере Вэла сидели молча. Даже было слышно, как стоящие в холле большие стенные часы отстукивали время. Наконец Вэл встал.

— Не люблю ждать, — произнес он. — Я пойду к ним.

— Ты рискуешь, — пытался остановить его Дьюб. — Тебя могут пристрелить, когда ты появишься на улице.

— Вряд ли. По-моему, Генри хочет сам расправиться со мной.

— Даже если так, то ты здесь в большей безопасности, — поддержал Дьюба Кейтс. — Пусть они придут к тебе.

Выехав из Денвера, Вэл снова стал носить кобуру. Он поправил ее и опустил ладонь на рукоятку револьвера.

— Сделайте мне одолжение, Кейтс, присматривайте за Бостон и за коробкой.

— Хорошо.

Кейтс заколебался, хотел что-то сказать, но промолчал и вышел.

— Итак, — констатировал Дьюб, — нас трое, их четверо… насколько мы знаем.

— Зонненберг, — заметил Тенслип, — стоит десятерых. Я видел, как он работает.

Человека, который чувствовал себя не в своей тарелке, больше не было видно, его лошадь повернулась боком к отелю и как бы прикрыла хозяина.

Сколько лет исполнилось Вэлу, когда Уилл рассказал ему об этой уловке? Если он выйдет из отеля, на него через седло глянет дуло винтовки.

— Мне нужен Зонненберг, — твердо заявил Вэл. — Что произойдет с остальными, все равно.

Над спиной лошади возникло дуло винтовки.

Вэл взял свой винчестер, потом отложил его. Он не хотел, чтобы пострадал кто-нибудь из его друзей.

— Дьюб, взгляни, за лошадью прячется человек с винтовкой. Пока он там, я не могу выйти. Поднимись-ка наверх и прогони его оттуда. Стреляй по ногам или куда захочешь, лишь бы он убрался.

Вэл подошел к двери и приготовился. Неожиданно тишину солнечного дня разорвал выстрел. Лошадь шарахнулась в сторону, а оказавшийся на виду человек с винтовкой побежал. Он не сделал и двух прыжков, когда вторая пуля ударила в дощатый тротуар. Брызнули щепки. Он упал, вскочил, и третья пуля сорвала каблук с его сапога. Человек грохнулся на землю.

Вэл выбежал из отеля и бросился к салуну, держась ближе к стенам домов. У дверей салуна он на секунду остановился и вошел.

Зонненберг, Кайли и Том, как один, обернулись на звук его шагов. Они сидели в разных концах зала так, что, стреляя, пришлось бы поворачиваться от одного к другому.

— Ну, Генри, — спокойно сказал Вэл, — давненько мы не виделись. Не думал, что ты проживешь так долго.

Зонненберг улыбался. Он был огромным и казался неуязвимым, как броненосец.

— Пришел получить свое, малыш? Ты ведь знаешь, что мы тебя убьем.

Вэл усмехнулся в ответ. Охватившее его напряжение пропало. Он слышал свой голос как бы со стороны.

— Привет, Том. И тебя я тоже хорошо помню. Ты когда-то знал моих деда и бабку.

— Они были хорошими людьми, — повторил Том. — Не то что их дочка.

— Но ведь именно она платит за мое убийство, разве Генри тебе не говорил?

— Да ну? Он нам ничего не сказал. Ты ведь промолчал, Хэнк?

— Черт побери, какая разница? — завопил Кайли. — Ее деньги такого же цвета, как и другие.

— Но она его мать! Он — ее плоть и кровь! Мальчишкой я приносил молоко к их дому и…

— Заткнись, старик! — рявкнул Кайли. — Мы выполняем работу.

— Я помню тебя, Том, — продолжал Вэл. — Хотя и был маленьким, испуганным ребенком. Когда мы с Рейли уезжали на санях, именно ты подоткнул под меня одеяло.

— Это что? — спросил Зонненберг. — День воспоминаний?

— Нет, — ответил Вэл. — Пусть Том знает, что я не собираюсь в него стрелять. — И он выхватил оружие.

Генри Зонненберг стрелял быстро и был уверен в своих силах. Но что такое десятая доля секунды? Каждый стрелок это знает. Револьвер Вэла выскочил из кобуры, как подброшенный пружиной.

Скорость, с которой стрелял Даррант, ошеломила Зонненберга. «Я все равно не смог бы его опередить!» — мелькнула мысль.

Зонненберг почувствовал удар пули, но не сдвинулся с места, его рука с револьвером продолжала подниматься. Оружие нашло цель, но в тот момент, как палец нажал на спуск, в тело Генри вонзились вторая и третья пули. Он отступил, широко разведя руки.

Комнату сотрясали выстрелы, только одна мысль стучалась в голове Вэла: он должен убить Зонненберга. Сделав шаг в сторону, чтобы противнику снова пришлось прицеливаться, Даррант выстрелил еще раз.

Четыре пули… еще одна.

Зонненберг развернулся, и тут же пуля крутанула Вэла, сбив на колени. Он ощутил ожог от касательного ранения в голову — уж точно не сносить бы ему башки, не упади он на пол.

Вскочив на ноги, Вэл кинулся к противнику, который попытался ударить его револьвером. Но он уклонился, прижал дуло к груди Зонненберга и нажал на спуск, почувствовав, как дернулось под ним громадное тело. Их лица разделяло лишь несколько дюймов.

— Привет, Генри, — сказал Вэл. — И прощай.

Зонненберг осел, в последний момент выстрелив в пол. Когда Вэл отступил, тяжелая туша грохнулась на пол. А в дверь ворвались Тенслип и Дьюб.

Маркус Кайли лежал, в упор расстрелянный Томом. Сам Том сидел, широко расставив ноги, прислонившись спиной к стойке бара.

— Они были хорошими людьми, — твердил Том. — В холодные дни давали мне погреться у огня. Они не заслужили такой дочки, как Майра, даже тогда она была испорченной. — На его груди расползалось кровавое пятно. — Ты кончил его, малыш! Ты убил старину Генри. Он не верил, что есть такая пуля, которая завалит его.

Вэл опустился на колено рядом с Томом.

— Спасибо, дружище, Уилл Рейли всегда говорил, что ты хороший парень.

— Но немного сумасшедший. Не хватает шариков в голове — вот что всегда обо мне говорили все, кроме родителей Майры, Уилла Рейли и тебя… Вам это не мешало.

— Том, я…

— Вэл, — остановил его Тенслип, — он умер. Он уже умер.

Вэл перезарядил револьвер.

— Что с метисом?

— Он тоже тю-тю. Не знаю, кто его отправил вдогонку за этими, я или Дьюб — мы оба стреляли.

Мужчины направились к отелю, шагая рядом, плечом к плечу. Навстречу выбежала Бостон и бросилась в объятия Вэла.

— Завтра уезжаем, — предупредил Вэл. — Поедем на поезде компании «Денвер и Рио-Гранде».

Перед самым заходом солнца к отелю подкатил дилижанс, и при алом свете заката Вэл подписал купчую с Коупом. Он продал свою часть каньона за наличные и акции компании.

— Майра уехала на Восток, — сообщил ему Коуп. — Даже если бы она смогла заработать на праве собственности, никто из нас не стал бы иметь с ней дело.

— Сынок, — Коуп глянул на Дьюба, Тенслипа и Кейтса, — похоже, ты нашел себе верных друзей, настоящих друзей.

— Надеюсь, что буду им таким же хорошим товарищем, — сказал Вэл. — Думаю, у нас все получится. У меня ведь был замечательный учитель.

Library Г.Любавина: gurongl@rambler.ru

Луис Ламур Такер

Посвящается Рексу Мартиндейлу,

совершившему походы по штатам

Монтана, Вайоминг и Калифорния

Глава 1

Оказавшись на поляне, куда приходят поваляться в пыли бизоны, я увидел, что мой отец лежит на земле со сломанной ногой, а лошади его и след простыл.

Солнце давно уже перевалило за полдень, и в воздухе стояла удушающая жара. Не знаю, сколько часов отец пролежал на этой поляне — три, а может быть и все четыре, — изнывая от зноя и умирая от жажды: его фляга с водой осталась в седельной сумке лошади. Я спешился и напоил его из своей фляги.

— Спасибо, сын. Похоже, я отпрыгался.

— Ты сломал ногу, — ответил я, — но с головой у тебя все в порядке. Несколько месяцев подряд ты только и делал, что обзывал меня последними словами, так что продолжай ругаться, а я пока займусь твоей ногой.

— Нет, ты сядешь на лошадь и отправишься в путь, сын мой. — Тело отца было напряжено, и я понял, что он еле сдерживается, чтобы не застонать от боли. — Все деньги, которые мы и наши соседи заработали с таким трудом, остались в седельных сумках моей лошади. Так что забудь обо мне и скачи за ней.

Если бы я был постарше, я бы, наверное, подумал сначала о деньгах, а потом уже об отце, хотя нет, вряд ли. В седельных сумках, о которых говорил отец, лежало двадцать пять тысяч долларов, из которых чуть меньше трети принадлежало нам. Мы получили эти деньги, продав стадо быков, которое пригнали из Техаса, и дома наши друзья с нетерпением ждали, когда же мы привезем им выручку.

— Сначала давай займемся твоей сломанной ногой, — сказал я.

Мы были одни в прерии, и я мало что мог сделать, чтобы облегчить страдания отца. Сломав несколько веток мескитового кустарника и обстругав их ножом, я изготовил какое-то подобие шины и привязал к его ноге.

Мы плохо ладили, я и мой отец, и вечно препирались по любому поводу. Мне уже исполнилось семнадцать лет, я чувствовал, как мои мускулы наливаются силой, и хотел, чтобы ко мне относились, как к взрослому. Однако теперь, вспоминая себя прежнего, я понимаю, что умел только хорошо держаться в седле и неплохо стрелять.

Отцу не нравились мои друзья, и в глубине души я готов был согласиться с ним, что это не те люди, с которыми стоит дружить. Но я был упрям и не желал слушать ничьих советов. Отцу не нравилось и то, что я слишком часто пропадал в овраге, упражняясь в стрельбе. Он не раз говорил мне, что люди, мнение которых достойно уважения, не очень-то уважают тех, кто слишком любит оружие.

— Зато в трудную минуту, — возражал я, — хорошо иметь рядом с собой человека, умеющего метко стрелять.

— Ты прав, — отвечал отец. — Но случается и так, что когда времена проходят, от иного меткого стрелка оказывается не очень-то легко отделаться.

Признаюсь, моей заветной мечтой было стать настоящим мужчиной, и вот мне наконец предоставилась возможность доказать наконец, на что я способен, а я не знал, что мне делать.

Впрочем, в одном я не сомневался — для начала нужно было найти воду и укрытие, чтобы без опаски оставить там отца. Устроив его в надежном месте, я мог бы отправиться на поиски отцовской лошади. И тут я сообразил, что следы убежавшего мерина обязательно приведут нас к воде, поэтому я помог отцу взобраться в седло моего коня, и мы отправились по этим следам.

Глупое животное сначала неслось вскачь, а потом перешло на шаг. Время от времени мы замечали места, где мерин останавливался, чтобы оглянуться назад или пощипать листья мескитового кустарника. Вскоре следы повернули на юго-запад, и во мне всколыхнулась надежда, что там-то мы наконец найдем воду.

Отец покачивался в седле с отрешенным видом, погрузившись в свои мысли. Мы оба понимали, что все теперь зависит только от меня, это было ясно без слов. Но из-за того, что он молчал, я испытывал огромное чувство вины перед отцом и одновременно проникался ответственностью за нашу судьбу. Неожиданно, когда до заката оставался всего час, мы увидели другие следы.

Это были следы подкованных лошадей, они шли с северо-запада. Судя по всему, лошадей было три… и всадники поймали лошадь отца.

Я знал, что на Техас приходилась чуть ли не половина всех бандитов нашей страны, так что не исключено, что люди, поймавшие нашу лошадь, были грабителями. Впрочем, не думаю, что и честный человек смог бы устоять перед соблазном прихватить с собой лошадь с двадцатью пятью тысячами долларов в седельных сумках.

— Похоже, что эти деньги для нас потеряны, сын. Ты что, собираешься воевать один против троих? Ты же понимаешь, что я не боец.

Когда мы выехали на берег ручья, на землю уже опускались сумерки. Ручей был не больше метра шириной, а некоторые места и еще уже, а вода в нем едва доходила до колена. Он протекал через почти полностью лишенную растительности долину, по берегам его росли низко склонившиеся над водой ивы, да кое-где попадались отдельные группы тополей.

Я помог отцу слезть с лошади и уложил его на траву, а потом отвязал флягу и наполнил ее водой из ручья.

— Отдохни пока здесь, папа, а я съезжу за твоей лошадью.

— Не делай глупостей, Эдвин. Ты останешься здесь.

Отец называл меня Эдвином только тогда, когда был сердит или чем-то сильно расстроен. Пропажа лошади привела его в полное отчаяние, да и сам я сильно расстроился.

Отец всегда дорожил своим добрым именем. Он понимал, что о человеке часто судят по тому, с какими людьми он водит дружбу, поэтому, увидев меня в компании Дока Сайтса, Малыша Риса и некоторых других парней, он приходил в бешенство.

Мои дружки часто похвалялись тем, что крадут коров, и, по-видимому, это были не пустые слова. Во всяком случае, я никогда не видел, чтобы они работали, зато в карманах у них водились доллары, да еще в таком количестве, какого у меня никогда не было, а ведь отец заставлял меня работать с утра до вечера.

Только сейчас я начал понимать, что означает для человека доброе имя. Если мы вернемся домой без денег, наши друзья, конечно, поверят нам, но найдутся и такие, которые вспомнят, что меня частенько видели вместе с Доком Сайтсом и Малышом Рисом, и по округе поползут слухи. Кое-кто решит, что мы присвоили деньги себе, и тогда прощай наше доброе имя — и отцовское, и мое.

Мы с отцом всегда были бедны. Когда я родился, наша семья жила далеко на Востоке, но, устав от нищеты, отец перебрался на Запад и получил здесь земельный надел. Осенью того же года весь его урожай сгорел, и весной ему пришлось засевать поле семенами, взятыми взаймы, но летом на поле налетела саранча и съела все подчистую.

Отец работал, не разгибая спины, но два года подряд была засуха, и в результате мы лишились своей земли. Я слышал разговоры, что люди, у которых нет денег, — никчемные люди, но тот, кто так говорит, никогда не видел истинных работяг, таких, как мой отец да и наши соседи.

Мы переехали в Техас, подали заявку на землю и в течение трех лет работали, как каторжные. Мы построили дом и амбар и даже обзавелись скотом в пару сотен голов, но на нашу ферму напали команчи, угнали стадо, все постройки сожгли. Команчи убили и моего дядюшку Бада.

Стадо, за которое мы выручили двадцать пять тысяч долларов, было первым, которое нам удалось собрать после набега команчей, и если бы мы вернулись домой с деньгами, то наконец-то смогли бы вздохнуть свободней. Мы уже ехали домой, но по дороге повздорили, и я в сердцах ускакал прочь и бросил отца одного, поклявшись никогда не возвращаться назад.

Но не прошло и двух часов, как я остыл и решил все-таки догнать отца — и слава Богу. Лошадь отца, испугавшись гремучей змеи, шарахнулась в сторону и сбросила его. Падая, он сломал ногу, и, если бы я не перестал дуться и не вернулся к нему, полуденное солнце наверняка уже убило бы его там, где он упал.

Во всем был виноват я — останься я рядом с отцом, я бы поймал его лошадь, и у нас была бы только одна забота — сломанная нога отца. Но так случилось, что мы разом потеряли все, что имели, и не только мы, но и наши друзья, которые доверили нам свой скот и надеялись, что мы привезем им деньги.

Так что я бросился вдогонку за отцовским мерином и теми людьми, что увели его с собой. Не успел я проехать и мили от того места, где оставил отца, как почувствовал запах дыма. Грабители развели костер под тополями, росшими на берегу того же самого ручья, где остался ждать меня отец. Я узнал их раньше, чем они заметили меня. Это были Док Сайте, Малыш Рис и незнакомый мне широкоплечий мужчина, одетый в жилет из воловьей кожи. На голове его красовалась черная шляпа. Это мог быть только знаменитый Боб Хеселтайн.

Док и Малыш прожужжали мне все уши про Боба. Он был, по их словам, самым лучшим наездником и самым лучшим стрелком во всем Техасе, а уж реакция у него была такая, что никто не мог за ним угнаться. Боб Хеселтайн взял банк Гарстона; Боб Хеселтайн убил в перестрелке шерифа Бейкера. Он, говорили мои приятели, один уложил двух техасских рейнджеров. Они только и говорил, что о Бобе Хеселтайне и о том, чем они займутся, когда он вернется… И вот он стоял передо мной.

Боб был чуть пониже меня ростом, но пошире в плечах. Кожа на его лице, потемневшая от солнца и ветра, напоминала выдубленную шкуру. Он носил свой револьвер на бедре, чтобы за доли секунды суметь выхватить его из кобуры, и с первого взгляда становилось ясно, что с этим человеком шутки плохи.

Лошадь отца стояла рядом, они даже не сняли с нее седла. Однако седельные сумки были отвязаны, и деньги грудой лежали на грязном одеяле. Завидев подъезжающего к костру всадника, мои дружки немного огорчились. Еще бы, ведь я приехал в тот момент, когда они уже были готовы заняться дележом добычи.

— Привет! — бросил я, спешиваясь.

Все трое вскочили и схватили свои винтовки, готовые в любую минуту начать пальбу.

Узнав меня, Малыш Рис с облегчением перевел дух.

— Не волнуйся, Боб, это наш друг.

— Я вижу, вы нашли лошадь моего отца. — У меня вдруг ни с того ни с сего пересохло в горле. — И наши деньги.

Хеселтайн медленно повернул голову в мою сторону. Его голубые глаза над широкими скулами глядели сурово и недоброжелательно. Губы Дока скривились в усмешке, Малыш Рис шумно втянул в себя воздух, не отрывая от меня взгляда. Блики от костра играли на их лицах, на лоснящихся боках лошадей и на золотых и серебряных монетах, лежавших кучей на одеяле. Эти блики играли и на стволах их винтовок.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что это ваши деньги? — надменно спросил Хеселтайн. — Это наши деньги.

— Э, нет! — запротестовал я. — Послушайте…

— Это ты послушай. — Хеселтайн уперся в меня своим тяжелым взглядом. — Я тебя никогда раньше не видел, и вдруг ты являешься пред мои очи и заявляешь, что эти деньги принадлежат тебе. Но ты не рассчитывай их получить. Ни единой монетки.

— Но ведь они знают меня. — Я кивнул на Дока и Малыша. — И они знают, чья это. лошадь. Мой отец купил ее в восточном Техасе, и у него при себе имеются все нужные бумаги. Малыш хорошо знает эту лошадь — он неоднократно видел меня на ней. И это седло — седло моего отца.

Никто ничего не сказал, и мне неожиданно стало страшно. Мы — я, Малыш и Док — частенько мечтали о том, чтобы кого-нибудь ограбить, но я-то думал, что все это пустая болтовня.

— Да, это лошадь его отца, — признал Рис.

— Закрой поддувало, — приказал Хеселтайн.

— Эти деньги принадлежат нам и нашим соседям, — повторил я. — И ты хорошо это знаешь, Док.

— Ну и что, — заявил Док. — Мне-то до этого какое дело? Ради меня никто в жизни и пальцем не шевельнул.

— Поехали с нами, — предложил Рис. — Сделаем то, что собирались, ожидая Боба. Мы можем отправиться вчетвером — ведь теперь у нас есть деньги.

Мы, бывало, мечтали о том, чтобы украсть стадо, напасть на дилижанс или ограбить какой-нибудь банк, и я не задумывался о моральной стороне этого дела. Теперь же, когда речь шла о наших деньгах, деньгах, которые достались отцу, мне и нашим соседям потом и кровью, я стал по-другому смотреть на эти вещи. Одно дело — болтать о том, чтобы сделаться грабителем, а другое — в действительности стать им. Я-то был уверен, что это пустой треп, за которым ничего не стоит. Но только теперь я понял, что значит отдать грабителям то, что было добыто тяжелым трудом.

— Отец остался на берегу ручья с поломанной ногой, — сказал я, не подумав о том, что грабители обрадуются, узнав, что им нечего бояться моего отца. — Я должен вернуться к нему с лошадью и деньгами.

Боб Хеселтайн смотрел мне прямо в лицо.

— Я охотно верю, что ты был дружком Дока и Риса, но денег ты не получишь, ни ты, ни кто-либо другой.

Все трое смотрели на меня, взгляды их не предвещали ничего хорошего. На лице Малыша Риса неожиданно появилась идиотская ухмылка — впрочем, он всегда поглядывал на меня свысока. Док держал свою винтовку в руках; присутствие Хеселтайна придавало ему и Рису храбрости.

Они были готовы убить меня — парни, с которыми я ходил все лето. А я еще называл их друзьями и защищал от нападок отца.

Они перехитрили меня. Отец всегда говорил мне, что, если тебе достались плохие карты, лучше бросить их и подождать следующей раздачи, а не пытаться сжульничать в игре.

Теперь меня интересовало только одно — дадут ли они мне уйти или убьют на месте?

— Отдайте мне лошадь отца, она ведь вам не нужна, — сказал я.

Я взял поводья, взобрался на коня и поехал прочь. Я никак не мог поверить, что они вот так просто отпустят меня, и каждую минуту ожидал получить пулю в спину. Я больше всего боялся Хеселтайна, но тут до моих ушей донесся голос Риса.

— Неужели ты дашь ему уйти? Он ведь натравит на нас полицию.

— С чего бы это? За то, что мы нашли брошенные деньги?

Я ехал, не оборачиваясь.

На обратном пути к тому месту, где я оставил отца, я повторял себе, что, если бы он не ждал меня, я бы перестрелял их всех, хотя, откровенно говоря, я знал, что вряд ли мне удалось бы сделать это.

Когда я подъехал, отец сидел, прислонившись спиной к дереву. Завидев меня, он вздохнул с облегчением. Его лицо посерело и осунулось от боли в ноге. Я разжег костер, сварил кофе и рассказал отцу о том, как обстоят дела.

— Нам нужно забрать наши деньги, сын. Люди доверили нам свой скот, и мы дали им слово, что вернемся с деньгами.

Тогда я описал ему, что собой представляет Боб Хеселтайн — он, наверное, был таким же крутым, как и Дикий Билл Хикок.

— Кто это сказал тебе, сын? Эти два сопливых подонка — Сайте и Рис? Да они понятия не имеют, что такой крутой мужчина. Я видел его не раз. Он производит впечатление отъявленного негодяя.

Отец посмотрел на меня своими спокойными серыми глазами, и я впервые заметил, какие они у него усталые. Это были глаза старика. Я никогда не думал о том, что мой отец — старик, но это было и вправду так. Я был поздним ребенком.

— А можно ли тебя назвать крутым парнем? — спросил вдруг отец.

— Меня? — изумился я, поскольку никогда не задавался таким вопросом.

Хотя, конечно, размазней меня не назовешь. Иногда в лощине, упражняясь в стрельбе из шестизарядного кольта, я представлял себе, как небрежно расправляюсь с целой компанией бандитов, но все это были мальчишеские фантазии, а сейчас я столкнулся с суровой действительностью.

— Ну, я не знаю. Я думаю, каждый мужчина должен однажды это выяснить.

Больше всего в этой ситуации меня удивило то, что мой отец считает, что я могу быть крутым, а ведь он прежде никогда не принимал меня всерьез.

— Да, ты прав, сын мой. Человека не узнаешь, пока не проверишь его в деле. Эдвин, помоги-ка мне взобраться на лошадь. Мы едем за деньгами.

— Но ведь у тебя сломана нога.

— Зато палец, которым я спускаю курок, цел. — Отец посмотрел на меня. — Эдвин, мы работали с тобой за пятерых, собирая это стадо. Мы гнали его вдвоем, зная, что нам рассчитывать не на кого. Мы охраняли его от индейцев, берегли его от непогоды и следили, чтобы скот не разбежался. Мы прошли с нашим стадом через огонь и воду, задыхаясь от пыли и валясь с ног от усталости. И вот теперь эти трое негодяев хотят забрать наши деньги, трое подонков, которые не способны ни на что путное и которые ни одного дня в своей жизни не работали. А если мужчина не борется за то, что принадлежит ему по праву, если он не борется за то, во что верит, значит, грош цена такому мужчине. Мы поедем к ним, я и ты, и если они хотят драться, то пусть потом пеняют на себя.

Я ничего не сказал, только посмотрел на отца — я никогда не видел его таким и даже не предполагал, что в нем таится такая отчаянная отвага. Я видел, как он сражается с индейцами, но тогда его защищали стены дома. Я никогда не видел, чтобы мой отец горел такой решимостью и рвался в бой.

Вдруг мне пришла в голову мысль, а не струшу ли я, если дело дойдет до перестрелки. И еще я подумал, что всю свою жизнь недооценивал отца.

Когда мы подъехали к тому месту, где я разговаривал с Бобом Хеселтайном и его дружками, их уже и след простыл. Только над потухшим костром вилась тонкая струйка дыма.

— Испугались, — с презрением процедил отец. — Испугались мальчишку и мужчину со сломанной ногой. Надо поймать их.

— Послушай, папа, ты так долго не выдержишь. Давай съездим домой и…

— О чем ты говоришь, мальчик мой? Чтобы добраться до нашего ранчо, нам потребуется не меньше недели, и еще три дня, чтобы доехать до того места, где живут наши друзья. Если мы сейчас дадим им уйти, то уже никогда не сможем их найти.

Я был уверен, что трое негодяев, которых нам предстояло отыскать, не спали этой ночью, впрочем, как и мы с отцом. Бледная луна, стоявшая высоко над горизонтом, освещала прерию, и на каменистой, выжженной беспощадным солнцем земле можно было различить следы трех лошадей, поскольку с тех пор, как здесь прошли бизоны, ничьи копыта больше не приминали сухую, чахлую траву.

Отец сидел в седле очень прямо. За всю ночь я не услышал от него ни ворчания, ни стона. Но когда на рассвете мы с ним умылись у речушки, протекавшей по дну оврага, я поразился его изможденному и измученному виду, хотя поражаться-то было нечему, ведь всю ночь он ехал по следу, который еле-еле виднелся.

Здесь же в овраге я помог отцу спешиться, уложил его на землю и накрыл одеялом. Он погрузился в тяжелый сон, а я расседлал лошадей и, позволив им немного поваляться в пыли, привязал к дереву. После этого я тоже прилег, чтобы немного расслабиться, но тут же провалился в сон. Когда я проснулся, солнце стояло уже высоко.

Отец с трудом сел, а я отправился на поиски бизоньих лепешек, чтобы разжечь костер. Зная, что поблизости могут быть команчи, я постарался сделать так, чтобы костер давал поменьше дыма. Сварив кофе, я настрогал ветчины в кастрюльку и поставил ее на огонь.

— Нужно найти место, — сказал я отцу, — где бы ты смог отдохнуть. В таком состоянии тебе нельзя ехать дальше.

— За свою жизнь я провел в седле больше времени, чем в кровати, сын мой, и если я умру, то умру в седле.

Помогая отцу взобраться на лошадь, я нечаянно задел его ногу, и он поморщился. Лицо отца побледнело, а лоб покрылся испариной. Сгорая от стыда за свою неловкость, я сел на своего тощего чалого, и мы тронулись в путь.

Мой костлявый конь вид имел довольно неказистый, но при этом отличался бешеным нравом и мог без устали скакать всю ночь, а утром, подкрепившись пучком жесткой травы и глотком воды, снова был готов нести седока.

Всю дорогу я думал о том, что мы будем делать, когда наконец догоним Хеселтайна и его подручных. В моей душе не осталось и следа былой симпатии к моим прежним приятелям, я был готов на все.

— Ты смел и решителен, сын мой. Я наблюдал за тобой, наблюдал за тем, каков ты в работе и в седле, и скажу тебе честно — ты ничуть не хуже других. Я видел, как ты стреляешь, ты — отличный стрелок. Я ничего не могу сказать о Хеселтайне, не знаю, что он за человек, но Сайтса и Риса тебе бояться нечего.

В первый раз за всю свою жизнь я услыхал слова похвалы от своего отца. Не знал я и того, что он видел, как я упражнялся в стрельбе. Но он, наверное, переоценивает меня — я еще ни разу ни с кем не дрался, ни в кулачном бою, ни с оружием в руках.

Хеселтайн был крутым парнем, и щегольская одежда, которую он носил, только усиливала это впечатление. Во всем его облике было что-то чванливое и самодовольное. Я же одевался как бедняк. У меня никогда не было костюма, купленного в магазине, моя рубашка расползлась по шву на плечах, а из джинсов я вырос уже года два назад. В довершение ко всему, каблуки на моих сапогах были стоптаны…

В лицо нам дул пронизывающий холодный ветер с гор. Надвинув поглубже шляпы, мы ехали вперед, и перед нами расстилалась голая прерия, над которой синело небо.

Мы ехали по следам грабителей, и с каждым часом усиливался наш гнев против них. Отец сидел в седле и угрюмо молчал. Щеки его ввалились, а глаза глубоко запали, но в них светилась такая ярость, что я испугался. На месте Боба Хеселтайна я бы десять раз подумал, прежде чем связываться с таким человеком, как мой отец.

— Ты — сильный человек, Эдвин, — неожиданно промолвил отец. — И ты оставишь свой след на земле. Я знал одного рейнджера, который как-то сказал мне, что человека, уверенного в своей правоте и настойчивого в достижении своей цели, никто не сможет остановить.

Свой след на земле. По мнению отца, только очень немногие заслужили, чтобы о них можно было сказать, что они оставили на земле свой след. Среди этих немногих он называл имена Джима Боуна, Сэма Хьюстона, Гуднайта и Слотера.

Отец принялся рассказывать мне об этих людях. Он поведал мне о Тропе Гуднайта, о людях, покоривших горы, о ковбоях, перегонявших скот, и о техасских рейнджерах. Он рассказал мне о наших предках, сражавшихся с парнями Зеленой горы, о Декатуре и Энди Джексоне и о других мужественных парнях. Я и подумать не мог, что мой отец обо всем этом знает! На фоне этих героев Боб Хеселтайн показался мне сущим ничтожеством, и все истории о его геройстве померкли перед их славой. Так бывает, когда человек кричит в пустую бочку — шуму много, а толку мало.

Заморосил холодный нудный дождик, и следы на траве стали почти неразличимы. Только изредка нам попадался отпечаток копыта, окурок сигареты или какая-нибудь другая вещица, по которой мы могли судить о том, что Хеселтайн и его дружки проехали здесь.

На ногу отца страшно было смотреть. Она сильно распухла, но отец не позволял мне ее касаться. Он вытащил нож и разрезал штанину, а ближе к ночи велел мне разрезать и сапог. Когда я сделал это, он издал вздох облегчения, и я понял, какую ужасную боль он испытывал.

Сев в седло, я вдруг отчетливо осознал, что отец не выдержит дороги.

Я понял также, что и он это знает. Он держался из последних сил, надеясь, что, когда мы их догоним, его присутствие придаст мне смелости и я не дрогну в решительную минуту. Вернув деньги, которые доверили ему наши соседи, и зная, что мое будущее обеспечено, отец сможет спокойно умереть.

Все это было так. Я знал, о чем думал мой отец и почему он так думал. Его волновали две вещи — сможет ли он сдержать данное им слово и можно ли положиться на меня.

Смогу ли я стать его достойным наследником? Выдержу ли я или сломаюсь? Оправдаю ли я надежды отца или весь его тяжкий труд и страдания были напрасны?

Достоин ли я того, чтобы называться сыном своего отца?

Глава 2

На какое-то мгновение мне стало страшно… Что я буду делать один?

Отец всегда был рядом со мной. Мне не приходилось ни о чем беспокоиться — отец в трудную минуту подсказывал мне, что нужно делать. Иногда он выводил меня из терпения, и тогда я дулся на него несколько дней или уезжал из города и болтался с Доком или Малышом Рисом, но когда я возвращался домой, отец всегда ждал меня.

Только теперь я понял, что он был моей опорой и поддержкой.

Я ощутил внутри страшную пустоту. Что я буду делать без отца? Ведь я останусь один на целом белом свете.

Насколько мне было известно, родственников у меня не осталось, а те друзья, на которых можно было положиться, — это были друзья отца.

— Твоя мама, — неожиданно сказал отец, — была замечательной женщиной. Жаль, что ты не знал ее. Она была образованной женщиной из хорошей семьи и прочитала много книг. Она происходила из ирландской семьи из Новой Англии. В ее доме на окнах висели кружевные занавески. Однажды я упомянул ее девичью фамилию в разговоре с одним ирландцем, так он сказал, что это старинный род, происходящий от древних вождей ирландского народа, которые правили еще до того, как пришли датчане.

Моя мать умерла, когда мне было всего три года, но я часто вспоминал о ней, как о теплом и ласковом человеке, который прижимал меня к себе и успокаивал, если я ушибался, и утешал, если мне было плохо. Она была очень красивой — об этом мне говорил отец, но я и сам запомнил ее красоту. Моя мать умерла от лихорадки на ручье Каше, когда мы переезжали в Техас.

На закате мы увидели вдалеке костер. Плоская равнина, по которой мы ехали, сменилась местностью, изрезанной глубокими оврагами, заросшими густым кустарником.

Мы взяли винтовки на изготовку и поехали в направлении костра, но не успели мы приблизиться на расстояние слышимости, как нам удалось разглядеть два фургона, к одному из которых были привязаны несколько мулов. Это был лагерь охотников за бизонами.

Один из них кинул взгляд на отца и сказал:

— Давайте-ка я помогу вам Слезть, мистер.

— Мне поможет мой сын, — ответил отец, и я помог ему спешиться.

Отец навалился на меня всем своим весом, и я почувствовал, что он дрожит. Уложив его у костра, я взглянул ему в глаза и понял, что он умирает.

Меня охватил панический ужас. Я посмотрел на людей, собравшихся у костра.

— Среди вас есть доктор? Папа в плохом состоянии.

Один мужчина, не дожидаясь моего вопроса, уже закатывал рукава рубашки.

— Я не костоправ, но, может быть, мне удастся что-нибудь сделать.

Когда он разорвал штанину и снял ее, моим глазам открылась такая ужасная картина, что я вынужден был отвести взгляд. Сломанная кость торчала наружу, и рана вокруг нее загноилась.

Человек, вызвавшийся помочь моему отцу, быстро обработал рану, и по его уверенным действиям я понял, что он знает, как это делается.

Другой человек протянул мне кружку.

— Парень, ты вымотан до предела. Выпей кофе.

Пока первый мужчина возился с ногой отца, я поел и выпил кофе и рассказал охотникам, что с нами приключилось.

— Они были здесь, — сказал один из них. — Они подъехали вечером и тронулись в путь, едва забрезжил рассвет. Вы их не догоните.

— Я должен их догнать. Наши соседи доверили отцу свой скот, и я должен привезти им их деньги.

Напротив меня сидел худой, хорошо сложенный человек с рыжеватыми усами. Он взглянул на меня.

— Друг мой, тебе придется сразиться с тремя, а они только этого и ждут.

— Да, сэр, — ответил я. — Но ведь они забрали наши деньги. Я должен их вернуть.

— А ты знаешь этих троих?

Я рассказал им о том, кто такие Док, Рис и Хеселтайн, и о том, как мы поругались с отцом и я в сердцах уехал от него, а ведь будь я с ним, я бы поймал его лошадь. Потом я рассказал и о моем разговоре с Хеселтайном и его дружками, и о том, как я вернулся к отцу.

— Ты правильно сделал. — Это сказал человек с большой бородой, который, похоже, был у них за главного, и в его голосе я уловил сочувствие. — Я бы тоже не стал связываться с ними. Одному против троих не выстоять… да и к тому же тебя ждал отец со сломанной ногой.

Человек, обрабатывавший рану отца, подошел ко мне, опуская рукава рубашки.

— Пойди, посиди с отцом, он хочет побыть с тобой.

Когда я подошел, отец лежал в полузабытьи. Я уловил запах виски и понял, что ему дали выпить, чтобы ослабить боль. Он взял меня за руку.

— Сын, я был тебе неважным отцом. Если бы была жива твоя мать, все было бы совсем по-другому. Она знала, как нужно обращаться с детьми, а я не знал. После того как она умерла, я все время ломал себе голову над тем, как я должен вести себя по отношению к тебе. У меня не было примера — мой отец утонул, когда мне было всего четыре года.

— Ты все делал правильно, папа. Просто я оказался таким бестолковым.

— Нет, ты хороший мальчик. Ты всегда был хорошим сыном. И я не сержусь на тебя за то, что тебе больше нравилась компания Дока Сайтса и Малыша Риса — с ними тебе было гораздо интереснее, чем со мной.

— Да они мизинца твоего не стоят. Даже в то время, когда еще были нормальными людьми, они тебя не стоили.

— Мне знаком такой тип людей. — Отец взглянул на меня. — Когда я был подростком, ненамного старше тебя, у меня были приятели вроде твоих Сайтса и Риса. Если бы я вовремя не понял, что это за люди, я бы влип в такую историю, из которой мне не удалось бы выпутаться до конца жизни. Так что я знаю, к чему ведет такая дружба.

На какое-то время отец замолчал, дыхание его стало редким, он с большим трудом вдыхал в себя воздух. Казалось, что он никак не может перевести дух.

— Мне очень жаль наших соседей, — сказал отец. — Тил хотел отдать в школу свою дочь, а Сэклтон собирался купить молочную корову для жены. Большинству из них нужны были деньги, чтобы продержаться до весны. Теперь им придется затянуть пояса потуже.

— Я верну эти деньги, отец. Верну или умру.

— Я не заставляю тебя делать это. Теперь тебе самому придется решать, как жить.

Отец знал, что умирает. Он сам сказал об этом, и я сидел рядом с ним, держа его за руку, и в мыслях ругал себя за то, что не хотел понять его, часто был груб с ним и не слушал того, что он мне говорил. Мне бы побывать в его шкуре, когда приходится бороться за свое существование и когда все против тебя — и природа, и законы. А ведь ему приходилось еще одному поднимать сына, без жены и без родственников.

— Папа, — прошептал я одними губами, поскольку горло мне сдавили слезы, и я не мог произнести это вслух. — Клянусь тебе, я верну наши деньги. Я благодарен тебе за то, что ты для меня столько сделал, и я верну наш долг. Ты дал слово нашим соседям, а я даю тебе свое слово.

Отец слабо пожал мою руку, и я понял, что он услыхал мои слова. В ту же минуту он умер, умер легко, словно вздохнул.

Бородатый мужчина объяснил мне, что у него началась гангрена и весь его организм был отравлен. Может быть, отцу и удалось бы выжить, если бы ему ампутировали ногу, но никто из присутствующих никогда не делал этого, да и отец, я думаю, не пошел бы на это.

Мы похоронили отца на вершине холма, у подножия которого протекала река. Я взял линзу и выжег его имя и годы жизни на деревянной доске. Я знал, что от этой доски очень скоро ничего не останется — в этой местности дерево разрушается очень быстро. Доска с выжженным на ней именем отца — вот и все, что от него осталось. Он будет лежать здесь один, подобно многим другим, тем, кто пришел сюда до него, и тем, кто придет позже, простым людям, которые хотели только одного — построить свой дом и помочь подняться своей стране.

Но нельзя сказать, что мой отец не оставил никакого следа на этой земле — ведь остался жить я, его сын и наследник. Я остался один-одинешенек на этой земле, и имущества у меня было всего только потертое седло да старый винчестер.

Воткнув доску в землю, я спустился с холма и сел на своего коня.

Мужчина с рыжеватыми усами, стоявший у костра, спросил меня:

— Что ты собираешься делать — пуститься в погоню за теми, кто забрал ваши деньги?

— Да, сэр. Мой папа так бы и поступил.

— Ты не возражаешь, если я поеду с тобой? Одному тебе будет тяжело.

Я взглянул на него, и горло мне сдавил спазм.

— Нет, сэр. Если вы так хотите.

— Твой отец был настоящим мужчиной. Таких может остановить только смерть.

— Нет, и смерть его не остановит. Вместо него поеду я.

— Вы были друзьями — ты и твой отец?

— Нет, сэр. Я не хотел слушать его, я думал, что умнее его. Я понятия не имел о том, как много всего он знал.

— Ты не один такой. Многие из нас не слушают тех, кого надо бы послушать. Должно пройти время, чтобы сын смог оценить своего отца. — Он повернулся к бородатому мужчине. — Райт, возьми мои шкуры, хорошо? И кроме того, нам понадобятся две вьючные лошади и запас еды в дорогу.

— Я возьму твои шкуры, Кон. А ты бери все, что тебе нужно.

Так я познакомился с Коном Джуди, и мы отправились с ним в путь, конца которому долго не было видно.

Глава 3

Наш путь лежал в сторону канадской границы, а поскольку он был неблизким, я смог получше узнать Кона Джуди. Мой отец хорошо различал следы на дороге, но до Кона ему было далеко. Когда я терял из виду след, Кон находил его, и мне порой казалось, что он чувствовал, куда могли поехать трое грабителей, которых мы преследовали.

Кон большей частью молчал, но когда долгие часы едешь рядом с человеком, волей-неволей узнаешь его. Кон никогда не делал лишних движений и никогда не поступал необдуманно. Он был предельно осторожен на переправах и в тех местах, где Хеселтайн и его дружки могли устроить засаду. Он никогда не объяснял свои поступки, но по всему было видно: он знает, что надо делать.

Однажды я пересказал ему, что Док и Малыш говорили мне о Бобе Хеселтайне. Внимательно выслушав меня, Кон сказал только: «Никогда не знаешь, как поведет себя человек в решительную минуту, пока эта минута не наступит».

Мой отец умер, не оставив мне почти ничего. В его карманах было всего восемнадцать долларов и несколько центов, да еще старый револьвер. Правда, его винчестер был получше моего. На нашем ранчо у нас была хижина, корраль, колодец да несколько голов скота.

Конечно, с восемнадцатью долларами я далеко не уеду, но у меня было восемь долларов своих денег, и еще я мог продать револьвер отца и свой винчестер. Конечно, за это старье много не выручишь, пятнадцать — двадцать долларов, не больше.

На исходе третьего дня пути мы приехали на станцию дилижансов Счастливого Джека. Я осмотрел корраль, а Кон в это время стоял на страже, держа в руках винтовку. Но лошадей, которых я искал, здесь не было.

Из дома вышел Счастливый Джек, опуская на ходу рукава своей рубашки. Он был занят мытьем посуды, накормив перед этим пассажиров дилижанса. Я был ему незнаком, но Кона Джуди он знал очень хорошо. Скоро я выяснил, что Кона знают очень многие.

— Они были здесь, — сказал Счастливый Джек. — Приехали вчера на закате. Заказали себе мясо и пару бутылок виски и за все заплатили золотом. Я думаю, они поехали в сторону Мобити или Доджа.

— А они не сказали точно, куда едут?

— Нет.

Мы уселись за стол и поужинали тем, что осталось от пассажиров дилижанса. Мы съели по порции оленины с бобами и выпили не меньше галлона черного кофе.

— Этот Хеселтайн, — сказал вдруг Джек, — я знаю, что у него есть подружка в Гранаде. Она работает в салуне.

— Здесь ведь не так уж много женщин, — сказал Кон Джуди.

— А у него к тому же появились деньги, — добавил я.

Когда мы въехали в Гранаду, дул северный ветер, резко похолодало, словно наступила расплата за летнюю жару.

Будь туча пыли чуть погуще, мы проехали бы мимо этого городишки, даже не заметив его.

По всему Техасу было разбросано множество таких городков, в которых не было ничего, кроме нескольких хижин, крытых дерном, салуна да так называемого магазина. Повсюду там лежали груды бизоньих шкур, высушенных до такого состояния, что они напоминали деревянные доски; там и тут попадались коррали, к которым примыкали длинные сараи, служившие одновременно кузницами и конюшнями. Иногда через такой городишко протекал ручей, а чаще жители брали воду из ключа или источника. Редко где попадался колодец.

Стеныдомов никто не красил, и они становились серыми от ветра и солнечных лучей. В сухой день пешеходы на улицах утопали в пыли, а в дождливый — в грязи. Гранада была ничуть не хуже и не лучше других городишек, выросших на пустом месте и пытавшихся обрести свое лицо.

В салуне мы справились о некой Руби Шоу.

Нам ответил владелец салуна:

— Она уехала. Вчера ее увез один хмырь. Он потряс у нее перед носом золотишком, и она поскакала за ним, словно ей подпалили пятки.

Так было всегда. Мы приезжали слишком поздно или чуть-чуть отставали от них.

Мы пообедали тем, что предложил нам хозяин салуна. Никому из нас не хотелось говорить. Наконец Кон произнес:

— Их след занесло пылью, так что мы можем его и не найти. У Хеселтайна есть золото и девочка, и я думаю, что он поедет туда, где можно потратить деньги. То есть в Денвер или в Лидвилл.

Итак, мы отправились на запад. Мы ехали в молчании, только шелест пожухлой осенней травы да топот копыт доносился до нашего слуха. В эти долгие часы я снова и снова возвращался мыслями к своему отцу. Он прожил очень тяжелую жизнь, и единственное, чем я мог воздать ему должное, — это догнать Хеселтайна и его дружков, забрать у них деньги и вернуть наш долг. Для отца честь была дороже жизни, и я так и сказал Кону.

Как я догадался, Кон был старше меня лет на десять, хотя он никогда не говорил о своем возрасте, а люди на Западе обычно не задают такие вопросы и не отвечают на них. Главное в человеке не возраст, а то, что он сделал, как он работает или чего он стоит в минуту испытаний.

Мне трудно было отнести Кона к какому-то определенному типу. Обычно он говорил, как образованный человек, но иногда его речь становилась такой же безграмотной, как и у многих людей, не получивших никакого образования. Но нам пришлось немало миль проехать бок о бок, и по прошествии некоторого времени я понял, что за человек был Кон Джуди.

Я обнаружил, что мне хочется подражать ему, пообщавшись с ним, я даже стал лучше говорить — почти так же грамотно, как Кон.

После того как я сообщил ему, что меня зовут Эдвин Шельвин Такер, он стал звать меня Шелом.

— Шел, — сказал он однажды, — настоящий мужчина — это такой мужчина, который готов отвечать за себя и за свои поступки. Только ничтожество обвиняет во всех своих бедах обстоятельства, но только не себя. Во все времена жили хорошие люди и великие люди, и они добились успеха только благодаря своей настойчивости и уму.

Слова Кона не были похожи на проповеди, да если бы они даже и были похожи, я бы все равно прислушался к ним. Кон Джуди был из тех людей, которым веришь, и когда я сравнил Малыша Риса и Дока Сайтса с ним, я понял, что они ему и в подметки не годятся.

Нам больше не попадались следы Хеселтайна и его дружков, да мы их и не искали. Мы ехали в Денвер-Сити, стремительно растущий город с салунами и танцевальными залами, где человек с деньгами мог развернуться вовсю.

Меня все время мучила одна мысль, и наконец я решил посоветоваться с Коном.

— Интересно, поделится ли Хеселтайн деньгами с Сайтсом и Рисом? А если и поделится, то как отнесется к этому его девушка?

Кон улыбнулся.

— А ты растешь прямо на глазах, Шел. Готов побиться об заклад, что они тоже задумывались, как им поделить денежки.

Ни разу в жизни я не видел такого огромного города, как Денвер. Повсюду строились кирпичные дома, часть из которых была уже закончена. Бревенчатые домишки и землянки, с которых начинался город, выглядели на фоне кирпичных красавцев уродливыми развалюхами. Не видел я и так много людей в одном месте — можно было подумать, что в городе организуется пикник и на него съехалась толпа народу.

— Как же мы найдем Хеселтайна в такой толчее? — спросил я Кона. — Я никогда раньше не видел такого количества людей.

— А мы зайдем к Джиму Куку — он был здесь в свое время шерифом и поставил себе за цель выявить в штате всех преступников и место их пребывания. Если Хеселтайн и его дружки здесь или заезжали сюда, Джим об этом обязательно знает.

Джим Кук оказался приятным высоким мужчиной с пышными усами.

— Да, я знаю Боба, и уверен, что он сейчас в Лидвилле. Там теперь больше бандитов, чем в любом другом городе в Колорадо или Канзасе.

Мы разбили лагерь в русле пересохшей речушки. Пока Кон варил кофе, я выстирал свою рубашку и повесил ее сушиться на куст. Сколько раз она промокала насквозь и высыхала прямо на мне. Но у меня не было запасной рубашки — ведь гоняясь за грабителями, лучше иметь с собой поменьше вещей.

— Ну, поймаешь ты Хеселтайна, и что потом? — спросил меня Кон.

Кон всегда задавал такие вопросы, на которые сразу не ответишь. От его вопросов мне порой становилось не по себе.

И правда, что я буду делать потом? Пока я поступал так, как требовали обстоятельства или как подсказывал отец. У меня всегда было много работы, и мне не приходилось выбирать, когда ее делать.

Если хочешь есть, нужно работать, причем работать с раннего утра до позднего вечера. Я часто мечтал о своем будущем и о том, что я буду делать, когда стану настоящим мужчиной. Все те планы, которые мы строили вместе с Рисом и Стайтсом тоже были мечтами, и, надо признаться, довольно глупыми.

Бывает так, что, представляя себя неуловимым бандитом, грозой техасских прерий, подросток избавляется от гложущей его неуверенности в собственных силах. Преступники кажутся такому подростку смелыми и неординарными личностями, однако наступает время, когда он сталкивается с суровой реальностью, и самое лучшее, что он может сделать, это поскорее забыть свои мечты. Ведь в реальности все гораздо грубее и суровее, и никому не хочется попасть в руки вооруженных до зубов полицейских, и никто не мечтает о том, чтобы палач накинул ему на шею петлю.

Что я буду делать? Получу назад свои денежки, вернусь в Техас и расплачусь с нашими соседями.

На мою долю останется совсем немного, но у меня было свое ранчо. Я мог бы вернуться туда, однако мне совсем не хотелось жить там одному и всю жизнь пасти скот.

Да, Кон задавал вопросы, на которые трудно было сразу ответить, но эти вопросы помогали человеку заглянуть в свою душу. А когда человек сам находит ответы на трудные вопросы, он становится чуточку мудрее и начинает лучше понимать самого себя и окружающий мир.

Кон однажды сказал мне, что каждый должен время от времени останавливаться и спрашивать себя, что он делает, куда идет и как собирается достичь своей цели. Труднее всего бывает понять, что в жизни не бывает легких и коротких путей.

Вопросы Кона не давали мне покоя. У меня были грандиозные планы насчет моего будущего — я хотел стать настоящим мужчиной и совершать великие дела, но при этом не имел ни малейшего понятия, как я буду претворять в жизнь эти планы. Я часто представлял себе, как я скачу на прекрасной лошади, разодетый в пух и прах, или захожу в салун и заказываю себе все, что захочу, а потом подсаживаюсь к игрокам и начинаю играть и, конечно же, выигрываю крупные суммы, но откуда у меня возьмутся деньги на такую жизнь, я предпочитал не думать.

Я рассказал Кону о своих мечтах.

— Ты умеешь читать? — спросил он.

— Конечно.

— Тогда читай. Читай все, что попадется под руку, — и у тебя в голове однажды появится идея, как сделать деньги. Что же касается игры по-крупному… забудь об этом. Игра — это только способ выпендриться. Если же человек из себя что-то представляет, ему нет нужды выпендриваться.

Рассвет застал нас на пути в Лидвилл.

Мы въехали в город ночью. Моросил мелкий дождик, и вершины окрестных гор были закрыты тучами. Казалось, что они касаются крыш магазинов, поскольку Лидвилл располагался высоко в горах. Пока мы добирались до него, нам то и дело приходилось останавливать коней, чтобы дать им передохнуть.

Дорогу в город развезло, а улицы просто утопали в грязи. Взбираясь вверх по Честнут-стрит, мы не встретили ни одного пешехода и ни одного всадника. Только одна несчастная лошадь, заляпанная с головы до ног грязью, стояла под дождем, переступая с ноги на ногу.

Перед нами был книжный магазин, дальше располагалась контора мирового судьи, а еще дальше — ломбард Гоулдсолла с апартаментами доктора на втором этаже.

Мы попридержали коней. Отсюда был хорошо виден весь город, и мы стали высматривать салун или ресторан. Боб Хеселтайн со своей компанией сидит, наверное, где-нибудь в игорном доме или в салуне и швыряет направо и налево наши деньги. Если в скором времени я не заполучу их назад, возвращать будет уже нечего.

Было уже далеко за полночь, но, завернув за угол, мы увидели салун, окна которого ярко светились, а позади него — платную конюшню.

Мы оставили там своих лошадей и прошлись по конюшне, высматривая, нет ли там знакомых лошадей. Хозяин исподлобья наблюдал за нами.

— Гонитесь за кем-то?

— Вроде того.

— Люди приходят и уходят.

— Мы ищем трех мужчин и женщину, молодую женщину… она, кажется, танцовщица.

Хозяин внимательно посмотрел на нас.

— Лучше вам с ними не встречаться. По крайней мере, сейчас.

— Это почему?

— У них здесь друзья. А в этом городе, если у человека нет верных друзей, то этот человек — ничто. Если у нас здесь нет друзей, то у вас будут одни враги.

Мы поднялись вверх по улице, зашли в салун и подошли к стойке бара. На улице хлестал дождь, салун был полон.

Бармен поставил на стойку бутылку, но, взглянув на нас, увидел Кона Джуди и сказал:

— Простите, я не узнал вас, мистер Джуди.

Он убрал то, что поставил, и достал еще не откупоренную бутылку хорошего шотландского виски.

— Вы видели Боба Хеселтайна? — спросил Кон.

— Да, видел. Он в салуне на Стейт-стрит, с ним двое его дружков и девица… ее зовут Руби Шоу. У нее там полно друзей… если вы знаете, что я имею в виду.

Кон налил себе и мне виски.

— А кто сейчас начальник полицейского участка?

— Марк Дагган. Это опасный человек, но он никогда не ищет на свою голову приключений и неприятностей… если не пьян, конечно.

— Бен, это мой партнер, Шел Такер. Услуга, оказанная ему, это услуга мне.

Бен протянул мне руку. Это был коренастый, плотно сбитый мужчина, песочного цвета волосы на его круглой голове были тщательно напомажены и аккуратно приглажены. Он энергично пожал мне руку, и я понял, что обрел в его лице друга.

— А я — Бен Гарри. Я знаю Кона с незапамятных времен.

Мы выпили виски и отправились к выходу, вглядываясь в лица людей, сидевших в салуне. Кон вышел первым, а когда я присоединился к нему, кивком головы показал на салун.

— Все они здесь, Шел. Бездельники и пропойцы со всех горняцких поселков и ковбойских лагерей. Здесь можно сделать деньги, и они это чуют. А ты когда-нибудь добывал руду, Шел?

— Нет, сэр. Я хорошо обращаюсь с лопатой и киркой, но руду никогда не добывал.

Окна ресторана были освещены, и мы догадались, что он еще открыт. Мы перешли улицу и зашли в ресторан.

— Могу предложить вам говядину, — сказал владелец, — с бобами и картофелем. Был еще пирог, но он кончился, а я больше ничего готовить не собираюсь. Очень устал.

— Нам хватит и мяса с овощами… если у вас есть кофе.

— Сколько угодно. — Хозяин принес почерневший на огне кофейник и поставил его на стол. — В нашем ресторане вечером можно прилично поужинать, а утром, если я поднимусь вовремя, то и позавтракать.

Он поставил на стол тарелки с мясом и бобами и блюдо с нарезанным хлебом и маслом домашнего изготовления.

— Мы делаем свое собственное масло — у нас есть четыре коровы гольштинской породы, и мы собираемся купить еще. Я сам пригнал их сюда.

Мы ели в молчании, но наконец я решился задать вопрос, который мучил меня вот уже несколько дней.

— Как вы думаете, они догадываются, что мы их преследуем?

— Да, я думаю, что догадываются.

— Тогда в любую минуту на нас могут напасть?

— Разумеется. Когда охотишься за кем-нибудь, будь готов к тому, что сам в любую минуту превратишься в преследуемого. Это, кстати, помогает всегда быть начеку. В этом городе грубые нравы, да как, впрочем, и на всем Диком Западе.

Дождь на улице полил сильнее. Если Хеселтайн и его дружки здесь, в Лидвилле, скорее всего, они не станут пытаться ускользнуть из города в такую погоду. Тропинки здесь очень узкие и скользкие, лошади могут поскользнуться и упасть. Я плохо знал горы и чувствовал себя в горной местности неуверенно — здесь было слишком мало троп и дорог.

— Самые лучшие тропы — это тропы индейцев, — сказал Кон. — О них знают очень немногие. Индейцы везли по ним грузы и продавали их за сотни миль от своего дома… подобно купцам, ходившим с торговыми караванами в средние века.

Я никогда не слыхал о торговых караванах и не совсем понял, что он имел в виду, говоря о средних веках, поэтому я помалкивал и только слушал.

— В Миннесоте добывают мягкую красную породу, которая легко полируется и обрабатывается. Ее называют катлинит. Так вот, этот камень можно найти у индейцев на всем Диком Западе. И еще раковины. В водах различной солености и температуры живут разные типы моллюсков, после гибели которых остаются раковины. Многие из них систематизированы. Некоторые ученые всю свою жизнь занимаются изучением ископаемых моллюсков.

После этого Кон Джуди, который обычно не произносил больше двух-трех предложений за раз, пустился в рассказы о торговых тропах древних индейцев.

— Древних индейцев? Вы хотите сказать, что в древности индейцы были другими, не такими, как сейчас?

— Да. Современные индейцы согнали их с насиженных мест подобно тому, как мы согнали индейцев с их земель. Этот процесс происходит по всему миру, Шел, и ты еще увидишь, как индейцев прогонят отсюда на запад.

— Тогда получается, что хозяевами страны становятся те, кто умеет лучше воевать?

Кон усмехнулся.

— Не совсем так, Шел. Правильнее сказать: обычно наверху оказываются те люди, чей образ жизни наиболее эффективен.

Я не совсем понял, что он хотел сказать, но только я собирался задать Кону вопрос, как он произнес:

— Пойдем-ка лучше спать, — и, отодвинув свой стул, встал.

— А потом я отправлюсь на поиски Хеселтайна, — сказал я. — Не думаю, что они пустятся в дорогу в такую ночь, тем более что с ними девушка.

— Да, они где-нибудь спрячутся, — согласился Кон.

Он заплатил за наш ужин, и мы двинулись к двери. Я задумался над словами Кона об образе жизни и уже открыл дверь, как вдруг вспомнил о том, что забыл свой винчестер на соседнем столе.

Резко повернувшись, я толкнул Кона, и мы оба чуть не упали.

В эту минуту раздался выстрел, и мы услыхали, как пуля ударилась о косяк двери.

Если бы я не повернулся так резко, я был бы уже мертвецом.

Глава 4

Позади нас в ресторане одну за другой погасили лампы, и наступила темнота. Никто из нас не шелохнулся. Я застыл в дверях, упав на одно колено, и слушал, как бешено колотится сердце.

Испугался ли я? Да, должен признаться, что я испугался. С мыслью о том, что ты стал для кого-то мишенью, надо свыкнуться. Конечно, теоретически я знал, что в меня могут стрелять, но одно дело представлять себе это, а другое — испытать на своей шкуре. Кто-то, спрятавшись в одном из домов, стрелял с явным намерением убить, и убить не кого-нибудь, а меня.

К этому нужно было привыкнуть. Когда я упражнялся в стрельбе или мечтал о том, как легко буду расправляться со своими противниками, мне и в голову не приходило, что я и сам могу быть убит. А этот неизвестный человек пытался меня убить! Интересно, кто же это был? Малыш Рис? Док Сайте? Или сам Хеселтайн?

— Не двигайся с места, Шел, — велел Кон.

— Знаете, что я вам скажу? Я вовсе и не думал никуда двигаться.

Повернув голову, я понял, почему Кон велел стоять мне на месте. Свет от окна в соседнем доме падал на ресторан, и всякий, кто вошел бы в него, был виден как на ладони. Да, тот, кто стрелял в нас, выбрал отличную позицию.

Время шло, а мы с Коном стояли, где застали нас выстрелы, не решаясь пошевелиться. Мне показалось, что прошла целая вечность. Сердце мое стало биться ровнее, но рука, лежавшая на револьвере, так вспотела, что мне пришлось вытереть ее о штаны.

— Не торопись, Шел. Кто бы он ни был, он стоит под дождем, вон там, между двумя домами. Ему эта игра надоест быстрее, чем нам.

— А я никуда не тороплюсь, — ответил я. — Я намерен провести здесь ночь — только этот тип об этом не знает.

— А в тебя когда-нибудь раньше стреляли, Шел?

— Нет, сэр. В меня лично — никогда. Правда, один раз на наш дом напали краснокожие, и они, конечно, стреляли, но по дому, а не в кого-нибудь конкретно. А этот тип целился в меня, я в этом уверен.

Мы продолжали ждать. Моя винтовка лежала на столе неподалеку, но я не решался подойти и взять ее, хотя, как мне казалось, она лежала в таком месте, которое нельзя было увидеть с улицы.

— Проползи к двери на кухню, прижимаясь к стене, а я тебя прикрою, — сказал Кон.

Я дополз до стола, где лежал мой винчестер, и, взяв его, пополз дальше. Добравшись до кухни, я встал в двери и вгляделся сквозь темноту в бурлящие потоки воды на улице. Но мне не удалось ничего рассмотреть, настолько сильным был дождь.

Кон прополз вдоль другой стены и присоединился ко мне.

Мы услышали какой-то звук и, увидев светящийся в темноте кончик сигары, поняли, что хозяин ресторана еще не ушел с кухни.

— Вас, ребятки, всегда так встречают — выстрелами или это что-то новое?

— У вас есть черный ход?

— Вон там… Если вам, ребятки, захочется позавтракать, то идите лучше в другой ресторан… на противоположном конце города.

— Вы так никогда не разбогатеете, если будете отсылать своих клиентов прочь, — сказал я. — Нам понравилось у вас.

— Может быть, я и не разбогатею, — сухо ответил хозяин, — но зато проживу подольше. Впрочем, если вам у меня понравилось, можете прийти утром. Только если вы не возражаете, я поставлю у двери свою старую винтовку, и если кто-нибудь вздумает пальнуть в кухню, то я выстрелю в ответ.

— Судя по вашим словам, вы не всегда были владельцем ресторана, — заметил Кон.

— Да я, черт возьми, лет двадцать кашеварил в ковбойских лагерях и на выгонах. Думаю, что это было полегче, чем гнуть спину в какой-нибудь шахте.

У черного хода мы на минуту задержались и обсудили дальнейшие действия. Я считал, что голову под пули должен подставлять я, а не Кон, ибо это я охотился за своими деньгами, поэтому я первым шагнул на тротуар. Однако, надо признаться, мне было очень страшно.

Кон Джуди двинулся за мной; спустившись по улице, мы завернули за угол и задворками добрались до сарая при конюшне, где оставили своих лошадей. Нам не хотелось отправляться на поиски гостиницы, где можно было бы переночевать, поскольку мы могли очутиться как раз там, где остановились на ночлег наши враги, поэтому мы достали одеяла и забрались на сеновал.

Когда мы улеглись, Кон спросил меня:

— Ну что, ты еще не раздумал преследовать этих ребят?

— Я должен их догнать, — ответил я. — Конечно, мне вовсе не хочется, чтобы кто-то пустил мне пулю в лоб, но я уверен, что мой отец, если бы был жив, не отстал бы от них. Так что я не могу все бросить и вернуться домой.

— Но они уже, наверное, поделили между собой ваши деньги.

— Наверное. Но не забывайте, что с ними девушка, а ей это, конечно же, не понравится, и она сделает все, чтобы все деньги остались в руках Хеселтайна. Разве она потерпит, чтобы золото досталось еще кому-то?

Меня беспокоила не только мысль, поделили ли грабители наши деньги, или нет. В моем собственном кармане оставалось все меньше и меньше долларов. Хотя я и старался тратить их как можно экономнее, и по дороге мы питались своими запасами, денег у меня почти не осталось. В Лидвилле, как я успел заметить, люди привыкли жить на широкую ногу, и, учитывая местные цены, я понял, что скоро останусь без гроша. Я понятия не имел, сколько денег было у Кона, но с меня было достаточно и того, что он делил со мной риск быть убитым, и я не хотел, чтобы он еще и кормил нас обоих.

Заложив руки за голову, я лежал с открытыми глазами, слушая, как дождевые капли стучат по крыше сарая, и обдумывал ситуацию, в которой я оказался.

Хотя в некоторых округах штата имелись органы управления, а шерифы, если им того хотелось, ловили преступников, тем не менее в большинстве своем действие законов на Диком Западе ограничивалось пределами того или иного города. Впрочем, судя по словам Кона, Джим Кук пытался как-то наладить сотрудничество шерифов и начальников полицейских участков в борьбе против людей, преступивших закон.

Но если вдуматься, я не мог выдвинуть против Хеселтайна и его дружков никакого официального обвинения. Они нашли потерявшуюся лошадь, и хотя Рис и Сайте знали, кому она принадлежит, они могут в этом и не признаться, а у меня не было никаких доказательств, что лошадь и деньги мои.

Я должен был сам восстановить справедливость, ибо мне не хотелось, чтобы Хеселтайн и его дружки завладели деньгами людей, трудившихся до седьмого пота и доверивших нам то, что было заработано тяжким трудом. И если уж на то пошло, я не хотел отдавать грабителям и свои собственные деньги.

Мой отец умер. Если бы не моя дурацкая обидчивость, мы бы не лишились денег, да и отца можно было бы спасти.

Однако я не хотел, чтобы меня убили, а эта пуля, что вонзилась в косяк двери, свидетельствовала о том, что Хеселтайн знает о том, что мы идем по его следу, и что он и его друзья готовы убрать нас. Я обдумал это, но не пришел ни к какому решению. Конечно, мне было страшно, но не в моем характере трусить после первой же переделки…

Прежде чем заснуть, я задумался о Коне Джуди.

Почему он поехал со мной? Зачем, чтобы позаботиться обо мне? Или потому, что просто любил путешествовать? Или, может быть, потому, что хотел убедиться в торжестве справедливости? Мы ехали с ним бок о бок, а я в сущности о нем ничего не знал, кроме того, пожалуй, что он лучше образован, чем я. Но я у него многому научился.

Когда наступило утро и мы проснулись, я принялся вычесывать из волос сено, набившееся туда за ночь, и выложил Кону все, о чем думал перед сном. В конце я произнес:

— Я хочу получить назад мои деньги. Я не собираюсь мстить, но деньги у них заберу. — Надевая шляпу, добавил: — Мне нужно поскорее вернуть деньги или подсуетиться насчет работы — у меня в кармане остались сущие гроши.

— Ну, и как ты думаешь получить назад свои деньги?

— Ну, прежде всего, я подойду к Бобу и потребую, чтобы он отдал деньги.

Кон натянул сапоги и, встав, потопал ногами и только после этого заговорил:

— Что ж, это самый простой способ. Ну, а потом, когда они откажутся, а в том, что они откажутся, я не сомневаюсь, что ты будешь делать потом?

— Я расскажу всем, что произошло.

— На это тебе могут сказать, что ты хочешь поплакаться. В этой стране люди сами привыкли отстаивать свои интересы.

— Вы, конечно, правы, но я все больше и больше убеждаюсь, что есть на свете много вещей, о которых люди ничего не знают. Отец мне много чего рассказывал, да я, дурак, не слушал его. Я думал, что он просто отстал от жизни и что Док и Малыш знают побольше него. — Застегнув пояс с шестизарядным револьвером в кобуре, я взял винчестер. — Вот что я решил. Я объясню людям свое положение — я хочу, чтобы все знали, почему я гоняюсь за этими тремя парнями и что они сделали.

— И ты думаешь, что это поможет?

— Не знаю. Но если дело дойдет до стрельбы и я кого-нибудь из них убью, то хочу, чтобы люди знали, что я убил его за дело.

Кон кивнул.

— Это ты верно решил. Но если ты начнешь рассказывать всем, как вас ограбили, кто-нибудь из этой троицы обязательно заявит, что ты все выдумал.

— И тогда дело и вправду дойдет до стрельбы, вы это хотели сказать?

Мы спустились по лестнице на улицу и внимательно осмотрелись — нам не хотелось, чтобы нас застали врасплох.

— Когда будешь рассказывать людям о том, как вас ограбили, держи под рукой свой револьвер, — сказал Кон. — Он тебе понадобится.

Мы направились ко вчерашнему ресторану, чтобы позавтракать.

— А ты когда-нибудь участвовал в перестрелках? — спросил вдруг Кон.

— Нет, сэр.

— Тогда постарайся не попадать в такую ситуацию, где успех, а вернее — жизнь, зависит от быстроты, где придется быстро выхватывать револьвер и стрелять — в этом случае тебя точно убьют. Лучше выбери хорошую позицию, осмотрись, тщательно прицелься и стреляй первым… второго выстрела у тебя может и не быть.

— У меня хорошая реакция.

— Забудь об этом. У тебя пока еще не было случая проверить, хорошая ли у тебя реакция или нет, ведь проверить это можно только в деле. А там закон простой — если твой противник окажется проворнее тебя, ты будешь мертв. Впрочем, мне не раз приходилось наблюдать такие перестрелки, где противники выхватывают револьверы и стреляют, так вот, первую пулю обычно всаживают в землю как раз посередине между двумя стрелками. И все-таки я советую тебе тщательно подготовиться и постараться первым же выстрелом убить противника. Если он упадет или пошатнется, продолжай стрелять. Но только не торопись… и при этом тщательно целься. — Помолчав немного, он добавил: — Я видел однажды, как человек, в которого выпустили полдюжины пуль, убил своего противника. Так что ты можешь считать, что противник твой умер только тогда, когда увидишь, что его могилу засыпают землей.

За рестораном, похоже, никто не следил. Тротуары были полны народу; повсюду стояли привязанные к коновязи лошади, а по мостовой проезжали повозки, колеса которых глубоко увязали в грязи. Однако дождь кончился, и сквозь облака пробивались солнечные лучи.

Мы пересекли улицу, остановившись посередине, чтобы пропустить грузовой фургон, запряженный шестеркой быков. Очутившись на тротуаре перед рестораном, мы потопали ногами, отряхивая грязь с подошв. В этот момент я случайно поднял глаза и заметил, как в одном окне шевельнулась штора.

— Кон, там кто-то есть. Первое окно над скобяной лавкой.

— Хорошо, — сказал Кон. — Давай зайдем в ресторан.

Нас обслуживал тот же человек, что и вчера вечером. Это был побитый жизнью старик с узловатыми скрюченными пальцами, словно он годами не выпускал из рук кирку.

— Я приготовил свой «шарп», — сообщил он нам. — Терпеть не могу, когда стреляют там, где я работаю.

— Должен, наверное, быть какой-нибудь закон, защищающий владельцев, — сказал я.

Не дожидаясь нашего заказа, он принес нам большую миску оладьев и кувшин с сиропом и поставил все это на стол.

— Если хотите, я могу принести вам яйца и мясо.

— С меня хватит и оладьев, — сказал я. — Конечно, я не отказался бы и от мяса с яйцами, но боюсь, что мой кошелек выдержит только оладьи.

— Об этом не волнуйтесь. Я принесу вам мясо. Уж если человек собирается послужить мишенью для пуль на крыльце моего ресторана, то я хочу, чтобы все знали, что он по крайней мере хорошо поел.

Мы отведали оленины; мясо было мягкое, сочное, не иначе как оленя подстрелили накануне где-то в горах; яйца — свежайшие, словно только что из-под наседки.

Хозяин ресторана присел поболтать с нами. Подобно всем людям, которым долгое время приходилось проводить в одиночестве, он любил поговорить. Такие люди пасут где-нибудь стадо или промывают породу, и случается, что им по целым дням не с кем даже словечком перекинуться, зато когда они попадают в город, они трещат без умолку, просто для того, чтобы услышать свой собственный голос и чей-нибудь ответ.

Хозяин ресторана рассказал нам о Лидвилле note 1. Это имя город получил совсем недавно и при этом не совсем удачно — ведь в окрестных горах было больше серебра, чем свинца. До этого город назывался Оро-Сити, а первоначальное его название было Слэб-таун. Основан он был где-то в 1860 году, когда человек по имени Эйб Ли начал искать в Калифорнийском ущелье полезные ископаемые.

Город влачил жалкое существование, пока наконец Эйб Ли не обзавелся партнером, который подсказал ему, что красноватый песок, который Эйб выбрасывал, как пустую породу, на самом деле представляет собой свинцовую руду, да еще с таким высоким содержанием серебра, что Ли сначала даже испугался. С тех пор дела партнеров пошли в гору, и город стал бурно расти.

Вскоре хозяин принес нам кофейник с только что сваренным кофе и снова подсел к столу.

— Мы находимся на высоте трех километров над уровнем моря, — сообщил он, — и зимой здесь бывает ужасно холодно. Жители Лидвилла шутят, что у нас здесь десять месяцев в году зима и два месяца поздняя осень.

Лидвилл со всех сторон окружали горы, поросшие густым лесом, в котором повсюду видны были просеки. Тысячи людей долбили породу, надеясь напасть на богатую жилу, всеми ими двигало одно желание — разбогатеть. Те, кто сам не хотел копаться в земле, под видом разных услуг выманивали деньги у старателей. Все мечтали о том, чтобы стать богатыми.

Поначалу по берегам ручьев и речек можно было встретить лишь отдельных старателей, а теперь их были тысячи; называли цифру тридцать и даже шестьдесят тысяч человек. Все зависело от того, с кем вы говорили и насколько трезв был этот человек. Люди, которым удалось разбогатеть, тратили деньги, не считая, и шампанское лилось рекой. Его пили даже те, кто был к нему совершенно равнодушен, поскольку считалось, что деньги приобретаются для того, чтобы их тратить, а шампанское — это напиток богачей.

Кон рассказал мне, что напиток, частенько выдававшийся здесь за шампанское, изготовлялся на самом деле в одном из домов вниз по улице. Предприимчивые владельцы этого дела наняли мальчишек, чтобы они бегали по городу и собирали пустые бутылки, которые потом наполнялись доморощенным «шампанским».

— Один ирландский старатель разбогател и, проходя по улице, покупал костюмы всем своим знакомым, — продолжал свой рассказ Кон. — Меня он не знал, а я с трудом тогда сходился с людьми. К тому времени, когда перешли на «ты», его деньги кончились и он постоянно клянчил у меня мелочь на еду. Так что в юности мне не везло… да и не только в юности. Я был беден, и обед в богатом ресторане «Тонтайн» был за пределами моих мечтаний. Я довольствовался тарелкой супа из коровьих хвостов в трактире Смузи, который стоил всего пять центов и был мне как раз по карману.

Мы нашли Дока Сайтса и Малыша Риса на площади Бон-Тон. Мы пробирались сквозь толпу и столкнулись с ними нос к носу.

— Привет, Малыш, — сказал я. — Ну, как, вы готовы с Доком отдать мои денежки?

Несколько человек, почуяв, что дело пахнет скандалом, остановились, чтобы послушать, и лицо Малыша помрачнело. Он бросил быстрый взгляд на Дока, но Док смотрел на меня.

— Что за чушь ты несешь? — выкрикнул Малыш.

— Вы забрали лошадь моего отца вместе с нашими деньгами и деньгами, которые принадлежат нашим друзьям, беднякам из Техаса. Вы знали, что это наша лошадь. Я давал тебе иногда на ней покататься.

Малыш начал расталкивать людей, чтобы уйти, поскольку вокруг нас собралась уже приличная толпа.

— Брехня! — грубо бросил он.

И тогда я открыл свой поганый рот и сказал то, за что мне следовало бы отрезать язык:

— Значит, ты хочешь сказать, что я вру, Малыш?

И в ту же минуту от толпы не осталось и следа, мы остались одни на площади.

Малыш словно окаменел, он стоял, не двигаясь, лицо его стало мертвенно-бледным. Док держался в сторонке, как будто не имел к нам никакого отношения.

У меня и в мыслях не было бросить Малышу вызов подобным образом — все вышло само собой.

— Я ничего не хочу сказать, — проговорил наконец Малыш и бросился наутек. Я не стал догонять его.

Док тоже двинулся прочь.

— Док, — сказал я. — Мне нужны мои деньги. Ты и Малыш принесете их в ресторан Джолли Корка, и чтобы к полудню они были там, понял?

Но Док ничего не ответил. Он растолкал успевших уже вновь собраться людей и скрылся, а люди начали обсуждать странную сцену, разыгравшуюся на их глазах. Один мужчина предложил нам зайти в бар и выпить за его счет.

— Что у вас тут произошло? — спросил он.

Я рассказал ему свою историю.

— Он может тебя убить, — сказал мужчина, выслушав мой рассказ.

— Да, сэр. Я думал об этом, но я не вижу другого способа забрать у них деньги, кроме как создать им невыносимую жизнь.

Мужчина протянул мне руку.

— Я Билл Буш. Мне нравится твоя решительность, и, если тебе потребуется помощь, можешь рассчитывать на меня.

— Спасибо, сэр. Если вы подскажете мне, где можно будет поработать пару дней, я буду вам очень признателен. Я поиздержался, гоняясь за этой публикой.

Тут ко мне подошел Кон Джуди, и Билл Буш увидел его.

— Привет, Кон. А я тебя и не узнал поначалу. Ты знаешь этого юношу?

— Мы с ним путешествуем вдвоем.

Я слыхал истории о Билле Буше — когда-то он был соперником, а теперь стал партнером Табора по кличке Серебряный Доллар, одного из самых выдающихся людей в этом городе.

— А я и не знал, что ты переехал в наши края, Кон.

— Я охотился на бизонов, но потом появился Шел Такер, и я решил поехать с ним.

— Здесь живет кое-кто из твоих прежних друзей, Кон, — Дэйв Мэй открыл здесь универсальный магазин — я думаю, ты знаешь его. Мейер Гуггенхейм имеет пай в одной из горнодобывающих компаний, и поговаривают, что он собирается построить здесь плавильный завод.

Буш допил свое виски.

— Почему бы вам, ребята, не составить мне компанию за обедом в ресторане «Тонтайн». Я был бы очень рад.

— Спасибо, — сказал я. — Но я…

— Мы придем, — перебил меня Кон. — Во сколько обед — около семи?

Когда мы очутились на улице, я сказал:

— Кон, вы же знаете, что у меня нет денег, чтобы обедать в дорогих ресторанах. У меня нет соответствующего костюма, и к тому же мой отец всегда говорил мне, что мужчина всегда должен платить за себя сам, а у меня в кармане пусто.

— Не беспокойся. Я хочу, чтобы ты пошел со мной. Что же касается одежды, то мы можем купить тебе костюм, а когда получишь назад свои деньги, вернешь мне долг.

— Значит, у вас есть деньги, Кон. Я не хотел бы вгонять вас в лишние расходы.

— Не волнуйся, у меня хватит денег.

По совету Кона я купил себе черный костюм, несколько рубашек, белье, галстуки и кое-что по мелочи. Никогда в жизни у меня было столько одежды. Кон посоветовал мне купить еще и новую одежду для путешествий, что я и сделал.

Выйдя из магазина Мэя, мы отправились к отелю «Кларендон», который был построен совсем недавно. Этот отель да еще «Гранд-отель», хозяином которого был Томас Уолги, представляли собой самые роскошные гостиницы в Лидвилле. Я никогда раньше не бывал в таких местах, зато Кон Джуди подошел к столу регистрации с таким видом, как будто сам был владельцем этого отеля.

О деньгах не было сказано ни слова, и, даже если кто-то и подумал, что мы одеты слишком бедно для столь роскошного заведения, вслух никто ничего не сказал. В Лидвилле уже все привыкли к тому, что человек в рабочей одежде назавтра может стать миллионером.

Когда мы поднялись наверх в свою комнату, Кон кивнул в сторону ванной.

— Иди, мойся первым, — сказал он. — А мне надо кое-кого повидать.

Я с наслаждением искупался в ванной. Потом я побрился, оделся в черный костюм и убедился, что выгляжу теперь не хуже других постояльцев этого отеля.

Вошел Кон; взглянув на меня, он одобрительно кивнул.

— Ты отлично выглядишь, Шел. Посиди пока в комнате — я мигом.

Я вовсе не собирался куда-то уходить — мне не улыбалась перспектива быть убитым в своем новом костюме. Правда, хотелось перед выходом в люди немного отутюжить его, поскольку складки на костюме говорили о том, что он лежал на полке в магазине, а не был сшит на заказ. Я думаю, никто не хотел бы появиться в ресторане в помятых брюках, но гладить мне его было негде.

Когда Кон вошел в комнату, он был уже одет и готов идти. Как выяснилось, он оставил костюм в этом отеле несколькими месяцами ранее.

Когда через полчаса мы вошли в зал ресторана «Тонтайн», то выглядели как два щеголя, привычно заглянувшие пообедать. Никому бы и в голову не пришло, что один из нас — бедный парень с техасского ранчо. Однако за поясом я спрятал револьвер.

Я был готов к любой неожиданности.

Глава 5

Я никогда не бывал прежде в таком шикарном ресторане, как «Тонтайн». Я сидел тихонько за столом, слушая разговор владельца отеля «Кларендон» Билла Буша и Кона Джуди, и мне пришла в голову мысль, что бандиты, которые когда-то казались мне героями, на самом деле лишь мелкая сошка.

Кон курил длинную черную кубинскую сигару и с важным видом рассуждал о железных дорогах, отелях и банках. Я смотрел на него, и мне трудно было поверить, что это тот самый человек, которого я встретил в лагере охотников на бизонов.

Больше всего меня удивило то, с каким вниманием люди слушали Кона, словно он был какой-то важной персоной. Во время ужина не менее шести человек останавливались у нашего столика, чтобы поприветствовать его и спросить, что он думает по тому или иному поводу.

Конечно, отец в свое время говорил мне, и я уже успел убедиться на собственном опыте, что по внешнему виду людей, которых ты встречаешь у костра, в банке или в салуне, трудно определить, что это на самом деле за люди. Ведь всякий, кто попадал на Дикий Запад, вынужден был подстраиваться под местные условия — говорить на языке его обитателей, одеваться и вести себя таким образом, чтобы не выглядеть чужаком.

По разговору Кона я догадался, что он был инженером и хорошо разбирался в горнорудном деле, железных дорогах и пароходах и что он сколотил на Диком Западе приличное состояние.

Кона уважали. Билл Буш и Дэвид Мэй, люди в городе далеко не последние, с большим вниманием слушали слова Кона.

— Тебе нужно заняться строительством дорог, Кон, — сказал Буш. — В Колорадо есть золото, но чтобы добраться до него, нужны дороги. Самые богатые месторождения расположены в горах, а ко многим из них ведут только тропы. Подумай об этом.

Буш отправился поговорить со своими друзьями, а Кон принялся рассказывать мне о тех людях, что подходили к нашему столику. Он показал на человека, сидевшего в другом конце зала.

— У него процветающее дело, и он собирается его расширить. — Кон стряхнул пепел с сигары. — А ведь этот человек приехал в Лидвилл нищим. Вскоре он разузнал, что предприимчивые ребята наполняют напитком своего изготовления бутылки из-под шампанского, и стал собирать эти бутылки. Говорят, что он собрал более десяти тысяч бутылок и на вырученные деньги накупил товару и стал торговать.

До некоторых мужчин, которые останавливались у нашего столика, дошли слухи, что в Кона стреляли, но он поправлял их и объяснял, что стреляли на самом деле не в него, а в меня. Конечно, в Лидвилле время от времени случались перестрелки, однако это было довольно редким явлением, и здесь презирали тех, кто стреляет из-за угла.

Когда мы остались одни, Кон сказал:

— Шел, в твоей жизни будут ситуации, когда ты не сможешь избежать поединка. Но дело все в том, что надо жить так, чтобы самому не создавать таких ситуаций.

— Вы хотите сказать, что я не должен гоняться за Рисом и его дружками?

— Нет, я хотел сказать не это. Они тебя ограбили. Эти деньги по праву принадлежат тебе, и ты должен поступить так, как считаешь нужным. Я привел тебя сюда по нескольким причинам. Во-первых, потому что ты мой друг и мне нравится твое общество. Во-вторых, потому что я хотел, чтобы несколько уважаемых в городе мужчин узнали о тебе на тот случай, если в будущем с тобой что-нибудь случится. И в-третьих, я хочу, чтобы ты понял: жизнь гораздо многообразнее и шире твоих представлений о ней.

Он помолчал, выпил кофе, а затем продолжил:

— Конечно, такие, как Рис и Хеселтайн, никуда не денутся, и некоторые подростки будут считать их кумирами. В своем маленьком кругу они пыжатся и создают много шуму. Но на самом деле они похожи на койотов, которые крутятся вокруг стада и тявкают, а куснуть боятся. Запомни, Шел. Койоты так и протявкают всю свою жизнь на одном месте, а стадо уйдет вперед, а с ним и люди, которые его перегоняют.

Он был прав, но мне было неприятно в этом сознаваться. Мне было горько от того, что я считал своими друзьями никчемных людишек. Кон был прав в одном — здесь, в Лидвилле, парней вроде Риса никто бы за людей не считал.

— В этом городе ценится не умение стрелять, — продолжал Кон, — а ум, энергия и способность начать и завершить работу. Вот что считается главным у людей, занятых настоящим делом. — Кон показал жестом на собравшихся в зале. — Некоторые из этих людей добьются успеха, другие потерпят поражение, но все они прилагают усилия, чтобы что-то сделать. Конечно, главное их стремление — разбогатеть, но своими делами они создают богатство нашей страны. Они еще наделают ошибок. Когда торопишься, всегда ошибаешься, но при этом они совершат и много полезного. Когда человек строит шахту, мельницу или железную дорогу, он старается не только для себя, но и для других — многие люди, которых этот человек никогда не увидит и не узнает, получат благодаря ему работу и возможность зарабатывать себе на жизнь. Конечно, наша страна станет образцом для других только в том случае, если в ней будут жить образцовые люди, но мы можем попытаться ими стать.

— Все это очень хорошо, Кон, но я должен вернуть назад свои деньги. Помогут ли мне все эти люди, о которых вы мне рассказали?

Он улыбнулся.

— Нет. Каждый сам должен нести свой крест, Шел, и ты это хорошо знаешь. Они не помогут тебе, поскольку это твое дело, но теперь они будут следить за твоими действиями и запомнят, какими средствами ты достигнешь своей цели. И вот еще что, Шел, если ты будешь поступать честно и открыто, тогда, если вдруг твое дело дойдет до перестрелки и ты кого-нибудь убьешь, они будут на твоей стороне. А поддержка таких людей значит очень много. Представь себе, что незнакомец, странствующий ковбой, является в город и кого-нибудь убивает. С ним могут обойтись очень круто, и никто не будет выяснять, за что он убил своего противника. Люди на Диком Западе привыкли к быстрым расправам. Но теперь многие знают тебя и твою историю, и если ты кого-нибудь убьешь, то люди будут знать за что. Я хочу, чтобы ты познакомился еще с одним человеком, — добавил Кон, — но он не часто здесь появляется. Сегодня он как раз здесь. Я узнал заранее, что он сегодня придет в этот ресторан: несколько лет назад я помог ему выпутаться из очень щекотливой ситуации.

В эту минуту над нашим столом нависла массивная фигура; я поднял глаза и увидел огромного роста мужчину с тяжелым взглядом. Глаза его были обведены темными кругами, щеки заросли давно не бритой щетиной, а на его пиджаке и жилете красовались жирные пятна. У него был револьвер и значок полицейского.

— Марк Дагган… Шел Такер.

Дагган уставился на меня своими сверкающими глазами, ввыражении которых было что-то жестокое, и мне стало не по себе.

— Здорово, — кивнул он. — Слышал о тебе. Если ты надумал их замочить, я тебе не буду мешать. — Он перевел взгляд на Кона, и его лицо смягчилось, а на губах появилась улыбка. — Рад видеть тебя, Кон. Если этот парень — твой друг, значит, он и мне друг.

Резко повернувшись, Дагган пересек зал и вышел на улицу.

— Марк Дагган, — сказал Кон, — в настоящее время представляет в Лидвилле закон. Правда, он немного угрюм и невежлив — наверное, даже гризли с больным зубом будет приветливее его. Дагган может убить человека, как муху, и никого на свете не боится.

— И он мне тоже не поможет?

— Нет. Он не будет вмешиваться, пока ты будешь сводить счеты со своими бывшими дружками.

Я встал. Из разговора с Коном я понял, что мне придется рассчитывать только на свои силы. Я был напряжен, как стрела, во рту у меня пересохло, но я знал, что обязан довести свое дело до конца. В этих краях человек должен сделать то, что предназначено ему судьбой, а если у него для этого оказывается тонка кишка, то ему не остается ничего другого, как позаботиться о пышных похоронах на случай неожиданной смерти.

— Я возвращаюсь в «Кларендон», — сказал я, — чтобы переодеться. А после этого я пойду искать их и не успокоюсь, пока не найду.

Кон Джуди тоже встал.

— Пойдем вместе, — заявил он. — Я не хочу, чтобы ты оказался один на один с этой троицей.

Игорные дома и дома, в которых обитали девицы легкого поведения, располагались на Стейт-стрит. Мы прошлись по всем салунам — были в «Маленьком казино», и в «Одеоне», и в «Ведре с кровью», и в «Бон Тоне», и в «Пионере», но все наши поиски оказались безрезультатными.

Мы встретили в этих салунах Минни Перди, Фрэнки Пейдж и Салли Пепл — самых знаменитых девиц легкого поведения в Лидвилле; видели и Мыльного Смита и Чарли Тэннера и Скотти Перебей Нос, чьи темные делишки были известны всему городу. Но нигде не было и следа Риса, Сайтса и Хеселтайна.

В заведении мадам Вестал на Стейт-стрит мы уселись за столик, откуда нам хорошо были видны танцующие. Увидев Кона, мадам подошла к нам.

— Как поживаешь, Кон? Долго собираешься пробыть у нас?

— Еще не знаю, Бель. Все будет зависеть от обстоятельств. Присядь, прошу тебя.

Она села за столик и посмотрела на меня.

— Ты, наверное, Шел Такер. Слыхала о тебе.

— Обо мне?

— Теперь уже, — ответил Кон, — все в городе о тебе знают. Если ищешь какого-нибудь человека или людей, слухи об этом быстро распространяются… особенно на Стейт-стрит.

— Боб Хеселтайн — ужасный человек, Такер, — сказала мадам Вестал. — На твоем месте я бы бросила это дело.

Я посмотрел на нее долгим взглядом, а потом сказал:

— Спасибо за совет, мэм, но я должен его найти.

Мадам тоже бросила на меня изучающий взгляд.

— Ты мне нравишься, Такер, и в лице Кона ты нашел хорошего друга. Скажу тебе вот что: Руби Шоу — подружка Минни Перди.

— Спасибо, мэм, — ответил я, и она ушла.

Кон задумчиво смотрел ей вслед.

— Странная эта женщина, Шел. Когда-то она была очень уважаемой в обществе дамой и во время войны добыла северянам массу полезных сведений.

— Она?

— Да, тогда она звалась Бель Сиддонс и была очаровательной девушкой и отважной разведчицей.

Я слыхал о Бель Сиддонс — отец часто рассказывал мне о ней. Я вспомнил его рассказы и с любопытством поглядел вслед мадам Вестал. За последние несколько дней я познакомился с людьми, которые совсем не были похожи на тех, кого я встречал раньше. А Бель Сиддонс, или мадам Вестал, не знаю, какое ее имя было настоящим, к тому же мне еще очень помогла.

Минни Перди, быть может, знает, где находится Руби Шоу — та девица, которая уехала с Бобом Хеселтайном, — а там, где Руби, отыщется и Боб. Наконец-то я напал на их след.

— Вряд ли Минни скажет тебе, где ее подруга, Шел, — сказал Кон.

Я пожал плечами.

— Я на это и не рассчитываю, но я думаю, что если я буду помалкивать и при этом внимательно смотреть и слушать, то замечу какой-нибудь знак.

Кон Джуди отправился поболтать со знакомыми, которых он встретил в салуне, а я задумался над той ситуацией, в которой оказался. Боб Хеселтайн и его спутники, разумеется, знают, что я в Лидвилле, ведь это они стреляли в меня. В первый раз у них ничего не получилось, и они, вне всякого сомнения, попробуют убить меня во второй раз. И не надо об этом забывать. Все это время я гнался за ними, а теперь они будут охотиться за мной.

Можно подумать, что в таком небольшом городе, как Лидвилл, найти человека — пара пустяков, однако это не так. Здесь было где скрыться; на Стейт-стрит работало полным-полно притонов, а по всему городу — столько разных хижин и сараюшек, что их и за год не обойдешь. Кроме того, вокруг Лидвилла располагалось с полдюжины мелких поселений, и Боб с дружками вполне могли укрыться в одном из них.

А в долине реки Арканзас и в ущельях Заблудившейся Лошади и Ханса располагались Тин-таун, Джек-таун, Маленький Чикаго, Мальта, Фин-таун и не менее дюжины похожих на них городков. Так что спрятаться грабителям было где.

Но будут ли они отсиживаться в одном месте, или разбредутся кто куда? Скорее всего, Боб и его дружки станут прятаться вместе.

С другой стороны, в маленьких городках люди друг друга знают и незнакомцы всегда оказываются на виду. И слухи о том, что в одном из городков появилась такая красотка, как Руби Шоу, — а она, несомненно, была красивой женщиной, — распространятся очень быстро, ведь прелестную женщину очень трудно скрыть от посторонних взоров. А поскольку Лидвилл стремительно растет и сюда приезжает много людей, то слухи о Руби дойдут и до Лидвилла.

Конечно, если бы вокруг этого города не было маленьких поселков, нам с Коном было бы гораздо легче. Я надеялся только на то, что Боб и его дружки не смогут долго высидеть в укрытии — они ведь теперь богачи, и им захочется потратить привалившее к ним столь неожиданно богатство… И еще я был уверен, что моя персона их мало беспокоит.

И спасались-то они, главным образом, не от меня, а от сознания того, что совершили подлость. Однако они не хотели признаться в этом даже самим себе. Кон Джуди оказал мне большую услугу, представив нескольким именитым жителям города, — это заставит Боба и его дружков призадуматься.

Лошади — вот их слабое звено; человеку гораздо легче спрятаться самому, чем укрыть свою лошадь. Грабителям необходимо держать лошадей под рукой, чтобы в любой момент можно было скрыться из города. К тому же животных надо кормить.

Мы вернулись назад, в «Кларендон», соблюдая все меры предосторожности, но на этот раз в нас никто не стрелял.

И там я случайно услыхал разговор, который подсказал мне, где искать моих бывших дружков.

В вестибюле «Кларендона» находились шесть человек, пахло дымом сигар. Один из присутствующих сидел на кожаном канапе; он курил и читал газету.

У латунной плевательницы стояли двое мужчин, они оживленно беседовали. Кон Джуди поднялся наверх, чтобы взять документы, которые он хотел обсудить со своим другом, ожидавшим его в вестибюле. Я ждал его, лениво прохаживаясь взад и вперед. Вдруг из ресторана вышла девушка и прошла мимо нас. Это была блондинка с изящной фигуркой, она была не намного старше меня, однако в лице ее проглядывало что-то жесткое.

Мужчина, читавший газету, неожиданно встал и сказал:

— Здравствуй, Руби Шоу! Как приятно встретить тебя здесь! Но как ты тут оказалась? Последний раз мы встречались в Форт-Уорте.

Несколько минут они разговаривали, а потом она ушла.

Так вон она какая, эта Руби Шоу… Я бросился к двери и, выскочив из отеля, увидел, что девушка была уже на углу. На мгновение она задержалась, чтобы посмотреть на вывеску магазина, а потом двинулась вдоль по улице, а я пошел следом за ней.

Она шла, не оборачиваясь. Я же через какое-то время оглянулся и увидел, что мужчина, с которым она разговаривала, стоял в дверях отеля и смотрел нам вслед.

Я шел за ней три квартала, передвигаясь от двери к двери, а когда Руби завернула за угол, был от нее на расстоянии всего нескольких шагов. Я остановился на углу, спрятавшись в тени дома, и посмотрел, куда она пойдет.

Руби остановилась у какого-то здания и, оглянувшись по сторонам, вошла в дверь.

Какое-то мгновение я стоял на месте, изучая улицу и дом, в который вошла Руби. Это было двухэтажное здание с балконами на фасаде и несколькими окнами. На первом этаже было две двери, одна из них, вероятно, вела на второй этаж.

Улица была безлюдна. После дождя она утопала в грязи, но кое-где грязь уже подсохла, и можно было постараться пройти, не испачкав сапог. Я не хотел пачкать обувь, поскольку, подсохнув, грязь осыпается на пол, и, наступая на нее, будешь производить много шума.

В окнах дома, выходивших на улицу, было темно; но, возможно, светится окно, выходившее во двор? Я прошел до угла и, завернув за него, осмотрел заднюю стену дома. Как я и думал, на втором этаже в одном из окон горел тусклый свет.

Интересно, кто там живет? Руби Шоу была девушкой Хеселтайна и, наверное, пошла к нему. Рис и Сайте скорее всего живут где-нибудь в другом месте. Но ведь часть моих денег у Хеселтайна.

Когда я вернулся к двери дома, во рту у меня пересохло. Мне страшно не хотелось открывать эту темную дверь, подниматься по лестнице и идти по темному коридору к двери в комнату, где горел свет. На каждом шагу меня будет подстерегать опасность. А потом мне придется постучать в дверь — ведь я не смогу распахнуть ее, вдруг Руби переодевается. При мысли об этом я чуть было не повернул назад, ибо мне не хотелось попасть в щекотливое положение. Если я застану Руби раздетой, она рассердится, а сам я умру от стыда.

И все-таки я решил не отступать.

Сняв предохранитель у револьвера, я прокрался по тротуару к двери дома и осторожно открыл ее левой рукой. Она медленно отворилась… Внутри было темно.

Я этого не ожидал — в темноте меня легко могли убить. Отец всегда предупреждал меня: «Попав к индейцам, веди себя так же, как и они». Я зашел внутрь и очутился в узком коридоре. Слева от меня была дверь, которая, как я догадался, вела в подвал или кладовую. Лестница, располагавшаяся прямо за ней, поднималась на второй этаж.

Пройдя по коридору, я увидел еще одну дверь, вернее, не увидел, а догадался о том, что здесь есть еще одна дверь, заметив в темноте белую фарфоровую ручку. Слева от меня располагались перила. Положив на них левую руку, я собрался уже было поставить ногу на первую ступеньку, как почувствовал, что к моей подошве что-то пристало. Наверное, это была грязь, которую принесла с собой Руби. Я вытер сапог о ступеньку и начал подниматься по лестнице.

Но я успел подняться только на две ступеньки. Дверь в конце коридора открылась, я резко повернулся и, схватившись левой рукой за стену, быстро присел. Правой рукой я выхватил револьвер, но в эту минуту один за другим раздались два выстрела из дробовика. Звук моих выстрелов потонул в оглушающем грохоте.

На мгновение я застыл, не успев прийти в себя от такого неожиданного поворота событий. Я понял, что грязь, которую счистил со своих сапог на ступеньке, спасла мне жизнь. Тот, кто охотился за мной, прикинул, сколько шагов я должен сделать с того момента, как я отошел от двери с фарфоровой ручкой. Но я задержался на первой ступеньке, и он ошибся — он думал, что я буду на ступеньку выше, и предполагал, что его пули попадут мне в живот, но они пролетели почти на полметра выше.

Наконец я очнулся и, прыгая через две ступеньки, взлетел на второй этаж. Я плечом навалился на дверь в комнату и распахнул ее; до моих ушей донесся стук упавшего тела.

В неясном свете ночника я увидел кровать, накрытую серым одеялом, латунная спинка которой отливала тусклым светом, и туалетный столик, на котором стояли белый кувшин и таз. Отступив назад, я направил револьвер на упавшего человека и спокойно сказал:

— Вставай, только медленно, и зажги свет. Но без глупостей — я в тебя и при таком свете не промахнусь, а я только что убил твоего напарника.

Так ли это было или нет, я не знал, но мне хотелось рассмотреть, где я оказался и что за человек прятался в этой комнате.

— Не стреляй! Ради Бога, не стреляй!

Человек медленно встал и, чиркнув спичкой, зажег керосиновую лампу. Потом он повернулся ко мне… этот человек был мне совершенно не знаком.

— Прошу простить меня, мистер, — сказал я. — Я не имел никакого права врываться к вам в комнату. Я ищу Малыша Риса, Боба Хеселтайна и их друзей.

— Они уехали отсюда, — сказал он, — Хеселтайн, эта девушка и еще один парень. А другой остался, чтобы убить тебя.

— Откуда вы это знаете?

— Подслушал их разговор. — Он кивнул головой на стену. — В наши дни стенки делают совсем тонкими. Я услыхал разговор, но ничего не понял. Потом сюда пришла эта девица, и я ее видел. Сразу же после ее прихода они ушли.

— Но как?

Он показал на балкон.

— Они ушли по этому балкону. С него очень легко можно перебраться на другой. А там есть лестница.

Я взял лампу и спустился по лестнице. До моих ушей донеслись голоса людей, проходивших по улице.

Человек, которого я убил, лежал у подножия лестницы — только он еще не умер. Я всадил в него две пули, но он был еще жив и смотрел на меня.

— Док, — сказал я, не опуская револьвера, — я хочу получить назад свои деньги.

— Они… они их забрали с собой.

— Значит, у тебя с собой ничего нет? — Я отбросил ногой подальше дробовик и склонился над Доком.

В эту минуту открылась входная дверь и вошел Дагган вместе с Коном Джуди.

— Я думаю, что у этого человека есть часть моих денег, — сказал я им.

— Тогда забирай их, — велел Дагган. Посмотрев на Дока Сайтса, он сказал: — Ты берешь прицел слишком высоко, парень, запомни это.

— Было темно, и, когда Док вышел из двери, я сел на ступеньки. Он просчитался — думал, что я нахожусь одной ступенькой выше.

Расстегнув куртку Сайтса, я увидел толстый пояс с монетами и снял его. Сайте лежал, не двигаясь, и смотрел на меня.

— Помоги мне, — хрипло проговорил он. — Я умираю.

— Из-за тебя и твоих дружков, — ответил ему я, — умер мой отец.

Дагган легко представил себе, что произошло в этом доме. Положение Дока Сайтса, две дырки от пуль дробовика в лестнице и отверстия от моих собственных пуль в теле Дока подсказали ему, как развивались события.

Человек, в чью комнату я ввалился, спустился с лестницы, надевая на ходу подтяжки.

— Все было так, как говорит этот парень, — сказал он. — Я разбирал свою постель, как вдруг в соседней комнате началась беготня и Хеселтайн со своими друзьями удрали через балкон. Кто-то, наверное, вот этот раненый мужчина, в темноте спустился вниз, и я услыхал, как хлопнула дверь у подножия лестницы. Эта комната уже давно стоит пустая, и мне показалось странным, что кто-то вошел в нее, не зажигая света. Затем я услыхал, как в дом осторожно вошел вот этот парень. Я открыл дверь, чтобы посмотреть, кто это, а потом закрыл. После этого раздались выстрелы.

В узком коридоре до сих пор сильно пахло порохом. Сайте смотрел на нас умоляющим взглядом.

— Вы ведь не дадите мне умереть, правда?

— Ты это заслужил, — ответил Дагган. — Но уж так и быть, позабочусь, чтобы тебе оказали помощь.

Я показал ему пояс с монетами.

— Я забираю этот пояс, — сказал я. — Здесь часть моих денег.

Дагган пожал плечами.

— Тебе повезло, что ты вернул хотя бы часть, но, будь я на твоем месте, я бы бросился за Хеселтайном и забрал бы у него все.

Вернувшись в «Кларендон», я открыл пояс и пересчитал деньги. Там было сто двадцатидолларовых монет, но это была только малая часть того, что мы заработали.

— Либо они не стали делить деньги поровну, — сказал я, — либо Док успел потратить большую часть денег.

— Давай-ка обыщем его комнату, — задумчиво сказал Кон. — И прямо сейчас, пока ее еще не занял кто-то другой.

— Кон, — сказал я. — Я не думаю, что мы там что-нибудь найдем.

Кон внимательно посмотрел на меня, а потом произнес:

— А ты растешь прямо на глазах, Шел. Ты думаешь, что дружки Дока прихватили с собой его денежки?

— Посудите сами. Я их хорошо знаю и не сомневаюсь, что им обокрасть своего дружка — такое же плевое дело, как обокрасть меня и отца. Док собирался подкараулить меня и застрелить из дробовика. Они думали, что он меня убьет, но не исключили и такую возможность, что я его убью.

— Ну, а если бы он тебя убил? А потом обнаружил бы, что его деньги исчезли?

— Они бы ему не вернули. А Док не осмелился бы обвинить Боба Хеселтайна в воровстве — он его для этого слишком боится. А Боб сказал бы, что они просто решили прихватить с собой его деньги, поскольку у них они будут в большей сохранности.

— И что же ты теперь намерен делать?

Я пожал плечами.

— Сначала лягу спать, а утром положу большую часть денег в банк. Себе я оставлю двести долларов на расходы и пущусь за ними в погоню.

Однако перед тем как лечь спать, я сел за стол и, взяв лист бумаги, стопка которой лежала здесь же, написал письмо, хотя я терпеть не могу это занятие. Оно было адресовано Бертону Д. Эйли, нашему соседу, который доверил нам продажу своего скота.

Глава 6

К полудню, похоже, весь Лидвилл знал о нашей перестрелке. Док Сайте не умер и, кажется, не собирался умирать. Я очень надеялся, что он поправится. Я не хотел его смерти, несмотря на то, что он пытался меня убить.

Поскольку я успел сесть на ступеньки, мои пули попали ему в верхнюю часть тела, а его пролетели мимо моей головы — одна — чуть выше, а другая — справа от нее. На таком близком расстоянии пули еще не успевают отклониться, поэтому они пробили в ступеньке такую огромную дыру, что в нее можно было просунуть кулак.

Когда мы с Коном Джуди завтракали, у нашего столика то и дело останавливались совершенно незнакомые люди, чтобы высказать свое отношение к происходящему.

— Так ему и надо, — говорили о Доке. А кто-то добавил: — Только в следующий раз стреляй чуть пониже. Такие, как он, нам не нужны.

О том, куда делись Хеселтайн и Рис, никто ничего не знал. Похоже, что они и вправду уехали из Лидвилла. Однако мы не могли сразу броситься за ними в погоню — у Кона в городе были дела, и он должен был разделаться с ними. Я слонялся по городу, держа на всякий случай наготове свой револьвер.

Кон успокоил меня:

— Пусть они бегут и прячутся от нас. Руби это не понравится, мы ведь с тобой это хорошо знаем. Деньги имеют ценность только там, где их можно тратить, и ей очень скоро надоест прятаться вместе с двумя паршивыми воришками.

— Я не могу понять одного, — сказал я. — Чего они так боятся? Хеселтайн наверняка стреляет лучше меня, да и Рис, наверное, тоже.

Кон пожал плечами.

— Там, дома, в Техасе, ты был еще сосунком, и они знали тебя таким, а теперь ты быстро повзрослел. Раньше, хотя вы и дружили, они презирали тебя, Шел. Ведь среди людей есть много таких, кто не прочь поживиться за чужой счет, если чувствуют, что человек не сможет дать им отпор. Но когда они узнали, что ты бросился за ними в погоню, их мнение о тебе стало меняться. Они встревожились, поскольку поняли, что ты не боишься встречи с ними. Возможно, они не знали, кто я такой, и их беспокоило еще и то, что ты теперь не один.

Несмотря на то, что молва обычно превозносит храбрость людей, любящих побаловаться с оружием, они предпочитают держаться своего района и не выходить за его пределы. Людей, живущих на другом конце города, они стараются избегать. Когда ты появился в Лидвилле, они узнали, что ты знаком со многими уважаемыми людьми в городе, и это их тоже напугало. Могу поклясться, что они слышали о том, как люди о тебе говорили: они узнали, что Дагган — на твоей стороне и что ты находишься в дружеских отношениях с деловыми людьми Лидвилла. Ты уже не тот человек, к которому можно относиться с презрением.

А после того, как кто-то вечером стрелял в тебя, репутация Боба и его дружков испортилась окончательно. Это была самая большая ошибка, которую они могли совершить — стрелять в тебя в темноте. Теперь весь город считает их трусами, которые только и могут, что стрелять из-за угла. А этот выстрел, кстати, свидетельствует об их растерянности.

Все это было так, но деньги мои были теперь от меня еще дальше, чем прежде. Если Бобу и его друзьям удастся замести следы, я больше уже никогда не увижу наших денег, а сама мысль об этом была для меня невыносимой. И кроме того, город начал действовать мне на нервы.

Я вырос там, где дуют ветры, не встречая на своем пути никаких препятствий, и где до самого горизонта тянутся равнины, поросшие сочной травой. Я привык к запаху дыма, поднимающегося над костром из бизоньих лепешек. Я привык ощущать под собой седло. Все это въелось в мою плоть и кровь, и ни вкусная еда, ни магазины с красивой одеждой не могли заменить мне этого.

Поэтому я не стал ни о чем просить Кона, а просто собрал с собой в дорогу продукты и купил пару сотен патронов сорок четвертого калибра, которые подойдут и к моему винчестеру, и к револьверу.

— Ты что, собираешься объявить Бобу войну? — спросил меня продавец в магазине оружия.

— Да, сэр, — ответил я. — Этот человек украл у меня деньги, которые нам с отцом заплатили за скот. А это был не только наш скот, но и наших соседей, и, чтобы вырастить его, им пришлось работать от зари до зари. Мы собирали его по прерии в дождь, жару и град, пасли в любую погоду и вновь собирали, если он разбегался после бури. Наши соседи доверили нам свой скот, и я не могу обмануть их надежды. Так что, если понадобится начать войну, я ее начну.

Продавец заглянул под прилавок и вытащил оттуда шестизарядный револьвер. Он был почти новый, и я всегда о таком мечтал.

— Парень, — сказал он. — Твой револьвер уже старый, а твоя решимость пришлась мне по душе. Возьми этот револьвер вместо своего, и пусть Бог пошлет тебе удачу.

— Но у меня нет денег на такой револьвер.

— Возможно. Но я могу одолжить его тебе. Если получишь деньги, заедешь и заплатишь, если же не получишь — забудь об этом. Я не хотел бы, чтобы ты оказался лицом к лицу с Бобом Хеселтайном со старым револьвером, который в любую минуту может дать осечку.

— Большое вам спасибо, — только и смог вымолвить я.

Это был прекрасный револьвер. Я взял его и почувствовал, как он удобен в обращении, а когда убрал его в кобуру, то мне показалось, что она была сшита специально для него.

— Прекрасное оружие, — заметил я. — И похоже, что его уже использовали. Это ваш револьвер?

— Нет, это револьвер моего брата. Он был очень хорошим человеком. В то утро, когда его убили, он оставил этот револьвер дома, а у него был только тот, который он нес в починку.

— А как его убили?

— Когда-то давно он поссорился с одним человеком. В то утро они встретились, и тот человек убил моего брата. Мы похоронили его два года назад на кладбище города Тин-Кап.

— Я вам глубоко сочувствую.

— Брат знал, что этот человек за ним охотится. Поэтому-то он и купил себе этот револьвер и время от времени стрелял из него. Он очень любил его, но в то утро пообещал племяннику починить его револьвер, а свой оставил дома. Никто не предполагал, что Хеселтайн находится в нашем городе.

— Хеселтайн?!

— Да, это Боб Хеселтайн убил моего брата. Если бы Боб не застал моего брата врасплох, брат убил бы этого негодяя, поскольку он был очень хорошим стрелком. Но он просто не успел выхватить оружие. Так что, самим Богом предназначено, чтобы из этого револьвера был убит Боб Хеселтайн.

Я вытащил револьвер и внимательно на него посмотрел. Он был похож на все другие кольты, и все-таки в нем было что-то особенное — когда я держал его, мне казалось, что он сливается с рукой в единое целое. Кто знает, может, это и вправду необычный револьвер.

Некоторые револьверы сразу очень удобно ложатся в руку, к другим надо привыкать. Как бы то ни было, купив новое оружие, какое-то время приноравливаешься к нему. Лучше всего стрелять из своего оружия, которое знаешь, как свои пять пальцев. Так вот, к этому револьверу мне не надо будет привыкать, мне казалось, что он принадлежит мне уже много лет.

— Спасибо, — снова поблагодарил я продавца и вышел на залитую ярким солнечным светом улицу.

Там, куда попадали солнечные лучи, было тепло, но, ступив на улицу, я сразу почувствовал, какой сегодня пронизывающий ветер. Я ощущал в кобуре тяжесть нового револьвера. Я взял его, чтобы защитить себя, я не хотел убивать Боба Хеселтайна. Выбирая места, где было поменьше грязи, и перешагивая через глубокие колеи, оставленные колесами фургонов, я пересек улицу. На дороге высохли еще не все лужи.

Над горными вершинами клубились тучи. Некоторых вершин совсем не было видно — их заволокло облаками, — но здесь, в Лидвилле, светило солнце. Я осмотрел улицу — теперь я должен быть предельно осторожным. Куда бы я ни пошел, мне всегда нужно помнить о том, что в меня могут выстрелить из-за угла, и о том, что я в любой момент могу столкнуться на улице со своими врагами.

Свое первое сражение я выиграл. Я остался в живых, а Док Сайте лежит теперь на больничной койке.

Однако я не хотел убивать ни Малыша Риса, ни даже Боба Хеселтайна. Я хотел только получить назад свои деньги, а затем уехать куда-нибудь и зажить как человек.

Когда я был уже в двух шагах от отеля «Кларендон», какая-то фигура отделилась от стены и приблизилась ко мне. Это был мужчина, одетый в короткую куртку из овечьей кожи да черную шляпу с рваными полями.

— Это ты — Шел Такер? — спросил он.

— Я.

Этот человек был мне совершенно незнаком. У него было узкое лицо с бегающими глазами, и я бы не сказал, что он мне понравился.

Человек улыбнулся.

— Слыхал о тебе и о той перестрелке, что случилась у тебя с твоим бывшим дружком. Слыхал и о том, что эти ребята удрали с твоими денежками, твои дружки поступили подло.

— Да, вы правы.

— Этот Рис, а с ним и Хеселтайн — они смылись отсюда. Испугались тебя.

Может быть, я плохо разбираюсь в людях, но я не поверил этим словам ни на секунду. Стоило мне вспомнить тяжелое обветренное лицо Боба Хеселтайна и его холодный взгляд, как у меня мурашки забегали по коже. У Боба было много причин удрать отсюда, но чтобы он испугался меня — нет, в это я не мог поверить.

— Я знаю, что они смылись, — сказал незнакомец. Он огляделся по сторонам и придвинулся поближе. — Я знаю, что они смылись, и знаю куда.

— Неужели?

— Они спрятались в лачуге по ту сторону перевала Независимости. Засели там среди осин и дрожат вместе с ними. — Известно, что листья осин никогда не висят неподвижно, они колышутся на ветру, поэтому их прозвали — «дрожащие осины». — Однако место там хорошее, рядом вода, — добавил он. — Я думал, ты хочешь знать, где искать твоих дружков.

— Спасибо.

Войдя в комнату, я увидел, что Кона Джуди там нет. Не было его и в баре. Я просто сгорал от желания тут же броситься в погоню за Бобом и Рисом; ждать было невмоготу. Они сейчас на перевале… а вдруг они уедут? Когда еще я смогу отыскать их следы? Надо ехать, не теряя ни минуты.

Я быстро написал записку Кону, взял винтовку, седельные сумки и одеяло, торопливо спустился по лестнице и вышел из отеля.

Мой конь стоял в стойле, облегчив заднюю ногу. Когда я подошел к нему, он скосил на меня глаз и повел ушами. Кладя ему на спину седло и затягивая подпруги, я думал только о том, что Боб и Рис уехали отсюда и что, если я хочу получить назад свои деньги, то должен немедленно ехать за ними. У Кона Джуди свои дела, а у меня — свои. Я уже давно не ребенок, и няньки мне не нужны.

Проезжая через широкие двери конюшни, я наклонил голову, чтобы не задеть головой за косяк. Оказавшись на улице, я двинулся в ту сторону, откуда начиналась дорога в горы. Я обернулся лишь один раз и увидел, что на тротуаре стоит какой-то человек и смотрит мне вслед. Это был человек в короткой куртке из овечьей кожи, тот, что подсказал мне, где искать Хеселтайна.

Стал накрапывать дождик, и я натянул непромокаемый плащ. Через некоторое время дождь полил как из ведра, и дорога стала скользкой. Я поехал по кромке, там, где росла редкая трава. Я держал путь к перевалу, слушая, как стучат по моей шляпе и плечам дождевые капли.

Дождь, конечно, смоет все следы, но пока они еще были хорошо различимы. Лучше всех были видны следы одинокого всадника, направлявшегося в Лидвилл.

Проехав час с небольшим, я заметил, что последние лачуги поселков, окружавших Лидвилл, остались позади. На тропе были видны только отпечатки копыт одинокого всадника, которые вели в сторону, противоположную той, куда я ехал.

Я подумал, что скоро начнет темнеть — из-за дождя сумерки опустятся раньше. Повсюду стояли лужи, а с неба лил холодный косой дождь.

Я продолжал ехать, не останавливаясь. Один раз мой конь поскользнулся на мокрой траве, но сумел удержаться на ногах. Мы проехали уже довольно далеко, и наконец я увидел тоненькую струйку дыма, вившуюся, вне всякого сомнения, из трубы.

В этом месте тропа поворачивала в сторону хижины, из трубы которой поднимался дым. Неожиданно я почувствовал страшную усталость — ведь я добирался сюда несколько часов. Через час уже будет темно, а здесь, если мне повезет, я смогу поесть, накормить своего коня и отдохнуть.

Всадник, оставивший на тропе свои следы, тоже останавливался здесь. Более того, по следам я догадался, что он выехал именно отсюда. Несмотря на дождь, следы его коня были хорошо видны.

Это были следы незнакомца в куртке из овечьей кожи! Того самого, что сообщил мне, где я могу найти Хеселтайна. Он останавливался в этом доме.

Он приехал в Лидвилл, наверное, всего за несколько минут до того, как мы с ним встретились. Что заставило его отправиться в такую даль только для того, чтобы сообщить мне, где я могу найти Хеселтайна? И откуда человек, живущий в горах, мог узнать, что я его ищу?

Я посмотрел на дом. Он стоял в тени деревьев. Из него не доносилось ни звука. Только над трубой вился дымок, да человеческие и лошадиные следы тянулись от крыльца к воротам. Неожиданно я понял, что здесь меня ждет засада.

Я уже спешился, чтобы открыть ворота, но вдруг резко повернулся, схватил повод и поставил ногу в стремя.

И в ту же самую минуту тишина взорвалась оглушительным грохотом выстрелов. Что-то ударило меня, и я пошатнулся, почти упав на лошадь. Я снова почувствовал удар, но нога моя уже проскользнула в стремя, и я сел в седло.

Склонившись к луке седла, я выехал на тропу и поскакал прочь. Позади меня в ночной тишине опять прогремел выстрел, а потом еще один. Моя лошадь пошатнулась, но удержалась на ногах и поскакала дальше.

Я проскакал вверх по склону, затем быстро свернул с дороги и, нырнув в лес, скрылся в зарослях. Позади я услыхал крик и топот копыт.

Моя лошадь неслась по лесу, едва не натыкаясь на деревья. Она тяжело дышала от усталости, но теперь только она могла меня спасти. Неожиданно я заметил отверстие в скалах и, натянув повод, спешился. Затем я потянул веревку, которой моя скатка была привязана к седлу, и одеяло упало мне в руки. Повесив его через плечо, я взял винчестер и, похлопав лошадь ладонью по спине, проскользнул в отверстие в скалах. Спускаясь по склону, услышал, как из-под моих ног с грохотом покатились вниз камешки. Лошадь шла за мной, цокая копытами по каменистому склону.

Пройдя между скалами, я очутился наконец на откосе, круто спускавшемся вниз. Я расстелил одеяло, сел на него и, прижав к груди винчестер, поехал вниз.

Откос зарос осинами, но в одном месте деревьев не было, и я вовремя заметил на своем пути крутую стену каньона, сплошь заросшую осинами. Деревья спускались к самой реке, протекавшей по дну каньона, глубина которого составляла не меньше ста восьмидесяти метров.

Зацепившись рукой за тонкое деревце, я остановился и прислушался. Погонятся ли они за мной, если я спущусь в каньон? Вряд ли, но уверенным быть нельзя.

Я присел на корточки, спрятавшись среди стволов деревьев и густого подлеска, и продолжал слушать.

Первое время до моего уха доносился только звук капель, медленно падавших с листьев, да шелест дождя.

Но потом откуда-то сверху донесся шорох и крик:

— Мы его нашли! Он ранен и далеко не уйдет!

И тут вдруг до меня дошло, что я был ранен, еще там, у ворот. Боли я тогда не почувствовал, только ощутил, как меня что-то ударило… один или два раза, не помню. А потом была бешеная скачка на лошади, во время которой я думал только об одном — спастись от смерти.

Только теперь я понял, как ловко меня заманили в ловушку. Если бы я не заметил следы у ворот, то вошел бы в хижину и был бы убит выстрелом в упор прямо в дверях.

— Здесь на камнях кровь! — донесся до меня голос Риса.

— Отлично, — ответил ему Хеселтайн спокойным голосом. — Значит, мы все-таки попали в него. Однако это вовсе не означает, что он мертв.

— Ты что, пойдешь туда вниз за ним? — спросил Рис.

— В этом нет никакой нужды, — ответил Хеселтайн. — Это замкнутый каньон, а выход из него находится как раз возле нашей хижины. Нам остается только ждать, когда он выйдет прямо к нашему порогу или умрет здесь. Другого выхода у него нет.

Они еще о чем-то говорили, но теперь Рис и Боб, как я догадался, стояли близко друг от друга, и голоса их звучали тише. Больше я ничего не расслышал, но продолжал ждать.

Постепенно дыхание мое успокоилось, но вслед за этим я почувствовал ужасную слабость. Я знал, что ранен, и боялся, что рана окажется серьезной. Я не хотел умирать, и мне было страшно, так страшно, как никогда еще в жизни. Я боялся, что умру здесь, прямо на этом месте.

Мне стало вдруг ясно, что не обязательно я должен выиграть в нашем противоборстве с Хеселтайном. Я был ранен, а ведь пуля, ранившая меня, с таким же успехом могла меня и убить.

И тут, сидя на корточках под осинами, я вдруг почувствовал, как меня всего начало трясти, словно был лютый мороз. Может быть, меня трясло от страха, а может быть, это была реакция на чрезмерное напряжение. В то же время я знал, что раз уж я услышал разговор Боба и Риса, то они тоже могут услышать меня, если я буду производить много шума. Я не знал, могу ли я двигаться или нет.

Соблюдая предельную осторожность, я опустил одно колено на землю, и в ту же минуту ногу пронзила острая боль.

Болела нога… значит, меня ранило в ногу.

Взяв винтовку за ствол и опершись прикладом о землю, я начал правой рукой ощупывать ногу. Штанина промокла от крови, я двигался вверх по ноге и наконец нащупал рану — она находилась на бедре, как раз позади кобуры. Края раны были разорваны, и оттуда текла кровь.

Боб и его товарищи решили уйти — я услыхал, что голоса их удаляются, а хруст веток под ногами звучит все тише и тише, пока наконец совсем не затих. Я прислонил винтовку к дереву и, закатав рукав куртки, опустил рукав рубашки. Серая фланелевая рубашка была еще совсем новая и чистая. Я надел ее сегодня утром.

Мне страшно не хотелось рвать рубашку, поскольку за всю свою жизнь я почти не носил новых рубашек, но другого выхода не было. Поэтому я вонзил лезвие ножа в ткань и отрезал рукав ниже локтя. После этого я сложил его в несколько раз и наложил на рану, чтобы остановить кровотечение. Оторвав кусок веревки, которой было связано одеяло, я привязал этот импровизированный тампон к ноге.

Опираясь на винтовку, как на костыль, я медленно поднялся. Где моя лошадь?.. Надо было во что бы то ни стало ее найти.

Несколько метров вверх по склону я проковылял, опираясь на винчестер, а потом пополз. Метров через сорок я увидел свою лошадь — она лежала на земле. Она была мертва.

Итак, я остался без лошади в каньоне, из которого не было выхода. Возможно, Боб и Рис имели в виду, что отсюда нельзя выбраться верхом, поскольку в этих краях жизнь человека настолько зависела от того, есть ли у него лошадь или нет, что, если ты лишился лошади, то мог считать себя мертвецом.

Присев на корточки, я тщательно осмотрел окрестности. Отсюда открывался вид на крутой склон каньона, и я был вынужден признать, что человеку с больной ногой на него не взобраться. Я задумался над ситуацией, в которой оказался.

Никто мне не поможет, поскольку даже если бы и нашелся человек, который захотел мне помочь, он бы все равно не знал, где меня искать. У единственного выхода из каньона меня ждут три человека, которым очень хотелось бы, чтобы я умер — двое мужчин и одна женщина. Только мне этого совсем не хотелось — я должен был во что бы то ни стало выбраться отсюда и забрать у них все мои деньги. Во мне нарастала ярость… она просто душила меня.

Боб и его дружки украли наши деньги, из-за них умер мой отец, хотя в этом отчасти был виноват и я. Не будь я таким дураком и не брось отца одного, его лошадь бы не убежала и он, возможно, остался бы в живых.

Всякий раз, когда я возмущался в душе поступком своих бывших друзей, я не мог избавиться от мысли, что причиной всего того, что произошло, было мое дурацкое поведение. Однако поведению Дока и Риса не было никакого оправдания. Они не только украли деньги, но и трижды пытались убить меня. Первый раз — когда я выходил из ресторана, а второй раз — когда Док Сайте выстрелил в меня на темной лестнице. Теперь они пытались убить меня в третий раз — и кто знает, может быть, на этот раз им это удастся. Однако я безумно хотел жить, хотел отомстить и вернуть свои деньги.

Я потерял много крови — Боб и Малыш видели мой кровавый след. Они знают, что я ранен, но не знают, насколько серьезно. Я этого тоже не знал, но, судя по виду раны, дело мое было плохо.

Теперь мне нужно было сделать две вещи. Первое — это найти укрытие и посмотреть, насколько серьезна моя рана, и второе — выбраться из этого каньона, хоть ползком, но выбраться, иначе мне конец. А потом нужно будет где-то раздобыть лошадь и добраться до Лидвилла, а там подлечиться и снова отправиться на поиски Боба Хеселтайна и Малыша Риса.

Отец всегда говорил мне, что человека, одержимого какой-то идеей, ничто не сможет остановить. Он рассказывал мне о людях, которые шли к своей цели, невзирая ни на какие препятствия. Я поставил перед собой цель, и теперь нужно было действовать.

Как раз позади того места, где лежала моя лошадь, я заметил проход в зарослях кустарника. Может быть, я найду там бурелом, а может — и тропу, а если это тропа, то она обязательно куда-нибудь меня выведет. Я пополз по этому проходу.

Да, это была действительно тропа, но очень старая. На ней не было никаких следов — значит, по этой тропе уже давно никто не ходил. Я захотел пить и пополз вниз, поскольку вода была на дне каньона, там, где текла река.

Снова полил дождь. Трава и люпины, по которым я полз, не успели еще высохнуть после предыдущего, поэтому дождь меня не особенно беспокоил — я и так уже промок насквозь. Мне обязательно нужно было найти укрытие, чтобы развести костер и осмотреть рану.

Время от времени я вспоминал о том, что, когда в меня стреляли, я почувствовал не один, а два удара. Где же вторая рана?.. Я не знал, но сейчас не время об этом думать — надо ползти.

Где-то по дороге я потерял сознание. Давным-давно, в прошлой жизни, когда я еще дружил с Рисом и Сайтсом, мы читали дешевые романы, главный герой которых, потеряв сознание, обязательно приходил в себя в роскошной спальне, а у кровати его сидела очаровательная девушка, нежной рукой вытиравшая ему со лба пот.

Я же очнулся в кромешной тьме, лежа лицом в грязи, и нигде не было ни огонька, даже звезды не светились на небе — их заволокло тучами. И уж конечно не было ни роскошной кровати, ни девушки, ухаживавшей за мной. Только дождь — и больше ничего.

— Ты всегда мечтал о подвигах, парень, — сказал я себе. — Давай-ка лучше ползи, а то некому будет их совершать.

И я пополз.

Глава 7

Сверкнула молния, и в горах загрохотал гром. Молния на мгновение осветила мокрую траву, почти касавшуюся моего лица, и погасла. Я пополз дальше.

Я тянул за собой скатку и винтовку, привязанную к ней веревкой. У меня хватило ума не бросить их в лесу.

Недалеко от подножия склона мне попалась лужа. Я зачерпнул рукой воды и напился. Я умирал от жажды, скорее всего, от большой потери крови.

Наконец мне встретилось поваленное дерево. Это была мертвая ель с большими развесистыми ветвями, и я подполз к ней. Дерево это упало совсем недавно — дождь размочил землю, и сильного порыва ветра оказалось достаточно, чтобы повалить эту ель. Я срезал ножом несколько еловых лап, расстелил скатку и, как был, мокрый и грязный, повалился на одеяло и уснул.

Ночь показалась мне бесконечной. Я два раза просыпался, первый раз от боли в ране, а второй раз — от холода. Я чувствовал неимоверную усталость и слабость, и, когда наконец наступило утро, серое, хмурое утро с низко нависшими над головой тучами и косым дождем, во рту у меня было сухо, голова раскалывалась от боли, а когда я попытался встать, то зашатался и все у меня перед глазами закружилось. Но я знал, что мне надо двигаться дальше. Если я останусь здесь, то непременно умру.

Шатаясь, я встал, кое-как скатал одеяло и натянул непромокаемый плащ… надо было сделать это раньше. Надев скатку через плечо, я потащился вверх по склону к тому месту, где лежала моя лошадь.

Невдалеке от нее я остановился на несколько минут, прислушался и огляделся. Но мои уши не уловили ничего, кроме шороха дождя, а глаза не заметили ничего подозрительного, и я подошел к лошади.

Отвязав седельные сумки, я закинул их на плечо и снова двинулся вверх по склону каньона.

Боб сказал, что из этого каньона нет выхода. Может быть. Я знал одно — они не дождутся, чтобы я вышел туда, где стоит их хижина, прямо под их пули. Насколько я помнил, хижина стояла на открытом месте… и, если я выйду из леса, то окажусь как на ладони перед Бобом и Рисом, и они подстрелят меня, не выходя даже из теплой комнаты.

В седельных сумках оказалось немного вяленого мяса и хлеба. Я прислонился к дереву, поскольку, когда я садился, нога начинала болеть сильнее, и поел, и потом пошел дальше.

У меня стучало в висках. Не пройдя и сотни метров, я так устал, что вынужден был сделать остановку. В изнеможении я повалился на упавшее дерево и какое-то время сидел здесь, тяжело дыша. Лоб у меня горел, а в глазах все двоилось. Отдохнув, я двинулся дальше, пробираясь между деревьями, карабкаясь по мокрым камням, все ближе и ближе к началу каньона.

Наконец я заметил, что каньон начал сужаться, а с юга в него впадал другой каньон, поменьше. Покачиваясь от слабости, я постоял, оценивая обстановку, и двинулся на юг, вдоль второго каньона.

Глазам моим предстало необычное зрелище — повсюду на склонах лежали деревья, казалось, поваленные одним могучим ударом.

Такие вещи случаются тогда, когда направление ветра в урагане совпадает с направлением каньона — и ветер с огромной силой обрушивается на деревья, выдирая их скорнем и валя на землю. В Скалистых горах частенько встречаются такие каньоны — похоже, что они всасывают в себя ветер, словно огромная воронка.

В этом каньоне ураган повалил невысокие деревья — те, что повыше, остались стоять, да в отдельных местах уже успели вырасти молодые деревца. Такое жутковатое местечко могло привидеться разве только в кошмарном сне, но у меня при виде его появилась надежда.

Уже отсюда мне была видна скальная стена в том месте, где начинался каньон. Она была отвесной, и я понял, что по ней мне не взобраться, но, может быть, на склонах, там, где лежат поваленные деревья, отыщется проход наверх. Боб сказал, что из каньона нет выхода, но я готов был поклясться, что ни один всадник не заезжал в каньон, в который я свернул, и не пытался взобраться по склону, на котором лежали деревья.

Я был очень слаб, и в глазах у меня двоилось. Но мною владело неукротимое, чисто животное желание выжить, выжить и спрятаться. В устье каньона я повернулся и, наклонившись, расправил траву, примятую моими сапогами. При этом я чуть было не упал. А бедро пронзила острая боль. Затем я двинулся вверх по склону. Я нырнул под ствол наклонившегося дерева и тут же, споткнувшись о другой, чуть было не упал. Сев на ствол, я перекинул ноги через валун, заросший мхом, и пошел дальше. Через некоторое время я оглянулся и с удовлетворением отметил, что входа в каньон отсюда уже не видно.

Здесь, на склоне, было тихо и сумрачно. До моих ушей не доносилось ни звука — только шелест дождя да изредка — шуршание одной ветки о другую под дуновением ветерка.

Иногда я падал. Очень скоро я расцарапал себе руки о жесткую кору деревьев, когда пытался зацепиться за них. Одеяло и винтовка беспрестанно цеплялись за ветви, под которыми я проходил. И все-таки я продолжал двигаться, поскольку знал, что спастись можно, только если буду двигаться вперед.

Нельзя, чтобы Боб и Рис одержали надо мной верх. Я должен во что бы то ни стало выбраться отсюда и заставить их заплатить мне за все мои мучения, а главное — вернуть наши деньги. Я должен привезти деньги нашим соседям в Техасе.

Время от времени я терял сознание и лежал на мокрой траве, пока ощущение реальности вновь не возвращалось ко мне. Мне так хотелось полежать и отдохнуть… Но, придя в себя, я тут же принимался вновь ползти. Рана моя открылась и кровоточила, и каждое движение причиняло мне мучительную боль.

Наконец, придя в себя в очередной раз, я обнаружил, что вокруг растут не сосны, а осины, значит, я уже поднялся довольно высоко. Ухватившись за тонкий ствол соседнего деревца, я подтянулся и, встав, оперся на него.

Дождь закончился, на землю опустился густой туман. Оглянувшись, я ничего не увидел — весь каньон затянуло туманом. Однако впереди на одной из скалистых вершин, мокрой от дождя, я увидел отражение солнечного света. Цепляясь за деревья, я двинулся дальше.

Осины растут там, где когда-то бушевал лесной пожар; они обычно вырастают самыми первыми. Осины часто растут на крутых горных склонах, недалеко от вершины. В осиновом лесу поселяются дикие животные: под кронами этих деревьев подрастают, защищенные от ветра и палящих солнечных лучей, молодые сосны и ели. Когда же деревья хвойных пород становятся большими, осины погибают из-за недостатка солнечного света и свободного места.

Эта мысль промелькнула в моем горячечном мозгу, но в ту же минуту резкая боль пронзила все мое тело и я упал. Я лежал, судорожно хватая ртом воздух, и у меня не было сил подняться. Прошло много времени, прежде чем я снова медленно подтянулся, держась за дерево, и встал.

Мне уже не хотелось никуда идти. Пропади оно все пропадом… Вот сейчас лягу, закрою глаза, — и ничего мне больше не надо.

Да, мне хотелось лечь и позабыть обо всем, но что-то внутри меня заставляло идти дальше. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, я очутился на вершине. Я вышел из зарослей в горную долину, противоположный конец которой утопал в солнечных лучах. Я с трудом доковылял дотуда, а потом долго стоял, наслаждаясь теплом.

И тут только до меня дошло, что мои глаза смотрят на трубу… каменную трубу, сложенную из валунов, которые в изобилии валялись повсюду.

А там, где есть труба, должен быть и дом или хижина. А в них иногда живут люди.

Очень осторожно, чтобы не упасть, я двинулся через заросли осины и кустарник к дому. Спрятавшись за деревом, я внимательно осмотрелся.

Это была очень маленькая хижина. Ни в ней самой, ни вокруг не оказалось ни души, однако во дворе лежал лошадиный помет, который, судя по его виду, был довольно свежим. Впрочем, я мог и ошибиться — ведь прошел дождь. Рядом с хижиной стоял корраль и укрытие для скота.

Держа наготове винтовку, я медленно подошел к хижине и, обойдя ее, приблизился к двери. Свежих следов, оставленных после дождя, на земле не было. От крыльца уходила вниз тропинка, которая вела в лес, росший на склоне.

Я толкнул дверь, и она легко отворилась. Внутри все сияло чистотой. Я увидел аккуратно заправленную кровать, очаг с заготовленными дровами и тщательно выскобленный деревянный пол — явление совершенно непривычное для горной местности.

За занавеской, висевшей на дверном проеме, располагалась вторая комната. Пройдя туда, я увидел еще одну кровать, а в грубо сколоченном шкафу — женскую одежду. На окнах в этой комнате висели простые шторы.

Я положил винтовку и, расстелив на скамье одеяло, разжег огонь в очаге и поставил на него чайник. Я знал, что время работает против меня. Рана моя была в очень плохом состоянии, и чем скорее я промою ее и перевяжу, тем лучше. Кроме того, нужно было найти и вторую рану.

Я так ослабел, что не знал, доживу ли до вечера. Сняв плащ, я расстегнул пояс и невольно зажмурился от вида того, что предстало моим глазам.

Пуля, очевидно, попала в пояс, отчего два патрона разорвались, раскрошив в этом месте пояс на мелкие кусочки. Рана в моем бедре образовалась от разрыва патронов, а не от пули. Неожиданно меня охватил панический страх — я спустил штаны и поднял подол рубашки.

Тампон из фланели остановил кровотечение, но в том месте, где его не хватило, вся поверхность раны была усыпана осколками разорвавшихся патронов. Если вся рана в осколках, значит, дела мои плохи.

Я поискал кофе, но не нашел. Тогда я заварил чай.

Найдя в комнате кусок белой ткани, я стал промакивать края раны. Дважды я натыкался на осколки и осторожно вытаскивал их. Рана уже начала гноиться.

Наконец я снял фланелевый тампон и теплой водой промыл рану. Рана была в таком месте, что мне приходилось постоянно выгибаться назад, чтобы обработать ее. Я нашел еще несколько осколков и теперь надеялся, что вытащил их все. Пару раз я прерывал работу, чтобы глотнуть горячего чаю. В комнате было тепло, и на меня напала сонливость, но я знал, что надо закончить то, что я начал.

Пару раз я вставал и бродил по комнате, пытаясь найти что-нибудь, чем можно было бы продезинфицировать рану. Я нашел полбутылки виски, но не решился использовать его для этой цели, зато сам отхлебнул добрый глоток. У меня рука не поднималась расходовать такое хорошее виски на обработку раны, но я знал, что на Великих равнинах люди часто используют этот спиртной напиток для таких целей. Я уже совсем было собрался промыть рану виски, как на глаза мне попался скипидар.

Смешав его с горячей водой, я промыл рану, отчего меня оросило в пот. После этого я сделал новый тампон из чистого куска белой материи, который я нашел в комнате, положил его на рану и накрепко привязал.

Я выпил чай и, положив винчестер около кровати, а револьвер — рядом с собой, улегся и тут же потерял сознание.

Последнее, о чем я успел подумать, что я не снял свои грязные сапоги. У меня не было возможности снять их раньше, да я и не очень хотел это делать, поскольку боялся, что, если я нагнусь, рана снова начнет кровоточить.

Грязные сапоги и отблески огня на стенах — вот что мне запомнилось… И еще мне показалось, что за окном снова пошел дождь.

Глава 8

Я проснулся оттого, что замерз. Одеяло мое упало на пол, и я лежал, дрожа от холода. В хижине было темно, по крыше барабанил дождь. Огонь в очаге погас. Сверкнула молния, на мгновение осветив комнату. Мне стало ужасно одиноко — я был болен, впервые в жизни серьезно болен, а рядом никого не было.

Перекатившись на другой бок, я сел и опустил ноги в грязных сапогах на пол. Голова моя пылала, мысли путались; сквозь туман в мозгу я попытался сообразить, что мне надо сделать. Спотыкаясь, я добрался до очага и пошевелил кочергой тлеющие угли и не сгоревшие остатки веток.

Собрав все свои силы, я сгреб ветки в кучу и стал дуть на угли. Ветки задымились, но огня не было. Я поискал по комнате, чем бы разжечь огонь, но ничего подходящего не нашел, и в конце концов оторвал несколько прутьев от веника и бросил их в очаг.

Над прутьями взвился тоненький язычок пламени, и я побыстрее подбросил несколько кусочков коры и веточки, чтобы огонь не погас. Дотронувшись до чайника, я увидел, что он еще не остыл, налил себе чаю и медленно выпил.

Съежившись от холода, я уселся у очага, чтобы согреться. Одной половине моего тела было жарко, а другой — холодно. Я подбросил еще несколько веток в огонь, а потом с трудом поднял пару поленьев и тоже бросил в очаг.

И тут я заметил приспособление для снятия сапог. Зацепив за него одну ногу, я стянул с нее сапог, а потом и другой. После этого я дошел до постели и, забравшись под одеяло, скрючился под ним. Поначалу я дрожал от холода, но затем мне все-таки удалось согреться, и я уснул.

Я спал беспокойным сном, в мозгу моем одно за другим проносились видения. Мне приснилось, будто я стою на ледяном поле, а на меня движется целый отряд всадников в боевом строю. Ноги их были прижаты к бокам лошадей, как у жокеев, а в руках они держали черные кожаные щиты и кривые сабли. Один из них, выхватив саблю, бросился на меня, и я стал отбиваться от его ударов. Почувствовав, как лезвие сабли вонзилось в меня, я упал.

Долго я лежал посреди ледяного поля, пока наконец не проснулся. Тут я увидел, что лежу на полу, огонь снова погас, а в комнате все еще темно. Я подполз к очагу, пододвинул ветки к углям, и пламя вновь вспыхнуло. Я прислушался к шуму дождя и завыванию ветра за окном… Когда же наконец кончится эта ночь! Ветер раскачивал деревья, а дождь стучал по крыше хижины. Кое-как я добрался до окна и выглянул него. По стеклу стекали потоки воды. С трудом я добрался до постели и улегся, уставившись в потолок.

Чуть позже я опять встал и подбросил дров в огонь. Их осталось уже совсем немного. Вскоре мне будет нечем топить.

Я снова уснул, и мне опять приснился кошмар. Только на этот раз мне снилось, будто я цепляюсь за огромную скользкую скалу, холодные волны перекатываются через меня.

Я из последних сил цеплялся за трещину в скале, и вид огромных волн заставлял меня замирать от ужаса. Пальцы мои онемели — сколько я еще продержусь?

Когда я проснулся окончательно, за окном было уже светло. Дождь кончился, и ветер утих. Я был слишком слаб, чтобы двигаться. Ночью из раны текла кровь, но сейчас кровотечение остановилось. Во рту было сухо. Я пошевелил пальцами, чтобы проверить, на месте ли револьвер… он был там.

Несколько часов я лежал и дремал. Наконец я сбросил с себя дремоту и посмотрел в окно. Стоял пасмурный день, небо затянуло тучами, и в хижине было темновато. А может быть, уже наступил вечер и скоро совсем стемнеет.

Повернув голову, я посмотрел на очаг. В нем осталось еще несколько угольков, а над чайником поднималась тоненькая струйка пара. Из дров осталось всего две веточки.

Когда я попытался подняться, голова у меня закружилась, но я все-таки встал. Вряд ли мне удастся пережить еще одну ночь, если у Меня не будет огня. Я медленно встал и, добравшись до очага, подбросил оставшиеся ветки в огонь и налил себе чаю.

Качаясь от слабости, я выпил чай, а затем с трудом добрел до кровати, взял револьвер и, засунув его за пояс, нетвердой походкой пошел к двери.

Несколько мгновений я стоял, прислонившись к дверному косяку, и изучал местность. Метрах в девяти от хижины стояла поленница дров. Держась за бок, я добрался до нее и вытащил из нее три или четыре полена — я боялся, что больше не донесу. Наклонившись, чтобы поднять их, я вдруг услыхал топот копыт… судя по звуку, всадников было несколько.

Морщась от боли в бедре, я опустился на одно колено. Высота поленницы была полтора метра, она была достаточно толстой, чтобы скрыть меня. Я присел, держа в руке револьвер. Меня окружала почти полуметровая стена из поленьев, надежно скрывая от посторонних взоров.

Первое, что я услыхал, был голос Хеселтайна:

— Послушай, Малыш, он мертв, и мы напрасно теряем время.

— Я поверю в то, что он умер, только тогда, когда своими глазами увижу его труп. Мы ведь и раньше два раза думали, что убили его, а он все жив.

— Из каньона нет выхода, а если бы даже и был, я не думаю, что он смог бы забраться на гору, ведь мы ранили его в ногу, и ходить он не может. Впрочем, Отсюда каньон поворачивает на юг.

— Все равно надо все внимательно осмотреть.

Скрипнуло седло, и по мокрой земле прошлепали сапоги. Я услыхал шаги на крыльце: мгновение тишины и затем раздался звук открываемой двери.

— Здесь никого нет, — неуверенно произнес Рис. — Огонь почти погас.

— Хватит заниматься ерундой, — раздался женский голос. — Пора сматываться отсюда, пока не пришли хозяева и не спросили, что мы здесь делаем.

— Плевать мне на это.

— Интересно, что ты им скажешь, Малыш? — В тоне Руби Шоу послышалось презрение. — Все жители Лидвилла знают, что вы украли деньги у Такера, так что, если его найдут мертвым, то все решат, что это ваших рук дело.

— Она права, Малыш.

Рис все еще колебался, но наконец, ворча себе под нос, вернулся к лошади. Снова послышался скрип седла, и я вдруг почувствовал непреодолимое желание выйти из-за поленницы и выстрелить им в след. Одного бы я наверняка убил… может быть, и двоих.

Но здравый смысл возобладал. Я был так слаб, что вряд ли смог бы удержать револьвер на вытянутой руке, не говоря уже о том, чтобы попасть в Боба или Малыша.

С пересохшим ртом и револьвером в руке я слушал, как удаляется перестук лошадиных копыт. Когда он совсем стих, я медленно убрал оружие в кобуру и, подняв поленья, сделал два неуверенных шага к дому. Вдруг за моей спиной чей-то голос произнес:

— А я уж думал, что начнется стрельба.

Я замер на месте.

«Не стой на месте, иди к дверям, — сказал я себе. — Если бы говоривший хотел тебя убить, он бы это уже давно сделал. Иди в дом и положи дрова. Твои руки должны быть свободными. Не оборачивайся, не поворачивай даже головы, веди себя так, как будто ты ничего не слышишь».

И я пошел к хижине. На крыльце я остановился, чтобы по привычке счистить грязь с сапог, но даже теперь я не оглянулся. Я вошел в дом и осторожно положил поленья в ящик для дров.

За моей спиной снова послышался голос:

— Мистер, у меня дружеские намерения, так что когда будете поворачиваться, не держите ничего в руках. — Эта фраза была произнесена очень сухо.

Я медленно повернулся.

В дверном проеме стоял немолодой жилистый мужчина, который держал в руках винтовку, направленную прямо мне в грудь. Если бы я и собирался выстрелить в него, то не успел бы даже выхватить револьвер, он убил бы меня раньше.

И тут я увидел еще кое-что. Из окна, которое открылось совершенно беззвучно, на меня смотрела еще одна винтовка.

— Я всегда любил гостей, — сказал я. — Заходите и чувствуйте себя, как дома.

Мужчина, стоявший в дверях, прошел в комнату. Ему было лет пятьдесят на вид, а может быть, и больше. Его худое, изможденное лицо выглядело таким старым, словно успело сменить за свою жизнь два или три тела.

— Входи, Ваш. Это о нем я тебе говорил.

Вслед за ним в комнату вошла девушка с винтовкой в руках. Она была молода и стройна, а на смуглом лице ее сияли огромные глаза.

Свободной рукой она убрала с глаз прядь волос и мелкими шажками прошла в комнату. Я машинально посмотрел на ее ноги — она была обута в мужские сапоги.

Старик закрыл за ней дверь, а потом обвел глазами комнату.

— Ты что-нибудь ел?

— Нет, сэр.

Он взглянул на меня и сказал:

— Ты лучше сядь, сынок. Ты выглядишь совсем больным.

— В меня стреляли, — объяснил я ему, обессиленно упав на кровать, — и ранили. Я, как мог, обработал рану.

— Сейчас мы поедим, а потом Ваш посмотрит твою рану, — ответил старик. — Она очень хорошо разбирается в огнестрельных ранах, — изучает их на мне с десяти лет.

Девушка сняла мужскую куртку, и я увидел, что фигура у нее — будь здоров! И что она скорее всего старше, чем мне показалась вначале. Наверное, ей уже исполнилось шестнадцать.

Девушка взяла чайник и заглянула в него.

— Смотрите-ка, вы сообразили, что надо вскипятить себе чай.

Она занялась приготовлением еды, а старик тем временем запер дверь и закрыл ставни.

— Видел тебя в городе, — произнес он. — Люди обсуждают твои дела.

Он повесил на крючок шляпу и плащ, подбросил дров в огонь, а потом уселся на стул и вытащил из кармана трубку. Он вставил ее в рот так, чтобы она торчала чубуком вверх.

— Научился этому у индейцев, когда был мальчишкой. Так вот и не могу отвыкнуть. — Он показал в сторону девушки. — Ее мама была из племени оглала.

— Я слыхал, что среди сиу это самое лучшее племя, — сказал я. — И что у них самые красивые женщины.

— Ну, все зависит от того, где они живут, и от вождя, как мне кажется. Если вождь хороший, то сиу — добрые и приятные люди. А вот с хункпапами и арикара у меня пару раз были очень неприятные встречи. Я приехал на Запад в 1833 году, добывал пушнину на севере и прожил с сиу лет двадцать, не меньше. — Старик чиркнул спичкой и, мотнув головой в ту сторону, куда уехали всадники, спросил: — Это те самые, за которыми ты гоняешься?

Я кивнул.

— У тебя была возможность убить их.

— Я решил не рисковать. Я не был уверен, что у меня хватит сил, чтобы удержать револьвер. Одного бы я, может, и убил, но второй убил бы меня наверняка. Я отпустил их, пусть едут — я до них еще доберусь.

— Вижу, — сухо сказал старик, — что ты не дурак. — Он помолчал минуту. — Когда дело дойдет до решающей схватки, парень, остерегайся женщины, которая едет с ними. Я думаю, что она опаснее Боба и того — второго.

— Эта хрупкая девушка?

— Да, она опасна, как гремучая змея, и, кстати, прекрасно стреляет. Год назад она убила человека в Виавервилле.

Я сидел на кровати, и по моему телу разливалось блаженное тепло. Так хорошо было согреться после холодной ночи. Но от тепла меня разморило, и я с большим усилием отгонял от себя сон. В конце концов прямо во время разговора я отключился.

Когда я снова открыл глаза, в комнате уже было темно, только в очаге горел огонь. Я лежал, не шевелясь, пытаясь сообразить, что произошло, пока я лежал без сознания.

Сапоги мои, да и брюки, с меня сняли. Я спустил ноги на пол и увидел, что девушка сидит у очага и глядит на огонь.

Когда я сел, она повернула в мою сторону голову и сказала:

— Долго же вы были без сознания! А сейчас вам надо поесть супу.

— Спасибо.

Я был очень слаб, но все-таки сумел добраться до очага и уселся на широкую каменную плиту перед ним. В хижине было тепло, и из соседней комнаты доносился тихий храп старика.

— Вы здесь давно живете? — спросил я.

— Папа построил этот дом лет пятнадцать назад, когда проходил мимо этих мест. Мы два или три раза приезжали сюда.

— А он что, был старателем?

— Нет, охотником. Впрочем, в рудах он тоже разбирается. Иногда ему удавалось найти месторождение, но он предпочитает охотиться и продавать мясо горным рабочим. Папа любит сюда приезжать. И еще — он много читает.

— Неужели?

Девушка кинула на меня быстрый взгляд.

— Вы, наверное, подумали, что он безграмотный бродяга. Но прежде, чем приехать на Запад, он десять лет учился, причем в очень хороших школах. Его зовут Лэндер Оуэн, и он происходит из очень образованной семьи, только ему больше нравится жить на Западе. Послушали бы вы разговор мистера Денига и отца… а ведь мистер Дениг был одним из самых умных людей на свете.

— Никогда о нем не слыхал.

— Не каждому дано столько ума. Он торговал мехами и приехал на Запад в том же году, что и отец, как мне кажется, и он женился на индейской девушке… вернее, на двух девушках.

— Я гляжу, он времени даром не терял.

Хозяйка хижины обожгла меня сердитым взглядом.

— Его первая жена сильно болела. Неужели он должен был бросить ее из-за этого? Мужчина не может без жены… так что мистер Дениг взял себе еще одну. Он знал об индейцах больше, чем любой другой белый человек. И он писал о них книги, некоторые из которых были опубликованы там, на Востоке. Люди специально приезжали к нему, чтобы послушать его рассказы об индейцах и об их жизни. Его звали Эдвин Томпсон Дениг.

Она с гордостью произнесла это имя. Мне очень понравилась ее манера говорить — глаза ее сверкали, голова была высоко поднята, а слова произносились быстро и звонко.

Дениг. Надо будет запомнить это имя и почитать о нем. Да, мне еще многому предстояло научиться.

Суп был горячий и вкусный. Я съел одну миску, а потом еще, и меня снова потянуло в сон. Однако мне очень хотелось поговорить — ведь это была первая молодая девушка, с которой я разговаривал за последние месяцы.

— Ваш отец назвал вас Ваш. Это ваше имя?

— Мое имя Вашти. Папа встретил такое имя в Библии, но на самом деле оно персидское. Один человек сказал папе, что оно означает «красивая».

— Он назвал вас очень верно. Вы и вправду красивая.

Девушка вспыхнула, странно посмотрела на меня, но тут же отвела взгляд.

— Вы так говорите, потому что хотите еще супа. Зря стараетесь — я вам и так дам.

— Нет, я и вправду думаю, что вы красивая. А супу я больше не хочу.

— Вам не понравился мой суп?

— Нет, что вы, очень понравился. Налейте мне еще одну миску.

Есть мне совсем не хотелось, но я не хотел, чтобы Вашти подумала, что мне не нравится, как она готовит, поэтому я съел все до последней капли.

Вашти сказала мне, что ее дедушку звали Лебедь, он был выдающимся вождем и прекрасным оратором. Я вспомнил, что слыхал это имя. В городе Додж, где мы продали свое стадо, один старый охотник за бизонами рассказывал нам о нем. Он говорил, что когда вождем племени оглала был Лебедь, они лучше питались, лучше одевались и жили спокойнее, чем когда-либо в другие времена.

Вашти отправилась мыть мою миску, а я дотащился до кровати и провалился в сон сразу же, как только моя голова коснулась подушки. И в этот раз меня не мучили кошмары,

Глава 9

Когда я проснулся, было уже светло и старик куда-то ушел. Вашти хлопотала по хозяйству, но когда она увидела, что я проснулся, подошла ко мне и посмотрела на меня с укоризной.

— Вам нужно почаще бриться.

Теперь она разговаривала со мной совсем другим тоном.

— Мэм, — ответил я, — мне нужно было спасти свою шкуру, и у меня не было времени на такие пустяки.

— Зато теперь у вас есть время. Я подогрею воду.

Она подошла к очагу и поставила на огонь сковородку со ' свининой. От запаха жареного мяса я почувствовал страшный голод. Я сел на кровати и, когда Вашти повернулась ко мне спиной, натянул брюки, сильно не затягивая ремень, поскольку боялся потревожить рану.

— Вы правильно сделали, что вытащили из раны осколки, — сказала Вашти. — Я вижу, что с памятью у вас все в порядке.

Я начал было говорить, но она перебила меня:

— Папа принес ваше седло — он снял его с мертвой лошади.

— Он что, прошел через все эти заросли? И через бурелом?

— Есть более легкий путь, но там надо делать порядочный крюк. Я уверена, что папа знает здесь все тропинки.

Вашти принесла мне горячую воду, мыло и бритву, и я побрился. Мне было приятно ощущать свою гладкую кожу.

К тому времени, когда я закончил бритье, девушка накрыла на стол. Она налила мне кофе и села напротив меня.

— Ну что ж, теперь я вижу, что вы очень даже симпатичный мальчик, — сказала она наконец.

— Я не мальчик.

Вашти не обратила на эти слова никакого внимания.

— Что вы теперь намерены делать? — спросила она.

— Пущусь в погоню за Бобом и его дружками. Как только поправлюсь.

— А я думала, что вы угомонитесь. В следующий раз они вас точно убьют.

— Нет, мэм, не убьют. В этот раз меня просто заманили в ловушку.

— Во вторую, — сухо сказала Вашти. — Вы сваляли дурака дважды. Зачем заходить в темный дом, если знаешь, что тебя хотят убить? Или нестись сломя голову в горы, узнав от случайного прохожего, где можно найти Боба Хеселтайна. И чего это он от вас удирает? Нашел кого бояться!

Да как она смеет так со мной говорить?! Лицо мое пылало от возмущения, я хотел было наговорить Вашти колкостей, но сдержался.

— По крайней мере, вы не страдаете отсутствием аппетита, — заметила она, когда я доел ветчину. — Налить еще кофе?

— Будьте так добры.

— Я вижу, — сказала она, — что кто-то занимался вашим воспитанием. Наверное, мистер Джуди?

— А что вы о нем знаете?

— Он ведь ваш друг, правда? Папа говорит, что в Лидвилле вы общались с птицами весьма высокого полета. Папа очень высокого мнения о мистере Джуди.

— Похоже, что к нему все так относятся. Интересно, что нужно сделать, чтобы люди любили тебя так, как Кона?

— А меня совсем не удивляет та любовь, которой пользуется у людей мистер Джуди, Шел Такер. Человека обычно любят в том случае, если с ним приятно общаться, а это, как я считаю, проистекает от того, что он сам очень хорошо относится к людям. Это же говорил и мой отец. Время от времени Кон Джуди занимается добычей руд или строит железные дороги, а для этого нанимает рабочих. Так вот, он всегда бывает честным с ними. Конечно, за то, что мистер Джуди им платит, он требует полной отдачи, но он всегда защищает тех, кто на него работает. И если кто-нибудь обижает его рабочих, то Кон всегда готов встретиться с обидчиками и выяснить, в чем дело — только редко кто на это идет.

— Да, он настоящий друг, — сказал я. — И я могу это подтвердить.

Я испытывал ужасную слабость. Как приятно было сидеть, не двигаясь, и наслаждаться солнечным днем! Присутствие Вашти, хлопотавшей по дому, вносило в мою душу успокоение, какого я прежде не знал. Мы с отцом долгие годы жили одни, и теперь, наблюдая за Вашти, я не уставал удивляться, как это женщинам так легко удается сделать дом уютным. Каждая вещь знала у нее свое место, и она не сделала ни одного лишнего движения.

— Вы что, так и собираетесь сидеть и смотреть на меня?

— Я восхищаюсь, как ловко у вас все получается. Вы и не суетитесь вовсе, а дело спорится.

Мы поговорили еще немного, а потом я прилег отдохнуть. Интересно, где сейчас Хеселтайн и Рис? Скорее всего, они уехали отсюда, но не надо исключать и такой возможности, что они вернутся. Надо быть готовым к этому.

Некоторое время спустя я встал и, найдя все необходимое для чистки оружия, почистил свою винтовку и револьвер. Вашти время от времени поглядывала на меня, но ничего не говорила.

Я тем временем думал о том, что предпримут дальше Боб и Малыш. Все мои предположения о характере Руби Шоу подтвердились. Ей наверняка не улыбается перспектива сидеть в какой-нибудь Богом забытой лачуге с двумя паршивыми грабителями, несмотря на то, что один из них был ее парнем. Руби, конечно же, мечтает попасть в какой-нибудь большой город, где можно швырять деньги направо и налево и где можно накупить себе красивых нарядов и щеголять в них. Пока она не имела от украденных денег ничего, кроме неприятностей, а ей, конечно, хочется роскошной жизни. Представляю себе, как она меня ненавидит — ведь это из-за меня они вынуждены скрываться да переезжать с места на место.

— А я думала, вы подыщете себе работу и попробуете чего-нибудь добиться в жизни, — сказала вдруг Вашти.

Я на мгновение растерялся и не сразу нашелся, что ответить.

— Я должен заставить Боба и его друзей вернуть мне деньги, — наконец произнес я. — Я поклялся, что отдам нашим соседям, которые доверили нам свой скот, их деньги, все до единого цента. Я должен это сделать.

— Может быть, вам удастся быстрее заработать эти деньги.

— Чтобы заработать такую сумму, потребуется несколько лет, мэм. Кроме того, Боб и Рис должны понести наказание за свое преступление;

Мы принялись обсуждать этот вопрос, но посередине разговора я уснул. И я думаю, это было самое умное, что я мог сделать.

Когда я проснулся, то с изумлением увидел, что у очага сидит Кон Джуди собственной персоной.

— Ну что ж, — сказал он, когда я открыл глаза. — Я вижу, что ты очень удачно выбрал место для ранения. Стоило тебе получить пулю в бедро, как тут же рядом с тобой оказалась очаровательная сиделка.

Вашти вспыхнула, но я видел, что ей приятно слышать эти слова. Особенно из уст Кона, столь популярного в этих краях.

— Иначе и пробовать не стоит, — ответил я, радостно улыбаясь. — Как вы сюда попали?

— Лэндер сообщил мне, где ты находишься. Он решил, что я буду волноваться, и я действительно очень волновался за тебя после того, как ты исчез, не сказав никому ни слова. — Помолчав, он добавил: — Боб, Рис и Руби уехали. Пустились в бега, все трое.

— Вы что, ходили к ним?

— Я хотел поговорить с ними, но потом встретил Лэндера Оуэна, — а мы с ним давние друзья, — и он поведал мне о твоих подвигах. Но я и раньше разыскивал тебя, и один приятель в Лидвилле сообщил мне, что Хеселтайн интересовался, кто хозяин этой хижины, так что я уже и до Лэндера догадывался, что ты прячешься здесь. Поэтому-то и приехал сюда.

— Боб мог бы убить вас.

— Мог бы. Но я ведь тоже неплохо стреляю. Кроме того, Хеселтайн еще десять раз подумает, прежде чем убивать меня, ведь если он это сделает, то во всем Колорадо не найдется уголка, где он был бы в безопасности, — Кон замолчал и налил себе еще кофе, а потом спросил: — Шел, ну что ты собираешься делать дальше?

— Поправиться, а потом отправиться на поиски Боба. Я собираюсь преследовать его до тех пор, пока не получу назад деньги, сколько бы это ни продолжалось. — Честно говоря, эта мысль пришла мне в голову только сейчас, но я понял, что я действительно собираюсь преследовать Боба и Риса, пусть даже на это уйдет несколько месяцев.

Они ограбили мальчика, но мальчик пустился в погоню и теперь стремительно взрослел. Мои бывшие друзья пытались убить меня, но я ранил одного из них. Однажды им чуть было не удалось избавиться от меня, ну что ж, теперь я уже опытный и в следующий раз буду стрелять первым.

Со мной произошла еще одна метаморфоза — холодный взгляд Боба Хеселтайна больше не пугал меня. Меня обманули и пытались убить, но я больше не боялся этих людей. Да, я остерегаюсь Боба, но не боюсь, нет, не боюсь — и эта мысль меня очень обрадовала.

— Человек делает то, что должен сделать, — спокойно заметил Лэндер.

— Ты слишком долго жил среди индейцев, Лэндер, — ответил Кон. — Мне бы хотелось, чтобы Такер бросил эту затею. Я заключил несколько очень выгодных контрактов. Мне нужен толковый молодой помощник. — Он посмотрел на меня. — У меня ты заработаешь гораздо больше, чем если наймешься простым работником. Мне нужен человек, который руководил бы прокладкой путей.

— Хорошо, — ответил я. — Я помогу вам, но как только работа закончится, снова пущусь в погоню за Бобом и его друзьями. Совсем неплохо дать им немного расслабиться.

— Работа начнется не раньше, чем через месяц, — сказал Кон. — Лэндер тоже будет работать со мной.

Через месяц? Да к этому времени я не только успею поправиться, но и догоню Боба и отберу у него мои деньги.

Дни тянулись медленно, но это были приятные дни. Днем я разговаривал с Вашти, помогая ей по хозяйству: носил дрова для огня и ломал ветки для растопки. Рубить их топором я пока не решался, опасаясь, что откроется рана на бедре.

Только начав ходить, я догадался, куда попала вторая пуля.

У меня был очень дорогой пояс для оружия со всякими там хитростями — ячейками для патронов и серебряными пластинками, отделявшими каждую дюжину ячеек от другой. Так вот, пуля попала в одну из серебряных пластинок и отскочила от нее, но от удара у меня на боку и спине образовался огромный синяк. Эта пуля попала в меня, видимо, в тот момент, когда я, раненный в бедро, повернулся, чтобы ускакать оттуда.

Когда я начал выходить из дома, чтобы понежиться на солнышке, то увидел, что Лэндер выбрал для строительства своей хижины необыкновенно удачное место.

Она стояла на небольшой возвышенности. Ниже по склону холма среди деревьев располагался корраль, в котором стояло несколько лошадей. Сама хижина стояла в осиновой рощице. Я наслаждался тихим шелестом листвы деревьев с тонкими белесоватыми стволами.

Кругом было много белок и птиц, и для меня не существовало более приятного занятия, чем сидеть на солнышке, наблюдая за их жизнью. Иногда я уходил подальше в лес и присаживался на пень, оставшийся еще с тех времен, когда Лэндер рубил деревья, чтобы построить хижину. Белки совсем не боялись меня — они гонялись друг за другом, прыгая с дерева на дерево или бегая по земле.

В осиновой роще можно увидеть много интересного. Лоси и бобры приходят полакомиться горькой осиновой корой, белки и бурундуки шныряют в кустарнике в поисках ягод и семян, здесь же кормятся поползни, сойки и дятлы, а с ними и множество разных других птиц и зверей. В лесу полным-полно колокольчиков, пролесков, первоцветов и роз.

Глядя на горы и наслаждаясь тишиной, я почти воочию представлял себе, как меняются горы. Для нас, людей, горы — это живое воплощение постоянства, над которым не властно время, однако, сколько ни смотришь на них, они всякий раз разные.

Лэндер Оуэн вернулся из леса, где он заготавливал дрова. Присев на корточки у крыльца, он кивнул в сторону окружавших нас гор.

— Горы могут многому научить, — сказал он. — Индейцы знают много из того, чего никогда не узнает белый, но они не поделятся с вами своими знаниями. Они думают, что вы и так все это знаете, а к тому же не очень хотят посвящать белого человека в тайны природы. Это мы любим учить других, но не индейцы. Может быть, если бы у них была письменность, все было бы по-другому, но индейцы очень тонко чувствуют слово и музыку речи. Вне всякого сомнения, среди них есть прекрасные поэты, не уступающие по таланту их художникам.

— Я очень плохо знаю индейцев, твердо я усвоил только одно — они очень любят воевать.

— Да, это очень воинственный народ. Однако время от времени в их племенах бывают вожди, которые предпочитают жить в мире с соседями, и такое племя обычно от этого только выигрывает. Дед Вашти, Ма-га-ска, или Лебедь, был отважным воином, но при этом талантливым руководителем и очень одаренным человеком. Дениг любил повторять, что люди его племени были самыми достойными людьми среди индейцев, но и они воевали с племенем Воронов, причем война эта тянулась с незапамятных времен. Что же касается белых, то пока Лебедь был жив, индейцы его племени были с ними в прекрасных отношениях.

Лэндер Оуэн помолчал, а потом заговорил снова:

— Видел бы ты эти края, сынок, в ту пору, когда я сюда впервые приехал. Белые люди здесь почти не встречались, да и индейцев было не так уж много. Иной раз несколько дней едешь по тропе — никого не встретишь. Можно было пить воду из любой реки, и дичи в округе водилось в изобилии, а на Великих равнинах паслись миллионы диких лошадей. Теперь здесь становится все больше и больше людей, и скоро уже повсюду вырастут города.

— Города?! Здесь?

— Видишь ли, парень, бобры строят свои плотины, потому что так велит им инстинкт, и я думаю, что человек строит города по той же самой причине. Так же как бобры… или муравьи, или пчелы не могут выжить в одиночку, так и человек — ему нужно, чтобы его окружали другие люди. Есть люди, призвание которых — созидать: строить дома и мосты, прокладывать железные дороги и добывать руду, а также сколачивать состояние. Это заложено в самой природе человека. Некоторым просто везет, и они зачастую тут же спускают привалившее им богатство; другие же терпеливо, кирпичик за кирпичиком, тяжелым трудом закладывают основы своего благосостояния, а потом передают его детям. Если ты хочешь построить что-то прочное, чтобы оно просуществовало долго, не жалей труда и терпения.

Интересно, смогу ли я построить что-нибудь в своей жизни? Или единственное, на что я способен, это гоняться за Бобом Хеселтайном в надежде отобрать у него деньги? Мне пришла в голову мысль, что гораздо лучше было бы заняться чем-нибудь более полезным, но она была мне неприятна, и я отогнал ее. То, что сказал мне Оуэн, я уже не раз слышал от своего отца.

Но, вспомнив об отце, я тут же подумал, как верно он оценил Риса и Сайтса, в то время как я считал их настоящими друзьями. Да, отец оказался прав, но ведь с тех пор я сам изменился. Теперь я знал, что это за люди, и должен был догнать их. У меня ведь еще было в запасе несколько недель, а когда я верну свои деньги, я приеду в Лидвилл и стану работать на Кона Джуди.

Лэндер Оуэн ушел, а я остался сидеть, греясь на солнышке и прокручивая в голове возможные пути бегства Боба и Малыша. Я не отстану от них, буду преследовать, пока не схвачу за горло и не заставлю вернуть награбленное.

В каком-то смысле мне было бы легче сделать это, если бы я не повстречал Кона Джуди. Он стал моим другом, возможно, первым настоящим другом за всю мою жизнь, но он открыл для меня такие двери, которые, наверное, не стоило открывать, поскольку это будет мне мешать. Он познакомил меня с людьми, которые кое-чего добились в жизни и которых уважают окружающие. Все они создавали вещи, которые будут существовать долгие годы, а я между тем гоняюсь за двумя негодяями, которые отобрали у меня деньги и хотели убить.

Пять дней спустя я сел на лошадь, которую купил у Лэндера Оуэна, и отправился в путь.

Я не собирался заезжать в Лидвилл, поскольку боялся, что Кон Джуди или кто-нибудь другой отговорит меня от моей затеи. Я был уверен, что за три недели найду Боба и Малыша и заберу у них деньги. Если же мне не удастся сделать это, то я вернусь, наймусь в помощники к Кону и буду работать, не покладая рук.

Вашти вышла проводить меня, хотя и не одобряла моих планов. Она мне так об этом и сказала, а потом повернулась и ушла. Я смотрел ей вслед, думая о том, что не сказал ей всего, что хотел, но в ту минуту ко мне подошел Лэндер.

— Кон, наверное, прав, и Вашти тоже, сынок. Я слишком долго жил среди краснокожих и думаю, что ты должен сделать то, что задумал, поэтому я хочу сказать тебе вот что. Когда Боб и его товарищи уехали, они направлялись в горы Фраинг-Пэн, и к ним присоединились еще два негодяя, Берне Кинг и Пит Бернет.

Бернета я пару раз видел в Лидвилле — он вечно околачивался на Стейт-стрит, и люди отзывались о нем, как о стрелке, который работал охранником на шахте, но отличался агрессивным нравом и часто затевал драки. О Кинге я ничего не знал и сказал об этом Лэндеру.

— Когда этот тип ошивался в окрестностях Прескотта, в Черном каньоне частенько случались вооруженные ограбления. Стоило ему уехать в Неваду, как там тоже произошло два налета. Наверняка утверждать нельзя, но мне кажется…

Все это было неспроста. Хеселтайн взял с собой этих негодяев не потому, что ему нужна была компания, а потому, что он что-то задумал.

А как там мои деньги? Может быть, они уже все потратили? От этой мысли у меня в душе все перевернулось.

Теперь я знал, что мне нужно делать. Я поеду в горы Фраинг-Пэн, перевалю через них и выясню, где проходит маршрут дилижансов, а потом наймусь охранником на дилижанс. Если Боб и его дружки задумали совершить налет на дилижанс, я встречу их, как полагается.

Если меня примут, я буду работать охранником бесплатно. И когда они нападут, я буду готов к встрече.

Глава 10

Человека, который держал станцию дилижансов, звали Роллинс. Он взглянул на меня исподлобья, а потом откинулся на своем вращающемся кресле. Это был немолодой человек, ему уже, наверное, перевалило за сорок, и на висках у него появилась седина, но с первого же взгляда я почувствовал к нему уважение.

Голубые глаза его, смотревшие очень решительно, какое-то время внимательно изучали меня. Только после этого Роллинс сказал:

— Вы хотите наняться вооруженным охранником? А почему вы думаете, что нам нужен охранник?

— Потому что я знаю, что Боб Хеселтайн и Малыш Рис направились к вам сюда. А с ними Пит Бернет и Берне Кинг.

— Да? Неужели сам Хеселтайн? Тогда вы, наверное, правы. Шел Такер, правда?

— Да, это я. — Удивлению моему не было предела. — А откуда вы знаете мое имя?

— Люди о вас говорят. — Он наклонился вперед и сложил бумаги на столе. По-видимому, Роллинс обдумывал, стоит ли брать меня на работу. — Но, я надеюсь, вы понимаете, что налетчики в первую очередь стараются убить охранника? Они снимут вас первым же выстрелом, а вы и пальцем не успеете пошевелить.

— Я думал об этом и понял, что мне лучше всего ехать внутри дилижанса. Вы сказали, что они ходят у вас обычно без охраны, и налетчики это знают, так что мое присутствие окажется для них полным сюрпризом.

Роллинс снова откинулся на спинку стула.

— Да, вы правы. И что же вы собираетесь делать?

— Я нанимаюсь охранником, но ездить буду как простой пассажир. Для начала я хотел бы проехать один раз по всему маршруту, чтобы изучить местность. И еще я хотел бы поговорить с кучерами.

Но Роллинс покачал головой.

— Это слишком рискованно, ведь кто-нибудь из них может проговориться. Я скажу вам, как мы сделаем. У нас здесь на станции есть комнатка с кроватью — вы можете пожить там. Вы будете там есть и спать. Можете поговорить с Тобином Дикси — это наш самый лучший кучер, и, скорее всего, с ним вы и будете ездить. Он знает каждый сантиметр пути, изучил его как свои пять пальцев.

Тем же вечером, сидя на койке в предоставленной мне комнате, я слушал Дикси. Это был невысокий, жилистый мужчина с волосами песочного цвета, худым длинным лицом и пронзительными глазами. Челюсти его непрестанно двигались — он жевал табак. Дикси понравился мне, я понял, что на этого человека можно положиться.

— Не думай, что тебе придется легко, Такер. Первые десять миль дилижанс едет по открытой местности, поросшей полынью. Здесь нет ни единого укрытия. Здесь не то что лошадь, шляпу не спрячешь. Затем три-четыре мили дорога идет в гору. Это самый опасный участок — дорога здесь петляет среди скал, здесь кто хочешь может укрыться. В одном месте приходится огибать огромный серый валун, за которым неоднократно прятались налетчики. После этого начинается спуск, который тянется до следующей станции.Тут тоже много валунов и зарослей кустарника, но дилижанс едет слишком быстро, чтобы его можно было атаковать. Только однажды на этом отрезке пути налетчик попытался остановить дилижанс, но это ему не удалось — экипаж пронесся мимо, оставив грабителя ни с чем.

Мы проговорили несколько часов, а когда Тобин Дикси ушел, я растянулся на кровати, заложив руки за голову, и принялся обдумывать все, что услышал.

Самое удобное место для налета — это, конечно, там, где дорога поднимается в гору, но нет никакой уверенности в том, что Хеселтайн предпримет нападение именно здесь. А если на перевале? Я обдумал и этот вариант, но вынужден был от него отказаться.

Мне нужно было правильно угадать место нападения, иначе меня убьют.

На спуске лошади будут нестись во весь опор… но что, если кучеру по какой-то причине придется затормозить?

Чем больше я размышлял над этим вариантом, тем тверже становилась моя уверенность, что он наиболее вероятен, если, конечно, Боб придумает, как заставить лошадей сбавить шаг. Но ведь затормозить лошадей может только тот человек, который едет вместе с дилижансом. А если кто-то из налетчиков поедет вместе с пассажирами, он увидит меня, а я увижу его еще до того, как дилижанс выедет на дорогу. Нет, этого они не сделают.

А что, если они перегородят дорогу бревном или огромным камнем? Нет, это тоже не подходит, ведь кучер повернет назад, если, конечно, дорога позволит, либо объедет препятствие, а если это невозможно, то успеет приготовиться к обороне.

Боб Хеселтайн отнюдь не дурак и не допустит, чтобы люди, опасаясь возможного нападения, держались настороже. Когда дилижанс по петляющей дороге будет медленно подниматься в гору, пассажиры станут внимательно следить за дорогой, а когда лошади остановятся на перевале, чтобы отдышаться, эти люди не выпустят из рук винтовки. Зато когда дилижанс поедет вниз по склону, они расслабятся и уберут оружие, думая, что опасность миновала. Весь вопрос в том, как можно заставить лошадей сбавить ход, но так, чтобы кучер ничего не заподозрил.

Тобин Дикси очень подробно описал мне дорогу, но все-таки не мешало осмотреть все самому. Я должен проехать по маршруту и при этом так, чтобы никто не догадался, зачем я это делаю.

В то же время, спрятавшись в своей комнате, я мог хорошенько обдумать сложившееся положение. Я не хотел никого убивать, в том числе Риса и Хеселтайна. Мне нужно было только одно — вернуть назад деньги, которые, как мне думалось, они еще не успели спустить, поскольку у них не было на это времени.

Кроме того, по-видимому, Боб и его дружки задумали провернуть одно дельце, для которого нужно гораздо больше денег, чем у них было. Вместо того чтобы промотать наши деньги по салунам да кабакам, они, наверное, решили уехать куда-нибудь или начать какое-нибудь дело, для которого нужен приличный капитал. Вполне возможно, что Боб и Руби захотели уехать на Восток или на побережье и, поселившись там в каком-нибудь шикарном отеле, вкусить все прелести богатой жизни. Я был уверен, что Руби Шоу хотелось именно этого, а из того, что я слышал о ней, я понял, что она из тех девиц, которые привыкли добиваться своего.

Да, Бобу и его друзьям определенно нужны еще деньги — вот почему они так скоро вернулись на путь преступлений. Им мало тех денег, что они забрали у нас, и это при том, что я даже не могу привлечь их к ответственности за кражу.

Кто-нибудь из компании Боба наверняка появится в этом городе, чтобы разнюхать, все ли спокойно. Кроме того, я был уверен, что у них в этом городе есть осведомитель, который сообщит Бобу, когда дилижанс повезет деньги. Интересно, знает ли кто-нибудь из жителей о моем появлении? Скорее всего, знает и наверняка попытается узнать обо мне побольше. А это означало, что я должен сидеть в своей комнате и носа не высовывать наружу.

В стене имелась щель, в которую можно было увидеть, что происходит в помещении станции, а окно выходило на улицу. Правда, соседнее здание загораживало обзор, но все-таки в окно можно было разглядеть людей, проходивших мимо станции.

На следующий день ближе к полудню мимо моего окна прошел какой-то человек, который подошел к столбу, поддерживающему навес, и, прислонившись к нему, принялся сворачивать самокрутку. Это был худощавый загорелый мужчина, которого я до этого никогда не видел. Одет он был как ковбой, только на его сапогах, начищенных до зеркального блеска, красовались дорогие мексиканские шпоры, и за свою одежду он заплатил столько, сколько обычный ковбой не мог себе позволить.

Он закурил свою самокрутку, прикрыв руками огонек, чтобы не задуло ветром, и при этом кинул быстрый взгляд на станцию дилижансов. Через мгновение незнакомец отправился дальше. Он слонялся неподалеку от станции и успел выкурить за это время три сигареты; потом ушел куда-то ненадолго, но вскоре вернулся и встал у входа в дом, который располагался напротив станции.

Рядом с этим домом стояла скамья, и через некоторое время незнакомец уселся на нее и просидел там несколько часов. Он внимательно наблюдал за тем, что происходит на станции, а я из своего окна наблюдал за ним.

На правом бедре незнакомца висела кобура с шестизарядным револьвером; он был одет в куртку, хотя обычные ковбои предпочитают носить жилет, который не стягивает плечи и имеет карманы, куда можно положить табак, спички и прочие мелочи.

За то время, что я наблюдал за ним, он несколько раз дотрагивался рукой до своей куртки с левого бока. Я был уверен, что он делает это совершенно механически. Что там у него спрятано? Деньги? Вполне возможно. Оружие? Скорее всего, так оно и было.

Правда, куртка в этом месте не выпячивалась — впрочем, с такого расстояния трудно было судить об этом, однако у него вполне мог быть там короткоствольный крупнокалиберный пистолет на случай всяких непредвиденных обстоятельств.

Надо будет помнить об этом.

На следующий день незнакомец в начищенных сапогах не появлялся, зато вместо него наблюдательный пункт занял другой, в котором я без труда узнал Риса.

Малыш не отличался таким терпением, как его товарищ, которым, как я подозревал, был Пит Бернет. Рис не мог долго сидеть на одном месте, он то и дело вскакивал и, пройдясь по улице, возвращался к скамье напротив станции дилижансов. Люди торопились по своим делам, и никто не обращал на Риса никакого внимания. В городах Дикого Запада у людей всегда по горло работы, и у них нет времени слоняться по улицам и глазеть по сторонам, как делал Рис.

На следующий день я должен был отправиться вместе с дилижансом, чтобы изучить дорогу, и я сгорал от нетерпения. Единственным моим развлечением за последние дни было сидеть у окна и наблюдать за тем, что происходит на улице. Неожиданно я заметил фургон, который ехал в сторону станции дилижансов. На козлах сидели два человека — кучер и человек, вооруженный винчестером. Сзади сидел третий, тоже вооруженный. Рис дремал на своей скамейке, но как только на улице появился этот фургон, вскочил как ужаленный. Сбоку на нем виднелись слова, написанные краской: «Золотодобывающая компания „Голдхил“.

Когда я перевел взгляд на скамью, Риса уже и след простыл.

Так вот, значит, чего они ждали. У меня не будет времени совершить свою разведывательную поездку. Золото повезут завтра на дилижансе, и я поеду вместе с ним.

Через несколько минут фургон уехал, и я встал. Один из сопровождавших золото остался охранять его на станции.

В эту минуту открылась дверь, и Роллинс просунул в нее голову.

— Поди-ка сюда, Шел. Я хочу познакомить тебя кое с кем.

Мужчина, приехавший в фургоне с золотом, был невысокого роста, коренастым и широкоплечим. Глаза его, в которых светилась решительность, пронзили меня оценивающим взглядом, словно определяя, можно ли на меня положиться.

— Познакомься, Шел, это — До Сильва. Он поедет с тобой.

— Ну что ж, я думаю, он нам пригодится, — сказал я, но на самом деле мне это не понравилось, и До Сильва это почувствовал.

Он задумчиво поглядел на меня.

— Я тебе не приглянулся?

— Против вас лично я ничего не имею, — ответил я. — Вы очень внушительно выглядите. Но только это мое личное дело, и я хотел бы справиться с ним сам.

До Сильва пожал плечами.

— Расскажи мне, в чем дело. Я готов тебя выслушать.

Я заколебался.

— Ну, не знаю, удастся ли мне это, но я не хотел бы убивать Малыша Риса или Боба Хеселтайна, если, конечно, меня не вынудят обстоятельства.

До Сильва недоуменно взглянул на меня, и я поправился.

— Ну хорошо, если нас не вынудят обстоятельства.

— А кто еще в шайке Боба?

Когда я рассказал ему, что к Бобу присоединились Берне Кинг и Пит Бернет, он снова пожал плечами.

— Но ведь они очень плохие люди, амиго. Бернет обязательно будет стрелять, да и Кинг, если его заставят. А остальных я не знаю.

— Вы видели Риса. Он сидел вон на той скамейке и встал, как только показалась ваша повозка. Вы еще посмотрели на него.

— Так значит, это был Рис? Он что, следил за станцией?

— Ага. А до этого там сидел Бернет. По крайней мере, я подумал, что это Бернет, ведь я не знаю его в лицо. — Я описал Пита До Сильве, и мексиканец кивнул.

— Да, я думаю, это он.

Чем больше я говорил с Сильвой, тем больше он мне нравился. Ему было лет тридцать пять; росту в нем было около пяти с половиной футов, зато весил он почти двести фунтов. Однако жиру в нем почти не было, тело его было мускулистым и крепким. До Сильва двигался быстро и легко, и я подумал, что, если дело дойдет до перестрелки, он не подкачает.

Мы сидели и разговаривали, попивая кофе и уплетая кукурузные лепешки и мясо, и прикидывали, как будем вести себя завтра. Я подробно описал ему дорогу — сначала подъем, где лошади будут идти медленно, потом перевал и наконец спуск, — а затем высказал предположение, что бандиты нападут на дилижанс на спуске. До Сильва внимательно выслушал меня, но ничего не сказал, так что я остался в полном неведении относительно того, согласился ли он со мной или нет.

Утро было прохладным. Небо заволокло тучами, и чувствовалось, что вот-вот пойдет дождь. Мы вытащили из дома прочный сундук, в котором лежало золото, и положили его в ящик под сиденьем кучера. Улица была безлюдна, и никто не видел, как мы это сделали. Кучером будет Тобин Дикси. До — полное имя мексиканца было Фернандо, как он мне сказал — поедет рядом с ним на козлах, а я внутри. Дилижанс шел пустой, пассажиров не было.

— А на нашем пути есть остановки? — спросил я Дикси. — Я имею в виду места, где дилижанс обычно берет пассажиров?

— Есть две, — ответил Тобин. — Но как правило пассажиры накапливаются только к концу недели. Где-нибудь в пятницу.

Когда мы тронулись в путь, на улице появились первые прохожие. Тобин Дикси уселся поудобнее на козлах, я забрался внутрь дилижанса и улегся поудобнее, зная, что, пока дилижанс будет ехать по открытой местности, мне делать нечего и я могу немного отдохнуть.

Почувствовав, что дилижанс стал подниматься в гору, я тут же сел и принялся смотреть в окно. Однако все было тихо, только несколько антилоп сорвались с места при нашем приближении да парочка кроликов бросилась прочь от наших колес. Я напряженно всматривался в даль, держа у глаз бинокль, который одолжил мне Роллинс. Один раз мне показалось, что я увидел облако пыли, но оно рассеялось, и за ним никого не было.

Дилижанс въехал на перевал, и кучер остановил лошадей, чтобы дать им отдохнуть. Сильва слез с козел и подошел ко мне.

— Как ты думаешь, что придумают эти бандиты, чтобы остановить дилижанс? — спросил он меня. — Может быть, они пристрелят наших лошадей?

— Сомневаюсь, — ответил я.

Я и сам ломал себе голову над этим вопросом. Все говорило за то, что на дилижанс будет совершено нападение. Мы везли золото, и бандиты об этом знали. Они также знали, что золото сопровождает Сильва и что он отличный стрелок, но человека, сопровождающего груз, легко убить из засады, что обычно и делалось. Вот кучера бандиты убивают очень редко — по местным понятиям это все равно, что убить женщину или ребенка. В представлении людей, населявших Дикий Запад, кучер был лицом неприкосновенным, и бандиты избегали поднимать на него руку. Но если начиналась серьезная перестрелка, тут уж было не до церемоний.

Мы остановились на вершине горы; справа от нас располагался скалистый уступ, а слева — обрыв. На склоне горы росли редкие сосны, стволы которых под действием ветра и непогоды приняли самые причудливые формы. С уступа свалилось несколько валунов, которые лежали прямо на дороге. Прилетела сойка и уселась на камень недалеко от вершины уступа.

И тут меня словно осенило.

— Тобин, — спросил я, — есть ли еще на дороге такие уступы? Такие места, где дорога проходит мимо скал?

— Да их тут полным-полно. Когда строили эту дорогу, то взрывали скалы и срезали скалистые выступы.

— А здесь случаются камнепады?

— Всякий раз после бури дорога оказывается завалена камнями. — Тобин посмотрел на меня, и его лицо приняло озабоченное выражение. — А почему ты спрашиваешь об этом?

— А что вы делаете, когда видите камни на дороге?

— Замедляю ход, конечно. Некоторые валуны бывают такими большими, что если они попадут под колесо, то дилижанс сможет опрокинуться. Кроме того, надо беречь лошадей.

Сильва повернулся и смотрел на меня.

— Да, ты прав. Наверное, бандиты попробуют остановить нас именно так.

— Давайте сходим и проверим, — предложил Тобин, слезая со своего места.

— Сомневаюсь, что они будут ждать рядом с первой россыпью камней. Скорее всего, у второй или третьей.

Немного поразмыслив, кучер кивнул и снова забрался на козлы.

Я проверил, заряжен ли дробовик. В нем было два патрона. Рядом со мной на сиденье стояла коробка с патронами, и я достал оттуда шесть запасных и положил их в карман, а потом снял с предохранителя свой револьвер.

Не успел Сильва усесться на свое место, как дилижанс тронулся. Тобин пустил лошадей вскачь, и мы начали спускаться с горы. Он твердой рукой правил лошадьми, стараясь не снижать скорость на крутых поворотах дороги.

Мы проехали около мили, как вдруг до моих ушей донесся окрик Тобина, и я почувствовал, что лошади пошли медленнее. Из бокового окна я увидел, что дорога перегорожена обломками скал и целой россыпью мелких валунов.

Дилижанс медленно обогнул препятствие, и Тобин уже собрался снова пустить лошадей вскачь, как с уступа, нависшего над дорогой, раздался крик:

— Стоять! Если лошади сделают хоть шаг, ты будешь убит!

Голос, вне всякого сомнения, принадлежал Хеселтайну. В то же самое мгновение с уступа на дорогу спрыгнули три человека и бросились к дилижансу. Один из них направил винтовку на Тобина.

Сильва выстрелил в человека, стоявшего, как я догадался, на уступе, но которого я из дилижанса видеть не мог. Я ногой распахнул дверь и, выпрыгнув на дорогу, заорал:

— Тобин! Гони лошадей!

Человек, державший кучера под прицелом, повернулся, чтобы выстрелить в меня, но я успел всадить ему пулю прямо в грудь. Повернувшись, я выстрелил в его товарища.

Тобин с криком огрел хлыстом третьего нападавшего, и перепуганные лошади понесли.

В землю прямо у моих ног ударила пуля, и я прыгнул в кусты, споткнулся о корень и упал, не выпуская из рук дробовик, в котором уже не был патронов.

Выхватив револьвер, я тут же вскочил, но на дороге никого не было, за исключением мертвого тела. Переломив дробовик, я вытащил пустые гильзы, зарядил стволы двумя патронами и защелкнул замок ружья. Убрав револьвер в кобуру, я присел на корточки за кустом и стал ждать.

Стояла тишина. На открытой местности было тепло, но здесь, под кронами сосен, было прохладно. Как странно: только что свистели пули — Сильва и Тобин тоже стреляли, но, занятый своим делом, я не видел в кого, — и вдруг все стихло. Я не знал, удалось ли моим попутчикам убить кого-нибудь, и понятия не имел, куда подевались бандиты.

Я был совсем один. На дороге лежало мертвое тело, — а может быть, бандит был только ранен. Где же его товарищи?

Сильва тоже стрелял и, наверное, не один раз, и в него тоже стреляли. Первым выстрелом я снял человека, стоявшего рядом с головой лошади, вторым — не задел никого, но я мог бы сделать еще несколько выстрелов, если бы видел, в кого стрелять.

Я осторожно подался назад, кинул быстрый взгляд в ту сторону, куда собирался идти, и побежал, скрываясь за камнями и кустами, вдоль дороги вниз по склону, туда, куда уехал дилижанс.

Пробежав немного, я остановился и огляделся. На вершине горы и ниже по склону тянулись заросли кустарника, над которым высились редкие сосенки. В нижней части склона кустарник сменялся сосновым лесом. Гранитный уступ, с которого Хеселтайн приказал кучеру остановиться и с которого бандиты сбросили на дорогу камни, чтобы задержать дилижанс, располагался от меня метрах в тридцати. Слева высился утес из белого известняка, сплошь испещренный трещинами, высота которого достигала пятнадцати, а в некоторых местах и восемнадцати метров. У основания утеса рос кустарник. Мне пришла в голову мысль, что Боб и Рис, наверное, оставили своих лошадей в этом кустарнике, здесь утес надежно скрывал их от посторонних взоров.

Если они хотят скрыться отсюда, то для того, чтобы добраться до лошадей, им придется спуститься вниз по склону слева от меня. Вряд ли Боб рискнет идти по дороге, скорее всего, они заранее продумали, как будут уходить, но каким бы путем они не пошли, они все равно окажутся совсем рядом от меня.

Однако не надо упускать из виду и такую возможность, что бандиты, прежде чем исчезнуть, попробуют разделаться со мной — они ведь знают, что я остался здесь и что у меня нет лошади.

В то же время они, конечно же, понимают, что кучер, прибыв на станцию, вышлет сюда наряд полицейских. Так что же сделают бандиты — сядут на лошадей и постараются побыстрее скрыться с места преступления или попытаются убить меня?

Я сидел под кустом, изнывал от жары и обдумывал ситуацию, как вдруг недалеко от меня раздался голос Риса:

— Боб, ты где? Кинг мертв.

Я занял очень удобную позицию — с того места, где я сидел, я мог держать под обстрелом всю округу. Спрятавшись за камнями, я крикнул:

— Эй, вы там, Боб и Рис! Гоните назад мои денежки!

На мгновение наступила тишина, а потом Боб крикнул:

— Эй, Такер, вали отсюда, слышишь? А то я приду и убью тебя!

— Приходи, Боб, я тебя жду, только не забудь прихватить с собой денежки.

— Убирайся к черту!

— Что, Боб, испугался? А я-то думал, что ты крутой парень. Отдай мне мои деньги, Хеселтайн, все до последнего цента, иначе тебе не видать покоя до конца твоей жизни!

Прислушавшись к тишине, я продолжил:

— Бернет, какой же ты дурак, что связался с человеком, за которым постоянно следят! Запомни — за что бы вы с ним ни взялись, везде вас будет ждать неудача! Мы знали, что ты нападешь на дилижанс вместе с Бобом, Пит, и приготовились к встрече. Но я не хочу убивать тебя, Пит. Мне нужны только мои деньги, которые забрали Рис и Хеселтайн.

В ответ последовало молчание, и я не стал больше ничего говорить. Внимательно наблюдая за подступами к своему убежищу, я ждал, когда бандиты нападут на меня, но ничего не произошло. Через некоторое время я услыхал удаляющийся топот копыт, а потом вновь наступила тишина.

Я прождал не меньше получаса, а потом стал осторожно пробираться между камней и деревьев. До моего уха не доносилось ни звука, ни шороха.

Некоторое время спустя рядом с дорогой я нашел следы и пошел по ним. Время от времени на листьях и траве мне попадались следы крови. У подножия утеса я нашел место, где бандитов ждали лошади.

Они скрылись.

Держа в руке дробовик, я побрел назад. Воздух был прозрачным, и птички распевали вовсю, но день уже клонился к вечеру. В том месте, где было совершено нападение на дилижанс, на дороге лежало тело Бернса Кинга. Пуля из моего дробовика попала ему прямо в грудь, и он, наверное, умер еще до того, как упал на землю.

Оттащив тело на обочину дороги, я стал ждать. Может быть, появится полицейский патруль, а может, и дилижанс вернется, доставив золото по назначению.

Из всей этой компании, подумал я, Берне меньше всего заслуживал смерти, но уж если человек преступил закон, он должен понимать, что в любую минуту его могут убить.

Я не получил назад своих денег, и шансов когда-нибудь получить их становилось все меньше и меньше.

Прошло уже больше часа, и я решил было разжечь костер, когда увидел, что ко мне приближается повозка, а за ней — другая. В первой сидели трое мужчин, а во второй — четверо, и все они были вооружены. Среди них я увидел До Сильву.

Мы погрузили тело Кинга в повозку, а я сел во вторую. Сильва первым же выстрелом Боба был ранен в плечо, отчего чуть было не выронил винтовку, а потому смог сделать всего несколько выстрелов.

До Сильва был страшно зол на себя. Он взглянул на меня с уважением и сказал:

— Твоя взяла, амиго. Ты набросился на них, как коршун.

— Для этого я сюда и приехал. А теперь мне надо опять гнаться за ними. Достану лошадь, вернусь сюда и поеду по их следам.

Так вот и началась моя погоня. Шесть долгих месяцев я гнался за Бобом и его друзьями, не отставая ни на шаг, не давая им ни минуты покоя, не позволяя им расслабиться и потратить мои деньги.

От города Анимас к Фармингтону, а оттуда к Сокорро я шел по их следам, наступая им на пятки. У Бернса Кинга было с собой пятьсот долларов, я забрал эти деньги в качестве вознаграждения за свои услуги и потратил их на покупку еды, корма для лошадей и патронов. В Кингстоне я узнал, что Пит Бернет бросил Боба.

В салуне я столкнулся с ним нос к носу.

Глава 11

Пит обернулся ко мне, когда я подошел к бару. Он был небрит и выглядел изможденным.

— Ты ищешь меня? — спросил он.

— Нет, Пит. Мне нужны твои друзья.

— Они мне не друзья. Будь проклят тот день, когда я встретил их. Я ушел от них и несказанно рад этому.

— Мне жаль Кинга, но таковы правила игры.

Бернет пожал плечами.

— На его месте мог оказаться я. Или ты. Когда человек берет в руки оружие, конец у него один — рано или поздно его убьют. — Он посмотрел на меня. — Значит, ты гонишься за Бобом и Рисом?

— Да.

— Я уехал от них, когда мы останавливались на Конском источнике. — Пит мотнул головой на запад. — Не знаю, поедут ли они в Сокорро.

— А где Руби?

— Точно не скажу, но я знаю, что Хеселтайн дал ей денег, довольно приличную сумму, и она уехала на дилижансе в Санта-Фе.

— А Рис серьезно ранен?

— Ты всадил в его шкуру дюжину дробинок, но, хотя рана и пустяковая, он ужасно испугался. Рис дрожит от ужаса, стоит ему только услышать твое имя.

— А Хеселтайн?

— Этот ничего не боится. Ничего на свете. Но ты не даешь ему ничего сделать. Ты всегда слишком близко, и у него нет времени провернуть какое-нибудь дельце. — Пит поднял на меня тяжелый взгляд. — И долго ты собираешься гоняться за ними?

— Пока не получу назад деньги или не убью Боба. Пока не убью их обоих.

Пит допил свое виски, и я купил ему еще.

— Спасибо, — сказал он. — Только не думай, что облагодетельствовал меня. Из-за тебя я сижу на мели, с тех пор как ты пустился за нами в погоню, я не заработал ни доллара.

— Совсем поиздержался?

Пит улыбнулся.

— Не то слово. Я заплатил последние деньги за виски, которое пил, когда ты вошел. Я надеялся, что смогу найти какого-нибудь приятеля, который дал бы мне возможность подзаработать.

— Ты нашел, — ответил я. — Я дам тебе такую возможность. — С этими словами я положил на стойку бара двадцатидолларовую монету. — Возьми эти деньги и сделай для меня одну вещь.

Пит впился в меня взглядом.

— Что именно?

— Держись подальше от Боба и Риса. Я думаю, ты неплохой парень, Пит, и когда я буду их убивать, мне бы не хотелось, чтобы ты тоже оказался рядом.

— Меня там не будет. — Пит взял деньги. — Беру эти деньги взаймы. — Он двинулся к двери, но потом повернулся и подошел ко мне. — Не знаю, зачем мне покрывать их? Они не принесли мне ничего, кроме неприятностей. Так что я скажу тебе, где они. Руби Шоу поехала в Лос-Анджелес. Там она остановится в отеле «Белла Юнион» и будет ждать Боба и Риса.

Если Пит бросил их в Конском источнике и они направляются в Лос-Анджелес, значит, им удалось оторваться от меня на значительное расстояние, а моя лошадь была совсем измотана. Поэтому, зайдя в платную конюшню, я обменял ее, немного доплатив, на чалого мустанга и поскакал по направлению к городу Прескотт.

Дорога туда была неблизкой, и к тому же в любую минуту надо было опасаться нападения апачей. Они прятались в каньонах Моголлонов, нападая на одиноких путников и затерянные в горах хижины.

Двигаясь на север, я догнал торговый караван — в нем было двадцать огромных фургонов, запряженных быками. Караван сопровождали двадцать пять мужчин, среди которых был повар, два охранника и хозяин груза. Я назвал им свое имя и разделил с ними их трапезу, состоящую из говядины с бобами, добавив в общий котел трех индюков, которых подстрелил незадолго до этого. Сидя у костра, мы разговорились.

— Так ты и есть Шел Такер? — спросил меня повар, суровый старик, бывший когда-то охотником за бизонами и мустангером. — Слыхал это имя.

— Я из Техаса, — сказал я.

— Я о тебе слышал в Колорадо.

— Не знаю, почему люди говорят обо мне. Я мало что успел сделать в жизни. — С этими словами я налил себе кофе. — Сейчас я еду в Лос-Анджелес, — добавил я.

— Значит, твои приятели двинулись туда? Я слыхал, что ты преследуешь их буквально по пятам.

Я ничего не ответил, и повар продолжил:

— Я слыхал о Бобе Хеселтайне и хорошо знаю Бернета. Он носит с собой, кроме винтовки, еще и короткоствольный крупнокалиберный пистолет.

— Бернет бросил их. Я видел его в Сокорро.

— Ты его убил?

— Зачем? Он же больше не с ними и к тому же мне лично ничего плохого не сделал. Мне нужны Хеселтайн и Рис.

Распрощавшись с людьми из каравана, я направился в Прескотт.

Когда я проехал по Герли-стрит и искупал своего коня в Гранатовой реке, солнце уже садилось за гору Большой Палец. Проезжая через город, я внимательно смотрел по сторонам, но не заметил никаких признаков присутствия здесь Боба и Малыша.

Прескотт был тихим, сонным городишком. Я слез с коня и почистил свою обувь, причесался и убрал револьвер в кобуру.

Неподалеку располагалось кафе, где столы были покрыты скатертями в красную клетку, заляпанными жирными пятнами и кофе, но мой аппетит от этого ничуть не уменьшился.

Из комнаты, в которой стояло восемь столиков с четырьмя стульями за каждым и один большой стол с лавками по обе стороны, дверь вела на кухню. Я сел у окна, чтобы видеть улицу.

В кафе было тихо и прохладно, царила атмосфера ожидания, мне всегда казалось, что пустые стулья и столы в таких заведениях ждут посетителей.

Как хорошо было наконец сесть и расслабиться! Откуда-то доносилась старинная испанская песня, которую пели с чувством, но на очень плохом испанском. Слушая песню, я унесся мыслями к Вашти, ее отцу, Кону Джуди, словом, ко всем тем людям, что были сейчас так далеко от меня.

За чем же я все-таки гоняюсь? Скорее всего, Боб и Руби уже потратили все деньги — проиграли в карты или просто промотали. Я не испытывал к этим людям ненависти, скорее, это было желание сделать так, чтобы справедливость восторжествовала. Если бы не они, мой отец был бы сейчас жив… Впрочем, я и сам виноват в его смерти.

С тех пор как он умер, прошло несколько месяцев. Я уехал из дома заносчивым подростком, которому казалось, что он все на свете знает, теперь же я стал мужчиной или хотя бы стал похож на мужчину, но я до сих пор не имел ни малейшего представления о том, чем бы мне хотелось заняться в жизни и к чему стремиться. Пока у меня была только одна цель — встретиться лицом к лицу с Хеселтайном.

Что же гнало меня в путь — желание получить назад деньги или что-то другое? Да, я хотел вернуть деньги нашим друзьям, которые доверили нам с отцом свой скот, но тут было еще и кое-что другое. Боб и Малыш посмеялись надо мной, когда я догнал их в первый раз и попросил отдать деньги. Тогда я отступил. Конечно, приятно слышать, когда тебе говорят, что ты сделал правильно, что ушел. Я быстро повзрослел и многое узнал за эти месяцы, а чем опытнее я становился, тем чаще думал, что я поступил тогда не по годам мудро. Но разве в ту минуту мудрость подсказала мне, что надо уйти? А может быть, это был обыкновенный страх?

Я говорил себе, что должен еще раз посмотреть Бобу и Рису в глаза. Я должен убедиться, что больше не боюсь их… и, возможно, убедить в этом их.

Я убил Бернса Кинга, но не собирался делать зарубок на прикладе винчестера — я не хотел убивать. Пит Бернет предпочел выйти из игры, возможно, потому, что я гнался за ними, не отставая ни на шаг.

И тут вдруг я понял, что могу уничтожить Боба и Риса без единого выстрела. Я буду наступать им на пятки, не дам им времени спланировать свои действия и подготовиться к встрече со мной. Я хорошо знал эту публику и понимал, что с ними не захочет иметь дела ни один другой преступник — перспектива в любой момент столкнуться со мной отпугнет кого хочешь.

Повар каравана сказал, что слыхал обо мне. Скорее всего, известность — мое самое сильное оружие, ведь по всему Дикому Западу гуляют обо мне слухи, и все знают, что, где бы ни появились Боб и Рис, я всегда следую за ними.

Сидя в кафе, я подумал, что Прескотт — очень милый городок. Я глядел на улицу, на которую постепенно опускались сумерки. В домах уже зажигались огни, мужчины возвращались с работы и ставили винтовку в углу, а кобуру с револьвером вешали на гвоздь, а потом садились ужинать со своей семьей.

По правде говоря, мне было очень одиноко. Больше всего на свете мне хотелось улечься спать, чтобы встать на рассвете, сесть на коня и вернуться в Колорадо, где меня ждали друзья и где жила Вашти.

На кухне повар готовил кушанья, а девушка, разносившая еду, куда-то отлучилась. В кафе, кроме меня, никого не было. Комната освещалась четырьмя керосиновыми лампами, по одной на каждой стене. Приятный полумрак действовал на меня успокаивающе.

Я ел очень медленно, наслаждаясь едой. Пища была самой простой, но я был так голоден, что мне казалось, будто передо мной стоят самые изысканные деликатесы.

Совсем недавно моя голова была полна глупых мальчишеских фантазий: я воображал себя героем, скачущим на лошади, чтобы спасти прекрасную девушку, которой грозила опасность, или попавшего в беду друга. Зато сейчас ум мой был свободен от фантазий и пустых мечтаний. Теперь я постоянно вслушивался в звуки, поскольку стал охотником, а когда охотишься за кем-нибудь, в любую минуту можешь сам превратиться в преследуемого. Кроме того, мне нужно было кое-что обдумать.

Интересно, почему Хеселтайн и Рис не поехали в Лос-Анджелес вместе с Руби Шоу? Она отправилась туда на дилижансе, а они почему-то предпочли ехать верхом. С чего бы это?

Ну, во-первых, у них вполне могло не быть денег на дилижанс. Нет, это маловероятно, ведь, гоняясь за Бобом и Рисом, я не давал им возможности потратить деньги.

Во-вторых, им могла прийти в голову идея ограбить кого-нибудь по пути в Лос-Анджелес, чтобы приехать туда с большой суммой денег.

А в-третьих, они, наверное, захотели расправиться со мной, не дожидаясь, пока я их догоню. Может быть, они решили убить сразу двух зайцев — совершить еще один налет и избавиться от меня. Им не удалось сделать это тогда, когда они заманили меня в засаду в горах, и в Лидвилле. Мне нужно быть осторожным и ни на минуту не терять бдительности.

Я впервые открыто выступил против Риса и Хеселтайна, когда они сделали попытку ограбить дилижанс. После этого Пит Бернет отказался иметь с ними дело, и по всему Дикому Западу прошел слух, что связываться с Бобом и Малышом опасно — попадешь в беду.

Я закончил есть, но мне не хотелось уходить отсюда. С улицы доносились звуки шарманки; процокала копытами лошадь, и вновь наступила тишина.

Отдыхая, я задумался о своем будущем. Пообщавшись с Коном Джуди и его друзьями, я научился по-новому смотреть на многие вещи, стал иначе вести себя, и у меня в голове появились кое-какие идеи.

Дикий Запад недолго еще будет оставаться диким и свободным. Люди будут приезжать и селиться здесь, и хотя, конечно, первыми на новые, необжитые места приезжают необузданные дикие натуры, за ними последуют люди, привыкшие к размеренному образу жизни. Они построят города с церквями, школами и всем тем, без чего невозможна нормальная спокойная жизнь.

В этих городах не будет места для таких людей, как Хеселтайн. Малыш Рис, может, еще одумается и возьмется за ум, хотя вряд ли, он из тех, кто привык подчиняться, кто не способен самостоятельно принимать решения. Он не в состоянии сам стать лидером, поэтому пристроился к человеку, наделенному от природы теми чертами, которых был лишен Рис, и жил в его тени, не задумываясь, правильно или нет он живет. Впрочем, Малыш выбрал себе плохой пример для подражания и тем самым обрек себя на гибель… или на тюремное заключение, что, в сущности, одно и то же. Как могут люди рисковать своей жизнью и свободой только ради того, чтобы разжиться парой сотен монет? Это было выше моего понимания.

Скорее всего, Боб и Малыш поехали в Лос-Анджелес в надежде избавиться от моего преследования. Если им это не удастся, они наверняка снова попытаются заманить меня в ловушку. Я был уверен, что они проверят, иду ли я по их следу, или нет. Отсюда до побережья расстилались огромные пустынные пространства, где одинокого всадника можно заметить издалека.

Тут мне в голову пришла одна идея. А что, если обогнать их и самому приготовить для них ловушку?

Это можно было сделать очень легко. Сесть на дилижанс и поехать в Лос-Анджелес. Дилижансы часто меняют лошадей, так что я вполне могу прибыть на место раньше Боба и Риса. Итак, решено, еду на дилижансе.

Я встал и, положив на стол деньги за ужин, двинулся к двери. Открыв ее, я вышел на улицу, в ночную прохладу.

— Такер!

Я обернулся.

В отблеске света, падавшего из ресторанного окна, стоял человек, державший в руках винтовку. Он был мне совершенно незнаком.

Винтовка изрыгнула пламя, я ощутил удар и резко повернулся. Револьвер был уже у меня в руке. Я выстрелил.

Незнакомец потерял равновесие и со всего размаху ударился о стену ресторана. Но он не упал и стал снова поднимать винтовку. Мгновение, показалось мне вечностью. Дуло его винтовки уставилось на меня; я почувствовал на своем лице дуновение холодного ветра и услыхал, как захлопали двери, л по топоту ног догадался, что сюда бегут люди. Я не знал, почему этот незнакомец решил меня убить, но знал, что надо делать мне — я должен опередить его.

Я широко расставил ноги и твердой рукой направил револьвер на своего противника. Я выстрелил; он схватился обеими руками за голову и закричал. Это был его последний крик в жизни.

Человек со звездой шерифа схватил меня за руку.

— Эй, парень, что здесь происходит?

Вместо меня ему ответила девушка-официантка:

— Шериф, этот парень только что закончил ужинать. Он сидел один и ни к кому не приставал. А этот человек ждал его на улице в темноте.

— Больше он никого не будет ждать, — заметил кто-то. — Он готов.

— Он ранил этого парня, шериф. Я видела, как он пошатнулся.

Я пощупал бок. Меня спасли часы, лежавшие в кармане жилета, которые когда-то подарил отец. Пуля попала в них, превратив их в груду обломков.

— Я не знаю этого человека, — сказал я. — Я его до этого никогда не встречал.

Официантка снова вмешалась в разговор.

— Он торчал здесь два или три дня. Как будто кого-то ждал.

— Ясно, как Божий день, — сказал шериф. — Он ждал тебя, парень, попытался убить, но ты оказался проворнее. Тут без всякого следствия ясно, как обстоит дело. Как вас зовут, мистер?

— Шел Такер.

— Так вы и есть тот человек, который преследует Хеселтайна? Похоже, он хотел убрать тебя чужими руками, друг мой. А теперь без обид, Такер, ответь мне, когда ты собираешься уезжать, — завтра утром?

— Да.

— Я был бы тебе очень признателен, если ты не будешь задерживаться с отъездом. Люди в городе очень нервничают, когда слышат стрельбу.

Какой-то человек обыскал моего мертвого противника и сказал:

— Я нашел у него письмо, шериф. Это Эл Кашион, ну, вы знаете, тот человек, что участвовал в перестрелке в Холбруке. Он был порядочным негодяем.

— Теперь уже не будет. — Шериф склонился над мертвым телом и осмотрел его карманы. — Здесь пятьсот долларов, Такер. Похоже, ему хорошо заплатили, чтобы он убил тебя… Видимо, Хеселтайн тебя по-настоящему боится.

— Не думаю, — ответил я. — Скорее всего, этого человека нашел Рис. Или Руби Шоу.

— Наверное, это была Руби, — сказал шериф. — Кашион когда-то был ее парнем. — Он протянул мне деньги. — Я слыхал, что ты хочешь вернуть деньги, которые у тебя украли. Бери, правда, здесь только небольшая часть.

— Спасибо, — ответил я.

Я добрался до гостиницы и лег спать. И тут меня начало трясти. Я лежал в темноте в холодном поту и понимал, что не скоро смогу уснуть.

Убийца напал на меня совершенно неожиданно, и все-таки я сумел убить его. Я выхватил револьвер очень быстро… Но я знал, что мне просто повезло, необыкновенно повезло.

Глава 12

Отель «Белла Юнион» назывался теперь «Святой Карл». Пока пассажиры высаживались из дилижанса, я смотрел, не появится ли Руби Шоу. Не хватало еще, чтобы она увидела, что я приехал в Лос-Анджелес.

А если Боб Хеселтайн и Малыш Рис приехали раньше меня, я хотел, чтобы они заметили меня не раньше, чем увижу их я.

В Лос-Анджелесе было четыре хороших отеля, но я решил остановиться в самом лучшем, в «Доме Пико». Мой новый черный костюм несколько запылился, но благодаря этому я стал похож на путешествующего джентльмена. Поэтому когда я расписался в книге регистрации посетителей и мне отвели номер, выходящий окнами на шумную площадь, ни у кого не возникло подозрений, что я не тот, за кого себя выдаю.

Прибыв в Лос-Анджелес, я сразу же обратил внимание на то, что здесь никто не носит с собой оружия. Поэтому я засунул свой кольт за пояс слева с таким расчетом, чтобы его можно было легко выхватить, но чтобы он был незаметен под пиджаком.

Распаковав свои вещи, я отдал костюм в чистку и велел нагреть воды для ванной. Я был в Лос-Анджелесе первый раз в жизни, но в дилижансе со мной ехал барабанщик, который хорошо знал город. Он оказался очень разговорчивым и болтал без умолку; я внимательно слушал и узнал много ценного.

Но и до этого я знал, что в Лос-Анджелесе совершается больше преступлений, чем в любом другом городе на Западе. За двадцать лет, начиная с 1850-го и кончая 1870 годом, здесь по приговору суда повесили сорок преступников, а тридцать семь — линчевали по решению «Комитета бдительности» и других подобных организаций. Многие бандиты сбежали в Лос-Анджелес из Сан-Франциско, спасаясь от этих самых комитетов, но у них оказались длинные руки, и кое-кто из них был пойман и казнен на месте.

Я ни разу еще не бывал в таком большом городе — говорили, что в Лос-Анджелесе проживает шестнадцать тысяч человек. Рядом с «Домом Пико» незадолго до моего приезда был построен театр «Мерсед», который произвел на меня неизгладимое впечатление.

Площадь с фонтаном посередине располагалась прямо под моими окнами и, по-видимому, была центром города. Это меня порадовало: наблюдая из окна, я рано или поздно увижу всех его жителей. Дожидаясь, пока принесут мою одежду, я стал разглядывать прохожих.

Среди них было много вакерос — мексиканских ковбоев, которые слыли самыми лучшими наездниками, да и в искусстве владеть лассо им не было равных. Некоторые из них были настоящими франтами, одетыми в такие одежды, которые мне еще не приходилось видеть. Костюмы их были разукрашены серебряным позументом, а сквозь разрезы на широченных брюках виднелась красная, голубая или зеленая подкладка. Сомбреро мексиканцев украшали необыкновенно красивые ленты из змеиной кожи, бисер и серебро.

Улицы Лос-Анджелеса были серыми от пыли, но в долине, за городом, насколько хватало глаз, зеленели поля. Барабанщик в дилижансе рассказывал мне, что жители Лос-Анджелеса обеспечивают продуктами не только самих себя, но и жителей Мехико.

Хеселтайн и Рис не появлялись, и я подумал, что опередил их. Зато я увидел Руби Шоу.

На площадь выехал красивый новый экипаж, запряженный парой прекрасных черных меринов. На месте кучера сидел молодой мексиканец, а на бархатном сиденье — очаровательная блондинка, по одежде и поведению которой я догадался, что ей очень хочется, чтобы ее принимали за светскую даму. А ведь этой дамой была не кто иная, как Руби.

Я понятия не имел, сколько стоит поездка в таком роскошном экипаже, но догадывался, что недешево. Наверное, Руби приехала в Лос-Анджелес с моими деньгами и теперь швыряет их направо и налево, но я не мог пойти к ней и потребовать, чтобы она отдала их мне. Ведь Руби, при всей ее красоте и манерах истинной леди, которые она довольно успешно демонстрировала, была очень хитрой и жестокой особой.

Вполне возможно, что мне не удастся отобрать деньги у Боба Хеселтайна, хотя именно этого я больше всего желал. Но я знал, что никогда не буду иметь дела с Руби Шоу. Женщина всегда может выставить мужчину в невыгодном свете, так что лучше всего держаться от этой девицы подальше. Однако это не означало, что я не должен следить за ней — ведь для меня это единственный способ выйти на Боба и Малыша.

Я многому научился у Кона Джуди, в частности, тому, что, куда бы ты ни приехал, нужно познакомиться с живущими там людьми, чтобы, если дело дойдет до перестрелки, они тебя знали и не расправились с тобой, не разобравшись, в чем дело.

Поэтому я отправился в салун «Баффам». В Лос-Анджелесе было сто десять салунов, но этот считался самым лучшим, и в нем собирались люди со всего города. Если хочешь познакомиться с теми, кто пользовался в городе уважением, лучшего места не найти. Но, наученный горьким опытом, я не собирался доверять первому встречному. Ведь люди, которые, не успев узнать, с кем имеют дело, ведут себя с тобой запанибрата, очень часто оказываются простыми бездельниками, которые хотят выпить на дармовщинку, или негодяями, перессорившимися со всей округой.

Словом, когда мне принесли вычищенный и отутюженный костюм, я оделся и отправился в салун «Баффам», мысленно благодаря Кона Джуди за то, что он научил меня, как надо одеваться и как вести себя в приличном обществе.

Подойдя к бару, я заказал выпивку, а сам стал внимательно прислушиваться к разговорам вокруг и потихоньку изучать посетителей. Испанская речь звучала здесь столь же часто, как и английская, имексиканцы, за редким исключением, отличались наиболее элегантными костюмами.

Все четыре самых дорогих отеля Лос-Анджелеса — «Дом Пико», «Святой Карл», «Лафайет» и «Соединенные Штаты» — располагались недалеко от «Баффама», всего в нескольких минутах ходьбы, поэтому здесь было много приезжих, не меньше, чем жителей города и владельцев окрестных ранчо.

Бармен на минутку освободился, и я спросил:

— У вас всегда столько народу?

— Всегда. — Он скосил на меня глаза. — А вы что, хотите купить землю?

— Нет, просто осматриваюсь. Может быть, займусь разведением скота, а может, пойду в старатели, если здесь есть золото.

— Золотишко встречается в каньоне Сан-Габриэль, и причем немало — совсем недавно здесь каждый месяц добывали золота на двенадцать тысяч долларов. Но разбогатеть удается далеко не каждому — это уж как повезет.

Бармен обслужил клиента, а потом опять вернулся ко мне.

— Все они собираются здесь. Я имею в виду толстосумов. В нашем салуне заключаются огромные сделки.

— Я вижу, у вас здесь много красивых девушек, — заметил я. — А от некоторых просто глаз не оторвешь.

— Еще бы! — воскликнул бармен, и глаза его сверкнули. — Эти мексиканки — такие красотки!

— Та, что я видел сегодня, совсем не мексиканка. По крайней мере, мне так не показалось. Это была блондинка, ехавшая в экипаже запряженной парой черных ме…

— Это Элейн Рос, — перебил меня бармен. — Она не местная и живет в отеле «Святой Карл». Не успела она появиться в Лос-Анджелесе, как тут же произвела фурор среди наших мужчин. Двое или трое молодых богатых испанцев оказывают ей знаки внимания, а из американцев сам Хэмптон Тод положил на нее глаз.

— Тод?

— Он приехал с Востока. Вернее, его отец вырос на Восточном побережье и перебрался сюда, когда Хэпмтон был еще ребенком. Я его знаю, потому что мы учились в одной школе. Его отец рано овдовел и, женившись на мексиканке, получил за ней в приданое огромный земельный надел. Надо сказать, что он очень разумно распорядился полученной землей — заработал деньги от продажи сельскохозяйственной продукции и пустил их в дело. Дело в том, — продолжал бармен, — что большинство мексиканских семей, тех, что поселились здесь еще до прихода американцев, не знают, как правильно вести хозяйство, и в конце концов теряют свою землю. Сохранить ее удается только тем, чьи дочери выходят замуж за парней, приезжающих из Новой Англии.

Раньше здесь не знали, что такое конкуренция, и калифорнийские землевладельцы привыкли жить в неге и праздности и вконец обленились. Они считали, что богатства их неисчерпаемы, и швыряли деньгами направо и налево. Раньше здесь не было рвачей и хапуг, но жадные до денег и земли американцы, только появившись в Калифорнии, стали хапать все, что им попадалось под руку. Они строят свою жизнь по другим законам, а коренные жители Калифорнии оказались не готовы к переменам.

Старина Тод и некоторые другие заботились о своих мексиканских родственниках, и в результате этого некоторым старинным калифорнийским семьям удалось удержаться на плаву и сохранить свои богатства.

Зато Хэмптон совсем не похож на своего папашу. Он любит сорить деньгами и показывать, что он очень богат. Мне кажется, что он положил глаз на Элейн Рос… а ведь у нее есть свои деньги.

— Ну, — осторожно сказал я. — Она ведь живет здесь совсем недолго. Наверное, ему стоило немного подумать, подождать и посмотреть, достойная это женщина или нет.

Бармен резко отодвинулся от меня, и в глазах его вспыхнула неприязнь.

— Мистер, — произнес он, — я не потерплю, чтобы в моем присутствии дурно отзывались о женщине.

Пораженный переменой в его поведении, я поспешил сказать, что вовсе не хотел дурно о ней отзываться, а всего лишь имел в виду, что мистер Тод слишком мало знаком с мисс Рос, только и всего.

Бармен ушел в другой конец бара и включился в беседу с собравшимися там мужчинами. Я допил свой стакан, чувствуя, что свалял дурака, и ушел.

Интересно, какой была бы их реакция, если бы я рассказал им всю правду о Руби Шоу? Наверное, они убили бы меня на месте. Они верят в то, во что им хочется верить, и нужно быть круглым идиотом, чтобы попытаться разубедить их в этом. Но что будет, когда в Лос-Анджелес приедет Хеселтайн? Как он посмотрит на то, что его девушка гуляет с другим мужчиной?

Выйдя из бара, я погулял по площади, глазея на гуляющие парочки и на проезжающие мимо экипажи. Мое внимание привлекла группа всадников. Их было человек десять. Пустив шагом своих прекрасных лошадей, они гордо восседали в седлах, богато украшенных серебром. Погуляв немного, я вернулся в отель, зажег свет и попытался читать. Но в голову лезли разные мысли, я захлопнул книгу, разделся и лег в кровать. Какое-то время я лежал в темноте, раздумывая о том, как долго мне придется ждать Боба.

Меня сжигало непонятное беспокойство, и уснул я не скоро.

Еще до того, как окончательно проснуться, я понял, что разбудил меня не шум. Но что же тогда? Сна как не бывало, я лежал в своей постели, вслушиваясь в тишину.

Снаружи не доносилось ни звука, — а это означало, что уже далеко за полночь — к этому времени салуны уже закрывались и посетители расходились по домам. Я осторожно выбрался из постели.

Из-под двери пробивалась полоска света — значит, за ней никто не стоял. Благодаря слабому свету луны, мне не нужно было зажигать свет. Я подошел к окну и, спрятавшись за стену, выглянул на улицу.

Моим глазам предстала пустынная площадь. Галереи, тянувшиеся вдоль домов, отбрасывали на мостовую тень, посреди площади жидким серебром рассыпались струи фонтана. И тут до моего уха донесся стук копыт.

Две лошади приближались к площади. Нет, три. Три лошади.

Стоя у окна, я наблюдал, как всадники появились на площади и, остановившись почти под самыми моими окнами, вполголоса стали обсуждать, в каком отеле им лучше остановиться. В темноте я не мог разглядеть, что это были за люди, но тут один из них немного повернул голову в мою сторону, и я тут же узнал его.

Это был Малыш Рис.

Значит, моему ожиданию пришел конец, они прибыли в Лос-Анджелес.

Всадники постояли еще немного, а потом двинулись вдоль по улице Лос-Анджелес.

Я прилег на кровать, натянул на себя одеяло и задумался над сложившейся ситуацией.

Хэмптон Тод и Боб Хеселтайн, два соперника… Как они себя поведут? Мне лучше всего держаться в тени и посмотреть, как будут развиваться события. За это время я разыщу лошадей этих негодяев и установлю место, где они остановились. Насколько я смог определить, Хеселтайна в этом городе почти никто не знал, а Риса — и подавно.

Вскоре я уснул, решив, что самое лучшее для меня — это ждать. Бывают в жизни моменты, когда требуется решительно действовать и, если возникнет необходимость, пускать в ход оружие. Но бывают и такие, когда нужно просто набраться терпения, ждать и наблюдать за ходом событий, ничего не предпринимая.

За завтраком я увидел в ресторане Хэмптона Тода. Он окинул меня ледяным взглядом. Откуда вдруг такая неприязнь? Я его никогда до этого не видел и не мог сделать ему ничего плохого. Я ел, не отрывая глаз от тарелки, но на душе у меня было неспокойно.

Руби Шоу — или Элейн Рос, как она называла себя здесь, — знала, как надо вести себя с мужчинами. Она, наверное, увидела меня и, опасаясь, что я раскрою ее настоящее имя и профессию, наговорила Тоду обо мне черт знает чего. А, может быть, бармен рассказал ему о нашем разговоре. Я-то думал, что не сказал о Руби ничего обидного, но раз бармену не понравились мои слова, то и другим они могли также не понравиться. Надо держаться подальше от этой Руби Шоу и вести себя предельно осторожно.

Первое, что я сделал, это отправился на станцию дилижансов и отослал нашим соседям в Техас триста долларов из денег, полученных в Прескотте. Потом я спросил служащего:

— Скажите, если кому-то надо спрятаться в вашем городе, ну, например, какому-нибудь грабителю, как вы думаете, куда ему лучше всего податься?

Служащий удивленно посмотрел на меня.

— В Сонора-таун. Это мексиканский район Лос-Анджелеса. Разумеется, мексиканцы живут и в других районах, но переселенцы и бродяги оседают именно там. Конечно, в Сонора-таун есть и хорошие люди, но в основном там собираются отбросы общества, и если кому-то нужно скрыться от закона, то там он найдет надежное убежище.

Служащий сделал запись в книге, убрал деньги, которые я дал ему для пересылки, и сказал:

— Назовите мне имя того, кого вы ищете, может быть, я знаю, где он остановился.

— Вы когда-нибудь слышали о Бобе Хеселтайне или Малыше Рисе?

Служащий поднял крышку стола и вытащил оттуда несколько листков.

— Я получил сообщение по экспресс-почте об их розыске. Они подозреваются в нападении на дилижанс.

— Да, это правда. А что там еще написано?

Служащий заглянул в листки.

— Здесь сообщается, что их сопровождает женщина, Руби Шоу. «Блондинка, рост пять футов три дюйма, вес сто двадцать пять фунтов… « — Он поднял голову. — А вы, наверное, Шел Такер, служащий компании, которой принадлежит дилижанс, который пытались ограбить?

— Я работал там, но очень недолго. Хеселтайн и Рис вчера ночью приехали в Лос-Анджелес. Их сопровождал какой-то мужчина.

— Вы уверены, что это был мужчина, а не женщина?

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Да, уверен. Женщина уже в городе. Она приехала раньше меня.

Служащий не понял, что я от него хочу.

— Если вам нужна какая-нибудь помощь, обращайтесь к нам. Если у вас, разумеется, есть удостоверение.

— Нет, у меня нет никакого удостоверения.

Он пожал плечами.

— Впрочем, я мало что могу сделать, разве только организовать слежку. У меня в Сонора-таун есть друзья, и я могу попросить их, если они что-нибудь услышат о Рисе и Хеселтайне, чтобы тут же сообщили мне. А я свяжусь с вами.

Я предпринял последнюю попытку.

— Женщина, которая сопровождает Хеселтайна, я думаю, будет жить в Лос-Анджелесе под чужим именем, и уж конечно, не в Сонора-таун. Она любит роскошь и не привыкла себе в чем-либо отказывать.

Выйдя на улицу, я внимательно огляделся по сторонам. Надвинув шляпу на глаза, я шел, всматриваясь в каждое лицо и в каждое окно, мимо которого я проходил. Боб и Малыш уже неоднократно пытались убить меня, и если они узнали, что я в городе, то непременно попытаются сделать это еще раз.

Случайно ли они остановились прямо под моим окном вчера ночью или так было задумано? Может быть, Руби все-таки узнала, что я в городе, и каким-то образом сообщила об этом Бобу?

Люди, бывшие не в ладах с законом, обитали не только в Сонора-таун, но и в каньонах гор Санта-Моника. В те времена, когда население этих мест занималось разведением скота, их было там еще сравнительно немного, однако после четырехлетней засухи, закончившейся в 1868 году, в результате которой большая часть скота погибла, разорившиеся скотоводы стали заниматься грабежом. Засуха, как мне рассказывали, нанесла такой урон скотоводству в окрестностях Лос-Анджелеса, что оно уже так и не смогло возродиться и зачахло.

Неожиданно я увидел человека, который переходил улицу, явно направляясь ко мне. Я узнал в нем Хэмптона Тода. Он ступил на тротуар и остановился.

— Это ты — Шел Такер? — спросил он.

— Да, это я.

— Насколько я понимаю, ты приехал в наш город по следам мисс Рос, и ты преследуешь ее. Так вот, я хотел тебе сказать…

— Не знаю никакой мисс Рос, — перебил его я.

— Что?!

— Я приехал сюда, — продолжил я, — в погоне за двумя негодяями и их подружкой, которую зовут Руби Шоу. Я не знаю никакой женщины по имени мисс Рос, да и знать не хочу.

Произнеся это, я повернулся к мужчине спиной и пошел прочь. Он схватил меня за плечо, но я резко обернулся и сбросил его руку.

— Попридержи свои руки, Тод, — сказал я. — Мне нет до тебя никакого дела, и я не собираюсь с тобой ссориться.

Тод кинул на меня яростный взгляд, по моему виду догадался, что со мной лучше не связываться.

— Оставь ее в покое, — прорычал он, — или я тебя убью!

— Послушай моего совета, Тод, — сходи на станцию дилижансов и попроси, чтобы тебе показали письмо, в котором говорится о некоем Хеселтайне. Сделай это до того, как тебя убьют. И будь осторожен — Хеселтайн уже в Лос-Анджелесе.

— Какое мне дело до этого… этого Хеселтайна?

— Ты узнаешь об этом из письма, — сказал я и ушел.

— Убирайся к черту! — прогремело мне в ответ.

Глава 13

Мне меньше всего хотелось ссориться с жителями Лос-Анджелеса. По поведению Тода я догадался, что Руби Шоу удалось бросить на меня тень подозрения, так что вряд ли он прислушается к моим словам и пойдет на станцию дилижансов, чтобы ознакомиться с экспресс-письмом. Да и служащий на этой станции наверняка не захочет разговаривать с ним на эту тему, ему ведь здесь еще жить и работать, он, конечно же, сделает вид, что ничего не слышал и не видел.

Хэмптон Тод был известной в Лос-Анджелесе личностью. Многие его любили, хотя кое-кто испытывал к нему неприязнь. Однако случись что, симпатии горожан будут, вне всякого сомнения, на его, а не на моей стороне, ведь я здесь чужой и кто знает, стоит ли мне доверять. Тем более что женщина, которую в этом городе все знали под именем Элейн Рос, была красива и вела себя как истинная леди.

В Лос-Анджелесе жило много энергичных, предприимчивых людей. Из того, что мне довелось услышать, я сделал вывод, что городу очень повезло с основателями, ибо такие люди, как Джон Темпл, Абель Стерне и Бенджамин Уилсон, приехали сюда построить город для себя и своих детей, а не заработать денег и уехать. У Тода было много друзей среди верхушки города, а меня никто из них даже не знал.

Так что, мне лучше всего вести себя осмотрительно, иначе я быстро наживу себе врагов в лице людей, к которым не испытывал никакой неприязни.

Я забрал свою лошадь из платной конюшни и, двигаясь по Спринг-стрит, выехал из города и направился на запад, в сторону ранчо Ла Бреа.

Мне лучше всего думалось, когда я был один. Я ехал по пустынной местности note 2, изредка на моем пути попадались отдельные хижины, дубовые рощицы и заросли опунции. Раньше здесь паслись огромные стада, но, когда началась засуха, часть скота погибла, а оставшихся животных зарезали, чтобы спасти хотя бы шкуры и жир. Дальше к западу располагался город Санта-Моника; в будущем он обещал стать крупным портом, по размерам равным Сан-Франциско. Совсем недавно Лос-Анджелес и Санта-Моника были соединены железнодорожной веткой, а в порту построен причал, к которому могли приставать океанские корабли.

Время от времени я оглядывался назад, чтобы посмотреть, нет ли за мной погони, но дорога была пустынна. День стоял теплый и солнечный. Море искрилось в лучах солнца, на горизонте виднелся остров Каталина.

Несколько раз я останавливался, чтобы полюбоваться открывшимся передо мной величественным видом. Справа от дороги тянулись невысокие горы с остроконечными вершинами, покрытые зарослями чапарраля. Кое-где горы перерезали каньоны, соединяющиеся с долиной Сан-Фернандо. В горах до сих пор водились гризли, хотя теперь их стало меньше.

Лучше всего, подумал я, если я буду избегать Руби Шоу и ее новых друзей в Лос-Анджелесе. Боб Хеселтайн и Малыш Рис поехали в Сонора-таун и спрятались там. Вне всякого сомнения, они заранее знали, к кому они едут.

Вдоль подножия гор тянулся еле заметный след фургона — две колеи, примявшие редкую траву, — но это был все-таки след, и я поехал по нему и вскоре догнал сам фургон, которым управлял старый мексиканец.

Он поднял руку, чтобы поприветствовать меня, и я пустил своего коня шагом. Улыбка у мексиканца была открытая и приятная.

— Прекрасный вид, — сказал я, показав рукой на отделявшую нас от берега моря степь, поросшую кое-где дубовыми рощицами и зарослями кактусов.

Мексиканец натянул поводья, и я остановился рядом с фургоном.

— Да, на это стоит посмотреть, — согласился он, — и всякий раз видишь степь и море в новом свете. Я много раз любовался этой картиной отсюда, — он махнул рукой в сторону гор, — и отсюда.

— Я слыхал, что в каньонах скрываются грабители, — сказал я. — Вы не боитесь ездить один?

Он пожал плечами.

— Я старый человек, сеньор, и к тому же очень бедный. Чего мне их бояться?

— Нельзя назвать бедным того, — сказал я, — кто умеет понимать красоту. Она возвышает дух.

Старик посмотрел на меня и отвел взгляд.

— Вы приехали издалека?

— Из Техаса, — ответил я. — И из Колорадо.

— А, знаю эти места. Когда я был моложе, сеньор, я много путешествовал. Вы приехали сюда, чтобы купить землю?

— Нет, — ответил я. — Я преследую грабителей. Они взяли то, что им не принадлежит.

— Вы — полицейский?

— Нет, я простой человек.

Старик понимающе кивнул.

— Мой дом здесь, неподалеку. В это время дня я обычно пью кофе. Присоединитесь ко мне?

Многие люди подумали бы, что разговаривать с этим бедным старым мексиканцем — пустая трата времени, но я на собственном опыте убедился, что ничью дружбу нельзя отвергать, особенно мне, человеку, у которого в этих краях совсем не было друзей.

Дом мексиканца был очень маленьким — простая хижина, стоявшая на горном уступе. Неподалеку располагался небольшой корраль, в котором я увидел несколько осликов, двух лошадей и небольшое стадо коз. Дом был хоть и бедный, но очень чистый.

На пороге нас встретила молодая девушка лет шестнадцати и мальчик-подросток.

— Это мои внуки, — сказал старик. — Они мне помогают. Хорошо иметь внуков на старости лет.

— У вас есть сын?

— У меня их было трое. Один живет в Мехико, а два других — умерли. Они были вакерос, сеньор, а жизнь у вакерос очень нелегкая. Один погиб, упав вместе с лошадью, когда заарканил дикого быка. Мой сын убил быка, но прежде чем умереть, бык боднул его. Через три дня сына привезли домой, сеньор, но помочь ему уже было нельзя.

— А второй?

— Тот пропал в пустыне, амиго. Пустыня погубила его, как и многих других. Он ушел в пустыню и не вернулся назад. Наверное, он погиб в Мохаве. Насколько я знаю, с их ранчо угнали лошадей, а он с другими пустился в погоню за конокрадами. Сын отстал от других и пропал. Мы так и не смогли его найти. Это было три года назад, и если бы он остался жив, то пришел бы домой, ведь дома его ждали жена и дети, а он был хорошим отцом и хорошим сыном. Эти мальчик и девочка — его дети.

Мы сидели в хижине за столом. Дверь была распахнута, и мы смотрели на холмистую равнину вдали, тянувшуюся до самого моря. Старик рассказал о своей семье, о жизни в этих краях и последних новостях, перескакивая с одной темы на другую.

Потом он спросил:

— А кто эти люди, о которых вы говорили? Это гринго? note 3 — Он замолчал, боясь, что я рассержусь на него за это слово, а потом добавил: — Простите, это очень плохое слово — гринго.

Я улыбнулся.

— Что тут плохого? Это очень распространенное слово, и я не против, чтобы вы его употребляли. На такие пустяки глупо обижаться. Да, те люди, за которыми я гоняюсь, действительно гринго.

И я принялся описывать Боба и Малыша, стараясь не упустить ни одной детали. Мальчик внимательно слушал меня, а когда я закончил, сказал своему дедушке что-то по-испански. Испанский был мне знаком, поскольку я вырос в Техасе, где половина ковбоев — мексиканцы. Я понял, что сказал мальчик, но промолчал.

— Мой внук говорит, что он видел этих людей в Сонора-таун. Они остановились в доме Виллареала — по крайней мере, он сам себя так называет. Он меняет имена, как перчатки… или даже чаще.

— А ваш внук знает, где стоит его дом?

— Да, знает. Он видел их вчера вечером, когда ездил в гости к другу. Они приехали на прекрасных лошадях и оставили их в коррале Виллареала. Он содержит таверну, сеньор.

— Таверна в Сонора-таун? Это, наверное, настоящий притон? Я имею в виду, что там, наверное, собираются самые отъявленные негодяи?

— Да, это так и есть. Не ходите туда, сеньор.

Да он прав, если я появлюсь там, дело может дойти до перестрелки, причем совсем не с Бобом и Рисом, а с кем-нибудь другим. А денежки тем временем опять уплывут.

— А ваш внук сможет подсунуть записку под дверь, но так, чтобы его никто не заметил? Скажем, ночью?

Мальчик кивнул.

— Конечно. Я иногда хожу в магазин рядом с домом Виллареала и прохожу мимо таверны.

Я написал всего одну строчку: «Скажите Руби, что Эл Кашион оказался плохим стрелком».

Это подскажет Бобу — если он, конечно, уже сам не знает, — что я в Лос-Анджелесе, и он начнет меня разыскивать. Не думаю, что он окажется таким глупцом, что станет ждать, пока я сам до него доберусь.

Ближе к вечеру я вернулся в город, но на этот раз совсем другой дорогой. Я проехал мимо карьеров, где люди Хэнкока добывали смолу для крыш, миновал несколько ферм и с юга въехал в предместье Лос-Анджелеса, населенное индейцами.

Оставив лошадь в платной конюшне, я вернулся в отель, но не успел зайти в свою комнату, как в дверь тут же постучали. На мгновение я заколебался, открывать или нет, а потом все-таки спросил:

— Кто там?

— Шериф Роулэнд. Я хотел бы поговорить с вами, сэр.

Это был плотно сбитый мужчина, с усами и бородкой. Лицо его излучало добродушие, а вокруг глаз залегли морщинки, какие образуются, если человек часто смеется. Я слыхал о нем — все отзывались о шерифе, как об очень хорошем человеке, что не мешало ему быть грозой преступников — совсем недавно Роулэнд поймал знаменитого бандита по имени Тибурсио Васкез.

— Здравствуйте, шериф. Меня зовут Шел Такер.

Роулэнд улыбнулся.

— Я знаю. Именно поэтому и пришел поговорить с вами. У вас дела в нашем городе?

— Я ищу место, где бы поселиться, и мне у вас очень понравилось.

— Понятно.

Я показал ему рукой на кресло-качалку, и шериф сел.

— А я слыхал, что вы охотитесь за двумя мужчинами.

— Да, за двумя негодяями. Они ограбили меня, а позже совершили нападение на дилижанс, который я сопровождал в качестве охранника.

— Я об этом не знал. — Шериф нахмурился. — У вас есть какие-нибудь официальные документы?

— Нет. Я действую по своей инициативе и моя цель — вернуть назад свои деньги, которые эти люди украли у меня несколько месяцев назад.

— И вы верите, что они до сих пор не потратили эти деньги? Вы — большой оптимист, сэр.

— Я уверен, что деньги, или хотя бы большая их часть, все еще при них. Я не давал им возможности потратить эти деньги.

И я рассказал шерифу всю свою историю, начиная с того момента, как Боб и Малыш украли наши деньги. Рассказал о смерти отца и о своем знакомстве с Коном Джуди.

— Я его знаю. Он как-то приезжал сюда и обсуждал возможность строительства железной дороги.

Я знал, что знакомство с Коном Джуди и его друзьями говорит в мою пользу, и поэтому назвал еще два-три имени.

— Вы сильно осложнили мою задачу, — сказал шериф и, помолчав, добавил: — Видите ли, сэр, мы не можем позволить, чтобы в городе появлялись приезжие, которые могут создать нам неприятности. Я не допущу, чтобы на улицах Лос-Анджелеса случилась перестрелка. Люди устали от них — а в прошлые годы здесь стреляли частенько — и хотят тишины и порядка. Так что боюсь, что мне придется попросить вас уехать, сэр.

— А эта просьба как-то связана с Хэмптоном Тодом?

Шерифу не понравился мой вопрос; он кинул на меня недовольный взгляд.

— Я сам принимаю решения, молодой человек. Да, он подал на вас жалобу. Мисс Рос сказала ему, что вы ее преследуете и что вы доставили много неприятностей ее семье.

— Я уеду, шериф. Я думаю, что и те люди, которых я преследую, тоже уедут, но я советую вам пойти на станцию дилижансов и почитать письмо, присланное туда экспресс-почтой. Там говорится о тех людях, за которыми я гоняюсь, и о женщине, которая их сопровождает.

Шериф в изумлении уставился на меня.

— Вы хотите сказать, что на них объявлен розыск?

— Да, и еще в этом письме упоминается женщина и дается ее описание. — Мгновение я колебался, а потом продолжил: — Мистер Тод еще совсем молодой человек, а Руби Шоу очень красивая женщина, и очень хитрая. К тому же она прекрасная актриса.

— Как зовут тех людей, что вы преследуете?

— Боб Хеселтайн и Малыш Рис.

Изумлению Роулэнда не было предела.

— Вы хотите сказать, что Хеселтайн в Лос-Анджелесе?! — Он резко встал. — Я не знал… — Он снова взглянул на меня. — А вы в этом уверены?

— Он был вчера вечером в Сонора-таун. В доме Виллареала.

Роулэнд был хорошим шерифом, сильным и честным. Он смотрел на меня, как на человека, присутствие которого в городе не сулило ему ничего, кроме неприятностей. Я не мог винить его за это — именно так и обстояли дела. Но было очевидным, что он хорошо знал, кто такой Хеселтайн.

— Я приложил массу усилий, чтобы навести порядок в этом городе, мистер Такер. Поймите меня, я не хочу, чтобы здесь снова стреляли.

— Я вас понимаю и уеду. — Минуту я размышлял, а потом добавил: — Но хочу вас предупредить, шериф, я буду неподалеку. И еще одно — на вашем месте я все-таки сходил бы на станцию дилижансов и прочитал то письмо. Это поможет вам избежать крупных неприятностей. Руби Шоу — девушка Хеселтайна. Может быть, Хеселтайн использует ее как наживку, чтобы с ее помощью вытрясти деньги из богатого поклонника. А если Руби просто заигрывает с Тодом, безо всякого намерения ограбить его, то дело может обернуться еще похлеще. Узнав, что Тод ухаживает за его девушкой, Хеселтайн может прийти в ярость и убить его. Смотрите, не допустите ошибки — Хеселтайн отлично стреляет.

Шериф ушел, а я лег на кровать и долго лежал без сна, прислушиваясь к звукам внутри отеля и за его стенами. Роулэнд зашел очень кстати — он не потерпит, чтобы Хеселтайн оставался в городе, и если моя записка не заставит эту компанию действовать, то уж Роулэнд точно не даст им покоя.

Что же касается Хэмптона Тода, то я был уверен, что мы с ним никогда больше не встретимся… Впрочем, кто знает.

Глава 14

Стоило ли мне продолжать погоню за Хеселтайном? Ведь они, скорее всего, уже потратили все деньги или спрятали их где-нибудь. Пит Бернет говорил мне, что Боб дал Руби Шоу кругленькую сумму, когда она уезжала в Лос-Анджелес. Уж не эти ли деньги она заплатила, чтобы нанять такой роскошный экипаж, в котором я ее видел?

Вполне возможно, что Руби Шоу приехала в Лос-Анджелес с надеждой найти себе жениха и выйти замуж. В этом городе встретишь не так уж много красоток, а блондинок можно было пересчитать по пальцам. А Руби знала, как вскружить мужчине голову. Замужество с Хэмптоном Тодом для девушки ее круга — большая удача.

Интересно, известно ли Хеселтайну о том, что Тод ухаживает за Руби? В Лос-Анджелесе все богачи на виду, так что Виллареал, скорее всего, уже рассказал Бобу о том, что Тода и Руби Шоу — или Элейн Рос, как она себя здесь называет, — часто встречают вместе.

Проснувшись за час до рассвета, я почувствовал, что душа моя полна какой-то непонятной тревоги. Неожиданно мне захотелось оказаться как можно дальше от этого города. Что на меня нашло, я не знал, но я привык доверять своей интуиции.

За несколько минут я собрал свои вещи, спустился вниз, пересек пустой вестибюль и, выйдя на улицу, внимательно осмотрелся.

Еще только занималось утро, и улица была пустынна. На площади тоже не было ни души. Перейдя на другую сторону, я быстро зашагал по направлению платной конюшни. Мои шаги гулко отдавались в тишине.

Фонарь в конюшне горел еле-еле, и мои глаза некоторое время привыкали к полумраку. Лошадь, увидев меня, тихонько заржала. Я оседлал ее, привязал к седлу сумки и всунул винчестер в седельную кобуру.

Эту лошадь я взял напрокат, ведь я приехал сюда на дилижансе и своей лошади у меня не было. Первым делом теперь необходимо купить себе коня.

Сев в седло, я выехал на пыльную улицу и поскакал по Мейн-стрит. По дну сточной канавы, тянувшейся вдоль нее, тонкой струйкой бежала вода.

По Мейн-стрит двигался фургон, поливавший мостовую, чтобы прибить пыль. Больше никого не было. Я оказался в том районе, где всадники встречаются редко, а проехав еще немного, свернул на дорогу, проложенную вдоль старой индейской тропы, шедшей на запад, в город Санта-Моника. Несколько минут я наблюдал, не появится ли кто-нибудь на улице, но она была пустынна.

Меня окружали сады из апельсиновых и оливковых деревьев. Я утешал себя мыслью, что вряд ли Боб или те, кого он послал напасть на меня, смогли бы там спрятаться, но на душе у меня было неспокойно.

Подчиняясь скорее инстинкту, нежели разуму, я свернул в пыльный переулок между садами, миновал несколько мельниц и очутился в зарослях опунции, сплошь изрезанных конскими тропами.

Тут я снова остановился и, спрятавшись в зарослях кустарника, осмотрелся, нет ли за мной погони. Я стоял на холме, с которого открывался вид на окружавшие его болота. Они выделялись бурыми пятнами на фоне сочной зеленой травы, которая не засыхала даже в самую жестокую засуху, поскольку каменистая почва не давала воде глубоко просачиваться, и она застаивалась, отчего местность заболачивалась.

Сделав порядочный крюк, я подъехал к дому своего вчерашнего знакомого мексиканца. Он увидел меня из окна и вышел поприветствовать.

Я привязал лошадь в коррале и вошел в хижину. В ней было прохладно, из окон хорошо просматривалась вся местность, так что кто бы ни захотел приблизиться к дому мексиканца, его будет видно издалека.

В хижину вошел внук хозяина.

— Люди, которых вы ищете, уехали, — сказал он. — Я оставил вашу записку им под дверью и видел, как они прочитали записку, а потом стали о чем-то спорить. Затем они вывели коней и уехали из города, а Виллареал остался.

— Он меня не интересует.

— Но он заинтересовался вами. Он пошел в платную конюшню, нашел чалую лошадь и принялся расспрашивать хозяина конюшни. Виллареал просто замучил его своими вопросами. Теперь он знает, что это ваша лошадь, сеньор.

— Я хочу оставить ее и купить другую, выносливую и сильную.

— Здесь вы легко найдете себе такую, — сказал старик. — С тех пор как скот погиб от засухи, люди стали разводить коней. Я подберу вам то, что вы хотите.

— А есть ли вон в тех горах, — я показал рукой на холмы, высившиеся позади хижины, — какая-нибудь дорога? Ну такая, которую знает Виллареал?

Старик пожал плечами.

— Дороги-то есть, но он не сможет подойти близко к моему дому. — Он показал рукой на двор. — Я завел себе цесарок, а они очень пугливы. Стоит им увидеть незнакомца, как они поднимают такой гвалт, что хоть уши затыкай.

Да, он был прав. У нас в Техасе тоже были цесарки, а они сторожат дом лучше всякой собаки. Цесарки, принадлежащие старику, бродили не только по двору, но и у подножия холмов.

Мексиканец оседлал коня и уехал, а я уселся у открытой двери. Долина, в которой располагался Лос-Анджелес, была миль пятьдесят длиной и двадцать шириной, и с того места, где я сидел, мне была видна большая ее часть. Как и отель «Дом Пико», где я останавливался, все здания в городе освещались газом.

Кончита, внучка старика-мексиканца, принесла мне кофе, кукурузные лепешки и бобы и поставила все это на стол рядом со мной. Она обрадовалась возможности поговорить с приезжим и рассказала мне много интересного о Лос-Анджелесе и его жителях. Это была очень умная девочка, много знавшая о самом городе и о Калифорнии.

— Ты умеешь читать, Кончита?

— Да, моя мама научила меня грамоте. Она научила всех нас и папу тоже.

— Она была испанкой?

— Нет, она была из индейского племени чумаш.

— Это те, что строили красные лодки? И которые плавали через пролив до острова Каталина?

— Да. Они жили то там, то здесь, на берегу. Племя моей матери обитало на побережье, недалеко от Малибу.

Мы поговорили о Лос-Анджелесе, об индейцах и о тех местах, где они жили. Время от времени я выходил из хижины и оглядывал окрестности, чтобы никто не подкрался к дому мексиканца незамеченным.

— Люди, занимающиеся здесь бизнесом, по национальности в основном ирландцы и немцы, — сказала Кончита. — А самый богатый человек в Лос-Анджелесе, я думаю, мистер Дауни. Мы бедные люди, сеньор, но здесь нам живется хорошо — в горах много дичи, а овощи мы выращиваем свои. У моего дедушки есть скот и несколько лошадей. Иногда по воскресеньям мы ездим в Лос-Анджелес в парк Вашингтона или в старый город Санта-Моника поплавать. Старый город нам нравится больше.

Кончита говорила это неспроста, она явно хотела подвести меня к какой-то мысли. Я уже успел заметить, что это была очень целеустремленная особа, которая не станет попусту болтать или суетиться.

— Сеньор, — вдруг сказала Кончита, — если вы не хотите уезжать далеко, то можете пожить тут поблизости в хижине. Она стоит на более высоком месте, чем наш дом. Наш отец хотел переселиться в соседний каньон, он и построил эту хижину. О ней никто не знает, и если вы хотите пожить там, наблюдая за округой, то это можно устроить.

— Я ведь гонюсь за грабителями, — медленно произнес я, обуреваемый сомнениями. — Я должен найти их.

— Они сами придут к вам, сеньор. Виллареал вас ищет, хотя ему лично вы не нужны. Я думаю, что, когда он узнает, где вы остановились, он сообщит тем людям, которых вы преследуете.

Смутное беспокойство так и не оставило меня. Я чувствовал, что за мной следят, хотя не заметил никаких признаков слежки. Могло так случиться, что Виллареал узнал, куда я езжу, еще в прошлый раз — для этого достаточно было задать несколько вопросов тем людям, мимо которых я проезжал, ведь нельзя же пересечь обширную долину так, чтобы тебя никто не заметил. К тому же люди очень любопытны, а незнакомцы всегда вызывают повышенный интерес. Любопытство возбуждают и те люди, что появляются в неподходящее время или в неподходящем месте.

Я не хотел, чтобы мои новые друзья подвергались из-за меня опасности.

— Ты говорила о старом городе Санта-Моника, — сказал я Кончите. — А это далеко от моря?

Кончита объяснила мне, что туда можно доехать по тропе, идущей в сторону плато. Дилижансы обычно останавливаются у корраля в старом городе и у салуна Фрэнка, большого павильона с портиком из неотесанного камня. Рядом протекает ручей, на берегу которого растет ольховая рощица.

Через час вернулся дед Кончиты, ведя в поводу пегую лошадь с полосой по хребту, черными до колен ногами и с черными гривой и хвостом.

— Она стоит семьдесят долларов, — сказал он. — И надо сказать, что это еще дешево.

Когда в долину спустился вечер и в домах зажглись огни, я попрощался со своими друзьями и двинулся сквозь заросли кустарника вниз по склону. Через некоторое время я свернул с тропы и поехал прямо по степи, стараясь держаться в тени деревьев. Было прохладно, ибо, когда солнце в этих краях садится, с гор спускается холодный воздух.

Моя лошадь шла ровной легкой рысью. Я все время ехал на запад, никуда не сворачивая, через темнеющие равнины, по пологим склонам холмов, через бескрайние пастбища. Наконец я увидел дорогу на Санта-Монику, которая в лунном свете казалась белой, и вскоре вдали показались огни города.

Я не сомневался, что Виллареал знает этот город как свои пять пальцев, поэтому надо было соблюдать осторожность. Я поднялся на плато, а потом спустился с него и въехал в старый город Санта-Моника. В салуне Фрэнка светились огни, а с побережья доносился шум прибоя. Я спешился, привязал свою лошадь в коррале и, укрывшись в тени деревьев, стал ждать, не покажется ли мне что-нибудь подозрительным. Но не услышал ничего, кроме шелеста листьев, гула прибоя и голосов, доносящихся из салуна. Только после этого я пересек двор, покрытый плотно утрамбованной глиной, и поднялся по ступенькам широкого крыльца.

В салуне находилось человек шесть, одни из них сидели у стойки бара и пили виски, а двое других пристроились за столиком, на котором стояла бутылка местного вина.

Столик, который я выбрал, стоял сбоку от стойки, на границе света, отбрасываемого лампой. Я сел за него, положил шляпу на соседний стул, и вскоре ко мне подошел официант.

Заказав ужин и кофе, я немного расслабился. В салуне царила приятная атмосфера — посетители мирно беседовали между собой, и я сразу же почувствовал, что мне здесь хорошо.

Фрэнк — я решил, что это Фрэнк — подошел к моему столику.

— Хотите переночевать? У меня есть комната, — сказал он.

— Да, я, пожалуй, переночую у вас.

Хозяин посмотрел на кобуру, в которой лежал мой револьвер.

— Здесь вам не понадобится оружие, мой друг. Мы не питаем вражды к путникам.

— Я в этом уверен, — улыбнулся я. — Я не собираюсь стрелять в вас или в ваших посетителей, — добавил я. — Но есть люди, против которых нужно держать оружие наготове.

— У вас есть враги?

— А у кого их нет? Да, у меня есть враги. Но сегодня я хочу только одного — послушать шум прибоя, хорошенько поесть, напиться кофе и выспаться. А завтра? Завтра будет уже другой день, и, когда он наступит, я уже, наверное, буду в горах или отправлюсь по тропе чумашей в сторону Вентуры.

— Так вы знаете о чумашах? Это были очень хорошие люди и очень одаренные. В горах сохранились пещеры с их рисунками. Многие из них я нашел сам. Они были совсем не такими примитивными людьми, как думают некоторые. Да, они вели простую жизнь, и их обычаи отличались простотой, с этим я спорить не стану, но образ мыслей у них был совсем не примитивен.

Когда хозяин ушел, я принялся за еду, слушая, как где-то за стеной девичий голос поет песню, старую красивую испанскую песню.

Утолив голод и выпив несколько чашек кофе, я почувствовал себя совсем как дома. Мне было так хорошо, что, даже когда в салун зашел новый посетитель, я и не посмотрел в его сторону. Но когда он повернулся лицом ко мне, я его сразу узнал.

Это был Док Сайте.

Глава 15

Глаза Дока встретились с моими, и на мгновение он окаменел. Рука его лежала на стойке бара, рядом с которой он стоял. Я не хотел убивать его, а ему, чтобы выстрелить, надо было сперва отойти от бара и повернуться лицом ко мне. На какое-то мгновение преимущество было на моей стороне.

— Как поживаешь, Док? Ищешь меня?

Слова застряли у него в горле, но он все-таки овладел собой и хриплым голосом проговорил:

— Нет, не тебя. Я ищу Боба и Малыша. Они удрали, бросив меня и забрав все мои деньги.

— Им придется отдать их назад, Док. Придется.

— Ты прав, черт подери! Дай только найти их, и уж тогда…

— Найти кого? — Это произнес Боб Хеселтайн. Он появился из темноты, держа в руке револьвер.

Позади раздался голос Малыша Риса.

— А ты сиди тихо, Шел, а то я…

Тут все увидели, что Фрэнк стоит с дробовиком в руке, направив его на Хеселтайна.

— Ваши разборки — это ваше дело, и я не хочу ничего знать о них, но если вы начнете стрелять, то вылетите из моего салуна. Я сегодня выскоблил пол, а кровь очень трудно отскрести.

В эту минуту, воспользовавшись тем, что на меня никто не смотрел, я резко вскочил со стула, немного пригнулся и коршуном налетел на Риса. Одной рукой я ударил Риса по запястью, рука его дернулась, и тогда я навалился на него всем телом.

Рис был худым и жилистым и не таким сильным, как я. Кроме того, внимание его отвлек бармен, угрожавший Хеселтайну, поэтому мое нападение явилось для Риса полной неожиданностью. Он отпрянул, потерял равновесие, а я со всей силы ударил его под дых, схватив одновременно за правую руку, в которой он держал револьвер. Револьвер опустился дулом вниз, и я ударил Риса еще раз.

Малыш выронил оружие, и я принялся молотить его обеими руками. И в эту самую минуту я понял, что мне ужасно хочется избить его до полусмерти. Малыш всегда относился ко мне очень высокомерно, я и раньше понимал, что он презирает меня, но не хотел себе в этом признаваться.

Я был зол не только на него, но и на себя за то, что когда-то был настолько глуп, что хотел походить на него. И я вкладывал в свои удары всю мою злость. Я бил его по лицу и по телу, пока он наконец не упал на пол. Из разбитого носа Риса -текла кровь, кровь сочилась и из щеки.

Когда Малыш упал, я резко повернулся и увидел, что Хеселтайн, держа в руке револьвер, стоит неподвижно, а дуло дробовика Фрэнка смотрит ему прямо в живот. Любой человек, будучи в здравом уме, а в особенности такой отличный стрелок, как Хеселтайн, прекрасно понимал, что в такой ситуации лучше стоять смирно. -

— Говорят, что он отличный стрелок, — сказал я. — Я хочу проверить, правда ли это.

— Нет, так дело не пойдет, — осторожно ответил Фрэнк. — Я не хочу принимать участия в ваших разборках, но стрельбы в моем салуне не допущу. — Он махнул дробовиком. — Эй, ты! Загони свою мышь обратно в нору, а потом выходи из салуна, садись на свою лошадь и чтобы духу твоего тут не было! И запомни: одно неверное движение — и я всажу тебе пулю в живот. А если тебе захочется пошалить на улице, то знай, что мой повар стоит у задней двери со своим винчестером, и как только ты выйдешь на крыльцо, то окажешься у него на мушке. И смотри у меня, уезжай подальше. Мне плевать, куда ты поедешь, но чтобы тебя здесь не было!

— Что касается тебя, парень, — проговорил Фрэнк, даже не повернув головы в мою сторону, — то ты уедешь сразу же после него… и смотри, не приезжай больше сюда с оружием. А теперь уходите.

Хеселтайн стал отступать к двери. Дойдя до нее, он остановился и сказал мне:

— Ты еще получишь возможность узнать, хороший ли я стрелок или нет, Такер. Уж я об этом позабочусь.

— Спасибо, Боб, — ответил я. — А я все удивлялся, почему ты от меня удираешь. Твой дружок Эл Кашион не смог сделать грязную работу за тебя. Когда я узнал, что ты послал его убить меня, я подумал, что ты потерял голову от страха.

— Я?! Потерял голову?! Да я тебя…

— Убирайся! — заорал на него Фрэнк. — Немедленно!

Хеселтайн исчез в дверях, а я медленно повернулся, чтобы взглянуть на Малыша Риса. Он стоял на четвереньках, а из его носа на пол стекала струйка крови.

Док Сайте все еще неподвижно стоял у стойки бара, руки его лежали на стойке, а лицо покрывала смертельная бледность. Он был напуган, напуган до полусмерти.

— Спасибо, Фрэнк, — сказал я. — Я ухожу.

— Не благодари меня, просто уходи. У меня приличное заведение, и я не хочу, чтобы в нем стреляли.

— Пусть эти двое, — я показал на Дока и Малыша, — уходят вместе. Они друг друга стоят.

С этими словами я вышел из салуна в темноту. До моего слуха донесся затихающий стук копыт — это ускакал Хеселтайн. Несколько мгновений я постоял на крыльце, а потом быстро прошел к корралю и отвязал свою лошадь.

Усевшись в седло, я поскакал к побережью. У меня не было никакого желания преследовать Хеселтайна в темноте — я легко мог попасться в ловушку. Мне хотелось только одного — убраться отсюда подальше. После той дикой ярости,которая охватила меня при виде Риса, я чувствовал в душе полное опустошение.

Что же касается Дока Сайтса, то он меня больше не интересовал. Я ранил его, а его бывшие дружки ограбили его так же, как и меня. Он уже получил свое, и меня совсем не интересовало, как они с Рисом будут выяснять свои отношения. Мне нужно было одно — получить назад свои деньги.

Интересно, где они теперь? И у кого? Может быть, у Руби Шоу? Вряд ли Хеселтайн отдал ей все. Я не мог поверить, что он способен совершить такую глупость.

Я ехал, соблюдая осторожность и держась темных мест, вдоль тропы, едва различимой в ночном мраке. Время от времени по дороге встречались заросли кустарника и дубовые рощицы. Внезапно я понял, что мне нужно делать. Я вернулся немного назад и поскакал к холмам, у подножия которых расположилось ранчо Ла Баллона.

И только тут я осознал, что произошло. Я бросил вызов самому Бобу Хеселтайну! Я не побоялся сделать это!

Когда я въехал во двор старика-мексиканца, из окна высунулась голова Кончиты. Она разрешила мне взять с собой лошадь. Дедушка куда-то уехал, они были в доме вдвоем с братом. Я быстро поменял лошадей и поскакал по тропе, ведущей в Лос-Анджелес.

Когда я въехал в город, пересек площадь и добрался до Сонора-таун, было уже почти два часа ночи. Я знал, где находится дом, куда я направлялся. Неподалеку от него, в темном переулке, я спешился и дальше пошел пешком. Хеселтайн, наверное, здесь, если, конечно, уже успел вернуться. Впрочем, может случиться и так, что он решил совсем уехать из Лос-Анджелеса.

В доме Виллареала свет не горел. Это была небольшая хижина с крыльцом у передней двери и задним двором, обнесенным дощатым забором. Дверь конюшни выходила в переулок.

Открыв дверь, я остановился на пороге, прислонившись к дверному косяку, и, держа в руке револьвер, прислушался.

Лошади скосили на меня глаза. В конюшне пахло сеном, конским потом и навозом. Я прошелся по сараю, ласково разговаривая с лошадьми. Одна из них тихонько заржала. Потом слышен был только хруст пережевываемого сена.

Проходя мимо лошадей, я дотрагивался до них… Последняя из четырех была мокрой от пота. Она отдыхала после бешеной скачки, хозяин даже не удосужился вытереть ее.

Чья это была лошадь? Хеселтайна или Виллареала?

Я двинулся к двери, но тут на спине самой первой лошади что-то слабо блеснуло. Она стояла у самой двери, и я дотронулся до нее самой первой, тогда, когда мои глаза еще не привыкли к темноте. Я просто положил ей руку на круп и пошел дальше. Только теперь я разглядел, что эта лошадь оседлана.

Я прошел вдоль лошадей, стоявших в стойлах, и, подойдя к оседланной лошади, заговорил с ней, а потом похлопал ее по спине… Она была холодной и сухой. Тогда я засунул руку под седло и ощупал потник — он был сырым.

Я застыл на месте и прислушался. Кто-то примчался сюда бешеным галопом, снял седло со своей лошади и переложил его на свежую. Очевидно, этот кто-то собирался немедленно уехать.

Но ему что-то понадобилось в доме. Что? Вещи? Или, может быть, продукты и фляга с водой? Или и то, и другое, и еще впридачу деньги.

Быстро оглядевшись по сторонам, я поискал, куда бы спрятаться. Стойла разделялись перегородками, доходившими мне только до пояса. Они упирались в столбы, поддерживавшие крышу. Мне не хотелось подвергать опасности лошадей. Единственное место, где можно было спрятаться, — это за дверью.

Но только я двинулся к двери, как она распахнулась и на пороге конюшни появился человек с фонарем в одной руке и дробовиком в другой. С его плеча свешивались две тяжелые седельные сумки.

Я выхватил револьвер и спокойно сказал:

— Брось оружие.

Свет фонаря отражался от серебряной насечки, украшавшей стволы дробовика. Это был Виллареал.

— И не подумаю, — ответил он.

— Я не хочу тебя убивать, но это мои деньги.

— Но они теперь у меня, — ответил он с таким же спокойствием, с каким говорил и я.

— Мертвому они тебе не понадобятся, — сказал я.

— И ты, мертвый, тоже не сможешь их унести. Я ведь тоже могу убить тебя.

— Да, мы оба можем умереть, — согласился я. — Только зачем? Ты хочешь уехать в Мехико и зажить там на широкую ногу. Но ведь мы с тобой оба хорошо понимаем, что Боб Хеселтайн пустится за тобой в погоню, а когда догонит — убьет. А если и не догонит, то ты будешь жить в вечном страхе за свою жизнь. Если я заберу эти деньги, твоя жизнь пойдет своим чередом. Ты останешься здесь, имея то, что имеешь, и не будешь испытывать страха. — Мгновение я помолчал, а потом добавил: — Я думаю, что мне эти деньги нужны больше, чем тебе. Я готов умереть, чтобы получить их назад, а вот готов ли ты умереть, чтобы сохранить их, — в этом я не уверен. После смерти, — продолжал я, — не будет ни красивых женщин, ни текилы, ни вкусной еды, ни хороших лошадей, ни солнца, ни дождя. Деньги быстро кончатся, смерть же не кончится никогда.

— А ты, я гляжу, философ, — сказал Виллареал.

— Нет, я не философ — я человек, которого ограбили и который чувствует себя в долгу перед теми бедняками, которым принадлежат эти деньги.

И здесь, в темноте, держа в руке револьвер, я спокойно рассказал ему о наших соседях в Техасе, работавших до седьмого пота, чтобы послать своих детей в школу и купить своим женам обувь. И еще я рассказал ему о том, как тяжело им приходится теперь, потому что их деньги украл Боб Хеселтайн.

— Я понимаю, — спокойно сказал Виллареал. — Я не знал, чьи это деньги.

— Я преследовал Хеселтайна несколько месяцев, — добавил я. — Из-за них умер мой отец; из-за них я стрелял в Дока Сайтса и серьезно ранил его. Из-за них умер Эл Кашион и еще один человек. И я буду преследовать Хеселтайна, пока меня не убьют.

Виллареал убрал свой дробовик в кобуру.

— Я — плохой человек, сеньор, но не настолько, чтобы сграбить бедняка. Можешь взять эти деньги. Но здесь только малая их часть. Все остальное — у Руби.

Он протянул мне седельные сумки, и я осторожно взял их.

— Спасибо тебе, амиго, — сказал я. — Человек, которому принадлежат эти деньги, будет тебе благодарен. Я расскажу ему о твоем благородстве — ты настоящий кабальеро.

— Спасибо, — ответил мексиканец. — А теперь я пойду, с вашего позволения.

Он вышел и закрыл за собой дверь. Держа в руках сумки с деньгами, я вышел через другую дверь, сел на свою лошадь и поехал к площади.

Выезжая с улицы на площадь, я вынужден был остановиться.

На дороге стоял Хэмптон Тод, направив на меня винтовку.

— Где она? — властно спросил он.

— Кто вас интересует?

— Меня интересует эта чертова девчонка, а ты знаешь, где она, черт бы тебя побрал! Говори, или я тебя убью!

— Я бы тоже хотел знать, где она, — спокойно ответил я. — Я тоже ее ищу и еще человека, с которым она путешествует.

— Этот человек — ты! Ты знаешь, где она. Я хочу добраться до нее и получить назад мои деньги!

— Ваши деньги?

— Да, мои деньги! — заорал Тод.

В домах открывались окна — крики Тода привлекли внимание любопытных, но я понял, что попал в скверную ситуацию. Тод просто трясся от ярости и в любую минуту мог выстрелить. Стоит мне чуть двинуться или кому-нибудь появиться на улице, как он нажмет на спуск, а с такого расстояния промахнуться трудно.

— Я не знаю, где она и что произошло между вами, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Я не отрицаю, что преследовал ее, но мне нужен человек, который ограбил меня.

— Это я уже слышал! Другого человека нет — это ты с ней путешествовал!

— Опустите винтовку, — предложил я, — и давайте поговорим. Я ищу того же человека, что и вы. И там, где он, там будет и она.

— Нет! — Тод снова поднял винтовку. — Говори, где она, или я тебя убью!

В эту же минуту я услыхал свист пули у моего уха. Тод дернулся и выстрелил. Пуля пролетела всего в нескольких сантиметрах от меня. Тод зашатался и стал падать.

— Он убил меня! — Тод произнес эти слова громко и четко, показывая рукой на меня, а потом упал и покатился по пыльной мостовой.

Отовсюду сбегались люди. Кто-то закричал:

— Тащите веревку!

Неожиданно я увидел возле себя шерифа Роулэнда.

— Все ясно, — сказал он. — Слезай с коня.

— Шериф, перед тем как я слезу с коня, прошу вас проверить мою винтовку и револьвер. Вы увидите, что пули в них на месте.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Не слушайте его, Роулэнд! — Говоривший был явно пьян. Уродливое лицо его было красным. Вокруг собралось уже не менее дюжины зевак. — Хэмп назвал этого парня — он показал на него!

— Прошу вас, шериф, — спокойно сказал я.

Шериф вытащил из кобуры мой винчестер и осмотрел его. Ствол был холодный, пуля на месте, патронник заряжен. Один за другим он вытащил патроны и пересчитал.

— Ну вот, видите, — сказал я. — Я не стрелял из этой винтовки. А теперь проверьте револьвер, пока никто не трогал его, в том числе и я.

Шериф бросил на меня тяжелый взгляд, но проверил и револьвер. Он поднял его к свету и посмотрел в ствол. В барабане лежало пять патронов, шестой патронник был пустой, но все мы носили револьверы с пятью патронами.

— Из этого оружия не стреляли, — четко произнес Роулэнд, и в его словах я почувствовал симпатию ко мне. — Этот человек не мог убить Тода.

Собравшиеся встретили это заявление недовольными возгласами, но, обсудив слова шерифа, постепенно успокоились.

— Кто же тогда его убил? — спросил шериф.

— Человек, находившийся позади меня, шериф, — ответил я. — Он, наверное, стрелял из окна на втором этаже или с крыши, поскольку пуля пролетела мимо меня и убила Тода, который стоял на земле.

Шериф повернулся и оглядел площадь.

— Ну, кто бы он ни был, он уже ушел. Вопрос заключается в том, в кого он стрелял — в тебя или в Тода?

— В меня, — ответил я, — хотя Тод сам собирался меня убить. Я пытался убедить его не делать этого.

— Слезай с коня и пойдем со мной, — велел Роулэнд. — Мне надо с тобой поговорить.

Пришел помощник шерифа, и Роулэнд повернулся к нему и коротко объяснил ситуацию. Помощник быстро вызвал пятерых или шестерых человек из толпы, и они двинулись в том направлении, откуда была пущена пуля.

Роулэнд провел меня в служебную комнату в «Доме Пико».

— Садись, — сказал он. — И расскажи мне все.

И я рассказал ему все с самого начала. Рассказал, как гнался за Хеселтайном, Рисом и Руби Шоу, как узнал, что она приехала в Лос-Анджелес под чужим именем, как Хэмптон Тод проведал, что за ней ухаживает другой мужчина, и решил, что это я.

— А почему ты?

Я пожал плечами.

— Ну, видимо, потому, что я был единственным человеком, кто хоть что-то о ней знал. Сомневаюсь, что Тод видел когда-нибудь Хеселтайна. Но когда он узнал о каком-то другом ухажере Руби, он решил, что это я. Я ведь приезжий, и я ее знал.

— Ты думаешь, это Хеселтайн стрелял?

— Хеселтайн или Рис, но стреляли точно в меня. Я думаю, что это был Боб, поскольку Рису сейчас не до стрельбы, и к тому же он вряд ли успел добраться до города. А вот Боб успел.

— Но он всегда стреляет в открытую, а тут пальнул из-за угла. Что-то на него не похоже.

— Я ведь много месяцев следую за ним по пятам, мистер Роулэнд, и почти настиг. Никто не хочет работать на Хеселтайна, поскольку я всегда оказываюсь рядом, почти у него за спиной. Никто не хочет связываться с Бобом.

Шериф задумался над моими словами, вытащив из кармана жилета сигару.

— А может быть, стрелял кто-нибудь другой? Ты не думал об этом? Ну, скажем, Руби Шоу, которая хотела убить тебя.

— Вполне возможно, — ответил я. — Насколько мне известно, именно она нашла Эла Кашиона.

— А что ты знаешь о той женщине, что забрала деньги у Тода?

— Ничего, кроме того, что она очень хитра и опасна. Она способна на любую подлость. Руби обольстила Тода и, наверное, наплела ему с три короба. Мужчины любят хвастаться, может быть, он показал ей, сколько у него с собой денег. А это было все равно, что показать голодной лисе курицу.

Шериф встал.

— У меня нет причин арестовывать тебя, но все, что я говорил раньше, остается в силе. Я хочу, чтобы ты уехал.

— Спасибо вам, мистер Роулэнд. Будь на вашем месте более импульсивный человек, я бы уже болтался в петле. — Я протянул ему руку.

— Да, эти люди скоры на расправу, — согласился шериф, пожимая ее. — Среди них есть несколько сорвиголов, которых я вышвырну из Лос-Анджелеса при первой же возможности. Людям нужен покой.

Площадь снова опустела. На сером небе появились желтые лучи с красными прожилками. Я с удовольствием вдыхал в себя утренний воздух, поскольку ветер дул с моря. Я отвязал коня и сел в седло.

Помощник Роулэнда пересек площадь и подошел ко мне. Он вытащил сигару изо рта и сказал:

— Стреляла женщина из пустой комнаты. Там остался запах ее духов, а убегая, она потеряла перчатку.

Помощник показал мне ее. Перчатка предназначалась для маленькой ручки, но которая могла спустить курок не хуже, чем мужская.

— До свидания, — сказал я и двинулся прочь из города.

Они снова скрылись, снова удрали от меня.

Куда же они поедут теперь?

Глава 16

Когда я подъехал, Кончита была во дворе; она сразу бросилась ко мне. На крыльце дома показался ее дед.

— Ты в порядке? — Ее глаза тревожно шарили по моему лицу. — Нам сказали, что в городе была стрельба.

Я ослабил подпругу седла и прошел с ними в дом. Кончита принесла кофе. Ее брат вышел послушать мой рассказ о том, что произошло.

— А теперь куда, амиго? — спросил меня старик.

— Поеду дальше. Попытаюсь найти след.

Он в раздумье поглядел на меня.

— Я уже стар, сеньор, и вы должны простить меня, но не кажется ли вам, что вы впустую тратите свою жизнь? Люди теряют деньги и смиряются с этим; они работают и думают о другом, их жизнь продолжается, сеньор, не к добру это — все гнаться и гнаться за этими негодяями. Они свое получат. Поверьте мне, эта женщина навлечет на них зло. Такие женщины всегда связаны со злом, и те, кто с ними, обязательно пострадают. Для вас, сеньор, сейчас важнее найти свое место на земле. Годы пролетят стрелой, вы станете стариком, и не окажется близкого человека рядом с вами, и не на что будет оглянуться, кроме бессмысленной гонки.

— Я должен это сделать. Мне порой кажется, я родился для того, чтобы преследовать этих людей так, как бобры родятся для того, чтобы строить плотины.

— Но все вокруг меняется. Даже мне, старику, это видно. День ото дня укрепляется закон. Все люди вместе укрепляют его, и скоро тем, кто привык жить не по совести, не останется ни одного спокойного уголка.

Старик, конечно, был прав. Из окна прохладной комнаты я видел залитый солнцем двор и холмы, простирающиеся до самого моря. Замечательно было бы иметь свое поле на этой гостеприимной, щедрой земле. Такая прекрасная долина, конечно же, привлечет множество людей; они приедут и понастроят домов. В этом мире ничего нельзя сохранить в неизменности.

— Я должен ехать дальше, — сказал я. — У меня еще остались деньги, я вышлю их соседям.

Мы долго еще разговаривали, прихлебывая крепкий кофе и поглядывая за окно. В полдень я затянул подпругу и поставил ногу в стремя. Старик-мексиканец, Кончита и ее брат стояли посреди двора и смотрели мне вслед. Когда я в последний раз обернулся в седле, во дворе оставалась одна Кончита. Она вскинула руку, и я помахал в ответ.

Неужели так будет всегда — мне суждено врываться в чужую жизнь и снова уезжать от едва возникшей близости? Неужели этому не будет конца?

Недели две я метался взад-вперед по всем дорогам, которые вели из Лос-Анджелеса на север, юг и восток в поисках Хеселтайна, Малыша Риса и Руби Шоу.

И наконец на одной из затерянных в степи станций дилижансов ко мне обратился человек, услышавший мои расспросы.

— Я видел людей, похожих на тех, что вы описываете. Хорошенькая блондинка и двое мужчин. Они пришли на Пьяное плоскогорье с юго-запада и направлялись на восток к ущелью Уокера. У одного из мужчин над глазом глубокий порез, и еще один — на щеке. Другой весьма крепкого сложения, на нем была кожаная куртка и черная шляпа.

Переговорив с ним, я убедился, что он действительно видел моих обидчиков. Он нарисовал мне карту местности на земле возле здания станции, указав Пьяное плоскогорье, дорогу к ущелью Уокера и местоположение нашей станции. Это был маленький городок при железной дороге под названием Мохаве. Название этого места менялось много раз. В 1860 году там была станция линии дилижансов Элиаса Диборна. Позднее в этом городе часто останавливались грузовые караваны.

— Эта дорога, — объяснил мне мой собеседник, — идет через каньон Красной скалы к ущелью Уокера. На самом деле дорогой-то ее не назовешь, но я проезжал по ней не далее как вчера, да и конь у вас добрый. Берите побольше воды и остерегайтесь гремучих змей. В этом году их пропасть.

— А можно ли здесь нанять вьючную лошадь? — поинтересовался я.

Человек пожал плечами.

— С этим трудновато. Лошадей практически нет. Шаве со своими бродягами — он подобрал в свою банду всех ублюдков из команды старого Васкеса — поугоняли всех приличных лошадей в округе. Вы можете попытаться найти мула.

Я отправился дальше в путь. Дорога была пыльная и жаркая. Проехав пару часов, я понял, что глупо и даже опасно продолжать двигаться по такой жаре. Я съехал с дороги и нашел небольшой овраг, по дну которого журчал ручей и росли деревца. Спешившись, я налил в шляпу воды и дал коню напиться, затем привязал его к кусту и уселся, облокотившись спиной на склон оврага.

Было очень тихо. Мой конь похрумкал сочными листьями, потом прикрыл глаза и задремал, облегчив заднюю ногу и изредка сгоняя хвостом назойливых мух.

Сидя под склоном оврага, я видел отрезок дороги длиной в полмили. Она вилась по каньону, врезающемуся в плоскогорье. На камень рядом со мной вылезла ящерица и уставилась на меня своими глазами-бусинами.

Тенистый овраг был подходящим местом, чтобы посидеть и подумать о моей собственной роли в том, что происходит. Одна мысль не давала мне покоя… Я бежал в никуда. Уж не была ли моя погоня за Хеселтайном просто средством не задумываться о будущем? Время шло — они все время убегали, я все время преследовал, но, если поглядеть правде в глаза, можно всю жизнь пробегать — и все без толку.

Дело, пожалуй, в том, что у меня просто никогда не было цели в жизни… Пока был жив отец, я не задумывался о самостоятельной жизни, откладывая это до того дня, когда останусь один. Потом отец неожиданно погиб, и я должен был заставить этих негодяев расплатиться; но охота за Хеселтайном стала для меня способом отдалить тот день, когда мне придется повзрослеть и заняться теми взрослыми делами, от которых прежде меня ограждал мой отец.

Слегка надвинув шляпу на глаза, я следил за танцем раскаленных воздушных потоков над дорогой, которая вилась по дну каньона между скал, поросших редкими кактусами и карликовой юккой.

Ну хорошо, сказал я себе. Положим, ты отобрал у Хеселтайна все деньги. Что ты станешь делать дальше? Может быть, купишь ранчо? Или золотоносный участок?

Об этих и многих других занятиях я не имел никакого понятия. Но внезапно на меня накатила жаркая волна стыда, словно я почувствовал на себе суровый взгляд Кона Джуди и услышал его язвительные слова: «Но читать-то ты умеешь? А тот, кто умеет читать, может учиться. Ты не ходишь в школу — так что ж? Хотя это и самый удобный способ получить образование для многих из нас, но ведь школа дает лишь схему знания, а заполнять пробелы приходится позже самому».

Конечно, так бы он и сказал — или что-то вроде этого. Ваша правда, мне пора наконец заглянуть себе в глаза. Отец, возможно, тоже не достиг того, чего хотел, но он всегда стремился достичь, и сколько бы его ни била жизнь, сколько ни сталкивала вниз, он продолжал упорно карабкаться наверх.

Не существует мира идеального, сияющего, как изделие из патентованной кожи… нужно создать собственный мир и найти в нем свое место.

Я пересчитал деньги в седельной сумке. Там было чуть больше двенадцати сотен долларов. Я оставлю себе пару сотен, а остальные пошлю в Техас.

Незаметно я задремал. Меня разбудил мой конь, тихо фыркнув над ухом.

Сон мигом слетел с меня. Конь, насторожив уши, глядел на дорогу. По ней двигался человек на еле живом одре. Всадник смотрел в мою сторону.

Я встал и подтянул подпругу. От уступов скал на равнину легли длинные тени. Солнце спустилось низко; до заката было еще далеко, но уже повеяло прохладой, и я мог ехать дальше. Но меня совсем не радовала компания неожиданного попутчика.

Человек на дороге остановил свою клячу, поджидая меня. Я хорошо видел его руки, и признаков опасности не было, но все равно надо быть начеку.

Вскочив в седло, я направил коня к дороге.

— Здрасьте! — Глаза у него были водянисто-голубые, но взгляд такой острый, что я почувствовал: от него не ускользнула ни одна деталь моего снаряжения. — Далеко направляетесь?

— Ущелье Уокера. Возможно, и дальше на восток.

— Ну да, отсюда больше и ехать-то некуда.

— Я могу развернуться и отправиться обратно, — сказал я. — И вполне вероятно, что так мне и придется поступить, если в ущелье не обнаружится следов Хеселтайна.

— Конечно. — Он обшарил взглядом мои седельные сумки. — Золотишко копали?

— Я-то? Нет, я ковбой. — Я не собирался с ним откровенничать. — Занимаюсь только тем, что можно делать, не слезая с коня.

— Трудновато вам приходится, — заметил он. — Я знаю массу занятий, которых не сделаешь, сидя в седле.

Я не ответил, и дальше мы поехали в молчании.

Его лошадь была в ужасном состоянии. Ей, очевидно, нелегко пришлось на недолгом конском веку. Но там и с самого начала не на что было взглянуть. Всадник тоже выглядел неважно, но зато винтовка у него была ухожена, начищена и промаслена. Я нигде не видел у него револьвера, но я уже научился не быть слишком доверчивым.

Через некоторое время он снова заговорил, и во всех его репликах сквозило любопытство. Чем меньше я говорил, тем настойчивей он выспрашивал, так что я наконец сказал:

— Я по натуре бродяга. Никогда подолгу не стою на месте. В Калифорнию я попал из-за девушки, — что отчасти было правдой, — но она предпочла другого. Так что теперь я просто осматриваюсь по округе. Думаю вот, то ли мне поехать дальше до Виргиния-Сити, то ли вернуться и податься на север в Орегон. Я ни там, ни там еще не бывал.

— Ни там, ни там ничего особенного нет. Однако ведь, — продолжал он забрасывать удочки, — надо же иметь денежки на пропитание.

Я хмыкнул.

— Не обязательно, если время от времени работать за еду. Я всегда могу заработать себе обед, если в том будет нужда. Никогда не имел почтения к деньгам. К азартным играм у меня пристрастия нет, а пока есть возможность поесть и поспать, остальное меня мало волнует.

— Славный у вас конь, — заметил он. — Не похож на ковбойскую скотину.

— Я выменял его, — солгал я. — Однажды мне удалось поймать двух диких мустангов — молодых, очень хороших. Я сменял их на этого.

Моя одежда и снаряжение были, пожалуй, слишком хороши для простого ковбоя, и я чувствовал, что он мне не верит. Набитые седельные сумки продолжали интриговать его. Я был уверен, что он при случае не поколебался бы обокрасть меня или даже убить.

Пока мы отмеряли милю за милей, сгустились сумерки. Жара спала, на небе заблестели звездочки.

Лошадь моего попутчика начала отставать, чего, собственно, и следовало ожидать при ее состоянии, но мне это не нравилось, поэтому я остановился и подождал его.

— Прошу прощения, мистер, — буркнул он. — Моя скотина не может за вами угнаться. Езжайте-ка вперед и найдите место для ночевки, а я догоню.

— Рано еще ночевать, — сказал я.

Было в моем попутчике нечто, от чего меня пробивал озноб, и я точно знал, что не лягу спать с ним рядом. Я смертельно устал от дороги, от жары и пыли, я хотел передышки после всего, что мне пришлось пережить за последние дни. Я боялся, что засну чересчур крепко, чтобы чувствовать себя в безопасности. Его хищные взгляды на моего коня и мои седельные сумки не оставляли у меня сомнений относительно его намерений, но мне пока не в чем было его обвинить, и я никак не мог придумать предлога уехать от него.

Мой конь легко оставил бы его позади, но это значило подставить ему спину, а этого мне совсем не хотелось.

— Пожалуй, вы правы, — сказал я после минутного раздумья. — Я и правда очень устал.

Внезапно я увидел между холмов небольшую лощину, поросшую кустарником.

— А вот! Очень неплохое местечко.

Он повернул голову, и в ту же секунду я вытащил револьвер. Обернувшись ко мне и открыв рот для ответа, он замер, уставившись на меня и мой револьвер. Он не пошевелился. Это был очень осторожный человек.

— Друг мой, — сказал я ему. — Я вас не знаю. Но я люблю путешествовать в одиночку, поэтому я вас здесь покину. Потрудитесь сойти с коня.

Он колебался. Мне даже показалось, что он хотел рискнуть и попытаться обыграть меня, но я не видел у него револьвера, да и вряд ли у такого бедняка могло иметься что-либо крупнее «дерринджера».

— У тебя хватит совести, — хрипло произнес он, — оставить человека без лошади посреди пустыни?

— Я не оставляю тебя без лошади, — объяснил я. — Тебе просто придется с милю прогуляться пешком. Я ее где-нибудь там привяжу.

— Я же ничего не сделал, — угрюмо сказал он.

— Но ведь собирался, — пожал я плечами. — Хотя, видит Бог, у меня и взять нечего кроме коня.

— Ой ли? — хмыкнул он, но мой красноречивый жест с револьвером заставил его спешиться.

Взяв его лошадь за уздечку, я поехал дальше, не забывая, впрочем, поглядывать назад. Отъехав с милю, я привязал клячу у куста и пришпорил своего коня.

Мой бывший попутчик проделает эту милю за пятнадцать минут, прикинул я, но к тому времени я проеду мили четыре, а то и пять, и не буду торопиться ночевать.

Мой конь одобрил мои планы. Попутчик понравился ему не больше, чем мне, к тому же он был не против пробежаться по вечерней прохладе.

Вокруг расстилалась широкая холмистая равнина, поросшая редким кустарником. Днем она просматривалась на многие мили, а ночью за несколько ярдов уже было не видно ни зги. Я быстро проделал около трех миль, потом перешел на легкий галоп. Мой скакун был тренированным горным конем, привыкшим к длинным перегонам.

В дороге я сверял время по Большой Медведице, наблюдая ее вращение вокруг Полярной звезды. Наконец я пустил коня шагом, но хотя уже пора было останавливаться на ночлег, я продолжал двигаться: мне не давала покоя мысль о моем преследователе. Этот человек был не из тех, кто легко сдается.

Местность тем временем стала более пересеченной. Несколько раз я умышленно съезжал с дороги, стараясь запутать следы, чтобы сбить своего возможного преследователя. Но, похоже, мой попутчик умел читать следы не уже краснокожего.

Я ехал уже пять часов. Мой конь валился с ног от усталости. Да и сам я засыпал в седле. Пора было заняться поисками ночлега. Свернув с дороги в самой густой тени под скалой, я вскарабкался на утес и проехал по гребню кряжа, а затем спустился с другой стороны в глубокий каньон. Там, видимо, была какая-то тропинка, потому что конь продолжал идти вперед, хотя сам я не видел в темноте ничего, кроме проблесков беловатой, твердой земли.

Вскоре я услышал шум струящейся воды. Обогнув выступ скалы, я очутился в каменной чаше, где протекал ручей, и вода с естественного порога падала в запруду, окруженную ивняком и несколькими тополями. Лучшего места для лагеря трудно было пожелать. От дороги оно отстояло на три четверти мили, и найти его мне лично было бы трудно.

Пустив коня пастись на траву, я расстелил одеяла под тополем, где земля была ровная и мягкая. Положив под голову вместо подушки седло, я моментально заснул, не забыв, впрочем, спрятать поблизости револьвер.

Я проснулся уже при свете дня, и первое, что я увидел, был мой давешний попутчик. Он сидел в седле футах в двадцати от меня, и в тот момент, когда я открыл глаза, он метнул лассо. Я вскочил на ноги, но все, что я смог сделать, — это вскинуть руку, чтобы она оказалась в петле вместе с шеей. Изо всех сил я отодвигал веревку, сжимающую горло, но негодяй ударил свою лошадь шпорами, и она прыгнула. Спасло меня лишь то, что я успел броситься за ствол тополя, и веревка перегнулась через него.

Он поднял лошадь на дыбы, и меня дернуло так сильно, что я упал на колени и ударился о тополь; а этот тип поскакал вокруг дерева, намереваясь примотать меня своим лассо к тополиному стволу. Я схватил свободной рукой свое одеяло и нащупал револьвер.

Он слишком поздно заметил мое движение. Он сунул руку за пазуху, но в этот момент я выстрелил с левой руки. Пуля обожгла плечо лошади.

Кляча дернулась от неожиданной боли, сбила хозяина с цели, так что я получил возможность выстрелить еще раз, но снова промазал. Веревка на секунду ослабла. Я сбросил ее и спрятался за ствол тополя. Я услышал выстрел и звук пули, входящей в дерево, но теперь я держал револьвер в правой руке и выскочил из укрытия.

На меня был направлен огромный кольт. Негодяй заорал:

— Попался! — И крутанул его на пальце, как это делают некоторые удальцы.

Я выстрелил и попал ему в бок повыше бедра, но он все же сумел выстрелить в ответ. Мой противник промахнулся, но тем не менее я предпочел снова искать защиты за деревом. Выждав минуту, я выстрелил снова. Он покачнулся в седле и, кинув на меня горящий ненавистью взгляд, вонзил шпоры в бока своей клячи и умчался прочь.

Некоторое время я стоял и смотрел ему вслед. Он был дважды ранен, причем по крайней мере один раз — достаточно серьезно, но, хотя мне удалось достать его, я бы очень хотел никогда больше не встречать этого опасного человека.

Мой конь стоял совершенно спокойно, из чего я заключил, что ему и раньше случалось бывать в перестрелках. Оседлав его, я собрал свои пожитки и поехал прочь в противоположную сторону, избегая приближаться к местам, где можно было нарваться на засаду.

Лишь когда прошел первый шок, я почувствовал боль в коленях, разбитых при падении и ударе о ствол тополя. Руку, порезанную веревкой, начало щипать от пота. Шея моя, тоже обожженная веревкой, онемела.

— Вот ведь подлый негодяй! — сказал я коню. Он повел ухом в знак согласия.

Разговаривать с конем мне было не впервой, как и любому человеку, который подолгу ездит в одиночестве. Я вообще привык больше доверять лошадям, считая их даже лучше людей. Мой конь умел слушать — впрочем, у него не было выбора, потому что такого страха я еще никогда не испытывал, и мне необходимо было выговориться.

Ясное дело, этот мерзавец посчитал меня желторотым юнцом, но я таки заставил его проглотить свинец — теперь ему долго придется его переваривать! Тем не менее я не забывал внимательно поглядывать по сторонам и не останавливался весь день.

Когда я наконец добрался до ущелья Уокера, то встретил там расположившихся лагерем двух пастухов с отарой овец.

Я расспросил их о Хеселтайне, и один из них сказал:

— Они были здесь три дня назад — Боб Хеселтайн и еще двое мужчин, и с ними женщина. Они прошли по ущелью и направлялись, как мне кажется, на север.

Пастухи пригласили меня поесть вместе с ними, и я охотно согласился.

— Вы знаете Хеселтайна? — спросил я.

— Я видел, как он убил человека в одном салуне в Техасе. Это было семь или восемь лет назад. Застрелил мужика на месте безо всякой причины, просто он ему не понравился, — сказал один из пастухов и внимательно посмотрел на меня. — А ты, часом, не Шел Такер?

— Он самый.

— Слыхали, что ты за ними охотишься. Что ж, удачи тебе!

— А кое-кто охотится за мной, — сказал я, допивая кофе. И, чтобы развлечь изголодавшихся по новостям людей, я рассказал им о своем вчерашнем приключении.

Они слушали, обмениваясь взглядами.

— Этот твой новый знакомый, он ростом эдак пять футов и семь или восемь дюймов? И вес около ста сорока фунтов? И белый шрам возле рта?

— Вы его знаете?

— Ты, парень, подергал за усы старого енота. Это был Поуни Зейл — человек без совести, конокрад и убийца многих людей. Но доказать это некому — он не оставляет живых свидетелей. Однажды под Руидозо он прибился к мексиканцам, гнавшим овец; предложил свою помощь. А через пару дней вдруг вынул винчестер и прикончил двоих. Третий пытался убежать. Поуни выстрелил в него, но не убил. Тот вакерос выжил и рассказал об этом случае людям. Началось расследование, но Зейл продал овец и убрался из штата. Нехороший человек.

— Что ж, он получил порцию свинца, — сказал я, — но удержался в седле и удрал, хотя выглядел не слишком довольным таким оборотом дел.

Один из пастухов издал короткий смешок.

— Если он объявится здесь, мы скажем, что ты ушел на юг.

Кофе был великолепен, бобы и того лучше, и уезжать мне совершенно не хотелось, но время работало против меня, и Боб Хеселтайн все увеличивал расстояние между нами.

Отъехав немного, я оглянулся. Дорога была пуста, но меня не покидала неприятная мысль, что охотник превратился в дичь.

Глава 17

Стремительно бегущее время, как ничто другое, заставляет человека задуматься над своими поступками. Мне уже давно следовало бы перестать гоняться за ветром в поле.

Я оставил позади много пыльных миль, побывал в нескольких перестрелках, но так и не достиг цели. А тем временем где-то там в Колорадо жила моя Вашти. И чем больше я о ней думал, тем глупее казалось мне мое решение уехать и мотаться по стране, не ведая, когда наступит конец моему пути. Сейчас она, чего доброго, уже замужем.

Замужем?

Меня словно пришпорило. Эта мысль обожгла меня, как внезапный приступ боли — а ведь почему бы и нет? Я же не заявлял никаких прав на эту девушку.

Да, у нее не было причин дожидаться меня. Но мысль о том, что она выйдет замуж за какого-то прощелыгу, повергла меня в ужас.

Здесь было над чем подумать. Что, собственно, значит — прощелыга? А сам-то я кто такой?

У меня ничего нет: ни участка, ни хибары, один лишь крошечный надел далеко в Техасе, да и тот, наверное, уже кем-нибудь захвачен. Я не имею никаких средств к существованию, разве что смогу немного заработать, перегоняя чужой скот, а стать женой нищего ковбоя — это, безусловно, не подходит для Вашти… даже если она сама так не считает.

Где-то в своих скитаниях я совсем потерял след Боба Хеселтайна.

Время от времени мне попадались кое-какие наметки того, что я на верном пути. Мой умный конь давно понял, что я кого-то выслеживаю. Мне кажется, он даже пару раз сам возвращал меня на правильный след.

Куда все-таки они могли направиться? Руби Шоу была бы не Руби Шоу, если бы она согласилась отсиживаться в какой-нибудь заброшенной хижине в горах Сьерры, что высились по левую руку, или спрятаться в Долине Смерти за отрогами Панаминта. Она, несомненно, предпочтет направиться в Виргиния-Сити, что возле горы Комсток, где добывают серебро.

Собственно говоря, если вдуматься, то этим ребятам — Хеселтайну и прочим — приходится не так уж сладко. Сколько уже прошло месяцев с тех пор, как они заграбастали денежки, а порадоваться им некогда — надо все время убегать. А Руби не из тех, кто способен долго мириться с подобными обстоятельствами. Наверняка она постоянно внушает ребятам, что пора со мной разделаться.

Место, в котором я находился, подходило для подобных целей. Через горы и пустыню пролегало всего несколько дорог, и даже когда Долина Смерти осталась позади, сухие безводные пространства простирались далеко на восток, заграждая путь.

Неожиданно я снова наткнулся на их следы — четыре всадника. Судя по всему, они были не очень далеко впереди.

Поездив столько, сколько разъезжал я, поневоле многому научишься. К тому же я преследовал людей крутых и опасных. У меня уже были стычки и с Сайтсом, и с Рисом, но до сих пор мне не доводилось схлестнуться с самим Хеселтайном. И вот теперь они все были вместе…

И все же интересно, какие у них теперь отношения с Доком? Они, верно, уже мысленно поделили его долю между собой, а тут он снова появился и, конечно же, предъявил свои права.

Что ж, если человек оказался способным на воровство, весьма вероятно, что он окажется способен и на вероломство. А Док Сайте был никому в этой компании не нужен, и меньше всех — Руби Шоу.

Долина реки Оуэне, по которой я ехал, имела добрую сотню миль в длину и от пяти до двенадцати миль в ширину. На западе зубчатой стеной вздымались горы Сьерры. По другую руку высилась цепь гор Иньо-Уайт высотой до одиннадцати тысяч футов.

В горах водилось множество диких зверей, кое-где встречались индейцы. Это было не то место, где можно тратить деньги и вкушать земные радости, поэтому мне и в голову не приходило, что преступники станут здесь останавливаться.

Долина была похожа на грабеновую впадину. Я немного понабрался геологии у Кона Джуди во время наших поездок и с некоторых пор стал глядеть на горы и равнины с новой точки зрения. Отсюда я сделал вывод, что чем больше человек знает, тем интереснее становится для него окружающая действительность. Как сказал бы Кон, даже если нет книг, всегда можно учиться, внимательно глядя на окружающий мир.

Рельеф местности, по которой я проезжал, изменился. Между холмами тут и там встречались нагромождения скальных пород. Жара и холод, вода и корни деревьев разламывали не только почву, но и сами скалы.

Быстро продвигаться вперед здесь было невозможно, потому что вся долина целиком состояла из мест, удобных для засады. Старательно избегая их, я время от времени менял направление, ехал то справа, то слева от дороги, по склонам то одной, то другой горы, используя любое укрытие. Судя по изредка попадавшимся следам, они опережали меня всего на несколько часов.

А кроме того, я постоянно посматривал назад. Я не знал, как сильно ранен Поуни Зейл, но у меня было ощущение, что этот крутой старичок из шкуры вон вылезет, чтобы отомстить. Он вполне мог сейчас охотиться за мной, как я охотился за ними.

Рассказы Кона Джуди о скалах и скальных образованиях, о растениях, указывающих на залегающие под ними минералы, не меньше, чем опасение возможной засады, приковывали мои глаза к земле. Я ехал по склону горы, укрываясь среди разбросанных деревьев и останавливаясь время от времени для осмотра местности. Вдруг мой взгляд упал на гладкий участок скалы, видимо, отполированный ледником. Там и сям на ее поверхности непогода оставила морщины и язвы. Но внезапно я увидел небольшую выбоину, где кусок камня был сколот копытом лошади.

Прячась в тени сосны, я изучал находку.

Кто-то поднялся по этому склону, причем совсем недавно, чуть-чуть впереди меня.

Эти люди были где-то здесь. Видели ли они, как я ехал по дороге? Как я сюда поднимался?

Во рту у меня пересохло. Я весь превратился в слух. С винчестером в руке я соскользнул с седла, быстро привязал коня в кустарнике и, низко нагнувшись, стал пробираться вверх по склону, поросшему низкорослыми соснами и редкими кедрами. Между деревьев змеились трещины.

Солнце уже опустилось за стену Сьерры, но на вершинах Иньо-Уайт еще горела золотая полоса. Надо мной сгустились тени, в мире воцарилась тишина и покой. Послышался негромкий крик козодоя, ему ответил другой.

Я остановился и замер. Моя позиция была не слишком удачной: сверху обзор мне закрывали деревья и скалы, зато для наблюдения с долины я был весь как на ладони. Опасность могла появиться и спереди, и сзади.

Вдруг где-то впереди раздался звук двух выстрелов, и по ущельям разнеслось долгое эхо. Стреляли в четырех, а то и в пяти сотнях ярдов от меня. Пули прошли далеко. Я прислушивался, затаив дыхание.

Долгое время не было ни звука, затем я услышал легкий шорох камней где-то наверху, затем снова наступила тишина. Вечерние тени становились все длиннее. Я ждал.

Вернувшись к коню, я отвязал его и осторожно стал подниматься, стараясь оставаться в тени и ступать по траве и опавшим листьям, чтобы копыта меньше стучали.

Кто же стрелял? И в кого?

И вдруг, когда мы проезжали между двумя соснами, мой скакун испуганно метнулся в сторону. Удерживая его одной рукой, держа револьвер в другой, я прислушался.

Ни звука… Только шум ветра в соснах.

Вглядываясь в сгущающиеся сумерки, я заметил что-то темное, лежащее на земле. Бесшумно спешившись и выждав минуту, я на цыпочках подошел поближе.

Это был мужчина, лежавший лицом вниз. Он был мертв. Мне не требовалось врачебного свидетельства, чтобы понять это. Ему дважды в упор выстрелили в спину.

Еще не перевернув труп, я узнал его. Доку Сайтсу незачем было ехать в Калифорнию за Рисом и Хеселтайном. Он поднялся сюда вместе с ними, чтобы найти свою смерть. Убийцы.

Не тот он был человек, чтобы по нему горевать, подумал я, хотя одно время он казался мне ловким и даже обаятельным парнем. Он был похож на бычка, гордящегося пустой жестянкой, надетой на рог. Жил тем, что крал скот и лошадей, и слишком много болтал. Но сейчас мне было жаль его. Не приведи Господь умереть вот так, от руки тех, кого считал друзьями, и лежать среди пустынных гор на поживу грифам и койотам.

Все, что я мог сделать теперь, — это затащить его в скальную трещину и завалить сверху камнями и ветками. Карманы его были пусты, лошадь и револьвер исчезли.

Пройдя вниз по склону, я обнаружил еле заметную тропинку среди скал и поехал по ней.

Через две мили тропинка вдруг круто повернула вверх. Я пошел по ней, время от времени нагибаясь в поисках следов. Следов не было.

Те, кто убил Сайтса, спустились вниз на главную дорогу в долину. Тропинка, по которой я шел, была проложена индейцами, и она неожиданно привела меня в маленькую ложбину под нависшей скалой, где разлилось круглое озерцо, питавшееся водами подземных источников. Это было защищенное местечко, с травкой для коня и спокойным приютом для меня.

На крошечном костерке я приготовил кофе и суп из вяленого мяса и сушеного гороха. Я очень устал, и самая простая пища показалась мне восхитительной.

Я долго лежал с открытыми глазами, глядя сквозь листву на звезды. Вслушивался в ночные звуки, но не чувствовал никаких признаков близкой опасности. Я думал о Вашти и поймал себя на том, что хочу в Колорадо. Я убеждал себя в том, что пора прекращать погоню. Я должен отказаться от преследования и найти свое место в жизни, если я не хочу однажды получить выстрел в спину, как Док Сайте, от руки убийц.

Я заснул с ощущением, что устроил свое будущее — не уточняя, какую судьбу я себе прочу. Человек предполагает, но жизнь часто разрушает его планы, через более могущественные силы руководит людскими судьбами.

Я проснулся перед рассветом. Несколько минут я тихо лежал, впитывая в себя утро нового дня, обещавшего быть ясным и погожим. На небе сияли последние звезды.

Прохладный ветерок шевелил листву. Мой скакун методично хрустел листьями какого-то куста, который он нашел возле лагеря.

Наконец я принял решение и отбросил одеяло.

Я натянул сапоги, свернул постель и оседлал коня. В одной рубашке было прохладно, чтобы не замерзнуть, приходилось двигаться. С винчестером в руке я поднялся на скальный выступ, который заметил еще вчера. Оттуда, спрятавшись за камнями, я оглядел долину внизу.

Она вся кипела жизнью. В кустах ворковали голуби, на отдаленном дереве запел пересмешник. Нигде, однако, я не увидел дыма костра, и на серой нитке дороги не было заметно никакого движения.

Моя погоня окончилась — таково было мое решение, принятое прошлой ночью и подтвержденное сегодняшними утренними мыслями. Это не то занятие, на которое человеку стоит тратить свою жизнь.

Но если Хеселтайн перестанет чувствовать мое дыхание у себя за спиной, он может занервничать еще больше. Он не поверит, что я сдался, и станет еще более мнительным, не зная, когда я снова появлюсь.

Раздув костерок, я приготовил кофе, поджарил бекон и доел последний сухарь, который так долго берег. Еще раз оглядел дорогу… никого.

Вскочив в седло, я съехал вниз, пересек дорогу и со спокойным сердцем въехал в горы Иньо-Уайт.

Я пересеку их, попаду в Неваду, возьму дилижанс до Эуреки и дальше до Солт-Лейк, а там и Колорадо.

Вокруг высились неприютные, пустынные горы. Через несколько миль тишина стала действовать мне на нервы. Единственными звуками во внезапно онемевшем мире были стук копыт, звяканье шпор и поскрипывание седла. Несколько раз я останавливался, чтобы вслушаться в эту подозрительную тишину.

Солнце светило ярко, на ослепительно синем небе виднелось лишь одно облачко — легкое, почти прозрачное.

Узкая тропка поднималась все выше и выше, вилась между валунов и уступов. Мой скакун нервничал, нервно прял ушами. Но наконец мы выбрались на лишенную растительности верхушку горы и увидели простирающуюся к востоку бесконечную пустыню, оживляемую только редким можжевельником, оскаленными зубами скальных выступов да белыми кляксами высохших соляных озер. И на всем этом бескрайнем пространстве, насколько хватало глаз, — никаких признаков воды.

В полдень я остановился отдохнуть в тени необычно высокого можжевельника. Местность вокруг была открыта и пуста, как лишенная волос голова. Стреножив коня, я растянулся в тени дерева.

Небо надо мной было так же безбрежно, как и лежащая под ногами пустыня. Прежде чем закрыть глаза, я внимательно посмотрел по сторонам, но нигде не было ничего подозрительного — просто абсолютно ничего. Глаза мои сомкнулись, и я заснул.

Под действием теплого солнца, свежего воздуха и моей собственной усталости спал я очень крепко. В конце концов я был совершенно один в этой пустыне.

Сквозь пелену сна я почувствовал беспокойство, услышал какое-то поскребывание. Кто-то прикоснулся к моему бедру. Я открыл глаза и прямо перед носом увидел дуло собственного кольта.

Поуни Зейл сидел на корточках меньше чем в десяти футах от меня. Он скалил в ухмылке обломки зубов, но в глазах его не было и тени добродушия.

— На этот раз ты влип, парень, — сообщил он.

Медленно приподнявшись, я сел.

— А я думал, что прикончил тебя, — солгал я. — Я же всадил в тебя столько свинца, разве нет?

— Как же, еще как всадил. — Он сплюнул коричневой слюной возле самого моего сапога. — Я до сих пор им начинен, но меня не так-то просто свалить. Не отлита еще та пуля, что добьет меня. Мне одна старуха-цыганка нагадала, так что я даже и не беспокоюсь.

Его лошадь стояла рядом с моим скакуном, и на ней уже висели мои седельные сумки — только это была уже не прежняя кляча.

— У тебя новая лошадь, — заметил я.

— Да, сэр. Добыл себе кое-что получше. Даже получше вашего. Правда, хозяин очень не хотел с ней расставаться, так что у меня не было выбора — я просто не выношу, когда мне отказывают.

Он снова сплюнул.

— Ты знаешь, что тебя ждет?

Я ухмыльнулся.

— А то как же! Мы с тобой на пару махнем в Карсон-Сити и хорошенько напьемся в каком-нибудь баре, где собираются одни политики. Я даже поставлю выпивку… если ты оставишь мне на это денег.

— Ха, чудная идея! Я бы даже с тобой согласился — если бы ты не всадил в меня тогда свинца. Я такие вещи не прощаю. — Он вскочил на ноги одним легким, пружинистым движением, неожиданным для человека его возраста. — Нет, сэр, я не собираюсь никому позволять убивать или хоть даже ранить меня. Я тебя убью. Но не сразу. Было бы слишком легко всадить в тебя пулю и уехать. Этой дорожкой, что ты выбрал, не ходят уже двести лет. Пайюты говорят, что это Шаманская Тропа, и не ездят по ней. Из белых о ней не знает никто… кроме меня. Воды здесь нет на пятьдесят миль вокруг, а тебе, дружок, столько не пройти, особенно с пулей в животе.

— Убей меня лучше сразу, Поуни, — сказал я дружеским тоном, — потому что я найду тебя и упрячу за решетку.

Он хихикнул.

— Ты лихой малый. Ты мне нравишься, но это тебя не спасет.

У меня не было даже одного шанса на миллион, но я резко рванулся с места. Я услышал грохот выстрела, пуля обожгла мою голову, и я упал на камни.

Револьвер прогрохотал снова, и мое тело дернулось, принимая вторую пулю.

— Ну что ж, — услышал я голос Зейла. — Пожалуй, тебе хватит. Если ты и теперь меня найдешь, то уж получишь по заслугам.

Раздался удаляющийся стук копыт, и наступила всепоглощающая тишина. И тут я наконец почувствовал боль. Боль и жаркое, жаркое солнце.

Глава 18

Темнота… темнота и холод. Внутри черепа размеренно билась боль, во рту было сухо. Я лежал на голой земле, не в силах пошевелиться. Каким-то образом я попал в ущелье.

Склоны каньона круто вздымались по обе стороны. Я оглядывал их и не мог понять, где я нахожусь и как сюда попал. Однако подо мной была тропинка — я почувствовал ее руками. Ощупав себя, я обнаружил, что весь покрыт грязью, и решил, что я, видимо, скатился в это ущелье с вершины.

Я ухватился руками за камни по сторонам тропы и подтянул свое тело. Я не думал о том, что хочу выжить, но какая-то сила руководила моими действиями. Я как будто знал, что должен куда-то попасть, и как можно скорее.

В какой-то момент я, видимо, потерял сознание, во всяком случае, то был провал в памяти. Когда ко мне снова вернулась способность воспринимать окружающее, надо мной палило солнце, и я находился уже не в ущелье, а на равнине, посреди песчаного пятна, которое испанцы называют «плайя» — высохшее озеро.

Надо мной проплыла какая-то тень, через минуту — другая… хотя, возможно, и та же самая.

Я с усилием повернул голову и посмотрел вверх. Это был гриф. Несколько грифов. Один человек, воевавший в Китае, рассказывал мне, что они прежде всего выклевывают почки. Он говорил, что стервятники всегда начинают с почек, иногда даже не дожидаясь, пока человек умрет. Если ты не можешь стоять, говорил он, постарайся защитить свои почки.

Моя кобура была пуста, но нож остался при мне. Я забыл о нем, но он выдержал все мои кувыркания и переползания; он был надежно закреплен в ножнах сыромятным ремешком. Я отодвинул ремешок и вынул его.

— Эй, вы! — заорал я. — Ну, давайте!

Но они не стали спускаться.

Это была знакомая им, древняя, как мир, игра. Грифы от природы обладают бесконечным терпением — они знают, что все живые рано или поздно умирают, и надо только подождать.

Снова вложив свое единственное оружие в ножны и закрепив ремешок, я пополз дальше, потому что больше мне ничего не оставалось. Все тело у меня болело, голова гудела как огромный барабан. Рот был словно набит ватой, я не чувствовал своего языка. И эта бесконечная жара…

Ладони стали кровоточить, весь я ободрался так, что по тропинке за мной тянулся красный след, но я продолжал ползти.

Я не знал, сколько я прополз. Я выбирал впереди камень и полз до него. Достигнув его после долгих мук, я намечал себе следующий и тащил свое тело к нему.

Я определил теперь, куда ударила вторая пуля: она пронзила бок, и это место страшно болело. Относительно первой пули у меня сомнений не было — об этом постоянно напоминала пульсирующая боль в голове. Может быть, там была дырка, но я гнал от себя эти мысли.

Еще один валун впереди. Я дополз до него. Теперь можжевеловый куст. Я полз и полз… потом снова потерял сознание. Очнулся я в темноте и пополз, ориентируясь на низкую звезду, висевшую над горизонтом. Она была красноватого цвета… Марс, наверное. Я слышал, что Марс — красная планета.

Пробираясь ползком во тьме, я выбрался на край обрыва и скатился вниз до самого дна — так мне показалось: скала расступилась, и я рухнул, приземлившись с глухим стуком. Боль пронзила меня, и я снова отключился.

Когда я открыл глаза, солнце было уже высоко и пекло нещадно. Веки мои отяжелели и опухли. Во рту ощущалась пустота, за исключением сухого сучка на месте, где прежде был язык.

Я лежал на дне узкой расщелины. Подняв глаза, я увидел, что упал с высоты добрых шести футов. А наверху сияло солнце в сказочно красивом синем небе. Я перекатился на живот и огляделся. Гладкие, обточенные непогодой скалы поднимались стеной по обеим сторонам.

Вашти… Я шел к моей Вашти. Она ждала меня. Я снова пополз, и кто-то без устали бил молотком по черепу, волны жары и мороза попеременно окатывали меня. На ладони я старался не смотреть — запекшаяся на них кровь вместе с песком, камешками и серой пылью представляла собой страшное зрелище.

Я уже не понимал, день сейчас или ночь. Как в тумане, отмечал я камни и можжевеловые деревца, до которых надо было доползти. Я пытался жевать жесткие листья каких-то растений. Один раз, исколовшись в кровь, я оторвал кусок опунции. Ее мякоть была клейкая, но влажная.

И опять в потоках знойного воздуха надо мной мелькали зловещие тени. Наконец я заполз в тень скалы и пролежал там несколько минут, закрыв глаза.

Песок под скалой был влажный, и я начал рыть его кровоточащими пальцами, пока не показались комья сырого песка. Я улегся на мокром песке, вбирая его прохладу каждой клеточкой своей пересохшей кожи. Вокруг руки выступила вода. Мои ладони были в воде.

Она медленно просачивалась наверх, мутная и грязная, но это была вода.

Я окунул в нее саднящее лицо, попил чуть-чуть и отодвинулся. Потом попил еще. Потом умыл лицо и отмыл кровь с истерзанных рук, намочил шею и грудь. Утолив жажду, я лег на спину.

Штаны мои изорвались, но зато я нашел место чуть ниже ремня, куда ударила пуля. Сняв ремень, я промыл рану. Она воспалилась и выглядела отвратительно. Я чувствовал, что солнце убьет меня, если я вылезу наружу. Нужно было дождаться ночи. Я лежал в своей ямке, смачивая себя водой. Дождавшись, пока наберется новая порция, опять попил, а потом заснул и очнулся уже в темноте. Напившись напоследок, я поднялся на ноги.

Передо мной по-прежнему виднелась тропинка. Неподалеку я нашел палку и взял ее в качестве посоха. Хромая и спотыкаясь, так как у меня сильно болел бок, я двинулся вперед.

Я буду жить. Я иду к Вашти. Я возвращаюсь к ней, но сперва мне надо найти Поуни.

Большую часть ночи я брел, изредка останавливаясь, чтобы перевести дух, а перед зарей нашел себе убежище между тремя растущими рядом можжевеловыми деревьями. Скрючившись в их убогой тени и перекатываясь с бока на бок, я скрывался от солнечных лучей весь день.

А потом я снова побрел, падая и поднимаясь, но не останавливаясь ни на минуту. Далеко впереди я увидел мерцающий огонь.

Костер… Я бросился бежать, прихрамывая, но через несколько шагов рухнул в изнеможении.

Переведя дыхание, я тяжело поднялся на ноги. Костер еще горел, хотя как будто стал менее ярким, и я поспешил к нему, падая и поднимаясь снова.

Я шел долго, очень долго, и костер стал ближе. Но близился и день. На заре человек, ночевавший возле этого костра, поднимется и уедет, и тогда мне конец. Здесь на многие мили вокруг нет ни города, ни поселка, ни ранчо. Я должен успеть.

Я снова попытался бежать — увы, это оказалось свыше моих сил. Но я все же мало-помалу приближался, уже виднелся голубой дымок, поднимающийся над костром.

Здесь. Наконец-то. Вот огонь, вот человек возле него.

Я крикнул, но из горла не вылетело ни звука. Я подошел ближе… вышел к костру.

Две лошади… Поуни.

Он выпрямился, с ужасом глядя на меня. Издав хриплый вопль, он схватил винтовку. Я бросился на него, но упал; надо мной прогремел выстрел.

Следующий выстрел обдал песком мое лицо; я вскочил и замахнулся на негодяя палкой. Поуни поднял руку, чтобы перехватить палку, и в этот момент я ударил его головой в живот.

Он сделал шаг назад, но оступился и упал, но тут же вскочил на ноги. Я успел врезать ему кулаком, разбив нос. Он рухнул прямо в костер, откатился и схватился за револьвер. Я ткнул ему в лицо головней, и пламя опалило его выставленную для защиты ладонь. Поуни зарычал и отпрянул назад и вдруг ударил меня по голове моей же палкой. Удар пришелся мне по лбу, и я отключился, упав возле самого костра.

И опять я с трудом собирал крохи сознания, и опять вокруг была темнота.

Костер еще слегка дымился, хотя пламя потухло. Поуни исчез вместе с обеими лошадьми. Свою сковородку и кофейник он бросил у костра. Наверное, вскочил в седло и дал деру, забыв обо всем.

Я поднялся на колени и дотянулся до кофейника — в нем плескался кофе. Я стал пить прямо из носика. Кофе был очень горячий, но я не обращал на это внимания.

Поставив кофейник на землю, я поворошил угли, добавил сухих сучьев и попытался раздуть огонь. Но когда мои разбитые губы обдало жаром, я едва не закричал от боли.

Однако пламя занялось. Я заглянул в сковородку. Там лежало несколько кусочков бекона, и я съел их. С трудом ворочая шеей, я огляделся. Видимо, Поуни был полностью готов к отъезду, так что, разделавшись со мной, ему оставалось только вскочить на лошадь, что он и сделал.

Я отпил еще кофе и почувствовал себя гораздо лучше, но на свои руки я по-прежнему боялся глядеть. Ссадины потрескались, и из них снова пошла кровь.

Мой нож был все еще на месте, и палка тоже.

Но я ничего не понимал. Как я мог догнать Поуни, если он ехал верхом, а я полз на карачках? Почему он не уехал отсюда давным-давно?

Я снова глотнул кофе. Остатки пододвинул поближе к огню.

Подбросив веток, я растянулся на прохладной земле. Вашти… рассвет настал холодный и мрачный. Дрожа, я допил остатки кофе, разбросал костер, чтобы угли скорее потухли на голой земле, и тронулся в путь.

Ноги плохо слушались меня, и мою походку нельзя было назвать изящной, но я двигался вперед. Однако пройдя совсем немного, я упал и не мог встать. Я с большим трудом подтянул одну ногу, но она соскользнула обратно, и я затих.

Я не потерял сознания, но чувство реальности меня покинуло. Я лишь смутно ощутил, что на меня начали падать капли воды.

Дождь…

Борясь со слабостью и дурнотой, я старался перевернуться на спину.

Я ощущал чей-то взгляд. Эта мысль медленно проникала в истощенный мозг. Кто-то смотрел на меня!

Это было невероятно, невозможно. Я сходил с ума. Мне наконец удалось перекатиться на спину. Я открыл рот. Дождь медленно падал на меня, блаженно освежая лицо; несколько капель попало в горло. Я продрог и с трудом шевелился, но тем не менее немного ожил.

Я приподнял голову, чтобы оглядеться, но снова уронил ее. Кто-то смотрел на меня!!!

Это были индейцы. Человек сорок — пятьдесят, в боевой раскраске, без женщин и детей, и все вооруженные.

Я медленно перекатился на живот, уперся руками и поднялся на ноги. Однажды на нашем ранчо останавливались пайюты, возвращавшиеся после битвы с команчами. Им нужно было оправиться от ран. Отец отдал им трех лошадей, хотя у нас самих дела шли не блестяще. Пока они жили у нас, я немного обучился их языку. Здешние индейцы, как сказал Поуни, должны быть пайютами. Я заговорил с ними по-индейски.

Они молча смотрели на меня. Я попробовал перейти на английский.

— Много ран, — сказал я. — Плохой человек стрелял в меня. У меня нет оружия. Я шел. Он убежал.

— Ты шел по Шаманской Тропе.

Индеец, который произнес эти слова, был очень необычно раскрашен. Может быть, колдун?

— Да. Небесный Отец сказал мне: иди по Шаманской Тропе, и пайюты помогут тебе.

Индейцы заговорили между собой, поглядывая на меня. Язык их был не совсем тот, что я знал, но похожий. Иногда я понимал слово-другое, иногда целую фразу.

Они вели в поводу несколько запасных лошадей. Индейский юноша подъехал ко мне и подвел лошадь, я вскарабкался на нее, ухватившись за гриву.

Индейцы сразу взяли в галоп, и я, вцепившись в гриву моей лошади, изо всех сил старался не отставать.

Их селение находилось довольно далеко, но я каким-то чудом преодолел весь путь, не потеряв сознания. Селение состояло от силы из двух дюжин жилищ, скученных на узком плато над обрывом. Место было выбрано удачно: и естественная защита от нападения, и топливо, и вода.

Четыре дня я провел у пайютов, которые кормили меня и ухаживали за мной. В вигвам, где я лежал, приходила старая индианка, обрабатывавшая мои раны.

На пятый день я вышел на улицу — слабый, как котенок, но уже способный передвигаться на своих двоих.

— Что ты теперь делать? — спросил меня вождь.

— Я пойду в город белых людей и найду человека, который стрелял в меня.

— У тебя нет оружия.

— Я найду себе оружие.

— У тебя нет лошадь.

— Я прошу моего краснокожего брата одолжить мне лошадь. Я возвращу ее, если смогу, или заплачу деньги.

— Мой народ воевать с твой народ.

— Я об этом не знал. Я пришел сюда с Великой воды у заходящего солнца. Я пойду назад к моей скво, в Колорадо.

Он покурил, раздумывая. Затем сказал:

— Ты храбрый воин. Мы идти твой след… много миль. Ты найти свой враг, ты убить его. — Вождь посмотрел мне в лицо. — У меня нет винтовки для тебя, но я дам лошадь. — Он показал своей трубкой: — Ты взять этот.

Это был конь мышастой масти, около четырех с половиной футов в холке, прекрасный конь.

— Спасибо.

Я подошел к коню. На нем был только недоуздок.

Я сделал верхом полукруг и подъехал к костру вождя.

— Ты великий вождь, — сказал я, — и ты мой друг. Кто бы ни спросил тебя, говори, что ты друг Шела Такера.

Развернувшись, я ускакал, а индейцы стояли толпой и смотрели мне вслед.

Я оглянулся лишь однажды. Это был воинский отряд, я видел у них свежие скальпы.

Глава 19

На поиски следов Поуни мне потребовалось не более часа, две лошади, из них одна в поводу. Следы моего скакуна с полосой на спине я изучил, как трещины на собственных ладонях.

Конь подо мной был тоже очень хорош. Вождь пайютов знал, какой конь требуется человеку, перед которым лежат многие мили пути, тем более если он преследует врага. У этого коня был очень ровный ход, чувствовалось, что он может бежать рысью от рассвета до заката.

Выбравшись из этих мрачных, зловещих гор, побелевший от пыли и с кислым привкусом на губах, я мог определить, где я нахожусь, но знал, что ехать мне на восток.

Сначала Боб Хеселтайн и Малыш Рис. Теперь Поуни Зейл. Рано или поздно, я найду его, или он найдет меня, и для одного из нас эта встреча будет последней.

Передо мной, за высохшим озером, поднималась горная гряда, похожая на зазубренную пилу. Не высокая — пустынные кряжи редко бывают очень высокими, но они совершенно бесплодные и состоят сплошь из острых обломков скал и колючих растений, только и ждущих того, чтобы разодрать в кровь живую плоть.

Показалась дорога, по ней, похоже, ездили немало, но из свежих следов там были только следы одинокого всадника с двумя лошадьми.

Дорога упиралась в пилообразный хребет. Я показал на него своему мышастому другу и сказал:

— Нам туда, парень. Вперед!

Я ехал и думал о Коне Джуди, который был моим другом, о Вашти, которая могла меня ждать, а могла и нет, и о суровой, беспощадной земле, которая лежала между ними и мной.

Если Поуни поджидает меня где-нибудь за скалой, мое дело глухо: ведь у меня не было даже револьвера. Если он приготовил мне ловушку, то я, можно считать, уже труп, пожива для стервятников и койотов. Но у меня было предчувствие, что он не ждет, а удирает со всех ног, и я продолжил преследование.

Мы забирались все выше и выше.

Внезапно я увидел всадника. Одинокий мужчина верхом на муле, ведущий в поводу еще одного мула с поклажей. Золотоискатель.

Мужчина остановился, заметив меня. Вряд ли он был рад встрече. И это было неудивительно, учитывая мой вид — небритое израненное лицо, не совсем еще зажившие ладони, разорванная одежда.

— Привет, — сказал он. — Мистер, не знаю, где вы были, но я туда не хочу.

— Я выбрался оттуда, — сказал я. — Мне повезло. В той стороне индейцы, они на тропе войны.

— Видали мы такое, — протянул он. — Я на краснокожих собаку съел.

— У вас нет лишнего револьвера? Мне нужно оружие.

— Мальчик, судя по твоему виду, тебе больше всего нужно поспать пару недель, причем каждый день принимать ванну. Ты ищешь смерти, мальчик. Видел бы ты себя сейчас.

— Мне нужен револьвер. Вы должны были недавно встретить человека с двумя лошадьми; мое оружие у него. По крайней мере, он забирал его. Одолжите мне револьвер! Я вышлю вам двойную его стоимость, куда вы прикажете.

— Я видел этого человека, мальчик. Тебе лучше держаться от него подальше. Это очень подлый человек, чересчур подлый для такого юнца, как ты. Я уцелел при встрече с ним потому, что издали заметил его и узнал по посадке. Я тут же свернул с тропы, но он увидел мои следы и стал высматривать меня, а я лежал, спрятавшись в скалах. Я сказал ему: «Поуни, езжай своей дорогой. Ты у меня на мушке». И он поехал, но это было совсем на него не похоже, вот что я тебе скажу. То есть нисколечко не похоже.

— Он испуган, — сказал я.

— Нет у меня лишних револьверов, а если б и был — я бы не стал давать его такому самоубийце, как ты. Как тебя звать, малец?

— Шел Такер, — ответил я, — и мне приходилось и ранее преследовать негодяев… До встречи!

Мой серый шел по следу, как охотничий пес. Этот конь был даже лучше, чем я оценил его сначала. Можно было подумать, что это его Поуни пытался убить, и теперь он жаждет мести. К ночи мы достигли Пещерного ручья.

Пайюты дали мне с собой вяленого мяса, и я сжевал кусок на ужин. Я напился из ручья и тут услышал стук копыт. Спрятавшись среди камней, я стал ждать появления всадника.

Это был длинный, тощий ковбой на гнедом мерине. Он остановился у ручья и хотел спешиться, но заметил мои следы. Он сразу же развернул коня, но я крикнул:

— Друг, не спеши, не горит. У меня даже нет револьвера!

— Тогда не шевелись, — скомандовал он, — потому что моя пушка при мне. Стой, где стоишь, пока я сам тебя не увижу.

Он покрутился, вглядываясь, пока не рассмотрел меня хорошенько.

— Петушок боевой, но изрядно ощипанный, — прокомментировал он. — Как это тебя так угораздило?

— Об этом лучше спросить человека с конем в поводу, которого ты недавно видел. Нет ли у тебя лишнего револьвера или хоть чего-нибудь стреляющего?

— Нету. У меня с собой кольт и винчестер, но там, куда я еду, мне, скорей всего, понадобится и то и другое. А что у вас с ним произошло?

— А кофе у тебя нет? А то у меня только мясо, которое мне дали индейцы.

— Да вообще-то я как раз и собирался сообразить насчет кофе, — улыбнулся он.

Тем не менее слезая с коня, он не сводил с меня глаз, пока не убедился, что я и вправду безоружен.

— Хороша ли вода? — спросил он.

— Вода хороша любая. А если ты в этом сомневаешься, то попробуй пойти туда, где я был без воды.

Мы развели костер и поставили греться воду. Он вскрыл банку бобов и отдал мне половину. Пока вода закипала, я рассказал ему обо всем, что случилось с тех пор, как я встретил на дороге мерзавца Поуни.

— Он уже в Силвер-Пик, — сказал он. — Мы сейчас с тобой в горах Силвер-Пик, а город там, ниже, на краю долины Клейтон.

— И большой город?

— Проезжая мимо, можно и не заметить. Он едва родился, как уже и загнулся. Народ почти весь разбежался, там осталась пара лавок, корраль и место, где можно переночевать в дождь. Есть там еще горная фабричка, но она давно стоит, и тамошние жители сидят сложа руки и вздыхают о миллионах, которые лежат под ногами. Может, там и лежат миллионы, да только неизвестно чего. Но уж точно не наличных. Если ты приедешь в этот городишко и помашешь пятидолларовой бумажкой, то будешь самым желанным гостем на свете.

— Я не могу помахать даже пятачком, — сказал я. — Этот кадр обчистил меня.

— О-хо-хо… У меня есть два бакса, и мы их поделим поровну. Моя душа не вынесет зрелища пилигрима, въезжающего в этот городишко без гроша в кармане.

— А как все же насчет револьвера?

— Нет уж. Для самоубийства сам выбирай срок и сам ищи револьвер.

— Тогда мне придется вырезать палку, — сказал я ему. — Мне же нужно будет хоть как-нибудь защищаться.

Бобы были отменные, кофе и того лучше; он разделил пополам горбушку хлеба. Этот ковбой был хорошим парнем, а я так и не узнал его имени. Свое имя я ему под конец назвал.

— Если будешь когда-нибудь в Колорадо, — сказал я, — найди меня. Я Шел Такер.

— Слыхал о таком, — прищурился он. — О тебе уже складывают песни.

Силвер-Пик имел от роду не более десяти — двенадцати лет, но он уже умирал, хотя его жители в это не верили. А если у людей есть такая вера, кто осмелится возразить?

На веранде салуна сидели трое и смотрели на меня. Я огляделся, но не увидел никаких признаков Поуни и его лошадей. Тогда я подъехал к салуну и спешился.

— Я ищу человека с двумя лошадьми, — сказал я, — из которых по крайней мере одна ему не принадлежит.

— Он уже уехал. И если ты послушаешь доброго совета, то оставишь его в покое. Мне показалось, что он совсем не хочет, чтобы его догнали.

— Мне нужен харч и револьвер, — без обиняков попросил я.

— Мистер, это нищий городишко. У каждого есть только то, что ему необходимо. Езжайте дальше.

— У меня есть один доллар, — сказал я.

— На это можно купить чуть-чуть пожевать. Проезжай, малец. Наш шериф очень не одобряет охотников за людьми.

— Где он живет?

Они указали мне на одну из хибар, и я сел на серого и подъехал туда. Я остановился у крыльца и поднялся по ступеням.

Дверь мне открыл высокий, худой человек с резкими чертами лица. Револьвер он носил так, что было видно: он знает, для чего нужна эта игрушка. За его спиной женщина накрывала на стол.

— Я Шел Такер, — сказал я, — и я преследую одного человека.

— Входи. — Он обернулся к женщине: — Мамочка, поставь-ка еще одну тарелку. Кажется, этот малый с ней неплохо управится.

Когда мы сели за стол, шериф откинулся на стуле, раздымил свою трубку и осмотрел меня с ног до головы.

— Я Дин Блезделл. В Силвер-Пик я недавно. Работа у меня неблагодарная, и денег хватает только-только, чтобы душа с телом не рассталась. А теперь послушаем тебя.

И я снова рассказал мою историю, но на этот раз не вдавался в подробности. Шерифу было достаточно посмотреть на меня, чтобы додумать все детали.

— Не понять мне этих краснокожих. Под счастливой звездой ты родился, парень, что они дали тебе унести с собой свой скальп.

— Они долго шли по моему следу. Наверное, они решили, что на мою долю пришлось и так достаточно мучений.

— Да еще и коня дали? Ну это класс. Я на своем веку такого не слыхал. Хотя индейцы уважают мужество даже в своих врагах. Послушай, парень. Вот что я сделаю. Я тут отобрал кольт у одного типа пару месяцев назад. Это надежная вещь. Я его тебе отдам. А кроме того, мы с мамочкой соберем тебе чего-нибудь в дорогу. Еще тебе надо седло на твоего серого. Возьми одно в конюшне. Его владелец уехал от нас, а седло оставил… Там, куда он направлялся, как он сказал, он надеялся больше никогда не увидеть подобной штуки.

Мы долго говорили о разных людях и разных местах. Шериф был родом из Арканзаса, три года жил в Техасе, потом приехал на Запад и женился на вдове, мужа которой убили в Аризоне апачи. Он перепробовал много занятий.

— Мы скопили немного — только чтобы держаться на плаву. Я в свое время несколько месяцев был шерифом в Эренбурге, вот мне и предложили эту работу.

Его жена налила нам еще кофе.

— Я слыхал о ваших с Хеселтайном приключениях, — продолжал Блезделл. — Я встречался с ним однажды… Опасный тип, скажу я тебе. Но тогда я выручил его из беды, и он был тих и никому не мешал. Можно считать, что мне повезло. Я бы не хотел сшибиться лбом с таким человеком. Я ношу револьвер и делаю свое дело, но я ни разу в жизни никого не пристрелил и даже не видел настоящей драки на револьверах.

— Я видела, — сказала его жена. — И больше не хочу.

— Мамочка выросла в краю краснокожих, — пояснил Блезделл.

— Никогда не находила в этом ничего хорошего, — хмуро продолжила она, — хотя знавала людей, которых хлебом не корми, а дай попалить из револьвера. Просто нехристи какие-то.

— Они ведь, наверное, и не знают ни о каком христианстве, — предположил я. — Мы должны понимать, что у них своя вера, не такая, как у нас.

— Да речь-то не об этом. Перестрелка, которую я видела, была вовсе не с индейцами. Это просто каких-то два пьяных ковбоя на улице… по крайней мере, мне сказали, что они были пьяные. Один из них был такой любитель стрельбы, что изрешетил пулями все окрестные дома. Я считаю, что если уж вам приспичило стреляться, то по крайней мере палите строго друг в друга.

— Очень здравая мысль, мэм, — подтвердил я.

— Ты убьешь этого Хеселтайна, когда настигнешь его? Так люди говорят.

— Не хочу я никого убивать. Я хочу просто вернуть свои деньги.

— Деньги он наверняка уже потратил, — предположила она. — Чужое золото карман жжет.

Но мой доллар все еще лежал у меня в кармане, когда я въехал через ущелье Пеймастер в долину Биг-Смоки. Я покинул Силвер-Пик еще до рассвета и успел основательно углубиться в Биг-Смоки к тому времени, как солнце опустилось за горы Монте-Кристо. Их вершины, красные от природы и от лучей заходящего светила, горели на вечернем небе, подобно языкам пламени.

Не раз и не два я оборачивался в седле, чтобы взглянуть на них. Редко когда увидишь такую красоту. От скал уже протянулись глубокие тени, а верхушки хребта все еще пылали закатным огнем.

Ночь застала меня у источника Монтесумы. На небе высыпали яркие звезды. Я нашел клочок пастбища, где паслось несколько коров, и обосновался там на ночевку. Следы двух лошадей вели на север, где неясно вырисовывались силуэты далеких гор.

Меня беспокоили мои ладони. Они заживали, но очень медленно. А у меня не было винтовки. Пересекая эту лысую равнину, я был виден со всех сторон на несколько миль, а Поуни был слишком опытным старым волком, чтобы не проверять дорогу позади себя.

— Мальчик мой, — сказал я себе, — когда будешь подъезжать к тем горам, не ставь лучше ноги в стремена. Он обязательно устроит на тебя засаду.

На следующее утро я тронулся в путь задолго до того, как солнышко показало нос из-за Сан-Антонио. А к полудню я достиг места, где дорога раздваивалась. Одна тропа поворачивала к горам Тойяби, и на ней не было никаких следов — ни животных, ни людей. А другая шла дальше по долине Биг-Смоки, но какие-то люди — их было четверо или пятеро — гнали скот по этой дороге и затоптали все другие следы.

По логике вещей, если на дороге, ведущей на северо-запад, не было следов, то, значит, Поуни поехал вверх по долине, на северо-восток. Но я не поверил в это.

Если бы я удирал от преследования, как бы я поступил в таком случае? Я бы дал затоптать свои следы идущему позади стаду, а сам, оторвавшись, нашел бы какую-нибудь очень твердую поверхность, где будут незаметны следы, и срезал путь напрямик до другой дороги.

Сколько бы я проехал по северо-восточной дороге? Немного. Место, где я стоял и размышлял, представляло собой основание огромной буквы V, обе ветки которой расходились врозь довольно круто. Если он проедет далеко по правой дороге, то потом потеряет много времени на переходе к другой.

А может быть, он прикинул про себя, как я буду рассуждать на его месте, и пришел к выводу, что я поверну налево?

И все же я решил рискнуть и направился по левой дороге к горам Тойяби. Однако так и не нашел на ней следов. Я рыскал направо и налево, но все впустую. Я проехал столько миль, чтобы понять, что меня переиграли, обвели вокруг пальца. Тем не менее следовало позаботиться о ночлеге, и я стал искать следы диких животных в надежде, что они приведут меня к воде.

Я действительно нашел следы антилоп, которые вели к гладкому скальному лбу, выступавшему из тела горы. Хотя в том направлении не было тропинки, шансы на воду представлялись неплохими, и я направился по этим следам.

День клонился к вечеру. Высоко в небе кружился гриф, но сегодня я не привлекал его внимания.

Тени уже удлинились, когда я нашел место, где сходились следы. Это был источник Баррел-Спрингс — тихое местечко в расщелине горы. Слышно было только воркование диких голубей, больше ничего.

—Вода была холодная и вкусная. Сначала я наполнил фляжку — никогда не знаешь, как скоро придется срываться с места, лучше иметь под рукой полную фляжку. Затем я напился и напоил серого. Он глубоко засунул нос в воду, потом встряхнул от удовольствия головой и только тогда стал пить.

Едва заметная тропинка шла по берегу ручейка, бравшего начало в источнике. Она показалась мне подозрительной; я прошелся вдоль нее немного и обнаружил полянку, со всех сторон окруженную кустарником. Я сходил за конем и пустил его пастись на травке. Отсюда мы были видны одному только грифу.

Я пожевал вяленого мяса, потом снова пошел на ручей, чтобы напиться. Возвращаясь в свое убежище, я старательно замаскировал свои следы.

Лежа в мягком песке, я закинул руку с револьвером за голову и стал думать. К северу отсюда, на расстоянии примерна дня езды — от силы полутора дней — лежит большая дорога на Солт-Лейк и далее на восток. Там же находится какой-то городок, а еще дальше — Эурека, процветающий город близ богатых рудников, с фабриками, театрами и салунами.

Если Поуни поехал вверх по долине, то он направится в Эуреку или в Остин — так, кажется, называется этот городок на севере. Если в Остин, то у меня есть неплохой шанс перехватить его там и вернуть своего коня и оружие. Не говоря уже о деньгах в седельной сумке.

Если он поехал на восток… Да что мне терять, я в любом случае еду на восток.

И туда же едет, если я только не ошибаюсь, Боб Хеселтайн.

Глава 20

Что-то толкнуло меня в живот, и я немедленно проснулся. Я был возмущен и уже открыл рот, чтобы высказаться… но, к счастью, вовремя узнал особую форму шляпы, вырисовывающуюся на фоне звездного неба.

Это был Поуни. Он снова обошел меня.

— Ты лежи тихо, пока я на тебя не погляжу хорошенько…

Я услышал чирканье спички, и под этот звук загреб рукой пригоршню песку. Поуни наклонился ко мне, держа винтовку в правой руке. Он пристрелит меня в тот самый момент, как увидит мое лицо. Он хочет удостовериться, и тогда…

Я швырнул песок ему в глаза. Он издал хриплый вопль. Спичка погасла, и я ударом снизу выбил винтовку из его руки и сразу же набросился на него, отчаянно работая кулаками.

От удара в челюсть он пошатнулся, потянулся к бедру за револьвером. Я яростно молотил его поочередно слева и справа, и он так и не вынул оружие. Пригнувшись, Поуни попытался уйти от ударов, но я пнул его что было силы ногой и попал в живот.

Он взвыл от боли, но в этом человеке упорства хватило бы на десятерых. Мы оба дрались не на жизнь, а на смерть. Он попытался ударить меня пальцем в глаз, я резко откинулся назад и едва не ударился о камень. Внезапно Поуни подхватил свою винтовку и исчез в кустах.

Ругая себя последними словами, я тоже метнулся в кусты, стараясь производить при этом как можно меньше шума.

Лошади! Они должны быть где-то поблизости, с моими деньгами, винтовкой и револьверами.

Я опрометью бросился к своему серому, выдернул веревку, которой он был привязан к колышку, и вскочил ему на спину. Держа револьвер наготове, я поскакал к дороге, увидел внизу тени лошадей и галопом помчался к ним.

Поуни не успел расседлать их. Я перескочил на своего любимца с полосой вдоль спины, взял двух других в повод и помчал что было духу на север. За спиной я услышал выстрел, но пуля прошла далеко.

Наконец-то я вернул своего коня, а впридачу и лошадь Зейла, да еще и с седлом и полной экипировкой. Теперь его очередь прогуляться пешком. У него, правда, было одно преимущество — винтовка… да и находился он не так уж далеко от селений города.

Всю ночь я гнал вперед, пересаживаясь с лошади на лошадь. Я срезал путь до Индейской долины по едва заметной звериной тропке; там я отлично позавтракал запасами Поуни и поехал дальше вдоль берега Камышовой реки, направляясь на север.

Он не собирался сдаваться, я был в этом уверен. Я очень разозлил его, и он не отступит; а для этого бессовестного убийцы не будет проблемой достать лошадь. Он просто пристрелит первого же встречного всадника.

Деньги мои по-прежнему лежали в седельной сумке, и к ним добавился мешочек с золотом.

Когда я въехал в Остин, народ провожал меня долгими взглядами, но я не обращал на это внимания. Мне требовалось быстро и сытно поесть, и я пошел в ресторан.

В зал ресторана вошел шериф, пристально посмотрел на меня и показал подбородком на лошадей у крыльца.

— Это ваши лошади, мистер? А почему оседланы сразу две? Вы ожидаете приятеля?

— Я ожидаю, но неприятеля. Присядьте, шериф, выпейте кофе со мной.

Дождавшись, пока он усядется, я спросил его, не знает ли он человека по имени Поуни Зейл.

— Я слышал о нем, — коротко ответил он. — А в чем дело?

— Я оставил его пешим прошлой ночью после того, как он пытался меня убить. Это было возле источника Баррел-Спрингс. Он еще раньше ограбил меня, и я преследовал его, но он наткнулся на меня спящего, не зная, что это был я. Мы немного помахали кулаками, а потом я унес ноги. Что касается меня, то я еду в Колорадо, причем сразу же, как только окончу есть.

— Поуни опасный враг. Если он поедет вверх по Биг-Смоки, то он может вас и обогнать… то есть, если он добудет лошадь.

Выехав из города, я на хорошей скорости направился на восток. Через пятнадцать миль я остановился перевести дух, переложил седло на серого и помчался снова. Все три лошади были великолепными скакунами, выросшими в горах и привычными к долгим перегонам, поэтому я не терял времени даром. Я не желал больше ни видеть Поуни, ни даже слышать о нем.

Город Эурека был построен десять — двенадцать лет назад, и в нем проживало восемь-девять тысяч населения, которое зарабатывало себе на жизнь добычей серебра и свинца.

Это был дикий, замшелый городишко, словно конь, нуждающийся в чистке скребницей. В нем было сто двадцать пять салунов и по меньшей мере двадцать казино, никогда не пустовавших. За прошедшие десять лет здесь было добыто серебра примерно на тридцать миллионов долларов и четверть миллиона тонн свинца. Все здешние жители зарабатывали неплохо, но большинство из них спускали денежки с такой же скоростью, как и получали.

Поставив лошадей в платной конюшне, я купил им овса и сена. Потом, оставив свои пожитки у конюха, я отправился в ресторан.

Сидя за длинным столом, я живо управлялся с картофельным пюре, антрекотами и бобами и прислушивался к разговорам.

— Никогда в жизни не видел такой быстроты, — рассказывал один из посетителей. — Я знал Пита давным-давно и всегда считал, что лучше его никто не умеет обращаться с револьвером, но он и пикнуть не успел.

— Драка на револьверах? — спросил я.

Говоривший оглянулся на меня. Я был чужак, но он был рассказчиком с готовой историей на языке.

— Да, прошлой ночью у салуна «Бон-тон». Один приезжий, очень представительный мужчина, с белокурой красоткой, попался Питу на дороге. Пит уже был хорошо под мухой и налетел на него. Тот попытался его обойти, но Пит разорался и полез за револьвером. Питу уже дважды случалось убивать людей в драке, и он частенько лез на рожон. Но на это раз ему даже не удалось ни разу выстрелить. Этот приезжий всадил ему в сердце пару пуль и спокойно ушел.

— Боб Хеселтайн, — произнес я.

— Хеселтайн? Что же удивляться, что Питу не повезло. Вы говорите, это был Боб Хеселтайн? Тот самый, за которым охотится Шел Такер?

— Во всяком случае, это на него похоже, — ответил я и снова налил себе кофе.

Значит, Хеселтайн был здесь прошлой ночью. Возможно, он и сейчас в городе. А где же Малыш Рис?

— Вы сказали, он приехал с женщиной? А не было ли с ними еще одного мужчины?

— Кажется, кто-то говорил, что с ними болтался еще один парень. Но он то ли заболел, то ли что. Вроде он лежит у дока Макнамары.

Покончив с едой, я выбрался наружу. Было солнечно и ярко, по улице прогуливался народ, кое-где были привязаны лошади под седлом или с поклажей. Стоя в тени возле входа в театр, я из-под полей шляпы изучал местность.

Заполучив назад от Поуни свой багаж, я немного приоделся, но дорога была долгой и трудной, и мне хотелось надеть чистые джинсы и рубаху. Да и погода обещала похолодать к вечеру.

Идя по улице, я увидел вывеску доктора Макнамары. Через минуту я уже входил в его приемную. Приемная пропахла сигарным дымом, на столике лежали газеты «Полис газетт», «Харперс» и несколько старых журналов.

Дверь в кабинет была приоткрыта, и доктор высунул оттуда голову.

— Я выйду к вам через минутку. Если у вас кровотечение, то сойдите с ковра. Я только что заплатил пятьдесят центов за его чистку.

— Я хотел спросить об одном вашем пациенте.

— О котором? У меня в пациентах побывала вся округа. Хотя климат здесь чересчур здоровый, чтобы зарабатывать на жизнь медициной. В Пиоше, помню, вообще не было кладбища, пока одного из жителей не застрелили в драке.

— Я хочу вас спросить о Малыше Рисе. Он прибыл в город день или два назад вместе с еще одним мужчиной и белокурой женщиной.

Доктор изучал меня внезапно посерьезневшим взглядом.

— А вы ему кто будете? Родственник? Или просто друг?

— Нет, не друг, — прямо сказал я, — мы с ним пару раз даже палили друг в друга. Я хочу узнать, в каком он состоянии, и поговорить с ним, если можно.

— Вы ехали вместе с ним?

— Я догонял его, — ответил я.

— Я не потерплю здесь никаких стычек. Кроме того, он болен, очень тяжело болен.

— Что с ним, док?

— Он говорит, что-то с желудком. Мне кажется, это отравление мышьяком.

— Мышьяком? Может быть, плохая вода?

— Сомневаюсь. Если им даже попался источник с плохой водой, то ему надо было очень много раз пить оттуда, чтобы заработать такое. Я думаю, что ему подсыпали мышьяк в воду в течение долгого времени.

Руби Шоу… Что ж, удобный способ избавиться от конкурента.

— Он сказал мне, что у него есть только один враг, но он последнее время был далеко от него. Я сказал ему, что в подобных случаях нужно обращать больше внимания не на врагов, а на тех, кого считаешь друзьями.

— Могу я увидеть его?

Палата у дока Макнамары была на четыре койки. Лишь одна из них была занята, и на ней лежал Малыш Рис — точнее, то, что от него осталось.

Лицо его похудело, черты заострились, глаза затуманились. Он поглядел на меня и сунул руку под подушку, словно за револьвером.

— Я не собираюсь тебя убивать, Рис, — сказал я. — Я вижу, у тебя и так хватает проблем.

— Я тебе ничего не скажу.

— По крайней мере, это не я накачал тебя мышьяком.

— Что за бред! Кто мог это сделать? Кому это было нужно?

— А как насчет Руби, Малыш? Убрав тебя, она получила Хеселтайна и все деньги, а с Бобом…

— Ты сбрендил? Руби? Да как она смогла бы! И потом, она до смерти влюблена в Боба. Ты просто хочешь рассорить меня с друзьями. Но погоди…

— Как она смогла? Ставлю пять монет против одной, что именно Руби в последнее время варила кофе. А кофе, который мы здесь пьем, ядовит и без мышьяка. Я бьюсь об заклад, что она сама свой кофе не пила.

— Мерзкая ложь! Это просто… — Его голос упал, и брови сошлись на переносице от внезапного озарения.

— Мне не нужен ты, Малыш. Я хочу вернуть свои деньги, и я их верну.

Я демонстративно уселся. Док Макнамара посмотрел на Риса, потом на меня и сказал:

— Я ничего не знаю о ваших делах и знать не хочу. В местной воде есть мышьяк, но в недостаточной концентрации, чтобы произвести такой эффект. Я бы сказал — у меня уже имелся подобный опыт, — что вам вводили все увеличивающиеся дозы мышьяка в течение довольно долгого времени. — Доктор пожал плечами. — Однако я удаляюсь. Я должен сделать сегодня вскрытие трупа…

— Но не моего! Не выйдет! — Но тут же Рис изменившимся голосом спросил: — Док, я поправлюсь?

— Думаю, что да. Если только вам еще раз не подсыплют яда. Этот человек, кажется, считается вашим врагом, но я бы на вашем месте последовал его совету и никогда бы и близко не подошел к вашим бывшим попутчикам.

Вся душа Риса протестовала, но очевидно было, что он нам поверил. Он поверил еще до того, как заговорил доктор, потому что припомнил, кто варил кофе.

— У меня нет при себе денег, — мрачно пробормотал он. — Они обещали позаботиться о моей доле.

— Я в этом не сомневаюсь, — сухо сказал я.

— Ты считаешь меня последним дураком, правда?

— От глупости никто не застрахован, Малыш. Мы все были дураками тогда, в Техасе, когда драли глотки насчет того, какими мы будем большими и крутыми. Вы с Доком оба были дураками, когда связались с Хеселтайном, а уж он сам был трижды дурак, когда с такими деньгами взял себе в компанию Руби Шоу. Спорю на что хочешь, что именно она всегда возражала, чтобы раздать каждому его долю.

— Ну и что? Это ничего не доказывает.

— Малыш, что ты сделаешь, когда выйдешь отсюда? Ты вернешься к ним? Может, у тебя хватит духу предупредить Хеселтайна, что он будет следующим?

Рис молчал. Доктор ушел в свой кабинет и начал перекладывать какие-то бумаги.

— Где они находятся, Малыш? Я остался должен тем людям в Техасе, и мне нужны мои деньги.

Рис не отвечал минуту-другую, а потом спросил:

— Ты в самом деле хочешь схлестнуться с Хеселтайном? Без дураков?

— Разумеется.

Произнося это, я внезапно понял, что именно так и будет. Я уже очень далеко ушел от того мальчишки, который когда-то гнал скот из Техаса. И я добавил, почувствовав с неожиданным удивлением, что говорю чистую правду:

— Бобу Хеселтайну встреча со мной доставит гораздо больше беспокойства, чем мне — встреча с ним.

Рис в упор посмотрел на меня.

— Тебе кажется, что ты здорово прибавил в весе?

Но он не фыркнул при этих словах. Я видел, что Малыш Рис и сам был с этим согласен.

— Не стану отрицать, — прибавил он, — что ты его здорово достал — висел на хвосте и все такое прочее. Факт, он уже спит не так крепко, как раньше. Как, впрочем, и все мы.

Он перевел на меня взгляд.

— Если я не вернусь к ним, ты оставишь меня в покое?

— Малыш, ты мне не нужен, да и не был нужен никогда. Ты прекрасно знал, что везешь наши деньги и едешь на нашей лошади. Но я хочу только вернуть свое.

— А эти люди в Техасе — кто они тебе?

— Никто. — Однако я тут же поправился: — Нет, не так. Они кое-что сделали для меня, точнее, для отца, но это одно и то же. Они поверили ему. Ты поймешь когда-нибудь, Малыш, что это значит гораздо больше, чем угощать выпивкой кучу собутыльников и шлюх, чтобы показать, какой ты крутой.

— Может, ты и прав. Ладно, слушай сюда. У Боба Хеселтайна есть убежище под водопадом Свадебная Фата, возле Теллурида.

— Где это — Теллурид?

— Это новый лагерь. Некий Джон Фалон застолбил там несколько участков, и похоже, что там скоро будет оживленно.

Больше я из него ничего не вытянул, да и сказанное им было под большим вопросом. У него не было причин говорить мне правду, но и лгать было опасно. С другой стороны, кто-то же подсыпал ему мышьяк, да и об участи Дока Сайтса, возможно, он знал.

Еще пару дней я покрутился в Эуреке, бродя по городу и наводя справки. Хеселтайн и Руби Шоу действительно побывали здесь, но они уже уехали, направляясь на восток.

Я менял лошадей и мчался вперед. Славная была гонка! Пару раз я вроде бы их догонял, но каждый раз это оказывались другие люди.

Это была дикая и прекрасная земля, но на дорогах становилось людно. В первый же день я обогнал три грузовых каравана, трое всадников проехали мимо меня, не говоря уже о дилижансах в обе стороны. Такое впечатление, что по этой дороге скоро нельзя будет проехать и пяти миль, чтобы не встретить кого-нибудь. В Юте я продал лошадь Зейла, но я так привык и к своему скакуну с полосой на спине, и к пепельно-серому жеребцу, что не мог расстаться ни с одним из них.

В тот день было прохладно, и я надел короткую толстую шерстяную куртку. В ней я и въехал во двор почтовой станции. Близился вечер, и я уже присматривал место для лагеря. Эта станция лежала посреди голой равнины, с одним лишь тополем во дворе: просто каменный загон, каменный дом и тропинка до дверей.

Во дворе была поилка, и я подъехал к ней. Из дверей дома выглянул человек и вышел на крыльцо.

— Привет! Проездом или остановитесь?

— Возможно. У вас найдется чего-нибудь перекусить?

— А как же. У меня тут появилась новая кухарка, то есть если она решит остаться здесь. Я, собственно, чего и вышел. Она хочет купить лошадку. Так я бы был очень признателен, если бы вы ей не продали. А то, я гляжу, у вас одна лишняя.

— Мне они нужны обе.

Я привязал коней, причем, обдумав его слова, привязал покрепче. Если кому-то сильно хочется добыть лошадь, незачем его искушать.

Смотритель прошел в дом вперед меня и крикнул с порога:

— Руби, у нас к ужину гость!

Это была Руби Шоу.

Мы увидели друг друга одновременно, и ее лицо окаменело. Она начала ругаться, а уж ругаться она умела лучше, чем любой погонщик мулов. Я слушал с минуту, а потом сказал:

— Мистер, я не останусь ужинать, и вам бы не советовал есть ее готовку. Последний из ее клиентов сейчас умирает от отравления мышьяком.

— Будь ты проклят! — Она выплевывала в меня слова. — Иди ты к дьяволу! Ты превратил хорошего мужика в подлую свинью!

— Нет, — сказал я, — ты сама его испортила.

Я повернулся и пошел к лошадям, а смотритель побежал за мной следом.

— Что вы имели в виду? Вы ее знаете?

— Ее зовут Руби Шоу. Она должна была ехать вместе с одним человеком. Что с ним случилось?

— Он уехал, как только она заснула. По-моему, ему было плохо. Он стоял вот тут, где вы сейчас стоите, держась за живот, весь скрюченный от боли. Я спросил его, как быть с дамой, а он сказал: «Хоть с маслом ее ешь, хоть масло пахтай», — и исчез. И ее лошадь тоже забрал.

Отвязывая коней, я с тоской представил себе холодную ночевку на голой земле где-нибудь в горах, но тем не менее вскочил в седло и уехал прочь.

Руби Шоу вышла на крыльцо и долго выкрикивала мне вслед ругательства, но я не обернулся.

Глава 21

Если Боб Хеселтайн и вправду собирался укрыться в горах возле Теллурида, то ему не мешало бы поторопиться. Сезон подходил к концу, а зимой в этом краю сугробы наметает выше крыши. Между тем, засев однажды в этих горах, он вынужден будет оставаться там до весны, если только он не мастер по ходьбе на лыжах или снегоступах.

Я ни разу в жизни не пробовал ходить на лыжах, но почтальоны в горных районах издавна пользуются ими. В Калифорнии я знавал одного человека по прозвищу Снегоступ Томсон, который сделал себе имя, доставляя почту на этих самых снегоступах.

В воздухе уже становилось свежо. Это навело меня на мысли о пристанище на зиму. Если я хотел увидеть Вашти до того, как полетят снежинки, то мне следовало забыть о Хеселтайне и не терять времени зря.

Листья начали сворачиваться от утренних морозов, и на склонах гор засверкали золотые брызги осиновых крон. Густые осинники струились вниз по крутым откосам, словно земля решила отдать все свое золото в жаждущие его руки людей, и это золото было сразу для всех — стоит только взглянуть и полюбоваться. Такое богатство не растрачивается и не тускнеет с годами; оно живет в памяти и оживает с приходом новой осени.

Я ехал домой, погруженный в свои мысли. Домой? Ну что ж, для меня дом — там, где Вашти, хотя я и не сразу это понял. Вопрос лишь в том, где теперь Вашти? И вспоминает ли она обо мне так же, как я о ней?

Сколько раз, мотаясь по стране, я встречал людей, которые осели на выбранном месте, чтобы завести свое дело. И только я один все гонялся за парой воришек, вместо того чтобы построить что-нибудь свое.

Люди находили свое место на ранчо, фермах, рудниках. Они делали себе имя, как те янки, что первыми прибыли в Калифорнию; и этих людей будут уважать через много лет, когда от нынешнего времени останется только память… Только память, но не пример для подражания.

Да, славно ехать по прерии, распевая песни под ясным солнцем, но я слишком много повидал потрепанных кочевой жизнью стариков, сидящих в своих лохмотьях на чужом крыльце, и не стремился стать одним из них.

А как же те, кто работает не покладая рук, строя свое будущее? Можете не сомневаться — я их уважаю. Они — во всяком случае, большинство из них — отроят, открывают новые земли, облегчают жизнь тем, кто придет следом. Они берут на себя самую тяжелую часть работы — прокладывают пути, роют шахты, копают колодцы, стерегут скот, строят железные дороги. Я искренне хотел внести свой вклад в общее дело обустройства страны, но я был бы не против и присутствовать при дележке дивидендов.

Дорога повернула, и передо мной открылся поселок: два десятка домов и только что остановившийся дилижанс — пыль еще не осела, и собаки не умолкли.

Пассажиры только начали сходить с дилижанса, когда я подъехал к коновязи и спешился.

Это был не Бог весть что за культурный центр. Почтовая станция служила одновременно и салуном, и рестораном. За ней находился корраль, пара сараев и еще один салун. На другом доме виднелась вывеска крупными буквами: «Постель».

Коренастый человек с квадратной нижней челюстью наблюдал за пассажирами с крыльца здания станции. Он повернулся ко мне, когда я подходил к дверям, отряхиваясь от пыли. У него был значок шерифа.

— Шел Такер?

— Да.

— Войдите.

Он зашел за стойку, открыл огромный древний сейф и вынул оттуда мешок, который поставил на стойку передо мной.

— Здесь был человек, который продал лошадь и взял билет на дилижанс. Перед отъездом он зашел ко мне, угостил меня выпивкой и поставил на стол этот мешок. Он сказал так: «Через несколько часов — самое большое через пару дней — сюда приедет человек по имени Шел Такер». Он очень подробно вас описал. «И когда он зайдет к вам, скажите ему, чтобы он взял этот мешок и успокоился… Просто скажите, чтоб он успокоился». Я спросил его, не Боб ли он Хеселтайн, и он ответил «да», а потом добавил: «Я не могу скрываться всю жизнь. Человек должен спокойно спать по ночам и отдыхать иногда. Я пытался удрать от него, но не сумел. Мы пытались убить его, но тоже не сумели. Я должен же хоть иногда спать спокойно. Отдайте ему это и скажите, чтобы он отстал».

— Спасибо, — сказал я. — Жаль, что он не сделал этого месяц назад… а лучше еще раньше.

— Он сделал это сейчас. И что же, вы и правда собираетесь от него отстать?

— А почему нет? Мне сам по себе Хеселтайн безразличен. Я просто должен вернуть эти деньги — или часть их — одним людям из Техаса.

Человек с шерифским значком кивнул.

— Вы позволите мне угостить вас?

— Да вроде как это я должен сейчас ставить выпивку.

Бармен принес нам на стол бутылку.

— Мне, пожалуйста, еще кофе, — попросил я, — и хоть чего-нибудь поесть.

— У нас сегодня еды навалом, — сказал он, — дилижанс привез только двоих. Старик и девушка.

Дверь открылась, пропуская пассажиров. Я поднял глаза — в дверях стояла Вашти. Вашти и ее отец.

— Шел! О Шел! — вскрикнула она и бросилась прямо мне в объятья, как будто так и должно быть.

Старик Оуэн показался мне еще старше, и вид у него был очень усталый. Однако он взглянул на меня с ухмылкой:

— Похоже, тебя заарканили, мальчик мой.

— Как вы здесь оказались?

— Я попал под камнепад, и меня здорово помяло. Доктор велел мне поискать место с более теплым климатом. Я сказал, что давно собирался переехать сюда, а он ответил, что мне лучше поторопиться, а не ждать, пока помру. И вот мы в пути.

— Кон сказал нам, что ты был в Лос-Анджелесе, — вставила Вашти.

— Где я только не был, — ответил я, — но сейчас я еду обратно.

Человек с шерифским значком вышел, остался лишь возница с дилижанса. Он подошел к стойке бара и, взяв выпивку, заговорил с барменом.

— Я ехал к вам, — сказал я Вашти и ее отцу. — Я вернул свои деньги, и с этим наконец покончено.

— Как бы не так!

В дверях, черный от ярости, стоял Боб Хеселтайн.

— Отойди-ка, Ваш, — тихо попросил я и обратился к Хеселтайну: — Я думал, ты уехал, Боб. Мне показалось, что ты завязал с этим делом.

— Как же, дьявол меня побери! Я собирался было, но подумал еще раз и просто взбесился от злости и сказал себе, что буду идиотом, если сдамся!

— Боб, — сказал я, — у тебя еще есть шанс. Дорога открыта, лошадь твоя под седлом. Я не хочу тебя убивать.

— Ты долго издевался надо мной, — прорычал он. — Надо мной! Над Бобом Хеселтайном! Мне надо было пристрелить тебя во время нашей первой встречи!

— Ты еще можешь уехать, Боб. После драки кулаками не машут.

Он в бешенстве уставился на меня.

— Да что ты себе позволяешь, сопляк! Я в шесть лет управлялся с револьвером лучше, чем ты сейчас!

— Рис, я думаю, выживет, — как бы не слыша, продолжал я, — у него хороший врач. Он пьет много молока и вроде поправляется. И Руби я видел — уже после того, как ты бросил ее. Она теперь кухарка у станционного смотрителя.

— Руби? Кухарка?

— Точно. И…

Он схватился за револьвер, и это был конец.

Мой кольт легко скользнул мне в ладонь. В моих движениях не было ни торопливости, ни страха. Наступил миг, к которому я готовился очень долго — многие месяцы моей погони.

Боб опустил руку на левое бедро, я увидел его револьвер и выстрелил ему в живот — три раза подряд быстро спустил курок, и три выстрела слились в один.

Хеселтайн успел выстрелить только один раз — в пол.

Он упал на колени, хотел подняться, но рухнул лицом вниз. И лишь через несколько долгих минут я поверил, что он мертв.

В дверях показался человек с шерифским значком.

— Он вернулся, — пробормотал я. — Он все же вернулся.

— Я так и думал, — сказал шериф.

Возница просунул голову в дверь и объявил:

— Дилижанс отходит. Все отъезжающие поспешите на посадку.

— Пойдемте, — сказал я Вашти и ее отцу. — Садитесь в дилижанс. Я поеду рядом.

Вот так я и вернулся в Калифорнию.

Луис Ламур Там, где колышется высокая трава

Глава 1

Тропа взбиралась высоко вверх по крутому склону, уходя, кажется, в самое небо, затем у вершины она делала неожиданный поворот, откуда открывался прекрасный вид на раскинувшуюся меж хребтов долину, покрытую зелеными лесами и лугами.

День клонился к закату, когда на вершину горы выехал всадник на коне необычной масти. Это был чубарый мерин — настоящий аппалуза — белый, с черными пятнами и серой отметиной на левом бедре.

Доехав до поворота, Билл Кеневен осадил коня и, оставаясь сидеть в седле, принялся разглядывать лежавшую как на ладони изумрудную долину в обрамлении таинственной сизой дымки, окутывавшей склоны окрестных гор. Отсюда, с головокружительной высоты, он полюбовался полетом орлов, паривших далеко внизу, на высоте не менее тысячи футов над землей. Его конь раздувал ноздри, принюхиваясь к новым запахам, и настороженно прял ушами, нетерпеливо поглядывая на расстилавшиеся перед ним просторы.

Всадник был высок ростом, узок в бедрах, широк в плечах, но отнюдь не красавец, хоть и весьма привлекателен. Резкие и несколько грубоватые черты лица вовсе не портили его. Сильный, невозмутимый и самоуверенный, он изучал местность с видом Кортеса, взору которого впервые предстала долина Мехико.

Билл Кеневен путешествовал в одиночестве, но сюда его привели не поиски работы или очередного покровителя: он приехал как завоеватель. Ибо давно принял для себя это решение. Ему исполнилось двадцать семь лет, и свое имущество он возил с собой. Превосходный конь, замечательное калифорнийское седло из кожи тонкой ручной выделки, винчестер, два револьвера марки «Кольт» с рукоятками из орехового дерева — вот и все, чем он владел. А за плечами осталась трудная жизнь.

Он появился на свет в одной из крытых повозок, катившихся на Запад; детство, пришедшееся на годы золотых и серебряных лихорадок, прошло в лагерях старателей Калифорнии, Неваде, Монтане и Колорадо; потом перегон стад по Тропе Чизолм и еще один по Тропе Гуднайт-Лавинг; должность охранника на почтовом дилижансе и служба в армии, сражавшейся с индейцами.

Ему приходилось воевать с ворами, промышлявшими кражами чужого скота, а также с индейцами — кайова, команчами, апачами, сиу и черноногими. Неизменно он выходил победителем из любой переделки, обычно отделываясь лишь несколькими шрамами. К тому же память сохранила воспоминания о том, как он безропотно сносил холод и жару, голод и жажду, суровые зимы, пыль дорог и долгие переезды с места на место. До сих пор все его таланты не приносили ему ничего, кроме неприятностей. Но теперь настало время побеспокоиться и о себе. Отныне он станет работать лишь ради личного благополучия и браться за оружие, только чтобы отстаивать свои собственные интересы.

Билл разглядывал долину внизу, и его умение оценить местность сделало бы честь любому генералу. Хотя и сам он в некотором смысле мог считать себя генералом, а его появление здесь по сути своей представляло не что иное, как вторжение, но только единственной боевой единицей, находившейся у него в подчинении, был он сам.

Билл Кеневен, молодой человек с далеко идущими планами, мечтал не о несметном богатстве, а о ранчо с хорошим поливом и выгонами для большого стада. Таков был минимум предъявляемых им к жизни требований, и довольствоваться меньшим он не собирался. Не имело никакого значения то, что в кармане у него остались последние три доллара, потому что для себя он все давно решил, а если уж Билл Кеневен что задумал, то с его желанием волей-неволей придется считаться и окружающим, это вам подтвердит любой из тех, кто имел с ним дело.

Сказанное отнюдь не означало, что он действовал вслепую, отправившись наугад куда глаза глядят. Напротив, как и следует опытному стратегу, он долго и тщательно собирал необходимую информацию, оценивал ситуацию, место и время действия, много знал о потенциальных действующих лицах и чувствовал теперь себя во всеоружии.

Никогда прежде ему не доводилось бывать в этих краях, но он тем не менее имел представление об основных ориентирах и местных достопримечательностях, был неплохо осведомлен как о сильных сторонах характеров, так и о слабостях влиятельных особ, об экономических факторах их существования, а также о разногласиях и прочих трениях, то и дело возникавших на разной почве. Он прекрасно знал, что в долине идет незримая война, число жертв которой тщательно замалчивается, и что днем и ночью по ее дорогам разъезжают вооруженные до зубов люди. Но он не сворачивал с выбранного пути, будучи готовым оказаться в самом круговороте событий, неустрашимый одиночка, всерьез вознамерившийся урвать свою долю.

Здешние волки устроили грызню из-за уже растерзанной туши многострадальной земли, и теперь он, чужак и к тому же куда более свирепый и неистовый хищник, готовился к решающей атаке.

Развернув коня, Билл отъехал от края пропасти, продолжая свой путь по тропе, петлявшей между стволами величественных сосен, под сенью ветвей которых царили тишина и таинственный полумрак.

Заехав подальше в лесную чащу, он снял с головы шляпу и придержал коня, заставляя его перейти на шаг. В этом благодатном краю он будет жить и вести большое хозяйство. Здесь его сыновья, которым, возможно, суждено появиться на свет, будут расти ему на радость большими и сильными. Таково его заветное желание.

Безвозвратно прошло то время, когда его влекли к себе дальние дали. Теперь же ему хотелось, чтобы в очаге его дома горел огонь, чтобы со двора доносился скрип водокачки и чтобы из-за жердей загона его собственные кони доверчиво тянулись мордами к его руке в надежде получить угощение. Он жаждал мира и покоя и в поисках их приехал в край, охваченный войной.

Проезжая мимо одной из полян, он почувствовал витавший в воздухе еле ощутимый горьковатый запах древесного дыма и направил коня в сторону потухшего костра. Земля вокруг оказалась основательно вытоптана, а взгляд его задержался на круге обуглившейся травы, черневшей рядом с кострищем.

Билл невесело усмехнулся.

— Какой-то умелец по клеймам, — объяснил он, обращаясь к своему коню, — бросил здесь пряжку от подпруги, чтобы та остыла. Вот трава и обуглилась.

Что ж, довольно ловкий, хотя и не слишком предусмотрительный незнакомец. Человек более или менее уверенный в себе наверняка выдрал бы пучок опаленной травы и бросил его в костер.

Сюда приезжали двое. Двое мужчин верхом на двух лошадях. Крупный человек носил сапоги маленького размера… Его следы более четкие, и садился он на лошадь, что покрупнее.

Следующие несколько минут Билл посвятил созерцанию оставленных следов. Он понимал, что нелишне поближе познакомиться с местными обычаями. Мысли на сей счет вызвали у него ухмылку. Если фальшивые клейма в этих краях признавались в порядке вещей, то ему оставалось лишь подивиться и развести руками. Потому что в большинстве районов страны за подобное занятие скотокрад мог запросто угодить на виселицу, и никто из посвятивших себя этому промыслу самоучек не был гарантирован от того, что в один прекрасный день у него на шее не затянется петля из крепкой веревки, перекинутой через высокую перекладину.

Сама порочная процедура не отличалась сложностью. Вор снимал металлическую пряжку с подпруги и, придерживая ее при помощи двух палочек над огнем, раскалял докрасна, далее она использовалась как самое обыкновенное тавро. Так человек опытный, орудуя одной лишь пряжкой, мог запросто подделать рисунок любого из существующих клейм. Все зависело лишь от степени его ловкости.

Билл Кеневен огляделся по сторонам. Если его застукают здесь, то ему наверняка придется объясняться, но как раз в данный момент он не имел ни малейшего желания пускаться в какие бы то ни было объяснения. А поэтому, развернув коня, он поспешил вернуться на тропу.

Меньше чем в трех милях отсюда раскинулся городишко скотопромышленников Соледад. По правую сторону от него, примерно в шести милях, под сенью старых тополей возвышались внушительные постройки. А немного поближе виднелось ранчо более скромных размеров, также утопавшее в тени деревьев.

За каменистым горным кряжем, что своими очертания ми напоминал указующий перст, направленный в сторон цветущей долины, раскинулись угодья ранчо «Бокс-Н» Уолта Пога.

Дальнее ранчо принадлежало Чарли Рейнолдсу; его скот носил клеймо «ЧР», Чарли имел самые многочисленные стада во всей округе. Ближайшее же ранчо принадлежало Тому и Дикси Винейбл.

— Когда у жуликов разлад, — произнес Билл вслух, — честным людям легче живется. По крайней мере, так вроде бы принято считать. А как человек в меру честный и не претендующий на большой кусок пирога, я, кажется, тоже вполне могу рассчитывать, что и мне кое-что обломится. Большая драка уже не за горами, а когда пыль, поднятая в воздух в пылу битвы, рассеется, мне останется только вовремя подсуетиться, чтобы прибрать к рукам одно из этих ранчо. Людям здесь живется совсем не плохо. У них есть земля, деньги, власть, каждый постарался окружить себя толпой вооруженных пройдох. А у нас с тобой, Рио, нет никого, так что надеяться остается только друг на друга.

Там, внизу, сновали сбившиеся в стаи волки, но только он до поры до времени постарается обходить их стороной, а потом, выбрав нужный момент, подберется поближе.

— Знаешь, Рио, существует одно очень старое правило, согласно которому выживает только сильнейший. Вон на тех ранчо хозяйничают люди, которые в свое время обладали большой силой. Некоторые из них остались таковыми и поныне. В свое время они отобрали землю у более слабых. Так вели себя Рейнолдс и Пог. Они воровали чужой скот до тех пор, пока не почувствовали собственную значимость, и теперь им оставалось лишь сидеть в сторонке и радоваться собственной сметливости. Скорее всего, так оно и было до тех пор, пока они не пошли войной друг против друга.

— Ваши рассуждения, — раздался у него за спиной невозмутимый женский голос, — довольно логичны, хотя и небезопасны. Со своей стороны, считаю своим долгом напомнить, что в следующий раз, когда вам захочется поговорить со своим конем, для начала все же нелишне убедиться, что, кроме него, вас никто не услышит!

Девушка хорошо держалась в седле, и, судя по всему, любой поворот событий ее не обескуражил бы. Тень ироничной усмешки залегла в уголках рта, и в том, как она вела себя, он не заметил ничего сродни страху или кокетству. Перед ним была порядочная леди, знающая себе цену и готовая при необходимости постоять за себя.

— Очень хороший совет, — улыбнулся он. — Вести разговоры с конем — вредная привычка, не спорю. А все из-за того, что порой приходится подолгу путешествовать в одиночестве.

Он внимательно разглядывал ее. Женщины тут встречались редко, а уж такие, как эта…

— Что ж, теперь, когда вы уже оглядели меня с ног до головы, — холодно предложила она, — может, еще желаете заглянуть мне в зубы, чтобы развеять последние сомнения насчет того, сколько мне лет?

Билл нисколько не смутился.

— Нет, мэм. То, что я вижу перед собой, дает мне все основания считать вас привлекательной женщиной. Той, что создана для того, чтобы быть любимой!

Девушка улыбнулась, явно польщенная таким ответом, но сейчас же переменила тему разговора.

— Так все-таки, на какое именно ранчо вы положили глаз? И насчет которого из них собираетесь подсуетиться, после того как драка закончится?

— Вообще-то я еще не решил. Я, знаете ли, очень разборчив, когда дело касается лошадей, ранчо и женщин!

— Вот как? — Она окинула взглядом Рио. — Глядя на вашего коня, я бы так не сказала. Он, конечно, неплох, но, на мой взгляд, с вашими претензиями вы могли бы подыскать себе что-нибудь более подходящее. А пегие, как этот, мне вообще никогда не нравились.

— А вот я так не считаю, — возразил Билл, — и готов держать пари, что еще по дороге в Соледад мой конь в два счета обставит вашего красавца.

Она негодующе сверкнула глазами.

— Вы, должно быть, спятили. Да знаете ли вы, что мой Огненный самый быстрый конь во всей округе! Он выезжен специально для скачек!

— Спору нет, конь хороший, но я ставлю свое седло против ваших ста долларов, что мой мерин обскачет вашего жеребца еще на подъезде к городу.

Она презрительно рассмеялась ему в лицо.

— Еще чего! — И в тот же миг ее гнедой сорвался с места, пускаясь вскачь во весь опор. Прыжок вывел всадницу вперед, но Билл знал возможности своего коня.

— Давай, друг! Мы должны обойти! Нам с тобой нужны деньги!

И Рио, будто поняв его, немедленно устремился следом за гнедым с резвостью испуганного зайца.

К тому моменту, как они вылетели на дорогу, ведущую в город, гнедой опережал чубарого на три корпуса. Но, несмотря на многие мили пути, чубарый не сдавался, продолжая рваться вперед.

В его жилах текла кровь арабских скакунов, к тому же он был привычен к горным тропам и головокружительным скачкам, неизменно сопутствовавшим перегонам стад с одного пастбища на другое. В одном месте дорога делала небольшой изгиб, но Билл направил коня напрямик, между камнями и мескитовыми кустами, и его чубарый конь выскочил на дорогу, оказавшись позади гнедого, но теперь отставая уже менее чем на корпус.

Люди выходили из домов на улицу, глядя на приближающихся всадников. До цели оставалось менее полумили, когда гнедой начал замедлять свой бег. Он неплохо справлялся с короткими дистанциями, но теперь стал сдавать, в то время как чубарый лишь только-только вошел во вкус. Он летел стрелой, вытянув шею, и Кеневен всем телом подался вперед, пригибаясь, чтобы уменьшить сопротивление бившего в лицо ветра. Мустанг поравнялся с гнедым, и так, ноздря в ноздрю, они продолжали мчаться по направлению к городу.

— Давай, Рио! Давай! — шептал Кеневен, когда до ближайшей городской постройки оставалось всего несколько ярдов. И тут чубарый, сделав внезапный рывок, обошел соперника и первым влетел на городскую улицу, опередив гнедого на целый корпус.

Билл натянул поводья и, когда всадница поравнялась с ним, поехал вдоль по улице. Лошади замедлили бег, переходя сперва на легкий галоп, а затем и на шаг. Девушка гневно глянула на него широко распахнутыми глазами.

— Вы сжульничали! Вы срезали угол!

Он усмехнулся в ответ.

— Вы были вольны сделать то же самое, мэм. К тому же вы взяли старт с места, оставив меня стоять посреди дороги!

— Я считала, что у нас честный поединок! — презрительно настаивала она. — А вы сжульничали!

Билл Кеневен резко осадил коня. Взгляд его стал холоден.

— Зато вы, мэм, видимо, считаете себя наследницей благочестивого рода праведников! Можете забыть о пари!

Этот сарказм ранил больнее, чем удар кнута. Девушка хотела было что-то ответить, но ей вдруг стало стыдно, ведь она и вправду воспользовалась своим преимуществом на старте, и если честно…

Развернув коня, Билл поехал по улице в противоположную сторону, и в какой-то миг она едва удержалась от того, чтобы не отправиться вслед за ним, но лишь упрямо тряхнула головой. Ну и пусть проваливает… и вообще, что он о себе возомнил? Да и кто он такой?

И тут она снова оглянулась. А действительно, кто он такой?

Глава 2

У ворот конюшни стояло несколько человек. Первым делом они принялись разглядывать коня, а уж затем обратили внимание и на всадника.

— Нечего сказать, незнакомец, конь у тебя что надо! А Дикси-то Винейбл небось не по душе пришлось, что ты ее обставил! Она же только что не молится на своего Огненного! Носится с ним, как с ребенком малым!

— Конь у нее и вправду хорош, — ответил Кеневен. — Но с ним нужно просто еще немного поработать.

Он завел Рио в стойло, старательно вычистил, а затем задал ему корма. Работая, Кеневен размышлял. Значит, то была Дикси Винейбл собственной персоной, одна из владельцев клейма «ВВ», и она слышала, как он болтал о своих планах. Насколько серьезно девушка восприняла его слова и его намерения, другой вопрос. Он приехал в долину, готовый ко всему, и чем скорее они поймут это, тем лучше.

Он вдруг представил себе Дикси, и воспоминание о ее красоте, присущих ей гордости и азарте взволновало его. Она была не похожа ни на одну из тех женщин, которых ему приходилось знавать когда-либо прежде. Хотя нельзя сказать, что он имел слишком большой опыт в подобных вещах. Когда на долю мужчины выпадает работа на ранчо или ему приходится вместе с доверенным стадом бродить с пастбища на пастбище, его возможности времяпрепровождения в женском обществе крайне ограниченны. Да, он еще сопровождал дилижансы. Но женщины-то всегда ехали в карете, в то время как ему приходилось трястись на облучке.

Билл услышал приближавшиеся шаги. Кто-то остановился рядом. Еще какое-то время он продолжал как ни в чем не бывало заниматься своим делом, но пришедший и не думал никуда уходить. Тогда Кеневен выпрямился и оглянулся. За спиной стоял человек с круглым приятным лицом и располагающей улыбкой. Не переставая улыбаться, он протянул ему для рукопожатия широкую ладонь.

— Меня зовут Уолт Пог. Я хозяин ранчо «Бокс-Н». Вы продаете коня?

— Нет, он не продается.

— Я так и предполагал, но если вы все-таки передумаете, то обязательно загляните ко мне. Я заплачу вам за него пятьсот долларов.

Полтысячи? Слишком высокая цена за коня в краю, где за десять долларов запросто отдавали мустанга и где лошадь зачастую выменивали за бутылку виски.

— Нет, — упрямо возразил Билл, — он не продается.

— Ищете работу? Так мне как раз нужны люди.

Билл снова выпрямился и взглянул на Пога поверх лошадиной спины. Он уже отметил для себя — и эта мысль в некотором роде раздражала его, — что ранчеро оказался ростом выше его самого минимум на три дюйма и по крайней мере фунтов на сорок тяжелее, хотя толстяком вовсе не казался.

— Для стрельбы? — холодно спросил он. — Или для работы?

Улыбка Пога несколько померкла, а взгляд сделался менее приветливым.

— Ну вообще-то все зависит от вас, но только если вы на самом деле решили наняться, то имейте в виду, что это потребует определенных навыков!

— Ничего, я способный. И уж, во всяком случае, не хуже тех, кто работает на вас теперь.

— А как насчет Боба Стритера или Репа Хенсона?

Кеневен внешне остался по-прежнему невозмутимым, но внутри у него что-то екнуло. Если Пог нанял Стритера и Хенсона, то дела совсем плохи. Оба парня имели дурную репутацию людей, не гнушающихся никакими средствами ради достижения своих грязных целей.

— А что в них особенного? — Он пожал плечами. — Просто парочка дешевых убийц. Им бы только кровь пустить. Бойцы-то — тьфу… — Пристальный взгляд его темных глаз вновь устремился на Уола Пога. — Ну, а Рейнолдс кого себе заимел?

Пог слегка наклонил голову вперед, становясь похожим на бодливого быка. Мгновение спустя он снова взглянул на Кеневена.

— На него работает Эммет Чабб.

Эммет Чабб!

Ну и что теперь? С тех пор прошли годы…

— Он там не задержится, — сдержанно заявил Кеневен, — я его убью.

Лицо Пога просияло. Он торопливо обошел вокруг коня.

— Мистер, — доверительно зашептал он, — эта работа может сделать вас богаче на целую тысячу долларов!

— За избавление мира от гадов я денег не беру.

— Если вы управитесь за три дня, то тысяча долларов ваша! — настаивал Пог. — Я так решил, значит, так тому и быть.

Похлопав Рио по крупу, Билл прошел мимо собеседника к выходу, даже не взглянув в его сторону. На коновязи, у ворот конюшни, сидели трое мужчин. Интересно, слышали ли они их разговор? Скорее всего, нет. А вдруг? Даже предположение на сей счет заставило его поволноваться. Здесь, в суровом краю, жили бесстрашные люди, перестрелки для них — обычное дело, и ему самому доводилось принимать участие во многих заварухах, но только наемным убийцей он никогда не был, и такая репутация его не устраивала. Он обязательно разделается с Эмметом Чаббом, но всему свое время.

На противоположной стороне улицы, через три дома, находилась лавка с гордым названием Торговый дом «У дороги». На мгновение его взгляд задержался на освещенном окне дальней комнаты. Уже совсем стемнело, и лавка давно закрылась, но, если подойти с черного хода, ему еще, может, повезет. Билл не спеша перешел на другую сторону улицы и направился на свет.

Уолт Пог остановился в темном проеме, задумчиво глядя ему вслед. Он рассматривал подтянутую фигуру незнакомца, его могучие плечи, пока тот неторопливо пересекал дорогу. Кто он, откуда и, главное, зачем приехал сюда?

Пог обратил внимание на великолепно отполированные рукоятки револьверов, висевших у пояса приезжего. Большинство ганфайтеров не утруждали себя подобными мелочами и носили оружие какое придется, не придерживаясь каких-либо правил. Уолт отметил у парня взгляд человека, уверенного в себе, но и осторожного. Видно, сама жизнь научила его не бояться опасностей. От работы отказался… или решил на время отложить разговор? Но, без сомнения, он достаточно хорошо осведомлен о состоянии дел в долине. Пришло же ему в голову уточнять, для чего именно его хотят нанять… придется ли ему работать.

Может, за ним посылал Рейнолдс? Или Том Винейбл? Он приехал в город вместе с Дикси. Случайна ли их встреча? А если он уже побывал на ранчо «ВВ»? Погу не терпелось поскорее выяснить все. Не собирает ли Том Винейбл вооруженный отряд? Это уж слишком. Не все сразу.

Интересно, куда Кеневен направился сейчас? Подавив в себе жгучее желание пойти за ним, Пог решительно развернулся и зашагал в противоположную сторону, направляясь в салун «Удила и Уздечка». Но прежде чем войти, он ненадолго задержался на крыльце перед дверью. Да, действовать он должен быстро. Слишком уж много поставлено на карту. Спору нет, если этот чужак и в самом деле убил бы Эммета Чабба, все значительно упростилось бы. И чем дольше он раздумывал над сложившейся расстановкой сил, тем больше и больше нравилась ему эта мысль. Не торопись, говорил он себе, дай парню срок, чтобы он смог заработать свою тысячу долларов. Если он и в самом деле хотя бы наполовину такой крутой, каким хочет казаться, то ему, может, удастся по крайней мере вывести Чабба из игры, и тогда Рейнолдс окажется в весьма невыгодном положении.

Переступив порог салуна, он заказал выпивку, продолжая обдумывать свои возможные действия. И тут ему опять пришла мысль, которую он всякий раз старался отогнать от себя. А что, если, объявив друг другу войну, они с Рейнолдсом поступили как самые распоследние дураки? Теперь только гордость не давала ему пойти на попятную… гордость и желание поскорее осуществить свою заветную мечту.

Тем временем, миновав узкий переулок, Билл Кеневен оказался у черного входа в лавку. Два раза по дороге сюда он останавливался, чтобы оглядеться и прислушаться, но кругом стояла тишина. Больше всего его беспокоил Пог. В какой-то момент ему даже показалось, что тот обязательно попробует выследить его, и внутренне он к этому подготовился. Поднявшись по ступеням крыльца, Билл тихонько постучал.

За дверью послышались шаги, но от его внимания не ускользнул и легкий шорох — револьвер вытащили из кобуры.

— Кто здесь? — спросил голос из-за двери.

— Всадник из Пекос, — тихо отозвался гость.

Дверь тут же открылась, и Кеневен протиснулся в узкий проем. Человек за дверью оказался седовласым стариком с живым, проницательным взглядом. В опущенной руке он держал револьвер.

— Кофе хочешь?

— С удовольствием. И чего-нибудь поесть, если можно.

— Сейчас сообразим.

Положив револьвер на буфет, хозяин снял с плиты кофейник и, наполнив две чашки, подал одну Биллу, который успел Удобно расположиться в кресле. Затем он вернулся к плите и, достав сковороду, разбил в нее яйца.

— Кто тебя прислал?

— Один твой давнишний приятель. Прослышав о том, что я держу путь в эти края, сказал, что, если мне понадобится кое-какая информация или совет умного человека, то будет полезно заехать к тебе в гости. От него я узнал ваш пароль.

— Видишь ли, я с теми делами уже давным-давно покончил. Здесь у меня собственный бизнес. Торговля идет неплохо. Я, конечно, не знаю, чего тебе надо, но, скорее всего, ты пришел не по адресу.

— Ты со своими делами давно покончил. А я своих и не начинал никогда. Я приехал с определенной целью. Я собираюсь обосноваться в этой долине.

— Поселиться здесь? Ну если уж тебе так необходимо знать мое мнение, то я дам очень хороший совет. Садись-ка ты на своего коня и убирайся отсюда подобру-поздорову. У нас не любят чужаков, тем более что за последнее время их перебывало тут превеликое множество. К тому же со дня на день у нас может начаться большая заварушка, и одному Богу известно, чем все кончится.

— Конечно, я так и думал.

— Ну а после? Что остается тем, кто не привык выпускать из рук оружие? Брать на испуг ночных путников… или уйти к бандитам и шататься с ними до тех пор, пока тебя не пристрелят или не вздернут на виселице? Когда стрельба закончится, ты станешь не нужен хозяину, который нанимал тебя и платил лишь за то, что ты умеешь неплохо палить из револьвера. В нашей долине назревает нечто вроде революции, а если ты хоть немного знаком с историей, то наверняка должен помнить, что, как только где-нибудь бунтари побеждают, первым делом они начинают уничтожать тех, с помощью которых совершили переворот. Ты просил доброго совета, так вот: уезжай отсюда… прямо сейчас.

Ну конечно же, старик прав. Логично и благоразумно было бы убраться отсюда, но только он вовсе не собирался так поступать.

— Скотт, я приехал сюда не для того, чтобы наниматься в ганфайтеры, хотя уже и получил такое предложение от Пога. Прежде чем отправиться в путь, я все хорошо обдумал, так что знаю, что к чему. Сильному и честному человеку тут есть где развернуться. Для меня место найдется. Я хочу завести собственное ранчо, и оно у меня будет. Я заполучу его так же, как Пог, Рейнолдс и остальные в свое время заимели свои.

— Хочешь сказать, с помощью оружия? — Скотт снял сковороду с огня и выложил яичницу на тарелку, стоявшую перед Биллом. — Ты с ума сошел! Пог держит при себе на ранчо не меньше тридцати человек. Это его армия, если хочешь. На Рейнолдса работает примерно столько же людей, а может, даже и больше. И вот заявляешься ты один… или как? — Теперь старик сурово разглядывал его. — Слушай, сынок, ты ведь не хочешь сказать, что привел сюда армию, правда? Здесь и без того много убивают.

— Я пришел один, Скотт, и подмога мне не нужна. Тут уж пан или пропал. Или я получу то, что хочу, или меня убьют. Всю жизнь я только и делал, что боролся за свое место под солнцем. Лез из коживон, защищая чужой скот, чужие дома, с оружием в руках охранял золото и серебро, принадлежавшие другим, но не мне. Я работал и сражался как проклятый; я знаю вкус пота, грязи и крови. Но теперь хочу получить от жизни что-то и для себя.

Скотт выложил себе на тарелку остатки яичницы с жареной картошкой и сел за стол напротив Кеневена. Ему были близки и понятны переживания парня, потому что он сам испытывал схожее чувство. Но только для достижения цели выбрал не слишком-то праведный путь, начав грабить банки и воровать чужой скот. Так продолжалось до тех пор, пока однажды он не понял, что сколько веревочке ни виться, а концу быть и когда-нибудь на его шее затянется петля. И тогда Скотт решительно, раз и навсегда, порвал со своим неблаговидным прошлым, продал принадлежавшее ему крохотное ранчо и открыл эту лавку в совершенно чужом городе, где его никто не знал. И дела пошли на лад. Он всей душой отдался работе и не лез в политику, оставаясь в стороне от всех местных конфликтов.

— Может быть, я приехал слишком поздно, — продолжал Кеневен, — но мне всегда казалось, что умный человек сумеет пристроиться где-нибудь сбоку, чтобы, выждав нужный момент, самому выступить вперед и оказаться в самой гуще событий. Я ведь знаю, каким образом Погу досталось ранчо. Вин Картер был моим другом, а Эммет Чабб убил его. От Вина я и узнал, как Пог все прибрал к рукам. К тому же, насколько мне известно, официально та территория еще не принадлежит никому. Теперешние владельцы просто поселились там раньше других, что, конечно, тоже в определенной степени дает им право считать ее своей. Но У меня уже есть кое-какие соображения на сей счет. А потому я перехожу в наступление.

— Сынок, — Скотт нагнулся к нему через стол, — выслушай сначала меня. Пог из тех, кто в случае необходимости не поскупится нанять себе и сотню головорезов. Он действительно выкинул Картера с ранчо, захватил его силой, сумел удержать при помощи все той же силы, а теперь положил глаз на всю долину. То же самое задумал и Рейнолдс. Винейблы же для них — козырная карта. И Рейнолдс, и Пог хотят заполучить ранчо Винейблов, потому что оно является как бы ключом ко всему раскладу… У них лучший полив, много хороших пастбищ, а самих Винейблов в расчет не берут. Мне кажется, они что-то замышляют… они или кто-то другой.

— В каком смысле?

— Ну, к примеру, Стар Левитт. А уж с этим типом шутки плохи! Тем более, что у него есть свои люди, которые, судя по всему, куда старательнее работают на него, чем на благо хозяйства Винейблов, а делишки-то — одно неблаговиднее другого!

— Левитт сам с Запада?

— Возможно… скорее всего, да. Не важно, кто он и откуда — дело свое туго знает. Весьма осторожен и, по-моему, — а уж я-то таких, как он, видел и перевидел — очень опасен. Когда начнешь решать свои проблемы, то следить в оба нужно за ним, а вовсе не за Погом с Рейнолдсом!

Билл Кеневен откинулся на спинку кресла.

— Знатная яичница! Вот уже с полгода, а то и больше, не ел ничего подобного. Сам знаешь, как с едой обстоит там, где разводят скот: говядина с бобами и бобы с говядиной.

— Вот именно поэтому-то я и завел кур, — улыбнулся Скотт. — Однажды решил, что у меня будут куры, которые станут нести яйца. Так оно и получилось. — Старик взял кофейник и вновь наполнил чашки. — Тут есть о чем подумать, сынок. Большинство людей мечтают о несбыточном. Они требуют от жизни слишком много. Ну скажи мне, например, сколько ты можешь съесть? На скольких лошадях ездить? И во скольких домах жить? Так вот, сынок, запомни, что я тебе сейчас скажу: по-настоящему счастлив тот человек, кто довольствуется лишь необходимым… просто живет обычной жизнью. Взять хотя бы меня. У меня есть лавка. Я живу здесь же, в дальней комнате, и еще у меня есть пара акров земли позади дома, чтобы обеспечить себя кое-какими овощами. Я завел больше сотни кур-несушек. На окраине города живет один знакомый мексиканец, который выращивает для меня свиней. Он ухаживает за ними, половину оставляет себе, а половину отдает мне. Я ем, когда мне хочется есть, веду кое-какую торговлю, изредка могу позволить себе посидеть в тени на веранде собственного дома или же отправиться прогуляться вдоль по улице и остановиться где-нибудь, чтобы поболтать с друзьями. Мне больше не нужно испуганно озираться и вздрагивать при мысли, что каждую минуту по мою душу явится судебный исполнитель или кто-то из моей бывшей шайки вдруг решит меня пристрелить, чтобы потом прибрать себе мою долю. Чего еще желать? Я больше не глотаю дорожную пыль, не разъезжаю по ночам, охраняя опостылевшее стадо. Совесть моя чиста, и мне нечего больше бояться и жить с оглядкой на закон. Когда хочется поесть мяса, я ем мясо. Если хочется яичницы, то и ее я тоже могу есть до отвала. Я спокойно сплю по ночам. Отдыхаю днем, когда мне того захочется, и скажу тебе, сынок, ты тоже можешь так жить! Послушайся моего совета и выкинь из головы свои бредовые идеи. Потому что все равно у тебя ничего не выйдет.

Кеневен отхлебнул из чашки.

— Что ж, возможно, ты прав, и, наверное, я напрасно не прислушиваюсь к твоим советам, но все равно я должен осуществить то, что задумал. Дело в том, что… в общем, неувязочка вышла. Короче, мне нужны деньги. Не могу же я начать свою войну без цента в кармане.

Скотт резко отодвинул от себя чашку.

— Вот это да! Ты приезжаешь сюда готовый на все, один, но без денег! Ну, скажу тебе, ты и нахал! Остается лишь надеяться, что держать в руках револьвер ты умеешь, да и умом как будто тоже не обделен.

Прищурившись, старик пристально разглядывал его и вдруг улыбнулся. Билл Кеневен все больше и больше располагал его к себе. Ему пришлась по душе самоуверенность парня, к тому же, чтобы отважиться на столь дерзкий поступок, нужно обладать богатым воображением.

— Сколько тебе надо денег?

— Сто долларов.

— Только-то? С сотней долларов в кармане здесь далеко не уедешь.

— Деньги мне нужны только на еду. Но больше мне нужен совет.

Он вытащил из внутреннего кармана тощее кожаное портмоне и вынул из него сложенный в несколько раз лоскут тонко выделанной кожи. Сдвинув тарелки в сторону, Кеневен расстелил его на столе. Это была карта.

Скотт пододвинулся поближе и стал сосредоточенно разглядывать ее. Карта строго выдерживала масштаб, и ее составитель старательно учел все вплоть до малейших деталей: на ней обозначались ранчо, места стоянок и источники воды; отмечались все, даже самые небольшие рощицы, все каньоны и русла ручьев, указывались кратчайшие расстояния от одной точки местности до другой, а также были проставлены отметки высот и глубины каньонов. Старик смотрел во все глаза, но придраться решительно ни к чему не мог.

Оторвавшись от карты и заняв свое прежнее место, Скотт с уважением и нескрываемым беспокойством снова взглянул на гостя.

— Сынок, откуда у тебя эта карта?

— Сделал. Сам нарисовал. За последние три года я успел переговорить со многими погонщиками и пастухами, кому хоть когда-либо доводилось бывать в этих краях. Каждый добавлял что-то от себя, и каждый выверял то, о чем до него мне рассказывали другие. Ты же знаешь, что у нас на Западе люди умеют так подробно описывать местность, что потом, впервые оказавшись там, можно запросто сориентироваться и найти дорогу. Вообще-то в свое время я слышал немало историй об этом крае. В юности познакомился со старым охотником, который ставил свои капканы и ловушки среди этих холмов, а на старости лет подался охотиться на бизонов, чтобы хоть как-то свести концы с концами. От него я узнал очень многое. А затем просто пытался дополнить картину более мелкими подробностями. Я даже пару раз устраивался погонщиком только потому, что кое-кто из ковбоев на тех ранчо когда-то жили и работали в этих краях. А потом я встретил Вина Картера. Он родом отсюда и смог рассказать мне больше всех остальных. Эммет Чабб застрелил Вина, когда я был в отъезде. Думаю, что Уолт Пог хорошо заплатил ему за это. Конечно, мне хочется обзавестись собственным домом и землей, но не только. Мы с Вином Картером крепко дружили. Вместе ездили по каменистым тропам, переправлялись через реки, попадали в песчаные бури и успешно усмиряли стада, когда среди животных начиналась паника. Он был хорошим парнем, слишком хорошим, чтобы быть убитым таким гнусным подонком, как Чабб. Но ничего, скоро здесь все будет по-другому, и, прежде чем наступят перемены, я буду сидеть на крыльце собственного ранчо. А потом женюсь и навсегда осяду в этой долине.

Скотт лишь изумленно покачал головой.

— Парень, да ты и впрямь любого за пояс заткнешь! Эх, будь я сейчас лет этак на двадцать помоложе, так составил бы тебе компанию! Ничего не скажешь, затея не из простых, но мне почему-то кажется, что попробовать все же стоит! Я дам тебе сто долларов.

— И, может быть, еще немного патронов, хотя бы на первое время?

— О чем речь! Тебе понадобится еще кое-что. У тебя должен быть план.

Кеневен согласно кивнул.

— Он у меня есть, Скотт, и я уже начал действовать в полном соответствии с ним. Я подал заявку на участок, именуемый Тысяча Родников ^[73].

Не веря собственным ушам, Скотт порывисто вскочил со стула.

— Что?!

— Я оформил заявку, обнес территорию колышками и стал на ней обживаться. — Видя изумление старика, Билл усмехнулся. — А что, по-моему, неплохо придумано. Пусть это станет для них неприятным сюрпризом. Нечего зря время терять.

— Ты самоубийца, — выдохнул Скотт. — Тысяча Родников находится как раз посреди лучшего пастбища Рейнолдса. Уж один только тамошний источник сам по себе чего стоит! Из-за него все и началось.

— Знаю, — ответил Кеневен, — начертив себе карту, я изучал по ней земли в долине, собирал воедино все сведения о здешних местах. Когда же я прослышал о Тысяче Родников, то первым делом навел справки о его законном владельце. Оказалось, что территория находится в собственности государства, и тогда я подал на нее заявку. А вскоре после этого купил Буллхорн.

Лавочник потерял дар речи.

— Как ты мог купить его? Разве это не государственные земли?

— Нет, хотя даже Вин Картер тоже так считал. Я навел кое-какие справки и выяснил, что земли числились за одним мексиканцем, который получил на них дарственную от мексиканского правительства. В конце концов мне удалось разыскать его неподалеку от Биг-Бенда, и тогда я купил у него эти три сотни акров — имение Буллхорн, включающее источник, скалы за ним и порядочную часть лугов, которые Пог сейчас использует под покос.

— Разрази меня гром! — Скотт выбил трубку, постучав ею о каминную плиту. — Ну а что с Хитсон-Спринг?

— Вот еще одна из причин, по которой я хотел встретиться с тобой, — тихо ответил Кеневен. — Ведь это твоя земля.

— Что верно, то верно. Но только откуда ты об этом знаешь?

— Да встретил как-то в одной захолустной забегаловке по пути в Лоредо старого прощелыгу Эммонса. Он изрядно напился в тот вечер, еле на ногах стоял, ну а я, само собой, постарался его разговорить. Язык у болтуна развязался, и он поведал мне очень много интересного, причем большая часть его рассказа достаточно правдоподобна. А потом он заявил, что зря ты в свое время подал заявку на эти земли, потому что, будь ты поумней, то смог бы купить их у индейцев почти задаром.

Скотт усмехнулся.

— А я так и сделал, только никто во всей округе этого не знает.

— Ну раз так, то продай их мне. Я могу сию минуту дать тебе расписку на пять тысяч долларов.

— Расписку, говоришь? Сынок, тогда тебе лучше застрелиться самому. Похоронить тебя выйдет намного дешевле. Ведь ты со мной по гроб жизни не расплатишься. — Он снова постучал трубкой о камин. — Нет, мы с тобой сделаем по-другому. Я продам свой участок за пятьсот долларов и с удовольствием понаблюдаю за тем, что будет дальше.

Билл Кеневен пододвинул к себе лежавший на столе блокнот и, быстро написав расписку, протянул ее Скотту. Старый мошенник усмехнулся.

«Настоящим я обязуюсь выплатить Вестбруку Скотту в срок не позднее 15 марта 1877 года сумму в пятьсот долларов, а также доставить ему удовольствие узнать, что в дальнейшем будет происходить со 160 акрами земли, известными как Хитсон-Спринг».

— Хорошо, сынок! А теперь подпишись! Сейчас принесу бумаги и желаю удачи… Она тебе пригодится.

Глава 3

После того как Билл Кеневен спрятал бумаги в карман, старик вновь разлил кофе по чашкам.

— Ты хоть представляешь, на что идешь? Собираешься прибрать к рукам три лучших источника во всей долине, единственные, откуда можно брать воду на протяжении всего года. И как думаешь, что они сделают, когда узнают об этом? Да просто-напросто убьют тебя, и дело с концом.

— Ну, возможно, еще какое-то время никто ничего не узнает. Я вообще-то не собираюсь ставить их в известность до тех пор, пока не улажу свои дела. Но все-таки странно, что никто не додумался до такого. Видать, они слишком поглощены борьбой, пытаясь отобрать землю друг у друга.

— А как же тебе все-таки удалось застолбить Тысячу Родников?

— Железные колышки вогнаны глубоко в землю. Сверху прикрыты дерном и травой.

— Но ты же собираешься там обживаться!

— Ты знаешь, как действует этот родник? На горе среди камней бьет один большой источник. Его воды сотнями маленьких ручейков стекают со скалы. Участок на вершине горы также входит в мои владения. В лесу есть немного пахотной земли. Я разровнял и распахал ее и посеял кое-что, проложил тропку к вершине горы и построил там хижину из камня. Так что, Скотти, я весь в хлопотах!

Скотт лишь покачал головой.

— Ну и нервы у тебя, Кеневен. Можно только позавидовать. — Встав из-за стола, он вышел в дверь, что вела в помещение магазина, и вскоре возвратился, держа в руках несколько коробок с патронами. — Это забери прямо сейчас. А завтра утром придешь снова и тогда наберешь еды и остальное, что может пригодиться.

— Ладно. Но ты записывай, сколько я должен тебе. Сполна верну все, до последнего цента.

— Будет лучше, если ты где-нибудь устроишь тайник. Или даже два, — предложил старик. — Держи там по запасному револьверу и патроны, оставь одеяло и что-нибудь из еды. Выбери такое место, куда ты сможешь добраться без труда. Как только они прознают о том, что ты натворил, тебе придется пуститься в бега.

С деньгами в кармане Билл вышел на улицу. Он задержался на мгновение, желая убедиться, что за ним не следят. Улица казалась по-прежнему пустынной и была погружена во мрак. Он отошел от стены дома, перешел на другую сторону и направился к салуну.

Хозяин бара, невысокий и довольно упитанный человек, смерил его взглядом, а затем выставил перед гостем на стойку бутылку и стакан. Взглянув на закатанные повыше локтя рукава рубашки, плотно обтягивавшие сильные, мускулистые руки бармена, Кеневен отметил про себя, что на заплывшего жиром толстяка он, пожалуй, вовсе не похож.

Двое парней скучали у дальнего конца стойки, коротая время за вялой беседой. Компания за столом играла в покер. Еще несколько завсегдатаев сидели за столиками и на лавках, поставленных вдоль стен. Это был самый обычный вечер в самом заурядном салуне.

Билл устроился у стойки, держа стакан с выпивкой большим и указательным пальцами. Вдруг створки двери, похожие на крылья летучей мыши, распахнулись, и он услышал, как по дощатому полу застучали подбитые железом каблуки. Не рассчитывая встретить знакомых в этом городе, Билл не обернулся и даже не бросил беглого взгляда через плечо. Еще мгновение он разглядывал выпивку, а затем залпом осушил стакан. Кеневен никогда не имел ничего общего с теми, кого принято называть «выпивохами», и сильно напиваться нынешним вечером тоже не собирался.

Шаги затихли у него за спиной, и решительный, дерзкий голос спросил:

— Это вы приехали сюда на быстром аппалузе?

Билл развернулся вполоборота. Не требовалось особой проницательности, чтобы догадаться, что стоявший перед ним высокий, хорошо сложенный молодой человек с волевым подбородком, очень похожий на свою сестру, не кто иной, как Том Винейбл. Только, видимо, в своих действиях он был еще решительнее и напористее, чем она.

— Именно так. Я хозяин того мерина, — кивнул Кеневен. — И кое-кто действительно находит, что он быстрый

— Моя сестра ждет на улице. Она желает с вами поговорить.

— А я не желаю разговаривать с ней. Можешь ей так и передать. — Билл задумчиво взглянул на бутылку, решая, не выпить ли ему еще стаканчик.

Далее события разворачивались столь стремительно, что, не ожидая ничего подобного, какое-то мгновение Кеневен оказался застигнутым врасплох. Сильная рука железной хваткой вцепилась в его плечо и развернула. Том Винейбл гневно глядел на него.

— Я сказал, моя сестра желает с тобой говорить!

— А я отвечаю, что не желаю с ней разговаривать, — медленно произнес Билл, отчетливо выговаривая каждое слово. — Теперь убери руки и никогда больше так не делай!

Еще никогда Том Винейбл не отступал ни перед кем. Он приехал на Запад из восточных штатов и, благодаря лишь большому желанию, а также присущей его характеру энергии и напористости, завел себе собственное ранчо в этом скотоводческом крае. Но сейчас он вдруг понял, что до сих пор ему не приходилось сталкиваться с человеком, подобным тому, что стоял перед ним. Ощутив на себе его спокойный взгляд, он почувствовал, как внутри у него что-то перевернулось, будто бы, продираясь сквозь заросли, он раздвинул кусты и встретился взглядом с затаившимся за ними львом.

Винейбл поспешно опустил руку.

— Извини. Но моя сестра не может появиться в таком месте.

Мужчины еще раз смерили друг друга взглядами. Теперь взоры затаившей дыхание толпы завсегдатаев, ставших свидетелями этой сцены, были прикованы к незнакомцу. Все они знали Тома Винейбла достаточно хорошо, чтобы уяснить, что тот не боится никого и ничего. Все они также знали, что в отношениях с окружающими он обычно вел себя подчеркнуто вежливо; такое поведение нечасто встречалось на Западе, где манеры отличались некоторой бесцеремонностью, а со всякими условностями никто не считался. Нет, здесь что-то явно было не так. Что-то произошло между этими парнями, все заметили внезапное смущение Винейбла, почувствовали его настороженность.

Неожиданно створки двери распахнулись, и в салун вошла Дикси Винейбл в великолепном костюме серого цвета для верховой езды.

Кеневена шокировало появление девушки, и затем к нему пришло запоздалое чувство стыда. Он осознал, что она находится здесь сейчас из-за него, и не мог не восхититься ее смелостью.

Гордо вскинув голову, она с достоинством пересекла комнату и остановилась перед Кеневеном.

В голове у Билла мелькнула мысль о том, что еще никогда в жизни ему не приходилось встречаться взглядом с такими прекрасными, с такими волнующими глазами.

— Сэр, — сказала она, и голос ее звучал уверенно в наступившей тишине, — я не знаю вашего имени, но пришла, чтобы отдать вам деньги. Ваш конь обогнал Огненного и честно победил. Я признаю, что вела себя недостойно, но проигрыш Огненного оказался для меня столь большим потрясением, что я нагрубила вам и позволила уехать, не заплатив причитавшейся суммы. Вы победили честно, и я прошу извинить меня. — Немного помолчав, она добавила: — Тем не менее, если вы желаете повторить состязание, то я снова поставлю на Огненного и удвою ставку!

— Благодарю вас, мисс Винейбл. — Кеневен учтиво поклонился. — Должен признать, что лишь ваш отзыв о моем коне вынудил меня пойти на это соревнование. Вам наверняка известно, лошади все понимают не хуже людей, и мне просто не оставалось ничего другого после того, как вы позволили себе вслух усомниться в достоинствах моего коня в его же присутствии!

Она глядела на него в упор, и он заметил, как потеплели ее глаза, а уголки губ тронула чуть заметная улыбка.

— А теперь, с вашего позволения… — Он взял ее за руку, и они вместе прошли к дверям.

Вслед им раздались восторженные аплодисменты. Он улыбнулся, подойдя к ее лошади, чтобы придержать стремя. Дикси села в седло, и он посмотрел на нее снизу вверх.

— Мне очень жаль, что вам пришлось войти туда, но ваш брат повел себя слишком резко.

— Не беспокойтесь, все в порядке, — поспешно ответила она. — Недоразумение благополучно разрешилось.

Том Винейбл тоже вышел из салуна и теперь стоял поодаль, прислушиваясь к их разговору. Потом сел на коня, и брат с сестрой поехали прочь.

Кеневен направился обратно в салун, но путь ему преградил белокожий, голубоглазый, красивый молодой человек, примерно того же роста и телосложения, что и Пог. Великолепно одетый и со вкусом подстриженный, он мог бы послужить образцом утонченности и изящества, если бы не диссонанс, вносимый револьверами, висевшими у пояса. Очевидно, их владелец пользовался обоими, и притом довольно часто.

— Она, — красавчик махнул рукой вслед Дикси Винейбл, — уже занята!

Билл Кеневен разозлился. Мужчины выше его ростом неизменно вызывали в нем раздражение, особенно те, которые вели себя агрессивно.

— Да что ты? — парировал он резко. — Если считаешь, что вправе застолбить за собой любую женщину, то очень сильно ошибаешься!

Кеневен шагнул к дверям салуна. Тот же голос у него за спиной произнес:

— Но только эту я уже застолбил. Ты меня слышал?

С наступлением позднего вечера Соледад превратился в скудную россыпь огоньков, горящих вдоль погруженной во мрак улицы, над которой плыли доносившиеся из салуна звуки тихой мелодии, наигрываемой на пианино. В сопровождении ее чей-то ленивый голос исполнял незатейливую песенку.

Еще с минуту Билл Кеневен постоял у веранды, стараясь отрешиться от всех тревожных дум, просто растворяясь в этой тихой ночи, грустной мелодии, мягком свете, освещавшем пыльную улицу. К нему внезапно пришло пронзительное, как никогда раньше, осознание собственного одиночества. Вечный странник, чья жизнь проходила в беспрестанных переездах с места на место, ему даже неведомо чувство дома. Все, хватит, с него довольно! Он остановится, обоснуется где-нибудь, заведет собственное стадо и будет обозревать свои широко раскинувшиеся поля с порога дома, под крышей которого разожжет свой очаг.

Развернувшись, Билл направился к двухэтажному зданию местной гостиницы, и тут на него нахлынули мысли о Дикси Винейбл.

Он впервые увидел существовавшее лишь в его мечтах лицо женщины, достойной пойти с ним рядом по жизни. До сих пор это была лишь безликая Незнакомка, но теперь, после встречи с Дикси Винейбл, Билл твердо знал, что только она одна войдет хозяйкой в тот дом, который он построит. Однако в этот момент суровая действительность заставила его спуститься с небес и невесело усмехнуться. Разве такая девушка может стать его спутницей жизни? С чего он взял, что она пойдет замуж за странствующего ковбоя? И. как отнесется к тому, если узнает, что его зовут Билл Кеневен? Конечно, нельзя сказать, что он носит невесть какое известное имя, ничего подобного. И все же оно время от времени упоминалось в тех компаниях, где собирались люди, знавшие толк в оружии и умевшие с ним обращаться. О его похождениях ходили легенды, которые, как это обычно бывает, рассказывали у костра, на постоялом дворе или в салуне. Знаменитым ганфайтером он не стал, но тем не менее имел репутацию жесткого и опытного ковбоя, которому удавалось выходить без потерь из весьма серьезных переделок.

Вздохнув, Билл вернулся к своим проблемам. Нет, не зря он потратил несколько месяцев до приезда сюда на то, чтобы самым тщательным образом подумать о том, что происходит в долине, и рассчитал все правильно. Как только станет известно о его намерениях, он окажется в серьезной опасности. И все же он надеялся, что поначалу его противники не станут слишком переживать из-за появления в их краях какого-то амбициозного одиночки. Однако и у Пога, и у других, как только они осознают значимость для себя действий Кеневена, будет выбор: либо предложить ему деньги, либо попытаться его перехитрить, или попросту убить.

Конечно, пораскинув мозгами, они могли бы по собственной воле уехать отсюда, но только Пог и Рейнолдс не из тех, кто готов отступить.

Билл еще раз мысленно проанализировал свои поступки. Все правильно. Происходящее у него под контролем. Сопротивление противника будет не более чем борьба с собственной тенью. Но это только в том случае, если ему удастся остаться в живых.

Сама по себе земля без воды в долине не имела никакой ценности, и тот, кто владел источниками, владел и землей. Коровы могут пастись один-два дня без питья, довольствуясь влагой, содержащейся в зелени, но при малейшей возможности они предпочитают ходить на водопой каждый день или даже два раза в день.

Он вовсе не собирался принимать чью-либо сторону в назревавшем конфликте, но как быть с Винейблами? До сегодняшнего дня это имя ничего не значило для него. И вот теперь Дикси Винейбл перестала быть лишь абстрактным именем, и он уже не мог по-прежнему оставаться безучастным.

Кеневен оказался перед гостиницей и стоял посреди улицы, мотая головой, словно старый бык. Он не должен размениваться на сантименты. В его плане не находилось места для подобного осложнения. До этого он рассчитывал оставаться зрителем, наблюдавшим со стороны, как соперники убивают друг друга, а затем вступить в игру самому, имея на руках все козыри. Его план был без изъянов. И он выполнит его, если ему только удастся забыть о Дикси Винейбл.

Но уже теперь, устремляясь к своей цели, готовый на все ради победы, он чувствовал, как рушатся его бастионы. Дикси Винейбл взволновала его, и собранные в кулак силы ослабли. А ведь чтобы выиграть эту битву, он должен быть предельно сосредоточен и ни в коем случае не давать волю эмоциям.

Новое состояние раздражало и удивляло его одновременно. К себе Билл относился довольно критично и с большой долей иронии, зная свой характер куда лучше окружающих.

Вспомнив события минувшего дня, он отметил, что дело несколько сдвинулось с мертвой точки. Во-первых, он добрался до места. Встретился со Скоттом и наладил с ним хорошие отношения, а также увидел воочию одного из активных участников событий. К тому же ему удалось выяснить, что Эммет Чабб тоже где-то поблизости.

Возможно, последнее обстоятельство имело едва ли не решающее значение. Потому что в его планы не входило первому попасться Чаббу на глаза. Даже от такого пустяка зависело очень многое в осуществлении цели.

Прежде он подозревал, что Чабб работает на Пога, но оказалось, он ходит в подручных у Рейнолдса. Хотя пока не ясно, нанялся ли он туда с самого начала или же по ходу дела переметнулся на другую сторону? И уж не из-за этого ли Погу так не терпелось прикончить его? Не зря же он готов выложить за голову Чабба тысячу долларов?

А что Винейблы? Том настоящий мужчина. И что бы там себе ни думали Пог с Рейнолдсом, но только взять Тома Винейбла голыми руками им не удастся. Хоть он и не из местных, но оказался человеком достойным и, по его мнению, представлял большую опасность для противников.

Скотт упоминал о ковбоях, которые якобы преданы больше Левитту, чем Винейблу. Их тоже следовало принять во внимание. Надо лучше знать все о конфликтующих сторонах, чтобы учесть и их интерес тоже.

Билл догадался — тот верзила, который заявил, будто бы уже «застолбил» Дикси Винейбл, не кто иной, как Стар Левитт. Картер в свое время вскользь упоминал о нем, но не был до конца уверен в своих оценках. Тогда парень только что объявился в долине и считался еще этакой «темной лошадкой».

Обладая врожденной проницательностью и некоторым опытом, Кеневен знал наверняка, что с Левиттом он никогда не подружится. И ничего не изменилось бы, даже если бы между ними не стояла Дикси Винейбл.

И еще он понял, что Стар Левитт очень опасен. Слишком опасен.

Глава 4

Гостиница на тридцать с лишним комнат оказалась длинной постройкой с просторным холлом, где на стене за стойкой портье висела бизонья голова. Обстановку холла дополняли два кожаных дивана и расставленные по комнате кожаные кресла. Из холла вела дверь в ресторан, и, взглянув в ее сторону, Кеневен поймал себя на мысли о том, что неплохо бы выпить еще чашечку кофе.

Подойдя к стойке портье, он бросил на пол свой мешок с вещами. Из двери, ведущей во внутреннее помещение, тут же появился молодой человек и положил перед ним конторскую книгу, в которой постояльцы гостиницы записывали имена.

— Желаете комнату? — Портье был сама любезность.

— Да, и самую лучшую, — улыбнулся ему в ответ Кеневен.

Тот лишь руками развел.

— Сожалею, но они все одинаково плохи, хотя мы и стараемся поддерживать в них относительную чистоту. Располагайтесь в пятнадцатом, это в самом конце коридора. Оттуда ближе всего до колодца.

— У вас есть водокачка?

— Здесь вам что, Нью-Йорк, что ли? У нас принято довольствоваться ведром на веревке. И не волнуйтесь, с тех пор как мы выловили из колодца мертвеца, прошел уже почти год. Так что вода довольно чистая.

— Это зависит от того, что представлял из себя покойник при жизни, — заметил Кеневен. Он задумчиво смерил портье взглядом. — А вы сами случайно не из Нью-Йорка?

— Нью-Йорк, Филадельфия, Бостон, Ричмонд, Лондон… и вот теперь Соледад.

— И наверняка уже успели тут обжиться. — Кеневен записал свое имя в книгу. — Как здесь кормят?

— Хорошо. По правде говоря, даже очень хорошо. И еще у нас служит самая красивая официантка к западу от Миссисипи.

— Вот как? Хотя если уж она такая красавица и ничем не хуже других местных барышень, то скорее всего ее уже успел кто-нибудь «застолбить». Сегодня вечером один внушительного вида господин в белой шляпе объявил мне, что, по крайней мере, одна из местных дам им уже занята, и при этом недвусмысленно намекнул, чтобы я отваливал.

Портье понимающе взглянул на него.

— Стар Левитт.

— Похоже.

— Если он имел в виду ту леди, с которой вы сегодня устроили состязание, то я бы сказал, что он поспешил выдать желаемое за действительное. Потому что укротить Дикси Винейбл не так-то легко.

Портье придвинул к себе регистрационную книгу и взглянул на появившуюся в ней запись: «Билл Кеневен, Эль-Пасо».

Он протянул руку.

— Приятно познакомиться, Билл. А меня зовут Аллен Кинни. — Он снова взглянул на запись в регистрационной книге. — Билл Кеневен… по-моему, я уже слышал где-то ваше имя. И все-таки странная это штука — людские имена и названия городов. Билл Кеневен из Эль-Пасо. С тем же успехом вы могли приехать и из Дель-Рио, или из Орлиного ущелья, или из Ларедо. А может быть, и из Увальде, или Дэдвуда, или Шайена. Так что же произошло в Эль-Пасо? Или там, откуда вы приехали? Иногда люди отправляются в путь просто так, но обычно ими все же движут некие обстоятельства — несчастная любовь, месть или Бог весть что еще. Иногда их по пятам преследует судебный исполнитель, или же случается так, что они сами преследуют какого-нибудь бандита. Правда, иногда, разумеется, люди отправляются в дорогу, потому что их к тому побуждает тяга к перемене мест. Но, признаться, я очень сомневаюсь, что вы приехали в Соледад именно по этой причине.

— Давайте-ка лучше выпьем кофе, — предложил Кеневен. — И я заодно погляжу, действительно ли ваша официантка такая уж красавица, как вы говорите.

— Вам так не покажется, — покачал головой Кинни, — и наши мнения наверняка разойдутся. Вы первой встретили Дикси Винейбл. В сравнении с ней красота других женщин словно меркнет… по крайней мере до тех пор, пока вам не удастся преодолеть влечение к ней.

— Как раз преодолевать я ничего не собираюсь.

Кинни прошел в ресторан и опустился в кресло.

— А вот это, друг мой, уже довольно серьезно. Мисс Винейбл обычно очень щепетильна в подобных ситуациях. Она всегда мила и обходительна, но завоевать ее расположение до сих пор еще не удавалось никому.

— Я буду исключением. — Кеневен поднял на него глаза. Его охватило волнение. Он знал, что скажет дальше, заранее знал, что говорить этого не должен, но тем не менее сказал: — Потому что собираюсь жениться на ней.

Аллен Кинни сдержанно улыбнулся.

— А ее-то вы поставили в известность о своих благородных намерениях? Или хотя бы о том, что у вас вообще имеются какие бы то ни было намерения? — Он задумчиво покачал головой. — Да, задачу вы на себя взвалили не из легких.

К их столику подошла официантка с кофейником. Она оказалась стройной, веселой и весьма симпатичной девушкой с огненно-рыжими волосами и небольшой россыпью веснушек на вздернутом носике.

— Мэй, — обратился к ней Кинни, — познакомься с мистером Биллом Кеневеном. Он собирается жениться на Дикси Винейбл.

Кеневен почувствовал, как у него краснеют уши. В душе он на чем свет стоит проклинал себя за то, что так неосмотрительно позволил себе сболтнуть лишнего. Но вместе с тем его потрясло внезапное осознание того, что именно он намерен сделать.

— Что? — Мэй была явно ошеломлена. — Еще один?

Билл Кеневен поднял на нее взгляд и накрыл ее руку своей ладонью.

— Нет, Мэй. Не еще один, а один-единственный.

Их взгляды на мгновение встретились, и ее смех смолк.

— А знаете, — серьезно промолвила Мэй, — очень даже может быть!

Приняв у них заказ, девушка удалилась на кухню. Кинни снова задумчиво покачал головой.

— Вам удалось произвести впечатление. По-моему, Мэй вам поверила. Теперь если вам удастся произвести впечатление на мисс Винейбл, то вполне возможно, что вы добьетесь своего.

Дверь, ведущая в ресторан с улицы, распахнулась, и в комнату ввалились двое. Один из вошедших оказался могучим верзилой с широкими покатыми плечами. Заметив Кеневена, он прищурился с таким видом, словно заприметил старого знакомого. Его приятель был значительно ниже ростом, толще, но, очевидно, считал себя не менее крутым. Кеневен догадался, что парни, должно быть, с ранчо Винейблов. Они знали о его присутствии в городе и проявили к нему интерес больший, нежели обыкновенное любопытство.

Вполне возможно, что эти ковбои тайно работали на Стара Левитта, и к ним стоило приглядеться попристальнее. Оба принадлежали к тому типу людей, которые встречаются всем, кто ездил безлюдными тропами. Иногда ковбой может позволить себе шлепнуть чужое клеймо на еще неклейменную корову, особенно когда ему позарез нужны деньги на выпивку, но эта парочка явно промышляла делами покрупнее и нанималась на такую работу, где никогда не нужно расставаться с оружием. Но они не просто отстаивали интересы своих хозяев, как поступали, например, члены шотландских кланов, трудившиеся во благо своих лэрдов, или тех, кто платил им деньги за службу. Таких, как они, не интересовало ничего, кроме денег, даже если их пришлось бы добывать самым нечестным путем. Служить верой и правдой кому-то не входило в их расчет, и лезть на рожон, если это не сулило им прямой выгоды и легкой наживы, они не собирались. Биллу и прежде доводилось сталкиваться с негодяями, подобными этим двоим; он перевидел их множество и теперь знал, что они наверняка признали в нем того, кем он являлся на самом деле.

Едва ковбои успели расположиться за свободным столиком, как дверь снова широко распахнулась, и в комнату вошли еще двое. Невысокий, коренастый человек, привлекавший внимание необычной пружинящей походкой, едва переступив порог, направился прямиком к Кеневену.

— Это ты Билл Кеневен? — резко спросил он. — У меня для тебя есть работа! Приступишь завтра с утра! Сотня в месяц и стол! Полно лошадей! Я Чарли Рейнолдс, хозяин «ЧР». Мой дом стоит почти на выезде из города, в большой роще среди тополей. Старый дом. Ты запросто его найдешь. — Он вынул из кармана пачку купюр. — Сейчас тебе деньги нужны?

— Извините, но я вовсе не ищу работу.

— Что я слышу? Не ищешь работу? За сотню в месяц? В то время, как обычный ковбой получает тридцатку?

— Повторяю, я в работе не нуждаюсь.

— Вот как? — Взгляд Рейнолдса лишился огонька приветливого радушия, становясь злым. — Вот оно, значит, как! Ты нанялся к Погу!

— Нет, у Пога я не работаю. Я не работаю ни на кого.

Рейнолдс, не мигая, глядел на него, и Кеневен догадался, что он привык к тому, что его все боятся.

— Тогда вот что я тебе скажу, приятель: среди этих холмов, в этой долине, есть две стороны, только две — те, кто за Рейнолдса, и те, кто против него. И если ты не будешь работать на меня, то я стану считать тебя своим врагом!

Кеневен пожал плечами.

— Ты покойник, Рейнолдс. Судя по тому, что мне доводилось слышать, у тебя уже и так полно врагов. Стоит ли еще заводить одного? К тому же, по моим сведениям, ты заслуживаешь своих врагов.

— Что? — Рейнолдс собирался уже уйти, но теперь сделал шаг назад. — Не выводи меня из терпения, Кеневен!

Тут в разговор вмешался длинный и тощий, как хлыст, молодой человек с впалыми щеками, все это время стоявший рядом с Рейнолдсом.

— Подождите, дядюшка Чарли, — учтиво сказал он. — Позвольте мне поговорить с ним.

Теперь Кеневен переключился на нового собеседника. Он обратил внимание на скучающий, отсутствующий взгляд его серых глаз, который не мог не настораживать.

— Меня зовут Сидни Бердью. Я служу десятником на ранчо у мистера Рейнолдса. — Он на шаг приблизился к Кеневену. — Может, ты объяснишь мне: почему он заслужил своих врагов?

Кеневен оставался по-прежнему невозмутим, он уверенно и с некоторым любопытством разглядывал Сидни, но бдительности не терял.

— Ну разумеется, с превеликим удовольствием, — с готовностью согласился он, — если мистеру Рейнолдсу так уж этого хочется.

— Хватит болтовни. Мы слушаем.

— Чарли Рейнолдс приехал на Запад из Миссури как раз после того, как закончилась война с Мексикой. На какое-то время он обосновался в Санта-Фе, но когда по Тропе Оверланд потянулись обозы с переселенцами, он отправился на Север и стал продавать оружие индейцам…

Рейнолдс сначала побледнел, а затем лицо его побагровело от гнева.

— Наглая ложь!..

Кеневен резко оборвал его:

— Не вынуждай меня прикончить тебя, Рейнолдс, хотя, видит Бог, ты этого заслуживаешь! Каждое сказанное мной слово — чистейшая правда. Ты не гнушался принимать участие в налетах на обозы и получал свою долю за добытые скальпы бледнолицых. Неплохо поднажившись на столь неблаговидных занятиях, ты решил удалиться от дел, тем более что в Хулесбурге тебе представился случай свести знакомство с человеком, который как раз собирался переселиться в эти края и обзавестись хозяйством. О твоем прошлом он ничего не знал…

Бердью схватился за револьвер, но Кеневен ожидал этого. Наступая на Билла, десятник Рейнолдса перешагнул через его вытянутые ноги. И теперь, зацепив сзади носком сапога лодыжку Бердью, Кеневен сделал резкий рывок, подсекая противника и отталкивая его от себя.

Бердью с грохотом опрокинулся навзничь, и выстрел из его револьвера пришелся в потолок. В комнате этажом выше раздался испуганный крик, и по полу застучали быстрые шаги.

Кеневен ногой выбил у Бердью револьвер, а затем подобрал его с пола.

— Рейнолдс, к стене! Бердью, к тебе это тоже относится!

Побледнев и гневно сверкая глазами, Рейнолдс попятился к стене. Комната постепенно заполнялась толпой любопытных.

— Итак, — продолжал Кеневен, — с вашего позволения, я все же закончу свой рассказ. И запомни, ты сам на это напросился. Тебя интересовало, почему я считаю, что ты заслужил своих врагов. Я напомнил тебе о тех несчастных, кого ты убил во время набегов на обозы, и о тех деньгах, что ты нажил от продажи оружия индейцам. А теперь я назову имя человека, с которым ты познакомился в Хулесбурге.

Лицо Рейнолдса стало мертвенно-бледным.

— Не надо. Ты и так слишком много наболтал. Бердью нарывался на неприятности, и он их получил. Так что давай не будем. Мне нужен хороший работник. И я плачу хорошие деньги.

— За что? Чтобы убить кого-нибудь, как ты проделал это со своим компаньоном? Ты заключил с ним сделку, после чего он переехал сюда и принялся за дело. Это он выстроил тот дом, в котором ты сейчас живешь, и посадил вокруг него деревья. А потом вы вдвоем и еще кто-то третий с вашего ранчо отправились в горы и по дороге нарвались на засаду индейцев, которые по какой-то причине тебя не тронули, и ты оказался единственным из троих, кто уцелел и вернулся обратно, хоть и был при этом ранен. Естественно, ранчо перешло к тебе. Так что же за индейцы на вас напали, Рейнолдс? Или там орудовал лишь один индеец? Тот из вас троих, что ехал позади всех? Ты хотел знать, отчего я не хочу работать на тебя и почему у тебя должны быть враги? Так вот, надеюсь, теперь я удовлетворил твое любопытство. А сейчас я прибавлю еще кое-что от себя. Я приехал сюда, чтобы остаться здесь жить. И никуда уезжать не собираюсь.

Закончив свою речь, Билл неспешно вернул револьвер Бердью, который, взяв оружие в руки, начал засовывать его в кобуру, но затем вдруг замешкался.

Заметив это, Кеневен усмехнулся.

— Поосторожней, Бердью! На твоем месте я бы не стал так испытывать судьбу.

Тот замер в нерешительности, а затем, выругавшись, в сердцах сунул револьвер на место и, развернувшись, быстро вышел из ресторана. Вслед за ним вышел и Чарли Рейнолдс. Его шея и уши покраснели от охватившей его ярости, так и не нашедшей себе выхода.

Люди расходились, наперебой обсуждая увиденное, толпа начала постепенно редеть, и вскоре зал опустел. Билл Кеневен вновь уселся за столик.

— Мэй, — позвал он, — мой кофе совсем остыл. Налей мне свежего и погорячее, будь так добра.

Глава 5

Жители Соледада и прилегавших к нему окрестностей давно привыкли к разного рода сенсациям. Но слухи о происшествии с Рейнолдсом и его десятником, считавшимся одним из искуснейших стрелков, тут же облетели весь город и стали главным предметом обсуждения, давая сплетникам обоих полов почву для домыслов и пересудов. Прочие граждане также не обошли вниманием случившееся, и новость продолжала стремительно распространяться по всей округе.

О прошлом человека, назвавшегося Чарли Рейнолдсом, до сих пор мало что знали. Запад есть Запад, и вопросы тут задавать было не принято. Здесь каждому человеку давалась возможность показать, на что он способен.

Рейнолдс был старейшим из местных обывателей, ему принадлежало самое большое и самое старое ранчо. Среди соседей он слыл человеком волевым и жестоким, особенно когда дело касалось лично его. Но только теперь он предстал перед ними в совсем ином свете, и новости эти никому не пришлись по душе.

Одним из первых весть о случившемся получил Уолт Пог, который, усмехнувшись, хлопнул себя ладонями по коленкам.

— Надо же! Вот ведь старый плут! Вот мошенник!

Потом ему в голову пришла та жемысль, что и всем остальным. Откуда Билл Кеневен все знает? И что еще ему известно?

Пог задумался, и от былой радости и ликования по случаю расстройства планов Рейнолдса у него не осталось и следа. Кеневен слишком много знал… А вообще-то кто он такой? Что ему здесь нужно? Если он пронюхал такие подробности о Рейнолдсе, то, возможно… нет, об этом лучше не думать. И все же Билл Кеневен еще мог стать для него надежным союзником… или опасным врагом.

Молва разнесла слух о бесстрашии Кеневена, смакуя то, как уверенно он держался и даже глазом не моргнул, когда Бердью выхватил револьвер. Всего за один вечер Кеневен стал едва ли не самой знаменитой личностью во всей округе.

…В свое время, собирая информацию о долине, Билл обращал внимание на самые разные факты, которые могли бы представлять для него какой-то интерес, и именно с мыслью об этом он и проснулся на следующее утро.

До сих пор он не имел никакой возможности самому убедиться в достоверности накопившихся у него сведений, но теперь решил заняться их проверкой. Судя по тому, что ему говорили, к северу и западу от горных кряжей простирались обширные участки бесплодной земли, которые здесь все обходили стороной. Земля там лежала под растрескавшимися потоками застывшей лавы, что свидетельствовало о давнем извержении первобытных вулканов. Отправляться туда верхом было небезопасно, а при прогулке пешком ничего не стоило за один раз сносить пару хороших сапог.

Некогда там жил Джим Бердж, человек, хорошо знавший край, раскинувшийся примерно на триста квадратных миль.

Он и рассказал Чарли Гастингсу, незадачливому компаньону Рейнолдса, об этой долине. Джим Бердж пригнал в долину самое первое стадо. Но вскоре ему надоело сидеть дома у себя на ранчо, и тогда, поддавшись порыву, он отправился на Север, бросив на произвол судьбы стадо, прихватив с собой лишь нескольких своих лучших лошадей.

Когда Чарли Гастингс встретился с Рейнолдсом, Берджа уже не было в живых. Заехав далеко на северо-запад, он нарвался на команчей и принял неравный бой. Ему удалось отправить на тот свет четверых из напавших на него индейцев, но пятый украсил уздечку своего коня снятым с Берджа скальпом.

Джим Бердж неоднократно беседовал и с другими своими знакомыми в Санта-Фе, которые тоже хорошо его помнили и ничего не забыли. Билл Кеневен оказался одним из них. А Билл всегда отличался любознательностью.

Отправившись на конюшню, он начал седлать своего коня, твердо решив первым делом удовлетворить возникшее любопытство. Он собирался выяснить, какая участь постигла брошенное стадо.

Уже девять лет минуло с тех пор, как Бердж бросил стадо на произвол судьбы, но стадо в несколько сотен голов могло прекрасно обходиться и само по себе.

«В тех местах можно найти и воду, нужно лишь знать, где искать, — уверял его тогда Бердж. — Там есть трава, если опять же разведать места».

Знакомый с повадками животных, Кеневен не сомневался, что они найдут и то и другое, а если он сможет выйти на те места, то обнаружит и стадо… если только кто-нибудь уже не опередил его.

Билл уезжал из Соледада по главной дороге, провожаемый пытливыми взглядами горожан. Среди них была и Дикси Винейбл, которая в это время объезжала свои стада, наблюдая за тем, как они пасутся. Она издалека заметила высокого всадника на коне необычной масти… и у нее защемило сердце при мысли о том, что он покидает их город и, возможно, уже никогда не вернется.

Но, вспомнив его лицо и то, как он смотрел на нее, она усомнилась в том, что он просто так возьмет и навсегда уедет отсюда. Такой мужчина, как Билл Кеневен, должен обязательно возвратиться… Разве нет?

Дикси также одной из первых узнала о его столкновении с Рейнолдсом и Бердью. Она немного побаивалась Бердью, потому что всякий раз, когда он оказывался поблизости, его взгляд неизменно останавливался на ее фигуре, и у Дикси при этом по спине бежали мурашки, — ощущение, не имевшее ничего общего с тем возбуждением, которое она испытала, поймав взгляд Билла Кеневена.

Дикси заметила, что мысли ее все чаще и чаще возвращались к нему. Она не сомневалась, что он храбр, в меру вежлив и рассудителен, однако оказалось, что у него крутой нрав. А уж с Рейнолдсом он обошелся даже чересчур жестоко. Возможно, кое-кто и решит, что со стороны Билла это дурацкая выходка, мол, негоже заводить себе такого опасного врага… Но так ли это? Откуда ей знать, если она ровным счетом ничего не слышала о самом Билле Кеневене?

Аппалуза Кеневена замечательно подходил для поездок в горы, вот и теперь он стремительно летел вперед. Все звуки и запахи вокруг будоражили в недавнем прошлом дикого коня. Только четыре года назад Билл заарканил и объездил своего Рио.

Волей-неволей Кеневен привлек к себе внимание горожан и оказался в самом круговороте событий. И он трезво оценил ситуацию. Отныне ему следует действовать быстро и решительно. Но если бы еще какое-то время они оставались в неведении относительно его планов! Противостояние между Погом и Рейнолдсом вот-вот придет к логической развязке. Его выходка могла подвигнуть Рейнолдса перейти к активным действиям.

Рейнолдс был далеко не дурак. Он наверняка отдавал себе отчет в том, с какой быстротой молва о случившемся облетит всю округу и что очень скоро к нему станут приставать с назойливыми расспросами. Только власть над долиной и всеми ее обитателями могла избавить его от неприятностей. Он должен поторопиться, чтобы избежать объяснений. Щурясь от яркого солнца, Кеневен раздумывал о том, какими будут дальнейшие действия Рейнолдса. Настал его черед, и Билл ни минуты не сомневался, что в долгу тот не останется. Но только где будет нанесен ответный удар? И как?

Тропа, которую он искал, возникла совершенно неожиданно, обозначившись еле различимой цепочкой следов, уводивших в сторону от дороги и исчезавших в зарослях пиний. Не раздумывая, он свернул на нее, для начала дав коню привыкнуть к новой дороге.

Солнце уже стояло в зените, когда Кеневен добрался наконец до того места, где раскинулось каменное море лавы, и остановился перед беспорядочным нагромождением черных глыб, между которыми кое-где пробивалась чахлая растительность. Тропа исчезла. В поисках дороги он обогнул застывший лавовый поток, над которым теснились обломки скал. Безоблачное небо излучало зной, камни раскалились, стояла удушливая жара, как в парилке. Оказавшись на стороне холма, откуда открывался прямой путь к горе Тысячи Родников, Билл направил коня вверх по склону, нашел небольшой участок, где лежала тень, и спешился, дав Рио отдых. Пока мерин лениво щипал сухую, выгоревшую на солнце траву, Кеневен достал полевой бинокль, год назад купленный им по случаю в Новом Орлеане, и начал пристально, дюйм за дюймом, разглядывать пласты застывшей лавы.

У него еще не сложилось определенных планов, но только если стадо, на поиски которого он отправился, действительно бродило где-то поблизости, то он рассчитывал прежде всего пометить скот своим тавром, а затем перегнать его в долину, чтобы использовать в дальнейшем как дополнительный аргумент, дающий ему основания претендовать на тамошние пастбища.

Предыдущий опыт подсказывал ему, что среди окаменевших лавовых полей часто встречаются островки плодородной земли, которую не затронул раскаленный поток. Порой подобные пастбища достигали значительных размеров. Когда-то давным-давно эти горы покрывал ледяной панцирь, и лава разливалась поверх него. Застывая, она часто образовывала длинные туннели. Лед постепенно таял, вода стекала вниз, оставляя после себя созданный самой природой проход в скалах. Некоторые из них достигали в длину несколько сотен ярдов, а один такой туннель протянулся даже на несколько миль.

Бесплодные пласты окаменевшей лавы вряд ли могли представлять интерес для случайного путешественника, забредшего ненароком в эту глухомань. Застывший поток представлял собой круто обрывавшийся склон высотой примерно в пятнадцать-двадцать футов. Поверхность породы казалась с виду липкой на ощупь, а каменистые нагромождения местами напоминали огромные комья черной патоки. Потратив на наблюдения около получаса, Билл снова оседлал Рио и направился вдоль склона, время от времени останавливаясь и осматривая местность.

Над горами уже опускались сумерки, когда в поле его зрения попала скала, словно одинокий перст, возвышавшаяся над пластами окаменевшей лавы. У ее подножия стояла корова. Пока он следил за ней, она медленно развернулась и побрела куда-то на северо-запад.

Быстро темнело. Тропы он так и не нашел, поэтому повернул назад и двинулся к горе Тысячи Родников. Ничего, завтра он возобновит поиски. Зато теперь ему известно, что по тому лабиринту бродит по крайней мере одна корова. А где одна, там скорее всего найдутся и все остальные.

Мало кто знал тропу, по которой он теперь ехал. Она вела прямиком на вершину Столовой горы и взбиралась вверх по западному склону, петляя между каменными завалами, нагромождениями лавы, минуя заросли пиний, сменяемые осинниками и сосновыми рощами. Вершина Столовой горы представляла собой площадку величиной примерно в две сотни акров, куда вел всего лишь один путь, тот самый, по которому он и добрался сюда.

Ничто не мешало путнику обозревать окрестности к югу и востоку от горы. Там лежала теперь погруженная в темноту долина и те пастбища, в борьбу за овладение которыми включился и он сам. Северный, совершенно отвесный склон образовывал одну из стен глубокого каньона, по дну которого проходило песчаное русло давно пересохшего ручья. Противоположный склон каньона был таким же отвесным, как и этот, и находился на расстоянии примерно четверти мили от него.

Биллу пришлось долго петлять между деревьями, пробираясь сквозь заросли, прежде, чем перед ним открылась относительно ровная площадка. Он остановился, наслаждаясь красотой места, которое выбрал для своего дома. Багряная дымка окутала склоны дальних холмов, и глубокие тени залегли в ущельях и теснинах, поросших лесом. Частокол высоких сосен чернел на фоне угасающего заката. На небе зажглась первая звезда. Затем еще одна.

Вершина Столовой горы, вздымавшаяся больше чем на сотню футов над землей, внезапно обрывалась отвесным склоном. В камнях, примерно на высоте тридцати футов от подножия скалы, были родники, давшие название этому месту. Серебристые потоки воды обрушивались вниз множеством маленьких водопадов, образуя небольшое озерцо.

За дальним берегом его, по краю которого росли осины, широко расстилались обширные пастбища, уходившие в таинственную даль среди склонов окрестных холмов. Билл Кеневен сидел верхом на коне, не опасаясь, что его заметят. Люди редко наведывались сюда, и со времен последних индейцев едва ли еще кто-нибудь поднимался на вершину горы. По крайней мере никаких следов, никаких признаков того, что поблизости проходили человек, лошадь или корова, он не увидел, здесь не было вообще ничего, кроме руин какой-то древней каменной постройки — или сразу нескольких построек, — не походившей с виду ни на одно из индейских скальных жилищ и ни на одну из хижин тех поселений, которые ему доводилось видеть прежде.

На пастбище, простиравшемся внизу, хозяйничал Чарли Рейнолдс. Правда, он и его люди редко заезжали на это самое дальнее среди прочих владений Рейнолдса, но его стада наведывались к воде в любое время, как приходили на водопой к озеру олени, антилопы и дикие лошади.

Недалеко отсюда, в рощице пиний, Кеневен начал строить свой дом, используя фундамент прежней постройки, заложенной древними строителями, а также часть выложенного ими пола и камни для стен. Древний фундамент оказался намного больше, чем требовалось под его первое жилище, поэтому он чисто подмел оставшуюся часть и, расхаживая по ней, думал, что делать дальше. Сейчас для него было важно как можно скорее достроить хоть какую-нибудь лачугу, чтобы заявить о своих правах на землю.

Поблизости бил ключ, вода в который поступала из того же источника, что и в Тысяче Родников. Он не сомневался в этом, так как несколько раз бросал в омут небольшие палки, которые затем выплывали в озере далеко внизу.

Проехав через заросли и оказавшись в уединенной ложбинке, Кеневен слез с коня, расседлал его и отпустил пастись. Он редко стреноживал или привязывал его, зная, что стоит лишь окликнуть Рио или позвать свистом, как он тут же подойдет к нему. Еще не случалось, чтобы он не отозвался с первого раза на клич хозяина. Обычно лошади не отходят далеко от костра. Они могут пастись, ненадолго удаляясь от лагеря, но затем неизменно возвращаясь обратно. Можно подумать, что им, так же как и людям, нравится держаться поближе к костру, возле него они чувствуют себя гораздо уютнее.

Собрав немного сухих веток, Билл разложил небольшой костерок, следя за тем, чтобы пламя не поднималось слишком высоко. Хотя вряд ли кто заметил бы его здесь, на дне ложбинки. Но ему очень не хотелось, чтобы его обнаружил кто-нибудь из обитателей долины.

Покончив с едой, он вернулся на площадку, где возвышались недостроенные стены его будущего дома. Выйдя на свою импровизированную террасу, образованную древним фундаментом, постоял здесь еще довольно долго, вглядываясь в темноту и наслаждаясь ночной прохладой. Затем направился к хижине. Раздумывая над тем, какая работа здесь еще предстоит, Кеневен вдруг услышал приглушенный, далекий рокот, от которого ему сделалось не по себе.

Он замер на месте, обратившись в слух. Звук доносился как будто из глубин той самой горы, на вершине которой он теперь стоял. Кеневен выжидал, полагая, что рокот станет нарастать. Но всего через минуту или чуть дольше он начал ослабевать, превращаясь в еле различимое ворчание. Затем все стихло. Билл озадаченно расхаживал вокруг своей хижины в течение еще нескольких минут, выжидая и прислушиваясь, но звук не повторился.

Странное происшествие оставило в его душе неприятный осадок, и он вернулся в разбитый им в ложбине лагерь, чувствуя себя не в своей тарелке, потом долго лежал без сна, укрывшись пледом и размышляя о случившемся. Ему было всего пять лет, когда в 1857 году разразилось сильнейшее в истории Южной Калифорнии землетрясение. То, что он наблюдал сейчас, землетрясение вроде бы не напоминало, но тем не менее в недрах земли что-то происходило.

Он с тревогой обратил внимание на то, что Рио не отходит далеко от него, во всяком случае, держится ближе, чем обычно. Ну, разумеется, для этого могли быть и иные причины. На горе и в расселинах водились пумы. Он видел их следы, так же как замечал раньше следы лося, оленя и даже медведя.

Места, где он решил обосноваться, поражали воображение своей красотой — это был удивительный, уединенный уголок дикой природы, отгороженный ото всего остального мира громадой горы Тысячи Родников, возвышавшейся на манер крепостного вала.

…Билл проснулся на рассвете, когда небо над горами начало светлеть. И тут снова откуда-то из глубины земли раздался все тот же приглушенный, нарастающий рокот — как будто где-то там сам дух горы пробуждался от долгого сна. Но только на сей раз звук оказался менее отчетливым, более слабым, словно доносился издалека.

— Все хорошо, Рио, — успокоил он коня. — Все в порядке.

И самому ему очень хотелось в это верить…

Глава 6

Когда он проснулся снова, небо уже совсем посветлело. Кеневен быстро выбрался из-под пледа, развел костер и поставил кипятиться воду для кофе. За завтраком он напряженно размышлял о природе странных звуков, раздававшихся ночью. Причиной рокота могли стать родники, некие земные силы и процессы, происходившие глубоко в земле под горой. Иного разумного объяснения он не находил.

Очевидно также и то, что тайные силы за последнее время не привнесли никаких изменений в облик горы. Выходит, что для этого их мощи недостаточно, а значит, не существует и непосредственной опасности. Закончив завтракать, Билл быстро собрал вещи, чтобы быть готовым в любую минуту отправиться в путь, а потом принялся за строительство дома.

В отличие от большинства ковбоев, предпочитавших не связываться ни с какой иной работой, кроме той, которую можно сделать, не слезая с седла, Кеневен всегда любил потрудиться руками. К тому же ему доставляло огромное удовольствие строить дом для себя. К полудню он закончил выкладывать из тяжелых камней еще одну стену. Хоть и медленно, но хижина его становилась похожей на человеческое жилье.

Он устроил себе небольшой перерыв на обед и решил надеть рубашку, прежде чем приниматься за еду. Билл как раз застегивал пуговицы, когда внимание его привлекло какое-то еле различимое движение, происходившее как будто далеко на дороге, ведущей в Соледад. Порывшись в вещах, он достал свой полевой бинокль и занял удобную позицию на краю обрыва. Убедившись, что прямые солнечные лучи не падают на стекла бинокля и не дают бликов, которые могли бы обнаружить его присутствие, он принялся разглядывать приближающегося всадника.

Разделявшее их расстояние было поначалу слишком велико, но тем не менее Кеневену показалось, что ему уже где-то приходилось видеть этого человека. Но стоило лишь всаднику подъехать поближе, как Кеневен узнал Сидни Бердью.

Интересно, что могло привести сюда десятника Рейнолдса? Ну разумеется, это пастбище считалось угодьями ранчо «ЧР», так что он, возможно, объезжал стадо или же просто решил наведаться к источнику. Но, с другой стороны, ехал он довольно быстро и не тратил времени на то, чтобы останавливаться и глазеть по сторонам. Добравшись до озера у подножия горы, Бердью осадил коня и, проворно спрыгнув на землю, уселся на один из валунов и закурил сигару.

Ждет кого-то!

День выдался теплым, солнце ласково пригревало, что было особенно приятно после напряженной работы, а поэтому Кеневен улегся на землю и принялся терпеливо ждать. Если Бердью забрался в такую глушь, чтобы встретиться с кем-то, то ему нужно непременно узнать, с кем именно. Несколько раз он наводил бинокль на дорогу, но там никто не появлялся. И лишь в очередной раз оглядев окрестности, он наконец заметил еще одного всадника — он ехал верхом на гнедом коне и, должно быть, появился откуда-то из зарослей, так как до самого последнего момента ему удавалось оставаться незамеченным. Подъехав к озеру, он тоже спешился. Кеневен озадаченно направил свой бинокль на коня, пытаясь разглядеть тавро.

Гнедой носил клеймо «ВВ»! Очевидно, один из людей Винейблов приехал на тайную встречу с Бердью с ранчо «ЧР». К тому же Кеневан заметил еще двоих приближавшихся всадников: в одном из них он узнал того рослого детину с покатыми плечами, которого вчера заприметил в ресторане и который теперь ехал верхом на лошади из конюшни «Бокс-Н», в то время как его спутник сидел на мустанге серой масти с тавром Стара Левитта — клеймом «Трех Алмазов» — на бедре!

Здесь было над чем призадуматься. Тайная сходка представителей всех четырех хозяйств! Хозяева двух из них открыто враждовали друг с другом, а двое готовились включиться в эту войну. Кеневен на чем свет стоит клял себя за то, что не может услышать их разговора. Он понял, что тон всему задавал Бердью, который говорил больше всех, выразительно при этом жестикулируя и расхаживая из стороны в сторону.

Но тут Кеневен заметил еще кое-что.

Сначала он принял легкое движение среди высокой травы и в зарослях кустарника у подножия горы за игру ветра. Но затем увидел девушку, подбиравшуюся все ближе и ближе к занятым разговором мужчинам. У него все внутри похолодело, когда он узнал Дикси Винейбл!

Во имя чего ни затевалась бы сходка, ясно было одно: эти четверо не хотели, чтобы кто-то слышал их разговор или же хотя бы видел их вместе, и если теперь они заметят Дикси, то она окажется в большой опасности. Кеневен осторожно отполз от края обрыва и, добежав до своего недостроенного дома, схватил винтовку. К тому времени, как он снова занял позицию на вершине горы, сходка, по-видимому, подошла к концу, заговорщики, должно быть, обсудили и решили все свои вопросы. Один за другим они садились на коней и разъезжались. Сидни Бердью уехал самым последним.

Все это время девушка неподвижно лежала в траве и, лишь выждав несколько минут после того, как четыре всадника скрылись из виду, поднялась с земли и подошла к роднику. -Зачерпнув пригоршню воды и напившись, она еще некоторое время стояла в раздумье над озером, затем возвратилась в заросли кустарника, откуда мгновение спустя появилась вновь, но уже верхом на Огненном.

Теперь их разделяли какие-нибудь две сотни ярдов. Конечно, Кеневен мог бы оседлать Рио и, вскочив в седло, пуститься вдогонку. Но на то, чтобы добраться до подножия горы, ему потребовалось бы около часа, к тому времени Дикси ускакала бы слишком далеко.

Он остался в своем тайнике, глядя ей вслед. Что ей удалось услышать? И что навело ее на подозрения о двойной игре? На встречу к роднику пришли четверо, по одному человеку из всех четырех хозяйств, где, впрочем, каждому из них отводилась самая заурядная роль. Должно быть, ей кто-то по секрету сообщил об этом, где и когда состоится сходка, а иначе девушке просто не удалось бы пробраться сюда незамеченной.

Более того, она сумела бесшумно, словно индеец, проскользнуть у подножия холма, подойти почти вплотную к заговорщикам и подслушать их разговор, ничем себя при этом не выдав. А ведь она имела дело с далеко не новичками. У Дикси Винейбл хватило мужества на то, чтобы узнать правду.

Пора возвращаться в Соледад, хотя там его могли ожидать неприятности. По правде говоря, он готовился к ним, направляясь в долину. Только знакомство с Дикси застигло его врасплох.

Билл вполне отдавал себе отчет в том, каковы его шансы на успех. Он знал, что вражда вооруженных кланов вот-вот выплеснется наружу, и надеялся, что самому ему удастся в конце концов оказаться в ней победителем.

Оседлав Рио, он отправился в обратный путь, пересек осинник и начал головокружительный спуск в долину по узкой и опасной тропе. Ему до сих пор так и не удалось найти путь через пласты лавы. Однако если он намерен осуществить свой прежний план, то ему во что бы то ни стало надо разыскать то стадо, в существование которого он теперь твердо верил.

Когда Кеневен подъехал к каньону, вход в который открывался поблизости от окаменевших потоков лавы, день достиг своего разгара. В запасе у него оставалось совсем немного времени для поисков. Тогда он решительно повернул на север, собираясь обогнуть гору и возвратиться в Соледад по дороге, что вела оттуда со стороны Родников. Неожиданно он заметил какое-то движение за деревьями и тут же остановился. Несколько лосей медленно вышли из кустов и побрели вдоль пересохшего русла небольшого ручейка по направлению к нагромождению лавы.

У него перехватило дыхание. Нигде поблизости не было иного источника воды, кроме Тысячи Родников, но только эти лоси почему-то скорее удалялись от него, чем шли к нему. А так как обычно животные ходят на водопой вечером на закате или же рано утром, до того, как встанет солнце, то и сейчас они, наверное, держали путь к некоему источнику воды, который мог находиться лишь за каменными развалами.

Он сидел верхом на коне, дожидаясь, пока лоси пройдут мимо, и, когда они наконец скрылись в зарослях, отправился за ними. Их еле различимые следы вскоре вывели к узкому ущелью между двумя черными скалами, вход в которое скрывал каменный выступ одного из склонов. Проход оказался узок, так что, проезжая по нему верхом, он задевал стременами за отвесные стены.

Тропа становилась все уже и уже, и по обеим сторонам от нее возвышались непреступные скалы, однажды ему даже пришлось вытащить ногу из стремени и закинуть на седло, чтобы миновать теснину в скальном коридоре, но он продолжал преследовать лосей. Неудивительно, что этот путь, существовавший здесь многие и многие годы, до сих пор никто не обнаружил.

Тропа продолжала извиваться, покрывая большое расстояние. Стены ущелья редко когда возвышались более чем на несколько футов у него над головой, за исключением тех случаев, когда по какой-то причине — скорее всего, из-за некоего препятствия — нагромождения окаменевшей лавы неожиданно становились выше.

Внезапно тропа пошла под уклон, дальнейшее продвижение по ней становилось все более опасным. И тут, впервые за время пути, Билл засомневался и остановился в нерешительности. Случись здесь обвал или еще что-нибудь — выбраться отсюда уж не удастся, останется лишь умирать мучительной смертью в глубинах каменного моря лавы. Если до него здесь и проходил кто-то из людей, то он не оставил никаких следов своего пребывания. Возможно, в незапамятные времена тропой пользовались индейцы. Но все же и они предпочитали обходить стороной заброшенные земли, подобные этим: тут ничего не стоило изодрать мокасины о камни, да и для охоты место не самое удачное.

После минутного замешательства он взглянул на огромные каменные глыбы, нависавшие у него над головой, многие из которых весили, должно быть, не одну тонну, и продолжил путь по следам, оставленным на земле недавно прошедшими лосями.

Сердце гулко стучало в груди. Его мерин тоже насторожился, осторожно ступая и едва не скатываясь вниз по крутизне. Примерно еще с полмили извилистая тропа шла под уклон, опускаясь в какую-то глубокую впадину. День клонился к закату, но Кеневен продолжал ехать вперед и вперед. Внезапно каменные стены расступились, и он остановил коня, будучи не в силах прийти в себя от изумления.

Прямо перед ним, как огромная чаша, лежала долина, со всех сторон окруженная стеной черных скал с многочисленными уступами и ровными площадками у самых вершин. На дне же гигантской чаши, оказавшемся на удивление ровным, буйно зеленели травы. Кое-где росли редкие деревья, и откуда-то доносилось журчание воды.

Пришпорив коня, он выехал на цветущий луг, оглядываясь по сторонам и задирая голову вверх. Долина находилась гораздо ниже уровня горных кряжей, а бесконечное монотонное однообразие пейзажа при взгляде на лавовые пласты надежно скрывало ее существование. Вне всяких сомнений, это не что иное, как кратер древнего и давно потухшего вулкана, не исключено, что того самого, откуда когда-то и изверглась вся эта лава. Некоторые из подобных кратеров со временем заполнялись водой, превращаясь в озера; ну а этот стал просто лугом. И на его зеленеющих просторах мирно паслось огромное стадо довольно упитанных животных. Здесь бродили также и лошади — потомки тех скакунов, которых когда-то оставил Джим Бердж.

Несмотря на сгущающуюся темноту, Билл ехал вперед, с интересом рассматривая высоченные скалы, зеленую траву и обитателей долины. Коровы удивленно поглядывали в его сторону, не проявляя ни малейших признаков беспокойства.

Наконец, оказавшись на небольшой полянке, вокруг которой росли осины, он осадил коня и спешился. Расседлав Рио, начал располагаться на ночь. Запас еды оказался на исходе. Завтра ему в любом случае придется вернуться в город. А здесь, следуя совету Скотта, он устроит тайник на черный день, завезя все самое необходимое.

Ночь принесла прохладу в долину. Кеневен разжег костер и поставил вариться кофе. Вдруг ему показалось, что где-то во мгле совсем рядом с ним происходит какое-то движение. Подняв глаза, он увидел примерно с дюжину коров и быка, вышедших к костру. Они держались у самой границы между ночной тьмой и кругом света, удивленно разглядывая огонь и его самого своими большими, влажными глазами. Очевидно, они никогда не видели человека и скорее всего впервые в жизни наблюдали, как горит костер.

Дважды за вечер ему доводилось слышать рев пумы и еще один раз далекий волчий вой.

Набрав побольше сухих веток, он сложил дрова на земле у костра. Вокруг валялось столько сломанных сучьев, валежника и кусков сухой коры, что дров ему хватило бы, пожалуй, на всю оставшуюся жизнь. В принципе, здесь можно запросто жить… А если проход через ущелье окажется завален, то иного выбора у него попросту не будет.

Эта мысль обеспокоила его. Он отошел от костра — при его приближении коровы отступили во мрак — и принялся вглядываться в контуры скального кряжа.

Просвета между скалами не обнаружил. Скорее всего, его и не существовало. Оказавшись в западне на дне кратера, человек обречен провести здесь остатки своих дней, если, конечно, он не обладает навыками хорошего скалолаза, чтобы попытаться выбраться отсюда, поднявшись по отвесным каменным стенам.

На этой высоте в горах обычно лежит снег, а значит, зимой вся долина будет занесена глубокими сугробами. При мысли об этом Кеневену стало не по себе, и он поспешил вернуться к костру. У него не было никакого желания оставаться навеки в западне, пусть даже в таком райском уголке, каким могла показаться эта долина.

На следующее утро, когда уже совсем рассвело, он сел на коня. Теперь, при свете дня, кратер показался ему меньше, чем вечером накануне. Здесь имелось еще несколько малых кратеров, но все они являлись частями одного большого, и, объезжая окрестности, он обнаружил несколько ледяных пещер. Скорее всего они образовались благодаря тому, что массы остывали так неравномерно, что в то время, когда поверхность была уже холодной, порода внутри все еще продолжала плавиться. Жидкость стекала вниз, и под твердой оболочкой образовывались пещеры. Благодаря тому, что лава почти совсем не проводит тепло, в пещерах сохранялась довольно низкая температура. Лед образовывался в них вне зависимости от жары на поверхности; возле таких пещер среди камней часто скапливалась вода, куда приходили на водопой дикие лошади, олени, лоси и снежные бараны.

Когда же Билл наконец отправился в обратный путь, направляясь к тому ущелью, через которое накануне проник на дно кратера, он с большой долей уверенности мог утверждать, что бродившее по лугу стадо насчитывало не менее четырех-пяти сотен голов, слишком много для столь ограниченной территории. Должно быть, за последнее время под влиянием неких природных факторов произошел необычайно высокий прирост поголовья.

Но когда он добрался до склона, где по его расчетам располагался вход в ущелье, его там не оказалось. Еще с минуту он неподвижно сидел в седле, сосредоточенно разглядывая каменные стены, и вскоре ему показалось, что он видит то, что искал. Однако выехать к ущелью ему удалось, лишь отыскав на земле свои собственные следы. Ориентиры, выбранные им накануне, при дневном свете оказались совершенно бесполезными.

В ущелье тропа пошла в гору, и какую-то часть пути Рио пришлось из последних сил взбираться по крутому каменистому склону. Время от времени Кеневен останавливался, чтобы дать коню отдых. Поглядывая вверх, на нависшие у него над головой карнизы, он мысленно заметил, что когда-нибудь обязательно попытается совершить восхождение на эти склоны. Просто так, чтобы посмотреть, насколько прочны эти камни.

Уже начали сгущаться сумерки, когда его конь легким галопом пронесся по главной улице Соледада и остановился перед конюшней. К воротам вышел мексиканец, который сначала взглянул на тавро коня, а затем уже и на самого Кеневена.

— Вы работаете на сеньора Пога или сеньора Рейнолдса? — настороженно осведомился он.

— Исключительно на себя самого, — ответил Кеневен. — А что случилось? Что-то слишком тихо в городе.

— Да, сеньор. Произошло убийство. Ролли Барт с «ЧР» ввязался в перестрелку с двумя ковбоями с «Бокс-Н». Застрелил одного и ранил второго. Но, кажется, и сам Барт тоже ранен. Он куда-то пропал.

— Бежал?

— Кто его знает… Говорят, ранен, и мне его очень жаль, потому что сеньор Барт хороший человек. — Мексиканец закурил и глубокомысленно произнес, ни к кому не обращаясь: — Скорее всего он на «ЧР» пришелся не ко двору.

— С чего бы это? — быстро переспросил Кеневен.

— У него возникли неприятности с сеньором Бердью, большие неприятности. Сеньор Барт мне сам говорил.

Бердью враждовал с Бартом, и в то же время на Барта нападают двое с «Бокс-Н»? Получается не слишком складно, а хотя почему бы и нет? Возможно, эти события и стали результатом тайной сходки у Тысячи Родников. В любом случае перестрелка подогреет ненависть противников друг к другу.

Мексиканец назвал Ролли Барта хорошим человеком. Скорее всего так. оно и есть. В здешних местах мексиканцев не слишком-то жаловали, а это значит, что по натуре своей Барт дружелюбен и не заносчив.

К тому же он отлично владеет оружием. Оказавшись один на один с двумя вооруженными людьми, сумел уложить на месте одного и ранить другого. Что ж, неплохо… совсем даже неплохо.

Не исключено, что Ролли Барт — именно тот человек, к услугам которого ему, возможно, придется прибегнуть в скором времени.

Глава 7

Оставив Рио на попечение конюха, Кеневен вернулся в свою комнату, снятую им в гостинице. Войдя в холл, он обратил внимание на то, что Кинни за стойкой не было. И на лестнице ему навстречу также никто не попался. Только теперь он начал понимать истинную опасность сложившейся ситуации. Для строительства дома он выбрал достаточно уединенное место, но только как быть, если кто-нибудь наткнется на делянки, распаханные им среди деревьев? Вообще-то он не слишком утруждал себя земледелием, но и того, что он сделал, оказалось бы вполне достаточно, чтобы показать, что на этой земле кто-то работает.

Билл переоделся, умылся и побрился, не переставая обдумывать свое положение. Пока что все шло по плану… и выходило даже слишком гладко. Он утвердился в своих правах на владение источниками. Ему удалось разыскать стадо. Теперь у него есть два тайника — на дне кратера и на вершине горы — и оба довольно надежны. Но ведь в любой момент все ' могло принять совсем иной оборот.

Бердью, похоже, ведет игру вполне серьезно. Возможно, получил на это молчаливое согласие своего дядюшки, но едва ли. Скорее всего ему не дает покоя та же идея, что привела сюда Кеневена. В результате междоусобной войны в долине сложится совершенно иная ситуация, и сам Бердью или его приспешники постараются прибрать все к рукам.

Роль Бердью весьма тревожила Кеневена. Хорошо, что теперь он знает в лицо его сообщников, с которыми тот встречался у Тысячи Родников. Следует держать их в поле зрения. Ясно то, что на «ВВ» обосновалось несколько чужаков, и ему хотелось взглянуть на них. Визит на ранчо «ВВ» стал насущной необходимостью.

В кофейне «У пастуха» при ресторане сидели с десяток посетителей. Остановившись на пороге, Билл окинул зал пристальным взглядом, изучая присутствовавших. Он не имел совершенно никакого желания напороться на Бердью или Рейнолдса. Бердью наверняка постарается не дать ему спуску, да и Рейнолдсу гордость не позволит проигнорировать его. Здесь, в Соледаде, он уже заявил о себе, и сделал это вполне определенно.

Но вдруг он увидел Дикси Винейбл, одиноко сидевшую за маленьким столиком. Поддавшись внутреннему порыву, он прошел, звеня шпорами, через весь зал и остановился возле нее. Она подняла на него глаза и, казалось, удивилась.

— А, это снова вы! А я думала, что вы уехали из города!

— После встречи с вами? Как я мог? — Он указал на стул напротив нее. — Вы позволите мне присесть?

— Конечно. — Она задумчиво разглядывала его. — Знаете ли, мистер Кеневен, вы вроде симпатичный человек, но только меня отчего-то не покидает ощущение, что есть в вас что-то хищное.

— Просто я живу в хищной стране, — улыбнулся он. — Еще никто не придумал, каким оружием, кроме жестокости, можно укротить дикий край, на просторах которого обосновались неукротимые люди — и краснокожие, и белолицые. Здесь все сурово, но и по-своему прекрасно, хотя слабым и покорным нет места. Жизнь на Западе требует от человека проявления его самых лучших качеств, и о меньшем даже разговора быть не может. Как ни странно, но порядочность тут тоже в чести. На первый взгляд жестокость и порядочность — несовместимы. Однако это не так. В какой-то момент недостойные люди могут оказаться победителями, но ненадолго… В диком краю всегда остается реальная возможность воздать им по заслугам, используя слабые стороны их же неисправимых характеров.

— Вот уж не думала, что вы моралист, — с иронией сказала девушка.

Он равнодушно пожал плечами.

— Называйте меня, как вам угодно. Я вовсе не проповедник, но успел достаточно повидать на своем веку и знаю, как опасна небрежность в отношениях с другими людьми. Выжить в пустыне, горах или еще какой-нибудь глуши не так-то просто, и всегда лучше держаться наезженной тропы, на ней безопаснее. Но стоит лишь заступить черту, как могут начаться неприятности. Сама по себе тропа служит своего рода доказательством того, что путь найден верный, и если ты думаешь, что сократишь его, пойдя по целине, то наверняка ошибаешься. Очень скоро тебе придется возвращаться назад, и, кто знает, найдешь ли ты дорогу. Укоренившиеся традиции тоже проверены годами, и нет никакого основания им не следовать… Люди выбрали себе путь, которым идти дальше, и отклоняться от него слишком далеко означает нарываться на неприятности.

— И как идет завоевание мира? — поинтересовалась она. — Новоявленный Александр Македонский ищет новые страны, чтобы их покорить? Или, может быть, вы решили остаться и для начала навести порядок здесь?

— Я останусь. — Он весело взглянул на нее. — Здешняя атмосфера пробуждает во мне желание остаться.

— У вас и револьвер даже есть. А стрелять из него умеете?

— Если возникнет необходимость. Хотя я предпочел бы не делать этого. Я не расстаюсь с оружием с тех пор, как когда-то по молодости мне удалось обзавестись им. Тогда я работал на одном ранчо. А теперь без него я чувствую себя не вполне одетым.

— Судя по тому, что я недавно слышала, вам и без пальбы удалось поставить Сидни Бердью в не очень приятное положение. Знаете, мистер Кеневен, вы очень необычный человек. Иногда выглядите как самый обыкновенный ковбой, а порой вдруг высказываете весьма неожиданные идеи и довольно странные мысли.

— Не берите в голову. Вот в Хулесбурге мне приходилось водить знакомство с одним городским пьяницей. Он мог часами декламировать по памяти стихи Шекспира. В свое время был профессором и преподавал в университете какого-то из восточных штатов. А потом начал слишком часто прикладываться к бутылке. Еще мне приходилось пасти коров с братом английского лорда.

— Намекаете на то, что, между нами говоря, и сам вы герцог, путешествующий по свету инкогнито?

— Я? Вынужден вас разочаровать. Я именно тот, за кого себя выдаю, — простой ковбой, этакий перекати-поле. Зиму я провел в горах, из-за снегопадов оказавшись отрезанным от остального мира. Вместе со мной там находились еще двое таких же парней, как и я. У нас оказалось с собой четыре книги, и к весне каждый знал их наизусть. А еще мы часто спорили, обсуждая их содержание. — Немного помолчав, он решил сменить тему разговора. — Я слышал, в городе стреляли?

— Да, и боюсь, что этим не закончится.

— А что из себя представляет Ролли Барт?

— Один из самых порядочных людей. Вы бы нашли с ним общий язык. Мне он нравился… то есть и сейчас тоже нравится. Прямодушен, снисходителен к чужим ошибкам, но не слюнтяй. Ему лет сорок, а может, чуть побольше. Всегда открыто говорит то, что думает. А уж размышляет он основательно и очень о многом.

Кеневен молча попивал кофе, а затем заметил как бы между делом:

— На днях видел в городе одного из ваших людей… Он ехал на коне с клеймом «Бокс-Н». Такой высокий мужик с покатыми плечами в клетчатой рубашке. Вы догадываетесь, о ком я говорю?

Дикси пристально посмотрела на него холодным взглядом. У него появилось неприятное ощущение, что ей известно гораздо больше, чем предполагал. Ну разумеется, Билл имел в виду того парня, что приезжал к Тысяче Родников на встречу с Бердью, и она видела его там. Возможно, ей даже удалось подслушать их разговор.

— Конечно, знаю. Это Керб Даль. Он действительно работает у нас. А почему вы спрашиваете?

— Просто интересно. Я пытаюсь понять расстановку сил. Понять, кто за кого…

— А многие здесь силятся разгадать, на чьей стороне вы.

Он рассмеялся.

— И вы в том числе?

— Да, наверное, и я тоже. Все-таки я слышала, как вы беседовали с собственным конем, и мне интересно, где именно вы решили, говоря вашим же языком, «подсуетиться».

— Те слова не были предназначены для чужих ушей, и Мне очень жаль, что вы в то время оказались поблизости. Но только отказываться от них я и сейчас не собираюсь. Мне известно, каким образом Рейнолдс завладел своим ранчо и как Пог заполучил свое. Ни у того, ни у другого нет ни морального, ни какого-либо иного права ставить условия или выдвигать какие-то требования. Вы, надо думать, слышали о том, что я наговорил Рейнолдсу, когда позавчера вечером встретил его здесь. Если честно, то я мог бы рассказать о нем намного больше, а за Пога я еще вообще не принимался. Но, учитывая, что вы никого не посвятили в мои планы, вам скажу. Он выгнал старика Картера из собственного дома, а затем подослал Эммета Чабба, который его и убил. Это одна из причин, приведших меня сюда.

— Жажда мести?

— Вообще-то… я назвал бы это иначе. А впрочем, думайте что хотите. — Он перегнулся через стол, придвигаясь поближе к ней. Ему очень хотелось, чтобы она поняла его правильно. — Видите ли, дела с законностью на Западе обстоят из рук вон плохо. Вместо того чтобы бороться с бандитами, местные судебные исполнители фактически покрывают их. Эммет Чабб затеял драку с Вином Картером, когда тот был пьян… Он даже не успел сообразить, что происходит. Его просто пристрелили. Но когда на месте разборки объявился судебный исполнитель, у Вина в руке оказался револьвер. И тогда убийство списали на самооборону. В ответ на такое решение Чабб открыто смеялся. Он неуязвим перед законом, но только на свете есть и другое правосудие — неписаные законы, которых принято придерживаться, когда оказываешься в какой-нибудь глуши. И одно из этих правил — закон честной игры. Не спорю, тут суровый край, и люди тоже довольно суровы. Но все же по большей части они порядочные, честные граждане. И тем не менее местный судебный исполнитель практически назначен Чарли Рейнолдсом. А до ближайшего суда ехать сотню миль, и к тому же через земли индейцев. Когда нам на пути попадается бешеный пес или волк, каждый из нас не задумываясь пристрелит его. Если человек начинает совершать зверские убийства, то рано или поздно он тоже будет убит. Когда двое сходятся в поединке, даже не выясняя, кто прав, а кто виноват, исход такого поединка можно считать честным, даже если один из бойцов значительно превосходил другого умением и сноровкой. Но выстрел в спину не оставляет ни малейшего шанса дать сдачи. Такая смертьвопиет о возмездии. Вин Картер был моим другом. И у него не осталось никого, кто бы отомстил за него. Он не ходил в ганфайтерах, но все знали его как храброго парня и хорошего стрелка. Но в тот вечер, когда его убили, он напился в стельку и едва открывал глаза. Думаю, до него так и не дошло, что с ним случилось. Значит, совершено убийство. Возможно, еще до того, как здесь прояснится обстановка, мне предоставится случай свести счеты с Чаббом. Искать его не придется. В один прекрасный день он сам придет ко мне. Это дело касается только нас двоих, и никого больше. А остальное — совсем отдельный разговор. Пог и Рейнолдс обзавелись своими ранчо, использовав для этого власть оружия и денег. И вот теперь они на ножах друг с другом. Но только ни у одного из них нет законных прав на ту собственность, которая фактически находится в их распоряжении. Когда стихнет стрельба, ситуация в окрестностях Соледада может разительно измениться. И у меня будет ранчо.

— Но где, Билл?

У него часто забилось сердце. В первый раз за все время она назвала его по имени. Он пожал плечами.

— Поживем — увидим. — Улыбка исчезла с его лица. — Кстати, после того как позавчера вечером мы с вами расстались, один господин объявил мне, что вы уже «застолблены» и чтобы я держался от вас подальше.

— Ну, а как вы поступили? — шутливо поинтересовалась девушка, но взгляд ее оставался серьезен.

— Я ответил ему, что глупо считать любую женщину своей собственностью, не испросив предварительно согласия на это у нее самой. Но он все-таки настаивал на том, что вы уже не свободны. Удовлетворяя ваше любопытство, скажу, что, как вы, наверное, догадываетесь, я ему не поверил. Но даже если бы это было правдой, — он улыбнулся, — я бы не обратил на него ни малейшего внимания.

— Я бы удивилась, если бы вы поступили иначе. — Она поднялась из-за стола, слегка коснувшись его руки. — Мне пора. — Он с готовностью встал вместе с ней, но тут она сказала еще кое-что: — И все же, Билл, он вам не лгал.

Кеневену показалось, что у него остановилось сердце.

— Вы хотите сказать… В каком смысле?

— В том, что вот уже три месяца я помолвлена со Старом Левиттом.

Дикси Винейбл резко развернулась и пошла к двери.

Он глядел ей вслед, не в силах поверить в то, что услышал. Дикси Винейбл помолвлена со Старом Левиттом! А что же он? А он на сей раз останется в дураках. Иначе и быть не может.

Ну что ж, с кем не бывает. Но тем не менее новость его обескуражила. Он приехал в эту долину, мечтая о собственном ранчо. И что, если он все же обзаведется ранчо, но только эта девушка ему так и не достанется? Ранчо само по себе начинало казаться ему пустой и слишком скучной мечтой.

Он опустился на стул.

— Может быть, выпьете кофе?

Рядом стояла улыбающаяся Мэй.

— Не против, — согласился он. А затем добавил, ни к кому не обращаясь: — Вот оно как бывает… В кои-то веки я встретил девушку, на которой не грех и жениться, а она оказалась избранницей другого.

— Не будете возражать, если присяду?

Подняв глаза, он увидел перед собой Аллена Кинни.

— Пожалуйста, садись, — пригласил он, — выпей со мной кофе.

Мэй принесла кофейник, и еще несколько минут они сидели в молчании.

— Послушай, Кеневен, — вдруг решительно заговорил Кинни, — ты бы не отказал другу в помощи, правда?

Кеневен изумленно взглянул на него, поняв, что речь пойдет о чем-то серьезном.

— Конечно, а то как же! — кивнул он, принимаясь лихорадочно раздумывать над тем, к чему клонит Кинни.

Вдруг его осенила невероятная догадка. И как это он с самого начала не сообразил! Ведь другого места попросту нет. Весь город контролируют Уолт Пог и Чарли Рейнолдс.

— Я не имею права просить об этом, но с самого первого момента, как ты появился у нас, я воспринял тебя как человека смелого и ни от кого не зависящего. Я стал считать себя твоим другом. Потому что чувствую, что мы с тобой заодно. Повторяю, у меня нет права просить тебя о помощи, вынуждать тебя искать неприятности на свою голову…

— У меня их всегда предостаточно. Я обзавелся ими еще до того, как приехал в ваш город.

— Насколько я понимаю, у тебя нет знакомых и друзей среди местных, а мне больше не к кому обратиться. И…

— Ты прав. Друзей у меня здесь нет, а одно-единственное приятное знакомство только что завершилось, так и не успев состояться. Так что я должен сделать? Помочь Ролли Барту выбраться из города?

Кинни едва не выронил чашку.

— Ты?.. Ты все знаешь?

— Нет, только догадываюсь. Куда еще ему податься? Он серьезно ранен?

— В седле удержится… наверное. Он очень хороший человек, Билл, один из достойнейших. И если они разыщут его, то обязательно убьют. Я не знал, как поступить. Скорее всего, они наверняка докумекают искать его в гостинице. Удивительно, что до сих пор до этого не додумались.

— Так он здесь? — Кеневен едва не лишился дара речи. — Тогда лучше увести его отсюда сегодня же ночью, пока есть такая возможность.

— Он в погребе. Прячется в ящике под картошкой. Это единственное, что пришло мне на ум.

— А почему я? Почему ты решил просить именно меня?

— Я же объяснил: у тебя нет знакомых среди местных. Во всяком случае, мне о таковых ничего не известно. Ты решителен, держишься независимо. И еще… Мэй предложила тебя. И Дикси.

— Она знает?

— Я сначала подумал о ней. «ВВ» ни во что не вмешивается, сохраняет нейтралитет, так что лучшего убежища, казалось, не найти. Но она сказала мне, что, как бы ей самой того ни хотелось, это невозможно, что на то есть свои причины и что там ему грозит большая опасность. А потом она предложила поговорить с тобой.

— Она посоветовала поговорить со мной?

— Ага. Сказала, что если Барт тебе придется по душе, то ты согласишься. И что, возможно, пойдешь на это только ради того, чтобы досадить Погу с Рейнолдсом.

Кеневен задумался. Вне всякого сомнения, Дикси в курсе того, что происходит в округе, и осведомлена гораздо лучше, чем могло показаться на первый взгляд. Интересно, сколько раз ей приходилось подслушивать чужие разговоры, оказываясь посвященной в тайные планы других?

— Ждать больше нельзя. Нужно действовать немедленно. У тебя есть свободная лошадь?

— Если я отправлюсь за ней, то на это сразу обратят внимание. У Мэй тоже есть лошадь. Ее дом стоит на окраине города. Главная трудность доставить его туда.

— Это я беру на себя. Ты пока приготовь нам что-нибудь из еды и позаботься о том, чтобы, вернувшись в город, я смог бы взять все необходимое без лишних вопросов. — Кеневен встал из-за стола. — Передай Ролли, что мы скоро уезжаем. Я только отведу к Мэй своего коня и тут же вернусь обратно.

Выслушав объяснение Кинни, как добраться до дома Мэй, Билл направился к двери.

Но было уже поздно.

Обгоняя друг друга, по улице пронеслась дюжина всадников, не меньше. Они спешились перед гостиницей. И Уолт Пог в сопровождении ковбоя, участвовавшего в сходке у Тысячи Родников, направился ко входу.

— Кинни! Я хочу обыскать гостиницу! Этот убийца Ролли Барт все еще в городе, и, ей-богу, мы вздернем его на высоком суку прежде, чем часы пробьют полночь!

— А почему ты решил искать его именно здесь? — Кинни был бледен, но предельно собран и хорошо владел собой. Возможно, в свое время ему приходилось выступать с докладом по истории перед классом или зачитывать вслух газетные статьи перед членами какого-нибудь литературного кружка. — Барта сегодня я не видел. Да и с чего бы ему вдруг понадобилось приходить сюда?

Глава 8

Напустив на себя безучастный вид, Билл Кеневен стоял, прислонившись спиной к кухонной двери, и лихорадочно соображал, как поступить. Они найдут Барта, наверняка найдут! Один он ничего не сможет сделать, чтобы им помешать. Хотя стоит попробовать заставить их отложить расправу. Для себя он твердо решил, что никакой казни не допустит. И хотя Барта он знал лишь со слов других, этот человек стал ему глубоко симпатичен. К тому же один тот факт, что все местные негодяи ополчились против него, говорил сам за себя.

— Что ты так разошелся, Пог? — лениво протянул Билл.

Резко обернувшись, Пог взглянул в его сторону.

— А, и ты здесь! А тебе какое дело?

— Совершенно никакого. Просто захотелось узнать, из-за чего столько шуму. Правда, я слышал, что на того парня напали, и ему пришлось защищаться… И должен тебе сказать, у него это совсем неплохо получилось. Так поступил бы любой, окажись на его месте. И за что же его линчевать?

— Он убил человека с «Бокс-Н».

— А мне казалось, что причастность к «Бокс-Н» никого не делает бессмертным. Собрались трое взрослых мужчин, да к тому же еще и при оружии, выяснили отношения, все честь по чести. Хотя, конечно, довольно странно, что всех работников с «ЧР» в это время из города как ветром сдуло. Они что, со страху все разом в штаны наложили?

— А тебе какое дело? — вступил в беседу один из сопровождавших Пога. — На твоем месте я бы помалкивал.

Кеневен все еще стоял, прислонившись к двери. С явным презрением смерил взглядом парня, а затем спокойно заметил, обращаясь к Погу:

— Пог, я вижу, подхалимов ты выбирать себе умеешь. Если хочешь привести своего щенка домой в целости и сохранности, то лучше укороти поводок.

Ослепленный яростью, подручный Пога угрожающе двинулся на него.

— Ну ладно, козел! Пеняй на себя, сам напросился!

Пог упреждающе поднял руку.

— Перестань, Войль! Мы сюда не за этим приехали! Иди поищи Барта. Я сам поговорю с Кеневеном.

Войлю не терпелось вступить в схватку со своим обидчиком, и он не спешил уходить, но Кеневен все так же непринужденно стоял, привалившись плечом к дверному косяку, и криво усмехался.

Резко рванувшись, Войль направился к двери, на ходу вполголоса бросив через плечо:

— Ничего, Кеневен, я еще разберусь с тобой!

— Ну да, — лениво отозвался Кеневен и тихо добавил на прощание: — Может, и Даля заодно прихватишь с собой?

Вздрогнув от неожиданности, Войль замешкался, втягивая голову в плечи, словно ожидая удара. Он остановился и, обернувшись, в смятении взглянул на Билла.

Кеневен как ни в чем не бывало заговорил с Погом:

— Странных ты ребят набрал себе, Пог. Взять хотя бы того же Войля. Слишком уж он у тебя обидчивый, правда?

Пог исподлобья глядел на него.

— А при чем тут Даль? Что это ты о нем вспомнил? Он на меня не работает!

— Разве? — Кеневен улыбнулся, а затем развел руками. — Ну вообще-то, сам знаешь, я здесь недавно. Просто не успел еще запомнить, кто на кого работает. Вот грешным делом и подумал, что Войль вместе с Далем тянут одну лямку.

Уолт Пог был зол и раздосадован, однако теперь, ко всему прочему, ему стало еще и немного не по себе. Почему Кеневен решил, что у тех двоих есть общие интересы? Может, просто мелет языком или же ему и вправду что-то известно? А если так, то, спрашивается, откуда? Теперь еще одна мысль не давала ему покоя. И почему только свалился на его голову этот Кеневен? Кто он такой? Что здесь делает? До сих пор Пог считал, что Войль и Даль не знакомы. Но, вспомнив странную реакцию Войля, признал, что если они знакомы, то это знакомство ничего хорошего ему не сулит.

Пог вошел в кофейню, сел за стол и налил себе кофе, добавив в чашку много сливок и сахара. Затем через плечо взглянул на Кеневена, который не двинулся с места.

Мэй подошла к Биллу со спины.

— Он ушел! — шепнула она. — Его здесь нет!

Ее платье оказалось испачкано в пыли. Кеневен игриво шлепнул ее, и она торопливо отряхнулась.

— Куда он ранен? — шепотом спросил он.

— Кажется, в ногу выше колена. Далеко ему не уйти.

Пог поглядел в их сторону.

— Эй, о чем это вы там шепчетесь? — подозрительно спросил он.

Кеневен передернул плечами.

— А тебе что, завидно? Неужели, чтобы поговорить с хорошенькой девицей, мне нужно еще у тебя разрешения испрашивать? Настоятельно советую, не суй нос в чужие дела.

Пог отставил чашку с недопитым кофе.

— А теперь послушай! Никто еще никогда не…

— Пог, — оборвал его Кеневен, — на твоем месте я бы хорошенько подумал, прежде чем протягивать язык. Я же не нанимался на тебя работать и не собираюсь делать этого впредь. А посему как-нибудь уж сам решу, когда мне заводить разговоры с девицами и в каких выражениях беседовать со всеми прочими. Так что отвали… Отвали, я сказал!

Пог растерялся, вдруг ясно осознав, что, сам того не замечая, едва не напросился на разборку с человеком, который слишком мало знал о нем и потому совершенно его не боялся. Вот уже на протяжении многих лет в разговоре с окружавшими он не выбирал выражений, не задумываясь унижал тех, кто зависел от него, вел себя грубо и бесцеремонно. Сам хороший стрелок, он тем не менее привык полагаться на свою команду, которая с оружием в руках отстаивала его интересы. И вот теперь совершенно неожиданно оказался загнанным в угол. Отступать он не привык, но интуиция подсказывала ему, что в данном случае отойти в сторону — самое разумное решение. В конце концов ему есть что терять, а этот бродяга рискует лишь собственной шкурой.

Пог махнул рукой.

— Черт возьми, вот напасть! Из-за этих передряг нервы совсем сдали. Ну конечно же, какое мое дело, о чем вы там болтаете.

В зал вошел Войль в сопровождении двоих крутых парней.

— Босс, мы перевернули весь дом вверх дном. Его здесь нет. Правда, в погребе под картошкой мы приметили ящик. Довольно большой, человек уместился бы.

В кофейню вернулся Аллен Кинни, и Пог тут же переключил внимание на него.

— Ну, что скажешь, Кинни?

— И на что только не пойдешь, чтобы не сваливать картошку на земляной пол, — вслух заметил Кеневен, ни к кому не обращаясь. — В сырости она так быстро гниет…

Пог взбесился и хотел что-то сказать, но вовремя передумал. Войль тоже промолчал, оставаясь стоять в стороне и избегая встречаться взглядом с Кеневеном. Он, боец далеко не робкого десятка, теперь опасался, что Кеневену известно о его похождениях. Намек на знакомство с Далем его весьма встревожил.

«Он явно замешан в каком-то неблаговидном деле и не хочет, чтобы его босс узнал об этом, — догадался Билл. — Боится, что я проболтаюсь!»

Развернувшись, Пог вышел из ресторана через холл гостиницы. Следом за ним удалилась и его банда. Подождав чуть-чуть, Мэй подошла к Кинни.

— Аллен, где же он сейчас? Как выбрался?

— Должно быть, услышал, что они идут сюда, и ушел. Он не хотел, чтобы у нас из-за него возникли неприятности. Только куда он подался?

В своих рассуждениях Кеневен зашел намного дальше. Преследователи наверняка устроят себе передышку и остановятся, чтобы пропустить стаканчик-другой, а Пог сидел здесь, чтобы навести их на след. Войль, очевидно, не принимал непосредственного участия в заговоре против Барта, так как находился у горы Тысячи Родников, когда произошла перестрелка. Реакция ранчо «ЧР» на последние события оказалась на редкость вялой, так что, вполне возможно, к заговору были причастны те, кто работал вместе с Бартом и кому не терпелось побыстрее избавиться от него. По какой-то причине Ролли стал для них опасен, вот и решили его убрать во время вооруженной стычки, не далее как накануне вечером. Но, вопреки всем ожиданиям, он избежал гибели, пристрелив одного из нападавших и ранив другого. Теперь ему известно, что те, с кем он прежде вместе работал на одном ранчо, желают ему смерти и пойдут на все ради того, чтобы расправиться с ним.

И все же Кеневен старался мыслить шире. Душой и мыслями он был вместе с раненым человеком, покинувшим свое убежище и оказавшимся в темноте улиц. Куда ему податься, когда вокруг одни враги? Как уйти от преследователей? И что бы он, Билл Кеневен, стал делать в такой ситуации, когда к тому же израсходованы почти все патроны и совершенно не осталось времени?

Ему пришлось бы идти, хромая, еле переставляя ноги. Любой заметил бы и узнал его издалека. Он не рискнул бы отправляться куда-то далеко и по освещенной улице, а держался бы темных закоулков.

И тут Кеневен, который в каждом клочке городской земли видел потенциальное поле боя, вспомнил о выложенной из камня стене, начинавшейся недалеко от конюшни при гостинице и огораживавшей большой запущенный сад. Камни кладки кое-где растрескались и обвалились, но все же стена представляла собой довольно выгодную позицию для обороны. К тому же там давно спустились тени, что совсем немаловажно для человека, вынужденного потихоньку ковылять вон из города.

Решительно развернувшись, Билл двинулся к черному ходу и вышел в ночь. С минуту постояв на крыльце, давая глазам привыкнуть к темноте, он направился к конюшне и пошел вдоль нее. Добравшись до стены, которая почти на всем протяжении имела примерно четыре фута высоты, без труда перелез через нее, спрыгнув на землю с другой стороны. Здесь ему пришлось остановиться. Если своим появлением он вспугнет Барта, то тот запросто может выстрелить, приняв его по ошибке за врага. Тем более, что они совсем не знакомы.

Осторожно ступая, Билл принялся воровато пробираться через заросший сад. Сделав несколько шагов, он больно оцарапал руку и тихо выругался от досады. Он добрался уже почти до угла, когда из темноты его окликнул негромкий голос.

— Ладно, мистер, на свою беду ты оказался чересчур догадливым. Теперь только попробуй высунуть нос оттуда и можешь считать себя покойником!

— Барт? Это ты?

— Нет, не я! — презрительно фыркнул раненый ковбой. — С тобой говорит царь Соломон. У меня здесь свидание с царицей Савской.

— А теперь, Барт, послушай, что скажу тебе я, и постарайся уяснить все с первого раза, потому что с минуты на минуту кто-нибудь догадается о том, где ты прячешься. Я твой друг, хотя ты меня не знаешь. Я друг Кинни и Мэй из гостиницы и пришел, чтобы помочь тебе выбраться отсюда. У Мэй в конюшне есть лошадь, и тебе нужно попасть туда как можно скорее. А затем ты исчезнешь из города.

— А откуда мне знать, что ты тот, за кого себя выдаешь?

— Так ведь будь я другой, то сразу бы принялся кричать, звать на подмогу, разве нет?

— Может, и успел бы крикнуть разок, но не больше. А кто ты? Я не вижу твоего лица.

— Ты не много теряешь. Меня зовут Билл Кеневен. Я только что приехал в ваш город.

— Так ты тот парень, что взгрел Сидни Бердью? Слышал об этом. Что ж, лихо ты его отделал.

— Идти сможешь?

— Подойди поближе, я обопрусь о твое плечо. А теперь пошли.

Одной рукой поддерживая Барта, Кеневен помог ему перебраться через стену, выбрав для этого место потемнее, а затем провел его по уснувшему переулку, в самом конце которого им пришлось перелезть через забор. Теперь они оказались на открытом месте у дороги, за которой темнел заросший кустарником лес. Если только им удастся добраться до тех деревьев, то оставшийся путь до дома Мэй они пройдут под их надежным прикрытием. Но если их застигнут на открытом участке, то придется отстреливаться.

— Так, Барт. Если где-нибудь откроется дверь, немедленно останавливайся..

— Куда мы идем?

— К дому Мэй. Возьмем лошадь и отправимся к холмам. Ты знаешь старую тропу, что ведет туда?

— Конечно, знаю. Но нам придется свернуть к Тысяче Родников. В камнях нет никакого источника воды.

— Об этом не беспокойся. Сейчас переберемся к тем зарослям. Спрячешься недалеко от дороги и будешь ждать меня. Я приведу лошадь Мэй.

Но внезапно Барт насторожился и сильнее схватил Билла за руку.

— Гляди! Дверь открывается!

В тот же миг они замерли на месте, а в ладони Барта появился револьвер. Он взял на прицел человека, чей силуэт возник в ярко освещенном дверном проеме. Это был хозяин салуна.

Еще чья-то тень промелькнула у него за спиной.

— Эй! Кто там еще?

— Иди, тебя выпивка ждет, — отвечал хозяин. — Я сам пойду гляну.

Он подождал, пока дверь у него за спиной с грохотом захлопнулась, спустился по ступеням веранды и двинулся прямо на них. Кеневен взялся за рукоятку своего шестизарядного револьвера.

Но тут заговорил Барт:

— Пат, ты неплохой мужик, но, если не остановишься, мне придется нашпиговать свинцом и тебя тоже.

— Можешь не суетиться, — невозмутимо ответил Пат. — Если бы не вышел я, то сейчас сюда приперлись бы выпивохи с «Бокс-Н». Они мне здорово задолжали, а тогда уж наверняка плакали бы мои денежки. Так что уходите… и побыстрее. Мне нет никакого резона ссориться ни с кем-либо из них… — он обернулся к Кеневену, — ни с тобой, Билл. Ты меня не узнал, а вот я хорошо помню и тебя и то, какую разборку ты учинил в банде Кингфишера. Так что, ребята, проходите.

Сказав это, толстяк повернул к дому. Из комнаты пьяный голос спросил:

— Кто там бродит? Если это Ролли Барт, то я ему так…

— Угомонись, — урезонил его Пат. — Это всего лишь мальчишка-мексиканец ведет домой мула.

Дверь закрылась.

Кеневен вздохнул с облегчением. Не теряя времени, они торопливо миновали опасный участок и поспешно скрылись в зарослях. Где-то в тишине опять хлопнула дверь, раздались разгневанные голоса. Видно, этой ночью городишко Соледад будет не самым подходящим местом для времяпрепровождения.

Приведя кобылу, Кеневен усадил на нее Барта.

— Если услышишь, что кто-то едет, то сразу же прячься, — напутствовал он. — Я догоню тебя на аппалузе. Моего коня ты знаешь.

— Да, видел его. Значит, я еду сейчас?

— Именно так. Никому не показывайся на глаза и ни с кем не разговаривай, даже со своими с «ЧР». Ты меня понял?

— А то как же? От них я никогда не ждал помощи, если уж на то пошло. Поверь, не забуду того, что ты сегодня для меня сделал, амиго. А ведь совершенно посторонний человек…

— Поезжай… Обо мне не беспокойся. Мне нужно вернуться обратно в город и постараться как-нибудь забрать коня, чтобы это не вызвало лишних подозрений. А потом я доставлю тебя в такое место, где уж точно ни одна живая душа не найдет.

Проводив взглядом удалявшегося в ночь всадника, Кеневен отправился в обратный путь. Откуда-то издалека время от времени слышались чьи-то пронзительные вопли, а потом какой-то пьяный ковбой трижды пальнул в воздух из револьвера. В темноте расцвели огоньки выстрелов.

Билл Кеневен на всякий случай поправил револьверы у пояса. Если повезет, то этой ночью он тоже выберется из города.

Но только повезет ли…

Глава 9

Вот уже целых девять дней минуло с того вечера, а в самом Соледаде, да и во всей округе только и говорили, что об исчезновении Ролли Барта. Все это время Билл Кеневен как ни в чем не бывало разъезжал по окрестностям, то и дело куда-то отлучаясь из города и каждый раз неизменно возвращаясь обратно. Он упорно воздерживался от участия во всякого рода спорах о последних событиях, отговариваясь тем, что, мол, сам новичок в этих краях и ему трудно о чем-либо судить.

Барт же не объявился ни в Пай-Тауне, ни в каком другом из близлежащих городов, да и из лошадей как будто ни одна не пропала. Бравые парни с «Бокс-Н» обшарили холмы и долины, но так и вернулись ни с чем. С исчезновением Ролли Барта конец света местного значения на какое-то время сам собой отложился.

После перестрелки и последовавшего за ней повального обыска в Соледаде, казалось, наступило редкостное затишье. И все же ходили упорные слухи о том, что после завершения всеобщего загона и клеймения скота временно угасший конфликт вспыхнет с новой силой, перерастая в настоящую войну между двумя самыми большими ранчо. При этом всем прочим настоятельно рекомендовалось держаться подальше от большой распри и вообще не высовываться. В данный же момент создавалось впечатление, что теперь, когда до загона скота оставалось совсем мало времени, обе противоборствующие стороны решили на время забыть друг о друге и разобраться с более насущными делами.

После «бомбы» об исчезновении Ролли Барта на втором месте оставался неослабевающий интерес горожан к личности Билла Кеневена. Он по-прежнему мелькал в Соледаде, и складывалось впечатление, что никому до сих пор так и не удалось ничего выяснить ни о нем самом, ни о его намерениях. Истинные цели Кеневена по-прежнему оставались загадкой для Уолта Пога, Чарли Рейнолдса и Стара Левитта. Разъезжая по округе, Билл заводил себе знакомых среди владельцев мелких хозяйств и тех деловых людей, кто желал скорейшего прекращения беспорядков.

Однако был в городе человек, который с огромным вниманием и беспокойством следил за происходившим. И звали его Эммет Чабб.

Впервые ему стало известно о появлении Кеневена в городе на следующий день после исчезновения Ролли Барта. По заведенному на ранчо «ЧР» порядку все работники обедали вместе, собираясь за длинным столом, во главе которого восседал сам Рейнолдс, и Сидни Бердью неизменно занимал место по правую руку от хозяина.

— До меня дошли слухи, будто бы Уолт Пог и этот его Войль крупно поговорили с Кеневеном, — между делом заметил Рейнолдс, обращаясь к Бердью. — Похоже, он из тех, кто активно заводит себе врагов.

Бердью не успел ответить. Его прервал внезапный возглас, раздавшийся с дальнего конца стола. Эммет Чабб резко поставил кружку на стол и спросил:

— Кеневен, говорите? А его случайно не Биллом зовут? Билл Кеневен?

— Ну да, он самый. — Бердью взглянул в его сторону. — А ты что, знаком с ним, что ли?

— Знаю ли я его!.. Так ведь он за мной охотится.

— За тобой? — переспросил Рейнолдс, и у него камень свалился с души. — Но ты-то тут при чем?

— У меня с его дружком вышла разборка. Да вы знаете его. Я имею в виду Вина Картера.

— Вот как? Выходит, Картер приятель Кеневена? — Рейнолдс принялся задумчиво жевать. — Ну и что представляет собой этот Кеневен? — внезапно спросил он, нарушая молчание, воцарившееся за столом.

Чабб махнул рукой.

— Почем мне знать… Но в тех местах, откуда он прибыл, считают, что парень далеко пойдет.

Тут в разговор вступил совсем еще юный смуглолицый ковбой, сидевший в самом конце стола.

— Я знаю его, Эммет, — лениво протянул он, — и на твоем месте не стал бы с ним связываться. Лучшее, что ты можешь сделать, так дать деру отсюда, и поскорее. Как-то раз этот Кеневен наехал на банду Кингфишера в Мексике после того, как один из ребят украл у него коня. Мало того, что он отобрал у них своего коня, так сам Кингфишер еле ноги унес. А вора он попросту пристрелил. У того придурка хватило ума схватиться за револьвер.

— Выходит, Кеневен преследует тебя, Эммет? Что ж, это объясняет его появление здесь, — заключил Рейнолдс. — А я-то уже голову сломал, гадая, что ему тут понадобилось…

— Да, он мог приехать сюда из-за Вина Картера, — глубокомысленно предположил Бердью. — И если все так, то вполне возможно» что Уолту Погу тоже не поздоровится.

Пока Барт залечивал свои раны, Билл Кеневен трудился не покладая рук. Первым делом он отловил и заклеймил своим тавром часть коров, обнаруженных им в кратере за стеной лавы, а затем, согнав небольшое стадо, вывел его на пастбище близ Тысячи Родников. У него будет еще время заклеймить оставшихся животных, но теперь, когда начнется загон скота, он хотел вывести в свет свое собственное стадо.

И вот, оседлав пятнистого мерина, он держал путь на ранчо «ВВ». Утро выдалось теплым и погожим, и Билл въехал под сень огромных тополей, радуясь жизни и чувствуя в душе необыкновенный подъем. Во дворе перед ранчо в тот момент хлопотало несколько работников, каждый занимался своим делом. Керб Даль чинил упряжь.

Увидев Кеневена, Том Винейбл нахмурился. Быстро оглядевшись по сторонам, он вышел ему навстречу.

— Добро пожаловать. Дикси рассказывала мне о тебе.

— Спасибо за приглашение. А Дикси дома?

Собираясь туда, он не ставил себе целью во что бы то ни стало увидеть девушку, хотя при случае и не отказался бы от встречи с ней. И все же больше всего его привлекала возможность просто оглядеться на местности и постараться составить свое мнение насчет того, что тут происходит.

— Она здесь, — ответил Винейбл, но тут же стушевался, вовсе не торопясь пойти к дому, чтобы сообщить сестре, что у них гость. — Послушай, Кеневен, — произнес он наконец, — ты же не собираешься приударить за моей сестрой, правда? Ведь тебе уже известно, что она помолвлена.

— Ты прав, Том, у меня сложилось такое впечатление, что все хотят во что бы то ни стало заставить меня поверить в это. Стар Левитт первым сообщил мне новость.

— Ты хочешь сказать, что он говорил с тобой о Дикси?

— Именно так. А потом сама Дикси сказала, что она помолвлена.

Эти слова, по-видимому, доставили огромное облегчение Тому Винейблу. Уж слишком откровенно он волновался.

— Ну тогда сам понимаешь, что к чему. Я не хочу, чтобы у Дикси были неприятности, а Стар ужасно ревнив.

Билл в упор глянул на Винейбла.

— Ты тоже должен понять меня, Том. Я слышал о помолвке от Дикси, и от Стара Левитта, и вот теперь от тебя. Честно говоря, мне совершенно нет никакого дела до того, с кем там она помолвлена. Не собираюсь я и надоедать тебе длинным рассказом о своих мыслях и чувствах. Но знай, я отступлюсь, когда буду уверен в том, что она действительно любит Левитта. И не раньше. А сейчас я не уверен даже в том, что он ей хоть немного симпатичен.

Как ни странно, монолог Билла отчего-то не вывел Винейбла из себя, более того, он даже не сделал попытки что-либо возразить ему. И все же Том явно волновался.

— Этого-то я и боялся, — признался он. — Я должен был бы сам догадаться. — Он помолчал еще немного и добавил: — Что ж, тогда берегись, Кеневен. Будь очень осторожен. Ты только не подумай, что я тебе угрожаю. Просто не хочу, чтобы Дикси страдала. Не хочу неприятностей.

— А теперь, когда моя точка зрения тебе известна, — решительно заявил Кеневен, — может, ты все же позовешь ее? Или мне самому сходить в дом за ней?

— Сходить в дом за кем?

Разом обернувшись, они увидели Дикси, направлявшуюся в их сторону.

— Привет, Билл. Вы кого-то ищете?

— Вас, — ответил он, сдержанно улыбнувшись. — Только вас одну.

Улыбка исчезла с ее лица, но взгляд по-прежнему остался приветлив.

— Очень любезно с вашей стороны. Можно подумать, что вы говорите вполне серьезно.

— Так и есть.

— Босс, — окликнул Винейбла рослый и подтянутый рыжеволосый ковбой, — вы не знаете, чье тавро «Виселица»?

— «Виселица»? Никогда не слышал о таком.

— У Тысячи Родников пасутся чьи-то коровы. Самые дикие из всех одичавших, каких только можно себе представить. В том стаде есть и быки, и немного молодняка, и все они помечены таким странным тавром — виселица со свисающей с перекладины петлей. Нам едва-едва удалось разглядеть клеймо, но подойти ближе к дикарям не удалось.

— Это что-то новенькое. Ты слышала о чем-нибудь подобном, Дикси?

Она отрицательно покачала головой, но сама при этом как-то странно взглянула на Билла. Кеневен стоял в стороне, напустив на себя самый невинный вид, но в его глазах вспыхнул и тут же погас шальной огонек, который запросто разоблачил бы его перед тем, кто давно и хорошо его знал.

— Нет, я ничего не слышала. А коровы-то старые? Ах да, кстати, Билл, познакомьтесь, это Марби. Билл Кеневен совсем недавно приехал в наши края, Марби, но мне кажется, что клейма ему тоже интересны.

— О вас много говорят, — сказал Марби, протягивая ему руку. — Кажется, вы поссорились с Сидни Бердью.

Кеневен заметил, что Даль прекратил возиться с упряжью, но головы не поднял. Прислушивается ли он к их разговору?

Марби ушел куда-то вместе с Томом Винейблом, и тогда Дикси подошла к Кеневену.

— Я подумала, что вам нелишне познакомиться с Марби. Он очень хороший работник. А еще говорят, что он близкий друг того ковбоя, которого здесь разыскивали по всему городу… Ролли Барта.

Кеневен промолчал. Эта девушка, похоже, знает решительно все. Она смогла бы стать хорошим союзником, но как враг крайне опасна, потому что столь же умна, сколь красива, и, судя по всему, от ее внимания не ускользает ни одно даже самое на первый взгляд незначительное событие. Упомянула ли она о Барте просто так? Или что-то знает? Может быть, Кинни рассказал ей обо всем?

Ну конечно же! Кинни говорил, что она сама назвала его, и, видимо, теперь строит предположения. Тем не менее свести знакомство с другом Барта совсем неплохо. Возможно, ему еще не раз придется прибегнуть к помощи новых друзей и знакомых, которых ему удастся завести, прежде, чем закончится вся эта эпопея.

Теперь Даль весь обратился в слух, стараясь поймать каждое слово. Заметив это, Кеневен взял Дикси под руку.

— Может, пройдем вон туда и присядем?

И они отправились к скамейке, сколоченной вокруг ствола одного из гигантских тополей, где их разговор уж точно не мог услышать никто из посторонних.

— Дикси, я уже поставил твоего брата в известность, что не собираюсь принимать в расчет твою помолвку до тех пор, пока не буду уверен, что ты выходишь замуж за Левитта по любви. Итак, ты его любишь?

Побледнев, она отвела взгляд и крепко сжала губы, а затем снова посмотрела на него.

— А почему же еще девушка дает согласие на помолвку?

— Понятия не имею, но мне кажется, что на это у нее могут быть разные причины. — Он мельком взглянул на Даля. — Но до тех пор, пока ты не скажешь мне, что действительно любишь его, не пряча при этом глаз, я буду действовать по своему усмотрению, поставив на карту все. Ты мне нужна, я не могу жить без тебя и клянусь, что ты будешь моей, если только и в твоем сердце найдется место для меня. Я не тороплю тебя с ответом. Приехав в эту долину, я знал, что меня здесь ждут неприятности, но тогда мне казалось, что я просчитал ситуацию со всех сторон и отдаю себе отчет, на что иду. На деле все вышло совсем не так просто, как виделось мне раньше, к тому же я встретил тебя. Уж такого поворота событий никак не ожидал. Может статься, что ты и не в курсе всего того, что здесь происходит. Я подозреваю, что это так и есть, но все же уверен, что тебе известно много больше, чем кому-либо еще. То, что я говорил, беседуя с Рио, соответствует действительности. Я приехал сюда один и работаю только на самого себя, и ни на кого другого. Так что ты угадала верно. «Виселица» — мое тавро, а петля на ней уготована для всякого, кто пожелает в ней оказаться. Рейнолдс и Пог — просто парочка, так сказать, сухопутных пиратов. Они методично выживали с этих земель ее прежних хозяев и вот теперь стараются выпихнуть отсюда друг друга. Что ж, если так будет продолжаться и дальше, то очень скоро им не останется ничего другого, как взяться за оружие. Я же приехал сюда, чтобы остаться, и при данном раскладе в моих руках находятся такие козыри, о которых ни один из них и мечтать не может.

Она слушала его очень внимательно, и задумчивый взгляд ее устремился куда-то вдаль.

— Одному тебе с ними не справиться. Тебе должен кто-то помогать! — Она тронула его за руку. — Билл, скажи, что с Ролли? Он в безопасности? Я не спрашиваю, где он сейчас, просто мне необходимо знать, что ему ничего не угрожает. В свое время он оказал мне очень большую услугу, и вообще Барт честный человек.

— Сейчас он в безопасности и, к твоему сведению, теперь работает на меня. Хотя еще неделю или дней десять многое ему будет не под силу. Надеюсь, к тому времени все уже и закончится. А как насчет Марби? На него можно положиться?

— Если он станет с тобой работать, то жизнь за тебя отдаст, а ради справедливости и за оружие возьмется. Он лучший друг Барта.

— Тогда, если мне удастся поговорить с ним, ты лишишься хорошего ковбоя. — Он пристально взглянул на нее. — Дикси, скажи, что у вас здесь происходит? Что за птица Стар Левитт? И кто такие Даль и Войль? Я знаю, что все они некоторым образом связаны между собой.

Она порывисто поднялась со скамейки.

— Я не могу это обсуждать. Мистер Левитт станет моим мужем.

Его взгляд стал холоден и жесток.

— Только не Левитт! Кто угодно, но только не он! Если ты не хочешь говорить со мной об этом, я сам дознаюсь до всего.

Он решительно развернулся и оказался лицом к лицу с направлявшимися теперь к нему через двор Кербом Далем и еще одним ковбоем, которого он прежде видел в ресторане. Быстро сориентировавшись, Билл обратил внимание на другие подробности. Побледневший Том Винейбл стоял на пороге дома, наблюдая за происходившим. Керб приближался справа, готовый в любой момент выхватить револьверы. Кеневен также видел старое, раскидистое дерево, к стволу которого была прибита ржавая подкова. Пробивавшиеся сквозь густую листву его кроны солнечные лучи отбрасывали на землю причудливые, рваные тени. У загона стояли две оседланные лошади.

За его спиной приглушенно вскрикнула Дикси, но Кеневен не двинулся с места. Он ждал, разглядывая двух парней, что теперь неспешно направлялись к нему. Цель их действий не оставляла сомнений. Все могло произойти здесь и сейчас. Возможно, его час уже пробил.

Даль заговорил первым, а тот, что ростом пониже, встал в стороне. Зная, что позади него стоит девушка, Кеневен понимал, что стрелять не сможет. Шестое чувство подсказывало ему, что где-то поблизости наверняка затаился еще кто-то третий с заряженной винтовкой наготове. А это уже существенно меняло дело.

— Так, значит, ты и есть Билл Кеневен? — произнес Даль. — Меня ты знаешь. Я Керб Даль. Надеюсь, твой первый визит на «ВВ» станет и последним. Нам тут смутьяны не нужны.

Теперь Кеневену приходилось тщательно взвешивать каждое свое слово. Любое опрометчивое замечание с его стороны могло стать поводом для перестрелки. Ни Даль, ни его приятель не вызывали у него никакой симпатии. Вне всякого сомнения, они являлись наемными стрелками, а с такими он обычно не церемонился. Но только не теперь: рисковать жизнью Дикси он ни за что не осмелился бы.

— Держи свои пушки наготове, — холодно заметил Билл в ответ, — я еще вернусь сюда.

— Тебя предупредили, — повторил Даль.

Кеневен разглядывал их, даже не пытаясь скрыть своего презрения. Он видел, что оба они настроены драться и ждали только, что он первым вступит в бой, как случилось с Бартом, чтобы со спокойной совестью прикончить его. И все же Кеневен не мог не почувствовать, что его явное нежелание ввязываться в перестрелку доставило им и некоторое облегчение. Даже несмотря на присутствие третьего стрелка, эти двое прежде всего беспокоились за свои шкуры. Тот, кто сидел в засаде, находился вне поля зрения; в то время как они оба неминуемо оказались бы на линии огня.

Марби стоял рядом, когда Кеневен вскочил в седло. Билл заговорил очень тихо, так, чтобы его мог услышать только он.

— У меня есть к тебе дело. Постарайся выбраться в город. Встретимся в кофейне. — Развернув коня, он добавил: — Возможно, тебе удастся повидаться с хорошим другом.

Марби ничего не ответил. И стоял с таким видом, словно давал ему понять, чтобы он поскорее убирался с ранчо. Кеневен уехал, сознавая, что, как прежде, далек от разгадки ситуации на «ВВ». Он нахмурился, размышляя над этим.

Еще недавно Билл наивно полагал, что ему известно решительно все о перипетиях в долине. На самом же деле он ухватил лишь очевидное, лежавшее на поверхности. Тут оказалось полно подводных течений. Уолт Пог, нанявший себе в подручные Боба Стритера и Репа Хенсона, снискавших славу отъявленных негодяев и наемных убийц, и противостоящий ему Рейнолдс с работавшими на него Эмметом Чаббом и Сидни Бердью, — только вершина айсберга.

Что же случилось с Винейблами и ранчо «ВВ», которое им принадлежало? Как оказались они во власти Стара Левитта и в полнейшем подчинении у тех людей, что под видом работников якобы трудились на них? Интересно, что тут кроется? Но как бы там ни было, а его это теперь касалось в первую очередь. Билл Кеневен безнадежно влюбился в Дикси.

Теперь он чувствовал, что за хитросплетениями разногласий и личных интересов противоборствующих сторон скрывались совсем иные пружины, влиявшие на развитие событий. Достаточно вспомнить хотя бы ту странную тайную Сходку у Тысячи Родников, свидетелем которой ему пришлось стать. Ведь на ней присутствовало по крайней мере по одному человеку от каждого ранчо — Даль с «ВВ», Войль с «Бокс-Н», Толмен с «Трех Алмазов» и Бердью с «ЧР».

Судя по реакции Войля, ему вовсе не хотелось, чтобы Погу стало известно о встрече. И Рейнолдс, скорее всего, тоже ничего не знал. Кто стоит за заговорщиками? Каковы их цели?

Получить ответы на эти вопросы для него имело решающее значение. Тут налицо был конфликт внутри другого конфликта, и очень может быть, что у его истоков стоял некто преследовавший примерно ту же цель, что и он сам.

Возможно, все вместе они порешили, что у воров и украсть не грех.

Что ж, тогда они свое получат. Он всем воздаст сполна… если только ему удастся остаться в живых.

Глава 10

Непривычная тишина царила в салуне «Удила и Уздечка», когда к вечеру Билл Кеневен вернулся в город. Оставив коня у коновязи, он вошел в большую, прохладную комнату, погруженную в полумрак.

В пустом зале за стойкой одиноко скучал, лениво перетирая стаканы, хозяин бара Пат. На мгновение оторвавшись от своего занятия, он поставил бутылку на стойку перед Кеневеном. Билл никогда особо не увлекался выпивкой, но теперь с готовностью промочил горло, забитое дорожной пылью, и обрадовался возможности лишний раз постоять одному в тишине, спокойно обдумывая. К тому же он оказался наедине с Патом, и было бы крайне неразумно с его стороны не воспользоваться таким случаем, чтобы не расспросить его кое о чем.

— Послушай, Пат, ты, наверное, давно здесь живешь?

— Угу. Я поселился в этом городе еще при Картере. Да, славно мы тогда жили! Тишь да гладь. Правда, время от времени случались и драки со стрельбой, но все больше так, по мелочи, ничего серьезного. Да, ушло благодатное времечко!

— Скоро все изменится, Пат. Очень скоро.

— Тут есть где развернуться. Места вдоволь.

— Ну а сам-то ты за кого?

Пат оперся обеими руками о стойку бара, всем телом подавшись вперед.

— А я тут вообще ни при чем. Мое дело — сторона. Я ни за Пога, ни за Рейнолдса, ни еще за кого-либо из всей их компании. Что же касается тебя, то я и не «против» тебя, но и не «за».

— Иными словами, насколько я понимаю, на твою помощь рассчитывать не приходится.

— Что верно, то верно. Ничего вы от меня не дождетесь. У меня есть салун, и дела у нас тут идут совсем неплохо. Я жил здесь до того, как в этих местах объявились Пог с Рейнолдсом, и надеюсь пережить их обоих.

— А меня тоже пережить собираешься?

— Может, и так. Ты, видно, затеваешь что-то против Пога и Рейнолдса, но только от Стара Левитта и его шайки советую держаться подальше. Ты меня понял? Это же нелюди. Они запросто расправятся с тобой, как кот с мышью. Сожрут живьем.

— Что ж, не исключено и такое. — Кеневен отхлебнул еще глоток виски. — А кто из местных работает на него?

Пат не скрывал своей неприязни.

— Ты ведь уже успел побывать на «ВВ». Вот они и работают. Так что ты не слишком-то любезничай с той девицей. Она та еще гадюка.

На последнее замечание Кеневен не ответил. Пусть Пат остается при своем мнении; у него на сей счет собственные соображения. Не исключено, что чувства, возникшие к Дикси, и в самом деле окажутся губительными для него. Но он хорошо знал свои силы и возможности и при необходимости умел сопоставить их с силой и возможностями других людей. Решающий момент еще не наступил. Когда же подойдет время раскрывать карты, то действия с его стороны будут самыми жесткими. Скоро начнут загонять и клеймить скот, вот тогда…

Пог считал, что он прибыл в Соледад, разыскивая Чабба. Рейнолдс и Бердью, несмотря на личную неприязнь по отношению к нему, убеждены, что он собрался сводить счеты с Погом. Теперь обе стороны готовы прекратить активные действия против соседа в надежде на то, что он, Кеневен, разберется с ненавистным недругом своими средствами. Но как только они обнаружат на пастбище принадлежащий ему скот и догадаются о его претензиях на эти угодья, то он окажется в очень незавидном положении, и ему придется противостоять проискам сразу с двух сторон.

Ну конечно же Пат абсолютно прав. Хотя Пог и Рейнолдс, несомненно, сами по себе представляли немалую опасность, все же до Левитта с его окружением им далеко. Держа в руке стакан, Кеневен разглядывал свое отражение в зеркале. На него смотрел высокий, широкоплечий молодой человек с резкими чертами лица и бронзовым загаром. При всей видимой благожелательности взгляд его живых глаз оставался цинично-расчетливым. Черная шляпа с низкой тульей, серая рубаха, оттененная завязанным на шее черным платком. Картину дополняли скрещенные ремни портупеи из черной кожи и прикрепленные к ним две потертые кобуры, из которых выглядывали рукоятки револьверов.

Критически оценив себя, Билл подумал, что с его стороны довольно глупо строить далеко идущие планы в отношении Дикси. В конце концов, что он мог предложить такой девушке, как она?

Хотя чем Стар Левитт в этом смысле лучше его?

Нет, как бы там ни разворачивались события, уезжать отсюда он вовсе не собирался. И на что идет, знал с самого начала, когда верхом на своем пятнистом мерине ворвался на главную улицу города. Либо осядет здесь и обзаведется собственным хозяйством, либо погибнет в одной из перестрелок.

Мысленно Билл вернулся к своему основному плану и пришел к выводу, что, претворяя его в жизнь, зашел гораздо дальше, чем сам того ожидал. К тому же в его активе числилось весьма ценное приобретение, на которое он и не рассчитывал.

У него появился союзник в лице Ролли Барта, которого он устроил у себя на вершине Столовой горы.

Раненый ковбой быстро поправлялся. Он довольно резво передвигался, выстругав себе из дерева костыль. Ролли не привык сидеть сложа руки и здорово управлялся по хозяйству. А вечерами у костра рассказывал Кеневену немало интересного о местных порядках и обычаях. Они много спорили, травили байки и анекдоты и просто беседовали «за жизнь». Обоим в свое время довелось поработать у Чарли Гуднайта, оба знали Джона Чисема. В разное время им приходилось бывать в одних и тех же салунах Таскосы, Форт-Гриффина и Эль-Пасо. И тот, и другой не раз проезжали по дороге, ведущей в Додж и Шайенн.

Они говорили часы напролет о Увальде и Ларедо, о лошадях и коровах, о походной стряпне, о ворах, промышлявших кражами скота и о ганфайтерах. Все это позволило им познакомиться поближе и составить друг о друге более верное представление. Ролли часто вспоминал Марби. Недавно Марби признался, что, несмотря на симпатию к Тому и Дикси Винейблам, ему все же придется покинуть «ВВ», или же его попросту убьют, так как силу на ранчо взяли работники, преданные Стару Левитту.

— Скажи-ка, Ролли, а чего это парни с «Бокс-Н» вдруг решили пристрелить тебя?

Барт нахмурился, а затем озадаченно покачал головой.

— Сам не могу понять. Все было подстроено заранее, я сразу понял. Они оказались там специально, чтобы убить меня.

— А почему ты в тот день приехал в город?

— Меня туда Бердью послал с поручением.

— Ясно. — Билл рассказал Барту о тайной сходке у горы Тысячи Родников, свидетелем которой случайно стал, но ни словом не обмолвившись о присутствии там Дикси. — Здесь все как-то взаимосвязано. Мне кажется, что Бердью подговорил тех двоих с «Бокс-Н» убить тебя.

— Но почему? Я не вижу в этом никакого смысла.

— Возможно, ты узнал что-то такое, чего тебе не надо знать. Бердью темнит. По всему видно, что он замешан в какой-то афере. Возможно, задался целью надуть Рейнолдса. Однако я понимаю, что за всем этим стоит не кто иной, как Стар Левитт.

— Левитт сговорился с Бердью? Но по логике ведь они должны враждовать между собой.

— А разве можно представить себе лучшее прикрытие? Так что присматривай за Родниками, Ролли. Не исключено, что они снова там встретятся.

— Кстати, — Барт отвел взгляд от костра, — я давно хотел тебя спросить. Тут несколько раз слышался странный рокот, похоже, он доносился откуда-то из-под земли. Тебе случайно не приходилось слышать что-нибудь подобное?

— Слышал. От этого звука по спине мурашки бегут. Когда-нибудь я все же спущусь вниз и гляну, в чем там дело.

…Стоя у стойки бара в салуне «Удила и Уздечка», Кеневен еще раз анализировал разговоры с Ролли Бартом, пытаясь извлечь из них что-то полезное для себя.

День был на исходе, и над городом постепенно сгущались вечерние сумерки. Билл глядел через окно на плывущие по небу в лучах заката розоватые облака, и его сердце сжималось от захлестнувшей неосознанной тоски по чему-то безвозвратно утраченному; точнее определить это чувство он не мог.

Глубокие тени уже залегли в прогалах между домами, но сами облупившиеся, много претерпевшие от непогоды и ветров, вечно пыльные фасады теперь, при свете заходящего солнца, обретали какое-то сказочное очарование. У коновязи Рио нетерпеливо бил копытом, то и дело отгоняя хвостом назойливых мух.

Как же мало выпало на его долю за последние несколько лет таких ласковых тихих вечеров. И как много ночей он провел в одиночестве… Не находя в душе успокоения и совсем растрогавшись, Билл снова взялся за стакан. Ах, как ему хотелось иметь свой собственный дом! Конечно, очень хорошо пронестись верхом на коне по бескрайним просторам. Он любил скакать по степи и сейчас не собирался изменять этому увлечению, но только теперь он ждал от жизни большего. Только глупцы спокойно довольствуются тем, что имеют, оказываясь загнанными в узкие рамки лишь потому, что им не хватало самодисциплины. Довольно часто он сталкивался с такими. В большинстве своем это были унылые, заблудшие люди, привыкшие бранить власти и идеи, которые в силу собственной ограниченности не могли воспринять. Он давно осознал, что жизненно важные решения требуют к себе зрелого и ответственного подхода, и не разделял мирки тех, кто старался любой ценой избежать затруднений, тайно мечтая о том, чтобы, как в детстве, переложить свои проблемы на кого-то другого.

Наконец он распрямился, собираясь отойти от стойки и чувствуя тяжесть револьверов, висевших у пояса. Когда-нибудь… если повезет, то все будет иначе.

Но тут створки двери распахнулись, и в салун вошел Стар Левитт, как всегда элегантный и красивый. На мгновение он задержался у порога, стоя на фоне заката и пристально разглядывая Кеневена, а затем прошел к бару. На нем была все та же замечательная белая шляпа, белый замшевый жилет и серые брюки, аккуратно заправленные в голенища начищенных до блеска сапог. Кеневен по сравнению с ним выглядел усталым, запыленным и помятым.

Левитт держался непринужденно и самоуверенно.

— Ну что, Кеневен, выпьем, что ли?

— Спасибо, я себе уже налил.

В зеркале его неопрятность в одежде резко контрастировала с надменным великолепием Стара. Он мрачно рассматривал свое отражение. Каковы его шансы? И можно ли еще на что-то надеяться, решаясь на соперничество с таким франтом, как этот?

Левитт приятно улыбнулся и как ни в чем не бывало завел разговор.

— Собираешься уезжать?

— Мне здесь понравилось, — сухо ответил Кеневен, не выказывая никаких эмоций.

— Отлично. В этих краях как раз и нужны такие люди. Осев здесь, они сделают такую долину, как наша, процветающей. Замечательная идея, если, конечно, знать, где осесть.

— Естественно… А, кстати, как лично ты, Левитт? Рассчитываешь, что удастся вылезти вперед, когда Пог и Рейнолдс станут проверять клейма?

От неожиданности Пат со звоном уронил на стойку стакан, который держал в руках.

Кеневену вдруг очень захотелось сказать какую-нибудь грубость. Такого странного желания ему еще не приходилось испытывать. Это навязчивое чувство у него вызывал Левитт. Но он сдержался, потому что его план требовал от него иных действий.

— Я тут проезжал по пастбищу и обратил внимание на коров, у которых тавро «ВВ» оказалось переправленным на «Три Алмаза», а «Бокс-Н» вдруг превратилось в «Бокс-А». Оба знака, по-моему, принадлежат тебе?

Кеневен прекрасно сознавал, какое рискованное заявление он сделал, ему ни к чему было затевать ссору здесь и сейчас, но внутренний порыв оказался непреодолим.

Левитт на мгновение застыл, остановив на нем свой строгий, невозмутимый взгляд.

— Ты завел опасный разговор, ковбой! Я предупреждаю тебя, как предупреждал бы любого другого, оказавшегося на твоем месте. Тебя занесло к краю глубокого омута, слишком глубокого, чтобы выплыть оттуда.

— А уж об этом позволь мне судить самому. К твоему сведению, Левитт, мне раньше приходилось видеть омуты и поглубже, и я плыл там, где не удавалось перейти вброд. Но я всегда находил путь, где под ногами у меня оказывалось твердое дно.

Левитт говорил не повышая голоса, но его гнев и раздражение бросались в глаза. Он не привык, чтобы ему отвечали столь дерзко. Человек далеко не глупый и довольно сметливый, он предпочитал действовать не спеша, спокойно добиваясь своего.

Теперь Кеневен понял, что его соперник, неплохо владея собой, начинал злиться, когда кто-либо осмеливался ему возражать. А это значило, что при желании его легко подтолкнуть к поспешным и непродуманным действиям.

— Ну ладно. — Билл решил подлить побольше масла в огонь. — Ты тут как-то на днях говорил о якобы «застолбленной» тобой собственности. Хотелось бы знать, насколько прочно вбиты твои колышки. На мой взгляд, Левитт, ты расставил их не слишком удачно. Вот интересно бы посмотреть, что будет, если кто-нибудь все же решится потеснить тебя вместе со всей твоей разметкой. Ты ведешь себя, как великан посреди крохотной лужицы. Но разлетающиеся во все стороны брызги не производят того эффекта, на который рассчитываешь. Итак, моя позиция тебе известна. Нам более нет нужды ходить вокруг да около. Я готов, Стар. А ты как?

Левитт не успел ему ответить, поскольку за спиной Билла раздался голос.

— Отойди в сторону, Стар, и позволь мне прикончить его! — Внутри у Кеневена похолодело. Он узнал Эммета Чабба. — Он мой, Стар!

Такого поворота событий Кеневен никак не ожидал. Да, он предвидел встречу с каждым по отдельности, но только теперь ему пришлось столкнуться лицом к лицу сразу с двумя лучшими стрелками на всем Западе. Он хладнокровно выжидал, обстановка накалялась. Только прерывистое, тяжелое дыхание хозяина салуна нарушало тишину.

Но тут совершенно неожиданно для всех негромко заговорил новый гость.

— Если уж они нарываются на драку, Кеневен, — произнес Марби, — то я могу взять на себя некоторую часть твоей работы и самолично позаботиться о Левитте. Он как раз у меня под прицелом.

Взгляд Левитта не дрогнул. Кеневен молча следил за тем, как соображает его противник, и, видимо, с завидным хладнокровием делает вывод о том, что подобная расстановка сил не сулит ему ничего хорошего. Итак, двое на двое, но, находясь за окном, Марби занимал ключевую позицию, Левитт и Чабб стояли к нему спиной.

Неожиданно в дело вмешался Пат, благодаря чему и наступила долгожданная развязка.

— В этом заведении стреляю только я! — хрипло выговорил он. — Марби, стой, где стоишь. Чабб, убери руку от пушки, а потом разворачивайся и уходи отсюда. Левитт, ты следующий. Я не собираюсь из-за вас заново посыпать пол опилками. Ясно вам? Не собираюсь и не буду!

Свой приказ он подкрепил двустволкой, возникшей откуда-то из-за стойки бара, а спорить с ружьем на столь ограниченном пространстве охотников не нашлось.

Чабб не заставил просить себя дважды. Опытный ганфайтер, он умел вовремя оценить свое положение, а поэтому, развернувшись на каблуках, без всяких возражений тут же покинул салун.

Левитт задержался на мгновение дольше.

— Сам напрашиваешься на большой скандал, Кеневен. Что ж, поглядим, на что ты способен.

— Когда начнут сгонять скот, я помогу тебе проверить клейма, — сухо отрезал Кеневен.

Левитт тоже направился к выходу, а Марби, перекинув через подоконник сначала одну, а затем и вторую ногу, влез в салун через окно.

— Ну как, вакансия еще не занята? — спросил он, посмеиваясь.

Кеневен невесело усмехнулся в ответ.

— Считай, что последние три минуты ты уже отработал на меня, Марби!

— Эй вы, двое, допивайте, что у вас там осталось, да тоже убирайтесь отсюда, — кипятился Пат. — А то от порохового дыма у меня всегда жутко болит голова!

Глава 11

Не желая привлекать внимание к своему убежищу, они сидели у маленького костерка, разведенного в ложбине на вершине горы Тысячи Родников. С приходом ночи на землю опустилась долгожданная прохлада и тишина. В посвежевшем воздухе витал терпкий аромат свежесрезанного можжевельника, смешанный с горьковатым запахом дыма от горящих кедровых веток. Безоблачное небо усеяли мириады звезд. Отсюда до ближайшего ранчо было не меньше десяти миль, а до Соледада и того больше.

Барт добровольно взял на себя все хлопоты, связанные с приготовлением еды, и теперь колдовал над мясным рагу. Рядом на раскаленных углях стоял закопченный, видавший виды кофейник. Марби растянулся на земле, пристроив седло вместо подушки и закинув руки за голову.

— Бог знает, что там происходит, — рассуждал он, — но, похоже, что Левитт собирается воровать по-крупному… скот или землю, а возможно, и то и другое вместе. Судя по тому, что ты рассказал, выходит, что Войль, Бердью и Даль к этому тоже имеют отношение, в чем я лично ни капли не сомневаюсь. За последнее время в нашей долине появилось довольно много крутых ребят, но только далеко не все подались на «ЧР» или «Бокс-Н». Взять хотя бы Стритера и Хенсона. Оба они сейчас работают на ранчо у Пога. Но только на него ли они работают? По-моему, если Левитт прикажет, то и Стритер, и Хенсон выполнят его приказ. Мне кажется, ему уже удалось разрушить все планы Пога и Рейнолдса.

— Те клейма, которые я увидел, никого не введут в заблуждение, — в раздумье произнес Кеневен. — По-моему, они понадобились для того, чтобы начать большую заварушку. Все обнаружится во время загона скота, и рассчитано на то, чтобы спровоцировать побоище. Пог и Рейнолдс достаточно злы друг на друга и готовы в любой момент схватиться за оружие, и Левитт прекрасно знает об этом. Так что он со своими парнями может оставаться в стороне, пока те будут убивать друг друга, а потом уж сам добьет тех, кто останется в живых.

— А на кого из своих людей Винейблы могут положиться? — спросил Барт.

Марби пожал плечами.

— Таких наберется три-четыре, но все они просто хорошие работники, а не ганфайтеры. Далю и его приятелям недавно удалось выжить с ранчо еще двоих таких. Создали им невыносимые условия для работы, и тем не осталось ничего, как бросить все и уйти. Теперь я понимаю, что они все задумали заранее.

— Скажи, Марби, что же происходит у них на ранчо? Ведь ты жил там.

— Это еще ничего не значит. Хотя, похоже, под покровом ночи там действительно творились какие-то делишки. Несколько раз, опять же по ночам, приезжали какие-то всадники. Уезжали они затемно, оставляя в стойле взмыленных лошадей. Даль со своим приятелем всегда спали у дверей, так что разузнать, в чем там дело, всегда выходили они. Я думаю, что туда наведывались их дружки-бандиты, чтобы поменять лошадей. — Он посмотрел на Кеневена. — Но ведь, в конце концов, среди наших знакомых нет-нет да попадется хотя бы один человек, преступивший закон.

Они тихо разговаривали, расслабляясь и давая отдых натруженным мускулам после тяжелого дня. Время от времени кто-нибудь из них удалялся от костра и прислушивался к безмолвию ночи. Несмотря на всю кажущуюся неприступность их лагеря, они не были склонны полагаться на случай.

Кеневен взял протянутую ему тарелку с вареной фасолью и добавил к ней немного рагу. Оставался нерешенным еще по крайней мере один вопрос. Вскоре ему предстоит совершить несколько ночных поездок. А это означает, что ему понадобятся лошади. Вообще-то теперь лошади будут нужны им всем. Он подумал о тех животных, которых нашел на потайном пастбище. Конечно, некоторые из них в свое время ходили под седлом. Хотя, возможно, ему удастся позаимствовать несколько лошадей у Винейблов — разумеется, тайно, держа все в строгом секрете.

— Завтра начнут сгонять скот, — заметил Барт. — И пока все не зашло слишком далеко, мы должны хотя бы кое-что узнать наверняка.

С вершины горы они наблюдали за тем, как ковбои с «ЧР» и «Бокс-Н» начали сгонять скот к загонам.

День выдался жарким и сухим, и над землей поднимались клубы пыли. Коровы лениво отходили от воды, с видимой неохотой покидая тенистые пастбища у Тысячи Родников. У Кеневена захватило дух при виде такого огромного, пришедшего в движение стада. Ему всегда нравилось наблюдать, как «текут» большие стада, слышать пронзительные крики ковбоев, то и дело пришпоривавших коней, чтобы догнать или перерезать дорогу одичавшим животным, пытавшимся прорваться на волю.

Какими бы ни были личные пристрастия собравшихся внизу всадников, но все они оказались умелыми работниками, трудившимися много и со знанием дела, выгоняя скот из расселин и направляя его вниз, на равнину. Ковбои добродушно шутили, спорили и перекликались между собой. Им предстояло согнать несколько тысяч голов скота, и еще до того, как все будет закончено, основное действие переместится в дальний конец пастбища. «

День медленно тянулся, однако внизу по ходу развития событий произошла какая-то перемена в поведении людей. Во всем чувствовалась некая натянутость, и всадники с одного ранчо предпочитали держаться вместе, не уезжая далеко от своих товарищей. Ну вот, начинается. А значит, пришло время спуститься вниз.

Марби подошел к Биллу и встал рядом.

— Слушай, Кеневен, может быть, мне отправиться туда? Или ты сам будет загонять?

Кеневен на мгновение задумался.

— Мы поедем вместе. Дадим им понять, что мы тоже собираемся работать.

— А что, если начнется стрельба?

— Постараемся побыстрее выбраться оттуда. Разумеется, если они к нам первыми не полезут. Сейчас нам нет никакого резона хвататься за оружие. Хотя не исключено, что как только мы окажемся внизу, кому-нибудь вдруг вздумается попытать удачу и как будто нечаянно выстрелить в нашу сторону. Самое интересное начнется потом, когда они узнают, что у меня на этом пастбище есть собственное стадо. Пока я для них лишь сторонний наблюдатель, но как только все станет известно, они будут обо мне уже совершенно другого мнения.

— Тебе может понадобиться помощь.

— Пока еще нет. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-нибудь погиб. Так что, если начнется стрельба, разворачивай коня и быстро уезжай оттуда.

На рассвете следующего дня они съехали вниз, чтобы присоединиться к занятым работой ковбоям. Дикси тоже выехала на пастбище. Она сидела верхом на своем коне. Том был рядом.

— Возможно, мне понадобится несколько лошадей, — обратился к нему Кеневен, — не могли бы вы одолжить мне на время?..

— Ну разумеется, — ответил Том. — Если вы не имеете ничего против лошадей из табуна. Наши парни по большей части разъезжают на собственных конях… я в том смысле, что они предпочитают ездить только на них. Но мой табун, голов шестьдесят, сейчас находится в загоне. Это недалеко от нашего дома в каньоне. Так что можешь увести оттуда столько лошадей, сколько нужно.

— Если вы не возражаете, я одолжу у вас дюжину голов и верну их сразу же по окончании работ.

Дикси пристально посмотрела на него, но промолчала. Кеневен сидел в седле, наблюдая за тем, как идут дела на пастбище.

— Ты думаешь, что здесь может возникнуть какая-то заваруха? — немного помолчав, спросила она.

— Да, я так думаю.

— И ты считаешь, что это кем-то специально подстроено, да?

— Именно так. — И, немного помолчав, он добавил: — Возможно, вы знаете об этом больше меня и, конечно, гораздо ближе знакомы с людьми, которые имеют к этому самое непосредственное отношение. Хотя Пог с Рейнолдсом мне глубоко несимпатичны, я не хочу кровопролития. Но они оба уже давно нарывались на неприятности, и, наверное, их час настал.

— И что ты теперь собираешься делать?

— Я хочу остаться здесь… быть рядом с тобой.

Ее щеки зарделись.

— Билл… умоляю! Ты не должен так говорить. Здесь кругом уши… И дела творятся такие… тебе не понять. Я не хочу, чтобы тебя тоже убили.

— Покончить со мной им будет непросто, к тому же у меня тоже есть кое-какие планы. Мне понадобятся люди, но двое самых лучших уже работают на меня.

Тут Кеневен заметил, что к ним направляется Уолт Пог.

— Только что видел Марби, — начал он, осадив коня. — Вы с ним вместе работаете? Мне как раз нужна пара хороших ковбоев. Деньгами не обижу, заплачу больше всех.

— Нет, спасибо. Я приехал присмотреть за своим стадом.

Мотнув головой, Пог подался вперед, становясь похожим на старого быка, собравшегося бодаться.

— Ты сказал… твоим стадом?

— Ну да, — как ни в чем не бывало подтвердил Кеневен. — Тавро «Виселица».

Ранчеро так резко натянул поводья, что Кеневен невольно поморщился, подумав о том, как несладко, должно быть, пришлось в этот момент коню.

— А кто тебе разрешил пасти здесь свой скот?

Рейнолдс подъехал как раз вовремя, чтобы услышать их разговор, и теперь у него был такой же изумленно-суровый вид, как и у Пога.

— Это пастбище находится в ведении правительства, — спокойно ответил Кеневен, — поэтому и я, и ты, и он имеем на него равные права.

— А вот на сей счет наши мнения расходятся, и очень скоро ты узнаешь об этом! — зло бросил Пог. — Пастбище и без того переполнено!

— Ты об этом лучше Стару Левитту расскажи.

Они свирепо глянули на него, но оба промолчали. Очевидно, ни один, ни другой не хотели сводить разговор к обсуждению личности Стара Левитта. В конце концов затянувшееся молчание нарушил Рейнолдс.

— Ничего, и до него очередь дойдет. Поговаривают, что в наших местах какой-то искусник промышляет подделкой клейм.

Билл Кеневен закинул согнутую в колене ногу на луку седла.

— Рейнолдс, — проникновенно заговорил он, — будет лучше, если вы с Погом внимательно, пристально взглянете на те переделанные клейма и хорошенько пораскинете мозгами, прежде чем начнете лезть со своими подозрениями. И тогда вам бросится в глаза, что тот, кто это сделал, совершенно не беспокоился о том, будет ли обнаружена подделка или нет. Он просто дожидается, чтобы вы вцепились друг в друга.

— Ничего, уж я-то им устрою! — Рейнолдс был вне себя от негодования. — Подожди, вот пройдет загон…

— Ах, так! Так это ты мне грозишь? — полез на стену Пог.

Он задыхался от душившей его ярости и, видно, был оскорблен и раздосадован. Теперь, когда ситуация в долине развивалась с угрожающей быстротой, он хотел поспеть везде, с тем чтобы отразить любые нападки со всех сторон.

— А что, если вам все же на какое-то время оставить свои амбиции и самим разобраться что к чему, — предложил Кеневен. — Просто повнимательнее оглядитесь вокруг себя. И, возможно, вместе вам удастся справиться со стоящей перед вами огромной проблемой. Или, может быть, вы оба испугались Левитта? Ведь это из-за него вам житья не стало; он даже не утруждает себя тем, чтобы пригнать сюда собственное стадо, — попросту лепит свое тавро на ваших коров.

Кеневен усмехнулся, а лицо Рейнолдса еще больше побагровело.

— Уж мы-то объединимся! Будь спокоен. Мы с Уолтом объединимся, но лишь для того, чтобы прикончить тебя!

— Всему свое время, — не повышая голоса, парировал Кеневен. — Больше всего вреда вы причиняете себе сами, и уж вторым по списку идет Стар Левитт со своей компанией. Что же касается меня, то я могу дать вам очень ценный совет: просто оставьте меня в покое. Я здесь для того, чтобы остаться. У меня есть свое стадо, которое пасется на этом пастбище и впредь будет пастись на нем. Я приехал сюда далеко не случайно. Я знал, что вы двое готовы начать войну. Правда, никак не рассчитывал на то, что Стар Левитт возьмется расправиться с вами, оказав мне тем самым немалую услугу, но, похоже, к этому все и идет… если только вы, ребята, не помешаете ему. А я здесь переживу вас всех. Хотите объявить мне войну — ваше право, можете начинать. Но только потом пеняйте на себя. Мне-то не привыкать. Что до пастбищных войн, то я к ним давным-давно приобщился. Короче говоря, если ищете неприятностей, они у вас будут. Так что действуйте!

Опустив ногу, он сунул носок сапога в стремя и, развернув коня, поехал прочь.

Пог взглянул на Марби.

— Что происходит, Марби? Ты ведь порядочный человек.

— Тебе лучше обратиться к нему, Уолт. И можешь мне поверить, с ним шутки плохи. Ему нет никакого смысла любить или жалеть вас. Просто в настоящее время он занят другим. И если тебя интересует мое мнение, то я полностью поддерживаю его. Я и Ролли Барт.

— Барт? — Пог посуровел. — Так где же скрывается этот проклятый убийца?

Марби украдкой огляделся по сторонам, придерживаясь рукой за заднюю луку седла.

— Послушай, Пог, а почему бы тебе не попытаться выяснить, отчего это двое из твоих людей затеяли с ним перестрелку? Готов побиться об заклад, что ты этого не знаешь! А ты, Чарли? Постарайся разузнать, почему как раз в тот момент никого из твоих ребят не оказалось в городе, чтобы вступиться за него? И может быть, тебе все же стоит поинтересоваться у своего племянничка, зачем это ему вдруг понадобилось так спешно отсылать Барта в город?

— Что такое? К чему ты клонишь? — грозно спросил Рейнолдс.

Но ковбой поехал дальше, а ранчеро остался неподвижно сидеть в седле, задумчиво глядя ему вслед. Теперь, впервые за все время, его начали одолевать сомнения и страхи. Что Марби имел в виду, советуя ему поинтересоваться у племянника?..

Марби подъехал к Кеневену.

— Дал им повод для беспокойства. Пускай поволнуются. Им полезно, — весело объявил он и тут же пересказал суть своего разговора.

— Должно подействовать. Во всяком случае, на неделю пищи для размышлений им хватит… если они, конечно, проживут столько. — Кеневен указал на стадо. — Скот тут поистине замечательный.

— А сколько голов ты держал здесь? — спросил Марби.

— Пару дюжин, наверное. Я просто хотел, чтобы заприметили мое тавро. Только и всего.

— И что мы будем делать теперь? Ждать?

Кеневен задумался. Пока все шло как по писаному, но он не забывал о том, что в любой момент пуля… всего одна пуля… могла положить конец всему. Он затеял опасную игру, но ведь и ставки в ней были очень высоки.

— Подождем немного. — И затем, поколебавшись, добавил: — Хватит того, что я застал их врасплох, да еще и утер носы, не дав им и рта раскрыть. Так что теперь неплохо позаботиться и о собственной шкуре. Я не могу рассказать тебе обо всем, что сделал, но мне удалось кое-что разузнать.

— Что?

— У них лишь один выход — убить меня, — продолжал Кеневен. — И они все ополчатся против меня, Марби.

— Как думаешь, Погу и Рейнолдсу удастся провести загон и избежать стычки со стрельбой?

— Едва ли. Они оба слишком твердолобы и упрямы, а их люди настроены чересчур воинственно. Им стоит лишь отдать приказ, и в тот же момент начинается настоящее побоище.

Билл Кеневен обвел взглядом просторы долины, будучи не в силах сдержать волнения при виде такого зрелища. Загон скота для ковбоя не очень продолжительная, но самая тяжелая работа. Большую часть времени пастухи проводили в дальних переходах, когда приходилось преодолевать огромные расстояния, сдерживать стихийное движение стада, если среди животных возникала паника. Сгоняя скот, они долгие часы не покидали седла. Но среди ковбоев было принято вслух ругать предстоящий загон, однако в душе все они жили ожиданием тех жарких и пыльных дней, когда всюду их подстерегала опасность в виде грозных рогов, лягающих копыт или взбесившейся от страха лошади, переставшей подчиняться седоку. Именно в эти дни в работе формировалась особая атмосфера товарищества, и со всех сторон слышались дружеские приветствия, шутки, и каждый старался в трудную минуту прийти на помощь другому.

Он глядел на колышущееся море рогов огромного стада. Всякий раз, когда коровы вдруг начинали отклоняться от намеченного пути и брели куда-то в сторону, рядом немедленно оказывался какой-нибудь бдительный ковбой, который тут же загонял их обратно, и тогда рябь пробегала по бескрайнему морю коровьих спин и голов.

В силу специфики рабочего процесса в загонах, где производилось клеймение скота, демаркационная линия между двумя враждующими сторонами нарушилась, в остальном же парни с «ЧР» и «Бокс-Н» держались порознь. Скорее всего так повелось с самого начала, однако, предчувствуя недоброе, всадники с «ВВ» тоже последовали их примеру.

Стар Левитт разъезжал верхом на великолепном белом коне, успевая повсюду. Вот он объехал загоны, где клеймили коров, наблюдая за тем, как идет работа, а вот уже осматривал отогнанную от стада группу животных, дожидавшихся клеймения. Заметив Кеневена и Марби, он направился к ним.

Кеневен обратил внимание на то, каким холодным и настороженным взглядом встретил Марби приближавшегося Левитта. Наверное, такое выражение лица бывает у человека, обнаружившего гремучую змею, подползавшую ночью к его кровати.

— Как дела, Кеневен? — без тени замешательства поинтересовался Левитт.

Как всегда, он был чисто выбрит и безупречно одет. Могло показаться, что висевшая в воздухе пыль оседала на всех, кроме него.

Марби смотрел то на одного, то на другого, пораженный своим открытием. Как много общего между этими двумя. Но разница, хоть и небольшая, все же существовала, и именно она и привлекала его в Кеневене больше всего.

Противники отличались атлетическим сложением, хотя Левитт выглядел чуть выше и массивнее. Оба имели мужественные, волевые лица. Левитт, как и Кеневен, держался с небрежной самоуверенностью, но более изысканно-утонченной. Билл же старался напускать на себя непроницаемый вид.

Этих двоих природа, казалось, создала для того, чтобы стать врагами и соперниками. Двое сильных мужчин, устремленных к одной цели, руководствовались в своих действиях совершенно разными убеждениями и принципами. Один — безжалостный и вероломный, готовый на все и не останавливающийся ни перед чем. И другой — непреклонный, закаленный в неимоверно тяжелых трудах и междоусобных войнах за землю, ставших обычным делом на Диком Западе, но предпочитающий жесткие правила честной борьбы. У Марби промелькнула мысль, что если эти двое когда-либо сойдутся в рукопашной схватке один на один, то будет на что посмотреть.

— Прекрасное стадо, — как бы между прочим заметил вслух Кеневен. — У тебя здесь много коров?

— Нет, не очень. Я слышал, что твое тавро «Виселица»?

— Точно так.

— Довольно странно, но, насколько мне известно, за последнее время новые стада сюда никто не пригонял. Ты что, отлавливал коров на пастбище?

В большинстве случаев подобный вопрос мог послужить прекрасным поводом для того, чтобы тот, кому его адресовали, выхватил револьвер, но теперь, после не менее оскорбительных замечаний, высказанных Биллом пару дней назад в салуне, это не имело смысла. Они были квиты. Оба знали, что ждать им осталось уже совсем недолго, и не торопили события. Совершенно спокойный Левитт превосходно держал себя в руках, Кеневен всем своим видом давал понять, что уж ему-то в жизни приходилось сталкиваться лицом к лицу со многими противниками и оказываться в самых разных ситуациях, из которых он всегда выходил победителем. Или почти всегда.

— Нет, мне это не нужно. У тебя свои методы, у меня свои. Мой скот уже дожидался меня здесь, когда я приехал.

Реакция на его замечание оказалась в точности такой, как он и ожидал.

— Брось, ерунда! Я хорошо знаю каждое тавро на этом пастбище. Еще до того, как я приехал сюда, здесь существовало только четыре клейма.

Кеневен загадочно улыбнулся, мысленно представляя себе, как, должно быть, злит Левитта его улыбка и манера вести разговор.

— Стар, — вкрадчиво произнес он, — ты привык считать себя слишком умным, и уж, во всяком случае, гораздо умней окружающих. Возможно, тебя и в самом деле приняли бы за умного, если бы ты не держал других за дураков. Понимаешь, у человека с таким мировоззрением нет никаких шансов на победу. Ты убежден, что твой противник глупее тебя и вокруг лишь полнейшие идиоты и тупицы с интеллектом месячного теленка. На этом основании ты суешь свой нос, не опасаясь того, что когда-то его тебе все-таки прищемят. Впрочем, твой большой недостаток — отличительная черта большинства мошенников. Все они неисправимые оптимисты. И вот ты приехал сюда, напустил на себя внушительный вид и собираешься стать боссом. На Пога и Рейнолдса ты уже нашел управу. Судя по всему, и в отношении Винейблов что-то затеял. Но как всякий мошенник допустил большой промах, не сумел заметить очевидного. Так вот что я тебе скажу, хотя догадываюсь, что мне не поверишь. Ты проиграл свою партию еще до того, как решил вступить в игру. И если ты на самом деле такой умный, каким привык себя считать, то, пораскинув мозгами, развернешь своего коня и уберешься отсюда подобру-поздорову.

Левитт улыбнулся, но впервые его улыбка оказалась натянутой. На какое-то мгновение ему вдруг действительно стало не по себе.

— Допускаю, Кеневен, что не так умен, как мне того хотелось бы, но только я никогда не допущу, чтобы грошовый батрак водил меня за нос.

Кеневен пожал плечами.

— Марби, давай проедем к загонам. Интересно узнать, что Пог и Рейнолдс думают о тех переделанных клеймах.

После того как они уехали, Стар Левитт еще долго глядел им вслед. Он по-прежнему улыбался, но на душе у него скребли кошки.

Может, он действительно упустил что-то из виду? Но где и в чем он просчитался?

Глава 12

Кеневен и Марби ехали рядом. Улучив момент, Map6и украдкой взглянул на него.

— Да уж, дал ты ему прикурить. На что ты надеешься? Думаешь, что теперь он перейдет к активным действиям?

— Он еще тот интриган, Марби. Пусть теперь пересмотрит свои планы. Его беда в том, что из-за вздорного характера ему не всегда удается им неукоснительно следовать. Он начнет злиться, станет действовать наспех. А раз так, то и ошибки неизбежны. — Натянув поводья, Кеневен остановил коня и оглянулся. Левитт уехал. — Жаль, что мы ничего не знаем, что он затевает против Винейблов. — Он нахмурился. — Ведь не думаешь же ты, что Дикси вправду его любит.

Марби недоуменно пожал плечами.

— Иногда я понимаю, что намерена сделать корова, пару раз мне удавалось разгадать маневр диких мустангов, но только насчет женщин ничем тебя порадовать не могу. Меня сбивают с толку все эти условности, поэтому каждый раз все выходит не так, как мне того хотелось бы, а скорее наоборот.

Несмотря на не покидавшее всех гнетущее чувство, дела шли своим чередом, только загон в долине разительно отличался от подобных мероприятий, в которых Кеневену или Марби раньше доводилось принимать участие. Люди нервничали. По прошествии нескольких дней шутки и смех слышались все реже и реже, а разговоры свелись к минимуму. Несколько раз Кеневен видел Дикси, но она старательно избегала встречи с ним. Том Винейбл работал наравне с остальными, на деле доказывая, что с обязанностями ковбоя он знаком не понаслышке. Пастухи относились к нему с явной симпатией. Он не требовал для себя никаких поблажек, и трудился добросовестно, иногда даже успевая сделать кое-что сверх положенного. С самого первого дня он уверенно держал напряженный темп, заданный более опытными ковбоями.

Такой парень, как Том, не мог не вызывать одобрение окружающих. Но тогда что общего между Левиттом и ним? Или ней?

Дни шли своим чередом — жаркие, пыльные. Проявлять выдержку становилось все труднее и труднее, но, несмотря ни на что, пока обходилось без стрельбы и серьезных потасовок, которые обычно в напряженных условиях возникают между погонщиками. На некоторых ранчо такие разрядки считались в порядке вещей. А тут никто не лез на рожон, будто заранее знал о чем-то и принимал все меры предосторожности.

Вскоре работы переместились в окрестности Соледада, и тут Кеневену наконец-то улыбнулась удача. Все время он искал подходящий случай, чтобы поговорить с Дикси, и вот совершенно неожиданно ему выпала такая возможность. Он увидел ее, когда она, поговорив с Левиттом, развернула коня и поехала прочь, направляясь в сторону тополей, что росли вдоль границ владений ранчо «ВВ».

Кеневен последовал за ней и, украдкой оглядевшись по сторонам, заметил, что Даль, нахмурившись, стоит поодаль и провожает его тяжелым взглядом. Злобное лицо его напоминало волчью морду. Марби был всецело увлечен работой. А Войль, отъехав в сторону, отпустил отдыхать коня и седлал себе другую лошадь.

Вскоре он опять увидел Дикси и поразился перемене, происшедшей в ней. Она побледнела и осунулась. Живые глаза ее как-то померкли.

— Дикси! Постой… Мне надо поговорить с тобой.

Девушка остановила коня и ждала, почему-то даже не обернувшись, видимо, не имея желания поддерживать беседу. Даже когда он остановился рядом, она не проронила ни слова и продолжала смотреть прямо перед собой.

— Решила уехать?

Она кивнула.

— Стар сказал, что мужчины вокруг слишком много сквернословят, поэтому будет лучше, если я вернусь домой.

— Я не мог дождаться, когда снова смогу поговорить с тобой. А ты отчего-то избегаешь меня.

Она обернулась, и их взгляды встретились.

— Да, Билл, мы не должны больше встречаться. Я выхожу замуж за Стара, и видеться с тобой — выше моих сил.

— Ты его не любишь, — спокойно подытожил Кеневен.

Она только отвела взгляд и промолчала.

Они проехали немного рядом, затем она сказала:

— Мне пора, Билл. Стар настаивал, чтобы я нигде не задерживалась и немедленно отправлялась домой.

Взгляд Кеневена посуровел.

— Ты исполняешь его приказания? И вообще, что происходит? Ты что, рабыня?

Ее щеки зарделись, и с языка уже готовы были сорваться тоже очень злые и обидные слова. Но до него вдруг дошел и неприятно поразил подлинный смысл сказанной ею фразы. В волнении он схватил ее за руку.

— Дикси, так ты говоришь, что Стар настаивал? Чтобы уезжала немедленно?

— Да. — Ее явно удивила внезапно проявленная им несдержанность. — Он сказал…

Но договорить ей так и не удалось, потому что Билл резко обернулся, глядя в сторону загонов, куда сгоняли скот. Керб Даль докурил свою сигарету. Войль все еще возился с подпругой, а на седле у него лежала винтовка и, чтобы взять ее, стоило лишь протянуть руку. Кеневен поискал глазами белого коня и заметил его в самом дальнем конце пастбища…

Взяв Дикси за руку, он шепнул:

— Стар прав. Возвращайся домой и нигде не задерживайся. Что бы ни случилось, не останавливайся!

Затем, поспешно развернув своего коня, помчался галопом к стаду, рассчитывая свой путь так, чтобы оказаться вне поля зрения Даля или Войля, и боясь опоздать. В это время Стритер и Хенсон неспешно гнали к загонам для клеймения несколько коров.

Билл резко осадил коня возле загона как раз в тот момент, когда у Марби наконец появилась возможность разогнуться, чтобы размять онемевшую от работы спину. Кеневену пришлось три раза позвать его, прежде чем Марби наконец услышал и подошел к нему.

— Немедленно выбираемся отсюда! Похоже, начинается! Быстрее!

Марби не стал терять время на расспросы. Его конь был привязан неподалеку от забора. Одним рывком развязав узел, он вскочил в седло.

— Вперед! — скомандовал Кеневен. — Я не знаю, где и как, но…

Эммет Чабб, подбоченясь сидя в седле, раздраженно крикнул Риггсу, совсем еще зеленому ковбою с «Бокс-Н»:

— Ты что, придурок по жизни или так, притворяешься?

Риггс, крепкий парень, добросовестный и трудолюбивый, озадаченно оглянулся.

Замечание Чабба застигло его врасплох. Он, Риггс, работал в поте лица, в то время как Чабб откровенно бездельничал.

— Что тебе надо?

— Сдается мне, — лениво растягивая слова, продолжал Чабб, — что ваши ребята с «Бокс-Н» еще до того, как начали сгонять скот, потрудились на славу, шлепая свои клейма на все, что только попадется под руку!

Усталый и разгоряченный Риггс вспыхнул: он никому не мог спустить такое. Его оскорбили, и не только его, а всех ребят с их ранчо. Ни один уважающий себя ковбой ни за что не станет мириться с этим.

— Я сказал, что все вы просто шайка воров! — откровенно издевался Чабб.

— Врешь! — крикнул Риггс, хватаясь за револьвер, но Чабб оказался быстрее.

Риггс еще только успел достать свое оружие, когда Чабб выстрелил в него, и пущенная им пуля угодила парню в живот повыше пряжки ремня. Риггс отлетел на два шага назад, во руку с револьвером не опустил. Его голубые глаза гневно сверкали даже теперь, когда он умирал, лежа на земле.

Выстрел Чабба послужил сигналом, которого все ждали. В тот же миг во всех загонах заговорило оружие. Огненные вспышки пронизывали клубы пыли. Люди вскрикивали, со стоном оседая на землю, оставались лежать, корчась в пыли, и употребляли последние силы на то, чтобы снова выстрелить, хотя бы один раз.

Конь Марби на полном скаку вылетел из-за угла загона. Кеневен указал в сторону деревьев.

— Это не наше дело! — крикнул он. — Пусть сами разбираются.

— Ты туда посмотри! — указал Марби.

Стритер и Хенсон, прячась от пуль за своими лошадьми, стреляли поверх седла по Погу и Рейнолдсу. Войль пробирался сквозь бросившееся врассыпную стадо, размахивая рукой с шестизарядным револьвером и пытаясь кого-то пристрелить. Раздался чей-то предсмертный вопль. Его оборвала пуля.

— Люди Пога обратили оружие против него самого! — возмутился Марби. — Ты это видел?

— Нам лучше поскорее унести отсюда ноги.Нас тоже не пощадят!

Они пустили коней вскачь и, лишь скрывшись за деревьями, остановились и оглянулись назад. Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Из висевшего над землей облака пыли показалась лошадь без всадника, и пустые стремена бились о ее бока. Где-то в пыли раздался одиночный выстрел… затем еще один.

Только отъехав на несколько миль, друзья придержали коней и двинулись шагом. Теперь можно было и поговорить. Марби взглянул на Кеневена.

— Я чувствую себя трусливым койотом, бежавшим с поля боя, но мы и в самом деле тут ни при чем.

— Это же не бой, а самая настоящая бойня. А подстроил все Левитт. — И тут Кеневен рассказал, как незадолго до перестрелки Стар отослал Дикси домой от греха подальше. — Чабб выполнял его приказ и, получив от хозяина сигнал, специально спровоцировал перестрелку.

— Жаль Риггса. Хороший работник. Один из лучших всадников в округе.

— Не казни себя. Мы не имели другого выхода. Останься там, мы просто подставились бы под пули. Его люди занимали заранее выбранные выгодные позиции, откуда вели прицельную стрельбу. Они старались не допустить, чтобы хоть кто-нибудь ускользнул оттуда.

— Неужели никто не спасся?

— Скорее всего нет. Мне кажется, что последними выстрелами, которые мы слышали, люди Левитта добивали тех, кто остался в живых. — Кеневен остановил коня и оглянулся назад, придирчиво разглядывая оставленные ими следы. Левитту наверняка уже стало известно, что им удалось избежать гибели, теперь его люди устроят охоту за ними, для них слишком опасно оставлять свидетелей бойни. — Итак, Марби, начиная с сего момента и впредь нам придется быть предельно осторожными. Мы своими глазами видели все, что произошло, и если сюда все же приедет судебный исполнитель, то он станет задавать вопросы, на которые мы можем дать ответ. Теперь Левитт, как никогда, заинтересован в нашей смерти. Но назло ему мы все же выживем. Нам еще предстоит оградить Винейблов от его происков, а затем сделать так, чтобы Стар все же получил по заслугам.

— Рейнолдс и Пог уже получили, что им причитается, — подвел итог Марби. — И мне их ни капельки не жалко. Интересно все-таки, что Левитт станет делать сейчас? Винейблов он под себя успешно подмял. А что, земля тоже отошла к нему?

Кеневен ненадолго задумался, и ему показалось, что ответ по крайней мере на этот вопрос ему уже известен.

— Ничего, поживем — увидим. Он конечно же постарается представить случившееся как обычный конфликт, внезапно вспыхнувший между парнями двух самых больших и давно враждующих между собой хозяйств, а сам станет претендовать на роль стороннего наблюдателя.

— А как же его люди? Ведь кто-то из них может и проболтаться, сказать правду.

— Если она им известна. Мы случайно узнали о предстоявшей заварухе и смогли вовремя убраться оттуда. Но у многих в этой неразберихе не было ни малейшего шанса заметить, кто все затеял. Они работали, вдруг началась стрельба. Вот и все, что им известно. А если у какого-нибудь придурка хватит ума. чтобы высунуть язык и начать задавать вопросы, то он долго не протянет.

— Если он с такой легкостью расправляется со всеми, — задумчиво проговорил Марби, — то каковы тогда наши шансы?

— Несмотря на то, что единственным аргументом в любом споре здесь считается заряженный револьвер, шансы неплохие, если нам удастся держаться подальше. Мы честные люди. Нам нужно немного подождать и посмотреть, как Левитт станет действовать дальше, но мне кажется, что он постарается как можно скорее спрятать концы в воду. Даже выпишет откуда-нибудь со стороны судебного исполнителя, чтобы лишний раз доказать всем незапятнанность своей репутации.

Когда они наконец выехали на вершину горы, Ролли Барт ждал их. Теперь он переводил взгляд с одного на другого.

— Что случилось? У вас обоих такой вид, как будто за вами гнались.

Кратко Кеневен посвятил его в перипетии дня.

— Не исключено, что перестрелки не удалось бы избежать в любом случае, даже если бы ее не спланировал Левитт, только пустив дело на самотек, он не мог убрать тех, кого надо.

— И сколько же убито?

— Трудно сказать, — ответил Марби. — Но, по-видимому, достаточно для того, чтобы Левитт остался на коне и мог бы и дальше изображать из себя человека великодушного и порядочного, радеющего о сохранении порядка и спокойствия. Там сразу же началась большая неразбериха. Выиграл тот, кто оказался с краю. Но лучшие позиции в основном занимали его люди.

Барт принялся раскладывать еду по тарелкам.

— Билл, а что с Чарли Рейнолдсом?

— Скорее всего он мертв. И Пог тоже. В них стрелял даже Бердью. Подумать только, в собственного дядюшку… Такой участи даже врагу не пожелаешь.

И уже за ужином, когда все трое расположились вокруг небольшого костра, Барт тихо оглядел их и заявил:

— У меня для вас тоже кое-какие новости имеются. Пока вас не было, я решил пойти прогуляться по окрестностям, поразмять ноги. А вот что нашел, вы нипочем не угадаете.

— Что? — заинтригованный Кеневен замер, не донеся до рта ложку с бобами. — Что ты нашел?

— Помните тот рокот, что мы слышим из-под земли? Я теперь знаю, что его вызывает, и скажу вам — зрелище не для слабонервных. У вас волосы станут дыбом, когда вы все увидите, потому что ничего подобного вам в жизни не приходилось наблюдать.

Глава 13

Билл открыл глаза, и взгляд его устремился вверх, в глубины бездонного, пронзительно голубого неба, проглядывавшего сквозь ветви осин. Он быстро скатал постель и оделся, стараясь не ступать на траву, влажную от утренней росы.

Марби высунул голову из-под одеяла — жесткие вихры его рыжей густой шевелюры торчали во все стороны — и грустно посмотрел на Кеневена.

— Ролли, ну куда это годится! — жалобно заворчал он. — Что делать человеку, если его босс завел привычку подниматься ни свет ни заря? Зачем вставать такую рань, если нет скотины, которой нужно задавать корм?

— Ну и дрыхни себе, рыжина! — прорычал Кеневен. — Я собираюсь взглянуть на долину, а потом, Ролли, сообрази что-нибудь поесть.

— А как насчет грохота? Ночью он опять повторился. Мороз по коже продирает.

Барт сел на земле и поскреб рукой подбородок, озираясь по сторонам в поисках сапог.

— Черт возьми, — пробормотал он, — мне побриться не мешало бы.

— По-моему, это твое обычное состояние. — Марби нечаянно попал пальцем в дырку на носке, чертыхнулся, но надел его. — А еще тебе не мешало бы постричься. Эх ты, чучело! Страшен, как смерть! Незабываемое зрелище: проснуться утром и увидеть тебя! Хорошо, что ты еще жениться не успел! А то от одного твоего вида бедняжку наверняка мучили бы ночные кошмары!

Оставив переругивающихся приятелей, Кеневен взял кружку с кофе и направился к ближайшему нагромождению камней, откуда обычно вел свои наблюдения. Пристально оглядевшись по сторонам и убедившись, что поблизости нет ни случайной гремучей змеи, ни скорпиона, он опустился на землю, поставил кружку на плоский валун и, достав свой полевой бинокль, принялся обозревать местность, раскинувшуюся внизу.

Поначалу все там казалось тихим и безмятежным. Лучи утреннего солнца искрились на поверхности озера у подножия горы, и было даже слышно успокаивавшее журчание воды. Откуда-то издалека донеслось коровье мычание.

Солнце начинало припекать. Билл грелся на солнышке, а потом, устроившись поудобнее, снова поднес к глазам бинокль — и в тот же миг замер. По направлению к Тысяче Родников медленно, словно устав от тяжелой работы, ехало несколько всадников. Стара Левитта среди них он издалека не разглядел — ни белого коня, ни белой шляпы.

Когда всадники подъехали поближе, узнал Сида Бердью, Эммета Чабба, Керба Даля и Войля. Остальных ему только приходилось видеть в городе. Они остановились как раз под ним, чтобы напоить лошадей, и разговаривали уже не шепотом, как в прошлый раз, поэтому он слышал их достаточно отчетливо.

— Ничто его не берет! — раздраженно жаловался Войль. — Казалось, только что стояли здесь, а через секунду обоих след простыл.

— Их надо обязательно отыскать, — сказал Даль. — Я никогда не видел Стара в таком бешенстве. Как он завелся, когда узнал, что им удалось улизнуть! Он все вверх дном перевернул, разыскивая их. Не хотел верить, что их не убили.

— С ним лучше не связываться, — добавил Стритер. — В гневе он, похоже, лишается рассудка.

Чабб держался в стороне и не принимал участия в общем разговоре. Время от времени он поглядывал на Бердью. Из своего укрытия среди валунов Кеневен не мог разглядеть выражения его глаз, но он обратил внимание на поворот головы. Чабб слез с коня и подошел к родникам. Напившись, поднялся, вытирая губы тыльной стороной ладони.

Затем, вытащив табак и бумагу, принялся сворачивать самокрутку.

— Кое-что в этой затее мне не нравится, — заметил он, не обращаясь ни к кому.

Ответа на его замечание не последовало, но Кеневен догадался, что он выразил общее чувство. Сид Бердью от нечего делать лениво хлестал арапником по кусту мескита.

— По крайней мере, если уж Стар за что-то берется, то делает все основательно! — сухо заметил он.

Чабб огляделся по сторонам и сплюнул.

— Он точен во всем. Чересчур точен, я бы сказал! Он поручил мне начать заваруху, затеяв ссору с Риггсом. Точно рассчитал, что этот сорванец не заставит себя долго ждать и тут же полезет на рожон. На Риггса мне плевать. Друг от друга мы никогда в восторге не были, и рано или поздно нам с ним все равно пришлось бы выяснять отношения. Но ведь Стар ни словом не обмолвился о том, что за этим последует, а меня, между прочим, не убили лишь по чистой случайности!

Стритер кивнул.

— Мне он назначил три цели. Я стрелял в Рейнолдса, а потом в Пога, даже если меня кто-нибудь успеет опередить.

Хенсон невесело усмехнулся.

— А я должен был убить Пога, потом покончить с Рейнолдсом. А после целиться в Джейсона Фармера. Крутой мужик, доложу я вам. У Пога работал очень давно.

Даль переменил тему разговора.

— А куда, по-вашему, мог деваться Кеневен?

— А Ролли Барт где прячется? — вопросом на вопрос ответил Войль. — Нет, парни, этот Кеневен далеко не дурак. Как они с Марби быстренько смылись от загонов! Никогда бы не подумал, что кто-то из них способен бежать с поля боя.

— А вы пораскиньте мозгами, — вставил свое слово Стритер, — кому и зачем нужна эта драка. Она явно не их дело. Кеневен и раньше не скрывал того, что ему плевать и на Пога, и на Рейнолдса. Было бы глупо с его стороны лезть под пули из-за кого-нибудь из них.

— А может, он смотался? — выдвинул предположение Войль.

— Вряд ли, — тихо ответил Чабб. — Кеневену нужен мой скальп. Я убил его друга. Он не уедет, пока не отомстит мне.

— Жаль, что он не воспользовался возможностью пришить тебя, — язвительно заметил Войль. — Тогда сейчас нам не пришлось бы, высунув язык, носиться по всей округе.

— Билл крутой, — согласился Стритер. — Пару раз наезжал на босса. И на Пога тоже. Не похоже, чтобы он перед кем-то спасовал.

Сид Бердью обернулся и ждал, что кто-нибудь припомнит и его встречу с Кеневеном, но все благоразумно промолчали.

— Что зря рыскать по окрестностям, разыскивая его! Надо получше приглядывать за Кинни из гостиницы. Уж как-то слишком быстро они с ним сошлись.

— А откуда он вообще взялся, этот Кеневен? — спросил Войль.

— Обычно его видели к югу отсюда, недалеко от границы, — сообщил Стритер. — Там его всякий знает.

— Он ганфайтер?

— Ну… не совсем. Но боец, что верно, то верно. Считается, что с ним дел лучше не иметь. В свое время он, кажется, отлавливал диких лошадей, работал охранником на почтовых дилижансах, еще чем-то занимался.

— Он и с девчонкой Винейбл тоже общий язык нашел, — сказал Войль. — А на мой взгляд, у босса здесь тоже все схвачено. На фиг она ему нужна?

Кеневен не сводил глаз с Даля, который прохаживался тут же, молча прислушиваясь к разговору. Скорее всего, отсюда он отправится прямиком к Левитту и перескажет все, что узнал, слово в слово. Ведь не зря же Даль ел свой хлеб на «ВВ». У всех у них были слишком длинные языки, а у Левитта болтуны не в почете.

Интересно, многим ли удастся остаться в живых после того, как Левитт добьется своего? Следуя его логике, не имело смысла окружать себя теми, кому слишком много известно. Здесь на Западе все меняется быстро. Скоро сюда станут переселяться все новые и новые люди. С их приездом преобразятся города. Появятся церкви, школы, банки, а методы ведения бизнеса станут более упорядоченными.

Стар Левитт прекрасно все понимал и надеялся, что ему удастся упрочить свои позиции прежде, чем развернутся преобразования. Он рассчитывал стать владельцем огромных земельных угодий, когда никто уже не сможет оспаривать его право на них или настойчиво интересоваться, каким образом досталось ему это богатство.

Билл по-прежнему напряженно слушал, но разговор перешел на другие, менее важные темы. Он проводил всадников долгим взглядом, пока наконец они не исчезли из виду, отправившись по каким-то следам, которые, как им отчего-то казалось, должны были привести их к Кеневену. Билл решил, что впредь ему и его друзьям следует быть более осторожными, как-то замаскировать тропу на вершину и установить за ней постоянное наблюдение.

Всадники уже давно уехали, а он все еще лежал, затаившись в своем укрытии, надеясь увидеть Дикси, но она так и не появилась. Одно из двух: или за ней следили, или же она не знала об этой встрече. Ему стало не по себе, он поддался тревожному чувству в гораздо большей степени, чем ему того хотелось бы. Стар Левитт проявил свою сущность, оказавшись намного безжалостнее, чем он, Билл, себе представлял. Самую точную оценку дал ему Эммет Чабб. Трудно представить, что кому-нибудь удастся выбраться из долины, чтобы при случае, выпив лишнего, похвастать своей осведомленностью. Нет, не случайно он не предупредил Чабба о том, что должно произойти. Левитт с самого начала делал ставку на то, что во время бойни в загонах будут уничтожены его самые главные соперники. А если к тому же под перекрестным огнем погиб бы Чабб и еще кто-нибудь из ему подобных… кому до этого какое дело?

Не разгадав следующий шаг Левитта, Кеневен практически лишался возможности что-либо предпринять. Единственное, что им оставалось, так это затаиться, стараясь ничем не обнаружить себя. До тех пор пока они на свободе, план Стара Левитта не завершен, их пребывание на этом свете станет его постоянной головной болью и первейшим поводом для беспокойства. Рейнолдс и Пог мертвы. Перед Левиттом открыта дорога, чтобы все ранчо долины прибрать к рукам. Или так ему хотелось бы думать. Разумеется, фактически ему не принадлежало там ничего, особенно если учесть, что источниками воды владел Кеневен. Левитту же, привыкшему добиваться всего при помощи разного рода махинаций и грубой силы, такой вариант попросту не мог прийти в голову. Подавляющая часть земельных угодий Запада была самовольно захвачена их владельцами. Мало кому приходила в голову мысль о том, что землю можно приобретать законным путем. Считалось, раз есть свободная земля, ее нужно пустить в оборот. Руководствуясь своим первоочередным правом на находку, большинство переселенцев относилось к владению землей так же, как, например, к охоте на бизонов или порубке деревьев для собственных нужд.

Возвратившись к костру, Билл позавтракал, а потом все вместе они пили кофе. Наконец он сказал Барту:

— Ну ладно, пойдем, ты нам покажешь свою находку, а потом мы с Марби спустимся вниз, в лавовые завалы, и постараемся пригнать через ущелье еще сколько-нибудь скота. Пусть у Левитта будет одним поводом для беспокойства больше.

— Будь поосторожнее, Билл, — предостерег его Ролли. — Он хитер, как старый лис. Ты только что-то задумываешь, он уже знает, как ты поступишь.

Барт провел друзей через осиновую рощицу и, миновав открытый участок, двинулся вдоль хребта, направляясь к каменному завалу, преграждавшему с северо-запада всякий доступ на вершину Столовой горы.

Еле различимая, давно нехоженная тропа вывела их в каменные лабиринты из валунов и огромных обломков скальной породы. По пути Кеневен несколько раз останавливался, чтобы оглядеться. Вообще-то он не считал себя большим знатоком по части геологии, но тут все признаки свидетельствовали о том, что когда-то давным-давно здесь случилось землетрясение чудовищной силы, в результате которого раскололась огромная скала. Тропа заканчивалась у огромной, покосившейся гранитной плиты, под которой зловеще чернел провал. Здесь они остановились в нерешительности, испытывая редкостное нежелание идти дальше, но Ролли настаивал, увлекая их за собой.

— Пошли же! Вы ведь еще ничего не видели! — Он предусмотрительно прихватил с собой несколько свечей и теперь выдал каждому по одной. — Это я взял из запасов, которые ты припрятал наверху, — заметил он, — слава Богу, я нашел им применение.

Пригнувшись, он шагнул в провал. Кеневен с минуту поколебался. Его никогда не влекли к себе пещеры, но тем не менее он тоже пригнул голову и сделал шаг вперед, практически тут же ощутив, как со всех сторон его обступили стены, смыкаясь в замкнутое пространство. Следуя примеру Барта, он тоже высоко поднял руку со свечой и принялся смотреть себе под ноги, на каменный пол, плавно уходивший куда-то далеко вглубь. Где-то в непроглядной темноте слышалось тихое журчание воды.

В просторной пещере было сыро и прохладно, откуда-то из глубины горы тянул легкий ветерок. Барт ковылял вперед, опираясь на свой деревянный костыль, и удалялся все дальше и дальше в глубь горы.

Спустившись футов на семьдесят или восемьдесят, он остановился у края чернеющей пропасти. Подавшись немного вперед и держа горящую свечу в вытянутой руке, Билл заглянул в бездонную глубину, откуда временами раздавались зловещие вздохи и негромкий рокот.

— По моим расчетам, у нас есть еще минут десять времени. А потом придется поскорее убираться отсюда от греха подальше. — Опустившись на колено, Ролли дотронулся рукой до камней на самом краю пропасти. — Смотри, какие гладкие! Это все из-за воды, наверное, многие тысячи лет она захлестывала эти камни, переливаясь через край… Вчера я попробовал заметить время, похоже, это случается приблизительно каждые три часа. Наверное, где-то там, глубоко внизу под горой, начинает нарастать давление, и затем водяную пробку как бы вышибает оттуда, и струя воды извергается со страшной силой из колодца. Фонтан почти достает до потолка пещеры и бьет в течение трех-четырех минут, а потом понемногу угасает. Вот, собственно, и все.

— Будь я проклят! — воскликнул Марби. — Мне уже приходилось слышать об этом месте! Индейцы называли его Говорящей Горой! Если им верить, то ее нужно обходить стороной. Это место считается смертельной западней!

— Поднимаясь, струя приносит с собой и камни, — продолжал Барт, — вода заполняет пещеру, образуя гигантский водоворот. Но и это еще не все. Ты вон туда взгляни! — С этими словами он отступил на шаг, указывая куда-то вверх.

Там, в вышине, на сводчатом потолке пещеры, виднелись отверстия неправильной формы с неровными краями, через которые сверху струились слабые потоки призрачного света.

— Похоже, они находятся где-то в глубине зарослей, но человек или животное по неосторожности запросто могут свалиться в какое-нибудь из них. Если, упав, бедняги не разобьются о камни, то вода настигнет их здесь.

Повернув назад, друзья отправились в обратный путь, но не успели сделать и пары шагов, как откуда-то из-под земли послышался глухой рокот.

— Бежим! — Лицо Барта исказилось от ужаса. — Уже начинается!

Прихрамывая, он бросился бежать по каменному коридору, круто взбиравшемуся вверх, но споткнулся и упал, растянувшись во весь рост на полу. Кеневен стал его поднимать, но Ролли был слишком тяжел, и, если бы на помощь не подоспел Марби, подхвативший друга под другую. руку, им не удалось бы преодолеть подъем вовремя.

Сделав стремительный рывок вперед, они в конце концов успели добраться до выхода из пещеры и очень обрадовались солнечному свету. Позади слышался рев воды и грохот камней о стены.

Еще несколько мгновений они стояли, тяжело дыша и прислушиваясь к доносившимся из-под земли звукам. Но вот постепенно шум начал ослабевать, и вскоре все стихло.

— Лучше держаться отсюда подальше! — сказал Марби.

Вернувшись в лагерь, Барт тут же направился к своему коню.

— Я сейчас поеду с вами, парни. И так уже слишком долго валяю дурака!

— Ты останешься здесь и будешь наблюдать за Родниками, — остановил его Билл. — Я уверен, что сюда снова пожалуют гости, и мне хотелось бы знать кто. К тому же мы и вдвоем запросто управимся. Если завтра нужно будет еще что-нибудь сделать, то мы оставим Марби в карауле, а ты поедешь со мной.

По пути вниз Марби молчал, и Кеневен углубился в свои размышления. Его беспокоила судьба Дикси. Несомненно, переживал он совершенно напрасно. Если она собралась замуж за Стара Левитта, то, скорее всего, ей ничего не угрожало. Но можно ли полагаться на этого совершенно непредсказуемого человека? К тому же теперь-то уж она наверняка поняла, зачем он так поспешно отослал ее в тот день домой. Кеневен решил, что, если удастся, он обязательно проберется в город и переговорит с Кинни или Мэй.

Если же нельзя будет повстречаться с ними, то он тайком наведается к Скотту, с которым не виделся с того дня, как прибыл в Соледад. В конце концов, отчитываться ему ни в чем не придется, поскольку Скотт, как и все остальные горожане, наверняка уже наслышан о том, что происходит в городе и его окрестностях. Скотт оказывался более подходящей кандидатурой еще и потому, что за Кинни, возможно, следили, а Кеневен ни в коем случае не хотел, чтобы у того из-за него появились какие-то проблемы.

Биллу не терпелось поскорее узнать, что происходит в Соледаде и на ранчо «ВВ». Ему невыносимо тяжело было оставаться в неведении. Мысли о Дикси не давали покоя, он думал о ней каждую минуту и мучился от того, что не видел ее и ничего не знал о ней.

Работать на пастбище, отгороженном от внешнего мира высоченными отвесными стенами и нагромождениями лавы, оказалось нелегко. День выдался жаркий, а одичавшие коровы, сильные и коварные животные, слишком долго прожили на воле, чтобы сразу подчиниться человеку. Для двоих ковбоев отлов и клеймение стали довольно сложным и мучительным занятием, но тяжелее всего приходилось лошадям. Заарканив с дюжину бесхозных лошадей, на двух из них они обнаружили старые клейма и следы от седел. Очевидно, когда-то на них ездили верхом. Оба коня спокойно отреагировали на веревку, перестав сопротивляться сразу же, как только на них накинули аркан.

Марби попытался оседлать одного из коней. Тот побрыкался немного, но быстро смирился, после чего Марби проделал то же самое и с другим жеребцом, помеченным тавром. Кони ему понравились, особенно один, который в свое время, видимо, считался быстрым.

Они клеймили скот в течение нескольких дней подряд. Некоторое время ушло на то, чтобы приучить к поводьям еще пару лошадей.

— Завтра мы выведем их отсюда, — решил Кеневен. — Ты оставайся здесь и гляди в оба, а я отъеду ненадолго. Посмотрю, как обстоят дела снаружи, и, в частности, проверю, не наведывались ли к нам гости, пока мы с тобой сидели здесь.

— Барт, наверное, волнуется, — покачал головой Марби.

— О нем не беспокойся. Он знает, какая у нас тут работа.

Но в душе Кеневен не сомневался, что Барт переживает за них. Ведь никто не ожидал, что их поездка так затянется, а когда человек остается один, то его бурное воображение дает богатую пищу для всякого рода тревог и волнений. Билла беспокоили события в Соледаде.

Оставив Марби стеречь клейменый скот, согнанный ими в импровизированный загон, Кеневен миновал ущелье и принялся прокладывать путь через каменные лабиринты к дальней окраине. Время от времени он останавливался и подолгу напряженно прислушивался, но, так и не услышав ничего подозрительного в ночи, отправлялся дальше, изредка бросая взгляд на вершину горы. Он не мог определенно сказать, что ожидал там увидеть, но очень надеялся, что все в порядке.

Если Билл рассчитывал хоть немного поспать в эту ночь, то ему уже давно следовало повернуть назад. Вокруг, похоже, не было ни души, и они вполне могли незаметно пригнать свое небольшое стадо в долину, а потом на гору, где дожидался их Ролли.

Однако Соледад и ранчо «ВВ» все сильней притягивали Кеневена. Как Дикси? Все ли с ней в порядке? Думает ли она о нем, вспоминает ли хоть иногда? Тут он мрачно отметил про себя, что строит воздушные замки практически на пустом месте. В конце концов, сама она ни разу не дала повода считать, что ей до него есть дело. И ничего удивительного, что девушка обращалась к нему по имени. На Западе это в порядке вещей и вовсе ни о чем не говорит. Да, конечно, они несколько раз разговаривали, и, похоже, у них много общего. Но кто он такой, если уж на то пошло? Обыкновенный перекати-поле, ковбой, странствующий в поисках своего места пол солнцем и готовый взяться за оружие ради этого. Не слишком-то убедительное амплуа для мужчины, претендующего на роль спутника жизни.

А Стар Левитт? Видный, привлекательный, со вкусом одевается, умеет ладить с людьми, прекрасно держится в обществе. У него есть еще одно большое преимущество: он видится с Дикси каждый день, они беседуют и лучше узнают друг друга. И почему только он, Билл Кеневен, вбил себе в голову, что Дикси симпатизирует ему? Выдумал все и принимает желаемое за действительное!

— Эх, Рио, — произнес он вслух, поглаживая коня по шее, — может, мы еще не доехали туда, где нам с тобой суждено остаться? И здесь у нас только одна из многих остановок на долгом, очень долгом пути?

Конь запрял ушами, ударил копытом и шумно вздохнул. Его реакция, наверное, что-то означала или была чистейшим совпадением.

Но Билли Кеневен не хотел больше скитаться по свету. Он мечтал о доме, куда всегда мог вернуться и где бы с нетерпением ждали его возвращения. Бесконечно длинные, пустынные дороги, ночи, проведенные в одиночестве у костра, города и поселки, где он всегда оставался чужаком, — все это позади. Ему предстоит начать новый этап жизни.

Билл возвратился в лагерь, когда Марби уже спал. Ковбой на мгновение открыл глаза, что-то невнятно пробормотал и снова заснул.

Кеневен подбросил в костер несколько веток и попробовал кофе. Чуть теплый. Тогда он сгреб на край кострища раскаленные угли и поставил на них кофейник, предварительно подлив в него воды. Затем расседлал коня и отпустил его пастись.

В ночном небе встала луна. При ее призрачном свете скалы, возвышавшиеся вдоль хребта, приобрели зловещие очертания. Казалось, будто какие-то мифические существа подняли свои несуразные головы и стараются заглянуть в забытую Богом и людьми долину. Билл не сомневался, что никто не настигнет их здесь, но почему-то на душе у него стало тревожно. Разыскав в мешке с провизией немного засохшего печенья, он принялся за кофе.

Мысли его вернулись к Стару Левитту. Кто он, откуда приехал? Каким ветром занесло его в этот городок в такое время? На первый взгляд он производил впечатление выходца из восточных штатов, но слишком хорошо разбирался в вопросах разведения скота и организации дела на ранчо. Наводили на размышления его далеко не новые и довольно потертые от частого употребления револьверы.

Дикий Запад был не настолько уж и велик, как кое-кто себе воображает. Действительно, просторы его могли показаться бескрайними, а население долго оставалось весьма малочисленным. Люди, разъезжавшие по этому краю, знали друг друга если не лично, то по рассказам своих знакомых. Состоявшие же в рядах многочисленного вооруженного братства, — а сюда входили и те, кто при помощи винчестера зарабатывал себе на жизнь, постоянно нарушая закон, и те, кто закон защищал, — знали друг друга по имени, и каждый имел свою репутацию. И всякий раз разговоры у костра неизменно сводились к обсуждению достоинств того или иного ганфайтера.

Так кто же такой Стар Левитт? Откуда приехал? И под какими именами жил? Само собой, и в восточных штатах тоже имелись свои стрелки-профессионалы, но те чаще славились как неисправимые дуэлянты или азартные игроки и спорщики. Среди них, например, печально известен некий Мак-Ланг, о котором поговаривали, будто бы он отправил на тот свет более сотни человек… Кроме него встречались и другие крутые парни.

Клэй Элисон теперь обзавелся ранчо в Нью-Мексико и занялся хозяйством, а Гардин перебрался в Сан-Антонио — это последнее, что о нем слышал Кеневен. Джон Слотер мал ростом и слишком порядочен, чтобы преобразиться в Левитта. Одного за другим Билл мысленно перебирал всех известных ему ганфайтеров, но подходящей кандидатуры не находил.

Он провел бессонную ночь, а на рассвете они с Марби пропихнули упирающихся коров сквозь узкое ущелье, выпустили их на широкие просторы долины и разогнали по пастбищу так, чтобы никто не догадался, откуда эти животные появились здесь. Потом уничтожили все следы, ведущие в кратер, и отправились на гору.

Ролли Барт сидел у костра, когда они, разгоряченные и усталые, выехали на вершину. Он встретил их горячим завтраком и свежезаваренным кофе и, прежде чем угостить новостями, дал друзьям поесть.

— Я вчера решил воспользоваться случаем, — начал он, разливая кофе, — и съездил в Соледад.

Оба резко обернулись к нему.

— Что? — переспросил Марби.

— В город наведался, — довольно повторил Ролли. — Мне надоело околачиваться тут без дела, там кое-что изменилось.

— Что случилось? — Кеневена возмутила выходка Барта, но желание узнать последние новости оказалось сильнее.

— Разумеется, все идет так, как задумал Левитт. Он подговорил нескольких горожан, они собрались вместе и назначили Эммета Чабба судебным исполнителем. Теперь распустили слух, что он предпринимает чрезвычайно суровые меры с тем, чтобы избавиться от творящего беззаконие и сеющего беспорядки преступного элемента. Судя по тому, как все преподносится, они нас имеют в виду. Я говорил со Скоттом, Билл, он хотел бы увидеть тебя. Дикси Винейбл после перестрелки в городе не объявлялась. Том приезжал однажды, но, ни с кем не общаясь, сразу возвратился к себе на «ВВ». Еще Левитт вызвал судебного исполнителя со стороны. Он заявляет, что хочет поставить все точки над «i» в истории гибели Пога и Рейнолдса и возложить ответственность за случившееся на непосредственного виновника этих событий, то есть на тебя.

— На меня?

— Ну конечно. Он признает, что те двое не ладили между собой и до того, как ты приехал сюда, однако всюду дает понять, что ты стравил их друг с другом. Участившиеся кражи скота он также старается повесить на тебя. И еще. — Здесь Барт кашлянул, избегая встречаться взглядом с Кеневеном. — Говорят, что на «ВВ» очень скоро сыграют свадьбу.

Билл отрешенно глядел на раскаленные угли. Вот оно. Крушение всех надежд. Теперь Левитт женится на Дикси Винейбл, и «ВВ» перейдет в его полное распоряжение, кроме, наверное, самого названия… хотя, возможно, и оно тоже станет принадлежать ему.

Что же теперь делать? Левитту удалось выставить его преступником в глазах окружающих. И если он еще надеется что-то изменить, то нужно действовать как можно скорее.

— Поговаривают и о другом, — продолжал Барт. — Похоже, что Сидни Бердью Левитт пообещал, что о нем позаботятся. Вот это и не дает ему покоя. Представляю, как чувствовал бы себя я, если бы Стар Левитт сказал что-нибудь подобное обо мне. Я либо пристрелил его, либо нашел коня и уехал куда подальше. Ну, а Бердью, видимо, никуда уезжать не собирается. Стар из кожи лезет вон, чтобы выглядеть вполне респектабельно. Помощник судебного исполнителя или помощник шерифа — не важно, кто из них приедет, — не станут копать слишком глубоко. Им главное — прекратить пальбу.

Кеневен задумался. Несомненно, Левитт находился в очень выгодном положении. Уверенный в себе, обходительный в общении, внешне спокойный, он сумеет убедительно изложить любую с виду правдоподобную историю, после чего стороннее разбирательство скорее всего будет с чистой совестью прекращено.

И тогда вся долина окажется под Левиттом, который поспешит объявить Билла Кеневена и его друзей шайкой преступников. А затем его подручные постараются выследить и убить их без лишних вопросов.

Но Билл сознавал, что закон все же на его стороне. Если бы только ему встретиться с чиновниками, которые приедут… Левитту до сих пор ничего не известно о том, что именно ему, Биллу, принадлежали права на все имеющиеся в долине источники воды, и если только Кеневен свяжется с приглашенным судебным исполнителем, то он представит его вниманию свои собственные аргументы и продемонстрирует всем, что Левитт, мягко говоря, суется не в свое дело.

Настало время спуститься вниз. Ему необходимо вступить в игру и не дать Левитту укрепить свои позиции. Эта мысль пришла ему в голову совершенно неожиданно, и он уже точно знал, что именно сделает!

— И про твоих коров тоже ходят разговоры, — добавил Барт. — Никак не могут решить, откуда они взялись. Животные старые, а тавро на них только одно — твое. Поговаривают, что ты уже давно пасешь свое стадо на этих холмах.

— Ролли… — Кеневен не сразу решился задать этот вопрос, но затем, собравшись с духом, продолжил: — До меня дошли слухи, что на «ВВ» живет какой-то человек. Я видел небольшую хижину за ручьем, из трубы которой поднималась струйка дыма. Тебе что-нибудь известно о ее хозяине?

— Нет, абсолютно ничего. Работникам ранчо строго-настрого запрещено даже близко туда подходить. Марби, может, ты что знаешь?

— Не более твоего. Стар наведывался туда время от времени, но даже Керб Даль держался в стороне. Во всей этой неразберихе я совершенно забыл о той хижине. Вообще-то мы никогда и не интересовались ею особо. В таких случаях тайна только поначалу не дает покоя, а потом к ней постепенно привыкаешь и становится все равно.

Кеневен еще раз проанализировал родившийся у него план. Он знал, что делать дальше. Главное, удастся ли ему так долго протянуть, чтобы успеть осуществить задуманное? Левитт, наверное, уже отдал приказ расстрелять их на месте. Но он должен пойти на риск. Пришло время действовать.

После завтрака Билл решил было оседлать своего Рио, но затем передумал и выбрал себе одного из тех коней, что они привели с пастбища: темно-гнедого, с ногами, гривой и хвостом черного цвета. Пятнистый мерин слишком уж заметен… на таком коне седока за милю узнать можно. Он уже успел несколько раз проехаться на этом мустанге, работая на пастбище. Мерин оказался совсем неноровистым и к тому же как нельзя лучше подходил для поездок в горы. Конечно, он не так быстр, как Рио, но все же достаточно вынослив.

Кеневен отправился в Соледад окольным, извилистым путем, через каньоны и заросли, где его едва ли заметили бы.

Утро выдалось погожим, листья осин тихо шелестели при каждом дуновении легкого ветерка, приносившего с собой терпкий, смоляной запах хвои сосен и кедра. Билл намеренно не торопился, он хотел въехать в город только после наступления темноты.

Его не покидало плохое предчувствие. Опытный в подобных играх, он отдавал себе отчет в том, на какой риск осмелился. Больше всех в его смерти заинтересован Стар Левитт и наверняка постарается использовать любую возможность, чтобы разделаться с ним до прибытия представителя закона.

Остановившись на склоне горы, Кеневен глядел на Соледад. Вот в такой же день несколько недель назад, он приехал сюда, чувствуя себя героем-завоевателем. Боже, как давно это было! Тогда ему казалось, что он предусмотрел все до самой последней мелочи. Но обстоятельства переменились самым неожиданным образом. В результате сохранилась лишь основа его плана, да и она отступала на задний план, когда он вспоминал о Дикси.

Жизнь на Западе начинала меняться, и он, человек много переживший и испытавший, ощущал это особенно остро и хотел осесть где-нибудь, остепениться и врасти в землю корнями. Стать настоящим гражданином.

Такая мысль сперва показалась ему довольно забавной, но все же усмешка быстро исчезла с его лица. А, собственно, почему бы и нет? Раньше этот край открывали и завоевывали. Теперь пришло время созидать. Многие из первых поселенцев разбогатели и уехали отсюда. Но они сделали свое дело — обживая дикие территории, показывали пример остальным. И все же большинство из тех, кто помчался на Запад лишь в погоне за богатством, неожиданно для себя полюбили этот край и остались здесь жить.

У подножия горы лежал Соледад. Над каминными трубами вились тонкие струйки дыма, поднимавшиеся к безмятежно ясному небу. Маленький городишко с одной улицей и беспорядочным нагромождением домиков, выстроенных вдоль извилистых аллей, скрытых за фасадами главного проспекта. В городе жили разные люди — довольно много англичан, несколько немцев, еще меньше шведов и норвежцев, один еврей, около дюжины ирландцев и один-единственный негр, большой, молчаливый человек, державший шорную мастерскую, в которой наряду с упряжью и седлами продавалась обувь. Словом, обыкновенный западный городок.

Из Соледада Билл решил отправиться прямиком на ранчо «ВВ», и если Дикси не будет против, то увезет ее оттуда. В то же время он задался целью выяснить, что происходило в загадочной хижине, которую обходил стороной даже Керб Даль.

Он ехал по дороге, о которой узнал от одного из своих знакомых, того самого, кто рассказал ему о никому не известных пастбищах среди пластов лавы с пасущимся на них ничейным скотом, а также о потайной тропе, ведущей на вершину Столовой горы.

Возможно, он проезжает по этим местам в последний раз. На численное превосходство над Левиттом рассчитывать не приходилось, но все же посеять сомнения в рядах его сторонников он мог, а если удастся, то и установить связь с представителями закона.

Стоя в зарослях, он разглядывал город. Отсюда, с расстояния около двух миль и высоты в несколько сотен футов, ему открывался прекрасный вид. Разумеется, узнать людей не представлялось возможности, но, зная расположение салунов, магазинчиков и других заведений, он мог с большой долей уверенности судить о происходившем.

Особой активности в городе не наблюдалось. О вооруженных разборках, часто случавшихся в городах Запада, ходило много слухов, но эти события обычно мало отражались на жизни большинства горожан. А среди жителей Доджа, Дэдвуда и Томстоуна встречались и такие, которые ни разу в жизни не видели, чтобы кто-то просто так хватался за оружие.

Несколько раз взгляд Кеневена задерживался на магазинчике Скотта. Прежде всего нужно поговорить с ним. Старый разбойник совсем непрост, хотя с виду и производит впечатление остепенившегося человека, вполне довольного жизнью… Но так ли это на самом деле? А что, если он вовсе не сторонний наблюдатель, за которого себя выдавал? «Ты становишься слишком подозрительным, Билл, — предостерег он себя. — Этак ты скоро и Дикси начнешь в чем-нибудь подозревать».

Он все искал белого коня Левитта, но тот не появлялся. Так, «ВВ»… Нужно объехать город стороной и наведаться туда. Если повезет, он увидится с Дикси.

Вернувшись к коню, Билл вскочил в седло. Подобрав поводья, еще раз окинул взглядом Соледад.

Все тихо… Лениво вьются в воздухе струйки дыма. Одинокий всадник прогарцевал рысцой по главной улице. Все мирно и спокойно. Тогда почему же он взволнован? Откуда пришло это предчувствие беды? Или с ним самим творится что-то неладное? Или же там, внизу, происходит нечто такое, о чем он даже не догадывается?

Глава 14

— Отныне здесь воцарится порядок. — Стар Левитт говорил тихо, глядя на Дикси, сидевшую по другую сторону обеденного стола. — В нашу долину наконец придет мир, никто никого не посмеет убивать, ничто больше не нарушит покоя. И вам с Томом больше не о чем будет волноваться.

«Кроме как о моей свадьбе с тобой! — мысленно заметила она. — И что станет с Биллом?»

— Пог и Рейнолдс всегда враждовали между собой, но теперь, когда их больше нет, все уляжется само собой. Как все-таки хорошо, что я вовремя отослал тебя с пастбища в тот злополучный день, — продолжал он. — Мне сразу бросилось в глаза, что люди как-то напряжены, отовсюду слышались брань и богохульство, я предчувствовал, что все плохо кончится.

«Предчувствовал? — Дикси вновь и вновь задавалась этим вопросом. — Или все-таки знал?»

Том сидел молча с холодным, непроницаемым видом.

— Я подозреваю, — говорил Левитт, — что Кеневена тоже больше нет в живых. Скорее всего, его ранили во время перестрелки в загонах. Во всяком случае, с тех пор его никто не видел, а скрываться — на него совсем не похоже. Однако, если он все же объявится, то наш судебный исполнитель Чабб знает, как ему поступить. Так что, Дикси, твой муж будет столпом общества. — Стар цинично ухмыльнулся. — В других местах столпами общества становятся примерно таким же способом.

— Как это принято у воров! — гневно бросила она. — Они всегда умудряются находить оправдание своим злодеяниям и громче всех кричат о том, что остальные тоже стали бы воровать, будь у них такая же возможность. Несомненно, кое-кому удается, действуя всяческими неблаговидными способами, завоевать положение в обществе, но, в конце концов, их неизменно выводят на чистую воду.

Он улыбнулся.

— А тебе бы очень этого хотелось, не правда ли? Но только меня не разоблачат, и очень скоро в долине снова все успокоятся и будут очень довольны. Включая меня… И тебя тоже. О да! Я знаю! Сейчас ты скажешь, что не любишь меня. Но разве это имеет какое-то значение? Ты будешь жить хорошо и вскоре забудешь о том, что все могло быть иначе. Посмотри вокруг себя. — Он широким жестом обвел комнату. — Мы живем в крошечном мире. До ближайшего большого города мили и мили пути. Какое дело властям территории до наших местных проблем? Как только чиновники увидят, что здесь все тихо и мирно, они уедут.

— Неужели ты думаешь, что тебе все запросто сойдет с рук? — воскликнул Том. — Ты недооцениваешь Кеневена. Он еще вернется.

— Как и ты, я на это очень рассчитываю, — сверкнул глазами Левитт. — Если только он снова объявится, с превеликим удовольствием разделаюсь с ним. И для меня это будет праздник, уверяю вас.

В дверь постучали. Дикси пошла открыть, в душе радуясь вынужденной заминке.

На пороге стоял Эммет Чабб и мял в руке шляпу.

— Босс, — нерешительно начал он, — извините за беспокойство, но там снова объявились коровы… с «Виселицей».

— Что ты имеешь в виду… снова? — Левитт напрягся.

— Голов пятьдесят — шестьдесят.Взрослые животные, отличное стадо, все недавно заклейменные.

— Как недавно?

— Дня два… или три назад. Но совершенно дикие. Ума не приложу, откуда они взялись тут, босс. Не иначе, как проделки Кеневена. Но где он-то их берет?

— Надо все выяснить, и побыстрее, Чабб. Поручаю это тебе… Иди выясняй.

— А как же город? За городом кто-нибудь должен следить?

— Оставь вместо себя троих надежных людей. Они присмотрят.

Проводив Чабба, Левитт вернулся к столу. Теперь поведение его резко изменилось. От былой расслабленности не осталось и следа. Взгляд стал суровым и безжалостным. Дикси упреждающе взглянула на Тома, и тот чуть заметно кивнул в ответ.

Левитт молча покончил с ужином, выпил кофе и со стуком отставил от себя пустую чашку. Порывисто поднявшись из-за стола, он направился к двери, но у порога остановился и резко обернулся.

— Очень надеюсь, что он жив! Мне не терпится убить его! Я хочу видеть, как он будет умирать!

— Стар, — спокойно сказала Дикси, — даже и не думай об этом. Он сам убьет тебя. И справится с тобой запросто. Ты же знаешь!

Находись она поближе, он бы наверняка ударил ее. В порыве гнева он шагнул к столу, но потом остановился.

— Я справлюсь с ним! Я справлюсь с кем угодно! К тому же, — былое самообладание возвращалось к нему, — я тут навел о нем кое-какие справки. Кеневен не ганфайтер, и никогда им не был. Он лишь время от времени хватался за оружие, только и всего. Так что беспокоиться не о чем.

— Ну и чего ты волнуешься, Стар? — Девушка беззаботно улыбнулась ему. — Возможно, Керб Даль первым доберется до него… Или Эммет Чабб.

После того как Левитт ушел, Том взглянул на Дикси и покачал головой.

— Сестренка, будь с ним поосторожней! Когда-нибудь он убьет тебя! Знаешь, мне кажется, что он слегка того… не в себе.

Она сокрушенно кивнула.

— Да-да, конечно, ты прав, но он выводит меня из себя. Погляди-ка, его же просто распирает от самодовольства. Когда я вижу его таким, мне прямо-таки не терпится сбить с него спесь.

— Мне страшно, сестренка. Не столько за себя, сколько за тебя… за нас с тобой. Ведь он добивается своего.

Она кивнула.

— Да, я вижу. Но, Том, неужели мы с тобой так ничего и не можем сделать?

— Он слишком хорошо владеет оружием, и у него такие телохранители… Я ведь уже не раз сам думал о том, как с ним рассчитаться. Однажды даже чуть не выстрелил ему в спину, но едва успел дотронуться до рукоятки револьвера, как услышал у себя за спиной шаги Даля. «У тебя ничего не выйдет, — сказал он мне. — Он убьет тебя прежде, чем ты успеешь выхватить револьвер». Я так и остался стоять как вкопанный, испугавшись собственной дерзости, а Даль продолжал: «У него есть шестое чувство. Он как будто видит затылком. Я знал человека, который хотел его убить. Так что ты даже и не пытайся».

Еще довольно долго они сидели молча, раздумывая, строя какие-то планы, задаваясь вопросом, как быть дальше. Теперь их окружало полдюжины головорезов, готовых убить любого, если понадобится их хозяину.

— Сестренка, как ты думаешь, он боится Кеневена?

Она задумалась лишь на минуту, а затем решительно покачала головой.

— Нет, он никого и ничего не боится. А разволновался из-за того, что тот его не боится.

— А откуда у Билла скот? — недоумевал Том. — И как коровы прожили столько лет без тавра? Ведь заклеймили их только на днях, всех до одной. И где он скрывается, когда уезжает из Соледада? Он же как сквозь землю проваливается… просто исчезает.

Дикси примолкла. Ее терзали грустные думы.

Где он сейчас? Почему это тревожит ее, не дает покоя? Ее волновала сила, исходящая от него, рядом с ним она чувствовала себя по-домашнему умиротворенно и уютно. Его немногословность, спокойная уверенность бальзамом проливалась на ее растревоженную душу, он как будто рожден для жизни среди этих скал и холмов, поросших деревьями. Так или иначе, Билл Кеневен оказался единственным мужчиной, в кого она влюбилась. Только сейчас она в полной мере ощутила, как он ей необходим.

— Том, а что ты о нем думаешь?

Она могла даже не спрашивать его об этом, потому что он уже не раз сам думал о нем, чувствуя, как ему небезразлична его сестра.

— Он хороший человек. Решительный и одинокий, но хороший. Говоря языком ковбоев, — он «стайер». Так принято называть некоторых лошадей. Такие не останавливаются перед трудностями, даже когда их становится слишком много. — Том встал из-за стола. — Дикси, если ты хочешь быть вместе с ним, то пусть так оно и будет. Лучшего мужа тебе не найти. — Он ненадолго задержался У двери, ведущей во внутреннюю комнату. — Разумеется, это зависит еще и от того, удастся ли нам с тобой выпутаться живыми из всего того, что тут творится… и уцелеет ли он.

Ночь стояла на редкость тихая. В окнах дома, где жили работники, еще горел свет. В камине среди золы краснели раскаленные угольки. Ну вот, прошел еще один день. Еще один день без него; еще один день, полный тревог. Сколько они смогут терпеть это? Как долго у Тома хватит самообладания переносить унижения?

Левитт обычно игнорировал Тома, но временами он как будто пытался спровоцировать его на какие-то ответные действия. Дикси понимала, что со смертью Тома проблем у Левитта значительно поубавилось бы. Она впервые осмелилась непредвзято рассмотреть такой поворот дела. С точки зрения безжалостной логики Левитта, все выглядело предельно просто: женившись на ней, он первым делом постарается избавиться от Тома и заполучить ранчо в свое владение. Со смертью брата его власть здесь станет безраздельной. Затем, когда и она надоест ему… Нечего сомневаться, что Том, человек достаточно рассудительный, уже и сам пришел к такому выводу.

Она встала, задула лампу и пошла спать.

Глава 15

Снова обогнув Соледад и продвигаясь вперед по склону под сенью сосен и осин, Кеневен сумел выбрать наилучшее место, откуда бы ему открывался хороший обзор ранчо «ВВ». Устроившись таким образом, он достал бинокль и начал следить за тем, что происходит внизу.

Без труда отыскав одинокую хижину, он долго ждал в надежде заметить хоть какие-то признаки жизни поблизости от нее, но ничего особенного так и не увидел. Возведенная в безлюдном месте постройка казалась давно заброшенной людьми. Ни дыма над трубой, ни одной живой души поблизости или на подходе к ней. Очевидно, в хижине скрывался кто-то или же там хранилось что-то, представлявшее огромное значение для Левитта, а иначе зачем бы ее так усиленно охранять. Потому что охрана к домишке все же была приставлена. Какой-то человек работал возле конюшни и следил за хижиной.

Тщательным образом изучив обстановку, Кеневен решил, что дверь хижины не видна со стороны хозяйского дома. Ее загораживала конюшня и сложенные рядом с ней большие стога сена.

Начали сгущаться сумерки. Человек, работавший возле конюшни, ушел, а его место занял Керб Даль, вооруженный двумя револьверами, висевшими у пояса.

Уже вечером он видел, как Том Винейбл вышел на веранду, постоял немного, огляделся по сторонам и удалился в дом. И все тут же прояснилось, ибо стоило Винейблу показаться на пороге, как Керб Даль поспешно направился ему навстречу, по-хозяйски, словно тюремный охранник, останавливаясь посреди двора.

Стемнело, в вышине одна за другой начали зажигаться звезды. А над горами нависла огромная черная туча, закрывшая собой полнеба, и хотя вечер в долине выдался тихим и теплым, сюда доносились далекие раскаты грома. Надвигалась буря. Или, может, туча пройдет стороной?

Керб Даль в полном одиночестве оставался на посту. Свет горел лишь в окнах хозяйского дома. Время от времени за задернутыми занавесками мелькала чья-то тень. Лошади в загоне монотонно жевали сено, и оседланный белый конь стоял возле коновязи.

Какая мирная картина! Если не принимать во внимание одинокую, зловещую фигуру надсмотрщика с револьверами. Кеневен поднялся с земли и вернулся к коню. Отвязав повод, он еще с минуту стоял, погруженный в раздумья. Его не покидало дурное предчувствие. Вот-вот что-то должно произойти. С тревогой в душе он пошел дальше, ведя за собой мерина. Прячась за каменными выступами кряжа, он спустился вниз по склону и ступил в песчаное русло пересохшего ручья позади ранчо. Здесь задержался, стоя в темноте и прислушиваясь. Затем снова двинулся вперед, пока наконец не оказался позади конюшни. Здесь отпустил коня, заранее зная, что тот отсюда никуда не денется.

Расстегнув обе кобуры и поправив револьверы, Кеневен бросил взгляд в сторону заброшенной хижины, глубоко вздохнул и, спустившись в овраг, начал подниматься к ней по противоположному склону. Человека, одиноко стоявшего, можно разглядеть в любой темноте, особенно если он зашевелится. Но, укрывшись в тени стен постройки или стога сена, у него есть шанс остаться незамеченным.

Хижина сиротливо стояла на вершине бугра, и в кромешной тьме эта крошечная, убогая хижина выглядела весьма зловеще. Подобравшись поближе, Билл замер у стены, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Но ничего не расслышал. До него доносился шепот ветерка, пролетавшего низко над землей и гулявшего вдоль карнизов. В хозяйском доме звенели тарелками. В тишине ночи этот звук раздавался на редкость отчетливо. Где-то далеко снова загрохотал гром, и налетевший порыв ветра подхватил и закружил сухие листья. Единственное окно хижины было плотно завешено изнутри какой-то тряпкой, похожей на старое одеяло. Выждав еще несколько минут, он осторожно подобрался к двери.

Сердце гулко стучало в груди. Кеневену начало казаться, что ему не хватает воздуха и он вот-вот начнет задыхаться. Тогда, сделав несколько глубоких вдохов, он попытался успокоиться и приготовился к любым неожиданностям. Снова, припав ухом к стене, прислушался… Ничего.

Стало еще темней, огромные дождевые тучи надвигались на долину. Раскаты грома стали чаще и громче, они напоминали грозный рык льва, посаженного в клетку. Кеневен осторожно дотронулся до ручки двери. Железо холодило ладонь, и тогда, держа правую ручку на рукоятке револьвера, он повернул ручку. Дверь оказалась заперта. Возникшая заминка вызвала в нем раздражение. Устав от гнетущего ожидания беды, он внутренне и настроился на самое худшее, а теперь даже досадовал, так как ничего не случилось. Он был готов отважиться на любое безрассудство. Беглый взгляд в сторону ранчо добавил ему уверенности. Даль исчез — видно, ушел в дом за накидкой.

Сегодня он должен во что бы то ни стало разгадать эту тайну, другого такого случая больше никогда не представится. За закрытой дверью мог скрываться ответ сразу на множество вопросов. Он просто обязан узнать, что там. И даже если тут не окажется ничего, то тоже неплохо, по крайней мере одна проблема будет снята. Хотя не исключено, что в этой с виду заброшенной хибаре ему уготована смертельная западня.

Окна в доме для работников теперь ярко светились. Тот тусклый свет, который он заметил прежде, возможно, исходил от керосиновой лампы, фитиль которой подвернули, но зато сейчас она горела в полную силу. Даль, наверное, все еще находился внутри. Вдруг кто-то выплеснул за окно воду из таза. Снова взявшись за ручку, Билл повернул ее, встал поудобнее и приналег на дверь плечом.

Старая постройка оказалась довольно хлипкой. Кеневен расслабился, набрал в легкие побольше воздуха и снова навалился на дверь. Что-то громко хрустнуло. Он поспешно отпрянул, прижимаясь спиной к стене и хватаясь за рукоятку револьвера.

Из хижины не донеслось ни звука. Он выждал еще мгновение, не переставая напряженно прислушиваться. Затем, так и не услышав ничего настораживающего, резко развернулся и снова толкнул дверь плечом. Она подалась так неожиданно, что он влетел в комнату и упал на четвереньки. Поспешно вскочив, выхватил револьвер и, держа его наготове, застыл. Но все было тихо. Значит, сломать засов ему удалось еще раньше, и оставалось лишь слегка толкнуть дверь, чтобы она распахнулась настежь.

Широко раскрыв глаза, Билл всматривался в темноту. Он стоял посреди совершенно обыкновенной комнатушки, и не более того. Когда глаза его привыкли к окружавшему его мраку, он разглядел перевернутый стул, валявшийся на боку, видавший виды стол со стоявшей на нем лоханью и койку с наваленной на ней грудой мятого постельного белья. У дальней стены разместились ящики, аккуратно поставленные друг на друга. Больше ему ничего не удалось рассмотреть.

Пройдя через всю комнату, он взялся за верхний ящик и приподнял его. Тот оказался совсем не тяжелым. Подсунув лезвие своего охотничьего ножа под доски, он попытался открыть ящик. В конце концов ему удалось чуть-чуть отделить крышку и запустить в образовавшуюся узкую щель обе руки. Стойко перенося скрежет ногтей по дереву, Билл изо всех сил рванул доски вверх. Если при этом и раздался треск, то он потонул в прокатившихся по небу раскатах грома.

Сверху в ящике лежала мешковина, под которой оказались стопки круглых баночек, по виду очень похожих на табакерки. Кеневен взял одну из них и принюхался, не в силах сдержать любопытство. От коробочки исходил острый, давно забытый запах.

— Так вот оно что… — пробормотал он, задумчиво хмурясь. Это никоим образом не проясняло положения Винейблов… хотя, как знать.

Кеневен застыл на месте, тупо уставившись в темноту. Дикси? Нет, невозможно поверить. Да и Том вряд ли имеет к этому какое-либо отношение, если уж на то пошло. Но кто знает? Чужая душа потемки, и даже с виду самые что ни на есть благочестивые люди иногда…

Нет! Он не мог и не хотел верить в это! Нет, только не они и не Левитт. Ведь как бы там ни было, но он сильный, волевой человек, которому чуждо проявление слабостей. Да, он порочен, даже очень порочен, но не до такой же степени.

Засунув в карман три маленькие коробочки из жести, он аккуратно, насколько мог, приладил доски обратно, так, чтобы вскрытый им ящик не слишком бросался в глаза. Покончив с этим занятием, он тихонько выскользнул из хижины, неслышно прикрыв за собой дверь.

Не на шутку встревожившись таким неожиданным поворотом событий, он вернулся к коню. Немного постояв возле него, чтобы дать животному понять, что его не бросили, пошел в обход конюшни к дому.

Скрываясь за деревьями, Билл близко подошел к окну, остановился, собираясь с духом. Он не имел привычки ни подглядывать, ни подслушивать и очень тяготился тем, что ему предстояло сделать. Самое разумное — поскорее уйти отсюда, пока еще не поздно, пока его не заметили. Но, с другой стороны, если ему удастся увидеть Дикси, то он может уехать отсюда вместе с ней. Немного помедлив, Кеневен осторожно подобрался к стене дома и приблизился к окну.

Перед ним оказалась столовая. Посреди тесной комнатки стоял обеденный стол, за которым сидели трое: очень бледная, но внешне спокойная Дикси, рядом с ней — Том Винейбл, во главе стола — Стар Левитт!

Окно было слегка приоткрыто, и он слышал их голоса. Говорил Левитт.

— На мой взгляд, Дикси, это самый логичный выход. — Голос его звучал вежливо, но решительно. — Мы поженимся в этом доме, в понедельник. Ты поняла?

— Ну уж нет! Ничего не выйдет! — гневно возразил ему Том, но в его голосе отчетливо слышалась интонация обреченного человека. — Черта с два! Дикси тебя ненавидит! И каким местом ты только думаешь!?

— Очевидно, не тем, которым думаешь ты, Том. Все люди, знаешь ли, различаются по складу ума. Некоторые хотят во что бы то ни стало взять в жены женщину, которая их любит! Но все это ерунда! Чушь! Гораздо лучше жить с женщиной, которая тебя ненавидит… на дух тебя не переносит. Любовь к женщине лишает тебя силы в отношениях с ней. Любовь — удел простолюдинов. А мне будет гораздо приятней иметь дело с женщиной, которая меня ненавидит, которая, может быть, даже хотела бы меня убить! Представляешь себя укротителем, входящим в клетку с тиграми! Кнут — вот его оружие! Вот как нужно жить.

— Ты сумасшедший, — сказал Том.

Левитт передернул плечами.

— Может быть. Нас таких много. Ты просто начитался дешевых романов, Том. Когда-нибудь сам все поймешь. — Он улыбнулся. — Вообще-то если останешься жить с нами, я уверен, ты быстро всему научишься. — Стар неторопливо попивал кофе. — Женитьба на Дикси удобна и выгодна со всех сторон. Кроме того, что она красива, умна и горда, я получаю преимущество и иного рода: жена не может свидетельствовать против мужа, а раз она станет моей женой, то, в случае чего, мой милый Том, вряд ли тебе удастся выдвинуть какие-либо обвинения против меня. Но, с другой стороны, я действительно хочу, чтобы наши родственные отношения приносили бы, так сказать, взаимную выгоду. Не могу же я пустить по миру собственного шурина, позабочусь, чтобы у тебя все шло хорошо. — Он опять улыбнулся. — И ты приобщишься к делам. Не станешь же ты обижаться на меня из-за того, что я беспокоюсь о собственной безопасности.

— Черт возьми! Да я тебя сейчас!.. — Том привстал со стула.

— Неужели? Знаешь, Том, на твоем месте я не стал бы нарываться на неприятности. Поостерегся бы. Ты ведь уже и так по уши в дерьме. Плохо быть обвиненным в убийстве, а теперь вот еще и контрабанда… О да! Я устроил все так, что, в случае чего, вся вина падет на тебя. — Он беззаботно взмахнул рукой. — Тем более, что и доказательства имеются. И даже если случится чудо, и тебя не обвинят в убийстве, то всего остального вполне достаточно, чтобы упрятать тебя за решетку лет на двадцать… Хотя мне лично очень будет тебя не хватать, да и сестре твоей тоже. Поэтому на твоем месте я бы просто расслабился и радовался жизни. К тому же, если ты будешь разоблачен как участник шайки торговцев опиумом и дело получит публичную огласку, подумай только, какой эффект произведет эта новость на вашего старого отца с его больным сердцем!

— Если бы не отец, — тихо проговорил Том Винейбл, — я бы задушил тебя голыми руками!

Левитт рассмеялся.

— По-моему, ты преувеличиваешь, Том. Я сильнее тебя и любого другого, кого ты знаешь или с кем, возможно, еще познакомишься. Мне приходилось участвовать в нескольких рукопашных. Но я ни разу не пускал в ход сразу обе руки.

— Знаешь, Том, — как бы между прочим заметила Дикси. — Мне кажется, нам пора серьезно обсудить наши проблемы. Я не думаю, что выйти замуж на Стара Левитта приятней, чем сесть в тюрьму.

Левитт выглядел омерзительно.

— Ты мне льстишь! — сухо сказал он. — Хотя и не слишком-то учтиво. Что сейчас было бы с твоим Томом, если бы я в свое время не вступился бы за него и не привез его сюда?

Следующие несколько слов Кеневену расслышать не удалось, но затем Стар повысил голос:

— Да, я считаю, что сделал уже достаточно для тебя, и поэтому вправе рассчитывать на благодарность. Ты же начинаешь откровенно волочиться за каким-то бродячим ковбоем.

Дикси Винейбл оторвала взгляд от тарелки.

— Я не собираюсь обсуждать это с тобой, Стар. Тебе с твоим самомнением все равно ничего не понять. Но только Билл Кеневен, тот самый ковбой, которого ты имеешь в виду, во много раз лучше тебя, и сравниться с ним ты не мог бы даже, если бы не стал вором и грязным шантажистом!

От этих слов у Кеневена радостно забилось сердце. В тот момент он был готов пройти прямо через окно, стекло и все прочие преграды и с радостью отдать свою жизнь за нее, если бы это потребовалось. Окрыленный высокой похвалой, он восхищался ее спокойствием и самообладанием. Даже оказавшись в зависимости от прихоти человека, сидевшего напротив нее я уже в полной мере доказавшего, на какое вероломство он способен, она сохраняла присутствие духа. Оглушенный ударами собственного сердца, Билл припал к окну. И тут она подняла глаза. Их взгляды встретились!

Какое-то мгновение они глядели друг на друга, и этот миг показался ему вечностью. Затем она повернулась к брату, передавая ему блюдо, и заговорила с ним о чем-то совершенно постороннем, не обращая никакого внимания на Левитта.

Голос ее звучал теперь несколько громче, как будто она хотела, чтобы эти слова услышал он.

— Ну ладно, — говорила она, — будем считать, что пока все в порядке. По крайней мере, Стар, ты дал мне время до понедельника!

Кеневен поспешно отошел от окна. Последняя фраза была адресована ему, и до понедельника оставалось… три дня!

Три дня, за которые многое можно успеть — как-нибудь вызволить ее отсюда или… убить Стара Левитта.

В самом крайнем случае он так и поступит. Вообще-то ему еще никогда не приходилось выслеживать человека специально для того, чтобы его убить. Да и не ставил он перед собой подобной цели. Ему приходилось убивать, защищая собственную жизнь или жизни и имущество тех, кого он брался охранять. Цепляя к ремню кобуру с револьвером, он никогда не замышлял убийства.

Хотя бывали случаи… Он вспомнил ту безвыходную ситуацию, когда дилижансу преградили путь трое вооруженных людей, приказавшие всем поднять руки вверх. Возница хотел подойти к лошадям, чтобы удержать их, но успел сделать один шаг, и его застрелили. И в тот же момент раздался выстрел Кеневена. Сработал сначала один ствол, затем второй, и двое бандитов оказались на земле. Третьего он уложил выстрелом с расстояния в восемьдесят ярдов. Двое грабителей дожили до казни. В тот день, когда их повесили, Кеневен занял место возницы на дилижансе, заменив того человека, которого они убили… и винтовка лежала у него под рукой.

Случилось это давно, и он не любил вспоминать о том происшествии. Когда настало время действовать, он не думал, а просто отреагировал, как того требовала от него ситуация. И доставил до места назначения в целости и сохранности дилижанс, пассажиров и все имущество.

Пора уходить. Стоя под раскидистым деревом, он изучал путь, который ему предстояло пройти. На землю опустился глухой мрак, лишь время от времени темноту разрывали яркие вспышки молний. Он направился к конюшне, где дожидался его конь. Но стоило ему выйти из-за огромного старого тополя, как навстречу выступил человек.

— Слушай, Пит. У тебя спичек не найдется?

Это был Керб Даль.

Они мгновенно узнали друг друга, и Даль, поперхнувшись от изумления, потянулся рукой к револьверу.

Иного выхода не было, быстрой и беззвучной борьбы не получится. Слишком уж велико между ними расстояние. Как только пальцы Даля сомкнулись на рукоятке, Кеневен выстрелил.

Он не успел ни подумать, ни прицелиться. Реакция оказалась мгновенной. Из дула вырвалась вспышка, затем еще одна. Даль неуверенно шагнул вперед, его выстрелы дырявили дно кобуры, а затем он опустился на колени и повалился вперед лицом вниз. И в этот момент на землю упали первые капли дождя.

Дверь дома, где жили работники, с грохотом распахнулась, и кто-то крикнул в ночь:

— Керб! Что случилось?

Не теряя времени, Кеневен забежал за конюшню и мигом вскочил в седло. Его конь будто ждал этого и тут же сорвался с места, пускаясь вскачь с резвостью испуганного зайца.

Где-то позади наугад палили в темноту. Но он был уже недосягаем и невидим за плотной пеленой дождя. Его конь летел во весь опор по раскисшей от грязи тропе.

Стремясь выиграть время, Билл свернул на дорогу, ведущую в Соледад. Когда он достиг окраины города, преследовать его уже не имело смысла. Теперь Кеневен старательно заметал следы и поехал тем путем, по которому недавно прогнали скот. Через некоторое время свернул в колею, оставленную проезжавшим дилижансом, и уже только после этого окольными тропками въехал в город, стараясь держаться дальних улочек и темных проулков, избегая выезжать на центральную улицу, где его могли бы заметить.

Он вовсе не собирался останавливаться в Соледаде, а потому, еще немного поплутав по городу и основательно запутав следы, выехал на дорогу, что вела к горе Тысячи Родников.

Билл похлопал коня по шее.

— Хороший мальчик! Сегодня ты спас мою шкуру!

На обратном пути он ненадолго задержался, чтобы вытащить непромокаемый плащ из скатки, притороченной позади седла, и тут же накинул его на себя. Сверкнула молния, по небу прокатились раскаты грома, и на землю обрушились тугие потоки ливня. Выругавшись тихо и незлобно, Кеневен снова пришпорил коня.

— Да сжалится Господь над бедными пилигримами в такую ночь! — проговорил он, уезжая.

Что это еще за убийство, в котором может быть обвинен Том? И какое отношение Винейблы имеют к контрабанде опиума? Там, в хижине, он мгновенно узнал запах, забыть который невозможно. Впервые он познакомился с ним в одной из придорожных забегаловок на Берегу Варваров ^[74].

Теперь он должен подумать, необходимо составить план. Нужно постараться каким-то образом вызволить Дикси из беды. Если не останется ничего другого, он возьмется за оружие, чтобы противостоять Стару Левитту.

И все же ему очень не хотелось этого. Ведь, в конце концов, должен же быть какой-то другой выход.

Глава 16

Ближайшие цели Билла Кеневена были предельно ясны. С остальными же планами и замыслами придется повременить, ведь до понедельника все должно решиться. Другие дела, какими бы срочными они ни казались, подождут до лучших времен.

К тому же он не питал на свой счет никаких иллюзий. Он выиграл поединок и убил Керба Даля, одного из тех, от кого многое зависело, надежного помощника, «правую руку» самого Стара Левитта! Собственный триумф потряс Кеневена.

Он и прежде отличался ловкостью в обращении с оружием. Обладая врожденной меткостью, направлял револьвер на цель, словно указывал на нее пальцем. И не случалось, чтобы промахнулся. Но к ганфайтерам себя не причислял и не имел ничего общего с теми, кто уже успел снискать себе дурную славу на этом поприще.

С Кербом Далем они встретились на равных, но он все же застрелил его, и к тому же без особого труда.

Для Билла Кеневена это означало лишь одно: возможно, ему повезет остаться в живых. Он никогда не переоценивал собственные силы. Считая себя достаточно смелым, чтобы встать лицом к лицу против вооруженного противника — такое неоднократно случалось с ним и прежде, — он тем не менее никогда не был слишком самоуверенным.

Но теперь важнейшая задача — встретиться с чиновниками, которые приедут расследовать происшествие в долине, и изложить им свою версию. В противном случае его самого объявят преступником.

Кеневен нисколько не сомневался, что Стар Левитт сделает все, чтобы не дать ему такого шанса.

Почти весь вечер у костра на вершине горы прошел в молчании. Билл лишь кратко рассказал друзьям, что произошло, и Барт задумчиво поглядел на него.

— Если уж тебе самого Даля удалось уложить, то, должно быть, ты и в самом деле не плох.

— Мы дрались на равных, если не считать того, что нервы у меня были на пределе. Наверное, это дало мне преимущество.

Кеневен устал. Никогда прежде не чувствовал он такой усталости, как сегодня. А ведь, казалось бы, он не делал ничего особенного, лишь разъезжал по округе, наблюдая за происходящим, будучи готовым к любым неприятностям, заведомо зная, что избежать их ему не удастся.

На ночлег он устроился под открытым небом, на котором теперь горели первые звезды. Глядя на них, он вспомнил о грозе, которая накрыла его в городе. Видно, буря не продвинулась на север и обошла стороной эти места.

Проснувшись на рассвете, когда на холодные камни легли розоватые блики, он долго следил за тем, как летящие по небу облака меняли цвет в лучах восходящего солнца.

Ролли Барт уже встал, и Кеневен чувствовал витающий в воздухе горьковатый дымок костра и слышал, как потрескивают в огне сухие дрова. Наконец он сел и водрузил на голову шляпу. Затем, сбросив с себя одеяла, поднялся, натянул штаны и вытряхнул сапоги. За ночь в одном из его сапог успел обосноваться небольшой тарантул, который, шлепнувшись на землю, тут же принялся угрожающе шевелить передними лапками. Но Кеневен явно не собирался с ним связываться, и большой паук отправился своей дорогой, чтобы еще наведаться сюда как-нибудь в другой раз. Он ведь тоже совсем не собирался никому досаждать, а просто искал теплое местечко для ночлега. И этот огромный теплокровный не имел права вытряхивать его из постели в такую немилосердную рань.

Подойдя к роднику, Кеневен опустился на колени, сполоснул лицо и шею, а затем вымыл руки с мылом, которое оставил здесь Барт. Глядя в воду, как в зеркало, причесал волосы обломком гребня.

Барт взглянул на него.

— Ты бы хоть бритву своей щетине показал, что ли, — заметил он, — если уж на самом деле надумал судиться.

Кеневен провел рукой по подбородку.

— Честно говоря, судиться я не собирался. Но побриться, наверное, все же не помешает. Это на тот случай, если мне придется говорить с каким-нибудь судьей или шерифом.

— Так, значит, он и в самом деле послал за ними?

— Уверен. Ведь он не дурак. Если они действительно приедут и ему удастся обелить себя перед нами, то, стало быть, тогда нас объявят разбойниками, а он окажется весь в белом на белом коне.

— Отсюда до города, где заседают окружные власти, больше сотни миль по дороге, — вставил свое слово Марби. — Он убедит их, что ситуация под контролем, и они будут только рады поскорее вернуться домой и выбросить все наши проблемы из головы. Я в этих краях живу уже пять лет и ни разу никаких чиновников в глаза не видел. Правда, говорили, что года за два до моего приезда здесь объявлялся помощник шерифа, так его пристрелил кто-то. Снятую с него звезду доставили в канцелярию. Он и был последний представитель власти, который у нас объявился.

— Последний, — уточнил Барт, — который признался, кто он на самом деле.

Марби с интересом посмотрел на него, но промолчал.

В ночь на воскресенье они покинули свое пристанище, направляясь в Соледад, трое сильных молодых мужчин, которые знали, на что идут и какие могут быть последствия их затеи. Но они ехали туда, потому что их связывала преданная дружба, потому что над теми ранчо, где им выпало работать прежде, нависла угроза и еще потому, что в беде оказалась женщина. Они спешили навстречу своей судьбе и твердо верили в справедливость, хотя ни один из них, скорее всего, не признался бы в этом.

Они не всегда умели дать рациональное объяснение своим поступкам, а жили в простом мире, где без лишних слов было понятно, что хорошо, а что плохо.

Хмурясь, Кеневен размышлял о собственном везении — или его отсутствии. Он приехал в Соледад, чувствуя себя солдатом удачи, собираясь завоевать раздираемую разногласиями долину. А получилось, что пытается в одиночку выиграть безнадежную битву с, казалось бы, заранее предрешенным исходом.

Что теперь думать об этом? Он уже не вспоминал о правах на воду, которые по закону принадлежали ему. Единственное, чего он хотел, — поскорее выручить из беды Дикси… Все остальное отошло на второй план.

Три ковбоя сошлись случайно, но происшедшие в долине события укрепили их дружбу. Они хорошо помнили грохот выстрелов, когда пули косили друзей и знакомых, когда самые лучшие, трудолюбивые люди погибали лишь из-за того, что случайно оказались на пути Стара Левитта.

Теперь они подъезжали к городским окраинам.

— Похоже, все тихо. Давайте оставим лошадей у Мэй. Отведем их потихоньку в стойло, так, чтобы никто не видел. Будьте готовы бежать. Возможно, обратно придется прорываться с боем. И тогда уж каждый будет за себя, а иначе никто из нас не выберется. Вы, ребята, если хотите, спрячьтесь пока в сарае у Мэй или попробуйте наведаться к Кинни. Я же прямиком отправлюсь к Скотту. Он сможет связаться с Алленом, если это не получится у вас. Старайтесь никому не попадаться на глаза. В худшем случае мне придется выследить и пристрелить Стара. Еще никогда в жизни я не охотился за человеком, но уж скорей убью его, чем стану мириться с тем, что он принуждает Дикси выйти за него замуж. Не смеет он выйти сухим из воды после того, что здесь натворил!

— А кто те парни, за которыми посылал Левитт? — спросил Барт.

— Видишь ли, он знал, что о нем пойдут разные слухи… Так всегда бывает. Поэтому сам написал губернатору и шерифу тоже. Он якобы хочет, чтобы все как можно скорей разрешилось и расплату за бойню понесли истинные виновники. Разумеется, следы он уже успел замести и уверен, что в конце концов все грехи спишут на непримиримых врагов — Пога и Рейнолдса. Говорить будет Левитт, и свидетели, которых он приведет, с готовностью подтвердят каждое сказанное им слово. Потом все уладится, а он в глазах властей приобретет репутацию самоотверженного и честного гражданина.

— Похоже, для него расклад неплохой. И ты думаешь, мы можем что-то сделать? — спросил Марби.

— Я хочу пробраться к кому-нибудь из чиновников и рассказать ему нашу историю раньше Левитта. К тому же в моей колоде есть большой козырь, о котором Стар даже не подозревает.

— И что это за козырь?

— Подожди. Мы выложим его в свое время.

Миновав небольшую рощицу, Кевенен первым приблизился к дому Мэй Эштон, стоявшему на самой окраине Соледада. Из-под занавесок на окне, выходившем на амбар и загон, выбивалась тонкая полоска света.

Кеневен завел своего коня в конюшню, привязал его в одном из свободных денников, подбросил вилами побольше сена в ясли и дал остальным время последовать его примеру.

Прокравшись вдоль стены, он заглянул в окно. Хозяйка сидела возле лампы и занималась шитьем. Похоже, она была одна.

Мэй сразу открыла дверь на его стук, и он тут же вошел в комнату.

— Как хорошо, что ты пришел! — воскликнула девушка. — Аллен все переживал, что никак не может связаться с тобой. Завтра Дикси должна выйти замуж.

— Я знаю. А чиновники из столицы уже прибыли?

— Они должны приехать утром. Ждут шерифа и какого-то судью из столицы, представителя губернатора. Их сопровождает двое рейнджеров. Я слышала, как об этом говорили в ресторане, хотя большинство из тех, кто вел эти разговоры, предпочли бы не иметь дел ни с кем из них. Они боятся.

— Не считаю себя вправе осуждать их за это. А что слышно насчет самого разбирательства?

— Войль и Сидни Бердью говорили, что его устроят в холле кофейни «У пастуха». Это единственное место, где всем хватит места, если не считать, конечно, «Удил и Уздечки». — Немного помолчав, она добавила: — Билл, у них есть предписание на твой арест. Тебя обвиняют в убийстве Керба Даля. Ты и в самом деле расправился с ним?

— Да. Но между нами был честный поединок. К тому же он первым схватился за оружие. У меня попросту не оставалось иного выбора.

— Кого это волнует, Билл? Пожалуйста, подумай обо всем. Левитт утверждает, что ты залез на ранчо обокрасть Винейблов, а Керб Даль охранял дом.

— А что Дикси говорит на сей счет? Ведь, в конце концов, это ее добро.

— Она молчит. Мне кажется, что и не скажет ничего. Не рассчитывай на нее.

Она поставила перед ним чашку чая.

— Кофе нет. Дома я привыкла пить чай.

— Нет проблем. Моя мать тоже обычно пила чай. Хотя она отдавала предпочтение зеленому.

— А это он и есть.

Она села за стол напротив него.

— Билл, они объявили вознаграждение за твою голову… за живого или мертвого. Целая тысяча долларов.

Он удивленно присвистнул.

— Вполне достаточно, чтобы у искателей легкой наживы зачесались руки. А теперь послушай: мне необходимо увидеться со Скоттом… Знаю, ты даже не подозревала о том, что мы с ним знакомы, но он мой друг… или я считаю его своим другом. Марби и Барт тоже в городе. Барт еще немного хромает, но ходить может. Они спрячутся у тебя на конюшне или же, в случае чего, где-нибудь в лесу, недалеко отсюда. Если я попаду в беду, то каким-то образом сообщу об этом тебе, чтобы ты могла оповестить их. В самом же крайнем случае, если дела пойдут совсем плохо, я постараюсь сдаться представителям властей штата и попытаюсь настоять на проведении немедленного судебного разбирательства. Учитывая, что они приезжают сюда для того, чтобы расследовать причины перестрелки, не думаю, что мне откажут. По крайней мере, я могу представить им факты.

— Билл, не доверяй никому. Чабб с Хенсоном уже обошли весь город, вслух намекая на то, что станет с теми, кто осмелится так или иначе помочь вам. Сейчас ни на кого нельзя положиться. И если бы не Аллен Кинни, я даже не знаю, стала бы сама помогать тебе. Но он всегда был и будет с тобой заодно. По своей доброй воле. Теперь всех стараются запугать Левиттом, приводя в качестве примера жестокость, на какую он оказался способен в происшествии в загонах. Сам же Левитт лишь мило улыбается и говорит о том, как все чудовищно выглядело и что наверняка ты все и подстроил.

Когда Кеневен вышел от Мэй, стало уже совсем темно, и он, не прячась и не таясь, спокойно зашагал по дороге. Со стороны его можно было принять за случайного прохожего. Пробираться крадучись вдоль стен домов значило привлечь к себе внимание и вызвать подозрение.

Старина Скотт, вот с кем ему необходимо как можно скорее увидеться. Уж он-то наверняка знает, как связаться с кем-то из представителей властей штата. К тому же, спрятавшись у него, можно оставаться в курсе всех событий, происходящих в городе.

У коновязи перед салуном «Удила и Уздечка» стояло несколько лошадей. В окнах горел свет, и оттуда доносился громкий смех и обрывки разговоров.

Какой-то нетвердо державшийся на ногах человек распахнул двери салуна и, спотыкаясь, пошел наперерез Кеневену. Билла охватило короткое замешательство. Ему вдруг стало не по себе. Улица была слишком тиха и пустынна. Он решительно свернул в темный прогал между двумя домами, держа путь к лавке Скотта со стороны черного хода. Ему показалось, что где-то рядом в темноте что-то движется. Он остановился, замер на месте и мысленно сосчитал до шести. Так больше ничего и не увидев, подошел к дому Скотта и тихонько постучал. Дверь тут же приоткрылась, и он вошел.

Скотт отступил назад, встревоженно глядя на него.

— Ну ты и натворил тут дел! Из-за тебя вся округа стоит на ушах.

Наполнив чашку кофе, он поставил ее на стол перед Кеневеном.

— Выпей. Сразу почувствуешь себя лучше.

— Спасибо.

Он снова взглянул на Скотта. Или ему кажется, что старик ведет себя несколько иначе, чем ожидалось? Или он сам стал чрезмерно подозрительным?

— Настал через больших неприятностей, — сказал Кеневен. — Надеюсь, что у меня хватит сил совладать с ними. Скотт, ты должен помочь мне связаться с представителями властей штата, когда они сюда приедут. Мне необходимо как можно скорее увидеться с ними.

На улице раздались шаги, и Билл так и не успел поднести чашку к губам. Подняв глаза на Скотта, он почувствовал, как в душе у него что-то оборвалось.

Старина Скотт держал в руках ружье, оба ствола которого были направлены точно ему в грудь.

— Сиди тихо, сынок, и останешься в живых. — Он повысил голос. — Если двинешься с места, я тебя насквозь продырявлю! Эй, вы там! — возвал он. — Я его взял! Можете заходить!

Дверь тут же распахнулась настежь. Первым в комнату вошел Войль, за ним следовал Аллен Кинни, а завершали шествие Толмен и Эммет Чабб.

Чабб не скрывал своей радости.

— Ну что, Кеневен! Чья взяла? — ухмыльнулся он, достав револьвер.

— Еще чего! — Ствол ружья Скотта резко качнулся в сторону. — Полегче, Чабб! Он мой пленник. И я требую, чтобы мне выдали награду за его поимку прямо сейчас! И до приезда мистера Левитта он не умрет!

— Черта с два! — возразил Чабб. — У меня приказ был расстрелять на месте!

— Только попробуй, и я пристрелю тебя из этого ружья! — предупредил Скотт. — И запомни: это мои деньги, и я их никому не отдам. Кинни, уж так и быть, свою долю получит, но это касается лишь одного его! А остальные тут ни при чем! Так что все денежки наши!

Пристыженный Чабб замер в нерешительности: ему очень хотелось выстрелить, но, с другой стороны, не было вовсе никакого желания испытывать судьбу под дулом заряженной винтовки, от которой его отделяло столь мизерное расстояние. Скотт бедовый старик, и уж он-то не побоится привести свои угрозы в исполнение.

— Он прав, Эммет, — сказал Кинни. — Скотт первый его взял.

Билл Кеневен переводил взгляд с одного на другого.

— Продали, значит! — усмехнулся он. — И как это я сразу не догадался!

— Тысяча баксов, парень, уйма денег! Тем более, что рано или поздно ты все равно попался бы! Я знавал случаи, когда людей убивали и за гораздо меньшую сумму. Так что если бы ты попался в руки кого-нибудь из наших местных, то они попросту пристрелили бы тебя, а уж потом начали бы рассуждать!

— Его надо отвести в тюрьму! — потребовал Чабб. — Нечего ему здесь рассиживаться.

— Еще чего! — возразил Скотт. — Он останется здесь до тех пор, пока я не получу сполна то, что мне причитается. Вот когда Левитт расплатится со мной, тогда уж дальше пусть сам распоряжается, его дело, но только я от собственных денег не отступлюсь! Если вам так хочется, оставайтесь здесь и помогайте сторожить его, но только не забывайте о том, что поймал его я! А то мое ружье вам мигом об этом напомнит!

Кинни проворно зашел к Кеневену за спину и вынул у него из кобуры оба револьвера. Нехотя, под прицелом направленного на него ружья, Кеневен попятился назад и опустился в кресло, стоявшее у него за спиной. Пережив глубочайшее потрясение от такого вероломного предательства, он лишь с осуждением смотрел на бывших соратников, раздосадованный тем, как внезапно фортуна повернулась к нему спиной.

С высоты своих прежних дерзких замыслов и надежд он теперь спустился на грешную землю, да еще оказался в совершенно безнадежном положении. Однако он был еще жив. Если бы Скотт сдал его Чаббу, то дожить до водворения в катеру ему бы уж точно не пришлось.

И откуда им вообще стало известно о том, что он в городе? Остается только одно… Мэй выдала его. Скорее всего, они сговорились с Алленом заранее, и стоило ему выйти от нее, как она тотчас же оповестила Кинни о его появлении.

Он сидел тихо, раздумывая над тем, что делать дальше. Ведь должен же быть хоть какой-то выход! Если у человека есть голова на плечах, то он всегда может что-нибудь придумать, было бы желание. Так что нечего терять попусту время, предаваясь унынию и сокрушаясь о том, что все тебя предали. Важнее решить, что теперь делать.

Что было, то было. Надо подумать о будущем. К счастью, Скотт настоял на том, чтобы его оставили здесь и никуда не уводили. По крайней мере, его не убьют по дороге в тюрьму.

Чабб уселся в кресло напротив, положив к себе на колени свой шестизарядный револьвер.

— С каким бы удовольствием я продырявил его шкуру! — мечтательно произнес он. — Не понимаю, чего ты так разволновался, Скотт? В любом случае ты свои деньги получишь, ведь вознаграждение-то обещано за мертвого или живого.

— Ничего, пусть будет, как есть, — запротестовал Скотт. — Если ты его застрелишь, то тоже постараешься наложить лапу на денежки. Я не доверяю никому из вас, темболее что речь идет о такой куче денег! Никому из всей вашей компании!

Он усмехнулся, избегая встречаться взглядом с Кеневеном.

— Отныне Левитт станет здесь первым человеком, с ним-то я и буду иметь дело, и только с ним! Я слишком долго жил на свете, чтобы на старости лет позволить оставить себя в дураках! Так что теперь мы со Старом будем действовать сообща!

— Не замечал, чтобы ты был коротко с ним знаком! — не скрывая своего раздражения, возразил Чабб. — Я даже в лавке твоей его никогда не видел.

Скотт снова усмехнулся.

— А ты думаешь, с чего это он вдруг решил объявиться здесь? Кто, по-твоему, просветил его насчет того, что человек сообразительный тут внакладе не останется? Вон Кеневен, он тоже до этого додумался и рассчитывал, что ему удастся прибрать всю округу к рукам после того, как Пог с Рейнолдсом перегрызут друг другу глотки. Но его ошибка в том, что он слишком многое пустил на самотек. Чего Стар Левитт себе никогда не позволял.

Кеневен сидел, тупо уставившись в пол и стараясь не обращать внимания на их разговоры. Надо срочно что-то придумать. А не то его судьба окажется предрешена… Тогда уж и Дикси с Томом конец.

Если Марби и Барт появились в доме у Мэй и остались у нее после того, как поставили лошадей в конюшню, то их наверняка тоже выдали. Он напряженно прислушался, ожидая услышать грохот далеких выстрелов, но в городе оставалось все тихо. Неужели они оказались в ловушке, в которую, сам того не ведая, завел их? Вдруг их уже убили?

Теперь Левитт стал полноправным хозяином. Об этом все догадались и, как один, лезут из кожи вон, стараясь примкнуть к стану победителя и урвать себе от чужого успеха. Билл посмотрел на Кинни. Не выдержав этого взгляда, юноша виновато отвел глаза. Разве можно было предположить, что этот славный парень окажется способен на предательство? Он же ручался за него головой… и проспорил.

Со Скотта взятки гладки. Старик большую часть своей жизни промышлял разбоем и грабежами. А когда человек так долго живет, пренебрегая законом, это запросто входит у него в привычку. И все же те, кто направил Кеневена к нему, в один голос утверждали, что для старика дружба — святое и ему можно довериться, как самому себе. Но весь вопрос в том, кого он считал своими друзьями?

Скотт явно решил заручиться дружбой победителя и поступил весьма логично со своей точки зрения.

Удивительно, но несмотря на все, Билл испытывал симпатию к старику, что лишний раз доказывало простую истину: никогда и ни при каких обстоятельствах не следует давать волю чувствам над разумом.

Все пропало, теперь ему нечем помочь Дикси, если только… Он нахмурился.

Что они теперь с ним сделают? Оповестят Стара о том, что его поймали, а затем тайком вывезут за город и прикончат? Или обвинят во всех смертных грехах? Или попросту пристрелят якобы при попытке к бегству?

Если бы ему только удалось переговорить с Уордом Клаймером или шерифом! Разумеется, такая возможность ему представится, но только окажется он в отнюдь не выигрышном положении. По городу расклеены плакаты, обещающие щедрое вознаграждение за его поимку, а люди Левитта под присягой расскажут обо всех якобы совершенных им злодеяниях. И какие доказательства тогда он предъявит в свое оправдание?

А вот у Стара Левитта с доказательствами окажется все в полнейшем порядке, да и от лжесвидетелей наверняка отбою не будет. А свидетельствовать против Стара не осмелится никто — и Мэй предупреждала его об этом.

Обыватели кто запуган, кто рад себя чувствовать причастным к триумфу победителя.

Все… ему конец.

И все-таки… в его душе еще теплилась призрачная надежда. Ведь Марби и Барта сюда еще не привели. О них вообще не сказано ни слова, так что, возможно, их не взяли. По крайней мере, на них уже точно можно положиться. А если они живы и все еще на свободе, то постараются прийти на помощь. Они обязательно придумают, как освободить его.

Наступившая ночь будет долгой, а уж грядущий день по сравнению с ней и вовсе покажется бесконечным.

Завтра Дикси выходит замуж…

Глава 17

Ночь тянулась и тянулась. Тьма, опустившаяся на землю, не собиралась сдавать своих позиций. Они молча сидели в дальней комнате лавки Скотта, едва освещенной единственной керосиновой лампой. Долгие минуты медленно перетекали в часы, и временами начинало казаться, что завтра не наступит никогда.

Скотт неизменно дымил окурком сигары, который будто не становился короче. Чабб курил самокрутки, неустанно расхаживая по комнате. Иногда он начинал громко ругаться вслух, уставившись на Кеневена своими пустыми, неподвижными, как у ящерицы, глазами. Аллен Кинни читал газету недельной давности, доставленную с последней почтой. Войль зевал, дремал и изредка курил.

— Если бы ты мне позволил его пристрелить, — упрекнул старика Чабб, — мы бы сейчас все отправились спать.

— Нет, — отрезал Скотт.

Одна из дверей комнаты вела в помещение лавки, окнами выходившей на улицу. Оттуда пришел сероватый рассвет, затем стали видны темные окна — глазницы магазина напротив.

— Сегодня ты умрешь, — довольно потянулся Чабб.

— Может быть, — ответил Кеневен. — А ты на себя сегодня не смотрел еще в зеркало?

— В зеркало? — Чабб недоуменно уставился на него. — А зачем?

— Посмотри. Ты, Чабб, отмечен смертью. Я думаю, ты не доживешь до вечера… — начал рассказывать с таинственным видом Билл выдуманную им же самим историю. — Ибо я седьмой сын своего отца, и отец мой тоже был седьмым сыном, и мне дано видеть будущее. На твоем месте я бы поспешил вымолить у Бога прощение.

— Вот еще! — возмущенно фыркнул Чабб и отвернулся. Но мгновение спустя он остановился у небольшого зеркальца Скотта.

— Знак смерти, — мрачно вещал Кеневен. — Возможно, ты протянешь еще до вечера, но обычно это редко кому удается.

Все молчали. Войль сидел закусив нижнюю губу. По улице за окном медленно прошел мексиканец, ведущий за собой мула, тащившего большую вязанку хвороста. Лохматая серая дворняга неспешно трусила рядом с хозяином.

Чабб снова взглянул на него.

— Чушь — твоя болтовня про седьмых сыновей. Сплошное вранье!

— Неужели? А вот мой дядя предсказал собственную смерть. С точностью до минуты. Он сказал, что ему умереть от воды. Тогда над ним все посмеялись, потому что он был лучшим пловцом во всей округе. И к тому же как раз собирался куда-то ехать, а дорога шла через пустыню.

— И что случилось потом? — спросил Скотт.

— Смерть от воды… Наводнение. Он ударился головой о камень, когда его накрыла стена воды. И утонул.

— Такое с каждым может случиться, — заявил Войль.

— Может, — согласился Кеневен. — Но мой дядя предвидел свою смерть точно так же, как я сейчас предвижу вашу. Мне пока не было откровения о том, как это точно произойдет, но ждать осталось недолго.

Чабб презрительно фыркнул.

— Ты уж тогда не забудь и мне рассказать, будет над чем посмеяться.

— Это уже другой вопрос, — тихо ответил Кеневен. — Только тебе больше смеяться не придется. Никогда в жизни!

На противоположной стороне улицы в салуне «Удила и Уздечка» хлопнула дверь, и на крыльцо вышел Пат, полной грудью вдыхая холодный утренний воздух. Где-то загремел насос водокачки, вскоре этот звук сменился ритмичным скрипом. Тугая струя воды звонко ударила в дно бадьи. Кеневен посмотрел на Скотта, но старик избегал его взгляда. Был момент, когда Биллу очень захотелось сказать ему что-нибудь язвительное, но он раздумал.

Какого черта?

Он устало закрыл глаза. Его мысли метались как в западне. Один против четверых, и никаких шансов, совсем никаких.

В течение ближайшего часа, если принимать во внимание раскисшие после дождя дороги, в город прибудет дилижанс из столицы. Карета остановится перед кофейней «У пастуха», и пассажиры пойдут завтракать. Вскоре после их приезда ему объявят об уготованной участи… если только Левитт не прискачет сюда раньше их.

— Ал, — внезапно нарушил молчание Скотт, — возьми-ка ружье, а я приготовлю для вас, парни, яичницу со свининой. Чего ради сидеть голодными?

Вернулся Толмен, выходивший куда-то.

— Дилижанс на подходе, — сообщил он, просунув голову в дверь. — Сидни Бердью уже в городе.

— С «ВВ» еще нет никого? — спросил Чабб, не сводя глаз с Кеневена. — Когда приедет Долф Тернер, расскажи ему, что тут случилось. Пускай немедленно известит Левитта!

Скотт возился у плиты, и вскоре по комнате распространился запах жареного мяса и яиц. Кеневен вдруг подумал о том, что ему ужасно, просто нестерпимо хочется есть. Он вспомнил, что вечером накануне ему так и не пришлось поужинать.

Эммет Чабб встал и направился к умывальнику. Это был коренастый, смуглолицый увалень с квадратным подбородком, заросшим густой щетиной и всклокоченными, давно не чесанными волосами. Кеневен обратил внимание на зарубки, сделанные на рукоятках его револьверов — три на одном и пять на другом. Они позволяли составить определенное впечатление о человеке, поскольку, как правило, только хвастуны помечали свое оружие подобным образом. Восемь человек им убито… А теперь настало время умереть ему, Биллу.

— Единственное, о чем я жалею, — сказал Чабб, вытирая руки, — так это то, что мы так и не успели выяснить отношения между собой. — В его черных, как агат, глазах не возникло сочувствия. — Я бы хотел видеть, как ты корчишься на земле в пыли, Кеневен. Я бы хотел увидеть, как ты умираешь.

— Так за чем же дело стало? — отозвался Билл. — Дай мне револьвер, и мы начнем веселье прямо сейчас. Мне бояться нечего, я-то знаю, что ты ни на что не годишься. Твоя песенка спета.

— Черта с два! — беззаботно хмыкнул Чабб, но Кеневен видел, что Чабб уязвлен. Обещание скорой смерти никому не придется по душе, и особенно оно не понравится тому, кто готов в любой момент схватиться за оружие.

— Все вы, — продолжал развивать свою мысль Кеневен, — жалкое сборище трусливых мошенников. И никто из ваших слабаков не годится для честного поединка. Что же касается выяснения отношений лично со мной, Чабб, — холодно продолжал он, — то у тебя была такая возможность после убийства Вина Картера. Но ты так поспешно драпанул, поджав хвост, что посчитаться с тобой я не успел. — Билл говорил, не повышая голоса и не скрывая своего презрения. — Держу пари, что за каждой из этих восьми зарубок стоит смерть какого-нибудь беспомощного пьяницы. Сводить счеты с трезвыми и сильными врагами у тебя не хватит мужества. Потому что ты трус!

Чабб метнулся к Кеневену и ударил его по лицу. Кеневен порывисто вскочил с кресла.

— Прекратите! — закричал Кинни. — Черт возьми, Чабб! Немедленно назад! Уйди от него или я стреляю!

Чабб осторожно попятился, с опаской поглядывая на Кинни.

— Ну ничего, ты у меня еще дождешься…

Внезапно дверь распахнулась настежь, и в комнату вошли трое. Впереди — Стар Левитт, за ним двое, не из местных.

Левитт быстро перевел взгляд со Скотта на Чабба, а затем указал на своих сопровождающих.

— Рейнджеры Нил и Бейкер. Они будут охранять арестованного.

Чабб выругался. Он выглядел крайне разочарованным и оскорбленным в лучших чувствах.

— Он здесь. Мы его поймали.

— Это я его поймал, — перебил ганфайтера Скотт. — Мы с Кинни. А Чабб здесь ни при чем.

Нил обратился к Кеневену:

— Вы идете с нами. Слушание состоится сейчас. Мы хотим выяснить, что произошло здесь и почему.

В сопровождении Нила Кеневен направился к двери и оглянувшись, увидел, что Скотт улыбается. Их взгляды встретились, и старик хитро подмигнул.

Что бы это могло означать? Насупившись, Кеневен шел через улицу, направляясь к гостинице. Нил время от времени поглядывал на него.

— Вы знакомы с неким Марби?

— Да, я его знаю. Он работает на меня, и это честный и порядочный человек. С ним все в порядке?

— Когда Клаймер станет задавать вопросы, — продолжал Ннл, — рассказывайте о том, что вам известно, говорите все как есть, искренне и без предубеждений.

Окончательно сбитый с толку подобным советом, Бил Кеневен вошел в помещение. Его проводили к отведенному для него месту.

За столом сидел внушительного вида человек, строгий и сосредоточенный. Когда Кеневен переступил порог, он смерил его проницательным взглядом, а затем вернулся к чтению бумаг, разложенных перед ним. Люди продолжали прибывать. Вот появились Дикси и Том Винейблы. Кеневен озадаченно разглядывал брата и сестру, тщетно пытаясь понять, что его ожидает. Он знал наверняка, что, будь его воля, Левитт никогда не допустил бы Винейблов до участия в этом разбирательстве. Аллен Кинни пришел вместе с Мэй. Когда она взглянула в его сторону, Билл отвел глаза. Может, тайному все же суждено стать явным? Потом поближе к судейскому столу протиснулся Скотт.

Стар Левитт явился в сопровождении Чабба и Войля. По кислому выражению его лица Кеневен понял, что события развивались, видимо, не совсем так, как ему хотелось бы. Догадка ободрила его, ведь все, что плохо для Левитта, благоприятно для него.

Уорд Клаймер откинулся на спинку кресла и обвел взглядом собрание, лицо его при этом оставалось совершенно беспристрастным.

— Что ж, друзья мои, — отрывисто начал он, — сейчас мы с вами проведем неформальное расследование, постараемся установить ход событий, предшествовавших перестрелке, в которой погибли Пог и Рейнолдс, а также событий, последовавших за ней, и попробуем установить виновных. Все ваши показания будут занесены в протокол, но на этот раз к присяге вы приведены не будете. Однако попрошу учесть, что позднее вас могут вызвать в суд, чтобы вы повторили свои показания под присягой и перед жюри присяжных. Так же, насколько я понимаю, присутствующий здесь Билл Кеневен, скотовод, обвиняется в убийстве Керба Даля, ковбоя с ранчо «ВВ». Если в ходе разбирательства будут представлены неопровержимые доказательства его вины, Кеневена доставят в столицу округа для суда над ним. А теперь перейдем к рассмотрению показаний и любых других сведений, которые, на ваш взгляд, могли бы способствовать скорейшему установлению истины. — Он перевел взгляд на Левитта. — Мистер Левитт, попрошу вас рассказать нам о том, что произошло до перестрелки между Рейнолдсом и Погом.

Стар Левитт поднялся, окинул взглядом зал, улыбнулся и начал говорить.

— Судя по тому, что я слышал, еще задолго до того, как приехал в эту долину, Пог и Рейнолдс враждовали между собой. Время от времени между ними разгорались споры из-за пастбищ и прав на воду. Ранчо «ВВ», принадлежавшее Винейблам, не имело никакого отношения к этому конфликту, но, похоже, каждая из враждующих сторон стремилась прибрать к рукам угодья «ВВ» вместе с источниками. Как вы понимаете, в таком засушливом крае, как этот, самым важным фактором для развития животноводства является вода. Тот, кто владеет водой, владеет и пастбищем. Держать пастбище без воды не имеет смысла. Поводом для перестрелки послужила незначительная ссора. Но, вспыхнув, она тотчас же стала всеобщей. В ней участвовало большинство работников с обеих сторон, что и повлекло за собой так много жертв.

— А вы сами не принимали участия в этой стычке? — спросил Клаймер.

— Никакого. Когда стало ясно, что вот-вот случится непоправимое, я увел оттуда своих людей и поспешил уехать сам. После того как стихла стрельба, мы, чем сумели, помогали раненым.

— Присутствуют ли здесь свидетели от причастных к конфликту сторон?

— Да, сэр. Эммет Чабб, до сего момента исполнявший обязанности судебного исполнителя. Он выжил в той схватке. Войль с «Бокс-Н» тоже был там. Керб Даль с «ВВ», погибший от руки Кеневена, находился в самой гуще событий.

— Сэр? — внезапно спросил Кеневен.

Клаймер перевел взгляд на него.

— Вы хотите задать вопрос?

— Да, сэр. Я бы хотел поинтересоваться у Стара Левитта, каковы его земельные владения.

— Не думаю, что это имеет какое-либо отношение к делу, — холодно ответил Левитт.

— Почему же, вопрос закономерен, и нам хотелось бы услышать на него ответ. Эти сведения могут иметь отношение к показаниям других свидетелей. Расскажите, где вы пасете свой скот? И где живете сами?

Не без некоторого колебания Левитт сказал:

— Я остановился на ранчо «ВВ». Видите ли, в ближайшее время я женюсь на Дикси Винейбл.

Клаймер вопросительно взглянул на Кеневена.

— Удовлетворены ли вы ответом на ваш вопрос?

— Пока достаточно. Хотя мне хотелось бы обратить внимание присутствующих, что Стар Левитт не был собственником каких-либо угодий на территории этой долины.

Левитт лишь передернул плечами, и прокурор затем задал Чаббу и Войлю несколько вопросов, имевших отношение к перестрелке в загонах. А сведения, полученные им от Скотта и Пата, позволили ему установить новые факты, свидетельствовавшие о давнишнем междоусобном конфликте, имевшем место между владельцами двух самых больших хозяйств. И каждое новое выступление лишь подтверждало версию, изложенную Левиттом. Том Винейбл тоже рассказал о том, что знал о противостоянии в долине. Он говорил короткими, отрывочными фразами, ничего не прибавляя от себя, а лишь отвечая на заданные ему вопросы.

Дикси выступала следующей, ее показания оказались столь же просты. Она уж направилась было обратно на свое место, когда ее окликнул Кеневен.

— И еще один вопрос, мисс Винейбл. В тот день кто-нибудь советовал вам пораньше уехать от загонов, потому что якобы могут начаться неприятности?

Она задумалась лишь на мгновение.

— Да, конечно. Стар Левитт.

— Да, я заметил, как двое работников пытались выяснять отношения между собой, — спокойно согласился Стар. — Мне показалось, что женщине там делать нечего. К тому же в пылу работы некоторые из них не стеснялись в выражениях.

— Можно мне задать еще вопрос? — спросил Кеневен.

Но Левитт нетерпеливо перебил его.

— Мистер Клаймер, Кеневен обыкновенный смутьян! В его вопросах нет никакого смысла. Единственное, чего он хочет добиться, так это очернить других, выставляя их в невыгодном свете. Это же убийца.

Клаймер покачал головой.

— Мы не можем лишать кого бы то ни было права защищать себя, мистер Левитт. Мы здесь собрались только для того, чтобы установить факты. Так что вы имеете сообщить нам, Кеневен?

— Я буду рад ответить на любой из ваших вопросов, сэр. Хотя все же невозможно прийти к однозначному заключению, не имея полного представления о том, что происходило здесь до того, как люди начали стрелять друг в друга.

— Что ж, это довольно разумно, — согласился Клаймер. — Продолжайте.

Левитт поджал губы, ноздри его гневно раздувались. Войль вместе с Сидни Бердью отошли к двери и стояли там, разглядывая присутствовавших. Рядом с ними стоял молчаливый человек, который, похоже, был напарником Даля.

— Я лишь хотел узнать у мистера Левитта, сколько работников нанял он, когда объявился в этих краях, — учтиво сказал Кеневен.

Этот вопрос озадачил Стара и заставил его насторожиться.

— А какая разница?

— Пожалуйста, отвечайте на вопрос, мистер Левитт, — попросил его Клаймер. — Сейчас мы лишь пытаемся выяснить конкретные факты, и если эти сведения помогут в установлении истины, то это заметно облегчит нашу задачу.

— Так сколько работников, Левитт? Коров вы делили с «ВВ», но сколько у вас лично работников?

— Вообще-то вместе со мной в долину прибыл только один человек, — сказал Левитт. Заданный вопрос представлялся ему по крайней мере странным, а все непонятное вызывало у него беспокойство.

— Это тот смуглый человек невысокого роста, что стоит сейчас у дверей, да? Его фамилия Тернер?

— Именно так.

Кеневен внезапно повернулся лицом к напарнику Даля.

— Тернер, а что такое «свиная тетива»?

— Чего? — вздрогнул тот. Он начал что-то говорить, но затем осекся, испуганный всеобщим вниманием.

— Я спросил, что такое «свиная тетива»?

Тернер беспомощно огляделся по сторонам. Он нервно облизал губы, а затем пожал плечами.

— Не знаю. Да и какая разница?

— Это возмутительно! — запротестовал Левитт. — Давайте все же вернемся к нашему разбирательству!

— Тернер, а кого мы называем «мышастыми»?

— Отвяжись от меня! — со злостью крикнул Тернер. — Я тут вообще ни при чем!

Кеневен снова обратился к Клаймеру:

— Сэр, ваше детство прошло на ранчо, по крайней мере, так говорят люди. И вам наверняка известно, что «свиной тетивой» называется короткая веревка или сыромятный шнур, которым связывают ноги животного после того, как оно завалено на землю. Вы также знаете, что лошадей мышино-серой масти, по большей части мустангов, обычно именуют «мышастыми». А теперь судите сами, Левитт объявился в этих краях в компании одного-единственного человека, который к тому же никогда не был ковбоем. Тернер не знает самых элементарных вещей ни о работе на ранчо, ни о скоте, кроме того, чего ему удалось нахвататься за время, проведенное в долине.

— Ну и при чем тут все это? — сурово спросил Левитт.

Клаймер сидел, откинувшись на спинку своего кресла, с интересом прислушиваясь к разгорающейся дискуссии. На лице у него появилась улыбка, как будто ему было заранее известно о том, каким будет ответ и какой вопрос последует за ним.

— Да все при том же, Левитт. Просто мне очень интересно узнать, сколько голов скота вы пригнали в долину и каково поголовье вашего стада в настоящее время.

Кто-то в зале хихикнул, а Скотт заулыбался.

Вопрос застал Левитта врасплох, и Клаймер почувствовал это.

— Отличный вопрос, мистер Левитт. По дороге сюда вы сообщили, что у вас больше тысячи голос. Откуда они у вас?

Левитт делал вид, что совершенно спокоен, при этом проклинал себя в душе за хвастовство перед Клаймером. Он ведь хотел произвести впечатление, дать понять, что является человеком весьма обеспеченным. Надеялся, что закон не станет подозревать богача, а если и заподозрит, то не даст ход делу.

— Мы уклоняемся от предмета нашего разговора, — холодно заметил он. — Наша задача — расследовать убийство, совершенное Кеневеном. А теперь у меня складывается впечатление, что здесь судят меня, а не этого убийцу.

— Ошибаетесь, мистер Левитт, мы приехали сюда, чтобы расследовать имевший место факт перестрелки при большом скоплении людей и попытаться предотвратить последствия, которые могут быть вызваны этим чрезвычайным происшествием. Как верно заметил Кеневен, гибель Керба Даля является лишь одним из аспектов этой проблемы.

— Я задал непраздный вопрос, — продолжал Кеневен. — Прежде чем прийти к каким-то выводам, необходимо выяснить подробности по существу дела. Мистер Левитт не отрицает, что он приехал сюда в обществе одного-единственного человека, который к тому же вовсе не ковбой. Двоим людям не под силу пригнать стадо в тысячу голов ни в эту долину, ни куда-либо еще. Хотя я уверен, что у мистера Левитта сейчас имеется действительно многочисленное стадо и все животные в нем помечены его тавром. Но только его клейма поставлены поверх чужих.

— Это ложь! — запротестовал Левитт.

Кеневен устроился поудобнее в своем кресле.

— А теперь спрашивайте меня об убийстве Керба Даля, -предложил он.

Стар Левитт с трудом сдерживал свой гнев. Дело принимало скверный оборот. Задуманный им сценарий трещал по швам. Он сам вызвал в долину представителей закона, чтобы, взяв за отправную точку убийство Керба Даля, спихнуть всю вину на Кеневена, обелив себя и своих людей. Это позволило бы ему остаться единоличным владельцем самых лучших угодий в долине. А теперь все пошло наперекосяк. Когда ему предложили расспросить Кеневена об убийстве Даля, он с готовностью ухватился за эту возможность. Но он не успел задать свой первый вопрос, Клаймер опередил его.

— Кеневен, если, как вы полагаете, в стаде, принадлежавшем мистеру Левитту, большинство животных имеют подделанные клейма, а в то же время вы беретесь утверждать, что ни он сам, ни Тернер не имеют соответствующих навыков работы, то кто же тогда заклеймил скот?

— Керб Даль, тот ковбой, с которым я был вынужден стреляться на «ВВ», Войль с «Бокс-Н», Толмен, которого Левитт нанял позднее, а также Эммет Чабб.

— Полнейший абсурд! — возмутился Левитт.

И тут в первый раз Кеневен обернулся к Дикси.

— Мисс Винейбл, может быть, вы окажете нам всем любезность и назовете имена тех людей, которые устроили сходку у Тысячи Родников?

Застигнутая врасплох, Дикси подняла на него глаза и стушевалась. Ну конечно же, она даже не могла представить себе, что за ней тоже наблюдали. И прежде чем Левитт успел бросить в ее сторону предостерегающий взгляд, она сказала:

— Там были Даль, Войль, Толмен и Сидни Бердью.

— И о чем они разговаривали?

Левитт подался вперед, не сводя с нее глаз. Дикси испуганно посмотрела на него и потупилась.

— Ну… я…

Она молчала.

— Прежде чем вы расскажете нам об этом, — тихо заметил Кеневен, — позвольте мне сообщить, что вы и ваш брат стали жертвами одной из самых грязных авантюр. Теперь вы можете вновь обрести свободу.

Кеневен обратился к Клаймеру:

— Сэр, мисс Винейбл спряталась у Тысячи Родников и стала свидетельницей разговора, происходившего между ранее упомянутыми людьми, которые к тому же занимались переделкой чужих клейм для Левитта. С их помощью Левитту удалось стравить между собой Пога и Рейнолдса и организовать перестрелку, которая помогла ему отделаться сразу от двух противников, мешавших захватить все земли долины в свои руки. Несомненно, вам будет также небезынтересно узнать о том, что среди тех, кому посчастливилось остаться в живых после того побоища в загонах, оказались и те четверо, кого около Тысячи Родников увидела мисс Винейбл. По воле случая я тоже видел их там. Хочу еще добавить. В течение долгого времени Левитт шантажировал Винейблов, используя их ранчо как склад и перевалочный пункт для переправки опиума, которым он приторговывает.

Левитт привстал, но затем опустился на свое место. Внезапное разоблачение его потрясло, и теперь он лихорадочно соображал, пытаясь найти правильные слова, чтобы отвергнуть обвинения и обратить их против Кеневена. Он все еще не мог поверить в то, что его замыслы с треском провалились и что труды многих месяцев пошли прахом.

Кеневен встал, и теперь лишь его звучный голос нарушал гробовую тишину, воцарившуюся в просторном зале.

— Мне кажется, что настало время прояснить еще один вопрос. — Сунув руку за пазуху, он достал из-под рубашки кожаное портмоне, откуда не спеша достал бумаги, которые протянул Клаймеру. — Будьте так любезны, — попросил он, — скажите мистеру Левитту, что вы сейчас держите в руках?

Клаймер взглянул на бумаги и тут же изумленно поднял глаза.

— Так это же купчие! — воскликнул он, переводя взгляд с Кеневена на Левитта. — И в соответствии с ними мистер Кеневен является владельцем Хитсон-Спринга и имения Буллхорн. Ему принадлежат права на находящиеся там источники воды. Кроме того, из прилагаемых документов следует, что мистер Кеневен также оформил заявку на Тысячу Родников!

— Что? — Стар Левитт судорожно вцепился в подлокотники кресла.

Его планы… Все его тщательно выверенные планы… все впустую… рухнула последняя надежда. Тот, кто распоряжается водой этих трех источников, контролирует все обширные пастбища долины, и от этого уже никуда не денешься.

Пог и Рейнолдс, с которыми он так блестяще расправился, на деле никогда не были его врагами. Они не владели этими землями, а лишь самовольно поселились на них и жили. И он не только потерпел поражение, а его еще прилюдно высмеяли.

— Я же говорил тебе, — тихо упрекнул его Кеневен, — что ты не заметил очевидного. Но для таких, как ты, это совсем неудивительно. А теперь, сэр, — продолжал он, — относительно клейм. У меня есть доказательства — нужно лишь содрать шкуру с коровы и взглянуть на обратную сторону, а тогда сразу будет видно, каким образом изменено тавро. После такой экспертизы вы составите полное представление о том, что произошло здесь. Стар Левитт спешил поскорей услать мисс Винейбл домой не только потому, что он опасался за ее жизнь. Его не устраивал лишний свидетель. Чабб затеял ссору с молодым Риггсом. Тут же и началась стрельба. Все люди Левитта, вооруженные винтовками, сразу же отошли на заранее подготовленные позиции. Убийство Риггса послужило для них сигналом. Они открыли огонь, целясь в Пога и Рейнолдса, а заодно и во всех, кто мог бы затем открыто выступить против них или стать опасным свидетелем.

— А где находились в это время вы? — поинтересовался Клаймер.

— Я предупредил Марби, и мы поспешили убраться подальше от загонов. Вообще-то они и нас рассчитывали убить, но нам удалось сбежать. Мы не имели никакого отношения к их разборкам и не знали наверняка, что начнется стрельба… Я мог лишь предполагать, но не более того. В любом случае ни Пог, ни Рейнолдс не пожелали поверить моим предостережениям. Зависть и ненависть ослепили их настолько, что они попросту не замечали ничего вокруг себя.

В дальнем конце зала послышался какой-то легкий шорох, и, оглянувшись, Кеневен успел заметить, как Эммет Чабб начал пробираться к выходу.

Стар Левитт сидел совершенно неподвижно. В его душе царила пустота. Все его планы рухнули, все старания оказались впустую. Какой-то нищий ковбой, которого он глубоко презирал, поставил его в идиотское положение и в довершение ко всему объявил убийцей. Левитт еще мог бы мириться с тем, что его называют убийцей, но вот выставлять себя дураком он не позволит никому.

Его охватила ярость, граничившая с безумием. Лицо стало мертвенно-бледным. Не в силах сдержать свой гнев и выпучив глаза, засветившиеся нехорошим блеском, он вскочи и бросился к Кеневену.

Дикси испуганно вскрикнула. Оторвав взгляд от исчезающего за дверью Чабба, Билл ринулся навстречу Стару. Левитт размахнулся, и его сокрушительный удар пришелся точно в челюсть. Кеневен отлетел назад и едва удержался на ногах. Но, обретя равновесие, тут же бросился в наступление, ловко уходя от могучей левой и изо всех сил нанося мощные удары в живот. Вне себя от злости, Левитт набрасывался на него, отчаянно молотя кулаками. Кеневен снова ударил правой в живот и тут же получил резкий удар в челюсть слева.

Левитт старался добраться до шеи противника, но Кеневен, который за свою жизнь участвовал во многих потасовках, считавшихся привычным делом среди ковбоев и старателей, сумел ловко избежать опасного удара и с размаху всадить оба кулака в Стара. Тот отшатнулся и вновь достал его левой в челюсть, но сразу же получил ответ справа.

Будучи человеком сильным, Билл отлично дрался и знал, что делает. Нанеся очередной удар противнику под сердце, он со всего размаху наскочил на него и, уперевшись в его грудь лбом, принялся колотить по голове и туловищу. Почувствовав у себя на затылке подбородок Левитта, резко выпрямился и, подняв голову, сильно боднул его.

Внезапно Левитт перестал отбиваться и сблизился с Кеневеном, чтобы в схватке использовать свое преимущество в росте и силе. Сцепив руки у Билла на спине, он изо всех сил давил суставами пальцев на позвоночник. Кеневен чувствовал, что все больше и больше заваливается назад. Острая боль пронзила его, и тогда, будучи на грани отчаяния, он изо всех сил пнул противника ногой и, опрокидываясь на спину, увлек его за собой. Внезапное падение вынудило Левитта ослабить хватку, и Кеневен, освободившись от его железных объятий, проворно откатился в сторону и вскочил на ноги. В тот же момент на его голову обрушился сокрушительный удар, от которого он покачнулся, теряя равновесие. Чувствуя, как пол начинает уходить из-под ног, он из последних сил бросился в сторону в попытке увернуться от броска. Подпрыгнув, Стар обрушился на него, стараясь приземлиться обеими ногами на грудь, но Билл сумел ловко перевернуться и мощным ударом обеих ног, обутых в сапоги, сбил Левитта с ног. Тот растянулся на полу и не Успел подняться, как тяжелый кулак Кеневена вновь опрокинул его назад. Удар пришелся в рот, и губы Стара тут же превратились в кровавое месиво со впившимися в него осколками сломанных зубов.

Кеневен слышал, как где-то поблизости прогремел выстрел, потом еще один, но ему было не до того. Кое-как поднявшись, Левитт снова остервенело набросился на него. Кеневен саданул коленом ему в лицо, но на сей раз и сам не сумел удержаться на ногах.

С пола они вскочили одновременно, но Кеневен, привыкший проводить по многу часов в седле и заниматься физической работой, оказался выносливей своего соперника и находился в лучшей форме. Перехватив инициативу, он сначала нанес короткий удар левой в челюсть, а затем с размаху вмазал правой по корпусу. Левитт тяжело дышал, судорожно хватая ртом воздух. У него оказалась сломана челюсть. Но то, что произошло потом, оказалось полной неожиданностью. Левитт резко развернулся, бросился к открытому окну и выскочил в проулок между домами. Кеневен успел мельком заметить Эммета Чабба с двумя лошадьми. Чабб выстрелил, но пуля угодила в оконную раму, осыпав Билла дождем острых щепок. Вскочив на лошадей, Левитт и Чабб умчались прочь.

Затих перестук копыт, и снова наступила тишина.

Скотт подошел к Кеневену, протягивая оба его револьвера.

— Я хотел передать их тебе раньше, но не получилось.

Клаймер положил руку ему на плечо.

— У тебя отличные друзья, Кеневен. Барт и Марби остановили дилижанс неподалеку от города после того, как Левитт уехал вперед. Они о многом рассказали мне и предложили, чтобы мы свели вместе тебя, Левитта и Винейблов и повременили бы с вынесением решения до тех пор, пока ты не выскажешься. — Он пожал плечами. — Так уж получилось, что и Нил, и я выросли на ранчо, а Марби в свое время успел поработать в обоих хозяйствах, и мы знали его как человека честного и порядочного. Поэтому у нас возникли некоторые сомнения насчет того, о чем нам прежде рассказывал Левитт. Марби прихватил с собой шкуру, и всякий человек, поживший на Западе, без труда бы понял, что тавро на ней переправлено из «ВВ» в «Три Алмаза». А теперь просто для протокола объясни, что же все-таки произошло с Кербом Далем?

— У меня давно были подозрения насчет той заброшенной хижины на «ВВ», которую отчего-то усиленно охраняли, поэтому я и отправился туда, чтобы разузнать, в чем дело. Пробравшись в хижину, обнаружил там склад опиума… Я надеялся, что мне удастся переговорить с Дикси Винейбл, и направился к дому. Возвращаясь обратно, лицом к лицу столкнулся с Далем. Он окликнул меня, попросив закурить, и тут же узнал. Вот так мы схватились за оружие.

— Говорят, что в стрельбе он знал толк, — вставил свое слово Нил.

— Может, и так. Я никогда не считал себя ганфайтером, хотя мне довольно часто приходилось брать в руки оружие. Сами знаете, как это бывает. На каждого известного на всю округу ганфайтера найдется дюжина парней, которые ему ни в чем не уступают, но о ком вам никогда не доводилось слышать. Возможно, в тот вечер он просто замешкался на какую-то долю секунды, а может, я оказался чуть быстрее.

Прямо из зала Билл отправился на поиски Дикси. Она стояла на улице у дверей кофейни. Он подошел к ней.

— Дикси, почему бы тебе не выпить чашку кофе? А я подойду через несколько минут. Нам надо поговорить.

— Будь осторожен, Билл. Он вне себя от ярости и теперь не остановится ни перед чем, чтобы только убить тебя. Береги себя!

Марби, Барт и Скотт дожидались его возвращения. Они привели с собой его пятнистого мерина.

— Мы можем поймать их, босс, — предложил Барт, — хотя, пожалуй, они успели отъехать довольно далеко.

— Потом. Я слышал стрельбу. Что случилось?

— Войль. Он бросился к своему коню, собираясь удрать, но столкнулся с Ролли. Наверно, он думал, что Ролли попытается его задержать, и схватился за револьвер, но ему не повезло. Он оказался совсем не таким крутым, как ему хотелось.

— А что с Толменом?

— Пойман и связан. Его забрали рейнджеры. Тернер тоже у них. Этот Тернер… слабак. Тут же раскололся. Успел наговорить достаточно, чтобы Левитт попал на виселицу. Кстати, я хотел рассказать тебе про Скотта и Кинни. У меня не было еще времени поговорить со Скоттом, но я знаю, что и как происходило. Следуя твоему совету, отправились к Мэй. Мы видели тебя, когда ты шел к дому Скотта, и заметили, что за тобой следят. Ты ничего не знал, но люди Левитта вычислили тебя. Их было больше, чем нас. Пока мы раздумывали, как быть и что делать, подошел Кинни. Он и предложил притвориться, будто раньше их выслеживает тебя ради премии, и как-то помешать им расправиться с тобой.

— Я тоже подумал об этом, — улыбнулся Скотт. — Когда открыл тебе дверь, заметил, что в темноте поодаль кто-то стоит. Твои друзья вошли бы вместе с тобой. Поэтому и решил объявить тебя своим пленником, или они прикончили бы нас обоих, а так я мог хоть как-то защитить тебя…

— Так, значит, Левитт, Чабб и Сидни Бердью все еще разгуливают на свободе?

Марби неодобрительно покачал головой.

— Совсем никуда не годится, Кеневен. Насколько я знаю этих головорезов, они не успокоятся до тех пор, пока не угробят тебя. Придется соблюдать крайнюю осторожность, быть всегда начеку, при оружии и готовым ко всему.

Дни шли своим чередом, кончилось лето, и осень вступила в свои права, а те трое как в воду канули. По утрам стало холодно, землю сковали заморозки. Яркая позолота осин перемежалась с огненно-красными кронами дубов и сумаха. Со Столовой горы, на вершине которой все еще продолжалось строительство дома, долина теперь выглядела совсем иначе.

В округе объявилась новая банда. Произошло ограбление банка, затем было совершено дерзкое нападение на почтовый дилижанс в ущелье Каньон-Пасс, три человека погибли, а чудом оставшийся в живых пассажир опознал в одном из бандитов Эммета Чабба. Затем в Пай-Тауне во время допроса какой-то здоровенный бородач застрелил судебного исполнителя.

Рио с Огненным часто путешествовали вместе и подружились. Когда Дикси отправлялась куда-нибудь на другой конец долины, Кеневен неизменно сопровождал ее. Несмотря на то, что те трое совсем не давали о себе знать, душа его оставалась неспокойной.

— Билл, — сказала ему как-то Дикси, — ты обещал показать мне тот кратер. Почему бы нам не отправиться туда сейчас?

Он ответил не сразу, с беспокойством вспоминая о тропе, ведущей через завалы лавы.

— Ты знаешь, это место действует на меня угнетающе, — признался он. — Не успею еще добраться туда, а мне уже хочется поскорее повернуть обратно. Скалы в ущелье так опасно нависают над головой, что просто-таки душа в пятки уходит. Если какая-нибудь глыба сорвется вниз, пока мы будем там, нам оттуда не выбраться.

— Но ведь мы будем вместе! — напомнила она.

— Звучит, конечно, заманчиво, — согласился он, — однако мне не хотелось бы, чтобы ты провела в том каменном мешке остаток своих дней. По крайней мере за его пределами у тебя есть возможность время от времени видеться с кем-то еще, помимо меня.

— Ну, пожалуйста, Билл! Ведь ты сам столько раз бывал там! А Ролли рассказывал, как в кратере красиво. Мне так хочется увидеть ледяные пещеры.

Земля под ними загудела, и откуда-то из глубины горы послышался глухой рокот. Они переглянулись.

— Теперь я к этому уже привык, — признался он. — Но в первый раз порядком испугался. Когда мы переедем в наш дом, придется поставить забор вокруг провалов. Они очень опасны.

— Я знаю. С тех пор как ты рассказал мне о той ужасной пещере, я все время думаю, как, должно быть, страшно оказаться там в западне, если вдруг, например, нога застрянет между камней или случится что-то еще. Какой кошмар!

— Да, уже тогда конец! — мрачно согласился Кеневен. — Когда гейзер начинает бить, то вместе с водой из глубин земли вылетают камни весом фунтов по пятьдесят-шестьдесят, и они тарахтят о стенки пещеры, словно семечки в перезрелой тыкве. И даже совсем не обязательно, чтобы нога застряла между камней. Стоит лишь пройти несколько лишних шагов вглубь пещеры, подальше от выхода, пути назад уже нет!

Они ехали рядом, спускаясь с вершины горы, а стройные стволы осин по обеим сторонам от тропы напоминали изящные гипсовые колонны. Землю укрыл мягкий золотистый ковер из опавшей листвы, листья кружились в воздухе, тихо ложась на пожухлую траву.

В том месте, где тропа становилась шире, Дикси остановилась, чтобы взглянуть на расстилавшуюся внизу долину.

— Знаешь, я вспоминаю как кошмарный сон нашу жизнь, когда приехал Стар, — неожиданно сказала девушка. — Мы с Томом были счастливы на своем ранчо, работали наравне со всеми, что-то строили, обживались и каждый день узнавали новое о Западе. Тому нравилось возиться с животными, особенно с лошадьми. И вот, когда казалось, что благополучнее нас нет никого на свете, явился Стар Левитт. Ты даже не можешь себе представить, каким ударом стал для нас его визит. Ведь мы верили, что весь кошмар остался в прошлом и забыт навсегда. Наш старший брат Ральф, любимец и гордость отца, которого мы все тоже очень любили, в свое время отправился в Мексику, там связался с какой-то девкой и пристрастился к наркотикам. Беда заключалась в том, что он оказался слабовольным человеком. Левитт вцепился в него мертвой хваткой, чтобы от его имени переправлять наркотики в Штаты и затем торговать ими здесь. У отца было слабое сердце, и он подолгу болел. И лишь две вещи еще как-то помогали ему держаться на этом свете: чувство гордости за свою семью, своих детей. Мы знали о том, что случилось с Ральфом в Мексике, что он связался со Старом Левиттом, но отцу об этом ничего не говорили. А позднее, когда Ральф погиб, нам удалось скрыть от него все подробности той истории. Мы понимали, что такого потрясения и позора он не переживет, и даже если не умрет, то последние его годы будут отравлены ядом стыда и бесчестия. А он был хорошим отцом для всех нас. Конечно, мы поступили глупо, но разве всегда угадаешь правильный шаг, а нерешительность сыграла самую губительную роль. Стар приехал на ранчо и приветствовал нас, словно самых близких друзей, с которыми он наконец вновь встретился после долгой разлуки. Тогда он сказал нам, что ему необходимо на пару месяцев обосноваться на нашем ранчо, чтобы использовать его, как рабочую базу. Он предупредил, что г наркотиками покончил раз и навсегда и что подержит свое стадо у нас на ранчо всего пару месяцев, а затем уедет, но намекнул, если мы не позволим ему остаться, он отправится к нашему отцу и поставит его в известность о делах Ральфа во всех подробностях. Мы растерялись, а уже потом от нас ничего не зависело. Вместе с ним приехал Тернер, потом явился Эммет Чабб, позже — Керб Даль… Стали наезжать Войль, Толмен и еще кто-то из его шайки. Он попросту вселился в наш дом, начал всем заправлять,прогнал наших работников, и мы сами оказались заложниками на собственном ранчо. Нам не позволялось самовольно высунуть нос из дома, только в сопровождении кого-нибудь из них. Один из нас всегда оставался на ранчо, «чтобы не было соблазну наделать глупостей», как выражался Стар. Пог и Рейнолдс изо всех сил старались извести друг друга. Да они и сами мало чем отличались от захвативших нас бандитов. И до твоего приезда сюда мы были здесь одни. Совсем одни.

— Думаешь, я не догадался? — заметил Кеневен. — Когда я впервые прослышал о долине и начал выяснять, что к чему, то обнаружил, что честных людей здесь меньше, чем где-либо, а всем верховодят подонки. Те немногие порядочные граждане, которые еще не совсем перевелись в этих местах, бессильны что-либо изменить, сидя на своих крохотных клочках земли или занимаясь мелким бизнесом. Представители закона сюда, можно сказать, и не заглядывали.

— Пожив у нас несколько недель, Стар решил остаться. Он совсем неглуп и понимал, что надо как-то надежнее обосновываться. Отношения между Погом и Рейнолдсом не представляли секрета, и он решил, что они дают неплохой шанс для того, чтобы прибрать к рукам власть и богатство. Наши надежды на то, что мы скоро избавимся от него, рухнули.

Какое-то время они ехали молча, и только цокот лошадиных копыт нарушал осеннее безмолвие. Вдруг совершенно неожиданно они оказались напротив входа в ущелье, ведущего в кратер.

Дикси рассмеялась.

— Вот здорово, Билл! Раз уж мы здесь, то почему бы не заглянуть туда? Ты же сам говорил, что успели бы вернуться засветло!

Немного поколебавшись, Кеневен направил Рио к ущелью.

— Ладно, — согласился он, — хотя затея не привела его в восторг. — Будь по-твоему!

Взглянув вверх, на отвесные скалы, склоны которых почти сходились в вышине над тропой, он тут же пожалел о своей уступчивости. Он не имел желания оказаться в ловушке, откуда нет выхода.

Даже Дикси притихла, проезжая между высокими стенами темного ущелья. Она не знала, действительно ли ей в лицо тянет ледяным ветром как из преисподней, или в душе ее черные скалы вызывают дрожь.

Рио, обычно радостно скачущий вперед навстречу приключениям, шел очень неохотно. Но как бы там ни было, а они углублялись все дальше и дальше в темноту потайной тропы.

Все звуки большого мира позади, только узкая полоска бледного осеннего неба в обрамлении остроконечных скал сверкала высоко над головой, будто разверстая пасть огромного монстра.

Глава 18

Для всадника, ступившего в узкую расселину, пути назад уже не было — он нигде не мог развернуть коня. Оставалось только ехать вперед. Когда наконец они добрались до самого низа, где очень давно в результате землетрясения или какого-то другого чудовищного катаклизма стена горного кряжа, окружающая кратер, раскололась до самого основания. Кеневен указал Дикси на огромные глыбы, нависшие над тропой.

— В один прекрасный день, — заметил он, — сюда уже никто не пройдет. Малейшее землетрясение или даже какой-нибудь пустяковый взрыв тут поблизости — и эта щель окажется доверху забита камнями. А отсюда снизу и вовсе кажется, что даже человек с ломом может запросто столкнуть какой-нибудь из валунов. Всякий раз, когда проезжаю здесь, не могу без содрогания думать об этом. Они почему-то застряли там на крутом косогоре, и достаточно малейшего толчка, чтобы с грохотом полетели вниз.

Взглянув вверх, Дикси поняла, что он имел в виду. И ей впервые стало ясно, почему Кеневен так долго не решался взять ее сюда. Теперь и она сожалела о своей настойчивости. Одна огромная глыба, весившая, должно быть, несколько сотен тонн, угрожающе накренилась, зависая над самым краем обрыва — непонятно, какая сила удерживала ее там. Дикси стало совсем тревожно, и зловещее предчувствие охватило ее душу. Но, едва оказавшись в самом кратере, она тут же позабыла о всех своих страхах, восторгаясь неописуемой красотой и великолепием открывшейся перед ней долины. Скалы, уходившие вершинами в заоблачные выси, обширные заливные луга, журчащий ручей и пышные облака в небе над го рами — эта мирная идиллия навевала мысли о благополучии и покое.

Солнце пригревало, и они молча ехали рядом, наслаждаясь прелестью увядающей природы и царившей здесь тишиной. Расхаживавшие по лугу рыжие и пестрые коровы уже привыкли к довольно частому появлению людей, хотя все еще и относились к их визитам довольно настороженно.

— Здесь оказалось больше скота, чем я предполагал, — сказал Кеневен. — Наверное, где-то тут, среди скал, есть путь в дальние каньоны или еще какие-нибудь укромные уголки, о которых я пока ничего не знаю. На севере Нью-Мексико тоже есть кратер древнего вулкана. Он гораздо больше, зато наш намного живописнее.

— А где пещеры? Ролли рассказывал мне о ледяных кристаллах.

Часа два они гуляли по кратеру, заглядывали в ледяные пещеры. Обнаружили такие, куда коровы приходили на водопой и где, вероятно, время от времени укрывались от непогоды. Но когда они уже собрались возвращаться обратно. Дикси вдруг схватила Кеневена за рукав.

— Билл! Гляди!

Это был след от сапога. Небольшой, но довольно глубокий.

У нее перехватило дыхание от ужаса.

— Билл, а что, если… Может, Ролли Барт?

— Нет, не Ролли. — Мысленно он проклинал себя за то, что завел ее сюда. — След явно меньше, чем следы Марби или Барта, но человек, проходивший здесь, гораздо тяжелее любого из них. — Давай-ка лучше уедем отсюда.

Когда они вышли из пещеры, то даже серый свет быстро сгущавшихся сумерек не мог скрыть мертвенной бледности ее лица. Он взглянул вверх, удивленный столь внезапным наступлением темноты, хотя день лишь только-только начинал клониться к вечеру. Зловещие грозовые тучи, толкаясь, наползали друг на друга, затягивали небо над кратером. Еще немного, и на землю обрушится ливень.

Он направился к лошадям, настороженно озираясь по сторонам, но никого не заметил. По лугу спокойно бродили коровы.

— Поезжай вперед, — сказал он Дикси, взглянув еще раз на небо, — а я попробую загнать в ущелье коров, раз уж мы все равно сюда приехали.

— Один ты не справишься! — возразила она.

— Постараюсь. Поезжай домой. Ты промокнешь.

— Ерунда! У меня с собой дождевик, и… — Она внезапно осеклась на полуслове, а ее испуганный взгляд остановился на чем-то у него за спиной.

Он тут же догадался, кого она увидела, и у него даже промелькнула мысль мгновенно обернуться и выхватить револьвер, но он тут же отказался от нее, поскольку в таком случае Дикси оказалась бы на линии огня.

— Вот это да! — раздался голос Стара Левитта. — Вот так удача!

Однако голос этот звучал как будто менее уверенно, чем всегда, и даже с опаской. Голос человека, доведенного до исступления… Или ему показалось? Билл медленно обернулся, и, когда их взгляды встретились, он понял, что произошло самое худшее.

От былого лоска не осталось и следа. Белая шляпа перепачкана и покрыта пятнами, грязная рубашка, давно не знавшее бритвы лицо. На Кеневена смотрели все те же огромные, выразительные глаза, только теперь они горели безумным огнем. Билл знал, что этот человек и прежде отстоял недалеко от той призрачной черты, что отделяет разум от помешательства. А того потрясения, которое пришлось ему пережить, потерпев внезапное поражение, оказалось вполне достаточно, чтобы он перешел невидимую грань.

— Просто замечательно! — произнес нараспев Левитт. — Сегодня мы наконец-то избавимся друг от друга! Сначала я разделаюсь с тобой, а потом займусь Дикси! А покуда я буду с вами здесь разбираться, Чабб и Бердью прикончат Марби и Барта. Они уже ожидают их на горе.

— На горе? Где-где, а уж там ребят врасплох не застать. А на тот случай, когда мы отсутствуем, у нас предусмотрены особые меры предосторожности. Мы ожидали тебя, Левитт.

— И сейчас тоже? Ну да, а как же иначе. Но мы, представь себе, обнаружили кое-что, о чем вы даже не догадываетесь. Мы нашли пещеру на вашей горе. Замечательное убежище! Там они подождут, пока не застигнут твоих парней врасплох!

— Пещера? — При одном воспоминании о ней внутри у него все похолодело, а по спине побежали мурашки. С какой бы ненавистью он ни относился к тем двоим, но такой страшной участи не мог пожелать даже таким своим заклятым врагам. — Пещера, говоришь? Вы нашли пещеру на горе?

— Вообще-то мы все хотели остаться там, но потом я увидел, как вы с Дикси уезжаете. Грех было упустить такую возможность. — Он взглянул на Дикси. — С ней я должен разобраться наедине. Ее нужно как следует проучить.

— Левитт, — тихо заговорил Кеневен, — ты сошел с ума. Та пещера, где прячутся твои люди, — смертельная западня! Если они расположились слишком далеко от входа, то живыми им оттуда не выбраться. Вы видели глубокий провал в полу? Это гейзер. Когда он начнет работать, они окажутся отрезанными от выхода и утонут!

Улыбка Левитта померкла.

— Разумеется, ты врешь! Но если даже и нет, то это не столь важно. Мне они больше не нужны, а что до Марби и Барта… оба — мелкая сошка. Нет, вы двое — моя награда, вот кто мне нужен.

Кеневен осторожно, подвинув на пару дюймов правую ногу, переступил с ноги на ногу и стал лицом к лицу с Левиттом. Это было все, что нужно.

Сердце тяжело и размеренно стучало в груди. Выбора у него не осталось. Сейчас он выхватит револьвер и постарается опередить Стара. Самому ему тоже наверняка достанется, но в любом случае он должен убить Левитта.

Вэсу Хардину, да и не только ему, неоднократно удавался фокус выхватить револьвер из кобуры под прицелом противника. Ничтожная доля секунды тут и сыграет решающую роль. Билл прекрасно сознавал, что на сей раз обстоятельства обернулись против него. Но, с другой стороны, он ведь никогда не считал себя самым ловким в обращении с оружием, однако все же опередил Керба Даля, настоящего ганфайтера.

Ему также было известно немало случаев, когда буквально изрешеченный пулями человек, несмотря ни на что, продолжал стрелять и, главное, попадал точно в цель. Он не может оставить Дикси на произвол этого сумасшедшего. Значит, должен трезво мыслить и действовать с большей решимостью. Итак, в него попадут пули. Он принял такую возможность и постарался сосредоточиться на том, что ему и после необходимо продолжать стрелять, и стрелять метко. Потому что он должен убить этого человека.

По небу прокатились раскаты грома, и на землю упали первые крупные капли дождя. Следующую фразу Билл обронил как бы между прочим, и даже Стар воспринял ее, как нечто само собой разумеющееся.

— Надень плащ, Дикси, — бесстрастно сказал он. — Ты промокнешь.

Взгляд его был прикован к Левитту, и то, чего он так ожидал, случилось. Когда Дикси двинулась с места, Левитт невольно посмотрел на нее, и в тот же миг Кеневен выхватил револьвер.

Левитт нажал на спуск, но его выстрел оказался слишком поспешным, и пуля просвистела мимо головы Кеневена как раз в тот момент, когда он взвел курок.

Выстрел!.. Еще!.. Билл наступал на Левитта, одержимый единственной мыслью — засадить в него как можно больше свинца. Пуля угодила ему в руку, и он невольно выронил оружие. В тот же миг в левой руке у него оказался второй револьвер… Вообще-то он не слишком метко стрелял с левой руки, но, пожалуй, на таком расстоянии…

Рубашка Левитта покраснела от крови, и теперь Кеневен стрелял по этому все больше расплывавшемуся пятну. Затем, взяв чуть повыше, проделал в основании шеи противника круглую дыру с синими пороховыми краями.

Левитт покачнулся, но удержался на ногах, его рука, сжимавшая револьвер, снова поползла вверх. Кеневен хладнокровно шагнул влево и занял надежную позицию, стреляя снова и снова.

Стар медленно осел на землю и опрокинулся навзничь, неловко подогнув левую руку, глядя на Кеневена своими выразительными глазами.

— Ничего, я тебя еще!..

Он так и остался неподвижно лежать на земле с заломленной за спину рукой, обратив к небу неподвижный взор широко раскрытых, невидящих глаз.

Дождь лил как из ведра.

Кеневен резко обернулся.

— Быстро надевай плащ! Мы уезжаем!

Эхо выстрелов давно стихло, и все вокруг оказалось во власти дождя. На Левитта он больше не взглянул, только поднял оброненный револьвер.

Дикси бросилась к нему.

— Ты ранен! У тебя идет кровь!

— Времени нет.

К собственному удивлению, он не испытывал особой боли от раны и не чувствовал слабости. Если его вообще задело… Ну конечно же, он был ранен в руку… Но это чепуха. Его больше беспокоила узкая расселина, через которую им предстоит проехать, и огромные глыбы, нависавшие над тропой.

Натягивая на себя дождевик, он видел, что Дикси вскочила в седло и пустила коня в галоп, чтобы успеть отсечь животных от стада и направить их к ущелью.

И тут совершенно неожиданно большая корова, вышагивавшая впереди, сама направилась к трещине в скалах, как будто ей уже приходилось проделывать это и прежде. Должно быть, и в самом деле многие из здешних животных паслись как в самом кратере, так и за его пределами.

Дав Дикси знак ехать вперед, он вслед за ней углубился в трещину между скал, то и дело с опаской поглядывая наверх. Схватив камень, он с силой запустил им в медлительную корову.

— А ну, пошла! — кричал Билл, пришпоривая коня.

Коровы медленно продвигались вперед, слишком медленно.

Внезапно что-то заставило их двинуться быстрей, затем еще быстрее. Потом они перешли на бег, и конь Дикси взбирался по каменной круче вслед за ними.,

Они приближались к самой узкой части ущелья, он снова посмотрел наверх, цепенея от ужаса. Гигантская глыба как будто сдвинулась с места!

— Быстрей! — кричал он. — Подгоняй арканом! Не давай им остановиться!

Дикси тоже посмотрела вверх, и он увидел ее испуганное лицо, показавшееся ему белым пятнышком среди потоков проливного дождя. Откуда-то сверху осыпались мелкие камешки, лужицы дождевой воды собирались на дне ущелья. Кеневен снова поднял глаза. Ошибки быть не могло. Огромная глыба сдвинулась еще немного. Раздался душераздирающий скрежет камня о камень, по склону зашуршал еще один ручеек из мелких камешков. Плита снова качнулась, потом замерла и вдруг, наклонившись сама собой словно по волшебству, начала медленно, но уверенно сползать вниз!

По склону застучали сыпавшиеся сверху обломки сланцевой породы, Рио испуганно бросился вперед, налетел на медлительную корову, которая тоже сделала рывок. Огненный сию же секунду устремился за ней. Билл пронзительно кричал, умоляя животных поторопиться, а Дикси что есть силы хлестала по спине сложенным арканом ближайшую корову. Животные снова побежали легкой рысцой.

Огромная каменная глыба, сметая большие валуны и камни поменьше, доползла до того места, где склон становился совершенно отвесным, и, качнувшись на краю, обрушилась вниз. Раздался оглушительный грохот. Вверх по ущелью прокатилась мощная воздушная волна. Рио испуганно вздрогнул и принялся рваться вперед, натягивая повод. Теперь казалось, что в расселину оседает уже весь склон.

На небольшом пятачке среди скал, где стены ущелья расходились чуть шире, Дикси и Билл остановили коней и, оставаясь в седлах, оглянулись назад.

— Это могила, — произнесла она в ужасе, — огромная могила под открытом небом. Теперь никогда никто не сможет их разыскать.

— Уж волки-то найдут, и пумы тоже.

Она содрогнулась при мысли об этом.

— Как страшно! Ты и в самом деле думаешь, что туда больше никак нельзя попасть?

Кеневен пожал плечами.

— Не знаю, мне было недосуг это выяснять. Не исключено, что какой-нибудь опытный скалолаз и забрался бы туда… и выбрался бы оттуда. Но я лично не стал бы так рисковать.

Тяжелые капли дождя барабанили по их шляпам и плечам. Они неспешно выгнали скот из ущелья на широкую равнину, а затем, оставив стадо, отправились на свою гору.

Кеневен вспомнил о револьверах и, перезарядив их один за другим, убрал в кобуру. Два шестизарядника появились у него, когда он ездил охранником на почтовом дилижансе, защищая пассажиров и груз от нападения бандитов или индейцев. И все же второй револьвер пригодился ему впервые за все время, прошедшее с тех пор.

Когда они подъехали к хижине, Барт выбежал им навстречу и взял поводья.

— А мы уже начали за вас волноваться! — старался он перекричать шум дождя. А когда, скинув плащи, Дикси и Билл вошли в дом, где на столе уже дымился горячий кофе, Барт сказал: — Марби сегодня как будто видел Чабба. Мы боялись, что вы их встретите.

— А ты здесь их не видел? — спросил Кеневен, отхлебнув из чашки.

— Нет, и буду счастлив не видеть их больше никогда.

Барт снял плащ, повесил его на крючок и налил себе кофе из почерневшего от копоти кофейника. — Ты знаешь, Билл, дождь вытворяет с нашим гейзером странные штуки. Я случайно оказался неподалеку, когда он забурлил в очередной раз, и клянусь, из пещеры доносилось что-то похожее на человеческие вопли. У меня аж волосы встали дыбом. Я… — Он внезапно осекся. — Что случилось? Чего я такого сказал?

Дикси вскочила со стула и ушла в дальнюю комнату. Ролли озадаченно посмотрел ей вслед.

— Что-нибудь не так? Я не хотел…

— Все в порядке, Ролли. Просто не надо больше вспоминать про гейзер.

И он рассказал обо всем, что случилось с ними в тот день. Поездка в кратер, смерть Стара Левитта и камни, завалившие… или, скорее всего, завалившие ущелье.

— А он точно умер? — спросил Марби. — Ты уверен?

— Уверен. У него лицо было мокрым от дождя, а глаза оставались открытыми.

Дикси вернулась в комнату.

— Билл, те несчастные люди оказались в такой ужасной западне! Они были жестоки и мстительны, но такой смерти я не пожелала бы никому!

— Забудь о них. Они там прятались, чтобы убить нас. — Он обнял ее за плечи. — Милая, смотри на огонь. Это наш с тобой очаг, наш дом! Чувствуешь, какой вкусный кофе сварил Марби? А какой дождь на улице! Ты только послушай! Значит, на следующий год, когда в долину снова придет весна, трава будет высокой и зеленой. Она зазеленеет на наших лугах, на которых будут пастись наши стада!

Они стояли рядом, глядя, как жаркие языки пламени танцуют по поленьям, слушая, как дождь стучит по крыше и как злобно шипят на раскаленных углях огромные дождевые капли, падавшие в трубу. Он подбросил дров, и огонь тут же начал взбираться по ветке, жадно ощупывая ее со всех сторон.

В кухне слышался звон посуды. Ролли разливал кофе.

Луис Ламур Течение на запад

Глава 1

Мэт Бардуль промчался на своем длинноногом, с полосами, как у зебры, кауром по пыльной главной улице Дедвуд-Галч, на несколько минут опередив дилижанс. Соскользнув с седла и привязав коня у коновязи, Мэт, высокий молодой человек, одетый в куртку из оленьей кожи, с черной плоской шляпой на голове, ступил на тротуар.

Не входя ни в отель «IXL», ни в ресторан, он сдвинул шляпу на затылок и прислонился к одному из столбов деревянного навеса.

Его живописная фигура в украшенных звездами сапогах на высоком каблуке с огромными калифорнийскими шпорами, с револьверами, рукоятки которых отсвечивали слоновой костью, сразу же привлекла к себе внимание окружающих.

Это было лето 1877 года, когда старейшая дилижансная линия «Шайен энд Блэк-Хиллс» демонстрировала безопаснейший и лучший на всем Западе сервис. Глазами зеленоватого оттенка Мэт внимательно следил, как дилижанс, влекомый шестеркой лошадей, рысцой проследовал по главной улице до «IXL» и остановился напротив отеля.

Страхуясь от бродячих индейцев, большую часть пути от Шайена Мэт проехал вместе с ним, не проявляя никакого интереса к его пассажирам, пока не приметил девушку, сошедшую на ранчо Пол-Крик.

Он как раз подносил спичку к только что свернутой сигарете и, поймав сквозь пламя ее взгляд, почувствовал, как в его груди что-то оборвалось. Он стоял, не отрывая от нее глаз, пока пламя не опалило его пальцы. Мэт вскрикнул от неожиданности и уронил спичку, успев заметить мимолетную тень улыбки на губах отвернувшейся девушки.

Тихонько выругавшись, он проводил ее взглядом до дома и лишь потом дрожащими руками взялся за уздечку.

Ненавязчивое расследование, подкрепленное парой глотков местного виски, позволило вытянуть из кучера Илэма Брукса, во-первых, что ее имя Жакин Койл, во-вторых, что она прибыла в Дедвуд к папе Брайену, и вдобавок к этому, что она милая, веселая и приятная во всех отношениях молодая леди.

— Ни одного каприза за все путешествие! — восхищался Брукс. — А ведь почти все пассажирки до того сварливы, просто ехать невозможно.

Ступив на пыльную улицу Дедвуда, Жакин быстрым взглядом живых голубых глаз окинула толпу зевак, отыскивая отца или брата. И первым, кого она увидела, был молодой человек, высокий, широкоплечий, с тонкой талией, беспечно прислонившийся к столбу под навесом.

В то же мгновение ей стало ясно, что он вовсе не беспечен и ждет он именно ее.

Это был тот самый парень, которого она видела на ранчо Пол-Крик. Он следовал за их дилижансом верхом. Она узнала его сразу не только по живописной внешности, но и потому, что запомнила слова Фреда Шварца, владельца ранчо, разговаривавшего с Илэмом Бруксом:

— С этим парнем Логану Дину лучше не связываться.

— А кто он?

— Его зовут Мэтью Бардуль. Он француз, бретонец, уроженец штата Мэн, но вырос на Западе. Участвовал в сражении при Вэгон-Бокс.

— Черт подери! — Брукс повернулся, чтобы получше рассмотреть Мэта. — Так это тот самый Бардуль, который убил Лефти Кинга в Юльсбурге?!

— Точно, он. С таким хорошо дружить, но не дай Бог поссориться. Если он едет в Дедвуд, то никаких сюрпризов со стороны плохих индейцев не будет, он их чует за милю.

Эти слова мгновенно всплыли в ее памяти, когда их взгляды встретились над головами толпы зевак. Жакин не забыла его растерянность в Пол-Крик и теперь, заглянув в глубину зеленых глаз, прочитала в них то, что привело ее в смущение. Это был взгляд мужчины в полном расцвете сил, которым он говорит женщине, что хочет ее.

Жакин быстро отвернулась, но широко распахнутые глаза и прерывистое дыхание говорили о глубоком волнении, охватившем ее.

Такие взгляды она замечала и раньше, но ни один из них не затрагивал ее так глубоко. Она понимала, почему мужчины так на нее смотрят: не только потому, что она молода и красива — ее телу с изящными округлыми формами был присущ некий шарм, который не могла полностью скрыть даже пышная одежда, что-то привлекательное было и в ее походке, а также во взгляде — та притягательная сила, которую она ощутила теперь в глубине глаз Мэта.

Да и Мэт отличался от других мужчин. Было нечто особенное в небрежной расслабленности позы, когда он смотрел на нее, прислонившись к столбу, с сигаретой во рту. Нечто, скрытое за красивой смуглостью лица, худым сильным телом и тяжелой мужской чувственностью.

В то время как разрумянившаяся и трепещущая Жакин прятала лицо, толпа раздалась, чтобы пропустить здоровяка в черной бобровой шапке и сюртуке покроя «принц Альберт».

— Жэки, милая, как хорошо, что ты снова приехала! А где твой брат? Он здесь?

— Я его не видела, папа.

Она быстро перевела взгляд на человека под навесом. Он выпрямился, одним быстрым движением вынул изо рта сигарету и выбросил ее.

Ей вдруг показалось, что сейчас он прорвется к ней через толпу и обнимет. Ощущение было настолько сильным, что, резко повернувшись, она схватила отца за руку и повлекла его в «IXL», словно надеясь найти там защиту.

Мэт Бардуль не отводил от нее взгляда. Эта девушка должна принадлежать только ему. Она затронула в нем струны, к которым прежде не прикасалась ни одна женщина, она пробудила в нем волнение и беспокойство. Как хорош был ее вздернутый подбородок, синева глаз, вид, полный горделивого сознания, что она прекрасна и желанна.

Его никогда не привлекали женщины, стремящиеся подавить свою женственность, не допускающие даже намека на секс. Не нравились и женщины, активно проявляющие недовольство тем, что они не мужчины. Его подсознание говорило, что эта девушка, вся из плоти и крови, знает, чего она хочет, и знает, как это получить. Он отвел глаза лишь тогда, когда она исчезла за закрытой дверью, но в его памяти остался сноп солнечных лучей, заблудившихся в паутине ее золотых волос, и быстрый, испуганный прощальный взгляд.

Что-то случилось. Возникло ощущение раздражения и беспокойства. В его жизни было немало женщин, но такой желанной еще не встречалось. Всегда, в любой момент, он мог оседлать коня и ускакать, и, насколько помнилось, у него ни разу не возникало желания вернуться. Теперь же он понял — это время кончилось. Ускакать он не сможет.

Его мысли опять обратились к Дедвуду. Внешне городок напоминал Додж, Эбайлин, Таскосу, Хэйс-Сити или Юльсбург. Разница была лишь в том, что в него манил блеск золота, во все другие города, в которых ему приходилось бывать раньше, людей привлекал скот.

Здесь встречались знакомые по прежним местам лица, некоторых он знал, другие были просто типичными лицами игроков, барменов, танцовщиц и им подобных типов из тех, кто льнул к легко наживаемым и так же легко спускаемым деньгам во время бума на Западе.

Всего лишь несколько месяцев назад это была страна индейцев. Немногим более двух лет назад Кастер совершил свой известный рейд в Блэк-Хилс, бросив перчатку индейцам и показав им, что даже этот договор может быть нарушен, что даже охотничьи угодья Великого Духа не неприкосновенны. И всего лишь около года прошло со времени последнего авантюрного и рокового рейда Кастера, приведшего его к поражению в долине Литтл-Бигхорн. Он хотел блистательной победой добиться наград и почета в военном департаменте и в правительстве, искал всенародной славы, а потерпел жестокое поражение от врага, которого презирал.

Индейцы племени сиу его ждали — лучшая в мире легкая кавалерия, ведомая опытными командирами, великими военными вождями Бешеной Лошадью и Желчным Пузырем. Как и Феттерман, Кастер должен был получить урок и умереть. Как и Феттерман, Кастер не верил в умение индейцев воевать, и, как Феттерман, он устремился навстречу смерти.

Индейцы были повсюду: в горах Биг-Хорн, в окрестностях Паудера, Йеллоустоуна и Миссури, но нигде не противостояли белым в боевом порядке. Переселенцев подстерегали на привалах, выслеживали отставших и заблудившихся, и до тех пор, пока белый человек стал без опаски ходить в коралль или к источнику за водой, прошло немало месяцев. Мощь индейцев была сломлена, но боевой дух не подорван, и сопротивление продолжалось.

Голд и Кастер открыли дорогу в Блэк-Хилс в 1874 году, и уже ничто не могло остановить поток белых людей. Первым среди вождей это понял и стал действовать в соответствии с реалиями Пятнистый Хвост. Он осознал, что краснокожие стоят у последней черты и единственное, что еще можно сделать, это попытаться облегчить поражение своего народа — искать пути к сосуществованию с белыми, вместо того чтобы сражаться с ними.

Красное Облако тоже это понимал, но еще некоторое время продолжал сопротивляться, не признавая очевидного. И у него бывали победы. Он вытеснил белых из Бозман-Трейла, заставил их бросить свои форты, но и ему стало понятно, что выиграть сражение не означает выиграть войну. Белые переселенцы продолжали наступать. И вот они здесь. Они толклись по пыльным улицам Дедвуда, города, получившего название от сгоревшего леса на склоне горы. Толпами бродили по улицам, толпились в барах, покупая и продавая, болтая, грабя или обманывая своих соседей. Они то устремлялись в горы с кирками и лопатами, то возвращались назад за провиантом, покупая его в наскоро сколоченных лавчонках или палатках, расплачиваясь золотым песком, намытым в горных ручьях.

Они копали шурфы до материнских горных пород и добирались до золота в трещинах и расщелинах, где оно копилось веками, намывали его и ссыпали в мешочки. Золотом платили за возможность продолжать поиск золота, золота, которое сделает их богатыми, золота, которое купит женщин и выпивку, золота, которое освободит их от невыносимо тяжкого труда.

Движущийся людской поток возбудил Мэта Бардуля, и он ощутил прежнее желание присоединиться к нему, стать частью этой толпы, биться за золото, которое можно найти и разбогатеть, если улыбнется фортуна и хватит сил. Бродя по улицам, глядя на жесткие бородатые лица, он видел среди них много добрых и благородных, но наряду с ними встречались лица жестокие и отвратительные.

Впервые в руки этих людей попал никем не тронутый девственный континент. Здесь впервые они получили возможность строить великое будущее, строить свой новый мир, использовать все богатства природы для торжества демократии и свободы. Но такой целью задавались немногие, большинство же налетали, как саранча, нанося земле глубокие раны при добыче ее сокровищ, загрязняя реки и уничтожая леса, и затем перемещались на новые участки, чтобы тоже их опустошить. И все это диктовалось дикой, всепожирающей жадностью, стремлением ухватить побольше, пока это не составляло особого труда.

Здесь царствовали храбрость и сила. Здесь была грубая мужская дружба, сочувствие проигравшим, спонтанная, импульсивная донкихотская жалость человека, готового драться за доллар, который он может тут же отдать первому встречному, припасшему историю пожалостливей.

В освоении Запада на первый взгляд было много хорошего, но на деле это вылилось в сумасшедшее пиршество жадности и разврата, почти скотского наслаждения грабителей, вырывавших богатства из недр земли и бросавших ее оскверненной. И этот период продолжался долго, потому что за первопроходцами приходила волна воров менее агрессивных или более ленивых, немощных, предпочитавших подбирать центы, вместо того чтобы грабить доллары.

Всякие попытки сохранить окружающую природную среду, восстановить леса, плодородие почв и прекратить бесстыдное разграбление природных богатств встречали жестокое сопротивление — считалось, что это покушение на права человека. То была эпоха силы, эгоизма и жадности.

Первопроходцы снимали сливки и устремлялись дальше, чтобы успеть снять сливки и там, а за ними следовали койоты и стервятники, обгладывающие кости и питающиеся падалью. Они действовали медленно, но оставляли после себя еще большее опустошение, и никто из них не думал о последующих поколениях, которым будут нужны леса, минералы и плодородные почвы.

Мэт Бардуль был одним из тех, кому судьбой или роком, как это ни называй, было предопределено попасть в кипящий водоворот освоения новых земель. И он был одним из тех немногих, кто понимал, что происходит, кто умел хотя бы чуть-чуть заглянуть в будущее.

Подобно молодому человеку, который наследует состояние, люди этой страны растрачивали богатства, полученные по праву рождения, в диких оргиях мотовства и жадности, не заботясь о будущем. Они тратили свой капитал, не думая, что когда-нибудь ему придет конец.

Развернувшись на каблуках, Мэт втиснулся в дверь «IXL» и стал зигзагами пробираться к бару через толпу потных, смеющихся и ругающихся людей. Едва он отвоевал себе место у стойки и дал заказ суетящемуся бармену, как сзади раздался громоподобный голос:

— Мэт! Мэт Бардуль, клянусь всеми святыми!

Узнав голос, Мэт с трудом повернулся, и улыбка озарила его загорелое лицо. Огромный бородатый переселенец, на груди которого росло волос не меньше, чем на бороде, проталкивался через толпу.

— Бизон Мерфи! Какого дьявола тебе надо в Дедвуде? Это же для тебя верх цивилизации! Последний раз мы встречались в Гумбольте, и ты направлялся в Снейк!

— Да когда это было! Черт подери, допивай — и еще по одной. — Грива его волос, достигавшая плеч, впечатляла не меньше бороды. — Я приехал из Йеллоустоуна вместе с Филлипсом Портуджи.

— Что тут происходит? Что-нибудь интересное? — Мэт попробовал виски. Крепкое и горькое, как индейский самогон, вполне возможно, что оно было из одной бочки с тем, которое ему наливали в последний раз в Юльсбурге. — Я сейчас не при деле, — продолжал он. — Была мыслишка податься в Вирджиния-Сити или в Бэннок.

Мерфи огляделся и придвинулся поближе.

— Не надо спешить, парень, — прошептал он доверительно. — Пахнет чем-то заманчивым. Большие люди собирают караван фургонов на Биг-Хорн.

— А в чем дело?

— Золото. — Мерфи прикончил стакан. — Золото на глубине дерна. И много. Дно ручьев устлано золотом, так говорят. Сам я в Биг-Хорн никакого золота не видел, но я ведь тогда не искал его, я охотился на бобров. Отец Де Смет всегда утверждал, что золота там больше, чем в Калифорнии.

— Кто стоит за всем этим? Кто нашел золото?

— Человек по имени Тэйт Лайон. Он искал и нашел золото в горах Биг-Хорн, но его партнер был убит и ему пришлось удирать оттуда как можно быстрее.

— Ты его знаешь?

— Нет. Совсем не знаю. Никогда раньше не встречал, но Брайен Койл и Герман Рютц ставят на него много чего, а они не дураки.

— А как насчет индейцев?

— После битвы Кастера — спокойно. Терри и Гиббон их разогнали и выколотили из них всякое желание воевать. Но что говорить, сиу остаются сиу, нужно держать свои железки наготове и порох сухим, если едешь в Биг-Хорн. — Он схватил бутылку и наполнил стаканы. — Да и не сиу нужно бояться, а этих белых бандитов. Здесь, в лагере, до черта убийств и полно всякой мрази. — Мерфи значительно поглядел на Мэта. — В городе Логан Дин.

— Дин? — Глаза Мэта превратились в щелки. — Ганфайтер из штата Колорадо? Понятно.

— Думаю, тебе полезно об этом знать, после того что приключилось в Юльсбурге. — Мерфи посмотрел на дно стакана. — Здесь и Бэт Хэммер, помнишь его? А о Джонсе Спиннере — слышал? Об этом бешеном подлом убийце из ковбойских лагерей?

Если Логан Дин в Дедвуде, рано или поздно жди неприятностей. И немалых. Дин был братом жены Лефти Кинга, негодяя, окончившего свой жизненный путь в Юльсбурге в схватке с Бардулем.

— Так что насчет каравана?

— Этот Тэйт Лайон обо всем поведал Герману Рютцу, и тот поверил. Он пригласил в компанию Брайена Койла. Койл заинтересовался, а он здесь один из самых больших людей. Денег у него вполне хватит, чтобы добыть их еще больше. Похоже, он обсуждал вопрос о зелоте в Биг-Хорн с Клайвом Масси и отставным армейским офицером, полковником Орвисом Пирсоном.

— О нем я слышал.

— Ну и эти четверо обмозговали все и решили направиться в Биг-Хорн с группой отобранных людей, самых лучших, с фургонами и всем необходимым имуществом. Они хотят добраться до места, организовать там свой собственный город и заявить все лучшие участки вдоль этих ручьев.

— Сам Койл участвует?

— Конечно. Он один из руководителей. Он и Масси. Это дело не афишируется, и в группу возьмут немногих. Если хочешь, я тебя пристрою. Я им нужен и могу заявить, что без тебя не пойду.

— Кто будет проводником в горах?

— Тэйт Лайон и Филлипс Портуджи. Пирсон избран начальником, как наиболее опытный. На всякий случай они хотят захватить с собой побольше боевых ребят. Этот караван будет не самый бедный в этих местах!

Если Брайен Койл отправится с караваном, все шансы за то, что дочь поедет вместе с ним. Мэт потянулся к бутылке, налил себе и Мерфи, поднял стакан и поверх него устремил взгляд на Мерфи.

— За Биг-Хорн, — произнес он.

— Высший класс! — Мерфи прямо расцвел. — Ты, я и Филлипс Портуджи, мы сможем управиться с любой бандой индейцев, только попадись они нам на дороге.

В девять вечера в заднем помещении склада Рютца собрались тридцать мужчин и одна девушка. Мерфи Бизон протолкался мимо кип и ящиков с товаром к месту сбора. Мэт сразу узнал девушку — это была Жакин Койл. Рядом с ней сидел мужественный красивый парень с дерзкой жизнерадостно-беззаботной улыбкой и быстрыми порывистыми движениями. Его лицо, смесь суровой основательности Брайена Койла и красоты Жакин, являлось прямым свидетельством того, что он ее брат. Отметив это, Мэт окинул взглядом остальных. Если придется идти вместе, лучше познакомиться с ними заранее.

Первое впечатление было благоприятным. Здесь, несомненно, собрались избранные — волевые и уверенные в себе люди, которые уже добивались своего и собирались добиться большего. Однако среди них попадались и лица, симпатий не вызывающие.

К нему подошел Филлипс Портуджи и протянул руку. Бардуль его знал давно и относился к нему с уважением. Это был опасный головорез, всегда угрюмый, грубый, ищущий ссоры и нечистый на руку, ставший легендой в одну ночь и трое последующих суток.

В сильнейшую метель и лютый мороз Филлипс проделал путь, который не смог бы пройти, пожалуй, никто. После разгрома Феттермана он помчался за помощью и проскакал верхом двести тридцать шесть миль, загнав прекрасную кентуккийскую чистокровку, во время бурана такой силы, какого не помнили даже индейцы. Он спас гарнизон и приобрел крепкую ненависть сиу, не представлявших, что человек на это способен.

— Присоединяешься? Ты нам подходишь. — Портуджи ухмыльнулся. Его желтоватые глаза беспокойно бегали по помещению, как бы опасаясь что-то пропустить. Мэт, почувствовав в словах какой-то скрытый смысл, попытался посмотреть ему в глаза, но Филлипс уклонился от его взгляда. — Соглашайся, нам нужны крутые парни, — повторил он еще раз.

Его слова и поведение слегка озадачили Мэта, хотя, возможно, ему все это просто показалось, и в словах Филлипса никакого скрытого смысла не было.

Брайен Койл занял место за большим бочонком и постучал по крышке молотком. Все головы повернулись к нему, и разговор постепенно замер. Кто-то прокашлялся. Койл оглядел собрание, привлекая внимание, и начал говорить. Он говорил быстро и внятно, сильным голосом человека, привыкшего к публичным выступлениям:

— Все присутствующие должны понять: нельзя обсуждать вопросы, поднятые здесь, за пределами этого помещения. Мы знаем, постепенно все выйдет наружу, но к тому времени, когда это случится, мы уже будем далеко и поэтому значительно опередим тех, кто последует за нами.

Однако, по соображениям конфиденциальности, мы, пятеро, те, кто собрал вас здесь, точное место нашего назначения пока не раскроем. Скажем только, что направляемся на запад и в пути будем не менее месяца, но рекомендуем всем запастись припасами на два.

В конце пути нас ждет золото, много золота. У нас есть образцы, и мы их покажем. Собрав вас здесь, мы никоим образом не делаем вам никакого одолжения. Просто, зная опасности, которые нас ожидают впереди, мы хорошо понимаем, что только большая группа бывалых людей имеет шансы выжить там, куда мы все направляемся. Ваша безопасность — наша безопасность, и наоборот.

Если, ознакомившись с нашим планом, вы присоединиться к каравану не захотите, — пожалуйста, мы только просим вас не разглашать цель нашего похода до момента отправления. Образцы золотого песка, самородков и нескольких проб золотоносной руды находятся здесь. Мы сделали оценку руды на содержание в ней золота, оно составило до трех тысяч долларов на тонну!

Среди слушателей пронесся одобрительный гул. Мэт, нахмурившись, задумался. Руда очень богатая. Более богатая встречалась только в Калифорнии, но на очень ограниченных участках. Заинтересованные слушатели задвигали ногами и наклонились вперед.

— Мы ожидаем от нашего проекта так много, что Герман Рютц продал свой магазин, а я закрыл здесь свой бизнес. Мы намерены добраться до открытого месторождения, застолбить на нем лучшие участки и построить город. В городе открыть магазин, владельцами которого станут все. Акции будут продаваться здесь сейчас. Каждый из вас должен купить хотя бы одну, но не более десяти акций.

Илэм Брукс поднялся со своей бочки.

— Что еще требуется, чтобы принять участие в деле?

— На трех человек нужно иметь по крайней мере один фургон, хотя лучше, если бы фургон был у каждого. Мы советуем наполнить ваши фургоны товарами, которые можно продавать в магазине или которыми можно торговать с индейцами. Мужчинам следует иметь коня под седлом и оружие, все снаряжение должно быть в хорошем состоянии. И конечно, боеприпасы и продовольствие. — Койл прервался, ожидая вопросов. Поскольку вопросов не было, он, повернувшись, указал рукой на полковника Пирсона. — Этот полковник, Орвис Пирсон, человек военный, знающий, как управлять большими массами людей. Он будет во главе каравана и всего персонала. На месте сбора будут избраны капитаны каждой из четырех колонн, на которые мы разделимся. Там, куда мы направляемся, много воды и хорошая трава для скота, есть лес для постройки помещений и много дичи. При хорошем руководстве и организации нет особых оснований опасаться индейцев. Проводниками будут двое, один из них — первооткрыватель золота, второй — Портуджи Филлипс, которого вы все знаете.

Слушая, Мэт Бардуль не мог не отметить всех плюсов проекта. Ясно, что никто не знал Биг-Хорн лучше Филлипса и лишь немногие знали его не хуже. Речь Койла была яркой и конкретной, и предложенный проект выгодно отличался от многих, когда плохо спланированные и неорганизованные караваны отправлялись просто наудачу.

С места поднялся высокий грузный мужчина, зацепив за подтяжки большие пальцы обеих рук.

— Я Старк, — сказал он громко, — Арон Старк из Теннесси. Как быть с женщинами?

Брайен Койл улыбнулся.

— Если есть — берите с собой. Я беру свою дочь. — Он указал рукой на Жакин, которая, внезапно став центром внимания, смутилась и покраснела, но затем, вздернув подбородок, с вызовом оглядела помещение.

Мэт встретил ее взгляд и улыбнулся. Она с ледяным видом приподняла бровь и отвела глаза.

Койл оглядел присутствующих.

— Если все согласны, — сказал он, — подходите к Клайву Масси, он будет собирать деньги за акции компании. Затем нам останется только пригнать свои фургоны в Сплит-Рокспрингс и быть готовыми к отъезду на заре во вторник.

Группа из нескольких человек направилась к бочке, за ними потянулись другие. Без лишних вопросов быстро выстроилась очередь, в которой оказался и Мэт. Он обратил внимание на то, что первые четыре или пять человек, составивших очередь, были люди, лица которых привлекли его внимание, когда он рассматривал присутствующих, войдя в помещение.

Приблизившись к бочке, на которой Клайв Масси принимал деньги и записывал имена, Мэт впервые получил возможность рассмотреть его. Масси был такого же роста, что и он, и Фунтов на двадцать потяжелее, крепкий красивый мужчина с очень черными глазами и коротко подстриженными черными усиками. Он был вооружен, револьвер слегка выпирал из-под полы черного сюртука в нижней части правого бедра.

Мэта преследовало навязчивое ощущение, что где-то он встречал этого человека, но узнать его не мог. Масси быстро записывалимена, пересчитывал деньги и клал их в карман.

Когда подошла очередь Мэта, он положил деньги на бочку и сказал:

— Мэтью Бардуль.

Сидящий слева от Масси человек вдруг быстро повернулся и уставился на Мэта. У него были резкие черты лица и нос крючком. Его серые глаза казались плоскими, это были тревожные глаза, длинные и узкие, глубоко посаженные под прямой полоской бровей и плотной шапкой волос песочного цвета.

Мрачно глядя на Мэта, человек спросил:

— Из Юльсбурга?

— Бывал там.

Масси повернул голову:

— Ты его знаешь, Логан?

Логан Дин!

Лицо Мэта осталось бесстрастным. Так, значит, это тот самый тип, что убил двадцать человек в поединках на револьверах. Рядом с Дином сидел Бэтсел Хэммер.

— Думаю, что нет, — протянул Дин, не отводя от Мэта глаз, — но знаю, что в Юльсбурге был Мэт Бардуль, который неплохо владел шестизарядником.

Клайв Масси поднял на него глаза. Шестым чувством Мэт понял, что Масси ждал встречи с ним и был готов к ней. Но в чем дело, он понять не мог.

Их взгляды встретились.

— Сожалею, но мы не берем любителей побаловаться с оружием. От них слишком много неприятностей, а мы хотим, чтобы в походе все было тихо-мирно.

Настала мертвая тишина, все слушали затаив дыхание. И в этой тишине Мэт проронил слова, тяжелые, как камни, брошенные в абсолютно спокойный водоем.

— Если вы берете такого негодяя, как Бэт Хэммер, то можете взять кого угодно!

Хэммер, ругаясь сквозь зубы, вскочил с побелевшим от гнева лицом и крикнул:

— Я этого не потерплю!

— Правильно, — спокойно ответил Мэт, — и не нужно.

Тяжелая тишина повисла в комнате. Логан Дин, раздвоив свои тонкие, как у кобры, губы в змеиной усмешке, следил за Мэтом, словно кот за своим соперником. Мэт чувствовал взгляд, но не сводил глаз с Хэммера и ждал, опустив руки.

Глядя прямо в глаза Мэта, Бэт правой рукой сжал рукоятку кольта, затем медленно убрал руку с револьвера и опять сел на свое место.

Масси больше не колебался.

— Кто рекомендовал этого человека?

Вперед воинственно выступил Мерфи Бизон.

— Я, и, если он не едет, я не еду тоже. Без него нам не обойтись. Он знает сиу и знает местность.

— Не думаю, что он нужен, — у нас есть Филлипс, Тэйт Лайон и ты, — решил Масси.

— Лучше его взять, — неожиданно проговорил Филлипс. — Он нам нужен.

Масси злобно глянул на него.

Этот человек, подумал Мэт, ненавидит сопротивление во всех его проявлениях. Судя по его лицу, Масси был раздражен:

Рекомендацию Филлипса, пользующегося уважением всех этих людей за знание страны и индейцев, было не так-то просто отклонить, но Бардуль не сомневался, что Масси не изменит своего мнения. Однако, прежде чем он смог возразить, вмешался Койл:

— Чего же мы ждем? Записывайте его!

Поколебавшись, Клайв вписал Мэта и сунул в карман деньги, которые тот положил на бочку.

Мэт не двинулся с места. Масси злобно и нетерпеливо посмотрел на него и выкрикнул:

— Следующий!

— Минутку, — глядя на него сверху вниз, ухмыльнулся Мэт. — А расписку?

Глаза Клайва Масси сузились, лицо побагровело.

— Слушайте! — рявкнул он. — Вы думаете…

— Это просто бизнес, — перебил Мэт, — ничего оскорбительного.

— Дай ему расписку, — сказал Койл, взмахнув рукой. — Он прав. Да и мне тоже, как-то не подумалось об этом раньше.

Клайв Масси медленно вздохнул, скрывая злость, проявлявшуюся в каждом его движении, и написал расписку.

Следующим был Мерфи Бизон. Он тоже потребовал расписку и получил ее. Требование Мэта было поддержано, и все стали просить расписки. Даже те, у кого очередь прошла раньше, вернулись, чтобы ее получить.

Большей ненависти, чем та, которую он прочел в глазах Масси, бросившего на него последний взгляд, Мэт не видел никогда. Отныне возможность дружеских отношений по крайней мере с одним из лидеров каравана потеряна навсегда. Однако у него все же осталось впечатление, что Масси ждал его и заранее планировал исключить из состава каравана, но не рассчитывал на противодействие.

Его тронули за руку.

— Мэт, ты помнишь меня?

Повернувшись, Мэт увидел улыбающееся лицо обожженного солнцем ковбоя.

— Бен Харди! Мы не виделись с тех времен, как вместе перегоняли скот из Техаса!

Масси не отводил от них глаз. Теперь он их запомнит, это уж точно.

— Здорово! Все как прежде! — воскликнул Харди и добавил: — Только интереснее!

Мерфи кивнул.

— И я так думаю. А если среди нас окажется скунс, мы его просто выкурим. — Он пожал плечами. — Как бы там ни было, я всегда мечтал вернуться в те края, и это не самый плохой способ!

Мэт понял, что уже сейчас участники разделились Клайв Масси, Логан Дин и Бэт Хэммер сидели вместе со всем не случайно, и не случайно Масси собирался не допустить его в караван.

Почему?

Ответа на этот вопрос пока не было. Но он твердо знал: все, что произошло, — только начало и дальнейших столкновений с Клайвом Масси избежать не удастся. И кроме того, еще предстояла встреча с Орвисом Пирсоном.

Глава 2

Почему Пирсон не вмешался в перебранку с Масси? Бардуль размышлял об этом на следующее утро за завтраком. Он не сомневался, что Пирсон его ненавидит и не испытывает никакого желания видеть Мэта в караване под своим началом.

Несомненно, если дело и дальше так пойдет, он окажется в окружении людей, у которых есть причины не любить или даже ненавидеть его. Во главе будет полковник Орвис Пирсон, одним из руководителей Клайв Масси, а есть еще Логан Дин и Бэтсел Хэммер, не испытывающие к нему симпатии. Но, с другой стороны, у него такие друзья, как Мерфи Бизон и Бен Харди.

Почему Портуджи Филлипс вступился за него? Хотя каждый из них уважал достоинства другого, в прошлом они никогда близко не сходились. Быть может, Филлипс знал нечто такое, что другим было не известно? Или что-то подозревал?

Как бы там ни было, Мэт знал: он ни за что не отступит. Поедет Жакин Койл, и для него это решало все.

Высокая блондинка с волосами цвета червонного золота и голубыми глазами задела его больше, чем он осмеливался признаться самому себе. Думая о ней, он вспоминал слова, слышанные однажды: в жизни мужчины часто встречаются роковые обстоятельства, но роковая женщина попадается только раз. И если уж такая женщина встретилась, только дурак ее упустит.

— А я не дурак, — громко сказал он.

Мерфи повернулся, глянул на него и понимающе заулыбался:

— Сам с собой говоришь, да? Со мной такое тоже бывает. Значит, ты слишком долго был в одиночестве.

Мэт задумчиво кивнул.

— Наверное, ты попал в точку, похоже, что так.

Подумав о чем-то, Мэт повернулся к здоровяку-золотоискателю:

— Бизон, у тебя была скво там, в Биг-Хорн?

— Конечно, была. — Мерфи просветлел при мысли об этом. — Из племени арапахо и чертовски хороша! Во всем. Выкупил ее у старика Гендерсона, по прозвищу Медвежья Лапа! Дал за нее дюжину первоклассных бобровых шкур, да еще пегую лошадь, добытую у индейца кроу, который не умел стрелять. Он еще чуть не убил меня. Выстрелил — и промазал. А я — нет! — Мерфи задумчиво кивал головой. — Уж что да, так да! Вот это была скво! Медвежья Лапа взял ее у отца, Сломанной Руки, вождя арапахо.

— Ну и что с ней стало?

— С ней? — Бизон наморщил лоб. — Дай-ка вспомнить. Ага, она была как раз до больших снегов… да ничего, помнится, я вернул ее отцу. Да, да, так оно и было! Дал ей три бизоньих шкуры и пару лошадей… ну, ту, стального Цвета, все равно хромала. На заднюю ногу. Уж больно была сварливая эта скво. И все норовила назад, к индейцам.

— Мой старик говорил, что сладить с женщиной можно только одним способом, — вмешался Бен. — Наподдать ей цепью для спутывания скота сразу же, как только приведешь в дом. Затем лупить ее раз в неделю весь первый месяц. А потом уж достаточно только показать ей цепь.

Бен Харди допил свою чашку кофе и встал:

— У тебя уже есть все, что нужно, Мэт? Если нет, я знаю тут одного немца, по прозвищу Прыщавый, он как раз перегоняет пять фургонов из Сант-Клауда в Миннесоту. У него и упряжки есть, хорошие.

— Тогда идем. Мне нужен фургон.

— Ты хочешь быков или мулов? — поинтересовался Бен.

— Бери лучше быков, — посоветовал Мерфи. — Если что, их можно съесть. Мясо мулов мне не по вкусу. Хотя несколько раз приходилось его есть, и я рад был до чертиков, что хоть мулы были. Все ж быки много лучше, и мяса на них побольше, да и тянут они посильнее, особенно по целине.

Брайен Койл был прирожденным лидером и деловым человеком. Но Мэт боялся, что эти его способности нужны только в городах и на цивилизованных, обжитых территориях. Он был политиком, организатором, координатором. Он умел говорить с людьми и убеждать их, но насколько он будет хорош в пути, когда возникнут всевозможные осложнения, это еще предстоит выяснить. У него может не оказаться нужных качеств, например, при нападении на караван. Хотя, с другой стороны, кто его знает…

Клайв Масси — человек, безусловно, опасный. В нем легко вскипал безудержный гнев, в сочетании с силой духа и природной хитростью это делало его человеком, с которым обращаться следовало осторожно.

Масси слишком близок Логану Дину и Бэтселу Хэммеру, чтобы быть честным человеком, и, хотя окончательно судить слишком рано, его поступки и манеры говорили не в его пользу. Эти двое были в Дедвуде и в этих краях дольше, чем Масси, и, возможно, они приставлены к нему, чтобы информировать его о людях, которых он не знал.

Так что оснований для подозрений нет. Как нет и видимой основы для мошенничества. Ничто не продавалось, и ничего не было обещано. Все делалось исключительно на добровольной основе. Однако его инстинкт и знание людей подсказывали: что-то здесь нечисто.

Конечно, не потребуй он расписки, вероятнее всего, никто бы и не вспомнил о ней, но это не имело особого значения — эти люди нечасто обращались к закону для восстановления своих имущественных прав или возвращения принадлежащих им денег. Обычно все разногласия улаживал судья Кольт, его решения были окончательными и обжалованию не подлежали.

Некоторые участники каравана были нарушителями закона или балансировали на грани, но это не причина для беспокойства. Запад осваивался не благородными богобоязненными героями. Множество мужчин и женщин, приехавших на Запад, и часто храбрейшие из всех, имели криминальное прошлое или того хуже. Портуджи Филлипс, о котором никто не мог сказать ничего хорошего до его легендарного рейда в буран, был одним из них. Его уважали за знание индейцев и территории их обитания, но недолюбливали за плохой характер и сомнительную честность. Однако в критической ситуации, когда законопослушные представители общества струсили, убоявшись смертельного мороза, бурана и индейцев, единственным, кто рискнул жизнью и привел помощь, оказался Филлипс.

Поскольку участники каравана набирались на месте, они были частью всех тех, кто устремился на Запад. Соединенные Штаты заселялись в основном бедняками-неудачниками из Европы, достаточно храбрыми, чтобы решиться на такие крутые перемены. Богатые и процветающие сюда не ехали, они предпочитали оставаться на своих местах. Даже эмигрировавшие по религиозным причинам не были богачами. Многие пуритане и квакеры оставались в Англии — те, кому было что терять. Америку заселяли крестьяне, представители нижней части среднего класса и горстка искателей приключений и обедневших дворян.

Тридцать человек, составлявших костяк каравана, были похожи на любую подобную группу, которую можно было набрать на Западе в любом городе в период бума. Они были отобраны с учетом их физических и материальных возможностей, которые позволили бы им противостоять всем трудностям и опасностям, что подстерегают тех, кто решил создать новое поселение в дикой и опасной стране.

Филлипс, Мерфи, Харди и сам Мэт были умудренными опытом представителями Запада. Таким же был и бывший погонщик фургона — Илэм Брукс.

Неотесанный Арон Старк, худощавый человек с холодным взглядом, не боялся никого, кроме Бога. Малокалиберная винтовка была как бы естественным продолжением его руки. Он умел вывернуться из любых переделок. Казалось, жизнь на Западе вытянула из его крепкого, мускулистого организма все соки, оставив монолит, облаченный в сыромятную кожу невероятной прочности и долговечности. Щедрый и расточительный, неспособный что-либо накопить, он обладал всеми качествами настоящего пионера: храбростью, упрямством и железной волей, не знающей преград. В последующие годы в более цивилизованном, прирученном мире этот тип пионеров не понадобится, они станут всеми преданными и презираемыми бродягами, скитающимися в поисках неизведанного, которое таится где-то там, за горизонтом. Презираемые более приспособленными и благоденствующими, они даже получат прозвище «бродяги». То, что пионеры должны быть слеплены именно из такого теста, будет забыто.

В период расширения территории страны из этих людей в основном и состояли караваны фургонов. Они не толклись у фортов и поэтому часто гибли в схватках с индейцами, их жены вскармливали младенцев с винчестерами на коленях, а сами они пахали, повесив оружие на ручки плугов. Они не страшились ни индейцев, ни крупных скотоводов, ни бандитов. Они были первопоселенцами, скваттерами, покорителями Запада.

Это были люди, которые шли на риск, которые умирали за свою землю, но они редко умирали в одиночестве и не всегда — напрасно.

Источник этих людей не иссякал никогда. Более благополучные, слабые, остающиеся дома могли насмехаться над ними и предавать их, но когда Старки открывали новые угодья, они были тут как тут и за бесценок скупали участки на аукционах за невыплату налогов и кредитов, становились еще богаче на землях, за которые сами никогда не сражались.

На любой границе можно было встретить людей типа Арона Старка, сильных, немногословных, неграмотных, одержимых желанием иметь дом и землю. Многие шли за наживой, но Старки грабить не собирались, они брали с собой семьи и шли строить и жить.

Железнодорожные компании осваивали Запад на бесплатных государственных землях, получая правительственные субсидии. Они не делали и шагу, не продав государственные земли, не получив правительственных средств и не заручившись поддержкой армейских подразделений. Старки не просили ничьей защиты, во всяком случае постоянной, двигались впереди армии везде, где это было возможно, и там, где останавливались, пускали корни.

Вспоминая лица людей, которые собрались в заднем помещении склада, Мэт подумал об этом. Он достаточно много читал и путешествовал, чтобы почувствовать историческое значение происходящего. Он видел исчезновение бобров в местах их обитания и гибель бизонов под градом пуль охотников за шкурами, жаждущих быстрого обогащения.

О колонизации никто не думал. В этой ошеломляющей крысиной гонке за богатством, в яростной всепожирающей борьбе за лакомый кусок, который нужно было ухватить раньше других, о колонизации и речи не шло. Это была фантастическая по масштабу, жесточайшая битва за богатства, самый свирепый вал жадности, который когда-либо проносился над континентом, и ему не было видно конца. Да его и не могло быть, по крайней мере до тех пор, пока земля, изнасилованная и ограбленная людьми, живущими только сегодняшним днем и не задумывающимися о дне завтрашнем, не превратится в пустыню.

Великолепие и красота Блэк-Хилс не привлекали никого. Сюда шли за золотом, шли, чтобы взять это золото и уйти. Один из участников, выражая чувства и мысли всех, в 1877 году писал в своем дневнике: «Моя цель — сделать деньги, разбогатеть; никто не пришел сюда просто так, для удовольствия».

Илэм Брукс и Арон Старк были хорошими, основательными людьми, но они никогда не смогли бы разбогатеть. Такие люди всегда обречены на тяжелейшую борьбу за выживание. У них всегда большие семьи, и они черпают в них свою силу. У них всегда много высоких и здоровых сыновей и дочерей, у которых тоже будет много сыновей. Они обладают огромной жизненной силой, и из их рода выйдет много прекрасных людей, которыми будет гордиться страна, их породившая.

Достаточно четко представляя себе, что ждет его на новых землях, Мэт Бардуль размышлял о будущем. Он понимал, что скитания уже не для него. Запад являл собой огромное поле деятельности, которое требовало знаний, умения видеть и осмыслять увиденное. Вспоминая золото волос и синеву глаз Жакин Койл, Мэт понял, что пришло его время остановиться, обустроиться и вести достойную жизнь.

Он мысленно перебирал людей, с которыми ему предстояло двинуться в путь. Относительно Брукса и Старка никаких сомнений быть не могло. Это хорошие, сильные, надежные люди. У Койла, хотя он и был продуктом цивилизации, задатки пионера тоже имелись.

Были и другие, понять которых не составляло труда. Длинный и худой Айри Джексон, грузный Лют Харлис, с голосом, подобным реву пароходного гудка, и выпученными глазами, Ларсон, огромный, медлительный швед, и еврей Рабин Кляйн. Неплохие ребята, и, несомненно, таких было немало.

Пирсона он знал очень хорошо, однако от окончательного мнения пока воздерживался — его знания могли устареть и не соответствовать действительности. Еще ни разу Мэт не встречал на границе военного, который впечатлял бы его своими личными качествами, даже в военной сфере. Воспитанные в традициях и ритуалах, ограниченные жесткими рамками команд и приказов, душивших всякую инициативу, они подобны мельнице, которая мелет качественно, но очень медленно. Почти всегда к моменту окончания их работы надобность в муке уже отпадала. Разгром Феттермана полностью соответствовал такому положению вещей. На его глазах командовать отрядом было поручено полковнику Феттерману, как старшему по чину, а не майору Пауэллу, опытному, хорошо знающему индейцев военному. Феттерман, презирающий военные качества индейцев, стал преследовать их разгромленные отряды, перевалив хребет. И оказался в ловушке, потерял весь отряд. Из всего отряда только два человека показали настоящее умение воевать — их нашли окруженными пятнами крови, оставленными павшими врагами. И это были гражданские лица, проводники.

Такой факт был не единственным. Белые, осевшие в этих горных долинах и ущельях, жили среди индейцев, большей частью поддерживая с ними мир, вместе охотились, но, если дело доходило до войны, сражались и, как правило, побеждали. Пирсон — солдат до мозга костей, ограниченный, эгоистичный, не лучше, но и не хуже других военных.

Немец, о котором говорил Харди, невысокий, краснощекий толстяк с коротко остриженными белобрысыми волосами и моржовыми усами такого же цвета, сидел перед своей палаткой. Фургоны его были что надо, а упряжки еще лучше. После длительного торга Мэт взял два фургона, Харди — один, а Мерфи, несмотря на страстное желание ничем не обременять себя, забрал четвертый.

В последние два дня Мэт дважды встречал Жакин Койл, но не имел возможности с ней заговорить. И оба раза рядом с ней был Клайв Масси.

Собираясь в путь, Мэт даром времени не терял. Решение было принято, и, быстро закупив необходимое снаряжение, он выехал на место сбора в компании с нанятым им Биллом Шеддом.

На следующий день после собрания на Шермон-стрит к Мэту подошел парень.

— Видел вас на собрании. Свой фургон я продул в покер, но Койл сказал, если я устроюсь погонщиком, он возьмет меня в караван.

Мэту парень пришелся по душе. Это был неуклюжий великан с добрым лицом и с виду так же силен, как быки, погонщиком которых он собирался стать.

— Ладно, беру тебя. Винтовка есть?

— Конечно. Винтовка, револьвер и упряжь для верховой лошади.

— Тип винтовки?

— Винчестер-44.

— Идет. У меня такой же, так что о боеприпасах не беспокойся.

Мэт достал из кармана две золотые монеты и положил их на ладонь Билла.

— Это чтобы продержаться до отправления, но будь на месте вовремя. Договорились?

На следующее утро на место встречи прибыло сорок фургонов, большинство из них приехало ночью. Они были заполнены имуществом, инструментами и вооруженными людьми. Это был грубый, тертый жизнью народ, стойкий в бою. Мэт бродил среди фургонов, приглядываясь. Он сразу заметил, что вооруженных людей больше всего возле фургонов Дина, Бэта Хэммера и им подобных. В каждом из этих фургонов ехало по два лишних человека, и были они, сразу видно, крепкими ребятами.

— Мерфи, — задумчиво протянул Мэт, — смотри, у нас на троих четыре фургона и всего по человеку на фургон, включая Шедда. А в фургоне Дина, кроме него, еще двое молодцов, а сам фургон загружен слабо. У Хэммера и Хэтчера в фургонах тоже еще по двое. Сдается мне, что у них многовато ребят и маловато припасов и снаряжения.

Мерфи кивнул, поднял ногу в тяжелом сапоге и поставил ее на правило фургона. Ничего не сказав, он скосил глаза в направлении фургона, принадлежащего Дину. Лицо его приняло задумчивое выражение.

Ресторан в «IXL», в который заглянул Мэт в понедельник вечером, был переполнен, и ему пришлось потолкаться, чтобы отыскать местечко. Вскоре его внимание привлек столик, за которым сидели Брайен Койл вместе с Клайвом Масси и Жакин. Четвертое место оставалось свободным. Койл узнал Мэта, встал и жестом пригласил присоединиться.

— Садитесь, садитесь, молодой человек! Если уж мы едем вместе, мы должны познакомиться! Моя дочь, Жакин, и мистер Масси, вы его знаете, — представил он своих спутников. — Жакин, познакомься с Мэтом Бардулем.

Мэт поклонился и, не сводя глаз с Жакин, сел, снял черную шляпу и сунул ее под свой стул. Жакин, подняв чашку и прикрывшись ею, исподтишка разглядывала его с любопытством и легким удивлением.

В девушке с первого взгляда была видна порода, красивая внешность и изящество гармонично, как у кентуккийской чистокровки, сочетались в ней с утонченностью натуры. Ее прекрасное лицо на фоне золотых волос привело его в трепет, и он никак не мог отвести взгляд от локона, нежно ласкающего ее снежно-белую шею, подобно языку пламени пылающего костра.

— Вы бывали в Биг-Хорн? — спросил Койл, с интересом рассматривая Мэта.

— Приходилось. Несколько лет назад во время войны с индейцами.

— Знаете сиу?

Мэт пожал плечами.

— Более или менее. Из всех белых их хорошо знал, пожалуй, только Джим Бридж, но Филлипс и Мерфи Бизон имеют о них достаточно полное представление.

— Будут у нас с ними неприятности?

— Наверняка. — Мэт намазал маслом кусок хлеба. — Они не станут атаковать такой большой караван, как наш, хотя и это не исключено. Скорее всего, будут нападать на отбившихся или постараются угнать наш скот. Большинство великих вождей сиу и шайенов сейчас в резервациях или в бегах, а их государственные деятели, такие, как Красное Облако, Пятнистый Хвост или Джон Трава, стоят за мир.

— Государственные деятели! — ухмыльнулся Масси, глядя черными глазами на Мэта. — Не очень-то подходящее определение для дикарей, вам не кажется?

— Это вполне подходящий термин для некоторых из них, в особенности для тех, о которых я упомянул. Куда более правильный, чем «дикари». Это еще вопрос, кто дикарь. Индейцы — кочевые племена, они поддерживают свою страну в том состоянии, которое им подходит. Им не нужны осложнения. Они довольствуются своими охотничьими угодьями, бизонами, бобрами и всякой дичью. Страна обитания остается неизменной, и нет никакой необходимости ее менять.

Но вот пришел белый человек, и бобры исчезли, бизоны исчезают. Белые вырубают леса вдоль рек, дождевые потоки больше не задерживаются растительностью и беспрепятственно скатываются в реки. Это вызывает паводки. Уже сейчас в некоторых местах белые пасут слишком много скота, это приводит к деградации почвы. Только время покажет, как это скажется на стране в будущем, но мне такое не по душе.

Что касается государственных деятелей, то кто это такие? Я думаю, это люди, которые наилучшим образом служат интересам своего народа. Те индейцы, о которых идет речь, и делают это в силу всех своих возможностей, они борются против того, что можно назвать высшей формой варварства.

А если рассматривать ораторское искусство как неотъемлемое свойство государственного деятеля, показатель его принадлежности к этой категории, а именно так многие и считают, я думаю, в этой области индейцы превосходят любой народ, включая греков и римлян. Будь у них свой Плутарх, мне бы удалось убедить вас.

— Не собираетесь ли вы сравнивать Красное Облако с Катоном? — недоверчиво спросил Брайен Койл, явно заинтересованный.

Мэт отпил глоток кофе. Жакин глядела на него широко раскрытыми от удивления глазами. Он с удовольствием отметил ее искреннюю заинтересованность. Разговор был интересен и ему, поэтому он стал подробно отвечать на вопрос Койла.

— Отчего же? Я бы охотно их сравнил. По яркости и образности выражения мысли вряд ли кто может превзойти ораторов из индейцев сиу и шайенов. Их самое сильное место, как и у всех выдающихся ораторов, — простота изложения, дар точной фразировки.

Во всех исторических летописях не найти более трагичной эпитафии для разгромленного, вымирающего народа, у которого отняли прирожденные права, чем слова, произнесенные Пятнистым Хвостом: «Наша земля полна белых людей; наша дичь истреблена, и мы стоим на краю величайшей печали».

— Вы сами, Бардуль, прекрасно говорите. В какой школе вы учились? — спросил Койл.

— Я не посещал школу. И мне кажется, что преимущества академического образования несколько преувеличены. Прекрасно, конечно, если кто-то может воспользоваться всеми его преимуществами, но много ли таких людей? Бенджамин Франклин и Авраам Линкольн занимались самообразованием. Ну а что касается меня, то я много читал.

Клайв Масси задумчиво рассматривал Мэта, ощущая все большее напряжение. Он чувствовал как растущий интерес Жакин, так и дружеское расположение Койла к Мэту, а это отнюдь не входило в его планы.

— Мне приходилось слышать, что на границе, кроме симпатий к индейцам, вы приобрели и еще кое-какие навыки, — бесстрастно проговорил Клайв. — Говорят, вы очень неплохо обращаетесь с кольтом, настолько неплохо, что убили четырнадцать человек.

В глазах Мэта сверкнула сталь, но он улыбнулся.

— Запад — не самое цивилизованное место в мире, здесь живут по своим законам. Иногда, — он с невинным видом посмотрел прямо в глаза Масси, — иногда приходится защищать невиновных от козней преступников.

Это был выпад наугад, но по тому, как потемнело лицо Масси, Мэт понял, что удар попал в цель. Масси начал было говорить, но Мэт, избегая продолжения пикировки, обратился к Жакин:

— Вам нравится Запад?

— То, что я уже видела, — удивительно. Однако я не думаю, что все эти убийства, о которых столько говорят, оправданы… я не люблю убийц.

Глаза ее сверкнули, и когда он улыбнулся, то прочитал в них возмущение.

— Что ты, Жэки, так говорить нельзя, — вмешался ее отец.

Мэт отодвинул стул и встал.

— Отчего же? — сказал он. — Мне это нравится. Я сам человек прямой и полагаю: всегда лучше говорить то, что думаешь, и не скрывать своих намерений. — Неожиданно повернувшись к Масси, он спросил: — А вы так не считаете?

Клайв Масси вздрогнул и стал наливаться злобой. Вопрос застал его врасплох, однако ему удалось скрыть раздражение. Глядя на Бардуля и думая о том, что когда-нибудь убьет его, Клайв, улыбаясь, ответил:

— Конечно, считаю.

Забрав шляпу и пробираясь сквозь толпу, Мэт увидел человека, стоявшего у стены в ожидании свободного места у столика. Встретив взгляд Мэта, человек отвел глаза и отчего-то покраснел. Мэт взглянул на него еще раз. Это был худощавый парень — шатен с карими глазами, удивительно добрыми. Мэт вышел, ощущая непонятную неловкость.

Жакин, проводив его взглядом, повернулась к Масси:

— Кто он? Я имею в виду, что вы о нем знаете?

Масси пожал плечами.

— Бродяга и ганфайтер, любитель пострелять из кольта. Он был погонщиком фургонов, а это тертый народ. Всегда при деньгах, хотя никогда не работает, но кто он и чем занимается — сказать не могу.

— Не думаю, что вы к нему справедливы, — возразил Койл. — Лично мне он показался сильным, уверенным в себе молодым человеком.

Клайв Масси, извинившись, отошел к стойке бара. Он чувствовал раздражение и беспокойство. Замечание Бардуля о защите невинных жертв от преступников попало прямо в цель и сильно задело его. Неужели их план или какие-то детали его стали кому-то известны? Невероятно. Он отогнал от себя мрачные мысли. Наверняка никто ничего не знает, возможны только догадки. Его раздражало, что весь план основан на столь зыбком фундаменте, но он надеялся устранить таких людей, как Бардуль и Мерфи, поскольку они слишком хорошо знали Биг-Хорн.

Да, с Бардулем нужно что-то делать.

Мысли его обратились к Логану Дину. Использовать его пока что слишком рано, он должен быть подобен мечу, таящемуся в ножнах, чтобы ударить им в момент крайней необходимости. Если Дин сейчас совершит убийство и затем последует с караваном, это отпугнет многих нужных людей. Хэммера тоже лучше пока не трогать, он уже получил свое от Бардуля. И если Бардуль будет убит, подозрение сразу же падет на Хэммера, а у Масси не было никаких иллюзий: если того прижмут, он молчать не станет.

Тут Клайв подумал о Спиннере Джонсе.

Этот вариант позволял решить сразу две проблемы, поскольку избавлял его и от самого Джонса. Джонса, совершившего убийство, будет нетрудно убедить, что единственный выход для него — бегство. Кроме всего прочего, Масси не хотел, чтобы он был в караване. Слишком уж он легкомысленный, неустойчивый, как погода в Техасе, и к тому же опасный, как кобра.

Джонс сидел за столом вместе с Тэйтом Лайоном и Бэтселом Хэммером. Масси старался избегать общения с этой компанией, во-первых, потому, что эти люди ему не нравились, и, во-вторых, потому, что общение с ними ничего не прибавило бы к его репутации. Но сейчас, без сомнения, это было необходимо.

Тэйт Лайон был чуть ниже среднего роста, всегда небритый и неряшливый. Он носил потрепанную одежду из оленьих шкур, пропахшую потом, изо рта у него вечно торчал огрызок старой трубки. Его толстые отвислые губы постоянно шевелились, перекладывая мундштук трубки из одного угла рта в другой.

Он поднял глаза на Масси и положил на стол грязную колоду карт, которую до этого перетасовывал:

— Послушай, — сказал Лайон, — а мы не можем отделаться от Бардуля? Он знает весь район Шелл-Крик, знает получше, чем я. Боюсь, когда он увидит, куда мы направляемся, то тут же почует, что пахнет жареным.

— Какая разница? — вмешался Хэммер. — Они же не смогут ничего доказать. А мы всегда можем сказать, что они нарочно уводят всех в сторону, чтобы все заграбастать самим.

Масси достал из кармана длинную черную сигару и зажег ее. Слова Лайона подтвердили его собственные подозрения. Из разговора за обедом он понял, что если что-то делать, то нужно поспешить.

Их план хорошо разработан и при удаче мог быть реализован без сучка и задоринки. Когда караван будет на пути к Биг-Хорн, он без труда справится с ситуацией. Из всех участников похода, вероятнее всего, лишь Бардуль и Мерфи станут возражать против тщательно разработанного им маршрута, но пока Койл будет верить ему, никто не станет слушать Бардуля. Однако наступит момент, когда любому, знающему этот регион, маршрут каравана покажется в высшей степени нелепым.

— Избавиться от него не так-то просто, — заметил Хэммер.

— Койл вроде бы к нему расположен, да и Филлипс, вы ведь слышали, тоже за него. Так что надо быть поосторожней.

На холодном лице белобрысого Спиннера Джонса выделялся крючковатый нос, похожий на клюв попугая. Джонс уже давно был на Западе, но жгучее солнце не оставило на нем никаких следов. Его неподвижное, гладкое, без единой морщины и без признаков растительности лицо всегда оставалось бледным.

— Почему бы его не убить? — процедил он. — Чего делать из этого проблему?

Хэммер взглянул на него.

— Думаешь, это просто? Я видел, как он владеет кольтом, и связываться с ним не буду.

— Ты не будешь, — презрительно ухмыльнулся Спиннер, зажигая сигару и глядя сквозь пламя догорающей спички на Масси. — Но это не значит, что и я не буду. Срежу его чисто и аккуратно… Не даром, конечно.

Масси в нерешительности посмотрел по сторонам. Отступать было некуда. Хотя лично он предпочел бы отозвать Джонса в сторонку и изложить ему суть дела не так грубо. Ему хотелось убрать Мэта Бардуля со сцены, но о том, чтобы это сделать самому, не могло быть и речи. При других обстоятельствах он с удовольствием вызвал бы Бардуля на поединок, но в данный момент это не годилось. Хладнокровно оценивая ситуацию, он был совершенно уверен, что смог бы убить Бардуля, но реакция окружающих сгубила бы все его планы.

Масси не сомневался, что Спиннер Джонс без колебаний возьмется за это дело. Этот стрелок из Рио-Гранде был одним из самых отвратительных — уверенный в себе убийца, быстрый как молния. В обычной жизни он был угрюмым и мрачным, злобным и раздражительным. Убивая, он впадал в слепую ярость, которая иссякала, только когда он опустошал барабаны своих кольтов. Он одинаково легко убивал как вооруженного так и безоружного противника. Человек этот жил без всяких законов, снедаемый ненавистью и завистью, и, как гремучая змея в брачный период, свирепо нападал на все, что двигалось с ним рядом.

Клайв Масси знал кое-что о репутации этого человека — в стране, где было много плохих людей, Спиннер Джонс котировался как один из самых худших. Родившись в Миссури и переехав с семьей в приграничный район Техаса, он уже в шестнадцать лет недалеко от Увальда убил человека. Тот был безоружным, и Джонс был вынужден бежать. Вместе с перегонщиками из Бразоса он добрался до Чисхольм-Трейл, заработав репутацию человека опасного, угрюмого, вспыльчивого, легко теряющего рассудок, но прекрасного работника, когда хотел работать. Но такое случалось с ним редко.

В Хейс-Сити в перестрелке он уложил сразу двоих, и, хотя оба остались живы, в глазах окружающих он вошел в класс таких известных стрелков из Техаса, как Клэй Аллисон, Мэннинг Клементе и Вэс Хардин.

В Абилене он подозревался в двух жестоких убийствах с целью грабежа, но доказательств не было. Покинув город, он вместе с гуртом скота отправился на север в Галлатин-Вэлли, штат Монтана, но срок его пребывания в гуртовщиках был недолог. Во время пустяковой ссоры за завтраком он выхватил кольт и убил одного из парней, работающих с ним вместе, и бежал, преследуемый дюжиной друзей убитого. Ему удалось ускользнуть, а затем, после наступления темноты, он вернулся и разрядил свой винчестер в собравшихся у костра людей, убив одного и ранив двоих из них.

В Спиарфиш он совершил четвертое убийство и после этого перебрался в Дедвуд.

Масси видел Спиннера насквозь. Он был свидетелем убийства в Спиарфиш и знал, что этот человек стреляет с молниеносной быстротой. Если он убьет Бардуля — в чем Масси не сомневался, — никого, кроме Джонса, винить не станут. А еще лучше, если в схватке погибнут оба. Ну, а если Спиннер выживет и после этого испарится — в Дедвуде и его окрестностях раздастся вздох облегчения.

Срочные дела лучше не откладывать, и Масси тут же вытащил из кармана деньги, с равнодушным видом отсчитал две сотни долларов и посмотрел на Спиннера.

Джонс сгреб деньги одним взмахом левой руки и перевел острый, как булавка, взгляд на Хэммера и Лайона. Оба сидели неподвижно — ни дать ни взять, пришпиленные на картоне бабочки в коллекции натуралиста.

— Если об этом кто-то узнает, я убью больше, чем одного человека.

Хэммер облизнул сразу пересохшие губы и сглотнул слюну. Лайон шевельнулся на своем стуле и украдкой взглянул на Клайва Масси. Он начал понимать, что недооценил Масси, и то, что открылось, привело его в смятение. Оказывается, Масси не просто охотник за деньгами и мелкий мошенник, как он думал сначала, а такой же жестокий и безжалостный подонок, как Спиннер Джонс, только намного умнее его.

Какое-то время, пропуская сквозь пальцы падающие на стол карты, Джонс глядел на лица всех троих. Затем прошел через расступившуюся перед ним толпу и остановился на тротуаре перед «IXL». Он не знал, где искать Мэта, но надеялся встретить его где-нибудь на этой улице.

Смешавшись с толпой, Джонс бродил по пыльным улицам — кобуры револьверов расстегнуты, желтые глазки бегают по сторонам, как у зверя, заточенного в клетку. Взглянув на его оружие и заметив на лице выражение беспокойного раздражения, ему уступали дорогу даже те, кто его не знал. Взгляд Спиннера метался из стороны в сторону, он все больше свирепел оттого, что не мог найти Бардуля. Ему хотелось побыстрее отработать эти деньги. Деньги невелики, но и требовалось-то всего лишь засечь Мэта Бардуля и убить его.

Глава 3

Увидев брата, направляющегося к ее столику, Жакин поднялась ему навстречу. Он помахал ей рукой над головами людей и продолжал протискиваться к ней.

Глаза его сияли. Грубое мужское окружение, гомон и крики, щелканье кнутов погонщиков и звон шпор означали для него нечто совершенно особенное. Девятнадцатилетний Барни Койл, переместившись вдруг из обустроенного мира и монотонного существования в приграничную жизнь, впервые осознал, что он дома. Это была его жизнь, то, что ему надо.

— Давай посмотрим город, сестренка. Чего торчать весь день в этой комнатушке в отеле? Может, ты никогда больше не увидишь Дедвуд, так используй же свой шанс.

— Я не уверен, что это хорошая мысль, — с сомнением заметил отец.

Его одолевало беспокойство за дочь. Барни сразу вписался в пограничную жизнь, он словно был для нее создан, и Брайен им гордился, а вот Жакин его тревожила. Конечно, граница — не место для девушки, особенно для такой изысканной и утонченной, как Жакин. Тревожили его также ее искрящиеся глаза и упрямо вздернутый подбородок. Он не хотел признавать, что с его кровью она унаследовала тот же дух первооткрывателей, что и Барни.

— Не уверен, что это правильное предложение, — повторил он. — Город бандитский, здесь можно ожидать чего угодно.

— Я позабочусь о ней! — Барни любил сестру и очень ею гордился. — И если кому-нибудь придет в голову приставать к ней, — он улыбнулся сестре, — ему придется пожалеть об этом. Поверь, папа, характерец у твоей доченьки, как у дикой кошки.

— Ну, Барни! — с укоризной воскликнула Жакин, хотя втайне эти слова ей польстили. Она терпеть не могла робких и беспомощных представительниц своего пола. Ей нравилось, когда ее считали независимой и самостоятельной, и она чувствовала, что, в отличие от большинства женщин, она такая и есть.

Именно поэтому ей и понравился Бардуль — он сразу увидел в ней женщину, притом такую, которую мысль о сексе вовсе не коробит. Он отнесся к ней как к равной, без снисходительности и лести, с которой обычно разговаривали с ней мужчины. Она уже вышла из того возраста, когда нравится, что мужчины, обращаясь к ней, меняют тон.

Она была очаровательной и прекрасно это понимала. Здравый смысл ей подсказывал, что таких привлекательных для мужчин девушек не так уж и много, но она не считала это чем-то особенным. Красота была для нее совершенно привычным фактом, таким, как восход солнца и появление звезд ночью. Комплименты воспринимались ею вежливо, но с некоторым раздражением, поскольку она старалась, чтобы ее ценили и принимали как личность.

Жакин нравилось, что Барни хочет взять ее с собой, что он не забывает о ней даже в суматохе приграничного города, как и то, что он чувствовал себя в нем как рыба в воде.

Улица была полна народа. Огромный бородатый старатель с габаритами даже побольше, чем у Мерфи Бизона, заметив ее, тут же повернулся и бесстыжими глазами уставился на Жакин, не скрывая своего восхищения и удивления.

Раздраженная и смущенная, Жакин резко остановилась, уперлась руками в бока и выпалила:

— Вы что? Никогда не встречали леди?

Лицо великана приняло малиновый оттенок, и за его смущением прорезалась почти забытая галантность. Он сорвал с головы шляпу и низко поклонился.

— Мадам, — чистосердечно признался он, — пока я вас не увидел, сомневаюсь, видел ли я хоть одну! Даже наполовину такую красивую, как вы!

Жакин слегка порозовела, но глаза ее искрились смехом.

— Благодарю вас, сэр, — ответила она, поворачиваясь к Барни и беря его под руку.

— Сестренка, если будешь продолжать в том же духе, скоро весь город передерется из-за тебя, — улыбнулся он.

Улица представляла собой узкую пыльную дорогу между двумя рядами деревянных каркасных или бревенчатых строений, иногда с фальшивыми фасадами; перед некоторыми из них были навесы и тротуары, но большинство выходило прямо на пыльную обочину или даже непосредственно на укатанную проезжую часть. Напротив пошивочной мастерской посреди улицы располагался ствол шахты, и улица огибала его с двух сторон.

Шестерка мулов тащила крепко сбитый груженный бревнами фургон на высоких колесах с открытым верхом. Два человека в ковбойках с закатанными рукавами, в шляпах с широкими полями сидели прямо на бревнах. Рядом с одним из них сверкало воткнутое в бревно лезвие нового топора.

Все вывески в городе были на один манер — в виде прямоугольников. Они нависали над обочиной дороги так, чтобы привлечь внимание идущих по улице людей. Прииск Дедвуда был открыт всему миру, всем расам и народам. Индейцы, негры и китайцы вместе ели, пили и работали. В городе уже сформировалась самая большая в этих краях китайская община, обещавшая стать здесь самым крупным китайским городом.

Неожиданно из дверного проема одного из домов вывалилась группа людей, двое из них, переплетенные в одно целое, рухнули на землю. Один из них, вскочив, попытался ударить второго в голову, но тот, увернувшись, откатился в сторону, встал на четвереньки и сам нанес удар головой противнику прямо в живот, свалив того в пыль.

Встав на ноги, он замахнулся на своего рыжего оппонента огромным кулачищем, однако промахнулся, и затем оба начали яростно колотить друг друга без видимых преимуществ какой-либо из сторон. Совершенно неожиданно рыжий отступил, утер кровь на разбитых губах тыльной стороной ладони и просипел:

— Черт подери, давай лучше выпьем!

Толпа восхищенно взревела, и его противник, одной рукой отирая с лица пот и кровь порванным в схватке рукавом, другой обнял рыжего за плечи, и вся группа опять ввалилась в ту же дверь.

На срезе заявочного столба, уронив руки на колени, сидел пьяный старатель и обозревал улицу затуманенным алкоголем взором. На другом конце города прогремел выстрел из кольта.

— Нравится? — Барни сжал руку Жакин.

— Нравится?! — Онаогляделась расширенными от восторга глазами. — Барни, я обожаю это! Пусть пыль, грязь, и кровь, и все прочие ужасы, но это восхитительно!

— Чувствую то же самое, сестренка! Как я рад, что папа решил податься на Запад! Насколько тут лучше, чем сидеть и стареть в этом нашем городишке! Он, конечно, ничего, но место настоящего мужчины — здесь.

Мимо них проскочил человек, затем вернулся и схватил Барни за рукав.

— Вы молодой Койл, не так ли? — Он тревожно огляделся. — Не видели Бардуля? Знаете, такой высокий, ходит с Мерфи Бизоном.

— Не помню, чтобы я с ним знакомился, — нерешительно ответил Барии.

— Я его знаю, — быстро проговорила Жакин. — А в чем дело?

— Говорят, что Спиннер Джонс рыщет вокруг, хочет его пристрелить. Ради Бога, если наткнетесь на него раньше, чем я, предупредите его. Джонс — убийца.

Барни, разрываемый чувством долга и желанием быть участником событий, нахмурился.

— Сестренка, может, тебе вернуться в отель? Если дело Дойдет до стрельбы, я не хочу, чтобы тебя подстрелили.

Жакин ухватилась за его рукав.

— Барни, а кто такой Спиннер Джонс?

Барни озабоченно взглянул на нее:

— Сестренка, я его совсем не знаю. Ходят слухи, что он Убийца. Такой, о каких рассказывал дядя Джек, помнишь, эти ребята из Техаса или Канзаса? Он убил человека всего лишь несколько дней назад в Спиарфиш. — Барни нахмурился. — Ты сказала, что знакома с Мэтом Бардулем?

— Он сидел за нашим столом во время обеда, один из тех, кто собирается идти с нашим караваном. Еще он ехал с нами из Шайена верхом рядом с дилижансом, в котором сидела я. Вроде бы неплохой парень.

Жакин представила его таким, каким видела в последний раз в ресторане отеля «IXL». Какой он высокий! И как легки и грациозны его движения!

Она вспомнила тот день, когда увидела его на ранчо Пол-Крик, и как странно изменился взгляд его зеленых глаз, взгляд, который мог быть таким проницательным, ироничным и удивленным, как будто он всегда видел что-то такое, что рождало на его губах легкую улыбку. Как вспыхнули его глаза, опалив ее и заставив испытать страстное волнение. И еще она вспомнила, как он смотрел на Клайва — во взгляде не было ни тепла, ни нежности, только холодный свет изумрудного оттенка, мертвенный и смертельно опасный.

— Думаю, что он тоже убийца, — сказала Жакин, отыскивая взглядом Бардуля в уличной сумятице. — Но мы должны предупредить его, Барни! Он ведь, некоторым образом, один из наших.

— Тогда пойдем. Поищем его!

Барни снова взял ее за руку и повел сквозь толпу. Жакин смотрела на брата и не узнавала его, настолько он переменился. Как он отличается сейчас от того красивого светского молодого человека, который, вернувшись из Вашингтона, ухаживал за девушками в далекой Виргинии с такой легкостью и утонченностью манер, которую можно приобрести лишь в Вашингтоне. Он весь источает какую-то новую силу. Его походка изменилась, в голосе появилась особая уверенность.

Вдруг Барни остановился и с каким-то благоговением произнес:

— Смотри, это Спиннер Джонс.

Жакин подумала: можно было и не говорить, она бы и так его узнала. Джонс, чуть повыше ее ростом, с длинной выступающей челюстью и неподвижным мертвенным взглядом, медленно двигался посередине улицы. На его бедрах торчали два кольта. Его надменность подавляла просто физически, и улица перед ним мгновенно пустела.

Ее дядя, Черный Джек Койл, который появился на Западе еще до войны между штатами ^[75], рассказывал о многих убийцах и ганфайтерах, ставших легендами. Многие из них были еще живы, люди, завоевавшие славу в этом жестоком мире шестизарядным кольтом.

Дикий Билл Хикок, Клэй Аллисон, Уайт Эрп, Вэс Хардин, Мэннинг Клементе, Бен Томпсон, Люк Шорт, Козленок Билли — все эти имена она знала, так же как знала еще до них рассказы о Билле Лонгли. Имени Спиннера Джонса она не слышала, но, увидев его, почувствовала какой-то страх.

На нем была серая шляпа, серая рубашка и темный грязный жилет. Из левого нагрудного кармана совершенно нелепо выглядывал белый платок. Походка его была медленной и уверенной, взгляд скользил из стороны в сторону, зондируя, оценивая, предупреждая.

— Где может быть Мэт? — прошептала Жакин.

— Не знаю, но надеюсь, что он удрал.

— Удрал? — удивилась Жакин. — Барни, он не станет удирать!

— Ну и дурак, если не удрал, — резко произнес Барни. — Джонс отвратительный тип. — Нахмурившись, Барни удивленно произнес: — Интересно, а с чего это он охотится на Бардуля?

Ее глаза заметили человека, которого идущий по улице убийца видеть пока не мог. Мерфи Бизон!

Она вспомнила, что видела его в компании с Мэтом в магазине и потом на улице еще с одним парнем, помоложе.

Мерфи вышел из магазина и оперся о стену, небрежно зажав под мышкой винчестер. Дверь снова распахнулась, тот самый молодой парень, который был с ними тогда, Бен Харди, медленно перешел улицу, сел на ящик у коновязи и зажег сигарету.

— Барни, стой! — Жакин крепко ухватила Барни за руку. — Сейчас что-то произойдет!

Они сделали еще несколько шагов в том же направлении, что и Спиннер Джонс. Наконец Барни, почувствовав ее руку, остановился. В это время из проулка между домами совсем рядом с ними появился Мэт Бардуль.

Джонс находился примерно в тридцати ярдах, оглядывая Улицу справа налево. Но вот он снова посмотрел направо и замер прямо на середине улицы.

Он увидел Мэта Бардуля!

Спиннер стоял, слегка расставив ноги, в стойке наготове, с опорой на каблуках; все его чувства и нервы были настроены на то, что вот-вот должно произойти.

Мэт Бардуль не произнес ни слова и не остановился. Он понимал, что остановка окажется сигналом и Джонс потянется за кольтом, а всего лишь в нескольких футах за ним прямо на линии огня стояла Жакин Койл!

Спокойно опустив руки, он перешел через дощатый тротуар — его шаги отчетливо прозвучали в безмолвии улицы — и ступил в мягкую пыль дороги.

Барни, сердце которого от волнения вырывалось из груди, рванулся вперед и прикрыл собой сестру.

Мэт сделал еще шаг и заговорил:

— До меня дошли слухи, что ты ищешь меня, Спиннер!

В узкой улице, окаймленной фальшивыми фасадами домов, его голос прозвучал как колокол. Улица напряженно замерла, неожиданно захлестнутая какой-то странной волной неподвижности. В напряженной тишине можно было расслышать скрип сапогов человека, стоявшего перед отелем «IXL», а биение собственного сердца казалось барабанным боем.

— Мне сказали, ты охотишься за мной, и я решил, что нам нужно встретиться. — Мэт продолжал идти навстречу Джонсу той же легкой, непринужденной походкой. — Я никого не заставляю себя ждать, Джонс, тем более человека, который открыл на меня охотничий сезон.

Джонс ничего не ответил, только чуть пригнулся. Жакин, нервы которой были натянуты как струны, широко раскрыв глаза, следила за Бардулем. Когда же он остановится? Не собирается же он стать прямо под ствол кольтов этого страшного человека?

На безмолвной улице не слышалось ни одного звука. Все зачарованно следили, как высокий человек в черной шляпе и куртке из оленьей кожи шаг за шагом приближался к Спиннеру Джонсу.

— Говорят, Спиннер, что ты нехороший парень. Говорят, ты убил нескольких человек. Можно не сомневаться — стариков. Я слышал, Спиннер, что ты очень нехороший парень, но мне интересно, как ты поступишь, если встретишь человека, который тебя не боится? Это ведь не то, что было раньше, Спиннер? А? Хотелось бы мне также знать, кто тебя нанял. Наверняка кто-то это сделал. Мы же с тобой даже ни разу не разговаривали, Спиннер. Я ведь даже не видел тебя, пока несколько минут назад мне тебя не показали.

Шаг… еще шаг… и еще один шаг. Руки Спиннера, распростертые и напряженные, обвисли как плети. Глаза горели страшным мерцающим огнем, зубы обнажились. Потом его руки начали дрожать — от внутреннего напряжения. Он слушал медленно падающие слова, произносимые ровным голосом, и ждал, ждал одного движения… чтобы убить!

Жакин, с замирающим от волнения сердцем, в полуобмороке, продолжала смотреть на Бардуля и вдруг заметила, что он держит что-то в руке. Он протянул руку вперед очень медленно, так медленно, что никакой ошибки относительно его намерений быть не могло, и стало видно, что в его пальцах зажат отполированный до блеска латунный патрон, которым он небрежно поигрывал. Латунь блеснула на ярком солнце раз, затем другой.

Он продолжал идти, и Жакин дрожала от страха, ожидая грома револьверных выстрелов, которые, она знала, вот-вот должны прозвучать, но вдруг заметила что-то иное.

Спиннер Джонс растерялся, он задрожал, он…

— Что Мэт делает? — хрипло прошептал Барни. — Что с ним стряслось?

Теперь их разделяло не более пятнадцати футов, а Бардуль продолжал идти, подбрасывая сверкающий на солнце патрон. Тринадцать… одиннадцать… девять…

— О Боже! — вскричал Барни. — Взгляни на Джонса! Погляди, как он вспотел!

Это была истинная правда. Губы убийцы перекосились, руки нервно дрожали. Приняв стойку, приготовившись выхватить кольт при малейшем звуке или опасном движении, он окаменел и стоял, прикованный к месту, околдованный неуклонно и неотвратимо приближающимся высоким человеком.

Никто никогда не шел на него таким образом! Они всегда останавливались, замирали на мгновение, и затем следовало движение кольтов. С паническим ужасом Спиннер наблюдал, как Бардуль подходит все ближе и ближе.

Жакин прикрыла рот рукой. Сколько можно терпеть это нечеловеческое напряжение? Они были так близко друг от друга, что ни один не мог бы промахнуться, они были…

Патрон выскользнул из пальцев Бардуля и упал в пыль. Как загипнотизированный, Спиннер перевел взгляд на патрон. Мэт не спеша наклонился, будто собираясь поднять его, и затем невероятно быстрым движением схватил пригоршню пыли и бросил Спиннеру в глаза!

Застигнутый врасплох, Джонс не смог уклониться. Отпрянув и ничего не видя, он в слепой ярости выхватил свой кольт, который в следующее мгновение был выбит из его руки прежде, чем он успел поднять его для выстрела.

Рыча от ярости, чуть ли не задохнувшись в приступе бешенства, Спиннер пытался продрать глаза правой рукой, в то время как левая нащупывала рукоятку второго кольта. Однако она тут же была парализована мощным ударом, следующий удар, нанесенный в солнечное сплетение, вырубил у него дыхание. Хватая раскрытым ртом воздух, Джонс Спиннер сложился вдвое, сильная рука Мэта схватила его за ворот и вздернула на цыпочки. И затем прямо посреди улицы Мэт Бардуль стал хлестать Джонса по лицу, он бил его до тех пор, пока по лицу убийцы не заструилась кровь.

Первым ударом, нанесенным тыльной стороной ладони по рту, были рассечены губы. Вторым, ребром ладони чуть ниже уха, Джон был оглушен. От ударов, сыпавшихся один за другим, голова Джонса дергалась как поплавок.

Один кольт все еще оставался в кобуре, но всякий раз, когда Джонс Спиннер пытался его достать, Мэт отбивал его руку в сторону.

Неожиданно шестизарядный кольт, выхваченный из кобуры, взлетел в воздух и упал посреди улицы. Быстрым движением Мэт схватил убийцу за ворот и бросил его боком прямо в сточную канаву, глубиной по пояс.

Джонс ушел под воду, затем вынырнул, отплевываясь и отдуваясь.

Некоторое время царило всеобщее молчание, потом кто-то заулюлюкал, и вдруг вся улица взорвалась ревом, криками и смехом. Мужчины, выйдя из оцепенения, лупили себя по ляжкам, рыдали от смеха, теряя равновесие, валились друг на друга и ревели от восторга. Мэт Бардуль запросто подошел к одному из самых страшных убийц Запада, отшлепал его, как нашкодившего мальчишку, и бросил в сточную канаву!

Если бы Мэт просто убил Джонса Спиннера, горожане пожали бы плечами и разошлись, но то, что сделал он, не укладывалось ни в какие рамки! Об этом будут говорить и говорить. Надо же! Отшлепать Спиннера Джонса и, как тряпичную куклу, выбросить в канаву!

Под градом насмешек Джонс выкарабкался на пыльную дорогу, тяжело поднялся на ноги и, сопровождаемый оскорбительным ревом толпы, исчез в боковом проходе между двумя зданиями. Его сознание жгла мысль о том, что теперь его никто не боится и никогда бояться не будет.

Клайв Масси, бормоча проклятья, стоял в дверях отеля «IXL», скрежеща зубами в бессильной злобе. Портуджи Филлипс, пододвинувшись поближе, улыбнулся.

— Видел что-нибудь подобное, Масси? Вот это нервы! Да я лучше проеду через пятьдесят буранов, чем двину на такого стрелка, как он. Подошел, выбил из рук этого бешеного кольт я так его отделал, что тот света белого невзвидел! — Филлипс поглядел прямо в глаза Масси. В этом тяжелом, понимающем взгляде было предупреждение. — Знаешь, Масси, — тихо проговорил Филлипс, — лучше не связывайся с Мэтом Бардулем. Иначе он тебя убьет.

— Заткнись, черт бы тебя побрал! — вскинулся Масси, злобно выпучив глаза, и быстро пошел прочь, стуком каблуков по дощатому настилу тротуара выдавая свое бешенство.

Мэт ступил на тротуар и подошел к Жакин.

— Мадам, — сказал он резким от нервного напряжения тоном, — вам нечего делать на улице в такой заварушке. Вас могли убить.

Уязвленная резкостью его тона, она выпрямилась, рассерженная и изумленная.

— Да как… Как вы смеете так со мной разговаривать? — выдохнула она. — Если вы думаете…

Не отвернись он так резко, оставив ее в гневе со всем запасом невысказанных и поэтому бесполезных сердитых слов, она бы его простила. Теперь же, раздраженно топнув ногой, она проводила его взглядом, быстро повернулась и с высоко поднятой головой и колотящимся сердцем устремилась назад, в отель. Барни, развернувшись на каблуках, последовал за ней.

Мерфи и Бен подошли к Мэту. Мерфи улыбнулся ему:

— Ну ты даешь! Я был уверен, что он тебя пришлепнет.

— А что бы ты делал, если бы он выхватил кольт? — спросил Бен.

Мэт удивленно взглянул на него.

— Пришлось бы его убить. А ты как думаешь?

Они двинулись вверх по улице к театру «Самоцвет».

— Сегодня вечером Джек Лангриш ставит пьесу в том театре, что напротив «Золотой улицы», — сказал Бен. — Пойдемте посмотрим. Я не видел шоу с тех пор, как первый раз перегонял скот из Техаса!

— Мы тронулись в Сплит-Рок с большим запасом времени, — проговорил Мэт. — Наши фургоны сторожит Билл Шедд, это пока что его работа. Утром он мне сказал, что направляется к месту сбора.

— Хорошо, — одобрил Мерфи, чиркнув спичку о зад своих джинсов. — Старк тоже присмотрит за ними.

Все трое остановились на углу и глазели на проходящий народ. Толпа поредела, но бары были по-прежнему переполнены.

— Мэт, в этом деле что-то не так? — спросил Харди. — Что-то мне все это не нравится, — продолжал он. — Логан Дин трется возле Масси, а Лют Харлис сказал мне, что Масси разговаривал со Спиннером Джонсоном всего лишь за час до того, -как тот вышел на охоту за вами.

— Правда?

Конечно, это возможно, размышлял Мэт, однако у него самого были две версии того, почему Джонс Спиннер решил убить его. Во-первых, из-за его репутации ганфайтера, во-вторых, это мог подстроить полковник Пирсон. Мэт сомневался, что за этим стоит Клайв Масси, — у того нет никаких мотивов, правда, Масси почему-то боится его.

— Лют говорит, что собралось уже шестьдесят два фургона, и все готовы выступить. Более девяноста человек.

— Очень даже немало.

— Достаточно, чтобы не бояться индейцев. И все вооружены будь здоров. — Мерфи шаркнул ногой и переложил трубку из одного угла рта в другой. — Видел сегодня Абеля Бэйна.

Бардуль вздрогнул.

— Ты сказал… Абель Бэйн?

— Угу. — Мерфи хитро посмотрел на него. — И знаешь где? В фургоне Бэта Хэммера.

— Да? — Мэт задумчиво поскреб рукой подбородок. Еще и Абель Бэйн. Негодяй высшей пробы. Убийца, да к тому же конокрад и шулер. Если Масси водит компанию с такими людьми, может произойти все, что угодно.

Этот человек улизнул из Вирджиния-Сити и еле ухитрился избежать линчевания в Ларами. Прямых доказательств его виновности в ограблении и убийстве Эда Уилсона ножом ночью в постели не было, но следы лошади вели к ранчо Бэйна, хотя и терялись в миле от него.

— Его прячут, — продолжал Бизон. — И никто не знает, что я его заметил.

— Понятно. — Мэт отбросил камешек носком сапога. — Я посоветую Койлам выйти из этой компании.

— Они тебя не послушают.

— Знаю, но все-таки я им скажу. Это единственное, что я могу сделать.

Харди улыбнулся.

— И как же Масси после этого тебя любить?

В театре ставили «Дочь банкира». Они вошли и заняли свои места. В переполненном зале сидели шумные простые люди, искренние во всех проявлениях. Джек Лэнгриш ставил для них только безыскусные развлекательные пьесы, такие, как эта. Он перебрался сюда из Дублина, и его постановки были ярким пятном в темном царстве многочисленных поселков золотоискателей.

Мэт устроился на скамье и огляделся вокруг. Здесь собрался весь город — старатели, погонщики фургонов, перекупщики скота, табунщики. Вон Калифорния Джек, известный игрок в фаро, мадам Кэнутсон — торговка скотом, авторитет которой признавали все мужчины, Скотт Дэвис — знаменитый стрелок, Сет Булок, шериф Дедвуда, Колл Дэк Джонни, Колорадо Чарли и многие, многие другие.

Имена известные и позорные, имена игроков и тех золотоискателей, кто в период бума устремлялся в город, как мухи на мед.

Вдруг дверь распахнулась, и в зал влетела женщина. Повернув голову, она что-то возбужденно выкрикнула через плечо. Все, кто ее слышал, расхохотались. Она была в мужской черной шляпе с узкими полями, лихо сдвинутой набекрень. А улыбка на ее удлиненном лице с нежной и чистой кожей оливкового оттенка мгновенно заставила всех забыть, что она из простых.

— Бен, — сказал Мэт, — ты только погляди! Это женщина, о которой будут рассказывать, когда всех нас похоронят и забудут на веки вечные. Это же Язва Джейн.

Харди подался вперед, вытягивая шею, чтобы рассмотреть ее получше. На женщине было пальто свободного покроя из оленьей кожи, подпоясанное кожаным ремнем, кожаные джинсы с бахромой и винчестер, с которым она не расставалась никогда. Из-под пальто выглядывала мужская ковбойка.

— Много чего слыхивал о ней, — заметил Харди.

— Она появилась в Блэк-Хилс вместе с Круком, — сказал Мэт. — Спряталась в фургоне, который отправлялся из Ларами. И оказалась одним из первых поселенцев. Бьет из винчестера будь здоров, наповал. Вообще-то крепкий орешек, но с добрым сердцем, ничего не скажешь. И ведь, удивительное дело, сама как мужик, а любит выхаживать больных. И здорово это умеет, ничего не скажешь.

Мэт поглядывал на опаздывающих, отыскивая среди них ту, которую так ждал. И наконец увидел ее в дверях. Так же, как Язва Джейн, она со смехом отвечала кому-то идущему сзади, но все это выглядело совсем по-другому!

На ней было зеленое платье, вызвавшее гул одобрения у зрителей, тут же повернувшихся к ней. Она шла по проходу вслед за братом, за ней следовал Клайв Масси. Улыбка сползла с лица Мэта. Он отвернулся и отвел взгляд от Жакин. Мэт чувствовал, как Бизон искоса поглядывает на него, но не подал виду.

Тем не менее в его груди защемило, и настроение упало. Он, не отрываясь, смотрел на сцену, где за занавесом бурлила жизнь. Однако при этом Мэт не упускал из виду и Жакин. И вскоре поймал ее взгляд. Она, слегка повернув голову, рассматривала зрителей и увидела его. Их глаза на мгновение встретились. Он склонил голову, она ответила холодным кивком и отвела глаза.

Занавес начал подниматься. Осторожно, стараясь не побеспокоить соседей, Мэт встал со своего места. Мерфи начал было что-то говорить, но Мэт уже протискивался к выходу.

— Черт с ней, — бормотал он расстроенно. — Пусть катится к дьяволу!

Глубоко засунув руки в карманы, он сошел с дощатого тротуара и стал подниматься по лестнице, ведущей на вершину холма, вдоль сожженного давним лесным пожаром склона. Поднявшись довольно высоко, Мэт остановился и посмотрел вниз.

Перед ним как на ладони лежал весь город Дедвуд: разбросанные как попало группы строений, часть из них пряталась в выемках или отрогах, отходящих от основного ущелья. Над ними вздымались белые скалы.

Ни одна баба не стоит такой красоты! Стремясь убедить себя в этом, он между тем понимал, какое место заняла эта девушка в его жизни. Они обменялись всего лишь парой слов, а ее лицо, голос — все жило в его воспоминаниях! Ни одна женщина не затрагивала его так глубоко, и, раздраженный этим, он бунтовал, словно дикий мустанг, которого пытаются взнуздать. Этого не будет! Да и Клайв Масси уже проторил к ней дорожку. А может быть, есть кто-нибудь на востоке, кто придет и поставит на ней свой заявочный столб. Что ему известно о ней?

Когда сегодня он вышел на улицу сразиться со Спиннером Джонсом, Жакин оказалась на линии огня. Его охватил страх. И благодаря ей, и только ей, Джонс остался жить. Только из-за девушки Мэт поступил со Спиннером именно так.

Бен Харди опасался, что Спиннер Джонс может вернуться, но Бардуль думал иначе. Джонс, с отпиленными рогами, побежит зализывать раны. Он сбежит в другие края, где ничего не известно о его позоре. И, немного представляя себе такой тип людей, Мэт сомневался, сможет ли тот вообще снова обрести себя. Спиннер был вызван на поединок, побежден и выброшен на помойку. Его мужскому достоинству нанесен непоправимый урон, и никогда больше он не предстанет перед своим противником с прежним бесстрашием.

Мэт спустился с холма и направился в конюшню, чтобы оседлать коня. Он набросил седло и, подтягивая подпругу, услышал голос из темной глубины стойла. Бардуль замер и, не поворачивая головы, попытался определить, где находится говоривший, но не смог этого сделать.

— Мэт, не ходи с этим караваном. Однажды, когда я разорился, ты помог мне. Я говорю тебе это, потому что знаю: ты помогал так многим, что всех и не упомнишь. Если кто-нибудь узнает, что я тебе сказал, меня убьют, но ради Бога, не ходи с этим караваном.

— Почему? Что должно произойти?

Прошла, казалось, целая минута, прежде чем прозвучал ответ:

— Не знаю. Что-то такое… но живым никто не вернется.

— Кто босс? Кто за этим стоит? — требовательно спросил Мэт.

Молчание. С минуту Мэт подождал, потом снова повторил свой вопрос. Ответа не последовало. Неизвестный исчез.

Мэт взнуздал коня, подвел его к отелю «IXL» и оставил у коновязи. В отеле по пути к бару Мэт взглядом все время искал среди посетителей какое-нибудь знакомое лицо — человека, которому он, должно быть, когда-то помог. Но никого не увидел.

Двери распахнулись, вошел Логан Дин. Увидев Бардуля, Дин улыбнулся и подошел к бару.

— Здорово сработано, — сказал он мягким, приятным голосом. — Прекрасная работа. Мне приходилось слышать, что Уайт Эрп сотворил нечто подобное с Беном Томпсоном, но это совсем не то, что сегодня сделали вы.

— Спиннер Джонс — не Бен Томпсон, — скромно парировал Бардуль.

— Да он хуже, много хуже! — согласился Дин. — У Тома были мозги и нервы получше, чем у многих. Он уступил Эрпу потому, что знал: если он выиграет, то пропал. Он мог убить Эрпа, но понимал, что Эрп тоже его достанет. В таких сделках прибыли не бывает. А ведь Джонс бешеный. И можно было только гадать, как он поступит.

Мэт кивнул. Затем, подняв стакан на уровень глаз, посмотрел сквозь него на Дина:

— Вы давно знаете Клайва Масси?

Легкая дружеская теплота мгновенно испарилась, и глаза Дина стали стальными.

— Не могу припомнить, — ответил он, помедлив, — в самом деле, не помню.

— Ну, а я его совсем не знаю, но сдается, Дин, что он нашего поля ягода.

Лицо Дина приняло враждебное выражение, и он задумчиво посмотрел на Мэта.

— Вы полагаете… Вы думаете, он один из ганфайтеров?

— Да. Но Клайв Масси будет убивать, только если ему это выгодно. Запомните это, Дин.

Логан Дин изучающе смотрел на Мэта.

— Зачем вы мне это говорите? Почему предупреждаете?

— Потому что, быть может, нам придется стрелять друг в друга, Логан. Надеюсь, что этого не случится. Я не люблю убивать. Но коль это произойдет, бой будет честным и победит сильнейший. Однако если кому-то из нас придется столкнуться с Клайвом Масси, то случится это не раньше, чем у того на руках окажутся все козыри.

Дин ничего не ответил и переставил свой стакан на стойке, изучая влажные круги, оставленные дном.

— Мы бы слышали его имя.

— Может быть, мы его и слышали, — предположил Мэт, — вполне возможно… но другое имя, а не то, которое у него сейчас.

— Какое?..

— Вы можете гадать так же, как и я, — пожал плечами Мэт. — Но в принципе его, наверное, можно вычислить. Клэй Аллисон на протезе. У Уайта Эрпа цвет глаз контрастирует с цветом волос. И он честный человек. Для Билли великоват, а Дэйва Рудабау я знаю в лицо. Но он из этой шеренги. Наверняка!

Мэт ждал на улице около коновязи, подошли Мерфи с Беном. Они задержались после спектакля, чтобы забрать своих лошадей. И теперь, оседлав их, были готовы тронуться в путь. Дорога предстояла дальняя.

Бардуль поднял глаза и увидел Брайена Койла, входящего в отель «IXL», и оставшегося на улице Масси.

События развиваются очень быстро, так что если говорить, то не откладывая. Клайв Масси направился вниз по улице. Мэт, не говоря ни слова, шагнул на тротуар и вошел в отель вслед за семейством Койлов. Барни был тут же, все трое поднимались по лестнице.

Брайен Койл открыл дверь в свою комнату и зажег спичку. Подняв ее, Брайен увидел Мэта Бардуля, стоящего в дверях. Все трое выжидающе смотрели на него, стараясь понять, почему он здесь оказался.

— Мне нужно поговорить с вами, сэр, — взвешивая каждое слово, сказал Мэт.

— Хорошо, — озадаченно произнес Брайен, — входите и закройте дверь.

— Сэр, — заговорил Мэт, — вечером, когда я седлал коня, из темноты стойла ко мне обратился какой-то человек. Я не видел его… Он предупредил, чтобы я не присоединялся к каравану. Сказал, что из каравана никто не вернется живым.

— Чепуха, парень! Полная бессмыслица! Да сиу даже не подумают нападать на такой большой караван, как наш!

— Он имел в виду не сиу. Полагаю, он думал о том же, что и я, — в караване слишком много преступников.

Лицо Брайена Койла напряглось.

— Что вы хотите этим сказать, Бардуль? Я понимаю, что между вами и Масси пробежала черная кошка, но приписываю это вспыльчивости Масси и вашей нетерпимости.

— А вы знаете людей из его окружения? Бэта Хэммера или Абеля Бэйна?

— Бэйна? Такого я не знаю вообще.

— Конечно, не знаете. Он прячется в фургоне Хэммера. А по всему Западу о нем ходит слава убийцы и вора.

Лицо Койла окаменело, и от его слов повеяло холодом:

— Бардуль, мне кажется, вы слишком далеко зашли. Если у вас есть такие подозрения, нужно было открыто высказать их там, на собрании, а не идти, крадучись, ко мне ночью. Боюсь, сэр, у меня есть все основания упрекать вас в поведении, Недостойном джентльмена.

Мэт побледнел и поглядел на Жакин, но она холодно отвернулась.

— Я беспокоюсь о вашей дочери, сэр. Если в караване что-то произойдет, для нее там будет неподходящее место.

— Мы, мой сын и я, вполне сможем защитить Жакин. Вы, молодой человек, упускаете из виду тот факт, что я один из лидеров каравана, что я участвовал в его формировании и, можно сказать, организовал его.

Каждого участника каравана я знаю лично. Каждый из них получил рекомендацию от одного из моих друзей, которым я полностью доверяю. И если в караване есть такие люди, как Абель Бэйн, то я о них не слышал. Что же касается ваших выдумок — весьма сожалею, Бардуль, но иначе это назвать нельзя, — могу отметить, что о вас я тоже кое-что слышал, как о вашем далеком, так и не очень отдаленном прошлом. Я не хочу сказать, что вы профессиональный ганфайтер и убийца. Я имею в виду историю, связанную с военными, и вы знаете, сэр, они отзываются о вас не самым лучшим образом. До сих пор я об этом не говорил. Кстати, ни сын, ни дочь о ней не знают. Но обстоятельства вынуждают меня поставить их в известность, другого выхода нет.

А сейчас, сэр, раз вы идете с нами, хотелось бы вас предостеречь. Я лично выступил против полковника Пирсона и Клайва Масси и поддержал вашу кандидатуру. Со слов полковника мне стало ясно, что вы бунтовщик и мятежник. Но во время этого похода у нас с вами не должно быть никаких проблем. Запомните это. Если что-то произойдет, вы будете иметь дело не с одним человеком. Мы создали свои силы по поддержанию порядка в пути и в городе, они станут функционировать до тех пор, пока не будут проведены выборы. И при первых признаках мятежа вам придется иметь дело с ними.

— Благодарю вас, сэр, — произнес Мэт, смертельно побледнев.

Он резко повернулся, шагнул к выходу и, уже положив руку на дверную ручку, повернул голову:

— Не знаю, кто персонально входит в вашу караванную полицию и кто ею руководит, но готов держать пари, что возглавляет ее Клайв Масси и что людей набирал он сам.

На этот раз он попал в цель. Глаза Койла сузились, и Мэт понял, что его догадка верна. Он вышел, сильно хлопнув дверью.

Бизон не задал ему никаких вопросов, и, вскочив на коней, они выехали из города.

Когда Бизон свернул с прямой дороги, ведущей в Сплит-Рок, на обходную, все тоже промолчали. Весь путь до Сплит-Рок Бизон держал винчестер поперек седла наготове.

На заре Мэт проснулся и выбрался из-под одеяла; лагерь уже был в движении. На дне ущелья, где остановилось большинство фургонов, виднелись огни костров. Повернувшись, чтобы надеть сапоги, он увидел, что Билл Шедд тоже развел огонь.

Великан встретил его добродушной улыбкой.

— Немного кофе в такое прохладное утро не повредит. Но днем будет довольно жарко.

Бардуль кивнул.

— Наверняка! Кстати, ты наполнил бочонки водой?

— Спрашиваете! У нас полно воды. Больше, чем нужно на три дня.

— Может быть, она нам понадобится.

Подошли Харди и Бизон, но разговор не клеился. Хотя Мэт ничего не рассказал о визите к Койлам, он понимал, что его друзья в курсе дела и одобряют его действия. О результатах разговора им было нетрудно догадаться по его поведению.

Были уложены последние вещи, и Мерфи уже взгромоздился на место погонщика, когда Мэт, окидывая последним взглядом окрестности, заметил высокого, очень худого молодого человека, спешащего к ним. У парня были светлые волосы, явно нуждающиеся в стрижке, и смущенное выражение лица.

— Мистер Бардуль, не нужен ли вам еще один погонщик? — спросил он. — Я знаю, у вас уже есть один, а вторым фургоном вы, наверное, будете управлять сами, но я подумал, может быть, вы… Кроме того, — неожиданно добавил он, — я могу работать бесплатно! Я… просто хочу с вами. Хочу быть в караване, — выпалил он.

— Ты говорил с Брайеном Койлом?

— Нет. Я говорил с другим… такой высокий. Военный.

— И что же он сказал?

— Сказал, что не возьмет меня, если у меня нет фургона.

Это решило все.

— Сможешь управлять упряжкой быков?

Глаза парня оживились.

— Конечно, сэр. Конечно, могу. Быки или мулы — разницы никакой! Могу присматривать и за порядком в фургоне.

— Хорошо, садись.

Мэт вернулся к своей лошади и вспрыгнул в седло. Издалека донесся долгий знакомый призыв:

— По-е-е-е-ха-ли!

Защелкали кнуты, и фургоны тронулись. С высоты своего полосатого, как зебра, коня Мэт мог видеть, как катились Фургоны, на ходу образуя четыре параллельные колонны, растянувшиеся на полмили.

За ними вставала серая заря. Он следил, как быки шаг за шагом, медленно, ритмично раскачиваясь, шли вперед, волоча за собой крытые парусиной фургоны. Легкий ветерок гнал по высокой траве прерии волны. А впереди, на вершине холма, на фоне неба четко вырисовывалась фигура полковника Орвиса Пирсона с поднятой рукой, указывающей направление движения.

К добру или не к добру, но они тронулись. Теперь оставалось только ждать, как будут развиваться события.

Глава 4

К западу тянулась незаселенная страна.

Солнце, встававшее за их спинами, бросало длинные тени на волнистую траву. На девственных землях виднелись темные пятна лесов, лежащих на равнине, ближе к горам, — последний приют отступивших индейцев.

Стада бизонов, конечно, исчезли. Лишь кое-где можно было увидеть старого быка или корову с теленком, бродивших одиноко там, где раньше паслись миллионные стада. Бизоны населяли прерии тысячелетиями, но вот пришел белый человек, и они исчезли, как струйка дыма на ветру.

Индейцы также были рассеяны, еще сражающиеся, но обреченные на поражение. В последней битве, в этой лебединой песне воинственного народа, они выступили против Кастера и разгромили его.

После Кастера объединенные армии Терри, Крука и Гиббона продолжали неумолимо наступать и легко справлялись с разрозненными отрядами индейцев. Индейцы долго не могли понять способ ведения войны белыми, а когда наконец поняли, было слишком поздно — их силы были уже истощены.

Для индейца война — это одно сражение. Они не планировали военные кампании, все решала удача или неудача того или иного сражения, закончив битву, индейцы возвращались в свои типи к своим скво. Они не могли противостоять утонченному варварству белых, их манере ведения войн. Белые не останавливались. Они наступали.

Однако, даже потерпев поражение, краснокожие показывали себя с наилучшей стороны. Завернувшись в одеяла, как римские сенаторы в тоги, они величественно покидали сцену. Будущее унизит и ограбит их, отняв даже право на собственную мораль, освященную веками, но с поля боя индейцы уходили несломленными. Если их и победили, то не в честной схватке в бою. Они были побеждены истреблением бизонов и неуклонной экспансией белых поселенцев, а не армией. Известно, что в последнем крупном сражении между войсками белых и воинами племен сиу и шайенов победили индейцы.

Мэт Бардуль любил страну, по которой он сейчас ехал. Слепая гонка за богатством или властью никогда не была ему по сердцу. Энергия и желание познать неведомое, лежащее за горизонтом, влекли его на Запад, и, увидев однажды бескрайний океан волнующихся под ветром трав, трепещущие осины на вершине холмов и темные ряды могучих сосен, он навсегда отдал свое сердце этой прекрасной пустынной земле.

Биг-Хорн пока еще оставался за горизонтом, практически неразличимым в знойном мареве. Мэт ехал на своем высоком коне сбоку от каравана по склону холма и думал о том, что в любом случае, независимо от результата, поездка того стоила. Все было ему по сердцу — и страна, и люди.

Продвигаясь в одиночку, в стороне от поднимаемой фургонами пыли, Мэт бросил поводья, предоставив коню самому выбирать дорогу, и погрузился в размышления, стараясь распутать клубок страстей и чувств, завязанный участниками каравана.

При ясном свете дня он вынужден был признать, что никаких оснований для подозрений, за исключением того, что он знал об окружавших Масси людях, не было. Возможно, все абсолютно честно. Отец Де Смет всегда утверждал, что в Биг-Хорн есть золото, и история Тэйта Лайона могла быть правдивой. Иначе зачем было громоздить все это? Ради чего?

А может быть, в нем говорит внутренняя неприязнь к Масси? Из-за того, что Жакин, кажется, предпочитает именно его?

Примерно шесть лет назад Пирсон показал, что как армейский офицер он неотесанный болван и трус. Но ведь это было шесть лет назад, а время меняет людей не только к худшему. Правда, жест полковника Орвиса Пирсона в момент отправления оставался до сих пор единственным проявлением его руководства караваном.

Сидя очень прямо на великолепном коне, жестом, достойным самого Кастера, он снял с головы шляпу и отправил караван в путь.

Логан Дин был убийцей, но, надо признаться, он и сам Убивал людей. О Дине трудно было сказать что-нибудь определенное. А вот с Бэтселом Хэммером все было ясно. Это — негодяй, который не остановится ни перед чем. Вся граница знала его как убийцу и вора.

Но Абель Бэйн был еще хуже. Хэммер был койотом, огромный и злобный Бэйн — волком. Он был силен, жесток, неистов и коварен. Но, как человек новый в этих краях, Масси мог не знать Бэйна.

То, что Спиннер Джонс пытался убить его сразу же после разговора с Масси, могло быть чистым совпадением. Джонс готов был убить любого по малейшему поводу. Но если схватка была подстроена Масси, то он здорово разочаровал этого черноволосого красавчика.

В конце концов, решил Мэт, все эти подозрения абсолютно беспочвенны. Ведь у Масси не было никакой надежды выиграть.

Предупреждение в конюшне могло исходить от одного из тех, кого не взяли в караван.

На следующей стоянке ситуация должна была проясниться, поскольку предстояло избрать капитанов четырех колонн фургонов.

В группе Мэта, кроме двух его фургонов, управляемых Шеддом и Толливером, были фургоны Мерфи и Бена Харди, один фургон Арона Старка, один Рабина Кляйна и три фургона Люта Харлиса, погонщиками которых были сыновья Арона Старка.

Утром, когда караван тронулся, к ним присоединился еще один фургон. Мэт отстал от своего фургона, чтобы посмотреть, кто им правит. На месте погонщика восседал здоровенный, разговорчивый, плечистый, улыбчивый детина. Однако взгляд его был хитрым и проницательным.

Он махнул рукой Бардулю и спросил:

— Командуете вы?

— Пока никто, вечером будем выбирать.

Мэт тронул шпорами коня и проскакал вперед до фургона Мерфи. Великан горец улыбнулся ему:

— Похоже, мы на пути к Стоун-Кап. Никогда не забуду это место. Проваландался здесь однажды три дня, ловил парочку кроу-конокрадов.

— Приятно вернуться в знакомые края. Неплохое место этот Биг-Хорн.

— Только где там может быть золото? Я все время перебираю в памяти эти места и никак не могу себе представить. Сам я нигде его там не видел.

— Ты же не искал золото, Бизон. Оно вполне может там оказаться. Хотя мне на это наплевать. У меня мечта основать где-нибудь в долине ранчо и завести парочку коровок.

— Интересно, кто-нибудь знает, куда мы идем?

— Возможно, Койл. И уж наверняка Пирсон и Масси. Кроме того, там побывал Лайон. И видимо, рассказал об этом месте Портуджи Филлипсу. Сегодня вечером все карты будут раскрыты, а пока, я думаю, никто ничего не знает. Честно говоря, я даже и не пытаюсь гадать.

Мерфи искоса взглянул на Мэта.

— Пару минут назад я встретил девушку, ту, что из Койлей. Она была на великолепном пони, знаешь, такой, весь в яблоках. Сказала, что его подарил ей Масси.

Мэт ничего не ответил, а Мерфи раскурил свою трубку и с головой ушел в процесс управления фургоном. Все утро Мэт изо всех сил старался не думать о Жакин, чувствуя, что если она и питала к нему какие-то симпатии, то после ночного разговора в отеле они напрочь исчезли. Клайв Масси, будучи в фаворе у ее отца, имел теперь все шансы, а уж он не тот человек, который хоть что-нибудь упустит.

Оценивая ситуацию, Мэт Бардуль без труда пришел к выводу, что положение у него весьма незавидное. Полковник Пирсон его старательно избегал, что было вполне объяснимо — только Мэт знал о его ужасающей некомпетентности. На Брайена Койла, единственного руководителя каравана, дружественно настроенного к нему, рассчитывать больше не приходилось. Что касается Масси, то не было никаких сомнений: тот спит и видит, как Бардуль покидает караван.

Когда фургоны остановились для короткого завтрака, Мэт подскакал к костру. По предложению Старка, принятому всеми с восторгом, его дочери готовили на всех, и все питались сообща, внося свою долю продуктами.

Мэт соскочил с седла и начал отпускать подпругу, когда сидевший у костра на чурбане Старк, поздоровавшись, спросил:

— Что это за тип к нам привязался, там, сзади?

Незнакомец подошел к костру именно тогда, когда прозвучал этот вопрос. Обведя всех присутствующих лучезарным взглядом, он воскликнул:

— Эрни Брейден! Привет всем! Я думаю, мы все здесь друзья! Зовите меня просто Эрни!

Старк посмотрел на свои руки, вынул изо рта трубку, сплюнул… и ничего не сказал. Брейден подхватил чью-то чашку и протянул ее Саре Старк.

— Как насчет кофейку, мэм? Из ваших очаровательных ручек он будет слаще сахара!

Подошел Лют Харлис с тремя сыновьями Старка. Джеб сел на чурбан рядом с отцом.

— Скорей бы вечер. Так хочется знать, куда же мы едем!

Брейден поглядел по сторонам и подмигнул.

— Могу кое-что сказать, — со значением произнес он. — Слыхали о Шелл-Крик? Держу пари, это то самое место!

Мерфи Бизон отвел глаза от костра и искоса глянул на Брейдена:

— А ты когда-нибудь видел Шелл-Крик?

— Нет, — признался Брейден, — и он снова подмигнул, — слышал о нем кое-какие байки.

— Небось сам их и сочинял, — заметил Джеб Старк.

Брейден сделал вид, что не расслышал. Поглядывая вокруг и возбужденно похлопывая себя по животу, он продолжал:

— Сегодня большой день! Выборы! Вряд ли в караване сложились какие-то партии, но выбирать лидера — это серьезно. Так сказать, выбирать капитана. И конечно, нужно выбрать такого, кого ценит руководство каравана. Тогда все пойдет как по маслу.

— Интересно бы знать, как такого отыскать, — невинно спросил Харди.

— Ну… — протянул Брейден, — Старк — неплохая кандидатура, да и Харлис тоже. Но тут нужен человек, свободный от управления фургоном, а Старк и Харлис не могут бросить свои фургоны.

— Значит, и вы тоже выпадаете, — посочувствовал Харди.

— Так, да не так, — обрадовался Брейден. — У меня есть прекрасный погонщик. Сейчас помогает вести один из фургонов, но вообще-то он со мной. Вечером перед выборами будет на месте. Его зовут Банкер.

— Ну, тогда все сходится — быть вам капитаном, — торжественно заверил его Харди. — Конечно, если вы пользуетесь авторитетом у руководителей каравана. А какие у вас отношения с полковником Пирсоном?

Брейден понимающе посмотрел вокруг и поднял два пальца.

— Во какие! — радостно гаркнул он. — Уж мы понимаем друг друга, будьте уверены.

— Ну, слава Богу, эту проблему мы решили. Прямо гора с плеч. Плохой капитан — это же кошмар. — Он повернулся к Мерфи. — Слушай, напомни мне, что случилось с тем фургонным боссом, который руководил, когда мы выступили из форта Фил-Кирни? Ну с тем, которого все невзлюбили?

Мерфи от напряжения сморщил лоб.

— А, с тем? Ну да, конечно! Я спихнул его с сиденья в воду, когда мы переплывали реку во время паводка. Мерзкое, конечно, дело, прямо скажу, но ведь патроны-то почем?..

— Да не о нем речь, — настаивал Бен. — Я говорю о высоком, с русой бородой.

— А, об этом? — шлепнул себя по ляжке Мерфи. — Да как же ты мог забыть? Этого мы привязали к бизону! Как сейчас помню, огромный бык несется впереди стада бизонов, а на спине этого быка совершенно голый капитан, предводитель фургонов. Может, и сейчас катается…

Старк пошевелил костер. Брейденпереводил взгляд с одного на другого.

— Шутите? — промямлил он.

— Шутим? — поднял глаза Мерфи. — Конечно, шутим. Нужно же ребятам развлечься в пути! Но если босс у вас не тот, что нужно, от него лучше избавиться поскорее, и методами, какие попроще…

Арон Старк вытащил изо рта трубку и внимательно оглядел молодого погонщика, сидевшего рядом с Биллом Шеддом.

— Ты ведь будешь Толливер, верно? Не родственник ли ты Толливерам из Сэнди-Ран?

Толливер моргнул.

— Конечно, родственник, а как же! Да мы же двоюродные братья, кузены! Вы их знаете?

— Вот это да! Сестра моей жены замужем за Клайдом!

— Так это же тетя Джейн, да? Так, значит, мы — родственники!

— Думаю, что так.

— Ну, — продолжал свое Брейден, — сегодня вечером нам нужно выбрать правильного человека. Не могу сказать, — он бросил взгляд на Харди, — что мне хочется быть капитаном колонны, которая так обращается с боссами, однако, если меня выберут, я уж послужу как надо. Мне-то хорошо известно, как держать колонну во главе каравана.

Когда все расходились по фургонам, Старк подмигнул Бардулю:

— Разговорчивый парнишка, да?

Мэт усмехнулся.

— Да уж. Просто рвется стать капитаном.

— Что верно, то верно. Видно, для этого его к нам и прислали.

— По-о-о-о-ехали… Покати-и-и-лись! — пронесся клич по Фургонам, подхваченный множеством голосов, и снова быки налегли на упряжь, и фургоны пришли в движение.

Перспективы для каравана были во многом неплохие. Подходящее время года, хотя и несколько засушливое, поскольку весенние дожди прошли давно, а до осенних было еще далеко. Почва в сухих прериях оставалась твердой, и быкам было не так трудно тащить повозки.

Стычки с индейцами возможны, но маловероятны. Совсем недавно сдался вождь Бешеная Лошадь. Вскоре его примеру последовали Две Луны и Хромой Олень. Из воинственных индейцев только Сидящий Бык, знахарь, мечтающий стать военным вождем, оставался на свободе, но он сбежал в Канаду. Вождь Американская Лошадь мертв, а Тупой Нож из племени шайенов обессилен и не способен оказывать какое-либо сопротивление. Красное Облако, который однажды вынудил армию оставить форты вдоль тракта Бозмана, одомашнился, жил в резервации, изредка, в назидание переселенцам, совершая набеги на восточные земли.

Несколько молодцов могли, конечно, убить отбившегося от каравана путника или угнать стадо, однако вероятность нападения организованного военного отряда численностью, достаточной для атаки каравана из шестидесяти двух фургонов, была ничтожно мала.

Проблемы, если они и могли возникнуть, таились внутри самого каравана.

Мэт дважды видел Жакин Койл, и оба раза она находилась впереди каравана вместе с Масси. Логан Дин пока не появлялся.

Пирсон же все время был на виду, возвышаясь на своей величественной кобыле. Он имел вид главнокомандующего, полного сознания своей значимости.

Четыре колонны, достаточно далеко удаленные друг от друга, без всяких затруднений двигались по твердой почве прерий. Они ехали по целине, по высокой траве, так что пылевое облако сформировалось над караваном не сразу. Проезжая несколько раз мимо своего фургона, Мэт заметил, что молодой Толливер постоянно оборачивается и что-то высматривает в хвосте каравана.

Заметив наблюдающего за ним Мэта, Толливер приветственно помахал ему рукой и больше не оборачивался, пока Мэт не скрылся из виду. Его поведение озадачило Бардуля. А не натворил ли он чего-нибудь в Спиарфиш или Дедвуде? Может, он ждет погони? Действия парня давали все основания это предположить.

Однажды, преследуя антилопу, Мэт далеко отъехал от колонны, но все-таки убил ее и привез свежее мясо Саре Старк. Она улыбнулась:

— Ну, теперь мы с голоду не умрем!

Девушка была хороша собой, и Мэт заметил, что Бен Харди не сводит с нее глаз. Он поцокал языком и улыбнулся.

— Сара, вам лучше держать ухо востро! В караване есть ковбой, который засматривается на вас.

— А пусть смотрит, — с чувством заявила она и, не сдержав любопытства, быстро добавила: — А кого вы имеете в виду?

— Бена Харди, перегонщика скота из Техаса. Сдается мне, что эти техасцы — настоящие романтики. Но, наверное, он уже заметил, что вы увлечены Брейденом.

— Брейденом? — задохнулась от возмущения Сара. — Да ни за что! Как вы могли себе это вообразить? Даже будь он последним мужиком на земле!.. — Она возмущенно фыркнула. — Им! Это из всех-то!

Когда фургоны были расставлены кругом на ночевку, позади остались восемнадцать миль. Это был хороший переход. Как раз по силам, ни больше, ни меньше.

Во время ужина подъехал Клайв Масси:

— После ужина все приглашаются к фургону Койла.

Бросив на Брейдена вопросительный взгляд, он тут же отъехал.

Эрни Брейден был щедр до расточительства и очень активен. Он пустил свой кисет по кругу, и все сидевшие у костра туго набили свои трубки и свернули огромные самокрутки. Он охотно делился своим богатым опытом караванной жизни, и слушали его уважительно.

В конце концов Мерфи встал, вытер руки о засаленные кожаные штаны и сказал:

— Пожалуй, нам пора, скоро все должно проясниться.

Как и прежде, Брайен Койл занял место за бочонком. За ним по стойке вольно стоял полковник Пирсон. Клайв Масси о чем-то перешептывался с Жакин. Вокруг на земле, поджав под себя ноги, расположилась основная масса участников каравана, за ними теснились остальные.

— Вы все видели золото, — решительно начал Койл. — Остальное вы приняли на веру. Сейчас настало время указать пункт нашего назначения, хотя я сомневаюсь, что его название что-то вам скажет. Лично мне это место не известно. Мы направляемся к развилке Шелл-Крик на другой стороне хребта Биг-Хорн. Золото найдено там.

Собравшиеся встретили эти слова одобрительным гулом, который тотчас стих, как только Койл заговорил снова.

— В такой массе людей могут возникнуть беспорядки, поэтому в любом хорошо организованном коллективе должен быть человек, отвечающий за общественный порядок. Им назначается Клайв Масси. Надеюсь, он получит вашу поддержку и всяческую помощь.

Раздалось несколько приветственных выкриков, но основная масса хранила молчание. Брайен Койл оглядел собравшихся и продолжил:

— Он назвал десять человек, которые будут помогать ему поддерживать порядок, своим помощником он выбрал Логана Дина.

Мерфи повернулся к Бардулю и плюнул.

— Конечно, чего еще можно было ожидать?

— Сейчас, — вновь обратился к участникам каравана Койл, — перейдем ко второму вопросу. Для выбора руководителей колонн всем будут розданы листки бумаги. Караван разбит на четыре колонны: А, Б, В и Г. Отнеситесь к выборам серьезно. Лидерами должны быть избраны люди, способные руководить и пользующиеся уважением в коллективе. Колонна А, — Койл указал на колонну, в которой были Масси и Дин, — голосует первой.

— Выберут, конечно, Масси, — высказал предположение Старк. — Вот увидите!

Так оно и оказалось. В колонне Б капитаном был избран Брайен Койл. В колонне В — Герман Рютц, бывший владелец магазина. Начались выборы в колонне Г.

Барни Койл собрал бюллетени и передал их отцу. Мэт оглянулся на Брейдена, который что-то оживленно обсуждал с Клайвом Масси. Но вот Койл призвал всех соблюдать тишину, и Брейден с уверенным видом повернулся к нему.

Брайен Койл достал первый листок, развернул его и прочитал:

— Эрни Брейден.

Брейден улыбнулся. Койл достал следующий бюллетень.

— Мэт Бардуль, — огласил он.

Затем извлек третий листок и, поколебавшись мгновение, произнес:

— Опять Бардуль.

Улыбка на лице Брейдена стала натянутой. Следующий голос был за Брейдена, но все остальные — за Мэта Бардуля.

Когда были объявлены результаты голосования, Мерфи подтолкнул Мэта:

— Смотри, им это не нравится, ну ни капли не нравится.

Лицо Клайва Масси сделалось неподвижным как маска, а Брейдена перекосилось от огорчения. Он был абсолютно уверен, что сумел завоевать доверие всех в колонне.

— Прежде чем разойтись, — заключил Койл, — прошу капитанов в мой фургон на совещание.

С прищуренными от сдерживаемого смеха глазами к ним подошел Бен Харди.

— Удачи, — напутствовал он Мэта. — И не дай им себя уговорить, во всяком случае сразу.

Мэт не спеша подошел к фургону и встал, прислонясь к колесу. Достав табак, свернул сигарету, продолжая смотреть по сторонам. Рядом, в нескольких футах от него, Жакин разговаривала с братом. Она избегала взгляда Мэта. Мэт намеренно отвернулся от нее.

Пирсон, стараясь привлечь внимание, выждал некоторое время и обратился к присутствующим, игнорируя Мэта:

— После обсуждения с Лайоном и Филлипсом мы выбрали маршрут, показанный на этой карте. Я начертил ее с помощью мисс Койл. Нам предстоит форсировать несколько рек, так что прошу соответственно подготовить фургоны.

Мэт задумчиво рассматривал карту. Маршрут был проложен не через Стоун-Кап, известный как лучший водоносный район на всем пространстве между Дедвудом и Биг-Хорн, а через безводную местность. Однако, несмотря на недостаток воды, он имел и свои преимущества.

— Вы знаете эти места, Бардуль? — неожиданно подал голос Рютц. — Что вы думаете о маршруте?

Увидев раздражение Пирсона и Масси, Мэт заколебался:

— Маршрут хорош, но воды будет мало.

Пирсон указал на карте какую-то точку.

— Здесь источник пресной воды. Как раз на месте промежуточной стоянки.

— Верно, Пирсон, — заметил Мэт, — но ведь это же болото. Вода стоячая, обычно покрыта мхом и зелеными водорослями. Такую воду можно использовать только при крайней необходимости.

— Глубоко признательны за информацию, — едко сказал Пирсон. — Зная вас, я и думать не мог, что вы одобрите хоть какой-нибудь план!

— Зная вас, — резко ответил Бардуль, — я и представить себе не мог, что вы сможете выбрать подходящий маршрут. Этот второй источник — чистый рассол, — добавил он. — Я имею в виду Пампкин-Баттс.

— У меня другие сведения! — фыркнул Пирсон.

Бардуль пожал плечами, зажег сигарету и поглядел на остальных. Клайв Масси усмехался, Брайен Койл нервничал, и только Герман Рютц был озабочен.

— Моя позиция, — сказал Мэт ровным голосом, — проста: мы здесь все в одной упряжке, и личную неприязнь нужно отбросить до прибытия на место назначения. Любые сведения о маршруте, которыми я располагаю, в вашем распоряжении. Я высказал то, что мне известно, потому что считаю: о таких вещах нужно знать заранее.

— Совершенно справедливо, — отметил Рютц. — А вы участвовали в разработке этого маршрута?

Мэт не ответил, и над собравшимися нависло тяжелое молчание. Пирсон, суетливо переминаясь с ноги на ногу, прокашлялся и выпалил:

— Колонна А утром выступает первой.

После уточнения второстепенных деталей совещание закончилось.

Подходя к своему фургону, Мэт увидел, как молодой Толливер садится на лошадь и отъезжает от стоянки. Бардуль хотел было окликнуть его, чтобы предупредить об индейцах, но в действиях Толливера было столько таинственности, что Мэт растерялся.

Вскоре молодой человек был уже довольно далеко и быстро скакал к какой-то неведомой, но вполне определенной цели.

Мэт пожал плечами, вернулся в фургон и вытряхнул постель. Буквально через несколько минут стемнело.

Услышав шаги, он обернулся и обнаружил подходившего к фургону немца — бывшего владельца магазина. Рютц уселся на дышло.

— Вы немного знаете эти места, не так ли? — спросил он.

Бардуль кивнул:

— Был здесь дважды. Неплохой маршрут, но воды мало.

— Пирсон уж очень недружелюбен. Он против вас что-то имеет?

— Думаю, что так. Это было давно, но некоторое время я служил под его началом. Вольнонаемным скаутом. Мы не поладили.

— Я предполагал что-то вроде этого. — Рютц помолчал, раскуривая трубку. — Вам не нравится маршрут?

— Маршрут неплохой. Кустарников мало, в основном открытая местность, хорошая трава и немного речек, которые нужно переходить вброд. В это время года они пересыхают или почти пересыхают. Те источники воды, о которых я говорил, бесполезны.

— Может быть, что-то изменилось?

— В Спиарфиш я разговаривал с индейцем-кроу, тот сказал, что они так же плохи, как и раньше.

— В вашей колонне несколько очень неплохих ребят.

— Лучшие в караване. Не думаю, что теперь Брейден и его погонщик останутся с нами.

— Он говорил Масси, что станет капитаном. Видимо, был в этом уверен. — Рютц не спеша почесал подбородок мундштуком трубки и неожиданно сказал: — Бардуль, вы что-то говорили о Дине и Хэммере. Что вы о них знаете?

— На Западе это знает каждый. Логан Дин профессиональный стрелок и убийца. Мне неудобно говорить, потому что я и сам несколько раз поднимал оружие. К слову сказать, я был вынужден это сделать. Возможно, так же, как и Дин. А Хэммер просто вор и убийца.

Рютц бросил ветку в умирающее пламя костра.

— Есть и еще кое-что, что я не совсем понимаю. Масси и Дин отобрали десять человек, чтобы поддерживать порядок в караване. Можно подумать, что мы шайка преступников.

— Десять человек? Но ведь это больше, чем во всем Додже!

— Конечно. И Хэммер один из них. И еще один, по имени Абель Бэйн.

— Бэйн? — Мэт выругался. — Да это же самый отъявленный головорез на Западе! О чем Койл только думает? Ведь это значит прямо отдать караван в руки бандитов!

— Этого я и боюсь, — вздохнул Рютц. — Очень боюсь.

На следующий день было пройдено четырнадцать миль. Мэт задумчиво поглядывал на Толливера, который утром, как ни в чем не бывало, был на работе. Выглядел он неважно и, по-видимому, не спал почти всю ночь, Мэт не заметил, когда он вернулся.

Неужели молодой человек возвращался в Дедвуд? Не так уж невероятно, если предположить, что там оставался кто-то, кому он намеревался рассказать о конечной цели каравана. Однако Мэт был настолько расположен к Толливеру, что никак не мог себе представить его в роли предателя. Он предпочитал молча ждать развития событий.

Ночью Мэт достал из багажа два запасных кольта, тщательно осмотрел их и зарядил. Затем спрятал подальше от глаз, но так, чтобы они были под рукой. То же самое он проделал и с винчестером.

Что заставило его это сделать, Мэт не смог бы объяснить даже самому себе. Просто у него возникло ощущение опасности, которое нередко появляется у людей, ведущих жизнь, полную приключений и тревог. Навидавшись всего на свете, они готовы к любым неожиданностям.

Мэт не знал, чего именно следует ожидать, но у него появились самые весомые причины для подозрений. Когда во главе сил правопорядка в караване из нескольких сот случайных людей стоят десять бандитов и среди них Бэйн и Хэммер, есть все основания считать, что неприятности не за горами.

Ну а насчет Шелл-Крик, что ж — если в Биг-Хорн есть золото, то оно вполне может быть и в любом другом месте. Вполне вероятно, что громада Лысой горы, возвышающаяся недалеко от истока речки, является золотоносной провинцией. Вокруг полно доказательств, свидетельствующих о том, что эти горы набиты различными минералами.

На рассвете следующего дня все имеющиеся бочонки для воды были залиты доверху. Когда фургоны двинулись в путь, Мэт взял винчестер и отъехал довольно далеко в сторону от маршрута каравана, спасая своего коня от пыли, увеличивающей жажду. Эрни Брейден и хмурый Банкер, его помощник, все еще оставались в его колонне.

Мэт Бардуль повернул своего коня под прямым углом к направлению движения каравана, спустился в балку по неглубокому оврагу, проходящему по ее склону, и поднялся на противоположный, поросший редкими деревьями склон. За полчаса движения легкой рысцой он не встретил никакой дичи и, срезая путь, повернул обратно к каравану. Неожиданно Мэт увидел фургон. Он натянул поводья и бросил коня назад под укрытие деревьев.

Это был легкий фургон на рессорах, намного легче, чем те, из которых состоял караван. Его тянули четыре мула. На переднем сиденье было два человека. Хорошенько рассмотрев их, пока фургон тянулся мимо него, Мэт сделал вывод, что они очень молоды и очень похожи друг на друга. Как родные братья.

Они путешествовали сами по себе, более чем в четырех милях позади каравана. Мулы шли ровным шагом, а юноши увлеченно разговаривали. Одного из них Мэт видел в ресторане отеля «IXL» в Дедвуде — он стоял тогда, прислонясь к стене. Толливер ездил ночью в этом направлении. Видел ли он этот фургон? Или он знал о нем и ездил, чтобы встретиться с этими людьми? Если это не так, почему, вернувшись, он ничего не сказал о фургоне?

Сделав круг через лес, Мэт догнал караван, убив по пути трех индеек.

Так медленно протянулись два дня, за которые было пройдено тридцать миль. Проблемы начались на пятый день пути.

Герман Рютц, который стал проводить все больше и больше времени с Мэтом, сидел с ним рядом на кучке камней возле фургонов, обсуждая текущие дела. К ним присоединились Мерфи Бизон и Арон Старк, а затем подошел и Барни Койл.

Вдруг вечернюю тишину разорвал крик. Вскочив на ноги, мужичины повернулись к тенистой расщелине, в которой бежал ручей, неглубокий, но с чистой и прозрачной водой. Ручей впадал в небольшое озерцо, скрывавшееся за деревьями. Все как один бросились на крик.

Продравшись сквозь кустарник, Мэт опередил всех и увидел картину, заставившую его покраснеть от гнева. Сара Старк, очевидно купавшаяся в озере, полуодетая, вырывалась из рук здоровенного бородача — Абеля Бэйна!

В мгновенном броске Мэт схватил негодяя за ворот и ударом ноги под колено оторвал от девушки. Затем отшвырнул его назад к деревьям. Старк понял, что происходит, и выхватил винчестер, но Рютц выбил его из рук Арона.

Бэйн, поднявшись, сверлил ненавидящим взглядом Мэта.

— Будь у меня оружие, — прохрипел он, — я бы…

Мэт выхватил из кобур свои кольты и бросил их Рютцу. Бэйн, пригнувшись, кинулся на него. Все увидели, как блеснуло лезвие ножа, зажатого в руке бандита. Бардуль, тоже пригнувшись, блокировал нож предплечьем левой руки, а правой изо всей силы ударил Бэйна в живот. У того на миг прервалось дыхание. Воспользовавшись этим, Мэт рубящим ударом выбил нож из руки Бэйна и, отступив на шаг, нанес три прямых, коротких и быстрых, как укол рапиры, удара в лицо. Первый рассек Бэйну бровь, второй расширил рану, а третий превратил губы в кровавую массу.

Бэйн был массивным и сильным человеком, но не шел ни в какое сравнение с Бардулем. Мэт, не теряя дистанции, двигался легко и быстро, осыпая своего громоздкого противника короткими, рубящими ударами. Не прошло и трех минут, как физиономия Бэйна, задыхающегося в бессильной ярости, превратилась в ужасающее месиво из крови и спутанных волос бороды. После этого Мэт нанес удар правой, почти апперкот, по корпусу чуть выше пояса, в солнечное сплетение. Негодяй обмяк и зашатался.

Из-за деревьев высыпала группа людей. Впереди всех был Масси, с лицом, почерневшим от злобы.

— Что здесь происходит? Опустите руки, Бардуль, или я Убью вас! — проревел он. С ним было четверо или пятеро из охраны порядка, все вооруженные.

— Только шевельнись! — рявкнул Старк, поймав Масси в прицел винчестера. — Поднимешь руку — пристрелю на месте! Бэйн получает то, что заслужил. По всем законам его нужно повесить!

Мэт приблизился к изуродованному, шатающемуся Бэйну, выбрал позицию и нанес еще два жестоких удара и, помедлив, третий. Бэйн со стоном рухнул на траву.

— Бардуль, — заявил Масси, — вы арестованы!

— Минуту! — Рютц вернул оружие Мэту. — Не лучше ли сначала кое-что выяснить, Масси? Этот ублюдок Бэйн пытался изнасиловать Сару Старк. Здесь, когда она купалась. Бардуль остановил его. Да за это Бэйна мало повесить!

— Давно пора, — мрачно вмешался Мерфи. — У меня и веревка имеется.

— Здесь никого вешать не будут. Все возвращаются в лагерь. Бардуль, вы останетесь тут.

— В чем дело, Клайв? — задал вопрос Барни Койл. — Почему вы так настроены против Мэта Бардуля? Лично я думаю, что Бэйна нужно судить.

Лицо Клайва перекосилось от злости, губы сжались в тонкую полоску.

— Кого судить, решаю здесь я! — заявил он.

— Нет, не ты! — вскинулся Арон Старк. — Сдается мне, у тебя превратное понятие о том, кто ты такой, Масси! Ты и твои люди должны поддерживать закон, сохранять мир, а не определять, кого судить, а кого нет! Думаю, тебе с твоими людьми сейчас лучше убраться отсюда. Виноват Бэйн. Заявляю на будущее, что никому не будет дозволено приставать к моим женщинам. Или ты избавишься от Бэйна сам, или это сделаю я!

— Полагаю, что Бэйна нужно судить, — проговорил Бардуль ровным голосом. — Думаю также, что мы должны собрать всех участников каравана на собрание и на нем наконец решить, где кончаются ваши, Масси, права и начинаются обязанности.

Клайв, злобно тараща на Мэта глаза, на мгновение замер, потом повернулся и бросил своим людям через плечо:

— Отведите Бэйна в лагерь! — После чего быстрым шагом покинул место происшествия.

Все медленно, группами, пошли к фургонам. Барни Койл оказался рядом с Бардулем.

— Я все видел. Я ведь бежал прямо за вами и видел, как эта скотина схватил девушку и начал срывать с нее одежду. Ни сестра, ни какая-либо другая женщина не могут чувствовать себя в безопасности в окружении таких скотов!

— Дьявольски рад, что вы оказались здесь, — с чувством сказал Мэт. — Похоже, начинаются неприятности, и немалые. Я глубоко уважаю вашего отца, и вас, и вашу сестру. Мои слова той ночью, поверьте, были искренни. Я ведь знаю Бэйна. Он уже несколько раз буквально вылезал из петли за попытки изнасилования.

— Ну вы ему и всыпали, — хмуро проговорил Барни. — Никогда бы не подумал, что можно так сильно избить кулаками. Я бы и дубинкой не смог его так отделать.

Мэт рассмеялся.

— Мне попался хороший учитель. Англичанин из Нью-Орлеана, Джем Мэйс. Бывший чемпион в тяжелом весе. Да и с Джоном Моррисом приходилось боксировать…

У фургона Мэта поджидали Мерфи Бизон, Старк и Рютц. Когда Барни отошел, Мерфи неожиданно сказал:

— Ну, началось! Теперь всем нужно держать оружие наготове.

— Вы, Мэт, — поддержал его Старк, — будьте осторожнее. Бэйн убьет вас, если окажется на свободе!

— Не окажется, — мрачно проговорил Рютц. — Я сейчас же переговорю с Пирсоном и Койлом.

Но Рютц ошибся. Утром Абеля Бэйна в караване не оказалось. Ночью он «сбежал».

Глава 5

На следующее утро караван возглавляла колонна Г. С момента выхода из Спиарфиш еще не было такого тяжелого участка пути. Мэт знал местность, и его колонне дважды удалось обойти холмы. Он как раз начал выполнять этот маневр в третий раз, когда послышался цокот копыт, и, обернувшись, он увидел скачущих к нему полковника Пирсона и Клайва Масси. С ними был Барни Койл.

— В чем дело? — раздраженно спросил Масси. — Если мы будем все время крутиться на месте, то никогда не доедем. Вы отклонились от намеченного маршрута более чем на три мили!

— Знаю, — согласился Мэт, — но я стараюсь обойти холмы. Впереди очень холмистая местность.

Подскакал Тэйт Лайон. Масси обратился к нему:

— Тэйт, что, впереди местность, через которую невозможно провести фургоны?

Избегая взгляда Бардуля, Тэйт рассмеялся:

— Нет, черт меня побери. Такая же, как эта, и невысокие холмы. Беспокоиться не о чем.

— Тогда возвращайтесь на маршрут, — приказал Масси.

— Нет, — заявил Мэт, — не вернусь. Если хотите, можете вы сами или Пирсон вести колонну от этого места. Я говорю вам, если не отклониться от маршрута к северу по крайней мере на три мили, впереди нас ждет очень трудная местность.

— Я буду вести колонну сам, — хлестнул свою лошадь Пирсон.

Бардуль, пожимая плечами, занял место рядом со своим первым фургоном. Толливер глянул на него снизу вверх.

— Там впереди местность совсем плохая?

— Холмы, — ответил Бардуль. — Придется использовать цепи и канаты, чтобы спускать фургоны. Может, и сдваивать упряжки.

Он погнал коня вдоль своей колонны, предупреждая о трудностях, ожидающих впереди, и объясняя, как их преодолевать. Затем, привязав коня позади своего первого фургона, залез в него и стал доставать необходимые приспособления и цепи.

Едва он снова оказался в седле, как подъехал Барни Койл.

— Впереди как будто ничего страшного. — Он махнул рукой куда-то в безбрежную даль волнующейся травы.

— Посмотрите на быков, Барни. Они идут тяжело, сильнее налегают на упряжь. Взгляните на их следы. Передние части копыт оставляют более глубокие отпечатки. Других признаков пока еще не видно, но вот уже больше двух часов мы идем в гору. Это продлится еще пару миль, затем равнина закончится крутым обрывом.

— Вы бывали здесь раньше?

— Нельзя сказать, что точно в этом месте, но я знаю, что впереди будут участки с очень сложным рельефом. Может быть, нам и повезет, и мы натолкнемся на удобный спуск, но я в этом сомневаюсь.

Некоторое время они ехали бок о бок вместе, затем Барни предложил:

— А почему бы не проехать вперед и не посмотреть местность?

— Отличная мысль!

Пирсон взглянул на них, когда они проезжали мимо, но ничего не сказал.

Трава доходила лошадям до колена и была очень густая. Совсем недалеко отсюда протекала река Бель-Фурш, но из седла ее не было видно. Примерно в трех милях от того места, где они оставили фургоны, совершенно неожиданно открывался обрыв. Прерия круто обрывалась, и, проехав не менее мили в каждом направлении, спуска они не нашли. Мэт подъехал к краю и тщательно осмотрел обрыв. На протяжении примерно шести футов край был совершенно отвесным, а дальше следовал крутой склон. Ни лошади, ни быки в упряжке спустить фургоны здесь не могли. Животных нужно было распрягать и сводить вниз.

У Мэта была с собой лопата. Спешившись и бросив поводья, он начал пробивать проход, сбрасывая землю вниз. Через некоторое время его сменил Барни. К тому времени, когда подоспели фургоны, они пробили проход через крутой обрыв так, что он соединялся с основным склоном внизу.

Бардуль сел на коня, подъехал к фургонам и остановился около Пирсона.

— Полковник, все мои фургоны стоят у обрыва. Их нужно спускать по одному. Пусть другие колонны устроят такие же спуски и себе. Если пользоваться только одним, уйдет очень много времени.

— Там действительно обрыв? — недоверчиво спросил Пирсон. Он недовольно посмотрел на Мэта, словно это была его выдумка.

— Самый настоящий. Около трехсот футов глубиной, если не больше. Но где-то после середины быки сами смогут спустить фургоны.

Отдав необходимые распоряжения, Мэт проехал в конец каравана и рассказал Рютцу о положении дел. Немец внимательно слушал.

— Понятно. А как вы думаете спускать фургоны? Вручную? — заинтересовался он.

— На блоках. У меня в багаже их три. Буду держать одну упряжку наверху на блоке. Через блок пропустим трос и потихоньку под собственным весом будем его отдавать, спуская фургоны, тормозя тросом. Это можно делать сразу в нескольких местах — спускать по два-три фургона одновременно. Однако сильно рассредоточиваться опасно, не дай Бог, индейцы!

Вернувшись к обрыву, Мэт увидел, что его фургоны находятся уже у самого края, и Толливер, поставив фургон задком к спуску, который он с Барни прорыл, отцепляет от него упряжку быков.

Шедд свел свою упряжку на дно обрыва, прицепил ее к спущенному фургону и начал двигаться. Фургоны по одному вручную подталкивали к спуску, и упряжка быков, прицепленная к тросу, понемногу его отдавая, спускала их вниз.

Несмотря на используемый блок, это была выматывающая работа. И все же хорошая организация позволила свести на нет потери времени. Впереди в пределах видимости их ждала труднопроходимая холмистая местность с множеством низин, руслами пересохших рек, густыми зарослями кустарников.

Невдалеке от них на краю обрыва стояли Койл и Пирсон в окружении переселенцев и судили-рядили, как быть. К тому времени, когда все фургоны из колонны Бардуля были внизу, только Рютцу удалось спустить один фургон. Колонна Бардуля, прицепив упряжки быков к фургонам, медленно двинулась в густеющие сумерки.

Они разбили лагерь примерно в миле от спуска и, сидя вокруг костра за ужином, слушали ругательства и скрип колес скатывающихся фургонов. При таких темпах на то, чтобы спустить весь караван, уйдет много часов. Мэт принялся было за еду, но, сделав несколько глотков, поднялся, вскочил на коня, стоявшего неподалеку под седлом, и поскакал к обрыву, где вовсю шла работа.

Койла он нашел с трудом. Без куртки, весь потный, с перепачканным грязью лицом, Койл, увидев Бардуля, сжал губы.

— Здравствуйте, — обратился к нему Мэт. — У меня тут пара блоков, может, воспользуетесь?

Койл весь кипел. Отрицательный ответ, казалось, уже был готов слететь с его губ, но он сдержался.

— Да, эти штуки мы не предусмотрели, — согласился он. — Они бы нам здорово пригодились.

Мэт, привезший с собой два блока, опустил их к ногам Койла и, избегая взгляда Жакин, предложил:

— Ваша дочь, если пожелает, могла бы подъехать к нашим женщинам. У них там костер и горячая пища. Да и кофе очень неплохой.

Он взглянул на нее, и их глаза встретились. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Затем Жакин сказала безразличным тоном:

— Пожалуй, я поеду, папа. Если я ничем здесь помочь не могу…

— Проводите ее, пожалуйста, Бардуль, — попросил Койл. — С сегодняшнего утра мне бы не хотелось, чтобы она была одна.

— Помощь не нужна?

— Спасибо. С этими блоками мы управимся быстро.

Повернув коней, они поехали вдоль обрыва к спуску, проделанному Бардулем. Подъехав к нему, Жакин обернулась:

— Да, насчет Бэйна вы оказались правы.

— Типичный обитатель этих мест, — бесстрастно ответил Бардуль. — И все его знают.

— Клайв его не знал.

Опять этот Клайв! Мэт, скрывая раздражение, промолчал. Не дождавшись ответа, Жакин выпалила:

— Вы считаете, что он знал?

— Не могу ничего сказать о Масси, — спокойно ответил Мэт, — но вот Логан Дин знал наверняка. А ведь он его правая рука. Как же Логан мог ничего ему не сказать?

— Что все это значит? — с явным раздражением осведомилась Жакин. — Вы уговаривали нас не присоединяться к каравану. Вы утверждали, что это небезопасно. Почему?

— Не знаю, — откровенно признался он. — Ей-богу, не знаю. Но только чувствую, что здесь что-то не так. И это ощущение усилилось, когда Масси набрал свою группу охраны порядка. Они же все преступники!

— Масси утверждает, что это не так!

— Взять хотя бы Бэйна.

— По одному нельзя судить обо всех.

— В этом случае можно. В его группе одни чуть лучше Бэйна, другие хуже. Но факт тот, что Масси утверждает, будто бы он не знал, что Бэйн в караване. Ваш отец наверняка не знал. Но Бэйн был здесь и скрывался, пока мы не вышли из Дедвуда. Ну и при первой возможности проявил себя во всем блеске. Более того, зачем нужен отряд охраны порядка из десяти человек в караване, наполовину состоящем из семейных людей? Наиболее опасным элементом является именно эта группа.

— Вы не любите Клайва, правда? — заметила Жакин.

— Честно говоря, нет. Хотя, возможно, что это просто несовместимость. Так бывает — просто иногда люди не могут ладить друг с другом. Но мне кажется, здесь что-то другое. Он ведь не хотел, чтобы я присоединился к каравану. И только благодаря Портуджи и вашему отцу мое участие стало возможным. Почему он не хотел меня брать? Уж не потому ли, что я слишком хорошо знаю Биг-Хорн?

— А не потому ли, что у полковника Пирсона уже был опыт общения с вами! — выпалила Жакин, чувствуя, что теряет уверенность, и ужасно рассерженная этим.

— Может, и поэтому. — Мэт показал на спуск. — Едем?

Чуть поколебавшись, она пустила свою лошадь впереди него вниз по проходу. В это мгновение он почувствовал сильную боль в плече и услышал эхо винтовочного выстрела.

Мэт развернул коня и помчался на выстрел. Раздался еще один выстрел, торопливый и неприцельный, послышался шорох осыпающейся гальки. Бардуль выхватил свой шестизарядный кольт и начал быстро стрелять на шум — раз, другой, третий…

К нему уже бежали с винчестерами в руках, но Жакин первой оказалась рядом.

— Что случилось? — вскрикнула она.

— Кто-то пытался меня убить, — отрывисто бросил Мэт.

— О, как драматично! — съязвила она. — Как будто это не мог быть просто случайный выстрел!

Он поставил своего коня вплотную к ее лошади и схватил Жакин за запястье. Рывком, так, что она чуть не вылетела из седла, приложил ее ладонь к своему плечу.

— О, — задохнулась она, — это же кровь!

— Атрибут той самой драмы, — жестко ответил Мэт.

Масси, Койл, Пирсон и еще несколько человек были уже тут.

— Что здесь происходит? — раздался начальственный голос Пирсона.

— В меня стреляли, — ответил Мэт. — Утром я пойду по следу.

— Наверное, индеец, — предположил Койл. — Подумал, что у него хороший шанс подстрелить одиночку.

— Это не индеец! — Голос Мэта звучал уверенно. Даже в темноте было заметно, как дернулась голова Пирсона. — Я слышал топот сапог по гальке.

— Чепуха! — бросил Пирсон. — Кому нужно в вас стрелять?

— По крайней мере, полдюжины парней из каравана могли бы проделать это.

— Вы намекаете на слухи о неладах с Логаном Дином?

— Нет. Точнее, если Дин будет стрелять в меня, это будет честно. Что бы о нем ни говорили, он не подонок!

— Благодарю, — проговорил подъехавший в темноте Логан. — Еще раз благодарю, Бардуль.

— Я жду до рассвета, — проговорил Мэт, — и иду по следу.

— Никуда вы не пойдете, — отрезал Масси. — Все должны держаться вместе. Мы не можем позволить каждому по своей прихоти бросать караван.

— Вы слышали, что я сказал, — чувствуя, как закипает в нем гнев, продолжал Мэт. Он изо всех сил боролся с антипатией к Масси, опасаясь, что нарастающая неприязнь лишит его трезвости рассудка.

— Я запрещаю! — рявкнул Масси.

Мэт усмехнулся.

— Вы запрещаете? Не лезьте в бутылку, дорогой Масси. попридержите пыл! Утром я иду по следу этого гада. Если вы хотите меня остановить, вам придется постараться.

— Ну, ну, — обеспокоенно вмешался Койл. — Не будем же мы драться друг с другом. У нас впереди и так немало трудностей. Хочет идти по следу — пусть идет. В конце концов, это его дело, и если он не вернется, вина тоже его, а никак не наша.

— Ладно. — Масси развернул коня. — Делайте как хотите, черт подери.

В этот день они прошли всего шесть миль. Утреннюю зарю все встретили на ногах. Мэт оседлал своего каурого и обратился к Мерфи Бизону:

— Не сможешь ли ты вести сегодня колонну? К обеду мы уткнемся в большой холм. Лучше обойти его стороной. На подъеме сдвой упряжки, это снизит нагрузку на быков.

— Я помню эти места, — сплюнул табак Мерфи. — А ты на охоту, что ли?

— Угу. Понимаешь, не люблю, когда в меня стреляют. Совсем не люблю.

— Прекрасный шанс для них, против одного-то.

— Не выйдет. Но ты здесь тоже не зевай. Если вы с Беном заметите, что кто-то пытается оторваться от каравана, не пускайте.

— Будь уверен, — пообещал Бизон.

— Догадываешься кто?

— Бэйн.

Мэт Бардуль взлетел в седло и направил коня назад к обрыву. Клайв Масси злобно следил за ним.

— Бэт, — позвал он. Хэммер подошел. — Давай за ним, Бэт. Я не хочу, чтобы он вернулся.

Хэммер тронул языком пересохшие губы.

— Мне одному не справиться. Крепкий орешек этот Бардуль. Глаза как у ястреба, уши — как у рыси!

— Дьявольщина! — мрачно сказал Масси. — А хоть кто-то здесь способен на что-нибудь?

Его взгляд упал на слоняющегося метиса. В Джонсоне Оленья Кожа вместе с кровью белых людей и индейцев кроу мирно уживались повадки подлого койота.

— Иди с ним! — приказал Масси.

Все это не ускользнуло от взгляда Бена Харди, который настороженно поглядывал назад со своего сиденья. Мимо проскакал Барни Койл.

— Барни, — обратился к нему Бен, — не могли бы вы повести мой фургон? Мне нужно кое за кем присмотреть.

Барни огляделся вокруг.

— Я сам поеду, — нетерпеливо бросил он и, пришпорив коня, направился к небольшой возвышенности, чтобы перерезать путь той парочке.

Невдалеке послышался топот копыт, и, повернув голову, Барни увидел Мерфи, скакавшего к нему во весь опор.

— Поехали, — радушно пригласил его Мерфи. — Может, развлечемся немного!

Они пошли быстрой рысью, укрытые от Масси пыльным облаком, поднятым фургонами. Спустившись в овраг, они проехали по его дну, миновали промоину и выехали на склон холма. Мерфи натянул поводья.

— Теперь стоим. Приготовьте винчестер.

Не прошло и минуты, как они услышали топот копыт — появились Бэт Хэммер и метис.

— Попридержите, ребята! — Держа винчестер наготове, Мерфи тронул своего коня им наперерез. Койл, с бешено колотившимся сердцем, был рядом с ним. — Вы заехали слишком далеко от каравана, лучше бы вам вернуться.

— Мы охотимся, хотим раздобыть свежего мяса, — пояснил Хэммер, переводя взгляд с Мерфи на Койла. Он не понимал, почему они здесь оказались, и это ему не нравилось.

— Возможно, — благожелательно согласился Мерфи. — Но охотиться куда лучше впереди каравана или в той стороне, где Бель-Фурш. Не отправиться ли вам в ту сторону? И побыстрее!

Лицо Хэммера помрачнело. Проклиная все на свете, он пришпорил коня и ускакал, сопровождаемый метисом.

Мэт Бардуль даром времени не терял. Он был совершенно уверен, что Бэйн от него не уйдет. Все говорило за то, что Бэйн, сделав круг, попытается снова присоединиться к каравану. А если такое случится, неприятностей не оберешься.

Он взял след на крутом склоне, по которому спускали фур гоны. Мэт нашел место, где лежал человек, делая выстрел. Гильза осталась на месте, это был винчестер сорок четвертого калибра. За гребнем он увидел следы мадбохских сапог. Карабкаясь выше, Мэт приметил место, где тот приземлился после прыжка, а чуть дальше — следы крови.

— Зацепил, — задумчиво сказал Мэт. — Что ж, это упрощает дело!

Мэт вернулся к своему коню, взял его под уздцы и провел по спуску к тому месту, где нашел следы и кровь. Идти по следу было нетрудно. Раненый старался выбраться отсюда как можно скорее. Было темно, и о следах он не заботился.

У подножия склона, к которому наискось приближался Мэт, след пошел вдоль извилистой промоины. Мэт сел в седло и дальше поехал верхом.

Солнце взошло, и стало уже припекать. В узкой промоине было жарко как в печке. Вскоре Мэт нашел место, где раненый остановился, чтобы перевязать рану. Здесь было много крови, и на земле валялся лоскут джинсовой ткани, оторванный, но не использованный. После этого крови уже не было, но след читался легко.

Примерно через милю человек повернул назад — след вел в жидкие заросли тополей и ив.

Здесь Мэт потратил много времени, приближаясь очень осторожно и внимательно, дюйм за дюймом исследуя траву. Он нашел место, где была привязана лошадь, и тщательно изучил ее следы.

Теперь человек сел на лошадь и быстро поехал, держа путь на север от каравана. Хорошо зная натуру мерзавца, которого он преследовал, Мэт держался настороженно. Абель Бэйн был бойцом. У него были причины ненавидеть Мэта, и он ни за что не успокоится, пока не убьет его или… пока не будет убит сам.

Бэйн не знал, что его преследуют. Это было видно по его манере езды и по тому маршруту, который он выбрал. Раненый, он ехал по этому участку пути еще в темноте. Ехал быстро и не пытался, сделав круг, присоединиться к каравану.

Лишь ближе к полудню Бардуль заметил изменения на следе и резко остановился. Здесь раненый спешился, слез с коня и прошел к скалистому гребню холма. Среди скальных обнажений он останавливался, чтобы на что-то посмотреть.

Мэт прищурился. Этот след явно был сделан ночью, значит, Бэйн остановился не для того, чтобы проследить, не идет ли кто-нибудь за ним. Он прекрасно знал, что преследовать его могут лишь с рассветом, когда станут видны следы. На что Же он смотрел?

Наверное, это был костер. Ничто больше не могло быть видимым в ночи на таком расстоянии. А впрочем, какое расстояние? Где мог гореть костер?

Мэт вспомнил легкий фургон и двух человек в нем, следующих за караваном, которых, как он подозревал, знал Толливер. А не были ли они друзьями Бэйна?

Бэйн наблюдал за костром довольно долго: на камнях осталось три окурка. Как истинный техасец, Бэйн перенял привычку курить сигареты из-за границы. Окурки были свежие, сразу видно — лежали они недолго.

По их расположению Мэт примерно определил направление костра, за которым Бэйн, по-видимому, наблюдал. Снова сев в седло, Мэт стал искать кострище, прочесывая прерии взад и вперед.

Нашел он это место в полумиле от скал. Несколько обугленных головешек и еще дымящийся кусочек бизоньего мяса. Рядом проходила колея легкого фургона и виднелись следы мулов. У кострища Мэт различил следы троих, но самые свежие отпечатки принадлежали человеку, которого он преследовал от обрыва. Это были следы Абеля Бэйна.

Когда он пришел к костру? Тогда же ночью? Или уже под утро?

Фургон уехал, видимо, на утренней заре.

Тщательно осмотрев место, Мэт так и не смог определить, был ли Абель здесь во время стоянки фургона или позже, когда фургон ушел: часть следов накладывалась на другие следы, оставленные одной из колонн фургонов в предыдущий день.

Недовольный собой, Мэт отогнал коня под защиту деревьев, ослабил подпругу и разнуздал его, чтобы дать отдохнуть и себе, и коню. Через час он был опять в седле и шел по следам фургонов, соблюдая все меры предосторожности.

Если Бэйн был с тем фургоном, он наверняка не терял бдительности. А если нет, он мог следовать за ним на безопасном расстоянии.

Ситуация была непростой. Кто были эти двое в легком фургоне? Друзья Толливера? Если да, как они связаны с Бэйном? И почему молодой человек не попросил его, чтобы он разрешил им присоединиться к колонне?

Теперь след вел по направлению к Бель-Фурш, и через некоторое время Мэт увидел караван. Длинное плечо холма впереди было трудным для подъема, но, по-видимому, способ, предложенный им и реализованный Мерфи, был применен также Койлом и Рютцем — большинство переселенцев из их колонн на тяжелом подъеме также сдвоили упряжки. Мэта тревожило отсутствие легкого фургона. Каким-то образом он его проглядел, и фургон, скорее всего, стоял где-то в зарослях кустарника у реки.

Какое-то время он колебался, не вернуться ли, чтобы отыскать фургон, затем все же решил подождать и поехал к своей колонне.

Караван продолжал подъем. Барни Койл был тут, сидя на лошади и болтая с Мерфи. Увидев Мэта, он расплылся в улыбке.

— Нашли его?

Бардуль отрицательно покачал головой, вынул платок и вытер с лица пот.

— Нет. — Он не стал ничего объяснять, лишьдобавил, что точно знает место, где тот скрывается.

Позднее, остановившись у фургона, которым правил Толливер, Мэт небрежно спросил:

— Ты давно знаком с Бэйном?

Толливер удивленно поднял голову.

— Я? Никогда его не встречал. Я ведь в этих краях не очень давно.

Бардуль испытующе посмотрел на него. Если есть на свете люди с душой нараспашку, так Толливер, безусловно, из их числа. Однако Мэт был уверен, что Толливер каким-то образом связан с тем фургоном.

Когда колонна вытянулась снова — чуть правее колонны, идущей впереди, — Мэт подъехал к Мерфи.

— Завтра мы будем целый день без воды, если не свернем поближе к реке, — заметил тот.

— Мне кажется, он немного меняет курс. Видно, хочет снова сместиться к северу, но тогда нам придется пересекать реку, и, может быть, не один раз. Если, конечно, мы пойдем по тому пути, который он наметил.

Полковник Пирсон и Масси избегали встречи с Мэтом, держась в стороне от каравана. Один раз он встретил Жакин. Девушку сопровождал Барни, и они вдвоем подъехали к Мэту.

— Как ваше плечо? — спросила она.

Был ли это искренний интерес или просто дань вежливости, Мэт понять не мог.

— Нормально, — ответил он. — Пустяк. Чуть зацепило кожу.

— Вы думаете, кто-то в вас стрелял?

— Конечно. И нужно сказать, выстрел был не так уж плох. Если бы как раз в тот момент я не повернулся в седле, он бы меня достал. Наверное, был виден мой силуэт на фоне неба, а может быть, он узнал меня по голосу.

— Вы думаете, это был Бэйн? — поинтересовался Барни..

— Совершенно уверен. Я достаточно долго шел по следу. Думаю, что знаю, где он сейчас.

— В караване? — быстро спросила Жакин.

Мэту показалось, что в ее голосе прозвучало беспокойство.

— Не обязательно. — Мэт ушел от ответа, не желая продолжать разговор. — Ваш отец что-нибудь говорил о маршруте? — обратился он к Барни.

Молодой Койл пожал плечами.

— Да нет, ничего особенного. Думаю, однако, что основное направление — на северо-запад, вокруг северных отрогов гор, а затем — на юг, к Шелл-Крик.

В этот день они трижды переходили вброд Бель-Фурш, затем вышли на заброшенную дорогу, проложенную индейцами, которая вела к их стоянке, покинутой совсем недавно. Несмотря на долгий подъем, фургоны катились неплохо, и караван сделал еще восемнадцать миль.

Мэт, заметив, что начался ужин, вскочил в седло и поехал по следу каравана, собираясь спуститься к реке. Перевалив через гребень, он увидел одинокого всадника, который отделился от каравана и последовал за ним. Он сжал зубы и прищурил глаза. Лошадь была очень похожа на лошадь Толливера.

Мэт почуял запах дыма раньше, чем увидел сам фургон. Мгновенно спешившись и раскрыв кобуры, он остановил коня и стал осторожно пробираться сквозь кустарник. Приблизившись настолько, что стали слышны голоса, он замер на месте, уверенный, что один из них был женский. Затем, когда голоса послышались вновь, он подумал, что ошибся.

Фургон стоял под деревьями у ручья, и какой-то человек колдовал у костра. Второй собирал хворост. На траве у фургона, прислонясь спиной к колесу, сидел Абель Бэйн.

Огромный, волосатый, весь в грязи, он развалился на густой траве, держа на коленях винтовку. Рубашка у него была в крови, но, судя по всему, выстрелы Бардуля причинили ему вреда не больше, чем его пуля Мэту. Его физиономия все еще носила следы жестоких ударов, нанесенных Бардулем. Над одним глазом бровь была глубоко рассечена, под другим красовался синяк шириной в два пальца. Губы распухли, и одна из них была кровоточила.

— Ты, у костра, иди-ка сюда! — рявкнул Бэйн.

Человек, собиравший сучья, весь напрягся и повернулся к Бэйну. Бардуль заметил, что оружия у него нет. По всему было видно, что в этой компании Абель — гость незваный.

Парень у костра не двинулся.

— Я сказал, иди сюда! — проревел Бэйн.

Пользуясь тем, что Бэйн отвлекся, Мэт подкрался поближе. Бросив быстрый взгляд на второго парня, Мэт заметил, что лицо у того окаменело и стало бледным как мел.

Парень сделал несколько неуверенных шагов к Бэйну и остановился. Бэйн поднялся и, опустив винтовку, внимательно вгляделся в юношу.

— Дьявольщина! — воскликнул он. — Да ты и не парень вовсе! Ты же девка! Иди-ка сюда!

— Не ходи! — резко сказал второй. — Не подходи к нему!

Бэйн повернулся и зыркнул на второго парня.

— Бережешь ее для себя, а? Ловко придумано, с переодеванием! Ну…

Последние слова застыли на губах Абеля Бэйна, встретившего свой смертный час… Подняв глаза, он увидел Бардуля, стоявшего, широко расставив ноги, на краю опушки.

Довольное выражение исчезло с лица Бэйна, теперь это был волк, загнанный в западню, но все еще злобный и готовый к борьбе. Он немного пригнулся.

— Ты все-таки выследил меня… Я тебя ждал.

— И пытался убить меня. А я не люблю тех, кто стреляет исподтишка.

— Ну ладно, ты меня нашел, — скривился Бэйн. — Я тебя ненавижу, Бардуль. И всегда ненавидел.

Мэт заметил, как изменилось выражение глаз Бэйна, потянувшегося к кольту, и выхватил свой. Он даже не смог бы объяснить, когда и как это произошло, просто кольт оказался у него в руке, и две пули, как гвозди под мощными ударами молота, прошили левый нагрудный карман рубашки Бэйна.

Глаза громилы остекленели, пальцы, сжимавшие кольт, разжались, и выскользнувший из них револьвер упал в траву. Бандит сделал шаг вперед на подгибающихся ногах и рухнул лицом вниз.

Мэт перезарядил свой кольт, бросил его в кобуру и спросил:

— Что здесь произошло?

— Я Джо Ракер. А это мой брат. Этот человек подкрался к нам еще на заре. Напал на меня и отнял оружие. Сказал, что поедет с нами. Он напал внезапно, и мы ничего не смогли сделать.

— Ну, ладно. Похоже, так оно все и было, верю вам.

В этот момент послышался треск — сквозь кустарник продиралась лошадь. Мэт с кольтом в руке бросился ей навстречу. Это был Толливер, его взгляд скользнул с Мэта на мертвого Бэйна. Он побледнел.

— Эти парни — твои друзья, Толливер? — благожелательно спросил Мэт.

Молодой погонщик смущенно кивнул.

— В некотором роде. Познакомился с ними в Дедвуде.

— Почему бы вам, Джо, не примкнуть к нашей колонне? Я бы это только приветствовал, — сказал Бардуль.

Джо посмотрел на брата.

— Наверное, нет. Лучше уж мы как-нибудь сами.

— Но это индейская территория.

— Знаю. Как-нибудь переживем.

— Вам виднее. — Бардуль посмотрел на мертвое тело. — У вас есть лопата? Если есть, я его похороню.

— Может быть, вы поедете, а я его сам похороню? — предложил Толливер.

На берегу реки Бель-Фурш они вдвоем вырыли могилу, и Толливер раскаленным гвоздем выжег надпись на дощечке, которую они поставили на могиле:

«Абель Бэйн. Преступник.

Слишком медленно стрелял.

Убит в 1877г. «

Покончив с этим, Мэт Бардуль вскочил в седло и поскакал к каравану. Подъезжая к своим фургонам, он увидел группу людей, стоящих неподалеку от его колонны. Все они следили, как он подъезжает.

Это были полковник Орвис Пирсон, Брайен Койл, Герман Рютц, Мерфи Бизон, Барни Койл и некоторые другие, включая Клайва Масси и Логана Дина.

Мэт натянул поводья и остановился, глядя на поджидающих его людей. Затем перевел взгляд на Масси.

— Возможно, вам будет небезынтересно узнать, — сказал он хмуро, — я только что похоронил Абеля Бэйна.

Лицо Клайва Масси помрачнело. Логан Дин достал из нагрудного кармана кисет и начал скручивать себе сигару.

— Что вы сделали? — не понял Масси.

— Я выследил Абеля Бэйна, человека, который в меня стрелял. Нашел его. Он снова пытался убить меня. Теперь он мертв.

Лицо Масси было полно злобы и недоверия. Затем вдруг оно изменилось, и, пожимая плечами, он повернулся к окружавшим его людям.

— Вот видите? То, о чем я говорил. Если оставить у них оружие, будет вечная стрельба, как в этот раз!

Рютц переглянулся с Бардулем.

— Пирсон предлагает собрать все оружие и держать его в паре фургонов под охраной. Чтобы предотвратить стрельбу.

— У этого парня ума ни на грош, — отрезал Бардуль. — Лично я свое оружие не отдам никому! Что будет, если мы налетим на враждебных индейцев?

— Мы раздадим оружие, а затем снова соберем его, — улыбнулся в ответ Масси. — Я и не ждал, что вы, Бардуль, согласитесь, но вот другие ценят мир и спокойствие.

— А как же нам защищаться, если еще кто-нибудь из ваших «стражей порядка» начнет делать то же самое, что и Бэйн? — настаивал Мэт.

— Бэйн был негодяй, должен признать это. Но вы, судя по всему, уладили это дело, и вряд ли что-нибудь подобное повторится. Полагаю, что оружие нужно собрать и хранить в надежном месте.

Мэт задумчиво склонил голову к гриве своего коня. Что-то за всем этим кроется. Здесь, он был уверен, ключ ко всему, что задумал Масси. Что он мог получить, обезоружив караван? Ничего, кроме того, что караван целиком попадал в руки Масси и его девяти человек, поскольку все они оставались вооруженными.

— Что касается меня, я отвечу — «нет». Полагаю, что могу сказать то же самое и от имени своей колонны.

— Правильно, — подтвердил Мерфи. — Все против.

— Мы всегда можем применить силу! — вспыхнул Масси.

Мэт усмехнулся.

— Какой смысл? Начать войну здесь, в прериях? Нет уж, если дело дойдет до этого, всегда можно разделиться. Я возьму свою группу и пойду своим путем.

— Если так, примите и мою колонну. Я иду с вами, — поддержал Рютц.

Масси неожиданно улыбнулся.

— Ладно, может быть, я перегнул палку. Наверное, я слишком многого захотел, попросив вас сдать оружие, даже если бы потом, при необходимости, его можно было бы мгновенно вернуть. Это же просто предложение, рассчитанное на то, чтобы сдержать тех, кто имеет естественную склонность к убийствам.

— Если вы намекаете на меня, — спокойно проговорил Бардуль, — забудьте об этом. Я всегда стрелял только в целях самозащиты. Я выследил Бэйна потому, что он пытался убить меня, и еще потому, что он был как бешеная собака. И опять схватился за кольт.. Ему не повезло. Однако, если вы спросите женщин в караване, полагаю, они ответят, что будут теперь спать спокойнее.

— Ну, этот вопрос решен, — с заметным облегчением проговорил Койл. — А как насчет маршрута?

— Пойдем тем путем, который наметили, — ответил Пирсон. — До сих пор все шло нормально.

— А вы что скажете о маршруте, Бардуль? — вступил в Разговор Рютц.

— Да, до сих пор все шло нормально. Завтра пойдут холмы, но местность будет вполне проходимой.. И послезавтра тоже. Потом я бы маршрут изменил. Имеющийся на этом пути источник воды очень плохой, к тому же мы дойдем до него только после сухой стоянки.

— Глупости! — отрезал Пирсон. — У нас самая достоверная информация. Лайон утверждает, что источник хороший. То же самое предполагает и Филлипс.

— Будем продолжать путь по этому же маршруту, — решил Койл. — Вы как думаете, Масси?

— Я верю Тэйту Лайону. Ведь он наш проводник.

— Для меня этого достаточно, — подытожил Койл.

— Ну, что ж, — пожал плечами Рютц, — почему бы не попытаться?

Масси взглянул на Бардуля холодным торжествующим взглядом. В этот момент подъехала Жакин Койл.

— Кстати, Бардуль, что это за фургон позади вашей колонны?

Все обернулись и уставились на Бардуля. В глазах немца вспыхнуло подозрение.

— Какой фургон? — заинтересовался он.

— Ну, легкий фургон, следующий за нами. В нем два человека.

— Что это за фургон, Бардуль? — потребовал объяснения Койл.

— Я знаю о нем не больше, чем вы. Похоже, тех людей знает мой помощник Толливер. Бэйн влез в их фургон и держал их под прицелом. Того, что постарше, зовут Джо Ракер, но оба они сосунки и совершенно безопасны.

Мэт тронул своего коня и вместе с Мерфи направился к своим фургонам. Он и знать не хотел, поверили ему или нет. Уезжая, Мэт почувствовал на себе испытующий и вопросительный взгляд Жакин.

Глава 6

Тяжелый плотный воздух неподвижно висел над землей, покрытой высокой сухой травой, даже слабый ветерок не тревожил это блеклое зеленовато-коричневое царство прерий. Покрывшая небо белесая пелена, казалось, усиливала жару, влажность была такая, что каждый вздох давался с трудом.

Быки стали беспокойными и трудноуправляемыми, они не желали гнуть шеи в упряжке, а стремились вырваться на свободу, в прерии, подальше от всепроникающей пыли, обволакивающей караван.

В траве то и дело попадались крупные камни, и, хотя погонщики старались их объезжать, бросая фургоны из стороны в сторону, время от времени они попадали под колеса. Путь стал значительно тяжелее, иногда быки останавливались, не в силах тащить повозку, и тогда в дело вступали бичи, и быкам все-таки приходилось сильнее налегать на постромки, дюйм за дюймом преодолевая высокую траву.

Остановившись, чтобы дать быкам отдохнуть, Мерфи взглянул на Мэта:

— Душно, как в аду. Будет гроза!

— Наверное. Небольшой дождь нам не повредит.

— Если будет дождь, то настоящий, а не дождичек.

Караван еще дважды пересек речку. Вода стояла очень низко. Однажды вдалеке с южной стороны появилось несколько антилоп, но, как Мэт ни старался приблизиться к ним на выстрел, не смог. Антилопы все время были настороже, словно испытывали такое же беспокойство, как и быки.

Оглянувшись, Мэт заметил, что фургон, следовавший за ними, теперь был гораздо ближе и все время держался в виду каравана.

Они уже были далеко в стране индейцев, и несколько раз Мэт обнаруживал признаки их присутствия. Мерфи тоже их видел.

Ближе к вечеру Мэт сменил Толливера и сам вел быков за ярмо, пока тот ездил проведать Джо и его брата. Мэт посоветовал Толливеру предупредить их об индейцах.

Колонна, ведомая Германом Рютцем, примыкала к их колонне с юга. Владелец магазина имел семь фургонов, все тяжело груженные. Двое переселенцев из его колонны имели по четыре фургона каждый. Если не считать Брайена Койла, богаче фургонов в караване не было, хотя у самого Мэта груз тоже был довольно ценный.

Если сиу нападут на караван, добыча у них будет богатая. Вероятно, за всю историю покорения Запада ни один караван не вез столько разного добра, как этот. Это был караван избранных, характер груза каждого фургона был известен, причем около восьмидесяти процентов товара закуплено прямо перед отправлением каравана.

По закупочным ценам, подсчитывал Мэт, его фургоны с грузом стоят… Догадка осенила внезапно, будто его обдали ведром ледяной воды.

На мгновение он остановился как вкопанный, а затем снова зашагал рядом с упряжкой, продолжая делать подсчеты. Только груз, фургоны и упряжки этого каравана, не считая оружия и наличных денег, имеющихся у владельцев и погонщиков, стоили более трехсот тысяч долларов!

В Сент-Джозеф или Каунсил-Блафф рабочий скот шел по цене от тридцати до сорока долларов за голову, хотя эта цифра часто варьировалась от месяца к месяцу. В Дедвуде цены были еще выше, а в Орегоне выше как минимум вдвое. В караване довольно много молочного скота, и почти за каждым фургоном идет верховая лошадь. В колонне Койла кое-кто гнал и отары овец.

Каждый фургон нес от двух до двух с половиной тысяч фунтов груза, в основном одежду, боеприпасы, чай, муку, сахар, кофе, бобы, бекон и сушеные фрукты. Поскольку караван был предназначен для обеспечения целого народа, который в перспективе должен был расти, в колонне, кроме всего прочего, находились инструменты, кипы одежды и других вещей, включая оружие на продажу.

Это будет богатая, очень богатая добыча для сиу или… для кого-нибудь еще.

Только представить себе, что весь караван будет разоружен! Как просто тогда убить хозяев фургонов и завладеть всем имуществом. Мэт знал, это единственный способ заполучить богатство каравана.

Такое уже бывало. Хорошо известно, как белые бандиты объединялись с индейцами и наводили их на определенные караваны. Юлис Рени, чьим именем назван Юльсбург, был одним из тех, кого в этом подозревали. Самые богатые караваны, отправлявшиеся из его пункта, неизменно подвергались ограблению, и те из оставшихся в живых, кому удавалось бежать, рассказывали, что видели белых выродков, которые участвовали в грабежах вместе с индейцами.

Точно известно, что Абель Бэйн был одним из них, а Бэт Хэммер находился под сильным подозрением. Бардуль, участвуя однажды в спасительной партии, которая выступила против индейцев, напавших на караван, сам видел среди преследуемых всадника на коне стального цвета, такого же, на каком в то время ездил Хэммер. Хотя прямых доказательств не было, но по Юльсбургу ходило столько слухов, что Хэммеру пришлось уехать.

Если планировалось привести караван в забытый Богом район Биг-Хорн и там его разграбить, то задумано хитро. В караван отбирались только состоятельные люди, которые могли захватить с собой много товара и хороший скот, никто не знал места назначения каравана.

Какую роль в этом деле играл полковник Пирсон? Несмотря на всю антипатию к нему, Мэт не мог заставить себя поверить, что Пирсон — преступник. Да, возможно, он трус и, без всякого сомнения, не блещет умом, но при том все-таки честный человек.

Одним из организаторов был Брайен Койл. План задуман Пирсоном, Койлом и Масси. Тэйт Лайон со своим золотом был лишь приманкой. То, что Тэйт был участником заговора, Бардуль не сомневался — этот человек того же поля ягода, что и Бэйн, и Хэммер.

Был ли Койл простофилей, одураченным Масси? Или он тоже участвует в заговоре? Если да, взял бы Койл свою дочь? Это был самый сильный аргумент в его пользу. Но, с другой стороны, Койл был душой этого предприятия. А Мэт знал немало людей, которые не отказались бы примкнуть к мошенническому предприятию при условии, что все будет шито-крыто.

Как бы там ни было, такую возможность тоже нужно учитывать. Если окажется, что это не так, меры предосторожности не повредят. Зато они будут готовы ко всяким неожиданностям. Не мешает и переговорить кое с кем из надежных людей как из своей колонны, так из колонн Койла и Рютца. Ни в коем случае нельзя попасть в приготовленную западню.

И другой вопрос. В каком месте следует ждать нападения? Когда? В районе Биг-Хорн? Или когда караван достигнет берегов Шелл?

Логично предположить, что они будут ждать. Чем дальше от Дедвуда произойдет нападение, тем легче будет сохранить в тайне судьбу каравана. Да и сами фургоны окажутся поближе к месту, где их можно выгоднее продать, — значит, это произойдет где-то на западе. Ему сразу пришли на ум поселки старателей на северо-западе, где цены на все взлетели до небес.

По возвращении Толливера Мэт вскочил в седло и, вытирая с лица пот, направил коня в сторону каравана, чтобы скорее выбраться из пылевого облака.

Примерно в четверти мили от своей колонны он увидел Жакин Койл. Она направила пони в его сторону.

— О, это вы! — удивленно воскликнула она. — Я вас сразу не узнала.

— А теперь разочарованы? Что, мой конь так сильно почернел от этой пыли? (Клайв Масси часто ездил на вороном коне. )

— Да нет, просто я подумала… Но я рада вас видеть, очень, хотела извиниться за свой нелепый сарказм в тот вечер, когда в вас стреляли. Это потому, что мне никогда не приходилось бывать в такой ситуации и все выглядело так неправдоподобно. Я думала, что в таких случаях должны быть шум, крики или что-то подобное. А тут все произошло совсем просто.

Он усмехнулся.

— В другой раз я обхвачу грудь обеими руками, закричу и рухну с коня.

— Да я совсем не это имею в виду! Но…

— Знаю. Сначала это меня тоже удивляло. Многие события, такие волнующие и драматичные, когда о них читаешь, происходят очень просто и незаметно. Мы, люди, считаем себя настолько значимыми в этом мире, что думаем: наша смерть должна сопровождаться раскатами грома, душераздирающими воплями или чем-нибудь подобным, ну или хотя бы тихой музыкой и присутствием людей с печальными и мрачными лицами. В театре все так и обставлено. Впрочем, и в жизни много того, что заставляет нас верить в собственную значимость, — красивая одежда, титулы, репутация. В действительности же в своей основе мы просто стадо животных, мы страшимся всего неведомого, опасаемся тысяч вещей, которые могут лишить нас жизни, и пытаемся скрыть от себя свое ничтожество. Хотя в глубине души хорошо понимаем, кто мы такие.

Жакин с любопытством смотрела на него.

— Вы странный человек. Рассуждаете как настоящий философ. Как ваша рана, не беспокоит?

— Побаливает немного в эту жару. Но ничего особенного.

Она шевельнулась в седле, устраиваясь поудобнее.

— Как человек становится таким, как вы? — спросила она. — Я имею в виду… Ну, Барни слышал кое-что о вас. О вашей схватке с Лефти в Юльсбурге и о вашем участии в сражении в Вэгон-Бокс, а Бен Харди рассказал, как вы однажды в одиночку выстояли против шестидесяти индейцев кайова в Техасе.

— Бен слишком преувеличивает. Я укрылся у бизоньего водопоя, и индейцы просто не смогли меня достать.

— А в дилижансе, том, что шел из Шайена, Илэм Брукс в разговоре с каким-то человеком во время остановки на ранчо Пол-Крик, я сама слышала, сказал, что вы единственный человек, которого опасается Логан Дин. Вы действительно так опасны?

— Я? Боже мой, нет! Просто мне пришлось пару раз браться за револьвер.

— А что вы думаете о Логане Дине?

— Думаю, что он храбрый парень, как и многие другие в караване.

— Барни слышал, что его подозревают в ограблении дилижанса из Шайена.

— Не знаю. Он не из разговорчивых. Но говорят, что в этих краях, когда он берется за кольт, его рука одна из быстрейших.

— Вы полагаете, что у вас с ним может быть стычка?

Мэт внимательно взглянул на нее. Что это? Чистое любопытство? Или она собирает информацию? Если да, то для кого? Для себя самой? Для отца? Или, может быть, для Клайва Масси? И если ответить честно — а он не сомневался, что осложнения будут, — это может быть истолковано как то, что он намеренно ищет неприятностей. Масси не остановится ни перед чем, лишь бы выставить его в черном свете и избавиться от него.

— Сомневаюсь. У Логана репутация профессионального ганфайтера. Такая же, как и у меня. Люди такого типа часто ищут повода, чтобы сразиться друг с другом и выяснить, кто лучше, и участники каравана это знают. О таких вещах любят посудачить у вечернего костра. Думаю, и во времена средневековья закованные в броню рыцари преодолевали немалые пространства, чтобы сразиться друг с другом, а до них — дикари с дубинами. Беда в том, что такая болтовня часто приводит к поединкам, потому что профессионалы к своей репутации относятся ревниво. Наслушавшись разговоров о том, Кто из них быстрее, они и сами начинают думать об этом. И тогда до столкновения один только шаг.

— Как у вас со Спиннером Джонсом?

— Там было иначе.

— Вы полагаете… — осторожно начала она, — вы думаете, что его послали убить вас?

— Как вам могло такое прийти в голову?

— Барни слышал об этом. Вы ему нравитесь, и он собирает все сплетни о вас. Многие думают, что Спиннер был послан, Чтобы убить вас.

— Не знаю, откуда он явился. Раньше я его не встречал.

— Вы слышали эту чушь, будто его подослал Клайв? — Она испытующе посмотрела на Мэта.

— Слышал. Это вам тоже рассказал Барни?

— Нет. Я узнала от других. Мистер Рютц и Илэм Брукс считают всю эту историю очень странной.

Он сознательно сменил тему разговора.

— Ваш брат — парень что надо. Я бы сказал, он многого стоит. Эта страна создана для него.

— Если он не станет ганфайтером, он ведь все время тренируется.

— Правильно делает. Когда-нибудь может понадобиться. В конце концов, — он бросил на нее быстрый взгляд, опасаясь, что может быть понят неправильно, — Крайний Запад — не центр цивилизации. Здесь — индейцы, да и белые иногда не лучше их. Многие из них признают только один закон — закон силы. Поэтому, чтобы выжить и защитить своих близких, нужно уметь постоять за себя. А о Барни не беспокойтесь. Он не из того теста, чтобы стать ганфайтером.

Неожиданно она выпалила:

— Кто ваша девушка? Эта маленькая Сара Старк?

Лицо Мэта вспыхнуло.

— Да нет же! У меня нет девушки!

— Или это девушка из легкого фургона, там, сзади?

По тому, как она ждала ответа, он понял, что это ее интересует по-настоящему. На мгновение он растерялся.

— Какая девушка? Вы имеете в виду брата Джо?

— Мне сказали, что брат Джо — девушка.

Возможно, Абель Бэйн был прав, хотя Мэт и сомневался в этом. Вообще во всей этой истории с фургоном есть что-то таинственное.

— И кому же пришла в голову эта мысль?

— Клайву. Он говорит, у вас есть девушка там, в фургоне, переодетая в мужчину.

— Он ошибается. Если там едет девушка, она не имеет ко мне никакого отношения, я даже не знаю, есть ли она там.

— Вы все еще думаете, что с караваном что-то неладно? Я помню, как вы пытались предостеречь нас в отеле.

Он уклонился от ответа, сделав вид, что не понял вопроса.

— Вы имеете в виду, не сомневаюсь ли я в том, что на реке Шелл есть золото? Не могу сказать, что сомневаюсь. Очень похоже, что оно там есть. И уж, конечно, независимо от того, есть оно или нет, это один из самых лучших районов на Западе. В общем, мне ведь все равно, есть ли там золото. У меня совсем другие планы.

— А какие?

— Мне хотелось бы основать ранчо в районе Биг-Хорн. Ранчо, где я мог бы видеть по утрам туман, плывущий белым облаком в долине, свои стада, бродящие по шелковистой траве. Мне хотелось бы иметь свое собственное место, свои угодья, тихие и безопасные, с хорошей прохладной водой, красивой природой, хотелось бы хоть что-то делать для этой страны, а не грабить ее.

— И жениться? Или у вас уже есть жена?

— На последний вопрос могу ответить отрицательно. У меня нет жены и никогда не было. А что касается вопроса о том, хочу ли я жениться — безусловно. Шопенгауэр ^[76] где-то написал, что счастье рождается в виде близнецов. И я верю в это. Ничто не может быть прекраснее возможности поделиться своим счастьем с кем-нибудь еще. Работа вообще не имеет смысла, если не работать для кого-то или для чего-то.

— Ганфайтер, цитирующий Шопенгауэра! Это ли не конец света!

— На Западе вы можете встретить еще и не то. Если мужчина носит кольты и владеет ими, вовсе не значит, что он невежа или не получил хорошего образования. Многие достойнейшие этого мира стали пионерами на Западе, люди большого ума и выдающихся способностей. Мне не раз приходилось слышать у ковбойских костров дискуссии по вопросам философии на уровне, сделавшем бы честь университетам Беркли или Хьюма.

— Так, значит, вы ищете не золото?

— Конечно, нет. Золото — это власть, роскошь, женщины, вино и все такое прочее, что привлекает мужчин, но, с другой стороны, золото всегда связано с борьбой и войнами. А я этого не хочу. Я знаю, что мне нужно — ранчо и свой собственный дом, в котором можно трудиться и жить в свое удовольствие. Зачем растрачивать жизнь, чтобы иметь то же, что и другие, или больше их? Годы пройдут, и что останется? Воспоминания о суетной жизни и старость, когда наслаждаться тем, что заработал, уже поздно.

— Что произошло между вами и полковником Пирсоном?

— Это что, допрос? — быстро отреагировал Мэт и, улыбаясь, продолжил: — В свое время это было довольно серьезно: разногласия по тактике ведения войны с индейцами южнее этих мест, намного южнее.

— Командиром был он?

— Да. Я был проводником. Вольнонаемным.

Мэт пристально вгляделся в облако на горизонте, и его лицо приняло озабоченное выражение.

— Надвигается буря, и сильная. Нам лучше сейчас же вернуться.

Увлекшись разговором, они оставили караван далеко позади. Его совсем не было видно. Мэт заметил на горизонте темные тучи. Он хорошо знал, как опасны бывают внезапные ураганы в этих местах.

И действительно, едва он успел произнести эти слова, как порывы ветра сильной рябью пронеслись по высокой траве, освежая лица благодатной прохладой, в которой уже чувствовалось дыхание дождя. Они повернули лошадей и устремились к каравану. Поводья были брошены, и вольные кони, словно птицы, свободно летели по прерии. А сзади их подгонял ветер, уже несущий капли дождя. И вот уже вся равнина скрылась за серой завесой дождевых струй.

С первыми каплями дождя, прибившими пыль, воздух наполнился непередаваемым, странным запахом прерии. Жакин глядела на Мэта искрящимися от смеха глазами, и он улыбался ей в ответ. Дождь промочил его до нитки, и вода струилась по телу. От дождя его конь потемнел и стал почти черным, но, судя по всему, кони тоже нисколько не возражали против живительной прохлады после изнуряющей сухоты долгого дня.

Они достигли караван в бешеной скачке, рядом, ноздря в ноздрю, промокшие до нитки и хохочущие! Она, махнув рукой на прощание, повернула лошадь к своему фургону. Он подъехал сзади к фургону Толливера и просунул голову под тент в поисках плаща.

И только тогда вспомнил о своих опасениях и о своем решении действовать немедленно. Нужно повидать Люта Харлиса, прямо сейчас. Люта, Старка и других.

Спустя полчаса движение каравана прекратилось — стало слишком темно и грязно. Переселенцы составили из фургонов два сплошных кольца, разместив в центре скот. Пасти его за пределами ограждения в такую погоду было рискованно: животные, подгоняемые ветром и дождем, могли за ночь уйти на много миль. Обычно же быков на ночь не спутывают — они далеко не уходят. В караванной жизни это было немаловажным преимуществом.

Мэт нашел укрытие для своего коня и вычесал его, думая о том, как говорить с людьми. Ужинали в суете и спешке. Получив наполненную миску, каждый спешил в свой фургон под защиту тента, чтобы низвергающиеся с небес потоки воды не испортили вкус пищи.

Покончив с едой, Мэт поднялся и обратился к Биллу Шедду:

— Побудьте здесь, Билл, и присмотрите за обоими фургонами. Я отлучусь ненадолго.

Шедд не спеша раскурил трубку и глубоко затянулся.

— Хорошо, — сказал он и неожиданна добавил: — Эти фургоны из колонны А. Что-то они слабовато загружены, а? — Бардуль промолчал. — Как-то не вяжется. Вроде собираются заложить город, а основная колонна почти не загружена.

Мэт снова натянул дождевик, вглядываясь в свете лампы в лицо Шедда. Этот великан оставался для него загадкой. Время от времени, видя проницательные глаза этого грузного, с огромным животом, неопрятного человека, Мэт размышлял: а ведь Шедд-то вовсе не так уж прост.

— Билл, думать об этом не вредно, но язык, пожалуй, лучше держать за зубами.

Он застегнул плащ и сунул руки в карманы, чтобы проверить, можно ли быстро ухватиться за рукоятки кольтов.

— Билл, зачем вы пошли в этот караван? Мне кажется, вы не похожи на золотоискателя.

— Я и не ищу золото. Я ведь фермер, скотовод. Может быть, устрою себе ферму на западе. Но сначала мне нужно кое-что сделать.

— Сделать?

Шедд выпустил струйку дыма.

— Да. Есть одно дельце. Я не охочусь за золотом. Я охочусь за человеком.

Вот оно что. Бардуль внимательно поглядел на него. Шедд неожиданно открылся Мэту с другой стороны. Как часто мы судим о людях по лицу или по одежде, не вникая в их суть. И Бардуль почувствовал, какой это непростой человек. Впечатление было глубоким и сильным. Тому, за кем этот человек охотиться, следует поберечься. Спокойная уверенность этого великана создавала ощущение роковой неизбежности.

— За кем, Шедд?

— Есть вещи, о которых вы никому не рассказываете. Ну и я тоже. — Он добродушно посмотрел на Бардуля сквозь синеву табачного дыма. — Не обижайтесь. Странное дело, но я совсем не уверен, что поступаю правильно, — помолчав, добавил он.

— Обсудим это попозже, после моего возвращения.

Он выбрался из-под тента и спрыгнул на землю. Первый шквальный порыв ливня прошел, и теперь дождь лил как из ведра, непрерывно и ровно. Завтра дорога будет очень нелегкой. Пряча от дождя лицо, он прошел назад, к фургону Мерфи и заглянул внутрь. Там, кроме хозяина, сидели Бен Харди и Джеб Старк.

— Подождите меня, ребята. Я скоро вернусь.

Когда он убирал голову из-под тента, холодная вода попала ему на шею. Вот так всегда, подумал он. Как ни старайся, как ни прячься от дождя, но хоть одна капля обязательно попадет за воротник. В свете молний в центре огромного круга, образованного фургонами, блестели бока и спины животных, мокрых от дождя. Тенты фургонов, стоящих всего лишь в нескольких футах друг от друга, в отраженном свете молний казались кольцами огромного удава. Он прохлюпал по луже, остановился у фургона Старка и поскреб по парусине.

— Входите! — рявкнул Старк.

Мэт просунул голову под тент:

— Ноги грязные, и с меня льет. Старк, не можете ли вы зайти в фургон Мерфи? Небольшой разговор. В целях профилактики.

Затем он подошел к фургону Люта Харлиса. Но, поговорив с Харлисом, замялся в нерешительности. Рядом стоял фургон Рабина Кляйна, а по соседству — Эрни Брейдена. Насчет Кляйна у Мэта были сомнения. Он мало общался с этим невысоким евреем. И ничего о нем не знал, кроме того, что тот содержал фургон и упряжку в хорошем состоянии и казался надежным, уравновешенным человеком.

Он знал также, что тот был другом Германа Рютца. Но насколько он близок к Пирсону и Койлу? Не расскажет ли им все?

Пожав плечами, Бардуль повернулся к фургону Кляйна. Поскребшись по парусине и получив ответ, он просунул голову под тент. Робин Кляйн лежал на боку, подперев щеку рукой, и читал книгу. На его носу были очки с прямоугольными стеклами в стальной оправе. Завидев Бардуля, Кляйн снял очки и удивленно произнес:

— О, это вы? Входите, пожалуйста.

— Как-нибудь в другой раз. Сейчас мы собираемся кое-что обсудить. Для профилактики.

— Где?

— В фургоне Мерфи. — Мэт снял шляпу и вытер мокрое лицо. — Кляйн, мы не часто говорили друге другом, но я полагаю, что вы человек честный.

— Спасибо, сэр. Надеюсь, что это так.

— Там, у Мерфи, будут только честные люди, но разговор может привести к конфликту. Быть может, к вооруженному конфликту.

Кляйн аккуратно сложил свои очки.

— Я должен взять с собой оружие, сэр?

Бардуль улыбнулся. Неожиданно он проникся симпатией к этому невысокому человеку с добрым лицом. На Западе люди распознаются быстро, и этого человека он уже понял.

— Не нужно, — ответил Мэт. — Позже, если до этого дойдет.

Через десять минут собрались все, сбившись в кучку в тесноте фургона. К счастью, Мерфи загрузил свой фургон не полностью и места в нем было побольше, чем в других.

Мэт пристально всматривался в мокрые, насупленные лица.

— Ребята, — сказал он, — сегодня мне в голову пришла одна мысль. Выслушайте меня, ответьте на все вопросы, а потом судите, спятил я с ума или нет. — Он повернулся к Люту: — Харлис, у тебя три фургона. Сколько стоят груз, упряжки и сами фургоны по средней цене?

Лют сморщил лоб от усилия и поскреб подбородок мундштуком своей трубки.

— Можно подсчитать. Мои фургоны несут по две тысячи фунтов груза каждый. Всего у меня около двух тысяч фунтов муки. Муку продают не менее чем по десяти долларов на десять фунтов, а в большинстве мест и подороже. Так что мука стоит, пожалуй, две тысячи долларов, не меньше.

Он задумался. Несколько минут только дождь молотил по парусине над головами присутствующих, стекая на землю потоками по бокам фургона.

— Считая сахар, чай, инструменты и боеприпасы, у меня здесь десять тысяч долларов. Я взял с собой на Запад все, что имею, включая то, что получил на заявленном участке в Дедвуде.

— А ведь Рютц и Койл везут побольше вашего, правда? — спросил Мэт.

— Конечно. Намного больше.

— Тогда, — выделяя каждое слово, произнес Мэт, — по самым грубым подсчетам, стоимость каравана около трехсот тысяч долларов, может быть, и больше.

— Я бы сказал, что побольше, — заметил Рабин Кляйн. — Наверное, раза в полтора. Койл и Рютц везут намного больше груза, чем мы.

Мэт кивнул в знак согласия и произнес шепотом, едва слышным внутри круга собравшихся:

— Большой, сочный, заманчивый персик на ветке… остается только его сорвать… если кому-то захочется!

Вечно жующий Арон Старк застыл с отвисшей от изумления нижней челюстью. Мерфи вынул изо рта свою трубку, потом вернул ее на место и пробормотал:

— Верно, будь я проклят на этом месте!

— Думайте сами: всех нас тщательно отобрали, здесь люди, имевшие достаточно денег, чтобы загрузить фургоны качественным и ценным грузом. Мы все купили акции, показав, что в карманах у нас кое-что есть, купили за наличные, которые сейчас в кармане у Клайва Масси. Нам указали, какой скот купить, причем скот породистый. Было сделано все, чтобы убедиться, что этот караван один из самых богатых на всем Западе!

— И что же? — произнес Харлис, глядя на него широко раскрытыми глазами.

— Поймите, я никого не обвиняю. И знаю не больше вашего. Я рассказал вам о предупреждении, полученном мной в конюшне; некоторые из вас знают о моем отношении к Масси, а также о сомнениях в отношении Хэммера и Бэйна. Бизон может рассказать вам, что Абель Бэйн был последним негодяем, едва ускользнувшим от линчевания. Он ограбил немало караванов, вышедших из Юльсбурга. То же самое относится и к Портуджи Филлипсу.

— Я кое-что об этом слышал, — подхватил Харлис.

— Хэммера тоже подозревали в таких проделках. И Джонсона Оленью Кожу. В их фургонах больше людей, чем товара, причем все — с подмоченной репутацией. А немного раньше Масси пытался лишить нас оружия.

— Вы клоните к тому, что они планируют всех нас перебить и свалить на краснокожих? — спросил Старк.

— Что-то вроде этого. Видите ли, я знаю не больше вашего. И быть может, оскорбляю черным подозрением невинных людей, но все же решил собрать вас здесь, чтобы выложить свои сомнения и попросить вас пораскинуть мозгами. Если в этом что-то есть, мы можем приготовиться и ждать. Если нет, что мы теряем?

Харди вытянул ногу, потом снова ее подобрал. От неудобной позы в тесноте переполненного фургона она затекла.

— По мне, лучше быть настороже. Масси как раз предложил план охраны каравана. По плану ночью несут охрану только его люди. Нас захватят спящими и не оставят никаких шансов на спасение.

— Или кого-то из нас перебьют во время несения охраны, — добавил Мерфи. — Так бывало не раз.

Харлис в негодовании затряс головой.

— Да не может этого быть. Представить себе невозможно, что они так поступят. В конце концов, они же белые! — запротестовал он.

— Да я индейцам скорее поверю, чем им! — фыркнул Старк.

— Мистер Койл — порядочный человек. Вы думаете, он может быть соучастником? — осведомился Кляйн.

— Сомневаюсь, но точно не знаю. Единственное, что мы можем сделать, — продолжал Мэт, — это всегда держать оружие под рукой и быть начеку. Определить, кто участвует и кто не участвует в этом деле, невозможно.

— Кто-то ведь отпустил Бэйна, — заметил Старк. — У меня бы он не ушел, это точно. Сара все еще вскрикивает по ночам.

— Что вы посоветуете, сэр? — спросил Кляйн, глядя на Бардуля.

— Только то, что вы слышали: ходить с оружием и наблюдать. Обратите внимание на список охранников, о котором говорили Мерфи и Бен, это будет невредно. И в любое время, когда мы будем нести охрану, давайте следить не только за тем, что происходит за пределами лагеря, но и за лагерем тоже.

— Можно бы отделиться и ехать самим по себе, но это может привести к конфликту прямо сейчас, — подумал вслух Харлис.

— Конечно. — Мэт вспомнил о Жакин. — Лично я остаюсь в караване. Думаю, пока так будет лучше. И поговорю обо всем с Рютцем. А остальных прошу хранить молчание.

Некоторое время все сидели молча, слышался лишь равномерный шум дождя. Все думали о будущем, прикидывая, что может с ними произойти. Они вложили в это предприятие последний цент, а теперь могли потерять все, даже жизнь, потому что такое дело без уничтожения участников каравана было невозможно, это яснее ясного.

Бардуль понимал, о чем они думают, и, несмотря на свои подозрения, не мог не сознавать, что доказательств не было. Ничего, кроме подозрений. Присутствие Бэйна и Хэммера могло объясняться какими-то очень простыми причинами, неизвестными Мэту. И все-таки он не был убежден, что ошибается.

Хорошо представляя себе местность, лежавшую на пути каравана, Мэт не сомневался — нападение произойдет не в начале пути. Конечно, должны быть приняты все меры, чтобы избежать любых сюрпризов, но если что-нибудь и случится, то, вероятно, в районе Биг-Хорн. До тех пор много воды утечет и многое может измениться.

— Как насчет друзей и врагов? — спросил Кляйн. — Неплохо бы немного подумать над этим. Попытаться как-то их разграничить. Что вы об этом думаете, мистер Бардуль?

Мэт некоторое время размышлял.

— Тут с полной уверенностью вряд ли что скажешь. Могу утверждать только, что в нашей колонне, за исключением Эрни Брейдена и его помощника, все — честные люди. Этих же я могу охарактеризовать как сомнительных.

— Согласен, — мрачно заметил Старк. — Этот Брейден — лжец и мошенник.

— В колонне Рютца большинство — хорошие люди. Илэм Брукс наверняка. Есть и другие. Общее число людей в караване, — сказал Кляйн, — сто сорок четыре. Шестьдесят два фургона. Четырнадцать из них — в колонне А, в ней, как полагает мистер Бардуль, таится наибольшая опасность. Там наименее загруженные фургоны, хотя есть и груженные товарами, они принадлежат Койлу и его компаньону Веберу.

Пятьдесят три человека — женщины и дети, стало быть, остается девяносто один мужчина. Вопрос в том, на скольких из них мы можем рассчитывать?

— Мы должны это выяснить, — вмешался Старк. — В колонне А около тридцати мужчин, и для начала их можно считать нашими противниками. Полагаю, что пока мы не определимся, лучше не рассчитывать ни на кого, кроме нас самих. Мэт все это разнюхал, и он меньше всех возится с фургонами. Пусть он и разбирается, кто за нас и кто — против.

— Я согласен, сэр, — заключил Кляйн. — А до тех пор мы должны молчать?

— Верно!

Мэт Бардуль расслабился и положил руки на колени. Он представил неподвижное лицо и холодный взгляд плоских глаз Логана Дина. Рано или поздно, но все это тоже выяснится. Странно, почему он вдруг подумал о Дине? Он считался убийцей, но, как ни удивительно, в эту схему не вписывался.

Размышляя о нем, Мэт вспомнил их разговор у стойки бара после схватки с Джонсоном, когда Мэт предположил, что Клайв Масси тоже профессиональный ганфайтер.

А кто же он в самом деле?

Мэт начал перебирать в памяти имена, убирая те, кем Клайв быть не мог. Клэй Аллисон, Уайт Эрп и Козленок Билли должны быть вычеркнуты сразу. Не могли быть на месте Клайва Мастерсон, Люк Шорт и Билли Брукс, а также Бен Томпсон или Вэс Хардин. Как ни старался, Мэт не мог определить, ктоскрывался под именем Масси, но инстинкт подсказывал ему, что этот человек мастерски владеет оружием.

Впрочем, всегда хватало таких, которые не были широко известны, и Масси мог быть одним из них. В клане Клементса в Техасе были десятки ганфайтеров. Сам Мэнни, Джим Миллер и многие, многие другие. Все они в ослепительном блеске имен Мэнни Клементса и его двоюродного брата Вэса Хардина оставались безвестными.

Далее на запад, в поселках золотоискателей в штатах Калифорния, Невада и Юта, были свои ганфайтеры, например банда Пламмера из Монтаны, Пирсон из Пиоча и многие другие, не достигшие известности ганфайтеров из Техаса или из городков на пути перегона скота. Могло статься, что Масси как раз оттуда и появился.

Когда Мэт оказывался вблизи Масси, каждый нерв в его теле кричал об опасности. Масси был убийцей, и, если Мэт не ошибается, убийцей хладнокровным, действующим с потрясающей быстротой. Даже в том, как он смотрел на людей, в его движениях таилось что-то вызывающее.

— Ну вот, — подвел он итог, обводя взглядом окружающих, — думаю, это все. Если кто-то узнает что-то новое, обязательно поставьте меня в известность.

— А как насчет Филлипса? — спросил Харлис.

— Ничего сказать не могу, — честно признался Мэт. — Ничего о нем не знаю. Он, правда, один из первых намекнул, что с караваном что-то неладно, но, пока все не выяснится, на него, пожалуй, лучше не рассчитывать.

Вдруг он заметил, что в одном месте парусина тента фургона провисла. Этого раньше не было. Мэт поднял палец, призывая всех к молчанию, и стал пробираться к выходу, переступая через ноги сидящих. Видимо, легкое движение в фургоне не осталось незамеченным, снаружи послышался плеск воды, и в этот самый момент Мэт с кольтом в руке выбрался из фургона.

Он уловил лишь контуры человека, бежавшего в сторону вереницы фургонов, стрелять было нельзя, потому что фургоны находились прямо на линии огня, а в некоторых из них были женщины и дети.

Все выскочили из фургона и сгрудились за Мэтом.

— Кто это был? — спросил кто-то.

— Я не видел. — Мэт обогнул фургон и, присев, чиркнул спичкой, прикрыв ее от дождя ладонями.

В грязи он обнаружил следы, частично залитые водой. Стоявший здесь человек несколько раз переступал с ноги на ногу, значит, простоял он здесь немало времени. След не имел никаких специфических особенностей.

Мэт поднялся на ноги и взглянул на озабоченных людей:

— Может, это был друг, а может, и нет… Отныне, спим мы или бодрствуем, нужно быть наготове.

Пока все расходились по своим фургонам, Мэт Бардуль через светлеющую завесу дождя смотрел на большой фургон с белым верхом, под парусиновым тентом которого видела сны Жакин Койл.

Эта ночь могла бы изменить все. Мэт подошел к своему фургону и залез под тент. Приготовившись ко сну, он достал свои револьверы, почистил и перезарядил каждый из них, обращаясь с ними ласково и бережно, как с живыми существами. Теперь он готов. Они могут начинать.

Глава 7

Вернувшись в фургон после скачки под хлещущими струями дождя, Жакин сменила одежду на сухую, не переставая размышлять. Вообще говоря, ее голова не знала покоя уже много дней.

Жакин прекрасно понимала, что в тот день, когда она сошла с подножки дилижанса и встретила взгляд Мэта Бардуля, прислонившегося к столбу у отеля «IXL», произошло что-то значительное.

Что именно и насколько это серьезно, сказать она не могла. Они слишком редко виделись, чтобы узнать друг друга получше. Это с одной стороны. С другой — очевидная неприязнь полковника Пирсона и тонкие, но язвительные реплики Клайва.

В рассказах, которые передавались из уст в уста в Дедвуде о Бардуле, ничего хорошего о нем не говорилось, так же как и после выступления каравана, пока не вмешался Барни.

Барни был совсем ненамного старше ее, но Жакин, хотя публично никогда бы не призналась в этом, ценила его мнение очень высоко. Она и сама заметила перемены, о которых говорил Мэт. Барни рос на глазах, превращаясь в настоящего мужчину, знающего себе цену. Если бы он продолжал оставаться в относительно спокойной и безопасной атмосфере восточных штатов, потребовалось бы восемь — десять лет, чтобы повзрослеть так, как он возмужал на Западе в течение восьми — десяти месяцев.

Вначале Жакин сочла предостережения Мэта абсолютной бессмыслицей. Она полностью разделяла гнев и раздражение отца, когда этот Бардуль осмелился, хоть и в завуалированной форме, обвинить в преступных намерениях людей, которых они знали и которым симпатизировали. Но она понимала, что ее чувства были не чем иным, как отражением мнения отца, основанного на присущей ему честности. Однако сомнение было посеяно, и ее глаза раскрылись. Она стала искать аргументы, чтобы опровергнуть предостережения Бардуля, доказать, что его опасения беспочвенны, но едва она начала присматриваться, как и сама почувствовала неопределенные, но все более усиливающиеся сомнения.

Инцидент с нападением Абеля Бэйна на Сару Старк ни о чем не говорил. В рождающемся жестоком мире Запада собрались представители разных слоев человеческого общества, и такое могло случиться. Ее тревожило то, что Мэт Бардуль говорил о присутствии Абеля в караване, а Клайв это отрицал. И еще. Разъезжая свободно от колонны к колонне, она вскоре заметила различия между колоннами, возглавляемыми Рютцем, Бардулем, ее отцом и колонной Масси. В ней совсем не было женщин, мужчины были неопрятные, хмурые и в постоянном подпитии. И именно из этой колонны Масси взял людей в группу обеспечения порядка.

Жакин была осведомлена обо всех разногласиях, возникающих в караване, ее отец часто их обсуждал, иногда выражая неудовольствие. Много новостей ей сообщил Барни, и обычно она присутствовала при его разговорах с отцом. Она знала, что Бардуль предупреждал их о трудностях этого маршрута, и его слова оправдались. Она не пропустила и тот факт, что его фургоны были спущены с обрыва быстрее и легче других. Она видела, что приспособления, позаимствованные у Мэта, помогли при спуске фургонов в колоннах Рютца и ее отца.

Теперь Клайв почти не упоминал о золоте. В Дедвуде же это был предмет почти всех его разговоров. Теперь, она заметила, он стал тише и настороженнее, но в разговорах с ней проявлял больше смелости и самоуверенности, и это ей не нравилось.

На следующий день, опередив караван, Жакин галопом поскакала к полковнику Орвису Пирсону.

Его высокая, внушительная фигура, казалось, была создана для командования. В седле он всегда держался как на параде — с театральной нарочитостью. Жакин все более и более убеждалась, что он — всего лишь фасад, вывеска без всякого содержания. Всеми делами каравана заправляли ее отец и Клайв Масси. И еще она чувствовала растущее напряжение и тягу большинства участников каравана к Мэту Бардулю. Герман Рютц, например, практически объединился с Бардулем.

— Доброе утро, полковник! Как хорошо после дождя, какой чистый воздух!

— Прекрасно! И так же прекрасны вы, мисс Койл! Мы сделаем сегодня немало миль, если что-нибудь не помешает.

Основная часть влаги уже впиталась в иссушенную, выжженную почву, и к концу дня солнце сотрет с лица земли последние следы дождя. Уже несколько раз, встречаясь с полковником, Жакин порывалась задать вопрос, на который ей страстно хотелось получить ответ.

— Полковник, — наконец решилась она, — это правда, что вы и Мэт Бардуль служили вместе в армии?

Лицо его застыло, и, когда он заговорил, голос звучал резко и холодно:

— Он никогда не служил в армии. Бардуль — безответственный неисправимый головорез. — Резко повернувшись, он продолжил командным голосом: — Он что-нибудь говорил вам обо мне? — В его поведении ощущалось что-то похожее на страх.

— Нет, нет! Кто-то, не помню, кто именно, просто упомянул, что вы с ним были вместе в краю апачей.

— Он был вольнонаемным скаутом. Я командовал отрядом. Его следовало бы судить по законам военного времени и расстрелять! — Неожиданно полковник резко сменил тему. — Жизнь в пограничном городке для вас будет не слишком проста. Вы знаете, в них не так уж много…

Разговор продолжался, но ее интерес иссяк. Дождавшись удобного момента, Жакин рассталась с полковником и повернула назад. Мэт на своем полосатом, как зебра, коне был далеко, на фланге каравана. Ее любопытство после встречи с Пирсоном только распалилось, и она решила разобраться в этой истории раз и навсегда. Ее отец как-то намекал, что история эта позорная и Бардуль обвинялся в бесчестном поведении. Клайв, со своей стороны, упоминал, что Мэт в панике бежал с поля боя.

Мерфи, друг Мэта, был лицом заинтересованным. И она подумала о Портуджи Филлипсе.

Ранее она никогда с ним не разговаривала. Время от времени до нее доходили какие-то слухи о нем, но сам он держался отстраненно, редко общаясь с кем-нибудь. Она знала его только в лицо, сразу приметив его черную, заостренную книзу бородку и узкие черные циничные, с оттенком бесстыдства, глаза. Он был мрачным и нелюдимым. О его рейде из форта Кирни в Ларами — двести тридцать шесть миль сквозь валящую с ног метель, орды враждебных индейцев при минус тридцати ниже нуля — она тоже знала.

Как он, шатаясь от изнеможения, полузамерзший, ввалился в сверкающий, искрящийся весельем танцевальный зал Ларами и потерял сознание, успев передать сообщение. В форт Кирни тут же был направлен отряд, который спас слабый гарнизон от уничтожения индейцами сиу. Филлипс некоторое время был на пороге смерти, но после этого его имя стало широко известно на всем Западе.

Она хорошо представляла, как проходила эта гонка сквозь метель. Видимость, должно быть, не превышала нескольких футов, однако он безошибочно, как по стрелке компаса, мчался в буране, ни разу не сбившись с пути и не блуждая. В тот раз он загнал насмерть великолепную кентуккийскую чистокровку из конюшни Кэррингтона, едва не погиб сам, но конь продержался до самого Ларами и упал у входа в офицерский клуб, где проходил рождественский бал.

Портуджи Филлипс никогда не был хорошим человеком. Малколм Кэпбелл характеризовал его как опасного субъекта, с которым нелегко найти общий язык, но храбрость никогда не ходит рядом с добродетелью. В ту роковую ночь после разгрома Феттермана, когда мрачная стихия метели захватила форт Фил-Кирни в свои объятия, Кэррингтон вызвал добровольца, чтобы послать его за помощью в Ларами. Откликнулся только Филлипс. И он выполнил это поручение. По сравнению с тем, что сделал Филлипс, марафонский пробег — не больше чем детская забава. То был настоящий подвиг.

Жакин погнала свою лошадь туда, где в полумиле от каравана маячил в седле Филлипс. Он встретил ее удивленным и каким-то жестким взглядом, в котором, однако, сквозило любопытство.

— Вы ведь давно на Западе, правда? — спросила она.

— Думаю, что так, — кивнул он.

— Вы знаете местность на запад отсюда?

— Немного. Не больше, чем Мерфи или Бардуль.

— А они знают местность лучше, чем Тэйт Лайон? — бросила на него быстрый взгляд Жакин.

Его желтоватые глаза смотрели на нее с интересом и в то же время иронично и оценивающе.

— Пожалуй, да, — ответил он. — Лайон говорит, что знает дорогу на Шелл-Крик или в Роттенграс. Может, и знает. Но что-нибудь еще — вряд ли.

— А вы слышали что-нибудь о ссоре между Бардулем и полковником Пирсоном?

Теперь он изучал ее открыто, не скрывая этого, и вдруг улыбнулся:

— Полагаю, интерес у вас чисто личный?

Несколько минут они ехали молча, затем он утвердительно кивнул.

— Я слышал об этом до того, как познакомился с ними, с каждым из них. Об этом рассказывали солдаты, которые там были. — Он сплюнул. — Этот Пирсон! Никакой он не руководитель! Масси делает с караваном все, что хочет, Пирсон здесь только для вида. — Филлипс откусил еще одну порцию табака. — Это произошло на пути к Мексике, у самой границы, в центре владений апачей. Пирсон возглавлял отряд из восьмидесяти человек — преследовал индейцев после их очередного рейда, когда они разграбили несколько караванов и ранчо. Мэт Бардуль тогда был много моложе, но уже неплохо знал и Запад, и индейцев.

Они столкнулись с индейцами утром на восходе солнца. До этого не было заметно никаких признаков их присутствия, только следы. Эти индейцы постреляли и затем скрылись. Мэт был впереди, он увидел человек пятьдесят апачей, разбивших лагерь у реки в глубоком каньоне. Он вернулся, доложил Пирсону и предупредил его, что это ловушка.

Пирсон высмеял его. Заявил, пусть эти индейцы только попробуют напасть на них! Он, мол, им покажет! Бардуль снова предостерег его. Сказал, что ставить лагерь так открыто HP в обычае апачей. И индейцы не будут оставаться в лагере после рассвета, особенно если вблизи солдаты. Пирсон заявил ему прямо в глаза, что он или трус, или предатель, или глупец, и повел своих людей в этот каньон.

Мэм, нам никогда не сравниться с индейцами. Они дьявольски хитрый народ. Как только солдаты вступили в каньон, индейцы попрятались среди скал, а другие апачи, из засады, напали на солдат.

Вообще-то индейцы стрелки никудышные. Но при первом обстреле из засады они уложили четверых солдат. Мэт кричал на Пирсона, требовал продолжать движение, чтобы вырваться из ловушки, но тот приказал спешиться и приготовиться к обороне. Так и сделали, но индейцы как сквозь землю провалились. А они в это время угнали коней, и тут уже отряд вляпался основательно. До выхода из каньона была добрая полумиля, и при движении пешком их бы перебили всех до единого. Но Пирсон уверенности не терял. Он этим индейцам еще покажет! Пусть только они пойдут в атаку!

А в атаку-то они и не шли. Даже и не думали атаковать. Солдаты оказались там без лошадей, почти без провизии и воды. Перед ними, в какой-то сотне ярдов, бежал ручей, они слышали его журчанье по скалистому дну. Но за ручьем было до черта «пачей». Наверное, больше двухсот человек.

Еще двое солдат было убито, один ранен. И они все лежали, ожидая атаки. Ну, Мэт опять сказал Пирсону, что нужно попытаться прорваться через скалы, по склонам. И вызвался пойти первым. Но Пирсон приказал ему оставаться на месте — он все еще думал, что индейцы пойдут в атаку. Но «пачи», дьявол их побери, — это воины! Они знают, что такое выдержка.

Ночью три солдата были заколоты «пачами», незаметно подкравшимися к ним среди скал. Ведь солдаты в поисках укрытий рассеялись по склону.

И второй день прошел. Воду сначала ограничили, потом она иссякла. И было дьявольски жарко. Какой-то солдат попытался добраться до ручья, и индейцы ранили его в ноги. Его попытался вынести другой — и был убит на месте. Индейцы залегли поблизости и время от времени стреляли по ногам раненого, чтобы заставить солдат попытаться спасти его.

Пирсон сделал попытку атаковать. Бардуль был против, и дело едва не дошло до кулаков. В атаке потеряли еще восьмерых. На третий день Пирсон не выдержал. Он сломался.

А Мэт времени не терял, он ползал туда-сюда по скалам и нашел-таки выход! По расщелине! И это был последний шанс! Он пошел к Пирсону, а тот ничего не понял. Его заместитель был убит, и осталось всего несколько унтеров. Он приказал Мэту вернуться на свой «пост» и сказал, что отряд останется на месте. Говорили, что он просто обезумел от страха.

Пирсон такой же, как большинство военных. Пока все хорошо, они суровы и требовательны, но когда возникает нестандартная ситуация — теряются и не знают, что делать. Его учили, что солдаты не должны бегать от индейцев, и это засело у него в голове. А голова у него всегда была дрянная. Он был гарнизонным служакой, а не бойцом, а между ними огромная разница.

Мэт Бардуль мешкать не стал. Собрав четыре-пять сержантов и капралов, он без обиняков разъяснил им положение: либо индейцы истребят их по одному, либо они погибнут от жажды. До них дошло. Правда, не сразу, потому что это означало неподчинение приказу, но все-таки они последовали за Бардулем. Когда Пирсон узнал об этом, он чуть не задохнулся от ярости и начал было кричать, но Мэт стукнул его рукояткой кольта по голове, связал руки и вставил в зубы кляп. А потом вывел отряд через расщелину в скалах. Они выбрались из каньона и, сделав круг, вышли к ручью выше того места, где сидели индейцы. Напились, наполнили фляжки. Сделали перекличку и обнаружили, что из восьмидесяти двух человек из каньона вышли только пятьдесят три и половина из них ранены.

«Пачи» просто осатанели. Они стали преследовать отряд, и тогда Бардуль с солдатами выбрали место с крутыми скалистыми склонами и подстерегли их. Бардуль сам не хуже индейца… Когда солдаты напились воды и двинулись дальше, он приказал им нарочно хромать и шататься. А на привале велел постирать все, какие нашлись, тряпки и развесить их на скалах, как будто это бинты после перевязок, — чтобы казалось, что раненых больше, чем на самом деле…

Жакин, глядя на голову лошади, полностью погрузилась в мир, в котором кучка военных, израненных, в грязных, окровавленных бинтах и повязках, в запыленных, пропитанных потом и кровью мундирах, со связанным, с кляпом во рту командиром заманивает «пачей» в западню.

— И ведь сработало! Индейцы и представить себе не могли, что солдаты могут устроить что-нибудь подобное! Они подумали, что с солдатами покончено, и ринулись на них. Там же было столько раненых! Когда до «пачей» оставалось не более двадцати футов, солдаты открыли огонь и стали валить индейцев пачками. Это была настоящая бойня, и, прежде чем последний, сумевший убежать индеец выбрался из каньона, шестьдесят было убито. Бардуль с десятком солдат, преследуя убегавших, добавил к ним еще десяток.

— И что же произошло, когда отряд вернулся в форт?

Филлипс пожал плечами.

— Пирсон попытался обвинить Бардуля и нескольких унтеров в неподчинении, но из этого ничего не вышло. Вскоре его перевели на восток. Чтобы выгородить Пирсона, дело замяли, замазали и забелили. Обычная вещь в армии. Лучше скрыть ошибку, чем допустить, что генерал был не прав.

Караван оставил речную долину и двигался прямо по равнине на северо-запад. Жакин в этот день ехала то одна, то вместе с братом. Мэт держался особняком на фланге, напротив своей колонны.

К вечеру к ней подскакал на великолепном черном коне самодовольный, сияющий Клайв.

— Похоже, мы сделаем сегодня миль двадцать! Идем, срезая путь, на Паудер и выйдем к нему возле форта Рено.

— А в нем сейчас есть солдаты?

— Думаю, что есть, но совсем немного. После битвы Кастера сиу особых хлопот не доставляют.

— Клайв, недавно я подумала вот о чем: вы никогда не говорили мне, чем будете заниматься, когда мы придем в Шелл.

— Что? — Он смотрел на нее недоумевающим взглядом. — Вы о чем? Что вы имеете в виду?

— Ну, скажем, папа думает открыть банк, хочет покупать золото, которое будут намывать старатели. Мистер Рютц собирается открыть магазин, Лют Харлис, мне сказали, намерен организовать транспортную линию. Каждый, с кем я говорила, что-то планирует. Интересно, а что задумали вы?

— О, я думаю застолбить участок и поработать на нем некоторое время, пока не пригляжу себе кое-что получше.

Она промолчала, но ответ ее не удовлетворил. Жакин инстинктивно почувствовала, что Клайв не думал об этом, хотя, судя по его характеру и темпераменту, он честолюбив, и не верилось, что он согласился участвовать в таком крупном деле, не имея определенного плана.

Конечно, существует и совместный бизнес. И он мог бы принять в нем участие. И все же она не видела подходящего поля деятельности для Клайва Масси.

Жакин ехала рядом с Клайвом и мысленно сравнивала обоих. Мэт Бардуль, высокий, худощавый, выдержанный, с живыми глазами и неспешными движениями. Она имела представление, с каким уважением и доверием относятся к нему такие люди, как Бен Харди и Мерфи, и из разговоров с женской половиной семьи Старка знала, что Арон Старк превозносит его как святого. Клайв был высок ростом и на вид сильнее Мэта, красив и всегда хорошо одет. Он много смеялся, демонстрируя свои великолепные зубы, но его взгляд при этом оставался холодным и расчетливым.

— Откуда вы родом, Клайв? — неожиданно спросила она.

Он рассмеялся.

— Сегодня у вас день вопросов! Ну, что ж, я родился в Новом Орлеане.

— В Новом Орлеане? Тогда вам нужно поговорить с этим великаном, погонщиком фургона у Бардуля. Он тоже из Нового Орлеана.

В голосе Масси появилась сдержанность. Он взглянул на нее и пожал плечами:

— В Орлеане живет много народу. Вряд ли я его когда-нибудь встречал. Как его звать?

— Билл или что-то вроде этого, точно не знаю.

В полдень караван встал на сухую стоянку, впервые с тех пор, как они оставили русло реки. Мэт нашел озерцо, частично заполненное дождевой водой, и подогнал к нему колонну. Старк и Харлис успели напоить из него свои упряжки, прежде чем вода иссякла. Поискав вокруг, они нашли еще два озерца и напоили весь скот из своей колонны.

После обеда идти стало тяжелее. Вначале трава была высокой, ровная на большей части пути поверхность слегка поднималась в гору. Примерно через час трава поредела и почва стала более каменистой. Они разбили лагерь для ночевки вблизи болотца, заросшего водорослями. Вода для питья не годилась.

Рассвет караван встретил уже в пути. Двигаться было очень тяжело, несколько раз приходилось возвращаться, и к концу дня, прежде чем они разбили сухой лагерь, было пройдено всего четырнадцать миль. Мэт расходовал воду бережно, но, обойдя соседние колонны, отметил, что их состояние еще хуже.

Лошади и быки, которых после тяжелой работы в знойный день мучила жажда, вели себя беспокойно. Было полнолуние, и на коротком совещании капитаны колонн решили выступать в час ночи. Собирались медленно и тяжело. Все думали только о воде. Мэт вылил остатки из последнего бочонка и задумался, глядя в ночь.

Ночь была ясная и звездная, и после двух часов пути появились признаки улучшения. К четырем часам они подошли к массиву Пампкин-Баттс, вздымающемуся в виде огромного кольца. Всадник из колонны Койла нашел воду, но она была белая, как молоко, и горькая, как желчь. Позавтракав всухомятку, они снова двинулись в путь.

После полудня снова была сухая стоянка, на которой к ним подошел Рютц. Кивнув Старку, он сел рядом с Бардулем.

— Далеко до воды?

Мэт пожал плечами.

— В этих местах я не знаю ни одного источника ближе, чем форт Рено. Он недалеко от реки. Это еще целый день пути, может быть, чуть больше. Ваш скот выдержит?

Рютц пошевелил мощными плечами.

— Может, и выдержит. Надеюсь на это. А что потом? Мне это начинает не нравиться.

— Мне тоже, — вмешался Старк. Он подцепил вилкой кусок оленины и добавил к нему целую миску бобов. — Мне не нравится все. Я за то, чтобы отделиться и идти самостоятельно. Я за то, чтобы рассказать другим все, что мы знаем.

Рютц отрицательно покачал головой.

— Еще не время. Спешка нам только повредит. Поглядим, что будет. После того, что мы узнали, нас врасплох не застанут.

— Если бы только узнать, кто этот человек! — воскликнул Бардуль. — Готов поклясться, что он ганфайтер и убийца.

Билл Шедд, сидевший на дышле фургона, распрямился и негромко произнес:

— Ганфайтеры есть не только в Техасе. Вы подумали о речных пароходах?

Бардуль напрягся и, повернувшись к Биллу, весь обратился в слух.

— Вы говорите о мошенниках, промышляющих на них?

— Угу. Кое-кто из них — жулик первой пробы. А некоторые, можно сказать, высшей марки. Взять хотя бы Дика Райдера или, к примеру, Сима Бойна.

— Я о нем слышал, — встрепенулся Старк. — Убийца из Натчеса. Из Натчес-Трейс. Хвастался, что был вместе с Мюреллом, да вряд ли, слишком он молод для этого. Ну и подонок же этот малый!

Старк внимательно посмотрел на Билла.

— Вы из тех мест?

— Вроде того. Мальчишкой жил в тех краях. Вырос на легендах о Мюрелле, Хэйере и обоих Харпах. Первую работу получил в Натчесе. Если не считать ферму, конечно.

— Ну и что вы скажете о Райдере и Бойне? — спросил Мэт.

Шедд дожевал бобы и запил их несколькими глотками кофе.

— Оба убийцы. Без роду и племени. Кто из них хуже — трудно сказать. В начале гражданской войны между штатами в Техасе запахло деньгами, и Сим Бойн стал там промышлять, еще мальчишкой. Ему не было и шестнадцати, а он уже убивал и грабил проезжих. Потом всплыл в Новом Орлеане. Устроился в игорном притоне, сначала ганфайтером, потом стал играть. Во время войны исчез, уехал в Южную Америку. — Билл сделал еще один глоток кофе и поставил кружку. — Вскоре вернулся и связался с Диком Райдером и еще несколькими подонками. Убивали и грабили до самого окончания войны. С тех пор его не видели.

Ближе к вечеру открылись вершины гор. Мэт Бардуль, как обычно, ехал на фланге, не теряя бдительности. В течение дня он дважды наталкивался на свежие следы лошадей, очевидно индейских. В одной группе было не менее сорока всадников, в другой — чуть меньше. Такие группы для каравана в общем не опасны, но угнать скот и напасть на отдельные, отбившиеся от каравана фургоны они вполне могли.

Снежные шапки вершин Биг-Хорн сверкали ослепительным блеском, так, что на них было больно смотреть.

Травы стало заметно меньше, и она как-то пожухла. Над караваном тяжелым облаком висела пыльная мгла. Быки с трудом тащили фургоны сквозь зной и пыль.

К Мэту подъехал усталый и запыленный Брайен Койл.

— Наверное, нам лучше было бы послушать вас, Бардуль. Сколько отсюда до источника Стоун-Кап?

— Слишком далеко, — сказал Мэт с искренним сожалением, — больше сорока миль к северу. Теперь лучше идти прямо к реке. Выйдем к ней где-нибудь в районе форта Рено.

Койл стер со лба пот.

— А эти горы выглядят неплохо. Лес там есть?

— И еще какой! Строевой лес, сосны, лучшие в мире! Прекрасные пастбища, много воды. Великолепные угодья!

— Жакин говорила, что вы хотите основать ранчо?

— Верно, на той стороне, в долине. Там прекрасные пастбища, и местных индейцев я знаю. Не думаю, что возникнут какие-то проблемы.

— А насчет сбыта — вы все продумали?

— Пару лет об этом вообще не придется беспокоиться. Сначала нужно развести стадо. А потом всегда можно будет продавать мясо золотодобытчикам в Западной Монтане. Или перегонять скот к железной дороге в Южном Вайоминге. Со сбытом проблем быть не должно. После того как построю помещения, съезжу в Шайен, свяжусь со скотоводами из Техаса и пригоню сюда немного скота.

— По-моему, неплохое вложение капитала.

— Если повезет, то лучше не бывает. Размножаются животные быстро. Бизнес на скоте, если не потеряешь стадо во время засухи или в сильные морозы, — надежный бизнес. Я кое-что в этом понимаю. И молодой Харди тоже.

В этот момент к ним карьером подскакал Илэм Брукс. По его лицу Мэт сразу понял, что что-то неладно.

Бывший погонщик дилижанса, рванув поводья, остановил коня перед Брайеном Койлом.

— Койл, вы можете наконец сказать, что делается в караване? Что за чертовщина!

— О чем вы? Что случилось? — потребовал разъяснений Койл. Он повернулся в седле и увидел, что его колонна прекратила движение, а кони и люди сгрудились в кучу.

— Логан Дин и Бэт Хэммер отобрали у Бена Сперри его револьвер! — объявил Брукс. — Утром Сперри подрался с Хэммером — он застал Хэммера, когда тот шарил в его фургоне. Бен сбил Хэммера с ног, хотя минуты три-четыре тот сопротивлялся. Но ведь Бен в момент спутывает взрослых быков, куда до него Хэммеру! Он разделал Бэта по всем правилам. А пару минут назад Хэммер явился с Дином, и под дулом револьвера стал отнимать у него оружие!

Все рысью направились к фургону Койла. Мэт обеспокоенно отметил, что остальные колонны продолжали движение, замедлили ход лишь люди Масси, ни Рютц, ни его товарищи ничего не заметили.

Когда они приблизились, Сперри лежал на земле. Из глубокой ссадины на лбу лилась кровь, а его жена билась в истерике. Один из «охранников порядка» оттаскивал ее назад, а над Сперри стоял Бэт Хэммер с кольтом в руке. Он был вне себя от ярости.

— Что здесь происходит? — закричал Койл.

Дин, вздрогнув от неожиданности, уставился на Койла, перевел взгляд на Брукса, потом на Бардуля. Увидев Бардуля, он плотно сжал губы и прищурил глаза.

— Обеспечиваем помаленьку соблюдение закона, — нагло заявил Дин. — Хэммер обыскивал фургон Сперри по моему приказу. Сперри застал его и избил.

— По вашему приказу? — Голос Койла звучал очень ровно, и Мэт перевел взгляд на него. Он был поражен внезапной переменой. Благожелательность, добродушие и непринужденность манер Койла исчезли. Брайен Койл был как сжатая пружина. — На каком основании вы отдаете такие приказы, Дин? Я — выбранный руководитель этой колонны. Если у вас есть какие-то претензии, обратитесь ко мне.

Бардуль посмотрел на Дина и заметил, что тот забеспокоился. Видимо, как и Бардуль, он недооценил Койла. С первого взгляда было ясно, что Койл не просто сердит — этот человек умеет постоять за себя. Если потребуют обстоятельства.

— Его обвиняют в воровстве, — заявил Дин. — Хэммер искал украденные вещи.

— Бена Сперри? В воровстве? — вскипел Койл. — Логан Дин, я не знаю, какую игру вы ведете, но имейте в виду: я знаю Бена двадцать лет и более честного человека в этом месте не встречал. Хэммер! — Койл вздернул подбородок. — Уберите револьвер и вон отсюда!

— Минуту! — процедил Дин. — Службой безопасности каравана командую я. Хэммер выполняет только мои распоряжения.

— Ну так что же? Тогда вы прикажите ему убраться отсюда! — сверкнул глазами Койл. Помнил ли он в этот момент, что Дин — профессиональный убийца, по его виду сказать было нельзя.

Бардуль с удовлетворением понял, что Койл из тех, кто и в аду схватит черта за бороду и напихает ему в пасть раскаленных углей!

Дин, с помертвевшим лицом, медлил только мгновение. У него было по крайней мере двадцать человек. У Брайена только двое. Илэм Брукс, бывший старатель и кучер дилижансов, много чего повидавший на свете и неоднократно сражавшийся с индейцами, и Мэт Бардуль. Но Логан Дин дураком не был. Он прекрасно понимал, что не позднее завтрашнего дня их встретит форт Рено, со всеми своими солдатами.

— Ладно, Бэт! Возвращайся в свой фургон.

Хэммер с недоумением и ненавистью уставился на него, как бы не веря своим ушам. Потом, грубо выругавшись, отступил и бросил кольт в кобуру. Бен Сперри медленно поднялся с земли.

— И ты считаешь себя мужчиной? Бить человека рукояткой револьвера после того, как тебя побили в честной схватке один на один! Да еще под дулом кольта!

— Хватит, Бен! — прервал его Койл. Повернувшись к Логану Дину, он добавил: — Дин, если у вас возникнут вопросы к кому-нибудь из моей колонны, обращайтесь ко мне. Если будет необходимо обыскать какие-то фургоны, я хочу при этом присутствовать. Я хочу, чтобы все делалось открыто.

— То же самое, — ровным голосом проговорил Мэт, — относится и к моей колонне.

Глаза Дина впились в Бардуля как острие рапиры. На мгновение их взгляды скрестились — холодный и настороженный взгляд Дина и совершенно спокойный, со скрытой усмешкой — Мэта. Но по его глазам можно было понять, что он готов ко всяким неожиданностям.

— Возможно, — медленно проронил Логан Дин, — на днях нам придется кое-что уладить.

Бардуль усмехнулся.

— Может быть, и уладим, Логан, — спокойно повторил Бардуль. — И может быть, вы поймете, в какое дерьмо вляпались, и, между прочим, по своей воле. — Он развернул коня, затем, повернувшись в седле и положив руку на луку, добавил: — Мне кажется, Дин, вы человек куда лучше, чем многие об этом думают.

Брайен Койл растерянно переводил взгляд с одного на другого, и, как только Бардуль отъехал, он последовал за ним.

— Что это значит, Бардуль?

— Может быть, ничего, а может быть, что-нибудь значит. — Он повернулся лицом к отцу Жакин. — Я не ищу приключений, Койл, но почему бы этот случай не соотнести с происшествием с Бэйном и с моим предупреждением в Дедвуде? Это бы имело смысл.

По пути к своей колонне Мэт чувствовал себя невесело. Для него не было секретом, почему отступил Логан Дин. Ответ был однозначным — форт Рено. Но, с другой стороны, что делал Бэт Хэммер в фургоне Бена Сперри? На этом этапе большой игры в простое воровство верилось с трудом. А если нет, что тот искал?

В это время Клайв Масси вместе с Барни Койлом были впереди каравана. Окажись здесь Клайв, как бы развернулись события?

Одной из причин такого завершения событий, и, видимо, решающей, была реакция Брайена Койла. Она была совершенно неожиданной, и Мэт усмехнулся, вспомнив испуг Дина и потрясение Бэта Хэммера, вызванные вмешательством Койла. Они недооценивали этого человека. Запад для него, может быть, и в новинку, но повидал он, наверное, немало. И через войну, видно, прошел. Когда его приперли, Койл встал на дыбы и врезал. Не удивительно, что Барни и Жакин тоже как порох.

Однако, подумал Мэт, лучше пока не втягивать Койла в их дела и не говорить о своих подозрениях — все шансы за то, что тот назовет все это мышиной возней и не станет рассматривать в качестве симптомов чего-то серьезного.

И все же схема теперь стала вырисовываться более четко. И хотя сюжет развился пока не полностью, в нем уже выявились прорехи, и неожиданная твердость Койла может заставить их существенно пересмотреть планы! Вероятность того, что до их отбытия из форта Рено может произойти что-то существенное, по-видимому, минимальна. А вот после этого каждый будет за себя, если только он не сильно ошибается.

Над караваном висело густое облако пыли. Тяжелой мерной поступи быков по пересохшим, как пустыня, прериям, движению медленно ползущих фургонов, с трудом влекомых животными, казалось, не будет конца. В отдалении маячили горы, маня их своими высоко взметнувшимися снежными пиками.

Пыль толстым слоем покрыла в караване все — и лица, и одежду. Однажды, ближе к концу дня, отъехав далеко в сторону, Мэт увидел среди скал небольшую лужицу. Наполнив две фляжки (запасная была припасена именно на такой случай), Мэт дал напиться коню. После этого от лужи осталось только серое, слегка влажное илистое пятно.

Вернувшись к каравану, Мэт остановил свою колонну и обошел фургоны, осторожно смачивая рты и ноздри животных. Ему удалось обработать этой водой всех животных в колонне. И они вновь пустились в путь, медленно продвигаясь по флангу основной части каравана.

Уже почти стемнело, когда Мэт Бардуль подъехал к легкому фургону, который следовал за караваном. Джо и его брат сидели рядышком на сиденье.

— Мы подходим к форту Рено, — сказал он. — Будем там сразу после полуночи. Почему бы вам не присоединиться к нашей колонне? Мы вас охотно примем.

Джо отрицательно покачал головой. Ему вряд ли было больше двадцати, а его брату, если тот являлся таковым, было еще меньше.

— Спасибо, но пусть лучше все останется так, как есть.

— Тогда следите за индейцами. Это территория отгонной торговли скотом старика Бозмана, и здешние сиу никогда не любили белых. Сейчас они вроде поутихли, но, если у них появляется шанс, они нападают и убивают всех белых одиночек.

— Еще раз спасибо, учтем.

Он вернулся к своим фургонам. Здесь было что-то такое, чего он никак не мог понять. Конечно, брат Джо мог оказаться девушкой, но если так, почему она не хочет присоединиться к женщинам из каравана? Особенно после инцидента с Абелем Бэйном?

После полуночи Мэт, ехавший далеко впереди каравана, заметил первые огоньки форта Рено. Он повернул назад и поехал вдоль линии фургонов. Движение было мучительно медленным, погонщики тяжело громоздились на своих местах или шли рядом с фургонами, отупевшие от усталости. Казалось, что громоздкие фургоны продвигаются вперед по дюймам, каждый поворот колеса требовал огромных усилий, каждый шаг отстаивался в упорнейшей борьбе с толстым слоем пыли и тяжестью фургонов.

Даже Жакин была в седле. Она появилась возле него неожиданно, когда он садился на коня после того, как подтолкнул плечом колесо, помогая фургону переехать через камень.

— Мы почти доехали?

Он кивнул.

— Прямо за этим подъемом. Слава Богу, последний участок пути под гору. Если бы не это, вряд ли бы мы его преодолели.

— Два фургона из нашей колонны встали. На последних трех-четырех милях их выбыло немало.

Он поглядел вперед. Видны были первые дома. Участники каравана уже много дней не видели жилья. Последние пятьдесят пять миль они прошли без воды.

К ним направились несколько всадников в мундирах. Командир, подъехав, натянул поводья.

— Вы командуете? — спросил он Бардуля.

— Только колонной. Караваном командует полковник Пирсон.

— Полковник Орвис Пирсон? Да провалиться мне на этом месте! — Тут он заметил Жакин. — О, прошу прощения! — Он снова обратился к Бардулю: — У нас приказ обыскать этот караван. Ищем женщину, Розанну Коул. Она обвиняется в убийстве.

Глава 8

— Розанна Коул? — пожал плечами Бардуль. — Никогда о ней не слышал. Уверен, что полковник Пирсон окажет вам всяческое содействие. — Поколебавшись, Мэт осведомился: — Вы говорите, обвиняется в убийстве? А где это случилось?

— В Сент-Луисе. Ее проследили до Дедвуда, а потом след исчез.

— С каких это пор армия стала выполнять полицейские функции? — съехидничал Мэт, обращаясь к молодому офицеру.

— Здесь армия занимается всем. — Офицер перевел взгляд на Жакин и представился: — Лейтенант Пауэлл.

Мэт прищурил глаза.

— Мое имя Бардуль. Могу я представить вам мисс Жакин Койл?

— Мисс? — Глаза Пауэлла радостно сверкнули. — Вот это здорово! А я был уверен, что вы муж и жена, когда подъехал к вам. По вашему виду вполне можно было так подумать.

Мэт улыбнулся.

— К сожалению, этот шрам над глазом я получил в кулачной драке.

Здоровенный сержант, конь которого стоял позади лейтенанта, проговорил:

— Сэр?

— В чем дело, сержант? — повернулся к нему Пауэлл.

— Это Мэт Бардуль, сэр.

Мэт бросил быстрый взгляд на сержанта. Раньше он его не встречал. Имя, очевидно, было знакомо лейтенанту, так как он быстро повернулся и снова вгляделся в Мэта.

— Прошу прощения, — извинился он. — Не уловил сразу ваше имя. Много слышал о вас, сэр. В форту Рено вы найдете друзей, сэр. Много друзей. — Пауэлл улыбнулся Жакин. — Надеюсь, вы сможете остаться здесь на несколько дней, мисс Койл. В Рено мы видим слишком мало женщин.

Небо на востоке посерело, и причудливые длинные тени протянулись по направлению к снежным вершинам на западе. Воздух был по-утреннему прохладным и свежим. Мэт поехал вперед, Жакин рядом с ним. Они остановились у реки, их кони забрели в воду и стали пить, благодарно пофыркивая.

Было очень тихо. Внизу по течению, в зарослях осины, подала голос какая-то птица, и темнота, плотно лежащая над водой, стала рассеиваться.

Во влажной прохладе воздуха ощущался запах леса и слабый, едва различимый аромат каких-то вьющихся растений, цепляющихся за деревья.

— Знаете, — вдруг произнес Мэт, — иногда мне хотелось бы, чтобы наша встреча произошла при других обстоятельствах.

Жакин бросила на него быстрый взгляд и отвела глаза в сторону.

— При каких, например?

— Ну, скажем, в городе, откуда вы приехали. В вашем доме, на балу, в каком-нибудь еще доме. А здесь все против нас с самого начала. То, что вы обо мне слышите… Неприязнь вашего отца… Ну, и все такое.

— Возможно, все это не так уж и существенно.

— Возможно, хотя может быть куда важнее, чем мы думаем. Через несколько дней наше путешествие заканчивается. Мы пойдем на север, затем, обогнув горы Биг-Хорн, в долину, где расположен Шелл-Крик. Тогда или раньше может случиться многое.

— Вы полагаете, что-то произойдет?

— Непременно. Как только мы выступим из форта Рено.

— Известно ли вам, что я не разделяю ваше мнение?

— Да, конечно. Мне кажется, я вас понимаю. Честно говоря, несмотря на мое предупреждение о том, что вам не следует ехать, я рад, что вы здесь. Я пошел с караваном только… ради вас.

Он поправил на голове шляпу. В свете наступающего утра Жакин хорошо видела не только суровую серьезность его лица, но и искры, как чертенята пляшущие в его глазах. Это был тот самый взгляд, который так волновал ее там, у входа в отель «IXL», и позже, за столом в ресторане.

— Вы говорите, что здесь только из-за меня?

— Конечно. — Он достал табак и стал скручивать сигарету. — Не скрою, я мог бы принять участие в этом деле независимо от вас, но так случилось, что решение было принято еще в Пол-Крик.

— В Пол-Крик? На станции?

— Да. Раз и навсегда… — Он тронул сигарету языком и положил ее в рот. — Вы созданы для меня. И, будь что будет, вы должны принадлежать мне.

— Это декларация о намерениях, просьба руки и сердца или… что? — глядя ему в глаза, спросила Жакин.

— Это — не просьба. Я не верю в этот ритуал. Гораздо лучше сказать девушке прямо о своих намерениях, чем спрашивать ее. Большая экономия слез, метаний и страданий. Женщины — противоречивые создания, если их спрашивают, они начинают упираться или говорить «нет». Поэтому нужно сказать им все, как есть, а там — пусть они решают сами.

— И им ничего не разрешается сказать?

— Ничего, — улыбнулся он. — Хотя сказать они могли бы много.

— И где вы достигли такого совершенства в искусстве обращения с женщинами? — спросила Жакин и, не упуская случая подпустить шпильку, добавила: — Уж не в обществе ли Розанны Коул?

Он удивленно взглянул на нее:

— В чьем-чьем?

— Розанны Коул… Девицы из фургона, следующего за караваном.

— Да я знаю о ней столько же, сколько и вы, — сказал он и вдруг сразу все понял. Как только он раньше об этом не подумал? Когда Пауэлл упомянул о женщине в розыске? — Если она Розанна Коул, то я об этом узнал только сейчас.

— И вы думаете, я в это поверю?

— Ну это ваши проблемы, — мягко произнес Мэт. — Я сказал вам истинную правду.

— Странно, об этом твердят по всему каравану, а вы не знаете. Несколько человек говорили мне об этом как о непреложном факте.

Мэт постарался сдержать растущее раздражение.

— Ничего странного нет, если учесть, как Клайв Масси изо всех сил старается меня опорочить.

— Вы несправедливы, Мэт Бардуль! Клайв никогда ничего плохого о вас не говорил! И не давал никакого повода ни моему отцу, ни мне подозревать его в чем-то! Не знаю, что вы имеете против него, но говорю вам — вы ошибаетесь! Сильно ошибаетесь! Клайв Масси настоящий джентльмен в полном смысле слова! Я с ним общалась гораздо больше, чем вы, и думаю, что имею больше оснований судить о нем.

— Может быть, вы и правы, — мягко согласился он. — Значит, мой инстинкт и знание людей ничего не стоят.

— Это просто потому, что ваши интересы не совпадают, и так было с самого начала! СКлайвом нет никаких проблем, и он прекрасно делает свое дело. Отец от него просто в восторге.

Стало совсем светло, и позади слышался звук подъезжающих фургонов первой колонны. Выше по течению всадники уже поили скот, а позади них на плацу форта выстраивались для утренней поверки солдаты.

Ниже по течению прокричала какая-то водяная птица, а в чаще заворковала голубка. Конь Мэта поднял голову, поводил ушами и насторожился. Жакин молчала. Мэт полез в карман за табаком — от волнения он выбросил сигарету, не докурив.

— Если это Розанна Коул, — задумчиво протянул он, — Толливер должен кое-что о ней знать. Интересно что? И где они сейчас?

— Вы хотите их предупредить?

Он пожал плечами.

— Лейтенант, наверное, их уже нашел, а может, никто не догадывается, кто они. Вообще говоря, они производят хорошее впечатление. Просто дети, и тот, и другой. К тому же у меня нет никаких оснований подозревать, что один из них — девушка. Правда, Абель Бэйн подозревал… ну а я — не знаю.

Жакин молча выслушала его. Она не знала, говорит ли он правду или просто хочет убедить ее, что она не права. Сама она в эту историю не очень верила, но женщины из каравана не раз повторяли ее.

Ей пришла в голову еще одна мысль.

— Мэт, вам когда-нибудь приходилось встречать некоего Сима Бойна?

Он вскинул голову так резко, что часть табака просыпалась.

— Сима Бойна? Где вы слышали это имя?

— Кто он? Что собой представляет? — настаивала Жакин.

Прищурив глаза, он внимательно смотрел на нее.

— Как вы узнали это имя? Слушая болтовню у костров? Сим Бойн — ганфайтер и убийца. Он один из тех негодяев, которые название Натчес-Трейс сделали синонимом крови и смерти. Эти мерзавцы хуже любого индейца. Мне о них говорил Билл Шедд. И любой, кто бывал в Натчесе или в Новом Орлеане, мог бы порассказать о них многое.

Жакин нахмурилась и тронула лошадь. Когда они переехали на противоположный берег, Мэт протянул руку и взял поводья ее коня.

— Где вы слышали это имя? Мне это очень важно знать!

Их взгляды встретились. И некоторое время они смотрели друг другу в глаза.

— Мэт, — сказала она, — я слышала, что Сим Бонн и еще один человек, по имени Дик Райдер, едут в этом караване… и что они оба в вашей колонне!

— Но послушайте!.. — Он был потрясен. В его колонне? Но кто бы это мог быть?.. Он не отводил от нее глаз. — Жакин, ради Бога, скажите, при каких обстоятельствах вы это слышали? В чью голову могла прийти такая мысль и кто, по его мнению, из людей в моей колонне носит эти имена?

Жакин выдержала его взгляд, не опуская глаз.

— Мэт, — ровным голосом сказала она, — я просто подслушала разговор в одном из фургонов, проходя мимо ночью. Я слышала, как один человек сказал, что знает Дика Райдера и видел его в вашей колонне. Он также добавил, что там, где Райдер, там и Сим Бойн недалеко. И описал его внешность.

— Описал его внешность? Как же он выглядит? Вы запомнили?

— Да, я запомнила очень хорошо, хотя в то время не знала, кто такой Сим Бойн, и никому о нем не говорила. Описание… зачем вам оно, Мэт? Вам оно и так известно, ведь Сим Бойн — это вы!

Она пришпорила лошадь и умчалась.

Мэт, ошеломленный, уставился на деревья.

— Будь я проклят! Будь я проклят на этом самом месте!

Он сидел не трогаясь с места, пока фургоны его колонны не перешли реку и не сформировали кольцо на месте лагеря. Следом подтягивались фургоны Рютца. Владелец магазина покачал головой.

— Ну дела, еще бы мили на три побольше, и ни один из моих фургонов не дошел бы. Мы и так оставили три, вот напоим стадо и вернемся за ними.

— Отсюда мы будем идти вдоль реки. Во всяком случае, несколько дней. Вы слышали, что случилось с Беном Сперри? — спросил Бардуль.

Рютц молча кивнул и раскурил трубку.

— Мэт, мои люди почти готовы выделиться из каравана. Некоторые стали бояться. Болтают много плохого и, насколько я слышал, обшаривали не только фургон Сперри.

— Что-нибудь пропало?

— Никто ничего не заметил. Но сам факт, что такие типы, как Хэммер, шастают по фургонам, нисколько не радует женщин. В открытую об этом пока не говорят, но ребята готовы отделяться. Если это случится, вы согласны вести нас?

Мэт снял со своего коня седло.

— Черт подери, Рютц, я бы взялся, но сейчас мне бы не хотелось отбиваться от каравана. Однако, если мои парни захотят отделиться, я, конечно, останусь с ними. Я знаю, Арон давно твердит об этом. А вот Лют не так уверен.

— Вы сможете довести нас до Шелл?

— Без всяких сомнений. И куда скорее, чем Лайон приведет оставшуюся часть каравана.

— А как насчет Филлипса? К кому он примкнет?

— Может быть, Филлипс и пойдет с нами, но сейчас он на ничьей стороне. Мне кажется, что-то в его голове варится, но что из этого получится, сказать пока не могу.

Он прикинул, не рассказать ли Герману Рютцу о том, что сообщила ему Жакин о Райдере и Бойне, но решил пока помолчать. Не стоит преувеличивать значение этой истории. Хотя он и был уверен, что она так просто не кончится.

Было непонятно — как такая нелепость вообще могла возникнуть, но сейчас весь вопрос в том, насколько она нелепа. Так ли уж хорошо он знал людей в своей колонне? До этого похода он был знаком только с Беном Харди и Бизоном Мерфи. Видавший виды Старк был выходцем из самого Натчес-Трейс или откуда-то оттуда. Лют Харлис… под этой грубовато-добродушной маской могло скрываться многое. А что он знал о молодом Толливере и Билле Шедде? Об Эрни Брейдене или Банкере?

К вечеру была приготовлена площадка для танцев, и большинство парней из трех колонн, вставших на стоянку в форту, собрались на вечеринку.

Бизон Мерфи и Бен Харди принарядились, надев все самое лучшее, впрочем, как и все другие. К Брайену Койлу, сопровождаемому Жакин и Барни, моментально присоединился Клайв Масси, красивый и статный, в черном, тонкого сукна костюме и белой кружевной рубашке. В своей черной, опущенной до бровей шляпе он выглядел настоящим джентльменом-плантатором.

Здесь же околачивались Бэт Хэммер, Джонсон Оленья Кожа и другие отпетые негодяи из компании Масси. Как всегда немногословный и одинокий, Логан в полусвете костра подпирал спиной колесо одного из фургонов.

Было много еды, потом откуда-то появился и бочонок со спиртным, и вскоре лагерь загудел от выкриков и смеха. Мерфи от избытка чувств разразился песней, которую тут же все подхватили. Здесь же был и Мэт, настороженно и внимательно наблюдавший за всем происходящим. Когда начались танцы, в круг вышли Жакин и Клайв Масси. Они были прекрасной парой, и Мэт, глядя на них, ощутил почти физическую боль.

Он мрачно курил, наблюдая за танцующими, освещенными неровным светом костра. В кругу уже было много пар, когда он заметил, как лейтенант Пауэлл подошел к Жакин и пригласил ее на танец.

Жакин его озадачивала, но, с другой стороны, Мэт и в себе обнаружил то, чего никак не мог понять. Обычно разговоры с женщинами давались ему легко, а вот в присутствии Жакин он говорил то, что не хотел и не думал ей говорить. Мало того, что они вообще не часто разговаривали, так еще при встречах он никогда не находил нужных слов и не мог высказать то, что хотел. Его тянуло к ней, как ни к какой другой женщине, и то, что она так привязана к Масси, приводило Мэта в бешенство.

В то же время он не мог не признать, что Клайв хорош собой, а то, что он опасный, злой и очень жестокий человек, в отличие от него, Мэта, она не чувствовала.

Кляня судьбу, он отвернулся и пошел в темноту. Очень хотелось пригласить ее на танец, но как она к этому отнесется? Если откажет, а это вполне могло случиться, он будет глубоко уязвлен. Да и не хотелось ему быть предметом насмешек этих подонков, слоняющихся вокруг вместе с Хэммером.

Раздумывая обо всем этом, он вдруг резко остановился — в голову ему пришла одна мысль. Интересно, что было на уме у сержанта, когда он неожиданно сказал лейтенанту Пауэллу, кто такой Мэт? Может быть, и его тоже ищут? Что-то тут не так. Он не знает ни сержанта, ни лейтенанта. Лейтенант сказал, что здесь он найдет друзей. Каких друзей?

Мэт ходил взад-вперед, курил, глубоко затягиваясь, и размышлял, пытаясь проникнуть в замыслы Масси, разгадать его планы относительно каравана. Это их последний контакт с цивилизацией и законом. Далее в течение некоторого времени маршрут будет не трудным, так что через пару дней они окажутся в сорока-пятидесяти милях от форта Рено, с каждым днем отдаляясь от него все дальше и дальше.

Однако первоначальное мнение Бардуля не изменилось. Если нападение состоится, его следует ожидать по прибытии в долину или же на северной оконечности Биг-Хорн. Это наиболее вероятно. В этом районе есть форт К. Ф. Смита, но вряд ли кто-нибудь из каравана знает его точное месторасположение. И он слишком далеко, чтобы можно было рассчитывать на его помощь. Кроме того, сейчас форт этот, скорее всего, разрушен и покинут.

Мэт вернулся к костру. Жакин болтала с Клайвом на противоположной стороне костра. Тот снял шляпу, и в пламени костра патрицианские черты его лица казались особенно привлекательными. Вот он, глядя ей прямо в глаза, что-то сказал. Она рассмеялась и взяла его за руку. Он тоже засмеялся. От ярости у Мэта голова пошла кругом, он смял сигарету и швырнул ее в сторону.

Мэт знал, что совершает глупость, но… все же рванулся с места и быстро пошел вокруг костра. Скрипки завели мелодию следующего танца. Мэт стремительно шагал к Жакин, но вдруг почувствовал на своем локте руку.

— Сэр, с вами хотел бы побеседовать капитан Шарп.

Мэт раздраженно поглядел на высокого рыжеволосого солдата.

— Катись к черту, парень, сейчас же танцы!

— Сожалею, сэр! — улыбнулся солдат. — Понимаю вас, сэр, но это — срочно.

— Ладно. — Мэт резко повернулся и быстро пошел за солдатом, он не видел, что глаза Жакин следили за ним.

Капитан Шарп стоял у небольшого костра на краю лагеря. С ним не было никого. Солдат подвел Бардуля к капитану и отдал честь:

— Мистер Бардуль, сэр.

— Хорошо. Спасибо, Грейвс. Можете идти.

Шарп оказался невысоким, плотным, с добродушным круглым лицом человеком, держащимся очень прямо. На вид ему было около сорока лет, может, на год-два меньше. Он протянул руку.

— Бардуль? Садитесь, пожалуйста. Мне хотелось бы потолковать с вами.

— Со мной, сэр?

— Да. Возможно, вы знаете, что в наши обязанности входит поддержание порядка на приграничной территории. Можете себе представить, какая это неблагодарная работа. Мои люди — в основном рекруты из восточных штатов, и лишь немногие из них представляют, как обращаться с индейцами. А тут еще отсутствие единого мнения. Одни хотят оттеснить индейцев еще дальше на запад, другие же видят в них благородных страдальцев, которые никому не могут причинить вреда и с которыми плохо обращаются.

Мы, естественно, стараемся держаться золотой середины, она, мне кажется, ближе всего к правильному курсу. Сейчас проблем прибавилось. В результате деятельности по установлению порядка из поселков золотодобытчиков на севере и на западе хлынул поток преступников и белых, не признающих никаких законов и правил. Они нам досаждают, пожалуй, не меньше индейцев. А зная сиу, вы можете себе представить полный масштаб проблемы. Они появляются то тут, то там, мы не можем ни поймать их, ни инкриминировать разбой какой-либо конкретной банде. В результате мои люди мечутся, загоняя лошадей, без всякой пользы для дела.

Мэт кивнул.

— Могу себе представить. Никаких шансов, если не знаешь территорию.

— Есть и еще кое-что. — Капитан Шарп взял из костра горящую головешку и зажег трубку. — Вы слышали когда-нибудь о Симе Бойне?

Бардуль усмехнулся.

— Раньше — никогда, а в последние дни только о нем и слышу.

Шарп поднял на него быстрые, проницательные глаза.

— Вы имеете в виду, что сталкивались с ним или встретили кого-нибудь из тех, кто его видел?

— Нет, не это. Просто болтовня. С нами есть один парень из Натчеса и второй, с северного конца трассы. Они-то и рассказывают о нем всякие байки.

— Понятно. — Шарп задумчиво попыхивал трубкой. — Бардуль, мы получили очень надежное свидетельство, что они оба, Райдер и Бойн, направляются сюда или уже здесь. По имеющимся данным, они хотят устроить здесь, на Западе, нечто вроде независимого государства. Вы скажете, что это в высшей степени нереально. Я с вами согласен. И все-таки возникает море проблем. Кстати, с такой идеей носился и Мюрелл, а до него — Арон Бэрр. Вы и сейчас еще можете встретить людей, которые клянутся, что состоят в тайном обществе Мюрелла.

Как бы там ни было, с этой идеей или без нее, и Бойн, и Райдер очень опасны, и есть данные, что они оба на Западе.

Нам также сообщили из нескольких мест, что множество преступников двинулось на запад, похоже, заваривается большая каша. Говорят, что бандиты планируют захватить Беннок и другие поселки золотоискателей и вчистую их разграбить. Ходят и иные самые фантастические слухи. На дворе 1877 год, кажется, пора бы вернуться к реальности, но, видимо, на это способны далеко не все.

— Вы хотите сказать, что вам приказано заниматься всем этим? Положение настолько серьезно, что необходимо привлекать войска?

Шарп засмеялся.

— Звучит глупо, не правда ли? По этой линии никаких приказов нет. По существу, одни только разговоры с вышестоящими офицерами. Вы же знаете, что такое армия — всегда и всюду ищет опасность. Может, это и не плохо: кто-то ведь должен быть начеку! Так что, по сути дела, это не моя работа, а ваша.

— Моя?

— Именно так. — Капитан Шарп полез в свою полевую сумку. — Мне поручено передать вам полномочия заместителя шерифа Соединенных Штатов этого региона. Это специальное назначение. Вас пытались найти в Шайене, но вы уже отправились в Дедвуд-Галч. Там вас тоже не нашли, так что приказ о назначении переслали сюда, с тем чтобы передать его вам, когда вы здесь появитесь.

Мэт Бардуль растерянно уткнулся в бумагу. Он припомнил разговор об этом в Шайене, но думал, что это простая болтовня. В то время он был свободен как птица, и, когда его спросили, не согласится ли он принять эту должность, не задумываясь, дал согласие, не подозревая, что О'Коннор говорит серьезно.

— Что это значит? — спросил Мэт. — Что я должен делать?

— Ваши инструкции здесь, прилагаются к приказу. Однако, как я полагаю, ваши функции состоят в поддержании закона и порядка в Вайоминге и, в частности, в приграничном районе Биг-Хорн. Больше всего на свете власти мечтают получить скальпы Сима Бойна и Дика Райдера, а также остальных членов разбежавшейся банды Пламмера. Кроме того, здесь тоже всегда хватает преступников. Например, имеется ордер на арест Абеля Бэйна.

Мэт поднял голову.

— Бэйн мертв. — И, коротко объяснив, как это произошло, добавил: — А что насчет Розанны Коул? Сегодня утром ее разыскивал лейтенант Пауэлл.

— Да, нас просили сделать все возможное, чтобы не упустить ее. Она очень молода, совсем еще ребенок. Вышла замуж за очень богатого человека из Сент-Луиса. Потом стреляла в него, убила. Вообще-то об этом известно немного, только то, что его нашли мертвым, с простреленной грудью, а она исчезла.

Кое-кто поговаривает, что это сделал ее любовник. Другие утверждают, что никакого любовника у нее не было. Если найдем, нам нужно только отослать ее в Сент-Луис. Честно говоря, мне это дело не по душе, и я не очень им интересуюсь. Оно касается какой-то политической шишки, но только не нас, не военных. Ну, касается оно и вас, конечно, как заместителя шерифа.

— У вас есть ее описание?

Шарп улыбнулся.

— Весьма поверхностное: шатенка, с голубыми глазами, рост пять футов три дюйма, вес примерно сто десять фунтов. Вот и все, что мы имеем. Этому описанию соответствует куча женщин.

Мэт задумчиво держал бумагу на ладони, постукивая по ней пальцами другой руки. Трудно сказать, к добру это назначение или не к добру. Он взглянул на Шарпа.

— Принимаю, но не с радостью. Я никогда не думал, что так получится. К вашему сведению, я не собираюсь искать Розанну Коул, так как буду охотиться за Бойном и Райдером. Их я приведу, если смогу найти. Между прочим, много ли людей знает о моем назначении?

— Только мы двое. Остальных это не касается.

— Хорошо, — улыбнулся Мэт. — Пока больше никого не посвящайте. Я положу бумагу в карман и пойду с караваном дальше. Мне кажется, это как раз то самое место, где заместитель шерифа Соединенных Штатов будет просто необходим.

Он повернулся, чтобы уйти, но капитан Шарп задержал его.

— Кстати… лейтенант Пауэлл сказал, что вашим караваном командует полковник Орвис Пирсон?

— Да, армейский офицер.

— Бывший армейский офицер. Не могли бы вы передать ему, что Арч Чандлер умер? Только это, и ничего больше.

— Что Арч Чандлер умер?

— Да, этого достаточно. Он все поймет. — Шарп вдруг улыбнулся. — Пауэлл сказал, что с вами необычайно красивая девушка. Могу я с ней познакомиться?

— Ха, — усмехнулся Мэт. — И вы, и вся армия Соединенных Штатов Америки!

Жакин опять стояла у костра, болтая с Сарой Старк. Она посмотрела на капитана, затем перевела взгляд на Мэта.

Мэт чопорно поклонился.

— Мисс Койл, капитан страстно желает познакомиться с вами, и я подумал, что лучшего шанса у него не будет. — Он положил ладонь на руку капитана. — Капитан Гордон Шарп… Мисс Койл.

После этого Мэт отступил назад, собираясь уйти.

— Как? — воскликнула Жакин. — Вы уходите прямо сейчас? Вы что, забыли о нашем танце? Я ждала вас…

Глаза Мэта радостно заблестели.

— Забыл? Как можно забыть! Но в присутствии лейтенанта Пауэлла и капитана Шарпа вы могли и не вспомнить об этом.

Они заскользили в танце. Глядя на него снизу вверх, Жакин прошептала:

— Вы даже не собирались меня пригласить!

Он улыбнулся.

— Не собирался. Мне показалось, все было предельно ясно. Не хотелось топтаться по ногам Клайва.

— Вы вовсе не топчитесь по его ногам! — сверкнула глазами Жакин. — Лишь потому, что я с ним несколько раз разговаривала… — Голос Жакин прервался, сердце затрепетало, как только рука Мэта обвила ее талию.

Девушка глядела ему в глаза, завороженная тем, что в них открылось, — нежность, но не только… еще и то, о чем приличной девушке не полагается даже думать! И от этого ее ноги вдруг ослабели. Позже она гадала, почему ноги отказывали ей именно здесь, в самом темном углу площадки.

Прежде чем девушка успела что-то сообразить, Мэт быстро увлек ее в темноту за один из фургонов и, склонив голову, прильнул губами к ее губам. Все звуки вдруг пропали, мускулы потеряли упругость, тело, охваченное всепоглощающей страстью, прильнуло к Мэту. Он сжал ее в объятиях, их губы слились в страстном поцелуе. Ощутив своей грудью мускулистую грудь Мэта, она запрокинула голову. Его поцелуи жгли ей шею, уши… Но все-таки она вырвалась и стояла тяжело дыша, почти теряя сознание.

— Жакин! — взмолился он и протянул к ней руку.

— Нет, пожалуйста! — Она выпрямилась, и его рука легла ей на локоть.

Взяв себя в руки — но дыхание ее все еще не восстановилось, — Жакин пыталась поправить сбившуюся шляпку.

— Нам лучше вернуться, все еще танцуют, — быстро проговорила она.

Весь следующий день был отведен на отдых скоту. Бардуль лежал на одеяле и под шелест осин размышлял о создавшейся ситуации. Он не мог понять, как к нему относится Жакин. Он не сомневался, ее влекло к нему, но при этом он прекрасно сознавал, что физическое влечение еще не все, оно может существовать и само по себе, без любви.

В себе он был уверен: то, что он чувствует, — любовь. Сомнений не было. Он знал об этом давным-давно. Еще в тот день на станции Пол-Крик, а все, что видел, чувствовал и узнавал после, просто подтверждало истину. Он резко поднялся.

Как она относилась к Клайву Масси? И что будет, когда все выяснится? Чист ли Брайен Койл или в заговоре с Масси? Очевидно одно: теперь его, Мэта, действия носят официальный характер. Теперь это не просто самозащита — в его руках закон.

Мэт понимал и уважал закон. Закон — это святое. Он знал, что не все шерифы на границе думают так же, но этот принцип он соблюдал всегда. Что бы ни произошло, он должен действовать без предубеждения, основываясь только на доказательствах. Однако ему было ясно и то, что в этом случае дело до суда не дойдет. Ему придется быть и судьей, и присяжными и, скорее всего, исполнителем приговора.

Реакция Койла на конфликт Хэммера и Сперри могла быть естественной реакцией справедливого и рассерженного человека. Но его законопослушные действия могли быть вызваны и тем, что Койл испугался — тщательно спланированная операция вдруг оказалась под угрозой из-за грубой работы исполнителей.

Когда они выступят отсюда, события пойдут быстрее. Придя к этой мысли, Мэт быстро встал. Он должен встретиться с Жакин. Встретиться и все выяснить. Затем он остановился. Нет. Нужно подождать. Потому что, если окажется, что она его тоже любит, ему будет гораздо труднее выполнять свой долг и защищать людей из каравана.

Ругаясь про себя, он повернул к лагерю.

Среди бродивших солдат он заметил Германа Рютца, стоявшего с Лютом Харлисом. Он было направился к ним, но они, заметив его, быстро пошли в противоположную сторону.

Мэт остановился как вкопанный. Ошибки быть не могло. Эти двое… два его лучших друга из всего каравана… намеренно не захотели с ним встречаться!

Озадаченный, он направился в сторону форта. Возможно, причиной всему какая-то сделка, какой-то бизнес-план, который они обсуждали конфиденциально.

Невдалеке стоял фургон, подтянутый к грубой изгороди, вокруг которой слонялось несколько солдат. Здесь же были Бэт Хэммер, Логан Дин, Бен Сперри, двое парней из семейства Старка и Билл Шедд. Когда он подходил к фургону, сзади него через калитку прошел Клайв Масси. Их глаза встретились. Во взгляде Клайва сквозила такая ненависть, что Мэт чуть не споткнулся. Избегая встречи, Масси завел разговор с солдатом, стоявшим у фургона. Вскоре там же появился какой-то штатский, и между ними завязалась негромкая, но оживленная беседа.

К Мэту подошел Шедд, и они оба заметили, как все взгляды устремились на них.

— Здорово, Мэт! — сказал Билл и шепотом добавил: — Вы как-то сразу стали очень непопулярны. А вместе с вами и я. В чем дело? Мы что — заболели чумой?

— Провалиться мне на месте, если я хоть что-нибудь понимаю! А что говорят?

— Если бы знать! К кому ни подхожу, все тут же затыкаются. И ни слова! Должно быть, болтают что-то о вас или обо мне, а может, об обоих сразу.

Мэт нeтepпeливo огляделся вокруг. С прошлой ночи все в нем бурлило. И он, конечно, знал, что с ним происходит. Такое чувство можно подавить в самом начале, но если дать ему волю — не остановишь. Он хотел Жакин Койл. Здесь, сейчас, и это желание поглощало его, испепеляло пламенем, сквозило в каждом его движении.

— Провались они все пропадом! — нетерпеливо воскликнул он. — Понятия не имею, какая муха их укусила. Пирсон дал приказ выступать?

— Утром в четыре.

— Ладно, пойду займусь подготовкой. — Но неожиданно Мэт круто повернулся. — Шедд, некоторое время назад вы сказали, что ищете человека, который, возможно, находится в караване. Кто он? Почему вы его разыскиваете?

Шедд отвел глаза. Обычно добродушное выражение лица стало жестким.

— Пожалуй, мне пока нечего вам сказать. Ничего определенного, только предположение.

— Шедд, — настаивал Мэт, — если у вас на уме что-то есть, лучше скажите. Я должен знать, что к чему.

— Видите ли, я не вполне уверен. — Великан кинул взгляд на фургон маркитанта. — Совсем не уверен. — Он повертел перед глазами огромный узловатый кулачище. — Мэт, я охочусь за человеком, который убил моего брата. Он был не очень достойным человеком, этот мой брат. И если бы его просто убили, я бы пожал плечами и принял это как должное. Но он был убит подонком, и за подонком я охочусь. И подонок этот зубастый.

— Кто же он?

Шедд поднял на Мэта тяжелый взгляд немигающих глаз.

— Сим Бойн.

— Бойн? — Мэт уставился на Шедда. Это имя преследовало его буквально повсюду. Несколько месяцев назад это было всего лишь имя из бесчисленных историй, которых полно на Западе, а сейчас оно красной нитью вплелось в его жизнь.

— Вы считаете, что он здесь? С нами?

— Да, я так считаю.

Мэт пожал плечами.

— Вы ошибаетесь, черт подери. Кое-кто здесь считает, что это я.

— Это не так. Мне это известно наверняка. Но когда я его найду, то уж узнаю, это точно.

Масси закончил свою дискуссию с маркитантом и посмотрел на Мэта. Их взгляды скрестились. С почерневшим от ненависти и перекошенным от злости лицом, крутанувшись на каблуках, Клайв неожиданно рванулся к Мэту.

Подойдя вплотную, он встал прямо перед ним. В глазах Масси кипела ярость, а сам он буквально дымился от клокотавшей в нем ненависти, которая, видимо, достигла точки взрыва.

— Бардуль, я сыт тобой по горло. Ты выкатываешься из этого каравана, прямо сейчас.

Глаза Мэта расширились, и в них зажглись искорки иронии. Так было всегда, возможно, это его обычная нервная реакция на подобные ситуации. В таких случаях Мэта охватывало особенное спокойствие, внутри все замирало, мозг работал четко, подходящие к случаю убийственные слова с оттенком юмора сами слетали с языка.

— Да ну, тебя что-то тревожит, Клайв? Что-то личное или жизнь вообще? — Мэт выпрямился и непринужденно приподнял руки, почесывая левую ладонь большим пальцем правой руки. Иногда все зависит от того, в ударной ли позиции у тебя руки. — Может, ты просто не выносишь меня.

— Просто я видел, что случилось вчера вечером, и не хочу, чтобы Жакин так оскорбляли. — В голосе Масси звенела сталь.

В душе Мэта все буквально перевернулось, но он никак этого не показал. Его слова звучали убийственно спокойно:

— Не будем называть никаких имен, Масси! — И добавил дрогнувшим голосом: — Мне кажется, у леди есть достаточно способов, чтобы избежать ситуаций, которые ей неприятны!

— Без сомнения. — На губах Клайва змейкой промелькнула усмешка. — Но у меня есть и свой способ!

Мэт уловил движение руки и ударил левой, но Клайв уклонился, кулак Мэта рассек воздух. И в этот момент Масси нанес ему боковой удар справа.

Мэт не заметил ни этот удар, ни последовавший за ним хук слева. Просто что-то ударило его в челюсть с такой силой, как будто лягнул мул, он тяжело рухнул на землю и перекатился с боку на бок. В ушах стоял звон, из глаз сыпались искры.

Цепляясь за проблески сознания в гудящей голове, Мэт понял, что нокаутирован. Причем еще никогда нокаут не был таким глубоким. Пытаясь встать на ноги, Мэт получил страшный удар сапогом по ребрам. Он услышал возгласы и крики, а потом — еще один удар и еще.

Острая боль пронзила его бок, голова закружилась. В странной бестелесной черноте, пытаясь перебороть боль, он оттолкнулся от земли и каким-то образом поднялся. Но тут же перед ним замаячило злобное лицо Клайва Масси, его изогнутые в ухмылке губы, и опять — прямой удар по корпусу и не менее сокрушительный удар в челюсть. Полуразвернувшись, Мэт рухнул снова, уткнувшись головой в пыльную траву.

Глава 9

Мэт подобрал под себя руки и, отталкиваясь от земли, снова попытался встать. Как это удалось ему, он не помнил. В его голове колокольным набатом билась одна только мысль, он не смог бы сформулировать ее разбитыми в кровь губами, но сознавал четко: нужно подняться.

Как сквозь туман, до него доносились голоса Койла, Бизона Мерфи и чей-то злорадный смешок. И тут обрушился еще удар, Мэт, теряя равновесие, едва удержался на ногах.

Смутно, будто во сне, он видел, что Клайв Масси готовит новый удар, видел и занесенную руку, хотел уклониться, но не смог… Кулак попал в челюсть, и земля тяжело толкнула его в спину. Мэт перевернулся и получил такой сильный пинок по голове, что, казалось, в ней взорвалась бомба, однако он снова уперся руками о землю и попытался встать на ноги.

Масси, вне себя от бешенства, опять двинулся к нему. Мэт встряхнул головой. Лица он не чувствовал, но стоял на ногах и знал, что нужно выстоять. Он должен драться, драться, как никогда раньше. Он поднырнул под кулак, схватил Масси обеими руками и подсек его пяткой. Пока они падали, кулак Мэта попал в цель. На земле они раскатились в разные стороны.

Вставал он медленно, и Масси успел ударить дважды, прежде чем Мэту удалось поднять руки для защиты. Кровь заливала глаза, дыхание сбивалось, но он снова был на ногах и мог двигаться! Знакомая история. Ему и раньше приходилось бывать в нокауте, но каждый раз он поднимался. Поднимется и теперь.

Масси, рассыпая удары, снова бросился вперед, но Мэт уже обрел спокойствие. Он был избит, и избит тяжело, не менее дюжины раз лежал на земле, но снова вставал на ноги. Он перестал бояться ударов, так бывает после того, как человек почувствует боль. Он весь собрался, мобилизуя все свое умение, и ощутил, как к нему возвращается прежняя мощь. Жизненные силы, накопленные им за долгие годы скитаний в прериях и в горах, помогли ему выстоять. Наклонив голову, он шагнул вперед и неожиданно нанес несколько коротких жестких ударов по корпусу Масси.

Масси, более тяжелый, чем Бардуль, был очень сильным и искушенным в кулачных схватках, но Мэт маневрировал, уклонялся и продолжал наступать, хотя его лицо, залитое кровью из рассеченной брови и разбитых и вздувшихся губ, превратилось в кровавую маску. Но и через завесу кровавого тумана Мэт видел перед собой движущуюся массу своего противника.

Неожиданно Мэт ослабил напор и встретил рванувшегося вперед Масси мощным ударом справа. Тот едва устоял. По его лицу Мэт видел, что удар не только причинил Клайву невыносимую боль, но и парализовал его волю. Человек, многократно побывавший на земле, избитый ногами, смог нанести такой удар! Клайв взмахнул левой, но Мэт убрал голову и двинул снизу, затем обеими руками нанес два сильных хука по челюсти и правой рассек щеку до кости.

По красивому лицу Клайва потоками заструилась кровь, И, хотя Масси продолжал размахивать руками, он проиграл. Фактически он проиграл еще раньше, когда получил первый сильный удар от человека, который был нокаутирован, но, вопреки всему, поднялся и продолжал схватку. Мэт вошел в ближний бой, нанося частые короткие удары по животу и груди Клайва, затем по лицу и завершил серию сильнейшими ударами справа. Все, чему учил его Джем Мэйс, вспомнилось и реализовалось в жестких прямых ударах и в блокировании противника.

Жалости не было. Мэт видел, как слабеет под ударами Клайв. Он хладнокровно и расчетливо выбрал позицию и ударил его правой по корпусу. Масси пошатнулся. Мэт сделал шаг вперед и открытой ладонью хлестнул Масси по губам, и, когда тот в слепой ярости ринулся на него, Мэт, широко расставив ноги, ударил его двумя руками в солнечное сплетение. Пока Клайв, всхлипывая, ловил широко раскрытым ртом воздух, Мэт коротким хуком справа сломал ему нос, а левой рукой рассек другую щеку.

Масси рухнул как подкошенный. Мэт, окровавленный, сотрясаемый нервной дрожью, стоял над ним. Он пытался говорить, но с разбитых губ срывалось что-то нечленораздельное. Схватив Клайва за ворот, Мэт поставил его вертикально, прислонив к фургону, два раза ударил по корпусу и снова — по лицу. Ноги Клайва обмякли, и он обвисшей тряпкой свалился в пыль.

Мэт Бардуль, с всклокоченными волосами, нависшими над разбитым лицом, пьяный от крови и полученных ударов, сквозь пелену кровавого тумана, стоявшего перед глазами, заметил в толпе искаженное ужасом лицо Жакин Койл.

Он попытался выпрямиться, но почувствовал острую боль в боку. Приложив руку, Бардуль обнаружил, что рубашка исчезла, а с плеч лоскутами свисают какие-то жалкие лохмотья.

Кто-то из друзей, поддерживая его за плечи, помог ему дойти до фургона. Он взобрался под тент и упал между упаковками груза.

Открыв глаза, Мэт обнаружил, что фургон движется. Под тентом было душно. С трудом подняв голову, весившую не меньше тонны, Бардуль сел. Каждое движение причиняло сильнейшую боль, и он сквозь болезненную полудрему бессильно смотрел на задок фургона.

Нащупав фляжку с водой, лежавшую неподалеку, Мэт попытался напиться, но толчки катящегося фургона острой болью отдавались в разбитых и распухших губах, и он отложил фляжку.

Постепенно к нему возвратилась способность ясно мыслить, и он ощупал лицо. Рассеченная бровь затянулась, но чудовищно распухшие скулы превратили глаза в узенькие щелочки. Нос и губы были в ужасном состоянии.

Пошарив вокруг, Мэт нашел кобуры с кольтами и пристегнул их. Потом подполз к задку фургона и буквально вывалился в пыль. Сначала он поднялся на колени, потом встал и ухитрился взобраться на коня, который, оседланный, следовал за фургоном. Оказавшись в седле, Мэт почувствовал себя намного лучше.

Горячее солнце еще больше взбодрило его, и он подъехал к передку фургона, который вел Толливер. Увидев Мэта, парень удивленно воскликнул:

— Зачем вы встали? Лежите. Вам же так досталось!

— Но ведь выиграл все-таки я. Верно? — бросил на него взгляд Мэт.

— Выиграл? — засмеялся Толливер. — Не то слово. Вы почти убили его. — Он встряхнул головой. — Сам я при этом не присутствовал, но Шедд сказал, что такой дьявольской драки он в жизни не видел.

На солнце и свежем воздухе Мэту стало получше, хотя лицо стягивало, и оно сильно болело.

— Толливер, — неожиданно сказал он, — как ты связан с тем фургоном, сзади? С Джо и его братом?

Огромные колеса фургона сделали два оборота, прежде чем Толливер произнес:

— Полагаю, мои отношения с тем фургоном никак не скажутся на вашем караване. Это мои друзья, очень близкие.

— Вы знаете, что Розанна Коул объявлена в розыске?

Толливер вздернул подбородок.

— Не знаю такую. — Затем, невпопад, добавил: — Она не Делала ничего подобного. Она не убивала его.

Мэт Бардуль пожал плечами и посмотрел на свои распухшие руки. Если Логан Дин затеет поединок сейчас, такими Руками он не сможет выхватить кольт достаточно быстро. Достаточно быстро, чтобы опередить Дина.

— Лично мне, — сказал он, — безразлично. Но о ней спрашивали в форту Рено. — Некоторое время он ехал молча, затем продолжил: — Они сделали неудачный выбор, присоединившись к этому каравану. Он катит прямо в преисподнюю. То, что случилось вчера, — только начало. Скоро все завертится как на карусели.

Жакин не появлялась. Целый день он рыскал в окрестностях каравана, высматривая ее. Хотел поговорить с ней, объяснить… Хотя о чем тут было говорить? Она ответила на его поцелуй. Ее неудержимо влекло к нему. И ей прекрасно известно, что он чувствует.

Масси тоже не было видно. Этот факт вызвал у Мэта чувство мрачного удовлетворения. Как бы там ни было, Масси узнал вкус кулаков Мэта. Его проучили, и проучили основательно. И тут Мэт вспомнил о бумаге, лежащей в его кармане. Что с ней делать? С одной стороны, Мэт был рад иметь эту бумагу, с другой — она ставила его в трудное положение. Он привык всегда быть сам по себе и никому не подчиняться.

К нему никто не подъезжал. Рютца не было видно. Брайен Койл все время держался у своих фургонов и ни разу не подъехал к Мэту, чтобы потолковать с ним. Ни Арон Старк, ни Лют Харлис не делали попыток заговорить с ним, когда он проезжал мимо. Постепенно душа Бардуля наполнялась глухой и горькой злобой. Что случилось с ними? HP могли же они поверить этой нелепой выдумке о Симе Бойне? Или пошли слухи о его свидании с Жакин там, за фургоном?

Отъехав далеко в сторону, он поглядел назад. Легкий фургон с упряжкой мулов катился прямо за караваном. Где он был, когда солдаты разыскивали его? Видимо, у реки, спрятанный в кустарник, или в лесу.

День был восхитительный. Фургоны по сухой местности двигались легко, выдерживая общее направление на север. Слева вдали маячили снежные вершины Биг-Хорн, иногда оттуда долетал легкий освежающий бриз.

Мэт чувствовал себя одиноким и всеми покинутым.

Боль в боку и лице, саднящие губы не могли отвлечь его от размышлений.

Хватит с него всего этого, хватит одиночества и холостяцкой жизни. Единственное, что ему надо, — это Жакин и собственное ранчо в долине Биг-Хорн. Будь его воля, он повернул бы на запад, нашел бы проход, и пусть они катятся на свой Шелл-Крик или Роттенграс, где, может быть, и в самом деле есть золото. Ему нужны только уютная долина и зеленые пастбища на склонах Биг-Хорн.

Несколько раз попадались следы индейцев, однажды, в отдалении, Мэт заметил одного краснокожего всадника. Чуть попозже — двух воинов и двух скво.

Несмотря на боль, Мэт обследовал окрестности. Впервые за все время караванной жизни в колонне Масси не было пьяных. Все мужчины ехали в фургонах и держались настороже.

Мэт решительно направил коня к Брайену Койлу. Брайен поднял голову, в глазах его появилась враждебность.

— Мне не о чем с вами говорить, — холодно бросил он, — совершенно не о чем.

Мэт покраснел от гнева.

— И все же я хочу предостеречь вас. То, что произошло между Хэммером и Сперри, — вы это сами видели — только начало. Дальше будет намного хуже.

Лицо Койла застыло.

— Если в караване и возникнут какие-то проблемы, то исключительно из-за вас. Теперь мы вас знаем, Сим Бойн!

Мэт зло рассмеялся.

— Вы глупец, Койл! Полнейший глупец! Здесь полно людей, которые знают меня многие годы. Тот, кто это выдумал, заслуживает порки.

— У нас есть ваш словесный портрет, детальнейшее описание, — не отступал Койл.

— Можно посмотреть?

Койл вынул лист бумаги из кармана ковбойки.

— Вот! — бросил он. — Читайте! И не пытайтесь порвать его, это просто копия.

— «Рост более шести футов, вес около двухсот фунтов или более, темные волосы и глаза… « — Мэт усмехнулся. — Под этот портрет подходит немало парней. К примеру, Клайв Масси.

— Масси? — Глаза Койла гневно сверкнули. — Да это же чистый абсурд! Это же…

— Да? — опустив глаза на руки, произнес Мэт. — Невероятно? Подумайте хоть чуть-чуть. Даже ваш распрекраснейший полковник Пирсон меня знает. И знал в далеком прошлом… А есть ли в караване хоть кто-нибудь, кто знал Масси до того, как он появился в Дедвуде?

Как только эта мысль была высказана вслух, Мэт сам понял, насколько его догадка верна. Она объясняла его подозрения: Масси — ганфайтер и убийца. Она объясняла все.

Брайен Койл, на лице которого явственно читалось сначала сомнение, затем отчаяние и, наконец, горестное осознание этого факта, пробормотал:

— Полная бессмыслица.

Он повторил это несколько раз, но уверенности в его словах не было.

Мэт пришпорил коня так, что тот встал на дыбы, и вихрем помчался к своей колонне. По пути он неожиданно осадил коня у фургона Рютца:

— Послушайте, если вы верите в этот вздор, выбросьте из головы. Даже Пирсон подтвердит, что вы ошибаетесь. Этот человек — Клайв Масси.

На землю спускались сумерки, и погонщики хлопотали возле фургонов, выстраивая их кольцом на ночную стоянку. Быстро проехав к середине круга, Мэт соскочил с седла, подошел к костру, который разводил Джеб Старк, и, не тратя лишних слов, объяснил ситуацию. Не успел он закончить, как прогремел выстрел.

Когда они подоспели к месту происшествия, то увидели Илэма Брукса, лежавшего лицом вниз в траве, обагренной его кровью. Что он мертв, было ясно с первого взгляда.

Над ним с хищным видом склонился Бэт Хэммер. Тут же стояли Джонсон Оленья Кожа и Клайв Масси.

Масси, с опухшим и почерневшим лицом, выглядел ужасно. Злобно посмотрев на прибывших, он заявил тоном, не терпящим возражений:

— Я все видел. Это была честная схватка.

— Где кольт Илэма? — требовательно спросил Бен Сперри. — Я не вижу его оружия.

— Он под телом, — ответил Масси. — Выпал из руки. — И, глядя на них, добавил: — Возвращайтесь к своим фургонам. Я сам займусь этим делом.

Мэт заколебался. Он мог бы здесь же на месте предъявить документ о назначении и с этого момента все взять на себя. Но фактически никаких доказательств у него не было. Конечно, если под телом Илэма не окажется оружия, можно арестовать Бена Хэммера за убийство, но это только насторожит других членов шайки. Поэтому он повернулся и пошел вместе с остальными, отметив, что Бен Сперри глядит на него так, как будто хочет что-то сказать.

Когда тот отвернулся, так ничего и не сказав, Бардуль вернулся к своим фургонам. В голове гудело. Мэт положил руки на задок фургона и долго стоял с опущенной головой.

— Двадцать восемь миль сегодня, — проговорил Старк.

— Максимальное достижение.

— Что это за ручей? — спросил Джеб.

— Форк-Крэйзи-Вумэн. На следующий день к вечеру должны быть у Клир-Крик, если путь не станет трудней.

Поглядывая исподтишка на Мэта, к ним приблизился Лют Харлис. Он смущался, не зная, как себя вести. Слухи о том, что Мэт Бардуль на самом деле Сим Бойн, прокатились по всему лагерю, и большинство приняло их на веру, даже не сверяясь с описанием Бойна, которое попало к ним в Рено. О Бойне в караване поговаривали еще до прибытия в форт, поэтому, когда описание подошло к Мэту, многие, не задумываясь, восприняли слух как сущую правду. Лют Харлис был в смятении. Он симпатизировал и доверял Бардулю и не очень верил слухам. В конце концов он уселся на землю и стал ждать, когда подадут ужин.

Кроме всего прочего, его тревожило еще одно обстоятельство. Был убит Илэм Брукс, а Харлис любил его и очень уважал. Илэм был основательный человек, хорошо известный и всеми любимый, и его смерть, казалось, говорила: то, чего все ожидали и боялись, началось…

Смущенный и взволнованный, Лют украдкой поглядывал на Арона Старка. Не заметив Мэта, в освещенный костром круг ввалился Бизон Мерфи. Он воинственно обозрел собравшихся, но никто ничего не сказал, и Мерфи, нагрузив миску едой, уселся рядом с Беном Харди.

Мэт чувствовал себя совершенно разбитым, у него сильно болел бок. Удары ногой по голове, по-видимому, вызвали легкое сотрясение мозга, и в голове шумело. Поэтому он не заметил старика индейца, проскользнувшего мимо него и остановившегося на краю освещенного костром пространства.

Первым на него обратил внимание Мерфи и приветственно поднял руку:

— Хау!

Индеец, оглядевшись вокруг, негромко ответил:

— Хау. — Затем, указывая на фургоны, добавил: — Приходит много белых людей. Слишком много.

Мерфи усмехнулся.

— Это уж точно как часы! До того, как белые появились, эта страна была прекрасна!

Индеец горестно посмотрел на него.

— Не надо белому человеку говорить то, что видят мои глаза. Белый человек пришел в страну травы и деревьев, в страну чистых прохладных рек, в ней паслись бизоны, тысячи тысяч, и ручьи были полны бобров. Они пришли в страну богатую и красивую, и что с ней сделали? Они набросились на нее как стаи голодных волков, они убивалибизонов только ради шкуры, а мясо бросали гнить в прериях. Они уничтожили бобров и безжалостно грабят богатства недр. Там, где побывал белый, речки испорчены отравой из их рудников.

Там, где когда-то шумели леса, теперь пустоши, пни и заросли бесполезного кустарника. Ливни смывают почву из-под корней, и еще оставшиеся деревья умирают. Там, где была трава, теперь пустыня. Там, где были бизоны, — огромные безжизненные пространства, их сжигает солнце и насквозь продувает ветер. Не плещет больше о воду хвост бобра, когда он видит опасность. Его сородичи навсегда покинули чистые воды этой земли, их дамбы разрушены. Так умирает и мой народ, а вы, белые люди, валом проноситесь по этой земле, все убиваете на своем пути, разрываете ее недра, вспарываете ее зеленые пастбища, вы стремитесь на Запад, а достигнув великих вод, повернете обратно. Вы вернетесь на землю, которую перед этим осквернили и разграбили, и будете драться за нее как стаи бродячих собак, голодных и злобных.

Вы оставляете после себя опустошенные пространства; там, где было изобилие, вы сеете голод; там, где были бескрайние прерии с высокими травами, вы рождаете пустыню. В конце концов вы вернетесь и будете драться за жалкие остатки, пока и они не иссякнут, и тогда вы остановитесь в изумлении среди пустыни и возопите: «Великий Дух, что мы натворили!»

— Да он же ненормальный! — прокомментировал Харлис, уставясь на старика.

Мерфи задумчиво теребил бороду.

— Может быть, но я думаю, старикан говорит дело.

— Мне приходилось бывать в ваших великих городах, белые люди. Я был там вместе с великим Красным Облаком. И что же мы видели? Только бешеную гонку за богатством, все борются, бьются и спешат, не зная покоя и мира. В ваших людях нет спокойствия, нет достоинства. Вы — племя воров, вы торгуете своими дочерьми и отдаете за прибыль свои души.

Я не увижу конца, да и вы тоже, потому что страна, которую вы украли у индейцев, необычайно богата — чтобы ее разграбить, нужны годы. Ваша жажда наживы бесконечна, вы станете почитать жадность за добродетель. Вы назовете ее предприимчивостью и деловой хваткой, и тот, кто награбит больше всех, заслужит вашу похвалу, но наступит день, когда вы оглянетесь назад и все поймете.

Вы пришли в нашу страну — люди в поисках дома; дом — это хорошо, но дома вам мало. Вам нужно больше, больше и еще больше. Вы охотитесь за моим народом, как дикие звери, вы рвете на части мою страну и восхваляете себя за предприимчивость! Вот что может белый человек, говорите вы!

Нет, белые люди, причина тому не ваша энергия, а богатства моей страны, которые вы здесь нашли. Каждый может казаться богачом, когда он тратит все в безумной оргии! Вы — будто юный глупец, который нашел множество шкур диких животных, обернулся ими и кричит: «Глядите все! Я великий охотник! Я великий воин!» Но когда шкуры будут проданы или упадут с него, он останется ни с чем.

Некоторые из вас говорят, что нужно беречь лес, охранять пастбища, но их мало, и голос их подобен шепоту на ветру. Люди, которых вы посылаете в свои советы, выступают в защиту жадности, и за это они получают часть добычи, а когда стареют, жиреют, теряют зубы, волосы и мужскую силу, становятся еще более хищными.

Белые люди, вы уничтожили мой народ, уничтожаете мою страну, но придет день, и вы встретитесь со своей судьбой и тогда поймете, что металл, из которого вы понаделали много бесполезных вещей — вы скоро выбросите их за ненадобностью, — нужен вам, чтобы выжить. Над вами пронесутся опустошительные войны, и вы исчезнете с лица земли. Белые люди уйдут. Не так, как индейцы, медленно и постепенно, а быстро, внезапно, уйдут навсегда.

Белый человек не может выжить, потому что он не может насытиться. Он не знает покоя. Войны, снова войны, голод и эпидемии сломят его гордость. Он не способен познавать. Белый человек всегда приносит с собой войну. Индейцы тоже сражаются, но их битвы быстро кончаются, и они возвращаются к своей охоте, к своим вигвамам, к своим скво. Белый человек живет среди насилия. Там, где он появляется, всегда поселяется злоба. Белый человек погибнет, раздираемый агонией; в вечной спешке и постоянных хлопотах он не сможет оценить ни окружающий мир, ни последствия своих поступков.

Мой народ исчезнет, но когда пройдет ярость белого человека, снова поднимется трава, опять вырастут деревья, потому что природа в конце концов всегда будет победителем. Это природа создала нас, и она возродится снова, врачуя корнями и зеленью нанесенные земле раны. Трава сохранит воду, и деревья устремятся в небо, а цветы расцветут пышным цветом. Трава удержит почву, смываемую с земли, ручьи и реки снова станут чистыми, и пустыня превратится в благородный край.

Белый человек исчезнет. И ничто не будет напоминать о нем. Его города превратятся в руины, ржавчина разъест его железо, годы поглотят его, и ничего не останется от того неистовства, с которым он грабил эту щедрую и обильную землю.

Мы уходим в небытие, белый человек. Вы уже отняли у нас Блэк-Хилс, место, где обитает Великий Дух. Скоро вы заберете Биг-Хорн. Наши вожди погибли, пытаясь спасти народ, мы храбро сражались, но мой народ не может долго ненавидеть. Мы честно бились тем малым оружием, которое у нас было, и уйдем, завернувшись в свои одеяла и скорбя о неизбежном конце.

Арон Старк пошевелился и оглядел присутствующих. Затем резко встал и склонился над кофейником, наливая кофе себе в кружку.

— На некоторых здешних землях, — заявил он, — и расти-то ничего не будет. Несколько лет урожай неплохой, а потом — конец, земля истощается.

Пока индеец говорил, подошел Барни Койл.

— Правильно, — согласился он. — Вроде как мой кошелек. Потратить из него несколько долларов — и пусто, ничего больше нет. — Он сдвинул шляпу на затылок и подмигнул Бену Харди: — Держу пари, смысл в том, что иногда нужно кое-что вкладывать.

— Ага, — хмыкнул Старк. — Звучит очень здорово, но как можно вложить что-то в землю? Если в ней чего нет, то так и не будет!

Мэт выпрямился, чувствуя нарастающую боль в боку. Сражаясь с болью, он медленно пошел от костра. Отойдя ярдов на сто, сел на камень и стал смотреть на ручей.

Вода была темной и очень тихой, никакого движения, лишь слышались легкие всплески, словно ручей говорил ему, что он еще жив. Боль не проходила. Мэт сидел неподвижно, глядя в никуда. Через некоторое время он почувствовал себя лучше, боль отлегла, и голова прояснилась. Мэт ощупал руки, шевеля пальцами, чтобы сделать их более послушными.

Брайен Койл сидел на постели, расстеленной под самым большим из своих фургонов, когда к нему подошел Бен Сперри и присел на корточки.

— Брайен, происходит что-то странное. Кто-то обшарил мой фургон.

— Обшарил фургон? Что это значит?

— Фургон кто-то обыскал. Все мои боеприпасы исчезли.

Койл замер с полуснятым сапогом в руках.

— Ваши боеприпасы? Украдены?

— Да, и мне кажется, потому и Илэма убили. Видно, он застал Хэммера в своем фургоне и понял, что тот делает. У него не было с собой кольта, Брайен. Он никогда не носил револьвер. Предпочитал винтовку. У него был винчестер.

Брайен Койл снова натянул сапог, встал и обошел фургон сзади.

— Жакин? Можно войти?

— Да, я еще не раздевалась.

Койл взобрался в фургон и начал копаться в вещах. Нашел ящики с боеприпасами — они были пусты. Некоторое время он смотрел на них невидящим взглядом. Лицо его помрачнело. Он медленно вылез из фургона.

— Бен, сколько патронов у вас в наличии?

— Пять в моем кольте и пять или шесть в винчестере. Не слишком много.

— Да, не слишком, — подтвердил Койл, глядя себе под ноги. — Бен, возвращайтесь в фургон, глядите в оба и никому ничего не говорите.

Койл вернулся к себе, взял пояс с кольтом и надел его.

— Папа?.. — Он повернулся на голос Жакин. — Какая-нибудь неприятность? Что-то нехорошее?

Койл помедлил с ответом.

— Боюсь, что очень нехорошее, Жакин, — проговорил он мягко. — Лучше бы ты осталась в Дедвуде.

— Папа, почему бы тебе не поговорить с Мэтом Бардулем?

Брайен Койл изменился в лице.

— Нет, я никогда не… — И замолчал. — Впрочем, при сложившихся обстоятельствах это, наверное, лучше всего, — медленно произнес он. — Но сначала я переговорю с Германом. Оставайся в фургоне.

Патроны, конечно, и сами по себе представляют ценность, размышлял Койл, направляясь к Рютцу. Это мог быть просто вор. Возможно, что им был Хэммер. В разговоре с Германом Рютцем нужно выяснить, был ли это частный случай или патроны пропали во всех фургонах. С другой стороны, почти все мужчины в караване вооружены, патроны у них есть. Идея Бардуля совершенно абсурдна, все происходящее должно иметь разумное объяснение.

Тем не менее Брайен уже сам заметил все нарастающее напряжение среди участников каравана. Заметил он также усиление дисциплины в колонне Масси и вначале отнесся к этому одобрительно, но сейчас увидел в происходящем дурное предзнаменование.

Если Сперри прав и Илэм Брукс был убит, то положение очень серьезное. Следует отметить, что Койлу даже в голову не пришло обратиться к полковнику Пирсону, поскольку за время похода он убедился в его вопиющей некомпетентности. Пирсон относился к числу тех, у кого не хватало ни ума, ни способностей справляться с неожиданными затруднениями. Вся его прошлая жизнь протекала по жестким правилам в рамках раз и навсегда установленной программы, любое отклонение от нее выбивало его из колеи. Во всяком случае, он был типичным представителем своей профессии, но Койл звал, что таких людей и вообще хватает.

Подходя к фургонам из колонны В, Койл замедлил шаги. Первым сигналом было присутствие Абеля Бэйна и его попытка изнасиловать Сару Старк. То, что случилось с Бардулем, было естественным развитием событий, но, возможно, является узлом схемы более высокого уровня.

Состав группы поддержки закона, попытка разоружить участников каравана, обыск в фургоне Сперри и убийство Илэма Брукса — все это признаки какого-то подспудно протекающего процесса. Однако, признал Койл, без предупреждения Бардуля он вполне мог бы рассматривать эти события как случайные, не связанные ни с прошлым, ни с будущим.

Герман Рютц восседал на ящике у затухающего костра.

— Садитесь, Брайен, — дружелюбно улыбнулся он. — Жду, когда погаснет огонь. — Но, вглядевшись в лицо Койла, быстро спросил: — Что случилось?

Брайен Койл сел рядом и достал свою трубку. Затем, стараясь говорить как можно короче, рассказал о случившемся.

Рютц сразу же встал и полез сначала в один свой фургон, потом во второй. Вернулся и сел рядом.

— Пропали! — сказал он. — Все до последнего! А я как раз сегодня расстрелял всю обойму из винтовки по стаду антилоп.

— Нужно что-то делать, Герман. Думать быстро, а действовать еще быстрее.

— Мы можем ошибаться, — ответил Рютц. — И еще как ошибаться. Бардуль нас предупреждал, но этот слух о нем, что он вроде бы Бойн, все спутал. Я был просто выбит из седла, правда.

Койл кивнул.

— Чепуха полнейшая. Я переговорил с Филлипсом и Пирсоном. Не может он быть Симом Бойном. Бардуль предположил, что Бойн — это Масси.

— Да, описание вполне соответствует, — подтвердил Рютц. — Оба высокие и сильные. Нужно разработать план действий, но плохо то, что мы не знаем, сколько у нас времени.

— А вы действительно думаете, что они попытаются захватить караван? Ведь им придется тогда перебить всех нас!

Рютц кивнул.

— Для них это единственный выход. Во всяком случае, если Масси — Сим Бойн, ничего другого ожидать не приходится. Этот человек — зверь. Хуже, он сам дьявол. Не просто убийца, а убийца-садист. Я кое-что о нем слышал.

— Нас же больше, чем их, и у многих есть патроны. Если мы сейчас начнем, у нас все шансы с ними разделаться.

— Не можем мы сейчас начать, — возразил Рютц. — У нас нет доказательств, ничего, кроме подозрений и того факта, что украдены патроны. Это могло быть делом рук Хэммера. Патроны можно выгодно сбыть индейцам, вы же знаете. Действовать нужно осторожно. Вполне возможно, что в наших колоннах есть их шпионы.

— По мнению Бардуля — помните, вы сказали мне об этом пару дней назад, — если они начнут, то не раньше, чем караван придет в долину или, по крайней мере, обогнет отрог Биг-Хорн. Так что время у нас пока есть.

— Немного. — Рютц выбил свою трубку. — Койл, пожалуй, нужно поговорить с несколькими парнями из тех, кого мы знаем, кому можно доверять. Осторожно проверить, что с патронами, и обеспечить ими каждого. И еще следует переговорить с Бардулем.

Мэт Бардуль положил ладонь на рукоятку кольта и сжал ее. Он сделал это быстро, но не так, как раньше. Затем он направился обратно к лагерю, но, не дойдя до него, услышал женский крик и стаккато выстрелов.

Звуки доносились откуда-то из темноты, но не со стороны стоянки каравана, и Мэт, тут же подумав об одиночном фургоне, подбежал к коню и вскочил в седло. По пути он мельком заметил, как Толливер, на ходу застегивая пояс с кольтами, тоже бежит к своей лошади. Движение охватило весь лагерь. Когда Бардуль понесся по прерий, за ним мчалось не менее двадцати всадников.

Раздался выстрел… еще один, и потом тишина. Только слышался топот конских копыт.

Мэт первым добрался до небольшого костерка возле фургона. Если здесь и были индейцы, то они исчезли. Сначала он не увидел ничего, кроме просыпанной муки и бобов, но потом заметил Джо Ракера, распростертого на земле, лицом вниз, одна пуля попала ему в руку, другая в голову.

Под фургоном на спине лежал брат Джо, — впрочем, теперь братом его никак нельзя было назвать, потому что рубашка была разорвана и… не осталось никаких сомнений, что Абель Бэйн был прав. Бардуль опустился на колени рядом с девушкой и сразу понял, что она еще жива.

Он перевел взгляд на толпившихся людей.

— Старк и вы, Лют, пожалуйста, соорудите носилки. Мы заберем ее с собой, женщины в караване смогут оказать ей помощь.

Через толпу протолкался Клайв Масси. Его сопровождали Шталь и Хэммер, и первое, на что обратил внимание Мэт, была багровая царапина на щеке Шталя. Он тяжело дышал, и зрачки у него были расширены.

— Мы берем ее в свою колонну! — заявил Масси. — Одна из женщин поедет с нами и будет присматривать за ней.

Бардуль посмотрел ему прямо в глаза. Отблески пламени костра полыхали на лицах обоих. Все может произойти прямо сейчас, подумал он и приготовился, несмотря на распухшие руки.

— Нет, — отрезал он, — все уже решено. О ней позаботятся женщины Старка, и им не нужно для этого оставлять свои фургоны. Так будет гораздо лучше.

— Кто руководит этим караваном? — вызывающе спросил Масси.

Мэт заметил, как странно тот держит правую руку, и в его глазах зажегся огонек любопытства.

— Наверное, Пирсон, — ответил Мэт. — Но эта девушка поедет в фургоне Старка.

— Я полагаю, — холодно произнес Масси, — нам лучше решить вопрос о полномочиях сейчас и здесь, на месте!

— Конечно. — Бардуль держался естественно и непринужденно, — в любое удобное для вас время. Но нужно сначала пригласить сюда Койла, Пирсона и Рютца.

— Я здесь, — быстро откликнулся Рютц.

— И я, — сделал шаг вперед Койл.

За ним молча последовал полковник Пирсон.

Бардуль не позволил Масси перехватить инициативу.

— Эта девушка, — спокойно проговорил он, — поедет в фургоне Старка. Клайв Масси поднял вопрос о полномочиях. — Мэт вынул из кармана приказ о назначении и вручил его полковнику Пирсону. — Объявите им, что здесь написано.

Пирсон начал читать, потом прервался, поднял на него глаза, на его обычно непроницаемом лице появилось выражение крайнего удивления.

— Да ведь здесь говорится, что он назначен заместителем шерифа Соединенных Штатов!

— Что? — рванулся вперед Клайв Масси и буквально вырвал бумагу из рук Пирсона.

Он читал, и его лицо бледнело, а ноздри раздувались. Оторвавшись наконец от документа, он поднял на Мэта глаза, полные лютой ненависти.

— Значит, так? — процедил он. — Заместитель шерифа? Полагаю, ваши полномочия повыше моих.

Он повернулся и зашагал прочь. Глаза всех устремились на Мэта Бардуля. Неожиданно Масси вернулся и, подойдя к Мэту вплотную, спросил:

— А что делать в этом караване заместителю шерифа?

Мэт встретил его взгляд презрительной усмешкой.

— Что же тут непонятного, Масси? Я здесь затем, чтобы обеспечить соблюдение закона, и только закона. Если нужно, с оружием в руках. А кроме того, на меня возложена специальная миссия. Есть данные, что на северо-западе обретается на свободе опаснейший убийца, вернее, два убийцы. Я должен найти их и обезвредить. Речь идет, — добавил он, — о Дике Райдере и Симе Бойне. — И, резко повернувшись, он неожиданно спросил: — Шталь, откуда у вас эта ссадина на щеке?

Все взгляды обратились в сторону здоровенного негодяя. Он отпрянул, потом злобно поглядел по сторонам.

— Продирался через кустарник. Правда, Хэммер?

Хэммер нагло ухмыльнулся в лицо Бардулю:

— Так оно и было, шериф, так и было.

Брайен Койл задумчиво смотрел на Мэта. Толпа редела, народ понемногу возвращался в лагерь. Койл подошел к Мэту:

— Почему вы не сказали нам, что вы — шериф?

— Документ был вручен мне только в форту Рено, — ответил он. — Я и сам не знал наверняка об этом назначении.

Койл начал было что-то говорить, но Масси все еще стоял поблизости, поэтому он повернулся и пошел к своему коню. Это все меняет. Теперь ситуация упрощается. Если они объединятся под эгидой шерифа, то тогда… Койл вскочил в седло и направился к лагерю.

Клайв Масси посмотрел ему вслед и вместе со Шталем и Хэммером пошел к лошадям.

Мэт Бардуль уезжал последним, и когда он подошел к своему коню, то увидел еще одну лошадь и рядом — огромного человека. Он стоял, засунув большие пальцы рук за пояс, — поджидал, пока Мэт останется один, в темноте.

Глава 10

Бардуль, держа руки наготове, легкой походкой подходил к лошадям. Темная фигура слегка пошевельнулась, и в руках Мэта мгновенно появились кольты. Затем он расслабился — это был Билл Шедд.

— Быстро, — признал Шедд, — но нужно еще быстрее. С такими распухшими руками это нелегко.

— Что вы задумали, Билл?

— Много чего. — Шедд положил руку на луку седла. — Бардуль, хочу вас предупредить: не нужно искать Дика Райдера.

— Вы хотите сказать, что…

— Нет, — перебил Шедд, — не я. Дик Райдер мертв. Он убит выстрелом из ружья в спину Симом Бойном. Я сводный брат Дика Райдера. Дик был нехорошим человеком, что правда, то правда. И подлым. Не дома, конечно. Моя мать вышла замуж за отца Дика, и мы росли вместе. Дик дома был чертовски хорошим парнем, делал все по хозяйству и с матерью себя вел что надо, но потом связался с перегонщиками скота, попал в плохую компанию, и сам с каждым днем становился все хуже и хуже. Убивал, грабил и творил еще черт знает что. Я говорил раньше, смерть он вполне заслужил, но не такую — от выстрела в спину, от руки человека, еще хуже, чем он сам.

— Вы охотитесь за Симом Бойном?

— Да, так оно и есть. И когда найду, убью.

— Вы говорили, что узнаете его?

— Верно. У него два шрама от пулевых ранений. Один под ремнем, повыше бедренной кости; другой — справа, в основании шеи, там, где пуля прошла навылет.

— Это может помочь, — согласился Мэт и вскочил в седло. — Билл, как вы думаете, Клайв Масси не Сим Бойн?

Шедд сплюнул.

— Не знаю, — задумчиво протянул он. — Скользкий тип этот Масси, очень скользкий, что-нибудь определенное сказать трудно.

— Вы знаете что-нибудь об их планах на дальнейшее?

— Немного, только то, что они хотят обосноваться где-то в районе Биг-Хорн и грабить караваны и поселки золотоискателей. Могу сказать и еще кое-что. Где-то здесь у них назначена встреча с такими же, как они, бандитами. Но где точно, сказать не могу.

Утро снова застало Мэта Бардуля на фланге каравана. Если назначена встреча с бандитами, значит, в течение нескольких дней они соединятся, и честные люди в караване окажутся в меньшинстве. При длительных боевых действиях все преимущества будут на стороне преступников, укравших патроны. В скоротечной схватке перевес в численности мог свести потребность в патронах на нет. Но если ждать, пока преступники где-то впереди встретят ожидающее их подкрепление, преимущество в численности, и так весьма сомнительное, будет потеряно.

Времени оставалось совсем мало. Ночью они достигнут Клир-Крик, на следующий день дойдут до развалин форта Керни, разрушенного вождем сиу, по имени Красное Облако, несколько лет назад. Они вступали в страну все более дикую и ненаселенную, в которой шансы преступников при внезапном нападении существенно возрастали.

Мэт пересек небольшую рощицу на берегу реки, повернул назад к каравану и увидел Жакин Койл, ехавшую вдоль гребня. Тронув шпорами коня, Мэт стал ее догонять Она повернула голову на звук копыт летевшего галопом коня, и на мгновение Мэт испугался — уж не собирается ли она умчаться от него.

— Жакин…

Она перебила его:

— Отец видел вас? Он хочет переговорить с вами, я уверена.

В растерянности Мэт никак не мог собраться с мыслями и сказать то, что хотел. Девушка по-прежнему избегала его взгляда.

— Это связано с караваном, не знаю, что именно. Прошлой ночью он разговаривал с Беном Сперри.

Ветер играл в высокой траве, создавая на ее волнистой поверхности причудливую гамму света и тени. Мэт положил руку коню на холку. Отлично представляя всю важность раз говора с Брайеном Койлом и Германом Рютцем, он тем не менее больше всего на свете хотел поговорить с Жакин, прямо сейчас рассказать о своих чувствах, мыслях, желаниях. Любовь рвалась наружу, и он не мог ее больше сдерживать. В тот вечер там, за фургоном, он подумал, что Жакин принадлежит ему, что в ней пробудилось ответное чувство, что она тоже любит его.

Мэт ощущал странную скованность. Когда он был глубоко взволнован, слова давались ему с большим трудом, и он молол всякую чепуху, тая самое важное и сокровенное глубоко внутри. Было в нем что-то, что не позволяло ему говорить о чувствах, если он не был уверен в ответном чувстве. Ведь слов великое множество, и все они ничего не стоят. А женщины верят словам и обещаниям.

Он хотел раскрыть ей свою душу, а вместо этого молча ехал рядом. В том, как она сидит в седле, в манере вздергивать подбородок, в губах — в ней все было прекрасно.

— Мэт, — как-то смущенно проговорила Жакин, — мы так мало знаем друг о друге, хотя разговариваем довольно часто. Я не представляю, о чем вы думаете, о чем мечтаете, и почти ничего о вас не знаю.

Неожиданно Мэт почувствовал облегчение. Он улыбнулся:

— Ну что надо знать о мужчине? И как он может рассказать о себе? Обычно слова лишь скрывают то, о чем он думает, или настраивают его на воинственный лад и заставляют защищать то, чему он никогда не придавал значения. И кто знает, во что верить? О чем только не услышишь, чего только не прочитаешь! Хотя, если во что-то верить, да, если верить… Пожалуй, я верю в то, что люблю: в хорошую лошадь под седлом, в синеву неба за этими горами, вон там, в крепкую надежную рукоятку хорошего револьвера; в золото ваших волос на нежной шее; в скрип седла во время долгой скачки под палящим солнцем… В свои ощущения, когда ты стоишь на вершине гребня и смотришь вдаль, на землю, которую ты никогда не видел, а может быть, до тебя вообще не видел никто. Я верю, — продолжал Мэт, — в ласкающее журчанье воды в ручье, в желтеющие по осени листья, в горький дымок сгорающей осенней листвы, в потрескивание огня, когда он словно усмехается, вспоминая о тех временах, когда бревно было деревом. Мне нравится запах падающего на крышу дождя, отблеск открытого огня в камине, янтарный блеск углей бивуачного костра и вкус кофе по утрам. Я верю в здоровую силу крепкого кулака. Люблю чувствовать девушку в своих объятиях, теплую и близкую. Только это и имеет значение. Конечно, я мечтаю о своем доме и детях. Мне запомнился день, когда я шел по улице в Додже и мальчонка спросил меня, не я ли папа Ховарда. Так вот. Я понятия не имел, кто такой Ховард, но склонился над ним и сказал: «Сынок, я не папа Ховарда, я вообще ничей папа!» И после этого весь день чувствовал себя не в своей тарелке — так это на меня подействовало. Наверное, я слишком сентиментален.

— Нет, Мэт, — прошептала Жакин, — вовсе нет.

Они ехали по сухой траве, шелестевшей под копытами их лошадей, к высоким вершинам Биг-Хорн, расцветающим белым хлопком облаков. Высокий горный массив, отделяющий долину Паудер от равнины Биг-Хорн, стал ближе.

Мэт рассматривал свои еще припухшие руки. Сгибая и разгибая пальцы, он старался их разработать, вернуть былую быстроту и легкость, которые могли понадобиться в любой момент. У него побаливал бок, но опухоль с лица заметно спала. Вспомнив сломанный нос Масси, Мэт усмехнулся. Теперь Масси придется походить с таким носом, да и на щеке останется шрам.

На вершине холма они остановились и оглянулись на длинную извилистую череду фургонов. Мэт рассматривал их особенно внимательно. Завтра колонна Масси выступает первой, а его — последней. У него появилась идея, и он ее обдумывал, изучал с разных сторон, прикидывая так и этак.

То, что может произойти, вскоре должно свершиться. Угрозу, нависшую над участниками каравана, необходимо было устранить, к тому же агрессивность негодяев, собравшихся в колонне Масси, росла с каждым днем. До сих пор Мэт спускал ему все только из-за Жакин, но дальше терпеть невозможно. Если Билл Шедд окажется прав и впереди намечается рандеву, скоро численный перевес будет не в их пользу.

На пересечении Биг-Хорн и Литтл-Хорн есть форт. Можно укрыться в нем, пополнить боеприпасы, а затем продолжать движение. Оставалось неясным, каким временем они располагают и насколько успешным будет отрыв от каравана.

Дело в том, что форт лежал на север от пути следования каравана, который по крайней мере еще три дня будет идти в том же направлении. Отделиться от каравана прямо сейчас — значит оторваться от каравана всего лишь на несколько миль и следовать параллельным курсом. Тот факт, что он является заместителем шерифа США, особой роли сейчас не играл. Бардуль прекрасно понимал, что, если Клайв Масси действительно Сим Бойн, он сделает все, чтобы убить его как можно быстрее.

Сегодня ночевка запланирована на речке Клир-Крик. На следующий день, хотя путь будет труднее, они должны добраться до разрушенного форта Фил-Кирни. Оттуда в одном дне пути — Гуз-Крик, а за ним — Танг. Если отделяться от каравана, логичнее это сделать там, потому что, начиная с этого места, караван начнет держаться все ближе и ближе к западу.

Мэт пристально всматривался в залитую солнцем равнину. Знать бы, где намечена встреча с этой бандой! Если она произойдет до Танга, нужно ждать внезапного нападения или засады. Однако Масси теперь начеку, рискнет ли он напасть в том месте, где так велика вероятность встречи с патрулем форта?

— Мэт, — вдруг спросила Жакин, — вы знаете о пропаже патронов?

Он встряхнул головой, как бы отгоняя мысли.

— Каких патронов?

— Из фургонов. Бен Сперри рассказал об этом отцу; отец проверил — наши тоже украли. Кто-то прошелся по всем или почти всем фургонам и забрал патроны. Сперри думает, что именно из-за этого и убили Илэма Брукса… Видимо, он застал их или узнал, зачем они пришли. Еще он сказал, что Илэм никогда не носил с собой револьвер.

— Нет, — ответил Мэт, — этого я не знал. Знал бы, арестовал Масси на месте, во всяком случае, попытался бы арестовать.

Некоторое время они ехали молча. Значит, патроны похитили. Эти ребята рисковать не хотят! Голова работала четко и быстро. Пора что-то предпринять. И немедленно!

Вернувшись в караван, он первым делом проверил наличие патронов. Большая часть их исчезла. Но, покопавшись, Мэт обнаружил, что ящик патронов от винчестера сорок четвертого калибра, которого хватило бы на целое сражение, похитители просмотрели. Тем не менее патроны были нужны, и Бардуль знал, как их достать. Так же, как и люди Масси, при этом всеми силами избегая открытого столкновения.

Эту ночь караван провел на развалинах форта Фил-Кирни. Места для Мэта Бардуля были памятные, и он с волнением рассматривал окрестности. До сих пор на земле валялись обугленные бревна, оставшиеся от форта, сооруженного трудами полковника Кэррингтона и впоследствии покинутого, а затем и сожженного воинами Красного Облака.

К обозревавшему окрестности Мэту подошел Бизон Мерфи, с ним был Брайен Койл.

— Знаете это место? — спросил Койл, на время отвлекшись от своих проблем. — Я много слышал о нем.

— Да, приходилось бывать. Сколько крови пролито на этом клочке земли. — Мэт обвел взглядом пространство вокруг. — Кэррингтон был человеком неглупым, но в высшей степени не военным. Для строительства форта он выбрал самое плохое место во всей округе. Форт стоит между двумя реками, а в его стенах воды не было. И слишком уж близко подступают к нему холмы. Для своего времени и места это была великолепная работа, хотя всю ее пришлось выполнять под постоянной охраной.

— Эти сиу просто ненавидели форт, — вмешался Мерфи. — Убивали всех, кого только видели. По идее, форт должен был обезопасить тракт Бозмана. Куда там! В первые шесть месяцев после завершения строительства сиу ухлопали более ста пятидесяти человек и на тракте, и в самом форту. И к тому же угнали до черта скота. Никак не меньше тысячи голов. Вон там, недалеко, — Мерфи махнул рукой в направлении вала, — место, где погиб Феттерман. Говорят, это был боец! Может, и так, но ни один индеец не поступил бы, как он, это уж точно.

Пауэлл вывел из форта лесорубов. Не сделай он это, все бы пошло по-другому. Он хорошо знал сиу. Феттерман же был одним из тех, кто любил показуху, и он хотел преподать сиу урок.

Урок-то он им преподал, да какая от него польза! Три офицера, два гражданских скаута и семьдесят шесть солдат! Все убиты в считанные минуты. И настоящими бойцами оказались только скауты!

Койл спросил Бардуля:

— Скажите, а вы участвовали в сражении у Вэгон-Бокс?

— Ага. Хотя меня это дело никак не касалось. В то время я, рискуя скальпом, доставлял почту из Рено. В окрестностях форта засек индейцев, объехал его и наткнулся на Пауэлла и лесорубов. Пауэлл был хитер. Всегда держался скромно и не любил суеты, но при этом был дьявольски предусмотрителен и осторожен. Он приказал снять кузова с четырнадцати фургонов и использовать их в качестве баррикад, навалив на них мешки с зерном и всякой всячиной для защиты от стрел.

Для Красного Облака они показались легкой добычей — -всего-то тридцать два белых, тем более что индейцы уже убили четверых лесорубов, которые не успели добраться до фургонов. У Красного Облака было полторы тысячи воинов, и вел их Бешеный Конь. А Бешеный Конь один стоил сотни воинов! Но Красное Облако совсем не знал Пауэлла. Пауэлл раздал лучшим стрелкам по две винтовки, а стрелков похуже поставил заряжать эти винтовки и дал приказ ждать, пока сиу не подойдут вплотную, и лишь тогда открывать огонь!

Эта битва была совсем не такая, как бойня Феттермана. Пауэлл знал, с кем имеет дело, и не искал славы, он сражался по-простому, без всяких выкрутасов. При первой атаке они сбили у сиу гонор, но не до конца. Те сделали еще три или четыре попытки — ползком, бегом и еще верхом. Однажды они подступили прямо к фургонам, но все равно не выдержали и бежали.

Наши потери были: семь убитых и четверо раненых. Никто не знает, сколько потеряли индейцы, но Пауэлл думал, что-нибудь около ста восьмидесяти человек. А возможно, даже побольше, видимо, около двухсот, потому что Пауэлл из тех, кто скорее преуменьшит, чем преувеличит.

Брайен Койл смотрел на Бардуля, положив руки на бедра.

— Как я догадываюсь, вы думаете, что я глупец, — сказал он. — Я помню ваше предупреждение, но, видите ли, никогда прежде мне не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Теперь-то я понимаю, во что мы влипли.

Бардуль пожал плечами.

— Я не был тогда уверен. Просто предполагал. Сейчас, когда это произошло, бесполезно толковать о том, что можно и что нужно было сделать, лучше подумать о будущих наших действиях. Нужно все время ставить своих часовых. И держать оружие наготове. Мне кажется, до того, как мы дойдем до Танга, ничего не произойдет. Но, конечно, это только предположение, наверняка я знать не могу. Итак, нам нужно добраться до Танга и затем двигаться к форту на реке Литтл-Бигхорн. Там объяснить ситуацию и, если нужно, взять эскорт, хотя если у нас будут патроны, никакого эскорта не потребуется. Мы должны позаботиться о женщинах и детях и до начала схватки держаться насколько возможно ближе к форту. С каждой милей наши шансы на помощь из форта увеличиваются, но и вероятность нападения увеличивается тоже.

К ним присоединились Лют Харлис с Германом Рютцем.

— Я за то, чтобы тянуть до последнего, — сказал Харлис. — Не нравится мне все это.

— Конечно, — согласился Мэт, — но этой ночью будьте все наготове. Пусть ваши женщины не спят, чтобы в нужный момент разбудить вас — могут быть всякие неожиданности.

— Вы что-то задумали? — спросил Койл, глядя на Бардуля.

Мэт окинул взглядом присутствующих:

— Вы все — люди надежные, поэтому расскажу. Этой ночью я хочу вернуть обратно какую-то часть патронов. Точно таким же способом, каким они были изъяты у нас. Не все — нужно, чтобы они этого не заметили, — но столько, чтобы хватило в случае нападения.

— В этом деле можно рассчитывать на меня, — заявил Койл.

— Нет, — покачал головой Мэт, — мне нужны только двое, и я их уже выбрал. Все должно быть сделано тихо, без шума, поэтому я беру с собой охотников — людей опытных, воевавших с индейцами. Если нас заметят, возможно, начнется перестрелка. В этом случае я предлагаю стягиваться всем к фургонам Рютца. Там будет наше место сбора.

Люди стали расходиться, и Мэт вернулся в свой фургон. Возле него, покуривая, слонялись Билл Шедд и Толливер.

Мэт спросил молодого человека:

— Как себя чувствует твоя девушка?

Тот, покраснев, ответил:

— Немного лучше. Она хочет поговорить с вами.

— Хорошо. — Чуть помедлив, Мэт добавил: — Этой ночью оба оставайтесь в фургонах. Спите по очереди и держите наготове винчестеры.

Шедд угрюмо кивнул и полез в свой фургон.

Мэт шел к Старкам по берегу Пайн-Крик, слушая журчанье ручья и размышляя. Снова схватка, снова опасность, но сейчас рядом женщина! Знай он наверняка, можно было действовать немедленно, но ничего точно не известно, даже кража патронов вполне могла оказаться проделкой пары подонков, собравшихся продать их индейцам. Да, многое указывало на заговор, но законных оснований для действий пока не было.

Когда был убит Джо Ракер, Мэт обратил внимание на глубокую ссадину на щеке Шталя и на отпечаток сапога у фургона, похожего на те, что носил Шталь. Но особых примет на нем не заметил. Когда убили Илэма Брукса, единственными свидетелями оказались люди Логана Дина. Мэт ощущал сильное нежелание доводить дело до вооруженной стычки, он знал наверняка, что в нее будут вовлечены и женщины. К тому же с каждым днем уменьшалось расстояние до солдат, способных обеспечить защиту каравана.

Сара Старк, стоя у фургона, вытирала руки о передник. Увидев его, она заулыбалась:

— Она спрашивала о вас.

Мэт кивнул.

— Сара, скажите Бену, чтобы пришел в мой фургон, ладно?

— Вы хотите, чтобы и Джеб тоже пришел?

Бардуль заколебался. Впрочем, Джеб Старк хороший парень.

— Да, пришлите и его. Но не вместе с Беном. Пусть идет один, залезет в фургон и ждет, пока я не приду.

Поднимаясь в фургон, Мэт услышал затрудненное дыхание раненой. Она лежала на постели. Глаза ее светились лихорадочным блеском, а щеки полыхали нездоровым румянцем. Схватив его за рукав, девушка спросила:

— Вы… вы шериф?

— Да, мадам, полагаю, что так.

— Вы… вы, пожалуйста, не вините Толли за то, что он помогал нам.

Мэт пожал плечами и улыбнулся.

— Мисс, мне совершенно не известны причины, по которым ему не следовало бы помогать вам. Ходили сплетни о какой-то женщине по имени Розанна Коул, которая убила человека в Сент-Луисе, но я лично ее не встречал. Виновна она или нет, этот вопрос пусть она утрясет сама со своей совестью. Эта страна широка и огромна и очень подходит для тех, кто решил начать жизнь сначала. А что касается меня, то мне хватит проблем поважнее, чем разыскивать женщину, кого-то застрелившую.

Она положила свою руку на его. Ее темные спутанные волосы разметались по изголовью. Глаза казались неестественно большими. Благодарно улыбнувшись, она пожала ему руку:

— Спасибо! Огромное спасибо! Та женщина… Не думаю, что она убийца. Убийца кто-то другой, но тот человек заслужил смерть. Он был садист.

— Мне нет до этого дела, — повторил Мэт и почесал затылок. — Мэм, здесь, на Западе, я собираюсь основать ранчо. Мне было бы чертовски приятно, если бы вы и Толливер стали моими соседями. Надеюсь увидеть вас, когда я начну строить ранчо.

Неожиданно его внимание привлекло какое-то движение в конце фургона. Подняв глаза, он увидел Жакин Койл, которая, бросив на них поочередно понимающий взгляд, не проронив ни слова, исчезла, захлопнув за собой тент.

Мэт тут же выбрался из фургона.

— Жакин, — позвал он девушку, — подождите!

Поколебавшись, она остановилась и повернула к нему расстроенное лицо.

— Как это вы позволили мне оторвать вас от своей подружки! — вспыхнула она.

— Моей подружки? — повторил в изумлении Мэт.

— Не оправдывайтесь, мистер Бардуль! Я все слышала! То, что когда вы будете ставить ранчо, то хотели бы ее видеть! Почти то же самое вы говорили и мне!

— Но послушайте… — запротестовал он. — Вы…

— Оставьте меня! — Жакин отпрянула от него, повернулась и побежала к своему фургону.

Мэт бросился за ней, но тут же остановился. Некоторое время он пребывал в нерешительности. Если этой ночью что-то предпринимать, то самое время поговорить с Мерфи и Беном. Они должны его ждать в фургоне.

Шепча проклятья, он повернулся на каблуках и пошел назад через лагерь. Светились лишь несколько костров. Многие уже прогорели, но в слабом свете тлеющих углей он видел, как разбредались по своим местам охранники из ночной стражи. Скоро весь лагерь погрузится в сон: завтра рано вставать — Пирсон уже отдал необходимые распоряжения, — чтобы одолеть двадцать миль и успеть добраться до Гуз-Крик.

На месте костра у фургона тлели красными огнями раскаленные уголья. На них попала сухая веточка, и красноватое пламя взметнулось на миг, озарив комель бревна, лежащего у костра, танцующие язычки отразились на спицах колес, покрыли мелкой рябью теней пыльные складки белого тента.

Дойдя до костра, Мэт огляделся. Все дышало покоем. Банджо, звучавшее раньше, умолкло. Где-то недалеко переступила копытами и вдруг заржала лошадь. Усевшись на бревне, Мэт поправил кольт. Все может произойти сегодня ночью.

Он протянул к костру руки, согревая и слегка потирая ладони, но его мысли вертелись вокруг все той же проблемы — он разрабатывал план действия. Привлечь Мерфи и Бена Харди. Джеб Старк может быть на страже. Все нужно сделать быстро и без шума. Второго шанса не представится.

Ночь была безлунной, небо затянули сплошные низкие облака. Мысли Мэта все время возвращались к Жакин и к тому, что она услышала.

Стремясь отвлечься, он бросил на угли сухую ветку и стал снова мысленно перебирать всевозможные варианты. Затем встал и пошел к своему фургону. Бизон Мерфи подпирал спиной заднюю дверь.

— Бен здесь?

— Там, вместе с Джебом.

— Хорошо. Обсудим все прямо сейчас. Нужно добыть патроны, и лучше всего это сделать сегодня. Без шума и суеты. — Он стащил сапоги, нашел в каком-то тюке мокасины и надел их. — Мерфи, ты настоящий индеец. Пойдешь со мной. Я засек нужные фургоны. Бен, ты и Джеб будете на страже. Мы не возьмем слишком много, только чтобы хватило.

И Мэт шепотом, под одобрительные кивки Мерфи, изложил план действия. Затем бросил свою широкополую шляпу в фургон и подождал, пока не растворились в темноте сначала Мерфи, а затем Бен Харди и Джеб Старк. Потом выждал еще немного и шагнул за фургон.

В течение времени, достаточного, чтобы медленно досчитать до тридцати, Мэт не двигался, внимательно наблюдая за видимой частью открытого пространства внутри круга фургонов. В слабом свете потухших костров он не заметил никакого движения. Если за ним кто-то и наблюдал, он никак себя не проявил.

Мэт Бардуль, осторожно, как призрак, прокрался между двумя рядами стоящих по кругу фургонов и приблизился к фургонам Масси. Вокруг них, укрывшись одеялами, спали двенадцать человек. Он осмотрел их по очереди, сознавая, что малейший шум может их разбудить. Некоторые были пьяны и поэтому сравнительно не опасны, но были среди них и настоящие лесовики, и их следовало остерегаться в первую очередь. Легко, как тень, Мэт скользнул к задку ближайшего фургона.

В темноте что-то шевельнулось, и Мэт распознал очертания громадной фигуры Бизона Мерфи. Несмотря на огромные размеры, тот двигался бесшумно, словно ветер в густой траве.

Возможно, кто-то спит внутри фургонов. Еще раньше Мэт определил, в каких из них могут быть украденные патроны, потому что среди незагруженных фургонов колонны Масси два стали оставлять более глубокий след и быки тащили их с видимым трудом.

Мэт просунул руку под тент в задней части фургона и осторожно ощупал темное пространство. Затем поднял парусину и залез в фургон.

Не потребовалось и минуты, чтобы найти ящики с патронами. Он снял со штабеля два ящика и поставил их у заднего выхода, а на их место бросил мешки и какое-то тряпье, лежавшее на полу. Выглянув из фургона, Мэт поманил рукой Джеба Старка, прячущегося в тени. Тот осторожно приблизился, и Мэт один за другим передал ему оба ящика.

Первый ящик Джеб поставил на землю, а со вторым растаял в темноте. Мэт подобрал оставленный ящик и последовал за ним, затем они подождали Мерфи и Харди.

— Еще? — выдохнул Бен Мэту в ухо.

Тот покачал головой, и они осторожно пошли дальше. Потом, улыбаясь, пожали друг другу руки и разошлись по фургонам. Дело сделано. Если схватка не будет затяжной, патронов должно хватить.

Караван выступил, едва забрезжил серый рассвет. Мэт подъехал к Рютцу.

— Поезжайте к фургону Мерфи, — сказал он, — запаситесь патронами. Позаботьтесь и о своих людях.

Весь день под хмурым пасмурным небом фургоны шли на север. Мэт настороженно следил за командой Масси, но не заметил никаких признаков того, что пропажа обнаружена. Значит, пока они в безопасности. В тот день караван прошел двадцать одну милю и встал на ночевку на Гуз-Крик. Мэт подошел было к фургону Жакин, но не встретил ее ивернулся к себе совершенно расстроенный.

В фургоне его ждал Барни. Они не виделись несколько дней — один из погонщиков Койла заболел, и Барни вел упряжку.

— Мэт, — взволнованно проговорил он, — несколько минут назад один из людей Масси сел на лошадь и куда-то поскакал! Судя по тому, как он выглядел и как говорил, я думаю, что он едет на какую-то встречу. Отец мне сказал, будто вы слышали, что где-то здесь намечена встреча с бандитами.

— Благодарю вас, Барни. Вы совершенно правы. Держите оружие под рукой, проверьте, хорошо ли оно заряжено. Может быть, вскоре кое-что и произойдет.

— Не можем ли мы что-нибудь предпринять прямо сейчас? Я имею в виду — остановить их.

— Как раз это мне бы и хотелось сделать, но, в сущности, что нам известно, Барни? Масса подозрений и разрозненных фактов, которые, правда, хорошо вписываются в общую схему. Однако нельзя арестовывать или расстреливать людей на основании подозрений, а у нас нет никаких доказательств, которые можно было бы представить в суде. Кроме того, нужно думать о женщинах и детях — если начнется драка, они могут пострадать.

Барни не нашелся, что возразить.

— В этот вечер все как-то обеспокоены, — сказал он, — даже женщины, которые вообще ни о чем не подозревают. Как будто какое-то поветрие охватило весь караван. Не слышно песен, никто не ездит вокруг фургонов верхом. Даже Жакин ведет себя необычно.

Мэт начал было говорить, но сдержался. То, что он хотел сказать, лучше сказать прямо Жакин.

Барни был прав. Лагерь, казалось, изнемогал под тяжестью нависшей над ним тишины. Люди у костров переговаривались вполголоса, между фургонами беспокойно слонялись мужчины, Бизон Мерфи, упершись спиной в колесо, внимательно следил за суетой. Бен Харди нервно теребил пальцами свой пояс с револьверами, а Джеб Старк то появлялся в освещенном кострами пространстве в середине лагеря, то скрывался в своем фургоне. В костре с шумом треснула ветка, и в руке Бена оказался кольт — он даже сам не понял, в чем дело.

Нервозность охватила всех, в том числе и команду Масси. С того конца, где располагались их фургоны, не было слышно ни криков, ни хохота. Лагерь замер в напряженном ожидании, но ничего не происходило.

Ночь миновала без всяких инцидентов, наступило хмурое и ненастное утро, низкие облака затянули небо, и, когда караван загромыхал по направлению к Тангу, стал накрапывать дождик. Проезжая мимо фургонов, которым правил Толливер, Мэт заметил:

— Будь через эти горы перевал, мы бы легко добрались до Шелл. Он сейчас от нас прямо на запад.

— Похоже, мы изменили курс, а? Забираем к западу?

— Точно. К северо-западу.

Ближе к полудню Мэт извлек дождевик из седельной сумки и надел его. Легкий дождь превратился в сильный ливень. Фургоны двигались все медленнее и медленнее, рассыпаясь по прерии, чтобы не попасть в разбитые колеи, заполненные водой.

Мэт, наклонив голову, гонял коня вдоль цепочки своих фургонов, которые расползались все больше и больше вширь. Он всегда оказывался там, где фургон застревал или двигался с трудом, помогая колесу плечом или устраняя препятствия.

Сквозь частую сетку дождя слева, совсем близко, смутно маячил массив Биг-Хорн — гигантская стена, воздвигнутая циклопами. Время от времени Мэт ловил себя на том, что его глаза как магнитом притягиваются к вершинам, пробуждая воспоминания о зелени лесов, об оленях, весело журчащих ручьях, кишащих рыбой. Это страна для настоящих мужчин, если такая вообще существует, а за горами простирается широкая долина. Как ему хотелось вернуться туда снова, заиметь свой собственный участок земли, чтобы спокойно работать и построить на нем не какую-то времянку, а что-нибудь стоящее и долговечное.

Дождь бил в лицо и как град стучал по пончо. Времени на разговоры не было, все силы уходили на то, чтобы поддерживать движение. К счастью, до Танга оставалось не более двенадцати миль, и скоро этот день кончится, если, конечно, не слишком много фургонов застрянет в грязи.

Щурясь от хлещущего дождя, Мэт попытался рассмотреть, что делается впереди. Фургоны его колонны растянулись более чем на милю. Колонна Койла была где-то впереди, а Рютца — сзади. И обе невидимы за завесой дождя. Наклонив голову еще ниже, чтобы поля шляпы прикрывали лицо, Мэт поскакал к началу колонны.

Дождь не ослабевал. Бардуль положил руку на мокрую холку коня и сказал:

— Да, брат, нелегко нам с тобой приходится.

Конь навострил уши и с отвращением затряс головой. Будь его воля, он отвернулся бы от дождя и ветра и поскакал по этой прекрасной траве. Мокровато, конечно, но какая трава! Зачем идти против ветра с дождем, но разве люди могут понять лошадей? И конь покорно ступал вперед, как муж, влекомый сварливой женой, не обращая внимания на дождь и ветер.

Подняв голову в очередной раз, Мэт заметил, что один из фургонов его колонны стоит и быки тщетно пытаются стронуть его с места. Он поскакал к нему по чмокающей земле. Это был фургон Арона Старка.

Когда он помог вытащить фургон и тот покатился вновь, Мэт просунул голову сзади:

— Как вы себя чувствуете, мэм?

Девушка в знак приветствия подняла руку и сказала:

— Хорошо, благодарю вас.

Мэт вернулся к лошади, которую привязал сбоку, и вытер седло. Поставив ногу в стремя, вскочил в седло. Стремя оказалось перекрученным, и он нагнулся, чтобы раскрутить его носком сапога. Поставив стремя на место, Мэт поднял голову. К нему приближалась кавалькада всадников, и в момент, когда он выпрямился, раздался выстрел и он почувствовал страшный удар по голове. Понимая, что он может упасть, Бардуль потянулся за своим кольтом, пытаясь нащупать его под пончо.

После первого выстрела конь вскинулся, и нога, неуверенно державшаяся в стремени, его потеряла. Прогремел еще выстрел, и Мэт почувствовал, что падает. Ниже… еще ниже… и вот земля обрушилась на него всей своей тяжестью, а потом накатила тяжелая черная волна; он отчаянно боролся, чтобы вынырнуть из-под нее, рука тянулась к оружию, и вдруг Мэт почувствовал, что сознание ускользает от него, темнота накрыла его с головой, и он понял, что проиграл.

Клайв Масси напал под прикрытием дождя, когда фургоны были рассеяны и все внимание поглощено дорогой. Он ударил быстро и решительно, не позволив им ни организовать совместную оборону, ни воспользоваться боеприпасами, которые удалось вернуть, не оставив им никаких шансов. Кроме одного — упасть и умереть, сражаясь в одиночку.

Дождь бил Мэта по лицу, он лежал, распростертый в грязи, и откуда-то издалека, сквозь пелену дождя и уплывающее сознание, до него донеслись слова, произнесенные голосом Шталя.

— Готов! — с мрачным удовлетворением сказал он.

— Кто? — Голос как будто принадлежал Хэммеру.

— Бардуль! Мэт Бардуль, слава Богу! Прямо в башку, первым же выстрелом!

Дождь по-прежнему молотил по прериям, и по-прежнему катились фургоны, будто ничего не произошло, лишь каурый конь с пустыми стременами бешено мчался сквозь ливень. Мэт Бардуль остался лежать на земле, лицом в грязь, и его кровь, смешавшись с дождевой водой, окрасила лужу в темно-малиновый цвет.

Затем звук катящихся фургонов стих, в прерии вновь установилась тишина, только стучал по земле дождь, пригибая траву, да смутно маячил сквозь серый за навес черный массив Биг-Хорн: огромный, высокий, устрашающий.

А в двух милях от Мэта на спине, с лицом, обращенным к облакам, лежал Бен Харди, нашпигованный пулями. Его застали одного, он выхватил кольт, но перевес был не на его стороне. По нему открыли огонь сразу четверо, и он рухнул со своего сиденья в грязь. Проезжая мимо, Бэт Хэммер добавил еще две пули.

Все произошло потрясающе быстро и удивительно просто. Было убито девять честных людей и только один бандит. Клайв Масси, хмурый и мрачный, повернулся к Логану Дину:

— Видишь, я же говорил, это будет легче легкого.

— Где Бардуль?

— Его убил Шталь. Мне чертовски не повезло. Я сам хотел прикончить его.

— Вам, может, и не удалось бы. Он был ловок, этот парень.

Глаза Масси странно блеснули, и он растянул губы в усмешке.

— Быть может, ты прав, — согласился Клайв, бросая на Дина оценивающий взгляд. — Быть может… — Масси стал отъезжать.

— А как насчет женщин? — резко спросил Дин.

— Что насчет женщин? — обернулся Клайв.

— Если с ними будут обращаться плохо, на меня не рассчитывайте. Я в этом не участвую. Нам нужны фургоны, и мы их получим. Все.

— Женщины, — тщательно подбирая слова, ответил Клайв, — это моя забота. Пока что мы оставим их в покое, но только пока.

И Масси скрылся за пеленой дождя. Логан Дин некоторое время смотрел ему вслед и наконец последовал за ним.

Глава 11

Ночь опустилась на величественные склоны Биг-Хорн и протянула щупальца теней к деревьям, растущим вдоль реки. Дождь не ослабевал, потоки воды низвергались с небес, превращая высокую тонкую траву в плотное, наподобие кошмы, покрывало, наброшенное на землю. Дождь молотил по черному пончо Мэта Бардуля, он лежал неподвижно, откинув в сторону одну руку.

Порывы сильного ветра, смешанного с дождем, безжалостно хлестали его по лицу, но с наступлением темноты ветер ослабел, и дождь, потеряв свое неистовство, стал невесомым, его капли касались лица ласково, почти нежно.

И легкое касание дождевых капель сотворило то, чего не сделали потоки воды, — привело его в чувство. Перед открывшимися глазами Мэта предстал мир сырости и тьмы. Он долго лежал, не шевелясь, плотно прижавшись к земле, без единой мысли в голове. Крупная капля дождя упала прямо на глазное яблоко, и веко, рефлекторно дернувшись, закрыло глаз. Это действие, казалось, разрушило какую-то преграду в его мозгу, и в голове зашевелились мысли.

Вначале медленно. Где он? Что случилось? В него стрелял Спиннер Джонс! Он лежит на улице! Он!.. Нет, это было несколько недель назад. Но где же он? Почему промок? Что же все-таки произошло?

И вдруг вспомнил… Он должен сказать что-то Жакин. Что-то она поняла не так. Жакин… Койл… караван… Клайв Масси…

В него стреляли.

Он ранен.

Что же случилось? И где он сейчас? Мэт подтянул к груди отброшенную в сторону руку, оперся на ладонь и оттолкнулся от земли. Ему удалось перевалиться на бок, и дождь падал теперь прямо ему на лицо. Открыв рот, он стал глотать дождевые капли, смачивая горло, но их не хватило, чтобы утолить мучившую его жажду.

Мэт осторожно поднял правую руку и поднес ее к голове. Плохо дело. Стреляли ему в голову. Он коснулся пальцами раны и быстро отдернул руку — пальцы стали мокрыми от крови и грязи. Подтянув под себя обе руки, почти теряя сознание от сильнейшего головокружения, он ухитрился встать на колени.

Переждав, пока голова перестанет кружиться, Мэт подвел итог. В него стреляли, но, несмотря на ранение, он жив. Караван ушел. Удалось ли им захватить его? Или они просто хотели убрать его, Мэта?

Он увидел свою шляпу, валявшуюся рядом, подобрал ее, но не смог надеть и отбросил в сторону. Машинально протянул руки к револьверам. Их не было.

Это уже кое о чем говорило. Если они сняли оружие, значит, считают его мертвым. А что с конем? Он поглядел по сторонам, но в промозглой тьме не увидел ничего, кроме смутных очертаний того места, где лежал. Потом Мэт медленно встал и стоял, шатаясь, пытаясь собраться с мыслями. Он слаб, слишком слаб, чтобы идти. И нет ни малейшего смысла сдвигаться хотя бы на дюйм, пока не станет ясно, куда идти.

Мэт последовательно вспомнил события сегодняшнего дня. Они миновали Гуз-Крик и перешли вброд ручей, впадающий в него. Значит, где-то, не очень далеко отсюда, Вулф-Крик. За ним отрог Танг. Не более чем в шести милях, может быть, в семи, на северо-запад отсюда. Шестым чувством определив, где находится северо-запад, Мэт пошел в этом направлении.

Через некоторое время, открыв глаза, он понял, что опять лежит ничком. Сколько он прошел и шел ли вообще, вспомнить Мэт не мог. И все-таки идти нужно. Где-то впереди караван и Жакин, беспомощная в руках Клайва Масси, или Сима Бойна, или как там его. Он с трудом заставил себя встать на ноги и осторожно передвинул вперед левую ногу, потом правую.

В этот раз, до того как свалиться, ему удалось сделать целых двадцать шагов. Он понимал, что падает от слабости, но идти нужно. Отдохнув, пошел снова. Вот уже шесть шагов, двенадцать, снова двадцать и еще восемь. Иногда, преодолевая свое бессилие, он не падал, а только шатался.

До Вулф-Крик Мэт добрался не скоро.

Дойдя до него, Мэт припал к струящейся воде и стал жадно пить. От сильного дождя ручей разлился, и вода стала мутной, но на вкус была хороша. Он пил и пил и никак не мог остановиться.

Мэт отполз от ручья под большое дерево и пристроился у ствола. Он собрал ветки, валяющиеся вокруг него, потом заставил себя встать и вплел их в густые нависающие ветви дерева. На это ушло немало времени, но вигвам получился что надо. Затем укутал голову пончо и, прижавшись спиной к стволу, впал в небытие.

Когда Мэт открыл глаза, дождь перестал, но небо оставалось пасмурным. Он проснулся довольно бодрым, но, пошевелившись, почувствовал сильнейшую слабость. Чудо, что он вообще жив, а уж если вспомнить, сколько он прошел прошлой ночью…

Сидя под деревом, Мэт тщательнейшим образом оценил ситуацию. О караване и Жакин пока нечего даже думать. Если у них вся надежда только на него, он должен войти в форму, прежде чем встретится лицом к лицу с Масси или Дином. Ему нужны еда и отдых. Поблизости никакого укрытия, нет и пищи, которую можно было бы добыть, не прикладывая значительных усилий. И все-таки — хоть пища, конечно, и нужна, — в ближайшее время ему лучше поменьше двигаться.

В траве кое-где попадались ягоды, он собирал их в течение часа или чуть больше. Ягод было не очень много, и все-таки они его подкрепили. Поднялось солнце, и его горячий указующий перст уткнулся в него сквозь разрыв в облаках, и этот разрыв становился все шире и шире. От солнечного тепла его промокшая одежда стала высыхать. От одежды шел пар, и, запрокинув голову, Мэт жадно впитывал в себя живительное тепло.

Он незаметно уснул, а когда проснулся, был уже полдень.

Поев ягод, Мэт подполз к ручью и напился. Он провел весь день отдыхая — собирал ягоды, спал, пил и опять спал. Потом пришла ночь, и он заснул до утра.

Проснувшись на следующее утро, Мэт Бардуль лучше себя не почувствовал. Вставая, он заметил, что на правом боку одежда как бы задубела. Только тогда он обнаружил вторую рану. Мэт припомнил звук второго выстрела, но ни боли, ни удара он тогда не ощутил.

Сняв с себя пончо, он обследовал рану. Она уже закрылась и, хотя была слегка воспалена, особой тревоги не вызывала. Пуля прошла навылет чуть выше бедренной кости, не зацепив ее. Пошарив по карманам, Мэт нашел большой складной нож, который всегда носил с собой, и с его помощью вырезал себе из ветки палку. После этого, подоткнув пончо сзади за ремень, поднялся на ноги.

Постоял. Потом начал идти.

Когда, по его расчетам, за спиной осталось полмили, сел отдохнуть и подвел итог. Чувствовал он себя в общем неплохо, но был слаб и нуждался в пище. Лучшее, что можно сделать в его положении, — это добраться до Танга. Чем ближе к форту, тем больше шансов получить помощь, тем ближе к каравану.

Позднее, ближе к полудню, Мэт нашел кусочек галеты, оброненный кем-то из каравана. Он съел его и уснул под кустом. Его разбудило громкое мычание, перемежаемое злобным рычанием. Выхватив нож и приподнявшись на коленях, Мэт увидел четырех волков, нападавших на теленка бизона. А рядом несколько волков окружили его мать, не подпуская ее к теленку. Мэт ждал под кустом, крепко сжимая свою палку, пока волки не завалили телка, затем встал и закричал.

Волки мгновенно развернулись ему навстречу. Он пошел на них, размахивая палкой. Три волка сразу кинулись наутек, но четвертый, приняв оборонительную позу, лишь немного отступил и зарычал. Мэт продолжал твердо идти вперед, зверь поглядел направо, налево, как бы высматривая себе путь к отступлению. Когда до волка оставалось не более двадцати футов, Мэт поднял свою дубинку и громко закричал. Волк убежал.

Телок был уже мертв, и Мэт, встав на колени, вырезал из него столько мяса, сколько мог унести. Затем отнес мясо к ручью и, оставив его там, пошел, чтобы взять еще. Вернувшись к ручью во второй раз, он собрал сучья и развел костер.

Жаря на углях мясо, Мэт снова обдумал свое положение. Как он ни старался, но с утра осилил всего лишь две мили. Однако после еды дела, видимо, пойдут лучше. Сидя у костра, он долго изучал какой-то предмет, чернеющий вблизи колеи, оставшейся от каравана, и в конце концов решил, что это человек.

Его взгляд скользнул дальше, и вскоре он увидел еще одного человека. Губы его сжались, ярость переплелась с ненавистью. Он жевал, не глядя по сторонам. Съев столько, сколько смог, завернул оставшееся мясо в мешок, сделанный из пончо, и поднялся.

Мэт медленно шел по направлению к телу, лежавшему у колеи. Это был Бен Харди, буквально изрешеченный пулями. Мэт наклонился и осмотрел его карманы. Нашел бумажник с фотографией Сары Старк и несколько пожелтевших писем. Положив их к себе в карман, встал. Как он ни торопился, но все же собрал груду камней и завалил ими тело. Потом пошел дальше.

Вторым оказался Уилл Старк, один из сыновей Арона, которому едва исполнилось шестнадцать. Он был убит двумя выстрелами в грудь.

— Должно быть, еще несколько лежат сзади, — сказал Мэт сам себе. — Но немного. Мне кажется, я был довольно далеко позади каравана.

Прежде чем он добрался до Танга, ему попались еще два трупа. Один из колонны Койла, другой — Билл Шедд.

Значит, Шедд тоже сплоховал. Хотел убить Сима Бойна и погиб сам. Сколько еще будет трупов на пути к Тангу?

К этому времени разрозненные кусочки мозаики сложились в голове Мэта в четкую картину. Нападение было преждевременным, потому что они узнали что-то о планах Бардуля и других участников каравана. Масси не стал дожидаться прибытия в Танг, он напал внезапно, использовав благоприятный момент, когда по условиям рельефа местности и из-за сильнейшего дождя караван рассеялся на большом пространстве и не было возможности оказать организованное сопротивление. Без сомнения, прекрасный тактический ход.

Но это создало для Масси дополнительные проблемы. Ему нужно доставить фургоны в место назначения, туда, где их можно спрятать или распродать, а людей у него не хватает. Поэтому даже по этой причине, если участники каравана не окажут сопротивления, вряд ли их будут убивать. По той же причине, чтобы сохранить в караване мир, бандиты не будут пока трогать женщин — им нужно увести караван как можно дальше от форта.

Для заложников, взятых бандитами, шансы на освобождение ничтожны — встреча со случайным армейским патрулем или… он, Мэт.

Конечно, никто в караване не знает, что он жив. И в этом его самое большое преимущество, хотя, с другой стороны, это лишает участников каравана почти всякой надежды на вызволение из лап негодяев.

Мэт обнаружил следы лагеря почти у самого Танга. Остановившись в стороне от него, он приготовил себе мясо и съел, жадно запивая его водой. Отдохнув, он тщательно осмотрел лагерную стоянку.

Вскоре Мэт нашел участок, на котором большое число людей, мужчин и женщин, для облегчения охраны содержались вместе и где их кормили. Остатки пищи, множество следов на ограниченном пространстве и очень мало следов в других местах подтверждали справедливость этого предположения.

Решив вымыть голову впервые за это время, Мэт обнаружил, что входное отверстие раны затянуто коркой из глины и спекшейся крови, так что кровотечение полностью прекратилось. Пуля, срикошетив после удара о череп, отклонилась и остановилась под кожей в районе затылка.

Мэт рискнул сделать разрез на голове и выдавил пулю. Затем промыл рану водой и лег спать.

Он ослабел от потери крови и шока, но, несмотря на ходьбу, чувствовал себя лучше. Однако он знал, что прошел немного, в то время как караван, подгоняемый спешащим Масси, за два дня проделал не менее сорока миль. Без лошади караван ему не догнать. Будь у него прежняя сила, Мэт догнал бы его и пешком, но в таком состоянии об этом нечего и думать.

Направление, в котором шел караван, указывало, что он движется к Литтл-Бигхорн, где он пересечет долину, следуя напрямик к Биг-Хорн, или направится по маршруту, который выведет его на юг, между рекой и горами. Но гадать о планах Масси, не видя следов каравана, было бесполезно.

Быстро стемнело, Мэт лег спать, завернувшись в пончо, однако из-за усталости и тупой боли в голове и боку долго не мог уснуть. Но в конце концов все же забылся в тяжелых сновидениях.

Он проснулся сразу, задолго до рассвета. Выбравшись из-под пончо, разжег костер, сходил к речке, где умылся и смочил голову, потом приготовил себе лучшие куски мяса из тех, что у него остались, и съел, сколько смог. Воду набрать было не во что, но, учитывая недавно прошедшие дожди, Мэт надеялся найти воду по пути. Литтл-Бигхорн был примерно в двадцати милях к западу.

Мэт отправился в путь. В голове пульсировала боль, лицо заросло щетиной. Где-то далеко впереди был караван, и когда он его найдет, станет ясно, что тогда делать. Упрямо наклонив голову, он шел, спотыкаясь, по следам колес, оставленным фургонами.

Трава здесь была высокой, она достигала колес фургонов, которые проехали по прерии, и, будь у него оружие, о пище можно было бы не беспокоиться — тетерева и кролики буквально путались под ногами, а однажды, ближе к вечеру, он заметил антилоп, но только в этот раз не было волков, чтобы их добыть.

До полудня он трижды останавливался на отдых, причем один раз на целый час. И все же, невзирая на слабость, продолжал свой путь, чувствуя себя спокойно только в движении. После обеда, споткнувшись, он упал головой вперед и долго лежал, не в силах пошевелиться, а когда наконец поднялся и пошел, часто останавливался для передышки. Однако, чего бы это ни стоило, он будет идти и не даст себя остановить.

Долгие годы тяжелой и опасной жизни на границе дали ему жизненную силу, которая не подвела его и сейчас. Начав двигаться, он прошел с милю, отдохнул и пошел снова. Следующую остановку он собирался сделать у реки, а это не меньше двенадцати — четырнадцати миль. Однажды, заметив группу всадников, Мэт укрылся в зарослях кустарника. Даже на таком большом расстоянии по их посадке он безошибочно признал индейцев. Прячась в зарослях, он терпеливо ждал, и через некоторое время увидел шестерых индейцев, идущих по следам каравана.

Мэт ждал, сжимая в руке нож. Это были молодые воины из племени сиу, можно не сомневаться: если его обнаружат, то тут же убьют и снимут скальп, а у него, кроме ножа, никакого оружия. В одном месте они остановились, и Мэт заметил: высокий воин на крапчатой лошади стал внимательно изучать следы. Он даже повернул свою лошадь в сторону кустарника, но остальные что-то ему крикнули и поехали по следу каравана. Индеец присоединился к ним, но тем не менее дважды оглянулся.

Очевидно, этот воин заметил его след и гадал, не оставили ли его люди из каравана, когда тот проходил мимо. И поэтому Мэт, когда индейцы уехали, не вышел из укрытия, а продолжил путь, держась в низинках и используя все укрытия, попадающиеся на пути. Продвижение его замедлилось, но эта мера безопасности оказалась как нельзя более своевременной: через несколько минут индеец на крапчатой лошади вернулся.

Очевидно, он заметил, что следы, которые вели до этого места, здесь и обрываются, и, ничего не говоря товарищам, решил взять отставшего от каравана одиночку своими силами. Мэт настороженно следил за индейцем. Это был молодой воин, ловкий и сильный. Винтовки у него не было, и именно о ней, без сомнения, он сейчас и мечтал, идя по следам белого. Мэта же больше всего интересовала его лошадь. Если бы ее заполучить… И он замер в кустах, выжидая.

Сиу оставил колею и, вглядываясь в следы, шел по траве к месту его первого укрытия. Мэт со всей осторожностью проскользнул сквозь куст, восстанавливая за собой положение травы и ветвей, прилагая все свое умение и опыт, чтобы скрыть следы. Учитывая его теперешнее состояние, нападение на индейца должно быть внезапным, иначе ему конец.

Дойдя до очень густых кустов, Мэт прошел сквозь них и, вернувшись, затаился в траве у своего следа. Он лежал совершенно неподвижно, зажав в руке нож.

Ближе к вечеру стало очень тепло, и ветра совсем не было. Солнце приятно согревало спину, покрытая росой трава издавала сильный аромат. Он лежал, готовый для броска — распластавшись на земле, поджав под себя ногу, носком прочно упираясь в землю, — и терпеливо ждал.

Лениво прожужжал разомлевший на летнем солнышке шмель. Он сел на листик, прогулялся по нему, потом перелетел на руку Мэта, бесцельно побродил по ней и улетел. Спина нагрелась, мышцы буквально впитывали живительную энергию солнца. Ладонь руки, сжимавшей рукоятку ножа, вспотела, и Мэт вытер ее о левый рукав.

Ни один звук не донесся из-за куста, но индеец, мускулистый, худощавый, с длинными эластичными мышцами, был уже там. Он стоял у куста и пристально вглядывался в открывавшуюся перед ним долину, кое-где поросшую островками кустарника. В его руках был лук со стрелой, лежащей на натянутой тетиве.

Мэт знал, как быстро может быть пущена стрела из лука. Ему случалось видеть сиу в деле. И потому он лежал очень тихо, едва дыша, не спуская глаз с индейца. Теперь другого выхода не оставалось: индеец стоял слишком близко от Мэта, он выследил его и нашел место, откуда тот вернулся обратно. У Мэта был только один шанс уцелеть — внезапно напасть на индейца из засады. Как только индеец поравняется с Мэтом, он должен быть убит.

Все должно произойти в доли секунды и по возможности тихо. Смертельным должен быть первый же удар ножа. В обычном состоянии, не раненый, Мэт смог бы одолеть этого индейца и голыми руками, но сейчас рисковать нельзя. Ни в коем случае.

Сиу был осторожен. Несмотря на молодость, настоящий воин. Это проявлялось в том, как он двигался, и в его уверенности, основанной на прошлых победах. Мэт крепче сжал нож и ждал, готовый к схватке.

Бесшумным движением воин отделился от куста и присел на корточки, изучая следы, затем выпрямился и осмотрелся. След ему не нравился, и Мэт, глядя на его лицо, с трудом сдержал улыбку — индеец находился так близко, что можно было видеть, как менялось выражение его лица. Сиу понял по следу, что преследуемый им белый не пытается просто уйти и что этот белый умеет скрывать следы.

Индеец опять сделал несколько шагов. Мэт остро ощущал слабый запах земли, легкое шевеление высокой травы при движении индейца и едва слышное пчелиное жужжание шмеля. Вдали над невысокими холмами по бледно-голубому небу медленно проплывало одинокое облако.

Глаза у индейца были черные, кожа темная, волосы черные и сальные. Когда он двигался, слышался только слабый шелест травы. На нем не было никакой одежды, кроме набедренной повязки, а на поясе, вдобавок к луку и колчану со стрелами, висел скальпировочный нож.

Мэт облизал пересохшие губы. Индеец поравнялся с ним, глядя вперед на куст и склон холма за ним. Он медлил. Мэт затаил дыхание и дождался, когда индеец шагнул вперед — раз, другой…

Мэт, как пуля из кольта, взвился над землей в долгом, беззвучном броске. Сиу как кошка вывернулся ему навстречу — что-то насторожило его, а возможно, он просто ощутил опасность, но Мэт был уже слишком близко для стрел, и индеец, бросив лук, потерял время, пытаясь выхватить нож. Мэт ударил его ножом, но индеец подставил под удар свою руку.

Хлынувшая из нее кровь рубиновым рукавом покрыла предплечье индейца. Мэт ударил сиу левым кулаком прямо в рот, и тот пошатнулся. Он снова занес нож, опустив лезвие ниже, пытаясь поразить индейца в живот. И снова индеец отразил удар, получив лишь неглубокий порез, рдеющий на темной коже живота, и выхватил свой нож из ножен.

Падая вместе с индейцем в высокую траву, Мэт изо всех сил ударил его левой рукой в живот, чтобы тот потерял дыхание, и снова занес нож. На этот раз нож сделал свое дело — у индейца перехватило дыхание, лицо исказилось от ненависти и бойцовского жара. Мэт вырвал нож из тела индейца, и они покатились по траве. Острая боль пронзила его плечо, он поймал запястье индейца и заломил его, отчаянно стараясь уклониться от ножа.

Со страхом сознавая, что силы его быстро убывают, Мэт поднырнул под нож и отбросил врага в сторону. Сиу, как кошка, устоял на ногах и снова прыгнул на Мэта. Мэт упал на спину, индеец бросился на него и наткнулся прямо на нож. Сиу заметил свою ошибку слишком поздно, он пытался было уклониться, но лезвие вошло в его тело по рукоятку, чуть ниже ребер.

Однако отчаянная безмолвная схватка продолжалась. Мэт, задыхаясь, почти в агонии, налегал на лезвие, вращая его, толкая острие к сердцу индейца. Затем вырвал нож и последним отчаянным усилием вонзил его снова.

Тело индейца напряглось и обмякло. Мэт долго лежал неподвижно, затем вытащил нож и вытер его о траву. Подобрав лук и колчан со стрелами, задыхаясь от слабости, с черными кругами перед глазами, он дополз до куста. Почти теряя сознание от боли и слабости, он все же понял, что оставаться на этом месте нельзя: разыскивая пропавшего, сюда могут вернуться другие воины. Нужно найти лошадь и как можно быстрее убраться отсюда.

Несмотря на полное измождение, Мэту удалось подняться на ноги. Прежде чем двинуться с места, он осмотрелся. На месте схватки трава была смята и покрыта кровью, как после пиршества волков. Он вошел в кустарник и замер. Крапчатая лошадь была привязана к дереву не далее чем в двадцати футах от него!

Мэт пошел к ней, но лошадь, учуяв кровь, попятилась, запрокинув голову и кося лиловым глазом. Он шепотом стал ее уговаривать, но лошадь не успокаивалась. Чуя незнакомый запах белого человека и пугающий запах крови, она храпела и высоко вскидывала голову, однако Мэт все-таки ухитрился приблизиться к ней и взять в руку сыромятный повод, которым она была привязана к дереву.

Борьбу с лошадью нужно было выиграть здесь, на месте. — он не в той форме, чтобы скакать на взбесившейся лошади. Мэт снова заговорил с ней ласковым, успокаивающим голосом, затем осторожно протянул руку и положил ее на шею лошади. Нежно поглаживая лошадь, Мэт продолжал тихонько уговаривать ее. Вдруг, по какому-то наитию, он поднес к ее носу колчан, и знакомый запах успокоил животное. Мэт распутал повод и вскочил на одеяло, служившее седлом. Потом направил лошадь по колее назад, пока не увидел ответвление, ведущее на запад, в сторону от маршрута, по которому прошел караван и ускакали индейцы. Он проехал по нему, позволив резвой лошади бежать быстрой рысью.

Отъехав примерно три мили от места, где был убит индеец, Мэт повернул лошадь в направлении Литтл-Бигхорн и продолжал свой путь. Его подташнивало, голова разрывалась от пульсирующей боли. Небольшой порез на плече вначале сильно кровоточил, и, когда кровь перестала идти, куртка из оленьей кожи присохла к ране.

В забытьи он покачнулся в седле, лошадь испугалась и неожиданно вскинулась так сильно, что он вылетел из седла и упал вперед. Испуганная лошадь умчалась бешеным галопом прочь.

Мэт, совершенно обессиленный, медленно поднялся на колени, затем встал. Лошадь исчезла, но положение все-таки изменилось к лучшему. Впереди уже можно было различить темную полоску деревьев, вернее, вершин деревьев, растущих в долине Литтл-Хорна. Преодолевая боль и слабость, Мэт, шатаясь, упрямо шел вперед, пока не добрался до берега, густо поросшего ивняком. Собрав последние силы, он забрался в самую чащобу и, по возможности скрывая свои следы, пополз. Он полз до тех пор, пока не наткнулся на глубокое звериное логово, возможно волчье, заполз в него и уснул, положив под голову руку.

Прошло немало времени, прежде чем он открыл глаза. Было темно, во рту пересохло, голова по-прежнему болела. Каждая клеточка его тела, казалось, кричала от боли, и, пошевелившись, Мэт с трудом сдержал стон. Он выполз из логова, дополз до речки, долго и жадно пил, потом ополоснул холодной водой лицо и голову.

Ночь была ясной и звездной, определив по звездам, что — уже далеко за полночь, Мэт вернулся в логово, где опять быстро заснул.

Его разбудили лучи солнца, пробившиеся сквозь заросли ежевики, но он еще некоторое время лежал неподвижно. Остатки мяса были потеряны при падении с лошади, но пончо осталось. Он умылся в реке и перешел на другой берег. Опыта стрельбы из лука у Мэта не было, но однажды индейцы кроу показывали ему, как с ним обращаться, и он надеялся, что сможет добыть себе какую-нибудь дичь. Насобирав ягод, Мэт продолжил путь, пока не вышел к месту стоянки каравана.

Он стоял под громадным деревом и изучал местность, когда уловил в кустах какое-то движение. Отступив, он замер в ожидании. Сердце его бешено стучало. Шорох послышался вновь.

Это был конь, продирающийся сквозь заросли кустарника. Оказавшись на открытом пространстве, он остановился — по-видимому, в нерешительности. Прислушавшись, Мэт уловил еще какое-то движение, а потом заметил трех индейцев. Судя по раскраске, это были брюле. Очевидно, они преследовали ничего не подозревающего всадника. Конь медленно двинулся вперед, прямо к месту, где стоял Мэт Бардуль!

Бардуль, подняв лук и положив стрелу на тетиву, ждал. Вдруг из-за кустов появился конь. По лицу Бардуля впервые за все это время скользнула улыбка. Это был его собственный конь. Его каурый!

Мэт осторожно поднял руку. Голова коня вздернулась, Мэт, шепча ласковые слова, стал приближаться к нему.

Каурый замер, кося на него одним глазом, затем, должно быть почуяв знакомый запах, искательно потянулся к Мэту. Тот в мгновение ока оказался рядом и выхватил из седельной кобуры свой винчестер.

— Постой, мой хороший, — прошептал он, — нам нужно кое-что сделать!

Из кустов появился индеец, очевидно, он уже видел коня и знал, что он без всадника, потому что без опаски вышел из кустов прямо на открытое место и только тогда заметил Мэта. Издав испуганный возглас, он схватился за винтовку. До него не было и тридцати ярдов, и Мэт свалил его выстрелом от бедра, затем, бросив винчестер к плечу, вогнал пулю во второго. Третий исчез в высокой траве. Мэт вскочил в седло.

Быстро обыскав седельные сумы, он обнаружил в них патроны и запас продовольствия. Нетрудно было представить, что произошло с конем. Когда после выстрелов Мэт рухнул с седла, испуганный конь умчался прочь. Потом, придя в себя, конь последовал за караваном, в котором были знакомые лошади.

Несколько минут езды по следу подтвердили, что фургоны направляются в сторону Биг-Хорн, и Мэт задумался, какой маршрут ему выбрать. До окрестностей форта № 1 было не меньше дня езды, там были солдаты, они могли ему помочь отбить караван у бандитов. С другой стороны, в самом караване события могли войти в кризисную фазу. Если бандиты не получили подкрепления, на которое рассчитывали, мужчины нужны для управления фургонами. В этой ситуации маловероятно, что Масси позволит насиловать женщин, рискуя вызвать бунт, и здесь таился шанс.

Мэт пришпорил коня и направил его вниз по речке. Мысли о том, что он снова на коне и под рукой винтовка, согревали ему душу.

Он ехал по прекрасной земле. Вдоль речки тянулись рощи строевых сосен, высота густого разнотравья достигала трех футов, то и дело попадались кусты дикой вишни, иногда обвитые виноградной лозой, смородины, крыжовника, под копытами коня краснели похожие на крупные капли крови ягоды земляники. Его конь, казалось, обрадовался возвращению хозяина и шел резво, без понукания.

Мэт скакал галопом через крутые и обрывистые холмы на восточном берегу реки, когда вдруг заметил ржавую полевую кухню. Он тут же замедлил бег коня. На протяжении последующих двух миль ему все время попадались то выцветшие на солнце седла, то луженые фляжки, миски и ведра, а иногда плащ или фуражка.

На этом поле Кастер встретился с сиу, представшими в той последней схватке во всей своей силе. Мэт насчитал на небольшом участке шестьдесят девять могил, большинство из них — просто тонкий слой земли, едва прикрывавший тело. Кое-где могилы были разрыты койотами, а однажды Мэту встретился череп в армейской фуражке.

Мэт, не останавливаясь, проехал через место побоища и стал держаться ближе к воде. Ночью он продолжал гнать коня на север — на ночевку времени не было. Напоив коня и дав ему попастись, Мэт продолжал гонку. На заре он увидел форт.

Несколько штабных зданий и бараков были в стадии завершения, и рабочие уже вышли на работу. Ниже в ложбинке был разбит ровными рядами палаточный городок, в котором суетились солдаты, отмывая кухонные принадлежности. Мэт тронул шпорами заморенного коня и легким галопом спустился к лагерю.

Его окликнул часовой и, разглядев, что это белый, с любопытством на него уставился. Посмотреть было на что. Лицо Мэта обросло многодневной щетиной, а рана на голове была покрыта кровавой коркой, которую он все еще не решался смыть. Плечо и бок в темных потеках крови, поперек седла винчестер.

— Где ваш главный?

Солдат, не отводя любопытных глаз, показал на палатку. Мэт поскакал, от всей души надеясь, что командиром окажется уже знакомый ему офицер. Он спрыгнул с коня и прошел под откинутый наверх клапан.

Высокий молодой блондин с усиками сидел за походным столом и что-то писал. Когда Мэт заговорил, офицер поднял глаза, явно недовольный тем, что его прервали. Мэт быстро изложил суть дела и уже в процессе рассказа по глазам офицера понял, что тот относится к его словам скептически.

— Вы хотите, чтобы я выслал с вами патруль? — спросил он. — Приказы, которым я подчиняюсь, не позволяют мне этого сделать, даже если бы я и хотел. По вашим же словам, заварушка произошла между участниками каравана, а не с индейцами. У меня нет приказа вмешиваться в такие дела.

— Но, командир, — запротестовал Мэт, — это же бандиты! Один из них Сим Бойн, убийца из Натчеса!

— Сожалею, — покачал головой офицер, — но ничего не могу сделать. Мне приказано строить форт и избегать стычек с индейцами. Вот и все. Я ничего не знаю ни о караване, ни о личности Сима Бойна. И не вправе посылать войска по прихоти переселенца, которому показалось, что он в опасности.

— Но послушайте, — произнес Мэт, сдерживая нарастающий гнев, — я заместитель шерифа США!

— Правда? У вас есть документы, я полагаю?

Бардуль похлопал ладонью по карману. Бумага исчезла! Как и следовало предполагать, ее, конечно, забрали.

— Документа нет, его у меня украли.

Офицер пожал плечами.

— Ничего не могу для вас сделать. По существу я только замещаю командира. Командир вернется не раньше понедельника. Может быть, он сможет вам помочь.

— Понедельника! — стиснул зубы Бардуль. — Это же три дня! Будет слишком поздно!

Резко повернувшись, он вышел из палатки, схватил за повод коня и быстро направился к кухне, в которой все еще лениво дымилась печь. Повар вопросительно поднял на него глаза.

— Найдется что-нибудь поесть? — устало спросил Мэт.

— Конечно, как не найтись! — Повар с любопытством глядел на него. — Похоже, это как раз то, что вам нужно. Что случилось?

За чашкой кофе Мэт поведал всю историю. Повар покивал и, указав на палатку, из которой вышел Мэт, заметил:

— Что еще от него ждать? Буквоед. Без приказа и устава он пальцем не пошевелит.

— А как насчет того, чтобы мне взять с собой немного провизии?

Повар удивленно посмотрел на него.

— Вы снова хотите туда ехать? В таком-то состоянии?

— Конечно, черт подери! Выезжаю сегодня ночью.

— Может, вам лучше отдохнуть? И дать отдых коню? Конечно, харч я приготовлю. И кстати, здесь, третий дом отсюда, есть плотник. А у него пара новехоньких, прямо из магазина, кольтов. Если вы при деньгах, можно купить.

Днем Мэт Бардуль выехал из лагеря на своем кауром жеребце, на его бедрах висели кольты, а в седельных сумах покоились патроны, частью купленные, частью заимствованные у плотника. Плана действий у него пока не было, но он знал одно — нужно догнать караван и, если получится, связаться с Мерфи или Старком. Если удастся вооружить хотя бы нескольких честных людей, особо беспокоиться не о чем. По крайней мере, у них будет шанс.

Мэт ехал целый день без остановки и на следующее утро снова обнаружил следы каравана. Отмытый, побритый и отдохнувший за время своей короткой стоянки в армейском лагере, он был готов ко всему. Врач, перевязавший его раны, хмуро посмотрев на него, заметил, что дуракам везет. Потом добавил, что Мэту нужен отдых и покой.

— Впрочем, судя по вашему виду, — продолжал он, — они вряд ли у вас будут. Хотя, может быть, вы все-таки выживете!

Глядя друг на друга, они улыбнулись, и врач, которому Мэт поведал о своих приключениях, с оттенком зависти присовокупил:

— Ей-богу, охотно поехал бы с вами. На это стоит посмотреть.

Конь скакал так резво, словно был лично заинтересован скорее догнать караван. По пути Мэт опробовал кольты. Это была пара прекрасных револьверов, сбалансированных даже лучше, чем его собственные. Он испытал их на паре кроликов, затем вставил в барабаны патроны вместо стреляных гильз и сунул кольты в кобуры.

Мэт ехал и отдыхал, снова ехал и снова отдыхал. На отдыхе он готовил себе кофе или суп, но чаще всего ел прямо в седле. Он заехал в развалины старого форта К. Ф. Смита, построенного у подножия гор, и сразу заметил тело человека, частично скрытое кустарником. Это был Бен Сперри. Зверски избитый и застреленный тремя выстрелами в упор.

Лицо Мэта окаменело, он вскочил в седло и быстро поскакал на юг. Следы каравана шли вдоль ручья к глубокому каньону, прорезавшему холмы, отсюда Мэт поехал шагом. В этом направлении другого прохода не было, а следы вели прямо в горы, на юго-восток. Значит, караван близко, очень близко.

Мэт остановился у ручья, чтобы напиться, и услышал стон. Мгновенно выхватив кольт, он повернулся и… встретил взгляд Логана Дина.

Ганфайтер лежал на животе на берегу ручья, в нескольких футах от воды, с посеревшим от боли лицом. Мэт тронул его за плечо.

— Логан! Что случилось? В чем дело?

Дин с трудом сфокусировал взгляд.

— Бардуль… Убейте его. Убейте… этого Масси. — Его голос стал неслышен.

Мэт шагнул к ручью и, опустившись на колени, склонился над ним. Еще удивительно, что Логан Дин мог вообще говорить. Он был ранен, и не одной, а пятью пулями в живот, и оставлен здесь умирать.

— Вы были правы… он стрелял в меня… — Дин собрал все свои силы. — Из потайного пистолета. Поезжайте туда… Быстро.

Мэт поднес к его губам фляжку с водой, но Дин оттолкнул ее.

— Убейте… Масси.

Неожиданно послышался какой-то новый звук. Мэт выпрямился, вслушиваясь, звук повторился — звон топора!

Значит, лагерь близко,совсем рядом. Мэт поправил кольты в кобурах и расслабился, ожидая, пока успокоятся нервы и обострятся рефлексы.

Глава 12

Мэт не знал, что происходит в караване, но знал, что, преодолев все, оказался в конце каравана. Теперь-то выяснится все и он встретится с Масси лицом к лицу, так, как давно мечтал, — с кольтом в руке. Но эта схватка будет совсем не похожа на другие — на карту поставлены жизни и судьбы многих людей.

Именно поэтому все нужно делать особенно осторожно. Победу, если она будет одержана, можно добыть только внезапным ударом, не дав бандитам никаких шансов организоваться и подготовиться к сопротивлению. Нужно тайно приблизиться к каравану, оценить ситуацию и найти возможность передать оружие в руки честных людей.

Первым делом он должен разыскать Бизона Мерфи, если тот жив, затем Старков и Койлов, потом тех, кого знает сам как людей решительных и смелых, кто не струсит перед лицом опасности. А уж после этого, только после этого, можно рискнуть на открытое столкновение, и тогда он найдет и ликвидирует Клайва Масси.

Другого выхода нет. Строго говоря, следовало бы прежде всего уничтожить Масси! Он мозг и одновременно кулак этой банды, он вынашивал планы и воплощал их в жизнь, и, если уничтожить его, заговор бандитов затрещит по всем швам.

Смерть Логана Дина еще раз подтвердила, что Масси — безжалостный убийца-садист. Застрелить человека таким образом означало обречь его на долгие часы мук и страданий, когда время тянется бесконечно медленно и нет никакой надежды на жизнь, а впереди только жестокая бесконечность мучительной агонии. Стреляя в Дина, Масси это знал.

Мэт оставил лежащего Дина Логана, зная, что помочь ему невозможно, и спрятал коня, привязав его к дереву на небольшой полянке, окруженной со всех сторон деревьями и густым кустарником, там, где трава была погуще. Затем снял пояс с револьверами, проверил двойные патронташи и, лишь удостоверившись, что каждое гнездо в них заполнено, очень медленно углубился в лес.

Не зная, где расположен лагерь, и не представляя, как он охраняется, Мэт был вынужден соблюдать все меры предосторожности и продвигался очень медленно.

Вокруг стройными колоннами высились строевые сосны, а под ними лежал многолетний слой опавшей сосновой хвои. Он, не останавливаясь, шел вперед, обдумывая варианты будущих действий в зависимости от возможных ситуаций.

Неожиданно Мэт оказался на краю обрыва. На глубине примерно шестидесяти футов виднелся покрытый яркой зеленью каньон с крутыми скалистыми склонами. Из расщелины в скалах водопадом низвергался ручей, образуя небольшое озерцо. Поблизости трудилось довольно много людей, собирая из бревен срубы, два из которых были уже готовы. Работающих охраняли несколько бандитов. Женщин не было видно.

Теперь понятно, почему участники каравана до сих пор еще живы. Масси эксплуатировал их до последней возможности.

Мэт залег за стволом дерева и стал пристально рассматривать открывшуюся панораму. Кроме основного входа, без сомнения тщательно охранявшегося, в каньон вел еще один путь — поросший соснами длинный склон, который через разлом в стене соединял лес, растущий в каньоне, с лесным массивом за его пределами. Несколько человек, положив на плечи топоры, стали как раз взбираться по этому склону. Их сопровождали два охранника. Мэт решил, что именно здесь и заготавливается лес для строительства.

Никаких свидетельств валки леса в других местах не было, и Мэту показалось, что он видит путь, по которому бревна при помощи бычьих упряжек доставляют на стройку.

Поднявшись на ноги, он вернулся в чащу и стал пробираться по склону в том же направлении. Расстояние не превышало мили, но потребовалось не меньше часа, чтобы его преодолеть, не рискуя быть обнаруженным.

Еще издали Мэт услышал звон топоров, и это помогло ему занять выгодную позицию в густом кустарнике. Отсюда было хорошо видно работающих и их стражу.

Шестерых лесорубов охраняли два вооруженных охранника. У Мэта, когда он заметил ружья, даже губы пересохли. Неудивительно, что никто из пленников не пытался бежать. Будь у них винтовки или револьверы — одно дело, отчаянный найтись может, но ружья… Тут уж увольте.

Мэт внимательно осмотрел группу и в одном из лесорубов узнал Джеба Старка. В это время к группе из леса присоединились еще двое, сопровождаемые третьим охранником. И одним из этих двоих был Бизон Мерфи.

Слегка приподняв голову, Мэт издал зов одинокого койота. Он не сводил глаз с Мерфи и заметил, как великан выпрямился и рукой вытер пот со лба. Мерфи услышал и… понял!

И вдруг винчестер Мэта поднялся как бы сам по себе, а голова прижалась к прикладу. За группой лесорубов из леса появился человек с винтовкой. Это был Филлипс!

Мэт с пересохшими губами и сильно бьющимся сердцем ждал. Если его сигнал слышал Мерфи, значит, его слышал и Филлипс, а тот был вооружен и, значит, с бандитами заодно. Любой ветеран войны с индейцами знает этот сигнал. Но разведчик не выказал никаких признаков настороженности.

Мерфи обошел дерево и стал яростно рубить его с другой стороны, оказавшись, таким образом, лицом к лицу с Мэтом. Затем он отбросил топор, выпрямился и провел рукой по лбу, показывая Мэту, что готов ко всему.

Мэт перевел взгляд на Филлипса и чуть не подпрыгнул — ветеран исчез.

Бардуль тут же скрылся в кустах и вынул из ножен нож. Осторожно передвигаясь от дерева к дереву, он присел за огромной кучей бурелома. Филлипса долго ждать не пришлось.

Портуджи решительно шел через кустарник, не делая никаких попыток спрятаться. Приблизившись к месту, с которого предположительно прозвучал сигнал, он остановился и прислонил винчестер к стволу дерева. Затем встал и, отойдя футов на двадцать, присел под деревом. Достал трубку и стал ее раскуривать.

Его намерения были абсолютно ясны. Он прекрасно знал, что Мэт Бардуль или кто-то еще здесь, рядом, и хотел дать понять, что его не нужно бояться. И все же Мэт, сомневаясь, выжидал.

Через некоторое время Филлипс вытащил изо рта трубку и сказал:

— Если это ты, Бардуль, можешь говорить. Сигнал-то, похоже, твой.

Мэт заговорил негромко, так, чтобы его мог слышать только Портуджи:

— Ты неплохой парень, Филлипс, но, если пойдешь против меня, я тебя убью.

— Под курткой у меня револьвер, — ответил Филлипс, — но ты ловчей меня, и, кроме того, если я не ошибаюсь, у тебя и нож наготове, ты можешь метнуть его куда быстрей, чем я достану револьвер. Выходи или оставайся там, где ты есть, но выслушай. С женщинами все в порядке, но сегодня для них последний день свободы. Я пытался заступиться за них, доказывал, что мужчины будут лучше работать и не возникнет никаких проблем, пока не тронут женщин, но Масси не терпится, он плюется как дикий кот из-за девки Койла. С ней не так-то просто, как он думал. Во всяком случае, я с вами. Мерфи в курсе, мы с ним толковали, и Старк тоже, мы и план кои какой обдумали, но он не больно хорош.

Увидев выходящего из кустов Бардуля, Филлипс усмехнулся.

— Похоже, тебе тоже досталось, — отметил он. — И ты прав, что никому не доверяешь. Знаешь, раньше я был не в ладах с законом, но если побываешь в героях, это кое-что меняет. Заставляет держать марку.

Мэт присел на корточки.

— Филлипс, если с тобой все в порядке, не будем терять времени. Давай спустимся вниз и начнем прямо сейчас. Нужно заполучить винтовки и ружья, а эти вальщики леса — ребята не хуже любых других.

— Если повезет, дело сделать можно, — согласился Филлипс. — Остальное оружие в меньшем из готовых домов, тал. и сам Масси. Женщины — в другом. У Масси тридцать человек, но отпетые головорезы — выродки и подонки со всего Дикого Запада. Он думает, что я с ним, вот и охочусь для этой банды, обеспечиваю свежим мясом.

Бардуль, этот человек просто псих. Настоящий садист-убийца. Рядом с ним никто не может чувствовать себя в безопасности. У него на уме одни убийства! Взять хотя бы Дина… С чего началось, я не видел. Когда я подошел, Логан уже лежал на земле, а Масси стоял над ним и хладнокровно, не торопясь, расстреливал его, лежачего!

Он как лось в период гона — не задумываясь, уничтожит любого, кто перейдет ему дорогу. Кстати, его настоящее имя Сим Бойн! Сам слышал, как он хвалился. Говорил об убийствах на тракте, когда был еще сосунком. У него руки по локоть в крови.

Мэт, не теряя ни секунды, посвятил его в свой план. Филлипс одобрительно кивнул. Вынув изо рта трубку, он почесал чубуком щеку и заключил:

— Может, что и получится, надо попробовать. Выбора-то у нас все равно нет. Этой ночью Масси, видать, совсем остервенеет. Прошлой ночью девчонка Койла от него отбилась, он вернулся к себе ни с чем. Злющий, словно гризли со своим кутенком. Бэт Хэммер, Шталь, да и остальные тоже психуют: чего, мол, Масси не отдает им девиц Старка и эту бабенку Толливера.

Портуджи Филлипс поднялся и двинулся к лесопосадке; за ним на безопасном расстоянии следовал Мэт. Филлипс вышел на поляну и прошел мимо Мерфи. Мэт ничего не заметил, но, очевидно, подходя к охраннику, чтобы завязать разговор, Филлипс едва заметно кивнул Мерфи или обменялся с ним взглядом. В это время Мэт по-кошачьи бесшумно заходил охраннику за спину.

В какой-то момент тот начал было поворачиваться — видимо, уловив за спиной движение, — но Филлипс отвлек его внимание, тронув за рукав. Мэт, как привидение, возник за спиной ничего не подозревающего охранника и приставил острие ножа к левому боку.

— Только пошевелись, — прошептал он, — и получишь этот нож прямо между ребер!

Охранник замер, будто пораженный громом. Филлипс выхватил из его рук ружье и бросил Мерфи. Потом, прикрывая охранника своим крепко сбитым телом, снял с него пояс с кольтами. Перехватив нож в левую руку, Мэт вынул из кобуры свой шестизарядник и трахнул охранника по темени. Затем отволок его в кусты и, связав, бросил.

Все это было проделано молниеносно и без всякого шума, так, что никто ничего не заметил, кроме всегда настороженного Джеба Старка. Он перестал рубить, распрямился и, взглянув на Мерфи и Бардуля, двинулся к охраннику, стоявшему неподалеку.

— Как насчет вон того дерева, подойдет? — спросил он.

Когда тот обернулся на голос, Филлипс и Мэт взяли третьего, оставшегося стража. Тот издал сдавленный стон, и охранник Джеба повернулся на звук. Охранник стоял довольно далеко, Джеб не мог до него дотянуться, но он держал в руке топор и, не раздумывая, изо всех сил швырнул его обухом вперед, целясь охраннику в голову. Топор попал в висок, и стражник рухнул как подкошенный. Старк тут же склонился над ним и снял с него пояс с оружием.

Звон топоров стих.

— Продолжайте работать, черт бы вас побрал! — заорал Бизон. — Рубите дальше. Вы что, хотите предупредить их?

Под стук топоров Мэт быстро распределил оружие. Первой четверке он велел спрятать кольты за пазухой и прицепить к упряжкам быков уже срубленные бревна.

— Тащите их туда, где работают Барни Койл и Старк, — распорядился Мэт. — С вами под видом охранника пойдет Филлипс.

Щелкнул бич, бревна пришли в движение, один человек правил, другие шли сзади. Мэт ждал с винчестером наготове, не поднимется ли в лагере шум, но все было спокойно, люди продолжали работать.

Перебегая от дерева к дереву, Мэт спустился в долину и подошел к дому, в котором Масси организовал штаб. Когда все начнется, он должен быть как можно ближе к Масси. Обойдя сруб, Мэт увидел, как упряжка с бревнами остановилась рядом с Барни и Старком, а их охранник, повернувшись, оказался прямо под дулом кольта.

Совершенно неожиданно в дверях дома появился Клайв Масси, спустился вниз и быстро направился к дому, в котором содержались женщины. У него был вид человека, твердо знающего, что нужно делать. Подойдя к двери второго дома, он повернулся и позвал сообщников:

— Бэт! Шталь! Идите оба сюда! Вы, изголодавшиеся по бабам страдальцы, теперь… — Конец фразы Мэт не расслышал, потому что эти двое подошли к Масси, и все трое скрылись в доме.

Мэт стремительно бросился вперед по плотно утрамбованной земле под защиту стены дома, из которого неслись протестующие возгласы.

В это время из-за фургона, где он мирно спал, появился ни о чем не подозревающий бандит. Это был здоровенный детина, мускулистые плечи которого обтягивала тесная, не по размеру, рубашка. Его физиономию украшала многодневная щетина, а вид был хмурый и раздраженный.

Бандит шел не спеша, продирая глаза кулаками, и вдруг одна его рука замерла, а глаза широко раскрылись. Он с проклятьем схватился за кольт. Какое-то мгновение Бардуль рассматривал его, но только мгновение — в дело вступил кольт.

Пуля настигла огромного бандита в тот момент, когда он делал шаг, и казалось, что он просто споткнулся, потом его рука потянулась к оружию, он сделал три неверных шага вперед, его колени подогнулись, и мужчина рухнул на землю. Падая, бандит перевернулся лицом вверх и умер, не издав ни звука.

После этого выстрела в лагере началось смятение. Человек в синей рубахе выскочили из-за угла дома и тут же был почти разорван пополам выстрелом из ружья сзади, бросившим его лицом на землю. Он упал раньше, чем смолкло эхо в высоких стенах каньона, и, издав предсмертный стон, умер на месте.

Из дома выскочили Хэммер и Шталь. Шталь успел скользнуть за угол, а Хэммер замешкался в дверях, придерживаясь за косяк левой рукой — правой он пытался достать свой кольт. Движение было быстрым, но осталось незавершенным, так как на него налетел разъяренный как бык Арон Старк с охотничьим ножом в руке. Хэммер вскрикнул, и они оба упали на землю в смертельной схватке. Хэммер был моложе, но ярость придала Арону силы, и Мэт заметил, как дернулся Хэммер от удара ножом, как, вопя, попытался освободиться, но нож старого старателя еще раз поднялся и еще раз упал. Арон Старк своими глазами видел, как этот негодяй убил его младшего сына, и наконец-то дождался момента отмщения.

Бардуль ринулся к двери, где появился Масси, прикрывающийся Жакин. Масси остановился — его лицо было исцарапано, шевелюра спутана, — обвел вокруг диким взором и сразу понял, что это конец всему. Грязно выругавшись, он кинулся назад, толкая девушку перед собой, и захлопнул дверь в тот момент, когда плечо Бардуля уперлось в толстые доски двери. Дверь устояла.

Над головой Мэта просвистела пуля, он мгновенно присел, держа кольт в руке, и повернулся лицом к новой опасности.

Не более чем в десяти футах от него стоял Шталь, сделавший неприцельный выстрел еще на бегу. Когда Мэт повернулся и бандит увидел, с кем имеет дело, злобная гримаса на его лице сменилась глубокой растерянностью, а потом неудержимой паникой. Он вскинул было свой кольт, но Мэт уже спустил курок. Первая пуля заставила Шталя привстать на цыпочки, вторая вошла ему прямо в лоб.

В лагере воцарилась мертвая тишина. Мэт огляделся. Повсюду сновали участники каравана с оружием в руках, кое-где лежали мертвые бандиты.

Он повернулся к двери. За ней скрывался Клайв Масси. Убийца-садист, взбесившийся от уязвленного самолюбия и отчаяния, а вместе с ним, запертые внутри дома, жены и дочери переселенцев!

Масси необходимо выманить из этого дома — любым способом, любой ценой. В припадке слепой ярости он способен перестрелять всех женщин и начнет наверняка с Жакин. Мэт Бардуль, с пересохшим от. волнения горлом, посмотрел на дверь и крикнул:

— Масси, выходи! Тебе конец. Выходи и сдавайся!

Солнце приятно согревало его плечи, он стоял, смертельно усталый от борьбы, зная, что в кольтах Масси таится смерть.

— Выходить? — рассмеялся Масси, и в его смехе было искреннее торжество и даже насмешка. — Не будь идиотом! Я обложен в этом доме, но со мной ваши женщины. Попробуйте что-нибудь мне сделать, и я тут же отыграюсь на них. Выпустите меня, или они все умрут, одна за другой!

Подошли Арон Старк, потом Мерфи, Толливер, Лют Харлис, Клайн и Рютц. И Койл вместе с Пирсоном.

— Ну что, Бардуль? Я могу выйти или мне начать стрелять?

Мэт размышлял лишь мгновение:

— Выходи, дьявол бы тебя побрал! Выходи! Ты получишь лошадь и десять минут форы. После этого я иду по следу!

— Только не бери с собой своих друзей! — закричал Масси. — И ничего больше мне не нужно!

Дверь распахнулась. В ней, как в рамке, застыла Жакин Койл, с бледным от гнева лицом и пылающим взором. За ней с кольтом в руке стоял Масси.

— Беру ее в заложницы, пока не выберусь из лагеря, — объявил он.

Мэт стоял на прямых ногах и сверлил Масси глазами. Вся его ненависть к этому человеку снова закипела в нем, но он сдержался. Он знал, что произойдет, если Масси возьмет Жакин заложницей — на границе лагеря она будет убита. Такие люди, как Масси, то, что не могут получить, уничтожают. Но один шанс все-таки был, и этот шанс — его тщеславие.

— Прятаться за бабью юбку! — Мэт произнес это самым презрительным тоном, но все же еще добавил насмешки: — Боишься выйти один на один? Трусишь?

— Думаешь, я дурак? С тобой-то мне справиться — раз плюнуть, но вон у тебя сколько дружков! Им что, можно доверять? — Говоря это, Масси отступал по направлению к лошадям: — Ну и глупец же ты, Бардуль! И ты, и этот Логан Дин! Ганфайтеры! Ха! Пара сосунков, недостойных назваться мужчинами! Я убил его, Бардуль! Уложил одним выстрелом!

Мэт хотел было сказать, что ему известно, как он уложил Логана, но вовремя сообразил, что знание этого приема — козырный туз у него в руках: возможно, Масси решит использовать тот же прием и против него.

— Ты просто трусишь, Масси! Боишься биться на равных! Ты не ганфайтер, ты убийца! Просто убийца. Ты бы не мог выстоять против Дина даже в лучшие времена!

Клайв Масси был уже рядом с лошадьми, но вдруг остановился. Присущие ему тщеславие и злобность не позволяли бесславно бежать с поля боя без какой-либо — пусть даже крошечной — победы, подстегивала его и ненависть к Мэту Бардулю.

Их взгляды встретились — через площадку, поверх плеча Жакин. Не ненависть руководила теперь Бардулем, а осознание того, что он сражается за жизнь любимой девушки, что Масси никогда не уступит ее ему или кому-нибудь другому. Имя Сима Бойна уже давно стало синонимом подлого убийцы, и таким он останется, пока жив!

— Если бы не твои друзья, — злобно выкрикнул Масси, — я убил бы тебя прямо сейчас!

Мэт Бардуль медленно улыбнулся, вложив в улыбку максимум презрения, и тоном, полным недоверия, протянул:

— Они не будут вмешиваться. Если ты убьешь меня, ты свободен. Вы согласны, Бизон? Койл?

Оба подтвердили. Мерфи — не раздумывая, Брайен Койл — после некоторого колебания. Арон Старк гневно пытался выразить свое несогласие, но Мерфи предостерегающе тронул его за руку.

Мэт чувствовал взгляд Жакин, взгляд ее огромных, прекрасных глаз на побледневшем от страха и отчаяния лице.

— Ну ладно. — Быстрым, жестким движением Масси отбросил девушку от себя. — Ты пометил меня этим сломанным носом, Бардуль, но, клянусь Богом, я убью тебя!

С ненавистью глядя на Мэта, Масси сделал три быстрых шага к нему и положил правую руку на лацкан своего сюртука.

Мэт стоял, слегка пригнувшись, положив руки на бедра, и следил за каждым его движением.

— Вот и хорошо, — спокойно произнес он, — пусть будет так.

Пригнувшись еще ниже — так, что прядь волос упала на лоб, — Мэт внимательно следил за правой рукой Масси, в которой пряталась смерть. Кроме него и Масси, никто на свете даже не догадывался, на какой тонкой нити висела его жизнь, только они двое знали, где держал револьвер Масси и с какой быстротой он мог ввести его в действие.

Мэт с самого начала надеялся, что сможет склонить Масси к поединку, если удастся сыграть на его самонадеянности и тщеславии. Но он также хорошо представлял себе, какое это опасное оружие и какую страшную рану в теле человека оставляет пуля сорок первого калибра на дистанции в десять футов. Он видел эти раны на теле Логана Дина, стрелка такого же быстрого, а может быть, даже более быстрого, чем он сам. Единственным преимуществом Мэта было то, что он знал, а Дин — нет.

Бардуль ждал, сжав губы, тонкие струйки пота медленно стекали по его лбу. От напряжения пересохло во рту. Они были так близко друг к другу, что промах был исключен, и Мэт знал, что должен все кончить первым же выстрелом.

Рука Масси на лацкане пиджака едва заметно ослабила хватку.

— Какое это наслаждение, Бардуль, убить тебя! Наслаждение, в котором я отказывал себе слишком долго!

Пальцы больше не касались лацкана, хотя высоко поднятая рука оставалась в том же положении. Но пальцы были расслаблены и готовы к действию.

— Тогда, если ты не трус, — протянул с издевкой Мэт, — берись за свой кольт.

Рука Клайва Масси опустилась дюйма на четыре, не больше, и Мэт увидел, как «дерринджер» выпрыгнул из рукава прямо в ладонь Масси, но в это же время Мэт одним взмахом руки выхватил свой кольт, и его взлетевший ствол тут же изрыгнул пламя.

Револьвер Масси тоже выстрелил, но пуля Мэта поразила негодяя на какую-то долю секунды раньше, и выстрел Клайва был неточен. Пуля со злобным свистом прошла у виска, заставив Мэта, делавшего второй выстрел, непроизвольно отступить в сторону. Выстрел прогремел в тот момент, когда он приставлял ногу.

Тело Клайва Масси резко дернулось, клокоча от бешенства, он вновь попытался поднять пистолет, но Мэт снова отступил в сторону и тут же выстрелил. Масси выстрелил тоже, но промахнулся и, бросив «дерринджер» в пыль, потянулся к висевшему на бедре кольту. Мэт, тщательно прицелившись, в четвертый раз спустил курок — пуля попала Масси прямо в сердце.

С лицом, перекошенным смертельной яростью, сквозь которую серым саваном проглядывала уже смертная мука, преступник опустился на колени. Глядя на Мэта, он непослушными пальцами царапал рукоятку револьвера; последним, неимоверным усилием ему удалось вырвать его из кобуры и направить на Жакин. Мэт рванулся вперед и ударил ногой по кольту. Взлетев высоко вверх, револьвер с тяжелым стуком зарылся в пыль. Масси хлопнул ладонью по ноге, как капризный ребенок, но это движение свалило его лицом в пыль, одна нога у него вытянулась, а губы шевелились, произнося слова, которые уже никому не суждено было услышать.

Жакин бросилась к Мэту.

— Вы не ранены? Он не попал в вас?

Мэт обнял ее за талию, чувствуя тесноту в груди и биение пульса от разом схлынувшего огромного напряжения.

— Нет, дорогая, все в порядке.

— Пистолет в рукаве! — объяснил Мерфи всем желающим. — Слышал о такой штуке, но видеть не приходилось.

— Шулерский трюк, — пояснил Мэт, — раньше, в ночь, когда был убит Джо Ракер, я заметил, что рука Масси была на лацкане, тогда это показалось мне просто позой. Но я задумался. У него в рукаве спрятан пистолет, достаточно опустить руку вниз, и пистолет попадает прямо в ладонь. Говорят, что при определенной тренировке это самый быстрый способ стрельбы. Так он убил Дина. — И, не отпуская девушку, Мэт Бардуль предложил: — Жакин, давайте уйдем отсюда. Пройдемте к озеру, пока здесь все не уляжется.

Его взгляд случайно упал на Пирсона. Бывший армейский офицер стоял возле группы людей как потерянный. Глядя на него, Мэт понял, что в каком-то смысле тот действительно потерял все. По несчастливому стечению обстоятельств он выбрал карьеру военного и стал полковником вместо того, чтобы учить детей в начальной школе или служить метрдотелем в ресторане.

Ему вспомнилось сообщение капитана Шарпа.

— Полковник, — сказал Мэт, — в форту Рено капитан Шарп просил меня передать вам, что Арч Чандлер умер… В круговерти событий я не мог этого сделать раньше.

— Чандлер?.. Умер?.. — Орвис Пирсон был так растерян, так потрясен, что Мэт с прижавшейся к нему Жакин застыл на месте.

— Это ваш родственник? — мягко спросил Мэт.

Лицо Пирсона стало болезненно жалким.

— Да, конечно, — пробормотал он, — мой сын. — Он перевел невидящий взгляд на лагерь. — Он был солдатом, сэр. Очень хорошим солдатом. Он был с нами… там. Он был солдатом, одним из них, в тот день, когда я… — Пирсон поднял к подбородку дрожащую руку. — После этого он сменил имя. Он был хороший солдат, Бардуль. Прекрасный солдат. Лучше, чем его отец.

— Я уверен, что он был хорошим солдатом, — мягко согласился Мэт. — Если это тот Чандлер, который был тогда капралом, он был одним из лучших.

— Да, сэр, он был тогда капралом. — Пирсон отвернулся, пряча белое как мел, окаменевшее лицо.

— Сэр?.. — Пирсон повернулся к Бардулю, ожидая продолжения. — Что вы собираетесь делать дальше? Извините, если я вмешиваюсь не в свое дело.

— Ну что вы… Конечно, нет. — Полковник вдруг предстал перед ним старым и измученным. — Знаете… в общем, не знаю. Думаю… — И он растерянно замолчал, сбившись с мысли.

— Выслушайте меня, — сказал Мэт. — Почему бы вам не попробовать себя на ранчо? Там, куда я направляюсь, в долине, есть хорошие угодья и вода есть. Места хватит обоим.

— Вы хотите этого, Бардуль? У меня ведь не осталось ничего, кроме чести. Не хочется это признать, но… за что бы я ни брался, меня постигали неудачи. Может, в этот раз…

— Наверняка. Места там достаточно. Мы можем помогать друг другу.

— Благодарю вас, сэр. Спасибо, Бардуль. — Его лицо слегка порозовело. — Я был всегда гордецом. Большим гордецом, и боюсь, это мне очень дорого стоило. Бардуль, вы тогда действовали превосходно. Как мне хотелось, чтобы мой сын мог видеть меня… таким, как вы. Вы знаете, хуже всего то, что он был со мной там.

Мэт положил руку на плечо Пирсона, чувствуя странный комок в горле.

— Возможно, он все понял. Тогда была страшная мясорубка. На вашем месте я бы давно об этом забыл.

Когда они отошли, Жакин крепче сжала его руку:

— Мэт, как он изменился!

— Да, дорогая. Наверное, он такой, как и мы все. Каждый пребывает в заблуждении относительно себя, но большинство из нас, в отличие от него, никогда в этом не признается. Если бы он побывал в боях до того, как стал командиром, не исключено, что смог бы действовать правильно.

— Мэт… все это время, когда вас не было, Бизон Мерфи не позволял мне даже думать, что вас могли убить. Все время твердил, что вы не тот человек, который даст себя убить.

Когда они остановились на берегу озера, Бардуль взглянул на нее:

— В некотором смысле это похоже на конец… или это начало?

Он взял ее за локти обеими руками, и она, откинувшись назад, смотрела на него сияющими глазами.

— Мэт, как вы думаете: я смогу стать хорошей женой для владельца ранчо?

— Почему бы и нет? — серьезно ответил он. — Вам только нужно научиться гуртовать стадо, косить сено, рубить дрова…

— Мэтью Бардуль! — запротестовала Жакин. — Если вы думаете, что я буду делать все это, то вы сильно ошибаетесь!

— Ладно! Ладно! С нашими детишками вам хватит забот и без этого.

Выражение лица Жакин не сулило ничего хорошего.

— Какие еще детишки? И сколько их?

— А… — беззаботно пожал плечами Мэт, — ну, скажем, пятнадцать или около того. Хотя пятнадцать — звучит совсем неплохо.

— Пятнадцать? — ужаснулась она. — Пятнадцать? Если вы считаете…

Он, смеясь, привлек Жакин к себе, приподнял ее подбородок и склонился над ней. Ее трепещущие губы слились с его, и медленно, как во сне, они погрузились в забытье и, стряхнув с себя все опасения, утонули в тепле, нежности и желании.

Затем, позднее, положив голову ему на грудь, она просительно, умоляющим голосом прошептала:

— Мэт? Неужели пятнадцать? Неужели мы никак не сможем как-то договориться?

— Попытаемся, — рассудительно ответил он. — А сейчас нужно возвращаться в лагерь — разгружать фургоны и строить город.

Ламур Луис Тропа к семи соснам

Луис Ламур

Тропа к семи соснам

Перевод Александра Савинова

Глава1. Два мертвеца

Попрыгунчик Кэссиди остановил своего белого жеребца на голом гребне хребта. На вычищенных ветрами скалах не было ни крошки земли, и лишь несколько изогнутых кедров росли, казалось, из самого камня, как могут расти только кедры. В этот последний предзакатный час воздух был удивительно чистым, настолько чистым, что ясно просматривался весь склон гор на противоположном конце долины, словно горы стояли не за много миль отсюда, а всего в нескольких ярдах.

Здесь все еще ярко светило солнце, однако на западе - там, куда направлялся Кэссиди, - возносились на недосягаемую высоту громадные массивы кучевых облаков, и по сравнению с ними горы выглядели игрушечными. Вершины могучих облаков заливал солнечный свет, но их мрачные плоские основания угрожающе нависли над долиной.

Семь сосен - город, с достоинством носящий титул самого лихого во всем западном мире, лежал в добрых двенадцати милях отсюда, укрывшись на склонах гор на другом конце долины. Попрыгунчик оценивающе прищурился в сторону туч, и зрелище отнюдь не прибавило ему бодрости духа. Прежде чем он пройдет треть пути, эти тучи основательно промочат долину. Ему нужно найти укрытие, и побыстрее.

Так уж случилось, что он сидел на коне на гребне хребта и внимательно изучал местность. Примерно в миле к северу пролегал дилижансный путь, однако Кэссиди ни разу не слышал, чтобы где-нибудь поблизости можно было укрыться от грозы, а собранные сведения пока его не подводили. Уже за то время, что он осматривался, гигантская туча придвинулась, ее прорезала молния, раскатисто рокотал гром.

К юго-западу долина сужалась, а затем выливалась в обширные пространства равнины Адоуб Флэт. Безводная большую часть года, после дождей она превращалась в скользкое месиво грязи, которое прятало неожиданные ямы и глубокие грязевые лужи. Ближайший склон горы был изрезанным и зубчатым: над ним долго работали сдвиги горных пластов и эрозия. В некоторых каньонах скалы пересекали расщелины, но при такой грязи они вполне могли оказаться смертельными ловушками. Попрыгунчик слишком долго жил на Западе, чтобы не понимать опасности, лежащей на дне каньонов и сухих русел. Именно такая внезапная лавина воды положила конец войне между ним и Тексом Эвалтом и сделала их друзьями, однако намного чаще дождевой поток по высохшему руслу означал для неосторожного путешественника смерть.

Он уже собрался спускаться вниз, как вдруг уловил какое-то движение и резко натянул поводья. Из каньона, лежащего под ним и немного к западу, появилась группа всадников. Что-то в их скученной группе насторожило Кэссиди, и он коленями послал жеребца к ближайшему можжевеловому дереву, чтобы скрыться за его ветвями. На таком расстоянии даже через бинокль он мало что мог различить - только белое пятно на крупе одной лошади и ее же белый нос. Всадников было шестеро, они быстрым шагом двигались на север, держась ближе к горе и выбирая путь, на котором их не могли бы заметить.

Кэссиди хорошо знал эту землю и поэтому наблюдал за ними слегка нахмурившись. Хотя Попрыгунчик и был новичком в этих краях, он достаточно долго прожил на Западе и достаточно хорошо его знал. Сейчас он подумал, что эти люди едут с определенной целью, и цель эта требовала, чтобы их не заметили с дилижансной дороги.

- Ладно, Топпер, - тихо сказал Попрыгунчик своему крепко сбитому жеребцу, - поехали посмотрим, что происходит. Они наверняка знают, где спрятаться. Им также не хочется промокнуть, как и нам.

Белый конь двинулся к северу, вниз по склону, выбирая для спуска собственный путь. Кинув еще один оценивающий взгляд на облако, которое значительно придвинулось, Попрыгунчик один за другим вынул свои шестизарядники и тщательно протер их. Это были посеребренные обшарпанные "кольты" 45-го калибра с костяными потрескавшимися рукоятками, прекрасно сбалансированные. Он не пользовался ими несколько недель, однако знал, что цена безопасности - это неусыпная бдительность.

Городок Семь Сосен был лишь ближайшей его целью, вообще-то Кэссиди просто странствовал по землям Запада. Где-то к северу отсюда старый приятель по гуртовке и клейму "3ТЛ" - Гибсон жил на собственном ранчо с овдовевшей дочерью. Попрыгунчик рассчитывал остановиться у них на несколько дней, прежде чем повернуть на северо-восток, в Монтану.

Появление всадников, даже если оно обещало пристанище, беспокоило его. У Кэссиди не было никакого желания вмешиваться в скотоводческую междоусобицу или еще какую-нибудь неприятность, поскольку данное путешествие носило исключительно познавательный характер - благо, позволяли деньги в кармане и неспешный характер поездки.

По шляпе торопливо пробарабанили первые капли дождя. Попрыгунчик насупился и, откопав в седельной сумке дождевик, накинул его, не замедляя шага коня. К этому времени он съехал с гребня и углубился в кедровую рощу, глаза его постоянно рыскали в поисках убежища от грозы. Один раз он увидел высокую старую кучу пустой породы из шахты, но сама шахта давно рухнула и завалила тоннель.

Добравшись до едва заметной дороги, огибающей подножие горы, он обнаружил следы той самой группы всадников. С минуту Кэссиди изучал следы, читая их так же легко, как другие читают книгу. Всадники ехали на свежих, хорошо подкованных конях, однако копыто одного из них было подрезано слишком узко, и это вынуждало животное слегка подгибать его под себя.

Дождь снова брызнул, набрал силу и, наконец, серой вуалью затянул равнину и горы. Небо почернело, тяжелые клубящиеся облака скрыли лежащие впереди мили темнотой и косым дождем.

От обвалившейся шахты серая полоска тропы вела вниз, здесь можно было прибавить скорость, и Кэссиди, пустив жеребца легким галопом, быстро спустился к главной дороге. Остановившись, он опять нашел следы всадников, еще не смытые дождем. Они пересекали дорогу, а затем шли в невысоком подлеске вдоль нее.

Ливень стих, и Попрыгунчик почувствовал давно знакомый запах, который приносят дождевые капли, падая в сухую пыль. Затем опять ударил гром, и с новой силой хлынул дождь, смешиваясь со свирепой тяжестью ветра. Темнота стала непроглядной, прерываемой лишь почти непрерывными сполохами молний. Под порывами яростного ветра сплошной поток ливня превращался в неистовую секущую силу.

Кэссиди свернул с тропы на дорогу, Топпер продолжал идти галопом. Внезапно гроза стала затихать, и в этой относительной тишине где-то впереди раздались выстрелы!

Два... еще три... нестройный залп... и еще один - последний, финальный выстрел. Что-то оборвавший.

Натянув поводья, Попрыгунчик вслушивался в неожиданную тишину. Ничего. А потом дождь зарядил снова, вначале мягко шепча, затем набирая силу, постепенно нарастая до прежнего неистовства. Кэссиди, в низко надвинутой шляпе и с поднятым воротником дождевика, тронулся дальше, думая о выстрелах. Холодная капля упала за шиворот и пробежала по спине. Он поежился, не переставая вглядываться в темноту.

Внезапно въехать в гущу перестрелки - не самая удачная мысль, но Попрыгунчик не знал этих мест, о них ему только рассказывали, и если сейчас сойти с дороги, то можно ненароком заблудиться в этой широкой долине. Вдруг он почувствовал, как напружинились мышцы жеребца, и при вспышке молнии увидел, что голова коня напряженно вытянута. И в этот же момент он заметил на дороге распростертое в грязи тело!

Остановившись, он подождал света молнии. Она вспыхнула, и Кэссиди постарался как следует разглядеть дорогу впереди за телом, но она была пуста. Что бы здесь ни произошло, все уже закончилось. Спешившись рядом с лежащим человеком, он перевернул его на спину. По белому мертвому лицу и изрешеченному пулями телу заструился дождь. На лбу темнела рана. Закрыв ладонями спичку, Попрыгунчик осветил лицо убитого, и его губы сжались. Этого человека сначала уложили несколькими пулями, потом выстрелили в голову, в упор, опалив кожу и волосы. Кто-то очень хотел его смерти и действовал наверняка.

Попрыгунчик быстро проверил карманы убитого, вынув бумажник, кое-какие записи и деньги. Все это надо будет отдать родственникам покойного, если таковые найдутся, а по бумагам можно определить, кто он. К тому же, в такую погоду все бумаги быстро зальет дождь, если оставить их в карманах.

Этот человек пытался сопротивляться. Его рука сжимала рукоятку револьвера, из которого был сделан один выстрел.

Стоя над убитым и не замечая дождя, Попрыгунчик обдумывал ситуацию. Человека, вероятно, сняли с дилижанса, потому что он лежал на обочине, и было похоже, что ему дали возможность защищаться, но он проиграл. Рядом виднелись глубокие колеи от колес дилижанса.

- Ограбление, - пробормотал Попрыгунчик. - Этот hombre* (*hombre (исп.) - человек, мужчина.) либо сам напросился на поединок, либо ему его навязали. Одно можно сказать точно: он не похож на странствующего проповедника и наверняка побывал во многих переделках.

Сев на коня, Кэссиди проехал совсем немного, когда при свете молнии увидел еще одного лежащего человека. Спрыгнув с лошади, Кэссиди нагнулся, чтобы проверить пульс, и человек застонал. Попрыгунчик выпрямился и при вспышке следующей молнии заметил небольшой нависающий уступ в отвесной скале рядом с дорогой, этот уступ может послужить защитой от дождя.

Привязав жеребца к можжевельнику, Попрыгунчик вернулся, отнес человека под навес в закрытую от ветра и дождя трещину в скале и положил его на сухой песок. Обломав сухие ветки с давно упавшего дерева, он разжег костер. Когда огонь занялся, он поставил греться воду, расстегнул пиджак и жилетку раненого. Попрыгунчик сразу определил, что тот был в тяжелом состоянии.

Первая пуля не задела кость, она прошла слева сбоку и вызвала сильное кровотечение: одежда человека насквозь пропиталась кровью. Выше зияла еще одна, более серьезная рана - пуля прошла прямо под сердцем, и Попрыгунчик при виде ее почувствовал тревогу.

Когда вода нагрелась, он не торопясь промыл раны и крепко забинтовал их, приложив разрезанные и подсушенные над огнем листья опунции. Он часто видел, как индейцы и старожилы Запада пользуются этим средством против воспалений, к тому же под рукой у него не было ничего другого. Кэссиди повидал много огнестрельных ранений и понимал, что у этого человека мало шансов выжить, тем не менее он был могучего сложения и, по-видимому, отличался завидным здоровьем.

Отправившись в очередной раз за ветками для костра, Попрыгунчик завел белого жеребца поглубже под навес и расседлал его. Рядом, на пригорке нанесенной ветром земли росла трава, и жеребец быстро освоился. Возвращаясь, Попрыгунчик заметил, что раненый открыл глаза и растерянно оглядывался.

- Лежи спокойно, приятель, - тихо произнес Попрыгунчик, подойдя ближе. - Ты получил пару дыр, довольно неприятных.

Человек, сморщившись, уставился на него.

- Кто... Кто ты?

- Да так, проезжал мимо, услышал выстрелы, а когда подъехал, нашел одного убитого, а потом - тебя.

- Значит, я одного уложил?

- Вряд ли. На том человеке были сюртук и серая шляпа. С виду тертый, с рыжеватыми усами.

- А! Это пассажир. - Раненый, тяжело дыша, с минуту помолчал.

Это был чисто выбритый, симпатичный молодой человек, родившийся и выросший явно в скотоводческих районах - Кэссиди определил это с первого взгляда. Он носил два револьвера и, похоже, умел с ними управляться.

- Что произошло? - спросил Попрыгунчик.

- Ограбление. Я ехал... ехал охранником. Меня ранили с самого начала, но я держался и думал, что уложил одного. Потом они опять в меня попали, и я свалился с козел. Они были в масках... как обычно.

- Как обычно?

- Четвертый раз за три месяца... Я ехал в первый раз. - На лице юноши промелькнула едва заметная улыбка. - Кто бы этим ни занимался, они не любят курьеров-охранников.

Бульон из вареного мяса и горсти муки, который Попрыгунчик поставил на огонь, был готов, и он напоил им раненого. Он делал это медленно, давая юноше возможность отдышаться после каждого глотка. Кэссиди надеялся, что бульон придаст раненому силы, ведь он потерял много крови.

- Как тебя зовут, amigo*(amigo - друг)? Мне бы лучше знать твое имя.

Юноша внимательно посмотрел на него.

- Я так плох? Зовут меня Джесс Локк. Не думаю, что обо мне будут сильно скучать. Можешь разыскать брата и рассказать ему все. У него ранчо в горах Робертс Маунтинз. Зовут Бен Локк.

Дождь стих, и стало слышно, как срываются тяжелые редкие капли с мокрой листвы, как журчит убегающая вода. Слава Богу, раненый крепко заснул, но его прерывистое дыхание беспокоило Попрыгунчика. Если дилижанс добрался до Семи Сосен, оттуда должны выслать людей на поиски пострадавших при ограблении. Однако они могут подумать, что оба человека мертвы и что дорогу сильно размыло. Попрыгунчик подошел к коню и затянул седло. Вероятно, ему придется оставить Джесса Локка одного и отправиться за помощью вместо того, чтобы дожидаться ее здесь.

Небо уже становилось серым, когда Джесс Локк снова открыл глаза, и первое, что он заметил, - седло на белом жеребце. Его глаза метнулись к Попрыгунчику.

- Мне не становится лучше, - хрипло прошептал он. - Кажется, я и правда тяжело ранен.

- Да. - Кэссиди помог юноше улечься поудобнее. - Далеко отсюда до Семи Сосен? Тебе нужен доктор.

- Двенадцать миль. Найди доктора Марша - он хороший парень.

Попрыгунчик еще раз промыл раны, они выглядели лучше, чем он ожидал. Он сменил компресс из опунции, Джесс с интересом наблюдал за ним.

- Я об этом слыхал. Индейское средство, так ведь?

- Да. Я еду за доктором. С тобой все будет в порядке?

В глазах раненого мелькнуло ироническое удивление.

- Не думаю, что смогу убежать и сломать ногу. И я уж точно не поправлюсь без доктора. - Он нерешительно помолчал, глядя на Попрыгунчика с легкой тоской. - Жаль, что ты уезжаешь, amigo.

Вынув из кобуры раненого один из револьверов, Попрыгунчик вложил его в руку Джесса.

- На всякий случай, - сказал он. - Бандиты могут подумать, что ты что-то знаешь, и вернуться. - Он подвинул оружейный пояс с кобурами и патронами поближе к юноше. - Но это вряд ли. По-моему, с тобой все будет в порядке.

Быстрым галопом Кэссиди помчался по дороге в сторону города. Топперу всегда нравилось скакать, и теперь он несся во весь опор. Однако не проехали они и четырех миль, как Попрыгунчик увидел далеко впереди темное пятно, которое скоро превратилось в стремительно приближающуюся повозку, сопровождаемую полдюжиной всадников. В повозке сидели двое: плотный мужчина с темно-рыжими волосами и такими же усами и второй - помоложе, с тонкими светлыми усами и холодными, но дружелюбными голубыми глазами. Увидев поднятую руку Кэссиди, вся группа остановилась.

- Впереди раненый, - сказал Попрыгунчик. - Надо торопиться. Док Марш здесь?

Блондин в повозке кивнул.

- Я доктор Марш.

Кэссиди развернул коня и повел их по основательно размытой дороге. У одного из всадников на груди висела шерифская звезда. Это был высокий старик с ледяными серыми глазами и обвисшими усами.

- Ктораненый?

- Он сказал, что его зовут Локк.

- Много наболтал?

Попрыгунчик вдруг осознал, что остальные, внимательно прислушиваясь, окружают их.

- Парень тяжело ранен, - ушел он от ответа. - Грабители что-нибудь взяли?

- Они все взяли, - ответил плотный мужчина, правивший повозкой. Пропал весь мой груз! На тридцать тысяч долларов золота! Еще одно такое ограбление, и я разорен.

Выехав в каньон, они остановились и спешились по знаку Попрыгунчика. Пробравшись через скалы впереди всех, Попрыгунчик Кэссиди вдруг замер, лицо его вытянулось и помрачнело.

Джесс Локк был мертв. Его рука сжимала револьвер, дуло которого было плотно прижато к виску.

- Самоубийство! - один из подъехавших отшатнулся. - Он застрелился!

- Похоже на то, - сказал другой, а Попрыгунчик медленно поднял голову, почувствовав в этом голосе почти удовлетворение. Но он не знал, кто именно произнес эти слова.

- Чего ради ему понадобилось делать такое? - сказал мужчина, первым заговоривший о самоубийстве. - Это не имеет смысла!

Попрыгунчик быстро отошел от остальных, ощупывая землю своими жесткими голубыми глазами, он чувствовал горечь от неудачи. И тем не менее, что он мог сделать? Раненому был нужен доктор.

- Должно быть, очень мучился, - произнес кто-то, - так, что не мог больше терпеть.

Шериф ничего не ответил, и Попрыгунчик выжидательно посмотрел на него. Но тот продолжал молчать, и тогда Попрыгунчик тихо сказал: - Это не самоубийство. Его убили.

- Убили? - Все уставились на Кэссиди.

- Его убили, - повторил он. - Когда я уезжал, этот человек был жив и выглядел молодцом. Он не стал бы стрелять в себя.

- А ты что думаешь, Хэдли? - заговорил высокий дюжий человек с широким красным лицом. - Если это не самоубийство, тогда что же это? Револьвер все еще на месте.

Шериф Хэдли кинул острый взгляд на Попрыгунчика, в задумчивости поглаживая усы.

- Джесс Локк был жив, когда вы уезжали? Он мог дотянуться до револьвера?

- Револьвер дал ему я. Мне не хотелось уезжать, но раненому нужен был доктор. По-моему, он мог бы выжить.

Доктор Марш осматривал тело. Он поднял взгляд.

- Он прав. Раны в хорошем состоянии, если можно так выразиться. Что это за компресс на них?

- Опунция. Индейцы пользуются ею, чтобы снять воспаление.

- Послушайте! - Краснолицый мужчина указал на револьвер в руке погибшего. - Если это не самоубийство, тогда как еще это назвать?

Попрыгунчик почувствовал, как в нем поднимается гнев. Он холодно посмотрел на говорившего.

- Когда я уезжал, Джесс Локк был жив, - повторил он. - Он знал, что тяжело ранен, но держался хорошо. Этот малыш, - со злостью произнес он, не знал, что такое трусость. Он не убивал себя.

- Скорее всего, Локк потерял сознание, - продолжал Кэссиди. - Кто-то подобрался, застрелил его из собственного револьвера, а затем вложил его ему в руку. Посмотрите, где находится дуло! Оно прижато к виску. Выстрелом револьвер отбросило бы от головы, а, возможно, даже вырвало бы из руки.

Доктор Марш кивнул.

- Этот джентльмен прав, Хэдли, - сказал он спокойно. - Отдача отбросила бы револьвер от виска. К тому же, на таком расстоянии выстрел сильно обжег бы пол-лица, а я вижу на коже всего лишь несколько несгоревших частиц пороха.

Краснолицый мужчина не отрываясь смотрел на Кэссиди. Он медленно перевел взгляд на черное сомбреро, рубашку и брюки, заправленные в высокие сапоги, на револьверы с костяными рукоятками в кобурах, подвязанные к ногам. Затем он глянул в голубые глаза и на серебристые волосы.

- Это ставит тебя в неприятное положение, - сказал он. - Ты последний видел его живым.

- Нет, - глаза Попрыгунчика излучали холодную ярость. - Последним его видел убийца. - Он кивнул головой в сторону дороги. - Там лежит еще один. Крупный мужчина в сюртуке.

Мало-помалу Попрыгунчик узнавал, кто из них кто. Человек, правивший повозкой, был Харрингтон - управляющий и совладелец золотого прииска. Потеря груза целиком ляжет на него. Дюжего краснолицого мужчину звали Пони Харпер. Он торговал лошадьми, был владельцем конюшни и нескольких корралей в Семи Соснах и поставлял мясо на шахты и строящуюся ветку железной дороги милях в тридцати отсюда. Еще одного мужчину - желтоглазого, с ввалившимися щеками, который носил две подвязанные кобуры, звали Рохайд. В этот момент он обыскивал тело на дороге в том месте, куда их привел Попрыгунчик.

- Кто-то его обчистил!

- А ты чего ожидал? - сухо спросил Хэдли. - Это ведь было ограбление.

Попрыгунчик, нахмурившись, промолчал. После того, что случилось с Джессом Локком, ему хотелось в одиночестве взглянуть на содержимое карманов второго убитого, прежде чем отдавать его кому-то.

По дороге из города приближался еще один всадник - хорошо сложенный, симпатичный мужчина лет сорока.

- Здорово, Ронсон! - Хэдли кивнул в сторону мертвеца. - Кто-нибудь видел его раньше?

- Я его видел. - Рохайд заклеил слюной самокрутку. - Это Сим Такер, ганфайтер*. (*ганфайтер, ганмен (анг. gunfighter, gunman - человек, который мастерски владел револьвером и зарабатывал на жизнь, продавая свои услуги.)

- Такер! - Ронсон с изумлением уставился на убитого. - Мертвый! Кто это сделал?

- Если бы я знал, у меня было бы намного меньше вопросов, - сказал Хэдли. - Похоже, что ему дали шанс защищаться, а потом продырявили.

- А в конце для верности послали ему пулю в лоб, - сухо сказал Попрыгунчик. - У этой шайки прямо-таки мания не оставлять свидетелей. Кажется, они думают, что их могут узнать.

Некоторое время все молчали. Доктор Марш обследовал Такера, затем поднялся на ноги.

- Для меня здесь больше ничего нет, - сказал он. - Ты хочешь посмотреть, Харрингтон?

Управляющий прииском покачал головой.

- Давайте погрузим их и тронемся обратно.

Хэдли повернулся к Попрыгунчику.

- Остановитесь где-нибудь поблизости? Вам придется подъехать в Семь Сосен на предварительное слушание. Оно состоится завтра.

- Буду там. Я как раз еду в город.

На обратном пути разговаривали мало, а если и говорили, то только о грабителях и о предыдущих ограблениях. В общей сложности добыча бандитов составила около ста тысяч долларов и все - в тяжелых золотых слитках. Судя по репликам, сбыть их будет сложно, поскольку все возможные покупатели были оповещены.

Харрингтон откровенно изучал Кэссиди.

- Вы носите свои револьверы, словно умеете с ними обращаться. Мне нужен человек на место Джесса.

Попрыгунчик усмехнулся.

- Как я понял, это слишком популярная работа. Ваших курьеров-охранников отстреливают, как куропаток.

Харрингтон с серьезным видом кивнул.

- Да, это так. Не буду отрицать. Мне нужен человек, которого не так легко напугать. Джесс умел обращаться с оружием, это верно, но он был слишком самоуверенным. Я всегда полагал, что у него есть идеи насчет личности бандитов, однако Джесс не отличался разговорчивостью. Теперь он вообще не сможет ни с кем поговорить.

- Он сказал, у него есть брат в районе хребта Робертс. Хотел, чтобы я сообщил ему.

- Да. Бен Локк. - Харрингтон покачал головой. - Для него эта весть будет тяжелым ударом, и я бы на месте убийц забеспокоился. Бен не такой, чтобы прощать смерть брата.

Долина постепенно уходила назад, и скоро вся процессия во главе с повозкой въехала в узкий каньон. Начали попадаться разбросанные тут и там шахтные выбросы и лачуги старателей, а затем дорога окончилась узенькой улочкой с деревянными домами по обеим сторонам. За этими домами, протянувшимися на четверть мили по длине каньона, склоны гор круто поднимались вверх и были усеяны сараями, хибарами, построенными прямо на золотоносных участках, и разного рода развалюхами.

Контора дилижансной станции стояла напротив конюшни, а соседний салун яркими окнами-глазами смотрел через улицу на городской магазин. Дальше Попрыгунчик заметил седельную и обувную мастерскую, кузницу, парикмахерскую, где хозяин заодно драл зубы, контору адвоката, тюрьму, гостиницу, пансионат и разные лавчонки и игорные дома. Он насчитал вывески девяти салунов. В конце улицы находилась химическая лаборатория.

Попрыгунчик повернул жеребца к конюшне, а Харрингтон сказал ему вслед: - Не забудьте! Можете устроиться ко мне охранником в любой момент.

Пони Харпер с Рохайдом тоже свернули в сторону. Харпер только взглянул на Попрыгунчика с интересом и промолчал. Рохайд спрыгнул с лошади и, увидев, что Харпер вошел в конюшню, тихо сказал: - Я бы здорово подумал, прежде чем браться за работу охранника. Они мрут, как мухи.

- Наверное, кто-то хочет, чтобы они умирали, - согласился Попрыгунчик.

- В этом городе запросто можно нарваться на неприятность, - продолжал Рохайд. - А вот Монтана - хороший штат. Ты был там?

- Наверное. Я много где был.

Рохайд несколько раз ткнул носком сапога землю, глядя, как Попрыгунчик расседлывает Топпера.

- Ты вроде как похож на кого-то.

- Правда?

- На того, с кем я встречался в Монтане. А, может, в Техасе?

- Бог его знает.

Рохайд основательно продумал это замечание, и оно ему не понравилось. В городе его знали как жесткого парня. Рохайду такая репутация была по душе. Он не любил, когда от его вопросов увиливали. Кроме того, Рохайда мучила мысль, что он должен бы знать этого человека. Он скатал сигарету и бросил тревожный взгляд в сторону Попрыгунчика, который мирно протирал коня пучком сена.

- Локк много успел рассказать? - рискнул он задать вопрос.

- Сказал, что у него есть брат, - признал Попрыгунчик. - Я собираюсь найти его.

- Мистер, тебе лучше убраться. В этом городе плохо относятся к незнакомым.

- Ну, - Попрыгунчик Кэссиди невинно моргнул, - я не собираюсь ни с кем ссориться. - Он повернулся и направился к двери. - До встречи.

- Ну-ка, погоди! - Рохайд разозлился. - Я задал тебе вопрос и хочу получить ответ!

Кэссиди остановился и медленно развернулся. Два человека смотрели друг на друга в полутьме конюшни.

- Что сказал Локк? - повторил Рохайд. - Говори или я выбью из тебя ответ!

И тут же понял, что сказал не то, что надо. Кэссиди сделал шаг вперед.

- Ладно, - согласился он. - Выбей из меня ответ.

Рохайд сглотнул, облизал внезапно пересохшие губы, и лицо его изменилось. До него вдруг дошло, что этот человек не блефует, что его не так-то легко испугать. Рохайду бросили вызов, и он неожиданно осознал, что не хочет рисковать. Не здесь, не сейчас.

- О, черт! - сказал он. - Да я же пошутил! Мне все равно, что он сказал, только я подумал, что он, может, рассказал что-нибудь интересное. Я не хотел ссориться. А ты тут же полез в бутылку.

Попрыгунчик молча ждал, глядя на него. Рохайд нервно переступил с ноги на ногу, больше всего желая подскочить к незнакомцу и ударить его, пригрозить ему револьвером, чем-нибудь. Ему очень хотелось, но глубоко запрятанное чувство здравого смысла подсказывало, что этого делать не следует.

Попрыгунчик взглянул на него в последний раз, резко развернулся на каблуках и неторопливо вышел на залитую солнцем улицу.

Рохайд смотрел ему вслед с искаженным от злости лицом.

- Еще посмотрим, кто кого, - прошептал он. - Обещаю, что ты продержишься в этом городе не больше двадцати четырех часов.

Глава 2.

Старший на ранчо "Наклонное Р".

Когда Попрыгунчик исчез в широком дверном проеме конюшни, из глубокой тени одного из денников вышел Пони Харпер. Лицо его потемнело от гнева, когда он подошел к Рохайду.

- Дурак! - сказал он. - Зачем тебе нужно было цепляться к нему? Да и какая разница, что сказал Локк и сказал ли он что-нибудь вообще? Если этот hombre что-то узнал, он расскажет, а если нет, то к чему вызывать у него подозрения?

- Черт бы его побрал, - мрачно ответил Рохайд. - Кто он такой, что тебя волнуют его подозрения?

- Кто он такой, я не знаю, - сказал Харпер, - но не трогай его, если не готов выхватить пушку: этот hombre не блефует.

Он развернулся, оставив разозленного ганмена в одиночестве. Несмотря на свои слова, Харпер был обеспокоен. То, что Джесс Локк перед смертью заговорил, было очевидным. Он нашел время и силы рассказать незнакомцу о брате, значит, мог рассказать еще что-то. Тем не менее, что мог Джесс Локк увидеть в такую ночь? Что мог рассказать? Вряд ли он мог узнать кого-то из нападавших. Лучше всего тихо сидеть и ждать, что получится... дать время незнакомцу убраться отсюда.

Но хуже всего была смерть Такера, а то, как его убили, не давало Харперу покоя. Неужели о цели его приезда догадались? Или заговорил сам Такер?

Попрыгунчик Кэссиди направился было к ближайшему салуну, но затем сменил курс. Вывеска дальше по улице гласила: "Кейти Риган предлагает бифштексы, яйца и пироги". Он ступил на деревянный тротуар и открыл дверь. Если не считать ковбоя в стоптанных сапогах и заношенной шляпе, который спал, положив голову на руки, заведение было пустым.

Звоночек, возвестивший о его приходе, не разбудил ковбоя, но с кухни сразу вышла девушка с очень милым лицом. Ее черные волосы были собраны на затылке прелестной головки, в голубых глазах заметны были крапинки более темного цвета. Попрыгунчик усмехнулся в ответ на ее любопытный изучающий взгляд.

- Привет! Хочу заказать бифштекс, яйца и пирог.

Девушка в одной руке держала большой половник, а другой поправляла выбившуюся прядь.

- Вы мне это бросьте! - сердито сказала она. - Берите или бифштекс с пирогом, или яйца с пирогом, и это обойдется вам в две монеты!

- Принесите и то, и другое, - серьезно сказал Попрыгунчик. - Самый большой, самый толстый, самый сочный кусок мяса, какой у вас есть, и еще дайте четыре яйца, а не два! А если найдется бобовый гарнир, навалите и его, да побольше.

- Бобы положены и к тому, и к другому, но этот заказ будет стоить шесть монет. У вас есть столько?

- Если нету, - сказал он улыбаясь, - я вымою посуду.

- Ну уж нет! - вспыхнула она. - Эту штуку пытался проделать каждый ковбой по эту стороны Дакоты! А когда они попадают на кухню, то думают совсем не о посуде. Вначале заплатите - наличными!

О столешницу звякнул доллар Попрыгунчика.

- Ладно, Кейти. Накормите меня.

Она быстро смахнула доллар и спрятала в карман передника.

- Сидите и ждите. Я сейчас вернусь. - Она направилась на кухню. - Как вам приготовить мясо?

- Просто спилите у него рога и гоните сюда. А я уж тут разберусь.

Зашипело на сковородке мясо, а затем Кейти появилась с чашечкой дымящегося кофе. Она была высокой девушкой с превосходной фигурой, и Попрыгунчику не составило никакого труда поверить, что трюк с мытьем посуды пробовали провернуть немало ковбоев.

- Вы здесь недавно? - рискнула спросить она. - Ведь это вы нашли Джесса Локка?

Он кивнул.

- Новости разносятся быстро. Вы его знали?

- Знала. По эту сторону Техаса ему не было равных среди ковбоев. К тому же, он хорошо управлялся с револьверами, хотя в этом он и в подметки не годился своему брату Бену.

Попрыгунчик ждал, надеясь, что Кейти продолжит. Иногда бывает выгодно уметь слушать. Вначале он собирался немного осмотреться здесь, потом ехать дальше. Теперь же убийство Джесса Локка стало его личным делом. Если бы Локк просто умер от ран, Кэссиди вряд ли стал бы вмешиваться, однако такое подлое убийство в то время, как Попрыгунчик делал все, чтобы спасти юношу, в корне меняло дело. Ему хотелось взглянуть на человека, который занимается такими вещами.

- Что будет делать Харрингтон теперь, когда у него нет охранника? спросил он.

Кейти посмотрела на него.

- Говорят, он предложил эту работу вам.

- Ага. Только мне не нужна работа. Если я и наймусь к кому-нибудь, то только ковбоем.

Она вышла на кухню и вернулась с мясом и яйцами. Пока он ел, Кейти говорила.

- Сейчас никто не нанимает работников. Правда, Ронсону ковбои нужны. Они ему всегда будут нужны, пока две его сестрички живут на ранчо.

- Боб Ронсон? - взглянул на нее Попрыгунчик. - Он сегодня был вместе с Хэдли и Харпером.

- Это тот самый. Он владелец "Наклонного Р", и это хорошее ранчо, хотя и говорят, что ему срочно нужны деньги.

- Вы упомянули девушек?

Кейти бросила на Попрыгунчика быстрый взгляд.

- Так и знала, что вы на это клюнете. Все ковбои в наших краях хотят там поработать и все хотят заарканить одну из девушек, хотя, кажется, многие предпочитают Ленни. Айрин они побаиваются, потому что она особенная. Во всяком случае, у нее есть парень.

- Сестры симпатичные?

- Нет, не просто симпатичные. Они красавицы.

Попрыгунчик с серьезным видом кивнул. Он думал не о сестрах Ронсон. Он хотел понять, что творится в городе и вокруг него. Шериф Хэдли, по его твердому убеждению, был хороший человек. Но насколько у него развито воображение и может ли он хорошо мыслить - другой вопрос.

Попрыгунчик продолжал есть, время от времени задавая Кейти наводящие вопросы, и постепенно у него стала складываться картина жизни городка. Он слушал, и его голубые глаза оставались задумчивыми.

В здешних краях занимались золотодобычей и скотоводством. Самое большое ранчо в округе было "Наклонное Р", а единственная крупная шахта "Золотой участок" Харрингтона. Ронсон унаследовал "Наклонное Р" от отца, который, как старый серый волк с горных лесов, имел острые зубы и кусал всех подряд по малейшему поводу. Он был честен и справедлив, но совершенно безжалостен. У ранчо было очень мало друзей и множество врагов. Когда старик умер, скотокрады кинулись на ранчо, как воронье на падаль.

В течение одного года застрелили из засады двух ковбоев с "Наклонного Р" и угнали более одной тысячи голов скота.

Небольшие ранчо, которые до этого времени едва сводили концы с концами, начали жиреть, их стада множились, продажи скота возросли. Их владельцы стали тратить больше денег, а "Наклонное Р" - меньше. Появилось много новых лиц, и если при жизни Старика Ронсона его люди следили за порядком в городе, то теперь здесь расплодились бездельники и разные прихлебатели, у которых водились деньги и которые, судя по всему, знали, где их раздобыть.

"Золотой участок" процветал, много беспокойных глаз стало задумчиво посматривать на ежемесячные грузы золота, вывозившиеся на дилижансах. Тем временем стада семьи Ронсон, хоть и многочисленные до сих пор, сильно поредели. Дело дошло до того, что скотокрады начали драться между собой: однажды ночью четырех известных воров застрелили такие же воры.

Начали окупать себя маленькие шахты, принялись и за них: две ограбили, прежде чем с них успели вывезти золото. Еще на одной неизвестные в масках избили двух рабочих и отняли всю добычу. Старателя убили, чтобы отнять снаряжение. На окраине города ограбили грузовой фургон и убили погонщика. Спокойный городок, управляемый жесткой рукой Ронсона, превратился в буйное, не признающее законов, почти неуправляемое скопище людей. Шериф Хэдли заменил прежнего, застреленного в спину в самом городе.

- За этим кто-то стоит, - предположил Попрыгунчик. - Кто управляет Семью Соснами?

- Да никто. Раньше владельцы ранчо обычно делали так, как скажет Ронсон, а последнее время все больше прислушиваются к Пони Харперу.

- Торговцу лошадьми?

- Да, к тому самому, но он имеет свое ранчо, конюшню в городе, торгует скотом. Конечно, у нас есть еще шериф Хэдли и доктор Марш.

По деревянному тротуару у крыльца простучали чьи-то шаги, и Кейти выглянула в окно.

- А вот и Кларри Джекс, - сказала она, отодвигаясь от Попрыгунчика. Те, кто появился в городе недавно, больше слушаются именно его.

Прежде чем он успел спросить, что она имеет в виду, дверь отворилась, и в комнату вошли двое. Первый был смуглый, чернобровый, коренастый мужчина с кривыми ногами и глубоко посаженными черными глазами. Но внимание Попрыгунчика привлек второй.

Кларри Джекс был красив. Серые глаза и каштановые волосы, гибкая прямая фигура и легкая, беззаботная походка невольно притягивали взгляд. В двух нарядных, ручной работы кобурах, подвязанных к бедрам, виднелись посеребренные револьверы с перламутровыми рукоятками.

- Привет, Кейти, - широко улыбнулся Джекс. - Накрой-ка нам на стол. Две чашки кофе и полдюжины твоих вкусненьких штучек!

- Садись и жди, Кларри, - строго сказала Кейти, - тебя обслужат, когда подойдет очередь. Это же касается и твоего друга, - она бросила взгляд на Попрыгунчика, - Дада Лимена.

Попрыгунчик посмотрел на Джекса, а тот повернулся в его сторону.

- Новый в здешних краях? - задал вопрос Джекс.

- А вы видели меня раньше? - холодно ответил Попрыгунчик.

- Нет. Поэтому и спросил.

- Если вы не видели меня здесь раньше, значит, я новый. - Попрыгунчик улыбнулся. Обернувшись к Кейти, он спокойно сказал: - Как насчет еще одной чашечки яванского кофе? Очень уж вкусно вы его готовите.

Джекс почувствовал раздражение от того, что с ним обошлись так бесцеремонно. Он начал было что-то говорить, но в нерешительности замолчал. Лимен, не отрывая взгляда, смотрел на Кэссиди и явно озадаченно хмурился, однако ничего не сказал. Не обращая больше внимания на незнакомца, Джекс переключился на кофе с пончиками. От него не ускользнули два револьвера с костяными ручками в подвязанных кобурах. Кто бы ни был этот парень, он явно не странствующий монах.

Попрыгунчик допил кофе и не торопясь вышел на улицу. Он сразу разгадал Джекса, увидев за легкой улыбкой скрытую внутри твердость характера. Многим Джекс мог показаться веселым и дружелюбным, но он относился к тому типу людей, которые обладают абсолютной безжалостностью. Если прибавить отличное владение оружием, то все это могло означать для Попрыгунчика крупные неприятности.

Через несколько домов дальше по улице красовалась вывеска салуна "Высокая проба", и Кэссиди направился туда.

В дверях заведения Кейти Риган стоял Дад Лимен и смотрел ему вслед, примечая короткую, неуклюжую походку прирожденного всадника, покатые и мощные плечи, подвязанные к бедрам кобуры. Дад захлопнул дверь и подошел к стойке. Кларри Джекс с удивлением смотрел на него.

- Что тебя мучает? - усмехнулся он. - Испугался этого hombre?

- Ни черта я не испугался! - Лимен опустился на стул и начал насыпать ложечкой сахар в чашку. - Только он здорово на кого-то похож. Где-то я его видел, но не могу вспомнить где.

Кларри Джекс пожал плечами.

- Какой-нибудь бродяга-ковбой. Скоро тронется дальше.

- Он останется. - Из кухни вышла Кейти. - По крайней мере, на время. Убийство этого парня его очень задело.

- Думает, что справится лучше шерифа? - осведомился Джекс.

- Не знаю, справится он лучше шерифа Хэдли или нет, - спокойно ответила она, - но если бы я была убийцей, я бы сильно забеспокоилась.

Заглядывая в разные салуны и забегаловки, Попрыгунчик внимательно ко всему присматривался и прислушивался. Давным-давно он научился понимать приметы "крутого" города, а в Семи Соснах страсти просто перехлестывали через край. Он услышал о нескольких убийствах, об ограблении прошлой ночью, о еще одном старателе, найденном мертвым на своем участке. Волки собирались в стаю, чтобы напасть на жирную овечью отару, оставшуюся без присмотра.

Пока был жив Старый Бык Боб Ронсон, он держал город в кулаке. Именно он со своими ковбоями поддерживал закон и порядок, но теперь его не стало. Молодой Боб Ронсон, по общему признанию, был превосходным скотоводом, но не бойцом. Город бурлил, и неприятности только начинались.

За бутылкой Попрыгунчик потолковал со старым ковбоем, который мрачно кивнул в сторону Джо Тэрнера - толстого, лысеющего мужчину за стойкой, чей впечатляющий живот пересекала золотая цепочка.

- Теперь, когда нет Старого Быка Боба, он король, - ухмыльнулся ковбой. - Раньше был тише воды, ниже травы, а сейчас строит из себя большую шишку!

Кэссиди не спеша подошел к стойке, он запомнил слова старого пастуха. У бара стоял Билл Харрингтон, который, заметив Кэссиди, улыбнулся.

- Рад вас видеть, amigo, - тихо сказал он. - Не надумали поработать у меня охранником?

Попрыгунчик покачал головой.

- Пока нет. Я здесь немного побуду, но предпочитаю работать ковбоем. Может быть, у Ронсона. Кто у него старший?

- Он сам за старшего. Боб знает коров, знает пастбища. Хотя не любит драк, да и характера для этого у него нет. Можете сами увидеть почему. Харрингтон обвел рукой комнату. - Здесь сейчас по меньшей мере человек шестьдесят. Держу пари, двадцать из них имеют на счету как минимум одно убийство, а, может быть, и несколько. Скотокрадов здесь, вероятно, побольше. Еще с десяток - карточные шулеры. Этот город не для неженок. А вон там, - он указал на Джо Тэрнера, - стоит человек, которому хотелось бы управлять городом. Но он еще не дорос.

- А кто дорос?

Харрингтон взглянул на Кэссиди и улыбнулся.

- Это, мой друг, хороший вопрос. Некоторые думают, что я, но мне это, поверьте, не нужно. Я лучше буду охранять грузы на дилижансах. - Он покачал головой. - Нет, у нас таких людей не водится. У Дока Марша есть голова и есть смелость, но нет чувства лидерства и желания. Его практика вполне его устраивает. Хэдли просто не сможет стать таким человеком.

- А что насчет Пони Харпера? - как бы между прочим спросил Кэссиди.

Харрингтон в нерешительности помолчал.

- Здесь, - сказал он наконец, - вы, возможно, правы, хотя Харпера трудно понять.

Кэссиди сменил тему.

- Ну, а что с вашим золотом? Как грабители собираются сбыть его? Ведь с золотом вообще трудно иметь дело, особенно в больших количествах.

- Вы правы, и у меня есть все основания полагать, что ни единая унция украденного золота не поступила на рынок. По-моему, все похищения золота были спланированы задолго до того, как они начались, однако, чтобы выполнить задуманное, придется немало потрудиться.

Харрингтон пожал плечами, затем махнул рукой в сторону присутствующих.

- Ведь кого можно подозревать? Любого! Здесь одни воры! Можете поверить, даже Бену Локку будет нелегко разыскать убийцу брата.

Кто-то прокричал приветствие, и он обернулся.

- А вот и Молодой Боб Ронсон, можете спросить его насчет работы.

Ронсон был хорошо сложенным молодым человеком с приятным, дружелюбным лицом. Он подошел к бару, остановившись рядом с Харрингтоном.

- Как дела, Билл? - Он бросил быстрый, оценивающий взгляд на Кэссиди. - Вы тот человек, который нашел Локка.

- Точно, - сказал Кэссиди, - и я хотел спросить, не нужны ли вам ковбои.

Ронсон рассмеялся.

- Мне нужно много ковбоев, приятель. Много! Но должен предупредить, что быть ковбоем на "Наклонном Р" сейчас не самое популярное занятие. Кажется, кто-то решил их всех перестрелять поодиночке.

- В меня и до этого стреляли, - сказал Попрыгунчик.

- Ладно. Приходите утром. - Он хотел было повернуться и уйти, но остановился. - Кстати, а как вас зовут?

- Кэссиди. Друзья кличут меня Попрыгунчиком.

Харрингтон выпрямился и уставился на него. Ронсон замер на пол-шаге, а кто-то за их спиной выругался. Попрыгунчик говорил негромко, но его услышали с дюжину стоящих рядом. То, что его имя для некоторых ничего не значило, было очевидным, но также очевидным было то, что оно очень много сказало Харрингтону, Ронсону и Даду Лимену.

- Попрыгунчик Кэссиди... - Ронсон смотрел на него широко открытыми глазами. - Господи! Конечно же, я дам вам работу! Приходите утром, обязательно!

Дад Лимен резко повернулся и вышел из салуна. Попрыгунчик с удивлением посмотрел ему вслед. Ему показалось, что смуглолицый ганмен расстроился. Харрингтон тоже заметил это, но промолчал. Пони Харпер стоял рядом, спиной к ним, и нельзя было сказать, услышал ли он имя Кэссиди.

- Ну, тогда до утра, - кивнул Попрыгунчик и стал пробираться к выходу.

"Наклонное Р" лежало в отрогах Антелоп Маунтинз. Оно представляло собой разбросанные в беспорядке дом, стоящий в окружении тополей, в староиспанском стиле, огромный бревенчатый сарай, несколько корралей, огороженных жердями, и барак, лениво струивший к небу полоску дыма. В огромном пруду - размером почти в полакра - мирно застыла кристально чистая вода. Берега заросли зеленым мхом, а из нависшей над прудом трубы стекала тонкая струйка воды. После дороги Топпер не прочь был напиться, и, как только Кэссиди спрыгнул с седла, погрузил морду в прозрачную воду. На зеленых листьях тополей играли солнечные лучи. Попрыгунчик услышал, как в доме хлопнула дверь, и увидел идущую к нему девушку.

Ее походка была быстрой и грациозной, темные волосы отсвечивали на солнце рыжиной, а лицо и шею покрывал легкий, восхитительный загар. Она была молода - лет семнадцати, но полностью сформировавшейся, с отличной фигурой. Словом, как сказала Кейти Риган, была красавицей.

Девушка улыбнулась, ее живые зеленые глаза изучали Попрыгунчика.

- Вы Кэссиди? Боб сказал, чтобы вы шли в барак, устраивались, а потом просто осмотрели ранчо. Он на пастбищах и до вечера не вернется. Он сказал, что вам захочется познакомиться с хозяйством.

- Спасибо, - улыбнулся Попрыгунчик. - По-моему, он прав. Всегда чувствуешь себя лучше, когда знаешь, что где находится. У вас много скота?

Улыбка пропала.

- Было много... и если уж зашла об этом речь, то и сейчас много. По моим расчетам у нас несколько тысяч голов, но с тех пор, как умер папа, скот начали красть.

- Да, я слышал. А разве ковбои не охраняют стада?

- Пытались охранять, но те, кто хотел остановить скотокрадов, долго не протянули. Их быстро убрали. - Она говорила с горечью. - На этом ранчо нужен надежный, боевой помощник! Тот, кто на самом деле будет управлять им.

- Ну, может, и так. А, может, нет. Такая штука иногда приводит к большим бедам, особенно если у вашего боевого помощника не окажется здравого смысла и рассудительности.

- Если бы Айрин всякий раз не вставала на сторону Боба, у нас был бы настоящий управляющий! - Глаза девушки сверкнули. - Я пыталась уговорить Боба нанять Кларри Джекса. Нам нужен именно такой человек! Тогда нас сразу стали бы уважать!

- Джекса? - удивился Попрыгунчик. Он пристально посмотрел на девушку. - Может быть... но, по-моему, он не совсем подходит для этой работы. Конечно, я в здешних краях недавно... А чем занимается этот Джекс?

- Чем занимается? - Она озадаченно и смущенно, как показалось ему, взглянула на Попрыгунчика. - Что вы имеете в виду?

- Я хочу сказать, чем он занимается, чтобы заработать на жизнь? Пасет коров?

- Ну, раньше пас. А теперь он ничем не занимается.

Попрыгунчик задумчиво кивнул.

- Ясно. - Он снял с Топпера седло. - Это очень хорошая работа, однако за нее не платят. Ею можно заниматься до поры до времени, а потом деньги кончаются. Но, наверное, Кларри Джексу нужно не так уж много денег. Если есть друзья, можно жить за их счет.

Она вспыхнула.

- Это же несправедливо! Как вы можете говорить такие вещи!

Взгляд Попрыгунчика излучал невинность. Он на мгновение пожалел о своих словах, тем более, что не знал, с какой стати они у него вырвались. Ведь Кларри Джекс вполне мог оказаться столпом общества. Только если это и в самом деле было так, то все знания и чувства Попрыгунчика его обманывали.

- Вероятно, я ошибаюсь, мэм, - извинился он. - Но мужчина должен как-то зарабатывать на жизнь. Он пасет коров, разводит скот, ищет золото, работает на шахте и еще где-то. Не знаю, возможно, у Джекса и есть какие-то средства.

Ленни Ронсон с недовольным видом смотрела на него. Ее неприкрытое восхищение Джексом раздражало брата и беспокоило сестру. Тем не менее, ее тянуло к лихому ганмену. Он был такой бесстрашный и такой веселый - совсем не похожий на спокойного, уравновешенного Боба. Сама Ленни была очень темпераментной и приходила в ярость от того, что ранчо могли растащить по частям, в то время как брат сидел сложа руки.

Единственный выход спасти ранчо - сделать управляющим Кларри Джекса. Тогда грабеж сразу прекратится. Однако, несмотря на то, что дети Старого Быка Ронсона владели ранчо на равных правах, весь контроль за делами перешел к Бобу. Так было сказано в завещании отца. И что еще хуже, с точки зрения Ленни, Айрин при обсуждении самых важных вопросов почти всегда вставала на сторону брата.

- Прекрасный конь, - сказала Ленни, меняя тему разговора.

Кэссиди с видимым удовольствием кивнул.

- Это точно! Лучший рабочий конь, на котором мне когда-либо приходилось ездить, а поездил я немало. У него больше мозгов, чем у большинства людей.

- Вы к нам надолго? То есть Боб нанял вас только на время гуртовки?

- Я, в общем-то, не знаю, - протянул Попрыгунчик. - Мы не говорили, что я должен буду делать или как долго работать. Я услышал, что ему нужны ковбои, и спросил насчет работы.

- Вы знаете, что нескольких наших ковбоев убили? - решительно спросила Ленни. - Брат предупредил вас?

- Да, он говорил, да и другие тоже. - Попрыгунчик обежал глазами залитые солнцем холмы и с наслаждением глубоко вдохнул свежий, танцующий весенний воздух. - По-моему, у каждого ранчо есть свои проблемы.

Он отнес седло под навес, набросил его на специально установленную жердь и повесил рядом уздечку.

- Сколько на ранчо ковбоев?

- Всего пятеро. Раньше всегда было от двенадцати до двадцати человек. - В голосе Ленни прозвучала горечь. - Это самое большое ранчо в округе.

- Они давно у вас?

- Двое давно: Френчи Рютерс и Текс Миллиган. Френчи пришел, когда я была еще ребенком. Текс работает года четыре.

- А как остальные?

- Сами решите. Вам с ними работать. По-моему, хорошие ребята. Малыш Ньютон нанялся недели две назад. Двое других - примерно с месяц. Они ездят вместе - Джо Хартли и Дэн Дьюсарк.

Она несколько минут молчала, пока Попрыгунчик тщательно, оценивающе изучал ранчо. Постройки и земля были ухожены, скот - в хорошем состоянии. Пусть Боб Ронсон и не боец, но в скотоводстве он разбирается. На ранчо царил порядок. В хорошие времена работать здесь - одно удовольствие.

- Во время гуртовки нас ждут неприятности, - серьезно сказала Ленни. Нечестно было бы не предупредить вас. К востоку, за Голубыми горами, лежит ранчо, которое растет слишком быстро. Им управляют три брата по фамилии Гор.

- Какого рода неприятности?

- Им требуются пастбища. Боб считает, что они к тому же подворовывают у нас скот. Текс с ним согласен. Во всяком случае, они вытесняют наши стада с пастбищ, которыми "Наклонное Р" пользовалось двадцать лет. Текс однажды начал возражать, так они предложили ему попробовать сделать что-нибудь насчет этого. Там были все три брата, они смеялись над Тексом и все время говорили разные гадости, чтобы он не выдержал и схватился за револьвер, а они бы его застрелили. По-моему, Джон хуже всех, но выбор небогатый: Уинди и Кон такие же отвратительные. Они хвастались, что сгонят "Наклонное Р" со всех пастбищ.

Послышался стук копыт, и Попрыгунчик увидел, как во двор въехал Боб Ронсон с тремя ковбоями. Смуглый человек с худощавым лицом и проницательными глазами - это, наверное, Френчи Рютерс, узкобедрый юнец не мог быть никем другим, кроме как Тексом Миллиганом, ведь Текс означает техасец, а по внешности юноши с первого взгляда можно было определить, из какого он штата. Последним был крупный мужчина с круглым, упрямым лицом. Его звали Дэн Дьюсарк.

- Начинаете сегодня, - резко сказал Ронсон. - Кэссиди - старший. Его приказы выполнять, как мои собственные. Кэссиди, мы поговорим в доме.

Соскочив с седла, Ронсон быстрой походкой направился к дому.

У себя в комнате Боб Ронсон остановился у письменного стола и засунул руки в карманы. Глаза его искрились, он улыбнулся.

- Попрыгунчик, - сказал он, - я давно уже слышу о вас разные истории. Гибсон с "3 ТЛ" только и говорит о вас. И вот вы здесь, и, поверьте, это настоящий подарок свыше. Я сделал вас segundo* (*segundo (исп.) - второй. Так называли второго по старшинству человека на ранчо, второго после хозяина или управляющего.) и понимаю, что возложил на ваши плечи тяжелый груз, но если то, что рассказывает Гибсон, правда, вы тот человек, который здесь нужен. Готовьтесь к неприятностям. У нас большое хозяйство, у нас не хватает наличных и нас грабят посреди бела дня. Небольшим ранчо постоянно требуются новые пастбища, больше половины из них крадут наш скот. Вы боец. Я разбираюсь в людях. Теперь я понял, что Гибсон был прав, судя по тому, как вы вели себя после ограбления дилижанса. Когда дело дойдет до драки, командовать будете вы. И мной, и остальными. Я умею выращивать скот, но очень низко оцениваю свои возможности бойца. Это ваша работа.

Кэссиди кивнул. Его уважение к этому умному, искреннему скотоводу росло.

- Неприятности ожидаются и со стороны Горов?

- Вы о них слышали? Да, ожидаются. И с других сторон тоже. Мы для всех лакомая добыча, от которой каждый хочет отхватить кусок.

- Хорошо, - согласился Кэссиди, подтягивая оружейные ремни, считайте, что у вас есть старший. Я улажу все без стрельбы, если смогу. А если нет?

- Действуйте по своему усмотрению, - коротко сказал Ронсон. - Они напрашиваются на неприятности - пусть и получат их. Но только, - и его глаза стали жесткими, - если начнется драка, мы должны ее выиграть. Понятно?

Глава 3

Попрыгунчик делает предупреждение.

Вся штука была в том, что Попрыгунчику нравилась жизнь на ранчо и просто сама жизнь: он испытывал настоящее удовольствие, видя результаты своего труда. Он любил скот и понимал его. Он любил лошадей - хороших ли, плохих ли - и наслаждался, работая с ними.

Несмотря на то, что прожил немного, Кэссиди успел заметить перемены, происходящие в скотоводстве. Там, где раньше тянулись мили неогороженных и незанятых пастбищ, сейчас поднимались изгороди и селились фермеры. В некоторых местах они оставались. В других уходили, потому что большая часть западных равнинных земель не годится для возделывания. Как только ее распахивали, ветер срывал верхний слой почвы и превращал прерии в огромные пространства сухой земли, где вздымающиеся ввысь пылевые облака закрывали свет солнца. Но неважно, оставались ли фермеры и владельцы маленьких ранчо, либо уходили - все они меняли лицо свободной земли на Дальнем Западе.

Многие из них были честными, работящими людьми, некоторые мечтали о своем доме и своей земле. Таких Попрыгунчик уважал. Были, однако, другие, которые приходили, чтобы разжиреть за счет обширных стад с крупных ранчо, чтобы собрать урожай, посеянный другими, чтобы потратить накопленное чужим трудом.

Эти делились на два основных типа: откровенные скотокрады, угонявшие чужих коров, враждовавшие со скотоводами и в случае неудачи хватавшиеся за оружие; и другой тип - люди, которые скрывали воровство за благообразной внешностью и примерным поведением в обществе, которые считали себя честными и порядочными. Для таких ранчо "Наклонное Р" было лакомым кусочком.

Весть о смерти Старого Быка Боба разнеслась широко, и в долину начали стекаться те, кто хотел откормиться за счет его стад. Первые набеги были осторожными: воры хотели узнать, есть ли у молодого медвежонка длинные наказующие когти старого медведя. И они быстро убедились, что нет. К тому времени, как здесь появился Попрыгунчик Кэссиди, грабеж шел вовсю - скот угоняли уже не дюжинами: случались ночи, когда несколько банд уводили не одну сотню голов.

Некоторым из грабителей было известно имя Попрыгунчика Кэссиди. Правда, ни одна газета не печатала статей о его подвигах, однако он не нуждался в газетах. Новости разносили бродяги - ковбои, кучеры дилижансов, торговцы скотом - каждый из огромной армии путешественников Запада. Они знали его смелость и решительность и ту быстроту, с которой он владел револьверами. Большинство историй брали свое начало на пастбищах Великих Равнин к востоку от Скалистых гор. Однако, как случается всегда, рассказы о его приключениях текли на запад через перевалы из Вайоминга и на юг из Монтаны, пока имя Попрыгунчика Кэссиди не стало известно здесь пока немногим.

Среди преступников попадались такие, кто уже встречался с ним. Стоило отметить, что именно они первыми собрались в дорогу, узнав о присутствии Кэссиди в здешних краях. Этот факт должен бы был навести остальных на определенные размышления. Один из крутых парней, работавший у Горов на ранчо "3 Джи", услышал новость за ужином и оторвал взгляд от тарелки.

- Попрыгунчик здесь? - спросил он недоверчивым, обеспокоенным тоном.

- Да, вроде так его зовут.

На Джона Гора это имя не произвело никакого впечатления. Он никогда не слышал ни о Кэссиди, ни о событиях на старом ранчо "Тире 20".

Ковбой встал.

- Босс, - тихо сказал он, - давай рассчитаемся. Я уезжаю.

- Бросаешь работу? - в изумлении спросил Гор.

Остальные удивленно уставились на него.

- В чем дело, Слим?

- В чем дело? - Слим так же удивленно смотрел на хозяина. - Послушай, Джон, я не трус, но и не дурак. Я знаю Попрыгунчика Кэссиди и не собираюсь с ним встречаться ни за какие деньги. Это же настоящий лесной волк. Во всяком случае, у меня есть желание перебраться на юг, где побольше солнца.

- Черт возьми, сейчас же только весна. Подожди еще месяц-другой, и у тебя будет сколько угодно солнца.

- Может и так. Но сейчас меня трясет от холода.

- А по-моему, - резко сказал Кон Гор, - тебя трясет не от холода, а от страха.

Слим обернулся к нему.

- Да, это так, Кон. От страха. Но уж лучше я буду живой с сорока баксами в кармане, чем мертвый с четырестами. Можете оставаться здесь, но наступит день, когда вы все здорово пожалеете, что не уехали со мной.

Три дня Попрыгунчик объезжал пастбища. Он доехал даже до пустыни Блэк Сэнд, которая с запада граничила с землями ранчо и преграждала путь скоту в этом направлении. Но в основном он объезжал долину Хейстек Вэлли у далеких Голубых гор, внимательно изучая состояние выпасов и ландшафт. Весенние дожди были обильными, и скот начал прибавлять в весе. За пастбищами хорошо ухаживали, родники и ручьи были вычищены, берега сухих русел укреплены, чтобы в дождливые сезоны не разливалась вода и не смывала тонкий слой почвы. Молодой Боб Ронсон был умным и рачительным хозяином, владельцем ранчо, которое, будь времена получше, процветало бы.

Основная часть ранчо расположилась на западных склонах Антелоп Маунтинз, однако через невысокий перевал легко можно было попасть на просторные восточные луга, где паслись многочисленные стада коров. Именно эти земли послужили причиной раздора с Горами. Здесь пропадал не только скот, но и земля, с которой братья вытесняли "Наклонное Р".

К югу пастбища простирались до расщелины Покер Гэп и каньона Кау Крик, а к западу - до пустыни Блэк Сэнд. На юго-западе, как рассказал Френчи Рютерс, лежала деревушка Корн Пэтч - "Кукурузная делянка", - где скрывались от закона беглые преступники. Иногда она пустовала, иногда нет.

- А сейчас? - спросил Попрыгунчик.

- Сейчас там полно народа, - хмуро ответил Френчи. - Слетелись, словно воронье на падаль. Но Горы беспокоят меня больше, чем обычные преступники. Все трое крутые, как скалистый обрыв, и подлые, как змеи. Любят драку, как медведь малину, а уж скользкие, словно глиняный откос в дождливую погоду.

- Познакомимся, - легко ответил Попрыгунчик. - Поговорим.

- Долго ждать не надо, - сухо ответил Френчи. - Вон они едут.

По склонухолма неторопливо спустился Текс Миллиган.

- Это Уинди Гор со своими ковбоями.

Всадников было четверо, они быстро приближались. Попрыгунчик развернул Топпера и шагом поехал навстречу гостям.

- Привет, - спокойно сказал он. - Я так понял, что вы - Уинди Гор?

Самый высокий из них, худощавый мужчина с кислым выражением лица и тяжелым подбородком, не мигая уставился на него.

- Ты правильно понял. И ты находишься на земле "3 Джи".

Попрыгунчик улыбнулся.

- Судя по моей информации, это территория "Наклонного Р", вся, вплоть до Голубых гор. Кажется, наше ранчо появилось здесь задолго до "3 Джи". Как вы это объясните?

- Никак! - Громко рассмеялся Уинди Гор. - Старый Бык Ронсон наезжал на своих соседей, пока был жив, но теперь он мертв. Поэтому убирайтесь и больше здесь не показывайтесь!

Попрыгунчик как ни в чем не бывало сидел в седле. Его холодные голубые глаза неторопливо примеривались к каждому всаднику.

- Уинди, - спокойно сказал он, - это земля "Наклонного Р", она и дальше останется у "Наклонного Р". К востоку от Голубых гор много свободных пастбищ. Если ты собираешься выращивать скот, советую поторопиться, пока их кто-нибудь не занял. Если ты с братьями хочешь жить с нами в мире, мы поладим. Но если хотите войны, ждать не надо: можешь начинать прямо сейчас.

- А?

Уинди Гор был ошарашен. Попрыгунчик говорил так спокойно, что понадобилось несколько секунд, чтобы смысл сказанного дошел до Уинди. А потом его захлестнула волна гнева, однако вместе с гневом пришла отрезвляющая ниточка рассудительности. Шансы были не так уж хороши. Говорили, что с Кэссиди связываться опасно, а то, что не струсят Френчи и Текс, Гор и сам прекрасно знал. Пусть они не так быстро владеют револьвером, но будут стоять до конца. Уинди был не дурак, чтобы продолжать игру с таким раскладом. Особенно, когда знал, что именно он будет первой мишенью для всех трех ковбоев "Наклонного Р". Эта мысль не прибавила ему уверенности.

- Ты слышал, что я сказал. - Попрыгунчик двинул коня вперед, пока не встал плечом к плечу с лошадью Гора. - Я сказал, что ты можешь выбирать мир или война, и не стоит ждать. Вы, ребята, вели разговор о войне, а теперь решайтесь. Если хотите, можете начинать.

Слева и позади Уинди сидел на коне угрюмый ковбой - наполовину облысевший, с жестко выпяченным подбородком и маленькими глазами над высокими скулами.

- Отдай его мне, Уинди, - сказал он умоляющим голосом. - Ну отдай...

Он не успел закончить фразу, потому что Попрыгунчик нанес ему жестокий удар по подбородку тыльной стороной кулака, от этого удара ковбой качнулся в седле, правая нога его выскочила из стремени, и Попрыгунчик, нагнувшись, схватил ее и резко дернул вверх. Пойманный врасплох, лысый ковбой выскользнул из седла и тяжело ударился о землю. Попрыгунчик мгновенно соскочил с коня и, прежде чем ковбой успел подняться, схватил его левой рукой за воротник рубашки, рванул вверх и сильно ударил правой. Потом отпустил противника и шагнул назад.

Оглушенный ковбой потряс головой, затем, наклонившись, с ворчанием вскочил на ноги. Попрыгунчик размашистым левым ударом рассек ему щеку до кости, а правым двинул в подбородок, и его противник ткнулся лицом в пыль.

Отступив, Попрыгунчик заметил, что винтовка Текса Миллигана лежит поперек седла дулом в сторону ковбоев "3 Джи".

- Вот так, Гор, - сказал Кэссиди, даже не задохнувшись. - Твой человек получил то, на что напрашивался.

- Тебе это даром не пройдет! - Уинди был в ярости, но сдерживал себя. Его шансы ухудшились еще больше, потому что лежащий даже не шевелился. Даже если бы лысый ковбой смог подняться, он наверняка не смог бы поддержать своих в перестрелке.

- Передай братьям, что пастбищ хватит на всех. Просто не переводите скот через Голубые горы и держитесь подальше от коров "Наклонного Р". Нам не нужны неприятности, но мы к ним готовы.

Избитый ковбой сидел, тряся головой, пытаясь разогнать липкий туман. Он с бешенством взглянул на Кэссиди.

- В следующий раз, - прорычал он, - мы поспорим на револьверах.

- К чему ждать? - резко повернулся к нему Попрыгунчик. - Револьвер у тебя есть. Если хочешь умереть, давай!

Несколько мгновений ковбой не отрываясь смотрел на Кэссиди, его пальцы дрожали от скрытого желания схватиться за оружие. Попрыгунчик прочитал в его глазах стремление убить, затем оно постепенно исчезло.

- Не сейчас, - сказал ковбой. - Позже.

- Тогда ладно, - холодно сказал Попрыгунчик. Он посмотрел на Уинди. Всякий раз, когда я увижу ковбоя с "3 Джи" на нашей земле либо вооруженного, либо с тавром и лассо, я отберу у него лошадь, и он пойдет домой пешком.

- Что? - заревел Уинди. - Ах ты...

Он запнулся, увидев лед в глазах Кэссиди.

- Ну, давай! - пригласил его Попрыгунчик. - Начинай! Можешь возвратиться домой, переброшенным через седло.

Когда четверка уехала, Текс Миллиган рассмеялся.

- Ну и ну! Вы видели лицо Уинди? Он чуть концы не отдал от злости. В первый раз кто-то встал ему поперек дороги, и я точно могу сказать: ему это не понравилось!

Рютерс усмехнулся, однако беспокойство в его глазах не исчезло.

- Так им и надо, - согласился он. - Но теперь они выступят с оружием. У них больше ковбоев, чем у нас.

Они двинулись дальше, Попрыгунчик изучал пастбища. Здесь местность была сухой. Даже сейчас, весной, когда погода самая благоприятная, корма было мало. Полынь вперемежку с пыреем и лишь местами сплошные пятна хорошей травы. Ее можно было увидеть издалека благодаря белесому, почти светлому цвету, и на этих пастбищах она была самой ценной. Тем не менее, склоны многих холмов были основательно размыты, и эта земля, пусть и обширная, сможет прокормить лишь небольшое количество скота.

На кормовой траве и полыни скот мог набрать жир до того, как наступит жаркий и безводный сезон.

Френчи заметил, что Попрыгунчик внимательно рассматривал пастбища.

- На вид не так уж хорошо, - согласился он, словно читая мысли Попрыгунчика, - но здесь есть хорошая кормовая трава, и немало. К северу от основных пастбищ пара долин просто заросла ею. К тому же она отлично восстанавливается после выпаса. У Ронсона есть, по-моему, неплохая идея. Поздней весной, когда начнется сушь, он хочет перегнать скот через пустыню в район каньона Хай Рок. Там в горах полно травы и воды. Он уже договорился с тамошним скотоводом по имени Гибсон.

- Я с ним знаком, - сказал Попрыгунчик. - Мы с ним как-то перегоняли стадо на продажу. Хорошо знаю его зятя.

Некоторое время они ехали в молчании, а затем Попрыгунчик вдруг спросил: - Есть здесь ребята, которым можно предложить работу? Стоящие ковбои, не боящиеся драки?

Текс Миллиган пожал плечами.

- Может быть, парочка найдется. В городе Коротышка Монтана. Лихой парень, когда разойдется, и жутко крутой. Однако, работать на молодого Боба он не будет. Два раза отказывался от предложения. Говорят, как-то раз сцепился со стариком.

- Серьезно сцепился?

- Да нет, сказали друг другу пару ласковых. Коротышка не остановится ни перед какой дракой, если захочет туда влезть или кого-нибудь достать. Они с Джессом Локком были приятелями. Однако, Коротышка, когда не работает, любит приложиться к бутылке.

- А когда работает?

- К спиртному не прикасается. Довольно склочный, любит нарываться на неприятности. В жизни не видел такого любителя подраться.

- Часто побеждает?

- Пятьдесят на пятьдесят. Похоже, ему наплевать на результат, ему нравится сама драка. Один hombre в Юнионвилле избил его три раза, и все же каждую субботу по вечерам Коротышка возвращался и снова к нему задирался. Кончилось тем, что тот просто уехал, чтобы отвязаться от Коротышки.

Попрыгунчик тихо рассмеялся. Может и стоит поехать поговорить с Монтаной.

- Где он ошивается?

- В основном у Кейти Риган. Иногда в салуне "Невада".

Их внимание привлекла тонкая струйка дыма, и они двинулись в том направлении.

У костра сидел Малыш Ньютон. Рядом с ним лежала винтовка, на поясе висел револьвер. Это был тонкий, неуклюжий юноша с широкой улыбкой.

- Привет, - сказал он. - Усаживайтесь. У меня есть кофе, скоро будет готова еда. - Он глянул на Попрыгунчика. - Я видел, что случилось там, внизу. Я был рядом.

Кэссиди взглянул на него с новым интересом.

- Рядом? Где?

- За скалой, ярдах в трехстах. Навел мушку точнехонько на Уинди Гора.

Френчи Рютерс кивнул головой в сторону парня.

- Малыш хорошо работает с винтовкой. Я видел, как он с трехсот ярдов уложил несущуюся антилопу. Он попадает прямо в голову.

- А-а-а, чепуха! - смущенно сказал Ньютон. - Я стреляю всю жизнь, с пеленок.

Миллиган налил кофе в жестяную кружку и протянул ее Попрыгунчику.

- Осторожней с этим месивом, - сказал он. - Мы как-то сцедили воду с такого кофе, а остаток отдали на анализ. Оказалось, что в нем 40% кофе, 40% щелочи, 10% разных примесей и 10% золота. У нас, - с серьезным видом продолжал он, - всегда промывают осадок. Многие тутошние ковбои сколотили себе на этом целые состояния.

Френчи фыркнул.

- Не обращай внимания на Текса, - сказал он, - а то от всех его сказок может разболеться голова.

Миллиган презрительно оскалился.

- От моих сказок? Знаешь, Попрыгунчик, - воскликнул он, - этот hombre не верит даже тому, что на ранчо "Икс-Ай-Ти" есть проволочная изгородь длиной в сто миль! Но я-то знаю! Я сам помогал ее ставить! Вначале размотали три барабана проволоки на сто миль. Все одним куском. Потом к каждому концу привязали по упряжке быков и туго натянули. Мы работали по дымовым сигналам и так здорово растянули проволоку, что столбы под нее поставили только через четыре года.

- Вообще-то, - продолжал он, - не думаю, что и тогда они очень уж были нужны, но боссу показалось, что изгородь будет смотреться лучше, если кроме концевых столбов поставить еще несколько.

- Пей кофе, - с досадой сказал Рютерс, - и не болтай!

Попрыгунчик усмехнулся, попробовал кофе и поморщился. Он не знал, имелось ли там золото, но щелочной пыли было предостаточно. Он покачал головой. Если бы весь песок и всю пыль, которые он выпил с кофе, уложить на землю в одном месте, хватило бы на приличное ранчо.

Рютерс повернулся к Кэссиди.

- Слушай, Попрыгунчик, - сказал он, - я проработал с этим клоуном уже года два. Поставь меня в пару с Малышом или еще кем-нибудь, а то ведь можно и запить с горя от этих его сказок.

- А знаете, - неожиданно сказал Ньютон, оторвав взгляд от костра, - я слышал, что этот парень Джекс застолбил себе участок на горе Призраков к востоку от Корн Пэтч!

- Джекс? - нахмурил брови Рютерс. - Я не знал, что он старатель.

- Гора Призраков? - спросил Попрыгунчик, глядя на Малыша Ньютона. Почему Призраков?

- Говорят, они там водятся. На той горе был старательский поселок Стар Сити. К 1868 году он оказался заброшенным, но какие-то два парня упали в шахту и умерли от голода, прежде чем их нашли. Вот люди вроде бы и встречают их призраки. А, по-моему, всю эту историю выдумали в Корн Пэтч.

- Я слышал, это крутой городишко, - сказал Кэссиди.

Френчи Рютерс согласно кивнул.

- Был, есть и будет. У Покера Харриса там что-то вроде магазина, салуна и игорного дома. Убежище для преступников. Он и сам не подарок: носит с собой обрез и, говорят, здорово из него стреляет. В Корн Пэтч и раньше все время ошивалось четыре-пять бандитов, а сейчас в этом поселке человек двадцать, и все - отъявленные головорезы.

- Там Левша Хейл, - вставил Миллиган. - Он из Биг Бенда - излучины Рио Гранде.

- Я его знаю, - сказал Попрыгунчик. - Хейл из той команды, что работала в районе Тэлли Маунтинз.

Глаза Текса Миллигана заблестели.

- Ты бывал в тех краях? Я родился за Шефтером, в местечке Берн Кэмп.

- Места знакомые, - улыбаясь, сказал Попрыгунчик. - Это рядом с каньоном Фресно.

- Точно, - обрадовался Миллиган. - Кто бы мог подумать?

Попрыгунчик сполоснул чашку и встал.

- Пора закругляться. Ты здесь в патруле, Малыш?

- Да. - Юноша посмотрел в сторону остальных, они были заняты лошадьми - подтягивали подпруги. - Слушай, Попрыгунчик, - вдруг сказал он, - может, мне и не стоит тебе об этом говорить, но, наверное, надо. Я хотел сказать боссу, но боюсь, он подумает что-нибудь не то. Мисс Ленни встречается с одним человеком в каньоне Махуба.

- Ну, - заметил Попрыгунчик, - по-моему, это ее дело. Мы только пасем коров, Малыш.

- Да, - юноша покраснел. - Но этот hombre - ну, он насквозь плохой, если ты спросишь мое мнение. Это тот самый Кларри Джекс!

Попрыгунчик Кэссиди вспомнил симпатичного, веселого парня у Кейти Риган и понял, что чувствует Малыш Ньютон. Может, Кларри Джекс неплохой человек, но тогда надо было признать, что все инстинкты Кэссиди обманывают его.

- Я... я слыхал разговоры на ранчо, - нерешительно сказа Ньютон. Босс вообще не хочет его видеть. Он так недавно и сказал ему в лицо. Выгнал Джекса с ранчо. Джекс засмеялся, потом ушел.

Попрыгунчик кивнул.

- Ладно, Малыш, но держи язык за зубами. Я подумаю над этим.

Тем не менее, отходя от костра, он решил, что это не его дело. Совсем не его дело. Ньютон, скорее всего, без ума от Ленни Ронсон, и его можно понять, как и отношение Ленни к Кларри Джексу.

Френчи с Тексом уже сидели верхом, и Попрыгунчик вспрыгнул в седло. Он заговорил, когда они проехали пару миль.

- А что Джекс? Вы что-нибудь знаете о нем?

- Дрянь человек, - спокойно сказал Рютерс. - В прошлом году убил человека в Юнионвилле... нарочно затеял ссору. Еще о трех убийствах я знаю точно и о двух догадываюсь. А его напарник, Дад Лимен, почти такой же подлый, как и он сам.

Гуртовка начнется через несколько дней, и им предстояло еще немало работы. Неприятности могли начаться при сборе стад, но Попрыгунчик считал, что все проблемы возникнут после. Кроме того, сразу станут видны потери скота в "Наклонном Р" и соответствующий прирост на других ранчо. Да, вполне вероятно, что на гуртовке что-то случится, тогда события начнут разворачиваться быстро.

К этому стоило подготовиться, стало быть, надо ехать в город и говорить с Коротышкой Монтаной. По слухам Попрыгунчик понял, что Монтана стреляный воробей, а такие им сейчас нужны. Любой лишний боец в команде "Наклонного Р" означал, что возможность драки и войны намного уменьшалась. Каждый в этих краях знал: с Монтаной лучше не связываться, и уже это сослужило бы им хорошую службу. Френчи и Миллиган были надежными парнями. Надежны ли остальные, Попрыгунчику предстояло узнать.

Более того, война фактически началась, когда Кэссиди встал на пути Уинди Гора и избил его ковбоя. По крайней мере, теперь они знали, что "Наклонное Р" - не жирная овца на сочном пастбище - приходи и бери голыми руками. Это не остановит самых упрямых, однако, воровство может на некоторое время затихнуть, а после гуртовки уводить скот станет сложнее.

Какую роль во всем этом играл Кларри Джекс, Кэссиди не знал и не хотел знать, не в его привычках было вмешиваться в события, которые его не качались.

Его мысли вернулись к ограблению дилижанса, убийству Джесса Локка и Такера.

Он узнал, что Такер был опасным ганменом. Куда он направлялся? Кто убил его? Людей, достаточно смелых, чтобы вызвать Такера на поединок, было очень мало, такого вычислить нетрудно. Это человек чрезвычайно уверенный в себе, чрезвычайно самонадеянный. И чрезвычайно хладнокровный, поскольку, вероятно, тот же самый человек убил Джесса Локка.

Когда они подъезжали к дому, Френчи с Тексом поехали вперед, а Попрыгунчик остановился на вершине холма, скрутил сигарету и стал обдумывать ситуацию. Она была слишком сложной и состояла из многих загадок. Братья Горы и их ранчо "3 Джи", скотокрады из Корн Пэтч, Кларри Джекс, кем бы он ни был, ограбление дилижанса и убийство Джесса Локка.

Может быть, между ними было что-то общее? Вряд ли, но не исключено. Во многих западных городках водились такие экземпляры, как Джекс. Они жили на гроши, строили из себя великих людей и праздно проводили время, поигрывая в покер и избегая всяческой работы. Иногда они подворовывали скот. А Джекс, как предполагалось, был ганфайтером. Он хладнокровен. Не Джекс ли убил Такера и Локка?

- Так глубоко задуматься можно только об очень серьезных вещах.

Он обернулся и увидел высокую, стройную, очень красивую девушку с каким-то очень спокойным очарованием.

- Верно, - признался Попрыгунчик. - Вы ведь Айрин Ронсон?

- Да. Вы думали о ранчо? Я часто приезжаю сюда и смотрю на него и знаю, что буду скучать по нему, когда уеду.

- Вы уезжаете?

- Недалеко, в город. Я выхожу замуж за доктора Марша из Семи Сосен.

- Ему повезло.

- Я иногда чувствую себя предательницей. - Она посмотрела на окружавшие их холмы. - Я очень боюсь, что с ранчо может что-нибудь произойти.

- Мы спасем его, - тихо сказал Попрыгунчик. - Ваш брат - слишком хороший человек, чтобы его потерять.

Затем он рассказал ей все, что произошло сегодня после обеда, опустив лишь встречи Ленни с Кларри Джексом. Она внимательно слушала и время от времени кивала.

- Мы все знаем, что от Горов нужно ждать неприятностей, - сказала она. - Ленни хотела послать к ним Кларри, и тот согласился, однако Боб и слышать об этом не желал, как не желал брать его на работу.

Попрыгунчик в глубине души назвал это решение мудрым, но промолчал.

- Теперь у вас появится еще один враг, - сказала Айрин. - Мне очень неприятно это говорить, но вы нажили себе врага в лице моей сестры. Ленни страшно разозлилась, когда узнала, что Боб нанял вас. Она прекрасная девушка, я ее очень люблю, однако, она очень упрямая и всегда была уверена, что управлять ранчо должен Кларри Джекс.

- Но я же им не управляю, - сказал Попрыгунчик. - Я только помощник... по военным вопросам, - добавил он.

- Я знаю, но Леоноре это совсем не нравится. Мы с Бобом обычно сходимся во мнениях, а Ленни... ну, у нее своя точка зрения.

Позади послышался стук копыт, и они обернулись. На подъехавшей лошади сидела Ленни Ронсон с горящими в свете заходящего солнца волосами и смотрела на них. Лицо ее было холодным, взгляд твердым.

- Совершенно верно, Айрин, у меня своя точка зрения, и она в том, что нельзя было брать на работу Попрыгунчика Кэссиди!

Глаза Ленни стали ледяными, когда она повернулась к нему.

- Вы ведь знаете, что о вас говорят? Что вы убили Джесса Локка! Что вы ограбили дилижанс! Что вы убили Такера! - Она несколько секунд молчала. Да, так говорят, и Бен Локк узнал об этом. Он в городе и ищет вас! Он убьет вас! А я..., - глаза ее сверкали, - я буду только рада!

Глава 4

Коротышка нарывается на неприятности

Когда Попрыгунчик спрыгнул с седла, салун "Невада" сиял огнями. Ослабляя подпругу, он осмотрел улицу. Время ужина у Кейти прошло, и в салунах дела шли полным ходом. Прохладный ветер с гор согнал с улицы бездельников, и Кэссиди заметил лишь одинокую фигуру, прислонившуюся к опоре навеса у темной седельной мастерской. Человек был в шахтерских ботинках и невзрачной шляпе.

Попрыгунчик сбил пыль с одежды и вспомнил обвинения Ленни Ронсон. С того утра, как он приехал на ранчо, ее отношение к нему изменилось. Не потому ли, что она узнала, что Попрыгунчик стал правой рукой брата? Или потому, что Кларри Джекс рассказал ей что-то при встрече в каньоне Махуба?

Последнее предположение казалось более вероятным, особенно если учесть, что она знала все городские сплетни и выложила их напрямую.

Он печально поморщился. Неужели действительно ходят такие слухи? Это можно было разузнать у Кейти.

И в городе его ищет Бен Локк. Неужели правда, что Локк грозился убить его? Или это выдумки Ленни? Либо Джекс говорит устами Ленни? Бен Локк был родом из мест, где до сих пор жили законы кровной мести, возможно, что он вначале будет стрелять и лишь потом задавать вопросы. Попрыгунчик перешел улицу и, толкнув дверь, вошел в ресторан Кейти.

Она, увидев его, улыбнулась. В ресторане больше никого не было.

- Кейти, быстро спросил Кэссиди, - Бен Локк в городе?

Лицо девушки тут же стало серьезным.

- Он точно в городе, мистер Кэссиди, и хочет поговорить с вами.

- Как выглядит этот hombre?

Кейти Риган заколебалась, потом покачала головой.

- Я... я не знаю. Ему около тридцати, красивый, но красота его какая-то грубая, и он почти не улыбается. Джесс боготворил его, он всегда рассказывал мне о брате. Прежде чем переехать сюда, они были втянуты в какую-то клановую междоусобицу в Миссури. Их отца и дядю убили, но Бен перестрелял всех врагов. Они вместе приехали на Запад. Он много работает и, по-моему, очень честный. И любил своего брата.

Попрыгунчик задумчиво кивнул.

- Дайте мне еще кофе, - сказал он, затем добавил: - Кофе с пирогом.

Вдруг отворилась дверь, и Попрыгунчик взглянул на вошедших. Это были Пони Харпер и Кларри Джекс. Оба улыбнулись и кивнули.

- Здорово, Попрыгунчик, - сказал Харпер. - Весь город знает, что ты здесь! Похоже, это самая большая новость за последние несколько месяцев.

- Больше, чем ограбления? - сухо спросил Кэссиди.

Харпер пожал плечами.

- Ограбления уже приелись. - Он с интересом посмотрел на Попрыгунчика. - Между прочим, у нас сегодня были выборы, и теперь я новый мэр. Ходил разговор о том, чтобы взять на работу городского шерифа. Мне сдается, что ты самая подходящая кандидатура. Как ты насчет этого?

- У меня уже есть работа. - Попрыгунчик, улыбаясь, покачал головой. Все равно спасибо.

- Но на этой будут платить в два раза больше! - воскликнул Харпер. Мы предлагаем сто пятьдесят в месяц плюс вы с мировым судьей делите штрафы. - Он подмигнул. - Это может вылиться в приличную сумму, особенно в таком крутом городке, как наш.

- У меня есть работа, - повторил Попрыгунчик. - К тому же я ковбой, а не страж порядка.

- Жаль. - Харпер казался задетым. - Мы могли бы хорошо с тобой поработать.

Попрыгунчик попробовал кофе и улыбнулся Кейти.

- Мэм, - сказал он, - я искренне надеюсь, что никакой ковбой не уведет вас под венец, пока я здесь! Это самый вкусный кофе, который мне довелось попробовать с тех пор, как я уехал из Техаса.

Снова открылась дверь, и в комнату вошел еще один посетитель. Он был голубоглазый, низкого роста, широкогрудый, с крепким подбородком и сломанным носом. Несмотря на спиртное, которое он употребил, судя по всему в изрядном количестве, взгляд его оставался ясным. У него были большие руки, он носил два револьвера в подвязанных к бедрам кобурах.

- Коротышка, - строго сказала Кейти, - ты опять напился!

Человек широко и нахально усмехнулся.

- Нет... пока! Я хожу не хуже, чем обычно, и разговариваю нормально. Но только, - и глаза его устремились в сторону Харпера и Джекса, - я чую что-то странное, что-то о-о-очень смешное.

Коротышка Монтана уставился на эту парочку.

- Точно! Я чую подлого хорька. Двух подлых хорьков! - Он с показным изумлением оглянулся. - А где другой подлый хорек?

Лицо Пони Харпера окаменело, губы сжались. В глазах Кларри Джекса заплясали злые огоньки. Кэссиди догадывался, почему Джекс колеблется. Монтану в городе любили, и его убийство могло привести к самым неожиданным последствиям. Что же касалось Пони Харпера, то ему и вовсе не хотелось связываться с Коротышкой. Картина была любопытная и поучительная. Попрыгунчик с интересом наблюдал за ней, попивая кофе. Монтана ни в коей мере не боялся этих двоих, потому что не раздумывая поддразнивал их и явно нарывался на драку. А она повредила бы его противникам - и тому, и другому.

Коротышка положил свои большие руки на стол.

- Я сказал, где другой подлый хорек?

- Коротышка! - резко сказала Кейти. - Иди пей кофе, пока он не остыл.

Пьяный Монтана секунду помедлил, не отрывая взгляда от не приглянувшейся ему парочки, затем плюхнулся в кресло.

- Женщины! Женщины! - бормотал он, качая головой. - Никогда не оставят человека в покое! Дело дошло до того, что нельзя затеять честную, приличную драку без того, чтобы туда не влезла женщина. Нельзя даже поговорить с парой подлых хорьков!

Дверь мягко закрылась, и Кэссиди заметил, что Харпер с Джексом тихо вышли. Он услышал, как они о чем-то переговариваются снаружи, ему показалось, что в голосах звучала горечь. Он усмехнулся при мысли, о чем они могли говорить, и в то же время пожалел, что не слышал их разговора. Что бы они ни обсуждали, это могло оказаться интересным. Он сомневался, что Харпер действительно хотел сделать его городским шерифом. На самом деле Харперу или кому-то еще нужно было убрать его с "Наклонного Р". Но кому? И зачем?

Кэссиди принялся за пирог и, подняв глаза, увидел, что Монтана смотрит на него. Он продолжал есть и, когда покончил с пирогом, вновь наполнил чашку, приветливо и дружелюбно взглянул на Коротышку.

Тот, не отрываясь, смотрел на Кэссиди.

Попрыгунчик спокойно сказал: - Ронсон нанял меня segundo. Чтобы улаживать неприятности.

- Ему такой и нужен, - сухо сказал Коротышка. - Весь его хмель удивительным образом пропал.

- Точно, - согласился Кэссиди. - Похоже, братья Горы захватили у него кучу земли.

- Братья Горы, - искренне сказал Коротышка, - для этого достаточно сильны.

- Сегодня я встретил одного из них, - продолжал Попрыгунчик. - Уинди. Поговорили. Как зовут того лысого ковбоя, который у него работает?

- Хэнк Баучер, - сказал Коротышка.

- Он искал приключений и нашел их, - как бы между прочим сообщил Кэссиди. - Я посоветовал ему сменить климат на более благоприятный.

Коротышка Монтана недоверчиво смотрел на Попрыгунчика.

- Баучер, - сказал он, - тертый, просоленный насквозь мужик.

- Теперь он стал пресным, - ответил Попрыгунчик. - А Уинди заимел на меня зуб. И все это, - добавил он, - ведет к тому, что мне будут нужны люди. Несколько человек, умеющих драться. Говорят, ты любишь хорошую потасовку, и мне показалось, что ты подойдешь для этой работы. Ну так как?

Монтана некоторое время в нерешительности молчал, потом медленно покачал головой.

- Я как-то поцапался со стариком Ронсоном, который раньше верховодил в наших краях, - сказал он, - и поклялся, что никогда не буду работать ни у него, ни на его ранчо.

- Всегда можно передумать, - сказал Попрыгунчик. - Молодой Боб Ронсон понимает, что он не боец, однако тоже не против драки. Мне он нравится. А дракой буду заправлять я, и ты бы мне сгодился.

Монтана молча пил кофе. Наконец, он сказал: - Джо Хартли все еще работает? И этот Дэн Дьюсарк?

- Еще работают.

- Тогда на меня не рассчитывай.

- Они тебе не нравятся?

Коротышка поднялся.

- Про Хартли я ничего не знаю. Но иногда удивляюсь, почему Дьюсарк по субботам не приезжает в город, как все нормальные люди. И тогда спрашиваю себя, а куда же он все-таки ездит?

Попрыгунчик с любопытством изучал Монтану, зная, что этот человек ему нужен, что в переделке он будет стоить десятерых, судя по тому, что Кэссиди видел, не говоря уж о том, что слышал о нем.

- Ну и куда?

- Да просто ездит. Далеко ездит. А теперь ты спросишь, зачем. Вот когда узнаешь куда и зачем, тогда и поймешь, почему он со многими не ладит.

Коротышка Монтана вышел и прикрыл за собой дверь. Попрыгунчик задумчиво закурил, а затем сказал: - Хороший парень. Мне бы хотелось его заполучить.

- Получите, - голос Кейти звучал уверенно. - Предоставьте это мне... и самому Коротышке. Он не сможет остаться в стороне от драки, и я знаю, что именно в эту ему ужасно хочется ввязаться. К тому же, - она оценивающе поглядела на Попрыгунчика, - вы ему приглянулись.

- Я? - удивленно оглянулся Попрыгунчик.

- Вы. Я хорошо знаю Коротышку. Он во что бы то ни стало постарается разузнать, что произошло между вами и Уинди Гором, и если то, что он услышит, ему понравится, он завтра же заявится на "Наклонное Р" на работу. Когда он придет - а я ставлю яблочный пирог против доллара, что так оно и будет, - примите все как должное и не задавайте лишних вопросов.

Попрыгунчик вышел на улицу и внимательно ее осмотрел. Человек, стоявший у седельной мастерской, теперь стоял напротив и чуть дальше, привалившись спиной к стене дома.

Попрыгунчик секунду подождал, потом повернулся и медленно, неторопливо зашагал в противоположную сторону. Он не оглядывался, однако точно знал, что за ним кто-то идет. Если бы преследователь хотел выстрелить, у него было для этого несколько возможностей, значит, или у парня было желание поговорить, или он ждал, пока Попрыгунчик покинет улицу, и только потом будет стрелять. Может, так оно и есть. Может, он просто хочет незаметно смыться после убийства.

Считая, что такое не исключено, Попрыгунчик держался в тени и обдумывал свое положение. Кому выгодна его смерть? Здесь есть три варианта. Это один из людей Гора, один из ограбивших дилижанс, боявшийся, что Попрыгунчик что-то знает, или один из скотокрадов, которому нужно вывести Кэссиди из игры. Любая из трех догадок могла оказаться правильной, однако Попрыгунчику не нужны были догадки. Он хотел знать наверняка.

Помедлив на углу улицы, Попрыгунчик глубоко вдохнул вечерний воздух. Чувствовал он себя легко и раскованно, в нем поднималась знакомая волна бесшабашности, которую он постоянно пытался подавить. Он терпеть не мог, когда на него давили, и пусть умом он понимал, что есть ситуации, в которых лучше отойти в сторону и не рисковать, сделать этого он не мог - не такой он был человек. Кэссиди предпочитал сразу брать быка за рога. Сейчас он так и сделает.

То, что обстановка в районе Семи Сосен была очень напряженной, он знал. Любой пустяк мог вызвать взрыв. Однако Кэссиди предполагал, что большинство скотокрадов все же будут скрываться поблизости, ожидая, пока Горы не ввяжутся в междоусобицу с "Наклонным Р".

Попрыгунчик еще раз оглянулся и пошел дальше. Сойдя с дощатого тротуара в конце дома, он быстро свернул в темноту переулка, пробежал несколько шагов, потом остановился и прислушался. Сзади он услышал стук шагов по деревянному тротуару, затем тишину. Кэссиди представил, как его преследователь топчется на месте, не решаясь повернуть за угол и стараясь догадаться, что задумал Попрыгунчик.

Шаги послышались в переулке, значит, преследователь направляется к нему. Попрыгунчик нахмурился, подумав, что кем бы ни был этот человек, он никак не старался скрыть своего присутствия. Когда тот подошел почти вплотную, Кэссиди заговорил.

- Ну ладно, приятель, что-нибудь потерял или, наоборот, ищешь?

- Кэссиди?

- Точно. - Попрыгунчик сделал неслышный шаг влево, приготовившись в любую секунду выхватить револьверы.

- Нам надо поговорить. По-мирному, но нельзя, чтобы нас видели вместе.

- Иди вперед.

Человек двинулся дальше по переулку, и Кэссиди пошел следом, держась поближе к стенам домов. Вскоре они оказались среди ивняка на окраине города. Человек повернулся лицом к Попрыгунчику, отведя руки в стороны и показывая, что не собирается стрелять.

- Я хочу поговорить по-мирному, повторил он. - Я не свожу счеты ни с кем из команды ранчо "Тире 20".

Попрыгунчик подумал, что человек либо знал это клеймо* (* Названия ранчо давали по рисунку на клейме) по старым делам, либо слышал о нем раньше.

- Я пришел предупредить, - продолжал незнакомец. - Тебе готовят западню, так что будь осторожен.

- С какой стати ты меня предупреждаешь? Кто ты?

- Карп... из Батта.

- Карп? - Имя показалось знакомым, но Кэссиди не мог вспомнить этого человека.

- Да. Ты с ковбоями из "Тире 20" вычистил от скотокрадов район Батта после того, как Невада со своими людьми подстрелил Джонни Нельсона, помнишь? Ну так я был одним из этих людей.

- Припоминаю. Ты один из тех, кто стал на сторону Текса Эвалта, когда его прижали к стенке, и он пообещал, что вас простят.

- Точно. Больше того, он свое обещание выполнил, и ты тоже. Ты замолвил словечко на суде, поэтому меня не подвесили на веревочном галстуке. Я, правда, не стал от этого лучше, но я твой должник. Понимаешь, несколько дней назад я был в Корн Пэтч и услышал один разговор, что тебе вроде бы готовят засаду, чтобы убрать навсегда. Я могу быть кем угодно, но не подлым убийцей, который стреляет в спину. И не буду стоять и смотреть, как стая койотов убивает порядочного парня, не дав ему даже шанса на защиту.

- Спасибо, Карп. Ты честно поступил, и я этого не забуду.

Кэссиди хотелось бы задать ему несколько вопросов по поводу ограбления дилижанса и скотокрадов, однако, зная Карпа, он понимал, что это бесполезно. Карп предупредил его только потому, что Кэссиди в прошлом спас его от петли, а также потому, что сам он человек мужественный и никогда не пойдет на спланированное, хладнокровное убийство. Однако, это не причина, чтобы предать друзей или рассказать об их планах. Когда Карп решит, что пришло время заговорить, он сам это сделает.

- Как они хотят подготовить убийство? Ты знаешь?

- Не полностью. Знаю только, что тебе передадут: один из твоих парней, мол, ранен и укажут место, где они будут ждать в засаде. Не могу сказать точно, но я понял из разговора, что это случится где-то поблизости от каньона Роузбад. Их будет человек семь-восемь, они собираются нашпиговать тебя свинцом, так как боятся, что ты покончишь со скотокрадами.

- Спасибо, Карп. - Попрыгунчик в нерешительности замолчал. - А как ты?

Карп сухо рассмеялся.

- Я? Я отсюда сматываюсь. Не буду скрывать, что я и сам время от времени зарабатывал продажей чужих коров, но когда услыхал, что ты появился в этих краях, то понял, что игра закончилась. На рассвете подамся в Монтану.

В тот момент, когда Кэссиди хотел выйти обратно на улицу, по ней проезжала плотная группа всадников, и он снова растворился в темноте переулка, прижавшись спиной к стене и наблюдая за всадниками. Он насчитал пятерых, двое из них были ему знакомы: Хэнк Баучер и Уинди Гор.

На противоположной стороне улицы мелькнула чья-то тень, и Попрыгунчику пришлось долго и напряженно всматриваться, чтобы разобрать, кто там прячется. А затем он увидел - это был Монтана.

Коротышка следовал за ковбоями Горов в салун "Высокая проба". Попрыгунчик секунду колебался, потом перешел улицу и направился к задней двери салуна.

"Высокая проба" была больше, чем простым салуном, поскольку служила также и основной гостиницей для города.

В двухэтажном каркасном доме помещался бар с несколькими игральными столами, а в глубине бара лестница вела на узкий балкон, по всей длине которого располагались зашторенные кабинки. С балкона можно было выйти к маленьким комнатушкам, числом около тридцати, в каждой из которых стояла деревянная кровать. Позади дома на второй этаж вела лестница, на первый дверь.

Кэссиди поднялся по черной лестнице на второй этаж и на цыпочках прошел по коридору к балкону. Ему удалось, не привлекая внимания, прокрасться в первую кабинку. Там он чуть раздвинул занавески так, чтобы в щелку наблюдать за всем баром, оставаясь при этом незамеченным.

Горы уже вошли в салун и выстроились вдоль стойки бара. Высокого, с невыразительными скулами Уинди, он узнал сразу. Джона скоро назвали по имени: плотный мужчина с тяжелыми плечами и широкой грудью, с большими рыжеватыми усами и маленькими жестокими глазами. Кон был почти такого же мощного телосложения, но не такой громоздкий, как брат - мускулистый, с квадратными плечами, чисто выбритый, с безжалостным выражением лица. Все три брата показались ему жесткими и решительными, каждый носил по два револьвера.

Попрыгунчик больше не узнал никого из присутствующих, кроме Хэнка Баучера с распухшим, избитым лицом. Коротышка уже вошел в салун и теперь медленно шел мимо братьев. Поравнявшись с Баучером, он остановился и с нескрываемым вниманием начал рассматривать синяки на его лице. Баучер с нарастающим гневом повернулся к нему.

- Чего тебе надо? - требовательно спросил он.

- Ничего. - Коротышка засунул большие пальцы за пояс, тон его был преувеличенно серьезным. - Просто интересуюсь.

- Насчет чего? - насторожился Баучер.

Коротышка невинно улыбнулся.

- Интересуюсь, какое это животное могло наступить человеку на лицо, чтобы так его изуродовать. Если бы тебя протащила лошадь, тогда на нем было бы побольше царапин и ссадин.

- Заткнись! - с яростью зарычал Баучер. - Не лезь не в свое дело!

- Вот это ты правильно сказал, - участливо согласился Коротышка, - не мое это дело. С другой стороны, неужто нельзя человеку проявить дружеское внимание? Разве можно обвинять кого-нибудь в любознательности? Я, кстати, знал одного парня в Тумстоуне с таким лицом, но того лягнул мул.

- А возьмем этот глаз, - продолжал Коротышка, - его тебе здорово подбили. Вот сюда тебя вполне мог лягнуть мул, это точно. А насчет рта - ты посмотри, губы все распухли, еле ворочаются - я не думаю, чтобы...

- Заткнись! - Баучер повернулся к Монтане лицом. - Заткнись, или я сам заткну тебе пасть!

Коротышка в притворном испуге отшатнулся.

- Эй! В чем дело? Я же не по злости, Баучер. Просто интересуюсь, что с тобой случилось.

- Ты достаточно поинтересовался, - резко сказал Пони Харпер с другого конца бара. - Нам здесь не нужно никаких ссор, Монтана. Я этого не потерплю!

- А, брось ты, Пони, - ухмыляясь, возразил Коротышка. - Я просто пошутил, вот и все! Я зашел попрощаться с ребятами из "3 Джи", поскольку они покидают наши края.

Разговоры стихли, все прислушались к Монтане.

- Покидают? - Харпер пораженно уставился на Джона Гора. - Вы чего, ребята, уезжаете?

- Нет! - взорвался изумленный и рассерженный Гор. - Откуда у тебя эта дурацкая идея, Коротышка?

- Да я слыхал, что Попрыгунчик Кэссиди стал segundo на "Наклонном Р" и будет улаживать всяческие неприятности, вот и подумал, что вы собираетесь сматываться отсюда в самое ближайшее время. Я и представить не мог, серьезно сказал он, - что вы окажетесь такими идиотами, чтобы остаться и ввязаться с ним в драку.

- Черт бы тебя побрал! - Джон Гор грохнул стаканом о стойку. - Если мы и уедем из-за какого-то паршивого ганфайтера, о котором слишком много болтают, то ты узнаешь об этом первым, Коротышка. Мы останемся, и можешь мне поверить, останемся надолго, и наплевать на твоего Попрыгунчика Кэссиди!

Коротышка согласно кивнул.

- Поставь-ка им по стакану, Слим, - сказал он бармену. - Всем парням с "3 Джи" - выпивка за мой счет! - Он бросил на стойку золотую монету, подождал, пока бармен наполнит стаканы, а потом поднял свой. - Пью за команду "3 Джи"! За парней, достаточно смелых, чтобы стоять до последнего и умереть не на постели!

Гневное проклятие сорвалось с губ Уинди Гора. Он обернулся.

- Думаешь, это смешно, Монтана? - Он свирепо смотрел на Коротышку. - У меня есть отличное желание прямо сейчас разобрать тебя на части и посмотреть, из чего ты сделан!

- И не пытайся, Уинди! - предупредил Монтана, его голос неожиданно прозвучал очень искренне. - У тебя не хватит пороху. Кроме того, усмехнулся он, - мистеру Харперу это не понравится. Он сильно расстроится, когда его пол выпачкают кровью.

Джон Гор был не дурак. Он был достаточно хитер и понимал, что сказанная в такой момент фраза накрепко отпечатается в памяти присутствующих, к тому же он знал, что общественным мнением пренебрегать не следует.

- Мы не ищем неприятностей, - сказал он, тщательно подбирая слова. Мы действительно пасем скот на пастбищах, брошенных "Наклонным Р", и пока земля между хребтом Антелоп Маунтинз и Голубыми горами свободна, не вижу в этом ничего плохого.

Он лгал и знал это, тем не менее он также знал, что очень немногие проезжали по тем землям с тех пор, как умер Старый Бык Боб Ронсон. Никто не мог опровергнуть его утверждение. Джон давно все спланировал, и хотя появление Кэссиди могло осложнить выполнение задуманного, сорвать планы Горов ему не позволят. Джон хотел получить "Наклонное Р", и он его получит. Он был Властным человеком, но отнюдь не глупым. Он был готов применить силу - не бездумную и безрассудную, как это сделал бы Уинди, и не безжалостную силу Кона, но тем не менее силу. Твердую, целенаправленную, которая немедленно приведет его к победе.

- Ранчо может заявлять права на свободные пастбища, - продолжал он, только если держит там скот.

Попрыгунчик незаметно вышел из кабинки и дошел почти до конца лестницы. Внимание всех присутствующих было привлечено спором между Монтаной и Горами. Теперь заговорил Кэссиди.

- Ты ошибаешься, - спокойно сказал он. - "Наклонное Р" не оставляло пастбищ. Там до сих пор пасется и будет пастись наш скот. Более того, вам было приказано отогнать свой скот за Голубые горы. Сейчас я повторяю приказ.

На мгновение воцарилась тишина. Джон Гор внутри кипел от бешенства. Он лучше других понимал, что Кэссиди обратил его собственное оружие против него же. Теперь любое насильственное действие со стороны Горов будет ставиться им в вину. Джон с горечью уставился на стойку. Затем, почувствовав на себе чьи-то глаза, повернулся и встретил взгляд Пони Харпера. Джон увидел, как тот едва приметно указал ему на комнату, служившую конторой гостиницы, и слегка нахмурился.

Они с Харпером были едва знакомы. Ему никогда не нравился этот человек и у него не было причин испытывать к нему симпатию сейчас. Однако что-то в приглашении его заинтересовало. Через пару секунд он встал и направился к двери конторы, не подозревая, что ему вслед смотрят холодные голубые глаза. Попрыгунчик заметил жест Харпера. Что за ним скрывалось, он не знал, но догадывался, что ничего хорошего.

К нему подошел Коротышка Монтана.

- Кажется, ты заполучил-таки нового ковбоя, Кэссиди, - сказал он. - Не против, если я приду утром?

- Ты ведь знаешь, что не против! - воскликнул Попрыгунчик.

- Ты, конечно, понимаешь, - сказал Монтана, - что говорил для публики, как и Джон? В этой долине не будет мира, пока здесь живут Горы! Их надо стереть с лица земли, да и некоторых других, которые, похоже, я могу назвать поименно!

- По-моему, ты прав. - Попрыгунчик задумчиво смотрел на Монтану. Наверное, мне придется кое-куда проехаться.

Коротышка нерешительно заговорил: - Слушай, Попрыгунчик, ведь работа не требует от меня никаких обязательств, - серьезно сказал он, - я имею в виду этого Дьюсарка? Не лежит у меня душа к этому hombre.

- Не требует, - согласился Попрыгунчик. - Только будь с ним полегче. Не задевай ни его, ни Хартли.

Кэссиди направился к двери, и Монтана последовал за ним.

- Если я утром не появлюсь, - сказал Кэссиди, - скажи Бобу Ронсону, что я тебя нанял, и приступай к работе. Ты знаешь, что надо делать на коровьем ранчо.

- Куда это ты собрался? - требовательно спросил Монтана.

Попрыгунчик заколебался.

- Ну, наверное в Кон Пэтч. Надо бы проехаться да поглядеть, что там творится.

Монтана покачал головой.

- Осторожней, Попрыгунчик. Та банда хуже отравы. И не доверяй Покеру Харрису - не доверяй ни на грош. Для него убить человека - что муху прихлопнуть.

Глава 5

Лишние тузы

Покер Харрис столько лет верховодил в Корн Пэтч, что даже местные старожилы забыли, когда он появился здесь в первый раз. Никто не знал его прошлого, однако все сходились в том, что неизящные искусства убийства, нанесения увечий и разнообразных способов грабежа он изучил в совершенстве.

Шести футов четырех дюймов* (*193 см) росту безсапог Покер Харрис был сделан из 260 фунтов** (**около 130 кг) костей и мышц, покрытых обманчиво тонким слоем жира. Его щеки и подбородок были тяжелыми, покрасневшими и обычно не бритыми, толстые складки кожи прикрывали сверху и снизу веки без ресниц. Большие, очень мощные руки поросли рыжеватыми волосами. Он был наполовину лысым, но недостаток растительности на голове возмещался обилием ее на груди.

Как правило, он носил шестизарядник, заткнутый за веревку, выполнявшую роль пояса, однако любимым его оружием, с которым Покер Харрис никогда не расставался, был ружейный обрез с приделанной к нему пистолетной рукояткой. Именно этим оружием, но не только, он терроризировал окружающих, потому что многие спокойно встанут лицом к лицу с противником, вооруженным револьвером, однако будут всячески избегать выстрела картечью с близкого расстояния.

Лет пятьдесят назад, когда старателей в этих краях было чрезвычайно мало, один бродяга-шахтер нашел здесь родник и ровный участок земли, засеянный кукурузой. Очевидно, кто-то посадил кукурузу, некоторое время возделывал ее, а затем переехал или попросту сгинул в диких, нехоженых местах. Кукуруза хорошо принялась и быстро росла; поскольку никто не убирал початки, зерно прорастало, растения множились.

Место шахтеру понравилось, и он построил рядом хижину, обнаружил намывное золото в пролегающем поблизости старом сухом русле, подобрал пару коров, потерянных караваном переселенцев, и скоро зажил в свое удовольствие. Появлялись другие старатели, строили хижины, потом бросали их и перебирались на новые места. Затем, в короткий период золотой лихорадки, здесь наскоро сколотили салун и барак, названный отелем. Хибары старателей меняли владельцев еженощно, еженедельно или ежемесячно, никаких прав при этом не предъявлялось, кроме права владения. Затем пришел Покер Харрис. И остался.

Основатель поселка исчез, и коровы - целое стадо в двенадцать голов перешли по наследству к Харрису. С помощью подобающих движений обрезом он стал обладателем салуна и старательских хижин и распределял жилье по своему усмотрению, а если у кого-то имелось желание оспорить собственность, перед ним вставал выбор: либо быстренько убраться из города, либо постоянно поселиться на Бут Хилл*. (*Бут Хилл - идеоматическое название городского кладбища на Дальнем Западе США)

Кое-что из этого было известно Попрыгунчику Кэссиди, многое еще предстояло узнать. Покер Харрис не распространялся о своих делишках, а сделки с чужаками, приехавшими в Корн Пэтч, держал в секрете. Как и у большинства первопроходцев Запада - хороших ли, плохих ли - у Харриса была отличная память на имена, лица, описания людей и мест. К сожалению, газеты отсутствовали, однако, устные описания были достаточно точными. В Корн Пэтч побывало немного людей, чье прошлое не было известно Покеру Харрису.

Сам поселок лежал в каньоне, который какой-то оптимист или юморист назвал Эльдорадо. Горный хребет, круто возносившийся почти на пять тысяч футов, отделял Корн Пэтч от ближайшего шахтерского города Юнионвилля, лежавшего в пяти милях к югу. Пологие стены каньона Эльдорадо были усеяны шахтерскими лачугами, и из своего окна Покер Харрис видел большую часть этих домишек и мог наблюдать за жизнью их обитателей. Соответственно, Покер Харрис был сам себе шпион и знал почти все, что происходило в пределах поселка.

Салун, который также служил ему конторой и домом, был каркасным сооружением на каменном фундаменте, побитым непогодой и ни разу не крашенным. Задней стеной он прилепился к юго-западному склону Эльдорадо и смотрел вниз на главную и единственную улицу, которая пролегала по дну каньона. Картину улицы довершали лавка, барак, кузница и несколько развалюх, все они были видны с того места, где обычно сидел Покер Харрис.

За ним стоял оружейный стеллаж с винтовкой "Шарпс" пятидесятого калибра, "спенсером" пятьдесят шестого и двумя ружьями. Все они были заряжены, стеллаж закрыт, а единственный ключ Покер Харрис всегда носил с собой. Под стойкой бара, на расстоянии протянутой руки находился еще один "спенсер"-56 - оружие, чья способность проделывать дырки в человеческом теле мало уступала артиллерийскому орудию. Короче говоря, Покер Харрис был полноправным властелином своих владений и намеревался им оставаться невзирая на потуги любого противника или противников.

Попытки свалить некоронованного монарха имели место. Одиночные противники встречались ему четыре раза, и после каждой встречи на его личном Бут Хилл прибавлялось по могиле. Группы противников пытались убрать его дважды, что объясняло появление еще семи могил. Как минимум в четырех других лежали скитальцы и бродяги, в отношении которых у Харриса зародились сомнения, их он разрешил с помощью свинца.

В салуне человек десять лениво перекидывались в покер. Харрис дремал за стойкой. В очередной раз приоткрыв глаза и кинув взгляд мимо кувшина с пивом, он вдруг увидел всадника, который свернул на тропу, называвшуюся в Корн Пэтч улицей. Всадник сидел на белом жеребце с легким и ходким шагом. На нем была черная широкополая шляпа, черные поношенные брюки, заправленные в ковбойские сапоги, и пояс с двумя револьверами с белыми рукоятками. Лицо у него было загорелое и приятное.

Именно "винчестер" в седельном чехле незнакомца сбил с толку Покера Харриса и помешал ему узнать всадника. Если бы это был "шарпс", Харрис тут же подумал бы о Попрыгунчике Кэссиди. Но вся штука заключалась в том, что Попрыгунчик, наконец, уступил (временно, конечно) аргументам своего старого приятеля по ранчо "Тире 20" Рыжего Коннорса. Спор, какая винтовка лучше, длился между ними на протяжении нескольких лет, и Коннорс, маг и волшебник с этим видом оружия, в конце концов убедил своего друга. Однако, Коннорс этого не знал: если бы он вдруг появился на горизонте, Попрыгунчик спешно запрятал бы "винчестер" и схватил старую, добрую бизонью винтовку.

Покер Харрис не увидел за вещью человека, потому что любовь Кэссиди к "шарпсу" была известна повсюду, где собирались ковбои. Револьверы с костяными рукоятками, несомненно, принадлежали человеку, который знал, как с ними обращаться. Человек этот приехал в Корн Пэтч, а здесь жили преступники и умирали представители закона. Следовательно, решил Покер, этот человек - преступник. Тем не менее, он решил быть настороже.

Кэссиди толкнул дверь и вошел в длинную комнату. Люди глянули на него, затем опять занялись своими делами. Харрис позаботится обо всем. Он всегда заботился обо всем. Нет смысла быть чересчур деятельными.

- Воды, - сказал Попрыгунчик, и Харрис протянул толстую лапу к полке за стаканом, наполнил его и подтолкнул к Попрыгунчику. Тот вначале попробовал воду на вкус и только потом выпил до дна.

- Хорошая, - сказал он.

- Родниковая, - ответил Харрис с понятной гордостью. - Без щелочной пыли.

Покеру Харрису нравились люди, которые мало говорили. И тут он заметил, что холодные голубые глаза незнакомца изучают его, и почувствовал неожиданное беспокойство. Это ему не понравилось, потому что уверенность Покера Харриса в своих словах была такова, что беспокойство он испытывал очень редко.

Кэссиди взглянул на играющих в карты людей.

- Кто-нибудь здесь играет в покер с прикупом?

Глаза Харриса блеснули.

- Мало кто. Я, правда, иной раз с удовольствием сажусь сыграть пару партий.

- Мне такой покер тоже нравится, - согласился Попрыгунчик, - если партнеры не слишком нудные. Я больше люблю быструю игру, когда надо заботиться только о себе самом.

Харрис поерзал на стуле, проникаясь симпатией к этому голубоглазому незнакомцу.

- Я открою новую колоду. - Он выглянул в окошко. - Лучше поставь коня в конюшню. На улице очень жарко.

Повернувшись, Попрыгунчик вышел из салуна, а Покер Харрис смотрел ему вслед, подметив неуклюжую походку и покатые плечи. Он должен бы знать этого парня. Харрис недовольно покачал головой. Он вспомнит. Он улыбнулся, увидев, что незнакомец вскочил в седло вместо того, чтобы просто перевести коня через улицу, - настоящий ковбой.

Постройка, где размещалась конюшня, была длинной, широкой и прохладной внутри. Старые знакомые запахи и звуки вызвали у Попрыгунчика улыбку. Запахи, которые он будет любить до конца жизни, и звуки, которые он так хорошо знал. Фырканье лошадей, жужжание роящихся в тени мух, редкий стук копыта по земляному полу... Он провел белого жеребца в денник, снял седло и уздечку и наскоро протер его пучком сена. Покопавшись вокруг, он обнаружил ларь с зерном и отсыпал кварту* (Кварта - 0.95 литра.) в кормушку в деннике. Затем он отошел к двери и, держась поближе к стене, зажег спичку.

Кэссиди прекрасно понимал, что ступил на опасную почву. Покер Харрис убийца, и чтобы убить, воспользуется малейшим поводом. Если он хотя бы заподозрит, кто его гость, то будет стрелять без рассуждений. Харрис был чрезвычайно самоуверен, и не без оснований... в Корн Пэтч.

Попрыгунчик неторопливо прошелся между двумя рядами денников, заглядывая в каждый в надежде отыскать лошадь с белым пятном на носу и на боку - лошадь, которую он заметил в группе всадников, едущих к месту ограбления дилижанса. Он быстро убедился, что такой в конюшне нет. В поселке могут быть другие конюшни, либо потайное место в холмах, где держат лошадей. Он повернулся и через залитую заходящим солнцем улицу прошагал к салуну.

Харрис обернулся в его сторону.

- Ну как насчет пары партий? Еще не передумал?

- Конечно нет! Сыграем втемную?

- Тогда и я присоединюсь. - Харрис тяжело поднялся со стула и медленно прошел к свободному столику. Он плюхнулся в огромное кресло, явно приспособленное для его необъятной фигуры, затем бросил остальным: Кто-нибудь из вас, ребята, хочет составить нам компанию?

Черноволосый парень с угрюмыми глазами оторвался от игры.

- Ну нет, только не с тобой! Твоя игра слишком быстрая для моего здоровья!

Покер Харрис довольно фыркнул.

- Этот любит осторожную игру.

Подошел узколицый мужчина с капризным и раздраженным выражением.

- Меня зовут Трой. Сяду с вами.

Двумя другими оказались плотного сложения ковбой с грязными, обломанными ногтями и бегающими, жесткими глазками по имени Хэнкинс и высокий, седой, темноглазый мужчина с ухоженными руками.

- Втемную? - седовласый мужчина улыбнулся. - Так можно и прогореть.

Харрис ткнул большим пальцем в его сторону.

- Его зовут Дреннан. А тебя?

- Ред Ривер Риган, - улыбнулся Кэссиди.

- Снимем на следующего? - как бы между прочим осведомился Харрис. Старшая карта выигрывает. - Он взглянул на сидящих вокруг стола, но не для того, чтобы узнать, согласны ли они, а чтобы покрепче запомнить, в каком порядке расположились его люди. У Ред Ривер Ригана, похоже, имелась куча денег, и обчистить его - благое дело, ведь простофили сейчас попадались нечасто.

- Старшая, младшая - все равно. - Кэссиди откинулся в кресле, явно не интересуясь быстрыми движениями пальцев Харриса, перетасовывающего колоду. Он пододвинул ее к Кэссиди, который снял восьмерку. Дреннан снял шестерку, Хэнкинс и Трой - по десятке, а Покер Харрис - короля.

Харрис снова перетасовал колоду, шлепнул ее перед Троем, который подснял, а затем стал сдавать. Игра продвигалась спокойно, и Попрыгунчик скоро взял несколько небольших банков. Трой с Хэнкинсом проигрывали, причем Трой все время ворчал на невезение. Попрыгунчик в свое время оттачивал свои действительно неплохие способности к покеру под мастерским руководством Текса Эвалта - блестящего игрока - и то, чего Текс Эвалт не знал о картах, в природе просто не существовало. Сразу поняв, что Харрису далеко до Эвалта, хоть он и хорошо вел всю партию, Попрыгунчик не стал рисковать и решил дожидаться открытой пробы сил. Она наступила неожиданно.

Дреннон с Хэнкинсом спасовали. Остались Харрис, Трой и Попрыгунчик. Харрис вытер носовым платком пот со лба, внимательно посмотрел в карты, потом поднял безразлично взгляд на Троя. И в тот же момент поднял большой палец сжатой в кулак левой руки.

Попрыгунчик краем глаза уловил движение и в душе усмехнулся. Вот, значит, как? Они собрались поднимать ставки? Ладно, он останется в игре. Он еще раз глянул на свою комбинацию из дам и шестерок. Харрис подтолкнул к центру стола три голубые фишки.

- Ставлю тридцать.

- Хэнкинс уставился на Троя, затем посмотрел на Попрыгунчика. Трой облизал губы.

- Принимаю, и ставлю еще десять.

Попрыгунчик изучил свою горстку фишек и кинул в банк четыре голубых.

- Откроемся, - сказал он спокойно, уловив незаметный сигнал Харриса Трою.

- Четыре короля, - холодно сказал Харрис и бросил сложенные стопкой карты так, чтобы была видна лишь первая верхняя.

Правая рука Троя тотчас же метнулась, чтобы раздвинуть их, но левая Попрыгунчика оказалась быстрее. Прежде чем Трой успел коснуться карт, он мгновенно развернул их. На столе лежали только четыре карты... и только три короля.

Лицо Троя стало злым, глаза Харриса затвердели. Попрыгунчик лишь усмехнулся.

- Ты, наверное, уронил одну, Харрис. Я вижу только трех королей.

Харрис склонился, чтобы посмотреть под столом, опустил руку и поднял карту. Тройка. Он покраснел.

- Ошибка, - сказал он. - Могу поклясться, у меня было четыре короля.

Кэссиди пожал плечами.

- Забудем. Все мы ошибаемся. Похоже, - сказал он невинно, - что банк мой?

Трой убрал руку, и Кэссиди хладнокровно смахнул фишки. Четвертый король находился у Троя, и если бы ему удалось первым раздвинуть карты, он добавил бы его к комбинации Харриса. Это был старый трюк, Эвалт давным-давно показывал его Кэссиди.

Подошла очередь Попрыгунчика сдавать. Он неуклюже сгреб карты со стола. Попрыгунчик уже приметил двух тузов среди сброшенных карт и аккуратно подложил их вниз, когда собирал колоду.

Тасуя, он добавил еще одного. Прихватив тузов ладонью, Кэссиди дал Харрису возможность подснять, потом возвратил на место и неторопливо сдал верхние карты, не забыв подкинуть себе парочку тузов снизу.

Дреннан быстро посмотрел на карты и отбросил их. Хэнкинс остался и кинул в банк красную фишку. Трой поднял ставку на пять долларов, а затем Харрис ухмыльнулся Кэссиди.

- Ну теперь посмотрим, как ты играешь, Ред! Ставлю десять и еще сорок!

Кэссиди некоторое время в нерешительности изучал карты, потом поднял ставку еще на двадцать долларов. Хэнкинс спасовал, Трой поднял, Харрис тоже. В прикупе Харрис взял две карты, а Трой с Попрыгунчиком - по три. Одну их трех Попрыгунчик сдал себе снизу.

Трой бросил в банк две голубые фишки. Харрис принял ставку и добавил в банк еще, а Попрыгунчик сидел, откинувшись в кресле, и с усмешкой наблюдал за ними. Сквозь лед в его глазах просвечивала улыбка. Дреннан вдруг зашаркал ногами и с тревогой посмотрел на Харриса, но хозяин поселка глядел на Попрыгунчика. Хэнкинс сидел молча, его большие руки лежали на подлокотниках. Трой нервно заерзал и сердито взглянул на Попрыгунчика, досадуя на задержку игры.

Попрыгунчик заметил, что револьверы Хэнкинса находились почти под ручками кресла, значит, это помешает быстро их выхватить. У Дреннана оружия не было видно, и неизвестно, примет ли он вообще чью-нибудь сторону. Если начнется заварушка, первым будет стрелять Трой. Он все время держался в напряжении. Харрис из них был самым крутым.

- Может не будем ограничивать ставки? - сказал, посмеиваясь, Попрыгунчик. - Я люблю острые ощущения.

Трой с чувством выругался, когда увидел, что Харрис кивнул, и слегка отодвинулся от стола, чтобы удобнее было стрелять в Попрыгунчика, если вдруг что-нибудь начнется.

Покер Харрис изучал сидящего напротив незнакомца с плохо скрываемым удивлением. Возможно, что человек, назвавшийся Редом Ривер Риганом, разгадал их замысел. Если так, то он кое-что знал о шулерских приемах. Если же он случайно опередил Троя, хотевшего подложить короля в карты Харриса, ему просто повезло. Склоняясь к последнему, Харрис все же не был уверен, а неуверенности он определенно не любил. Не любил в других, и меньше всего в себе.

- Неограниченные ставки - это куча денег, - сказал он. - У тебя они есть?

Вместо ответа Попрыгунчик вытащил из кармана толстую пачку банкнот и положил рядом с фишками.

- Я отвечу на любую твою ставку, Харрис, - беззаботно сказал он. Заказывай любую.

- Для ковбоя это довольно большие деньги, - заметил Харрис.

- Я прилично зарабатываю, - ухмыльнулся Попрыгунчик.

Этот Ред Ривер Риган очень неуклюже сдавал карты, и если он и был шулером, то такого неловкого шулера Харрису встречать еще не доводилось. Играл он пока неплохо, но и не хорошо. Правда дважды, когда Харрис намеревался сорвать крупный банк, он сбрасывал карты и пасовал.

- Нет, - сказал Харрис, - оставим, как есть, но держу пари на пятьсот долларов против того, что сейчас в банке, что я у тебя выиграю.

- Принимаю, - сказал Попрыгунчик, все еще улыбаясь. Он выложил свои карты на стол: четыре туза - три, сданные снизу и один из прикупа.

Глаза Покера Харриса вылезли из орбит, вены на шее набухли. Он привстал.

- Ах ты, драный волк!

Рука Троя метнулась к револьверу, но было поздно. Попрыгунчик мгновенно отскочил, опрокинув кресло, а два его "кольта" словно прыгнули ему в руки.

Трой замер, Харрис застыл в той позе, в которой оказался. Кэссиди улыбнулся.

- В чем дело? У тебя тоже четыре туза? - Он повел дулами револьверов. - Всем назад!

Кинув левый револьвер в кобуру, он перевернул карты Харрриса и рассмеялся.

- Твои тузы из новой колоды, Покер. Тебе следует одновременно играть двумя колодами, чтобы разница не бросалась в глаза. - Он начал спокойно собирать деньги со стола. - Прошу прощения, что испортил игру, но вы, ребята, сами начали шельмовать. А я продолжил. - Кэссиди кивнул на револьвер. - Не стоит вынуждать меня тратить пули.

Трой побагровел от бешенства, Покер Харрис выглядел собранным, и только глаза выдавали кипевший в нем гнев. Хэнкинс, пытавшийся выхватить оружие и тут же осознавший свою беспомощность, остался сидеть. И только Дреннан невозмутимо и даже с интересом наблюдал за происходящим.

- Спасибо за компанию, - спокойно сказал Попрыгунчик. - А теперь сидите тихо, пока я не уйду.

- Погоди минуту, - Харрис расслабился и сел на место. - Зачем тебе уходить. Похоже, ты парень тертый. И с револьверами умеешь обращаться быстрее всех, кого я видел... за исключением меня. Хочешь получить работу?

Попрыгунчик похлопал себя по карману.

- С такими-то деньгами? Ты спятил?

- Это гроши. Я могу предложить гораздо больше.

- Босс... - запротестовал было Трой.

- Заткнись! - раздраженно бросил Харрис. - Такие, как ты, мне нужны.

Ред Ривер Риган пожал плечами.

- Когда говорят о стоящем деле, я обычно прислушиваюсь.

- Тогда найди себе койку в бараке. Не будем держать зла друг на друга. Подожди до утра, и мы договоримся.

- Замётано, - с прохладцей сказал Кэссиди и опустил револьвер в кобуру.

Глаза Троя загорелись от злости.

- Я убью тебя, - сказал он. - Меня-то ты не проведешь!

- Как только будешь готов, - невозмутимо произнес Кэссиди, - начинай!

Руки Троя дрожали от желания выхватить оружие, и Попрыгунчик знал это. Ему приходилось встречать подобных людей - людей, которые испытывали такую жажду убийства, что для них уже ничего не имело значения.

- Трой! - Харрис выругался. - Не будь идиотом! Прекрати!

Трой злобно сплюнул, развернулся на каблуках и вышел из комнаты. Кэссиди глянул на захлопнувшуюся дверь, затем пожал плечами. Однако лицо его было задумчивым.

Попрыгунчик подозревал, что ни он сам, ни его деньги до утра не доживут, поэтому больше всего ему хотелось убраться отсюда... но без шума. Он повернулся к Харрису.

- Тогда до завтра. Схожу посмотрю, как там моя лошадка, и лягу спать.

Выйдя на улицу, он поспешно повернул направо и слился с вечерними тенями. В дверях конюшни кто-то возился, но это был не Трой. Попрыгунчик перепрыгнул через перила крыльца и пересек улицу. У конюшни он чуть не столкнулся с крупным человеком, показавшимся ему очень знакомым. Попрыгунчик не видел, как тот повернулся и посмотрел ему вслед, он вошел в денник к жеребцу и торопливо накинул на него седло и уздечку.

Кэссиди подвел жеребца к двери, когда встретившийся ему человек подошел к салуну. Он провел несколько минут на крыльце, оглядываясь и пытаясь угадать, узнал ли его Попрыгунчик или нет. Дэну Дьюсарку пока очень не хотелось быть узнанным. Он открыл дверь и вошел в салун.

- Здорово, Харрис, - сказал он, сдвигая шляпу на затылок. - Что он здесь делает? - Дьюсарк кивнул головой в сторону конюшни.

- А ты что, знаешь его? - жестко посмотрел на него Харрис.

- Знаю ли я его? - взорвался Дьюсарк. - Конечно, знаю! Это же новый segundo на "Наклонном Р". Это Попрыгунчик Кэссиди.

- Что! - Покер Харрис побледнел от бешенства, затем побагровел. - Ты сказал Попрыгунчик Кэссиди?

Хэнкинс выругался и схватился за револьверы. Еще двое выскочили за ним, а Харрис выхватил из-под стойки ружье. Они бросились к бараку, но на койках храпели только свои. Они побежали к конюшне, однако белого жеребца там уже не было.

Харрис кричал и ругался. Дьюсарк спокойно закурил.

- Нечего без толку бегать, - сказал он. - Попрыгунчик смотался, и если вы что-нибудь о нем слыхали, то можете мне поверить: сегодня вы его не найдете, будь у вас даже ордер на обыск всей округи.

Проведя по каньону жеребца в поводу, в то время как Дэн Дьюсарк разговаривал с Харрисом, Попрыгунчик вскочил в седло и быстро выехал в долину. Он повернул не на северо-запад к "Наклонному Р", а на юго-запад, в сторону дилижансной дороги. Надо было воспользоваться случаем и еще раз осмотреть место ограбления. Визит в Корн Пэтч не дал Попрыгунчику ничего, кроме выигрыша, тем не менее, он узнал? какого типа люди живут там и чего от них можно ждать.

Покер Харрис был хитрый и опасный человек. Трой - подлый и злобный, как предательский удар из-за спины, и к тому же непредсказуемый, доверять ему нельзя ни в коем случае, тем не менее, его же злоба в конце концов погубит его. Хэнкинс был жестким парнем - почти таким же жестким, как Харрис. А Дреннан... насчет Дреннана у него уверенности не было. Об остальных находившихся в салуне Попрыгунчик ничего не знал. Они были преступниками, бродягами, опустившимися ковбоями, с таких, как они, начинается ад.

Если между всеми тремя движущими силами в Семи Соснах и было что-то общее, Кэссиди этого не заметил. Братья Горы хотели завладеть пастбищами "Наклонного Р", скотокрады - чужими коровами, а банда, ограбившая дилижанс, хотела завладеть и завладела золотом.

В отношении "3 Джи" он был уверен: у братьев Гор была цель, они не станут тратить времени, чтобы достичь ее, и не остановятся перед открытой междоусобицей. Скотокрады, несомненно, были связаны с Харрисом. Грабители, кто бы они ни были, должны иметь четкую и строгую организацию, с такой Харрису не сладить. Их важнейшая проблема - сбыть золото, а большое количество золота в слитках продать очень сложно.

Хотя скоро совсем стемнело, Попрыгунчик без труда придерживался выбранного направления, ориентируясь по звездам. Он знал, что если не сворачивать, рано или поздно он все равно выедет на дилижансную дорогу. Отклонившись немного к югу, Попрыгунчик разбил лагерь в маленькой низине в холмах рядом с Покер Гэп.

Приготовив кофе и наскоро перекусив, он затушил костер и перебрался чуть подальше, в кустарник. Там он лег и завернулся в одеяла.

Кэссиди разбудила тишина. Полная, абсолютная тишина. Замолк стрекот сверчков; не было слышно ни ветра, ни шуршания маленьких животных в траве. Словно все вокруг застыло в страхе. Даже ночной бриз задержал дыхание. Правая рука Попрыгунчика сомкнулась на рукоятке револьвера, он медленно повернул голову, чтобы посмотреть на Топпера. В темноте жеребец казался лишь бледным пятном, однако Попрыгунчик разглядел, что голова его поднята, уши настороженно поставлены, Топпер внимательно вслушивался в даль. Бросив взгляд на звезды, Кэссиди определил, что было около трех ночи.

Покрепче сжав револьвер, он выпрямился, всматриваясь в темноту. Ничто не двигалось; ночь, замерев в напряжении, ждала. Он хотел было отложить "кольт" и натянуть сапоги, как вдруг вдалеке что-то прогрохотало. Звук был похож на далекий раскат грома в узкой долине, на заряд, взорвавшийся в глубокой шахте, на глухой стук огромного валуна, скатывающегося по крутому склону все ближе и ближе.

Земля под босыми ногами Попрыгунчика задрожала, дернулась. Топпер фыркнул, отступая назад. Справа разломилась скала, камни застучали о камни, затем все стихло. Через пару секунд тишину нарушил жалобный крик ночной птицы, потом стрекотание сверчка, другого, третьего... Топпер опять фыркнул, и Попрыгунчик подошел к нему.

- Спокойно, мальчик. Это всего-навсего землетрясение. Успокойся, и давай посмотрим, может нам удастся поспать еще пару часов.

В сером свете раннего утра Кэссиди встал и развел костер в небольшом углублении в земле, где пламени не было видно со стороны. Он разжег сухие ветки и знал, что дыма почти не будет. И все время внимательно наблюдал за местностью, пытаясь обнаружить какие-либо движения или дым костра.

События прошлого вечера заставили Попрыгунчика удвоить осторожность. Он понимал, что находится на вражеской территории, что банда грабителей дилижансов может устроить себе убежище где-нибудь поблизости. С этой секунды следует быть чрезвычайно осторожным, держаться сухих русел и низин и избегать вершин холмов и открытого пространства. Попрыгунчик попеременно осматривал местность и искал следы на земле.

Неожиданно он натянул поводья. Перед ним протянулась свежая цепочка следов лошади - вероятно, всадник проехал несколько часов назад - и один из отпечатков слишком узко подрезанного копыта был ему знаком по той ночи, когда ограбили дилижанс! Ему повезло! Попрыгунчик тщательно изучил этот отпечаток и остальные. Оказалось, что другое переднее копыто тоже подрезали слишком сильно, поэтому лошадь как бы слегка косолапила.

Из-под широких полей шляпы холодные голубые глаза Попрыгунчика обежали горизонт, не оставив незамеченной ни одной мелочи. Он знал, что именно искать, и умел отделить от окружающей местности чуждые ей детали. После этого Кэссиди тронулся дальше, но не вдоль найденного следа, а примерно в том направлении, намереваясь через некоторое время повернуть и пересечь его в другом месте.

Перед ним широким, сужающимся покрывалом простирались круглые песчаные холмы, поросшие полынью и креозотовым кустарником. Огромные скальные плиты острыми зубьями смотрели в небо. Здесь лежала часть линии разлома, по которой прошло вчерашнее землетрясение. След всадника вел в щель между двумя такими скалами. Попрыгунчик осмотрел его, затем повернул Топпера и начал подниматься по склону холма в направлении, перпендикулярном следу. Держась ниже гребня, он проехал с пол-мили и остановился. Привязав жеребца в зарослях можжевельника, Попрыгунчик подобрался к вершине и, сняв шляпу, выглянул.

Расщелина превращалась в каменную темнину, и Попрыгунчик заметил внизу нечто, напоминающее тропу. Чуть повернув голову, можно было через нагромождение скальных уступов заглянуть в теснину, которая постепенно превращалась в каньон, однако этого каньона не успела коснуться настойчивая рука времени, он представлял из себя гигантскую трещину - следствие не такого уж давнего мощного сдвига земной коры. Нетронутые эрозией, красноватые уступы скалили иззубренные клыки в сторону утреннего неба, между ними лежала узкая долина, а в ней стояли несколько наспех собранных лачуг из бревен и камней. В огороженном жердями коррале паслись три лошади, а белесая змейка тропы уходила дальше в лабиринт скальных разломов.

Попрыгунчик увидел, что в дверях одной из лачуг появился человек и выплеснул на землю ведро воды. Затем скрылся за скалой. Когда он показался снова, ведро было полным.

Примерно час Попрыгунчик внимательно рассматривал долину, несколько раз меняя позицию и угол обзора. Приблизиться к лачугам по тропе представлялось ему глупостью, поскольку люди внизу не будут рисковать и, увидев незнакомца, тотчас откроют огонь. Как Попрыгунчик ни изучал местность, он не смог разглядеть, куда вела тропа в скалах за лачугами.

Возвратившись к Топперу, он сел в седло и направился на запад. Путь оказался долгим и опасным, Попрыгунчик петлял по каньонам и ущельям, пытаясь добраться до верхнего конца долины, куда уходила найденная им тропа. Какое-то давнее крупное землетрясение превратило эту местность в хаотическое нагромождение скал, поэтому ориентироваться было нелегко.

Выехав на относительно открытое пространство, Попрыгунчик обнаружил, что находится под гребнем длинного хребта. Он повернулся в седле и увидел, что хребет заканчивается высоким пиком, а чуть дальше виднеются еще два. Каньон, который он искал, должен лежать между этим хребтом и вершинами гор.

Попрыгунчик промокнул пот с лица - утро было жарким - и еще раз внимательно осмотрелся, не обнаружив, однако, ничего нового. Следуя смутной догадке, он въехал в густые заросли можжевельника, которые невдалеке резко уходили вниз, и оказался на вершине отлогого спуска, каменной осыпи, растянувшейся на целых двести ярдов, а затем скрывающейся за утесом.

Спешившись и оставив Топпера привязанным наверху, он медленно спустился по осыпи и, когда достиг утеса, увидел, что она делает поворот и круто спускается на дно каньона, который мог быть только тем, что он искал. Если дело обстояло именно так, каньон протянулся гораздо дальше, чем ему показалось вначале. Вернувшись к Топперу, Попрыгунчик осторожно свел его вниз. Жеребец - великолепный горный конь - воспринял спуск терпеливо и даже с некоторым интересом.

Добравшись до тропы, Кэссиди огляделся. Позади, в направлении лачуг, он не увидел ничего, зато прямо перед ним, в маленьком амфитеатре, образованном склонами гор, стояла хвойная роща, а в конце ее он заметил фасад каменного дома.

Попрыгунчик подошел к нему. Дом являлся как бы продолжением неглубокой пещеры в утесах. Рядом стоял корраль с пятью превосходными лошадьми. Попрыгунчик услышал, как журчит вода, и подумал, что здесь, наверное, много хорошей, сочной травы. Он сделал еще один шаг и вдруг остановился. Одна из лошадей в коррале была той самой, с белыми пятнами, которую он заметил под одним из грабителей.

Глава 6

Фрейзер ошибается.

Дак Бейл сходил с ума от злости. Он напрочь сходил с ума от злости. Три дня перед ограблением и все дни после него он безвылазно сидел в этой тайной долине - убежище банды, а Дак был человеком, которому нравилась компания других людей.

Правда, с ним был Фрейзер, но никто никогда не утверждал, что компания Бада Фрейзера их устраивает. Большую часть суток он спал или ворчал, что приходится слишком много работать, в оставшееся время Бад раскладывал пасьянс. Дак любил поговорить, иногда даже послушать собеседника. В основном он любил поговорить сам, что и было одной из двух причин для прозвища Дак-Селезень. Вторая причина - длинный нос и вытянутые губы.

Этим утром он был крепко зол. Фрейзер выполз из койки только чтобы позавтракать, а затем улегся опять. Теперь он валялся у себя в углу и храпел, словно труба архангела в судный день. И почему Ларами уехал? Вот Ларами был отличный парень и хороший боец. Насчет бойцов у Дака было собственное мнение: в его табели о рангах первым шел Ларами - самый крутой, самый быстрый и самый меткий. Когда-нибудь он бросит вызов боссу, Бейл был уверен в этом. Ларами здорово рассердился, когда слышал о том, как убили Джесса Локка.

"Это нечестно, - втихую пожаловался он Даку. - Локк был хорошим парнем и дрался до последнего. Нельзя было убивать его так."

"Смотри, чтобы не услышал босс, - предупредил Дак. - Ты знаешь, какой он!"

"Это точно, знаю, - ледяным тоном произнес Ларами."

Дак Бейл понял намек и вынужден был признать, что Ларами прав. Босс был хладнокровным и жестоким. Он мог застрелить человека, не дав ему ни одного шанса на честную драку. Жаль, что нет Ларами. Дак рассказал бы ему, что золото увезли. Может, босс хотел избавиться от него, но, тем не менее, ночью его забрали из домика.

Он раздраженно уставился на Бада Фрейзера. Лысый ганмен развалился на скомканных одеялах, мирно похрапывая. Этим утром они опять поспорили, но обошлось без разговора на повышенных тонах и криков. Фрейзера он не любил, Фрейзер был слишком ленивым. Он четыре дня не заправлял постель. И не помогал убираться; правда, они не очень-то утруждали себя уборкой.

Дак вышел из лачуги и направился к сараю, когда услышал чужую лошадь. Он мгновенно повернулся, но оказалось, что это незнакомый человек на белом жеребце - человек со спокойным лицом, холодными голубыми глазами и покатыми плечами.

- Прозвище тебе подходит. Ты - Дак Бейл?

- Да. - Дак вдруг осознал, что его оружейный пояс висит на спинке стула в бараке. - Ты кто?

- Зовут меня Ред Ривер Риган. - Незнакомец соскользнул с коня и потянулся. - Босс сказал, что у вас здесь приятное местечко, и оказался прав. Правда, пришлось его поискать.

Дак Бейл был в недоумении. Ему не говорили, что в шайку придут новые люди, однако, этот парень знал его имя, похоже, знал, как себя вести, и явно знал, как попасть сюда. Более того, он носил свои два "кольта" и как будто умел ими пользоваться.

- Как ты нашел нас? - спросил Дак.

- Босс сказал. - Незнакомец опять оглянулся, затем отвел коня в тень деревьев возле конюшни и привязал рядом с зеленой, сочной травой. - Он говорил, здесь есть еще какой-то Бад.

- Бад Фрейзер. Он спит. Он все время спит. - В голосе Дака прозвучала раздраженная нотка, и Попрыгунчик решил, что выбрал правильную тактику. Он подавил улыбку. - Ты хотел задать корма лошадям?

- Ага. Это должен был сделать Бад, но он самый ленивый hombre из всех, что я видел.

- Есть лишние вилы? Я помогу. Где лежит сено?

Дак встрепенулся и повел новичка к конюшне. За ней стоял большой стог сена, и через пару минут они накидали его в корраль и отмерили лошадям зерна.

Подозрения Дака не исчезли, однако уверенное и вместе с тем беззаботное поведение незнакомца озадачило его. Во-первых, чужой никогда не нашел бы сюда дорогу, во-вторых, он не чувствовал бы себя как дома. Довольный, что теперь у него есть, с кем поговорить и разделить работу, Бейл не был расположен задавать лишних вопросов. За все время, что они использовали это убежище, чужие здесь не появлялись.

Прежде чем подъехать к Даку, Попрыгунчик тщательно осмотрел долину. Он понимал, что рискует, но утром он подслушал их ссору, разобрал их имена и получил кое-какую информацию об их характерах, а также причинах разногласий.

- Ты еще не ел? - вдруг спросил Дак. - Если хочешь позавтракать, у меня кое-что осталось. Может и кофе есть.

- Конечно! - Попрыгунчик глубоко вздохнул. Он сознавал, что ситуация может в корне измениться, если сюда кто-нибудь приедет. Если же появится босс, кем бы он ни был, тогда Попрыгунчику совсем не повезет. Даже неизвестный Ларами, поскольку он может оказаться посообразительней Бейла. Кэссиди придется вытягивать из Дака сведения очень быстро, потому что каждая минута пребывания здесь увеличивала опасность.

- Хорошее место, так ведь? - сказал, улыбаясь, Дак. - Босс выбрал отличное убежище! Я все удивлялся, откуда ему все известно, но босс ведет себя так, как будто живет тут давным-давно! Очень давно, если хочешь знать мое мнение. Может даже мы не первые здесь живем. Тем не менее, я видел, как мимо входа сюда проезжал шериф со своими людьми и даже не оглянулся. Мы тут держим запасных лошадей, кучу жратвы и кучу боеприпасов. Нас не возьмет никакая армия.

- А по виду не похоже. - Попрыгунчик поставил кружку на стол. - Здесь, наверное, скучно сидеть, - заметил он невинно, как будто не слышал, как Дак утром ворчал по этому поводу. - Из него компаньон неважный. - Попрыгунчик кивнул на спящего ганмена. - Ну, а я человек дружелюбный. Мне нравится, когда со мной разговаривают.

Дак немедленно оттаял. Этот новичок - родственная душа, давно пора взять в шайку нормального человека. Ларами хороший парень, но он вечно где=то мотается - он называл это "искать добычу". А Дака все время оставляли в убежище. Он не переставал удивляться, почему так происходит, и не догадывался, что всему виной его болтливость. Босс давно хотел избавиться от Дака, но Ларами он нравился, к тому же Бейл не только хорошо управлялся с лошадьми, он не терял голову в любой передряге. Недостаток сдержанности он с избытком возмещал рассудительностью под огнем противника. В драке он был самым хладнокровным, а такие люди всегда в цене.

- Откуда ты, Риган? - спросил Дак и, не дожидаясь ответа, сказал: Сам-то я из Монтаны, хотя не был дома целую вечность. Поехал искать приключений в Вайоминг, а в Небраске начал воровать коров. Огаллала! Вот это город! Ты там был?

Кэссиди усмехнулся, вспомнив свой последний визит в Огаллалу с Меските Дженкинсом и Рыжим Коннорсом, и как все чуть было не закончилось, когда три бандита застали их с Дженкинсом купающимися в реке. Это была сумасшедшая поездка, но именно такими и должны быть поездки в Огаллалу. Дикий город почти такой же, как в свое время Эйбилин или Додж* (*Эйбилин, Додж "прославились в истории освоения американского Дальнего Запада необузданностью нравов, невероятным количеством израсходованных на улицах боеприпасов и погибших при этом людей).

- Да, я был там. Перегонял стадо из Техаса.

- Я перегонял по тому пути дважды. Один раз дрался с команчами. Ну и трудная же там дорога! Мой папа сам из Теннесси, но переехал в Миссури, когда мне было от горшка два вершка. Поселился недалеко от Болд Ноб... слыхал о тех парнях?

Дождавшись кивка Попрыгунчика, он продолжил: - В конце концов, я оттуда уехал и двинул на запад охотиться на бизонов. Первый раз я повстречался с Ларами в Таскосе, и мы вместе поехали на запад - там поработаешь со стадом, тут подберешь парочку лошадей, - но всегда мы думали, как бы заняться теми делами, что проворачивали братья Джеймс, ну, ты понимаешь: поезда и всякое такое. На этих поездах можно прилично поживиться.

- Никогда с ними не связывался, - искренне сказал Попрыгунчик. - Но здесь, наверное, тоже неплохо. У вас много выходит на брата?

Лицо Дака Бейла погрустнело.

- Много? Да ни цента! Все золото у босса. Оно в слитках, и от него не так уж просто избавиться. Хотя, кажется, он нашел способ.

Попрыгунчик заколебался, не уверенный, можно ли задавать Даку много вопросов. Наконец, он решил быть поосторожнее.

- Наверное, есть способы. Продать тому, кто знает, что оно краденое, и скостить 30-40%.

- Это понятно, да у босса готов другой план. Похоже, скоро мы получим деньги.

- Слышал, что недавно остановили дилижанс. Пару человек убиты.

- Да. - Дак Бейл не клюнул на приманку. Он потихоньку отклонился от темы, а вновь наводить его на разговор об ограблении означало вызвать ненужные подозрения. Попрыгунчик спокойно сидел, вставляя иногда едкие замечания, а Дак говорил и говорил, приятно удовлетворенный звуком собственного голоса и заинтересованным вниманием новичка.

Он говорил о стадах и скотокрадах, о крутых шерифах и городских блюстителях закона. Он говорил о тайных тропах и долинах, большая часть которых Попрыгунчику была известна, об убежищах преступников, которые Попрыгунчик не знал, но запоминал, откладывая информацию на будущее. Он ждал случая, чтобы навести Бейла на разговор о ситуации в Семи Соснах и об ограблениях дилижансов.

В болтовне Дака то и дело прорывалось восхищение Ларами, и Попрыгунчик затронул эту тему.

- Ларами участвовал в последнем деле? - спросил он как бы между прочим.

- Конечно. Он из нас самый лучший. Он здорово рассердился, когда узнал о том убийстве.

- Убийстве Такера? Он же ганмен и, говорят, ему дали возможность защищаться.

- Нет, не Такера.

- Локка?

Дак, чуть нахмурившись, взглянул на Попрыгунчика. Кэссиди зевнул и несколько раз моргнул.

- Похоже, мне хочется спать, - сказал он, а затем добавил, чтобы рассеять неожиданные подозрения Дака: - Этот Такер был стреляный воробей. Интересно, что он здесь делал?

- Не знаю, но босс здорово разозлился, когда увидел его. Жутко разозлился, это уж точно! Сказал, что кто-то хочет обвести его вокруг пальца. Потом предложил Такеру выйти, вызвал его на поединок и уложил!

- Не всякий вызовет на поединок такого быстрого ганмена, как Такер. Говорят, что он дал Такеру возможность защищаться.

- Дал, но, похоже, у него были на то причины. К тому же босс так быстро стреляет, что ему все равно, кого вызывать.

- Вот даже как!

- Да! Он быстрее, чем Хардин. Быстрее Клея Эллисона* (*Хардин, Хайкок, Эллисон - легендарные ганфайтеры, славившиеся своей быстротой и меткостью в обращении с револьверами.) и всех остальных. И злой, как гадюка, если на что-нибудь сердится. - Дак тоже зевнул. - Скоро должен подъехать Ларами, добавил он. - Жаль, что его нет. У меня табак кончается.

Когда Дак Бейл стал сворачивать сигарету, Попрыгунчик услышал, что на койке заворочался Фрейзер. Как он понял из спора, Фрейзер был угрюмым и сварливым, человеком совсем другого склада, которого не так-то легко будет убедить. Путешествие в убежище бандитов уже принесло кое-какие плоды: он не только разведал местность, но и узнал, кто участвовал в ограблении. Двое участвовали наверняка - Дак и Ларами, более, чем вероятно, что с ними был Фрейзер.

Хоть Попрыгунчик и не выпытал у Дака, кто у них босс, он понял, что искать следует именно его, человека, который хладнокровно убил раненого, находящегося без сознания Джесса Локка. А теперь чем скорее Попрыгунчик скроется отсюда, тем лучше. Вряд ли Даку покажется логичным, если он после приезда тут же начнет собираться обратно, если только... Попрыгунчик нахмурился, пытаясь найти выход. Хорошо бы убраться быстро и без стрельбы, иначе вполне можно нарваться здесь на босса.

- Пойду напою лошадку, - вдруг сказал он и, поднявшись, вышел.

За спиной Попрыгунчик услышал, как скрипнуло кресло, и догадался, что Дак наблюдает за ним. Он неторопливо прошелся через залитую солнцем поляну к деревьям. Когда он подошел, Топпер громко заржал, и Попрыгунчик собрал поводья и повел жеребца к пруду. Поворачиваясь, краем глаза он заметил, что Бейл стоит в дверях. Топпер опустил морду в холодную, чистую воду, а Попрыгунчик сел рядом на бревно. Он убедился, что здесь его нельзя увидеть из дверей хижины, нагнулся, скользнул вдоль сарая, выпрямился и на цыпочках быстро подошел к углу дома.

Он рассчитывал, что Дак разбудит Фрейзера, и сразу понял, что его расчет оправдался.

Раздраженный голос проворчал: - Чего ради ты меня разбудил? Ты чего, Дак?

- У нас новенький.

Койка скрипнула, когда Фрейзер, пораженный новостью, сел.

- Что у нас?

- Новенький. Появился часа полтора назад. Парень поимени Ред Ривер Риган. Слыхал о таком?

- Не припоминаю. Где он?

- Поит коня. Примерно с меня ростом, но потяжелее. Сказал, что его послал босс. Он въехал, словно всю жизнь знал сюда дорогу. Знал, как зовут меня, и тебя тоже.

- Никто не говорил, что у нас будет новичок. У нас достаточно людей.

- Скажи это боссу. Во всяком случае, - запротестовал Дак, - он хороший парень. Из Техаса, по-моему.

- Зачем боссу еще люди? Теперь добычи на всех окажется слишком мало! Если брать Ларами, тебя, меня и босса, то это нормально. Зачем нам нужен лишний человек?

- Он вроде тертый парень.

- Где мой револьвер? Хочу на него поглядеть.

Повернувшись, Попрыгунчик быстро обежал корраль и повел жеребца обратно к деревьям.

В дверях хижины стоял Бад Фрейзер, заполняя собой весь проем. На нем была грязная рубашка, залатанные джинсы и стоптанные сапоги, он носил низко подвязанный револьвер. Небритый, с всклокоченными волосами, Фрейзер выглядел угрожающе.

Выйдя на солнечный свет, он позвал: - Эй, ты!

Попрыгунчик не обратил внимания, и Фрейзер сделал еще один шаг вперед.

- Эй, ты! Отвечай, когда я с тобой разговариваю.

Кэссиди медленно обернулся, бросив поводья Топпера на землю. Его голубые глаза холодно блеснули, когда он спокойно отодвинулся от коня, чуть увеличив расстояние между собой и Фрейзером. Неприятностей он не искал, но и не уходил, если ему их навязывали. Фрейзеру захотелось острых ощущений? Он их получит.

- Когда ты будешь со мной разговаривать как следует, тогда и отвечу!

Фрейзер насмешливо ухмыльнулся.

- Крутой, да? Кто тебя сюда послал?

- Босс послал.

- Кто послал? Какой босс?

Кэссиди почувствовал, как горло его сжалось.

- Насчет имен мы не договаривались. Мне сказали забыть про имена.

Кажется, он сказал то, что нужно, потому что Фрейзер в нерешительности замолк. Затем спокойно произнес: - Опиши его.

- Я не буду никого описывать, - решительно сказал Попрыгунчик. - Я не знаю, кто ты. Если уж на то пошло, я не знаю, кто такой Дак, правда, он соответствует тому, что сказал босс, по внешности и по характеру.

Бад Фрейзер заколебался. Если этого парня послал босс, то неприятности с ним к чему. С другой стороны, он может быть шпионом. Говорили, что в город приехал Бен Локк, и зная многое о Бене Локке, Фрейзеру не хотелось бы с ним встречаться. Этот человек мог оказаться Беном Локком.

- Не беспокойся, - высокомерно сказал Фрейзер. - Я свой. А вот насчет тебя - посмотрим!

Он свирепо глядел вслед Попрыгунчику, который направился к Топперу, и на мгновение у него появилось желание выхватить револьвер, однако предчувствие подсказало никогда не хвататься за оружие при этом человеке, если только он не хотел умереть. Угрюмый по натуре, Фрейзер никого не боялся и вечно ходил недовольный. Единственный, кому он не выказывал недовольства, был босс. Даже Ларами обходил Фрейзера стороной. Не боялся его, но знал, что может начать ссору без малейшего повода, а бессмысленное убийство не входило в планы Ларами.

Вернувшись к жеребцу, Попрыгунчик помедлил. Он был не глуп и понимал, что время его на исходе. Наверняка скоро вернется кто-нибудь из банды, а в Семи Соснах его мог видеть любой. Больше того, могли приехать от босса и сказать, что никаких новеньких в банде нет. Пока своим успехом он был обязан тому, что оба эти парня давно не покидали убежище и со дня ограбления не слышали новостей.

Фрейзер с подозрением наблюдал за ним, и Попрыгунчик тихо выругался и пожалел, что не убрался до того, как тот проснулся. Однако, оставив коня пастись, он пошел обратно к бараку. Сам факт, что он не может уехать без драки, раздражал Попрыгунчика, а он раздражался очень редко.

Фрейзер стоял в дверях, и Попрыгунчик подошел вплотную к нему, прежде чем ганмен уступил дорогу. Кэссиди зашел в барак и взял кофейник. Тщательно сполоснув его, он налил воду и поставил на огонь.

- Всегда любил выпить чашечку кофе, - робко сказал Дак. - У меня на огне всегда стоит кофейник.

- Я тоже, - согласился Попрыгунчик. - Нет ничего лучше кофе.

Фрейзер ничего не сказал, однако отошел от двери и через всю комнату прошел к стулу. Он развернул стул спинкой к двери, затем сел на него верхом, молча глядя на Кэссиди.

Попрыгунчик подумал, что его жеребец сможет взобраться обратно по каменной осыпи, но без седока, причем большую часть пути наверх придется проделать прямо под дулами винтовок, как мишени в тире. Дорога через расщелину - тоже не лучший выход, поскольку на обратном можно встретить кого-нибудь из подъезжавших бандитов, и тогда не осталось бы ничего, кроме как убивать или быть убитым.

- Вы, ребята, в покер играете?

- Да, - радостно ответил Дак Бейл. - Мне нравится иногда сгонять пару партий с прикупом. Фрейзер тоже играет.

- Только, - Фрейзер не мог упустить возможности задеть новичка, - я со всеми подряд не играю!

Попрыгунчик медленно и спокойно обернулся. Он поставил кофейник на плиту.

- Кажется, ты, amigo, задираешься. Ну, а я нет. Когда босс говорил мне про это место, он сказал, что здесь хороший народ. Он ничего не говорил о сварливом паршивце вроде тебя. Похоже, мне тут разонравилось. Если я останусь, мне придется прикончить тебя!

Фрейзер сжал губы.

- Убить меня? - насмешливо ухмыльнулся он. - Ты, похоже, думаешь, что умеешь быстро стрелять.

- Есть способ проверить, - предложил Попрыгунчик. - Можешь начинать, когда вздумаешь.

Фрейзер медленно распрямил пальцы, глаза его не мигая наблюдали за Кэссиди, и тем не менее, внутри у него что-то захолодело при взгляде в пронзительно-холодные голубые глаза Ред Ривер Ригана. Пронзительно-холодные глаза, обещавшие смерть. Было слышно, как билась о стекло муха и довольно фырчал Топпер, срывая сочную, зеленую траву. В комнате было тихо, как в могиле, и, глядя на незнакомца, Фрейзер почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

Вот оно! Ему бросили вызов и он знал, что все теперь зависело от него. Мозг твердил, что он обязан выхватить револьвер, но рука словно жила сама по себе, и Фрейзер застыл.

А затем это случилось.

Дак Бейл захлопнул ловушку, которую сам себе поставил Фрейзер, все время придираясь к чужаку. Дак Бейл был парнем довольно безобидным, и в то же время хитрым. Дак вздохнул.

Вздох был глубокий, во всю грудь, и Фрейзер знал, что он означал. Бейл перестал в него верить. Бейл посчитал, что Фрейзер испугался вызова, что поединка не будет. В голове Фрейзера промелькнули картинки: Бейл задирает его, Бейл сам ищет с ним ссоры, Бейл повторяет рассказ о случившемся - как этот человек отнесся к приставаниям Фрейзера, как бросил ему вызов на поединок. Фрейзер знал, какое о нем сложилось мнение, знал, что его избегали и даже боялись. Его репутация драчуна строилась на убеждении, что драк он никогда не избегает, и вот теперь этот Ред Ривер Риган бросил ему вызов.

Выхода не было. С суровой решимостью Фрейзер потянулся за револьвером, и не успел он коснуться рукоятки, как, сдавив горло, его охватила волна панического страха. Пальцы обхватили рукоятку, но из руки чужака вдруг сверкнуло пламя. Фрейзер отступил, пытаясь выхватить револьвер, и упал лицом вниз, задев и опрокинув на себя стул.

Кэссиди глянул на Бейла, который не отводил от него изумленных глаз. Даку Бейлу довелось видеть самых лучших ганфайтеров, но сейчас он был свидетелем, как револьвер буквально сам прыгнул в руку этого человека. Быстрое, отточенное движение потрясло его! Он увидел, как Бада Фрейзера, отнюдь не новичка в умении обращаться с оружием, уложили, не дав даже возможности до конца вынуть револьвер из кобуры!

Ред Ривер Риган смотрел на Дака, и в ледяных голубых глазах читался вопрос.

- У него был шанс. Он ведь сам напрашивался.

Бейл кивнул.

- Он... он всегда нарывался на неприятности. Все время задирался.

Кэссиди понял, что сейчас у него есть предлог уехать, и он им воспользовался.

- Наверное, - сказал он, - мне лучше уехать и повидать босса. Он будет недоволен.

Бейл снова кивнул.

- Да, лучше поговорить. Может, он и не будет так уж сильно сердиться, как ты думаешь. Особенно, если взял тебя, а ты быстрее Фрейзера.

Попрыгунчик заменил стреляную гильзу в барабане, вышел на улицу и, подойдя к Топперу, вскочил в седло. Бейл отвернулся, и Попрыгунчик тут же развернул жеребца и поехал вверх по каньону к пустующему дому и каменной осыпи. В его планы не входило быть пойманным в расщелине. И в то же время он сознавал, что бросил вызов всей банде. Они теперь должны будут убить его или убраться из этих мест, потому что он обнаружил их тайное убежище. Через несколько минут после того, как бандиты узнают о случившемся, они догадаются, кто он. Ну, он всю жизнь испытывал свое счастье - испытает еще раз.

Белый жеребец взобрался вверх по осыпи, и на вершине Попрыгунчик дал ему передохнуть. Потом взобрался в седло и уехал.

Городок Семь Сосен гудел. На шахтах был день получки, и ребята собрались повеселиться и отвести душу. К тому времени, как усталый конь Попрыгунчика подъехал к конюшне, город гулял вовсю. В салуны люди набились до дверей, а улица звенела от криков и громких песен. Слышалось треньканье по крайней мере трех пианино, то и дело сквозь гул хриплых голосов прорывался визг скрипки. Нередко раздавались одинокие выстрелы, но никто даже не оглядывался посмотреть, кто стрелял и зачем - то ли от желания покуражиться, то ли с более серьезными намерениями. Семь Сосен, как Боди, да и другие западные города, гордился тем, что каждое утро на его улицах находили труп.

Пони Харпер облокотился о конец стойки и холодными, внимательными глазами следил за публикой. Сегодня он заработает много денег, однако какая-нибудь шальная пуля может разбить одну из новых, позванивающих подвесками люстр, а ему это было совсем ни к чему. Стучали фишки, шуршали карты, щелкало шариком колесо рулетки, принося и унося целые состояния.

Грей уже должен быть здесь. Пора заняться делом, ведь сейчас самое время: лучшего места объявить о найденном золоте, чем в салуне, наполненном полупьяными шахтерами, и не придумаешь. Харпер презрительно улыбнулся. Это послужит уроком Харрингтону и убьет сразу двух зайцев. Его шахта закроется, потому что все рабочие убегут на новое месторождение, а большое количество шахтеров-старателей поможет скрыть их истинные цели.

Прекрасная идея: якобы обнаружить золотые россыпи, разбросать вокруг немного золотого песка, а самим под видом добычи от разработки богатой жилы предъявить собственное золото... украденное у Харрингтона!

Золото есть золото, и как только слитки будут переплавлены, никто не догадается, откуда оно. А они отольют свои слитки, проставят на них свое клеймо, и даже если Харрингтон что-нибудь заподозрит - а он не заподозрит никто ничего не докажет.

В салун вошел человек - высокий, спокойный, в потрепанной одежде старателя, но с двумя револьверами на поясе. Лоб Пони Харпера прорезала морщина. Человек был ему незнаком, и вдруг он догадался.

Этот человек - Бен Локк.

Джесс много рассказывал о брате. Джесс хорошо владел револьверами, и все это знали, но он постоянно хвастался, насколько лучше стреляет Бен. Одного взгляда на этого человека - тонкого и гибкого, как рапира, и такого же смертоносного, хватило, чтобы понять: если он выбрал себе цель, он от нее уже не отступится.

Харпер оставил свой пост в конце бара и неторопливо пробрался сквозь толпу к Локку. Тот не почувствовал его присутствия.

- Добро пожаловать в Семь Сосен, молодой человек! - приветствовал его Пони. - Вы здесь впервые, не так ли?

- Нет, не впервые. - Голос был низким и холодным.

- Извините, - легко ответил Харпер. - Я не хотел вас обидеть. Если я чем-то могу быть полезным, сразу же дайте мне знать.

Локк оглянулся, их глаза встретились. Пони Харпер неожиданно для себя вдруг обрадовался, что этому молодому человеку неизвестны определенные вещи.

- Где я могу найти Попрыгунчика Кэссиди?

Харпер ощутил миг торжества.

- Кэссиди? - Он поднял брови. - Вы имеете в виду того парня, что оказался на месте ограбления дилижанса? Да он ведь работает на "Наклонном Р". Ганменом.

- Он сегодня в городе?

- Вероятно. Я его не видел. - Харпер осторожничал. - Меня зовут Харпер. Я владелец этого заведения.

Молодой человек смерил его безразличным взглядом.

- Меня зовут Локк, - ответил он. - Здесь жил мой брат.

- Джесс. Я хорошо его знал. Прекрасный парень!

Бен Локк с минуту молча глядел на Харпера.

- О вас он такого мне не говорил.

Пони Харпер разозлился. Манеры Бена Локка раздражали его и оскорбляли чувство собственной важности. Он настолько привык к знакам внимания и уважения, которые ему оказывали в последнее время, что почти возненавидел этого хладнокровного молодого человека, только что приехавшего в город и, судя по всему, равнодушного к нему и его уязвленным чувствам. Именно такое отношение, хотя и не так явно выраженное, заставляло Харпера испытывать острую неприязнь к Джессу. В этом братья были очень схожи: их обоих отличала спокойная уверенность, которая раздражала самодовольных людей вроде Харпера.

- Это-то и плохо! - взорвался он. - У него не было причин не любить меня! И кто он был такой, чтобы судить о других?

В голосе Харпера прозвучало нескрываемое презрение, и он тут же пожалел, что дал волю чувствам. Его враждебность к Джессу стала теперь очевидной. Однока Харпер мало верил в умственные способности окружающих и надеялся, что этот молодой человек не долго останется его врагом, если повести дело правильно.

- О! - он помахал ручкой. - Забудем об этом. Я здорово жалел, что Джесса так вот застрелили, здорово жалел, да и все мы тоже. Дело было так, - Харпер немедленно дал понять Бену, что у него стопроцентное алиби, я, Харрингтон и шериф первыми появились на месте преступления. На тропе мы встретили этого парня, Кэссиди, который ехал в сторону города. Он сказал, что ваш брат жив, но когда мы прискакали, то увидели, что он мертв. С того времени, как к нам присоединился Кэссиди, выстрелов мы не слыхали, добавил он.

- Считаете, что его убил Кэссиди? - резко и требовательно спросил Локк.

Глаза Харпера спрятались за толстыми веками.

- Я такого не говорил и не скажу. Появился Попрыгунчик, мы поехали и нашли вашего брата мертвым. Странно, что Кэссиди так быстро оказался там после ограбления. К тому же Такера, - добавил Харпер, - убил ганфайтер. Такер и сам умел стрелять, но тот, кто его уложил, стрелял намного быстрее.

- Понятно, - Локк поставил стакан на стойку. - Кажется, - сказал он ровным голосом, сузив глаза, - мне надо поговорить с этим Попрыгунчиком Кэссиди.

- Вам не надо будет ждать, - хрипло сказал Харпер. Он был больше, чем удовлетворен. - Вон он стоит в дверях.

Бен Локк повернулся лицом к человеку, которого называли самым известным ганфайтером в скотоводческих районах. К человеку, который, как и Хайкок, был живой легендой. На другом конце шумной, заполненной людьми комнаты он увидел холодные, пронзительные голубые глаза, твердый подбородок, бронзовое, красивое лицо под широкими полями черного сомбреро. Два подвязанных револьвера с белыми рукоятками, два револьвера, выстрелы которых сделали их хозяина одним из самых опасных и почитаемых людей своего времени.

Локк отступил от бара на свободное пространство. Он взглянул вдоль стойки на Попрыгунчика, стоявшего в дверях, и отчетливо сказал: - Кэссиди, я хочу поговорить с вами!

Глава 7

Тень петли

Попрыгунчик бросил на высокого юношу изучающий взгляд, затем кивнул.

- Ну, конечно! Хотите поговорить здесь или где-нибудь еще?

Бен Локк подошел к нему, снова обратив внимание на спокойные голубые глаза, проницательные и холодные, и внезапно понял, что Кэссиди не ищет с ним ссоры. Готовый к любым неприятностям, он не будет навязывать их.

- Где хотите, - сказал Локк. - Говорят, вы последний, кто видел моего брата живым.

- Верно, - Попрыгунчик расслабился, догадавшись, кто стоит перед ним. Несмотря на слухи, он не ждал со стороны Локка ничего плохого. - Когда я поехал искать доктора, он был жив, хотя и тяжело ранен. Кто-то воспользовался моим отсутствием и застрелил его.

Сплетни о случившемся ходили по всему городу, и каждый пересказывал их на свой манер, поэтому существовало не менее полудюжины версий, и ни одна из них не была похожа на другую. Более того, некоторые слухи распространялись специально, чтобы скомпрометировать Попрыгунчика и вызвать к нему подозрения.

- Вряд ли я стал бы утверждать, что ваш брат жив, если бы был уверен, что его убили. Ведь никто, кроме меня, даже не подозревал, что он остался в живых после ограбления, - отчетливо и намеренно громко произнес Кэссиди, чтобы опровергнуть направленные против него сплетни.

Замечание показалось верным и справедливым. Несколько человек кивнули, и Покер Харрис с раздражением увидел, что та встреча Кэссиди с Локком, на которую он надеялся, не состоялась, по крайней мере на этот раз. Попрыгунчик с Беном направились к столику, а Пони Харпер смотрел им в спину, жалея, что не может подслушать разговор. Он стоял на своем обычном месте у длинной стойки, когда вошел Дак Бейл.

Харпер первым увидел его и слегка нахмурился. Вторым бандита узнал Попрыгунчик и мгновенно напрягся.

Бейл подошел прямо к бару и заказал выпивку. Один раз он пробежал глазами по посетителям салуна, но кого он искал, Попрыгунчик не заметил, как не заметил, обменялся ли он с кем-нибудь взглядами. Если Бейл и увидел Попрыгунчика, он никак этого не показал. Тем временем Кэссиди вкратце обрисовал свои действия до ограбления дилижанса и впервые рассказал о группе всадников и их следах.

- Я никому об этом не говорил, - сказал Кэссиди. - А потом я нашел их убежище.

Не описывая бандитов и местонахождение убежища, он коротко пересказал события двух последних дней. На Локка произвела впечатление явная искренность Попрыгунчика, и, если у него и оставались какие-то сомнения, они постепенно рассеялись. Этот человек не мог убить его брата, решил он.

Перед рассветом Попрыгунчик выбрался из постели, которую устроил себе на сеновале в "Конюшне Семи Сосен", и направился в сторону "Наклонного Р". Топпер, чувствуя утреннюю прохладу, шел быстро, и Кэссиди успел на ранчо к завтраку. У корралей он встретил Монтану. Коротышка, усмехаясь, оглянулся на него.

- Ты и в самом деле не шутил, когда сказал, что здесь полно работы! К востоку от Антелоп в ущельях полно коров.

- Будь повнимательнее, - посоветовал ему Попрыгунчик. - Ты будешь работать в тех краях с Тексом и Малышом. Ни во что не ввязывайся, но и не позволяй глумиться над собой. Если увидишь коров с "3 Джи", гони их на восток.

Из барака вызывающе небрежной походкой вышел Дьюсарк. Попрыгунчик коротко и холодно взглянул на него и отвернулся. Он уже успел убедиться, что Джо Хартли был серьезным парнем и хорошим работником, если не ездил вместе с Дьюсарком.

- Джо, ты сегодня работаешь с Френчи. Гоните скот на север и собирайте его у ручьев Мандалей Спрингз. То же самое касается вас, ребята. Вы будете работать у Хэйстэк.

- А как насчет меня? - осведомился Дьюсарк.

- Ты будешь со мной, Дэн. Мы поедем к каньону Роузбад.

В глазах Дьюсарка что-то промелькнуло.

- Я работал с Джо, - запротестовал он. - Мы прекрасно ладили.

- Да, но сегодня будешь работать со мной. Проверим Роузбад, Рэббитхоул, край пустыни и территорию вокруг Шугарлоуф.

Карп предупредил, что засада будет ждать где-то возле каньона Роузбад, а заманят его туда ложным сообщением. Не исключено, сто в этом замешан сам Дьюсарк, и если Дьюсарк будет рядом, у него не будет возможности улизнуть и предупредить убийц. В то же время Попрыгунчик сможет больше узнать об этом человеке и познакомиться с местами, где еще не бывал.

Солнце поднималось над восточным гребнем хребта, когда они выехали с ранчо. Дьюсарк угрюмо молчал. Попрыгунчик ехал рядом, направляя лошадей к узкой щели каньона Роузбад.

- Со скотокрадами здесь покончено, - вдруг сказал Попрыгунчик. - В течение месяца их не станет. Эта шайка, - продолжил он, - стала слишком наглой. Хуже, чем грабители дилижансов.

- Этих еще никто не поймал. - Голос Дьюсарка звучал сухо, лицо его стало насмешливым.

- Пока нет, - согласился Попрыгунчик, - но теперь их убежище больше ни на что не сгодится. А это не сулит им ничего хорошего, поскольку придется перебираться на новые места, где их могут узнать.

- Какое убежище? - удивился Дьюсарк. - И почему оно больше ни на что не сгодится?

- Да потому что я там вчера побывал, - спокойно сказал Попрыгунчик. Заехал туда и поговорил с парой бандитов. Одного из них звали Бад Фрейзер. Еще одного - Ларами, но он где-то шатался.

Теперь Дьюсарк даже не скрывал удивления.

- Ты хочешь сказать, что обнаружил их убежище?

Кэссиди кивнул. Он вел себя нарочито спокойно, словно говорил нечто само собой разумеющееся.

- Это было нетрудно. Правда, место отличное. Там находились двое этот Фрейзер и Дак Бейл.

- Бейла не знаю, - искренне сказал Дьюсарк, - но Фрейзер - неприятный тип.

- Да, был неприятным типом, - согласился Попрыгунчик. - С тяжелым характером. Вот это-то и подвело его. Фрейзер до того распетушился, что сам себя загнал в могилу.

- А? - Дьюсарк даже моргнул от изумления. - Он мертв?

- Ага. - Попрыгунчик смахнул муху с шеи Топпера. - Он был чуток медленнее, чем воображал.

Дэна Дьюсарка переполняло любопытство. Он знал, что Кэссиди приезжал в Корн Пэтч, потому что встретил его на улице. Хэнкинс и сам Харрис рассказали ему об игре в покер. Дьюсарка обеспокоило, что Попрыгунчик так легко сориентировался в обстановке. До этого он скептически относился к рассказам о знаменитом ганфайтере, однако теперь начинал в них верить.

Только появившись в этих краях, незнакомых ему, Кэссиди чуть было не помешал ограбить дилижанс самой ловкой банде, которая здесь действовала, затем избил Хэнка Баучера, встал поперек дороги Уинди Гору, перехитрил всю команду с "3 Джи" и нарочно заехал в вотчину скотокрадов - Корн Пэтч, где обыграл Харриса в покер - неслыханное достижение - и бросил вызов Трою. Вероятно, оттуда он сразу направился в убежище грабителей - место, о котором не догадывался даже Дьюсарк. И там он убил Бада Фрейзера.

С тяжелым сердцем Дьюсарк подумал о собственном положении. Вот уже год он наводил скотокрадов на скот, который можно было увести без труда, и получал за это деньги. Знал ли об этом Попрыгунчик? Если знал, то откуда? Но откуда он мог знать, где находится убежище? Откуда он знал о многих других вещах? И почему выбрал именно его, чтобы ехать к каньону Роузбад?

Допустим, Кэссиди известен план с засадой. Допустим, он намеренно заманивал Дьюсарка в какую-нибудь ловушку. Дьюсарк был далеко не трус, ему, как всякому человеку с нечистой совестью, было подозрительно все, что он не понимал, и как всякий недалекий человек, он опасался, что противник перехитрит его. Догадаться, что известно Попрыгунчику, а что нет, он не мог, но сравнив все, что произошло с момента его приезда сюда с тем, что он слышал раньше, Дьюсарк вдруг вспотел.

Больше того, поездка к Роузбад сильно беспокоила Дьюсарка. Люди, готовившиеся убить Кэссиди, ждали его сигнала. Покер Харрис был настолько разъярен унижением и проигрышем в Корн Пэтч, что мог начать действовать сам. Кто-то, возможно, наблюдал за ранчо с холмов и увидел, как два всадника направились в сторону каньона. В этом случае засада уже готова, люди ждут их появления, а насчет своей судьбы Дьюсарк иллюзий не питал. Если его прикончат вместе с Попрыгунчиком, Харрис не будет сожалеть ни минуты.

Попрыгунчик догадывался о нарастающем беспокойстве Дьюсарка и его причинах. Он все время обшаривал глазами местность. На тропе он не заметил ничьих следов, однако убийцы могли попасть к месту засады кружным путем.

- Знаешь, - сказал он неожиданно, - если кому-нибудь нужно убрать человека, вон то ущелье было бы подходящим местом.

Дьюсарк вздрогнул и побледнел. Отведя глаза, он пожал плечами.

- Может быть. Но кому вдруг понадобится кого-то убирать?

- Я слышал всякие разговоры, - сухо произнес Попрыгунчик. - Здесь даже могут оказаться люди, которые хотят убрать нас с тобой.

Дьюсарк снова вздрогнул.

- Нас?

- Ну да. У скотокрадов свои счеты с "Наклонным Р", ведь мы затеяли с ними драку. Скотокрады захотят избавиться ото всех, кто может помешать им. А это включает нас обоих. Естественно, больше всего интересую их я, однако насчет тебя у них тоже могут быть сомнения: вдруг ты расскажешь мне, куда перегоняют ворованные стада - ты живешь здесь дольше и местность тебе известна лучше. Некоторую часть скота, конечно, сбывают в шахтах возле Юнионвилля и Семи Сосен, но не основную часть. Ее каким-то образом переправляют в другой район. Мне кажется, на север или на запад.

Предположение было абсолютно верным, и никто не знал этого лучше, чем Дьюсарк, поскольку он сам помогал перегонять коров. Но как Попрыгунчик догадался? Дьюсарк задал этот вопрос, и Кэссиди беззаботно махнул рукой.

- Очень просто. Что лежит к востоку отсюда? Вайоминг и Юта. Там нужны коровы? У них своих хватает. Что остается? Западная часть Орегоны, Калифорния и, может быть, шахты западной Монтаны. Но востоке за коров много не дадут, на западе они принесут раза в полтора-два больше.

- Но как их перегоняют?

- Ты когда-нибудь слышал о Джессе Эпплгейте? Или о Лассене? Они знали короткую дорогу отсюда на северо-запад. Там есть несколько плохих мест, но, как я слышал, в каньоне Хай Рок полно воды и травы. Воры могут пользоваться этой тропой так же легко, как и караваны фургонов, которые шли этой дорогой вместе со своим скотом.

Дэн Дьюсарк неотрывно смотрел на ущелье впереди и грязным носовым платком вытирал пот со лба. Если ребята из Корн Пэтч решили устроить засаду сегодня, то расположатся они над ущельем, а Попрыгунчик направлялся прямо туда. Больше того, то, что он сказал, было похоже на правду: со скотокрадами в этих краях покончено. С таким segundo на "Наклонном Р", который может так точно угадать действия воров, угонять коров станет слишком опасным занятием. Он вдруг пожалел, что не откладывал деньги на черный день.

Во рту у него пересохло, он то и дело проводил языком по губам. Один раз он рискнул искоса взглянуть на Кэссиди, но тот спокойно ехал вперед. Если Попрыгунчик и догадывался о том, что его ожидало, он не подавал виду.

Несколько раз им встретились небольшие стада пасущихся коров, и они гнали их в сторону гуртовки. Территория ранчо была огромной, но работников было слишком мало, поэтому они решили начинать с окраин и постепенно сгонять весь скот к центру - месту сбора. Так работать было намного проще.

А затем, у самого входа в ущелье, когда еще немного и возвращаться было бы поздно, Попрыгунчик резко повернул на узкий уступ, выводящий на тропу, которая шла точно на север.

Вместо того, чтобы почувствовать облегчение, Дьюсарк забеспокоился еще больше. Как Попрыгунчик узнал об этой тропе, когда он сам о ней никогда не слышал?

На самом деле за несколько миль до ущелья Кэссиди разглядел на склоне горы зеленое пятно растительности и решил, что к месту, где есть вода и трава, обязательно должна вести дорога. То, что он на нее сразу наткнулся, было так же неожиданно для него, как и для Дьюсарка, только по другой причине.

Им попадалось все больше и больше коров, и Дьюсарк целиком ушел в работу. Как и большинство скотокрадов, он хорошо управлялся с коровами. За два часа они погнали в сторону Манладей Спрингз больше двухсот голов.

Тем временем Попрыгунчик тщательно изучал местность в поисках чужих всадников или следов их присутствия. Несколько раз он отъезжал далеко от Дьюсарка, чтобы подогнать отбившихся коров, а заодно поискать следы. И нашел их: одинокий всадник гнал коня на северо-запад, к пустыне. Он оставил Дэна работать, а сам поехал на запад, а потом на север по следу одинокого всадника.

Кэссиди ехал и размышлял. Большинство найденного скота носило клеймо "Наклонного Р". Очень немного коров забрели сюда с пастбищ "3 Джи", попадались и другие клейма. В общем и целом, в этой части "Наклонного Р" чужого скота практически не было. Дважды за утро ему попались следы небольших стад, ведущие на северо-запад.

Ковбои с "Наклонного Р" меньше всего посещали именно этот участок пастбищ по той причине, что трава здесь хорошая, а чужой скот забредает редко. И поэтому любой скотокрад в этом районе чувствовал себя уверенно. К тому же с момента смерти Старого Быка Ронсона на ранчо не хватало рабочих рук.

Миновав луга "Наклонного Р", Попрыгунчик по оврагу начал подниматься к поросшим можжевельником холмам. Дно оврага было усеяно округлыми, омытыми водой камнями, копыта жеребца то и дело соскальзывали с них, но Попрыгунчик вскоре заметил малозаметную тропу и, вывернув из оврага, поехал по склону холма. Здесь рос шалфей и кое-какая трава, пригодная для скота, а в некоторых местах вода, судя по всему, подходила совсем близко к поверхности.

Чужаку или человеку с восточного побережья эта местность показалась бы чрезвычайно иссушенной и бесплодной, такой человек подумал бы, что здесь, в заросших полынью низких, часто каменистых холмах, вряд ли может найти себе пропитание любая живность крупнее кролика. На самом деле большая часть этих пустынных, неказистых растений была прекрасным кормом для коров, а беломордая порода и шортхорны, как и лонгхорны до них, умели отлично отыскивать себе пропитание. Глядя вокруг, Попрыгунчик видел, что совсем недавно в этих краях паслось значительно больше скота, чем теперь.

По дороге он не забывал всматриваться на северо-запад, где исчезал след всадника. Там лежала пустыня, а за ней - рваная цепь гор. Где-то там находился каньон Хай Рок, богатый ручьями и зеленью, там же были и другие источники и даже небольшие озера. В таких местах нетрудно путешествовать, если знать, где искать воду. Однако, человек, незнакомый с этой землей, мог легко умереть от жажды в нескольких ярдах от воды, потому что ручьи и источники здесь маленькие и в большинстве своем лежат спрятанные среди скал или текут в низинах между холмов. Их невозможно найти, если не знать о них заранее.

Всюду, где он проезжал, Попрыгунчик видел признаки, что этот район очистили от скота совсем недавно - несколько недель назад, а, может быть, и несколько дней назад. То тут, то там он натыкался на немногочисленных коров и гнал их к месту сбора.

Попрыгунчик ехал среди низких холмов, чьи склоны были покрыты плоскими камнями, когда увидел впереди человека. Он оказался стариком, который погонял впереди себя осла. Когда Кэссиди подъехал поближе, старик обернулся, внимательно и оценивающе посмотрел на него, затем кивнул.

- Здорово! - весело сказал он. - Давно я никого не встречал.

- Куда вы идете?

Старик кивнул головой на северо-запад.

- Вон к тем скалам. Я кое-чего там посадил, а теперь надо собрать урожай.

- Вы долго здесь живете?

- Лет тридцать, и большинство из них мотаюсь, глядя в задницу осла. Знаю каждый дюйм этой земли, тут полно золота, если его как следует поискать.

- Наверное, раньше это были дикие места? Много преступников?

- Еще как много. И какие! И ты чертовски прав, когда сказал, что это были дикие места. Прямо вон там, - он указал на группу низких холмов на востоке, - я видел, как Старый Бык Боб нагнал скотокрадов Дакоты Джека. Вот это была драка! Ее стоило поглядеть! Ребята с обеих сторон были что надо, рядом с Дакотой Джеком скакал этот юнец Васко Грэхем, подлый, как гадюка. Драка началась меж тех холмов, когда Старый Бык Боб настиг скотокрадов. Его ковбои накинулись на них и первым же залпом одного убили, а из-под двух вышибли лошадей. Васко упал, а когда Дакота Джек примчался за ним, он вышиб Джека из седла. А потом взял его коня и удрал.

- Дакота Джек вернулся, чтобы помочь ему?

- Ага. Я никогда такого не видал. Похоже, Васко Грэхем знал, что вдвоем на одном коне им не уйти от Старого Быка Боба и его людей.

- Неприятная штука... да, чертовски неприятная штука, - задумчиво сказал Попрыгунчик.

- Конечно, неприятная, но то же был Васко. Часто думаю, что с ним стало. Он знал эти края, как свои пять пальцев, и хорошо владел револьвером. И без разбору им пользовался.

- Что-то я о нем слышал. - Попрыгунчик нахмурился. - Кажется, он застрелил шерифа в Монтане.

Кэссиди въехал во двор ранчо, когда давно уже стемнело. Повар-китаец с досадой глянул, увидев, что Попрыгунчик направляется на кухню.

- Ужин, она остыла, - проворчал он. - Почему не приходить вовремя?

- Занят был, Китаец, - сказал, усмехаясь, Попрыгунчик. - Дай-ка мне кофе. И забудем про ужин.

- Ничего не забудем, - коротко ответил повар. - Ты работать, ты должен есть.

Дверь отворилась, и глаза Попрыгунчика встретились с глазами Ленни Ронсон.

- О! Это вы? - Она казалась разочарованной. - Я слышала, у вас было много работы. - Голос ее звучал прохладно. - Вы, кажется, очень любите создавать неприятности.

- Некоторые любят, - признал Кэссиди. - Лично мне они не по душе.

- Для человека, которому не по душе неприятности, вы слишком часто оказываетесь там, где они возникают! - воскликнула она. - А недавно, я слышала, у вас были проблемы в Корн Пэтч!

Попрыгунчик мгновенно насторожился. Он с удивлением покачал головой.

- Ну и какие проблемы у меня там были? Я что-то не припоминаю.

- Вы убили человека. Вы убили Бада Фрейзера!

Попрыгунчик долго молчал, переваривая услышанное. Об этом случае он рассказал только Дэну Дьюсарку, а Дэн вернулся поздно. Он сомневался, чтобы Ленни с ним разговаривала. Далее, поединок произошел в убежище, единственным свидетелем был Дак Бейл, и если тот рассказал кому-то, то должен был рассказать и об убежище. В полной уверенности, что обнаружил новую ниточку, Попрыгунчик потянул за нее.

- Именно так вы и слышали? Ну надо же! Вот вам еще одно подтверждение, что люди часто говорят о том, чего совсем не знают!

- А я знаю! - запротестовала она. - Вы нашли предлог, чтобы поссориться с Фрейзером, а затем убили его.

- Все в городе, наверное, только об этом и судачат?

- Я не была в городе. Но, несомненно, все об этом узнают! И будут говорить, что мы наняли убийцу!

- Может быть. - Кэссиди снова наполнил чашку. - Однако, я думал, что вы хотели уговорить брата нанять Кларри Джекса. Разве он не убийца?

Ее лицо покраснело от гнева.

- Нет! - горячо воскликнула она. - Он стрелял в людей, но он не... Ленни в нерешительности замолчала. Раскрасневшаяся и сердитая, она вдруг поняла всю абсурдность своего утверждения. Честная по натуре, Ленни должна была признать, что Кларри убивал. Более того, некоторые причины убийств были явно неубедительные. Она сама обвиняла в этом Кларри, а он над ней смеялся. Смех был не злой, однако выражал скорее снисхождение, чем уважение к ней.

- Тем не менее, - сказала она, - даже если он убийца, это не оправдание для вас. Я не выношу бессмысленных убийств.

- Я тоже, Ленни, - спокойно ответил Попрыгунчик. - Но нельзя складывать оружие, когда враги им пользуются. Добрая воля должна быть у обеих сторон. Ваш отец построил прекрасное ранчо. Он сохранял здесь мир, иногда жесткими методами, но он сохранял его, и потому люди жили спокойно. Он никого не трогал, за исключением тех, кто хотел поставить себя выше закона. Ваш брат такой же, как и вы. Он против убийств. Но что дальше? Разве остальные соглашаются с ним и бегут ему помочь? Нет, они пытаются обобрать его до нитки. Именно это я имел в виду, когда говорил, что нельзя складывать оружие, пока другая сторона не сделает то же самое. И вот ваш брат нанял меня, и если нам повезет, то через месяц здесь будет так же спокойно, как в воскресной школе. Ну, а пока следует потерпеть: сложностей нас ждет немало.

Попрыгунчик вновь занялся ужином, а Ленни задумчиво глядела на него. Несмотря на досаду, которую она испытывала, когда брат нанял Кэссиди вместо Джекса, ей понравился этот голубоглазый ганмен. Он внушал уверенность и доверие.

- Вы не любите Кларри, так ведь? - вдруг спросила она.

Кэссиди в нерешительности помолчал, зная, что ступает на опасную почву.

- Ленни, - медленно произнес он, - я с ним не знаком, но то, что о нем знаю, мне не по душе. Я могу ошибаться и множество раз ошибался. Вы достаточно умны. Вы хорошо его знаете, поэтому сопоставьте то, что вы знаете, с тем, каким, по вашему мнению, должен быть настоящий мужчина, и будьте при этом честной.

Ленни Ронсон встала, лицо ее стало серьезным.

- Кажется, я неправильно о вас думала. Я вела себя глупо.

Он усмехнулся, и в его голубых глазах заиграла веселая искорка.

- Ни капельки, - сказал он. - Никто не застрахован от глупостей. Знаете, однажды, когда я был совсем юнцом, я купил слепого мула. Истратил все свои сбережения. Так вот, прошло месяца три, прежде чем я признался, что он слепой!

Позже, уже направившись к двери, Попрыгунчик вдруг замешкался.

- Между прочим, - спросил он, - вы сегодня не видели Дэна Дьюсарка?

Ленни повернулась к нему.

- Нет, - ответила она, помедлив. - По-моему, я не видела его дня два. Он куда-то уезжал?

- Нет, я просто хотел узнать, все ли с ним в порядке.

Попрыгунчик вышел во двор и остановился на крыльце, чтобы скрутить сигарету. Значит, Дэн не говорил ей об убийстве Бада Фрейзера? Кто же тогда сообщил ей новость? И кто сказал, что это случилось в Корн Пэтч?

Дьюсарк лежал на койке, но ему было не до сна, он думал. Сегодняшний день выдался беспокойным, ему пришлось поволноваться. К вечеру Дьюсарка стали грызть сомнения, а он так толком в них и не разобрался. Мысли текли беспорядочным, бессвязным потоком, и он лежал без сна, когда остальные уже давно мирно захрапели.

Как много знал Попрыгунчик? Откуда ему стало известно, где находится убежище грабителей дилижансов? Скотокрады знали о их существовании, но кто они, не знал никто, за исключением, пожалуй, Покера Харриса. И тем не менее, этот спокойный ганфайтер, который и пробыл-то в этих местах всего несколько дней, знал. А как он догадался сегодня о той тропе? Или дороге скотокрадов через Хай Рок? И почему он не поехал через каньон Роузбад случайно или нарочно?

Когда в барак вошел Попрыгунчик, Дьюсарк не спал, а лежал и смотрел, как в темноте тлеет в руке ганфайтера сигарета. Он услышал звон его шпор, когда тот стягивал сапоги, шуршание ремней и шорох одеял. Дьюсарк долго смотрел на огонек сигареты, потом Попрыгунчик погасил ее.

Дэн Дьюсарк вдруг понял, что боится. Ужасно трудно было признаваться себе в этом, но он боялся, боялся слишком сильно.

Никогда прежде он не страшился смерти, только очень отдаленно, в уголке своего рассудка. Смерть от револьвера, погнавшего вскачь стада или взбесившегося бычка не пугала Дьюсарка. Он никогда не волновался, переправляясь с конем через бурные реки. Дэн боялся только одной смерти от веревки. Давным-давно он видел, как повесили человека, и тогда к нему пришел страх - глубокий, сковывающий, причиняющий физическую боль страх, который рос в последнее время, рос, вставая колом в горле и холодком пробегая по венам.

Дьюсарк всю свою жизнь прожил в скотоводческих районах. Он знал, каково правосудие на границе обжитых территорий. Внезапное, жестокое и честное в своих намерениях, но всегда неотвратимое. Если его поймают за воровство скота, его повесят.

Пора отсюда убираться. Давно пора. Он ничего никому не скажет. Просто уедет. Пусть Харрис сам крадет коров. Разница между деньгами, полученными за краденый скот и за честный труд, не так уж велика, чтобы терпеть грызущий его страх. Страх, который удвоился с тех пор, как здесь появился Попрыгунчик Кэссиди.

Будучи по натуре жестким, Дьюсарк, однако, не мог ненавидеть Кэссиди за то, кем он был и что делал.

Утром, решил Дьюсарк, он оседлает коня и улизнет. Он поедет в Орегон.

Глава 8

Дьюсарк выбирает новую тропу

По неписанным правилам сбор скота, организованный Бобом Ронсоном и Попрыгунчиком, был исключительно местным мероприятием. В основном оно устраивалось, чтобы уточнить, сколько голов скота пасется на землях ранчо, в каком он состоянии, а также чтобы проставить клеймо "Наклонное Р" на молодняк. Поскольку большая часть пастбищ была не огорожена или огорожена лишь частично, на гуртовку приглашались люди с соседних ранчо, чтобы наблюдать за клеймением и отбирать своих коров.

Всю предыдущую неделю с дальних границ ранчо к месту сбора сгоняли скот. Хотя ковбоев на "Наклонном Р" не хватало, предстоящая работа не казалась им трудной: они собирались пересчитывать скот и клеймить молодняк небольшими группами.

Через час после рассвета стало жарко. От коровьих копыт медленно поднимались облака пыли. В них терялся тонкий дымок фургона-кухни, в котором сухими дровами топили печь. В суете рабочего утра Дьюсарк не сумел незаметно уехать, а теперь вовсю трудился у костра, где калились тавры, и не имел возможности бежать, пока его не сменят.

Текс Миллиган отсек от стада первую корову с теленком и раскрутил лассо. Петля, словно пуля, устремилась к теленку, и малыш беломордой породы рухнул в пыль. Лошадь Миллигана тут же встала, как вкопанная, уперевшись в землю всеми четырьмя копытами в тот самый момент, когда петля захлестнула шею теленка. Затем Текс закрепил лассо вокруг луки седла и потащил малыша к костру.

У огня работали Дьюсарк и Джо Хартли. Дьюсарк схватил теленка за уши, развернул ему голову и сел на нее. Джо освободил петлю лассо и уложил теленка так, чтобы одна задняя нога была подогнута, а вторая - вытянута на всю длину. В таком положении малыш не мог сделать ничего - только беспомощно мычать, в то время как Уивер - владелец соседнего небольшого ранчо - подбежал с тавром "Наклонного Р". Раскаленное докрасна железо зашипело, когда Уивер приложил его к крупу теленка, в воздух поднялся зловонный клуб дыма от сгоревшей шерсти. Уивер взглянул на Боба Ронсона.

- Записывай первого, "Наклонное Р"! - закричал он. Быстрыми движениями ножа он нарисовал на ухе теленка рисунок "Наклонного Р" и отпустил его.

Этим утром Попрыгунчик ездил на Топпере. Френчи Рютерс, Малыш Ньютон и Коротышка Монтана работали со скотом, и дело продвигалось быстро.

У фургона-кухни за происходящим с угрюмой досадой наблюдал Джон Гор. Впервые он еще не решил, что ему делать. Кон не испытывал никаких сомнений: ему нужна была ссора, он к ней уже приготовился, однако, за работу принялся с охотой. Человек, переполненный грубой энергией, Кон не мог бы стоять в стороне и наблюдать, как работают другие; для него это было бы так же невозможно, как убежать от противника, который навязывает драку. Уинди тоже помогал, вместе с Хэнком Баучером и несколькими владельцами соседних маленьких ранчо. Среди скота нашлись коровы с "3 Джи", с "Соединенных Джей-Эй" и "Тире Эль-Ю". Пыль поднималась все гуще, покрывая лица ковбоев грязной маской, прорезанной сбегающими ручейками пота.

- "Тире Эль-Ю", один бычок! - орал Уивер.

- А ну, давайте, чертовылентяи! - кричал Хартли. - Подгоняйте побыстрее коров! Мы замерзли ждать!

Дело шло споро, как бы само собой. Попрыгунчик в низко надвинутом сомбреро поспевал везде, с лихвой выполняя свою долю работы и даже больше. Под вытянутой головой белого жеребца проскочил теленок и метнулся обратно в стадо, выискивая дыру в плотной массе тел. Топпер развернулся на пятачке и снова отсек теленка от стада. Белоголовый попытался опять поднырнуть под мордой жеребца, но Попрыгунчик опередил его и погнал к костру, в то время как его мамаша, выпучив от страха глаза, бежала позади, чтобы посмотреть, что же будут делать с ее малышом. Мелькнуло лассо, теленок упал, и Топпер поволок его за собой.

День становился все жарче, облако пыли росло. Френчи с Малышом Ньютоном пригнали свежее стадо молодняка. Боб Ронсон задумчиво наблюдал за происходящим и точил карандаш, прежде чем перевернуть новую страницу тетради, где подсчитывал скот.

Звон сигнального металлического треугольника, раздавшийся от кухни, остановил Попрыгунчика, который готовил лассо, чтобы приволочь к костру годовалого бычка. Он натянул поводья и выбил пыль из шляпы.

- Хватит, ребята! - закричал он. - Пора обедать!

Малыш Ньютон поставил свою лошадку на дыбы, развернул на месте и помчался к кухне наперегонки с Тексом Миллиганом. Они шли голова в голову, а позади несся Френчи. Дьюсарк выпрямился у костра, где последний час калил тавра и, раскрасневшийся, улыбнулся Попрыгунчику.

- С этим кончаем, - сказал он. - Но подожди когда пригонят бычков от Шугарлоуф.

- Драчуны?

- Пожиратели кактусов! Все до единого! Дикие, как олени. Они ползают по своим зарослям колючек на коленях! Точно говорю! Месяц назад видел бычка - у него стерта вся шерсть на коленях, а нос так утыкан колючками от кактусов, как будто он дрался с дикобразом.

- Старые поумнее, - согласился Попрыгунчик. - Они едят опунцию и умудряются при этом не исколоться. Я таких часто видел в Техасе, в излучине Рио Гранде. Иногда они месяцами не подходят к воде. Живут на одной опунции, в которой в хороший сезон скапливается до 30% жидкости.

- Да, таких можно достать только лассо, - сказал Джон Гор, глядя на них поверх кружки с кофе. - Их в стадо не собрать. Приходится лезть в кусты и волочь на веревке каждого в отдельности. От такой работы можно сдохнуть.

- Тебе когда-нибудь приходилось арканить коров ночью? - спросил Френчи. - Вот уж работа, так работа! Мне в Техасе приходилось. Самые дикие, у которых на рогах уже мох растет, они ночью иногда выходят напиться. Мы подкрадывались, потом кричали и кидались прямо на них! Там в темноте почти ничего не видно, и любое черное пятно может оказаться теленком. Один раз я слышал о мексиканце, который заарканил медведя. Факт!

- Не сомневаюсь, - сказал Дьюсарк. - В Калифорнии вакерос - местные ковбои - охотились за медведями с лассо только ради развлечения. А иногда стравливали их со взрослыми быками-лонгхорнами.

- А! - прервал его Уинди Гор. - У быка нет ни единого шанса выстоять против гризли.

- Ты зря так говоришь, - возразил Малыш Ньютон. - Однажды я встретил большого лонгхорна, который стоял, повесив голову, в кустах, а бок его был весь окровавлен и разодран. Одного глаза не было, он едва держался на ногах, но стоял. Я немного поискал вокруг и когда уже собирался уезжать, наткнулся на тушу старого гризли. Тоже большого. Через неделю или около того я опять был в тех краях, и этот лонгхорн уже поправился так, что чуть не лез со мной в драку. По-моему, он искал себе другого гризли.

Уинди Гор уставился на Ньютона.

- Так я тебе и поверил! - презрительно усмехнулся он. - Это все сказки, которые обожают рассказывать мальчишки в присутствии взрослых.

Внезапно наступило молчание. Глаза Попрыгунчика метнулись к Джону старший Гор напряженно выпрямился. Как по мановению волшебной палочки, люди расступились, оставив Малыша Ньютона и Уинди Гора лицом к лицу у обеденного костра. Гор был полностью уверен в себе, он с высокомерным презрением глядел на Малыша.

Худенький Ньютон в старой, измятой шляпе с узкими полями, стоял совершенно спокойно. У него было гладкое, мальчишеское лицо и совсем не мальчишеские глаза - жизнь на Дальнем Западе заставляла взрослеть очень рано. Попрыгунчик понял, что Уинди свалял дурака.

- По-моему, - медленно сказал Малыш, - я такой же взрослый, как и ты, Уинди. А если хочешь назвать меня вруном за ту историю, можешь назвать... но тогда сразу же хватайся за револьвер.

Уинди задохнулся от злости и изумления.

- Я тебя проучу! - Его рука упала на кобуру, и Малыш левой выхватил револьвер и выстрелил ему в рот.

Уинди Гор отступил на пол-шага и упал лицом вниз у костра, его затылок и шея были залиты кровью из выходного отверстия пули.

На мгновение воцарилась тишина. Затем в центр вышел Кон Гор с лицом, искаженным животным бешенством.

- Ах ты, скунс вонючий! Ты убил моего брата!

Ньютон не опустил револьвер. Его голос прозвучал холодно.

- Он сам напрашивался, - спокойно сказал Малыш. - Уинди всегда много болтал, и ты это знаешь. Он никогда бы не начал ссоры, если бы не считал, что у него есть преимущество. Я не хочу убивать, - добавил он, - и не имею ничего против вас, только не лезьте на наши пастбища, а Уинди стал задираться, и ему не повезло. Разве ты выскочил бы и начал орать, если бы здесь лежал я? Вряд ли!

- Мальчик прав, - тихо сказал Ронсон. - Уинди решил сыграть и проиграл.

- Может, наступит другой раз! - с яростью закричал Кон. - Может, тогда я не проиграю.

- Может быть. - Ньютон побледнел, однако голос его звучал спокойно. Но лично мне не нужны ни междоусобицы, ни поединки.

Он неторопливо бросил револьвер в кобуру и повернулся к Горам спиной. У кухни он взял свою кружку и налил кофе, и только тогда посмотрел на Кона и его брата. На мертвеца он так и не взглянул.

Попрыгунчик быстро вышел к костру.

- У вас много работы. Если будем драться, мы ее никогда не закончим. Все видели, что произошло. Уинди был твоим братом, поэтому ты и завелся. Лучше забудем это.

- Ничего мы не забудем! - с бешенством крикнул Гор.

- Тогда запомни, что Малыш работает на "Наклонном Р" - Это заговорил Боб Ронсон, и в его голосе внезапно зазвучал вызов. - Крепко запомни, Кон Гор! Вы сами заварили всю эту кашу, но человек, который при мне расправился бы с ковбоем с "Наклонного Р", еще не родился. Хочешь драку - можешь начинать хоть сейчас!

Попрыгунчик вдруг почувствовал радостное волнение и заметил, что на лицах остальных появилось удивление. Многие сомневались, не испугается ли Боб Ронсон, когда дело дойдет до прямого столкновения, и Попрыгунчик был уверен, что больше всех сомневались братья Гор. И вот Ронсон открыто заявил о своей позиции. Сильнее всех она изумила и привела в замешательство Джона Гора. Он, нахмурясь, не отрывал глаз от молодого скотовода.

- Я понимаю, - добавил Ронсон более спокойным голосом, - что у многих возникло ошибочное мнение относительно моей личной смелости и намерения поддержать ранчо в междоусобице. Я признаюсь, что причиной этому было нежелание проливать кровь и неспособность к лидерству. О последнем мы позаботились. Взяв на работу Попрыгунчика Кэссиди, мы получили настоящего бойца, который, если понадобится, будет драться, но который в то же время знает, как добиться мира и когда прекратить драку. Здесь и сейчас я официально объявляю, что если между нами начнется пастбищная война, "Наклонное Р" будет драться до последнего доллара, а если будет нужно, то и до последней капли крови. - Он помолчал. - Давайте продолжим работу.

Попрыгунчик взглянул на Френчи и увидел на лице ковбоя суровое одобрение. Рютерс поставил кружку на землю и подошел к Ньютону.

- Сегодня мы будем ездить в паре, Малыш, - отчетливо произнес он.

- Никаких поездок для вас обоих, - прервал его Кэссиди. - Ты займись железками, Малыш. Ты, Френчи, будешь работать у костра. Смените Дьюсарка с Хартли.

Джон Гор во время ссоры не сказал ни слова, промолчал он и сейчас. Только раз он взглянул на тело брата. Теперь он с холодным, отчужденным интересом смотрел через пламя костра на Попрыгунчика. Малыша Ньютона он не замечал, словно уже определил его место во всей этой истории. Затем Джон громко сказал: - Мы закончим гуртовку, ребята, и чтобы никаких неприятностей! Поняли? Никаких!

Он отвернулся. Ковбои направились к своим лошадям, а некоторые принялись отлавливать свежих коней в табуне. Почти все молчали, но когда Кэссиди забрался в седло, к нему подошел Боб Ронсон.

- Как ты считаешь, Попрыгунчик, Джон оставит нас в покое? Или он что-то задумал?

- По-моему, надо готовиться к войне, - быстро сказал Кэссиди. - Он, скорее всего, сделает, как обещал, - закончит гуртовку, но надо ждать неприятностей. Я рад, что у вас есть такие ребята.

Примерно через час он повстречался с Дьюсарком. Ковбой гнал с полдюжины голов к месту сбора.

- Не доверяю я этим Горам, - неожиданно начал Дэн. - Они из рода, где до сих пор жива кровная месть. Они не успокоятся, пока не убьют Малыша, да и многих из нас тоже.

Попрыгунчик с любопытством взглянул на него.

- Ты сказал "нас", Дэн. Выходит, ты остаешься с нами?

Дьюсарк густо покраснел.

- С чего ты взял, что я собрался уезжать?

- Вроде как догадался. Вчера вечером ты выглядел довольно неуверенно. Это хорошо, что ты решил остаться.

Дьюсарк остановил лошадь. Его маленькие глазки секунду смотрели на Попрыгунчика, а потом он сказал: - Я работал вместе со скотокрадами.

- Я знаю. Однако, немало хороших людей, случалось, уводили чужих коров. Главное - что человек делает в решающий момент. Вот так, Дэн. Скоро разгорится война за пастбища, и если я правильно понимаю, "Наклонному Р" предстоит сражаться в одиночестве.

- Это, похоже, верно. Так можно мне остаться?

Кэссиди вдруг улыбнулся.

- Ну, конечно! Только если ты будешь есть как раньше, нам придется забивать по телке каждый день!

Дьюсарк рассмеялся.

- Я всегда любил поесть. - Он откусил кусок жевательного табака. Слушай, Попрыгунчик, Джо Хартли в моих делах не участвовал. Он знал, что я навожу скотокрадов, но сам ничем таким не занимался. Я хотел, чтобы ты знал.

- Спасибо. - Попрыгунчик развернул коня к ближайшему оврагу. Увидимся за ужином.

Дэн Дьюсарк, медленно пережевывая табак, смотрел вслед Кэссиди. Большой рукой с толстыми пальцами он сдвинул шляпу на затылок и оглянулся.

- Знаешь, лошадка, - тихо сказал он, - это хороший человек. Кажется, мы с тобой застрянем здесь еще на несколько месяцев.

Лошадь понимающе махнула хвостом, и Дэн Дьюсарк двинулся за своими коровами. Он давно уже не испытывал чувства верности кому-либо. Человек не должен себя так вести, подумал он. Человек должен верить во что-то или в кого-то. Попрыгунчик правильно сказал. Немало хороших людей, случалось, воровали чужих коров, но они не остались скотокрадами на всю жизнь.

Вспомнив холодный, изучающий взгляд Джона Гора и поразмышляв минуту, он решил, что мужчина может погибнуть в драке не только за себя, но и за другого. Несмотря на годы, прожитые жалко и убого, у Дэна Дьюсарка сохранилась изначальная человеческая мудрость. Он заключил, что больше всего следует бояться Джона Гора. Уинди был просто болтуном, Кон - бойцом, ударной силой. Руководил ими Джон - расчетливый, хладнокровный и абсолютно безжалостный. К тому же, Горы происходили из рода, где клановые узы, законы кровной мести были превыше всего.

Дьюсарк подумал о Ньютоне и сосредоточенно нахмурился.

- Вот уж удивил! - сказал он вслух. - Я бы на месте Уинди сделал ту же ошибку. У Малыша есть характер, и с револьвером он обращается совсем неплохо. Лучше меня. Похоже, Уинди понял, что умрет, когда схватился за железку. В этом мальчишке что-то есть - в тот момент он выглядел совсем не юнцом.

Работе больше ничто не мешало. Казалось, даже Кон забыл о поединке, как будто получил какой-то тайный знак от Джона. Люди трудились долго и тяжко, над кострами висела пыль вперемежку с ругательствами. Пахло мужским потом и паленой шерстью. День за днем росли цифры в черной тетрадке Боба Ронсона, а сам он становился все серьезнее и озабоченнее.

Джон Гор появился в городе на третий день. Он отправился туда после долгих раздумий и не сообщил о своих планах никому, даже Кону. Он подъехал сразу к салуну "Невада", вошел и, оглядевшись, увидел, что нужного ему человека там не было. Но был Рохайд. Ганмен Харпера облокотился о стойку бара и внимательно наблюдал за Гором. Гор заметил его взгляд, неприязненно помедлил, затем подошел к Рохайду.

- Ты видел Джекса или Лимена? - резко спросил Гор.

Рохайд заколебался, лихорадочно соображая. Затем кивнул.

- Да. Они только что пошли к Кейти и вроде не выходили.

Джон Гор вышел из салуна и перешел улицу, при каждом шаге в воздух поднимались легкие облачка пыли. Рохайд повернулся и быстро зашагал к задней комнате в глубине салуна. Он тихо постучал и вошел.

- Босс, - возбужденно сказал он, - здесь Джон Гор, он спросил, где найти Джекса и Лимена. Кажется, началось.

Пони Харпер сразу встал, глаза его горели холодным торжеством.

- Может быть, - согласился он. - Так значит, Джекс? Кларри Джекс против Попрыгунчика Кэсссиди! На это стоит поглядеть.

- Это еще не все, - засмеялся Рохайд. - Они же будут здорово заняты друг другом, а на обоих ранчо полно хорошего скота.

- Ладно. - Харпер откусил кончик сигары. - Поезжай, но не показывайся никому на глаза, пока не увидишь Дэна. Скажи, я хочу его видеть.

Джон Гор вошел в ресторан. Там никого не было, кроме Кларри Джекса и Дада Лимена. Оба были заняты кофе и пирогом. Джекс кивком приветствовал Джона, но когда тот встал рядом со столиком, спокойное безразличие Джекса исчезло.

- Ты боишься Кэссиди? - требовательно спросил Джон.

Кейти с запачканными мукой руками вдруг застыла на кухне над тестом для пирога.

Кларри моргнул, затем рассмеялся.

- Кэссиди? С какой стати мне его бояться?

- Если не боишься, у меня есть для тебя работа. Малыш Ньютон убил моего брата.

- Слыхал, - кивнул Кларри. - Не думал, что Малыш на такое способен. Уинди, - добавил он, - всегда слишком много трепался.

Джон Гор сжал губы. Сам он считал точно так же, но не любил, когда об этом говорили другие.

- Даю две сотни, - холодно сказал Гор. - И премия за Ньютона, Кэссиди или Ронсона.

Джекс отхлебнул кофе, глаза его смотрели настороженно и удовлетворенно.

- Как насчет Дада? Он толковый парень.

- Я о нем думал. Сотня. Договор о премии касается его тоже.

Кларри кивнул.

- Хорошо. Завтра выезжаем.

Кейти, лихорадочно думая, неслышно работала на кухне. Значит, люди говорили правду. На пастбищах скоро разгорится междоусобица, кровавая междоусобица. Она тщательно обдумала ситуацию. "Наклонное Р" останется в одиночестве, людей у них мало. Ей не нужно было растолковывать, на чьей стороне выступят скотокрады из Корн Пэтч, или что Пони Харпер использует все свое влияние, чтобы склонить чашу весов в пользу Горов. Старый Бык умер, и волки собирались в стаю, чтобы расправиться со стадом.

Вспомнив Попрыгунчика Кэссиди, она решила, что волки вряд ли одержат победу, и с радостью подумала, что Коротышка Монтана не ошибся, когда присоединился к "Наклонному Р". Коротышка скоро должен прийти, и через него она сможет передать Попрыгунчику о сделке между Гором и Кларри Джексом. Внезапно она вспомнила еще кое-кого. Есть другой человек. Хороший человек. Насчет него у Кейти были свои планы.

Грядущая пастбищная война стала единственным предметом разговоров в каждой одинокой хижине и каждом переполненном салуне - словно какой-то таинственный ветер разнес новости по округе. Здешние люди знали о войне в графстве Линкольн, о междоусобице Грэхемов и Тьюксбери, о других кровавых столкновениях, которые заполнили страницы истории Дальнего Запада жестокостью, насилием, победами и поражениями.

Люди, наживавшиеся за счет беззакония, собирались в стаю, осознав, наконец, что Попрыгунчик Кэссиди вновь может превратить "Наклонное Р" в оплот законности и порядка, каким оно было до смерти Старого Быка Ронсона. Покер Харрис вынашивал собственные планы и часами обдумывал их, сидя у окна в салуне. Он не верил, что Кэссиди сможет повернуть события вспять, и хотел быть уверенным, что этого не произойдет.

Кларри Джекс разгуливал по городу с привычной улыбкой на лице и неизменно холодными глазами. У него имелись собственные причины принять предложение Гора и собственные идеи, как извлечь из приближающейся войны максимальную пользу.

Джон Гор приехал в Корн Пэтч один. Он зашел к Покеру Харрису, и они долго и тихо о чем-то беседовали. Когда Гор уехал, его сопровождали трое: Дреннан, Хэнкинс и Трой. Все хорошо вооруженные. Когда Джон Гор брался за дело, он всегда выполнял его основательно. Джон принял решение и собирался действовать быстро.

На четвертый день после убийства Уинди Гора, в Семь Сосен приехал Бен Локк и сразу отправился к Кейти. Он даже не вспомнил о том, что совсем недавно плотно пообедал у пастухов-овцеводов. С недавних пор, как только Бен появлялся в городе, ноги сами несли его к Кейти.

В ресторане никого не было, и не успел он усесться, как перед ним появилась чашка кофе.

- Кейти, ты прелесть. Счастлив будет тот мужчина, который получит тебя в жены.

Кейти, как обычно, только улыбнулась, а потом опять стала серьезной.

- Бен, у нас скоро война. Уинди Гор придрался на гуртовке к Малышу Ньютону и был убит. Каждый принимает сторону Горов или "Наклонного Р".

Бен Локк помолчал, обдумывая услышанное. Попрыгунчик Кэссиди пытался спасти его брата; если раньше у него были сомнения на этот счет, то сейчас они исчезли. Док Марш не станет лгать.

- Попрыгунчик хороший человек, - осторожно сказал он.

- Да, - сказала Кейти. - И Ронсон тоже, и Коротышка.

- Ты высокого мнения о Коротышке, так ведь?

Их глаза на секунду встретились.

- Да. Он просто золото.

Бен Локк впервые почувствовал ревность. Монтана очень часто ошивался здесь; напиваясь, он каждый раз приходил к Кейти, и она всегда о нем заботилась. Ходили всякие слухи, но Бен старался не обращать на них внимания, хотя иногда становилось обидно. Он допивал вторую чашку кофе, когда вошел Кларри Джекс.

Они встретились взглядом, и тут же отвели глаза. Каждый почувствовал неприятный холодок.

- Вы ведь Локк? - спросил Джекс.

Бен повернул голову и кивнул.

- Я слыхал, вы разыскиваете убийцу брата. Удачи вам.

- Спасибо. Я найду его.

- На это может понадобиться уйма времени.

Локк пожал плечами.

- Похоже, я протяну еще лет тридцать-сорок. Этого больше, чем достаточно.

Джекс заново оценил Локка. Этот человек не хвастался, он вполне способен добиться цели, сколько бы это ни заняло времени. Кларри Джекс почувствовал легкое беспокойство.

- Вы говорили с Кэссиди? - спросил он. - Знаете, вам следовало бы поговорить. Он последний видел вашего брата живым, и тот мог рассказать ему что-то, о чем Кэссиди умалчивает.

- Да, мог.

- Он не сообщил вам ничего нового?

Локк, сам не зная почему, вдруг насторожился. А что, если сам Джекс замешан в этой истории? Он убийца... и, несомненно, большинство своих дел предпочитал держать в тайне.

- Почти ничего. - Локк взял с тарелки пончик. - Похоже, у него в ближайшее время будет много работы.

Джекс скривился.

- Это точно. Вам лучше еще раз поговорить с Кэссиди... пока он жив.

- Попрыгунчик еще поживет. Он даже может выиграть драку, - добавил Бен. - Допустим, он пошлет за своими старыми приятелями с "Тире 20"?

Кларри Джекса эта мысль явно ошарашила. Ему и в голову это не приходило. Когда Джон Гор пришел к нему с предложением присоединиться к его ребятам и убить Кэсссиди, Джекс был больше, чем доволен, поскольку считал, что "Наклонное Р" обязательно проиграет, и в связи с этим у него возникло множество новых планов. Война означала ослабление обеих сторон. Тем не менее, он слышал много историй о легендарной команде "Тире 20". Карп рассказывал, как она появилась в районе Снейк Баттс после того, как там ранили Джонни Нельсона, и какую драку там устроила.

- Все эти сказки о "Тире 20" - чепуха, - сказал Джекс, поднимаясь из-за стола. - Эта война - дело число местное, и если хотите узнать мое мнение, она закончится прежде, чем Кэссиди успеет получить какую-либо помощь.

- Может быть, однако Попрыгунчик знает, что делает. Видите ли, он появляется во многих местах. Я слышал, он застрелил бандита по имени Фрейзер в каком-то убежище в холмах. Фрейзер - один из тех, кто ограбил дилижанс, когда был убит мой брат.

Кларри Джекс застыл. То, что Фрейзер мертв, он знал. То, что его застрелил Попрыгунчик Кэссиди, он тоже знал. Но откуда стало известно, что Фрейзер грабил дилижанс?

Он резко повернулся, пересек улицу и поднялся в свою комнату. Сняв со стены великолепный винчестер, он негромко сказал: - Кажется, пора начинать собственную игру... Неизвестно, что еще может обнаружить Кэссиди.

Он вышел, тихо притворив за собой дверь.

Глава 9

Открытая война

Когда приходило время показать себя в деле, Джон Гор всегда действовал быстро и решительно. Если ковбои разъедутся по пастбищам, дом на ранчо "Наклонное Р" останется беззащитным, тем не менее, прямая атака могла дорого обойтись нападавшим, останься в доме хотя бы пара человек. К тому же там жили Айрин с Ленни, и даже в Семи Соснах не одобрили бы набег, в котором могли пострадать женщины.

Он рассчитывал разделаться с ковбоями "Наклонного Р" по одному, по два, захватывая их врасплох на пастбищах, и снарядил для этого группу всадников. Чтобы обеспечить быстроту и внезапность, он рассчитал, в каких районах будут находиться их ковбои, и расположил несколько небольших табунов в местах, где его всадники смогут сменить уставших лошадей на свежих. Джон Гор планировал закончить войну одним ударом, за один день. О том, что он сам был лишь пешкой в игре другого человека, Джон Гор даже не подозревал.

Дэн Дьюсарк, ехавший в паре с Джо Хартли, заметил дымовой сигнал, который призывал его в Корн Пэтч. Дэн немедленно понял, что предвещает этот знак, и некоторое время раздумывал, что ему предпринять.

- Я не собираюсь выполнять их приказы, - наконец сказал он, - но постараюсь узнать что-нибудь полезное для мистера Кэссиди.

- Лучше держись от них подальше, - предостерег его Хартли. - Этот Харрис хуже южного ветра в пустыне, и ты это знаешь.

- Он и не догадается, что я перешел на другую сторону, - настаивал Дьюсарк. Он сердито нахмурился. - Харрис, к тому же, не самая большая утка в нашем пруду. Жаль, я не знаю, кто им командует. Покер получает приказы от человека, который, похоже, хорошо разбирается в ограблениях.

Джо Хартли свернул сигарету и обвел взглядом горизонт.

- Может и так, - сказал он. - Но мой тебе совет: держись подальше от этого змеиного гнезда.

Когда Дьюсарк подъезжал по улице к салуну, Корн Пэтч молчал. Салун также был пуст, и он неторопливо подошел к бару. Харрис в знак приветствия кивнул.

- Что-то здесь тихо, - сказал Дьюсарк. - Куда все подевались?

- А ты сам подумай, куда, - пожал своими громадными плечами Покер. Мы ждали этого шанса, Дэн. Война между "3 Джи" и "Наклонным Р" откроет нам пастбища. Большинство парней ушли к Горам, и как только шайку с "Наклонного Р" уничтожат, весь их скот будет нашим.

- "3 Джи" может и проиграть.

- Что? - Харрис смерил своего подручного тяжелым взглядом. - Ты сдурел? У Гора есть свои люди, не говоря уже о Кларри Джексе, Лимене, Дреннане, Хэнкинсе, Трое и еще с полдюжины наших парней. Они управятся быстро - за один день. На этот раз мы покончим с их командой, Дэн, и покончим навсегда. В живых не оставим никого, чтобы потом они не смогли нам отомстить.

- А я что должен делать?

Задняя дверь открылась, и в комнату вошел Джон Гор. Дьюсарк напрягся, понимая, что все подстроено заранее.

- Ты найдешь нам Кэссиди, - сказал Гор, - и приведешь его к Покер Гэп.

Дьюсарк пристально посмотрел на Гора. Он впервые вдруг возмутился их уверенности в том, что он обязательно согласится. Да, он крал скот, иногда грабил людей, но никогда не заманивал честного и смелого человека в ловушку. Внезапно его охватило странное чувство, будто время его истекло, будто уже объезжен его последний мустанг. Глупое предчувствие, но Дэн не мог от него отделаться. Он затоптал сигарету и скатал другую.

- Кэссиди, - сказал он немного погодя, - думает сам за себя. Он не тот человек, которого могу привести я или кто-то другой.

- А ты постарайся, - настаивал Харрис. - У нас все готово. От тебя требуется только привести его в Гэп.

- Не получится! - Дьюсарк медленно выпрямился. Его большая рука с толстыми пальцами лежала на стойке. Лицо затвердело. - Он не такой дурак. Дьюсарк перевел взгляд на Харриса. - Ведь он перехитрил тебя в покере, а этого еще никому не удавалось, он дважды встретился с Горами и каждый раз выходил победителем! Поверь, он и сейчас выиграет. Я не смог бы заманить его в ловушку, даже если бы захотел. А я не хочу!

Дьюсарка захлестнуло чувство удовлетворения и торжества. Он увидел, что Гор налился краской гнева, а лицо Покера Харриса окаменело.

- Дураки! - От волнения голос Дьюсарка звучал хрипло. - У вас нет ни единого шанса. Вы решили пойти против человека, который жестче и умнее даже Старого Быка Ронсона!

Когда он замолчал, в салуне повисла тяжелая тишина. Только на улице в траве звенела цикада, да раздраженно билась о грязное стекло большая зеленая муха.

Джон Гор сжал зубами сигару и посмотрел на Покера Харриса.

- Кажется, ты говорил, что на него можно положиться. А, по-моему, он переметнулся к Кэссиди.

- Похоже на то, - согласился Харрис. - Ну так что, Дэн? Ты с кем?

Дэн Дьюсарк в свое время получал много приказов - и от хороших, и от плохих людей. Внезапно он осознал, что с какой стороны ни посмотри, жизнь его была жалкой, второсортной штукой. Он мог еще выкрутиться, и знал это. Он мог извиниться за то, что сорвался, согласиться с их предложениями, потом спокойно уехать и рассказать все Кэссиди. Еще он мог бросить им вызов, здесь и сейчас.

Если эти двое умрут, война, возможно, закончится, так и не начавшись. Если даже она не закончится, то без них выиграть ее будет намного легче. Почему бы не попробовать?

Он поднял глаза. Дьюсарк был крупным человеком, почти таким же огромным, как Харрис. Он был грязным и небритым, однако в тот момент чувствовал себя великолепно. Он чувствовал себя так, как никогда раньше.

- Я с Кэссиди, Покер, - сказал он спокойно, - с "Наклонным Р".

- Давно уже, - добавил он, - у меня не было возможности ездить в одной команде с такими людьми, и знаешь, мне это здорово понравилось. Ты всегда был крысой-переростком, Харрис, а что касается Гора, то он дешевый, трусливый волк, который боится убивать сам и вместо этого натравливает на врагов стаю койотов. По-моему, в вас обоих нет ни капли честной крови.

Дьюсарк рассчитывал, что Джон Гор с Покером Харрисом схватятся за револьверы, но они продолжали сидеть, как будто ничего не произошло. Он ожидал вспышки гнева, но ее не последовало. Наконец, Гор встал.

- Похоже, все ясно, Покер. Дай мне знать, что ты решишь.

Он резко направился к задней двери, и на мгновение Дьюсарку показалось, что он сейчас уйдет. Он проводил Гора глазами, но вдруг, все осознав, обернулся к Харрису. И как раз в тот момент, чтобы увидеть, как оба ствола его обреза вспыхнули пламенем. Дьюсарк ощутил тяжелый удар дуплета в бок, затем почувствовал, что падает.

Прежде чем повернуться к Харрису, Дэн успел выхватить револьвер и, падая, судорожно выстрелил три раза. Выстрелы не были прицельными. Они и не могли быть прицельными. Первая пуля разбила бутылку на полке позади Харриса. Вторая оставила глубокую царапину на краю стойки, а третья попала гиганту в горло и размозжила несколько шейных позвонков.

Джон Гор с побелевшими, крепко сжатыми губами, с выступившими каплями пота на лбу, неотрывно смотрел на двух лежащих мужчин. Харрис упал за стойку бара, и то, что он был мертв, было ясно с первого взгляда. Дьюсарк лежал лицом вверх на посыпанном опилками полу, под ним расплывалось большое красное пятно.

Перешагнув через него, Гор спустился по ступенькам на улицу. Хоть Джон и считал себя жестким человеком, сейчас он был потрясен, потому что никогда не видел, чтобы двое умерли так неожиданно и так жестоко. Он забрался в седло и поехал вниз по тропе к выходу из каньона.

Но Дьюсарк был еще жив. Медленно, с огромным трудом он дополз до ближайшего конца стойки и табуретом выбил стекло в оружейной пирамиде Харриса. Он нащупал "Шарпс" 50-го калибра и сорвал винтовку с креплений. Затем на руках развернулся к двери, откуда мог видеть тропу к пустыне. Едущий шагом Гор был как на ладони.

Воздух таинственно струился перед глазами Дьюсарка, когда он пытался поймать всадника в прицел. Он струился, то уплотняясь, то редея, потом прояснился, и Дьюсарк нажал на спуск.

Бизонья винтовка бухнула и дернулась в ослабевших руках, больно ударив его в плечо. За триста ярдов от салуна лошадь Джона Гора на мгновение замерла и упала. Он успел выпрыгнуть из седла и бросился к скалам.

В салуне Дьюсарк ткнулся лицом в пол, винтовка выпала из рук, которых он уже не чувствовал.

На "Наклонном Р" Ленни Ронсон ждала, пока Попрыгунчик оседлает коня. Лицо ее было бледным, судя по всему, она провела бессонную ночь.

- Попрыгунчик, - вдруг сказала она. - Что теперь будет?

Он взглянул на нее без тени улыбки.

- Я толком не знаю, Ленни. Похоже, это война, однако, что-нибудь может ее остановить.

- Горы не остановятся. Не остановятся, пока ты не отдашь им Малыша, и даже тогда - вряд ли.

- В таком случае мы тоже будем воевать.

- Попрыгунчик, почему бы тебе не взять Кларри Джекса? Ты ведь знаешь, что сможешь уговорить Боба, он тебя слушает. А Кларри - хороший человек.

Кэссиди затянул подпругу.

- Кларри уже нашел себе место, Ленни. Он работает на Джона Гора.

- Не может быть!

- Это правда. Они с Лименом приняли сторону "3 Джи", так же, как и вся шайка из Корн Пэтч. "Наклонное Р" будет сражаться в одиночку против всех остальных, Ленни.

Ленни Ронсон смотрела, как Попрыгунчик заканчивает седлать коня. Затем, когда он забрался в седло, она схватила его за руку.

- Он... он действительно перешел на их сторону?

- Боюсь, что да.

Губы Ленни сжались, она почувствовала себя покинутой и беспомощной. Тем не менее, это не было для нее неожиданностью. Теперь она могла признаться себе в этом, хотя ни за что не призналась бы раньше. Как ни велико было влияние Джекса, Ленни всегда побаивалась его. Именно отношение Боба Ронсона к Джексу, кроме всего прочего, толкало ее к ганмену. К тому же, он был красивым, веселым и танцевал лучше всех в округе.

- Знаешь, Попрыгунчик, - сказала она неожиданно серьезно, - если Кларри присоединился к Горам, он мне больше не друг. Я... я, наверное, все время знала, что на него нельзя положиться.

Попрыгунчик ждал, сворачивая сигарету. У него были готовы ответы на многие вопросы, не хватало лишь фактов. Он был уверен, что знал, кто убил Джесса Локка, кто грабил дилижансы, перевозившие золото с шахты Харрингтона, знал, что за этими ограблениями стояли два хладнокровных человека, ни во что не ставящих человеческую жизнь. И теперь он был абсолютно уверен, что разгадал их план, как сбыть золото. Однако Ленни была хорошо знакома с Кларри Джексом, и если направить разговор в нужную сторону, могла сообщить что-то новое.

Она нерешительно молчала, потом сказала: - Кларри хорошо знает местность, Попрыгунчик, очень хорошо. Когда я его впервые встретила, а это было сразу после того, как он приехал к нам в город, Кларри уже все знал. Дад однажды сказал, что Кларри - большой человек, что если он что-то приказывает, все тут же бросаются исполнять - не только воры из Корн Пэтч, а даже некоторые важные люди в городе.

Возвращаясь к ее первому замечанию, Попрыгунчик спросил: - Думаете, он бывал здесь и раньше?

Ленни посмотрела в сторону Френчи, Малыша Ньютона и Миллигана, которые расположились вокруг барака. Коротышка Монтана лежал на гребне холма, оглядывая в бинокль окрестности.

- Ленни, - сказал Попрыгунчик, - за всеми здешними бедами стоит один человек, максимум - двое. Один из них, по-моему, Пони Харпер. Возможно, другой - Покер Харрис, но мне кажется, он только пешка. Все думают, что центр событий находится в Корн Пэтч, но это, похоже, лишь второстепенный источник проблем. Вероятно, Кларри Джекс знает, кто босс. Если вы что-нибудь вспомните, что может оказаться полезным, дайте мне знать. Кларри не работал, но у него всегда водились деньги. Мне бы хотелось выяснить, с кем он был связан.

Она нахмурилась.

- Был один человек... его звали Ларами. Иногда они разговаривали, но всегда наедине.

Ларами!

В этот момент, пришпоривая коня, вниз по склону понесся Джо Хартли. Он галопом обогнул корраль и спрыгнул рядом с Попрыгунчиком.

- Они двинулись! - сказал он. - С "3 Джи" выехали всадники и встретились с еще одной группой к югу отсюда. Они направились в сторону нашей сторожевой хижины у Уиллоу Спрингз!

- Где Дэн?

Хартли обеспокоенно посмотрел на него.

- Он заметил сигнал из Корн Пэтч. Раньше они этим сигналом вызывали его в Корн Пэтч, когда хотели поговорить. Он уехал несколько часов назад.

- В Корн Пэтч никакого движения?

- Нет. Но в команде с "3 Джи" я узнал чалого жеребца Хэнкинса. Их девять. Это все, что я сумел разобрать.

- Ладно, Джо. Оставайся здесь с Бобом Ронсоном и Китайцем. Мы едем на ранчо "3 Джи", а потом в Корн Пэтч. Если вдруг понадобится наше присутствие, или та шайка направится сюда и попытается атаковать дом, разожги костер на том гребне. Мы увидим дым.

Во главе четырех человек он повел коня к ближайшим холмам. Было уже после полудня - времени оставалось мало. Попрыгунчик не испытывал симпатий к пастбищным войнам, но понимал, что эта война неизбежна и ее надо выиграть. Он не знал, что в действительности к югу от "Наклонного Р", в Корн Пэтч, уже нанесен решительный удар.

Дэн Дьюсарк погиб, но погиб не напрасно. Вместе с ним ушел Покер Харрис, но намного важнее было то, что, умирая, он сделал выстрел, который надолго задержал команду с "3 Джи".

Командовал на ранчо Джон Гор. С ним не связывался даже крутой и тертый Кон. Джон был боссом, но Джон исчез. Атакующие группы всадников были готовы наносить удары и ждали только его приказа, а он так и не вернулся из Корн Пэтч. Та последняя пуля не коснулась его, но перебила хребет лошади, и Джон оказался пешим, в горах, за много миль от места, где его ждали.

У Дьюсарка был конь в Корн Пэтч, но Гор не знал, что Дэн лежал мертвым на полу салуна рядом с мощной бизоньей винтовкой, а Гор был осторожным человеком. Прошло добрых три часа после выстрела Дэна, прежде чем он добрался до коня Дьюсарка. Но мустанг бывшего скотокрада оказался полудиким, он не подпускал к себе человека, который подкрадывался к нему на четвереньках, его доверие к чужаку не возросло, даже когда тот поднялся на ноги. Злобно ругаясь, Джон неуклюже погнался за убегающим конем. Высоко подняв голову и слегка повернув ее, чтобы не наступить на поводья, мустанг галопом умчался прочь. Потный, с ног до головы покрытый пылью, задыхающийся от бешенства, Джон Гор остановился и снова выругался.

Тщательно разработанный план нападения срывался, люди ждали босса, и ждали долго. Наконец, почти в полдень, Кон решил взять все в собственные руки и начать с удара по сторожевому домику, где, как считалось, должны находиться два ковбоя "Наклонного Р". Но эти двое вернулись к дому на ранчо сразу после рассвета и сейчас ехали позади Попрыгунчика Кэссиди. Пуля Дэна Дьюсарка спутала все планы Горов, они опоздали. Генерал "3 Джи" стоял, тяжело дыша и ругаясь, на заросшем полынью склоне холма недалеко от Корн Пэтч, а не далее, чем в двадцати ярдах от него ждал осторожный мустанг, который, кажется, начинал входить во вкус игры.

Ведомые Попрыгунчиком Кэссиди, всадники с "Наклонного Р" пробрались через узкий овраг и когда выехали в пустыню, Попрыгунчик сразу же обнаружил группу следов. Натянув поводья, он остановился и внимательно осмотрел отпечатки. Два человека вели в поводу нескольких лошадей.

- Они ехали на север, - сказал он. - Ну и что же за этим кроется?

- Ты уверен, что лошади шли в поводу? - спросил Миллиган. - Это могут быть те самые, что отправились в Уиллоу Спрингз.

- Этих лошадей вели. Всадников двое. - Попрыгунчик говорил с уверенностью человека, долгие годы читавшего следы.

Они продолжали двигаться на восток, а затем по сигналу Попрыгунчика снова остановились.

- Еще одна группа лошадей. Один всадник. - Он сморгнул соленый пот с глаз и сдвинул на затылок шляпу, пристально глядя на долину, расположившуюся между выжженных солнцем и поросших полынью холмами, где сияло глубоким синим цветом озеро. Озеро было миражом, но следы всадников нет. Они что-то означали.

- Ставлю доллар против пончика, что они готовят свежих подменных лошадей! Они думают быстро объехать всю округу, убирая нас поодиночке и сменяя лошадей, чтобы не терять внезапности!

- Похоже на Гора, - высказал свое мнение Френчи.

Попрыгунчик надвинул шляпу и снова направился на восток. На ранчо "3 Джи" никого не оказалось, если не считать лошадей в коррале. Спрыгнув с коня, Попрыгунчик снял жерди, закрывавшие вход, и несколькими криками и взмахами рук разогнал лошадей. Усмехаясь, он повернулся к остальным.

- Френчи, вы с Малышом охраняйте нас: если кто-нибудь появится предупредите. Текс, вы с Коротышкой идете со мной. Мы соберем здесь все съестное и спрячем так, чтобы никто не нашел. Патроны тоже. Мы спешим эту команду так быстро, что они не поймут, что с ними случилось!

Посмеиваясь, Текс с Коротышкой опустошили полки на кухне и в кладовых, перенеся консервы и припасы к яме в скалах, где все тщательно укрыли. Затем ковбои с "Наклонного Р" вновь сели на коней и направились на север.

У Попрыгунчика к этому времени уже возник план действий. Первую группу лошадей, следы которых они повстречали, вели на север, и, вероятнее всего, к ручьям Мандалей Спрингз. Если там они ждали своих всадников, найти табун будет совсем нетрудно. Не исключено, что это не последняя группа подменных лошадей, тогда если увести их или разогнать, ковбоям с "3 Джи" в скором времени придется ходить пешком.

Попрыгунчик мысленно нарисовал карту местности, и к вечеру они нашли еще два табуна, освободили лошадей от пут и разогнали по холмам.

- Дым! - неожиданно сказал Френчи. - Как ты думаешь, это из дома?

Попрыгунчик прищурился на солнце.

- Нет. Похоже, они сожгли сторожевую хижину на Уиллоу.

- Черт бы их побрал! - взорвался Малыш Ньютон. - У меня в той хижине лежала чистая рубашка!

- Вранье! - сплюнул Миллиган. - У тебя в жизни не было чистой рубашки!

- Что? - заревел Ньютон. - У меня-то точно была! А вот про тебя этого не скажешь. Да ты и носков в сапоги ни разу не одел!

- Так оно лучше, - весело сказал Текс. - Прохладней.

- Ну да, для такого парня, как ты, у которого вместо ног копыта, конечно лучше.

Попрыгунчик слушал и посмеивался. Перепалка напомнила ему старую команду с "Тире 20": Рыжего Коннорса, Джонни Нельсона, Лэнки и остальных.

День не спеша уходил за горизонт, унося за собой отблески последнего света. Зной сменялся прохладой. В горах, где воздух разряжен, и над пустынями, где почти нет облаков, дневная жара очень быстро уступает место ночному холоду.

Кэссиди припомнил места, в которых они разогнали подменных лошадей. Даже если ковбоям с "3 Джи" удастся поймать одну или две, их команда к полудню следующего дня окажется в пешем строю. Ночь восстановит силы уставших лошадей, но скакать так, как надеялись их всадники, они уже не смогут.

Теперь Попрыгунчик начинал догадываться, что замыслил противник. Судя по тому, как расположились подменные табуны, Джон Гор явно не знал, что Кэссиди отозвал ковбоев с пастбищ, и надеялся нанести несколько быстрых и решительных ударов, расправляясь с работниками "Наклонного Р" поодиночке. Очевидно, что-то у них пошло не так, как планировалось, потому что "3 Джи" слишком запоздало с атакой. Если догадка Попрыгунчика была правильной, из Уиллоу Спрингз они отправятся или на север к Мандалей Спрингз, или на юг к Покер Гэп. Если они попадут к Мандалей, лошадей там не окажется, у Рэббитхоул - тоже.

Если ковбои "3 Джи" двинутся на юг, то у Покер Гэп, вероятно, найдут свежих лошадей, однако существовала возможность, что там они разобьют лагерь.

Попрыгунчик не ведал, что совершенно точно разгадал намерения противника. И не подозревал, что и сам должен появиться у Покер Гэп, сопровождаемый Дэном Дьюсарком. Так планировал Джон Гор, он рассказывал об этом своим ковбоям. Но то, что его отсутствие означало для "3 Джи" катастрофу, не было известно никому.

Ковбои "3 Джи" подъехали к Покер Гэп перед закатом на сильно уставших лошадях. Оставив их в боковом тупиковом каньоне, люди разожгли костер и приготовили ужин. На вершине холма Хэнкинс наблюдал за тропой, ожидая появления Кэссиди. И случилось так, что примерно в то время, когда Попрыгунчик повернул к Покер Гэп, Хэнкинс заметил одинокого всадника.

Хэнкинс не разобрал, кто это, потому что всадник находился далеко, и было очевидно, что к тому моменту, когда он подъедет, уже окончательно стемнеет. Соскользнув вниз по склону, он подбежал к костру и передал новость Кону Гору и Кларри Джексу, которые в отсутствии Джона командовали вместе. Хэнкинс предположил, что одинокий всадник - это Кэссиди, он так и доложил.

- Он заночует у ручья, - сказал Кон. - Вряд ли в такой темноте он поедет дальше. Вот там мы его и достанем.

- Разве с ним не должен быть Дьюсарк? - возразил Трой.

- Может быть, что-то случилось, и план изменился. Как бы там ни было, он здесь - это главное. Держитесь тихо и дайте ему время улечься. Кстати, до ручья далеко?

- Примерно с полмили, - сказал Баучер. - Может, немного больше.

- Интересно, где те ребята, которые должны были быть у Уиллоу? спросил Лимен. - Мне это не нравится. Мы запоздали, и этот Кэссиди наверняка что-то придумал.

Кларри откинулся на спину и закурил сигарету.

- Брось, Дад. Ты слишком много волнуешься. Мы ведь здесь, правда? Что он может нам сделать?

- Джона нет, - сказал Баучер. - И это нехорошо.

- Ну, он, наверное, уже дома, - сказал Кон. - Он знает, что мы на тропе. Не стоит за него беспокоиться.

А в это время Джон Гор в Корн Пэтч разводил огонь в печке. Потный, усталый, весь в пыли, он приплелся на истертых в кровь ногах обратно в поселок.

Тем временем к Покер Гэп приближался Бен Локк. Он услышал, что в этом районе, в шахте над Стар Сити, Кларри Джекс отыскал богатое месторождение золота, и пришел к тому же выводу, что и Попрыгунчик. Лучший способ избавиться от краденого золота - найти его в другом месте.

Золото невозможно идентифицировать, если переплавить в новые слитки. Таким образом его можно сбыть по обычным каналам, а слух о новомзолотоносном участке распускал, в основном, Пони Харпер. Бен Локк слушал разговоры и размышлял о том, что Джекс или бездельничал в городе, или разъезжал с Горами, и времени, чтобы искать золото, у него не оставалось. К тому же, за последние несколько недель он не появлялся в окрестностях Стар Сити.

Как и Попрыгунчик, Локк решил, что главное в этом деле - сбыть награбленное золото. Продать золото в большом количестве - не такая простая задача, как может показаться непосвященному, а если избавляться от него нелегальным путем, то цена уменьшается по меньшей мере на 40%. На первый взгляд не было никакой связи между Кларри Джексом и Пони Харпером. Однако, Локк был убежден, что на самом деле между ними существовала самая тесная связь, а события на ранчо "3 Джи" просто играли им на руку. Джон Гор был жестоким, агрессивным, привыкшим к безоговорочному подчинению человеком. Он всегда относился к Кларри Джексу с пренебрежением, он не разглядел под беззаботной, улыбчивой внешностью расчетливый ум.

Ночью перед кровавой перестрелкой в Корн Пэтч Джекс заехал в поселок и наведался в салун, войдя через заднюю дверь. Бен Локк наблюдал за этой дверью, и при появлении Джекса почувствовал удовлетворение. Начав практически с нуля, не имея никаких сведениях о жителях Семи Сосен, он быстро пришел к заключению, что Пони Харпер был не только местным политиком, но и мошенником чистейшей воды. Джекс уехал из поселка. Бен Локк последовал за ним. Тропа привела его в Покер Гэп.

Наступившая темнота не принесла успокоения на эту землю. Джон Гор заканчивал ужин в Корн Пэтч. Бен Локк устроился на ночлег у ручья Покер Гэп, а часовые "3 Джи" приняли его за Попрыгунчика Кэссиди. Сам Попрыгунчик приближался к ущелью с северо-запада. И пока ковбои "3 Джи" ждали, Кларри Джекс перекинулся парой слов с Дадом и ускользнул в темноту, направившись на юго-запад.

Как у животных существует способность чувствовать смену погоды, так Кларри Джекс мог предсказать смену ситуации. Этот человек знал, когда следует закончить игру, он был достаточно умным, чтобы понять: убьют Попрыгунчика или нет, эти края стали небезопасным местом для его здоровья.

У него напрочь отсутствовали такие черты характера, как верность и совесть. Дад Лимен был ему нужен как подручный, обладавший чисто звериной смелостью. Раньше он хотел завладеть рано "Наклонное Р". Теперь он хотел лишь получить золото... все золото. Естественно, что в этот момент он меньше думал о Кэссиди, чем о Пони Харпере.

Один раз Джекс остановился, чтобы оглядеть оставшуюся позади тропу. Его глаза обежали горизонт и гребень хребта, который он намеренно пересек, но ни одна звезда не погасла, заслоненная силуэтом преследователя. Тогда он повернул коня и продолжил путь. Его больше не заботила попытка Гора уничтожить Кэссиди. Джекс надеялся, что она будет успешной, однако для его расчетливой, эгоистичной натуры это уже не имело значения. Старый план, как избавиться от золота, следовало отбросить. Он поедет в убежище, возьмет оттуда все ценное, а потом отправится в шахту возле Стар Сити и заберет золото.

На обратном пути он заедет в Корн Пэтч и уберет Харриса, затем возвратится в Семь Сосен и позаботится о Пони Харпере. Ему не хотелось оставлять за спиной мстительных врагов.

Позже, если пастбищная война закончится удачно, и Горы станут хозяевами положения, он, может быть, возвратится, но сейчас у него и в мыслях не было испытывать счастье в кровавой междоусобной войне.

Кэссиди со своими людьми на свежих лошадях из табунов, оставленных "3 Джи", въехал в скалистое ущелье. Над головой, на узкой полоске неба, видимой снизу, ярко сияли звезды. Впереди и позади не было ничего, кроме ночной черной тьмы, не слышалось ни звука, только стучали о камни копыта, поскрипывали седла, да иногда всхрапывала лошадь.

Имея большой опыт пастбищных войн, Попрыгунчик не поехал сразу в Покер Гэп. Он кружил по каньону Рокки, намереваясь попасть в Гэп через седловину, так, чтобы их не увидели расставленные часовые "3 Джи". Через час они разбили лагерь.

Френчи разведал территорию впереди и возвратился. Он был обеспокоен.

- Там два лагеря, Попрыгунчик. Прямо под нами. Тот, что у каньона, находится посередине, у ручья. Костер средний, но рядом, футах в тридцати, есть еще один, спрятанный в скалах.

Они ползком подобрались к краю крутого склона и взглянули вниз. Все было в точности, как сказал Френчи. Попрыгунчик долго наблюдал, потом кивнул.

- Все очень просто, Френчи. Погляди на маленький костер. Свет от него отражается на скалах со всех сторон. Держу пари, его нельзя увидеть, если только не смотреть сверху, как мы. Этот парень развел нормальный костер, чтобы его можно было заметить, но сам не хочет выделяться темным силуэтом на фоне пламени. Вот он и разжег в скалах второй костер, где может спокойно приготовить ужин и одновременно наблюдать за большим костром.

- Будь я проклят! - кивнул Рютерс. - Наверняка так оно и есть. Интересно, кто он.

- Давай взглянем на другой лагерь.

Здесь горел небольшой костер, в свете которого мелькали тени нескольких человек.

- Вот они, точно! - прошептал Миллиган. - Там, внизу, человек девять-десять!

Попрыгунчик обдумал ситуацию. Эти люди выбрали хорошо укрытое место, и, может быть, одинокий путник у ручья не догадывался об их существовании, а они - о его, хотя последнее было менее вероятным. Начать перестрелку в темноте, означало подвергнуть опасности как чужих, так и своих, а у Попрыгунчика не было желания навязывать драку именно сейчас, если ее можно избежать.

Он отполз от склона, уселся за валуном, где их сейчас не было видно снизу, и скрутил сигарету.

- Так вот, там внизу нас ждет куча неприятностей, - сказал он. Вопрос в том, как с ними сладить, чтобы никого из нас не подстрелили.

Коротышка Монтана фыркнул.

- Просто налететь на них, стрелять с обеих рук. Они будут так ошарашены, что и ответить не успеют.

- Может быть, - согласился Попрыгунчик. - Только у меня есть другая идея. Не такая уж хорошая, бывают получше, но, возможно, и она сгодится.

Он тихим голосом принялся объяснять, и по мере того, как он говорил, люди начинали смеяться. Вся четверка любила драки и готова была выгнать прочь с этой земли каждого, кто осмелился бы сомневаться в могуществе "Наклонного Р", но, как и любой ковбой, эти ребята обладали грубым чувством юмора и склонностью к разного рода проделкам. То, что эта проделка, если ее можно было так назвать, может заодно помочь уничтожить противника, делало ее еще привлекательней.

- Во-первых, - спросил Попрыгунчик, - кто из нас лучший индеец?

- Я, - быстро сказал Ньютон. - Я вырос в племени ютов и могу украсть шкуру с теленка так, что его мамаша не узнает, с какой стороны я подобрался.

- Эй! - прервал его Текс. - Не верь ему, Попрыгунчик. Малыш не сможет найти сарай посреди бела дня, даже если между ними протянуть веревку. Кроме того, он слишком молод. Он только недавно бросил играться с погремушкой!

- Ха! - проворчал Малыш Ньютон. - Я-то, по крайней мере, бросил. А твоя - у тебя в башке!

- Ладно, можете идти оба. Нужно, чтобы вы спустились и увели свежих лошадей. Не связывайтесь с уставшими. Их легко отличить: даже если загнанные лошади успеют обсохнуть, их шерсть жесткая от пота.

- И смотрите, чтобы вам копытом не отшибли голову, - посоветовал Коротышка, прислоняясь спиной к валуну. - Хотя, убей - не пойму, зачем вам обоим голова.

Бормоча про себя достойные ответы, Малыш с Тексом растворились в темноте. Френчи Рютерс подполз и кивнул в их сторону.

- Малыш оказался шустрым парнем, - сказал он. - Текс тоже ничего, но до Малыша ему далеко.

Он увидел, что Попрыгунчик поднялся.

- Куда это ты собрался?

- На разведку. Мне интересно, кто тот парень у ручья. Вы сидите здесь, в случае чего прикроете Текса с Малышом. Когда я вернусь, продолжим.

Крутой склон холма, по которому предстояло спуститься Кэссиди, был покрыт галькой, местами поросшей пучками невысокой травы. По склону то тут, то там рос можжевельник, и Кэссиди пришлось пользоваться этим ненадежным прикрытием. Тем не менее, из-за опасения поднять шум осыпающейся галькой, спуск по этому крутому склону в темноте был занятием нелегким.

Второй костер в лагере уже догорал - светилось только несколько углей, но в первый недавно подбросили сухих веток. Кэссиди кружным путем осторожно подбирался к кострам. Он был уже в десятке ярдов от лагеря незнакомца, когда услыхал мягкое шуршание. Попрыгунчик напряженно замер, вслушиваясь в ночь. Снова этот звук! Звук грубой одежды, трущейся о траву или кустарник! Кто-то еще полз совсем рядом, в дюжине футов, и в том же направлении! Попрыгунчик продолжал прислушиваться, уловил движение слева и понял, что к лагерю вместе с ним крадутся несколько человек. Но заметили ли они маленький костер? Вряд ли можно было увидеть его со стороны - только сверху. Попрыгунчик медленно и осторожно пододвинулся к ползущему рядом человеку, поймал момент, когда тот на мгновение поднял голову, заслонив яркие звезды, и двинул его рукояткой шестизарядника. С коротким мычанием человек ткнулся в землю.

Тишина.

Вдруг ночь прорезал дикий крик, и по этому сигналу люди вскочили и бросились к костру. Бросились и тут же встали, глупо озираясь. Там, где, казалось, лежал спящий человек, не было ничего, кроме двойного ряда камней, накрытых одеялом.

- Ушел! - Хэнкинс выругался. - Этот чертов Кэссиди нас перехитрил!

Попрыгунчик в темноте усмехнулся. Напрягая глаза и осторожно поворачивая голову, ему удалось распознать нескольких человек: Кон Гор, Дад Лимен, Дреннан, Хэнкинс, Рохайд!

- Эй! А где Трой? - завопил Хэнкинс. - Что с ним случилось?

- Он был с нами. Что он задумал? Играть с нами в прятки?

Попрыгунчик поспешно скользнул обратно в ночь и двинулся к склону. Он так и не узнал, кто был этот hombre, но тот наверняка находился где-то поблизости. У него не было никакой возможности скрыться без того, чтобы Попрыгунчик его не услышал.

Тревожный крик предупредил Кэссиди, что Троя нашли. И он различил черное пятно там, где скучились люди. Затем он поднялся по склону и возвратился к своим. Он с удивлением обнаружил, что Ньютон с Малышом тоже вернулись. Оба едва сдерживали смех.

- Мы разогнали всех их лошадей, - прошептал Текс. - Они теперь точно будут ходить пешком.

- Знаете, - неожиданно сказал Попрыгунчик, - я не видел Джекса, хотя его приятель Лимен был там.

- Тогда это, наверное, Джекс. - Ньютон наклонился к нему. - Мы не нашли одной лошади. Путы оставили на земле, но самой лошади не было. Я наощупь обнаружил следы, где человек в относительно новых сапогах вскочил в седло!

- Куда он мог сбежать? - спросил Рютерс.

Попрыгунчик знал, что Малыш Ньютон подумал то же самое, что и он: Кларри мог поехать на встречу с Ленни Ронсон. Затем к нему пришла другая мысль. А что, если он отправился в убежище? Оно находилось недалеко отсюда, и если Джекс знал о нем, то мог поехать туда. Возможно, он был главарем!

Человек, убивший Такера, отлично владел револьвером, и Кларри - тоже. В ту же секунду Попрыгунчик понял, что должен делать.

- Мы их спешили, ребята, - внезапно сказал Кэссиди, - а до "3 Джи" добрых тридцать миль. В лучшем случае они попадут на ранчо не раньше завтрашнего вечера. Можете спокойно возвращаться домой.

- А ты? - спросил Рютерс.

- Ну, у меня еще есть работенка, - сказал Кэссиди, - немного дальше по тропе. А вы, ребята, поезжайте домой. Я вернусь завтра или послезавтра. Он зевнул. - Кстати, нам всем надо поспать. Мы двинемся на рассвете, а до него уже недалеко.

Однако на рассвете они не двинулись, потому что не успели встать, как услышали снизу, из долины, дикие вопли и взрыв проклятий. Седлая коня, Попрыгунчик усмехнулся.

- Как ты думаешь, Френчи, с чего это те бродяги так расстроились?

Малыш Ньютон, ухмыляясь, неторопливо подошел к ним. Левый револьвер его висел нормально, рукояткой назад, а правый - рукояткой вперед. Оба для стрельбы левой рукой.

- Мы можем пока выпить кофе, Попрыгунчик, - сказал он. - Мне вроде как охота подождать и поглядеть, как эти парни потопают пешком.

- Не подъезжай слишком близко, - предупредил Миллиган, - они могут отобрать твоего мустанга и тогда пешком пойдешь ты! У них все еще есть оружие.

Коротышка Монтана встал на краю склона, на самом виду, глядя вниз на ковбоев "3 Джи".

- Эй! - неожиданно заревел он. - Эй, парни!

Как один человек, они развернулись и уставились на них, задрав головы.

- Ну-ка, пошевеливайтесь! - заорал Коротышка. - Вам шагать не больше тридцати миль или около того! Если повезет, к вечеру дойдете. То есть, если у вас ноги выдержат!

Кон Гор злобно выругался и схватился за винтовку. Коротышка тут же упал на колени и откатился от края каньона. Он, смеясь, поднялся на ноги, однако остерегался подходить близко к склону.

Вскочив в седло, Попрыгунчик снова направился на восток, но сейчас перед ним лежала вполне определенная цель, он знал, что ему предстоит встретиться в поединке с равным себе, если не лучшим. Или лучшим, с кем ему приходилось встречаться до сих пор. Перед ним протянулась цепочка следов всадника, который, судя по описанию Ньютона, ушел из лагеря "3 Джи". Возможно, Попрыгунчик и ошибся, но все указывало на то, что этот всадник направляется в убежище бандитов.

А затем он заметил другие следы: лошадь не подкована, но скакал на ней не индеец.

Но кто же? Таинственный одиночка из каньона?

Еще один бандит?

Друг или враг?

Глава 10

Поединок

Последние события беспокоили Пони Харпера. К этому времени должны уже подоспеть новости. Однако редкие всадники, заезжавшие в город, говорили, что не заметили каких-либо передвижений ни на пастбищах "3 Джи", ни на земле "Наклонного Р".

Это было жутко и необъяснимо. Зная жестокий и стремительный характер пастбищных войн, Харпер едва справлялся с волнением, вызванным отсутствием известий. По всем правилам, повсюду должны были вспыхивать перестрелки, но только один ковбой признался, что слышал стрельбу, но и он ничего не видел. Разведчик, посланный Харпером на "3 Джи", не нашел никого - кругом кладбищенская тишина, пустые коррали и никаких признаков жизни.

Надеясь, что эта война избавит его от соперников, Харпера теперь меньше беспокоил Ронсон, чем пара других человек. С тех самых пор, как Такера нашли убитым, без денег и бумаг в карманах, Пони потерял покой. Если у Такера было с собой что-нибудь компрометирующее, сейчас это могло находиться в руках его убийцы... а Харпер точно знал, кто он.

Наконец, ему донесли, что четверо ковбоев вернулись на "Наклонное Р", но Попрыгунчик отправился куда-то по своим делам. Что если он опять поехал в убежище бандитов? Что он может откопать там? Или на шахте возле Стар Сити?

У Харпера было ощущение, что судьба обернулась против него. Он провел пальцем по воротнику рубашки и с горечью выругался. И надо такому случиться, когда все шло так хорошо! Правда, Джекс ездил вместе с Горами, и если что-то произойдет с ковбоями "3 Джи", Кларри могли убить. Эта возможность его радовала, однако она была слишком невероятной, поскольку Кларри обладал безошибочной способностью уходить от смерти. Ведь сумел же он ускользнуть, когда уничтожили банду Дакоты Джека. Кларри был определенно опасен.

К нему подошел Джо Тэрнер и большим пальцем ткнул в сторону Харрингтона, который стоял неподалеку.

- Он вас спрашивал.

Харрингтон улыбался, когда рядом с ним остановился Харпер. Пони промокнул лоб платком.

- Жарко, - сказал он.

- Ага, - весело сказал Харрингтон, - и становится еще жарче. В Корн Пэтч нашли Покера Харриса и Дэна Дьюсарка. Оба мертвы. Говорят, это было похоже на поединок.

- Я думал, они работали вместе.

- Может быть. Но теперь нельзя наверняка сказать, чью сторону примет человек.

- Кто-нибудь еще в Корн Пэтч?

- Никого. Поселок брошен.

- Если Джон Гор погиб, - задумчиво произнес Харпер, - драке, скорее всего, конец.

Если Джон Гор погиб, драке, скорее всего, конец. Харпер снова вытер лоб. Потом Кэссиди поможет Локку найти убийцу брата, а в то, что эти двое потерпят неудачу, ему не верилось. Во рту у Пони пересохло, он нахмурился, сердито глядя на свое отражение в зеркале за баром. На этой тропе они могут найти следы множества вещей, внезапно он почувствовал усталость и страх. Все его планы рухнут... рухнут!

Еще одна причина для беспокойства - золото. Его перевезли в шахту рядом со Стар Сити. Харпер по глупости разрешил Рохайду ехать вместе с Джексом, и теперь золото некому было охранять. Рохайд должен был присматривать за Джексом, но не сумел найти предлог следовать за ним, когда ганфайтер ночью выехал из лагеря. Раньше Харпер был убежден, что может контролировать Кларри Джекса, а теперь с тревогой думал, что все время заблуждался. Джекс всегда поступал по-своему, с уважением выслушивая Пони, а затем делая то, что считал нужным.

Харрис мертв. Король Корн Пэтч казался неуязвимым. Каким-то образом он стал символом, поскольку даже Старый Бык Боб не смог поколебать его власть в этом медвежьем углу. Ослабить - да. Территория, где он сохранял влияние, сократилась, но, тем не менее, существовала. И вот Харрис, который казался таким же вечным, как сами горы, погиб, исчез как дым. Пони Харпер облизал пересохшие губы.

Ночами он почти не спал, и это было заметно по его виду. Нервы были натянуты до предела, он постоянно раздражался по любому поводу. Харпер подошел к двери и глянул на улицу, в сторону конюшни, где первым делом останавливались приезжие.

- Хоть бы что-нибудь услышать! - сердито сказал он. - Эта неясность действует мне на нервы!

Харрингтон задумчиво посмотрел на него.

- Какова ваша ставка в этой войне? Вы не приняли сторону Горов, а единственные, кто пострадает, кроме них, - это скотокрады. Ну и, наверное, грабители дилижансов, - добавил он осторожно.

- Хотите сказать, что я как-то с ними связан?

- Вы? - невинно посмотрел на него Харрингтон. - Да никому и в голову такое не придет. - Он помолчал. - А вот Джекс... Здесь другое дело. У него всегда водились деньги, но где он их брал, я так и не понял. - Он закурил сигару. - До встречи, Пони.

Харпер смотрел ему вслед с крепко сжатыми губами. Надо быть осторожнее.

Джо Тэрнер наблюдал за ним и в душе улыбался. Если Харпер исчезнет, он приобретет намного больше, чем потеряет. С тех пор, как появился Попрыгунчик Кэссиди, Тэрнер был рад, что он маленький, незаметный человек. Так оно надежней. Лучше быть маленьким человеком, но живым.

Джон Гор в конце концов поймал коня. Не того, которого преследовал, а другого, где-то освободившегося от всадника и вернувшегося к единственному дому, который он знал. Снова забравшись в седло, Гор помчался к "3 Джи" только для того, чтобы обнаружить там пустые коррали и тишину. Не было ни продовольствия, ни оружия с боеприпасами, ни следов присутствия брата и его людей. Вне себя от беспокойства, он взбежал на вершину ближайшего холма и внимательно осмотрел пустыню в бинокль. Вначале он не увидел ничего, а затем - только темную тонкую линию на горизонте, которая, как ему показалось, медленно двигалась.

Даже напрягая глаза, Гор не смог разобрать, кто это или что это. Возможно, стадо, бредущее к водопою. На самом деле это были его собственные люди - злые, запыленные, с потрескавшимися от зноя и жажды губами. Полдюжины ожесточенных, мстительных, доведенных до бешенства убийц. Сильнее всех бесился Трой. И без того злобный по нраву, после удара Попрыгунчика он кидался на всех, как взбесившийся койот.

Джон Гор наскоро обдумал свое положение. Прежде всего ему нужна была лошадь, однако на ранчо не осталось ни одной. Кэссиди разогнал их по дальним границам пастбищ. У ручья Уиллоу Спрингз их тоже нет. Ближайший известный ему табун находился у Мандалей. Он не подозревал, что тех лошадей тоже разогнали.

Он подошел к загнанному мустангу, на котором вернулся на ранчо, и вспрыгнул в седло. Конь, несмотря на усталость, бодро пошел рысью, и тут Джон Гор внезапно подумал о "Наклонном Р".

Оно находилось ближе, чем Мандалей Спрингз. Ковбоев там быть не должно, зато на ранчо много лошадей. Он решился и развернул мустанга на запад. От таких, казалось бы, малозначительных решений зависят судьбы людей. Джон Гор повернул к своей смерти.

Если бы Гор отправился к Мандалей Спрингз, он приехал бы туда на замученном коне, и без свежих подменных лошадей ему не оставалось бы другого выхода, как ждать, пока животное не восстановит силы, или кто-то не придет ему на помощь. Джон остался бы в стороне от драки до ее окончания. Он повернул на ранчо, которое считал почти покинутым, но на котором, в действительности, находились все, кроме двоих. Попрыгунчик Кэссиди направлялся к убежищу бандитов, а Коротышка Монтана ускользнул от остальных и шел по его следам, желая оказаться поблизости, когда Попрыгунчику понадобится помощь, хорошо зная, что там, где появлялся Попрыгунчик, обязательно возникали проблемы.

Под жарким, расплавленным солнцем Попрыгунчик сначала ехал на восток, затем свернул на юг. Дальше к югу неясно вырисовывались плоские холмы и первые вершины горной цепи Тринити. Из-под широких полей шляпы холодные голубые глаза внимательно обегали раскинувшуюся впереди пустыню - вначале рядом, затем все дальше, внимательно ощупывая каждый кустик, каждый валун, примечая каждый намек на движение. По шее стекал пот. Тонкая белая пыль поднималась при каждом шаге коня и ложилась на гладкую шкуру Топпера и одежду Попрыгунчика.

Обдумав события в убежище бандитов, Попрыгунчик решил, что Дак Бейл так и не догадался, что он попал в каньон через каменную осыпь, и вряд ли кто-нибудь из банды пользовался этим входом. Если дело обстояло именно так, можно еще раз попытаться незаметно спуститься в каньон. Он вытер пот с лица, пристально вглядываясь в знойное марево. Иззубренные хребты, по которым только и можно было угадать вход в убежище, высились прямо перед ним, и Попрыгунчик обогнул их, пытаясь отыскать заросли можжевельника, где он в прошлый раз обнаружил пологий склон, ведущий в каньон.

Жара стояла изнуряющая, Кэссиди несколько раз взглянул на небо, поскольку все это напомнило ему канзасскую жару - предшественницу сильнейших гроз. Над горами небо едва заметно посерело, однако это могло быть лишь его воображение, не более. В любом случае, дождевик привязан за седлом. Он так и не надевал его со дня приезда.

В первый раз Попрыгунчик вспомнил о бумагах, которые он вытащил из карманов Такера.

В бурном потоке событий, последовавших за смертью Джесса Локка, он забыл о них, совершенно забыл!

Попрыгунчик уверенно продвигался вперед и наконец заметил один из гранитных выбросов, отмечавший разлом земной коры, где чаще всего происходили землетрясения. Направившись туда, он скоро увидел над собой заросли можжевельника и долго поднимался, кружа между огромными валунами. Когда Попрыгунчик оказался над осыпью, он спрыгнул с коня, отвязал дождевик и залез в его вместительные карманы.

Там лежали забытый бумажник, несколько писем и немного денег. Первое письмо было адресовано Симу Такеру, город Мобити, штат Техас.

"Прилагаю 100 долларов. По прибытии получите еще 400. Остаток, полторы тысячи долларов, будет выплачен по окончании работы. О Кларри Джексе вы, должно быть, слышали. Как, где и когда зависит от вас, но чем раньше, тем лучше.

Х."

Это Х. могло означать Пони Харпер. Очевидно, он послал за ганменом, чтобы убить Клаоои Джекса. Если, как полагал Кэссиди, Харпер был связан с ограблениями дилижансов вместе с Джексом, тогда он либо посчитал, что глупо делить с ним добычу, либо решил, что Кларри Джекс слишком опасен. Теперь убийство Такера становилось объяснимым. Его вызвали на поединок и убили, тем самым продемонстрировав бесполезность всяческих попыток кого-то нанимать, чтобы покончить с Джексом. Это также означало, что Джекс знал, кто пригласил Такера.

Почему же в таком случае он ничего не предпринял против Харпера? Причиной могло быть только одно: Джекс использовал Харпера в своих целях, и тот был ему нужен. Следующее письмо проясняло ситуацию.

"Ответ на запрос в отношении Кларри Джекса. Фамилия и имя незнакомы, но описание сходится с Васко Грэхемом из Болд Ноб. Если это один и тот же человек, то он разыскивается здесь в связи с убийством 15-летней давности. Кажется, он участвовал в пастбищной войне в штате Техас, а позже работал со скотокрадами в районе Пэнхендл. Он известен как безжалостный убийца, хорошо владеет револьверами. Разыскивается также за ограбление в Колорадо."

К письму прилагался циркуляр со списком вознаграждений за поимку или убийство Васко Грэхема и бумага, удостоверяющая назначение Такера помощником шерифа. Сим Такер явно постарался, чтобы предстоящее убийство выглядело законным.

Там лежало также письмо от жены Такера, с которой он давно не жил, и в это письмо Попрыгунчик вложил деньги, их он отошлет вдове, как только окажется поблизости от почты.

Васко Грэхем - преступник, застреливший своего напарника и главаря Дакоту Джекса и завладевший его лошадью, чтобы скрыться. Это было такое же хладнокровное убийство, как и в случае с Джессом Локком. Неудивительно, что Кларри Джекс так хорошо знал местность!

Стреножив Топпера в можжевельнике, Попрыгунчик подошел к осыпи и огляделся. Он никого не увидел, и только из хижины, где он разговаривал с Даком Бейлом, поднималась тонкая струйка дыма. Спуск по осыпи представлялся сложным, не столько из-за самого спуска, сколько из-за необходимости не быть услышанным. Осыпающиеся камни не позволят незаметно проникнуть в каньон, но если держаться ближе к стене, возможно, ему это удастся. В последний раз проверив оружие, Попрыгунчик подтянул ремень и начал спускаться.

В шести милях позади Коротышка Монтана искал след Попрыгунчика на поросшей полынью земле. Если бы не пустынные смерчи, периодически заметавшие отпечатки копыт, у него не было бы проблем, потому что Кэссиди не пытался скрыть свои следы. Монтана двигался вперед, стараясь угадать цель путешествия Попрыгунчика.

Коротышка вытер свое обветренное, загорелое лицо и выругал жару. Он мечтал о дожде. Он отдал бы все за полчаса дождя. Коротышка свернул влажными пальцами сигарету и прикурил. Глубоко затянувшись, он посмотрел на лежащее перед ним беспорядочное нагромождение скал. Наверху лениво и спокойно выписывал широкие круги стервятник. Стервятник не спешил. Он прекрасно знал, что в конце концов обязательно найдет себе пропитание.

Коротышка заговорил с лошадью, и они двинулись дальше, надеясь найти где-нибудь укрытие от безжалостного солнца. Над Семью Соснами собирались облака. Мечта Монтаны, возможно, исполнится. Возможно, будет дождь.

Каменный дом в каньоне построило какое-то исчезнувшее племя индейцев, он был удобным и прохладным, скрытым от прямых лучей солнца. На столе стояла открытая бутылка, перед ней сидел Кларри Джекс. Его влажные каштановые волосы прилипли ко лбу, он улыбался Ларами.

- Ты говорил с Даком? - спросил Ларами.

- Только не я. Дак хороший парень, но дай ему только начать, и он заговорит тебя до смерти.

- Ты думаешь, что Ред Ривер Риган - это Кэссиди?

- Конечно, но не представляю, как он нашел это место. Я сам всякий раз нахожу его с трудом.

- Думаешь, он вернется?

- Наверняка. А когда он вернется, мы его похороним. Дак наблюдает за входом и пропустит его в каньон. - Джекс оценивающе смерил Ларами. - Пора раскрыть карты. Харпер нанял Такера, чтобы тот меня убил. Он надеялся нанять Джесса Локка.

- Джесс не стал бы убивать за деньги.

- Пони пытался его нанять. Я видел, как они разговаривали, а позже захотел прощупать Локка. Тот так и не дал определенного ответа, однако спросил, ладим ли мы, Харпер и я.

- И это все?

- Конечно, все. Харпер мечтает получить все золото один. До последней унции.

Ларами пожал плечами.

- Я никогда ему не доверял.

- Ну, скоро мы покончим с Кэссиди. Потом разберемся с Харпером. Если бы не вся эта заварушка, он мог бы навести нас еще на что-нибудь стоящее. Мы отсюда смоемся, получим за золото наличными и заживем красиво.

- Интересно, что случилось с Джоном Гором.

- Не могу сказать. Его лошадь нашли мертвой в Корн Пэтч. Харрис и Дьюсарк погибли в поединке. - Джекс пожал плечами. - Не думал, что у Дьюсарка хватит на это пороха.

- Да. - Ларами уселся поудобнее и с тоской посмотрел на голый стол и бутылку. Неужели это и есть жизнь? Удирать, прятаться, подстерегать хорошего человека в засаде, а потом выстрелить ему в спину? - Невольно призадумаешься, - неожиданно произнес он. - Покер Харрис был крепким мужиком. Я бы сказал, он наводил страх по всей округе, и вдруг - бац! И его нет! Если уж он может так легко помереть, то другие и подавно.

Они сидели молча, вдалеке прогремел гром. Оба подняли глаза.

- Дождь! Вот это вовремя! Станет хоть немного прохладней.

- Хорошо, что тебе известно это место, - сказал Ларами. - Его можно искать целый год и не найти, если не знать, где оно находится.

- Его обнаружил Дакота Джек. Удирал от погони и поехал вверх по этому ущелью. Там, где сейчас каменные ворота, проход был значительно уже. Он нырнул сюда, и погоня потеряла его след. Дакота нашел ручей и с неделю отсиживался, питаясь тем, что у него осталось, кроликами и опунцией. Он говорил, что здесь рос дикий маис. На следующий год мы время от времени пользовались этим каньоном, но после того, как нашу команду перестреляли, не осталось никого, кроме меня, кто бы о нем знал. Я натаскал еды и скрывался тут, когда работал в одиночку.

- Интересно, откуда взялся этот каньон? Его ведь точно не проточила никакая речка. Эти зазубренные хребты похожи на сломанные кости.

- Человек в Эль Пасо сказал мне, что это разлом земной коры. Он может тянуться на многие мили.

- А что происходит во время землетрясения?

- Края разлома трутся друг о друга. Я никогда не был здесь во время землетрясения, да и никто, пожалуй, не был, но после него остаются трещины на дне каньона, а однажды рухнула целая стена.

Они некоторое время молча курили, потом Кларри подошел к очагу, перемешал угли, добавил хвороста и начал готовить кофе.

- Как поступим с Кэссиди? Ты говоришь, пропустим его сюда? - спросил Ларами.

- Конечно. Мы возьмем его спереди, а Бейл сзади. Он окажется на открытом меcте между двух огней, у него не будет ни единого шанса.

Пока Дак Бейл наблюдал за входом, Попрыгунчик уже спустился в каньон. День близился к вечеру, над Семью Соснами все выше и выше громоздились облака. Попрыгунчик на дне каньона не видел их, к тому же ему было не до погоды. Им владело единственное желание: оказаться на расстоянии выстрела от человека или людей, повинных в убийстве Джесса Локка. Какие еще преступления они совершили, его в данный момент не интересовало. Застрелить тяжелораненого, беспомощного человека могли только отъявленные убийцы, этим они поставили себя вне закона, за границы человеческих отношений.

Прижавшись к стене каньона, скрытый за скальным выступом, Попрыгунчик обдумал положение. Теперь дымок поднимался и из дома в амфитеатре скал, и это подсказало ему, что люди находились не только во внешнем каньоне, где он застрелил Фрейзера, но и здесь, в перестроенном индейском каменном доме.

Используя любое укрытие, Попрыгунчик осторожно продвигался к дому. Те двое, что находились внутри, были достойными соперниками. Каждый из них мог оказаться равным Попрыгунчику; вместе они значительно превосходили его. Рисковать при встрече с такими людьми нельзя. Одной ошибки будет достаточно... она окажется смертельной.

Снова пророкотал гром, на сей раз ближе, и Попрыгунчик помедлил, прикидывая, как лучше поступить. Затем стал пробираться дальше.

В полумиле от него, в устье каньона, Дак Бейл встал и всмотрелся в сторону Семи Сосен. Там царила непроглядная темнота, прорезываемая вспышками молний. Фронт грозы накатывался на него, и Даку Бейлу такое положение совсем не нравилось. Любому дураку было ясно, что если он останется здесь, то вымокнет до нитки, а, может быть, его даже ударит молнией на этой голой каменной вершине. Дак повернулся, взглянул вниз и вздрогнул. Кто-то крался вдоль задней стены амфитеатра в дальнем конце ущелья!

Бейл мгновенно оценил ситуацию. Попрыгунчик Кэссиди проник в каньон!

Он тут же начал карабкаться вниз с вершины, однако, останься Дак на посту на минуту дольше, он увидел бы, как одинокий всадник свернул в устье каньона и посмотрел в его сторону. Этим всадником был Коротышка Монтана. Он в конце концов потерял след Кэссиди и пытался отыскать его в беспорядочном лабиринте скал.

Бейл спрыгнул со скалы и бегом бросился к хижине, в которой ждал Ларами. Вот теперь Кэссиди у них в руках! Он в ловушке!

Но как он сюда попал? Существовал еще один вход - по каменной осыпи, но Бейл обследовал ее и решил, что здесь невозможно спуститься незаметно: шум летящих вниз камней был бы слишком громким. Он поспешил к двери и распахнул ее. Ларами лежал на койке и читал журнал.

- Кэссиди здесь! - выпалил он. - Как он сюда попал, я не знаю, но он здесь! Я его видел!

Ларами встал и застегнул оружейный пояс. Во рту у него пересохло, сердце стучало. Он понимал, что ему предстоит, и, несмотря на перевес в силах, чувствовал себя неуютно.

Попрыгунчик добрался до края амфитеатра и сейчас находился рядом с корралем. Пятнистая лошадь, которую он заметил при ограблении, до сих пор стояла в коррале, здесь были еще шесть лошадей и ни одной оседланной. Если Кларри Джекс и собирался вернуться в Покер Гэп, то, очевидно, передумал либо оставил коня во внешнем коррале.

Каменный дом имел прямоугольную форму и был двухэтажным, хотя верхний этаж до конца так и не перестроили. Задняя стена дома почти соприкасалась со стеной утеса, а коррали находились чуть дальше.

Картину дополняли разбросанные тут и там сосны и пихты, некоторые росли совсем близко к дому. Стена утеса, составляющая часть разлома, была из песчаника, благодаря его слоистой структуре нижняя часть стены выветрилась, а верхняя нависала над домом, образуя как бы вторую крышу. Осторожно проскользнув мимо корраля, Попрыгунчик пробрался через скопище камней и валунов, отделяющих его от утеса, в котором он заметил несколько углублений и запомнил их, надеясь использовать в дальнейшем.

Самый легкий путь в дом, как ему показалось, лежал через частично разрушенный второй этаж, однако, здесь ждала опасность: людей внизу мог насторожить шум его шагов. Но если перекрытие между этажами было каменным, он, вероятно, сможет пробраться незаметно.

Над каньоном уже закружились облака, и кто-то внутри зажег лампу. Попрыгунчик был готов двинуться вперед к стене дома, когда заметил, что лошади вдруг настороженно поставили уши. Они все смотрели в сторону входа в амфитеатр. Попрыгунчик быстро присел, положив правую руку на револьвер, и притаился.

Мелькнула тень, и он понял, что кто-то проскользнул в амфитеатр из внешнего каньона. Этот кто-то вел себя очень осторожно. У Попрыгунчика здесь не было союзников, если только Бен Локк не нашел вход в убежище, что было маловероятным. Значит, это враг, который знает, что Кэссиди в каньоне.

Дак Бейл с револьвером в руке медленно приближался вдоль стены утеса, следуя точно по следам Попрыгунчика.

Притаившись у угла корраля, Попрыгунчик заново оценил ситуацию. У него был шанс выстрелами проложить себе дорогу и уйти, однако он не привык уклоняться от намеченной цели. В то же время ему не хотелось самому лезть в петлю. Кэссиди много раз участвовал в разного рода вооруженных схватках и по опыту хорошо знал, что часто лучший выход - это идти вперед. Он так и поступил. Он рассчитывал встретиться лицом к лицу с убийцей Джесса Локка, тот человек находился внутри. Он найдет его, а потом будет решать по обстоятельствам.

Попрыгунчик в быстром прыжке метнулся от корраля к углу каменного дома. Промежуток между стеной дома и стеной каньона был узким. В передней части дома светила лампа. Помедлив секунду, Кэссиди собрался с силами и подпрыгнул, уцепившись пальцами за край крыши. Подтянувшись и помогая себе подбородком, он вначале перекинул через парапет руку, затем ногу. Через минуту он лежал, вытянувшись, на крыше, в задней ее части.

Ларами его не заметил. Бейл тоже. Неожиданно позади Ларами послышался хруст камней под сапогом, он тут же развернулся с револьвером наготове. Уже почти стемнело, и Ларами вовремя разобрал в наступающих сумерках бледное лицо Бейла.

- Ну, и куда он делся?

- Будь я проклят, если знаю! Я же видел его здесь, честно! Куда он мог подеваться?

Попрыгунчик уже ответил на этот вопрос, сделав два быстрых шага и ступив в верхнюю половину дома. Здесь он остановился и прислушался. Снаружи шептались двое.

В комнате не было окон, поэтому Попрыгунчик ощупью двинулся вдоль стены, пока не наткнулся на кучу мусора - явно остатки обвалившейся крыши. Осторожно обойдя ее, он услышал негромкие голоса, а затем увидел отблески света внизу. Попрыгунчик подошел ближе и обнаружил в полу люк, однако лестницы, которая спускалась бы в темноту первого этажа, там не оказалось. Однако, недалеко от люка в потолке соседней комнаты на первом этаже зияла трещина, через нее наверх пробивался свет лампы и доносились голоса.

Голос Кларри Джекса: - Но не здесь же?

- Дак, похоже, нервничал... ему показалось.

- Ну, он знает об убежище и в конце концов появится. Он будет искать меня.

- Допустим, Локк ему что-то рассказал? - Это говорил Ларами.

- Сомневаюсь. Оттуда, где я спрятался, они были видны, как на ладони. Локк что-то говорил, это точно. Я слышал его голос. После того, как Попрыгунчик разжег костер, мне стало видно еще лучше, а когда рассвело и Попрыгунчик уехал, я понял, что надо действовать быстро.

- Может быть, Локк ничего не видел?

- Он точно что-то заметил. Он хорошо разглядел меня при свете молнии. Неважно, в маске я был или без маски, он меня узнал.

- Тебе повезло, что ты наткнулся на Харпера.

- Ага. Когда я их увидел, то поскакал мимо холма, так, чтобы потом нагнать сзади. Они спешили за Харрингтоном, и я сказал, что гнался от самого города, поэтому-то лошадь так и устала. Харпер знал, в чем дело, но Док так ничего и не заподозрил.

Попрыгунчик спустил ноги в люк, повис во весь рост на руках и спрыгнул.

- Что это? - резко спросил Кларри.

- Что?

- По-моему, я что-то слышал.

Ларами встал.

- Здесь есть вход, кроме двери?

- Кажется, нет. В верхней комнате есть дыра в стене. Если забраться на крышу...

Оба ганмена развернулись, как кошки. В теином дверном проеме, ведущем в заднюю комнату, стоял Попрыгунчик Кэссиди - локти согнуты, сильные руки нависли над рукоятками револьверов, которые оборвали жизнь многих преступников и ганфайтеров-профессионалов.

Джекс смотрел на грубое, обветренное лицо, в горящие гневом глаза и что-то в нем перевернулось, что-то случилось, чему он не мог поверить. Смелость, казалось, оставляла его. И, тем не менее, вместе со страхом пришла холодная, вызывающая озноб мысль.

У него не было выбора!

Этот человек охотится за ним. Несмотря на все хитроумные уловки, он пришел без предупреждения. Джекс издал тихое восклицание и схватился за револьвер.

Мелькнули полусогнутые, ждущие пальцы Попрыгунчика, и их неуловимое движение завершилось кинжальным пламенем выстрелов. Кларри Джекс, выхватывая револьвер, почувствовал удар у виска и начал падать. Что-то еще толкнуло его в бок, повалив на пол. Он тяжело рухнул, и его пуля ушла в потолок.

Револьвер Ларами, казалось, сам прыгнул в руку, первый же выстрел оставил глубокую отметину на дверном проеме рядом с Попрыгунчиком, и снова вспыхнули огнем револьверы Кэссиди.

Затем вдруг пол под ногами закачался, стена зазмеилась трещинами, начал обваливаться потолок. Снаружи раздался дикий вопль ужаса, и Попрыгунчик, моментально повернувшись, отскочил к двери. Он выскочил из дома, увидел причудливый изгиб молнии в темноте и в ее свете заметил, как колышутся зазубренные вершины стен каньона. Страшный скрежет камня о камень чуть не оглушил его. Попрыгунчик, не разбирая дороги, кинулся к знакомому выходу из ущелья.

В следующую секунду сквозь грохочущую и рушащуюся тьму прорвался всадник с револьвером в руке, осадив коня прямо перед Попрыгунчиком. Сверкнула молния, и он узнал Локка.

- Бен! - крикнул он. - Это Кэссиди! Беги отсюда! Ущелье может рухнуть!

Локк заставил коня придвинуться.

- Прыгай! - закричал он. - Прыгай позади меня!

Из обваливающегося дома выскочил Ларами и, увидев, что Кэссиди запрыгнул на спину лошади сзади Локка, остановился и вскинул револьвер. Длинное дуло шестизарядника Бена опустилось, два выстрела слились в один. Ларами шагнул назад и боком повалился на твердую, как камень, землю.

Попрыгунчик почувствовал, как напряглись мощные мышцы мустанга, и они рванулись к выходу из ущелья. Перед ними появился силуэт еще одного всадника.

- Попрыгунчик! - Это кричал Коротышка Монтана.

- Беги! - заорал Кэссиди. - Беги, сукин ты сын!

Ливень хлестал сплошным потоком, но землетрясение не кончилось, и после короткого промежутка земля снова задрожала, позади в ущелье посыпались камни, грохот преследовал их еще долго после того, как кони вырвались из каньона. Блеснула молния меж далеких вершин, рокотал гром, и Попрыгунчик, посмотрев в сторону гигантского скального выброса, не увидел ничего. Горизонт там был пуст!

- Поверни назад, - посоветовал он. - Мой конь привязан в можжевельнике наверху.

- Ты достал Джекса? - неожиданно спросил Локк.

- Кажется, да. Помешало землетрясение. Я в него попал, он свалился как раз в тот момент, как в меня начал палить Ларами.

- Этого я достал... точно в десятку.

- Твоего брата убил Джекс.

- Я так и понял. Он или Пони Харпер.

- Харпер был как-то замешан в деле... Джекс говорил об этом, когда я прятался наверху в доме.

- Похоже, - ответил Бен Локк, - он наводил банду на грузы золота, но я не уверен.

Когда Попрыгунчик нашел Топпера, тот тащил за собой веревку и ветку дикой яблони, за которую его привязали. Забравшись в седло, Кэссиди повернул к ранчо. Остальные последовали за ним.

- Если бы не ты, - вдруг сказал Локк, - я бы ни за что не нашел это место. Ехал за Джексом от Покер Гэп, потом я наткнулся на твои следы, потерял их, но держался в том направлении и скоро опять обнаружил след Джекса.

В ущелье на засыпанном обломками полу разрушенного дома застонал окровавленный человек. Затем зашевелился. От рухнувшего потолка его спасло только то, что он успел закатиться под стол. Над ухом зияла глубокая, кровавая ссадина, он сидел оглушенный и полуослепший, глядя невидящими глазами на окружавшие его развалины, и по лицу его струилась кровь.

Молния осветила безжизненное тело Ларами, лежащее перед дверным проемом, и на губах раненого медленно запузырились проклятья, когда онвспомнил напружинившегося, одетого во все черное, человека с револьверами, изрыгавшими смерть в этой комнате... человека, которого он убьет.

Содрагаясь от рыданий и боли, Джекс попытался доползти до двери, когда через руины ощупью пробрался Дак Бейл.

- Спокойно, - сказал Бейл. - Мы, парни с Боб Ноб, всегда держимся вместе. Я тебя вытащу отсюда.

Глава 11

Месть бандита

Первым увидел Джона Гора Текс Миллиган. Он заметил его, когда тот был в нескольких милях, и не спускал глаз с одинокого всадника, подумав вначале, что это возвращается Кэссиди или Коротышка Монтана. Когда Текс разобрал, кто это, он чуть не сломал ногу, сбегая сломя голову вниз по склону холма к Френчи и Малышу Ньютону, которые слонялись возле барака.

Боб Ронсон вышел из дома, едва обратил внимание на рискованный спуск Текса, вместе с ним вышли доктор Марш и сестры Ронсон.

Прежде чем Миллиган успел выпалить новость, подоспел Ронсон.

- Кто это, Текс? Что случилось?

- Гор! - выдохнул Текс, едва переводя дыхание. - Сюда едет Джон Гор! Через пару минут будет здесь. Под ним загнанная лошадка, а выглядит он злющим, как ощипанный петух!

- Может быть, он хочет поговорить о мире, - сказал Ронсон. - Хорошо, если так. - Он обвел глазами тесный круг своих ковбоев, и тихо добавил: Разговаривать буду я.

- Босс, - возразил Ньютон, - может, ему нужны неприятности. Может, ему нужен я. Давайте я с ним потолкую.

- Или я, - спокойно сказал Рютерс. - Малыш уже получил свою долю Горов. Я тоже хочу.

- Нет, - голос Боба Ронсона звучал твердо и властно. - Я сам с ним разберусь и разберусь так, как считаю нужным.

Бешенство Джона Гора к этому моменту превратилось в холодный огонь, пожирающий каждый его нерв. Он не имел понятия, что случилось в его отсутствие, и, что странно, ему было все равно. Позже, когда будет время успокоиться и подумать, в нем, возможно, проснутся какие-то чувства, но сейчас его сжигало одно неодолимое стремление: излить свою ярость на кого-нибудь, на что-нибудь. Джон считал себя страшно обманутым, но не людьми, а обстоятельствами. Поездка в Корн Пэтч изолировала его от основных событий, когда в нем нуждались больше всего. Его оставили без коня, в ловушке, в брошенном всеми горном поселке, где компанию ему составляли два трупа.

Джон Гор не представлял, что случилось с его людьми. Покинутое ранчо без продовольствия, оружия и лошадей предвещало самое худшее. Судя по всему, на ранчо побывали люди с "Наклонного Р". Где его люди, живы ли они, он не знал. Если бы Гор увидел их сейчас, он, скорее всего, от ярости сошел бы с ума: ковбои "3 Джи" устало плелись на стертых в кровь ногах, в сапогах, совсем не предназначенных для ходьбы, плелись по нескончаемой сухой и пыльной равнине. Сейчас они были так же пригодны для драки и пастбищной войны, как только что народившийся теленок.

Глаза Джона Гора покраснели от палящего солнца, покрытое слоем пыли лицо было сосредоточенным и угрюмым, губы крепко сжаты от гнева, когда он въехал во двор "Наклонного Р".

Он ожидал встретить безжизненное ранчо - только лошадей в корралях, да, возможно, Ронсонов. К Бобу Ронсону он испытывал лишь презрение, к женщинам относился раздраженно и надеялся, что они не будут путаться под ногами. Вместо этого Джон увидел тесный полукруг ожидающих его людей. Френчи, Текс, Малыш Ньютон... а в дверях барака появился Джо Хартли. Чуть дальше замерла еще одна группа - две девушки и Док Марш. Прямо перед ним стоял Боб Ронсон, он сделал шаг вперед.

- Как поживаешь, Джон? - ровным, спокойным голосом произнес Ронсон. Слезай с коня. Я полагаю, ты пришел говорить о мире?

Это слово было для Джона, как красная тряпка для быка.

- О мире! - От ярости он охрип. - Я тебе покажу мир, идиот!

У Ронсона не дрогнул ни один мускул. Он стоял спокойно, побледневший, но собранный. Френчи, самый старший по возрасту, облизал губы. Боб Ронсон никогда раньше не попадал в подобную ситуацию. Втайне Френчи всегда побаивался, что у Боба не хватит мужества. Больше всего ему сейчас хотелось выйти вперед и избавить босса от поединка, взяв инициативу в свои руки, однако он знал неистовую гордость молодого хозяина, знал, как тот будет возмущен. Понимая, что остальные чувствуют то же самое, он прошептал: - Не вмешивайтесь, это его драка.

Ронсон невозмутимо сказал: - Гор, не будь дураком. Как мы уже говорили, пастбищ здесь хватит для нас обоих. Все, что от тебя требуется, это оставаться по свою сторону хребта и не думать, что раз отец умер, ты можешь распоряжаться по всей округе. Кроме примирения, у тебя нет выхода. Сейчас твои люди идут пешком по пустыне, полумертвые от голода и жажды. У тебя нет лошадей ни на ранчо, ни там, где ты их расставил. Кэссиди позаботился об этом. Харрис, с которым ты, очевидно, пытался договориться, мертв. Через несколько часов мы сравняем Корн Пэтч с землей.

- Это ультиматум, - продолжал он. - Мы можем мирно договориться, и ты подпишешь соглашение, по которому будешь держать свой скот на своей стороне гор, либо мы совершим налет на "3 Джи" и сожжем его дотла. Потом выкинем твоих ковбоев вон с этой земли и тебя вместе с ними!

Френчи едва сдерживал радостное возбуждение. Даже Старый Бык Ронсон в свои лучшие дни не смог бы выложить все так просто и толково. Несмотря на царящее напряжение, рот Френчи сам собой растягивался в ухмылке.

Джон соскочил с коня так поспешно, что на секунду потерял равновесие. Затем он повернулся.

- Вначале я увижу всех вас в аду! - проревел он.

- Жаль, Джон, - все еще спокойно сказал Ронсон, - что так считаешь.

Джон потерял голову. Он всегда, всю жизнь, только побеждал, и ничто в его характере не могло смириться с поражением. Сейчас им владели лишь ярость и стремление убивать. Джон зарычал, и его рука метнулась к револьверу.

Все дальнейшее Френчи воспринимал в замедленном течении времени. Он видел, как Джон Гор быстро выхватил револьвер - не так быстро, как могли бы сделать это другие, но намного стремительнее Ронсона. Увидел, как поднимается револьвер хозяина, услышал сухой, резкий грохот выстрела, но невероятно! - Боб Ронсон остался стоять!

Ронсон, повернувшись к противнику боком, как на стрельбище, поднимал револьвер на уровень плеча. Гор выстрелил снова и снова. А затем Боб Ронсон нажал на спуск.

Колени Джона Гора подогнулись, он медленно осел на землю, потом с колен, вытянувшись, упал лицом в пыль, и ни у кого не осталось сомнений, что он мертв. Ронсон, сам бледный, как смерть, медленно опустил револьвер.

- Френчи, - сказал он тихо, - возьми ребят и положи пока тело в сарай. Если сегодня его не заберут люди с "3 Джи", утром мы его похороним. - Затем он обернулся к Маршу. - Док, лучше бы вам достать свои инструменты. Кажется, я ранен.

Когда Попрыгунчик Кэссиди с Коротышкой Монтаной въехали на главную улицу Семи Сосен, дождь лил, как из ведра. Оба хотели есть и страшно устали после многочасовой скачки. Поставив лошадей в городскую конюшню, они в низко надвинутых шляпах побрели вдоль домов, спрятав лица в воротники дождевиков. Позади них, чуть поотстав, ехал Бен Локк, лицо его было суровым.

- Вот проклятые места! - с чувством произнес Монтана. - Если тут не полыхает от жары, значит, все затоплено дождем.

- Ну и пусть себе идет дождь, - сказал Попрыгунчик. - Лично меня сейчас интересует только койка с одеялами. Еще несколько миль такой езды, и Топпер протер бы меня своим хребтом по самое горло.

- Что будем делать с Харпером? - спросил Коротышка, поскольку Кэссиди ознакомил его с содержимым бумажника Такера.

- Это подождет. Сначала надо разделаться с проблемами "Наклонного Р".

Они сбросили шляпы и дождевики на крыльце отеля. Войдя в залитый тусклым светом вестибюль, минуту подождали. Из конторы высунул голову заспанный клерк и сердито уставился на них.

- Номер десять. Возьмите ключ на стойке и не беспокойте меня.

Он закрыл дверь, но в постель не вернулся. Немного подумав, клерк натянул штаны и поспешил по коридору в комнату Пони Харпера.

Харпер уже целый час лежал без сна. Слишком многое случилось того, чего он не знал, слишком мало было новостей. Он услышал легкий стук в дверь и приподнялся в кровати. Затем нащупал под подушкой револьвер и прислушался. Снова раздался стук.

- Кто там? - Он говорил тихо, чтобы его слышали только за дверью.

- Это я, Джерри. У меня для вас новости!

Харпер выкатился из постели и как был в ночной фланелевой рубашке бросился открывать дверь. Джерри вошел и быстро прикрыл ее за собой.

- Я подумал, что вам будет интересно. В городе Попрыгунчик Кэссиди! Он и Коротышка Монтана! Приперлись минут пять назад, я дал им десятый номер.

- Кэссиди? Он что-нибудь сказал? Есть какие-нибудь новости?

- Ничего. Оба здорово потрепаны, но, похоже, целы.

- Ладно, иди спать. Утром постарайся что-нибудь выведать, и если узнаешь, что происходит, дашь мне знать.

К утру слухи таинственным образом, как это и бывает со слухами, достигли города. Джона Гора убили, и кто - Боб Ронсон! Ковбоев "3 Джи" заманили в ловушку, угнали лошадей, и они брели пешком где-то в пыльной низине между Уиллоу Спрингз и ранчо. А потом, почти через час, в город въехали два всадника.

Хэнкинс с Дреннаном отбились от остальных, решили идти своей дорогой, и им тут же улыбнулась удача. Они наткнулись на лошадей, оставленных пастись в боковом каньоне. Поскольку эти двое расстались с основной группой при наихудших условиях, им и в голову не пришло возвращаться к ковбоям "3 Джи" лошадьми. Они без седел забрались на коней и направились в Семь Сосен.

Лица их были обожжены солнцем, ноги - в ужасном состоянии. Оба были покрыты коркой щелочной пыли, и ими владело лишь одно желание: убраться вон и больше не появляться.

Попрыгунчик Кэссиди допивал вторую чашку кофе, когда Хэнкинс и Дреннан, шатаясь от усталости, ввалились к Кейти. Он взглянул на ковбоев холодными, оценивающими глазами.

- Кофе сегодня вкусный, ребята. Что будем делать? Завтракать или ссориться?

Хэнкинс угрюмо молчал, заговорил Дреннан.

- Мне нужны завтрак и ванна. А потом возможность уехать отсюда. Как насчет этого, Попрыгунчик?

Руки Коротышки Монтаны нависли над рукоятками револьверов. Он ждал.

- Это и твое желание, Хэнкинс? - спросил Попрыгунчик.

Бандит хмуро кивнул. Затем его губы растянулись в иронической усмешке.

- Ну и заварили же вы кашу, ребята, - сказал он. - И какую кашу! Если та шайка доплетется до "3 Джи" без единого трупа, для меня это будет большим сюрпризом. Кона Гора впору было связывать, а Трой! - Он покачал головой. - Вот уж крыса! Подлее хромого койота, можете мне поверить!

Кейти подала им кофе и завтрак. Пока Хэнкинс с Дреннаном ели, Коротышка, усевшись спиной к стене, рассказал последние новости. Харрис и Дьюсарк мертвы. Джон Гор недавно убит Бобом Ронсоном, который ранен, но жив, а напоследок сообщил самую большую новость: Бен Локк застрелил Ларами, а Попрыгунчик Кэссиди - Кларри Джекса.

В этот же день Дреннан с Хэнкинсом уехали из города. К концу недели страсти улеглись, Корн Пэтч сожгли дотла, Джона Гора похоронили рядом с братом в Семи Соснах, а Боб Ронсон постепенно поправлялся.

Неугомонный Кэссиди работал вместе с ковбоями, собирая стадо для отправки на продажу, очищая родники, укрепляя берега сухих русел, ставя изгородь для скота. Пора было ехать дальше, Гибсон с "3 ТЛ" все еще ждал его. Тем не менее, он тянул с отъездом, сам не зная, почему. Пастбищная война началась внезапно и почти так же внезапно закончилась. Кона Гора никто не видел. Прошел слух, что он перегнал свой скот к востоку от Блю Маунтинз и пасет его там.

Рохайд вернулся в город и редко отходил от Пони Харпера. Шериф Хэдли, наконец-то решившийся остановить кровопролитие, выехал с ультиматумом Боба Ронсона на ранчо "3 Джи". Кон Гор молча выслушал его, затем повернулся к шерифу спиной и вошел в дом. Баучер продолжал работать на ранчо, Трой тоже нанялся туда. О Даде Лимене прошел только один слух: его видели в Юнионвилле, оттуда он уехал вместе с Даком Бейлом; никто даже не подозревал, куда и зачем.

Одним из последних узнал эту новость Попрыгунчик Кэссиди, вернувшийся от Мандалей Спрингз. Выслушав ее, он уселся на крыльцо и задумался.

Дад Лиме считался напарником Кларри Джекса, их почти всегда видели вместе. Дак Бейл постоянно находился в убежище бандитов, и когда Попрыгунчик уезжал оттуда, Бейл был жив. Насчет Ларами у него не оставалось сомнений. Попрыгунчик сам видел, как тот упал с пулей в груди. Правда, Джекс тоже упал, но Попрыгунчик не мог с уверенностью утверждать, что Кларри Джекс мертв.

Странное чувство, которое беспокоило его последние десять дней, начинало обретать форму. Возможно, все дело в подсознательном ощущении, что Джекс выжил и поэтому представляет опасность. Теперь Попрыгунчик твердо знал, что надо ехать в убежище и самому во всем убедиться. Пока жив Кларри Джекс, миру здесь не бывать. Он и раньше был опасен, а сейчас опаснее во сто крат.

Подобные подозрения беспокоили и его людей.

- Ты или Попрыгунчик видели Джекса после того, как он упал? спрашивал Рютерс. - Может, он еще здесь?

- Я точно говорю, что он мертв, - голос Коротышки звучал слишком уверенно. - Он грохнулся на землю с окровавленной головой.

- Я видел, как люди остаются в живых после ужасных ран. Вспомни, как Каул Янгер ушел после Норфилдского набега, буквально изрешеченный пулями.

- Кстати, - Малыш Ньютон сдвинул свою узкополую шляпу на затылок. Лицо его с едва заметным юношеским пушком выглядело совсем по-мальчишечьи, но глаза были взрослыми. - Я видел следы в том тупиковом каньоне, что рядом с горой Сотус. Одинокий всадник ездил без дела, вроде как что-то искал или разведывал окрестности.

- А я видел такие же по эту сторону лавовых полей, - вставил Хартли. Кто-то на гнедой лошади останавливался на ночлег возле ручья.

Попрыгунчик добрался до Семи Сосен ближе к вечеру и сразу направился к Кейти. Она встретила его улыбкой.

- Вы видели Бена Локка? - спросил он.

- Да, он часто бывает здесь, но большую часть времени проводит в "Высокой пробе". Он не рассказывает зачем, даже мне, но по-моему, он за кем-то наблюдает. Может быть, за Пони Харпером.

Попрыгунчик кивнул. Что замыслил Локк? Вероятно, он и сам не знал. Однако, через некоторое время, когда Попрыгунчик пересек улицу и вошел в салун, он уже не был уверен, что Локк не знает, что делает. Харпер выглядел ужасно и похудел фунтов на пятнадцать.

- Бен много ездит, - отважилась сообщить Кейти. - Кажется, он не верит, что Джекс мертв. А вы?

Попрыгунчик пожал плечами.

- Ему досталась одна пуля, возможно две. Однако случалось, люди оставались жить после гораздо худших ранений. Есть только один способ выяснить: съездить туда и посмотреть. И это, - добавил он, - именно то, что я собираюсь сделать.

Дверь распахнулась, и в ресторан вошли Коротышка Монтана с Тексом Миллиганом.

- Как насчет кофе, Кейти? - весело потребовал Монтана. - У нас на "Наклонном Р" хороший повар, но кофе ты готовишь гораздо лучше.

- Послушай, Кейти, - прервал Миллиган. - Я хотел его увести, но это невозможно. Он прет сюда, и все тут. Понимаю, что когда тут появляются всякие разные койоты, - он с победным видом оглянулся, - престиж твоего заведения вроде как страдает, но я не могу его удержать.

- Меня удержать? - Коротышка свирепо посмотрел на Текса. - Ах ты, сморщенный пустоголовый стручок! Не родился еще человек, который смог бы меня от чего-нибудь удержать! А ты и вовсе не сможешь. Во-первых, тебя слишком мало, чтобы получился нормальный человек. Таких тонких, как ты, надо ставить по двое в ряд, чтобы от них падала хоть какая-то тень!

- Ха! - проворчал Миллиган. - Не обращай на него внимания, Кейти. Монтана злится, потому что он такой маленький, что даже в седло забирается по лесенке.

Попрыгунчик знал, что оба говорили только ради того, чтобы услышать собственный голос, и что оба постоянно посматривали в его сторону. Попрыгунчик подозревал, что Коротышка с Тексом решили его охранять. Мысль показалась ему одновременно и забавной, и приятной: на сердце стало теплее от того, что о нем беспокоятся. Все знали, что вокруг было полно врагов "Наклонного Р" и Попрыгунчика Кэссиди. Некоторые скотокрады и бандиты были убиты, однако многие еще бродили где-то рядом, а владельцы ранчо, надеявшиеся поживиться за счет "Наклонного Р", вряд ли забыли горечь поражения.

Кон Гор ни с кем в городе не виделся, ни с кем не говорил. Что он задумал, было неизвестно. Ясно, что Трой затаил обиду, а Рохайд, всегда появлявшийся с Пони Харпером, без особой радости думал о своих ногах, стертых до кровавых мозолей. Тем более, что не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не намекнул на его пристрастие к пешим прогулкам. Это постоянно раздражало его, ущемляло его самолюбие, и в один прекрасный день Рохайд мог от ярости потерять над собой контроль.

На следующее утро солнце едва поднялось над горизонтом, когда Попрыгунчик, оседлав Топпера, отправился на восток, в убежище бандитов, чтобы раз и навсегда разрешить свои сомнения. Как и в прошлый его визит небо обложило тучами, собирался дождь. Твердой рукой он направлял белого жеребца к разлому и по дороге внимательно оглядывал местность. Если Джекс был жив и если с ним были Дад Лимен и Дак Бейл, Попрыгунчик мог попасть в ловушку, и серьезную. Теперь бандиты знают, что он входил в каньон по каменной осыпи, и если они в убежище, то наверняка приготовились к встрече с той стороны.

Низкие облака сжимали самые высокие пики, а в некоторых местах уже поглотили зубчатые вершины хребтов, опускаясь ватной лавиной по горным склонам, проплывая призрачными хлопьями меж раскиданного тут и там можжевельника. Один раз Попрыгунчик увидел вдалеке одинокого койота, торопливо скрывавшегося в кустарнике. В другой раз перед ним испуганно выскочил длинноухий заяц и стремительными прыжками удрал в заросли шалфея. Все остальное застыло в молчании, в воздухе не чувствовалось даже легкого дуновения ветра. Топпер ходко шел по низкой поросли.

Хотя Попрыгунчик внимательно разглядывал землю, никаких следов он не обнаружил. Несколько раз он останавливался и, прищурившись, всматривался изучая местность. Пустыня на всем своем протяжении выглядела безжизненной, ничто не нарушало ее тревожного покоя. Вскоре начали попадаться отдельные скалы, не разрозненные, одинокие валуны, а заостренные скальные выбросы, вытесненные страшным подземным давлением на поверхность. Попрыгунчик с тревогой думал о том, что ему предстоит. Попасть в каньон, образованный разломом земной коры, подверженный частым землетрясениям, - задача серьезная, и он вынужден был признаться, что всегда приближался к этому месту с трепетным страхом.

Здесь таилось нечто большее, чем самое величайшее творение человека. Эти скалы были расколоты мощью самой природы, мощью, перед которой человек был бессилен. Чудовищный катаклизм, раздробивший глубоко под землей и вытолкнувший на поверхность острые зубья гор, не уснул, а лишь дремал, дожидаясь своего часа.

Земля замерла. Над ней царила тишина, более глубокая, чем обычно знала пустыня. Не слышалось ни звона цикад в траве, ни щебетания птиц в кустарнике. Все притихло, и вместе с безмолвием к Попрыгунчику пришло чувство надвигающейся опасности.

Топпер, навострив уши, замедлил шаг. Иногда он останавливался по собственной воле и чутко вглядывался вперед и по сторонам. Кэссиди попытался стряхнуть гнетущее ощущение близкой беды. Он никогда не тревожился понапрасну, и в то же время привык доверять интуиции. Нужно только правильно и вовремя в ней разобраться.

Хоть Попрыгунчик и был опытным и практичным человеком, он с уважением относился к дикой, нетронутой людьми природе. Там всегда возникали странные ощущения, знакомые всем, кто жил в великих, уединенных просторах Арктики, пустынь, океанов или в горах, за много миль от человеческого пристанища.

Большую часть жизни он провел в таких краях, как эти. Он знал, что такое шестое чувство, часто предупреждающее об опасности, и никогда не недооценивал противника. Если Кларри Джекс жив, он смертельно опасен. Он хладнокровен и в то же время преисполнен жаждой мести, он способен на все.

Каменная осыпь с виду казалась нетронутой, однако иззубренный гребень хребта изменил свои очертания, а высившаяся над ним огромная гранитная скала рухнула в каньон. Попрыгунчик снова спустился вниз.

Он не заметил признаков жизни ни во внешней, ни во внутренней части каньона и увидел, что дом в амфитеатре скал развалился. Остались стоять лишь две покрытые трещинами стены. Лошадей в корралях не было. Попрыгунчик был уверен, что если Кларри Джекс жив, то здесь, в убежище, его нет.

Дно каньона превратилось в груду осыпавшихся камней, а земля у стен растрескалась и бугрилась, словно вытолкнутая изнутри. Над ущельем повисла жуткая тишина, и ощущение мрачного одиночества заставило Попрыгунчика поежиться. В развалинах дома он никого не нашел, хотя на полу темнели пятна засохшей крови. Затем возле корраля он обнаружил могилу.

ЛАРАМИ

1881

Он умер не в постели

Только одна могила! Кларри Джекс жив! Попрыгунчик бросился к хижине, где он разговаривал с Даком Бейлом. Здесь все говорило о том, что ее покинули в спешке. Посмотрев на жеребца, Попрыгунчик увидел, что тот беспокойно озирается с настороженно поставленными ушами. Кэссиди тревожно оглянулся, и вдруг все вокруг задрожало перед его глазами.

В стремительном прыжке Попрыгунчик кинулся к Топперу и вскочил в седло в тот самый момент, когда перепуганный жеребец бешеным галопом понесся по устью каньона. Земля под копытами Топпера стонала, а с юга все выше и выше к небу поднимался ужасающий грохот трущихся друг о друга скал. Узкий вход в каньон казался еще уже, но Попрыгунчик бросил коня вперед. Вокруг трескалась земля, распространяя отвратительный запах серы, смешанный с чем-то давным-давно мертвым, и наконец жеребец выскочил из расщелины на открытое пространство. Даже здесь были заметны результаты землетрясения: всюду, насколько хватало глаз, в земле пролегали длинные трещины. Свернув под прямым углом к каньону, Попрыгунчик вскоре выехал из зоны разлома и перевел Топпера на легкий галоп, затем на шаг.

Кларри Джекс жив. Так где же он? Корн Пэтч сожгли до основания, а на ранчо "3 Джи" он едва ли поедет. Джекс привык командовать, а не подчиняться. С самого начала с ним был Дак Бейл, а теперь к ним присоединился Дад Лимен.

Искать следы преступников в пустыне бесполезно. Выслеживать их надо с помощью логики, а не колесить по округе, высматривая на земле отпечатки копыт. Дада и Кларри знали в Юнионвилле, именно поэтому там они не появятся. Попрыгунчик полагал, что Кларри Джексу выгодно, чтобы его считали мертвым.

Наступала ночь. Рощица тополей, расположенная во впадине, обещала близкое присутствие воды, и Попрыгунчик направил белого жеребца в ту сторону. Он внезапно понял, что устал, а по тому, как шагал Топпер, было видно, что его силы тоже на исходе. Тополя не обманули: между ними раскинулся маленький пруд, подпитываемый грунтовой водой. В одном конце рощицы густо разрослись кусты дикой яблони, и Попрыгунчик разбил лагерь там, расположившись рядом с огромным стволом поваленного дерева. Никто, крупнее койота, не продерется через кустарник, не подняв шум и треск, который разбудит и мертвого, а с другой стороны его надежно прикрывало бревно. Попрыгунчик собрал немного сухой коры, веток и остатков полусгнившего дерева и разжег костер - маленький костер, который будет давать очень мало света.

Он наливал кофе, когда услышал, как стукнула о камень подкова, и тут же с винтовкой в руке откатился в кусты у толстого конца бревна. Долгое время не было слышно ни звука, и он с нетерпением пожирал глазами оставленную на земле кружку. И надо же кому-то на него наткнуться в тот самый момент, когда он собирался попить кофе!

Попрыгунчику пришла неожиданная идея. Он с величайшей осторожностью вытянул руку с винтовкой, прицелом зацепил ручку кружки и медленно подтащил ее к себе. К счастью, пролилось очень мало, и Попрыгунчик с наслаждением глотнул горячего кофе. Теперь пусть идут. Он готов к встрече.

Снова стукнуло копыто, на этот раз ближе. Кто бы это ни был, он приближался очень осторожно. Послышался тихий звук голосов, и Кэссиди напряг слух, пытаясь уловить интонацию. Когда до него дошло, кто это, он усмехнулся и, обогнув бревно, пополз по густой траве. Попрыгунчик увидел на фоне звездного неба силуэты широкополых шляп и громко сказал: - Вы, ребята, лучше кричите, когда подъезжаете к лагерю, иначе вас когда-нибудь подстрелят.

Коротышка с Тексом смущенно обернулись, услышав, как он выходит из кустарника.

- Мы думали, тебе одному скучно, - нерешительно произнес Текс.

- И поскольку мы уже оказались здесь, мы решили сообщить тебе новость.

- Какую новость? - подозрительно справился Попрыгунчик.

- Ну, скоро Док с мисс Айрин собираются впрячься в одну упряжку.

- Знаю.

- А на "3 Джи" вроде как случилась заварушка. Хэнк Баучер сцепился с Коном Гором, а этот койот Трой взял и выстрелил Баучеру в спину. Док считает, что тот может выкарабкаться, но это еще вопрос.

- В этой команде люди не могут даже поладить друг с другом, - сказал Попрыгунчик. - Пошли к костру - кофе еще горячий.

Когда они направились к лагерю, он, повернув голову, спросил: Землетрясение почувствовали?

- Почувствовали? - сказал Текс. - Я испугался чуть ли не до смерти. Мы были посреди пустыни, но видели, как осыпаются гребни холмов. У того плато, что стоит к югу, обвалился целый угол.

За кофе Попрыгунчик рассказал о событиях дня, о том, что нашел могилу Ларами. Он также поделился подозрениями, что Джекс жив и скрывается вместе с Бейлом и Лименом.

- Мы слыхали, что он жив. Бен Локк отыскал след той пятнистой лошадки, которую ты заметил во время ограбления. Всего в той группе было три всадника. Он некоторое время шел по следу, потом потерял его. Позавчера в городе один парень рассказал, что эти трое его ограбили, отобрали всю еду. Он так перепугался, что боялся признаться.

- Как думаешь, куда направился Джекс? - спросил Миллиган.

- Трудно сказать. Может, на свой участок возле Стар Пик?

- Едва ли, - возразил Монтана. - Теперь о нем знают слишком многие. Хотя там полно старых штреков, оставшихся от Стар Сити, можно укрыться от посторонних глаз. Может, оно и так.

- На его месте, - сказал Текс, - я бы махнул на северо-запад, к пустыне Блэк Сэндс, и потерялся бы в тех холмах.

- Ну, - пожал плечами Попрыгунчик, - если бы он сбежал из здешних мест, я бы за ним не погнался. Все равно мне пора двигаться дальше.

Текс подбросил в огонь веток и завел длинную историю о том, как пасут скот в районе Брасос, и через пару минут они с Коротышкой горячо спорили о том, как лучше набрасывать лассо и затягивать петлю.

Кэссиди прислонился спиной к бревну и рассеянно слушал. Он думал, что хорошо бы сейчас увидеться с Рыжим Коннорсом. Последний раз он встречался с Джонни и Меските в районе Джайлы. В тот раз они вовремя подоспели, ввязались в драку и выручили его из беды. Это было в традициях старой доброй команды с "Тире 20" - они всегда стояли горой друг за друга.

Он усмехнулся, вспомнив заварушки, в которых они с Меските попадали в Додже и Огаллале, но даже эти города были уже не теми, что раньше. Да и перегоны скота на север стали уже не те. Сейчас самые "веселые" города это Тумстоун и Дэдвуд. Но для очень крутых ребят оставалось с полдюжины шахтерских поселков в Юте и Неваде, которые вполне могли потягаться со старыми городишками, располагавшимися на пути перегона скота из Техаса на север. Бизонов вытеснили лонгхорны, которые, в свою очередь, уступали место беломордой породе. Пройдет немного времени, и на пастбищах появится плуг. Старый Запад менял свой облик, и не оставалось ничего, кроме как смириться с этим.

- Что теперь? - вдруг спросил Коротышка. - Ты собираешься охотиться за Джексом?

- Возможно. - Кэссиди скатал сигарету и вытянул онемевшие ноги. - Но он мог удрать. А что касается "3 Джи", я надеюсь, они больше не будут зариться на чужое. Ронсону не нужны неприятности, которых можно избежать. Его глаза блеснули. - И мне, вроде бы, тоже.

Миллиган выглядел разочарованным.

- И это в то время, когда драка только-только началась!

В 1863 году Юнионвилль процветал. В то время там было 10 магазинов, 6 отелей, 9 салунов, 2 почтово-дилижансные конторы, 2 аптеки, 4 конюшни и пивоварня. У каждого жителя был свой золотоносный участок - потенциально самый богатый. Люди без цента в кармане заключали сделки на тысячи долларов, они меняли, покупали и продавали участки и богатые золотоносные разработки футами. У старателей оптимизм в крови, и только оптимист может жить в землянке или шалаше, выкапывая дыры в горе в поисках призрачного счастья; однако, в краях, где нашли серебряный самородок весом почти в тонну, а золотые кварцевые жилы приносили миллионы, оптимизм был в порядке вещей.

В радиусе двадцати миль от Юнионвилля возникло несколько деревушек. Некоторые просуществовали несколько месяцев, некоторые - несколько лет, а некоторые даже сменили место. Одна из них называлась Стар Сити беспорядочное скопище лачуг, сгрудившихся на склоне горы и охраняемых от постороннего взгляда соседней вершиной.

Здесь в свое время находилось богатое месторождение золота. Его хватило почти на два года, затем оно истощилось. Старатели разбрелись кто куда - в Юнионвилль или по другим местам. Лачуги остались. В них обитали оптимисты и несколько обыкновенных скваттеров. Оптимисты жили постоянно, а скваттеры менялись от недели к неделе. Наконец, разбежались даже самые настойчивые, и в деревушке поселились пустынные совы, пара крыс и несколько летучих мышей.

Когда Дак Бейл приволок Кларри Джекса в поселок, тот едва дышал, в лице у него не было ни кровинки. Они нашли прибежище в одной из брошенных, но более или менее сохранившихся хижин, и Бейл, чье знакомство с огнестрельными ранениями было достаточно близким, оказал ему первую помощь. На голове пуля рассекла кожу и обнажила череп, в результате Джекс получил сотрясение мозга, но гораздо тяжелее была рана на теле. Через несколько дней, когда Джексу стало немного лучше, и Бейл смог на время оставить его одного, он связался с Дадом, потом опять вернулся в хижину.

В течение недели Джекс находился между жизнью и смертью, за ним ухаживал сам Бейл и Док Бентон, которого Дад Лимен с завязанными глазами тайком привез в поселок. Бентон, бывший армейский хирург, слишком пристрастившийся к алкоголю, тем не менее сохранил способность врачевать и использовал ее. Когда он в конце концов возвратился в салуны Юнионвилля, Джекс находился на пути к выздоровлению. Но чем сильнее физически становился Джекс, тем хуже и раздражительнее делался его характер, наконец, он стал совсем невыносимым.

Покинув Стар Сити, бандиты нашли убежище в одной из полудюжины хибар, расположенных в глубокой горной расщелине. Поселок представлял собой остатки "Горной Компании Хай Корд". Похудевший, бледный и озлобленный Кларри Джекс расхаживал по комнате, кипя от еле сдерживаемой ярости. Дак Бейл наблюдал за боссом, и на сердце у него было неспокойно. Даже флегматичный Дад Лимен смотрел на него с опаской. То ли причиной было жестокое поражение, нанесенное Попрыгунчиком, то ли сотрясение, сказать было трудно. Факт оставался фактом: характер этого человека уже не скрывала завеса улыбчивости. Обнажилась натура убийцы без единой положительной черты.

Дад Лимен молча жевал табак и размышлял над тем, что он знал о своем напарнике. Можно сказать, что они с Кларри Джексом были друзьями, однако Джекс в затруднительной для него ситуации хладнокровно застрелил Дакоту Джека. Лимен давно знал, что Кларри Джекс и Васко Грэхем - один и тот же человек. Это Бейл, приятель Джекса по добрым старым временам в Болд Ноб, рассказал Лимену правду. И она не прибавила Даду уверенности в своем будущем.

- По-моему, - как-то раз отважился предложить он, - надо сматываться. Пока Кэссиди здесь, нам тут делать нечего. А с Пони разберемся позднее.

- Забудь и думать об этом! - резко повернулся к нему Джекс со зло прищуренными глазами. - Мы никуда не уедем, пока не умрут и Кэссиди, и Харпер! Мне нужно золото, но это не так важно, как покончить с Кэссиди!

- Босс, - спокойно возразил Лимен, - против нас теперь вся округа. Если останемся, то можем не выбраться отсюда живыми. Я говорю дело. Сейчас у нас есть возможность сбежать. Они не знают, жив ты или мертв, но поверь, скоро они начнут подозревать неладное.

- Кэссиди, - продолжил он, - объезжает местность. Бен Локк тоже, а насколько я знаю, Ларами убил именно Локк. Вчера я с вершины хребта два часа наблюдал за Локком в бинокль. Он искал след, может быть, твой - я не знаю. Он потерял его в долине, но все время поднимал голову и глядел на эти горы, словно собирался разведать их. Я тебе точно говорю, Кларри: Локк не успокоился!

Глаза Джекса потемнели от ненависти.

- В чем дело, Дад? - презрительно усмехнулся он. - Струсил? Я не удивился бы, если бы запаниковал Бейл, но ты?

Он развернулся и вышел, однако в дверях оглянулся и тихим, искаженным от злобы голосом сказал: - Никто от меня не уедет! Поняли? Никто!

Джекс гордо шагнул за порог, и они услышали звук удаляющихся шагов. Бейл с побледневшим лицом посмотрел на Дада.

- Он точно изменился.

Лимен тревожно кивнул.

- Нет смысла оставаться, Дак! Никакого! Я тебе говорю, Бен Локк хуже гончей. Он не бросит взятый след! Этот парень меня беспокоит. Он похудел, он почти не спит и все равно выслеживает нас. Он не из тех, кто бросает начатое. А что касается Попрыгунчика, то я лучше сцеплюсь с пумой в ее логове, чем с этим hombre. От смерти Кларри спасло только землетрясение.

- Что ты собираешься делать? - осторожно справился Бейл.

Дад Лимен не ответил. Он быстро и бесшумно встал, выглянул наружу, потом опять сел.

- Что делать? - громко сказал он. - Я от босса никуда не уйду. А что еще остается делать? Весь вопрос в том, как достать Кэссиди!

Бейл быстро взглянул на него, затем на окно и кивнул.

- Ну да, - сказал он. - Первым делом надо достать его, а потом это золото у Харпера.

Неожиданно в комнату вошел Кларри Джекс и свирепо уставился сначала на одного, потом на другого. Бейл с Лименом поняли, что он, отойдя от дома, подкрался обратно, чтобы подслушать их разговор. Джекс закурил сигарету, нетерпеливо затянулся и опять прошел к двери, что-то бормоча себе под нос.

Дад Лимен посмотрел на его широкую спину и тут же бросил взгляд на Дака. Не в его характере было стрелять исподтишка, но в этот момент выстрел в спину Джексу показался ему лучшим выходом. Похоже, это был единственный шанс остаться в живых, а не быть убитым.

Кларри Джекс повернулся и пристально посмотрел на них злобным, угрожающим взглядом, и в его глазах было что-то еще, что Дад Лимен распознал, и от чего почувствовал холодок. Кларри Джекс потерял рассудок.

Глава 12

Неуловимый враг

Через неделю Попрыгунчик, сопровождаемый Тексом и Коротышкой, въехал в город. Они обыскали развалины Стар Сити, но ничего не нашли. Единственное, что им удалось обнаружить - это остатки костра, однако, по виду обгоревших веток нельзя было сказать, разжигали его несколько дней назад или несколько месяцев. Дада Лимена или Дака Бейла не видел никто.

Пони Харпер никогда не появлялся в одиночестве: рядом с ним неотлучно находился Рохайд. Его темные глаза с желтоватыми белками все время рыскали, осматривая окна, двери и переулки. Харпер заметно похудел. Его прежде пухлые щеки ввалились и свисали над тяжелыми челюстями. Он стал раздражительным и редко появлялся в "Высокой пробе", когда там было много народа.

Бен Локк вернулся в город и несмотря на возражения Кейти, накупил припасов и снова уехал. Он признался, что ему не везет, тем не менее, он систематически обследовал район за районом, словно разыскивал отбившихся от стада коров или искал золото. Слухи расползались. Кларри Джекс жив. Чей-то двоюродный брат сказал кому-то, кто рассказал кому-то еще, что Джекса недавно видели. Судя по другим слухам, Джекс погиб. Его, умершего от ран, похоронили при лунном свете неподалеку от Покер Гэп.

Бен Локк встретил Попрыгунчика в конюшне в Семи Соснах. Кэссиди только что приехал, а Локк уезжал.

- Нашел какой-нибудь след, Бен?

Локк пожал плечами.

- Пока нет. Но он жив. Я чувствую.

- Да. - Попрыгунчик уселся на тюк сена и зажег спичку о ноготь большого пальца. - Тут надо помозговать. Следов нет, значит, придется подумать.

- Я в этом не силен, - сказал Бен. - Могу читать следы не хуже любого другого, могу отыскать золотую жилу в верхнем течении ручья, но тут, пожалуй, мои способности заканчиваются. - Он задумчиво поглядел на Кэссиди. - Как ты считаешь, что он будет делать?

- Трудно сказать, - ответил Попрыгунчик, - но предположим, что Бейл и Лимен с ним. Им нужна пища, еда, патроны и укрытие. Патронов у них, вероятно, достаточно, докупать не надо. Может и не так, но давай предположим, что патроны у них есть. Остается пища, вода и надежное место. Он не в Семи Соснах, это ясно. К северу от города почти вся территория принадлежит "Наклонному Р", а вода есть только на наших пастбищах. Хижину у Уиллоу Спрингз мы отстроили заново, ребята там появляются через день. Мандалей, Хэйстек и Рэббитхоул мы посещаем так же часто, Корн Пэтч сожгли дотла, там для них будет слишком опасно. В Юнионвилле у Кларри есть враги, поэтому в городе он не появится. Покер Гэп днем хорошо просматривается. Что остается?

- Не слишком много, - признался Бен. Он оглянулся на звук шагов и увидел Текса Миллигана и Коротышку Монтану. Оба смотрели на карту, нарисованную на полу.

Коротышка присел на корточки.

- Послушай, Бен, - сказал он наконец, - когда ты смотрел вокруг Стар Сити, ты заезжал на шахту "Хай Кард"?

- Где это?

Коротышка указал место на карте.

- Глубокий каньон вот здесь. Если не знаешь, что он там, его трудно найти.

- Нет, - сказал Бен, - кажется, я его пропустил. Там есть вода?

- Ага. Не слишком хорошая, но вода.

Бен с серьезным видом кивнул.

- Тогда они, наверное, здесь. Еду туда. - Он повернулся к Попрыгунчику. - Хочешь вместе, Кэссиди?

Кэссиди с сожалением покачал головой.

- Извини. Мне надо заехать на ранчо и поговорить с Ронсоном. Во всяком случае, - добавил он, - я уже доставил Кларри Джексу достаточно неприятностей. Пока он не трогает "Наклонное Р", я не трону его, если только он сам чего-нибудь не начнет.

Тем не менее, Попрыгунчик был обеспокоен. Зная Кларри Джекса, он понимал, что пока этот человек жив и находится в районе Семи Сосен, неприятностей не избежать. Но Попрыгунчику уже пора двигаться дальше. Ему не терпелось отправиться на север, на ранчо Гибсона, но задерживали некоторые вопросы, которые следовало обсудить с Ронсоном. Тем не менее, Попрыгунчик медлил с отъездом.

Терзаемый противоречивыми чувствами, он остановился посреди улицы, не замечая ничего вокруг.

Кэссиди давно так не беспокоился, поскольку не привык попусту волноваться и обращать внимание на разного рода предчувствия, но сейчас что-то не давало ему покоя. Попрыгунчик хмуро наблюдал, как Бен Локк оседлал коня и направился в сторону Покер Гэп и холмов, которые лежали дальше. Коротышка с Тексом отдыхали в "Высокой пробе" за стаканчиком виски, и Попрыгунчик присел на край деревянного тротуара.

Он злился на собственную нерешительность, а она была совсем не в его характере. Кэссиди взглянул на другую сторону улицы, где два старика грелись на солнышке, пересказывая друг другу истории о старых временах, проведенных в Мазер Лоуд - богатом золотоносном районе. За ними, в дверях "Высокой пробы" стоял Пони Харпер в пиджаке, ставшем за последние дни великоватым. К дверям подошел Рохайд и что-то сказал Харперу.

Увидев реакцию Пони, Попрыгунчик подобрался. Харпер замер, затем наклонился вперед, задавая вопрос. Рохайд ответил, махнул рукой на запад, и оба возбужденно заговорили. С интересом наблюдая за ними, Попрыгунчик удивился, что же могло так их взволновать. Потом они сошли с крыльца и приблизились к боковому окну салуна, где обследовали землю и оконную раму. Заметив вдруг, что за ними наблюдают, Харпер выпрямился и что-то тихо сказал Рохайду, который немедленно взглянул на Кэссиди. Через минуту оба вошли в салун.

Не на шутку заинтересовавшийся Попрыгунчик подождал, пока они скрылись, затем перешел улицу и осмотрел землю под окном. Отпечатки были видны ясно: человек в сапогах небольшого размера пытался приподнять раму* (*В США и некоторых других странах окна открываются вверх). Следы на подоконнике и раме были очевидны, как и то, что взломщику не удалось открыть окно.

Кларри Джекс приезжал в город!

Если он пытался проникнуть через окно конторы "Высокой пробы", то наверняка после закрытия. Салун работал до двух ночи. В какую же сторону он поехал? И зачем хотел залезть в салун?

Возвратившись к коню, Попрыгунчик некоторое время стоял, положив руку на луку седла, и думал. Затем задумчиво перевел взгляд на магазин Егера, который стоял в нескольких футах от "Высокой пробы". Фриц Егер, худой, сварливый старик, ночевал в задней комнате магазина. Не слышал ли он чего-нибудь? Попрыгунчик снова закрепил поводья на коновязи, повернулся и зашагал к магазину.

Когда он вошел, Егер взглянул на него.

- Хотите что-нибудь купить?

- Да. Патроны 44-го калибра. Дайте две коробки. - Пока старик копался, разыскивая патроны, Попрыгунчик огляделся. Типичный магазин на Дальнем Западе. В центре находился прилавок с товарами, в основном, мужской и женской одеждой. С трех сторон комнату опоясывал еще один прилавок, позади которого на полках, тянувшихся до самого потолка, лежало все, что может понадобиться человеку для жизни, все, о чем он мог подумать. Инструменты, гвозди, винтовки, патроны, ножи, веревки, корзины, ведра и всевозможное продовольствие.

Егер положил на прилавок две коробки патронов и посмотрел на Кэссиди. Что-то в холодных глазах покупателя слегка обеспокоило его.

- Вы спите в задней комнате? - как бы между прочим осведомился Попрыгунчик.

Егер окаменел.

- Да. Что-нибудь еще? Если нет, у меня есть еще работа.

- Она подождет. - В глазах Попрыгунчика появился лед. - Вы что-нибудь слышали прошлой ночью, когда легли спать? Или под утро, скажем, после двух?

- Что я должен слышать? - нетерпеливо спросил Егер. Глаза его бегали. - "Высокая проба" закрывается ровно в два. Через тридцать минут этот город похож на могилу.

Взгляд Попрыгунчика обежал полки и остановился на ящике со стамесками. Он выбрал одну и внимательно на нее посмотрел. Если его не обманывало зрение, такой же стамеской пытались открыть окно в салуне. Ширина та же... Он неожиданно поднял голову и уловил в глазах Егера настороженное, тревожное выражение.

- Вы продали недавно такую стамеску?

- Нет, - нерешительно промямлилЕгер, - не припоминаю.

- Продали вчера? Или ее у вас отобрали?

- Нет! Вчера вечером магазин был закрыт! Я закрылся рано! А даже если и продал, неужто, думаете, я вам расскажу?

- Может и расскажите, а может и нет. Но если продали, то лучше рассказать.

Егер с сузившимися глазами и упрямо выдвинутым подбородком молчал.

- Если продал, - наконец сказал он с раздражением, - это мое дело. А теперь, если вам ничего не нужно, я пойду.

- Егер, - ледяным тоном произнес Попрыгунчик, - я человек незлобивый, и мне нравится быть таким, если меня не сердят. Теперь, как и раньше, вашими основными клиентами будут шахты и "Наклонное Р". На "3 Джи" особо не надейтесь, а с Кларри Джексом вообще покончено. Решайте, с кем вы.

- Чтобы меня за это пристрелили? - огрызнулся Егер.

- Возможно. Иногда честный человек должен рисковать. Вот что я вам скажу, Егер. Если у вас вчера ночью был посетитель, я это узнаю. Если сами не скажете, если собираетесь встать на сторону преступников, лучше закрывайте лавочку, и уезжайте.

Егер заколебался, его лицо исказилось от ненависти.

- Ладно, - с горечью произнес он. - Вчера ночью здесь был Джекс. Он разбудил меня, купил патроны и новую винтовку. Потом взял одну из этих стамесок и сказал, что если мне дорога жизнь, я буду молчать о том, что видел и слышал. Потом хотел открыть окно в "Высокой пробе", но оно было прибито гвоздями, поэтому Джекс смылся, когда на улице появились какие-то всадники.

- Он был один?

- Нет, с ним были двое. Может, больше. Я видел только одного - Дада Лимена. Он вошел вместе с Джексом и стоял у окна, наблюдая за улицей.

- Что еще он взял?

- Еду и всякое такое. И много. - Егер пристально посмотрел на Попрыгунчика. - Это все, что вам нужно?

- В какую сторону он поехал?

- Понятия не имею! - сердито сказал Егер. - Я не слежу за теми, кто сюда заходит. Не знаю, в какую сторону он поехал, и не хочу знать. До тех пор, пока Джекс меня не тронет, мне все равно, что он делает.

Попрыгунчик Кэссиди вышел из магазина и уселся на краю дощатого тротуара. Нахмурившись, сдвинув шляпу на затылок, он думал, что следует предпринять. Где бы не находился раньше Джекс, сейчас он сменил логово и что-то задумал. Едва ли он уедет из этих мест, потому что не тот он человек, чтобы убежать. Воспоминание о поражении будет мучить его, и Джекс, прежде чем уехать, должен одержать хотя бы маленькую победу... если он вообще собирается уезжать.

Тем не менее, тот факт, что он пытался тайком пробраться в салун, свидетельствовал, что отношения с Пони Харпером у них отнюдь не дружеские, и это же могло быть причиной треволнений Харпера. Однако Джексу нужно убежище. Новое.

На дорогу легла тень, и Попрыгунчик поднял голову. Перед ним стояла Кейти - побледневшая и обеспокоенная.

- Попрыгунчик, у меня в ресторане Кон Гор. Он хочет с вами поговорить.

- Ладно. - Кэссиди поддернул оружейный пояс. - Как он?

- По-моему, нормально, - ответила Кейти. - По крайней мере, не ищет неприятностей. Когда я сказала, что мне в ресторане не нужны никакие скандалы, он ответил, что поэтому-то и выбрал его, что в нем ты будешь вести себя спокойно.

Попрыгунчик дошел до ресторана вместе с девушкой и на крыльце, пропустив ее вперед, открыл дверь левой рукой. Он быстро переступил порог и встал лицом к Гору, который сидел в противоположном конце комнаты. При виде Попрыгунчика он кивнул.

- Здорово, Кэссиди! Проходи, садись!

Попрыгунчик медленно пересек комнату, выдвинул стул и сел на него верхом.

- В чем дело, Кон?

Гор нерешительно помолчал, потом поднял глаза, и лицо его покраснело от смущения.

- Тут дела повернулись не так, как надо, Кэссиди, - сказал он, - но я пришел поговорить о мире. Мне не нужны неприятности.

- Это разумно, - согласился Попрыгунчик. - Мне они тоже не нужны.

Гор вздохнул с облегчением.

- Думаешь, Ронсон на это пойдет? - спросил он. - Похоже, мы были не правы. Уинди уговорил нас с Джоном начать всю эту заварушку. Я его не обвиняю. Мы рассчитывали, что без Старого Быка Ронсон не будет ничего затевать. В нем оказалось больше пороху, чем мы думали. Мы искали неприятности и получили их... больше, чем нужно.

- Как насчет твоей команды? Как насчет Троя? Он ведь дрянной человек, Кон.

- Да. - Губы Гора скривились. - Похоже, насчет Троя тебе не стоит волноваться. Он вышел из игры. - Гор заколебался, потом продолжил: - Я тоже не подарок, мне тоже приходилось убивать, но когда мы с Хэнком повздорили, Трою не следовало вмешиваться и стрелять Хэнку в спину.

- Что случилось?

- Ну, я дал ему шанс. Я сказал: "Или залезай в седло и сматывайся, или доставай револьвер." Он здорово разозлился, но пошел седлать. А потом, когда думал, что я не вижу, схватился за железку. Я-то за ним смотрел и... ну, я оказался быстрее.

- Ладно, - коротко сказал Попрыгунчик. - Я говорил об этом с Ронсоном. Можешь пасти скот к востоку от Блю Маунтинз... и к западу тоже, если признаешь право "Наклонного Р" на эти земли. Единственное, с чем мы никогда не согласимся, Кон, если нас будут вытеснять с наших же пастбищ. Там хватит воды и травы на всех, не на одного - на всех, Кон. Это ясно?

Гор воспрял духом.

- Конечно, ясно. Это по-честному, Кэссиди. Я всегда слышал, что ты честный и справедливый человек.

Он отодвинул стул и поднялся. Попрыгунчик смотрел ему вслед и думал, что это дело можно считать закрытым, но оставался еще Кларри Джекс - тот, кого действительно следовало бояться. Это подтверждало поведение Пони. Если и существовал на свете кто-то, снедаемый страхом и беспокойством, так это Харпер.

В нем не было крепости, не было настоящей храбрости. Харпер был человеком крупного сложения, с вкрадчивыми манерами, любящий поговорить, человеком, который думал, строил планы и плел интриги, не останавливаясь перед убийством, если оно не подвергало его опасности. В нем не было сердцевины, была одна скорлупа. По сравнению с ним Кларри Джекс был сильнее и значительно опаснее. Он владел оружием наравне с лучшими ганменами, но было в нем что-то еще, что беспокоило Попрыгунчика.

О том, что Джекс сошел с ума, Кэссиди не догадывался, хотя иногда у него возникали смутные подозрения. По действиям Джекса он понял, что тот не собирался уезжать из этих мест: ведь Джекс давно уже мог бы быть далеко отсюда.

Попрыгунчик зашел на кухню, налил себе чашку кофе и подошел к столику, где сидел Харрингтон.

Управляющий шахтой взглянул на него.

- Привет, Попрыгунчик! Присаживайтесь.

- Спасибо. - Кэссиди попробовал кофе и поставил чашку на стол. - Вчера ночью в городе был Кларри Джекс.

В глазах Харрингтона мелькнуло удивление, смешанное с испугом.

- В городе? Здесь?

- Ага. Вы хорошо знаете эти края?

- Конечно. Я здесь вырос, уехал учиться на восток, работал, потом, наконец, вернулся. Почему вы спросили?

- Из-за Джекса. Пока он поблизости, спокойствия здесь не будет. Мне не нравится охотиться на людей, но Джекс опасен и не уберется отсюда по своей воле.

- Локк его найдет.

- Через некоторое время, однако, времени больше нет. Харпер пугается каждого движения, пугается, когда видит собственную тень. Рохайд ходит чуть ли не на цыпочках. Я хочу знать, где в этих местах может прятаться человек. У него есть еда, есть патроны. Нужна вода и место, где на него никто не натолкнется. По-моему, он скрывается недалеко от города.

- Вам и самому наверняка известно большинство источников. - Харрингтон потер подбородок. То, что Джекс был жив, беспокоило его. Шахта нуждалась в деньгах, и Харрингтон рассчитывал в ближайшее время отправить партию золота. - К северу от города находятся пастбища "Наклонного Р", там ему убежища не найти. На юге - горы и горные перевалы, там слишком много путешествующих. К востоку, вы сами знаете, развалины Корн Пэтч, Юнионвилль, Стар Сити.

- Он жил там, - сказал Попрыгунчик. - Я думаю, он перебрался куда-нибудь поближе. Скорее всего, готовит налет. А что к западу?

- Ну, - медленно сказал Харрингтон, - на западе пустыня Блэк Сэнд, воды там нет, только за пустыней.

- Слишком далеко. А что дальше на юг?

Харрингтон задумался.

- Прямо к западу от города, - сказал он, - лежат лавовые поля. Не знаю... По ним нельзя пройти и сотни ярдов без риска сломать шею. Там много лавовых пузырей, тонких и хрупких, как стекло. Неверный шаг - и человек проваливается. А сами скалы - острые, как бритва. Режут любую обувь.

- Вода есть?

- Да, по краям есть вода. К востоку и чуть-чуть к северу от лавовых полей протекает ручей. Идите по краю, и вы его не пропустите. Насколько известно, дальше воды нет. Лавовые поля тянутся миль на десять, ширина их две-три мили. Посреди есть несколько горных вершин.

После того, как Харрингтон ушел, Попрыгунчик долго сидел за второй чашкой кофе и думал, и чем больше он размышлял, тем больше склонялся к мысли, что Джекс скрывается в лавовых полях. Оттуда всегда можно выйти за водой или, может быть, есть источник внутри? В штате Нью Мексико встречаются лавовые поля с бесчисленными вкраплениями островков, где бегут ручьи, растет трава и даже деревья, хотя человек, не знающий, где они расположены, может искать целыми днями, но так и не найти. Такой островок, если он существует в здешнем лавовом поле, представляет собой идеальное убежище.

На следующее утро Попрыгунчик не удивился, увидев Бена Локка за чашкой кофе у Кейти Риган.

- Коротышка оказался прав, - сказал Бен. - Джекс с приятелями жил на шахте "Хай Кард", но они скрылись несколько дней назад.

Попрыгунчик подошел и сел рядом.

- Есть идея. Хочешь послушать?

- Конечно. У меня идеи кончились.

Бен улыбнулся Кейти, и она налила ему кофе.

- Кажется, пора мне уезжать, - сказал Бен. - Кейти, тебе когда-нибудь хотелось жить в горах?

- В горах хорошо, - уклончиво ответила Кейти. - Мне хотелось жить во многих местах.

- Когда вернусь с этой охоты, поеду домой. Может быть, один, а может, нет.

Попрыгунчик усмехнулся, поднимая чашку к губам, и поймал подозрительный взгляд Кейти. Он подмигнул ей и сказал: - В горах нельзя жить одному. По крайней мере, долго. Мужчине нужна компания.

- На что это вы двое намекаете? - грозно спросила Кейти, пряча улыбку. - Перестаньте говорить загадками. - Она направилась было на кухню, потом помедлила. - Мужчине, которому в горах нужна компания, лучше отправляться туда поскорее. Не то он так и проживет всю жизнь бобылем.

Глава 13

Последняя схватка

С кухни донеслось шипение яичницы. Попрыгунчик внимательно посмотрел на Локка. Ладно скроенный юноша с симпатичным лицом под слоем щетины. Одежда заношенная, но чисто выстиранная. Его серые, выразительные, с легкой смешинкой глаза смотрели на мир с задумчивым интересом и пониманием. Кейти, подумал он, сделала отнюдь не худший выбор.

- Что ты задумал? - спросил Локк. - Это насчет Джекса?

Попрыгунчик объяснил идею, возникшую у него после разговора с Харрингтоном.

- Вероятно, я не прав, - добавил он, - но Джекс может прятаться в лавовых полях. По-моему, надо ехать туда и посмотреть, что к чему. Однако, в городе, наверное, есть его люди, поэтому нам лучше быть поострожней и выезжать по отдельности.

Попрыгунчик выбрал тропу, ведущую к "Наклонному Р", но милях в трех от города тропа спускалась в овраг, и он воспользовался этой возможностью, чтобы повернуть жеребца и скрыться в ближайших зарослях можжевельника. Там, под прикрытием деревьев, он по длинному отлогому склону добрался до гребня и быстро перевалил через него. С верхней точки каньона Мьюл Кэньон открывался прекрасный вид на лавовые поля, которые лежали не далее, чем в пяти милях. В воздухе струились горячие волны, но с этой высоты в бинокль поля просматривались хорошо. Над ними высилось несколько вершин, и, судя по всему, внутри полей могла быть вода. С этого расстояния лава выглядела темной и угрюмой. Попрыгунчик хорошо понимал, почему люди обходили ее стороной. Более того, вряд ли у кого-нибудь нашлась стоящая причина приближаться к ним, что играло на руку Кларри Джексу.

Бен Локк ждал его в устье каньона. Когда Попрыгунчик подъехал, Бен, улыбаясь, поднялся на ноги.

- Вижу, ты добрался без приключений. - Он кивнул в сторону лавовых полей. - Ужасное место. Кажется, на этот раз мы найдем нашего человека.

- Вполне возможно. - Кэссиди присел на корточки перед маленьким костром, который развел Локк. Сухие ветки горели без дыма. - Когда стемнеет, переберемся к самому краю полей.

- Да, днем они наверняка наблюдают. - Бен вопросительно поглядел на Попрыгунчика. - Эта Кейти - отличная девушка, да?

Попрыгунчик рассмеялся.

- Ну, она готовит лучший кофе в здешних местах. На твоем месте я не стал бы долго выжидать.

Локк нахмурился.

- Я слышал, с ней водит дружбу Коротышка.

- Услышать можно все, что угодно. - Попрыгунчик повернул голову к полоске черноты на горизонте - лавовым полям. - Не обращай внимания.

День подходил к концу, солнце огромным красным шаром опускалось за горизонт. Тени стали длиннее, свет исчезал, оставляя позади себя пурпурные горы. Рядом стремительно пролетел козодой, охотившийся за ночными насекомыми. Попрыгунчик встал и оседлал Топпера.

- Подождем еще минут двадцать, - сказал он. - На фоне этих гор нас не увидят, пока не выедем на открытое пространство.

Наконец, они тронулись. Ни Попрыгунчик, ни Бен не испытывали желания разговаривать. Прежде чем они проехали первую милю, на небе начали вспыхивать звезды, и на всякий случай Попрыгунчик неожиданно повернул к северу. Если за ними наблюдали с лавовых полей, то смена направления не даст подготовить западню.

Около десяти часов они напоили коней в ручье, затем отвели их в заросшую травой выемку в стене лавы. Локк вскарабкался наверх и сделал несколько шагов по застывшей лаве. Перед ним раскинулся суровый и пустынный, неповторимо прекрасный пейзаж: зубчатые каменные выступы, переходящие в мягко поднимающиеся волны, похожие на мгновенно застывший океан. Ни дерева, ни кустика, ни травинки, только однообразные, перекатывающиеся холмы лавы, острые и зазубренные на поверхности, словно битое стекло.

Локк хмуро смотрел в даль лавовых полей, вспоминая Джесса. Тому всегда нравились суровые и дикие места. А потом его убили, именно тогда, когда его жизнь только началась!

Кэссиди тоже забрался наверх, теперь они молча стояли рядом, и Бен физически ощущал успокаивающее присутствие много повидавшего ганфайтера.

- Они там, - сказал, кивнув, Кэссиди. - Где-то там они нашли себе убежище. Мы знаем, что Джекс на самом деле - Васко Грэхем, что он ездил по этим краям вместе с Дакотой Джеком, которому они были известны лучше, чем индейцу пайуте.

Бен Локк кивнул, вглядываясь в темноту.

- Да. Но где?

Попрыгунчик показал на ближайшую вершину.

- Попробуем поискать там. С горы должен быть сток, может быть, есть грунтовые воды. Скорее всего, у подножия есть вода. Во всяком случае, будет с чего начать.

Локк внезапно поднял голову.

- Послушай!

Попрыгунчик долго прислушивался, потом где-то позади них раздалось пронзительное тявканье койота, а потом вдалеке - стук топора!

- Это там, - согласился он. - Им нужны дрова, но где их взять? Наверное, в том месте есть и вода, и деревья.

- Да.

Локк выбросил сигарету.

- Попрыгунчик, - тихо сказал он, - никогда не знаешь, что тебя ждет. Возможно, этот раз будет для меня последним. Эти ребята серьезные. Если со мной что-нибудь случится, обещай, что достанешь Джекса.

- Кто-то должен это сделать, - сказал Попрыгунчик. - Он совсем взбесился.

- И скажи Кейти... - голос Бена замер в нерешительности. Затем он пожал плечами. - А, к черту все! Я сам ей скажу!

Кэссиди рассмеялся.

- Конечно. И я так думаю.

Локк с удивлением посмотрел на ганфайтера.

- Неужели тебя не волнует смерть? Если да, то по твоему виду этого не скажешь.

Попрыгунчик пожал плечами.

- Наверное, не волнует. Когда она придет, она придет, и ничего тут не поделаешь. Я не думаю о всяких штуках вроде судьбы. Просто иду вперед, не рискую, когда этого можно избежать, а там - будь, что будет.

Бледное утреннее солнце наполовину поднялось над горизонтом, когда они разожгли костер. Локк поставил кипятить воду для кофе, а Попрыгунчик отошел набрать сухих веток.

Дым костра пах хорошо, а кофе - еще лучше. Локк потер заспанные глаза и поежился от утреннего холода.

- Там должна быть тропа, - сказал он. - Нам придется ее отыскать.

Попрыгунчик подумал.

- Мы не знаем, в какой она стороне. Лава, когда текла, огибала одну из этих вершин, поэтому между двумя потоками могло остаться пустое пространство. Мы не знаем, какое - может быть, несколько футов, может быть, его вообще нет. В лавовых полях чертовски трудно что-нибудь предсказать. Кроме того, на поверхности есть пузыри с коркой тонкой, как яичная скорлупа. Наступаешь на нее и летишь вниз, на дно, и никто тебя не найдет. На поверхности надо идти с палкой и простукивать перед собой дорогу пустоты звучат по-другому.

- Они не шли по поверхности.

- Наверное, нет, но если мы их найдем, нам, возможно, придется.

Пока Локк седлал коней, Попрыгунчик закидал костер и уничтожил все следы. Он забрался в седло и повернулся к Бену.

- Ты поезжай на север, а я на юг. Если натолкнешься на тропу, ведущую внутрь, выйди в пустыню и собери горку камней. Я сделаю то же самое.

Бен Локк вспрыгнул на коня.

- Ладно. Удачи! - сказал он и двинулся вдоль границы лавовых полей.

Попрыгунчик повернул на юг. Лава здесь стояла стеной, похожая на высоченный забор, внизу, у ее подножия, валялись черные куски и обломки. Дальше она переходила в суровую черную застывшую волну, покрытую морщинами трещин. Примерно с час он ехал вдоль стены и хотел уже поворачивать обратно, когда увидел вдруг отпечаток огромной кошачьей лапы. Соскочив с жеребца и осмотрев отпечаток, Кэссиди нашел другие. Это были следы горного льва - пумы - и вели они прямо в лавовые поля!

Попрыгунчик, оставив коня, дошел по следам до глубокой выемки в стене, которая, казалось, заканчивалась зарослями можжевельника. Продравшись сквозь деревья, Попрыгунчик обнаружил узкую тропу между двумя застывшими потоками лавы, ведущую внутрь полей. Возвратившись назад, он собрал горку камней, затем повел Топпера за собой. Следы пумы, нигде не обрываясь, шли по тропинке, и Кэссиди, зная повадки этих животных, решил, что она направилась в логово. В таких диких местах у хищников не было добычи, и только вода или логово могли привести сюда. Кроме отпечатков пумы Попрыгунчик не заметил ни одного следа.

С полчаса он следовал по тропе, затем она резко пошла вниз, и Кэссиди увидел зеленые верхушки сосен. Он оставил Топпера на узком пятачке, где тот едва мог развернуться, и пополз по лаве туда, где виднелись ветки деревьев.

Под ними лежала округлая глубокая впадина площадью не более трех акров*, (* 1 акр - около 0,4 га) по ее краям густо стояли сосны. Несколько деревьев росли посередине, а у дальней стены скрывался полуразрушенный каменный домик. Из трещины в скале вытекал ручеек. Здесь раскаленная лава натолкнулась на скалы из песчаника и известняка, обогнула их и оставила закрытое пространство, где зеленела сочная трава и высились деревья. Неподалеку паслись пять лошадей, и пока Кэссиди лежал на верху стены, из дома вышел человек и выплеснул ведро воды. Это был Дад Лимен.

Возвратившись на тропу между двумя потоками лавы, Кэссиди пробрался по ней к впадине, которую только что осматривал сверху. Тропа заканчивалась нагромождением скал и густой порослью дикой яблони и сосняка. Он сделал шаг вперед и услышал низкое, предупреждающее рычание. Повернув голову, Попрыгунчик обнаружил, что под ним, чуть слева на скале, подобравшись, изготовилась к прыжку огромная пума. Ему были видны только голова и плечи, но этого оказалось достаточно, чтобы понять, что этот хищник - самый большой, с которым ему приходилось встречаться. С прижатыми к голове ушами пума неотрывно смотрела на него злыми зелеными глазами, потом, обнажив клыки, зарычала.

Он неподвижно стоял, не отводя взгляда. Пума редко нападает на человека. Однако эта может посчитать себя загнанной в угол и тогда обязательно будет драться. Выстрел предупредит Джекса, в этом случае ему предстоит смертельная схватка не только с хищником, но и тремя преступниками. Попрыгунчик ждал, положив руку на револьвер. Пума снова зарычала, как ему показалось, в нерешительности. Кэссиди спокойно стоял, стараясь не спровоцировать огромную кошку ни агрессивным движением, ни поспешным отступлением.

Через минуту пума поднялась и, кинув долгий последний взгляд, исчезла. Попрыгунчик с облегчением выдохнул.

Он проскользнул между деревьями на расстоянии выстрела от дома. Он знал свое оружие, знал, что не сможет простреливать каждый участок котловины, но хотел быть как можно ближе к бандитам.

Из дома вышел Дак Бейл, направился прямо в его сторону, потом наклонился, чтобы собрать сухие сучья. Очевидно, какое-то шестое чувство предупредило Бейла, потому что он вдруг поднял глаза.

- Если ты закричишь, Дак, я тебя продырявлю, - тихо произнес Попрыгунчик.

Вытянутые губы Бейла перекосились.

- Кто... кто ты?

- Кэссиди, а для тебя - Ред Ривер Риган. Делай, как я скажу, и останешься целым.

Секунду бандит смотрел на него, потом сердито хлопнула дверь и кто-то позвал : - Дак! Куда ты подевался?

С другой стороны впадины прозвенел голос: - Выходи с поднятыми руками, Дад! Мне нужен Джекс!

Дак Бейл нырнул вниз и в сторону и вскочил с револьвером в руке в тот момент, когда тишину расколол грохот выстрелов. Ослепленный Попрыгунчик качнулся назад. Пуля, вылетевшая неизвестно откуда, расщепила ствол дерева рядом с его лицом и забили глаза мелкими щепками. Он швырнул револьвер в кобуру и кинулся на землю, яростно протирая глаза, пытаясь откатиться за кусты или за любое укрытие. Еще один выстрел брызнул землей в лицо, другой с жутким визгом срикошетил от камня. Наконец он открыл глаза и притаился за большим бревном. Внезапно воцарилась тишина, и вдруг ее прорезал дикий крик Бейла: - Я прикончил Кэссиди! Я убил Попрыгунчика!

- Заткнись! - прозвучал холодный голос. - Это я выстрелил от двери!

Попрыгунчика захлестнуло немедленное желание действовать. Это Джекс! Он осторожно поднялся на ноги и от дерева к дереву двинулся к дому.

- Сколько их было? - Это говорил Дад.

- Кажется, двое. Ну, без Кэссиди пристрелить второго будет нетрудно, ответил Бейл. - Пошли за ним.

- Подожди, - голос Кларри Джекса звучал необычно. - Может, их больше.

- Стреляли только двое, - сказал Дад. - Ты уверен, что убил Кэссиди?

- Я видел, как он упал, - сказал Бейл. - Он рухнул, как подкошенный.

Локк, подумал Кэссиди, возможно все слышал. Теперь Бен решит, что он мертв, и будет искать возможность расправиться со всеми тремя бандитами. Попрыгунчик был уверен, что Бен не уйдет, не попытавшись отомстить Кларри Джексу.

- Второй сбежал, - вдруг сказал Лимен. - Пойду посмотрю.

С воинственным видом он направился к соснам на другом конце котловины. Дак Бейл с беспокойством глядел ему вслед, но Кларри Джекс развернулся и вскоре исчез среди деревьев.

Попрыгунчик ждал, пытаясь угадать, где Бен Локк и что он задумал. С той стороны впадины не было слышно ни звука, но вдруг совсем рядом хрустнула ветка!

Тишина, а затем - звук шагов, крадущихся, но спокойных, уверенных шагов, как будто кто-то вышел прогуляться. Человек ступал без страха и даже с какой-то небрежностью.

Завороженный неправдоподобием ситуации, весь во власти неизвестности, он ждал, глядя на прогалину между деревьями. В звуке шагов было что-то странное и необычное...

- Кэссиди!

Голос раздался сзади!

В молниеносном развороте Попрыгунчик выхватил оружие. Перед ним стоял Кларри Джекс, высохший, с осунувшимся лицом и волчьим выражением глаз. Одно неуловимое движение - и в его руках оказался револьвер.

Попрыгунчик, подобравшись, словно рысь перед прыжком, открыл огонь с обеих рук, кинжальное пламя его револьверов перекрещивалось с выстрелами Джекса. Кэссиди почувствовал, как голову обдало волной пролетевшей рядом пули, и с ревущими и прыгающими в руках револьверами начал приближаться к противнику. Джекс отступил. Его рубашка стала покрываться алыми пятнами, губы, растянутые в рычании, исказились гримасой боли.

И тем не менее он снова поднял оружие, и опять Кэссиди выстрелил с обеих рук. Джекс зашатался под тяжелыми ударами пуль, оперся спиной о дерево в тот момент, когда кровь, брызнувшая из раны на голове, залила лицо, и он упал, перекатившись на бок. Свободная рука все еще сжимала оружие.

Попрыгунчик ждал, прекратив стрелять. Револьвер выпал из ослабевших пальцев Джекса, и он уткнулся носом в ковер из сосновых иголок. Кэссиди побежал вперед.

Опустившись на колено рядом с умирающим ганменом, Попрыгунчик перевернул его на спину. Глаза Джекса открылись.

- Обманул... обманул тебя, - прошептал он хрипло. - Странное эхо... здесь.

Его глаза подернулись пеленой, и Попрыгунчик медленно встал, заталкивая патроны в барабан револьвера.

К нему подходил Бен Локк, ведя перед собой Дака Бейла с поднятыми руками. Они шли перед ним, но шаги звучали сзади!

- Вот ведь как бывает! - с удивлением произнес Бен.

- Это все стена, - сказал Бейл. - Тут во впадине везде так. Утесы ловят звук, как-то по-странному отражают его, и он вроде как идет с другой стороны.

- Где Дад?

- Он пошел, чтобы убить меня, - ответил Бен, - и проиграл первый выстрел. - Локк взглянул на тело Кларри Джекса. - Ты его все-таки застрелил. Теперь Джесс может быть спокойным.

В двух милях от "Наклонного Р" их увидел Коротышка. Вместе с Миллиганом и Рютерсом он помчался навстречу маленькой процессии.

Коротышка посмотрел на Бена.

- Я гляжу, ты взял Дака, - сказал он. - А как насчет остальных?

- Они больше никого не будут беспокоить, - ответил Бен. Он увидел, что от ранчо к ним скачет на черной кобыле Ленни Ронсон. - Но ей лучше пока не говорить.

Попрыгунчик натянул поводья, когда бок о бок с ним остановилась Ленни, а Бен двинулся со своим пленником дальше. Коротышка Монтана с усмешкой посмотрел им вслед.

- Вот едет человек, который через неделю женится! Помяни мое слово!

- Он? - удивился Миллиган. - Кто за него пойдет?

- Кейти.

- Кейти? - широко раскрытыми глазами уставился на него Френчи. - Я думал, эта заявка давно забита тобой. Разве не у нее ты все время ошивался?

- Конечно у нее, - усмехнулся Монтана, и его загорелое обветренное лицо заискрилось смехом. - Кейти - моя сестра!

- Твоя сестра? - в притворном ужасе посмотрел на него Миллиган. - Кто бы мог подумать, что такое страшилище, как ты, выросло вместе с ней! Она прекрасна, словно гнедая кобылица с тремя белыми чулками на тонких ногах, а ты - такой же жуткий, как утро после получки.

- Ха! - насмешливо воскликнул Коротышка. - Кто бы говорил! Да у тебя самого рожа будто у потерявшегося осла!

Попрыгунчик рассмеялся. Пора двигаться к Гибсону на "3 ТЛ". Он получил весточку, что там будет Рыжий Коннорс, и ему не терпелось снова увидеть старого друга.

- Послушай, Попрыгунчик, - осторожно произнесла Ленни, - теперь, когда с неприятностями покончено, у нас будет время познакомиться поближе. В понедельник в городской школе танцы и ужин с пирогом.

- Я не смогу, - улыбнулся Попрыгунчик Ленни. Казалось, что его лицо светится от счастья. Ленни заметила это, и ее глаза удивленно раскрылись.

- Я собирался ехать дальше на север, - Попрыгунчик старался сохранить серьезное выражение, - и чем раньше, тем лучше. Заварушка кончилась, и вашему брату больше не нужен secundo, который занимается войнами.

Он глубоко вздохнул и оглянулся вокруг, запоминая далекие горы, сверкающие ручьи, широкие просторы пастбищ.

- Конечно, я полюбил эти места. Но я - бродяга. И когда все кругом тихо, что-то не дает мне покоя.

Утреннее солнце осветило Попрыгунчика, когда он ехал по краю пустыни Блэк Сэндз. Он поправил револьверы на бедрах и посмотрел на расстилавшийся впереди пейзаж. Перед глазами мерно покачивались уши жеребца. Сзади подул ветер и принес с гор неуловимый запах сосен. Ветер коснулся шеи Попрыгунчика и пригнул поля шляпы.

Где-то впереди лежали города, в которых он не был, и края, которых не видал. Попрыгунчик Кэссиди минуту подождал, затем пустил Топпера рысью туда, где дорога исчезала за горизонтом. Его ждали Рыжий Коннорс и Меските Дженкинс, к тому же он давно не виделся с Гибсоном.

Луис Ламур Тропой испытаний

Глава 1

Всю зиму я пас коров в горах, а отец забирал мои честно заработанные деньги и увозил их в город. Когда, наконец, появилась первая трава, я перегнал стадо на ранчо и заявил хозяину Динглберри, что он может делать с ними — коровами — все, что хочет, а с меня хватит. Пусть сам хоть чуть-чуть побудет им нянькой.

Старик вскипел, начал талдычить, что мне не из чего выбирать и мой отец нашел эту работу ради денег, что я не должен так себя вести, поскольку я еще совсем мальчик, которому даже не исполнилось восемнадцати…

Тогда пришлось сказать ему, раз он считает, что у меня нет выбора, то пусть лучше посмотрит под хвост моей лошади — я немедленно сваливаю отсюда. Тем более, что папа там, в городе, просаживает мои денежки в карты! А игрок он никудышный. Мягко говоря.

Может, у него хоть кое-что осталось, чтобы дать сыну на дорогу. Мне ведь много не надо, хватит и пяти долларов, если они, конечно, у него еще есть.

Вот только когда я добрался до города, оказалось, что папа уже умер. Причем не только умер, но и похоронен… в могилке с табличкой на палке.

У меня чуть сердце не остановилось. Я тихо попятился от этой новости и плюхнулся на землю… Папа! Ему ведь не больше сорока — выглядел на свой возраст и имел совсем неплохое здоровье, особенно для человека, который большую часть своей жизни проводил за карточным столом.

Сильвертон кишел тогда чужаками, но один из местных, знавший и папу и меня, сказал:

— На твоем месте я бы вскочил на лошадь и отвалил отсюда. Его уже не вернешь, и в нашем городе делать тебе нечего, уж точно.

— Как умер? Какая-то нелепица… Ну как это так — вдруг взял и умер? Ни с того ни с сего. Взял и умер?

— Так люди обычно и умирают, сынок. Каждый понимает, что когда-нибудь умрет, но никто не знает когда. И не ожидает. Так что лети отсюда со всех ног, парень. Пока не поздно. Я слышал, сейчас набирают людей на шахты где-то на Западе.

— Как он умер? — упрямо повторил я.

— Да, понимаешь, вроде как сам на себя руки наложил. Хотя тела я, признаться, не видел. А вот судья Блейзер, тот сам всему свидетель. Говорит, застрелился. Наверно, в пух и прах проигрался. Ты же знаешь, он любил это дело.

— Черта с два! — невольно воскликнул я. — Он такого ни за что не сделал бы! Да он проигрывал деньги всю свою жизнь! Просаживал больше, чем вы когда-либо видели!

— Так-то оно так! Только ты, сынок, лучше послушайся моего совета — дуй отсюда как можно быстрее! Здесь объявились кое-какие крутые в черных сюртуках, и они вряд ли потерпят, чтобы сопливый мальчишка что-то вынюхивал, это уж точно.

Может, он и прав, но меня этим не испугаешь — я якшался с такими крутыми сызмальства. Всякое видел. Ничего нового.

Мы всегда еле сводили концы с концами. После того как мама умерла, а Пистолет — это мой брат — сбежал из дома. Мы с папой брались за любую работу, какую только удавалось найти. И все шло нормально… Теперь папа умер и оставил меня совсем одного.

Толку от него вроде как было мало, но он мой отец и совсем неплохой человек. Последнее время мы редко разговаривали, а уж задушевных бесед не вели вовсе. «Привет!», «Как дела?» — и все. Иногда с отсутствующим видом он сообщал, сколько проиграл, или выслушивал мой вопрос на ту же тему. Но я по-своему любил его, как и он меня, хотя произнести такое слово вслух постыдился бы любой из нас.

Пистолет — мой сводный брат. Он на десять лет старше меня и убежал из дому давным-давно. Отец вроде как намекал, что Пистолет пошел по кривой дорожке, но лично я этому не верил. Парень всегда старался держаться где-то посрединке.

Харчевня «Бон тон» располагалась в самом начале улицы, а мне до смерти хотелось положить что-нибудь на зуб. Голод не тетка: живот уже начал подумывать, что мне перерезали глотку, поэтому я со всех ног помчался туда, ворвался в дверь и, даже еще не успев сесть за столик, заказал полный обед, мысленно поблагодарив Господа за то, что можно набить желудок всего за две монеты.

Пока я ждал официантку, у меня появилась возможность поразмыслить о папе и о его судьбе. Мы всегда принимали друг друга как нечто само собой разумеющееся, или так мне, во всяком случае, казалось. Но теперь, когда его вдруг не стало, в моей жизни образовалась огромная зияющая дыра, а внутри меня — непривычная пустота.

У папы никогда ничего толком не получалось. Пару раз мы чуть не стали одной командой, но тут вдруг пришлось выбирать — драться или «делать ноги», а мама не хотела, чтобы мы дрались, поэтому нам пришлось отступить. А потом команчи выставили нас с насиженного места, угнав наших лошадей и коров, даже фургон сожгли, а скарб разграбили или уничтожили… Папа хотел отстроить все заново, но тут мама заболела, все деньги ушли на врачей и лечение. Тогда-то папа ударился в карты и проигрывал, проигрывал, проигрывал…

Стоп! За соседним столиком рассказывают что-то интересное.

— Ни разу в жизни не видывал такого! Когда они подняли ставки за поднебесье, тот вытащил свой шестизарядник, и, наверное, целую минуту никто не знал, чего от него ожидать. А он положил на середину стола револьвер, такой красивый револьвер с перламутровой рукояткой и двумя маленькими красными птичками, врезанными в нее, и произнес: «Долларов на двадцать потянет. Значит, и поднимаю на двадцать!» Двое из них остались, а когда настало время открыть карты, у него оказался «фул хаус». Тут-то, мужики, все и началось. Такое вам и не снилось! Карты вроде как сами начали идти ему в руки. Он просто не мог сделать что-то не так. Если бы с ним сел играть сам губернатор, этот парень стал бы владельцем всей Территории! Уж как пить дать! Он выиграл восемь или даже десять тыщь долларей, не меньше!

Официантка — симпатичная рыжуня с чистым личиком усыпанным такими милыми конопушками, принесла жареную телятину с бобами. Наклонившись, чтобы налить мне кофе, она невольно показала свои великолепные груди и почему-то шепнула:

— Будь осторожней! Поберегись!

— Почему? Я и слова-то еще не вымолвил!

— Не в этом дело. Но на твоем месте я бы не медлила. Допивай кофе и пулей лети из города… даже не оборачивайся. Дай Бог им больше никогда тебя не видеть!

— А в чем, собственно, дело? Что я такого натворил? Да я, блин, целых восемь месяцев коров пас! Стоило мне только появиться в этом полоумном городе, как мне тут же начинают советовать побыстрее свалить отсюда. Во дела!

— Вот и вали! И как можно быстрее, — бросила она и, повернувшись, ушла.

Ладно. Тогда попробуем кофе. Ничего. Нормально. Теперь мясо и бобы, а потом посмотрим. И заодно послушаем, о чем говорят за соседним столиком. Похоже, это о той самой игре, когда мой папа играл в последний раз.

— Так вот, все решил этот шестизарядник. Он проигрывал и проигрывал, пока не поставил на кон свою игрушку. Ну я вам доложу…

Тут я прекратил жевать, молча посидел минуту или две, затем повернул голову и сказал:

— Звучит здорово! Так говоришь, красные птички в перламутровой рукоятке?

— Вот именно! Повезло. Эта игрушка сотворила чудо! Как только он поставил ее на кон, ему поперло как из нужника! Прет и прет! Никто ничего не мог с ним поделать.

— Мужчина среднего роста с усами?

— Усы имел, это уж точно, только он длинный и тощий. В черном сюртуке. И жилетке… Понимаешь? — Парень пристально на меня посмотрел. — Знаешь его, что ли?

— Да, похоже, мне его игрушка знакома. Такие не забывают.

— Везло ему жутко. Взял штук девять, а то и десять! Мало того, выиграл закладную на коров, где-то там на севере. И что интересно: делал все не так, и все равно перло ему как ненормальному!

Сосед рассказчика тоже обернулся.

— Он не выиграл все деньги в мире только потому, что у его соперников их просто не было. Взял все, что они с собой прихватили. Видел это собственными глазами.

Мужчины помолчали и сменили тему, а я опустошал стоявшие передо мной тарелки, прокрутил в голове кое-какие мысли. В общем-то я не мастак моментально соображать. Делаю все быстро, очень быстро, а думаю не очень. Люблю мозгами пораскинуть, повертеть идею в голове, пока не разберусь, что к чему. Все, что я узнал, походило на старую как мир беду…

Папу мне стало по-настоящему жаль. Позже, конечно, будет жаль еще сильнее. Ведь так неожиданно, как его смерть, на меня еще ничто и никогда не обрушивалось.

А может, его и не надо жалеть? Ведь папа ушел из жизни на самой вершине своего картежного триумфа. Он ушел победителем, а этим могли похвастаться совсем не многие игроки. И уж конечно, никто не ожидал, что папе когда-нибудь так подфартит. А ему повезло! Ведь если бы после такой удачи он остался жив, то продолжал бы играть и дальше и, само собой, просадил бы все до последнего цента. А теперь он остался непобежденным навсегда.

Хотя выстрел в голову?.. Как такое могло случиться?

Чья это пуля? Кто, интересно, спустил курок?

Вот теперь я окончательно допер, почему всем хотелось как можно быстрее спровадить меня отсюда. Слишком много для маленького городка, ну и к тому же я его родной сын.

Все ясно, надо топать к судье Блейзеру, который здесь не только судья, но и судебный пристав.

Блейзер сидел на крыльце, откинувшись на спинку стула, и раскуривал здоровенную сигару. Увидев меня, он прищурился, делая вид, что думает, кому это он вдруг так понадобился.

Вид я имел, уж поверьте, далеко не воскресный. Всю зиму я провел в горах, где совсем не жарко, и на мне была вся моя одежда, а вместо пончо, как полагается приличным людям, на плечах болталось одеяло, в котором я проделал дырку для головы.

— Судья Блейзер, — обратился я к нему. — Вы хоронили моего отца. Я пришел за его вещами.

Он даже не шелохнулся. Затем все-таки вынул сигару изо рта.

— Э-хе-хе, сынок, ты же знаешь, что мог оставить тебе твой отец. У него всегда все выходило наперекосяк, за что бы он ни брался. Карты — вот единственное, чем он занимался всю свою жизнь. Когда мы его хоронили, то нашли в кармане только три доллара и несколько мелких монеток. Правда, остались еще золотые часы и два шестизарядника. Один он держал в руке, другой лежал на столе. — Судья сел попрямее. — Можешь все это забрать.

Он встал и пошел в дом, сделав мне знак рукой следовать за ним. Крупный мужчина. И толстый. Хотя люди говорили, он силен как бык. Но меня не проведешь: то, что кажется жиром, и есть жир на самом деле. К судье я никогда не испытывал особой симпатии. Впрочем, это едва ли его расстроило бы, даже если бы стало ему известно. Кто я для него такой? Сопливый мальчишка — и ничего больше.

У себя в кабинете — там стоял секретер с откидной крышкой, большой железный сейф, медная плевательница и квадратный стол — он молча ткнул пальцем в сторону стола, и я увидел один из папиных револьверов в кобуре с патронташем. Другой, но без кобуры, примостился рядом с папиной старой черной шляпой.

Судья все так же молча достал из ящика секретера три доллара с мелочью и золотые часы.

— Вот тебе, парень. Забирай и иди себе. У меня полно дел.

Ладно. Я взял патронташ, надел на пояс, закрепил на ноге — сидел, будто родился со мной, — затем сгреб в карман деньги и часы и поменял свою истрепанную шляпу на папину черную. Теперь проверим револьвер: так, полная обойма, это меня совсем не удивило, папа всегда очень аккуратно обращался с оружием и содержал его по первому разряду.

Главное, револьвер оказался в порядке и готов к употреблению.

— Судья! — Я держал револьвер вроде как небрежно, но наготове. — Сдается мне, вы стали чуть забывчивы. Что-то не похоже на таких, как вы. Понимаю, у вас много важных дел и все такое прочее…

Он медленно выпрямился и бросил на меня колючий взгляд. Перевел его на револьвер в моей руке, затем снова на меня. Может, мне, конечно, и всего семнадцать, но нам с папой случалось тусоваться в самых крутых компаниях. Для меня судья выглядел не страшнее тех, с кем нам частенько приходилось сталкиваться.

— Забывчив? Ты это о чем? — угрожающе протянул он.

— Насчет тех денег. Вчера вечером папе здорово везло. Говорят, он выиграл много наличных и даже кое-какую недвижимость, но я почему-то не вижу ничего на вашем столе.

— Не надо, не надо, сынок! Тебе все наврали. Думаю…

— Слушайте, мистер, — перебил я его. Но спокойно, не повышая голоса. — У этого шестизарядника не так уж много терпения. Может вообще-то и не выдержать. К тому же мне совсем не трудно собрать двадцать, а то и тридцать свидетелей, которые наблюдали за той игрой. Собственными глазами… В городе полно чужаков, судья, которым вас нечего бояться, и они без проблем подтвердят все, что видели вчера вечером. Об этом и так говорит весь город. Посмейте заныкать хоть один цент у бедного мальчика-сиротинки, который только что лишился отца, и, не сомневаюсь, все эти парни тут же бросятся искать веревку, чтобы кое-кого вздернуть… Догадываюсь теперь, почему наш старый Динглберри так расстраивался из-за моего отъезда. Наверняка вы велели ему под любым предлогом задержать меня, пока тут все не утрясется.

Мои слова ему явно не понравились. Понятное дело — кому захочется расстаться с такими деньжищами? Да еще отдать их какому-то желторотому мальчишке! Но с другой стороны, вот он я, прямо напротив с шестизарядником в руке, и кто знает, не псих ли это, которому ужас как не терпится пострелять…

— Только попробуй нажать на курок, парень, и тебе не миновать виселицы!

— Мне еще не приходилось слышать, чтобы кого-нибудь повесили только за то, что он застрелил вора, — спокойно ответил я.

От злости судья Блейзер даже побагровел. Глаза сузились, угрожающе засверкали…

— Слушай, парень, ты в своем уме?

Я всего лишь чуть приподнял дуло револьвера.

— Если хотите доказать, что я ошибаюсь, отдайте деньги и закладные. Только и всего. Большего не требуется. А может, желаете решить это через суд? Так запросто. Минут через пять проведем его в салуне, где папа все выиграл. Так как?

Ему это понравилось еще меньше. Вряд ли он горел желанием услышать, что обо всем этом скажут присяжные, крутые парни Запада. Они верят в честную игру, и большинство из них собственными глазами видели, что произошло на самом деле. Судья Блейзер медленно, как бы через силу опустился на одно колено перед сейфом на полу. Я тут же передвинулся прямо ему за спину. Хотя я и выглядел сопливым, но прекрасно знал, что в сейфах всегда держат оружие — пусть, мол, караулит мои денежки. И точно, вон он, голубчик, лежит себе илежит.

Когда судья потянулся к нему, я остановил его:

— Мистер, когда ваша рука вынырнет из сейфа, пусть в ней лучше ничего не будет кроме денег. Вам же все равно придется повернуться, чтобы стрелять, а мне нет.

Он встал. Медленно, очень медленно. Но с деньгами в обеих руках. Я вежливо попросил его положить их на стол и отойти. Только без лишних движений.

— Сынок, я же не хотел тебе ничего плохого! — Его тон вдруг как-то подозрительно изменился. — Думал, сохраню эти деньги для тебя… Пока ты не станешь взрослым. Вообще-то… — Готов поспорить, эта мысль только что пришла ему в голову. — Я собирался стать твоим опекуном. Естественно, только по решению суда. — На его жирном лице появилась мечтательная улыбка. Ну совсем как у кота, когда он тайком жрет хозяйскую сметану. — С такими-то деньгами молодому человеку вроде тебя всегда пригодится добрый совет. Я даже прикидывал, как отправить тебя куда-нибудь учиться. В наше время образование — нужная штука.

— Да, но вы не мой опекун и не верится, что когда-нибудь им будете, — коротко и без эмоций ответил я. Пусть привыкнет к простому факту жизни.

— Почему же нет? — не сдавался он. Смотри-ка, просто в восторге от своей идеи! — Я оформлю все бумаги. Назначу себя твоим опекуном. Буду хранить эти деньги, может, даже выгодно вкладывать их для тебя.

— Охолонитесь, судья. Вы сделали свой ход и проиграли. Так что хватит, выкладывайте мои закладные.

— Да они не стоят бумаги, на которой написаны, — растерянно пробормотал он. Надо же, не сдается.

— Не важно. Давайте, давайте!

А куда ему деваться? Конечно, с большой неохотой, но ведь он не слепой, видел мой палец на спусковом крючке… Начни он упираться, и мой шестизарядник проделает в нем дыру, через которую проедет почтовый фургон.

Забрав все, что мне принадлежало, я попятился к двери, плотно закрыв ее за собой, вышел на улицу, дернул за привязь и вскочил в седло. Мой серый конь жутко устал, но, видимо почувствовав, что у меня могут быть большие проблемы, помчался, словно торопился на водопой.

В город и из города вели две дороги, и, следуя логике, мне предстояло выбрать одну из них, а значит, ни ту, ни другую. Я поскакал к своему бывшему коровьему пастбищу, где, как мне думалось — сам не знаю почему, — меня будут искать в самую последнюю очередь.

Ну, во-первых, никто кроме меня точно не знал, где оно находится, и к тому же я обойду стороной ранчо этого предателя старого Динглберри, который тут же настучит судье про мой маршрут, если меня увидит. К тому же оно что родной дом для моего жеребца, вот почему он туда так припустился. Я пару раз оглянулся. Никого.

Они, конечно, все обмозгуют, и Блейзер рано или поздно вычислит меня, но сначала им все равно придется потратить время на другие варианты, а к тому моменту, надеюсь, будет вроде как уже поздновато.

Только мне тоже стоит поторопиться. Ведь пойди снег до того, как я слезу с гор, — а снегопады в это время года совсем не редкость, — быть беде, можно вообще не выбраться оттуда. А что, запросто! Снежные обвалы навсегда похоронят все следы.

Нынешняя зима выдалась вполне сносной, малоснежной. Холодная, конечно, но с травой — все в порядке, и коровы не голодали. Я держал ухо востро, в любой момент готовый в случае нужды перегнать их в другое место; к тому же совсем рядом есть долины, там нашлось бы где укрыться и переждать ненастье. Закон гор прост: либо быстро отваливай, либо застревай на всю жизнь. Если ее хватит. Мне-то что, обычно у меня тут навалом запасов и дров. Правда, проблема в том, что за зиму я съел и сжег почти все, что имел…

С гор задул ледяной ветер, растаявшие было ручейки снова прихватило, значит, там, наверху, здорово подморозило. Серый, наверное почуяв дом, припустил еще быстрее. Там, где след кончался, миль за пять до травы, я снова обернулся, чтобы проверить. На всякий случай.

Никого и ничего. Ни души. Но меня не так легко обмануть: где-то они там, где-то уже идут по следу…

Сколько я получил денег, пока не знал, но уж точно немало, и Блейзер ни за что от них просто так не откажется. Это тоже точно. Он придет не один. Придумает что-нибудь, соберет людей и явится сюда, как пить дать. Он ведь судья. Наверное, не больше, чем заурядный мировой судья окружного масштаба, но уж в законах разбирается в любом случае лучше меня и без особых проблем назначит себя моим опекуном. Запросто! Сочинит красивую байку, какой я дикий, необузданный мальчишка, дурошлеп, за которым нужен глаз да глаз, и назначит. А тем временем, пока я, значит, расту и набираюсь ума, преспокойно прикарманит все мои денежки.

Когда вдали наконец показались темные очертания моей хижины, снежные тучи уже нависали почти над самой землей. Я остановился, хотя мой конь начал тут же фыркать и прясть ушами, выражая явное неудовольствие неожиданной, по его мнению, задержкой. Что меня там ждет?

С чего это мне пришло в голову, что никто не знает об этом местечке? Не слишком ли я самоуверен? Деньги нахально оттопыривались в седельных сумках. Закладные там же. С такой тяжестью будет нелегко пробираться через снежные завалы. Ох как нелегко! Кроме того, мне совсем не хотелось отдавать им мое, то есть папино богатство. Если, конечно, они меня поймают.

Тогда-то я и вспомнил про свой тайник!

Глава 2

Это была узкая трещина в скале — дюймов шесть в ширину и фута два в глубину, — спрятанная в стене ниши на высоте приблизительно в девять футов от земли, очень удобная штука для хранения кое-каких припасов, патронов, кофе — на случай, если мое пристанище вдруг сгорит дотла, пока я пасу скот.

До хижины оставалось еще добрых две мили, хотя уже виднелось темное пятно там, где она стояла. Подъехав к нише, я встал на стременах, запихнул деньги как можно глубже и снова задвинул трещину здоровенным камнем.

Триста долларов я оставил себе на жизнь: пять двадцаток под лентой внутри шляпы, еще пять в широком поясе, а последние пять скатал в тугой комок и утрамбовал его на дне кобуры. Револьвер, конечно, чуть приподнялся, но ремешок застегивался нормально, будто так и положено. В любом случае я решил сначала пользоваться поясным револьвером, если, конечно, придется стрелять.

Так, дело сделано, теперь можно и домой, но только не прямо, а в объезд, сделав маленький крюк через осиновую рощицу. Там за пригорком с хвойными деревьями у меня стоял еще один домишко. Крепко сбитый из толстых бревен и более теплый, чем сарай возле хижины. Серого завел туда — пусть немного согреется — и заодно набрал из мешка кукурузы, которую хранил здесь на всякий случай.

А вот теперь можно и домой. Там должны быть бекон, бобы, мука, соль, сахар и кофе, а также немного сушеных яблок, ну и, наверное, кое-что еще. Боюсь, скоро все это мне очень и очень понадобится.

Наступила уже весна, и внизу набухли почки, но здесь в горах — жди сюрпризов. Мне случалось видеть, как приходит весна с цветами и теплом, а потом с ледяных вершин вдруг налетит снежная буря, и снова дней на десять, а то и на все пятьдесят ляжет самая что ни на есть настоящая зима.

Высокогорное пастбище, которое здесь называли плато, представляло собой несколько долин выше уровня леса или наравне с ним, где росла самая сочная трава. Большую часть зимы там не задерживался снег и было намного теплее, чем внизу. Многие считали это «местным погодным явлением». Наверное, имели в виду ветры, дующие из пустыни.

Когда папа прознал про эти места, то сразу же пришел к Динглберри с предложением организовать выпас его коров на высокогорных пастбищах. По два цента с головы, предупредив, что работать будет его сын, то бишь я,

Как он нашел те луга или услышал про них, мне неизвестно — очень уж разговорчивым папу не назовешь. Только сейчас до меня начало доходить, как мало он рассказал мне о своей прошлой жизни, семье… Меня это, в общем, не очень-то и трогало, к тому же он всегда был рядом, и при желании я мог бы его спросить, если вдруг что-то станет интересно. Но сейчас папы уже нет. Его смерть не только оставила меня одного, но и отрезала от всего прошлого, от семьи, которая, вполне возможно, где-то существовала…

Возле хижины все было тихо. Я вошел внутрь и первым делом разжег печку. Затем, когда дрова весело затрещали, начал засовывать припасы в джутовый мешок. Причем из головы никак не выходила предательская мысль — а не лучше ли переночевать здесь в тепле, чем тащиться через горы в холоде и темноте?

Приторачивая сумки с провизией к седлу, я все еще думал, не расседлать ли моего серого конька и не дать ли нам обоим отдохнуть. Жеребец здорово устал, да и мне бы это совсем не помешало, но я вспомнил злобный, полный ненависти взгляд Блейзера и ясно понял: он придет за мной, придет несмотря ни на что. Когда еще у него снова появится шанс поиметь столько денег!

Вдруг я вспомнил, что на полу хижины остался мешочек с патронами. Пожалуй, их надо забрать.

И я вернулся. А когда открыл дверь, передо мной вдруг выросло что-то невероятно огромное, прямо как медведь-гризли. Моя правая рука дернулась к револьверу, но — вот черт, я же повесил ремень с кобурой на луку седла, когда приторачивал сумки!

Меня ударили кулаком, но ощущение возникло такое, будто шарахнули обухом топора. Я согнулся пополам… Следующий удар послал меня на пол. Но разлеживаться мне не дали: здоровенная ручища схватила меня за шиворот и швырнула на стоявший рядом стул.

— Где они? Где деньги, парень?

Ошеломленный, но не потерявший сознания я поднял глаза на судью Блейзера. С ним оказались еще трое. Одного я узнал: Тобин Уэкер, перевозчик грузов, слыл самым что ни на есть подлым человеком во всей округе. На голову выше меня и гораздо тяжелее.

И рожа будто просит кирпича. Не знаю даже, зачем судье понадобились другие двое — ему вполне хватило бы одного Уэкера.

Блейзер схватил меня за ворот рубашки и приподнял со стула.

— Где они? — прошипел он. — Где деньги, которые ты украл у меня?

— У меня их отняли, — соврал я. — Мне подумалось, это вы.

— Отняли?

— Двое… С винтовками. Забрали бабки и велели проваливать… Сказали, увидят в городе или где-нибудь тут рядом — открутят голову.

— Ты что, думаешь, я поверю твоей туфте?

Блейзер произнес это таким тоном, что я даже сначала испугался. По-настоящему. Но у меня все-таки хватило ума понять: как только они получат деньги, тут же прикончат меня. Зачем им живой свидетель и лишние проблемы?

— Разве не вы их послали? — с удивлением спросил я. — Они забрали все. Деньги, револьверы, лошадь… Вычистили как миленького!

— Сынок, ты врешь и надеешься выкрутиться, — подозрительно тихим голосом произнес Блейзер. — Этот номер не пройдет. Значит так: либо ты сам скажешь, где деньги, либо мы из тебя выколотим признание.

— Послушайте, да с чего мне…

Дальше слова застряли в горле. Скорее, залились кровью, так как он врезал мне прямо в зубы. Я слетел со стула… Потом Уэкер схватил меня сзади за руки и держал, пока судья неторопливо продолжал обрабатывать меня со всех сторон — локтем в живот, коленом в подбородок, кулаком по лицу, ногой в пах…

Они оставили меня лежать в крови на полу. Один из них подбросил дров в печку.

— Холодает, — заметил он.

А Уэкер еще раз шарахнул меня ногой по ребрам.

— Давай, давай, не тяни, парень. У нас впереди целая ночь.

— Может, вся весна, — прошелестел я окровавленными губами.

Блейзер нахмурился.

— Это уж точно. У нас вся весна, парень. Будем бить тебя, пока не скажешь, так что лучше пожалей себя. Выкладывай, да поскорее.

Он явно не понял меня и, похоже, не представлял себе, что может произойти здесь в горах. Внизу, в городе, днем уже тепло, цветы, почки на деревьях и все такое прочее, а здесь не так, все совсем иначе.

— Пожалуй, кофеек бы нам не помешал, — решил судья. — Где тут у тебя кофе?

— Я взял его, когда уходил. Его и оставалось-то совсем ничего.

— У меня есть немного, — откликнулся один из них, открывая дверь, чтобы сходить за ним.

В хижину ворвался порыв ветра. Со снегом!

— Ты смотри, снег, — изумленно заметил Блейзер.

Боль медленно разливалась по всему телу. Уж не сломали ли мне ребра? Я попробовал сесть, но потом передумал. Лучше лежать. В голове потихоньку прояснялось, а внутри, внутри закипала злость. Ярость против всех этих подонков. К тому же этот Уэкер, гад из гадов, просто двинул ногой и врезал мне прямо по лицу. Хорошо еще, я инстинктивно отдернулся назад, так что ребристая подошва его сапога всего лишь содрала мне кожу со щеки.

— Не дергайся, парень. Отдай деньги, и мы оставим тебя в покое. Не скажешь, будем продолжать бить. Ох и длинная тебя ждет ночь!

— Очень длинная, — пробормотал я разбитыми губами. — Может, самая длинная в вашей жизни.

Тот, который возился с дровами у печки, полуобернулся, внимательно посмотрел на меня.

— Что ты хочешь сказать? — спросил он.

— Послушайте ветер, — ответил я.

Блейзер бросил на меня подозрительный взгляд.

— Ветер? Ну и что ветер?

— Снег. Много снега. Если в это время здесь застрять, значит, отсюда не выбраться недель шесть, а то и все восемь. Со мной такое уже случалось. Надеюсь, ребятки, вы захватили с собой достаточно жратвы? Или жирных лошадей. Вам это точно понадобится.

Тот у печки перевел взгляд на Блейзера.

— Это так?

— Он врет. Сейчас весна. — И все-таки в его голосе слышалось сомнение. — Уже апрель.

— Кое-кому не удавалось выбраться отсюда и до июня. — Я даже заулыбался. — Надеюсь, вы успели попрощаться со своими бабенками?

Уэкер шарахнул меня по губам.

— Заткнись, гнида!

Я минутку помолчал, но затем вроде бы как продолжил:

— Пару лет назад один тут пошел в горы с охотниками. В конце весны вернулся. Толстый такой, цветущий. Но один. А где же остальные? Народ поинтересовался и выяснил: он их всех убил и съел. Отсюда и название — «Плато людоедов», вы что, не знали?

— Да, я слыхал об этом, — подтвердил Уэкер. — Было такое, это точно.

— Вам крупно повезло, парни, что у вас есть Блейзер. Он такой здоровый, толстый. Он…

Судья с размаху ударил меня. Затем встал и наступил на мои пальцы, потом шарахнул ногой в живот и, приподняв за ворот рубашки, прорычал:

— Где деньги?

— Отняли… А отца-то убили, наверное, вы.

Блейзер отшатнулся, будто ужаленный. Но тут же злобно саданул меня по ребрам. Я замычал от боли, а он со всей силы врезал мне по почкам. Раза три-четыре подряд.

Лежа на полу лицом вниз, я чувствовал, как холодный воздух ползет через щели. И боль, жуткую боль во всем теле. Раньше так мне никогда не доставалось.

— Пожалуй, надо бы завести лошадей, — озабоченно сказал один из них. — Ветер-то холодноватый.

— Вот и займись ими, — раздраженно огрызнулся Блейзер. — Уедем с утра пораньше.

Я рассмеялся. С трудом, конечно, но рассмеялся.

Они отошли, а я остался лежать. У них оказались только две кружки, поэтому кофе пришлось пить по очереди. От резкого порыва ветра дверь вдруг с шумом открылась и захлопнулась.

— Судья, а может, он говорит правду? — заволновался тот, который ходил завести лошадей. — Лошади у него там в сарае нет.

— Лошадь они у меня тоже забрали, — подтвердил я.

— Да врет он все! — раздраженно буркнул Уэкер. — Настанет утро, найдем и лошадь, и деньги.

— К утру вас всех так занесет, что недель шесть — восемь вам отсюда не выбраться. И даже не мечтайте кого-нибудь подстрелить. В это время года здесь…

— К утру мы либо получим свои деньги, либо сделаем из тебя кашу, — перебил меня судья. — Все только начинается. Хочешь остаться живым, говори, где деньги.

Мои глаза распухли, остались только узенькие щелочки, голова раскалывалась от боли, вместо рук только две распухшие культяшки. И все равно лучше терпеть и не говорить им ничего. Пока я молчу, остается хоть какой-то шанс. Крошечный, но все-таки шанс.

Внезапно Уэкер со всех сил ударил меня по почкам. Боль, какая же пронзительная боль! А Блейзер тут же добавил ногой по лицу.

— Вы все сдохнете здесь, — чуть отдышавшись, проговорил я. С трудом, но проговорил. — Проходы скоро закроются. Отсюда уже не выбраться.

— А если он не врет? — взвился вдруг один из них. — Блейзер, мне это совсем не нравится. Эти проходы узкие, как хрен знает что, а снег вон валит и валит.

Уэкер подошел к окну. Пристально поглядел через стекло. На его лице впервые за все время промелькнуло выражение неуверенности.

— Ну, блин! — раздраженно выругался он, сплюнул и, отойдя от окна, сел на стул. Затем снова встал, снова подошел к окну. Хотя ничего он там не видел. И не мог видеть, ясное дело. Вечер, да еще такая погода. Просто занервничал.

Я обратил внимание на хлопья снега, влетевшие в комнату. Большие и пышные. Такой снег валит сильно и долго. Им отсюда не выбраться. Но и мне тоже. Хотя… хотя можно попробовать. Почему бы и нет? Места для меня как-никак родные.

Не так давно старик индеец уже проходил этим путем. Я зимой приютил его и накормил, и он в благодарность рассказал мне про эту тропу.

Но найду ли я ее в такой кромешной тьме? Даже если бы не было этих подонков? Индеец не очень-то ясно все излагал. Ничего удивительного. Полной ясности от них никогда не дождешься. Все вокруг да около. Ладно, спасибо и на том. Что-то все-таки мне известно.

Блейзер тоже встал, подошел к двери, выглянул наружу. Затем набросил плащ и вышел. Когда он через минуту вернулся, его тон и манеры изменились как минимум процентов на сто.

— Дик, — приказал он тому, кто варил им кофе, — иди седлай лошадей. Мы уезжаем.

— А как с этим? — спросил Уэкер, ткнув пальцем в мою сторону.

— Успеем вытрясти его до отъезда. Теперь шутки в сторону.

Дик пошел седлать лошадей. Их осталось трое. Я постарался изобразить разбитыми губами улыбку.

— Он их уже не найдет там в снегу. Вы все сдохнете.

Блейзер злобно схватил меня за шиворот, и тут я изо всех сил ударил его. Прямо по его гнусной роже. С превеликим удовольствием. Он даже присел от боли. А затем начал избивать меня. По лицу, по голове, по животу… Спокойно, не торопясь. Я не сопротивлялся. Зачем? Надо сохранить силы. Надо выжидать. Время придет.

— Дай-ка его мне, — подошел Уэкер. — У меня он быстрее заговорит.

Блейзер устало махнул рукой.

— Делай с ним что хочешь, только не убивай, пока он рот не откроет. Деньги у него где-то здесь, это точно.

— А если он не врет? — спросил вдруг четвертый. — Если его на самом деле ограбили? Деньги же все видели. Все видели, как его старик выиграл их.

Блейзер промолчал. Он надеялся, что деньги у меня. Хотя никаких фактов в пользу своей уверенности не имел. Он зря тратил время, и это ему не нравилось.

О, скрипнула дверь! Наверное, возвратился Дик. Блейзер скрючился у огня. Уэкер отодвинул меня на вытянутую руку. Он был силен. Намного сильнее Блейзера. Запросто убьет! Дик уже возился с замком, и тут я прыгнул. Как сжатая пружина.

Так, первым делом левую руку под мышку Уэкера, правую на его запястье. Хруст! Он взвыл от боли. Еще бы, ему сломали руку! Я изо всех оставшихся сил толкнул его на Блейзера, и они, как родные братья, вместе покатились в огонь. А я метнулся к двери.

Дик! Я сбил его с ног, заодно влепив ему кулаком по подбородку, и покатился по снегу…

Потом все-таки поднялся на ноги. Теперь в лес, скорее в лес. Позади раздавались яростные крики боли и ругательства. Так вам и надо! Снова лицом в снег, снова качусь, снова в снег… Ну все, хватит, пора встать.

Дерево. В голове шумит, дышать тяжело, каждый вздох как удар ножа.

А что вокруг? А глаза как щелки, ничего не рассмотреть. Все равно — вперед от одного дерева к другому. Главное, я здесь, а не там.

Серый! Найду его, и все будет в порядке.

Ветер, ветер выл и выл. Не думать, надо постараться не думать. Опять упал, снова боль. Сломано, наверное, не одно ребро. Нос тоже.

Но чувство ориентации, похоже, осталось: запасная хижина где-то справа. Мое убежище с верным другом-конем ждало меня. Где? Где-то здесь, ярдах в десяти…

Вон оно! Скорее внутрь. Серый радостно заржал.

Я тут же рухнул на пол. Потом все-таки поднялся, чтобы закрыть дверь на замок. Холодно, но относительно безопасно.

Насколько? Они же не успокоятся. Они будут искать. Надо выбираться. Как можно скорее. Куда? Сколько идти? Две мили? Меньше? Больше?

Только бы удрать отсюда. Там, внизу, можно укрыться от ледяного, пронизывающего ветра. Я облокотился на спину коня, закрепил подпругу, с трудом вскарабкался в седло. Нагнул голову, проехал в дверь. Прямо в буран…

Жеребец, наверное, почувствовал, что хозяину плохо, очень плохо, поэтому, на удивление, совсем не сопротивлялся.

А буря бушевала вовсю. Я направил бедное животное прямо к дому, откуда по-прежнему доносились злобные крики.

Там, где дует ветер, нет снега. Значит, можно спокойно скакать, что мы и сделали. Туда, к моей заветной трещине в скале, дай только Бог не промахнуться.

Сзади — верная смерть. Впереди — жгучий мороз, мили и мили трудного пути, но… все-таки шанс выжить и победить.

Подумав так, я невольно обернулся в седле. В густом снегопаде еще не пропал тусклый свет. Окно.

Я вытащил из седельной кобуры винчестер, замерзшими, негнущимися пальцами зарядил его и три раза подряд выстрелил по окну — вот вам!

По крайней мере, теперь вы знаете, что я не сдался, что об этом нечего и мечтать.

А теперь снежный буран!..

Глава 3

Холодно, жутко холодно. Надо как можно скорее найти начало той самой индейской тропы, узкой-преузкой, которую не всегда разглядишь даже при тихой погоде. Серый уже ходил по ней. И не раз. Он наверняка сообразит, куда идти. А уж если нет, то…

Ветер бил прямо в лицо, я вжимал голову в воротник, чтобы хотя бы перевести дух. Снежный покров становился все толще и толще даже здесь на равнине. Несколько раз жеребец спотыкался. Он устал как черт, но что делать?

Ох уж этот ветрище — словно железная стена, холодный-прехолодный, а мы прем ему навстречу! Серый вдруг снова споткнулся и чуть не упал. Слава Богу, не упал, но остановился и задрожал. Тут я вспомнил: где-то справа должен быть спуск. Может, это он и есть? И именно из-за него конь споткнулся?

Ну что, рискнем? Давай, давай, вперед, родимый. Он сделал неуверенный шаг, еще один, еще… Вот она, та самая здоровенная ель! Здесь надо слезать.

Каждое движение отдавалось дикой болью, тело кричало и вопило, ни одной здоровой косточки, но моего единственного верного друга — коня надо поберечь. Мы нужны друг другу, нужны, чтобы выжить. Дорогу вниз отсюда я теперь найду, но придется идти зигзагом между деревьями и валунами. Верхом это опаснее и труднее.

Я повел его в поводу, время от времени притопывая ногами — пусть кровь хоть немножко разойдется. Нет, так долго я не продержусь. Надо найти укрытие от ледяного ветра — нависшую скалу, пещеру, упавшее дерево, все что угодно. Нам необходимо укрытие и костер. Немедленно!

Мы шли и шли через снег и бурю, и я все время вертел головой, упрямо желая увидеть хоть что-нибудь подходящее. Ничего. Только ветер, воющий ветер и ослепительно белый снег.

Сколько мы уже прошли? Четверть мили? Полмили? Больше?.. В голове было пусто, как я ни старался заставить себя вспомнить, есть ли поблизости местечко, где можно спрятаться от этого ужаса. Хоть ненадолго. Ведь человек в горах всегда отмечает такие места в памяти.

Вдруг я поскользнулся и упал. Вот блин! Вставать уже совсем не хотелось… Серый, мой верный друг, нагнул морду и начал тыкать в меня своим мокрым носом. Тяжело вздохнув, я уперся руками и попробовал встать.

Лед. Мои руки уперлись в лед. Вот почему я поскользнулся… под снегом был лед! Лед — это замерзшая вода. Значит, это, скорее всего, ручей, о котором говорил старый индеец. Ручей, вытекающий из пещеры!

Пещеры?

Тогда быстрей наверх. Осторожно нащупывая путь, чтобы, упаси Господи, не сойти с ручья, Серый понуро плелся за мной. Ветер, похоже, стал чуть тише. А может, всего лишь разыгралось мое продрогшее воображение? Нет, на самом деле стихает… Или нас прикрывает какой-нибудь выступ скалы…

Меня уже трудно было назвать нормальным, что-либо соображавшим человеческим существом. Даже получеловеком. Холод напрочь заморозил мои мозги. Только одна мысль стучала в голове — либо мы сейчас найдем укрытие, либо оба подохнем.

Я снова поскользнулся, чуть не упал, но все-таки удержался на ногах. Лед передо мной уходил куда-то вверх. Это же склон, пологий склон, откуда ручей стекал вниз! Подавшись чуть вправо, я попробовал найти просвет в густых кустах вдоль предполагаемого берега. Мы полезли вверх, но теперь поскользнулся и грохнулся мой жеребец.

У нас ушли все силы на то, чтобы помочь ему подняться. Я задыхался от усталости и боли, противной ноющей боли во всем теле. Впереди что-то чернело. Дыра в сплошной стене кустов? Тогда туда! Ветер вдруг полностью стих. Но не холод.

Узенькая тропа уходила куда-то вправо. Не важно. Вперед, только вперед! Останавливаться нельзя. Надо идти, надо что-то делать…

Глаза постепенно привыкли к окружавшей темноте, и я разглядел, что мы оказались в закрытом пространстве диаметром футов тридцать, из которого виднелись по крайней мере два выхода. На полу валялись ветки — остатки прежних костров, наверху — щель, куда мог уходить дым.

Медленно, с большим трудом я собрал в кучку несколько сучков, но руки настолько одеревенели, что я не сумел зажечь спичку. Ничего, надо немного подвигаться, тогда кровь скоро понесет тепло по телу.

С подпругой пришлось повозиться, но все-таки удалось ее расстегнуть и снять с коня седло. Затем, очистив попону от налипшего снега и кусочков льда, я начал растирать своего серого друга, втирая тепло в него и в себя.

Делать это пришлось долго, так как мои движения оставались пока весьма неуклюжими, но потом кровь все-таки побежала по жилам быстрее. Ну вот теперь совсем другое дело! Опустившись на колени, я аккуратно сложил костерок, добавив туда сухих листьев и шишек из крысиной норы. Осталось самое главное — чиркнуть спичкой по коробку! Я всегда испытывал чувство мальчишеской гордости, когда мне удавалось разжечь костер с одной спички. Слава Богу, сработало и на сей раз!

Огонь вспыхнул, быстро разгорелся, весело пожирая длинные сухие ветки. Я подкинул еще и протянул руки к долгожданному теплу — наконец-то!

Постепенно стало не только теплее, но и заметно светлее. Где же это мы оказались? Так, посмотрим: у стены куча хвороста и жестяное ведерко, несколько индейских горшков, черпак, обрывки конской упряжи… Да, похоже, здесь частенько бывали люди. Скорее всего, индейцы.

Я набрал в ведерко снега у входа и поставил поближе к костру. Когда из него пошел пар, поднес его жеребцу, который выпил согревшуюся воду жадно и благодарно. Вот теперь можно заняться кофе.

Пока вода вскипала, я насухо протер свой винчестер, а заодно и оба револьвера.

Кстати о них. И тот, и другой стоили немало, но отец, даже если оказывался без гроша в кармане, никогда с ними не расставался. Этот вопрос меня впервые по-настоящему заинтересовал.

Почему? Зачем папа, совсем не воинственный человек, всегда держал их при себе? Ведь он практически не вынимал их из кобуры — разве только для того, чтобы почистить и смазать, — и уж никогда не демонстрировал их на людях.

До меня вдруг дошло, как мало я о нем знал. Мало? Да можно сказать, совсем ничего!

Сидя здесь, в темной пещере, невольно прислушиваясь к завыванию ветра снаружи, я придвинулся поближе к огню и задумался о своем отце, таком необычном и глубоко одиноком человеке.

Теперь-то понятно, насколько он был одинок, и в памяти стали всплывать вроде бы мелкие, но важные моменты — его неуклюжие попытки проявить чувства, полная потерянность, когда умерла мама…

Нам никогда не удавалось поговорить о ней. Если я вдруг упоминал о ней, он тут же вставал и выходил из комнаты. Или отворачивался и молча смотрел куда-то в сторону. Наверное, ему все-таки хотелось думать, что мама не умерла, что она просто куда-то ненадолго отлучилась и скоро вернется.

Вдруг передо мной отчетливо встал его образ. Я представил его в старом сюртуке с истертым вельветовым воротничком и тем не менее по-своему элегантным… Почему же я так мало знал о нем? Может, у него были причины скрывать что-то? Или он не хотел говорить о своей семье? Если, конечно, такая имелась.

Где он родился, как оказался здесь на Западе, когда встретил маму? Все это осталось для меня загадкой. Само собой: ведь до настоящего момента я никогда даже не задумывался над этим.

Как-то, когда мы сидели в своей комнате в отеле, папа читал газету, и что-то в ней вдруг вывело его из себя. Он скомкал ее и швырнул на пол, а потом с несвойственной ему злостью произнес: «Сынок, тебе нужно стать образованным человеком! Поступай как знаешь, но постарайся, обязательно постарайся получить образование!»

Я подошел к выходу из пещеры, куда изредка врывались порывы ледяного ветра, и выглянул наружу. Не видно ни зги. Я знал, что мы отклонились от тропы, но насколько? И можно ли нас увидеть, когда буран стихнет?

Надо еще раз проверить револьверы.

Я выбрал из кучи дров полено потолще и подбросил его в костер. В пещере стало уже почти тепло. По крайней мере здесь мы не замерзнем.

Интересно, как они там, Блейзер и те трое? Будут пытаться пробиться или застрянут в моей хижине? Кое-что из еды там оставалось. Трудно сказать сколько, но немного. Вряд ли хватит больше чем на неделю для одного, не говоря уж о четырех здоровенных мужиках. Кому-то из них придется помирать…

Соорудив себе как мог спальное место между стеной пещеры и костром, я положил револьверы рядом, улегся на спину и, сцепив руки за головой, снова задумался об отце. Как же мало времени мы провели вместе! Пару раз ему вроде как очень хотелось поговорить, что-то мне рассказать, но у меня не возникло желания слушать. Сейчас, когда я вспомнил об этом, мне стало стыдно. Но тогда сопливому мальчишке совсем неинтересно показалось выслушивать про чье-то прошлое или про чье-то детство. Даже собственного отца. Меня волновала только собственная персона! Так невольно я упустил возможность узнать от него что-то важное, то, без чего хуже жить…

Уже засыпая, я вдруг вспомнил мамины слова: «Почему ты не возвращаешься? Или есть причины и ты не можешь?»

Он, наверное, что-то ответил, но я не помнил что. В памяти остались только ее слова: «Я боюсь не за нас. Я боюсь за тебя!»

«Слишком поздно, — ответил он. — Старого уже не вернешь. — Затем, через минуту-другую. — Не могу я… Нельзя начинать все это снова. Пусть лучше никогда не узнают… «

Чем были эти слова для меня тогда? Ничем. Пустым звуком. Разговором двух взрослых. Но почему я их не забыл? Почему вспомнил их сейчас?

Теперь папы нет. И спросить не у кого.

Но он не покончил с собой. Одно про папу я знал точно — он не из тех, кто опускает руки. Выиграл ли, проиграл ли, папа все равно пошел бы до конца.

Эта мысль заставила меня задуматься о его пристрастии к картам. Ведь при жизни мамы отец к картам даже не прикасался. Играть на всю катушку он начал только последние два-три года.

Однажды он даже с отвращением швырнул колоду на стол, раздраженно заметив: «Глаза б мои на них не глядели!»

«Почему же ты не бросаешь играть, раз они тебе так противны?» — спросил я тогда.

Папа молча постоял минуту-другую, тупо глядя в окно, затем грустно произнес: «Это единственный способ. Единственный шанс. Всего одна удачная игра — все, что мне надо!»

Тогда я ему не поверил. Но сейчас… сейчас, когда я избитый и измученный лежал в пещере и меня подстерегали враги, призадумался. Ко мне стали постепенно, потихоньку, один за другим возвращаться маленькие кусочки той безвозвратно ушедшей жизни. Папа отличался очень скромными потребностями. Ему вроде бы ничего и не было нужно. Он даже не умел тратить деньги, когда они у него появлялись… Стоп, вот ответ: он пытался заработать их для меня!

Я сел, подбросил несколько веток в огонь. Конечно же… Зачем еще? Помню, как-то раз папа бросил взгляд на мое драное пончо, на мои стоптанные сапоги, мою старую изношенную шляпу и сказал: «Какого хрена, неужели мой…»

Свою мысль он, как всегда, не закончил. Взял шляпу и ушел и в тот же вечер просадил все наши общие тридцать четыре доллара.

На следующее утро мне пришлось наняться на объездку диких мустангов по пятьдесят центов за штуку. Пару раз я грохнулся с них, но все-таки объездил. Когда нечего жрать, надо объезжать. Просто, как жизнь.

А как-то я заболел, и папа ночь за ночью сидел у моей постели. Сколько мне тогда было? Одиннадцать или двенадцать? Да, наверное. Мысль о здоровье пришла мне в голову только один раз, когда я увидел папу без рубашки в ванной — две пулевые раны на левой стороне!

Кажется, я тогда что-то заметил по этому поводу, а он вроде как отмахнулся и сменил тему. Но я не отставал, и он, чтобы скорее покончить с этим, сказал: «Было дело, в меня стреляли. Сейчас это уже не важно».

Лежа уже почти в тепле, я попытался сложить все вместе, но… ничего не выходило, и тогда в голове начали роиться новые вопросы. Кем, собственно, был папа? Почему он не мог вернуться? А если мог, то куда и зачем?..

К тому времени я согрелся настолько, что даже не поленился встать и выглянуть наружу. Снег валил по-прежнему, ветер не стихал тоже. Да, им придется несладко там в моей хижине, это уж точно. Когда застреваешь в горах во время снегопада, в любой момент жди беды. Кому-кому, а мне это известно совсем не по рассказам. Возле входа в пещеру валялось упавшее дерево, но моя попытка втащить его внутрь оказалась напрасной — дерево намертво примерзло к земле. Пришлось отломить ветку побольше, причем раздался хлопок, будто выстрел из ружья.

Кроме того, я натаскал в пещеру кусков коры и разных обломков, за которыми не пришлось далеко ходить. В такую погоду лишних дров не бывает.

Эта ночь тянулась долго, очень долго. Каждые несколько минут мне приходилось вставать, чтобы подкормить костер, а в холодную ветреную ночь аппетит у него всегда будь здоров. Слава Богу, дров у меня хватало…

Когда наконец настал рассвет, я проснулся задубевшим от холода, а от костра осталась только кучка серой золы. Но теперь оживить его не составило большого труда.

Слегка отогревшись у яркого огня, я подошел к выходу — что там происходит снаружи? Все стало белым-бело, и наши следы занесло. Ветер стих, но заметно похолодало. Лютый холод! Градусов тридцать, а то и больше, и, похоже, не на один день. Если они все-таки решатся меня искать, то наверняка найдут: мне надо поддерживать здесь огонь, чтобы не превратиться в сосульку, значит, они быстро учуят дым от костра…

Несмотря на дрожь, я долго оглядывался вокруг и думал, думал, что делать дальше. Где-то ниже должна быть индейская деревушка, туда наверняка и ведет тропа. Но индейская тропа в горах обычно проходит через очень и очень опасные места. На ней можно ждать чего угодно. И все-таки мысль о том, что ни еды, ни дров нам надолго не хватит, заставила меня решиться — надо рискнуть!

Вернувшись в пещеру, я подбросил в огонь еще пару веток потолще и начал седлать своего четвероногого друга. Он не выказал никакого неудовольствия. Похоже, эта темная, мрачная дыра в горе нравилась ему не больше, чем мне. Примерно через час мы вышли на свет Божий и на свою тропу. Куда бы она нас ни привела…

Сначала мы ехали шагом, затем чуть-чуть рысью — пусть конь немного согреется, потом я слез и пошел рядом — мне тоже не мешало размяться и разогнать кровь. В кармане у меня лежали папины золотые часы: пройдем часа четыре, а там посмотрим. Одновременно буду высматривать новое укрытие, так как совсем неизвестно, насколько хватит сил у моего жеребца… или у меня самого.

Вот мы нырнули в заросли — сломанные, изуродованные бурей деревья. Снег доходил до колена, а в некоторых местах в каньонах рядом с тропой его намело глубиной футов до двадцати пяти, а то и тридцати. Но сама тропа вела вниз, кружа между деревьями, огибая огромные скатившиеся с хребта валуны.

Спустя четыре часа мы, собственно говоря, еще никуда не пришли. Ни следов человека, ни следов зверей. Ничего, а мои ноги снова превратились в ледяные колодки.

Тропа опять загнула куда-то вверх и пошла по гигантской наклонной скале, покрытой толстым настом. С нее по меньшей мере мили на три вокруг открывалось совершенно пустынное безлюдное пространство без каких-либо признаков жизни.

Только одинокий ветер угрожающе и таинственно завывал среди скал и ближайших горных вершин. Из-за давящего безмолвия даже конь мой чувствовал какое-то беспокойство, поэтому я обрадовался, когда увидел далеко внизу долину, хотя не без страха долго глядел на крутоватый склон, по которому придется спускаться первые футов шестьдесят или что-то около того. Серый настойчиво потянул за повод, а когда я отпустил его, без колебаний направился вниз по склону.

Мы опять оказались в густых темных зарослях, посреди полного безмолвия. И снова никаких следов, абсолютно никаких. Животные, если они тут и были, будто впали в зимнюю спячку, как сурки и медведи, хотя о последних такого со стопроцентной уверенностью, конечно, не скажешь — от голода даже в самый разгар зимы медведь может проснуться и отправиться за добычей. Запросто. В любой мороз.

Ближе к вечеру мы наткнулись на утес, за которым укрылись от ветра. Там же валялся здоровенный плоский кусок скалы: я поставил его стоймя, получился отражатель для костра, завел жеребца поближе к стене и развел огонь.

Сушняка тут валялось сколько угодно, как и положено высоко в горах, где мороз и ветер вытворяют с деревьями Бог знает что… Ночь мы кое-как пережили, равно как и лютый холод, а с рассветом уже снова шагали по тропе. Часа через два деревья вдруг неожиданно расступились, и прямо перед нами открылась узенькая тропинка, покрытая снегом, под которым, скорее всего, намерз лед. Но там внизу, в долине, к небу поднималась тонкая струйка дыма. Значит, там — люди, значит, там тепло и даже еда! Значит, у нас нет иного выбора, кроме как добираться туда по этой чертовой тропинке, даже если ее всю покрыл лед!

Что там, под нетронутым снегом, известно только Господу Богу, нам же предстояло пройти по тропе, когда одно стремя будет висеть над пустотой ярдов, может, в семьсот или восемьсот… если не в целую милю.

Ну, скажу я вам, мне пришлось туговато. Один раз даже струйка холодного пота предательски потекла по спине. Серый же держался совсем иначе: он потряс головой, недовольно фыркнул, поставил уши торчком и без колебаний двинулся дальше.

— Эй, парень, — сказал я ему, — если ты поскользнешься, то…

Мой правый сапог чиркал по стене утеса, левый висел над пропастью. Мы же приближались к повороту, за которым нас ждала только неизвестность. Я знал лишь одно — надо идти вперед. Серому здесь не развернуться, это уж точно, и в случае чего мне пришлось бы соскакивать с него через круп, чего мне, сами понимаете, делать совсем не хотелось.

Он переставлял ноги так, будто старался не раздавить букашек. В прошлом мой конь — дикий мустанг и, наверное, проходил по местам и похуже. Что ж, оставалось только надеяться на него… Мы наконец-то завернули за угол утеса, где тропа круто наклонялась вниз. Я не спускал с нее глаз, стараясь мысленно направлять каждый шаг моего верного друга и про себя умоляя его не поскользнуться. Только раз я бросил взгляд в сторону и краем глаза отметил в долине какое-то движение.

Там на снегу стояла дюжина или две индейцев, внимательно наблюдавших за нами. Если раньше я опасался, что на этой тропе можно ожидать чего угодно, то сейчас все сомнения исчезли. Краснокожие следили за тропой, и никто не дал бы гарантии, что они дружественно настроены. Особенно в такое время года.

Серый, наоборот, воспрял духом. Зафыркал, запрял ушами, даже пошел как-то легче, резвее…

Внезапно узенькая часть кончилась, тропа заметно расширилась. У меня вырвался вздох облегчения, и мы рысью поскакали вниз к этой индейской деревушке.

Она оказалась совсем крошечной — всего три вигвама, но из них вился дым, и я был по-настоящему рад их видеть.

Мы пробыли там десять дней. Среди индейцев я встретил старого Тома Бивера, с которым мне не раз приходилось делиться едой и кровом, он не остался в долгу. Когда я седлал коня, хозяева тоже скатывали свои вигвамы.

— Если меня будут искать, вы ничего не знаете, — предупредил я их на прощание.

Пока я отдыхал в этой индейской деревушке, у меня оказалось предостаточно времени вспомнить про папу и поразмыслить, кто же все-таки его убил. И за что.

Блейзер? Не исключено… Ну а почему папа никогда не расставался с револьверами?

Конечно, так поступает большинство мужчин здесь, на Западе. И уж само собой разумеется, те, кому приходится много ездить. Здесь нередко случалось, что шестизарядник становился самой важной штукой в жизни. Причем не только для защиты от бандитов, индейцев, угонщиков табунов…

А папа стрелять умел. Я сам видел, как он это делал — получше многих из тех, кто считался отменным стрелком.

Спустившись с гор, я оказался в незнакомом городке — несколько лавочек и беспорядочно разбросанные дома, а еще церковь — ее высокий шпиль я заметил издалека. Кроме того, три двухэтажных здания, магазин и отель.

Войдя в отель, я увидел полную седую женщину, которая занималась уборкой. Заметив меня, она отложила тряпку и зашла за конторку. Я не брился вот уже несколько дней и в папиной черной шляпе, пончо из одеяла и стоптанных сапогах выглядел, наверное, хуже страха Господня.

— Комната стоит двадцать центов, — заявила она, не сводя с меня испытующего взгляда. — Двадцать за ночь, и деньги вперед. Сорок, если вам нужна ванна.

Мой рот растянулся в улыбке, и ее лицо посветлело. Она тоже улыбнулась, хорошо так, по-дружески.

— Мне нужна комната дня на два, — сказал я. — И, само собой, с ванной. Путь был не из легких.

Она понимающе кивнула.

— Похоже на то.

Я вытащил из кармана доллар и вручил ей.

— Проголодались?

— Съел бы и волка.

— Волки только что кончились, но у нас есть кугуар.

Я махнул рукой.

— Ладно, давайте. Вообще-то я не ем кугуаров, но сейчас не откажусь и от этого.

Честно говоря, я думал, она разыгрывает меня, но оказалось, нет. Совсем нет.

— Мой отец был настоящим горным охотником, — объяснила женщина. — Он здорово разбирался в мясе и всегда говорил, что лучше кугуара нет ничего на свете. На второе место он ставил бычьи языки и хвосты бобров.

— Ладно, давайте вашего кугуара. Только, пожалуйста, без когтей и клыков. А то у меня не хватит сил.

— После ванны? — спросила она, но, увидев мой взгляд, тут же поспешила добавить: — Хорошо, хорошо, сначала поешьте. Конечно же. — Она показала на дверь. — Прямо туда. Только не вздумайте делать телячьиглаза официантке. Она моя племянница и видала всяких телят.

Глава 4

Ну что бы мне стоило помыться прежде, чем сесть за стол! Я сделал наоборот и накликал на себя беду. Причем еще какую! От нее просто не отмахнешься.

Если бы я отправился наверх и принял горячую ванну, то, спустившись в столовую, не застал бы там этого человека. Он бы уже ушел и вообще уехал из Рико — так назывался городок, — и мы бы с ним больше никогда не встретились.

Конечно, я здорово проголодался, но такое случалось не раз — мог бы и потерпеть. Моего кугуара уже подстрелили и даже разделали. Короче говоря, мясо лежало в жаровне, и красотка-официантка никуда бы не делась. А вот его уже не было бы и в помине.

Мне с трудом только что удалось выпутаться из одной истории, как я сам влип в другую, да еще какую! Причем дело было не столько в этом человеке, сколько в том, что я сказал и что он увидел.

Когда я вошел, он сидел в пустом зале спиной к двери, а та самая красотка как раз появилась с кофейником в руке. Эх, посмотреть бы мне сначала на нее, такую милую, такую хорошенькую, все тоже могло бы сложиться совсем по-другому! Но мой взгляд почему-то уперся в спину человека в черном сюртуке, и, прежде чем я что-то сообразил, мой язык опередил меня.

— Папа?! — громко выдохнул я.

Сзади он так напоминал папу, что это восклицание вырвалось совершенно непроизвольно, но оно заставило его резко обернуться: точно такие же черты лица, только лет на десять моложе, но выражение совсем не то… В папином лице угадывалась мягкость и доброта, в его же этого не было и в помине. Красивое, холодное лицо с правильными чертами. С первого взгляда я понял, что он хладнокровен и безжалостен. Абсолютно беспощаден.

— Папа? — переспросил он. — Я не твой папа, парень. — А затем его взгляд упал на мой револьвер.

Одеяло-пончо висело у меня на согнутой руке, поэтому шестизарядник с перламутровой рукояткой и красными птичками оказался на виду, и я заметил, как изменилось его лицо. Он вздрогнул, чуть отодвинулся назад, а когда снова поднял на меня глаза, то стал похож на волка, готового прыгнуть на загнанного зайца.

— С чего это тебе вдруг почудилось, что я твой отец?

Я смущенно улыбнулся.

— Нет, я ошибся. Только когда вошел, ваша спина вроде как показалась мне знакомой… И такой же сюртук… Извиняюсь, просто обознался.

Увидев, что я направляюсь к другому столику, он произнес уже другим, спокойным, почти дружеским тоном:

— Какой смысл есть одному, парень? Садись сюда, присоединяйся. Вдвоем всегда веселее.

Если бы тот волк, о котором я только что упоминал, мог говорить, он сказал бы то же самое, но мне-то что оставалось делать? Конечно, следовало бы соображать побыстрее, придумать какую-нибудь причину и отказаться… Но вместо этого я повернулся, взял стул и сел за его столик. Вот так я упустил последний шанс избежать беды.

Девушка принесла мне кружку кофе и тарелку с едой — мясо кугуара, как обещали, рис и бобы. Во всяком случае, выглядело все достаточно аппетитно, и я тут же принялся уминать жаркое, не переставая думать о соседе напротив.

— Издалека? — поинтересовался он.

— С гор, — ответил я, продолжая жевать. — Пас там коров.

— Похоже, ты успел как раз вовремя. — Он сделал глоток кофе. — А твой папа… в сюртуке, как у меня, он что, тоже пасет скот?

— Сейчас нет. Давно уже его не видел.

Он медленно, не торопясь, доставал меня вопросами, но вряд ли что толком узнал из моих ответов. И уж меньше всего о том, откуда я только что вернулся. К тому времени судья Блейзер, возможно, уже пустил слух, что я преступник и что меня надо ловить.

Чем больше мы сидели и вроде как беседовали, тем больше меня начинало что-то тревожить. По-настоящему. Кое-какие из его жестов очень напоминали папины, а также то, как он поднимал бровь, когда недоверчиво относился к моим словам. Мне много раз приходилось видеть такое сходство манер у близких родственников — уж не знаю, унаследовали они их от родителей или просто-напросто переняли друг от друга, — поэтому я невольно начал подумывать, что он не только похож на папу, но, может, даже с ним в каком-то родстве.

Вот что действительно хотелось узнать, так это кто он и откуда явился. Но здесь на Западе ни один уважающий себя человек не ткнет пальцем и не спросит другого, кто он такой, чем занимается, откуда родом. Здесь надо ждать, пока твой собеседник сам не скажет, если, конечно, захочет. Хотя можно и попробовать.

— Ну как там дела на Востоке?

— Тяжелые времена, — коротко ответил он и внимательно посмотрел на меня.

Не знаю почему, но меня куснул легкий страх, и это разозлило: с чего бы мне его бояться? Или любого другого? И все-таки что-то в нем не давало мне покоя. Его схожесть с папой?

— Вы с отцом давно уже здесь? — в свою очередь спросил он.

— Да, то тут, то там. Люди берут работу, где могут ее найти.

— А твой отец, он что, с Востока?

Я усмехнулся.

— А кто нет? Отсюда никого нет родом кроме индейцев, да и те говорят, они тоже откуда-то пришли.

Он бросил на меня тяжелый взгляд. Я ему явно не нравился, как, впрочем, и он мне. Так мы сидели, перебрасывались словами — то вопрос, то замечание…

Он пытался выудить из меня какую-то информацию, а я ее ему никак не давал. Не давал, и все тут. Честно говоря, я и знал-то всего ничего. Но старался не говорить и этого. Я даже не догадывался, как мало мне известно о моем отце, пока его не стало.

Конечно, мне всего семнадцать, но большую часть своей короткой жизни я работал — в горах, в пустыне, в долинах — и кое-чему научился. Этот человек имел шестизарядник, он висел на виду, однако в рукаве у него тоже кое-что пряталось — маленький пистолетик «дерринджер» на два патрона, который обычно используют жулики или профессиональные игроки. Очень удобен за картежным столиком. Я понял это, заметив, как он аккуратно кладет свою правую кисть на стол и как вообще держит правую руку. Мелочь, но для того, кто знает, говорит о многом.

— Сюда надолго? — спросил он.

— Побуду немного. Столько времени провел в горах, что в ушах начали заводиться черви. Хочу отойти немножко.

Ему это опять не понравилось, и у меня — сам не знаю почему — появилась мысль: мое пребывание здесь его никак не устраивает.

— Жаль, — сказал он как бы ненароком. — Думал, может, поедем вместе.

— Не та погода. Слишком холодно.

Во мне росло желание поскорее отделаться от него, но… А вдруг ему вздумается за мной увязаться? Кроме того, мне тоже стало любопытно узнать о нем побольше. Если он папе хоть какая-то родня, не услышу ли что-нибудь о нем или о его семье.

И все-таки каждая клеточка моего мозга вопила: этот человек опасен! Более того, он полон зла! По его глазам, по изгибу рта видно, что он вспыльчив и беспощаден. А лично я своим инстинктам привык доверять.

Вел он себя как заправский джентльмен, но хорошие манеры совсем не означают, что перед тобой хороший человек. Я держался начеку и следил за каждым его жестом, словом, намеком: что он задумал, откуда сюда явился, куда держит путь? Он точно не золотоискатель, не пастух, не скотовод. Так кто? Шулер? А что, вполне может быть.

Эта симпатюшка с веснушками на прелестной мордашке наблюдала за мной, и, похоже, что-то ее беспокоило. Я допил кофе и отодвинул стул.

— Здорово устал. Пока!

Затем резко встал и, не оборачиваясь, вышел. Мне хотелось неожиданным уходом вывести его из равновесия, и это, похоже, вполне удалось. Минуту назад казалось, я никуда не спешу, собираюсь посидеть еще, попить кофе, поболтать… Придя в свою комнату, я сразу же закрыл дверь и подставил под ручку стул, чтобы ее никто не смог открыть снаружи.

Первое, что пришло мне в голову, это вылезти через окно и убраться восвояси. Причем как можно быстрее. Но погода стояла отвратительная, и к тому же я действительно слишком устал. Смертельно устал.

Затем у меня появилась мысль получше. Он ведь не знает, какая из лошадей моя, так как приехал сюда раньше меня и не имел причин интересоваться мной, пока я не вошел в тот зал и не назвал его папой.

Холод, конечно, штука противная… Что ж, придется потерпеть еще. Я открыл окно пошире и лег в кровать.

В комнату задувал ледяной ветер, и я, конечно, не мог согреться даже под одеялом, но что поделаешь? Приблизительно через час кто-то попытался открыть мою дверь, тихо, медленно поворачивая ручку. Дверь не поддалась — там же стоял стул, — и через минуту-другую ручку отпустили. Но к тому времени мой гость, похоже, почувствовал струю холодного воздуха из-под двери, и до меня донеслось приглушенное восклицание и звук быстро удалявшихся шагов, а через несколько минут — цоканье лошадиных копыт на улице. Отлично! План сработал! Я закрыл окно и довольный собой снова забрался в постель.

Из города вели две дороги, так что ему предстоит проверить обе, а я тем временем смогу и спокойно выспаться, и отдохнуть, и решить, что делать дальше.

Лежа с закрытыми глазами, я задумался: этот человек, больше некому, пытался открыть мою дверь. Ему от меня явно что-то надо, и он похож на моего отца. Ну и что из всего этого следует?

Ровным счетом ничего за исключением того, что он ускакал из города, пытаясь меня догнать, думая, что птичка выпорхнула из клетки…

Зачем?

Папа мертв, кем-то застрелен — либо судьей Блейзером, либо одним из его дружков. Или кем-то еще? Если я случайно столкнулся с тем самым «кем-то еще», то он убил папу не для того, чтобы ограбить, поскольку это сделал судья… или попытался сделать.

Предположим, Блейзер не убивал папу, а просто оказался рядом и не упустил свой шанс. На него это больше похоже. Тогда, значит, это сделал кто-то другой, тот, кто глядя на его обшарпанный вид, на потрепанную одежду, даже и подумать не мог, что у папы столько денег.

Но в таком случае он, наверное, знал папу раньше и явился из его прошлого.

— Прямо как в книжке, — произнес я вслух. — Даже и придумывать ничего не надо.

С какой стати кому-то из папиного прошлого убивать его? Папа уже много лет не ездил на Восток — если, конечно, он был родом оттуда — и, насколько я знал, никогда не получал оттуда писем.

Ладно, пора и поспать. Но рано утром, когда я открыл глаза, эти мысли по-прежнему крутились в голове. Хотя никуда так и не вели.

Слегка ополоснувшись, почистив одежду, я тщательно причесался и спустился вниз. В холле никого не оказалось, я подошел к конторке, перевернул журнал регистрации лицом к себе и поинтересовался записями.

Там красовалось мое имя, а над ним — единственный, кто записан за последние три дня — некий Феликс Янт. Имя мне ничего не говорило, а на память я пока не жаловался, но я решил, что оно не настоящее.

Зал тоже пустовал, но из кухни доносились приглушенные голоса и звон тарелок. Я с шумом отодвинул стул и сел за столик. Надо побыстрее перекусить и, не теряя времени, делать ноги.

На шум вышла та с конопушками и сразу направилась ко мне.

— Что-то рановато. Толком еще ничего не готово, но можно пожарить блины.

— Отлично. А как насчет пары яиц?

— Попробую. — Она чуть поколебалась. — Вы с тем парнем знакомы? Ну с которым вчера здесь сидели.

— Никогда не видел его раньше… А ты?

— Нет, но он сказал моей тете, что хочет купить какие-то рудники и поэтому много разъезжает.

— В такую-то погоду? Что тут увидишь, когда все покрыто снегом?

— Нам тоже так показалось.

Она принесла кофе, а затем через несколько минут стопку блинов и немного жидкого варенья.

— Яйца у нас есть. Тетя говорит, заказывай, если хочешь. — Она снова помолчала. — Ты ей понравился.

— Прекрасно. Может, мне стоит здесь задержаться?

— Тут мало работы. В основном рудники и лесоповал. А за горами, к югу, разводят скот. Ты ковбой?

— Могу делать все, что предложат, но сейчас… сейчас мне надо кое-что доделать.

Она задумчиво посмотрела на меня — я не очень походил на человека, который собирался всю жизнь крутить коровьи хвосты. Я не стал ей ничего объяснять. Зачем? Сама мысль об этом доставила мне удовольствие, впервые заставила меня отнестись к моим деньгам как к моим деньгам.

— Меня зовут Тереза, — представилась она. — Чаще просто Терри.

— А я Макрейвен Кирни. Хотя иногда меня называют кто как хочет. — Я улыбнулся. — Давненько мне не приходилось видеть такой симпатичной девчонки.

Она чуть зарделась, но, похоже, от удовольствия. Я не считал себя мастаком вести приятные разговоры с женщинами, не говоря уж о девушках. Вот папа — другое дело. «Всегда старайся сказать им что-нибудь приятное, — посоветовал он мне как-то раз, — особенно официанткам, да и другим тоже. Не забывай, они на ногах с утра до ночи, им частенько приходится терпеть упреки и брань. От тебя не убудет порадовать их добрым словом».

Я, безусловно, наговорил бы Терезе целый короб добрых слов, если бы, конечно, умел.

— Он что-нибудь рассказывал?

Она сразу поняла, что я имел в виду.

— Нет… Почти все время молчал. Он все смотрел, подмечал, что происходит вокруг…

Именно в этот момент вошел Феликс Янт и довольно бодро произнес:

— Доброе утро! Однако раненько ты встаёшь.

— На ранчо всегда встают до солнца, — ответил я. — Мне в любом случае никогда не приходилось залеживаться.

Он повел себя вполне по-дружески, начал восхищаться горами, каньонами, затем стал сравнивать их с горами там, на Востоке. Я вслушивался в каждое его слово, стараясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку, чтобы объяснить, почему этот человек меня так тревожил. Чувствовалось, он знает про меня больше, чем нужно, и мне это не нравилось, совсем не нравилось. Создавалось ощущение, будто за тобой следят, следят, не переставая…

У него были руки картежного игрока — тонкие, белые… очень красивые руки. Подозреваю, он принадлежал к тем, кого здесь принято называть джентльменами, хотя, на мой взгляд, скорее, только по рождению, а никак не по натуре. Вместе с тем он оказался отменным рассказчиком, слушать которого нередко доставляло истинное удовольствие.

— Все это очень хорошо, — заметил он, обводя рукой вокруг, — но этого мало. Надо путешествовать, надо видеть другие места, надо иметь основу для сравнений.

Казалось, он обращается больше к Терезе, чем ко мне, а что может быть приятнее для молодой женщины, когда с ней вот так говорят! Этот маленький уютный городок показался совсем крошечным, совсем незначительным, когда он стал описывать Сан-Франциско, Нью-Йорк, Лондон, Париж… Создавалось впечатление, что он везде побывал, все на свете уже повидал. Тереза смотрела на него широко раскрытыми сияющими глазами, и мне это, конечно, действовало на нервы, ужасно раздражало. Мне тоже хотелось рассказать что-нибудь по-настоящему увлекательное, но… когда от зари до зари гоняешь коров по горам, то о чем уж тут говорить?! И все-таки…

— Мы с отцом тоже кое-что повидали, — равнодушно заметил я. — Проехали чуть ли не весь Запад. Видели Додж и Эль-Пасо… Это через реку от Мексики!

— Даже так? — Янт приятно удивился и не скрывал этого. Затем он как бы ненароком, но так хитро, что я чуть не купился, спросил: — Кстати, твой отец когда-нибудь предлагал тебе съездить домой? То есть к нему домой?

А вот о своем прежнем доме папа как раз никогда не упоминал, но Феликсу об этом знать ни к чему.

— Время от времени, — соврал я.

Однако его «кстати» невольно навело меня на мысль, а почему, кстати, папа никогда этого не делал? Почему никогда даже не упоминал о своем доме? Не рассказывал о себе, о своей семье, о месте, где родился? О своих родителях, детских годах?..

Затем в памяти вдруг что-то всплыло… Я был совсем еще мальчишка, почти ребенок; в комнате стоит женщина, стройная, темноволосая, с большими черными глазами… Не знаю, откуда она появилась, как там оказалась… Кстати, а где «там» это происходило? Помню только, на ней — красивый плащ, а за окном — ночь.

Может, это плод моего разыгравшегося воображения? «У меня всего несколько минут… Мне страшно, страшно! Он возвращается, Чарльз, а ты ведь знаешь его! Я боюсь! Если он узнает, что я говорила с тобой, он убьет меня. Я не шучу. Он меня убьет!»

«Тебе нельзя здесь оставаться. Уходи… беги, пока не поздно! Если бы я только мог… «

«Это не в твоей власти, Чарли. Никто уже ничего не сделает! И если ты вернешься, придет конец всему. Они думают, что виноват ты, Чарльз. Они все так считают… кроме, наверное, дедушки. Он, по-моему, другого мнения».

«Но ведь я этого не делал! Да, мы поссорились, не отрицаю, но больше ничего не последовало. Всем известно, я совсем не мстительный человек».

Я действительно вспомнил! Но почему? С какой стати? Наверное, меня поразила ее красота, неожиданность ночного появления и страстность, с которой она говорила.

Как давно это случилось? Лет тринадцать назад? Нет, пожалуй, четырнадцать.

К нам в дом — где бы мы ни жили — больше никогда не приходили женщины… я имею в виду к папе.

Правда, был и другой раз, о котором я не любил вспоминать и даже не сказал о нем папе. К нам явилась ведьма.

В день моего рождения, когда мне исполнилось восемь и я сидел дома один. Папа ушел и обещал принести мне что-то особенное.

Подарка я так и не получил, поэтому и запомнил тот день, поскольку папа всегда выполнял свои обещания… за исключением того раза. Тогда он вдруг заболел… чуть не умер и болел еще несколько месяцев.

Может, все из-за той ведьмы?

Глава 5

Тогда за завтраком Янт начал меня жутко раздражать. Мало того, что гладко говорил, но и выглядел он так элегантно, будто, как говорят, его только что вынули из подарочной коробки. Рядом с ним я чувствовал себя настоящим оборванцем.

Ладно. Кое-какие деньжата у меня теперь имелись, так что этот вопрос ничего не стоило уладить. Сегодня же. Наконец Янт встал и, попрощавшись, вышел. Но до этого он так выделывался перед Терезой, что я не вытерпел и, потянувшись, сказал:

— Не дали выспаться. Какой-то идиот всю ночь скакал на лошади туда-сюда прямо под окнами. Надо быть чокнутым, чтобы болтаться по улице в такой холод.

Он резко остановился и, повернувшись, посмотрел на меня словно гремучая змея, готовящаяся к смертельному броску. Куда девался смех в его глазах, куда пропала мягкость речи?!

— Говорят, когда мерещится всадник в ночи, это знак смерти.

— Никогда не слыхала такого, — удивилась Тереза. — Это что-то новенькое.

— Я слыхал, — соврал я. — Это значит кто-то скачет на темной лошади к своей смерти.

Его холодные колючие глаза буравили меня насквозь. Я тоже смотрел на него, не отводя взгляда, и тут… ухмыльнулся. Не знаю, как это у меня получилось, но все вдруг показалось смешным. Со мной так часто бывает: вроде бы серьезная ситуация неожиданно пробуждает во мне чувство юмора.

Вот тут-то я и увидел его настоящее лицо. От моей ухмылки он изменился на глазах, и до меня дошло: его слабость — нетерпение. Он не переносил, если его заставляли ждать, если ему перечили или над ним подшучивали. Он ненавидел любого, кто поступал не так, как ему, Феликсу Янту, хотелось бы.

— Еще увидимся, — протянул он, резко повернулся на пятках и ушел, бросив деньги за кофе на стол.

— Не очень-то он меня жалует, — сухо заметил я.

— Он никого не жалует, — ответила Тереза.

— А тебя?

Она пожала плечами.

— Вряд ли. К тому же я его боюсь. Очень боюсь.

Допив кофе, я тоже вышел на улицу. Из-за холода все жители сидели по домам. Снега не густо, но холодина! Я зашел в главный и единственный магазин. Ассортимент оказался не богатый.

Я купил себе пару черных грубых джинсов для работы и дубленку, затем несколько рубашек, серые брюки в полосочку и черный костюм. Очень дешевый. Конечно, отутюженные складки продержатся недолго — потом они моментально разойдутся. Кроме того, я взял несколько пар носков, комплект нижнего белья, кое-что по мелочи и вернулся к себе в отель, чтобы принять ванну и переодеться.

Открыв свою дорожную сумку, которая оставалась в номере, я сразу же заметил, что в ней кто-то рылся. Когда много лет носишь все свое в дорожной сумке, привыкаешь складывать вещи так, чтобы легко их доставать в нужный момент. Сейчас все тоже аккуратно сложили, но не так, как это делал я.

Интересно, кому понадобилось копаться в моем скарбе? Ему! Только ему… но зачем? Что его так во мне заинтересовало? И в моих вещах. Почему он вообще оказался в этих краях?

Ну предположим… просто предположим, он каким-то образом связан с папиной тайной и его прошлым. Предположим, мы в каком-то родстве. Ну и что? Почему его должна волновать наша жизнь?

Такими, как он, движет либо жажда денег, либо ненависть. Здесь могло иметь место или первое, или второе. Или то и другое вместе.

Ну а что он мог искать? Деньги? Я мало похож на человека, у которого можно поживиться. Что еще? Документы? Ни у меня, ни у папы никогда не имелось при себе каких-либо документов или бумаг…

Стоп, стоп, стоп! Папины бумаги — те два больших коричневых пакета, которые он всегда держал при себе… Где они? И что в них?

Мы с папой много мотались по стране, то тут, то там, пытаясь найти работу, и папа везде таскал с собой эти пакеты. В кожаной сумке на ремне. Но когда его убили, этой сумки при нем не оказалось. Более того, в последнее время она мне тоже не попадалась на глаза.

Тогда меня занимали исключительно свои собственные дела и, естественно, я пропустил момент, когда отец где-то спрятал пакеты или оставил их кому-то на хранение. Причем оставил в надежном месте. Где они теперь? Нет, папа не мог их потерять.

Как же мало я знал про отца! И как много из того, что упустил, вдруг стало важным! Если ответы на мои вопросы и имелись, то искать их следовало в прошлом. Там на одном из изгибов нашего долгого и извилистого пути наверняка есть важная зацепка.

Бумаги в больших коричневых пакетах… Неужели из-за них папа поплатился жизнью?

Убийство! И если я не буду очень, очень осторожным, то могу стать следующей жертвой.

Я не сомневался, что судьба уже занесла надо мной дамоклов меч. Именно так складывались события вокруг меня. Скажем, не сойди я тогда со снежной тропы, наверняка мои кости уже растащили бы койоты. Или не подставь я вчера стул под ручку своей двери в отеле, кто знает, чем бы все закончилось. Надо бежать, бежать как можно быстрее. Но куда? Этот человек будет идти по моему следу как гончий пес. Разве он в конце концов не нашел нас с папой? И это через столько-то лет!

Прежде всего, нельзя дать ему понять, что моя голова совсем неплохо варит… если она действительно варит. Он должен думать, что меня ничего не стоит окрутить вокруг пальца, иначе сразу возьмется за меня по-серьезному, а в наши дни убить человека ничего не стоит. Достаточно затеять любую ссору и выхватить револьвер. Бух! — и готово! Правда если ему удастся сделать это быстрее меня.

Но я никогда ни с кем не выяснял отношений и не хотел бы выяснять с помощью револьвера. Да и кто в трезвом уме стремится к этому? Конечно, мне приходилось слыхивать о парнях, которые таким путем пытались завоевать себе репутацию крутых. Бедолаги. Зато реакция у меня отменная, а папа научил точно попадать в цель.

Нет, бегать от кого-то не в моей натуре. Хотя, с другой стороны, в горах, где я чувствовал себя как дома, я бы получил перед ним явное преимущество. Да, но зато не убегая от него, не прячась, у меня больше шансов узнать, пусть даже случайно, почему он здесь и кому понадобилось отправить на тот свет моего папу.

Он либо смертельно ненавидел моего отца, либо его интересовали бумаги. А может, тут старая семейная вражда?

Нет, мои рассуждения на эту тему вряд ли помогут. Слишком мало у меня информации. Чтобы выжить, надо подходить ко всему по-деловому, конкретно.

Вырядившись в обновки, я посмотрел на себя в зеркало. Ни дать ни взять — деревенский паренек, собравшийся прогуляться в город. Не похож сам на себя. Пусть то же самое подумают и все остальные, включая Терезу. Увы, я не мог похвастаться той небрежной элегантностью, которой отличался Феликс Янт. Он принадлежал к тем счастливчикам, кто даже в потертых джинсах выглядит хорошо одетым. Манеры и стиль. Что ж, у папы они тоже имелись. Почему же их нет у меня?

Я снял этот чертов костюм, повесил его в шкаф и надел свои новые грубые джинсы, серую фланелевую рубашку, черную косынку на шею и дубленку. Не забыл револьверы и нож, с которым не расставался ни при каких обстоятельствах. Никогда не знаешь, кому и когда понадобится что-нибудь освежевать.

Затем скинул дубленку, сел за конторку, служившую вместо стола, и на полях старой газеты начал в столбик выписывать все города, в которых когда-либо побывал. Господи, вот уж не думал, что их так много!

Оказалось, что за последние четыре года мы останавливались или работали в двадцати двух различных местах. Иногда у папы появлялся зуд к странствиям или возникала какая-либо иная причина, чаще — отсутствие работы.

Месяца два папа служил в компании по перевозкам агентом и бухгалтером, а я пас скот в соседнем городке штата Невада. Оттуда мы двинулись в Пиоче, крутой городок золотоискателей во времена бума, где хозяйничал Морган Куртни — злобный, раздражительный мужичина, который только и искал, как бы затеять ссору. Папа устроился там кассиром в банк, так как его предшественнику пришлось уехать на похороны в Солт-Лейк или куда-то там еще, а меня взяли мыть посуду в местном кабаке.

Вот так мы пересекли почти всю страну: от Плейсервилла в Калифорнии до Канзас-Сити в Миссури, останавливаясь в Форт-Уорте, Форт-Гриффине, Санта-Фе и Сильвер-Сити, а затем назад в Додж и Янктон.

Где же я видел коричневые пакеты в последний раз? В Юреке папа хранил их в сейфе компании. Помню, перед самым отъездом мы заскакивали туда за ними. И когда он работал кассиром, я видел, как папа надевал свою кожаную сумку, когда мы уезжали из Доджа. По-моему, я видел их у папы и в Кит-Карсоне.

Джорджтаун! Здесь воспоминания о пакетах резко обрывались. После того как мы остановились в отеле «Париж», я их больше не замечал. Папа дружил с владельцем «Парижа», французом, и частенько болтал с ним по-французски. А однажды он даже сказал мне: «Луи Дюпаю можно доверять. Он трудный и упрямый, но его нельзя ни купить, ни заставить изменить свои убеждения. Я бы доверил ему свою жизнь».

Значит, они там!.. Скорее всего.

И что это мне дает? Ни-че-го. Джорджтаун на другом конце страны. Добраться туда сейчас дело почти безнадежное. Да еще со свирепой ищейкой на хвосте…

Тут мне пришла совершенно новая мысль, нелепая, сумасшедшая мысль, которая прочно застряла в голове. Частично потому, что мне казалось, там в диких местах у меня будет перед ним, Янтом, явное преимущество. Еще никто не пробовал перейти через эти горы зимой. Там наверху перевалы нередко покрыты снегом толщиной футов в двадцать пять — тридцать пять, и холод, лютый холод.

Но к западу и югу отсюда лежала пустыня. Вот мне и подумалось: не лучше ли двинуться на запад прямо в пустыню, найти там местечко, где есть источники, — а там они есть, я знаю — и сбить его со следа. Да, на словах все просто, но уверенности, что справлюсь, я не имел. И Феликс Янт не лыком шит.

Снова накинув свою новую дубленку, я спустился вниз. Ну а куда еще в такую-то погоду?

Тереза бросила на меня пристальный взгляд и заулыбалась.

— Выглядишь просто отлично, Кирни, — заметила она. Боюсь, мое лицо залила краска удовольствия и смущения. — У нас есть горячий суп, — продолжила Тереза. — С мясом, овощами…

— О, это то, что надо, — довольно согласился я.

И тут меня осенила еще одна идея — делать ноги отсюда надо не раньше полудня, а то и позже. Ведь обычно уезжают как можно раньше, чтобы побольше проехать при дневном свете. Для Янта такой поздний отъезд оказался бы полнейшей неожиданностью и, возможно, сбил бы его со следа. Во всяком случае, на какое-то время.

Скорее всего, вряд ли, но идея стоила того, чтобы ее получше обмозговать. Я уже несколько раз заглядывал на конюшню, убедиться, что с моим конем все в порядке, значит, надо заскочить туда еще разок после обеда — пусть Янт привыкает.

Суп оказался на самом деле хорош. Но случайно выглянув в окно, я увидел Тобина Уэкера и Дика. Они въезжали в город. Ни судьи Блейзера, ни четвертого с ними не было.

Я чуть не вскочил со стула, но тут же передумал: эту тарелку супа я бросить не мог — когда еще мне доведется отведать такого. Но глаза не отрывались от Уэкера и Дика. Вот они подъехали к салуну и тяжело слезли с лошадей. Видок они имели еще тот. Даже Уэкер, такой здоровый, толстый, и тот пошатывался, когда слезал с седла. Наверное, им пришлось несладко.

Они скрылись за дверями, а я доел свой суп. Надо подумать. Они явились сюда за мной или им так повезло выбраться сюда с гор?

Тереза села на стул напротив меня.

— У тебя проблема?

— Можно сказать и так, — согласился я. — Но это от меня не зависит.

— Это он? Мистер Янт?

Я пожал плечами.

— Понятия не имею, что ему надо, откуда и зачем он явился в эти края, но меня все очень беспокоит.

Тут меня словно прорвало. Наверное, от одиночества или по какой-то другой причине. Только я рассказал ей про себя и про папу, про нашу жизнь, про папин крупный выигрыш и о том, что последовало за этим. Не знаю зачем, но, скорее всего, захотелось с кем-то поделиться, оставить след, а она оказалась прекрасной слушательницей. Так или иначе, но какому мужчине не доставляет удовольствие внимание хорошенькой девушки?

Чем больше я говорил, тем яснее становилось, что Феликс Янт приходился мне какой-то родней. В любом случае я владел чем-то, что он очень хотел или не хотел найти.

— Ты что, его боишься?

Она смотрела на меня своими чистыми голубыми глазами, и я тоже попробовал сам себе ответить на ее вопрос: я его боюсь?

— Нет, — покачал я головой и после небольшой паузы добавил: — Не боюсь. Я его не боюсь, но он тревожит меня, потому что я не знаю, чего ему от меня надо. И тебе, и мне совершенно ясно, что только сумасшедшему придет в голову заниматься поиском рудников в такое время года, когда все завалено снегом, когда нельзя даже посмотреть, где и как лежат эти рудники. Что ему здесь надо?

— И что ты теперь собираешься делать?

— Собираюсь превратиться в детектива, — ответил я, и, не отрицаю, это слово заставило меня слегка выпятить грудь. — Мне надо попробовать добраться до одного местечка на другом конце страны. Может, там узнаю, откуда родом отец и кто этот Янт.

— Только смотри, будь поосторожней, — сочувственно произнесла Тереза.

— Ты можешь мне помочь, если, конечно, не против.

— Как?

— Если те двое, о ком я говорил, — помнишь, они только что приехали в город, — заявятся сюда, постарайся подслушать их разговор. Только чтобы они ничего не заметили. Мне бы очень хотелось узнать, что у них на уме.

— Сделаю, — коротко ответила она и встала. — Пойду принесу тебе горячий кофе.

Со своего места я видел всю улицу. Эти двое зашли в салун, чтобы отогреться там виски. Тобин Уэкер, когда пил, всегда искал повода подраться. Дика я впервые увидел там, в горах, когда он напал на меня. Но я знал его беспутных приятелей, и у меня не возникло сомнений на его счет.

А что стало с судьей Блейзером? Домой он вряд ли вернулся — по такому-то снегу! — и он не из тех, кто будет отсиживаться в холодной горной хижине, если есть возможность спуститься в долину. Уж, часом, не откинул ли судья Блейзер копыта?

Вот они наконец-то вышли из салуна, огляделись вокруг и направились прямо к нам. Дик так себе, средних размеров — ростом где-то футов шесть и, наверное, фунтов сто девяносто весом. Но Тобин Уэкер совсем другое дело. Дюймов на десять выше моих шести футов и двух дюймов и фунтов на семьдесят пять тяжелее моих двухсот. Если придется драться, мне будет не до шуток. Дика надо валить с первого удара, а потом разбираться с Уэкером, не отвлекаясь.

Тут вошла Тереза с кофейником в руке, но, увидев выражение моего лица, остановилась.

— Что случилось, Кирни?

— Они идут сюда. Если дойдет до драки, я попробую вытащить их наружу, чтобы не разнести тут все в пух и прах.

— Делай, как считаешь нужным, Кирни, — успокоила она меня. — Мой папа был большим драчуном и частенько говорил: «Всегда бей первым. Первый удар выигрывает девять из десяти драк». Бей первым, Кирни, а уборку предоставь мне. Смывать кровь для меня дело не новое.

Вот они. Прямо передо мной. Я отодвинул стул в сторону, чтобы не мешался под ногами.

Глава 6

Тобин Уэкер вошел первым и сразу увидел меня.

Он застыл в дверях как вкопанный с таким видом, будто ему привиделась сама смерть. Если я когда и видел настоящий страх, так это на его лице. Встреча со мной стала для него полнейшей неожиданностью, это уж точно. Наверно, он был уверен, что я мертв. Уж не знаю, какие мысли завертелись у него в голове, но драться он явно не собирался.

— Привет, Уэкер, — сказал я с ухмылкой. — С тебя хватит или хочешь еще?

Конечно, мне следовало стоять у дверей, где я смог бы свалить его прежде, чем появится Дик.

Они прошли в зал, и когда Дик увидел меня, его лицо тоже стало белым как мел. Меня это несколько озадачило: чего они так испугались? Но тут откуда-то сзади раздался негромкий спокойный голос:

— Требуется помощь, мистер Макрейвен?

Янт!

— Спасибо, не требуется. Я и сам в состоянии освежевать свои трофеи.

Странно. Может, они испугались… именно его? Когда он здесь появился?

— Мы не ищем проблем, — предупредил Уэкер, вытирая свои толстые грабли о грязные штаны. — Нам бы только чего-нибудь поесть.

Вспомнив недавние разговоры о людоедстве, я как бы с намеком спросил:

— В чем дело, Уэкер? Судьи Блейзера на вас что, не хватило?

Мои слова будто ударили их хлыстом. Они оба мгновенно развернулись и пулей вылетели на улицу.

Янт подошел ко мне, по-прежнему не отводя глаз от двери.

— Ну и с чего весь этот балаган?

— Ни с чего, — ответил я. — У нас не так давно случилась одна заварушка. Думал, они явились продолжить.

— Я тоже, — заметил он.

— Спасибо.

— Спасибо? За что?

— За то, что предложили помощь.

Он отодвинул стул и сел напротив меня. На его непроницаемом лице — как у настоящего игрока в покер — впервые прорезалось что-то определенное. Озадаченность и недовольство. Но, по-моему, только самим собой.

— Ерунда, — пробормотал он.

Интересно, подумал я, а вдруг Янт предложил свою помощь просто так, по-человечески? Тогда другое дело, но все-таки зачем ему мне помогать? Мы живем в стране, где каждый сам седлает свою лошадь и сам стоит за себя в драке. А он вдруг взял и предложил свою помощь…

— Закажете что-нибудь? Я тут собирался перекусить.

Янт ничего не ответил, однако, когда появилась Тереза, сделал ей заказ. Похоже, он был, как иногда у нас называют, «в черной задумчивости». Это когда о чем-то думаешь, и оно тебе совсем, ну совсем не по нутру. Если он все-таки хотел меня убить, а именно так я и считал, то упустил верный шанс сделать это чужими руками. Ему было достаточно не вмешиваться и дать произойти тому, что должно произойти: я бы врезался в них, и совсем не факт, что сумел бы уложить обоих. Особенно учитывая мое нынешнее состояние — ребра все еще побаливали, да и нос далеко не зажил. Старая индианка сделала все, что могла, но…

— Они испугались тебя, Макрейвен, — произнес Янт. — Почему же они испугались? Кто ты? Чем промышляешь?

— Я сирота, который пасет скот, когда находит работу. Вот и все, что я есть.

— И все, чем хочешь быть?

— Я этого не говорил. Наверное, каждый хочет быть больше, чем он есть.

Он уперся в меня своим жестким холодным взглядом.

— Ты когда-нибудь ходил в школу?

— Ходил, но это не в счет. Всего пару раз и недолго. Да и не нравилось мне все это. Намного лучше, когда меня учил папа.

— Учил тебя?

— Само собой. С того времени, как я себя помню. Он обычно читал вслух, а потом мы говорили об этом. Школа мало что дает, а вот отец меня научил многому, это уж точно. Научил стрелять, бросать нож, охотиться, выживать в диких местах… Кроме того, он брал меня с собой на хлопковые рынки в Новом Орлеане и Мобиле: показывал и объяснял, как вести бизнес там и как в розничных магазинах и куда идут деньги, которые при этом выручают.

Мы много общались с покупателями скота и шерсти, с продавцами лошадей и речниками; работали на приисках, и он учил меня, как там надо себя вести; он часто читал мне отрывки из классиков, а потом мы подолгу говорили то о них, то о тех, с кем встречались. Папа был скромным, но очень проницательным человеком…

— Ты их знал? Ну тех двоих, с которыми чуть не подрался.

— Да, было дело. Не так давно. Им там совсем не понравилось.

«Тебе там не очень понравилось тоже, — подумал я о себе, — тебе там здорово намяли бока». Да, кстати, ведь они в хижине пробыли довольно долго, слишком долго. Еды им хватило бы на день, от силы на два, а они торчали там больше двух недель и выглядели вполне нормально… Может, поэтому и испугались? Может, мои слова про Блейзера попали в точку? Я провел дней десять у индейцев, затем несколько дней добирался сюда. Сколько? Два? Три? Сейчас уже точно не помнил.

— Да, с языком у тебя явные нелады, — неожиданно протянул Янт.

Я бросил на него хмурый взгляд.

— А вот это не ваше дело. Когда нужно, могу говорить и получше. Если всегда говорить красиво, люди могут подумать, ты надуваешь щеки.

— Не бойся, о тебе так не подумают.

— А я на это и не рассчитываю.

Я отодвинул стул и встал. Мне надоели нравоучения, и к тому же надо было успеть еще кое-что сделать.

Но Янт не отставал.

— Умеешь стрелять из своего револьвера?

— Конечно, умею.

— Давай, проедемся за город, и ты мне покажешь…

Я с насмешкой посмотрел на него.

— Черта с два, мистер. Папа всегда учил меня не вынимать оружие, пока не надо пустить его в дело. Размахивать револьверами — показуха чистой воды. Если увидите револьвер в моей руке, мистер, знайте, для этого возникла веская причина. Оружие — не игрушка для развлечения. Я ношу его потому, что живу в таких местах, где без него нельзя. Пасу скот там, где бродят волки и кугуары… Для меня револьвер — вещь первой необходимости, мистер.

С этими словами я вышел, оставив его сидеть в одиночестве, оседлал своего жеребца и вроде как попрощался с этим городом.

Янт стоял на улице у дверей отеля, когда я проскакал мимо, но уже через несколько минут, спрятавшись за деревьями на склоне ближайшего холма, я увидел, как он едет по моему следу. Как только он скрылся за поворотом, я вернулся в город и поставил коня в стойло. Затем поднялся к себе в комнату и растянулся на кровати.

Час или два спустя до меня донесся топот копыт. Я довольно ухмыльнулся: ему пришлось прогуляться, даже бросив недоеденным обед. Что ж, если он так боится упустить меня, ему придется основательно потрудиться…

Глава 7

Как ни странно, но мне почему-то стало не хватать встреч с Феликсом Янтом. Он раздражал меня, утомлял, уверен, планировал убить, однако в нем чувствовалась некая спокойная элегантность, которой нельзя не позавидовать, и абсолютная уверенность в себе, чего мне так недоставало… за исключением, пожалуй, лишь моментов, когда я оставался один на один с дикой природой.

Его тоже вроде бы по-своему тянуло ко мне. Не то чтобы это помешало бы ему меня прикончить при первом удобном случае. Нет, просто в каждом из нас имелось что-то такое, что находило отклик в другом. Он напоминал моего отца — наверное, это и роднило нас; более того, с ним я чувствовал себя свободнее, чем даже с папой.

Впрочем, сомневаюсь, что он когда-нибудь испытывал хоть каплю настоящей человеческой симпатии к кому-либо или чему-либо. Кем бы Янт ни был, он жил исключительно ради самого себя. Он любил себя таким, как есть, меняться не собирался и в деньгах нуждался только для того, чтобы иметь возможность оставаться самому по себе. Купить себе ощущение абсолютной уединенности при определенном комфорте — совсем непросто, а Янт ни в чем не хотел себе отказывать. Он напоминал гремучую змею на нагретой скале, вполне довольную своим пребыванием там под теплыми солнечными лучами.

Да, внутренняя уединенность требовала денег, однако Янт был не из тех, кто с легкостью и открыто ставил себя вне закона. Что бы там ни говорили, а жизни преступника не позавидуешь — ему приходится постоянно прятаться то в горах, то в заброшенных развалюхах, всегда быть начеку и постоянно всего бояться… Даже если у бандита появляются деньги, то частенько он не знает, как их потратить — люди ведь начнут интересоваться, откуда они. Так что подчас это куда тяжелее, чем жить открыто и честно.

Феликс Янт не имел ничего общего с обычным бандитом. Нет, вся его утонченная натура восставала против грубости, неустроенности и… невежества. Он презирал большинство людей, что сразу бросалось в глаза, и мог даже подло убить, исходя из каких-то своих соображений.

— Ну и как ты намерен жить дальше? — вдруг поинтересовался он. — До конца своей жизни будешь торчать между конскими ушами? Еще не уяснил себе, что мир принадлежит тем, кто им управляет?

— А что тут не так? У меня все в порядке.

— В порядке? — Он холодно посмотрел на меня. — Ты, как миллионы других, слепо плывешь по течению. Почему бы тебе для начала не попробовать вылезти из трясины и получить образование?

— То есть вернуться в школу?

— Естественно, нет. Любая школа дает лишь наметки образования. Остальные пробелы надо заполнять самому. Читай… слушай… пробуй на вкус и цвет… Невежа чудовищно ограничивает свои возможности наслаждаться жизнью, сам себя грабит. Тут так же, как с едой: чтобы развить вкус, надо все пробовать. Быть образованным в каком-то смысле означает научиться проводить различия между мыслями, вкусами, звуками, цветами или всем остальным. Чем шире твой диапазон выбора, тем шире твои возможности получать удовольствие, наслаждаться…

И если на твою долю выпали беды или тяжелые испытания, ты по крайней мере будешь понимать, что, собственно, происходит, а иногда даже и почему. Это намного лучше, чем не задумываясь подставить голову под топор, словно тупое животное на бойне, не имеющее понятия, что с ним собираются сделать. Только мудрый человек способен осознанно воспринять приближение смерти. Может, это самое последнее знание, но это тоже знание!

Возразить ему я, конечно, не мог. Но так меня презирать?! Папа мне много читал, я сам прочитал достаточно книг, когда их удавалось найти. Да и кроме книг было где учиться: музыка гор, тайна роста деревьев и трав… Учиться можно везде, только держи глаза открытыми.

— Почему вы приехали на Запад? — прямо спросил я. — Могли бы жить как вам хочется, там, откуда вы явились.

— Мог бы, — сухо ответил он. — Скоро вернусь туда и будужить, как хочу. Для достижения поставленной цели нередко приходится предпринимать необычные шаги. — Он бросил на меня взгляд, даже не пытаясь скрыть насмешливого презрения. — У меня здесь одно маленькое дельце. Вот закончу его, вернусь домой и продолжу жизнь деревенского джентльмена, а всю эту суету и распихивание локтями оставлю свиньям.

Что имеется в виду под «маленьким дельцем», я догадывался, но слышать, как он говорит об этом так открыто… Мне стало противно.

— Мне не приходилось бывать на Востоке с самого детства, — заметил я, — хотя хорошо помню, как папа рассказывал о временах, когда там цвели азалии. К тому же он очень любил хороших лошадей.

— Интересный человек твой папа. Это он дал тебе револьвер?

— Его убили. Какой-то трус, побоявшийся схватиться с ним лицом к лицу, предпочел выстрелить ему в затылок. Если бы эта трусливая мразь не побоялась показать свое лицо, папа прикончил бы его раньше.

Янт равнодушно пожал плечами.

— Значит, у убийцы, как ты его называешь, хватило ума не обнаруживать себя, не так ли? Хотя все это выглядит скорее, как казнь, а не убийство.

— В самом деле? Интересно. Казнят, как говорил мой папа, только по решению «соответствующего конституционного органа и законным образом». К тому же он никогда не совершал ничего, за что можно казнить.

— Разве? Сомневаюсь, что ты так уж хорошо знаешь всю его жизнь. Вообще-то большинство людей когда-либо совершают такой поступок, за который их следовало бы повесить.

— Имеете в виду себя?

Его холодный, немигающий взгляд пронзил меня. Я ответил ему тем же, и через секунду-другую он снова пожал плечами.

— Тебе надо научиться следить за своим языком. Когда говоришь со взрослыми, мальчик, приходится отвечать за свои слова.

— Я говорил с мужчинами с тех пор, как мне исполнилось шесть лет, и привык отвечать за любое сказанное мной слово, — спокойно парировал я. — В любом случае вы говорили вроде как вообще, а мне стало интересно, имеете ли вы себя в виду тоже.

Ему не нравился ни я, ни мои ответы, поэтому он резко встал и молча, не оглядываясь, вышел. Я проследил за ним взглядом и тут заметил, что рядом со мной стоит Тереза.

— Остерегайся его, — прошептала она, — он внушает мне страх.

Она села на стул, и какое-то время мы просто смотрели друг другу в глаза.

Я в жизни мало видел девушек и не имел опыта общения с ними, но с Терезой почему-то чувствовал себя легко.

— Что собираешься делать? — спросила она. — Останешься? Но тут вряд ли найдешь работу.

— Меня бы давно уже ветром сдуло, если бы не ты… и не он.

Люди входили, выходили, она их обслуживала, присаживалась ко мне, снова вскакивала, а я тем временем думал о папе и Феликсе. Что-то их связывало, и мне очень хотелось узнать что.

— Если я вдруг исчезну, помни, я вернусь.

— Может быть, — спокойно ответила она. — Мужчины всегда обещают вернуться, но редко доказывают это делом.

— Я — вернусь!

Она помолчала, затем, вздохнув, тихо добавила:

— Он говорил с ними. Ну с теми двумя, которые приходили сюда днем.

С Уэкером и Диком! Что бы это значило? Что они могли ему такого сказать? Или он не расстался с мыслью убрать меня их руками?

— Завтра делай вид, что ждешь меня, — попросил я. — Делай вид, но не жди.

— Делать вид, что жду тебя?

— Пусть думает, что я приду.

Через полчаса я уехал. Он следил за мной через окно, но не сделал ни шага.

Был настолько уверен, что я вернусь? Через полчаса я вернулся. Пусть считает, что всегда прав.

Ладно, теперь спать. Я уже плотно поел, так что оставалось только собраться и немного отдохнуть. В четыре утра, когда солнце еще не взошло, я тихо проскользнул в конюшню, быстро, но не сводя глаз с дверей, оседлал коня, шагом повел его окольным путем по дороге из города. Когда город скрылся из виду, я вскочил в седло и пустил моего верного друга в галоп.

Прошло всего несколько минут, но моих ноздрей вдруг коснулся запах дыма. Мимолетный как порыв ветра, однако это сразу меня насторожило. Ветер дул не со стороны города, и, насколько мне известно, здесь нет никакого жилья.

Я тут же ушел с дороги в густую тень вдоль кромки леса, затем остановился. Снова запах дыма. Здесь где-то лагерь… или хижина, о которых я, похоже, ничего не знал… совсем рядом.

По моему сигналу жеребец тронулся шагом, мягко похрустывая копытами по плотному снегу. Внезапно передо мной возникла фигура с винтовкой за спиной — из большой расщелины поднялся Уэкер и выглядел так, будто совсем не хотел, чтобы его заметили. Мы взглянули друг на друга, и я прочел на его лице желание побыстрее куда-нибудь нырнуть, спрятаться, скрыться. Но куда он мог теперь спрятаться? Вот и пришлось молча стоять.

— Так, значит! Он оставил тебя следить за мной?

Уэкер ничего не ответил и только злобно поглядывал на меня.

— Боюсь, ему придется долго ждать моего возвращения, — медленно протянул я. — И ему вряд ли понравятся мои новости, когда я вернусь в город.

— Если вернешься.

— Если вернусь. А тебе-то почему будет лучше, если я не вернусь? С какой стороны намазан твой бутерброд, Уэкер? Или ты боишься, что скоро люди начнут задавать вопросы и тебе придется крутиться, как ужу на сковородке?

— Думаю, ему надо тебя убить.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, но ведь ты, Уэкер, уже лично убедился, что я так просто не сдаюсь. Иди, если хочешь, но я бы на твоем месте не торопился. Подожди часок, а потом скажи ему, что видел меня… выбери любое время. — Я усмехнулся. — К этому часу я, может, уже буду возвращаться назад.

Уэкер молча стоял, глядя на меня, а я терял драгоценные минуты.

— Что вы такое не поделили? — наконец произнес он. — По-моему, ты ему как кость поперек горла.

— Спроси у него.

— У таких как он не спрашивают.

Бандит шагнул в сторону, и я поехал дальше, не спуская с него глаз, ни на йоту не доверяя ему. Когда нас разделяла добрая сотня ярдов и поворот, я пришпорил жеребца, и мы вихрем проскакали пару миль, только потом перейдя на шаг. И от меня, и от моего серого красавца валил пар.

Феликс Янт, скорее всего, уже идет по следу. Хороший шанс меня убить. Он наверняка отличный стрелок. Такие должны уметь пользоваться оружием. И наездник он, без сомнения, хороший. Вот только лошадь его — прекрасная восточная чистокровка — совсем не для гор. Мне даже стало ее немного жаль. Угробит ведь лошадь!

Моя цель — Джорджтаун, но мы направились в противоположную сторону, на запад, подальше от высоких, покрытых снегом вершин. Я ехал в пустыню.

Янт ничего не говорил мне о своем прошлом, однако он едва ли жил так, как я. Наверное, он совсем неплохо устроился и хотел продолжать жить так и дальше. Теперь же ему придется на собственной шкуре испытать, что выпадает на долю других — я знал, куда его надо завести. Хоть мне только семнадцать, но испытал я немало на своем веку. Пережил голодные годы, годы, когда приходилось подолгу ездить и оставаться совсем одному. С тех пор как себя помню, куда только ни забрасывала меня судьба, но зато теперь могу выжить даже там, где бродят только койоты.

Известно ли ему, что такое высокогорная пустыня зимой? Приходилось ли бывать в таких безлюдных местах, где лишь изредка встречаются клочки земли, покрытые тонким слоем снега, и где все время дуют пронизывающие ледяные ветры? Если нет, то скоро ему предстоит в полной мере испытать все на своей шкуре, потому что именно туда я держал путь.

В своем верном четвероногом друге я был уверен. Он родом из тех диких мест и прекрасно к ним приспособлен. Что же касается Феликса Янта, то если он хочет получить мой скальп, ему придется пройти через те еще муки, холод и голод.

К западу отсюда простиралась дикая искореженная земля, почти без воды и дождей, земля, где реки текут в глубоких каньонах, а источники прячутся в расщелинах скал. Иногда там можно встретить индейцев, белых же практически никогда, за исключением чокнутого искателя золота или охотника, которому никто не сказал, что золотые деньки добычи пушнины здесь давным-давно миновали.

Я съехал с высокого плато в извилистый каньон, а из него прямо к одинокому приграничному магазинчику. У меня был в запасе час, может, два. Напоив жеребца, я вошел в хорошо натопленную лавку. Длинный как жердь, тощий человек в очках со стальной оправой читал книгу, сидя у пузатой, весело потрескивавшей печурки. Он бросил на меня взгляд поверх очков.

— В такую погоду сюда мало кто заглядывает, — добродушно заметил он.

— За мной гонятся, — объяснил я.

— Закон?

— Нет… враг. Не знаю, насколько враг, но если он идет за мной сюда, значит хочет меня во что бы то ни стало убить.

Я подошел к прилавку, перечислил все, в чем нуждался, — пол-окорока ветчины, сухофрукты, мука, соль, бобы, ну и все остальное, без чего не обойтись. Дальше приобрести все это будет уже негде. Кроме того, я купил сто патронов 44-го калибра.

— Бывал там раньше?

— Бывал.

— А он?

— Наверное, нет!

— Запад, юг и север, — задумчиво протянул старик. — Ни одного белого миль на сто… нет, пожалуй, даже на двести.

— Никого в Ли-Ферри?

— Его убили. Или забрали куда-то. Думаю, там сейчас никого. — Он внимательно посмотрел на меня. — Ты очень молод. Кого-нибудь прихлопнул?

— Еще нет. И надеюсь, не придется.

— Если он здесь впервые, тебе не надо его убивать. Пустыня сама сделает это… Так говоришь, ты тут бывал?

— Да, с папой. В первый раз совсем маленьким. Ростом не выше прицела вон того винчестера.

Он медленно закивал головой.

— С высоким человеком? Джентльменом?

— Мой отец. Он всегда был джентльменом… и всегда человеком.

— Что ж, удачи тебе, сынок. Храни Господь твои припасы… Я видел, как ты подъезжал. Хорошая лошадь.

— Серый здесь родился. Папа отловил его из дикого табуна за холмами Прекрасной Алисы.

Передо мной расстилалось огромное, словно безбрежное море, пространство, где нет ни волн, ни даже ряби, где жесткая трава не кланялась ветру, где только редкие кедры многозначительно пошевеливали своими низкими плоскими ветвями…

Я въезжал в пустыню. Вокруг царило полное безмолвие. Его нарушал только мерный перестук подков моего скакуна по твердой земле, на которой практически не оставалось следов.

Глава 8

Что заставляет человека поступать так, а не иначе? Иногда я задумывался над этим, и прежде всего из-за папы. Но мне никогда даже не приходило в голову, что он от кого-то убегал… убегал, пока не стало поздно. Конечно же время от времени я отмечал, как часто мы переезжали, порой даже бросая хорошую работу и насиженные места, но только теперь начал задавать себе вопрос: убегал ли папа от кого-то конкретно или его мучила проблема, которую он не хотел решать?

Он никого не боялся. Чего-чего, а храбрости и отваги у него не отнять. Мне не раз приходилось видеть его в опасных ситуациях — всегда спокоен, собран, он полностью владел положением. А уж стрелял — любой позавидует.

Что же с ним случилось в молодые годы? Из-за этого Феликс Янт теперь преследует меня. Никаких сомнений — он явился за мной. Более того, в глубине души меня жгло подозрение, что именно он убил папу, и никто другой!

Правда, меня слегка смущала наша непонятная тяга друг к другу. И дело совсем не в том, что мы, возможно, родня. Иногда, слушая его, я предвидел, что он дальше скажет, прежде чем он открывал рот, и это тоже казалось мне странным, так как мы были совершенно разными людьми.

Меня озадачивало и кое-что еще: например, ему не нравилась моя манера говорить. Он еще не понял, что я с детства усвоил местный жаргон, жертвами которого становились все жители Запада независимо от того, как прекрасно они владели языком прежде. Даже люди с образованием, не желавшие, чтобы их считали зазнайками, перенимали эту манеру говорить, осваивали диалект, чтобы не казаться белыми воронами. Мы употребляли множество сокращений, индейских и испанских слов, которые со временем сами собой становились частью нашей обыденной речи.

Иногда Янт, явно еще не привыкший к Западу, озадаченно сводил брови и бросал на меня недоуменный взгляд, пытаясь понять, что я этакое сказал. Хотя, на мой взгляд, необычные слова, которые мы так часто употребляем, давно уже стали настолько привычными, что все уже перестали их замечать.

Итак, я въезжал в пустыню. Пока еще не совсем в пустыню, а в засушливые места, где есть вода, но мало кто знает, как ее найти. И все преимущество у того, кто прокладывает след. Он может идти, куда хочет, останавливаться, когда надо; а у меня не возникло ни малейшего желания облегчать Янту жизнь.

Сначала я не особенно старался от него скрыться. Хотел только выиграть время, поэтому мы взяли хороший темп и довольно долго держали его. Серый, рожденный в этих краях, мог весь день идти на перемежающихся рысях.

Я не строил никаких иллюзий относительно того, во что влезал. Янт, если именно он убил папу, хладнокровен и беспощаден, как и положено людям такого сорта. Он выстрелил папе прямо в затылок и поступит точно так же со мной, если, конечно, представится удобный случай. Здесь, в пустыне, я получал явное преимущество… А может, не получал? В любом случае он отличный наездник и упрямый, опасный противник, и уж недооценивать его вовсе не следует.

Моя задача оторваться от него и пулей нестись в Джорджтаун в надежде, что отец там кое-что оставил. Если не выйдет, придется принимать иное решение и прежде всего хорошенько проанализировать все папины шаги.

Уэкер и судья Блейзер казались теперь игрушечными фигурами из другого, далекого-предалекого мира. Сейчас вся моя жизнь зависела от того, насколько мне удастся перехитрить Феликса Янта.

Помощи я ни от кого не ждал. Да здесь, на Западе, это было и не принято. Каждый сам седлал свою лошадь и сам решал свои проблемы. И должен уметь сам за себя постоять. Шайка — место для трусов, опасавшихся открытого боя, предпочитавших прятаться за спинами, готовых загребать жар чужими руками…

С гор, которые остались далеко позади, по-прежнему дул ледяной ветер. Сколько мне еще идти? Какая разница! Главное — оторваться от Янта и снова повернуть на восток.

Береговые кромки Черри-Крик покрывал лед, когда мы через него перебирались. Затем, решив, что начинать надо отсюда, я направился вниз по ручью. Серый пару миль не выходил из воды, затем снова выбрался на восточный берег, и к полуночи мы уже обходили Ла-Плато с западной стороны, пытаясь найти русло высохшей реки, которое, если память мне не изменяла, вело на северо-запад. Где-то через час оно предстало перед моим взором. Рядом бежала тропа, но я предпочел само русло. Недавно здесь прошли дожди, и на мягком песке осталось множество следов скота, мало чем отличавшихся друг от друга. По руслу мы добрались до индейской тропы Ютов — она должна довести нас до реки Манкос.

Предоставив коню свободно попастись, я вскарабкался на высокую скалу рядом с тропой и по меньшей мере полчаса сидел на ней, наблюдая за тем, что происходит вокруг… Ничего, ровным счетом ничего. Даже пыли. Но меня это не обрадовало, а скорее обеспокоило.

Допустим, я ошибся и он не пустился вдогонку за мной? Допустим, он оказался умнее, разгадал мои хитроумные планы и теперь где-то ждет, когда я снова поверну на восток? Янт не простак. Вниз я спустился далеко не в лучшем настроении.

Унылая безнадежная местность. Ничто здесь не радует глаз — одни только огромные бугры, вырастающие из земли, словно острова со дна гигантского моря… К западу уходила плоская меса Верди, чей мыс на фоне неба выглядел как корма какого-то неизвестного космического корабля.

Одинокие кедры и редкая полынь между ними — вот и вся растительность. Иногда на склонах некоторых каньонов виднелись другие хвойные деревья, но в основном лишь осыпи и груды камней. Пора искать место для ночевки. Если Янт потерял меня, то уже вряд ли найдет.

По очередному каньону тропа уходила на северо-запад. Никаких следов индейцев, хотя я находился на территории ютов. Несколько раз издали наблюдал полет горных оленей, встречались признаки присутствия и других диких зверей. Постепенно я стал узнавать эти места, вспоминая, как давным-давно мы с папой путешествовали по этим каньонам.

Узкое глубокое ущелье Красная Лошадь, расположенное, если я не ошибаюсь, южнее, вело к источнику. Судя по тому, как жеребец ускорил шаг, похоже, я угадал — вода ждала нас где-то впереди. Несмотря на то, что я забрался в такую глухомань, поверьте, на душе у меня скребли кошки. Пусть Феликс Янт и новичок на Западе, но он немало поездил и поохотился в своей жизни. Перехитрить его далеко не просто. Конечно, скорее всего, он охотился с гончими псами, но недооценивать врага всегда очень опасно.

Приблизительно в миле от тропы Ютов я нашел родник, вокруг которого обнаружил множество звериных следов, но ни одного лошадиного. Прежде всего я дал напиться коню, затем попил сам и наполнил водой фляги.

Присев на корточки у родника, я задумался. Что позади? Что впереди? Странно, но меня по-своему стала забавлять эта игра в кошки-мышки, хотя на карту была поставлена моя жизнь, о чем я ни в коем случае не мог забывать. Достаточно одной ошибки и…

За мной по пятам шел человек, не менее опасный, чем гремучая змея. Застреливший моего отца в затылок! Что невольно наводило на мысль — он боялся папу. Странно, конечно. Кто мог бояться папу, самого мягкого из всех, кого я знал, а вот Янт не стал даже рисковать…

Родник бил из стены небольшого ответвления каньона. Полагая, что Янт его тоже найдет и застанет меня врасплох, я вернулся на извилистую тропу, вдоль которой валялось множество свалившихся сверху валунов, и пустился вниз по каньону.

Тут и там виднелись черепки индейских горшков — папа говорил, что когда-то в этих местах жили люди и что в расщелинах и ответвлении, ведущем к востоку и югу, встречается множество пещер, укрытий и тайников.

Там, где каньон разветвлялся, сворачивая вправо, я случайно бросил взгляд вверх и… моему взору предстала одна из тех самых выдутых ветром скальных пещер! Она располагалась футах в семидесяти пяти вверх по склону. От этого жилища, конечно, мало что осталось, но если засесть там с винтовкой, то никто не пройдет мимо…

Пещера находилась прямо на стыке двух каньонов, и чем больше я смотрел на скальный домик, тем больше мне хотелось узнать, что там внутри, хотя в голове сразу засела мысль: окажись я там, Янт на сто процентов пожелает вытащить меня оттуда. Если, конечно, окажусь.

Взбираться вверх по каньону было нелегко. По дну пролегала песчаная полоса, по которой стекала вода во время дождей, но тут и там дорогу преграждали огромные валуны. Дальше у стыка стены доходили метров до трехсот в высоту. За кустами можжевельника я заметил нечто вроде обломков дома и решил вскарабкаться туда. Точно, некогда это был дом, а рядом с ним кива — святилище индейцев, и даже две большие лужи, из которых не ушла вода. А кругом тишина, безмолвие…

Спустившись вниз к жеребцу, я нашел поляну с хорошей травой за толстой елью, где расседлал его и спрятал поклажу. Там тоже валялось множество черепков глиняной посуды. Затем, захватив с собой винчестер, пошел вверх вдоль стены каньона.

Ярдов через триста тропа привела меня к расщелине в стене. Так, винтовку за спину, чтобы освободить обе руки, и туда наверх. Медленно, не торопясь, осторожно выбирая, где поставить ногу, за что зацепиться пальцами. Вот один карниз, узкий-преузкий, вот другой, чуть повыше…

Ага, наконец-то заветный домик. Устроившись там поудобнее, я выглянул через узкую щель в нависавшей скале. Оттуда открывался прекрасный вид на два каньона: все как на ладони, стреляй — не хочу… Но так ли мне надо кого-то убивать?

Давай-ка сообразим. Справа, прямо под моим локтем, край кивы — круглой площадки с сохранившимися столбами для крыши, которая давно обвалилась.

В верхней части дверь оказалась пошире — может, потому, что в плечах человек всегда чуть больше? Или когда поднимался домой, то нес какую-нибудь поклажу на спине? В пещере оказалось два входных отверстия.

Вокруг валялись посудные черепки и даже кучка пшеничных колосков, только очень маленьких, раза в два меньше наших обычных. Явно специально разводимый сорт, но другой, для нас не привычный. Я сделал несколько глотков из фляги и присел передохнуть.

Все спокойно. Иногда, правда, доносились шорохи, производимые какими-то животными или самой природой.

Серый находился в безопасности. За толстым деревом и чуть выше уровня дна каньона его вряд ли кто заметит. Надо быть круглым идиотом, чтобы под прицелом винтовки попытаться забраться туда, где находился я. Янт не из таких, это уж точно.

Что мне сейчас надо, так это прежде всего немного отдохнуть, подумать и составить план действий. А может, и увидеть своего врага, посмотреть, что он за человек в таких обстоятельствах.

День медленно подходил к концу. Я засыпал, просыпался, снова впадал в дрему… Наконец, выглянув через трещину на верху стены, я увидел, как в небо взмыла птица.

Неужели сюда кто-то идет? Меня вдруг прошиб пот. А если они видели, как я поднимался по стене каньона? Тогда я в ловушке. Это место нельзя атаковать в лоб, но отсюда нельзя и выбраться, не обнаружив себя. Ночью? Мысль об этом не доставила мне никакого удовольствия. Сил, конечно, хватит, да и опыта тоже, но ночью? Только в самом крайнем случае.

Нет, ничего не произошло. Вокруг тишина и спокойствие. Продолжая наблюдать, я снова вспомнил о Янте, о его холодных колючих глазах, в которых человеческого было не больше, чем у гремучей змеи.

С тем, что он приходился мне родней, я бы, пожалуй, согласился — сходство с папой слишком велико, — но какой? И если мы родственники, то с чего бы такое желание меня убить?

Какое-нибудь наследство? Деньги — более сильный мотив, чем ненависть. Впрочем, может, и то, и другое.

В памяти вдруг всплыли те две таинственные женщины, приходившие к нам. Одна — очень приятная, и другая — так напугавшая меня, что я даже папе не сказал ни слова… А ведь она пыталась его убить! Отравила! После ее прихода папа долго и тяжело болел. Чуть не умер.

Кто она такая? И почему с нами так хотят расправиться?

Я был один. Убегал и прятался. Мне вдруг стало не по себе. Возникло страстное желание поскорей исчезнуть. Куда угодно! Но делать это сейчас — чистое безумие. Надо оставаться здесь. Пусть ищут они, пусть попотеют.

Джорджтаун. Уверен, именно там папа оставил эти коричневые пакеты. Он подружился с Луи Дюпаем — странноватым, хмурым, ушедшим в себя человеком, но если папа хотел кому-то довериться, лучшего выбора он не мог сделать.

С противоположной стены каньона сорвался камень и поскакал вниз, ударяясь о валуны. Что там? Много камней, несколько кедров, кусты… Гладкая, отполированная ветром и дождями вершина. То тут, то там виднелись пустоты, заполненные водой — нечто вроде естественных резервуаров, где здешние обитатели находили воду для питья.

Стоп! Слабый отблеск света на металле? Мелькнул и исчез. Ствол винтовки?

Надо ждать. Затаиться и ждать. Только не обнаружить себя. Припасов мне хватит по меньшей мере еще на сутки. Сомневаюсь также, что у них достанет глупости искать сюда путь в темноте. Так что на данный момент я чувствовал себя в относительной безопасности.

В безопасности? Перед моими глазами на противоположной стороне каньона неожиданно возник силуэт человека. Возник из ниоткуда. В открытую. Кто-то стоял там во весь рост.

Озадаченный, я несколько минут смотрел на него, прежде чем до меня дошло: он ждет моего выстрела, ждет, когда я себя обнаружу! Но вот он все-таки скрылся, а через секунду последовал сухой щелчок выстрела. Пуля с треском ударила по внешней стене скалы.

Стараясь не производить шума, я заполз через Т-образную дыру в пещеру. Тут мне по крайней мере не грозит случайный рикошет.

Очевидно, они действовали вслепую: не имели понятия, где я и здесь ли вообще. Так что если мой жеребец не заржет, мы еще, может быть, заставим их поехать дальше.

Еще один выстрел. На этот раз пуля угодила в заднюю стену пещеры, срикошетив в скалу. Затем последовала долгая тишина. Ни звука. Я сделал пару глотков из фляги и продолжал ждать. Через некоторое время выполз наружу, внимательно осмотрел все через трещину. Никого… Ничего…

Где-то вдалеке послышались раскаты грома, порывы ветра зашевелили ветки кедров на той стороне каньона. Так, теперь можно и поспать.

Я проснулся от шума дождя и раскатов грома. Пару раз даже полыхнула молния. Совсем близко. Да, им там не позавидуешь. Мне-то тепло и сухо.

Довольно хихикнув, я закинул руки за голову. Им придется поискать укрытие, и, надеюсь, они случайно не наткнутся на моего коня.

Спал я спокойно и долго, а проснулся от холода еще до рассвета. Дождь заметно стих, раскаты грома доносились откуда-то издалека. Никаких других звуков я не уловил и сразу подумал о своем жеребце да о тропе, по которой придется пройти, чтобы добраться до него. Ведь если ждать, когда рассветет, то я окажусь как на ладони — живая мишень да и только. А вот если попробовать сейчас, ночью, то у меня есть шанс ускользнуть незамеченным.

Кстати, несмотря на жесткие камни, я совсем неплохо выспался и отдохнул. Самая пора приниматься за дело. Прежде всего надо мысленно пройти весь путь. Да, но ночью? В кромешной тьме и под дождем?

Наконец я сел и осмотрелся. Кругом чернота, так как низкие облака закрыли все небо, не видно даже звездочки. Отец рассказывал мне, что по индейским понятиям здесь обитали души умерших, и у меня не возникло причин в этом сомневаться. В пещере, где никто не жил, все время слышались какие-то слабые шорохи, иногда бормотание или вдруг глухой вой. Так об этих пещерах и рассказывали. Конечно, я вволю наслушался различных историй, связанных с ними. Но ведь звуки издает и сама земля, и ветер, и камни…

Впрочем, кто я такой, чтобы оспаривать чужие верования? В любом случае, если духи здесь есть, они мне не враги, поэтому с чего бы мне желать им зла, зачем мешать им? Да и местечко древние обитатели этих мест подобрали себе для жизни идеально — ночное нападение практически исключено.

Быстро собрав свои пожитки, я выполз наружу. Осторожно, очень осторожно. Один неверный шаг — и можно загреметь в глубокую трещину.

Как ни странно, мои глаза быстро привыкли к темноте. Я четко видел, куда ставить ноги, и двинулся потихоньку вниз…

Снова хлынул проливной дождь. Я шаг за шагом спускался и, когда мои ноги вдруг оказались на твердой земле, вздохнул с облегчением. Оставалось найти коня… если он все еще на месте… и рядом с ним никого нет.

Теперь сильный дождь стал моим лучшим другом. Он не только заглушал звуки моих шагов, но и держал их, моих смертельных врагов, в укрытии.

Во всяком случае, я надеялся на это.

Глава 9

В каньоне стояла тишина. Только дождь барабанил по скалам, по широким полям моей шляпы и по плечам. Поляна за деревьями у развилки, где я оставил жеребца, находилась в глубокой тени. Я чуть выждал, внимательно прислушиваясь, взял винчестер двумя руками и приготовился в любую секунду пустить его в дело. Сделав осторожный шаг вперед, чуть постоял и направился к кромке, вдоль которой идти оказалось легче. Все оставалось спокойным. Вдруг под моей правой ногой предательски зашуршали, перекатываясь, мелкие камни. Я тут же резко присел на корточки, взяв винтовку на изготовку. Если меня кто-нибудь поджидал, сейчас последует выстрел.

Я ждал… прислушиваясь к каждому шороху… Сколько у меня осталось времени? Отсюда надо выбраться в главный каньон до первого света.

Рядом вдруг что-то зашевелилось. Кто-то переступил? Я выпрямился, готовый к борьбе. Серый тихо заржал, затем его влажный нос ткнулся мне в плечо.

— Привет, дружок, — прошептал я, вздохнув свободно. — Скучал тут без меня?

Седло, одеяло, уздечка — все лежало там, где я их оставил. Серый не сопротивлялся ни уздечке, ни удилам. Я отряхнул одеяло от песка и оседлал жеребца. Осторожно мы выбрались на тропу и снова подождали, прислушиваясь. Ничего. Я вытащил дождевик и надел его.

А дождь барабанил и барабанил. Вокруг меня все блестело от воды. В каньонах надо ожидать бурных горных потоков, и здесь по песчаной полосе уже бежал пока еще вполне мирный, веселый ручеек.

Смахнув ладонью капли дождя с седла, я сел верхом и, держа винтовку на изготовку, поехал по дну каньона, шум воды делал практически не слышным цокот копыт. Только сейчас я сообразил, что мы находились в каньоне Львов… Его назвали так, видимо, не без причины — не зря ведь моему жеребцу так не терпится поскорее уйти отсюда.

У выхода из каньона я остановился. Если мне не изменяла память, милях в пяти находился большой каньон реки Манкос. Тропа шла вдоль восточного берега, затем удалялась от него, то есть вела именно туда, куда мне и надо.

Отъехав от каньона Львов достаточно далеко, я перевел коня на легкий галоп. Пять миль в темноте и под дождем? Полчаса, если повезет; минут на пятнадцать больше, если нет. Здесь-то угроза горных потоков не очень велика, но там, в каньоне Манкос, она возрастет во много раз, поскольку туда стекает вода из многих каньонов.

К рассвету они не найдут никаких моих следов — все смоет дождь. К тому же вода в реке Манкос значительно поднимется, и ее будет трудно, если вообще возможно, перейти. Это тоже их здорово задержит… если, конечно, мне самому удастся переправиться через реку.

В каньоне Манкос стало чуть посветлее, так как он несколько пошире. Я подъехал к берегу и остановился. Река уже сильно разлилась и, наверное, раза в три стала глубже. Я секунду поколебался, затем направил жеребца в темную воду. Опасливо пофыркивая, он сделал шаг, нерешительно остановился, как бы размышляя, но все-таки бросился в поток. Мгновение — мощная струя стремительно понесла нас вниз по реке.

Серый плыл по течению, все время подгребая к другому берегу, и вскоре начал перебирать ногами, нащупывая твердую почву. И вот мы наконец на берегу. Перед набрякшими от дождя зарослями ивняка. Оглянувшись, я бросил взгляд назад — только мрачные бурлящие воды на глазах разбухающей реки и черные, угрожающе оскалившиеся челюсти каньона.

Выбравшись из ивняка, конь сам нашел дорогу к тропе, и я повернул его на северо-запад. Ближе к северу над нами высилась столовая гора Верди, разбитая на Мириады каньонов и каньончиков. Давным-давно, когда мы с отцом проезжали здесь, он рассказывал мне легенды местных индейцев о крепостях и укреплениях, построенных на стенах утесов народом, жившим и исчезнувшим задолго до нашего времени.

Неторопливо следуя по тропе, я почему-то все время думал о Терезе. Пожалуй, имеет смысл заскочить к ней по дороге на Восток и перекинуться парой слов. Я надеялся, что мои преследователи задержатся здесь надолго, тщетно стараясь меня найти. Ведь дождь смыл все следы, и им придется обшарить все кругом, прежде чем они убедятся, что меня тут нет, и прекратят бессмысленный поиск.

Пока я еще никого не заметил и верил, что никто не заметил меня. В такую-то темень и дождь! Утром я решил найти укрытие и передохнуть. Серый — мой настоящий друг и заслуживал соответствующего отношения. Уже почти рассвело, когда каньон начал раздваиваться — в северном и восточном направлении. Это меня вполне устраивало.

Достигнув главной тропы, я тут же съехал с нее, забрался вверх по пологому склону и вскоре нашел совсем неплохое местечко в густом осиннике, полностью закрывавшем лужайку от посторонних глаз. Там я расседлал жеребца и спрятал его за деревьями, наскоро соорудил себе укрытие из осиновых ветвей, расстелил дождевик на земле — все вокруг было мокрым от дождя, — завернулся в одеяло и уснул, надеясь на лучшее.

Проснулся я около полудня. Какое-то время лежал прислушиваясь, затем, не услышав ничего подозрительного, вскочил, быстро собрался, оседлал коня и отправился дальше.

Сделав еще одну коротенькую остановку на берегу Старвейшн-Крик, чтобы напиться, я вернулся на главную тропу и, внимательно осмотревшись, смело двинулся дальше. Следов на дороге во время дождя, естественно, не оставалось.

Возвращаться, может, было и глупо, но мне очень хотелось увидеться с Терезой. Сам не знаю почему. Скорее всего, из-за ощущения одиночества, которое все чаще и чаще охватывало меня после смерти отца. Мы слишком долго пробыли вместе и очень много значили друг для друга. Во всяком случае, в конце нашей совместной жизни.

Постоянно эти неотвязные мысли… Кем он был? Кто есть я, Кирни Макрейвен? Мое имя звучало как-то не так, хотя кто знает, как оно на самом деле должно звучать?

Но кем все-таки был мой отец? И кто такой Феликс Янт? Почему он убил папу? Теперь я уже не сомневался, что это дело его рук. И почему так хочет убить меня?

Кто те две женщины, приходившие к нам, когда л был еще совсем маленьким? И где они сейчас? Какова их роль во всей этой истории?

Вопросы, вопросы… Они не давали мне покоя, злили и раздражали.

Когда я въезжал в город поздно вечером, мало кто обратил на меня внимание. Золотоискатели, которые жили тут, рано ложились спать. Тому, кто весь день орудует киркой, лопатой или подъемником, не до ночных развлечений. К тому же еще весна, все ждали травы и теплой погоды.

Я поставил жеребца в стойло, забрал свои пожитки и пошел в отель. Там сбросил все прямо у лестницы и направился в ресторан.

Терезу увидел сразу — она принимала заказ в другом конце зала. Заметив меня, девушка на секунду оцепенела, а затем быстро скрылась на кухне. Я же преспокойно плюхнулся на ближайший стул.

Тереза принесла еду посетителю, потом явилась прямо ко мне с кофейником и кружкой в руках. Когда она наливала кофе, у нее слегка дрожали руки. Даже пролила немного на стол.

— Ты… ты вернулся!

Она была безмерно удивлена, только я не понял, от радости или нет. Наверно, все-таки от радости.

Я кивнул.

— Похоже, что так. На конюшне моя лошадь, вот мои собственные штаны, значит, это я и есть.

— Но я думала… я считала, что ты погиб.

— Пару раз был близок к этому. Для меня случайно не найдется куска жареной телятины? Или хотя бы кугуара? — Я поднял кружку с кофе. — Все это время пил кофе собственного приготовления. Оно не шло ни в какое сравнение с этим.

— Тебе лучше уехать… и побыстрее, — вдруг шепнула она. — Он… он здесь.

«Он» значит Янт.

— Здесь?

Трудно в это поверить.

— Он все время сидел здесь. Сказал, ты вернешься… если выживешь.

Тереза вдруг встала, побледнев. И точно — он тут как тут, высокий, аккуратный, совсем как полагается джентльмену. Янт в упор смотрел на меня своими холодными безжалостными глазами, глядя в которые никто не понял бы, что у него на уме. Правда, я без труда догадался, что видеть меня он вовсе не рад.

Тереза тут же заторопилась на кухню, а он уселся. Не стал даже ждать моего приглашения, просто развернул стул и сел напротив меня.

— Зря прокатился в такую даль и обратно, — помолчав, заметил он.

— Дорога многому учит, а я кое-где побывал, много чего повидал, значит, не зря.

Его взгляд вдруг стал откровенно враждебным.

— Кое-где побывал, много чего повидал. Если твоим учителем был отец, он тебя чертовски плохо…

— Мистер Янт, — перебил я его, — не трогайте моего папу. Еще одно плохое слово о нем, и я выпущу из вас кишки.

— Ты? — презрительно фыркнул он. — Не будь дураком, мальчик. Я научился стрелять еще до того, как ты появился на свет.

— Может быть, — спокойно ответил я. — Зато я буду продолжать стрелять после того, как вы окажетесь на том свете.

Мы не отводили друг от друга напряженных взглядов; хорошо, что мой плащ расстегнут, а за ремнем на животе револьвер. Он, безусловно, обратил на него внимание. Так что если… то у меня явное преимущество.

— Не будь дураком, парень, — повторил Янт. — Ты еще не дорос до…

— Может, и не дорос, — снова перебил я, — но вот этот револьвер дорос… очень даже дорос.

По-мальчишески или нет, но я выдержал его долгий, полный злобы и гнева взгляд — не люблю, когда меня пытаются заставить опускать глаза.

Наконец он не выдержал и пожал плечами.

— Ты не доживешь до старости. Слишком заносчив, слишком самоуверен.

— Ну а если на то есть причина? Вам это никогда не приходило в голову? Папа отлично стрелял, просто здорово. Думаю, человек, убивший его, знал это и боялся встретиться с ним лицом к лицу. Предпочел трусливо стрелять в спину, исподтишка. Но ему также должно быть известно, что папа всегда говорил: его сын, то бишь я, стреляет быстрее и точнее всех, кого ему довелось повидать.

Тереза подошла с еще одной кружкой и налила кофе Янту. Поставила ее на стол, ушла и почти тотчас же вернулась с едой.

— Вы не… — Она смотрела на Янта. — Не хотите перекусить?

— Да, моя дорогая, — ответил он. — Пожалуй, я присоединюсь к нашему юному другу.

Что бы Янт ни задумал, стрелять он явно не собирался. Во всяком случае, сейчас. Более того, мне на секунду показалось, мое появление здесь принесло ему какое-то облегчение. Но почему? При его-то ненависти ко мне?

— Твой отец, похоже, был человек что надо, — как бы примирительно заметил он. — Вы двое много путешествовали, так?

— Так.

— И всегда одни? Ни друзей, ни попутчиков?

— Почему? Случались и попутчики.

Янт задумчиво покачал головой.

— Тебе следовало ходить в школу. Наверняка вы подолгу задерживались в каких-то местах, так ведь? — Он отхлебнул кофе и чуть нахмурился, не дождавшись ответа. Да, очень нетерпеливый человек. — Я хочу сказать, он мог бы оставлять тебя у друзей, когда ему требовалось куда-нибудь уезжать… чтобы ты мог ходить в школу.

— Ему нравилось, когда я находился с ним рядом.

Мне вдруг пришла в голову мысль, что он настойчиво хочет что-то выудить из меня, узнать, имел ли отец верных друзей. Та же мысль, что и у меня: мог ли папа где-то кое-что оставить? Тогда надо попробовать пустить его по ложному следу…

— Да, у нас были друзья… в разных местах, — заметил я как бы невзначай, — но папа особенно с ними не сближался. Кроме, конечно, Джима Джилетта. Там, в Мексике, частенько приходилось вызволять кого-нибудь из тюрьмы и переправлять через границу сюда. У папы в Мексике хватало хороших знакомых, поэтому ему приходилось им помогать.

— Джилетт? Из полиции?

— Техасский рейнджер. Кажется, занимал какую-то должность в Эль-Пасо. Мы пробыли там довольно долго. Папа работал в компании по перевозкам. — Мы помолчали, затем я добавил самое главное: — Папа мало кому доверял, но Джилетт всегда оставался исключением. — Я снова сделал паузу, потом, чтобы не переусердствовать, продолжил как ни в чем не бывало: — Папа впервые встретил его, кажется, на бизоньих равнинах. Или в Амарилло, точно не помню. Он говорил, что этот городок напоминал крепость, когда увидел его впервые. Знаете, бизоны разъяряются не на шутку, поэтому люди там строили себе дома, в которых можно спасаться от них.

Тереза не сводила с нас глаз, но теперь я с подозрением относился к ней тоже. Ведь они оставались здесь вместе, а Феликс Янт умел красиво поговорить. И уж конечно, мог предложить куда больше, чем какой-то перекати-поле вроде меня. Или завоевать их доверие — ее и ее тетушки. Само собой, они задумались, зачем он сюда пожаловал в такое время года, и наверняка решили, что дело в Терезе и уж никак не во мне.

Ради нее я вернулся сюда, но теперь Тереза вызывала у меня настороженность… и я вдруг ощутил себя совсем одиноким. Казалось, во всем мире нет никого, с кем можно побыть самим собой. Она не выходила у меня из головы с того момента, когда мы встретились, но сейчас… После смерти папы одиночество стало частью моей жизни, и не могу сказать, что мне это понравилось.

Тереза подошла посмотреть, хватает ли нам кофе, взяла со стола кофейник, чтобы принести еще, и…

— Куда торопиться? — произнес Янт. — Посиди с нами минутку-другую. Уверен, твое общество доставит Кирни не меньше удовольствия, чем мне.

— Ну, я… — Она с сомнением посмотрела на меня.

— Почему бы и нет, — кивнул я. — Садись.

Наверное, в моем голосе не слышалось особой радости, так как она бросила на меня, как мне показалось, чуть озадаченный взгляд.

— Пойду принесу свежего кофе.

Когда Тереза ушла, Янт посмотрел на меня, слегка улыбаясь.

— Хорошенькая девушка! Надеюсь, ты не возражаешь, если она посидит с нами?

— Совсем нет, — равнодушно ответил я.

Хотя на самом деле мне не терпелось остаться одному, помыться и спокойно поразмыслить, что делать дальше. Меньше всего я ожидал увидеть здесь его! Кто же тогда гнался за мной там, на Западе? Кто стрелял по стене утеса? Неужели он нанял кого-то, а сам преспокойно ждал здесь? Я оказался в дураках — он переиграл меня по всем статьям.

А что будет, когда я отправлюсь в Джорджтаун?

Янт, естественно, последует за мной. Он наверняка уже вычислил: если папа мне что и оставил, то это где-то на Востоке. Интересно, заглотнул ли он мою наживку насчет Джима Джилетта? Фигура не выдуманная, его хорошо знают. Даже Янт сразу вспомнил его имя.

Тереза принесла свежий дымящийся кофе и только присела рядом с нами, как Янт вдруг поднялся к моему и, полагаю, ее удивлению тоже.

— Ладно, — улыбнулся он, — оставляю вас одних. Не сомневаюсь, что вам есть о чем поговорить. Твоя поездка, уверен, была очень интересной… и такой внезапной. Ты должен обязательно рассказать Терезе о своих приключениях.

Он ушел, а мы остались сидеть, молча глядя друг на друга. Мне казалось, Тереза недовольна его уходом, но она попыталась продолжить разговор:

— Ну и как там на Западе?

Я пожал плечами.

— Ничего особенного. Дождь, холод, долгая дорога. Думаю, кто-то следовал за мной отсюда. Стреляли в меня.

Она удивленно раскрыла глаза.

— Стреляли в тебя? Кто? Зачем?

— Скорее всего, те двое, которые заходили сюда за день до моего отъезда.

— Кто ты, Кирни? — вдруг спросила она. — Кто ты на самом деле? Ты мне никогда ничего о себе не рассказывал.

— Мне казалось, тебе это неинтересно.

— Почему же, очень интересно! Ты говорил, что твоего папу убили. Какая жалость. Для тебя это, наверное, просто ужасно. Ты отправил его тело домой?

Я поднял на нее глаза.

— У нас нет дома. Где мы вешали шляпы, там и был дом. Его похоронили в городе, где он свалился… Так будет и со мной.

— У Фел… Я хочу сказать у мистера Янта есть плантация в Каролине. Прекрасное место, как он говорит, с таким милым старым домом и акрами деревьев и плодородных полей прямо вдоль берега реки.

— Рад за него.

— Он считает, что твой отец, наверное, тоже имел хороший дом… До беды.

— Какой беды?

— Э-э… не знаю. Я подумала… он сказал, что большинство людей перебралось на Запад потому, что оказались в беде.

— Поэтому и твоиродители оказались здесь?

Она вспыхнула.

— Нет, не поэтому! И ты не имеешь никакого права предполагать…

— Ты только что предположила это в отношении меня.

Она бросила на меня сердитый взгляд.

— Но ты же сам рассказывал мне, как вы с папой бродили по белу свету, никогда нигде не задерживаясь. Потом его застрелили. Кто-то убил его, и, наверное, не просто так.

— Что значит «не просто так»?

Мы остались в зале одни, все посетители уже ушли.

— Значит, он кому-то что-то сделал. Разве не за это обычно убивают? Чтобы отомстить. Или чтобы наказать…

— Или потому, что у них что-то имеется.

— Ты говорил, его не ограбили.

Какое-то время я даже не мог вымолвить слово: то, что все это время назойливо сидело где-то глубоко в моей голове, вдруг оказалось прямо передо мной, как на тарелочке. Конечно же, именно за это его и убили! Месть или ненависть только сопутствовали главному. Дело не в них! Его застрелили только потому, что это кому-то очень и очень понадобилось. Но раз у него ничего не взяли, значит, при себе у него этого, то есть каких-то бумаг, скорее всего, на собственность, не оказалось.

Собственность? Земля? Но если у Феликса есть плантация в Каролине, с чего бы его должна волновать папина собственность?

Я мало что смыслил в таких вещах. Ну а если они родные? Если предположить, что плантация принадлежит им обоим, и Янт мог заполучить ее всю, только убрав папу? А затем он случайно наткнулся на меня, о ком ничего не знал раньше?

Одни догадки! И тем не менее у Янта с папой очень много общего: я принял его за папу со спины, у них очень похожи манеры, да и что Янт здесь делал?

— У него не взяли ничего, что он имел при себе, — наконец сказал я. — Но скорее всего, у него хотели отнять то, чем он владел. Если это так, теперь я хозяин… того, что бы это ни было.

— Если бы твой папа владел чем-то настолько ценным, он бы следил за своей собственностью, а не болтался по белу свету, не позволяя своему мальчику получить надлежащее воспитание.

Несколько минут Тереза молчала. Теперь она казалась мне совсем другой. Она всегда была такой или это дело рук Янта? Что он с ней сделал?

— На твоем месте, — наконец продолжила она, — если бы я думала, что владею чем-то, я бы прежде всего узнала, что это такое, и заявила бы свои права. Теперь о твоем папе: если он владел чем-то, то сказал бы об этом тебе или имел бы какие-то документы.

— Может, он собирался сказать мне, но ему не дали.

— Он, наверное, говорил тебе что-то. Надо постараться вспомнить.

Мой кофе совсем остыл. Я встал и сказал:

— До завтра.

Тереза удивленно вскинула брови.

— Кирни! Ты что, сердишься на меня?

— Нет, не сержусь. За что мне сердиться? Ты пока ничего не сделала.

— Мистер Янт к тебе хорошо относится. Очень хорошо. Говорит, ты заслуживаешь лучшей жизни. Мне кажется, он мог бы тебе помочь, если бы ты только вспомнил.

— Вспомнил что?

— Ну, он думает, твой отец, наверное, из хорошей семьи и, скорее всего, оставил где-нибудь документы или что-то в этом роде. Если бы ты их нашел, то смог бы стать другим человеком. Он уверен, что тебе что-то известно, хотя, может, ты искренне думаешь, что ничего не знаешь.

Что ж, по крайней мере это правда: ему надо, чтобы я нашел эти бумаги. Не исключено, что он даже боится, если со мной что-то случится, они тут же всплывут на поверхность. Именно тогда я почему-то вспомнил о Пистолете. Мы всегда называли друг друга братьями, хотя на самом деле не были родней по крови. Где-то на нашем жизненном пути он оказался с нами, и папа растил его вместе со мной. Будучи старше меня, какое-то время спустя он стал жить сам по себе.

Возможно, ему что-то известно, но последние слухи о нем дошли до нас из Калифорнии. Пистолет получил свое прозвище, благодаря умению обращаться с любыми видами огнестрельного оружия и действовал всегда молниеносно и точно. Жаль, но так уж случилось, что ему пришлось нас покинуть.

Мы тогда жили в Миссури, и папа свалился… по-моему, с воспалением легких. В те дни, болезнь, которую называли пневмония, косила всех подряд. За ним ухаживала одна женщина… да, да, Кейт Донельсон.

Мы с Пистолетом ничем особо не занимались, просто ждали. Мне тогда было шесть, а ему, если я правильно помню, около шестнадцати. Вот как раз в этот момент в город заявились те двое.

Я отчетливо их помню — высокие, решительные, с мрачными не улыбавшимися лицами… Во всяком случае, когда мы их увидели. Они носили длинные черные сюртуки, как и папа, когда его застрелили, и какой был на Феликсе Янте. В таких в тех местах обычно щеголяли игроки или адвокаты, а частенько и врачи.

Приехав в город, они сразу начали интересоваться папой. Хозяин платной конюшни сказал им, что не знает такого человека. Он соврал, потому что относился к папе с большим уважением. Я было открыл рот, но что-то в лице хозяина заставило меня тут же его закрыть.

Я разыскал Пистолета и рассказал ему. Он расспросил меня обо всем подробно, потом внимательно огляделся вокруг и решил, что нам надо поскорее ехать домой. Там он прежде всего достал свой револьвер и зарядил его. Как я уже говорил, Пистолет управлялся с ними как со своими руками, но по просьбе папы никогда не носил с собой в городе… только в пути.

Тогда я тоже напомнил ему об этом, но Пистолет объяснил:

— На этот раз папа не будет возражать, Кирни. Обещаю тебе. Если заметишь этих двоих, сразу предупреди меня, а сам иди в дом, и побыстрее.

В любом городишке всегда найдется кто-то с длинным языком — нашелся и здесь. Мы сидели на крыльце. Я как раз принес Пистолету кружку кофе: он тогда будто прирос к ступенькам. Теперь-то я понимаю почему.

Вдруг видим, кто-то спускается к нам с холма. Я говорю:

— Это они.

Пистолет ставит кружку на ступеньку и приказывает:

— Иди в дом и не высовывайся. Похоже, будут проблемы.

— Проблемы? Почему?

— Эти двое пришли за твоим отцом. Хотят его убить. Их надо остановить.

Что ж, надо так надо. Меня давным-давно приучили не спорить, поэтому я ушел в дом, подскочил к папиной кровати и вытащил из висевшей на спинке кобуры один из его револьверов. Папа открыл глаза и посмотрел на револьвер.

— В чем дело, сынок? — слабым голосом спросил он.

— Ничего особенного, — успокоил я его и отошел к открытому окну.

Эти двое оглядели наш дом, Пистолета, сидящего на крыльце, затем двинулись к входной двери, но их остановил негромкий голос брата:

— Ищете кого-нибудь?

— Не твое дело, парень. Уйди с дороги.

Он встал.

— Вам здесь нечего делать. Мы сегодня никого не принимаем. Там больной.

— Пусть тебя это не волнует, — возразил тот, что покрупнее. — Ему осталось болеть совсем недолго. Мы доктора, лекарство у нас с собой.

— У него уже есть доктор, — ответил Пистолет и спокойно добавил: — Мне еще не приходилось никого убивать, не стоит провоцировать меня на крайние меры, парни.

Они остановились, презрительно оглядели сопливого мальчишку, который не сводил с них глаз. Затем их поведение резко изменилось.

— Значит, никого еще не приходилось убивать, сосунок? Зато нам приходилось… и не раз. Сейчас мы тебе покажем, если не отвалишь отсюда. Убирайся да поживей!

Тут Пистолет вдруг захохотал — громко, открыто, и это сбило их с толку, стало настоящим сюрпризом, который заставил их бросить друг на друга недоуменные взгляды. Всего секунда — но она позволила моему брату первым выхватить револьвер.

Он в мгновение ока всадил две пули в того, что поздоровее, а затем застрелил второго, как раз когда тот тоже нажал на спуск. Его пуля пробила рубашку и оцарапала Пистолету бок.

— Ты ранен! — закричал я, выбегая на крыльцо.

— Нет, не ранен, но здешний шериф меня не очень жалует, поэтому я уезжаю. Передай папе, пусть поправляется. Он самый лучший человек на земле!

Пистолет повернулся, пошел по улице, и тут один из тех, тот, что поздоровее, лежавший у крыльца, вдруг приподнялся на локте и стал целиться ему в спину.

Я стоял рядом и, даже не успев подумать, выстрелил в него… на секунду раньше, чем успел сделать это он.

Мой брат резко обернулся, бросил на нас быстрый оценивающий взгляд.

— Спасибо, Кирни… спасибо.

А затем, когда его уже и след простыл, набежал народ. Мы жили на задней малолюдной улочке, но, услышав стрельбу, туда повалили отовсюду, и в первых рядах этот негодяй, городской шериф.

Его мало кто здесь любил — уж больно дрянной он был человек. Хорошо, что я успел спрятать папин шестизарядник под оконной занавеской.

— Эй, что тут у вас происходит? — командирским тоном спросил он.

— Эти двое хотели убить моего папу, — ответил я, — хотя папа болен и не встает с постели. — В маленьком городке все знали обо всем: такие новости, как чья-то болезнь, свадьба, смерть — моментально разносились вокруг. — Они пытались силой вломиться в дом, но мой брат остановил их.

Кто-то в толпе громко воскликнул:

— Так им и надо! С револьвером на больного!

Похоже, так думали и все остальные, и шериф сразу же учуял это.

— Кто-нибудь знает этих двоих? — громко спросил он.

Нет, никто не знал.

— Ну а ты, парень? Видел их раньше? За что они хотели убить твоего отца?

— Никогда не видел. Откуда мне знать, за что они хотели убить папу? Наверное, здорово ненавидели его, раз хотели застрелить больного человека в постели. И, похоже, приперлись за ним издалека.

— И получили по заслугам, — послышался голос из толпы.

Шериф недоверчиво посмотрел на меня.

— Ты уверен, что твой папа действительно болен?

— Спросите у доктора Кори, он его лечит.

Он бросил взгляд на валявшиеся тела. На одном белую жилетку пробила пуля, которая угодила ему в самое сердце. Другой получил две пули в живот и одну мою, в голову. Слава Богу, у меня хватило ума не хвастаться этим.

— Да, вот уж не думал, что твой брат такой стрелок, — задумчиво протянул шериф.

— Еще какой, — с удовольствием подтвердил я. — Не хуже, чем папа.

Тела куда-то унесли, на том все закончилось. Папа скоро поправился, потом мы собрали свои скудные пожитки и уехали оттуда. Но Пистолета нам, конечно, очень не хватало.

Стоя в пустом ресторане отеля, где мы с Терезой остались одни, я снова вспомнил своего брата, тех двоих, которых мы застрелили, и Кейт Донельсон.

Пистолету, может, что-нибудь известно… и Кейт, если она еще жива.

Да, те двое… Не остались ли записи о том, что нашли у них в карманах, что-то же они с собой имели.

Об этом стоило поразмыслить… и побыстрее.

Тереза подняла на меня глаза.

— Что ты собираешься делать? Снова уедешь?

— Очень может быть. Похоже, ты уже нашла себе дружка.

Она вспыхнула.

— Он не мой дружок! Он по крайней мере знает, как обращаться с леди, и не собирается все время болтаться Бог знает где!

— Посмотрим, сколько он проторчит здесь, как только я уеду.

— Вот как! — Она в упор посмотрела на меня. — Считаешь себя такой важной персоной, да? Когда ты вдруг сорвался, он даже шагу не сделал отсюда, понял?!

— Зато сделали другие. Он не счел это нужным. Но на этот раз я еду на Восток.

— Он не уедет, — упрямо заявила она. — Когда снег сойдет, он собирается заняться разработкой прииска.

— Рад за него, — сказал я. — Что ж, пока!

Я поднялся наверх, собрал свои вещи и пошел на конюшню. Нужен мне их старый отель! Посплю и на соломе. Господь знает, мне приходилось ночевать и в худших условиях.

Глава 10

Я бы соврал, если бы стал уверять, что хорошо выспался. Несмотря на сильную усталость, сон просто не шел. Не шел — и все тут! В голове неотвязно крутились мысли о Терезе, единственной девушке, с которой мне, казалось, я подружился, после того как вернулся с гор. И вот такое вероломство!

Когда парню приходит пора думать о девушках, ему надо иметь в виду какую-то конкретную красотку. Тереза мне определенно приглянулась, но ведь Янт такой сладкоречивый… И к тому же меня долго не будет.

Где-то за час до рассвета я встал. Серый уже меня ждал.

Из города мы сначала направились на юг, но я точно знал, куда еду, поэтому через несколько миль уверенно свернул на малоприметную индейскую тропу, ведущую наверх к долине Скотч-Крик, а от нее вдоль хребта дальше на восток.

Когда едешь на Восток, надо подумать о деньгах, и, хотя я потратил очень мало из того, что взял с собой, никогда не угадаешь, сколько и когда тебе понадобится в таком долгом пути. Поэтому я прежде всего отправился к своему тайнику на плато, или к «местечку», как я про себя называл его.

Снег везде уже сошел, даже перевалы освободились от него. Только горные вершины по-прежнему стояли в белых шапках, и оттуда тянуло холодным ветром. На деревьях набухли почки, и трава пробивалась вовсю. На солнечных южных склонах зазеленели кустарники и набрали бутоны дикие цветы. На такой высоте цветок не может позволить себе роскошь терять время. Он должен успеть прорасти, расцвести и рассеять семена, прежде чем ударят очередные морозы, поэтому ему приходится очень и очень торопиться.

Солнце ласково пригревало, но когда я бросил взгляд через долину и поискал глазами свою старую хижину, ее на поляне не оказалось. Все, что мне удалось разглядеть, даже привстав на стременах, — это обгорелые бревна.

Сожгли! Судья Блейзер и его дружки, нет сомнений. У меня чуть защемило сердце — как-никак я провел в ней немало хороших вечеров.

Ладно, двинулись дальше, туда, к моему местечку. К чему понапрасну убиваться и терять драгоценное время? А вот городишко, где убили папу, стоит навестить. Он лежал где-то на моем пути, и, хотя затея представлялась в каком-то смысле рискованной, я все-таки решил наведаться туда.

Добравшись до местечка, я хорошенько огляделся вокруг, затем достал из тайника свои деньги. Пересчитывать не стал — пока незачем, — просто засунул их в седельные сумки и поехал дальше по узкой тропинке через завалы валунов и груды камней.

За века мороз, солнце и ветер источили острые края скал, но даже и тут виднелись поросли карликового водосбора с цветками не более ногтя моего большого пальца.

Громко перекликались друг с другом сурки, радуясь весне, всюду копошились разные мелкие зверушки, совершенно не обращая на меня внимания. Обычно они коротко пискнут и тут же исчезнут среди камней, но сейчас даже и не думали прятаться. Наверное, вспомнив, как я когда-то оставлял им хлебные крошки, приветствовали меня посвистыванием и таращили бусинки глаз. Или по-своему прощались со мной, так как в общем-то я больше не собирался сюда возвращаться.

Когда я проезжал мимо тропы, ведущей к ранчо старого Динглберри, его нигде поблизости не оказалось.

В городок, где застрелили моего папу, мы с жеребцом вошли уже после захода солнца; свет виднелся только в порталах рудников да в салунах и барах, стоявших вдоль главной улицы.

Конь мой сильно устал, да и я тоже, поэтому мы сразу направились на конюшню. Старый Чолк возился еще там. Серого моего он хорошо знал — не хуже, чем меня, если не лучше.

— Привет, сынок! — улыбнулся он. — Давненько, давненько тебя не видел.

— Кто-нибудь в городе искал меня, Чолк?

— До меня пока ничего не доходило, сынок. Вот судья, тот немного побесился, а потом кое с кем еще уехал отсюда. Думаю, за тобой, сынок.

Он не задавал никаких вопросов, а я ничего ему не объяснял. Здесь люди быстро учатся не совать нос в чужие дела.

— Дай жеребцу овса. Он его заслужил.

— Сделаю, сынок, не беспокойся.

Старый Чолк смотрел, как я снимаю свои пожитки с седла и, если даже заметил, что сумки не очень легкие, то никак не отреагировал на это.

— Чолк, — обратился я к нему, — ты ведь хорошо знал моего папу.

— Знал, знал, как не знать. Редкой души человек был, земля ему пухом… хотя и не игрок…

— Он играл ради меня, Чолк. Я понял это слишком поздно. Папа хотел раздобыть побольше денег, чтобы послать меня в школу… Считал, что это единственный способ сразу решить все проблемы.

— Он мог бы пойти на рудник, — заметил Чолк, — или заняться каким иным делом.

— Теперь-то мне ясно: папа боялся, он чувствовал, что ему недолго осталось, за ним кто-то шел по следу… и не один… — Кстати, мне это кое-что напомнило. — Слушай, Чолк, ты не встречал здесь человека высокого роста, в длинном черном сюртуке, немного похожего на папу?

— Да, видел такого.

— Можешь сказать, когда?

— Он приехал в день, когда убили твоего отца. И уехал тем же вечером. А лошадь у него — загляденье!

— Спасибо, Чолк.

— Его рук дело?

— Похоже. Думаю, он кто-то из папиной семьи. Недавно меня судьба свела с ним. — Я махнул рукой в сторону юга. — Он, наверное, заявится и сюда. Может, даже будет спрашивать про меня.

— И что мне ему сказать?

— Ты меня не видел. Когда-нибудь мы с ним снова встретимся, но сначала мне надо кое-что уладить.

— Будь поосторожнее, сынок. Может, он просто странник, но крутой, очень крутой. В нем это сразу видно.

— Чолк, ты же знаешь про людей больше любого. Тебе с папой частенько доводилось разговаривать. Он случайно не говорил, откуда родом… — Я пнул носком сапога камешек. — Понимаешь, я, честно говоря, не знаю, кто я такой. Не знаю, почему этот человек убил папу, почему так хочет убить меня.

— Твой отец не любил болтать языком, сынок, но он был замечательный человек и настоящий джентльмен. Из хорошей семьи, сразу видно. Должно быть, откуда-то с Юга. Каролина или Джорджия. Я понял это по его акценту, хотя он его почти потерял. И гордый… Гордость южанина! Мне приходилось иметь дело с такими во время войны. Отличные парни! Они, конечно, ошиблись в выборе. Зачем понадобилось раскалывать Союз? Но парни — что надо! Точно как твой отец.

— Спасибо, Чолк. Пойду перекушу и на боковую.

— Лучше сначала присмотри себе местечко, сынок. В городе полно приезжих. Тут пошла хорошая руда, а у этих кладоискателей нюх — будь здоров. Учуют за тысячу миль.

— Чолк! Серого, пожалуй, лучше держи наготове. Если услышишь вдруг стрельбу, сразу же его седлай, ладно?

— Сделаю, сделаю. — Чолк подтянул ремень и сплюнул. — Береги себя, сынок, и дай тебе Бог удачи.

Сняв комнату и сложив там свои пожитки, я отправился в ресторан, но той знакомой девушки с веснушками там не оказалось — вместо нее пузатый мужик с закатанными рукавами и толстыми волосатыми руками принес мне еду, только и всего. Удовольствия, конечно, мало, но поужинал я неплохо, а что еще надо уставшему путнику?

Насытив свою утробу, я отправился на Блэр-стрит. В районе двух кварталов близ нее насчитывалось тридцать два притона, где можно было получить все, что пожелаешь — в смысле еды, выпивки или женщин: заведения «Большая Молли», «У бриллиантовозубой Лили», «Сказочная курица», «Микадо», «Бон тон», «У Лолы» и множество других, включая игорные дома на любой вкус.

Вот он я, иду по улице, набитый деньгами больше, чем любой вокруг, но, наученный горьким опытом, не показываю виду — пусть все думают, вон, мол, идет еще один бродяга. Смотри, совсем одичал, крутит головой, как на резиновой шее.

В каком-то смысле так оно и было. Я чувствовал себя очень одиноким, хотелось хоть с кем-нибудь поговорить… Я уже собирался повернуть назад к отелю, когда вдруг увидел ту девушку с веснушками. Она спешила через улицу с парой пакетов в руках, но когда я попробовал остановить ее, только ускорила шаг.

— Девушка, — все-таки обратился я к ней, — давайте помогу вам нести пакеты. Мы не так давно встречались в вашем ресторане.

— В ресторане? — неуверенно произнесла она.

Я сдернул с головы шляпу, и тогда она наконец меня узнала.

— Ты тот парень… твоего отца застрелили!

— Точно. А ты та девушка, которая посоветовала мне быть поосторожней.

— Да. Я тогда за тебя испугалась. — Она остановилась. — А что случилось с судьей Блейзером?

— Последний раз я видел его в компании с Тобином Уэкером и парнем, которого они называли Дик.

— Я боялась, что они найдут тебя.

— Давай-ка! — Я взял у нее пакеты и пошел рядом. — Ты показывай путь, а я понесу их.

— Мне нравился твой папа, — сказала она. — Какой хороший человек!

— Да. Намного лучше, чем я себе представлял. — Я секунду поколебался. — Ты знаешь, где его похоронили? Мне… мне пришлось так быстро уехать…

— Я покажу тебе, если еще немного здесь побудешь.

— М-м… нет, не могу. Надо кое-что доделать. Там, на Востоке. Но я вернусь. Мне хочется положить цветы на его могилу. Или даже поставить там какой-нибудь знак.

— Там уже стоит деревянный крест с его именем. Мы думали, ты знаешь.

— Знаю? Откуда? Знаю что?

— Ты же записку оставил, что там должен стоять крест.

— Я не оставлял никакой записки!

— На почте лежала записка в конверте с надписью: «Всем, кого это касается» и деньги на приличный гроб, похороны и крест. Все думали, это ты оставил их.

Феликс Янт' Больше некому. Застрелить человека, а потом… Только родственник способен на такое!

— Кажется, я знаю, кто это сделал. Но мне в любом случае хочется положить на могилу цветы. Ему бы это понравилось. Он всегда говорил то про кизил, то про лавр.

— Похоже на Юг.

Мы подошли к небольшому домику, окруженному низеньким штакетником; в окне горел свет. Я видел, что она сомневается и не решается, как поступить.

— Мне бы, конечно, очень хотелось познакомить тебя с мамой, но… не сейчас, — наконец произнесла она. — Может, как-нибудь потом…

— Позволь мне только занести все это в дом, и я сразу же уйду.

Пожав плечами, она открыла дверь, и мы вошли в комнату. В угольной печке потрескивал огонь, на столе горела керосиновая лампа. Рядом что-то шипа худенькая привлекательная женщина, которая очень удивилась, увидев меня. Она тут же отложила шитье в сторону.

— Я не…

— Извините, мэм, я только помог вашей дочери донести эти пакеты, не более того.

В соседней комнате раздался грохот перевернутого стула, затем в дверях показался здоровенный мужик, небритый и не очень опрятный, без рубашки, в подтяжках прямо на голое тело. Он выглядел порядком помятым то ли оттого, что его только что разбудили, то ли после хорошей пьянки. Точно трудно сказать.

— А ты еще кто такой? — поинтересовался он, причем нагло и грубо.

— Кирни Макрейвен, — вежливо представился я. — Вот помог вашей дочери…

— Вон отсюда! — рявкнул он. — Клянусь Богом, я не позволю какому-то подзаборному полупьяному бродяге таскаться сюда! Вон!

Поставив пакеты на стол, я очень спокойно заявил:

— Мистер, я не пил и я не бродяга.

— Плевать мне на то, кто ты такой! Тебе же сказали — вон! Вот и вали да побыстрее.

Но тут встала ее мать, причем как-то элегантно и с чувством собственного достоинства.

— Генри, молодой человек наш гость. Он только помог Лауре донести тяжелые пакеты.

Генри не обратил на нее никакого внимания.

— Вон! Или я сам вышвырну тебя отсюда!

— Да, ухожу! — ответил я. — Но, мистер, не советую даже думать о том, чтобы попробовать вышвырнуть меня. Не хочу причинять беспокойства этой молодой леди, но думаю, вам лучше прикусить язык. Охолонитесь!

Он замолчал, не ожидая такого отпора, и только буравил меня своими заплывшими глазками. Наверное, полагал, что от его беспардонного ора меня отсюда как ветром сдует. Однако нет, вот он я, на том же месте.

Неожиданно мама Лауры повернулась ко мне и смущенно предложила:

— Мистер Макрейвен, может, присядете? Я как раз собиралась приготовить кофе.

— Эй ты там! — снова взревел он. — Да будь я проклят, если…

— Генри, — перебила она его, — это уж слишком. Выпей кофе с нами. Если не хочешь, уверена, твои приятели уже ждут тебя в «Национале».

Он пришел в ярость и, наверное, ударил бы ее, но рядом стоял я, и, похоже, что-то во мне ему не очень нравилось.

— Значит, Макрейвен. Сын того картежника, который застрелился? — презрительно сощурившись, спросил он.

— Да, сын. Только его застрелили сзади, в затылок, так что вряд ли он «застрелился», как вы выразились. Папа не боялся встречать опасность лицом к лицу. С револьвером или без него… И я тоже.

Он бросил на меня злобный взгляд.

— Слышал, тебя ищут, и надеюсь, найдут!

Я улыбнулся.

— Только постарайтесь не быть с ними, когда найдут.

Он подчеркнуто шумно ушел в другую комнату, а мама Лауры показала рукой на стул.

— Пожалуйста, — дружелюбно пригласила она. — Я не могу позволить вам вот так сразу уйти.

— Но мне совсем не хочется причинять вам беспокойство, — пожал я плечами.

— Вы не причиняете нам никакого беспокойства. Скорее, наоборот, помогаете разрешить сложную ситуацию. Пожалуйста, садитесь.

Что ж, так я и сделал. Но сначала снял плащ и повесил его на спинку стула, а шляпу положил перед собой на край стола. Теперь они могли видеть мой патронташ и револьвер. На минуту воцарилось молчание.

— Только что вернулся из дальней поездки, — успокоил я их. — Пришлось побывать в крутых местах.

— Ничего страшного, мистер Макрейвен. Мой муж принимал участие в войне между штатами. А частенько и против индейцев.

Генри опять с грохотом вломился в дверь, явно намереваясь сказать что-нибудь еще. Эдакое хозяйское. Но при виде моих револьверов, в кобуре и за поясом, как-то сник, и ему не оставалось ничего другого, кроме как проглотить свой гнев и ретироваться.

— К нам теперь не часто заходят, мистер Макрейвен, а поскольку Лаура весь день на работе, я практически никуда не выхожу. Так что мы гостям всегда рады.

— После смерти папы мне очень одиноко, мэм. За все это долгое время ни разу не общался с женщинами… кроме одной…

Она деликатно сменила тему.

— Сейчас холодновато для дальних поездок. Многие перевалы откроются не раньше чем через месяц. Вы слышали о бедняге мистере Нильсене? Некоторые считают, что он прибрал к рукам все деньги с почты и скрылся, но мне думается, он, скорее всего, попал в снежный обвал. Вот уже несколько месяцев прошло, как он исчез.

— Да, зима миновала грозная, — согласился я.

— Ваш отец был с Юга, мистер Макрейвен? Я с ним незнакома, но он часто беседовал с Лаурой. Она от него в восторге. Настоящий джентльмен, как она его называла.

— Да, папа с Юга, хотя не знаю, откуда точно. Он… он практически никогда об этом не говорил. Только иногда, очень редко, если ударялся в воспоминания, то называл какие-то места… реки, плантации, что-то еще. Но я не слышал от него названия штата или города… только такие крупные как Новый Орлеан, Чарльстон или Бостон и Филадельфия.

— Мистер Макрейвен, мне бы хотелось, чтобы вы знали: этот человек не мой муж и не отец Лауры. Он мой деверь, муж сестры. Когда она умерла, ему некуда было идти, и мы взяли его к себе. Первые несколько недель он еще работал и время от времени давал нам немного денег, но сейчас мы ничего от него не видим, хотя он считает себя хозяином дома. Вы не первый, кого он выгонял из нашего дома.

— Почему же вы не потребуете, чтобы он убрался отсюда?

Она улыбнулась.

— А если он откажется? Что мне тогда делать?

— Мэм, вы только прикажите ему, а уж я позабочусь… Но если меня здесь не будет, то сходите с Лаурой к шерифу или какому-либо другому известному человеку. Если и это не поможет, зайдите в любой салун на Блэр-стрит и расскажите там о своей проблеме.

— Но они его могут повесить.

— Да, могут… и поделом ему. Даже самый последний ублюдок с той улицы не потерпит, чтобы кто-то издевался над порядочной женщиной, мэм.

В соседней комнате тихо скрипнула половица. За закрытой дверью нас подслушивали. Я слегка поднял левую руку, призывая к молчанию, и вытащил из-за пояса револьвер.

У Лауры отвисла челюсть, но я успокоил ее.

— Стрельбы не будет, не беспокойтесь.

Дверь резко распахнулась — он стоял на пороге с винтовкой в руках.

— А теперь вон отсюда!

Винтовка была заряжена, но не нацелена, в чем и заключалась его ошибка. Он шагнул в комнату, но, увидев направленный на него шестизарядник, остановился. Да так резко, что чуть не упал.

— Положи винтовку на пол, — спокойно приказал я ему, — забирай свои пожитки и вали отсюда, да побыстрей. И не вздумай больше здесь показываться. Если ты хоть раз сунешь сюда свой нос или пристанешь хоть к одной из этих женщин, виселица тебе обеспечена. Меня, может, здесь какое-то время не будет, но я перед отъездом навещу шерифа и поговорю кое с кем на Блэр-стрит.

Ему очень хотелось выстрелить, ах как хотелось направить эту винтовку на меня, но он понимал, что у него нет ни малейшего шанса.

— Да кто ты вообще такой?! — визгливо заорал он, но уже куда менее решительно.

— Друг семьи, — не повышая голоса, коротко ответил я.

Он плевался, чертыхался, но тем не менее сделал все, как приказано. Здоровенный наглый детина, но трус. Хотя я ни на секунду не забывал, как учил меня папа, что относиться к таким людям легкомысленно нельзя. От них можно ждать чего угодно.

Когда за ним захлопнулась дверь, я прежде всего передвинул стул так, чтобы меня не видели в окно, затем убрал револьвер за пояс.

— Простите, мэм. Иначе пришлось бы физически выкидывать его отсюда и, значит, кое-что здесь поломать.

— Спасибо, Кирни, большое вам спасибо. Он стал совсем невыносим! И с каждым днем все больше распоясывался.

Она снова наполнила мою кружку. Я откинулся на спинку стула и с удовольствием отпил горький ароматный кофе, оглядывая полки с книгами на стене. Так, пара романов сэра Вальтера Скотта, «Крошка Доррит» Чарльза Диккенса, «Вивиан» Бенджамина Дизраэли…

Заметив мой взгляд, она с легкой улыбкой сказала:

— Это подарочные экземпляры. Мой муж знал их всех лично, а его отец вместе с сэром Вальтером учился в школе. Во втором классе их учителем был мистер Люк Фрейзер. Он жил недалеко от Кэнонгейт-стрит, и они часто ходили домой втроем. Позже он переехал в дом рядом с тем, где умер Джон Нокс.

— Чем ваш муж занимался?

— Боюсь, толком ничем, — грустно улыбаясь, она развела руками, — но тем не менее он был прекрасным человеком, и я очень любила его. Больше всего ему хотелось рисовать, однако его картины мало кто покупал. Затем мы поженились, вскоре он получил небольшое наследство… Так мы оказались в Америке. Он знал сэра Вальтера с детства, а с мистером Диккенсом познакомился только тогда, когда приехал в Лондон. Мистер Дизраэли тоже считался одним из его добрых знакомых. В Нью-Йорке он преподавал живопись и фортепьяно, но жизнь не стояла на месте, поэтому ему пришлось вступить в армию. Вскоре он стал старшим сержантом, а когда войны с индейцами потребовали много людей, его сделали офицером.

— Вы даже не сказали мне, как вас зовут, — заметил я.

— О, простите! — Она смущенно приложила руки к губам. — Меня зовут Энн Маккре, а мою дочь Лаурой.

Мы проговорили допоздна. Но прежде, чем вернуться в отель, я решил зайти на конюшню к старому Чолку.

— Ну раз ты вроде как не торопишься, то, полагаю, останешься переночевать, — заметил он.

Я вкратце рассказал ему про миссис Маккре и Генри.

— Знаю такого, — кивнул Чолк. — Никчемный человек. Пьяница и лентяй. Хорошо, что они избавились от него. А ты не беспокойся. Они хорошие люди, мы о них позаботимся. — Он задумчиво посмотрел на меня. — Рассчитываешь вернуться сюда, сынок?

— Рассчитываю.

— Она прекрасная девушка. Мы здесь, в Сильвертоне, много размышляли о ней и ее матери. Достойные люди с добрым сердцем.

— Я знаю… Послушай, Чолк, за мной охотится человек… может, даже не один. Кажется, кто-то из них и убил моего папу. Остальных он просто нанял.

— Мы уже говорили об этом. Буду держать ушки на макушке.

У себя в комнате отеля я, как и тогда, подставил стул под ручку двери и лег спать, положив шестизарядник на тумбочку у кровати.

Но сон, как назло, не шел. По коридору все время кто-то ходил, с улицы доносился топот лошадей… Лежа на спине с закинутыми за голову руками, я попробовал вернуться к своим ранним воспоминаниям.

Затем встал, подошел к маленькому столику в углу, нашел в ящике блокнот и, взяв карандаш, стал записывать все, что смог вспомнить.

Вот я лежу на палубе парохода, жаркое солнце бьет мне прямо в глаза… длинноногие птицы на болоте… потом на песке у моря, одинокое, заброшенное место… старый каркас, наполовину вросший в грязь, к которому папа не разрешает мне подходить, большой пустой старый дом с хлопающими на ветру ставнями… крючковатый старик в выцветшей зеленой накидке, однажды вечером пришедший к нашему дому, когда папа был в отъезде… такой убогий, скрюченный… или так мне казалось?

Вот папа говорит: «Нет, я не потерплю ее в доме! Я не желаю иметь с ними ничего общего!»

Кто-то сказал что-то о проклятье. «Проклятье? Не имею ни малейшего понятия об этом, но они отравляют все, к чему прикоснутся! В них зло… страшное зло!»

Дверь закрылась, и я больше ничего не слышал.

Только бессвязные обрывки воспоминаний, воспоминаний без начала и конца, хотя я четко помню странную реакцию папы, когда я сказал ему про скрюченного старика в зеленой накидке.

Затем настал вечер, когда что-то закончилось и что-то другое началось: вечер, когда папа вернулся домой, закутал меня и куда-то увел. Больше мы туда никогда не возвращались.

Имена… там звучали имена — старый Толберт… Фаустина… Вебер… Наоми… Имен много, но они ни о чем мне не говорили.

Наконец я устал, лег в кровать и мгновенно уснул.

Утром, когда я спустился к завтраку, меня обслуживала Лаура. Она с кофейником в руке сразу же подошла к моему столику и прошептала:

— У нас есть яйца. Если хочешь, то заказывай скорее. Их осталось совсем немного, а желающих — полно.

— Мне, пожалуйста, яичницу-болтунью из двух.

Внезапно дверь распахнулась, и в ресторан вошли двое со значками на груди. Они быстро оглядели зал, заметили меня и сразу же направились к моему столику.

— Мистер Макрейвен? Мое имя Берне. Я веду расследование о человеке по имени Блейзер. Судья Блейзер.

Глава 11

На секунду, всего на секунду я весь напрягся. Затем, собравшись, спокойно произнес:

— Я встречался с ним.

— Это понятно. Не объясните ли нам, что произошло?

Лаура подошла к столику с испуганным видом.

— Лаура, принеси, пожалуйста, кружки для этих джентльменов. И горячего кофе.

Я вкратце рассказал им про то, как всю зиму пас в горах скот Динглберри, как, спустившись вниз, узнал об убийстве отца и о его крупном выигрыше в карты накануне, как выяснял отношения с судьей Блейзером.

— Я пришел к нему за папиными деньгами, которые он хотел присвоить, думая, что мне о них ничего не известно. Тогда я объяснил ему, что все знаю и что их необходимо вернуть законному владельцу, то есть мне.

— И он их вернул?

— Ну, пришлось немножко поднажать. Хотя ему не очень-то хотелось расставаться с такими деньгами.

— А что потом?

— Потом? Мистер, у меня тут нет друзей, поэтому я уехал. Предвидел, что меня станут искать, и вернулся к себе в горы.

— Он?

— Да, сэр. С ним приехало несколько человек. Один из них Тобин Уэкер. Они выследили меня.

Тщательно подбирая слова, я рассказал о драке в хижине, о том, как меня били и как мне удалось бежать. В снежный буран.

— Одна старая индианка вправила мне сломанный нос. Она поставила хрящи и кости на место и закрепила их воском. Индейцы выходили меня.

— И ты больше никогда не видел Блейзера?

— Нет, но я видел в Рико Тобина Уэкера и еще одного — Дика.

Они продолжали и продолжали задавать вопросы, а мне не терпелось избавиться от них. Пора отправляться в Джорджтаун, но разве им понять?

— Ты полагаешь, Блейзер убил твоего отца ради этих денег?

— Нет, сэр, думаю, не убивал. Скорее всего, его охватила жадность.

— Последний раз ты встречал судью в своей хижине, так? Но потом видел Уэкера и Дика в Рико. А хижина сгорела…

— Блейзер пропал, — перебил его другой, — и мы должны найти его… или его тело.

— Полагаю, ответ в том, что осталось от моей хижины. Увидев меня в Рико, Уэкер и Дик здорово испугались. Почему? С чего им меня бояться? Ведь Уэкер никого и ничего не боялся. Вот только я видел их с Блейзером в хижине перед той последней бурей.

— Мы проверим. — Они встали. — Надеюсь, ты собираешься задержаться в нашем городе?

— Вряд ли. Срочно еду на Восток… Черри-Крик.

Они обменялись быстрыми взглядами.

— Было бы лучше, если бы ты остался здесь, пока не выяснятся обстоятельства исчезновения Блейзера.

Я немного помолчал, затем твердо заявил:

— Не могу. По деловым и личным причинам мне надо быть на Востоке. Но я сразу же вернусь сюда, как только сделаю то, что должен сделать. — Они молча смотрели на меня. Пришлось продолжить: — Понимаете, за мной кто-то гонится, и Уэкер с Диком помогают ему. Понятия не имею, зачем кому-то понадобилось меня убить, но думаю, там, на Востоке, смогу узнать это. Полагаю, если человека хотят отправить на тот свет, ему не мешало бы понять почему. Как вы находите?

Берне засмеялся.

— Логично… Ладно, поезжай. Как думаешь, через месяц вернешься?

— Постараюсь.

Берне отодвинул стул.

— Что ж, меня это устраивает. Мы тем временем осмотрим твою хижину.

— Мистер Берне, советую не торопиться. Если вам не очень хорошо знакома та местность, найти хижину в это время года нелегко.

При помощи перечниц, солонок и кружек я показал им расположение вершин и проходов. Рисовать схему не понадобилось: туда каждый год перегоняли две тысячи голов скота, так что их вполне устроили мои устные указания.

— Зачем они приходили, Кирни? У тебя проблемы? — обеспокоенно спросила Лаура, как только они ушли.

— Да нет. Они ищут судью Блейзера. Он ведь так и не объявился, вот они ведут расследование. Уверен, Блейзер сделал что-то не то. Когда его не оказалось вместе с Уэкером и Диком в Рико, я сразу заподозрил неладное. Он должен быть либо с ними, либо здесь. Мне кажется, его бросили в горах.

— Когда ты уезжаешь?

До меня вдруг дошло… совершенно неожиданно: я планировал уехать с рассветом, но голова подсказала правильное решение, прежде чем родились слова.

— Прямо сейчас. Немедленно. — Я встал. — Лаура, я обещал им вернуться через тридцать дней. Надеюсь, мне это удастся, но может случиться, что мне придется задержаться. Если так и если смогу, я обязательно тебе напишу.

Серый был полностью готов. Естественно. Он же настоящий мустанг, для которого нет большего удовольствия, чем отправиться в путь. Поэтому я быстро набросил на него седло, приторочил свои нехитрые пожитки и, не теряя ни минуты, покинул город. Конечно, не самое лучшее время для отъезда, но дело сделано, и следующая остановка будет не раньше чем миль через двадцать пять.

Узкая тропа, вырубленная в стене каньона, по которой мы следовали в Урей, до смерти напугала бы даже суслика, хотя мой жеребец двигался по ней довольно споро. Но что-то мне в ней не очень нравилось. Чем дольше я ехал, тем неспокойней себя чувствовал, так как окружающая местность не могла не вселять тревогу. Короче говоря, если кого-то здесь подстерегут, он может считать себя покойником — укрыться просто-напросто негде.

Затем началась гроза. Когда раскаты грома раздаются в этих узких горных карманах, хочется как можно быстрее свернуться в клубочек. Молнии бьют по тебе со всех сторон… К тому времени, когда мы добрались до места, откуда уже виднелись огни Урея внизу в долине, дождь лил как из ведра, а толстые жгуты молний разрывали в клочья черные низкие тучи.

За дверью конюшни виднелся слабый свет. Я въехал туда верхом. Из маленькой конторки тут же высунулся пожилой человек с тонкими, загнутыми вверх усами.

— Ставь-ка свою лошадь, парень, и заходи выпить горячей кавы.

Впервые после Техаса, где для всего есть свое имя, мне довелось услышать, что кофе называют «кавой».

Сняв с коня поклажу, я насухо протер его, насыпал в кормушку овса и пошел туда, куда меня звали. Кружка горячего кофе мне сейчас совсем не помешала бы.

Неторопливо шагая по проходу в середине конюшни, я заглядывал в каждое стойло. Знакомых лошадей не обнаружил; впрочем, это еще ничего не означало. Надо все узнать у конюха.

Он сидел, откинувшись в кресле-качалке, перед бюро с откидной крышкой и читал какую-то грошовую книжонку об отчаянном парне, посвятившем свою жизнь спасению хорошеньких девушек от индейцев и других негодяев. Что хорошенькие девушки делают там, где они все время оказываются, всегда ставило меня в тупик. К тому же мне в этом смысле никогда не везло: девушек, встречавшихся на моем жизненном пути, как правило, было трудно назвать хорошенькими.

— Там прямо потоп, — входя, заметил я.

— Да уж видно… и слышно. В такую погоду добрый хозяин и собаку не выгонит из дома… Издалека?

— Из Сильвертона.

— Ну и как там?

— Неплохо, совсем неплохо. Недавно открыли отличную руду. Там ее тонны. И совсем почти на поверхности.

Кофе оказался горячий и такой крепкий, что мог бы стоять и без кружки. Я выпил его с превеликим удовольствием. Затем, как положено, вежливо поинтересовался:

— Работы хватает?

— Не очень.

— Много разъездов?

— Да есть немного.

— В городе есть приезжие?

Он повернул голову и пристально посмотрел на меня.

— Они всегда есть, парень. Вот как ты сейчас. Ты тоже приезжий. Друг мой, я молодо выгляжу, потому что жил мирной жизнью, но мне пришлось побывать здесь, когда вон та гора была всего лишь горой в долине. Приехав сюда в первый раз, я вычесывал седину из волос! — Он посмотрел на меня своими холодными голубыми глазами. — Парень, я родом из района Арканзаса — Миссури. Там хватало дешевых искателей приключений.

— Поэтому и перебрался сюда на Запад? Где таких поменьше?

Он вынул трубку изо рта и потянулся за кофейником.

— Выпей еще… Кого ты боишься увидеть?

— Не боюсь. Простая предосторожность. Я не нарушал закон. — Я описал Феликса Янта и Тобина Уэкера.

— Уэкера я знаю, — заметил он. — Пару раз встречал другого тоже. Даже подумал, зачем это он сюда пожаловал. Что ж, наверное, ты прав, за ними стоит присмотреть. — Он налил кофе в мою кружку. — Собираешься уехать?

Почему я все ему рассказал, сам не знаю. Наверное, чувствовал себя очень одиноко и хотел излить кому-нибудь душу. Откинувшись в качалке, он курил и слушал, не перебивая. Затем, когда мой рассказ подошел к концу, молча выбил трубку и задумчиво сказал:

— Здесь пахнет деньгами, парень. Наверное, вы с ним какая-то родня, и, пока ты жив, он ничего не получит или получит очень мало. Поэтому и хочет видеть тебя мертвым, чтобы вернуться и забрать себе все. Может, здесь, конечно, и что другое, но, по-моему, это так… Теперь о тех женщинах. Мне тут не все ясно, но по крайней мере одной из них нужно то же самое, поэтому она хочет убрать тебя с пути.

— А другая?

— Вот с другой-то разобраться потруднее. Она, может, и хорошаяженщина, ведь Господь немало оставил их на нашей грешной земле, но всегда надо знать, чего ей надо, чего она добивается. Может, это связано с твоим отцом. — Он набил трубку свежим табаком. — Ты мне нравишься, сынок. Правильно поступаешь… Слушай, у меня тут есть одна черная лошадь…

— Нет, нет, я не собираюсь меняться.

— Никто не говорит об обмене. Я даю ее тебе взаймы. Твой жеребец хоть куда, но на дороге, которую ты выбрал, ты загонишь его вконец. Поэтому лучше возьми и черную тоже. Будешь их менять, тогда они не выбьются из сил. — Он раскурил трубку. — Послушай меня, сынок: иди напрямик через горы в Лейк-Сити. Сэкономишь и время, и расстояние.

С рассветом я уже ехал высоко в горах по индейским тропам, спускаясь и поднимаясь по склонам… Кругом виднелись следы работы золотоискателей, то тут, то там встречались желающие застолбить себе участок, но я старался не общаться с ними. Мой путь проходил вдоль Минерал-Крик, затем вверх по разлому приблизительно тысяч на двенадцать футов. Определить высоту довольно легко по тому, что там растет. А здесь растительность почти отсутствовала.

Направив жеребца между двумя пиками, отстоявшими друг от друга мили на три-четыре, я отпустил поводья, а сам, поудобнее устроившись в седле, стал осматриваться вокруг. Панорама открылась великолепная: Редклауд-Галч внизу слева, но мне надо правее, под маячившую впереди Харрикейн-Бейсин с огромными голыми вершинами и долгими крутыми склонами.

Воздух был чист и свеж, а небо — бездонное море голубизны с редкими черточкамл облачков. Серый горел желанием идти дальше, поэтому мы тронулись вниз, за милю пути спустившись по меньшей мере на тысячу футов.

Сделав несколько коротких остановок у небольших болотцев, чтобы лошади могли напиться, я добрался до дна каньона, где одна тропа переходила в другую вдоль Хенсон-Крик.

Новая тропа вскоре вдруг резко повернула на северо-восток. Там мы сделали короткий привал под соснами: я дал лошадям свободно попастись, сам немного отдохнул, неторопливо оглядывая путь, который мы прошли, перекусил, затем навьючил поклажу на свое последнее приобретение — черную кобылу, и снова пустился в путь. До Лейк-Сити, по моим расчетам, оставалось миль пятнадцать — шестнадцать.

Как мне казалось, я значительно опередил своих преследователей. Впрочем, ни в чем нельзя быть уверенным. Пока я отдыхал в Сильвертоне, они могли добраться сюда и спокойненько поджидать меня.

Город лежал в симпатичной долине среди гор и процветал не по дням, а буквально по часам. Раньше это местечко принадлежало Юте, но после 1874 года, то есть совсем недавно, когда Юта уступила его, сюда хлынули золотоискатели, нашли золото, и деньги потекли рекой… Вскоре начался настоящий золотой бум: вместо нескольких дюжин убогих хибарок и лачуг здесь стал бурно расти самый настоящий город.

Проезжая по главной улице, я насчитал семь салунов, четыре ресторана, несколько отелей, пару китайских прачечных и даже один или два бильярдных зала.

Несколько дней спустя я уже въехал в Джорджтаун и остановился в отеле «Париж».

Глава 12

Когда к стойке регистрации в отеле подошла женщина небольшого роста с очень приятным лицом, я сразу же ее узнал.

— Тетя Софи?

От неожиданности она на секунду застыла на месте.

— Боже мой, Кирни! Кирни! Вот уж кого не ожидала увидеть!.. Луи, Луи, Кирни вернулся! Кирни Макрейвен! — закричала она в сторону кухни.

Оттуда тут же появился Луи Дюпай, которого иногда звали Француз Луи.

— А-а, топ ami! Как же ты вытянулся! Был мальчиком, а теперь настоящий мужчина. А как твой па'па? Где он?

— Его убили… подло, в спину, — ответил я. — Пока не знаю почему. Я пришел узнать, не оставил ли он вам какие-нибудь бумаги. Вы ведь были его другом.

— Пошли. — Он взял меня за локоть. — Сегодня тихое утро. Мы попьем кофе во дворе… Софи!

— Конечно же, мсье, сейчас будет.

Когда мы уселись за столиком во дворе, он сказал:

— Рассказывай!

Я, как мог подробно, рассказал ему обо всем, что произошло, начиная с убийства папы и кончая сегодняшним днем. Луи Дюпай слушал молча, не перебивая и не задавая вопросов. Потом, когда я закончил, задумчиво произнес:

— Так, значит, как он и подозревал. Феликс Янт. Твой па'па знал, чего от него можно ожидать. Это, как ты правильно заметил, очень опасный человек. Твой отец не раз упоминал о нем. Дуэлянт, убивший нескольких человек, но при всем этом далеко не самый худший из них. Все дело в ней.

— В ком в ней?

— О, если бы мы только знали! У Феликса Янта есть сестра, порочная, злокозненная женщина, для которой главное — деньги, власть и… жестокость, причем последнее превыше всего…

Твой прадедушка, Кирни, был капитаном корабля и во время одного из своих плаваний в Вест-Индию встретил на Гаити девушку… девушку неземной красоты. Ее национальность? Кто знает? Наполовину она француженка, испанка, португалка, словом, европейка, но другая половина точно — карибская. Тебе знакомы каннибалы, населявшие Вест-Индию до Колумба? Дикие, необузданные, беспощадные люди… с кровожадными инстинктами.

Где родилась эта девушка, никто не знал; она же, если и знала, никогда не говорила ни об этом, ни о том, кто она такая… Твой прадед привез ее сюда в Чарльстон. Вскоре после их приезда умерла его жена… совершенно неожиданно, так как всегда отличалась завидным здоровьем, и твой прадедушка женился на той девушке. Ты происходишь от его первой жены, Феликс Янт и вся его родня — от второй…

Как часто бывает в таких случаях, две ветви одной семьи резко разошлись. Твои родственники — сеятели, деловые люди и солдаты; те, кто произошел от Серины, целиком и полностью посвятили себя творению зла, хотя, надо отметить, все они обладают высокой степенью интеллекта… очень высокой…

Твой дедушка стал умелым бизнесменом, который разбогател, благодаря разумным вложениям капитала, своевременной покупке земли и удачным торговым сделкам. В последнем случае он действовал через старые надежные связи, созданные еще его отцом…

К сожалению, Янты оказались не столь предусмотрительны. Более того, между обеими ветвями вашего семейства произошел полный разрыв. Феликс Янт, спровоцировав дуэль, убил твоего дядю; вскоре от яда умерла твоя тетя… Но доказательств никаких. Твой отец делал все возможное, чтобы не оказаться втянутым в эту семейную разборку. Он служил в армии, когда твой дедушка умер…

Итак: есть плантация, не знаю, какая, но достаточно большая. Есть недвижимость в Чарльстоне и еще больше в Саванне. Есть также плантация на Ямайке. Феликс Янт, его сестра и остальные члены их семейки, безусловно, считали, что в случае смерти твоего отца именно они унаследуют все это. О тебе они и понятия не имели.

— Мой отец оставил у вас какие-то бумаги?

— Да, оставил. Документальные улики, которые он не хотел пускать в ход, пока жив, улики, способные засадить одного из его кузенов за решетку за предумышленное убийство, а также завещание его отца в отношении упомянутой собственности и соответствующие бумаги на нее. Остальная информация, насколько мне известно, касается другой собственности и местонахождения документов, которые могут тебе понадобиться для установления права владения. — Он немного помолчал. Затем продолжил: — Как тебе известно, в своем отеле я не сдаю комнаты незамужним одиноким женщинам. У меня достаточно номеров, и я пускаю в них кого хочу и только когда хочу. Два дня тому назад сюда явилась женщина и хотела поселиться. Я отказал, не объясняя причин. Она пришла в ярость. — Луи пожал плечами. — Такие штучки ничего для меня не значат. На истерики я не желаю тратить времени. Но эта женщина… очень красивая, с сильным характером и, думаю, движимая каким-то особым чувством ненависти. Она ушла, но, полагаю, вряд ли навсегда. Самое же главное заключается в том, что она, уверен, — сестра или тетка Феликса Янта. Итак, я тебя предупредил.

— Интересно, откуда ей стало известно, что надо ехать именно сюда?

Он снова пожал плечами.

— Ну, моя кухня в своем роде весьма знаменита… Хотя, нет, не думаю, что дело в этом. Возможно, находясь здесь, твой отец написал письмо… ну, скажем, другу или родственнику, ей стало известно об этом, и она решила кое-что проверить.

Впрочем, не исключено, что она явилась сюда всего лишь из любопытства: ведь отель «Париж» знаменит, почти легенда, а друг отца, которого все знают под именем Француза Луи, имеет славу самого гениального повара нашего времени. Многие известные люди не жалеют ни времени, ни денег, чтобы добраться сюда и отведать одно из его фантастических блюд или насладиться гостеприимством его шикарного отеля.

Газовые фонари, купленные у Тиффани, черное ореховое дерево, библиотека из трех тысяч томов в кожаных переплетах, мраморные раковины в каждом номере… Да, отель «Париж» отличала своя собственная, ни с чем не сравнимая элегантность!

В ресторане — пол из перемежавшихся белых кленовых и желтых ореховых половиц и блюда с заметным европейским вкусом. Здесь обедали генерал Гренвиль Додж, президент Улусе С. Грант, Джей Гоулд, Рассел Сейг, барон Ротшильд, принц де Джойнвилль и множество других не менее знаменитых и богатых людей.

В отеле имелось всего десять номеров, но в каждом из них своя ванна — что почти невообразимо для тех мест и времен. Джорджтаун всегда оставался всего лишь лагерем удачливых золотоискателей, но даже Денвер не мог сравниться с ним в изысканности блюд, которые подавали в ресторане Луи Дюпая, ибо он сам их готовил, не без оснований гордясь плодами своего поварского искусства.

— Луи, у вас найдется комната для меня? — спросил я.

— Для тебя? Для тебя я просто кого-нибудь выгнал бы! Конечно же у меня для тебя есть комната. — Он отвел меня наверх в прекрасный залитый солнцем номер. — Отдохни, а затем мы еще потолкуем.

Уже уходя, Луи Дюпай задержался у двери.

— У меня, как тебе известно, мало друзей, и один из них твой отец, человек образцового вкуса и глубоких философских познаний. Ты, кстати, слышал, что он когда-то преподавал философию?.. Конечно же это нельзя считать истинным критерием. Многие из учителей сами полные профаны. Они всего лишь как попугаи повторяют малопонятные точки зрения, но твой отец… он глубоко проник. С тех пор как я покинул Францию, мне не доводилось встретить ни одного человека, столь образованного и с такими ясными современными взглядами. Мы частенько подолгу беседовали, и… он поведал мне о своих планах относительно тебя.

Я грустно вздохнул.

— Папа никогда не посвящал в это меня.

— Да, я знаю. Видишь ли, Кирни, он считал себя нищим, хотя именно благодаря ему семья достигла благополучия, но он не хотел возвращаться и предъявлять права. Все, что он оставил себе, — это знания и умения, мало кому нужные здесь на Западе. Он был мыслителем, а Западу требуется деловитость. Поэтому ему приходилось обходиться тем, что он умел.

— Но в конце концов он оставил мне более чем достаточно, — заметил я.

— О-о? Тогда нам надо поговорить. Ты должен услышать про его планы, даже если они тебя не очень интересуют. Посмотрим. Пока же не подходи к окну и отдыхай. Я зайду к тебе попозже.

Он вышел, мягко затворив за собой дверь. Я скинул сапоги, пододвинул стул к кровати и, сняв с себя пояс с револьвером, положил на сиденье стула так, чтобы не тянуть за ним руку, а плащ бросил на спинку.

Время от времени по улице проезжала повозка или одинокий всадник, один раз до меня донеслись приглушенные звуки какого-то спора… Затем я уснул, а когда проснулся, стало уже темно. Комнату слабо освещал тусклый отблеск света снаружи. Стены казались черными, но стол и стул в углу виделись четко.

Стул в углу? Я посмотрел еще раз — на нем, слегка раскачиваясь, сидела женщина.

Какой-то момент я лежал, даже не шевелясь, хотя, должен признаться, по коже забегали противные мурашки. Я не верил своим глазам. В душу закрался страх.

— Вижу, ты проснулся, Кирни, — произнесла она низким бархатным голосом. Голосом настоящей образованной леди, и добрым притом. — Надеюсь, мое присутствие не вызывает у тебя отвращения. Мне очень надо с тобой повидаться. Да-да, понятно, ты меня не знаешь. Зато прекрасно знал твой папа. Пора и тебе познакомиться. Давно пора. В конце концов мы ведь с тобой кузены.

— Кузены? — Пока она говорила, мне все-таки удалось справиться со своим ужасом. Папа как-то сказал мне: «Страх — это орудие, используемое тобой, если им владеешь ты, и орудие, используемое твоими врагами, если им владеют они». — В таком случае, боюсь, у вас передо мной явное преимущество.

— Меня зовут Делфина, Кирни. Ты обо мне не слышал?

— Нет.

— Жаль. Могли бы стать близкими друзьями. Понимаешь, до нас дошел слух, что ты умер… Считали даже, что умер и твой отец… несколько лет тому назад. Мы не сомневались… в общем узнать, что он жив, явилось для нас большим сюрпризом.

— Скорее, шоком.

Как она сюда попала? Луи не мог разрешить ей войти, а Софи никогда бы не решилась сделать то, чего не хотел Луи. Однако вот она, сидит на стуле в углу моей комнаты.

В голову невольно поползли старые сказания об оборотнях, ведьмах и колдовстве, о людях, способных таинственно появляться и столь же таинственно исчезать. Я раздраженно затряс головой, чтобы поскорей избавиться от подобной чепухи. И все-таки мне очень хотелось понять, как она здесь оказалась.

Снизу донесся приглушенный гомон голосов — время ужина в ресторане.

— Да, ты прав, шок, — согласилась она, — но сейчас, когда ты нашелся, мы должны стать друзьями. Должны видеться как можно чаще. Мы ведь кузены… Хотя и не совсем прямые, — добавила она.

— Луи предупредил меня, что отказал вам в комнате…

— О, значит, он сказал об этом? Да, с ним нелегко, очень нелегко. На редкость вздорный человек. В городе говорят, ему в свое время не повезло в любви, девушка предпочла другого, он не мог смириться с этим и с тех пор ненавидит всех женщин. Боже мой, какой глупый!

— Зато мудрый, — возразил я. — Он разбирается в философии и истории. С таким человеком стоит поговорить.

— Да? Что ж, полагаю, он, по-своему, даже интересен, но лично мне не симпатичен. Слишком холодный, резкий и…

— И подозрительный? — вставил я.

— К кому или к чему? Я всего лишь женщина, которая проделала долгий путь только для того, чтобы повидаться с собственным кузеном!

К счастью, я лег спать, не раздеваясь, планируя потом сразу спуститься вниз и перекусить. Мои сапоги и револьвер лежали рядом с кроватью. Я быстро глянул на стул… Так, все на месте: пояс и кобура прикрыты висящим на спинке плащом. Заметила ли она? Я мысленно упрекнул себя, что не проверил, заряжен ли револьвер. Что, если вдруг придется пускать его в ход?

— Теперь Феликс вздохнет с облегчением. — Я не видел ее улыбку, но не сомневался, что она появилась у нее на лице. — Он тебя как-то потерял. Надо сообщить ему, что ты здесь. Нехорошо снова терять своих родственников после столь долгой разлуки.

Я медленно сел на кровать и спустил ноги. Когда-то, давным-давно, Делфина — я не сомневался, что это была она — приходила к нам, и после ее визита папа несколько месяцев тяжело болел. Есть ли здесь связь? Или это всего-навсего мое разыгравшееся воображение?

Подняв с пола сапог, я автоматически вытряс его — привычка, приобретаемая, когда спишь в местах, где полно змей, тарантулов, скорпионов, — и оттуда с едва слышным металлическим звуком что-то выпало на пол. Не обратив на это внимания, я надел его и протянул руку за другим. Он куда-то делся, поэтому я встал и сделал шаг. В ногу вонзилось что-то острое, валявшееся на полу. От неожиданности я вскрикнул, как сделал бы на моем месте любой, и Делфина тут же спросила:

— Что случилось, Кирни? Ты ушиб большой палец?

— Наступил на что-то, — ответил я, натягивая сапог. — На гвоздь или что-то еще. — Я надел пояс, застегнул пряжку. — Ладно, пойдемте поужинаем.

Мы спустились вниз вместе, и первой нас увидела Софи. Ее губы плотно сжались, глаза гневно засверкали, но она не вымолвила ни слова.

— Мы можем поужинать, Софи? Еще не слишком поздно?

— Нет, мсье, вы пришли вовремя. У нас сегодня жареная белая куропатка, сердечки артишоков, а из рыбы — форель.

Она усадила нас за столик в середине мягко освещенного, очень приятного зала. Посетителей было немного, но все мужчины, как я сразу же отметил, не сводили с моей спутницы глаз. Теперь и я тоже.

Делфина выглядела великолепно. Что касается ее возраста — фактор, который, как учил меня папа, надо стараться в женщинах не замечать, — я дал бы ей лет тридцать. На самом деле, наверняка больше, но насколько, сказать трудно. Великолепное платье, густые, черные как смоль волосы, уложенные по последней моде, большие черные глаза, обрамленные длинными, изящно изогнутыми ресницами…

Безукоризненно красива, но в изгибах ее рта пряталось что-то такое… что-то наводящее на мысль о жестокости… или о чем-то чудовищно злом и беспощадном.

Или, может, это всего-навсего мое разыгравшееся воображение, подкрепляемое обрывками воспоминаний о вещах, которые я когда-то слышал или видел, но не запомнил или не придал значения, потому что был слишком мал?

— А ты красивый, Кирни. — Она оценивающе посмотрела на меня. — И очень молод. Интересно, сколько тебе сейчас?

— Возраст штука относительная, — сказал я. — Так папа всегда говорил. Главное — это характер. В лошадях, в собаках, в мужчинах, в женщинах — во всем.

— Похоже, твой папа мудрый человек, — заметила она с едва заметной ноткой раздражения. — Почему же тогда он не вернулся домой?

— Наверное, потому что мудрый.

— Но тебе, Кирни, надо вернуться домой. — Делфина наклонилась ко мне. — Тебе надо увидеть свои родные края, своих близких. Поехали в Каролину вместе с нами! Тебе там очень понравится. — Она положила свою руку на мою. — Ну как, Кирни? Подумаешь об этом? Ты нужен нам дома. — Она сказала «нам», но явно хотела, чтобы я понял это как «мне».

Мода того времени устраивала ее как нельзя лучше: платье прекрасно подчеркивало то, что скрывается под ним. И хотя все мужчины вокруг буквально не сводили с нее глаз, она их попросту не замечала, уделяя все свое внимание исключительно мне одному.

— Мы ведь тебя искали, Кирни.

— Нам приходилось много ездить, — произнес я первое, что пришло мне в голову.

— Да, кстати, этот Француз Луи… он что, близкий друг твоего папы?

Так, так, так… Значит, она подозревала или каким-то образом узнала, что все ценное мой отец оставил именно здесь. Я равнодушно пожал плечами и небрежно махнул рукой.

— Папе всегда нравилась хорошая кухня, а Луи — лучший из поваров. Они разговаривали о книгах, о философии, но друзья? Вряд ли. Думаю, не более чем обычное приятное знакомство. Если у папы и был друг… — я сделал вид, что задумался, — то это один человек в Денвере… на Лаример-стрит. Он родом откуда-то с Юга. По-моему, из Нового Орлеана.

Не знаю, верила ли она мне или нет, но слушала очень внимательно. И неторопливо ела.

Зачем ей понадобилось приезжать сюда в такую даль, если Феликс уже нашел меня? Она ему не доверяет? Или их поджимают сроки, заставляют действовать как можно быстрее? В любом случае надо отделаться от нее и поговорить с Луи. Я должен скорее увидеть бумаги отца.

— А того человека в Денвере… ты знал? — поинтересовалась она.

— Видел один раз, но давно. Папа ездил туда один. Что он там делал, мне толком не известно.

Я говорил правду. А действительно, что папа там делал? Он очень редко оставлял меня одного, будто знал, что нам грозит какая-то беда, но в тот раз он отсутствовал больше двух недель. Может, ездил в Джорджтаун? Это не так уж далеко… во всяком случае, не очень.

— Кухня действительно великолепна, — продолжила Делфина, как-то странно поглядывая на меня. Будто ожидала что-то увидеть… или услышать. — Ты должен поговорить с ним, Кирни. Тебя он послушает. Мне необходима такая же комната, как у тебя… Рядом с твоей.

— Он не послушает никого, — ответил я. — Луи всегда принимает решения только сам, и если ему кто-то не нравится, ничто не заставит его от них отступиться.

— Но ведь…

— Не стоит даже пытаться, — перебил я ее. — Я знаю этого человека.

— Даже ради меня? — Она снова положила свою руку на мою, ласково поглаживая пальцами мою кисть.

У меня аж дыхание сперло. Делфина была потрясающе обворожительная женщина, а я слишком много времени провел в горах и к тому же никогда еще не встречал таких красивых, таких соблазнительных, таких заманчивых женщин!

— Я… я попробую.

В тот момент я не играл. Что в этом, собственно, плохого? Отель на самом деле превосходен, а она самая настоящая леди… или в высшей степени искусно прикидывается таковой.

Я начал подниматься, в спешке криво поставил ногу и довольно неуклюже плюхнулся на стул. Ничего особенного, случайная неловкость, только и всего, но когда я снова попробовал встать, наши взгляды случайно встретились.

В ее глазах я вдруг увидел то, чего никогда не видел в человеческих глазах и только один раз в своей жизни в глазах живого существа — горного льва, приготовившегося к прыжку.

«Надо немедленно уходить, остаться одному, вернуть себе то, что называется здравым смыслом… « — пронеслось у меня в голове.

— Простите, боюсь, мне надо пойти прилечь… Я что-то не очень хорошо себя чувствую.

— Конечно, Кирни. Ты устал. Ложись и выспись. Увидимся в следующий раз.

Еще раз извинившись, я торопливо встал и — слава Богу, на сей раз без проблем — пошел к себе в номер.

Глава 13

Едва я вошел в комнату и зажег газовую лампу, как прибежал встревоженный Луи.

— У тебя все в порядке? — резко спросил он. — Как она оказалась в ресторане с тобой? — Выслушав мои объяснения, Луи раздраженно покачал головой. — Очевидно, она прокралась сюда, пока я работал в саду. Вот досада! Кирни, ты должен всячески ее избегать! Она та самая женщина, о которой меня предупреждал твой отец, никаких сомнений.

Мой сапог вдруг что-то задел, и предмет отлетел в сторону. Я бросил взгляд на пол — маленький гвоздик, которыми прикрепляют ковры. Его-то я, наверное, и вытряс из сапога… Да, но как он туда попал?

— В чем дело? — В голосе Луи слышалось явное беспокойство.

Я нагнулся и поднял гвоздик. Ничего особенного, гвоздик как гвоздик, вот только его острый кончик покрыт каким-то затвердевшим блестящим веществом желтовато-коричневого цвета.

— В нем. Выпал из моего сапога.

Он взял у меня гвоздик и внимательно, очень внимательно осмотрел его под лампой. Я кратко рассказал ему о своей привычке всегда вытряхивать сапоги перед тем, как надевать их, и как я, вставая с постели, наступил на него, вытряхнув его из сапога.

— Сними носок, — приказал Луи. — Надо осмотреть твою ногу.

— Я, наверное, наступил на шляпку. Если бы на острие, он проткнул бы мне стопу.

Ранки или даже царапины на подошве не оказалось. Луи еще раз внимательно рассмотрел острие гвоздика.

— Тебе крупно повезло, — мрачно заметил он. — Уверен, это яд, и предназначался тебе. Она, очевидно, подложила гвоздь в сапог, когда ты спал. Ей просто в голову не пришло, что ты его вытряхнешь.

— Мы все так делаем. Этому в горах быстро учатся.

— Полагаю, сейчас она считает, ты уже отравлен. — Он по-прежнему не отрывал глаз от гвоздика. — Мне об этих делах кое-что известно. У нас в семинарии во Франции был один профессор, изучавший растительные яды, в частности яды для стрел, использовавшиеся примитивными народами. Этот напоминает пакуру, яд, приготовленный из дерева с таким же названием. Если мне не изменяет память, от него человек начинает спотыкаться, становится неловким, как правило, теряет контроль за движениями, а затем умирает. В зависимости от полученной дозы яд действует в диапазоне от пятнадцати минут до нескольких часов, хотя обычно быстрее.

— Когда я вставал со стула, у меня подвернулась нога, и я чуть не упал. Обычная неловкость, но…

— Конечно же она подумала, что начал действовать яд. Очень хорошо! Теперь главное для тебя — исчезнуть отсюда до рассвета. Поезжай куда-нибудь подальше в горы.

— Но я приехал специально за бумагами папы!

— Ты их получишь. Сколько это займет? Час… даже меньше. А я тем временем прослежу, чтобы твои лошади были готовы. — Он бросил взгляд на гвоздик, который осторожно держал пальцами за шляпку. — Надо побыстрее от него избавиться. Надеюсь, ты не захочешь взять его с собой?.. Отвратительная штука… Убийство никогда не решает проблемы. Наоборот, создает их больше, чем на первый взгляд устраняет. Сколько раз в жизни у меня возникало желание расправиться с тем, кто мне очень досаждал, хотя, само собой разумеется, я ничего не предпринимал для осуществления его, — мы все-таки достаточно цивилизованные люди. И вместе с тем через год-другой оказывалось, что человек, которого мне страстно хотелось убить, не имел для меня никакого значения… а частенько и для всех остальных. Время лечит многие болезни. Я перестал выбрасывать старые газеты: просмотришь их несколько месяцев спустя и лучше понимаешь, что действительно важно, а что нет. Многие явления, которые, как кажется, вот-вот потрясут мир, свалят правительство, вызовут всеобщую трагедию, на поверку не более реальны, чем миражи в пустыне или дикой ночной долине: минуту-другую они бешено пляшут перед глазами, а затем рассеиваются, не оставив и следа…

Стук в дверь прервал его. На пороге стояла Софи, держа в руках так хорошо знакомую мне кожаную сумку, которую практически никогда не снимал с себя папа. Луи взял у нее сумку и передал мне.

— Вот. Мне не известно, что в ней. Я знаю только то, что он мне рассказал. Думаю, тебе необходимо прочитать все документы, но прошу тебя, топ ami, не делай ничего, не посоветовавшись прежде со мной. И с Софи.

— Софи? Мне казалось, вы не жалуете женщин.

— Да, большинство из них не жалую. Но женщин… а не женщину. Как правило, они глупые, бессмысленные существа. Софи совсем другая. Мы с ней давние друзья, и, хотя она не знает, — когда меня не станет, все это будет принадлежать ей. Софи настоящий драгоценный камень, Кирни, камень чистейшей воды. Она философ, истинный философ, понимающий и воспринимающий реальность куда рациональнее, чем я. Софи много видит, но мало говорит — редкое качество даже среди мужчин. Многие женщины в молодости ослепительно сверкают и переливаются всеми цветами радуги; так природа помогает им заманить в ловушку ничего не подозревающих мужчин. Но как только дверца захлопнулась, приманка тут же исчезает, и остается лишь скука, рутина, серость…

— Мысль, конечно, интересная, но… вы же не скажете такого о Делфине, — возразил я. — Мне кажется, приманка в ней не пропала.

Он пожал плечами.

— Естественно. Она же охотница. Ей не нужен мужчина. Все мужчины для нее лишь необходимые инструменты, сами по себе не имеющие ровным счетом никакого значения. Таково большинство знаменитых куртизанок. Секс для них не играл роли — никаких чувств. Они использовали его только как средство для достижения власти или богатства. Исторический факт! Такие женщины легко держат ситуацию под контролем, а на остальное им в принципе наплевать. Думаю, Делфина, как и ее брат, если он ей брат, хочет получить деньги, так как они дают ей возможность отгородиться от других людей, жить в комфорте и для себя. У нее врожденная ненависть и презрение к окружающим. Она как паук на паутине — ей необходимо иметь свое собственное место, недоступное больше ни для кого. Того, чем располагают они с братом сейчас, им явно недостаточно, а вот с твоим хватит. Но берегись, мой друг! Эти люди безжалостны и никогда не отступают от задуманного… что бы ни стояло на их пути!

— Не бегать же мне от них всю жизнь!

— Нет, не бегать. Но для этого тебе надо прежде всего установить право собственности, раз и навсегда подтвердить факт наличия законного наследника, то есть тебя. Затем, если хочешь, владей, если нет, продай всю недвижимость и возвращайся сюда, подальше от них и их зла, купи себе ранчо и живи своей собственной жизнью… Твой отец не решал этот вопрос, потому что всячески хотел избежать семейной вражды, хотел быть свободным от всего этого. Но произошло убийство. Оно его очень встревожило: возвращение в семью могло бы привести только к новым убийствам. К тому же между ним и собственностью стояли другие. Теперь все изменилось. Ты неглупый, сообразительный парень, Кирни, но я бы настоятельно посоветовал тебе как можно быстрее установить свое право собственности, сделать это немедленно, пока они будут искать тебя здесь. У меня есть друзья, они помогут тебе добраться туда достаточно быстро, поэтому немедленно отправляйся на Восток, найди человека, которого я тебе назову, и вступи во владение. Остальное зависит только от тебя самого. А теперь я оставляю тебя с этими бумагами. — Он постучал пальцами по кожаной сумке. — Изучи их, пожалуйста, повнимательнее.

Я примостился сбоку от окна, чтобы видеть подход к отелю. В принципе для этого следовало прижаться лицом к стеклу, чего делать в данном случае лучше не надо. Делфина вряд ли будет в меня стрелять, но я ни на секунду не сомневался, что она явилась сюда не одна. А даже если и одна, то недолго бы оставалась без желающих сделать для нее все, что угодно.

Луи был прав, настоятельно советуя мне незаметно и побыстрее скрыться из города. Одна попытка убить меня уже имела место, но как только они поймут, что ничего не вышло, то тут же предпримут другую, затем еще, еще… и так, пока не добьются своего. Ими двигали одержимость и нетерпение. Они жаждали овладеть бумагами, которые оставил мой отец, и заодно избавиться от меня. И уже не могли ждать, пока я сам получу эти документы. Очевидно, они решили сначала разделаться со мной, а уж потом заняться бумагами… во всяком случае, похоже, так у них все задумано. Больше всего меня удивило в глазах Делфины — именно это откровенно страстное желание убить.

Ладно, прежде всего надо ознакомиться с содержимым кожаной сумки и понять, что папа мне оставил. Я достал небольшую пачку документов, включая очень четко нарисованную карту, точно показывающую месторасположение моих владений — две плантации, одна из них довольно большая, несколько угодий и участок леса в другой стороне штата, купчие на два других участка земли, а также запечатанное письмо с моим именем на конверте. Я сломал печать.

«Мой сын!

Когда ты прочтешь это, меня уже не будет в живых. С тех пор как умерла твоя мама, я жил только для тебя и тебя одного, но теперь, когда меня уже нет, принимать все решения придется тебе самому. Если ты решишь вернуться на Восток, обязательно найди там старого Толберта. Он знает, что надо делать дальше.

В течение жизни трех поколений нашу семью раздирает смертельная вражда, одним из результатов которой стали семь дуэлей, четыре из них со смертельным исходом. Случались и другие преждевременные смерти по разным причинам, но по меньшей мере несколько из них от яда.

Я сам дважды дрался на дуэли и оба раза вышел победителем, но затем последовали попытки отравить меня или устранить каким-либо иным образом. Я решил: с меня хватит, и исчез из родных мест. Затем я встретил твою маму, так появился на свет ты.

В результате этой многолетней войны их осталось тринадцать, а нас только трое.

У них всех напрочь отсутствует понятие совести. Промотав свою долю наследства, они захотели присвоить чужую. Их зовут Кабанас, хотя некоторые из них предпочитают имя Янт. Если с нами что-нибудь случится, они окажутся единственными, кто имеет право на всю нашу собственность, — именно это, наряду с врожденной ненавистью, и стоит за их деяниями.

Не воспринимай их с легкомыслием. Они обладают интеллектом высшего порядка, смелостью и не остановятся ни перед чем для достижения своих целей — засада, нож в спину, яд. Говорят, все их женщины искусные и опытные отравительницы, использующие яд из Суринама, куда они частенько ездят сами.

Я хотел уберечь тебя от всего этого, надеялся выиграть в карты достаточно денег, чтобы дать тебе настоящее образование, профессию, место в жизни и покончить с прошлым. Затем до меня дошло, что они охотятся за мной.

Наиболее опытный и смертельно опасный из них — Джозеф Врайдаг, их кузен, недавно вернувшийся из Суринама. Ему сейчас около сорока, когда-то в молодости он провел несколько лет на золотых приисках Калифорнии и Невады. Как он выглядит, я, к сожалению, не имею понятия».

Там было еще несколько строк, но суть до меня уже дошла: похоже, у меня нет выбора, кроме как подтвердить свое право на собственность хотя бы для того, чтобы они отстали. В молодости смерть представляется чем-то очень отдаленным, однако в моем случае совсем свежие воспоминания об отравленном гвоздике в моем сапоге призывали быть максимально осторожным.

Джозеф Врайдаг… Как он выглядит, неизвестно, но ему лет сорок… Надо быть предельно внимательным и, само собой разумеется, никаких незнакомых попутчиков.

Оставался еще один документ — другая карта, древняя карта, вычерченная на отлично выделанной оленьей коже. На ней изображалась река, небольшой форт или что-то вроде этого, индейская деревушка, рощица и утес рядом с каньоном или глубоким оврагом, в стене которого крестиком помечена пещера или то, что выглядело как пещера за водопадом.

Что все это означало, я не понял, но пока я разглядывал карту, у меня появилось четкое ощущение, что она, скорее всего, — самая важная из всех документов в папиной сумке. Для чего ее сюда положили? Карта явно очень древняя и точно является частью моего наследства. Но на ней нет ни названий, ни каких-либо указателей, ничего, кроме нескольких признаков некоей местности. Карту сделал тот, кто знал эту местность как свои пять пальцев…

Движимый каким-то интуитивным чувством, я полез в дорожную сумку, где хранил запасную одежду, и достал старую охотничью рубашку из оленьей кожи. На ней красовалась пара заплаток, но носить ее я еще вполне мог.

Отлично, теперь пришьем карту к внутренней стороне рубашки на спину лицом внутрь — пусть выглядит как заплатка. Только и всего.

Закончив, я встал и потянулся, заодно выглядывая в окно. ha противоположной стороне улицы в тени стоял человек в теплом длинном пальто. Я сделал шаг в сторону, задернул штору, подошел к двери, выглянул в коридор — пусто — и в два бесшумных шага оказался у соседнего номера. Он оказался открыт, так как в него еще никого не поселили. Закрыв за собой дверь, я подошел к окну.

Человек в длинном пальто по-прежнему стоял там же в тени, но теперь к нему присоединился еще один в надвинутой на глаза шляпе. Значит, за мной следят. Как и следовало ожидать.

Вернувшись к себе, я быстро сложил свои пожитки в дорожную сумку и лег на кровать. Естественно, не раздеваясь и не зажигая света. Будем ждать.

До моего плеча дотронулась чья-то рука. Луи.

— Не зажигай свет, — предупредил он. — Пора!

Как он, интересно, собирается незаметно вывести меня из отеля? Ведь парадная дверь выходит прямо на улицу, где стоят те двое, а черный ход — на совершенно открытый пустырь!

Тем не менее он привел меня прямо к черному ходу. Из-за двери доносился невнятный гомон пьяных голосов — похоже, какая-то веселая компания. Вдруг кто-то во всю глотку загорланил «Джинни со светло-каштановыми волосами».

— Выйди и присоединись к ним, — прошептал Луи. — Ничего не говори, только оставайся с ними.

Дверь чуть приоткрылась, я выскользнул наружу, и незнакомые люди тут же окружили меня. Затем чуть ли не в тот же момент дверь снова открылась, скорее, распахнулась, но теперь в холле горели лампы, и яркий луч света освещал всех нас.

— Слушайте, парни, — громко сказал стоявший на пороге Луи, — поимейте совесть! Мои постояльцы устали и хотят спать!

— А-а, смотрите, Француз Луи! — выкрикнул чей-то пьяный голос из нашей компании. — Эй! Добрый старина Луи! Давай к нам, выпьем за дружбу!

— Нет, спасибо. Слишком много работы, — добродушно ответил Луи. — Но у меня к вам другое предложение: вы идете петь в другое место, а я даю вам пару бутылок отличного виски.

— Идет! Идет! — радостно завопил тот, который стоял рядом со мной. — Наш добрый друг, старина Луи! Помнишь, как мы вместе с тобой работали на кладбище?

— Хватит, хватит, ребята! — утихомирил их Луи. — Вот, берите бутылки и отправляйтесь куда-нибудь еще. Мои гости платят мне за нормальный отдых.

— Да мы что, просто поем им серенады, — выкрикнул другой рудокоп. — Давай, Луи! Пойдем выпьем!

— Как-нибудь в другой раз, — улыбаясь, ответил Луи. — А теперь, парни, вперед.

Он закрыл дверь, а мы, пошатываясь и горланя «Проведем ночку в старом лагере», двинулись через пустырь. Как только мы отошли от отеля на достаточное расстояние, человек, обнимавший меня за плечи, прошептал:

— Твои лошади там, под деревьями. Когда дойдем туда, незаметно отколись от нас. Дальше действуй сам по себе.

— Да, конечно… спасибо.

— Ерунда. Друг Луи — наш друг.

Они побрели дальше, горланя песни, а я остался стоять под деревьями, внимательно оглядываясь вокруг. Никто не последовал за «пьяными» рудокопами, никто не приближался ко мне. Значит, уловка Луи сработала на славу. Я скрытно, окольными тропками добрался до края города. Оттуда во весь опор поскакал на юг.

Время от времени я, естественно, останавливался, чтобы прислушаться — нет, никакой погони. Тем не менее лучше при первой же возможности убраться с тропы.

К восходу луны я находился уже на пути к чикагским озерам. Вполне возможно, они не догадаются о моих планах. Тем более, что никто о них не слышал. Путь на запад лежал через Сильвер-Плюм и Бейкервилл, на восток — только к айдахским водопадам и Денверу. Я же направлялся на юг через дикую, в высшей степени негостеприимную местность, поэтому когда взошло солнце, следов преследования по-прежнему и не увидел, и не услышал. После короткой остановки, чтобы переложить груз на черную лошадь, я поскакал к расщелине Каб, затем вдоль нее по направлению к Траблсам.

Когда я спустился с гор, мой желудок возмущенно вопил от голода, а лошади умирали от усталости. Если продолжать в таком же духе, они просто сдохнут. Но тут прямо передо мной, как по волшебству, показался маленький домик, построенный из кусков горных камней, загон с парой лошадей и чистенький милый садик. Я въехал во двор и спешился.

Из дома вышел мужчина.

— Очень даже вовремя, — вместо приветствия сказал он. — Мы как раз собираемся пообедать.

— Что ж, премного благодарен.

Я отвел лошадей, напоил их, бросил им охапку травы и, оставив свою поклажу под деревом, вошел в дом.

Там сидел светловолосый парень и такая же светловолосая девушка, оба моего возраста. Дом выглядел чище, чем обычно.

— Издалека? — поинтересовался хозяин.

— Вполне.

— Похоже, — заметил он. — К нам редко кто заезжает.

— Работал на той стороне разлома. Еду повидать своих стариков в Канзасе.

Мы ели, говорили об урожае, дождях, ценах на серебро и говядину — о чем еще беседовали в Колорадо тех времен? Новости доходили сюда с большим опозданием, поэтому я с удовольствием удовлетворил их любопытство. Рассказал все, что узнал, болтаясь по стране. Конечно, им очень хотелось, чтобы я остался подольше, но, увы, дорога звала, да и путь предстоял далекий.

Добравшись до вершины холма, я оглянулся; они все еще стояли во дворе и, кажется, прощались со мной, махая руками, поэтому я тоже махнул им, хотя и знал, что они меня уже вряд ли видят. Молодые крепкие ребята; из тех, кто всего добивается сам и особо ни в ком не нуждается. Разве только если заболеют. Тогда, конечно, рядом нужны люди, которые могут помочь.

Денвер лежал к северу, но я не собирался демонстративно показывать всем, что направляюсь именно туда, а пересек прерию, оставив Франт-Рейндж позади.

Нет, я поеду через Индейскую Территорию, страну команчей, шайенов, арапахо и, естественно, ютов. Папа дружил с ютами, лично знал Урея и Шавано, или Шоуано, — я слышал, он называл его и так, и так. Чем папа им так полюбился, не представляю, но что они его уважали — это факт. Наверное, когда-то оказал им большую услугу или проявил себя как-то иначе. Юты — сильный, смелый народ, и мне не хотелось бы с ними встретиться: они меня не знали, а убивать кого-либо из них или быть убитым ими не входило в мои планы.

Остановившись на ночевку возле Уиллоу-Крик, я расседлал лошадей, вскипятил себе кофе, прикончил холодное мясо, которое дал мне в дорогу Луи Дюпай, и уснул мертвецким сном.

Утро меня встретило туманное и мокрое. Холодная сырость пронизала все, и как мне ни хотелось съесть что-нибудь на дорогу и выпить горячего кофе, я решил погодить с этим. Надо двигаться дальше.

Ехать в таком тумане, когда не видишь ничего, кроме ушей своей лошади, не знаешь, куда тебя несет и что тебя ждет, само собой, жутковато.

Вдруг до меня донеслись какие-то неясные звуки. Я резко остановился, прислушался.

Да, там кто-то есть… или что-то… там впереди, в тумане…

Глава 14

В тумане, совсем рядом, кто-то был, причем не один. Я шепотом попросил своих лошадок не подавать ни звука, Серый-то понимал меня с полуслова, а вот как насчет черной… Кони нервно запряли ушами, но, хвала Всевышнему, никак иначе себя не проявили.

Стук копыт приближался. Я достал из-за пояса револьвер, осторожно взвел курок. Так, ближе, ближе, не дальше чем в двадцати пяти-тридцати ярдах от меня. Только тихий перестук копыт, приглушенное ругательство — всадники проехали мимо меня в сторону Денвера. Я подождал еще несколько минут, затем убрал револьвер на место и поехал в противоположном направлении, сначала тихим шагом, потом легким галопом.

Конечно, может, те, кто промчались по тропе, не имели ко мне никакого интереса, но даже если и так, кто знает… времена тяжелые, индейцы на тропе войны, везде бродит немало желающих поживиться за счет одинокого путника. Нормальный человек никогда не выстрелит, прежде чем не убедится, в кого он стреляет, но ведь кругом полно желторотых — те, не думая, палят во все, что движется.

Когда туман начал рассеиваться, я замедлил шаг, чтобы осмотреться: холмы, стадо антилоп, поднявших головы, чтобы определить, что за существо нарушило их покой. Не торопясь, они удалились; не убежали, а просто растворились в пространстве.

Где-то в полдень я сделал короткий привал у Бокс-Элдер-Крик. Там хватало дождевых луж, и, напоив лошадей, я наконец-то соорудил костерок, сварил кофе и нормально поел. Я устроился на поляне, окруженной густой растительностью, под выступом скалы возле расщелины. Думаю, это полностью скрывало дым от костра.

Чтобы осмотреть все вокруг, не обнаруживая себя, достаточно просто встать, что я исделал. Затем, успокоенный, вздремнул под лучами солнца, но уже через час-другой снова ехал по прерии, придерживаясь низин, время от времени меняя направление, чтобы случайно не угодить в заранее приготовленную засаду.

День разгулялся. Стало жарко и тихо. Вдали блестели и плясали тепловые волны, заманчиво звало к себе прекрасное озеро — мираж. Одинокий бизон на фоне синего неба. Гордый, с непомерно длинными рогами, вроде бы рядом, но я-то знал — совсем не рядом, а мили за две отсюда. Я пересекал земли, где миражи частое явление. Ничего нового. Видывали и не такое.

День катился к концу, от деревьев и возвышенностей потянулись длинные тени. Нигде вокруг ни души кроме одиноких бизонов, антилоп, других зверей. Но я чувствовал себя неспокойно. Мои враги стараются не пустить меня в Каролину, они уже знают, что попытка Делфины отравить меня не удалась, и теперь им надо успеть меня перехватить.

Кое-кто из их клана оставался там, на Востоке, и с ними легко связаться по телеграфу. Им сейчас пользуются и деловые люди, и пастухи. Они там, я знал это и, следовательно, чувствовал себя не очень уверенно. Поджидают меня там или стараются перехватить, это уж точно. Только так и никак иначе.

Я ехал по сильно пересеченной местности. Песчаные холмы, крутые овраги, скудная растительность… Но вот мне попалась ровная площадка со следами старых костров и разбросанными остатками полуобгорелого хвороста.

Отлично. Наконец-то можно спешиться и соорудить небольшой костерок, совсем маленький, только чтобы сварить кофе. Степь затихала, готовясь к ночи. Ни шороха, ни звука, кроме моих собственных шагов, случайного позвякивания стремян, легкого потрескивания разгоравшихся веток. Время от времени я внимательно посматривал на лошадей, доверяя их природной настороженности.

Кому, интересно, понравится, когда за ним охотятся?! Это вызывает ощущение злости, раздражения, постоянного беспокойства. Хотя именно такие чувства и нужны в моем нынешнем положении, поскольку любая расслабленность чревата неминуемой смертью. Кто за мной гонится, мне было ясно — безжалостные, беспощадные люди без малейших угрызений совести. Я стоял у них на пути, значит, меня надо убрать, стереть с лица земли, уничтожить пулей, острым ножом, смертельным ядом, не важно, — цель оправдывает средства. А если добавить к этому их абсолютную ненависть ко всему нашему роду, то убить меня доставит им истинное удовольствие.

Сколько их, трудно сказать. Но достаточно. Я же был совсем один, и никого рядом.

Вода вскипела. Я бросил туда кофе, подождал минутку, затем добавил несколько капель холодной воды, чтобы осадить гущу, хотя в принципе это не имело значения.

Несколько раз я вставал, внимательно оглядывал округу. Тишина, лошади спокойно пасутся, довольно пощипывая траву… Серый вдруг резко поднял голову, уши встали торчком…

Я быстро забросал костер песком, торопливо сделал большой глоток горячего кофе, встал, тревожно оглядываясь.

Вроде бы ничего.

Но жеребец продолжал прясть ушами, глядя куда-то на юг, пофыркивая расширившимися ноздрями.

— Смотри повнимательней, — прошептал я ему.

Взяв винтовку, я поднялся выше по склону, по-прежнему держа кружку с кофе в руке. Допью, что бы ни происходило. Я не праздновал труса и глубоко осознал, что со мной не шутят.

Не заметив ничего подозрительного, я вернулся назад, снова наполнил кружку, выплеснул из кофейника жижу, почистил его песком, уложил в дорожную сумку. Затем оседлал коня и продолжил путь.

У моей мамы не могло быть глупых детей, поэтому я проехал по оврагу полмили, прежде чем решил выбраться из него на открытую равнину. Более того, несколько раз натягивал поводья и останавливался — осмотреться, прислушаться, принюхаться.

Высоко в небе светила звезда — одинокий фонарь в окошке одинокой вдовы. Заметно похолодало, с западных склонов гор потянуло свежим ветерком. Лошади нетерпеливо пофыркивали, наверное, им тоже надоела тягучая неопределенность нашего положения. Я повернул на восток и медленно поехал навстречу наступавшей ночи.

Заходившее солнце причудливо подсветило облака багровым светом, пронзив их оранжевыми стрелами лучей. Я останавливался не только для того, чтобы проверить, нет ли погони. Нет, мне невольно хотелось насладиться окружающей красотой; даже когда тебе грозит беда, надо уметь ценить время, уметь растягивать простые, естественные радости, столь щедро даримые нам матушкой-природой.

Нестись куда-то сломя голову или жалеть время на то, чтобы чувствовать, любить, наконец, просто быть, — это обкрадывать самого себя. Так считал мой папа, и его взгляды разделял Луи Дюпай, который, несмотря на свой абсолютный практицизм, в душе оставался глубоко сентиментальным человеком.

Через Додж-Сити проходила железная дорога. И я решил воспользоваться ею, надеясь, что паровоз быстро доставит меня куда надо.

После наступления темноты мы еще с час продолжали двигаться вперед, прежде чем я начал присматривать местечко для ночевки.

Луна уже светила вовсю, когда я наткнулся на огражденный деревьями ровный участок с отличным ручьем и даже небольшим чистым озерцом. Лошади не показывали никаких признаков тревоги, и я смело въехал в чье-то владение, естественно, держа револьвер наготове. Чем черт не шутит…

Так, загон для лошадей, покосившийся амбар, а за ним домишко, обложенный снаружи камнями. Серый и черная, пофыркивая и прядя ушами, отправились к озерцу на водопой, а я стал внимательно оглядываться вокруг.

Ни запаха костра, ни свежего навоза, ни недавно нарубленных веток… Я бесшумно подошел к дому, постучал в дверь. Не дождавшись ответа, поднял щеколду, осторожно вошел внутрь…

Все спокойно. Ни запаха, ни звука. Можно зажечь спичку. Лежанка, очаг, стол, кухонная утварь, на стене пришпиленный гвоздем листок бумаги.

Я зажег свечу и поднес ее к записке.

«Всем, кто сюда пришел!

Это место принадлежит мне. Будьте здесь как дома. Там, под деревьями, похоронены моя жена и наш сыночек. Я не могу жить один. Уезжаю на родину поискать себе другую женщину.

А. Т. Т.

P. S. Если увидите где цветы, положите букетик на могилки. Она была хорошей женой. Делала все, что могла».

У очага лежали приготовленные дрова, пол был чисто выметен.

Я вышел на улицу, снял с лошадей поклажу и седла, отвел их в загон. Затем вернулся в дом и лег спать. Несколько раз просыпался — тишина. Только где-то далеко в степи выли койоты. Женщина, которая здесь жила, наверняка страдала от одиночества. Мужа ведь часто и подолгу не бывало дома — добыча, пропитание, охота, работа…

Рассвет я встретил на ногах. Быстро согрел себе кофе, оседлал жеребца, вывел лошадей из загона, привязал их к столбу. Затем приготовил дров для очага, подмел пол. Плотно закрыв дверь, пошел к могилкам. Обе на низеньком холмике под большим развесистым дубом, на обеих засохшие цветы, положенные разными людьми.

Рядом росло множество неизвестных мне желтых и красноватых цветов, я собрал букет и положил на могилы, сняв шляпу, молча постоял, потом вскочил в седло и поехал своим путем.

На записке стояла дата двухлетней давности. Интересно, добрался ли этот парень домой? Нашел ли себе другую женщину? Мне хотелось, чтобы он сюда вернулся. А если нет, то кто-нибудь еще рано или поздно обоснуется на этом месте. Нам с папой частенько встречались сгоревшие хижины таких же вот поселенцев, их разбитые повозки, ухоженные и неухоженные могилы, а иногда даже кости. Их поток нельзя остановить. Всегда найдется кто-нибудь еще. Ни самые дикие индейцы, ни даже армия не в силах сдержать неистребимую страсть людей к новым дорогам, новым далеким краям, вечное желание увидеть, как восходит солнце над их собственной землей…

Индейцы — прекрасные воины. Они тоже когда-то явились сюда ниоткуда, чтобы отнять у других территорию и пожить, как им хочется. Пушки и стрелы могут остановить солдат, но не женщин и мужчин с детьми и скарбом, которыми движет мечта.

Три дня спустя я въехал в Додж-Сити и направился прямо к Биллу Тилгмену, местному шерифу.

— Отгони лошадей на пастбище, — посоветовал он. — Там они будут в полной безопасности.

— Тилгмен? — поинтересовался я. — Мой папа знавал каких-то Тилгменов там, на Востоке. Один из них Тенч Тилгмен представлял Вашингтон во времена Революции.

— Наш родственник, — подтвердил он.

Я сидел на корточках перед его креслом на террасе.

— Меня зовут Кирни Макрейвен. Еду на Восток оформить право на собственность, завещанную мне папой. Кое-кто гонится за мной, чтобы не допустить этого. Мои родственники, хотя и далекие. Не хочу создавать вам проблем, но если они здесь объявятся, мне придется за себя постоять.

— Сколько ты пробудешь в городе?

— Уеду первым поездом. Утром.

— Можешь уехать сегодня вечером, если я это устрою?

— Чем скорей, тем лучше.

— Моя политика, мистер Макрейвен, — не разрешать проблемы, а не допускать их. Уедете сегодня же вечером.

— Они говорили…

— Я знаю, что они говорили, знаю, что они могли бы сказать, но я так же знаю, что завтра утром на Восток отправляется еще один человек. Чтобы сохранить в моем городе мир и покой, мистер Макрейвен, надо избавиться от причин. И побыстрее.

— Поэтому я и пришел поговорить прежде всего с вами. Это ваш город, и у меня нет желания стать проблемой.

— Что ж, спасибо. — Он встал. — Оставь лошадей и возьми с собой что надо. С ними все будет в порядке, я прослежу.

А что мне надо? Скатка и дорожная сумка. Я перекинул их через плечо, вынул из седельной кобуры винтовку и пошел за ним в дом. Через несколько минут мне нашлось место в вечернем поезде.

— Могу я угостить вас хорошим ужином, шериф? — предложил я. — Очень вам обязан.

— Нет, слишком много дел… Но все же спасибо. — Он направился к выходу из дома и вдруг остановился. — Макрейвен… эти люди… как они выглядят?

— Те, которых я знаю, худые, высокие. Предпочитают длинные черные сюртуки и черные шляпы. Удлиненные неулыбчивые лица, всегда ходят вместе.

Когда поезд тронулся, я откинулся на подушки сиденья как король. Комфорт есть комфорт. Последнее, что я увидел в окно, — это как трое всадников въезжали в город. Трое высоких худых мужчин в длинных черных сюртуках.

Они проехали рядом и даже не повернули голов посмотреть на пыхтевший поезд.

Может, это были они?

Глава 15

Мы с папой пару-тройку раз ездили на поездах, но этого, конечно, слишком мало, чтобы по-настоящему привыкнуть. Тем не менее, войдя вечером в вагон, я по-хозяйски плюхнулся на плюшевое сиденье и приготовился к долгой шикарной поездке.

Поезд был комбинированный — два пассажирских вагона, четыре для скота и один почтовый. В самом конце поезда — вагон-ресторан. Теперь мои соседи: полная молодая блондинка с двумя маленькими девочками, как две капли воды похожими на свою маму, мужчина с мерзким взглядом, будто его вот-вот стошнит; «новый» американец в атласной жилетке с массивной золотой цепочкой от часов; ковбой, спящий в обнимку с винтовкой, совсем как я, и наверняка револьвером за поясом, это уж точно.

За окном тянулись бескрайние пастбища и вился дым от паровоза. Что еще? Немного насладившись чувством собственного достоинства, я задремал. Поезд тащился медленно, то и дело останавливаясь и как бы пережидая. Этот участок железной дороги делали в спешке, скорость тут разрешалась небольшая. Один раз мы долго ждали, пока дорогу перейдет огромное стадо бизонов — дети смотрели широко раскрытыми от восторга глазами, и даже мрачный мужчина с длиннющими бакенбардами не отрывал глаз от окна. Ковбой тоже бросил скучающий взгляд и, тут же отвернувшись, снова уснул. Наконец паровоз свистнул, мы тронулись дальше. Где-то через полчаса навстречу нам показался почтовый экипаж. Машинист весело, не без издевки, свистнул ему вслед: в последнее время поезда все увереннее вытесняли их с рынка перевозок, но они еще сопротивлялись, пробиваясь к отдаленным поселкам и городкам.

Ближе к полудню наш состав снова замедлил ход и вскоре остановился. Я продолжал дремать и даже не открыл глаз. Вскоре поезд тронулся, громыхая и скрипя сцепками вагонов.

Но вот и станция. Три-четыре домика, армейская палатка с вывеской «Отель», несколько огороженных загонов для лошадей. Пассажиры выскочили из поезда и дружно понеслись к вокзальной столовой: кто первый добежит, тому первому и подадут. Я оказался за одним столиком с ковбоем.

— Далёко? — поинтересовался он, бешено молотя челюстями.

— В Каролину… если повезет.

Он вопросительно на меня посмотрел. Даже на секунду перестал жевать.

— Думаешь, нет?

Я равнодушно пожал плечами.

— Кое-кто этого очень не хочет.

— Я со скотом, — продолжил он, помолчав. — Вообще-то должен ехать в товарняке, но… провались они все пропадом! Никогда не ездил как белый человек, вот и решил прокатиться.

— А кондуктор?

— Нормально. Мой хозяин перевозит шесть тысяч голов в год. Пусть только пожалуется.

Мы уминали поджарку из антилопы в каком-то вонючем соусе, но мне приходилось жевать и похуже. Зато кофе подали — что надо. Хотя времени насладиться им как положено не хватило. Паровоз засвистел, и нам не оставалось ничего другого, как догонять свой вагон. Я первый вскочил на подножку и протянул руку ковбою.

— Спасибо, — отдышавшись, улыбнулся он. — В Канзасе меня будет ждать хозяин. Не хотелось бы, чтобы он меня не увидел.

— Крутой?

— Круче, чем солдатский сапог. Хорошо платит, хорошо кормит, требует двойную работу за день.

Мы оба уснули. Даже не сговариваясь. Потом проснулись. Тоже не сговариваясь. Солнце клонилось к закату, мимо неслось стадо антилоп…

Ковбой с интересом на меня посмотрел.

— Что они с тобой сделают, если поймают?

— Застрелят. Или попробуют. Понимаешь, для них это вопрос денег.

— О, — произнес он и бросил выразительный взгляд на рукоятку моего револьвера. — Приходилось пользоваться?

— М-гу. Хотя, надеюсь, не придется.

Поезд снова замедлил ход. Мы ехали не быстрее, чем пешеход.

— Билли Дженкинс, — вдруг сказал он, протягивая руку.

— Кирни Макрейвен, — ответил я и подал свою.

— Приходилось крутить коровам хвосты?

— Приходилось. Этой зимой пас в горах целое стадо. Потом приехал в город и узнал, что убили моего папу.

— Те самые?

— Они.

— Приедем в Кейси, отведу тебя к хозяину. Бену Блокеру. Мужик что надо! Расскажи ему обо всем. Крутой, но справедливый. Знает людей.

— В моем деле вряд ли поможет.

— Тебе только кажется. Поговори с Беном. У него на все есть ответ. И редко ошибается.

— Спасибо!

Поезд тащился дальше, останавливаясь, дергаясь и ободрительно посвистывая. Мы спали, просыпались, перебрасывались ничего не значащими словами… Затем остановились у какой-то станции.

— Надо проверить коров, — вскочил Билли.

— Пойдем, помогу.

Мы прошли по вагонам. Одна корова почему-то свалилась. Подняли, чтобы другие не затоптали, обтерли.

— Если придется стрелять, на меня не рассчитывай, — предупредил Билли. — Не могу бросить своих коров. Убьет!

— Тебя никто и не просит. Мое дело. В любом случае я их опередил… Если, конечно, не телеграф.

— Сколько их?

— Много. Может, дюжина, или больше. Не знаю. Видел всего двух. Одна — женщина.

— Молодая?

— Вполне… И очень красивая… Но хуже, чем гремучая змея.

Я проснулся от прикосновения холодного дула к моему виску и краем глаза увидел высокого худого человека в длинном черном сюртуке и черной шляпе.

— Вставай, — приказал он, — и не дергайся.

Сопротивляться? Лучше драться, чем быть убитым, словно безропотная овца! Да, но блондинка с двумя детьми!

— Ладно, только и вы не дергайтесь.

Я медленно встал с сиденья. Билли Дженкинс крепко спал… или притворялся. Женщина испуганно вытаращила глаза. Ее спутник тоже.

В конце вагона стоял еще один в длинном черном сюртуке и черной шляпе с винчестером в руках. Даже если бы я попытался что-то сделать, они успели бы разорвать меня на части. И других тоже.

— Иди к выходу, — приказал первый и, как только я повернулся, выхватил мой шестизарядник и швырнул его на сиденье.

Спутник блондинки привстал.

— Эй, что это вы собираетесь с ним сделать?

— Дедушка, хочешь жить, сиди спокойно. Нам надо с ним побеседовать, — не повышая голоса, но с угрозой заявил тот, что меня обезоружил, а второй добавил:

— Сиди и не двигайся!

Поезд снова замедлил ход. Пошатываясь из-за тряски вагона, я двинулся к тому с винчестером. Пронзительные голубые глаза, худое удлиненное лицо, тонкие усы ниточкой… Шрам на подбородке.

Он отступил влево, пропуская меня. Когда я шагнул на платформу, соединявшую наш вагон с рестораном, поезд резко дернулся. Моя реакция не подвела и на этот раз: сначала выбить винтовку, потом резкий удар в челюсть. Само собой, он тут же вырубился.

Так, теперь прыжок. Отлично! Несколько ссадин на коленях. Ерунда! И тут же достать револьвер, о котором они не подозревали.

— Кирни! — заорал Дженкинс в окно и бросил мне мой револьвер с перламутровой ручкой и птичками. И очень кстати. Один из этих как раз спрыгнул с поезда под мою пулю. Задергал руками, и я тут же выстрелил еще раз. Он свалился на землю, покатившись куда-то в сторону футах в тридцати от меня.

Спереди из паровоза раздались яростные проклятья. Оказывается, они устроили и завал. Значит, там есть и третий.

Я вскочил и вихрем понесся к первому вагону. Мимо просвистела пуля, другая с визгом ударилась о поручень вагона. Поезд постепенно набирал скорость, но мне все-таки удалось вспрыгнуть на ступеньки товарного вагона. Так где же этот третий? Ответ не заставил себя долго ждать. Раздался грохот выстрела, и пуля расщепила дерево рядом с моей головой. Я пригнулся, тоже несколько раз выстрелил, конечно, ни в кого не попал, но выиграл время и тем спас себе жизнь. Теперь ему уже меня не догнать.

Переждав на всякий случай еще минут пять, пристально вглядываясь в темноту, я по крышам добрался до своего вагона, спустился и вошел внутрь.

У Билли Дженкинса отвисла челюсть, когда он увидел меня, а у блондинки и ее дочерей широко-широко раскрылись глаза.

— Спасибо, — поблагодарил я Билли, садясь на свое место.

— Решил, что тебе он не помешает, — протянул ковбой, не сводя с меня глаз.

— Не помешал, это уж точно.

Зачем ему знать, что у меня есть запасной.

— В кого-нибудь попал?

— М-гу.

— Думаешь или видел?

— Видел. Он мертв… два раза.

— Хорошо, одним меньше.

— Хорошо… А сколько еще?

— Сделай, как я сказал. Поговори с Беном, когда приедем в Канзас-Сити. Он всегда знает, как надо поступить.

Мужчина с бакенбардами уже не выглядел так, будто проглотил кислый лимон.

— Здорово ты их отбрил, парень, — одобрительно сказал он. — Кто они такие?

— Сейчас уже не важно. Все равно наверняка используют чужие имена, — ответил я, дозаряжая свой револьвер. — Билли, будь другом, разбуди, когда приедем на станцию.

Он кивнул.

— Конечно, разбужу. Давай, спи. Я посторожу.

— Одну из твоих коров, скорее всего, ранили. Может, даже убили.

— Ладно, спи. Потом разберемся.

Глава 16

Он сидел на ограде загона, когда Билли Дженкинс подвел меня к нему. Штаны, заправленные в высокие сапоги, джинсовая куртка, свободно висевший пояс, широкополая шляпа, тронутые сединой усы…

— Мистер Блокер, это Кирни Макрейвен. У него большие проблемы, и я посоветовал ему поговорить с вами.

Блокер перекатил сигару из одного угла рта в другой, бросил на меня оценивающий взгляд.

— Похоже, он из тех, кто способен решить свои проблемы сам. — Блокер махнул рукой на место рядом с собой. — Залезай, садись! — Затем посмотрел на Билли. — У тебя убили корову. Что там произошло?

— Сэр, это моя вина, — вмешался я. — В нее попала пуля, предназначавшаяся мне.

— А тебя зацепило?

— Пара царапин. Ничего страшного. Не знаю, откуда у них ружье, но заряжено оно было не пулями, а дробью… на птиц.

— Ладно, давай рассказывай.

Пока Билли Дженкинс занимался своими обычными делами со скотом, я, сидя на загородке рядом с Беном Блокером, поведал ему о своих невзгодах и о том, что мне надо заявить права на завещанную мне папой собственность. Он молча слушал, не перебивая, только время от времени сплевывал и перекатывал сигару во рту.

— Понимаете, они устроили на меня самую настоящую облаву, мистер Блокер, кругом меня обложили. Что касается стрельбы, думаю, справлюсь сам. Может, и со всем остальным тоже. Но беда в том, что папы больше нет, и мне не с кем об этом поговорить. Билли, похоже, в вас души не чает. Считает, вы можете творить чудеса.

— Он заблуждается, Кирни. Не могу. Никто не может. Как мне кажется, ты попал в крутую историю. Но, может, тебе я смогу помочь. Главное, сейчас найти хорошего адвоката.

— Папа всегда держался подальше от адвокатов. Говорил, они всегда приносят больше вреда, чем исправляют.

Блокер громко расхохотался.

— Да… иногда. Но иногда и наоборот. Кстати, я знаю одного такого. Родом из Каролины и со всеми там знаком. Более того, скоро собирается туда. Пожалуй, с ним стоит переговорить. И чем быстрей, тем лучше. Пошли!

— Нет, сэр.

— Что, что? Я не ослышался? Ты сказал нет?

— Да, сэр. Не хочу, чтобы его убили. Или навредили бы как-нибудь еще. Можно сделать так, чтобы он пришел к вам? Только не ко мне.

— Думаешь, за тобой будут следить? И если узнают, что ты пошел к адвокату, поймут зачем?

— Да, сэр. И сразу убьют его. Я не шучу. Это волки, дикие волки! Они сначала убивают, а потом задают вопросы. Убить не того для них ничего не значит. Пока они не представляют, где я, но к вечеру найдут, не сомневайтесь.

Блокер вынул из кармана жилетки массивные золотые часы.

— Пусть будет по-твоему. Встретимся у склада Вест-Боттомз ровно в шесть. Найдешь? Там и поговорим. — Он помолчал, прищурившись, снова посмотрел на меня. — У тебя деньги-то с собой есть?

— Да, сэр. Мне хватит.

— Тогда до встречи. — Блокер спрыгнул с загородки. — И будь поосторожней. Здесь все происходит очень быстро. Глазом не успеешь моргнуть.

Подхватив свой винчестер, седельные сумки и скатку, я пошел по своим делам, держась подальше от центральных улиц. Поскольку меня сейчас больше всего волновали мои деньги, я первым делом направился в банк «Уэллс Фарго».

Видок у меня был еще тот, но «Уэллс Фарго» имел дело и не с такими после золотой лихорадки в Калифорнии!

— Хочу открыть счет, — сказал я встретившему меня клерку.

Он внимательно меня осмотрел.

— Сколько?

— У вас есть специальная комната? Светиться мне ни к чему.

Он снова бросил на меня оценивающий взгляд.

— Пойдемте. Вон туда.

Удобно устроившись за большим квадратным столом, я положил на него свои седельные сумки, достал из них деньги и начал пересчитывать. Клерк даже глазом не моргнул. В те времена никто никогда не знал, у кого деньги есть, а у кого нет; нередко целые состояния продавали или покупали люди, куда более обтрепанные, чем я.

Девять тысяч семьсот пятьдесят два доллара.

— Я оставлю у вас девять тысяч, — и подвинул пачки к нему. — Мне понадобятся кое-какие деньги на дорогу.

— Вполне достаточно, — сухо заметил он. — Ваше имя?

— Кирни Макрейвен. — Я чуть поколебался. — Если со мной что случится, это все принадлежит мисс Лауре Маккре, Сильвертон, Колорадо.

Он понимающе кивнул.

— Меня зовут Элиот. Большие деньги.

Я аккуратно сложил квитанцию счета.

— Можно оставить у вас винтовку и скатку? Мне надо еще кое с кем повстречаться, а бегать по городу с ними как-то не очень удобно.

— Конечно, — кивнул он и, помолчав, добавил: — Советую не увлекаться картами, мистер Макрейвен.

— Спасибо. Никогда ими не увлекался… Вы знаете мистера Блокера?

— Естественно. — В глазах Элиота засветился неподдельный интерес. — Здесь все знают мистера Блокера. Все имеют с ним дело. Мне даже в голову не пришло, что вы его человек.

Что он имел в виду под «его человеком», я так и не понял, но звучало нормально, поэтому я не стал возражать.

— Слушайте, тут неподалеку была стрельба, поэтому если к вам заявятся двое или трое, которые охотятся за мной, вы ничего обо мне не знаете. К тому же врать вам не придется, вы действительно впервые меня видите. Но главное, не говорите им, куда я отправился. Мне не хотелось бы создавать тут проблем.

— Проблемы с законом? Но мы стараемся всегда помогать закону.

— Я тоже, если требуется. Но пока еще закон не очень интересуется мною. И вряд ли заинтересуется. Похоже, блюстителей порядка больше волнует спокойствие в собственном городе.

Элиот бросил выразительный взгляд на торчавшую из кобуры рукоятку моего револьвера.

— Вас могут арестовать за ношение оружия в нашем городе, — заметил он. — У нас не Додж-Сити.

Я только усмехнулся.

— Да, мистер Элиот, но пусть меня лучше арестуют, чем убьют. Сейчас для меня это — главная забота.

Ровно в шесть я находился у складов и сразу увидел Бена Блокера.

— Ну, наконец-то. А то я уже стал волноваться. Нас ждут в «Палате лордов»… Это игорный дом, но кормят там преотменно… конечно, если тебя там знают.

— Прекрасно. Только я не играю. Кстати, меня только что предостерег от этого мистер Элиот из «Уэллс Фарго».

— Отличный парень. Мы с ним частенько имеем дело.

Мы неторопливо шли по улице, и он с неподдельным увлечением рассказывал о своем деле. Он покупал скот в Техасе и продавал на Севере, иногда подкармливая его здесь, чтобы набрал вес. У меня-то опыта в этом хватало, поэтому я сразу оценил, за что его здесь так уважают.

— Мистер Блокер, — неуверенно начал я. — Когда вы покупаете скот, у вас бывают партнеры?

— Почти всегда. Сейчас покупать скот уже не так выгодно, как раньше. Выросли цены, расходы, но заработать пока еще можно.

— Мне бы хотелось тоже заняться чем-нибудь таким же. Плюс, конечно, скотоводство. В горах Колорадо и Вайоминга полно отличной травы. Там хорошо пасти скот зимой.

— Да, слышал. — Он бросил на меня внимательный взгляд. — Ты в этом что-нибудь понимаешь?

— Конечно, сэр. Пас там скот всю последнюю зиму. И все получалось отлично. Травы в тех местах еще и целебные. Единственная проблема — зимой скот слишком много жрет. — Мы остановились у дверей «Палаты лордов». И я сразу их увидел. — Мистер Блокер, за нами двое!

Он широко улыбнулся, обняв меня за плечи.

— Не беспокойся, сынок. Это мои люди… На всякий случай. Один из них Билли Дженкинс, потому что он приметил тех людей в поезде, другой — Карлин Кейбл.

— Знакомое имя.

Блокер громко захохотал.

— Многим тоже. Револьвер для него словно сын родной.

Когда мы устроились за столиком в дальнем углу, он заказал ужин.

— Чарли вот-вот подойдет. Его фамилия Аттмор. Хороший человек с большими связями на Юге. Родом из Каролины или Джорджии, точно не знаю, но уверен, Чарли поймет твою проблему. — Он осмотрелся вокруг. — Кстати, ты говорил о вложении денег в скотоводство. Сколько ты имел в виду?

— Две-три тысячи.

— Надеюсь, это не все, что у тебя есть?

— Нет, сэр.

— Хорошо. Никогда нельзя класть все яйца в одну корзину, так у нас говорят. По нашим ценам за пару тысяч можно купить и доставить по железной дороге что-то около ста голов. Трудно угадать, сколько за них дадут, но… скажем, в нынешнем году я покупал по восемнадцать долларов за штуку, а продал по двадцать восемь. В прошлом же мы погнали три стада через прерию. Индейцы отбили и угнали почти двести голов. Около полдюжины мы потеряли, переправляясь через реку, еще двух подстрелили на том берегу. Как видишь, на доходы влияет очень и очень многое.

У нашего столика вдруг появился низенький толстый человечек в сером дорогом костюме-тройке, явно сшитом, а не купленном в магазине. Свежее лицо, очень подвижный, копна светлых волос тщательно уложена. В руке он держал коричневую ковбойскую шляпу с широкими полями.

— Бен! Рад тебя видеть, старина. А это, — он повернулся ко мне, — полагаю, тот самый мистер Макрейвен? Добрый вечер, сэр, счастлив с вами познакомиться.

— Садись, Чарли. Садись и закажи себе что-нибудь незабываемое. Потом поговорим.

Когда мы покончили с едой, я достал папину кожаную сумку и выложил из нее все бумаги.

Он сразу же впился глазами в карту и забормотал: «Вот это да! Черт побери!», затем ткнул пальцем в самую большую плантацию.

— Вам известна история этого места? Говорят, оно проклято.

— Зная кое-кого из моих родственников, я бы не удивился.

Он весело хихикнул.

— Значит, вы уже познакомились, да? Особенно с Делфиной. Весьма примечательная особа. — Аттмор повернулся к Блокеру. — Да, все это мне знакомо. Что совсем не удивительно. Про это знают все. У этой плантации дурная слава, но стоит она немало.

Я кратко пересказал ему обстоятельства смерти отца и что происходило потом.

— Вы убили одного из них? Уверены?

— Да, сэр, уверен. Я всегда вижу, худа попадают мои пули.

— Это шайка сволочей, Бен. Хуже, чем сволочей! Я знаю их с детства. Янт не их фамилия. Они Лолонессы. Уж не ведаю, родня ли они этому пирату или нет. Одного из этих мальчиков воспитывала очень приличная семья Янтов, но он от них сбежал. Кстати, они частенько используют и другие имена.

— Имеете в виду того со шрамом на подбородке?

— Эйлиаса? Самого опасного из них? Стреляет без промаха из любого оружия. В четырнадцать лет убил человека в Чарльстоне. Его не наказали, потому что он был слишком молод, да и к тому же тот, кого он пристрелил, пользовался очень дурной славой. Потом он убил кого-то на дуэли в Мобиле, потом еще одного, и так пошло. Хотя кто из них опаснее, он или Феликс, еще вопрос.

— Ничего себе семейка, — криво усмехнулся Блокер и покачал головой.

— Именно так. Никто не хочет связываться с ними, потому что рано или поздно они найдут повод прицепиться и убить… Просто так… Дуэли нынче не в чести. — Аттмор оторвался от бумаг и посмотрел мне в глаза. — Что я могу для вас сделать?

— Помогите мне получить наследство. Больше ничего.

Он пожал плечами, бросив взгляд на лежавшие перед ним документы.

— С этим нет проблем. Все в абсолютном порядке. Можете ехать и получать.

— Спасибо, так и сделаю.

— Хорошо, только не забывайте: уже пытались отравить вашего отца, да и вас тоже. Они не остановятся даже после того, как вы вступите во владение. С чего бы? Они станут вашими наследниками.

Краем глаза я увидел, как через толпу игроков к нам идет Билли Дженкинс.

— Хозяин, — негромко произнес он, наклонившись к Блокеру, — четыре человека. Идут сюда. Одинаковые, как бобы в стручке.

Глава 17

Аттмор бросил на них быстрый взгляд, затем на соседний столик, положив руку на шляпу.

— Не дергайтесь, — спокойно предупредил он меня. — Ничего не случится.

Билли Дженкинс отошел на несколько шагов, и я увидел, как за спиной людей Лолонессов появился Карлин Кейбл.

Четверо вошли, осмотрелись и невозмутимо сели за наш столик, пристально глядя на меня.

— Не беспокойтесь, джентльмены, — не повышая голоса, начал Эйлиас. — Нам нужен только Макрейвен… Поговорить.

— Сомневаюсь, что нам есть о чем говорить, а если бы и было, боюсь, вы зря теряете время, — ответил я.

— Не уверен, — протянул он, из-под полы его сюртука торчали револьвер в кобуре и револьвер за поясом. — Пойдем с нами, и не будет никаких проблем.

— Джентльмены, — прозвучал вдруг тихий вкрадчивый голос. — Меня зовут Том Спиарс. Я шериф этого города. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Это ему подал знак Аттмор. Рядом с ним стояли двое парней. Крутые и решительные. Эйлиас посмотрел на них через плечо, увидел Билли Дженкинса, Карлина Кейбла, еще двоих и нескольких ковбоев у дверей… Снял руку с рукоятки револьвера.

— Боюсь, нет, шериф. Мы хотели только поговорить с мистером Макрейвеном, но это может подождать.

— Естественно, — таким же вкрадчивым голосом ответил шериф. — Поговорите, но только не в Канзас-Сити. Надеюсь, вы меня поняли? — Он широко обвел рукой. — В этом доме почти круглые сутки находятся минимум двадцать пять — тридцать лучших стрелков штата. Все они мои друзья, все не хотят проблем в Канзас-Сити, все будут очень недовольны, если здесь случится что-нибудь такое… Они приходят сюда расслабиться и отдохнуть и знают, как я дорожу их покоем. — Он вытащил золотые часы из кармана жилетки. — Сейчас около восьми часов, джентльмены, на улице вас ждут лошади, мы позаботились об этом. До восьми тридцати, и не позже, вы должны покинуть город. И желательно никогда не возвращаться… Могу также добавить: если не последуете доброму совету, вами займутся люди, о которых я только что упоминал, а правосудие у нас здесь очень неторопливое. До суда иногда проходит больше года… Плохо, конечно, но что делать.

Эйлиас пожал плечами.

— Само собой. Все понятно. Мы и не собирались нарушать покой вашего города. — Он криво усмехнулся. — Спасибо за лошадей. Мы приехали на поезде и совсем не ожидали, что нас ждут лошади.

— Ждут, ждут, — бодро подтвердил Спиарс. — Не могу, конечно, гарантировать их качество и нрав, но они ждут.

Эйлиас бросил на меня ледяной убийственный взгляд.

— Думаю, мы еще встретимся, — процедил он.

— А разве мы уже не встречались? — почти весело спросил я. — Там, в поезде.

Единственным заметным признаком вспышки гнева были плотно сжавшиеся губы.

— Мы помним, — тихо прошипел он. — Такое мы никогда не забываем.

Когда их проводили из зала, Аттмор покачал головой.

— Ну и ну… Не зря я предупредил Тома.

— Вы что, на самом деле даете им лошадей? — недоверчиво спросил я.

— Даю, — спокойно ответил Блокер. — Четырех самых никчемных тварей. Толку от них никакого. Либо создают проблемы, либо отказываются работать. Теперь избавился от них и слава Богу.

— С седлами?

Блокер только усмехнулся.

— Ну нет, на это меня не хватило. Поедут так. Даже без уздечки. Одна из лошадей с характером хуже сколопендры. От нее можно ждать чего угодно. В любой момент.

Аттмор постучал костяшками пальцев по моим бумагам, лежавшим перед ним.

— Хорошо, что Бен вовремя меня поймал. Как раз завтра я еду в Чарльстон и посмотрю, что с этим можно сделать. Где вас искать, если понадобится? Здесь?

— Мистер Блокер и Том Спиарс будут в курсе. Либо тот, либо другой смогут найти меня в любое время. Почту буду получать на бирже.

— Годится. — Мы пожали друг другу руки. — Да, вот еще что: только не думайте, что они уже побеждены.

Нечего говорить, я чувствовал себя на седьмом небе от сознания того, как мне повезло, какой я счастливчик. Мы просто ели и беседовали, причем я почти не принимал участия в их разговоре, сидел, погруженный в свои мысли о событиях, происшедших со дня смерти папы.

Наследство все еще представлялось мне какой-то туманной неопределенностью, пока лишенной конкретной реальности. До того как папа умер, оставив мне кучу выигранных в карты денег, у меня никогда не было и гроша, который бы я не заработал собственным потом и тяжелым трудом.

Жизнь научила меня нескольким важным вещам. Одна из них — если ты беден, незнакомцы вряд ли отнесутся к тебе с почтением, но те же, кто тебя знает как самостоятельного и толкового работника, честно выполняющего свое дело, будут всегда уважать тебя, даже если ты беден.

Мне никогда еще не встречался вор — а мы с папой немало их повидали на своем пути, — которого можно было бы назвать бедным… Эта публика одержима одним: иметь больше, больше и больше, ничего не давая взамен.

Они крали деньги, чтобы не задумываясь тратить их на женщин, карты, вино или дорогую модную одежду, и не испытывали ни малейшего желания самим заработать богатство. Им всегда казалось проще украсть у того, кто своим трудом обеспечивает будущее себе и своим детям. Но в этом-то они и ошибаются.

Если бы Янты, или Лолонессы, или как там еще они себя называли, тратили свою энергию, ум и время не на то, чтобы выслеживать нас с папой, а на что-нибудь дельное, они давно бы стали состоятельными людьми. Хотя, конечно, им покоя не давала еще и врожденная мстительность.

— Кстати, о нашем прошлом разговоре, — обратился я к Блокеру. — Мне бы хотелось купить у вас штук сто бычков на продажу и штук сто ваших племенных производителей, чтобы отвезти в Колорадо.

— Для меня скот закупает в Бивиле один человек. Выпиши мне платежное поручение на твой счет в «Уэллс Фарго», он сделает и для тебя закупки. — Блокер повернулся к адвокату: — Аттмор, этот молодой человек пас скот в Колорадо и Вайоминге. Хорошо знает местность. Говорит, там отличная трава и скот быстро набирает вес. Полагаю, нам надо скинуться и устроить там ранчо…

— Два ранчо, — перебил я его. — Одно на более низком уровне, куда можно перегонять скот в суровые зимы. Я знаю несколько очень хороших мест.

— Нам понадобится кто-нибудь, чтобы организовывать все, — заметил Аттмор.

— Могу заняться этим, — предложил я, думая о Лауре. — У меня есть планы там обосноваться… Где-нибудь на западном склоне Рокиз.

Больше часа мы обсуждали наш проект со всех сторон, и я сам себе поразился: ведь мне еще не приходилось вести деловые переговоры, но, оказывается, работа на ранчо и с лошадьми научила меня большему, чем я ожидал. И у меня впервые появилось желание осесть, завести семью, заняться скотоводством…

— Нам понадобится больше, чем сто бычков, — сказал я. — Начинать надо по меньшей мере с пятисот или даже шестисот.

— Мы начнем с двух тысяч, — ответил Блокер. — Аттмор и я обеспечим их закупки, а также начальный капитал. Ты отвечаешь за все на месте. Твоя доля будет составлять… треть.

— Пятьдесят процентов, — возразил я.

Блокер нахмурился.

— Сколько?

— Я получаю пятьдесят процентов, вам — по двадцать пять. Вы обеспечиваете капитал, а я все триста шестьдесят пять дней в году буду делать так, чтобы он хорошо окупался. Мне придется заниматься кормами и водой, иметь дело с непрошеными гостями и индейцами, делать всю работу самому или контролировать, как ее делают другие. Кроме того, я должен много поездить, чтобы найти подходящее место, а потом отстаивать его, если кто-то вдруг захочет предъявить на него права.

Блокер повернулся к Аттмору.

— Он, пожалуй, прав, Чарли.

— Не возражаю! — помедлив, согласился тот. — Ни у тебя, ни у меня нет времени заниматься практической работой, да и местность он знает получше нашего.

— Каждый из нас должен делать то, что умеет, — не без самодовольства заметил я. Не без самодовольства, потому что совершил сейчас свою первую в жизни коммерческую сделку.

— Значит, по рукам? — подтвердил Блокер. — Как только закончишь свои дела в Каролине, поедешь на Запад?

— Поеду.

Мы проговорили еще где-то около часа, затем я встал, вдруг вспомнив, что мне негде ночевать.

— Никаких проблем, — успокоил меня Блокер. — Тут рядом неплохой отель. Скажешь Сэму Дину, что тебя прислал Блокер, и тебя устроят.

На улице я на минуту остановился, осматриваясь вокруг. Несколько человек на обочине, о чем-то неторопливо беседуя, жевали табак… Чуть дальше еще один салун, за ним вывеска отеля. Наверное, именно его Блокер имел в виду.

Вдруг я услышал тоненький голосок за спиной:

— Сэр?

Она выглядела очень маленькой, совсем как девочка. Скромно, но хорошо одета. С большими темными глазами и очень нежной, просто ангельской кожей лица.

— Сэр, не могли бы вы немного меня проводить? Уже поздно, и мне… — Она взяла меня за руку. — Пожалуйста! Моего отца хватил бы удар, если бы он узнал, что я в такое время еще не дома, но Эмми хотела мне столько рассказать, ведь мы так давно не виделись… вот время незаметно и пролетело!

Мы шли и разговаривали. Она была не похожа на тех, кто пристает к незнакомым мужчинам на улице. К тому же я тоже направлялся в ту сторону.

— Это совсем недалеко. Сразу за тем углом. Я так рада, что вы оказались рядом. Я не знала, что делать, а те мужчины у салуна показались такими опасными!

— Ты здесь живешь?

— Нет, нет, мы живем в Вирджинии, но папа приехал сюда купить лошадей. Мы разводим лошадей и хотим иметь настоящих племенных, а не этих упрямых мексиканских мустангов, как их у нас называют.

Я прекрасно понимал, что уже три дня не менял рубашку и что мой костюм не мешало бы хорошенько почистить. Увы, оставалось только свободной рукой поправить галстук.

Но вот и мой отель. За окном я увидел мужчину в зеленом козырьке на голове и черных нарукавниках.

— Мне сюда, — сказал я ей.

Я смертельно устал и думал только о том, как бы поскорее добраться до постели.

— Ну пожалуйста, только до угла!

— Ладно. Но не дальше. Я…

Мы повернули за угол, и тут она вдруг с силой схватилась за мой правый рукав и закричала:

— Вот он, убейте его!

Глава 18

Если бы у меня было время подумать, я бы во весь голос возблагодарил своего отца! «Когда-нибудь, — сказал он мне совсем мальчишке, — вдруг случится так, что ты не сможешь пользоваться правой рукой. Пусть даже всего на несколько дней. Поэтому, пока не поздно, научись пользоваться и левой».

Боксирование, где левая нередко оказывается важнее правой, здорово мне помогло, но я специально научился делать левой рукой и многое другое — работать молотком, пилой и конечно же стрелять из револьвера и винтовки.

И теперь не раздумывая я выхватил левой рукой револьвер и выстрелил. Они плотной группой направлялись ко мне, и моя пуля наверняка попала в кого-то из них. Резко вырвав свою правую руку, я сильно толкнул девушку в их сторону и, пригнувшись, одним прыжком оказался за углом. Сунув револьвер на место, я бегом помчался в отель. Дежурный встретил меня на ногах.

— Что там случилось? — спросил он, снимая очки.

Я пожал плечами.

— Понятия не имею. Меня прислал Бен Блокер. Сказал, вы дадите мне комнату на ночь. Я стоял уже почти у ваших дверей, когда началась стрельба. Пришлось бежать.

— Разумно, — согласился он и подвинул ко мне журнал. — Распишитесь вот здесь. Номер двенадцать наверху справа.

С улицы доносились крики, топот бегущих людей.

— Идиотизм, — заметил я. — Глупо бегать там, где стреляют. Можно и на пулю напороться.

— Вы правы, но в мире полно любопытных. Им не терпится все увидеть собственными глазами.

Закрыв дверь своего номера, я прежде всего дозарядил револьвер и положил его на столик. Затем снял куртку и рубашку, вымыл лицо и руки и, скинув сапоги, завалился на кровать.

Что там, собственно, произошло, я толком не разобрался. Они плотной группой двигались на меня, но я мог и промахнуться.Они тоже стреляли, но в меня не попали. Я видел, как девушка упала, но это могло быть результатом моего сильного толчка. В любом случае Тому Спиарсу это вряд ли очень понравится.

На улице продолжалась какая-то суета, но я не зажигал лампу, не желая привлекать к себе внимание. К тому же в темноте легче думать. Аттмор, конечно, узнает, как мне оформить наследство, но это займет время. Значит, здесь пока делать больше нечего. Можно либо поехать в Каролину, либо отправиться на Запад и там ждать развития событий.

Я склонялся к тому, что лучше мне вернуться и поискать место для наших ранчо. У меня было кое-что на примете, но теперь придется смотреть на все новыми глазами, так как болтаться по стране — это одно, а выбрать подходящее место для ранчо — совсем другое. Мы решили разводить только крупный рогатый скот, но я думал уже и об овцах. Ведь несмотря на широко распространенную нелюбовь скотоводов, овцы, при правильном выборе пастбищ и хорошей организации дела, могут приносить даже больший доход, чем бычки. Хотя этот вопрос, само собой разумеется, надо детально изучить.

Я долго размышлял, лежа в темноте, затем разделся и нырнул под одеяло. Но револьвер подвинул еще ближе. За мной охотились, а кому хочется быть подстреленным? Особенно в постели. Главное, поскорее выбраться отсюда, а там посмотрим. На Западе в любом случае безопасней.

А девушка, которая схватила меня за руку… она из их шайки или ее наняли?

Только утром, одеваясь, я увидел в поле своей куртки дырку от пули.

Да, рядом, совсем рядом. Это уже не шутка.

Прежде чем спуститься вниз, я несколько минут внимательно осматривал улицу… Видно было немного, но, похоже, там никого.

В вестибюле, отчаянно дымя сигарами и трубками, оживленно беседовали постояльцы.

— Подстрелили, — громко сказал кто-то из них. — Ее нашли на улице вскоре после стрельбы. Она жива, но в нее всадили две пули.

— Кто же это сделал?

— Откуда мне знать? Она новенькая девочка у Мери.

— Зачем кому-то понадобилось ее убивать?

— Спиарс считает, она вляпалась куда не следует. Сейчас он ищет раненого. Метрах в десяти от того места, где она упала, следы крови.

Бена Блокера я нашел на бирже. Он приветственно махнул мне рукой. В зале находилось по меньшей мере человек двадцать, но ни одного знакомого лица.

— Вчера вечером стреляли, — сказал он, когда я подошел и сел рядом.

— Да, слышал.

Мы перекусили яичницей с беконом, затем я сообщил ему, что уезжаю.

— Мне надо незаметно выбраться из города. За мной следят.

Блокер достал свежую сигару, осмотрел ее, откусил кончик и выплюнул. Затем сунул руку в жилетный карман, достал свои часы.

— Как насчет парохода в Ливенворт? — предложил он. — Могу устроить там для тебя лошадь. Оттуда поездом дальше на Запад. Ну как, подходит?

— Моя проблема в том, что я не знаю, кого остерегаться. Кого-то из них я видел, других — нет, и, кроме того, они могут нанять убийцу.

Блокер пожал плечами.

— Понятное дело. В двух кварталах отсюда в любой момент найдется сколько хочешь мастеров, готовых убить любого всего за пятьдесят долларов. — Он бросил на меня пристальный взгляд. — Ты как-нибудь замешан во вчерашней стрельбе?

Я кратко пересказал ему, что произошло.

— В темноте я не рассмотрел точно, сколько их устремилось ко мне. Она схватила меня за правую руку, я ее сильно оттолкнул, и тут они начали стрелять. В меня. — Я показал ему дырку в куртке. — Я тоже сделал два выстрела, думаю, зацепил одного из них. Но мои пули ее не задели, это точно. Уверен, ее подстрелили случайно. — Мы допили кофе. — А пароход когда отплывает?

Он снова посмотрел на часы.

— У тебя есть час.

Я встал.

— Где теперь найти эту девушку?

— Рядом… В заведении Мери.

— Мне надо с ней повидаться.

— Держись от нее подальше. Нельзя, чтобы тебя с ней что-то связывало. Будет расследование. Обязательно будет.

— Мне хватит минуты.

— Что ж, придется пойти с тобой. — Он повернулся к Билли Дженкинсу и Карлину Кейблу, сделав им знак следовать за ним.

Она уже совсем пришла в себя, когда нас ввели к ней в комнату — очень бледное лицо, большие темные глаза, по-настоящему красивые глаза, казавшиеся сейчас даже еще больше.

Наш приход ее здорово напугал: Блокер стоял с таким внушительным видом, что она приняла его за какого-то важного начальника.

— Мне жаль, что тебя ранили, — посочувствовал я. — Даже не предполагал, что такое может случиться.

— Я пыталась завлечь вас в ловушку, — тихо проговорила она. — Помогала убить… Мне заплатили.

— Сколько?

— Пятьдесят долларов сразу и столько же еще, если вас убьют.

— Неужели так дешево стоит человеческая жизнь?

Она пожала плечами.

— Я видала, как убивают и за меньшее… Что вам от меня надо?

— Ничего… только хотел сказать, мне жаль, что так получилось. Ты честно отработала свои деньги, даже если ничего и не вышло.

— Знаете, а вы молодец, — помолчав, заметила она. — Никто даже не предполагал, что вы будете стрелять с левой. Мне велели схватить вас за правую руку и прижать револьвер.

— Им было просто наплевать на тебя. Живая мишень!

— Я спрашивала об этом. Они объяснили, что с такого расстояния невозможно промахнуться. — Она посмотрела мне прямо в глаза. — Если скажете, что я все это говорила, заявлю, что вы солгали.

— Ты хладнокровный маленький скунс, но я не собираюсь никому ничего говорить. Просто хотел лично убедиться. — Я достал из кармана пятьдесят долларов и протянул ей. — Поправляйся. И если хочешь жить подольше, держись от таких дел подальше.

Она взяла деньги.

— Вы дурак, но если хотите оставаться живым дураком, остерегайтесь блондина.

Мы ушли, и когда пароход отчалил от пристани, я стоял на его борту в темноте, задавая себе вопрос за вопросом. Почему не поехал на Восток? Испугался? Возможно, но в большей степени из-за неприязни к тому, с чем мне там пришлось бы столкнуться. Места там прекрасные, но иметь дело с Лолонессами? Нет уж, увольте. Кроме того, мое будущее теперь было связано с Западом. Мне очень понравился Блокер. Надежный, простой человек, но с отличной деловой хваткой. Как раз то, что мне нужно. Я буду заниматься ранчо, а финансовую часть и торговлю предоставлю ему.

Мои мысли продолжали возвращаться к Лауре из Сильвертона. Внезапно поддавшись какому-то внутреннему приказу, я спустился вниз и написал ей письмо.

Пассажиров на борту оказалось немного, поэтому остаться одному не составляло труда. С момента гибели папы случилось столько событий, что мне следовало спокойно во всем разобраться. Главное то, что я уже почувствовал — пришло время прекратить болтаться по стране, осесть, постараться стать серьезным человеком. Кругом кипела жизнь, все росло и развивалось, и мне тоже хотелось стать частью этого процесса. Кроме того, меня сильно задели вопросы Янта о том, кем я намереваюсь стать. Он заставил меня почувствовать свою неполноценность, ощутить себя чем-то хуже других.

Что с ним стало? Где он сейчас? Феликс искал случая убить меня, и все-таки что-то в нем безусловно меня привлекало.

Его сходство с папой? Или со мной?

Я инстинктивно оглянулся вокруг. Что, если он рядом? Или его сообщники? И что имела в виду та маленькая чертовка, предупредив о блондине? Она больше ничего не сказала. Кто он? Откуда?

В Ливенворте я снял номер в отеле «Националь», купил газету и быстро ее просмотрел. Приближались президентские выборы, и я к собственному стыду вдруг осознал, что понятия не имею ни об одном из кандидатов, что никогда не интересовался жизнью страны — вещь в те времена довольно необычная, ибо политика всегда являлась главной темой для разговоров практически везде.

Я ощутил, что мой мир слишком мал, я слишком зациклен на себе и своих житейских проблемах. И это в стране, где формирование правительства — дело каждого человека, где общий успех гарантируется, только если мы, народ, сделали правильный выбор, голосуя за кандидатов. Папа частенько говорил о политике, но я всегда слушал его вполуха…

Решив наверстать упущенное, я сел и прочитал всю газету от корки до корки. Папа мечтал дать мне образование и по мере возможности старался что-то вложить мне в голову, но после его смерти я пока еще ничего не предпринял, чтобы продолжить свое совершенствование.

Утром, наскоро позавтракав в ресторане отеля, я первым делом отправился на Делавер-стрит в книжный магазин Сидни Смита.

В те времена самыми популярными героями на Западе были не отважные погонщики почтовых дилижансов, не ковбои, а адвокаты. Многие мужчины и женщины часами сидели в суде. Чтобы послушать, как какой-нибудь известный адвокат выступает на процессе, люди проделывали путь не в один десяток миль; когда же шло крупное судебное разбирательство, в городах становилось проблемой найти место для ночлега. Как правило, опытные адвокаты обильно украшали свою речь многочисленными цитатами из Шекспира, Александра Поупа, Мильтона Грея или Фрэнсиса Бэкона и, само собой разумеется, из Библии.

К тому же, прекрасно зная, что публике нужно прежде всего шоу, они обычно устраивали из судебных процессов самые настоящие представления. В любом магазине, возле салунов или почты всегда толпились люди, оживленно обсуждавшие детали увлекательного действа. Это был живой театр Запада, реально существовавший еще до того, как появился обычный театр. Адвокатов весьма уважали, восхищались ими, с удовольствием цитировали и пересказывали их речи, обсуждая реплики, аргументы, их ораторское искусство…

В любом западном городке никто не спрашивал, не проходит ли там какой-нибудь процесс — стоило только посмотреть на количество экипажей и лошадей, на толпы мужчин в черных костюмах, женщин в нарядных праздничных платьях и все становилось ясно. Большинство адвокатов не очень-то хорошо знали законы, но зато с лихвой компенсировали это здравым смыслом, проницательностью и умелым манипулированием теми или иными статьями, свойственными начитанным людям. Немалое значение имела игра на чувствах, и уж такой возможности они никогда не упускали.

Цитаты, которые они использовали, частенько переходили из уст в уста. Я, естественно, не читал книг, откуда их брали, хотя завсегдатаи судебных заседаний, на удивление хорошо разбирались и в этом.

Книжный магазин Сидни Смита имел богатый выбор, и я даже растерялся — с чего начать. В конечном итоге я купил несколько журналов «Эплтон» и «Блэквуд», книгу Адама Смита «Богатство наций» и роман «Хозяйка озера» сэра Вальтера Скотта. О сэре Вальтере Скотте папа много рассказывал и даже прочитал мне почти всего «Айвенго». Когда мы совершали долгие переходы, он любил вслух декламировать стихи и поэмы. Одна из них называлась «Лохинвар». Тогда она пользовалась огромной популярностью на Западе — однажды я даже слышал, как пьяный скотовод в салуне громко читал ее своим не менее пьяным собутыльникам.

В городе имелся по меньшей мере еще один крупный книжный магазин, которым владел некий мистер Морган, но на него у меня уже не хватило времени. Чем дольше я здесь пробуду, тем больше шансов, что меня здесь настигнут… если этого уже не произошло.

Я нашел нужного мне человека у стойки салуна «Звезда Запада». Худощавый, жилистый, с темным загорелым лицом и ястребиным носом. Одет в черный костюм, на голове котелок.

— Хобби Джэкмен? — обратился я к нему.

Он бросил на меня жесткий, колючий взгляд.

— Допустим.

— Меня прислал Бен Блокер. — Я помолчал. — Мне нужна лошадь.

— Лошадь говоришь? Быстрая лошадь?

— Быстрая это хорошо. Но главное выносливая. Я еду на Запад. По крайней мере до Абилина.

Джэкмен заплатил за виски и направился к выходу. Я последовал за ним.

— Ты уже ел? — вдруг спросил он. — Я как раз собирался перекусить в «Дельмонико».

Книжный магазин отнял у меня больше времени, чем я рассчитывал, и время обеда уже наступило.

— Хорошо, пойдем, — кивнул я, гадая, что кроется за его предложением. Он выглядел крутым, не тем человеком, с которым следует играть в кошки-мышки.

«Дельмонико» располагался в двухэтажном кирпичном здании рядом с салуном «Звезда Запада». Мы сели за столик у стены. Он предоставил мне возможность выбрать стул и, когда я сел именно так, чтобы наблюдать за входом, впервые улыбнулся. Когда Джэкмен устраивался, я заметил его револьвер в наплечной кобуре. Таких мне еще не приходилось видеть, хотя слышал о них, и не раз.

— В карты играешь? — неожиданно спросил он.

— Не очень в них разбираюсь.

Он снова улыбнулся. Белые, ровные зубы делали его улыбку привлекательной.

— Никто из нас толком в них не разбирается, хотя некоторым кажется совсем наоборот.

Мы заказали рагу с картофельным пюре и кофе.

— Амуниция есть? — спросил он. — Ну, скажем, седло?

— Не с собой. Еду с Востока на поездах.

— Ладно. — Подали еду, и мы взялись за вилки. — Ты где остановился? В «Национале» или «Плантерсе»? — Выслушав, он снова кивнул. — Если у тебя здесь какие-нибудь шмотки, забери их и оплати за отель. Не теряй времени. Не знаю, что у тебя за проблема, и не очень хочу знать.

— Я бегу не от закона.

Джэкмен пожал плечами.

— Это понятно. Я знаю Бена Блокера, он не из таких… Когда-то спас мне жизнь. Давно. — Он бросил на меня быстрый взгляд. — Кто-нибудь на хвосте?

Я вкратце рассказал ему о Лолонессах, о женщинах…

Он широко улыбнулся.

— Вот даже как? Я бы дал им себя догнать.

— Вряд ли. Они предпочитают яд и, не раздумывая, прибегают к нему.

— Ладно, иди по Четвертой улице, сразу за ней увидишь старый красный амбар. И делай все быстро, очень быстро.

В «Национале» я взял свою скатку и винчестер. Каких-либо знакомых лиц внизу в холле не заметил, никто не обратил на меня никакого внимания. Поскольку за номер я заплатил раньше, то сразу направился к Четвертой улице. Едва ли они уже добрались сюда, но чувство беспокойства не оставляло меня. Предположим, они догадались или вычислили мой маршрут?

Хобби Джэкмен стоял у амбара с готовой оседланной лошадью — гнедым жеребцом, великолепным животным!

— Сколько я вам должен? — спросил я.

Он махнул рукой.

— Друг Бена — мой друг. Конюх в Дроверс-Коттадж заберет лошадь. Если надо, пользуйся ей и дальше.

Вскочив в седло, я засунул винтовку в кобуру.

— Спасибо.

— Да, вот еще что: держись подальше от тропы там, где она будет проходить у «железки». Тебя могут увидеть из вагона и подать знак.

Я признательно кивнул, развернул гнедого и поехал из города. Хобби Джэкмен стоял, глядя мне вслед. В его облике чувствовалось что-то спокойное, уверенное, умелое… Кто он? По всему видно — опасный человек, умеющий доводить до конца все, за что брался. Ни одного лишнего движения, ни одного лишнего слова…

Седельные сумки оказались набиты. Интересно, что в них? Так, посмотрим. В одной — продукты: кусок бекона, завернутый в коричневую бумагу, кофе, бисквиты… В другой — четыре полные пачки патронов 44-го калибра. Да, мистер Хобби Джэкмен знает, что делать!

Миль через двадцать я сделал короткий привал под деревьями в ложбинке справа от тропы.

Абилин давно перестал быть коровьим городом. Перегонщики скота теперь редко заглядывали сюда, предпочитая железную дорогу. Въехав на главную улицу, я сразу же заметил на углу худого человека со светлыми волосами в черной шляпе с плоскими полями; на поясе у него висела кобура, но без револьвера. В Абилине больше не приветствовалось ношение оружия. Я немедленно свернул на боковую аллею, промчался по ней и покинул город. Эту ночь я провел недалеко от какой-то фермы, в стороне от дороги и от посторонних глаз.

Возможно, этот человек заехал сюда случайно, но рисковать мне было ни к чему. Что он не здешний, я определил по кобуре.

Он ведь вполне мог быть тем самым блондином, которого мне следовало остерегаться… Если та чертова бесовка сказала правду.

Глава 19

В платной конюшне Хейс-Сити я спросил хозяина, знаком ли ему Хобби Джэкмен. Тот поднял на меня глаза, выбил табак из трубки и протянул:

— Знаком, как не знаком.

— Он одолжил мне этого гнедого. Подержите его для него.

— Само собой. Здесь за лошадей Джэкмена можно не беспокоиться. Где-где, только не здесь. — Он сплюнул. — Хобби Джэкмен в нашем краю известный человек, мистер. Вы еще не успели въехать, а я уже определил, что это лошадь Джэкмена. Еще до того, как увидел клеймо.

— Мне нужна другая лошадь.

— У меня тут еще одна лошадь Джэкмена. Вороной… жеребец, что надо. Ну как?

Я согласно кивнул. Осматривать коня не имело смысла, ибо я уже понял, что лошадь Джэкмена не могла быть плохой.

— Билла Тилгмена знаете тоже?

— Его все знают, молодой человек.

— Лошадь будет у него. Если нет вопросов.

— У меня таких вопросов никогда не бывает, мистер… В любом случае друг Билла — мой друг.

Поддавшись какому-то дурацкому импульсу, я спросил:

— Что за человек Хобби?

— Платит по счетам. Хорошо заботится о своих лошадях.

Я поменял седла, поблагодарил, по дороге остановился у ближайшей лавки прикупить разных мелочей, проехал пару миль вдоль Бич-Крик на юго-восток, затем, обогнув кустарник и несколько деревьев, свернул на юго-запад. Короткая ночевка в Лонгаут-Холлоу, и, тронувшись в путь еще до рассвета, с первыми лучами солнца мы с вороным уже пересекали Смоки-Хилл — огромную, чуть холмистую территорию, на мили и мили покрытую сочной травой… Иногда случайно промелькнет стадо антилоп. Больше практически ничего. Всего лишь раз на глаза мне попался степной сокол да несколько американских зайцев. Совсем недавно здесь прошли дожди, поэтому за нами совсем не было пыли, чему я только радовался. Я ехал на запад, затем свернул к Уилдон-Дроу, обогнул горы Раунд-Хаус и, наконец, сделал привал на Биг-Тимбер.

Поскольку диких бизонов становилось все меньше, трава росла густая и сильная. Здесь превалировал западный пырей, смешанный с васильками, но встречались островки и других диких трав, благодаря их ярким цветам казалось, что склоны низких холмов устланы чудесными оранжево-розовыми коврами.

Прекрасные места для праздного путешественника, но меня не покидало ощущение грозящей беды. Я чувствовал, что Феликс Янт находился где-то рядом и, подобно всем Лолонессам, обладал даром неожиданно появляться там, где его меньше всего ожидали. Янт, по-видимому, не ездил на Восток вообще: наверное, он сидел там в Колорадо, терпеливо ожидая моего возвращения, как бы зная наперед, что именно так оно и будет. Но если при этом он рассчитывал, что я обязательно захочу повидаться с Терезой, то тут он глубоко заблуждался. Я выкинул ее из головы, не забыв, как она в мое отсутствие прилепилась к нему.

Мне не надо объяснять, что такое удача. Конечно, я хорошо стрелял, умел делать это точно и быстро, однако мне также и везло, нет спора. Но вряд ли стоит рассчитывать, что везти будет вечно.

Билл Тилгмен стоял на улице, когда я подъехал к нему. Он сразу же узнал меня. И усмехнулся, увидев моего вороного.

— Ты познакомился с Хобби. Теперь тебе будет о чем рассказать своим внукам. Можно поинтересоваться, как это случилось?

Я рассказал ему о Бене Блокере и мистере Аттморе, о том, что произошло в поезде и Канзас-Сити. Он слушал, не перебивая. Потом сказал:

— Твоих лошадей приведут сегодня вечером.

— Спасибо. Хочу уехать на рассвете.

— Кстати, те люди, о которых ты упоминал, появились здесь вскоре после твоего отъезда. Один из них повернул назад, на Запад. Больше я их не видел.

— Надеюсь, мне тоже не придется увидеть. Я их не боюсь, но не хотелось бы лишних проблем. Заберу своих лошадей и в путь. Мне на западный склон Рокиз.

— Слышал о таком. — Мне показалось, в его голосе прозвучала какая-то грусть. — Сомневаюсь однако, удастся ли мне когда-нибудь добраться так далеко.

Рано утром, еще до восхода солнца, я пришел в конюшню и тщательно осмотрел лошадей. Они были в полном порядке. Так что можно смело трогаться в путь. К полудню, оставив за собой достаточно миль, я сделал короткий привал и поменял лошадей. На ночевку мы остановились в лощине недалеко от реки Арканзас.

В середине ночи я вдруг проснулся. Все казалось спокойно, однако обе лошади, подняв головы, смотрели в сторону реки.

У меня ушло не более минуты, чтобы натянуть штаны, сапоги и застегнуть пояс с револьвером. Быстрого взгляда на костер хватило, чтобы увидеть — он все еще тлел. Какая небрежность! У меня невольно вырвалось приглушенное ругательство. При таком-то ветре они обязательно учуяли бы дым… Во всяком случае, я мог бы.

Двигаясь бесшумно, словно призрак, я привел лошадей, скатал постель и оседлал своего мустанга, время от времени прислушиваясь и оглядываясь вокруг.

Судя по звездам, я проспал около двух часов. Если там Янт, он, возможно, заметил моих лошадей и решил, что меня надо ждать где-то совсем рядом.

Стараясь не производить ни звука, я присыпал костер песком и повел лошадей на поводу по мягкой траве. Только через полмили мы значительно ускорили шаг, чтобы побыстрее увеличить дистанцию. Повернув на юго-запад мимо песчаных холмов, я прошел сначала в сторону Симаррона, где на каменистом грунте не останется следов, и только потом во весь опор поскакал на запад.

Где-то через час-другой мы резко свернули на юг и скоро остановились на ночевку недалеко от лежбища бизонов вдоль мелкого ручья. На следующий день я уже выехал к железнодорожному разъезду.

Дюжина пустых вагонов. Еще один прицепляют с боковой ветки. Рядом земляная насыпь для погрузки-выгрузки. Туда я и поехал к стоявшему там кондуктору.

— Как насчет подвезти? Лошадей и меня.

Он повернулся ко мне.

— Будет стоить пару долларов.

— Три, — сказал я, — если высадите меня на другой стороне Ла-Хунта.

Мы завели лошадей в вагон для перевозки скота и привязали их там по разным сторонам. Затем я вышел наружу и разровнял ногой следы копыт. Кондуктор скептически посмотрел на меня.

— Бежишь от закона?

— Нет, не бегу.

Кондуктор захихикал.

— Лучше сотри вон там след от сапога. Ни один железнодорожник не носит таких высоких каблуков.

Посадив меня, он дал сигнал, и поезд, лязгая и дергаясь, тронулся. Я прикрыл дверь вагона, оставив щель в несколько дюймов, затем прошел в противоположный от лошадей конец и растянулся прямо на полу, подстелив сложенную куртку под голову.

Поезд, постукивая колесами на стыках и посвистывая словно запыхавшееся чудовище, то медленно, то чуть быстрее двигался вперед. Время от времени я подходил к щели и смотрел в темноту. Ничего, только ночь и звезды на небе. Иногда разговаривал с лошадьми, потом снова шел спать. Окончательно я проснулся уже на рассвете. Поезд стоял.

Снаружи послышались неторопливые шаги. Кондуктор.

— Как насчет горячего кофе? — спросил он, подходя к двери.

— Готов и полон желания, — бодро ответил я.

Мы пошли вдоль вагонов.

— Я тебя узнал, — усмехнулся он. — Ты ехал тогда на Восток со скотом Блокера. Он наш постоянный клиент.

В вагоне-камбузе на печке дымилась огромная кастрюля с тушеным мясом. Он махнул рукой в ее сторону.

— Пару дней назад мы подстрелили бизоненка. Кое-что еще осталось, правда, последнее.

— Вы что, выращиваете овощи?

— Не-а, здесь полно картошки. Сделали приличный запас, когда перевозили несколько вагонов с ней. Ну а лук и морковь то тут, то там… понемногу.

Тушеное мясо было просто объеденье, кофе — черным и горячим. Я с удовольствием выпил полную кружку, затем, по его настоянию, еще одну.

— Ты чертовски здорово стреляешь, парень, — заметил кондуктор. — И быстро.

— Вынужден. Они явились убить меня.

— Кто они такие?

— Мои родственники. Дальние, но не настолько, чтобы не лезть ко мне.

— На этой стороне Ла-Хунта есть грузовая платформа. Как там, откуда мы едем. Слезать лучше всего там.

Мы помолчали, затем кондуктор спросил:

— Давно знакомы с Блокером?

— Нет, недавно. Стали партнерами. В скотоводстве.

— Да, прибыльное дело. Много слышал об этом от одного немецкого барона из Колорадо. Он разводит скаковых лошадей. До «железки» я работал у него пару сезонов. Его зовут барон фон Рихтхофен. Лучшие рысаки в штате, но он часто говорил, как выгодно разводить коров.

Мы неторопливо беседовали, пока поезд наконец не замедлил ход и остановился там, где мне следовало сходить. Я вывел лошадей, вскочил в седло и, когда состав снова тронулся, помахал железнодорожникам на прощанье.

Несколько минут я смотрел вслед поезду, уходившему на запад, потом съехал с насыпи и направился на юго-запад. Там, за Испанскими пиками, лежала долина Мокрых гор; ее-то я и намеревался осмотреть, прежде чем продолжить путь.

Мои враги, уверен, остались далеко позади и потеряли мой след. Если они где и искали меня сейчас, то, скорее всего, в Денвере или Джорджтауне… или даже в Рико, где жила Тереза.

Тем не менее я тщательно проверил магазин моего винчестера и барабаны револьверов. Осторожность никогда не бывает излишней, и к тому же я слишком хорошо помнил холодные голубые глаза того человека со шрамом. Равно как и Феликса Янта — невозмутимого, предусмотрительного, очень опасного, умеющего ждать и редко допускающего ошибки.

Может, вокруг никого, может, они далеко, но я остановился и методично оглядел все вокруг. Утро разгоралось вовсю, и волны тепла уже заливали пространство.

Денек предстоял долгий и жаркий.

Глава 20

Въехав на вершину хребта, я приподнялся на стременах. Внизу простиралась типичная равнина с небольшими перекатами, то тут, то там роговидные чолла, несколько видов кактусов… как всегда в таких местах. Вдалеке — очертания холмов, а черные пятна на них — очевидно, заросли можжевельника.

Я сел в седло, спустился и сразу же повернул к ближайшей лощине, затем к другой и пересек узкую полосу, разделявшую еще две. На первый взгляд, там вроде никого не было, но мне почему-то так не казалось. Предчувствие… Оно не давало мне покоя: что-то неотвратимо надвигалось на меня… И я начал путать следы — развернулся и помчался в обратную сторону, вверх по лощине, по мягкому песку, снова на равнину, где я пустил жеребца в галоп… Проскакав так какое-то время, постепенно перешел на шаг. Впереди раскинулось каменистое плоскогорье — низкие холмы в обрамлении скальных образований — некоторые из них не более десяти-двенадцати футов высоту, в то время как сами холмы достигали семидесяти пяти-девяноста футов; вокруг множество кустов можжевельника и еще больше роговидной чоллы. Река Пургатор была дальше на запад.

Тропа снова привела меня на возвышенность. Теперь стало очень жарко. Вытерев пот со лба, я огляделся: пустота… не видно даже одинокой антилопы. И никаких следов других диких животных. Тепловые волны дрожали и танцевали. Мы спустились к небольшому ручейку, и я дал лошадям напиться. Проехав вдоль лощины, я обогнул кусты можжевельника и поднялся на скалистый карниз — лишний раз осмотреться никогда не мешает.

Стоп! С юго-запада ко мне приближались клубы пыли. Да, кто-то ехал в мою сторону, точно. Пройдя с лошадьми чуть вперед, я вдруг увидел наезженную дорогу, а рядом с ней загон с каменной оградой и небольшое здание в глубине. Из трубы вился дымок.

С винтовкой в руках я подошел поближе через кусты можжевельника. Так, в загоне несколько лошадей и люди в полном ездовом снаряжении…

Сменная станция почтовых дилижансов! Скрытый кустами можжевельника, я увидел, как подъехала почтовая карета, несколько пропыленных людей спрыгнули на землю, разминая ноги, ездовой экипаж поменялся. Ни одного знакомого лица, но у самой станции у коновязи стояли еще две лошади.

Через несколько минут дилижанс двинулся дальше, однако к лошадям никто не вышел. Мне жутко хотелось есть, а там была еда, которую не надо готовить самому. И свежий кофе!

Я обогнул загон и подъехал к станции со «слепой» стороны; вынул винчестер из седельной кобуры, привязал лошадей в тени и направился к низкому зданию с двумя окнами. Дверь оставалась открытой, и я вошел.

За стойкой бара мужчина без шляпы, у стойки двое других в шляпах. Оба уже выпили изрядно и продолжали пить дальше. Один — массивный, с мощной грудью, толстенными ногами в сапогах со стоптанными каблуками; второй — поджарый, высокий, слегка сутулый. Он чуть повернул голову и бросил на меня взгляд. Я молча пересек комнату и сел за единственный столик, аккуратно положив винчестер на лавку, стоявшую рядом.

Мужчина без шляпы вопросительно посмотрел на меня.

— Что будем?

— Кофе, — ответил я, — и все, что у вас есть.

— Могу предложить кусок тушеной бизонятины.

— Готов проглотить хоть волка, — ответил я. — Давайте!

Высокий в шляпе снова бросил на меня взгляд.

Я чувствую, когда надо ждать проблем, поэтому старался не смотреть в его сторону.

— Я тот самый волк, — протянул он.

Я про себя чертыхнулся. Вот чего мне сейчас не хватало, так это пьяной драки! Я умирал от голода и усталости… но мое терпение тоже. Здоровяк у стойки даже не повернул головы — наливал себе очередной стаканчик.

— Я тот самый волк, — настырно повторил высокий.

Хозяин принес мясо из кухни. Поставил тарелку передо мной и чуть слышно прошептал:

— Будь поосторожней.

Высокий уже повернулся спиной к стойке бара и теперь в упор уставился на меня тяжелым противным взглядом. Мне все это хорошо знакомо: дай такому выпить, и все его самые худшие инстинкты тут же вылезают наружу — готов прицепиться к любому, кто попадется под руку, желательно к индейцу или мексиканцу.

— Я тот самый волк, — снова повторил он. — Посмотрим, как ты меня проглотишь.

Запах мяса дразнил. Я начал есть, стараясь не обращать на задиру никакого внимания. Однако не удалось мне проглотить и двух кусков, как он навис над столом.

— С тобой, кажется, говорят, черт побери!

Он схватил мою руку своей лапищей, я отшвырнул ее и резко двинул столиком ему в живот. Он зашатался, грохнулся на пол. Я подошел и, когда он начал подниматься, врезал ему слева.

При этом я все время двигался, стараясь держать его между собой и здоровяком у стойки, который, впрочем, даже не повернул головы. Худой был дюйма на четыре выше меня, и его руки длиннее, но наглая глотка — это одно дело, а умение драться — совсем другое. Когда он неуклюже, размашисто попытался меня ударить, я схватил его за рукав и резко дернул на себя, одновременно сделав подсечку ногой — он с шумом грохнулся на пол… затем сел, непонимающе хлопая глазами, внезапно протрезвев… или почти протрезвев.

— Я тебя за это убью, — равнодушным тоном произнес он.

— Стоит ли думать об этом? — ответил я. Тоже спокойно. — Пока ты что-то не очень… У вас тут есть кладбище? — обратился я к наблюдавшему из-за стойки хозяину, не отрывая, впрочем, глаз от сидевшего на полу «крутого».

— Имеется. Хотя там одни только индейцы.

— Если хочешь, чтобы тебя не забыли, — посоветовал я высокому, — лучше сразу скажи ему свое имя, прежде чем протянешь руку к револьверу.

— Думаешь, напугал?

Его глаза метали молнии, но я знал: он будет драться, только если преимущество окажется на его стороне.

— И не собирался напугать. Надеюсь, у тебя хватает ума.

Я спиной отошел к столику,, сел. Когда снова начал есть вилку держал левой рукой. Его взгляд не скрывал желания уничтожить меня, но сделать это в открытую у него не хватало смелости.

— Да пошел ты! — с ненавистью выдавил он.

Моя правая рука на бедре расположилась рядом с рукояткой револьвера в кобуре и даже еще ближе к револьверу за поясом, хотя вряд ли он его заметил. Кроме того, на соседней лавке дулом к нему лежал мой винчестер…

— Да пошел ты! — злобно повторил он и повернулся к стойке: — Пошли, Шорти. Уходим!

Его приятель по-прежнему даже не повернул головы.

— Иди, Слим. Я тут еще побуду.

— Ты что?

Шорти повернулся спиной к стойке.

— Слим, мы знаем друг друга совсем недолго, но, по мне, этого вроде бы хватит.

Слим недоуменно захлопал глазами, затем резко развернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Шорти посмотрел ему вслед и снова повернулся к стойке.

— Шорти! — Минуты через две-три окликнул я. Он чуть повернул голову в мою сторону. — Ты уже ел? Отличное мясо… если, конечно, нравится бизонятина.

— Пару раз пробовал, — ответил он.

— Тогда садись. Угощаю.

Шорти подошел со своим стаканчиком виски и сел напротив меня. Широкое лицо, мощная шея и вообще вид по-настоящему сильного, выносливого здоровяка.

— Мы с ним вместе работали, вместе уволились, значит, вместе и едем. До этого ни разу не видел как он выпивает, — задумчиво произнес он.

— Допрыгается, что его пристукнут, — заметил я.

— Будь мы партнеры, мне пришлось бы вступиться… Но ведь если уж умирать, то хоть за что-то стоящее… не за хвастливого горлопана, который только и ищет повода затеять ссору.

Мы ели и очень мало говорили — просто перебрасывались ничего не значащими фразами. Когда я закончил третью кружку кофе, он спросил:

— Далеко направляешься?

— Поискать место для ранчо на западном склоне. Хочу прежде всего посмотреть там у Мокрых гор.

— Не возражаешь, если составлю тебе компанию?

Я усмехнулся.

— Лучше не надо, Шорти. За мной гонятся, но это моя проблема, и я хочу решить ее сам.

— Жаль, — не без грусти произнес он, — ты, похоже, из тех, с кем хорошо ехать вместе.

— Шорти, меня зовут Кирни Макрейвен. Еду к устью реки Колорадо. Искать место для ранчо. Мои партнеры — Бен Блокер и адвокат Аттмор из Кейена. Нам понадобится дельный человек.

— Я слышал о Бене Блокере. — Шорти задумался, как бы припоминая. — Он, случайно, не родня Эйбу Блокеру, почтовому возчику?

— Точно, конечно, не знаю, но они наверняка одной породы.

— Эти… ну с которыми у тебя проблема, они близко?

— Боюсь, да, хотя полностью не уверен. Слушай, Шорти, это гнусная война, но это моя война, и мне надо воевать одному. Не хочу, чтобы из-за меня погибали хорошие парни… Если увидишь двух-трех высоких худых мужчин в черных сюртуках и шляпах, держись подальше. Подлые, дальше некуда, от них только и жди беды. Они могут встретиться с любым человеком лицом к лицу, но могут с таким же успехом выстрелить ему в спину, столкнуть в пропасть или подбросить яду в суп. Так что держись подальше… Но я был бы рад, если бы ты появился там, на Западе… Тебя интересует работа?

— Я хорошо стреляю.

— Не на этот раз, Шорти. Приезжай на Запад, считай, что у тебя там партнер. Но это война — моя. И вот еще что, Шорти. Я готов к этой войне, готов вести ее один. Если начну надеяться на чью-то помощь, то еще чего расслаблюсь, потеряю бдительность. Случается, когда приходится делать все самому и не зависеть ни от кого, кроме себя.

— Это только на похоронах.

— Может быть.

Я заплатил за себя и за него и вышел на улицу. Там опять огляделся, перекинул седло с жеребца на черную лошадь и покинул станцию. Въехав на хребет, я обернулся: Шорти стоял у двери, глядя мне вслед.

Большинство ковбоев на Западе обычно ездят по стране в поисках работы с партнером, частенько не расставаясь годами. Мне же никогда не приходилось ни с кем ездить кроме папы да Пистолета, когда я был совсем маленьким.

Отъезжая от станции, я не планировал дальнейший путь — просто ехал куда глаза глядят, но вскоре наткнулся на хорошую лошадиную тропу и двинулся по ней. Она показалась мне довольно знакомой — мы с папой бывали здесь пару раз и даже как-то прятались неподалеку, — поэтому я прибавил шагу.

Уже темнело, на небе появились первые звезды, когда я, сделав привал на ночевку, расседлал и привязал своих лошадей. Тут хватало травы и воды, а возле кустов можжевельника нашлось отличное местечко, где разжег костер, не особенно опасаясь, что его заметят. Мы остановились на возвышенности, ярдов на четыреста поднимавшейся над остальной равниной. Ночью с того места видно на много миль вокруг. Особенно хороший обзор открывался на севере.

Кругом валялось множество сухих веток, от которых практически нет дыма, их я и собрал для костра; поужинав, еще раз сводил лошадей на водопой, дал вдоволь напиться и снова привязал их.

Оставив кофе на углях, я решил посмотреть, что делается вокруг, там за краем утеса.

В безоблачном небе ярко светили звезды, миллионы звезд; внизу — бескрайняя пустая чернота, сплошная чернота без разрывов на мили и ми…

Там горел костер! Далеко-далеко, всего лишь светящаяся точка в бесконечном пространстве, но тем не менее костер! Мне не требовалось угадывать, кто сидел у того костра. Конечно, это мог быть кто-нибудь другой, но вряд ли. Более того, у меня вдруг появилось острое предчувствие, что близится неотвратимый момент последней встречи. Причем скоро… сейчас… в ближайшие часы.

Вернувшись к своему костру, я первым делом достал револьверы и винчестер, хорошенько их вычистил, проверил, как они действуют, и полностью перезарядил.

Что ж, ладно, пусть будет по-вашему: что пожелали, то и получайте.

Я раскатал постель, чуть прикрыл огонь и подбросил поближе к себе несколько веток, поскольку ночь ожидалась ясная и довольно холодная. Такая уж эта местность — днем немыслимая жара, а уйдет солнце — не обойтись без теплого одеяла… К тому же мы находились на высоте в добрых тысячу двести футов.

Раза два я просыпался, чтобы прислушаться, и каждый раз проверял лошадей, но они спокойно хрумкали траву, и, похоже, ничто их не беспокоило.

Перед тем как заснуть, я изо всех сил пытался придумать план, который давал бы мне преимущество, но вся проблема заключалась в том, что не я, а они охотились за мной и выбирали поле битвы. Ничего толкового мне в голову не приходило.

Скорее всего, придется сражаться с двумя или тремя крутыми, очень опасными людьми, с которыми шутки плохи, причем драться мне предстоит в одиночку… совсем одному.

Возвышенность, на которой мы сейчас находились, считалась идеальным наблюдательным пунктом, издавна облюбованным местными индейцами. Отсюда с той или иной точки открывался обзор на многие мили в любом направлении. Я встал перед рассветом и быстро упаковал все свои пожитки. Заваривать свежий кофе не имело смысла — с вечера в кофейнике оставалось вполне достаточно. Я подогрел его и выпил, а потом оседлал жеребца.

Каким-то неведомым образом им удалось не отстать от меня: порой теряя мои следы, они тем не менее всегда знали, куда я направляюсь. Уверен, они оставили наблюдателей в Сильвертоне и в Рико, внимательно следят за железной дорогой, а также основными дорогами на Запад.

Спустившись вниз по восточному склону, я переправился через Симаррон, где лошади заодно хорошенько напились. Затем мы снова повернули на запад, держась слева от возвышенности.

К полудню от утренней прохлады не осталось и следа. Дрожащие тепловые волны вновь превратили далекий горизонт и равнину в танцующий, подобный жидкости воздух. Прямо передо мной высоко в небе вдруг опять появились Испанские пики, которые давно остались позади.

Воды, насколько я представлял, поблизости не было, хотя, если поискать, наверняка отыщется какой-то приток или рукав реки. Но мне не хотелось сворачивать с тропы, и я поехал дальше. А зря: сверни я тогда хоть куда-нибудь — избежал бы многих напастей… По дороге мы спугнули несколько антилоп — они грациозно понеслись прочь, отвлекая мое внимание. Когда мои глаза вернулись к тропе, я резко натянул поводья.

Через дрожавшие, танцевавшие тепловые волны ко мне приближались три неимоверно высоких всадника, приближались шагом, растянувшись в цепочку.

Я понял, что бежать поздно, оставалось одно — принять бой. Хотя… кажется, какой-то шанс есть… слабый, но шанс.

Попытаться достать винчестер — значит тут же нарваться на пулю. Надеясь, что и я виден им так же смутно, как и мне они, я потихоньку вытащил из-за пояса свой шестизарядник и, держа его у луки седла, медленно подъезжал к ним.

Это были они. И я решил: хватит убегать, хватит бояться, хватит прятаться! Сердце билось медленно и сильно. Серый, казалось, тоже почувствовал мое напряжение и начал ступать короткими быстрыми шажками, готовый к немедленному прыжку. Молодец, ничего не скажешь!

Расстояние между нами неумолимо сокращалось. Я не делал никаких попыток скрыться, просто шагом ехал к ним навстречу. Один из них сквозь зубы что-то проговорил, и они все начали натягивать поводья. Именно этого момента я ждал.

Как только их лошади остановились, я вонзил шпоры в свою. Мне очень редко приходилось прибегать к шпорам, поэтому сигнал был воспринят моментально. Серый, громко заржав, сделал огромный прыжок вперед, и одновременно взлетела вверх моя рука с револьвером. Один из них лихорадочно доставал из кобуры револьвер, но я находился уже среди них, молнией летел мимо!

Время позволило мне сделать только один быстрый режущий выстрел. Тот, который тянулся к револьверу, вскинул руки, его лошадь испуганно скакнула в сторону, и он свалился с седла.

За мной раздались громкие проклятья, затем топот копыт лошади, седока которой я только что подстрелил. Оглянувшись, я увидел, как один из моих врагов поскакал за отбившейся лошадью, потерявшей хозяина, другой поднял руку для выстрела. Но пока он разворачивал своего коня и целился, между нами оказалось уже футов тридцать, а впереди на тропе — откос. Пуля сердито прожужжала где-то вверху, когда мы во весь опор спускались в небольшую впадину, причем черная неслась голова в голову с Серым.

По топоту сзади я догадался, что кто-то скачет наперерез, стараясь обогнать меня. Расстояние между нами сокращалось, более того, впадина заканчивалась, постепенно переходя в равнину с гигантским наслоением лавы с левой стороны. И оно вынуждало меня скакать только вперед на восток, а значит, практически в объятия моих преследователей. Это ловушка… если только не попробовать перебраться через лаву.

Вдруг слева открылся проход, и, надеясь, что он не окончится тупиком, я свернул в него. Но не успели мы туда углубиться, как меня что-то больно ударило в плечо.

Я чуть не выронил револьвер. Но все же не выпустил его из руки, даже ухитрился засунуть за пояс… Проход резко свернул вправо, мы снова мчались на север. Горы исполняли какой-то дикий танец перед моими глазами, в голове появилась странная легкость и беспечность. Я двумя руками схватился за рожок седла, но после очередного поворота вдруг почувствовал, что падаю…

Больно ударившись об землю и прокатившись кубарем, я вскочил на ноги, сделал рывок и снова упал. Немного полежал, собираясь с силами, затем пополз в глубь лавы, стараясь держать голову как можно ниже. Дважды вскакивал для коротких перебежек, устремляясь в глубьустрашающе выглядевшего массива застывшей лавы. Отовсюду торчали зазубренные края, но я полз и полз — надо выиграть расстояние. Вот наконец какая-то щель, по обеим сторонам от нее, как стражи, высились огромные валуны. Я замер, тяжело дыша… вслушиваясь в каждый шорох.

Мои лошади куда-то ускакали, и враги пустились за ними вдогонку. Через считанные минуты они поймут, что седок свалился, и вернутся искать меня здесь.

Я осторожно пролез через отверстие. Тут и там потоки лавы раздваивались, огибая препятствия, тут и там они сформировали причудливые наросты десять-двенадцать футов высотой. Наконец-то мне попался островок травы, на него я и упал, переводя дух.

Сколько мне удалось выиграть? Футов сто двадцать? До моего слуха донесся сердитый голос, ругательство, топот копыт. Лошадь остановилась где-то совсем рядом. Я лежал совершенно неподвижно, стараясь не производить ни малейшего звука. Может, даже не дышать.

Высоко над головой распростерлось синее-синее небо с редкими комочками пушистых облачков. К югу от меня высилась вершина горы Капулин, а за ней — величавая — Сьерра-Гранде…

— Должен быть где-то здесь, — донесся до меня чей-то голос.

Затем другой:

— Я попал в него. Это точно!

Как бы в ответ на его слова мое плечо больно заныло. Сразу вспомнился тот сильный удар. Значит, меня подстрелили. Медленно-медленно я сунул руку под рубашку — кровь… Вот черт!

Надо уползать отсюда. Они заглянут через край лавы и сразу увидят меня. Я отчаянно попытался вспомнить, насколько широк этот застывший поток. Наверное, не больше мили. При всем их страстном желании прикончить меня, им вряд ли захочется продолжать поиски до бесконечности. Они знают, что я ранен, но также знают, что я вооружен и неплохо умею стрелять.

Перевернувшись на живот, я пополз. Меня остановил голос:

— Как там Корли?

— Плохо. Ему нужен доктор. Он серьезно ранен, да еще проволокла лошадь. С ним остался Эйлиас.

— Ну подожди, Макрейвен, дай мне только до тебя добраться!

— Да он подыхает. Я же попал в него. Сбил с лошади!

— Мы так думали уже два-три раза. Его труднее убить, чем опоссума. Вот уже вроде бы он наш, и каждый раз этот гаденыш куда-то уползает. Клянусь, когда мы достанем его, мертвым или живым, я лично похороню его. Глубоко-глубоко. И завалю могилу камнями. Клянусь!

— Он без лошади и серьезно ранен. Давай прочешем с обеих сторон этот лавовый поток. Рано или поздно ему придется вылезти наружу… если он еще жив. Тут мы его и возьмем.

Я сел, снова сунул руку под рубашку, нащупал пулевое отверстие. Смог даже увидеть его, изогнув шею. Пуля прошла насквозь, оставив жуткие темно-фиолетовые дырки спереди и сзади. Разорвав свой носовой платок, я заткнул обе, с трудом дотянувшись кончиками пальцев до той, которая на спине. Плечо двигалось, значит, кости целы, но крови вытекло много. Я отполз чуть дальше. Плечо теперь болело вовсю, горло и рот пересохли, я с трудом мог хоть на чем-то толком сфокусировать взгляд. Думаю, болевой шок. Сейчас мне нужнее всего какая-нибудь нора. Место, куда можно заползти и где они не найдут меня.

На лицо вдруг упала мимолетная тень. Я огляделся вокруг, затем поднял глаза вверх. Ястреб-канюк!

Теперь им не надо меня искать — ястреб сам укажет им путь.

Глава 21

Надо мной яркое палящее солнце и ждущие ястребы, делающие медленные плавные круги, вокруг меня таинственные безмолвные скалы. Я с закрытыми глазами лежал на спине. Только не двигаться, только не шевелиться, только ждать!

Ждать чего? Смерти? Я — дурак. Сколько людей выжило и поправилось от ран куда хуже, чем моя! Пуля прошила плечо. Что из того? Но я все равно продолжал лежать без движения.

Ранили меня, возможно, и не очень серьезно, хотя потеря крови, отсутствие воды… Лошади тоже исчезли. Зато оба револьвера на месте, и патроны оставались в патронташе. Вокруг только ямы да трещины и зазубренная лава, которая в момент изорвет мои сапоги в лоскуты. И ни одного отрезка, где можно бежать. Тут и там виднелись редкие узкие островки, созданные естественными препятствиями, которые лаве приходилось обтекать. На некоторых из них росла трава, другие представляли собой слой песка. Воду, если она вообще здесь имелась, я мог найти только в пустотах базальта.

По камню чиркнула осторожная нога, и этот звук мгновенно вернул меня к действительности: я вскочил и изо всех сил помчался по узенькой полоске между потоками лавы.

Во время бега плечо безжалостно вопило от боли, кровь продолжала сочиться, ноги плохо слушались, спотыкались, натыкались на камни, делали неверные шаги… Кляня все на свете, я бежал, бежал, пока не свалился без сил.

Какое-то время я лежал неподвижно, прислушиваясь к бешено колотившемуся сердцу, затем встал и снова побежал, пока не уткнулся в зазубренную базальтовую стену. Так, посмотрим… Ага, вон расщелина, по которой можно попробовать взобраться наверх. Вперед… Почти на самой вершине у моей головы с противным треском расплющилась пуля, затем донесся звук выстрела из крупнокалиберной винтовки. Я попытался бежать прямо по лаве, рискуя в любой момент сломать ногу или разбить голову. Из-под ног неожиданно выскочил горный заяц и длинными прыжками поскакал вниз по другой расщелине. Туда за ним, пока меня не достала третья пуля — вторая только что с треском отрикошетила от камня…

Расщелина, по которой ускакал заяц, вела еще к одной полосе между потоками лавы. Когда я спускался по ней, рядом стукнулась та самая третья пуля. На этот раз осколки от камня ужалили меня в щеку, а один, самый большой, больно ударил по голове..

Сначала я решил, что меня снова ранили, но на самом деле осколок всего-навсего рассек кожу. Расщелина кончилась на высоте футов в семь с половиной под землей. Делать нечего, пришлось прыгать вниз, на голые камни.

Какой-то момент я стоял совершенно ошеломленный: в голове шумело, легкие работали как кузнечные меха.

Все, хватит, дальше не побегу, сказал я себе. Я встречу их здесь. Двигаться у меня больше не было сил.

И тем не менее двинулся. Только не бегом, а шагом, вертя головой то направо, то налево, пытаясь найти место, где можно спрятаться и занять выгодную позицию для обороны.

Пусть они меня сначала найдут! Лучше встречать их лицом к лицу, чем убегать как трусливый заяц. Я снова и снова убеждал себя в этом, хотя другая часть моего мозга говорила мне совсем иное — надо не только выжить, но и победить, остановить их. Нельзя дать им обогатиться, покончив со мной. Они убили папу, возможно, и других, но мной подавятся…

Я упал.

Знал, что падаю, но даже не почувствовал, как ударился о камни. Просто упал, а когда открыл глаза, уже лежал.

Помогая себе руками, с трудом встал на четвереньки. Кровь там, где песка коснулась голова, кровь, где рубашка прижалась к земле. Медленно, со скрипом, будто открывая ключом заржавевший замок, в затуманенный мозг пробилась настойчивая мысль: надо подняться, надо двигаться дальше… У меня только револьверы, а у них винтовки, и трудно надеяться, что они снова промахнутся.

Укрытие… нора… скрытое место, просто место — и ничего больше! Поля лавы бывают многих видов: обычно лава заливает все вокруг, но иногда ее верхний слой остывает и затвердевает, в то время как расплавленная лава внутри продолжает течь, как вода в трубе. Так образуются пустоты. Но мне такое место пока, увы, не попадалось.

И вдруг, будто Бог услышал мои молитвы, узкая полоса, по которой я шел, привела к небольшому ручью. Встав на колени, я ополоснул лицо и напился. Сначала немного, потом побольше и наконец досыта. Затем, сняв шляпу, вылил несколько пригоршней на голову. Порез саднил от прикосновения холодной воды, но совсем чуть-чуть.

Поднявшись, я пошел вверх по склону к ближайшим деревьям.

Близился вечер. Солнце уже садилось. Я сидел в кустах можжевельника и ждал. Ждал, когда они придут.

Как ни странно, я чувствовал себя намного лучше. То ли от воды, то ли потому, что хоть немного отдохнул. Со своего места я видел край лавы и проход, который привел меня сюда. Я сидел и ждал, ждал с револьвером в руке.

Откуда-то сверху в траву у ручья скользнула гремучая змея — как раз там, где я его пересек. «Пусть идут, — сказал я себе. — У меня теперь есть союзник». Но они не пришли, и я засунул револьвер в кобуру. Пока.

Проснулся я неожиданно. Вроде как очнулся. На небе уже начали появляться звезды, поле лавы тускло поблескивало в последних алых лучах заходившего солнца. Значит, я дремал, спал по меньшей мере целый час! Или около того.

Надо еще раз осмотреться. Прямо к югу отсюда необъятный массив Сьерра-Гранде; справа — Капулин, пик поменьше, слева — самый большой из них.

Плечо по-прежнему ныло и как бы затвердело. Я боялся пошевелить им, опасаясь, что рана снова начнет кровоточить. Но уж если я хочу ускользнуть от них, это надо делать именно сейчас, под покровом ночи.

Если бы мне только удалось найти своих лошадей! Серый вряд ли уйдет далеко и наверняка будет меня искать. Это точно, потому что такое бывало уже и раньше. Он часто ходил за мной словно собака. Иногда я даже специально прятался от него, но он всегда находил меня. Нюх у лошадей, особенно у диких мустангов в прошлом, практически такой же, как у гончих.

Другая лошадь, черная, безусловно, не отобьется от него. Им вместе придется искать корм и воду. Ручеек, из которого я пил и который сейчас струился передо мной, очевидно, подпитывал реку Симаррон.

Ухватившись за ветку правой рукой, я встал. Какой-то момент не двигался, как бы оценивая себя: слабость из-за большой потери крови, однако, учитывая обстоятельства, совсем даже неплохо. Намного лучше, чем после того, как меня избили в горной хижине. Как давно все это было…

Я пошел вниз, к ручью. Что это? Свет? Далеко, милях в двух или даже трех. На склоне большого пика. Скорее, у его подножия. Это не костер.

Ранчо? Нет, целый город! Какой город? Милях в тридцати — сорока отсюда, по моим представлениям, находился Робберз-Руст, где со своими бандитами скрывался знаменитый Коу. Но он ли это — я там никогда не бывал.

Через полчаса или что-то вроде того я уже крался по окраине городка. Голова трещала, усталость сковывала все тело. Низко пригнувшись, я внимательным взглядом ощупывал немногочисленные дома вдоль улицы. Кузница, в данный момент закрыта, салун, магазин, несколько жилых домов из бревен или камня. Один, похоже, из кирпича.

У шеста три привязанные лошади. Около салуна. Лошади Лолонессов!

Значит, они добрались сюда раньше меня. Я аккуратно переместил руку в более удобное положение. Без сомнения, они привезли сюда раненого и, уж конечно, будут здесь ужинать и ночевать. Мысль о еде разбудила во мне голодного волка.

Прежде всего надо определить, где они. Я начал было подниматься, когда вдруг сверху кто-то тихо спросил:

— В чем проблема? Вас ранили?

Моя рука метнулась к револьверу, но тут до меня дошло: говорила женщина и говорила из темного окна прямо надо мной. В нем ясно виднелись очертания ее фигуры — белая, нет сомнений.

— Да, меня подстрелили, — ответил я, выпрямляясь. — Мне нужна помощь и что-нибудь поесть. Я вам заплачу.

— Иди к задней двери. Не надо, чтобы кто-нибудь видел, как ты ко мне входишь.

Подойдя к задней двери, которую она уже открыла, я заколебался. Эта женщина ничего обо мне не знала и тем не менее пригласила к себе…

— Заходи. Только, пожалуйста, быстрее.

Когда я оказался в доме, она задернула шторы и зажгла лампу. Очень симпатичная, просто одета…

— Садись. Вот сюда. — Она показала на стул. — Сейчас принесу горячую воду. К счастью, я как раз собиралась пить чай.

Она налила горячую воду в таз и поставила полную кастрюлю на печку. Затем подошла ко мне.

— Снимай рубашку.

Когда я вынул из-за пояса револьвер, она протянула к нему руку.

— Давай, я положу его.

— Не надо. Пусть будет при мне, — остановил я ее. — С ним мне как-то спокойней.

Она отложила мою рубашку в сторону и со множеством «ох» и «ш-ш-ш» начала промывать рану. Затем продезинфицировала ее раствором карболки.

— Тебе повезло, кость не задета.

Пока она занималась раной, мои глаза внимательно оглядывали ее комнату. Несколько картин на стенах, толстый ковер на полу, кровать и комод. Печь находилась в соседней комнате — виднелась через открытую дверь.

Закончив с перевязкой, она пошла за чаем и принесла его на подносе вместе с толстым бутербродом.

— Поешь. Больше ничего не могу предложить. — Она вдруг улыбнулась. — Сегодня я никого не ждала.

— Живешь одна?

— Да… Мама недавно умерла… Время от времени подрабатываю в магазине.

— Что это за место? Мне даже в голову не приходило, что здесь есть город.

— Это Мэдисон. Назван так в честь Мэдисона Эмери. Гора, Эмери-пик, тоже названа в его честь. Здесь у нас тихо, разве что время от времени наезжает толпа из Кентона, человек пятнадцать — двадцать. Мы их всех знаем. — Она с интересом смотрела, как я ем. — Ты голоден. Жаль, что у меня кончились все запасы. Вообще-то я собиралась в магазин, но увидела тебя… раненого, беспомощного… Мое сердце просто не выдержало. — Она встала, накинула на плечи шаль. — Закончишь есть, ложись отдохни. Я скоро вернусь.

— Здесь несколько человек, которые ищут меня. Никому не говори обо мне, — попросил я ее.

— Не скажу, — пообещала она. — А ты приляг. Все будет в порядке. В той комнате есть еще одна кровать, так что можешь у меня переночевать, если хочешь.

Она ушла, плотно закрыв за собой дверь. Какое-то время я сидел совершенно неподвижно. Хорошая вроде девушка, но…

Мной вдруг овладело какое-то беспокойство, недоверие… ко всем и всему. Я еще раз проверил револьверы. Затем налил себе новую кружку кофе.

Несмотря на безумную усталость, я не мог себя заставить сесть на кровать. Сесть, значит лечь, значит, немедленно заснуть, и кто знает… Я резко встал со стула, решительно натянул рубашку, хотя это было не так-то легко сделать. Взял свой плащ, слегка задубевший от засохшей крови, вышел на улицу и задами направился к магазину. Осторожно заглянул внутрь.

Никого, кроме лысоватого продавца в очках за прилавком. Через улицу у коновязи по-прежнему стояли три лошади.

Стоп! Из двери салуна вышли двое мужчин. Один из них — Лолонесс. Другой говорил ему:

— …хочет тебе что-то сказать… минуту тому назад…

Они спустились с крыльца, и тут же откуда-то из тени появилась она. Только теперь шаль не на плечах, а на голове.

— Могу сообщить… где… — донесся до меня ее мелодичный голос.

Последовал приглушенный разговор, затем Лолонесс воскликнул.

— Пятьдесят долларов? Ты спятила? Да я сам его найду! — Он повернулся к своему спутнику. — Где живет эта женщина?

Грубо оттолкнув ее в сторону, он вернулся к двери и крикнул что-то внутрь. Оттуда вышел еще один Лолонесс, и они втроем торопливо зашагали по улице. Девушка плюнула им вслед и побежала… прямо на меня.

Разминуться было невозможно. Увидев меня, она недоуменно захлопала широко раскрытыми глазами.

— Ты? Я думала…

— Спасибо за плечо, — спокойно ответил я. — Зато теперь ты знаешь, как чувствовал себя Иуда.

— Прости! Ради Бога, прости! Мне надо уехать! Я хочу жить! Хочу уехать отсюда и больше никогда не видеть этот город! Мне здесь все ненавистно!

— Любое другое место тебе будет не менее ненавистно. Ты всегда будешь носить все свое с собой.

Я отодвинул ее в сторону и пошел через улицу. У столба отвязал их лошадей и на одну вскочил верхом. Она задергала головой — естественно, чужой человек, не хозяин, — но я сильно натянул поводья, развернул ее и поскакал прочь из городка. Остальные пусть делают, что хотят.

Прежде всего туда, назад к ручью, через холмы — там где-то мои лошади. От тряски плечо заныло, болью отдавался каждый шаг. Но все равно — вперед! Быстро темнело, зажглись первые звезды.

Недалеко от ручья, который мне пришлось пересечь еще раз, я неожиданно наткнулся на знакомую парочку. Серый и черная мирно щипали траву. Значит, все-таки ждали! Так, скорее подальше отсюда! Я отпустил черного коня.

Теперь прямо на Запад. Плечо ныло нестерпимо, даже сидеть в седле стало трудно.

Но я ехал всю ночь, даже дремал, не слезая с лошади, и к рассвету уже въезжал на главную улицу Тринидада.

Прежде всего я отыскал загон и сена для лошадей. Затем пошел вниз по улице. Рядом с магазином Дейвиса стоял какой-то отель, чуть подальше через дорогу — другой. Я выбрал «Колорадо», снял там комнату и, раздевшись до пояса, промыл теплой водой рану, а также насколько сумел застирал пятна засохшей крови на плаще и рубашке и повесил их сушиться. Потом достал чистую рубаху. Мятую, но чистую.

Рядом находилась аптека, но ее владелец по имени Бешоа вместе с врачом в данный момент находился по своим делам в Пуэбло, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как купить карболки, вернуться к себе в номер и растянуться на кровати.

Раньше на меня нападали трое, но теперь же их четверо… и этот четвертый меня беспокоил. В Мэдисоне его не было, это точно. Тогда где же он? Впрочем, один из четырех в любом случае серьезно ранен, и пока о нем можно забыть.

Вскоре я незаметно для себя задремал, а когда проснулся, солнце уже почти село… Улица опустела. Повозка у магазина, пара лошадей на привязи у столба — ничего необычного. Для начала задернем шторы — как-никак первый этаж, пусть будет видно поменьше, — теперь патронташ и уже высохший плащ. Усталость есть усталость, ее просто так не победить. Кроме того, вдруг захотелось есть. Как голодному волку. Болела голова. Оставив в номере винчестер и все свои пожитки, я вышел на улицу.

Какой свежий, приятный воздух… с легким привкусом полыни и кедра! Я даже несколько минут постоял, наслаждаясь новым для меня ощущением. Тринидад время от времени становился «очень шумным местом», но сейчас все было спокойно. Надеюсь, так будет и дальше. Во всяком случае, пока я здесь.

Совсем рядом висела вывеска «Ресторан». Вот туда-то мне и надо… Два длинных стола, человек шесть посетителей, ни одного знакомого лица.

Лысый потный хозяин сразу подошел с дымящимся кофейником в руке.

— Двадцать центов, — вместо приветствия объявил он. — Если захотите чего-нибудь, что не видит глаз, не трудитесь спрашивать. Чего нет, того нет.

Я бросил на стол монету и протянул руку к тарелке с толстыми кусками говядины. Рядом стояла полная кастрюля картофельного пюре, в которой кто-то уже покопался до меня.

— Да, вот еще что, — добавил хозяин. — Есть свежий яблочный пирог. Захотите — спросите и получайте. Один кусок одному человеку. Не больше. Не ставлю на витрину, потому что эти ковбои все тут же сметут. Никому ничего не оставят.

— Эй, что ты так разошелся, Слэтс? — со смехом воскликнул крупный рыжий парень, один из сидевших за соседним столиком. — Чего доброго он подумает, мы совсем уж хуже некуда… Хотя пирог действительно что надо. Пальчики оближешь!

— Спасибо, конечно, но лишний кусок даже лесть не поможет тебе получить, — с улыбкой ответил Слэтс.

Рыжий повернулся ко мне.

— Он раньше был поваром команды «ББ-четыре». А когда ушел, за ним двинула вся команда.

Его глаза задержались на дырке на плече моего плаща, отметили осторожность, с которой я двигал левой рукой…

— Хороший повар всегда редкость, — заметил я.

Он поставил на мой стол тарелку с дымящимся мясом.

— Давай, питайся… У нас здесь не очень-то спокойно, но зато есть хороший костоправ. Порядочный человек. И не трепло.

— Спасибо, — поблагодарил я, — надеюсь обойтись без его помощи.

Он пристально посмотрел на меня, но больше ничего не сказал. Остальные продолжали свою неторопливую беседу, казалось, не обращая на меня никакого внимания. Со своего места я видел вход — поэтому-то я его и выбрал. Уверен, рыжий не мог этого не отметить. Улица тоже просматривалась неплохо, так что я особенно не спешил, потягивая кофе. Рыжий — как мне удалось услышать, его звали Ред — тоже не уходил, хотя на меня вроде бы не обращал внимания. Но когда все постепенно рассосались, он тут же повернулся ко мне, надевая шляпу.

— Я парень совсем не злой, — почти равнодушно протянул он. — Пасу коров, когда удается найти работу. Сейчас из Техаса.

— Бывал там.

— Видел твоих лошадей. Похоже, им пришлось потрудиться.

— Ничего, им не привыкать. Выдержат.

— Не мое, конечно, дело, — продолжал Ред, — но не люблю, понимаешь, смотреть, как человек сам идет в ловушку.

У меня по спине пробежал холодок. Даже сердце забилось чаще.

— В ловушку?

— М-да. Похоже, ты от чего-то убегаешь. Или наоборот, бежишь туда. Это не мое дело, но ты мне симпатичен, чего не могу сказать о тех других. Даже о женщине с ними.

— Сколько их?

— Двое… трое, если считать ее.

— Вот здесь ты прав, амиго, она из них самая худшая. Они здесь?

— Само собой. Даже видели, как ты сюда вошел, и знают, что ты еще здесь. Они обложили твой отель. И «Шерман» тоже. На всякий случай. Смотря, куда пойдешь.

Одна дверь, через которую я вошел, выходила на улицу, другая — через кухню — на задворки. За обеими сейчас уже наблюдали, это точно.

— Почему ты решил, что за мной следят?

Он коротко хохотнул.

— Парень, ты заявился в город на двух спотыкающихся от усталости лошадях, ты оставил их в загоне, ты снял номер в отеле. Ты входишь сюда с пятном крови на плаще, очень бережешь свою левую руку. Ты осторожен как кошка, которая охотится за мышью, и кроме того…

— И кроме того?

Он ухмыльнулся, положил обе руки на стол.

— И кроме того, я сам ждал тебя.

Глава 22

Правой рукой я держал кружку с кофе, но левая лежала на ноге рядом с поясным револьвером.

— Ты? Ждал меня? Что ж, считай, дождался… Знай я, что ты ждешь, то уж постарался бы приехать побыстрее.

Он усмехнулся.

— Ходят слухи, последние месяцы тебе приходилось туговато. Ну, скажи на милость, как такой нормальный вроде парень ухитрился вызвать ярость стольких людей?

Я осторожно поставил кружку на стол.

— Они выбрали другую сторону еще до того, как меня родили.

В глазах Реда появились смешливые искорки. Но добрые, не враждебные.

— Семейная вендетта? — поинтересовался он.

— Нечто подобное. После того как убили папу, я последний, кто стоит между ними и всем, что им нужно, и, судя по тому, как они из кожи вон лезут, это, должно быть, хороший кусок. Хотя, как говорят, они умеют и ненавидеть тоже. До недавнего времени я и не догадывался об их существовании.

— У тебя есть друг, он все об этом знает.

— Друг? У меня? Я мало с кем знаком в этих краях.

— Так вот, твой друг разослал везде людей найти тебя и передать, чтобы ты держался и ждал его. Он скоро будет здесь. Если можешь, просто жди.

С улицы послышались шаги, затем дверь распахнулась, и на пороге появился… Феликс Янт собственной персоной.

Он остановился у входа и пристально посмотрел на меня. На поясе, как всегда, кобура, а в рукаве еще один револьвер, никаких сомнений.

— Да вы просто летаете по стране, — спокойно заметил я. — Пододвиньте лавку и садитесь.

Янт молча подошел к столу, сел напротив меня. Бросил он взгляд на Реда или нет, я не видел. Все его внимание полностью сконцентрировалось на мне, и больше ни на ком другом. Смотрел как удав на кролика… вот только кроликом я себя совсем не чувствовал.

Он повернулся к Реду.

— Нам надо поговорить с глазу на глаз, вы не возражаете?

Ред встал.

— Само собой, не возражаю. — Затем скосил глаза на меня. — Держись, — произнес он и отошел к стойке бара.

Янт изучающе оглядел меня.

— Ты вырос. Проделал немалый путь.

— Обстоятельства заставляли.

На его лице появилась столь знакомая леденящая улыбочка.

— Но до Каролины так и не добрался.

— А мне туда и не надо, — тоже ехидно усмехнулся я. — Там все сделано без меня.

Это его сбило с толку.

— Как без тебя? Что ты хотел сказать?

— Стал партнером Бена Блокера, крупного скотопромышленника, и его адвоката. Поэтому мне незачем ехать на Восток. Адвокат все сделал сам.

А вот это его потрясло. Он явно ничего не знал об Аттморе и, уж конечно, представить себе не мог, что у меня, деревенского простофили, хватит ума прибегнуть к услугам адвоката! Есть люди, которые решают подобные вопросы только один на один и не терпят вмешательства третьей стороны. К ним, скорее всего, относился Феликс Янт. Одинокий, холодный, отстраненный от всего человек, он, наверное, мало с кем встречался кроме членов своей семьи и тех, с кем имел конкретные дела.

— Я начал заниматься скотоводством, времени мало, а наш адвокат как раз с Юга, из тех самых краев, и хорошо знает, что к чему.

Вот уж на что он не рассчитывал, так на это. Сконцентрировали все внимание только на мне — устраним, мол, и вопрос окончательно и навсегда решен.

— Так вот, дело уже сделано, — продолжил я, хотя еще не знал, сделано ли оно. — Теперь, если со мной что-нибудь случится, поместье и все остальное переходит к моим наследникам, а вы, ребята, среди них не числитесь.

Уверен, мои последние слова принесли ему какое-то облегчение, но и беспокойства добавили тоже.

— Ты лжешь, — заявил он. — Так быстро ничего не делается.

— Делается, если найти нужных людей. Адвокат в родстве с судьей и еще кое с кем. Он просмотрел все бумаги и решил, что оформление не займет много времени.

Янт долго сидел молча и неподвижно. К столику с кофейником в руке подошел Слэтс.

— Одну для меня, одну для моего друга, — попросил я.

— А ты молодец, — наконец произнес Янт. — Понял, что от нас никуда не деться, и теперь пытаешься выкрутиться. Надеешься, это вранье тебе поможет.

— Нет, — возразил я, чуть подумав. — Я не пытаюсь выкрутиться и не желаю этого делать.

К собственному удивлению я вдруг понял, что действительно говорю правду. Раньше мне приходилось тратить слишком много времени и сил, чтобы убежать, спрятаться от них, поэтому некогда было толком все обмозговать. Сейчас же вся возня, начатая ими, вызывала у меня только злость, и чем больше я думал об этом, тем злее становился.

— Вы и ваши родственники сами напрашивались. Выслеживали меня, травили… Теперь все, хватит. Неужели вы ничего не поняли? Уже потеряли одного…

— Двух, — перебил меня Янт. — За одно это ты заслуживаешь смерти.

— Кроме того, я пощипал еще нескольких ваших.

Янт остановил на мне долгий взгляд, и на мгновение в его глазах промелькнуло что-то еще, очень грустное.

— Жаль, что все произошло именно так, — тихо произнес он. — Может быть, если бы…

— Ты убил моего отца, — перебил я его.

Он пожал плечами.

— Твой отец стоял на нашем пути… как сейчас стоишь ты. Я не один. От этого зависит судьба и будущее нас всех. Мы были настолько уверены, что теперь, когда твой отец мертв… убит… И тут появляешься ты.

Я ни на секунду не расслаблялся. Янт очень коварный противник и, возможно, просто пытается усыпить мою бдительность. От меня не ускользал ни малейший звук, хотя я обратил внимание, что Ред выбрал у стойки бара такую позицию, чтобы видеть оба входа. Но того, что мы оба ожидали, так и не произошло, поскольку входная дверь внезапно распахнулась, и в бар вошли двое… со значками на груди. Первый — маленький и седой, но его вид совершенно не располагал к шуткам.

Они подошли прямо к нашему столу. Первый оглядел меня, затем повернулся к Янту.

— Как я понимаю, у вас и кое-кого из ваших друзей там на улице возникли проблемы.

— Никаких, — начал было Янт. — Я…

— Вы должны покинуть город, — не слушая его, продолжил седовласый. — Немедленно, и если я говорю немедленно, это и означает немедленно. Я не потерплю здесь стрельбы. Мне плевать, какие у вас там проблемы. Решайте их где угодно, только не в Тринидаде.

— Сэр, — обратился к нему Янт. — Боюсь, у нас вряд ли есть необходимость выслушивать подобные требования. Там снаружи…

— Знаю, — оборвал его шериф. — Несколько ваших головорезов, за которыми наблюдают шесть добрых граждан этого города, вооруженных винтовками и револьверами. Так что убирайтесь… да поживее.

Янту ничего не оставалось, как встать и уйти, а я молча сидел, ожидая. Проводив Феликса до двери, шериф вернулся.

— Значит так, и тебе даю час. Подожди, пока они не уберутся, но затем твоя очередь.

Неожиданно в разговор вмешался Ред:

— Он должен встретить здесь человека, шериф. Это очень важно.

— Что ж, ему не повезло, — ответил шериф. — Забирай свое барахло, лошадей и давай отсюда, слышишь? Лично я против тебя ничего не имею, не знаю даже, кто ты такой, но мне стрельба в городе ни к чему. Понятно?

— Конечно, — ответил я. — На вашем месте я поступил бы точно так же. Через час меня здесь не будет.

Когда я поднимался со скамьи, он заметил мой револьвер за поясом и мрачно усмехнулся.

— Приготовился, да? Что ж, я тебя не виню. Они отпетые мерзавцы… Тут есть один путь мимо Пикетваер. Ред тебе покажет. На твоем месте я бы шел не по тропе, а по дну высохшей реки к Испанским пикам. — Его холодные серые глаза потеплели. — В молодости я сам пару раз был в бегах. Знаю, каково это.

Ред провел меня между амбарами и загонами по узкой грязной улочке к берегу высохшей реки. Мы молча сели там.

Затем Ред сказал:

— Теперь ты сам по себе. Я должен дождаться твоего друга.

— Если он собирается не спеша плестись за мной, пусть лучше устроит себе выходной, потому что у меня в этих краях, насколько мне известно, друзей нет, и кроме того, я отправляюсь за Янтами, или Лолонессами, или как там они себя называют. Я буду очень, очень зол, когда он догонит меня… если догонит.

— Догонит.

— Я прямо сейчас отправляюсь к проходу Анишапа, оттуда на западный склон Испанских пиков. Если ему так уж хочется пострелять, передай… кто бы он ни был, пусть поторопится. Мне сейчас понадобится вся помощь мира. С меня хватит убегать и прятаться, прятаться и убегать. С сегодняшнего дня я на тропе войны и без скальпов с нее не сойду.

Ред развернул свою лошадь, приветственно взмахнул рукой и ускакал. Я еще немного посидел, оглядывая пустынную местность, затем тоже вскочил в седло и поехал на запад, стараясь придерживаться естественных укрытий.

Стоит ли объяснять, что предстоит открытая разборка. Этого хотели они, этого хотел и я. С удивлением я вдруг понял — страха нет и в помине. Мне все это осточертело, и я был полностью готов.

Шериф подсказал мне совсем неплохой путь, поэтому, придерживаясь высохшего русла реки Пургатор, я доехал почти до каньона Райли и, выбравшись из русла, направился через рощу на холме к каньону Бурро.

Там, не обнаружив ничего кроме старых следов, мы на хорошей скорости поскакали вверх по склону.

Горный воздух с запахом сосен и дыма от костров множества старателей, ищущих счастья повсюду вдоль каньона, приятно холодил лицо. На склонах и прямо передо мной зеленели осинники.

Хотя тщательный осмотр каждой из троп из отводного каньона не показал ничего подозрительного, я знал — мои враги недалеко и не пожалеют сил, чтобы меня обнаружить.

Прежде чем мы обогнули Испанские пики, над ними стали сгущаться тяжелые тучи.

— Дождь, парень, — сказал я жеребцу. — Скоро пойдет дождь. Надо искать укрытие.

Впереди чуть повыше осиновой рощи показалось что-то похожее на узкую площадку. Я решил, что нашел то, что хотел, и начал взбираться по крутому склону.

Однако место оказалось не совсем такое, на что я рассчитывал, но здесь я мог спрятать лошадей от постороннего взора. Освободив от поклажи, я привязал их к деревьям и начал сооружать себе укрытие. Судя по нависшим тучам, времени у меня оставалось совсем немного.

По опушке рощицы росли молодые деревца высотой от трех до четырех метров. Я срубил несколько из них, затем пригнул верхушки четырех, что повыше, и связал их вместе, добавив к узлу еще парочку, стоявших совсем рядом. Работал очень быстро, отрывался только, чтобы бросить взгляд на сгущавшиеся тучи. Завершив сооружение куполообразной основы, накрыл ее слоями веток с листьями со срубленных деревьев. Затем, набрав еще веток, сделал себе подобие постели, а рядом разложил костер с рефлектором из крупных кусков коры от упавших засохших деревьев и сразу поставил кофейник. К тому времени, когда вода закипала, уже застучали первые капли дождя. Сбегав на лужайку, я привел лошадей поближе к своему шалашу. Хорошей травы хватало и здесь. Подбросив веток в огонь, затащил все свои причиндалы под навес. Так, пожалуй, к ночевке все готово.

Я поджарил остатки бекона, съел несколько бисквитов и выпил по меньшей мере три кружки крепкого черного кофе. Как ни странно, все показалось очень вкусным. Дождь уже перешел в настоящий ливень, и то тут, то там через «крышу» пробивались крупные капли. Впрочем не настолько, чтобы вызвать беспокойство. Я не поленился выбрать себе сухое местечко, куда вода не стекала и где не собиралась в лужи. Снаружи время от времени доносилось пофыркивание лошадей.

Лежа на спине и пристроив голову между двумя протечками, я тупо смотрел в черноту ночи и невольно думал о том, как, собственно, мало надо человеку, чтобы быть довольным. Укрытие, костерок, еда и время, чтобы спокойно отдохнуть. Немного, но мне столько раз приходилось обходиться куда меньшим! А что, если это последняя ночь в моей жизни? Я знал, что совсем скоро, может, даже завтра, мне предстоит бой, который невозможно предотвратить и от которого нельзя убежать. И тут я вспомнил о «друге». О ком же так упорно твердил Ред? Наверное, это все-таки какое-то недоразумение. Папа мертв, а у меня нет достаточно близких друзей, на чью помощь можно рассчитывать и, уж конечно, таких, кто мог бы рассылать людей отслеживать мои маршруты.

Я долго лежал с открытыми глазами, вспоминая Лауру, пытаясь представить себе, как ей живется. Доносившиеся до меня звуки, издаваемые лошадьми, успокаивали. Если к нашему лагерю приблизится чужой, они обязательно начнут громко фыркать, всхрапывать, бить копытами или выражать беспокойство каким-либо иным образом.

Часа через два, подбросив несколько толстых веток в костер, чтобы к утру он не потух совсем, я поплотнее завернулся в одеяло и уснул.

Спалось удобно и хорошо, но холод и сырость заставили меня проснуться. Перевернувшись на спину, я обследовал «крышу» — несмотря на мои старания, в некоторых местах дождь все-таки пробивался внутрь. Пришлось надеть шляпу, вытряхнуть сапоги и натянуть их на ноги. Затем, встав да колени, я также надел патронташ, засунул за пояс запасной револьвер.

Костер уже полностью остыл, но мне так захотелось горячего кофе, что я не поленился разжечь его снова. Кофе был вчерашний, но достаточно крепкий, чтобы заставить прыгать быка.

Поскольку ливень смыл все следы, меня вряд ли так быстро найдут, разве что наткнутся случайно или учуят запах дыма. Но я так хотел горячего крепкого кофе, что не раздумывая пошел на риск. Вытряхнув из шалаша все ветки и листья, я аккуратно свернул одеяло. Дождь все еще шел, но уже ласковый, нежный. Теперь надо чуть подогреть седельную подстилку, смахнуть со спины жеребца капли воды и надеть на него седло.

Если мой неизвестный друг желает меня найти, ему тоже придется хорошенько постараться. Вообще-то он знает, что я направляюсь к каньону Бурро, значит, где искать известно. Но тропа туда использовалась не часто и вела, если мне не изменяет память, на запад к Уайт-Крик. Так далеко забираться мне еще не приходилось.

Ладно, теперь в седло — и по узкой длинной полосе целины, стараясь держать осиновую рощу между собой и тропой внизу. Больше я не убегаю, мне надо их найти.

Останавливаясь и прислушиваясь периодически — в горах звуки разносятся быстро и далеко… если, конечно, их не отсекают горные пики или мощные выступы скал, — я так ничего и не услышал.

Роща становилась все гуще и гуще. Полоса постепенно переходила в плато между Западным Испанским пиком и Белым пиком и вела к северу, огибая оползневые скальные образования.

Поднявшись на невысокий хребет, я подошел к краю кустов и взглядом проследил весь путь, который только что проделал. И хорошо сделал, ибо они были уже здесь, может, милях в четырех или пяти отсюда. Нет, пожалуй все-таки в четырех.

Над моей головой высился Западный Испанский пик. Я сидел в седле и глядел, как они приближаются — всего-лишь точки далеко на тропе, но ясно, что это люди верхом на лошадях. За моей спиной нависал еще один пик — Хайятола — двойная гора, часто называемая Груди Планеты. О ней ходило множество легенд, включая ту, по которой она являлась домом высших богов. Давным-давно папа рассказывал мне о золоте, которое, как гласит предание, ацтеки украли у богов и увезли в Мексику. Легенды, легенды… Если здесь когда и располагались золотые прииски, их давно погребли под собой гигантские оползни. Говорили также, что на Восточном Испанском пике у солнцепоклонников стоял культовый храм.

Ветер прошелся по осиннику — будто по морю прокатилась волна. Дождь прекратился. То тут, то там сквозь тучи пробивались лучи солнца… Я двинулся на север, рассчитывая срезать дорогу к подножию горы Эко. Но тут передо мной вдруг возникла возвышенность. Небольшая, вся поросшая кустарником и усыпанная покрытыми мхом валунами. Когда-то белые или индейцы разбивали здесь лагерь — почерневшие от копоти камни указывали, где разводились костры. За ней по склону — травяной ковер, редкие сосны и ели, через которые просматривалась неприметная тропа, ведущая к Эко-Крик. Въехав на эту возвышенность, я обернулся назад — лучшего места для огневой позиции не сыскать.

Я спешился, отвел лошадей на травяной склон, оставил там пастись. С винчестером в руках вернулся наверх, выбрал удобное местечко среди валунов и кустов и засел.

Хватит убегать и дрожать! Пора решить вопрос раз и навсегда. Их много, я — один, но это явное преимущество сократится еще до заката, нет сомнений.

Теплое ласковое солнце разгоняло рваные тучи, но ушедший в сторону дождь все еще затруднял обзор. Я стал жевать крекер, и тут же рядышком появилась любопытная сойка, надеясь, что ей тоже что-нибудь перепадет. Отломив кусочек, я бросил ей. Она с готовностью склевала его и подскакала поближе, либо слишком мне доверяя, либо уверенная в своей способности в любой момент взвиться вверх и улететь.

Мои преследователи были уже близко — ехали без малейших признаков беспокойства, уверенные, что я все еще от них убегаю. Ну уж нет! Винчестер приятно холодил руки, выбранная позиция — блестяща, у меня даже есть готовый отход. Эта возвышенность — не замкнутое пространство: в случае нужды всегда можно уйти в любом направлении, причем под естественным прикрытием.

Плечо по-прежнему ныло, поэтому приходилось все делать осторожно, стараясь особенно его не тревожить. Молодость, природное здоровье и чистый горный воздух быстро лечат любые раны. Так, посмотрим туда, где тропа делала поворот, где-то в ярдах ста пятидесяти отсюда. Справа от него — густые кусты дикой гвоздики с ярко-красными, словно кровь, цветами.

Сдвинув шляпу на затылок, я пристроил винчестер на стволе поваленного дерева, которое облюбовал как упор для более точной стрельбы, и съел еще один крекер, естественно поделившись со своей новой приятельницей — доверчивой сойкой.

Интересно, как человек чувствует себя в последние часы своей жизни? Как я?.. Воздух чист и свеж, с привкусом снега, остававшегося у горных вершин всего ярдах в ста выше меня.

Рядом с тропой неожиданно взлетела потревоженная птица, и почти сразу появился первый всадник. Они сами открыто охотились на меня, четко дали понять, что готовы без малейших колебаний убить меня, так чего церемониться?

Я тщательно прицелился и выстрелил.

Прицел стоял ниже, чем положено, так как они поднимались вверх по склону, но пуля вошла точно куда надо, рядом с чем-то поблескивавшим на груди — медальоном или золотым самородком на цепочке от часов.

Он, должно быть, конвульсивно дернулся, когда пуля поразила его, и неожиданно вонзил шпоры в бока лошади, та, громко заржав от боли, резко метнулась вперед. Всадник же вдруг обмяк в седле, а потом как куль рухнул на землю. Прямо в заросли ярко-кровавой дикой гвоздики.

Винтовочный выстрел отозвался оглушительным эхом высоко в горах, затем наступила тишина. Только моя сойка нетерпеливо шебуршилась в листве соседнего дерева, да где-то далеко-далеко в небе парил одинокий орел.

Я перевел взгляд с тропы, где вот-вот появятся остальные, на заросли дикой гвоздики. Человек, подстреленный с такого расстояния, редко получает смертельную рану, но целиться в голову, когда тело являет собой куда более верную мишень, было бы безрассудством. В кустах никакого движения: либо он все еще в шоке, либо затаился, пытаясь ввести меня в заблуждение. В любом случае надо тоже затаиться и ждать.

В течение долгого времени вокруг ничего не происходило, и меня это тревожило. Может, они обсуждали свой следующий шаг или один из них уже обходит меня с тыла? Если так, ему придется пробежать или проползти через несколько открытых или почти открытых участков, на которые я обратил особое внимание еще раньше.

Прогнав дождевую тучку, солнце полностью утвердилось на небе и стало заметно пригревать. Тропа внизу казалась совершенно безлюдной, но меня не обманешь — они притаились где-то рядом и наверняка подбирались все ближе и ближе, ожидая моего выстрела в любой момент. Значит, пора менять позицию — чуть пониже, туда за поваленные деревья. Там надежней защита.

Итак, их на одного меньше. Неужели есть такое, что стоит жизни стольких молодых крепких парней? Они ведь могли остановиться, одуматься. Это мне деваться некуда. Не я, они охотились за мной, они хотели меня убить! И тем самым не оставили мне никакого выбора, я вынужден защищать свою собственную жизнь. Если бы у них хватило ума оставить свою безумную затею, все, полагаю, кончилось бы. Мы бы разошлись и вряд ли когда-нибудь встретились. Но теперь я уже никуда не побегу — хватит ждать, хватит прятаться, хватит жить, постоянно думая, что смерть где-то рядом!

Стоп! Что это? Какое-то движение? Да, из-за валунов выскочил человек и стремительно промчался к другому укрытию. Слишком быстро для прицельного выстрела. Подождем!

Рано или поздно ему придется сменить место, и тогда его следующие тридцать-сорок шагов станут для него роковыми…

Я внимательно осмотрелся вокруг. Все безмятежно спокойно. Мои лошади мирно щиплют траву. Но почему мне не вскочить на своего мустанга и немедленно не убраться отсюда? Как можно быстрее. Но разве это их остановит? Небось сидят за кустами и планируют, как подобраться ко мне поближе или окружить.

Я обеспокоенно оглядел склоны. Нет, ничего подозрительного.

Может, стоит спуститься в лощину, поближе к лошадям?На всякий случай. Но тогда я обнаружу себя, а это довольно рискованно. Лучше попробовать тихо подозвать их сюда. Серый сразу поднял голову, услышав мой голос, сделал пару шагов и остановился… Снова принялся, как ни в чем не бывало, щипать траву. Я позвал еще раз. Теперь он неторопливо побрел в мою сторону. Черная как привязанная следовала за ним.

— Ну давай, давай же, парень, — нетерпеливо прошептал я ему, когда лошади подошли ближе. — Сколько можно ждать?!

Серый был явно в игривом настроении, и мне пришлось потратить еще несколько минут на увещевания, прежде чем он соизволил сделать последние два шага и оказался почти совсем рядом со мной.

На тропе по-прежнему никого. Тихо и на восточном склоне. Западный склон довольно круто падал к каньону Чапаррал-Крик. Там проходила тропа, милях в двух к западу резко спускавшаяся к реке Кучарас. Другая тропа, по которой я поднялся сюда, вела в каньон Эко. К востоку слева от меня среди деревьев валялось множество скатившихся сверху скальных обломков и валунов. Кромка хвойного леса находилась, по-моему, где-то на высоте двенадцати-пятнадцати тысяч футов. Судя по растительности, я находился тысяч на десять футов ниже.

Вокруг — полная тишина. Ни звука, ни движения.

Тревога, которую вызывала эта тишина, заставила меня снова, пригибаясь как можно ниже к земле, сменить позицию. Они ведь не просто сидели, поджидая меня. Нет, это настоящие охотники, а я — их заслуженная добыча! Обойти • меня слева, где много осыпей, трудно. Им придется перебегать через открытое пространство, причем с громким шумом — из-под ног будут сыпаться камни; справа они могут добраться до меня только через рощу.

Хорошая позиция, ничего не скажешь, но мне она почему-то перестала нравиться — терпеть не могу ощущать себя загнанным в угол. С Западного Испанского пика к нам долетел порыв свежего ветра, высоко в небе лениво кружил одинокий ястреб-канюк… Высматривает того всадника, которого я подстрелил? Итак, их осталось трое.

Интересно, среди них ли Янт? Вдруг до меня дошло: они ведь никуда не торопятся! Я тут, все, что им надо, — это зайти сзади и ждать. Ждать, пока я не схвачу пулю так или иначе.

Им уже известно, что стрелять я умею, что меня голыми руками не возьмешь, но и терять людей они больше не хотят.

Я снова и снова внимательно осматривался, пытаясь представить себе, каким путем они станут подбираться ко мне, но не видел ничего путного. Выбранная мной позиция не давала им действовать.

Да пошли они к черту! Мне до смерти хочется кофе, и я его сварю! Во что бы то ни стало! Так, сейчас разожжем под низкими ветвями деревьев маленький костерок. Ветви поглотят дым, но они его наверняка учуят и удивятся…

Стараясь не больше чем на секунду-другую отрывать взгляд от окружающей местности, в любой момент готовый уловить малейшее движение или звук, я принялся за дело.

Не знаю почему, но мне впервые вдруг пришла мысль, что, возможно, меня ждет неминуемая смерть. В суете каждодневных забот редко находится время, чтобы спокойно порассуждать. Сейчас нашлось. Эти люди убивали и раньше — очередь за мной. Сколько их там? Может, трое, а может, уже и целая дюжина. Я поставил кофейник на огонь. Невольно сам себе улыбнулся: они непременно учуят запах кофе и снова удивятся… Вот и хорошо!

Феликсу Янту наверняка очень понравился бы этот штрих. У него достаточно чувства юмора, особенно мрачного, чтобы оценить мою выходку. Пусть они все знают — я их не боюсь!

Есть ли у меня страх? Да, думаю, есть. Страх смерти.

— Кирни! — донесся до меня низкий женский голос. Вот уж чего не ожидал, так не ожидал. — Кирни, спустись сюда, мне надо с тобой поговорить… наедине. — Наедине? Ну насмешила! — Кирни, между нами ведь не было ничего плохого. И не должно быть. Почему бы тебе не спуститься сюда? Только мы с тобой, и никого больше.

Мне невольно вспомнилась рассказанная папой история о древнем греке Улиссе, который заткнул воском уши всех членов команды и приказал привязать себя к корабельной мачте, чтобы слышать пение сирен. Вот только мне воск ни к чему. Как и тот отравленный гвоздик в моем сапоге.

Поэтому я спокойно сидел и не думал даже отвечать. Янт — очень нетерпеливый человек. Остальные, надеюсь, тоже. Как там зовут этого самого опасного из них, о котором меня предупреждали? Врайдаг? Да, Джозеф Врайдаг. Интересно, он тоже с ними?

Проблема в том, что я один, а их много, причем все они коварны и изобретательны.

Может, они просто дожидаются темноты? Надеются, что я попробую ускользнуть под покровом ночи? Возвышенность, ставшая моей крепостью, была всего на несколько десятков футов выше остальной равнины, занимала не более трети акра… если не меньше. На ней небольшая рощица, в основном из хвойных деревьев, и несколько крупных, чуть ли не по пояс мне валунов, а также густой кустарник. Шанс, что они попадут в меня, наугад простреливая местность, — сто к одному, или даже меньше.

Все дело в моей усталости. Мне до смерти надоело прятаться и убегать, я полностью готов к окончательному решению вопроса. Во всяком случае, так мне казалось. Хотя, может, это и чистая глупость — стремиться к открытой разборке, когда все против тебя. Пока мне везет… правда, слишком везет… долго это не бывает.

Они вдруг начали обстреливать мое укрытие. Наугад. Рассчитывая выкурить меня оттуда. Пусть себе стреляют. Здесь мне грозит только случайный рикошет. Впрочем, пара пуль вонзилась в землю где-то совсем рядом.

Как мне сейчас не хватает папы! Раньше меня даже радовало, когда я оставался один. Но теперь, перед лицом окруживших меня смертельных врагов, мне так нужна была его помощь, его мудрое спокойное слово…

В битве на небе произошел резкий перелом: тяжелые грозовые тучи с Испанских пиков грозили пожрать солнце, к нам приближалась одна из тех гроз в горах, от которой у любого нормального человека в глазах темнеет. На такой высоте Испанские пики, похоже, притягивают к себе все молнии в радиусе мили как самый настоящий громоотвод. Сорока, только что беззаботно трещавшая поблизости, видимо, думала так же, потому что поспешила улететь и оставить меня одного. Я допил кофе, доел последние крекеры, смахнул крошки со штанов. Очередная пуля срезала ветку с ближайшей ели, и та упала мне на плечо.

Кстати, о моих родственничках, об этих Янтах и Лолонессах, или как их там еще. А им приходилось видеть грозу с молниями и громами на такой высоте? Если нет, их ждет большой сюрприз. Да еще какой!

Когда рядом с тобой начинают полыхать молнии, а скалистые стены каньона сотрясают оглушительные раскаты грома, многократно отраженные эхом в горах, волосы встают дыбом…

Сколько их там? Четверо? Или дюжина? И эта женщина… она тоже с ними.

А где этот Джозеф Врайдаг, по слухам, самый опасный из них?

Я вытряхнул жижу из кофейника, аккуратно его упаковал. Внезапно мое решение созрело: как только станет темно или начнет бушевать гроза, сразу же делаю отсюда ноги. Как трусливый заяц? Да, мне надоело кланяться пулям!

Гроза началась с резкого порыва ветра и первого раската грома. В пик горы ударила яркая молния, в воздухе запахло серой, с запада неумолимо приближалась густая стена дождя… Я со всех ног припустил к лошадям. Пошли они все к черту! Я…

Прямо передо мной стояли трое высоких худых Янтов. Стояли, в упор глядя на меня. С револьверами в руках. Я не раздумывая начал стрелять…

Глава 23

Солнце скрылось, но его кроваво-красные лучи продолжали отсвечивать от мокрых скал и гигантской черной тучи, словно Геркулес нависшей между пиками двойной горы Груди Планеты.

Прямо передо мной стояли три высоких худых человека. На их темных лицах отражался свет умиравшего среди огней ада солнца.

Никто не произнес ни звука, а если бы и произнес, оглушительные раскаты грома и неистовый шум обрушившегося на нас ливня все равно полностью бы его заглушили. Даже выстрелы наших револьверов звучали сейчас совсем как детские хлопушки.

Их глаза были прикованы к винчестеру в моей левой руке, поэтому мой поступок на секунду привел их в оцепенение — я отбросил его в сторону! И одновременно правой рукой открыл огонь из шестизарядника. Один из них сразу же дернулся и упал, вторая пуля превратила его лицо в кровавую маску.

Отчаянно борясь за собственную жизнь, мстя за смерть своего отца, я без остановки расстрелял в них все шесть патронов в барабане и мгновенно выхватил из-за пояса другой револьвер… Но тут откуда-то справа вместе с моим неожиданно раздался чей-то еще выстрел — оставшиеся двое рухнули на землю, и среди них тот, в которого лично я еще не успел выстрелить. Тем не менее все трое покончили счеты с жизнью, и слава Богу. Я стоял под проливным дождем, молча глядя на их скрюченные тела, когда на мое плечо вдруг легла чья-то рука и тихий спокойный голос произнес:

— Это за папу, Кирни.

Я резко обернулся — передо мной стоял… Пистолет.

Его потрепанная шляпа намокла от дождя, но он широко улыбался, показав свои красивые белые зубы. Он обнял меня за плечи.

— Пошли отсюда, братишка. Тут рядом есть местечко получше.

Местечко оказалось не совсем рядом, но действительно гораздо лучше — крохотная хибара у реки Кучарас — сухая, теплая, в ней приятно пахло жареным мясом.

От очага к нам повернулся какой-то мужчина: лысый, с остатками рыжих волос над ушами и пушистыми рыжими усами с загнутыми вверх концами.

— Садитесь, ребятки, — приветливо сказал он. — Бифштексы уже готовы, а бобы вот-вот подойдут.

Мы, естественно, промокли до нитки и первым делом направились к огню, но запах еды оказался таким дразнящим, что мы тут же передумали и поспешили к самодельному столу. Во время еды никто не вымолвил ни слова.

После сытного и очень вкусного обеда, когда на столе появились полные кружки горячего дымящегося кофе, усатый подбросил в огонь дров. Мощные порывы ветра хлестали хибару струями ледяного дождя, но внутри оставалось уютно и тепло. Мы с Пистолетом не сводили друг с друга глаз. В тот момент я невольно гордился своими широкими плечами, ловкостью и силой. Ведь с детства мой отважный брат был для меня самым настоящим кумиром.

— Да, братишка, ты уже мужчина! — разглядывая меня, улыбнулся он и повернулся к остальным. — Слушайте, я не поверил своим глазам: он успел свалить двух и собирался заняться третьим, прежде чем мне удалось сделать выстрел! Ну-ну, с этим парнем не соскучишься.

— Ты сам учил меня, — засмущался я.

Его лицо посерьезнело.

— Не я. Нас обоих учил папа, и лучшего учителя нигде не найти. — Он посмотрел мне в глаза. — Это ведь они убили папу, да?

— Один из них… Застрелил его сзади. В затылок.

Неторопливо и обстоятельно — к этому располагала обстановка — я рассказал им о судье Блейзере, о том, как вернул свои деньги, и о драке в горной хижине. Говорил просто, не выбирая красивых выражений, поскольку эти люди жили точно такой же жизнью, как и я, и понимали меня с полуслова. Они сами додумывали пропущенные эпизоды — ведь они чувствовали логику вещей в этом мире и знали его очень хорошо. Одинокие, жесткие мужчины, никогда не расстававшиеся с оружием. Ред — один из них.

— Хотел тогда предупредить тебя, Макрейвен, — обратился он ко мне, — но ты бы вряд ли узнал имя. Он велел мне попросить тебя подождать его, но если бы шериф пронюхал, что Пистолет где-то рядом, он загнал бы всех своих лошадей, лишь бы его заполучить.

Наши взгляды встретились, и, к моему изумлению, в его глазах мелькнуло смущение.

— Да, твой папа очень старался уберечь меня, но, видно, такова уж моя доля — катиться по кривой дорожке, — со вздохом произнес Пистолет. — Хороший человек твой отец!

— Когда все это закончится, Пистолет, я собираюсь заняться скотоводством.

Я вкратце рассказал им о Бене Блокере и нашей сделке. Затем усач заметил:

— Мне доводилось ездить с Беном… в Канзас и дальше в Оглалу. Более прямого и верного товарища в делах трудно встретить.

— Надеюсь, и у нас все пойдет хорошо.

— Собираешься где-нибудь осесть?

Я кивнул.

— У меня есть девушка. Там в Сильвертоне. Развяжусь с этими и поеду туда.

Пистолет поднял на меня недоуменный взгляд.

— Я чего-то не понимаю. Ведь все уже закончилось! Они мертвы!

— Не все, — ответил я. — Среди них нет Феликса Янта. Он остался… и с ним та женщина.

Ред шаркнул сапогом по земляному полу.

— Есть еще один. Он тоже не пошел с ними. Назвал их дураками, советовал лучше подождать, пока ты где-нибудь не засветишься, но они и слушать не захотели.

— Значит, Феликс остался там?

— Да. Ничего не объясняя. Просто остался. — Ред чуть помолчал. — Я следил за ним и той женщиной и даже подслушал разговор этой троицы через стенку. Выковырял замазку из щели и слушал. Женщина тогда упрекнула его в том, что он слишком мягок.

А Феликс заявил: 4Ведь он один из нас. Наша родня».

«А разве его отец не родня? Но его ты убил!» — Вот что она ответила ему.

«Это совсем другое дело… — продолжал он. — Черт побери, он ведь мог бы быть моим сыном! Если бы у меня был сын… „ Тут она рассмеялась, так зло рассмеялась и бросила: „Феликс, у тебя никогда не будет сына! Ты не смог бы иметь сына, даже если бы очень захотел!“ А он, видно, разозлился и сказал: „Делфина, если тебя не убьет кто-нибудь другой, это сделаю я“. Тут вмешался Врайдаг. „Кончайте эту бодягу, — перебил он Феликса. — Хватит! У нас и без того полно проблем. Наша сила в том, что мы всегда держимся как сжатый кулак. Нам нельзя ссориться. Его надо уничтожить, вот и все“. А Янт с издевочкой спросил: «Ну а если он уже успел законно оформить свои права на поместье? Что тогда?“

Ред развел руками.

— Вот такое мне довелось услышать. Значит, в любом случае все еще не закончилось. Их осталось по меньшей мере еще трое. — Он снова помолчал. — Да, на свете хватает подлых человечков, уж поверьте, но таких гнид мне не приходилось встречать за всю свою жизнь, это уж точно.

— Ладно, я еду в Сильвертон, а они, если хотят, пусть следуют за мной, — объявил я свое решение. — Мне надоело убивать… Кого бы то ни было.

— Слушай, а, похоже, этот Феликс Янт неровно к тебе дышит, — задумчиво протянул Пистолет.

Я с минуту раздумывал над его догадкой, затем отрицательно покачал головой.

— Слова, одни слова. Это его не остановит, поверь мне. По сути он на редкость черствый беспощадный человек.

В горах по-прежнему бушевала гроза. Скоро в каньонах воды будет по горло — для путешествий время совсем неподходящее.

Пистолет заметно повзрослел и возмужал, но смешливые морщинки в уголках его глаз не пропали, хотя лицо стало жестким и как-то вытянулось.

— Я еду с тобой, братишка, — сказал он.

— Давно пора. Нам есть о чем поговорить… о папе, о нас… Ты ведь знал про папу больше, чем я.

Пистолет согласно кивнул.

— Он всегда помогал мне в трудных случаях, а порой и делился со мной. Ты был совсем маленьким, Кирни, поэтому ему не хотелось обременять тебя взрослыми проблемами. Я же умел слушать и держать рот на замке… Чаще всего папа вроде как думал вслух.

— Куда бы вы ни поехали, парни, не забывайте почаще оглядываться, — напомнил нам Ред.

А потом мы опять ели очень вкусное мясо, бобы и пончики, приготовленные усатым, и неторопливо беседовали о пастбищах, о лошадях, о золотых приисках, о чем такие как мы обычно и говорят. Каждый имел про запас интересную историю о какой-то необыкновенной лошади, таинственном месте или из старых времен, поэтому в нашей хибаре все чувствовали себя тепло и уютно, несмотря на разгулявшуюся стихию снаружи.

Иногда, отключаясь от разговора, я прислушивался к стуку дождя, вспоминая Испанские пики и трех лежавших в мокрой траве мертвых врагов. Странные они все-таки люди, рожденные только для неистребимой ненависти и мало для чего еще. Даже неуемное желание овладеть чужим поместьем, сильнее всего заметное у Феликса и Делфины, казалось для них менее значимым мотивом, чем всепожирающий огонь ненависти и жажда убийства! Именно это чувство заставило их стать на путь преступлений, хотя каждый из них до этого занимался обычными делами — пас коров, объезжал лошадей… — и потом наверняка вернулся бы к этому снова.

Слушая, можно многому научиться — а мне ведь всегда хотелось знать больше, — но Феликс Янт и Делфина почему-то не выходили из головы. Тот третий, с которым мне пока не приходилось встречаться, казался чем-то нереальным, чем-то очень смутным и далеким. Грозная опасность? Да, но неизвестно какая и с какой стороны, а значит, о ней трудно судить.

Где они сейчас? Наверное, скоро поймут, что случилось с их родственниками… если уже не поняли.

Внезапно меня охватило острое чувство тревоги за Лауру. А если Делфина узнала о ней?

Да, но как? Откуда? Мы вместе с Лаурой один раз шли по улице, пару часов я провел у них дома — неужели этого достаточно?

Надо ли к ней ехать? Не привлеку ли я этим пахнущее смертью внимание проницательной Делфины?

— Гроза, не гроза, отправляюсь на рассвете, — решительно заявил я.

— Еду с тобой, — не менее решительно объявил Пистолет.

Усатый приготовил нам в дорогу еды, и с рассветом мы отправились в путь. Ред стоял на пороге вместе с Чарли и усачом.

— Не беспокойтесь, — сказал он на прощанье. — Если кто-нибудь из этих покажется на нашей тропе, мы позаботимся о них.

Хорошо-то хорошо, спасибо, конечно… вот только троп-то много, за всеми не уследишь.

Теперь у нас были две вьючные лошади. Пистолет ехал впереди по охотничьей тропе вдоль реки Кучарас к каньону Коулмен, а оттуда где-то приблизительно через милю мы пересекли лесистые холмы в направлении Индиан-Крик.

Никакие неожиданности нас не подстерегали, только больно хлестал по щекам ветер да лил проливной дождь, а каменистая тропа стала очень скользкой…

Мы сделали привал на ночевку у большой, окруженной высокими кедрами дождевой лужи совсем недалеко от горного прохода Ла-Вета. В ту ночь мы долго сидели у костра, вспоминая наши мальчишечьи годы и поездки по стране вместе с папой…

— Ведь ты спас мне жизнь, — неожиданно сказал Пистолет. — Тот подонок точно меня убил бы. А ты был совсем пацан.

— Это один из эпизодов нашей большой войны. Ты дрался за нас.

— Она моя тоже. С тех пор как твой папа подобрал меня, я чувствовал себя его сыном.

— А я всегда считал тебя братом.

— Когда я уехал от вас, мне пришлось туго. Неприятности тут, неприятности там… В результате покатился по кривой дорожке… Так же как и Ред.

— Знаешь, на Западе в любом местечке всегда найдутся люди, которые пару раз попали в историю, запутались или сбились с пути, — ответил я, — но потом все зависит только от них самих. Лично мне это представляется так: каждый раз, вставая утром, человек начинает свою жизнь как бы заново. Само собой, по счетам надо платить, дело надо делать, но при этом совсем не обязательно жить точно так же как вчера. Можно ведь все начать сначала: оседлать новую лошадь, поехать другим путем… Слушай, папа оставил мне кое-какие деньги от того картежного выигрыша. Кроме того, наверное, будет еще доход от поместья на Востоке. В любом случае я уже прикупил скот для ранчо в районе Рокиз, и мне нужны будут люди. Работа найдется и для тебя, и для Реда, и для усатого… в конце концов его стряпню я мог бы есть всю свою жизнь.

Пистолет подбросил веток в костер.

— Расставшись с вами, Кирни, моей семьей, я так и не сумел обзавестись своим домом. Скитался по белу свету, прятался с преступниками в разных дырах, где придется… Конечно же, пора со всем этим кончать.

— Похоже, ты уже покончил. А раз так, давай об этом больше ни слова. У тебя будет свой интерес в моей доле, поскольку деньги папины, и ему самому хотелось бы чтобы… Да и мне тоже.

Постепенно костер потух. Мы завернулись в одеяла и легли спать. Я еще поглядел, как сквозь ветви кедра высоко в небе мерцали веселые звезды, тихо проплывали пушистые облака… и уже засыпал, когда Пистолет как бы про себя заметил:

— Как бы там ни было, а он все равно умер победителем. Немногим из нас это удается.

Сильвертон — небольшой городок, расположенный в огромной впадине на высоте где-то около двенадцати тысяч метров. Со всех сторон он окружен горами. В свое время Отто Мирс провел туда узкоколейную железную дорогу, извивавшуюся по дну глубокого ущелья. Тщетно пытались машинисты убедить его, что прокладывать колею в таком месте абсурдно, локомотив не справится с подъемом, он их не послушал. И оказался прав. Железная дорога принесла в город процветание: мельницы и прииски работали вовсю, в близлежащих каньонах не покладая рук трудилось великое множество старателей-одиночек.

Мы въехали туда почти перед заходом солнца и расположились в комнате отеля, которую я снял для нас двоих. Пистолет сказал:

— Кирни, я не очень-то привык доверять людям. Сделаем так: ты иди к своей подружке, а я наведаюсь в «Тремонт» и послушаю, что говорят в городе. Если кто-нибудь из этих гадов уже тут, мне все расскажут.

Первым делом я, конечно, отправился на конюшню. Старина Чолк встретил меня с распростертыми объятиями.

— Привет, сынок, привет! Рад, что тебе пока удается сохранить свой скальп!

— Да, старина Чолк, пока, — согласился я. — Ну как там наш Генри? Продолжает досаждать Маккре?

— Было дело. Как-то разок он к ним заявился, но двое или трое из наших, точно не помню, быстро и доходчиво разъяснили ему, насколько полезно для его здоровья поселиться где-нибудь в Аризоне и какие тяжелые времена ожидают подонков вроде него здесь в Сильвертоне. Он тут же собрал свои манатки, только его и видели. Судя по начальной скорости, он, полагаю, уже совсем рядом с границей.

— Спасибо, Чолк. Очень тебе обязан.

— Ерунда, чего там. Нам самим такие ни к чему. Один из картежников на Блэр-стрит вообще хотел его пристрелить. Из принципа. Еще сказал тогда: «От таких, как этот, никакого проку. Одни проблемы!»

Когда я расседлывал лошадей, Чолк ткнул пальцем в черную.

— Знакомая скотина. Взял ее в Урее?

— Точно.

— Наверное, ты пришелся старику по душе. Он ее редко кому дает… да еще так надолго.

— С удовольствием куплю ее, если он согласится продать. Хорошая лошадь.

Мы присели, и я рассказал ему о своей затее с ранчо, о тех, с кем собираюсь иметь дело, о…

— Кстати, чуть не забыл, — неожиданно перебил он меня. — Для тебя тут есть письмецо… из Канзас-Сити.

От Аттмора! Я жадно пробежал его глазами: вопрос с поместьем решен, мое право на владение официально подтверждено, все необходимые формальности практически совершены, осталось только подписать несколько бумаг, которые захватит с собой Блокер. Из письма Аттмора я также понял, что там все с облегчением вздохнули, узнав, что Янтам-Лолонессам не удалось стать наследниками папиного поместья.

Значит, все? Да, теперь все!

Откуда-то со дна каньона донесся протяжный свисток паровоза.

— Наконец-то, — довольно произнес Чолк. — Идет поезд из Дюранго.

Поскольку Пистолет отправился в «Тремонт», я решил тоже наведаться туда. Подберу его там и вместе пообедаем в «Бон тоне». Зачем отказывать себе в удовольствии?

Из ущелья тянуло холодом, когда я поворачивал на Блэр-стрит. Паровоз пыхтел, преодолевая подъем, в вагонах уже зажгли свет, начинали загораться окна и в некоторых домах города, хотя до ночи было еще довольно далеко. Похоже, поезд прибывал с большим опозданием — значит, отправится назад почти сразу.

Пассажиры уже выходили из вагонов, когда я поравнялся с платформой и, любопытства ради, остановился поглазеть. На Западе прибытие поезда в город оставалось все еще новинкой и вызывало неподдельный интерес жителей.

Но вот вагоны опустели, я повернулся, чтобы продолжить свой путь, когда что-то вдруг привлекло мое внимание…

На платформе стоял он, Феликс Янт, пристально глядя на меня. А чуть дальше за ним у края платформы — невысокий плотный мужчина с широким лицом и черным котелком на голове: черный сюртук распахнут, на животе поблескивает золотая цепочка, с которой свисают какие-то трудно различимые на таком расстоянии побрякушки. Рядом — женщина, очень хорошо знакомая мне женщина, и сутулый пожилой человек в белой плантаторской шляпе. Один из мужчин — тот самый таинственный Джозеф Врайдаг? При виде этой компании я остолбенел.

От «Тремонта» ко мне быстро приближался кто-то еще, но я не мог оторвать глаз от Феликса, хотя боковое зрение замечало все вокруг.

Слева натужно пыхтел, выбрасывая белые клубы пара, паровоз, его механизмы еще «переживали» тяжелый подъем; справа — пустая площадь и всего несколько отдельно стоявших домов…

Вот она, неминуемая развязка. Моя широкополая шляпа низко надвинута на глаза. Папина шляпа. Одна из его личных вещей, которые он мне оставил. Интересно, узнает ли ее Феликс?

Ненависти я не испытывал. Феликс ненавидел папу и подло убил его сзади, и тем не менее ненависти к нему в моей душе не шевельнулось — только мрачное принятие неизбежного и легкое чувство тревоги за возможный исход. Если кто по-настоящему и вызывал у меня беспокойство и даже какой-то непонятный страх, так это Делфина. Чего от нее ожидать? И что делать, если она вдруг вытащит револьвер и начнет палить? Смогу ли я выстрелить в женщину? В принципе смогу, если, конечно, придется защищаться, но лучше бы она не приезжала сюда!

— Янт! — громко и отчетливо произнес я. — У тебя еще есть время сесть на поезд и вернуться домой.

От этих слов он как бы застыл на месте. Плотный мужчина тоже остановился. Только Делфина продолжала идти ко мне, и вдруг, сам не знаю почему, меня захлестнула волна дикой паники.

Что она задумала? Что…

— Кирни, — сладким голоском пропела она на ходу, — сколько лет, сколько зим! Как же давно это было! Мы та-а-а-к рады видеть тебя!

Вокруг толпилось полно мужчин, женщин и детей, которые никого из нас не знали, людей, которые видели только, как красивая женщина спешит к молодому человеку, шумно выражая естественную радость от встречи с давним другом или близким родственником.

Она специально говорила очень громко, почти кричала, чтобы все слышали ее слова.

— Кирни, о мой мальчик! Как же давно мы не виделись, дорогой! Дай же мне снова обнять тебя! Как я хочу…

Убить тебя, закончил я за нее в уме. Или держать в своих объятиях, пока это не сделают другие! А я стоял оцепенев, не в состоянии ни стрелять, ни сопротивляться. Мог только повернуться и убежать или дать им себя убить…

Именно в этот момент мимо меня кто-то пробежал, и я услышал знакомый, очень хорошо знакомый голос:

— Делфи! Ну надо же! Господи, какая же радость видеть всех вас тут вдали от дома! Делфи, моя милая Делфи!

Лаура! Боже мой…

— Куда ты?! Стой! Не надо! — отчаянно крикнул я ей вслед.

Напрасно. Не слыша или не желая услышать, она устремилась прямо навстречу Делфине. Та попыталась было уклониться, резко свернула в сторону, но Лаура все-таки схватила ее за руку, плотно прижалась к ней, обняла за плечи.

— Делфи, дорогая! Ты ни капельки не изменилась! Как и раньше, гоняешься за молоденькими парнями? Да еще за какими молоденькими! Делфи, он же тебе годится в сыновья! Если не во внуки!

Делфина, не скрывая злости и раздражения, изо всех сил старалась освободиться, но Лаура крепко держала ее за руку. Тогда, поняв, что уловка не удалась, Феликс и тот второй двинулись ко мне. Я увидел, как плотный мужчина в котелке быстро сунул руку за отворот сюртука.

На Западе мало кто тогда знал о наплечных кобурах, но мне уже довелось видеть такое в Канзас-Сити, поэтому, не дожидаясь, пока его рука появится с револьвером, я выхватил из-за пояса свой шестизарядник и несколько раз подряд выстрелил в него. Не думая, не размышляя. Спокойно и хладнокровно. Затем моментально перевел дуло на Феликса Янта. Но… стрелять пришлось бы мимо все еще возившихся Делфины и Лауры. Он поднял револьвер и целился в меня словно на дуэли… И тут совершенно неожиданно откуда-то сбоку прогремел выстрел… Не мой и не Феликса Янта, который конвульсивно дернулся от удара пули и начал медленно оседать.

Рядом со мной оказался неизвестно откуда взявшийся Пистолет. И тут же сделал еще один выстрел в Янта, неуклюже пытавшегося дотянуться до своего револьвера.

Мы подошли ближе.

Феликс полулежал на боку на дощатом настиле платформы: кровь вокруг, кровь на его рубашке, кровь на серых безукоризненно отглаженных брюках…

— С самого начала, — натужно дыша, пробормотал он, не сводя с меня взгляда, — с того самого первого дня в Рико, я… — Он помолчал, передыхая. — Я знал… Кирни, я… Я рад, что… это не ты…

К нам начали подходить люди. Оживленно переговариваясь, они толпились вокруг.

— Зло! — уже заплетавшимся языком прошептал Феликс Янт, устремляя затуманенный взор куда-то поверх наших голов. — Зло! Мы все, Янты, Кабанас, Лолонессы… зло в проклятье! Все до одного, все…

В мою ладонь скользнула чья-то нежная рука.

— Лаура!

— Все, пошли отсюда, — произнес Пистолет.

Сзади раздался пронзительный свисток, и паровоз громко запыхтел. Он отправлялся в обратный путь. Я оглянулся: кучка любопытных сгрудилась над Янтом и плотным мужчиной в черном котелке — очевидно, Врайдагом.

— Делфина! — вдруг вспомнил я. — Где…

— Она в поезде, — спокойно ответила Лаура. — Я посадила ее в вагон вместе с пожилым мужчиной, который ее сопровождал… ну тот, в белой шляпе. Он попросил передать тебе, что его зовут Толберт. Не знаю почему, но когда он велел ей садиться на поезд, она даже не пыталась возражать, просто молча поднялась по ступеням.

— Да, папа упоминал о нем.

Я смутно помнил его слова о том, что в случае нужды или крупных неприятностей мне надо обратиться к старине Толберту… Он поможет.

Лаура еще крепче сжала мою ладонь.

— Их уже нет. Пошли домой, — сказала она и повернулась к Пистолету. — Ты тоже. Теперь ты член семьи.

Когда мы подошли к дому, там на нижней ступеньке крыльца сидел Берне. Собственной персоной.

— Твоя мама предложила мне войти, но я подумал, лучше подождать здесь, — обратился он к Лауре.

— Вышло чуть дольше, чем ожидал, — как бы извинился я, но веселым и бодрым голосом.

Берне согласно кивнул.

— Да, вижу, вернулся. И, как всегда, не забыл притащить с собой очередную головную боль.

— Ну разве можно отвечать за действия других? Ведь я вернулся. Как обещал вам и мисс Лауре Маккре. Зато завтра, завтра, мистер Берне, нам с мисс Лаурой Маккре предстоит встреча с небесным правителем, который наконец-то позволит нам ходить в одной упряжке… Да, кстати, не окажете ли вы мне еще одну услугу, если, конечно, не возражаете?

— Интересно, какую?

Я достал из кармана деньги.

— Закажите надгробный камень на могилу Феликса Янта, человека с большим вкусом, которому всегда всего было мало.

— Даешь деньги на могильный камень для человека, которого сам же и убил?

— Он сделал то же самое для моего папы. Я не хотел никого убивать. Что ж до Феликса, он сделал заявку, но не учел цены. Жизнь научила меня, мистер Берне: когда покупаешь фишки для игры в стрельбу, позаботься о том, чтобы их хватило поднимать ставки.

Берне встал.

— Значит, как я понимаю, собираешься уехать отсюда?

— Да, собираюсь. Видите ли, меня, начинающего, но быстро, очень быстро растущего скотопромышленника непременно хотят видеть в очень многих городах Запада.

— Не хотелось бы, чтобы эти поездки довели тебя до банкротства… слишком частой покупкой надгробных камней, — усмехнулся Берне.

Он проводил меня до двери. Потом протянул руку и широко улыбнулся, когда я от души ее пожал.

— Да, мы нашли останки судьи Блейзера. В твоей сгоревшей хижине. И получили из Канзаса ордер на его арест за злоупотребление общественными фондами.

— С Уэкером уже поговорили?

— Он исчез, испарился. Но мы побеседовали с твоими индейцами, и они полностью подтвердили все, что ты нам рассказал.

Вскоре после того, как мы с Бернсом тепло распрощались, Пистолет ушел спать. Затем удалилась и миссис Маккре.

Ну а я просто посмотрел на Лауру и спросил:

— Ты вполне со мной согласна?

— Полнее не бывает, — ответила она.

И я ничуть не усомнился в ее ответе.

Ламур Луис Удача Рейли

Луис Ламур

Удача Рейли

Перевод Александра Савинова

Глава первая

Было темно и холодно, единственный свет падал из щели под перекосившейся дверью. Мальчик сжался в кроватке, дрожа от холода и прислушиваясь к тихим голосам в соседней комнате.

На улице все замело снегом. Мороз разрисовал окна таким толстым слоем инея, что если бы на улице было светло, мальчик все равно этого не заметил. Недавно он слышал, как проскрипели по снегу сапоги, и в дом вошел человек.

Неожиданно голос мамы резко и нетерпеливо поднялся:

- У меня нет времени на ребенка! Избавься от него! Отдай его какому-нибудь фермеру. Они все хотят побольше детей, хотя Бог не даст мне соврать, их у фермеров предостаточно.

Затем раздался голос Вэна, как всегда спокойный и ровный:

- Майра, этого делать нельзя! Он твой сын. Твоя плоть и кровь.

- Не будь дураком! В моей жизни нет места детям. - И через секунду, помедлив, мама добавила: - Что я могу ему дать, мотаясь из одного городишки в другой, от ковбоев к старателям? Избавься от него, Вэн. - Она почти закричала. - Избавься от него или я избавлюсь от тебя!

- Значит, так? Я знал, что у тебя тяжелый характер, но думал, что значу для тебя больше.

- Ты дурак, Вэн! Без меня ты бы давно попрошайничал у салунов, чтобы собрать на выпивку. Увози его сейчас же и больше не привози. Я не хочу знать, куда ты его денешь.

Мальчик сжался еще сильнее, стараясь не прислушиваться к голосам, чтобы отогнать подступающий ужас.

- Ладно, Майра, я займусь этим.

Голоса снова стали тише, а затем он услышал, как мама вышла, услышал ее удаляющиеся по дорожке шаги. Несколько секунд царила тишина, потом в соседней комнате раздался тихий звон стекла. Дверь открылась, и на голый дощатый пол упал прямоугольник света.

- Вэл? Ты не спишь? Нам с тобой надо одеться.

- Хорошо.

Не было ничего хуже холодной постели, но мальчик боялся выходить в ночь и еще больше боялся того, что могло случиться. Он любил Вэна и доверял ему. Иногда в разговоре Вэн даже называл себя и Вэла "парой В".

Вэн был высоким, худощавым человеком с остатками былой элегантности, слегка опухшим лицом и постоянным запахом виски, однако он никогда не терял своих непринужденных манер, и мальчик им восхищался за это и за то, что Вэн часто рассказывал истории из своего детства, но только когда мамы не было поблизости. Она ненавидела, когда Вэн вспоминал годы, предшествующие их встрече, и не выносила упоминаний о его семье или о школах, в которых он учился. Семья его была богатой, а школы - привилегированными.

Вэн чиркнул спичкой и зажег лампу. При свете пустая комната выглядела еще более унылой и пустой, хуже, чем комната на ферме, где он недавно прожил несколько недель.

Там тоже было холодно, хотя в очаге обычно горел огонь, а фермер и его жена были добрыми. Потом жена заболела, и ни у кого не осталось времени на Вэла.

Одев мальчика, Вэн вынес его в соседнюю комнату. Вэл зажмурил глаза от света, который здесь был ярче, чем в спальне, а затем входная дверь отворилась, и вошла Майра. Она сквозь зубы сказала: - Убери его отсюда.

Вэн натянул шубу из бизоньей шкуры, поднял Вэла и понес его к двери.

Там он помедлил.

- Майра, ему всего четыре года. Ты...

- Вон! - Ее голос сорвался на визг. - И закрой за собой дверь!

- Майра, я скажу, что он мой. Никто не узнает...

- Вон!

В сарае было морозно. Вэн оседлал коня, посадил мальчика в седло и сел позади него. Он снова помедлил, прижимая его к себе, а Вэл спрашивал себя, когда же они поедут. Наконец, Вэн тронул коня, и они выехали из сарая. Вэн повернулся в седле, закрыл ворота, и они направились в прерию.

Мальчик, спрятавшись в шубу Вэна, пытался понять, куда они едут. Почему в прерию? Там ничего не было, кроме открытого пространства, но он доверял Вэну и, пригревшись в шубе, закрыл глаза.

Они ехали несколько минут, когда Вэн неожиданно выругался, повернул коня и направился по следам, которые уже начал заметать снег. Мороз пробирал до костей.

- Мы едем домой?

- Нет, Вэл, нам нельзя домой. По крайней мере, тебе нельзя. Мы едем в гости.

Когда снова показались огни городка, Вэн сказал: - Ты помнишь Уилла Рейли? Похоже, сегодня тебе придется заночевать у него.

Вэл помнил его - высокого, широкоплечего молодого человека, не намного старше Вэна, но гораздо более сильного - казалось, что от него веяло силой. Улыбался он редко, но когда улыбался, его лицо словно озарялось. Вэл не только помнил Рейли, этот человек ему нравился. Может быть даже больше, чем все остальные, но мальчик не мог сказать, почему.

К тому времени, как они подъехали к отелю, Вэл промерз насквозь. От жгучего мороза не спасала даже тяжелая шуба из шкуры бизона. Вэн привязал коня к коновязи и занес мальчика внутрь.

Портье оторвался от своих бумаг.

- Мистер, не стоит оставлять лошадь на улице. За окном двадцать пять градусов.

- Я на минуту.

Они поднялись по ступеням и прошли по устланному ковровой дорожкой коридору. Вэн остановился у одной из дверей и постучался. Когда дверь открылась, из комнаты пахнуло благодатным теплом.

- Уилл, мне придется попросить у тебя одолжение.

Уилл Рейли отступил и пропустил их в номер, закрыв за ними дверь. Труба огромного камина на первом этаже проходила через его комнату, оттого здесь было тепло.

Рейли был в рубашке и жилете, живот его пересекала золотая цепочка.

- В чем дело, Вэн? Меня ждут внизу. Неужели дело не может подождать?

- Вся штука в малыше, Уилл. Майра велела мне избавиться от него. Он много ей стоил за последние несколько дней, и она приказала избавиться от него или не возвращаться.

- Вот и хорошо. Прими мой совет и не возвращайся. Если нужны деньги, я дам тебе на дилижанс до Денвера и достаточно сверх этого, чтобы начать новую жизнь.

- И что я буду делать? Спасибо, Уилл, но нет... нет.

- Ну и чего ты от меня хочешь?

- Пусть мальчик побудет у тебя до утра, ладно? Мне больше не у кого его оставить, к тому же малыш тебя любит.

- Я тебе что, нянька? Хорошо, уложи его в постель, но не забудь забрать утром, ты понял? - Затем добавил более спокойным тоном: - Она дурочка. Это очень даже неплохой парнишка.

Вэн положил мальчика на кровать и помог ему раздеться, затем укрыл одеялом. В тепле комнаты, после морозной ночи Монтаны, мальчика разморило, захотелось спать. Казалось, что ему никогда не было так холодно как несколько минут назад.

Некоторое время мужчины тихо разговаривали, потом дверь закрылась, и Вэл услышал звук удаляющихся шагов.

Мальчик открыл глаза и, зажмурившись, смотрел, как Уилл Рейли причесывает свои черные волосы и застегивает оружейный пояс с кобурой. Он поймал взгляд Уилла в зеркале и торопливо закрыл глаза.

- Ладно, Вэл. Хватит притворяться. Я знаю, что ты не спишь.

Вэл открыл глаза, и отражение Уилла усмехнулось ему. Он подошел к мальчику и слегка взъерошил ему волосы.

- Засыпай, малыш. Здесь тебя никто не обидит.

Рейли взял маленькую кобуру с двуствольным пистолетом и прикрепил ее изнутри пояса.

- Небольшая подстраховка, Вэл. Мы живем в суровом мире. Всегда старайся иметь преимущество. Пусть даже ты никогда им не воспользуешься, зато оно сбережет тебя от неприятностей. Учись надеяться только на себя, потому что чем меньше полагаешься на других, тем меньше в жизни огорчений.

Он сел на кровать рядом с Вэлом. - Запомни это, сынок. У тебя есть только ты. Учись - учись всему, чему сможешь, тогда будешь знать немного больше, чем подозревают окружающие. Большинство людей в этом мире охотятся за твоей шкурой. Это не их вина, просто они привыкли так жить. Если ты это знаешь и принимаешь во внимание, то не избежишь больших ошибок.

Он встал и потянулся за пиджаком. - Я карточный игрок, Вэл, и возвращаюсь поздно. Если захочешь попить, на столике стоит кувшин и стакан. И спи спокойно, никто тебя не побеспокоит.

После того, как Уилл вышел, мальчик несколько минут лежал без сна, рассматривая обои в цветочек. У одной стены стоял туалетный столик с зеркалом, там же - гардероб с одеждой, Вэл никогда не видел так много одежды, ее было больше, чем у мамы. На полу у гардероба были раскиданы несколько пар сапог и ботинок.

В углу стоял винчестер - винтовка, которой, судя по виду, много пользовались и за которой хорошо ухаживали. У второй стены расположился большой черный чемодан.

Давно рассвело, когда Вэл открыл глаза и увидел, что Уилл Рейли спит рядом. Он лежал на боку; рядом, в нескольких дюймах от его руки лежала кобура с револьвером. Вэл осторожно, чтобы не потревожить соседа, выбрался из постели.

На тумбочке рядом с окном высилась стопка из шести довольно потрепанных книг. Вэл взял одну из них и пролистал, но к своему огорчению не нашел никаких картинок. Он подошел к окну и выглянул на улицу.

С высоты она выглядела совсем по-другому. Отсюда он смотрел на фургоны сверху вниз, и если они не были покрыты брезентом, мог даже увидеть, что в них находилось. Раньше он при всем желании не мог заглянуть в фургоны.

Люди, стоящие перед дилижансной станцией, были в шубах из бизоньих шкур и наушниках, защищающих уши от холода. От их дыхания в безветренном морозном воздухе образовывался пар. Один из них повернулся к Вэлу лицом это был Вэн. И тут же из дома, где располагалась станция, вышла мама и села в дилижанс, не дожидаясь, пока Вэн ей поможет. Вэн быстро взглянул в сторону отеля и тоже сел в дилижанс.

Дверца закрылась, возница щелкнул кнутом, лошади натянули постромки и понеслись по улице, завернув в ее конце за угол и исчезнув из вида.

Вэл стоял со странным чувством, глядя вслед дилижансу. Они уехали. Вэн бросил его.

Если не считать нескольких последних дней, Вэл видел мать лишь несколько раз. Он жил на ферме, и мама время от времени приезжала навестить его, а однажды даже привезла конфет. Иногда она гладила его по голове, но никогда не слушала, что он ей рассказывает. Потом она очень быстро уезжала. Вэл смутно помнил других людей, в других городах.

Несколько дней назад к ферме подъехала большая, черная, сияющая карета и забрала хозяйку. Приходили люди, все в черном, а после того, как они ушли, хозяин привез Вэла в город и оставил у матери.

Мальчик стоял у окна, глядя на улицу, когда почувствовал, что на него смотрят, и обернулся.

Уилл Рейли лежал с открытыми глазами, заложив руки за голову, наблюдая за ним. - Что ты там увидел, Вэл?

- Фургоны. Много фургонов. Я могу видеть, что в них лежит.

Уилл кивнул на книгу, которую Вэл держал в руках. - Тебе она понравилась?

- Там нет картинок.

Уиллулыбнулся. - Конечно, картинки - очень важная вещь в книге.

- Но мне нравится ее держать.

Уилл Рейли задумчиво посмотрел на мальчика. - Это интересно. Мне тоже нравится держать в руках хорошие книги. Это как оружие, - добавил он. Когда открываешь книгу или стреляешь, никогда не знаешь, чем это закончится. - Он сел. - Я оденусь, и мы спустимся позавтракать. Скоро за тобой придет Вэн.

- Он не придет.

Уилл Рейли бросил на него резкий взгляд. - Что ты хочешь этим сказать?

- Они уехали. Я их видел.

- Вот так, да? - Затем спросил, поняв, что именно мальчик увидел: - Ты смотрел, как отъезжает дилижанс?

- Да, сэр.

- Черт побери!

Уилл Рейли медленно и тщательно оделся, стараясь скрыть раздражение. Это очень похоже на Майру. На Вэна тоже. Всю свою жизнь он увиливал от ответственности.

Рейли посмотрел на мальчика, который неумело натягивал одежду. - Ты вчера куда-нибудь ездил, прежде чем попасть ко мне? То есть, Вэн тебя куда-нибудь возил?

Вэл показал на равнины. - Туда, далеко туда.

В прерии? На таком морозе? Может быть, Вэн он хотел бросить мальчика, оставить его умирать на холоде? При двадцати пяти градусах мороза смерть не заставила бы себя долго ждать.

Значит, Майра не знала, что мальчик жив? Уилл подумал и согласился с этим. Майра собиралась бросить мальчика в заснеженной прерии - от нее можно было этого ожидать. Вэн никогда не посмеет признаться, что не выполнил ее воли.

Рейли набросил на бедра оружейный пояс. Гнев на то, что мальчика оставили с ним, прошел. Это было лучше, чем если бы он умер от холода. Лучше ли? Сможет ли Вэл выжить в этом мире?

Начало жизни Уилла Рейли едва ли было лучше, но он выжил. Не слишком приятно было вспоминать, каким образом он это сделал, но он выжил. Сможет ли мальчишка быть достаточно крепким, достаточно уступчивым и хитрым, чтобы проложить свой путь в жизни? Уилл повернулся и задумчиво посмотрел на него.

Мальчик выглядел потерянным и печальным, но слез не было. Во всяком случае, не было их следов. Он был похож... он был похож на самого Уилла Рейли, каким тот был в его возрасте.

Рейли был безупречно одетым красивым парнем с холодным взглядом. У него была репутация честного профессионального карточного игрока, однако спорить с ним отваживался не каждый. У Рейли были взлеты и падения, но он знал карты и людей, поэтому выигрывал чаще, чем проигрывал.

Его отец погиб в Пенсильвании при взрыве котла, когда Уиллу было четырнадцать лет. Следующие шесть лет он не гнушался никакой, даже самой черной работы, пока не обнаружил, что можно жить намного лучше, играя в покер. Он начинал профессионально играть на работе, потом переместился в речные порты и, наконец, в города. Он побывал во многих местах - от Панамского перешейка в Южной Америке до старательских лагерей в Калифорнии.

- Пойдем позавтракаем, Вэл, а потом решим, что нам делать. - Рейли надел пиджак и разгладил его. - Как на самом деле тебя зовут, Вэл? По-моему, полного имени мне не называли.

- Вэлентайн. Мама говорила, что моего отца звали Даррант.

- Даррант? Да, возможно. Ну, значит, в тебе течет хорошая кровь. Я знал Дарранта, он был хорошим и смелым человеком.

Уилл поправил галстук, стараясь вспомнить, что знал о Дарранте. Тот человек был канадским французом из хорошей семьи, образованным, если судить по его речи, и много повидавшим. Когда-то Даррант воевал, но Рейли не имел представления когда или где, некоторое время издавал газету. Как и многие другие в шахтерских городишках, Даррант искал богатую золотоносную жилу, но в один прекрасный день просто исчез. Вряд ли он догадывался, что у него был сын.

За завтраком Вэл вел себя тихо. Ему нравился высокий, спокойный молодой человек, который много с ним разговаривал и в то же время с готовностью выслушивал его. Рейли рассказывал о времени, проведенном на пароходах на Миссисипи и Миссури, и Вэл с интересом ему внимал.

В ресторане было малолюдно. Некоторые заговаривали с Рейли, и все с удивлением поглядывали на Вэла.

Вскоре Рейли замолчал, обдумывая ситуацию. Он был профессиональным игроком, перебирающимся по мере надобности из города в город. Он не имел понятия, что делать с маленьким мальчиком, однако не помышлял, чтобы снять неожиданно свалившуюся на него ответственность за его судьбу.

Гнев на Вэна быстро исчез. Вэн не смог оставить мальчика замерзать и привез его к единственному сильному человеку, на которого мог положиться.

Майра была жестокой женщиной с зачерствевшей душой, которая сама выбрала себе профессию. Ни она, ни Вэн не смогли бы воспитать ребенка, да еще такого восприимчивого.

Рейли перебрал в уме людей, которые могли бы взяться за это, но не нашел никого. Местный священник во всем видел только козни дьявола, он никогда не позволил бы мальчику забыть, кем была его мать.

У Эда Келли, хорошего парня с тремя детьми, была больна жена.

Прошло три дня, но Уилл Рейли так и не нашел решения проблемы. Вэл познакомился с постояльцами и служащими отеля, всем он очень нравился. И Рейли обратил внимание на одну удивительную вещь. Начиная с той ночи, когда мальчик появился в его номере, ему здорово везло в карты, он выигрывал порядочные суммы. Хотя ставки в игре не были слишком большие, они все же были выше обычного, и ему везло.

Он был игроком, до тонкости изучившим тонкости покера, поэтому когда случалось что-то необычное, это сразу привлекало его внимание. Уилл Рейли не был суеверным, но верил в провидение и не отказывался от его расположения.

На утро четвертого дня Лумис, хозяин отеля, остановил Рейли у входа в ресторан.

- Уилл, преподобный справлялся о малыше. Он объявил во всеуслышанье, что тебе нельзя воспитывать ребенка, и по-моему, его собираются у тебя отобрать.

Уилл Рейли был человеком решительным и действовал быстро.

- Спасибо, Арт. Как насчет повозки Бронсона? Сможешь найти кого-нибудь, кто отвез бы ее обратно?

Арт Лумис тоже не медлил.

- Я распоряжусь, чтобы запрягли лошадей и подкатили повозку к заднему входу. Я даже помогу тебе собраться, Уилл.

- Я сам. Скажи, чтобы подготовили повозку, и будь добр, зайди в магазин Фергюсона и купи сотню патронов 44-го калибра, спальные принадлежности и кухонную утварь для походного лагеря.

Преподобный Данкер наверняка знает историю мальчика. Его союзниками были миссис Пурди и, скорее всего, жена Элкинса, продавца в магазине Фергюсона. Сам Элкинс был хорошим парнем, однако семья Пурди, миссис Элкинс и Данкер вряд ли понимали, что такое человеческое участие и человеческая доброта.

Он вышел на улицу и полной грудью вдохнул свежий морозный утренний воздух, постояв немного у входа в отель. Поскольку час был ранний, на улице почти никого не было. Уилл резко повернул в сторону магазина.

Когда Рейли вошел, навстречу ему поднялся Джесс Элкинс. По выражению его лица Уилл понял, что его недавно обсуждали.

- Мне нужна теплая одежда для мальчика, - сказал он продавцу. - У вас симпатичный городишко, но в это время года здесь холодно.

- Да, сэр. Ему ведь около четырех, правильно?

- Около пяти. Дайте мне четыре полных комплекта. Ему также понадобится теплая шуба и шапка.

Элкинс посмотрел на него. - Вы уверены, что хотите потратить на мальчишку так много? В конце концов, он же не ваш ребенок.

- В каком-то смысле мой. - Уилл Рейли не колебался, когда нужно было произнести ложь во спасение, к тому же она даст ханжам причину для беспокойства, поселит в них сомнение, а он тем временем спокойно уедет. Парнишка - мой племянник.

- Племянник? - удивился Элкинс. - А я думал...

- Вы думали, что он сын Майры Корд? Конечно, вы правы, но его отцом был Энди Даррант, мой двоюродный брат. Энди просил позаботиться о мальчике. Поэтому Вэн Клеверн привез его мне.

Рейли заплатил за одежду, взял сверток и направился к двери.

- Вы двоюродной брат Дарранта? Я и не предполагал...

- Завтра зайду еще раз. Надо кое-что прикупить для малыша, - сказал Рейли. - Грифельные доски, карандаши и всякое такое.

Он быстро пошел к отелю, сапоги громко скрипели на снегу.

Было очень холодно, слишком холодно, чтобы затевать долгое путешествие по заснеженной местности. А если пойдет снег, он сильно затормозит путешествие в повозке, но у Рейли имелись кое-какие идеи. Войдя в отель, он оглянулся. В фойе было пусто, конторка портье также пустовала. Он прошел к черному ходу.

Навстречу вышел Арт Лумис. - Все готово, Уилл, но на твоем месте я бы спрятался в городе. Похоже, пойдет снег.

- Не могу ждать, Арт. Волки дышат мне в спину.

- Ты даже не подождешь до темноты?

- Нет. Как ты говоришь, может пойти снег. Арт, если кто-нибудь будет спрашивать о мальчике, скажи, что мы поехали в магазин Шмидта купить ему теплое белье.

Чтобы собраться, понадобилось всего несколько минут. Лумис сам отнес чемодан вниз по черной лестнице. Потом Рейли усадил Вэла в повозку и запахнулся в бизонью шкуру.

- Удачи тебе, Уилл, - сказал Лумис. - Будь осторожен, пока не минуешь перевал.

- Спасибо.

- Уилл? - Арт Лумис смотрел ему в глаза. - Зачем тебе это, Уилл? Ты можешь мне объяснить?

Уилл Рейли некоторое время смотрел на спины лошадей, а затем сказал правду: - Арт, у меня нет и не будет детей. Никогда в жизни у меня никого не было. Он хороший парнишка, Арт, и мне кажется, он попал ко мне не зря.

Он хлестнул вожжами по спинам лошадей, и повозка быстро двинулась вперед.

Рейли не свернул на главную улицу, а поехал задами мимо конюшен. Стоял жгучий мороз, до ближайшего убежища было миль тридцать.

Глава вторая

Лошадей кормили зерном, они были сильными и на холоде тянули повозку быстрой рысью. Рейли оглянулся только однажды, когда они преодолевали подъем. Кто-то стоял на улице и глядел им вслед. Проехав три мили, Уилл остановил лошадей и раскрыл сверток с одеждой мальчика.

- Надень это, Вэл. Нет, одень на свою одежду, а сверху накинь полог.

Местность была настолько открытая, что взгляду не за что было зацепиться, кроме следов на дороге, оставленных дилижансом и несколькими грузовыми фургонами. Глубина снега была дюйм или два, но мороз стоял почти двадцатиградусный.

Рейли пускал лошадей рысью, переводил на шаг, потом снова на рысь. Время от времени он оглядывался.

Данкер был человеком, способным организовать погоню, а шериф находился у него под каблуком. Однако шериф был очень ленивым, в такой холод у него не будет никакого желания ехать вдогонку.

Часа через три, когда они проехали миль двенадцать, начал падать снег. Вначале в воздухе поплыли несколько мелких снежинок, затем снег пошел все плотней и плотней, все гуще и гуще, пока лошади не покрылись толстым его слоем.

Они не отъехали от города и пятнадцати миль, когда снегопад стал настолько сильным, что Рейли почти не различал лежавшую перед ним дорогу. Ехать стало тяжелее, лошади замедлили шаг. Некоторое время они ехали в гору среди невысоких холмов, оставив позади равнины.

Рейли посмотрел на мальчика. Вэл не спал, сосредоточенно вглядываясь в падающий снег.

- Тебе холодно?

- Нет, сэр.

- Мы попали в переделку, Вэл. Снег становится слишком глубоким для повозки, а лошади уже устали. Нам нужно найти место, чтобы переждать метель.

- А такое место есть?

- Здесь была одна старая хижина, я попытаюсь ее отыскать. Она стоит справа в лесу, недалеко от дороги. Но до нее еще несколько миль, нам предстоит миновать перевал.

Вэл закутался в теплую одежду и бизонью шкуру. У него замерз нос, но он спрятал его в воротник мехового полушубка. Лошади шли тяжело. Несколько раз они останавливались, и их приходилось стегать, чтобы тронуть с места.

- Я вынужден бить их, Вэл. Иначе, если встанут, они замерзнут. Но они-то об этом не знают.

Они почти добрались до продуваемого всеми ветрами перевала, когда лошади снова встали. Уилл Рейли слез с повозки и, взяв их под уздцы, повел вперед.

Когда небольшая сосновая роща укрыла их от ветра и снега, Рейли подошел к Вэлу.

- Ну, как дела, малыш? - спросил он. - С тобой все в порядке?

- Да, сэр. Может вам помочь?

- Ты мне поможешь, если не замерзнешь. И, запомни, Вэл: если перестаешь идти вперед, считай, что проиграл. До вершины всегда немножко дальше, чем ты себе представляешь. Если будем идти вперед, мы доберемся до укрытия.

Они шли с трудом. Казалось, что время остановилось. В круговерти слепящего снега невозможно было оценить ни расстояние, ни время, поскольку они двигались в центре вихрящегося белого водоворота, где Вэл часто даже не мог увидеть Уилла Рейли.

Наконец Рейли круто повернул. На мгновение повозка резко накренилась, и Вэл уцепился за борта, сташно боясь, что она перевернется. Но повозка выровнялась, и они укрылись от ветра за склоном горы.

Тридцать или сорок ярдов они ехали вдоль вершины хребта, на котором ветер начисто смел снег, а затем въехали в лес и оказались среди густых деревьев.

Рейли подошел к Вэлу.

- Сиди смирно. Если увидишь, что я иду вперед, оставайся на месте. Старая хижина Эббена - впереди, но если мы не найдем ее, тропу занесет.

Рейли ходил взад-вперед по тропе, утаптывая сугробы там, где они были слишком глубокими, потом проводил по ним лошадей.

Неожиданно перед ними показалась черная громада скалы, а рядом с нею наклонная крыша хижины с дверью. К изумлению Рейли из трубы поднимался дымок.

Уилл Рейли некоторое время молча смотрел на хижину, затем немеющими пальцами расстегнул шубу. Засунув правую руку под мышку, он отогревал ее, а Вэл с удивлением за ним наблюдал.

"Почему мы не едем? - думал он". В доме было тепло, а он замерз, особенно ноги. Через несколько минут Рейли пошел вперед, но не к двери, а свернул по занесенной снегом тропке к конюшне. Он открыл дверь и вошел внутрь. Выйдя из конюшни, вернулся к повозке.

- Вэл, - сказал он тихо, - не хочу тебя пугать, но в доме люди, они могут оказаться преступниками, скрывающимися от закона. Неважно, что со мной случится, но ты должен быть с ними дружелюбным, тогда они о тебе позаботятся. Мало найдется тех, кто плохо относится к детям. Их трое. Когда я их увижу, наверное, кого-нибудь узнаю. Они даже могут попытаться ограбить меня, однако ты в любом случае будешь в тепле, к тому же у нас нет другого выбора. Но вначале я поставлю лошадей. - Рейли хотел было повернуться, но остановился и оглянулся. - Не слишком беспокойся, Вэл, - произнес он. - Я хорошо справляюсь с такими проблемами.

Сквозь безостановочно падающий снег Рейли провел лошадей в конюшню, снял упряжь и хорошенько их растер.

- Всегда в первую очередь заботься о лошадях, Вэл, - сказал он. - Они могут понадобиться в любой момент, и при этом должны быть в хорошей форме.

Рейли размял пальцы правой руки. - Ладно, пошли посмотрим, какие карты нам выпали.

Их приближение приглушили высокие сугробы, которые намело вокруг хижины. На стук Рейли никто не отозвался - в хижине воцарилась тишина. Уилл несколько раз ударил в дверь кулаком.

- Эй, открывайте! Здесь холодно! Со мной только мальчик.

Послышался звук отодвигаемого засова, затем дверь отворилась внутрь. Уилл Рейли открыл ее пошире и вошел, держа руку Вэла в своей левой руке.

Он закрыл дверь, стоя лицом к трем мужчинам, которые сидели в комнате. Те удивленно переводили взгляд с Рейли на мальчика.

- Похоже, нам выпали неплохие карты, - спокойно сказал Рейли. - Вэл, это Малыш Тенслип. Он наполовину ирландец, на четверть голландец, на четверть индеец сиу и на четыре четверти плохой парень. Но он крепкий парень, а со своими друзьями поступает честно.

Тенслип рассмеялся. - Не такой уж я плохой. Мне нравятся дети и картежники. - Он взглянул на Рейли. - Как ты нашел это место, Уилл?

- Пару раз я выручал Эббенса деньгами.

- Кто-нибудь еще о нем знает?

- Сомневаюсь. Ты же знаешь, Эббенс был неразговорчивым человеком.

- Слишком холодно, чтобы отправляться в дорогу, - сказал один из бандитов. - Может скажешь, как вышло, что ты путешествуешь?

- Это сын Майры. Мне его привел Вэн перед тем, как они с Майрой убежали, а городской небесный лоцман собирался отнять его у меня. Мне нравится мальчик и не нравится Данкер.

Спрашивающий был плотным человеком с мощными плечами.

- А не врешь? - сказал он, пристально глядя на Рейли. - Ты мне не нравишься.

- Это твоя забота, Зонненберг. Ты мне тоже не нравишься.

- Тогда убирайся.

- Нет. - Вэл боялся этого крупного, бородатого мужчину, но взглянув на Рейли, увидел, что тот улыбается. Уилл Рейли не боялся. - Мы останемся здесь, Генри.

Зонненберг начал было вставать, но его движение оборвал голос Тенслипа. - Пусть остается, Хэнк. Мы не можем в такую ночь выставить их за дверь, правда ведь, Том?

Третий мужчина был высоким и худым. Он лениво оглянулся.

- Нет, не можем. Успокойся, Хэнк.

Зонненберг выругался. - Откуда мы знаем, что он не шпион?

- Рейли? - засмеялся Тенслип. - Он картежник.

Мест для ночлега было достаточно. Часть лежанок соорудили бандиты, когда выбрали хижину своим убежищем, часть сделал Эббенс, который рассчитывал в свое время нанять людей себе в помощь.

- Мы уедем, как только закончится метель, - сказал Рейли. - Я переставлю повозку на полозья.

- Ты мне не нравишься, Рейли, - снова сказал Зонненберг. - И никогда не нравился.

- Генри, тебя никто не просил любить меня. Я постараюсь не перебегать тебе дорогу, а ты не перебегай мою.

- Иначе что?

Уилл Рейли улыбнулся. - Я стреляю так же быстро и точно, как любой другой в этой комнате - а это маленькая комната.

- Он прав, Хэнк, - сказал Тенслип. - Я видел, как он стреляет. И я видел, как он владеет ножом. При мне Уилл порезал на кусочки троих, прежде чем кто-то из них успел выстрелить. А тех троих послали убрать его.

Генри Зонненберг задумчиво смотрел на Рейли. - Ну, может я тебя недооценил. Может ты лучше, чем я думал.

- Здесь вроде как тесновато, Генри, - сказал Рейли. - Мне кажется, пострадаем мы оба.

Зонненберг уставился на него с невольным одобрением. - Ладно. Ты не из пугливых. Только не зли меня.

Вэл подобрался поближе к огню. Постепенно он начал согреваться. Он не признавался Рейли в том, что давно уже замерз. Мальчик все еще боялся этих людей, хотя Тенслип ему улыбался.

- Не знал, что у Майры есть ребенок, - сказал вдруг Том.

- Никто не знал. Она никому не рассказывала. О нем заботились Шмитты, пока Эмма не умерла. Тогда Майра сказала, чтобы Вэн избавился от него.

На лицах бандитов появилось потрясенное выражение.

- Да, да, - продолжил Рейли, - но только Вэн не смог этого сделать и привел парнишку ко мне якобы переночевать, а сам улизнул из города вместе с Майрой.

- Я знал, что Майра подлая женщина, - сказал Тенслип, - но чтоб такое! Неужто она могла сделать это с ребенком?

- Она странная, - сказал Том и к удивлению присутствующих добавил: - Я знал ее семью.

Рейли взглянул на него. - Где это было?

- На восточном побережье. Она из хорошей семьи... обеспеченной. Но Майра всегда была подленькой. Она убежала от родителей.

Когда Вэл проснулся, в хижине было светло. Он лежал на досках кровати, укутавшись в одеяла. У огня сидел Тенслип, подняв ноги на полено, служившее стулом. Когда Вэл зашевелился, он оглянулся.

- Доброе утро, малыш. Когда ты захочешь, то можешь спать очень крепко, ты это знаешь?

- Да, сэр.

- Сэр... Хм. Звучит неплохо. Кто тебя учил, как вести себя со старшими?

- Мистер Вэн, сэр.

- Ну, хоть на что-то он сгодился. Хотя Вэн приятный парень, да-с, приятный парень. Никогда не встречал человека, который умел бы разговаривать так, как он - кроме Рейли. У тебя хороший друг, малыш, держись за него. У человека не так уж много друзей, ими надо дорожить.

- У вас тоже есть друзья.

Тенслип сухо рассмеялся и быстро, искоса глянул на Вэла. Взгляд его был полон иронии.

- Да? Ну, их можно и так назвать. Мы вместе работаем, малыш, и они хорошо делают свою работу, но я говорил о друзьях, которые не всадят нож тебе в спину, когда ты отвернешься.

- Вы нравитесь мистеру Рейли.

- Нравлюсь Рейли? И почему же ты так думаешь?

- Я вижу, как он с вами разговаривает и смотрит на вас. Вы ему правда нравитесь.

- Польщен. Одобрение Уилла Рейли заслужить нелегко. А как насчет тебя, малыш?

- Конечно, сэр. Вы мне тоже нравитесь.

- А Хэнк? И Том?

- Хэнк... то есть Генри, мне не нравится. Кажется, я ему тоже не нравлюсь. А про Тома не знаю.

- Про Тома никто не знает. Даже сам Том. - Тенслип встал и подбросил дров в огонь. - Насчет того, кто тебе нравится, а кто не нравится, лучше помолчи, малыш. Хотя не думаю, чтобы это имело большое значение.

Снегопад закончился, в окне, сквозь которое из-за намерзшего инея едва пробивался свет, было тихо и бело. В хижину доносился стук топора и время от времени звук голосов. Вэл увидел на снегу большие щепки и две длинные изогнутые жерди. Уилл Рейли срубил изогнутые молодые деревца и сейчас обтесывал внешнюю поверхность будущих полозьев.

Зонненберг, Том и Рейли выкатили повозку и Уилл начал снимать колеса. Повозка была сделана так, чтобы, чтобы зимой на нее можно было ставить полозья.

Через некоторое время все вернулись в хижину. Том принялся готовить еду, а Рейли сел и прислонился к стене.

- У меня есть кое-какая еда, - сказал он, - а мы обязаны вам за помощь. Если собираетесь оставаться здесь до оттепели или до весны, ваших припасов не хватит.

- Лишние харчи нам не помешают, - согласился Тенслип.

- Я могу оставить пару кусков бекона, мороженое мясо и с полдюжины банок консервированных бобов. Мы не захватили муки, потому что считали, что печь хлеб будет негде.

- Поняли? - спросил Тенслип. - Я говорил, что он нормальный парень. С Уиллом Рейли не пропадешь.

Рейли допил кофе и кивнул мальчику. - Собирайся, Вэл. Мы уезжаем.

- Тебе далеко ехать. - Зонненберг изучающе смотрел на него. - Откуда мы знаем, что ты не встретишься где-нибудь с шерифом?

- Если бы ты знал Дейли Бенсона, - ответил Рейли, - то не стал бы беспокоиться. В такую погоду он и за двадцать тысяч долларов не отъедет от города дальше трех миль. Он шериф только летом, и в любом случае он вас не разыскивает.

Рейли надел шапку и встал. - Пошли к повозке, я выгружу вам еду, какую смогу.

Снаружи он нагрузил Зонненберга беконом и бобами, а когда бандит вошел в дом, Рейли сказал: - Спасибо, Тенслип. Я твой должник. - Он порылся в повозке и вытащил десятифунтовый мешок сушеных яблок. - Это вам премия.

- Благодарствую, - Тенслип хотел было повернуться, но остановился. - Я только что вспомнил, Уилл. Будь осторожен в Хелене. Там Горманы.

Генри Зонненберг угрюмо стоял рядом, а Том вышел вперед, поднял Вэла и усадил его в повозку, подоткнув вокруг мальчика бизонью шкуру.

- Закутывайся теплее, сынок. В дороге будет холодно.

- Спасибо, Том, - сказал Вэл. - Спасибо вам большое.

Уилл Рейли забрался в повозку, сел и стегнул лошадей вожжами. - Будьте осторожны, ребята. И забросайте наши следы снегом.

Он выехал по тропе к главной дороге, и Вэл увидел, что его шуба все еще расстегнута, а ремешок, удерживающий револьвер в кобуре, свободно висит. Уилл Рейли был игроком, но он не играл с судьбой, и только отъехав две с лишним мили, застегнул шубу.

Некоторое время они ехали молча, потом Уилл взглянул на мальчика.

- Замерз? - спросил он.

- Немножко.

- Ты заметил, что случилось в хижине, Вэл? Всегда важно все замечать и слышать.

- Да, сэр.

- Знаешь, почему нас не убили?

- Они нас испугались.

- Нет, не испугались. Особенно Тенслип. Да и остальные тоже. Дело в том, что они заметили, что я их не боюсь, поэтому не могли рассчитывать на то, то причинят нам вред и при этом не пострадают. И вот что еще, Вэл. Сильный человек знает, когда использовать свою силу. Я не стал возражать Генри Зонненбергу, а если бы возразил, ему пришлось бы доказывать свою правоту. В результате мы бы подрались, и кто-то оказался бы раненым. Черта между смелостью и безрассудностью очень тонкая, Вэл. Я молча согласился с тем, что Зонненберг крутой парень, не показав себя трусом.

- Да, сэр.

- Я расскажу тебе о них. Зонненберг из них самый крутой и жестокий. Тенслип лучше всех владеет револьвером и намного хитрее остальных, но самый опасный - это Том.

- Почему?

- Потому что он не в своем уме. Он выглядит нормально и обычно рассуждает нормально, но когда его прижмешь, он звереет и может поубивать всех, кто попадется под руку. Позже он может пожалеть о содеянном, но скорее всего позабудет все, что случилось.

Они снова помолчали, и наконец Рейли сказал: - Вэл, ты в этом мире один. Никогда не забывай об этом, но не забывай и о том, что самый сильный человек - именно одинокий. Друзья - замечательная штука, но выбирать их следует с осторожностью. Учись правильно оценивать людей, Вэл. Если научишься этому, будешь жить дольше... и лучше.

Воздух был ясным и прозрачным, лошади тянули споро. Вэл зарылся в теплую одежду и смотрел на уши лошадей. Время от времени Уилл Рейли разговаривал с ним.

Это была первая из многих поездок Вэла - в повозках, на поездах, пароходах и верхом - и всегда Уилл Рейли с ним разговаривал. Он умел рассказывать, а Вэл - слушать.

И только намного позже Вэл начал понимать, что Уилл Рейли старался научить его премудростям жизни, которые ценил сам. Среди них были умение брать на себя ответственность и нести ее, смелость, хорошие манеры вне зависимости от ситуации и понимание того, что человек всегда живет среди людей. Было и много другого: как выполнять различную работу, как ладить с людьми, подмечать особенности их поведения, выражения лица и жестикуляции, узнавать, когда они лгут, боятся или чувствуют себя неуверенно.

В рисковом мире карточных столов, пароходов и старательских лагерей Уилл Рейли учился этим премудростям на собственной шкуре.

В первую же ночь в незнакомом отеле города Хелена Уилл Рейли оделся в вечерний костюм. Отвернувшись от зеркала, он вытащил из туалетного столика новую колоду карт и протянул ее Вэлу.

- Возьми. Сегодня перетасуешь ее сто раз. Учись свободно обращаться с ними, чувствовать карты пальцами. Даже если никогда не будешь играть в карты, они сделают твои пальцы подвижными, а глаза - быстрыми.

Он вышел из номера, и Вэл остался один.

Мальчик подошел к окну и прислушался к скрипу шагов на улице. Он вспомнил, что Тенслип предупредил Рейли о Горманах. Найдут ли они его друга? Неужели они смогут его убить, и Рейли больше не вернется к нему?

Он смотрел на разноцветные искорки на снегу и думал обо всем, что случилось - о Майре и Вэне, о Тенслипе, Генри Зонненберге и Томе... была ли у Тома фамилия?

Затем Вэл принялся тасовать карты. Он тасовал, сдавал, собирал их и снова тасовал. Сто раз и еще несколько в придачу.

И так проходил вечер за вечером. Он научился свободно и мягко обращаться с картами, сдавать их сверху и снизу. Он научился снимать и подрезать колоду, подтасовывать ее сверху и снизу так, чтобы вытащить нужную карту.

- Джентльмен никогда не мошенничает, Вэл, - сказал ему следующим вечером Уилл Рейли, причесывая волосы, - но ты не всегда играешь с джентльменами, поэтому тебе полезно знать, когда тебя обманывают. А для того, чтобы это знать, нужно уметь обманывать самому.

Если у тебя возникли подозрения, что партнер передергивает карты, выходи из игры. Воспользуйся любым предлогом, но выходи. Никогда не обвиняй партнера в мошенничестве, потому что если ты это сделаешь, тебе придется убить его, а этого не стоит делать без крайней нужды. Тренируй память и наблюдательность. Учись помнить все карты в игре, и кто какой картой сыграл, с какой зашел, но прежде всего учись оценивать людей и вещи.

Уилл Рейли отвернулся от зеркала. - Подойди к окну, Вэл, и выгляни на улицу.

Когда мальчик с минуту постоял у окна, Уилл подозвал его к себе и спросил: - Ну и сколько домов на противоположной стороне улицы, которые видны из окна?

- Не знаю. Я думал...

- На той стороне семь домов. Три двухэтажных, два с балконами.

Уилл Рейли надел пиджак и поправил галстук.

- Не просто смотри в окно, Вэл. Ты должен научиться видеть и запоминать. А теперь идем ужинать.

Глава третья

К восьми годам Вэлентайн Даррант знал о картах все, что можно было знать о них. Он знал, что в покере с прикупом, имея на руках пару и прикупив три карты, вероятность того, что к паре придет третья, составляет восемь к одному, а вероятность четверки - триста пятьдесят девять к одному. Он научился распознавать все уловки мошенников и мог услышать шорох вынутой снизу карты так же отчетливо, как сам Уилл Рейли.

Он проехал верхом более тысячи миль по самой суровой местности и в три раза больше - в дилижансе. Он ходил на пароходах от Нового Орлеана на Миссисипи до Форт-Бентона на Миссури.

Он был свидетелем дюжины золотых лихорадок, видел, как зарождаются и умирают города. Он познакомился с сотнями людей на границе освоенных территорий - профессиональными игроками, барменами, девушками сомнительной репутации и служителями закона, переезжавшими из города в город.

Уилл Рейли любил петь, и Вэл выучил много песен, которые они распевали, путешествуя верхом, он выучил не меньше стихотворений некоторые из них были довольно длинными - которые Уилл декламировал, чтобы скрасить долгие часы путешествий. Уилл читал все, что попадалось под руку, и не только читал, но и легко запоминал. Все началось с увлечения, а закончилось как еще один источник доходов, потому что Вэл давно понял, что люди с готовностью выкладывают деньги, чтобы доказать свою правоту, а память человеческая очень слаба в том, что касается исторических фактов. Он стал также прекрасным спортсменом и великолепным бегуном.

Бег был любимым спортом на границе освоения новых территорий, состязания бегунов устраивались по первому зову, без них не проходил ни один праздник, ни одна ярмарка на границе. У Уилла Рейли имелась записная книжка, в которую он заносил все основные сведения о сотнях бегунов и кулачных бойцах.

- Самое важно - это проценты, - говорил он Вэлу, - всегда рассчитывай вероятность выигрыша. Ни в коем случае не бейся об заклад, если ты раздражен. Не рискуй деньгами, основываясь только на симпатиях или эмоциях.

Вот посмотри на Рея, - он указал на плотного мужчину, сидевшего в противоположном конце комнаты с потухшей сигарой в зубах. - Рей один из лучших бегунов к западу от Миссури. Он не курит и никогда не курил, не пил всю свою жизнь. Внешний вид лишь для тех, кто его не знает. Он выглядит толстым, но в нем нет жира. Он бежит быстро, как пуля, но только на сотню или две сотни ярдов. Чуть больше, и он ни на что не годится. Однако на короткие дистанции ему нет равных.

В записной книжке Уилла были также собраны данные о скоростных качествах известных ему лошадей, многих из которых возили по границе из города в город привязанными к захудалой повозке или фермерскому фургону, чтобы сбить с толку тех, кого будут вызывать на пари.

- Никогда не играй ни с кем на пару, Вэл, - сказал Рейли. - Всегда рассчитывай вероятность. Игрока в покер делают не один-два сорванных банка, а постоянство выигрышей. Победа в игре с большими ставками может быть захватывающим зрелищем, но она может привлечь ненужное внимание. На тебя могут напасть воры или бандиты, а кое-кто способен подумать, что ты играешь нечестно.

К этому времени Вэл заметил, что Рейли обычно выигрывает несколько небольших банков, а крупные часто пропускает.

- Секрет профессионального игрока в том, чтобы рисковать как можно реже, Вэл. Чтобы выигрывать, не обязательно мошенничать. Все дело в хорошей памяти, знании людей и в том, как ты чувствуешь карты. Ну, и нужно немного удачи, конечно.

Рейли строго следил за тем, чтобы Вэл всегда был аккуратен, число и опрятно одет и вел себя по-джентельменски. Эти качества он требовал соблюдать безукоризненно. Все познания Вэл получал от Уилла, поскольку они не задерживались в одном месте достаточно долго, чтобы мальчик мог учиться в школе.

Уилл учил мальчика чтению, письму, арифметике, а также быстрому и тщательному расчету вероятностей. И постоянно проводил уроки наблюдательности. Редкий день Рейли не просил Вэла описать местность, по которой они проезжали, одежду встречного мужчины или выставленные в витрине товары.

- Я не хочу, чтобы ты стал картежником, - повторял Уилл, - но карты развивают пальцы, тренируют память и учат быстро и правильно оценивать ситуацию.

Рейли никогда не вспоминал Майру, а Вэл о ней не спрашивал. Вообще-то он чаще думал о Вэне, чем о матери, потому что Вэн был единственным, кто был добр к нему.

У Рейли была склонность к красноречию, свойственная всем ирландцам, и врожденная любовь к политике. Он наизусть помнил отрывки из многих речей известных политиков, и во время долгих поездок они часто попеременно цитировали их, либо читали стихи - один начитал стихотворение, а другой продолжал.

Однажды они сидели в ресторане и рассуждали о поэзии, когда бородатый мужчина за соседним столиком обернулся.

- Что ты делаешь из парня бабу? Брось сюсюкать и городить всякую душещипательную ерунду.

Уилл Рейли несколько секунд пристально смотрел на него. Затем вынул изо рта сигару и положил ее на блюдце.

- Друг мой, - голос его был холодным, - я читаю стихи, потому что они мне нравятся. Может быть вы хотите и меня назвать бабой?

Бородатый мужчина хотел было что-то сказать, но его приятель сильно толкнул его под столом.

- Джефф! - сказал он предупреждающим тоном, но Джефф не слушал.

- Может и назову. И что ты сделаешь?

- Я объясню вам, что я сделаю, - сдержанно ответил Рейли. - Если у вас есть револьвер, я вас застрелю. Если у вас нет оружия, я изобью вас до полусмерти.

Джефф немало выпил, спиртное притупило чувство опасности, которое у него, возможно, и отсутствовало. Он резко опустил руку к сапогу, и в ней сверкнул нож.

Вэл так и не заметил, как в руке Уилла тоже появился нож, но в следующий момент Рейли пригвоздил кисть бородача к столу. Тот сдавленно вскрикнул, и по тыльной стороне его ладони потекла струйка крови.

- Вэл, - спокойно произнес Уилл Рейли, - передай-ка мне книгу Теннисона. По-моему, этому джентльмену надо устранить недостатки в образовании.

Взяв со стола бутылку, он наполнил стакан вином и вручил его Джеффу.

- Возьми свободной рукой и выпей, - сказал Рейли, - а потом послушай.

Следующие несколько минут навсегда остались в памяти Вэла. В то время как рука бородача оставалась пригвожденной к столу, Уилл полистал сборник стихов Теннисона из недавно купленного двухтомника, а затем медленно и громко, хорошо поставленным голосом начал читать. Под исполненные благоговейного страха взглядами собравшихся он полностью прочел теннисоновского "Улисса".

Закончив, Рейли протянул руку, взялся за рукоятку ножа и сказал: Пусть это будет вам уроком, мой друг. На вашем месте я бы не ленился изучать поэзию. Из стихов можно узнать немало полезного, они помогут скрасить вам долгие часы одиночества.

Он выдернул нож из столешницы и, наклонившись, вытер лезвие о бороду Джеффа.

- Я спокойный человек, - сказал Уилл, - и предпочитаю обедать и разговаривать так, чтобы мне не мешали. - Он встал. - Пошли, Вэл. И не забудь книжку.

Когда они вышли, мальчик почувствовал тошноту, он весь дрожал.

- Извини, Вэл, что я вынужден был проделать такое у тебя на глазах. Этот человек сам напросился на неприятности, Поведи я себя по-другому, мне пришлось бы убить его, а убивать не в моем вкусе. - Они медленно шли по улице. - Мне не нравится насилие, но насилие - свойство нашего времени, есть много людей, которые не понимают другого способа убеждения, кроме насилия.

На рассвете они сели в дилижанс, направлявшийся в Силвер-сити.

Возница шел к дилижансной станции вместе с ними при свете угасающих звезд.

- Поедете свободно, - сказал он. - Сейчас не так много желающих ездить на дилижансе. Все боятся апачей.

- Я в тебя верю, Пит, - с улыбкой сказал Уилл. - Если ты не сможешь обогнать индейцев, то победишь их в потасовке.

- Я? Ты шутишь. - Он взглянул на Рейли. - Это правда, что ты сделал с Джеффом Рейнертом?

- Да, вчера вечером я познакомился с человеком по имени Джефф, согласился Уилл. - Но он не сказал мне свою фамилию, а я не спрашивал.

- Говорили, что ты пригвоздил его руку к столу, а потом читал ему стихи.

- Что-то в этом роде.

- Ты крутой парень, Рейли. - Несколько шагов они прошли в молчании. Ты сильно рисковал. Несколько недель назад Рейнерт убил человека в Тьюбаке, кроме того, я слышал, что он кого-то зарезал в Юме.

- Он опрометчивый человек. - Они подошли к станции. - Нельзя выяснять отношения, не зная, какие карты на руках у противника.

Возница посмотрел на Вэла.

- Хотите проехаться наверху со мной, молодой человек? Я буду рад компании.

- У нас нет охранника?

- Подсядет позже. С нами поедут по крайней мере двое с ружьями, и надо сказать, они нам понадобятся, когда будем пересекать перевал.

Вэла подсадили на козлы, и он повернулся, глядя, как садится в дилижанс Уилл Рейли. Когда друга не было рядом, Вэла охватывал страх, что Уилла у него отнимут, и он больше никогда не вернется.

Мальчик подумал о Вэне, который его бросил. Зачем он это сделал? Неужели в нем было что-то неприятное людям? Почему его не любила мама? Однако он знал, что Уиллу Рейли он нравился и они с удовольствием проводили время вместе.

Лошади нетерпеливо переступали, и когда возница забрался наверх, Вэл с волнением схватился за ограждение козел. Он никогда прежде не ездил на верху дилижанса и знал, что это место считается почетным. Пит собрал вожжи, щелкнул кнутом, ободряюще крикнул лошадям, и они с места взяли резвой рысью. Через некоторое время они пойдут помедленнее, но всякий возница любит прокатиться по городу с ветерком.

Воздух был чистым, день прохладным. Стояла ранняя осень, иногда небо заволакивало облаками, но сегодня облака были далеко, и равнина просматривалась на многие мили.

- Ты путешествуешь с настоящим мужчиной, - сказал возница Вэлу. - Он твой родственник?

- Он мой дядя. - Уилл с мальчиком договорились придерживаться этой версии, поскольку она почти не вызывала вопросов. Затем Вэл добавил: - Мне он нравится.

- Да уж не без этого. Мне он тоже нравится. Он никого зря не трогает, но при случае может за себя постоять. О нем везде хорошо отзываются, а я и подавно рад, что он едет на моем дилижансе по индейской территории.

- Почему?

- Почему рад? Потому что Уилл Рейли лучше всех в нашей округе стреляет из винтовки и револьвера, сынок. Посмотри на него сейчас - сидит себе спокойно, будто едет на прием к королеве, и ни в жизнь не догадаешься, что в передряге он лучше любого чистокровного индейца. Напоминает мне об историях про полковника Джима Боуи, которые рассказывал мне отец.

До первой остановки в Сьенаге по дороге на восток было тридцать миль, и когда они остановились у дилижансной станции, Вэл поразился скорости, с которой меняли лошадей. Из дома, где располагалась станция, вышли два человека с винтовками и стали наблюдать за тем, как меняют упряжку.

Уилл Рейли с Вэлом вошли внутрь, остановившись под навесом, чтобы попить воды из подвешенного там кувшина. Вода была восхитительно холодной, потому что кувшин постоянно обдувался даже малейшим ветерком.

Пит перекинулся словами с двумя охранниками и другим пассажиром - по виду старателем.

Внутри, в маленькой комнате с низким потолком, стояли два стола, несколько скамеек и короткая стойка бара. На нее облокотился мужчина в деловом костюме с легким пыльником под мышкой, на скамейке за столиком сидела женщина с мальчиком. Видимо, они только что закончили есть. Мальчик с любопытством взглянул на Вэла.

- Ты приехал на дилижансе? - спросил он.

Да. - Вэл не знал, что ему делать, он не привык к компании детей своего возраста. Этот мальчик был примерно на год старше.

- У тебя девчачья одежда. Ты девчонка?

Вэл бросил взгляд на Уилла, но тот, казалось, не слышал. Однако Вэл знал, что от него не ускользает ни одно слово. Осознание этого придало ему уверенности.

- Нет, я не девчонка. Нельзя судить о человеке по его одежде.

Слова, как две капли воды, напоминали нравоучения Уилла, но Вэл был рад, что именно они пришли ему на ум.

Мальчик встал и подошел к Вэлу, который стоял в одиночестве. Он был на полголовы выше, загорелый и крепкий. Вэл, сам не зная почему, почувствовал себя неловко.

- А по-моему, ты девчонка. Вот я тебя сейчас искупаю в пыли!

Уилл Рейли давным-давно научил Вэла не тратить зря слов в такой ситуации. Если собираешься драться - бей первым.

Вэл сжал кулак и крепко ударил. Удар оказался для противника неожиданным. Он пришелся в скулу незнакомого парнишки, и тогда Вэл послал второй удар в живот. Парнишка согнулся и тяжело осел.

Рейли шагнул вперед и перехватил руку Вэла. - Достаточно. Оставь его.

Незнакомый мальчик поднялся со сверкающими глазами.

- Отпустите его, мистер. Я ему покажу!

- Будь доволен тем, что я его держу, - сказал Уилл. Затем, приложив пальцы к шляпе, он обратился к женщине за столиком: - Простите, мэм, но мальчишки всегда останутся мальчишками.

Положив руку на плечо Вэла, он вывел его на улицу, к краю навеса.

- Полагаю, ты думаешь, что выиграл драку? - спросил он, как-то странно взглянув на Вэла.

- Да, сэр. Я сбил его с ног.

- Он упал, но удар был для него неожиданным и просто лишил равновесия. Ты не победил в драке. Ее за тебя выиграл я.

Вэл непонимающе уставился на него.

- Он бы тебя побил, Вэл. Он немного старше, немного больше и намного крепче. Этот мальчик всю свою жизнь выполнял тяжелую работу, он не трус. Я понял это, увидев, как он встает. Пойми, ты поступил правильно. Он тебя провоцировал. Ты верно сделал, что ударил его, но бил ты недостаточно сильно, к тому же первый удар ты должен был нанести в живот. Второй удар не причинил ему вреда. Он бы отделал тебя, Вэл.

Слова Рейли не убедили Вэла.

- Придет время, и тебя побьют, Вэл, поэтому постарайся принять это как мужчина. Не хнычь и не плачь - по крайней мере, пока не останешься один. Мне не хотелось, чтобы тебя избили сейчас, поэтому я остановил драку. Я почти не учил тебя драться, а сейчас вижу, что пришло время заняться этим всерьез. В следующем городе начнем тренировки по-настоящему.

В дилижанс в это время грузили вещи. Рейли с Вэлом вышли из-под навеса, но прежде чем успели сесть, один из охранников окликнул: - Привет, Уилл.

Рейли взглянул на него и кивнул: - Как дела, Бриджер? Давно не виделись.

- Давненько, Уилл. - Он показал на напарника, худощавого мужчину с покатыми плечами. - Это Боб Спонселлер. Он из Австралии.

Они пожали друг другу руки, и Спонселлер обвел Рейли взглядом холодных, серых глаз.

- Вы когда-нибудь были в Сиднее, мистер Рейли?

Тот улыбнулся. - Возможно, мистер Спонселлер, это вполне возможно. Но с другой стороны, в Австралии наверное полно людей по фамилии Рейли.

- Да, но несколько лет назад я столкнулся с одним, который повздорил со шпаной с Арджилл-Кат.

- Со шпаной?

- Так у нас называют уличные банды, - пояснил Спонселлер. - Они вечно дерутся с моряками, сходящими на берег. И вот однажды молодой моряк по имени Рейли приглядел себе девчонку с Плейфер-Стрит, а за этой девчонкой ухлестывал главарь одной из банд. Говорят, они подрались, и эта драка закончилась тем, что в нее ввязалась половина Сиднея.

- Хорошая история, - сказал Уилл. - Этот Рейли больше не появлялся в Сиднее?

- Он не посмел бы. Шпана Сиднея высматривает его до сих пор и держит наготове кулаки и дубинки.

Уилл рассмеялся. - Значит, если он вернется, ему лучше прихватить с собой оружие.

Спонселлер хмуро улыбнулся. - Возможно, он так и сделает.

Австралиец забрался на козлы вместе с возницей, а Бриджер Даунс сел в дилижанс. Щелкнул кнут, и дилижанс покатился вперед. Мальчик, с которым дрался Вэл, и его мать сидели лицом к Вэлу и Уиллу. Бриджер сидел рядом с Вэлом, а на откидных сидениях в середине примостились старатель и мужчина в городском костюме.

До Трес-Аламос было двадцать миль. Там они едва успели размять ноги, как дилижанс снова покатился к Стилс-Рэнч, последней остановке перед Перевалом Апачей.

В дилижансе было тихо. Вэл дремал, просыпался и опять засыпал. Один раз он проснулся и увидел, что второй мальчик смотрит на него.

- Меня зовут Вэл, - сказал он.

- Мне все равно, - отозвался мальчик, но через минуту неохотно сказал: - Я Доби Грант.

Его мать спала, Уилл, по всей видимости, тоже. Старатель посмотрел на Вэла. - Малыш, не хочешь поменяться местами? Я бы не отказался прислониться к стенке и вздремнуть.

- Конечно, - сказал Вэл и пересел.

Старатель сел на место Вэла и почти тотчас же заснул.

- Такой поступок можно только приветствовать, - сказал бизнесмен. - Вы с дядей далеко направляетесь?

- В Силвер-Сити, потом в Эль-Пасо.

Бизнесмен взглянул на Уилла Рейли, хотел было что-то сказать, но промолчал. Через секунду он обратился к Бриджеру, который смотрел в окно, сжимая винчестер между колен.

- А вы куда едете? - спросил он.

- Через перевал. Надеюсь доехать в целости и сохранности.

- Неужели дела так плохи, как говорят?

- Хуже. Но может нам повезет. Дорога узкая, как будто нарочно проложенная, чтобы устраивать на ней засады. Если индейцы очень захотят захватить нас, они это сделают.

- Я умею стрелять, - вызвался Вэл.

- Не лучше, чем я, - воинственно провозгласил Доби.

- Может быть придется стрелять обоим, - сказал Бриджер.

- Одна вещь радует, - сказал бизнесмен. - У нас много винтовок и патронов.

Бриджер Даунс не ответил. Возможно, этот человек действительно так считал, но с апачами ни в чем нельзя быть уверенным.

Они въехали в Стилс-Рэнч, когда занимался рассвет. Пассажиры на затекших ногах неуклюже выбрались из дилижанса и стояли рядом, ежась от предутренней прохлады. Вэл сонно потащился за Уиллом в помещение станции.

В комнате на стене висела керосиновая лампа с рефлектором, еще одна стояла на столе, где ее поставил конюх, выйдя из конюшни.

- Скоро будет готов завтрак, - сказал он, затем добавил: - Здесь по утрам холодно.

Бриджер Даунс стоял около двери, наблюдая за местностью, потому что это была земля апачей, а они могли не дожидаться их на перевале, а напасть прямо сейчас. Спонселлер стоял под деревом и наблюдал, как меняют лошадей.

Возница подошел к Спонселлеру.

- Ты знал Рейли раньше?

Австралиец пожал плечами. - Был у нас один Рейли, который сошел на берег с барка из Сан-Франциско, он попытался заигрывать с девчонкой... то ли она с ним заигрывала и позабыла про своего приятеля. Они повздорили, и Рейли победил в драке, чего от него никто не ожидал, а потом приятели того парня стали за Рейли охотиться.

- И что случилось?

- Несколько ребят его поймали... тем хуже сталось для них.

- Он удрал?

- Если бы он не удрал, с него бы содрали шкуру, но девушка переправила его на чайный клиппер, который шел в Китай и который вышел из порта, пока Рейли дождались у барка. Эту историю часто рассказывают в Арджилл-Кат и в забегаловках на Серкьюлар-Ки. Не знаю, был ли это он, но они похожи.

- Он - тот человек, который пригодится на перевале, - сказал возница.

- Что у того толстого парня в таких длинных ящиках?

Пит пожал плечами. - Не знаю. Знаю только, что они тяжелые.

- Золото? - спросил Спонселлер.

- Навряд ли. Как-то не чувствуется, что там золото. Оно тяжелое и упаковывают его плотно. Когда поднимаешь ящик с золотом, чувствуешь, что оно там. А в этих - нет.

Над горами осторожно взошло солнце, небо и двор ранчо окрасились в бледно-желтый цвет. Пит поискал взглядом дым от сигнальных костров в горах, но ничего не заметил.

Он оглянулся. Считая Рейли, Спонселлера, Бриджера Даунса и его самого, в дилижансе ехали четыре хороших стрелка. К ним, вероятно, можно было причислить и старателя. Что касается толстого бизнесмена с густыми усами, то шансы были половина на половину, хотя взгляд у того был острый, и он совсем не был похож на необстрелянного новичка.

Лошади рыли копытами землю, и Пит взял вожжи у конюха. Рейли закурил тонкую сигару и прищурившись посмотрел на горы. Он был в черном суконном костюме, белой шляпе южного стиля, начищенных до блеска ботинках, которые успел покрыть тонкий слой пыли, и сером жилете.

- Если индейцы нападут верхом, стреляй с небольшим упреждением, Вэл, а если будут прятаться в скалах, прицелься чуть выше и смотри, куда ударила пуля. В горах она обычно уходит немного ниже.

- Да, сэр. Думаете, будет драка?

Уилл Рейли пожал плечами. Он глянул на Спонселлера, который снял шляпу и пятерней расчесывал свои кудрявые белокурые волосы.

- Ты все еще любишь красные рубашки? - спросил Рейли и направился к дилижансу.

Спонселлер тихо выругался, потом усмехнулся. - Черт меня побери, сказал он.

- Что это значит? - спросил Бриджер.

- Это тот самый Рейли, - сказал Спонселлер. - В то время я носил красную рубашку. Я был одним из тех, кто на него охотился. Он тогда отделал нашего главаря - и хорошо отделал.

Все расселись по местам. Возница посмотрел на дилижансную станцию, коснулся полей шляпы древком кнута, и они выехали с ранчо быстрой рысью.

Лошади то шли рысью, то шагом. С каждой минутой дилижанс приближался к Перевалу Апачей. Вэл сидел у окна и вспоминал слова Уилла: "Если появятся индейцы, немедленно ложись на пол".

Было прохладно, ветерок сносил пыль назад. В воздухе витал легкий запах лошадей, кожи и раскаленного на солнце выкрашенного краской дерева.

Невдалеке взлетела перепелка, в небе описывал круги стервятник. Стали различимы скалы перевала. Дорога нырнула в низину, неожиданно пошла вверх и стала петлять среди валунов и кустарников.

- Все, - сказал Уилл, - меняемся местами.

Он подвинулся к окну, когда дилижанс вдруг дернулся, и они услышали, как возница дико крикнул: - Хай-йа! Хай-йа! И почти одновременно над их головами раздался треск винтовочных выстрелов.

Согнувшись на полу, Вэл ничего не видел, но чувствовал стук гальки и камней под колесами и слышал протестующий скрип дилижанса, в то время как лошади несли его на восток.

Вдруг Бриджер Даунс выстрелил один раз... второй... третий. Винтовка Уилла пока молчала, так же, как и оружие старателя. Бизнесмен вынул револьвер.

Неожиданно раздался рвущийся звук, и в стенке над головой Уилла появилась дыра от пули. В этот же момент дилижанс подпрыгнул, словно собираясь взлететь, скрежещуще грохнулся о землю, колесо треснуло, дилижанс дернулся вперед и медленно завалился набок.

Вэл не успел заметить, как выпрыгнул Уилл, но тот уже был снаружи. Винтовку он выронил, но когда апачи рванулись к дилижансу, встал и открыл огонь из револьвера. Вэл, выбравшийся через дверь, которая теперь оказалась наверху, видел, как он выбил с лошади мчавшегося к нему индейца.

Индеец упал в пыль, несколько раз перевернулся, а затем, к всеобщему удивлению, начал подниматься. Уилл спокойно пристрелил его.

К этому времени начали выбираться остальные. Уилл Рейли быстро сделал шаг назад и оттолкнул Вэла к обломкам скал.

- Лежи там и не высовывайся, - строго сказал он.

Пит лежал в пыли ярдах в шести от дилижанса и не двигался.

Доби с матерью скрючились за днищем перевернутого дилижанса, глаза мальчика жестко блестели. В них не было страха, скорее они светились любопытством и нетерпением. Вэлу стало интересно, как выглядит он сам.

Повернув голову, он осмотрел оставшихся. Бриджер Даунс быстро нашел себе место за камнями и, присев на одно колено, выбирал цель. Спонселлер, спрыгнувший с козел перед тем, как дилижанс перевернулся, притаился футах в пятидесяти чуть выше, в скалах.

Старатель, согнувшийся рядом с Вэлом, держался за руку, на рукаве его пиджака появилось кровавое пятно, но он крепко держал винтовку, которую уложил на развилку ветвей кустарника.

Бизнесмен подобрался к задней части дилижанса и старался снять с крыши один из ящиков.

Он повернулся к Вэлу. - Малыш, можешь мне помочь? Подползай сюда.

Вэл пополъ к нему и лежа, не выставляясь под огонь апачей, отвязал второй конец ящика. Он подтолкнул его, и ящик грохнулся на землю. Бизнесмен поднял камень и стал бить им по крышке.

Вэл отполз обратно и снова огляделся. На одной стороне дороги лежал дилижанс, другую сторону образовывала небольшая скалистая насыпь, поросшая кустарником. Одна из лошадей лежала мертвой почти под самым дилижансом, скорее всего, ее падение и заставило его перевернуться.

Вэл, скорчившись, лежал на земле, а индейцы подбирались все ближе. Он ощущал запах пыли и порохового дыма. Позади него что-то треснуло. Длинный ящик распался, и бизнесмен принялся вынимать новехонькие винтовки, их было двенадцать штук. Из другого ящика появились патроны.

- Ну-ка, сынок, помоги мне зарядить их, - сказал бизнесмен.

Вэл двинулся на помощь, к нему присоединился Доби. Они как можно быстрее заряжали винтовки и тут же передавали их Уиллу, Бриджеру и старателю.

Вэл с Доби положили рядом с собой по винтовке. Возбужденные мальчики ждали следующего наскока индейцев.

- Мэм, - сказал бизнесмен, - если поможете нам заряжать винтовки, мы дадим краснокожим хороший урок.

Неожиданно Бриджер и двое мужчин за его спиной открыли огонь. Бриждер быстро стрелял рассеянным огнем, скорее не по целям, а чтобы показать индейцам, что осажденные не испытывают недостатка в огневой силе.

Когда из-за камней выглянул индеец, Бриджер Даунс выстрелил в него шесть раз подряд, едва успевая передергивать затвор, затем начал поливать свинцом соседние скалы, пока у него не кончились патроны. Он взял другую винтовку и снова открыл огонь.

Вдруг из-за укрытия выскочили три индейца, и бизнесмен, стреляя легко и даже небрежно, уложил двоих и ранил третьего.

Затем нарочито медленно он поднял кусок дерева, подбросил его в воздух, раскрошил пулей и послал еще одну пулю в самый большой кусок, прежде чем тот успел упасть на землю.

Уилл Рейли засмеялся, поднял пустую бутылку, подбросил, разбил ее выстрелом и расколотил вторым летевшее горлышко. Бизнесмен успел послать пулю в уцелевший кусок бутылки.

- Чем вы, черт побери, занимаетесь? - воскликнул Спонселлер.

Надеясь, что некоторые из апачей поймут его, Уилл Рейли прокричал на английском, потом на испанском: - У нас сорок винтовок и две тысячи патронов. Мы имеем право поразвлечься?

Один из индейцев с окровавленной головой, упавший на самом виду, неожиданно вскочил и бросился к укрытию в скалах.

Вэл выстрелил. Он не знал, попал ли он, потому что одновременно загремели сразу четыре винтовки, и индеец вскинул руки, плашмя грохнулся на склон, пару раз перекатился и остался лежать, раскинув руки в стороны.

Вэл обернулся к Уиллу.

- Мне хочется пить, - сказал он.

Рейли посмотрел на него, и хотел было что-то ответить, когда Даунс тихо сказал: - Забудь о воде, малыш. Именно ее-то у нас нет!

Глава четвертая

Солнце стояло высоко, несколько небольших облаков, которые раньше плыли по небу, исчезли, жара на дне каньона становилась невыносимой. Апачи не высовывались. Пять оставшихся лошадей, пристегнутых к перевернутому дилижансу, стояли свесив головы. Они не могли убежать, потому что одна пристяжная цепь выдержала удар и не лопнула.

Вероятно, индейцам нужны были лошади, поскольку в них они не стреляли. Апачи лежали в скалах, не решаясь вновь испытать на себе огневую силу маленькой группы людей, притаившихся за дилижансом.

Однако апачи знали, что у бледнолицых не было воды. Первыми же выстрелами они продырявили бурдюки, висевшие позади дверцы кареты. Поэтому им оставалось лишь ждать, а индеец может быть таким же терпеливым, как стервятник.

Пит был мертв, в этом ни у кого сомнений не было. Старателя, которого звали Иган Кейтс, задело двумя пулями.

Вэл заряжал винтовки старателя и подавал их ему. - Молодец, парнишка, - похвалил его Кейтс и обернулся к Уиллу. - Ты знаешь индейские приметы, Рейли?

- А что?

- Там есть вода, - старатель махнул рукой на север. - Там течет ручей, и в скалах скапливается вода.

- И не пытайтесь, - с чувством сказал Бриджер Даунс. - Вы до нее не доберетесь. Как только стемнеет, они нас окружат плотным кольцом. У нас нет ни единого шанса.

Медленно прошел час, затем другой. За это время прозвучал лишь один выстрел, да и тот со стороны апачей.

Спонселлер молчал. С их позиции его не было видно, поэтому остался ли он жив или был уже мертв, оставалось только догадываться.

Жара постепенно спадала. От скалистых обрывов начали протягиваться тени. Вэл лежал на земле, чувствуя, как бьется сердце, и прислушиваясь к звукам. Выберутся ли они из этой переделки? Он попытался припомнить истории, которые рассказывали об индейцах. Немногим удалось отбить нападение апачей, но такие все же были.

Во рту у него настолько пересохло, что он почти не мог глотать. Уилл нашел в песке камушек и протянул мальчику.

- Пососи его, Вэл. Это уменьшит жажду.

Камешек был прохладным, почти холодным. Стала выделяться слюна, и Вэл почувствовал себя лучше.

На небе появилась звездочка, ночной воздух стал прохладнее. Уилл повернулся к женщине.

- Мэм, у вас есть еда?

- Да, у нас есть хлеб, кофе и немного вяленого мяса.

- У меня есть, - сказал старатель. - Мешок привязан снаружи, до него легче добраться, чем до продуктов в дилижансе, но без воды еда пойдет плохо.

Вэл подумал о кувшине, висящем под навесом на дилижансной станции, о восхитительно вкусной воде. Он постарался забыть о ней и подумать о чем-нибудь другом. Он постарался вызвать в памяти Майру, но единственное, что он вспомнил, был ее голос - хриплый и грубый в ту последнюю ночь.

Высыпали звезды, они казались маленькими кострами на темном пространстве ночного неба, словно там, далеко и высоко, встала лагерем огромная армия.

Уилл Рейли сел, обхватив руками колени.

- Не беспокойся, Вэл, - легко сказал он. - Мне приходилось бывать в худших переделках. Хотя таких было немного, - добавил он более хмурым тоном. - По крайней мере, индейцы не нападут ночью. Когда все это кончится, поедем на восточное побережье.

Вэл вдруг сказал: - Я смогу подползти к воде.

Уилл взглянул на него. - И не пытайся.

- Да, сэр.

- Не стоит рисковать. Это опасно даже для индейца.

- Я маленький, сэр. Меня труднее заметить, чем вас или остальных. Когда я жил со Шмиттами, мы все время играли в индейцев. Я ползал и прятался лучше других.

- Нет.

- Нам нужна вода, сэр. Я знаю, что там индейцы, но они ждут взрослого человека.

- Нет, - твердо сказал Уилл.

Потом Вэл уснул и проснулся от холода. Он поглубже закопался в песок, поднял повыше воротник куртки и долго лежал, думая о скалах, где, как сказал Иган Кейтс, была вода. Скала поднималась крутой стеной, но стена эта была покрыта широкими трещинами и изломами, подножие ее было усеяно осыпавшимися камнями. Мальчик может пробраться там, где у взрослого мужчины нет ни единого шанса.

Вэл никогда не позабудет ту ночь. Звезды казались ярче и ближе, чем обычно, за всю свою жизнь он больше не увидит таких звезд.

Неожиданно он услышал шорох, а затем шум драки. Через некоторое время рядом послышалось тяжелое дыхание и голос Бриджера Даунса: - В бок... Кажется, не тяжело. Он решил сделать то же самое, что и я.

- Ты его прикончил?

- Прикончил, хотя он был крепким и скользким. Он всадил в меня нож с быстротой молнии, но я перехватил его руку и держал, а другой рукой колотил по голове. Потом ухватил его за горло, изо всей силы сжал пальцы и разбил его башку о скалы.

- Как лошади?

- Похоже, в порядке, но им нужна вода.

Наконец, Вэл снова заснул и проснулся от выстрелов. Он увидел, что Уилл держит одну из новых винтовок, а бизнесмен заряжает другую.

- Я решил, что не помешает продемонстрировать наше умение стрелять, может это их отпугнет.

Уилл левой рукой прикурил окурок сигары. - Апачей так просто не испугаешь, - сказал он. - Хотя у них есть предрассудки.

- Предрассудки?

- Нужно найти их вождя, Если убьешь вождя, они не нападут, пока не выберут другого. Могут вообще уйти.

Индейцы не нападали, их вообще не было видно. Вэл испытывал нетерпение. Он думал, что индейцы вероятно ушли. Во рту было совсем сухо, кожа была горячей, но он не жаловался. Никто не жаловался, и Вэл решил, что ни в коем случае не будет первым.

Они ждали, отдыхая по очереди. Около полудня Уилл Рейли протянул руку и растолкал Даунса. - Они приближаются.

- Уверен?

- Уверен. Они потихоньку спустились со скал, подбираясь все ближе. Кажется, они собираются напасть.

Иган Кейтс приподнялся, лицо его было бледным и напряженным. Старатель потерял много крови, а отсутствие воды не улучшало его самочувствия.

Уилл повернулся к Вэлу. - Вы с Доби заряжайте. Старайтесь работать как можно быстрей, не делая лишних движений. Похоже, это решающая схватка.

Апачи кинулись в атаку, подобравшись ярдов на тридцать. Вэлу показалось, что они выпрыгнули прямо из скал. Индейцы дали залп и бросились вперед.

Все винтовки были заряжены, и апачей встретили кинжальным огнем. Мужчины стреляли быстро, едва успевая передергивать затвор. Вэл понимал, что атаку надо отбить во что бы то ни стало, иначе они не выживут, и он тоже стрелял так быстро, как только мог.

Трое апачей напали с тыла. Огромный индеец выскочил из-за скал и с ножом в руке и бросился к Уиллу, который лежал к нему спиной.

Вэл, не имея времени подумать, швырнул ему под ноги винтовку. Индеец споткнулся и упал на колени. Оба мальчика прыгнули на него.

Индеец отшвырнул их и вскочил на ноги. Они схватили его за лодыжки, и апачи полоснул ножом по спине Вэла. Уилл, услыхав позади шум схватки, обернулся и в упор выстрелил в индейца.

Тяжелая пуля попала тому в грудь и отбросила на спину. Уилл снова выстрелил, повернулся и прикладом двинул апачи, который отчаянно боролся с раненным Кейтсом. У старателя работала лишь одна рука, и он оказался внизу. Удар пришелся в основание черепа, индеец обмяк с переломанным позвоночником.

Двое апачей лежали на камнях. Третий попятился, уперся спиной в скалы, и в это время ему в живот воткнулось дуло 44-калиберной винтовки Бриджера Даунса.

- Держи его, Бриджер, - сказал Рейли. - Нельзя, чтобы он предупредил остальных. Наши ребята еще не окружили их с того конца перевала. Если он уйдет и расскажет, сколько у нас винтовок и патронов, индейцы поймут, что мы готовили им западню.

Тут же отозвался бизнесмен: - Надо дать сигнал к атаке. А что касается его, - он махнул рукой на пленного и вынул нож, - мы дадим ему ретироваться прямо здесь.

Индеец неожиданно кинулся в сторону, вспрыгнул на вершину невысокой скалы и исчез из вида. Рейли выстрелил в воздух.

- Будем надеяться, что это сработает, - сказал бизнесмен. Он кинул взгляд на Даунса. - Я полагал, вы знаете, что значит "ретироваться", а индеец наверняка не знал.

Бриджер Даунс сплюнул и исподлобья посмотрел на бизнесмена. - Я знаю, что значит слово "ретироваться", на твоем месте я бы не забывал его значения.

Тот усмехнулся. - Конечно. Но мы же друзья, не так ли?

Раздался внезапный стук копыт, и они увидели облако пыли, поднимающееся за ускакавшими апачами. Уловка сработала.

- Пошли, - поднялся Уилл Рейли. - Пора ехать, пока есть возможность.

- На всякий случай надо развести костер, - предложил Кейтс. - Индейцы примут его дым за сигнал, он их вроде как подгонит.

Из скал спустился Спонселлер. Пуля царапнула его по ребрам, но если не считать этой раны, австралиец был цел. Он помог подготовить лошадей, и когда все уселись верхом, на трех лошадях ехали по два всадника.

До Ральстона было пятьдесят миль с лишним, и это путешествие верхом и пешком никогда не забудется Вэлу.

Через несколько дней В Силвер-Сити Вэл выехал за город верхом вместе с Билли, сыном хозяйки пансиона, где они остановились. С ними отправился и Доби. Мальчики галопом вынеслись на близлежащие холмы.

- Вы будете у нас жить? - спросил Билли.

- Нет, - ответил Доби. - Мама собирается в Лас-Вегас. Там живет ее сестра - моя тетка. Мы переезжаем с места на место с того времени, как умер папа.

- Хорошо, что твоя мама не вышла снова замуж, - сказал Билли. - Моя вот вышла, а он пьет с утра до вечера. И бьет меня, когда поймает - правда, это случается нечасто.

- А мы едем в Эль-Пасо, - сказал Вэл. - Может быть в Новый Орлеан.

Они обогнули город и вернулись в него с другой стороны, разговаривая об индейцах.

- Я никогда не видел настоящего живого индейца, - сказал Билли. - В Канзасе был один, о котором говорили, что он когда-то был диким, но в Колорадо все индейцы только и делали, что слонялись без дела по городу.

После ужина они стояли напротив Энтрим-Хауза, когда с ними заговорил Эш Апсон.

- Для нас очень приятно, - сказал он, - разговаривать с Уиллом Рейли. Нечасто можно встретить человека с такими познаниями в литературе, как у него. Он такой же почитатель Скотта, как и я.

Мальчики понятия не имели, кто такой Скотт, но Вэл вспомнил, как о нем упоминал Уилл. Через некоторое время вышел Рейли.

- Мы завтра уезжаем, Вэл.

Они провели неделю в Эль-Пасо, три дня в Сан-Антонио, потом плыли на пароходе из Индианолы, что в Техасе, в Новый Орлеан. Для Рейли это было время удач. Ему везло в карты, а он пользовался ими в разумных пределах и прибыл в Новый Орлеан на три тысячи долларов богаче, чем был в Тьюсоне.

После этого они останавливались в Мобиле, Саванне, Чарльстоне, Филадельфии и Нью-Йорке.

Потом провели год в Европе. Вэл стал выше и сильнее, научился говорить по-французски и изъясняться по-немецки и по-итальянски. Уилл Рейли играл во всех городах, где они останавливались. И тем не менее он мог по нескольку недель подряд не притрагиваться к картам и даже не заходить в игорный дом, хотя никогда не отказывался от пари.

Он подходил к спорам исподволь, во время разговора, и часто на пари наводило упоминание какого-нибудь исторического факта или ветви генеалогического дерева. В генеалогии Рейли тоже хорошо разбирался. Иногда сам факт, что он американец, придавал его собеседникам уверенность в своей правоте. Этому способствовали и манеры Уилла - мягкие, почти извиняющиеся, хотя и достаточно твердые, когда это требовалось. Как-то само собой получалось - Вэл всегда удивлялся, как это могло быть - на пари всегда вызывали Уилла.

Рейли постоянно поддерживал свою физическую форму. Он боксировал, фехтовал, посещал тир, ездил верхом и боролся.

Однако Уилл изменился. Они жили в Инсбруке, и однажды вечером он вернулся домой в плохом настроении. Войдя в комнату, он с раздражением или даже с отвращением швырнул на стол пачку денег и посмотрел на Вэла.

- Ты должен спать. Ты слишком молод, чтобы засиживаться допоздна.

- Я не устал.

Уилл глянул на книгу. - Фауст? Где ты ее достал?

- Мне дала одна леди. Та самая, с которой вы разговаривали днем. По-моему, вы назвали ее Луизой.

- Она с тобой говорила?

- Да, сэр. Она спрашивала о вас. Не сын ли я вам.

Уилл Рейли секунду молчал, затем пробормотал себе под нос: - Значит, она мне не поверила. А с какой стати она должна мне верить? Ведь я игрок. Его голос был наполнен презрением к себе, и Вэл с удивлением посмотрел на него. Он никогда не видел своего друга в таком настроении.

Уилл показал на книгу. - Прочти ее, а потом прочти "Манфреда" Байрона. Это единственный Фауст, который вел себя как настоящий мужчина. Все остальные - кучка хнычущих неженок, которые не научились ничему стоящему.

Вэл не знал, почему Уилл так сказал, но он понял, что его друг в беде.

- А вы научились чему-нибудь стоящему? - спросил мальчик.

Рейли кинул на него быстрый тяжелый взгляд, а потом рассмеялся. - Да, хороший вопрос, один из лучших, которые я слышал. Я многому научился, но есть ситуации, в которых все твои знания не смогут помочь. Вэл, я чертов идиот. Я заехал туда, где мне дороги нет.

- Что вы собираетесь делать?

- Играть до конца... насколько возможно. Я принял ставку и не собираюсь бросать карты.

- А если проиграете?

Уилл подарил Вэлу свою знаменитую ирландскую улыбку, которая озарила его лицо.

- А тогда мне понадобится удача и быстрый конь.

"Ну, - подумал Вэл, - нам не впервой уносить ноги из города". И спросил себя, действительно ли Рейли имел в виду быстрых лошадей.

Вэлу еще не было десяти, но он прошел трудную и опасную школу. На следующие утро, когда он увидел, что Уилл сел на коня и отправился в одиночестве в сторону леса, он отправился на конюшню, где продавались или сдавались внаем лошади. Вэлу и раньше приходилось разговаривать с конюхами и владельцами лошадей. В конюшне стояли два серых коня, которые ему особенно приглянулись, и теперь он стоял, любуясь ими.

- Вы продадите этих коней? - спросил он, - если я уговорю своего дядю?

- Продам, - сказал конюх-итальянец, с симпатией относившийся к Вэлу и Рейли. - Все продается, надо только назвать правильную цену.

Итальянец подождал, пока уйдет второй конюх, немец, и сказал: - Твоему дяде надо быть осторожным. Он заработал себе опасного врага.

- Вы наш друг?

Итальянец пожал плечами. - Мне нравится твой дядя. Он настоящий мужчина.

- Тогда продайте мне этих коней и ничего никому не говорите.

Конюх уставился на него. - Ты это серьезно? Ты всего лишь ребенок.

- Сэр, я долго путешествовал с дядей. Я знаю его очень хорошо. Он разрешает мне вести дела.

- Да, я заметил. - Конюх потер подбородок. - У тебя есть деньги? Эти кони стоят недешево.

- Да, сэр, я могу достать, сколько требуется.

Они немного поторговались, но скорее для проформы. Вэл знал, что слегка переплатил, но он помнил слова, которые часто повторял Уилл Рейли: "Цена вещи определяется тем, насколько она тебе необходима".

- А где ты будешь держать этих коней? - спросил итальянец.

- Отведите их завтра утром, когда на улицах никого не будет, в сарай из красного кирпича. Мне нужно, чтобы они были оседланы и готовы к отъезду.

Это послужило причиной еще некоторых споров, но для Вэла, который всю свою жизнь провел среди мужчин и для которого приготовления Уилла к скорым отъездам не были в новинку, такие споры не представляли проблем.

Старый кирпичный сарай был заброшен. Вэл знал, что здесь итальянец часто встречается со своей девушкой. Иногда Вэл провожал его к сараю, и они сидели, разговаривая и любуясь долиной, пока не приходила девушка. Тогда Вэл оставлял их одних.

Как-то раз, сидя в прохладной тени сарая,Вэл высказал мнение, что высившиеся перед ними горы невозможно перейти и таким образом попасть в Италию или Швейцарию. Конюх тут же возразил.

- Есть контрабандисты, которые постоянно ходят через эти горы, сказал он. - У них полно тайных троп. Между прочим, - добавил итальянец, у меня есть знакомые контрабандисты, и мне приходилось ходить их тропами.

Припомнив это, Вэл спросил: - Почему вы думаете, что моему дяде угрожает опасность?

Луиджи пожал плечами. - Это очевидно. Твой дядя сильный и красивый мужчина. Женщина, которую он любит, и которая, по-моему, влюблена в него, русская из очень знатной семьи. Говорят, что она должна здесь выйти замуж за человека старой аристократической фамилии. Венчание подготовлено ее двоюродным братом, князем Павлом, и все складывалось хорошо. Затем появился твой дядя.

Русская госпожа едет верхом. Они встречаются, и твой дядя обращает ее внимание на живописную местность. Госпожа отвечает - вот так-то все и началось. Однажды я ее сопровождал, и когда мы с ним повстречались, она спросила кто он. Затем они опять встречаются. Случайно? Не знаю. На сей раз они разговаривают о горах - об Урале, о Рокки-Маунтинс, об Альпах. Твой дядя может разговаривать очень, очень хорошо. Они встречаются снова и снова. Кто-то от нечего делать сплетничает об этом, и ее двоюродный брат, князь Павел, приходит в ярость. Он хочет, чтобы его сестра вышла замуж за богатого и знатного немца и предупреждает ее. Я точно это знаю, хоть и не присутствовал при разговоре. Однако я видел их лица после его окончания. Твой дядя и русская госпожа встречаются опять, и тогда предупреждают твоего дядю.

Угрожать Уиллу Рейли? Они не знают его так хорошо, как Вэл. Под холодной, сдержанной внешностью скрывается гордая и яростная натура. Они посмели угрожать Уиллу Рейли, который убил в поединках трех человек и еще одного ножом в темной комнате, где борьба шла не на жизнь, а на смерть? Рейли, который дрался с сиу и апачами?

Неожиданно Вэл испугался. Испугался за Уилла, испугался за других, которые не знали этого человека так, как знал он.

Глава пятая

На следующее утро Вэл вышел из дома пораньше, чтобы посмотреть, стоят ли в сарае серые кони, а когда вернулся, направился в кафе, где должен был встретиться с Уиллом.

Ему нравился привлекательный своей необычностью старый городок, основанный в XII веке или даже раньше. Он любил стоять на берегу быстрой реки Инн и смотреть на воду. Он любил близко подступающие к городу горы и колоритные, старомодные здания. Иногда ему хотелось никогда не уезжать из Инсбрука, но он знал, что желание его невыполнимо, потому что они с Уиллом нигде подолгу не задерживались.

В Инсбруке Уилл не играл в карты. Все его мысли были только о Луизе. Она нравилась и Вэлу. Он дважды с нею встречался и оба раза они долго разговаривали. Первый раз в кафе она купила ему пирожное. Это случилось, когда, катаясь верхом, она впервые повстречалась с Уиллом Рейли и знала о нем очень немного. В тот раз Луиза была очень любопытна, но Вэл к этому привык: женщины всегда расспрашивали его о Рейли.

Вэл никому не говорил, что Уилл игрок. Он представлял его как человека, занятого в горном деле, и это не было абсолютной неправдой, поскольку Уилл владел шахтным участком в Неваде и имел долю в нескольких рудниках.

Вэл прошел по Мария-Терезиен-штрассе, вышел по узкой Герцог-Фредерих-штрассе к кафе, где, по словам Уилла, часто сидел за стаканом вина Гете. Он вошел и пристроился за столиком у окна, откуда мог наблюдать за улицей.

По ней деловито шел человек, но дойдя до кафе, вдруг замедлил шаг и принялся бесцельно бродить вокруг.

Это насторожило Вэла. Пять лет Уилл Рейли учил его обращать внимание на вещи, выходившие за рамки обычного, а этот человек сначала спешил, будто опаздывал, а потом остановился и начал просто слоняться взад вперед. Было еще рано, кафе только что открылось, и на улицах никого не было.

Затем по улице прошагал другой человек и, не обращая внимания на первого, вошел в кафе и сел лицом к Вэлу между ним и входом.

Через пару минут к кафе подошли еще двое и остановились, переговариваясь между собой.

Вэл несколько дней подряд завтракал в этом кафе и никогда прежде не видел здесь этих людей. Вдруг он испугался, вспомнив, что ему рассказал Луиджи, конюх-итальянец.

Он начал было вставать, но человек напротив поднял руку.

- Оставайся на месте, мальчик. Тебя не обидят.

- Я ухожу, потому что не хочу, чтобы обидели вас, - сказал Вэл.

Человек изумился. - Нас? Обидеть? - спросил он. - Мне жаль, что тебе придется увидеть это зрелище, мальчик, но твоему дяде нужно преподать урок, да и тебе он пойдет на пользу. Ты сможешь извлечь из него кое-что полезное.

- Дядя научил меня многим полезным вещам.

- Но не главным. А, вот и он.

Рейли шел по улице легкой, элегантной походкой, которая была как бы частью его самого. Когда он открыл дверь, Вэл хотел крикнуть и предупредить его, но грубая рука зажала ему рот, подавив предостерегающий возглас.

Уилл вошел в кафе, и двое мужчин на улице резко обернулись, вошли следом и схватили его за руки. Уилл не сопротивлялся, а просто взглянул на человека за столиком, который по всей очевидности руководил операцией.

- Где князь? Я уверен, что он не отказался бы посмотреть на это.

Державшие Рейли мужчины были несколько обескуражены его спокойствием, но только не Вэл. Он уже видел такое лицо у Уилла в самых различных ситуациях, хотя и не в таких сложных.

В кафе и на улице никого не было. Рейли с Вэлом вывели к карете, появившейся словно ниоткуда, которой правил появившийся первым мужчина. Внутри сидели четверо, один из них держал в руках револьвер. Вэла и Рейли посадили в карету, двое державших Уилла, встали на задки, а главарь сел на козлы рядом с кучером.

Вэл напряженно сидел рядом с Уиллом, стараясь не выказывать страха. Несмотря на свое состояние, он с презрением поглядывал на захвативших их людей. Для этой работы их явно наняли, но они оказались такими растяпами, что не удосужились обыскать Уилла Рейли. Они даже не догадывались, с каким человеком имеют дело.

Да и откуда они могут знать? Для окружающих он был всего лишь обеспеченным, приятным, хорошо одетым молодым человеком. Откуда им было знать, кто он на самом деле?

Карета выехала за городскую черту. Вэл выглянул в окошко и посмотрел на поля. За ними, не более чем в полумиле стоял заброшенный сарай, а в нем их ждали кони. Карета вдруг остановилась у небольшой рощицы, рядом были привязаны две оседланные лошади.

Уилл бросил взгляд на лошадей, и Вэл знал, что увидел его друг. Одна из лошадей принадлежала Луизе. Неужели она тоже была здесь?

Они прошли между деревьев к маленькой поляне, на другом конце которой стояли Луиза и высокий молодой человек. Луиза была одета в серый костюм для верховой езды и выглядела очаровательно, но в ее широко открытых глазах читался страх.

На молодом человеке была прекрасная, отделанная мехом накидка, которую он на их глазах снял и бросил на камень.

Луиза заговорила: - Павел... прошу тебя!

- Нет, сестра. Мы должны проучить этого американца. Надеюсь, ты тоже извлечешь из этого урок.

- Павел...

- Будьте добры снять с него пиджак, - сказал он людям, держащим Уилла. Те сорвали с него пиджак, но Рейли не сопротивлялся. Мягкая ткань его рубашки трепетала на ветру. Он улыбался.

Вэл, на которого никто не обращал внимания, подобрался поближе к Уиллу.

- А теперь, деревенщина, я высеку тебя кнутом. Высеку так, как ты этого заслуживаешь.

- Вам не кажется, что ситуация довольно глупая, - спросил Рейли. Если вы соизволите принести извинения, я приму их.

- Мои извинения? - Лицо Павла исказилось от гнева.

- Я припоминаю, что слышал о вас, князь Павел. Я слышал, что вы не платите карточных долгов и что вы намерены выдать свою сестру замуж за богатого человека, чтобы он заплатил их за вас.

- Отойдите, - приказал Павел, - и подайте мне кнут.

Кнут был длинным, похожим на те, что на Западе называют "черной змеей" или "буйволиным кнутом".

Вэл был удивлен, и не столько тем, что собираются высечь его дядю, сколько тем, что они уверены, будто смогут это сделать.

- Разрешите мне, сэр, - вперед выступил крупный мужчина грубого телосложения, и Вэл увидел, как Уилл бросил на него взгляд, примечая очередного врага. - У меня есть опыт.

- Ни в коем случае, - коротко отрезал Павел. - Не хочу лишать себя удовольствия. - Он свернул кнут, почти ласкающим жестом, пропуская его между пальцами.

В юношеские годы Уилл Рейли проехал кучером фургона по тропе Санта-Фе от восточного побережья до западного. У него был точно такой же кнут, он был свидетелем и участвовал в жестоких драках на кнутах, которые устраивали кучера. Человек, владеющий кнутом, мог сбить с быка муху, не задев его кожи.

Рейли хорошо усвоил правила таких драк, и когда Павел размахнулся и ударил, он сделал шаг вперед, блокировал удар предплечьем, и кнут намотался ему на руку. Уилл тут же отвел руку, схватил кнут и сильно дернул на себя.

Князь Павел потерял равновесие и пошатнулся, кнутовище вылетело из его руки, и он упал на мягкую траву на колени.

Один из людей князя кинулся на помощь, но Вэл вовремя подставил ему подножку. Уилл перехватил кнутовище и нанес жестокий удар. Конец кнута порвал на молодом человеке рубашку и оставил кровавый след на плече.

Павел завизжал, а Уилл, двигаясь легко, словно танцовщик на сцене, быстро развернулся. Следующим стал крупный мужчина, предлагавший свои услуги. Кнут ударил его по плечу, щелкнул по животу и рассек щеку.

Все произошло так быстро, что остальные были застигнуты врасплох. Они были не бойцами, а всего лишь здоровяками, нанятыми для определенной работы. Уилл как бы танцевал по поляне, кнут в его руках казался разящей змеей, которая оставляла кровь там, куда наносила удар. Он полоснул щеку Павла, разорвав кожу до мяса, и князь снова завизжал, спрятав лицо в ладонях. Кнут снова щелкнул, на этот раз оставив кровавый след на лбу.

Неожиданно главарь нанятых людей, тот, который сидел в кафе лицом к Вэлу, опустил руку в карман и вынул пистолет.

Рейли повернулся к Вэлу. - Давай! - крикнул он, и Вэл выхватил из-под куртки револьвер, который носил для Уилла, и перебросил его другу. Тот ловко поймал его левой рукой, хотя сам в это время находился в движении.

Главарь уже поднимал пистолет, когда Уилл Рейли выстрелил навскидку. Главарь вытянулся, приподнявшись на носках, и ничком рухнул на траву.

При звуке выстрела, эхо которого отозвалось от склонов гор, воцарилась изумленная тишина. Мужчины, собравшиеся, чтобы вдесятером высечь одного, были потрясены смертью своего подельника.

Князь Павел стоял на коленях, по его лицу и шее струилась кровь, стекая на рубашку, половина которой окрасилась в алый цвет. Он не отрывал пронизанного ужасом взгляда от Уилла. - Не... не убивайте меня!

Остальные медленно пятились, ища возможности сбежать.

- Ты заплатишь за это! - закричал один из бандитов. - Ты не выберешься отсюда живым!

Уилл Рейли бросил кнут и подошел к тому месту, где валялся его пиджак. Он надел его, не выпуская револьвера из рук, и только тогда посмотрел на Луизу, которая стояла с ошеломленным и побелевшим лицом, не веря своим глазам.

- Простите, Луиза, что это произошло в вашем присутствии, - сказал Уилл Рейли. - Я не тот человек, чтобы безропотно принимать избиение, и меньше всего - за то, что люблю вас.

- Вы убили его.

- Иначе он убил бы меня. Он был вооружен и собирался выстрелить. У меня не было другого выхода. Он кивнул на Павла. - Если бы он вызвал меня на дуэль, я бы с ним дрался. Либо мы могли встретиться и поговорить. Вместо того он выбрал такой способ.

- Я дерусь на дуэли только с джентльменами! - Павел поднялся. Он был потрясен, но постепенно начал обретать самообладание.

- Судя по той компании, которую вы наняли, - холодно произнес Уилл Рейли, - вам нечего бояться дуэлей. - Он повернулся к Луизе. - Вы уедете со мной? Я возвращаюсь на родину.

- Нет! - закричал Павел. - Ты не посмеешь! - Он схватил сестру за руку. - Он убийца! Его поймают, бросят в тюрьму и повесят! Ты погубишь всех нас!

Уилл Рейли стоял спокойно, а Вэл нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Некоторые из людей князя уже скрылись среди деревьев, а до города было не больше получаса быстрой ходьбы. А те люди бежали.

- Луиза?

- Нет... не могу.

Несколько долгих секунд он смотрел на нее. - Прощай, Луиза. - Решение было окончательным, и Вэл знал это.

- Пошли, Вэл. - Рейли повернулся, засовывая револьвер за ремень брюк. Уилл споткнулся, и, взглянув на него, Вэл увидел, что лицо его дуга осунулось и побледнело.

Вэл схватил его за руку. - Нам надо торопиться, дядя Уилл. Те люди, должно быть, уже добежали до Инсбрука, к тому же там наверняка услышали выстрел.

Вэл пошел впереди. Они резко свернули с дороги и направились по тропинке через поля, частично скрытые деревьями.

- Подожди-ка, - сказал Рейли, останавливаясь. - Нам надо найти лошадей.

- Они ждут нас вон в том сарае, - указал направление Вэл. - Я заплатил и сказал, чтобы Луиджи отвел их туда. Заплатил из ваших "якорных" денег.

"Якорными" они называли деньги, которые Уилл откладывал на случай поспешного бегства. Однажды он в шутку упомянул "деньги для снятия с якоря", и с того дня название прочно пристало.

Они шли быстрым шагом. Рейли не был глупцом. Он сознавал, что здесь он здесь чужой без каких-либо знакомств, а князь Павел происходил из влиятельной семьи с многочисленными связями во многих европейских странах. Если Уилла Рейли арестуют, у него будет мало шансов бежать.

- Мы попали в сложное положение, - сказал он. - Последнее время я почти не играл в карты и много тратил. Жаль, что нельзя вернуться и забрать остальные деньги.

- Нам не надо возвращаться, - ответил Вэл. - Они со мной.

Они пересекли овраг, перепрыгнули через каменную ограду и поднялись по поросшему травой склону к сараю. Навстречу им встал Луиджи.

- Лошади оседланы, - сказал он, - но вы должны торопиться.

В сарае стояли три коня, и Луиджи пояснил: - Без меня вы не пройдете через горы, а если я возьму вас в горы, вы можете взять меня в Америку.

- Договорились, - сказал Рейли, запрыгивая в седло.

По тропам и узким дорожкам они доехали до деревни Аксамс, потом направились по бездорожью к Селлрайнеру.

Погода стояла ясная и прохладная. Ветерок с Альп был свежим, кони отдохнувшими. Луга были покрыты полевыми цветами, склоны гор - темной зеленью сосен. На гриву коня Вэла села маленькая голубая бабочка, секунду посидела и улетела.

Не слышалось ни звука, кроме стука копыт. Сколько понадобится времени, чтобы обнаружить, каким путем они ушли? Сколько потребуется времени для организации погони? Один человек был мертв, второго - влиятельного и богатого - отхлестали кнутом. Они пустятся в погоню, Вэл был уверен в этом.

Уилл ехал впереди по тропе, которую указал ему Луиджи, а сам Луиджи пристроился рядом с Вэлом.

- Расскажи, что случилось.

Когда Вэл закончил, единственным комментарием итальянца было: - Я же говорил, что он настоящий мужчина! - Он обвел рукой стену Альп, стоявшую перед ними. - Нам туда. На другой стороне - Италия. Или если хотите, можем направиться на запад в Швейцарию.

- Но они поедут за нами.

Луиджи пожал плечами.

- Сначала они попытаются перекрыть все дороги. Это даст нам время. Немногим известен путь, по которому мы пойдем, хотя те, кто знают горы, догадаются, куда мыдвинулись. Они не сразу обнаружат, что мы едем верхом, поэтому перекроют основные дороги. К тому времени, как они догадаются, что мы сделали, мы уже скроемся в Альпах.

От Селлрайнера вела хорошо накатанная дорога, протянувшаяся вдоль реки до деревни Гри. Дальше пешеходная тропа поднималась по руслу Мелаха. Вокруг простиралась дикая и живописная местность. Где-то недалеко стоял охотничий домик императора Максимилиана I, но у беглецов не было времени думать о таких вещах. Скоро они оставят коней на ферме знакомого Луджи и оттуда пойдут только пешком.

- Мы достанем все, что нам нужно у моего друга, - сказал Луиджи. - У него есть теплая одежда, ботинки, рюкзаки - у него есть все.

- Мне нужна хорошая винтовка, - сказал Уилл.

- Этого я достать не смогу. У нас и без того будет тяжелый груз.

Тропа все время вела вверх. Вокруг простирались зеленые высокогорные луга, где порхали бабочки - в основном маленькие голубые - и перелетали птицы. Дважды они видели золотистых орлов и однажды - внушающего страх местным крестьянам lammergeier, бородатого стервятника.

Ферма друга Луиджи оказалась приятным и удобным местом с коровником, овчарней и большим, чем обычно, домом с белыми стенами и нависающей крышей. Когда они въехали во двор, в дверях появился невысокий коренастый мужчина, который несколько мгновений тщательно изучал приехавших, а потом по травянистому склону направился им навстречу.

- Мои друзья, - представил их Луиджи. - Они собираются переправиться через горы.

Мужчина едва взглянул на них. - Входите. - Он повернулся к ним спиной и вошел в дом, прибывшие последовали за ним.

За столом молодой человек чистил ружье. Рядом сидела полногрудая женщина и две такие же полногрудые девушки. В камине горел огонь, потому что вечера на таких высотах были прохладные.

- Переночуете здесь, - сказал невысокий мужчина. Он посмотрел на Вэла. - Мальчик слишком мал. Подъем будет тяжелым.

- Он крепкий парнишка, - сказал Уилл, - и привык к горам.

Друг Луиджи вынул трубку изо рта. - Мое дело предупредить, - просто сказал он, повернулся к жене и заговорил по-итальянски.

- Он тиролец, - объяснил Луиджи, - а его жена итальянка из Мерано. У них много друзей, - добавил он, - в Италии и Швейцарии. Его везде знают.

Луиджи вышел из комнаты вместе с тирольцем и через короткое время вернулся.

- Он просит слишком дорого, - сказал он, - но готов обменяться на лошадей.

- Еще бы, - сказал Уилл. - А в придачу хочет заполучить все наше имущество.

- Мы договоримся насчет лошадей, потому что я пригрозил отвести их в Гри, где один мой знакомый с удовольствием их купит. Луиджи взял чашку кофе. - Этого не обманешь. Люди не забираются вечером так высоко в горы без особой на то причины.

- Вы рассказали ему, что произошло?

- Он не хочет знать. Вы пришли, он продал все необходимое и ничего не знает - ни о чем не подозревает, понимаете? Если полиция начнет его допрашивать, он не сможет выдать ничего важного. В этом он молодец.

Некоторое время они молчали. Уилл Рейли отпивал кофе и невидяще смотрел в пространство. Вэл дремал, просыпался и опять дремал.

Прошло много времени, прежде чем Луиджи заговорил опять.

- Вы ведь знаете, что нас ждет? Тропа узкая, часть ее крутая и почти непроходимая. Может начаться метель, а если вы не видели внезапную метель в Альпах, вы вообще ничего не видели.

Уилл пожал плечами. - У нас есть другой выход?

- Нет.

- Тогда...

Глава шестая

Вэл проснулся в темноте и холоде. Уилл Рейли сидел на краю кровати почти полностью одетым.

- Поднимайся, Вэл. Нам надо двигаться.

- Где Луиджи?

- Не знаю. Его постель пуста.

Вэл опустил ноги на пол и молча оделся. Ему следовало бы знать, что Уилл будет действовать как обычно. Всегда неожиданно - быстрый старт и быстрое путешествие, быстрее, чем кто-либо ожидал.

Одевшись, он вышел на кухню. Уилл возился у плиты. - Нам не помешает горячий завтрак. Собирайся, Вэл. Вечером ты скажешь спасибо своим тяжелым ботинкам.

- Мы пойдем по снегу?

- Думаю, что мы встретим снег ближе к вечеру.

- Что случилось с Луиджи?

- По-моему, он где-то поблизости, но если его нет, пойдем без него. Мне стыдно, Вэл. Я устал и на свежем горном воздухе спал слишком крепко.

Они услышали шорох в соседней комнате, дверь открылась и вышел тиролец, заправляя рубашку в штаны.

- Вы чувствуете себя в моем доме довольно свободно, - сказал он.

- Мы не хотели вас беспокоить, - сказал Уилл, улыбаясь. В конце концов, зачем так рано вставать вам и вашей семье, если мы можем справиться сами? Мы подумали, что будет лучше, если мы отправимся пораньше.

Тиролец выглядел угрюмым, но Вэл не мог понять отчего - то ли из-за раннего времени, то ли потому что они нарушили его планы.

Он подтащил рюкзаки к двери и подошел к столу. Уилл приготовил для него шоколад. На столе стоял хлеб, варенье и немного холодного мяса.

- На дворе темно. Слишком рано идти в горы, - сказал тиролец.

- Справимся! - Уилл так и не сел, заметил Вэл, и зная своего друга, он был готов к неожиданностям. Все необычное настораживало Рейли, кроме того, у Луиджи не было причин исчезать.

Уилл неожиданно отставил чашку. - Все, Вэл. Надевай рюкзак.

- Неужели вы уйдете без Луиджи? - запротестовал тиролец.

Уилл пожал плечами.

- Он, вероятно, ждет нас. Если нет, то догонит.

Не поворачиваясь спиной к хозяину, Уилл помог Вэлу с рюкзаком, затем придержал для него дверь и шагнул вслед.

- Спасибо, - сказал он приятно улыбаясь. - Вы не представляете, как мы вам благодарны. - И закрыл за собой дверь.

Уилл двигался быстрым шагом, и Вэлу приходилось спешить, чтобы не отстать. Они шли по узкой дороге, проложенной повозками, потом по тропе, по которой пастухи перегоняли отары, но вот кончилась и она, и тропа стала резко подниматься. У них было по посоху, с ними было легче идти.

Внизу в деревне горело несколько огоньков, затем она скрылась за поворотом. Рейли замедлил шаг. К этому времени они уже отошли от деревни с полмили.

- Что случилось? - спросил Вэл.

Уилл остановился, глядя вниз, давая Вэлу возможность перевести дыхание.

- К сожалению, люди слабые существа. Никогда этого не забывай. Все, кроме очень немногих стараются быть честными, но иногда их честолюбие, жадность или нужда в деньгах приводят к ошибкам. Вероятно, есть какая-то простая причина для исчезновения Луиджи. Вероятно тиролец рассердился просто потому, что мы встали раньше него, хозяйничали в доме и даже приготовили себе завтрак. С другой стороны, Луиджи с хозяином могли передумать, ведь князь Павел наверняка заплатит большие деньги, чтобы узнать, куда мы направились. В конце концов, за мной охотится полиция. Они могли убедить себя, что нас надо сдать.

- Не думаю, чтобы Луиджи оказался способен на это.

- Может быть, и не способен. Мне тоже не нравится подозревать его. Давай примем во внимание человеческие слабости и двинемся вперед, пока у нас есть возможность.

Они молча прошагали около мили и немного отдохнули.

На небе светились звезды, а далеко над вершинами гор разгорался свет. Через некоторое время они начали различать деревья и лежащую под ногами тропу. Зеленая долина лежала далеко внизу, в темноте, хотя их самих уже озарял солнечный свет. Вэл в своей жизни много ходил пешком. Он всегда любил горы и много подолгу гулял в них. Несколько раз в Колорадо он пересекал перевалы на высоте три или четыре километра, а насколько ему приходилось слышать, к этой высоте приближались лишь немногие альпийские перевалы.

Жившие здесь люди привыкли к горам, они в них охотились и знали каждую тропку. Если они пустятся в погоню, то конечно же будут идти быстрее, но Уилл сказал ему: - Мы их опережаем, к тому же они знают, что я вооружен. У большинства из них есть семьи, и вряд ли они станут сочувствовать такому человеку как Павел.

Уилл не торопился и часто ненадолго останавливался, чтобы передохнуть. Вскоре после полудня они сделали более длинный привал, перекусили хлебом с сыром и попили холодной воды из горного ручья.

К сумеркам Вэл устал. Ноги гудели, подъем стал круче, во всяком случае, ему так показалось. Однажды, остановившись передохнуть, они долго наблюдали за золотистым орлом, выписывавшим круги в небе.

- Дело того стоило, Вэл. Когда бы еще мы выбрались бы сюда на прогулку?

- Уилл, вот что я подумал. Не могут ли они отправить посыльного через перевал Бреннера? Всадник или карета может быстро добраться до Мерано, и когда мы попадем в Италию, нас будет ждать полиция.

Уилл улыбнулся. - Да, ты прав. Поэтому мы не пойдем в Италию. По крайней мере, посмотрим. Перед нами две дороги. Одна - самая короткая и удобная - действительно приведет нас туда, но есть другая, всего на несколько миль длиннее.

С гор дул холодный ветер. Вэл, едва передвигая ноги, тащился вперед, не думая больше ни о чем - только об отдыхе. Уилл, казалось, что-то искал и наконец нашел. Перед ними лежал узкий овраг, заканчивающийся отвесным обрывом. Рейли повернулся и начал спускаться по обрыву.

- Осторожней, Вэл, - сказал он. - Если оступишься, разобьешься насмерть.

Неожиданно они подошли к другой трещине в плато, которая под углом пересекала овраг. Рейли взял Вэла за руку, и они спустились в неглубокую трещину. Под скалистым навесом стояла маленькая каменная хижина.

Открыв дверь, Уилл вошел, за ним Вэл. Внутри было уютно и чисто. Вокруг маленького очага были сложены дрова, которых могло хватить на несколько дней. Задней стеной хижины служил утес, а навес был достаточно глубоким, чтобы хватило места для дров.

- Как вы узнали об этом месте? - спросил Вэл.

На мгновение на лице Рейли вспыхнула знаменитая ирландская улыбка.

- Я слушаю, что говорят люди, Вэл, и временами вращаюсь в необычных компаниях. Я и тебя учил слушать. Ты можешь спросить, почему я запомнил все, что мне сказали, но я всегда стараюсь, так сказать, держать руку на пульсе и быть готовым к неожиданностям. Здесь повсюду разбросаны хижины и убежища контрабандистов. Мы находимся на пересечении границ трех стран Австрии, Италии и Швейцарии, занятие контрабандой здесь очень выгодно.

Он разжег огонь как всегда быстро и умело, с первой спички.

- У меня есть немного чая. Сейчас попьем чай, потом вымоем ноги и постираем носки. Это первое дело после долгой дороги пешком. У тебя всегда должны быть чистые ноги и пара запасных носков.

Они двинулись до рассвета, когда в горах еще стоял пронизывающий холод. Они шли против сильного ветра, но через некоторое время ветер начал стихать, и пошел снег. Через час он шел так густо, что они едва различали дорогу. Во всяком случае, он засыпал их следы. Когда снегопад ненадолго прекращался, они видели величественные вершины гор, поднимавшиеся совсем рядом и вдалеке.

За прошедшие годы Вэл часто вспоминал их бегство из Австрии. Они повернули на запад и зашли в итальянские Альпы. Шли через маленькие деревушки, названий которых не знали, а однажды прошли мимо замка четырнадцатого века. Затем, миновав крутой перевал, попали в Швейцарию. Большую частьпути они прошли по едва заметным горным тропам.

После этого был Цюрих, Париж, Лондон и наконец Нью-Йорк.

Уилл Рейли уже не был таким, как прежде, он так и не забыл Луизу.

Он стал холоднее, жестче и почти не улыбался. Вэл все время был с ним, они были все так же близки, разговаривали о книгах, вместе ездили верхом и вместе стреляли. Уилл Рейли играл в карты и вел жизнь игрока. На протяжении нескольких лет он с типичной для него легкостью флиртовал с женщинами, но ни с одной серьезно.

Когда Вэлу исполнилось четырнадцать лет, они впервые расстались. Вэл нанялся ковбоем на ранчо скотовода в Техасе. Работа была тяжелой и изматывающей, но Вэлу она нравилась. Рейли держал игорный дом в Новом Орлеане, но через несколько месяцев продал его и двинулся на запад в Техас.

Вэл вырос в высокого, широкоплечего парня с сильными руками. Он фантастически быстро выхватывал револьвер, но не участвовал ни в одном поединке. Он был знатоком карт и карточных игр, но был равнодушен к игре.

- Рад тебя видеть, Вэл, - сказал Уилл, когда они встретились, и задумчиво посмотрел на парнишку. - Ты вырос, малыш.

Рейли не пришлось долго уговаривать Вэла бросить работу, и, прихватив вьючную лошадь, они поехали на запад, в Сан-Антонио. По дороге Уилл постоянно оглядывался, стараясь определить, не следует ли кто за ним. Он долго молчал, но потом все же признался:

- За мной охотятся, Вэл.

- Кто?

- В этом-то вся штука. Я не знаю.

Вечером, когда они остановились в Вэрайети, Уилл продолжил разговор.

- В Новом Орлеане кто-то стрелял меня и промахнулся. Через два дня они повторили попытку и снова промахнулись... однако я был точен.

- Ты узнал его?

- Я убил незнакомого мне человека, а ты ведь знаешь, что у меня хорошая память на лица. Могу поклясться, что никогда с ним не сталкивался и никогда не садился за игорный стол.

- Тогда, ошиблись.

- Нет... они охотились за мной. Перед смертью он сказал, что его не предупредили, что я тоже могу стрелять.

- Кто не предупредил?

- Не знаю, но так он сказал.

- Значит, все закончилось?

- Нет. Через две недели в меня опять стреляли, когда я сидел за карточным столом. Пуля меня оцарапала, а стрелявшие сбежали.

- Их было несколько?

- Двое. -Рейли провел ладонью по лицу. - Поэтому я продал игорный дом и поехал на запад. Как можно играть, если кто-то, кого ты не знаешь, норовит тебя пристрелить? Куда как проще знать врага в лицо: он стреляет ты стреляешь, но сейчас все по-другому. Любой входящий может оказаться убийцей, и не все же время им промахиваться.

Вэл никогда прежде не видел, чтобы Уилл Рейли беспокоился, но понимал, что сидеть за карточным столиком и знать, что любой из играющих или наблюдающих за игрой может оказаться убийцей... да, тут не сконцентрируешься на картах.

Из Сан-Антонио они поехали к немецкому поселению неподалеку от Фредериксбурга. В горах Педерналес они стояли лагерем три ночи, ожидая преследователей. Никого не дождавшись, они двинулись в Фор- Гриффин. Там за покером Уилл выиграл шестьдесят долларов, а Вэл выиграл пятьдесят в армрестлинге. Хотя он был фактически юношей, у него были мощные руки, сильные плечи и широкая грудь взрослого мужчины.

Они двинулись дальше на запад, а потом наняли два фургона и четырех помощников и направились к реке Канадиен охотиться на бизонов. Поскольку оба были великолепными стрелками, дела у них шли хорошо. Они следовали за стадом вместе с несколькими другими охотниками, не уходя далеко друг от друга, чтобы обезопасить себя от индейцев. Вэл подружился с высоким молодым охотником по имени Гарретт, который тоже был отличным стрелком.

Однажды Вэл лежал на вершине невысокого холма, а многочисленное стадо бизонов паслось на равнине внизу. Он ждал, наслаждаясь теплым солнцем после холодной ночи и наблюдая за огромными лохматыми животными. Рейли лежал в полумиле от него. Неожиданно показался всадник - высокий человек с длинными развевающимися волосами до плеч на великолепном вороном коне.

- Как дела, малыш? - Он оглядел местность. - У тебя прекрасная позиция. Почему ты не стреляешь?

- Пусть бизоны успокоятся. Недавно они чуть было не понесли.

Человек задумчиво посмотрел на него. - У тебя хорошая винтовка. Можно поглядеть поближе?

- Нет, сэр. Я никому не разрешаю рассматривать свое оружие.

Человек улыбнулся. - Ты племянник Уилла Рейли? Я слышал, что он охотится где-то неподалеку.

Вэл медленно поднялся на ноги, и высокий мужчина обратил внимание на то, как он носит револьвер и как принял положение бойца.

- Может он где-то неподалеку. Что мне ему передать, кто его спрашивает?

- Скажи, что с ним хочет поговорить Билл Хайкок1.

Вэл изучающе посмотрел на него. Он знал, что Хайкок был другом Уилла. Когда-то Рейли одолжил ему коня в тот момент, когда ганфайтер в нем очень нуждался.

- Мистер Хайкок, - сказал Вэл, - Уилл говорил, что вы его хороший друг, а значит, так оно и есть, но если вы один из тех, кто охотится за ним, вам лучше знать, что придется драться с нами обоими.

Хайкок секунду молча смотрел на Вэла, затем кивнул.

- Между прочим, я приехал предупредить его. Уилл Рейли стал мне другом, когда я больше всего нуждался в друге, и я надеялся оказать ему услугу за услугу. На реке Арканзас стоят лагерем три человека, которые за ним охотятся.

- Поехали поговорим с Уиллом, - сказал Вэл.

Уилл Рейли спустился со своего холма и пошел им навстречу. Он выслушал Хайкока.

- Один из них - Генри Зонненберг, - сказал Билл. - Он говорит, что знает тебя в лицо.

- А остальные?

- Терстон Пек и Чипстон Хардести. Но не стоит недооценивать Зонненберга. Он заработал себе репутацию в лагерях золотоискателей в Неваде. На дилижансной станции в Руби Крик убил какого-то незнакомца и еще одного человека в Пайоше.

Немного помолчав, Рейли сказал:

- Билл, мне придется попросить тебя кое о чем. Если это не представит для тебя опасности, постарайся узнать, кто за этим стоит. Им заплатили, и я хочу узнать кто.

- А ты не знаешь?

- Не имею ни малейшего представления. В том-то и дело.

Они направились к лагерю, поставили на костер кофе и начали готовить обед. Помощники, снимающие шкуры с убитых бизонов, все еще не вернулись.

После обеда Хайкок с Рейли закурили сигары, и Дикий Билл посмотрел поверх пламени спички на Уилла.

- Тебе знаком человек по имени Эвери Симпсон?

- Нет, а что?

- Несколько дней он провел в Вичите, потом уехал в Хейс. Я слышал, что он согласен заплатить десять тысяч долларов тому, кто убьет тебя... все равно каким способом.

Уилл Рейли молча уставился на Хайкока. Вэл встал, чтобы принести сухих бизоньих лепешек для костра. Кинув их в огонь, он сказал: - Может быть найдем его и спросим зачем?

- Да, - сказал Уилл. - Хуже всего то, что в любой момент меня могут застрелить, зарезать или отравить, а я даже не буду знать, с какой стати.

- Хочешь, я поговорю с ним, Уилл?

Рейли улыбнулся, но глаза его были серьезными.

- Признаюсь, Билл, что это дело меня раздражает, но не настолько. Пока еще я сам могу объезжать своих лошадей.

- Конечно. - Хайкок, лежал, облокотясь на локоть. - Не забудь про Зонненберга, пока ищешь этого Симпсона. Насколько я знаю, Зонненберг работает наверняка. На твоем месте я бы стрелял, как только его увижу.

Билл Хайкок провел ночь в их лагере и утром уехал. Вэл видел его в первый и последний раз. На следующее утро они тоже выехали из лагеря. Только на этот раз они направились на восток, а потом на север.

Они въехали в Хейс морозным утром и навели справки в отеле. Оказалось, что Эвери Симпсон выписался, оставив адрес в Пек-хаус, город Эмпайр, штат Колорадо.

- Ладно, - спокойно произнес Уилл. - Поедем в Эмпайр и узнаем, что может сказать в свое оправдание Эвери Симпсон.

Вэл подошел к окну. У него было ужасно нехорошее предчувствие. Почему Эвери Симпсон хотел, чтобы Уилла Рейли убили?

И хотел ли он заодно убить и Вэла?

Глава седьмая

Семья Пеков приехала в Эмпайр довольно обеспеченной. За несколько лет они расширили дом, завезли с востока мебель и жили в достаточном удобстве, мало известным в горняцкой местности. В течение девяти или десяти лет они устраивали приемы, принимали известных или неизвестных им гостей, но пришли трудные времена, и Пекам пришлось принимать гостей за плату.

Дом Пеков, бывший центром развлечений для этой части Колорадо, превратился в отель. Однажды вечером там появился Уилл Рейли и Вэл.

В камине горел огонь, потому что ночь выдалась прохладная. Гостиная была приятной, после холода долгой поездки на дилижансе она выглядела очень уютной.

Вэл задумчиво оглядел комнату. Он увидел молоденькую девушку, вероятно еще младше, чем он, и мужчину, явно приехавшего с востока, который сидел в большом кожаном кресле и курил сигару.

Девушка была миниатюрной, с большими глазами, и очень симпатичной. Вэл подошел к ней.

- Вы живете в этом городе? - спросил он.

- Нет. - Она с интересом посмотрела на него. - А вы?

- Мы путешествуем, - сказал Вэл. - По этим местам. А до этого провели год в Европе.

- Я никогда там не была, но скоро поеду.

- Меня зовут Вэл Даррант, - сказал он. - А вас?

- Мод Кискадден. - Девушка гордо подняла подбородок. - Я актриса.

- Актриса?

- Да, актриса. Моя мама тоже.

К ним подошел Уилл Рейли.

- Как поживаете, обратился он к девушке, протягивая руку. - Я дядя Вэла. Вы сказали, что фамилия вашего отца Кискадден?

- Да.

- Я знал одного Кискаддена в Монтане. В Вирджиния-Сити.

- Это мой отец.

Уилл Рейли с удивлением посмотрел на нее.

- Вашу мать звали Вирджиния? Она в свое время была замужем за Джо Слейдом?

- Нет, сэр. Мою мать зовут Энни. Она актриса.

- Извините. Должно быть Кискадден снова женился. - Он оглядел комнату, затем снова посмотрел на нее. - Здесь много приезжих?

- Четверо. Мы с мамой, человек из Денвера, занимающийся горным делом и еще один с востока.

- Я думал, постояльцев будет больше... А человек с востока - можете его описать?

- Он высокий, белокурый и вроде как крупный. Много улыбается, но мне он не нравится, - сказала Мод Кискадден.

Уилл Рейли, посерьезнев, поднялся в номер. Через два часа за ужином они увидели Эвери Симпсона.

Он вошел в ресторан, когда Рейли с Вэлом уже сидели за столиком. Мод Кискадден с матерью тоже были здесь. Симпсон им кивнул, уселся за столик у стены и, прежде чем открыть газету, закурил сигару.

Уилл Рейли встал.

- Извини, Вэл. Я сейчас вернусь.

Он пересек комнату и подошел к столику Симпсона.

- Мистер Эвери Симпсон, если не ошибаюсь? - Уилл, не спрашивая разрешения, выдвинул стул и сел.

Симпсон вынул изо рта сигару и пристально посмотрел на Рейли.

- Мы знакомы?

- Очевидно нет, иначе, зная меня, вы не сделали бы такую глупость.

- Что вы имеете в виду? - спросил Симпсон.

- Я слышал, вы предлагаете десять тысяч долларов за мое убийство. Меня зовут Уилл Рейли.

Сигара чуть не выпала изо рта Симпсона, он поспешно придержал ее рукой. Его лицо побелело.

- Не знаю, о чем вы говорите, - сказал он.

- Все вы прекрасно знаете, мистер Симпсон, но если у вас есть оружие, можете назвать меня лжецом.

- Я этого не говорил. Я не называл вас лжецом.

- Значит, то, что я утверждаю, правда? Вы предлагаете десять тысяч долларов за мой скальп?

Эвери Симпсон был испуган, но колебался. В ресторане было по крайней мере семь свидетелей, все они прислушивались к их разговору. Человек, сидевший напротив, разговаривал холодно и даже с некоторой небрежностью, но Симпсону вдруг отчаянно захотелось быть подальше отсюда.

- Ну-у, я...

- Если я не лжец, мистер Симпсон, тогда вы оценили мою смерть в десять тысяч долларов. Итак, я лжец?

- Нет. Нет-нет.

- Значит, вы предложили такую сумму?

- Да.

Никогда, даже в кошмарных снах, Эвери Симпсон не представлял, что может оказаться в такой ситуации. Из всего, что он слышал, он сделал заключение, что сидящему напротив человеку уже приходилось убивать, и он может убить и его, Эвери Симпсона. Во рту его пересохло, на лбу выступили крупные капли холодного пота, он ждал.

- Мистер Симпсон, я хочу, чтобы вы взяли назад свое предложение. Я хочу, чтобы вы опубликовали объявление в газетах Денвера, Эль Пасо, Тьюсона и других городов, которые я вам укажу. Вам не обязательно объяснять, в чем именно заключается ваше предложение, вы лишь напишете, что оно недействительно и что вы отказываетесь от любых, сделанных прежде обещаний. Когда вы напишите в моем присутствии эти письма и отошлете их, можете отправляться восвояси. Поезжайте туда, откуда приехали, и если по какой-либо причине еще раз появитесь на Западе, я пристрелю вас без предупреждений.

Эвери Симпсон отодвинулся от столика. - Я напишу. Сейчас же напишу эти письма.

- Правильно. Однако для этого не обязательно уходить из ресторана. Я распоряжусь, чтобы вам принесли бумагу, так что можете начинать. Здесь, за столиком.

Симпсон облизал пересохшие губы и хотел было запротестовать, но передумал.

- Вы, конечно, знаете, что я могу застрелить вас прямо сейчас, и ни один суд на Западе не признает меня виновным. Вы пытались купить мою смерть. - Уилл Рейли приятно улыбался.

Эвери Симпсон смотрел, как Пек принес бумагу и ручку. Медленно, тщательно выводя буквы, Симпсон писал под диктовку Рейли. Когда он закончил, Уилл произнес: - Еще одна вещь. Поскольку вы меня не знаете и не имеете причин желать моей смерти, я полагаю, что вы действуете от имени какого-то лица. Я прав?

Симпсон кивнул.

- Мне нужно имя этого лица. Сейчас же.

К Симпсону медленно возвращалось самообладание. Пока он писал письма, им овладевал гнев, который неожиданно прорвался наружу. - Будь я проклят, если скажу вам!

Уилл Рейли почти небрежно ударил его тыльной стороной ладони по рту. В этой комнате только Вэл и Симпсон знали силу этого удара, Вэл - потому что не раз видел его последствия при других обстоятельствах.

- Имя, мистер Симпсон.

Эвери Симпсон диким взглядом обвел комнату, но присутствующие либо делали вид, что не обращают внимания, либо смотрели на него холодными, враждебными глазами. В Колорадо не уважают людей, которые нанимают убийц.

- Князь Павел Павлович.

Настала очередь удивиться Рейли.

- Он? После того, как прошло столько времени?

- Вы его высекли при свидетелях. Шрамы остались до сих пор, а сама история преследует его повсюду. Во всяком случае, мне так говорили.

- Что еще вам говорили?

- Что княжна Луиза больше не хочет его знать.

- Она замужем?

- Кажется, нет.

Уилл Рейли замолчал и через некоторое время сказал: - Вы уедете утром, мистер Симпсон, и будете ехать до тех пор, пока не доберетесь до дома.

Он неторопливо встал и вернулся к своему столику. Через минуту вышел Эвери Симпсон. Вэл смотрел ему вслед и удивлялся, о чем же думал этот человек.

Уилл Рейли потерял всякий интерес к ужину. Он медленно вынул сигару, откусил кончик и несколько минут сидел с сигарой в руке, уставясь в пространство.

- Она не вышла замуж, - сказал Вэл.

- Кто знает... но я могу узнать. Она известная женщина.

- Вы поедете туда, где властен князь.

Уилл нетерпеливо отмахнулся, словно от мухи. - Ерунда. - Он прикурил сигару и посмотрел на Вэла. - Я все время думаю о ней... Но я игрок, Вэл, а это даже хуже, чем никто.

- Многие из ее знакомых играют в карты.

- Конечно. Но есть большая разница между профессиональным игроком и просто игроком. Я не могу сказать, в чем она заключается, но другие считают, что она есть.

- Она любила тебя.

- Он посмотрел на Вэла. - Да? Сомневаюсь.

- Тебе не обязательно зарабатывать на жизнь игрой в карты. Ты можешь вложить деньги. Сейчас, - Вэл понизил голос, - у тебя есть деньги, есть акции рудников. Ты мог бы...

Уилл Рейли неожиданно вскочил, чуть не перевернув столик.

- Да, Вэл. Мы отправимся утром. Я распоряжусь, чтобы в конюшне приготовили лошадей.

Не думая ни о чем, кроме своих планов, он открыл дверь и ступил на крыльцо.

Они, должно быть, боялись его, потому что стреляли из ружей - по крайней мере двое из них. Третий стрелял из винтовки Спенсера 56-го калибра, которая выпускает пулю величиной с большой палец взрослого мужчины.

Уилл вышел на крыльцо, дверь за ним закрылась. Он не успел среагировать, хотя и наполовину вытащил револьвер из кобуры.

Комнату потряс оглушающий грохот ружей. Вэл со всех ног кинулся к двери.

Их было трое. Они удирали верхом, один из них оглянулся. Это был Генри Зонненберг.

Глава восьмая

Уилл Рейли так часто наставлял Вэла, что делать в подобном случае, что сейчас он действовал почти не размышляя. Он посмотрел на Уилла и понял, что тот мертв и умер мгновенно - Вэлу не раз приходилось видеть мертвых.

Вэл вернулся в отель и поднялся в свою комнату. Он ни о чем не думал, потрясенный чудовищным шоком от смерти друга, но делал так, как учил его Уилл. Вэл подошел к чемодану Рейли и пересчитал деньги. Сумма была значительной.

Расстегнув рубашку, засунул золотые монеты в потайной пояс для денег. Затем вынул три письма, переданные в свое время в Инсбруке Уиллу от Луизы, и положил их в карман. И только тогда спустился вниз.

Теперь он дрожал, им овладел внезапный страх. Его начинало терзать чувство потери. Уилл Рейли ушел, а ведь он был для Вэла целым миром. Он был ему отцом, дядей, братом, другом - и все это в одном человеке. Вместе с Уиллом они сражались против целого мира, и подумав об этом, Вэл осознал, что у него никого не осталось - он был один.

Вэлентайну Дарранту было около пятнадцати, большую часть своей жизни он путешествовал. Это означало, что ему часто приходилось готовиться к этим путешествиям. Уилл часто был занят игрой, выигрыш в которой был небезопасен, а Вэл занимался приготовлениями к отъезду. Этим он и занялся сейчас.

Когда он прошел к конюшне, на крыльце отеля все еще стояли, переговариваясь, люди. Он оседлал лошадей, вывел их и привязал в укромном месте за коралем. Потом возвратился в отель.

- Мистер Пек, - сказал он, найдя владельца, - я хочу, чтобы моего дядю похоронили как положено. - Он протянул Пеку две золотые монеты. - Вы проследите?

- Конечно, сынок, тебе не стоит забивать голову такими вещами. Можешь оставаться в отеле, пока все не уладится. Все имущество погибшего подлежит конфискации до тех пор, пока не найдут ближайшего родственника.

- Он был сиротой, - сказал Вэл. - У него не было родственников, кроме меня.

- Ну, это надо выяснить. А пока не беспокойся. Мы сделаем все, как полагается.

Уилла унесли в темный сарайчик, в котором хранились материалы для гробов, там же держали тела тех, кого готовят к погребению. Похороны должны были состояться утром.

Вэл подошел к сарайчику и заговорил со стоявшим у двери человеком, очевидно шерифом. Это был приятный мужчина средних лет, у которого было два сына.

- Можно с ним попрощаться? - спросил Вэл.

Мужчина некоторое время изучающе смотрел на него.

- Думаю, что можно, малыш. Вы были достаточно близки.

- У нас больше никого не было.

- За что его убили? За карточные долги?

И Вэл коротко и ясно рассказал все: о Уилле и Луизе и о том, как Уилл высек князя Павла.

- Так ему и надо, - сказал мужчина. - Жаль, что я этого не видел. Заходи, малыш, и не спеши.

Вэл вошел.

На столе стояла лампа и освещала Рейли, который лежал, как будто уснув.

Вэл стоял рядом с ним, зная, что предстоит сделать, и боясь этого. Но Рейли наставлял Вэла, начиная с шести лет.

"Запомни, Вэл, большинство рабочих в морге - нормальные парни, но и они бывают нечисты на руку. Ты знаешь, где я ношу деньги - в потайном кармане жилета. Неважно, что произойдет - забери их в любом случае. Потом забирай деньги из отеля и уходи.

Ты достаточно взрослый и много повидавший - если можешь себе позволить, останавливайся в лучших отелях. Говори, что ты ждешь дядю или придумай какую-нибудь другую историю. Не давай никому повода думать, что у тебя есть больше нескольких долларов. Деньги могут быть тебе другом и лучшей защитой".

Вэл немного постоял, потом положил руку на тело Уилла, нащупывая пуговицы жилета. На них налипла запекшаяся кровь, но Вэл все-таки расстегнул жилет. Да, деньги были там. Он вынул пачку бумажных долларов, что-то похожее на медальон и маленький квадратик бумаги.

Он быстро переложил вещи себе в карман, застегнул жилет и поправил одеяло, прикрывавшее тело Рейли.

- Спасибо, Уилл, - тихо сказал он. В горле застрял комок, он чувствовал, как по лицу стекают слезы, но не старался их остановить. Спасибо за все. Я... Я люблю тебя Уилл, у меня никого, кроме тебя, не было и наверное не будет. Я уезжаю, Уилл. Уеду, как ты меня учил, но позабочусь, чтобы тебя похоронили, как подобает, с надгробным камнем и всем прочим. Потом я вернусь, можешь на меня рассчитывать. Но это не все. Рано или поздно я найду Генри Зонненберга и остальных, и тогда они запомнят тебя на всю жизнь.

Он вышел, и человек у двери положил ему руку на плечо.

- Ты хороший парнишка. Я понимаю, каково тебе сейчас.

- Кроме него у меня никого не было. У него тоже... кроме меня.

- Конечно, сынок. - Голос мужчины звучал хрипловато. - Если хочешь, можешь остановиться у нас дома. У нас не такой уж шикарный дом, но мы будем тебе рады.

- Спасибо. Уилл Рейли научил меня, что делать, если такое случится.

Вэл в темноте дошел до отеля. В фойе стояли люди, разговаривая о происшедшем. Когда вошел Вэл, все как один замолчали,.

- Мистер Пек, я могу с вами поговорить? - спросил Вэл.

Когда они вышли в соседнюю комнату, Вэл вынул из кармана часть денег Рейли.

- Дядя Уилл всегда говорил, что вы честный человек. Эти деньги принадлежат мне. Не знаю, что со мной будет дальше, но хочу, чтобы вы стали моим банкиром. Возьмите их и храните для меня или вложите во что-нибудь делайте с ними все, что считаете нужным.

Пек заколебался, внимательно изучая юношу. - Откуда они у тебя, сынок?

- Они мои. Уилл хотел, чтобы я стал его наследником и понемногу оставлял мне деньги на случай, если мы расстанемся. Знаете, иногда людям не нравилось, что он часто выигрывал.

- Да, так оно и есть. - Пек взял деньги. - Хорошо, малыш. Я позабочусь о них. Несколько последних лет мне не везло с финансами, но будем надеяться на лучшее. Я позабочусь о них, как если бы ты был моим сыном.

- Уилл хотел, чтобы на его могиле установили круглый надгробный камень, - сказал Вэл, - похожий на перекати-поле. И чтобы на нем были даты и слова "Здесь последнее пристанище Уилла Рейли".

Вэл поднялся в комнату и закрыл за собой дверь. Он посмотрел на одежду Рейли - такую красивую и никому не нужную сейчас одежду.

Он быстро собрал свои вещи в небольшой мешок, не забыв положить в него револьвер, который купил ему Рейли. Он взял винчестер Уилла, проверил заряды и положил его на кровать. Затем он переоделся в рабочую одежду и подошел к окну.

Быстро оглядевшись, он выскользнул из окна, спустился по покатой крыше и сбросил мешок вниз. Затем осторожно перевалился через край крыши ногами вперед, повис на вытянутых руках и спрыгнул. Подняв мешок с вещами, он прошел по переулку и через темный пустырь к тому месту, где оставил лошадей. Здесь остановился и надел оружейный пояс с кобурой и револьвером.

Где-то недалеко находился Генри Зонненберг. Вэл задумался. Он хорошо владел оружием, Уилл об этом побеспокоился. Почти десять лет он стрелял вместе с Уиллом, но не считал, что готов для поединка с Генри или с остальными. Однако у него в запасе было время. Не зря Уилл учил его выжидать.

Он сел на коня и с лошадью Уилла в поводу выехал из города. Некоторое время он скакал легким галопом, потом перевел коня на шаг. Перед самым рассветом остановился и дал лошадям передохнуть, после этого забрался на лошадь Уилла и двинулся дальше.

Он ехал по безлюдным местам на юго-запад, избегая людей, сворачивая с тропы и возвращаясь на нее, только когда встречные всадники проезжали мимо. Он знал, куда направлялся.

Это была маленькая, одинокая хижина в горах неподалеку от Дьюранго. Пару раз, бывая в этих местах, они с Уиллом там ночевали, а однажды провели целую неделю. Они сделали в хижине небольшой ремонт и тщательно изучили прилегающую местность.

Хижина стояла на опушке осиновой рощи. Рядом протекал маленькая речка, в которой водилась рыба, перед домом лежал большой луг, вокруг водилось много дичи.

Проезжая по безлюдным местам, человек обычно предается своим мыслям. Уилл Рейли всегда учил его думать. "Нужно быть объективным, - говорил он. Это первое, что нужно знать игроку. Каждую проблему нужно рассматривать, как она есть, спокойно и без эмоций. Будь строг с собой, не жалей себя".

Уилла больше не было, но Вэл делал все так, как учил его друг, и все наставления Рейли были направлены на то, чтобы воспитать в мальчике силу духа. У Уилла редко были готовые ответы, но у него всегда находился способ решения проблемы.

Вэл Даррант подумал о том, что ему предстоит сделать. Генри Зонненберг не должен уйти безнаказанно. Закон вряд ли будет лезть из кожи вон, чтобы найти убийцу профессионального картежника, к тому же власть представителей закона на Западе распространялась в основном на заселенную местность. Но Генри Зонненберг заплатит за убийство, Вэл об этом позаботится.

В нападении на Рейли участвовали трое. Вэл знал, что первым делом они постараются найти Эвери Симпсона и получить свои кровавые деньги. Поскольку Рейли был мертв, миссия Симпсона будет считаться выполненной, однако прежде чем уехать, он должен будет встретиться с убийцами.

Но что если Симпсон поспешит вернуться на восточное побережье, так и не заплатив?

Многие люди нечисты на руку, и Эвери Симпсон наверняка относился к их числу. Он может просто вернуться домой. Однако он был хитрым и осторожным человеком поэтому, скорее всего, направится на место встречи с убийцами, где бы оно ни находилось.

Хайкок видел его в Вичите, затем Симпсон поехал в Хейс. Вероятнее всего, контакт с бандитами произошел именно там, и там же они должны были встретиться для получения денег. В любом случае, Вэлу больше ничего не приходило на ум.

Этим вечером, разбив лагерь, Вэл упражнялся выхватывать револьвера из кобуры, потом приготовил себе ужин и снова принялся практиковаться. У него от природы были быстрый глаз и твердая рука, свои способности он развивал несколько лет, учась играть в карты, тренируясь с револьвером и жонглируя одновременно несколькими шариками, чему научил его Уилл.

Каждый вечер он практиковался с револьвером, но без выстрелов, потому что не хотел привлекать к себе внимания и не имел понятия, кто обитал в этой округе.

В Дьюранго он купил газету и нашел объявление, написанное Симпсоном под диктовку Уилла. Вэл сам отправлял эти письма на следующее утро после убийства. Он улыбнулся при мысли, какой будет встреча Генри Зонненберга с Симпсоном после того, как бандит прочитает объявление.

Вэл сложил газету и положил ее на столик рядом с тарелкой. Он засунул руку в карман, чтобы достать деньги и обнаружил, что там нет ни цента. Но в потайном поясе лежало золото - в обоих потайных поясах, потому что он носил с собой несколько тысяч долларов.

Он немного помедлил, затем раскрыл газету и сделал вид, что читает. Прикрываясь ею, он просунул руку под рубашку и вынул три золотых монеты. Пытаясь положить их в карман, он выронил одну, и она покатилась по полу.

К нему повернулось несколько человек. Вэл смущенно встал, чтобы поднять монету, которая остановилась у тяжелого ботинка, измазанного в красной глине. Когда Вэл нагнулся, ботинок с силой наступил на нее.

Вэл сделал шаг назад и выпрямился с бьющимся сердцем. Он видел, как в таких ситуациях поступает Уилл Рейли, но ни разу не сталкивался сам.

У бара сидели трое, у ног одного из них лежала монета.

- Вы наступили на мою монету, - сказал Вэл. - Вы не подвинете ногу?

Человек не шелохнулся, лишь с ухмылкой покосился на других.

- Только послушайте, как он разговаривает. Настоящий джентльмен, я правильно говорю? А теперь слушай сюда, парень. Эта монета выпала из моего кармана. Она не твоя, а моя.

За ними наблюдало с десяток мужчин, сейчас все глаза остановились на Вэле. Он был всего лишь юношей, но он носил револьвер. Любой человек с оружием на поясе должен быть готов применить его.

- Под вашими ногами лежит двадцатидолларовая монета, и она принадлежит мне. - Вэл старался, чтобы голос его не дрожал. - Уберите ногу.

- Это не твоя, - сказал мужчина, - но если хочешь ее взять, попробуй.

Нарочито медленно он отодвинул ногу, и Вэл сделал шаг вперед, чтобы поднять деньги. И тут же понял свою ошибку. Нагнувшись, он увидел, как нога в тяжелом ботинке размахнулась для удара.

Он среагировал немедленно, долгие тренировки не прошли для него даром. Он с силой отбил ногу, и этим лишил равновесия человека у бара. В самый последний момент он уцепился за стойку и только поэтому не свалился с табурета.

Вэл быстро отступил с револьвером в руке.

- Поднимите ее, мистер, - спокойно сказал он, - и положите на мой столик.

Мужчина медленно выпрямился. Двое других стали обходить его с двух сторон.

- Убери пушку, малыш. Мы же просто пошутили.

- Поднимите деньги и положите на мой столик. - Голос Вэла вдруг стал холодным и ровным. Он не хотел убивать и считал, что этого не понадобится. Это были подленькие людишки, опасные только тогда, когда на их стороне было явное преимущество. - Я не шучу, - добавил он.

Мужчина нагнулся за монетой, затем из этого положения прыгнул на Вэла. Тот по-боксерски отступил в сторону и опустил рукоятку своего "смит-и-вессона" на голову мужчины. Тот без чувств рухнул на пол.

Не сводя взгляда от остальных двух, Вэл поднял монету и попятился. Приблизившись к бару, он заплатил за еду и положил сдачу в карман.

- Тебе это даром не пройдет, - сказал один из двух. - Он убьет тебя.

Вэл знал, когда стоит блефовать в открытую. Он кинул револьвер в кобуру и встал к ним лицом.

- А как ты сам? Хочешь попробовать сейчас?

Его расчет оправдался, потому что говоривший осторожно положил руки на стойку, подальше от оружия.

- Это не моя драка, - хрипло сказал он. - Я просто с ним выпивал.

Вэл попятился к двери, обратив внимание на человека с непроницаемым лицом, который сидел за соседним столиком и пристально наблюдал за ним. Видел ли он его прежде? Кто он?

Вэл вышел, двери за ним захлопнулись. Его лошади были привязаны неподалеку. Он повернулся и быстро зашагал к ним.

Оглянувшись, он заметил, что наблюдавший за ним человек стоит на крыльце салуна, прикуривая сигару. Вэл сел в седло и развернул лошадь.

Он доехал до своего убежища в горах, когда на землю начали опускаться сумерки, и заведя лошадей в тень осин, некоторое время наблюдал за хижиной. Из трубы не шел дым, чужих следов не было заметно. Когда прошло с полчаса и почти стемнело, он двинулся вперед.

В корале не было лошадей, на земле не видно свежего навоза. Он привязал лошадей и подошел к хижине, сняв ремешок со своего шестизарядника. Он был почти у двери, когда заметил, что она слегка приоткрыта, а на половинках бревен, которые служили ступеньками, видны темные пятна. Он коснулся одного ладонью и почувствовал, что оно еще сырое.

Кто бы ни был внутри, он слышал, как Вэл привязывал лошадей у кораля, и Вэл спокойно произнес: - Я друг. Зажгите огонь.

Ответом ему была тишина.

Внутри было темно. Вэл подождал несколько минут и придвинулся ближе. Он услышал дыхание и шагнул к двери. Дыхание было прерывистым. Он был уверен, что в хижине лежит раненый.

Левой рукой он широко распахнул дверь, но ничего не случилось.

Он вошел внутрь, тут же шагнул вправо и прислонился к стене. И снова тишина.

- Кто здесь? - спросил он. - Кто это? Я друг.

Ответа не было, и рискнув, Вэл чиркнул спичкой.

Под столом, стоявшим посередине комнаты, наполу лежал человек. Рядом с его рукой валялся револьвер. Дощатая кровать, с которой он упал, была вымазана кровью.

Спичка сгорела, Вэл чиркнул еще одной и зажег стоявшую на столе лампу. Затем обошел стол и посмотрел на упавшего человека. На спине куртка была окровавлена и разорвана пулей. Вэл осторожно перевернул его. Это был Тенслип.

На лбу его багровела подсохшая ссадина, кровь от ранения высохла.

Вэл выпрямился и осмотрел комнату. Несколько лет назад Тенслип входил в банду Генри Зонненберга. Хотя Вэл слышал, что за Уиллом охотились только Зонненберг, Терстон Пек и Хардести, Тенслип мог быть с ними заодно.

Никогда прежде Вэл не попадал в такие ситуации, хотя ему несколько раз приходилось ухаживать за ранеными. Однако руководил им всегда уверенный в себе и решительный Рейли, который знал, что нужно делать, и отдавал соответствующие распоряжения.

Прежде всего, необходимо позаботиться о Тенслипе. Вэл поправил его постель, затем, подсунув руки под мышки и бедра, поднял его с пола.

Вэл был сильным парнем, однако раненый был без сознания и висел на руках мертвым весом. Может и не стоило трогать Тенслипа с места, но Вэл тем не менее положил его на доски кровати и расстегнул окровавленную рубашку. От вида раны его затошнило.

Отвернувшись, он накидал в очаг дров, разжег огонь и поставил кипятить воду.

Затем вышел, расседлал лошадей и пустил их в кораль. Найдя маленький стог, сена в котором хватило бы дня на два, он накидал лошадям корма. После этого отнес свои вещи в хижину и положил их на пол.

Котелок закипал. Он налил немного воды в миску, чистым носовым платком смыл засохшую кровь и старательно промыл рану. Сделав салфетки из двух других платков, Вэл наложил их на входное и выходное отверстие и забинтовал. Затем смыл кровь с ссадины на лбу.

Вэл настрогал в котелок вяленого мяса, и добавив воды, сварил слабый бульон. Он не знал, правильно ли делает, но Тенслип, должно быть не ел день или два, поэтому Вэл напоил его бульоном. Раненый проглотил вначале то, что сварил Вэл, потом пришлось доварить еще немного.

В полночь Вэл приготовил себе постель и лег спать.

Глава девятая

Вэл неожиданно проснулся, перейдя от глубокого сна к настороженному вниманию. Некоторое время он с непониманием смотрел на крышу хижины. Где он? Хижина в горах... Тенслип...

Он сел на кровати. Тенслип не спал и наблюдал за ним.

- Не знаю, кто ты, дружище, но похоже, ты появился вовремя. Меня ведь тяжело ранило?

- Да.

- Думаешь, я вытяну?

- Я не врач, но Уилл говорил, что видел людей, у которых кишки вылезали из живота, и они оставались жить, хотя по всем правилам должны были умереть. Он говорил, что две трети выздоровления зависит не от раны, а от человека.

- Уилл? А, теперь я знаю, кто ты! Ты мальчишка Уилла, мы встречались лет десять назад. Конечно, и я слыхал, что ты все еще ездишь с ним. Ну, как он?

- Уилла убили.

Тенслип молча лежал, уставясь в потолок.

- Я бы поставил свою жизнь, что у них это не получится, даже у троих.

- Он выходил из ресторана, а они выстрелили без предупреждения. Картечью из ружей.

Вэл оделся и разжег огонь в очаге. Он не знал, как чем нужно кормить раненых, поэтому приготовил только бульон. Он слышал, что есть травы, которые помогают при ранениях, Уилл немного рассказывал ему о них, но он не помнил ни одной целебной травы, которая росла бы в этих местах. Ему придется надеяться на себя и постепенно восстанавливать силы Тенслипа.

- Что с вами случилось?

- Это все они, Хэнк и двое других. Они хотели, чтобы я поехал с ними, но я не никогда пошел бы против Уилла. Во-первых, я знал, что он стреляет быстрее и лучше меня, но отказался я потому, что он мне нравился. Он был человеком такого сорта, каким хотел стать я - а я был всего лишь диким ковбоем, у которого даже не хватало здравого смысла жить по закону...

Его голос оборвался, и через минуту Вэл увидел, что Тенслип спит. Пока закипала вода, он вышел во двор, вывел лошадей из кораля и привязал на траве. Лошадь Тенслипа, очевидно, кто-то забрал, как и его оружие, потому что Вэл не увидел ни лошади, ни седла.

Вэл собирал валежник и обдумывал ситуацию. Если он хочет поймать Симпсона или Зонненберга, ему нужно уезжать, но Тенслип, если останется один, не выживет. У Тенслипа был один шанс из десяти, а если Вэл уедет, у него не останется и этого шанса.

Хижина стояла на пологом склоне, за ней находилась густая осиновая роща, деревья в которой поднимались по склону одной сплошной массой. Выше кучками стояли ели. Ниже и к востоку склоны были покрыты желтой сосной. Здесь, под осинами рос водосбор с красивыми лиловыми, пурпурными и иногда белыми цветами, среди них показывались крошечные желтые цветочки, названия которых он не знал. Около хижины по склону стекала речушка, обеспечивая водой тех, кто обитал в хижине и их лошадей.

Вечером Тенслипа стало лихорадить, иногда он срывался на бред. - Спаси меня, малыш, - выкрикивал он, - ради Бога спаси меня, чтобы я мог расквитаться с Хэнком. Берегись его! Он подлый и хитрый, как ядовитая змея. Он будет ненавидеть тебя, малыш, как ненавидел Рейли. Он боялся Рейли, я ему так и сказал. Поэтому-то они и стреляли из ружей из темноты. Поэтому-то он и ненавидел Рейли - потому что боялся его.

Некоторое время он молчал, потом продолжил более спокойным голосом: Он подло подстрелил меня, малыш. Он потихоньку вытащил револьвер и выстрелил из-под стола. У меня не было ни единого шанса. Он выстрелил мне в живот и оставил умирать - сказал, что забирает мою лошадь и снаряжение.

- Вы поправитесь, - сказал Вэл, - и я дам вам лошадь и снаряжение Уилла. Я ее привел.

Примерно час Тенслип спал, а когда проснулся, попросил пить.

- Вэл, - сказал он, - я видел людей, раненых в живот. Обычно они умирали меньше чем за полчаса, по крайней мере те, которых я видел. Может некоторые из них умирали позже, но если живут так долго, как я, у них есть возможность выжить. Знаешь, малыш, эта пуля наверное прошла насквозь, ничего не задев. Я такое видел. Но сегодня ночью, похоже, мне будет плохо. Вэл, ниже по склону растет одна трава. Пару раз я замечал ее слева от ручья. У нее красные цветы, называется пятилистник. Найди ее, нарви и завари. Она снимает жар, малыш. Она мне поможет.

Вэл встал. - Тогда мне лучше поторопиться. Скоро стемнеет.

- Слева от ручья, рядом с большим серым валуном, который весь порос мхом. Рядом стоит разбитое молнией дерево, чуть выше растет сумах.

Вэл быстро вышел, прихватив с собой винтовку. Солнце село, но было еще светло. Он мысленно отметил ориентиры, которые понадобятся, когда станет стемнеет, ведь в темноте все выглядит по-другому. Вэл перешел речушку и поспешил вниз по склону. Он нашел траву там, где и говорил Тенслип, и нарвал целую шляпу.

Тенслип беспокойно спал, его лицо раскраснелось от жара. Он мотал головой из стороны в сторону и что-то бессвязно бормотал.

Вэл заварил часть травы и, подняв голову Тенслипа, заставил выпить приготовленного отвара. Он заставлял его пить снова и снова, хотя и не знал, какие будут последствия. Если пуля задела Тенслипу внутренности, он все делал неправильно, но в этом случае Тенслип все равно умрет. Ближайший врач был по меньшей мере в шестидесяти милях, к тому же Тенслипа в Дьюранго могли арестовать.

Наконец Вэл заснул, а когда наступило утро, он увидел, что его пациент спокойно спит. Вэл покормил лошадей и занялся делами на дворе, пока Тенслип продолжал спать.

Вэл почистил оружие, постирал носовые платки, которые прикладывал к ранам, наколол дров и сложил их в поленницу. Затем стал упражняться в выхватывании револьвера.

У него получалось быстро - может быть так же быстро, как у Уилла, который всегда говорил, что у Вэла просто Божий дар. К тому же он метко стрелял. Вэл не горел желанием стрелять в человека, но если он найдет Зонненберга, он убьет его, потому что против Хэнка нельзя было привести никаких доказательств, чтобы обвинить его в убийстве Уилла Рейли. То же самое он сделает с Хардести и Пеком... если не получится по-другому.

Он вернулся в хижину и увидел, что Тенслип проснулся. Он наблюдал за Вэлом через распахнутую дверь.

- Ты хорошо управляешься с этой штукой, а, малыш? Ладно, она тебе понадобится.

- Я не собираюсь оставаться на Западе. После того, как разделаюсь с Зонненбергом, поеду на восток и, пожалуй, останусь жить там.

- Может быть и так. Но эта земля притягивает человека. Смотришь на горы, на открытые просторы равнин, и они притягивают тебя. Я всегда жил на Западе. Когда был маленьким, больше всего хотел стать траппером, но когда подрос, не мечтал ни о чем, кроме как стать ковбоем. Я был неплохим ковбоем и лучше всех объезжал лошадей. А потом как-то вечером, когда мы с ребятами сидели на мели и хотели поразвлечься в городе, собрали десяток коров и продали. Об этом пронюхал шериф, и нас стали разыскивать за скотокрадство.

Тенслипу стало лучше, и ему хотелось поговорить. Вэл слушал.

- Никогда не рассчитывал стать преступником. Я слишком много их знал все время в бегах и ничего впереди, кроме тюрьмы или веревки. Но так уж получилось - один бездумный вечер и я покатился. Правда, никогда не был наемным ганменом. Вообще-то первого человека я убил именно из-за этого. Он всегда нанимал людей для грязной работы: спалить дома переселенцев или скваттеров, или кого-нибудь убить, и он хотел, чтобы я ему помогал. Но я сказал ему, что об этом думаю, а он схватился за револьвер. Я в то время и не предполагал, что могу так быстро стрелять, и носил шестизарядник только потому, что носили его все остальные - на пастбищах время от времени им приходилось пользоваться.

- Вы убили его?

- Всадил две пули, прежде чем он успел выхватить свою железяку, и вот с того времени я преступник.

Тенслип неожиданно почувствовал усталость, он откинулся на спину, а Вэл свернул сигарету и дал ему. Прикурив, Тенслип сказал: - Ладно, малыш, уезжай из этих мест и живи на востоке.

Все следующие дни Вэл мучился беспокойством. Зонненберг с Симпсоном встретятся и расстанутся, после этого их тяжело будет найти. Но он не бросил раненого. А Тенслип с каждым днем набирался сил.

Вэл однажды слышал, как армейский врач сказал Уиллу. "Люди, живущие на Западе, сделаны из сыромятной кожи и железа, их так легко не убьешь. Это заслуга мяса с бобами, тяжелой работы и свежего воздуха".

Когда Тенслип начал потихоньку вставать с лежанки, Вэл сказал ему, что уезжает.

- Хорошо, Вэл, - сказал Тенслип. - Теперь я выдюжу.

- Как и обещал, оставляю лошадь и седло Уилла, его револьвер и свою винтовку. Я возьму винтовку Уилла.

Тенслип вдруг отвернулся.

- Малыш, ты нормальный парнишка, - сказал он. - Если у тебя когда-нибудь будут неприятности, можешь рассчитывать на меня.

Вэл Даррант некоторое время в нерешительности колебался - спросить или не спросить, ведь дверь в прошлое была для него давно закрыта.

- Тенслип, вы знали мою мать. Вы знали Майру Корд.

Тенслип обернулся и посмотрел на него.

- Это все в прошлом, Вэл. Забудь о ней.

- Какая она была?

- А ты не помнишь? - грубо сказал Тенслип. - Она никчемная женщина. Она тебя выкинула и хотела оставить умирать от холода. Она была подлой и бессердечной.

- Где она сейчас?

Тенслип сел и скрутил еще одну сигарету.

- Послушай, малыш, о ней никто ничего не знает. Ее помню я и еще может быть Хэнк. Живи себе на здоровье и забудь ее. Рейли родился на темной стороне и стал джентльменом, Майра родилась на светлой и стала... э-э... женщиной сомнительной репутации и воровкой. Да, и ее подозревают в одном-двух убийствах.

- Вы знали моего отца?

- Лучше, чем Уилл Рейли. Одно время я работал с ним в горах неподалеку отсюда. Он был обеспеченным человеком, Вэл, потому-то ты и родился.

- Как это?

- Майра решила его подцепить. Она была лишь одной из многих, но ждала своего часа. Она приклеилась к Дарранту, а когда поняла, что беременна, пыталась уговорить его составить завещание в ее пользу.

Даррант был не дурак. Он не верил, что она оставит ребенка, он знал женщин куда лучше многих, поэтому сказал Майре, что она ничего не получит. Майра разозлилась и стала ему угрожать, ну, а он рассмеялся ей в лицо. Тогда она расплакалась и сказала, что не хотела этого. Я все время был в курсе их дел, потому что работал рядом с ним, да к тому же Даррант мне нравился. Поэтому когда Майра купила крысиный яд, я все ему выложил. Он лишь посмотрел на меня и сказал: "В этом старом отеле есть крысы. Я их слышал". Как же! Крысы-то завелись в нем лет десять назад, и никто ничего с ними не делал, так с какой стати ей покупать столько яда, что им можно переморить половину зверья во всем штате Колорадо? На следующий день он уехал. Просто взял и уехал. На Майру стоило посмотреть! На нее можно было надевать смирительную рубашку. Она ведь знала, что Даррант был богатый парень, и ей страшно не хотелось терять его.

- Вы потом его видели?

- Нет. По-моему, он уехал обратно на восток или в Канаду.

- А Майра?

Тенслип лишь пожал плечами.

- Держись от нее подальше, малыш. Забудь ее. Это плохая женщина.

- А что случилось с Вэном?

- Он с ней, если только она от него не устала и не выкинула... или отравила.

На следующее утро Вэл спустился с гор. По следу Зонненберга он последовал в Хейс, и там его потерял. Тогда он направился на юг в Техас.

Золото в потайных поясах тяжело лежало у него на бедрах, но он тратил деньги экономно. Однажды ночью Вэл разбил лагерь в овраге, среди зарослей мескита. Им овладело чувство одиночества. Он скучал по Уиллу, по разговорам, которые они вели о людях, книгах и картах. Он понимал, что ему все надоело, хотелось оставить все и уехать куда-нибудь подальше... например, на восток.

Неожиданно его внимание привлек приближающееся бренчание пристяжных цепей и скрип тяжелого фургона. Из темноты прозвучал голос: - Эй, у костра!

Вэл отступил подальше от огня.

- Если друг - подъезжай, если враг - начинай стрелять!

Из темноты донесся смех.

- Вот это приветствие! Давай, Бетси, трогай. Кажется, мы дома!

Глава десятая

Фургон подкатил к границе освещенного пространства, с него соскочил высокий старик и посмотрел в сторону костра.

- Все в порядке, незнакомец, - сказал он. - У нас добрые намерения. Похоже, мы с Бетси здесь заблудились.

Он вошел в круг света, неся в правой руке винтовку, обращенную дулом к земле.

Вэл внимательно осмотрел его. Старик показался ему обычным искателем свободной земли. Вэл перевел взгляд на фургон. Кем бы ни была Бетси, ее видно не было. А вот дула четырех винтовок он увидел сразу.

Он все еще находился в глубокой ночной тени и был уверен, что его не видно, но стрелять он не мог. Если он выстрелит и раскроет свою позицию, в следующую же секунду его сметут винтовочным огнем.

- Если у вас добрые намерения, к чему винтовки? - Вэл старался говорить вежливо. - И не слишком на них рассчитывайте. Меня могут прикончить, но прежде я продырявлю вашу шкуру.

- Похоже на ничью по-мексикански, сынок, не так ли?

Старик подошел к костру. Одет он был в старье, но по крайней мере в чистое старье.

- Ты один, сынок? - спросил он.

- Нет, я не один. Со мной шестизарядник и винчестер, - сказал Вэл. Это все спутники, которые мне понадобятся.

Старик рассмеялся.

- Видите? Я же говорил, что он наш человек. Вылезай, Бетси.

Брезент фургона раздвинулся, на землю легко спрыгнула девушка и повернулась лицом к огню. У нее были черные волосы и черные глаза. Ее кожа была гладкой и белой. Она была прекрасна.

- Меня зовут Бетси, - просто сказала она.

- Почему бы остальным тоже не спуститься? - сказал Вэл. - Я буду чувствовать себя лучше, если увижу всех.

С фургона спрыгнули два юноши, едва ли старше Вэла, и он вышел к костру и протянул руку.

- Меня зовут Вэл Даррант, - произнес он. - Ищу место, где можно обосноваться.

- Мы тоже, - сказал юноша повыше. - Меня зовут Тарди Баклин. Это Коди, а это знакомый тебе Папаша. - Затем он повернулся к сестре. - Это Вестерн Баклин, наша сестра. Мы зовем ее Бетси.

- У меня есть кофе, - сказал Вэл, - но вряд ли хватит еды на всех.

- Ничего, - сказал Коди, - мы принесем свою.

Старик повернулся к фургону и позвал: - Ладно, Дьюб, выходи.

С фургона спрыгнул еще один высокий парень и, усмехаясь, зашагал к ним.

Вэл ощутил раздражение. Его одурачили в простой игре. Подъехавшие действовали умно, придерживая козырного туза, пока не убедились в намерениях Вэла.

- Это все? - спросил он, - или где-то прячется еще один?

Глаза старика заискрились смехом.

- Между прочим, Бостон проверяет твои следы на тот случай, если ты приехал не один.

Вэл увидел крупного жесткошерстного пса, наполовину эрдельтерьера, наполовину мастиффа или может быть дога. Он не был настроен враждебно, но внимательно наблюдал за Вэлом.

Вслед за ним в круг света вошла Бостон, это была еще одна девушка, моложе Бетси.

- Будь осторожен, молодой человек, - сказал Папаша Баклин. - Эти девицы не видели симпатичного парня с тех пор, как выехали из дома. Тебе повезет, если удастся удрать без того, чтобы одна из них в тебя не вцепилась.

- Па! - с возмущением сказала Бетси. - Что он о нас подумает?

- Я просто его предупреждаю, и предупреждение ему понадобится, верно, ребята?

- Наши сестрицы любят ухлестывать за парнями, - сухо сказал Коди. - Но не подумай о них ничего плохого. Они хорошие девушки.

Один из братьев взял винтовку и направился в темноту. Девушки занялись приготовлением ужина.

- Садись, сынок, - сказал Баклин. - Они здорово готовят, и сколько бы ты ни съел, предложат тебе добавку.

Во время еды старик объяснил: - Мы, как и все, сынок, хотим начать жизнь с начала на западных землях. У нас нет ничего, кроме еды, нескольких хороших лошадей, коровы и многих рук, привыкших к работе. Но мы надеемся преуспеть.

Впервые за много дней Вэл расслабился. Это были приятные люди, с которыми легко было общаться. Они приехали с виргинских холмов на Запад с желанием попробовать свои силы в скотоводстве. Папаша Баклин торговал лошадьми и иногда перегонял скот на север. Коди и Дьюб уже побывали на Западе - охотились за бизонами и тоже перегоняли скот.

- Говорят, в Колорадо хорошая земля, - сказал Папаша Баклин. - Мы с ребятами хотим застолбить чуток, пока есть возможность.

- Землю труднее удержать, чем получить, - сказал Вэл.

Тарди Баклин улыбнулся.

- Если получим, то удержим, - сказал он, - об этом не беспокойся. Мы соберем себе скот и лошадей. Хотим для начала приручить диких. Коди говорит, что это можно.

- Штука в том, - сказал старик, что мы уже застолбили участок. Коди с Дьюбом разведали землю, когда охотились на бизонов и нашли хороший, быстрый ручей. Мы туда и едем.

- Не возражаете, если я поеду с вами? - спросил Вэл. - Могу помочь, если повстречаемся с индейцами.

- Добро пожаловать, - сказал Папаша Баклин. И с этого все началось.

Три долгих дня они ехали по безлюдным местам - три чудесных дня. Баклины были добродушными и трудолюбивыми людьми. Вэл выполнял свою часть работы и чуть больше.

- Ручей протекает там постоянно? - спросил он как-то.

- Там лежит земля команчей, - сказал Дьюб, - немногие отважатся туда сунуться, но мы построили себе глиняную хибару и оставили присматривать за землей дядю Джо.

Они выехали к ручьям в вечерних сумерках четвертого дня. В короткой траве крутились пыльные смерчи, будоража росшие по берегам ручья деревья, которые образовывали маленькую, но густую рощицу тополей и ив. Коди и Дьюб выехали вперед на разведку. Вэл поехал с ними.

- Дядя Джо должен ждать нас, - сказал Дьюб.

Ни дым костра, ни стук топора не выдавали присутствия человека. Они, вынув винтовки из чехлов, разъехались и немного погодя увидели тело темное пятно на склоне холма, вдалеке от деревьев.

Коди свернул, объехал тело и приблизился к нему с другой стороны. Затем быстро вернулся, его лицо побледнело от гнева.

- Это дядя Джо. Его ранили, проволокли по земле на лошади и оставили умирать.

Они быстро окружили глинобитную лачугу. Она была низкой, но достаточно прочной, рядом с ней находился кораль, огороженный жердями. Подъехав поближе они увидели надпись на двери:

"Это земля ранчо "Даймонт бар"

Держитесь от нее подальше!"

- Ну, - Дьюб сплюнул, - эти мерзавцы могли с нами поговорить, но теперь они за это ответят.

- Может быть ваш дядя начал стрелять первым, - мягко возразил Вэл.

- Дядя Джо? Ни за что в жизни. Он почти не видел. Мог выстрелить, если цель находилась на расстоянии вытянутой руки. И вообще он стрелял только обороняясь.

- Его винтовка пропала, - сказал Коди.

- Винтовку мы узнаем, - сказал Дьюб. - Рано или поздно она отыщется.

Хибара стояла пустой, но нападавшие ее обчистили, разбросав припасы по полу на съедение грызунам и муравьям.

- Скажи папе, Дьюб. Мы с Вэлом останемся здесь.

Когда Дьюб отъехал, Коди сказал: - Папа будет огорчен. Дядя Джо был единственным родственником моей матери, они с папой были очень близки. Придется нам отыскать убийц.

- Их может быть больше, чем вас.

Коди холодно посмотрел на Вэла. - Их может быть больше, чем нас, но ни один Баклин еще не отступал в драке.

Подъехал фургон, и девушки начали прибираться в доме. Ночь они провели под крышей, а мужчины ночевали на свежем воздухе.

На следующий день они начали расширять и перестраивать дом. На всякий случай на вершинах окружающий холмов выкопали окопы для стрельбы, один человек всегда дежурил на холмах. Ночью был другой дежурный - собака - со своими игривая, как щенок, но готовая оповестить о приближении постороннего яростным, хриплым лаем.

- Нам надо собрать лошадей, - сказал Баклин в первый же день, - и пополнить припасы мясом.

- Вам нужно заняться скотоводством, - подсказал Вэл. - Лошадей здесь некому продавать - только армии. К тому же их сразу украдут индейцы.

- Каждый занимается тем, чем может, - хмуро сказал Баклин. - У нас нет ничего, кроме молочной коровы.

Вэл набросил на коня седло, затянул подпругу и остановился, глядя на перекатывающиеся холмы. Это были хорошие люди, бедные, но целеустремленные. Они привыкли к тяжелой работе. Может быть он собирался сделать глупость, но Уилл всегда учил его, что лошадей, собак и мужчин следует оценивать по характеру. Вэл добавил к этому списку еще и женщин.

- Мистер Баклин, - сказал он, - я собираюсь поговорить с вами о деле.

Папаша посмотрел на него, удивленный неожиданным изменением в настроении. Коди тоже внимательно взглянул на него.

- Все в сборе? - спросил Вэл. - Давайте сядем побеседуем.

Они вошли в дом - высокие спокойные молодые люди, Дьюб, Коди и Тарди, и две девушки.

- Вы знаете меня так же плохо, как и я вас, - сказал Вэл, - но мне нравится, как вы себя ведете и вместе работаете. Я чувствую, что вы честные люди, и думаю, что ранчо будет прибыльным. - Он помолчал, потом решительно продолжил: - Я хочу купить долю в вашем деле, хочу, чтобы мы стали партнерами. Меня здесь долго не будет: мне надо съездить на восточное побережье и кое-кого отыскать. Вообще-то мне нужно найти пару человек... трех. Поэтому я не смогу работать с вами наравне.

- Что ты решил?

- Вам нужен скот. Я дам деньги на покупку шестисот голов, если они не окажутся дороже десяти долларов за голову.

- В Техасе можно купить коров по четыре-пять долларов, - сказал Коди. - У тебя есть такие деньги?

- Да, - сказал Вэл. - Я получил их в наследство от дяди, и могу достать еще больше.

Баклины переглянулись, и Вэл видел, что они сомневаются. Он расстегнул рубашку и снял потайной пояс. Открыв кармашки, он вынул две тысячи долларов в золотых монетах и ассигнациях.

- Вот. Теперь мы можем поехать на юг и закупить скот.

Коди глубоко вздохнул. - Ну, папа, это больше, чем мы могли надеяться. Предлагаю взять его в партнеры.

Баклин почесал подбородок.

- Ты хочешь половину прибылей?

- Одну треть. Вы работаете, я выкладываю деньги на скот. Берите их, покупайте, что сможете. Позже я привезу еще.

- Лучшего шанса нам все равно не представится, - сказал Баклин. - Мы согласны, сынок.

После этого прошло несколько дней, в течение которых они разведывали пастбища во всех направлениях, для безопасности разбившись на пары. Один мужчина всегда оставался дома.

Трава была сочной и густой, и хотя "Даймонд бар" вывесило предупреждение, за все время им не попалось ни одной коровы, ни одного бычка с клеймом.

Они видели небольшое стадо бизонов, не больше шестидесяти голов. Одного, пасшегося в стороне, они застрелили на мясо. Кругом водилось несчетное количество антилоп, а однажды вдалеке они заметили волка.

Воды было мало. В ручье, возле которого они обосновались, было сильное течение, но это был единственный источник на многие мили. Его ценность была очевидной. Тот, кто контролировал ручей, контролировал около сорока квадратных миль пастбищ. Бык породы лонгхорн может в поисках воды идти трое суток, но без легкого доступа к воде скот не откормится и не разжиреет.

Примерно в ста ярдах от дома они вырыли мелкий пруд, выложив три стороны камнями, и прорыли канаву от ручья до пруда.

- Па, - как-то раз сказал Коди, - мне не нравится, что произошло с дядей Джо. Он был хорошим человеком.

- Может стоит рассчитаться, - предложил Дьюб.

- Нет, - сказал Папаша Баклин, - мы подождем. Мы здесь поселились и рассчитываем остаться, поэтому первыми затевать драку нам ни к чему. Они ее начали и рано или поздно приедут сами. А пока надо подумать о скоте, о племенном скоте.

Он поглядел на Вэла. - Ты что-нибудь знаешь про мясной скот, сынок?

- Немного. Одно время я работал на ранчо и слышал, как часами торгуются покупатели. Много раз я сидел в гостиничном фойе и слышал, как они между собой обсуждают скот. Когда мы с Уиллом подрабатывали ковбоями, мы работали у одного хитрющего скотовода, который рассказывал нам о недостатках того или иного животного. Да, немного знаю.

- А вот мы в этом ничего не соображаем. Не больше любого переселенца. Сынок, давай вместе с Коди съездим в город.

- А как же мы? - спросила Бостон. - Нам с Вестерн тоже хочется посмотреть на огни города.

- Там, куда мы едем, - сказал Коди, - огней почти нет. Да вы и так были в этом городишке с одной улочкой и десятком побитых непогодой хибар, в основном салунов.

- Оставайтесь дома, - сказал Папаша. - Там могут быть неприятности. Здесь тоже, но вы двое управляетесь с винтовками не хуже любого мужчины.

Рассвет следующего утра еще не наступил, а они уже ехали по прерии по направлению к городу, по дороге распугивая кроликов, которые отбегали в сторону и садились с поднятыми ушами. Поскрипывали в кожаных чехлах винчестеры, позванивали шпоры.

Они въехали в Кросс-Тимберс, и первое, что они увидели, был фургон с ранчо "Даймонд бар" и две лошадки с тем же клеймом, стоявшие у коновязи напротив салуна "Кэп-Рок".

По сторонам улицы стояли восемь домов, четыре из которых были салунами, два - магазинами, один - кузницей и один столовой. За ними находился кораль.

Они привязали лошадей и вошли в салун, за ними закачались створки двойных дверей. Папаша с Коди направились к бару, а Вэл сделал то, чему учил его Уилл - остался у входа и стал вглядываться в самый темный угол, чтобы глаза после яркого солнечного света привыкли к полутьме. Он не употреблял спиртного, поэтому уселся за свободный столик у двери.

В салуне сидели за столиком четыре ковбоя с кучером фургона и пара мужчин в суконных костюмах у стойки. С ними был человек, который по внешнему виду напоминал кузнеца.

Папаша заказал выпивку и обратился к присутствующим:

- Прошу прощения, джентльмены, - сказал он, - вы, случайно, не знаете, где тут можно купить скот?

Долгое время все молчали, глядя на него. Затем заговорил один из ковбоев за столиком.

- Ты выбрал не то место, приятель. Здесь на много миль вокруг нет свободных пастбищ. Вся земля принадлежит ранчо "Даймонд бар".

- Слишком уж много для одной команды, - мягко сказал Папаша. - Во всяком случае, мы поселились около ручья к западу отсюда. Нам там нравится.

- Этот ручей застолбило "Даймонд бар".

- Это я заметил, - спокойно сказал Коди. - А заодно убили почти слепого старика, чтобы отметить заявку.

На секунду воцарилась мертвая тишина, потом ковбой сказал: - Тот старик был вооружен.

- Тот старик не был вооружен, - отрезал Коди. - Он был старшим братом моей матери и не мог бы увидеть человека у другой стены этого салуна.

Лицо ковбоя напряглось.

- Ты хочешь сказать, что я вру?

- Если ты был там и стрелял в старика, я говорю, что ты врешь, холодно произнес Коди. - А если ты просто слышал эту сказку, то я говорю, что врет тот, кто тебе ее рассказал. Он лжец и убийца.

- Полегче, парень, - сказал другой ковбой. - Нам рассказал об этом Чип Хардести.

- Коди, - вмешался Вэл, - извини, что прервал тебя, но Чип Хардести мой.

Все, как по команде, обернулись к нему, а кучер фыркнул.

- Заткнись, сопляк. Хардести - крутой мужик и самый быстрый в округе.

- Можешь передать ему, что он - злобный ублюдок. Он убил старика. Он убил еще одного человека - он и двое других - стреляя из ружей из темноты, не дав ему возможности защищаться. - Вэл сидел лицом к ковбоям за столиком, не сводя взгляда с кучера. - А ты, мистер, в следующий раз хорошенько подумай, прежде чем советовать мне заткнуться.

- Как ты со мной разговариваешь? - Кучер трясся от гнева. - У тебя еще молоко на губах не обсохло!

- У него обсохло, - сказал Вэл, похлопывая себя по кобуре. - И он разговаривает простым языком. Только попробуй потянуться к своей пушке, и я пулями распишусь на твоем животе.

Кучера словно окатило холодной волной. Парень был молодой, но револьвер у него настоящий, а расстояние между ними не превышало пятнадцати футов. В любом случае, это была не его драка. Пусть парня убьет Хардести. За это ему и платили.

- Разбирайся с Хардести, - сказал он. - Ты же говорил, что он твой. А я ему передам, - с глубоким удовлетворением добавил кучер. - Он найдет тебя еще до захода солнца.

Вэл вызывающе посмотрел на него.

- Мистер, можешь встать прямо сейчас и отправиться к своему Хардести, где бы он ни был. Передай, пусть приходит. Я буду ждать... ждать здесь.

Кучер с большой осторожностью поднялся.

- А вы отправляйтесь с ним, - сказал Вэл ковбоям, - а то Хардести ему не поверит. И скажите боссу "Даймонд бар", что он может оставаться в этих краях до тех пор, пока не будет вмешиваться в наши дела. Нам не нужны неприятности, но мы сможем за себя постоять.

- Но нам нужны те, кто убил дядю Джо, - сказал Папаша Баклин. Передай боссу, пусть повесит убийц до наступления вечера или мы сами его повесим.

- Вы спятили! - воскликнул кучер. - Просто спятили!

- Вот так ему и передай. - Баклин повернулся к Коди. - Давайте перекусим. Они вернутся через час или даже больше.

Глава одиннадцатая

За едой все молчали. Никому не хотелось разговаривать, и меньше всего - Вэлу Дарранту. Он сказал то, что хотел сказать, но сейчас подходило время подкрепить слова действием. Он ни разу не участвовал в поединке, а теперь ему предстояло схватиться с матерым убийцей Хардести. Но ведь тот убил Уилла Рейли.

Папаша и Коди тоже молчали. Только в конце Коди сказал: - Они могут привести целую армию.

- Тогда нам придется иметь дело с армией, - отрезал Папаша. - Мы не станем показываться на улице, пока не увидим, что они из себя представляют.

- Я выйду, - сказал Вэл. - У меня на улице дела.

Несколько минут они молчали, потом Коди произнес: - Вэл, ты мой друг, иначе я бы этого не говорил, но ты еще молодой и все такое, поэтому...

- Спасибо, но меня за язык никто не тянул. Если человек не может отвечать за свои слова - пусть лучше молчит. Это мой принцип.

- Ты участвовал в поединках?

- Пару раз дрался, - сказал Вэл, - но ни разу один на один.

- Тогда надейся только на меткость первого выстрела. Не думай о том, чтобы выстрелить побыстрее. Если твой выстрел окажется вторым, тут уж ничего не поделаешь, но не спеши и положи первую пулю туда, куда метишь.

- Спасибо.

В салуне не было ничего примечательного. На одном конце помещалась стойка бара футов пятнадцати длиной. В самой комнате располагались четыре квадратных столика, каждый был окружен четырьмя стульями из тех, которые называли капитанскими. Бар и стулья явно завезли готовыми, столы сколотили в городе.

Выбор напитков был небольшим, но достаточным для людей, которых не интересовали ни вкус, ни выдержка, а лишь крепость выпивки. На столиках лежали несколько потрепанных колод карт, и вяло перемешивая их, Вэл заметил, что они крапленые: кто-то неуклюже, ногтем, пометил их.

Один из мужчин у бара, одетый как человек с Запада, который часто посещает восточное побережье, подошел к ним со стаканом в руке.

- Не возражаете, если я присяду? - улыбнулся он. - Обещаю не мешать, когда начнется заварушка.

В этом человеке было что-то знакомое, и Вэл, которого учили запоминать, узнал его. Это был мужчина со спокойным лицом, который присутствовал при споре насчет двадцатидолларовой монеты.

- Вы много путешествуете, - сказал он, и человек улыбнулся. Садитесь.

- Вы говорили о покупке скота. Думаете основать ранчо?

- Ранчо у нас уже есть, - сказал Вэл, - теперь нам нужен скот.

- Я, возможно, смогу вложить в ваше предприятие немного денег, если вы выберетесь из этой передряги.

- Спасибо, у нас есть все, что нужно.

- Мой приятель у бара, - сказал мужчина, - скупает скот. Случается, что он его продает, а иногда мы ссужаем деньги.

Вэл не ответил, но ему стало интересно. Уилл Рейли учил его никогда не доверять незнакомым людям, и он не доверял, зная, что под приличной внешностью может скрываться кто угодно.

- Меня зовут Стив Кеттеринг, - сказал мужчина, - а моего друга - Пол Бренч.

Вэл представил Папашу и Коди и замолчал. Этот Кеттеринг что-то замышляет, интересно узнать, что именно.

- Что с вашим другом? - спросил Вэл. - Он не любит общаться?

Кеттеринг обернулся.

- Пол, подойди сюда и познакомься с этими джентльменами.

Бренч подошел и присел за их столик.

- Извините, джентльмены, - сказал он, - я не в лучшем настроении. Я приехал в город, чтобы сыграть в покер - Кеттеринг обещал это устроить, но игра сорвалась. Если я немного не в себе, извините.

- На что вы играете?

Кеттеринг с Бренчем в недоумении на него посмотрели.

- Я хотел спросить, вы играете на деньги или на этикетки от сигар?

Бренч залез в карман джинсов и вынул толстую пачку банкнот.

- Я играю на это, - сказал он. - И у меня есть еще столько же.

Вэлу показалось, что пачка была похожа на "куклу" - пара десятидолларовых купюр, обернутых вокруг однодолларовых или просто вокруг нарезанной плотной бумаги.

Этот Кеттеринг видел его раньше, видел, как он уронил золотую монету, а сейчас слышал, что Вэл хочет купить скот, и выяснил, что деньги ему не нужны. А это означало, что у предполагаемой жертвы есть наличные.

- Хотите сыграть? - спросил Бренч. - То есть я хотел сказать, что вам надо скоротать время, и подумал...

Сколько же раз Вэл слышал подобный подход к жертве. Рейли играл честно и никого не вовлекал и не уговаривал, но часто показывал этот подход Вэлу, который всегда удивлялся его примитивности.

- У нас дела, - сказал Папаша Баклин. - Если у вас есть скот на продажу, давайте поговорим. У нас нет времени на карты.

- У меня есть немного времени, - сказал Вэл. - И даже предостаточно. Человек в моем положении имеет право рискнуть. Но эти карты здорово потрепаны...

- Я уверен, что у бармена найдется новая колода, - сказал Бренч. Позвать его?

Вэл улыбнулся.

- Хороший вопрос, на него можно сыграть. Ставлю три к одному, что у него есть новая колода. Идет?

Глаза Кеттеринга неожиданно стали настороженными. Он задумчиво посмотрел на Вэла, но Бренч отмахнулся.

- Нет, не идет. У большинства барменов обычно есть новые карты.

Бармен принес новую колоду, и Бренч разорвал обертку.

- Разыграем, кто сдает? - спросил он и быстро перемешал карты. Вэл увидел, как его палец постучал по колоде, и догадался, что у того подтасованный туз.

Бренч вынул туза червей.

- Выше моей карты вам не вынуть. Так я сдаю?

- Но я тоже могу вытащить туза. Ничего, если я их вначале перемешаю?

Он перемешал и тоже вынул туза.

Лицо Бренча вытянулось, но Кеттеринг лишь откусил кончик сигары и закурил ее.

- Давайте отложим этих тузов. - Вэл лениво перемешивал карты. - И попытаем счастья снова. Может на этот раз вам больше повезет.

- По-моему, здесь душно. - Кеттеринг встал. - Вы, ребята, играйте, как хотите. Мне что-то не расхотелось. - Он прошел к бару и заказал выпивку.

Бренч хотел было что-то раздраженно ответить, но его прервал Коди: - У тебя нет времени, Вэл. По-моему, я слышу лошадей.

- Одну партию, - сказал Вэл. - Только вы и я, Бренч, сыграем с тем, что на руках, без прикупа.

Бренч колебался лишь мгновение. Колоды на столах были крапленые, у него в рукаве лежали два туза, поэтому беспокоиться не о чем.

Вэл сдал, и Бренч увидел, что те карты, которые находились в руках Вэла не были помечены. Бренч взял свои. Две восьмерки, две дамы и туз.

Вэл изучал свои карты, Папаша Баклин подошел к бару, откуда он мог наблюдать за улицей, а Коди не сводил глаз с двери. Бренч без труда сменил восьмерки на тузы.

Он положил на середину столика пять золотых монет.

- Вы осторожный человек, Бренч, - сказал Вэл. - Я всего лишь желторотый юнец, но рискну поднять банк на пять сотен. - И он выложил деньги на стол.

- Хватит, Пол, - голос Кеттеринга звучал напряженно. - Бросай карты, и я куплю тебе выпивку.

Бренч внимательно рассматривал свои карты. У него была неплохая комбинация - три туза и две дамы, шансы, что у парнишки окажутся лучшие карты, были небольшими. Он посмотрел на карты и на пятьсот долларов, лежащих на середине стола. Возможно, через несколько минут мальчишку нашпигуют свинцом, и кто-нибудь все равно украдет его деньги.

- Принимаю, - сказал он. У крыльца салуна остановилось несколько всадников. Бренч положил на стол пятьсот долларов и раскрыл карты. Он потянулся было за банком, но Вэл раскрыл свои - четыре десятки и тройка.

Бренч почувствовал себя так, словно из него выпустили воздух. Вэл перегнулся и левой рукой смахнул деньги со стола.

- Пол, - голос Кеттеринга прорвался сквозь пелену нараставшей ярости Бренча, - я тебя угощаю. Подойди сюда!

Бренч начал подниматься. Несмотря на застилавший глаза гнев, он вспомнил, как Кеттеринг неожиданно вышел из игры, как пытался отозвать его. Кеттеринг что-то почувствовал, а его накололи, и кто - безусый юнец!

Он готов был убить и уже потянуться было к револьверу, когда за его спиной распахнулись двери.

- Я Чип Хардести! - Голос вошедшего звучал вызывающе. - Где этот парень?

Вэл Даррант встал. Во рту у него пересохло, сердце сильно билось.

- Уилл Рейли был моим дядей, - тихо сказал он, боясь, что голос может сорваться. - Ты его убил. Ты не дал ему ни единого шанса.

- Я не дерусь с детьми, - презрительно усмехнулся Хардести.

- А еще ты убил слепого старика, - сказал Вэл, - и не беспокойся о детях. Ты испугался Уилла Рейли, а он часто говорил, что я быстрее его.

Хардести засмеялся, но смех тут же застрял у него в горле. Быстрее, чем Уилл Рейли? Не может быть. Он даже не отдавал себе отчета, что его рука дернулась к кобуре. Он даже не думал выхватывать револьвер, но его рука уже упала, схватилась за рукоятку револьвера, стала подниматься...

Звука выстрела он не услышал, хотя в комнате он прогремел оглушающе. Хардести сделал шаг назад, с размаху сел на пол и упал. Последнее, что он видел, были серые доски пола, потом глаза его подернулись темным туманом.

Поль Бренч смотрел на распростертое тело наемного убийцы, чувствуя, как по спине пробегает ледяной холодок. Ведь он только что собирался выхватить свой револьвер, и если бы сделал это, то сейчас лежал бы мертвым.

Папаша Баклин подошел к двери. Кучер и два ковбоя стояли на улице.

- Эй вы, зайдите и заберите своего парня. Отвезите его к боссу и передайте, что Баклины и мистер Даррант остаются жить у ручья.

Поль Бренч обратился к Кеттерингу: - Если ты еще не передумал, можешь угостить меня выпивкой.

Кеттеринг сделал заказ бармену, затем сказал Вэлу: - Так вы говорите, что Уилл Рейли был вашим дядей? Это он научил вас играть в карты?

Вэл поднял руку на уровень кобуры. - Учил с тех пор, как я был вот такого роста, - сказал он и вышел.

Ему не хотелось смотреть на Хардести. Ему не хотелось думать о том, что он сделал. Ему хотелось выбраться на свежий воздух, подальше от людей. Он больше не думал об убийстве Терстона Пайка и Генри Зонненберга.

Он не хотел становиться ни карточным игроком, ни ганфайтером. Он не хотел умереть, как Хардести или как Уилл Рейли. Он давно хотел уехать на восточное побережье, и вот время пришло.

Он оставит себе пятьсот долларов, а остальное отдаст Баклинам на покупку скота и на содержание ранчо.

Если ему придется вернуться, он вернется сюда, на ранчо.

Глава двенадцатая

Но он не отправился на восток... пока не отправился. Он поехал вместе с Баклинами покупать скот на равнины к западу от Ньюсеса и перегонял вместе с ними стадо - в основном молодых бычков и телок плюс несколько старых быков, чтобы контролировать стадо. Им нужен был племенной скот, потому что они думали не только о будущем годе, но о многих годах наперед.

После первых двух дней стадо растянулось. Следующие две недели они гнали его вначале по засушливой равнине, потом по местам, где ручьи разбухли от дождей и все пропиталось влагой.

Наконец Вэл отъехал в сторону и сказал Папаше Баклину: - Я уезжаю. Скоро дам о себе знать и однажды вернусь на ранчо. А пока выращивайте скот. Если мне будут причитаться деньги, положите их в банк на мое имя.

Они пожали друг другу руки, и Папаша сказал: - Девочки будут очень скучать по тебе. Они тебя любят, малыш.

- Я вернусь.

К ним подъехал Коди.

- Если понадобится помощь, только позови, и мы примчимся. Ты же стал нам родным.

- У меня никогда не было семьи. Только дядя Уилл, который, в общем-то, не был моим дядей.

- Теперь у тебя есть семья. Самая настоящая.

Когда он повернул лошадь на север, к Канзасу и железной дороге, небо готово было разразиться дождем. Вэл держался низких мест, потому что боялся молнии, но общее направление выбирал верно. Когда наступила ночь, вокруг не было ничего, кроме сырости, облаков и тьмы. Он несколько раз ночевал в походном лагере, прежде чем увидел огни Доджа. В город Вэл въехал промокшим, небритым и потрепанным.

Он миновал дешевый салун и не заметил человека, который внимательно посмотрел на него, а затем заговорил с кем-то, кто находился внутри салуна.

Вэл остановился напротив ресторана и нагнулся в седле, чтобы рассмотреть в забрызганное дождем окно, насколько гостеприимно выглядит заведение. Он спрыгнул с седла и хотел было привязать лошадь, когда, стуча по деревянномутротуару ковбойскими сапогами со шпорами, к нему подошли двое мужчин.

- В том переулке есть сарай, - сказал один, - где можно поставить лошадь под крышу.

- Спасибо, - сказал Вэл и последовал за ним в переулок. Едва они вошли в темноту, когда он услышал, как человек, идущий сзади, сделал быстрый шаг вперед. Вэл хотел повернуться, но опоздал. В висок ударила рукоятка револьвера, и он упал.

Он услышал голос: - У него потайной пояс, в котором спрятаны три тысячи долларов.

Вэл ощутил, как чужие руки расстегивают рубашку, но не мог ни пошевелиться, ни возразить. Голос пробормотал: - Черт, здесь намного меньше.

Он почувствовал, что его поднимают, и потерял сознание. После этого он не помнил ничего. Когда Вэл открыл глаза, то увидел, что уже день и он лежит на спине.

Услышав гудок, понял, что едет на поезде, лежа на полу пустого грузового вагона. Голова разламывалась от боли.

Он попытался сесть, и наконец ему это удалось. Дверь вагоны была открыта, Вэл увидел, что дождь не прекращается - косые штрихи дождя в проеме двери казались стальной проволочной сеткой. Он пощупал поясницу пояс с деньгами исчез.

Не было и револьвера. Он обшарил карманы - они были пусты, там не завалялось ни единого цента.

Вэл не имел представления, сколько времени пролежал в пустом вагоне. Скорее всего, остаток ночи и большую часть дня: судя по освещению, скоро будет смеркаться. Несколько раз мимо проскакивали огоньки домов, значит, они ехали по восточному Канзасу или по Миссури. Он лег, положил голову на руки и заснул.

Его разбудил пинок ноги в ребра и чей-то голос крикнул: - Давай же! Вставай!

Поезд стоял на окраине какого-то городка. Опять прозвучал голос: Немедленно убирайся отсюда! И не вздумай снова появляться на наших поездах!

Вэл перевернулся, уходя от удара, встал и спрыгнул на землю, но не удержался на ногах и покатился. Затем медленно поднялся. Поезд рывками набирал ход, вагоны стукались друг о друга.

Он стоял, глядя вслед последнему вагону. Голова болела. Поднеся руку к волосам, он нащупал рану.

Вэл вспомнил, что голос в Додже показался ему знакомым. Он наверняка встречал того человека. К тому же тот знал, что на нем потайной пояс с деньгами, и знал, сколько у него было денег.

От холода и сырости Вэла бил озноб. Сгорбившись, чтобы хоть немного спрятаться от дождя, он оглянулся. Он стоял у железнодорожной насыпи, впереди лежала небольшая долина, по которой протекала речушка. По ее берегам росли ивы и местами тополя.

Внизу по течению Вэл заметил тонкую струйку дыма. За низиной стоял выкрашенный белым дом, красный сарай и ветряная мельница. Он сел на камень, снял шпоры, бросил их в карман и двинулся к костру.

Тропинка вела к прогалине в ивняке, где вокруг костра сидели трое. Один был лет двадцати с небольшим, двое других постарше.

Они взглянули на него.

- Да, видок у тебя еще тот, - сказал тот, что помоложе. - Тебя сбросили с поезда?

- Это точно. - Вэл дотронулся до раны на черепе. - Но это я получил в Додже, когда меня ударили револьвером.

Троица внимательно осмотрела его одежду и сапоги. - Ты ковбой?

Проще было ответить "да", чем объяснять. Вэл так и сделал. Он с облегчением сел на бревно у костра напротив троих.

- Кто-то меня ограбил и бросил в пустой вагон. Кстати, где мы?

- В Миссури. - Молодой парень наклонился и налил в кружку кофе. - На, выпей. Пойдет тебе на пользу.

Мужчины постарше, выглядевшие крепкими и повидавшими виды, молчали.

- Куда вы направляетесь? - спросил Вэл.

- На восток. У меня дядя в Пенсильвании. Я еду туда.

Один из людей постарше откинулся под наспех сооруженный навес от дождя и сказал: - А я в Новый Орлеан. Там, на юге хорошо.

- Нечего там делать, - возразил другой, - и там мало платят, Фред.

- Ничего, выкарабкаюсь. Я всегда выкарабкиваюсь.

Кофе был горячим и крепким - как раз то, что нужно было Вэлу. Он почувствовал, как по телу разливается тепло.

- Мне надо найти работу, - сказал он. - У меня все отняли.

- У тебя есть что продать?

Вэл подумал о шпорах. Они были калифорнийского типа, с большими колесиками, не слишком обычными для этих мест.

- У меня есть шпоры. - Он показал их. - И это все.

- За них можешь получить доллар, если повезет - два. Между прочим, вон там на ферме живет парнишка твоих лет, которому твои шпоры могут понравиться. Я видел, как он тренировался кидать лассо. Думает, что он ковбой.

- Тебе надо быть осторожным, - сказал Фред. - За бродяжничество можешь получить шесть месяцев, - увидев, что Вэл ничего не понимает, он добавил: то есть за попрошайничество. Если попросишь еды или денег, тебя упекут на исправительные работы.

- И никого не волнует, что ты ищешь работу, - сказал другой. - Я слесарь, и надо сказать, неплохой. Но работы для меня нет.

Пламя костра и кофе согрели Вэла, его потянуло в сон. Остальные тоже дремали, но когда послышался свисток паровоза, все трое побежали к железной дороге, оставив Вэла сидеть у костра.

Вэл смотрел на тлеющие угольки. Дождь прекратился, ему нужно двигаться дальше. Ему ужасно хотелось есть, голова все еще болела, он страшно устал. Вэл встал, затушил костер землей и пошел по тропинке, которая вела к ферме, где жил мальчик, мечтающий стать ковбоем.

Тропинка превратилась в грязное месиво, и он шел с краю, по траве. Из-за изгороди на него смотрели коровы, на ранчо залаяла собака. Подойдя к ферме, он пошел еще медленнее, не решаясь войти в ворота. Ему не приходилось продавать своих вещей, и он не знал, с чего начать. Вэл не осмелился бы попросить еды: ни за что, если за это приговаривают к шести месяцам тюрьмы. Он слышал, что в некоторых тюрьмах начальство отдает заключенных на разные работы и получает за это деньги.

Он заколебался, потом все-таки вошел в ворота. На него яростно залаяла крупная рыжая собака, но когда он протянул к ней руку и ласково заговорил, она, рыча, попятилась.

В двери появилась женщина в синем переднике и подозрительно на него уставилась.

- Вы не могли бы мне дать какую-нибудь работу? Я мог бы порубить дрова, что-нибудь выкопать... Я сделаю все, что скажете.

- Нет, - резко ответила она. - Нам не нужна помощь. Вы третий человек за утро, который просит работу.

За ней в двери появился высокий юноша. Его презрительное выражение исчезло, как только он увидел ковбойские сапоги Вэла. Их в свое время сделал лучший сапожник, расшив голенища причудливыми узорами.

- Ты ковбой? - спросил юноша.

- Был ковбоем, - сказал Вэл. - Меня ограбили в Додже, бросили на поезд, и вот я здесь.

- Том, иди в комнату! - приказала женщина. - Неизвестно, что это за человек.

- Он не старше меня. Посмотри на его бороду, там один пушок.

Вэлу его замечание пришлось не по душе, но он промолчал.

- Ты тоже ковбой? - спросил он, хорошо зная, что юноша им не был.

- Ну, не совсем. - Юноша вышел на крыльцо. Он был примерно одного возраста с Вэлом, но каким-то образом казался намного моложе. - Я хочу стать ковбоем, но родителям это не слишком нравится.

Он подошел к забору и прислонился к нему. Вэл присел рядом с ним.

- Это тяжелая работа, - сказал он. С некоторыми старыми быками управиться очень непросто.

Они некоторое время разговаривали, а желудок Вэла ныл от голода. Наконец, Вэл сказал: - Пора идти. Нужно найти покупателя на свои шпоры.

- Шпоры? Дай посмотреть!

Вэл вынул их из кармана. Калифорнийцы любили красивые шпоры, и эти тоже были разукрашены резьбой, с двумя маленькими колокольчиками. По выражению лица юноши стало понятно, что тому страшно хочется иметь такие.

- Как видишь, это не обычные шпоры. Дело в том, что мне их подарил Дикий Билл Хайкок.

- Ты его знаешь?

- Он был другом моего дяди. Он предупредил дядю, что за ним охотятся. Чтобы застрелить, - добавил он.

Юноша рассматривал шпоры. - Жаль, что я не могу купить их, - сказал он, у меня только два доллара.

- Ну, - сказал Вэл, - если принесешь мне поесть, я продам их за два доллара.

- Подожди здесь.

Через несколько минут он вернулся с бумажным пакетом и двумя долларами. Вэл взял деньги и пакет.

- Лучше уходи, - сказал юноша, - скоро придет папа, а он не любит незнакомцев.

- Ладно... спасибо.

Вэл направился к воротам, затем остановился.

- Послушай, если когда-нибудь попадешь в западный Техас, разыщи ранчо Баклина - спросишь дорогу в Форт-Гриффине. Скажи, что тебя послал Вэл Даррант.

Он вышел из ворот, отошел по дороге подальше и сел под деревом. В пакете лежал большой кусок мяса, сыр, несколько ломтей домашнего хлеба и яблоко. Вэл не спеша съел ломоть хлеба, большую часть мяса и яблоко. Затем зашагал дальше.

Через два дня он был в Сент-Луисе. Последние несколько миль он проехал на фургоне рядом с фермером, который вез в город шкуры, овощи и фрукты.

- Работы сейчас мало, парень, - сказал ему фермер, - в Сент-Луисе нечего делать. С того самого времени, как началась депрессия, на каждую работу претендуют по трое человек.

На улицах города толпились люди, которые не могли найти себе работу. Вэл в раздумье остановился на углу. Продать ему нечего. Искать друзей Уилла Рейли не имело смысла, потому что у него не было того, на чем всегда настаивал Уилл. Он должен быть "прикинутым" - иметь соответствующую одежду, прическу, начищенные ботинки, и пусть у него даже не будет ни единого цента в кармане.

Стоя на углу и наблюдая за движением на улице, Вэл думал о своих способностях и возможностях. Он хорошо знал карты, но не хотел становиться профессиональным игроком. Он хорошо владел оружием, но не хотел им пользоваться. От Уилла он узнал достаточно много о литературе и истории, но чтобы использовать свои знания, ему нужны были деньги.

Весь день напролет он ходил по городу и везде, где бы он ни справлялся о работе, ему отвечали: "У нас не хватает работы, чтобы занять собственных людей".

Когда пришла ночь, Вэл вернулся в гавань и сел на причале. Впервые он понял, что Уилл Рейли, так многому научивший его, защищал его от многих реальностей жизни. Когда Вэл путешествовал с Рейли, для окружающих он что-то значил, Рейли уважали, и это уважение автоматически переносилось на него. Теперь, когда Рейли не стало, он был одиноким, неизвестным мальчишкой.

Они с Рейли останавливались в отеле "Сазерн" и Уилла там обслуживали по высшему классу, но сейчас у Вэла был не тот вид, чтобы наведаться в этот отель. Он может написать на ранчо с просьбой выслать ему денег, но почтовая служба работала плохо: пройдет несколько недель, прежде чем Баклины получат письмо в городе или Форт-Гриффине.

Раньше Рейли всегда находился неподалеку - даже когда они расставались - всегда был кто-то, к кому можно было обратиться за помощью. Теперь же у Вэла никого не было.

Ту ночь Вэл провел на кипе хлопка под скатом крыши портового склада, подложив под одежду газеты. Он сжался в комок и всю ночь дрожал от холода. Несколько раз он просыпался, переворачивался и снова старался заснуть. Он постоянно мерз.

Наконец он встал и подошел к краю причала. Река текла, огибая сваи и образовывая за ними маленькие водовороты. Недалеко стоял пришвартованный речной катер. В его каюте горел огонь, размытый падающим дождем.

Было еще темно. Вэл был голоден, глаза его покраснели от усталости. Через некоторое время он вернулся к своей кипе хлопка, поправил под одеждой газеты и заснул.

Вэл проснулся в холодном, сером свете предрассветного утра. Дождь кончился, но облака висели низко. Река текла мимо, и он сидел, размышляя, что ему делать.

Рядом прошаркал какой-то старик, с трубкой во рту и с коробкой для ленча в руке. Он поглядел на Вэла сквозь круглые очки в стальной оправе.

- Доброе утро, сынок, - сказал он. - Ты рано встал.

Вэл улыбнулся ему. Голодный и окоченевший, он не потерял чувства юмора.

- Мистер, - сказал он с серьезным видом, - вы без приглашения вошли в мою спальню. Я не хочу, чтобы меня беспокоили.

Старик засмеялся. - Ну, поскольку я тебя все равно побеспокоил, можешь пойти со мной и получить чашку кофе.

Вэл спрыгнул с кипы.

- Это лучшее приглашение, которое я получил за весь день. Вообще-то говоря, лучшее приглашение за несколько последних дней.

Они дошли до парового буксира, пришвартованного у причала, и старик провел его по сходням на палубу к каюте. Он отпер замок, и они вошли внутрь.

- Садись, сынок. Я приготовлю завтрак и кофе. - Он поставил коробку с ленчем на стол. - Что-то я тебя не припомню. Ты ведь здесь недавно?

- Да, сэр. Ищу работу.

- Что ты умеешь делать?

- Ну, стаж у меня небольшой. Немного пас коров, охотился за бизонами. Но я крепкий, могу делать все.

- Это значит, что не умеешь ничего. Людям, которые нанимают на работу, нужны плотники и все такое прочее. У тебя должна быть профессия, сынок. Какую-нибудь серьезную работу ты выполнял?

- Никакую, которой хотел бы заниматься.

- Что это значит?

- Могу играть в карты и стрелять.

Старик поглядел на него поверх очков. - Х-мм. Ты профессиональный игрок, сынок?

- Нет, сэр. Игроком был мой дядя, он меня и научил. Он говорил, что этому нужно научиться, чтобы суметь выжить. Вроде как научиться боксу. Только он не хотел, чтобы я стал таким же, как он.

- Умный человек. А что ты собираешься делать? То есть, человек должен к чему-то стремиться. Ты еще молод, но пора бы тебе задуматься, кем ты станешь, когда постареешь. Парнишкой я тоже много бродил по стране. Все хотел где-нибудь осесть и стать человеком, но как-то так получалось, что я все время откладывал это на следующий год - и вот я здесь.

Он поставил жариться бекон, вода в кофейнике закипала.

- В основном ленч я беру с собой. Свою стряпню ем до поры до времени. Потом иду и покупаю еду, которую готовят другие.

- Вы не женаты?

- Был когда-то. Жена у меня была хорошая. И сын тоже был.

- Что с ним случилось?

- Уехал на запад, и больше я о нем не слышал. Хороший был мальчик. Старик помолчал. - Не буду жаловаться. Сам я в его возрасте сделал то же самое. Уехал в горы и несколько лет был траппером. - Он взглянул на Вэла. Ты видел Тетонские горы, сынок? Или Биг-Хорнс? Или горы Уайнд-Ривер? Вот это места, сынок! Это настоящие места!

- Я видел.

Старик выложил ломтики бекона на тарелку, налил кофе и вынул из коробки хлеб.

- Не слишком много, но ты ешь, сынок.

Вэл снял пиджак и сел за стол.

- Вам не нужен матрос? Я буду работать почти бесплатно.

Старик сухо рассмеялся. - Мне повезло, что хватает на хлеб. Вот уже пять месяцев на реке нет работы, да и раньше ее было не очень много. Я рассчитывал заняться спасательными работами, но груз затонувшего парохода мука. А вымокшая в воде мука никому не нужна.

Вэл поставил чашку кофе. - Где он затонул?

- За поворотом реки, милях в тридцати вниз по течению. Пароход наткнулся на топляк и порвал обшивку. Он лежит не глубоко, можно высадиться на верхнюю палубу.

- Хотите, попробуем? Я могу помочь. Я хорошо плаваю и ныряю.

- Бесполезно. Мука пропала.

- Не обязательно. На Западе я видел промокшие мешки с мукой. Там пропала только часть муки. Она намокла и стала твердой, как цемент.

- Эта мука в бочонках.

- Тем лучше. Хотите попробуем?

- В это время года довольно холодно.

Старик колебался, но Вэл видел, что он обдумывает предложение.

- У вас есть оружие? - спросил Вэл.

- Только старое ружье.

Они поговорили и вышли на палубу проверить оборудование. Оно было в хорошем состоянии, паровая лебедка работала. Этот буксир ходил по Миссури и ее рукавам. Он тянул баржи вверх по течению, толкал плоты вниз по реке и буксировал пароходы, потерявшие ход. Это была настоящая речная рабочая лошадка.

- Вода грязновата, - сказал старик. - Тебе придется отыскать люк трюма, а если он не открыт, придется открывать.

- Справлюсь.

Вэл никогда не делал ничего подобного, но был прав, когда сказал, что хорошо плавает и ныряет. Он читал о спасательных операциях, а в Сан-Франциско в отеле слышал, как о них разговаривали. Нет ничего лучше для сбора информации, чем фойе отеля в городе, охваченном золотой лихорадкой. "В конце концов, меня хоть будут кормить", - подумал он.

Старик изучал его с живым интересом. - Ты ведь образованный парень.

- Нет, в школу я не ходил. Но много читал и разговаривал о прочитанном.

Старик пожал плечами. - Может так оно и лучше. Ты быстро соображаешь, и похоже, у тебя острый ум. Почему ты не изучаешь законы?

- Я об этом не думал.

- Ну так подумай. Даже если не захочешь стать юристом и открывать свою практику, эти знания можно использовать по-всякому. Да и просто знать законы тоже полезно.

Они проговорили большую часть дня, снова и снова возвращаясь к своему предприятию. Они еще раз проверили оборудование.

Вэла беспокоило только одно. - Нам нужно обоим иметь оружие, - сказал он. - В городе много бродяг. Большинство из них наверное хорошие люди, просто ищут работу, но наверняка есть и негодяи, такие, которые издалека чуют деньги. Если мы поднимем муку... столько там бочек?

- Судя по манифесту, пятьсот. Некоторые будут повреждены, а может все.

- Их подъем займет у нас немало времени, кто-то наверняка об этом пронюхает. Нам лучше приготовиться к неожиданностям.

- У меня нет денег, - сказал старик. - Все, что у меня есть, - это ружье и не слишком много патронов.

Вэлу вдруг пришла в голову мысль. Они с Уиллом останавливались в "Сазерне". Возможно ему удастся одолжить денег у тамошнего управляющего. Служащие отеля очень внимательно относились к Уиллу Рейли, может быть ему повезет.

Вэл побрился бритвой старика Петерсона. Он брился уже два года, хотя и сейчас ему не нужно было проводить бритвой по щекам чаще, чем один раз в несколько дней. У старика оказался пиджак, который не так уж плохо на нем сидел.

К отелю Вэл направился, когда над городом уже опустился вечер. Он чувствовал себя неловко, зная, что выглядит не так, как хотелось бы, однако он обязан был использовать эту возможность.

Фойе "Сазерна" было просторным и многолюдным. Портье глянул на него и тут же отвернулся, но Вэл сказал: - Могу я поговорить с управляющим?

Портье холодно посмотрел. - С управляющим? Насчет чего?

- Вы только скажите, что я племянник Уилла Рейли.

Взгляд портье сразу изменился. - Да? Минуту...

Через мгновение он провел Вэла в кабинет, где за письменным столом сидел управляющий.

- Меня зовут Вэлентайн Даррант, я племянник Уилла Рейли.

- Да, я помню вас. Как поживает мистер Рейли?

- Он мертв. Его убили.

- О? - Отношение управляющего стало заметно прохладнее. - Чем могу помочь?

- Я приехал в город несколько дней назад, у меня нет денег. У меня есть работа, но требуются наличные. Вы не могли бы...

Управляющий встал.

- Извините, Даррант. Мы не одалживаем деньги. Мистер Рейли был почитаемым гостем нашего отеля, но, как вы сказали, его с нами больше нет. А теперь, если простите...

Через секунду Вэл стоял на улице. Дурацкая идея. У него не было никаких оснований думать, что он получит деньги. Но все же, насколько лучше с ним обращались, когда рядом был Уилл.

Он повернулся и услышал голос. - Вэл?

- Это был Билл Хайкок.

- Далековато от пастбищ бизонов, сэр, - сказал Вэл.

- Это точно. - Хайкок подошел поближе. - Вначале я тебя не узнал. Он помолчал. - Я слышал о Уилле. Сочувствую, Вэл.

- Спасибо, сэр.

- Ты остановился здесь? - Хайкок указал на отель.

- Нет, сэр. Вообще-то я нищий. У меня нет ни цента.

Он рассказал Хайкоку все - о ранчо, об ударе по голове, о прибытии в Сент-Луис и о старом буксире. - Поэтому мне нужен револьвер, - закончил он.

- Рад помочь тебе, малыш. Между прочим, я и сам не купаюсь в деньгах. Нет у меня желания участвовать в шоу о Диком Западе. Все эти постановки никак не похожи на настоящую жизнь. Поэтому собираюсь обратно на запад, поведу пару охотничьих экспедиций. - Он вынул из кармана золотую монету. У меня не так много денег, но вот двадцать долларов, а если поднимешься со мной в номер, я дам тебе и револьвер.

Они вошли в фойе. Управляющий перехватил Вэла. - Не думаю, что у вас здесь номер, молодой человек. Извольте...

- Здесь номер у меня, - резко сказал Хайкок, - а этот мальчик - мой друг, очень близкий друг. И обращайтесь с ним, как подобает, иначе ответите передо мной.

- Да, сэр. Простите, сэр. Я подумал...

- Наоборот, вы не подумали. - И Хайкок отодвинул управляющего в сторону.

У себя в номере он открыл чемодан и достал новый "смит-и-вессон" русского производства.

- Мне его подарили, Вэл. По-моему, это лучший револьвер на Западе, но я не могу расстаться со своими, к которым привык. - Хайкок достал пригоршню патронов. - Вот, возьми. Хотя будет лучше, если ты купишь еще, если ожидаешь неприятностей.

Хайкок встал перед зеркалом и начал причесывать волосы, которые спадали ему на плечи.

- Его убили Зонненберг, Хардести и Пайк, верно?

- Они стреляли из засады из ружей, когда он выходил из двери. Не дав ему возможности защищаться.

- Иначе они не смогли бы его убить. Я знал Уилла Рейли, он умел обращаться с оружием. Ну, они свое получат. Такие типы долго не живут.

- Чип Хардести мертв.

- Хардести? Не слышал.

- Это было в Техасе, сэр. К западу от Форт-Гриффина. Он был наемным убийцей на скотоводческом ранчо.

Глаза Хайкока в зеркале встретились с глазами Вэла.

- А ты сказал, что твое ранчо неподалеку?

- Это я его убил, сэр. Он сам нарвался.

- Молодец. Те, кто исподтишка застрелил Уилла Рейли заслуживают смерти. - Он поправил галстук. - Уилл говорил, что ты отлично стреляешь. И очень быстро.

- Он любил меня, сэр. Думаю, он преувеличивал.

- Только не мне. Уилл вообще не преувеличивал, говоря о таких делах. Хайкок намочил салфетку в холодной воде и прижал к глазам. - Вот так-то лучше. Слишком много бессонных ночей за карточным столиком, - пожаловался он. - Намного лучше чувствуешь себя на охоте.

Вэл встал.

- Мне пора идти. - Он помолчал. - Спасибо вам большое. Я верну деньги, как только смогу.

- И они мне понадобятся. Удачи тебе, малыш. Если будешь в районе Шайенна или у Блэк-Хиллс, разыщи меня.

Выйдя на улицу, Вэл с удовольствием чувствовал вес револьвера за поясом. На набережной было холодно и туманно. Его шаги отдавались эхом, когда он шел по причалу к старому паровому буксиру.

Завтра они отплывут, а через несколько недель у него будут деньги. Он сможет отправиться на восток.

Глава тринадцатая

Облака висели низко, причал был сырым, черная речная вода поблескивала под светом редких фонарей. В последнюю минуту они взяли еще одного человека - ирландца со сломанным носом, веселыми глазами и легкими манерами. Вэл со стариком Петерсоном провели с ним почти весь день. Он, как и они, был без денег, и готов был выполнять любую работу, поэтому его взяли матросом.

Пэдди Лейхи был плотником, плотовщиком и шахтером. У себя на родине до приезда в Америку он был довольно приличным боксером.

- Решайте сами, - сказал ему Вэл. - Мы берем вас на одну пятую доходов. Петерсон получает две пятых, потому что буксир принадлежит ему. Я получаю две пятых, потому что знаю, что муку можно спасти, и потому что берусь защищать нас от неприятностей.

- Ты слишком молод, - сказал Лейхи, с сомнением глядя на Вэла. - Лучше я возьму на себя неприятности. Я тертый калач и привык к ссорам и дракам.

- По-моему, ты понадобишься, - сказал Петерсон, - но Вэлу я верю.

- Ты много дрался? - спросил Лейхи.

- Не слишком. Уилл Рейли научил меня некоторым приемам, и мы немного боксировали.

- Тогда я с тобой потренируюсь. У тебя хорошее сложение, парень, может быть у тебя есть и способности. Уилл Рейли, говоришь? У него было хорошее ирландское имя.

Они отдали концы, и буксир вышел на реку. На нем могли разместиться шестеро, но места для груза было маловато. Если им повезет, и они поднимут муку, то придется сделать не один рейс от затонувшего парохода до доков Сент-Луиса.

Они медленно скользнули мимо причалов, вошли в течение и направились на юг.

За поворотом реки увидели верхнюю палубу и надстройки парохода, лежавшего на мелководье. После того, как он натолкнулся на топляк, лоцман наверное направил его к берегу, чтобы спасти судно и груз, но немного не успел.

- Нам надо остерегаться речных бродяг, - сказал капитан Петерсон. Они попытаются украсть все, что попадет им на глаза. Наверняка они здесь уже поживились. они ведь стая хищников-головорезов.

- Это точно, - согласился Пэдди. - Нам лучше с ними не встречаться.

Они долго наблюдали за берегом, но никого не увидели. Берега густо, до самой воды заросли тополями, бузиной, ивняком и вязами.

Привязав концы к затонувшему пароходу, Вэл разделся для ныряния. Впервые ему предстояло плавать не ради удовольствия, а ради дела. От берега его надежно укрывал корпус буксира.

Над водой была видна верхняя палуба с рулевой рубкой. Взгляда внутрь рубки было достаточно, чтобы понять, что здесь давно все разграблено. Оторвали и унесли даже штурвал, не говоря уж о медных фонарях, поручнях и тому подобных вещах.

Затем Вэл осмотрел верхнюю палубу, где находились каюты офицеров и кубрики матросов. Здесь тоже похозяйничали мародеры.

Петерсон достал удочку и, раскурив трубку, бросил поплавок за борт. Рядом с ним на люке лежало ружье.

- Пусть себе думают, что я просто ловлю рыбку, - сказал он. - Долго я никого не одурачу, но все же.

Вэл надел грубо сшитый брезентовый ремень с карманами, в которые он положил для груза камни. Он перелез через поручни и по столбу спустился на пассажирскую палубу. Здесь вокруг салуна располагались кабины первого класса, которые на миссурийский пароходах именовались по названиям штатов.

Вода была темной, но света было достаточно. Вэл понял, что если здесь и побывали речные пираты, то эту палубу они обыскивали не слишком тщательно. Нырнув четвертый раз, он обнаружил в одной из кабин длинный деревянный ящик - элегантный и хорошо отполированный. Привязав его к концу веревки, Вэл дал сигнал, чтобы ее поднимали.

Позже на палубе он осмотрел ящик. На нем было выгравировано имя "Стивен Брикнер", которое Вэлу уже встречалось.

- Давай его вскроем, - предложил Лейхи.

- Нет, не будем. Человек, которому он принадлежит, живет в отеле "Сазерн". Когда я ждал управляющего, то видел его имя в журнале регистраций. Он может заплатить нам за него. Во всяком случае, я догадываюсь, что в нем.

Вэл был уверен, что это был ружейный ящик. Он уже видел такие, в них обычно хранились дорогие ружья охотников - с золотыми накладками и иногда инкрустацией.

На следующее утро он нырнул глубже, сразу на грузовую палубу. На ней во множестве валялись различные коробки и ящики, а на носу он нашел бухту каната, который очевидно использовали для швартовки. Его сразу подняли, потому что такую находку легко можно было продать в порту или использовать на буксире.

После этого дважды нырнул Лейхи. Он не мог так же долго оставаться на глубине, как Вэл, но он сразу нырнул к крышке грузового люка, сбил пару креплений и вынул несколько досок. К середине утра, когда они сделали перерыв на кофе, носовой люк был открыт и в нем показались бочки. Петерсон поднял пар и запустил лебедку, чтобы поднимать муку.

- В трюме есть сетка для груза, - сказал Лейхи, - можно закатывать бочки в нее. Под водой они почти ничего не весят.

Согреваясь под одеялом, Вэл прихлебывал кофе. Прежде ему не приходилось так долго бывать в воде, а на глубину он нырял всего раз или два. Но поискам он радовался. Предстояло еще осмотреть одну или две кабины.

Работа была тяжелой, но к ночи на борт буксира подняли пятьдесят бочек. Их накрыли кусками брезента, часть которого также подняли с потерпевшего крушение парохода. Пока они не видели поблизости ни одного человека.

Однин бочонок они вскрыли и обнаружили, что мука намокла по краям на глубину примерно три дюйма. Она разбухла и образовала корку, которая не дала испортиться муке, находившейся внутри. Эту муку они добавили к свим припасам.

Они с неохотой отплыли, оставив Пэдди Лейхи на палубе присматривать за грузом. Буксир пропыхтел вверх по течению, а когда они пришвартовались у причала в Сент-Луисе, Вэл взял найденный деревянный оружейный ящик Стивена Брикера и отправился в отель "Сазерн".

На этот раз его не остановили и без лишних вопросов дали номер Брикера. Вэл поднялся наверх.

Человек, открывший ему дверь, был плотным и приземистым, с седеющими волосами и бородкой. У него были проницательные голубые глаза, сразу же метнувшиеся от лица Вэла к ящику, который он держал под мышкой.

- Ну, - сказал он, - проходите. Никогда не думал, что увижу его снова.

- Позапрошлым вечером я был в отеле и видел ваше имя в журнале регистраций, поэтому когда мы его нашли... кажется, это ваше любимое ружье, а для мужчины это имеет большое значение.

- Да, большое значение, - сказал Брикер. - Это был последний подарок моего покойного отца. Сколько я вам должен?

- Нисколько, сэр. Я просто возвращаю ваше имущество.

Брикер, прищурившись, посмотрел на него. - Если позволите, я бы сказал, что вы нуждаетесь в деньгах.

- Нуждаюсь, - откровенно признался Вэл, - но не могу взять деньги за найденную вещь.

- Как вы его нашли? Я думал "Джипси Белль" невозможно поднять.

Вэл объяснил. Он рассказал, как узнал о муке и чего они достигли на этот день, и добавил, что капитан Петерсон даже пошел в страховую компанию, чтобы договориться о сумме премии.

Брикер слушал, закурив новую сигару. - А вы не подумали, что страховая компания может сама продолжить подъем муки, ничего не дав вам взамен?

- Подумали. Но надеюсь, они будут честными с нами, сэр.

Брикер встал и достал из гардероба пиджак.

- Пойдем посмотрим, как дела у капитана Петерсона. Возможно ему понадобится помощь.

Капитан Петерсон с фуражкой, зажатой в кулаке, только что вышел из кабинета управляющего компанией. Его лицо было перекошено от гнева.

- Они пригрозили нам арестом. Сказали, что...

Стивен Брикер, не говоря ни слова, прошел мимо него в кабинет. Денфорд, по-моему, нам следует обсудить эту историю со спасением груза, сказал он. - Входите, Даррант. Вы тоже, Петерсон.

- В чем дело? Какое отношение к этому имеете вы, Брикер?

- Эти джентльмены мои друзья, Денфорд. И могу добавить, что представлять их будут мои адвокаты.

Денфорд уселся и вынул сигару.

- Вы шутите, Брикер. Я много знаю про Петерсона. Он ничтожество, которое рыщет по реке и подбирает объедки.

- А теперь он наткнулся на клад, - ответил Брикер, - и вы ему за это заплатите. Мне известно, что после предварительного обследования вы отказались от парохода. Если помните, я был пассажиром "Джипси Белль" и оставил на борту значительные ценности. Вы можете выкупить у Петерсона и Дарранта право на спасательную операцию, - продолжил он, - или они будут работать сами. Я случайно узнал, что вы договорились выплатить за муку очень скромную страховую сумму.

- Это не ваше дело, Брикер.

- Я займусь этим делом. - Брикер встал. - Я поставил вас в известность, а теперь прикажу своим адвокатам действовать немедленно.

Когда они вышли, Брикер повернулся к Петерсону и Вэлу.

- Хотите подраться, джентльмены? Я хочу сказать, вы умеете драться?

- Умеем, сэр, - ответил Вэл.

- Тогда немедля отправляйтесь к пароходу и пришвартуйтесь к нему. Если не ошибаюсь, страховая компания попытается прогнать вас. Я пришлю помощь, как только смогу. Мои люди подойдут под голубым флагом.

Вэл Даррант прошел тяжелую школу и знал, что в таких ситуациях надо действовать без промедлений, иначе ты проиграл. Для размышлений времени не было.

- Капитан, - сказал Вэл, - вы с Пэдди разгружайте буксир, а я возьму лодку и поплыву к пароходу.

Он не терял ни секунды. На борту буксира была шлюпка, которую он быстро спустил на воду и отплыл. С собой у него был пакет с едой, бочонок с водой и револьвер "смит-и-вессон". Течение было сильным, но Вэл не переставая работал веслами.

Он проплыл несколько миль, когда услышал плеск пароходных колес. Оглянувшись, он увидел, что его нагоняет небольшой катер. Вэл понял, что людей на катере послал Денфорд, чтобы захватить и заявить права на затонувший пароход.

На секунду его охватил ужас, но Вэл тут же взял себя в руки. Ему в голову пришла идея. Взяв тонкий линь, лежавший на носу шлюпки, он быстро завязал скользящий узел. Вэл научился кидать лассо еще когда работал ковбоем, и хотя не слишком преуспел в этом, заарканить катер он сумеет. Это был маленький пароходик с двумя боковыми колесами, он шел на малом ходу, но у Вэла будет только одна попытка, иначе катер его обгонит.

Он привязал один конец линя к носу шлюпки и свернул его в кольцо, оставив несколько футов свободными. Когда пароходик проплывал мимо, он бросил самодельное лассо. Бросок удался. Вэл кинулся на место и сумел сделать пару гребков, чтобы хоть немного амортизировать толчок, когда линь полностью натянулся.

Тем не менее шлюпку здорово тряхнуло, однако линь выдержал, и в следующую секунду он быстро плыл по реке, влекомый катером. Вэл сидел и отдыхал. Была ночь, поэтому на ют никто не выходил, наверное единственный бодрствующий человек находился в рулевой рубке.

Катер шел быстро, но Вэл знал, что когда они обогнут поворот, тому придется сбросить ход из опасения наткнуться на потерпевший крушение пароход. Тогда наступит его время.

Он выжидал момент, и когда катер замедлил движение и стал маневрировать, чтобы приблизиться к полузатопленному "Джипси Белль", Вэл обрубил линь и схватился за весла. Ему удалось сделать два мощных гребка, прежде чем его увидели. С катера раздался крик, но он не обратил внимания.

Вэл услышал другой крик, более похожий на команду остановиться. Он налег на правое весло, притормаживая левым, чтобы выровнять курс, и продолжал грести.

Грохнул выстрел, пуля плеснулась справа. Вэл одним сильным взмахом приблизился к верхней палубе, подтянувшись, перевалился через поручни и укрылся за надстройкой. Затем он привязал шлюпку и перетащил на пароход запасы пищи и воды.

К этому времени почти рассвело. Он забрался в рулевую рубку. Похоже, с тех пор, как они покинули пароход, здесь никого не было. С пассажирской палубы, частично находящейся под водой, к рубке вели трапы, при необходимости он сможет спуститься в более защищенное место.

Нет сомнения, что людей на катере тщательно выбирали для этой работы, они наверняка были крепкими и тертыми парнями. Вначале они будут стрелять, чтобы напугать его, а когда увидят, что на испуг его не возьмешь, будут стрелять, чтобы убить.

Доски, которые они с Лейхи отодрали от грузового люка, плавали рядом вместе с другим мусором. Они были длиной около шести футов и толщиной дюйма три, поэтому Вэл спустился, принес несколько досок в рубку и укрепил их вдоль стен, чтобы обеспечить дополнительную защиту от пуль.

Затем на маленькой печке он приготовил кофе, съел кусок сыра с крекерами и сел, прислонившись спиной к стене и наблюдая за катером. Вэл понимал, что ждать ему осталось совсем немного.

На пароходике было не меньше десяти человек, он видел, как они собираются у борта, очевидно собираясь спускать шлюпку.

К поручням катера подошел крупный мужчина. Он стоял не более, чем в тридцати футах, его голос был слышен громко и отчетливо.

- Эй, там, на борту! Мы представляем владельцев! Через несколько минут причалим к теплоходу и заявим на него свои права. Или убирайся по собственной воле, или мы тебя выкинем!

- Ничего у вас не получится! - крикнул Вэл. - Пока я здесь, права принадлежат мне, а меня вы не выкинете. Я вооружен, и если понадобится, буду стрелять.

Через пару мгновений здоровяк ответил: - Ладно, парень, ты сам напросился!

На воду опустили шлюпку, на нее по веревочной лестнице начали спускаться люди. Русский "смит-и-вессон" 44-го калибра - мощное оружие. Он нацелил его на ватерлинию шлюпки и два раза выстрелил.

Человек на веревочной лестнице быстро вскарабкался обратно на борт, с лодки закричали: - Эй! Он продырявил нас!

Другой человек заорал: - В ней течь!

- Вычерпывайте воду! - приказал здоровяк. - И гребите побыстрее, тогда успеете доплыть прежде, чем она пойдет ко дну.

Вэл Даррант перезарядил револьвер. Он не сомневался, что заткнув дырку и вычерпывая воду, они до него доберутся. Он не любил публично показывать свои способности, но иногда одной демонстрации было достаточно, чтобы не применять их на деле.

На полке в рубке стояла бутылка. Он взял ее в и подошел к двери.

- Поглядите-ка, джентльмены, что я могу с вами сделать, - позвал он и подбросил бутылку в воздух. Первая пуля расколола бутылку, следующие две вдребезги разнесли два самых больших осколка. Три выстрела прозвучали, как один, слившись в единый протяжный грохот.

Когда он стих, Вэл сказал: - Надеюсь, мне не придется стрелять в вас.

Люди в лодке, несмотря на протесты здоровяка, забрались обратно на катер, до Вэла донеслись обрывки громкого спора. Тем временем, в отчаянной тревоге он ждал прибытия своих друзей. Беда была в том, что эти люди могли захватить буксир Петерсона и вынудить Вэла покинуть пароход ради спасения друзей.

Катер подплыл поближе.

- Ладно, ты умеешь стрелять, поэтому мы подождем ночи, когда ты ничего не увидишь. Вот тогда мы придем.

Хотя Вэл и испытывал сомнения, его голос прозвучал уверенно: Прекрасно! Ждите, пока не прибудет федеральный шериф. Он будет рад с вами встретиться и наверняка использует несколько ордеров на арест. И я уверен, что некоторых из вас он хорошо знает! Ждите поблизости. У меня тысяча патронов, а еды хватит недели на две.

Ничего подобного у Вэла не было, он даже не знал, приплывет ли федеральный шериф, но людям на катере будет о чем подумать.

Как часто повторял Уилл Рейли, "Пусть используют свое воображение, Вэл. В девяти случаях из десяти твои неприятели подумают, что тебе выпали лучшие карты, чем есть на самом деле. Учись выжидать".

Вэл не устал. Утро обещало быть ярким и солнечным, в деревьях на берегу пели птицы. Его револьвер снова был заряженным.

Его предупредила именно птица. У кормы катера плавал нырок. Когда прозвучали выстрелы, он взлетел, потом опять принялся плавать вокруг. Вдруг он испуганно пискнул и улетел прочь.

Вэл тут же выпрямился. Он знал, что собирались предпринять люди с пароходика. Они решили проплыть под водой. Это мог быть один человек или двое, их могло быть десятеро, и они приближались, а он был один против всех.

Глава четырнадцатая

Вэл чувствовал на лице мягкую свежесть воздуха, видел, как играют блики солнечного света в листве деревьев и на воде.

Люди, подплывавшие, скорее всего приближались сразу и с носа, и с кормы, чтобы атаковать сразу с двух сторон. Вэл не хотел никого убивать, потому что считал, что убийство не сможет решить проблему, а суд в этом случае его не пожалеет. К тому же свидетелей, которые выступили бы в его защиту не было, во всяком случае, он их не видел.

- Отзовите их, - крикнул Вэл здоровяку, который наблюдал за всем из рулевой рубки. - Отзовите их или я буду стрелять.

- Только попробуй, - закричал здоровяк, - и мы изрешетим тебя пулями!

Всему свое время. Он предпочел бы обойтись без стрельбы, но люди приближались, а он был один. Атакующие были уголовниками, которым заплатили за работу, заправлял же всем крупный мужчина в рулевой рубке.

- Отзовите их, - снова прокричал Вэл, зная, что нападающие почти доплыли до парохода. Краем глаза он заметил, что опять прилетел нырок и с довольным видом плавал около катера.

Ему не ответили, и Вэл поднял "смит-и-вессон" и выстрелил здоровяку в плечо.

Он увидел, что тот отшатнулся, и услышал крик боли и удивления.

- Отзови их! Теперь я буду стрелять только в тебя, - крикнул ему Вэл.

Здоровяк скрылся из вида, но если на катере не укрепили стенки рулевой рубки так, как сделал он, пуля прошибет их так же легко, как картон. Однако в тот же момент четыре человека открыли по нему огонь из винтовок. Он услышал жуткий треск пуль, взламывающих обшивку, визг рикошетов. Лежа на животе, он выстрелил из двери, и один из стрелявших крутанулся волчком и выронил винтовку.

Вэл выстрелил еще раз, и второй стрелявший споткнулся. Нападавшие скрылись за палубной надстройкой. Вэл торопливо перезарядил револьвер и услышал всплеск внизу. По меньшей мере один бандит поднялся на пассажирскую палубу и теперь был прямо под ним.

Когда Вэл привязал шлюпку к пароходу, он отнес весла наверх, чтобы ее не украли. Он, засунув револьвер за пояс, подхватил одно весло и отступил на борт, который выходил на берег. По лестнице карабкался человек. Вэл поднял весло обеими руками, замахнулся и тупой его частью ударил человека в грудь. Тот полетел в воду.

Еще не прозвучал всплеск, как Вэл услышал на другой стороне топот ботинок, он развернулся, одновременно вытаскивая револьвер. Нападавший держал в опущенной руке узкий нож, готовый вонзить его. Вэл направил на него револьвер.

- Можешь его бросить и спокойно уплыть. Иначе получишь пулю, - сказал он. - Вашего главаря я уже подстрелил.

- Его-то? Да ты б ни за что не осмелился. Это же...

- Я пристрелил его. Вам, ребята, лучше поторопиться. Кто вам теперь заплатит?

Секундная тень сомнения на лице человека подсказала Вэлу, что он привел верный аргумент. Вэл решил продолжать.

- Подумай сам. Неужели ты считаешь, что компания признается, что наняла вас? Если главарь умрет, ты не получишь ни доллара. Ни одного паршивого цента.

С катера больше не стреляли, опасаясь задеть собственных людей.

- Видишь? - спросил Вэл. - Они не стреляют. Они поняли, что игра проиграна.

Человек, переполненный сомнениями, колебался. Вэл понимал, что единственным его желанием было подскочить и одним ударом закончить дело, но в его грудь смотрело дуло револьвера, а аргументы Вэла подорвали его решимость.

В этот момент он услышал свисток, и из-за поворота вышел буксир Петерсона, на его носу стоял Пэдди Лейхи с ружьем в руках. Через минуту показался еще один пароходик, на носу которого стояли четверо вооруженных людей.

- Вот так-то, - сказал Вэл. - Теперь можешь плыть на свой катер, а можешь к берегу - мне все равно.

- Ты еще о нас услышишь, - пообещал человек с ножом. - Мы найдем тебя в Сент-Луисе.

Второй катер под голубым флагом пришвартовался к затопленному пароходу. Человек на носу посмотрел на Вэла.

- С вами все в порядке?

- Жалоб нет, - сказал Вэл, - но вы появились вовремя.

За семь дней они сделали девять рейсов, достав груз муки, а кроме него тонну свинца и кое-какие вещи из брошенных кают. Последнее они собирались вернуть владельцам, если таковые найдутся.

Мука была в цене, и они выручили приличную сумму, хотя несколько бочек оказались разбитыми, а в других вода полностью уничтожила содержимое. Когда деньги поделили на всех, Вэл обнаружил, что стал обладателем четырех с лишним тысяч долларов.

Когда он зашел в отель, чтобы рассчитаться со Стивеном Брикером, тот был в своем номере.

Брикер принял деньги, которые заплатил за помощьчетырех человек, но об оплате своих услуг и слышать не желал.

- Денфорд блефовал, - сказал он. - Он полагал, что вы не в курсе того, чем занимаетесь, и хотел просто напугать вас. Так уже случалось.

Он внимательно посмотрел на Вэла.

- А вы для своего возраста отважный человек, но ведь вы воспитывались на Западе, так что это неудивительно. - Он откусил кончик сигары. - Мне бы пригодился парень вроде вас. Я строю железные дороги, могу предложить вам тяжелую работу, дикие места и возможность учиться.

Вэл покачал головой.

- Я хочу на время уехать на восток и изучать юриспруденцию.

- Хорошая идея. Действуйте. Когда решите начать работать, напишите мне. - Брикер нацарапал на клочке бумаги адрес. - Я найду вам место. Мне нужны такие, как вы.

Он встал и протянул руку.

- Удачи, малыш. Уверен, что мы еще встретимся.

Снова шел дождь, но теперь на Вэле был плащ. Еще раньше он попрощался с капитаном Петерсоном и Пэдди Лейхи. Он шел по улице к железнодорожному вокзалу. Багаж он сдал утром.

Он ехал на восток. Он ехал в Нью-Йорк.

Следующие несколько лет прошли так быстро, что Вэл их почти не заметил. Он много работал и усердно учился. После завершения учебы год провел в адвокатской фирме в Нью-Йорке, читая о юриспруденции все, что мог отыскать. Когда выпадало свободное время, он ходит в оперу.

Вэл стал выше и тяжелее. Он подружился с профессиональными боксерами и часами пропадал в спортзале и на природе, тренируясь с профессионалами. Он боролся, боксировал, работал на мешке и со скакалкой. В двадцать лет он весил сто девяносто фунтов, рост его был шесть футов два дюйма.

Еще один год он провел в штате Миннесота и один - в Монтане. В Миннесоте он работал помощником и секретарем Стивена Брикера, который строил железные дороги, открывал шахты и спекулировал акциями горнорудных и железнодорожных компаний.

Время от времени он получал письма от Папаши Баклина, которые писала одна из дочерей. Они пробурили четыре артезианские скважины и прикупили скота. Теперь у них было стадо в три тысячи голов, вскоре они планировали осуществить первую крупную продажу. Баклины и раньше понемногу продавали, но те деньги шли на текущие расходы и на племенной скот.

Осенью своего двадцатилетия, когда Вэл был в Нью-Йорке, он вышел после тренировки из спортзала и остановился на углу Бауэри, наблюдая за проходящими людьми. Неожиданно он почувствовал, как его рукава коснулась чья-то рука.

- Сэр? Подайте, пожалуйста, сколько можете. Я сегодня совсем не ел.

Секунду Вэл не поворачивался, потому что знал, кому принадлежит этот голос, он узнал бы его всюду. Но когда он, наконец, повернулся, человек уже отходил.

- Подождите минутку, - сказал Вэл.

Человек обернулся и Вэл оказался прав - это был Вэн, любовник Майры, который пятнадцать лет назад оставил его у Уилла Рейли.

Вэн поседел и исхудал, щеки его ввалились, но несмотря на это он мало изменился. Одежда выглядела аккуратной, хотя ему наверняка приходилось в ней спать.

- Да?

- Не хотите ли со мной пообедать, сэр? Я буду рад вашей компании.

Глаза Вэна с беспомощной надеждой смотрели на него.

- Вы говорите серьезно, сэр? Если серьезно, то я с искренним удовольствием принимаю ваше приглашение.

Сердце Вэла странно сжалось. Он всегда любил этого одинокого, слабого человека - единственного, кто был с ним добр. Этот человек рассказывал ему сказки, заботился о нем, когда никому другому он был не нужен.

- Если не возражаете, давайте пройдемся до приличного ресторана, где я обычно ем.

Они молча зашагали, пока не подошли к ресторану, который был знаменит отличной кухней.

- Вы уверены?.. У меня не слишком презентабельный вид, - сказал Вэн.

- Пойдемте.

И только когда они уселись за столик, Вэн посмотрел на него и слегка нахмурился.

- Мы знакомы? Не могу понять, хотя уверен, что видел вас раньше.

Вэл не отвечал, пока они не заказали обед. Потом попросил: Расскажите мне о себе. Кажется, вы джентльмен.

Вэн пожал плечами.

- Когда-то я бы с вами согласился, но не сейчас. Я ничто.

- Что стало с Майрой?

Вэн окаменел, уставясь на него.

- Что вы знаете о Майре? - Он нахмурился. - Значит, вы меня знали... но где?

- Так что насчет Майры? Где она?

- Если бы я сделал то, что должен был сделать, она бы горела в аду. Раз десять я хотел убить ее...

- Вы не смогли бы стать убийцей, Вэн.

- Черт побери! Кто вы?

- Вы не ответили на мой вопрос. Где Майра?

- Именно там, где и мечтала. Майра Корд - богатая женщина, богатая и опасная. Если собираетесь вести с ней дела, лучше позабудьте об этом. Она съест вас живьем.

- Должно быть, она поменяла профессию.

- Не знаю, поменяла или нет. Майра злая женщина, которая использовала торговлю собой так же, как вы пользуетесь лестницей, ведущей вверх. В ее теперешнем положении она не нуждается в своей старой профессии, хотя сомневаюсь, что она снова не воспользуется ею, когда это потребуется для дела. Она прошла длинный путь, но ничуть не изменилась. - Вэн не отрывал взгляда от лица Вэла. - Как вы объясните свой интерес к ней?

Принесли закуски, официант отошел, и Вэл сказал: - Она была моей матерью.

Вэн выронил вилку. Его лицо побелело.

Постепенно к нему возвратился румянец. Он ослабил галстук.

- Вы Вэл? Вэл Даррант?

- Да.

- Будь я проклят! - медленно произнес Вэн.

- Не думаю, что вам это грозит, Вэн. Вы же спасли меня от смерти и оказали мне самую большую услугу, которую один человек может оказать другому.

- Не понимаю.

- Вы оставили меня с Уиллом Рейли. Он вырастил меня и воспитал. Он научил меня жизни, за что я обязан ему - и вам тоже - по гроб жизни.

- Значит, вот как оно было... Может быть поэтому мы с ним больше не встречались. Я опасался встретиться с Рейли - и не потому, что боялся его, но потому, как он ко мне отнесся бы. Черт возьми, он мне нравился. Я уважал его. А потом был вынужден подбросить ему ребенка.

- Думаете, он избегал вас с Майрой?

- Конечно. Вы же знате Запад. В конце концов, там не такое уж большое население. В шахтерских городках все друг друга знают, в скотоводческих тоже. А Уилл Рейли был знаменитым человеком. Я с ним встречался раз пятьдесят в разных местах до того, как оставил вас с ним, но ни разу после.

Они проговорили весь обед и засиделись допоздна.

- Ну, а как вы? - спросил, наконец, Вэн. - Куда собираетесь? Что думаете делать?

- Собираюсь на запад, наверное ненадолго. Хочу повидать людей и взглянуть на ранчо. Давным-давно я вложил кое-какие деньги, надо проверить, как там дела. Я получил право адвокатской практики, Вэн, и могу, если захочу, открыть свое дело. Между прочим, в этой области у меня уже есть опыт. Я говорил, что работал с Брикером?

- Удивительно, что вы не столкнулись с Майрой. У нее с ним много общих интересов. К тому же она хорошо его знает.

- Майра Корд? Если бы у нее были общие дела с Брикером, я бы об этом знал.

Вэн сухо улыбнулся.

- Вы ведь не думаете, что она сохранила старое имя? Она для этого слишком хитра. Она давно уже им не пользуется. Сейчас она миссис Эверетт Фоссетт.

Вэл в изумлении посмотрел на него. Майра Корд... его мать... та самая Эверетт Фоссетт?

- Вы шутите.

- Нет, - хмуро сказал Вэн. - Я говорю совершенно серьезно. Она вышла замуж за старика Фоссетта, вышла за его имя и его деньги. Он был уважаемым человеком, его все любили, но он не смог ей противостоять. Она женила его на себе, а затем убила. О, я знаю! Это не было убийством в юридическом смысле, но все равно она убила его - так же надежно, как если бы использовала яд.

- У нее несколько миллионов долларов.

- Да, и среди тих миллионов нет ни одного честно заработанного цента. Когда она вышла замуж за Фоссетта, она отнюдь не была нищенкой. По моему, она грабила каждого мужчину, который попадался ей на пути, а тратила очень экономно. Фоссетт был лишь очередной ступенькой на ее лестнице.

- Вы давно ее видели?

- Не более двух недель назад, здесь, в Нью-Йорке. Она меня не заметила. Я старался, чтобы она меня не заметила, поскольку я единственная не перевернутая страница в ее жизни. Или, лучше сказать, у меня хватило смелости сбежать, пока она меня не прикончила. - Вэн несколько минут помолчал. - Она очень красивая женщина, Вэл, даже сейчас. Ей немногим больше сорока, и даже в прежние дни она была красивой, хоть и подлой.

- Я ее видел. Только не догадывался... то есть я слышал, как о ней говорили, но чтобы подумать, что она Майра Корд...

- Теперь вы знаете, а потому не подходите к ней близко, Вэл, она убьет вас. И не смотрите на меня так. Она же хотела оставить вас замерзать на морозе, когда вы были беспомощным ребенком. Вы напомните ей многое, чего ей не хотелось бы вспоминать. Сейчас Майра обладает положением в обществе и финансовых кругах. Она абсолютно безжалостна. Если она что-то задумала, ее не остановит сам Господь Бог.

- Интересно.

- Ничего интересного. Даже не думайте о ней.

Вэл отодвинулся от стола.

- Вэн, что я могу для вас сделать?

- Дать десять долларов. Больше не прошу, потому что все равно потрачу зря.

- Вэн, почему бы вам не вернуться домой? Я имею в виду семью. В ваш собственный мир.

- Вы сошли с ума. - Вэн пожевал усы. - Не буду отрицать, что мне этого хотелось бы. Родственники знают, что я жив, но ничего более. Нет, не могу. У меня нет ни денег, ни приличной одежды, ни будущего.

- Пятисот долларов будет достаточно? Я хочу сказать, пятьсот долларов плюс одежда. Я дам вам деньги, Вэн. По-моему, игра стоит свеч.

- Черт возьми, Вэл, я не могу принять их. Просто не могу. И что я скажу? Мои родители живы, у меня две сестры...

- Просто возвращайтесь и ничего не говорите. Они сами придумают истории, в которых нуждаются. Вы путешествовали по Западу, вернулись домой. Я дам вам денег. Я обеспеченный человек, Вэн, и могу себе это позволить.

На самом деле денег у Вэла оставалось в обрез. Но он был молод, и перед ним лежала яркая дорога жизни.

- Хорошо, - сказал наконец Вэн, - я возьму эти деньги. Если вы позволите в свое время вернуть их.

- Отдадите, когда сможете, но возвращайтесь домой. Возвращайтесь в семью.

Глава пятнадцатая

Перед представительным человеком в темном костюме остановился дворецкий.

- Миссис Фоссетт просит вас, мистер Пинкертон.

Человек встал и последовал за дворецким по коридорам, устланным пушистыми коврами, в библиотеку. Его редко проводили в эту комнату, и он всегда удивлялся, когда входил в нее. Ему, как главе самого большого и самого удачливого детективного агентства в Соединенных Штатах, если не в мире, приходилось видеть всяких людей - и женщин, и мужчин. Эта женщина была единственной, в чьем присутствии он чувствовал себя неуверенно.

Да, именно так. В ней было что-то холодное, от чего он чувствовал себя неуютно. У него было ощущение, что эта женщина постоянно опережает его на один шаг, и что бы он ей ни сообщил, ей это уже было известно.

Миссис Фоссетт сидела за длинным столом, перед ней лежало лишь несколько газет, в том числе, обратил внимание Пинкертон, из других городов.

- Вы сказали, что у вас для меня новости?

- Да. - Он помолчал. - Я нашел его.

- Ну... по крайней мере, у вас есть хоть что-то. Где он? В Бауэри?

- Нет, мэм. Он вернулся домой, в семью.

Майра Фоссетт почувствовала пробуждение холодного гнева. Неужели Вэн был прав, когда сказал, что ей не нравится, когда от нее кто-нибудь убегает?

- Вы ошибаетесь. Кем бы он ни был, но он гордый человек. Я уверена, что он не вернется домой без денег.

- У него есть деньги. Немного, но есть. Он заплатил по счетам, купил новую одежду - между прочим, превосходную - и вернулся не последним человеком.

- Ерунда. Откуда у него деньги? Ему больше никто не одалживает, а картежник он отвратительный.

- Где он достал деньги, мы не знаем, если только...

- Что?

- Его видели за обедом с человеком - молодым человеком. Они разговаривали несколько часов. Именно после этого он купил одежду и вернулся домой.

Она размышляла, обдумывая возможности. Вэн знал слишком много. Трезвый, серьезный Вэн представлял большую опасность, чем пьяный безалаберный бродяга, которому никто не верил. Более того, он убежал от нее, а этого она простить не могла.

- Что за молодой человек?

- Джентльмен, мэм. Симпатичный, атлетически сложенный, хорошо одетый и ухоженный. Молодой, лет двадцати пяти.

- Что он делал в Бауэри? Он бездомный?

- Нет. Ничего подобного, - сказал Пинкертон. - Мы наводили справки, но много не знаем. Он приходит в Бауэри тренироваться. Боксировать и бороться. Кстати, он очень неплохой спортсмен.

- Профессионал?

- Нет. По-моему, нет. Он джентльмен.

Майра Фоссетт окинула его ледяным взглядом.

- Когда у вас будет время, мистер Пинкертон, извольте дать мне определение этого слова. Не уверена, что понимаю, что такое джентльмен и как им становятся. Сомневаюсь, чтобы хоть раз видела живого джентльмена.

- Исключая присутствующих?

- Нет, - отрезала она. - Человек вашей профессии, мистер Пинкертон, определенно не может считаться джентльменом. В любом случае, я плачу вам не за моральные стандарты. Скорее, - добавила она, - за их отсутствие.

Он встал.

- Я возмущен, мадам...

- Возмущайтесь на здоровье, - сказала она. - А теперь садитесь и слушайте или выметайтесь отсюда и пришлите чек почтой.

Пинкертон колебался, залитый краской негодования. Он вдруг понял, что ненавидит эту женщину, ненавидит все, что она представляет, однако платит она хорошо, и дает работы. Подавив гнев, он сел.

- Вы не узнали имя того молодого человека? Его же должны как-то называть в спортзале?

- Один из моих оперативников слышал, как его называли Вэл. Фамилию нам установить не удалось.

Вэл...

Майра Фоссетт сидела выпрямившись. Пинкертону, который видел эмоциональные реакции многих людей, показалось, что шок от имени был почти физическим.

Через некоторое время она сказала: - Мистер Пинкертон, если Вэн Клеверн вернулся в семью, меня он больше не интересует. С этого момента можете отозвать своих агентов. Тем не менее, меня интересует этот молодой человек. Этот Вэл, как вы сказали. О нем мне понадобится отчет по полной форме. Его друзья, деловые партнеры, действия.

- Это будет трудно.

- Если это означает, что вы просите больше денег, ответ однозначный нет. Если вы считаете, что задача выше ваших сил, я смогу найти кого-нибудь другого, для кого она не будет сложной. Однако наведение справок об одном, ничего не подозревающем молодом человеке не может представлять из себя большую проблему.

- Мы не имеем понятия, кто он или где живет.

- Но он ходит в спортивный зал боксировать, не так ли? Проследите за ним. Расспросите тех, кто занимается спортом вместе с ним - надеюсь, вас не надо учить, что можно сделать.

- Если бы я имел представление...

- Зачем мне понадобилась эта информация? - Майра Фоссетт улыбнулась. Мне известно, что вас давно снедает любопытство по поводу моих расследований. Можете довольствоваться тем, что в бизнесе я считаю наиболее важным так называемый человеческий фактор. Мне нравится знать все о человеке, с кем я имею дело - кто он, кто его деловые партнеры. Именно поэтому вы представляете для меня ценность. Если будете работать и держать рот на замке, у вас будет надежный и богатый клиент; если устроите мне неприятности, я вас разорю. Думаю, мы понимаем друг друга, мистер Пинкертон.

Он встал с тяжелым и хмурым лицом.

- Мы все сделаем, миссис Фоссетт. Через неделю у вас будет полный отчет.

Когда он ушел, Майра Фоссетт долго сидела в темнеющей комнате, глядя прямо перед собой. Она одновременно сказала детективу правду и обманула его. Ей действительно нужна была информация о деловых партнерах, но для дела - только отчасти, отчасти же она испытывала злобное удовлетворение, узнавая о тайных сторонах жизни людей. Знание действительно было силой, но для нее оно было больше, чем оружие, поскольку подпитывало презрение к мужчинам, с которыми она вела дела, и к тем безмозглым овцам, которых они называли женами.

Но информация, которую она запросила о Вэне, требовалась ей совсем по другому поводу. В течение двадцати лет он был частью ее жизни, за эти двадцать лет мало что произошло, чего бы он не знал или о чем не подозревал. Когда он внезапно порвал с ней и скрылся, она пришла в ярость и на него, и на себя за то, что позволила ему сбежать. Беда была в том, что он так часто грозился уйти от нее, что она уже перестала обращать на это внимание.

Со временем он стал ей необходим, причину этого она не осмеливалась спрашивать даже у себя. Он был красивым мужчиной, которого принимали в любой компании, и хотя Вэн любил выпить, он не позволял пороку проявиться на людях, где пил не больше, чем десяток-другой его знакомых. Она не собиралась отпускать его, но понимала, что он становится скорее обузой, нежели необходимым спутником. Наконец это время пришло.

Неужели он угадал ее намерения? Наверное подозревал. Конечно, он знал достаточно много о других, о тех, кто стоял у нее на пути. Она вспомнила давно прошедший день, когда он напился настолько, чтобы стать откровенным. Тогда он сказал ей задумчиво: "Майра, ты моральный урод. Я говорю серьезно. Так же, как другие рождаются физическими уродами, ты родилась моральным уродом. У тебя нет понятий о добре и зле. Вещи, события и люди для тебя хороши или плохи лишь постольку, поскольку служат или не служат твоим целям".

Вэл? Разумеется, это невозможно. Вэл мертв. Он умер там, в морозной ночи, когда Вэн бросил его в прериях.

Она не верила, что у Вэна хватит смелости это сделать и удивилась, когда он вернулся без мальчика. Когда он предложил немедленно уехать, она подумала, что он на самом деле бросил мальчика в заснеженной пустоши. И Вэн никогда больше не вспоминал о нем, значит, действительно оставил умирать.

А если не оставил? Куда он мог отвезти мальчишку? С кем мог его пристроить? Через двадцать лет она знала лишь то, что Вэн недавно встретил молодого человека лет двадцати пяти и называл его Вэл... или возможно другим похожим именем. Этот молодой человек, кем бы он ни был, ссудил Вэна деньгами и вероятно уговорил его вернуться домой.

Если так, то что это означало для нее? Все, что угодно... или ничего. Одно дело Вэн, который находится у нее под каблуком, который боится ее, и совсем другое - свободный Вэн в лоне своей семьи. Захочет ли он забыть все, что знал? Или его одолеет совесть?

Майра Фоссетт, обладавшая теперь богатством и властью, близкой к положению, которого добивалась всю жизнь, не могла позволить Вэну заговорить. Он знал слишком много. Вэн Клеверн, опустившийся пьяница, не представлял для нее опасности, но Вэн Клеверн, вернувшийся в семью, в эту самодовольную, самонадеянную семью, о которой она так много слышала, представлял собой самую настоящую опасность. Пара минут его откровений могла разрушить все, что она с таким трудом построила.

Он даже знал или подозревал о причине смерти Эверетта Фоссетта. А у Эверетта были друзья и родственники, которые захотят начать расследование.

Она спокойно обдумала проблему и приняла решение. Она отдавала себе отчет, что решение было принято много лет назад, но тогда этот человек был ей еще полезен. Это будет несчастный случай. В отношении Вэна ядом пользоваться опасно.

Майра подумала об остальных. С ними все прошло гладко. Семь мужчин и одна женщина, каждый из которых был ступенькой на пути ее успеха. Всех она отравила. Всех, кроме одного. Того она ударила по голове, когда он просыпался, и бросила в кораль с мулами. Вэн до сих пор верил, что помогал скрыть несчастный случай, что она ненароком ударила сильнее, чем предполагала.

Вэл... Неужели ее сын жив?

Она никогда не хотела ребенка, и оставила Вэла как приманку для Дарранта, а он бросил ее раньше, чем дверца клетки успела захлопнуться. Вот так появился никому не нужный ребенок.

Но интересно... он похож на нее? Или на... как там его звали?

Энди - вот как. Наверное ласкательное от Эндрю, а возможно от Андре, поскольку он был наполовину француз.

Вэл... допустим, он действительно жив. Что тогда?

Вэн всегда любил мальчика, он мог разговориться... нет, не мог. Только не с Вэлом. И все же Вэн мог рассказать, кто она и что из себя представляет. Тогда Вэл придет за деньгами.

Неделя еще не прошла, а отчет Пинкертона лежал у нее на столе.

Молодого человека звали Вэлентайн Даррант - значит, ее сын был жив он изучал юриспруденцию в фирме "Лоутон, Брайс и Келли" - хорошая фирма! был допущен к адвокатской практике. Кажется, прибыл с Запада. Работал на Стивена Брикера - неужели тот молодой человек, которого она встретила в дверях? - одаренный юноша, у которого масса знакомых в сомнительных кругах - может быть, он пошел в нее? - проводит много временив тирах, никогда не играет в карты, редко держит пари, за исключением дружеских споров по поводу исторических или спортивных фактов. Часто ходит в театр и оперу, хорошо образован, но неизвестно, где получил начальное образование.

Из отчета она узнала немного, он оставлял слишком много вопросов. Где он был все эти годы? Кто его воспитывал? Где он получил образование? Сколько раз с ним встречался Вэн?

Майра снова взглянула на отчет. Последний абзац говорил о том, что Вэл уехал из Нью-Йорка. Купил билет до Сент-Луиса.

Ну, хватит. Теперь надо решить, что делать с Вэном Клеверном.

Тем не менее, ее мысли постоянно возвращались к Вэлу. Говорили, что ребенок больше всего напоминает дедушек и бабушек. Она не знала, какая семья была у Дарранта, но своя вызывала у нее лишь презрение. По современным стандартам они были примерными, богобоязненными людьми, можно даже сказать, что ее отец преуспел. Ладно, неважно.

Глава шестнадцатая

Вэл не любил открытых пространств, а сейчас перед ним расстилался добрый кусок прерий. За ним на фоне неба крепкими бастионами высились горы Бурро-Маунтинс. Он натянул поводья у устья небольшого каньона и осмотрел лежащую перед ним местность.

У него было ощущение, что несколько минут назад он заметил легкое облачко пыли, но теперь, осматривая равнины, никого не увидел. Вэл проверил, насколько удобно лежит винчестер и убедился, что тот легко выходит из чехла, затем коснулся шпорами боков чалого.

Конь был красивым - с черной гривой и хвостом и чуть заметными яблоками на левом плече, словно где-то в предках у него была аппалуза пятнистая индейская лошадка. Он был крепким, с красивой поступью, привыкшим к горам и пустыням.

Земля впереди выглядела достаточно невинно, но Вэл оставался на месте, зная, что полагаться на эту невинность нельзя, если не хочешь попасть в беду.

Он ехал дилижансом от маленькой деревушки под названием Лос-Анджелес до Юмы, а оттуда добрался до Тьюсона.

Вэл полагал, что Запад ему надоел, но теперь думал по-иному. Теперь он понимал, что создан для этой земли. Неважно, как далеко он заберется в своих скитаниях, все равно вернется сюда. Он направлялся в Сильвер-Сити, затем хотел доехать до Таскосы, а потом - на ранчо.

Неожиданно за спиной послышался мягкий стук лошадиных копыт.

Вэл развернул жеребца. Это был одинокий всадник на подкованной лошади. Путешествие верхом от Тьюсона снова обострили его зрение и слух, без которых невозможно выжить на Западе. Он ждал.

Лошадь была серой, всадник - худощавый юноша с длинными, до плеч волосами, в помятой черной шляпе.

- Если едешь на восток, я буду рад твоей компании, - сказал Вэл.

Юноша был симпатичным и даже слишком симпатичным, если не считать двух выступающий передних зубов. Но даже они не портили его лица, придавая ему своеобразную индивидуальность. Он весил не больше ста пятидесяти фунтов, рост его был примерно пять футов восемь дюймов. У него были белокурые волосы и серые глаза.

- Я тоже еду на восток, - сказал он. - Ты один?

- Да.

Вэл внимательно посмотрел на него.

- А я тебя знаю. Ты Билли Антрим.

Всадник, скатывая сигарету, удивленно взглянул на Вэла.

- Меня давно так не называют. Но если подумать, мы с тобой встречались.

- У твоей матери был пансион в Сильвер-Сити. Я приехал в город вместе с Уиллом Рейли. Помнишь? Ты, Доби и я пару раз катались по окрестным холмам. Рассказывали друг другу разные истории.

- Конечно, помню. Где ты был все эти годы?

- Бродяжничал, - сказал Вэл. - Уилли мертв. Его убили несколько лет назад в Колорадо.

- Слыхал. Говорили, что в него стреляли исподтишка и даже не предупредили.

- Точно. Это были Генри Зонненберг, Хардести и Терстон Пайк.

- Про это я тоже слыхал. Пару лет назад Зонненберг был в Форт-Самнер. Хардести мертв.

- Знаю.

Билли бросил на него быстрый взгляд.

- Да ведь это ты его убил! На каком-то ранчо в Техасе.

- В городе. Он не представлял собой ничего особенного.

Они проехали несколько миль, внимательно наблюдая за местностью. Неожиданно Вэл спросил: - Ты сказал, что никто тебя не называет Билли Антримом. Впереди ранчо Найта, может быть мне следует знать, как тебя называть.

Билли покосился на него.

- Меня зовут Бонни, - сказал он. - А кличут Малышом.

Это имя было у всех на устах2. Даже газеты на восточном побережье писали о Малыше Билли и междоусобной войне скотоводов в округе Линкольн.

- На ранчо Найта для тебя безопасно? Если нет, я могу заехать туда один и купить припасы.

- Они хорошие люди и знают, что за мою голову обещана награда. Я их не трогаю, а они не трогают меня. Насколько я знаю, за мной охотится только Пэт Гарретт3. Остальным все равно, либо они просто не хотят неприятностей.

Тени становились длиннее, простираясь от видневшихся впереди Бурро-Маунтинс. Ранчо располагалось в удобном месте в устье каньона и стало регулярной остановкой на дилижансной линии. В 1874 году Ричард С. Найт построил здесь глинобитный дом, напоминавший крепость, а через несколько лет позже продал это место Джону Парку, которому теперь принадлежало ранчо.

Вэл первым въехал во двор, ему навстречу вышел хозяин с двумя детьми. Всего их было семеро. Он посмотрел на Вэла.

- Меня зовут Вэлентайн Даррант, сэр. По-моему, вы знакомы с мистером Бонни.

- Да. Как поживаешь, Билли?

- Ничего, мистер Паркс, ничего. Но буду чувствовать себя лучше после вашей замечательной еды.

- Надоело готовить самому, Билли?

Малыш рассмеялся.

- Я не очень-то хорошо стряпаю, мистер Паркс, даже для себя. Три дня не видел настоящей еды.

- Заходи. Ма что-нибудь для тебя приготовит.

Вэл спешился.

- Я присмотрю за твоей лошадью, Билли. Иди поешь.

Он подвел лошадей к поилке, затем завел их в кораль и расседлал. Паркс накидывал сено своим лошадям.

- Вы хорошо знаете Билли? - спросил он.

- Мы встречались очень давно. Когда его мать держала пансион в Сильвер-Сити. Мы вместе играли мальчишками.

- С того времени много чего случилось.

- Кое-что я слышал. - Вэл положил руки на спину жеребца. - Мне он нравится. Нсколько я знаю, он не делал ничего, что бы не делали его враги. Однако теперь разыскивают его, а не их.

- Он останавливался здесь несколько раз и всегда вел себя по-джентльменски. Заходите в дом.

После ужина Вэл вышел и уселся на ступеньках. Он почувствовал нарастающее раздражение. Он мог открыть адвокатскую практику, но не сделал этого, лишь недолго проработал в юридической фирме. Он владел третью ранчо, но ему не хотелось заниматься скотоводством. У него был богатый опыт строительства железных дорог и вложения капиталов, но недостаточный, чтобы сделать это своей профессией, да и интереса к бизнесу он не испытывал.

Но здесь Вэл чувствовал себя дома. Он любил Запад, любил скитаться по его городам, но все дороги пройти нельзя. В конце любой тропы неизбежно начиналась другая. Он знал несколько девушек, но романы его были скоротечны, и любовь он так и не познал. Внутри него поселилось огромное стремление, желание чего-то большего - но он не знал чего.

Он не считал, что проблемы нужно решать убийством, и тем не менее память о том, что Терстон Пайк и Генри Зонненберг все еще были на свободе, убивая и насильничая, угнетала его.

Неужели он надеялся на судьбу и справедливость? Что кто-то сделает за него его работу? Вспомнив Зонненберга, Вэл ощутил холодок. Он был огромным, жестоким детиной, казался неуязвимым. Неужели Вэл боится его?

И все же Зонненберг был лишь исполнителем. Настолько же виновными были Эвери Симпсон, который приехал на запад, чтобы предложить деньги за голову человека, и князь Павел, заказавший убийство.

Уилл Рейли знал бы, что делать, и сделал бы то, что нужно.

Может быть поэтому Вэл не мог осесть и успокоиться? Может быть его бессознательно тревожила вина за то, что убийцы его лучшего друга, Уилла Рейли, остались неотомщенными?

А как быть с матерью? Как быть с женщиной, которую теперь звали Майра Фоссетт? Должен ли он прийти к ней и объявить, что он ее сын? Зачем? Ему от нее ничего не надо, а она никогда им не интересовалась, если не считать той ночи, когда она пыталась от него избавиться.

Вышел Билли и присел на крыльцо рядом с ним.

- Нет ничего прекраснее вечера в пустыне, - сказал он. - Мне всегда нравилось ездить по ночам.

- Где сейчас Зонненберг?

Билли повернул голову и посмотрел на него.

- Не связывайся с ним, Вэл. Даже если ты хорошо владеешь револьвером. Он низкий и опасный человек, как гремучая змея, и очень быстрый по-настоящему быстрый. Мне бы не хотелось с ним столкнуться.

- Он убийца моего друга.

- Забудь об этом. Посмотри, куда это завело меня. После того, как застрелили Танстолла, я хотел убить всех, кто в этом участвовал. Ну, нескольких мы прикончили, а теперь война закончилась для всех, кроме меня.

- Ты не сказал мне, где Зонненберг.

- Честно говоря, не знаю. Слыхал, что он где-то в Монтане. - Билли помолчал. - Но я знаю, где Пайк.

- Где?

- Если едешь на свое ранчо, то встретишься с ним. Он в Таскосе. У него там женщина.

- Ты тоже едешь туда?

- Нет. Думаю чуток обождать. Кормят здесь неплохо, люди они хорошие, так что несколько дней я отдохну. Последнее время мне не часто удается отдохнуть.

- На рассвете я уеду, - сказал Вэл и встал. - Прощай Билли, удачи тебе.

Прежде чем лечь спать, Вэл проверил револьвер. Это был русский "смит-и-вессон" 44-го калибра, который ему подарил Хайкок. Ему нравилась балансировка револьвера, нравилось чувствовать его в ладони.

Вэл Даррант выехал с ранчо Найта до рассвета. Он обогнул подножия гор, пересек ручей и направился к расстилающейся впереди равнине. Это была земля апачей, он впервые познакомился с ними, когда индейцы напали на дилижанс, на котором он еще мальчишкой путешествовал вместе с Уиллом, поэтому Вэл старался держаться низин и с осторожностью выбирал дорогу. Он избегал мест, где могла таиться засада, постоянно высматривал следы, наблюдал за птицами, потому что их поведение часто выдает присутствие людей.

Вечером выбрал укромное место, разжег маленький костер и приготовил на нем кофе и ужин. Затем забросал его землей и отъехал на несколько миль, как можно тщательнее маскируя следы.

По местам, по которым проезжал Вэл, прошлась междоусобная война, многие ее участники до сих пор жили здесь. Он остановился в Линкольне, центре округа, и привязал лошадь у коновязи рядом с небольшим кафе.

Внутри расположились короткая стойка бара и несколько столиков. Он сел, и перед ним тотчас поставили тарелку говяжьей похлебки. Во многих подобных заведениях и мысли не было, чтобы брать заказ. Посетители просто ели то, что сегодня готовили и были этому рады. Однако кофе был хорошим.

В кафе сидели с полдюжины людей, в двух из них он распознал "крутых" или будущих "крутых". Один из них несколько раз глянул на Вэла, прошептал что-то другому, они оба посмотрели в его сторону и засмеялись.

Вэл не обращал внимания. Он заезжал во многие подобные городишки и знал, что там делается. Большинство людей были настроены дружелюбно, но всегда находились такие, кто искал неприятности, в качестве жертвы они всегда выбирали незнакомцев.

- Наверное, он удрал, - говорил один из парней. - Его любили все мексиканцы, поэтому наверное он удрал в Мексику.

- Не-а. У него в Форт-Самнер есть девчонка. Он двинет туда. Без нее он не уедет из Штатов.

К Вэлу, облокотившись локтями на стойку, обернулся крепкий парень с рыжеватыми волосами. Вэл знал, что "крутые" что-то задумали, и приготовился.

- Эй, ты, там! Куда, ты думаешь, поедет Малыш Билли?

Что бы он ни ответил, они к нему придерутся, поэтому Вэл просто пожал плечами.

- Поглядите на нос его лошади и увидите.

- На нос его лошади? А он-то здесь при чем?

- А вы гляньте. Куда он указывает, туда Малыш и едет.

Официантка захихикала, кое-кто из мужчин рассмеялся. Вэл был подкупающе серьезен. Рыжий покраснел.

- Думаешь, ты очень умный? А вот мы сейчас посмотрим, какой ты умный. Ты чем зарабатываешь на жизнь?

- Я актер, - сказал Вэл.

Парень уставился на него. Остальные присутствующие, казалось, не обращают внимания, но Вэл знал, что они прислушиваются. Ему хотелось спокойно доесть похлебку.

- Ты не похож на актера, - заявил рыжий. - Давай поглядим, как ты играешь. Ну-ка встань, покажи нам.

Ну вот... Но Вэл все равно собирался доесть похлебку. Он положил вилку.

- Вообще-то, - сказал он, - я фокусник. Я заставляю вещи исчезать. Но вы, ребята, должны будете мне помочь.

Он повернулся к официантке.

- У вас есть два ведра? Наполните их, пожалуйста, водой.

- Ты хочешь, чтобы они исчезли?

- Если вы мне поможете.

Мальчишка-мексиканец притащил с кухни два ведра воды.

- А теперь две щетки, - сказал Вэл. - Или щетку и швабру.

Он взял щетку и дал ее рыжему.

- Возьми и встань здесь. А ты, - обратился он ко второму "крутому", встань вот здесь со своей щеткой.

Вэл встал на стул с ведром воды и поднял его до потолка, затем направил щетку рыжего так, чтобы она прижимала ведро к потолку.

- Теперь держи его крепче, так крепко, как только сможешь, иначе оно упадет.

- А ты, - сказал он другому, - держи это ведро. Он поднял его к потолку и прижал его второй щеткой.

- Сейчас, пока вы, ребята, крепко прижимаете ведра к потолку, они не упадут. А если упадут, то вы основательно промокнете.

- Поторопись со своим фокусом, ты обещал исчезновение, - сказал рыжий. - Неудобно же так стоять.

Вэл, не торопясь, вынул у них револьверы и отошел к своему столу.

- Какого...

- Не надо слов, - спокойно сказал Вэл, помахивая револьвером. Плотнее прижимайте ведра, иначе промокните... или получите пулю.

Положив револьверы рядом со своей тарелкой, Вэл хладнокровно доел похлебку и попросил еще одну чашку кофе.

- Эй, в чем дело? - потребовал рыжий. - Убери отсюда это ведро!

- Не напрягайся, - сказал Вэл. - Эти джентльмены хотят спокойно поесть, без твоих штучек.

Он сел, откинувшись на спинку стула, попивая кофе и без всякого выражения разглядывая попавшихся на уловку парней. Новость уже разнеслась по городу, очевидно не без помощи мальчишки, который принес ведра, снаружи собралась толпа. Некоторые зеваки даже вошли в кафе.

Двое будущих "крутых" стояли посередине помещения, прижимая к потолку над своими головами ведра с водой. Если они отпустят щетки, тяжелые деревянные ведра упадут, обдав их водой, а возможно и задев по голове.

- Не нервничайте, ребята, - сказал Вэл. - Вы хотели увидеть, как что-нибудь исчезнет. Я заставил исчезнуть похлебку и три чашки кофе. А сейчас, - он встал и положил на стол серебряную монету, - исчезну я.

Он повернулся к присутствующим в кафе.

- Скоро они здорово устанут, поэтому будьте добры снять для них ведра - но только если вы будете в настроении.

Он отступил к двери.

- Прощайте, джентльмены, - сказал он. - Жаль покидать такую компанию, но вы же понимаете - у меня дела.

Вэл задержался, чтобы разрядить револьверы, и бросил их на улице. Прыгнув в седло, он легким галопом выехал из города.

Перед ним расстилались просторы прерий, над головой огромным шатром висело небо. Именно об этом он скучал на востоке - невероятная ширь земли, катящиеся вдаль холмы, глубины неожиданных каньонов, тень облаков на высохшей земле пустыни и на траве. Поднявшись на вершину холма, можно было сквозь струящийся от жары воздух увидеть землю на шестьдесят-семьдесят миль вокруг. Он был один, и слышал лишь стук копыт коня, поскрипывание седла и звон шпор. Вэл думал о том, что на этой земле невозможно прожить, не зная ее. Даже в ограниченных пространствах салунов, фойе отелей, ковбойских бараков и походных костров говорили, в основном, о ручьях и прудах, состоянии пастбищ и об индейцах.

Индейцы были частью этой земли, любой путешественник принимал в расчет возможность встречи с ними. Очень немногие племена вели оседлый образ жизни. Отряды индейцев могли появиться где угодно. Каждая тропа пролегала вблизи источников воды, они были ценной составляющей этой земли и были важны как для индейцев, так и для белых. Приближаться к источнику следовало с большой осторожностью.

В отношении индейцев Вэл придерживался советов Тенслипа - этого странного ганмена, наполовину преступника, наполовину порядочного человека - который черпал знания не из книг, а из жизни. Он знал такие вещи, о которых Вэл не имел представления, они были частью его самого, частью его образа жизни. Тенслип никогда не разбивал лагерь около воды, даже в тех местах, где индейцев не было.

"Это нечестно, - говорил он Вэлу. - Другим тоже нужен доступ к воде. Подумай о диких животных и птицах, которым нужно напиться. Они будут ждать, умирая от жажды, пока ты сидишь у воды. Возьми все, что тебе нужно, и освободи место".

От Тенслипа Вэл также узнал, что нельзя до конца осушать фляжку, пока не убедишься, что в источнике есть вода, потому что часто они пересыхали, и там, где струился ручей, могла лежать лишь потрескавшаяся от жары грязь. Он знал, что самыми безопасными дорогами были тропы древних индейцев, поскольку они вели от источника к источнику по самой легкопроходимой местности.

Дважды Вэл останавливался на одиноких ранчо, обмениваясь новостями, вслушиваясь в разговоры хозяев. На втором ранчо его владелец предложил продать красивую гнедую кобылу.

Он оперся о жерди кораля, расхваливая животное.

- Как насчет купчей? - спросил Вэл.

- Почему бы и нет? - усмехнулся владелец ранчо. - Напишите, а я подпишу.

- Но будет ли она законной?

Владелец ранчо пожевал усы и сказал: - Не буду вам врать, мистер. Если вы едете на восток, то она будет законной, если же на запад, то не совсем.

- Думаю, мне достаточно одной лошади, - сказал Вэл, - но ваша действительно хороша.

Он переправился через Рио-Гранде и не торопясь направился в сторону Пекоса.

Глава семнадцатая

Городок Таскоса возник на слиянии двух рек. Он процветал, когда через него перегоняли стада с юга на север, но после того, как прилегавшие к нему земли перегородили колючей проволокой, он умер, оставив после себя несколько полуразрушенных глинобитных домов, призраки ганменов, погибших на его улицах, да Френчи Маккормик - когда-то восхитительную девушку, поклявшуюся никогда не бросать своего мужа - профессионального игрока в карты. Она его не бросила, даже после его смерти.

Но в 1870-х и 1880-х годах городок Таскоса был диким и неуправляемым. Сюда приезжали ковбои и скотокрады, а скотоводы, перегонявшие огромные стада, нанимали здесь самых крутых работников и ганменов.

Сюда часто наведывался Малыш Билли. В городе жили и свои крутые парни и девушки с сомнительной репутацией, некоторые из которых были такими же видавшими виды, как и мужчины, которых они обслуживали.

Вэлентайн Даррант направлялся в Таскосу. Он говорил себе, что не собирается охотиться за Терстоном Пайком - он просто ехал к себе на ранчо, а Таскоса был единственным городом на сотни миль в округе, или даже больше. Одну ночь он провел в Форт-Самнер, остановившись у Пита Максвелла. Пит и его отец были друзьями Уилла Рейли, и Пит помнил Вэла.

- Здесь сейчас тихо, - рассказывал ему Пит. - Иногда в поисках Малыша Билли наезжает Пэт Гаррет, но Малыш здесь больше не появляется. Скорее всего, он направится в Мексику. Мексиканцы на него молятся: он единственный американец, который хорошо к ним относится.

- Я знаю Билли, - сказал Вэл. - Познакомился с ним еще в Сильвер-Сити, когда мы были мальчишками.

- Он нормальный парень, - сказал Пит, - если его не загонять в угол. Уж очень он не любит пятиться.

- Я его недавно видел, - сказал Вэл.

Пит Максвелл не спросил где, хорошо зная, что Вэл ему не ответит. На следующее утро после завтрака они расстались, пожав руки.

Вэл въехал в Таскосу незадолго до заката. С тех пор, как он в последний раз видел Терстона Пайка, Вэл стал взрослее, крепче и сильнее. Тогда он был мальчиком, сейчас он стал мужчиной.

На улицах города и на задних дворах росли тополя. Рядом протекала Канадиен-Ривер, а по Уотер-Стрит пробегал ручей. Вэл слегка обогнул город, чтобы узнать местность и подходы к нему, прежде чем въехать по тропе Додж-Трейл, которая вывела его на Мейн-Стрит. Он повернул налево и подъехал к конюшне Микки Маккормика.

Поставив там коня, он вышел на улицу и заглянул в салун. Было около четырех, и в салуне было почти пусто.

Убедившись, что из знакомых здесь нет никого, Вэл подошел к бару. Он как бы посмотрел на себя со стороны - высокий молодой человек в штанах с бахромой, сапогах с мексиканскими шпорами, с одним револьвером в подвязанной кобуре и одним за поясом, под полой пиджака. На нем была рубашка в черно-белую клетку и черная шляпа. Пиджак был тоже черный, но сильно запылившийся.

- В каком заведении здесь прилично кормят? - спросил он, заказав пиво.

- Дальше по улице, - сказал бармен. - Заведение Скотти Уилсона. Вряд ли он будет на месте, но кормят там хорошо. У Скотти всегда хороший стол ему все равно, чью говядину подавать.

Вэл улыбнулся.

- В других местах такое замечание могло бы стать оскорблением.

- Но не для Скотти. Он - наш мировой судья, Скотти считает, что лучшее решение жалобы о пропавшей корове - передать ее в суд. Но хозяев пропавшей коровы он кормит бесплатно.

- Похоже, он мне понравится, - сказал Вэл и через некоторое время спросил: - Как дела в городе? Случается что-нибудь интересное?

- Здесь? Да у нас за целую неделю никого не пристрелили. И не порезали.

Вэл остался у бара. Ему не нужно была выпивка, ему нужно было послушать разговоры, а салун на Западе - это место, где обсуждаются все новости, касающиеся путешествий: здесь говорят о тропах, источниках воды, индейцах, скотокрадах и состоянии пастбищ.

Вошли несколько человек и расположились у бара. Вэл прислушивался к их разговору и ощутил смутное неудовлетворение. Что он тут забыл? Почему бы ему не поужинать и не отправиться спать, готовясь к завтрашнему нелегкому дню? Чем он вообще собирался заниматься в жизни? Он мог бы остановиться в любом западном городе, освоиться и основать адвокатскую практику. Денег у него было немного, ему срочнонужен был постоянный источник доходов. Ранчо процветало, но вся прибыль шла на дальнейшее развитие.

Откуда-то из уголков памяти вынырнула мысль о Терстоне Пайке и Генри Зонненберге, и он почувствовал себя виноватым. Он должен был отыскать их и сделать то, чего не смог сделать закон, сделать то, чего от него ждали. Но он не хотел убивать.

- Молодой человек?

- Да?

До Вэла не сразу дошло, что обращаются к нему.

- Не желаете присоединиться? Мы рассчитываем сыграть в покер.

Он хотел было отказаться, но потом сказал: - Ладно, но недолго. Завтра мне предстоит долгая дорога.

Он знал, что свалял дурака. У него почти не было денег, а чтобы играть хорошо, деньги необходимы. Через пару часов он встал из-за столика, выиграв шестнадцать долларов.

Вместе с ним игру закончил небольшой, худощавый мужчина.

- Вы ужинали? - спросил он. - Я собираюсь пойти перекусить к Скотти.

- Я с вами.

Они шли по улице и разговаривали.

- Много выиграли? - спросил мужчина.

- Нет.

- Я тоже. Около двадцати долларов.

Стейки у Скотти были хороши. Вэл даже не подозревал, до какой степени он проголодался.

Неожиданно его спутник сказал: - По-моему, мы встречались.

Вэл внимательно посмотрел на него.

- Где? - спросил он. - Я жил на Западе и на восточном побережье.

- Я тоже. Но я не могу вспомнить. Меня зовут Кейтс, если мое имя вам что-нибудь скажет. Иган Кейтс.

Вэл улыбнулся ему.

- Одна отметина от пули у вас на руке, вторая - где-то на теле. Их вы получили в Аризоне от апачей.

- Кто вы?

- Я тот мальчишка, который уступил вам место в дилижансе и заряжал винтовки во время стычки с индейцами. Меня зовут Вэлентайн Даррант.

- Даррант? Вы давно не были в Колорадо?

- Давно.

- Обязательно поезжайте туда. Вас ищут в Эмпайр и по всей округе. Кажется, у них есть для вас новости.

Вэл вгляделся в его лицо.

- Какие новости?

- Помните, я был старателем и шахтером? Теперь занимаюсь горным делом. Основная разница в том, что сейчас я не получаю зарплату, а раздаю ее. - Он усмехнулся. - Хотя это не всегда так просто, как кажется. - Кейтс посерьезнел. - Похоже, много лет назад вы вложили во что-то деньги. Теперь вам надо поехать и посмотреть, что с ними стало.

Колорадо... Ему всегда нравилось в Колорадо.

- Когда-то я познакомился там с чудесной маленькой девочкой, вспомнил он, - которая говорила, что она актриса. Ее звали Мод Кискадден, она имела какое-то отношение к Джеку Слейду.

Кейтс улыбнулся.

- Я знаю эту историю. Она не была ему родственницей по крови. Ее отец женился на вдове Слейда, когда того повесили.

Кейтс попросил еще кофе.

- Вы сказали, что жили на восточном побережье. Слышли о Мод Адамс?

- Кто же не слышал?

- Мод Адамс, самая известная актриса в стране, - это ваша маленькая Мод Кискадден. Сценическое имя ее матери - Адамс.

Они сидели и разговаривали еще с полчаса, когда дверь открылась, и вошел Терстон Пайк.

Вэл Даррант глянул на него и спросил Кейтса: - Помните моего дядю?

Он нарочно сказал это громко, чтобы его услышали в кафе.

- Вашего дядю? Вы имеете в виду Уилла Рейли? Конечно помню.

Терстон Пайк оглянулся на них. Он был высоким, худым мужчиной с округлыми плечами и тяжелым подбородком.

У него была поседевшая борода, и выглядел он грязным и неухоженным.

Вэл с легкой улыбкой возвратил его взгляд, и Пайк опустил глаза. Казалось, он был в нерешительности.

- Его убили. Три человека, которые боялись встретиться с ним лицом к лицу, застрелили его из темноты, исподтишка.

Вэл заметил, как к шее Пайка прилила краска гнева. Он думал о нем только как о наемном убийце, недостойном сочувствия или жалости.

Кейтс не имел представления, что перед ним разворачивается.

- Что с ними случилось? - спросил он.

- Один из них мертв, - ответил Вэл, - а другим недолго осталось жить.

Иган Кейтс смотрел на него.

- В чем дело, Вэл? Что происходит?

- Ничего особенного. Терстон Пайк и не подумает выстрелить в человека, который стоит к нему лицом.

Кейтс быстро обернулся и встал. Он отодвинул стул подальше от столика и снова сел. Все, сидевшие в кафе, смотрели на Пайка.

Тот уставился в тарелку, сжимая в руках нож и вилку. Внезапно он с проклятием вскочил, бросил их на стол и кинулся к двери, сбив по дороге стул.

- Могли бы предупредить, - сказал Кейтс.

- Я не думал, что он придет, хотя знал, что он в Таскосе.

- Если он на самом деле такой, как вы сказали, вам лучше поостеречься. Он попытается вас убить. - Иган Кейтс заказал свежий кофе. - Но надо отдать вам должное, вы хладнокровный человек, да и ребенком вы были достаточно хладнокровным.

- У меня был хороший учитель, - сказал Вэл. - Лучше Уилла человека не было.

- Вы говорили, что один из них мертв. Пайк был вторым. Кто третий?

- Генри Зонненберг.

Кейтс издал тихий свист.

- Оставьте его, Вэл. Вы с ним не сладите. Никто с ним не сладит.

- Может быть.

- Вы собираетесь охотиться за Пайком?

Вэл помедлил.

- Нет. Пусть он за мной охотится. Он пойдет по моему следу, потому что я заставил его забеспокоиться. У Уилла было много друзей, возможно кто-то из них захочет повесить Пайка.

Кейтс положил руки на столик.

- Мне надо возвращаться, Вэл. Почему бы вам не забыть все? Вы мне нравитесь, мы можем работать вместе. У меня есть отличные месторождения, которые надо разрабатывать, и есть выход к деньгам. Думаю, мы сработаемся.

- Я подумаю.

Оставшись один, Вэл сидел, размышляя над происшедшим. Допив кофе, он расплатился за ужин, но вместо того, чтобы выйти на улицу, направился к задней двери. Повар начал было протестовать, но Вэл помахал ему и прошел через кладовую. Через заднюю дверь он вышел в переулок.

Двигаясь осторожно, он обогнул двор и остановился на углу. Пайка не было видно. Тем не менее Вэл вернулся в переулок и задними дворами вернулся в отель, войдя в него через черный ход. Поднявшись в номер, он подпер ручку двери стулом и опустил занавески. Затем налил в таз воды и быстро вымылся губкой. Вскоре он уже спал.

Он проснулся незадолго до рассвета и тихо лежал, прислушиваясь к звукам города. Где-то пропел петух, хлопнула дверь, заскрипел водяной насос и в ведро хлынула вода. Кто-то прошел внизу по деревянному тротуару, послышался шум голосов.

Наконец он встал и побрился, глядя в неровную поверхность зеркала, искажавшую его черты. Одевшись, Вэл осмотрел комнату, убедившись, что ничего не забыл. Он вышел и спокойно двинулся по коридору.

Солнце еще не встало. Вэл вышел на улицу, вдыхая свежий утренний воздух. Он быстро обыскал глазами улицу, крыши, окна и дверные проемы, ничего не упустив. Так учил его Уилл Рейли.

Кафе Скотти Уилсона было открыто, и он вошел. Два хмурых ковбоя, небритых, с покрасневшими от предыдущей ночи глазами пили у стойки кофе. Они явно не были расположены к разговору. Сев за столик в дальнем конце комнаты, Вэл заказал завтрак.

Он думал о дороге, которая лежала перед ним. В течение нескольких дней ему предстоит питаться у походного костра. Тропа, которую он выбрал, не вела напрямую к ранчо, зато на ней была вода.

Самой удобной дорогой была та, что пролегала через каньон Пало-Дуро, но там он станет легкой мишенью для стрелка, притаившегося над отвесными стенами. На равнине местность просматривается далеко, никто не сможет подобраться к нему незаметно.

Неожиданно открылась дверь, и вошел высокий, стройный мужчина с холодными голубыми глазами. Он увидел Вэла и подошел к его столику.

- Не возражаете, если я присяду с вами?

- Сделайте одолжение, - сказал Вэл. - Чем могу быть полезен?

- Вы можете уехать из города? - Мужчина улыбался. - Ваше имя Даррант? - Он протянул руку. - Я шериф Уиллингэм. Ходят слухи, что вы вчера вечером перемолвились с Терстоном Пайком парой слов.

- Нет, этого не было. Я разговаривал с Иганом Кейтсом, а Пайк в этот момент просто оказался в кафе. Он встал и вышел.

- Ладно, пусть будет так. Не обижайтесь, приятель, но мне не хотелось бы, чтобы в городе снова случилась перестрелка. Если у вас с Пайком есть, что делить, решайте споры за чертой города.

- Мне это подходит, шериф. Я не разговаривал с Пайком, постараюсь избегать этого и впредь, если смогу.

- Он плохой парень, сынок. От него не дождешься честной игры. Уиллингэм внимательно посмотрел на Вэла. - Вы собираетесь остановиться где-нибудь поблизости?

- Не совсем. Мне принадлежит одна треть ранчо, лежащего к юго-востоку отсюда. Вы знаете ранчо Баклинов?

- Да, они хорошие люди. Я охотился на бизонов вместе с сыновьями Баклина, когда они впервые приехали на Запад. - Он с интересом глянул на Вэла. - Вы женаты?

- Нет.

Уиллингэм рассмеялся.

- Тогда вам придется тяжело. У Папаши Баклина две красивейшие дочери, а на Бетси - то есть на Вестерн - стоит посмотреть дважды.

- А Бостон?

- Дьяволенок в юбке. Красивая и дикая. Ездит верхом лучше любого ковбоя на равнинах, хорошо стреляет и кидает лассо. Недавно мы собирали скот, так она ловила и связывала телят быстрее всех парней.

- Значит, они не замужем?

- Нет, и замужество им не светит, пока они не уедут отсюда. Кому нужна жена, которая умеет все, что делает муж, и даже лучше?

Когда Вэл Даррант выехал из Таскосы, снова поднялся юго-восточный ветер. Он крутил шары перекати-поле, и они катились к ранчо, которое он мог назвать своим домом. В облаках громыхал гром, и когда упали первые капли, он надел дождевик. Поездка обещала быть сырой.

Глава восемнадцатая

Скрыться от дождя было негде. Насколько Вэл знал, ближайшим домом было его ранчо, до которого оставалось еще много миль. Местность была гладкой, как биллиардный стол, и только проехав несколько часов под подгоняемым ветром дождем, он заметил край небольшого каньона. Вэл решил, что это ответвление каньона Пало-Дуро, давно служившего убежищем для команчей.

Дождь стучал по дождевику и сбегал по полям шляпы. Временами грохотал гром, и небо пронзали молнии. Его единственным утешением было то, что если Терстон Пайк ехал за ним, ему было ничем не лучше, чем Вэлу. Он подумал, что надо бы проехать к Пало-Дуро и найти какое-нибудь убежище в каньоне. Он резко повернул коня и направился в ту сторону. Путешествие по прерии делало его легкой целью для молнии.

Дождь мокрой стальной пеленой затянул равнины. Конь один раз поскользнулся в грязи. Приблизившись к краю каньона, Вэл не нашел удобного съезда. Он поехал вдоль откосов, отыскивая тропу.

Снова сверкнула молния. На этот раз промежуток между ослепительным светом и раскатом грома был значительно короче. Неожиданно он увидел осыпавшуюся кромку и тропу, опускавшуюся на дно каньона. Это была бизонья тропа, достаточно легкая для спуска.

Он направил коня вниз, и в ту же секунду что-то сильно ударило его в плечо. В тот момент, когда он начал поворачиваться, думая, что в него стреляли сзади, раздался звук винтовочного выстрела, и его конь прыгнул. Вэл не удержался в седле и упал в грязь, а конь, испуганный и очевидно раненый, помчался вниз по тропе. Вэл понимая, что нужно двигаться, поднял голову. Он лежал на круто спускавшейся части тропы. Отполз в сторону и обнаружил место на краю обрыва, которое давало хоть какую-то защиту. Вэл попытался подняться на ноги, зацепился за скальную трещину и пополз по ней, стараясь отыскать трещину пошире.

В него стреляли, и сделано это было из засады. Вероятно невидимый снайпер, кто бы он ни был - Пайк, какой-нибудь индеец или одинокий бандит сейчас приближался к нему.

Он прижимался к скальному откосу, оперевшись ногами в крутой склон, который осыпался под его весом. Дождь все еще бил по непромокаемой накидке. Он мог стоять на ногах, и хотя в него попала пуля, Вэл думал, что рана не серьезная.

Он повернул голову, посмотрел вниз и увидел, что конь остановился на дне каньона почти в полумиле от него и щиплет траву подле ручья. Его винтовка осталась в чехле у седла. Вэл прислушался, но не услышал других звуков, кроме дождя. Ему показалось, что ветер донес смутный запах походного костра. Он двинулся вдоль скалы, зная, что побыстрее должен убраться с этого места. Если бы стрелявший в него был поблизости, он уже добил бы его, но не исключено, для верного выстрела ему нужно подобраться поближе.

Скальные отложения здесь достигали пятнадцати футов в высоту, их покрывал тонкий слой почвы и скудная трава. Под ним склон круто уходил вниз на несколько сотен футов. Во многих местах скалы растрескались, неожиданно попалась широкая щель, в которую можно было заползти. Над ней не нависал козырек обрыва, но прикрывал обломившийся край скалы. Вэл сильнее вжался вглубь, вытер руки о рубашку и вынул револьвер.

Ждать пришлось долго. Несколько раз ему мерещилось, что он уловил запах тлеющего мокрого дерева, но вряд ли кто-нибудь станет разводить здесь костер. Еще более невероятным казалось, что костер развел убийца.

Медленно прошел час. Несколько раз Вэл перекладывал револьвер из руки в руку. Иногда он был готов вылезти, но его сдерживала память о недавнем выстреле. У него не было возможности осмотреть рану. Шок он нее прошел, и теперь она нестерпимо болела, но кровотечение, похоже, прекратилось. Вэл уже хотел было выбираться из своей щели, когда услышал шаги. Вскинув револьвер, он ждал. Он не имел привычки стрелять в того, кого не видел, но если это был Терстон Пайк...

- Мистер, - произнес девичий голос, - я вижу ваши следы и знаю, что вы там. Парень, который в вас стрелял, ускакал. Если вам нужна помощь, я помогу.

- Выйдите туда, где я смогу вас увидеть, - сказал он.

Она с минуту поколебалась.

- Ваш голос кажется мне знакомым, мистер. Думаю, что мы встречались. Я выхожу.

Внезапно она появилась перед ним - высокая девушка в сапогах и замшевом платье с бахромой, вышитом бисером и прикрывавшем колени. На ней была накидка от дождя, под которой она могла быстро дотянуться до висевшего на поясе револьвера. В правой руке она сжимала винчестер. Вырез платья был открыт, под дождевиком она носила перешитый мужской пиджак.

Вэл заметил это, окинув ее взглядом. Но он заметил кое-что еще. Она была молода и красива: темные волосы, сияющие глаза, ярко-красные губы и фигура, которую не могла скрыть бесформенная одежда - буйная и яркая красота.

Он медленно выкарабкался из трещины и встал перед ней.

- Так я думала, - сказала она. - Вэл Даррант, верно? Я Бостон Баклин.

- Вы не можете быть никем другим, - сказал он. - Мне говорили, что вы самая дикая и самая прекрасная девушка на равнинах. Я верю.

Она покраснела, но возвратила его взгляд.

- Я не люблю, когда мне льстят. Кроме того, вы ранены.

- Это ваш костер я почувствовал?

- Да.

- И не вы в меня стреляли?

- Если бы я в вас выстрелила, вы бы уже были мертвы. Нет, это был человек на крупной серой с яблоками лошади. Увидев меня, он быстро смылся, наверно подумал, что я не одна.

Пока он выползал из щели, она наблюдала за ним,.

- Ходить вы можете. Мой лагерь ярдах в двухстах вниз по каньону. Если сможете дойти сами, я тем временем поймаю вашу лошадь.

- Спасибо, - сказал он.

Добравшись до лагеря, Вэл обнаружил, что он был почти идеальным. Часть обрыва внизу обвалилась, оставив карниз, который нависал над дном каньона. На карнизе было достаточно места для костра и спального места. Рядом можно было разместить трех-четырех лошадей. Благодаря своему положению, лагерь невозможно было увидеть ни сверху, ни сбоку, если не подъехать к нему вплотную. Девушка явно здесь ночевала.

Бостон вернулась, ведя в поводу коня. Привязав его, она сбросила дождевик и присоединилась к Вэлу. Намокшие черные волосы раскинулись по плечам.

- Мы вас ждали, Вэл, - сказала она. - Папа предупредил, что вы скоро приедете. Мы надеялись, что вы вернетесь.

- Как папа?

- Так себе. Прошлой весной он получил пулю от индейцев кайова, которую так и не вынули. В сырую и холодную погоду она его беспокоит.

- А остальные?

- С ними все в порядке. Коди затеял перестрелку в Форт-Гриффине. Поругался с каким-то пижоном в жилете в цветочек.

- Коди не пострадал?

- Конечно нет.

Она поставила на огонь кофейник и повернулась к нему.

- Давайте-ка посмотрим на вашу рану. Вы, неженки с востока, можете очень быстро протянуть ноги.

- Я вам не неженка с востока. Я здесь родился.

- Знаю, но вы слишком долго жили там в тепле и уюте.

Она помогла Вэлу снять пиджак и рубашку, с одобрением посмотрев на его сильные мускулы.

- По крайней мере мясо у вас осталось крепким.

Рана оказалась легкой. Пуля скользнула по плечу, слегка повредив мышцы. Он потерял немного крови.

- В разных романтических рассказах девушка, чтобы перевязать мужчину, всегда разрывает свою белоснежную нижнюю юбку. Ну, у меня нет белоснежной нижней юбки и никогда не было, а если бы и была, я бы не стала ее рвать ради какого-то мужчины.

- В сумке за седлом есть пара чистых шейных платков, - подсказал Вэл.

Она достала их.

- Ах, какие мы модненькие! - Она критическим взглядом осматривала платки. - Вы, как я погляжу, стали настоящим пижоном.

Вэл наблюдал за ней. Никогда и нигде он не встречал такой красивой девушки. Он была неукротимой, свободной и раскованной, как дикое создание природы.

- Вы забрались довольно далеко от дома, - сказал он.

- Не так уж далеко. Я люблю ездить верхом, люблю новые места и люблю природу. И нечего за меня беспокоиться. Я езжу верхом лучше многих мужчин и неплохо орудую ножом.

- Вы опасная девушка. Держу пари, что парни боятся вас до смерти.

Она покраснела.

- Может быть, - сказала она, подняв на него глаза, - но даже если бы и не боялись, это им ничего не даст. Я дала слово.

Вэл почувствовал острый укол разочарования, который испугал его.

- Удивительно, - сказал он.

Она оторвалась от кофе, который разливала по кружкам.

- Думаете, я недостаточно хороша?

- О, нет, вы очаровательны. Может быть даже слишком красивы. По-моему, в вас есть что-то от необъезженного мустанга, вам нужен мужчина, способный надеть на вас уздечку с жесткими удилами.

Она снова посмотрела ему в глаза.

- Тот мужчина, который мне нужен, справится со мной и без уздечки, сказала она. - Никто другой этого не сделает, с жесткими удилами или без них.

Когда он допил кофе, она быстро свернула лагерь, отвергнув его попытки помочь.

- Бросьте, неженка, вам понадобятся все ваши силы.

- Не понадобятся, если вы дали слово, - сказал Вэл.

Она резко повернулась к нему и хотела было что-то ответить, но затем вспрыгнула на лошадь. Только сейчас он заметил, что она носила платье с разрезом на боку. Он слышал о таких, но видел впервые. Все его знакомые женщины ездили на амазонках, в седле, расположенном боком. Это считалось единственным приличным для леди способом.

- Если сможете усидеть в седле, мы доедем до дома к вечеру... к позднему вечеру.

- Я не отстану, - сказал он, и Бостон пустила лошадь галопом.

На небе висели тяжелые облака, хотя дождь прекратился и гром не гремел. Земля была вымокшей и скользкой, но с Бостон во главе они ехали быстро.

Насколько хватало глаз, на местности не видно было ни одного ориентира. Со всех сторон до самого горизонта плоско расстилалась прерия. С расстояния нескольких сотен ярдов каньон был уже незаметен. Вэл изучал землю в поисках следов, которые мог оставить неудачливый убийца, но не обнаружил ни одного.

Ранчо лежало в ложбине между холмами, позади него и чуть выше протекала речушка, вдоль русла росли деревья. Деревья были разбросаны и по ложбине.

Дом был добротный, двухэтажный с балконом, по периметру его окружала широкая веранда. Лучших лошадей держали в большой конюшне. На дворе находились также коровник для молочных коров, сарай с запасами корма, несколько коралей и барак для ковбоев.

Бостон остановилась на склоне и широким жестом обвела долину.

- Ну, вот оно. Как по-вашему, мы хорошо поработали?

- Просто отлично. Ранчо превосходное.

Она взглянула на него.

- Я тоже так думаю. Папа сказал, что иначе нельзя, поскольку вы такой человек, которому нужно только лучшее.

Когда они подъехали к дому, от кораля к ним подошел Баклин.

- Папа будет рад, - сказал он. - Я понял, что это ты, как только вы перевалили холм. Узнал по посадке на лошади.

Папаша появился с последним лучом солнца, с ним были Тарди и Дьюб.

- Мы считали скот, - сказал он. - В этом году погоним стадо в Канзас.

Он перевел взгляд на Бостон.

- Стало быть, она тебя нашла. Бостон говорила, что если ты не вернешься, она отправится за тобой. Будь осторожен, сынок.

- Не выдумывай, Па, - воскликнула Бостон.

Когда подошло время ужина, все расселись за столом и Папаша Баклин прочитал молитву. Вэл украдкой обвел взглядом лица и почувствовал себя дома. Пусть он почти не знал этих людей, но он заключил с ними деловое соглашение, которое оказалось более чем удачным, Вэл чувствовал себя с ними легко и уютно.

Он ощущал их понимание, дружелюбие и симпатию. Это были сильные, честные, работящие люди - и очень простые.

Они знали, что не всем людям стоит доверять, что в мире есть зло, и они с ним боролись. Они знали, что за стенами этого дома живут голод, жажда и холод, что есть дикари, желающие отнять все, что они нажили тяжелым трудом, и сдерживаемые лишь пониманием того, что есть сила, готовая противостоять их силе. Эти люди были из тех, кто приносил в дикие места мир и порядок, при котором каждый человек мог работать, строить и созидать, не думая, что в один прекрасный день все созданное им может быть разрушено.

В комнату вошла Бетси, неся тарелку со стейками. Она была такая же высокая, как Бостон, с величавой походкой. Вэл глянул на Папашу. Неужели отец восхитительных, стройных, с прекрасными формами девушек - этот крепкий, огрубевший от работы старик?

- Мы наняли четырех ковбоев, Вэл, - сказал Папаша, - а еще бродягу, который появился здесь несколько дней назад, разыскивая тебя.

- Меня?

- Его зовут Тенслип. Сказал, что должен тебе кое-что передать. Баклин прожевал кусок мяса, затем добавил: - Кажется, он крутой мужик.

- Он преступник, Папаша, и мой хороший друг. Мы впервые встретились, когда мне было пять лет, с тех пор не раз виделись. После ужина схожу послушаю, что он мне хочет передать.

- Он хороший работник. С того дня, как появился, работал каждый день, быстро и умело. Я бы сказал, что не видел человека, который управлялся бы со скотом лучше него.

- Ему нужна работа?

- Не говорит. Похоже, ему надоело болтаться с места на место, и он хочет ради разнообразия где-нибудь осесть.

Неожиданно Баклин пристально посмотрел на него.

- А ты как? Может на время останешься? Мы приготовили для тебя отдельное крыло дома. Его обустраивали девочки, так что если будут жалобы, обращайся к ним.

- Я... не знаю. - Вэл взглянул на Бостон, затем отвел глаза. Хотелось бы остаться, но мне многое нужно сделать. И я еще не знаю, кем хочу стать. И где жить.

- У тебя есть для этого причины, ведь ты с малолетства переезжал из города в город, не зная, что такое настоящий дом.

Вэл поведал им о местах, где побывал, о мужчинах и женщинах, которых узнал, о вечерних платьях, о вине и музыке - о том мире, который лежал далеко от этих холмов, далеко за прериями. Он рассказал о своей работе, об одиночестве, о Вэне Клеверне и о Майре.

Наконец он встал из-за стола, и девушки стали убирать посуду.

- Пойду повидаю Тенслипа, - сказал он Папаше.

На темной веранде было прохладно. Он спустился по лестнице во двор. В ночи прямоугольниками светились окна барака и тлела сигарета у крыльца. Он зашагал по утоптанной земле, с удовольствием прислушиваясь к хрустящим сеном лошадям в корале, а оглянувшись на большой дом, услышал мужские голоса и девичий смех.

Он подошел к бараку.

- Тенслип?

- Он ждет тебя внутри, - раздался голос из темноты. - Заметил тебя в ту же секунду, как вы с мисс Бостон появились на гребне холма. - Голос добавил: - Меня зовут Вако.

- Вэл Даррант. Рад познакомиться, Вако.

Вэл открыл дверь и вошел в барак. Там стояли нары на восемь человек, три места были пустыми. Люди, сидевшие внутри, взглянули на него, затем двое вернулись к игре в шашки. Тенслип лежал на одеяле, но при виде Вэла сел и спустил ноги на пол.

- Привет, Вэл. Долго же мне пришлось за тобой гоняться.

Он взял шляпу, и они, выйдя из барака, подошли к коралю.

"Он похудел, постарел... и стал еще круче", - подумал Вэл.

У кораля Тенслип повернулся к нему.

- Малыш, у тебя неприятности? Ты попал в переделку?

- Нет. Ничего такого.

- Уверен?

Вэл чувствовал на себе внимательный взгляд Тенслипа.

- Кто-то в меня стрелял и поцарапал плечо. Или он посчитал меня за мертвого, или его испугала Бостон Баклин. В любом случае он ускакал. Думаю, это был Терстон Пайк.

- Да? Возможно - он на такое способен. Я слыхал, он в Таскосе.

- Я видел его. Он уехал из города.

Тенслип рассмеялся.

- Если у него остались мозги, то точно уехал. Ну, малыш, ты прославился, прикончив Чипа Хардести. Об этом поединке говорят до сих пор.

- Мне не нужна слава. Что ты хотел мне сказать, Тенслип?

- За тобой охотятся пинки. А когда они ищут человека, они его находят.

- Пинки?

Секунду Вэл непонимающе молчал, затем до него дошло: агенты Пинкертона. Но с какой стати они за ним охотятся?

- Ничего противозаконного я не делал, - сказал он. - Должно быть, кто-то хочет меня найти.

Он подумал над этим, но не припомнил никого, кому он был бы нужен. С Брикером он держал связь, Вэн Клеверн погиб. Вряд ли он мог кому-то понадобиться. Вэл так и сказал, но Тенслип лишь фыркнул.

- Ошибаешься. Кому-то ты очень нужен. Тебя разыскивают по всей стране, а это стоит больших денег. Столько не тратит даже компания "Уэллс Фарго"4. Я об этом услышал и стал наводить справки. - Он посмотрел на Вэла. - У меня есть много друзей, они мне кое-что рассказывают. Ты мог перебежать дорогу какой-то женщине?

- Нет.

- Ну, как я слышал, тебя разыскивает женщина.

Майра...

Она была богата, могла узнать о нем. Возможно, решила его найти... для чего?

- Это может быть Майра, - сказал он.

Тенслип застыл.

- Берегись, малыш. Это не женщина, а гремучая змея. Сплошной яд. - Он помолчал. - Майра! Я о ней и не думал. Много лет не видел и не слышал.

- Она на востоке, - сказал Вэл. - Сделала себе имя и кучу денег.

- Не сомневаюсь, - пробормотал Тенслип. - Берегись, малыш. Я бы не доверился ей ни на йоту. Что стало с ее пижонистым парнем?

- Погиб... несчастный случай.

- Не сомневаюсь, - повторил Тенслип с усмешкой. - Он знал, где лежит мертвец - все мертвецы. Если она при деньгах, она не может позволить, чтобы он остался в живых. - Тенслип вынул из кармана табак и бумагу и скрутил сигарету. - И она не может позволить, чтобы жил ты. Видишь ли, малыш, если ты встречался с Вэном, она может решить, что он тебе кое-что о ней рассказал. Вэн был хорошим парнем. Правда, вместо хребта у него были спагетти, но он всегда был готов помочь любому. Порядочный парень - в нем не было воровской жилки, только беда заключалась в том, что он был у нее под каблуком. Эта женщина его поймала, скрутила и поставила свое клеймо.

В том крыле, которое девушки приготовили для него, Вэл долго лежал в постели, уставившись в потолок. Конечно, Тенслип был прав. Вэна убили. А сейчас агенты Пинкертона разыскивают его. Они могут быть кем угодно штрейкбрейкерами, "быками", но он не слышал, чтобы они были убийцами. Но как только его обнаружат, для грязной работы найдутся другие люди.

Может быть сегодняшний выстрел... Нет, то был Пайк. Теперь Вэл был в этом уверен. Он также был уверен, что Пайк все еще поблизости.

В мыслях он вернулся к Тенслипу и концу их разговора. Старый преступник сказал:

- Малыш, мне здесь по душе. Сюда я приехал, как бродяга, но кто знает... это место по мне. Если возьмут на работу, повешу свое седло здесь.

- Баклинам ты нравишься, Тенслип, - сказал Вэл. - Я поговорю с Папашей Баклином.

- Спасибо. - Тенслип протянул руку. - Малыш, вспомни хижину в снегу, Уилла Рейли и все прочее.

- И Генри Зонненберга, - добавил Вэл.

- Да, верно, и его тоже, - сказал Тенслип. - Хочешь, я возьму его на себя, малыш? Я никогда не боялся Генри - он не решался со мной связываться - и могу его отыскать. Рука у меня уже не такая твердая, но если хочешь...

- Нет. Забудь о нем. Он убил Уилла Рейли, они с Терстоном Пайком еще живы. Я сам ими займусь. А больше всего мне хочется повстречаться с Зонненбергом.

Наконец глаза Вэла закрылись, и он заснул. На далеком гребне холма остановился всадник и посмотрел вниз, на ранчо. Он долго стоял, прежде чем уехать. Но его день еще придет.

Глава девятнадцатая

На рассвете Бостон выехала с ранчо и направилась на юг. Ей предстояло проехать шестнадцать миль, но когда она что-то надумала, то не теряла времени.

Она пересекала ручей за ранчо, когда увидела следы и натянула поводья. Это была чужая лошадь, потому что она знала отпечатки копыт всех своих лошадей. Незнакомая лошадь шла длинным, раскачивающимся шагом, отпечатки были свежими, всадник проехал здесь всего четыре-пять часов назад. Она подумала о человеке, который стрелял в Вэла, но сейчас ей некогда было решать эти проблемы - у нее были дела.

Бостон добралась до ранчо Уинслоу задолго до полудня. Она въехала во двор и спрыгнула с седла. На крыльце появилась Мелисса Уинслоу.

- Бостон! Какими судьбами! Заходи!

Бостон поднялась по ступенькам, звеня шпорами.

- Мел, мне нужна твоя помощь.

- Моя помощь? Тебе? Мелисса улыбнулась. - Я считала, что ты единственная девушка в мире, которой не нужна ничья помощь.

- Я хочу стать леди.

Мелисса бросила на нее удивленный взгляд.

- Ты всегда была леди. В чем дело?

- В Вэлентайне Дарранте. Я в него влюбилась.

- Хочешь сказать, что он вернулся? После стольких лет?

- Вернулся и... он замечательный.

- Никогда не думала, что услышу такое от тебя. Но что ты имеешь в виду? Он тобой недоволен? Не обращает внимания? Тогда он просто дурак.

- По-моему, я ему нравлюсь, действительно нравлюсь, но, Мэл, я такая неотесанная. Это не он так сказал, это я говорю. Хочу научиться вести себя как леди, правильно говорить, правильно есть. Хочу научиться всему.

- Ты, должно быть, и вправду влюбилась, - сказала Мелисса. - И все это ради одного мужчины?

- Да. - Бостон в возбуждении села. - Мэл, это надо сделать быстро, я буду много работать. Ты знаешь, у меня получится. Он снова уедет на восток, и я не хочу, чтобы он меня там стыдился. Ты жила на востоке, ты там выросла, а я не жила нигде, кроме ранчо, а мама умерла, когда я была совсем маленькой. Ты мне поможешь?

- Конечно. - Мелисса снова посмотрела на Бостон. - Но мне совсем не хочется тебя портить. Леди очень много, а такую, как ты, я еще не встречала. Ты единственная в своем роде, Бостон. Страшно даже подумать, что бы делала с парнями, не будь ты приличной девочкой.

- Не называй меня так. Это звучит так... по-ханжески.

Прежде чем долгий день подошел к концу, Мелисса была уверена в одном: Бостон была прирожденная леди и прирожденная актриса - она обладала даром на лету хватать все, чему учила Мел.

В то утро Вэл проснулся поздно. Плечо ныло, ноги, и особенно правая, болели. Завтрак давно закончился, но Бетси принесла ему поесть и уселась у кровати.

- Где Бостон? - спросил он.

- Уехала рано утром до рассвета и оставила записку, что ее не будет до завтрашнего вечера.

Вэл почувствовал разочарование, но сказал равнодушно: - Надеюсь, что она не уехала далеко. По-моему, человек, который в меня стрелял, все еще неподалеку.

- Она уехала к Мелиссе Уинслоу. У них с мужем небольшое ранчо в нескольких часах езды. Муж ее англичанин, а сама Мелисса из Вирджинии. Она училась в Лондоне и там повстречала Дэвида.

У Вэла не было настроения ни ездить верхом, ни осматривать пастбища. После завтрака он уселся на веранде и принялся осматривать маленькую долину, обдумывая ситуацию. Ничто в нем не вызывало удовлетворения.

Ему нужно было разобраться с Пайком в Таскосе. Нужно было спровоцировать его на поединок и убить. Теперь же Пайк может выстрелить в любое время из-за угла, а Вэлу и день и ночь придется быть настороже. Он ни на секунду не сомневался, что Пайк просто так не уедет. Этот человек был опасным и мстительным. Он будет ждать. Хуже всего было то, что он может наткнуться на кого-либо из Баклинов и затеять перестрелку.

Весь день Вэл разрабатывал пальцы на правой руке. Они были достаточно послушными, но плечо болело, его движениям не доставало гибкости и скорости. Тем временем он не мог не обратить внимания, в каком образцовом порядке содержалось ранчо. Постройки были свежеокрашенными, ворота открывались легко, скот, попадавшийся ему на глаза, был хорошо откормлен.

Треть всего хозяйства принадлежала ему. И хотя он дал деньги для успешного начала, здесь не было результатов его труда - ни умственного, ни физического.

Он поерзал в кресле и признался себе, что был никем другим, как никчемным бродягой. Он даже не стал таким, каким был Рейли. Пусть Уилл был игроком, но он не отрицал это и не стыдился, не стыдился до тех пор, пока не встретил княгиню Луизу.

Что с ней стало? И с князем Павлом? При мысли о Павле он почувствовал, как им овладевает холодный гнев. Вэл никогда не забудет тот день на окраинах Инсбрука, когда Павел попытался высечь Уилла Рейли.

Но в конце концов восторжествовал Павел. Его деньги и ненависть сделали то, чего не мог и не осмеливался сделать он сам. Генри Зонненберг был всего лишь инструментом. Настоящим убийцей был Павел.

- Кажется, мне стоит поехать в Европу, - вслух произнес он.

- Бостон будет огорчена, - сказала тихо подошедшая Бетси. - Почему в Европу?

- У меня там незаконченные дела, - ответил он. - Мне нужно увидеться с одним человеком.

- Вы даже не сказали, понравилась ли вам ваша часть дома. Нам очень хотелось сделать ее красивой и удобной.

Вэлу стало стыдно.

- Я был слишком занят своими мыслями, - сказал он. - Покажите, пожалуйста, мое крыло.

Он с трудом встал на ноги и захромал за ней.

В восточном крыле дома было три комнаты - маленькая, но уютная гостиная, спальня и ванная. Стены гостиной, в которую он вошел впервые, были заняты книгами. Он подошел взглянуть на них.

- Вы всегда любили читать, - сказала Бетси, - и упомянули несколько любимых книг, а когда писали нам, рассказывали, чем занимаетесь. Поэтому мы попросили Мелиссу и Дэвида подобрать нам библиотеку.

Он увидел "Мармиона" Скотта, "Развалины империи" Волни, "Жизнь сэра Вальтера Скотта" Локхарта... и кроме этого работы Плутона, Хьюма, Локка, Беркли, Спинозы, Вольтера и целую полку с поэзией.

- Поблагодарите от моего имени миссис Уинслоу, - скзал он. - А я хочу поблагодарить вас с Бостон.

Это была светлая и удобная комната, совсем не похожая на заставленные мебелью, слишком роскошные гостиные домов на восточном побережье. По стилю она была ближе к довольно пустым комнатам испанских ранчо в Калифорнии.

Когда Бетси ушла, Вэл принялся просматривать книги, снимая одну за другой с полок. Некоторые из них он читал, большинство - нет, но хотел прочитать все.

Вэл взял с полки очередной том, услышал, как открылась дверь на веранду и обернулся.

В дверях стоял Терстон Пайк с револьвером в руке.

- Сейчас я тебя убью, и никто ничего не узнает, потому что у меня рядом лошадь, - сказал он и тут же выстрелил. Удар пули, выпущенной с расстояния десяти футов, откинул Вэла назад, но падая, он успел выхватить из-за пояса оружие и нажать на спуск в тот момент, когда его спина коснулась книжных полок. Он почувствовал еще один удар, но Пайк уже падал, и Вэл выстрелил в него второй раз.

Дверь распахнулась, и в комнату с винтовкой в руках влетела Бетси. Терстон Пайк лежал на спине в дверном проеме, наполовину в комнате, наполовину на веранде.

Вэл не мог оторвать взгляда от книги в руке. Он снял ее с полки, повернулся, и обе пули, нацеленные ему в сердце, попали в толстый, переплетенный кожей том. Обе пули не прошли более двух третей ее толщины.

Вэл глянул на название. Это была "Анатомия меланхолии" Бертона.

- Знаете, Бетси, - сказал он, - по-моему, я и сам не смог бы дойти до ее конца.

Глава двадцатая

Майра Фоссетт сидела за письменным столом и смотрела на Пинкертона.

- У вас есть для меня новости?

- Да... из нескольких источников. Первое, молодого человека зовут Вэлентайн Даррант, он сейчас находится в Техасе. Мы обнаружили, что он совладелец ранчо, которое располагается примерно на шестидесяти тысячах акров пастбищ.

- Земля в их собственности?

- Нет, мэм, это государственная собственность, но они владеют источниками воды. Понимаете, это дает им право...

- Понимаю. Я знаю все, что касается источников воды и прав на землю, мистер Пинкертон. Что еще?

- Ганмен по имени Терстон Пайк, убийца с дурной славой, попытался свести с ним счеты, но неудачно.

- Что произошло? Прошу ближе к делу.

- Убийца неожиданно напал на мистера Дарранта в библиотеке. Пайк выстрелил дважды. Мистер Дарран также выстрелил дважды и не промахнулся.

Значит, Пайк? Она помнила его. Помнила как клиента одной из девушек в Айдахо. Даже тогда он был грубым и низким мужланом. Очевидно ее сын мог о себе позаботиться.

- Что предшествовало перестрелке?

- Мы проверили. Кажется, мистера Дарранта воспитал профессиональный игрок в карты, некий Уилл Рейли.

Ну, конечно. Уилл Рейли был другом Вэна, но не ее. Она ощутила легкий приступ жалости, поскольку Рейли был единственным мужчиной, который по-настоящему интересовал ее. В действительности она ненавидела мужчин. Она использовала их и бросала, но Уилл отказывался даже переброситься с ней парой слов.

Пинкертон перевернул листок в своем блокноте.

- За голову этого Рейли предлагали награду, но не закон, а какое-то частное лицо.

Пинкертон посмотрел на Майру, и она цинично усмехнулась.

- Не волнуйтесь, это была не я.

- Разумеется. Я ни на мгновение...

- Вы лжец, мистер Пинкертон. Продолжайте.

- Три человека - Терстон Пайк, Чип Хардести и Генри Зонненберг подстерегли Рейли, когда тот выходил из освещенного помещения в темноту улицы, и убили его.

Он сделал паузу.

- Первых двоих уже нет в живых. Кажется, обоих убил мистер Даррант.

- А Зонненберг?

- Я многое знаю о нем в связи с другими расследованиями, он в нашем списке особо опасных преступников. Год или два назад он убил охранника "Уэллс Фарго" и...

- Мне о нем известно. Он бандит и наемный убийца. Кто нанял его, чтобы расправиться с Рейли?

- Здесь начинаются странные вещи. Деньги за голову Рейли предложил адвокат с сомнительной репутацией по имени Эвери Симпсон. Он из этого города. Нам неизвестно, кто хотел видеть Рейли мертвым. Полагаю, здесь замешаны карточные долги. Люди с подобным образом жизни...

- Вы говорили с Симпсоном?

- Нет, но...

- Оставьте его мне.

Она встала, показывая, что встреча закончена.

- Есть еще одно...

Майра в нетерпении ждала.

- Этот Вэн Клеверн - он погиб, когда его сбросила лошадь.

- Жаль.

Она резко отвернулась, пытаясь скрыть раздражение, но Пинкертон остался на месте, не сводя с нее глаз.

- Я помню, что вы приказали снять с него наблюдение, однако один из моих оперативников... короче, это связано с мистером Даррантом.

- Да?

- Вэн Клеверн незадолго до смерти попросил отослать Вэлентайну Дарранту какую-то коробку, не открывая ее.

Майра взяла ручку и принялась крутить ее в руке. Она знала, что Пинкертон наблюдает за ней, но ей необходимо было подумать. В коробке несомненно лежат документы, что же еще? А какие документы он мог послать Вэлу? Только те, которые касаются его матери. Скорее всего, он записал все ее грехи и отправил бумаги Вэлу, чтобы тот поступал по своему усмотрению.

- Вэл Даррант получил коробку?

- Нет. Она направлена в один из банков Колорадо и должна ждать его там. Мистер Даррант вскоре должен прибыть в Колорадо, чтобы распорядиться насчет давних инвестиций.

Значит, у нее еще есть время. Она взяла у Пинкертона отчет и проводила его глазами, лихорадочно думая. Маленькая металлическая коробка, которую описал Пинкертон, наверняка содержит письменные показания Вэна Клеверна. С этими показаниями легко будет найти доказательства, необходимые для ее ареста и суда. Даже если вдруг ее оправдают, получит огласку вся ее прошлая жизнь. Она будет уничтожена.

Майра перечитала отчет Пинкертона. Коробку отправили совсем недавно. Если она хочет получить ее, необходимо действовать немедленно. Ограбление поезда организовать трудно, но после поезда коробку повезут на дилижансе, а затем положат в банк. Она знала дюжину людей, которые могут организовать и ограбление дилижанса, и взлом банка, но прежде всего она подумала о Генри Зонненберге. У Зонненберга есть свои причины не любить Вэла. Он опасный преступник и, как она знала еще по прежним временам, был способен вскрыть любой сейф.

Долгое время Майра сидела за столом, пытаясь решить проблему, но мысли ее раз за разом возвращались к Вэлу. Он был ее сыном. Что же это, в конце концов, означало? Она родила ребенка, которого не хотела, от мужчины, которого не любила. Ребенок перестал быть ей нужным, поскольку с его помощью она надеялась получить деньги, много денег, однако это не удалось. Теперь у нее были деньги, но ребенок появился опять. Он мог лишить ее богатства.

Интересно, какой он из себя? Она не испытывала к нему никаких чувств, особенно любви. Любовь - это не только плоть от плоти и кровь от крови, она воспитывается заботой о ребенке, удовлетворением потребности защитить его. У ее сына иные воззрения, иные чувства, он мог стать таким же слабаком, как Вэн. Она встретила его в приемной Брикера. Если это действительно был Вэл, он был красивым юношей, а тот, кто мог противостоять в поединке Хардести и Терстону Пайку, определенно не был слабаком.

Майра встала и подошла к окну. Шел дождь. Под окном проехал кэб, его фонари отбрасывали узкие лучи света. Она вспомнила такие же вечера своего детства, вспомнила, как отец зажигал лампы кареты и нес ее от крыльца через лужи, чтобы она не замочила туфельки и подол юбки. Сколько ей тогда было лет? Двенадцать?

Она не писала родителям и не навещала их. Они наверняка считали ее погибшей и уж никак не думали, что она - та самая Майра Фоссетт, владелица сталеплавильных заводов, шахт и железных дорог. Конечно, если ее сын получит эту коробку и захочет разоблачить ее, они узнают, кто она такая... все узнают. Вэл безусловно ненавидит ее, и как только документы окажутся в его руках, он станет шантажировать ее до тех пор, пока не вытянет последний цент. Мысль о том, что он этого не сделает, даже не пришла ей в голову.

Эвери Симпсон не был знаком с Майрой Фоссетт, но он слышал о ней и, получив приглашение, почуял деньги. Он знал, кто были ее адвокаты и догадывался, что они не станут иметь с ним дела.

Она приняла Симпсона в библиотеке, сидя за письменным столом. Он растолстел и выгляделнеряшливо, а она оказалась совсем не той, которую он себе представлял. Она была очень красивой, стройной, с великолепной фигурой, и если в волосах и пробивалась седина, он ее не заметил.

Майра указала ему на кресло и взяла со стола листок бумаги.

- Вы Эвери Симпсон. Были связаны с делом Карнса-Уэльса.

Ее слова ошеломили его. Его связь с этим делом - он нанимал для компании погромщиков - никогда не всплывала ни в прессе, ни в суде.

Прежде чем он запротестовал, она продолжила: - Вы были также связаны со взятками в деле Стерлинга.

Он подскочил. - Послушайте!

- Сядьте! - резко приказала она. - Вы дешевый адвокатишка, я могу перечислить дюжину случаев, которые, стань они известны, привели бы вас к лишению адвокатской практики. А теперь послушайте меня. Если вы честно ответите на мои вопросы, я заплачу - не так много, как думаете вы, но больше, чем мне хотелось бы. Вы будете слушать или мне выкинуть вас отсюда, а материалы отдать журналистам?

Он сидел, потрясенный и испуганный. Никто не знал этого - только она. Опасная женщина, с ней надо быть поосторожнее.

- Вы организовали убийство Уилла Рейли.

Он открыл рот, чтобы возразить, но она движением руки нетерпеливо отмела его протесты.

- Полагаю, вы знаете, что Хардести и Пайк мертвы?

Симпсон не знал. Он промокнул лицо носовым платком. Хардести и Пайк мертвы!

- Как?..

- Они были убиты в поединке племянником Рейли. Вы его помните?

- Но он был всего лишь ребенком!

- Говорят, на Западе очень быстро взрослеют, - хмуро сказала она. Он ведь знает о вас?

Когда Уилл Рейли заставил его написать письма в редакции газет, тот мальчик был в комнате. Симпсон неловко заерзал. Все это случилось далеко на Западе. Конечно, он иногда беспокоился насчет Зонненбрга, и все же...

- Этот мальчик несколько недель назад побывал на восточном побережье и наводил справки, - сказала Майра.

Эвери Симпсон ощутил пугающую тошноту. Он попытался выпрямиться, но его выдавали трясущиеся щеки. На восточном побережье. Тогда он не может чувствовать себя в безопасности даже здесь.

- Кто заплатил за убийство Рейли? - Вопрос прозвучал внезапно, без предупреждения.

- Князь... - он опомнился. - Я не могу вам этого сказать.

Майра Фоссетт слишком долго имела дело с мужчинами, чтобы не знать тип людей, подобных Эвери Симпсону.

- Симпсон, - холодно сказала она, - я пригласила вас сюда не для того, чтобы вы развлекали меня разговорами. И, кстати, я не уверена, что это ваше настоящее имя. - Она увидела, как при этих словах он сжался в кресле. Говорите, что знаете, и не порите чепухи. А если не скажете, - улыбнулась она, - я сообщу Генри Зонненбергу, где вас найти.

Он уставился на нее. Кто она такая? Откуда она все знает?

Через секунду она сказала: - А теперь выкладывайте. И выкладывайте всю правду.

Эвери Симпсон полез в карман за сигарой.

- Разрешите, я закурю?

- Разрешаю, если это освежит вашу память, - сказала она. - Но поспешите, у меня еще много дел.

Князь Павел не раскрывал причин, по которым он хотел уничтожить Уилла Рейли. Он ничего не сказал ни посреднику, который свел его с Симпсоном, ни самому Симпсону. Однако адвокат однажды пил пиво в пабе и упомянул о шрамах на лице князя, и тогда ему рассказали историю о человеке, которого Павел хотел высечь.

После того, как Симпсон ушел, Майра Фоссетт непроизвольно улыбнулась. "Подумать только, - сказала она себе, - кто-то хотел высечь Уилла Рейли!"

Ее мысли вернулись к полученной информации и к тому, как лучше ее использовать. Дела у нее шли хорошо, но до сих пор некоторые двери для нее оставались закрытыми, эти двери может открыть для нее князь Павел - или любой другой князь. Он подыскивал богатую партию для княгини Луизы. Подыскал ли? Каково его финансовое положение в настоящий момент? Он может ей пригодиться.

Он явно был злопамятным - это ей понравилось - и в то же время был дурак, потому что ни один человек в здравом уме не и не мечтал бы высечь Рейли, заглянув в его холодные зеленые глаза. Его можно было убить, но не высечь. Она знала подобных людей, остановить которых могла только пуля, потому что их гордость и смелость не давали им сломаться.

Майра вернулась в мыслях к сыну. С раздражением поймала себя на том, что называет его сыном. Он был ей никто, она не хотела иметь с ним ничего общего, сыном он стал лишь по случайному стечению обстоятельств. А в данный момент он представляет собой реальную угрозу всему, чего она достигла. Эвери Симпсон дал ей возможность использовать князя в своих целях. Первым делом следует осведомиться о финансовом положении князя Павла и княгини Луизы, если она все еще не замужем. Если князь любил играть, как намекнул Симпсон, ему, вероятно, нужны деньги.

Она взглянула на часы. Ее пригласили на обед к Харкотам, пора собираться. В такие минуты ей не хватало Вэна. Хотя она не любила мужчин, иногда ей требовался спутник, и тогда Вэн был незаменим. Его манеры были безукоризненны даже когда он напивался. Сейчас он бы ей пригодился. У Харкотов соберется много знаменитостей, включая бизнесменов с широкими связями. Именно на таких приемах она завязывала полезные знакомства. Мужчины, подвыпив, имели обыкновение объяснять хорошенькой женщине, умевшей их слушать, свои планы и финансовые операции, которые совершенно не интересовали их жен. Правда, некоторые из них становились осторожными после того, как, пооткровенничав, они терпели убытки. Майра не только умела собирать информацию, она умела ею пользоваться.

Она почти не беспокоилась, что встретит людей, знавших ее в прошлой жизни. Те, кого она развлекала в шахтерских поселках и коровьих городишках, редко приезжали на восток. Кроме того, она перекрасила волосы, носила высокие каблуки и выглядела совсем иной женщиной. Она не ездила на Запад и не имела никакого желания сделать это в будущем. Однако возможность встретить какого-нибудь старого знакомого оставалась, поэтому она посещала только частные приемы и никогда - балы в больших отелях и рестораны.

Майра вызвала посыльного и отдала распоряжения, следуя которым Генри Зонненберг будет искать коробку с документами, а определенные люди проверят финансовое положение князя Павла. Со спокойным сердцем Майра Фоссетт отправилась на обед.

В салуне, в десятке кварталов от ее дома, у стойки бара стоял Эвери Симпсон и прихлебывал виски. Ему необходимо было выпить, потому что Майра Фоссетт испугала его до смерти. Она очень много знала, но его удивляло то, что ей было известно о Уилле Рейли, Генри Зонненберге и других. Поэтому перед ним встал вопрос: кем была Майра Фоссетт?

Глава двадцать первая

Через несколько недель этот же вопрос задал себе князь Павел. Через банк он получил записку, написанную мелким, но красивым почерком, с предложением посетить Америку. В записке утверждалось, что путешествие будет для него небезынтересно в финансовом плане.

Он отложил ее в сторону, удивившись, кто же такая Майра Фоссетт. За обедом в ресторане он заметил старого приятеля, известного своими зарубежными деловыми связями и необыкновенными успехами в бизнесе.

Это был Робер Флери. Князь Павел подошел к его столику.

- Робер, - сказал он, - тебе что-нибудь известно об американке по имени Майра Фоссетт?

Флери резко обернулся.

- О Майре Фоссетт? Как ты о ней узнал?

- Случайно.

Флери пожал плечами.

- Она занимается бизнесом. Очень красивая женщина и очень хитрая.

- Женщина? В бизнесе?

Флери опять пожал плечами.

- Их больше, чем ты думаешь, но ни одна из них и в подметки не годится мадам Фоссетт.

- Она богата?

- Купается в деньгах. - Флери внимательно посмотрел на своего друга. Но что ты о ней знаешь?

Рассказ Павла ничего не разъяснил.

- Не знаю, что она надумала, - сказал Флери, - но будь уверен, дело пахнет деньгами. Она только о них и думает. Однако будь осторожен, мой друг. Когда она делает такое предложение, то рассчитывает лишь на свою выгоду - уж это я знаю наверняка. Она не только хитра, но и абсолютно безжалостна, к тому же неразборчива в средствах.

На Павла его слова не произвели впечатления. Он и сам был далеко не порядочным человеком. А женщина, красивая женщина, да еще богатая...

- Понятия не имею, что у нее на уме, - сказал он.

Робер Флери, имевший в Америке широкие деловые связи, был озадачен: насколько он знал, мадам Фоссетт до сих пор не проявляла интереса к мужчинам и в свет выходила очень редко, почти не появляясь на приемах и балах.

- Будь осторожен, - повторил он, - но не сомневайся, что здесь замешаны деньги.

Десять лет назад князь Павел получил приличное наследство, которое успел промотать, благодаря страсти к карточной игре. Одалживать становилось все труднее, и хотя он отложил немного денег, их было слишком мало, чтобы чувствовать себя свободно.

Его кузина, княгиня Луиза, снова осталась одна. Ее муж - Павлу все-таки удалось выдать ее замуж - умер, оставив ей приличное состояние, но Павел пока не мог запустить руки в ее деньги. Луиза была осторожна, она достаточно хорошо знала своего двоюродного братца, чтобы не доверять ему. Тем не менее, они были друзьями.

Луиза была красива и представительна, а в Америке, как он слышал, много миллионеров. Если действовать с умом... Ему не нравилась сама идея замужества Луизы на американце, но если тот будет достаточно богат...

Князь Павел не был привлекательным мужчиной - его лицо портили шрамы, - но он считал, что шрамы придают ему мужественности, и всячески намекал, что они получены на дуэли.

Он считал, что нетрудно будет убедить Луизу поехать вместе с ним. Она всегда интересовалась Америкой - по крайней мере, с тех пор, как познакомилась с этим проклятым Рейли.

Через несколько дней он написал Майре Фоссетт:

"Моя кузина, княгиня Луиза, и я полагали посетить Нью-Йорк. Можно ли рассматривать вашу записку как приглашение быть вашими гостями?"

Ответ пришел незамедлительно. Проезд был заказан, все оплачено. Оставалось отправиться в путь.

Три недели Вэл Даррант работал как проклятый, клеймя телят, вычищая источники воды, ремонтируя изгороди коралей, охотясь на волков и помогая объезжать лошадей. Он поднимался до рассвета и редко возвращался с пастбищ до темноты. Он работал наравне с ковбоями, вместе с Тенслипом, стараясь учиться у него.

Рана на плече быстро затянулась. Вэл не давал себе поблажки, когда на ранчо было так много дел, однако постоянно помнил, что скоро должен уехать в Колорадо.

Он думал именно об этом, когда выехал на вершину холма и взглянул на ложбину внизу.

К нему подскакал Коди, выросший в худощавого, широкоплечего парня с холодными глазами и непринужденными манерами.

- Как дела? Плечо больше не болит?

- Нет, все в порядке, хотя иногда дает о себе знать. Просто не хочется уезжать отсюда.

- Мы будем о тебе скучать. - Коди свернул сигарету и лизнул бумагу кончиком языка. - Ты работаешь больше остальных.

- Нам нужен дождь, - сказал Вэл, не обратив внимания на замечание Коди. - Трава на верхних пастбищах стала подсыхать.

- И оводов много расплодилось, - сказал Коди и добавил: - Знаешь, будет лучше, если с тобой отправится кто-нибудь из нас. Дьюб прямо-таки рвется поехать с тобой.

- Он не помешает, - согласился Вэл. - А как у нас с работой?

- Основное сделано. Забирай Дьюба. Я бы и сам не прочь поехать, но если на ранчо возникнут неприятности, придется разбираться нам с Тарди. Дьюб здорово обращается с револьвером, кроме того он лучше нас стреляет из винтовки.

- К чему вся эта забота?

Коди усмехнулся.

- Бостон сказала, что тебя не проведешь. Тарди кое-что рассказали. Бостон тоже слышала эту историю у Уинслоу. Дело в том, что в Мобити Генри Зонненберг собрал крутых парней, двое или трое у него есть.

- Ну и что?

- Позавчера они направились в Колорадо.

Далеко внизу, в долине к водопою шел скот, тонкое облачко пыли отмечало путь одинокого всадника на равнине. Должно быть, Бостон возвращается от Уинслоу.

- Я справлюсь с Зонненбергом.

- Может быть и справишься, хотя опаснее его в наших местах нет, но как насчет остальных? С ним едут крепкие парни.

- Думаешь, он охотится за мной?

- Нет. Скорее всего, тут что-то еще. Папаша тоже так считает. Понимаешь, на этой земле долго не проживешь, если не будешь знать, что делается вокруг, поэтому в Мобити у нас есть человек. Мы ему подкидываем малость денег, а он нам сообщает, кто приехал, кто уехал. Похоже, одного из своих людей Зонненберг выбрал за умение вскрывать банковские сейфы.

Вэл повернул лошадь к ранчо, чтобы перехватить по дороге Бостон. Коди ехал рядом с ним и неожиданно сказал:

- Помнится, однажды ты рассказывал о Малыше Билли?

- Да.

- Он мертв. Его застрелил Пэт Гарретт у Пита Максвелла. Мне рассказал один из ребят с соседнего ранчо, когда мы искали заблудившихся коров.

Значит, его все-таки убили. Он не слишком хорошо знал Билли, но был одним из его первых приятелей-мальчишек. Он и еще один... как его звали?.. Доди, Доди Грант.

Хайкока тоже не было в живых, его убили в спину в Дедвуде несколько лет назад.

Они с Коди ехали в молчании. Внезапно Вэл почувствовал себя одиноким и потерянным - старые времена прошли и страна менялась. Он поделился мыслями с Коди.

- Ты еще не знаешь всего. Тот же ковбой рассказал мне, что в Канзасе ввели "сухой" закон. Теперь во всем штате не купишь выпивки.

- Я слышал, что его обсуждали.

Вэл задумчиво глядел на горизонт. Хватит скитаться, надо пустить где-то корни. Нельзя всю жизнь мотаться с места на место. Ему нужен дом.

В конце концов, зачем мстить Зонненбергу? Хардести и Пайк мертвы, они заплатили свой долг Уиллу. Эвери Симпсон жил где-то на восточном побережье, а князь Павел был далеко в Европе. Пусть о Генри Зонненберге позаботится судьба.

Его место было здесь, на Западе. Он женится на Бостон, если она согласится, и повесит седло в каком-нибудь западном городе в Техасе, Нью-Мексико или Колорадо.

Круто развернув лошадь, подскакала Бостон, послав Вэлу быструю улыбку. Ее черные волосы развевались на ветру.

- Знаешь, что я собираюсь делать, Вэл? Я поеду в Денвер вместе с тобой!

- Что?

- Я серьезно! Мы сегодня так решили. Дьюб, Тенслип и я. Мы все едем вместе с тобой!

- Это вам что - цыганский табор?

- Мне нужно купить одежду - городскую одежду. Дьюб хочет поглядеть на большой город, он там ни разу не был, а Тенслип считает, что должен присматривать за всеми нами. Вот так! Все решено!

Перед ними лежала просторная земля - под еще более просторным небом. Длинными, пологими волнами колыхалась трава, ставшая коричневой засушливым, жарким летом. Ручьи превратились в тонкие струйки воды, едва текущие по песчаному дну.

Им попадались следы небольших стад бизонов, тут и там - отпечатки копыт мустангов, и постоянно в небе выписывали круги стервятники. Люди могут строить планы, они могут мечтать и бороться, а стервятникам нужно только ждать, потому что в конце концов, все достается им.

Они ехали на север, к железной дороге. Однажды на пути в маленькой ложбинке им повстречался покинутый фургон, когда-то крытый брезентом, который теперь превратился в трепещущие на ветру клочья. Его разграбили, оставив лишь несколько тюков бизоньих шкур. Рядом высились два безымянных холмика.

- Один знакомый рассказывал мне, - сказал Тенслип, - что наткнулся на могилу рядом с Чисхолмской тропой и подъехал прочитать имя похороненного. Им оказался его брат, которого он не видел десять лет, потому что они уехали на Запад по отдельности. Вы когда-нибудь думали о том, сколько людей отправились в эти земли и пропали без вести?

Тем вечером они разбили лагерь у крохотного источника, где вода собиралась в луже размером в ковбойскую шляпу. Рядом, на свежей и зеленой траве отпустили пастись лошадей.

Следующий ручей оказался высохшим, сухое дно покрывала потрескавшаяся от жары грязь. Они пытались откопать воду, но безрезультатно - даже на глубине лежала только пыль.

Они услышали длинный свисток паровоза до того, как увидели станцию четыре домика, скучившихся на ровном, открытом месте, и водокачка. Несколько футов платформы, салун с надписью "Почта" и рядом - магазинчик, где хозяин продавал припасы и выпивку. Еще там стояла конюшня и несколько огороженных коралей.

На крыльцо салуна вышли несколько человек со стаканами в руках и с удивлением проводили глазами приехавших. Когда они подъехали к конюшне, подошли двое. Один был юношей лет семнадцати, второму было на несколько лет больше.

Они бросили взгляд на Бостон и подошли к Вэлу.

- Мистер, - сказал тот, что постарше, - не хочу вас обидеть, но неужели с вами женщина?

- Да. Это его сестра, - Вэл показал на Дьюба.

- Как вы считаете, нам с ней можно поговорить? Или просто посмотреть на нее поближе? Мы с Вилли вот уже год, как не видали ни одной женщины.

Вэл повернулся.

- Бостон, эти молодые люди давно не видели женщин. Они хотели бы с тобой поговорить.

- Конечно! - Она подъехала к ним. - Как дела, ребята?

Они стояли, улыбаясь, и уши их постепенно наливались краской.

- У вас здесь ранчо? - спросила она.

Старший кивнул.

- Мы работаем на одного джентльмена в Ньютоне, в штате Канзас. Перегоняли сюда скот. Знаете, после стольких месяцев хочется просто посмотреть на женщину.

Подошел конюх, чтобы принять их лошадей.

- Я их куплю, если продадите, - сказал он, - или подержу до вашего возвращения.

- Мы вернемся, - ответил Дьюб, - и хотим, чтобы нас ждали эти же лошади. Меня зовут Дьюб Баклин, вы, должно быть, слыхали о нашем ранчо.

- Слыхал, а как же. Кстати, на почте лежит письмо для джентльмена по имени Даррант, кажется, он один из вашей команды.

Вэл повернулся.

- Я Вэл Даррант.

- Рад познакомиться. Это письмо пришло сюда по ошибке. Наверное ребята в Бостоне многого не знают о западном Техасе.

- Вы почтмейстер?

- Можно и так сказать. Вообще-то я только его половина. Почтмейстером у нас числится Смит Джонсон. Так вот, моя фамилия Джонсон, а Смит - хозяин салуна. Вся штука в том, что мы не смогли решить, кто из нас будет почтмейстером, поэтому договорились, что будем оба, и послали заявление на имя Смита Джонсона. Зайдите в салун, и Смит отдаст вам письмо. Оно тут уже недели две лежит.

Помещением для салуна-почты служила пустая комната с коротким баром и четырьмя-пятью бутылками на полке. Смит оказался толстым, небритым человеком в нижней рубашке, опиравшийся мощными руками на стойку. В другом конце бара посасывал пиво ковбой. За столиком в углу сидели еще двое.

- Неплохой у вас городишко, - сказал Вэл.

- Точно! Самый крутой город в округе на пятьдесят миль! Это кто там на улице, самая настоящая женщина?

- Да. Это мисс Баклин с ранчо, которое находится к югу от вас. С ней ее брат, мы надеемся поймать поезд на Денвер.

- С этим у вас проблем не будет. Мы вывешиваем сигнал и поезд останавливается. Просто закажите себе пива и...

- Дайте мне пиво и письмо для Вэла Дарранта. Вторая половина заведующего почтой сказала, что оно лежит у вас. Кстати, вы кто, заведующий или просто служащий?

Смит ухмыльнулся.

- В первый раз у меня такое спросили. Ну, если бы я сказал, что заведующий, я бы понизил в должности Джонсона, а он старый крутой разбойник, но мне не хотелось бы быть простым служащим, поэтому скажем, что я половина заведующего и половина служащего.

Он налил из бочонка пива и взял с высокой полки конверт.

- Вот ваше письмо. А что касается поезда, то вон тот дряхлый никчемный старик за столиком в углу у нас вроде как станционный смотритель. Он вам продаст билеты. Если у вас нет денег, он поверит в долг, если поставите ему стаканчик пива.

- Похоже, за стаканчик пива здесь можно получить все, - с улыбкой сказал Вэл.

- Мистер, вы уже все получили, - сказал Смит. - В нашем городке, если вы поставили в конюшню лошадь, купили билет и выпили пива, вы получили все, что можете получить!

- Для развлечения мы накидываем подковы на гвоздь, - сказал станционный смотритель, - а вечером стреляем в кроликов и койотов. Иногда кому-то везет, и он даже попадает.

Вэл прихлебывал пиво и ждал, пока подойдут остальные. На доске на другом конце бара висело расписание. Поезд на Денвер должен был прийти незадолго до заката.

Вокруг до самого неба расстилалась коричневатая прерия. Ничего здесь не менялось, кроме времен года и иногда формы облаков. Совсем недавно это была земля команчей, к югу отсюда лежали холмы Эдоб-Уоллс - место, где происходили жестокие битвы с индейцами.

Когда Бостон, сопровождаемая Тенслипом и Дьюбом, подошла к салуну, Смит встретил ее у дверей.

- Мэм, - сказал он, - добро пожаловать на почту. Проходите и присаживайтесь. Нечасто мы в городе принимаем леди.

- Благодарю вас, - Бостон вошла и вместе с Дьюбом подошла к столику Вэла. Тенслип направился к бару.

Смит подозрительно посмотрел на него.

- Тенслип, ты что задумал? Это порядочные и приличные люди.

- Я езжу в команде Дарранта и Баклинов, - сказал Тенслип. - Я са-авершенно исправился, Смит.

У столика Вэл открыл письмо. Оно было от сестры Вэна.

"Дорогой мистер Даррант!

Как вы знаете, мой брат погиб, упав с лошади. Перед смертью он распорядился отправить вам эту коробку, не открывая ее, если с ним что-нибудь случится. Мы не знаем вашего постоянного адреса, поэтому отсылаем ее мистеру Пеку в Эмпайр, Колорадо. Вэн говорил, что мистер Пек ведет ваши финансовые дела, он должен положить коробку в банк, чтобы она ждала вашего прибытия."

Затем в нескольких словах сообщалось, что Вэн часто о нем рассказывал; письмо кончалось просьбой навестить семью Клевернов, когда он будет в Бостоне. Вэл прочитал письмо дважды. Прочитав его Бостон и Дьюбу, положил его на стол.

Он знал очень мало о своей матери, а то, что знал, не вызывало у него удовлетворения. Вэн Клеверн был с ней почти всю жизнь, и если кто-то и знал о ней правду, это был Вэн.

Теперь он был мертв, и если Вэл не ошибался, его смерть отнюдь не была несчастным случаем. Знала ли об этой коробке Майра? Вряд ли. Но с другой стороны, она была в курсе всего, что касалось ее лично. Эта мысль не внушала спокойствия. Слишком многие пострадали от Майры, и если она узнает, что мистер Пек или кто-то другой имеет на руках компрометирующую информацию, ему грозит опасность.

Вдруг он вспомнил рассказ Коди о том, что Генри Зонненберг нанял взломщика сейфов, а разве Уилл не упоминал, что Генри был взломщиком? Есть ли здесь связь? Да, и достаточно явная. Если Майра узнала о коробке с документами, она постарается заполучить их.

Ладно, сказал он себе, пусть многое построено на вероятности, но действовать нужно так, как если бы это был доказанный факт. В любом случае он собирался в Колорадо. Там он, наряду с другими делами, займется и этим.

Генри Зонненберг! Вэл пытался выбросить его имя из памяти, предоставить тому закончить свою жизнь так, как он этого заслуживал, но теперь им опять предстояло встретиться, словно их жизнями решила распорядиться сама судьба.

Перед его глазами встал Зонненберг - крупный, мощный человек, вылепленный из стали и сыромятных шкур, человек, казавшийся неуязвимым. Даже Малыш Билли говорил о нем с опаской. Скоро он повстречается с Генри Зонненбергом, и эта встреча станет последней для одного из них... или для обоих.

Вэлу Дарранту были чужды поединки. Он научился владеть револьвером точно так же, как научился играть в карты, ездить верхом или плавать. То, что это у него хорошо получалось, он относил к естественным способностям и, разумеется, к долгим тренировкам.

Он услышал длинный, далекий свисток паровоза и вместе со всеми вышел на платформу, чтобы купить билеты. Их вышло провожать все население городка - целых шесть человек.

Вэл проводил Бостон к креслу, обитому красным плюшем.

- Вэл, - сказала она, - я немного испугана. Я никогда не ездила на поезде.

- Это не трудно, - сказал Вэл. - Зацепись шпорами за подпругу, схватись двумя руками за рога и держись.

Он сел рядом с ней, Дьюб расположился напротив. Тенслип, ограбивший больше поездов, чем большинство людей видели за всю жизнь, надвинул шляпу на глаза и задремал.

Далеко впереди в прерии садилось солнце, спускалась ночь, появились первые звезды. Над одинокими равнинами, где бродили бизоны, разнесся свисток паровоза. Вагон приятно раскачивало, и они заснули.

Глава двадцать вторая

Князь Павел был высоким и стройным, шрамы добавляли к его холодным чертам лица нечто романтическое и даже пиратское. Он родился в Санкт-Петербурге и за всю жизнь посетил кормившее его имение не более трех раз. Об этих посещениях он вспоминал с отвращением.

Его отец поддерживал реформы императора Александра II, но у отца и сына было мало общего, и по этому вопросу их мнения расходились. Павел провел большую часть жизни за границей и, как большая часть русской аристократии того времени, изъяснялся исключительно по-французски. Наследство его было значительным. Не будь он завзятым карточным игроком и направь средства в имение, их хватило бы Павлу на всю жизнь. К сожалению, он совершенно безосновательно считал себя искусным игроком.

Более того, реформы Александра II политически ослабили аристократию. Павел не имел склонности к военной карьере, хотя короткое время служил в кавалерии. Тем или иным способом ему удавалось вести тот образ жизни, к которому он стремился, но со временем это становилось все труднее. Наконец, перед ним встал выбор: либо найти источник доходов, либо уехать в имение и вести там скучную жизнь провинциала, а для Павла это было хуже смерти.

Майра Фоссетт открыла ему путь. Павел не имел представления, куда он приведет, но не хотел упускать возможность, какую представляла из себя еще молодая женщина с миллионами долларов. Второй целю поездки в Америку была возможность выдать Луизу за богатого американца.

Веру Павла в свою неотразимость перед женщинами можно было сравнить только с его презрением к ним. Робер Флери предупредил его о Майре Фоссетт, но предупреждение лишь позабавило Павла. Если у нее столько денег, и он ей нужен, часть ее денег достанется ему. Он слышал, что американцы благоговели перед дворянскими титулами, пусть же благоговеют перед ним.

- Осторожней, кузен, - сказала ему Луиза, - эта Майра Фоссетт может стоить тебе больше, чем ты думаешь.

Для встречи с ней он оделся в военную форму, на которой внушительно сверкал ряд наград - внушительно для того, кто не знал, что они собой представляют. Даже при всей своей уверенности он чувствовал некоторое смущение. Он действительно нуждался в деньгах, и приглашение к Майре Фоссетт могло стать его последним шансом.

В библиотеке царил раздражающий его сумрак. Павел полагал, что он будет скрывать его блестящий вид. Его провели к хозяйке. Майра Фоссетт взглянула на него, пригласила сесть и вернулась к документам, лежавшим на ее столе.

Павла охватила холодная ярость, ему захотелось встать и выйти, но он сдержался.

- Мадам... - начал он.

Она оторвалась от бумаг.

- Меня так не называют. Я миссис Фоссетт.

- Полагаю, что вы пригласили меня обсудить деловые проблемы. Я пришел. - Он посмотрел на часы. - У меня назначены и другие встречи.

Майра откинулась на спинку кресла и изучающе поглядела на него.

- Князь Павел, - сказала она. - Вы красивый мужчина. Если вы к тому же умный, то сможете мне помочь. Если вы мне поможете, то заработаете много денег, но прежде всего мы должны понять друг друга. - Неожиданно ее голос изменился. - Поэтому не плетите мне всякой ерунды о других встречах!

В ответ он не мог произнести ни слова. Ни разу в жизни никто с ним так не разговаривал, никто просто не осмеливался так разговаривать. Прежде чем он смог ответить или подняться и выйти, она сказала:

- Повторяю, что вы можете быть мне полезны. Когда я это говорю, то имею в виду, что вы будете делать то, что я попрошу, взамен вы получите от пятидесяти до ста тысяч долларов.

Он взглянул на нее. Пятьдесят тысяч... сто тысяч долларов! Сколько это будет в рублях? Во франках?

Она пододвинула маленький листок бумаги под яркий свет настольной лампы.

- Князь Павел, передо мной список ваших долгов.

- Что? - Он начал подниматься. - Что за наглость?

- Сядьте, - холодно сказала она, - и заткнитесь или я вас вышвырну вон и подам в суд за попытку нападения на женщину. И, - улыбнулась она, - я представлю свидетелей.

Павел ужаснулся. Он снова хотел встать, затем осел в кресле. Она, должно быть, шутит! Это не может случиться с ним.

- Вы восхитительная женщина, - сказал он. - Что у вас на уме?

Он говорил, чтобы потянуть время. Ему надо выбраться из этого дома, ему надо пойти выпить и обдумать свое положение.

Майра взяла листок со стола и протянула ему. Это действительно был список его долгов. Здесь были все его кредиторы, даже те, о которых он забыл. Сумма получалась чудовищная. Более того, в списке присутствовали имена десятка людей, которые засудили бы его, знай они, что его долг достигает такой цифры.

- Достаточно полный, - признался он, - но я все еще не понимаю, чего вы от меня хотите.

- В этом сезоне у нас не хватает принцев, - сказала Майра. - Последний был с брюшком, и от его бороды пахло табаком, дешевым табаком. В нашем городе много людей - умных людей в других отношениях- которых привлекают дворянские титулы. Я привезла вас, чтобы вы произвели на них впечатление.

Прежде чем он смог ответить, она покачала головой.

- Я не стремлюсь в высший свет, князь Павел. Отнюдь. По крайней мере, не в том смысле, в котором вы думаете. Меня интересуют деньги. Я не вхожа в круг крупных промышленников и бизнесменов. Мне нужно попасть на приемы, которые они устраивают, познакомиться с ними, а уж тогда я знаю, что делать. Именно для этого мне нужны вы.

- Да?

- Я дам прием в вашу честь. Перед этим я устрою так, что о вас будут много писать в прессе. На прием придут многие, в том числе и те, с кем мне предстоит познакомиться. С ними будут жены. Нас, в свою очередь пригласят к ним. Вы поможете мне открыть двери, которые пока остаются закрытыми.

- И за это вы мне заплатите?

В его голосе слышалось презрение, но Майра не обратила внимания. Она могла себе это позволить, потому что намного лучше него представляла себе, что произойдет дальше.

- Я дам вам денег на расходы, - сказала она, - в определенных пределах. Кроме того, вы получите комиссионные. Ваши услуги мне понадобятся в течение девяноста дней, не больше, не меньше. Если мне не удастся осуществить задуманное за три месяца, значит, мне это никогда не удастся. Я готова заплатить пять процентов от каждой сделки, заключенной с людьми, с которыми я познакомлюсь с вашей помощью. Даю слово, что сумма комиссионных будет не меньше пятидесяти тысяч долларов, а возможно в несколько раз превысит ее.

Павел искал подвох и не мог найти. Он всего лишь должен изображать друга этой женщины - единственным подвохом могла стать сама женщина. Она была слишком расчетливой и слишком холодной... она не леди, сказал он себе.

- Я могу взять ваши деньги на расходы и уехать обратно в Европу, произнес он.

Он посмотрел на нее, надеясь уловить какие-либо эмоции, но ее лицо было бесстрастным.

- Не валяйте дурака. Если попытаетесь проделать это со мной, у вас появятся новые шрамы, похуже тех, что оставил Рейли.

Он побелел, ее слова произвели на него впечатление.

- Вам повезло, что он вас только высек, - сказала Майра, - вы очевидно не представляли, с каким человеком имеете дело. До отъезда в Европу Уилл Рейли убил в поединках семерых, и все они были крутыми забияками.

- Разумеется, - добавила она, - я не считаю индейцев. Он участвовал в десятке стычек с индейцами. Я знаю некоторых очень грозных типов, которые скорее пойдут с револьверами на гризли, чем на Рейли.

Он молчал, не зная, чем ответить. Он ненавидел каждое слово, которое она произнесла. Затем торжествующе сказал:

- Вы правы. Я о нем ничего не знал. - Он помолчал и вкрадчиво осведомился: - По-моему, он мертв?

- Вы должны знать лучше меня, ведь это вы организовали убийство. Конечно, в то время у вас было больше денег, чем сейчас. Эвери Симпсон нашел вам нужных людей, верно? Интересно, а вам известны последствия?

- Какие последствия?

- Двое из убийц Рейли погибли. Их было трое.

Он в молчании смотрел на нее. Это не женщина, а настоящий дьявол во плоти. Неужели она знает все?

- Это еще одна причина, по которой вам лучше быть паинькой, - сказала она, чуть улыбаясь. - Эвери Симпсон в обмен на более легкий приговор даст против вас показания. А у нас за убийство вешают.

- По-моему, - сказал он, - вы не понимаете моего положения в обществе. У нас в стране...

- Но вы не у себя в стране, - прервала его Майра, - и здесь вам не стоит рассчитывать на сочувствие и понимание. С другой стороны, поскольку мы обожаем титулы, а вы со своими шрамами и медалями... о, не волнуйтесь! Я никому не скажу, как вы их заработали - ведь было бы стыдно признаться, что вас высек карточный шулер.

Она смотрела на него, все еще улыбаясь.

- Вы можете приятно провести здесь время. Вы станете кумиром для женщин, особенно стареющих матрон или с дочерьми на выданье. Можете сделать деньги либо подыскать богатую невесту, которая вас будет содержать.

Павел пытался найти решение, которое спасло бы его, но не такого решения не было. С этой минуты и до тех пор, пока у него не будет достаточно денег, чтобы убежать от этой женщины, он становился пленником.

Она была твердой, за это он восхищался ею, одновременно испытывая к себе отвращение за то, что его переиграла женщина. Он немного боялся ее. Она многое ему рассказала. Она, как говорят американцы, "выложила карты на стол", но его беспокоило то, чего она не рассказала, ее дальнейшие планы.

- Мне нужны будут деньги, - сказал он. - Если это ваша операция, то вы должны ее финансировать.

- Естественно. - Она открыла ящик стола и вынула пачку банкнот. Здесь пять тысяч долларов.

- Сегодня в опере спектакль, - продолжила Майра. - Мы должны быть там. Вы с кузиной мои гости и не должны принимать приглашения, которые не включают меня. Однако сомневаюсь, что кто-либо на это пойдет. Если кто-то спросит, как мы познакомились, отвечайте, что через общих друзей. - Она взяла со стола другой листок. - Прочитайте и запомните эти имена. Три человека в левой колонке - люди, с которыми я хочу вести дела. Они ворочают огромными деньгами, получают сверхприбыли, но к их операциям не допускается ни один человек, не принадлежащий к их кругу. Люди, чьи имена в колонке справа, являются членами тех же клубов, что и три первых человека. Они вместе плавают, играют, охотятся и ходят на одни и те же приемы. Любой из них может представить вас нужному человеку. Не вздумайте играть с ними в карты. Они очень хитры и расчетливы, могут за вечер проиграть или выиграть столько, сколько вам хватило бы на год обеспеченной жизни - я не преувеличиваю. Они не играют в карты, они воюют.

Если мне удастся то, что я задумала, - добавила Майра, - ваша доля может составить четверть миллиона долларов. Вы вернетесь в Европу богатым человеком.

- Похоже, все довольно просто, - сказал, наконец, Павел. - Эти люди будут сегодня вечером в опере?

- Будут. Они увидят вас. В них проснется любопытство. Я позабочусь, чтобы они узнали, кто вы. Остальное пойдет своим чередом.

Павел встал.

- Что насчет моей кузины, княгини Луизы? - спросил он.

Майра тоже встала. Она была почти так же высока, как и он.

- Ей не следует знать ничего. По-моему, у вас есть земля в Сибири?

Он больше не удивлялся ее осведомленности, хотя сам почти забыл о той земле.

- Можете сказать ей, что я заинтересована в золотодобыче. Скажите, что мы обсуждали сделку, по которой одна из моих компаний получает право на промывку золота гидравлическим способом. Кстати, об этом можете говорить любому. Людям, которые нас интересуют, известно, что я деловая женщина.

- Все это... будет происходить здесь? В Нью-Йорке?

- Да. - Она в нерешительности помолчала. - Есть вероятность, что нам придется съездить в Сан-Франциско. Один из людей, который нас интересует, живет там.

Выйдя на улицу, князь Павел подождал карету. Она сказала, девяносто дней. Три месяца - и он богатый человек. Он мог сомневаться во многих вещах, но он не сомневался в искренности ее намерений. Она хотела сделать деньги, и она их сделает. В конце концов, разве он сам приехал не за деньгами?

Глава двадцать третья

Отель "Виндзор" в Денвере открылся в июне 1880 года. Это был венец элегантности, располагавший тремястами номерами, шестьюдесятью ванными, газовым освещением и брюссельскими коврами. Основную часть его клиентуры составляли владельцы шахт и скотоводы. Последние приезжали из полудюжины штатов, поскольку Денвер считался единственным городом, который стоит посетить, не считая Чикаго и Сан-Франциско.

Денвер был гостеприимным городом с массой развлечений, но у Вэлентайна Дарранта не было желания играть в карты или навестить "крутое" заведение на Блейк-Стрит или Холидей-Стрит. Он приехал по делу и остерегался неприятностей.

В городе повсюду носили оружие, но не на виду, а под полой пиджака или за ремнем брюк, где револьверы не так бросались в глаза. Здесь жили Бэт Мастерсон и Док Холидей - самые известные из сорока или пятидесяти ганменов, обосновавшихся в городе.

Вэл был в своей комнате, одетый в серый костюм с черным галстуком. Его черная шляпа лежала на кровати. Вошел Дьюб, чувствуя себя неловко в недавно купленном городском костюме.

- Где ты собираешься встретиться с ним?

- С Пеком? Здесь, в Денвере. Он должен был специально приехать из Эмпайра.

- Ты ему оставлял деньги?

- Его отцу.

- В фойе много людей с востока. Похоже, готовится какая-то крупная сделка. Ты что-нибудь знаешь об этом?

- Нет.

- Ну, а парни с востока знают. Говорят, возникла какая-то неожиданная ситуация.

Вэл думал только о Пеке. Как только они решат свои дела, можно будет отдохнуть и показать Бостон город. У Дьюба и Тенслипа очевидно были свои планы. Хотя Вэл не был в Денвере несколько лет, он помнил отель "Сити", где шеф-поваром был Шарль Гелехман, служивший раньше у короля Дании. Во всяком случае, так о нем говорили.

Он причесывался перед зеркалом и раздумывал, не разбудить ли Бостон, когда в дверь внезапно постучали.

Его револьвер лежал на столе. По привычке он взял его, прежде чем подойти к двери. Открыв ее, он удивился, увидев за порогом Стивена Брикера.

- Вэл! - Брикер быстро вошел в номер и закрыл за собой дверь. - Ты слышал новости?

- Какие новости?

Брикер бросил взгляд на револьвер.

- Слава Богу, ты вооружен.

Брикер постарел и немного располнел, но выглядел все так же превосходно. Он с удовольствием посмотрел на стоящего перед ним худощавого, широкоплечего молодого человека. Мальчик, которого он знал, превратился в мужчину.

- Вэл, мы пытались отыскать тебя несколько недель! Пек рассказал мне о своих предположениях, я потихоньку навел справки, и получается, что хочешь ты этого или не хочешь, но ты попал в самую большую драку за право владения землей.

- Как это?

- Послушай, - объяснил Брикер, - когда-то юнцом ты оставил Пеку-старшему деньги, чтобы тот их инвестировал по своему усмотрению. Я прав?

- Конечно. Это были не такие уж большие деньги...

- Вэл, Пек положил эти деньги в банк, они с сыном все это время как бы присматривали за ними. В самом начале они купили несколько рудоносных участков в каньоне: человеку, который обнаружил их, нужны были деньги. Затем, когда доступ к истоку каньона перекрыли, они купили полмили его устья. Сегодня эти полмили стоят столько, сколько ты за них запросишь.

- Что произошло?

Участок нужен железным дорогам. Они хотят построить ветку, чтобы вывозить уголь. Никто не подозревал, что эта земля - частное владение, поскольку она ни на что не годилась. Мы хотели поставить тебя в известность, прежде чем ты что-нибудь подпишешь.

Вэл рассмеялся.

- Я? Мистер Брикер, вы же знаете, что я ничего просто так не подписываю. Уилл Рейли был прирожденным скептиком, я, похоже, пошел в него.

Стивен Брикер раскурил сигару, которую держал в руке.

- Извини, Вэл, если я лезу с нравоучениями, но мы с тобой друзья, и достаточно долго. Поэтому я советую действовать без промедления, без малейшего промедления.

- Почему? Здесь происходит что-то, о чем я не знаю?

- Вэл, если с тобой что-то случится, кто твой наследник?

Вэл с удивлением понял, что даже не подумал об этом. Его семьей был Уилл Рейли, они были необыкновенно близки, поскольку оба были одиноки и обоим не о ком было думать, кроме самих себя.

- Я как-то не думал... Разумеется, я хочу, чтобы моей наследницей была Бостон.

- Но ты не составил завещания? Верно?

- Нет, но...

- Кто же тогда унаследует, Вэл? Ты хоть раз об этом подумал? Кто вдруг станет владельцем самого дорого куска земли в стране? Поверь мне, Вэл, она стоит миллионы.

- Майра...

Его ближайшей родственницей была Майра. Если с ним что-нибудь произойдет, все достанется ей.

- Она знает об этом? - спросил он.

- Конечно знает! Зачем еще ей ехать в Колорадо?

- Майра приезжает сюда? Однажды она сказала Вэну, что ни за что не появится на Западе, ни за что!

Брикер просто отмахнулся.

- Когда она это говорила, она не знала, какую прибыль может получить, к тому же ей не придется быть здесь дольше одного-двух дней. Если эту землю не получит железнодорожная компания "Санта Фе", ее купит "Денвер и Рио Гранде". При желании она со своим князем может приехать сегодня и уехать завтра.

Вэл засунул револьвер за пояс и надел пиджак.

- Вы завтракали? - спросил он.

- Выпил кофе. Мне пора идти, Вэл, но обещай, что будешь осторожен.

Они вместе спустились в фойе, и Вэл направился в ресторан. Мысли его были в смятении, однако сейчас как никогда ему нужен ясный ум, чтобы решить, как себя вести. Если Майра приедет в Денвер, они вероятно встретятся. Мысль о встрече после стольких лет беспокоила его. Но почему же? Для него она была чужой, более того, она была той, которая хотела оставить его умирать на снегу.

Брикер, конечно, был прав. Вэлу необходимо как можно скорее написать завещание. Он не хотел, чтобы его собственность перешла в жадные руки Майры Фоссетт.

Он заказал завтрак и сидел, глядя в окно, обдумывая свои действия. Он должен приготовить список своей собственности и найти приличного адвоката. Он мог написать завещание сам, но не знал, как делаются такие вещи, и не хотел, чтобы завещание можно было оспорить. Вэл хотел избежать неприятностей, насколько это было возможно. От встречи с Майрой он ничего не выигрывал. Ему следует выяснить, какие предложения поступят от железнодорожных компаний, и быстро уладить все дела. Как только он продаст землю, исчезнет причина заинтересованности в ней Майры, да и он сам сможет спокойно уехать. Надо было спросить Брикера, с кем ему вестипереговоры, возможно, эти люди живут в этом же отеле. Даже если Майра окажется в стороне от сделки с землей, она все равно останется его наследницей. Есть еще одно решение, при котором не понадобится завещание. Он должен жениться на Бостон.

Дверь ресторана внезапно открылась, и вошел Дьюб. Он выглядел точно тем, кем был на самом деле: ковбоем с ранчо, приехавшим в город, однако в Денвере хорошо знали, что ковбой в стоптанных сапогах и потертых джинсах может быть бездомным бродягой, а может владеть тысячами голов скота.

Дьюб осмотрел зал, где в этот ранний час было малолюдно, подошел к Вэлу и сел напротив него.

- У тебя есть пушка? - спросил он.

- Да.

- Берегись. Зонненберг в городе. Я наткнулся на него на Блейк-Стрит. Он ведь здоровый парень?

- Да, крупный. Весит фунтов двести пятьдесят, но в нем нет ни капли жира.

Вэл подождал, пока официант нальет ему кофе и сказал:

- Дьюб, я хочу жениться на Бостон.

Дьюб ухмыльнулся.

- Думаешь, это новости? Может для тебя - да, но не для Бостон.

- Я ей не сказал ни слова. Ну, почти не сказал. Конечно, она все понимает, но вся штука в том, что свадьба должна быть здесь и сейчас - если она согласится.

- Почему так вдруг? Папа с братьями и Вестерн огорчатся.

Вэл объяснил, а в конце добавил: - Я собираюсь написать завещание, но этого будет недостаточно. Если я правильно понимаю Майру Фоссетт, она использует любой предлог, чтобы оспорить завещание, и возможно ей это удастся, поскольку она моя мать.

- Она сможет это доказать?

- Могут остаться документы, но в любом случае она найдет выход.

Дьюб молчал. Через некоторое время он спросил: - Вэл, почему бы тебе не бросить все и не сбежать?

Когда Вэл начал протестовать, Дьюб прервал его.

- Послушай, у тебя есть твой друг, Брикер. Если ему самому не нужна эта земля, он знает, кому она нужна, и может вести переговоры от твоего имени, а ты просто исчезнешь. Ты не будешь выписываться из отеля, просто выйдешь вечером, сядешь на коня, которого я тебе приготовлю, и смоешься. Поедешь в Лидвилль или в Валсенберг, или даже в Дьюранго. Спрячешься там под чужим именем, и пусть Брикер договаривается с железными дорогами. Мы с Тенслипом останемся в городе и будем держать тебя в курсе.

- Я не против твоей свадьбы с Бостон, - продолжил он. - Решать ей, но для нас свадьба- штука серьезная, и если на ней не будет Папы с Бетси, они очень обидятся. Я правду говорю.

Вэл смотрел в окно, раздумывая над предложением Дьюба. Оно пришлось ему по душе, и это его беспокоило. Если он сбежит, значит, уйдет от ответственности. Будет ли это проявлением трусости? Однако он вынужден был признать, что предложение Дьюба решало проблему. Если он останется в городе, ему грозят неприятности. Он не знал, что предпримет Майра, но был уверен, что рано или поздно столкнется лицом к лицу с Зонненбергом, что будет означать неизбежную перестрелку.

Денвер больше не был городом на границе освоенных территорий, в нем царили закон и порядок. Его обитатели имели вполне определенное мнение о людях, стреляющих друг в друга, чтобы решить личные проблемы.

Уехать из города было бы мудрым решением. На Брикера можно было положиться, но существовали и другие способы узнать, сколько предлагают железные дороги за его участок земли.

- Может быть ты прав, - согласился он, - и если успею до вечера, я так и сделаю.

- Хорошо, - сказал Дьюб, - я приготовлю для тебя лошадь.

Дьюб встал, Вэл поднялся вслед за ним. Он так ничего не съел. Завтрак остыл, пока он разговаривал с Дьюбом.

Дверь снова открылась, и вошла Бостон, но это была другая Бостон - та, которую они еще не видели.

Глава двадцать четвертая

Вэл с Дьюбом были потрясены, Вэл не мог вымолвить ни слова.

Ее черные непокорные волосы были зачесаны назад на прямой пробор, затылок покрывали кудри, а сбоку ниспадали накрученные пряди. На Бостон было черное с серым платье до пола из сатина с шерстью. Черная юбка была собрана сзади и открывала шелковую вставку спереди. На груди сверкал ряд перламутровых пуговиц.

Она шагала к ним, а они ошеломленно стояли, пока она не подошла и не протянула руку, наслаждаясь произведенным эффектом - и не только на них, но и на весь зал ресторана.

Вэл придержал ей стул, и когда она села, сели и они с Дьюбом.

- Бостон, где ты взяла это платье? В жизни такого не видел!

- Купила. - Она воинственно подняла подбородок. - Не ты один можешь клеймить телят, Дьюб Баклин! И это еще не все. У меня шесть новых платьев из тех, что носят в Париже и Лондоне.

- Вы прекрасны, - воскликнул Вэл. - Бостон, я хочу, чтобы вы стали моей женой! Я только что говорил об этом с Дьюбом.

- С Дьюбом! Он-то что может за меня решить? - Глаза Бостон прямо и искренне смотрели в глаза Вэла. - Если делаешь мне предложение, не гляди на девушку в этом платье. Ее красит не только одежда.

- Я уверен в этом.

Она слегка покраснела.

- Я хочу сказать, что я не просто девушка в этом красивом платье и не просто девушка, которая умеет скакать верхом и клеймить телят.

- Сейчас, - не преувеличивая сказал Вэл, - вы выглядите так, словно вышли из лучшего магазина в Вене. Где вы сшили это платье?

- Мел Уинслоу сняла с меня мерки и послала их портнихе в Денвер. Она шьет для Мел. Сама она приехала пару лет назад из Австрии и осталась вдовой, когда ее муж погиб при аварии на шахте.

Бостон возбужденно повернулась к нему.

- О, Вэл! Я хорошо выгляжу? То есть... я никогда раньше не носила такую одежду!

- Вы выглядите, словно родились в ней, - сказал он. - Если бы я не влюбился в вас давным-давно, я влюбился бы прямо сейчас и ничего не мог бы с собой поделать.

Она засмеялась.

- Это ерунда, ты шутишь. Вэл! Посмотри, какая красивая женщина! Я только что встретила ее в фойе. Вот она!

Это была Майра, она была великолепна и прекрасно одета. Высокий мужчина, шедший с ней был бы неописуемо красив, если бы не три шрама...

Вэл внезапно похолодел.

- Вэл? - Бостон схватила его за рукав. Она выглядела испуганной. Вэл, что случилось?

Это моя мать, - тихо сказал он, - а человек рядом с ней - князь Павел Павлович.

Он спокойно сидел, глядя на Майру. Он вынужден был признать, что она была очень эффектной женщиной - высокая и стройная, она выглядела лет на десять моложе своего возраста. Их взгляды встретились.

Это была его мать. Это была женщина, которой боялся даже такой человек, как Тенслип. Если все, что он о ней слышал, было правдой, то от ее рук умерло несколько человек, однако глядя на нее сейчас, поверить этому было трудно.

Майра колебалась лишь секунду. Она подошла к нему и протянула руку.

- Вэл! Ты стал очень славным мужчиной.

Она повернулась к своему спутнику.

- Вэл, познакомься с князем Павлом Павловичем. Павел, это мой сын Вэлентайн Даррант.

- Как поживаете? - Голос Вэла был холодным, и князь удивленно посмотрел на него.

Вэл представил Бостон... Дьюб незаметно для всех исчез.

- Разрешите составить вам компанию? - спросила Майра и, не дожидаясь ответа, села.

Майра и князь Павел заказали чай. Вэл, поскольку так и не поел, заказал завтрак, думая, как избежать неприятной ситуации. Только Бостон чувствовала себя совершенно свободно. Она весело болтала с князем о Денвере, о горах и об отеле. Когда принесли чай, она его разлила.

Воспользовавшись паузой, Майра сказала: - Ты находишься в удивительно удачном положении, Вэлентайн. Мне сказали, что ты владеешь землей, которая требуется железным дорогам.

Он пожал плечами.

- Это неважно.

- Ошибаешься. Если правильно повести дело, ты станешь независимым молодым человеком... и даже обеспеченным.

- Мне много не надо. Я предпочитаю простую жизнь, за исключением того, - он сделал паузу, - что иногда люблю сыграть в карты.

Бостон искоса глянула на него. Это было что-то новое.

- Все мы любим время от времени немного рискнуть, - сказал князь Павел.

- И при этом рискуем большим, чем предполагаем, - ответил Вэл. Иногда можно недооценить партнера.

- Я с вами согласен, - сказал Павел и задумчиво посмотрел на Вэла. Почему ему кажется, что этот парень на кого-то чертовски похож? И что он имеет в виду?

- У тебя есть возможность заработать очень неплохие деньги, Вэлентайн, - сказала Майра, - и если хочешь, я буду рада тебе помочь. В конце концов, ты мой сын.

- Наверное приятно вдруг обнаружить, что у тебя есть сын, - оживленно сказала Бостон.

Майра без выражения глянула на Бостон и сказала Вэлу: - Или, если не имеешь желания заниматься формальностями, я выкуплю у тебя землю за сто тысяч долларов.

- Приличная сумма, - согласился Вэл.

- Договорились?

- Я лишь сказал, что это приличная сумма. Тебе не стоит беспокоиться о сделке, Майра. - Он обнаружил, что не может называть ее матерью. - Я учился бизнесу у Стивена Брикера.

- Я слышала, что у тебя есть право на адвокатскую практику, - сказала она.

Майра искала подход к сыну. Она не думала, что это будет легко, но ожидала, что Вэл отреагирует по-другому. Казалось, она не произвела на него никакого впечатления.

- Я могла бы назвать лучшую цену, - предложила она.

Вэл посмотрел ей в глаза.

- Тебе придется назвать лучшую цену. Намного лучшую. Я еще не знаю точно, сколько стоит земля, но мне известно, что больше миллиона долларов.

Прежде чем она смогла ответить, Вэл обратился к Павлу.

- Вы надолго в наши края, князь? В Колорадо отличная охота.

- У нас с миссис Фоссетт дела, - сказал он. - Сомневаюсь, что удастся задержаться дольше, чем необходимо. Во всяком случае, я не охотник.

- Но временами охота становится очень интересным занятием, особенно когда обстоятельства приводят дичь к охотнику.

Павел был озадачен. Что хочет сказать этот американец? Он попросил Вэла объяснить.

Вэл пожал плечами.

- Оленя можно подманить обрывком ткани на палке. Людей более всего интересуют деньги. Вы когда-нибудь играли в покер, князь?

Очень часто. Вообще-то это моя любимая игра. Меня научил ей в Зальцбурге один англичанин, который некоторое время жил в Америке. Волнующая игра.

- Тогда вам понравится в Колорадо. Здесь играют в очень интересную разновидность покера.

Майра была озадачена даже больше, чем князь Павел. Разговор казался пустяковым, но в нем виделся какой-то тайный смысл. Но это абсолютная чепуха. Разговор должен вестись с ней, а не с Павлом. В Нью-Йорке у нее почти не было возможности использовать имя князя. Они появились в опере и привлекли внимание, как она и задумала. Последовало несколько приглашений, в том числе от человека, близкого к нужному ей. Именно от него она получила первую информацию о ситуации в Колорадо. Меньше всего ей хотелось ехать на Запад, но когда она обнаружила, что землей, которая требовалась железной дороге, владеет ее сын, она решила рискнуть. В конце концов, прошло много лет, она изменилась. Когда она работала в салунах, она была толще, ведь мужчины, которые платят женщинам, любят, чтобы те были пухленькими. Она похудела на пятнадцать фунтов... и вообще стала другой. Поездка займет пару дней - встреча с Вэлом, заключение сделки, а потом домой, на восток. Князь Павел станет великолепным прикрытием: она якобы показывает Запад ему и его кузине. Кроме того, он может оказаться полезным на переговорах. Она не сомневалась в успехе. Если Вэл с недоверием отнесется к ней и ее добрым намерениям, она всегда может сыграть на эмоциях. И даже если это не поможет, останется другой выход - и все, принадлежащее ему, автоматически перейдет к ней.

Вэл разговаривал с князем Павлом, а Майра изучала его лицо. Похож ли он на нее? Не заметно. Он был похож на отца, но был выше и красивее его. Иногда в нем проглядывало что-то от ее отца, особенно в линиях челюсти и носа. Она полагала, что может гордиться им, но не испытывала никаких чувств. Внезапно Майра ощутила приступ ревности. Рейли мог гордиться ее сыном, он воспитал его, и судя по всему, неплохо. Вэл упомянул покер. Неужели он тоже игрок? Но в отчетах Пинкертона ничего такого не было, а страсть к картам трудно не заметить. Значит, если он играет, то понемногу. Несомненно Уилл не стремился привить ему любовь к картам.

- Вэл, мы можем поговорить наедине?

- Он обещал пройтись со мной по магазинам, - сказала Бостон.

Майра ощутила гнев. Бостон ее раздражала, по всей видимости, чувство было взаимным.

- Прошу вас, - в голосе Майры слышался едва уловимый сарказм, - он купит вам хорошенькие платьица чуть позже. Вэл мне нужен по делу. По важному делу.

- Вы немного не поняли, - очень вежливо сказала Бостон, - я сама покупаю себе платья, на свои деньги. Это, знаете ли, иногда случается.

Майра застыла, словно получила пощечину. На мгновение все в ней онемело, затем она ощутила, как внутри разгорается холодный гнев. Она хотела было ответить дерзкой девчонке резкими словами, но в последний момент заставила себя успокоиться.

- Это прекрасно. Полагаю, вы сами зарабатываете себе на жизнь.

- Да, - улыбаясь, ответила Бостон. - Если хотите знать, я выращиваю скот и клеймлю телят с лассо и тавром.

Майра посмотрела на нее с неподдельным недоверием.

- На равнинах пасется много свободного, неклейменого скота, - сказал Вэл, - и хотя сейчас сгонять и клеймить такой скот считается не совсем честным занятием, это остается наиболее быстрым и надежным способом собрать себе стадо. Бостон - одна из лучших наездниц, даже среди ковбоев, она великолепно управляется с лассо и тавром, поэтому дела у нее идут отлично.

- Трудно поверить, - сказал князь Павел. - Вы совсем не похожи на наездницу.

- Нам приходится работать на равнинах, - ответил Вэл, - поэтому Бостон ездит верхом не хуже ваших казаков.

Майра молча сидела, скрывая нетерпение. Ресторан вот-вот начнет заполняться, она ждала Мастерса и Коупа, а разговор уходил в сторону.

- Нам надо договориться, Вэл. Если ты собираешься продавать землю, почему бы не продать ее мне, твоей матери?

Вэл подавил готовый вырваться резкий ответ.

- Мне надо подумать. А пока реши, какую цену ты можешь предложить, и назови ее Брикеру. Но не трать время на пустую болтовню, что ты моя мать. За всю свою жизнь я этого не ощутил.

Он встал.

- Князь Павел, если вас интересует покер, не стоит наведываться на Блейк-Стрит. Хорошую партию можно составить прямо здесь, в отеле.

Майра внешне выглядела спокойной, но ее ум лихорадочно работал. Она потеряет сделку, если не предпримет энергичных мер. К тому же остается еще коробка с документами Вэна - она совсем о ней забыла.

Она у Вэла? Если нет, то он не должен получить ее. Надо обыскать его комнату, а затем дать поручение Зонненбергу. Она так быстро собралась на Запад, что не успела выяснить, сделал ли он то, что требовалось.

- Ваш сын когда-нибудь был в Европе? - спросил Павел.

Она думала о чем угодно, только не об этом.

- В Европе? Конечно, нет. Как он мог побывать в Европе?

Майра была расстроена и огорчена. Разговор за завтраком ни к чему не привел. Вэлентайн не хотел иметь с ней дел, и она очень опасалась, что он получит предложение от Коупа или Мастерса напрямую. Но прежде всего документы. Она должна во что бы то ни стало получить коробку или по крайней мере изучить ее содержимое. Затем Вэл. Для Майры Корд, теперь Майры Фоссетт, убийство всегда казалось лучшим решением проблемы.

Она встала, подождала, пока Павел расплатится, и поднялась в свою комнату, оставив князя в фойе. Она уже знала, какой номер снимает ее сын.

Глава двадцать пятая

В фойе Вэл остановился и взял Бостон за руку.

- Я горжусь тобой, но будь осторожна. Она не такая, как обычные женщины, сейчас она вероятно считает, что не может ошибаться. Вся ее жизнь была борьбой за богатство и власть. Она может убить только потому, что полагает, что человек встал на ее пути. Это в той же степени касается тебя, как и меня.

- Я не боюсь ее, Вэл. По-моему, она больше боится меня.

- Мне надо найти Брикера, а сегодня вечером встретиться с Павлом.

- Что ты собираешься делать?

Он в нерешительности помолчал.

- Бостон, я собираюсь сыграть в покер и буду ставить все, что у меня есть, кроме ранчо. Я сломаю и уничтожу его.

- А ты сможешь?

- Я попытаюсь. По его приказу убили дядю Уилла, но у меня нет возможности доказать это, поэтому я заставлю заплатить его по-другому.

- Ладно, Вэл. Только будь осторожен. Мне он не понравился.

На улице его встретил Дьюб.

- Вэл, тебе лучше сделать так, как мы договорились. Бери лошадь и уезжай.

- Мне надо увидеть Брикера, а потом Павла.

- Не нравится он мне. Я знаком со многими честными русскими, но у этого под внешним лоском подлая душонка.

- Я не могу сейчас уехать. Мне придется остаться в городе.

- Вэл, не делай этого. Поезжай в Дьюранго. В любом случае у тебя там дела. Пусть они приедут к тебе - те джентльмены, которые хотят купить у тебя землю. Но тебе надо уехать от этой женщины - и от Зонненберга. Я хотел о нем рассказать. Он не один. С ним еще трое. Один из них - чокнутый парень по имени Том, а другие...

- Том?

Он вспомнил холодный зимний день, когда они с Уиллом подъехали к одинокой хижине в снегу, к хижине, где прятались Тенслип, Зонненберг и... как звали третьего? Том?

- Так его называют. Странный парень - глазки бегают, одно плечо ниже другого, грудь впалая и щеки ввалившиеся.

- Кто остальные?

- Метис, которого зовут Пагоса, и длинный, худой парень по имени Маркус Кайли. Неприятные типы.

Дьюб помолчал.

- Ладно, делай, что хочешь. Мне тебя не переубедить. Но лошадь я все-таки приготовлю. Она будет ждать там, где мы условились, начиная с полуночи, а ты поступай, как знаешь.

К полудню Вэл нашел Брикера и договорился, что тот будет вести переговоры с Мастерсом, Коупом или любым другим, кто захочет выкупить у него землю.

Выйдя на улицу, Вэл быстро оглядел ее, обежав глазами окна и крыши. Он был настороже, "смит-и-вессон" за поясом брюк придавал ему уверенности. Здравый смысл подсказывал, что он должен, как предлагал Дьюб, немедленно бежать из города, и бежать тайными тропами. Никогда в жизни он не искал неприятностей, и никто в мире не смог бы назвать его трусом за то, что он тихо исчезнет. Более того, в Дьюранго у него были дела. Однако в Денвере его держала память о Уилле Рейли, память о том, как Павел купил его смерть.

Этим вечером в "Виндзоре" будет крупная игра. Если в ней будет участвовать Павел, в игру войдет Вэл и с этого момента между ними начнется война.

Майра не тратила времени зря: номер Вэла находился рядом с ее комнатой, в ее распоряжении были пять отмычек, которыми можно было отпереть практически любой замок. Если ее увидит кто-нибудь из служащих отеля, она скажет правду - что идет в номер сына.

Она отперла замок и быстро вошла внутрь. Некоторое время она стояла, ощупывая комнату глазами. В гардеробе висели с полдюжины костюмов, в ящиках лежали рубашки и нижнее белье. Взглянув на одежду, она решила, что у сына хороший вкус. Она обыскала номер с ловкостью профессионала. Она была достаточно хитрой и знала все уловки, которыми пользуются люди, когда хотят что-нибудь спрятать. Да и сама она нередко прятала деньги и вещи. Через несколько минут она убедилась, что коробки с документами в комнате нет.

Где же она тогда?

От Зонненберга известий не было. Если коробка находится у него, он ничего ей не сказал. Если он не смог ее раздобыть, то она лежит в банке. В этом случае следует попасть в банк и забрать ее. Эту часть операции должен был выполнить Зонненберг.

Но что если коробка у Вэла. Если она не в номере, то где она может быть?

В комнате Бостон Баклин?

Майра стояла в задумчивости. Вламываться в комнату девушки опасно, слишком опасно - если не знать наверняка, что документы там, а девушка вышла. Значит, решение заключается в том, чтобы попасть туда по приглашению и оглядеться. Если она не увидит коробку, она наметит места, в которые ее можно спрятать, а эти места можно обыскать позже. Майра не имела понятия, что ее сын сделает с документами, но судя по его поведению, коробки у него не было, либо он не знакомился с ее содержимым. Она должна действовать немедля.

У двери она прислушалась и выскользнула в коридор. Когда она закрывала за собой дверь, ей послышался щелчок замка соседней двери. Она быстро оглянулась, но коридор был пуст. Майра прошла к своему номеру и, отпирая дверь, снова оглянулась.

В коридор выходили двери пяти номеров. Несомненно, один из них занимала Бостон. Неужели она видела, как Майра выходила из комнаты Вэла? Или это был ее брат?

Несколько минут она подглядывала в коридор в щелку своей двери, ожидая, что кто-нибудь выйдет и проверит номер Вэла, но напрасно. Скорее всего, дверь открыл и закрыл посторонний. Или ей все это показалось?

Через некоторое время она спустилась в фойе отеля и справилась у портье, где мисс Баклин. Ей ответили, что мисс Баклин в своей комнате. Майра написала несколько записок - одну Стивену Брикеру, другие - Коупу и Мастерсу. Одну записку она отправила человеку с Блейк-Стрит.

Шайенн Доусон выглядел совсем не так круто, как звучало его имя. Ему бы следовало быть ковбоем или иметь репутацию опасного человека, "опасного" в западном смысле этого слова, означающим, что с ним лучше не связываться. В общем-то Шайенн таким и был, но натуру свою и умение обращаться с револьвером напоказ не выставлял.

Шайенн Доусон обычно сидел в одном из салунов на Блейк-Стрит, его знали во всех злачных местах Денвера. Он был крупным, неряшливым мужчиной с широкими бедрами и узкими плечами. Полы его рубашки почти всегда выглядывали из-под брюк. У него были большие, грустные голубые глаза и глубокие залысины. Он носил пиджак, великоватый даже для его крупной фигуры. Ростом он был шести футов пяти дюймов и весил около трехсот фунтов. За прожитые годы он испробовал все нечестные и криминальные виды деятельности, которые существуют на свете, но больше всего ему нравились те, которые не требовали него усилий. После некоторого увлечения контрабандой и угонами скота, он решил, что легче зарабатывать на жизнь, продавая индейцам виски и оружие. Но в стране постепенно воцарялся закон, и Шайенну это занятие стало казаться чересчур рискованным, поэтому он открыл салун, в котором стал торговать самогоном.

Однажды к нему подошел скотовод, которого донимали переселенцы с востока, самовольно селившиеся на его землях. Он спросил, не знает ли Шайенн человека, который хорошо обращается с оружием и умеет держать язык за зубами.

Шайенн знал такого человека, и он оказался именно таким, каким было обещано. Скоро Шайенн стал известен, как надежный посредник, через которого можно нанять ганмена или человека, готового на все. Теперь он стал получать приличные комиссионные, не сходя с привычного и удобного кресла в салуне. Некоторое время назад Шайенн начал получать записки с просьбами, которые хорошо оплачивались. Все, что ему надо было - это получить информацию по тому или иному вопросу.

Первая просьба была связана с лабораторными анализами золотоносной руды из определенной шахты. После его отчета источник финансирования шахты, находившийся на востоке, иссяк. Шайенн с интересом наблюдал за результатами своей деятельности и вскоре уяснил, что тот, кто просит у него информацию, обладает значительными финансовыми возможностями и, более того, обширными знаниями Запада и населяющих его людей. Часто, когда его просили найти человека для дела, в записке указывалось определенное имя, как например, в случае с Генри Зонненбергом. И всегда таинственная персона с востока выбирала лучших людей.

Шайенн Доусон был совладельцем салуна, конюшни и нескольких комнат в районе, где перед дверьми зажигались красные фонари. Причем к последним его тянул не только финансовый интерес. Однако за последние десять лет прибыль от таинственной персоны на востоке выросла настолько, что он, пользуясь женщинами или выпивкой, завел многочисленных помощников, через которых собирал нужную информацию.

Записки всегда были напечатаны на машинке, но однажды он получил листок бумаги, написанный торопливой рукой. Он начал читать ее, когда Лайла Марш, одна из девушек со стажем, показала на записку.

- Я ее сто лет не видела. Чего она хочет, получить работу?

Шайенн напрягся, но усилием воли заставил себя спокойно сложить листок бумаги.

- Кто? О ком ты говоришь?

- О Майре Корд. Я хорошо знаю ее почерк. Одно время мы работали вместе в Пайоше, а потом в Огалале.

Шайенн выудил из просторного кармана огрызок сигары и прикурил ее.

- Ну и как она?

- Ничего. У нее лучше всех получалось выманивать деньги у клиентов, но она была слишком холодной. Ее волновали только деньги. Ее не слишком заботил даже ее парень - Вэн Клеверн, так его, кажется, звали. У нее был дом в Дедвуде, потом она его продала, и больше я о ней не слышала.

- Сколько ей сейчас?

Лайла заколебалась. Сказать правду означало признаться, что и ей не так уж мало лет.

- Она была старше всех. Сейчас ей, наверное, сорок с лишним, но она всегда хорошо выглядела. Она о себе заботилась.

Шайенн направился к двери.

- Ты приведешь ее к нам? - спросила Лайла.

- Подумаю. Вряд ли, - сказал он.

На улице он задумчиво пожевал жирными губами сигару. Лайла лишь мельком видела почерк и могла ошибиться. С другой стороны, девушка, долго проработавшая на Западе, должна знать все имена, которые упоминались в записках. Шайенн двинулся по улице, на ходу заправляя в брюки рубашку.

В течение следующего года он собрал довольно полное досье на Майру Корд, хотя не имел понятия, как его можно использовать... если его вообще можно было использовать. Туда он занес несколько слухов. Например, о некоем скотоводе, который продал большое стадо, расплатился с ковбоями и направился к станции с шестьюдесятью тысячами долларов. В разговоре с одним из ковбоев он заметил, что нашел себе девушку и собирался весело провести время в Канзас-Сити. Скотовод исчез, и расследование ничего не дало, кроме факта, что после прибытия в город он по меньшей мере два раза заходил к Майре.

Теперь, пять лет спустя после получения той записки, ему принесли новую, написанную от руки. Но этот листок бумаги был бланком отеля "Виндзор". Пославший эту записку аккуратно согнул бланк и оторвал шапку, однако Шайенн Доусон узнал сорт бумаги с водяными знаками. Кроме отеля в городе никто больше не пользовался такой бумагой. Значит, эта женщина, Майра Корд или как там ее звали, приехала в Денвер и остановилась в отеле "Виндзор".

Шайенн Доусон устал зависеть от мелких разрозненных подачек. Как и большинство людей до него, он хотел сорвать большой куш и уйти на отдых. Похоже, что это ему удастся. Он засунул полы рубашки в брюки, потушил окурок сигары, сунул его в карман и, надев узкополую шляпу, зашагал к "Виндзору".

Облокотившись на стойку портье, Шайенн посмотрел на него своими водянистыми голубыми глазками.

- Здесь остановилась женщина... она хотела купить у меня лошадь. Забыл, как ее фамилия. Майра... Майра какая-то.

- Вы наверное имеете в виду миссис Фоссетт. Но мне ничего неизвестно о покупке лошади. Как о вас доложить?

Он покачал головой.

- Я вернусь, - сказал он и неуклюжей походкой направился к выходу. Шайенн уже выходил, когда из ресторана в фойе вошла Майра Фоссетт.

Она мельком глянула ему в спину, и портье сказал:

- О, миссис Фоссетт, я не знал, что вы в ресторане. Только что приходил человек, сказал, что вы хотите купить лошадь.

- Я подумывала об этом, - ответила она. - Он назвал меня по фамилии?

- Не совсем. Имя он знал, а фамилию - нет.

- Понятно. Большое спасибо.

Оказавшись в своем номере, Майра Фоссетт обессилено присела, потому что ноги ее не держали. Какая же она была дура, когда поехала на Запад! Трижды дура!

Но как же он мог узнать? Даже если она написала из города...

Она попала в беду, в настоящую беду.

Глава двадцать шестая

Вэл завязывал перед зеркалом галстук. Пора. Ему следовало бы идти не на игру, а к лошади, которую приготовил для него Дьюб. Ему следовало бы ускакать из города, потому Вэл чувствовал, что неприятностей не избежать.

В его комнате было что-то не так. Все вещи целы и в порядке, но в воздухе витает едва уловимый запах духов, будто здесь побывала женщина. Духи напоминали те, какими пользовалась его мать. Но нет, этого не может быть.

Он оценивающе посмотрел на себя словно со стороны. Рост шесть футов два дюйма, вес сто девяносто фунтов, хотя внешне он казался суше. Хорошо сшитая одежда, отличная внешность. Даже револьвер за поясом не выделяется.

Он был похож на Уилла Рейли.

Он был такого же роста, как Уилл, немного тяжелее и шире в плечах. Он был похож на Уилла, и ему повезло, поскольку Уилл был красивым мужчиной. А сегодня, если все пойдет как надо, Павел заплатит свой долг Уиллу. Потому что во всем был виноват Павел. Эвери Симпсон и Генри Зонненберг были лишь инструментами в его руках. Человеком, который навел оружие, был Павел.

Как только он скинет с себя тяжесть этого груза, он женится на Бостон, и они останутся жить на Западе. Но прежде всего надо рассчитаться с Павлом.

Вдруг он почувствовал неуверенность, ощутил холодок, который, как говорят, приходит, когда кто-то наступил на твою могилу. У него появилось чувство, словно он попался в сеть, которая сжимается все туже и туже. В какой-то момент к нему пришло желание бежать. Ему не хотелось умирать и не хотелось убивать. Он верил в собственные силы, зная, что хорошо владеет револьвером, но погибают и такие. Малыш Билли мертв, Хайкок мертв, смерть может прийти к каждому, в том числе и к нему.

И все же, думая так, он поправил галстук, застегнул жилет и одернул его... но не закрыл револьвер.

Вэл последний раз оглядел комнату и вышел в коридор.

В пятидесяти футах от него шла женщина. У Вэла внезапно пересохло во рту - он узнал походку, плечи, осанку. Он хотел было окликнуть ее, но вместо этого вернулся в номер и принялся копаться в своих вещах. Он нашел книгу там, куда ее положил - на дне чемодана.

Вэл спустился в фойе. Было время обеда, и он вошел в ресторан.

Она сидела на другом конце зала спиной к нему. Он подозвал официанта и дал ему книгу.

- Отнесите ее той леди, - сказал он.

Вэл с бьющимся сердцем ждал. Он видел, как она взяла книгу, и когда повернулась, он уже шел к ней.

- Вэл! - Она протянула ему обе руки. Она была прекрасна, по-настоящему прекрасна. - Вэл! - повторила она. - Не может быть!

Луиза вгляделась в него.

- Вэл, ты стал мужчиной. Уилл мог бы тобой гордиться.

- Надеюсь. - Он усадил ее, затем обошел столик и сел напротив. Знаете, ведь он любил вас. Вы были единственной женщиной, которую он любил.

- Спасибо, Вэл. Я верю. Я всегда хотела верить в это. И я его любила... и наверное люблю до сих пор.

- Его трудно забыть.

- Вэл, как он умер? Я слышала, что в какой-то перестрелке.

- Значит, вы не знаете? - Вэл в нерешительности помолчал, но решил, что скрывать правду нельзя. - Его убили. Хладнокровно застрелили, когда он выходил на улицу. Это произошло в городе неподалеку отсюда. Убийц было трое. Им заплатили.

- Заплатили? - В ее глазах заметался страх.

- Заплатили через дешевого адвокатишку по фамилии Симпсон... Это даже не настоящее его имя.

- Кто ему заплатил?

- Кто мог это сделать, кроме Павла? Эвери Симпсон во всем признался. Извините, мне жаль.

- Не стоит, Вэл. Долгое время я его жалела. Он постоянно занимал у меня деньги, но его мать была добра ко мне, да и Павел казался безобидным человеком. Когда я начала понимать, что он использует меня, вмешивается в мою жизнь, я постаралась избавиться от него, и на несколько лет мне это удалось. Это было, когда Павел получил наследство и много выигрывал. Затем он все потерял. Я его долго не видела, потом он появился и предложил поехать в Америку. Я согласилась вероятно потому, что хотела увидеть страну, где жил Уилл.

Она бросила на него неожиданный взгляд.

- Вэл, ты не собираешься...

- В каком-то смысле. По-моему, он сегодня будет играть. Я тоже. Я играю очень хорошо. За игрой упомяну Уилла Рейли.

- Вэл! Он убьет тебя - он ужасен, когда приходит в ярость!

- Я должен заплатить долг. Должен заплатить так, как это сделал бы Уилл. Я не хочу его убивать - только наказать.

- Не делай этого. Прошу тебя.

- Один из убийц Уилла тоже в городе.

- Ты сказал, их было трое.

- Двое из них мертвы... я убил их в поединках. Они пришли сами, я их специально не разыскивал.

Он заговорил о другом. Через несколько минут Вэл встал.

- Если не возражаете, я оставлю "Фауста" у себя. Мне дорога эта книга. Вы были очень добры к мальчику, который часто чувствовал себя одиноким. В то время женская ласка значила для меня очень многое.

- Я рада.

- Уилл похоронен в Эмпайр. Это маленький городишко недалеко отсюда. Если хотите, я отвезу вас туда, когда все кончится.

Когда появился Вэл, игра шла уже больше часа. Павел выигрывал. Он раскраснелся от возбуждения и много рисковал. Вэл наблюдал за игрой всего несколько минут. Из игроков, кроме Павла, он узнал лишь Стивена Брикера.

Брикер кивнул ему и продолжил игру. Через некоторое время он спросил:

- Хочешь присоединиться, Вэл? То есть, если джентльмены не возражают.

Брикер представил присутствующих.

- Вэлентайн Даррант - Джим Коуп, Квентин Мастерс, Клайд Мюррей. С князем Павлом ты, по-моему, знаком.

Вэл сел, ему сдали карты. Коуп взглянул на него.

- Даррант? Вы тот человек, которого мы разыскиваем?

Вэл улыбнулся.

- На Западе так говорят только о преступниках, но если вы имеете в виду продажу участка под железную дорогу, то да, это я.

Они играли, больше не разговаривая о деле. Вэлу карта не шла, он часто пасовал и сбрасывал карты, но не выходил из игры, чтобы присмотреться, как играют остальные.

Он проиграл пятьдесят долларов... сто... еще тридцать... Немного выиграл, чуть больше проиграл. Затем ему пришли неплохие карты, прикуп добавил везения, и он выиграл шестьдесят долларов. Потом еще раз.

- Вы хорошо играете, - сказал он Павлу. - Вам везет.

Павел пожал плечами.

- Иногда.

Через час удача изменила Павлу, он проиграл три раза подряд. Князь вспотел.

Брикер проигрывал, Мастерс немного выиграл. Мюррей вышел из игры. Коуп с любопытством и слегка озадаченно наблюдал за Вэлом. Он понял, что тот играет против Павла: Вэл шел на риск, только когда Павел поднимал ставки,.

Вэл не торопился. Он играл в покер с детства, учителем его был мастер, большую часть жизни он провел, наблюдая за игрой. Более того, он знал, что Павел азартный игрок и неисправимый эгоист.

На следующей сдаче он поднял карты и увидел, что ему пришли три девятки. Павел, широко раскрыв глаза, смотрел на свои карты и старался взять себя в руки. Он взял из прикупа только одну карту, Коуп сбросил, а Мастерс взял две. Вэл сделал вид, что колеблется, затем попросил две карты. Трефовая дама и девятка - четыре девятки!

Павел поднял ставку, Мастерс ее принял, а Вэл не только принял, но и поднял на пятьсот долларов. Мастерс спасовал, Павел принял пятьсот и добавил в банк еще пятьсот.

- Хорошая игра, Павел, - сказал Вэл. - По старой памяти я ставлю еще тысячу... если вы не боитесь.

Павел в явном раздражении уставился на него.

- Что вы хотите сказать?

Он отсчитал от лежащей на столе пачки банкнот тысячу долларов и подвинул их на середину стола.

Вэл посмотрел на него.

- Хотите еще немного поднять? У вас осталось шестьсот или семьсот долларов.

Павел не отводил от него глаз.

- Ладно, если хотите проиграть - пожалуйста.

Он добавил в банк все лежащие перед ним деньги и раскрыл карты. У него была комбинация из трех тузов и двух королей.

Вэл неторопливо выложил на стол четыре девятки и потянулся к банку.

Павел с покрасневшим лицом смотрел, как Вэл собирает деньги.

- С меня достаточно. - Он вскочил на ноги.

Вэл остался на месте.

- Вы не умеете проигрывать, - сказал он. - Да и никогда не умели. - Он положил пачку банкнот во внутренний карман, а монеты ссыпал в мешочек. - Я думаю, вам лучше сейчас сесть на поезд и вернутся в Нью-Йорк, а оттуда в Европу. И радуйтесь, что остались живы.

- Не понимаю, что вам нужно, - сказал Павел. - Вы хотите затеять со мной ссору?

- Вы не тот человек, с которым затевают ссоры. Вы ведь не деретесь сами, а нанимаете убийц.

Вокруг них собрались несколько человек. Лицо Павла побелело.

- Это ложь!

- За это я мог бы вас убить, - сказал Вэл, - но не хочу. По-моему, вы будете больше страдать, оставшись в живых.

Он отодвинул свой стул и встал.

- Присутствующие здесь джентльмены заслуживают объяснения, - сказал он. - Князь не помнит меня. В то время я был ребенком.

Спокойно и неторопливо он рассказал всю историю. Попытка высечь Рейли, побег через горы и наконец его убийство.

- Убийц было трое, они стреляли из ружей в ничего не подозревающего человека. Мне следовало бы убить его, но я знаю, что, отобрав у него деньги, я причиню ему больше страданий. Джентльмены, я понимаю, что вы хотели бы провести со мной переговоры. Завтра утром я отправляюсь в Дьюранго. Если хотите поговорить о деле, я готов встретиться с вами там.

Все вышли, не замечая Павла. Он несколько минут стоял с посеревшим лицом. Затем вышел на улицу и побрел в отель. Какого же дурака он свалял! Он должен был догадаться, что проиграет этому... этому...

Он споткнулся. Дойдя до отеля, сразу поднялся в свой номер. У него осталось шесть долларов и несколько рублей.

Майры не было, и он пошел в комнату Луизы. Она была заперта, но проходившая мимо горничная остановилась.

- Леди, которая занимала этот номер, уехала с час назад. Она сказала, что едет то ли в Эмпайр, то ли в Джорджтаун.

Луиза уехала? Он не мог поверить, но портье подтвердил слова горничной.

Ему ничего не оставалось, кроме как ждать Майру. Через несколько минут в холл вошел Мастерс и, отвернувшись, прошел мимо него. Павел выругался, но остался на месте.

Ему нужно убираться из этого города. Возвращаться обратно на восток. Он начал ходить взад-вперед, потом вышел на улицу. Если только Майра... Но тут до него дошло, что если Майра узнает об этом, если догадается, тогда он станет ей не нужен. Нужно телеграфировать, чтобы выслали деньги... кому? Он должен всем, кого знал.

Шайенн Доусон сидел за своим обычным столиком, когда в салун вошел Генри Зонненберг.

- Привет, Генри. Присаживайся!

Зонненберг прошел через зал и упал в кресло.

- Где бармен?

- Я его отпустил. Сегодня дела идут неважно. Вот, - Доусон подтолкнул к нему бутылку, - этот виски лучше, чем в баре.

Когда Зонненберг налил, Доусон снова заговорил:

- Хэнк, ты знаешь, я в курсе здешних новостей. В городе кое-что происходит. У меня есть идея, как нам с тобой заработать деньжонок.

- У меня есть дело.

- Слушай, ты получаешь работу через меня. Не пора ли тебе поделиться?

Зонненберг сухо рассмеялся.

- Надо подумать. Вообще-то мне надо сделать два дела, одно здесь, в городе, другое в Дьюранго. - Он отпил виски. - Работа в Дьюранго мне по душе. Я еду за Вэлом Даррантом.

Доусон медленно выпрямился. Вэл Даррант жил в том же отеле, что и Майра Фоссетт, именно ему принадлежала земля, за которой охотились железнодорожные компании.

- Это не тот, который уложил Хардести?

- Ага, а потом Пайка. Не думал я, что этот парень справится со стариной Терстоном.

Шайенн водил стаканом по влажному столику, он почти не слушал Генри Зонненберга.

- Знаешь, - сказал он, - а мы с тобой можем неплохо заработать. Не просто пару долларов - настоящие деньги, но действовать нужно быстро.

- Я же говорил, что у меня дело. Прямо здесь, в городе.

- В городе? - Шайенн взглянул на него. - Кого надо убрать, Хэнк?

Генри Зонненберг вытер усы. Он вдруг улыбнулся, при этом глаза его превратились в щелочки.

- Та женщина, - сказал он, - дала мне пять тысяч за голову Дарранта и тысячу за другую работу.

- Кто это? Мне ты можешь смело сказать, Генри.

Генри ухмыльнулся.

- Конечно могу, Шайенн. Это ты.

Шайенн Доусон непонимающе уставился на Зонненберга. Постепенно до него дошел смысл сказанного, но он не мог поверить. Этого не могло случиться с ним, с Шайенном Доусоном.

- Ты шутишь, - сказал он. - Это не смешно.

- Та женщина дала мне тысячу долларов за твой скальп. Я и не думал, что такая легкая работа будет так много стоить. Она хочет, чтобы ты стал трупом, Шайенн. Сегодня же. Поэтому я принял деньги.

- Это же чепуха! Вспомни, сколько мы с тобой заработали.

- После того, как я сделаю дело, - сказал Зонненберг. - Я же принял деньги. Этот Вэл, говорят, хорошо обращается с револьвером. С ним мне будет трудно, а с тобой нет. Похоже, ты сунул нос не в свое дело, Шайенн. Задавал слишком много вопросов.

- Слушай, Генри, я предлагаю тебе настоящие деньги. Забудь про тысячу и давай работать вместе. Ты сделаешь в два раза...

Звук выстрела прозвучал под столом приглушенно, но достаточно громко. Шайенн почувствовал удар в живот и, сползая с кресла, пытался уцепиться за стол, но свалился на пол.

Какой-то момент он стоял на коленях, держась пальцами за край стола и глядя на Генри, который взял бутылку, сделал длинный глоток и встал. Шайенн соскользнул на пол.

Генри Зонненберг тронул его носком сапога, затем, прихватив бутылку, вышел через заднюю дверь в переулок, прошел через конюшню и очутился на другой стороне улицы, где его ждала лошадь.

Через двадцать минут он скакал на восток.

Глава двадцать седьмая

Городок Дьюранго засыпал только под убаюкивающий грохот револьверных выстрелов. Ему было не более двух лет, и он до сих пор праздновал свое рождение. Пышное открытие отеля "Вест-Энд" пришлось отложить, потому что его вдребезги расстреляли во время стычки банд Стоктона и Симмонса.

Местная банда Стоктона вела постоянную войну с бандой Симмонса из Фармингтона, штат Нью-Мексико. Отель "Вест-Энд" был не при чем, просто он оказался местом очередной перестрелки.

В Дьюранго некоторые стреляли от переизбытка чувств, некоторые - с намерением убить, последние часто промахивались, и страдали от этого зеваки и прохожие.

Вэл Даррант въехал в город по тропе, ведущей от Пагоса-Спрингс. Он нарочно выбрал самую длинную и безлюдную дорогу из Денвера, поскольку не без оснований полагал, что где-то его может поджидать Генри Зонненберг или кто-то вроде него.

Дьюб догнал его в тридцати милях от Денвера, а Бостон отправилась на дилижансе.

Вэл ехал на мышастом с черной спиной жеребце, Дьюб Баклин - на сером в яблоках. Они подъехали к конюшне, где оставили лошадей, и, прихватив винчестеры, зашагали по улице к отелю "Вест-Энд".

У дверей их встретила Бостон.

- Вэл, тебя ждет человек, назвавшийся Кейтсом. Он говорит, что вы с ним знакомы, у него какая-то коробка.

- Спасибо.

Он постоял перед отелем, окинув улицу цепким взглядом. Он не увидел никого, похожего на Зонненберга.

Людей Зонненберга он знал только по имени: метис Пагоса, Маркус Кайли и Том - Тома он наверноезнает.

Наверняка знает. Тот Том был высоким, худым, странным человеком, от которого плохо пахло, потому что он почти не мылся. Как говорил Уилл Рейли, никто не знает, что в следующий момент выкинет Том. Это следовало иметь в виду.

Он так и сказал Дьюбу.

- Не волнуйся, - ответил Дьюб. - В городе Тенслип. Он ехал за дилижансом Бостон, вроде как присматривал за ней. Если она узнает, закатит истерику - она говорит, что способна сама о себе позаботиться. Это, конечно, правда, но предосторожность никогда не помешает. Но Тенслип знает их в лицо, особенно Тома.

- Я помню его, - сказал Вэл. - Между прочим, я помню, что он знал моих деда и бабку со стороны Майры. Он жил в том же городе и говорил, что они хорошие люди.

Погода стояла прохладная и приятная. Вдалеке, над горой Анимас клубились грозовые облака.

Вэл вошел в холл и из окна снова осмотрел улицу. Какой-то мужчина, сидевший на краю деревянного тротуара, поднялся и вошел в салун.

- Вэл, - сказала стоявшая рядом Бостон, - будь осторожен.

Они услышали, как хлопнула дверь, и, обернувшись, увидели входящего в холл со стороны черного хода Тенслипа.

Внезапно Вэл осознал, что Тенслип был уже стариком. Он никогда этого не замечал, потому что привык думать, что этот преступник, ковбой и ганмен не меняется.

- Они все здесь, Вэл. Не думаю, чтобы они меня заметили, но я видел всех. А вооружены они так, словно готовятся идти на медведя. У Пагосы бизонья винтовка, а у Кайли двустволка.

- Спасибо. Не вмешивайся в это дело, Тенслип.

- Ты что, шутишь? Это моя драка в той же степени, что и твоя. Мне никогда не нравился Зонненберг, и ему это известно.

- Как насчет Тома?

Тенслип пожал плечами.

- Он ведь с ними?

В холл вошел Иган Кейтс.

- Вэл, нам надо поговорить. У меня...

- Я знаю.

- Не только ты, - сказал Кейтс, - все знают. За последние двадцать четыре часа мне уже двое предлагали за коробку приличную сумму наличными. Мастерс хочет купить документы, потому что с их помощью он может контролировать Майру. Она тоже желает ее приобрести. И Бог знает кто еще.

- Где коробка?

- У меня под кроватью. От нее у меня бессонница.

- Я ее заберу. Тенслип, поднимись с Кейтсом, отнеси ее в мой номер и никуда из него не отлучайся, слышишь?

- Из-за нее я пропущу драку.

- Нет. Посторожи, пока тебя не сменит Бостон. Она позаботится о документах.

Дьюб прислонился к дверному косяку, наблюдая за улицей.

- Все спокойно, - сказал он, - но для этого времени дня это нормально. В этом городе народ появляется только в субботу вечером.

- Твой каньон - прямо у выезда из города, - сказал Кейтс, - если хочешь, можешь на него взглянуть.

- Я его продам, - сказал Вэл. Он чувствовал холодок внутри и был напряжен. Разговаривать не хотелось.

Бостон молчала, и это было хорошо. Главное, что она рядом. Они прошли в ресторан. Официантка извиняющимся тоном сказала:

- У нас почти ничего нет. Хозяева хотят закрыть ресторан.

- Принесите что хотите, - сказал Вэл. Он не был голоден, ему просто нужно было чем-нибудь занять себя.

- Тебе лучше не есть, - сказал Кейтс. - Если тебя ранят в живот, будет только хуже.

Но они перекусили, и пока Вэл пил кофе, напряжение стало ослабевать, он почти успокоился.

- Бостон, - сказал он, - поднимись и оставайся в моем номере или в своем, но не выпускай из вида коробку с документами.

- Это так важно?

- Для меня нет, но это очень важно для Майры. Если содержание документов станет известным, все, чего она добилась, рухнет в одночасье.

- Как насчет тебя? И ее родителей? - спросила Бостон. - Вэл, ее родители наверняка считают ее погибшей. Если они узнают, это погубит их. Не делай этого, Вэл.

- И не собираюсь. Мне от нее ничего не нужно. Единственное, что она могла мне дать, - это теплота и ласка, но это было слишком давно и слишком далеко.

Улица была пустой, если не считать темноволосого человека, который облокотился на лошадь, словно его тошнило. Он только что вышел из салуна и сейчас стоял, опершись головой на седло и держась рукой за луку.

В комнате было тихо. В холле стояли большие стенные часы, было слышно, как они отстукивают время. Вэл отодвинулся от столика и встал.

- Не люблю ждать, - произнес он. - Я пойду к ним.

- Ты рискуешь, - сказал Дьюб. - Тебя могут пристрелить, когда ты появишься на улице.

- Вряд ли. По-моему, Генри хочет сам расправиться со мной.

- Даже если так, ты здесь в большей безопасности, - сказал Кейтс. Пусть они придут к тебе.

Выехав из Денвера, Вэл снова стал носить кобуру. Он поправил ее и опустил ладонь на рукоятку револьвера.

- Сделайте мне одолжение, Кейтс, присматривайте за Бостон и за коробкой.

- Хорошо.

Кейтс заколебался, хотел было что-то сказать, но промолчал и вышел.

- Ну, - сказал Дьюб, - нас трое, их четверо... насколько мы знаем.

- Этот Зонненберг, - сказал Тенслип, - один стоит десятерых. Я видел, как он работает.

Человека, которого тошнило, больше не было видно, потому что лошадь повернулась боком к отелю и закрыла его. Сколько лет было Вэлу, когда Уилл рассказал ему об этой уловке? Если он выйдет из отеля, на него через седло будет смотреть винтовка.

- Мне нужен Зонненберг, - сказал Вэл. - Мне все равно, что произойдет с остальными.

Над спиной лошади появилось дуло винтовки.

Вэл взял свой винчестер, потом положил ее. Он не хотел, чтобы пострадал кто-либо из его помощников.

- Дьюб, за той лошадью прячется человек с винтовкой. Пока он там, я не могу выйти. Поднимись-ка наверх и сгони его оттуда. Стреляй ему в ноги или куда захочешь, лишь бы он убрался.

Вэл подошел к двери и приготовился. Неожиданно тишину солнечного дня разорвал выстрел. Лошадь шарахнулась в сторону, а оказавшийся на виду человек с винтовкой побежал. Он не сделал и двух прыжков, когда вторая пуля ударила в дощатый тротуар. Брызнули щепки. Он упал, вскочил, и третья пуля сорвала каблук с его сапога. Человек грохнулся на землю.

Вэл выбежал из отеля и бросился к салуну, держась ближе к стенам домов. У салуна он остановился и вошел.

Зонненберг, Кайли и Том, как один, обернулись на звук его шагов. Они сидели в разных концах зала так, что, стреляя, пришлось бы оборачиваться от одного к другому.

- Ну, Генри, - спокойно сказал Вэл, - давненько мы не виделись. Я не думал, что ты проживешь так долго.

Зонненберг улыбался. Он был огромным и казался неуязвимым, как броненосец.

- Пришел получить свое, малыш? Ты ведь знаешь, что мы тебя убьем.

Вэл легко улыбнулся в ответ. Охватившее его напряжение пропало. Он слышал свой голос как бы со стороны.

- Привет, Том. Я тебя хорошо помню. Ты когда-то знал моих деда и бабку.

- Они были хорошими людьми, - сказал Том. - Не то что их дочка.

- Но ведь именно она платит за мое убийство, разве Генри тебе не говорил?

- Нет, он нам ничего говорил. Ты ведь не говорил нам этого, Хэнк?

- Черт побери, какая разница? - сказал Кайли. - Ее деньги такого же цвета, как и другие.

- Но она его мать! Он - ее плоть и кровь! Мальчишкой я приносил молоко к их дому и...

- Заткнись, старик! - рявкнул Кайли. - Нам надо выполнить работу.

- Я помню тебя, Том, - сказал Вэл. - Тогда я был маленьким, испуганным ребенком, а когда мы с Рейли уезжали на санях, именно ты подоткнул под меня одеяло.

- Это что? - спросил Зонненберг. - День воспоминаний?

- Нет, - ответил Вэл. - Просто я хотел, чтобы Том знал, что я не собираюсь в него стрелять. - И он выхватил оружие.

Генри Зонненберг стрелял быстро и был уверен в своих силах, но эта десятая доля секунды стоила ему победы. Револьвер Вэла выпрыгнул из кобуры, словно подброшенный пружиной.

Скорость Вэла ошеломила Зонненберга. "Я все равно не смог бы его опередить!" - мелькнула мысль.

Зонненберг почувствовал удар пули, но не сдвинулся с места, его рука с револьвером продолжала подниматься. Оружие нашло цель, и в тот момент, как курок соскользнул с большого пальца, в тело вонзились вторая и третья пули. Он отступил на шаг, широко отведя руку.

В комнате гремели выстрелы, но Вэл Даррант знал, что должен убить Генри Зонненберга. Он сделал шаг в сторону, чтобы противнику снова пришлось прицеливаться, и выстрелил еще раз.

Четыре пули... еще одна.

Зонненберг развернулся и выстрелил. Пуля крутанула Вэла и сбила на колени. Он ощутил ожог от касательного ранения в голову - эта пуля попала бы точно в цель, не упади он на пол.

Он вскочил на ноги и кинулся к противнику, который попытался ударить его револьвером. Но Вэл уклонился, прижал дуло к животу Зонненберга и нажал на спуск, почувствовав, как дернулось в его руках громадное тело. Их лица разделяло лишь несколько дюймов.

- Привет, Генри, - сказал он. - И прощай.

Зонненберг осел, в последний момент выстрелив в пол, и Вэл сделал шаг назад. Тяжелая туша грохнулась на пол. В дверь ворвались Тенслип и Дьюб.

Маркус Кайли лежал, в упор расстрелянный Томом. Сам Том сидел, широко раскинув ноги, прислонившись спиной к стойке бара.

- Они были хорошими людьми, - сказал Том. - В холодные дни давали мне погреться перед огнем. Они не заслужили такую дочку как Майра, даже тогда она была испорченной.

На его груди расползалось кровавое пятно.

- Ты кончил его, малыш! Ты убил старину Генри. Он не верил, что есть такая пуля, которая завалит его.

Вэл опустился рядом с ним на колено.

- Спасибо, Том. Уилл Рейли всегда говорил, что ты хороший парень.

- Но немного сумасшедший. Не хватает шариков в голове - вот что всегда обо мне говорили все, кроме родителей Майры, Уилла Рейли и тебя... вам это не мешало.

- Том, я...

- Вэл, - сказал Тенслип, - он умер. Он уже умер.

Вэл перезарядил револьвер.

- Что с метисом?

- Он мертв. Не знаю, кто его пристрелил, я или Дьюб - мы оба стреляли.

Они направились обратно к отелю, шагая рядом, плечом к плечу. Навстречу выбежала Бостон и бросилась Вэлу в объятья.

- Завтра уезжаем на поезде, - сказал Вэл. - Поедем на поезде компании "Денвер и Рио Гранде".

Перед самым заходом солнца подъехал дилижанс, и при алом и розовом свете заката Вэл подписал документы и передал их Коупу. Он продал свою часть каньона за наличные и акции компании.

- Майра уехала на восток, - сообщил ему Коуп. - Даже если бы она смогла заработать на праве собственности, никто из нас не стал иметь с ней дело.

Коуп глянул на Дьюба, Тенслипа и Кейтса.

- Сынок, - сказал он, - похоже, ты нашел себе хороших друзей, настоящих друзей.

- Надеюсь, что буду им таким же хорошим другом, - сказал Вэл. - Думаю, у меня это получится. У меня ведь был хороший учитель.

1 Дикий Билл Хайкок - реальный исторический персонаж, легендарный ганфайтер.

2 Малыш Билли (Billy the Kid) - реальное историческое лицо, ганмен, бандит.

3 Пэт Гарретт - также реальное историческое лицо, шериф округа Линкольн.

4 Компания, занимавшаяся грузовыми и дилижансными перевозками на Дальнем Западе. Названа по имени основателя.

Луис Ламур Человек закона

Глава 1

Рассвет прокрался на безмолвную улицу, точно призрак. Серую, пыльную проезжую часть окаймляли дощатые тротуары, перекладины коновязей и несколько недлинных корыт для воды. Сооружения с фальшивыми деревянными фасадами, изображавшими второй этаж, перемежались с домами из кирпича или камня; в одних окнах были разложены товары, предлагавшиеся на продажу, другие были пусты и ничего не говорили глазу.

Хлопнула дверь, ожил колодезный насос, ржавым голосом жалуясь на судьбу, потом закричал петух. С противоположного конца города ему откликнулся второй.

В конце улицы показался одинокий ковбой на лошади, больше всего пригодной для того, чтобы пугать ворон. Ковбой увидел вывеску «Ресторан Бон тон», повернул к ней, его лошадь шарахнулась, и он обнаружил, что прямо у пешеходных мостков, служащих для пешеходов, лежит мертвое тело.

Глянув на него, он спешился, затем привязал лошадь и подергал дверь ресторана. Уже поворачивал было обратно, когда его остановил звук шагов. Дверь открылась, и вежливый голос произнес:

— Входите. Кофе уже готов, а завтрак будет через пару минут.

— Да я не тороплюсь. — Ковбой сел на стул верхом и принял чашку с кофе. — Там на улице мертвец лежит.

— Опять? В эту неделю третий. Погоди, наступит суббота, вот когда чертям тошно станет. Поживи здесь, сам увидишь.

— Видел уже, не здесь, так там. Мне на это наплевать. Еду дальше, в Карсон, где железная дорога. — Ковбой мотнул головой в направлении улицы. — Ты его видел?

— Нет… и не собираюсь. Тоже мне невидаль, мертвец. Я их добрых две дюжины повидал, в разное время. Ничего в них нет хорошего, на мой вкус, в покойниках. Напились да подрались, и готово дело. Всю дорогу одно и то же.

Вдоль по улице шла женщина — цок-цок каблуками по доскам. Миновала мертвого, оглянулась, отвернулась и пошла дальше, к почте.

Прохожий, переходивший улицу, подошел, наклонился над трупом и взял его за волосы, чтобы заглянуть в лицо.

— А, этот! Получил за дело, надо думать, — вынес вердикт и зашагал дальше.

Хлопнула еще одна дверь, кто-то запел, презирая мелодию, об улицах Ларедо. Заскрипел еще один насос.

Женщина вышла из здания почты, покосилась на лежащего, затем направилась к двери, ведущей в канцелярию маршала, и энергично застучала.

— Борден? Борден? Ты здесь?

В дверях возник высокий молодой мужчина, водружающий на законное место подтяжку.

— Что случилось, Присси? Марки кончились?

— Борден Чантри, на улице лежит мертвое тело, и это никуда не годится! Срам на твою голову, вот что это такое! Маршал называется!

— Меня прошлым вечером вообще здесь не было, мэм. Все время провел на Пикетвайре. Наверное, пьяные устроили перестрелку, только и всего.

— Давай убирай покойника с улицы! Что в этом городе вообще творится? Кругом валяются трупы, каждую ночь не стреляют, так режут. А еще полицейским себя называешь!

— Это не я, мэм. Городской совет. Я только рассчитывал разводить коров на ранчо, пока не задул северный ветер. Так и подгадывал, что весной стану богатым!

— Ты и кто еще? Подбери мертвого, Борден, или будешь иметь дело с комитетом!

— Ну-ну, Присси, не станешь же ты их на меня натравливать, ведь нет? — усмехнулся Борден Чантри. — Эти старые ведьмы…

— Придержи язык, Борден! Услышат, что ты о них говоришь такое, они тебя!.. — Грозная дама довернулась и направилась обратно к почте.

На противоположной стороне улицы остановился рослый, красивый человек со светлыми, как песок, волосами.

— В чем дело, Борд? Попал в передрягу?

— Да вроде как. На улице чье-то тело лежит, а наша почтмейстерша из-за него хай подымает. Можно подумать, в жизни мертвеца не видала… в ее-то возрасте.

— Чем меньше говорить с ней о ее возрасте, тем лучше, — посоветовал высокий. Оглянулся на мертвого. — Кто он? Пьяный какой-нибудь?

— Наверно. Никогда не встречал столько народу, чтобы не умели пить. Начнут накачиваться этим цепным виски, раз — и пошла катавасия.

— Цепным виски?

— Ага! — Чантри хихикнул над старой шуткой. — Выпил глоток и пошел ко всем цепляться.

— Ты завтракал? Оттащи его в сарай и приходи сюда. Раскошелюсь на яичницу с ветчиной.

— Хорошо, Лэнг. Ты придержи коней, а я найду Большого Индейца, пускай его сволокет.

Лэнгдон Адамс перешел тротуар и ступил в зал «Бон тона», где уселся у столика близ окна. Хороший городок, хоть и маленький, и он был здесь дома. Место, в котором действительно хочется остаться: ну, устраивают иногда скандалы скотоводы и горняки, но в целом тут неплохо.

Он смотрел, как старый индеец подает задом повозку к коновязи, потом, как вместе с Борденом Чантри грузит покойника. Индеец отъехал, Борден отряхнул руки и вошел. в ресторан.

Из кухни появилась толстая, пышущая здоровьем женщина.

— Вот, начинайте с этого. Эд жарит еще яичницы на окороке. У нас тут был один утром, так съел столько, на троих бы хватило! Сколько живу, такого не видала!

Борден Чантри прошел в кухню, налил из ведра воды в мойку и ополоснул руки.

— Он кто был, знаешь? — Эд повернулся к вошедшему от огня, лопаточка для переворачивания в руке.

— Никогда его раньше не видел. Выглядит вообще-то ничего. Не похож на пьяницу.

Чантри прошел между столиками к окну.

Лэнгдон Адамс с улыбкой поднял на него глаза.

— И как оно, быть маршалом коровьего города?

— Так себе, Лэнг. Я бы с большей охотой управлялся на ранчо, но должен сказать, очень было хорошо со стороны отцов города предложить мне должность. Я ведь разорился чуть не до нитки.

— Можно подумать, ты один. Никогда не слышал, чтобы столько больших шишек в одночасье стали маленькими. Мне-то повезло. Много скота у меня не было, и тот внизу, в ущельях, где ветер его не достал. По-моему, потерял я не больше трех или четырех голов.

— Блоссом тоже. Эта вдовица ошибается мало, как редко кто. Сократила стадо, продала всех заморышей, оставила только сильных, крепких животных, способных выдержать непогодь. Ну, они и выдержали.

— Отличная женщина.

Борден глянул на друга.

— Ты впрямь к ней подкатываешься? Не скажу, что ты неправ. Сама — любо-дорого поглядеть, и ранчо у нее лучшее из оставшихся в этих краях. А если еще подкупить землю старика Уильямса…

— Я ее еще не купил. Даже не знаю, хочу покупать или нет.

— Чего? Да если у тебя будет это ранчо, вплотную с ее, и вы поженитесь, у вас окажется примерно тридцать участков лучших пастбищ в штате!

Эд принес яичницу с ветчиной, налил в чашки нового кофе. Сел рядом, оседлав стул, словно лошадь.

— Поймал того конокрада, Борден?

— Угу. Бегает он здорово, но я его догнал. Надо же, увести Хайэтовых кобыл! Нарочно не придумаешь. Во всем штате нет двух похожих лошадей, или чтобы резвостью сравнялись. А этих кобыл тут каждая собака знает. Хайэт Джонсон уж так ими выхвалялся, везде показывал… Нужно дураком набитым быть, украсть эту пару. Или чужаком.

— И кто он оказался, дурак?

— Чужой. Глупостей не мелет, точно. Подхожу к его лагерю, только собирается светать, и жду. Вот он вылазит из постели, идет в кустики, я тут как тут, забираю его ружье, пояс с револьверами и сижу, пока он не явился обратно. Огорчил его дальше некуда.

— Кому-нибудь удалось уйти с того времени, как ты маршалом заделался? — с любопытством спросил Эд.

— Нет… но мне и ловить-то пришлось четверых всего, не то пятерых. Кто чего украдет, я за ним. Кто кого убьет и потом удирать, я за ним, привожу обратно, пускай отчитается. А если сажать каждого, кто брался за револьвер или нож, в городе, кроме проповедника, никого не останется, и…

— Кроме проповедника? — прыснул Эд. — Ты его не знаешь. Он своего не упустит, поцапался-таки порядком.

— Ну, я об этом не слышал. Пока дерутся на равных, никого это не касается, и уж точно не горю желанием вести кого под суд, раз присяжные наверняка его отпустят. Убить человека в честном поединке — едва ли не самая безопасная вещь, какую можно сделать в наших краях.

— Не хочешь проехаться ко мне, Борд? Может, добудешь сколько диких индеек.

— Нет, Лэнг, спасибо. Надо заняться тем трупом. Установить личность, похоронить, если не найдется родственников.

— А часто бывает, что родственники являются сами? — поинтересовался Лэнг.

— Один раз из десяти. Если удается отыскать семью, они обычно отвечают: «Закопайте его и пришлите, что он после себя оставил», а погулявши вечерок-другой у Хенри, много не оставишь.

— Зачем возиться? Получается артель «Напрасный труд», на мой взгляд. Хватит с них христианских похорон. Вводят город в расходы.

— Так всех расходов — пара долларов, Лэнг. Одеяло, чтобы завернуть покойного, если своего не окажется, и кто-нибудь, чтобы вырыть могилу. Коли зашла речь, я уже девять могил выкопал в нынешнем сезоне.

Некоторое время они ели молча. Затем Лэнгдон Адамс спросил:

— Борд, ты не думал обратиться к Хайэту Джонсону за займом? Начать дело снова, я имею в виду. Он знает — скотовод из тебя хороший, вдруг да отстегнет денежек.

— Шутишь. В этот хайэтовский банк деньги приходят, а из него не выходят. И во всяком случае, я начну дело на свои средства, когда смогу. Не хочу быть никому обязанным. И полжизни вкалывать, чтобы расплатиться с банкиром, не хочу тоже.

Дверь открылась, и внутрь проковылял коренастый, жилистый человечек: небритый, волосы под шляпой с узкими полями не причесаны, с соломинками из амбара, где он спал.

Сел — почти упал на стул — положил на стол руки и опустил на них голову.

Вошел Эд, поставил перед ним чашку с кофе.

— Джонни? Вот, похоже, тебе это не повредит. Выпей.

Джонни поднял голову, чтобы взглянуть на повара.

— Спасибо, Эд. Много воды утекло со времен старого «Дробь Семь».

— Это точно. Блинчиков хочешь?

Забулдыга покачал головой.

— Брюхо не примет. Спасибо, может, потом. — Проглотил остатки кофе и выбрался на улицу.

Эд обернулся к гостям.

— Сейчас не скажешь, а ведь лучшим ковбоем здесь был, когда я приехал. Шесть лет прошло. Скакал на чем угодно, лишь бы волосы росли, и с веревкой управлялся — не каждый так сумеет. А с виски управиться не умеет. Да, был на высоте. Любая команда взяла бы с радостью. Теперь нигде не найдет работы.

— Он когда-нибудь платит тебе за жратву? — скептически полюбопытствовал Лэнгдон. — Что-то я не замечаю никаких денег.

— Здесь ему деньги не нужны, — отрезал Эд. — Джонни — хороший парень. Помогал мне не раз, когда я очутился в этих краях, и не заикнулся об этом после. Помню, он играл в покер, сидел с другими ковбоями вокруг одеяла. Я торчал рядом. Совсем был без денег, даже поесть не на что. И без работы. Спросил, кто знает насчет где заработать, все говорят, нету, а я говорю, мне во как работа нужна, потому совсем карман пустой, а Джонни тянет руку к своей кучке денег, берет пару-тройку бумажек, дает мне. «Вот, — говорит, — перебьешься, пока найдешь», — я ему спасибо-спасибо, а он только рукой машет. Через два дня встретил меня на улице, еще три доллара подкинул. Когда я получил работу, расплатился с ним.

— Да, верно, — сказал Чантри. — Хороший человек был Джонни. Один из лучших.

Лэнгдон Адамс отодвинул свой стул.

— Передумаешь, Борд, приезжай. Постреляем индеек, и я покажу тебе свое поместье.

— Может и приеду. Я еще Бесс не видел. Вернулся поздно и, чтобы не будить своих, спал прямо в участке. Если я являюсь среди ночи и она просыпается, то потом не может заснуть.

Адамс вышел, Эд принес себе чашку кофе.

— Что-нибудь про убитого знаешь, кто он?

— Не знаю, Эд. Какой-то ковбой, хвативший лишку, скорее всего. Они пьют больше, чем следует, а потом ввязываются в споры со старателями… Среди мексиканцев попадаются крутые типы. И потом, столько шатунов проезжает через город. С войны полно народу болтается, никак не найдут, куда приткнуться. Стреляют друг в друга, ну и ладно, по крайней мере, пока все честно. Чтобы стреляли в спину или в безоружных, этого никому не надо, но у нас тут такого годами не бывало.

— С того времени, как маршалом был Джордж Ригинз. У него был случай — я, по крайней мере, всегда считал, что там произошло преступление. И на то пошло, Хелен Ригинз говорила, что маршала убили.

— Меня тогда здесь не было.

— На него свалился камень. Путешествовал по холмам да оврагам и подъехал под самый обрыв. Три дня прошло, пока на него наткнулись. Этот мертвый… ты его здесь видел?

— То ли он, то ли не он — один приходил сюда поесть. Спокойный такой. — Эд нахмурил брови. — Слушай, а он не из тех, кто лезет в драки. Спокойный, я же говорю. Сел один, поел и ушел.

— Заплатил?

— Золотой двадцатидолларовик. Сам давал ему сдачу. — Эд отъехал со стулом назад и поднялся. — Пора наводить чистоту. Дот не придет сегодня. Голова болит, или что там еще. Беда с подсобниками. Женский пол, как они больше всего нужны, сейчас хворать.

Борден Чантри вышел из ресторана на улицу. Следовало бы идти домой или хоть дать знать Бесс, что он вернулся. Вечно она нервничает, когда он уезжает ловить шантрапу, хотя пока что эта работа казалась менее опасной, чем возня с дикими лошадьми или лонгхорнами.

Сейчас он пойдет. Только сначала остановится у старого сарая и глянет на мертвого. Не очень это ему по душе, но работа есть работа. Надо, чтобы видели: он ее делает. Так Борден Чантри говорил себе, однако помнил: никогда еще ничего не делал он только для виду. Маршал из него никакой. В жизни не собирался становиться представителем закона, но раз уж дали ему такое дело, будет исполнять его наилучшим образом, как только сможет.

В старом сарае было сумрачно. Тело лежало на ветхом верстаке. Пахло прелым сеном, свет проникал сквозь многочисленные щели в стенах и кровле.

Большой Индеец сидел на полу, прислонившись к стене. Долговязый старик в жесткой черной шляпе с высокой тульей и пером, в черной рубашке и поношенных синих штанах, сшитых на кого-то поменьше.

Борден Чантри прошел по земляному полу, притрушенному соломой, и посмотрел сверху вниз на мертвеца.

А неплохо он выглядел при жизни… Лет тридцать — может, больше, может, меньше. Неряхой не назовешь. Лицо спокойное, твердое, потемневшее от солнца и ветра. Человек, привыкший много времени проводить на воле… и в седле. Не борец с алкоголем, это уж точно. Интерес Чантри вызвали шпоры покойника. Большие колесики густо усажены зубьями. Серебряные, с крохотными колокольчиками.

Таких в здешних местах днем с огнем не сыщешь. Юго-Восток, возможно Мексика либо Калифорния. Сейчас большая часть работников в округе — пришлые, из Вайоминга и Монтаны. Или еще из Канзаса.

Осторожно, чтобы не потревожить усопшего, он просмотрел карманы. Три золотых с орлами… горсть мелочи… красный бумажный носовой платок… документов никаких.

Сдвинув ремешок с ударника, вынул из кобуры шестизарядник покойного, понюхал ствол. Порохом не тянет, только ружейным маслом. Проверил цилиндр — пять пуль. Заряжен полностью: большинство людей, трясясь верхом, опускали ударник на пустую камеру. Так безопаснее. Чантри сам так делал.

Так… поединка со стрельбой не было. Из револьвера умершего огня не открывали, и сам он неприятностей не ждал — тот ремешок оставался на месте. Он бы его первым делом снял в обратном случае.

На рубашке близко к сердцу виднелась дырка от пули. Крови вокруг — всего ничего, но так бывает часто.

Борден Чантри снова оглядел тело, слегка нахмурившись. Что-то здесь не так. Что именно?

Рубашка! Она портит картину. Слишком велика, воротник болтается на шее. Конечно, если нужна рубашка — купишь, что есть… но тут другое. На этом остальная одежда сидит, точно влитая. Черные сапоги отделаны тиснением, серебряные шпоры отполированы, черные брюки из тонкого сукна пригнаны точно по фигуре, то же самое — замшевый жакет с бахромой, прекрасно выдубленный, белый почти. Этот человек заботился о своей внешности, отличался аккуратностью, не пренебрегал деталями — откуда же на нем взялась рубашка не по размеру?

Да ну, мало ли откуда. Время добраться, наконец, до дома. Чантри начал было засовывать револьвер обратно, потом присмотрелся еще раз.

Этот револьвер много времени провел в руках человека. И кобура пообносилась. Вычищена, в хорошем состоянии — но пообносилась заметно. Револьвер и кобура принадлежат тому, кто знает, как с ними обращаться, и должен хорошо стрелять.

— Большой Индеец, ты что думаешь по этому поводу?

Индеец встал.

— Хороший боец… сильный. Долго ехал, я думаю. Не пил. Нет запаха. Нет бутылки. Лицо сильное… чистое.

Борден задумчиво потер челюсть, в очередной раз оглядывая труп. Большому Индейцу все это не нравилось, ему самому — тоже. Что-то не вяжется одно с другим.

— Преступление, — сказал Большой Индеец. — Этот человек… не знал, что будут стрелять. Исподтишка, я думаю.

Раздосадованный Борден Чантри уставился в запыленный пол. Черт возьми, неужели его поджидают хлопоты? Не мог мертвец оказаться пьяным задирой, как он, Борден, рассчитывал.

Большой Индеец верит, что его застрелили из засады. Неожиданно, во всяком случае. Кто-то, кому покойный доверял? Но почему на улице? И кто? Ведь убитый — приезжий человек. Ехали следом?

Город был «одноуличный» — деловая улица, во всяком случае, была одна. Вдоль немногих боковых проулков и задних улиц стояли жилые дома.

Маленький беленький домик Борден снимал у Хайэта Джонсона. Квадратный дом, на четыре комнаты с изгородью из белых колышков вокруг, несколько футов лужайки, цветы, тщательно ухоженные и политые вручную, небольшой красный амбар и загон позади.

Налево за проулком было довольно большое пастбище, где ходило с дюжину коров и несколько лошадей. Борден Чантри всегда держал шестерку лошадей — своих лучших верховых — в загоне при амбаре.

Он пошел проулком и свернул в задние ворота. Поднимаясь по ступеням, услышал слабое постукивание посуды из кухни.

— Борден! Вернулся! — Бесс торопливо вышла к нему. Внимательно вгляделась в его лицо. — Тяжело было? Все удалось?

— Посадил вора в тюрьму. Лошадей возвратил владельцу.

— С тобой все в порядке? — Она держала его за руки и смотрела снизу вверх.

— Ну, ясно. Всего и дела было — раз плюнуть.

— Садись, вот кофе. Сейчас поджарю яичницу.

— Кофе выпью, но я уже завтракал, с Лэнгом. Там малость постреляли. Одного нашли на улице мертвым.

— Еще одного! О, Борден! Как бы я хотела… хотела бы уехать обратно на Восток. Не нужно, чтобы Том рос среди всей этой стрельбы и убийств. Сплошное насилие.

Этот спор тянулся издавна, и Борден ограничился тем, что пожал плечами.

— Ты вышла за владельца ранчо, Бесс, и, когда я сумею встать на ноги, буду хозяйствовать опять. Это моя страна, и здесь — мое место. А должность маршала… ну что же, кто-то должен ее занимать.

— Но почему обязательно ты? — не соглашалась Бесс.

— Я умею обходиться с револьвером, и об этом все знают. Более того, я умею обходиться и без него, об этом тоже все знают.

Вкусный кофе, и на кухне уютно. Бесс ходит вокруг — готовит завтрак, как обычно. Все ещё чувствуя следы усталости после долгой езды, Борден откинулся на спинку стула.

Офицер полиции взял двух лошадей и перекладывал седла, вот что подвело Кима Баку. Лошади были хорошие, и останавливался он только для того, чтобы переменить сбрую, поэтому нагнал вора быстро, тот не сумел далеко убежать. Бака не ожидал, что погоня его настигнет. Половина дела, конечно, что он добрался быстро и напал неожиданно.

— Убийство сегодня необычное, Бесс. По крайней мере, похоже на то. Молодой человек, приятного вида, моего возраста или чуть постарше. Не ждал выстрела. Вероятно, его подстерегали в укрытии.

— До вечера не придешь?

— Почти что.

Он допил кофе и отправился в спальню сменить рубашку. Мысли то и дело возвращались к мертвецу. Разумеется, можно попросту похоронить его и точка, но это будет означать, что он не выполняет своей работы. Не выполняет ее, как надлежит. Его работа — для которой его наняли городские старшины — поддерживать в городе спокойствие и наказывать его нарушителей. Или задерживать их для суда.

Борден нахмурился. Убитый поел в «Бон тоне», заплатил за еду и ушел. Следовало спросить, завтракал он или обедал… или даже ужинал. Похоже, из этого следует, что он пробыл в городе не один час.

Ну хорошо, что мы имеем? Жертва выходит из ресторана. На следующее утро находят труп — и где она была между этими двумя событиями? Не то чтобы в городе много мест, куда можно пойти.

Чантри вышел из спальни, на ходу заправляя рубашку в брюки. Бесс обернулась к нему.

— Борден, откуда явился этот человек?

— Неизвестно, — сказал он. — Это одна из вещей, которые надо выяснить.

— А как он сюда попал?

Чантри одарил жену широкой улыбкой.

— Как я об этом не подумал? На чем-то он должен был приехать! Как удобно иметь толковую супругу.

— Обыкновенный здравый смысл. Если он не с дилижансом прибыл, значит, верхом, больше никак.

Чантри подобрал шляпу.

— Где, в таком случае, его лошадь? Приколю тебе свой значок — если найду, куда прикалывать.

Бесс его отпихнула.

— Иди ищи его транспорт. Это хотя бы удержит тебя от глупостей.

Чантри прикрыл за собой ворота, погруженный в размышления. Каждый день мимо них проезжало по два дилижанса — туда и обратно. Если неизвестный прибыл дилижансом, то появился он здесь около полудня, это выходит, он пробыл в городе — где живет меньше шестисот человек — несколько часов. Кто-нибудь да видел его, не иначе..

Шагая прогулочным шагом по уличной пыли, Чантри добрался до тротуара, остановился и затопал, стряхивая с обуви пыль. По направлению к нему шла девушка: хорошенькая девушка с живым личиком и большими голубыми глазами. Самую чуточку излишне разряженная и обвешанная побрякушками.

— Луси Мари?

Девушка остановилась, немного встревоженная. Значок маршала ее обеспокоил — подумал хозяин значка, — а также тот общеизвестный факт, что оный хозяин женат и счастлив в браке.

— Как Мэри Энн?

— Хворает. Лучше ей так и не становится. Я… хотела бы, чтобы она смогла отсюда уехать. Ей нужен отдых.

— Скажи ей, что я о ней спрашивал.

Мэри Энн Хейли жила в городе уже два года, вместе с Луси Мари и двумя другими девушками, занимая дом на задней улице. Теперь вот заболела… вероятно, чахотка. Девочки этой профессии подхватывают туберкулез одна за другой.

Чантри возвратился в амбар и взглянул на лежащего на столе. Скоро его придется хоронить, но погода стоит прохладная, холодная даже, можно немного с этим подождать. Как-то неохота зарывать его в землю. У такого человека должен быть дом… слишком хорошо он за собой следил для обычного перекати-поля.

Дверь открылась, и вошел доктор Тервилиджер.

— Этот?

— Этот. Поглядите-ка, док. Что-то здесь не таи. Он очень хорошо одет — в стиле фронтира. Я про то, что вся его одежда точно по нему. Сделана на заказ. Оружие его было в деле. Шпоры у него такие, какие носят в Мексике или в Калифорнии, а большинство народу здесь, кто работает верхом, — это парни из Канзаса или Миссури, да еще из Техаса нескольких занесло. Он много бывал на солнце, сами видите. Из револьвера последнее время не стреляли, но ухаживать за ним ухаживали. По-моему, единственное, что не вяжется с остальным, — это его рубашка. Не укладывается у меня в голове, как это человек, одевающийся с таким тщанием, — и вдруг носит рубашку на два размера больше, чем надо.

Тервилиджер прожил на свете сорок пять лет, двадцать из них — на службе в армии, и мало чего осталось на свете, чего он не повидал.

— Вот я сидел тут и соображал, как бы снять рубашку с покойника, который, уж верно, начал коченеть.

— Давай сначала снимем жакет. Он не такой окоченелый, как ты думаешь. Ну-ка… помогай.

Приподняв мертвого, они выпростали его руки из рукавов и стянули жакет. Доктор внимательно его осмотрел, потом передал Бордену.

Тот поднял одежку на вытянутых руках. Сзади засохло немного крови. Совсем немного, если вспомнить, что рана находилась спереди. Отверстия, оставленного пулей, не было.

— Провалиться мне! — удивился Чантри. — Похоже, пуля не прошла навылет.

— Прошла, — угрюмо произнес доктор. — Взгляни-ка сюда.

Достав хирургические ножницы, он разрезал рубашку сзади вдоль спины. Доктор наклонил тело вбок, и оба уставились на него. Лицо врача оставалось мрачным.

— Стреляли в него два раза, — сказал он, — первый — в спину, почти в упор. Видишь? Пороховые ожоги. А это — вылетевшие из дула зерна пороха внедрились в кожу. Стрелявший рассчитывал его убить, но не получилось. Вот, смотри. Выстрелил второй раз — судя по траектории, убийца либо лежал на полу и стрелял вверх, либо стоял, когда мнимый покойник начал подниматься с пола. Я бы сказал, скорее второе.

— В рубашке только одна дырка от пули, — отметил Борден. — Док, как вы думаете, не могло быть так, что стрелявший не хотел, чтобы рана была заметна, — выстрелил в спину и переменил рубашку. С мертвого снял, а которая на два номера больше — надел? Наверно, собирался еще раз выстрелить, но тот вдруг сел и получил еще пулю, и она его прикончила? Хотя он и от первой раны умер бы. А потом тот надел на мертвого его жакет и оставил тело в таком месте, чтобы подумали: убили его по пьянке.

Доктор кивнул.

— Звучит убедительно, Борд. Преднамеренное, обдуманное, хладнокровное убийство — так я это вижу.

— Похоже… да, похоже.

— И что будешь делать?

Чантри пожал плечами.

— Видите ли, когда оба вооружены и оба повинны в ссоре, дело одно. Преднамеренное убийство — совсем другое. Я не брошу этим заниматься, покуда этот человек не сядет в тюрьму.

— Борд, подумай, с чем ты столкнешься. У нас в городе всего несколько сот населения, но вокруг больше сотни шахтеров и старателей и, надо считать, с полсотни ковбоев и просто бродяг. Да того, кто это сделал, давно и след простыл!

— Нет, — медленно проговорил Борден Чантри. — Я так не думаю, доктор. Никакой бродяга не стал бы возиться, чтобы подобным образом замаскировать убийство. Он бы сбежал, и все. Нашел бы лошадь и смотал удочки. Здесь поработала рука подлеца, никаких сомнений, и я ставлю на то, что он все еще в наших краях!

— Тогда гляди в оба, Борд. Очень хорошо гляди. Когда до преступника дойдет, что ты подозреваешь местного, настанет твоя очередь! Он запаникует и решит: единственный выход — это расправиться с тобой!

Глава 2

Бордену Чантри исполнилось двадцать четыре, а мужскую работу он выполнял с одиннадцати лет. Увильнуть от труда, уклониться от ответственности — такое ему никогда не приходило в голову. В местах, где он жил, подобные фокусы не проходили. Судили о человеке по тому, как он выполнял свою работу, а не по тому, чем он владел или откуда приехал. В одиннадцать лет Борден Чантри пас стадо, принадлежавшее соседу, отъехавшему в Техас, и получал телят в качестве вознаграждения.

К шестнадцати он стал владельцем тридцати двух голов скота с его собственным клеймом, и примерно столько же он продал. Это был тот год, когда он отправился в Техас, чтобы помочь перегнать скот обратно в Колорадо.

Он выжил после стычки с команчами около переправы Лошадиной Головы — Хорс-Хед-Кроссинг — на реке Пекос. В семнадцать он пошел следом за лошадьми, украденными индейцами кайова, и выкрал их заодно с остальными, так что кайова пришлось дальше путешествовать пешком.

Большую часть его времени занимала тяжелая, просто зверская работа, но сам Борден не считал свою участь ни тяжелой, ни жестокой. Это была просто его работа, которую надо исполнять. С одиннадцати лет, пока он не дожил до двадцати трех, Борден Чантри не мог вспомнить ни одного восхода солнца, который не застал бы его в седле — да и ни одного заката, если на то пошло.

Он вырос высоким и сухощавым. Научился читать знаки на земле, словно апач, и обращаться с оружием. Считался превосходным работником: не самый лучший ковбой в округе, но «один из».

Когда городской совет назначил его маршалом, он как раз сидел на мели. Земли все еще держал порядочно, но потерял почти весь свой скот и часть лошадей. Позаботиться о том, чтобы семья выжила, — значило перебраться в город и найти работу.

Работа маршала состояла в том, чтобы заставлять людей слушаться законов, а законы для Бордена Чантри являлись правилами, составляющими основу цивилизованного общества. Без них в мире воцарялся хаос. Чантри рассматривал законы не как ограничение его личной свободы, но как путь к большей свободе, потому что они устанавливали границы, которые другие не должны были перешагнуть.

В стране, где он вырос, решать разногласия револьвером было обычным делом. Вследствие чего ее жители следили за своими языками и обращались друг с другом уважительно — разве что напьются когда.

Умышленные убийства случались редко. Но случались, и вот теперь одно такое было у него в руках. Хуже всего было то, что Чантри не владел знаниями, какие облегчили бы ему расследование. Все, чем он располагал, — это простой житейский здравый смысл, так что пришлось разбираться с преступлением тем же порядком, каким бывший пастух совершал всякое другое дело — помаленьку, за раз одно.

Кем был убитый? Установить это было важно, ведь тогда может стать ясно, кто был заинтересован его устранить. А также что он делал в городе? Откуда прибыл?

Бесс указала Чантри отправную точку: каким способом погибший сюда попал?

Контора станции дилижансов уже открылась ко времени, когда Чантри явился туда и толкнул дверь. Состояла контора из барьера, отделявшего треть комнаты, письменного стола, стула-вертушки, нескольких шкафов — все основательно побитое и, кроме стула, заваленное бумагами. За столом восседал Джордж Блэйзер, в зеленом козырьке, с подвязками на рукавах.

— Как дела, Борд? Слышно, заимел покойничка?

— Кто-то его успокоил точно… убийство тут.

— Убийство? — Джордж был неприятно поражен. — Ты уверен?

— Не припомнишь человека, что приехал дилижансом в последние два-три дня? Высокого роста, волосы черные. Выглядел опрятно, одет в замшевый жакет с бахромой и индейской вышивкой бусами. Штаны черные, тонкое сукно.

— Нет, ничего похожего, Борд. Эти несколько дней ездили мало. Хайэт побывал в Денвере, но вернулся три или четыре дня тому назад. Могу сказать точно, никакой такой парень дилижансом не приезжал.

— А ты его видел?

— О, конечно! Раза три или больше. Первый раз, когда он попивал виски в «Коррале». Стоял один, я еще заметил, что он интересуется народом на улице. Присматривался к ним, я хочу сказать, к женщинам больше.

— Ну, это нормально. Говорил с кем-нибудь? Видел ты его — все равно с кем?

— Не-а. Ни разочка. В салуне тогда видел, и как переходил улицу, или вдоль шел.

— На лошади?

— Нет, верхом не видел, если подумать. Вчера он тут болтался. Я ведь то и дело снаружи: багаж ворочаю, мешки с почтой в дилижанс сую, просто дышу воздухом. Вот и видел его.

Борден Чантри вышел из конторы и оперся плечом о столб, поддерживающий нависающую крышу.

Могло так случиться, что пьяный по небрежности застрелил постороннего, хотя и мало вероятно. Но, когда некто доставляет себе труд скрыть убийство, для этого убийства должна существовать причина.

Он снял шляпу и протер внутреннюю кожаную полосу. Подумать только, ведь сию минуту преступник может смотреть на него, гадать, о чем это маршал размышляет. Действует на нервы. Вдобавок не имеешь понятия, кто твой враг — тоже удовольствие ниже среднего. Раньше он всегда это знал. Индейцы, угонщики скота, конокрады. С ними все ясно, и как наводить на них шороху — тоже. Тайный убийца, который, вполне возможно, следит за каждым твоим шагом, готовый посягнуть на твою жизнь, если подойдешь слишком близко к его секрету… это уже что-то другое.

Расхаживая по городу, Борден Чантри задавал вопросы.Нашлось несколько человек, помнивших чужого, но ничего особенного они не приметили.

Если он приехал на коне, значит, где-то он его оставил. Борден зашел в тень платной конюшни — на каждом конце широкая дверь. Пахнет свежим сеном, свежим навозом и упряжной кожей. Прошелся по широкому коридору между стойлами, рассматривая лошадей.

Этот крупный вороной принадлежит Лэнгу. Заводит глаза на проходящего. Тут и Хайэтовы подобранные под пару бурки, которых он запрягает в коляску. Кой-когда садится верхом, но коляску любит больше.

Незнакомых лошадей нет.

Вернулся к переднему входу. Из кладовки для упряжи, используемой также в качестве спальных покоев, появился Аб.

— Что-нибудь спроворить, маршал?

— Проверяю лошадей. Приходил сюда длинный, в замшевой кофте с бахромой?

— Не… Чужих на этой неделе никого, только тот разносчик приезжал из Канзас-Сити. Продавал масло для волос и всякое такое. Дамскую дребедень. Нет, никого не было.

В небольшом городке на приезжих обращают внимание. В небольшом западном городке обращают внимание еще и на лошадей. Однако, по-видимому, мало кто видел того приезжего, и никто не видел его с лошадью. Или никто из тех, кого Чантри сумел откопать.

Похоже было, что он въехал в город до свету или когда совсем стемнело… а то еще во время ужина, тут уж вообще вряд ли кто будет околачиваться на улице… Но ежели так, он должен был где-то остановиться. Борден пересек улицу, нацелившись к гостинице.

Помещение сразу за входом большими размерами не отличалось. С одной стороны — конторка, древний потрескавшийся кожаный диванчик, два необъятных кожаных кресла и еще одно, сделанное целиком, кроме сиденья, из длиннющих рогов, снятых с лонгхорнов. По стенам висели головы антилоп, оленей и бизонов, среди них — позади конторки, голова холощеного лонгхорна с девятифутовыми рогами.

За конторкой стояла Элси Картер. Здесь она проводила большую часть своего времени.

— Да, был тут такой. Спросил, нет ли комнаты на ночь, я сказала, есть, он говорит: «Приду займу».

— Назвал себя?

— Нет, не называл. Но скажу, красивый был мужчина. Прямо красивый. И выглядел знакомо.

— Знакомо? Сходство с кем-то из местных?

— Нет… с кем-то, кого я видела раньше. Как он ушел, с тех самых пор не могу успокоиться. Похож и не похож. Непонятно.

— Элси, вы с Детства жили в городке, вроде этого, и работали все больше в гостиницах. Разбираетесь в людях. Что вы можете о нем сказать? Хоть что-то. Мне ровным счетом не за что зацепиться.

Элси поднесла руку к волосам, затем оперлась пухлым локтем о конторку.

— Маршал, одно я могу сказать с уверенностью. Этот человек кое-что значил. Так он себя вел: сразу ясно, не мелкая сошка. И еще скажу. Он был хорошим стрелком. У них особая манера, маршал. У тебя у самого Такая. Это пробивается… не то чтобы человек выпендривался, поглядите, мол, каков я… просто невозмутимость какая-то, вера в себя… не знаю, как определить. Только у него это было.

— За кем-нибудь охотился, как считаете?

— Нет. Кого-то он высматривал, но не с той целью. Было видно по тому, как он оборачивался, когда сюда входили, как следил за прохожими на улице. Но этот сыромятный ремешок, который придерживал ударник на револьвере, он так его и не снял. Я его сразу определила, не успел войти, и ремешок рассмотрела. Как, по-твоему, может, он сам служил в полиции?

— Не знаю, Элси. Чего не знаю, того не знаю.

Борден выбрался на улицу.

— Курам на смех такой полицейский! — проворчал он вполголоса. — Человек приезжает в город на лошади, а ты даже эту лошадь не можешь найти!

Начнем с начала. Человек приезжает в город — зачем? Покупать землю? Покупать скот? Земли нынче мало поступает в продажу, для скота — не сезон.

Недовольный собой, Чантри уставился в конец улицы. Надо было послушаться хорошего совета и зарыть этого дохлика в землю, как всякого прочего, кому не повезло в перестрелке. Нет, обязательно понадобилось раздуть дело, все расковырять, без этого никак. Полдень на носу, а расспросы не привели ни к чему, чего он бы уже не знал или о чем не догадывался бы. До сих пор неизвестно, кто такой погибший, откуда взялся и на кой приперся в этот город.

Чантри тронулся с места, и тут из прохода между домами выскочил мальчишка.

— Привет, маршал!

Билли Маккой. Везде этот мальчишка. И все ему надо.

— Минутку, Билли!

— Слушаю, маршал! Поймать вам воришку?

Вот же язык без привязи.

— Пару годков повремени с этим, Билли, пока оставь это дело мне. Я чего хотел спросить: ты не встречал в городе этого, кого убили? Знаешь, такой…

— А то не знаю! Видел его. Залез в сарай, там и смотрел. Первый покойник, которого я видел так близко.

— И больше туда не суйся, не выставка. Я имел в виду, не видел ли ты его раньше? Когда он жив был?

— Ясно, видел. Он только-только приехал, еще светать толком не начало. Па пришел и меня разбудил, и я встал, пошел попить из колодца, а тут и он едет. Та-акой у него отличный гнедой, за целый год красивше не видел. Три белых чулка. И шаг мировой. На другой лошади рысью догонять придется, как он шагает.

— Куда он поехал? Где оставил лошадь?

— Я откуда знаю? Я пошел назад, спать завалился. Он прямиком по Главной улице катил, когда я его видел. Лошадь не видел больше, нет. Самого видел еще два раза, может три. Днем он крутился по городу и вечером — пьяный был.

— Пьяный, говоришь?

— Ну, с виду так. Идет по улице, шмяк об стенку. Головой потряс, дальше пошел. Со стороны на сторону его водит… пьяный будто, но может, и больной. Может, он просто больной был, маршал.

— Спасибо, Билли, — сказал Чантри и продолжил свой путь по улице.

У старого сарая его ждал Большой Индеец.

— Дай доллар, выкопаю могилу.

— Хорошо, выкопай. Поглубже только. — Чантри уже отворачивался, когда его настигла мысль. — Слушай, этот человек приехал в город на высокой гнедой лошади, три ноги белые. Видел такую?

Большой Индеец вытащил из угла лопату и вернулся к дверям.

— Большая лошадь? Семнадцать ладоней?

— Может быть, семнадцать.

— Видел его. Ехал на север.

На север? Борден Чантри постоял, раздумывая. Человек приехал на «та-аком отличном гнедом»… где же все-таки этот гнедой? Хозяин умер, лошадь должна быть поблизости.

Поглядел налево, потом направо. Джонни Маккой, отец Билли, сидит на краю тротуара у «Корраля».

Чантри пришло в голову, что он еще не задавал вопросов, относящихся к преступлению, в том месте, с которого следовало бы начать, — в салуне «Корраль», принадлежащем Тайму Рирдону. Сказано же, что жертва была под мухой.

Рирдон, небольшой человечек с хитрыми, осторожными глазками, гладенько причесанный, стоял за стойкой.

— Как жизнь, маршал? Что, заботы гнетут?

— Криминал случился. Погиб человек высокого роста, ходил в замшевом жакете. Не видал его?

— Был здесь. Опрокинул стаканчик и ушел.

— Мне говорили, он был пьян.

— Пьян? Вряд ли, но если нализался, то не у меня.

— Сомневаешься, что он мог быть пьяным? Почему так?

Рирдон выудил из ящика сигару, обрезал конец ее и зажег.

— Не того сорта парень. Я в своем деле собаку съел, маршал, и тот человек не был большим поклонником алкоголя. Немного выпить мог, но чтобы надраться? Сомневаюсь.

— Знал его?

Рирдон поколебался. На секунду дольше, чем должен бы.

— Нет-нет… не знал. Но кое-что могу о нем сообщить.

Улыбнулся, не разжимая тонких губ. А глаза остались холодными.

— Ты же знаешь, я всегда готов помочь стражу порядка. Скажу так. Кто бы он ни был, он ни от кого не убегал и на за кем не гнался. В драке на револьверах я поставил бы на него, не задумываясь, и он был при деньгах.

— То есть как это при деньгах?

— Несмотря на все его предосторожности, я их приметил. Слева под поясом у него висел мешочек. Золото, что же еще.

— И выпил только одну порцию?

— Только одну, и все на этом. Заплатил четвертак. Ты же знаешь, у меня выпить стоит четвертак за два раза. — Рирдон не спеша попыхтел сигарой. — Кричу ему вслед, что ему еще стопарь причитается, а он отвечает, спиши со счета. Или налей тому, кому это нужнее, чем мне.

— Когда я спросил, не видал ли ты его до этого, ты ответил не сразу.

— Не сразу? Ну, может, и так. Я вот как это представлю. Именно этого человека я не видел раньше никогда, но знал одного очень на него похожего, и если они в родстве, то позволь тебе посоветовать найти убийцу, и скоренько.

— Это как понимать?

— Понимать это надо так: если убитый принадлежит к семье, которую я имею в виду, пусть преступник сидит в каталажке до того, как они явятся. Не будет его там, они разберут город по досочке, по кирпичику.

— Не думаю, что мы им это разрешим, — мягко произнес Чантри. — В этом городе есть парни, с которыми сладить будет трудновато.

— Есть. — Рирдон стряхнул с сигары пепел. — Маршал, люди обо мне не очень хорошие вещи говорили, однако полагаю, мою храбрость под вопрос никто не ставил.

— Верно, — признал Чантри. — Никто.

— Тогда уясни себе вот что. У меня здесь свое дело, в город я вложил денег порядочно, но, если те мальчики придут сюда искать, кого им надо, я заползу в ближайшую щель и дорогу назад забуду.

— Кто они?

— Я уже наговорил достаточно, и дай-то Бог, чтобы я ошибался, только… разыщи своего мерзавца, маршал. И постарайся быстрее.

Чантри поблагодарил Рирдона и ушел.

Что теперь ему надо, так это посидеть и подумать. Слова Рирдона поневоле запали Бордену в душу. Только этого ему и не хватало: толпа упрямых ковбоев, въезжающих в город в поисках убийцы. Он видел такие компании прежде, видел и те перестрелки, которыми все кончалось. Обычно город одерживал победу, но ценой многих смертей и разрушений, а это не такие вещи, о которых думаешь с удовольствием.

В «Бон тоне» он взял кофейник и чашку и понес их к столику у окна. Разместился за ним, наполнил чашку и откинулся на спинку стула.

Почти что ничего. Рослый мертвец, ездивший на гнедой лошади с тремя белыми чулками. Человек, задирать которого было опасно — как полагали многие — и который не был похож на охотника выпить, но напился крепко. Или только казался пьяным.

Ну, хоть есть, с чего начать. Лошадь бы обнаружить!

Сорок лет назад по здешним местам бродили индейцы кайова. Потом пришли охотники на бизонов. На месте теперешнего города оказался хороший родник, поэтому кое-кто из охотников разбил тут поблизости стоянку. Позже появились торговцы припасами, открыли магазин для охотников — построили его из высохших до состояния доски, твердых, словно железо, бизоньих шкур.

Прошло еще несколько месяцев, и к магазину прибавилась станция дилижансов, потом салун, потом вокруг скопилась кучка землянок и шалашей. Один из охотников занял озерко в нескольких милях к югу и пригнал туда скот. Затем разведали медную руду и стали понемногу ее добывать. Так родился город.

Отец Хайэта Джонсона был одним из тех первых охотников. Джордж Ригинз, прежний маршал, был другим.

Дверь открылась, вошел Лэнг Адамс. Увидев Бордена, подошел к его столику.

— Ну? Как детективный бизнес?

— Вялый, — с оттенком раздражения ответил Борден. — Выпей кофе.

— Слишком ты себя изводишь. — Лэнг Адамс налил кофе в свою чашку. — В конце концов, это же только работа.

— Да, — огрызнулся Чантри, — работа, которая может мне стоить скальпа. А может стоить и города.

Лэнг пристально глянул на него.

— Города? Что это значит?

Чантри пересказал все, что слышал от Рирдона, потом ответил:

— Это все, что мне известно, но и ты, и я — оба мы знаем: на некоторых ранчо народ держится друг за друга крепче, чем в клане шотландцев. Наступишь одному на мозоль, и все орут. Вот и похоже, что мы на такую мозоль наступили.

— Я бы не стал насчет этого беспокоиться. Мало вероятно, чтобы об этом вообще узнали, и скорей всего никого это не станет волновать.

— Меня станет. Это произошло в моем городе.

— Ты не в меру серьезно к этому относишься, — рассудил Лэнг. — Сам подумай, мертвого ведь не подымешь. Более чем вероятно, он получил по заслугам. Я тебя понимаю, но что ты на этом заработаешь? Ни доллара тебе к зарплате не прибавят, а если кто-нибудь явится искать умершего, просто скажи, что ничего не знаешь. Человек этот откуда-то приехал, и, если его действительно убили не на дуэли, весьма возможно, что это сделал некто, ехавший вслед за ним специально. А после он попросту убрался.

— Может быть… а может быть и нет. Я знаю только одно, Лэнг. Если он все еще болтается здесь, я намерен его найти. А когда найду, он пойдет в тюрьму… или на виселицу.

Глава 3

Борден Чантри терялся в догадках. Ему очень хотелось выполнять свою работу как следует, вот только докой по части расследований он никогда не был… Следы на местности, это да. Их он умел распутывать, и бывало, что задача оказывалась нелегкой. Ну хорошо, а почему бы не попробовать и здесь то же самое? Эта идея сообщила Чантри некоторую уверенность в себе.

Тайм Рирдон сказал, что незнакомец носил при себе туго набитый кошель… куда этот кошель девался? Если Тайм его приметил, вполне могли углядеть и другие. Тут Борден вспомнил, что не видел ни уха, ни рыла Боксера Кернза или Фрэнка Харли — приятелей Рирдона.

То, что они хулиганы, было бы слишком мягко сказано. Джордж Ригинз не единожды сажал их обоих, но не мог найти за ними ничего такого, что позволило бы их не выпускать. Если поблизости грабили пьяного, все шансы были за то, что один из них приложил к этому руку или оба вместе. Весьма вероятно, что они были замешаны в нападении на дилижансы, выезжающие из Шайенна, но свидетелей не находилось.

Этим утром они на улице не показывались. Хотя еще рано.

От нечего делать Чантри поплелся обратно к сараю. Еще раз осмотрел тело и в первый раз отметил про себя одну вещь, которую, собственно, видел, но не придал ей значения. На костяшках рук мертвеца были ссадины.

Ударил кого-то? Похоже на то. Кисти у покойника плотные, сделаны на совесть.

На лице отметин нет. В драке — если таковая состоялась — все шишки достались другой стороне.

Замшевый жакет сработан со старанием. Индейцами шайенами, судя по стилю. А шайены — жители Великих равнин, хотя их можно найти иногда и далеко к югу в Техасе, и у подножия Скалистых гор в Колорадо. Жакет поддерживали в хорошем состоянии, но новым он явно не был. Из чего следует: хозяин его, надо думать, жил в краях шайенов и, вероятно, дружил с индейцами. В противном случае за такое изделие надо отдать, самое малое, лошадь или хорошее ружье.

Жакет и шпоры… ну, это уже кое о чем говорит. Приезжий, видимо, из горных районов Колорадо, или с севера штата Нью-Мексико, или же побывал там. Ехать отсюда дня два-три… Может, и больше. Зависит от лошади и от всадника.

— Большой Индеец, — позвал Чантри, — делай ему гроб. Хорошо?

— Сойдет и одеяло, — отрезал Большой Индеец. — Так и эдак червяки съедят.

— Я хочу, чтобы его похоронили в гробу. Сделаешь или мне нанимать другого?

— Один доллар?

— Хорошо.

О чем ни зайдет разговор — все у Большого Индейца один доллар. Не знает, что на свете существуют четвертаки? Или слишком хитер, чтобы интересоваться ими?

По словам Рирдона, покойный больше одной порции не выпил и ушел, не задерживаясь. В карты, значит, не играл.

Улица за улицей Чантри обходил город, заглядывая в каждую конюшню и в каждый загон. Гнедого с тремя белыми чулками не было. Вообще в городе не оказалось ни одной незнакомой лошади, какой бы то ни было масти. Последней он обследовал конюшню Джонни Маккоя.

Билли Маккой стоял во дворе и крутил веревку, безуспешно пытаясь сделать круг, в который мог бы запрыгнуть и выпрыгнуть.

— Привет, маршал! Все ищем лошадь того покойничка?

— Точно. Не помнишь, какое на ней было клеймо?

Билли оставил веревку и нахмурился, очевидно, напрягая мозги.

— Нет, сэр. Никак не припомню. Сдается, я его и не видел.

Чантри взглянул на Билли внимательнее. На Западе мужчина или мальчик смотрит на клеймо, даже не думая об этом. Обязательно смотрит. Может ли Билли врать? И зачем ему это?

— Ничего, если я погляжу в ваш амбар? Я у всех смотрю.

— Давайте. Там нету лошадей. Наши все в коррале.

В маленьком амбаре было темновато и тихо. Ни одной лошади в нем не было, имелись только разрозненные части старой сбруи, несколько мотков веревки, старые сношенные сапоги, к которым давно уже не притрагивались, и обычный набор инструментов.

В одном стойле лежали лошадиные яблоки, и Чантри остановился, чтобы осмотреть это место во второй раз.

Джонни Маккой содержал помещение в чистоте… либо за этим следил Билли. Примерно раз в неделю его убирали и посыпали земляной пол свежей соломой. Навоз был только в одном стойле, но Борден Чантри обратил внимание на то, где он лежал. Его, верно, оставил крупный конь или такой, который прежде попятился, натянув привязь до отказа.

Сняв шляпу, Чантри вытер ее изнутри. Привычка у него такая появляется — вытирать изнутри шляпу, когда думает… если это можно так назвать — рассердился он на себя.

Он внимательно оглядел все в амбаре. Как будто помещение в порядке. Вот только навоз этот. Мог оказаться именно там по десяткам причин, вполне естественных причин, но мог ведь являться следом высокого коня с длинным туловищем. Скажем, семнадцати ладоней в вышину.

Он открыл дверь пошире, чтобы впустить больше света, прошел обратно к стойлу и принялся его изучать. На заусеницах с правой стороны дощатой перегородки обнаружил несколько красновато-коричневых волосков. Ну и что с этого? В стойле в разное время могла перебывать дюжина гнедых лошадей.

Он уже направился к выходу, когда его взгляд зацепил нечто неожиданное. Здесь среди висящих на гвоздях лассо… три на одном гвозде… и одно… Чантри поднял две пеньковые веревки, под ними обнаружилась третья — из сырой кожи. Длинная.

Услышав шорох, повернулся и встретил пристальный взгляд мальчика.

— Билли, — мягко обратился он к нему, — откуда взялась эта веревка?

— Не знаю. Одна из папиных, наверно.

— Ну, Билли, для тебя же не секрет, что твой па в жизни не дотронется до сыромятного лассо. Я штамповал коров вместе с ним, и лучшего в этом деле на свете не бывало, но с веревкой из кожи я его не видел ни разу.

— Ладно… я ее нашел.

— Где нашел?

— Там. — Он показал на проход в кустах, виднеющийся в некотором отдалении. — Думал… ну… может, никто не придет искать… ну, вроде как она мне останется.

— Это понятно. Но это очень ценная вещь, и кто-то наверняка расстроился, потеряв ее. Лучше бы ты сначала принес ее мне, тогда, если никто за ней не явится, она по-настоящему стала бы твоей.

— Правда? — Билли жадно смотрел на лассо. — Никогда такого длинного не видал.

— Это мексиканская веревка, Билли, или одна из тех, какие употребляют калифорнийцы. Это у них в ходу арканы из сыромятной кожи. Я видел, как они их плетут. Заходи ко мне как-нибудь, покажу, как это делается.

Чантри присел на корточки.

— Билли, я считаю, веревка принадлежала убитому человеку. Есть у тебя какие соображения на этот счет?

— Нет, сэр. Пожалуй, нет.

— А тот гнедой? Ступал он хоть раз сюда в амбар?

— Нет, насколько я знаю, нет. — В глазах мальчика внезапно появился страх. — Вы… вы не думаете, что это сделал па?

— Нет, Билли, не думаю. Совсем не могу взять в толк, кто это сделал и как. Твой па — хороший человек. Свои проблемы у него есть — у всех они есть, — но такого он не сделает. Мог бы застрелить человека в открытом бою, но не сзади.

Борден поднялся на ноги.

— Вот что, мне необходимо найти ту лошадь. Первое, что я должен, — это найти лошадь и прочесть клеймо. Мне намекнули, что тот убитый принадлежал к очень воинственной команде, и, случись им узнать, что он стал жертвой преступления, они способны прискакать сюда с оружием. При таком обороте многие из твоих лучших друзей могут пострадать, поэтому мне надо разыскать преступника… очень быстро.

— Да, сэр. Думаете, та лошадь была у нас в амбаре?

— Не знаю. Когда ты тут был последний раз? В амбаре, хотел я сказать?

— Не помню. Позавчера, может. Особенно сюда ходить незачем, а я манежил Хайэтовых лошадей. Он мне дает пятьдесят центов в неделю, чтобы я брал их и проезжал, а то они очень прыткие делаются.

— В таком случае, здесь могла побывать лошадь и без твоего ведома?

— Да… могла. Но кто будет ее, не спросясь, сюда ставить?

— Из тех, кого я знаю, никто. Где твой па?

— Дома. Спит.

— Когда проснется, скажи ему, чтобы зашел ко мне в канцелярию. Хочу с ним малость потолковать.

Чантри медленно зашагал обратно к дощатому тротуару, потом вдоль него. Совсем мало упряжек привязано на улице, полдюжины лошадей под седлом. Как это возможно, явиться в такой городишко, погибнуть от руки преступника и потом устроить так, чтобы твоя лошадь исчезла с лица земли?

«Лэнг прав. Зря я тяну время. Лучше бы уехать на ранчо охотиться за индейками. Хоть результат был бы. Видимый и ощутимый».

Дойдя до своего дома, Чантри оседлал аппалузу. Он старался использовать лошадей на смену, чтобы держать всех в форме, и сегодня настала очередь аппалузы. Хотя поездка, скорее всего, будет недолгой.

Отыскал место, где Билли, как он объяснял, подобрал веревку. Ага, вот и следы крупной лошади с прекрасным, длинным шагом.

Битый час ехал по вьющемуся следу среди кустарника, скорее огибая город, нежели удаляясь от него, следуя окольным маршрутом. Неожиданно выехал на дорогу и тихонько выругался.

Конец следу! Полностью затоптали коровы.

Чантри натянул поводья, сдвинул шляпу на затылок и принялся обдумывать события. Еще одно указание, что убийца — если это он сидел на гнедом — знаком с городом и его населением. Ведь знал же, пробираясь к этому месту, что по дороге Дед Питерсон гоняет свое дойное стадо, снабжающее горожан молоком и маслом.

Каждое утро и каждый вечер стадо проходит здесь. Какие тут могут остаться следы!

Однако подобная хитрость немало удивляла Чантри. Кто бы ее ни задумал, он делал ставку на то, что следопыт на этом остановится, или знать не знал, как можно разобраться в следах. Джонни Маккой вряд ли допустил бы такую ошибку.

Борден Чантри попросту покинул дорогу, по которой шел скот, и поехал параллельной, так близко, как позволял густой кустарник. Если только всадник не направляется в домашний загон Питерсона, рано или поздно он должен свернуть. А по другую руку тянутся сараи, загоны для скота, задние дворы, принадлежащие жителям города.

Не торопясь, внимательно разглядывая почву, маршал продирался сквозь заросли или объезжал их, пока не наткнулся на след гнедого, где он свернул с проселка в сторону. Даже оставил на жестких ветвях частого кустарника несколько волосков. Просто, аж скука берет. Чантри пустил своего коня по следу. След нырнул в сухой овраг, ярдов через сто поднялся по другой стороне, прошел сквозь разреженную поросль можжевельника и вверх — на лежащие уступами камни, где всадник старался пускать коня по каменным пластинам.

Он явно не хотел оставлять следов, но Чантри не снижал скорости. Белые царапины, оставленные на камне железными подковами, были достаточно четкими. Раз он потерял след, описал широкий круг и нашел его снова.

Присоединился другой след — отпечатки выглядят знакомо…

Вот они расходятся. Первый след более давний. Оставлен не раньше последнего дождя, но более давний.

И затем лошадь точно вознеслась на волшебном ковре — следы гнедого пропали!

Ни одной отметины, ни следа от копыт… вообще ничего.

Размашистый круг влево… другой вправо… ничего.

Чантри проехал по собственным следам назад, до точки, на которой потерял дорогу. Вот оно, здесь лошадь постояла, подвигалась немного, а потом делась непонятно куда.

Сойдя с седла, он стал у бока своей лошади, разглядывая землю. Прохладный ветер шевелил волосы надо лбом. Чантри откинул их назад и оглянулся в сторону города. До него недалеко, но отсюда не видать.

Пахнет пылью, истертой хвоей. Надо же умудриться втравить себя в такую историю.

Как это ему сказали? Если он начнет подбираться слишком близко, допрыгается, что его пристрелят. И что хуже всего, он и знать не будет, кто может в него стрелять.

Вдруг вспомнился Ким Бака. Вор, за которым он гонялся. С ворами, уводящими лошадей, по крайней мере, знаешь, что почем… И кстати. Что Бака вообще делал в здешних местах? Это не его территория.

Надо бы его спросить. И любопытно, и, возможно, лучше разберешься, как работают преступные мозги.

Чантри снова уставился в землю. Ну, и что тут все-таки произошло? Волшебных летающих ковров в восточном Колорадо в наше время не наблюдается. Чтобы лошади развеивались в воздухе, такого тоже не случалось.

Однако эта конкретная лошадь исчезла. Как?

С этого места она могла лишь уйти. Улететь с нею не могли, унести на руках — тоже. Нет полос, говорящих о том, что след заметали — очень прозрачная уловка, но иногда ее применяют.

Двигаться дальше не имело смысла. Бывает, что можно измучить себя, бегая взад-вперед, когда гораздо выгоднее оставаться на месте и думать. Вот и Чантри остановился и именно тогда сумел увидеть нитку. Нитка, не длиннее дюйма или двух, зацепилась за иголки опунции. От джутового мешка нитка. Что некоторые называют дерюгой. И все стало просто.

Ехавший на лошади слез с нее и обернул копыта мешковиной.

С такими штуками на ногах далеко не уйдешь. Не ушла и эта лошадь.

Через четверть мили Чантри обнаружил участок, где край сухого русла обвалился. Подъезжая на аппалузе поближе, он заметил выскользнувшего из впадины койота.

Куча камней и земли осыпалась с края обрыва, футах в десяти кверху. Обрушилась сама или же кто-то подкопал.

Оставив лошадь, Чантри спустился по осыпи, забивая в грунт каблуки. Раскачал большой камень, откатил в сторону, поскреб глину. Под ней появился кусок гнедой шкуры. На все ушел почти час. Куча упрямо осыпалась, но ему наконец удалось добраться до лошадиного бока и затем очистить его, чтобы посмотреть на клеймо.

Которого там не было.

Аккуратно вырезанный круг дюймов восьми-девяти в поперечнике, кожа внутри снята.

С исчезнувшим клеймом исчезла и всякая возможность установить принадлежность коня — и личность владельца.

Борден Чантри чертыхнулся. Негромко и зло. Начал подниматься, ногу свело судорогой, и он покачнулся. Только это его спасло.

Его стегнуло воздухом от пролетевшей мимо пули!

Глава 4

Борден Чантри был человек тихий, относился к окружающему миру без особой требовательности, но легкомыслием тоже не отличался. Вся его жизнь до сих пор проходила в тяжелой работе, и он не ожидал, что ему что-либо достанется даром. Отлично умея обращаться и с винтовкой, и с револьвером, он никогда не чувствовал необходимости кому-то это доказывать, и немногие драки на его счету решились кулаками. Его чувство юмора не бросалось в глаза, но отметило уголки его глаз морщинками смеха. Правда, сейчас ему было не до веселья.

Слишком близко прошла эта пуля. Кто бы ни стрелял, шутить он не собирался.

Отреагировал Чантри инстинктивно, но правильно. Бросился на землю и откатился к противоположному краю оврага.

Его лошадь находилась на другой стороне, примерно в тридцати ярдах, и пробираться к ней, когда снайпер только сидит и ждет, что он это сделает, Чантри не собирался.

Прижимаясь к обрыву, он быстро добрался до места, где этот самый обрыв резко поворачивал к западу — откуда стрелял незадачливый убийца.

С винтовкой, готовой к выстрелу с бедра, он обогнул поворот и, увидев перед собой безлюдное продолжение оврага, забрался наверх по рытвине, с которой когда-то стекала вода, сливаясь с основным потоком. Лежа там, прислушался.

Ничего.

Собирая отбившийся скот, он много раз объезжал эти места и знал, что в дюжине ярдов отсюда имеется скопление валунов и кустарника, откуда можно с большим удобством наблюдать за окрестностями. Но там мог подстерегать снайпер.

Чантри взвесил все за и против. В обычное время он отличался осторожностью, теперь же возмущение вызывало желание напасть самому, да и неприятно было, не шевелясь, гадать, когда раздастся еще один выстрел. Он был охотником по природе, а сейчас как раз за охоту ему и платили. Так что он бегом выскочил из рытвины и кинулся к скоплению валунов. Где-то слева рявкнула винтовка, но опоздала: пуля пролетела далеко позади, и в следующую секунду Чантри был уже среди камней и готовился выстрелить сам.

Тут послышался топот лошадиных копыт, и преследуемый расслабился. Вне сомнения, неизвестный стрелок уносит ноги, и пусть его. Но Борден Чантри не тронулся с места. Пригнулся в удобном месте, откуда мог видеть все, что происходит вокруг, включая и то, чем занимается его лошадь.

Он ждал так долгие полчаса, затем выпрямился и неторопливо зашагал в том направлении, откуда летели пули. В воздухе стоял холод… дождик собирается.

Полчаса шатаний вокруг да около ничего не дали. Однако лошадь снайпера должна была быть где-то привязана. Чантри пришлось отказаться от розысков, и он пересек овраг, чтобы добраться до собственной лошади. Сев верхом, вернулся обратно и принялся искать дальше.

Не посчастливилось. Может, что получится, если потратить больше времени.

Он повернул коня к дому. Доехав, расседлал его и пустил в загон.

Ким Бака представлял собой тонкого, но жилистого парня, наполовину ирландца, а испанца и апача на две четверти. Он был не старше двадцати двух, но успел уже приобрести известность в четырех штатах, на двух территориях и в Мексике. У него было худое насупленное лицо, причудливое чувство юмора и репутация стрелка, не знающего промахов. Но в заварушках, где открывали огонь, он не участвовал ни разу.

Борден Чантри прихватил ключи и прошел вглубь тюремного помещения. Через плечо крикнул:

— Большой Индеец? Принеси нам кофейник и пару чашек.

Отпер замок и ступил в камеру, оставив дверь открытой настежь.

Ким Бака со слабой улыбкой поднял на него глаза.

— Не боишься, что я удеру?

Чантри блеснул зубами в; ответ и приподнял плечи.

— Валяй. Если чувствуешь удачу.

Бака засмеялся.

— Это не для меня. Расклад не в мою пользу. И потом я пару раз видел, как ты дерешься. Не подарок.

— Благодарю. — Маршал откинулся на стуле, подперев стенку. — Ким, скажи мне, Бога ради, что тебя дернуло свалять такого дурака — стырить лошадей у Джонсона? Эту пару буквально вся округа знает.

— Откуда бы мне об этом знать? И вообще, я тогда рвал и метал. Кто-то перехватил лошадь, которую я себе наметил.

Озарение? Или он сообразил это раньше? Чантри взглянул на него в упор.

— Крупный гнедой? Три белых чулка?

Бака уставился на гостя, потом вытащил зубочистку, которую жевал, и бросил на пол.

— Хочешь сказать, что держал меня на мушке? Даже знал, за какой лошадью я охочусь?

— Конек знатный. — Чантри не ответил Киму ни да, ни нет. — Я тебя понимаю.

Бака сел.

— Маршал, ты даже понятия не имеешь, что это за конь! Шаг быстрый! Послушный, словно младенец, а идти может весь день и всю ночь! Я влюбился в эту лошадь, говорю тебе! Серьезно! Никогда до такой степени ничего не хотел — за всю мою жизнь!

— Кому он принадлежал, знаешь?

— Черт возьми, нет! Высмотрел его на перевале Ратон. Вижу, приближается верховой, навожу бинокль, думал, это, может, закон за мной гоняется. Чтобы лошадь шла, как эта, сто лет гляди — не увидишь! Я так прямо и сказал себе: «Ким, навостри уши. Эта лошадь — для тебя». Ну, и потянулся следом.

Настороже приходилось быть, потому что ездок, кто он там, был дошлый. Я и несколько миль за ним не проехал, а он уже об этом знал. И как-то сумел улизнуть у меня прямо из-под носа. Так его и не разыскал, пока не въехал в Тринидад. Смотрю, лошадь стоит привязанная.

— Клеймо какое, помнишь? — Чантри спросил так, буд-то не придавал ответу большого значения, но мысленно замер в ожидании.

Как будто Бака замешкался, прежде чем отозваться? Или нет?

— Не могу сказать, чтобы помнил.

— Больше его не видел?

— Нет. — Опять ответил не сразу? — Слышал, как он спрашивает об этом городе, и решил его опередить. Притрухал сюда и жду, пока он доберется… А он и носу не показал.

— Значит, ты больше его не встречал.

— Маршал, — Ким Бака произнес эти слова медленно, — у меня насчет лошадей пунктик. В суде я ничего этого не признаю, и, если ты на меня сошлешься, я скажу — ничего подобного. Но ни одной лошади я не украл, чтобы потом продать. Я их для себя хотел. Кроме той джонсоновской пары. У меня и в мыслях не было их уводить, я просто сошел с ума от злости, вот и взял их. Хотел отыграться, что не добыл гнедого.

Борден налил в чашку Кима, потом в свою. Он представлял себе, что творится в голове у парня. Известный вор пойман с поличным — в другом месте его повесили бы без долгих разговоров, однако Чантри арестовал его, привез сюда и держит в заключении.

Произошло наказуемое убийство. Лошадь убитого пропала. Где найдешь более подозрительного человека, чем Ким Бака? Есть ли более простой путь закрыть уголовное дело?

— Бака, — неспешно проговорил Чантри. — Ты много работал со скотом в свое время. Считался ковбоем первой руки. А теперь сел в лужу. Тебя могут засадить за колючую проволоку, и тебе это понравится не больше, чем понравилось бы мне. Когда я тебя там застукал, я бы мог тебя пристрелить, и все остались бы довольны. Никто и не подумал бы спросить, как такое получилось. Я этого не сделал. Не затеял драки, просто забрал тебя.

— Ловко повел дело, надо признать. А я рано успокоился, черт бы его побрал.

— Ну ладно, что было, то было. Главное, ты понял, что я играю в открытую, если есть у меня такая возможность. И не откажусь дать тебе поблажку в обмен на откровенность. Ты знаешь намного больше, чем рассказал. Выложишь все, и я попробую отговорить Джонсона от подачи жалобы.

Ким уперся взглядом в свою чашку кофе, и Чантри почувствовал, что буквально читает его мысли. Вот сейчас Бака старается дойти умом, насколько ему, Чантри, можно доверять.

— Ну хорошо… Ты действовал честно. Проблема в том, что я сам знаю не много. Только то, что гнедого сперли раньше, чем я до него добрался. Увели прямо из-под носа.

— Видел это?

— Нет, нету.

— Кто, знаешь?

Снова эта пауза.

— Нет… нет, не знаю. — Ким поставил чашку. — Слушай, маршал. Стою это я на улице, жду лошадь и верхового. Так и не дождался. Потом смотрю, всадник пешком идет. Где лошадь в таком разе? Надо подумать. Откуда он приехал, я знал, стало быть, могу допереть, куда он мог поставить коня. Решил, что в одно из двух мест. Или та конюшня с загоном и халупой на две комнаты к востоку, на въезде, или у Мэри Энн Хейли.

Халупа у въезда на востоке — это будет владение Джонни Маккоя… но Мэри Энн при чем?

Чантри задал вопрос, и Бака в ответ пожал плечами.

— Он пошел туда, тот наездник. С утра они не принимают гостей, а его сразу впустили. Ну я решил, что они его знают, раз принимают с распростертыми объятьями и проверил конюшню. Никаких лошадей, одни упряжные к их повозке. Иду тогда во второе место. Точно, гнедой тут. Только слышу я, внутри шевелятся, ну я и убрался подальше.

— И потом?

— Потом я пришел обратно, ночью, совсем поздно, и видел: какой-то тип уехал на гнедом, потихоньку так, потихоньку. Я знаю, как выглядят воры. Этот был вор.

— Узнаешь его, если встретишь?

— Н-нет. Не думаю. Он так сгорбился в седле, что и рост не определишь.

Борден Чантри открыл дверь камеры, шагнул наружу и закрыл дверь за собой.

— Не торопись с кофе, Бака, и пошевели мозгами. Ты умеешь читать следы. Помоги мне, и я помогу тебе.

Он вышел на улицу и встал там, надвинув шляпу на глаза, чтобы защитить их от яркого солнца. По дороге медленно ехал фургон, пес Джонсона лениво поднялся и потащился прочь, уступая место.

«Подытожим. Итак, что я узнал? Что Мэри Энн Хейли встречалась с убитым. Приняла его — или кто-то еще принял — как друга».

Чантри покачал головой. Это никак не вяжется с тем, что уже известно, или с тем, что можно предположить о жертве. Какое у него могло быть дело к женщине вроде Мэри Энн? К тому же рано утром, когда принимать посетителей у них не в обычае?

Попробовал собрать все вместе — не выходит.

— Аховый из тебя сыщик, Борден, — сказал он себе.

В город приехал чужой человек с полным кошельком денег, по всей вероятности, золото. На следующее утро он уже был мертв. Вследствие убийства. Его лошадь вывели из города и тоже убили. Клеймо срезали.

Две вещи Чантри знал определенно. Внутренне он был уверен: преступник — местный, и не хотел, чтобы убитого им человека опознали.

Из чего следует: самое важное — это клеймо.

Он повернулся было, чтобы идти, и столкнулся с Фрэнком Харли. Тот хотел отвернуться, но Чантри вовремя его заметил.

— Фрэнк!

Фрэнк неохотно остановился. Худой, лицо хранит непреклонное выражение. А сейчас его украшал еще сильно заплывший глаз, рассеченная губа и распухшее ухо.

— Ты выглядишь так, будто попал в циркулярную пилу, — прокомментировал Чантри. — Или запутался в чьих-то кулаках.

— Если у тебя ко мне дело, говори. Или я пошел.

Чантри улыбнулся.

— Фрэнк, один шаг до того, как я тебя спрошу кое о чем, и загремишь в камеру за праздное шатание. А теперь исповедуйся. Кто подбил тебе глаз?

— Не твое дело!

— Где Боксер?

— Дома, полагаю. У него свои заботы, у меня — свои.

— Давай рассказывай, Фрэнк. Если хорошо получится, я, может, не стану тебя арестовывать за убийство.

Кожа на лице Фрэнка Харли натянулась. Быстрый взгляд влево-вправо.

— Погоди, маршал, такие разговоры могут ведь и на виселицу завести. Я ничего такого не делал, чтобы меня сажать за убийство. Ничего, слышал?

— У мертвого ободраны костяшки. Тебя кто-то бил, с первого взгляда ясно. На этом можно выстроить обвинение, Фрэнк.

— Ничего я не сделал. Отцепись от меня, слышишь? Тайм говорит…

— Можешь передать Тайму от моего имени, что или вы, парни, говорите мне все, что знаете, или я отправляю всю вашу троицу в кутузку. Она по вам давно плачет. Убитый заходил в заведение Тайма, налицо доказательства, что он дрался, ты тоже. А я всю неделю не слышал о драках. Подумай на эти темы, Фрэнк. Потом, когда будешь в разговорчивом настроении, приходи.

И отправился домой обедать.

За столом поведал жене свои заботы, перебирая детали — столько же для себя, сколько и для нее.

— Надо поговорить с Мэри Энн, — заключил.

Бесс напряглась.

— Это так необходимо, Борден? Действительно? Что этой женщине может быть известно? Конечно, он туда ходил, но разве не ясно зачем?

— Не в это время суток.

За обедом Чантри просидел долго, глядя на залитую солнцем улицу. Куда проще было на пастбищах. Собирай коров, ставь клейма, давай лекарство от мушиных личинок. Поймать конокрада, отправить за решетку пьяного, разоружить кого-нибудь — все это он еще мог. Но распутать серьезное дело? Он покачал головой.

Он не сказал Бесс только об одном. О том выстреле в него. Какой толк ее волновать. Его работа ей не нравится, как ни погляди, но что бы они делали без нее? С деньгами туго… Что сталось с деньгами чужака?

Разговор с Фрэнком Харли — переливание из пустого в порожнее. Чантри неплохо представлял себе, что произошло тогда ночью, и, хотя доказать он ничего не мог, но мог написать рапорт, используя свое знание ситуации.

— Я бы деньги поставил, — говорил он Бесс, — что Фрэнк с Боксером шли за ним, пока не добрались до какой-нибудь темной улочки, и там напали. Да только чужак знал, как защищаться, и накостылял обоим. Крепко накостылял.

— Что я хотел бы знать, это куда он шел и откуда. Думаю, Тайм заставит их это выложить. Он не вчера родился.

Человек, которому не жаль застрелить такую лошадь, сам не стоит пули. Почему же он ее застрелил? Почему не выпустил, чтобы отправлялась домой?..

…Чтобы она пришла домой и, возможно, надоумила кого-нибудь пойти по ее следу поглядеть, что такое стряслось с ее всадником. Поэтому, не иначе. Убийца не хотел, чтобы крутые парни, о которых упоминал Рирдон, явились в город. Вот он и прикончил лошадь, срезал клеймо, чтобы не определили хозяина, и навалил сверху земли, надеясь, что труп животного никогда не найдут.

Если бы с убитым поступили так же, как поступали со всеми, погибшими в пьяных драках, — как и замышлял преступник — никакого ключа к происшедшему бы не осталось.

Подхватив шляпу, Чантри направился к двери.

— Я приду к ужину, Бесс. Если понадоблюсь, я на улице;

— Или в доме у этой Хейли.

— Это входит в мои обязанности. Когда принимаешься насаждать законность, нечего ожидать, что будешь вращаться в избранном обществе. Впрочем, по тому, что говорят, она не такая плохая женщина. Может быть, она не то, что называют хорошей, но и не плохая.

Он быстро вышел, до того, как Бесс успела ответить, и не спеша зашагал по улице. Остановился на углу и погрузился в размышления. Мимо проходили люди, кивали ему, заговаривали, и Чантри знал, как он выглядит в их глазах. Воплощение закона. Сильный, неуязвимый, могущественный. Если бы они только знали!

Он грустно улыбнулся, ничему в особенности.

Что же у него теперь есть? Боксер и Фрэнк — в числе подозреваемых, определенно. Без сомнений, померились силами с жертвой, могли потом довести дело до конца.

Джонни Маккой — пьяница, не всегда способен отвечать за свои поступки. Держал в конюшне лошадь убитого и знал, что тот носит при себе золото.

Тайм Рирдон… не признает ни закона, ни милосердия. Он тоже знал о золоте незнакомца. И он часто выезжал верхом под вечер или в сумерках… куда? С какой целью?

Вспомнилась старая миссис Ригинз. Джорджу, когда он был маршалом, тоже попалось умышленное убийство; может быть, она знает, как он с ним разбирался? Ему, Бордену Чантри, пригодится любая помощь, какую бы ни предложили. Значит, он пойдет ее навестить. И пойдет навестить Мэри Энн.

Как ни странно, при этой мысли он почувствовал себя не в своей тарелке. По сути застенчивый любитель одиночества, он почти не имел знакомых женщин. Когда он был еще мальчиком, была одна, в Ливенуорте… потом другая, в Сидэйлии, он пригнал туда сколько-то скота. А потом встретил Бесс и после того не думал серьезно ни об одной другой девушке. Разговаривал с Мэри Энн на улице пару раз, однажды, у нее на кухне, но, в общем, маршал избегал этих девушек, а поскольку он носил значок полицейского, они избегали его.

Вспомнил еще кое-что и нахмурился. Об убитом говорили, что он не раз пересекал улицу. Куда ходил? Ресторан, салун Рирдона… Джордж Блэйзер его видел… а банк? Туда он не ходил?

Не заходил ли он к Хайэту Джонсону?

Глава 5

Привалившись к столбу перед универмагом, Борден Чантри грыз спичку и пытался свести всю информацию воедино. Против воли возвращался мыслями к Джонсону и чувствовал себя виноватым, так как тот никогда ему по-настоящему не нравился.

В тех местах и в те времена большой любви к банкирам или к железнодорожным служащим не питали. Первые отобрали по закладным слишком много участков, когда бедняки не могли из-за погоды и плохих запасов оплатить свои счета. Вторые не пользовались популярностью потому, что цены на перевозки по железной дороге казались людям чересчур высокими.

У Бордена Чантри было большое ранчо и добрая слава, но он не преуспел, пытаясь получить скромный заем под умеренный процент, который дал бы ему возможность продолжить дело. Хайэт предложил ему продать землю по цене намного ниже истинной или заложить, назначив такую плату за ссуду, какую Борден не мог и надеяться собрать. Так что оба предложения банкира он отклонил.

Земля у него оставалась, но скота уже не было. Борден счел бы Джонсона ограниченным человеком, если бы не знал, что банкир зарится на его ранчо.

Однако думать о Хайэте приходилось. Погибший заходил к нему. Имел с собой много денег. В течение немногих часов деньги испарились. Может быть, были помещены в банк?

Если так, удастся ли ему выудить из банкира эти сведения? В городе привыкли говорить, что в Хайэтов банк деньги поступают и больше на свет не появляются. Дословно, конечно, это не было верным, но показывало, какое мнение сложилось у горожан о Хайэте Джонсоне — и это мнение имело под собой некоторые основания.

С того часа, как ему отказали в ссуде — почти год назад, — Борден Чантри в банк не заходил, а на улице, обмениваясь с банкиром приветствиями, сохранял холодную церемонность.

Но теперь он пересек улицу и двинулся к дверям кредитного учреждения. Заметил, что в городе появился Эд Пирсон, делает покупки, чтобы отвезти их на свои участки в горах, Эд жил в стороне от города, к северу, и Чантри собирался остановиться у него на всю ночь, когда вел Баку в тюрьму, но Пирсона не оказалось дома.

Повинуясь неожиданной мысли, Чантри остановился и посмотрел назад, прикидывая в уме, сколько может весить груз, перекладываемый Пирсоном на повозку. И тихо присвистнул. Наверно, у Эда дела идут как по маслу. Много накупил. Куда как много.

Внутренность банка оказалась полутемной и прохладной. За окошечком кассы сидел Лем Паркин, украшенный зеленым защитным козырьком, и с подвязанными рукавами.

— Здорово, маршал! Не часто я тебя тут вижу!

— Чего мне тут делать, Лем? От моего оклада много не остается. Мистер Джонсон здесь?

— В конторе. Дверь открыта, просто проходи назад.

Хайэт Джонсон держался всегда холодно. Его жесткие глаза смотрели прямо, и выражения в них было не больше, чем в крутом яйце. Он взглянул на высокого широкоплечего молодого человека без всякого удовольствия. Его привлекали земли Чантри, и он рассчитывал их получить. Десять наделов — столько принадлежало неудачливому ранчеро — по текущим ценам стоили немного, и Джонсон знал; менее ценные участки идут сейчас по доллару за акр, а иногда и меньше. Такая сложилась конъюнктура. С участком Чантри дело обстояло иначе, поскольку через него протекал приличный ручей, да еще в нескольких впадинах круглый год не пересыхала вода. Хайэт знал с десяток людей, которые заплатили бы за эту землю по десять и по двенадцать долларов с дорогой душой. Знал он и то, что в разных западных городах не так далеко отсюда есть банки, которые дадут Чантри взаймы без разговоров и под самый низкий процент. Хорошо, что тот об этом не знает, а уж Хайэт не намеревался его просвещать. Имел аппетит на его землю. Возьмет — он не сомневался, что когда-нибудь его мечта сбудется, — продаст небольшой кусок, чтобы вернуть расходы, а остальное оставит себе.

Жил Борден Чантри на свою зарплату, на долгую старость маршалу на Западе рассчитывать не приходилось, так что Хайэт ждал… хорошо бы все это не слишком затянулось.

При взгляде на визитера у него пересохло во рту.

Чантри не стал тратить время зря.

— Хайэт, — коротко произнес он, — я расследую предумышленное убийство.

— Предумышленное? — Хайэт не мог скрыть потрясения. — Хочешь сказать, кого-то пристрелили?

— Я хочу сказать то, что сказал. Жертвой стал мужчина высокого роста, хорошо выглядел, лет тридцати, может быть меньше. Носил замшевый жакет, вышитый бусами в стиле равнинных индейцев. Но, по-моему, приехал он с Юго-Запада.

Хайэт Джонсон откинулся на спинку своего вертящегося кресла.

— То есть, ты считаешь, это не был просто пьяный скандал? Или случайный выстрел?

— Считаю. Убивший действовал умышленно. Потом постарался это скрыть. Сменил на мертвом рубашку, -надел на него жакет. Перед тем как надеть жакет, выстрелил ему в грудь, чтобы на трупе была рана, показывающая, что стреляли спереди. Потом вынес его и бросил на улице.

— А ко мне все это какое имеет отношение?

— Первый шаг в розыске убийцы — это установление личности жертвы, надо узнать, где убитый останавливался и зачем вообще приехал в город. И еще: некоторые знали, что у него с собой кошель с золотыми монетами.

Хайэт Джонсон пожал плечами.

— Все еще не улавливаю, при чем тут я.

— Перед тем как его убили, он побывал у тебя в банке. Мне всего-то и нужно выяснить, что ему здесь понадобилось и назвал ли он свое имя.

Это еще что такое? Хайэт постоянно имел дело со скотоводами и обнаружил, что большинство из них — довольно слабые дельцы. Разбираются мало в чем, если исключить животных и как их пасти, да и тут частенько их знания находятся на уровне примитива. С точки зрения Хайэта, выпустить стадо свободно щипать траву, а потом собрать и продать выросших, упитанных коров — бизнес, большого ума не требующий. А теперь вот Борден Чантри демонстрирует образ мыслей, какого от него и не ожидалось. Случайность, что тут думать. Но все же с какой стати убийце было снимать с мертвеца одежду, когда тот, очевидно, пал жертвой перестрелки?

— Да, как будто… Да, был такой здесь, но, как звать, не говорил. Однако дело у него ко мне было доверительное. Боюсь, никаких деталей я раскрыть не могу.

— Я требую именем закона, Хайэт. Не своим.

— Тем не менее…

Чантри встал.

— Похоже, придется мне прийти с решением суда, — сказал он. — Если тебе так больше нравится.

Хайэта Джонсона это задело. Где этот ковбой умудрился наслушаться про судебные решения?

— Очень хорошо, — отрезал он, — а теперь, если у тебя все…

— Пока что, Хайэт. Пока что.

Чувствуя, что он потерпел поражение, Борден вышел на улицу. Сказать по правде, про решения, издаваемые судом, он не знал ничего. Где-то читал или слышал про кого-то, получившего такой приказ, чтобы добраться до каких-то бумаг. Ладно, попытка — не пытка. Надо поговорить с судьей Алексом Маккиней.

Минуты шли, а он просто стоял посреди улицы. Мирная улочка, полная лени и пыли, иногда слишком жаркая, иногда слишком холодная и ветреная. Но с одним большим достоинством: знакома, как свои пять пальцев.

Он знает всех людей, идущих по этой улице, знает, какое у кого дело. Знает стоящие в ряд повозки, знает клейма на оседланных лошадях вдоль коновязи и по большей части знает, кто приехал на этих лошадях. Почти все они — люди, с которыми он вместе работал, которым доверял. И тем не менее среди них прячется один, совершивший подлое злодеяние. Что доказывает: одного из здешних — самое малое, одного — он не знает.

Кого же? Кто убил приезжего и почему? Что за причины могут быть у кого-то желать смерти ближнему?

Деньги. Самая вероятная из причин. Либо месть, или страх, или соперничество из-за женщины. Внезапная вспышка гнева, может быть, спор из-за карточной игры, скачек, чего угодно. Но человек, побывавший в перестрелке по такому поводу, даже вряд ли был бы арестован, и если кому-то захотелось убить другого, предлог найдется всегда.

Разве что тебе известно, что этот другой лучше владеет оружием. Или… да и в том случае, если он почти столь же хорош, как и ты. Такой может сгинуть, но, умирая, убить тебя.

Раскладывая по порядку все ему известное, Чантри помнил, что никто всей правды не сказал. Ким Бака знал больше, чем открыл, то же касалось Джонни Маккоя с сыном. Очень возможно, что и Хайэт Джонсон знает достаточно, чтобы раскрыть все дело.

Хайэт… спокойный, безжалостный, осторожный. Хорошо стреляет по оленям и антилопам… и по индейкам, если на то пошло. Играет, только если все шансы в его пользу.

Джонни… пьет больше, чем следует, сидит без гроша, это всем видно… Ким Бака, у которого и ума, и умения хватит, чтобы перехитрить их всех…

— Включая меня, — вслух проговорил Чантри.

Нужно повидать судью насчет того приказа и нужно поговорить с Мэри Энн. Чантри двинулся через улицу к «Бон тону», терзаясь угрызениями совести из-за того, что тянет резину. Откладывает посещение Мэри Энн. Городские сплетники обязательно увидят, как он туда входит, и начнут чесать языки.

Присси здесь — пришла с почты. Обычно она сама заваривает чай в задней комнате, так что ее присутствие означает одно из двух: или она собирает последние слухи, или делится ими сама. Неплохая она женщина, несмотря ни на что. Хорошая почтмейстерша и насквозь проникнута гражданским духом. И яростная поборница своего дела — политики ли оно касается, или деловой стороны жизни, города ли, или окрестностей. Не стесняется открыто выражать свои убеждения — впрочем, это еще мягко сказано. Убеждений у нее куча, и уж выскажет она их все до единого.

Чантри сел у окна, откуда мог наблюдать за улицей. Он знал, что ему будут задавать вопросы, но любопытно было также выяснить, зачем почтмейстерша потрудилась прийти. Выяснение не заняло и минуты.

— Мэри Энн совсем разболелась, вот что доктор Тервилиджер сказал. Говорит, чахотка у нее. Нужен покой.

Элси Картер тоже прибежала из своей гостиницы.

— Странно, что из тех людей с запада никто не покажется. Скорее всего, ничего не знают. Мэри Энн ведь помогла им в нужде. Так говорят, по крайней мере.

— Что это говорят? — вопросила Присси.

— Да вот, что было такое на пути к Неваде. Или, может, в Монтане. Этот лагерь рудокопов, как началась там оспа, так и пошла косить одного за другим. Женщины почти все перепугались и бегом оттуда. И мужчины, кто в силах был передвигаться, тоже за ними. Осталось человек двадцать — двадцать пять, и большинство лежит с оспой, а Мэри Энн, она взялась за дело и стала за всеми за ними ухаживать. Собрала всех вместе в зале городского собрания и так там с ними и была с утра до вечера. И ночью тоже. Так говорят, по крайней мере.

Некоторое время все молчали, потом поступило предложение:

— Можно бы собрать ей денег. — Идея принадлежала Присси.

Элси покачала головой.

— Ни у кого нет лишних, а потом здесь порядочно народу, кто скажет: на то Господня воля. Не знаю, наберем ли мы на билет, не говоря уж о содержании в том месте, куда она приедет. Где бы это ни оказалось.

Чантри продолжал смотреть в окно и не сказал ни слова. Конечно, они правы, что-то надо делать. Но он знал: сбор средств в пользу Мэри Энн — безнадежное предприятие. Разве что — эта мысль заставила его усмехнуться — дадут денег, только чтобы убралась из города.

Вернулся мыслями к Джонни Маккою. С толикой везения ирландец успел протрезветь, а ежели так, у него может найтись, о чем порассказать. Наполнив свою чашку, он невидящими глазами уставился в конец улицы и не сразу понял, что к нему обращаются — Присси пришлось повторять дважды.

— Маршал? Выяснил уже, кто убил того человека?

— Нужно время, мэм. Пока работаю.

Присси фыркнула.

— Мне кажется, ты все больше рассиживаешься.

— Ну, Присси, глупо же, не зная броду, соваться в воду. Подумать требуется над таким случаем. Все рассчитать.

Присси посмотрела на него, потом покрутила головой.

— Ой, не знаю, маршал. Может, не по тебе эта работа. Взять этого чудного Лэнга Адамса. Могли бы его поставить маршалом, у него-то ум блестящий. Не то что одни коровы да лошади в голове.

— Маршал из Лэнга вышел бы хороший, — признал Чантри. — И я слышал, что он ловок в обращении с револьвером. Здорово стреляет индеек, это я знаю точно.

— Больше вы, мужчины, ни о чем не думаете. Кто как стреляет. Стрельба тут ни при чем. Соображать надо, маршал! Извилинами работать!

— Да, мэм, я знаю.

— Вот старый Джордж Ригинз, он долго был тут маршалом и хорошо справлялся. Он всегда говорил, что, когда застрелили Доувера, там было преступление, но никто ему, по правде, не верил. Разумеется, что там Джордж про себя думал, люди не знали. Занимался своим делом, а если с кем и делился, так с Хелен. Будь он жив… я всегда говорила, он бы раскопал, Кто прикончил Пина Доувера.

— Да я от него самого слышала, за день или два до смерти, что он нашел разгадку. Джордж был не из тех, кто все растрезвонит. Строгий был человек, шума не поднимал никогда, но мы были знакомы больше десяти лет. Он тогда на почте справлялся о каких-то письмах и сказал мне, что возьмет преступника.

— Чепуха! — резко произнесла Элси. — Не было никакого преступника. Джордж просто тебя разыграл. Он проделывал это время от времени. Еще тот народ, решили, что кто-то его кокнул. Обвал его пришиб, только и всего! Всю дорогу такое случается!

— Да ну? — язвительно осведомилась Присси. — В один прекрасный день он заявляет, что поймает убийцу, ночь прошла — и он мертв. Очень любезно со стороны обвала, на мой взгляд, — по отношению к убийце.

Борден помнил эти похороны. Старого Джорджа он знал, как знал в городе всякого. Так, разговаривали иногда. Пару раз побеседовали подольше, пару раз он ездил со стариком во вспомогательных… Дyраком Джордж Ригинз не был, это определенно.

— Глупости! Некоторые видят злодея под каждым кустом. Да хотя бы тот молодой человек, которого недавно убили! Ни за что не поверю, что это было преступление! Ничуть не больше, чем с теми пьянчугами, которые наливаются виски по уши, а потом хватаются за ножи и револьверы!

Так и большинство. Считают его за недотепу — развел таинственность, когда все объясняется так просто. Борден Чантри опустил глаза в пустую чашку и не мог вспомнить, как делал эти последние глотки. Оттолкнул стул и поднялся. Пора повидать Мэри Энн.

— Присси, — попросил он, — попадется судья, скажи, что я хочу с ним поговорить. Скоро приду.

— За почтой еще не спускался, так что, по моим расчетам, здесь ты его и поймаешь. Он заправляется кофе всегда, как получает чего-нибудь: читает и пьет. Но я ему скажу. Только ты вернись к его приходу.

Выстрел услышали все.

Он прозвучал на расстоянии, звук донесся четко, не оставляя сомнений, ворвавшись в разговоры, заставив всех онеметь, заморозив все взгляды.

Ночная пальба не была здесь такой уж редкостью, случалась она и днем, но в предвечерний час, когда охотники уже прибыли — если прибыли — а выпивохи еще не вошли в раж, вероятность, что кто-то разрядит оружие, была очень невелика.

Этот выстрел поразил всех присутствующих. Какую-то долю секунды они попросту глядели прямо перед собой. Перепуганные и недоумевающие.

Борден Чантри сдвинулся с места и вышел из ресторана. Он знал, что произошло, как если бы видел это своими глазами.

Еще кто-то расстался с жизнью.

Глава 6

Он лежал, разбросав ноги, у двери конюшни. Лицом зарылся в свежую солому, одна рука откинута, сжимает уздечку, другая у бока, пуста.

Работа покрыла эти руки складками и буграми. Даже месяцы беспробудного пьянства не сгладили этих следов. С самого раннего детства Джонни Маккой знал лишь работу, никогда не увиливал от своей трудовой доли, и все для того, чтобы алкоголь в конце концов доконал его.

Когда бегущие достигли места, где покоилось тело, Билли уже стоял рядом, с белым лицом и широко раскрытыми неподвижными глазами.

— Билл, — Чантри положил ладонь на хрупкое плечо, — мне жаль, что так получилось, мальчик.

Произнося эти слова, он отметил пулевое отверстие сбоку черепа, обшаривал взглядом окрестности в поисках укрытия, где прятался снайпер.

Мчаться на перехват нет смысла, стрелка уже давно здесь нет. Ворваться сейчас с оравой желающих принять участие в охоте, значит затоптать всякое свидетельство преступления, какое только может обнаружиться.

Вокруг стояло с дюжину мужчин и столько же женщин. Борден неторопливо повернулся к ним.

— Слушайте меня, — громко начал он, — каждый из вас сейчас отправляется прямиком домой, не останавливаясь. Добираетесь туда и остаетесь там до утра, или будете иметь дело со мной.

— А что с моим бизнесом? — возмутился Рирдон.

— За одну ночь не обеднеешь, — равнодушно ответил Чантри. — А я не хочу, чтобы все тут затоптали и испакостили. Если счастье не изменит, дотемна найду все, что надо.

— И что же это окажется? — раздраженно поинтересовался Блэйзер.

— Это уж мне знать. Давай домой, и все.

— А если не пойдем? — требовательно спросил Боксер Кернз.

Борден Чантри улыбнулся.

— Ну и что ж, отправлю вас за решетку за нарушение порядка, бродяжничество и всякие прочие грехи, какие найду подходящими к случаю. Но каждый честный гражданин, желающий, чтобы в этом деле разобрались, сделает все, что в его силах, чтобы посодействовать властям.

— Это про меня, — сказал Лэнг Адамс. — Что тебе нужно, Борд? Ты только шумни.

Большой Индеец уже подъехал с фургоном, и Джонни Маккоя погрузили в задний конец. Борден дотронулся до плеча Билли,

— Сынок, пойди-ка лучше ко мне домой. Бесс и Том будут страшно рады.

Мальчик неохотно двинулся, оглушенный, молчаливый. Слез пока что не было. Они придут — Борден это знал, — когда Билли останется один, вне досягаемости любопытных глаз.

Толпа медленно рассосалась, направляясь по домам. Там они и останутся. Если среди них нет убийцы. Ведь чего проще, подбежать и присоединиться к остальным? Одного за другим Чантри перебрал их всех, покачал головой. Нет… не в этой группе.

Мало вероятно. Однако рассуждения его не успокоили. Он ничего не знал наверняка, четко и ясно, и все наводящие вопросы ни на что не навели.

Под подозрение подпадал и Джонни, хотя всерьез Чантри о нем не думал. А все же исключать его совершенно было нельзя. Он оставил ночевать лошадь убитого. Знал, что у того есть деньги.

Теперь убитым оказался сам Джонни. Вопрос: почему его убили? Чего такого было известно Джонни, что нельзя было позволить ему рассказать? Джонни как раз выходил из запоя. Джонни, трудолюбивый, прямой человек.

Теперь так: знал ли Билли то, что знал его отец? И что думал об этом убийца? Если он думает, что мальчик знает что-то опасное — следующей жертвой может стать Маккой-сын.

Стоя на том самом месте, где стоял Джонни Маккой, Чантри медленно поворачивался кругом, определяя угол, под которым должна была лететь пуля. Годы использования огнестрельного оружия — он всегда старался, чтобы каждый выстрел попадал в цель, стрелял лишь по делу и никогда ради пустого развлечения — научили его многому. И много поведали о людях, которые стреляют.

Этот вот разил насмерть. Не для того, чтобы устрашить или ранить. Следовательно, он должен вполне доверять своей меткости и выбрать хорошую позицию. Все еще светло — следовательно, он должен был спрятаться, выстрелить и потом немедленно скрыться. Причем скрыться, чтобы его не заметили или, если заметят — не удивились.

Редко случается, чтобы человека никто не видел. Даже когда этот человек на сто процентов уверен, что хорошо спрятался. В любой момент найдется глаз, который увидит, а часто и разум, который начнет строить догадки.

Из этого следует, что неизвестный стрелок должен был выбрать скрытое место, к которому мог подобраться втайне, или такое, где его присутствие не требовало объяснений.

Джонни, конечно, мог повернуться, когда его ударила пуля. Мог начать нагибаться. Отверстие как будто направлено чуть книзу, словно бы выстрел произведен с более высокой точки.

Борден Чантри стоял, положа руки на бедра, и смотрел вокруг. Если убийца все еще на прежнем месте, он находится под прицелом. Один раз в него уже стреляли.

Он неспешно повернулся лицом к улице. В здании банка — два окна на втором этаже. Пуля могла быть пущена оттуда. Одно окно — над конторой дилижансов, это если предположить, что Джонни еще двигался после того, как в него попали. Два амбара, даже три. Каждый со вторым этажом, а там — или дверь, или окно. Тоже можно стрелять. И все это не дальше двухсот ярдов. Невелика дистанция.

Чантри прошелся по улице от амбара к амбару, определяя расстояния и возвышения. Наконец остановился и с отвращением поглядел вокруг. Что он пытается сделать? Следователь он, что ли? Вообще-то это похоже на розыски коров по следу, а этим он занимался-перезанимался. Вернувшись к халупе Маккоя, он присел на крылечко.

Спустилась ночь, Видны были только несколько звезд — на небе собирались тучи.

Допустим… да, допустим, стрелок поступил так, как Чантри подумал в самом начале? Сделал выстрел и подбежал к упавшему?

Если он это сделал, то куда делось ружье?

Борден Чантри стремительно поднялся. Он отправил людей по домам, рассчитывая, чтобы они не затоптали следов, не скрыли то, что он искал. Ну а вдруг он тем самым загнал убийцу в ловушку? Ведь бросившись к телу, тот либо оставил оружие в том месте, откуда стрелял, либо тут же, рядом!

Более того, ему необходимо вернуться и забрать это оружие, прежде чем он, Борден Чантри, наложит на него лапу.

Если все так и есть, через пару часов преступник покинет свое жилье — где бы оно ни находилось, — будет красться улицами и переулками, заберет свое ружье и отправится назад, к себе домой.

Выйдя на середину улицы, Чантри постоял там, составляя в уме план города. И чем дольше он старался оценить ситуацию, тем меньше она ему нравилась. Положение первого трупа действенного ключа не давало, но с Маккоем дело обстояло иначе. Можно перебирать варианты, и вариантов этих очень уж много.

Судя по тому, где упал Джонни, застрелить его могли с любого из шести направлений, и так сразу исключить ни одно из них нельзя. Мешает еще и то, что получивший смертельную пулю не всегда падает, как стоял. Он может повернуться кругом, наполовину или повернуть одну только голову. Так что направление раны — небольшая помощь.

С места, где лежало тело, взгляд прослеживал прямую линию к банку. К задней двери банка или к любому из двух верхних окон. А также к задней двери и окну салуна «Корраль».

Можно провести прямые и к дому Мэри Энн Хейли, и к задней стене конторы станции дилижансов, к загонам и конюшням компании, а заодно и к задам ресторана. Слишком много вариантов.

Если на то пошло, линию прицела можно наметить и из его собственной кухни.

Чантри раздраженно потряс головой. Бесс? Невозможно. Однако справедливость требует подозревать всех и каждого.

Хоть бы какой намек на то, кто мог быть призрачным убийцей.

Шаг за шагом он двинулся по пыльной улице, повернул и подошел к заднему углу «Корраля». Откуда, в числе прочих мест, тоже могли выстрелить. Внимательно проверил землю вокруг. Никаких свежих следов, которые он мог бы распознать, ни патронной гильзы, никаких указаний, что здесь кто-то стоял.

Пересек улицу по направлению к ресторану, прошел между ним и почтой, потом задами добрался до конторы станции дилижансов с тыльной стороны. Оснований думать, что Блэйзер стрелял в Маккоя, у него не имелось, но оснований исключить его — тоже, поэтому Чантри тщательно обследовал все кругом, потом переключился на загон и на сарай, где держали сменных лошадей для дилижансов.

Ничего.

Ночь становилась прохладной. Тучи сгущались — скоро будет совсем темно. Глянув на свет в окнах своего дома, он заметил тень на занавеске — кажется, жена. Сейчас она должна бы кормить молодежь: его собственного сына Тома и Билли Маккоя.

Две смерти… возможно, два разных преступления, не имеющих между собой ничего общего, но Чантри в это не верил.

Он повернул обратно: между магазином и тюрьмой, на деревянный тротуар.

Улица пуста. Город словно вымер. Люди не отказывают ему в помощи, это хорошо. Ковбоев в рабочие дни в городе, можно сказать, нет.

Чантри опять перешел улицу, на этот раз он приблизился к углу банка и опять вытянул пустышку. Попасть наверх не получится до утра. Взглянул из-за угла на дом Хайэта Джонсона. Замечательный дом, большой, солидной постройки, как и пристало банкиру. Дом, из которого могла быть послана пуля.

Уже отворачиваясь, он обратил внимание на огромную темную массу позади двух жилых домов. Старый склад Симмонса. Его люди выводили из этой махины бычьи упряжки, возили грузы на запад — в лагеря горнодобытчиков, на восток и на север — к железной дороге. Годом раньше они закрыли заведение и оставили дело. Железная дорога протянулась дальше на запад, вот они все и распродали. Теперь строение стояло заброшенным.

Ой ли?

Склад был самым крупным сооружением в городе, вне всякого сравнения, но Чантри он даже не пришел на ум. Строение давно пустовало, и даже в разговорах его не поминали. Но ведь из него, с фасада либо с чердака, нетрудно попасть в цель: семьдесят ярдов, оценивая с походом, до того места, где упал Маккой.

Двинувшись было в направлении склада, Чантри вдруг круто свернул и перешел через улицу к ресторану. Там еще горел свет, видно было, как Эд перемывал посуду.

Чантри открыл дверь и шагнул внутрь.

— Маршал? Я как раз закрываю. Ты угробил наш бизнес на сегодняшний вечер.

— Извини.

— Не извиняйся. Отдых мне не повредит. Я раздобыл хорошую книгу, а проезжий коробейник оставил мне кипу газет из Омахи и Сент-Луиса. Вот чего я люблю почитать, так это газеты. Прямо душа не на месте, куда мир катится! Одна преступность в больших городах чего стоит! Мне этих городов и с доплатой не надо. Лучше жить здесь, где безопасно.

— Не больно-то безопасно оказалось для Джонни Маккоя.

— Да уж, точно. — Лицо Эда приняло выражение искренности. — Маршал, он мне нравился. Сердечный был парень, великодушный. Рубашку снимет, тебе отдаст. Поймаешь того, кто это сотворил, я лично привел бы к тебе на веревке.

— Я его поймаю.

Он сказал это с такой твердостью, что сам удивился. Так уж твердо он себя не чувствовал. Или чувствовал? Откуда возник этот мгновенный ответ? Никогда он не бросался заявлениями: сделаю то, не сделаю это. И однако это слово шло изнутри, и где-то там находился мощный источник уверенности.

— Я обязан его поймать, Эд. У нас хороший город, город, где соблюдают законы, и я давал клятву сохранить его таким. Тут бывали перестрелки и поножовщина, но по большей части это были не местные. И настроение у людей меняется. Старым дням приходит конец.

— Я дверь оставлю открытой. На этом подносе мясо, немного хлеба и масло. В кофейнике есть кофе, только что сварил. Мне взбрело в голову, вдруг ты пробегаешь полночи или больше, так что я тебе его сделал. Вон там в коробке половина яблочного пирога. К утру зачерствеет. Бери, сколько хочешь. Я собираюсь лечь спать.

— Хорошо. Ничего, если я один огонь оставлю?

— Ясно, оставишь. Доброй ночи. До завтра.

Борден Чантри перенес кофейник с плиты на стол, где лежали уже несколько ломтей мяса, хлеб и четверть пирога.

Свет горел на кухне, а он сидел в тени. Сумрачно, тихо, в комнате слабо пахнет кофе. Сидя на стуле лицом к спинке, он протянул руки и соорудил себе толстый сандвич. Потом закинул правую руку назад и снял ремешок с револьвера.

Глядя из затемненного помещения на улицу, он откусывал от сандвича большие куски и прихлебывал кофе, его уши подстерегали малейший звук, его глаза были настроены улавливать самое легкое движение.

Пожилое деревянное строение тихонько потрескивало, отдавая тепло. Вдоль улицы протрусила одинокая собака, задержавшись, чтобы обнюхать что-то в сточной канаве. Постепенно взор Чантри приспосабливался к полутьме, и со своего стула, невидимый, он различил жилище Хайэта на северо-востоке, за углом банка, через дорогу — «Корраль», освещенный, но пустой, и к юго-западу за мексиканским рестораном — дом Мэри Энн.

Слева находилась кухня, позади — стена, а за стеной — погруженное в темноту пространство, отделяющее здание ресторана от его собственного дома.

Чантри доел сандвич, прикончил кофе, налил еще чашку и взялся за яблочный пирог. Он уже подносил ко рту второй кусок, когда поймал краем глаза дрожание тени у задней стены банка.

На какое-то мгновение он застыл. Обманулся? Что-то шелохнулось на самом деле? А если нет?

Положив вилку, он вытер грубой салфеткой руки. Встал, попятившись, чтобы сойти со стула, и, мягко ступая, подошел к двери.

Ничего.

А что-то он все же видел. Та собака? «Нет», — возразило сознание.

Дверь открылась легко, едва слышно скрипнув. Шаг за порог, еще шаг — с тротуара на дорогу, смутно освещенную огнями салуна. Чантри вполголоса ругнулся. Если кто смотрит, увидит его обязательно.

Кажется, в салуне никого. Вообще незаметно, чтобы кто-то околачивался поблизости. Быстро добравшись до угла, он глянул туда, где стоял дом девушек. По занавеси проползла тень. Музыки не слыхать. Потом он вспомнил. Мэри Энн больна.

В мексиканском ресторане темно.

Прижимаясь к стене салуна, он дошел до конца и, прячась за углом, узрел громадную тень — Симмонсов склад. Черный и молчащий.

Напрягая зрение, он положил руку на рукоять револьвера, но ничего не увидел. Услышал, даже ощутил, скорее.

Помедлив одну лишь секунду, с бьющимся сердцем перешел к старому строению. Задел носком сапога камешек, он застучал, ударяясь о другие. Мысленно чертыхнувшись, достиг угла и бочком двинулся к двери.

Открыта. Правда, только на несколько дюймов.

Глубоко вдохнул воздух, почувствовал, как во рту высыхает слюна, как размеренными толчками гонит кровь сердце, и ступил во тьму.

Удар он воспринял до того, как тот обрушился ему на голову. Начал было поворачиваться, тут что-то резко его ударило, и Чантри стал падать… и падать… и падать…

Глава 7

Он диким усилием схватил что-то в темноте, скользнул по сапогу, нога брыкнула и освободилась. Послышался топот. Чантри крикнул, начал было подниматься, но свалился обратно в солому.

Должно быть, он потерял тогда сознание, потому что следующим до него дошло, что вокруг стоят люди, а Присси держит его голову.

Тут были Тайм Рирдон, Лэнг Адамс и Альварес из мексиканского ресторана.

— Я слышал, как вы крикнули, сеньор, — сообщил Альварес. — Я хватать ружье, бежать на помощь, но нет никого, только вы на земле — лежать.

Чантри, пошатываясь, встал. В голове звенело.

— Спасибо. Сейчас оклемаюсь.

Присси отступила. Подняв взгляд, Борден увидел: кто-то… Хайэт, кто же еще… стоит в дверях своего дома в потоке света, смотрит, из-за чего сыр-бор.

— Кто-то мне крепко заехал, — пояснил он. — В сарае был.

— Видел кто? — спросил Рирдон. — Уловил?

— Нет… не видел. Повезло еще, что не уловил билета в лучший мир.

— У тебя непробиваемая башка, — мрачно сказал Лэнг. — Не то бы тебе каюк. Борд, если ты собираешься продолжать в том же духе, надо тебе подыскать заместителя. Так ты себя угробишь.

— Обойдусь. — Покрутил головой. Звенит. — Все в порядке. Я пошел домой.

— Разбуди лучше доктора Тервилиджера, — посоветовал Лэнг. — У тебя мерзкая прореха на черепе.

— Бесс займется. Опыт у нее есть. — Кто-то протянул ему шляпу. Чантри проверил револьвер. В кобуре. — Идите вы все по домам. Ничего мне не сделается.

Лэнг помешкал.

— Борд? Если я могу чем помочь…

— Спасибо, Лэнг. Со мной все в порядке.

Когда все разошлись, Чантри повернулся к мексиканцу, стоявшему сзади.

— Альварес!

Тот обернулся.

— Si?

— Вы первым были здесь?

— Si… по-моему, так, сеньор.

— Видели что-нибудь? Кого-нибудь?

— Ну… думаю… возможно. Думаю, кто-то был внутри. Я слышу, двигается, потом был свет… потом ругался. Ругался… потом побежал. Сеньор? — Альварес поднял на Чантри глаза. — Я думаю, там внутри было двое. Я слышу, ругается, потом как драка и я бежать, и что-то ширь! — и нет.

— Не рассмотрели, кто это был? Или была?

— Нет, сеньор.

— Благодарю вас, Альварес. Вы здорово быстро сюда добрались.

— Си… Вы — закон, сеньор, а закон хорошо, когда есть. Среди нас есть дикари, сеньор. Нет закона — нет свободы, нет безопасности. Я за закон, сеньор.

Он ушел, и Борден Чантри прошагал внутрь строения, дверь которого теперь была широко распахнута. Как тихо… Он пощупал стену, зная: где-то тут висит фонарь. Висит, однако.

Он поднял колпак и, чиркнув спичкой, зажег фитиль. Некоторое время просто глядел по сторонам. Бывшие стойла отдавали плесенью, как это свойственно местам, где не проветривается, сеном и застоявшимся запахом упряжи.

Чантри медленно принялся обходить помещение, заглядывая в стойла, присматриваясь к лестнице, ведущей наверх, осматривая земляной пол у ее подножия. Остановился рядом. Пустой номер. Посмотрел наверх — черный квадрат… люк открыт. Не стоит туда лезть.

Позади — кладовка и еще одна дверь, поменьше. У второй двери торчит бочка, в ней — несколько палок и вытертая щетка. Тут же на полу мешок.

Сюда можно поставить ружье и прикрыть его мешком. Но можно спрятать его и в другом месте, их здесь немало. Конечно, сейчас его уже здесь нет.

В голове пульсирует боль. Постояв еще немного, Чантри направился домой. Раз остановился, прислонился к дому. Голова тяжелая, будто не своя.

Бесс встретила его в дверях. Выражение лица мужа ее поразило.

— Ой, Борден! Что случилось? Тебя подстрелили!

— Нет. Просто треснули по кумполу. Я лучше сяду.

Она помогла ему устроиться в кресле, потом пошла к раковине за водой. Приятная вещь — просто посидеть. Он откинул голову и прикрыл глаза. Через пару мгновений почувствовал успокаивающее прикосновение теплой ткани. Бесс снимает запекшуюся в волосах кровь.

— Тут сильно рассечено, Борден. И вокруг все такого цвета… синяк будет.

— Ничего страшного. Он меня ждал… сразу за входом.

— Кто он?

— Хотелось бы это знать. Но одна зацепка у меня есть. Маленькая, но есть.

— Какая же, Борден?

— Потом. Неохота говорить, и ты решишь, что это такая мелочь… Что, может, оно и верно. — Борден неуверенно водрузился на ноги. — Я в постель, Бесс. Мне нужен покой. Больше ничего.

Серебристо-серое дерево тротуара стало горячим на ощупь. Пыльная улица пуста и недвижна. Скоро полдень. Город ждет. Молчит, прислушивается.

Судья Маккиней сидел за ранним ленчем в «Бон тоне»; Крупный немолодой человек, серый костюм потерт до ниток, жилет с пятнами давно минувших трапез. Волосы под черной шляпой — поседевшие, но густые, и такая же борода.

— Жаль, что с Чантри такое приключилось, — говорил он Хайэту Джонсону. — Хороший человек.

— Хороший скотовод… да и то был когда-то. Думаешь, он годится для нынешней работы, судья? Представляешь, вчера он мне сказал, что намерен получить у тебя судебный приказ, чтобы полазить по банковским делам! Слыхано ли такое!

— Не так уж чтобы совсем не слыхано, Хайэт. Иногда такое делалось, а Борден по пустякам не заводится. Если он захотел сунуть нос в твои папки, значит, у него, без сомнения, имеется на то серьезная причина.

— Но я не могу разрешать всякому…

Спокойные серые глаза взглянули на Джонсона в упор.

— Хайэт, если я составлю судебный приказ, чтобы Борден Чантри посмотрел твои бумаги, он их посмотрит.

Хайэт Джонсон запнулся. Совсем не то, чего он добивался, абсолютно не то. Он так был уверен, что стоит только сказать судье словечко… Он же банкир, а судья олицетворяет власть. Разве они не на одной стороне?

Какую-то секунду он колебался, затем произнес:

— Против приказа суда я, разумеется, не пойду. Но мы храним конфиденциальную информацию… Я уверен, ты не захочешь, чтобы первый встречный получил доступ к сведениям о твоих денежных делах, и я не захочу тоже. Мне кажется…

— Хайэт, — Маккиней улыбался, — я очень сомневаюсь, найдется ли там такое, о чем Борден Чантри не знает заранее. Что до моих денежных дел, то осмелюсь предположить: Присцила способна изложить их яснее, чем ты. Или я сам, раз уж об этом зашел разговор. В таком городишке секретов не бывает, и мое мнение таково: запросил Чантри сведения — он должен их получить.

— Не обязательно. — Хайэт Джонсон начал злиться, что от внимания Маккинея не ускользнуло. — По временам мне кажется, он считает себя чересчур важной особой. Кого-то хлопнули, и он поднимает шум до небес! Можно подумать, президента застрелили!

— А почему бы ему не поднимать шума?

Маккиней отпил кофе, потом вытер усы.

— Каждый человек имеет какое-то значение, всякий свое. Есть ли среди нас такой, который бы и вовсе ничего из себя не представлял? Не побоюсь сказать, что для семьи убитого он был важнее любого президента. Хайэт, каждый из нас рискует слишком высоко задрать нос. Надо сохранять перспективу. Иногда мне приходит в голову, что многим банкирам не помешало бы годок-другой почитать книжки по философии или же выбраться из своего банка и погонять коров, поторговать лошадьми — что угодно.

Борден Чантри — в эту самую минуту и в этом самом городе — наиболее важная особа, какую мы в жизни встретим.

Хайэт вылупил глаза. С ума судья сходит или как?

— Я совершенно серьезно, Хайэт. Этот молодой человек — все, что стоит между нами и состоянием дикости. Граница, защищающая нас, — тонкая линия, и эту защиту осуществляет он один. Подвергая опасности собственную жизнь каждую минуту, когда он выходит на улицу, приколов свой полицейский значок. Мы вольны приходить и уходить, наслаждаться любовью, покупать продукты, заниматься предпринимательством, играть в карты, время от времени пропускать стаканчик, потому что у нас есть он. Он первым встречает опасности, и от некоторых из них нас может оградить только он.

В каждом из нас сидит варвар, но, так как мы знаем — Чантри недалеко, мы его обуздываем. Я не стану выходить из себя и распускать руки, потому что помню — Чантри недалеко. Странствующий ковбой, любитель побуянить, избегает ввязываться в драку, потому что Чантри недалеко. Мы свободны: ты, и я, и Присцила, и Элси, и все остальные — благодаря тому, что по улице со своим значком гуляет Борден Чантри. И сказать тебе правду, на мой взгляд, именно он и должен носить этот значок, никто другой.

Он будет стрелять — по случаю я знаю, что и стрелял, — но судит трезво и знает, когда без стрельбы можно обойтись. Обладает спокойной силой, вызывающей в людях доверие. Не слишком уверен в себе, что хорошо, но всегда уверен, что справится с любой ситуацией. Слишком много он ловил бешеных быков, садился на норовистых лошадей, урезонивал строптивых людей, чтобы сомневаться в этой своей способности.

Я полагаюсь на него, Хайэт, и лучше бы тебе последовать моему примеру. Некоторые считают, что закон их сковывает, но он сковывает одно лишь зло. Законы утверждают, чтобы развязать людям руки, а не наоборот — если это те законы, какими им следует быть. Они подсказывают каждому из нас, что он смеет осуществить, не посягая на свободу другого человека. Свободу, равную его собственной.

— Никогда не смотрел на это с такой стороны.

— Я вот заметил, Хайэт, — ты не носишь револьвера. Почему?

— Так а зачем он мне? Я же банкир, деловой человек. Револьвер мне без надобности.

На губах судьи появилась улыбка.

— Все правильно. Обычно оружие тебе без надобности. А получается это потому, что револьвер носит Борден Чантри. И ему платят, чтобы он применял его ради тебя и в твоих интересах. Вот ты и можешь себе позволить быть деловым человеком — потому что он тебя защищает. Бывали времена, когда безопасность в этом городе гарантировало только собственное оружие, и снова могут настать такие времена, а пока что у нас есть Чантри. Мой тебе совет, Хайэт, — окажи ему содействие.

Судья Маккиней смахнул с жилета крошки.

— Если Бордену нужен судебный приказ, он его получит. Только зачем до этого доводить?

— Предположим, я предпочту не признавать твоего приказа?

— Ну, ты же не дурак, Хайэт. — Маккиней опять улыбался. — Ведь стоит тебе воспротивиться, и я заставлю Бордена швырнуть тебя к Киму Баке за решетку. Будете за компанию дожидаться выездной сессии.

— Неужели ты способен со мной так поступить?

— Почему нет? С тобой и со всяким другим. — Проглотив кофе, Маккиней поставил чашку на стол. — Если хочешь доставить мне лишнюю работу, ты своего добьешься. Но на твоем месте я бы отыскал Чантри и помог бы ему, чем сумел. В один прекрасный день он может тебе ой как занадобиться.

После того как Хайэт ушел, из кухни появился Эд.

— Волей-неволей пришлось вас подслушать, — покаялся он.

— Мы никаких секретов не раскрыли. Так, кое-какие детали, которые наш добрый финансист не вполне усвоил. Не найдется у тебя еще парочки пончиков, Эд? Очень уж вкусные. А Бордена пока нет.

Борден Чантри проснулся с тупой болью в голове и лежал тихо, разглядывая усыпанные цветами обои. В окно заглядывал солнечный луч, легкий ветер колыхал занавеску.

Закрыл глаза, рассеянно слушая звуки из кухни. Бесс за работой. Хорошо. Вот так спокойно лежать, больше ничего.

Только лежа на боку никто еще преступлений не раскрывал. К тому же от него ожидают, что он будет на улице.

Борден сел — с великой осторожностью — и перенес ноги на пол. Голова закружилась немного, но, подождав чуть-чуть, он сумел встать. Держась одной рукой за изножье кровати, постоял, не двигаясь, пытаясь предугадать, как -намерено вести себя его тело. И увидел на подоконнике несколько соломинок.

Слеплены вместе комочком грязи или навоза.

У Бесс на подоконнике — и вдруг такое? Абсурд. Она — самая аккуратная хозяйка, какую Борден знал в жизни. А все-таки сор тут. Что может означать одно и только одно: кто-то влез через это окошко после того, как Бесс наводила здесь порядок. Точнее, после того, как она в последний раз сюда заходила.

Впрочем, она поднялась сегодня утром, не зажигая света, чтобы не беспокоить его, а вчера вечером не увидела бы эту солому в темноте. Из чего следует: кто-то, побывавший в загоне или сарае, забрался в это окно вчера.

Однако в дневное время этого человека заметили бы. Да и дом не заперт.

Получается, что дело было вечером, до того, как его, Бордена, уложили здесь спать.

В старом сарае прошлым вечером кто-то был; двое, самое меньшее. Что же, может быть, один из них пришел из его дома?

Чушь какая.

А солома-то здесь. Хотя она могла быть принесена из двадцати — да что из двадцати, из пятидесяти мест.

А в окно зачем? Потому что как еще солома попадет на подоконник? Бесс… она,разумеется, пойдет через дверь, чего ради еще что-то выдумывать. Его тогда дома не было, Том, конечно, спал…

Билли Маккой?

Если он выходил? Это окно было бы подходящим, чтобы войти обратно. Комната оставалась пустой. Эта сторона дома скрыта от взглядов. Гостиная, или передняя комната, как она обычно называлась, использовалась только, когда приходил с визитом проповедник и в прочих подобных случаях. Поэтому Билли в голову бы не пришло идти через переднюю дверь. Кухонная же дверь скрипит.

Билли, и думать нечего… Но причина? Что среди ночи делать мальчишке в какой-то конюшне?

Медленно, старательно избегая двигать головой, чтобы сильней не заболела, Борден Чантри оделся, натянул сапоги и накинул оружейный пояс. Проверил заряд револьвера, как делал всегда, даже если давно его не применял.

Вышел в кухню. Из окна увидел Билли. Кидают вместе с Томом на столбик веревочную петлю. Для Билли это не задача, он уже ловил животных. Но Том моложе, и для него это полезное упражнение.

Бесс стремительно обернулась.

— Борден! Тебе нельзя вставать! Доктор Тервилиджер говорит…

— Могу вообразить, что он говорит! Как насчет чашки кофе?

— Сядь. Ну пожалуйста! — Покосившись на мужа, она налила кофе. — До чего ты бледный, представить себе не можешь! Не выходи на улицу, там жарко.

— Нужно подобрать кое-какие мелочи. Со мной все будет в порядке. — Бесс поставила кофейник назад. — Что-нибудь слышала нынче ночью?

— Здесь, около дома? — Она повернулась спиной к плите. — Нет. Что-то случилось?

— Не говори об этом никому. Я думаю, Билли уходил из дома.

— Билли? Не может быть! И вообще… я не видела, чтобы он выходил.

Они еще поговорили об этом, следя за тем, чтобы голоса звучали тихо. Знает ли Билли нечто, что неизвестно Бордену? Надо его спросить, но сейчас не время. Как-нибудь, когда он не будет занят с Томом. Когда они будут одни. Двое мужчин.

— О! — Бесс вдруг вспомнила. — Ким Бака хочет тебя видеть, и еще Хайэт Джонсон просил заскочить, когда найдешь время. Скажите, говорит, я переговорил с судьей.

Ким Бака?

Глава 8

Ноги неторопливо вынесли Бордена Чантри на улицу, дальше он свернул налево. Проходил мимо ресторана, когда Лэнг постучал по стеклу. Чантри вошел.

За чаем сидят Присси и Элси. Чантри опустился рядом с приятелем.

— Тебе надо было остаться в кровати, — посетовал Лэнг. — Я жду Блоссом.

— Она приезжает?

— Уже приехала. У нее там на ранчо работник болеет, хотела с доктором о нем переговорить. — Внимательный взгляд. — Слушай, тебе здорово досталось. Кто бы подумал, что в старой развалюхе окажется человек?

— Я знал, что он там, — рассеянно отозвался Чантри. — Но что могу получить по черепу, об этом не подумал.

— Знал?

— Конечно. Проблема в другом: людей оказалось двое, и, по-моему, один из них не подозревал о присутствии второго.

— Я бы на твоем месте держался подальше от темных закоулков. Кто-то твердо решил с тобой расправиться, это яснее ясного.

Он помолчал.

— Если тебе нужна помощь, Борд, я буду рад побыть твоим заместителем. И еще такие найдутся. Так ты сможешь вздохнуть свободно, да и город не останется без защиты.

— У меня уже есть помощник.

— Есть? Кто же?

— Сам убийца. Он перепугался. Что-то я сделал такое — либо он думает, что я собираюсь сделать что-то такое, — и ударился в панику. Устранил Маккоя, чтобы он не успел со мной поговорить. Джонни протрезвлялся. Ты ведь знаешь его. Пил мертвецки, так что, если бросил, для этого, должно быть, были основания. Он о чем-то проведал и хотел мне рассказать. Но или я Джонни не знаю, или он не стал бы на себя надеяться, что не забудет, напившись. Все записал, значит.

— Или сказал Билли.

— Нет, Билли, он бы рассказывать не захотел. Дети слишком много болтают, а потом, он не пожелал бы ставить мальчика под удар. Где-нибудь, как-нибудь оставил записку. Как ты помнишь, нам с Джонни случалось работать вместе, он и на меня работал раз или два. Как почувствует — накатывает на него, так мне или еще кому скажет либо напишет, чтобы скот без присмотра не оставался. Имел он слабость, но ответственности не терял… И мои взгляды на соблюдение законов для него не тайна.

— Тогда тебе лучше добраться до его дома до того, как туда попадет убийца.

— Доберусь, не волнуйся. — Чантри отъехал со стулом назад. — Мне пока надо в другую сторону. Проведать Хайэта.

У дверей его Остановила Присси и очень мягко обратилась к нему:

— Борден, старая миссис Ригинз просила, чтобы ты к ней зашел. Она сильно ослабла в эти дни, а ты же знаешь, что и она, и Джордж всегда тебя любили.

Чантри почувствовал болезненный укол совести.

— Знаю… а я и не навещал ее. Сегодня же пойду.

— Пойди сейчас. Не откладывай. Она очень за тебя беспокоится и настаивала, чтобы ты пришел.

— Ладно. — Чантри помедлил. Деваться некуда, и это его раздражало. Хайэт ждет. Раз послал за ним, почти наверняка расскажет все, что знает. А еще неприятнее то, что пешком идти не хочется, а седлать лошадь нет сил. — Иду.

Тайм Рирдон стоял на тротуаре перед своим «Корралем». Вынув изо рта сигару, следил, как Чантри проходит по улице. Борден почувствовал этот взгляд. Ни Кернзом, ни Харли не пахнет, но в том, что они неподалеку, сомневаться не приходится.

Перед тюрьмой сидел Большой Индеец, и это напомнило Бордену о Баке, который также возжелал его видеть. Только человек может делать одно-два дела одновременно — не больше. Без охоты он перешел улицу, очутившись на той стороне, где находился банк, пересек свободный участок к югу от него, миновал дом Дженкинса, соседствующий с жильем Хайэта, которое стояло почти на полквартала дальше, обособленно.

Миссис Ригинз жила в маленьком уютном домике, окруженном цветами, на краю небольшой рощицы. Чантри открыл ворота и пошел по тропинке к дому. Постучав в дверь, услышал ее шаги, медленные, выдающие физическую слабость.

Он снял шляпу и стоял в ожидании, надеясь, что волосы у него не растрепаны. Миссис Ригинз открыла дверь и слегка улыбнулась.

— Борден Чантри, негодный мальчишка! Никогда ко мне не зайдешь!

— Наверно, так, мэм. Был по горло в делах, но собирался…

— Не болтай ерунды! Ты напрочь обо мне забыл! Ладно, входи, садись. У меня есть имбирное печенье, которое ты всегда любил. Не могу его часто печь, но мне тебя надо было видеть, и вот состряпала малость, как в те времена, когда ты был маленький.

Она поставила на стол синюю с белым тарелку с десятком печений и села в старое кресло-качалку с салфеточкой на спинке. Борден осторожно опустился на стул напротив. Джордж Ригинз был старик высокий, но тощий, фунтов на сорок или пятьдесят легче, чем он, и Чантри его стульям не доверял. Они всегда казались ему слишком изящными.

— Борден, ты человек занятой, так что не буду тратить время на болтовню. Народ говорит, ты ищешь человека, который убил приезжего, а теперь, по всей вероятности, застрелил и Джонни Маккоя. Хороший мальчик был Джонни, по правде говоря. Всегда выполнял мои поручения, как и ты. И с Джорджем работал раз или два. Джордж на него полагался. Иногда кое-что ему рассказывал. Больше, чем мне.

Он всегда считал, что нечего женщину мешать в преступления, и некоторые свои дела с Джонни обсуждал. Джонни, он ведь знал и многое из того, что Джордж только предполагал.

Вроде этой смерти Пина Доувера. Джордж был уверен, что там произошло преступление. Мне так сказал. Уголовное дело, говорит, самое что ни на есть настоящее! И Джонни повторил то же самое, я сама слышала.

Зачем кому-то было убивать Пина? Безобидный был. Непоседа, ни на что особенно не годился, разве что коров пасти. Он пробовал браться за другую работу, не раз пробовал, но никакого толку из этого не вышло. И вот… убили.

Джордж говорил, это сделали с определенной целью и сделал человек, которого Пин вообще даже не знал. Зачем, в таком случае? Джордж так себя и спросил, и единственный ответ, какой мог придумать, это, что Пин пострадал за какие-то свои знания. Или за вещь, про которую считали, что он знает.

Понимаешь, Джордж очень хороший был следователь. Терпения хватало. Всегда говорил: нет совершенных преступлений, есть несовершенные расследования. И намерен был не бросать дело Доувера, пока не отыщет виновного. Подбирался близко. Поэтому его и убили.

— Убили, думаете?

— Не думаю, а знаю. Говорила им, но кто станет слушать выжившую из ума старуху? Потом, когда они наконец выбрались посмотреть, там все оказалось затоптано. Прямо до самого края обрыва.

Миссис Ригинз поставила свою чашку.

— Борден, ты занимался со Скотом с тех пор, как смог обхватить ногами лошадь. Ты когда-нибудь видел, чтобы стадо из двадцати или тридцати голов подошло к самому краешку обрыва, если его туда не гонят? Все отпечатки в том месте выбили коровы. Следы ног, все, что там могло быть — ничего не сохранилось, одни вмятины от коровьих копыт. И их явно кто-то пригнал. Знаешь ведь, скот пойдет вдоль обрыва, только если другого пути нет. Само стадо никогда близко к кромке не подойдет, разве что заставляют. Нет им резона туда идти. Там, наверху, вся трава была съедена, а следы стада вели вокруг подножия обрыва, где проехал Джордж.

Борден опустил чашку на блюдце. Умница был покойный Ригинз. На редкость трезвая голова. И жена у него такая же. Ма Ригинз он знал с того времени,, когда сам был воробью по колено, и мыслила она всегда ясно. Живая, не теряющая интереса к окружающему, сообразительная пожилая леди. И если подумать, в этих местах последнее, от чего будешь ждать кончины — это свалившийся сверху камень.

— Он никогда не намекал, кого подозревает? Или до этого еще не дошел?

— По-моему, подозрения у него были, и очень основательные. Нет, дома он про свою работу молчал, так, иногда скажет что-нибудь. Если кто-то вообще знал, что у него на уме, так только Джонни Маккой. Поэтому он ко мне и приходил намедни.

— К вам? Джонни?

— Да, сэр! Именно Джонни. Прибежал, как угорелый. Сказал, что надо с тобой потолковать, чтобы никто не знал, и не могу ли я тебя сюда пригласить, а он придет как бы случайно. Сказал, есть причины не подходить к тебе при людях.

— Трезвый был?

— Ну, просыхал, ежели так выразиться. Видишь ли, как раз перед тем, как его убили, Джонни начал выбираться из запоя. О чем-то страшно переживал, но мне говорить отказался. Мол, Джордж меня никогда не впутывал, и он права не имеет. Подавай ему тебя, и немедленно. На месте не стоял. А потом раз — и мертвый. Как только отсюда ушел.

Борден беспокойно пошевелился на стуле, и он заскрипел под ним. Полный тревоги, взялся за чашку. Доувер, Ригинз, неизвестный, а теперь еще Маккой… четыре необъясненных убийства меньше чем за год, и два из них разделяет лишь короткий промежуток.

— Хотел бы я, чтобы с нами был Джордж. Из меня какой уж детектив. Если признаться, не много от меня проку. Поддерживаю порядок да отправляю время от времени в тюрьму пьяного, чтобы проспался.

— Не расстраивайся, сынок. Джордж считал, что ты для этой работы самый подходящий. Говорил, ты не бросишь дела на полдороге, а здесь как раз это и требуется.

Чашка Чантри уже стояла на столе. Столько всякого, чего он не знает. И все это требует от него большего, нежели просто расхаживать по улицам с бляхой на груди.

Эти люди пали жертвой умышленного убийства. Верно, времена сейчас суровые, но они меняются. Свидетельство тому — хотя бы этот город. Пропыленные дороги, немногочисленные разбросанные строения, уже потрепанные непогодой, несмотря на разительную новизну; все это — бастион, выдвинутый против пустоты. Место, где встречаются, чтобы торговать, обмениваться мыслями, учиться, молиться. Маленький жалкий придорожный городишко — но и у его жителей есть гордость, любовь к своему дому, желание стать лучше.

Смерть — естественное явление. В дикой стране скорее следует ожидать, что смерть не застанет тебя в постели. Не обязательно, что ты примешь ее от пули или от стрелы. Можно уйти из жизни многими способами, но все они — следствия разрушительной силы.

Свалиться под ноги безудержно мчащемуся стаду, налететь на рога разъяренного быка или коровы, оказаться сброшенным и затоптанным диким мустангом, насмерть замерзнуть, погибнуть от жажды — все это участь в порядке вещей. Есть иные пути умереть на равнинах или в горах, дюжины путей, которые люди принимают, как неизбежность.

Решать споры оружием было здесь в обычае. Из оружия у людей чаще всего встречался револьвер, как правило, он и использовался.

Совсем другое дело — убийство, осуществленное предательским способом. Это было больше, чем преступление против отдельного человека, это было преступление против общества, против его обычаев, против самого образа мысли. Если позволить виновному уйти безнаказанно, это потрясет устои мира, который они строят в трудах.

— Ма, — устало произнес Чантри, — я хочу исполнить свою работу. Если я найду преступника, его будут судить. Арестовывать кого-либо без достаточных на то доказательств я не стремлюсь, но мне неспокойно. Кем бы ни был убийца, что-то его тревожит, и боюсь, он еще не кончил убивать. И еще боюсь, что он — один из нас… кто-то, кто живет здесь, в городе.

— Разве угадаешь… Как я слышала, тот чужак приехал в город с приличными деньгами, а где они теперь? Можно держать пари: тот, кто ими завладел, захочет их потратить. Па всегда так говорил: «Дай вору дорваться до денег, и из полусотни одного не найдешь, чтобы не выдал себя. Не могут они не пускать пыль в глаза. Следи, и больше ничего делать не надо».

— Ждать я не вправе. Погибнет кто-нибудь еще. И, как бы с этим ни обошлось, Тайм Рирдон намекнул: если он не ошибся в личности покойного, к нам сюда могут явиться на поиски. И такие приедут — весь город на уши поставят.

— Пусть приезжают. У нас хватит винтовок на хорошую войну, и мужчин, способных драться, тоже хватит. Наш город такой же, как и большинство городов на Западе. Взять к примеру Хайэта Джонсона. Майором служил в кавалерии повстанцев. Ну да, он сейчас банкир, а ружье у него висит за письменным столом, на стене. А в ящике стола — флотский револьвер тридцать шестого калибра. Блэйзер, что в конторе дилижансов, он у Шермана снайпером был. С индейцами бился три — нет, четыре раза. В любом западном городе едва ли найдешь такого, кто не участвовал бы в войне или на той стороне, или на другой. И большинство с мальчишеских лет боролись с краснокожими. И стреляли дичь на еду. В такой город являться с нехорошими намерениями — значит самому просить места на кладбище.

Миссис Ригинз перевела дух.

— Борден, тебе надо поговорить с Билли Маккоем. Здорово соображает парень. Прямо как его папаша в былые времена, а может, даже лучше. Почти все видит, что в городе делается. И поверь моему слову, Джонни до чего-то докопался, и зуда его одолевала, сказать тебе. И страх.

— Поговорю. — Чантри встал, вертя в руках шляпу. — Нет ли у вас идеи, кого Джордж подозревал?

— Нет. Но он старательный был человек. Помнишь? Ничего не оставлял на волю случая. Особой доверчивостью тоже не отличался. Я что хочу сказать, людей он любил, но хорошего от них много не ждал. Повторял: все мы — простые смертные, все делаем ошибки. А во многих сидит жулик и ждет своего часа. Джордж не надеялся, что кто-то вдруг окажется непогрешимым. И в особенности он сам.

Борден повернулся и пошел к двери, но нечто вдруг привлекло его внимание. Медленно обернулся назад.

— Ма? Джордж когда-нибудь делал заметки? Когда работал над делом? Или все держал в голове?

— По большей части, да. Но не каждый раз. По-моему, Борден, про то последнее дело он что-то записывал, но самих записей я никогда не видела. Я уже говорила, дома он о делах не распространялся. Изредка только пару слов скажет, или куда он собрался. Как в день своей смерти.

— И куда же он ехал? — выговаривая этот вопрос, Чантри испытал шок — он не имел ни малейшего понятия, и, насколько он знал, этим вообще никто не интересовался. Его самого еще маршалом не назначили, а о гибели Ригинза ему было известно по слухам. Его тогда целиком поглотили старания спасти хоть что-то на своем ранчо.

— К Блоссом. Старая дружба. Он и Эд Гейли вместе гнали сюда скот из Чихуахуа. Джордж долго раздумывал: ехать, не ехать — наконец, поехал. По дороге к ней его и убили.

Чантри повернул ручку и открыл дверь, чтобы уйти. Миссис Ригинз поднялась с качалки.

— Ох, едва не забыла! Джордж говорил, эту его красивую уздечку отдать Джонни Маккою, а Билли — шпоры, но особенно подчеркивал, что его седло должно достаться тебе: Может, говорил, его нужно где-нигде починить, но ты хорошо это умеешь, наладишь лучше нового. Хочешь, забирай сейчас.

Чантри поблагодарил ее и вышел на приступок. Постоял, озираясь вокруг. Голова болела. Точно что-то давит над правой бровью. Провел пальцами по волосам, потом надел шляпу.

Ах да, седло.

Он обошел дом кругом и ступил в небольшую конюшню. Узда на гвозде, там, где Джордж обычно ее держал. Шпоры лежат на столе.

Седла нет.

Глава 9

В пыли на полу отпечатались следы обуви.

Острый взгляд Бордена Чантри обежал все вокруг. Скрыться в конюшне негде. Он выбежал наружу, торопливо огляделся. Вплоть до улицы никакого движения нет, но за конюшней растут кусты и начинается тропка — она ведет на дно оврага, вспомнил Чантри.

Он повернулся и бросился туда. В кустах затрещало. Было похоже, что там кто-то бежит. Выхватив револьвер, Чантри кинулся следом.

Овраг разветвлялся в нескольких направлениях. Чантри остановился, проехавшись подошвами по земле. Прислушался. Ничего. Ни малейшего шороха. Двинулся было к одному из маленьких овражков, но задержался. Осмотрелся, разыскивая след, но в этом месте дно оврага представляло собой сплошной голый камень. Чантри выругался себе под нос и отправился вдоль ближайшей канавы, от устья к началу.

Канава вилась, изворачивалась в направлении от города. Он возвратился обратно и попытал счастья со второй. Идет в сторону холмов. Еще одна заворачивает на север. Окаймляет городские зады. Вот о ней надо было подумать сразу. Вылезти из нее можно в десятке мест, вылезти так, что никто и не увидит. Укравший седло ушел. Окончательно.

А седло? Оно тяжелое, ковбойское, если тащить его на себе, особо не разбегаешься.

Чантри пошел обратно к месту, где слышал треск в зарослях. Несколько минут — и седло появилось на белый свет. Все ясно, вор отшвырнул его, чтобы удрать без помех. Борден взвалил седло на плечо и зашагал прочь от оврага. Мимо дома и на улицу.

Его валила с ног усталость, от беготни голова заныла по новой. Он перешел улицу и вошел в «Бон тон». Есть не хотелось, кофе тоже. Только присесть, хоть на минуту.

Хлопнувшись на первый попавшийся стул, он водил глазами. Ни с того ни с сего комната вдруг поплыла. От противоположной стены подошел Эд, поставил на стол кофейник и чашку.

— Все в норме, маршал? Ты прям как выжатый лимон.

— Это все тот удар по голове. Наверно, было небольшое сотрясение мозга. Я просто посижу тут, пока не станет лучше.

— Сиди, сколько влезет, торопиться некуда. Хайэта не видал? Спрашивал тебя.

— Потом.

— Похоже, Джорджа Ригинза седло, — отметил Эд. — Уж куда как высоко его ставил, а хуже твоего.

— Он хотел, чтобы его отдали мне.

— Ну что ж, иногда лишнее седло может пригодиться. На этом-то поездили вволю. Могло бы не одну историю рассказать, дай только язык да разреши болтать.

Эд пошел назад в кухню, а Борден опустил голову на руки. На одну минуту. Только одну-единственную минутку бы отдохнуть.

— Борд?

Голос принадлежал Лэнгу Адамсу.

Борден поднял глаза.

— Садись, Лэнг. Я просто устроил себе передышку.

— Ты совсем замотался. — В его тоне звучало беспокойство. — Борд, надо бы тебе поменьше трепыхаться. В таком состоянии носиться по всей округе — не дело. В конце концов — в случае, если ты прав и преступник из местных — он ведь никуда не денется. Ты последние силы выматываешь и зря.

— Правильно говоришь. Бесс мне то же самое твердит. Кофе выпьешь?

Лэнг наполнил обе чашки. Борд откинулся на спинку стула. Зависть берет, как посмотришь на этого парня. Всегда уверен в себе, всегда уравновешен, всегда знает, чего хочет и к чему стремится.

— Жарища сегодня, — сообщил Лэнг. — С такой головой, как у тебя, разболеться недолго. — Скосился на седло. — Это зачем? Едешь куда?

— Это было седло Джорджа Ригинза. Оставил мне в наследство.

— С чего бы? У тебя же есть одно.

Борден приподнял плечи.

— Нравится людям что-нибудь передавать другим. Билли Маккою он шпоры завещал.

— Знаешь, Борд. — Адамс помолчал. — Я все думал насчет Билли. Когда мы с Блоссом поженимся, мы могли бы взять его к себе на ранчо. Ему там будет рай, и он сможет летом помогать по хозяйству, а зимой ходить в школу. Приятно будет, что у мальчика есть дом.

— А с Блоссом ты уже говорил?

— Ну конечно! Обеими руками «за». Она такая, весь мир готова прижать к сердцу. И Джонни ей всегда нравился. Старые приятели были они с Джонни, прямо сказать.

— Надо думать. Земли здесь много, а вот людей мало. Раньше ли, позже, но все про всех узнают. Всю подноготную про каждого.

— Почему ты так говоришь? — прищурился на него Лэнг.

— Ну, ты же знаешь, как оно. Где мало народу, какие могут быть секреты. На Востоке они порой думают: вот приеду сюда и затеряюсь — ищи ветра в поле. Кукиш. В этих краях пальцем пошевелить нельзя, чтобы об этом не узнали.

Лэнг отпил кофе.

— Тогда поймать твоего лиходея будет нетрудно, так ведь? — Улыбнулся. — Если я могу чем помочь, зови, не стесняйся. Поехать куда, порасспросить кого… что угодно в этом духе.

— Спасибо, Лэнг. Ценю. — Чантри встал на ноги. — Нужно бы Хайэта повидать, но пусть подождет. Бесс начнет волноваться.

— Не пройтись ли с тобой? Или вот еще что: если хочешь пойти к Хайэту, я могу отнести это седло к тебе домой. В сарае держишь такие вещи, так?

— Угу, только я уж его сам понесу. Несколько шагов осталось.

Он взял седло под мышку и вышел из двери. Солнечное излучение ударило его, словно обухом. Чантри постоял на пороге, прикрыв глаза от слепящего света. Затем прошел до угла ресторана, повернул и направился к себе домой.

Бесс отворила ему дверь.

— Борден! Я так беспокоилась! Все хорошо?

Он кивнул и боком начал пролезать вместе с седлом в двери.

— Борден, я прошу тебя! Не тащи это старье в дом!

— Иначе нельзя. Надо иметь его при себе. — Чантри ткнул в него пальцем. — Это было Джорджа Ригинза седло.

— Ну, Борден. Оно старое и вонючее. Оставь его в конюшне, пожалуйста.

— Не получится. Оно должно быть рядом. Да и Том давно седло хочет. Может быть, сумею починить для него это. Ему по душе придется ездить в седле старого маршала. Все парни в городе лопнут от зависти.

— Ты же знаешь, что я об этом думаю. — Голос Бесс зазвучал резко. — Не хочу я для Тома такой жизни. Пусть из него вырастет джентльмен. Врач, или адвокат, или что-нибудь в этом роде. Человек свободной профессии.

Препирательство было давнее и возобновлять его сейчас у Чантри не было настроения.

— Мне кажется, Том должен решать за себя сам, — мирно ответил он. — Возможно, жизнь у меня сложилась не лучшим образом, но я чувствовал себя свободным, верхом, на широкой равнине под высоким небом. Ты можешь этого не понимать, но для меня это было чистое наслаждение.

— Для тебя — да. Но Том будет жить в другом мире, и там не будет всех этих скачек и стрельбы.

Чантри прошел в спальню и поставил седло на пол. Затем со вздохом облегчения улегся сам, даже не позаботившись снять сапоги, только свесил ноги с кровати.

Нужно починить, сказал Джордж жене. Ерунда какая. У Джорджа ни одна вещь не нуждалась в починке. Он отличался медлительностью, но придирчиво следил, чтобы все у него было в полном порядке. Дома он если не шил кожу, то что-нибудь вечно чистил, смазывал оружие, ремонтировал все, что требовало ремонта.

Борден Чантри смежил веки и расслабился во всю длину рослого тела. Славно полежать в постели. И он устал. Донельзя устал:

Он очнулся как-то вдруг. Видимо, спал довольно долго. Уже совсем темно. Какой-то миг лежал с широко открытыми глазами, вперяясь во мрак, прислушиваясь… Что его разбудило?

Бесс рядом, в кровати. Сняла с него сапоги, а в остальном оставила его отдыхать, как есть. Потихоньку, боясь разбудить жену, Чантри сел и поставил ноги в носках на пол. Во рту сухо и вкус гадкий, но голове уже лучше. Он поднялся и очень осторожно проскользнул через дверь спальни в маленькую прихожую.

Замер там, пытаясь что-нибудь услышать. Не мог даже предположить, что. Разбудивший его шум? Но возможно, шума никакого и не было. Просто он отдохнул, сон стал менее глубоким, и начала беспокоить одежда. Следует всего-навсего раздеться и забраться обратно в кровать.

Только спать совершенно не хочется. В кофейнике мог остаться кофе, и время как раз подходит подумать, постараться собрать все воедино.

Поскольку глаза Чантри уже привыкли к темноте, он решил не зажигать лампы, что могло бы нарушить сон Бесс или мальчиков, а просто взять кофе и посидеть в кухне, обмозговать все неясности. Ничто не будет его отвлекать — одни лишь собственные мысли.

Это ему нужно — сесть и продумать стоящую перед ним задачу. Если он сумеет ясно ее выразить, представить себе все «за» и «против», может случиться, лучше поймет, что там к чему. Не особо из него большой мудрец, вот где закавыка. Поэтому такие периоды спокойных размышлений ему необходимы.

Кофейник оказался горячим. Огонь в печи теплился, но набралось много жара. Чантри поднял заслонку и добавил из дровяного ящика несколько поленьев. Потом достал чашку, наполнил ее кофе и двинулся к столу.

Он был в одних носках и передвигался почти беззвучно. Только немного поскрипывали половицы.

Сидя в темноте, Чантри в очередной раз сопоставлял то немногое, что стало ему известно.

У него оставалась масса вопросов. Что произошло с деньгами, которые носил с собой убитый? С какой целью он находился в городе? Что знал Джонни и что хотел ему рассказать? Почему убийца боялся, что жертву опознают? Если Ригинз действительно умер не своей смертью, чего он такого разнюхал, что смерть его стала кому-то необходима?

Первой жертвой пал Пин Доувер. Имеется ли сейчас какая-либо связь с этим событием? Чантри проглотил кофе и обратился мыслями к Доуверу.

Хороший был ковбой. Безвредный, в дни получки по временам напивался, между тем старательно работал. Нетребовательный, добродушный, хороший наездник, превосходно владел арканом. Работал в десятке команд от Льяно до Пекоса. В двух, самое малое — вдоль Пикетвайра.

Неожиданно за спиной Чантри зазвучали тихие шаги. Вздрогнув, тот быстро обернулся.

Билли Маккой. Стоит тут в одной из старых ночных рубашек Тома.

— Мистер Чантри? Я только что проснулся и вспомнил одну вещь. А после услышал вас.

— В чем дело, Билли?

— То клеймо, на гнедом. Я только что вспомнил. Или буквы «С», или нули.

— «С» и что? Или нуль и что?

— «С» или «О», не скажу точно, что, потом «С» лежа… ну, знаете, «ленивое С». Потом другое «С» или другой нуль.

— «С-ленивое С-С»?

— Наверное, так. Я не видел его чтобы ясно, и конь еще зимнюю шерсть не всю скинул. Могли быть нули.

— Спасибо, Билли. Это все?

— Все, только еще па о чем-то беспокоился. По-правдашнему. Он был пьяница, знаете, завязывал редко. Только когда новую работу найдет… на время. Или когда он с Блоссом…

— Что он с Блоссом?

Лицо мальчика залилось румянцем.

— Ну, она и па, они друг друга знали, когда еще маленькие были, такие, как я. Влюбились, я думаю. Па, он тогда копил деньги, а у Блоссом всегда их было полно. Па не хотел на ней жениться, пока у него не будет денег, и работал, чтобы их накопить. Потом один раз напился пьяный, а когда протрезвился, они с Блоссом поссорились. Вообще разругались, с концами. Па опять напился, а как кончил пить, уже был женат на ма.

— Она была хорошей женщиной, Билли. Очень хорошей.

— Да, сэр. Я знаю. И потом он работал вовсю, и пить перестал… Ма мне все рассказала, потому что она об этом слышала. Блоссом она знала. Потом ма умерла, и со временем он и Блоссом начали, где бросили. У него было один раз свидание — хотел повести ее на танцы. Весь расфуфырился в выходной и заглянул к Тайму Рирдону. Там налетел на каких-то, они давай его угощать, а следующее, что он запомнил, это что он вырубился, а Блоссом повел танцевать кто-то еще. Вот тогда оно все и кончилось.

— Откуда ты все это знаешь, сынок?

— Ма, она мне рассказала, когда па был пьяный. И еще от разных там в городе я тоже слышал. Потом тетя Блоссом, она один раз мне сказала, па, говорит, слишком здорово пьет. Ты, говорит, попробуй его отучить. А он сам отучился, протрезвлялся, чтобы поговорить с вами и с ней. Так мне и сказал. Это, говорит, мой долг, Билли. Повидать Чантри и рассказать ему, чего я знаю, и потом повидать Блоссом. «Ты собираешься на ней жениться, па?» — я спрашиваю, а он говорит, теперь на это, говорит, мало шансов, но что он хочет, чтобы у нее все было в порядке. Что на пьяного никто не обратит внимания, и осуждать людей за это нельзя.

— Садись, Билли. Молока хочешь?

— Нет, сэр. Я назад, в постель. Это как нашло на меня, я и додумал, вам надо бы знать.

— Спасибо. Первая моя удача. Есть теперь, с чего начинать.

— Так я пошел спать.

— Билли, а ты Пина Доувера не знал?

— Пина? Ну еще бы! С па работал, недолго. Знал, конечно. Ну, ловок он был с веревкой! Па говорил, из Пина никогда ничего путного не выйдет, потому что он на месте не держится. Ни на одной работе долго не пробыл. Поехал на ранчо «Черта Б» с па, и очень ему там везло. Был помощником босса и понравился тому очень. Он дал ему прибавку до сорока в месяц и обещал еще, если Пин будет продолжать так работать. А ковбоям мало кому дают прибавки. И знаете, чего он сделал? Ушел! Вот так просто взял и ушел. Сказал па, его хотят привязать к одному месту. Чтобы он покупал вещи, а вещи, говорит, нагружают человека, и он не может больше ездить. Это когда он в Мору отправился.

— Куда? — Чантри схватил Билли за плечо. — Мора, ты сказал? К югу, около Санта-Фе?

— Да, сэр, Мора. Пин, он там работал еще раньше у одних и сказал, хочет обратно.

— Иди ложись, Билли.

Борден Чантри поднялся и возвратился в спальню. Его озарила догадка, которую он хотел сейчас проверить.

Не завтра. А прямо сейчас.

Глава 10

Вернувшись в спальню, Чантри натянул сапоги, застегнул пояс с револьвером и подобрал шляпу. Потом подумал, что ночью прохладно и надо бы надеть куртку. Так и сделал.

Хмурясь, он припоминал вызванный неизвестной причиной шум, вырвавший его из объятий сна. Стоя в кухне, пораскинул мозгами по этому поводу, покачал головой. Пес с ним. Он пойдет в канцелярию. Была бы полночь, все равно бы пошел.

Приблизился к кухонной двери и постоял там с минуту, вглядываясь в темноту двора, а затем перевел взгляд на конюшню. Лошади сбились в кучу у ограды загона, морды подняты, уши насторожены. Он их едва различал, но две лошадиные головы черными силуэтами выделялись на более светлом небе.

Что-то их беспокоит. Что-то рядом с конюшней или внутри нее.

Чантри сразу подумал о седле. Лежит здесь, в доме. Даже не где-нибудь, а в спальне.

Куда ни один дурак за ним не полезет. А зачем оно вообще кому может понадобиться?

Резко повернувшись, он вошел в спальню. Тихо, насколько возможно, добыл седло из-под кровати и пробежал по нему пальцами.

Старый Джордж Ригинз ничего не делал просто так. На все у него существовала причина. Раз он оставил Чантри свое старое седло, значит, и на то была своя причина. Борден знал: должность маршала ему предложили между прочим и потому, что его кандидатуру выдвигал Ригинз. Он сам ему об этом однажды сказал, добавив, что, если с ним чего случится, он хочет, чтобы его место занял Борден.

Седло было гладким, отполированным. В отличном состоянии, учитывая его возраст. Неожиданно ловкие пальцы Чантри нащупали нечто странное. Он проверил это место снова.

С левой стороны, между крылом седла и путлищем, Ригинз сделал небольшой карман. И положил в него книжечку… похоже, счетная книжка, какую скотоводы употребляют, подсчитывая животных на пастбищах или в загонах.

Вынув книжку, Чантри сунул ее во внутренний карман куртки. Шагнул к комоду, достал оттуда носовой платок и подпихнул его на место книжки. Теперь, если седло попадет в руки преступника, он ничего не заподозрит. Может не сообразить, что в кармане могло лежать что-то еще.

Задвинув седло обратно под кровать, Чантри надел шляпу и двинулся к выходу. Немного постоял, вслушиваясь в ночь, но ни единого подозрительного звука не уловил. Шагнув наружу, осторожно прикрыл за собою дверь.

Однако на этот раз он не пошел обычной своей дорогой, вдоль южной стены ресторана, но обошел позади, мимо северной стены, вывернув на улицу перед почтой. Стук каблуков разрывал ночную тишь.

В ресторане слабо светился огонек, но так было всегда, даже если заведение, как сейчас, стояло запертым. Другого источника света не наблюдалось. Чантри миновал почту и, повернув ключ в замке, вошел в канцелярию маршала. Сразу за канцелярией находилась тюрьма, состоящая из четырех камер и коридора.

У Кима Баки горел свет, и, когда Чантри вошел, в ближайшей к канцелярии камере что-то зашуршало. Дверь ее оставалась открытой. Большой Индеец смотрел на него, в руке был револьвер.

— Все в порядке, Индеец, — негромко сказал Чантри. — Мне тут в канцелярии кое-что надо.

Он открыл верхний ящик своего стола и покопался в кучке брошюр. Списки, содержащие зарегистрированные клейма из разных штатов. Некоторые из них изданы администрацией соответствующих штатов, другие составлены Джорджем Ригинзом, чтобы отыскивать украденный скот. «

Выбрав список для Нью-Мексико, один из тех, которые скомпоновал сам Джордж, Чантри провел пальцем по странице, затем по другой. Добравшись до предпоследней, нашел то, что искал.

«С-ленивое С-С»… Сэкетт.

Сэкетт!

Потрясенный, Чантри не сводил глаз со страницы. Имя было ему хорошо знакомо. Сэкетты разводили скот в Нью-Мексико и Колорадо. Семейство из Теннесси, феодальные нравы, если молва не врет. Тронешь одного Сэкетта, просыпаются все.

Вот о чем толковал Рирдон, не называя имен.

Жертвой преступления пал Сэкетт. Во всяком случае, человек, ездивший на лошади Сэкеттов. Если рассказы о Сэкеттах близки к истине, то в город в любой момент может явиться целое войско родственников, чтобы задавать свои вопросы. А это такой народ, что ответ получит.

«Распутай это преступление. Распутай его без задержки. Встречай их с виновником за решеткой и с набором улик».

Чантри кисло ухмыльнулся. Легко сказать, а как сделать-то?

— Маршал? — звал его Ким Бака. — Это ты?

— Спи, Ким.

— Маршал, мне надо с тобой поговорить. И спать я не хочу.

Чантри прошел по коридору. Ким Бака стоял у решетки.

— Раз уж зашел разговор, я не слишком высокого мнения о ваших нарах. Еда еще ничего, а вот нары! — Он с отвращением покрутил головой. — Маршал, я за тобой посылал. Хочу малость поболтать, а ты давай послушай. Я думал, думал… может, мы сумеем друг другу помочь.

— Никаких сделок. Тебя захватили с поличным.

— Черт, а то я не помню! Но послушай, я все скажу, как есть. Я вообще не собирался угонять эту пару. Я другую лошадь намечал, гнедого.

Борден сходил в канцелярию и принес оттуда запасной стул. Сел на него верхом, лицом к камере.

— Хорошо, давай раскалывайся.

— Понимаешь, люблю я лошадей. Хороших лошадей. Я от этого гнедого следы увидал, шли сюда. Шаг мне понравился, размашистый, роскошный такой. Потом и лошадь увидал — к коновязи привязана, я говорил уже. Проследил ее дальше, а когда увидел всадника, чуть ума не лишился.

— Так?

— Маршал, я не окончательный дурак. Лошадь принадлежала Джо Сэкетту. Он брат Теллю Сэкетту и Тайрелу тоже. Помнишь Тайрела? Который участвовал в той войне из-за земель — на юге, близ Моры? Так вот, с револьвером с ним сам дьявол не совладает, а братья его, Оррин и Телль, они не хуже него, если не лучше. А как мне хотелось того гнедого! Увижу его, прямо в пот бросает. Но до того я не дошел, чтобы попереть такого у Сэкетта.

— Ким, еще кто-нибудь шел по его следу?

— Нет, сэр, не было никого. Я бы знал, уж можешь мне поверить. Он меня как-то вычислил и на время словно провалился сквозь землю. До сих пор не знаю, что он сделал и как. Но понимаешь, маршал, мужик ты неплохой, и мне не хотелось бы, чтобы ты напоролся на Телля Сэкетта. Хотя говорят, люди они такие, что договориться можно, и законы соблюдают. Когда они есть, эти законы.

— Законами здесь занимаюсь я, Ким. И прослежу, чтобы они исполнялись.

— Ладно, теперь ты в курсе.

— Был ли этот человек Джо Сэкетт, или еще кто, он вез деньги. Много денег. Ты их видел, хоть сколько?

— Ясное дело. Он везде платил, куда ни придет. Но ты же знаешь, маршал, я в жизни ни цента не украл. Моя беда в том, что мне нравятся лошади, которые лучше тех, что я могу купить. Лошадей я ворую, ясное дело. Но денег ни у кого не брал. И ни одной коровы ни у кого не угнал. Ну, разве возьмешь одну на пастбище — на еду.

Борден Чантри разглядывал стоящего перед ним молодого человека. О Киме Баке он был наслышан. Он хорошо стрелял, достаточно хорошо, чтобы никого не бояться, пусть даже от Сэкеттов старается держаться в стороне — и не без оснований. Хорошо работал — когда ему было угодно работать, — хорошо умел читать следы и отличался редким искусством в выездке лошадей.

Чантри действовало на нервы, что такой человек пойдет в тюрьму. А он туда пойдет, ни малейшего сомнения в этом нет. Еще счастливо отделается. Кража лошадей в стране, где жизнь человека вполне могла оказаться в зависимости от его коня, расценивалась, как тяжелое преступление. Лишившись лошади, ее хозяин часто бывал обречен на смерть среди необъятных просторов и бесчисленных врагов.

— Как ты думаешь, зачем Сэкетту вздумалось сюда ехать?

Бака покачал головой.

— Знаю только, чего ему здесь было не надо. Скота ему не надо было, например. Проехал мимо нескольких хороших стад. Ушли бы быстро и за наличные. Но времени он без толку не расходовал, надо сказать. Ехал, не останавливался, не то чтобы спешил, как на пожар, но и не болтался попусту. Одно вот только. Как приехал в город, нигде не волынил, прямо пошел к Мэри Энн Хейли.

— Знаешь ее?

— Не, у меня девушка есть. Ну, знаком, как со всяким… здороваюсь на улице. Было еще как-то…

— Чего было?

— Ну, я тогда подросток еще был, лет семнадцать, может… но считал себя таким ухарем — что ты! Может, и был не из слабаков… во всяком случае, ходил тогда туда один здоровенный рудокоп… когда работал, он был рудокоп… и попробовал на Мэри Энн нажать. Денег хотел. Давай, говорит, или разнесу я твою халупу и больше тебе тут не работать. Одна из ее девушек — я ее знал, когда она еще фермерской дочкой была — она мне об этом рассказала.

— И что же дальше?

— Я его отвел малость в сторонку и, как Сэкетты ни скажут, почитал ему из Библии. Только вот мне было семнадцать, и он меня всерьез не принял. Поначалу то есть. Пришлось малость вправить ему мозги и наставить на верный путь. В сторону Калифорнии.

— И он уехал?

— Когда я последний раз его видел, он задерживаться не собирался. У него зрение слегка испортилось, но двигал он в правильную сторону.

— Значит, Сэкетт пошел к Мэри Энн.

— К дому подошел, во всяком случае, и они его впустили. Долго не пробыл — в первый раз. Но думаю, он их знал. Или самое Мэри Энн, или кого-то там еще, потому что я заглянул в окно, а он там сидит и пьет с ними кофе.

Следующее дело, выходит — это зайти к Мэри Энн Хейли. Чантри поднялся.

— Придави малость подушку, Бака. Чего еще вспомнишь — все равно чего — буду рад послушать.

Поколебался немного.

— Знаешь, Бака, полицейским ведь меня поставили за неимением лучшего. Для этой работы я плоховато устроен. Но, как бы ты ни считал, в этих краях будет установлен правопорядок. Этот Сэкетт, его не на поединке убили. А умышленно. Подстерегли. Или, может, убил человек, с которым он вместе сидел. Выстрелом в спину, вплотную. Я обязан его схватить. И схвачу.

— Думаешь, это мог быть я?

— Нет, не думаю. Разве что ты сумел меня провести. Но я думаю, что ты знаешь больше, чем сам считаешь. Время посидеть и поразмыслить у тебя есть. Вот и размышляй. Перебери все, что случилось, все, что ты видел или думал, что видел. Потом мне скажешь.

Дневной свет едва брезжил, когда Чантри добрался к себе домой. Размешал угли в плите, поставил греться воду для кофе. Когда вошла Бесс, он спал, положив голову на руки. Приготовив кофе, она потрясла его.

— Что случилось, Борден? Почему ты встал?

— Подумал, что слышу кого-то. Вышел и посмотрел. Потом проснулся Билли, он вспомнил кое-что, и я сходил в канцелярию.

— Среди ночи?

— Важное дело было, Бесс. Билли вспомнил клеймо на той гнедой лошади. Я проверил, оказалось, клеймо принадлежит семье Сэкеттов.

— Я о них слышала. Убивают направо и налево, так?

— Нет, Бесс, не так. Лучших людей и лучших граждан, чем Сэкетты, еще поискать. Они родом с холмов Теннесси, но народ порядочный. Стрелять им порой случалось, но такие уж тут места. Здесь нужны мужчины, не тряпки.

— Вот почему я хочу переехать, Борден. На Восток, в Вермонт.

— Что я там буду делать? Кроме коров я ничего не знаю.

— Ферму заведешь. Найдешь какую-нибудь работу.

— Бесс, — терпеливо проговорил он, — мы уже обсуждали это не один раз. В этом городе живет пятьдесят человек из тех, кто имел ферму на Востоке, и ничего у них не вышло. Теперь они здесь, и некоторые устроились совсем неплохо. Я никогда не найду там себе подходящего места, Бесс.

— Борден, я боюсь. Боюсь, что тебя убьют. В тебя стреляли, много раз. Я знаю! Ты мне не говоришь, Присс рассказала. Весь город об этом твердит. Ты ей нравишься, знаешь? Всегда нравился.

— Все со мной будет нормально. Никогда не было так, чтобы строилось нечто новое, и при этом никому не было плохо и никто не погиб. Я не хочу умирать. Все, чего я хочу, это быть с тобой и Томом, но кто-то должен исполнять мою работу. Кому еще ее делать?

— Лэнгу Адамсу. Он хоть холостой.

— Скоро женится. Он ухаживает за Блоссом Гейли.

— Знаю. Милая женщина… Только… ну, слишком долго прожила среди мужчин, там, на своем ранчо. Слишком свободно разговаривает. Выросла, знаешь, среди ковбоев.

— Поверь, Лэнг мог найти и похуже.

— Борден… я не собиралась говорить, но… в общем, я тоже ночью что-то слышала.

— Когда?

— Ты спал. Я слышала шум, но вставать не стала. Кто-то ходил возле конюшни. Приподняла занавеску и едваразглядела какую-то фигурку. Не настолько, чтобы узнать, кто это, только поняла, что там человек. Вошел в конюшню, потом вышел. Подошел к заднему крыльцу и посмотрел сквозь сетку.

— И ты не позвала меня?

— Борден, ты бы очнулся от глубокого сна, а он уже был там, и в темноте. У него были все преимущества.

Борден отодвинулся от стола и вышел, уперев взгляд в землю. Несколько смазанных отпечатков. Край подошвы четкий, острая линия. В конюшне обнаружился след каблука, с полдюйма. Острый кант. Новые сапоги. Или почти новые.

Чантри припомнил свою единственную крохотную зацепку. Лежа на полу старого склада после того, как его ударили, он хватил кого-то наудачу, и его пальцы скользнули по сапогу. Сапог был хорошо вычищен и почти новый на ощупь.

Он пошел к дому, наслаждаясь запахом жареного бекона. Садясь за стол, услышал, как в комнате возятся мальчики.

Теперь он начнет обращать внимание на сапоги. Надо будет найти человека, который носит новую с иголочки обувь.

Что напомнило ему: надо повидать Хайэта Джонсона.

Нынче же.

И надо будет увидеть Мэри Энн Хейли.

Чантри встал и потянулся за своей шляпой. Бесс повернулась к нему, не выпуская вилки.

— Борден? Будь осторожен.

Борден вышел в яркий утренний свет и посмотрел в сторону дома Маккоя.

Как тут быть осторожным, если он и понятия не имеет, кого надо остерегаться?

Кто-то, находящийся в городе, хочет его убить. Кто-то, находящийся в городе, очень встревожен. И тревожится все сильнее. Из себя выходит.

Потому что у кого-то остается все меньше времени. У кого-то, стрелявшего в людей прежде. У кого-то, кто готов стрелять снова. В любой момент.

Глава 11

До открытия банка было еще время, так что, пройдясь по улице, дабы убедиться — все в порядке, и перекинувшись словом с Блэйзером и Элси, Чантри вернулся к «Бон тону», занял свое обычное место и стал ждать, пока Эд принесет ему кофе.

В углу сидели два коммивояжера, присутствовал также и ковбой с ранчо к западу от города: шляпа сдвинута назад, пыльные сапоги со шпорами задвинуты под стул, в блюдце стынет кофе. На вид никак не больше семнадцати. Впрочем, для работника на ранчо нормальный возраст. В самом деле, одно из самых громадных стад, которое когда-либо гнали из Техаса на север, находилось под началом человека — взрослого человека, безо всяких оговорок, — которому только что исполнилось семнадцать.

Ответственность, как и труд, на равнинах Запада узнавали рано.

Чантри едва успел расположиться, как появилась Присси. Сразу заметно: что-то ее гложет. Быстро окинула взором зал, немедленно направилась к его столу и села. Глаза расширены от возбуждения.

— Маршал, я только увидела тебя на улице, сразу прибежала. Тебе надо глядеть в оба!

— Стараюсь. А что не так?

— Слышал когда-нибудь про Буна Сильву?

В животе неожиданно стало пусто.

— Слышал, — сказал он, — и в чем дело?

— Маршал, — она наклонилась ближе, — кто-то из города ему написал!

— Их право, — ответил Чантри. — Коли им известно, где он обретается.

— Известно, в том-то и дело! Маршал, письмо отправили в одном из тех дешевых конвертов, какие продаются в магазине. Ими пользуется каждый. А надписали печатными буквами. Адрес печатными буквами написали, понимаешь, чтобы не узнали почерка.

— Это частные дела, Присси. Меня не касаются.

Присси выпрямилась на стуле.

— Не касаются, да? С какой стати кому-то отсюда писать наемному стрелку? Из-за пастбищ никто не воюет. Нигде никакого беспокойства, кроме того, что ты накликал на свою голову, начав преследовать того убийцу. В тебя стреляли, маршал. Съездили по черепу. Прикончили бедного Джонни Маккоя. Думаю, когда ты забрал седло Ригинза…

— Откуда ты знаешь? — резко спросил он.

— Ты живешь здесь достаточно долго. В этом городе тайн не существует. Миссис Ригинз сказала Элси, что Джордж хотел, чтобы тебе досталось его седло. А на кой тебе второе? Если уж отдавать его кому, почему не маленькому Билли Маккою, который получил его уздечку? Всякий понимает, тут что-то, кроется. Может, Джордж хотел тебе что-нибудь этим сказать? Ну вот, я как увидела это письмо к Сильве, точно смекнула: это насчет тебя. Кто-то хочет сжить тебя со света, маршал, ужасно хочет. Теперь следи. Скоро он приедет в город…

— Ты отправила письмо?

— А как же. Моя обязанность. А все равно, ты у нас за порядком смотришь, так что я решила: тебе следует знать.

— Спасибо, Присси. — Чантри наполнил свою чашку. Затем вспомнил элементарное: — Куда ушло письмо?

— В Тринидад. — Чантри налил собеседнице кофе. — Маршал, а ведь это странно. Откуда этот, который писал, знал адрес? Я вот слышала, что Сильва живет где-то около Таскосы, а не там, так в Лас-Вегасе. С чего ему посылать письмо в Тринидад?

Хороший вопрос. Очень хороший. Борден Чантри уставился в свою чашку. Господи, подумал он, хоть бы Бесс об этом не узнала.

Сильва был ганфайтер… Был грабителем, посидел в тюрьме, в последнее время «работал» на разных ранчо в разных местах — сгонял с земли поселенцев. Убил троих либо четверых на дуэлях, и поговаривали, что к этому списку стоило бы добавить еще с полдюжины, но кому об этом в точности известно?

— Не рассказывай об этом, — предупредил он Присси. Но, выговаривая эти слова, помнил, какая из нее любительница помолчать, и сомневался, сможет ли она при всем старании держать язык за зубами.

Ответ его успокоил.

— Не волнуйся. Думаешь, я хочу, чтобы тот человек знал, что я тебе сказала? Еще и меня решит убить. Никому ничего, и ты тоже не рассказывай.

Она встала и вышла как раз перед тем, как в ресторан вошла Блоссом Гейли. Эта сразу его заметила и направилась к его столику.

— Салют, Борд! Рада видеть! Лэнг этим утром тебе не попадался?

— Мне нет. Садись, Блоссом. Я все собирался к тебе съездить.

— Ну, Борд, сам ведь понимаешь, это не годится! Женатый человек, и ребенок есть!

Он покраснел, а она засмеялась, довольная шуткой.

— Я не это имел в виду, — запротестовал Борден. — Просто хотел поговорить о Джордже Ригинзе.

— О Джордже? — Ее лицо погрустнело. — Скверное было дело, очень! Я его обожала. Настоящий мужчина. Теперь таких мало найдешь. — Подняла на него глаза. — Так что насчет него, Борден? Если я могу чем-то помочь, только скажи.

— Когда его убили, он выехал навестить тебя. Ты за ним посылала?

— Я? Ну нет! Зачем мне полицейский? Если кто начнет портить мне жизнь, у меня на этот случай винтовка есть. Вот и вся полиция, какая мне нужна на моей земле, потому что кто меня беспокоит, так только скотокрады, а с ними я и сама управлюсь — так же, как делал па.

— Лучше оставь это дело служителям закона, Блоссом.

— Каким служителям? Ты — городской маршал. Вне города у тебя полномочий нет. Есть у нас сельский шериф, я про него слышала, а видеть не видела. Может, есть какой федеральный маршал в Денвере, а мне от него какая польза? Пока я до него доберусь, а он доберется сюда, мои коровы будут уже в Мексике.

— Ригинз хотел с тобой поговорить. Не знаешь о чем?

Она задумалась… самую чуточку дольше, чем нужно.

— Нет, Борден, точно не знаю. Джордж в некоторых отношениях был для меня, словно второй отец. Неплохой был человек, но никому особенно не доверял. Всегда боялся, что я попаду в неприятную историю.

— И не догадываешься, почему он вдруг решил к тебе поехать?

— Нет. — На этот раз ответ пришел быстрее.

Чантри не настаивал, но у него в мозгу засела идея, что она в действительности знает, затем Ригинзу загорелось к ней поехать. Почему она не хочет говорить в таком случае?

На какое-то время он мысленно вернулся к Буну Сильве. Знаменит скоростью стрельбы и не делает промахов. Допустим, Присцила права и послали за наемником, чтобы убить его, Бордена Чантри? Какие у него шансы противостоять Сильве? Самого себя Чантри ганфайтером не считал и отвергал любые подобные предположения. Пользоваться револьвером он умел неплохо, но соревноваться с кем-либо в этом деле не собирался никогда. Занятие для недоделанных сопляков. И он никогда не собирался кого-то убивать.

Тем не менее вдруг такая необходимость возникнет? Прямо тут, на этой улице?

Чантри потряс головой, чтобы вытрясти эту мысль. Он сядет на этого коня, когда время его для него оседлает. Пока что дел и без этого полно.

— Не мешает, что я здесь сижу? — неожиданно спросила Блоссом. — Я жду Лэнга.

— Извини, замечтался. В последние дни много о чем приходится думать.

Кто сможет рассказать ему о Сильве? Ким Бака, разумеется. Ким знает всех, кто ходит кривыми дорожками.

Чантри резко встал.

— Блоссом, ты никуда не уходи. Я хотел бы опять с тобой поговорить. Сейчас мне нужно сбегать в банк.

— О, я буду в городе! Намечаются танцы, ты не знал? Лэнг меня поведет туда.

Хорошо бы сказать Бесс. Она потанцевать любит. И он сам тоже — неожиданная склонность для такого не слишком общительного человека. Все говорят, у него хорошо получается. Ладно, посмотрим.

Он зашагал по улице, по привычке наблюдая за прохожими. Около банка повернулся и посмотрел вдоль улицы, по которой только что и прошел. Если за Сильвой послали, чтобы тот прикончил Бордена Чантри, может, наемник постарается устроить на него засаду? Или встретит предполагаемую жертву лицом к лицу?

Не знает Бака — может знать Тайм Рирдон. Стоит ли рассчитывать на честный ответ, задавая Тайму подобные вопросы? Поразмыслив, Чантри решил, что стоит. Тайм скажет все, как есть. Что бы там ни было. Отлично, этого ему и надо.

Он вошел в банк, и кассир указал головой по направлению к Джонсонову кабинету. Банкир поднял взгляд на вошедшего.

— А? Здравствуйте, Чантри. Прошу простить, что я вас тогда оборвал. Не люблю, когда посторонние интересуются банковскими документами. Люди предпочитают держать свои финансы подальше от любопытных глаз, ну, я и поупирался немного.

— Что было нужно Сэкетту?

Хайэт задумался лишь на секунду.

— Открыл у меня счет. Дал чек на три тысячи долларов к оплате банком в Санта-Фе.

— Три тысячи? — Чантри шлепнулся в кресло. — Ничего не сказал, почему он их здесь помещает?

— Сказал. — Хайэт Джонсон откинулся на своем вращающемся стуле. — Конечно, это не для публики. Он настаивал, чтобы она ничего не знала, пока он кое-что не проверит. Хотел выяснить, не тянет ли кто здесь из нее деньги.

— Из кого «из нее»?

— Мэри Энн Хейли.

Они уставились друг на друга, потом Джонсон покачал головой.

— Это не то, о чем можно подумать. Сэкетт все мне растолковал. Коротко и ясно. Несколько лет назад в одном лагере горнодобытчиков на западе началась эпидемия. Мэри Энн с риском для собственного здоровья ухаживала за больными, и один из них был Сэкетт.

Ну, о Сэкеттах вы, полагаю, слышали. Свои долги они платят. Проезжавший через Мору человек упомянул в разговоре с ними, что Мэри Энн нездорова, что нуждается в перемене климата и что у нее нет денег на дорогу.

Больше им ничего и не потребовалось. Несколько Сэкеттов скинулись, и Джо отправился в путь. Часть суммы вез наличными, часть — в этом чеке.

Он заходил к ней, но не счел этого достаточным. Всякое ведь бывает. Часто эти девушки втихомолку содержат мужчину, который, не говоря худого слова, забирает все, что у нее есть. Так что Джо хотел разобраться в ситуации, прежде чем отдавать ей остальное. И хотел решить, отдавать ли ей сразу все или пусть получает деньги частями со счета. Депонировал чек и оставил у меня седельные сумки.

— Сумки?

Хайэт Джонсон повернулся к большому сейфу. Сейф был старый, для банковских целей больше не использовался, а служил местом хранения ценностей, оставленных местными жителями или путешественниками.

Отперев дверцу, он извлек из сейфа пару потрепанных сумок и брякнул их на стол.

— Придется расписаться за них, маршал. Не то чтобы я вам не доверял, но их мне оставили под мою ответственность.

— Распишусь, конечно. — Борден Чантри уже поднимался. — Спасибо, Хайэт. Это мне очень помогло. Только теперь я знаю, зачем он явился в город. Действенная подмога.

Хайэт пододвинул ему лист бумаги, и Борден написал расписку. Уже ставил подпись, когда Хайэт добавил:

— Маршал, Сэкетт носил на себе деньги, и много.

— Сколько?

Пожатие плечами.

— Несколько сот долларов, самое меньшее. В денежном поясе и в мешочке, который он прятал под одеждой. Много весили. Видно было по тому, как он двигается.

— Благодарю. — Джонсон снова развалился в кресле, а Чантри направился к выходу из кабинета. — Поговорю с Мэри Энн.

Хайэт Джонсон поерзал в кресле.

— Чантри? Я бы на вашем месте был очень осторожен. Как нельзя больше осторожен. По вас они до сей поры промахивались, но с Джонни Маккоем и с Сэкеттом не оплошали.

Обратный путь вел мимо салуна «Корраль». Чантри постоял в дверях, потом вошел. За одним из столиков двое играли в карты. У стойки возчик пил пиво.

Тайм Рирдон занимался протиранием стаканов. Поставил один и двинулся к дальнему концу стойки, чтобы встретить нового гостя. Вынул из зубов сигару.

— Чего вам, маршал?

— Небольшая беседа. — Чантри уложил массивные локти на край прилавка. — Что ты знаешь о Буне Сильве?

Рирдон опять освободил рот от сигары.

— Никогда не имел с ним дел, — медленно произнес он, — но по слухам, человек он опасный.

— Убить человека за деньги может?

Рирдон улыбнулся.

— За деньги может, ради развлечения может и попросту, чтобы не мешался под ногами, тоже может. Ни на грош совести и никаких тормозов. Кто с ним связывается, не желает себе добра.

Пять футов девять дюймов — или десять, такой вот его рост. Весу в нем примерно сто шестьдесят фунтов, я бы сказал. Темный, смуглая кожа, волосы черные, но глаза светлые — голубые. Смотришь вроде как в стекло. Верхушка с одного уха срезана начисто, не знаю, когда и как. Он ее обычно прикрывает волосами. Стреляет хорошо из любого оружия, хоть спереди, хоть в спину.

— Это я и хотел знать. Чего следует ожидать.

Рирдон взял с прилавка свою сигару.

— Виски? — предложил он.

— Я выпью пива.

Хозяин салуна налил себе немного.

— Редко прикасаюсь к этому добру, — откровенно сообщил он. — Плохо уживается с бизнесом… или с оружием. Да и с картами тоже.

Достал из-под стойки бутылку и стакан. Налил стакан доверху пивом.

— Он едет сюда? На тебя зубы навострил?

— Не знаю. Есть предположение, что такое возможно. — Чантри попробовал пиво. — Рирдон, я не очень понимаю в таких вещах. Сколько нужно денег, чтобы нанять такого человека?

Рирдон улыбнулся и пожал плечами.

— Сильва охотно прикончит овцевода, или повара, или бродягу за пятьдесят долларов. Поселенец обойдется в сотню… если семейный.

— А я?

— Две сотни, может, больше. Некоторые говорят, ты сам — очень хороший стрелок. Меньше двухсот он не возьмет и постарается обеспечить себе преимущество. — Стряхнул с сигары пепел. — Чтобы ты был при оружии, так что у него будет отговорка, но он выберет время, когда ты не будешь в состоянии отреагировать мгновенно. Пил кофе, скажем, в «Бон тоне» и начал подниматься из-за стола. Человек часто опирается рукой на стол, когда встает. Или ты схватился за луку седла, собираясь сесть верхом. Дождется момента, который сработает на него, и стрелять в «молоко» не будет.

— Две сотни — это хорошие деньги.

— Да, хорошие. Мало кто в городе может столько выложить. Джонсон, я думаю. Возможно, Блэйзер. Блоссом наверняка.

— Блоссом-то почему?

— Деньги есть. А вот есть ли мотив, это не мне знать. Я бы не стал никого исключать, ежели только он способен уплатить двести долларов.

— Себя тоже?

Рирдон усмехнулся.

— Меня тоже. Но, маршал, — он взглянул Чантри прямо в глаза, — это большой расход для человека, у которого имеется винчестер.

— Кой-кого ты забыл, — сказал Чантри.

— Кого же?

— Мэри Энн Хейли, — ответил он и вылил в рот остаток пива.

Глава 12

Борден Чантри двигался на юг, по Главной улице, пока не оставил за собой мексиканский ресторан. Поворот на хорошо утоптанную тропинку к жилищу Мэри Энн. Дом стоит особняком, позади остальных, в окружении небольшой рощицы.

Белый, квадратный, с незначительным позднейшим добавлением — верандой вдоль всего фасада. Укрыт тенью нескольких огромных тополей. За домом — конюшня, перед ним — перекладина, привязывать лошадей. Лошадей Чантри не увидел. Никаких признаков жизни, кроме тонкой ниточки дыма над печной трубой.

В тени ближайшего тополя он остановился. Задувал легкий ветерок, стало прохладно. Чантри снял шляпу и вытер потник. Неприятное предстоит дело. Приставать с расспросами к женщинам он не привыкнет никогда. Еще хуже, что Мэри Энн больна.

Стоит ли ее подозревать? Сэкетт был у нее дома с приличным количеством денег. Деньги он принес для нее и еще больше оставил в банке, но знала ли она об этом?

Приятеля мужского пола у Мэри Энн нет. Если б был, об этом знал бы весь город. Вот Луси Мари, она неровно дышит к одному из ковбоев на ранчо «О-черточка-О», которое иногда называют «Гантеля». Чантри поднялся по ступенькам, позванивая шпорами. Доски заскрипели под его тяжестью. Постучал в дверь.

Дверь открылась тут же, словно его давно ждали. Внутри стояла Луси Мари.

— Маршал? Хотите войти?

Он шагнул за порог, снимая шляпу.

— Как дела, Луси? Мэри Энн дома?

— Вы входите и садитесь. Пойду скажу ей, что вы здесь.

Она ушла, а Чантри огляделся вокруг. Такая гостиная могла быть в любом городском доме. Только что есть фортепьяно. В городе кроме этого есть еще только одно, и то в церкви. Нет, там не фортепьяно — орган.

Ковры чуть потолще. Мебель обита бархатом или чем-то вроде. Много красного, и цвет этот ярче, чем в большинстве домов.

Занавески раздвинулись, и он оглянулся. Вошла Мэри Энн Хейди. Он поднялся на ноги.

— Как поживаете? Извините, что побеспокоил.

— Это ничего, маршал. Мне сегодня лучше.

— Я расследую смерть Джо Сэкетта.

— Так я и думала. Хотите знать, что мне о нем известно? Или еще что-нибудь?

Прежде чем он успел ответить, она повернула голову.

— Луси? Сделай нам чаю, хорошо?

Оглянулась на него. Неяркая, но вполне привлекательная женщина — оценил Чантри. Одета в бумажное, голубое с белым платье с квадратным вырезом, обведенным кружевами. И на запястьях кружева. Чантри не особенно разбирался в таких вещах, но запоминал. Бесс захочет знать. Исполнится неодобрения, но знать захочет.

— Вы пьете чай, маршал, не так ли?

— Все пью. Разумеется. Но вам ни к чему беспокоиться.

— Никакого беспокойства.

Она стала заметно тоньше с того раза, как Чантри ее видел, а ведь всегда производила впечатление хрупкости — совсем нетипично для женщины такого сорта в здешних краях. И не младенец. Сорок? Может быть, а может, меньше — жизнь-то у нее была бурная. Чантри припомнил обрывки сплетен, слышанных и там и сям.

Семью ее перебили индейцы почти тридцать лет назад, а ее взяли приемные родители и обращались с девочкой не слишком ласково. Она сбежала, устроилась в странствующую труппу, вышла за актера, который, когда она заболела, исчез. Жила в Калифорнии и Неваде. Это там она ухаживала за хворыми старателями, поставив на карту свою жизнь, чтобы вернуть им здоровье.

Ее знали в Вирджиния-Сити, в Пьоче, что значит по-испански «Кирка». В Лидвилле — Свинцовом городе и в городке Тин-Kan — Оловянная Кружка. Некоторые говорили, что позднее она обрабатывала и городки скотоводов, расположенные дальше к востоку. Где-то по дороге сошлась с профессиональным картежником, но он погиб — опрокинулась повозка. С тех пор никого у нее не было.

— Вы хотели спросить про Джо Сэкетта. Я его никогда не встречала, пока он не приехал в город. Один из его братьев заболел там на западе, и я помогала ухаживать за ним, пока он не выздоровел. Он услыхал, что я в тяжелом положении, и Джо приехал, чтобы передать мне денег.

— Сколько?

— Пятьсот долларов для начала. Сказал, что будет больше, когда я устроюсь на побережье.

— Значит, Джо дал вам пять сотен. Вам известно, сколько еще у него оставалось?

— Понятия не имею, но деньги у него были. Я это видела.

— Кто-нибудь кроме него приходил сюда в тот вечер?

— В первый раз он пришел утром, но я еще спала. Вернулся позже. Объяснил, зачем приходил и что деньги дали тот его брат и еще другие. Я помогла Сэкеттам, Сэкетты хотят помочь мне. Мне надо взять эти доллары и ехать в Сан-Диего, там живет другой старатель, кому я помогла. У него есть дом, где я могу жить. Климат подходящий, а денег мне на жизнь хватит.

— Неплохо, — заметил Чантри. — Еще о чем-нибудь вы говорили?

— Ну, он расспрашивал о городе, о людях. Сказал насчет одного встреченного на улице, вроде бы он его видел в Нью-Мексико.

— Описал его?

— Нет, и не думал. А я не обратила внимания, потому многие там побывали. Некоторые ковбои перебираются дальше к югу, когда наступают холода. Чего удивительного? В степи до костей продрогнешь.

— А то я не знаю, — мрачно согласился Чантри.

Луси принесла чай и тихо села рядом.

Он отпивал по глотку, слушая про поселки горняков на западе и про тяжелые времена. Что он выяснил в результате? Что Джо Сэкетт приехал, чтобы помочь Мэри Энн. Что дал ей денег и положил еще в банк. Ушел из ее дома. Подвергся нападению Кернза и Харли, справился с ними, однако до отеля так и не добрался.

Был убит выстрелом в спину. Где? Был в тот момент без верхней одежды. Почему?

Наивным человеком Сэкетт не был. Как же сумел кто-то подобраться к нему сзади? Был ли это некто, кому Джо доверял, может быть, его знакомый?

— Кто еще был у вас тогда?

— Утром никого, — задумчиво произнесла девушка. — Когда он появился, во всяком случае. А вот когда пришел обратно… — Она прервалась, вспоминая. — Нет… забыла. Заходили несколько человек, не для дела, просто проведать или пропустить стаканчик.

— Бун Сильва вам известен? — бросил Чантри.

Выражение ее лица не изменилось. Только пожала узким плечом.

— Слышала.

— Во второй раз, когда он был здесь — я про Сэкетта, — в какое время он ушел?

Мэри Энн уже поднесла чашку к губам, но остановила руку и поставила чай на стол.

— Удивительно, но я не помню! Он сидел здесь, читал журнал, который попался ему на глаза. Я утомилась и пошла прилечь. Может быть, Луси вам скажет.

Луси отрицательно покрутила головой.

— Но он сидел здесь после. Читал и пил кофе.

— Ничего больше?

— Нет, не думаю, что он употреблял спиртное. Кофе и все. Когда дочитал, то пошел вымыть руки, вернулся и сразу после этого ушел.

— Он говорил, куда идет? Или что собирается делать?

— Мэри Энн предложила ему комнату. — Луси подняла глаза. — У нас есть свободные комнаты. Иногда останавливаются на ночь знакомые, иногда кто-нибудь выпьет слишком много, и мы устраиваем его там. Но он сказал: «Пойду в гостиницу». — Она неожиданно свела брови и запнулась. — И вы знаете, когда он уходил, я заподозрила, что с ним не все ладно. Еще раз пригласила остаться, а он только головой покачал и пошел своей дорогой. Раз мне показалось: вот-вот упадет. Я было к нему, но он выпрямился и ушел.

Куда?

Не в первый раз говорят, что Джо Сэкетт шатался, выглядел, словно пьяный. Хотя пил он мало либо не пил совсем.

Кофе — вот и все.

— Луси Мари, попробуйте подумать. Кто варил тот кофе?

— Я, кто же еще. Как обычно. Изредка Мэри Энн варит.

Одуряющее зелье в кофе? Зачем? Он уже дал им деньги и собирался дать больше. Луси? Чантри взглянул на нее, размышлял. Может, Луси Мари и кто-нибудь еще попытались раздобыть деньжат своими силами?

Вряд ли. Но мысль не уходила.

— Блэйзер приходил тем вечером? Мне нужны свидетели. Знающие, куда Сэкетт направлялся и что намеревался делать.

Мэри Энн отозвалась нерешительно.

— Чем занимаются приходящие сюда — это их дело, я не хочу об этом знать. И спрашивать не хочу, разве что им охота поговорить. Некоторые из них подолгу не бывают в обществе. Им трудно удержаться. Мы привыкли к этому. Некоторые работники на ранчо месяцами не видят женщин, и, когда являются сюда, из них так и рвется. Скучают по разговорам — так же, как и по чему другому.

— Да, Блэйзер здесь был, были также Хайэт Джонсон и Лэнг Адамс. Делали обход, я бы так это назвала.

— Тайм Рирдон заходил тоже, — дополнила Луси Мари, — но надолго не остался. Искал кого-то, мне показалось.

Чай у Бордена Чантри кончился. Он аккуратно поставил чашку. Фарфоровый сервиз был образцом элегантности, и он старался подобрать слова, описывающие рисунок, чтобы рассказать о нем Бесс.

— Насчет кофе. Вы одна были в кухне, когда его готовили?

— Да Господи, конечно нет! — Луси засмеялась. — Наша кухня — самое модное место в доме. Без конца приходят и уходят.

Он посидел еще немного, задал несколько вопросов. Хотелось бы придумать такой вопрос, который бы вызволил из небытия полезные для него сведения. Но плохо у него выходило с вопросами. Однако. Что-то в том кофе было, потому что Сэкетт показался не в себе вскоре после того, как его выпил. Причины приправить напиток у девушек вроде бы нет. И все же с Джо что-то произошло, и потому он нетвердо держался на ногах по выходе от Мэри Энн.

Чантри попрощался, надвинул на голову шляпу и потянул за собой дверь, пока та не закрылась. Постоял там, прочесывая глазами окружающую местность, перебрался в тень ближайшего тополя и встал опять.

Куда отправился Сэкетт, покинув дом Мэри Энн? В гостиницу, подсказывала логика. Лошадь он пристроил раньше, у Маккоя. Незачем ему было идти куда-либо, кроме гостиницы или же места, где можно поесть: мексиканский ресторан или «Бон тон». Если предположить, что у него в городе не имелось знакомых.

Но, может, он встретил знакомого у Мэри Энн? Никто об этом не заикнулся, и тем не менее такое могло случиться. Или же кто-то попался ему после, на дороге?

Точно к северу ярдах в трехстах возвышался тот самый склад, где Чантри получил по макушке. Ресторан мексиканца находился меньше чем в сотне ярдах от него. Чуть подальше, через улицу, жилье Маккоя. Его собственное — примерно в трехстах ярдах к северо-западу, больше на запад, чем на север. Чантри последовал маршрутом Сэкетта.

Почва песчаная, поросла сорняками, редко раскиданы островки кактусов. Около ресторана поднимается пара деревьев. Вокруг дома Чантри их больше.

А если… да, если Джо стало жарко? Если допустить, что он разделся сам и нес жакет, перекинув его через руку?

И вместо того чтобы направиться по улице прямо на запад, пошел на северо-запад — обходя с тыла мексиканский ресторан?

Салун «Корраль», если не считать задней двери, обращен в эту сторону слепой стеной. Старый склад пуст, никто туда не ходит. И должен был настать такой момент, когда Сэкетт, двигаясь этой дорогой, оказался скрыт от посторонних взглядов.

Искать следы, когда прошло столько времени, бесполезно. Да и не только время — порядочное число собак, детей, а иногда лошадей и коров прошли по этому месту, уничтожая отпечатки.

Еще одна мысль пришла ему в голову. Сухой овраг, в котором он нашел седло, расположен совсем недалеко. К востоку.

Чантри пытался отыскать мотив убийства. Кто-то имеет зуб на все племя Сэкеттов? Польстился на золото, что Джо нес с собой?

Но как это может быть связано с убийством Пина Доувера и Джорджа Ригинза, если его действительно убили. И Джонни Маккоя?

А есть ли здесь вообще связь? Ригинз верил, что смерть Доувера была делом рук преступника — а почему он так в это верил? И ведь Доувер работал в округе Моры, откуда приехал Сэкетт. Эфемерная общность. Но все-таки.

Неожиданно Чантри двинулся к складу. Однако, сделав не больше десятка шагов, круто повернул налево и вскоре мексиканский ресторан загородил остальные здания.

Пошел дальше. Домой.

Вошел и увидел, что Бесс шьет. Взглянула на него, оторвавшись от работы.

— Как себя чувствуешь?

— Нормально, — ответил он, — малость притомился, больше ничего.

Бухнулся в кресло, положил шляпу на стол, со звоном шпор уложил ноги поудобнее.

— Ходил к Мэри Энн.

Бесс взглянула внимательнее.

— Ну и как она?

— Слаба, — сказал Чантри. — В чем душа держится. Сэкетт привез ей денег, столько, что хватило бы переехать на побережье. Похоже, старатели, которых она нянчила во время той повальной заразы, высоко ее ценят.

В меру сил он описал, как Мэри Энн выглядела, рассказал про гостиную и про мебель, про немногочисленные картины — все, о чем только мог вспомнить.

— Не понимаю, что вы все в ней находите, — чопорно заявила Бесс. — Не такая уж она красавица. И страшно худая.

— Болеет, чего ты хочешь. Но ведь не только в ней дело. Некоторые туда ходят, потому что это удобное место для встреч, потом, у нее всегда найдешь последние газеты. Я и не знал, что столько газет выпускается! И журналы есть.

Он откинулся в своем кресле.

— Не могу найти в этом деле концов. Похоже, я вообще не для этой работы создан.

— А чего ты так беспокоишься? Мертвый в могиле, воскресить ты его не воскресишь. Может, его надо было убить.

— Человека, который двести миль промотался в седле, чтобы отвезти денег больной женщине? Нет, он вполне сгодился бы живой — хотя кое-кто так не думал. Мне кажется, не в деньгах там было дело. А в том, что этот кое-кто наложил в штаны.

— Как насчет Кима Баки? Ты как-то говорил, что он планировал украсть у Сэкетта лошадь.

— Говорил. Но он ворует коней, а не стреляет в людей. Не то чтобы он не мог, если бы захотел. Стреляет он лучше многих.

«Что мне следует сделать, — размышлял Чантри, — это взять блокнот и все по порядку расписать. Кого подозреваю, что у меня есть, чтобы подозревать каждого из них, где они находились в тот момент, когда в кого-то стреляли».

Внезапно его обдало волной жара. Как же он не подумал! В каких точках, к примеру, находился каждый из подозреваемых, когда был убит Джонни? Когда огрели по башке его самого?

«Болван ты, Борден. Старый Джордж Ригинз не прохлопал бы все это».

Ригинз… лишь теперь Чантри вспомнил про тощую записную книжку, которую извлек из потайного кармана в седле.

Вот где могут находиться ответы на все его вопросы.

Глава 13

О книжке он никому ничего не сказал.

Это была обычная маленькая книжечка, такие владельцы ранчо называли счетными и записывали туда, сколько скота у них, на каком пастбище или в каком эти пастбища состоянии. Большинство держали такие вещи в голове, но, если скота у тебя ходило несметное количество, книжечка весьма выручала.

Что, если Джордж прямо взял и назвал имя? Если в книжке изложена разгадка преступлений? Этого ему, Чантри, и надо? Или он побаивается того, что может в ней найти? Ведь в городе он знает каждого человека. Со всеми в приятельских отношениях, даже с Таймом Рирдоном. А преступник должен быть одним из них.

Чантри покрутил в уме немногое, что удалось разведать, пытаясь выстроить схему.

Потом подумал: убийца будет как на иголках. Он, маршал, не знает, кого ловить, но тот-то знает, кто его выслеживает, и наверняка следит за каждым его шагом, видит, когда Чантри подбирается ближе, смеется, когда что-либо уводит полицейского в сторону от истины. И еще одно не следует сбрасывать со счетов. То, что тот, неизвестный, может потерять над собой контроль.

Как говорили старые люди? На воре и шапка горит? Предположим, преступник считает, что маршал стоит ближе к решению задачи, чем это есть в действительности? Да что предположим — так и есть, ведь он попытался убить его. Или отогнать.

Мальчики пришли с улицы ужинать. Чантри посмотрел на Билли, паренек торопливо отвел глаза. С ним-то что случилось? Ведет себя так, словно в чем-то провинился. Но уж это глупо. Еще только осталось Бесс заподозрить и Тома.

Как обычно, было много разговоров, однако Чантри думал о своем. Вернулся мысленно к Буну Сильве. В ближайшие несколько дней наемный стрелок может оказаться в городе. И время он выберет с большим старанием. Только одна маленькая зацепка есть у Бордена Чантри. Сильва, скорее всего, не ждет, что о нем предупредили.

Что может обернуться очень большими неожиданностями.

Ужин кончился. Борден смотрел, как парни помогают мыть и вытирать посуду, после чего прихватил чашку кофе и отправился в гостиную.

Бесс с удивлением оглянулась, когда он открыл эту дверь, потому что гостиная использовалась редко, если не считать случаев, когда в дом являлся пастор или другая какая важная особа. Но сегодня он хотел побыть один.

— Мне надо подумать, — пояснил он.

— Понятно, — согласилась Бесс.

С появлением детей дом переставал быть самым спокойным местом, но Бордену их присутствие нравилось все равно.

По пути он подобрал Сэкеттовы седельные сумки. Усевшись на диване, расположил их между ног и расстегнул ремешки.

Некоторое время не решался продолжать. Глубоко сидящая в нем деликатность мешала этому вторжению в личное имущество другого человека. Сам он держал свое при себе, с людьми обходился приветливо, но сдержанно — зоркий часовой у врат своей личной жизни. В той же мере он уважал и чужие дела.

Вдруг руки его застыли в неподвижности. Вот этот ремешок, только что расстегнутый: одна из дырок свободнее остальных, и язычок пряжки просунут в следующую. Чего не должно быть. Кто везет что бы то ни было в седельных сумках, засупонит их до последнего, чтобы ничего не потерялось. А вот если в сумки лазили и спешили опять их закрыть, могли тогда бросить именно так.

Чантри досадливо тряхнул головой. Ну кто здесь будет заниматься такими делами? Бесс — конечно нет. Том? Нет. Билли? На эту тему Чантри мысленно порассуждал. Не он. Билли — мальчик честный, это ему известно. Не упомнишь, -сколько раз Билли подворачивался случай что-нибудь подтибрить, и он никогда этого не делал.

Чантри сунул руку в сумку, достал мешочек с патронами сорок четвертого калибра, табличку пеммикана и небольшой мешок кукурузной муки — неприкосновенный запас, такой в прежние времена часто возили с собой. Плотный клубок бечевки из сыромятной кожи, футов десять-двенадцать. Такую могут возить, чтобы ставить силки, спутывать лошадей, она пригодится около лагерного костра или в дороге. Удобная вещь, часто необходимая.

Во второй сумке тоже мало что было. Запасной платок, небольшая связка писем, письменные принадлежности и разные мелочи, которые могут оказаться у любого, кто путешествует, не придерживаясь дорог.

Письма, все, кроме одного, адресованы Джо Сэкетту. Одно послано Тайрелу Сэкетту.

Два — от девушки в Санта-Фе. Очень официальные, как предписывал этикет, но не скрывающие глубокого интереса. Первое — любовное письмо, недвусмысленное. Второе выдержано почти в том же тоне. Рассказывает о незначительных повседневных событиях, приглашает навестить и выражает тревогу по поводу его «путешествия». Очевидно, этого самого, из которого Джо Сэкетт никогда не вернется.

Спокойная нежность, пробивающаяся сквозь обычные, вежливые формулы, трогала сердце.

Борден выругался. Негромко и крепко. Кому-то придется ей написать, и Чантри возблагодарил Бога, что это будет не он. Когда убивают человека, зло расходится точно круги на воде, задевая все новых и новых людей. Казалось бы, незначительное происшествие — смерть одного, но кто знает, каким будет его влияние, как широко оно распространится?

Письмо Тайрелу Сэкетту было написано без затей:

«Дорагой Тай

Встретил тут одного звать Хайне Келлерман. Сторателем был. Жил тагда в лагире. Халера забрала всех а Мэри Энн Хейли всех нас подняла выходела. Он говорит, она там в восточном Коло. Недужит легочной лихораткой. Он и парни собрали денек ей послать. Моим сображением ты захочишь войти в долю и посмотреть, чтобы ей отвезли.

Кон Флечер преехал с Лидвилла, еще денек привес.

Кэп Раунтри».

Должно быть, с этого письма все и началось. В дело вступили Сэкетты. Что бы ни происходило сейчас — если связь существовала — началось это раньше, со смертью Пина Доувера. Но он-то почему умер? Возможно, поплатился за что-то, случившееся еще раньше.

Положив письма обратно в сумку, Чантри снова застегнул пряжки. Ничего важного, вот только если бы Хайэт согласился выпустить вещи из своих когтей без пререканий, личность мертвого была бы установлена сразу же. Имя «Джо Сэкетт» стояло тут в нескольких местах.

Самое противное, что теперь придется извещать семью погибшего. Адрес вот он, у него в руках. Личность установлена без малейшей возможности ошибиться.

Получив это извещение, Сэкетты смогут явиться сюда через три-четыре дня. Может, чуточку позже. А у него нет разгадки, чтобы сунуть им в руки.

Репутация у них такая: безукоризненная честность, но, если убьют кого из родни, держись! Чантри же не хотел постороннего вмешательства, пока у него не будет, что предложить.

Джордж Ригинз оказался убит, когда он, по-видимому, пришел к некоторым выводам. Либо подошёл очень близко. Чантри проворно встал и плотно задернул занавеси на окнах. Потом сел опять и достал Ригинзову счетную книгу.

На первой странице — явно старый список: клейма и количество найденных животных. Клейма из других штатов, видимо, учтен и скот, подобранный на пастбищах, найденный у воров и такое прочее. Несколько следующих листков занимало перечисление арестов, день за днем: за появление в пьяном виде, за драки, за домашние скандалы и так далее. Рутина.

На четвертом листе: ДОУВЕР, ПИН, расследование преступного убийства.

Сведений о врагах нет. Покойный имел в кармане два доллара. В связях с преступниками не замечен. Пользовался доброй славой. Хороший, но не выдающийся работник. Имел отношения с женщиной в Тринидаде в течение восьми лет. За несколько лет не выигрывал и не проигрывал более нескольких центов. Ревность, грабеж, вражда исключаются. Угонов скота в округе нет. Лошадь не взяли. Следов вокруг тела нет. Пил по субботним вечерам. В пьяном виде добродушен. Работа местная: два лета на Бордена Чантри, три — на Блоссом Гейли. На момент смерти работал у Блоссом Гейли. Последняя работа перед этой — Мора, «С-ленивое С-С».

Знак Сэкеттов… вот оно, связующее звено, только что за ним стоит? Джо Сэкетт явился в город с простым, мирным делом. Пин Доувер ушел с работы в Море, поехал на север и пошел работать туда, где работал раньше. За последние несколько месяцев — ну, лет — не один ковбой сделал точно так же. Для них это являлось прямо-таки образом жизни.

Вскоре по возвращении он оказался застрелен.

Борден Чантри покачал головой и вернулся назад к счетной книге. Пальцем вел по строке, которую читал.

Возможно: Пин Доувер убит, потому что что-то знал… или что-то сделал… или что-то видел.

Возможно: нечто виденное либо известное о ком-то здешнем. Не беспокоился, пока его не было? Начал беспокоиться, когда он вернулся?

Или что-то, узнанное им за время отсутствия?

Эд Пирсон разведывал ископаемые близ Моры; он же однажды пас близ Моры овец. Пин Доувер пас коров в Море.

О Хайэте Джонсоне говорят, что он был замешан в земельных войнах в Море… слух всего лишь… доказательств пока что не находится.

Между Блоссом Гейли и Морой связи нет.

Тело Доувера найдено там, где старая тропа пересекает ручей Двух мысов. Убийца находился в 150 ярдах к сев. -вост. Небольшой пригорок, кусты. Сразу позади — площадь под лесом, хороша для ухода. Найд. патронная гильза 52-го калибра в зарослях лоха поблизости. Есть указания на то, что убийца ее искал.

Гильза металлическая, «Криспина». Употреблялась некоторыми частями в войне между штатами.

Такой винтовки или патронов в окрестностях не знаю. Применялись для оружия системы Гилберта Смита.

Чантри положил книжицу рядом с собой на софу и уселся поудобнее — поразмыслить. Одну за одной перебрал все детали убийства. По натуре он был скрупулезным. За большой ум, правда, себя никогда не считал. Человек, наделенный здравым смыслом, только и всего. Избранный подход для него был единственно возможным. Никаких специальных знаний или замечательных способностей у него не имелось. Надеялся, что если постоянно будет пересматривать в уме немногие известные ему факты, то как-нибудь появится в них логика. Он достаточно знал о том, как отыскивают по следам зверей и людей, чтобы не оставаться в неведении: большинство следует какой-то схеме; проявляют оригинальность, уклоняются с привычных путей немногие. Олень, если воспользоваться примером, редко отходит от места своего рождения больше чем на милю.

Преступник выглядел как местный житель, со знанием местных условий: значит, и действует, руководствуясь названными условиями, не иначе. И, если для убийства существовала какая-то причина, она должна происходить из местного источника. Или же быть способной повлиять на него — либо на нее — здесь, на этом месте.

Хайэт попытался скрыть от полиции информацию. Он же находился в точке, откуда мог пристрелить Джонни Маккоя.

Есть ли связь между Доувером и Хайэтом? Есть ли связь между Доувером и Блоссом Гейли — помимо того, что он на нее работал?

Кто был той ночью в старом сарае, не считая убийцы и его самого?

У кого есть винтовка, для которой можно использовать этот патрон пятьдесят второго калибра?

Временами охотясь и посещая стрелковые соревнования, Чантри был уверен: он знает каждое ружье, находящееся в собственности местных жителей. Но такого вспомнить не мог.

Джордж Ригинз никому о пятьдесят втором калибре не говорил. Чантри решил поступить также. Это — ключ… хотя и ненадежный.

Единственный, кто пришел в голову, как вероятный владелец подобного оружия — это Эд Пирсон.

Смекнул еще кое-что — должен был сообразить сразу! Выстрелы, предназначенные ему, были произведены из легкого, более современного оружия. Ничего похожего на густой звук пятьдесят второго калибра. Значит, ружье у преступника имелось не одно.

Обычное дело. На любом ранчо на мили вокруг в каждом почти доме можно найти две винтовки или больше, а вероятно, еще и дробовик. Это не считая домов в городе. Обычай страны, рожденный необходимостью добывать пропитание охотой и защищать свой дом и свой очаг. Но также и убеждением, что свобода, завоеванная оружием, может нуждаться в поддержке оружием же. Здесь, как в Швейцарии, весь народ составлял одно готовое к бою ополчение.

Мора… все туда и возвращается. Не тупик ли это? Вполне может оказаться простым совпадением.

Чантри положил себе, что преступник — здешний житель, действует, пользуясь знанием здешних мест, не сомневался также, что нечто, содеянное им, Чантри, побудило того попытаться прикончить маршала, чтобы избавиться от страха или беспокойства. Начаться это могло с мертвой лошади, и это доказывало, что убийца за нимследит.

Так почему бы не подбросить ему кое-что? Выставить приманку и вытащить из укрытия? Распустить слух, скажем, что объявился источник информации, потом оседлать коня и выехать из города? Не последуют ли за ним? А если последуют, не послужит ли сей факт первоклассным свидетельством против виновного?

Но ведь это значит превратить самого себя в мишень. По своей воле встать под пули. Возможно, распрощаться с жизнью.

Чантри поднялся на ноги, запихал счетную книжку к себе в карман и вновь отправился в город. Бесс окликнула его, и он обернулся. Стоит в дверях и смотрит.

— Борден, ты надолго?

— Нет, я скоро. Надо кое с кем поговорить.

Войдя в тюрьму, он кивнул Большому Индейцу, потом открыл дверь в отделение, где помещались камеры. Ким Бака подошел к решетке.

— Сколько ты еще будешь тут меня мариновать? — сердито поинтересовался он. — Если меня хотят судить, чего дожидаются?

— Судья подъезжает. Мы ему по дороге. — Борден взялся за прутья. — Ким, можно ли считать тебя мужчиной?

— Чего? — Лицо воришки покрылось краской. — Это что за разговоры такие? Я такой же мужчина, как любой чертов сын, не хуже, и я тебя…

— Твое слово чего-нибудь стоит? Я слыхал, что да.

Ким таращился на него во все глаза. Недоумевающий, настороженный.

— Мое слово — железное. Никогда не забывал обещанного.

— Против тебя дело — начать и кончить. Засадить тебя нам легче легкого. Ты это понимаешь, нет?

— Достану хорошего адвоката.

— От этого много проку не будет, а вот если поможешь мне, возможно, и тебе что обломится. Мое слово судье может на него повлиять.

— Что значит «поможешь мне»?

— Мне понадобится уехать. Кто-то в городе хочет меня хлопнуть. Нужно, чтобы ты наблюдал и высмотрел человека, который последует за мной. Покинет город, во всяком случае.

— Как же я буду наблюдать, сидя тут? Из этого окошка много не высмотришь.

— На это я не рассчитываю. Ты мне дашь слово, что не сбежишь, и я пущу тебя погулять.

— Ты… чего?

— Устрою тебе то, что называют условным освобождением. Сможешь ходить по улицам, есть в ресторане, заказывать выпивку, только выбираться за пределы города права не получишь. И все, что от тебя потребуется, — это следить за отъезжающими и не разевать пасть.

— И не побоишься, что я тебя надую? Смотри, маршал, сопру вот одну из твоих же лошадей — только ты меня и видел. Аппалуза твой, например…

— Я на нем поеду.

— Ну, другую какую-нибудь. Почем ты знаешь, что я ничего такого не выкину?

— Нипочем не знаю. Ставлю на то, что ты — человек слова.

Борден Чантри вставил ключ в замок и отомкнул дверь камеры.

— Вылазь, Бака. А чтобы народ уяснил, что тебе дозволено шататься по городу, пойдем сейчас в «Бон тон», и я угощу тебя кофе.

Глава 14

Лэнг Адамс сидел у окна, когда они вошли. Присси заняла вместе с Элси столик, Хайэт Джонсон устроился у другого окна, и все они уставились на вошедших: Борден Чантри и Ким Бака.

— Ну и ну! — Лэнг, улыбаясь, перевел взор с одного на другого. — Удивительные дела творятся!

— Большого Индейца сегодня не будет, — добродушно сообщил Борден, — так что Бака под честное слово отпущен ходить по городу.

— Рискуешь, а? — выразил сомнение Лэнг. — Для меня не будет сюрпризом, если он ухватит еще лошадь и покинет наши края.

— Этого он не сделает. — Борден сел и обвел глазами комнату. — Дал мне обещание, и я в него верю.

Ким Бака пожал плечами, глядя на Адамса.

— Особый сорт, мало таких осталось. До сих пор надеется на людей, верит им на слово. Способен нанять меня ухаживать за своими лошадьми, ей-ей!

Чантри повернул лицо к оратору.

— Возьмешься? — спокойно спросил он. — Хороший работник мне бы пригодился.

Лэнг Адамс в свою очередь пожал плечами.

— Бака, Чантри из таких, не вздумай становиться ему поперек дороги. Подведешь его, не отстанет от тебя до самой своей смерти… или твоей… Он вроде бульдога, не знает, когда надо зажать зубы.

Разговор принял общий характер, Борден смотрел наружу в надвинувшуюся ночь и обдумывал свой следующий ход. Большой Индеец ему действительно был нужен, и заботиться о сидящем в заключении Баке будет некому. К тому же и сам Бака будет ему не лишним.

Он не решался признаться себе, что его поступок имел и другое основание. В глубине души Чантри чувствовал убежденность, что Ким Бака — хороший человек, получше многих. Плохо то, что он развил в себе вкус к дорогостоящему конскому мясу, покупать каковое ему не на что. Но если предоставить ему возможность, он мог бы стать кем только пожелает, и Чантри не хотелось видеть, как он скатится до тюрьмы, где его жизнь повернет в нежелательном направлении. Получив нынешний шанс, парень может оправдаться, и ежели так случится, Борден сдержит обещание и замолвит за него словечко судье.

Судью Чантри знал хорошо — закаленный первопроходец, стоящий за строгость, но знающий жизнь и сознающий: от ошибок не застрахован никто. Борден верил: он даст Баке еще один шанс. И приговорит его к повешению, если тот не сумеет исправиться. Такой он человек: твердый, но понимающий.

Лэнг Адамс сегодня тихий. Высказывается скупо, а когда Борден осведомился о Блоссом Гейли, метнул взгляд в Баку и какое-то время не отвечал.

— С ней все в порядке, — сказал он наконец. — Рук на ранчо не хватает, так что я, может быть, поеду пособить.

— Она доброго работника потеряла — Пина Доувера, — подтвердил Чантри. — Знал его?

— Разговаривал. Да, работал неплохо, все говорят. Его ведь убили, так?

— Так… последнее дело Ригинза. Работал над ним перед своей гибелью.

— Жалко. Мог бы выяснить, кто это сделал.

— Мог бы? Наверняка бы выяснил. Не исключено, что уже успел выяснить, но теперь мы этого никогда не узнаем. Что ему было известно, для нас — закрытая книга, но погубителя Доувера мы достанем.

— У тебя есть путеводная нить?

— Человек обязательно оставляет следы, чем бы он ни занимался. Джордж Ригинз говаривал, что идеальных преступлений не бывает, бывают плохие расследования. И еще новые убийства…

— Считаешь, это его рук дело?

— Само собой, его. — Борден возвысил голос достаточно, чтобы каждый, находящийся в комнате, слышал — если слушает. А находящихся вполне хватит донести до всякой живой души в городе, что у него, Чантри, на уме. — Он убил Джорджа Ригинза и потом Джо Сэкетта и Джонни Маккоя. И меня хотел пришить.

— Я бы на твоем месте, — заметил от соседнего стола Хайэт Джонсон, — держал ухо востро. Пока что он делает успехи.

— Пока… только с каждой следующей смертью он все туже затягивает петлю на своей шее. Людям свойственно создавать определенную картину своими действиями. И этот такую картину нарисовал. Правду говоря, — он отодвинул свой стул, — у меня есть ключ, и хороший. Поэтому Индеец нужен мне в другом месте, и Бака выпущен под честное слово — так мне легче будет его выследить. Возможно, что, вернувшись в город, я буду знать в точности, кто устроил эту бойню… и почему.

— Помочь тебе? — предложил Лэнг. — Стоит только сказать, Борд, и подставлю плечо. Любой в городе не откажется.

— Я знаю, но эту работу я должен сделать сам. — Борден поднялся. — Пошли, Бака, вернемся обратно. Увидимся завтра, Лэнг. Либо послезавтра. Охоту на индеек для меня придержи. Закончу с этим, и тогда уж мы с тобой постреляем.

В тюрьме он проводил Баку до камеры, но дверь оставил распахнутой.

— Спать тут можно, как и во всяком другом месте, мы оба дрыхли в хоромах похуже. Вряд ли я тебя завтра увижу, но смотри во все глаза.

— Буду. — Бака положил руку на решетчатую дверь и подвигал ее взад-вперед. — Доверять так доверять, верно?

— Я доверяю, кому следует, Бака.

— Думаешь, тот головорез поползет за тобой? — Бака изучал взглядом его лицо. — Не побоится?

— У него нет выхода, — бесстрастно произнес Чантри. — Подумай сам. Он уже перепуган до чертиков. Наворочал трупов, и вот теперь я объявляю во всеуслышание, что у меня имеется ключ ко всем убийствам. Я понимаю так: у него пороху не хватит ставить на то, что я ничего не знаю.

В грязных делишках подводит вот что: никогда не знаешь, кто на тебя смотрит. Сам ты никого не видишь и не слышишь, на все сто уверен, что никого в округе нет, а кто-то запросто может там оказаться, а обычно и оказывается. В тени у дороги вылеживается босяк, кто-то подошел к неосвещенному окну задвинуть занавеску или возвращается, ищет, что потерял. Может статься, что это ковбой, решивший вздремнуть под деревцем, или женщина, рвущая цветы… Тыщу лет гадай, Не угадаешь, кто под руку подвернется.

Я считаю так: этому преступнику позарез надо знать все досконально. Думаю, он поедет за мной посмотреть, куда это я нацелился, и составить себе представление о том, что я откопал. А после, когда я соберусь в обратный путь, он меня шлепнет. Постарается, во всяком случае.

— Ну, ты не трусливого десятка, надо признать. — Бака уселся на нары и принялся стягивать сапоги. — Сосну теперь малость.

Несколькими минутами позже Чантри сидел на краю собственной постели и был весьма далек от подобной уверенности. Освободившись от обуви, он глядел в темноту, в пустое окно.

Мора… все упирается в этот городок. Времени бы побольше, он бы туда съездил. Но времени-то у него как раз и нет. Впереди — столкновение, на которое он сам сегодня напросился.

Чантри разделся и залез в постель. Снова раздумывал, кем может оказаться убийца, намечал, куда поедет завтра. И, как ни печально, со всеми своими думами забыл самое существенное.

Упустил из виду Буна Сильву.

В первый раз за несколько дней Чантри почувствовал себя свободным… Городским человеком он так и не стал, пусть Бесс и не нравилось жить на ранчо. Ей бы еще больше пришлась по вкусу жизнь в больших городах на Востоке. Но для него жизнь — это открытый простор, испещренные полынью равнины, где пасется скот и веют нестихающие ветры. Ехал он, не спеша, смакуя ласку ветра и озирая бескрайнее пространство.

Он любил эти пустые земли, где людей встречалось немного или не было совсем. Хоть и помнил сейчас, что над ним нависла опасность. Кто-то хочет его убить; может быть, едет за ним следом; может быть, он где-то здесь.

В окружающей местности он не обманывался: знал ее очень хорошо. Часть его пути пройдет изрезанными участками; многие отрезки лежат на гладкой или слабо волнистой земле. Но и там достаточно оврагов, складок между холмами, где всадник проберется невидимкой, мест, где удобно устроить засаду.

Чантри резко изменил направление. Инстинкт дикого зверя, ведь охотник теперь сам стал мишенью. Он погнал лошадь вверх по крутому склону, повернул назад, поперек этого склона, и выехал на гребень холма. Оглядев противоположный косогор, перевалил и лишь тогда, убравшись с открытого места, осмотрелся основательно.

Ничего… однако? Не пыль ли это? Нечто неопределенное как будто висит в воздухе, но пыль ли это, или просто цветное пятно? Скала чуть посветлее, бледный оттенок почвы могли создать впечатление пыльного облака.

Чантри поехал обратно. Отклонился к юго-западу, потом описал полукруг к северо-востоку. Несколько раз останавливался, чтобы прислушаться. К следующей вершине приблизился из-за кустов, сквозь Которые мог смотреть, не показываясь сам.

Ничего.

Спокойствие не приходило. Шестое чувство предостерегает? Предвидение? Или всего лишь уверенность, сознание, что его могут преследовать?

Дом Эда Пирсона уже недалеко, осталось несколько миль. Преследователь может решить, что Чантри направляется туда. Поэтому лучше дать круг и подъехать с севера. Чантри круто повернул вспять, погрузился в редкую древесную поросль и описал круг. Дольше едешь, зато целее будешь.

Эд поселился в углу, образованном холмами, — нечто вроде большой ямы. Обзавелся там грубо сколоченной хижиной, загоном и сарайчиком, одной стороной которого служил обрыв. Кроме уборной, поставленной шагах в тридцати от хижины, там больше ничего не было.

Шахтный туннель вел от хижины под холм, не очень глубоко. Перед туннелем по склону осыпался отвал белесой рыхлой породы, лежало несколько досок: настил для одноколесной тачки, перевозящей руду и пустую породу.

Нашел ли что Эд Пирсон, было под вопросом. Большинство аборигенов начинали хихикать, когда речь заходила об Эдовой «шахте», и все соглашались между собой, что шахтовладелец жил, скорее, говядиной, добываемой на соседних ранчо, и небольшим клочком земли, который он обработал поблизости от своего участка.

Зная, что за человек тут живет, Борден Чантри подъезжал осторожно.

Над трубой поднимался жидкий дымок, в загоне стояла пара лошадей и ослик. Одна из лошадей заржала, когда Борден — винчестер в руке, глаза все подмечают — появился на тропе.

Опасный момент. Опасное место. Враг легко мог догадаться, куда направляется маршал, и определить его. Но он не слышал ни единого звука, пока из дверей не вышла вислоухая гончая цвета сырой печенки, которая тявкнула без энтузиазма. Затем подошла к гостю, повизгивая и виляя хвостом.

— Привет, парень, — сказал собаке Борден, потом, повысив голос, позвал: — Эд! Тут Борден Чантри!

Ни ответа, ни привета.

Чантри настороженно двинулся к дому. Подъехав, посмотрел в сторону шахты.

Ничего.

Чантри быстро оглядел окружающие холмы, ничего интересного не обнаружил. Шагом поднялся по небольшому уклону вплотную к дверям и, не выпуская ружья из рук, слез с лошади.

Старый пес энергично заскулил, потрусил к двери и остановился там, поджидая гостя.

— Что-нибудь не в порядке, парень?

Борден застрял на пороге, не в силах совладать с беспокойством. Медленно ощупал взором округу. Местность украшали ржавая тачка, валяющаяся на боку, всевозможные куски коррозирующего железа. Настоящая свалка утиля. Пирсон был мастер на все руки и неизменно утаскивал к себе все, что никому не надо, резонно полагая: когда-нибудь да пригодится.

Серый каменистый грунт плавно снижался к рытвине, служащей дождевым стоком. Никого не видно. Но Чантри не оставляло чувство, что за ним следят.

Подошел к двери. Открыта настежь.

— Эд?

Положив на створку ладонь, он толкнул ее, отворяя дверь пошире. Заржавленные петли тихо скрипнули.

Пол внутри оказался на удивление чист — недавно выметен. На столе стояла бензольная лампа. Она еще горела, но фитиль был привернут, оловянная тарелка, голубая эмалированная чашка, тут же лежали ложка, вилка и нож. В камине догорал огонь — уже одни угли, рядом тихонько пыхтел кофейник.

Тут же валялась кочерга. Шагнув через порог, Чантри увидел пустую койку с разворошенными стегаными одеялами и поеденной молью бизоньей шкурой.

На гвоздях, вбитых в стену, висела разная одежда, между прочими тряпками — старый комбинезон, пара поношенных сапог, послужившие свое куртки.

С колышка у изголовья, чтобы можно было схватить его спросонья, свисал пояс с револьвером.

Чантри оглядел комнату. Пила и топор на полу, ящик свечей, какие мог бы употреблять горняк, всякие мелочи… Коробка для хлеба; бочонок, вероятно с мукой; кое-какая бакалея, полно консервных банок. Недавно купленные припасы, ясно.

И ни следа Пирсона.

Чантри отошел к выходу и, стоя у самой стены, внимательно ощупал все взглядом. Безрезультатно.

Куда же исчез хозяин?

Он еще раз осмотрел хибару. Все лежит на своих местах. Можно подумать, жилец только что вышел, собираясь тут же вернуться.

Сарайчик был открыт, и там никого не было. А как насчет шахты?

Немало про эту шахту судачили. Многие не верили, что там есть хоть какая-то руда. Однако Эд ухитрялся с нее жить и, по рассказам судя, порой предлагал на продажу золотой песок или самородки.

Чантри подошел к буфету и снял с полки еще одну голубую чашку. С краю кусочек эмали отколот. Пригляделся к ней, не доверяя чистоплотности закоренелых холостяков типа Пирсона, но чашка сияла чистотой. Поднял кофейник и налил себе кофе.

Черный, как смертный грех, и такой крепкий, что волосы на голове поднимаются дыбом, кофе был горяч и хорош на вкус. С чашкой в руке Чантри двинулся к двери — но не дошел.

У порога метнулась ящерица, остановилась на полдороге, часто дыша.

По дальнему отрогу спускался верховой.

Глава 15

Это не был Эд Пирсон.

Долговязый всадник сидел на сухом рыже-чалом коне, который с виду был хорош как для скорости, так и для выносливости. Слишком хорош этот конь для ковбоя. Неожиданно для себя Борден Чантри отколол свой значок и сунул его в жилетный карман.

У всадника было худое, желтоватое лицо; сальные черные волосы доходили до плеч. Нарядный черный жакет расшит бусами и попорчен жирными пятнами. Минута, в течение которой он рассматривал Чантри, показалась тому долгой.

— Привет, — произнес всадник.

— Слезай и присаживайся, — предложил Чантри.

— Я мимо. — Приехавший продолжал изучать его голубовато-серыми, плоскими глазами, не выдающими ничего. — Город далеко?

— Час езды. Может, побольше.

Глаза, напоминающие о змее, глядели прямо на собеседника.

— Живешь здесь?

— Остановился по дороге.

Чантри выжидал, как выжидал и другой. Оба не торопились высказываться, запускали пробные фразы, вслушивались в ответы, пытаясь понять, что за птица встречный.

Незнакомец дернул головой в направлении туннеля.

— Чего у него там?

Чантри пожал плечами.

— Золото, говорит. В здешних местах отродясь золота не бывало, и его добычи я ни разу не видел.

— С ума сойти — закупориться в таком месте. — Голова медленно поворачивалась, окидывая взглядом окрестности, туловище оставалось без движения. Потом глаза вернулись к Чантри.

— Кто у вас там порядок наводит?

— Чантри один. Ранчо держал, пока стадо у него не вымерзло.

— С револьвером ловок?

— Обходится.

Неизвестный повернул лошадь, посмотрел обратно. Чантри слегка изменил положение тела, чтобы правая рука оставалась свободной, и взгляд чужого прилип к его боку выше пояса. Борден догадался моментально: он двинулся, и чужак приметил значок. Смотреть вниз он не стал — это было глупо.

Глаза незнакомца вдруг озарились догадкой.

— Это ты — Чантри?

— Я. А ты — Бун Сильва?

В глазах его мелькнула какая-то мысль.

— Ага. — Рука показала на значок. — Бросаешь работу? Снял-то почему?

— Нет, не бросаю. Но здесь он мало что стоит. Я — городской маршал.

— Увидимся в городе?

— Буду там.

Сильва небрежно поднял руку и ускакал. Борден Чантри смотрел, как он уезжает, затем поднял прислоненную к притолоке винтовку.

Левой рукой взялся за чашку. Кофе в ней холодный. Он вылил содержимое, отнес чашку к раковине и плеснул из ведра воды, чтобы ее прополоскать, потом возвратился к двери. В воздухе висела пыль. Все тихо, солнце палит вовсю. Его аппалуза стоит на солнцепеке на трех ногах с опущенной головой.

Собака пискнула, и Чантри опустил руку ей на голову.

— В чем дело, старик? Где Эд?

Взяв старое ведро, он пошел к источнику и зачерпнул воды для своей лошади. Пока конь пил, Чантри смотрел по сторонам. Лучше заглянуть в этот туннель. Он больше года не бывал в здешних краях, но Эд продолжал работать над своей шахтой, хотя бы время от времени. Может, он и сейчас там.

Когда лошадь напилась, он заново набрал воды для собаки. Плеснул немного в собачью миску и поставил остальное в тень. Затем с ружьем в руке зашагал по пологому откосу ко входу в туннель.

Рядом были разбросаны инструменты, в пустой жестянке раньше хранился черный порох. Круги на земле показывали, где стояли еще по меньшей мере две такие банки. Чантри ступил в жерло туннеля и окликнул:

— Эд!

Нет ответа. Вообще никаких звуков. Еще шаг.

— Эд! Ты здесь? Это Чантри!

Молчание… Но подожди, там, где почти ничего не видно, в темноте, куда не доходит свет… вроде бы виден сапог?

Он двинулся вперед, налетел лодыжкой на проволоку — или это веревка? — и, уже падая, понял, что случилось. Взрыв распластал его на полу туннеля. Огромной мощности удар, усиленный эхом в замкнутой шахте, казалось, разломил гору надвое. Затем последовали треск расщепляющегося крепежа, тарахтенье камней, шорох песка и щебня. Наконец наступила пропитанная пылью тишина.

Чантри лежал. В полной неподвижности, в полном сознании. С обостренными до предела чувствами ждал, пока осядет медленно опускающаяся пыль, стечет вниз последний ручеек щебенки.

Ему приготовили ловушку, и он в нее попался. Теперь вот он замурован. Погребен заживо.

Или что-нибудь придумает, или может считать себя покойником. Чантри отжался от пола и поднялся на колени. Кругом — сплошь острые камни, несколько расплющенных деревянных брусьев. Он встал; с ног посыпались камни и глина. Нагнувшись, пошарил вокруг и нашел свое ружье.

В глубине рудника стояла полная чернота. Вход закрыт наглухо: свет не проникает совсем. А раз света нет нисколечко, он не станет лучше видеть. Как бы долго здесь ни находился.

А свет нужен отчаянно. Чантри принялся рыться в карманах, отыскивая спички. У Эда должны быть где-то свечи… только где?

Приносил с собой каждый раз новую свечу? Или… пожалуй, это более разумно… Держал запас в самом туннеле?

Но где именно? И насколько этот туннель глубок?

Чантри нашел спички, достал одну и зажег, старательно закрывая ее ладонью от возможного порыва ветра, созданного очередным обвалом.

В тусклом свете осмотрелся вокруг.

Один камень, темное отверстие впереди… и на полу туннеля тело Эда Пирсона. Ему прострелили голову.

Но нет… что-то белое светится на каменной полке… Свечи!

Взяв одну, Чантри зажег ее. Открывшаяся картина его отнюдь не утешила.

Куча колотого камня и крепежа свалилась, отделив его от выхода. А судя по тому, сколько он прошел, и по положению Пирсона, они сейчас находятся в пятидесяти футах в глубину, уж не меньше. Пятьдесят футов плотно уложенного камня отделяют его от поверхности.

Выкопать туннель наружу — дело осуществимое. Если обвалы не будут повторяться. Ну а вдруг он потратит столько времени, израсходует весь оставшийся воздух, и тут сойдет оползень и закроет шахтный выход? Верно, с этого холма много не сползет, но и такие мелочи весят насколько тонн. А кровля туннеля выглядит не очень надежной.

Имеется ли здесь другой выход? Время от времени Чантри как будто бы ощущал слабое дуновение. Впрочем, может быть, он это себе воображает. Пламя свечи горит ровно, не вздрагивает.

Разве не должен Пирсон сделать второй выход? Вентиляционное отверстие? Или запасный, на случай особой нужды?

Есть совковая лопата, кайло, сверла, двухупорный бур. Чантри вспомнил, что видел бур с одним упором снаружи. Пирсон, наверное, использовал его вместо молотка.

Ружье в одной руке, свеча — в другой, и Борден Чантри отправился вдоль по туннелю. Заметил несколько поперечных ходов, не очень глубоких. Руды здесь маловато.

Пирсон жил сам по себе и визитеров не поощрял. А на Западе народ такой — предоставили ему управляться, как знает. Вольная воля всякому — только других не трогай, а там живи, как хочешь.

Борден Чантри не обманывал себя. Он попался. 3арыт в землю живьем. За время, ему отпущенное, его не найдут и не отроют. Что бы ни потребовалось сделать, сделать это надо ему самому. И быстро. Он решительно отбросил мысли о смерти и попытался ясно представить, каковы особенности его положения и есть ли у него шанс выпутаться.

Сомнительно, чтобы преступник знал Пирсона лучше, чем он, да и столь же хорошо — вряд ли. Следовательно, он не мог знать, каков план туннеля, или рудника, или как его еще обозвать. Все, что у негодяя было, — это ходячие сплетни.

Далее: мало вероятности, что у него нашлось время все как следует осмотреть. Как только он угадал цель Чантри, он должен был кинуться прямо сюда, убить Пирсона и приготовить свою ловушку.

Жуть берет, что за человек. Стреляет людей, точно орехи щелкает. Ничего ему не стоит.

Не Бун ли Сильва устроил это? Что в лоб, что по лбу — результат один… Но это не его стиль. Исходя из того, что Чантри стало известно.

Борден замер на месте. Туннель неожиданно закончился.

Он стоял в округлой выработке. С трех сторон — огромные куски камня, несколько накренившихся плит, порядочно мусора. Подняв свечу вверх, Чантри разглядел: выемка смертельно опасна. Здоровенные, плохо закрепленные глыбы нависают, готовые рухнуть от любого толчка. Даже там, где таких нет, шахта нуждается в крепежке — прежде чем можно будет работать.

Повернувшись, он пошел по штреку обратно. Пристроил свою свечу на уступчике в стене, положил винтовку, снял куртку и приступил к делу.

Воздух еще не так плох. Чантри не знал, сколько он сумеет здесь протянуть, но не такой он был человек, чтобы сдаваться. Работал он поначалу руками, откатывая назад крупные обломки камня, наклоняя еще большие, чтобы не мешались на дороге. Когда это стало возможно, он взялся за лопату, но продвигался медленно.

Он взглядывал на часы и опять принимался за свое. По завершении часа попробовал оценить свои успехи. Но они были настолько незначительны, что его обдало волной ужаса.

Надо все время помнить, что очень большая дыра ему не нужна — даже самая маленькая откроет путь свежему воздуху. Снова за работу. Ползком вверх, до места, где нагромождение обломков встречается с кровлей туннеля.

После этого ни думать, ни прикидывать, сколько времени прошло, он себе не позволял. Только работал. Что значит время. Только работа может спасти его от смерти.

Камень за камнем, камень за камнем. Вытащить, откатить назад. От лопаты особого проку не было, хотя кайло иногда помогало. Наконец он сделал перерыв. Вытирая соленый пот, чтобы не тек в глаза, попытался отдышаться.

Чантри остановился, было жарко и душно. Он слез с грязной кучи и сел на солидный камень, осушая лицо платком. Если бы аппалуза решил возвратиться домой! Лэнг Адамс либо Ким Бака могли бы тогда пройти по его следам до Пирсоновой берлоги и увидеть случившееся. И у него бы появился шанс. Маленький, а все же.

Но его конь привык стоять с поводьями, опущенными на землю. Может пройти порядочно времени, прежде чем он сдвинется с места. А гости к Пирсону едва ли заявятся.

Недолгие минуты пролетели, и Чантри вернулся на рабочее место. Перчаток у него не было, и вскоре его руки оказались безобразно изодраны. Не нужно об этом беспокоиться. Не нужно торопиться, нужно работать ровно, без пауз, придерживаясь заведенного порядка. Это — единственная возможность выжить. Возможность, которая маловероятна.

Вскоре он выкопал нору в два своих роста длиной. Двенадцать кубических футов земли переворочал или около того. Осталось почти сорок, если его оценка не расходится с истиной.

Сорок футов! Это уже слишком. Он работал. И работал. Дважды обвалы заставляли его по второму разу пробиваться уже пройденным путем, но он продолжал работать, не меняя темпа, и не позволял себе думать о чем-то, кроме своей задачи.

Прошло неизвестно сколько времени, и он опять выполз наружу. Поближе к свече, он посмотрел на часы, щурясь от напряжения.

Четыре часа… а сделано так мало. Он зажег вторую свечу от огарка первой. Пламя пожирало кислород, но оно было необходимо для его душевного равновесия. Темнота наводила на мысли о могиле, мерцающий же огонек вселял кроху надежды.

Назад к работе. Еще несколько минут — и стоп. Огромный кусина, даже не видно, каких он размеров, упал поперек туннеля, точно дверь. Попробуй справься. К Чантри была обращена его плоская сторона. Лежит гигантским барьером, будто так и надо.

Копая по направлению к правой стороне скалы, Чантри очистил три фута ее, прежде чем добрался до края. В этой стороне продолжался бы туннель, если бы его не забило осыпью. Сзади оказался камешек фунтов эдак на двести. Туго заклинился при падении.

Медленно, задом наперед, он выкарабкался из своей норы. Собрал платком пот с лица.

Во рту и в горле — сухо. Воды нет. Опять опустился на тот же камень и расслабился, стараясь вернуть себе ясность мысли. Чувствовал себя тупым, отяжелевшим. Возможно, кислород уже почти весь кончился. Он бросил взгляд на свечу. Пламя неподвижное, чистое. Но ведь мигало недавно, он помнит! Впрочем, сознание способно на такие шуточки. Есть устоявшееся выражение «мерцающая свеча», в нем-то все и дело. Чантри встал и вполз обратно в узкий ход, чтобы посмотреть какое-то время на мешающий камень, потом начал ковырять киркой, высвобождая из-под него камни поменьше.

Работал он долго, но в конце концов каменюка осел вперед и лег в выкопанную для него яму. Над ним показалось пустое пространство — но небольшое. Не более шести дюймов, и воздухом из него не тянет.

Он вернулся за свечой, заполз обратно и поднял пламя повыше, чтобы лучше видеть. Каверна между двумя глыбами, верных два фута пустоты, тут уже копать не надо. Если он сумеет вытащить этот двухсотфунтовый кругляш.

Чантри вновь принялся за его основание, доковырявшись до того, что заболели плечи, и наконец-то! Камень подался и еще немного съехал вниз. Можно уже протянуть руку, но браться за дело немедленно Чантри не стал. Выбрался ногами вперед из своего хода, взяв с собой свечу, и сел на привычный каменный стульчик.

Он устал. Страшно устал. Засветив следующую свечу, он взглянул на циферблат. Девять часов прошло.

Столько времени он находится здесь в заточении? Сейчас должна быть полночь. Веки налиты тяжестью, так хочется отдохнуть… Ладно, пару минут.

Он вытянулся на полу штреха, устроил голову на шляпе и чуть ли не в тот же миг заснул.

К щеке прикоснулось что-то холодное и мокрое. Вырваться из гнетущего сна было мучительной борьбой, но наконец он сел. Вытянул руку. Пальцы нащупали влажную шерсть. Он охнул, отдернул руку и в неярком свете огарка увидел блестящий силуэт. Прижимается к земле, скулит, шлепнулось на пол — голова на лапах.

Собака Пирсона!

Но как же… Чантри вскочил на ноги в такой спешке, что едва-едва удержался от того, чтобы не упасть. Напуганный пес отскочил от него, но с охотой подошел к протянутой руке.

— Все в норме, парень, — негромко сказал ему Чантри. — А вот как ты попал сюда, хотел бы я знать!

Он подобрал винтовку и свечу, и собака, понимая, что он уходит, кинулась к концу туннеля. Боясь потерять ее из виду, он тоже побежал. Пес достиг круглой выемки, не замедляя бега, свернул куда-то выше и исчез за каменной плитой.

Чантри почувствовал, что его возбуждение гаснет. Пес, вероятно, нашел залитую водой лазейку, в которую только он один и мог протиснуться. Хотя, если он пролез, значит в шахту проникает и воздух. Он вскарабкался по камням и заглянул за плиту. Издали казалось: лежит чуть не впритирку к стене.

И ничего похожего. Позади плиты оказалось отверстие. Темное, капает вода, но отверстие.

Он осторожно присел и принялся всматриваться вглубь четырехфутовой в поперечнике дыры. Где-то среди камней скрыт источник, оттуда и вода, но в двадцати футах отсюда уже видна серая ночь открытого неба.

Собака забежала вперед и стояла, поджидая его. Чантри полез следом. Грязь, сырость, земляная жижа. Но он прошел. Выбрался наружу и выпрямился во весь рост.

Он был жив и свободен.

Над землей разливалась ночь. Судя по звездам, почти уже утро. Чантри стоял, не двигаясь, и все вдыхал и не мог насытиться воздухом. За всю свою жизнь он не пробовал ничего вкуснее.

Обернувшись, он встал на колени, обмыл окровавленные руки и стряхнул с них воду. Поднял ружье и двинулся вокруг холма, вслед за собакой, к дому Пирсона.

Темно и тихо. Но, когда он подходил к хижине, что-то зашевелилось, и его лошадь негромко заржала.

Подобрав поводья, он подвел аппалузу к двери хижины, которую толкнул, закрыв наглухо. Затем вскочил в седло.

— Ну-ка, приятель, — обратился он к собаке, — пошли-ка лучше со мной.

Как хорошо будет очутиться дома.

Глава 16

Борден Чантри проснулся в прохладе рассвета, не проспав и трех часов. И не мог взять в толк, что прервало его отдых. Однако ощущение опасности было с ним снова.

Одним махом Чантри спустил ноги на пол. Оделся тихонько, чтобы не будить Бесс. Потом отправился на кухню. К своему удивлению, нашел там Билли Маккоя, который уже поставил вариться кофе.

— Всегда варил для па, — сказал он. Глянул на руки Чантри, распухшие и в ссадинах. — Вот это да! Что это вы с собой сделали?

Чантри спокойно объяснял, мальчик в ужасе не сводил с него глаз.

— Это подстроил тот же человек, который убил твоего отца, Билли. Теперь за ним еще одно убийство — Эд Пирсон. Наверно, плохой из меня маршал, позволяю ему столько времени гулять на свободе.

— Я тоже его выслеживаю, — обыденным тоном произнес Билли.

— Ты? — Это заявление застало Чантри врасплох. — Вот уж эту работу оставь мне.

— Он убил моего па.

— Да, конечно. Я понимаю тебя, но такими делами должен заниматься я. Все это было очень хорошо, пока не существовало законов. Но сейчас законы у нас есть, и нам надо давать им возможность действовать.

Он помолчал.

— Я подобрался к нему ближе, чем сам об этом знаю, поэтому он перетрусил, Билли. Силится устранить меня до того, как я его раскрою. Я так и ожидал, что он поедет за мной и постарается со мной разделаться, только думал, он устроит мне засаду, а не ловушку. — Прервался, следя за тем, как Билли наливает кофе. — Мог бы использовать ту же старую пятидесятку, которую пару раз уже пускал в ход.

— Не мог, — мрачно сообщил Билли. — Не будет он больше использовать никакую пятидесятку. Потому что она у меня.

— Что-что?

Билли вспыхнул.

— Маршал, я, может, что не так сделал, но я свистнул его винтовку. Тогда ночью, помните? Он ее спрятал в той старой бочке, а я до нее добрался, когда он еще не успел вернуться обратно. Это я был тогда в старом складе, когда он вас ахнул. В глаза меня не видал, тока мы там чуть не вляпались друг в друга. Но винтовку я забрал и дал деру.

В жизни Бордена Чантри редко такое приключалось, чтобы хотелось выругаться. Сейчас был именно такой случай. Выразить бурю протеста по всем правилам искусства, постараться на совесть.

— Черт возьми, Билли, ты занимаешься сокрытием доказательств! Тебя в тюрьму могут за это отправить!

— Знаю, — пробурчал Билли. — Я бешеный был. Хотел застрелить его из его собственного ружья, ну и припрятал его.

— Билли, это ружье может оказаться важным звеном в расследовании. Мне оно необходимо. Но прежде всего нужно, чтобы никто — совсем никто, ни одна душа, понимаешь? — не знал, что ружье побывало у тебя или что ты ходил той ночью на склад. Дошло?

— По-вашему, он попробует и меня убить?

— Попробует обязательно, а нам уже такого хватит. Ну, а где ружье?

— Прямо там в сарае. Я его и не выносил. Лежит на одной там поперечине, от двери третья. Я на ясли влез и туда его засунул, а то еще он бы меня с ним засек.

— Билли… кто он?

— А шут его знает! Хоть бы раз я его увидел — нет! Темь, глаз выколи, и тут я слышу, что-то ворохается. Так я тока и глядел, как бы сбежать. Как только можно, я и смотал оттуда.

— Билли, давай с тобою подумаем. Постарайся вспомнить. Все, что сможешь. Возможно, что-нибудь появится… Ты Пина Доувера знал?

— Ну, ясно! Он с па метил коров. Приедет в город, они давай про старые времена растабарывать. Пин торчал на юге, в Море, когда там война из-за земель разгорелась, а па, он, кто там дрался, пропасть народу знал.

— Они говорили про кого-нибудь из нашего города, что он был в Море?

— Не… не припомню. Вот про Хайэта Джонсона, что он бывал на юге, па как-то сказал, я слышал. Приятель вроде как был тому типу, который их всех туда привел на тех землях селиться.

Чантри допил кофе и поднялся.

— Я буду завтракать в «Бон тоне». Скажи Бесс, когда она встанет. Надо кой-кого повидать.

— Возьмете то ружье?

— Угадал. Прямо сейчас и возьму.

Чантри отправился в город. Тот еще только продирал глаза. Кое-кто из обитателей вышел на тротуар — подметать. Харли махал метлой перед «Корралем», Эд трудился у входа в «Бонтон».

— Сваргань мне глазунью, хорошо?

Чантри обежал взглядом улицу до банка. Время раннее. Хайэта там еще не будет. Будет, значит, дома, откуда сможет увидеть человека у склада. Как смогут увидеть его и другие.

— Яйца сверху, средне зажаренные, — растолковывал он Эду, — и ломоть ветчины потолще. Я на минутку забегу на старый склад.

Пересек улицу, прошел южнее салуна «Корраль», вошел внутрь.

Сумрачно, спокойно. Несколько щелей пропускают свет. И все еще плавает в воздухе запах сена и кожи.

Третье стропило… подходящее место. Чантри встал на перегородку, отделяющую стойло, и без труда до него дотянулся. Только слез вниз, как раздался голос:

— Чего это у тебя там?

Лэнг Адамс.

— Салют, Лэнг! Завтракал? Я сейчас заказал ветчину и яйца. Пошли со мной, угощаю.

Адамс сокрушенно покачал головой.

— Борд, ну, ты умеешь пропадать. Искал тебя вчера, искал, всех расспрашивал, и ни у кого ни малейшего представления. Весь город обегал!

— Я ездил в Пирсонов угол. — Чантри нес винтовку в левой руке дулом вниз. — Кто-то его застрелил.

— Еще один? Борд, мне это не нравится. Я уже думаю, не поехать ли в Денвер, пока это все не кончится, или в Форт-Уорт, или еще куда-нибудь. Ему, похоже, все равно, кого стрелять.

— А ты уверен, что это он?

— Конечно. Никогда не приходило в голову… Что тебя натолкнуло на мысль, что это может быть не «он»?

— Исключить мы никого не можем. — Чантри пожал плечами. — А женщина не хуже мужчины способна нажать на «спуск.

Они дошли до «Бон тона» и заняли свои места. Принесли завтрак, и друзья повели неспешную беседу о лошадях, скоте, погоде и приезжих.

— Бун Сильва объявился в городе, — внес свой вклад Чантри. — За мной охотится.

— Бун Сильва? Кто это?

— Так себе шишка. Разъезжал с револьвером в паре заварушек из-за пастбищ, кой-где стрелял за деньги. Кто-то за ним послал. Из нашего города. Насколько мне известно, в данный исторический момент если кого и хотят видеть мертвым, так это меня. Мы с Буном на эту тему немного потолковали.

— Как потолковали? — Лэнга это потрясло. — Хочешь сказать, он тебя собирается убить, а ты с ним в разговоры пускаешься? Где это было?

— Там, у Пирсона. Надо полагать, на днях он мне доставит хлопот. Недолго ждать, пожалуй.

— Но он профессиональный ганфайтер, Борд. А я никогда не слышал, чтобы ты…

— А, думаю, как-нибудь управлюсь. Видишь ли, я никогда за репутацией хорошего стрелка не гнался. Думаю, и никто не гонится на самом-то деле. Так оно само получается, а выиграешь в нескольких драках, смотришь — ты известен, и никто не спрашивает, хочешь ты этого или нет. Я старался обходить такие вещи стороной.

— Осторожнее с ним.

— Ничего страшного. А вот что: брошу-ка я его в тюрьму, пока все не утрясется.

Лэнг Адамс помянул нечистую силу.

— Борд, ну ты даешь. Серьезно решил его арестовать? Буна Сильву? От тебя же только мокрое место останется.

Идея пришла к Чантри во время разговора, и он немедленно оценил ее практичность. И так хлопот по уши с этим серийным убийцей, а тут еще мотай себе нервы, ожидая перестрелки с гастролером. Вообще от таких одна морока, ничего больше. На счастье, их немного, и есть на свете замки и решетки.

Он резко встал.

— Лэнг, ты допивай свой кофе. У меня работа.

И вышел на улицу. Сильва, скорее всего, будет в гостинице.

В гостинице он первым делом полистал журнал. Бун Сильва остановился в двенадцатом номере.

Подошла Элси, проворными пальцами поправляя волосы.

— Чем-нибудь помочь, маршал?

— Сильва вышел?

— Нет… нет, не выходил. — Она глянула на него и сразу же отвела глаза. — Борден, надеюсь, никакого тут тарарама не будет? Я только что кончила залеплять дырки от пуль после очередной драки. И не хочу…

— Успокойся, Элси. Я всего-навсего собираюсь с ним поговорить.

Чантри прошел по коридору и постучал в дверь.

— Вода и полотенца! — прокричал он. — Вода и полотенца!

— Не нужно мне ничего! — ответил раздраженный голос из-за двери. — Дайте человеку поспать!

— Бун? Это Чантри. Поболтать с тобой охота.

Шестизарядник Бордена лежал у него в руке, и, когда дверь открылась, то же можно было сказать и о Сильве. Они стояли лицом к лицу в трех футах друг от друга, и оба держали оружие сорок четвертого калибра.

— Я отправляю тебя под арест, Сильва, — мягко произнес Чантри. — Отведу тебя в тюрьму, там ты будешь отдыхать без неприятностей. Не ввяжешься ни в какую историю.

— У меня пока нет неприятностей.

— Это профилактическая мера, Сильва. Скажем так: у нас тут город тихий, работы для платных головорезов не водится, и мы хотим, чтобы так было и в дальнейшем. А теперь давай сюда револьвер и пошли.

— Черта лысого я с тобой пойду!

На губах Бордена Чантри появилась улыбка. Такие, как Бун Сильва, убивали людей с удовольствием, но рассчитывали на свою скорость и меткость. А в данном случае ни от того, ни от другого пользы не предвиделось. Как бы ни был искусен Бун с оружием, позиция противников лишала это преимущество силы. На таком расстоянии ни один не мог промазать, и убиты будут, вероятно, оба. Борден Чантри ставил на то, что Сильва в лучший мир не торопится.

Его — незначительное — преимущество состояло в том, что он довольно много знал о Сильве, а тот про него — почти нисколько. Наемный стрелок не имел представления, до какой степени безрассудства может дойти Чантри, а то, как Чантри обратился к нему, указывало, что маршалу на все наплевать, хотя в действительности он вовсе не равнодушно относился к возможности собственной смерти. Отнюдь.

— Тебе тоже конец придет, — сказал Сильва.

— Ясно… но куда денешься, работа. А ты вот мог бы сделать доллар где угодно. Для тебя-то это просто еще один город и еще один контракт.

— Боишься встретиться со мной на улице?

— Я встретился с тобой здесь и сейчас. А теперь давай мне оружие или готовься к похоронам.

С секунду Сильва смотрел на него. Потом медленно, с огромными предосторожностями перевернул револьвер.

— Вынь палец из предохранительного кольца, Сильва. Передай мне револьвер, держа за рукоятку.

Чантри взял револьвер, и Сильва сказал:

— Теперь дай мне надеть штаны.

— Нет, дружок. Пойдешь, как есть, в подштанниках.

— Чтоб тебя лукавый, я тебя…

— Когда выйдешь. Не сегодня. Идем.

Присси подметала доски перед фасадом почты. Джордж Блэйзер подошел к дверям станции, чтобы поболтать с Хайэтом Джонсоном, идущим от магазина к банку. Но все разговоры оборвались, когда на улице появился Бун Сильва в длинном нижнем белье, босой и вне себя от злости. Борден Чантри шел в двух футах позади, свой револьвер в кобуре, Бунов за поясом.

Лэнг Адамс подошел к входу в «Бон тон» с чашкой кофе в руке. Рядом с ним Эд. Лэнг смотрел, не отрываясь, потом потихоньку выругался.

— Видал когда такое? — довольно отметил происходящее Эд. — Маршал у нас на славу. Это Сильве не забудут, хоть сто лет живи. Ни за что!

— Теперь ему дорога одна, — проговорил Лэнг. — Убить Чантри.

Отворил им Большой Индеец, но сбоку комнаты на диванчике еще рассиживался Ким Бака. Оглянулся на вошедших, ухмыляясь во весь рот.

— Здорово, Бун! Добро пожаловать к родному очагу!

— Пошел к черту! — яростно отозвался тот.

Прошагал в камеру, и дверь с грохотом захлопнулась за ним. В замке повернулся ключ.

— Тебе это даром не пройдет, маршал. На каком основании ты меня задержал?

Чантри улыбнулся.

— Чего-нибудь придумаю. Нарушение общественного спокойствия, например, или бродяжничество. Или появление на улице в непристойном виде. Видишь ли, Бун, я это ради тебя самого сделал. Тут в окрестностях несколько человек отправили к праотцам, а кто, неизвестно. Народ делается очень недоволен, хотят поглядеть, как кто-нибудь на виселице раскачивается — за убитых. Или как кого-то в тюрьму посадили. Я могу показать, что ты был у Пирсона, а его тоже убили, так что ты — единственный, кого можно заполучить. Что ты затюкал остальных, у нас доказательств нет, но и у тебя нет свидетельства, что ты этого не делал. Дать тебе время, может, и добудешь подтверждения, что на моменты убийств ты шлялся где-то еще, но времени-то тебе вряд ли дадут. Так что, — Чантри сохранял на лице выражение искренности, — придется мне тебя выручать. Сохранить в целости твою шею. Единственный способ устроить это — засадить тебя под замок. Если это и не чистая правда, она все равно дает тебе возможность выкрутиться.

Кормежка тут неплохая. Есть газеты и журналы. А потом, ты выглядишь уставшим. По-моему, нуждаешься в отдыхе. Так что ложись себе на нары и ни о чем не волнуйся. Попозже, когда найду время, принесу тебе твои наряды. Пока что хорош и так.

Чантри вышел в канцелярию, закрыв за собой дверь. Бака насмешливо воззрился на него.

— Ты с ним не развязался, маршал. Только оттянул дело. Теперь ему волей-неволей придется тебя пристрелить, когда выйдет.

— По одной вещи за раз, Бака. По одной.

Глава 17

— Ты просил меня приглядывать, что делается, — напомнил тогда Бака. — Тут было тихо, как я не знаю где. Твоя жена выкатила таратайку, уехала за город, но ненадолго.

Бесс? Ее-то куда понесло?

— Кто-нибудь, кроме нее?

— Ну, банкира я не видел. К Блэйзеру заглядывал, на месте. И этот постреленок, у тебя живет. Маккоя мальчишка? По всему городу мызгал. Такого занятого парня в жизни не видал.

Конечно, одному не поспеть за всеми следить. А кровопийца должен быть настороже. Заинтересованный, почему это выпустили Баку, встревоженный неожиданным шагом.

И не надо забывать про овраг за городом. Чего проще: спустился туда, и нет тебя.

Сидя в канцелярии за многострадальным письменным столом, Чантри отклонился назад, поставив стул на задние ножки, и прикрыл глаза. Но спать и не собирался. Потихоньку, методически, пропускал в памяти свои впечатления. И доказательный материал, которого набрал с гулькин нос.

Винтовка пятьдесят второго калибра — орудие убийцы — теперь у него в руках. Но никаких сведений о подобном ружье. Никто из тех, с кем он говорил, не помнил, чтобы его когда видел.

Чантри внезапно поднялся.

— Держи оборону, — сказал, — я буду в «Бон тоне».

Вышел из дверей и стал, посматривая по сторонам и размышляя. В нем шевелилось неясное соображение. Он знал только нескольких, что они связаны с Морой, — а сколько осталось тех, о которых он не знает ничегошеньки?

В качестве мотива для убийства всегда можно предположить месть. Но мститель обычно заботится, чтобы жертва знала, кто и за что. Не всегда, разумеется.

Чантри не считал себя великим мыслителем, но казалось ему: все сходится к одному источнику, и находится он за пределами города. Кто-то, где-то, что-то — старается сохранить тайну.

Боится, что посадят, поэтому? А может быть, он — или она — надеются получить выгоду от своего секрета?

Большая часть соседских дел — денежных и прочих — в маленьком городке известна всем и каждому. Не очень обзаведешься тайнами. Ну, так кто из городских жителей может рассчитывать на поживу? И этого условия достаточно, чтобы оправдать отнятие у человека жизни?

Пин Доувер приехал из Моры и вскоре отправился в могилу.

Джордж Ригинз почти что вычислил, кто убийца, и погиб сам. От несчастного случая или иным путем.

Джо Сэкетт явился в город из Моры и был убит.

Джонни Маккой знал либо видел что-то и был убит. Джонни, кроме того, бывал в Море и вел знакомство с Доувером.

Эд Пирсон теперь… поплатился за то, что знал? Или мог знать? Или его просто убрали с дороги, чтобы расправиться с Борденом Чантри?

Где-то во всем этом должна быть схема, определенная логика. Выслеживая человека или животное, надо представить себе, куда этот человек или животное может направиться. Сумеешь — твоя задача облегчится.

И куда же направляется преступник?

Почему вообще убивают себе подобных?

Из ненависти, мести, ревности и из-за денег — вот наиболее очевидные причины.

Но кто ненавидел Пина? Никто. Кому было нужно что-то из его имущества? Никому. Убили ради мести? Но он появился здесь не один год назад, и, если преступник — местный, чего ему было так долго ждать?

Джо Сэкетт — вообще посторонний. На него злиться некому и не за что.

Единственное что — Мора. Чантри вновь пришел к заключению: убитые расстались с жизнью потому, что что-то знали. Или подозревались в этом.

Вероятно, все же деньги.

Одна мысль неожиданно пришла ему в голову, и он отбросил ее. Смешно!

И Чантри медленно поплелся вдоль улицы в направлении «Бон тона».

Бун Сильва лежал на спине. В своей камере и в своем нижнем белье. Злости у него поубавилось, и здравый смысл начинал одерживать верх. Наемник обладал хитростью дикого животного, знал, что для него хорошо и что плохо. Рисковал, но внутренне был собран и постоянно держался настороже.

Теперь он признал сам перед собой: Чантри одолел его по-честному. Мысленно прошелся по цепи событий еще раз… Не следовало ли ему положиться на удачу и выстрелить?

Нет. Если бы он так поступил, то лежал бы сейчас мертвый. К этому времени уже закопали бы… А он живой, и даже очень. Стал бы Борден Чантри стрелять? Сильва задал себе этот вопрос и вспомнил глаза своего противника. Да, такой бы стал. Нужна недюжинная смелость, чтобы так, чуть не вплотную к дулу револьвера, бросить другому вызов.

На приличном расстоянии если… другое было бы дело. Бун Сильва не одного человека застрелил, ведь стрелял он быстрее, чем большинство людей, и лучше попадал в цель, так что шанс на победу у него был неплохой. Гораздо выше среднего. Когда он доставал оружие, имея в виду кого-то, этот кто-то уже был труп.

Иногда он пробовал вообразить себе: появляется стрелок проворнее его… Сильва не мог поверить в его существование. Ладно, пусть скорее, но уж в меткости с ним никто не сравнится.

Наступит день, когда посреди улицы он пойдет навстречу Бордену Чантри.

Потом его мысли вернулись к заданию, приведшему его в этот город. Он приехал, чтобы убить Чантри. Он получит пятьсот долларов, когда оно будет выполнено.

Все было устроено обычным порядком. В скале около одной из столовых гор — Меса-де-Майя — была дырка. Эта дырка служила ему вместо почтового отделения; место, о котором знали лишь немногие избранные. Через эту «почту» они связывались с Буном Сильвой. Однажды он приехал к этой дырке и нашел: имя, и город, и записку, означавшую пять сотен для него. Когда Чантри будет мертв.

Проще пареной репы. Сделав дело, он поедет к определенному салуну и заберет конверт.

Пять сотен — это немало. По тридцати долларов в месяц (за столько сейчас нанимали ковбоев) — получается почти два года работы.

Опять подумалось о Бордене Чантри. Он, говорят, вообще-то владелец ранчо, а маршалом работает временно. Вполне может быть правдой, но легко его не возьмешь. Сильва хотел бы, дабы потешить самолюбие, уложить его в открытом бою. Несмотря на это, звериная осторожность настаивала: «Это было бы глупо, и очень даже глупо». Когда его выпустят, он скажет: «Мир, маршал» — и уедет прочь. Опишет круг, поставит наготове резвого коня, пятью милями дальше — второго. И тогда одной пулей из своей винтовки срежет Чантри… и прежде, чем они сообразят, что случилось, будет за границами территории Колорадо.

Пятьсот долларов — много денег только в том случае, если ты жив и тратишь их.

Проснулось слабенькое любопытство. Кому это Чантри понадобился мертвым?

Обычно платили за любителя чужой говядины, которого никак не удавалось поймать на горячем, или за поселенца, расположившегося на чьем-нибудь водопое. Сильва предполагал, что здесь нечто непохожее.

Подъезжая к городу, он все кругом осмотрел, взвесил свои возможности, определил, по какой дороге легче всего удирать, выбрал лучшие точки, откуда можно сделать выстрел.

В заднее помещение забрел Ким Бака. Уселся верхом на стуле к решетке лицом.

— Старого енота загнали на дерево, матерого самца, — прокомментировал он ситуацию.

— Да? Не такой уж он страшный.

— Меня сцапал, — добавил Бака.

Сильва приподнялся на локте.

— Тогда что ты там снаружи делаешь?

Бака объяснил.

— Почему бы и нет, в конце концов? Тут снаружи лучше, чем там внутри, а Чантри — парень порядочный. Может, и придет пожелать мне счастливого пути, когда это кончится.

— Чего кончится?

— Тут целая цепочка убийств, умышленных, — рассказывал Ким, — одно за другим. И у кого-то нервишки сдают, а вдруг маршал к нему подбирается. Поэтому тебя и вызвали. Покончить с маршалом, пока он не вывалил на них целый ушат дерьма.

— Кто «они»?

— Я думал, ты знаешь.

— Ничего я не знаю. А и знал бы, тебе бы не сказал.

— Этот наш маршал. Я его не лучше тебя знаю, но все говорит за то, что он действует честно. Сам соображаешь: он может очистить стол, приклеив тебе всех этих мертвяков, а он этого делать не собирается. Подержит тебя тут, чтобы не лез под руку, а потом отпустит на все четыре.

— А я его тогда убью.

— Ну и дурак будешь, если попытаешься. Мы ведь с тобой знаем: много есть народу — ранчеро, погонщики, ковбои и прочие, кто стреляет не хуже маршалов и ганфайтеров. Только имени они себе на этом не делают. Не хотят. Меня возьми, например. Я считаю, с револьвером ты не лучше меня управляешься, но я угоняю лошадей, и больше ничего. Не каких попало, конечно, только самых лучших, вот как твой мерин.

— Оставь его в покое, Бака. Не трогай, а то…

— А что? Ты меня ни чуточки не напугал, Бун, ни на столечко. Ты и Бордена не напугал, не думай. Я твою лошадь красть не буду, потому что она тебе пригодится — сбежать из города, пока горожане не организовали праздник галстуков, нарядив тебя в один из них. Разговоры ходят, знаешь.

Ким Бака врал без удержу. Разговоров никаких не было. Жители города надеялись на своего маршала, как, впрочем, и он сам. Но надо же припугнуть Сильву. И подобные случаи уже бывали. Не один западный городок, которому осточертел разгул преступности, принимался развешивать оказавшихся под рукой урок. Причем пару раз прихватывали и относительно безвредных особей, которым просто нравилась сомнительная компания. Как того типа, Русского Билла, в Шекспире, штат Нью-Мексико.

Бун Сильва постарался не выдать своего беспокойства, однако внезапно зыркнул по сторонам, словно зверь в ловушке.

— Надо мне отсюда выбраться.

— И не пробуй. Ты здесь — и ты цел. Выйдешь на волю, где маршал не сможет тебя защищать, и конец тебе. Сиди на месте и послушайся моего совета. Когда он тебя отпустит, ничего не выдумывай. Уезжай.

Дальше Бака с полчаса перескакивал с лошадей на перестрелки, от них — на способы держать связь, и через некоторое время Сильва чуточку оттаял. Где и как — этого он Баке не сказал. Только что есть путь добраться до него, чтобы заказать работу.

— А сколько народу об этом знает? Я бы все время боялся, что один да распустит язык.

— Да никогда! Как предложить мне дело, известно всего-навсего четверым. Кому я нужен, должен идти к одному из них, а тот уже передает дальше.

Еще поболтав, Ким Бака ушел от Сильвы и вернулся в канцелярию. Сел и положил ноги на стол. Точно он помощник маршала… А приличная была бы работенка на самом деле.

Покачивался на стуле, когда в дверь просунулась голова Лэнга Адамса.

— Борд здесь?

— В «Бон тон» ушел. Над чашкой кофе ему лучше думается.

— Говорят, он сунул в тюрьму Буна Сильву?

— Ага, сунул. А я смотрю, чтобы он себе не навредил да Чантри не надоедал, пока он этого живодера распоясавшегося ищет.

— Он его найдет, будь уверен, — выразил свое убеждение Лэнг. — Он во что вцепится, то уж не отпустит.

— Это правильно. Был бы я убийцей, расстался бы с этими краями навеки. Не знаю, что ему в этом городе надо, но на конце веревки или в тюрьме уже ничего не получишь. И скажу вам чего, мистер Адамс. Здешний народ не ценит того, что имеет. Борден Чантри действует ловчее, чем я кого видел. А я таки их повидал. Взял меня, как по маслу. Никакой стрельбы, никакого пота. Чистенько. И с Сильвой то же проделал. Девять человек из десяти превратили бы все в стрелковые соревнования, а он — нет. Попомните мое слово, он намного башковитее, нежели считает здешняя публика.

— Думаю, ты прав, Бака. — Лэнг Адамс оперся о дверной косяк. — А я слышал, ты сам неплохо стреляешь.

— Я об этом не ору. Надо стрелять — стреляю, но никогда не буду, если можно без этого обойтись. Хочу спать спокойно, а мертвец — неудобная подушка.

Лэнг Адамс вышел обратно на улицу. До «Бон тона» несколько шагов, но он задержался на почте. Спросил, нет ли ему чего. Была только газета, которую ему присылали из Сент-Луиса, а от Блоссом — ни строчки. Надо туда съездить.

Выходя, он глянул на свое отражение в окно почты. Как будто похудел. Тревога изводит? Со, многими в городе так, не один по ночам выходит из дому. Лэнг Адамс понимал их чувства.

Борден Чантри сидел один. Столик его стоял у окна. Когда Адамс шагнул в ресторан, он поднял глаза.

— Как жизнь, Лэнг? Тащи сюда стул.

— Заходил в твою контору. Бака сказал, ты здесь. — Лэнг пристально взглянул на полицейского. — Ты на самом деле ему доверяешь?

— На самом. Он дал мне слово, а я знавал многих конокрадов, кто от слова своего не отступится. Может, где-то еще, но не в здешних местах. Ким же Бака гордится, что верен сказанному.

— Народ начинает нервничать, Борд.

— Ничего странного. Убито больше людей, чем в тот раз, когда индейцы вырвались из резервации, и никто до сих пор не сел. Но я еще доберусь до виновника.

— Считаешь, это может оказаться женщина? Вроде бы говорил об этом?

— Может. Не получается у меня дойти умом, кому из здешних женщин под силу бегать с седлом Ригинза, — разве что одна либо две. А убийца бегал.

— Все хотел тебя спросить. Почему Джорджу вздумалось завещать тебе седло? Не кому-то, а тебе? У тебя ведь не одно седло.

— Да простая сентиментальность, я думаю! Джордж всегда относился ко мне, словно второй отец.

— Хороший был человек. Плохо, что пришлось ему так погибнуть, но несчастья со всеми случаются.

— С ним не случилось, Лэнг. Я туда ездил, осмотрел место, откуда свалился тот булыжник, и нашел следы рычага, который использовали, чтобы выдрать его из гнезда. Причем камень только сшиб его с коня и оглушил. Потом убийца подошел ближе и уронил камень ему на голову.

— Чтоб меня разорвало! Как ты все это смекнул?

— Я осмотрел там почву, поговорил с доктором. Я нашел, куда упало тело, а доктор мне сказал, что его дважды ударило камнем. Второй раз камень бросили сверху ему в висок, когда он уже лежал на земле. Упавший валун никак не мог его убить.

— Ты прав, похоже. Бака говорил мне, ты лучше соображаешь, чем мы все считаем.

Чантри покрутил головой.

— Нет, Лэнг, не лучше. Но такой человек — сам себе худший враг. С каждой смертью кольцо вокруг него сходится все туже, хотя он тем временем радуется, что избавился от возможных доносителей. Немного погодя он попросту преподнесет себя всем желающим на блюдечке.

Лэнг Адамс качал головой, слушая это.

— Я с тобой не согласен. О людях, которые воруют или убивают, не попадаясь, никто никогда не слышит, в этом все и дело. Мы знаем только про тех, кого ловят.

— Был у меня ковбой, работал какое-то время. Про него говорили, что он самый ловкий в округе, если угнать лошадей или коров, и банки он грабил тоже. Один приезжал аж с Востока, песню про него написал. Так ты знаешь, Лэнг, он работал на меня, потому что был голодный и холодный. И работал, не жалея сил. Насчет той песни он важничал напропалую, и еще, сколько о нем ходит толков. Но как-то раз мы разговорились, и, между прочим, всплыло, что вот он доживает шестой десяток, а идти ему некуда, и никому он особенно не нужен.

— Бывает такое, надо полагать.

— С ним так и было. Но это еще не самое худшее. Ловкий жулик, о котором сочинили балладу, сорок лет из своих шестидесяти протрубил за решеткой.

Глава 18

После того как Лэнг Адамс вернулся в магазин, Борден Чантри полез в карман и достал оттуда счетную книгу, которую Джордж Ригинз спрятал в потайном кармане своего седла.

Маленькая тоненькая книжечка, записей в ней немного, но с него хватит.

Долгое, долгое время он смотрел в эту книжечку, прежде чем закрыть ее и убрать обратно в карман. Наливал очередную чашку, когда к нему подошел Эд.

— Кофе в порядке, маршал? — Эд Сел напротив. — Пирог получился удачный, угощаю.

— Спасибо. Ограничусь кофе.

— Бака заходил… Неплохой парень, если по виду судить.

— Парень он хороший. Только что любит лошадей получше, чем может себе позволить. — Пригубил кофе. — Эд Хайэт Джонсон появлялся?

— Нет пока. Никто еще не прихрдил, одна Блоссом Гей— -ли. Что-то грустновато выглядела. Не к лицу женщине, которая собралась замуж.

— За Лэнга, ты имеешь в виду?

— Они же не делают из этого секрета. Блоссом — баба славная, и из ранчо сделала конфетку — облизнешься. Лучше ведет дела, чем когда ее батя всем заправлял, куда лучше. Он в скоте понимал, а в бизнесе — нет. Блоссом и в том, и в том кумекает. Не глупа, совсем не глупа. Ну, а когда заберет Пирсонову землю…

— Участок Эда Пирсона? С чего это он ей достанется?

— Я думал, ты знаешь. Народ по большей части в курсе, по-моему. Блоссом ссужала Эду деньги на провиант два раза или три. А последний раз закладную взяла на его землю. Выходит так, что, если с ним что случится, земля перейдет ей. У него ведь там хороший источник. И место закругляет ее угол. Выйдет за Лэнга, и у нее будет — или у них двоих будет — его еще кусок. Самая богатая женщина будет Блоссом в нашей части штата!

Ну и балбес был Борден Чантри! Блоссом Гейли — дамочка не только хорошенькая, но и толковая. И не трусиха вдобавок. Поймала раз вора со своим теленком, ранила его в руку, когда тот потянулся за оружием, и сама доставила его сюда. Отлично стреляет, в «яблочко».

А ее папочка охотился на бизонов. Как раз такой человек, у которого могла найтись винтовка пятьдесят второго калибра старой конструкции.

Чантри в волнении вскочил. Может быть… самая слабая надежда… теперь он все поставил на место.

Еще пара вещей, которые надо бы уточнить. Пара мелочей, не больше.

Он прошел к тюрьме. Большой Индеец сидел на стуле на улице.

— Ты следы видел? Оставленные тем, кто убил лошадь Сэкетта?

Индеец лишь глянул на него.

— Большой Индеец, ты можешь распознать след любой лошади в этих местах. Можешь читать тропу, как я читаю вывеску на лавке. Чья это была лошадь?

— Твоя. Большая серая, не аппалуза. Большая серая с твоего луга.

Чантри сам видел следы, но не поверил своим глазам. Недостаточно хорошо разглядел — или так он себя уверил. И большая серая не принадлежала, по сути дела, ему. Это была лошадь Бесс, и, кроме нее, на ней редко кто ездил.

Что думает Большой Индеец, Чантри не догадывался. Многие индейцы вообще считали, что белых понять невозможно, и это, скорее всего, еще одна из непостижимых вещей. На деле Большой Индеец о проблемах белых беспокоился мало. Старые времена кончились, и он приспособился к новым настолько, насколько было возможно. Его земли, вернее, земли его племени, остались далеко отсюда на востоке. И племя с них согнали другие индейцы еще до появления бледнолицых. Вскоре его народ понял, за кем сила, а Индеец по-своему приготовился к будущему.

От него требовалось время от времени караулить в тюрьме, искать следы… что он обожал… и он хорошо ел, спал в удобной постели и жил без забот и в комфорте. И если так было, то благодаря Бордену Чантри, сперва пристроившему Большого Индейца у себя на ранчо. Позже, когда заморозки уничтожили его скот, Чантри, перебираясь в город, забрал Индейца с собой.

Его лошадь… большая серая. Борден Чантри смотрел в окно и ничего за ним не видел.

Серая находилась на пастбище. Без сомнения, многие могли ее заарканить, но ехать — не тут-то было. Серая любила Бесс, а вот со всяким другим начинала психовать, и под незнакомым всадником брыкалась зверски.

О чем известно каждому горожанину. Очень мало вероятности, что кто-либо местный попытается сесть на такое норовистое животное, собираясь убить человека.

Большой Индеец почти никогда не высказывался по собственной воле. Сейчас он это сделал:

— Ехал мужчина.

Чантри повернул голову, чтобы посмотреть на Индейца.

— Мужчина?

— Большой мужчина. Тяжелый.

Большой Индеец мог распознать это по следам. Хороший следопыт запросто разберет, что лошадь несет тяжелого наездника.

— Такой большой, как я?

— Может быть, больше.

Чантри неторопливо поднялся. Вынул револьвер и повертел барабан. Сунул в кобуру и ремешок не стал застегивать.

Выбрался на улицу и простоял там изрядное время. Потом прошел к заведению Рирдона, через дорогу, немного спустя — дальше по улице, до бара Хенри, затем к мексиканскому ресторану. Только тогда возвратился в «Бон тон».

— Когда меня не было вчера, кто-нибудь заходил, спрашивал?

— Нет…. — Эд отрицательно помотал головой. — Дот неполный день работала, но дела шли тихо. Присси приходила, но ты болтался за городом и Лэнг не появлялся. Тебя никто не спрашивал, маршал.

— Благодарю.

Он уселся у столика близ окна и принялся думать о Хайэте Джонсоне, потом о Джордже Блэйзере. Все еще думал, сопоставляя места и время, когда Эд его окликнул.

— Маршал? Я и забыл. Блоссом Гейли заглядывала. Вот она тобой интересовалась. Куда ты делся и когда будешь опять.

Блоссом Гейли… Родилась в этом городе, почти всю жизнь провела на ранчо. Хайэт Джонсон поездил порядком, однако…

— Маршал? Глянь туда!

Незнакомый человек шагом подъехал к коновязи и спрыгнул с лошади. Человек был высокий, без лишнего сала, держался очень прямо, под ровными полями черной шляпы виднелось загорелое красивое лицо. Носил замшевую куртку, короткую, испанского фасона. И еще имел при себе револьвер.

Борден Чантри предложил:

— Эд, попроси его зайти и выпить со мной кофе, добро?

Эд подошел к двери и заговорил. Человек оглянулся вокруг, кивнул и привязал коня. Буланый, великолепное животное. Киму лучше бы его не видеть, сказал себе Чантри. Чего хорошего? Возьмет да и начихает на свое решение не красть у Сэкеттов.

Незнакомец шагнул в дверь, помедлив, подошел к нему.

— Маршал? Я Тайрел Сэкетт.

— Садитесь. Боюсь, у меня для вас плохие новости.

Затем Чантри спокойно рассказал все, что выяснил сам. Как Джо Сэкетт прибыл в город, навестил Мэри Энн Хейли, потом зашел в банк, потом в гостиницу и вернулся в дом Мэри Энн. И как сшибся с Кернзом и Харли — сколько знал.

— Значит, человек, убивший моего брата, все еще на свободе?

— Да… но это ненадолго.

— Вам известно, кто он?

— Известно.

— Тогда почему он не в тюрьме?

— Вы могли бы помочь мне, Сэкетт. Мне надо кое-что выведать. Я никого не задерживал потому, что это дело следовало разрабатывать в подробностях. Преступление, совершенное над вашим братом, явилось одним из серии.

— Это действительно было преступление?

— Заведомо. И человек, повинный в нем, сейчас в городе. Или был совсем недавно. Сэкетт, вы приехали из Моры. Прожили там сколько-то времени?

— Да.

— Не знаете, чтобы кого-то из ваших мест разыскивали за убийство или другое тяжкое преступление?

— Сейчас нет. Стрельба случалась, но большей частью вследствие той земельной войны. Были и обычные споры из-за скота или карт.

— А лет семь-восемь назад? По-моему, вы сами были там некоторое время маршалом.

Сэкетт какое-то мгновение смотрел в окно, пустое пространство, потом покачал головой.

— Ничего, связанного с моими родственниками. Что я мог бы вспомнить — нет.

— Ковбоя по имени Пин Доувер знали?

— Конечно. Работал у меня. Хорошо работал.

— Не случилось чего, пока он в ваших краях был? Нераскрытое убийство, разбой, что-нибудь в таком роде?

— Нет… ничего не приходит в голову. Тогда, разумеется, был случай с Мейсоном, но из него же ничего не вышло. Заглох.

— Расскажите.

— Жила в Лас-Вегасе одна девушка. Имя у меня вылетело из головы, но очень привлекательная. У ее отца в тех местах было несколько тысяч голов скота. В дилижансе из Сент-Луиса она познакомилась с человеком, которого звали Форд Мейсон. Смотрелся он неплохо, держался превосходно и представлялся всем отставным кавалерийским офицером, который теперь занялся делами.

Он умел обращаться с лошадьми. Казалось, справится с самой непокорной. Торговал в разных местах, и они с девушкой сходились ближе и ближе.

В то время ограбили дилижанс, который вез наличность банка, и часть этой наличности передал в банк отец той самой девушки. Вскоре после Форд Мейсон заплатил за отца в баре — вспомнил, Канингем его фамилия — и тот узнал золотой, который сам отнес в пострадавший банк. Он его узнал по двум зарубкам, сделанным прямо под датой. Естественно, ничего тогда не сказал, но принялся об этом размышлять и написал своему другу в военное министерство.

Про офицера по имени Форд Мейсон там ничего не знали, а описание совпадало с внешностью дезертира, позже участвовавшего в налете на банк вместе с Лэнгдоном Муром, Чарли Адамсом и еще одним по фамилии Велз.

Канингем представил Мейсону эти факты, и началась перестрелка. Отец оказался тяжело ранен, а дочери прострелили руку. Случайно, я уверен. Как бы там ни было, Форд Мейсон те места покинул навек, а мисс Канингем уговорила отца не предъявлять обвинения.

Борден Чантри слушал молча, без реплик. Ничего необычного в этой истории не было. На Западе ваш сосед в дилижансе или в ресторане мог оказаться принцем и мог оказаться вором, и никто не был расположен задавать лишние вопросы. Каждого принимали на слово, разве что он проявлял себя каким-то иным.

— Останетесь в городе?

— Говорите, моего брата похоронили? Надпись на могиле есть?

— Пока нет. — Чантри неловко подвинулся на стуле. — Видите ли, мы не знали, кто он, когда его хоронили. Могилу пометили тем не менее.

— Спасибо. — Сэкетт встал. — Займусь этим сам. Я служил в полиции и понимаю ваше положение, но, если мы что-то можем сделать, пожалуйста, сообщите.

Он помолчал.

— Понимаете, маршал, мы хотим, чтобы убийца ответил перед законом. Настаиваем на этом, если выразиться точно. Если выяснится, что вы не в силах его найти, придется нам принимать меры.

Я в этом году скот не отправляю, так что несколько месяцев свободных у меня есть, а когда у меня время выйдет, всегда могут вступить Боб, Телль и Оррин.

Потом, у меня есть родня — там и сям по стране, и иногда они тоже могут выкроить время и приехать. Пусть уйдет год, даже два или три. Мы от этого дела не отступимся, маршал. Даже если понадобится пять лет, или десять, или двадцать… мы все еще будем крутиться около и разбираться, что к чему. И со временем один из нас его выловит. Когда-нибудь и где-нибудь.

— Хотите перевезти тело?

— Брата? Нет. Папаша мой так говорил: «Щепки должны лежать, где упали», — и мы считаем, так и надо поступать. Порядочно Сэкеттов зарыто по разным краям, и большинство — там, где упали. Так что Джо мы оставим, куда вы его положили. Только надпишем могилу, чтобы люди знали, где он сделал свою последнюю заявку.

Тайрел Сэкетт вышел из дверей, а Борден Чантри остался сидеть один, забыв про холодный кофе в чашке.

Теперь он знал. И должен делать свое дело. И дело это ему не по душе.

Он повернул к своему дому и открыл ворота. Постоял там, глядя на маленький беленький домик. Наемное жилье всего-навсего, но для них оно было семейным приютом. И Том будет помнить его, когда даже ранчо будет забыто. И пещеру, открытую им около родника.

Он вошел, приблизился к стене, снял запасной револьвер и проверил его. Заткнул его за пояс. Бесс смотрела на мужа большими испуганными глазами.

— Беспорядки, Борден?

— Да вроде не предвидится. Нужно произвести арест.

— Будь осторожен.

— Буду, но он человек глупый. Шестерых убил, чтобы прикрыть преступление, за которое его никто не преследовал. Наделает и еще глупостей, чего от него ждать.

— Борден? Кто он?

Борден поднял руку.

— Погоди, Бесс. Не хочу называть имя, пока не будет такой необходимости. Держи для меня горячий ужин, мне он понадобится.

Он вышел со двора и аккуратно закрыл за собой ворота. И потом отправился широким шагом к городской улице.

Глава 19

Получасом раньше Ким Бака встал со стула и отложил журнал, который читал. Он заметил тень около дверей. И только ступив на порог, обнаружил, что в живот ему упирается револьвер.

Внешность человека была ему знакома, а вот имени его Бака не знал. Но что до самого револьвера, тут вопросов не возникало. Кольт сорок четвертого калибра, весьма авторитетное оружие.

Он попятился обратно в канцелярию.

— В чем дело?

— Валяй в ту камеру, — негромко произнес человек, — и тогда проживешь достаточно, чтобы узнать. Раз пикнешь, и никогда не узнаешь ничего.

— Звучит заманчиво, только есть у меня сомнения насчет того, кто напишет конец новеллы.

— Давай, лезь в камеру. И если закричишь, первым в эту дверь войдет Чантри и ляжет мертвым, даже не сообразив, что творится.

Он закрыл и запер камеру, затем шагнул к узилищу Сильвы и открыл его.

— Твоя одежда в переднем помещении, в шкафу. Там же твое оружие. Но я еще принес вот это. Может, больше понравится.

«Это» было тяжелым двуствольным дробовиком с повышенной скоростью вылета. Наверняка заряжено картечью.

Затем человек положил на стол мешочек золотых монет.

— Тут триста. Вот вексель нашего друга на остальные две сотни, А теперь иди и делай ту работу, для которой тебя наняли.

Бун Сильва посмотрел на деньги, потом на человека, заплатившего ему.

— Когда? — спросил он.

— Сейчас! Сию минуту! Он придет сюда, а я хочу, чтобы он умер, умер! Слышишь?

— Слышу.

Сильва опять посмотрел на деньги. Почему-то они не показались ему такой уж большой платой за человеческую жизнь. Но Чантри схватил его и провел по всей улице без штанов. И за такими шутками должна следовать смерть, или же ему придется найти себе весьма отдаленное местечко. Отдаленное от всех тех, которые он, Бун Сильва, знает. Потому что слухи об этом полетят, как на крыльях.

— Хорошо, — сказал он, но человека с кольтом в участке уже не было.

Сильва оделся, двигаясь быстро и уверенно. Застегнул пояс с оружием, провернул цилиндр. Покосился на дробовик и замялся.

— Сильва, — сказал Бака, — открой мою камеру, а?

— Иди ты, — ответил Сильва равнодушным голосом.

— Ты дураком будешь, если выйдешь против него. Такой еще на свет не родился, кто начинит его свинцом, сам не скушав такой же порции. Он мужик крепкий, кремень, и раскачиваться не будет. Просто сделает то, что правильно, и не станет сомневаться. Мотал бы ты лучше.

— Убью его и уеду.

— Сколько ты проедешь? Милю? Десять миль? Сто? Ты знаешь, кто сегодня явился в город? Тайрел Сэкетт! Тайрел, усек? Он шел на Круса, шел на Тома Санди, на самых лучших, какие были. Бун, одолеешь маршала, за ним ждет тебя Тай Сэкетт. А с Таем справишься, Телль возникнет. Послушайся доброго совета, Сильва, прыгай на свою лошадь и скачи. Он держать тебя не станет. У него другое вот где сидит, и вообще ты ему сто лет не нужен. Езжай! Езжай, Сильва, пока есть время!

— Я взял деньги.

— К черту деньги! Недели не пройдет, как он будет на том свете.

Бун Сильва, шокированный, обернулся к камере.

— Ты что думаешь, я вор? Берешь деньги, выполняй, за что заплатили!

Опять взглянул на дробовик. Каждая частица разума требовала взять его, но гордыня восстала. Ни один человек не может целиться скорее и стрелять более четко, и он не собирается показывать пятки какому-то сельскому маршалу и в поддержке не нуждается. Встретится с ним на его поле и по его правилам.

В этом наплыве сумасшествия была и доля мудрости. Застрелить человека в поединке на револьверах — это одно, а дробовик уже попахивает преступлением, и как бы он не привел его на виселицу.

Он шагнул на улицу. В нескольких ярдах у коновязи стоит пара упряжных мустангов, головы висят — дремлют на солнышке. Дальше около «Корраля» Тайма Рирдона и около питейной Хенри скучают верховые лошади, ждут, когда хозяевам будет угодно ими воспользоваться.

Перед витриной магазина торчит Луси Мари, что-то рассматривает.

Один за одним, его взгляд вонзался в дверные проемы, исследуя каждый по очереди… Бордена Чантри нет.

Из разговоров, подслушанных в тюрьме, Он понял, что Чантри за излюбленное гнездышко выбрал «Бон тон», стоящий сразу за почтовым отделением. Вновь пробежал глазами улицу, разочарованный: Бордена Чантри не видать.

Пошел. Поравнялся с почтой и увидел почтмейстершу — уставилась на него, рот открыт от удивления.

Мрачно пообещал себе, что сегодня очень многим еще придется удивиться, в частности, этому городскому паяцу, маршалу этого зачуханного городишки, этому…

— Не меня ищешь, Бун?

Он только что миновал угол почты и находился в промежутке, отделяющем здание от ресторана. Правше проще стрелять влево, и Сильве это было известно, но Чантри стоял справа, и стрелок крутнулся на левой ноге, чтобы оказаться с противником лицом к лицу. Правая его нога коснулась земли, и он выстрелил.

Стремительный поворот, хладнокровие Чантри и подленькое малодушное сомнение в собственном благоразумии общими силами принудили его промахнуться. Пуля прошла высоко, оцарапав маршалу мочку уха. Маршал смотрел прямо на него. И глаза открыты. Потом из его револьвера вырвался пламенный клинок, и Бун Сильва получил порцию в подходящее местечко.

Чуть ниже, чем следовало, но удар пули заставил его зашататься. В неустойчивом равновесии Сильва промазал второй раз. Третий выстрел ему не суждено было сделать.

Почему-то он стоял на коленях. Когда это он успел? Разозлившись, принялся вставать, но что-то с его ногами было не так. Он не мог их вытащить.

Попытался опять, но из ног точно кости вынули. Он полежал лицом в пыли. Попробовал подняться на руках.

Борден Чантри стоял тут же. Револьвер в руке, смотрит на него, словно ждет чего-то.

Чего он ждет?

Глаза заволокло туманом, и Сильва ругнул себя самого. Что творится с его зрением? И в такой момент? Он поднялся-таки на колени. Сделал героическое усилие и поставил одну ступню на землю.

— Надо было тебе оставаться там, куда я тебя прибрал, Бун, — произнес Чантри.

Вокруг теперь стояли люди. Бун Сильва слышал, как они шаркают ногами, как шелестит на них одежда, как поскрипывают тротуарные доски.

— Можно было обойтись и без этого, — продолжал маршал. — Я же тебя запер, чтобы цел остался.

— Я взял у него деньги. — Буну хотелось, чтобы Чантри понял его. В конце концов, он играл с Буном честно. — Я был обязан. Ты ведь понимаешь, правда?

— Конечно.

Сильва поднял руку, чтобы выстрелить — и в ней не оказалось оружия.

В недоумении он уставился на нее. Потом взглянул вниз. Вот оно, лежит у кочки. Он потянулся за своим револьвером и снова шлепнулся лицом в пыль. Что-то забулькало в горле, и он закашлялся. Кровь. Это его, Сильвы, кровь.

Он умирает.

«Нет!»

Он прокричал это слово, но звук не получился. Одним объединенным судорожным сокращением мышц он вскочил на ноги.

«Я! Бун Сильва! Умираю? Нет!» Он рванулся вперед и упал. На этот раз лежал, не шевелясь.

По другую сторону улицы, в «Коррале», кто-то принялся играть на пианино, чтобы завлечь клиентов. Последним звуком, долетевшим до ушей Сильвы, была эта музыка. Дребезжащий, как пустая жестянка, аккомпанемент к его гибели.

Борден Чантри большим пальцем затолкал патрон на место выброшенного пустого. Сунул револьвер в кобуру.

Большой Индеец тоже был здесь.

— Займись с ним, хорошо? А кончишь, приведи мою лошадь и попроси Бесс завернуть мне еды на дорогу. Меня какое-то время не будет.

И он зашагал обратно в тюрьму и выпустил из-под замка Кима Баку.

— Он не хотел меня слушать, Чантри. Я ему говорил, говорил, а он сказал, он иначе не может; Я вообще без понятия!

— С понятием ты, Ким, как, впрочем, и я. Понятие о том, что честно и что бесчестно, у каждого человека свое. У него было такое.

— Его тот второй выпустил. Я ничего подобного не ожидал, маршал! Ничего не мог сделать.

— Повезло тебе, что он не захотел поднимать тревогу, а то бы он тебя пристрелил. Я иду к ней, но особого толку не жду. Его не будет.

— Думаете, он уже в бегах?

— Он был в бегах, когда приехал сюда. И останется в бегах до конца жизни. Ликвидировал шесть человек, потому что считал, что за ним охотятся, хотя никого он не интересовал. Достаточно раз пойти против закона, и нет тебе больше места, где можно отдохнуть.

Блоссом Гейли стояла перед «Бон тоном», выглядела она постаревшей и опустошенной.

— Он уехал, Борд?

— Думаю, что да. Слишком хороша для него такая женщина, как ты.

— Может быть… может быть. Но мне нужен мужчина, Борд, я хочу снова быть женщиной. Джордж знал обо всем и пытался меня предостеречь. И с этим ехал в тот энный раз, когда был убит, я уверена, и я всегда знала, с ним что-то неладное, но он так гладко говорил, и все слова, которые мне хотелось слышать. Не в нем дело. Не в Лэнге Адамсе, а в этих несчастных словах! Я женщина без семьи, Борд, и я уже больше не ребенок. И я не люблю объезжать пастбища и распоряжаться работами. Я хочу иметь своего ребенка и вставать в десять утра и шить или читать газету. Но я помогала управлять ранчо папе, потом еще большим ранчо — моему первому мужу, и…

— Сходи проведай Бесс. Она тоже будет жить одна несколько дней. Сходи. Я только поднимусь к Лэнгу, глину, нет ли его там.

— Он уехал. Я знала, что он — человек легковесный, знала все время. Не было в нем солидности, Борд. Он не был, как папа, или ты, или старый Ригинз. Говорил легко и красив был, как дьявол, но никакого фундамента, никакой надежности. Я знала, всегда знала. Трезвое соображение мне подсказывало правду, а сердце прислушивалось к пустым словам. Борд, я…

— Иди к Бесс, Блоссом. Она хотела тебя видеть.

— Хорошо, Борд. Хорошо. — Она повернула было, чтобы идти, но остановилась. — Гляди в оба, слышишь? Он стреляет из любого оружия очень хорошо. Та старая пятидесятка была папина. Не вспоминала о ней до вчерашнего дня, а пошла посмотреть на чердаке — и нет ее. Но он теперь с винчестером и двумя сотнями патронов к нему. Будь осторожен.

Борден Чантри взошел по наружной лестнице, ведущей в квартиру над магазином. Он знал, что Лэнга Адамса там не будет, но посмотреть надо.

Комната оказалась довольно опрятной, только, на вкус Чантри, безделушек было сверх меры. На столе лежала записка.

«Дорогой Борд.

Не следуй за мной. Я уезжаю навсегда, и ты меня больше не встретишь, так что брось это дело. Я был лучшим медвежатником в стране, никто не умел так распотрошить сейф, но вот вздумал жениться на богатой и стать оседлым и получил в награду одно беспокойство. Возвращаюсь на Восток и начинаю, где тогда бросил. Не висни у меня на хвосте. Я никогда не хотел бы убивать, честно. У меня никогда не было никого, больше похожего на друга, чем ты.

Лэнг».

И под этим вторая подпись, ниже на странице: «Форд Мейсон».

— Но ты убил шесть человек, убил подло и жестоко. Шестеро сильных мужчин, у каждого впереди своя жизнь. Ты украл эти жизни и не оставил им ничего. И Билли Маккой растет теперь без отца. Старая Хелен Ригинз должна доживать свои дни в одиночестве. И женщина Пина Доувера тоже одна в своем далеком городе.

Чантри произнес эти слова вслух, обращаясь к пустой комнате. Затем повернулся кругом, тихонько закрыл за собой дверь и пошел по ступенькам вниз.

У подножия лестницы его поджидал Блэйзер.

— Если ты за Лэнгом, Борд, я видел, как он уезжает из города. Выехал на восток.

— Спасибо, Джордж. — Чантри поправил револьвер на, бедре. — Знаешь, Лэнгу следовало оставаться там, откуда приехал. Жил здесь, на Западе, восемь не то девять лет и так ничего не понял.

— Может быть, — сказал Блэйзер, — но ты с ним не зевай. Он половину стрелковых матчей тут выиграл с этой своей винтовкой, а до Карсона дорога долгая, и все по равнине.

— Не поехал он в Карсон, — терпеливо сказал Чантри. — Он драпанул на запад. Сейчас или на Денвер едет, или на Лидвилл. После, может, к Сан-Франциско подастся.

Аппалуза стоял под седлом, фляга и седельные сумки полны. Борден Чантри прошел в канцелярию и пихнул в карман горсть патронов. Карманчики в поясе были уже набиты.

— Маршал, — Ким Бака торопливо поднялся, — а если мне с тобой поехать? В следах я разбираюсь, ты же знаешь, и…

— Ты сиди здесь. Приглядывай. Чего не сообразишь, спрашивай Большого Индейца, он лучше меня работу знает.

Чантри достал из ящика стола запасной значок.

— Носи, пока я не вернусь. Что понадобится делать, делать будешь ты.

Лицо Кима Баки покрылось румянцем.

— Но послушай, маршал, я же…

— Выполняй, чего велено, Бака. Я приеду.

Он шагнул в седло и медленно проехал до своего дома. Бесс вышла к нему, с ней Том и Билли.

— Позаботьтесь о маме, парни, поняли?

— Ясно, а нельзя нам?..

— Борден? Тебе обязательно ехать?

— Обязательно.

— Тогда возвращайся обратно. Я оставлю Блоссом здесь. Будет нам не скучно.

Он легко поцеловал ее и повернул аппалузу к дороге.

У Лэнга имелись кое-какие хорошие черты, но в своей основе он был вор. Так что вор, по всей вероятности, сделает,собираясь уехать навсегда? Даже если деньги у него есть?

Постарается своровать еще. Деньги, про которые он каким-то образом знает, знает, где они лежат.

Борден Чантри хотел бы ошибиться. И не хотел найти след в том месте, где рассчитывал.

Но все совпало, и след там был.

Глава 20

Красное небо наверху. Розовый песок внизу. Борден-Чантри ехал по тропе, пролегающей между ними. По тропе, на которой человек может погибнуть.

Кожа седла — как кожа его лица. И он пел песню Бренана — Бренана Болота, ирландского разбойника, ездившего грабить в стране, очень далеко от той земли, на которой жил Чантри.

Времени на розыски следа он тратить не стал. На восток даже и не взглянул, ибо Лэнг знал, как связаться с Буном Сильвой. А такой человек должен удариться в бегство на запад. К изломанным берегам Симаррона, в сторону Меса-де-Майя, Сьерра-Гранде — Великой горы, и к уголку, прозванному Роберз-Руст — Разбойничье гнездо. Или даже к городку Мэдисон, куда собирались бродяги, поставленные вне закона, чтобы пьянствовать и веселиться.

Дикая, пустынная страна, глубоко прорезанная речными ущельями — каньонами, с торчащими ребрами красных скальных стен и бородавками осыпающихся останцов, в черных шапочках лавы давно отгоревших вулканов. Среди красных вертикалей и крошащихся лавовых глыб встречается зелень сосны и можжевельника, кое-где вода — достаточно, в избытке даже, вот только надо знать где.

Аппалуза Чантри, вороно-чалый с россыпью белых точек на бедрах, любил ходить по таким местам и настораживал уши на каждом гребне, на каждом повороте.

В траве звенели цикады, воздух был неподвижен и горяч. Высоко над землей стервятник описывал ленивые круги в закатном небе, спокойный в своем знании, что, где ездят, там будут и умирать, удовлетворенно ожидающий этих смертей. Стервятник был выше всех земных сует, спор и ссора, свист пули и стон стрелы, ухающие копыта и внезапное падение его не касались, как не касались перехватывающая горло жажда и обжигающий, как пламя, жар. Его дело — наклонять темнеющее крыло туда, где небо развешивает облака, заслоняясь от солнца, и ждать неизбежного результата.

Борден Чантри в этих безлюдных краях чувствовал себя как дома. Ему нравилось покачиваться на лошади, чувствовать ее меж своих коленей, нравилось, как щекочет щеку сползающая капля пота. Нравилось щуриться на солнце, слушать покряхтывание седельной кожи, а ночью — пение волков, поднявших носы к луне.

Он выбирал для своего пути понижения и не спешил. Хорош аппалуза на охотничьей тропе: окраска сливается с местностью, и пересеченная дорога и работа, требующая напряжения, ему только в удовольствие.

Он ехал тропинками, оставленными бизонами, тропинками, которыми временами пользовались дикие лошади. Найти след Лэнга Адамса и идти по нему он не пытался. По той простой причине, что следы людей в западном краю сходятся в определенные маршруты, продиктованные их нуждами. Вода, еда, общество себе подобных — эти вещи заставляют цепочки следов стекаться вместе.

Лэнг Адамс — человек не западный, но на него охотятся. А преследуемый человек — все равно, что преследуемый волк или другое какое животное, он будет настороже. И не только это.

Он будет готов убить преследователя, искать случай. А На тех, кого он убил, Лэнг Адамс не тратил зря свинец. Он делал дело точно и без неряшливости. А также без малейшего сострадания к жертвам. Никогда, насколько было известно Бордену Чантри, Лэнг Адамс не выстрелил мимо Цели.

Где-то впереди, где-то не слишком далеко, Лэнг будет ждать. Возможно, он рассчитывает, что Бун Сильва выполнил задание, но возможно, строит еще какие-то планы. Так же как Чантри знал кое-что о Лэнговой породе людей, Лэнг знал о нем самом — столько же или больше. У Лэнга было основание скрывать свою натуру от других, Чантри же вел себя открыто, ничего не прятал.

Резкий поворот к югу. Поперек долины Каррисо-Крик — Осокового ручья — и вдоль нее назад, на восток, с полмили до выступающих скал и низкого кустарника, среди которого Чантри поднялся из вымытой ручьем впадины. Осмотрев окрестности, он двинулся дальше и натолкнулся на старую индейскую дорогу. Проторена основательно, но давно не используется. Он проехал направо, потом налево, но следов никаких не обнаружил.

Южнее — ехать день или два — лежит старый путь на Санта-Фе… Точного расстояния Чантри не знал, только что он в той стороне. Давно заброшен, теперь это всего лишь лабиринт колесных следов, глубокими бороздами изрезавших почву. Шесть тысяч фургонов и шестьдесят тысяч мулов проходили по нему ежегодно, и достаточно людей, чтобы населить средних размеров городок. Он постоянно обещал себе как-нибудь съездить на юг поглядеть на него, но так и не поехал. Всегда отыскивалась какая-то работа.

Несколько раз он проезжал вправо и влево проверить, нет ли следов, но их не нашел. Зато обнаружил каменный дом, что его удивило.

Дом пустовал уже долгое время. Чантри проверил, исправен ли ворот над колодцем, достал воды. Вытащив наверх несколько ведер, дал пить лошади, потом вытянул еще ведро и напился сам.

Поднял щеколду и открыл дверь. Здесь когда-то жили лесные крысы, но и они переселились в другое местечко. Набрав сухого дерева из гнезда, он развел в камине огонь, вскипятил кофе и поджарил бекон. Съел часть собранного Бесс обеда, вышел наружу и постелил себе под звездами.

Когда занялся рассвет, он уже два часа находился в седле. Углубился далеко в запутанные каньоны Меса-де-Майя, и день только наполовину склонился к вечеру, а он уже поил коня в речке Симаррон у западной оконечности Черной Месы.

Он переправился через реку и выбирался из воды на той стороне, когда заметил отпечатки копыт.

Узнал их сразу. Адамсов большой вороной. Следам не больше часу от роду.

Чантри сразу повернул и поскакал на восток. Ехать было недалеко: до старой тропы, идущей вверх по ручью, от которого остались отдельные бочажки; по ней он пробрался в нагромождение скал и оврагов дальше. Присматривался, ища следы, но ничего не увидел и решил, что Лэнг отправился вверх по Симаррону. Надежный маршрут.

Роберз-Руст находился к востоку, на западе лежал Мэдисон, кстати, Лэнг не погрешил бы против себя самого, если бы поехал туда. Вламываться в «Гнездо» Борден Чантри намерения не имел. Ему был нужен только один бандит, и ни к чему было пытаться пулями проложить дорогу сквозь шайку, околачивавшуюся у Коу.

Он спускался в каньоны, жался к месам, следов так и не встречал, и видел Симаррон лишь иногда. Когда стемнело, он находился в двадцати пяти или тридцати милях к востоку от Мэдисона — по самой своей старательной оценке.

Выбрав местечко с подветренной стороны наклонившегося можжевельника, он сложил костерок из сухих палочек. Дыма пошло мало, да и тот, что был, рассеялся в кроне можжевельника. Он съел еще сандвич, приготовленный Бесс, потом упаковался и проехал больше мили, пока не нашел, что хотел. Привязав аппалузу там, где росла трава, он поднялся на уступ чуть выше и заснул.

При аресте он не прочь был обойтись без стрельбы. Не находил удовольствия в том, чтобы убить кого-то, а уж тем более недавнего друга.

Как же это организовать? У него не было никаких идей.

Солнце садилось, завершая следующий день, освещая Чантри, въезжающего в Мэдисон с юга. Он оторвался от Симаррона и набрел на дорогу немного севернее гордой вершины, известной как Сьерра-Гранде.

Вдоль улицы редко стояли с полдюжины домов, не больше, и еще сколько-то домов и лачуг теснились вместе или торчали на отшибе — как кому показалось удобно. На виду три загона, черной лошади ни в одном нет. Вот это строение похоже на конюшню. А это — на салун, и перед ним у коновязи стоит с десяток лошадей.

Солнце закатилось, но на макушке горы Эмери-Пик, названной в часть Мэдисона Эмери, как и город, все еще горело алое сияние.

Вне сомнения, некоторые из лошадей принадлежат бандитам из «Гнезда», и среди этих он себе друзей не найдет. И вообще не найдет их в этом городе, если не считать Дивоя, о котором слава ходила неплохая. Но он и не мучается желанием заставить кого-то из местных помогать закону. Свою работу Он исполнит сам и помощи просить не будет.

Сколько народу умерло. Лэнг и его хотел уморить.

Чантри сошел с лошади и с минуту стоял в темноте рядом со зданием, размышляя, что делать дальше. У него не было охоты получить пулю, едва переступив порог салуна. Но, голодного и усталого, его донимало нетерпение.

Он совсем было собрался шагнуть на тротуар — деревянные подмостки, как и везде, — когда из салуна вышел человек, подошел к краю веранды и потянулся. Потом Чантри заметил темный силуэт около лошади в серых сумерках. Вытянутые над головой руки опустились очень медленно.

— Зря всполошился, — сообщил ему маршал. — Я за тобой не охочусь.

— Ты меня утешил. — Голос звучал насмешливо. — Я сейчас хлебнул лишнего, и моя стрельба может оказаться не на высоте.

— Где тут можно поставить лошадь и добыть пожрать?

— Пожрать можно внутри. Лошадь придется отвести туда вон, в конюшню, разве что захочешь попытать счастья с городским корралем. Могу добавить, что городской корраль — первое место, куда бегут, если позарез нужна лошадь. И обычно не капризничают, возьмут чью угодно.

Чантри издал смешок.

— Я свою ценю, — сказал. — Дальнюю дороженьку проделали вместе.

— Поставь в конюшню. Пятьдесят центов и стоит того. Тех лошадей никто не трогает, здешние наездники знают, что иначе их присутствие быстренько тут всем надоест.

Казалось, он силится разглядеть Чантри в темноте.

— Я тебя знаю? — спросил он неожиданно.

— Вряд ли. Я об этом месте слышал, но сам тут никогда не бывал.

— Как и большинство из нас. Закон сюда и не суется, так что можно развлекаться спокойно. Выпивка хороша. Это если ты поддаешь. Я-то нет, но один тут угощал, я и тяпнул парочку стаканчиков. Не часто тут найдешь кого с деньгами.

— А — крупный мужчина, приятно выглядит, недавно приехал?

— Похоже, я такого знаю. Говорит, как ручей журчит, и таскает винтовку, не один шестизарядник. Я как глянул, сразу подумал, неприятностей ждет. Это ты — неприятность?

— Возможно, хотя я все надеюсь, уладим по-хорошему. — Чантри переждал секунду. — Не хотелось бы говорить, зная твои деликатные чувства, только я как раз представляю закон.

— Не туда тебя занесло. На твоем месте я бы взял старину Апа меж колен да показал, как умею поднимать пыль.

— А знаешь, совет-то хорош. Прямо тянет ему последовать. Ты мог бы только рассказать народу одну вещь: то, что я тут никого не ищу и ни на кого не смотрю даже. Мне одного надо, и все. И тут не в законе, собственно говоря, дело. Он затеял в меня пострелять. Как-то я волноваться начинаю, когда в меня то и дело палят. А из засады, так и вообще. Я решил: единственный способ уберечь нервы, это как-нибудь его обложить со всех сторон и убрать подальше. Еще я бы добавил, что тот человек, который у меня на примете, — он убил Сэкетта, и Тайрел прямо сейчас сидит у меня там, в городе, ждет, пока я его привезу. А не привезу, он с компанией сродственников как раз прикатит сюда проверить, хорошо ли здешние дома горят. Еще наверняка заинтересуется, сколько вас тут будет драться, чтобы уберечь их от пожара.

— Мы народ не из пугливых, мистер. Нету тут таких. Но надо сказать, воевать теперь очень уж сильно никому не хочется. Еще Логан Сэкетт заглядывал не так давно, и мне почему-то показалось, люди охотно с ним расстаются. Крутой нрав у парня, боюсь я. А кого тебе, ты сказал, надо? Не на вороном ехал? Здоровенный такой.

— Приметы сходятся. Я его знал под именем Лэнг Адамс, но не его это имя на самом-то деле. Там на Востоке — он восточный вор, кстати, не западный, — так вот, там его знали как Форда Мейсона.

— Ну вот, не хватало. Такое пошло, я против. У нас без того нищебродов достаточно, не надо нам восточной шпаны, чтобы последний кусок хлеба с маслом отбивала. Он там внутри сейчас сидит. Не в салуне самом, а в комнате за баром, ест там один. Сидит он лицом ко входу, винтовка на столе, а шестизарядник в кобуре у него.

— Отлично. — Чантри сделал паузу. — Вот что, друг, пойду отведу лошадь в конюшню. Ты иди в салун и закажи мне ужин, а когда будет готово, скажи, чтобы прямо несли в ту заднюю комнату и ставили перед ним на стол. Кто с ним будет ужинать, говорить ему не надо, я сразу подойду.

Устроив лошадь в стойле с достаточным количеством сена, чтобы обеспечить ей досуг, Борден Чантри снял ремешок с револьвера, а винчестер взял в левую руку.

Он толкнул дверь салуна и вошел, и все глаза обратились к нему. Из-за бара как раз выходил человек в белом фартуке с куском мяса, бобами и хлебом на тарелке. Он направился к открытой двери задней комнаты, вошел и поставил тарелку на стол.

— Какого черта? — Это был голос Лэнга, Лэнг сердился. — Я же сказал, никого мне не надо, чтоб вас всех громом убило! Убери эту чертову…

Борден шагнул на порог.

— Ну разве так можно, Лэнг, — мягко упрекнул он крикуна. — Ты никогда так раньше со мной не обращался.

— Так это ты? Черт тебя побери, Борд, тебе ведь объяснили: не езди за мной!

— Лэнг, это же моя работа. За это мне платят. Я никогда особенно не рассчитывал, что от меня много проку будет, но сам понимаешь… жить-то надо.

Он спокойно отодвинул стул и сел. Ружье уместил на левом колене, левая рука — на спусковом механизме.

— Ты быстро двигаешься, Лэнг. Я и не думал, что придется так далеко забраться. Как-то подумалось, что ты подождешь меня.

Лэнг внимательно смотрел на него. Досада не мешала ему подкарауливать малейший шанс одержать верх.

— Мы дружили, Борд. Чего ради нам теперь ссориться только потому, что публика в том городе на дыбы встала. Закопал бы того покойника, как нашел, и ничего бы этого не случилось. Я всегда тебе говорил, ты слишком серьезно к своей должности относишься.

— Есть такой грех… Платят, я должен выполнять. Как Бун Сильва.

— Бун? Что с ним сталось?

— Выброшенные деньги, Лэнг. Не годился он для такой работы.

— Мне сказали, он самый быстрый…

— Это он так думал. Скорость — вещь относительная, видишь ли. Может, он и был очень быстрый там, откуда явился, но страна-то у нас большая.

Борден Чантри взял правой рукой чашку.

— Мне придется отвезти тебя обратно, Лэнг, для суда. Говорить ты умеешь, известное дело, да еще если адвоката хорошего найдешь, может, и выпутаешься.

Лэнг удивленно раскрыл глаза.

— Знаешь, я иногда не в состоянии понять, то ли ты очень хитрый, то ли безнадежный дурак.

— Дурак, наверно. Так, перебиваюсь. Но понимаешь ты, работа-то мне нужна. Без нее моим будет есть нечего, а теперь еще Билли кормить надо. Везде деньги, Лэнг.

Лэнг тронул языком губы. Правая рука его лежала на самом краю стола.

— Поговорим насчет денег, Борд? У меня не так много, но, чтобы тебя снабдить, хватит. А продадут магазин, от этого еще капнет… Откуда людям знать, что ты нашел меня.

— Лэнг, если я возьму у тебя деньги, я хуже Сильвы окажусь. Он был честный человек, знаешь ли, по-своему, и твою плату попытался отработать.

— И что вышло?

Борден небрежно махнул рукой.

— Скорость — вещь относительная, как я уже сказал. Он начал с шестерки, я ответил тузом. Тут карты пошли на стол, а у него больше не оказалось.

Лэнг опять облизнул губы. Глаза его ярко сверкали, и на лице проглядывала чуть ли не насмешка, и он чуть-чуть наклонялся вперед.

— Что там было, Лэнг? Тогда, с Сэкеттом?

Лэнг пожал плечами.

— Я вертелся в кухне, когда разливали кофе, и всыпал ему порошочек. Потом он ушел, я пошел за ним. Луси Мари хотела его вернуть, чтобы ночевал у них, тут я немного поволновался. Однако он уперся идти в гостиницу. Как дошел до «Корраля», уже почти падал, а я его догонял. И тут какой-то пьяный старатель перед мексиканским рестораном палить из револьвера начал, ну, я Сэкетта и застрелил. Поднял его, жакет его подобрал, который он на руке нес, и в Симмонсов сарай с ним. Только кончил менять на нем рубашку, смотрю, он в себя приходит, пришлось еще раз стрелять. Потом надел на него жакет, а на себя его рубашку. Мала оказалась, правда. Ну, и домой.

— Зачем ты это сделал?

— Ты что, вообще? Он же за мной охотился! Ловить меня приехал за то дело на юге, когда я старика Канингема угрохал!

В кои-то веки Борден Чантри испытывал удовольствие от того, что предстояло сделать.

— Нет, Лэнг, — тихо произнес он, — Сэкетт за тобой не охотился. Ни он и никто другой. Канингем не умер, а его дочь уговорила старика не возбуждать дела. Распоследнего идиота ты разыграл, Лэнг. Всех тех людей ты убил попусту. Спасался в панике, когда никто за тобой не гнался.

— Врешь!

— Нет, Лэнг. Я не вру. Так все было. Джордж Ригинз до этого дорылся и собрался сказать Блоссом, чтобы с тобой не связывалась. Как раз тогда ты его убил. Ты совершил все ошибки, какие только можно было совершить. Вырезал клеймо: я тут же понял, что-то здесь не так. Ты упустил из виду, что в западных городках на клейма обращают внимание. Я всего-навсего спрашивал да спрашивал, пока не нашел обратившего внимание именно на это.

Обе руки Лэнга виднелись над краем стола, и он улыбался — той ослепительной, мальчишеской, дружелюбной улыбкой, которая так всем нравилась. О которой Лэнг знал, что она людям нравится.

— Ну что же, Борд, пора прощаться, так? Жаль мне, что ты так далеко прогулялся — и без толку.

Его левая рука мгновенно упала, стиснув правое запястье Чантри, а правая рука Адамса устремилась за оружием.

Борден не сопротивлялся. Он смотрел Лэнгу прямо в глаза, пока дуло револьвера не начало подниматься над краем стола. И тогда выстрелил в него.

Ствол винчестера находился в немногих дюймах от живота Лэнга, когда из него вырвалась пуля, и в тот же миг Чантри вскочил на ноги, с силой толкнув стол на сидевшего напротив. Более крупный из противников упал на спину, Борден Чантри перевел рычажок на своей винтовке и стоял, глядя на Лэнга вниз.

Равнодушным пинком выбил у него кольт.

Несколько человек вошли и смотрели. Лэнг с пола впился в него взглядом.

— Черт тебя дери, Борд! Всегда ты был непроходимый болван! Никогда своей пользы не видел! Ты мог получить… да я бы тебе полтыщи дал, только чтобы ехал домой! Дурак ненормальный!

Его рука потянулась к поясу.

— Гляди, чтоб тебя зараза, у меня…

Ничего, кроме жалости, Борден Чантри не ощущал в эту минуту.

— Лэнг, нет у тебя ничего. Ничего совершенно. Даже нескольких секунд нет.

Был тогда какой-то момент, когда он, казалось, понял.

— Борд! — взмолился он. — Пожалуйста, мне…

Чантри отступил назад и взглянул на стоявших в дверях мужчин.

— Извините за беспокойство, джентльмены. Как я уже говорил, дело это частное.

На спинке стула, на котором сидел Лэнг, висела пара седельных сумок. Чантри подобрал их с пола. На коже выжжено раскаленным клеймом «ЭД Г» — Эд Гейли.

Последняя кража Лэнга. Небольшая сумма, какую, как он знал, Блоссом держала в доме.

В сумке лежал кожаный мешочек с несколькими золотыми. Деньги Сэкетта.

— У него есть монеты, — сказал Чантри. — Довольно много, думаю. Возьмите все, прилично его похороните, а остаток поделите между собой.

— Какое имя написать? — Это спросил коренастый проходимец, с которым Чантри говорил у входа в салун.

— Форд Мейсон… или Лэнг Адамс… какое хотите. Пока он жил, имена для него ничего не значили, не значат и теперь.

Он сделал пять миль на пути домой, и только тогда вспомнил, что в карманах у него ни цента, лошадь изнурена, а он так даже и не поел.

Луис Ламур Человек из Скибберина

Глава 1

Криспину Мэйо захотелось побродить по нагорьям под сенью туч и поближе познакомиться с орлами; потому в один прекрасный день он пешком отправился в Бантри-Бей и нанялся на парусник в качестве матроса первого класса. На такого рода судне он путешествовал впервые, хотя в открытом море рыбачил с детства и умел отличить свайку от шлагтова, еще не достигнув шести лет.

В местечке Бостон-Таун он сбежал с корабля и во всю прыть помчался вдоль темных улиц, не доверяя ни одной живой душе и за версту обходя лавочки, торгующие грогом, и размалеванных девиц, что расставляют сети доверчивым труженикам моря.

Когда на небе засиял рассвет, городские улицы остались далеко позади; Криспин оказался в сельской местности. По обе стороны дороги поднимались каменные стены — ну совсем как на его родине, в графстве Корк. Он держался подальше от людных наезженных трактов, опасаясь, что ежели его засекут, то непременно отправят домой, а ему так хотелось поглядеть на горы. Потому он перебивался как мог, тут выпрашивал поесть, там подряжался порубить дрова, ночевал в стогу сена либо в сарае какого-нибудь фермера. А если, проведя ночь в сарае, ему случалось поживиться парочкой яиц от фермерских кур, так велик ли грех? В конце концов, широкоплечий паренек-ирландец поститься не привык.

Тернового посоха при нем не было, потому Криспин вырезал себе дубовый, подобрав с дороги сломанную ветку подходящих размеров. Увесистый посох в дороге не помешает. Ежели один-два привяжутся, так он и голыми руками из обидчиков сделает отбивную, но ежели нападут сразу несколько, дубинка окажется очень кстати. Однажды, когда Криспин переходил пастбище, на него напал бык (должно быть, не оценил по достоинству напевов Баллинаскарти); одним ударом промеж рогов Криспин уложил зверюгу и отправился дальше своим путем, весело распевая.

Кто-то помянул при нем, будто на западе строят железную дорогу: нанимают крепких парней прокладывать пути и хорошо платят. По зрелому размышлению Криспин решил податься туда; очень скоро подрядчик уже посадил его на поезд. По-королевски развалясь на подушках, он покатил на запад вместе с Пэдди Галлахером, Томми О'Брайеном и Миком Шанноном. Всем им предстояло ехать до самого конца, пока не кончатся рельсы; а где рельсы закончатся — никого не волновало.

Домов становилось все меньше, потом исчезли и деревни, и когда миновала ночь и наступил день, путешественники оказались на широкой травяной равнине: над головою сияло синее небо, а поезд с пыхтением полз по свежепроложенным путям в неизведанные края.

Странники ехали весь день, и еще ночь, и еще день, не видя ничего, кроме травы, неба и черных мохнатых коров, пасущихся в отдалении. Но вот наконец поезд лязгнул и с визгом остановился. Человек в синей форме и кепке спрыгнул на землю и неспешно побрел вдоль путей к крохотному домику, выкрашенному в тускло-красный цвет.

Солнце палило немилосердно; в неподвижном воздухе нудно жужжали черные мухи. Крис Мэйо сошел с поезда поразмять ноги, углядел тополиную рощицу, направился туда и уселся в тени под деревом. Шелестела листва, нашептывая сказки ветру; Крис Мэйо прикрыл глаза, наслаждаясь пряным запахом травы под солнцем. Где-то неподалеку журчала вода. Перед тем как возвращаться к поезду, стоит утолить жажду; но сначала хорошо бы посидеть спокойно минут пять. Издалека, из хижины, доносилась перекличка голосов, ругань кондуктора, и как-то само собою случилось, что Крис закрыл глаза — совсем ненадолго.

Разбудил его резкий свисток: поезд со скрежетом тронулся с места. Проворно вскочив на ноги, Крис помчался к путям. Паренек взбежал на железнодорожную насыпь; нога его поскользнулась на гальке, и он упал навзничь. Поезд набирал скорость. Ругаясь на чем свет стоит, Крис поспешал ему вслед. Пробежав родов ^[77] сорок, он понял, что больше не выдержит. Тяжело дыша, юноша остановился; поезд медленно удалялся и вот уже исчез вдалеке, там, где сходились рельсы.

Мэйо огляделся: он был один. Позади и впереди него — только рельсы да шпалы, вокруг, насколько хватает глаз, — только трава да небо. Он побрел вдоль путей к крохотной станции. Перед покосившейся лачугой высился сигнальный столб. В сторону от основной ветки шел запасный путь.

Походя он задумался, почему, собственно, шпалы кладут так, что нормально по ним не пройдешь: нужно сделать полтора шага, а затем еще шаг или около того… ах, черт бы их побрал!

Было жарко; вокруг — ни души, кроме птицы; кто-то говорил, что это луговой жаворонок. Хорошо поет, ничего не скажешь; не похоже на жаворонка, однако все равно хорошо.

А вот и станция: два окна, словно два незрячих глаза, и запертая дверь — Господи помилуй, в такую-то жару? Крис позвал, но никто не ответил; голос его отразился от тусклой красной стены и угас.

Дверь подалась под его рукой, и Крис остановился на пороге, спрашивая, есть ли кто. Стучал телеграфный ключ -стучал не умолкая, словно зубы перепуганной баньши ^[78]. Оставив дверь открытой, ирландец вошел, но никого так и не увидел: комната была пуста. С виду пуста, по сути пуста -пустее не бывает. Вторая комната, судя по всему, служила спальней; и в ней тоже не оказалось ни души.

Постель не застлана. Ну и шум подняла бы его старуха бабушка: подумать только, белый день на дворе, а постель не застлана! Кошмар какой-то, даже не верится.

Итак: комната станционного смотрителя со скамейкой, спальня с незастеленной кроватью, самодельным умывальником и вешалками, на которых висит видавшая виды одежда. Крис вышел через заднюю дверь и внезапно остановился как вкопанный: на крыльце расплывалось темное пятно — пятно крови.

Кровь опознать легко, где бы ее ни пролили, в Скибберине, в Бостоне или на равнинах Запада, а Крис Мэйо в жизни своей на кровь насмотрелся. Человек или животное — кто-то потерял здесь много крови, гораздо больше, чем пошло бы бедняге на пользу. Ирландец поднял взгляд, но по-прежнему не увидел ничего подозрительного: колышутся высокие травы, синеет небо над головой, а вдалеке, у горизонта, полоса синевы смыкается с полосой зелени.

И подумать только, что все это — бесплодная пустошь, размышлял ирландец, ни одного картофельного куста не растет. Столько земли пропадает даром. Крис вернулся в дом: хоть и хибара, а уютная, ничего не скажешь, и сложена добротно, от зимних холодов вполне защитит. Телеграфный аппарат недовольно щелкнул, но Крис понятия не имел, как с ним обращаться. Рядом притулился стул; крохотный письменный стол был завален бумагами, и тут же лежал карандаш, словно владелец дома только что отлучился.

Да есть тут кто-нибудь или нет? А может быть, хозяина дома нашли раненым и взяли в поезд? Что с беднягой случилось? Сам он покалечился или на него напали? Здесь вам не Ирландия, до Клонакилти далеко. Очень может быть, что здесь водятся смертоносные твари, о которых он, Крис, понятия не имеет.

Телеграфный ключ все стучал; Крис подошел к аппарату, прижал ключ пальцем и постучал в ответ: сперва одна серия ударов, затем другая.

Молчание — полнейшее, изумленное молчание.

Затем машина словно взорвалась неистовым крещендо: последовала стремительная, возбужденная дробь. Как только аппарат снова умолк, Крис опять коснулся ключа — и тотчас же отдернул руку.

Короткая трель, затем тишина. Ирландец снова дотронулся до ключа.

По крайней мере, они поймут, что у аппарата кто-то есть. Как только обнаружится, что он отстал от поезда, станет ясно, что на станции находится именно он, Крис, — однако вовремя ли подоспеет помощь?

В первый раз за день ирландец подумал, что не худо бы подкрепиться. Быть того не может, чтобы во всем доме не нашлось ни крошки, ведь станционный смотритель, или как там его называют, должен чем-то питаться. Значит, и запасы где-то есть. Крис вошел в спальню и огляделся в поисках еды.

Разумеется, еда нашлась. Пара копченых окороков, ветчина, вяленое мясо, сушеные яблоки, немного кофе, мука… Тут же стояли плита и лампа. В комнате смотрителя обнаружились два красных фонаря. Стало быть, без света Крис не останется.

Ирландец изучил ящик с припасами до самого дна и уже поднимался на ноги, как вдруг взгляд его упал на винтовку. Винтовка валялась на полу, одним концом выглядывая из-под кровати. Крис осторожно подобрал находку. Почти новехонькая. Он передернул затвор; винтовка выплюнула пустую гильзу. Возле того места, где лежало оружие, виднелось пятно крови; ложе винтовки, судя по всему, тоже перепачкалось отнюдь не в краске.

Крис растопил плиту, сварил кофе, поджарил с десяток ломтей свинины, отыскал несколько заплесневелых галет и поел, сидя у окна и не спуская глаз с безлюдной травяной равнины. Покончив с едой и ополоснув тарелку и чашку, ирландец снова тронул ключ. Аппарат тотчас же ожил и настойчиво затараторил. На том конце провода, похоже, задавали вопросы, но Крис понятия не имел, как ответить, и на всякий случай снова тыкнул в ключ пальцем и отдернул руку.

Солнце склонилось к горизонту, на небе запылало великолепие красок, трава вспыхнула алым.

Ирландец задумался о пятне крови у задней двери и об исчезнувшем телеграфисте. В памяти всплыли обрывки разговоров, подслушанные в поезде. Крису сделалось неспокойно. На столбе у железнодорожных путей должен был быть некий сигнальный знак — а знака не оказалось.

Крис подошел к двери и еще раз окинул взглядом железнодорожные пути. Ничего. У горизонта рельсы сходились и терялись из виду. Прямо перед станцией от основной ветки отходил запасный путь; на нем разместилась бы пара дюжин вагонов. Крохотная дощатая платформа; скамейка напротив стены — мирная картина. На скамье стоял прямоугольный ящик: и как это Крис не заметил его раньше? Ирландец тут же вспомнил, что видел коробку в вагоне, у ног тормозного кондуктора. Он попытался приподнять ящик: тяжелый.

Подхватив находку, Крис отнес ее в дом и водрузил на пол. Воспользовавшись молотком, что валялся тут же, вместе с другими инструментами, ирландец вскрыл ящик.

Патроны. Пули к винтовке.

Снаружи уже темнело, однако Мэйо не спешил зажигать лампу. Что такое творится снаружи? Есть там кто или нет?

Индейцы?

В поезде чего только не наслушаешься. Этих индейцев якобы хлебом не корми — дай снять с человека скальп; здоровые, страшенные демоны, размалеванные с ног до головы и визжат как резаные — вот что рассказывали парни. Неслышно подползают сквозь траву с луками, стрелами и томагавками. Может быть, старожилы просто хотели напугать новичка? Уж он-то никаких краснокожих дьяволов не испугается, пропади они пропадом. Это он-то — Криспин Мэйо? Разве не он отдубасил тех трех типов из Дублина, оттузил их по первое число, причем голыми руками? Здорово он их отделал, приятно вспомнить. А виной кто? Девчонка из Балтимора, маленького прибрежного порта чуть в стороне от родного дома в графстве Корк.

Крис снова наполнил чашку. Солнце зашло, на небе догорали тусклые алые сполохи. Над травой пронесся порыв ветра, неся с собою запахи далеких земель. Ирландец попытался представить себе, на что похожи неведомые страны, что лежат там, за гранью мира, откуда прилетел ветер.

Если бы он только знал, как обращаться с телеграфным аппаратом, и дал о себе знать, может быть, за ним прислали бы поезд. Поезд? Ради одного иммигранта-ирландца? Это уж вряд ли.

Мэйо снова взял винтовку и осторожно повертел в руках. Стрелять из винтовки ему пока еще не доводилось, хотя наслышался Крис об этом деле порядком — от родного дядюшки, что служил некогда во французской армии. Стоило старикану надраться, и он настойчиво принимался пересказывать все, чему его обучили инструкторы касательно обращения с огнестрельным оружием. Крис выслушивал ценные указания снова и снова, но отнюдь не был уверен, отвечает ли дядюшка Пэт за свои слова.

Да как вообще Криса Мэйо угораздило влипнуть в эту историю? А все потому, что подраться не дурак. Вот именно: драки, беспокойный нрав, и синеглазая девчонка с веснушчатым носиком. После того как он оттузил трех дублинцев, он отправился в Скибберин и сцепился с двумя О'Салливанами. Крепкие парни, славные, и кулаки что надо, да только сам он покрепче будет и попроворнее.

Он и этих поколотил — так, в шутку, а не со зла; да только когда вернулся на работу, узнал, что уволен.

Разумеется, Крис давно предчувствовал, что так будет. С тех самых пор, как он стал ухлестывать за дочкой Барни Кинселлы, от него хотели избавиться, — на девчонку-то заглядывался не он один. Надо было сплавить неугодного; едва случай подвернулся, его и выставили.

Некоторое время Мэйо промышлял рыбалкой: закидывал сети у Старой Головы Кинсале, и у Росскарбери, и в заливе Гландор. В этом деле Крис знал толк: именно на продаже рыбы он умудрился скопить кое-что на дорогу.

Ох, несладко пришлось Крису, покуда он не оказался на борту корабля! А там все пошло лучше некуда, потому что в руках у него работа спорилась, умел он и с такелажем обращаться, и канаты наращивать, и парус ставить; впрочем, любой парень с побережья Керри или Корк в этом деле собаку съел.

Теперь Крис оказался в полном одиночестве, в этом Богом забытом краю, словно на необитаемом острове, в хибарке телеграфиста у железнодорожных путей, уводящих в никуда. На Западе пути прокладывали через, бескрайние прерии, однако единственное место, о котором слышал Крис, было Ад-на-Колесах: так назывался передвижной городок в конце путей. Нет, постой, был еще форт, где-то в тех же краях. Название Крис позабыл.

Снаружи совсем стемнело… так темно бывает, когда надвигается гроза, и звезд нет. Зашелестела листва, трава склонилась под ветром. Резкий порыв ветра ударил в стену, сверкнула молния, затем снова и снова. Выглянув в окно, ирландец увидел, что дождь льет сплошной стеной… и что-то еще… там, снаружи, было что-то еще…

Снова сверкнула молния. Что-то жуткое, белое! Что-то промокшее насквозь бредет, бредет себе, не сворачивая, прямиком к хижине! Тьма сомкнулась; Крис Мэйо глядел во все глаза, в горле у него перехватило от суеверного ужаса. Мглу прочертила молния, ударив в землю где-то совсем неподалеку. Ослепительная вспышка на мгновение озарила равнину; белесый призрак рухнул в траву футах в двадцати от хижины, и в это мгновение Крису стало абсолютно ясно, что перед ним обнаженный человек.

Позабыв о страхе, Крис Мэйо пинком распахнул дверь, ' одним прыжком перемахнул через крыльцо и выбежал под дождь. Ветер немедленно обрушился на него, заталкивая дыхание обратно в глотку, потоки воды секли его, словно плети. Пригнув голову, ирландец преодолел несколько ярдов, отделяющих его от упавшего, окоченевшими пальцами вцепился в мокрое, холодное тело и не то поволок, не то понес его к двери. Уронив свою ношу на пол, в свете молнии Крис увидел, что в теле незнакомца зияют два пулевых отверстия, круглые и черные.

Преодолевая напор ветра, Крис налег на дверь: еще толчок, и вот она закрылась. Ирландец постоял немного, пытаясь отдышаться. Затем зажег спичку и поднес ее к фитилю лампы. Поставив стекло на место, отнес лампу в спальню, и снова возвратился к спасенному незнакомцу.

Грязным полотенцем Крис растер беднягу досуха, затем закутал в одеяла, снятые с кровати. Налил воды в чайник и поставил его на плиту. Отыскал в шкафу пакет с чаем и наполнил котелок. О ранах молодой ирландец знал немного, однако слыхал, будто чай помогает при контузиях, а уж для человека промокшего и замерзшего, как вот этот, тем более окажется кстати. Пошарив вокруг, Крис отыскал бутыль виски и поставил ее рядом.

Череп незнакомца представлял собою плачевное зрелище. Беднягу здорово огрели по голове и дважды продырявили из ружья. Одна из пуль прошла насквозь. Вторая, должно быть, застряла где-то внутри. Судя по всему, несчастного раздели догола и бросили, посчитав мертвым.

Индейцы? Но скальпа с незнакомца не сняли; кроме того, индейцы уж непременно спалили бы дом и забрали все подчистую; однако кому еще придет в голову ограбить такого бедолагу? И где теперь эти люди? На много миль вокруг ни одной живой души, кроме индейца, не встретишь. Однако явился же кто-то в это безлюдное место: как, почему? Изрядный путь проделали эти люди и, однако, не взяли ни винтовки, ни еды! Глупо как-то получается.

Уж не этот ли человек — пропавший смотритель станции? И для чего здесь вообще станция? Впрочем, поблизости протекает ручей, а у самого дома — колодец; может быть, здесь собираются построить водокачку.

Крис решил обыскать дом; до сих пор он как-то не удосужился это сделать. И тут же наткнулся на видавший виды револьвер в потертой кобуре и пояс для патронов. Хозяин явно содержал оружие в образцовом порядке: ни пятнышка ржавчины. Ирландец на мгновение призадумался, затем пожал плечами и пристегнул револьвер к поясу. Подобного оружия он сроду в руках не держал, но уж выпалить в кого-нибудь — на это у него соображения достанет.

Раненый невнятно забормотал что-то в бреду, затем затих. Спустя мгновение он резко сел.

— Помогите! — воскликнул он. — Помогите! — Несчастный глядел прямо на Мэйо, но видел его или нет — утверждать сложно.

— У меня тут чай, браток. Попей-ка; думаю, поможет.

Раненый с трудом сделал несколько глотков, снова рухнул на одеяла, что-то пробормотал и заснул.

Крис убедился, что подопечный его надежно укрыт, затем задул свет, положил рядом винтовку и револьвер, уселся на стул напротив стены у окна спальни и попытался расслабиться. Грохотал гром, вспыхивала молния, дождь стучал по крыше, дребезжали окна, сотрясались стены, но Крису шум не мешал. Ирландец прикрыл глаза и задремал.

Из дождевой завесы вынырнул всадник, молния вспыхивала на мокром плаще огненными росчерками, завернутые вниз поля шляпы затеняли лицо.

Всадник натянул поводья и некоторое время напряженно вглядывался во тьму, не сводя глаз со станции, затем резко развернул норовистого скакуна и умчался прочь. Криспин Мэйо не поглядел в окно. Он не увидел, как чужак растворился во мраке.

Криспин Мэйо спал.

Глава 2

Крис Мэйо открыл глаза: занимался рассвет. Поблескивали серебристые рельсы, мокрая от дождя трава расстилалась до самого горизонта. Юноша немного посидел неподвижно, глядя в окно, пытаясь сообразить, где находится, и прислушиваясь к дыханию лежащего на кровати раненого.

Насколько Крис себя помнил, он всегда вставал до первого света. Дело находилось всегда: если не землю пахать, так рыбу ловить, если не стога складывать, так торф резать. Больше всего он любил резать торф, хотя работа была не из легких. Бедные верхние слои следовало откладывать в сторону, чтобы добраться до черного, легко крошащегося разлома: хорошее топливо залегало, как правило, глубоко.

Ирландец поднялся на ноги, разминая затекшие мускулы и почесывая голову. Он поглядел на раненого. Лицо бедняги осунулось, дыхание вырывалось с трудом… собственно, эти хрипы и дыханием-то не назовешь.

Крис подошел к плите, отыскал в груде серого пепла несколько тлеющих угольев и подкормил их растертой промеж ладоней корой, а затем сосновыми щепками. Пламя разгоралось. Он подбросил дров, закрыл заслонку и подошел к бочке с водой. Краник выцедил несколько жалких капель.

Подхватив деревянное ведро, Крис отправился к колодцу и зачерпнул воды. Рядом лежал оловянный ковшик. Ирландец осторожно отпил глоток: хорошая вода, вкусная, солоноватая малость, но вкусная. Чтобы наполнить бочку, пришлось десять раз прогуляться туда и обратно. Покончив с бочкой, юноша наполнил и ведро, ведь никогда не знаешь, когда вода понадобится, а остаться без воды Крису не улыбалось. В конце концов, этому немудреному правилу ирландец следовал всю жизнь. Если ведро опустело — наполни. Если опустел ящик для дров — наполни и его тоже.

На небе вспыхнули розовые разводы. Крис окинул равнину придирчивым взглядом. Давеча, отдыхая под тополями, он слышал журчание воды; теперь, оглядевшись по сторонам, юноша решительно направился к деревьям. Под сенью листвы царила тишина, на земле валялось немало сухих веток, поломанных бурями. Выходит, о дровах и растопке можно не беспокоиться.

Мэйо отыскал крохотный ручеек и прошел по нему с четверть мили до распадка в холмах, где источник брал свое начало: из трещины под камнем бил прозрачный родник.

Юноша снова огляделся, но ровным счетом ничего не увидел и не услышал. Даже птицы молчали.

Когда Крис возвратился в хибару, раненый все еще спал. Ирландец поджарил грудинки, сварил кофе и позавтракал. Покончив с мясом, он обмакнул заплесневелые галеты в жир и сжевал и их. Кофе был превосходен.

Крис Мэйо отличался крепким телосложением и недюжинной мощью. При росте в пять футов и десять дюймов он весил около ста девяноста фунтов. Всю свою жизнь ирландец вкалывал как вол; руки его, привыкшие к лопате и к тяжестям, огрубели и налились силой. Допивая кофе, юноша размышлял о том, что следует делать.

Из обрывков разговоров ирландец понял, что рельсы заканчиваются где-то далеко на западе, а ближайшее придорожное поселение находится милях в ста отсюда. Форт Сандерс, вот как оно называется! В сорока милях к западу лежит болото, из которого проходящие поезда качают воду, но там ничего нет, ровным счетом ничего, только трясина да прибрежные камыши.

Что в такой ситуации следует делать, юноша совершенно не представлял. Он понятия не имел, когда подадут следующий поезд, ибо поезда, подвозящие к концу линии стройматериалы и продовольствие, можно было пересчитать по пальцам. Следующий поезд мог прийти сегодня или завтра, а мог и через неделю. А оказался-то Крис в чужом краю, в краю, подобного которому он отроду не видел. Ничего общего с покойными зелеными холмами Ирландии; только шелестящие под ветром травы да сам ветер… Ох уж этот ветер! Дует не переставая: ласковый такой, легкий ветерок, однако не стихает ни на минуту — виданое ли дело! Крис вышел во двор и поглядел в сторону горизонта сквозь дрожащее знойное марево. Вдали сходятся рельсы; на небе ни облачка. Буря как налетела внезапно, так и прошла. Ну что ж, хоть какое-то сходство с Ирландией: обитателям зеленого острова к резким сменам погоды не привыкать.

Юноша снова вернулся к раненому: тому, похоже, стало хуже. Он что-то бормотал про себя, вроде как спорил, протестовал, нес какую-то бессмыслицу. Крис Мэйо прислушался, стараясь понять, что же все-таки произошло.

Кто-то пытался убить этого человека… зачем? Не индейцы, нет; кто-то другой. Зачем? Вряд ли у станционного смотрителя завалялось что-то ценное; как бы то ни было, станцию убийцы не ограбили. Может статься, их спугнул прибывающий поезд? Возможно; но почему тогда они до сих пор не вернулись? А если речь идет вовсе не об ограблении? И нападающие преследовали совсем иные цели? Но какие?

Ирландец до мозга костей, Крис задумался о политике. Политические раздоры, восстания — здесь ирландец чувствует себя как рыба в воде. С Англией его соплеменники постоянно на ножах, да и промеж себя тоже. Племена и кланы то и дело грызутся между собой. Может быть, и здесь та же история?

Крис Мэйо никогда не считал себя умником. Работать он умел, драться — тоже. Он освоил простейшие навыки, необходимые рабочему: легко поднимал тяжести, ворочал неподъемные бочки и ящики, умел отразить удар и вывести противника из строя. Юноша имел некоторое представление об истории своей родины, однако в том, что касалось Америки и ее политической жизни, пребывал в полнейшем неведении.

Недавно здесь закончилась война; уж об этом-то Крис знал. Война шла между штатами: штаты никак не могли решить, остаться ли им одной страной или разделиться на две; и еще что-то там говорилось о рабстве.

Работорговцев Крис не жаловал. Ирландия до дна испила чашу сию, впрочем, как и многие другие страны. В давние времена побережье Ирландии немало пострадало от набегов датчан, да и алжирцев тоже, ибо рабство процветало во всем мире до тех пор, покуда не изобрели машины, способные заменить труд людей. Так было и в Африке: Мэйо где-то слышал об этом. Племена дрались между собою, а пленников обращали в рабов или продавали на сторону… так было испокон веков, и, надо полагать, во всем мире.

Но теперь американская война закончилась. Немало ирландцев сложило в ней свои буйные головы: Крис знавал ребят, что плавали за океан и сражались на стороне Севера. Однако война уже завершилась, и нелепо предполагать, будто неразбериха на станции имеет к ней хоть какое-то отношение.

Так что же все-таки произошло? Ограбление? Рабочим, занятым на строительстве железнодорожных путей, надо каким-то образом платить; стало быть, деньги надо переправлять на Запад, к концу магистрали; может быть, в этом все дело? Но зачем тогда убивать станционного смотрителя? И раздевать его догола?

Погоди-ка! А что, если налет на поезд должен произойти как раз в этом месте? Это предположение показалось Крису вполне правдоподобным, однако оставались некоторые неувязки. Устремив отрешенный взгляд в пространство, юноша размышлял, как можно осуществить подобное рискованное предприятие. Важно узнать, что грабители задумали; но еще важнее — придумать, как отсюда убраться. Вот именно — убраться. Одно дело — добыть деньги, другое — уехать туда, где их можно не без удовольствия потратить. А куда отсюда уедешь?

Карт Америки Крис никогда не видел; представления юноши о географии страны основывались главным образом на рассказах одного из спутников, Мика Шаннона: Мик три года прослужил в американской армии. К югу простирались земли, населенные индейцами. В восточной части Америки жили индейцы дружественно настроенные, а в западной части -индейцы свирепые и злобные… кстати, Дикий Запад — как раз к югу отсюда. Еще дальше находился Техас, где, судя по слухам, могло случиться что угодно.

К северу раскинулись пустынные равнины; там тоже кишмя кишели индейцы, счастливые обладатели ножей для снятия скальпов. А где-то на западе протянулась гряда гор.

Так куда же направятся бандиты, если речь и в самом деле идет об ограблении поезда? И, что куда более важно, где они теперь?

Крис подумал об этом и сразу же пожалел: ведь в ожидании прихода поезда люди эти наверняка обосновались где-то неподалеку, а это означает лагерь, опорный пункт.

Крис вернулся к своему подопечному: глаза раненого были открыты и глядели в потолок. Крис постоял у кровати, поразмыслил минуту и объявил:

— Сварю-ка я бульон. Тебе, браток, не худо бы подкрепиться.

Взгляд раненого обратился на молодого ирландца; в широко распахнутых глазах застыл ужас.

— Крис Мэйо меня зовут, — сообщил юноша. — Я от поезда отстал. Ехал к концу магистрали; думал, там для меня работа найдется: рельсы подтаскивать да молотком махать, вот какие дела.

Ирландец поворошил дрова в плите и настругал в горячую воду, что осталась от завтрака, немного вяленого мяса. Помешав в котелке, Крис отнес бульон раненому и принялся кормить его с ложки. Тот съел ложек шесть, а затем слабо покачал головой.

— Тебя избили, — сообщил Крис, — изрешетили пулями и раздели догола.

Незнакомец остановил на ирландце невидящий взгляд, губы его беззвучно шевелились, тщетно стараясь что-то выговорить.

— Я нашел тебя у задней двери, — сообщил Крис. — Ты добрел до дома под проливным дождем. Мне думается, что тебя сочли мертвым, оттащили подальше и спрятали. Вряд ли индейцы, а?

— Нет.

То было первым его словом. Раненый закрыл глаза.

Мэйо заколебался. Бедняге необходим покой, но неизвестность может погубить их обоих.

— Что произошло? — спросил Крис.

Незнакомец покачал головой. Крис присел на корточки.

— Сколько их было? — настаивал юноша. — Ты мне лучше скажи. А то ведь они могут и вернуться.

Раненый открыл глаза.

— Поезд! — прошептал он хрипло. — Шерман!

— Сколько их? Кто они?

— Их мно… много. Девять, десять… нет, больше. — Раненый попытался приподняться, опираясь на локти. — Сообщить… необходимо сообщить! Помоги мне!

— Ты приляг, приляг. Спокойно, браток, спокойно. Тебе нужен отдых. Время еще есть…

— Нет! Нет времени! Поезд!

— Речь идет об ограблении?

— Шерман… это Шерман. — Голос раненого прервался, бедняга потерял сознание и бессильно откинулся на постель.

Шерман? Крис ровным счетом ничего не знал о грабителях Запада. Кто бы ни был этот Шерман, телеграфиста он перепугал до смерти. Мэйо прошелся из угла в угол, затем выглянул в окно и в который раз окинул взором травяную равнину. Они вернутся, причем целой бандой, и попытаются остановить поезд… но когда? Когда приходит поезд и на черта этот поезд им сдался?

— Криспин Мэйо, — проговорил ирландец вслух, — твое ли это дело? Уноси-ка отсюда ноги, покуда жив, схоронись вон там, за деревьями. Ты тут ни при чем. Ты приехал из графства Корк прокладывать железнодорожные пути, и лучше бы тебе заняться именно этим, и ничем другим.

Однако не скотина же он бессердечная, чтобы бросить раненого на произвол судьбы. Крис подошел к телеграфному ключу и постучал, но на этот раз ответной трели не раздалось. Аппарат молчал. Юноша попытался снова… безуспешно.

Крис извлек на свет револьвер и осмотрел его, стараясь понять, как эта штука заряжается. Очень скоро смышленый ирландец разобрался, что к чему.

Он ходил от двери до двери, время от времени выглядывая наружу, но все было спокойно. Жара и тишина. Крис стянул с себя черную куртку. Поизносилась, однако, порядком. Он причесался перед осколком зеркала. Мокрые и приглаженные, волосы его казались почти черными, но на самом-то деле отливали в рыжину: увидеть это можно было только в солнечных лучах.

На нем была рубашка в белую и красную полоску с резинками на рукавах. На руках вздулись мускулы: на прокладывании путей такие мускулы пришлись бы к месту. Ирландец отер пыль с грубых сапогов и попытался отряхнуть штаны. Затем он снова выглянул за дверь и посмотрел в окно.

Жара и тишина. Крис с сожалением воззрился на тополиную рощу, подумывая о тенистой прохладе, но выходить из дома побоялся.

Он перевел взгляд на револьвер у пояса и, слегка рисуясь, прошелся вразвалочку взад и вперед. Ах, видели бы его в эту минуту! Ах, видела бы его Мейри!

Ирландец снова вернулся в дом и поискал какого-нибудь чтива. Подвернулись газета месячной давности и книга Оливера Оптика, причем даже новая. Называлась она «Храбрый старина Солт».

Ирландец развернул газету. Так: реклама патентованных средств; в Дакоте свирепствуют индейцы сиу; тип по имени Скандалист Джо Лоу кого-то ухлопал; одни говорят, уже второго, другие утверждают, что третьего. Пропала девушка и двое детей… Крис снова тыкнул пальцем в заглохший телеграфный ключ, но тщетно.

Мэйо вышел за дверь и направился к платформе. Один-одинешенек, затерянный в этой безбрежной, глухой тишине, он стоял на дощатом настиле, всматриваясь в даль, туда, где сходились рельсы. Затем перевел взгляд на провода. Кабель протянулся в обе стороны, насколько хватает глаз: на вид целехонький, но Крис-то знал: провода перерезаны. И тут его осенило: чтобы остановить поезд, достаточно разобрать рельсы на некотором расстоянии от станции.

Краем глаза ирландец заметил какое-то движение и резко обернулся. Вдалеке на равнине возникла черная точка. Затем вторая… нет, целых четыре… пять…

Они подходили дюжинами, эти огромные гривастые твари. Ничего подобного Крис в жизни своей не видел: неуклюжие, извалявшиеся в грязи черные зверюги вроде коров шли и шли, порою задевая за угол хибарки. Пока тянулся день, число их все прибывало и прибывало; с наступлением ночи все стадо расположилось на ночлег тут же, не обращая ни малейшего внимания ни на хижину, ни на ее обитателей.

В ту ночь Криспину Мэйо так и не довелось уснуть: гигантские твари стонали и мычали, сшибались рогами и вообще вели себя неспокойно. То и дело какая-нибудь зверюга поднималась на ноги, «потягивалась и принималась чесаться об угол дома, причем так яростно, что хижина ходила ходуном.

Было уже за полночь, когда раненый пришел в себя. Крис подсел к нему.

— Все в порядке. Ты — парень крепкий, дня не пройдет, как ты снова встанешь на ноги.

Невнятное бормотание смолкло.

— Кто здесь? Кто это? — Голос прозвучал отчетливо и резко.

— Да я это. Ну, тот самый ирландец, что отстал от поезда.

— Поезд! — Голос больного сорвался на крик, так что Крис испугался было, как бы его подопечный не вспугнул спящих зверюг. — Они охотятся за поездом. Они замышляют убийство!

Раненый снова забормотал что-то и пронзительно вскрикнул пару раз. «Наше счастье, что стадо расположилось на ночлег в нескольких сотнях ярдов, — подумал Крис. — А не то ведь всполошились бы, как пить дать, и снесли бы хибарку за здорово живешь».

Крис Мэйо прошелся по комнатам. Повсюду царила тишина. Ирландец не находил себе места: он отлично знал, что раненому помочь не в силах, и сообщить кому бы то ни было, в какой передряге оба они оказались, тоже не может. Оставалось только ждать следующего поезда да уповать на то, что подопечный его не скончается раньше и что негодяи, кто бы они ни были, больше не вернутся. Ирландец уселся на пол и откинулся к стене, но сон не приходил.

Так прошло несколько часов. В ночном безмолвии раздался выстрел. Крис обалдело вскочил на ноги, затем рухнул на четвереньки, пытаясь впотьмах нашарить винтовку. Снова прозвучал выстрел, на этот раз в некотором отдалении, затем загрохотали копыта. Мэйо пинком распахнул заднюю дверь и в лунном свете увидел, что стадо тронулось с места.

Выскочив наружу, Крис закричал во все горло и отчаянно замахал красным фонарем: ирландец нарочно оставил его зажженным, на случай, если понадобится остановить какой-нибудь поезд. Затем, вытащив револьвер, он выпалил в надвигающуюся безликую массу. Огромный бык рухнул на колени шагах в тридцати, неуклюже попытался подняться, но новый выстрел уложил зверюгу наповал.

Крис снова разрядил револьвер: еще один зверь споткнулся, однако удержался на ногах. Размахивая фонарем и громко крича, ирландец сумел-таки, отчасти благодаря упавшему быку, заставить нескольких свернуть в сторону. Отступив на шаг, Мэйо помедлил у двери и выстрелил еще раз. Пуля попала в цель: еще одно животное рухнуло наземь.

Засунув револьвер в кобуру, Крис схватил винтовку, стоявшую в углу у двери, и выпустил пуль шесть, однако без малейшего успеха. Огромный бык перемахнул через одну из неподвижных туш, со всего размаху налетел на угол дома, так что хибара покачнулась и едва не рухнула, и на всех парах промчался дальше.

Ирландец снова выстрелил в упор, но зверь помчался напролом, словно Крис всего лишь дохнул ему в морду.

Стадо прогрохотало мимо, разделяясь на несколько потоков там, где путь преграждала хижина или упавшие тела. Крис повертел в руках револьвер, стараясь понять, как эта штука перезаряжается. Справившись, ирландец заглянул через дверь в соседнюю комнату. Раненый приподнялся на локте.

— Что происходит? — спросил он.

— Да все эти черные коровы, пропади они пропадом. Кто-то в них выстрелил, они и поскакали сломя голову прямо на нас.

Раненый снова откинулся на подушку.

— Бизоны. Эти твари зовутся бизонами. Дом так ходуном и заходил. Я подумал, что крыша рухнет. — Несчастный лежал неподвижно, дыхание вырывалось с хрипом. — Ты кто такой?

— Я отстал от поезда. Сколько можно повторять?

— Ты умеешь обращаться с телеграфом? Надо послать сообщение.

— Не умею, но это не важно. Аппарат молчит. Связь оборвалась: полагаю, что кабель перерезан.

— Очень может быть. Скорее всего, они и рельсы разобрали.

— Я тоже так подумал, — отозвался Крис. — Но кто заварил всю эту кашу? Эти люди охотятся за тобой?

— Нет. — Раненый не сводил с Мэйо глаз, пытаясь собраться с мыслями. Этого человека он видел впервые, однако похоже было на то, что незнакомец говорит чистую правду. Квадратный котелок, потертая, но тщательно вычищенная куртка, тяжелые сапоги… Сразу видно, что не с Дикого Запада. — Это проклятые ренегаты-южане. Они хотят захватить поезд. Я слышал, как мерзавцы переговаривались промеж себя, — после того как они захватили меня спящим и огрели по голове и решили, что я отдал концы. — Телеграфист помолчал. — Они в меня стреляли — там, во дворе, когда обнаружили, что я еще жив. А потом оттащили подальше, чтобы спрятать тело. Они хотят убить кого-то из пассажиров поезда; думается мне, что генерала Шермана.

— Он что, такая важная шишка?

— А то! Шерман прошел победным маршем от Атланты, что в Джорджии, до самого моря, оставляя за собою сожженные плантации, разобранные железнодорожные пути, разоренные города. Генерал перебил хребет мятежному Югу; война закончилась, можно сказать, только благодаря ему.

— Так Шерман — один из пассажиров поезда?

— По крайней мере, негодяи так считают. Известно, что генерал едет на запад с инспекцией, или что-то в этом роде.

Раненый закрыл глаза и замолчал, размышляя про себя. Впрочем, сколько бы он ни тревожился, сколько бы ни ломал себе голову, повлиять на ситуацию он никоим образом не может. Если кабель перерезан… а аппарат ведь до сих пор молчит… то оба они беспомощны. Притом он понятия не имеет, где и как ренегаты надеются захватить поезд. Телеграфист перебирал в уме все возможности, пока беднягу не сморил сон.

Криспин Мэйо подошел к двери и выглянул наружу. Темно — хоть глаз выколи. Впрочем, при свете звезд он различал смутные очертания двух убитых бизонов. «Еда», — подумал Криспин. Разглядывая гигантские туши, он попытался представить себе, что такая гора мяса означала бы для него в различные времена в Старом Свете.

Уж там-то он бы знал, что делать, уж там-то он бы во всем разобрался; но здесь все так непривычно, так ново. Зловещие «они», уж кто бы там они ни были, не позволяли о себе забыть. Он, Криспин, в эту свару затесался случайно, сам того не желая, и в исходе ее нимало не заинтересован. Ренегаты-южане уже попытались убить обитателя хибарки, а обратив стадо бизонов в паническое бегство, они, должно быть, рассчитывали уничтожить следы преступления, стереть с лица земли и недобитого телеграфиста, и саму станцию. Но Крис Мэйо-то здесь при чем?

Станционный смотритель, конечно, пришел-таки в сознание, но эти несколько кратких мгновений, на которые Крис так рассчитывал, ничем ему не помогли. Постепенно ирландец начинал понимать, что помощи и впрямь ждать неоткуда и не от кого. Он оказался в самом водовороте событий, и похоже было на то, что живым из этого водоворота не выберется. Прости-прощай мечты о возвращении домой к Мейри Кинселле с ее нахально вздернутым веснушчатым носиком!

Ох уж эти дерзкие, глупые мечты! А он-то надеялся вернуться разодетым в пух и прах, с увесистым золоченым кольцом на пальце, в экипаже, запряженном парой горячих вороных… уж он всем бы утер носы! Ну что же, ежели удастся выбраться из этой передряги живым, он будет считать себя счастливчиком.

Он, Крис, намерен драться. Именно так, драться. Он уже давно решился, а ворчал так просто, по привычке. Другого ' выхода нет и не предвидится. Крис не без гордости оглядел огромные черные туши. Он взял в руки оружие — и уложил-таки неприятеля. В то же время некий опасливый внутренний голос подсказывал ирландцу, что, в конце концов, бизоны шли стеной, как можно было промахнуться? «Не теряй головы, парень, — сказал он себе, — не заносись; один раз повезло — в другой может и не повезти».

Снова настало утро, а вместе с ним снова пришло ощущение необъятного простора: над головою синел необозримый купол неба, до самого горизонта раскинулась бескрайняя равнина, везде, насколько хватает глаз, — травы да ветер. Перед мысленным взором Криса возникла родная ирландская деревушка: в этих привольных прериях она бы непременно затерялась, словно ее и не было. Да что деревушка, вся Ирландия бы затерялась.

Юноша прогнал эту мысль и осмотрелся вокруг: в тесной хибарке все было маленькое, компактное, все — такое понятное и знакомое. Но стоило выйти за дверь — и при одном только взгляде на овеянные ветрами пространства у ирландца дух захватывало. Впрочем, следовало признать, что почва в здешних краях богатая. Крис просеял землю сквозь пальцы… Тут можно растить и ячмень, и рожь, и пшеницу, да и картофель, пожалуй…

Крис сидел рядом с раненым, когда до слуха его донесся приближающийся стук копыт. Револьвер висел на поясе под курткой, винтовка стояла у двери. Ирландец направился было к выходу, но тут же передумал. Незачем этим людям знать, что он один. Да и вообще разумнее ничем не выдавать своего присутствия до тех пор, пока в том не возникнет необходимость.

Всадников было трое: небритые, грязные, сомнительного вида проходимцы, один — в плохо пригнанной серой шинели, вроде тех, что носили солдаты Конфедерации (об этом Крис слышал от Мика Шаннона). Увидев, что над трубой слабо курится дым, бандиты остановились в нескольких ярдах. Они поглядели на бизонью тушу, что так и осталась лежать за станцией, затем один из всадников медленно объехал вокруг дома. Затаившись, Мэйо ждал, что будет дальше.

Наконец-то раздался оклик:

— Эй, есть там кто?

Мэйо скорчился у окна, наблюдая за чужаками. Отвечать он, естественно, не стал. Бандиты позвали снова, затем один направился было к дому, но второй отозвал приятеля.

— Умирает… — уловил Крис, а затем: — Ты же сам видел… сомневаться не приходится.

Бандиты посовещались промеж себя (Крису не удалось уловить ни слова), а затем все трое поворотили коней и поскакали на восток. Ирландец долго глядел им вслед и только спустя несколько минут после того, как всадники исчезли, поднялся на ноги.

Мэйо отыскал широкий нож и вышел во двор освежевать бизона. Работать мясником Крису было не привыкать; дома, в Ирландии, ему частенько приходилось забивать собственный скот и самому разделывать туши. Он развесил часть мяса в доме, затем принялся жарить бифштекс.

Юноша непроизвольно нахмурился, пытаясь сообразить, что следует предпринять. Эти бандиты, что покушались на телеграфиста, всенепременно добьют беднягу при первой возможности, а заодно порешат и его, Криса, не говоря уже о тех, кто в поезде. Ирландец ровным счетом ничего не знал о Шермане, однако не дело это, чтобы банда каких-то проходимцев терроризировала невинного человека. Что же все-таки ему, Крису, предпринять?

Внезапно ирландца осенило. Юноша наморщил лоб, обдумывая пришедшую в голову мысль и так и этак. В груде инструментов он отыскал лопату и серп, вышел из дома, перешагнул через рельсы и расчистил среди сухой травы небольшую площадку. В центре площадки Крис сложил немного сена, затем набрался храбрости и сходил к тополям за веточками, корой и сухими сучьями. Запасшись топливом, Мэйо занялся костром. Поблизости штабелями лежали неиспользованные шпалы: ирландец позаимствовал несколько штук на свои нужды… «Лежни» — вот как их еще называют. Крыша хибары была покрыта толем; вокруг валялись не пошедшие в дело куски и обрезки. Ирландец собрал и их и заботливо отнес в дом: там, по крайней мере, они останутся сухими, даже если опять хлынет дождь.

Крис зажег красные фонари — на всякий случай. Воспользовавшись содержимым одного из фонарей, ирландец обильно полил растопку керосином и положил рядом несколько шпал, чтобы бросить их в костер, едва огонь загорится, -ежели, конечно, и впрямь придется прибегнуть к подобным мерам.

Место для костра он выбрал по другую сторону основной магистрали, сразу за запасным путем, где земля слегка понижалась, — чтобы огонь, не дай Бог, не перекинулся на хижину. Из окна дома костер было невозможно увидеть.

Ирландец с аппетитом сжевал бизоний бифштекс: вкусное мясо, сочное. Подкрепившись, юноша возвратился в хижину: пациент его крепко спал. Крис Мэйо уселся на стуле рядом с бесполезным телеграфным ключом и уставился на безлюдную равнину, чувствуя себя затерянным и одиноким. Он чертовски устал: сказались бессонные ночи, тревога о раненом и страх перед ренегатами. В том, что бандиты вернутся, Крис нимало не сомневался.

Наконец, порядком соскучившись от ничегонеделания, ирландец выдвинул ящики стола и принялся рыться в бумагах. Среди документов отыскалась странная на вид карта: ничего подобного Крис отродясь не видывал. Юноша долго разглядывал чертеж, пока не понял, что перед ним — профиль полотна железной дороги, где, помимо всего прочего, обозначены высоты над уровнем моря. Ирландец уже собирался было затолкать карту обратно в ящик, как вдруг заметил нечто, приковавшее его внимание.

К востоку от тополей уровень земли повышался; несмотря на то, что на первый взгляд местность казалась абсолютно плоской, дорога шла на подъем. Тут Крис вспомнил, что локомотив и впрямь замедлил ход, подъезжая к станции, а миновав тополя, притормозил настолько, что не обогнал бы и пешехода. Отсюда и далее, согласно карте, дорога постепенно выравнивалась.

Если всадники намереваются догнать состав и вскочить в поезд на ходу, так места удобнее не сыщешь. Крис не сомневался, что бандиты все предусмотрели заранее: участок, где поезд замедляет ход, наверняка им отлично известен.

И на западе, и на востоке расквартированы воинские части. Ренегаты, конечно, знают, что, едва о похищении генерала Шермана станет известно, вслед бандитам вышлют погоню, да такую, какой равнины Дикого Запада доселе не видывали.

Так что же? Они, вне всякого сомнения, народ отчаянный, ежели решились на такое, и, стало быть, сражаться им не привыкать. Однако бандиты наверняка тщательно спланировали отступление. А это значит, что им понадобится время. А для этого, во-первых, нужно вывести из строя телеграф, а во-вторых, сделать так, чтобы поезд не смог доставить роковые вести в обитаемые края. Выходит, надо либо разобрать рельсы, либо перебить кондукторскую бригаду. Это даст бандитам необходимые несколько дней форы; за это время они успеют рассыпаться по равнине и вновь воссоединиться далеко отсюда.

Крис нарубил как можно больше мяса, затем обвязал тушу веревками и с трудом отволок ее подальше от хижины, туда, где запах не будет ощущаться. Второй убитый бизон оказался чересчур тяжелым, и ирландец махнул на него рукой: пусть лежит, где лежал, со временем он придумает, как от этого подарка избавиться.

Криспин Мэйо снова повернулся к равнине и застыл как вкопанный, глядя во все глаза. К нему приближался всадник, ведя второго коня в поводу. Второй конь, в свою очередь, тащил что-то за собою.

Ирландец выжидал, не трогаясь с места. Всадник подъехал к станции, и Крис увидел, что перед ним — индеанка с ребенком. Конь в поводу волок за собою нечто вроде самодельных носилок: два шеста волочились по траве. Завидев Мэйо, индеанка натянула поводья.

Женщина поглядела сперва на Криса, потом на бизона.

— Еда, — сказала она, показывая на себя и на ребенка.

— Сейчас, — кивнул Крис. — В доме полно жратвы.

Только теперь он заметил, что на натянутом между двух шестов одеяле лежит краснокожий. Едва Мэйо подошел к нему, краснокожий открыл глаза и неспешно потянулся к томагавку, торчащему за поясом.

— Да лежи ты, — отмахнулся Крис. — Эта штука тебе не понадобится. Один увечный у нас уже есть.

Женщина пристально наблюдала за Крисом. Ирландец повернулся к ней.

— Раненый в доме, — пояснил он.

Индеанка сняла ребенка с седла и спешилась сама. Она собралась было разводить костер, но Мэйо покачал головой и знаком указал на хижину. Женщина вошла в дом, вскорости возвратилась, отрезала мяса с туши второго бизона и снова скрылась за дверью. Крис зачерпнул ковшом воды из колодца и поспешил к раненому индейцу.

Мгновение поколебавшись, индеец принял ковш из рук бледнолицего и жадно напился. Крису пришлось сходить к колодцу во второй раз; индеец снова осушил ковш. У колодца лежало корыто; Крис подвел к нему лошадей. У одной на лопатке багровел след от пули.

Женщина вернулась с мясом, присела у носилок и протянула кусок раненому. Крис понятия не имел, как с индеанкой разговаривать. Он призадумался и наконец сообщил:

— Здесь плохое место. Идут плохие белые.

Женщина подняла взгляд; Крис продолжил:

— Плохие белые люди его стрелять. — Он указал на хижину. — Думать, что мертвый, бросить.

Женщина указала на индейца:

— Его тоже стрелять. Мы ничего не делать. Они все равно стрелять; его стрелять, меня стрелять.

— Как вы спаслись?

— Бежать… прятаться.

— Как далеко эти люди? — спросил ирландец.

Индеанка пожала плечами.

— Недалеко. Много воинов, много ружей. Стоят лагерем.

Крис присел на заднее крыльцо и вытер вспотевший лоб.

— Они придут сюда, остановят поезд. Хотят убить генерала… вождя, — пояснил ирландец. Индеанка вроде бы поняла. — Вождь едет на поезде, — на всякий случай добавил Мэйо.

Индеец ел медленно, тщательно пережевывая каждый кусок. Мальчуган жевал точно так же, не сводя с Криса огромных и печальных черных глаз.

— Вы поехать? — умоляюще спросил Крис. — Вы сказать белым людям? Вы ехать на запад?

Женщина что-то сказала индейцу; тот резко оборвал свою спутницу. Тон его голоса не оставлял места надежде. Индеанка покачала головой и указала сперва на себя и на раненого, затем на юг.

— Запад? — снова взмолился Крис. — Вы — сказать людям с железной дороги. Людям на паровозе. Вы — сказать солдатам. — Ирландец пошарил в кармане и извлек на свет три серебряных доллара. — Я давать… вы отвозить известия?

Женщина поглядела сперва на серебро, потом на индейца. Краснокожий воин поднял глаза на Мэйо.

— Брать — нет, — изрек он. — Твое. — Жестом он дал ирландцу понять, чтобы тот убрал деньги.

— Ты — брать, — безнадежно настаивал Крис. — Ты — купить подарок для маленького. — Ирландец вручил три серебряных доллара женщине и ушел в хижину.

Он устал как собака, вспотел от жары и совершенно извелся от страха. Больше всего на свете ирландцу сейчас хотелось оказаться подальше от этого места. Почему нет поездов? Неужели никому даже в голову не приходит задуматься, почему телеграф вышел из строя? Что за идиотская страна!

Крис снял куртку, повесил ее на спинку стула и поправил кобуру с шестизарядным револьвером: пусть будет под рукой. Индеанка сосредоточенно свежевала бизона. «Да хоть бы всю тушу забрали!» — раздраженно подумал Крис. И черт его дернул уехать из графства Корк!

День тянулся бесконечно. Через какое-то время ирландец вышел из дома, притащил ворох шпал и соорудил из них некое подобие баррикады по обе стороны стен. Стены хибарки — защита никуда не годная, пули прошьют их, словно бумагу. Вот железнодорожные шпалы — дело другое. Крис трудился не покладая рук на протяжении нескольких часов, складывая шпалы штабелями. Окончательно вымотавшись, он присел отдохнуть. Пот заливал глаза, руки огрубели от шероховатого, расслаивающегося дерева.

За это время индеанка успела уехать, забрав с собой мужа и ребенка. Крис пожалел, что не попытался откупить у женщины одного из коней. Верхом он ездит недурно. Когда-то он работал помощником конюха при усадьбе неподалеку от дома. У хозяев усадьбы конюшня была что надо. Уж и накатался же Крис на этих горячих и статных ирландских скакунах!

Ирландец состряпал себе ужин из бизоньего мяса, грудинки и бобов. Затем сварил немного бульону для раненого: тот пришел в себя, однако по-прежнему был плох. Мэйо скормил бедняге несколько ложек; больше тот съесть не смог.

В душе Криса шевельнулось нехорошее предчувствие. Ренегаты попытались убить телеграфиста; когда выяснилось, что тот вроде бы жив, они пугнули бизонов. А теперь время явно поджимает. Если поезд и в самом деле придет, то очень скоро. Стало быть, сегодня ночью бандиты попытаются уничтожить станцию.

Крис вымыл посуду и стал готовиться к штурму. Будь он один, он предпочел бы убраться из дома, даже если бы знал, что наверняка погибнет в прерии. Но он был не один.

Крис ждал — но никто так и не появился. Как только стемнело, он взял в руки винтовку и прошелся вокруг дома, разведывая обстановку. Около костра ирландец положил толь.

Крис Мэйо стоял у дверей станции, когда услышал паровозный свисток.

Глава 3

Крис схватил винтовку и поглядел на восток. Далеко-далеко снова раздался звук свистка. Одним прыжком ирландец перескочил через пути, отбросил винтовку и зажег спичку. Спичка сломалась. Он попытался снова; зашипев, спичка погасла. Крис выругался про себя, чиркнул третьей спичкой и засунул ее в сухую траву.

Тут же взметнулось пламя. Мэйо торопливо подбросил обрывки толя; толь затлел по краям и задымился. Потрескивая, огонь разгорался, алые языки заплясали в воздухе. Толь ярко вспыхнул, в ночи заклубился столб черного дыма, хорошо заметный при свете луны. Крис швырнул в костер остатки толя, а затем, подхватив винтовку, побежал в сторону хижины. Где-то на востоке раздался цокот копыт; на востоке, но за домом. Ирландец перемахнул через пути; с жалобным визгом в рельс ударила пуля. В то же самое мгновение к дому подъехали два всадника.

Ирландец бросился на землю и затаился за невысокой железнодорожной насыпью, держа винтовку наперевес; однако всадники кружили вокруг дома, словно интересовало их само строение, а вовсе не Крис. Из дома донесся слабый крик, затем выстрел. Юноша прицелился, но, не будучи уверен, что попадет в движущуюся мишень, стрелять не стал, надеясь, что подвернется лучшая возможность.

С грохотом распахнулась дверь, раздался гневный вопль, затем еще выстрел. Всадники поскакали к путям. Откатившись в сторону и затаившись между кустом и грудой шпал, Крис ничем не выдавал своего присутствия. Бандиты подъехали совсем близко; один соскочил с седла, чтобы затоптать костер.

Перепуганный до смерти, готовый на все, Крис Мэйо тщательно прицелился в противника, что находился на расстоянии каких-нибудь двадцати ярдов, и спустил курок. Винтовка дернулась в его руках, бандит качнулся вперед и упал на четвереньки прямо в пламя. Раздался пронзительный визг. Мэйо выстрелил снова… промахнулся… передернул затвор и задержал руку, выжидая.

Раненый выкатился из огня; одежда его дымилась, он визжал от боли и бился на траве, не в силах встать. Второй всадник кружил по поляне с винтовкой на изготовку, тщетно высматривая неприятеля.

Раненый поднялся на ноги, но тут же снова растянулся на траве; пламя с одежды перекинулось на сухую траву. Конь второго запрокинул голову и встал на дыбы, затем принялся взбрыкивать задом.

Всадник был занят, слишком занят, чтобы стрелять; он метался из стороны в сторону, так что и Крису никак не удавалось толком прицелиться. Бандит описал круг и попытался снова подъехать к костру, однако конь заупрямился. Трава уже полыхала вовсю; алые языки плясали в воздухе. Ветер гнал огонь к железнодорожным путям; пламя распространялось вокруг небольшой расчищенной площадки, где Крис разложил костер, а затем и вдоль рельсов.

Клубы черного дыма поднимались все выше, поезд оглушительно свистел, идя на подъем.

Всадник наконец-то справился с лошадью. Тщательно прицелившись, Крис выстрелил. Бандит резко дернулся, схватился за повод и поскакал прочь. Не убит, это точно, но явно задет. Решив, очевидно, что со станции пора уносить ноги, он направил коня к тополям и скрылся вдали.

Крис поднялся с земли, вложил в винтовку три патрона и зашагал назад к дому.

Переступив порог, он увидел своего подопечного распростертым на полу: раскинув руки, тот валялся в луже крови. Выстрелом у бедняги снесло полголовы. В правой руке станционный смотритель сжимал короткоствольный револьвер. Очевидно, он открыл дверь, надеясь помочь Крису, и бандиты застрелили его из темноты, даже не входя в дом.

Крис снова вышел за дверь и поглядел назад, в сторону путей. Вдали показался поезд. Ирландцу померещилось, что у последних вагонов возникло какое-то движение. Оглушительно свистя, поезд приближался. Пыхтя и лязгая, локомотив неспешно подтащился к станции. Машинист высунулся в окно.

— Что-то не так? Костер — это сигнал?

— Вот именно, — заорал Крис Мэйо. — Плохо за составом смотрите. Вы, похоже, потеряли пассажира; сняли беднягу прямо с поезда, пока вы там себе ехали.

— Пассажира? — удивился машинист. — Что вы такое говорите?

— Станционного смотрителя, ну, того, что управлялся с телеграфом, убили, чтобы он не успел послать предупреждение, и думается мне, что впереди рельсы разобраны, а провода перерезаны.

Вперед вышел проводник.

— Эй! Что происходит?

Машинист в двух словах объяснил, в чем дело. Кондуктор повернулся к Крису.

— Не верю ни единому слову, Ты кто такой? — рявкнул он.

— Криспин Мэйо из графства Корк, случайно отстал от поезда, и плевать я хотел на то, верите вы мне или нет. Соизвольте-ка заглянуть в поезд, Фома неверующий, и обнаружите, что у вас недостает пассажира, а может быть, и не одного. А коли сомневаетесь в моих словах, так и черт с вами.

Проводник устремил на ирландца уничтожающий взгляд; лицо его медленно наливалось кровью.

— Ах ты, наглец бесстыжий! Будь у меня время, я бы…

— Я подожду, сколько скажете. — Мэйо подтянул штаны. — Могу день подождать, могу год. Ежели вам синяка под глазом недостает или, скажем, царапин на роже, так вы только скажите. Я вас не разочарую.

— Ты бы придержал язык, — посоветовал машинист. — Сэм — драчун известный.

— Тогда я пущу в ход оба кулака, а не один, как собирался, — холодно отозвался Крис, — Теперь, если вы наговорились досыта, займитесь-ка лучше покойником, что в хижине, и этим вашим пассажиром. Вы везли генерала Шермана?

— Шермана? Откуда вам это известно?

— Люди, что напали на поезд, отлично об этом знали. Или думали, что знают. Здешний телеграфист полагал, что это — ренегаты-южане, задумавшие убить генерала.

— Мой поезд никто не останавливал! — яростно огрызнулся Сэм. — И черт меня побери, если это возможно!

— Им это и ни к чему, — раздраженно отозвался Крис. — Вы ползли как черепаха; они без труда сняли беднягу на ходу.

Какое-то мгновение кондуктор стоял на месте, не сводя с ирландца глаз, а затем развернулся и направился было к поезду. В то же самое мгновение в последнем вагоне раздался вопль; люди засуетились, забегали, загомонили.

Крис Мэйо повернулся спиной к собеседникам.

— Упрямец он у вас, этот Сэм, да и дурак в придачу, — сообщил он машинисту и побрел вместе с ним к хижине.

Мертвец по-прежнему лежал на полу. Крис показал машинисту следы побоев на голове жертвы, первые раны, а затем последнюю, послужившую причиной смерти.

— Я за ним ухаживал, хотя я и не доктор. Тут индеец один проезжал, его эти черти тоже подстрелили; я послал его на запад — сообщить железнодорожным строителям, что происходит. Но ренегаты — народ крутой, их там целая шайка. Могут и на поезд напасть.

— И дураками будут. У нас в поезде не меньше дюжины вооруженных людей.

— А их, судя по словам индеанки, в несколько раз больше.

К зданию станции уже спешили люди, некоторые из них — в форме. Крис Мэйо поджидал их, расставив ноги, уперев руки в бока. Первым до платформы добежал офицер.

— Скорее! Нужно срочно послать телеграмму! — Он схватил машиниста за руку. — Где телеграфист?

— Убит… и провода перерезаны. — Машинист не изменился в лице. — Спросите вот у него.

Офицер резко обернулся к Крису.

— Я — майор Эндрюс. Что здесь произошло?

— Телеграфист убит, провода перерезаны, и это еще не все.

— Кто вы такой и что вы здесь делаете?

— Я — Криспин Мэйо, ехал на Запад прокладывать рельсы. Сегодня ночью бандиты вернулись. Была перестрелка. Я уложил одного.

— В самом деле? Где он?

Крис перевел их через пути к еще дымящемуся костру. Мертвец лежал на спине, руки и колени его сильно обгорели, лицо тоже.

Солдат, что увязался за ними, заговорил первым:

— Я знаю этого человека, сэр. Эф Колдуэлл, из Джорджии, воевал на стороне мятежников-партизан… скверный тип, сэр.

Эндрюс с легким любопытством оглядел тело. Комментировать он не стал, да и пояснений ему не требовалось. Звали этого человека отнюдь не Колдуэлл, но он и впрямь был родом из Джорджии. Семьи их жили по соседству. Эф всегда был беспутным мальчишкой, вечно ввязывался в скверные истории, позорил семью.

— Сержант, — приказал Эндрюс, — займитесь погребением. Я хочу, чтобы этого человека похоронили как должно и поставили на могиле веху.

Майор повернулся к Мэйо.

— Что еще вы можете мне сообщить?

Крис повторил то немногое, что знал, а затем добавил:

— Они, должно быть, стоят лагерем совсем неподалеку, потому что приехали явно не издалека, лошади их были свежи и ничуть не в мыле.

— Сейчас их в лагере уже нет, — возразил майор.

— Верно, сэр, но они могли оставить какие-нибудь улики. Если они хотели убить генерала Шермана, они бы не повезли его далеко. Они доставят свою жертву на другую стоянку, и если цель их — месть, то удовольствие они растянут.

Майор Эндрюс повернулся к сержанту.

— Расставьте часовых у головного и хвостового вагонов, а также в центре, и пусть ни на минуту не теряют бдительности. Машинист, отсоедините локомотив, проезжайте несколько миль и поглядите, в порядке ли рельсы; отыщите то место, где перерезаны провода, а затем поскорее возвращайтесь обратно.

— Сэр? — перебил Крис. — Эти парни — сущие головорезы. Они убьют пленника. Может быть, выслать несколько пеших…

— Пеших? У них ничего не выйдет. Ни малейшей надежды. Кроме того, пленник — человек стойкий, очень достойный человек.

— Генерал Шерман, да?

— Нет, генерал им не достался. Они ошиблись. Они захватили полковника Маклина… он воевал в Джорджии под на чалом самого генерала. Похож на него как две капли воды.

Крис вернулся в хибарку. Все это очень хорошо и, без сомнения, крайне важно, но ему-то что за дело? Теперь майор Эндрюс взял бразды правления в свои руки, и Крису остается только сесть в поезд и ехать себе до конца магистрали.

Что делать с винтовкой и револьвером? Эти вещи принадлежали убитому; он, Крис Мэйо, явно не имеет на них ни малейшего права, — впрочем, равно как и люди с поезда. Среди найденных в столе бумаг домашнего адреса он не обнаружил. Он оставит оружие себе до тех пор, пока не добудет адреса, а тогда перешлет родне убитого. Он набил полные карманы патронов, сколько влезло, и доверху заполнил патронташ.

Разочарование и бесконечная усталость. Он-то надеялся, что костер вовремя предупредит этих людей об опасности! Поезд-то он и впрямь остановил, но генерала не спас… точнее, полковника.

На платформе столпились люди, провожая взглядами готовый тронуться локомотив. Среди них были майор и проводник. И другие тоже. Крис Мэйо вышел из хижины и, остановившись рядом с проводником, спросил:

— До конца магистрали не подвезете? Там меня работа ждет.

— Хочешь сесть на мой поезд, так покупай билет, — холодно отозвался Сэм. — Почем я знаю, кто ты такой?

— Я, пожалуй, билет куплю, — протянул Крис, — только ты смотри не позабудь о нашем договоре.

Крис зашагал прочь, подальше от этого типа, однако, уходя, услышал слова майора: — В конце концов, Кокинс, этот человек сделал все, что смог, защищая железнодорожную собственность.

— Да себя он защищал, а вовсе не железную дорогу. Я этими пьянчугами-ирландцами сыт по горло. Заполонили всю страну, разорят Америку вконец.

— Не вздумай повторить это в присутствии генерала.

— Генерала?

— Шерман — ирландец. Его отец, если не ошибаюсь, эмигрировал из Ирландии. Кстати, Шеридан тоже ирландец.

Лицо Сэма Кокинса побагровело. .

— Какая разница. Жалкие ублюдки, только молоток им и можно доверить.

— О каком договоре он помянул?

— О, этот идиот хочет со мной подраться. Уж я его и изобью!

Майор поглядел вслед Мэйо, и последнее, что услышал Крис, было:

— У этого человека широкие плечи. Ежели в придачу к ним да отважное сердце, так ты, пожалуй, выйдешь из игры в первом же раунде.

— Ха! Эти грязные ирландцы только кулаками махать горазды. Сами увидите.

Крис Мэйо отошел в сторону и уселся на груду шпал. Он не выспался; больше всего на свете ему хотелось отдохнуть. Рано или поздно, даже если семейка индейцев не доставит известия по назначению, кто-нибудь явится с инспекцией, и тогда к месту событий пригонят поезд с ремонтной бригадой и пути починят. И он доедет-таки до цели. На билет у него денег хватит, хотя и в обрез.

Юноша услышал приближающиеся шаги, открыл глаза. Перед ним стоял майор Эндрюс.

— Мэйо? Вы о билете не волнуйтесь. Я сказал ему, что вы едете по казенной надобности. Нам потребуются ваши показания касательно того, что произошло.

— Благодарю, сэр. Это с вашей стороны очень даже великодушно. — Он помолчал. — Сэр? Они же его убьют, да?

— Я не думаю, Мэйо. Скорее всего, потребуют с нас выкуп. Как бы то ни было, у меня только шесть человек, и поезд — не говоря уже о генерале — нужно защищать. А лошадей у нас нет.

Майор ушел, а Крис Мэйо прилег на шпалы. Он очень устал. Однако стоило ему закрыть глаза, как вспоминались давешние бандиты. С какой хладнокровной жестокостью они расправились с телеграфистом — а ведь он даже не враг им! Крис не сомневался, что и полковника они порешат, а никто и пальцем не шевелит!

За поезд он, Крис, не отвечает; пусть о поезде майор думает, и о пассажирах его тоже. Но мысль о полковнике не давала Крису покоя.

Вдруг ирландец почувствовал, что рядом опять кто-то есть. Он устало приоткрыл глаза и тут же резко сел. Перед ним стояла девушка. Совсем юная, красавица — глаз не оторвать, и явно чем-то встревожена. Незнакомка глядела на него.

— Это вы — мистер Мэйо? — спросила она,

— Я, мисс.

— Мистер Мэйо, вы мне не поможете? Я — Барда Маклин, дочь полковника Маклина.

— Что я могу для вас сделать?

— Отыскать моего отца. Или помочь мне отыскать его.

— Мисс, вы сами не знаете, о чемпросите. Я в этой стране впервые. Вот будь мы в графстве Корк, и будь у меня лошадь…

— У меня есть лошадь. Даже две, если на то пошло.

Крис поднялся на ноги и поправил кобуру; провел рукою по волосам и надел шляпу.

— У вас есть лошади? — переспросил он; в голосе ирландца явно прозвучало недоверие.

— Они в поезде. Одна — отцовская, другая — моя. Мы не мыслим себе жизни без лошадей; ну, вот и взяли их с собою на Запад, надеялись поездить вместе по тамошним равнинам.

— А майор об этом знает?

— Разумеется. Я просила его послать кого-нибудь на разведку, но он отказался рисковать своими людьми. Этот край кишмя кишит индейцами, к тому же майор говорит, что двое все равно с ренегатами не справятся.

— Он прав, знаете ли.

— Значит, вы отказываетесь помочь мне?

— Ничего подобного я не говорил! Я просто сказал, что он прав. Он — офицер, и отвечает за своих людей, и не имеет права подвергать их жизни такому риску. Я жалел, что у меня нет лошади, мисс, но не стану лгать: шансы у нас почти что на нуле. Даже если ваш отец еще жив, то вряд ли протянет долго; а, отправившись на поиски, я, того и гляди, угожу прямо к ним в лапы. Бандиты — люди осмотрительные, знают здешние места как свои пять пальцев — а я нет.

— Тогда я поеду одна.

— Нет, поеду я. К седлу я привычен. И если удастся вывести одного коня из вагона, я тут же и отправлюсь на поиски, хотя в этом Богом забытом месте бандитов попробуй сыщи: прерии-то ни конца ни краю не видно.

— Хорошо, пойдем: поглядите на наших красавцев в лунном свете и выберете себе скакуна.

Часовых оказалось только двое, и оба — у головного вагона. Солдаты получили приказ расхаживать вдоль состава взад и вперед, но после того, как часовые прошли, открыть вагон оказалось нетрудно: конюх уже проделывал это дважды. Крис опустил на землю сходни и повел к выходу одного из коней. Барда придерживала кобылу, пока он не вернулся; не успел он дойти до двери вагона вместе со своим конем, как девушка уже сидела в седле.

— Нет! — хрипло прошептал Крис. — Не вздумайте!

Девушка уверенно послала кобылу вперед; Крис вскочил в седло. Копыта прогрохотали по сходням; пронзительно завопили часовые. Но всадница уже неслась стрелой по ночной прерии, а Крис — за ней. За спиною у них послышались крики и кошмарные ругательства. Мэйо решил, что при первом же удобном случае непременно помолится за души этих людей; славные парни, но английский язык изучали не иначе как в подворотнях.

Крис отпустил поводья; конь его без понуканий следовал па всадницей. Вскорости девушка чуть придержала коня; ирландец поравнялся с нею.

— Куда теперь? — спросила Барда. — Показывайте дорогу. Я этих краев не знаю.

— Равно как и я; по-моему, я уже говорил вам об этом! Отправляйтесь-ка лучше назад, Барда Маклин. Там, куда я еду, леди не место.

— Без меня вам не обойтись, — настаивала девушка. — Кроме того, речь идет о моем отце. Я поеду, и точка. — В руках у нее что-то поблескивало; как оказалось, винтовка. — Не беспокойтесь, мистер Мэйо, с этой штукой я обращаться умею.

Вздохнув, Крис направил коня к дальнему краю тополиной рощи. Погони не будет; у людей майора лошадей нет. Ирландец натянул поводья; Барда подъехала к нему.

— Почему вы останавливаетесь?

— Хочу дождаться дня. Я вам не краснокожий, но сдается мне, что мы сможем отыскать след такого многочисленного отряда, разве что люди эти разъехались в разные стороны. В свое время в Ирландии я находил по следу овцу, а порою корову или коня.

Всадники спешились. Крис Мэйо пустил лошадей пастись на густую траву рядом с ручьем, привязав их к колышкам. Путешественники в изнеможении присели у подножия огромного старого дерева.

— Вы лучше поспите, — посоветовал Крис. — Утро настанет гораздо раньше, чем хотелось бы.

Крис стянул с головы квадратный котелок и прислонился к стволу, усталый как собака. Он положил винтовку на колени, сдвинул кобуру так, чтобы была под рукой, и закрыл глаза.

Вражеский лагерь явно где-то рядом. Во-первых, им не с руки тратить силы на дорогу; они, конечно, предпочли поберечь лошадей — до тех пор, пока не захватили пленника. Крис полагал, что стоянка находится милях в трех-четырех, может быть, даже ближе. Он нимало не сомневался, что бандиты уже покинули лагерь, но с чего-то же начинать надо! Если повезет, он отыщет след и поедет по нему. Ирландец знал, что следопыт из него — не чета разведчикам Запада, но надеялся на лучшее. Ему казалось, что враги поскачут на юг… там им многие сочувствуют, будет где едой разжиться и новости узнать. Вероятность того, что бандиты сохранят жизнь полковнику Маклину долее нескольких часов, казалась почти ничтожной. Если Крис и девушка найдут его тело, они тотчас же вернутся к поезду. О том, что станется с мисс Маклин при виде тела, Крис предпочитал не думать.

Дважды он задремывал. Юноша вовсе не опасался, что на них нападут или, скажем, заметят, всецело полагаясь на то, что лошади при случае упредят, однако заснуть не позволяли мысли. Едва забрезжил первый свет зари, ирландец оседлал коней, сводил их к водопою и разбудил Барду. Даже спросонок девушка выглядела на все сто.

— Кофе не найдется? — спросила она.

Ирландец подобрал котелок и влез в куртку.

— Нет, мисс. Мы уехали от железнодорожного полотна так быстро, что не взяли с собой ровным счетом никакой еды. Придется потуже затянуть пояса. Садитесь в седло.

— Но я подумала…

— Вот именно, что не подумали, равно как и я. Мы просто взяли коней да ускакали в прерию. Если на этой неделе нам удастся подкрепиться, считайте, что повезло, — убито сообщил Крис.

От ужаса девушка потеряла дар речи.

— Разумеется, в романах все по-другому, — заметил Крис, не сводя с нее глаз. — В романах никто вроде бы и не ест толком, а когда ест, так еда подворачивается по пути по мере надобности. В здешних краях нам подвернутся только неприятности.

После этого девушка надолго замолчала, что Криса обрадовало: нужно было серьезно подумать. Он двинулся на восток, внимательно разглядывая землю. Ни к чему было мчаться сломя голову. Пока не отыщется след, лучше ехать шагом.

Насколько хватает глаз, травяной ковер казался совершенно однообразным. Никаких следов. Тут и там попадались навозные кучи, оставленные бизонами и зверями поменьше, антилопами наверное. Отъехав от тополей примерно на милю, Крис описал широкий полукруг и свернул к югу, изучая местность.

— Вы глядите в оба, — наказал он Барде, — и как заметите что живое, не важно что, так сразу говорите мне. Я стану смотреть под ноги, может, что и увижу.

Они ехали на протяжении часа. То и дело Крис замечал, что трава на небольшом участке примята или вытоптана, но ничего ровным счетом определить не мог. Как прикажете читать след в подобном месте?

— Найдем ли мы их когда-нибудь? — отчаявшись, пожаловалась Барда.

— Конечно, найдем. И хотелось бы верить, что не слишком поздно.

— Нельзя ли что-нибудь предпринять?

— Ничего, пока не отыщем лагерь. А что мы предпримем тогда, зависит от ситуации. — Так говаривал в свое время его дядя. Все зависит от ситуации. Этому учат в армии.

По небу рассыпались пушистые шарики облаков. Палило солнце, воздух был неподвижен. Тополя остались где-то позади. Крис Мэйо натянул поводья, снял котелок и вытер вспотевший лоб. Барда поравнялась с ним. Щеки девушки разгорелись от жары.

Ирландец в который раз внимательно оглядел местность. Прерия казалась абсолютно ровной, но на самом-то деле земля слегка повышалась к западу, пусть даже незаметно для глаз. Это видно было по ручьям, или, скорее, по впадинам, проложенным дождевыми потоками.

Ренегаты, скорее всего, встали лагерем у воды. Крис снова пришпорил полковничьего коня и поскакал на юго-восток, не сводя глаз с горизонта. Внимательно изучая смыв поверхности, он ехал по одному ему ведомым приметам около двух миль и наконец отыскал-таки ручей.

Ручей пересох, на дне растрескалась глина. Крис двинулся вниз по руслу, ведя лошадей в поводу. Глаза его слипались. И вдруг, нежданно-негаданно, путешественники натолкнулись на следы. Несколько лошадей пересекли обмелевший поток на хорошей скорости, судя по отпечаткам копыт; и похоже, проезжали тут не раз и не два.

Крис не был уверен в том, сумеет ли попасть в цель с седла, однако на всякий случай снял винтовку с плеча и взял ее в руки. Это успокаивало.

Если след найден, ехать по нему нетрудно. Всадники не проскакали и мили, когда след резко повернул в распадок между холмов. Оттуда, по едва различимой тропке, проложенной, скорее всего, бизонами, Крис и его спутница поднялись чуть выше, и вдруг глазам их открылась плоская, поросшая травою лощина. Ближе к центру лощины стеною поднимались деревья. Оказавшись на открытом месте, путешественники волей-неволей должны были ехать вперед. Так они и поступили. След затерялся в русле ручья и почти тут же вывел к покинутому лагерю.

Крис Мэйо соскользнул на землю.

— Стойте где стоите, — наказал он. — И подержите моего коня.

Оставив девушку, Мэйо прошел вперед и осмотрел лагерь. Опытный глаз ирландца тут же отметил изрытый, вытоптанный участок земли и едва видные зарубки на двух деревьях: тут промеж стволов натягивали веревку и привязывали к ней лошадей. Судя по расстоянию между деревьями и по состоянию травы, похоже было на то, что у бандитов по меньшей мере дюжина коней, а может статься, что и в полтора раза больше.

Выходит, человек восемнадцать. Много… а ведь могут быть и еще.

Крис обвел глазами поляну. Три кострища. Выходит, по шесть человек на костер, если пищу готовили они сами. Чтобы до этого дойти, не нужно быть семи пядей во лбу. Значит, и впрямь около восемнадцати человек.

На земле Крис нашел три загадочных круга и изучал их несколько минут, прежде чем его осенило: бандиты втыкали в землю винтовки. Выходит, неровные полукружья -это следы от прикладов.

Затем Мэйо осмотрел кострища. Взяв обгорелую палку, он поворошил золу. Угли еще слабо тлели. Получается, жгли костер прошлой ночью. Или вечером, но никак не раньше. Ирландец огляделся по сторонам, надеясь узнать еще какие-нибудь подробности, однако напрасно.

— Слезайте с седла, мисс, посидим малость. Лошадям необходим отдых, да и нам тоже. — Он подвел обоих коней к ручью на водопой, затем привязал к колышкам на лугу за деревьями.

Солнце поднималось все выше, стало жарко. Девушка вытянулась на траве в тени, а Крис прошелся вокруг, изучая стоянку. Бандиты жарили над костром мясо на выструганных палочках, и в еде явно недостатка не испытывали: ирландец нашел несколько кусков, выброшенных недоеденными. В кустах рядом он отыскал пустую бутыль из-под спиртного… для бандитов — лишняя тяжесть, для него — бесценное сокровище. Мэйо отнес бутыль к ручью, выполоскал хорошенько, наполнил водой и оставил в ручье, чтобы вода не согрелась до тех пор, пока он не разживется пробкой.

Отыскав подходящий кусок дерева, Крис принялся за работу и, пока выстругивал затычку, размышлял.

Кабель перерезан. Пути, надо полагать, разобраны. Впрочем, рельсы можно положить снова, и поезд, или по крайней мере какая-то его часть, сумеет-таки проехать. Или придет другой поезд с востока или с запада выяснять, в чем дело.

Иными словами, у ренегатов по меньшей мере два дня форы, кто бы там ни пустился за ними в погоню. Крис Мэйо не знал, есть ли в здешних краях другие телеграфные линии, по которым можно послать сообщение о необходимости задержать негодяев. Но любой такой кабель, скорее всего, заканчивается куда восточнее, потому что единственная линия, проведенная так далеко на запад, тянется вдоль магистрали «Юнион Пасифик».

Стало быть, бандиты наверняка поскачут на юго-запад, чтобы скрыться от неизбежной погони. С этой мыслью Крис прилег на траву и уснул.

Когда он проснулся, девушка сидела на траве, обняв колени.

— Мы едем дальше? Мы здесь уже более двух часов.

— Едем, — согласился Крис.

Он повел спутницу к лошадям и потуже затянул подпруги. Кони были привязаны около воды, так что жажду уже наверняка утолили. Барда вскочила в седло прежде, чем Крис подошел помочь ей.

— К югу от лагеря следов нет, кроме тех, что ведут с севера, так что куда они поехали дальше, мы не знаем, но я полагаю, что на юго-запад, — сказал Крис. — Так они окажутся подальше от телеграфных линий.

— Не думаю, — возразила девушка. — Скорее всего, они поскакали на юго-восток. — Крис заспорил было, но Барда указала рукою на юго-запад. — Это — край индейцев. Мне отец рассказывал. Тамошние краснокожие ужасно свирепы и ненавидят белых.

Дальше они поехали молча и какое-то время держали курс строго на юг. Хотя Крис и сомневался в правоте слов девушки, он надеялся, что Барда не ошибается. Он мало что знал про индейцев: в поезде про краснокожих рассказывали всякую небывальщину, да и дома, в Ирландии, те, что возвращались из Америки, рады были наврать с три короба; вот, пожалуй, и все.

— Может быть, у них есть друзья, — предположила Барда, — и, может быть, эти бандиты поскакали им навстречу либо решили укрыться на каком-нибудь ранчо.

Но прежде чем Крис успел ответить, они напали на след большой группы всадников и поехали по нему. Отпечатки копыт уводили на юго-запад, как и предсказывал Крис. Давно перевалило за полдень; солнце палило немилосердно.

— Вы из Ирландии, — объявила вдруг девушка.

— Графство Корк.

— Там хорошо? Я слышала, что Ирландия — зеленая и дивная страна.

— Так оно и есть. Вот с работой там туго, очень многие мыкаются без дела. Мне удалось было неплохо устроиться, да только дали мне от ворот поворот.

Девушка вопросительно поглядела на спутника; пришлось объяснить.

— Была там одна девчонка, с веснушчатым носиком; отец девчонки строил на ее счет разные планы, куда я никоим боком не вписывался. Я влип в историю; ничего серьезного, так, поскандалил малость, но начальство ухватилось за этот предлог, чтобы от меня избавиться.

— Вы любили ее?

Крис пожал плечами.

— Не знаю. Классная была девчонка: прехорошенькая, воображалистая, словом, палец в рот не клади; и забавница каких мало. Мы хорошо проводили время, вспомнить приятно.

— Вы собираетесь вернуться?

Крис снова пожал плечами.

— Как можно загадывать наперед? Я — нищ, и богатство мне само на голову не свалится, надо его руками заработать. Руки да сила воли — вот и все мое достояние.

— Мой отец говорит, что человеку только это и нужно.

Местность становилась все более неровной, след казался свежее. И что они вдвоем станут делать, нагнав бандитов? Какую-нибудь глупость сотворят, не иначе, под влиянием момента. В родном графстве Корк многие называли его, Криса, безрассудным. Но, может быть, безрассудство — как раз то, что нужно в данной ситуации?

— А где ваш дом?

— С тех пор как четыре года назад умерла мать… дом мой там, куда направляют отца. В Дакоте, в Техасе; в Аризоне пожили немного. Мы направляемся… точнее, направлялись на совещание в форт Сандерс, а затем в Калифорнию.

Крис двинулся вниз, в неглубокий распадок меж холмов, с интересом разглядывая следы на размытом склоне. Он обнаружил, что предпочитает говорить меньше, а слушать больше, хотя при упоминании о встрече в форте Сандерс любопытство ирландца слегка разыгралось. Юноша понимал, что сглупил. Какого черта он отправился в прерии с этой девицей? Впрочем, иначе она уехала бы одна, и, кроме того, Крису казалось, что следует предпринять хоть что-нибудь как можно скорее, пока есть время.

Он резко натянул поводья; конь повел носом — это и заставило Криса остановиться. Теперь и Крис, ровно так же, как и его скакун, почуял дым… слабый, но все-таки.

— Что это?

— Ш-шш!

Тишину нарушал только гул ветра. Запах дыма был едва различим… неужели Крис и вправду его унюхал? Ирландец постоял немного, прислушиваясь. Затем спешился и повел коня вперед, время от времени оборачиваясь и прикладывая палец к губам. Лощинка резко вильнула в сторону, запах дыма усилился. Крепко сжимая винтовку в правой руке, Мэйо свернул на нее; взгляду открылись с полдюжины деревьев, несколько разбросанных где попало камней, двое коней и сидящий у костра человек.

Незнакомец не тронулся с места и даже головы не поднял. Крис опустил дуло винтовки на несколько дюймов, но человек у костра так и не пошевелился.

Медленно, не сводя глаз с незнакомца, Крис Мэйо обвел взглядом местность, схватывая мельчайшие подробности. Дальше расстилалась открытая прерия, в нескольких сотнях ярдов от костра или даже ближе.

— Эй, там! Ты кто?

Человек не отозвался.

— Криспин, — молвила Барда, — по-моему, он мертв.

Глава 4

Человек поднял голову.

— Ни черта я не мертв. Живехонек-здоровехонек, как и вы.

Криспин Мэйо, человек осмотрительный, винтовки не опустил.

— Ты чего здесь делаешь? Мы гонимся за бандой южан-ренегатов, а ты расселся тут прямо у них на дороге.

— Я был с ними. Они меня захватили, много дней назад дело было, подумали, что я вроде как шпион. Да на фига мне за ними шпионить? Но тут один из них сообразил-таки, что видел меня на пути туда. Он знал мою родню в горах и замолвил за меня словечко, так что они меня не пристрелили, а взяли с собой; и пришлось мне тащиться за ними до тех пор, пока они не занялись этим пленником… засим я нагрел их на двух лошадок прошлой ночью, одна из них моя кстати, и рванул в Джорджию.

— В Джорджию? — подозрительно переспросил Крис, вспоминая, что рассказывал ему телеграфист о кровопролитном марше Шермана через всю Джорджию.

— А хотя бы и в Джорджию. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Затем, спустя какое-то время, я натолкнулся на их следы и встал здесь лагерем, потому что за мною они вовеки не станут возвращаться.

— Ты видел их пленника? Ты с ним говорил? — возбужденно спросила Барда.

— Видел, конечно. Вроде военный. Коренастый такой старик, и держится что надо, несмотря на то, как с ним обращается. Они смеются ему в лицо, зовут его Вильям и Текумзе, и прочее в том же духе.

— Они принимают его за генерала Шермана, — объяснил Крис. — Но они ошиблись и захватили не того.

— Они убьют его. Убьют как пить дать. Думаю, сперва они его помучают, но что убьют, это точно. — Незнакомец поднялся на ноги. На вид ему можно было дать лет тридцать: очень высокий, худощавый, плечи чуть сгорблены, ручищи огромные. — Чего это вы задумали? Гоняться за стаей волков вроде этих, да еще с женщиной? — Высокий незнакомец укоризненно посмотрел на Криса и нахмурился. — Если она попадет им в руки, она пожалеет о том, что родилась на свет.

— Она отказывается вернуться, — пояснил Крис. — Я говорил ей, но ее не переубедишь.

— Этот пленник — мой отец, — сказала Барда.

— Какая разница. Охота и война — дело мужиков, вам туда мешаться не след. Эта шайка — подлецы редкие.

— Я все равно поеду. Я должна спасти отца.

— Как с вами трудно, мэм! Я эту банду в гробу видел. С самого начала они мне не показались, и, едва подвернулся случай, я тут же слинял. А теперь вы, видите ли, просите, чтобы я возвратился.

— Ни о чем подобном я вас не просила!

— Просили, мэм. Вы вдвоем поедете, а мне — в кусты? Придется помочь. Мужчине ничего более не остается. А мне неохота.

— Мы тебя о помощи не просим, — терпеливо разъяснил Крис Мэйо. — Ты иди, куда шел, или сиди вот у костра.

— Это не дело. Я-то уже совсем собрался уносить ноги, а тут вы являетесь: пристыдили меня — глаз не поднять. Я поеду с вами, и будь что будет. — Он помолчал. — Меня зовут Реппато Пратт. Я с Хайланд-Рим, штат Кентукки.

Представившись сам и представив спутницу, Крис указал на тюки.

— Если у тебя найдется поесть, мы будем очень признательны, коли поделишься. Сегодня у нас маковой росинки во рту не было, только водой и пробавлялись.

— Вижу, что выбора у меня нет: придется делиться. Когда я сделал ноги, я прихватил одну из вьючных лошадей и навесил на нее все, что смог, по большей части жратву. Я и патронов взял: без свинца остаться — последнее дело.

Реппато Пратт поворошил огонь и ногой подтолкнул котелок с кофе ближе к угольям. Вытащив огромный охотничий нож, он принялся с изумительным проворством строгать грудинку на сковороду с длинной ручкой. Проворство это свидетельствовало не только о незаурядных способностях хозяина, но и об остроте ножа.

— Они направляются в край индейцев чероки. По крайней мере, так мне показалось. Это отсюда к юго-востоку, Мик. Но солдатику долго не протянуть, сдается мне… ренегаты — народ подлый, мстительный, вот одолеет их злоба, они его и порешат.

— Кто у них заправляет?

Пратт настругал грудинки, затем поднял взгляд.

— Я тут покумекал, и сдается мне, что вперед по большей части лезет Джастин Парли: он себя зовет майор Парли. Но есть еще двое, с кем надобно считаться. Один — головорез-убийца по имени Дел Робб.

Этот Робб — смазливый парень и классный наездник. Он пришил пару парней на Миссисипи и подался на запад. Какое-то время ошивался у реки Фосфорной в Восточном Техасе, но не поладил с Кулленом Бейкером, Бобом Ли и прочей шайкой, так что пришлось ему уносить ноги.

На его счету — убийство в форте Уорт; потом он еще подстрелил кого-то в Бивиле, но парень выжил; потом Робб подался к Ньюсу и некоторое время болтался там. Вот все сплетни, что мне довелось услышать краем уха, пока я ехал с ними.

Парли — он у них вроде главаря, но Дел Робб забыть о себе не дает, и многие полагают, что в банде заправляет он.

Второй — Серебряный Дик, Дик Контего. Его так прозвали из-за серебристо-седой гривы. Хрупкий такой, тихий, и волос красивее я у мужчины в жизни своей не видел, и все время их расчесывает. Даже обзавелся щегольской старинной расческой с округлой ручкой. Без него бандиты шагу не ступят, но он никого не торопит, никого не принуждает. Тихо сидит себе в сторонке, но остальные ничего не предпринимают без его одобрения. Серебряный Дик кажется безобидным, но что-то в нем есть такое, отчего волосы у меня встают дыбом, а почему — не знаю.

Пока Пратт рассказывал, Крис внимательно слушал: перед мысленным взором его вырисовывалась четкая картина банды. Большинство этих людей партизанили в Гражданской войне; мало кто служил в регулярных войсках; а по мере того как банда головорезов во главе с Парли и двумя его лейтенантами ехала по стране, к ней прибились уже совершенные проходимцы. Такое сообщество нестабильно и удерживается разве что страхом и жадностью.

Крис знавал такого рода группировки в родной Ирландии. Зачастую они начинали как борцы за свободу, а затем лучшие люди откалывались или гибли в сражениях, и оставались те, кто потерял всякую ориентировку и думал только об убийствах и грабежах да о собственных своих амбициях.

— Ты с ними пробыл достаточно, — сказал Крис. — Сколько их?

— Сейчас семнадцать, но вокруг форта Сандерс рыщут их соратники, а из Техаса навстречу им спешат еще несколько.

— Как ты думаешь, где они встанут лагерем на ближайшие две ночи?

Реппато Пратт обдумал дело со всех сторон, затем кивнул.

— Одну стоянку я могу предсказать почти наверняка. Потому что место это укрыто от чужих глаз и вокруг полно воды и топлива. Мы останавливались там по пути сюда. — Он оглядел Криса. — Ты, надеюсь, не собираешься столкнуться с ними лоб в лоб?

— Нет, — подтвердил Крис. И тут в голову ему пришла мысль. — Надо атаковать; сидеть сложа руки нельзя. Но силой их не возьмешь, нас слишком мало, потому надо действовать хитростью; нанести удар в самое больное место и не позволить удрать. Следует украсть или спугнуть их коней. Пусть-ка дьяволы повоюют стоя.

Пратт кивнул.

— Ну! Вы это слышали? — Он поглядел на Барду. — Он придумал как раз то, что нам по силам. Были конными — станут пешими, и тогда… ха, в этой стране человек без лошади как без рук. — Он подумал. — Непростое это дело. Даже невозможное. Коней здорово охраняют.

— Ты давай разливай кофе и дай подумать. И расскажи-ка мне про лагерь все, что знаешь; я хочу знать, где они привязывают коней.

Говоря это, Крис подумал, что должны быть и другие способы, кроме этого, пришедшего в голову так неожиданно. Секрет в том, чтобы нападать, всегда нападать, а не ждать, пока нападут на тебя, — так говорил ему дядя. Враг всегда уязвим. Слабое место есть у всех, не может быть, чтобы не было. Украсть их провизию? Поджечь прерию? Оставить их без воды? Дело не в том, какими силами ты располагаешь, но в том, как ты их используешь.

Крис Мэйо сидел у огня, поедал грудинку и пил кофе, наслаждаясь каждым глотком так, как наслаждается только человек, изрядно изголодавшийся. В глубине души он сокрушался об отсутствии навыков, присущих тем, кто встарь воевал с индейцами, тех самых навыков, что следопыты переняли у самих индейцев. Ох, мало у него необходимого опыта, хотелось бы больше… Однако в одном Крис был твердо уверен: первый ход надо сделать против коней. Бандитов необходимо лишить средств передвижения, а затем, прежде чем они вернут лошадей или добудут новых, может подоспеть кавалерия. «Или другое чудо случится», — подумал Крис мрачно. По крайней мере, лишившись коней, убивать полковника они не станут — из страха перед армией США.

А как отнять коней — в этом ирландец положился на будущее. Все зависело от ситуации.

Можно ли доверять Реппато Пратту? Крис полагал, что да, однако на всякий случай решил ехать замыкающим. Так он и сказал Пратту, пока мужчины тушили костер и готовились в путь.

— Мы тебя, мистер, не знаем, потому, ежели не возражаешь, ты поедешь впереди рядом с молодой леди. А я вроде как стану держаться в хвосте.

— Да ради Бога, браток! Прокатиться рядом с мисс Маклин любой бы рад! Я это почитаю за великую честь!

Крис Мэйо нахмурился. А ведь прав этот парень, черт бы его побрал! С какой стати Пратту должно достаться все хорошее, а ему, Крису, — шиш с маслом? Размышляя об этом, ирландец следовал за Праттом и Бардой, держась в нескольких ярдах, с винтовкой наперевес. След читался легко.

За едой Пратт обрисовал ситуацию на ручье. Стоянка находилась в лощине среди невысоких холмов, чьи покатые, покрытые травою склоны ласкали взгляд, успокаивали душу и ничем не выдавали присутствия людей. Узкая цепочка следов уводила сквозь кусты в небольшую впадинку: там-то и протекал ручей. Тут же росли несколько тополей, ивы и низкорослый кустарник. На одном берегу заболоченного ручья топорщились густые заросли рогоза. Выход из лощины скрывался за тополями, в юго-западной части; предполагалось, что именно рядом с этими деревьями и привяжут ночью коней.

— Они пустят лошадей на выпас?

— Поначалу да, но для этого коней отведут за деревья и приставят к ним надежных сторожей. Пастись лошади будут в длинной, глубокой долине между холмов, так что никто не сможет подобраться к табуну незамеченным. А с этой шайкой, Мик, шутки плохи: заметят — считай, подстрелили… в переговоры они не вступают.

Крис почувствовал страх. Ирландец признавался себе в том, что боится, но он уже ввязался в это дело и знал, что дороги назад нет, пока с ним эта девушка, такая решительная, такая беззащитная. Против подобных подонков у них только один шанс: надо выстрелить первыми и не промахнуться; а он, Крис Мэйо, винтовку в руках держит впервые. Чтобы дать выход обуревающим его чувствам, юноша холодно объявил Пратту:

— Ты будешь так любезен называть меня по имени, или мне придется задать тебе хорошую взбучку… что окажется делом малоприятным, учитывая, что ты так любезно взялся нам помочь.

Пратт хихикнул.

— Ладно, ладно. Зови меня Реп.

Они скакали около часа, когда выходец из Кентукки вдруг подал голос:

— Крис, ты лучше вот о чем подумай. Этот народ не сидит сложа руки, и через прерию к ним не подъедешь. Они наверняка выставили часового в тополях или на вершине холма. Он нас за милю углядит.

Крис раздраженно нахмурился. То, о чем помянул Пратт, казалось настолько очевидным, что ирландец почувствовал себя последним глупцом.

— Так поехали вон там, через низины, — обронил он.

Реппато Пратт повел отряд в обход, через соединенные между собою долины среди гряды холмов. Тут и там обнажалась порода, земля стала суше, растительность поредела. Крис утер со лба пот и перехватил винтовку поудобнее, чтобы вытереть ладони о штаны. После этой поездочки от костюма его мало что останется, а другого-то нет!

Трудно бедняку жить на свете: шагу не ступишь, чтобы не подумать о последствиях. Тому, у кого есть второй костюм или запасная пара штанов, нужно только подойти к гардеробу или там к шкафу и не спеша выбрать себе подходящий наряд, но тот, у кого смена одежды всего одна, постоянно беспокоится, что останется без таковой. Эта верховая прогулка дорого обойдется его штанам; очень скоро на коленях и седалище протрутся изрядные дыры, а ведь в запасе осталась только одна пара брюк, да и та потерялась, как пить дать, либо сперли в конце пути.

Держась в низинах, они медленно продвигались вперед. Атаковать придется под покровом ночи. Эта мысль пришла Крису в голову и не слишком его обеспокоила. Он, конечно, не краснокожий, но и он в свое время побраконьерствовал всласть и умел передвигаться в темноте проворно и бесшумно.

Дело шло к закату, когда Пратт поднял руку, давая знак остановиться. Выходец из Кентукки спешился и прошел немного вперед, зорко глядя себе под ноги. Путники оказались перед ручьем, что впадал в реку; на расстоянии мили-двух взгляд различал верхушки деревьев — там-то и протекала река.

Пратт вернулся к спутникам.

— Здесь побывали двое, — сообщил он. — Они разведывали местность, явно проверяя, нет ли погони. Верховые.

— Думаешь, они вернутся?

— Вряд ли. Никто из этой шайки особыми амбициями не отличается. Ренегаты, конечно, за местностью наблюдают, но мы были осторожны, пыли не поднимали и держались в низинах, так что голову дам на отсечение, что наши друзья-ренегаты даже не подозревают об эскорте. Впереди нас, я сам видел, есть одно местечко: надежно укрытое от глаз, и ручей тут же. Мы просто схоронимся там и подождем до ночи.

Долго ждать им не пришлось. Крис Мэйо снял куртку и, тщательно свернув, положил на седло. Ирландец знал: впереди — опасность и, очень может быть, живым из переделки он не выберется, однако отступать не собирался. Он был испуган, порядком угнетен и нервничал изрядно, но отступать не собирался, нет.

Как ни странно, есть ему не хотелось. На все еще светлом небе показались первые звезды, легкий ветерок зашелестел в листве, тихо зашептались травы. Юноша подошел к ручью, напился, затем умылся холодной водой. Когда он выпрямился, рядом стояла Барда.

— Крис, — проговорила она, — я боюсь. — Девушка подняла взгляд. — А вы?

— Тоже.

— Но вы не отступите?

— Нет.

— Это я вас втравила в это дело. Если с вами что-нибудь случится, я никогда себе не прощу.

— Поздно об этом говорить, мисс Маклин. Мы все влипли. Все трое.

— Даже не верится, что все это происходит со мной. Не верится, что эти люди способны на подобные зверства, как говорите вы и Реп.

— Никто в это не верит, покуда гром не грянет. У всех одно на уме: уж со мной-то ничего подобного в жизни не произойдет. Такие истории всегда происходят с кем-то еще, вы читаете об этом в газетах — и не воспринимаете всерьез. Воры, грабители и прочий сброд, они обычно не храбрее нас с вами, а зачастую — гораздо трусливее. Они просто поняли, что вы перепугаетесь до смерти и защищаться не станете, потому что внушили себе: эти люди опасны, сопротивляться бесполезно.

Девушка молчала. Крису нравилось быть с нею рядом, однако он умел трезво оценивать ситуацию. Не рехнулся же он в самом-то деле! Она — дочь полковника, он — чернорабочий-иммигрант, человек с весьма неопределенным будущим. Кроме того, в далекой Ирландии живет Мейри Кинселла. Однако образ Мейри слегка померк в его памяти, и это тревожило юношу, потому что это ведь ради Мейри он в один прекрасный день возвратится в Старый Свет.

— Вы очень храбрый, — проговорила Барда. — Я никогда не забуду, что вы для меня сделали.

— Ежели мы выберемся отсюда живыми, — уточнил Крис. — Я вовсе не так уж храбр, а стреляют они куда лучше.

Реппато Пратт тихо спустился к ручью и напился. Встал на ноги, утирая щетинистый подбородок.

— Сейчас они поедят, а после уведут лошадей в лагерь.

Крис внезапно решился.

— Мы пойдем сейчас. Как только они примутся сгонять табун, мы нанесем удар.

Реп заколебался, затем пожал плечами. Крис обернулся к Барде.

— Вы стойте поблизости и, как только мы побежим, тоже бегите со всех ног. Очень может быть, что мы не успеем за вами вернуться.

Маленький отряд двинулся в путь; как только вдали показался неприятель, они остановились и затаились в зарослях, зорко наблюдая за происходящим.

Табун пасся ярдах в трехстах от того места, где поджидали Реп и Крис. Очень скоро двое пеших часовых направились к лошадям, чтобы отогнать их к месту ночлега. Солнце село. Пастухи ни о чем не подозревали; кони медленно и неохотно двинулись прочь от пастбища.

— Езжайте шагом, — прошептал Крис, — пока они не заметят нас или пока мы не окажемся на расстоянии двух сотен ярдов. А тогда пусть получат!

Маленький отряд решительно двинулся вперед сквозь сгущающуюся тьму, сквозь предвечерние сумерки, когда все предметы вокруг принимают расплывчатые, неясные очертания. Держа револьвер наготове, Крис успокаивал полковничьего жеребца:

— Тихо, дружок, тихо!

Лошади сбивались в табун, медленно продвигаясь по узкой тропке, что уводила в лощину, к разбойничьему лагерю.

— Ну, все, — тихо проговорил Крис. — Пора!

Последнее слово он выкрикнул во весь голос; всадники ударили коней пятками и во весь опор поскакали вперед. Вьючная кляча Реппато едва поспевала за ними. Вспугнутые лошади ренегатов вскинули головы и раздули ноздри: прямо на них мчались четыре темные фигуры. Воздух звенел от крика.

Реп выстрелил, один из пастухов закружился на месте, упал, шатаясь, поднялся на ноги, затем снова упал: пуля Криса Мэйо попала-таки в цель. Второй обратился в бегство, нимало не сомневаясь, что на помощь полковнику подоспел кавалерийский отряд. Крича и стреляя, три всадника неслись сломя голову вслед за убегающими лошадьми. С холма донесся выстрел, Крис инстинктивно пригнулся, ощутив легкое дуновение: пуля пронеслась мимо. Еще мгновение — и, гоня лошадей впереди себя прямо на широкую равнину, всадники растворились в темноте.

Крис не верил собственным глазам. Они свершили-таки задуманное; теперь какое-то время бандиты не смогут стронуться с места! Всадники отогнали коней подальше в ночную прерию и отстали только тогда, когда табун понемногу замедлил бег и кони стали разбредаться в разные стороны. Тогда Реп и Крис, не пытаясь согнать коней вместе, просто отпустили их на все четыре стороны, будучи уверены, что немногие найдут дорогу назад.

В лагере Джастин Парли нетерпеливо ждал доклада, и доклад превзошел самые худшие его ожидания.

— Три или четыре всадника, — сообщил часовой, — может, даже больше. Первым выстрелом они уложили Веса Джексона, а Нобль удрал.

— Что лошади?

— Разбрелись по прерии, все до единой, черт бы их подрал! Нам повезет, если вернем хоть с полдюжины.

— А Нобль?

— Ждет своей участи. Говорит, что ничего не мог поделать. Клянется, что это была кавалерия США.

— Трус и дурак. Избавьтесь от него.

Серебряный Дик Контего оторвался от кофе.

— Вы бы обдумали дело со всех сторон, майор. — Когда Дик хотел, чтобы слова его прозвучали особенно убедительно, он всегда величал собеседника по званию. — У Нобля в краю индейцев полным-полно родни. Он сам наполовину чероки, сами знаете, а мы едем как раз к нему на родину. О нем непременно спросят.

Колебался Парли не более секунды.

— Разумеется. Не следует судить людей слишком строго. К тому времени, как мы доберемся до владений племени чероки, очень может быть, что он даст нам повод позабыть о его проступке. Впрочем, почему бы не предоставить ему шанс прямо сейчас? Нобль! — позвал главарь.

Перепуганный здоровяк выступил вперед, отирая обильную испарину. Отвислое брюхо, тяжелая челюсть — настоящий великан!

— Ты допустил, чтобы у нас угнали коней, Нобль, но ты очень хороший человек. Такой хороший, что сам пойдешь в прерию и отыщешь лошадей, ведь тебе не терпится искупить свою вину, правда? Нобль, я хочу, чтобы ты отправился немедленно. Не возвращайся, пока не поймаешь по крайней мере четырех. С их помощью мы вернем остальных.

— Но…

— Немедленно, Нобль. Сию минуту. Я верю в тебя, Нобль. Приведи лошадей назад, вот и все.

Здоровяк потоптался немного, тщетно подыскивая нужные слова, чтобы вырваться из ловушки, но слова на ум не приходили. Он повернулся и горестно побрел ко второму костру, перепуганный не на шутку.

У костра на корточках устроился человек с орлиным носом по имени Мюррей. При виде Нобля он поднял голову.

— Ты вон туда ступай, Пит, — присоветовал он. — Моему серому трава на последней стоянке пришлась очень по вкусу. Он непременно туда вернется, а куда пойдет он, туда и другие.

Пит Нобль благодарно кивнул:

— Спасибо, Мюррей. Я попробую.

Он исчез в ночи. Мюррей допил кофе и встал. Порою, вот как сейчас, он жалел, что не остался в Ганнибале. Шатался бы себе по набережной, оно бы лучше было.

Мюррей подумал о Нобле. Бездарный человечишка; лучше он, Мюррей, прогуляется в прерию, больше толку будет. Он запасся едой и патронами и повернулся к сидящим у костра.

— Лошади нам позарез нужны. Схожу-ка я сам.

Пусть Пит Нобль идет вперед; он, Мюррей, отправится следом. Пусть Пит послужит мишенью. Пит станет отстреливаться, если сможет, а потом он, Мюррей, приведет лошадей.

— А тогда, — вслух объявил Мюррей, — я…

Он не докончил фразы и прикусил язык.

Глава 5

Полковник Томас Маклин бессильно откинулся к пню. Туго стянутые путами запястья невыносимо болели. А вот щиколотки — нет. Бандиты обвязали веревками сапоги, и, представься такая возможность, он бы просто вытащил ноги и был бы таков, но рассчитывать на это не приходилось. За пленником постоянно наблюдали. Впрочем, к пню его не прикрутили — и на том спасибо.

Наконец-то что-то произошло, что-то неожиданное и явно обнадеживающее. Лошадей угнали; на какое-то время ренегаты лишились возможности передвижения. Теперь, если бандиты попытаются покинуть лагерь, они окажутся на открытой равнине, где их за версту заметят: легкая добыча как для высланной на поиски кавалерии, так и для кровожадных индейцев.

Полковник подвинулся, устраиваясь поудобнее. Снова и снова Маклин доказывал бандитам, что он не Шерман, но кое-кто полагал, что пленник врет. Полковник понимал, что ренегаты хотят убить его, предварительно подвергнув пытке; в такой ситуации любое происшествие вселит в душу надежду.

Однако случившееся порядком его озадачивало. В лагере говорили, — а никто не пытался помешать пленнику слушать, — будто лошадей угнали трое-четверо белых. Кто бы это был? Армия США тут ни при чем; армии еще рано. Одного из бандитов нападавшие подстрелили; теперь Парли отослал этого типа Нобля в ночную прерию искать лошадей, а Мюррей увязался следом.

Еще день, может быть, даже два ренегаты не осмелятся сняться с места. Полковник прикинул свои шансы. Бандиты сообщили ему, что телеграфный кабель перерезан, о чем он и сам догадался, и что рельсы разобраны; но это задержки временные. Полковнику было приказано доложить о положении дел не откладывая. Исполнительность и пунктуальность Маклина известны всем; когда сообщение вовремя не поступит, власти немедленно примут меры. Исчезновение поезда будет расследовано с обоих концов магистрали, похищение обнаружено, и несколько кавалерийских отрядов или группы индейцев-разведчиков поспешат на помощь.

Не пройдет и сорока восьми часов, как пленника начнут искать; за эти сорок восемь часов Парли и его ренегаты надеялись добраться до владений чероки и затеряться среди индейцев: там отыскать их непросто или вовсе безнадежно.

Угнать лошадей — это кто-то здорово придумал. Теперь бандиты прикованы к месту, парализованы, и ситуация в корне изменилась.

Человек по прозвищу Серебряный Дик подошел поближе, подергал за веревки, убеждаясь, что пленник связан надежно, затем присел на корточки.

— Ты особо-то не радуйся. Это временная задержка. Нашим людям отыскать лошадей — раз плюнуть.

— Может, и так. — Маклин помолчал. — Хотел бы я, Контего, чтобы ты пораскинул мозгами. Ты, заодно с Парли, принимаешь меня за генерала Шермана. Но я не генерал Шерман. Меня зовут Томас Маклин, я в звании полковника.

— На тебе генеральские знаки различия.

— Верно. Мне присвоили внеочередное звание в последние месяцы войны, что означает, по сути дела, «генерал на время». На самом деле я — всего лишь полковник. По чести говоря, я на дюйм выше генерала Шермана и по меньшей мере на десять фунтов тяжелее. И волосы у меня темнее. Только тот, кто не знает близко ни одного из нас, может нас перепутать. Сходство очень поверхностно.

Серебряный Дик задумался.

— Тогда, ежели ты не врешь, сдается мне, что тебя особо искать не станут, — по крайней мере, так, как искали бы генерала.

— Ошибаешься, — невозмутимо отозвался Маклин. — Контего, пойми: командует тут генерал Шерман, а он — не из тех, кто закроет глаза на случившееся. Шерман действует быстро. Подозреваю, что по меньшей мере дюжина верховых патрулей уже прочесывают местность с разных концов, и все они ищут вас. Отчасти из-за меня, но главное — из-за того, что вы остановили поезд. — Маклин уселся поудобнее. — Контего, ты же умный человек. Подумай сам, в каком вы оказались положении. Около двадцати четырех часов назад станцию наверняка покинул гонец, везя сообщение в форт Сандерс и в конец магистрали. В форте — полсотни солдат, в Аду-на-Колесах — еще по крайней мере двадцать, и всех их немедленно отрядят в погоню… или, по крайней мере, большинство.

Сообщение мое не дойдет до штаба; стало быть, немедленно начнут выяснять, в чем дело, и, разумеется, вскоре после, этого телеграфный кабель починят. По меньшей мере четыре кавалерийских отряда с индейцами-следопытами поскачут в этом направлении. Север и его разведчики тоже в стороне не останутся. Вы — азартные игроки, вы сделали ставку, но вы проиграли.

— Тебе это все не поможет, — заверил Контего. — Ты к тому времени умрешь.

— Я предположил, что ты умный человек, Контего. Мертвым я для тебя бесполезен. Живым я мог бы, по крайней мере, заступиться за того, кто заступится за меня.

Серебряный Дик задумчиво разглядывал пленника. Затем извлек свою роскошную расческу и провел ею по волосам.

— Я здесь не командую, — проговорилон. — Командует Парли, а Парли жаждет твоей смерти. Дел Робб жаждет смерти всех и каждого; ему плевать, кого убить, лишь бы убить. Нам был нужен Шерман. Он разрушил наши усадьбы, он перебил хребет Югу. Мы заполучили тебя. Я верю, что ты не Шерман, да, но ты ведь состоял под его началом, сдается мне, так что придется устроить тебе то, что мы заготовили для него, а с ним самим поквитаться как-нибудь в другой раз.

— Ты подумай хорошенько, Контего. Ты, похоже, человек предусмотрительный и смышленый… почему не заначить в рукаве козырной туз? Если ты выберешься из передряги — о чем беспокоиться? Если тебя поймают, я всегда смогу сказать, что ты за меня заступался. Есть разница между тем, повесят тебя или нет?

Контего поднялся на ноги.

— Ну что ж, — отозвался он, улыбаясь краем губ, — я одно признаю — разница весьма существенная.

Судя по полной луне, было уже около десяти. К этому времени все, о чем рассказывал полковник, уже началось. Маклин знал техническую подоплеку настолько хорошо, что мог представить себе в воображении каждый шаг. Однако многого он не знал — многого, что для него, полковника Маклина, имело немаловажное значение.

Полковник не знал, что в числе трех угонщиков лошадей была его собственная дочь. Не знал он и того, что далеко на западе индеанка, ее сын и раненый муж уже подъезжают к форту Сандерс.

Не знал полковник и того, что всего в нескольких ярдах от него Джастин Парли, Дел Робб и еще несколько человек затеяли спор.

— Даже если он и в самом деле не Шерман, — говорил один, — все равно он — проклятый янки, а значит — убить его и закопать. Никто ничего не докажет.

— Девчонка меня видела, — заметил другой. — Надо было и ее захватить.

— Ох, надо, — согласился первый и захихикал.

Парли глотнул кофе. Напиток уже остыл. Раздраженный до крайности, главарь банды отставил чашку.

— Кто отправился за лошадьми, кроме Нобля?

— Мюррей поехал следом, — отозвался Робб. — От Нобля толку мало, но Мюррей парень не промах, котелок у него варит.

— Нобль — хороший следопыт, — возразил Парли, — это одна из причин, почему я решил послать именно его. Может, он и тупица, зато след читает как открытую книгу, а без коней податься ему некуда.

— Как насчет вот этого? — спросил Робб, тыкая пальцем в сторону полковника. — Как долго вы собираетесь держать его при себе?

— А куда спешить-то? — проговорил Серебряный Дик мягко. — Он у нас в руках. Подождем, пока лошадей не приведут. Если нас настигнут, мы его обменяем.

— Разумные слова, — согласился Парли. Он пораскинул мозгами. — Чем дольше он пробудет с нами, тем больше перетрусит. Удрать ему все равно не удастся.

Пит Нобль отыскал след лошадей и зашагал вперед, рассматривая отпечатки копыт, отчетливо заметные в ярком лунном свете.

— В кучу сбились, — пробормотал он. — Непростое это дело.

Однако не прошел он и мили, как уже смог выделить среди общей массы следы лошадей, принадлежащих неизвестному противнику, а вскорости различил отпечатки копыт Реповой лошадки, а также и вьючной клячи, что Реп похитил у бандитов. Нобль распознавал отпечатки копыт с такой же легкостью, с какой банковский кассир устанавливает подлинность подписи. Нобль удовлетворенно хрюкнул.

— Надо было прирезать этого Пратта, — пробормотал он. — Я всегда это говорил.

Две другие лошади оказались чужими; обе — отлично подкованы, и один из коней, тот, что покрупнее, шел широким, размашистым аллюром, пожирая пространство милю за милей. Нобль не сдержал восхищенного возгласа. Вот это конь! Четвертая, кобыла, как следопыт вскорости определил по способу мочеиспускания, тоже была лошадка что надо.

Редкий обитатель Дикого Запада ездит верхом на кобыле; большинство предпочитает меринов; однако здесь прошла именно кобыла, и всадник ее тяжелым весом не отличался. Именно тогда в душе следопыта впервые возникло некое смутное подозрение, показавшееся настолько нелепым, что ум отказывался принять его. Женщина? Навряд ли. Только не в этой степи.

Пит Нобль терпеть не мог ходить пешком, однако при необходимости умел и это. В его родном краю пешие прогулки миль за пятнадцать — двадцать почитались обычным делом, и сам он не раз отправлялся в холмы на охоту. По счастью, краснокожих поблизости вроде бы не было, и Нобль поспешал вперед, нигде не задерживаясь.

Нет, всадники — не индейцы. Двое чужих коней подкованы были совсем недавно. На западе кузнеца не сыскать ближе, чем в форте Сандерс, а на востоке — на сотни миль ни одного не найдешь. Стало быть, этих коней подковали где-то далеко, однако проехали они не более нескольких миль, ибо, судя по отчетливым отпечаткам, подковы ничуть не Стерлись.

Нобль озадаченно нахмурился, и тут его осенило: это же очевидно! Кони были в поезде, не иначе. Он вспомнил, что своими глазами видел вагон для перевозки скота, да только бандиты не обратили на него внимания, их интересовал только тот вагон, в котором предположительно ехал генерал Шерман.

Нобль остановился и утер вспотевший лоб. Только две лошади? Мало вероятно. Тогда, должно быть, в одном из головных вагонов ехал целый кавалерийский отряд или даже эскадрон! Конечно, и солдаты в поезде были, солдат они своими глазами видели, но даже не подозревали, что и лошади при них есть.

Так Нобль пришел к единственно верному, как казалось ему, заключению. Кавалерийский отряд уже скачет по следу Парли и его людей.

Нобль подумал, что стоит, пожалуй, вернуться и предупредить сообщников, но ему ведь строго-настрого наказали не возвращаться без лошадей. Более того, если кавалерия и впрямь нагонит Парли, Пит предпочел бы оказаться где-нибудь в другом месте. На словах люди Парли охотно глумились над армией США, но ни один не захотел бы столкнуться в открытом бою с кавалерийским отрядом, закаленным в войнах с индейцами, менее всех — Пит Нобль.

К полуночи Пит добрался до того места, где лошади начали разбредаться. Он поискал вокруг, нашел след серого в яблоках жеребца, принадлежащего Мюррею, и двинулся по нему. Как и подозревал Мюррей, серый в яблоках направился в сторону предыдущей стоянки: там была вода и росли сочные травы. Судя по отпечаткам копыт, за ним увязалось еще с полдюжины коней.

Хотя Нобль был превосходным следопытом, он и не подозревал, что за ним тоже следят. Он шел вперед, не сомневаясь, что теперь-то наверняка отыщет коней. Он доберется до места на рассвете следующего дня: спешить некуда, можно позволить себе слегка передохнуть по пути.

Три верховые лошади и легко нагруженная вьючная кляча отстали от стада вскорости после того, как кони начали разбредаться в разные стороны, но это уже не его, Нобля, дело. По крайней мере, сейчас у него другие заботы. Всадники повернули на восток, по-прежнему держась вместе. Там течет река; наверное, угонщики направились туда. Нобля это мало тревожило, ибо в лунном сиянии он их заметит издалека, а вокруг полным-полно бизоньих ям, и трещин в скале, и зарослей, и рытвин; словом, одинокому человеку есть где затаиться, пока противник не окажется под прицелом. А с ружьем Нобль умел обращаться, что-что, а это он умел.

Реппато Пратт завел отряд в лесистую долину у реки. — Нет ничего глупее, чем торчать на виду у всех на самом берегу ручья или там речки. Если следы заметаешь — последнее дело. Принесите себе воды сколько нужно и мигом назад, в кусты: оттуда, если понадобится, удирать можно в разные стороны.

Крис уважительно слушал. Ирландец понимал, что здесь командует он, Мэйо, но только распоследний дурак не прислушается к разумному совету, а Мэйо не из таких, нет. Крис уважал чужой опыт и перенимал познания других не только с готовностью, но и с радостью.

— Надо следить во все глаза, — посоветовал Реп. — Бандиты пойдут искать лошадок и, надо думать, двинутся вдоль ручьев: пить-то скотинке надо. Некоторые кони, наверное, вернутся к давешней стоянке, там был отличный выпас, как сейчас помню.

— Что бандиты сделают, если нас найдут? — спросила Барда.

— Ох, лучше вам этого не знать, мэм, — отозвался Реп. — Они нас пристрелят — если мы не успеем выстрелить первыми. — Он оглянулся на Криса. — Ты со стволом здорово обращаешься. Часто приходилось брать в руки?

— Нет, никогда. Я просто стреляю наугад.

— Лучшего способа и не придумаешь. Тыкнул пальцем во что-то — и попал. Словно всю жизнь этим занимался. То же и с револьвером. Просто наставляешь на цель — и пали. Чем больше учишься, тем вернее промахнешься. — Реп остановил коня у реки и дал ему напиться. — Когда палишь по далекой мишени, вот тогда надо бы прицелиться получше. Приглядись, устройся поудобнее — спешить не след.

Напоив коней, угонщики возвратились под сень деревьев и расположились отдохнуть на небольшой прогалине.

— О костре забудьте, — твердо сказал Реп. — Нас только трое, а бандиты — в пяти милях.

Крис снял упругий квадратный котелок и положил на траву рядом с собою. Стянул черную куртку, в которой парился весь день, поправил нарукавные манжеты, затолкал в штаны край рубашки.

Пратт в изумлении воззрился на ирландца: под полосатой рубашкой вздулись желваки мускулов.

— Эй, парень, ты кто такой будешь? Боксер? На тебе ж ни унции жира нет.

— Я? Да просто работал как вол. На ферме, на рыбалке. Тяжести таскал, пахал, торф резал. Драться тоже приходилось; все на кулаках, как правило. Сидеть сложа руки некогда. Графство Корк — край дивный, да только работы там невпроворот, сети надо ставить, потом вытягивать, прохлаждаться времени не остается.

С тех пор как Крису исполнилось восемь лет, он всякий год резал и грузил торф и примерно с того же времени хаживал в море и ставил сети. В роду его все отличались богатырским телосложением и железными мускулами, а он, Крис, силой превосходил всех домашних, да и на деревне почитался первым силачом. К пятнадцати годам Крис играючи справлялся с любым единоборцем окрестного графства, а в семнадцать поборол знаменитого силача из Вексфорда, а затем еще одного на ярмарке в Мэллоу, того самого, что называл себя чемпионом Донегала.

В восемнадцать лет Крис вздул знаменитого боксера, приехавшего из Дублина, а на следующий год боксера из заморского города Ливерпуля. Проворный и сноровистый от природы, юноша умел управлять своим телом и хорошо знал свою силу, а дядюшка обучил его разным ухваткам и стойкам. В девятнадцать молодой ирландец три раза подряд проиграл борцу корнуэлльской школы: тот знал приемы, Крису неизвестные. Однако на четвертый и пятый раз Мэйо победил.

Крис осмотрел рваную дыру в рубашке. Запасных у него всего две, и то ежели ему суждено снова увидеть свои вещи. А денег-то осталось — кот наплакал!

Путешественники то задремывали, то снова просыпались, пережидая долгие часы непроглядного ночного мрака. Заложив руки за голову, Крис разглядывал небо, щурясь на прихотливый звездный узор. Подошла Барда и села рядом.

— Где Реп? — спросил ирландец.

— Спит, наверное. — Помолчав, девушка молвила: — Крис, мы сумеем отбить у них отца?

Крис неуютно заерзал.

— Может быть, армия подоспеет? — предположил он. — Как бы то ни было, мы бандитов остановили. На время.

— Они убьют отца, Крис. Надо его отбить.

— У шестнадцати бандитов? Вы сами не знаете, что говорите. То, что мы сделали, — уже удача: отогнали коней, да еще и собственные шкуры сохранили в целости, но похитить пленника из лагеря… да вы не в себе, девушка. Воистину не в себе.

— В таком случае мистер Пратт сделает это ради меня.

Крис ощетинился.

— Да неужели? Что он такого умеет, чего не умею я? И, уж поверьте, только законченный дурак сунет голову прямо к ним в пасть. Законченный дурак.

— Так вы допустите, чтобы они пытали моего отца? Может быть, даже убили?

Крис сердито перекатился на бок.

— Вы задумали нас погубить, Барда Маклин, и все ради человека, которого мы даже не знаем. Их шестнадцать, ясно вам или нет!

— Не так уж и много! — вызывающе возразила Барда. — Вот в романах, например…

— В романах, да? Я вам снова повторяю, девушка, что это жизнь, а не роман. И ружья наших друзей-ренегатов стреляют отнюдь не бумажными шариками и не пышными фразами. Они несут смерть!

— Так вы покинете его на произвол судьбы? — презрительно бросила девушка.

Крис поднялся на ноги и неспешно удалился, демонстративно не удостоив собеседницу ответом. Юноша повторял в уме злые слова, что готовы уже были сорваться с его уст, кабы он не сдержался; однако насмешка Барды жгла его огнем. А что, если Реп и впрямь сделает, что сказал? А ведь очень даже вероятно. Этот дикарь прерий — человек отчаянный. Может быть, у него в лагере остались друзья.

Раздраженный до крайности, ирландец вернулся к лошадям, проверил привязь, послушал, как кони хрустят травой. Полковничий мерин повернул голову и потерся о юношу носом; ирландец потрепал его по холке и заговорил с ним по-гэльски. Заслышав гэльскую речь, конь встрепенулся — или это Крису показалось? Неужели мерин родом из Ирландии? Надо спросить полковника Маклина, когда они встретятся… если встретятся.

Крис похолодел от ужаса. Полковник — всего в нескольких милях от него; возможно, бандиты вот-вот приступят к пытке. Пленник обречен. Конечно, армия настигнет и покарает убийц, по крайней мере некоторых, но это мало порадует кого бы то ни было, если полковника уже не будет в живых.

Крис Мэйо вспомнил презрительный взгляд Барды Маклин. «Вот сумасбродка, — сказал себе ирландец, — ничегошеньки-то в жизни не смыслит. Ну что она знает о таких подонках? «

Он, Крис, знал куда больше. В свое время он насмотрелся на людскую жестокость, своими глазами видел, как людей убивают и мучают: белые убивают белых… а за что?

Юноша быстро развернулся, схватил потник, встряхнул его и набросил на спину удивленного мерина. Теперь седло и уздечка… так, все готово. Крис взял в руки винтовку и забросил ногу в стремя. Ладно, ладно, девчонка, конечно, рехнулась — ну что ж, значит, сумасшествие заразительно.

Но он все-таки поедет, и поедет, ни минуты не медля.

Глава 6

Крис Мэйо никогда не считал себя особенным храбрецом. С другой стороны, он знал, что далеко не трус. Много раз в своей жизни ирландцу приходилось бросать вызов опасности: на рыбацких челнах в открытом море, на корабле, что доставил его в Америку, и даже в ходе безжалостных кулачных поединков в родной стране; и всегда Крис делал то, что нужно. Ему частенько бывало страшно, но юноша привык стоять до победного конца, не обращая внимания на страх.

А теперь вот он тихо уехал в ночь, ни словом не сказавшись ни Барде, ни Репу и даже не поглядев в их сторону. Оказавшись за пределами деревьев, на открытой равнине, он погнал коня к лагерю южан-ренегатов.

Решив, что до цели осталась по меньшей мере миля, ирландец замедлил коня. Крис внимательно наблюдал за ушами своего скакуна: уши — лучший индикатор того, что происходит в темноте. Слегка наклонившись в седле, юноша ехал шагом, чтобы враги не услышали перестука копыт на мягком дерне.

Несколько раз всадник натягивал поводья и прислушивался. Он понятия не имел о том, как станет освобождать пленника и возможно ли это, и слабо надеялся, что, оказавшись на месте, углядит что-нибудь такое, чем можно воспользоваться не без выгоды для себя. Уповал он и на то, что теперь, когда кони пропали, часовые будут менее бдительны.

Наконец ирландец оказался совсем рядом с лагерем и, обогнув холм, подъехал к выходу из лощины, через который угонщики вывели коней на закате. Мэйо отер лоб: несмотря на ночную прохладу, он изрядно вспотел. «Боишься, — сказал себе юноша. — И правильно боишься: кабы ты только знал, что случится еще до того, как ночь эта подойдет к концу, ты бы еще не так испугался».

Оказавшись у подножия холма, Крис внимательно исследовал одинокую полоску кустарника и низкорослых деревьев. Укрытие оказалось никудышным, но среди кустов обнаружилась впадина, футов двенадцать в длину и шесть в ширину: отсюда когда-то брали землю. Ирландец оставил коня, привязав его к толстому стволу ивы. Продираясь сквозь поросль, он остановился послушать. Браконьерство — хорошая школа; ибо лесники в Ирландии бдительны, зазеваешься — того и гляди словят.

Подниматься по голому склону холма Крису не улыбалось, но другого способа не предвиделось, разве что прокрасться через один из двух входов в лощину, а сначала нужно разведать, что там внутри. Пригнувшись, ирландец двинулся вверх. Трава поднималась не выше пяти-шести дюймов, но тут и там попадались заросли опунции и крупные валуны; словом, прикрытия было достаточно, чтобы создать иллюзию безопасности.

Оказавшись на вершине, Крис осторожно подобрался к самому краю, перегнулся и поглядел вниз. Только над одним кострищем подрагивало пламя. Остальные прогорели до углей; вокруг костров Мэйо различал темные фигуры спящих. Трое расположились на ночлег чуть в стороне. «Наверное, главари, о которых поминал Реппато», — решил ирландец.

Он снова поглядел вниз, размышляя, каким ветром его, Криса, занесло сюда и для чего. Он приехал на Запад зарабатывать деньги, жизнь строить заново; и как это его угораздило здесь оказаться? Неужели все дело в девчонке? Испугался за девчонку — и влип? Или есть в нем самом что-то еще, что толкает его навстречу неприятностям? Он поступал так и прежде, внезапно, под влиянием момента, не подумав заранее; а так делать не следует.

Крис внимательно изучал обстановку внизу. Вот спуститься туда непросто, особенно если рассчитываешь еще и выйти. Чем дольше он наблюдал за происходящим, тем меньше ему это нравилось. Через проходы в лощину незамеченным ни за что не проберешься. А по склону на глазах у всего лагеря тоже не очень-то побегаешь.

А он-то надеялся, что измыслит какой-нибудь хитрый способ одурачить бандитов, чтобы освободить полковника! В голову, как назло, ничегошеньки не приходило. Однако отступать Крис не собирался. Он приехал сюда, чтобы сделать хоть что-нибудь, и не желал возвращаться, даже не попытавшись. Ирландец не сомневался, что Реппато придумал бы план, будь он здесь.

Минуты текли. Крис забеспокоился о мерине, оставшемся в кустах у подножия холма. А что, если конь заржет, а бандиты услышат? Или подкрадется какой-нибудь зверь? Говорят, здесь волки водятся и пантеры тоже.

Вдруг, откуда ни возьмись, внизу появился человек с винтовкой наперевес и направился к огню. Он нагнулся, подбросил в костер каких-то корешков, затем выпрямился и огляделся по сторонам.

«Наверное, часовой, тот, что дежурит у прохода, через который выводили лошадей, — предположил Крис. — Значит, пока он там, у костра… вход в лощину не охраняется!» Ирландец двинулся было вперед, затем остановился. Человек с винтовкой подошел к пленнику, склонился над ним, словно чтобы проверить путы, и тут Крис увидел, что в руке незнакомца блеснула сталь.

Неужели этот тип задумал убить полковника? Рука Криса скользнула к винтовке, но прежде, чем он решил, что делать, ирландец увидел: отблеск огня вспыхнул на лезвии ножа, незнакомец опустился на колени и снова сверкнуло лезвие. Часовой ловко перерезал путы Маклина. А потом помог пленнику подняться на ноги.

Они повернулись; свет костра и лунный луч озарили лицо нежданного спасителя, и Крис узнал в нем Реппато Пратта!

Но как?..

Реп уже вел полковника к выходу, когда сзади возник еще один часовой.

— Эй! — окликнул он. — Ты чего это задумал?

Реп стремительно обернулся и, выстрелив с бедра, уложил бандита на месте. В следующее мгновение весь лагерь всполошился. Люди повскакивали на ноги. Кто-то заорал:

— Маклин! Где полковник?

Крис Мэйо, приложив приклад к щеке, понял, что настало время действовать. Он открыл огонь.

Первый выстрел пришелся в того, что кричал. Пуля обожгла или оцарапала бандита; тот отпрыгнул назад, словно его ужалили. Крис выстрелил снова. Этот заряд угодил в человека с револьвером в руке; тот опрокинулся на спину прямо в костер. Бедняга истошно завопил, вскочил на ноги, опрокинув котелок с кофе; одежда его пылала. Бандит зашатался, замахал руками; несколько человек подбежали к нему, чтобы затушить пламя.

Крис выстрелил наудачу в то место, где, как ему казалось, лежал Парли; затем еще и еще.

Пуля ударила о скалу рядом с ним и с яростным визгом отскочила в ночь. Реп и Маклин исчезли; Крис решил, что и ему пора. Быстро соскользнув с гребня, ирландец вскочил на ноги и бросился сломя голову вниз по склону холма, замедлив шаг только у подножия, чтобы не испугать коня.

Жеребец весь дрожал: голова запрокинута, в глазах ужас.

— Все в порядке, — тихо сказал Крис, похлопывая его. — Ну-ну, тихо. — И прошептал несколько слов на староирландском.

С похвальной предусмотрительностью Мэйо потратил несколько минут на то, чтобы перезарядить винтовку, затем отвязал мерина и вскочил в седло. Он выехал из кустов, описал широкий круг, отъехал подальше и прислушался. Из-за холма доносился гомон негодующих голосов; однако расстояние было слишком большим, да и преграда мешала: Крис не разобрал ни слова. Ирландец шагом поехал в том направлении, куда, по его расчетам, подался Реп, но ровным счетом ничего не услышал… ни звука.

Ирландец развернул коня и поскакал назад, к стоянке. Все было тихо. Он прислушался, затем осторожно двинулся вперед; натянутые как струна нервы отзывались на малейший звук.

Лагерь опустел. Все исчезли.

Где же Барда Маклин? Неужели поехала с Репом спасать отца? А если так, то где они сейчас?

Крис подвел коня к ручью, затем напился сам. Он был изрядно озадачен: трудно поверить, что Реп потащил с собою Барду на такое опасное предприятие. Однако ирландец понимал, как упряма девушка и как непросто уговорить ее остаться.

Ирландец уселся на берегу реки под деревьями и стал ждать, напряженно прислушиваясь. Луна зашла. Крис задремал было, проснулся, снова задремал. Никто так и не появился.

Небо посветлело: близился восход. Мэйо поднялся на ноги и зашагал назад к лагерю, что находился в двадцати ярдах от дерева, под которым он устроился. Ничего нового.

Крис поднялся на возвышенность и оглядел прерию, но бескрайняя равнина, на которой тут и там поднимались холмы, была безлюдна.

А что, интересно, поделывают южане-ренегаты? Наверняка пытаются вернуть пленника, равно как и лошадей. И отомстить тем, кто обвел их вокруг пальца.

Крис возвратился в лагерь и резко остановился, заметив следы. И не только следы, но и папиросные окурки. Два. Крис курил редко, а если и курил, то глиняную трубку, а Пратта за этим занятием вообще не видел. Однако кто-то стоял здесь, переминаясь с ноги на ногу, судя по четким отпечаткам в земле; и этот кто-то скатал и выкурил по меньшей мере две папиросы, пока наблюдал из засады.

Крис опустился на корточки, разглядывая следы. Крупный мужчина в поношенных сапогах; стоптанные каблуки; одна подошва треснула поперек. Поднявшись на ноги, Мэйо поглядел сквозь ивовые ветви туда, куда, судя по всему, смотрел незнакомец. Взгляд его уперся в тот самый участок земли, где спала или сидела Барда. Ирландец сам выбирал для нее местечко поудобнее.

Криса охватила паника. Он уехал тайком, никому не сказавшись, а потом Реппато, надо полагать, поступил точно так же! Полагая, что Крис Мэйо рядом, он отправился спасать полковника и, сам того не зная, оставил Барду одну.

Крис тщательно осмотрел землю вокруг, но из того, что увидел, мало что понял. В Ирландии ему нечасто приходилось разбирать след, разве что оленя, промышляя браконьерством, да порою заплутавшей скотинки. И то куда проще спросить у фермеров или путников, не видали ли те пропавшую корову, нежели выслеживать негодную. Вот если забредет в нагорья — тогда дело другое.

Главное — это здравый смысл, полагал Крис. Люди куда менее изобретательны, нежели им кажется, и к какому бы способу ни прибегли, чтобы запутать след, способ этот известен и другим тоже. А тот, кто захватил Барду Маклин, наверняка погони не ждет.

Ну и что из этого? Кто он и куда направился? Только не в лагерь в лощине, иначе Крис столкнулся бы со всадниками в пути. Так куда еще? Этот волк-одиночка, скорее всего, из числа южан-ренегатов, однако не обязательно. Предположим, что из южан; стало быть, этот человек вознамерился оставить Барду себе или потребовать за нее выкуп у железнодорожного ведомства. Скорее всего, так оно и есть, решил Крис. Среди такого сброда, что собрал вокруг себя Парли, преданность и верность не в моде; каждый только и ждет, чтобы урвать кусок побольше.

Утро вставало пасмурное и туманное. Крис досадовал, злился, не находил себе места, не зная, что делать, однако и сложа руки сидеть был не в силах. Он попытался разобрать следы незнакомца, что вели через прогалину, однако не преуспел. Ирландец осторожно кружил по поляне, одним глазом следя за местностью, другим высматривая на земле хоть какую-нибудь примету, что дала бы ему ключ к разгадке. Отчаявшись, Мэйо подошел к коню, сел в седло и шагом поехал прочь из лагеря. С холма, где он побывал прошлой ночью, углядеть одинокого всадника нетрудно: для этого нужен либо зоркий глаз, либо очки. Крис изрядно рисковал, но ему было все равно. Он думал только о Барде. Барда оказалась в руках неизвестного, девушку необходимо найти, и немедленно.

Неожиданно для себя самого Крис напал на след, и маленькая победа эта делала честь отнюдь не охотничьему искусству ирландца, но его терпению и настойчивости. Здесь проехало пять лошадей, согнанных вместе; копыта одной из них вдавливались в землю куда глубже прочих. Крис отлично понимал почему. Некий человек поймал пять коней из числа тех, что разбежались по прерии, оседлал одного из них, а остальных повел в поводу. Крис двинулся было дальше в изначально выбранном направлении, затем, повинуясь внезапному наитию, свернул в сторону и поехал по следам маленького отряда.

Крису потребовалось всего несколько минут, чтобы понять, что именно этот человек застал Барду одну. Он что-то видел… возможно, как Реп или Крис уходили от ручья… и задержался проверить, в чем дело. Затем он либо поехал прямиком в заросли, либо подождал, пока уйдет второй. Скорее всего, подождал, решил Крис, вспомнив про два окурка.

Недалеко от того места, где некогда были привязаны лошади, ирландец отыскал следы здоровяка, а рядом — маленький, четко очерченный отпечаток каблучка в рыхлой земле между кустиками травы… Барда.

Все понятно. Тот же самый человек, что словил лошадей, обнаружил и Барду, но не стал возвращаться в лагерь Парли. Поискав вокруг, Крис нашел следы, уводящие на запад. Чужак явно держался низин и избегал возвышенностей. Теперь лошадей было шесть, включая кобылку Барды.

Ирландец натянул поводья и внимательно оглядел местность, которую предстояло пересечь. Он постепенно осваивался в этом краю; слух, зрение, прочие органы чувств теперь служили Крису куда лучше, чем поначалу. Железная дорога осталась где-то далеко… и казалась такой же недосягаемой, как графство Корк.

Мэйо окинул взглядом гряду холмов, уводящую на запад. Ударив пятками мерина, он погнал коня крупной рысью. В руках ирландец сжимал винтовку; ехать по следам оказалось нетрудно.

«Одно преимущество у меня есть, — размышлял Крис, -я отдаю себе отчет в том, что ничегошеньки не знаю». А это означало, что торопиться он не станет, покуда не представится возможность сделать правильный ход; а потом можно и напролом, главное — быстро. До сих пор он ничего ровным счетом не сделал, разве что открыл огонь, прикрывая Репа и Маклина… если, конечно, они и в самом деле спаслись. Барда в плену, и виноват в этом отчасти он, Крис. Он оказался в бескрайних прериях, вдали от всего привычного и родного, и, удаляясь все дальше в неведомые земли, гонится, видите ли, за человеком, который, скорее всего, знает и умеет много такого, чего Крису и не снилось. Юноша подумал, что сейчас находится к югу от маленькой красной хибарки, где отстал от поезда. Кавалерийские отряды наверняка уже выехали, вот только в здешние края доберутся не скоро.

Парли, безусловно, ситуацию прекрасно представляет и, несомненно, уже понял, что единственный его шанс — это найти лошадей и убраться из этих мест подобру-поздорову; стало быть, он и его люди явно покинули лагерь и отправились туда, где есть надежда достать лошадей.

Человек, захвативший Барду, держал путь на запад и еще чуть южнее. Крис Мэйо пришпорил мерина. Всаднику с четырьмя конями в поводу с ним тягаться бесполезно, разве что этот тип станет менять лошадей, пересаживаясь с одной на другую, чего до сих пор не делал, даже не подозревая о преследовании.

Ландшафт понемногу менялся: холмы поднимались выше, тут и там обнажалась горная порода, склоны поросли деревьями. Земля стала суше, растительность — жестче и грубее, зеленые краски поблекли, уступили место тускло-серым тонам. Опасность сбиться с пути ирландцу не угрожала. Поднимаясь на бугор, Крис видел, как цепочка следов, словно указующий перст, белесым штрихом перечеркнула травянистую равнину и уводит к скалистому холму, что возвышается на расстоянии нескольких миль.

Очень возможно, что похититель Барды наблюдает за равниной с этого самого холма, но Крис решил, что выбора у него нет. Он погнал коня галопом.

Пит Нобль оказался в затруднительном положении. Он отыскал лошадей именно в том месте, что подсказал Мюррей, и двинулся назад. Злополучный следопыт был уже в нескольких милях от лагеря, как вдруг заметил, что с холмов спустился всадник и поехал прямо к убежищу ренегатов. Великолепный конь: ни у кого из бандитов такого коня не было!

Скорее всего, это шпион, и скорее всего, там, откуда он выехал, в засаде залегает отряд вооруженных людей. Прежде чем возвращаться, Пит решил разведать местность. Парли следует знать, что происходит.

Следопыт уже подъезжал к реке, когда заметил, как из-за кустов появился второй всадник, ведя в поводу еще одну лошадь. У Нобля не осталось ни тени сомнения. Там — воинское подразделение или отряд полицейских. В любом случае, Парли следует об этом знать, чтобы избежать неприятных сюрпризов.

Оставив лошадей в некотором отдалении, Пит осторожно подобрался поближе. Хоть Нобль и отличался богатырским сложением, в жилах его текла кровь индейцев чероки, большую часть жизни он провел среди краснокожих и умел передвигаться совершенно бесшумно. Храбростью Пит не отличался, но, полагаясь на собственную ловкость, почти не опасался, что попадется в руки врага.

Тут-то он и заметил лежащую на земле девушку. В неверном лунном свете Пит рассмотрел лицо спящей: молодая, красивая. Бандит вытер лоб и облизнул верхнюю губу. Девица… и одна?

Убедившись, что девица и в самом деле одна, Нобль свернул папиросу и осторожно зажег ее, закрывая пламя рукой. Рядом на привязи паслась кобылка. Пит Нобль напряженно размышлял; докурил одну папиросу, затем другую. Двое мужчин уехали, девица осталась…

Девица эта явно из числа трех угонщиков! То-то порадуется Джастин Парли, то-то поблагодарит Пита за такую добычу!

Парли? Зачем отдавать ее Парли? Почему бы не оставить девицу себе? Это он нашел ее, а вовсе не Парли. В конце концов, кто такой Парли? На черта этот Парли сдался Питу Ноблю? Задолго до того, как Парли впервые объявился на Западе, он, Нобль, прожил здесь немало лет. Половина его предков жили здесь испокон веков! А что, если он захватит девушку да сбежит с нею? Кто узнает?

Нобль шагнул на прогалину. Глаза девушки широко распахнулись.

— Мэм, — объявил бандит, — ежели вы закричите, мне придется пристрелить вас.

Барда Маклин испугалась не на шутку, однако знала, что страху поддаваться нельзя. Она села.

— Зачем мне кричать? Я знаю, что вы пришли отвести меня назад к железной дороге, чтобы получить обещанное вознаграждение.

— Вознаграждение? — Нобль умом не отличался, однако сразу почувствовал, что дело пахнет деньгами. — Какое такое вознаграждение?

— Ну как же, железная дорога предлагает огромное вознаграждение тому, кто доставит назад меня или моего отца. Я — дочь полковника Маклина.

Глава 7

Пит Нобль напряженно размышлял. Ума ему природа отпустила немного, и теперь бедняга был всерьез озабочен. Повезло: попалась девица, да еще какая — в жизни своей он таких не видел и вряд ли увидит еще раз.

С другой стороны, деньги — дело заманчивое. Сам он об обещанном вознаграждении слышал впервые, но удивляться тому не приходится, он же шатается по прерии, оторван от всего мира. Очень вероятно, что железная дорога и впрямь предлагает немалые деньги за девчонку и ее папашу. Пит был не настолько глуп, чтобы не понять: Парли всерьез намеревался пристрелить проштрафившегося сторожа. Парли карал людей смертью за куда меньшие проступки.

Так зачем возвращаться, зачем подвергать себя риску, навлекая неудовольствие Парли? Почему бы не отвезти девчонку в форт Сандерс и не загрести всю сумму? А если уж на то пошло… почему бы не сообщить тамошним ребятам, где находится полковник Маклин? Глядишь, награду и удвоят!

Барда видела, что похититель ее обдумывает, как поступить, и предусмотрительно молчала. По пути девушка обводила взглядом темные холмы, надеясь, что вот-вот покажутся Реп или Крис. Напрасные мечты. Что бы ни надумал в итоге этот человек, Барда понимала, что положение ее незавидно.

— Мой отец должен был прибыть в форт Сандерс двадцать третьего числа, — объявила она внезапно. — Там будет официальная встреча генералов Гранта, Шермана и Хейни с Томасом Дюррантом, Доджем и прочими. Разговор пойдет о том, чтобы изменить направление железной дороги или что-то в этом роде. Поэтому вам не составит труда получить обещанное вознаграждение.

Небо посветлело: близился рассвет.

Пит ничего не ответил. Всадники проехали несколько миль в полном молчании. Огибая подножие холма, девушка воспользовалась случаем, чтобы поглядеть назад, но ровным счетом ничего не увидела. Сердце у нее сжалось. Впереди темнела протяженная полоса деревьев; в первый раз в жизни Барда испытала настоящий страх. Этот здоровяк церемониться не станет, это же не человек, а грубое животное, а у нее даже оружия нет для самозащиты.

Похититель явно знал, куда везет свою жертву: всадники оказались в лощине, по форме напоминающей чашу; со всех сторон огражденная скалами, она имела только один выход — на реку. На дне протекал ручей; росли деревья, на земле валялось достаточно сушняка для костра. Акров на сорок раскинулся травяной ковер: отличный выпас для лошадей. Нобль решительно направился к кольцу камней у самого склона. Внутри кольца чернели старые кострища.

Бесцеремонно сбросив пленницу на траву, Пит повел лошадей к воде. О побеге лучше забыть: бандит выследит ее, куда бы она ни пошла. Негодяй вроде бы свыкается с мыслью о том, что девушку следует отвезти в форт: нельзя допустить, чтобы он передумал! В этом ее единственная надежда. Барда не спеша села, стараясь не делать лишних движений.

Этот человек опасен: опасен потому, что непроходимо глуп, просто-таки непробиваем; опасен потому, что доводы разума не имеют над ним власти. Вот силы ему не занимать. Она — не ребенок, а Нобль снял ее с седла, словно пушинку. Сам огромный, тучный, однако при необходимости крадется как кот; она уже убедилась, что передвигается бандит с невероятным проворством. Надо, ох, надо переманить его на свою сторону. Ну что ж, он уже к тому близок… почти.

Только не надо сбивать его с толку, предоставляя слишком много пищи для размышлений, и разговорами отвлекать не надо, пусть взойдут семена, уже брошенные на благоприятную почву. Она в его власти; он может заполучить награду, доставив девушку в форт живой и невредимой. На данный момент этого достаточно.

Большую часть своей жизни Барда провела на бивуаках и в гарнизонах, и жизнь знала отнюдь не по книгам; знала она и то, что уважение мужчин очень легко потерять. Пока что этот тип ее уважает, потому что она вела себя до крайности осмотрительно. Она — дочь полковника, и нельзя об этом забывать.

Возвратившись, Нобль принялся разводить костер — точно, быстро, ни одного лишнего движения. Ну что ж, дело привычки. Первый же его вопрос подсказал Барде, о чем бандит размышлял все это время.

— Чего ты тут делала, а?

— Я путешествовала вместе с отцом. У него дело в форте Сандерс, я же говорила.

— Да нет, тут, на равнине… с этими двумя парнями.

— Я искала отца. Одного из этих людей я сама не знаю, он подвернулся по пути. — Для пущего правдоподобия Барда предпочла солгать. — Второй — служащий железной дороги. Я пригрозила ему увольнением, и он поехал со мною как миленький.

Пит задумался. Встал, распаковал тюки, принес все необходимое и занялся кофе. Нарезал грудинку на сковороду. Толстые пальцы чистотою не отличались, но девушка знала, что виду подавать не следует, и предпочла отвернуться.

— Реп присоединился к нам в прерии. — Внезапно ее осенило. — Сдается мне, он прослышал о вознаграждении. Телеграф починили и обещают награду тому, кто отыщет отца и меня. Я была в поезде, но в форте Сандере почему-то решили, что меня тоже похитили.

Барда замолчала. Теперь Ноблю есть о чем подумать. Бандит напряженно размышлял про себя.

— Где гарантия, что деньги мне и впрямь достанутся?

Барда изобразила удивление.

— А как же иначе? Вы вели себя как джентльмен, я сама могу это подтвердить! Я всем скажу, как вы обо мне заботились. Вы спасли мне жизнь!

Нобль прополоскал чашку и налил в нее кофе. Девушка приняла грязную посудину не поморщившись и осторожно сделала глоток. Вкусно, очень вкусно. Барда не преминула похвалить своего похитителя. Пит передал девушке оловянную тарелку с грудинкой, и она приступила к еде: изящно, не торопясь. Бедняжка так проголодалась, что на тарелку даже внимания не обратила. Затем выпила еще кофе; Нобль воспользовался той же чашкой, а позже той же тарелкой.

Барда следила за тем, как бандит ест, вытирая жирные пальцы о траву рядом с нею. Она отвернулась, скользнула взглядом по стволам деревьев, по скалам… кажется, там что-то мелькнуло?

Нет…

Нобль напряженно размышлял, и девушка тревожилась о том, какое направление примут его мысли.

— Вы хорошо знаете равнину, так? Я заметила, как вы изучали местность и как обращались с лошадью.

— А то! — Бандит вытер жирные пальцы о штаны, затем о рубашку. — С любым чистокровным индейцем могу потягаться. Всю жизнь провел на равнине. Я и в болотах не промах, и в лесах тоже. Я вырос среди индейцев чероки.

— Тогда удивляться не приходится. Я думаю, вас охотно наймут в разведчики.

Это бандиту не понравилось.

— Еще чего не хватало. Терпеть не могу эту вашу армию. Я — сам себе хозяин, чужие мне не указ. Поэтому я и ушел от Парли.

— Парли?

— Ну да, он самый. Тот, что захватил твоего папашу. Раскомандовался тоже, словно мы ему — полк солдат. Называет себя «майор». Да он такой же майор) как я.

— Почему бы нам не поспешить в форт Сандерс? — спросила девушка в лоб. — Пора и в путь, задерживаться незачем. Вы легко найдете дорогу, я знаю, что найдете.

— Конечно, найду. Да вот только лошади устали.

— Мы можем пересаживаться с одной лошади на другую, как это делали монголы.

— Кто? Это еще кто такие?

— Да монголы! Под предводительством Чингисхана они покорили почти всю Азию и большую часть Восточной Европы. У каждого всадника было по нескольку коней, и он пересаживался с лошади на лошадь, не останавливаясь в пути. Монголы пили кобылье молоко и кровь своих же коней.

Бандит воззрился на девушку во все глаза.

— Да ну! И подраться небось не дураки?

— Воинов свирепее история не знала. Сровняли с землей сотни городов.

— Держу пари, что на племя черноногих им нарваться не доводилось. Эти черноногие — парни не промах! Тоже драться умеют. Я жил среди них. Вот возьму и вернусь к ним, и никто меня пальцем не тронет, даже армия. Буду делать все, что душе угодно, — бахвалился бандит. — А потом удеру к черноногим — только меня и видели. — Нобль поглядел на девушку, глаза его недобро вспыхнули. — Вот увезу тебя к ним, и даже твой папаша тебя не разыщет. Так и не узнает, что с тобой сталось.

Разговор принимал опасное направление.

— Я слышала, что индейцев разговорить непросто, но разве подарками их не подкупишь? Предположим, что отец предложит им богатые дары? — улыбнулась девушка.

Бандит покачал головой, но видно было, что эта мысль ему не пришлась по душе.

— Черта с два выгорит у него дело. Ему придется откупить тебя у меня, а ежели я не захочу продавать, так и не продам. А уж скво из племени черноногих, они из тебя всю душу вытрясут! Сущие стервы. Лучше попасться в руки индейцев-вождей, чем их скво!

— У моего отца много друзей среди индейцев. Он в большой дружбе с вождем Багряное Облако.

— Красное Облако из племени сиу. Черноногие плевать на него хотели, да и чероки тоже. — Нобль поднялся на ноги. — Спать будешь прямо здесь. Выедем ближе к полудню.

Нобль ушел приглядеть за лошадьми, а девушка принялась дергать траву, сооружая себе ложе помягче. Под руку ей попался округлый камень величиной с кулак. Барда осмотрела находку и положила поближе, так, чтобы можно было дотянуться. Девушка оглянулась по сторонам, ища, не найдется ли короткой палки, что при необходимости послужит оружием, но так ничего и не нашла. Все палки лежали в костре и уже изрядно обгорели.

Девушка опустилась на землю и устало откинулась к стволу дерева. Сквозь крону она различала небо, то же самое утреннее небо, что видела дома, в Мэриленде… Как это было давно, как далеко!

Барде вспомнились школьные годы, бабушка, дом… трудно поверить, что она здесь, и в таком отчаянном положении. Но никому не дано знать, что произойдет в следующую минуту. Одно мгновение — и мирной жизни конец, и впереди — сплошной ужас.

При этой мысли Барда вздрогнула. Она привыкла к легкой жизни. Не то чтобы поначалу ей нравились армейские гарнизоны, нет; тогда девушке казалось, что жизнь ее полна трудностей. Теперь-то она поняла, что до сих пор жила под колпаком, словно оранжерейное растение, надежно защищенная границами, заслонами, заборами, условностями и ритуалами цивилизации. Барда убедилась, что мира совсем не знает, благодаря многочисленным оградам, что возвели вокруг нее мужчины; однако как эфемерны эти ограды, как быстро могут растаять в воздухе, уничтожая даже тех, кто с нетерпением ждал перемен.

А ведь когда-то девушка ощущала себя как в клетке! Она чувствовала, что хочет большего, а сама понятия не имела, как мало приспособлена для тяжелых испытаний. Она мечтала о Диком Западе, а когда оказалась на его окраинах, так даже ленч готовила из покупных продуктов и шагу ступить не могла без защиты и поддержки, которыми неизменно обеспечивало девушку привычное ей общество.

А здесь — ничего подобного. Онаоказалась один на один с мужчиной, который и на человека-то не похож, который полагает, что может безнаказанно сделать все что угодно и скрыться в становище черноногих.

Барда пододвинулась ближе к дереву и снова нащупала камень. Это успокаивало. Ружье пришлось бы более кстати, однако девушка помнила, что сказал ей отец, когда она с похвалою отозвалась о превосходном вооружении армии, что якобы делает армию непобедимой. А сказал полковник вот что: «Не забывай, дорогая, что за миллион лет до того, как изобрели винтовки, люди убивали друг друга дубинками и камнями. Метко брошенный камень может убить так же верно, как пуля».

Камень приятно холодил руку. Девушка положила его на землю, пожалев вдруг, что булыжник так мал, и сама удивилась пришедшей в голову мысли. Никогда не испытывала она желания убить и всегда говорила, что на подобное вовеки не осмелится, однако теперь обстоятельства изменились.

Девушка прислонилась к дереву; спустя мгновение усталость взяла верх, и Барда задремала. Вдруг совсем рядом послышался шорох; девушка резко открыла глаза. Бандит склонился над нею.

— Вставай! — приказал он. — Я не повезу тебя в форт.

Барда не двинулась с места.

— Тронь меня хоть пальцем, и тебя вздернут на первой же виселице.

— Проклятье! — зарычал Нобль. — Они меня не отыщут. Среди черноногих я…

Девушка вспыхнула от гнева.

— Не будь дураком! — бросила она, поднимаясь на ноги и отводя руку за спину, так, чтобы бандит не заметил зажатого в кулаке камня. — Только месяц назад солдаты явились к становищу черноногих и арестовали сына вождя по обвинению в убийстве. И никто из индейцев даже не пикнул! Времена меняются, друг мой.

— Ты врешь! — заорал бандит. — Гнусно врешь!

Девушка попала в самое больное место: всякий раз Нобль думал о становище черноногих как о спасительном убежище, как о земле обетованной, где он окажется в безопасности. А она, Барда, безжалостно развенчала этот миф.

— Это правда. — Гнев придал девушке храбрости: нет, этому громиле ее не запугать! — Это чистая правда, и если ты поднимешь на меня руку, от солдат тебе не уйти, уж об этом я позабочусь. Я же выросла среди военных! Они меня с детства знают и любят. Я для них — как сестра и дочь! Если ты…

Нобль отступил на шаг, не сводя с девушки глаз.

— Ты думаешь, я струшу? — Голос бандита звучал хрипло, он и в самом деле испугался или, по крайней мере, встревожился. — Да плевать я хотел на твоих солдат! — Глаза негодяя вспыхнули, во взгляде читалась одержимость, почти безумие. — Откуда им узнать про меня? Я свое возьму, а когда солдаты тебя найдут, они решат, что это сделали индейцы, и…

Нобль шагнул к своей жертве, одна рука потянулась к левому запястью девушки, а другая — к ее талии.

Девушка размахнулась и нанесла удар.

С самого детства Барда Маклин плавала и скакала верхом, играючи управляясь с самыми норовистыми лошадьми! Она ударила камнем — и ударила изо всех сил. Слишком поздно заметил бандит ее руку; он заслонился ладонью, и камень угодил прямо в висок. Нобль пошатнулся; не теряя времени, девушка снова ударила негодяя — на этот раз куда-то в ухо.

Нобль рухнул на колени. Попытался было встать и снова распростерся на земле.

Быстрее молнии девушка бросилась к лошадям. Проворнее, чем когда-либо в своей жизни, она оседлала кобылку и надела на нее узду. Затянула потуже подпругу, затем оглянулась на своего мучителя.

Нобль поднимался на ноги.

Девушка развернулась, подбежала к костру, схватила винтовку. Повернув голову, она прищелкнула языком, подзывая кобылку. Лошадь затрусила к хозяйке. Барда вскочила в седло.

Встав на колени, Пит Нобль шарил вокруг в поисках револьвера.

Девушка дала шенкеля, лошадь скакнула в сторону и понеслась прочь. Непрестанно подгоняя кобылку, девушка сломя голову мчалась туда, где, по ее предположениям, находился север. Проехав около мили, Барда натянула поводья и прислушалась. Ни звука; только койот подвывает вдалеке.

По солнцу, что просвечивало за скользящей грядой облаков, Барда установила наконец нужное направление. Она поскачет на север, пока не доберется до железнодорожного полотна, а потом направится…

Куда — на запад или на восток? Может быть, она опознает места, да только как? Девушка предполагала, что находится далеко к западу от крохотной станции, рядом с которой остановился поезд. До следующей остановки в западном же направлении еще много миль, и повсюду рыщут индейцы.

Мгновение поколебавшись, Барда повернула коня на северо-восток. Поиски ведутся от станции, именно оттуда выступят отряды, так что если она поспешит туда, она окажется в безопасности, и чем ближе к станции, тем надежнее.

Далеко позади прозвучал выстрел — или это ей показалось? Барда прислушалась: тишина. Она шагом поехала вперед.

Девушка не сомневалась, что Пит Нобль бросится за нею в погоню, однако вряд ли бандит догадается, что его жертва поскакала в северо-восточном направлении. Грязное, мерзкое животное: страх перед ним все еще не оставлял Барду. При воспоминании о нем девушку бросало в дрожь.

Барда понятия не имела, что этого человека можно уже не бояться.

Оглушенный Пит Нобль с трудом поднялся на ноги: вид его ужаснул бы любого. По лицу ручейком стекала кровь, в голове мутилось. Бандит поднял руку, осторожно коснулся пальцами безжизненной кисти. На ощупь мягкая, надо полагать, кости поломаны; и в придачу один глаз видит не лучшим образом. Нобль прислонился к дереву, стараясь собраться с мыслями.

Девчонка исчезла. Он видел ее верхом на лошади с винтовкой в руке. Пит подошел к костру, рядом с которым оставил винтовку; винтовки на месте не оказалось. Бандит тупо заморгал. Череп болел все сильнее. Нобль налил себе кофе, осушил чашку одним глотком я снова наполнил, затем выпрямился — и все поплыло перед глазами.

Вдруг в глазах прояснилось: напротив, по другую сторону костра, стоял Мюррей: циничный, несгибаемый Мюррей с орлиным носом.

— Парли хочет знать, где лошади.

Нобль махнул рукой.

— Вон там, за деревьями. Я словил несколько штук.

— И позволил девчонке обвести себя вокруг пальца!

— Так ведь награду же обещали! Я…

— Я все видел, Пит. Я видел, чего ты от нее пытался добиться, и эта стерва тебя провела. Черт побери, Пит, Парли был прав. Ты ни на что не годен, и ранен к тому же. Думается мне, у тебя череп треснул, Пит, и ежели я оставлю тебя здесь и подоспеет армия…

— Я поеду с тобой. Я в полном порядке.

— Мы не можем рисковать, Пит. Стоит взять тебя на мушку, и ты поджимаешь хвост. Я Сам отведу лошадей в лагерь, Пит; так уж и быть, окажу тебе эту услугу. Я скажу, что ты чуть-чуть не дотянул. Я все объясню Парли, не сомневайся.

— Если ты это сделаешь, я…

— Я расскажу все, как было, Пит, — заверил Мюррей. — Но рисковать мы не можем. Ты, чего доброго, разболтаешь имена или еще что. Не можем мы рисковать, никак не можем.

— Тогда что ты задумал?..

— А вот что, Пит. Только-то и всего. — Мюррей молниеносно выхватил револьвер и выстрелил в упор. Нобль заметил движение руки и потянулся было к кобуре, но пальцы, что сомкнулись на рукояти револьвера, были уже пальцами мертвеца.

Мюррей склонился над телом, снял с Нобля часы, вытащил из кармана несколько долларов и забрал револьвер.

— Продам какому-нибудь индейцу, — пробормотал он. — Выручу доллара три, а то и все четыре.

Мюррей вскочил в седло и повернул коней на северо-восток.

— Ты проиграл, Пит, — объявил он вслух, — а я вот выиграю.

Проехав около мили, в серых предутренних сумерках Мюррей отыскал след одинокой кобылки, идущей шагом.

Глава 8

Огибая скалистый холм, Крис Мэйо заметил новые следы: здесь из зарослей выехал одинокий всадник. Ирландец заколебался: мысль о том, что теперь придется иметь дело с двумя, его не порадовала. Оба коня были подкованы, так что, скорее всего, оба всадника окажутся белыми. Конечно, нельзя исключать вероятность того, что какой-нибудь индеец угнал лошадку у поселенцев.

Крис осторожно двинулся вперед. Повезло ему с конем; статный мерин не только отличается выносливостью, но без слов понимает, когда нужно застыть на месте и не двигаться; ему словно бы передается настроение всадника. Раздувая ноздри, чутко поводя ушами, мерин неспешно обходил холм.

Тишина и безмолвие. Крис уловил слабый запах дыма, и ничего больше. Сжимая винтовку в руках, он неуклонно подгонял коня вперед, каждую минуту ожидая выстрела. В кустарнике тут и там виднелись проплешины; ирландец опасливо поглядывал в их сторону, понимая, что, даже будучи начеку, для затаившегося стрелка он представляет отличную мишень.

И тут глазам его открылась стоянка. Первое, что увидел ирландец, было безжизненное тело Нобля. Мерин зафыркал: запах смерти ему не понравился. Крис привязал коня к кусту, а сам пошел вперед.

Меткий выстрел… прямо в сердце. Барда на такое не способна.

Карманы толстяка были вывернуты, револьвер исчез. Именно тогда Крис обратил внимание на вторую рану: волосы у виска слиплись от крови. Этому парню здорово врезали, очень здорово, прежде чем убили.

Обойдя лагерь, Крис ничего больше не обнаружил, только беспорядочные следы да окровавленный камень под деревом. Такой булыжник нетрудно зажать в кулаке. Вот это, скорее всего, дело рук Барды: вооруженный человек камнем орудовать не станет.

Барда исчезла, лошади тоже, равно как и второй незнакомец.

За последние дни Крис многому научился. Вскочив в седло, он описал широкий полукруг к северу от лагеря: именно с этой стороны, скорее всего, выехали всадники. Отыскать след труда не составило. Маленький отряд с несколькими лошадьми в поводу отправился на северо-восток.

Ирландец пораскинул мозгами. Барда либо с этим человеком, либо он преследует девушку. Несколько минут Крис метался по равнине взад и вперед, однако новых следов не обнаружил. Ощупав мертвеца, Мэйо убедился, что тело еще не остыло, — стало быть, всадники не успели отъехать далеко.

С каменистого склона холма ирландец окинул взглядом местность. Ему показалось, что вдалеке маячит крохотный столб пыли. Мэйо проверил винтовку, затем поскакал вниз по склону и, снова оказавшись на равнине, пустил мерина галопом.

Пока скачешь верхом, есть время подумать. Куда подевались Реп с полковником, ирландец понятия не имел, но подозревал, что все заинтересованные лица в данный момент скачут к железной дороге и крохотной станции, где заварилась вся эта каша. Стало быть, направление правильное.

Проскакав несколько миль, Крис натянул поводья, шагом спустился к заболоченному ручью, спешился и напоил коня. Снова двинувшись в путь, ирландец пошел пешком, ведя мерина на привязи. Всадников он, безусловно, настигнет, но вовсе незачем загонять для этого коня.

Дважды ему попадались старые следы, оба раза — оставленные табуном неподкованных пони.

С юго-востока к станции мчались десять всадников, несколькими милями восточнее Криса. Отряд возглавляли Джастин Парли, Серебряный Дик Контего и Дел Робб. Им удалось вернуть десяток лошадей; одни сами пришли в лагерь, других бандиты словили у воды. Двое ехали впереди, разведывая равнину.

— Он поскачет назад, к путям, — заметил Парли. — На этот раз мы убьем его, а прибывающий поезд — ограбим.

Джастин взял с собою отборных силачей — тех, что готовы на все. Эти привыкшие к насилию парни не представляли себе иной жизни. Изначально ненависть их обращена была к Шерману, но теперь к списку добавился и Маклин. В кармане полковника бандиты нашли то, чего не заметили, обыскивая пленника в первый раз: листок очень тонкой бумаги с приказом-инструкцией.

Отыскал приказ Контего, и тут же передал его Парли. После побега Маклина шинель пленника осталась в лагере; Контего еще раз осмотрел карманы — и нашел бумаги.

Инструкции были сформулированы кратко и четко. Полковнику приказывалось «со всей возможной поспешностью проследовать в форт Сандерс, дабы принять участие в совещании касательно возможного изменения трассы железнодорожных путей „Юнион Пасифик“, а также в дискуссии между Дюррантом и Доджем». Копии приказа разосланы были генералам Гранту, Шерману, Шеридану и Хейни, полковникам Сеймуру и Маклину и еще нескольким штатским, отвечающим за постройку железной дороги.

Парли прочел инструкции раз, другой и вскочил на ноги.

— Дик! Это же превосходно! Мы их, конечно, вспугнули, но все равно они ничего не заподозрят! Они решат, что мы давно бежали из этих мест!

— А разве есть другие планы? — мягко осведомился Дик.

— Нет! Никуда мы не побежим! Не сейчас, по крайней мере. Дик, ты понимаешь, что это значит? Мы сцапаем их всех!

Серебряный Дик как раз подносил к губам чашку с кофе: рука застыла на полпути.

— Ты хочешь сказать, что мы попытаемся захватить всю шайку? Гранта, Шермана, Шеридана?

— Почему нет? Вот это будет удар со стороны Юга! Вот это удар! Эй, да мы войдем в историю!

— Если останемся в живых, — отозвался Серебряный Дик. — Там Кишмя кишат солдаты, майор.

— Так это же нам только на руку! Пусть себе охраняют — чем больше солдат, тем больше крупные шишки уверены в собственной безопасности! Да им такое даже в голову не придет! Мы заходим прямо в форт и…

— Майор, — перебил Серебряный Дик, отставляя чашку и принимаясь расчесывать пышную шевелюру. — Зачем ехать в форт? Ежели вы и впрямь решились на подобное дело, в форт лезть незачем. Почему бы не перехватить их на подступах?

Парли замолк. Глаза его горели от возбуждения; потребовалась целая минута, чтобы разумные слова Дика дошли до одурманенного восторгом сознания.

— Что ты сказал?

— Они непременно поедут на охоту. Все они — заядлые охотники, и не думаю, чтобы кто-нибудь из них, кроме разве Доджа, когда-либо ходил на бизона. Может быть, я и ошибаюсь, но готов поставить сотню, что Дюррант планирует что-то в этом роде. Дюррант отлично понимает, что влип. Он кладет куда больше путей, чем необходимо, потому что компания здорово на этом наживается, и в его интересах поразвлечь генералов и по возможности переманить их на свою сторону. Не сомневайтесь, охоту он обеспечит.

Парли сел и налил кофе, размышляя про себя. Дел Робб приподнялся, глаза его недобро вспыхнули. Робб был человек отчаянный. Выходец из Джорджии, он служил в Армии Конфедератов в чине сержанта, и идея захватить и казнить генерала Шермана встретила в нем полное сочувствие. Но в сравнении с новым замыслом предыдущий план вообще ничего не стоил.

— Их будет около дюжины, — размышлял вслух Парли. — Офицеры, Дюррант, может статься, несколько адъютантов, плюс парочка следопытов. Кроме того, за отрядом непременно выедет обоз с провиантом, погонщиками и подручными.

— Верно, — согласился Серебряный Дик. — Нам очень многое по силам, майор, ежели вы только дадите свое согласие. Несколько дней назад мы видели в прерии бизонов, часть того самого стада, что мы пугнули. Они пасутся ближе к форту. Пошлите туда нескольких людей, пусть загонят стадо в овраги вдоль реки. Там много травы; оставьте бизонов в покое, и они никуда оттуда не денутся. А в оврагах засядут наши люди.

— Где гарантия, что янки полезут именно туда? — возразил Робб.

Контего улыбнулся.

— Мы просто отошлем в город кого-нибудь из наших, пусть упредит Барнса и других тоже. Они обо всем позаботятся; и в нужный момент обронят пару слов о бизонах, которых якобы видели у реки неподалеку от форта.

— Отлично! — Парли был доволен. — Это наверняка сработает.

— Да? — цинично протянул Робб. — А кто поедет в форт Сандерс?

— Будь здесь Мюррей, он бы съездил, но сгодишься и ты, Дел.

Робб издал неприятный смешок.

— Я заранее знал, к чему ты клонишь. А почему бы не съездить тебе?

— Хорошо, — отозвался Контего. — Если майор прикажет, я буду только рад.

Робб чертыхнулся про себя. Он-то думал, что Контего предложил свой план, чтобы от него, Робба, избавиться, но теперь выходило, что, усомнившись, он предоставил Контего тот самый шанс, которого тот ждал: шанс поехать в форт Сандерс, связаться с Холли Барнсом и дюжиной ребят и…

— Да съезжу я, чего там, — возразил Дел. — Просто не хочется, чтобы на меня повесили дело только ради того, что бы от меня избавиться.

— Да кому такое в голову придет? — удивился Серебряный Дик. — Мне все равно, кто поедет, лишь бы не засветился; надо, чтобы человек умел слушать, сделал правильные выводы из услышанного и вовремя известил нас.

— Поедешь ты, Дик, — решил Парли. — Ты… и еще Мюррей, ежели вернется. Не вернется — пошлю кого-нибудь другого. Тиллотсона, например.

— Тиллотсон подойдет, — согласился Дик.

«Куда лучше, чем Мюррей, — подумал он про себя. -Мюррей — человек мрачный и неуживчивый и подозрителен вдобавок; палец всегда на спусковом крючке, и палит, не разбирая в кого, вроде этого Дела Робба». У Контего были свои планы, в которые Тиллотсон вмешиваться не станет; а вот Мюррей бы непременно вмешался.

Серебряный Дик Контего смотрел на жизнь реалистически. План захвата Гранта, Шермана и прочих отнюдь не противоречил здравому смыслу и непременно должен был увенчаться успехом в силу полной его неожиданности. Можно, конечно, ожидать и подвоха, но Дику казалось, что он в состоянии все предусмотреть.

— Надо бы снова отловить Маклина, — заметил он. — Или, по крайней мере, помешать ему добраться до форта Сандерс: чего доброго, он нас узнает. Девчонка никого из нас не видела, сдается мне.

— Меня видела, — вмешался Робб, — в поезде.

— Не повезло, значит. Не думаю, впрочем, что она тебя вспомнит, — отозвался Контего. — Ты в вагоне и полминуты не пробыл, а суматоха там началась — дай Боже.

И бандиты поскакали на север к одинокой станции, чтобы перехватить Маклина и убить Реппато Пратта: кто-то узнал траппера, когда тот помогал полковнику бежать.

— Не забудьте еще об одном, — заметил Робб, подумав, — о том, который стрелял с холма. Кто бы он ни был, мне нужна его жизнь.

Одинокие белые облака скользили по бескрайнему синему небу. Ветер шелестел в травах, тут и там на зеленом фоне выделялись черные пятна бизонов и серые или янтарные — антилоп. Равнина расстилалась до самого горизонта, на много миль во все стороны. По прерии несколькими группами ехали всадники.

Одинокая девушка верхом на кобылке; в миле от нее — Мюррей. Еще дальше к востоку — десяток южан-ренегатов во главе с Парли. А по следу девушки ехал Крис Мэйо из графства Корк. Затерянный в степи ирландец на великолепном скакуне, ирландец в квадратном котелке, с винтовкой, которую только начал осваивать, с револьвером, из которого стрелял не больше шести раз; ирландец, одержимый тревогой за девушку, которую пытался отыскать.

Реппато Пратт и полковник Маклин уже добрались до крохотной красной станции, на которой заблаговременно подан был сигнал остановки — чтобы следующий поезд не проехал мимо. Полковник с ума сходил, беспокоясь за дочь.

В форте Сандерс генералы Грант, Шерман и Шеридан предавались воспоминаниям о былых победах в ожидании Доджа, инженера, отвечающего за постройку дороги. Ждали они также и известий от Маклина, близкого друга всем и каждому из собравшихся.

Крис Мэйо вспотел и устал, все кости бедняги ныли — слишком много времени провел он в седле. Ирландец мечтал умыться, поесть и просто передохнуть; и ни того, ни другого, ни третьего в обозримом будущем не предвиделось.

На подбородке его пробилась жесткая бурая щетина, котелок съехал на сторону, глаза щурились на яркое солнце. По-прежнему впереди него маячил манящий столб пыли: может , быть, это Барда, может быть, ее преследователь… или похититель.

По чистой случайности Крис натолкнулся на заболоченную впадинку и, проехав вдоль нее, оказался у горной складки не шире трех футов: из скалы бил родник. Крис спешился и утолил жажду. Затем он налил воды в котелок и дал напиться коню, потом еще и еще. Ополоснул лицо и голову, умыл руки и вытер их о рубашку.

Ирландец присел передохнуть, склонил на грудь голову. Конь потянулся к чахлому кусту, должно быть, более аппетитному, чем можно было заключить по его виду.

Снова сев в седло, Крис затолкал винтовку на место и поскакал вперед.

День тянулся медленно, на удивление медленно. Сперва тени сползли с вершин и горных склонов, затем отделились от редких деревьев и кустов. Ирландец натолкнулся на колею, проложенную каким-то давно позабытым путешественником, отважившимся заехать в эти края в крытой телеге. Колея протянулась на восток, почти параллельно следам, оставленным Бардой и ее преследователем, кем бы он ни был.

След исчез, и Крис отъехал в сторону от колеи, ища знакомые отпечатки. Вдруг вдалеке, среди низких синих холмов, в последних лучах солнца задрожала и потянулась к небу струйка дыма.

Это они, не иначе.

Крис двинулся было туда, затем заметил положение ближайшей гряды — на случай, если дым исчезнет; затем увидел, что колея от телеги тянется в том же направлении. Ирландец поехал по ней, стараясь держаться чуть левее от струйки дыма, почти неразличимой в темнеющем воздухе.

Холмы приближались. Над равниной повеяло блаженной прохладой, растительность стала гуще, трава — выше. Здесь прерию, должно быть, орошают подземные источники, что берут начало среди возвышенностей, в этих холмах Барда наверняка угодила в лапы своего преследователя. Разве что ей подвернулся кто-нибудь вроде Репа Пратта, подумал Крис в первый раз, немного приободрившись.

Огромный мерин устал; ирландец потрепал его по загривку.

— Ты отличный конь, правда отличный, и сегодня ночью ты выспишься, даже если оставшуюся часть пути мне придется проделать пешком.

Низкие холмы поднимались над равниной на какие-нибудь семьдесят-восемьдесят футов. Местами выступала обнаженная порода, тут и там росли похожие на кедры деревья и еще тополя, неразличимые с того места, где находились Барда и ее предполагаемый похититель.

Колея, проложенная телегой, обогнула невысокий хребет, и глазам Криса открылись старая хижина, сарай и загон для скота, все — в последней стадии разрушения. Загон густо зарос травой; лошади, что содержались здесь некогда, щедро удобрили почву навозом.

Заржавленная труба вела от ручья к впадине, заполненной кристально чистой водой; края ее поросли зеленым мхом. Крис напоил мерина, потом отвел его в загон и расседлал. Конь покатался по траве, затем неуклюже поднялся на ноги и принялся пастись.

Крепко сжимая в руке винтовку, Крис зашагал к дому. Внутри было темно, но ирландец зажег спичку и осмотрелся по сторонам. Здесь поработала крыса: в покинутом гнезде скопилось полным-полно всякой горючей дряни. Взгляд ирландца различил очаг, старый железный чайник, прогнувшуюся кровать и стол. Ставни бессильно повисли на кожаных петлях; если когда-то окна и были застеклены, то эти времена давно прошли.

Глава 9

Крис Мэйо вышел наружу. На небе высыпали звезды, луна поднимется рано. Что очень кстати.

— Ты побудь здесь, — наказал он коню. — Я за тобой вернусь.

Подхватив винтовку, ирландец прошел мимо загона к узенькой стежке, что уводила вверх, к горам. Дорожка была утоптанная, накатанная; кто бы там ни жил в хижине, этой тропкой он пользовался часто. Идти по ней труда не составляло, даже в полумраке.

Несколько раз Крис останавливался перевести дыхание, ибо изрядно устал. Местность становилась все более каменистой, кустарник стал выше, тут и там маячили деревья. Ирландец обогнул ствол кряжистого старого тополя, вскарабкался по крутым уступам, что врезались в горный склон наподобие естественных ступеней, и вдруг прямо перед ним разверзлась впадина, с одной стороны выходящая на прерию.

Свет костра озарял глянцевые бока и стройные ноги лошадей, небрежно брошенные седла… и Барду.

Барда сидела под кустом, привязанная к ветке за правую руку. Ноги пленницы тоже, скорее всего, были связаны, хотя веревок ирландец не приметил. Девушка примостилась на потнике лицом к огню; поджарый, узколицый и скуластый незнакомец устроился на корточках перед костром, присматривая за сковородкой. На поясе у незнакомца болталась кобура, это Крис углядел, когда сидящий переменил позу; винтовка лежала на скале рядом. Ирландец находился не более чем в сотне футов от костра. Воздух был совершенно неподвижен: в ночном безмолвии до Криса доносился голос незнакомца, однако слов разобрать не удавалось.

Крис приник к земле, позабыв об усталости. Он отлично представлял, что ждет его впереди. Этот человек — явно из числа южан-ренегатов, и Барда в его власти. Без сомнения, он же ухлопал толстяка, убил беднягу и ограбил. А выстрел в самое сердце доказывает, что человек этот бьет без промаха.

Крис внимательно оглядел холмы. Впереди и чуть левее нависала скала, а за нею притулился чахлый куст. Вот если бы перебраться туда…

Только абсолютно беззвучно, чтобы не задеть и камня. Этот человек проворен и очень опасен. Обогнув бугорок, за которым хоронился, Крис перебегал от камня к камню, затем осторожно прополз через траву к облюбованному кустику. Куст оказался ненадежным укрытием, но ирландец сжался в комочек и затаился там на минуту, прежде чем двинуться дальше.

Крис поглядел вперед: спрятаться практически негде. А стрелять с такого расстояния он боялся; кроме того, не хотелось ему хладнокровно убивать человека. Вокруг костра валяются камни, пуля может ударить рикошетом, и, чего доброго, ранит или убьет Барду Маклин… стрелок-то из Мэйо никудышный!

Ирландец выпрямился во весь рост и, осторожно глядя, куда ступает, двинулся к костру.

Сидящий у огня человек неспешно встал, отложил сковородку и подошел к Барде. Крис застыл на месте, держа винтовку на уровне пояса и не сводя глаз с мужчины. Тот встал за спиной девушки и проговорил:

— Сиди смирно, детка, и ничего дурного с тобой не случится.

Затем незнакомец поднял голову и одновременно — револьвер.

— Ну, сынок, — крикнул он насмешливо, — ты брось-ка ружьишко и давай сюда, хочу разглядеть тебя хорошенько. А выстрелишь в меня — и каюк твоей подружке.

Криспин Мэйо поколебался только мгновение. На таком расстоянии его самого можно расстрелять в упор, а он, Крис, выпалить не посмеет. Ирландец покорно бросил винтовку… и револьвер тоже.

— Теперь иди к костру, чтобы я на тебя посмотрел, и без глупостей, или конец тебе.

Крис медленно зашагал к огню, отчаянно думая, что бы такое предпринять. От мертвого Барде мало проку, да и себе тоже, а сохранив жизнь, он оставляет за собою хоть какой-то шанс. Значит, надо молчать и слушаться.

— А теперь повернись лицом.

Крис послушно повернулся. Краем глаза он видел Барду; лицо девушки было смертельно бледно, в глазах застыл ужас.

— Мик… ирландец, черт тебя побери! Только ирландец способен так вырядиться! Ну что ж, считай, что тебе повезло. Меня зовут Мюррей, приятель, и в жилах моих течет ирландская кровь, так что, может статься, я тебя и не убью.

— Отец девушки тревожится, — осторожно намекнул Крис. — Сейчас он, наверное, уже на станции; ты можешь отвезти ее туда, и никто тебе дурного слова не скажет.

Мюррей улыбнулся, и улыбка эта не сулила ничего доброго.

— Это навряд ли. Видишь ли, ради нее я порешил человека, так что я намерен оставить девушку себе. Но я не хочу тебя убивать. Если, конечно, тебе самому жить надоело, тогда — дело другое.

— Нет! — закричала Барда. — Не причиняй ему вреда!

Мюррей захихикал.

— Так это тот самый храбрец, что смешал наши карты, нет? Лошадок угнал… интересно, насколько он храбр?

— Я не трусливее тебя, мистер Мюррей, — заверил Крис. — Ежели ты отложишь ружье, я тебе покажу пару приемчиков. — Ирландец поднял левую руку. — Могу даже одной рукой. Чтобы переломить тебя надвое, одной руки мне за глаза хватит.

Тон Мюррея не сулил ничего хорошего; бандиту явно надоело подтрунивать.

— Одной рукой, э? А сколько у тебя на руке пальцев, ты, пьянь ирландская? Пальцев сколько?

— Пять, думаю; всего пять.

— Пять! Да он считать умеет! А четырех тебе не хватит? Положи-ка руку вот на это бревно у огня и расставь пальцы пошире.

Крис Мэйо застыл на месте. Какое-то мгновение он не верил ушам своим, но затем понял: этот человек не шутит.

— А если не положу? — спросил он.

— Тогда я выстрелю тебе прямо в брюхо, и упадешь ты в огонь, и станешь поджариваться на угольях, пока мы с дамой отужинаем. — Мюррей сардонически расхохотался. — Мисс Маклин с удовольствием поглядит на это зрелище.

Крис мысленно прикинул расстояние до врага. Ни малейшего шанса. Тот злосчастный толстяк находился ничуть не дальше, когда беднягу настигла пуля, а ведь выстрел угодил прямо в сердце.

— Положи руку на бревно и расставь пальцы пошире. Может быть, ежели ты не струсишь и не шевельнешься, я в тебя не попаду. Хочу похвастаться перед дамой своей меткостью.

Выхода Крис не видел. Ирландец уселся на корточки, широко расставил пальцы левой руки и распластал ладонь на старом, замшелом бревне у огня. Жар от костра казался невыносимым.

Мюррей подошел на два шага поближе. Теперь противников разделяло не более двенадцати футов. Язычки пламени плясали в воздухе. Оглушительный грохот выстрела ударил по слуховым перепонкам Криса, и в ту же секунду что-то обожгло ему пальцы. Брызнули мелкие щепки: пуля ударила между большим и указательным пальцем. Мюррей расхохотался.

— Ну что, прекрасная дама? Видели вы когда-нибудь подобный выстрел? — Мюррей снова перевел взгляд на Криса. — Все в порядке, сынок. Пять пальцев, говоришь? А что бы ты предпочел — умереть или жить с одним большим пальцем? Выбор за тобой, малыш.

— Я предпочту жизнь, — сообщил Крис.

Мюррей снова расхохотался.

— А теперь погляди, лапочка, чего тебе ждать, ежели не будешь слушаться… видишь?

Ружье снова громыхнуло, и Крис почувствовал резкую боль. Он опустил глаза. Кончик мизинца как ножом отрезало!

На бревне расползалось кровавое пятно. Крис непроизвольно подвинулся.

— Стоять, мальчик! — рявкнул Мюррей. — Теперь можешь рискнуть тремя. Но запомни: пошевелишься или дернешься, и пуля угодит прямо в череп.

Мюррей оттянул назад ударник, и в это самое мгновение Крис сунул раненую руку в костер и метнул горсть золы и углей в Мюррея. Одно движение, бросок — и в воздухе зареяли огненные искры.

Перепуганный Мюррей с воплем отскочил назад; угли обожгли ему руку и бандит выронил винтовку.

Мюррей нагнулся за ней, и в это короткое мгновение Крис Мэйо одним скачком перемахнул через костер и бросился на врага. Колено его врезалось Мюррею в лоб, тот распластался на земле. Крис прыгнул было на него, но бандит замолотил нотами в воздухе. На сапогах поблескивали шпоры: Крису пришлось отступить. Мюррей поднялся, злобно оскалился и ринулся на Криса.

Боль тут же забылась. Этот вид драки Крис понимал. Не слеша, с оттяжкой, он впечатал левый кулак прямо в лицо нападающего; нос Мюррея хрустнул. Стрелок отчаянно замолотил кулаками, но Крис ступил вперед, широко размахнулся левой рукой и сбоку предательски ударил правой прямо в ребра. Мюррей хрюкнул и вцепился в Криса, норовя ткнуть пальцем ему в глаз. Крис отвернулся… старый трюк, ирландец перенял его в Росскарбери, когда ему было четырнадцать… и снова прошелся по ребрам, а затем заехал противнику в ухо.

Мюррей пошатнулся и едва не упал, но Крис поднял его левой рукой и ударил в лицо четыре раза подряд, затем в пах. Мюррей попытался бросить врага на колени особым захватом, но Крис знал, как защититься и от этого приема. Он поднял собственное колено, отвел его в сторону, и попытка противника не увенчалась успехом.

Ирландец оттолкнул бандита и снова врезал ему в пах, затем еще и еще, а затем остановился, расставил ноги и принялся бить его с оттяжкой, от бедра: безжалостные, сокрушительные пинки швыряли Мюррея из стороны в сторону, словно лист на ветру.

Мюррей рухнул на землю и уже не встал. Крис перешагнул через тело и подобрал револьвер. Затем вернулся к Мюррею и перевернул его ногой. На поясе у него болтался револьвер — тот, что некогда принадлежал Питу Ноблю. Его Крис тоже забрал. Мюррей так и не пошевелился. Ирландец подошел к Барде, подобрал валявшийся у костра нож и перерезал веревочные путы.

— Ваш палец! — задохнулась девушка. — Ваш бедный пальчик!

Барда поднялась на ноги, слегка пошатываясь: слишком долго пленница просидела связанной. Крис переложил револьвер Мюррея в правую руку и протянул девушке левую.

— Перевяжите, если сможете. Надо убираться отсюда.

— Но мы не можем ехать прямо сейчас! Вы ранены! — Барда принялась бинтовать палец парой изящных кружевных платочков, что менее всего подходили для этой цели. Однако раскаленные уголья отчасти прижгли рану — за ту долю секунды, что побывали в руке Криса.

— Кто-нибудь мог услышать выстрелы: очень вероятно, что этим «кто-то» окажутся его друзья, и очень вероятно, что они уже скачут сюда, — объяснил Мэйо.

Ирландец подошел к лошадям, оседлал кобылку и подобрал ружья, свое и Мюррея. Мэйо помог девушке сесть в седло и, оглянувшись, увидел, что Мюррей зашевелился и пытается встать.

— Если ты не дурак, — негромко посоветовал Крис, — то полежишь еще немного. Хоть ты и жестокий убийца, я тебя больше пальцем не трону, коли сам не напросишься. Но еже ли ты снова встанешь у меня на пути, второй раз тебе это даром не пройдет. Если я тебя еще раз увижу, я тебя прикончу, кулаком ли, ружьем ли, дубинкой ли, — как скажешь.

Крис вскочил на одного из неоседланных коней и шагом поехал вверх по склону, гоня перед собою остальных. Барда спешила следом. Палец сводило от боли. Перевалив через холм, ирландец спешился, оседлал лучшего из захваченных коней и криками и ударами разогнал остальных. Затем, ведя полковничьего мерина в поводу, спутники двинулись в путь.

— Что с ним теперь будет? — поинтересовалась девушка.

— Рядом течет ручей, а жратва у него есть. Когда негодяй сможет подняться на ноги, он уйдет восвояси. Может быть, его разыщут друзья, а коли нет, так сам найдет дорогу. Он — парень не промах, и хитрости ему не занимать.

Криспин Мэйо запрокинул голову, глядя на звезды, затем направил коней чуть западнее (ехали они в северном направлении). Всадники скакали не останавливаясь.

— Мы едем на станцию, — сообщил ирландец. — Думается мне, поезда не заставят себя ждать, а отец ваш, наверное, уже там, и вскорости все это забудется, как дурной сон.

— Вы храбрый человек, Криспин Мэйо, очень храбрый.

— На это я не претендую. Я здорово перепугался. Я знал, что этот человек жесток и не выпустит меня живым, даже без пальца. Он бы расстрелял меня в пух и прах, а затем добил бы.

После драки Крис успел-таки подержать обожженную руку в холодной воде, когда седлал полковничьего мерина рядом с ручьем, но кисть все равно болела. В углях она побывала какую-то долю секунды: один только взмах, не более, пламя не успело пальцев опалить, однако же кончик мизинца слегка прижгло. Чудеса, да и только!

Далеко, у самого горизонта, Крис увидел алую звезду. И тут его осенило. Это вовсе не звезда, это станция; там горит красный фонарь. Осталось совсем немного.

Крис медленно подъезжал к путям, радуясь гостеприимному огоньку, словно освещенным окнам родного дома: ему не терпелось поскорее оказаться там. Еще несколько минут…

Они нырнули в лощину и уже поднимались по противоположному склону, когда Крис заслышал цокот копыт: в их сторону мчался целый отряд всадников. Взвизгнула пуля, гостеприимный огонек погас, ирландец услышал яростные, гневные вопли и новые выстрелы и соскользнул с седла.

— Подержите коней! — крикнул он.

Опустившись на одно колено, Крис навел дуло на темную массу, «где по его предположениям находились всадники, и открыл огонь. Два выстрела последовали один за другим, затем ирландец метнулся влево и выпалил еще раз. Отпрыгнув вправо, Крис снова разрядил винтовку, чтобы нападающие подумали, будто стрелков здесь несколько.

В ответ раздалась целая канонада выстрелов, по большей части из револьверов, но стреляющие находились слишком далеко и в цель не попали. В следующее мгновение всадники поворотили коней и ускакали прочь. Ренегатам вовсе не улыбалось иметь дело со стрелками-пехотинцами, что, как известно, находятся в выигрышном положении по сравнению с верховыми.

Держась низкой насыпи, на которой возвышалось здание станции, мужчина и женщина пешком двинулись вперед. В пятидесяти футах от дома Крис остановился и тихо позвал:

— Это ты, Реппато?

— А кто ж еще? Давай сюда!

Они вошли, ведя коней в поводу. Реп стоял в дверях, сжимая в руке винтовку; за спиною его возвышался полковник Маклин. Барда опрометью бросилась к нему, отец и дочь обнялись и целую минуту хором спрашивали друг друга, все ли у другого в порядке.

— Криспин хорошо обо мне заботился, отец. Со мной ровным счетом ничего не случилось, но у него обожжена рука, и один из бандитов отстрелил ему палец.

— Я о вас тоже заботился, пусть и недолго, — проворчал Реппато.

— О да! И я вам очень признательна.

— Это вы стреляли? — поинтересовался Маклин.

— Мы. Я увидел всадников на фоне неба и сразу же узнал негодяев; затем они открыли огонь, а я атаковал их во фланг.

— Отлично сделано! Сомневаюсь, чтобы они вернулись нынче ночью, а на рассвете прибудет поезд с солдатами. Он отвезет нас в форт Сандерс.

Реппато Пратт ушел в угол, где Криспин уже располагался на ночлег, позаимствовав из спальни лишнее одеяло.

— Что, пальца недосчитался?

— Да только до первого сустава. Этот тип похвалялся перед девушкой своей меткостью. Я знал, что очень скоро пуля угодит мне в брюхо, или колено перебьет, или что-нибудь в этом роде, потому я швырнул раскаленные угли ему в лицо и задал ему хорошенько. Его звали Мюррей,

— Мюррей?! — Реп схватил друга за плечо. — Ты его убил? Если нет, лучше вернись и доверши начатое.

— Да не стал я его убивать. Но он меня запомнит. Я расквасил ему нос и поломал несколько ребер, надо думать. Я его здорово отделал и полагаю, что новых встреч со мною он искать не станет.

Все уснули; полковник и Реп дежурили по очереди. Ранним, холодным утром перед рассветом они заслышали далекий звук, тот самый звук, которого все с нетерпением ждали… свисток поезда, что одиноко катился по прерии, петляя меж холмов. Этот сигнал ни с чем невозможно было спутать.

Криспин Мэйо поднялся на ноги, затем снова сел и натянул сапоги. Он устал как собака, в каждой клеточке руки пульсировала тупая боль, но ничего — скоро он снова окажется в поезде. Конечно, пройдет несколько дней, прежде чем он сможет орудовать киркой или молотком, однако заживет рука, никуда не денется.

Снова раздался паровозный свисток, и Реп поспешно зажег один из фонарей. Пратт замахал фонарем, вращающиеся колеса поезда замедлили ход и застыли неподвижно.

Друзья стояли на крохотной платформе; проводник сошел на землю. Им оказался Сэм Кокинс.

— Ты? — приветствовал он Криса. — А я думал, ты давно сбежал!

— Прошлой ночью я расквасил нос одному парню и в придачу переломал ему ребра; могу и повторить. А ну-ка опускай сходни и заводи лошадей, парень, полковнику ждать некогда.

Кокинс собрался было огрызнуться, но тут вмешался Маклин:

— Делай как он сказал, да поживее.

Снова усевшись в поезд, Криспин Мэйо откинулся на спинку кресла и надвинул на глаза котелок.

— Не тревожь меня, пока не доедем до места, — наказал он Репу и заснул.

Паровозный свисток одиноко зазвучал в умирающей ночи, паровой двигатель запыхтел, таща за собою многоглазое чудище.

С порядочного расстояния Джастин Парли глядел вслед удаляющемуся поезду.

— Придет еще наш черед, — пообещал он. — Придет, и очень скоро.

Глава 10

Форт Сандерс, ранее известный под названием форт Джона Буфорда, был одним из приграничных поселений, возведенных для защиты землекопов и укладчиков железнодорожных путей, что работали к западу от города Шайенн. Несколько поселенцев-скваттеров обосновались здесь задолго до постройки железной дороги, но к тому времени, как в те края провели рельсы, рядом с фортом уже выросли несколько сотен строений, хибар и хижин из бревен, глины, парусины, железнодорожных шпал и старых ящиков. И не прошло и нескольких лет, как Ларами (так теперь гордо именовал себя поселок) превратился в процветающий город.

Криспин Мэйо и Реппато Пратт стояли на узкой платформе того, что в здешних краях сходило за станцию.

— Видал я такие города, — объявил Реп. — Ежели деньга водится, хлопот не оберешься. А без денег тоже не проживешь.

Крис подкинул на ладони несколько монет — все, что осталось от его сбережений. На это далеко не уедешь.

— Значит, надо разжиться деньгами. В этом городе нищих явно не любят.

— Как ты себе это мыслишь? Может, ограбим кого?

— Как насчет этого кондуктора… Сэм Кокинс, так, кажется, его зовут? Слишком много о себе возомнил. Интересно, его здесь хорошо знают?

— В городишках в конце магистрали он отыграл три поединка по правилам Лондонского Призового Ринга. Один из поединков я собственными глазами видел: отличное было зрелище. Кокинс — боксер-профессионал.

— Это нам подходит. — Крис разглядывал вывеску над загороженной стеною палаткой. Вывеска гласила: «Красотка Запада» — салун и казино Бреннана».

Крис неторопливо зашагал по улице и вошел вовнутрь. Игра шла сразу в дюжине мест, в баре толпились завсегдатаи, между столов расхаживали девицы. Под ногами поскрипывал дощатый пол, стены тоже были обшиты досками. Крис решительно пробился сквозь толпу. Пратт поспешал следом, громко протестуя.

В глубине салуна у стойки стоял человек. Гладко прилизанные волосы обрамляли толстощекую физиономию; моржовые усы были аккуратно подстрижены. Румяное лицо казалось крепким, как полированный дуб. На груди здоровяка болталась золотая цепочка с оправленным в нее лосиным зубом.

— Бреннан?

Владелец бара смерил пришедших холодным взглядом.

— Я.

— Я — Криспин Мэйо из графства Корк.

Бреннан вынул сигару изо рта.

— Я из Донегала, и свободных вакансий в салуне нет. Работников у меня хватает. Из тех, кто вкалывает на прокладке путей, семеро из десяти — ирландцы, так что нечего этим козырять. Пивом я не угощаю, бесплатно не кормлю, денег не даю и в долг не ссужаю.

— Я сказал, что я — Криспин Мэйо из графства Корк, и в гробу я видел твои деньги, твое пиво, твою жратву и твою учтивость. Я знавал парней из Донегала, все как на подбор — джентльмены, в отличие от тебя.

Бреннан стряхнул пепел с сигары.

— Будь у меня время, ты бы отсюда живо вылетел, — проговорил владелец салуна. — Но я буду добр и позволю тебе уйти насвоих двоих. А ежели не поторопишься, придется помочь.

— Только ничтожество дерется чужими руками, — невозмутимо заметил Крис. — Я бы охотно вздул всех, кто здесь при тебе есть, кабы я не по делу пришел. Ты знаешь Сэма Кокинса?

— Знаю.

— Он меня на дух не переносит. Как, впрочем, всех ирландцев.

— И?

— На него тут нашел стих, и сказал он, что не прочь со мной подраться; и думаю я, что тот же самый стих на него снова найдет, коли подвернется увесистый кошелек и, может быть, групповое пари.

— Хочешь, чтобы я поставил против тебя на Сэма? Да с удовольствием. Сэм классно дерется, а тебя я в жизни своей не видел.

— Ни один содержатель игорного дома не окажется таким дураком, чтобы ставить против неизвестного человека. Я хочу с ним сразиться.

— Зачем?

— Мне нужны деньги. Хочу отыграть приз. Две сотни долларов.

Бреннан забавлялся от души.

— Вздумал получить хорошую взбучку и в придачу часть выручки?

— Нет. Победитель забирает все.

Бреннан отложил сигару на край стойки, уже прожженный во многих местах.

— В таком случае ты и впрямь дурак. Сэм — отнюдь не пропахший виски пьянчуга-крикун. Я его не люблю, но борец он первоклассный, ничего не скажешь. Мальчишка-селянин из Ирландии с ним ни за что не справится.

— Победитель забирает все, и точка. Ты родом из Донегала. О Задире Крогане слыхал?

— А то!

— Три года назад я три раза уложил его на обе лопатки на ярмарке в Мэллоу.

Спеси у Бреннана явно поубавилось, однако владелец салуна был человек осмотрительный.

— Кроган — силач и хороший борец, — признал он, в голосе его сквозило уважение. — Но он не боксер. А здесь не о вольной борьбе речь идет.

— Да и я не любитель вольной борьбы. Мне пришлось подделываться под Крогана — драться иначе он не умел.

Бреннан остановил взгляд на костяшках пальцев Криса.

— Похоже, ты тут без дела не сидел.

Ирландец пожал плечами.

— Это был поединок иного рода. Один тип из шайки Парли по имени Мюррей, похитил Барду Маклин, полковничью дочку. Плохо он поступил, а я решил отвезти девушку к отцу. Мюррей возражал.

— Неудивительно. — Бреннан не сводил с Криса холодных, оценивающих глаз. — Ты отнял девушку у Мюррея?

— Ну да, так я и сделал.

— Остерегись. Мюррей мстителен, он тебя и под землей найдет, и в руках у него будет револьвер.

— Только не в ближайшие несколько дней, думаю. Ему же дышать трудно с перебитым-то носом да поломанными ребрами!

Бреннан снова взял в руки сигару.

— Думаешь, управишься с Кокинсом?

— А то!

— Ты когда-нибудь видел его в деле?

— Нет. Это просто предчувствие. Я предчувствую, что положу его на обе лопатки.

— Ну ладно. Я устрою поединок между вами, но если надуешь меня и сбежишь с выручкой — не жить тебе.

Крис поглядел в холодные глаза Бреннана и понял, что владелец салуна не шутит.

— Я не сбегу и отлуплю его по первое число.

Юноша повернулся было, чтобы уйти, но Бреннан окликнул гостя:

— Тебе понадобятся деньги на еду. — Он выложил на стойку золотую монету в двадцать долларов, затем скользнул взглядом по Реппато Пратту. — Я тебя знаю, Пратт. Ты его друг?

— Еще бы нет! Крис — парень что надо.

— Тогда стой рядом с ним и держи ствол наготове. Приятели Кокинса церемониться не станут, особенно если увидят, что тот проигрывает. Поединок состоится послезавтра, как только Кокинс вернется из рейса.

Друзья ушли.

— Теперь поедим, — объявил Крис, — а потом отдохнем малость.

— Ты хоть понимаешь, во что ввязался? — мрачно поинтересовался Пратт. — Сэм Кокинс — это ужас ходячий, кулаки у него — первый сорт, и на тебя он зол. Он тебя разделает под орех!

— Пусть попробует.

Пратт оглядел приятеля.

— Может, ты и сам не промах, — протянул он. — Оно бы хорошо было. Кокинс давно напрашивается на взбучку; отлупи его — и у тебя тут же заведутся друзья. Но я боюсь его кулаков. Вот винтовка или охотничий нож — дело другое, но кулаки — это не для меня.

Напротив через улицу красовалась вывеска «Обеды». В центре зала возвышался длинный дощатый стол в окружении скамеек. Час был неурочный, однако десятка два парней сидели тут и там вдоль стола, а перед ними стояли деревянные тарелки, доверху наполненные рагу из бизона и оленины, миски с бобами и огромные чашки кофе.

Друзья заплатили двадцать пять центов мрачному широкоплечему детине с закатанными рукавами и положили себе еды.

— Этот город к благородному обхождению не привык. Тут любят петушиные бои и собачьи тоже. Однажды свели быка и медведя… медведь победил. Здешние жители не прочь посмотреть на хорошую драку, безо всяких новомодных выкрутасов, а Сэм Кокинс это понимает. Ты знаешь запрещенные приемы? — с сомнением поинтересовался Реп.

— А то!

— Так вот они тебе и понадобятся. Сэм на этом деле собаку съел.

Может быть, и да, а может быть, и нет, только ирландские фермеры и рыболовы — крутые ребята, а драки на ярмарках — это вам не светское чаепитие. А что до запрещенных приемов и всяких там подлых штучек, Крис и этому научился в портах и на борту корабля.

— Как насчет руки?

Крис окинул взглядом кисть. Мизинец придется перебинтовать. Повязка поможет. Затевая всю эту историю с поединком, Мэйо про палец напрочь забыл, да ведь они с Репом на мели, а другого способа быстро раздобыть денег нет. В первый раз он всерьез задумался о пострадавшем пальце. Кровотечение давно прекратилось, и Крис надеялся, что мизинец не подведет. Впереди еще два дня, может, и заживет еще.

Бреннана интересовал не только сам поединок. Владелец салуна делал ставки, и ежели его протеже отлупит Кокинса… именно это обдумывал Бреннан за стойкой. Крис Мэйо пришелся ему по душе. Крепкий ирландский паренек, достаточно сильный, чтобы положить на обе лопатки Задиру Крогана, пожалуй, и с Кокинсом управится. Бреннан хорошо знал Кокинса: этакий могучий дикарь с садистскими наклонностями. Небось порадуется возможности измордовать приличного мальчика вроде Мэйо; с превеликим удовольствием задаст ему взбучку.

Бреннан нахмурился. А что, если все это подстроено заранее? Мэйо сам признался, что встречался с Кокинсом раньше и приехал сюда на его поезде… а что, если эти двое сговорились загрести его, Бреннана, денежки?

На первый взгляд Мэйо внушал доверие, но много ли на свете безукоризненно честных людей? Бармен оглядел зал: этого высокого молодого кавалериста он явно где-то видел. Ну да, он состоит в личной охране полковника Маклина.

— Эй, ты! — окликнул его бармен. — Подойди-ка на минутку! — Молодой человек поднялся от стола и подошел к стойке, держа в руке стакан с пивом. — Хочешь выпить чего-нибудь получше этого пойла?

— Меня оно устраивает. Тебе чего надо?

— Ты ведь на поезде приехал? На том самом поезде, что вез Маклина и его дочь?

— Я был в поезде, когда полковника похитили; но меня поместили в головном вагоне, и эскорт ничего не смог сделать. Мы ничего не слышали и не видели, пока состав не подъехал к станции, а там не оказалось надлежащего сигнала. Тогда мы остановились — глянули, а полковник исчез. Жуть просто.

— А как насчет этого парня по имени Мэйо? Он тут при чем?

Молодой кавалерист вкратце обрисовал ситуацию и добавил:

— Крепкий парень. Дал острастку Кокинсу, тот разозлился изрядно.

— Они будут драться.

— Драться? — До юноши наконец дошло. — Ты хочешь сказать, на ринге? Я бы поглядел!

— Как он тебе показался? Мэйо, я имею в виду.

Кавалерист задумался.

— Ничего себе. Я скажу тебе, что паренек покрепче, чем кажется на первый взгляд. Широкие плечи, тонкая талия, и силы не занимать. Сам опустил сходни, когда выводил лошадей. Обычно это дело поручают четверым, хотя двое силачей тоже справятся.

Бреннан забрал у собеседника пустой стакан из-под пива и водрузил его на стойку.

— Эй, там, налейте! — крикнул он, а затем небрежно: — Он с Кокинсом много трепался?

Кавалерист расхохотался от души.

— Да нет, не сказал бы. Сэм попытался было запугать парнишку, да только ничего у него не вышло. — Он поднял взгляд. — Если ты боишься, что они сговорились, можешь об этом забыть. Я там был. В этом отношении все чисто, и я голову даю на отсечение, что Мэйо в любой драке — сущий дьявол.

— Спасибо, — сказал Бреннан. — Выпей еще пива.

— Двух стаканов достаточно, мистер Бреннан. И хотел бы я посмотреть на поединок. Очень хотел бы. Я — Том Халлоран.

Бреннан вздрогнул.

— Ты? Тот самый Халлоран? Знаменитый бегун?

— Был когда-то, пока не завербовался в армию. К сожалению, очень может быть, что я прийти не смогу. Я состою в эскорте генералов. А генералы собираются на охоту за бизонами.

Бреннан загасил сигару. Он лихорадочно размышлял. О Халлоране он знал немало: родом из Ирландии, юноша происходил из хорошей семьи, учился в колледже. Свою карьеру бегуна он начинал в состязаниях в восточной части страны в ту пору, когда вокруг именно этого вида спорта поднялся дикий ажиотаж. На бегунов ставили больше, чем на боксеров, а в некоторых местах даже больше, чем на лошадей. Немало спринтеров разъезжало по стране, выдавая себя за деревенских простачков, покуда не находились люди, готовые поставить против них.

А Халлоран выиграл не один забег… а затем и в стрельбе отличился. Бреннан вспомнил и об этом.

— Ты — человек честный, — тихо проговорил владелец салуна. — А Мэйо понадобится поддержка — кто-нибудь, кто стоял бы в его углу ринга и умел бы привести борца в надлежащую форму.

— Я страховал многих боксеров, — заметил Халлоран. — Но все зависит от двух факторов: во-первых, дадут ли мне увольнительную и, во-вторых, могу ли я быть уверен в том, что вы и впрямь хотите победы Мэйо. В нечестной игре я участвовать не стану.

— Вот затем ты мне и нужен, — негромко заверил Бреннан. — Многие ли знают о том, кто ты есть?

Юноша фыркнул.

— Я — кавалерист Халлоран, вот и все.

— Им и оставайся, — посоветовал Бреннан.

Халлоран ушел, а Бреннан закурил новую сигару и облокотился локтями о стойку. Перекатывая сигару в зубах, он обдумывал ситуацию. У Сэма Кокинса полным-полно сторонников, его близких друзей, и они считают здоровяка непобедимым. Бреннан задумчиво нахмурился: ни одно событие вблизи «Юнион Пасифик» не ускользало от его внимания. Со странными людьми водится Сэм Кокинс, но для профессионального боксера и работника железной дороги это неудивительно. Сказав себе это, владелец салуна вынул сигару изо рта, поглядел на нее с внезапным отвращением, что к сигаре отношения не имело, и положил на край стойки.

Оуэн Бреннан приехал в Америку чернорабочим и получил какое-никакое образование благодаря чтению: иммигрант начал с ежедневного изучения газет, чтобы быть в курсе общепринятых мнений, верований и событий. Он взял за привычку сохранять газетные вырезки и вскоре собрал целое досье: тут значились и политики, и спортсмены, и военные, и разношерстная подборка бизнесменов.

Бреннан преследовал очень простую цель. Чтобы устроить собственную жизнь, он желал знать, что происходит на свете и кто заставляет эту землю вращаться. Со временем он получил в Нью-Йорке место полицейского, потом сделался подрядчиком на строительстве дорог. Очень скоро он уже владел дюжиной упряжек и двуручных ковшей, что нагружают землей запряженные лошадьми телеги.

Строительство «Юнион Пасифик» помогло ему раздобыть несколько выгодных подрядов, дало возможность заняться фрахтом. По зрелому размышлению Бреннану пришло в голову открыть салун, что перемещался на запад по мере того, как прокладывались пути. Дело оказалось выгодным: спиртное шло нарасхват, к тому же в салуне можно услышать немало ценного, если держать ухо востро.

Том Халлоран должен сопровождать генералов на охоту за бизонами. Ну что ж, Бреннан знаком с начальником сержантского караула. Ладно уж, будет парню увольнительная.

Глава 11

Крис Мэйо покончил с трапезой и заново наполнил чашку. Реппато Пратт сидел рядом: тощий, жилистый, озабоченный.

— Не нравится мне все это, — пробормотал он.

Крис, занятый собственными мыслями, не совсем понял, о чем идет речь.

— Что тебе не нравится?

— Да Джастин Парли и его шайка. Они скорее сдохнут, чем отступятся. Все до одного — убийцы, и им позарез нужен скальп генерала Шермана, так нужен, что они этот самый скальп сожрать готовы. Скажу больше: теперь они захотят перебить всех старших офицеров.

— Парли упустил свой шанс. Все они уже здесь, в форте Сандерс, а вокруг кишмя кишат солдаты, все равно что пчелы в улье.

— Да знаю. Но все равно мне как-то тревожно; не думаю я, что негодяи так просто сдадут позиции. Я жил среди них: по большей части эти гады — твердые орешки. Вот, скажем, Серебряного Дика я так и не раскусил. Он у них самый смышленый; пожалуй, посмышленее Парли. Дел Робб ищет неприятностей на свою голову с тех пор, как был мальчишкой. Этот народ — изгои на собственной земле, воду мутят не тут, так там; и где бы уж они там ни родились, только из родных краев их выдворили. Пока своими глазами не увидишь их в деле, просто не поверишь, какими подлыми бывают люди.

— Да они наверняка уже далеко отсюда, — отмахнулся Крис. — Они боятся кавалерии.

— Они-то? Никого они не боятся. Маленький отряд они перебьют как нечего делать, а от больших патрулей, равных им по численности или превосходящих силами, они станут держаться подальше. А ведь армии нужно и об индейцах по мнить.

В палатку вошел Халлоран и уселся за стол напротив приятелей.

— Я только что распрощался с Бреннаном, — сообщил он. — Он хочет, чтобы я поддержал тебя на ринге, Мэйо. Может, помнишь: я был в поезде. Меня зовут Халлоран.

— Привет-привет, — откликнулся Пратт. — Значит, мне Бреннан не доверяет?

— Да нет, он просто хочет, чтобы ты стоял поблизости с ружьем наготове. А у меня в этом деле большой опыт. Я имею в виду, в смысле подстраховки атлетов. Растирать там, массировать, и все такое. — Он оглядел Криса. — Ты как, в форме? Длинный раунд выдержишь?

— Могу. — Крис вытянул вперед левую руку: повязку он давно снял. Мизинец уже зарубцевался. — Мюррей отстрелил. Может снова начать кровоточить. Тогда ты останови кровь, если сможешь.

Халлоран вздрогнул и недоверчиво уставился на собеседника.

— Ты полезешь в драку в таком состоянии?

— А то! — Крис оглядел руку. — В жизни с чем только не приходится мириться. Я приехал сюда делать деньги, и я не стану рыдать в уголке из-за пустой царапины. Я оказался в городе совсем без средств, а жить-то надо. С Репом та же история. Я подумал, что двух сотен долларов, которые я выиграю, нам хватит, чтобы дотянуть до лучших времен.

— Ты недооцениваешь Сэма Кокинса. Он потяжелее тебя будет и очень силен. Крепкий борец, так и прет напролом и поражений не знает; он отыграл девять-десять рукопашных поединков против лучших единоборцев здешнего края. Думаю, он постарается взять тебя измором. Мало кто может продержаться дольше двух-трех минут и не выдохнуться. Если Сэму удастся тебя измотать, ты окажешься в его власти.

— Не удастся. Я продержусь не меньше любого другого.

— Он старается подобраться к противнику как можно ближе. Апперкоты любит. Знаешь этот прием?

— Знаю.

Но Халлоран на этом не успокоился. Мэйо вроде бы уверен в собственных силах, и это очень даже хорошо; однако не исключено, что уверенность эта — от глупости. Тому, кто никогда не боксировал и не боролся на ковре с профессионалами, кажется, что в этом деле нужны только сила да боевой задор. А профессионал так же искусен в своем ремесле, как, скажем, столяр-краснодеревщик. Начинающий с мастером не сравнится — ни там, ни тут.

Профессиональный боксер не бьет на эффект. Он лишних движений не делает, каждый шаг у него просчитан, расстояние продумано; он заранее прикидывает свои возможности, он знает, что, когда удар нанесен, неизбежно открываются тело или часть головы. Он знает, как ложным выпадом заставить противника открыться в тех местах, куда сам он мысленно нацелился; он знает, как уклониться от удара на волосок, двигаясь не больше, чем подсказывает необходимость. Знает, как подобраться к противнику поближе, так что когда удар нанесен, противник останется в пределах досягаемости для ответного выпада.

Он знает: для того чтобы нанести удар максимальной силы, ноги должны стоять в нужной позиции; знает он также, что при помощи определенной комбинации выпадов можно обратить сопротивление противника к собственной выгоде и что ежели удары наносятся последовательно, противник откроется и кулак попадет точно в цель.

Халлоран много боксировал на своем веку. А также перевидал немало поединков. Ему доводилось наблюдать, как единоборцы более хрупкого сложения, которые знают, что делают, играючи одерживают верх над мощными верзилами. Сэм Кокинс, безусловно, опытен; но насколько далеко простираются его познания в боксе, Халлоран понятия не имел. Халлоран знавал и великих боксеров, например, Джема Булаву. Этот англичанин с примесью цыганской крови был одним из умнейших единоборцев своего времени: он немало содействовал развитию боксерского искусства, изобрел новые приемы и тактики. Однако боксеру нужны достойные противники; боксер ни в жизнь не поднимется выше того уровня, что необходим для победы над оппонентом. Если уровень этот невысок — тем хуже для обоих. Чем достойнее противник, тем скорее усовершенствуешься сам; а Халлоран понятия не имел, с кем доводилось боксировать Мэйо. С профессионалами ли? Или с самыми обыкновенными деревенскими забияками из тех, что по любому поводу лезут в драку?

— Я тебя поддержу, если смогу, — пообещал кавалерист. — Мне могут не дать увольнительной. Я еще не знаю точно.

Халлоран ушел. Друзья допили кофе и вышли на улицу. Чуть подальше красовалась палатка под вывеской: «Койки». Крис указал на нее пальцем, Пратт покачал головой.

— Тут есть гостиница. Тебе необходимо хорошенько отдохнуть; а ежели народ режется в карты да в любое время дня и ночи вваливается всякая пьянь, об отдыхе можно забыть. Гостиница, конечно, чуток подороже, да оно того стоит.

Друзья сняли комнату, заплатили пятьдесят центов; у конторки Крис углядел метелочку и, позаимствовав ее на время, тщательно вычистил одежду и котелок. Затем протер сапоги. Потрепались и поцарапались они изрядно, да все еще целехоньки! Ирландец выстирал полосатую рубашку и повесил ее сушиться.

— Ты говорил, что в первом поезде у тебя остался саквояж?

— Остался.

— Дай мне описание и записку, я постараюсь его отыскать. А тем временем отдохни. — Реп окинул взглядом мокрую рубашку. — На улицу ты в ближайшее время не выйдешь.

Реп ушел; Крис растянулся на кровати в нательном белье. Подложил руки под голову и крепко задумался.

Идея подраться с Сэмом Кокинсом напрашивается сама собой. Если он, Крис, победит Кокинса, он получит две сотни долларов и сможет уехать на запад, может быть, даже в Калифорнию, куда направляется семейство Маклинов. Может быть, Бреннан чего подскажет. Карьера профессионального боксера ирландца не прельщала, но и на железной дороге вкалывать не особо хотелось. Вот кабы сбылась давняя мечта: обзавестись собственным участком земли да разводить на нем лошадей — породистых скакунов, к которым он привык в Ирландии.

За недолгую свою жизнь Крис побывал и рыбаком, и моряком, и подручным на ферме. Он резал торф, косил сено, работал киркой и мотыгой, пилой и молотком, и несмотря на то, что инструмент любил, юноше хотелось большего. Земля достается дерзкому, и это — главное.

Юноша вспомнил о Мейри. Небось уже замуж выскочила! За того самого чернорабочего, что ей прочил отец? Хорошо бы вернуться да показать им всем! Крис мечтал возвратиться в родные края богачом, счастливым обладателем земли, скота и лошадей и дюжины новехоньких костюмов, и пройтись гоголем, чтобы все увидели, на что способен Криспин Мэйо!

Но, как бы ему того ни хотелось, ирландец понимал, что мечты это детские. Сперва нужно утвердиться здесь. Этот задира Кокинс сам дал ему, Крису, шанс разбогатеть побыстрее. Мысли юноши обратились к Барде, но она — дочь полковника-американца, на что ей сдался нищий иммигрант-ирландец? Да уж чего там — в Штатах есть места, куда ирландцу вход вообще заказан! Там висят объявления: «Ирландцев просят не обращаться».

Крис поднялся с постели, сделал пятьдесят приседаний, столько же раз отжался, затем заставил себя еще пятьдесят раз лечь-встать. Так он упражнялся уже много лет, по утрам и вечерам, разве что слишком выматывался на работе. Научил его дядюшка, когда Крис был еще совсем мальчишкой.

Глаза закрывались сами собою, юношу клонило в сон. Разбудил его приглушенный гул голосов; Мэйо не сразу понял, откуда доносится это звук и что означает. В комнате царили тишина и полумрак. Дело близилось к ночи. Голоса доносились из-за тонкой перегородки.

— Кокинс его побьет. Впрочем, никого из нас он не видел. Только Мюррея.

— Мюррей жаждет крови. Грозится порешить грязного Мика, да только Парли не желает шума. Позже, говорит. Если Джастину удастся удержать Мюррея до тех пор, считай, что Джастину повезло. В жизни не видывал такого одержимого.

— Да этот мик беднягу едва не ухлопал. Нос перебит, три ребра сломаны, и четырех-пяти зубов как не бывало.

— Мюррей — это тебе не Кокинс. Вот увидишь: старина Сэм побьет мальчишку одной левой. Я видел его в деле пару раз.

Голоса затихли, дверь за соседями закрылась. Крис Мэйо лежал неподвижно, размышляя. В городе — люди Парли. Почему, зачем? Конечно, всякому приятно оказаться в цивилизованном месте и поразвлечься малость, а южанам-ренегатам ничто человеческое не чуждо. Но что значит — «до тех пор»? Чего они ждут? Что-то затевается? Или бандиты просто имели в виду, что Мюррею не дадут воли до того, как поединок состоится? Наверное, так.

Тишина и дремота… Крис снова погрузился в сон. Когда ирландец проснулся, мрак царил непроглядный, Пратта в комнате не было. Но саквояж стоял тут, в дверях. Должно быть, Пратт принес вещи, застал приятеля спящим и снова ушел.

Ирландец поднялся и подошел к саквояжу. Насколько можно судить на первый взгляд, ничего не пропало. Юноша натянул чистую рубашку, свернул высохшую и убрал ее с глаз долой. Мизинец по-прежнему ныл. Мэйо постоянно задевал обо что-нибудь искалеченным пальцем: что за помеха, право!

Крис достал револьвер, разрядил его, затем застегнул на себе пояс и принялся упражняться. Он слышал о том, что револьвер якобы следует выхватывать из-за пояса мгновенно, но сам никогда не пробовал. Сперва получалось неважно, но ирландец настойчиво отрабатывал последовательность движений: вот он хватается за ручку, вот приводит револьвер в боевую готовность. Ловкий и проворный от природы, Мэйо всю жизнь проработал руками, так что овладеть необходимым навыком труда для него не составило.

Крис упражнялся с револьвером около часа; дело ему нравилось. Ирландец никуда не торопился, не убыстрял движений; ему казалось, что он уже понял технологию. По крайней мере, теперь он знал, как этот прием работает.

На улицу его не особо тянуло, так что Крис уселся на кровать, развернул газету Сент-Луиса, забытую кем-то в номере, и прочел ее от корки до корки. О железной дороге говорилось мало; газета пестрела ссылками на торговлю мехами да новостями о людях, о которых Крис в жизни своей не слышал.

В форте Сандерс полковник Маклин восседал за столом рядом с генералом Хейни, железнодорожным инженером Доджем и еще несколькими офицерами.

— Кстати, Маклин, этот молодой человек, что оказал вам услугу, на самом деле — боксер-профессионал.

— Мэйо? — удивился Маклин. — Я понятия об этом не имел.

— Он будет драться с Сэмом Кокинсом. Послезавтра, до победного конца, по правилам Лондонского Призового Ринга.

— Я удивлен, — признался Маклин. — За те несколько минут, что мы с ним поговорили, оказавшись в безопасности, у меня создалось впечатление, что Мэйо — очень приличный юноша.

— Может, так оно и есть. Я знавал немало боксеров, что совсем не походили на головорезов-убийц, какими их принято изображать, даже если круг их знакомств несколько иной, нежели пристал джентльмену. Как бы то ни было, насколько мне известно, вся эта история началась примерно в то время, когда вас похитили. Кокинс, похоже, нелестно отозвался об ирландцах, а этот паренек родом из графства Корк.

— Хотел бы я поглядеть на поединок, — заметил Додж. — Я всегда недолюбливал Кокинса. Дикое животное со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Он же убьет мальчика, — предположил кто-то.

— На мою дочь ирландец произвел сильное впечатление, как манерой держаться, так и физической силой, — отозвался Маклин. — Я в него верю. Барда довольно прожила в гарнизонах и в мужчинах хорошо разбирается.

В дверь вошел полковник Сеймур.

— Джентльмены, все улажено. Охота состоится. Бизоны пасутся у реки: несколько сотен, не меньше. У нас очень опытный проводник, парень по имени Холли Барнс. Он видел зверюг своими глазами. Поедут десять человек; мы поохотимся на славу!

— Только не раньше, чем состоится совещание, Сеймур. Генералы желают, чтобы вы представили свои доводы, или, скорее, доводы Дюрранта. Потом мы выслушаем Доджа. Через три дня, а?

Сеймур нахмурился. .

— Бизоны могут уйти. Я ничего не обещаю.

— Если мы и поедем на охоту, так только после совещания, — твердо объявил генерал Хейни. — Никак не раньше.

Сеймур заколебался. Он рассчитывал, что охота окажется успешной и приведет генералов в снисходительное расположение духа, но с последним утверждением Хейни он спорить не смел.

— Ну что ж, как скажете, сэр. Я надеюсь, что звери не уйдут из этих мест.

— Если уйдут, придется отложить удовольствие, не так ли, Сеймур? Мы на запад не охотиться приехали.

Сеймур покраснел. Ладно же, пусть Дюррант сам улаживает свои проблемы, его ли это дело? Он готов был сместить Доджа с поста инженера, ежели прикажут свыше, но, в конце концов, против Доджа он сам ничего не имеет, это Дюррант не ладит с Доджем, а отнюдь не он, Сеймур. Он всегда уважал Доджа: Додж — квалифицированный специалист и знаток своего дела. Однако Дюррант пользовался большим влиянием в деловых кругах, знакомство с ним могло оказаться небесполезным.

— В форте состоится состязание на приз, — сообщил Сеймур, не подозревая о том, что генералам уже все известно. — Можно сходить поглядеть. Бреннан ставит на путеукладчика по имени Мэйо против кондуктора по имени Сэм Кокинс.

— Я пойду, — решил Хейни. — Вы ко мне присоединитесь, Маклин?

— Разумеется. Надеюсь, что Мэйо выиграет. Я ему очень многим обязан.

Барда Маклин узнала новости от принесшей ужин служанки. Итак, Криспин Мэйо собирается выступать на ринге! Странно, что юноша ни разу не помянул о том, что он -боксер. (Разговор Криса с Репом прошел мимо ее ушей.) Мэйо немного рассказывал девушке об Ирландии, однако о своей жизни почти ничего не сообщил. Прошлое его, вплоть до того самого момента, когда Крис эмигрировал в Штаты и нанялся прокладывать рельсы на магистрали «Юнион Пасифик», оставалось загадкой. Что заставило юношу изменить свои планы?

В ту ночь девушка необычайно долго расчесывала волосы, думая о Крисе. Едва вернулся отец, Барда бросилась к нему.

— Папа, нам следует сделать что-нибудь для Криспина Мэйо! Он показал себя таким храбрецом, он пришел нам на помощь, он спас мне жизнь и помог спасти тебя. А мы его даже не поблагодарили толком!

— Что ты предлагаешь?

— Почему бы нам на первый случай не пригласить его на обед? А там и выясним, что он намерен делать. Может быть, мы сможем ему помочь.

— Может быть, — протянул Маклин. — Но этот человек — профессиональный боксер, Барда. Может, еще настанут времена, когда подобный род занятий человеку перестанут вменять в вину, но сейчас эти люди по большей части — неотесанные дикари, якшаются с картежниками и всяким сбродом.

— Но он показался мне истинным джентльменом!

— Очень многие мужчины кажутся таковыми на первый взгляд. Я не хочу быть несправедливым, но мы его совсем не знаем. Если бы речь шла только обо мне, дело обстояло бы иначе, но у меня юная и очень впечатлительная дочь!

Барда рассмеялась.

— Не такая уж и впечатлительная, папа! Вспомни-ка: я оставалась с ним наедине и днем, и ночью, пока мы разъезжали по прерии, разыскивая тебя. Он для меня не чужой. Он всегда вел себя как джентльмен: он такой заботливый, такой великодушный, такой отважный!

— Кстати, — спросил полковник неожиданно, — нас пригласили на охоту за бизонами. Генерал Грант наказал мне взять тебя с собой, если, конечно, ты захочешь поехать.

— Еще бы! С удовольствием! Никогда не видела бизонов вблизи!

Глава 12

Погода в день поединка выдалась безоблачная. Крис выкатился из постели, в которой провел две долгих ночи, восстанавливая силы. Юноша потянулся, оделся и вышел за дверь, в утреннюю прохладу. Было еще совсем рано, город словно вымер.

Ирландец прошелся по улице; шаги его гулко отдавались эхом. Недавно прошедший дождь развел изрядную слякоть, в рытвинах все еще стояла вода, но грязь уже затвердевала.

Салун Бреннана еще не открылся, впрочем, равно как и прочие заведения. Крис чувствовал себя превосходно. «И отлично!» — сказал себе юноша. Он нимало не заблуждался на свой счет. Несмотря на всю свою уверенность, Мэйо отлично знал, что с борцами, по опыту равными Сэму Кокинсу, он еще не сталкивался, а заранее оценить возможности кондуктора не представлялось возможным, потому что общих противников у них не было. Но сомневаться не приходилось: Сэм — настоящий профессионал.

Крис не сомневался также и в том, что этот день станет для него решающим. В городе у него уже завелись друзья, однако кошелек отощал изрядно, а ирландец понимал — без денег ничего не добьешься. Одержать победу в поединке — вот его единственный шанс, лучший шанс из всех возможных. Кроме того, и Кокинса проучить следует.

Если погода продержится до завтра, генералам крупно повезет: отличный выдастся денек для охоты! Крис генералам ничуть не завидовал. Сам он на охоту ходил только для того, чтобы разжиться мясом к столу… ну, может быть, если откровенно, так еще и для того, чтобы подразнить лесничих. Он задумался о предстоящем поединке. Необходимо выбрать правильный темп. Кокинс опытен, стало быть, Кокинс постарается измотать противника в первых раундах. Нужно беречь силы и не двигаться слишком много; нужно вести себя осмотрительно, не позволить себя одурачить.

Крис остановился на углу какого-то строения и поглядел через улицу. На противоположной стороне у коновязи стоял гнедой конь: поджарый, с черными хвостом и гривой и с очень знакомым клеймом. Крис совершенно не умел читать клейма, но именно это клеймо он уже видел — видел отчетливо, в ясном лунном свете, на боку одной из тех лошадей, что они с Репом угнали из лагеря Джастина Парли.

Откуда он здесь взялся? Неужели кто-то из молодчиков Парли все еще в городе? Конь явно знакомый: такого не скоро забудешь. А привязан он неподалеку от заведения Бреннана!

Крис немного побродил вокруг, но за конем так никто и не вернулся, засим ирландец возвратился в гостиницу и снова растянулся на кровати. Очень скоро в дверь постучали. Крис отворил. На пороге стояли Реппато Пратт и кавалерист Халлоран.

— Как самочувствие? — хором спросили они.

— Отличное, — заверил Крис. — Я тут выходил поразмять ноги. Как насчет перекусить?

Халлоран уже позавтракал в форте, однако составить приятелям компанию не отказался. Друзья направились в харчевню. Здоровяк повар швырнул на стол несколько подносов и придирчиво оглядел Криса.

— Это ты собираешься биться с Кокинсом?

— Я.

— Следи за левой. Левый удар у него что надо, а бьет он на совесть.

— Ты видел его в деле?

— Видел? Я с ним дрался! Он меня отделал так, что вспоминать тошно. Гадина, иначе и не скажешь. Завтра, в это же время, ты уже на опыте будешь знать. Следи, чтобы он пальцем в глаз не ткнул. Это он любит! Выдавит тебе оба глаза, если не остережешься.

Сотрапезники ели молча. Крис Мэйо напрочь позабыл и о гнедом, и о Джастине Парли. Подкрепившись, друзья вернулись в гостиницу: время словно бы остановилось. Крис раздраженно расхаживал по комнате взад и вперед.

Где-то за полчаса до поединка появился Бреннан. Он пристально оглядел Криса.

— Что, готов?

— Готов.

— Пошли. У меня тут повозка.

— Да здесь всего несколько ярдов. Я сам дойду.

— Заткнись и полезай.

В повозке, что оказалась старым почтовым дилижансом, Крис блаженно откинулся на жестком сиденье. Оуэн Бреннан расположился напротив.

— Заключаются баснословные пари, — сообщил владелец салуна. — Я сам поставил на тебя три тысячи.

Крис заморгал.

— Три тысячи? Долларов?

— Ага, и это далеко не все. Полковник Маклин поставил пятьсот. — Бреннан усмехнулся. — Три к одному. Я надеюсь, что до того, как дадут сигнал начинать, прибавится еще тысчонка-другая, и ставки поднимутся до четырех-пяти к одному.

Халлоран принес Крису спортивный костюм: обтягивающее синее трико и пару превосходных легких кожаных башмаков с плоской подошвой, из тех, что носят единоборцы. Ирландец зашел в обнесенный стеною салун и переоделся.

На открытом пространстве за «Красоткой Запада» уже возвели ринг; ярусы посадочных мест пристроены были к ограждению загона, причем самый верхний ряд приходился на уровне последней перекладины.

Зрители уже собрались. На балконе, что красовался сразу над навесом заднего входа, рядами выстроились стулья. Там сидели двое офицеров в синем: вид с балкона открывался просто превосходный.

В разношерстной толпе можно было увидеть рабочих железной дороги и городских забияк, солдат и игроков и несколько развязных женщин; тут собрались и горожане, и фрахтовщики, и им подобные. Вдруг на балконе появился полковник Маклин.

— Джентльмены? Джентльмены! — Все головы повернулись к говорящему. — Я приказал этим людям, — полковник указал на двух вооруженных винтовками солдат, что застыли по обе стороны балкона, — пристрелить любого, кто попытается оборвать канаты или помешать единоборцам. Добавлю, что оба этих человека стреляют без промаха.

В одном конце толпы раздался одобрительный гул, в другом — негодующие вопли. Полковник с достоинством сел.

Набросив куртку на нагие плечи, Крис вышел на ринг.

Вскорости появился и Сэм Кокинс. Сторонники кондуктора разразились приветственными криками, а Халлоран шепнул что-то своему протеже, так что Крис узнал о появлении Сэма, однако ирландец не обернулся и не подал виду, что заметил противника.

— Деликатничать он не станет, — предупредил Халлоран. — Любит апперкоты.

— Ты говоришь об этом в сотый раз, — сообщил Крис.

Тучный сержант из форта играл роль рефери. Он внимательно осмотрел ладони единоборцев и велел Кокинсу подстричь ногти. Послышались возмущенные вопли.

Подняв руки и призывая к тишине, рефери объявил:

— Состязание проводится по правилам Лондонского Призового Ринга! Нокдаун означает конец раунда. Соприкосновение любой части тела, кроме подошв ног, с землей почитается нокдауном, и раунд заканчивается.

Рефери оглянулся на таймкипера и, по сигналу от него, крикнул:

— Время!

Единоборцы сошлись у черты и осторожно двинулись по кругу, не сводя друг с друга глаз. Мускулистое, волосатое тело Сэма Кокинса казалось сосредоточием грубой звериной силы. Крис Мэйо отличался более изящным сложением и белизной кожи, однако мускулы бицепсов и плеч производили впечатление не менее грозное, хотя Кокинс был покрупнее.

Кокинс Выбросил вперед левую руку. Мэйо отпрянул назад. Сэм сделал ложный выпад, однако Крис не поддался на провокацию. Кокинс собирается измотать противника в первых же раундах? Ну что ж, хотя Крис отроду не уставал в начале поединка, он заставит Кокинса попрыгать: пусть-ка подойдет поближе, пусть потрудится! Кокинс снова попробовал финт, но Мэйо увернулся.

— Давай его, Сэм! — заорал кто-то. — Он трусит!

Кокинс подступил ближе. Движения его казались молниеносными. Внезапно Сэм прыгнул вперед и ударил изо всех сил — сперва левой, затем правой. Левый кулак не попал в цель, но Крис замешкался, и сокрушительный удар правой пришелся ему точнехонько в грудь. Ирландцу Это нимало не повредило, но он получил наглядный урок: с Сэмом шутки плохи.

Крис отступил назад. Толпа выкрикивала что-то обидно-насмешливое. Кокинс неожиданно бросился вперед и замолотил обеими руками сразу. Крис прыгнул на него, вжал подбородок в грудь, чтобы избежать ударов, и, ухватив Сэма за талию, резко оторвал противника от земли и швырнул вниз.

Но Сэм оказался проворнее. Это была попытка окончить раунд, но здоровяк легко приземлился на ноги и нанес ответный удар: удар совершенно неожиданный. Крис рассчитывал, что противник его свалится в пыль, и, ослабив захват, отступил назад и на мгновение опустил руки. Коснувшись земли, Сэм Кокинс широко размахнулся правой рукой, могучий кулак впечатался Крису точнехонько промеж глаз, и ирландец рухнул на ковер.

Толпа взревела; Сэму бурно зааплодировали. Единоборец гоголем прошелся по рингу, возвратился в угол и уселся на табуретку.

Тряся головой, Крис побрел в свой угол. Удар оглушил его, потряс до основания и научил не полагаться на быстрый успех.

Минутная передышка — и снова зазвонил колокол. Улыбаясь, Сэм Кокинс вернулся на ринг.

— Все закончится очень быстро, ирландец! Очень-очень быстро! — заверил он.

Крис сделал ложный выпад, затем рубанул противника по ребрам. Именно этого шанса ирландец ждал! Он проворно нырнул под левую руку противника и нанес удар сбоку в то же место. Противники сошлись ступня к ступне, отчаянно тузя друг друга.

Ни один не сдавался. Толпа восторженно бесновалась. Крис чувствовал, что кулаки его попадают в цель. Вдруг кровь ирландца вскипела; ритм движений захватил его, увлек за собой; он увлеченно наносил удар за ударом, попутно ощущая, что и ему достается изрядно, однако это его не заботило. Мэйо любил битву ради битвы, упивался сокрушительной схваткой, свирепой последовательностью выпадов, неистовством побоища.

Кокинс уступил первым; Крис продолжал наступать. Кокинс внезапно вцепился в противника и толкнул его назад, и снова Крис рухнул в пыль. Удар оказался мощным; толпа насмешливо улюлюкала, аплодируя Сэму. Завершился второй раунд.

Темп был просто устрашающий, но Крис чувствовал себя превосходно. Нокдаун ничего не значит; в этом состязании исход зависел не от очков. Поединок закончится только тогда, когда один из единоборцев рухнет и не сможет вернуться к черте в оговоренное время. А Крис отлично себя чувствовал. Он разогрелся, двигался легко и проворно, и самые мощные удары Сэма, казалось, только взбадривали его.

Теперь Сэм Кокинс двинулся вперед: уверенно, не торопясь. Крис вильнул влево, уворачиваясь от хваленой Сэмовой руки, и нанес короткий прямой удар левой, целясь в рот. Затем еще один, подавшись вперед всем телом. Кулак смачно впечатался точно в цель, по подбородку Кокинса потекла струйка крови. Сторонники Криса одобрительно загудели.

— Мэйо — первая кровь! — заорал кто-то на балконе, и Кокинс полез напролом, колотя по чему попало.

Он оттеснил Криса к веревкам, ударил в живот, затем в голову. Кулак правой пришелся ирландцу прямо в ухо, Крис рубанул левой и едва не промахнулся, задев противника только кончиком пальца.

Острая боль пронзила все тело юноши, и Крис едва не закричал. Толпа это заметила, и Сэм Кокинс тоже, но никто не понял, в чем дело, ибо искалеченный палец Крис осмотрительно зажимал в кулаке. Сэм прыгнул вперед, ударил правой в подбородок, затем еще раз. Крис рубанул сбоку левой точнехонько по ребрам, уворачиваясь от правой руки противника, затем нанес еще три удара подряд в то же место, работая, словно отбойный молоток. Кокинс дернулся назад, но Крис не отставал: выпад правой заставил-таки кондуктора потерять равновесие. Толчок был не из самых сильных, однако ирландец правильно выбрал момент: Кокинс пошатнулся и сел на землю.

Начался новый раунд. Сэм Кокинс кружил по рингу, приглядываясь к Крису. Замысел измотать ирландца в первых же раундах себя не оправдал. Сэм резко прыгнул вперед, Крис вильнул вправо, затем ударил левой, не попал и, продолжая наступать, дважды крепко рубанул по ребрам.

— Здесь ты мне не повредишь, мальчик! — насмехался Сэм.

Он сделал короткий выпад правой, Крис качнулся назад и с трудом устоял на ногах. Левой Сэм заехал противнику в лицо и, как только они сцепились в клинче, попытался выдавить Крису глаз большим пальцем. Крис боднул кондуктора в переносицу; здоровяк отпрянул, и, широко размахнувшись правой, ирландец послал врага точнехонько на канаты.

Крис прыгнул на врага и, наскочив на железный правый кулак, качнулся назад. Удержавшись на ногах, он опять бросился на противника, молотя обеими руками. Кокинс яростно отбивался; враги снова сцепились в клинче, и Сэму удалось опрокинуть ирландца назад. Сокрушительный удар правой настиг падающего уже в воздухе. Оглушенный, Крис качнулся в сторону и рухнул на колени.

— Время!

В центр ринга подоспел Халлоран и помог Крису добрести до табуретки.

— Так-то! Так держать! Он уже все равно что готов, Сэм! Осталось всего ничего!

Начался очередной раунд. Халлоран, уже изрядно встревоженный, вытолкнул Криса на ринг. Сэм Кокинс устремился вперед, молотя кулаками в воздухе. Криса швыряло из стороны в сторону, ирландец шатался на ногах, колени его подгибались, он едва не падал. Взяв себя в руки, Мэйо бросился на Кокинса и снова ударил противника под ребро. Не сдаваясь, полагаясь только на силу собственных мускулов, Крис упрямо отражал все попытки Сэма бросить его на землю.

Ирландец держался изо всех сил, парируя выпады; затем он резко подался вперед, поймал локоть Сэма в захват, подобный тискам, и, крутнув здоровяка пару раз, отпихнул его от себя. Кокинс забалансировал на цыпочках, стараясь удержать равновесие. И тут ирландец врезал ему в живот, а затем снова занес руку, целясь в голову, но Сэм успел пригнуться, и удар пропал втуне.

Низко опустив голову, Крис кружил по рингу, медленно вращая руками — ни дать ни взять мельничные жернова! Сэм выбросил вперед левую руку, Крис поднырнул у него под локтем, одновременно заехав Сэму под ребро. Сэм поморщился от боли; мягко спружинив, Крис левой ударил противника в живот, а затем откачнулся назад, и правый кулак угодил кондуктору в голову. Кокинс пошатнулся и едва устоял на ногах.

В первый раз за все раунды Сэм Кокинс осознал, что именно этот поединок он может и проиграть. Эта мысль ужаснулакондуктора; он вцепился в Криса обеими руками и тряхнул противника хорошенько, заехав локтем в бровь, так что из пореза над правым глазом хлынула кровь. Затем левой ударил ирландца в пах.

Упрямо и зло Мэйо отражал удары. Здоровяк наваливался на юношу всей тяжестью своего могучего тела, сбивал Криса с ног, колошматил, мордовал, теснил к краю ринга, швырял на канаты: от соприкосновения с ними тело словно огнем обжигало. Мэйо заехал противнику в ухо, затем боднул головой в грудь и яростной последовательностью ударов оттеснил Кокинса назад.

Набычившись и норовя тыкнуть пальцем в глаз, Кокинс наконец-то сбил Мэйо с ног, и тот снова рухнул на землю.

Поединщики разошлись по своим углам.

— Ты как? — поинтересовался Пратт.

— Все в порядке, — бодро отозвался Крис и вдруг понял, что не соврал.

Кокинс может бить его, колошматить что есть сил, теснить к краю, однако он, Крис, хотя и перемазанный кровью, по-прежнему был в отличной форме и ничуть не устал.

Судья объявил начало следующего раунда, и, не задержавшись ни на мгновение, ирландец вышел на ринг. Кокинс сделал ложный выпад левой, затем довершил удар. Нападение застало Криса врасплох: юноша снова рухнул на землю.

Начался новый раунд. Крис нарочно занес руку выше, чем нужно. Кокинс нырнул, подставляя подбородок под апперкот. Излюбленный прием самого Сэма, как говорили ирландцу перед поединком! Сэм взлетел в воздух, Крис широко размахнулся левой и ударил противника, не дожидаясь, покуда тот приземлится. Кокинс рухнул как подкошенный.

Новый раунд Кокинс начал с того, что обрушил правый кулак на раненую руку Мэйо. Выходит, углядел-таки искалеченный палец! Крис заскрипел зубами от боли; Сэм расхохотался, сделал ложный выпад и заехал правой прямо по ране, затем еще раз и еще. Противники сошлись в клинче, и, глядя мимо головы Сэма Кокинса, Мэйо заметил в углу ринга Мюррея. Тот злобно усмехался. Нос у Мюррея был перебинтован, усмешка открывала широкую брешь в зубах, которой раньше не наблюдалось; ренегат держался прямо, как шомпол, — неудивительно, ребра-то переломаны! Разумеется, именно он подсказал Сэму насчет раны.

Кокинс заехал по больной руке локтем, и Мэйо скривился от боли. Вдруг из самых глубин его существа поднялась волна ярости: поднялась, захлестнула, взорвалась пламенем в черепе. Обезумев от боли, ирландец врезал Кокинсу правой, затем обеими руками заехал в солнечное сплетение. Кокинс откачнулся назад, лицо его посерело; Крис ударил снова, на этот раз наотмашь, правой; могучий кулак рассек кожу над левым глазом противника. А теперь — сбоку! А теперь — справа! Так, хорошо… Сэм покачнулся и едва не упал, но Крис прыгнул вперед и левой ухватил противника за талию.

Три коротких, сокрушительных удара пришлись Сэму в голову. Затем, оттолкнув Кокинса, Крис далеко выбросил вперед правую руку, и кулак впечатался в подбородок противника. Глаза Сэма остекленели, и кондуктор бессильно рухнул в пыль. В то же самое мгновение рука Мюррея качнулась вверх, и в ней блеснул револьвер.

Спрятаться было негде, да Крис Мэйо и не искал укрытия. Последний удар его был настолько мощен, что ирландец по инерции развернулся вполоборота, едва дуло поползло вверх. Воспользовавшись силой толчка, ирландец бросился на Мюррея. Внезапно увидев прямо перед собою эти кошмарные кулаки, Мюррей выстрелил слишком поспешно. Пуля просвистела мимо; правая рука Криса описала широкий полукруг и пошла вниз.

При этом внезапном натиске зрители, что до сих пор напирали друг на друга, проталкиваясь поближе, отпрянули назад. Рука опустилась, могучий удар пришелся точно в плечо Мюррея, и тот рухнул на землю, выронив винтовку.

Растолкав толпу, к месту событий подоспели солдаты; двое снайперов метнулись вперед, но Мюррей уже проскользнул ужом у зрителей под ногами и исчез.

Крис Мэйо вернулся на ринг, но Сэм Кокинс по-прежнему лежал неподвижно и вставать явно не собирался.

Глава 13

Когда Крис возвратился в свой угол, там уже поджидал Бреннан.

— Отлично, Мэйо, отлично. — Он вытащил из кармана две сотни долларов. — Победитель забирает все — и это твое по праву.

— Спасибо, мистер Бреннан.

— Ты еще подраться не собираешься?

Крис пожал плечами.

— Может быть; зарекаться не стоит. Но этой суммы мне для начала хватит. Вы и сами в проигрыше не остались, мистер Бреннан, и думается мне, что любой другой ирландец вам подойдет не хуже меня.

— Это наводит меня на другую мысль, — сказал Оуэн Бреннан. — Я на тебе целое состояние сделал. В таких случаях я привык поступать так, как принято в Ирландии и в Англии. Я поделюсь с тобой своим выигрышем. Я загреб больше пяти тысяч долларов… не скажу тебе, насколько больше… но к твоим двумстам я добавляю еще тысячу.

Крис открыл рот.

— Тысячу долларов? — Юноша с трудом мог поверить в подобную щедрость.

— Заходи ко мне завтра, деньги будут тебя ждать. Но на твоем месте я бы поостерегся. Я видел в городе людей из шайки Парли. Кроме того, эта сволочь Мюррей, что попытался подстрелить тебя, — он наверняка ошивается где-то неподалеку.

Реппато Пратт потянулся к револьверу и наполовину извлек его из кобуры.

— Ты уверен? Здесь ребята Парли?

— Ну, кое-кто из города прибился к шайке, и я их в Ларами давненько не видел, а несколько дней назад эти люди снова объявились.

— Хотел бы я добраться до этого самого Мюррея, — проворчал Реп. — Крис стоял точнехонько между нами, и я не мог выстрелить в гада. Но он напрашивается, ох напрашивается!

Итак, Крис Мэйо стал счастливым обладателем двенадцати сотен долларов: столько денег он в жизни своей не видел. Баснословное состояние для простого ирландского парня! Однако богатство заставляло задуматься об осторожности. Слишком долго он, Крис, нищенствовал, теперь нежданно-негаданно обретенный капитал открывал для ирландца многие двери, что в противном случае остались бы для него навеки закрытыми. Однако что же делать, какую дверь выбрать? Торопиться нельзя, нужно хорошенько обмозговать это дело!

Конечно, купить земли, только где? К тому же надо раздобыть подходящих лошадок, породистого жеребца и несколько кобыл. Разумно будет посоветоваться с Оуэном Бреннаном: он же приехал в эту страну примерно в том же положении, что и сам Крис. Можно спросить и у полковника Маклина: наверняка полковник много чего знает о здешних конезаводах. А ежели сам не знает, то уж верно есть у него подходящие знакомые.

Крис вернулся в гостиницу вместе с Реппато и Халлораном. Оказавшись в комнате, Пратт устроился на корточках у стены.

— Крис, ты сиди тут, никуда не выходи. Я вроде как пройдусь да погляжу; может, чего и узнаю.

— Ты думаешь, что люди Парли не отказались от своего намерения? — спросил Крис.

— От них дождешься! Этот Джастин, он же просто одержимый какой-то! Я понял это еще в шайке. Серебряный Дик осмотрителен, и при этом великий стратег, хотя при Парли старается стушеваться. Дел Робб… ну, за этим нужен глаз да глаз. Он вроде Мюррея: рад выстрелить в кого угодно — по поводу и без повода.

Крис слышал это и прежде, но не понимал, на что ему эти сведения сейчас. Грабить город Парли явно не станет; он, Крис, вскорости сядет в поезд и уедет на запад: поди достань его! Барда Маклин и отец ее в форте, и, стало быть, в безопасности.

Оставшись один, Крис погрузил лицо в теплую воду, прижимая тряпку к распухшему глазу. Глаз почти не открывался, рана над ним оказалась довольно глубокой. Рукам тоже изрядно досталось: руки покраснели и распухли. Неудивительно: ну и лупил же он этого Кокинса, ну и колошматил! С мизинца сорвало рубец, надо будет снова перевязать покрепче.

Боксеры поговаривали, что руки якобы следует защищать перчатками. Крис эту мысль охотно поддерживал. Зачастую поединок еще не заканчивался, а кулаки боксера так распухали, что единоборец опасался бить в полную силу. Перчатки непременно защитят пальцы; что станется с противником, когда отпадет необходимость сдерживать силу удара, это другой разговор. Крис видел перчатки такого рода; многие борцы уже употребляли их в спарринге, и оппонентам приходилось туго! Но руки надо защитить, факт.

До самой темноты Крис ухаживал за своим изрядно пострадавшим телом. Мускулы ныли во многих местах, а синяков было куда больше, чем казалось раньше, во время поединка. Мэйо извел полбутыли конского эликсира и почти всю жестянку какой-то синей мази, купленной вчера Репом. Бедняга сделался липким и скользким, и несло от него за версту. Ирландец растянулся на кровати, надеясь подремать до того, как вернутся остальные.

Благодаря состязанию, Халлоран получил увольнительную и был таким образом избавлен от необходимости эскортировать генералов на охоту. Завтра вместо него отправится кто-то другой. «А ведь мог бы и сам съездить, — подумал Крис. — Поединок-то закончен, и в услугах его больше не нуждаются».

Уже засыпая, Крис вспомнил о гнедом коне. Надо сказать об этом Репу. Надо выяснить, кто его хозяин. Все, что связано с Парли, — очень важно.

Разбудил Криса стук в дверь. Юноша резко разлепил сонные веки и мгновение глядел в потолок, вспоминая, где находится. Стук повторился.

— Сейчас, минуточку! — крикнул ирландец и кубарем скатился с постели.

Все болело, руки и ноги не гнулись. Снаружи занимался рассвет; Крис вдруг понял, что, должно быть, проспал всю ночь напролет. Шатаясь, ирландец подошел к двери: бедняга еще не проснулся толком. За дверью обнаружились Реп и кавалерист Халлоран.

— Как дела, парень? Жив пока? — усмехнулся Реп.

— Скорее мертв, чем жив. Кости болят так, что ужас. Этот Кокинс бить умеет, — признал ирландец.

— А я вот всю ночь резался в карты, — смущенно сообщил Реп. — Обоих лошадей потерял, но у меня хватило ума выйти из игры, пока еще оружие при мне.

Внезапно в голову юноши пришла мысль, та самая, что мучила его накануне вечером.

— Реп, пока я помню: кто из людей Парли разъезжает на породистом гнедом жеребце с черными хвостом и гривой? Клеймо — прямая линия, еще одна прямая линия прямо над нею, а от нее, в свой черед, отходят три вертикальные черты.

— Если ты намерен осесть на Западе, Крис, ты лучше поучись читать клейма. Это клеймо называется «Е-над-чертой». Хозяин коня — Холли Барнс; а жаль, что не я.

Халлоран резко обернулся.

— Холли Барнс? Не может быть! Холли Барнс едет с генералами на охоту в качестве проводника.

Криспин Мэйо похолодел. Руки его, неловко ощупывающие распухшее лицо, застыли в воздухе. Генералы — все до одного — едут на охоту за бизонами, а проводником у них — человек из шайки Парли. Совпадение? Вряд ли!

— Хал, — спросил он, — как так случилось? Ты знаешь?

— Охоту затеял Дюррант. Тот самый инженер железной дороги, что спорит с Доджем касательно прокладки путей. Кто-то навел его на Барнса, а Барнс якобы хвалился, что видел бизонов к северу у реки, так что Дюррант нанял его проводником. — Халлоран уставился на Репа, Крис тоже. — Ты говоришь, что Барнс — из шайки Парли? Того самого Парли, что собирался похитить Шермана, а умыкнул Маклина?

— Ну да, Хал. А теперь его, Парли, ставленник поведет их всех — Гранта, Шермана, Шеридана, Хейни, Доджа, — и поведет туда, куда скажет Парли.

— Может быть, Холли откололся от шайки? — протянул Реп. — Бывает и такое.

— Ты бы в том поручился? — спросил Крис напрямую.

— Нет, конечно, нет, — отвечал Реп. — Я скажу тебе, что я еще узнал: в городе полным-полно дружков Парли. Его банда значительно выросла с тех пор, как мы с ней поцапались.

Крис уставился на Халлорана.

— Нельзя терять ни минуты! Давай быстро в форт, скажи там, чтобы всполошили солдат — и в погоню!

— Ничего не выйдет, — возразил Халлоран. Вытянутое лицо кавалериста было смертельно бледно. — Два патруля в составе двадцати человек в каждом выехали сегодня на рассвете, один — на восток, другой — на запад, вдоль трассы. В форте осталось не более четырех-пяти солдат.

Крис пораскинул мозгами.

— Реп, хватай коня и дуй вдоль путей на запад, скажи патрулю, пусть едет на север вдоль реки, или притока, или что уж там есть, навстречу генералам. Я поскачу прямо к ним. А ты, Хал, гони на восток и направь тамошний патруль в нужном направлении или пошли кого-нибудь вместо себя, только быстро! Нельзя сидеть сложа руки!

Халлоран покачал головой.

— Крис, ты сам не знаешь, что говоришь. Во главе этих патрулей стоят офицеры, и они получили приказ — четкий и ясный. Ты можешь сообщить им о случившемся, а уж послушаются они или нет — кто знает! В нашей власти только рассказать им все, что нам известно, а уж решат они сами.

— Так и расскажи им, черт побери! Расскажи!

Реп уже исчез. Крис Мэйо пристегнул к поясу шестизарядный револьвер, схватил винтовку и выбежал в коридор. Все тело ныло, но ирландец не сбавил темпа. У дверей гостиницы он быстро огляделся. По улицам бродили праздные зеваки, лениво переговариваясь между собой.

Мэйо помчался прямиком к салуну Бреннана; при виде его люди тоже потянулись в ту сторону, гадая, что происходит: в Ларами ирландец сделался заметной фигурой. Владелец салуна как раз открывал заведение, как на него налетел Крис.

— Бреннан, мне нужна лошадь! Лучшая, какую только можно достать за деньги! Быстро! — закричал он.

Бреннан взревел как пароходная сирена.

— Хэнк! Джо! Эй, Свед! Джордж! Пошевеливайтесь там!

Работники Бреннана выросли как из-под земли; зеваки теснились сзади. До Криса донеслись слова: «Парли… Грант и Шерман… засада».

— Я видел Холли верхом на гнедом не далее чем этим утром! Но я даже представить себе не мог…

Из-за угла появился человек, ведя в поводу первоклассного вороного жеребца.

— Держи, Крис! Поезжай — и удачи тебе!

— Я поеду с ним! — Это сказал Джо Хейзл, один из тех, кто поспешил явиться к Бреннану. Юношу тут же поддержали.

— Торопись, парень! — Бреннан хлопнул ирландца по плечу.

— Я догоню тебя с тридцатью — сорока молодцами! Эй, да в городе наберется с сотню парней, и сторонников бывшего Союза, и солдат-конфедератов, что за тебя глотки перегрызут! Все как один — законопослушные граждане!

Крис вскочил в седло и ударил жеребца пятками. В мгновение ока город остался позади. Река протекала чуть севернее; до охотников не больше часа езды, едут они неспешно, потому что никуда не торопятся и еще потому, что за отрядом следует обоз.

Крис пораскинул мозгами. С бизонами он сталкивался только в ту памятную ночь у железнодорожного полотна и ничего о них толком не знал. Тут юноша вспомнил слышанные краем уха обрывки разговоров: выходило, что бизоны якобы пасутся у реки к северу и к югу от форта.

А вот и следы охотников! Тут у юноши перехватило дыхание. На траве четко выделялись отпечатки копыт той самой кобылки, на которой ездила Барда. Их Крис хорошо запомнил. Неужели Барда тоже отправилась на охоту? Или одолжила кому-то свою лошадь?

Барда… скорее всего, это и впрямь она. А Мюррей — в числе бандитов!

Барда. Страх отозвался в сердце острой болью. Снова Барда и Мюррей… Крис осмотрел винтовку. Заряжена. Хорошо!

Здешняя местность ничуть не походила на ту равнину, по которой Крис разъезжал прежде. Не такая открытая, пересеченная, куда больше обнажений породы, тут и там виднеются рощи. Ехать по следу охотничьего отряда оказалось делом несложным. Но вдруг, перпендикулярно ему, обнаружился еще один след. Одинокий всадник промчался во весь опор на северо-запад.

— К бандитам послан, не иначе!

Крис тут же принял решение и, позабыв об охотниках, последовал за одиноким всадником. Ирландец ехал быстро, останавливаясь на каждом холме, чтобы с вершины его внимательно оглядеть местность.

Вскорости он отыскал следы целого отряда всадников: здесь бандиты встретились с посланцем, за которым гнался Крис. Благополучно воссоединившись, они поскакали параллельно тому пути, по которому двигались охотники. Многочисленный отряд, ничего не скажешь!

Крис послал коня вперед; ноздри щекотала пыль. В миле или около того он приметил бизона, затем еще одного. Ирландец поднялся на косогор и смело поскакал вперед. Если ничто другое ему не под силу, он, по крайней мере, пугнет дичь, испортит генералам охоту, и, может статься, военные возвратятся в форт.

Крис потянулся к револьверу. Револьвер на месте; металл успокаивающе холодит руку.

След исчез в лесистой лощинке, и это ирландцу не понравилось. В таком месте легко попасть в западню. Крис повернул на запад, объезжая лощинку кругом. Огибая край оврага и стараясь держаться в тени холмов, юноша заметил охотников на расстоянии примерно мили; и они тоже перевалили через косогор.

Никакого плана у Криса не было, он решительно не представлял себе, что делать. Где-то неподалеку затаились шестнадцать, восемнадцать, может быть, даже двадцать южан-ренегатов, а то и больше. Они вознамерились перебить охотников, что скачут себе по прерии, даже не подозревая о грозящей опасности, а среди них — Барда Маклин. От этой мысли Крису сделалось совсем плохо.

Криспин Мэйо осадил вороного и зорко осмотрелся по сторонам, впиваясь взглядом в каждый куст. Облизнул пересохшие губы и дал шенкеля, пустив коня неспешным шагом.

Крису не удавалось избавиться от ощущения, что чьи-то глаза следят за каждым его движением, что рядом кто-то есть. Волосы встали дыбом. В этих краях кишмя кишат индейцы, но эти люди куда хуже краснокожих, это дикари куда более злобные. Южане-ренегаты. Палачи…

Прямо перед ним холм плавно понижался. Тут же маячила узкая стежка, протоптанная животными, что уводила к деревьям и далее вверх по склону. Крис заколебался, но другого пути не предвиделось, а уезжать слишком далеко от людей, которых следовало предупредить, ирландец не хотел.

Впереди, словно из ниоткуда, возникли три бизона. Зверюги трусцой пересекли тропинку; затем появился еще один. Ниже склон холма порос деревьями, и, повинуясь наитию, ирландец направил черного жеребца прямо к роще. Там он натянул поводья и снял с плеча винтовку.

Четверо всадников ехали по следу бизонов, и одним из них был Мюррей.

Глава 14

Криспин Мэйо неудачно выбрал наблюдательный пост: местность просматривалась почитай что со всех сторон. Один взгляд в его сторону — и юношу бы непременно заметили. Ирландец словно прирос к месту, шепотом успокаивая жеребца и молясь про себя, чтобы тот не заржал в самый неподходящий момент.

Четверо всадников проехали мимо, поднимая клубы пыли; однако Крис не спешил покидать убежища. Сердце юноши бешено колотилось. Ирландец отлично понимал, в сколь незавидном положении оказался. Те, что устроили засаду на генералов, охотно порешат и его, Криса; а уж у Мюррея повод к тому есть!

На юго-западе поднимались горы Медисин-Бау; еще ближе находился приток Ларами, и отряд охотников скакал как раз туда.

Крис ничего не знал о притоке реки, равно как и о здешних краях в общем и целом. Надо полагать, Мюррей и трое бандитов выезжали на разведку, в то время как основной отряд залегает где-то у реки, поближе к бизонам. Вне всякого сомнения, Холли Барнс ведет генералов именно туда, к притоку, а он, Крис, бессилен что-либо предпринять. За охотниками бдительно наблюдают, и ежели он попытается подъехать к отряду и предупредить военных, его тут же пристрелят на месте.

Крис осторожно поднялся вверх по склону и выехал на открытую местность. С гребня холма, сам оставаясь незамеченным, юноша видел на много миль вокруг. Неподалеку паслось стадо бизонов: вполне приличное стадо. Тут ирландца осенило… а что, если пугнуть зверюг навстречу охотникам? Или подогнать их достаточно близко, на расстояние выстрела? Не поможет ли это? Очень может быть…

Крис спустился с хребта и поскакал во весь опор, держась низины между двумя грядами холмов. Снова оказавшись на возвышенности спустя несколько минут, он увидел бизонов на расстоянии не более двух сотен ярдов. Крис шагом направился в их сторону.

Огромный старый бык поднял массивную голову и тупо уставился на чужака. Нерешительно сделал два шага ему навстречу, затем развернулся и затрусил в противоположном направлении. Крис ехал шагом прямо на стадо; бизоны неуверенно двинулись прочь. Банды Парли нигде не было видно: вне всякого сомнения, ренегаты сосредоточили все свое внимание на генералах.

Крис опасливо кружил по равнине: он ровным счетом ничего не знал о повадках бизонов. Познания ирландца в этой области ограничивались случайными сведениями, подхваченными в поезде (впрочем, в памяти почти ничего не сохранилось), да рассказами Реппато Пратта. Помнил он, разумеется, и нашествие бизонов на красную хибарку: яростный, все сметающий на своем пути поток, который Крису удалось-таки повернуть в сторону в ту памятную ночь. Крис Мэйо не хотел повторения тогдашней катастрофы: он задумал только подогнать бизонов на расстояние выстрела, предложить генералам альтернативную дичь и увести их подальше от засады, приманка в которой, надо полагать, все те же бизоны.

Если этот план удастся, то Крис одержит победу над шайкой Парли, даже не вступая в открытый бой. К перестрелке у Криса душа не лежала. Драка — это последнее средство, на случай, если другого не найдется. В числе охотников есть люди, чьи жизни нужны стране. Кроме того, там Барда.

Крис натянул поводья и выждал немного, глядя, как бизоны неспешно ковыляют прочь. А вот у бегущих бизонов вид на редкость нелепый: трусят как-то вприпрыжку, головы мотаются из стороны в сторону, длинные бороды подметают траву. Крис медленно проехал вдоль всего фронта; одного его вида было достаточно, чтобы животные стронулись с места.

Прозрачный воздух был совершенно неподвижен. Крис поднялся в стременах и попытался разглядеть, что происходит за грядою низких холмов, где, по его предположениям, находятся охотники.

Ничего… только дрожит знойное марево, только покой и тишина. Где-то запел жаворонок; высоко над головою лениво описывал круги канюк, следя за развитием событий.

Крис спешился и побрел вперед, ведя вороного в поводу. Бизоны, которых он пугнул, лениво брели через плато, за которым Крис давеча углядел охотников. Ежели животные никуда не свернут, они явят собою отличную мишень и уведут генералов от оврага, где, должно быть, засели люди Парли.

Ветер дул в сторону бизонов; завидев приближающегося чужака, животные уходили прочь, но, поскольку юноша двигался медленно, не спешили и они. Где же люди Парли? Ирландец так и впивался взглядом в распадки меж холмов, зная, что до негодяев не больше полумили, а может быть, и того меньше, и что любой из ренегатов охотно порешит его на месте… только вот теперь они стрелять вряд ли отважатся, побоятся вспугнуть генералов.

Где-то позади — Оуэн Бреннан и его люди, кого бы уж там он ни сманил с собою. В Ларами полно ветеранов войны, тех, что сражались и в том, и в другом лагере. Бреннан, наверное, уже выехал…

Крис снова сел в седло и поехал вперед, слегка подгоняя бизонов. Вдруг в некотором отдалении он увидел отряд генералов: охотники выехали из лощины и остановились. Солнце играло на лоснящихся боках коней, однако с такого расстояния невозможно было определить численность отряда и прочие подробности.

Ирландец направил коня на бизонов: оглядев чужака, зверюги недовольно замотали головами и снова стронулись с места. Испугаться не испугались: к этому всаднику они уже попривыкли, — однако шаг ускорили. Крис — тоже.

Их набралась уже дюжина… да нет, двадцать или около того, и к ним присоединялись все новые. До того животные паслись на лугу вразброд, но теперь стали понемногу сбиваться в стадо. Крис посмотрел в сторону генералов, прикрывая глаза от солнца. Военные словно бы пребывали в нерешительности, обсуждая, идти ли за проводником или попытать счастья со стадом, что двигалось прямо на них.

Впереди бизоны резко свернули к северу, далеко обходя горную складку: там, наверное, или лощина, или глубокий овраг. Крис взял в руки винтовку. Губы пересохли… ну вот, теперь, по крайней мере, он знает, где засели эти дьяволы. Не все, но некоторые. Юноша описал широкий полукруг, огибая опасное место, и тут, как из-под земли, впереди появились трое.

Враги находились всего в тридцати ярдах. Пешие. Что толкнуло его на этот шаг, Крис так и не понял, однако юноша внезапно ударил вороного пятками и поскакал прямо на них.

Поступок этот был совершенно неожидан; жеребец мчался во весь опор, и бандиты не сразу поняли, что жертва скачет к ним, а не от них. Крис наклонился в седле, прицелился в самого дальнего и выстрелил на скаку. Промазал… передернул затвор, снова выстрелил и широко размахнулся прикладом. И на этот раз — попал.

Удар болью отозвался где-то в позвоночнике, в то же самое мгновение винтовка выпалила у самого уха, и перед всадником разверзлась пропасть. Крис резко развернул черного жеребца и направил его вдоль края, оглянувшись через плечо. На земле лежали двое, но один уже поднимался на ноги: не то лошадь его сбила, не то сам споткнулся, торопясь отойти в сторону. Бандит поднял винтовку, но в это самое мгновение земля резко ушла из-под ног, Крис скатился в низину и поскакал через можжевельник.

Вокруг свистели пули… или ему это только казалось? Наконец Крис услышал выстрелы, пригнулся еще ниже и помчался, не разбирая пути. Поднявшись по противоположному склону лощины, ирландец оказался в четверти мили от места событий. Бандиты исчезли. Все, кроме одного, того, что получил удар прикладом: он остался лежать неподвижно, черным пятном выделяясь на серо-буром фоне.

Повернув коня, Крис увидел, что перед ним — приток реки. Где-то тут, за деревьями, засели остальные приспешники Парли. Ирландец спешился среди камней и бурелома, привязал коня в надежном укрытии и быстро зашагал вперед.

Мэйо понятия не имел, что делать. Но бандиты где-то здесь, в кустарнике, их надо выкурить! Юноша проверил наличие патронов… полным-полно! Он поглядел вниз, на деревья, и ровным счетом ничего не увидел. Как ни жаль тратить драгоценный свинец, обстреливая невидимую мишень, необходимо что-то предпринять, упредить генералов, заставить их уйти из опасного места!

В овраге прозвучал чей-то голос: отдает распоряжения, не иначе! Крис опустился на колени за упавшим деревом, укрепил винтовку понадежнее и повел обстрел в глубину. Цели юноша не видел: нужно было вспугнуть бандитов и одновременно поднять шум и предостеречь генералов. Ирландец спускал курок, поднимал дуло на дюйм выше и снова разряжал винтовку. Он старательно выпустил в подозрительное место десять пуль, прочесывая полосу деревьев и надеясь, что противник сложа руки сидеть не станет.

Продолжая стрелять, юноша оглянулся на охотников. Генералы вроде бы остановились… Крис отчетливо представлял себе, как они ругают на чем свет стоит «проклятого идиота», распугавшего дичь, хотя, по чести говоря, выстрелы только погнали бизонов им навстречу.

Джастин Парли привел отряд в боевую готовность. Кто там расхваливает Стюарта? А также и Форреста? Или этого выскочку Янки Кастера? Ну, он им покажет, что такое кавалерийская атака, он их в порошок сотрет!

То, что изначальный план потерпел крах, не давало Парли покоя. Что за эффектный, убедительный жест: похитить Шермана, запытать его, убить и дать знать граду и миру, что он, Парли, отомстил за Атланту. А теперь подвернулся шанс убить всех троих, Гранта, Шермана и Шеридана. Да его назовут героем… героем!

— Майор, — произнес Уоткинс, дюжий мятежник из Арканзаса. — Проклятый ирландец отгоняет бизонов!

— Что? — Героические мечты Парли о том великом дне, когда имя его станут прославлять все непримирившиеся южане, развеялись в дым. — Что еще такое?

— Ирландец… ну, этот боксер. Он отгоняет бизонов.

— Убейте его! — рявкнул Парли. — Ты, Уоткинс, и Мюррей, и Хардт! Идите и остановите мерзавца! Убейте его!

Бандиты отправились на задание пешком, чтобы удобнее было целиться, но тем временем Крис Мэйо подъехал поближе, и, появившись внезапно, ренегаты оказались едва ли не под копытами жеребца. А тогда, вместо того чтобы удрать, этот идиот поскакал прямо на них!

Хардт остался лежать в степи — судя по всему, мертвый. Уоткинс и Мюррей, отчаянно злясь на себя, на судьбу и на Криса Мэйо, укрылись в овраге. На Уоткинса налетел жеребец, однако задел не сильно. Пошатываясь, ренегат вернулся в заросли. Мюррей не отставал.

Мюррей проворно вскарабкался наверх за оброненной винтовкой, затем бегом возвратился в укрытие.

— Куда он подался? — зло спросил бандит у Уоткинса.

— Исчез, — раздраженно проворчал Уоткинс. — Только что был тут, а теперь и нет. Да что с ним такое? Безумен он, что ли?

— Он не безумен, — кратко отозвался Мюррей. — У него просто нервы железные. Этот проклятый Мик бросит вызов аду, вооружившись одним-единственным ведром воды!

Парли снедало нетерпение. Раз уж бизоны двигаются в направлении реки, охотники ближе не подъедут, но они и так в полумиле от оврага и отчасти скрыты за кустарником и можжевельником. Первые две сотни ярдов он поведет коней в поводу, ярдов сто пройдет трусцой, а затем — в атаку!

— Готовы? — зазвенел голос. Парли выхватил рапиру. — Готовы! — повторил он, жалея про себя, что не помнит слова подобающих команд. В нерегулярных войсках, где Парли служил, такие команды почти не использовались, но сейчас оказались бы очень к месту. — Гото…

Пуля взбила пыль в тридцати ярдах от Парли, где-то рядом щелкнул затвор. Вторая пуля ударила в дерево, и во все стороны брызнула кора, третья глухо чавкнула в грязи под ногами у коня.

— Вперед! — заорал Парли. Это слово первым пришло ему на ум: не совсем то; что хотелось бы!

Шеренга всадников рванулась вперед, вверх по склону оврага, а затем дальше в степь, топча полынь и можжевельник.

Мэйо услышал истошный крик главаря. В следующее же мгновение всадники хлынули из оврага в противоположном направлении. Всего ирландец насчитал около двадцати пяти. Резко развернувшись, Мэйо выпалил наугад, один из всадников свалился с седла, и раздался сухой щелчок. Патронник опустел.

В отчаянии Крис принялся перезаряжать винтовку. Враги удирают! Он резко поднял ствол и послал вдогонку отряду пять пуль. Ни одна из них не попала в цель, а заряды снова иссякли. Опустившись на колени, Крис проворно загонял на место патрон за патроном, вознамерившись на этот раз зарядить винтовку под завязку.

Покончив с этим делом, Крис поднялся было на ноги, как вдруг услышал шаги. Юноша вскочил, повернулся, услышал грохот выстрела, а вслед за тем — торжествующий, злобный, исступленный вопль: «Попал!» Винтовка громыхнула снова.

Юноша почувствовал, что падает, протянул руку, чтобы ухватиться за что-нибудь, но ничего не подвернулось. Он споткнулся о бревно, перелетел через него и, приземлившись по другую сторону, пребольно ударился головой о землю. Он услышал топот бегущих ног, истошные крики и, собрав последние силы, спрыгнул в овраг.

Итак, он ранен. Насколько серьезно — неизвестно, но в мыслях царят полное смятение и паника. Надо убираться отсюда… и поживее!

Крис напоролся на куст, продрался сквозь ветви, ударился обо что-то твердое и снова упал. Резко дернувшись, забарахтался в липкой грязи у ручья. Попытался подняться на ноги, снова упал, пополз. Кое-как стерев с лица ил и грязь, он увидел прямо перед собою черное отверстие и заковылял туда.

Не яма, нет, не безопасное прибежище — всего лишь темная брешь в кустарнике, где продиралось какое-то животное. Ирландец пополз по этому подобию туннеля. Дыхание вырывалось с хрипом. Выше, на самом краю оврага, с которого он скатился, звучали выстрелы и ругательства.

— За ним, черт побери! Убейте его!

Ирландец услышал топот бегущих ног. Но тут туннель кончился, юноша, шатаясь, поднялся на ноги и бросился напролом сквозь деревья, не разбирая дороги, налетая на — стволы. В боку пульсировала тупая боль, но что тому причиной — пуля или усталость, — он не знал. Мучительные спазмы то сжимали голову, то отпускали.

Крис упал и снова поднялся на ноги. Винтовка осталась где-то у бревна. И конь там же. Небось достался проклятым ренегатам!

Юноша пробежал несколько шагов, с размаху налетел на дерево и судорожно вцепился в ствол, чтобы не упасть. Повернулся и поглядел назад. Ничего; только листва да кустарник. Крис снова бросился вперед, мечтая только об одном: затаиться в какой-нибудь дыре. Откуда-то донесся крик, затем канонада выстрелов, но ни один не задел беглеца.

Крис мчался со всех ног. Вдруг юноша заметил, что впереди расщелина резко сужается, а под ногами — камень. Беглец подбежал к отверстию в скалах, и каменистое плато словно бы оборвалось: Крис стоял на краю отвесного утеса. Пересохший водопад!

Юноша сделал попытку замедлить бег, остановиться, но силой инерции его влекло вперед. Он перекатился через край, пальцы отчаянно вцепились в камень. Ирландец ухватился за какой-то выступ и уже подумал было, что спасен, но камень обвалился, и юноша рухнул вниз. В полете задел за куст: затрещали ветви, но падение не замедлилось. Последнее, что запомнил Крис, — это бледный кружок света над головой; а затем сомкнулась тьма.

В полумиле от оврага Бреннан с тридцатью всадниками въехал на гребень невысокого холма. Разглядеть ничего не удавалось. Где-то в тени холмов звучали выстрелы охотников.

— Ну, — фыркнул владелец салуна, — они еще…

В этот момент из оврага вырвались люди Парли: стремительная атака началась слишком поспешно и слишком далеко от намеченной цели.

— За ними, друзья! — Бреннан пришпорил коня и поскакал вперед. И открыл огонь.

Неожиданный удар во фланг смешал бандитам все карты. Люди Парли, не отличавшиеся дисциплинированностью и в лучшие времена, дрогнули и отступили. Доблестные всадники Бреннана, по большей части — ветераны Гражданской войны и бесчисленных сражений с индейцами, порадовались возможности снова показать себя в деле. Паля из ружей, они бросились вдогонку ренегатам.

Мгновение — и все было кончено. На земле валялось с полдюжины трупов. Кое-кто, с трудом удерживаясь в седле, умудрился ускакать прочь. Серебряный Дик, повинуясь необдуманному приказу Парли, поднялся по склону одним из последних, при первом же выстреле резко развернул коня и ускакал назад, к реке. Дел Робб держался рядом с ним.

Затрещали кусты, и на прогалину выскочил Мюррей. Глаза бандита налились злостью.

— Куда он подался? — заорал он. — Вы видели Мика?

— Да плюнь ты на него, Мюррей! Хватай коня и уноси ноги! Мы проиграли… разбиты наголову!

Поворотив коней в пятидесяти ярдах от пересохшего водопада, с которого свалился Мэйо, ренегаты поскакали вверх по ущелью, под прикрытие деревьев. По пути они подобрали Уоткинса и еще двоих. Со временем подоспели и другие, пока не набралась целая дюжина.

Но Джастин Парли так и не объявился.

Глава 15

Холли Барнс опасливо поглядел в ту сторону, откуда раздавались выстрелы. Что случилось с Парли? Он, Холли, подвел охотников к самой реке, ближе уже не заманишь — опасно проявлять излишнюю настойчивость. Но тут подошло новое стадо бизонов и отвлекло генералов от намеченного маршрута. А теперь еще выстрелы… что же не сработало?

Вдруг Холли захотелось оказаться за много миль отсюда. Захотелось ускакать прочь, и ускакать быстро, однако оправдать свой уход ему вряд ли удастся. Он нанялся проводником, и ежели нападение все-таки состоится, а он, Барнс, попробует слинять…

Повесят, как пить дать повесят! Грант, конечно, очень милый человек, и Шеридан тоже, но вот Шерман суров и вопросы задавать любит.

Подъехал полковник Сеймур в сопровождении Маклина.

— Барнс, что это еще за перестрелка?

— Не знаю, полковник. Может быть, ковбои дурачатся, пытаются напугать вас, надо думать. Знаете, как это бывает: потом, когда вы уедете из здешних краев, ребята станут врать с три короба да хвастаться, что якобы распугали генералов.

Сеймур досадливо поморщился.

— Пользуясь вашими же словами, Барнс, никто нас не распугал. Еще чего! Вперед!

Барнс облизнул губы.

— Полковник, мне кажется…

— Барнс, мы на охоту приехали. Так давайте охотиться.

Барнс оглядел мирную, непритязательную равнину, на которой тут и там поднимались скалы, а в низинах темнел лес. Но недоумение проводника так и не рассеялось. Вдали заклубилось облако пыли — или это ему показалось?

«Что же там происходит? Что случилось с Парли?»

Барнс повел охотников прямо к бизонам, а затем, когда генералы занялись отстрелом, немного поотстал. Очень хотелось удрать, но проклятого Маклина почему-то интересовала не столько охота, сколько проводник. Уж не узнал ли он Барнса? Но как? Пока Маклин сидел связанным в лагере, Холли находился в Ларами, разнюхивая обстановку.

Барнс изрядно нервничал и боялся, что это отразится на его лице. Маклин — далеко не дурак, а ведь Маклин глаз с него не спускает! И почему-то в руках у него все время винтовка, и смотрит эта самая винтовка в его, Холли, сторону.

Вдруг подскакала Барда Маклин.

— Отец! Смотри!

Маклин обернулся. Вдали появился отряд всадников. Многие лошади показались знакомыми: полковник уже видел их в городе и форте, а уж в том, что касалось лошадей, Маклин отличался памятью поистине ковбойской! Полковник поднес к глазам бинокль и подкрутил окуляры. Бреннан, владелец салуна! Что он тут делает? Синглтон, Куни, лавочник Клайд Диксон… это еще что такое? -

— Давай туда, Сеймур. Происходит что-то странное.

Развернув лошадей, они поскакали во весь опор навстречу отряду. Барда держалась рядом.

Изрядно отстав, Холли Барнс окинул взглядом прерию. Из шайки — никого. На расстоянии примерно сотни ярдов темнела неглубокая лощина. Проводник поскакал в ту сторону под углом, затем резко свернул и исчез в лощине. Ловкий маневр!

Что за безумная идея — перебить генералов. И на черта он, Холли, ввязался в это дело? По глупости, не иначе!

Холли Барнс великим умом не отличался, зато обладал практической сметкой, и в трудную минуту жизни сметка его не подводила. Вот и сейчас внутренний голос подсказал Барнсу, что Невада — край дивный и прекрасный, там и только там воздадут должное талантам Холли Барнса… край этот с нетерпением ждет приезда Холли Барнса… а он все не едет и не едет.

— Ежели ты поскачешь во весь опор, Холли, — сказал себе бандит, — ты встанешь лагерем в тридцати милях отсюда, и чем скорее ты доберешься до этого места, тем лучше!

Криспин Мэйо из графства Корк, человек из Скибберина, Клонакилти и Росскарбери, открыл глаза. Первое, что он увидел, была звезда. Одинокая звезда сияла прямо у него над головой; других почему-то не наблюдалось. Несколько минут юноша полежал неподвижно, надеясь, что звезда не погаснет. Звезда все горела, и наконец он повернул голову.

Шея поворачивалась с трудом, голова словно бы свинцом налилась. Юноша перекатился на живот и с трудом поднялся на четвереньки. Все тело — огромный сгусток боли. Медленно возвращалась память. В него стреляли — стреляли почти в упор, и, в первый раз в жизни, он обратился в паническое бегство. Упал и здорово ударился. Произошло это все, должно быть, несколько часов назад.

Пальцы его нащупали песок… русло реки, надо полагать… Тут Крис вспомнил, что свалился с пересохшего водопада, и подумал было, что приземлился в кусты. Должно быть, куст он миновал в полете и рухнул на песок.

Стояла ночь; что бы там ни происходило на равнине, когда он отключился, — теперь это все уже в прошлом. Тогда время шло к полудню. А теперь темно, или почти темно: темно-синее небо отливало кобальтом, словно сапфир.

Конь потерян, винтовка — тоже.

Бок совсем закоченел; Крис ощупал больное место пальцами и обнаружил запекшуюся кровь и песок. Рубашка прилипла к телу. Крис поднялся на ноги и постоял неуверенно, проверяя, что еще не так.

Выходит, его и впрямь ранили перед тем, как он свалился с обрыва. Рана в боку — явно от пули. Похоже, не очень-то глубокая; побаливает немного, и мускулы онемели. После падения со скалы все тело было в синяках, Крис нетвердо стоял на ногах и качался из стороны в сторону, словно лист под ветром. Но хуже всего дело обстояло с головой.

Ирландец доковылял до гладкого валуна, присел и осторожно ощупал пальцами череп. Голова гудела, но раны вроде бы не было. Стало быть, это не от выстрела. Падение… да он же падал дважды! Когда его подстрелили, он споткнулся о бревно и сильно ударился головой о землю или о камень. Вот тогда-то его и охватила паника: чувство, настолько несвойственное натуре Криса, что он просто не понял, в чем дело!

И он бросился наутек, как заяц, — это он-то, Крис Мэйо, что скорее бы умер, нежели унизился бы до подобного. Природная гордость иссякла, оставив внутри сосущую пустоту: он — вылущенная кожура, жалкий трус! Он бежал и бежал до тех пор, пока пересохший водопад не унес его в темноту. Может быть, тогда он снова ударился головой, раз проспал так долго?

Впрочем, говорят, будто от удара по голове человек может временно утратить рассудок и вытворять черт знает что. Крис глубоко вздохнул. Вот в чем дело, оказывается! Он, безусловно, не первый из храбрецов, но и не из тех, кто поджимает хвост при виде опасности! Это — последствия сокрушительного удара. Мысли смешались, вот и все!

Но рассудок к нему явно возвращается! Крис поднялся на ноги. Рука потянулась к кобуре и нащупала револьвер: что называется, чудом не потерялся! Металл успокаивающе холодил руку.

Глаза юноши постепенно привыкали к темноте, и теперь он уже различал брешь в стене кустарника, через которую проникал свет. Пригнувшись, ирландец продрался сквозь заросли и выбрался на открытый участок. Луна нависала у самого горизонта. Ирландец огляделся: он оказался на дне пересохшего русла реки, с обеих сторон огражденного высокими стенами скал. Пересохший водопад, с которого он свалился, остался позади: в нем и пятнадцати футов не было. Однако же, если он, Крис, рухнул с такой высоты, да при этом еще раз ударился своим непробиваемым ирландским черепом, неудивительно, что сон его длился так долго!

Ни звука. Юноша снова сел и обвел взглядом скалы. Надо выбираться отсюда, но не хотелось при этом снова свалиться с утеса. Вокруг валялось полным-полно сухостоя и поломанных веток. Крис подобрал одну, намереваясь использовать сук в качестве посоха, и, хромая, двинулся вниз по руслу.

Это Мюррей в него стрелял, сомневаться не приходится, особенно если вспомнить истошный крик. А Мюррей мстителен, может статься, до сих пор рыщет по окрестностям, разыскивая свою жертву.

Не пройдя и нескольких ярдов, Крис заметил, что скалы уже не поднимаются отвесной стеной. Однако избитое тело болело все сильнее. Юноша остановился передохнуть.

Глаза его уже привыкли квечернему полумраку. Крис различал темные очертания скал, заросли кустарника, а вдоль одной из стен — узкую тропинку вверх… должно быть, ее проложили олени, бизоны или мустанги.

Ирландец захромал дальше. Правая нога нестерпимо ныла: конечно, это не перелом, а простой ушиб, однако все равно больно. Искалеченная левая рука горела как в огне, голова — тоже. Юноша окинул взглядом узкую, извилистую стежку. Ничего опасного, но юношу пугала сама необходимость напрячь все силы. Однако он храбро двинулся в путь и вскоре оказался наверху.

Горели бесчисленные звезды. Синело прозрачное небо, встающая луна шла на убыль. Окрестности показались знакомыми. Как далеко до Ларами или форта Сандерс? Форт, надо полагать, поближе будет, но юноша утратил всякое представление о пространстве и расстояниях. Отыскать Полярную звезду труда не составило. Звезда оказалась не в том месте: надо полагать, это он сам развернулся не туда.

Крис постоял минуту, опираясь на посох и стараясь определить, где находится. Может быть, винтовка его так и осталась лежать где-то в прерии? А вороной жеребец? Если бандиты его не нашли, так он по-прежнему привязан в укромном убежище!

Крис захромал вперед, проклиная сквозь зубы собственную беспомощность, однако по мере того, как разминались затекшие мускулы, двигаться становилось все легче. Как долго он тут провалялся? Юноша поглядел на звезды, стараясь определить время по Большой Медведице.

Если он правильно рассчитал, сейчас около девяти. То есть, как он и предположил раньше по положению луны, он пролежал без сознания девять часов. Ирландец отыскал дорогу назад к тому месту у оврага, откуда вел обстрел в глубину, выкуривая бандитов. Ничего не было видно; Крис пощупал ногой в темноте.

Ничего. Ирландец подошел к бревну, о которое давеча споткнулся. Бандиты, должно быть, затаились тогда в двух шагах от него. «А потом началась атака», — подумал Крис, вспоминая оглушительную канонаду. Итак, негодяи последовали за Парли? А что произошло потом, на равнине, где бизоны? Неужели генералы погибли? А Барда Маклин?

Вдруг рядом что-то блеснуло: на металле заиграл звездный блик. Крис отбросил посох, наклонился и подобрал винтовку. Рядом валялся котелок. Юноша неловко надвинул его на распухшую голову.

— Везение… чистой воды везение! Теперь бы коня найти!

А почему бы, собственно, и нет? Он привязал жеребца крепко-накрепко, и укрытие казалось вполне надежным. Более того, бандиты торопились и не глядели по сторонам, думая только о том, как убить его, Криса, и претворить в жизнь свой гнусный замысел.

В темноте все казалось иным. Ирландец прислушался. Вдалеке, у реки, в ветвях захохотал пересмешник. Странно, что птице не спится в этот час! Может быть, пересмешника вспугнули? Кто?

Крис схоронился за валуном и обтер винтовку ладонями. Если дуло забито, ружье может взорваться в его руках. Юноше хотелось постучать стволом о валун, однако делать этого не стоило: ежели рядом кто-нибудь есть, странный звук привлечет его внимание.

Крис ощупал землю в поисках сучка, нашел, проверил дуло. Вроде не забито.

Ирландец помнил, где привязал коня. Но жеребец вполне мог оборвать поводья и умчаться в Ларами. В таком случае очень вероятно, что Бреннан отправится искать Криса -на рассвете или чуть позже. Или нет? Хорошо ли он, Крис, знает Бреннана? И в конце концов, разве не Бреннан должен Крису Мэйо тысячу долларов?

Ирландец пожал плечами. Внутренний голос подсказывал ему, что Бреннан все-таки отправится на поиски, узнав об исчезновении боксера -профессионала.

Крис ни на минуту не терял бдительности. И сколько раз приходилось ему в жизни припадать к земле и прислушиваться? Не только лесники тому виной, были и другие враги. Мэйо навострил уши, стараясь уловить малейший звук.

Ничего…

Ирландец поднялся на ноги и, зажав винтовку под мышкой, захромал вперед, туда, где по его представлениям находился конь. Однако мест юноша не узнавал. Вехи, видимые днем, ночью зачастую исчезают, затушевываются; деревья, замеченные вчера, слились в темноте в безликую массу. Крис сделал несколько шагов, стараясь двигаться как можно неслышнее, затем уселся на землю: отчасти — отдохнуть, отчасти — рассмотреть повнимательнее контур ветвей и холмов на фоне неба.

Вдруг он услышал негромкий, едва различимый звук… В ночи кто-то есть! Жеребец? Мюррей? Бреннан? Может быть, Реп?

Ирландец выждал, напряженно прислушиваясь; звук не повторился. Юноша попытался определить в уме, что это было. Стук копыта о камень? Или винтовка задела за ветку? Спустя мгновение Крис двинулся вперед, отчаянно стараясь не шуметь.

Ирландец снова остановился. На этот раз он ничего не услышал, однако голову готов был дать на отсечение: в ночи и впрямь что-то прячется, и не конь, нет. Нервы ирландца натянуты как струна — в ночи отзываются даже на то, чего не улавливает слух.

Что-то там есть, что-то затаилось во тьме…

Крис схоронился под можжевельником, правой рукой потянулся к револьверу и отстегнул ремешок кобуры. Удастся ли ему выхватить оружие достаточно быстро? Реп говорил, что дело не в проворстве, но в том, чтобы револьвер уверенно скользнул в ладонь, чтобы дуло поднялось на нужную высоту, — а там можно и выпалить. Воспользоваться лишним мгновением… То же самое дядюшка говорил о винтовке. А кстати, перезарядил ли он винтовку после того, как опустел патронник? Крис не помнил. Ах, если бы только унялась проклятая головная боль!

Юноша лихорадочно размышлял. С того места, где он оставил коня, можно было заглянуть в овраг. С седла, впрочем; а это совсем другое дело. Однако Крис был уверен, что в данный момент жеребец находится от него в шестидесяти ярдах или около того. Ежели, конечно, конь никуда не делся.

А если Мюррей все еще выслеживает свою жертву? Предположим, что Мюррей отыскал жеребца, оставил его на месте и теперь поджидает в засаде?

Тогда, едва Крис отвяжет коня, пуля вопьется ему, Крису, прямо в позвоночник.

Эта мысль Криса не обрадовала.

Юноша снова схватился за револьвер. За ним охотились Мюррей и еще двое бандитов. Одного он точно уложил; даже если этот тип жив, он не в том состоянии, чтобы шататься по лесу в темноте. Но где Мюррей и его спутник? Или они уехали с Парли?

В ночи царило безмолвие. Ни один листик не шелохнется. Затаившись у можжевельника, Крис долго прислушивался и вот наконец уловил невдалеке легкий шорох, еле слышное побрякивание: это конь грыз удила. Жеребец находился гораздо ближе, нежели представлялось Крису.

Приподняв ногу, Крис осторожно поставил ее на землю. Двигаясь абсолютно беззвучно, он сделал шаг вперед, затем другой.

Слева что-то зашуршало, а побрякивание уздечки доносилось справа! Крис навострил уши. Резко шагнул вправо, проверяя почву, опустил ногу и осторожно перенес на нее вес своего тела.

Над головой кружил козодой; вот он камнем упал вниз и упорхнул. Залитый лунным сиянием мир застыл неподвижно: странные очертания предметов выделялись в призрачном мареве четкими барельефами. У подножия деревьев и валунов легли тени, темные, как они сами; все казалось странным и искаженным, не таким, как при свете дня.

По склону холма с тихим стуком прокатился камешек. Сам по себе? Или кто-то сбил его? Кто?

Невзирая на ночную прохладу, юноша чувствовал, как по лицу ручьями струится пот. Кто же это рыщет рядом? Стрелять Крис боялся: а что, если это Реп или Бреннан разыскивают его в темноте, хоронясь от людей Парли?

Стараясь не шуметь, Крис Мэйо сделал еще шаг вправо. Он по-прежнему находился в тени можжевельника, но заросли кончились: дальше двигаться некуда. Юноша присел на корточки, до боли в глазах вглядываясь вперед.

Жеребец находится на расстоянии менее шестидесяти футов, ниже по склону и чуть правее. Куда ближе, чем представлялось раньше… или удилами побрякивал чужой конь?

Крис проверил револьвер и снова перехватил винтовку поудобнее. Напряженное ожидание начинало действовать на нервы. Ирландец знал, что чувство это опасное, может толкнуть на опрометчивый поступок, который будет стоить ему жизни. Однако, в конце концов, он же понятия не имеет, есть ли кто в темноте или нет. Воображение порою выкидывает странные штуки, а самые естественные шорохи земли и ее обитателей еще усиливают эффект. Звуки, что слышны весь день, вычленить можно только в ночном безмолвии. Мучительная боль, что терзала беднягу от пяток до затылка, нетерпение только усиливала.

Юноша поднял с земли камешек и бросил его ярдов на тридцать вверх по склону. Камешек упал с глухим стуком и покатился по земле. Тишина.

Ниже по склону и чуть правее снова начинались заросли можжевельника. До него оставалось футов двенадцать. Ирландец резко поднялся с земли и бросился к дереву.

Юноша искал только спасительного прикрытия, но на пути его оказалось нечто совсем другое. Вниз юноша ринулся, пригибаясь к самой земле, со всем доступным ему проворством. Под башмаками захрустела галька, а затем плечо с размаху ударилось обо что-то мягкое. Чья-то рука скользнула по лицу Криса, человек опрокинулся на спину, и лицо его озарил лунный свет.

Спутник Мюррея!

Потеряв равновесие, Уоткинс выпустил из рук винтовку, и та упала на землю. Бандит потянулся к ней, и Крис Мэйо выстрелил с места. До врага — не более восьмидесяти футов, винтовка в руках — он просто выстрелил, и всё. Вопреки опасениям, винтовка оказалась заряженной. Уоткинс хрюкнул и попытался было подняться на ноги.

— Черт тебя побери! — сказал он отчетливо — и упал.

В следующее мгновение в дюйме от Мэйо просвистела пуля. Ирландец метнулся вперед, присел, выстрелил, передернул затвор, снова нажал на спуск. Затем прыгнул прямо на затаившегося стрелка, на ходу передергивая затвор. Винтовка выплюнула пламя ему в лицо, резкая вспышка ослепила юношу, но, крепко сжимая оружие в руках, он ударил дулом в темноту: туда, откуда раздался выстрел.

Сокрушительный удар попал в цель: в верхнюю часть тела невидимого врага. Мэйо услышал, как бандит всхрапнул, упал, затем поднялся на ноги и пустился наутек. Ирландец выстрелил наугад: движущийся силуэт был едва различим во тьме. Крис не сомневался, что это Мюррей… не сомневался и в том, что промазал.

Развернувшись, ирландец со всех ног бросился по склону к жеребцу. Если он все еще там. Уоткинс лежал без движения, в лунном свете фигура его казалась громоздкой и неуклюжей.

Юноша нырнул в лощинку: вороной стоял там, никуда не делся. Крис принялся распутывать поводья. Узел не поддавался; расхаживая взад и вперед, жеребец затянул его еще туже. Засунув винтовку под мышку, Крис взялся за узел обеими руками.

— Эй, там! — раздался негромкий, насмешливый голос. — Стой где стоишь, юноша. Я бью без промаха, а твой силуэт четко вырисовывается на фоне неба. Если промахнусь в тебя, то подстрелю коня, а этого ни один из нас не хочет, верно?

Крис застыл на месте.

— Зачем в меня стрелять? Я вас, мистер, не знаю. Какие-то подонки попытались украсть моего коня, и…

— Этот номер у вас не пройдет, мистер Мэйо. Совсем не пройдет. Видите ли, я о вас наслышан. Я знаю, кто вы есть, я все про вас знаю. Скажу более: в моей власти находится некто, в ком вы весьма заинтересованы.

— В вашей власти? Понятия не имею, о чем вы говорите.

Смех незнакомца прозвучал почти дружелюбно.

— Конечно, не имеете, мистер Мэйо. Конечно, нет. Видите ли, тут со мною Барда Маклин.

— С вами? Кто вы?

Снова раздался смех.

— Я — майор Джастин Парли, мистер Мэйо. Вам, полагаю, уже доводилось слышать это имя?

Глава 16

Крис Мэйо словно прирос к месту. Он почти ничего не знал о человеке, с которым оказался лицом к лицу: только то, что он командует шайкой ренегатов и теперь уверяет, будто Барда Маклин в его руках. Крис постарался, чтобы голос его звучал как можно более небрежно.

— Я слышал про вас, майор Парли. Но я не верю, что Барда Маклин у вас.

— А зря. Я захватил ее только благодаря вам. Когда вы не возвратились в Ларами, она решила, что вы лежите в прерии раненый, и поехала вас искать.

А что, на нее похоже! Отважная, великодушная, безрассудная девушка! Крис внутренне напрягся. Этот Парли вряд ли один… а сколько при нем людей? А если Барда и в самом деле в его руках, то где она?

— Вы не верите, что юная леди отправилась вас разыскивать? О, мистер Мэйо, как вы заблуждаетесь! Вы недооцениваете леди. Могла ли она не поехать? Нет, не могла — и поехала! Я вам завидую, мистер Мэйо. Нечасто удается завоевать столь глубокое уважение столь очаровательной леди!

— Если вы ее хоть пальцем тронете…

— Спокойно, мистер Мэйо, спокойно! Я разве дикарь невоспитанный? Мисс Маклин — урожденная леди, а я — джентльмен-южанин.

— Мы много слышали в Ирландии о южанах-джентльменах. — Крис осторожно подбирал слова. — Это замечательно — родиться джентльменом-южанином. Сэр, я вам завидую.

Парли был явно польщен, и это прозвучало в его голосе.

— Мистер Мэйо, я сожалею о том, что мы враги. Ирландское дворянство уходит корнями в глубь веков.

— Это так, сэр. Но я никогда не был вам врагом. На меня напали — и я защищался. А потом мисс Маклин попросила меня помочь ей спасти отца. Мог ли я отказать даме?

Ренегат или нет, но Джастин Парли почитал себя джентльменом, рыцарем без страха и упрека. В данной ситуации лучшим способом поведения было подладиться под этот образ: авось Парли и не выйдет из роли!

— Я бы не тревожился, кабы заранее знал, что вы — истинный джентльмен, сэр. По равнинам Запада разъезжают люди совсем другого сорта!

— Опусти винтовку, — объявил Парли. — Похоже, мы понимаем друг друга.

— Конечно, понимаем, но вы ведь не станете возражать, если я оставлю винтовку при себе? Мне так спокойнее.

Минуту противники молчали. За спиной у Криса послышались осторожные шаги. Держа винтовку на уровне локтя, ирландец резко развернулся и с силой ударил прикладом.

Подкрадывающийся сзади бандит уже занес было винтовку над головой, норовя оглушить Криса. Резкий поворот, сокрушительный удар по ребрам — и бандит рухнул на землю. Глухой стук, хриплый стон — и тишина.

— Что там такое? — крикнул Парли.

— Кажется, кто-то упал, — невозмутимо сообщил Крис и шагнул вперед. — Вроде бы за моей спиной.

Парли затаился в тени, так же, как и Мэйо.

— Садитесь на коня, — приказал майор-самозванец. — Мисс Маклин в моем лагере. Я уверен, она вам обрадуется.

— Простите великодушно, сэр, но я очень сильно сомневаюсь, что у вас есть лагерь, — отозвался Крис. — И к путешествиям я сейчас не особо расположен.

Сколько их там? Может быть, никого нет — только Джастин Парли и он сам? Один попытался было подкрасться сзади, но…

— Мне сдается, что лучше вам уехать подальше отсюда, — предположил Крис. — С наступлением дня линчеватели-виджиланты снова поспешат в прерию, и армейские подразделения тоже. А два патруля уже прочесывают местность, знаете ли… те два, что охраняют магистраль. Они повернули сюда и еще до рассвета возьмут вас в клещи. — Крис понятия не имел, правда ли это, но такое развитие событий казалось вполне логичным.

— Да? — протянул Парли, явно встревоженный. — А вам на что меня предупреждать?

— Послушайте, майор, мне вовсе не улыбается оказаться между двух огней. Я к этой драке непричастен. Я в Штаты приехал всего-то месяца два назад и ровным счетом ничего не знаю о ваших сварах да сумасбродствах. Вы говорите, что Барда Маклин с вами. На что вам похищать девушку, которая только-только переступила порог пансиона, я ума не приложу, но для вас же лучше предоставить ее мне и удирать куда глаза глядят. Удирать во все лопатки. Силы слишком неравны.

— По-твоему, все так просто. — В голосе Парли прозвучало раздраженное нетерпение. Парли, надо полагать, ждет, чтобы тот человек бросился на него, Криса, сзади. — Мы оставим при себе и Барду Маклин, и вас.

Крис осторожно шагнул назад. Лежащий на земле заворочался. Удар прикладом в грудь повредил ему, но не слишком. Наклонившись, Крис забрал у бандита револьвер и нож и подобрал упавшую винтовку. Снял патронташ и, как только негодяй попытался подняться, с силой вмазал ему по голове рукоятью револьвера.

— Это еще что? — возмутился Парли.

— Это череп трещит, — кротко сообщил Крис. — Кто-то попытался наброситься на меня сзади. Ох, и не люблю я этого!

— Бросай ружье, — хрипло приказал Парли, — и выходи, подняв руки.

Крис принял более удобную позу и припал к самой земле, сжимая в руках револьвер упавшего.

— Черта с два, — отвечал юноша. — Можешь открыть огонь, как только надумаешь, майор. — С разговорами о джентльменстве было покончено.

Наступила тишина — полнейшая, неподвижная тишина. Крис подождал немного, слегка нервничая, затем опустил колено к земле и осторожно пополз назад. Он по-прежнему держался в тени, а рядом росло еще дерево. Нога юноши нащупала впадину глубиною в несколько дюймов: тут с гор сбегали потоки. «Расширится по весне», — решил ирландец.

Вороной жеребец нетерпеливо ударил копытом: ему надоело стоять на месте.

Крис решил рискнуть, резко поднялся во весь рост, шагнул к коню и дернул за узел. В первый раз Крис почти развязал его. Чтобы докончить начатое, потребовалось всего лишь несколько секунд. По-прежнему — ни звука. Должно быть, убедившись, что западня не сработала, Парли сбежал, однако гарантий тому — никаких.

Засунув лишний револьвер за пояс и держа в руках обе винтовки, Мэйо вскочил в седло и погнал вороного вниз по размытой ложбинке.

Позади раздался выстрел. Пуля, должно быть, пролетела в нескольких футах от намеченной жертвы, а теперь Крис мчался во весь опор, пригнувшись вперед, чтобы лучше видеть дорогу. Вскорости юноша оказался на дне песчаного каньона. Конь ступал почти неслышно.

Итак, он спасся! Должно быть, рядом с Парли был только один бандит, либо, в силу каких-то причин, негодяи побоялись стрелять. Тот единственный выстрел — дело рук самого Парли, и, скорее всего, лжемайор спустил курок в приступе гнева, не заботясь о последствиях. Хотя кто знает, что произошло на самом деле? Гадать-то можно сколько угодно!

Каньон уводил на юг и быстро расширялся; вокруг расстилалась равнина, поросшая полынью и чахлым можжевельником.

Парли, безусловно, блефовал, надеясь запугать противника, а когда дело не выгорело, отступил… но зачем? На что он, Крис, сдался проклятым ренегатам? Он — мелкая сошка, жизнь его представляет интерес только для самого Криса. Мысль о том, что Барда в руках бандитов, не давала покоя. Ирландец в это не верил, но — кто знает?

Он проехал по оврагу до самой равнины и поскакал через открытую местность к поросшему деревьями косогору. Юноша внимательно огляделся, но конь вроде бы не проявлял беспокойства, и Крис въехал под сень рощицы. Привязав вороного, ирландец прислонился к тополю, не сводя глаз с дороги, по которой приехал.

Он, Крис, вооружен до зубов! Теперь у него — две винтовки, два револьвера и нож и патронов до черта: недаром же он снял с упавшего патронташ. Если на него нападут, он сумеет дать достойный отпор.

Примерно с полчаса Крис заботливо покоил свое израненное тело, затем поднялся на ноги, надел котелок и вернулся к коню. Оседлал жеребца, потрепал его по холке, поговорил с ним ласково: вороному нравилось внимание. Впервые за целый день ощутив голод, ирландец осмотрел седельные сумки. Неожиданно для себя он обнаружил, что Бреннан запихнул туда два сандвича и яблоко. Усевшись так, чтобы видеть залитую лунным светом равнину, Крис сжевал толстый ломоть хлеба с мясом и закусил фруктом. Изрядно проголодавшийся юноша охотно доел бы и второй сандвич, да только кто знает, как долго ему предстоит жить без пищи? Лучше сохранить кое-что на потом.

Он поскакал на юг. Местность становилась все более пересеченной. Перевалив через косогор, он внимательно оглядел бескрайние просторы прерии. Ни души.

Логика подсказывала ему вернуться в форт Сандерс или Ларами и узнать последние новости, выяснить наконец, что произошло.

Чем дальше на запад, к горам, тем более холмистой становилась местность. Ирландец описал несколько кругов, надеясь отыскать отпечатки копыт бардовской кобылки, но все следы перепутались, какие-то — вчерашние, какие-то — совсем старые. Ничего не оставалось делать, как возвращаться в форт Сандерс.

Юноша определил направление по звездам и повернул вороного: тот был в отличной форме, трава Вайоминга явно шла ему на пользу. Слова Парли запали в душу. Неужели Барда Маклин и в самом деле в его руках? Или лжемайор все выдумал? Но он-то, Крис, на что им сдался? Он — никто, мелкая сошка, никому не нужен, кроме себя самого.

Ирландец застегнул куртку. В воздухе похолодало: надо полагать, погода вскорости испортится, а ему, Крису, даже голову приклонить негде. Разъезжать по прерии на породистых лошадях, изображать из себя то солдата, то разведчика — это, конечно, очень даже здорово, особенно если добрым людям на пользу, но состояния на этом не сколотишь.

Впрочем, у него есть двенадцать сотен долларов. Кругленькая сумма, стоит всех полученных ударов; этого вполне достаточно, чтобы открыть свое дело, ежели придет ему такое в голову. Можно купить несколько коней, и…

Что-то ударило в шляпу, и в следующее мгновение донесся грохот выстрела. Мэйо резко развернул коня и ринулся в ближайший распадок. Крис понятия не имел, откуда стреляют, но раз кто-то открыл огонь, нужно укрыться в первой же низине.

Юноша на полном скаку влетел в овраг, промчался галопом сотню ярдов, увидел, что каньон разветвляется, и свернул туда, намереваясь окружным путем возвратиться на прежнее место. Дно было песчаным; ирландец пустил коня шагом, держа в руках одну из винтовок, последнее свое приобретение. Вторая покачивалась у седла.

Мэйо не терял бдительности. Ежели бандиты поскакали в погоню, то, скорее всего, вниз по каньону. Им не придет в голову возвратиться по собственным следам, как это сделал он, Крис. Ирландец уже огибал скалу, когда услышал, как копыто ударило о камень. Ни повернуть, ни прянуть в сторону юноша не мог: вороной несся вперед слишком быстро, такого сразу не остановишь!

Звук послужил своевременным предупреждением, и, когда ирландец завернул за угол, в руках у него была винтовка.

Перед Крисом выросли три всадника, и один из них орал: «Э-гей, теперь ему не жить! Я слово дал его убить — и дни мерзавца сочтены!»

Крис Мэйо знал только один способ драться, а именно — побеждать. Он воспользовался мгновенным преимуществом и открыл огонь.

Всадники находились на расстоянии вытянутой руки. Точным выстрелом ирландец снял говорившего с седла, а затем принялся палить куда придется, едва успевая передергивать затвор: слишком быстро, чтобы прицелиться, но чтобы напугать — достаточно. Один из всадников вонзил шпоры в коня и скакнул мимо Мэйо, остервенело паля на ходу. Пуля обожгла ирландцу щеку… или это ему только показалось? Крис выстрелил в третьего, что повернул коня на сто восемьдесят градусов и во весь опор помчался назад, вверх по каньону.

В этого человека Крис выстрелил дважды, оба раза — тщательно прицелившись. Тот дернулся, поднял руки, но остался в седле. Удержался-таки: хороший наездник!

Поворотив вороного, Крис поскакал назад — поглядеть, что сталось с всадником, который пронесся мимо него вниз по каньону. И человек, и конь уже скрылись из виду; в воздухе нависало облако пыли.

Луна поднялась на несколько градусов выше, заливая степи серебристым светом. Вернувшись назад, Крис оглядел осиротевшего коня: сам гнедой, грива и хвост малость посветлее. Всадник упал-таки и теперь лежал на камнях рядом, не сводя с Криса глаз.

— Черт подери! — проворчал бандит злобно. — Ты не должен был выйти живым из этой передряги! Я…

— Смелый ты парень, — негромко отозвался Крис, — и хвастаться горазд: стреляешь в человека из засады — хорош гусь!

Винтовка бандита валялась на расстоянии футов десяти. Крис забрал у раненого патронташ, затем сходил за ружьем. Теперь у него их три!

— Что ты со мной сделаешь? — поинтересовался ренегат.

Крис пожал плечами.

— Ты мне не нужен, а у тебя в ноге засела пуля, что тебе явно не в радость. С меня и довольно.

Ирландец задумчиво оглядел гнедую лошадку.

— Нечасто в этих краях увидишь человека верхом на кобылке. На моей памяти ты — первый.

— Эта кобылка сто очков вперед даст любому коню!

Ренегат с трудом приподнялся и сел, схватившись рукою за раненую ногу,

— Ты меня здесь бросишь?

Крис снял котелок.

— Прямо в тулью! Новехонький был, когда я уезжал из Ирландии, а теперь — хоть брось. А ведь ты надеялся, что пуля эта угодит мне в череп… так почему бы мне тебя не бросить? — Юноша перевел взгляд на гнедую кобылку. — И все-таки хозяин такой лошадки, который, в придачу, холит скотинку так, как ты, не может быть законченным негодяем!

Крис внимательно осмотрелся по сторонам. Скверное место, очень похоже на западню, но этот человек ранен, и ранен серьезно. Кроме того, Крису приглянулась лошадка. Ухоженная скотинка, знакома и с щеткой, и со скребком!

Юноша спрыгнул с седла.

— Ладно уж, я тебя подлатаю, подсажу на лошадь и отправлю в путь-дорогу. И считай, что свободен — до той поры, пока не настигнет тебя возмездие за твои злодеяния.

Крис положил шляпу на землю поверх свернутой куртки. Затем, убрав за пределы досягаемости все оружие, кроме собственного револьвера, он разрезал штанину раненого.

Пуля не перебила кости, но явно задела ее, оставив рваную рану. В подобной ситуации Крис мало чем мог помочь, однако юноша разложил костерок, достал из седельной сумы котелок, согрел воды и промыл рану, а затем перевязал ногу, разорвав на бинты рубашку пострадавшего.

— Я тебя, парень, подсажу на лошадь. А потом покажу дорогу. И послушайся моего совета, уезжай подальше! Всех вас ждут большие неприятности! Судя по тому, что я слышал, генерал Шерман кротостью не отличается, равно как и жители Ларами.

— Я уеду.

Крис помог раненому подняться, затем обхватил его рукою за талию и подсадил на кобылку. Пока Крис водружал беднягу в седло, лошадь с места не тронулась.

Ренегат смерил взглядом своего спасителя. Квадратная челюсть, изможденный, потрепанный вид… Он порывисто протянул руку.

— Пожмешь, а? Я жалею, что стрелял в тебя. В этой стране все не слава Богу, никогда не знаешь, в кого палишь! Меня кличут Пэрри Блессинг. Я родом из Дундаффа, что в Пенсильвании; оттуда я уехал и поселился у дядюшки в Виргинии, а там и война началась. Я вступил в армию, сражался до конца, и вот — мне еще тридцати нет, а жизнь почитай что кончена! Все потому, что связался с дурными людьми! А тебя как кличут?

— Криспин Мэйо, из графства Корк. Я вот думаю поехать на запад и прикупить себе ранчо где-нибудь в Калифорнии. Лошадок стану разводить, коней ирландской породы. А ежели ты станешь честным человеком да заедешь в ту сторону, так моя дверь завсегда для тебя открыта. Но за котелок ты мне должен. Вряд ли я отыщу другой такой в этой стране!

Блессинг развернул кобылку и поскакал прочь. Крис поглядел ему вслед.

— Великолепная лошадка, загляденье просто! Надеюсь, ничего плохого с ней не случится… Вот еще что! — закричал ирландец. — Погоди-ка на минутку! — Блессинг натянул поводья и остановился, поджидая Криса. — Ты был в шайке. Они захватили девушку? Барду Маклин?

— Нет. — Блессинг развернул лошадь. — Но вскорости захватят.

— Где они встали лагерем? Ты ведь не к ним едешь?

— Нет. — Пэрри Блессинг заколебался. — Есть в горах такое место, где поток низвергается со скалы. Ты ступай прямо к обрыву и пройди мимо кривой сосны. Словом, определишь по скалам, это несложно. Там-то они и будут. Майор собирался воспользоваться тобою в качестве приманки, чтобы завлечь в лагерь девушку, но теперь у него другой план. Сегодня ночью или завтра самое позднее майор похитит ее прямо из форта. — Пэрри помолчал. — С ним поедут Робб, Контего, Мюррей и еще несколько человек. Они жаждут мести.

— Благодарствую. Теперь езжай. И береги кобылку.

Крис в последний раз поглядел вслед отъезжающему, а затем погнал вороного в форт Сандерс.

Может, это правда, а может, и нет, только Крис склонен был поверить Блессингу. А ежели ренегаты снова захватят Барду, ей уже не спастись.

Глава 17

Над безмолвной землей вставала луна. Величественное спокойствие ночи снизошло на дикие просторы Запада, и, подъезжая к форту Сандерс, Криспин Мэйо не слышал ни звука. Только цокот конских копыт.

Странное чувство отчужденности владело юношей, чувство острой, щемящей тоски по чему-то, не имеющему названия… может быть, это ночь виновата? Или здешний край?

Да, он — иммигрант из другой страны, но чувство отчужденности вызвано отнюдь не этим. Крис уже не считал себя чужаком; это — его земля, он принадлежит ей, ибо за последнюю неделю заслужил это право; он знает, что в родные края уже не вернется. Он не из графства Корк, нет, он — человек Запада. Странная отчужденность — это только смутное ощущение, не более; определить его трудно, а объяснить — еще труднее.

Теперь при нем было оружие, и много, но револьверы и винтовки уже не напоминали юноше о своем присутствии. За . последние дни они словно стали частью его самого, казались продолжением руки. Жители этой земли носят оружие не для того, чтобы угрожать ближнему своему, но для того, чтобы отстаивать собственную свободу. Хозяева этой земли только что победили в кровопролитной войне за независимость, и независимость эту не желали утратить. Так что оружие для защиты свобод и прав должно быть под рукой.

Вдалеке замерцали огни.

Форт Сандерс, Ларами, несколько окрестных ранчо. Какими уютными и приветливыми кажутся освещенные окна одинокому ночному всаднику! Ничего, может, еще повезет, может, еще настанет день, когда он, Крис, войдет в такой дом, зажжет спичку, снимет ламповое стекло, затеплит фитиль собственной лампы, присядет отдохнуть в собственной гостиной. Юноша уже ощущал горьковатый запах дыма, ароматы горячей стряпни; блаженно вздохнув, он вытянет под столом ноги. Отдохнет… помечтает, вставая время от времени, чтобы подбросить бревно или помешать, угли в собственном очаге.

Не раз и не два на пути юноши встречались освещенные окна, но одинокие дома эти принадлежали другим людям. Проезжая мимо очередного ранчо, Крис замедлил коня. Хозяин как раз выходил из хлева, держа в одной руке фонарь, в другой — ведерко молока. Незнакомец неспешно побрел к дому, под ноги ему нимбом ложился слабый свет: такой покойный и гостеприимный, не свет небес, нет, но свет дома и мира.

Сейчас заскрипит отворяемая дверь, потом закроется за хозяином, и снова воцарится усыпляющий мрак. Этот человек устроится в кресле, расслабится, возьмет в руки газету или книгу или тихонько побеседует с женой.

— Да сохранится это на веки вечные, — проговорил Крис вслух. — Да сохранится на веки вечные, Господи, ибо это — самые прекрасные мгновения жизни человеческой.

Ирландец проехал по улице Ларами к платной конюшне; грум лениво скосил глаза на полуночного гостя. Крис натянул поводья. — У меня тут жеребец Бреннана, — сообщил он. — Конь мне еще понадобится.

— Да знаю я этого жеребца, — отозвался конюх. — И тебя знаю. Видел поединок своими глазами.

— Позаботься о жеребце. Мне надо повидаться с Бреннаном. — Крис спешился, держа в руках охапку винтовок. — В городе все тихо? Генералы вернулись?

— Не шумнее, чем обычно, Генералы вернулись, и поохотились они на славу: и на бизонов, и на человека.

— А Бреннан?

— Эти тоже приехали, и тоже поохотились всласть, тут ты мне поверь! Привезли гору трупов, и несколько пленных, и захваченных лошадей тоже. — Грум скосил глаза. — И не надо мне говорить, мальчик, что жеребцу необходим уход: а то я сам не вижу! Я ухаживал за конями получше этого еще до того, как тебя от груди отняли.

— Так займись им. Что до груди, меня растили, обмакивая кулак в молоко.

— Кулаки твои я видал! Здорово ты с ними управляешься, хотя кондуктору ты насолил изрядно. Ему нравилось быть первым силачом в округе. Он-то думал, что все ему позволено. А ты взял да все ему испортил!

Криспин Мэйо пересек улицу. Отряхнул штаны, а затем и куртку. Снял котелок и пригладил рукой волосы… мизинец словно огнем обожгло. Придирчиво оглядел заветный головной убор.

Отличный был котелок, ничего не скажешь! Лучшего у него отроду не водилось, а теперь вот в тулье зияет дыра! Ну что ж, лучше здесь, чем ниже. Новую шляпу он как-нибудь добудет…

Бреннан стоял за стойкой. В зубах у него торчала черная сигара. Владелец салуна поглядел мимо нее на Криса, затем водрузил на стойку кружку пива.

— Держи-ка, Мэйо! Когда за человеком охотишься, в глотке пересыхает.

— Барда Маклин в форте?

— Спроси кого другого. Так мне и скажут! Думаю, что да. Сегодня только и разговоров, что о бизонах да о ренегатах. — Бреннан подтолкнул кружку к гостю. — А где тебя черти носили? Мы облазили все окрестности и решили было, что ты валяешься мертвый где-нибудь в зарослях, а вороной убежал либо украден.

— Меня ранили, так что в драке поучаствовать не довелось. С вороным все в порядке. Но главные злодеи по-прежнему на свободе, хотя нескольких я прикончил. Я слышал, что сегодня ночью Парли попытается похитить Барду Маклин.

— Вот идиот! Неужели он никогда не уймется?

— Я говорил с человеком по имени Пэрри Блессинг, с тем, что разъезжает верхом на породистой кобылке. Он мне об этом и рассказал.

— Ты его убил?

— Нет. Я перевязал ему ногу, которую сам же и продырявил, а потом послал на все четыре стороны. Мне ужасно приглянулась кобылка, и я боялся, что если начну стрелять в него, то попаду в лошадь, так что я его отпустил.

— Лошадка классная: смирная, послушная, а уж бегает и прыгает так, что загляденье! Я уж и откупить ее пытался, и украсть думал, и в карты рассчитывал выиграть… но он кобылку не ставит. Ружье, рубашку, даже седло — что угодно, но только не кобылку. — Бреннан покачал головой, неохотно признавая за Блессингом достойное восхищения качество.

— Я поеду в форт. Мне надо поговорить с полковником.

Крис допил пиво. Он устал, устал смертельно. Даже это красочное выражение не передавало всей интенсивности его чувства. Нет, это не смертельная усталость, но смертельно-гробовая, если угодно. Однако же, отворачиваясь от стойки, юноша размышлял только об одном: как его примут в форте.

Конечно, ему не поверят. Похитить девушку из форта, где кишмя кишат солдаты, представляется делом абсолютно невероятным. Впрочем, Парли в достаточной мере безумен, чтобы отважиться на подобное, а к нему присоединятся и Дел Робб, и наверняка — Мюррей.

Сзади раздался голос Бреннана.

— Крис, в городе кипят страсти. Людям это все уже в печенках сидит, на улицах несколько раз затевались перестрелки. Нечестная игра, баловство с оружием — горожане этого терпеть не станут! Люди устали. А у Сэма Кокинса полно подлых дружков. Ты бы поостерегся.

— Я? — удивился Крис.

— Кое-кто тебя совсем не знает, а многие знают только как боксера. Когда разъяренная толпа устраивает погром, а ты оказываешься не в том месте… люди порою допускают ошибки!

Крис кивнул. Затем скользнул взглядом по винтовкам, прислоненным к стойке.

— Эй, Оуэн, — сказал он, — можешь забрать две. Больше одной мне не нужно, а ты — человек честный и обошелся со мною великодушно.

— Тащи их сюда, — приказал Бреннан.

Крис собрал ружья; вес их словно бы удвоился, настолько юноша вымотался за день. Крис отнес добычу в глубину палатки-салуна, куда указал Бреннан.

— У людей Парли забрал?

— Да, у тех, кто под руку подворачивался.

— Отличные ружья; я тебе за них заплачу. — Бреннан окинул винтовки опытным взглядом знатока. — Оставь себе вот эту, она лучше всех. Нагнись-ка. — Заслоняя юношу своим телом, он засунул во внутренний карман куртки Криса тяжелый кожаный мешочек. — Там твоя обещанная тысяча и еще немного, в счет винтовок.

Крис призадумался.

— Бреннан, ты — гордость Донегала, и мое тебе спасибо. Можно попросить тебя об услуге? Побереги денежки для меня до тех пор, покуда эта свара не закончится? Я чертовски устал, боюсь лишнего веса, — откровенно признался юноша. — Того и гляди свалюсь в канаву.

Бреннан хрипло расхохотался, забавляясь от души.

— Сдается мне, Мэйо, что тебя в канаву свалит разве что стадо бизонов.

— Нет, — отозвался Крис. — Атаку бизонов я выстоял. Но вот люди Парли могут. Если я не вернусь, отдай деньги Реппато Пратту, он человек порядочный. — Ирландец вернул Бреннану мешочек, подхватил винтовку и вышел наружу. Подмораживало. На дворе стояла осень, ночи стали холоднее.

Бреннан проводил гостя до двери.

— Вороному нужен отдых. Возьми у Джорджа чалого с клеймом «Вертикальная черта 4-С».

Джордж сонно воззрился на гостя.

— Как, снова ты? Ты что, вообще не спишь?

— Мне нужен чалый.

— Да слышал я через стену. — Джордж поднялся на ноги. — Ты же с ног валишься. Хочешь поспать вон там, в сене?

— После. Я еду в форт. — Крис повернулся к конюху. — Ты следи в оба. В город могут пробраться люди Парли.

— Сюда они не сунутся. — Джордж набросил седло на спину чалого и потуже затянул подпругу, ударив коня в брюхо, чтобы тот выпустил ветры. — Ты знаешь Хейзл Керри? Ее домишко вон там, на заднем дворе. Хейзл вроде как хороводится с бандитами. Особенно с Делом… ну, с тем, что любитель пострелять.

Крис вскарабкался в седло, перекинул винтовку через плечо.

— Может, и загляну, когда вернусь. Мне это все уже в печенках сидит.

У ворот его окликнули. Часовой позвал разводящего. Им оказался Халлоран. Он усмехнулся, гордо демонстрируя Крису новые нашивки.

— Сам Шерман распорядился. Перед тем как уехать из форта.

— Так он уехал?

— Все генералы уехали. Полковник Маклин еще здесь. Утром он уезжает на запад вместе с дочерью.

— Я должен повидать его.

Халлоран поглядел в сторону офицерских казарм.

— Они уже легли, Крис. Подожди до завтра.

Путаясь в словах, Крис объяснил ситуацию. Сейчас ему хотелось одного: прилечь и проспать по меньшей мере неделю, все равно где, в постели, в сарае — где угодно.

Халлоран призадумался.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я отведу тебя. Если там горит свет, я попробую разбудить их.

Темнел пустынный плац. Не обменявшись по пути ни словом, друзья пересекли ровную площадку. Покрасневшие глаза Криспина болели, и разные части его тела властно требовали примочек и мазей. Юноша пребывал в прескверном настроении и хотел поскорее покончить с малоприятным делом.

В одном из окон горел свет, и Халлоран нерешительно постучал. Спустя мгновение дверь открыл сам Маклин. В руке полковника поблескивал револьвер.

— Это вы, юноша? Что случилось?

— Да все этот Парли, сэр. Я говорил с одним человеком из его шайки. Бандиты собираются снова похитить вашу дочь. На этот раз только в порядке личной мести, сдается мне.

— Этот человек одержим.

— Так и есть, сэр. В этом-то все и дело. Он непременно попытается. Я и с ним говорил… Он считает себя последним оставшимся в живых героем Юга, а вовсе не ренегатом и преступником, кем на самом деле является. Он попытается, полковник!

На шум голосов вышла Барда. Распущенные волосы окутывали плечи мягкой волной, девушка куталась в халат, надетый поверх ночной рубашки. Крис снял котелок.

— Отец? Пусть мистер Мэйо переночует здесь. Разве ты не видишь? Он так устал и избит, что с трудом на ногах стоит.

Полковник Маклин окинул юношу придирчивым взглядом, затем улыбнулся.

— Хорошо. У нас тут тесновато, но я распоряжусь, чтобы вам постлали на диване. Заходите, Мэйо. Мы перед вами в неоплатном долгу; приют на ночь — услуга слишком ничтожная!

Полковник вышел на крыльцо и приказал Халлорану усилить стражу.

Когда Маклин возвратился в комнату, Барда уже деловито разбирала одеяла, собственноручно застилая постель. Крис положил котелок на стол и снял куртку. И ужасно смутился, впервые осознав, в каком состоянии его костюм.

— Я поскакал прямо сюда, — сообщил юноша покаянно. — Не было времени переодеться.

Барда повернулась к нему, собираясь что-то сказать, и вскрикнула от ужаса.

— Крис, вы ранены! Бок весь в крови!

— Да это пустое, — смущенно пробормотал ирландец. — Пуля кости не задела.

— А вы откуда знаете? Держу пари, что вы даже не осмотрели рану, — возмутилась девушка. — Снимайте рубашку.

— С вашего позволения, мисс, этого я делать не стану. Это же нарушение всех приличий, а вы — дочь старшего офицера, благовоспитанная молодая леди, и все такое прочее.

— Крис, я промою вашу рану. — Девушка уже открыла сундучок и извлекла на свет корпию, бинты и склянки. — Не беспокойтесь, мне уже приходилось выступать в роли доктора, — сообщила она. — Я, как-никак, дочь полка.

— Она права, Крис, — вмешался полковник. — Вам необходим уход.

— Да мне бы только выспаться, — в отчаянии воскликнул Крис, — и я буду как огурчик…

— Крис Мэйо, извольте исполнять приказание! — потребовала Барда Маклин.

— Но пристало ли мне…

— Забудьте про приличия! Тоже мне, пристало — не пристало! Снимайте рубашку! — приказала девушка.

— Слушаюсь, мисс Маклин, — кротко отозвался Крис.

Он стянул рубашку, поморщившись от боли, ибо ткань отдиралась вместе с запекшейся кровью. Юноша присел на край дивана и покорился своей участи: в течение двадцати минут раны его деловито промывали, прижигали, умащали и перевязывали. Потом полковник и его дочь тщательно осмотрели голову гостя. Опытные пальцы Маклина легко скользили по черепу, осторожно нажимая там и тут.

— Полагаю, вы сильно ушиблись.

— Да, пару раз.

— Вам повезло, что череп не треснул. Думаю, вы поправитесь. Барда, перевяжи заодно и палец, дорогая. А порез над глазом вы получили во время вчерашнего поединка? Он уже заживает. Ох, Мэйо, изрядно же вам досталось!

— Да все как-то так складывается, сэр, неприятности меня словно караулят на каждом шагу!

— А теперь ложитесь и отдыхайте, Крис, — посоветовала Барда. — Я принесу вам чаю.

— Вот это было бы здорово. С тех пор как я уехал из Ирландии, я чаю толком не пробовал. Чашка горячего чая меня отлично согреет.

Барда ушла на кухню. Крис стянул сапоги и, уступая настояниям Маклина, надел одну из рубашек полковника взамен испорченной собственной. Глубоко вздохнул и вытянулся на диване. Ну и устал же он… В жизни так не уста…

Вошла Барда с чашкой чая и остановилась у порога. Маклин улыбнулся.

— Он уснул. О чае не беспокойся — я сам его выпью.

Полковник подобрал котелок и осмотрел пулевое отверстие.

— Близко, — признал он. — Оченьблизко. — Маклин перевел взгляд на Криса, тот, казалось, полностью отключился от окружающего мира. — Неординарный человек, милая. Очень неординарный человек. И ты была права… он — прирожденный джентльмен.

Глава 18

На шторах играли рассветные блики. Крис открыл глаза. В незнакомой комнате царили тишина и полумрак.

Тут юношу озарило. Он — на квартире полковника Маклина, в форте Сандерс! Ирландец резко сел. Выходит, ночью бандиты не пытались осуществить свой замысел. А полковник и Барда уезжают сегодня… стало быть, ренегаты нанесут удар именно сегодня. Непременно сегодня.

Ирландец вскочил на ноги, натянул сапоги и котелок. Кобуры с револьвером он не снял даже на ночь. Крис извлек оружие на свет и крутанул барабан… заряжен!

Юноша проверил патронташ: осталось четырнадцать патронов. Этого должно хватить, тем более что винтовка заряжена, а в куртке есть еще несколько комплектов патронов.

Приподняв шляпу, Крис на цыпочках прокрался к двери, затем одумался и вернулся. На столе валялся забытый конверт и огрызок карандаша. «Спасибо за все. Я приду к поезду, если смогу», — нацарапал Мэйо.

По-прежнему на цыпочках юноша выбрался на улицу, надвинул на лоб котелок и зашагал через плац. Только что прозвучала команда: «Разойдись!» — солдаты неспешно разбредались в разные стороны. Крис подошел к Халлорану.

— Мне понадобится моя лошадь.

— Раненько ты уходишь. Что-нибудь случилось?

— Я вспомнил, что конюх говорил мне, будто кое-кто из банды Парли дружится с женщиной по имени Хейзл Керри. Если ренегаты до сих пор ничего не предприняли, так непременно нападут на станцию или на поезд. Я, пожалуй, навещу ее.

Крис несколько раз согнул и разогнул пальцы. Пальцы чувствовали себя превосходно, равно как и он сам. На удивление превосходно. Ирландец вскочил на чалого и легким галопом поскакал к воротам.

Винтовка болталась за плечами. Крис вытащил револьвер, наслаждаясь тем, как легко рукоять скользнула в ладонь. Да уж, руки у него не крюки! На скаку юноша попытался снять винтовку, и винтовка тоже послушалась. Не то чтобы он сделался великим профессионалом, но дело, безусловно, ладилось.

Говорят, что важен первый выстрел. Хорошо, он учтет. Отныне — никакой пальбы наугад, от нетерпения. Хватит людей пугать.

Крис поставил коня в стойло. Из каморки появился Джордж, на ходу натягивая подтяжки.

— Снова ты? Ну, чего надо?

— Хочу нанести визит. Погляжу, нет ли гостей у Хейзл Керри.

— Ты смотри поосторожнее! Нехорошие это люди. О, я не про Хейзл! Она не хуже, чем прочие женщины ее класса, может, даже получше. Просто Делу она приглянулась.

Крис заколебался, затем оставил винтовку в конюшне. В закрытом помещении с винтовкой трудно управиться. К тому же юноша надеялся, что стрелять не придется.

Ирландец проследил за указующим пальцем Джорджа.

— Видишь? Маленький побеленный домик прямо за загоном Куни? Мимо не пройдешь.

Солнце не поднялось еще над горизонтом, город окутывали серые предрассветные сумерки. Где-то хлопнула дверь, закукарекал петух, зазвенело ведро. Крис вышел на задний двор, перелез через забор платной конюшни и поднялся по аллее.

В загоне Куни паслось несколько коней, все — незнакомые. Юноша остановился на углу, разглядывая побеленную хибарку.

«Невелика… однако там три, а то и четыре комнаты. Лучше войти с черного хода».

Занавеси были опущены, свет погашен. Рука скользнула к кобуре и отстегнула ремешок. Не хотелось, чтобы револьвер застрял именно в тот момент, когда окажется нужен.

Криспин Мэйо, человек из графства Корк и Вайоминга, смерил взглядом расстояние, отделяющее его от цели. Тридцать футов, не больше. Хорошо бы пересечь этот последний отрезок незамеченным!

Мгновение юноша помедлил, затем глубоко вздохнул и двинулся вперед. Из-под ноги с легким стуком выкатился камешек. Поднялось облачко пыли. А вот и заднее крыльцо. Заскрипели ступени. Крис осторожно постучал.

Молчание. Затем дверь тихо отворилась — так тихо, что Крис понял: хозяйка старается не. шуметь. В проеме возникла рыжеволосая девушка: мягкие вьющиеся локоны обрамляли лицо. Высокая прическа рассыпалась, огненные пряди волной падали на плечи. Девушка была на диво хороша собой: впечатления не портили даже жесткие складки у глаз и губ. Крис сразу узнал ее.

— Мне нужна Хейзл Керри, — сообщил ирландец.

— Так меня называют, — тихо проговорила она. — Привет, Криспин, доброго тебе утра.

— Пригласи его в дом, раз уж ты так хорошо его знаешь, — предложил голос.

Девушка заколебалась.

— Уходи, Криспин. Немедленно уходи, и ежели вернёшься в графство Корк, будь так добр, никому не рассказывай про то, что видел. И про меня тоже.

— Ни слова не скажу, ты же меня знаешь, — отозвался Крис. — Но джентльмен, кажется, желает повидать меня?

Девушка отстранилась, и Криспин вошел в дом. Навстречу ему шагнул Дел Робб. На красивом лице играла насмешливая улыбка.

— Так вы знакомы? Ты мне не говорила, любовь моя.

— Она не знала, что я здесь, — тихо отозвался Крис. — Отсюда до тех мест, где мы повстречались, дорожка дальняя, да и знакомство это случайное. Дело было на сельской ярмарке… в Ирландии.

— Хм? Ну что ж, я рад, что вы снова встретились, пусть даже всего на минуту-другую.

— Думаю, ей стоит уехать на запад. — Крис осторожно подбирал слова. — Судя по слухам, тем, кто не в ладах с законом, в городе скоро придется несладко. Грядут большие неприятности.

— Неприятности мы любим, правда, милочка? — улыбнулся Робб. — А ты, ирландец, ты тоже ищешь неприятностей на свою голову? Сдается мне, куда бы я ни пошел, везде слышу твое имя. Пора с этим кончать.

— Да и тебе лучше уехать, — негромко продолжал Крис. — И тебе, и Парли, и прочим. Война окончена, незачем ее затягивать, незачем сеять смуту среди своих же сограждан.

Теперь кухню заливал яркий утренний свет. Вокруг царили чистота и порядок: видно было, что хозяйка дома грязи не любит.

— Для тебя найдется новый дом в другом городе, Хейзл Керри, — негромко настаивал Крис. — Будь добра, садись на поезд и поезжай на запад. Судя по слухам, здесь скоро начнется стрельба и пожары; одинокой женщине тут явно не место.

— Что до стрельбы, это я возьму на себя, — сообщил Робб.

— Против линчевателей-виджилантов? Да если ты задержишься в городе, Робб, тебя непременно вздернут.

— Да слыхал я это! Все вздор!

— Ты так считаешь? Город полон слухов о готовящемся погроме, ты скоро сам убедишься, что горожане отлично знают ваши убежища, и места уже выбраны, и веревки заготовлены. Разумнее уехать отсюда, уехать как можно дальше. .

— Не будь дураком, — насмехался Робб. — Пьянь ирландская байками меня не запугает. А если я и впрямь уеду. — усмехнулся бандит, — то только привесив к поясу твой скальп.

— В присутствии дамы? Ты убьешь человека в присутствии дамы?

— Дамы? Это ты про нее, что ли?

Этот человек твердо вознамерился убить его, Криса. Побахвалится немного, задира чертов, а потом перейдет к делу.

— Стрелок из меня никудышный, — признался Крис. — Я привык к кулачной драке.

— На этот раз, ирландец, этот номер не пройдет. Я тебя убью, как только…

Крис Мэйо вовсе не надеялся решить дело при помощи кулаков, но лишняя доля секунды пришлась кстати, и он первым выхватил револьвер. Ручища ирландца находилась в каком-то дюйме от кобуры: ладонь скользнула под куртку, пальцы сомкнулись на рукояти, рванули курок — и револьвер выпалил.

Дел Робб был слишком уверен в себе и полон презрения к противнику. Бандит знал, что для Криса Мэйо огнестрельное оружие внове; юноша приехал из страны, где ружей не носят. Ренегат рассчитывал, что мальчишка отпрянет назад, станет умолять или, на худой конец, неуклюже полезет за стволом. Но Крис повел себя совершенно иначе; и движения его были точны и быстры. Мгновения оказалось достаточно. Робб замешкался. Он утратил контроль над происходящим, а расстояние не превышало и десяти футов.

Дуло Робба уже шло вверх, когда в бандита угодила пуля. Робб ощутил резкий, сильный толчок в области поясницы. Пальцы судорожно сомкнулись на рукояти револьвера. Пуля продырявила пол, Дел Робб забалансировал на цыпочках, затем снова опустился на пятки. Дуло поднималось все выше, глаза ренегата налились гневом.

Криспин Мэйо сражаться умел. Он привык наступать, теснить противника могучими ударами кулаков. Так он действовал и на этот раз. Пуля угодила в цель; Крис стремительно шагнул вперед и дважды спустил курок. Расстояние не превышало и четырех футов.

Глаза Робба вылезли из орбит, он подался назад и прислонился к дверному косяку.

— Ты, сукин с…

Одним ударом Крис выбил револьвер из его руки. Оружие упало на пол, а Робб все стоял, прислонившись к косяку, колени его медленно подгибались. Затем он рухнул лицом вниз.

Крис шагнул назад и повернулся к Хейзл Керри.

— Мне очень жаль, — проговорил он.

— Оставьте вашу жалость для того, кто в ней нуждается, — отозвалась девушка. — Мне он никогда не нравился. Я его боялась. Он мне угрожал.

— Забудьте об этом. — Крис обвел рукой комнату. — Запакуйте свои пожитки и садитесь на поезд. У вас осталось не более часа, но, пожалуйста, постарайтесь не опоздать!

Он перезарядил револьвер и запихнул его в кобуру.

— Где остальные? Вы знаете?

— В том-то и беда, что не знаю! Но они здесь, в городе.

— Садитесь на поезд! Не ждите до последнего, отправляйтесь прямо сейчас!

Юноша вышел на яркий солнечный свет. Со стороны конюшен к нему направлялись Реппато Пратт и Халлоран.

— Что произошло? — поинтересовался Реп.

— Бандиты здесь. Их надо найти!

— Не беспокойся, — отозвался Халлоран. — Семейство Маклинов проедет через город в сопровождении кавалерийского отряда. Их посадят на поезд, и взвод солдат станет охранять их на протяжении всего пути до конца магистрали и проводит дилижанс до Калифорнии. Так распорядился генерал Шерман.

— Кто там, внутри? Ну, то есть кроме Хейзл? — полюбопытствовал Реп.

— Дел Робб. Он мертв.

Друзья уставились на Криса во все глаза, едва осмеливаясь поверить, однако зная, что в такое время юноша шутить не станет. Дел Робб!

Ирландец перешел через улицу и направился к салуну. У «Красотки Запада» стояло несколько человек. Привязанные к перилам лошади были в пыли и в мыле. Крис вошел внутрь. Бреннан вытащил сигару изо рта.

— Деньги тебя ждут, Мэйо, ежели ты достаточно окреп, что бы таскать на себе такое богатство. — Тут же, на стойке, Бреннан отсчитал всю сумму золотыми монетами, затем сложил деньги в мешочек. — Бери, браток. Ты едешь с Маклином?

— Да, в Калифорнию. Думаю обзавестись ранчо.

— Понятно. Ну что ж, одна кобылка тебя уже ждет на станции. Кобылка Пэрри Блессинга. Он посылает ее тебе в качестве подарка.

Крис покачал головой.

— Не может того быть. Он ни за что не расстанется с лошадкой, пока жив.

— Вот именно. Беднягу убили… убили бандиты Парли. На смертном одре он пожелал, чтобы кобылка досталась тебе, так что кто-то привел ее сюда.

— Кобылка славная! — Криспин Мэйо пораскинул мозгами. — Кто, говоришь, ее привел?

— Да мы этих людей не знаем. Какие-то чужаки, что спугнули убийц и помешали Парли довершить начатое и украсть лошадку. Они привязали кобылку к перилам у станции да там и оставили.

Мэйо оперся ручищами на край стойки и пораскинул мозгами.

— Бреннан, я хочу угостить тебя чем-нибудь. И всех этих джентльменов — тоже. А мне бы пивка.

— Я вообще не пью, — сообщил Бреннан, — но от сигары не откажусь. Удачи тебе!

— Блессинг видел, как приглянулась мне его лошадка, -проговорил Крис не без грусти. — Я рад подарку. Но его мне жаль. Мы могли бы быть друзьями.

Вдалеке раздался паровозный свисток. Крис отхлебнул пива.

— Поедем со мной, Реп. Мне понадобятся помощники, а кто знает мустангов лучше, чем ты?

— А что, Крис, я с превеликим удовольствием! Тем более что насчет мустангов ты прав.

— А вон и кавалерийский отряд, — объявил Бреннан. — Это Маклин и его дочь.

Криспин Мэйо отхлебнул пива, затем еще и отставил кружку. Юноша протянул руку.

— Твоя дорога тоже лежит на запад, верно, Бреннан? Как только магистраль достроят, тебе здесь будет нечего делать.

— Может, и так, — согласился Бреннан и прикусил кончик сигары. — Крис, держи ствол наготове.

Они вышли из салуна. Крис Мэйо отправился в конюшню, забрал винтовку и в сопровождении двух друзей зашагал по улице к железнодорожному полотну. Внезапно юноша вспомнил, что оставил в гостинице саквояж. Ну да пусть там и остается, ничего в нем нет, кроме старых лохмотьев! Снова раздался свисток.

— Я погружу кобылку вместе с лошадьми Маклина, — предположил ирландец вслухх. — В вагоне и для нее хвати места.

По пути то и дело попадались небольшие группы людей, что негромко беседовали промеж себя. Скользнув взглядом по Репу и Крису, они спешили мимо. Один из прохожих сказал что-то вполголоса. Кое-кто обернулся и присмотрелся к друзьям повнимательнее.

Ряд домов выходил на станцию. Крис дошел до угла и пересек улицу. Станция казалась пустынной. Рядом в ожидании поезда ошивались зеваки. На платформе выстроилось несколько оставленных владельцами саквояжей. Одинокий пассажир в сером костюме английского покроя раскуривал трубку, повернувшись к друзьям спиной.

Реп кивнул в сторону перил.

— Вон твоя лошадка. Правда, красавица? Заберем?

— Погоди. — Крис не совсем понимал, чего ждет, но что-то подсказывало юноше: если Парли и впрямь задумал нанести удар, то это произойдет теперь или никогда.

По улице промчались двое кавалеристов, ведя в поводу полковничьего мерина и кобылку Барды. Затем показалась шеренга всадников. Впереди отряда ехал полковник Маклин. По правую его руку скакал лейтенант, по левую — Барда.

Двое кавалеристов привязали приведенных лошадей и развернулись, поджидая отряд. Оба — вооружены до зубов и готовы к любым неожиданностям.

Подоспел сменившийся с дежурства Халлоран. И он тоже был во всеоружии.

— Не нравится мне здесь, — шепнул Реп приятелю. — Могу поклясться, что Парли что-то затевает.

Снова раздался пронзительный свисток. Вдали показался поезд. Маклин, лейтенант и Барда подъехали к коновязи и спешились. Один из поджидающих кавалеристов принял поводья: эти лошади были казенными. Мерин и кобылка стояли рядом неоседланными; их предстояло погрузить в вагон для долгого путешествия.

Крис подошел поближе.

— Сэр?

Маклин остановился.

— Как самочувствие, Мэйо? Что я могу для вас сделать?

— У меня тут кобылка, сэр. Очень породистая кобылка, по наследству мне досталась. Я тоже еду в Калифорнию, и вот подумал, а не найдется ли для нее места в вагоне рядом с вашими лошадками? Я охотно заплачу.

— Разумеется, и платить вам ни в коем случае не придется. Сержант, позаботьтесь. — Маклин оглянулся по сторонам. — Где кобылка?

Крис указал на коновязь, и сержант послушно направился к лошади.

— Подождите, — окликнул его Крис вполголоса. — Лучше я сам за ней схожу. Может быть, это ловушка. Думаю, что люди Парли знают, как приглянулась мне эта лошадка.

Сержант расстегнул кобуру.

— Да, сэр. Ну, я им покажу!

— Это моя кобылка. Прикройте меня, если сможете.

Юноша оглянулся по сторонам. Полковник и Барда неспешно шли к поезду, лейтенант не отставал.

Крис резко повернулся, и Реп проворно отступил назад, чтобы избежать столкновения.

— Сержант! Они наверняка в поезде! Ренегаты, я хочу сказать! Они могут быть только там!

Сержант окинул состав зорким взглядом.

— Сомневаюсь, но, может быть, вы и правы.

Он зашагал к кавалеристам, что собрались было спешиться. По слову сержанта всадники развернули коней и поскакали к поезду.

Сходни уже опустили. Крис отвязал кобылку и побрел к составу. Один из кавалеристов уже вел к вагону полковничьего мерина. Мэйо последовал за ним. Держась так, чтобы между ним и поездом все время находилась кобылка, юноша вытащил револьвер и засунул его за манжет, чтобы был под рукой.

Кони поднялись по сходням. Ирландец не сводил с них глаз. Юноша уже заметил, что машинист почему-то так и не вышел из будки. Тормозной кондуктор стоял у вагона, в котором поедет полковник. Вот он отошел в сторону, пропуская семейство Маклинов вперед.

Двое кавалеристов проехали вдоль состава, заглядывая в окна. Покачали головами.

— Никого, — объявил сержант. — Вы их переоценили, мистер Мэйо.

Крис обвел глазами поезд. Два пассажирских вагона, два грузовых, вагон для скота и еще один почтовый. Где? Ну где же?

Юноша подошел поближе и проследил за тем, как Реп привязывает кобылку в стойле. Этот вагон изначально не был предназначен к перевозке скота: его переоборудовали и приспособили для перевозки животных, принадлежащих железнодорожным инженерам или офицерам армии. Небрежно сколоченные стойла высоким качеством не отличались.

Крис поглядел в сторону паровоза. Никого. Под ложечкой засосало, губы пересохли. Юноша чувствовал: кольцо смыкается, смертельная опасность подстерегает повсюду, куда ни глянь. Шею так и сводило.

Ирландец засунул руку под куртку и взялся за рукоять револьвера, затем медленно прошелся вдоль вагонов. Грузовой вагон, следующий сразу за паровозом, не был опечатан. Крис прошел мимо, затем направился к сержанту.

— Они там, жизнью готов поручиться, что там! Кто-то спрятался в тендере или даже в самой будке и держит машиниста под прицелом. Ты только погляди на него! Даже не сошел поразмять ноги!

— Да в будке не особо спрячешься, — засомневался сержант. — Я поговорю с лейтенантом.

Он неторопливо зашагал к хвостовому вагону. Крис не спускал глаз с двери грузового вагона. Должно быть, оттуда можно наблюдать? Сквозь зазор между досками? Или сквозь дверную щель?

Вдруг раздался паровозный свисток. Поезд дрогнул, колеса завращались. Крис снова обвел глазами поезд. Маклин и Барда уже поднялись в вагон.

Пока сержант что-то взволнованно объяснял лейтенанту, поезд тронулся. Крис сразу понял: дан приказ отъезжать, и немедленно. Юноша резко обернулся, схватился за сходни ближайшего вагона и подтянулся на руках.

Реп, что как раз сошел на землю, быстрее молнии метнулся к вагону и тоже оказался в поезде.

Лейтенант бросился вперед, но поезд уже набирал скорость, а до последнего вагона оставалось шагов двадцать. К тому времени как он окажется у сходней, поезд помчится на всех парах: состав стремительно разгонялся. Можно выслать в погоню кавалерийский отряд, да только вряд ли лейтенант на это пойдет: убоится ответственности. Много ли стоят подозрения ирландского простачка? Скорее всего, просто пожмет плечами и отнесет это все за счет странностей машиниста, которому взбрело в голову разогнать состав, чтобы наверстать время. Но ведь Маклинов должен сопровождать взвод солдат! Неужели лейтенант не прикажет хотя бы им поспешить вслед за поездом?

Крис перебрался в вагон, следующий за тем, где, по подозрениям ирландца, затаились бандиты, и уселся у стоп-крана. Как ренегаты рассчитывают сойти на полном ходу? Или где-то впереди поджидают лошади — там, где они предполагают остановиться? А оттуда они сразу помчатся в горы Медисин-Бау?

По обе стороны вагона были двери, но на ходу соскочить непросто, разве что дорога резко пойдет в гору, как в том самом месте, где бандиты изначально собирались напасть на поезд. У крохотной красной станции, где он, Крис, впервые позволил втянуть себя в эту свистопляску!

Ирландец понятия не имел, каким окажется рельеф местности, но Парли, надо полагать, все рассчитал заранее.

И еще кое-что. Через крохотную дверцу в дальнем конце вагона при желании вполне можно протиснуться. Выбравшись сквозь нее, бандиты пройдут по крышам к тому вагону, в котором едут Маклин и Барда.

Ирландец встал. Для того, кто привык к корабельной качке, не составит трудя пройти по крышам вагонов. Он пробалансировал по узкому мостику и, двигаясь в конец состава, перебрался через второй грузовой вагон. Юноша оглянулся… погони пока нет.

Можно вытащить штифт и разъединить состав, да только это не выход, потому что бандиты наверняка едут в грузовом вагоне, а грузовой вагон присоединен к паровозу. Паровоз просто-напросто даст задний ход и снова подцепит вагон.

Юноша спустился по навесной лестнице и вошел в пассажирский вагон, где расположилось семейство Маклинов. Реп стоял рядом с полковником. Барда сидела подле отца, лицо девушки напряглось, в расширенных глазах застыл ужас. Только двое солдат успели вскочить в поезд, двое из обещанного эскорта.

— Поезд слишком быстро тронулся, — озабоченно разъяснял Реп. — Солдаты как раз спешили к вагону, а машинист взял да и отправил состав. Что-то тут неладно.

— Сэр, — сообщил Крис Маклину. — Сдается мне, враги засели в первом вагоне. Они либо задумали выбраться через маленькую дверцу в конце вагона, что рядом с тендером, и перейти сюда по подвесному мостику, либо где-то впереди их ждут лошади.

— А машинист?

— Они держат его под прицелом, я уверен, сэр. Он из будки даже носу не высунул… Я хочу сказать, что один-два бандита наверняка спрятались в тендере и взяли беднягу на мушку. Он вынужден слушаться или получит пулю в брюхо.

— Понятно. — Полковник Маклин огляделся. — Разумная теория! Ну что ж, по меньшей мере пятеро из нас вооружены. — Он поднялся на ноги и обвел взором пассажиров. Трое мужчин и две женщины. — Джентльмены, — громко воззвал он. — Вы при оружии?

Высокий, худощавый старик поднял взгляд: холодные как сталь глаза уставились прямо на собеседника.

— Полковник, да меня без ствола не видали с тех самых пор, как я был недомерком не выше жабы.

Маклин коротко объяснил ситуацию. Старикан смачно сплюнул в медную плевательницу.

— Я еду в Калифорнию, ясно? Я заплатил за проезд, ясно? Я доберусь на этом поезде до Ада-на-Колесах, а потом сяду в дилижанс, и пусть кто-нибудь только попробует сунуть мне палку в колеса! С тех пор как я был мальчишкой несмышленым, я только и мечтал, что прокатиться на этих самых паровозах. Ежели эти парни к нам пристанут или, скажем, побеспокоят милую леди, рассчитывайте на меня. Я одного-двух уложу как нечего делать!

Реп переглянулся с Крисом и усмехнулся. Достойный союзник!

Маклин повернулся к остальным. Один, толстощекий коммивояжер в жемчужно-сером котелке, вытащил из-под куртки шестизарядный револьвер и помахал им в воздухе.

— Да, сэр. Я с вами.

Пухленькая блондинка с туго перетянутой талией извлекла из ридикюля «ремингтон-44». Положила его на колени и мило улыбнулась спутникам.

— Солдатики меня вовеки в беде не оставляли, так что сдавайте карты, полковник, я сделаю ход, когда скажете.

— Вы неподражаемы, мэм, — поклонился Маклин.

Встал и третий пассажир, в костюме английского покроя. Щеки его слегка раскраснелись.

— Вы полагаете, начнется перестрелка?

— Надеюсь, что нет, — отвечал Маклин. — Но очень возможно.

— У меня есть дробовик, — гордо сообщил пижон. — Захватил с собой, чтобы пострелять степных тетеревов или перепелок, но ежели вы считаете…

— Когда придет время, — предложил Маклин, — просто наставьте его на бандитов и что есть мочи жмите на спусковой крючок. Ужо будут вам птицы, да еще какие: что называется, стреляные воробьи!

Второй женщиной оказалась Хейзл Керри. Не говоря ни слова, она продемонстрировала собравшимся изящный короткоствольный револьвер с отливающей жемчугом рукоятью.

— Мэйо, друг мой, — воскликнул полковник Маклин почти весело, — да у нас тут целый гарнизон! Десять стволов! Парли на это вряд ли рассчитывал!

Крис положил винтовку на сиденье и снова проверил револьвер. Поезд прогрохотал через переезд, затем свернул в туннель, проложенный сквозь холмы, и снова выкатился на открытую равнину. Снова раздался паровозный свисток… это еще зачем?

Крис выглянул в окно, щурясь от дыма и угольной пыли. Зола забивалась в ноздри. Впереди, насколько хватает глаз, местность казалась пустынной: равнина поросла жесткой бурой травой, тут и там торчали острые камни. Снова раздался паровозный свисток; долгий, тягучий звук уныло повис над холмами. Поезд снова прогрохотал через переезд. Ирландец беспокойно заерзал.

— Схожу-ка я туда, — предложил он Маклину. — Думается мне, что это сигнал. Может быть, я их задержу. — Мэйо двинулся к концу вагона, Реп и старикан увязались следом.

— Если они на паровозе, — просиял старик, — ужо мы их оттуда вытряхнем!

Крис шел впереди. Шагнул на сцепление, ухватился за лестницу следующего вагона, легко вскарабкался по ступеням. Прошелся по навесному мостику, перепрыгнул на крышу следующего вагона. Вдруг, нежданно-негаданно, на тендере появился человек с винчестером в руках. Он расставил ноги и приложил винтовку к плечу.

Позади раздался зловещий грохот выстрела, человек с винтовкой медленно шагнул назад, сел прямо на уголь, затем перекувырнулся в воздухе и исчез.

Поезд снова засвистел, замедляя ход. Крис опять двинулся вперед по раскачивающимся крышам вагонов.

Слева, со стороны холмов, появился небольшой отряд всадников. И восемь-девять лошадей в поводу.

Крис перескочил на тендер. Глаза его скользнули по мертвому телу. Откуда ни возьмись, появился еще один бандит и обернулся к юноше. Опасаясь застрелить машиниста, Крис засунул револьвер в кобуру и прыгнул вперед.

Бандит подался было назад, плечо Криса ударилось ему в грудь. Ренегат свалился вниз по ступеням, Крис, не удержавшись, полетел следом, рухнул на землю, подмяв негодяя под себя, и покатился по траве, не размыкая железной хватки. Поезд пронесся мимо.

Глядя вслед уходящему поезду, Крис услышал выстрелы: пассажиры открыли огонь. Лающий грохот канонады затих вдали. Пошатываясь, юноша поднялся на ноги; падение на мгновение оглушило его. Крис осмотрелся. Кони вставали на дыбы, били копытами; всадники во весь опор мчались к горам.

Юноша обернулся к упавшему. Бандит распростерся на земле, не подавая признаков жизни, голова его свернулась на сторону под совершенно недопустимым углом. Крис снял с тела револьвер и закрепил патронташ на собственном поясе. Предполагаемый мертвец перекатился на бок и застонал, рука потянулась к шее. А ведь Крис готов был поклясться, что шея сломана!

Поезд растаял вдали.

Крис был один. Где-то неподалеку от железнодорожного полотна рыщут верховые бандиты. Первым делом следует убраться из поля зрения.

Очень может быть, что поезд за ним вернется. Однако едва эта мысль пришла Крису в голову, как юноша тотчас же прогнал ее. Вернется, как же! В поезде полным-полно ренегатов, готовых нанести удар, и все они понимают, что замысел их опять не увенчался успехом!

Ирландец быстро огляделся по сторонам, затем метнулся к ближайшим камням. Груда валунов представляла собою никудышное убежище. Однако, воспользовавшись этой преградой, чтобы укрыться от глаз лежащего на земле бандита, юноша перебежал к соседнему завалу камней.

Там обнаружилось несколько чахлых деревьев и, как ни странно, лощинка. Юноша спустился вниз и прошел немного вперед, а потом снова выбрался на равнину. Крис не собирался удаляться от железнодорожного полотна, ибо только оттуда можно было ждать помощи. Ирландец просто хотел исчезнуть на то время, когда бандиты вернутся… если, конечно, они и впрямь вернутся.

Ирландец нашел трещину в скалах, забился туда и вскарабкался на самый верх. Распластавшись на бурой траве, Мэйо оглядел местность сверху.

Бандит поднялся на ноги и осмотрелся по сторонам. Как давно он пришел в сознание? Вспомнит ли, что кто-то свалился с поезда вместе с ним? Или решит, что был один?

Разбойник ощупал пояс… револьвер и патронташ исчезли.

«Это меня выдаст, — решил Крис. — Но без патронов тоже нельзя».

Бандит прошел немного вдоль путей, отыскал отпечатки копыт и постоял там, уперев руки в боки и, должно быть, ругаясь на чем свет стоит. Крис Мэйо находился слишком далеко, чтобы разобрать слова, но примерно представлял себе, о чем идет речь. Вскорости негодяй двинулся дальше, по следам коней. Время от времени он останавливался и внимательно оглядывался по сторонам.

Надвинув на лоб квадратный котелок, Крис Мэйо не спускал глаз с бандита. Ренегат, конечно, попытается отыскать друзей, только лучше бы ему поторопиться, а то ничего не выйдет. Теперь, когда последняя попытка ренегатов окончилась неудачей, негодяи наверняка угомонятся. А в скором времени, надо полагать, вся шайка окажется в руках властей.

Однако сам Крис оказался в отчаянном положении. Один, без лошади, в дикой прерии! До форте Сандерс далеко; пожалуй, даже дальше, чем до следующей станции.

Со своего наблюдательного пункта ирландец оглядел равнину, что расстилалась по обе стороны от путей. Юноша устроился на склоне холма, отсюда прерия просматривалась на многие мили.

Сняв нагруженную монетами куртку, юноша перебросил ее через плечо и побрел вниз по холму к железнодорожному полотну.

Ничего не оставалось делать, как только идти вдоль путей.

Солнце припекало. Мэйо упорно шагал вперед, переступая через шпалы, проложенные через разные промежутки. Со временем юноша снял воротничок и запихнул в карман куртки, затем поступил так же и с галстуком. Обвел глазами равнину. Глаза эти были уже не те, что раньше; они привыкли к бескрайним просторам Запада, научились охватывать все разом и выделять нужное. Юноша отер испарину и снова двинулся вперед.

При нем было два револьвера, один — «наследство» убитого телеграфиста, другой — снятый с бандита, пока тот валялся без сознания. Патронов тоже хватало, однако весили они изрядно. Ружья — тоже. Время от времени Мэйо останавливался, отирал пот, оглядывался по сторонам и шел дальше.

Очень хотелось пить, но воды не было. Земля представляла собою мелкую пыль; тут и там, насколько хватает глаз, топорщилась полынь.

С тех пор как пробило полдень, минуло уже более двух часов, когда Крис увидел хижину. Построенная из местного камня, хибарка стояла на заброшенной дороге чуть в стороне от путей. Подойдя поближе, Крис заметил остатки шестов, что некогда ограждали загон.

Крис приложил ухо к рельсам, проверяя, не идет ли поезд, но не услышал ни звука. Усевшись на железнодорожную насыпь, ирландец поглядел в сторону каменной хижины. Выглядела она достаточно безобидно, позади что-то зеленело, и… может, рядом ручей есть!

Юноша отдохнул малость, не сводя глаз с хижины. Проверил отнятый у бандита револьвер… в нем обнаружилось пять патронов.

Ирландец засунул револьвер обратно в кобуру, так, чтобы рукоять торчала наружу. Если перебросить куртку через левую руку, револьвер окажется спрятан, в то время как правый торчит на виду.

Сложенная из камня хижина, скорее всего, пуста, и есть надежда утолить жажду. Мало вероятно, чтобы кому-то взбрело в голову строить хижину вдали от воды, а зеленая поросль наводила на мысль о близости ручья. Крис поднялся на ноги и перебросил куртку через левую руку, закрывая второй револьвер.

Юноша побрел вперед. Ноги стерлись и отчаянно ныли, мускулы сводила усталость. Вчерашняя боль отчасти вернулась и теперь не давала покоя. Крис окинул взглядом рельсы: ничего. Вдалеке маячило стадо антилоп. Ирландец смотрел в сторону железнодорожного полотна, однако краем глаза наблюдал за хижиной.

Это, безусловно, край индейцев, но в округе рыщут бандиты, они могут оказаться где угодно.

Ирландец остановился напротив хижины, затем свернул на еле различимую тропку, что вела от путей к двери. По-прежнему — ничего подозрительного.

Дверь бессильно повисла на ременных петлях, одно окно слепо смотрело на мир. Криспин обошел хижину кругом, а затем двинулся по тропе к ивам и чахлым тополям. Пользовались стежкой, очевидно, как люди, так и антилопы. Тополя росли в небольшой низинке и от путей не просматривались. На дне ее кольцо камней образовывало небольшой резервуар, прозрачная вода поступала в него из расположенной чуть выше трубы.

Крис наклонился и утолил жажду, затем подождал немного и снова зачерпнул воды. Вода была холодной, чуть солоноватой, но вкусной. Юноша выпрямился и, поглядев под ноги, усмотрел несколько растоптанных ракушек. Лениво нагнулся, подобрал одну, и едва пальцы коснулись ракушки, Крис приметил свежий след, оставленный сапогом. Совсем свежий: травинки только-только начали распрямляться.

Ирландец медленно выпрямился. Сердце неистово колотилось. Тот, кто оставил этот след, — совсем близко, буквально в нескольких ярдах!

Четко очерченный контур каблука… нет, это не мокасин!

Со стороны могло показаться, что ирландец внимательно изучает ракушку. На самом деле он лихорадочно размышлял. Тропа, по которой Крис спустился к заводи, вела дальше: еще менее различимая, однако все-таки заметная. На противоположной стороне от резервуара росли ивы, а за ними что-то темнело… землянка или пещера, где некогда держали лошадей.

— Эй, ты! — прозвучал хорошо знакомый голос. — Ну разве не здорово? Сам ко мне пришел, словно за тобою послали!

Крис развернулся было, и голос тут же посуровел.

— Стоять! — Это был Мюррей. Мюррей, который охотился за Бардой; Мюррей, которому Крис задал хорошую взбучку. Мюррей, который жаждал его крови. — А теперь возьми револьвер за рукоять: осторожно, большим пальцем и указательным! Подними повыше и брось! Теперь можешь обернуться. Погляди внимательно на меня и мой ствол! Мне угодно, чтобы последним, что ты увидишь в своей жизни, оказался я: я, что стою перед тобою и всаживаю пулю прямо тебе в брюхо!

— Может быть, мы это обсудим? — осторожно, стараясь не допустить ошибки, Крис поднял оружие двумя пальцами и уронил его на землю. Револьвер упал с глухим стуком.

— Сделай шаг назад… вот так. А теперь можешь оборачиваться.

Крис не сомневался, что Мюррей держит его на прицеле. Мюррей вознамерился покончить с недругом раз и навсегда, и Мюррей желает, чтобы недруг поглядел смерти в глаза. И недолго он станет рассуждать, прежде чем выстрелит… слишком много в нем ненависти.

Криспин Мэйо знал, что это движение может стоить ему жизни, но он развернулся к Мюррею левым боком, выставив плечо вперед. При этом правая рука юноши незаметно скользнула под куртку. Револьвер лег в ладонь, опираясь на локоть.

Время для разговоров, для раздумий и просьб миновало. Рука высвободилась, палец легко коснулся курка, дуло глянуло прямо на Мюррея.

Первое, что увидел Мюррей, — это огненный цветок пламени, расцветающий в дуле. Впрочем, сие зрелище оказалось для него и последним.

Его собственный револьвер выпал из омертвевших пальцев, и Мюррей рухнул на колени.

— Проклятый ирландский неженка… Ты!..

— Я больше не неженка, мистер Мюррей. С меня хватит.

Мюррей осел назад, с трудом сохраняя равновесие.

— Пожалуй, что и нет, — признал он. — Черт бы тебя подрал, ирландец! Надо было мне оставить тебя в покое! Твое лекарство мне дорого обошлось, ты… — И он рухнул.

Криспин Мэйо из графства Корк, житель бескрайних равнин Запада, немного постоял над телом поверженного врага. Мюррей испустил дух.

Подобрав брошенную винтовку, юноша стер с нее грязь, а затем зашагал к ивам. Там стоял привязанным серый в яблоках конь, некогда принадлежащий Мюррею. У седла болталась фляга, доверху наполненная водой. Ирландец вывел животное из зарослей, напоил его, а затем вскочил в седло и поскакал по тропинке к железной дороге.

Крис подъехал к путям. Не прошло и минуты, как вдали раздался паровозный свисток. Юноша спешился, снял флягу и постоял немного, не выпуская из рук поводьев, пока не убедился, что поезд и впрямь замедляет ход. Тогда ирландец перебросил поводья через седло и хлопнул коня по загривку.

— Есть же у тебя где-то дом! Так беги же!

Поезд остановился. Кондуктор сошел на землю. Им оказался Сэм Кокинс. Дюжина солдат глазели из окон.

— Ты давай садись, — угрюмо сказал Кокинс. — Полковник Маклин и его дочь ждут тебя в Медисин-Бау.

Криспин Мэйо поднялся в вагон, приветственно помахал солдатам и рухнул на сиденье.

— Я вроде как выстрелы слышал, — неохотно полюбопытствовал Кокинс. — Мы ехали медленно, не знали, где тебя искать.

Крис открыл глаза.

— Там, у ручья, поджидал Мюррей. Это его коня я отпустил на свободу.

Юноша снова закрыл глаза. Ирландец понятия не имел, как далеко до Медисин-Бау.

Там Барда…

Криспин Мэйо заснул крепким, без сновидений, сном.

Снова раздался паровозный свисток, теряясь в безмолвных холмах, скликая призраков, что караулят в распадках, не смыкая глаз. Завращались колеса, поезд тронулся с места. Паровоз засвистел опять, звук словно бы повис в неподвижной тишине.

На следующую ночь Джастин Парли, отлично зная, что десятеро его людей сняты с поезда в Медисин-Бау, а остальные перебиты или разбежались, храбро въехал в Ларами. На подступах к городу Серебряный Дик вдруг натянул поводья.

— Майор, — сообщил он, — я тут у сарая деньги припрятал с месяц назад. Ты поезжай вперед, я тебя догоню. Встретимся в «Красотке».

— Как скажешь, — отозвался Парли и поскакал вперед.

Серебряный Дик Контего задержался на холме.

— Прощай, Джастин, — проговорил он тихо. — Ты веришь в свою звезду, ну, а я — в быструю лошадь.

Ночь выдалась холодная и ясная: великолепная ночь! Ночь на 29 октября 1868 года: эта дата вошла в историю форта Сандерс и Ларами. В ту ночь линчеватели-виджиланты очистили город от бандитов. Основной удар пришелся на «Красотку Запада». Пятерых уложили наповал, еще многих ранили; свинца извели изрядно, а Джастин Парли, что в городе Ларами собственным именем не пользовался, обрел вечный покой в безымянной могиле.

Луис Ламур Чертова гора

Глава 1

Наступила ночь, а он по-прежнему был один посреди нескончаемой пустыни. Встречные машины попадались редко. Последнюю он видел около часа назад – небольшой пикап, в котором ехало семейство индейцев-навахо. Стоило ему свернуть с шоссе, и он тут же ощутил непонятное беспокойство. Это было странно, ведь пустынные дороги были ему не в диковину. Может быть, тому виной давнее, но навязчивое воспоминание? Разве не сотни раз путешествовал он по таким же вот пустынным дорогам? Откуда сегодня эта непонятная тревога? Уж не из-за той ли истории, рассказанной стариком у стойки в одной из придорожных забегаловок? Ему доводилось слышать немало подобных историй и даже потратить большую часть своей жизни на то, чтобы узнать, что за ними кроется – чистейший обман, фантазия или малоизученное природное явление. Так почему же именно эта, рассказанная стариком история так запала ему в душу? Или все дело в самом старике?

Он вел машину очень медленно, чтобы не пропустить поворот – его предупредили, что этот поворот найти довольно трудно. Дорога представляла собой всего лишь узкую тропу, петлявшую среди низких холмов из песчаника, за которыми высились чернеющие на фоне ночного неба прямоугольные силуэты столовых гор.

Разумеется, письмо Эрика Хокарта тоже сыграло свою роль. Его явно написал перепуганный до смерти человек. А ведь он всегда был удивительно невозмутимым, немногословным и даже самоуверенным. Что же могло так испугать Эрика Хокарта?

Вокруг царила мертвая тишина, нарушаемая лишь негромким урчанием мотора. А кромешную тьму прорезала только узкая полоска света, отбрасываемая фарами.

Подавшись вперед, он пристально вглядывался в чернильную темень, чтобы не пропустить поворот. И вдруг, поддавшись внезапному порыву, затормозил, потом заглушил мотор и выключил фары. Замер и напряженно прислушался. К чему?

Во мраке однообразие пустыни нарушалось кое-где темными пятнами скудной растительности и отдельными каменными колоннами, за которыми просматривался скальный массив; в темноте его очертания напоминали трубы огромного органа.

Тишина. Полная тишина. Как все же редко современному человеку выпадает возможность услышать полную тишину! Разве что в пустыне или высоко в горах…

Он нырнул в холод ночи, открыв и тихо прикрыв за собой дверцу; любой звук в этом царстве тишины казался бы кощунственным. Он стоял в шаге от машины, вслушиваясь, не донесется ли звук мотора приближающегося джипа, машины Эрика. Но скорее всего он не доехал до условленного места встречи – дороги, ведущей к каньонам; видать, еще далеко. Это место выбрал сам Эрик.

К западу от дороги тянулась длинная гряда столовых гор – черная громада на фоне ночного неба. Та самая, о которой Эрик упоминал в своем письме. Да он и сам прекрасно помнил ее. Почти десять миль в длину и примерно две тысячи футов в высоту, триста – пятьсот футов на самом верху – отвесные каменные склоны.

Уже собираясь вернуться в машину, он остановился и вздрогнул от неожиданности – откуда-то сбоку вырвался сноп яркого света. Он обернулся и был почти ослеплен неровными сполохами сияния, выбивающимися из-за кромки горной вершины.

Дрожащее зарево продержалось в небе еще с полминуты, слегка изменило цвет, а затем исчезло.

Он пристально вглядывался в вершину горы. Костер в этой глуши, да еще на такой высоте? Мало вероятно. Авиакатастрофа? Но он не слышал ни гула двигателей, ни взрыва, не видел ничего, кроме этого странного сияния.

Озадаченный и встревоженный, он снова сел за руль и, проехав еще с полмили, отыскал наконец долгожданный поворот. Направив машину вниз по песчаному склону, поехал по дну пересохшего русла. Он был заранее предупрежден, что дальше проехать нелегко даже на джипе, но в багажнике лежали лопата и скатанная в рулон стальная сетка, которую можно будет расстелить на земле перед машиной. Многие дороги в пустыне пролегали по песчаным руслам высохших рек, но ему они никогда не нравились. В этих краях ждать паводка сейчас не приходилось – небо по-прежнему оставалось ясным. Но береженого, как известно, бережет Бог. А от стихии никто не застрахован. Много лет назад, в пору далекой юности, ему довелось видеть, как один человек во время паводка разом лишился всего своего имущества.

В тот день он ехал на попутной машине. В горах шел сильный дождь. Машина въехала в такое же высохшее русло. Он еще сказал хозяину автомобиля, что это небезопасно, но тот лишь снисходительно усмехнулся и поехал дальше. Не успев отъехать и десятка метров, они прочно застряли в песке. Стараясь поскорее сдвинуть с места буксующий автомобиль, они поначалу внимания не обратили на глухой рокот приближающейся воды.

Опомнились, лишь когда на них вдруг пахнуло непривычной прохладой. Стена воды не меньше восьми футов высотой, несущая на своей вершине огромные бревна, показалась из-за изгиба узкого каньона.

Могучийводяной поток ударился о стену каньона, выбросив в воздух струю высотой в добрые полсотни футов. На мгновение они замерли в замешательстве, а затем бросились бежать.

Стремительно наступавшая стена была примерно в двух сотнях ярдов от них. А до противоположного берега оставалось еще ярдов тридцать. Им удалось опередить поток на какую-то секунду – за спиной ухнула волна.

Оглянувшись, они увидели, как русло быстро наполняется водой, на глазах превращаясь в полноводную реку. Он и сейчас помнил отрешенный взгляд того человека. «Вода схлынет через полчаса или даже раньше, но вот о машине я могу забыть уже сейчас, – сказал бедняга. – В этой машине осталось все, что мне удалось нажить за свою жизнь», – мрачно заключил он.

До сих пор, спустя столько лет, он не забыл, как ему все же удалось откопать свой изрядно потрепанный саквояж, хотя все пожитки тогда состояли лишь из двух пар потертых голубых джинсов, нескольких рубашек, нескольких пар носков и нижнего белья. В пору далекой юности бритву и расческу он всегда носил в кармане.

Пересохшее русло некогда протекавшей здесь реки, по которому он ехал теперь, хранило следы нескольких разрушительных паводков. У скал и деревьев образовались завалы принесенных сюда течением вывороченных из земли кустов и наносной горной породы. Судя по всему, в последний раз низина затапливалась совсем недавно. В этих краях тучи, собиравшиеся над горами, всегда служили поводом для беспокойства. В Кунлуне, граничившем на севере с Тибетом, наоборот, стоило опасаться ясного неба. Именно в такие дни, когда на небе не было ни облачка, лучи жаркого солнца растапливали снега высокогорий, и грохочущие потоки воды разливались по каньонам.

Слегка подавшись вперед, он внимательно всматривался в кромку на вершине столовой горы. Но она по-прежнему оставалась темной. Колея, которой он придерживался все это время, разделялась впереди на несколько дорожек, и он выбрал самую накатанную. Ему пришлось обогнуть большое старое дерево, известное под названием трехгранного тополя – верный признак близости подземных вод. Дальше он двигался по узкой дорожке света. И наконец оказался на вершине низкого песчаного холма. Здесь, выйдя из машины, он долго стоял, прислушиваясь к тишине ночи. Ему не давала покоя мысль, что Эрик мог бы выехать пораньше и встретить его на полпути. Он устал и не имел ни малейшего желания колесить всю ночь напролет по этому пустынному краю.

Эрик позвонил ему примерно месяц назад и предложил встретиться на дороге, ведущей через каньон. Это было как-то слишком неопределенно и совершенно не похоже на Эрика. Со своей стороны он предложил назначить встречу у Джекобз-Монумент – каменного монолита, который было невозможно ни с чем спутать. К тому же его местонахождение оба прекрасно знали.

– Нет! – запротестовал Эрик. – Только не там! Где угодно, но только не там!

Во время того телефонного разговора впервые зашла речь о его приезде сюда. Спустя три недели он получил наспех нацарапанное письмо, каждая строка которого отчаянно молила о помощи.

Стоя у машины, он тревожно оглядывался. Место было уединенным и зловещим. Стараясь отогнать тяжелые мысли, он с удивлением отметил, насколько глубоко в его душу запала та старая байка. Она засела в самых дальних, темных уголках памяти и при каждом удобном случае напоминала о себе. Полностью избавиться от этих непонятных воспоминаний ему никак не удавалось. Это было просто невозможно. Более того, несомненно, именно они и оказали решающее влияние на весь его жизненный путь. Однако, разговаривая с Эриком о здешних местах, он ни словом не обмолвился о том, что ему когда-то стало известно. Знакомство же Эрика с этим краем ограничивалось тем, что несколько раз он видел его с борта самолета по пути из Нью-Йорка или Чикаго в Лос-Анджелес. Эрик вряд ли стал бы слушать подобные байки.

Майку Раглану было девятнадцать лет, когда он услышал эту историю. А уже через две недели первый раз в жизни он увидел Ничейную гору воочию.

Он тогда работал на старом руднике близ реки Колорадо. И вот дирекция приняла решение на неопределенный срок приостановить здесь все работы. В тот день Майк и еще трое рабочих сидели в шахте на глубине трехсот футов под землей, обедали без аппетита и рассуждали, как быть дальше. Они прекрасно понимали, что после закрытия рудника им вряд ли удастся подыскать себе здесь другую работу. Майк не знал, что предпринять.

– А почему бы тебе не поехать вместе со мной? – предложил Джек. – Меня ждут кое-какие дела на Валлесито. К тому же в окрестностях Дюранго и Силвертона тоже есть рудники. Может, ты нашел бы там работу.

За неимением лучшего Майк Раглан согласился.

Джек был механиком в очистном забое. Вместе с Майком они уже проработали не одну смену. Джеку было лет шестьдесят, а может, и больше. По натуре человек общительный, он запросто сходился с людьми, располагая их к себе. Мог рассказать немало занятного о временах, проведенных им в Голдфилде, Тонопаге, Рэндсбурге и Криппл-Крик. Он родился и вырос здесь – в крае Четырех Углов. Его бабка была из племени индейцев-пиутов, и сам Джек тоже неплохо знал их язык. Поначалу Джек и Майк отправились во Флагстафф. Затем, миновав по пути Туба-Сити, поехали дальше по старой дороге, ведущей в сторону горы Навахо. На своем стареньком автомобиле Джек исколесил уже всю округу, забираясь порой в самые отдаленные уголки. Высокое днище позволяло машине преодолевать крутые каменистые склоны. К тому же он всегда возил с собой набор инструментов, запасное колесо, трос, целую россыпь болтов и гаек всех размеров, а также топор, лопату и пилу. В его машине всегда имелась пара двадцатилитровых канистр с бензином, канистра с водой и скатанная в рулон стальная сетка, помогавшая преодолевать глубокие пески. Пожалуй, нелегко было бы найти место, где Джек, путешествуя или занимаясь своими изысканиями, не смог бы проехать.

Как-то раз за ужином в одной из захудалых закусочных Флагстаффа им повстречался старый ковбой, оказавшийся к тому же давнишним знакомым Джека.

– Эти края мне хорошо знакомы, – сказал старик Майку. – В твои годы я уже был ковбоем. Объездил всю округу. Вкалывал с ребятами на ранчо «Хэшнайф» и у французов. Потом захотелось романтики, потянуло на поиски клада – «потерянного золота Эдамса». Перебивался случайными заработками, тем и жил. Бывало, приходилось и коров перегонять от Уинслоу до берегов Биг-Сэнди. Потом вернулся в эти места и снова взялся за поиски. – Он пристально разглядывал Майка. – Ты еще совсем молодой. Вся жизнь впереди. Надеешься отыскать что-нибудь?

– Ага. Работу. Мы с Джеком вместе работали в Аризоне, – ответил Майк.

– Я тоже по молодости был таким, – продолжал старик, – все мечтал, как заживу, когда разбогатею… Да… Большого богатства так и не накопил, но и не бедствовал. Встретил хорошую женщину. До сих пор вместе. А чтобы век скоротать, нам со старухой хватит и того, что у нас есть. – Старый ковбой смерил Майка оценивающим взглядом. – Ты небось парень отчаянный?

– Так себе. Не хуже и не лучше других.

– Парень что надо, – перебил его Джек, вставая. – Я видел его в деле. Здорово работает. Ты, Майк, как хочешь, а я пойду спать. Завалюсь пораньше. Выезжаем завтра на рассвете.

– И я. Вот только кофе допью, – сказал Майк.

Старик разлил кофе по чашкам и, облокотившись на стойку, снова перевел взгляд на Майка.

– Знаешь, сынок, мне уже восемьдесят девятый год пошел. В седле держусь уверенно, как и раньше, но вот по горам лазить нет сил. Да и ни к чему это мне. Ведь нам со старухой уже много не надо. Сынок наш умер. А больше детей Бог не дал. Я никогда и никому всего о себе не рассказывал. Не хотелось прослыть лгуном. Люди-то считали, что мне удалось напасть на золотую жилу. И в общем, были где-то правы. Почти. – Старик усмехнулся. – То, что я нашел, оказалось гораздо лучше простых самородков. Или песка. Чистое золото. Высочайшей пробы! Причем – навалом. Бери, сколько душе угодно, если не боишься проклятий и прочей чертовщины. Мне под девяносто, и старухе моей почти столько же. Как ни крути, а выходит, что я и так уж задержался на этом свете. Всю жизнь я таился, даже с собственным сыном не говорил об этом, боялся за него. А теперь хочу поскорее сбросить с души этот груз. Но, запомни, сынок, – продолжал старый ковбой, – доберешься до золота, возьмешь сколько сможешь и поскорее выбирайся. Не задерживайся. Уходи. И заклинаю тебя всеми святыми: не помышляй вернуться туда снова! Они так и не узнали, что я нашел. За мной даже погоню снаряжали… Но я скажу тебе: если у человека голова на плечах, то его даже в пустыне никто не сможет выследить. Никто! Короче, они так никогда и не узнали, кто посмел пробраться в их владения. Ну а я с тех самых пор туда больше носа не казал, обходил стороной то место. В этом мире, сынок, порой случаются странные вещи, которым нет объяснения. Ты слышал о пустыне, что окружает гору Навахо, к востоку отсюда?

В ответ Майк лишь молча кивнул.

– Это дикий край, – продолжал старик. – Совершенно дикий! Там есть места, где начинает казаться, будто вокруг что-то все время меняется. Есть каньоны, преодолеть которые еще не удавалось ни конному, ни пешему, потому что сделать это невозможно, иначе как оказавшись с Обратной Стороны.

– С обратной стороны? – переспросил с удивлением Майк.

– Именно так, сынок. С Обратной Стороны. Говорят, что у всего есть обратная сторона. А отчего этих сторон только две? Почему их не три или, скажем, не четыре? Я человек неученый и не очень-то в этом разбираюсь. Но вот только именно там мне довелось столкнуться с чем-то очень необычным. Тогда я затаился и провел несколько месяцев, наблюдая за этим. Я не хочу сказать, будто мне стало известно, как оно действует. Но зато я узнал, когда это бывает! Не знаю, что тому причиной, но все-таки однажды это произошло из-за меня. Все дело в том, что они каким-то образом прознали об этом! Но только прежде чем им удалось туда добраться, меня уже и след простыл. С тех пор я туда ни ногой!

Старик глотнул кофе, провел по усам тыльной стороной ладони и продолжил свой рассказ:

– Я дам тебе карту. В свое время я сам начертил ее на куске холстины, а кое-что перерисовал с золотой тарелки, которая висела там на стене. Но о ней мне совсем ничего не известно. Я срисовал тот план, надеясь, что это ключ к разгадке какой-нибудь тайны.

– Ты обнаружил в горной пещере сокровищницу? – догадался Майк.

– Да. Это было чистейшее золото высочайшей пробы, сынок. Такие диски. Размером с блюдце. И там же были свалены в кучу всевозможные блюда, кубки и прочие побрякушки.

Майк Раглан до мельчайших подробностей помнил тот вечер. Тогда эта история ему понравилась, но в душе он оставался скептиком. Весь Запад был взбудоражен слухами и рассказами о зарытых в землю кладах, заброшенных приисках и несметных сокровищах. В былые времена богатства эти стоили не более тридцати или в лучшем случае шестидесяти тысяч долларов. Однако учитывая, что инфляция коснулась даже кладоискательства, все суммы со временем сделались астрономическими. И теперь стало совершенно привычным оперировать цифрой в тридцать миллионов.

Если бы даже половина этих баек была правдой, то выходило, что в свое время значительная часть местного населения только тем и занималась, что зарывала в землю свои сокровища да забрасывала прииски. Бытовало мнение, будто бы воры прятали таким образом награбленное добро, если им не удавалось промотать его достаточно быстро, спустить на вино, женщин, гулянки с музыкой.

– У меня есть карта…

Ну вот и кульминация рассказа. Карта с точным обозначением тайника с сокровищами будет продана ему за некую сумму в долларах. С такими сказками Майк был уже знаком, но все же купить первую в жизни карту ему еще предстояло.

– Короче, сколько? – с нетерпением спросил он.

– Она не продается. Ни за какие деньги. Я хочу просто отдать тебе, сынок, – тихо сказал старик. – Но учти, эта вещь может навлечь на тебя беду. Послушай моего совета. Как следует изучи ее, все хорошенько запомни. Затем быстро действуй. И сразу же – обратно. Иначе нельзя. – Старый ковбой замолчал и снова налил кофе в обе чашки. – И будь поосторожнее в тех краях. Мне доводилось бывать там раз двадцать, а может, и все тридцать. И вот что странно. Когда тебе начинает казаться, что знаешь там буквально каждый камень – тут-то все и начинается. Чертовски непостижимым образом все вокруг меняется. Стоишь вроде бы на прежнем месте, где бывал уже не раз. Но только вокруг ничего не узнать. Даже чувства, которые при этом испытываешь, – и те совершенно другие. Тебе никогда не приходилось просыпаться среди ночи с ощущением, что все вокруг вдруг стало другим? Ну, скажем, дверь не на своем месте? Или все вещи перевернуты вверх дном? Так вот, в том краю случается именно такое. С той только разницей, что это состояние длится не считанные минуты. Оно растягивается там на целые часы!

Старик замолчал, устремив взгляд за окно, куда-то в темноту ночи.

– Послушайся же меня, сынок, – продолжил он после паузы. – Действуй, как я. Когда тебе начнет казаться, что мир перевернулся, – замри. Оставайся там, где стоишь! Не поддавайся тем, кто хотел бы увлечь тебя в глубь этого обезумевшего и исковерканного края! За тридцать лет мне раза три-четыре довелось собственными глазами видеть, как это происходит. Но каждый раз мне доставало присутствия духа, чтобы не сдвинуться с места. Одно время у меня жил старый мул. До чего же осторожная скотина! Почти тридцать лет ходил он по каньонам и горным тропам. Можно сказать, этот мул и научил меня кое-чему. Бывало, у самого подножия горы растет сочная трава, протекает ручей, а старый осел вдруг заупрямится. Ни в какую не идет! Однажды я даже пнул его, чтоб не валял дурака. А он лишь уши прижал, но не сдвинулся ни на шаг!

Старик вытащил из внутреннего кармана сложенный кусок холстины и расстелил на столе.

– Вот эта карта. Здесь гора Навахо. Мимо нее не проскочишь. Это самая большая гора во всей округе. Она находится как бы в центре. А вокруг нее такое, чего тебе не приходилось видеть никогда в жизни. Каньоны до того глубокие, что дна не разглядеть. Осмотришься, насколько хватит взгляда, а потом выйдешь вот сюда. – Старик водил пальцем по карте. – Снова внимательно оглядись. Изломанная линия – это река Сан-Хуан. Впадает в Колорадо. Протекает по дну каньонов. Тропа уводит на восток от Навахо. Не дорога, а сплошные ухабы.

– А мы как раз туда и держим путь, – вставил Майк.

– Поезжай, сынок. Только не останавливайся.

Глава 2

Старый ковбой указал на одну из гор – ту, что была старательно обозначена на полотняной карте.

– Вот отсюда лучше держаться подальше. В этом скалистом краю когда-то обитали древние индейские племена. Но сейчас ты все равно не встретишь ни души. Эти люди были умны. Они ушли оттуда. А ведь это не просто маленькая точка. Это огромное пространство в сорок или пятьдесят квадратных миль, которое лучше обходить стороной. Правда, сам я там никогда не бывал. Лишь пару раз оказывался поблизости. В те времена у меня был знакомый индеец -душевный старик. Наше знакомство длилось уже много лет, прежде чем он рассказал, что там будто бы пролегал так называемый «путь». Он, правда, сам не знал, что это за «путь». К тому моменту в живых уже не осталось никого, кому это было известно. То был секрет племени, а оно вымерло или намеренно было кем-то уничтожено. Теми, кто хотел, чтобы тайна «пути» осталась навеки неразгаданной.

Старик решительно пододвинул полотняную карту поближе к Майку Раглану:

– Спрячь за пазуху и никому не показывай. Есть люди, которые не остановятся ни перед чем. Они пойдут даже на убийство, лишь бы заполучить эту карту. Поэтому до сегодняшнего дня я ни с кем не заводил такого разговора. Я очень стар. Я много раз видел, как в небе над теми скалами восходит солнце. Встречал людей, уходивших в те края, чтобы никогда не вернуться. Но я знал и других. Тех, кому удалось возвратиться оттуда, – потерявших память и лишившихся рассудка. Потусторонний мир существует, и он где-то там. По крайней мере входит в него. Им открылись Семь Городов Сиболы. Они видели их собственными глазами! Будто сквозь слегка раздвинувшийся занавес. Только вот пережить увиденное оказалось выше человеческих сил! Но эти города есть на самом деле, сынок! И я тоже их видел. Но это край порока и зла. Такого страшного зла, что ни ты, ни я даже представить себе не сможем. Ведь это из-за него древние племена оказались в этом мире, пройдя, как сказано в их преданиях, сквозь дыру в земле.

В кивах, их обрядовых святилищах, обязательно есть то, что у них называется сипапу. Это особая дыра в полу, символ той, через которую им удалось спастись от злых сил. Но они, эти силы, все еще существуют в тех скалах, и ты, сынок, помни об этом!

Много воды утекло с тех пор, как Майк Раглан повстречался со старым ковбоем. И он не рассказывал эту историю никому, даже Эрику Хокарту. Но все же сумел предупредить Эрика, посоветовав ему поскорее забыть о тех краях и выбрать другое место. Но Хокарт и слушать его не стал.

Мысленно возвращаясь к тому давнему путешествию, Майк вспомнил, как в разговоре со старым рудокопом Джеком он упомянул о той горе.

– Ничейная гора, – сказал Джек. – И если все будет в порядке, то завтра мы остановимся на ночлег неподалеку от нее. – Он покачал головой. – Дороги там не ахти какие – всего-то несколько троп индейцев-навахо. Мне доводилось проезжать там только верхом на лошади. Но не на машине. Возможно, тебе придется пройти пешком вперед, чтобы осмотреть местность. Может, кое-где откатить камни с дороги, ну и тому подобное. Там одни ухабы.

– А о самой горе знаешь что-нибудь? – нетерпеливо спросил Майк.

Джек ответил не сразу.

– Просто каменная глыба – пожал он плечами, -только очень большая. Покатые склоны становятся отвесными ближе к вершине. Место глухое и труднодоступное. Поэтому никто ею особо и не интересуется.

Майк напомнил Джеку об одном из его друзей-пиутов и предложил:

– Спроси у него, а вдруг он что-нибудь знает.

Джек лишь небрежно отмахнулся:

– Не о чем тут спрашивать. Да и на карте это место не найдешь, как ни старайся. Скорее всего, оно там указано неточно. Или даже приписано к другому штату.

– Но ведь интересно же… – настаивал Майк.

– Тогда спроси у кого-нибудь из индейцев-хопи. Это их земли. А еще лучше забудь об этом.

– Я хочу забраться на эту гору. Посмотреть, что там наверху.

– Ты, Майк, видать, совсем спятил, – с сожалением сказал Джек. – Выбрось это из головы.

Позднее Майк все же совершил это восхождение. Но это уже совсем другая история. Теперь от тех событий его отделяли многие годы. За это время Майк достаточно поездил по стране, повзрослел, набрался опыта и – как ему хотелось верить – стал благоразумнее.

Оторвавшись от воспоминаний, Майк снова сел в машину, запер все дверцы и откинулся на спинку сиденья. Он устал, чертовски устал. Но где же, черт возьми, Эрик? Сейчас больше всего на свете ему хотелось оказаться в Тамарроне, городе, где он остановился, наскоро поужинать и завалиться в постель. Нет, сразу спать. В конце концов, поесть можно и завтра. Передохнув немного, он завел машину и медленно поехал вдоль дороги, что вела к берегу реки Сан-Хуан. Окутанная мраком длинная столовая гора, та самая, над которой он видел зарево, теперь нависала над ним. Ее северная оконечность вырисовывалась на фоне ночного неба словно нос гигантского корабля.

Пристально всматриваясь во тьму, Майк вскоре сумел различить блеск воды. Скорее всего, это и была река Сан-Хуан или же запруда в Глен-Каньон. Он не бывал в этих краях с тех пор, как построили дамбу. Но прежде чем выйти из машины, он продел ремень в петлю кобуры и снова застегнул его. Майк носил кобуру слева, чтобы в случае чего пистолет можно было запросто выхватить как правой, так и левой рукой.

Ему довольно часто приходилось забираться высоко в горы, оказываясь в самых труднодоступных местах. Оружие при себе он держал скорее по привычке – на случай, если на тропе внезапно доведется столкнуться с медведем или горным львом. Вероятность подобной встречи была, конечно, ничтожно мала. Но после того, как однажды прямо навстречу ему из зарослей кустарника вышел лев, Майк твердо решил, что к подобным неожиданностям лучше готовиться заранее. Конечно, он не собирался никого убивать, но становиться чьей бы то ни было добычей тоже не хотелось. Пистолет придавал уверенности. Майк вышел из машины и осторожно закрыл за собой дверцу.

Где-то в темноте почудилось какое-то непонятное движение, было слышно, как осыпаются мелкие камешки. Затем снова наступила тишина. Он ждал, для верности придерживая пистолет одной рукой.

Майк был не из пугливых. И уж конечно не из тех, кто, вздрагивая от любого шороха, начинает без раз-бору палить во все стороны. Совсем не в его правилах также было стрелять наугад, не определив прежде цель. Но странная возня в темноте не на шутку его встревожила. Вероятнее всего, это был лишь койот. Но ему, честно говоря, показалось что-то покрупнее.

Майк ждал долго, очень долго. Время шло. Все это было совсем не похоже на Эрика Хокарта: тот весьма щепетильно относился к условленным встречам, отличаясь редкой пунктуальностью. Майк нетерпеливо прохаживался возле машины. Было холодно, как того и следовало ожидать от ночи в пустыне. Он взялся за ручку дверцы. Внезапно из-за вершины возвышающейся перед ним горы возникло яркое сияние. Это была лишь короткая вспышка. На какое-то мгновение всю округу залил ослепительно белый свет, который исчез так же неожиданно, как и появился.

Вновь погрузившаяся в кромешную тьму пустыня казалось, вдруг ожила. Майк сумел разглядеть в темноте какие-то смутные, как будто обнаженные фигуры. Они передвигались короткими перебежками.

И тут что-то тяжело ударилось о бок его машины. Резко обернувшись, он на миг встретился взглядом с одним из этих голых существ. Его ничего не выражающие глаза были широко распахнуты. Существо словно не заметило Майка – крадучись обогнув джип, оно бросилось бежать прочь, оставив после себя тяжелое зловоние, напоминающее запах разлагающегося трупа. Когда загадочные существа – люди или кем бы они ни были – исчезли в темноте, он вновь остался один. Только в воздухе продолжал витать запах мертвечины, а далеко в стороне от дороги был слышен их удаляющийся топот. Вскоре все стихло. Ошеломленный Майк поспешно забрался в машину, захлопнул и запер дверцу.

Все произошло настолько стремительно и неожиданно, что он даже не успел испугаться. Глубоко потрясенный привидевшимся, он развернул машину и пустился в обратный путь, направляясь в Тамаррон.

Путь оказался неблизким, и, когда он подъехал к коттеджу хозяев мотеля, в небе уже занимался рассвет. Не выключая мотор, Майк подошел к стойке, решив прежде всего забрать свою корреспонденцию, а уж потом отправиться к себе. Оказалось, что на его имя пришло несколько писем и небольшой пакет, обернутый коричневой бумагой и перетянутый бечевкой. Ни марок, ни почтовых штемпелей на нем не было. Но почерк ему был хорошо знаком. И Майк снова обратился к девушке-портье.

– Когда принесли пакет? Это было при вас? – спросил он.

– Да, вчера вечером, часов около десяти. Я еще спросила, не желает ли она, чтобы я при ней позвонила вам. Но женщина покачала головой. Положила сверток на стойку, как-то очень странно посмотрела на меня и пошла обратно к двери. Дойдя до самого порога, обернулась и оглядела комнату – не только меня, а все здесь. – Девушка за стойкой была явно смущена. – Знаете… она показалась мне несколько странной, – неуверенно добавила она.

– Странной? – переспросил Майк.

– Женщина была очень красива. Но эта красота показалась мне необычной, – подбирая слова, говорила девушка-портье. – Сначала я даже подумала, что если она из индейцев, то уж точно не из местных. Но больше всего меня поразило, как она глядела на меня. Точнее сказать, не на меня, а на мое лицо, на волосы, на одежду.

– Что же в этом странного? Вы молодая, привлекательная девушка.

– Да не в этом дело! Она разглядывала меня словно диковинное существо. Как будто в жизни не видела ничего подобного. Вот что я хотела сказать. Нет, правда, я серьезно.

Войдя в свой номер, Майк кинул сверток на кровать. Рядом с ним мягко плюхнулся брошенный следом «магнум» 357-го калибра. Первым делом нужно как следует отдохнуть. Долгий перелет из Нью-Йорка. Путаница с часовыми поясами, длительные ночные переезды с места на место – все это не прошло бесследно. Майк буквально валился с ног от усталости.

Он уже собрался нырнуть под одеяло, как зазвонил телефон.

– Мистер Раглан? – Это была девушка-портье. – Мне кажется, что вам следует знать об этом. Только что какой-то человек просил меня отдать ему сверток, который вы недавно забрали. Он сказал, что должен вручить его вам лично.

– А вы что ответили?

– Разумеется, что вы уже взяли его. Тогда он спросил о той женщине, что принесла сюда пакет. – Девушка-портье немного помолчала. – Мистер Раглан, вы, наверное, подумаете, что я дура. Но мне почему-то сделалось страшно. Понятия не имею почему. Но только я жутко перепугалась.

– И что с девушкой? – решил уточнить Майк.

– Он… в нем было что-то такое… отталкивающее, – запинаясь, объясняла девушка-портье. -И… мне стыдно признаться, но я солгала. Я сказала ему, что не видела здесь никакой девушки и что сверток принес мужчина.

– Ну и?..

– Видели бы вы его лицо! Оно мгновенно побледнело! Стало белым как мел! «Мужчина?!» – закричал он. Потом опрометью бросился на улицу и сел в фургон.

– Спасибо, что поставили меня в известность, – поблагодарил Майк.

– Надеюсь, я поступила правильно.

– Вы замечательно справились. Благодарю вас.

Положив трубку, он еще некоторое время постоял у бара, погрузившись в раздумья. Наверное, пора уже отбросить сомнения и отрешиться от подозрений. Но ведь, с другой стороны, он до сих пор не имеет никакого представления о том, что, собственно, происходит. Каким образом в эти события оказался вовлечен Эрик? Если, разумеется, он имеет отношение к ним. И покуда это не выяснится, необходимо действовать крайне осмотрительно. Судя по всему, у Эрика возникли серьезные неприятности. Но вот только какие? И из-за чего? И вообще, какого рода неприятности может нажить себе человек в пустыне, когда на многие мили вокруг нет ни души?

Вскрыв пакет, Майк обнаружил то, что в общем-то и ожидал – дневник Эрика Хокарта. Привычка вести дневниковые записи сохранилась у Эрика еще со времен исследовательской работы, когда скрупулезное описание хода эксперимента на разных его этапах могло оказаться весьма полезным. Бросив дневник на кровать, Майк достал уже прочитанный детектив Эрика Эмблера, завернул книгу в оставшуюся от прежнего свертка бумагу и, перевязав все той же бечевкой, оставил его на виду – на уголке бара.

Через несколько минут он уже лежал в кровати, засунув дневник под подушку и держа пистолет под рукой. За окном закружились легкие снежинки. Это было последнее, что он успел запомнить, прежде чем его сморил сон.

Человеку, жизнь которого проходит в опасных приключениях, связана с риском, присущи качества, которые никогда его не подводят. И одно из них – сверхчуткий сон. И хотя Майк вымотался и смертельно устал, приглушенного, вороватого шороха оказалось вполне достаточно, чтобы он мгновенно проснулся.

В комнату проник кто-то посторонний! Майк незаметно приподнял голову. Около бара, спиной к нему, стоял широкоплечий человек. В руках он держал коричневый сверток, мгновение – и незваный гость направился к окну. Тогда Майк, держа наготове заряженный «магнум», как можно спокойнее произнес:

– В голове не укладывается, зачем человеку рисковать свободой ради того, чтобы украсть книжку, которую можно купить на любом углу всего за пару долларов.

– Книжку? – остановился незнакомец.

– Дело в том, – невозмутимо продолжал Майк, – что уже много лет мы с Эриком Хокартом обмениваемся книгами. Если какая-нибудь из книг понравилась ему больше других, он присылает ее мне. Я делаю то же самое для него. Но, конечно, если уж вам так невтерпеж, можете взять ее себе.

– Книгу? – повторил незнакомец.

– Пошел вон! – сорвался наконец Майк. – И заруби себе на носу: если посмеешь снова сунуться сюда, я пристрелю тебя на месте. Терпеть не могу воров.

Человек бросился к окну, отдернул штору и выскочил на улицу. Было слышно, как тяжело он спрыгнул на землю.

Майк захлопнул створки окна, запер их на все задвижки и глянул на улицу: загадочный гость торопливо перебегал через дорогу. Вскоре на шоссе блеснули фары, и белый фургон, отъехав от обочины, направился в сторону Дюранго.

Тогда, прихватив с собой злополучный дневник и пистолет, Майк прошел в ванную. Там он сначала принял душ, потом начал бриться. Все это время он думал об Эрике. Несомненно, того преследовали серьезные неприятности. Это ясно из письма. Ведь даже в своей первой весточке он недвусмысленно дал понять, что случилось нечто непредвиденное. И это при том, что Эрик никогда не увлекался всякого рода безумными идеями и его не терзали беспочвенные опасения.

Во время их последнего телефонного разговора Эрик был краток и говорил по существу.

– Мне нужно, – сказал он, – чтобы рядом был человек с тем кругом интересов, что и у тебя, и с твоим складом мышления. Я оплачу все расходы и готов с радостью заплатить сполна за уделенное мне время.

– Знаешь, Эрик, – ответил тогда Майк, – боюсь, не смогу приехать прямо сейчас. Меня держат срочные дела. Нужно прежде управиться с ними.

Эрик немного помолчал, затем попросил:

– Тогда приезжай, как только освободишься. При первой же возможности, ладно? Я не хочу говорить об этом ни с кем, кроме тебя.

– А в чем дело? Случилось что-нибудь?

Последовало неловкое молчание. Очевидно, Эрик звонил из уличного телефона. Или же кто-то посторонний стоял поблизости и подслушивал?

– Расскажу при встрече. А то ты подумаешь, что у меня крыша поехала. – Эрик опять замолчал.

Они уже распрощались, и тут Эрик вдруг торопливо выпалил в трубку:

– Майк! Пожалуйста! Я в отчаянии!

Майк запомнил, как потом положил трубку на рычаг, как долго в замешательстве глядел на телефон. Все было странно и совершенно не похоже на Эрика Хокарта. Он, верно, и в самом деле попал в беду. Только тогда Майк никак не связал этот разговор с собственными познаниями о тех краях. Ему и в голову не могло прийти, что между Эриком и теми событиями может существовать некая связь. Если бы он только знал…

Позднее пришло письмо, написанное торопливым почерком…

«Ради Бога, немедленно приезжай!

Мне нужна твоя помощь, Майк, потому что никто другой не справится с этим. Если все упирается в деньги, не сомневайся, я заплачу. Но умоляю, приезжай поскорее! И будь осторожен. Не доверяй никому. Здесь никому нельзя верить.

Встретимся на дороге в каньон, ты знаешь, где это. Если же меня не будет там, то, ради Бога, разыщи меня.

Кроме тебя, мне не поможет никто. Я уверен в этом. Майк, вытащи нас отсюда, и я буду обязан тебе всем!»

Глава 3

«Нас»? Значит, он не один? С тех пор как пришло письмо и позднее, во время перелета на Запад, Майк раздумывал над тем, что означает множественное число – «нас». Эрик всегда был убежденным холостяком. Вызывая симпатии у представительниц прекрасного пола, сам он, похоже, неизменно оставался равнодушным к их вниманию. И вот сейчас в очередной раз Майк вспомнил все детали того разговора. Одевшись в задумчивости, он, не отрываясь от своих мыслей, сварил кофе и сел за стол, расположившись так, чтобы в поле зрения оказались окно и входная дверь. На стол перед собой положил пистолет.

Ему не было страшно. Но факт оставался фактом. Дом его был объектом вторжения ночного грабителя. И еще неизвестно, какие события последуют за всем этим.

Майк наугад открыл дневник. Поудобнее устроившись в кресле, придерживая страницы тетради большим пальцем, он приготовился читать. Но вдруг ощутил редкостное нежелание вникать в содержание записей. Зачастую люди чересчур идиллически представляют себе эти места. Романтические опасности и явная погоня за выгодой со временем затмили собой все. Подавляющее большинство обывателей привыкли связывать Запад в первую очередь с мехами, бизонами, золотом, серебром, ковбоями, индейцами и большими стадами. И редко кто пытался более глубоко проникнуть в суть вещей.

Никто не задумывался о том, что индейцы, с которыми столкнулся белый человек, впервые ступив на эту землю, были не единственными исконными обитателями здешних мест. Еще раньше, задолго до них, в этих землях обитали, сменяя друг друга, совсем иные племена. Память о них уже давным-давно канула в небытие. И все же некоторые из тех народов оставили после себя многое, относившееся не только к материальной культуре, но и к культуре духовной. И вот уже новые племена, заселившие эти земли, наследовали многое от тех, кто жил здесь до них. Они использовали заимствованное для достижения гармонии с окружающим миром.

Но древние тайны остались неразгаданными. И духи удалились в глубь каньонов, дожидаясь времен, когда вера новых последователей воскресит их к жизни.

Вот почему современный человек, путешествуя по пустынным каньонам или лесистым склонам гор, всегда испытывает необъяснимое чувство тревоги, будто за ним кто-то следит. Кто он, этот призрак из далекого прошлого? Можно ли, взглянув внезапно вверх, увидеть там некое еле заметное таинственное движение – или это просто игра воображения? Индеец же всегда был уверен, что он не один в этих местах. Он всегда знал, что рядом с ним незримо присутствуют Другие. И они неизменно следят за каждым его шагом. Явления, которые пока не имеют логического объяснения или считаются проявлением сверхъестественного начала, мы привыкли называть крайне примитивно. А ведь за тем, что мы между собой прозвали привидениями, призраками, полтергейстом, ангелами, чертями или духами, стоит нечто большее. Однако в силу предубежденности мы пока не сумели этого осознать. Мы вполне допускаем, что где-нибудь в глубинах Вселенной, возможно, существуют иные миры и цивилизации. Но разве не могут иные миры находиться здесь, совсем рядом? Может быть, они существуют параллельно с нашим?

И наконец. В том случае, если эти параллельные миры и в самом деле существуют, отделены ли мы от них навечно непроницаемой стеной? Быть может, среди множества наглухо запертых дверей существует где-нибудь хоть одна, что до сих пор остается слегка приоткрытой?

Человечество овладевает все новыми знаниями, приподнимая завесу невежества. Но в мире по-прежнему существует слишком много непознанного. А все наши догадки и теории не дают разгадок и остаются недоказанными.

Как все-таки ничтожно мало мы знаем о самих себе! И как много явлений остаются без внимания лишь потому, что не подпадают ни под одну из общепринятых категорий!

Своим мы считаем мир, что развивается, неуклонно продвигаясь по механистическим рельсам материализма. Но разве нет других путей? Разве можно исключить, что рядом проложены десятки других дорог, о существовании которых мы даже не догадываемся?..

Майк Раглан налил себе еще кофе и положил дневник на стол. Ответов на все эти вопросы он не знал. Многое из того, что ему доводилось видеть и слышать, вызывало у него неподдельное изумление. За годы жизни, проведенные в поисках, во время которых ему приходилось разоблачать плутов и выводить на чистую воду мошенников, исследовать дома с привидениями, общаться с медиумами, изучать культовые религии, он неожиданно для себя натолкнулся на нечто действительно необъяснимое. И это вызвало у него тогда вполне понятное беспокойство. А что же таинственный ночной визитер? Тот самый, которого Майк застиг у себя в комнате за кражей книги. Кто он такой? Зачем ему нужен дневник? Хотел ли он украсть его для себя или для кого-то другого? Кто подослал его сюда? Вопросы, вопросы… Майк почему-то склонен был думать, что вора к нему подослали. И он не сомневался, что тот приходил, именно чтобы завладеть дневником. Поэтому не исключено, что попытается вернуться еще раз.

В душе Майк был согласен с девушкой за стойкой, что в посетителе было нечто, делавшее его непохожим на других. Его окружала некая необычная аура. Но в своем деле это был, безусловно, профессионал. Человек, в совершенстве владеющий всеми приемами и методами подобной работы.

Майк взял в руки дневник. Обыкновенный блокнот с линованными страничками, в котором Эрик писал черным фломастером. Почерк был разборчивым, и читать было легко.

«Высадился на вершине горы. Вблизи она выглядит совсем иначе, чем казалась с воздуха. Совершенно ровная, овальная поверхность площадки местами покрыта скудной, едва пробивающейся растительностью. Почва кажется рыхлой, но очень соленой. Вдоль одного края площадки возвышаются гладкие, словно отполированные, утесы. Склон горы здесь круто обрывается вниз, как, впрочем, и с остальных сторон. Создается впечатление, что эти гладкие каменные глыбы кто-то расставил здесь специально. Уму непостижимо! В голову лезут мысли, конечно нелепые, что когда-то в далеком прошлом вершина этой горы была облагорожена и возделывалась.

Обнаружил три на редкость хорошо сохранившиеся стены. Положил на них сверху большой лист фанеры. Крыша готова. Теперь здесь можно будет даже спать. Сойдет и за мастерскую на время строительства. Поставил стол для чертежей, сложил инструменты в угол. В соседней комнате под навесом можно будет разводить костер. Вид отсюда изумительный! Внизу протекает река Сан-Хуан. За ней возвышается торец громадной столовой горы. В длину она протянулась, наверное, на десять миль. В целом склон покатый. Но последние триста – пятьсот футов, особенно у самой вершины, совершенно отвесная скала. Должно быть, это и есть так называемая Ничейная гора. Что ж, видимо, у того, кто дал ей такое имя, были довольно веские основания.

Воскресенье. Сегодня позволил себе расслабиться. Осматривался на новом месте, продолжал работу над стенами моего временного пристанища. Сооружение поразительно прочное. В раствор, по всей видимости, добавляли неизвестное мне вещество. Строение совсем не похоже на другие горные хижины или дома индейских поселений. Но со временем стили меняются. А каменщики, верно, учились мастерству непосредственно во время работы.

В доме, что я планирую здесь построить, причем в основном собственными руками, будет десять комнат и внутренний дворик. Его выложенные из дикого камня стены я пристрою к огромным гладким валунам, что высятся у самого края вершины. На все эти работы уйдет примерно год. А может быть и больше. Это – дом моей мечты. И я решил, что он должен стоять именно здесь, в этом едва ли не самом уединенном месте во всей округе.

Понедельник. Проснулся, разбуженный свирепым рычанием. Шеф стоит рядом, клыки оскалены, шерсть дыбом, и глухо рычит. Шеф на редкость крупный пес и весит целых сто шестьдесят фунтов. Не одно тысячелетие тибетский мастиф по праву считается одной из лучших пород сторожевых собак. Известны случаи, когда они вступали в схватку с медведями, тиграми или дикими яками, набрасываясь на любого, кто осмелится посягнуть на их территорию.

До утра было еще далеко, и я строго прикрикнул на пса. Но Шеф все равно продолжал рычать. Поднявшись с армейской раскладушки, служившей мне постелью, я увидел, что из соседней комнаты пробивается слабое красноватое сияние. Поначалу мне показалось, что это пожар. Но потом понял, что цвет странного сияния не похож на зарево от огня. Тогда, взяв пистолет, я шагнул в соседнюю комнату. В душе я был готов ко всему. Но, переступив порог, я замер в изумлении. Красноватое сияние исходило от проекта моего будущего строительства!

На чертежах появилась еще одна комната! И она была обозначена тонкой светящейся линией. Эта новая комната была круглой точь-в-точь как кива скальных жителей!»

Майк Раглан отложил дневник и взглянул в окно. За стеклом порхали снежинки. А на снегу все еще были видны следы недавнего визитера, ведущие от дома к шоссе. Так что это был не сон!

Кофе остыл. Майк выплеснул его в раковину и поставил чашку под горячую воду, чтобы она хорошенько прогрелась. Он любил горячий кофе, а в нагретой чашке он остывал не так быстро. Налив себе еще, Майк вернулся на прежнее место у стола.

Не удивительно, что Эрик обратился именно к нему! Только дело в том, что, по крайней мере на данный момент, Майку Раглану порядком надоело распутывать таинственные головоломки. Сейчас он хотел просто пожить для себя. В мире и покое. Поразмышлять и заняться наукой. Наконец, проанализировать кое-что – так ему, по крайней мере, казалось.

В двенадцать лет он остался круглым сиротой. В тот злополучный день его родители, решив заправить машину, остановились на бензоколонке. По роковому стечению обстоятельств, именно в это время на колонку было совершено нападение. Они погибли в перестрелке, так и не успев понять, что происходит. Следующие два года Майк прожил на ранчо, помогая хозяевам. Там он много времени уделял верховой езде и охоте. Но семья, в которой он жил, распалась, супруги развелись. Следующий год он работал помощником фокусника, дававшего представления на ярмарках. Потом открыл собственный тир в парке аттракционов. Работая на ранчо, Майк научился неплохо стрелять, а в тире еще больше отточил свое мастерство, доведя его до совершенства. Одним словом, он был незаурядным стрелком.

По окончании сезона в парке Майк на несколько месяцев остался не у дел; жить пришлось впроголодь, а случайная работа, что ему удавалось подыскать, отнимала последние силы.

С приходом весны Майк вернулся на ярмарку, в одиночку управляясь в своем тире. Пару раз, когда по причине сильного подпития фокусник не в состоянии был появиться на сцене, Майк показывал фокусы вместо него. Фокусник был ливанцем, и, общаясь с ним, Майк научился немного говорить по-арабски. В шестнадцать лет у него уже была самая настоящая, серьезная работа, как у взрослого. С него и спрашивали за нее, как со взрослого. В то время Майк говорил всем, что ему уже двадцать четыре года.

Прекрасно сознавая, что связывать свое будущее с ярмарочным балаганом глупо, он стал целеустремленно расширять круг деловых знакомств. Результатом чего и стала работа в местной ежедневной газете. Там ему платили даже немного больше того, что было необходимо на комнату и еду. К тому же Майк еще подрабатывал в типографии, где платили сдельно. Семь месяцев ему пришлось подметать полы, отвечать на телефонныезвонки, разносить заказы – словом, делать все, что от него могло потребоваться. В свободное же время он увлекся чтением.

Майк зачастил в городскую библиотеку, а время от времени наведывался и в магазинчик, торговавший подержанными книгами. Он стремился восполнить пробелы в своих знаниях. К концу третьего месяца Майк уже начал пописывать кое-что для газеты и даже продал несколько удачно составленных рекламных объявлений. А к концу пятого месяца его ждало небольшое повышение по службе.

Тогда времени на «светскую жизнь» у него почти не оставалось. Поговорить он мог разве что с официантками в тех закусочных, где обедал, со своим начальником да еще с печатником в типографии. Потом у Майка появился новый знакомый, который не имел никакого отношения к его работе. Им стал бывший миссионер, который проводил в местном колледже занятия по изучению Библии. Профессор некоторое время жил в Дамаске и знал арабский. Они с Майком часто болтали по-арабски, и вскоре Майк научился довольно прилично говорить на этом языке. Несколько раз он приходил в колледж, на уроки, что проводил его друг. Благодаря этому, наряду с познанием Библии, он узнал и о Святых Землях.

Майк начал было ухаживать за одной местной девушкой, но ее родители отнеслись к этому крайне неодобрительно. Да и кем он был тогда, в конце-то концов, как не бездомным бродягой? Короче говоря, ее родители сделали все, чтобы раз и навсегда положить конец этому знакомству. Майк стерпел и эту обиду. Но долго чувствовал себя глубоко несчастным, будучи уверенным, что с ним обошлись крайне несправедливо.

Между тем жизнь шла своим чередом. Он работал на лесопилке, смог удачно продать в газету свою статью о ярмарочных карнавалах, а потом еще одну заметку – об оленях – в какой-то природоведческий журнал. Потом Майк снова вернулся к работе в небольшой местной газетенке и, когда редактор, он же издатель, заболел, самостоятельно управлялся со всеми делами до полного его выздоровления. Неожиданные изменения в его карьере произошли, когда редактор после болезни снова вернулся к работе.

Несколькими днями раньше в их городок приехал какой-то человек, объявивший, что обладает способностью общаться с душами умерших. В доказательство своих слов он в присутствии многих горожан якобы получал послания от их давно умерших родственников, которые наряду с советами давали покинутым любимым также рекомендации, как и во что им следует вкладывать деньги.

И вот в один прекрасный день Мельбурн вызвал его к себе в кабинет.

– Послушай Майк, ты ведь, кажется, работал в шоу, где показывали фокусы? – спросил он.

– Ну да, приходилось, – не понимая, к чему он клонит, ответил Майк.

– Ты слышал о медиуме, что недавно приехал в город? Как думаешь, он в самом деле может что-то такое или просто водит нас за нос?

– Он проходимец, – решительно сказал Майк. – Это старо как мир. Во время выступлений в цирке мы тоже иногда прибегали к таким приемам, чтобы читать послания якобы с того света.

– Я хочу, Майк, чтобы ты вывел его на чистую воду. Потом напишешь об этом статью. А то он тут объявил старой миссис Маккена, будто душа ее умершего мужа открыла ему истину и указала, во что старушка должна вложить свои сбережения.

– Вы хотите, чтобы я побывал у него на сеансе? – спросил Майк.

– Да. Посмотри, что и как. Напиши об этом статью, А мы запродадим ее через агентство.

Майк вывел шарлатана на чистую воду, а после того как статья была закончена, написал еще одну заметку – о доме с привидениями. Вот так, совершенно случайно, он нашел себя. После этого солидный, издаваемый по всей стране журнал заказал ему серию статей все о тех же так называемых домах с привидениями. За этой серией последовала еще одна, посвященная знаменитым фокусникам. Затем была поездка на Гаити и его книга о вуду – местных знахарях и шаманах, – написанная по возвращении домой и ставшая бестселлером. После такого успеха Майк предпринял ряд путешествий в отдаленные, загадочные места. Своими глазами он видел гробницу Тин-Хинан в Сахаре, Пещеры Тысячи Будд и сказочный остров Сокотра. Большую часть года он провел в горах Тибета.

Всего за год Майк стал знаменитостью с мировым именем. Он усердно изучал историю, выискивая сведения о невероятных событиях. Принимался за расследование явлений, на которые закрывали глаза ученые. При этом, будучи по натуре убежденным скептиком, Майк никогда ничего до конца не отрицал. Обнаружить и раскрыть возможный подлог было нетрудно. Но постепенно он уверился, что на свете все-таки существует нечто необычное, нечто такое, что не удается объяснить при помощи известных ему методов. По крайней мере пока.

Раз за разом он оказывался у самой грани чего-то призрачно-неясного, того, что не имеет осязаемого воплощения, но тем не менее явно существует. Зачастую возникала необходимость изменить подход к событию, попытаться рассмотреть проблему под другим углом. Именно при таких обстоятельствах и произошло его знакомство с Эриком Хокартом.

Хокарт был изобретателем, ранее специализировавшимся в некоторых областях электроники. Однако он отличался от большинства исследователей, с головой окунувшихся в научные изыскания. Хокарт тонко чувствовал, какие коммерческие выгоды можно извлечь из применения некоторых, казалось бы чисто научных, открытий. В результате он занялся бизнесом, довольно быстро сколотил себе состояние в несколько миллионов, тут же удалился от дел и зажил в свое удовольствие.

Именно Эрик в свое время провел Майка Раглана по лабиринтам математики и физики. Часто они обсуждали и любимую идею Эрика – поселиться где-нибудь в краю каньонов Юты или Аризоны – и даже вместе выбирали место для дома.

Однако окончательное решение Эрик принял самостоятельно. Конечно, если бы Майк узнал об этом раньше, то настоятельно рекомендовал бы Эрику Хокарту подыскать другое место. Хотя какие бы доводы он смог привести?

Майк Раглан снова взглянул в окно, туда, где только что стоял белый фургон. Еще один жилец? Или фургон пустой? Был там один пассажир? Их было двое? Или, может быть, больше? Майк с тревогой раздумывал над тем, как оказался в беде Эрик. И каким чудом удалось ему устроить так, чтобы дневник попал в надежные руки? Какому-то человеку – или людям – об этом стало известно. И тогда была предпринята попытка перехватить записи. Следовательно, этот дневник может пролить свет на то, что случилось с Эриком. А может быть, и объяснит, что происходит с ним сейчас.

В конце концов, во всех этих событиях пока не было ничего сверхъестественного. Эрик Хокарт -человек ведь состоятельный. Так что его вполне могли похитить с целью получения выкупа или из мести.

Майк пока не имел ни малейшего представления, что бы он мог предпринять со своей стороны. И хотя все еще сомневался, что с Эриком случилось нечто серьезное, но не забывал и о том, что зачастую вместе с богатством люди наживают себе врагов или по крайней мере завистников.

Ну как же тогда с необычными ощущениями? Или ему все показалось? Но ведь девушка за стойкой тоже почувствовала неладное. И кто же та, другая девушка? Красивая молодая женщина, что оставила пакет у портье? Что с ней?

Майк снова потянулся за дневником.

Глава 4

Впервые взяв этот дневник в руки, Майк Раглан наугад раскрыл его и начал читать откуда-то из середины. Он вовсе не собирался детально изучать его содержание. Теперь же он открыл самую первую страницу.

Страниц шесть содержали разного рода идеи и замечания, относившиеся к задуманному Эриком строительству. Сколько и каких материалов следует заказать, рассуждения о размерах комнат и их будущих интерьерах.

Очевидно, он всегда носил блокнот с собой в кармане. И это было очень удобно, когда появлялась какая-нибудь очередная ценная мысль – ее можно было немедленно записать.

Переворачивая страницы, Майк наконец дошел до места, где прервал чтение. И снова углубился в дневник.

«Наутро события минувшей ночи показались мне всего лишь сном. Но, взглянув на чертежи, я в этом засомневался. Я не увидел красного сияния, но линия, которую я обвел циркулем на том месте, осталась. Довольно странно. Однако с точки зрения архитектуры в этой круглой комнате был свой резон. К тому же она замечательно вписалась в мой план, нарисованный ранее. Я вышел на улицу, чтобы еще раз проверить расположение.

Или мне все это приснилось? А вдруг это своего рода психоз, разновидность ночного кошмара? И была ли на самом деле та светящаяся линия? Но Шеф очень быстро развеял мои сомнения. Он продолжал беспокойно принюхиваться ко всему, временами скулил и повизгивал, вздрагивая при малейшем шорохе. Замечу, что тибетские мастифы обладают гораздо более тонким чутьем, чем их английские сородичи. А этого пса Майк подарил мне после своего возвращения из Тибета. Тогда это был уже подрощенный щенок.

Шефу явно не нравилось то, что ему удалось унюхать. Он взял след и пошел по нему, но вскоре потерял.

Я подошел к месту, где по плану должна находиться круглая комната. Если допустить, конечно, что я бы ее построил. Разумеется, выравнивать здесь ничего не пришлось бы. Поверхность земли была совершенно ровной. Заметив у себя под ногами нечто напоминавшее плоский камень, я захотел поднять его и отбросить в сторону. Но камень не сдвинулся с места. Тогда, начав копать рядом с ним, я обнаружил, что он, оказывается, был частью стены. Я принялся копать дальше, и вскоре в стене обозначился плавный свод.

Среда. Прошло уже два дня. И все это время я продолжаю остервенело копать, разбрасывая землю как безумный. Нужно обязательно убедить Майка приехать сюда. Вообще-то мне приходится даже не копать, а раскапывать, вынимать землю, что была когда-то сюда засыпана. Я и раньше видел полные обломков развалины. Но только эта моя находка с теми руинами не имеет ничего общего. Такое впечатление, что все здесь сделано специально для того, чтобы сохранить постройку.

Да, я дурак. Но дурак, обезумевший от страха. Возможно, Майк сумел бы разобраться, что к чему. Я не способен на это. Стоило мне начать копать в этом месте, и я стал махать лопатой как одержимый. Несколько раз наступали моменты, когда я решал бросить это занятие. Но некая сила неизменно влекла меня к этой яме. Все это время Шеф встревоженно расхаживал вдоль самого края кивы – а это, несомненно, она и есть. Пес часто принимался рычать, а временами поскуливал. Было очевидно, что Шеф очень взволнован. Но спуститься в яму вместе со мной он неизменно отказывается».

Майк отложил дневник. Кофе совсем остыл. Он опрокинул чашку в раковину, затем наполнил ее свежесваренным кофе. Эрик сделал интересное открытие, о котором следовало бы сообщить опытному археологу. Ну конечно же, его находка имеет огромное значение. Ведь большинство из известных археологии кив были найдены, в лучшем случае, в частично разрушенном состоянии.

Насколько Майк припоминал, Эрик никогда особо не интересовался историей индейских племен юго-западных штатов. Не исключено, конечно, что он успел ознакомиться с некоторыми местными публикациями. Возможно, из них он узнал об архитектурных традициях индейцев-анасази.

Ну а как же светящаяся красная линия на чертеже? Неужели кому-то или чему-нибудь понадобилось, чтобы эта кива была обнаружена? Но для чего? И кто это мог быть?

Гора, где Эрик затевал строительство, находилась в отдаленном, практически безлюдном районе штата.

Майк подошел к окну и взглянул на укрытую снегом землю. Следы по-прежнему были видны. Они словно напоминали о том, что все это происходит с ним на самом деле. Где сейчас Эрик? Почему не пришел? Отчего выбрал для их встречи ту глушь? Может быть, его перехватили по дороге туда? Что с ним? Мертв? Ранен? Или в плену? Ну, это уж полный абсурд. Хотя как знать… Ведь кто-то же забрался к Майку и попытался украсть вот этот самый дневник. И вполне возможно, обнаружив, что его надули – а это, должно быть, уже произошло, – он может решиться на новую попытку.

Почувствовав приступ раздражения и беспокойства, Майк Раглан снова взялся за дневник.

«Если их целью было сохранить в целости эту часть руин, то это удалось как нельзя лучше. Вопрос в том, почему остальные развалины той же самой постройки были отданы на откуп времени и стихии. Зачем понадобилось сохранять именно эту ее часть? Быть может, это некая святыня? Место настолько особое, что должно быть сохранено от разрушения любой ценой?

В целости остались не только стены, но и штукатурка на них. А она сплошь изрисована какими-то символами. Штукатурка сохранилась замечательно, за исключением тех мест, где заметны следы водяных подтеков.

Четверг. Бессонная, тревожная ночь! Шеф не сомкнул глаз. Большую часть ночи он прорычал, лежа рядом со мной. Несколько раз мне казалось, что за стенами хижины кто-то шевелится. А однажды я даже явственно ощутил, будто из темноты на меня кто-то смотрит.

Наутро я проснулся с дикой головной болью. Во рту ощущался какой-то гадкий привкус. Я развел в печурке небольшой огонь и сварил кофе. Затем вышел на улицу. Как распоследний дурак, я напрочь забыл о том, что первым делом на земле надо искать следы. И спохватился, лишь когда мы с псом уже сами достаточно наследили кругом, естественно, затоптав следы, которые могли быть кем-то оставлены. Принявшись снова разглядывать киву, я вдруг понял, что в ней не было сипапу.

Сипапу, как я понимаю, называют дыру в полу кивы. Это – символ. Он показывает, каким образом племя анасази перебралось в этот мир. Сипапу, которые мне довелось видеть, различались по величине. Самые маленькие были размером с чайную чашку, другие порой достигали диаметра раза в два большего.

В этой же киве – которая, должно быть, служит образцом отклонения от традиционной культуры – в стене устроено ложное окно и глухая ниша, напоминающая михраб в мечети. Свод, стены ниши и земля, которой она была засыпана, состояли из какого-то рыхлого на вид серого вещества. У меня не было ни малейшего желания дотрагиваться до него руками, и поэтому я не стал этого делать.

Возвратившись в хижину после беглого осмотра кивы, я обратил внимание на то, чего раньше не заметил: бесследно исчез мой чертежный карандаш. А на его месте стоял миниатюрный, совсем крохотный кувшинчик, высотой не более трех дюймов».

Оторвавшись от дневника, Майк допил кофе. Он понимал, что нужно скорее возвратиться обратно и разыскать Эрика. Но интуиция подсказывала ему обратное: «Не ввязывайся! Ведь это проблемы Эрика, а я здесь и вовсе ни при чем. Это Эрику пришла идея перебраться жить в эти края и выстроить здесь дом. Хотя я неоднократно, но безуспешно пытался отговорить его от этого шага».

– Так что совесть моя чиста, – вслух произнес Майк, чувствуя фальшь в собственном голосе.

Эрик просил о помощи. Просил именно его. А ведь Эрик нечасто просил окружающих о чем бы то ни было. И если не он, Майк, то кто тогда? И кто, кроме него, мог знать или хотя бы догадываться о том, что Эрик Хокарт попал в беду? Да и вообще, многие ли знали о том, что он здесь?

В конце концов, разве он сам, Майк Раглан, не имел отношения к расследованию происшествий невероятных и сверхъестественных? Разве не считал себя человеком, ничего не принимающим на веру?

Как водится, все бывает хорошо в меру. До поры до времени. Раз пять или шесть за все время Майку пришлось столкнуться с явлениями, повторных встречу с которыми он впоследствии старался избегать. Дело в том, что он слишком любил этот мир. И не имел ни малейшего желания променять его ни на какой другой. Но ведь должно же быть логическое объяснение всему происходящему в этих местах. Даже тем странным вспышкам на горной вершине.

А те существа, которых ему довелось мельком увидеть ночью? Кто они? Может быть, индейцы, только голые? Возможно, он наткнулся на людей из так называемого племени кающихся. В свое время Майк слышал это название. Но знал о них очень мало. Лишь то, что у этого племени были собственные, и довольно необычные, традиции и ритуалы.

А сполохи над горой? Что, если те существа среагировали на них? Можно ли считать те сполохи своего рода сигналом?

На душе у Майка по-прежнему было неспокойно. И тогда он принялся поспешно собираться. Небольшая дорожная аптечка, которую он всегда держал под рукой, охотничий нож, запасная коробка с патронами для «магнума» 357-го калибра. Здесь он ненадолго задумался, потом достал еще одну коробку с патронами. Майк наполнил флягу и на всякий случай собрал кое-что по мелочи из еды. Однако он все еще не знал точно, что предпринять.

Эрик предложил для встречи дорогу через каньон. Гора, что была им выбрана для строительства, находилась к северу от реки. Перебраться же через реку, минуя мост близ Мексикан-Хэт, было невозможно. Это значит, что он первым делом нанесет визит туда, где жил Эрик.

А потом? Майк старался пока не думать о том, что будет дальше. К тому времени ему наверняка удастся разыскать самого Эрика или, по крайней мере, получить от него какую-нибудь весточку. Он снова взял дневник.

«Позднее. Я предпринял безуспешную попытку возобновить работу над планом постройки. Старался хоть как-то отвлечься от необычных обстоятельств. Но мысли мои были слишком далеки от утилитарных проблем строительства.

Внезапно Шеф яростно залаял. Схватив подвернувшуюся под руку палку, я выбежал на улицу. Мое появление, по-видимому, воодушевило пса, придало ему храбрости. Спрыгнув в киву, он кинулся к каменной нише, которая была теперь совсем иной, чем прежде. У дальней ее стены клубилось густое, с виду казавшееся маслянистым облако. Однако оно не проникало в саму киву, все время оставаясь в пределах проема.

Не прекращая оглушительно лаять, Шеф бросился к нише. Я громко закричал, начал звать его обратно. И когда он наконец все же повиновался, я сам спрыгнул в киву, чтобы схватить его за ошейник. Решив, что я иду вместе с ним, Шеф кинулся в нишу, и его лай вскоре затих где-то вдалеке.

Шеф убежал! Но куда? Эта ниша была выдолблена почти у самого края скалы. Проскочив через нее, он, по идее, должен был, пролетев несколько сотен футов, упасть на камни у подножия горы.

Но ведь он не упал. Я отчетливо слышал его лай, доносившийся откуда-то издалека. Как будто он гнался за чем-то или кем-то.

Прошло еще несколько долгих минут. Я остался стоять на месте как вкопанный – или, скорее, замороженный. Наверное, так будет более точно, потому что внутри у меня все похолодело. От ужаса я чувствовал себя холодным как лед. Обретя наконец возможность двигаться, я бросился обратно и неловко выбрался из кивы наверх, попутно ободрав о камни колено.

Спотыкаясь, добрел до своего небольшого лагеря, устроенного на месте древних развалин. Там тяжело рухнул на койку. Я провел рукой по лицу. Несмотря на то что утро выдалось прохладным, с меня градом катился пот.

Рассудок. Только бы не сойти с ума. Итак, прежде всего благоразумие, логика, здравый смысл.

У меня не было объяснений случившемуся. Естественно, мне и прежде доводилось слышать о загадочных исчезновениях. Например, о таком. Некий человек, переходя на другой край поля на виду у других людей, вдруг бесследно исчез прямо у них на глазах. Или. Другой человек отправился на родник за водой. Его следы хорошо были видны на свежем снегу. Но на подходе к роднику они внезапно оборвались. Тут же, неподалеку, валялось и перевернутое набок пустое ведро. А человек исчез. Откуда-то еле слышно доносился ею голос, призывавший на помощь. Но крики постепенно становились все тише, и вскоре все смолкло…

Прошло немало времени, прежде чем удалось наконец отделаться от охватившей меня паники. Только теперь я понял, что сегодня, первый раз в жизни, мне довелось испугаться по-настоящему. И если бы не Шеф, я бы тут же, не раздумывая, ушел отсюда, чтобы больше никогда не возвращаться. И даже не помышлять снова повторить подобный опыт. Но Шеф был умным и преданным псом. И он ни за что не рискнул бы спуститься в киву или броситься дальше, в провал, если бы не был уверен, что я все время буду там рядом с ним.

Итак, начну по порядку. Произошло нечто выше моего понимания. Но ведь сказать по правде, каждый день всем нам приходится сталкиваться с явлениями, объяснить или в полной мере осознать которые подавляющее большинство из нас не может. Многие ли, к примеру, вращая ручку настройки радио или телевизора, понимают принципы их действия?

Мой верный пес пропал. Если он проскочил через нишу, то неизбежно где-то оказался. Я должен его вернуть. Даже если для этого придется отправиться в это «куда-то» вслед за ним.

Шеф исчез в нише, и я слышал его лай. Следовательно, процесс перехода не изменил его. Он лаял. Видимо, сохранилась и побудительная причина его действий. Значит, переход не изменил его физически и его восприятие окружающего мира осталось прежним.

У меня пропал карандаш. Но вместо него оставлен небольшой сувенир. Резонно предположить, что там, по другую сторону ниши, не чураются неких этических стандартов. А значит, каким-то образом с ними можно установить контакт. Сделав подобное заключение, я предпринял первый разумный с точки зрения логики шаг. Отправился обратно к киве и позвал пса. Однако ничего не произошло. Может ли звук проникать за пределы этой ниши? А если, предположим, я пройду сквозь нее? Смогу ли вернуться обратно? Усевшись за чертежную доску и положив перед собой блокнот для черновых записей, я попытался осмыслить случившееся. При этом твердо решил воздерживаться от опрометчивых поступков.

Если Шеф сможет вернуться, он вернется. Может быть, это произойдет через день, а может, и через два. Сквозь «окно», возможно, открывается некий путь в иное измерение. Может быть, даже другой мир, существующий одновременно с нашим.

Верю ли я сам в это? У меня нет достаточного количества достоверной информации, чтобы принять какое-либо решение. Мне известно лишь, что данная проблема обсуждается уже не одно тысячелетие. И некоторые теоретические выкладки современной физики, кажется, допускают подобную возможность.

Однако вернемся к ситуации, в которой я сам оказался. Провал за нишей явно куда-то ведет.

Более того. Кем бы ни оказался прочертивший на моем плане красную линию, он явно добивался, чтобы провал был найден. Зачем? И почему до этого он был старательно скрыт? Содержалось ли там нечто, прежде наводившее страх? Или таким образом пытались предотвратить соприкосновение двух миров?

Насколько мне известно, по поверьям индейцев-хопи, мы живем в Четвертом Мире. Третьим Миром, который они покинули, перебравшись сюда сквозь дыру в земле, было зло.

Но что это за зло? Некий предмет? Существо? Или какая-нибудь осязаемая сила? Или состояние? Мои познания об индейских верованиях были крайне скудны. Их было слишком мало, чтобы выдвинуть какую-либо гипотезу. И все же мне кажется, что все это некоторым образом имеет отношение к тем, кого индейцы-навахо называют «анасази» – то есть «древними». А вдруг за этой дырой скрывается какое-нибудь чудовище? И что, если киву засыпали землей специально, чтобы не дать ему прорваться сюда?

Глава 5

Кто нарисовал красную линию на моих чертежах? Очевидно, кто-то с «этой» стороны, кто-то, желавший вернуться обратно. Исчезновение карандаша походило на безобидную детскую шалость. Или возможен другой вариант. Кто-то просто избрал такой способ войти со мной в контакт. А вдруг где-нибудь поблизости существует еще один подобный провал? Иначе как мог сюда попасть тот, кто исправил красным мой чертеж?

Нет, все это бред какой-то! Бред! Сейчас, как никогда раньше, мне нужно, чтобы рядом находился человек, обладающий соответствующими знаниями и опытом. Такой, как Майк Раглан. Человек, сведущий во всех публикациях по данной проблеме.

Понедельник. События следовали одно за другим. Проснувшись на следующее утро, я обнаружил пропавший карандаш. Его грифель был исписан до такой степени, что использовать его дальше по прямому назначению было просто невозможно.

Сперва я опешил. Но потом меня будто осенило: а что, если стащивший у меня карандаш не знает, что его можно заточить? Действуя по наитию, я заточил карандаш, а затем воткнул его в грошовую точилку и оставил на столе. Рядом я положил еще парочку карандашей.

Наутро все это бесследно исчезло. А заодно пропал и мой старый свитер, что висел на спинке складного стула. Это уже было очень досадно. Свитер далеко не новый, но кашемировый и теплый. Он был одной из моих самых любимых вещей.

Каково же было мое удивление, когда сегодня утром я обнаружил свой старый свитер. Рядом с ним был аккуратно сложен еще один, совершенно новый – темно-коричневая полоса у плечей плавно переходила в более светлые оттенки.

Новый свитер оказался впору и сидел на мне безукоризненно. У ворота в том месте, где обычно располагается название фирмы, был вышит золотой нитью цветок подсолнуха!

Среда. Выгреб из кивы оставшуюся там землю. Теперь нужно хорошенько рассмотреть росписи на стенах. До сих пор я намеренно не обращал внимания на символы. Ждал, пока появится возможность изучить их в целом.

Четверг. Проснулся утром и нашел цветок подсолнуха у себя на столе! Если здесь и в самом деле водятся призраки, то это, несомненно, добрые существа!

Днем совершенно внезапно объявился Шеф! Он стоял поодаль и глядел на меня. Пошел мне навстречу только после того, как я позвал его. Но стоило ему приблизиться и учуять мой запах, как он восторженно завертелся, запрыгал, стал резвиться, как щенок. А из-за ошейника снова торчал цветок подсолнуха!

Сказать, что я был изумлен, означает ничего не сказать. Дело в том, что Шеф был приучен признавать только одного хозяина. И он никогда не подпускал к себе никого, кроме меня. Правда, в моем присутствии и при настойчивых увещеваниях с моей стороны он иногда мирился с некоторыми вольностями со стороны ветеринара. Но только иногда. И все же кому-то удалось воткнуть ему за ошейник этот подсолнух! На душе у меня было неспокойно. Я уже было почти уговорил себя отказаться от авантюрной задумки и вернуться к нормальной жизни. Ведь прошло уже больше недели, и за все это время мне ни разу не удалось даже выспаться!

Все утро я тщетно силился припомнить, что же мне прежде доводилось слышать о других измерениях, параллельных мирах и их возможностях. Но так и не вспомнил ничего определенного. Именно тогда я начал осознавать, какой же все-таки до обидного ограниченной может оказаться такая узкая специализация, как моя».

Майк Раглан отложил дневник и снова подошел к окну. Эрик Хокарт вовсе не был склонен предаваться безудержным полетам фантазии. Он считался признанным специалистом сразу в нескольких областях электроники. К тому же обладал железной логикой и деловой прозорливостью. Способность предвидения вкупе с запатентованными правами на ряд изобретений принесли ему значительное состояние. Он никогда не пренебрегал мелочами. И его невозможно было с легкостью ввести в заблуждение. Итак, размышлял Майк, до ближайшего города не меньше восьмидесяти миль, а может, и все девяносто. На многие мили окрест нет ни одной живой души. К югу от реки находится пара факторий, примерно там же располагаются малочисленные разрозненные поселения индейцев-навахо. Они живут обособленно и не имеют обыкновения вмешиваться в чужие дела.

Так что же происходит? Судя по всему, Хокарт всерьез поверил в возможность существования некоего параллельного мира. И для кого-то это настолько важно, что на поиски дневника Эрика был послан самый настоящий грабитель. Но где же сам Эрик? Что за девушка принесла сюда его дневник? И кем был человек, собиравшийся выкрасть его А кива?..

– Нужно самому поехать туда, – вслух произнес Майк Раглан. Он уже несколько минут разговаривал сам с собой. – Постараюсь поскорее добраться до места. И если Эрика там не окажется…

Он развернул на столе карту края Четырех Углов и принялся изучать возможные маршруты. Добраться до места, где Эрик решил построить себе дом, совсем непросто. И хотя даже в той глуши дороги довольно сносные, большинство из них оставалось незаасфальтированными. Непосредственно к владению Хокарта не вела ни одна из дорог. Нужно сказать, что для Эрика этот фактор был едва ли не самым привлекательным. Он обожал одиночество.

Эрик решил, и Майк знал об этом, что по крайней мере во время работ добираться сюда можно будет на вертолете. Все необходимые материалы для строительства планировалось доставлять таким же образом. Майку были известны и обстоятельства, при которых Эрик узнал о существовании той горы. Он пролетал над этим районом на самолете довольно низко, и с воздуха эта столовая гора с плоской вершиной была совсем не похожа на другие. Ее вершина имела вполне ухоженный вид, как будто некогда земля на ней возделывалась. Но только это было очень давно. Расположение горы, открывающийся с нее обзор и полное безлюдье вокруг тут же приковали к себе внимание Эрика. С того самого момента Эрику Хокарту просто грезилось это место.

«Можно будет использовать природный камень, -увлеченно говорил он. – У подножия скалы полно превосходного материала для строительства».

К тому же, располагая неограниченным временем, он хотел собственноручно заняться постройкой. Это было его давнишней мечтой.

Эрик всегда самостоятельно принимал решения. Всегда действовал по собственному усмотрению, но на этот раз он неожиданно столкнулся с чем-то доселе совершенно ему неведомым. И к этому он вовсе не был готов.

Майк с тревогой размышлял над случившимся. У Эрика не было друзей-шутников. Поэтому неоткуда было ожидать подобного розыгрыша. Тем более что возможности поселиться поблизости от того места не было никакой. Если только в этих суровых условиях устроить стоянку под открытым небом…

Напряженно размышляя, Майк Раглан медленно продолжал сборы. К вещам, что были уже сложены, он добавил бинокль. И все же в душе крепло нежелание покидать Тамаррон. Виной тому были нехорошие предчувствия. Ему казалось, что стоит лишь вернуться туда, оказаться поблизости от места предполагаемого строительства дома Хокарта, и тогда он тоже будет обречен. Уже почти два десятка лет он только и делал, что исследовал разного рода загадочные явления, разоблачая фальсификации, отважно вторгаясь в малоизученные области познания. Но на этот раз все было иначе. Его не оставляло ощущение, что он стоит у последней черты неведомого. У той самой грани, за которой открывается непознанное, то, чего надлежит опасаться. Но почему он так думает? Какими доказательствами располагает? Присев к столу, Майк в общих чертах изложил на бумаге суть известных ему фактов. Затем составил подробный план своих последующих действий. Если вдруг с ним что-нибудь случится, останется записка. Хоть какое-то свидетельство. Майк даже испытал некое облегчение. Такое чувство, будто неожиданно ему удалось найти выход из тупика. Ну конечно же! Эти свои записи вместе с дневником он оставит в надежном месте.

Майк снова взялся за дневник.

«Боялся ли я? Ведь до сих пор ничего ужасного вроде бы не произошло. И все же мне приходилось иметь дело с чем-то непознанным. Я пытался убедить себя не принимать это близко к сердцу. Считать чьей-то неудачной шуткой. Но не тут-то было. Помнится, Майк говорил: для того чтобы иметь дело с чем-то сверхъестественным, нужно самому обладать некоторым опытом иллюзиониста. Ученый же всегда старается докопаться до истины. И его никак нельзя назвать мастером по части остроумных уловок и прочих хитростей.

Очень многое, что на неискушенный взгляд кажется невероятным, может с легкостью проделать любой фокусник на представлении в цирке. В силу своей профессии ему постоянно приходится иметь дело с подобными «чудесами». Обычно же зрители, охочие до чудес, легко поддаются внушению, потому что их рассудок уже готов поверить в них.

Суббота. Еще одна бессонная ночь. В темноте как будто что-то шевелилось. Шеф все время был рядом. Лежал, прижимаясь ко мне, временами то рычал, то вдруг принимался тихонько поскуливать. Проснувшись рано утром, я еще какое-то время оставался лежать неподвижно. Напряженно думал. Решение пришло неожиданно, само собой. Все. Надо выбираться отсюда. Уйду сегодня же. Заберу только личные вещи, все самое необходимое. Остальное оставлю. Просто возьму и уйду».

Описание поведения Шефа встревожило и озадачило Майка. Шеф был гордым, свирепым и бесстрашным псом, обычно набрасывался на любого, кто посмел оказаться поблизости. И ему было все равно – человек, медведь, волк или еще кто-то. Однако на сей раз он вел себя иначе. Следовательно, пес учуял поблизости нечто, способное напугать даже его.

А вдруг Эрик прав? Что, если ему в самом деле удалось открыть путь в другое измерение? Ведь смогла же собака проскочить туда и благополучно вернуться обратно. И не пострадала, по крайней мере физически. Так что неизвестный тоже мог воспользоваться этой же дорогой – неизвестный или неизвестная? Кто оставлял после себя знак в виде подсолнуха? И откуда те, настоящие цветы? Кому понадобились карандаши и для чего?

Завтра, решил Майк. Он поедет туда завтра. Отправится в путь рано утром, оставив дневник и свои записи в каком-нибудь надежном месте. Лучше всего, думал он, переслать их одному из старых приятелей, прежде работавшему на ФБР. В случае его, Майка, исчезновения они могут послужить своеобразным руководством к действию.

Затем Майк погрузил в джип спальный мешок, провизию на дорогу, пополнил запасы воды, а также прихватил все патроны, что были у него с собой. Покончив с этим, он опустился на стул и уставился в окно. Его невидящий взгляд скользил по снегу, не задерживаясь ни на чем. Он не видел даже величественных скал, подступавших вплотную к шоссе. В эти минуты он думал лишь о себе. И еще о нелегком пути, что ему предстоял. Сказать по совести, у него не было никакого желания ехать туда. Означало ли это утрату интереса к приключениям? А как же любознательность, желание познать неизвестное? А может быть, причиной был страх обнаружить нечто такое, что перевернет его столь привычный и удобный мир? Мы сызмальства привыкаем к жизни в трех измерениях. Этот мир нам понятен, и мы чувствуем себя в нем вполне уютно. Новые Иден ведут нескончаемую войну с нашей косностью и благодушием – и постепенно, но неуклонно горизонты нашего мира расширяются. В результате он становится все более сложным. Когда-то человеку было вполне достаточно приспособиться к жизни в своей деревеньке или небольшом городке, к окружающим его людям. Приходилось приспосабливаться к власти, будь то власть короля или же домовладельца, – к власти любого, кто правил его мирком. Вот в этих пределах человек чувствовал себя вполне в своей тарелке. Шло время. Солдаты и моряки возвращались домой из дальних стран. Они рассказывали удивительные истории о краях, где многое было по-другому, иначе, необычно. Мир медленно становился шире. Большинство слушателей не до конца верили подобным рассказам. Затем рамки познания начали расширяться стремительно. Тихоходные парусники сменили трансатлантические пароходы, люди поднялись в небо, пересекая все новые границы вселенной.

Вторая мировая война открыла для юных американцев самые отдаленные уголки земли. И вот уже дети фермеров из Канзаса или Вермонта запросто ведут разговоры о Бирме и Марокко. Они с легкостью рассуждают о странах, которые их отцы, пожалуй, не сумели бы найти на карте.

И вот уже те, кому несколько лет назад редко когда удавалось провести зиму во Флориде, начинают свой бизнес в Саудовской Аравии, Йемене, Омане. А дети, подрастая, управляются с компьютерами с той же легкостью, с какой их отцы когда-то орудовали чернильными ручками. Во всем происходят радикальные перемены. Новые открытия и изобретения следуют одно за другим.

На сегодняшний день человек уже успел высадиться на Луне, послать космические корабли к дальним планетам – те космические корабли, что, оказавшись за пределами Солнечной системы, до сих пор продолжают свое путешествие в бесконечные глубины космоса. А Эйнштейн и квантовая теория открыли новые грани нашего, втиснутого в узкие для него рамки, мира.

Человека, привыкшего просиживать перед телевизором с банкой пива, следя за ходом футбольного матча, редко посещала мысль, что в окружающем его мире происходит настоящий переворот. Исчезали привычные горизонты. Прогресс уничтожал рабочие места. Перемены, на которые раньше уходили целые века, теперь происходили едва ли не за один вечер. Возникающие при этом новые профессии требовали от работника все большего опыта и знаний. Обыкновенному работяге некуда податься, он оказывается не у дел.

Но кое-что все же осталось без изменений. Например, земля под ногами. Небо над головой. Вот эта дорога, по которой можно ехать в автомобиле. Многие века живут предания о других мирах. И люди читают или слушают разные истории, смотрят фильмы о них. Все это пробуждает интерес и кажется им весьма занятным. Но только верить в это всерьез не принято…

Непонятное всегда оставалось лишь любопытным предметом для непринужденной беседы в кругу друзей. Время от времени появлялись истории о загадочных исчезновениях. По этому поводу обычно следовали невнятные разъяснения какого-нибудь ученого. Причем он явно тяготился своей миссией, тем более что у самого было невпроворот куда более серьезных проблем.

Итак, обычный мир вокруг всех вполне устраивал. В мышлении Майка Раглана также не было места для еще одного измерения. Он был морально не готов к этому, хотя и допускал такую возможность. Но о ее физической природе Майк знал не больше, чем самый рядовой обыватель, который не может объяснить, как работает его телевизор. Майк Раглан не испытывал желания обнаруживать еще одно измерение. Дай Бог разобраться до конца с тремя уже имеющимися! Но он помнил, что жители нецивилизованных племен, с которыми ему приходилось сталкиваться, воспринимали подобную идею как нечто само собой разумеющееся. Она не вызывала у них ни малейшего изумления. Что мы знаем, например, об австралийских аборигенах и их «времени грез»?

Майк взял в руки дневник. Нехотя, с опаской он листал его, отыскивая страницу, на которой остановился.

«Я быстро собрал все самое важное. Чертежи, тетради и те несколько книг, которые захватил с собой сюда, чтобы почитать на досуге. Полдюжины книг все же оставляю – быть может, когда-нибудь я еще возвращусь сюда, хотя бы ненадолго. Тяжело видеть, как на твоих глазах умирает мечта. А этот дом на вершине горы был заветной мечтой моего детства. И вдруг против своей воли я внезапно ощутил, что не хочу уходить отсюда. И оглянулся…

Это была она.

Глава 6

Мое первое впечатление: такая девушка не стала бы оставлять подсолнухи на столе у мужчины. И уж тем более засовывать цветы за собачий ошейник.

Второй мыслью было, что это самая прекрасная женщина, которую мне когда-либо довелось встретить.

В лучах яркого солнца она стояла почти у самой моей двери. Ее черные блестящие волосы, разделенные прямым пробором, были собраны сзади в два пучка. Девушка с кожей цвета старой слоновой кости и темными огромными глазами была очень красива.

Однако в следующий момент мое внимание переключилось на Шефа. Он рычал, но как-то неуверенно, будто смущаясь. И я вдруг понял, что это не та женщина. Во всяком случае, к собаке подходил кто-то другой.

Между тем красавица поманила меня, предлагая последовать за ней. Приблизившись к двери, я наблюдал, как она идет в сторону кивы. С такой походкой, невольно подумал я, можно обойтись и без уговоров.

И все же я оставался в нерешительности. Шеф пятился назад, прижимаясь к моей ноге. Он будто хотел не дать мне пойти за ней. Умный пес что-то подозревал, и, как оказалось, не напрасно. Девушка остановилась у самого края кивы и, оглянувшись, увидела, что я все еще в нерешительности стою на пороге развалин. Тогда она снова поманила меня. Я отрицательно покачал головой. И тут мне показалось, что на ее лицо легла тень недовольства, хотя, возможно, мне это лишь почудилось. Девушка была не просто красива. Она была потрясающе красива. И все же было в ней что-то недоброе, нечто едва уловимое, но вызывавшее дурные предчувствия. Рассудок предупреждал меня, что от нее нужно держаться подальше и убраться отсюда как можно скорей, потому что это место порочно. Разглядывая девушку, я обратил внимание, что ее одежда была из того же материала, что и оставленный мне кардиган с подсолнухами. Но только этот был гораздо лучшей выработки, украшенный изысканным индейским орнаментом. Причем подобного по сложности я еще никогда не видел ни у одного из североамериканских индейцев. Наряд дополняли дорогие украшения из бирюзы высочайшего качества.

– Ты боишься меня? – тихо спросила девушка. Ее приятый голос словно завлекал и в то же время посмеивался надо мной. И тогда, не зная, как поступить, я сказал то, чего говорить, конечно, не следовало:

– Мне надо дождаться строителей. Я нанял их, чтобы построить здесь дом. – С этими словами я широким жестом обвел окрестности.

– Нет! – Ее тон стал резким. – Никто не должен приходить сюда! Никто!

– Мне очень жаль. Но это моя земля, – по возможности спокойно сказал я. – И я буду строить здесь дом.

– Что ты сказал? Твоя земля? Здесь всей землей владеет… – Она внезапно осеклась. – Пойдем! – Голос ее звучал уже повелевающе. – Я покажу тебе!

– Я не могу уйти, – повторил я.

Судя по всему, эта красавица не привыкла, чтобы ей отказывали, и в данной ситуации, очевидно, попросту не знала, как вести себя дальше.

– Следуй за мной. Или за тобой придут, – пригрозила наконец она. – Ты навлекаешь на себя гнев. – Задержавшись еще мгновение, девушка спустилась в киву и исчезла…

К этому моменту мое сознание прояснилось, и я понял, что должен немедленно выбираться отсюда, уходить подальше от этого места. И как можно скорее. Уже через десять минут, засунув в карман этот дневник, я торопливо спускался вниз. Джип я оставил невдалеке от того места, где кончалась дорога, на заброшенной тропе. Я был уже почти рядом с целью, когда из-за груды камней, заросших можжевельником, раздался чей-то тихий свист.

Резко обернувшись, я оказался лицом к лицу со стройной, миловидной девушкой с цветком подсолнуха в волосах.

– Они поджидают тебя! Не ходи! – предупредила она.

– Что им нужно? – вырвалось у меня.

– Они не хотят, чтобы здесь кто-то жил! Они захватят тебя. Добьются всего, чего хотят. Потом убьют.

– Кто ты?

– Каваси. Я убежала. Если найдут меня, то тоже убьют.

– Говоришь по-английски? – удивился я.

– Немного. Старик научил меня, – поспешно ответила она.

– Но ведь та,другая, тоже говорила по-английски! – Я снова попытался разобраться.

– У них есть четыре руки людей, которые говорят. Не больше.

– Четыре руки? – не понял я.

Девушка показала ладони, затем сжала пальцы в кулаки и раскрыла их вновь. Четыре руки, двадцать человек.

– Не будем терять времени. Надо идти. Я покажу. – Быстро обернувшись, девушка с подсолнухом проворно стала спускаться среди камней, увлекая меня за собой. Наконец, обогнув большой валун, вышла на древнюю тропу, узкую и крутую, ведущую вниз, к реке. В тени скалы она нерешительно остановилась: – Тебе нужно на другой берег. Или, дождавшись темноты, плыви вниз по течению к большому озеру.

– А что будешь делать ты? – Я с любопытством взглянул на нее.

– Я вернусь обратно – если смогу. Это не всегда возможно. Всегда можно только через киву, но мне туда нельзя.

– Ты проходишь сюда в другом месте? – решил я уточнить.

– Там не всегда. Только иногда. – Она взмахнула рукой. – Когда-то очень давно мой народ жил здесь повсюду. Потом настали плохие времена. Большая засуха. Пришли дикие, бродячие люди. Они убивали нас. Забирали наше зерно. Некоторые из наших людей умерли. Другие вернулись на старое место, откуда мы раньше пришли сюда. Там очень много зла.

– Но ты не злая, – попробовал я возразить.

– Я нет. Она – да. Она очень важная. Мы боимся ее. И ты бойся. Тот, кто спит с ней, умирает. Она Ядовитая Женщина.

– Ты из индейцев? – решил я выяснить.

– Что такое индейцы? Я не знаю индейцев, – ответила она.

– Где жил твой народ? Здесь?

– Здесь не жил никто. Это место для богов, – с испугом ответила она. – Жрецы приходили на эту гору сажать колдовские деревья – «ведьмин сад». Мой народ жил далеко. Большие пещеры, много домов. С Обратной Стороны у нас большой дом, много комнат. А здесь, я думаю, все разрушилось.

Скальные жители? Вполне возможно. У индейцев-хопи бытовала легенда, будто они пришли в этот мир сквозь дыру в земле. Из другого измерения? Того, что некоторые называют параллельным миром?

– Где твой народ сейчас? – продолжал я выяснять.

– Там. Многих уже нет. Они рабы или умерли. Там зло.

– Ты назвала ту девушку, что приходила за мной, Ядовитой Женщиной. А что это означает?

– Им с детства дают яд. Понемногу и не для того, чтобы убить, а чтобы они привыкли к яду. Это избранники богов. По их телам стекает яд тайных трав. Они не умрут. Но любой мужчина, кто ляжет с ними, умрет. Когда у человека есть враг, то он посылает к нему Ядовитую Женщину.

До наступления темноты мы скрывались среди каменных завалов и зарослей можжевельника. И хотя преследователи были совсем близко, они не смогли нас обнаружить. Затем, уже в кромешной темноте, мы стали пробираться старыми тропами на восток.

Пятница. Я возвратился. На какое-то время удалось скрыться от них. Я спрятал все, что только возможно, в том числе и карту.

Майк, если ты все же прочтешь это, то ради Бога, помоги нам! Каваси уговаривала меня переправиться через реку. Но я был уверен, что мы и без этого сможем убежать от них. Мы были более чем в двадцати милях от дороги. Но я хотел еще раз попробовать подобраться к моему джипу. Под покровом темноты нам удалось подойти совсем близко. Казалось, поблизости не было никого. Вскочив в машину, я сунул ключ в зажигание, и тут же мотор взревел. Послышался крик, из темноты кто-то бросился ко мне. Но машина уже рванулась вперед. Я ударил нападавшего по лицу, и мы стремительно укатили прочь. Проехав около мили, свернули на другую дорогу.

Город, до которого мы наконец добрались, находился от того рокового места более чем в шестидесяти милях. И мне казалось, что в нем было относительно безопасно. Мы ужинали в небольшом кафе перед самым его закрытием. Каваси задавала бесконечные вопросы о кафе, машинах, автобусах. Я объяснял ей, как нужно заказывать блюда, покупать билеты и одежду. Вытащив из кармана деньги, дал ей сто долларов и немного мелочи.

– Если со мной что-нибудь случится, передай эту тетрадь Майку Раглану. Это в Тамарроне, – попросил я девушку.

– Невозможно. Они здесь, – понизив голос, ответила Каваси.

Действительно, у окна промелькнула какая-то тень. Я направился к кассе. Лысый толстяк в фартуке вышел ко мне, чтобы взять деньги. Я заплатил.

– Послушай, друг, – обратился я к нему, – я Эрик Хокарт. К юго-западу отсюда строю дом. И сейчас мне нужно ружье. У тебя оно есть?

Толстяк внимательно поглядел на меня.

– Мистер, у меня есть ружье, – пробурчал он. -В наших краях все при оружии. Но я не стану никому его одалживать.

Обернувшись, я посмотрел в окно. Мой джип стоял на месте. Поблизости никого не было. А что, если мы…

Каваси исчезла!

Глава 7

Я буквально остолбенел. Положив обе руки ладонями вниз на прилавок перед собой, я так и остался стоять спиной к окну. Может быть, Каваси удалось скрыться, оставшись незамеченной? Или они схватили ее, пробравшись с черного хода? Мысли вихрем проносились в моей голове.

– Сэр, – наконец тихо заговорил я, – пусть ваше ружье остается при вас. Но выслушайте хотя бы совет: если они войдут сюда, то будет лучше, если оно окажется у вас под рукой. Свидетели им не нужны. Меня зовут Эрик Хокарт, – повторил я. – Пожалуйста, не забудьте, когда у вас станут наводить обо мне справки. Если полиция не возьмется за расследование, то мой друг сделает это. Его имя Майк Раглан.

– Послушайте, мистер, – недовольно перебил меня толстяк. – Я, конечно, не знаю ваших дел. Но уж лучше я прямо сейчас вызову полицию и…

– Вызывайте. Но только из кухни. Если вы подойдете здесь к телефону, они вас убьют.

– Кто «они»? – Толстяк удивленно глянул мне через плечо. – Я никого не вижу.

– Я сейчас побегу к джипу. Вам тоже лучше выбираться отсюда».

Майк Раглан отложил в сторону дневник и с досады тихо выругался. Нахмурившись, он глядел на закрытый блокнот. Эрик вел дневник для себя. И пока, очевидно, не думал, что с помощью этих записей проще всего рассказать Майку о том, что с ним случилось.

Майк еще раз проверил содержимое рюкзака с провизией, снова осмотрел пистолет и сунул нож за голенище. Остановившись в дверях, не поленился внимательно оглядеть стоянку, где оставил свой джип. Рядом были припаркованы другие машины. Но в них вроде бы никого не было. К тому же эти машины он видел здесь и раньше. Подойдя к джипу, он открыл дверцу, сел за руль и тут же запер все дверцы. Успел заглянуть и за сиденье. Выехав со стоянки, направил машину в сторону шоссе.

На выезде Майк задержался у шлагбаума.

– Если меня будут спрашивать, то вы не знаете, у себя я или нет, – наказал Майк охраннику.

Время от времени он поглядывал в зеркало заднего обзора. Но признаков слежки так и не обнаружил. Спустя несколько часов Майк въехал в небольшой городок штата Юта и тут же отправился на поиски кафе, запомнившегося ему по предыдущим поездкам. Но этого кафе больше не было! На том месте, где прежде стояла закусочная, теперь дымилось несколько обугленных бревен. Дальше по улице находилось еще одно кафе. Во время его последнего визита оно было закрыто. Очевидно, в межсезонье дела его шли из рук вон плохо. Теперь же это заведение работало. Внимательно оглядевшись, Майк припарковал машину так, чтобы за ней можно было приглядывать через окно. И вошел внутрь.

У стойки трое индейцев-навахо пили кофе. И еще водитель грузовика заканчивал свой завтрак. Его огромная восемнадцатиколесная махина стояла на площадке у входа, рядом с пикапами индейцев-навахо. Какая-то девушка одиноко сидела за дальним столиком.

Майк расположился неподалеку от нее. Собираясь принять заказ, к нему подошла официантка. Обращаясь к ней, Майк заметил:

– Похоже, неподалеку был пожар.

– И еще какой! – охотно откликнулась официантка. – Моя подружка из-за него осталась без работы! В утренней смене она обслуживала столики. А тут на тебе – пожар. И работы больше нет.

Майк заказал яичницу с ветчиной.

– Кто-нибудь пострадал? – поинтересовался он.

– Джерри. Это было его заведение. Он сейчас в больнице. Повар вытащил его из огня, хотя на нем самом уже горела одежда. Конечно, повар немного обгорел, но вот Джерри… он совсем плох. Говорят, у него не только ожоги. Его еще как-то ранило. Но точно об этом никто не знает.

– И как же это случилось? – продолжал задавать вопросы Майк.

– А кто его знает? Повар клянется и божится, что вначале загорелся зал.

Поделившись этими сведениями, официантка отправилась в кухню за заказом. А Майк снова взглянул на девушку. Она сидела неподвижно, на столе перед ней стояла чашка кофе. Немного погодя он вновь посмотрел в ее сторону. Она была миловидна. Но Майку она показалась слишком грустной, будто чем-то расстроенной.

Официантка вернулась с кофе для Майка.

– Вот это был пожар, скажу я вам! – словоохотливо продолжила она свой рассказ. – Как будто самый настоящий взрыв. Только никакого грохота не было, а просто раздалось что-то вроде «пуф!». И от здания остались одни головешки. Да так быстро, что на рассказ, как это было, больше времени уйдет.

– А что говорит сам Джерри?

– Он? Ничего. Он не может говорить. А вот повар рассказывал, что когда он перед самым закрытием выглянул в зал, то заметил там двоих посетителей. Девушку и того человека, что спрашивал у Джерри про ружье…

– Ружье? – вырвалось у Майка.

– Повар все слышал, – продолжала официантка. – Он бросил свое занятие, чтобы послушать их разговор. С виду порядочный человек, рассказывал он потом, похож на бизнесмена. Но только был чем-то очень напуган. Ну, Джерри, разумеется, отказал ему. Ведь ни один нормальный человек, если только он не законченный дурак, не станет одалживать свое ружье даже другу, если уж на то пошло. А не то что первому встречному.

– Что потом?

– И вдруг в кухню влетает та девица. Повар хотел было спросить, что ей нужно, но не успел. Она опрометью выбежала через заднюю дверь. Повар слышал также, как хлопнула парадная дверь. Тогда он отправился в зал, и вот тут-то это случилось. Внезапно раздалось это самое «пуф!» – и Джерри бросило прямо на повара; потом все вокруг загорелось. Но он все же вытащил Джерри на улицу.

– А что случилось с человеком, которому нужно было ружье? – взволнованно спросил Майк.

– Убежал, наверное, – пожала плечами официантка. – Машина его так и осталась там. И ключи в зажигании. Шеф полиции конфисковал ее и отогнал к своей конторе.

– А девушка? – не унимался Майк.

– Этого никто не знает. – Понизив голос, официантка бросила многозначительный взгляд в сторону девушки за дальним столиком. – Но вот она сидит здесь с самого утра. Похоже, дожидается кого-то.

Майк тоже посмотрел на девушку. Их взгляды встретились. И он снова отвернулся. – А человек, что спрашивал о ружье? Он говорил

что-нибудь?

– Начал рассказывать, что строит дом в пустыне. Но об этом тут все и так знают. – Официантка отошла и вскоре вынесла из кухни его завтрак. – Знаете, мистер, хоть расстояния здесь и большие, но людей не слишком много. Поэтому все обычно знают, что и где происходит. Этот мужчина покупал в городе бензин, кое-что из бакалеи. Несколько раз обедал у нас. Я тоже видела его. Приятный такой. Местные девицы тут же начали гадать, женат или нет. Он тихо занимался какими-то своими делами и никому здесь не докучал. Его зовут Хокарт.

– Где можно увидеть шефа местной полиции? – перебил ее Майк.

– Уехал по делам в Мексикан-Хэт. Но должен вернуться сегодня.

– И много у вас сейчас приезжих? – продолжил свои расспросы Майк.

– Никого. Вот только она. Зимой здесь мало кто проезжает. Летом бывают туристы. Правда, не так часто, как в Дюранго. Узкоколейки у нас нет. Мы находимся в стороне от основного маршрута, но все же туристы заезжают и сюда. – Официантка с любопытством посмотрела на него: – А вы что, были знакомы с Эриком Хокартом?

Майк помедлил с ответом.

– Мы с ним друзья. Именно поэтому я здесь, – наконец сказал он.

Официантка принесла горячий кофейник и налила ему еще кофе. Индейцы уже уехали, водителя грузовика тоже не было видно.

– А вы не из наших мест? – взглянув на Майка, спросила она.

– Одно время я жил здесь. Давно, много лет назад. И очень много рассказывал Хокарту об этом крае. Поэтому он и решил перебраться сюда. Сам-то он с Востока, но очень уж ему понравились здешние места. Хотел построить здесь дом.

Удовлетворив свое любопытство, официантка отошла от Майка и занялась своей работой. Он посмотрел на девушку в дальнем углу. Затем, взяв свою тарелку и чашку с кофе, подошел к ней.

– Каваси? – нерешительно спросил он.

В ее взгляде больше не было испуга.

– А вы Майк Раг-лан? – произнесла она по слогам.

Он сел рядом.

– Ты говоришь по-английски?

– Немного. Меня научил старик.

– А что случилось с Эриком?

– Он у них. Они забрали его.

– Это они сожгли ресторан? Как?

– Не знаю. Это такое… такая штучка… как… – Она дотронулась до края блюдца. Приподняв его чашку, она вытащила из-под нее блюдце и замахнулась. Словно хотела метнуть его. – Они… – Девушка снова повторила это движение. – Потом огонь, большой огонь, очень быстро.

– А те… штучки, которые они кидали? Они были большими? – хотел уточнить Майк.

– Маленькие. Меньше, чем… – Каваси указала на чашку. – Вот такие.

– И они загорелись?

– Сначала разбились, потом загорелись.

– Кто-нибудь из полиции уже разговаривал с тобой?

– Нет.

– Каваси, я ничего не знаю о твоей стране. Ничего не знаю о твоем народе. Я прочитал лишь то, что написал Эрик. Но я должен знать, кто они такие, эти твои враги. Куда они забрали Эрика и что собираются с ним сделать. Мне также нужно знать, как попасть туда, где сейчас Эрик.

Внезапно Майк подумал совсем о другом.

– Ты поела? У тебя есть деньги? – участливо спросил он девушку.

– Нет, ничего не ела. Я отдала деньги за комнату, чтобы там спать.

Майк подозвал официантку и сделал еще один заказ. Когда женщина ушла, Каваси сказала:

– Я не знаю, как попасть обратно. Сейчас мы далеко от места, о котором я слышала.

– Смогла бы ты найти это место, если бы я отвез тебя обратно?

– Я не знаю.

Каваси принялась за еду. Майк ждал, размышляя. Что же, черт возьми, происходит? Что за напасть такая? Принимая во внимание записи Эрика, а теперь еще и сожженное кафе, несложно догадаться, что эти люди, кем бы они ни оказались, очень опасны. Но кто они? Кто они такие?

– Расскажи мне, что сможешь. Я ничего не знаю об этом, – попросил он наконец Каваси.

– Когда-то очень давно, – девушка сделала рукой широкий жест, – мой народ жил здесь. Люди рубили деревья, чтобы строить дома или зажечь огонь. Выращивали тыквы и маис. Но дождь не приходил. Год за годом. Влаги было мало. Пришли злые люди. Они убивали наших людей, отбирали наше зерно. Скоро они поселились рядом, чтобы воровать. Нас было мало. Мы пришли сюда давным-давно совсем из другого края. И покинули его, спасаясь от зла. Потом некоторые захотели вернуться. Двое пошли обратно и сказали, что там все в зелени, много воды и мало людей. И тогда мы снова вернулись.

Это было против старинных обычаев. Но наши люди боялись голода и жестоких врагов, пришедших с севера. Но зло по-прежнему царствовало там. Оно не пропало.

– И где же находится то место, куда вы все возвратились? – Майк ждал, боясь услышать в ответ то, что ему было уже известно.

– С Обратной Стороны. Я не знаю, как сказать это. Какими словами. Там так же, как здесь, но только… только как бы по-другому.

– Вот ты сказала, что они вернулись обратно. А как это?

– Есть места, где открываются ходы – только иногда. Всегда – не бывает. Сквозь них можно пройти, чтобы быть с Обратной Стороны. Старик, который научил меня вашим словам, прошел. Но не смог выйти обратно. Он пришел туда молодым. Сам себя он называл «ков-бой» – так? Его искали. Откуда-то стало известно, что он на Обратной Стороне. Он очень… он далеко прячется. И тогда… его не нашли. Я думаю, что он кого-то убил.

– И он все еще там?

– Еще там. Некоторые из наших людей знают. Помогают ему. Но он очень… как вы это говорите? Сильный? Он знает, как прятаться. Я думаю, что теперь его уже перестали искать. Может быть. Я не знаю.

– А как его зовут? – полюбопытствовал Майк

– Джонни. Просто Джонни.

– Скажи, твой народ – это и есть те самые скальные жители? Те древние, кого навахо называют анасази?

– Да.

Майк посмотрел в окно. На улице было все по-прежнему. У противоположной обочины дороги остановился грузовик: водитель вылез из кабины и направился ко входу в кафе. Джип Майка отсюда был хорошо виден. Двое горожан разговаривали о чем-то, остановившись посреди тротуара. Все казалось обыденным, таким, как всегда.

Так что же делать? Если Эрика забрали обратно, где бы это «обратно» ни находилось, следовательно, он исчез. И может статься, исчез навсегда.

– А что там может случиться с Эриком? – спросил он у Каваси.

– Много вопросов. Когда ответов больше нет, они убивают. Они ненавидят и боятся. Они правят всем, но все равно живут в страхе. Они боятся потерять власть. Им страшно, что мы – кто не согласен – получим силу от Обратной Стороны. Они боятся людей с вашей стороны. Любого, кто пройдет, они убивают.

– Но ведь некоторым это все же удается?

Девушка покачала головой:

– Не часто. На моей памяти прошли только двое, наверное. Или, может быть, они не говорят нам всего. Очень давно сумел пройти один мальчик, юноша. Что случилось дальше, я не знаю. А очень-очень давно, еще раньше, пришли двое мужчин, которые искали золото. Их пытали, убили и оставили с Обратной Стороны.

– А что они знают о нас? О людях с этой стороны? – поинтересовался Майк.

– Много. Иногда они посылают своих людей украсть что-нибудь. Или убить. У вас есть вещи, чтобы слушать. Такие вещи, чтобы можно было говорить с тем, кто далеко. Им нужно это.

Эрик был специалистом как раз по этой части. Того, что знал он, не знал никто. Если им станет об этом известно, возможно, они не убьют его…

– Ну а что же кива? – задал еще один вопрос Майк.

– Это тайное место, – продолжала Каваси. – В древнем предании говорится, что там есть потайной ход к Обратной Стороне. Кива – это священное место. Но люди зла засыпали ее. Теперь хотят снова открыть. – Каваси отпивала кофе маленькими глотками. – Я думаю, они теперь построят дом. Чтобы можно было проходить все время.

Майк, глядя на улицу, старался собраться с мыслями. Что же здесь творится? Может быть, это все же чей-то изощренный розыгрыш? Майк совершенно не разбирался в физике. Но все же знал, что подобные вещи считались возможными. Теория допускала существование параллельных миров. По крайней мере, кое-кто из ученых был убежден в этом. А в Средней Азии и Тибете он видел… Но существует ли между всем этим некая взаимосвязь? Вряд ли.

Эрик позвал его на помощь. И сейчас это самое главное. Эрик попал в беду, и он молил его, Майка, о помощи.

– А что было потом? После того, как твой народ ушел отсюда и вернулся обратно? Что было с ними дальше? – возобновил свои расспросы Майк.

Девушка пожала плечами:

– Я мало об этом знаю. Какое-то время они жили, как раньше. Потом стали жить по-другому. Все началось с моего предка. Совсем еще молодым он сумел сам, один, построить большую дамбу. Чтобы удерживать воду. У него были хорошие урожаи. Он многое делал по-новому. Придумал такие вещи – вы называете это машинами, – которые сами могли работать. Злые посчитали это колдовством и убили его.

Но они не смогли убить его мысли. Скоро те, кто его убил, начали сами пользоваться его чудесами. Они строили большие дома с крепкими стенами, дамбы. Потом придумали законы, где было сказано, кто может брать воду и когда. Люди приняли их законы, потому что не хотели неприятностей. Но те, кто владел водой, скоро придумали новые законы, еще хуже. Тогда многие из нас ушли от них и поселились в другом месте. Они ополчились на нас потому, что мы не подчинились, – рассказывала Каваси. – Некоторых они убили, других сделали своими рабами. Через некоторое время мы нашли то место, где работал мой предок, делая замечательные вещи. И там были вещи, которые он успел сделать, и другие, только начатые. Мы использовали их, чтобы бороться, и тогда нас оставили в покое. Джонни тоже помогал. Он сказал, что мой предок был вторым Давинчем.

– Да Винчи? Леонардо да Винчи был художником, и у него много изобретений.

– Наверное, так.

– Ты сейчас здесь, на этой стороне. А раньше часто приходила сюда?

– Это запрещено. Они откуда-то узнают об этом. Я не знаю как. И еслии кто-нибудь проходит, его ту же хватают. Они его ищут, пока не поймают.

– Ну а правители? Они сами выходят сюда? – поинтересовался Майк.

– Они говорят, что нет. Но иногда ходят. Или когда-то проходили, но затем большая вода затопила то место. И очень долго они не могли. Пока Эрик не раскопал киву.

– Но ведь есть, наверное, и другие пути? Тот, кто прочертил красную линию на планах Эрика, должно быть, прошел через другой ход, – предположил Майк.

– Они появляются. Я не понимаю как, но иногда вдруг открываются другие ходы. Я так пришла сюда, – пояснила Каваси.

– А ваша большая вода? Это, наверное, то, что у нас называется озером Пауэлл. Мы построили дамбу, чтобы остановить воды Колорадо, и затопили большую часть Глен-Каньона.

Собеседники умолкли. Майк по-прежнему смотрел на улицу. «А если они придут прямо сейчас? Что тогда делать?» – думал Майк.

– Я должен помочь Эрику, – решительно сказал он наконец.

– Ты не можешь. Он у них, – грустно напомнила девушка.

– Где он?

– Это плохое место, место страха. Очень древнее место. Оно существовало еще до того, как мы вошли в Четвертый Мир, в ваш мир. Я там не была. Но отец моей матери знал это место.

Каваси в страхе посмотрела на Майка. Она только сейчас поняла многое.

– Теперь придут за тобой. Они должны забрать тебя. Они не хотят, чтобы кто-нибудь знал, что их мир существует. А ты теперь это знаешь.

– И ты тоже, – напомнил Майк.

– Обо мне они давно знают, – отмахнулась девушка. – Меня ненавидят. Я им нужна больше всех. Я теперь глава семьи, клана. Они дожидаются меня Ведь я происхожу от Того-Кто-Обладал-Волшебством. От того прародителя, кто сделал много нужных вещей. Я должна вернуться обратно.

– Но есть же кива, – начал Майк.

– Нет. Это их путь. Они станут следить. Они близко к ней.

– Но ведь сюда-то ты пришла! – в недоумении воскликнул Майк.

– Мой путь ненадежный и очень опасный. Но он открыт. Чаще всего открыт. Они ничего не знают о нем. Мы тоже не знаем. Знают только сакуа.

– Сакуа? Это такие волосатые? – переспросил Майк.

– Ты знаешь о них? – удивилась Каваси. – Это не люди, но они знают то, что, кроме них, не знает никто. Они выходят на охоту или за овцами, когда нечего есть.

– Таскают овец? У индейцев?

– Я не знаю у кого.

Майк допил свой кофе.

– Лучше всего нам уйти отсюда. Постараемся поскорее составить план дальнейших действий. – Раглан начал было вставать из-за стола, но тут на его плечо легла чья-то рука. Майк поднял глаза.

Перед ним стоял коренастый, крепкого телосложения человек со значком полицейского.

– Не возражаете? – дружелюбно сказал он. – У меня есть несколько вопросов к этой леди. И к вам тоже. Раз уж вы все равно здесь.

Обернувшись, он окликнул официантку:

– Мари! Будь добра, еще чашку кофе.

Полицейский перевел взгляд с Майка на Каваси:

– Я Галлафер. Итак, приступим.

Глава 8

Отхлебнув из чашечки кофе, полицейский обратился к девушке:

– Как ваше имя, мэм?

– Каваси.

– Вы здешняя?

– Я… ту-рист. – Она отвечала уверенно, без волнения и страха.

– Из индейцев?

– Когда-то очень давно мой народ жил недалеко от этих мест. Я приехала посмотреть, где это было, – спокойно пояснила Каваси.

Затем он обратился к Раглану:

– И давно вы знакомы?

– Мы только что встретились, – охотно ответил Майк. – Я узнал ее по рассказам нашего общего друга – Эрика Хокарта.

– Хокарт? Тот самый, что вроде собирается строиться где-то ниже по реке? Ученый, так, кажется?

– И не только. Еще он бизнесмен. И довольно преуспевающий. Подобные качества редко уживаются в одном человеке. Но ему пришелся по душе ваш край. И он захотел выстроить здесь себе дом. Тем более что нажил приличное состояние, занимаясь исследованиями по электронике. Поэтому может позволить себе жить там, где ему захочется.

Галлафер отпил еще глоток кофе, затем снова переключил внимание на Каваси.

– Когда начался пожар, вы были в ресторане?

– Нет. Но я была там за минуту до этого происшествия. Увидела тех людей и очень испугалась. И тут же убежала.

– Каких людей? – переспросил полицейский.

– Я их не знаю. Их было двое, может больше. Не могу сказать точно. Мистер Хокарт тоже их боялся. Он пошел к прилавку, чтобы попросить ружье. Но человек за прилавком не дал ему ничего.

– И правильно сделал, – удовлетворенно кивнул полицейский.

– Не знаю. Я убежала. Спряталась. Потом искала комнату, чтобы спать.

Галлафер обернулся к Майку:

– Что вам известно о Хокарте? Не был ли он замешан в чем-нибудь? Может, наркотики?

– Только не он, – поспешно ответил Майк. – Ему это ни к чему. Эрик благоразумный, рассудительный, иногда даже слишком серьезный человек. Он достаточно замкнут и часто предпочитает одиночество. Так лучше думается. И ему всегда недоставало в жизни по-настоящему уединенного места, где не было бы поблизости телефона. Видите ли, когда человек достигает многого в жизни, то окружающие не хотят оставить его в покое. Они вечно надоедают со своими прожектами и идеями. А Эрику не нужно чужих идей. Он просто подыскивал тихое место, где мог бы спокойно жить и думать. Вообще-то я лично считаю Эрика Хокарта скорее изобретателем, чем ученым. Так как он всегда сам находит применение своим открытиям. Многие из его друзей и коллег занимаются исключительно чистой наукой, исследованиями. А вот Эрику было дано предвидеть практическую ценность открытий. Он умел обратить их в реальные деньги.

– У него были недоброжелатели? Не угрожал ли ему кто-либо физической расправой? – спросил полицейский.

– Об этом мне ничего не известно. Родственников У него не было. Наследников тоже. А друзья? Они, наоборот, были заинтересованы, чтобы Эрик жил как можно дольше.

Если Галлаферу и было что-либо известно, то показывать свою осведомленность он, очевидно, не собирался. Судя по характеру вопросов, он пытался прозондировать почву, надеясь отыскать подходящее объяснение случившемуся. По крайней мере, у Майка сложилось именно такое впечатление.

– Мэм, вот вы сказали, что испугались тех людей. А почему?

– Мы с мистером Хокартом были в пустыне. Он очень… очень беспокоился. Мы сели в машину, а те люди вдруг выскочили из-за камней. Но мы уехали. А потом те люди пришли в ресторан, – разволновавшись от воспоминаний, отвечала Каваси.

– Где сейчас Хокарт? – еще раз спросил Галлафер.

– Нам бы тоже хотелось это знать, – заметил Раглан. – Они, должно быть, захватили его.

– Похищение? – уточнил полицейский.

– Похоже на то, – подтвердил Майк. – Насколько мне известно, трупов на пожарище не найдено. Следовательно, Эрик скорее всего остался в живых. Если не ошибаюсь, его машина находится у вас?

Галлафер неторопливо попивал кофе. Он производил впечатление проницательного, умного человека. И Майк надеялся, что полицейский не станет подвергать сомнению его рассказ. К тому же по большей части это была чистейшая правда, если, конечно, не вдаваться в некоторые подробности. Галлафер внезапно взглянул на Майка:

– Хотелось бы знать, чем вы занимаетесь.

– Я писатель. Пишу в основном о дальних странах и необычных приключениях. С Эриком мы знакомы на протяжении нескольких лет. И сейчас он хотел посоветоваться со мной.

– По поводу чего? – поинтересовался полицейский.

– Эрик просил, чтобы я рассказал поподробнее об этих местах. Я ведь и сам одно время жил тут. Исходил почти все отдаленные уголки.

– Это какие же?

– Дарк-Каньон, Фэйбл-Каньон, Бычья Впадина, Свит-Элис-Хиллз, Вуденшу – вы ведь сами их знаете не хуже меня.

Галлафер неохотно кивнул.

– Похоже, вы действительно в этом разбираетесь. – Он снова отпил глоток кофе. – Кому понадобилось похищать Хокарта? Вы никого не подозреваете?

– Нет. – Раглан немного помолчал. Потом сказал: – Видите ли, мы с Хокартом время от времени обмениваемся книгами. В основном это самые обычные, недорогие издания в мягком переплете. Одна такая книга была оставлена для меня в Тамарроне, там, где я остановился. А через некоторое время какой-то человек тайком пробрался ко мне в дом и пытался ее выкрасть.

– Выкрасть книгу? Да зачем, черт побери?! – изумился Галлафер.

– Вот то-то и оно! Мне кажется, он принимал ее за что-то другое.

По возможности коротко Раглан рассказал о звонке девушки-портье. И как затем, проснувшись, увидел стоящего у бара незнакомца.

– Хорошо еще, что он не убил вас, – заметил полицейский.

Раглан в ответ лишь улыбнулся.

– Думаю, я сумел бы убедить его не делать этого, – тихо сказал он.

– Вы смогли бы описать его? – Галлафер с надеждой посмотрел на Майка.

– Да. Ростом примерно пять футов и девять или десять дюймов. Темные волосы, темные глаза, смуглая кожа. Широкоплечий. Он показался мне профессионалом, по-настоящему опасным парнем.

– На чем основан такой вывод?

– Парень полностью владел ситуацией. В его поведении не было и намека на нервозность. Он мгновенно оценил обстановку. Видел, что я не пытаюсь задержать или остановить его. Понял, что во избежание неприятностей убивать меня не стоит. Это был настоящий профессионал, все действия которого просчитаны и выверены. Его невозможно обратить в паническое бегство. Он просто развернулся и вышел.

– А потом? – с нетерпением спросил полицейский.

– Я подошел к окну и видел, как он шел по снегу, направляясь к шоссе. Там сел в белый фургон, который тут же укатил в сторону Дюранго.

– Вы сейчас назвали его профессионалом. Что вы имели в виду?

– Именно то, что сказал, – пояснил Майк. -Мне приходилось время от времени встречаться с подобными людьми более чем в десятке стран. Парни такого типа обычно состоят на службе в ЦРУ, ФБР или КГБ. Этот человек точно знал, что от него требуется. И был готов в точности выполнить задачу. Он не из тех, кто станет шутить.

– А этот ваш Хокарт – он когда-нибудь работал на правительство? У него были секретные разработки? – поинтересовался Галлафер.

– Мне об этом ничего не известно. Когда-то он занимался чем-то подобным. Но с тех пор прошло слишком много времени.

Наступило тягостное молчание. В следующие несколько минут никто не произнес ни слова. Полицейский производил благоприятное впечатление. И тогда Майк Раглан решился на опасный шаг. Безусловно, изложив Галлаферу свою версию случившегося, он рискует прослыть полоумным. Но Майк счел необходимым как-то подготовить полицейского к встрече с тем таинственным, что, возможно, ожидало его впереди. Негоже, чтобы этот человек занимался поисками вслепую. Приняв это рискованное решение, Майк начал издалека.

– Я понял, что вы давно здесь живете, – сказал он.

– В этих краях прошла большая часть моей жизни. А что?

Майк ответил не сразу.

– Бытует мнение, будто эти края стали обиталищем привидений, – неуверенно начал он. – Я имею в виду пустыню на подступах к реке. Когда Хокарт уговаривал меня приехать к нему, у меня, откровенно говоря, сложилось впечатление, будто причиной его беспокойства было нечто, связанное именно с этим.

Возможно, вы сейчас думаете, что я тронулся умом. Но мне и в самом деле кажется, что мы вплотную приблизились к хрупкой грани чего-то неведомого. Поэтому мне бы очень не хотелось, чтобы именно туда ринулись толпы любопытствующих. Лишние люди способны только испортить все дело. Если вы решите отправиться туда, то выбирайте себе в проводники человека, умеющего держать язык за зубами. И хорошо знающего местность.

Галлафер откинулся на спинку стула и не сводил глаз с Майка. Затем, полуобернувшись, окликнул официантку:

– Мари! Принеси мне чизбургер. С ржаным хлебом. И будь добра, еще кофе. – Он посмотрел в окно, стараясь проследить взгляд Раглана. – Ожидаете кого-то? – спросил он.

– И да и нет. Когда прошлой ночью ко мне в дом залез вор, я тоже не ждал никого. Просто я высматриваю белый фургон.

– Ездил тут какой-то по округе. За прошедшие два дня дважды попадался мне на глаза. – Галлафер отвернулся от окна. – А что заставило Хокарта выбрать для своего дома это место? Почему он решил строиться именно здесь?

– Время от времени ему приходилось пролетать тут на самолете. И его очаровала красота здешних мест. Вот тогда ему и пришла в голову эта мысль: выстроить себе дом на вершине горы, в тихом, располагающем к раздумьям месте. Хокарт собирался своими руками построить это жилище из дикого камня. А с инструментами он управляться умеет. Тем более что торопиться ему некуда.

– А вот я ни за что на свете не стал бы селиться там. Это самое распоследнее место.

Каваси и Раглан выжидающе уставились на Галлафера.

– Раньше там жили пиуты. Но больше их там нет. И такое впечатление, что никто не знает, куда они могли подеваться. Была там и пара рудников, но и те долго не протянули. – Он в упор посмотрел на Раглана. – Говорят, очень уж неуютно там.

Полицейский сидел, обхватив кофейную чашку ладонями. Он откровенно разглядывал Раглана.

– Теперь начинаю вас припоминать, – медленно произнес он. – Говорите, вы писатель? Так вы и есть тот самый Раглан, что разоблачает чудеса? Разные там дома с привидениями и тому подобное?

– Да, но только давайте считать, что я исследую непознанное, – с достоинством пояснил Майк. – Я не собираюсь ничего разоблачать. Я просто стараюсь докопаться до истины.

– И значит, Хокарт пригласил вас сюда за этим? – снова задал вопрос Галлафер.

– Да.

– Можно только догадываться, как много вы повидали странных вещей. Я слышал о ваших путешествиях на Гаити, по Тибету и перуанским джунглям.

– Я побывал там. И вы совершенно правы, мне довелось столкнуться с необычными явлениями. Интуиция подсказывает мне, Галлафер, что и вам тоже известно кое-что о том, что теперь волнует всех нас.

Галлафер ответил не сразу.

– Нет, – с расстановкой заговорил он наконец. – Я ничего не знаю. Та местность находится вне пределов моей юрисдикции, и я обхожу ее стороной. Точно так же, как и большинство наших, местных. Включая и самих индейцев. Они ведь тоже не слишком жалуют те земли.

Официантка подала заказанный чизбургер. Откусив от него изрядный кусок, Галлафер принялся молча жевать. Затем, проглотив, нерешительно взглянул на Раглана.

– В конце концов, парень, о котором вы говорили, – начал он, – вовсе не призрак. И тот пожар…

– Каваси сказала, – перебил его Майк, – что один из тех людей бросил несколько дисков. Пламя вспыхнуло, когда они разбились…

Галлафер перевел взгляд на девушку:

– Какого размера были диски?

Она провела пальцем по ободку чашки.

– Вот такие, может, немного побольше…

– Галлафер, позвольте дать вам повод к размышлению, – снова подключился к беседе Майк. – У индейцев из племени хопи существует поверье, что мы живем в Четвертом Мире. Анасази тоже, по всей видимости, верили в это.

– В наших краях эта сказка всем известна, – подтвердил Галлафер.

– И что сами они ушли из Третьего Мира, потому что там царило зло, – продолжал Майк.

– Да, так гласит предание. К чему это вы клоните? – не понял полицейский.

– А что, если вследствие засухи или из-за нашествия с севера воинствующих индейских племен некоторые из них вернулись обратно, в Третий Мир? Туда, где их поджидало это самое зло? И вдруг кто-нибудь из них знает, как можно проникать из Четвертого мира в Третий и обратно?

Галлафер не взглянул на Раглана. Он смотрел в окно, продолжая задумчиво жевать свой чизбургер.

– Вы ожидаете от меня слишком многого, – изрек он в конце концов. – А что же фургон?

– Представьте себе, что неподалеку отсюда они организовали нечто наподобие оперативной базы. Такое место, где можно оставлять фургон и все необходимое, что может им понадобиться. Однако этот перевалочный пункт должен находиться в стороне от посторонних глаз.

Майк замолчал. Закусочная тем временем постепенно заполнялась посетителями. Завсегдатаи переговаривались между собой, с любопытством поглядывая на Раглана и Каваси.

– А вот рискни я предположить такое – наверняка стали бы говорить, будто у меня крыша поехала. Во всяком случае, здесь мало кто верит в черную магию навахо. – Галлафер снова посмотрел на Раглана. – Что вы намерены делать? Останетесь здесь? – спросил он.

– Пропал Хокарт. Я собираюсь отправиться на его поиски. Попробую что-нибудь прояснить, – решительно сказал Майк.

– Надеюсь, так и будет. Если, конечно, рассказанное вами подтвердится. А я со своей стороны попробую разыскать фургон.

– Послушайте, Галлафер, вам не следует действовать одному. Я вам советую взять на эту операцию пару человек в качестве подкрепления. Все это очень серьезно. Они не остановятся ни перед чем. Пойдут даже на убийство. Не исключено, что им все же удастся ускользнуть и оказаться вне пределов вашей юрисдикции.

– В некоторых случаях пределы своей юрисдикции я определяю сам, – откликнулся Галлафер, отправив в рот последний кусок чизбургера. Он перевел взгляд на Каваси. – Ну а как с вами, где вас искать?

– Она будет со мной, – ответил за девушку Майк, – покуда это возможно. Сегодня вечером мы будем в мотеле. Если бы ваши люди могли проследить за ним…

– Смогут, – решительно заявил полицейский. – У меня есть неплохие ребята. – Он поднес салфетку к губам. – Ну а как быть с этим Третьим Миром?

– Возможно, мне придется самому туда отправиться, – ответил Майк.

Галлафер смерил Раглана оценивающим взглядом.

– Вы что, действительно верите во все это? – спросил он с сомнением. – Я имею в виду… Конечно, мне тоже иногда приходится сталкиваться… При встречах с индейцами, особенно если поблизости нет посторонних, кто-нибудь из них вдруг начинает рассказывать какие-то очень странные вещи. И все-таки… – Полицейский с сомнением покачал головой.

– Сейчас, Галлафер, у меня нет иного выхода, – твердо сказал Майк. – Я имею кое-какие доказательства, но поделиться с вами пока не могу. Не считаю себя вправе. Я уверен лишь в том, что они могут послужить весьма веским доказательством. Впрочем, не исключаю, что это всего-навсего проявление некоего психического расстройства. Вам известно, например, что неожиданно возникший пожар уничтожил ресторан. Это доказательство. Пропал без вести Эрик Хокарт – и это еще один таинственный факт. Удастся ли нам отыскать его? Может, и нет. Эрик столкнулся с таинственными проявлениями. Он уже рассказывал мне, как однажды ему довелось увидеть очень красивую женщину, приходившую сюда с Обратной Стороны…

– Вы шутите?! – изумленно воскликнул полицейский.

– Ничуть. Все это слишком серьезно, чтобы шутить. Если вам доведется ее увидеть, ради Бога, держитесь от нее подальше. В противном случае можете поплатиться жизнью.

– Это Ядовитая Женщина, – добавила Каваси. -По-моему, их всего шесть.

– Ядовитая Женщина? – переспросил Галлафер.

– Дело в том, что таким женщинам вводят яд. Сами они к этому яду остаются невосприимчивыми. Но он убивает любого мужчину, вступающего с ними в контакт. В сексуальный, разумеется. Мне уже приходилось слышать подобные истории на Ближнем Востоке я в Индии.

– Довольно занятно. – Галлафер перевел взгляд на Каваси. – Вы тоже верите в это?

– Да, верю. – Девушка кивнула. – Это я сказала ему. Предупредила его, как сейчас предупреждаю вас. Ядовитая Женщина принадлежит Руке.

– Руке? – снова удивился полицейский.

– Того, кто правит, называют Рукой, – пояснила Каваси.

Галлафер не сводил с нее глаз.

– Даже не знаю, чему верить. Поначалу я стал было прислушиваться, но теперь… нет, право, не знаю…

– Это правда, – сказала Каваси.

– И вы верите в Третий Мир? – скептически спросил у нее Галлафер. – Действительно верите в него?

Каваси была невозмутима. Ее твердость и спокойствие только подчеркивали ее красоту.

– Я верю. Мне приходится верить. Потому что, пока я не пришла сюда, вся моя жизнь прошла там.

Глава 9

Галлафер со смешанным чувством недоверия и восхищения разглядывал Каваси. Затем вновь обратился к Раглану:

– Пожалуй, мне лучше заняться тем, в чем я, по крайней мере, разбираюсь. Итак, вернемся к злоумышленнику. К человеку, что влез к вам в дом. Помимо его роста и веса, вы что-нибудь еще запомнили? И пожалуйста, поясните поподробнее, что вы имели в виду, называя его «профессионалом».

– Галлафер, вы профессионал в своем деле. Так вот, он тоже был профессионалом. Теперь что касается примет: на его правой щеке – шрам, примерно около двух дюймов длиной. Плотно прилегающие уши с небольшими мочками. Волосы начинают расти чуть ли не с середины лба. Впрочем, это могла быть и накладка или парик. Его кожа несколько темнее, чем у Каваси. Глаза небольшие. Лицо решительное, с выступающими скулами.

– Неплохо, – одобрил Галлафер. Покончив с записями, он оторвался от блокнота и доброжелательно взглянул на Раглана. – Если вы действительно собираетесь отправиться на гору, где строил дом Хокарт, то будьте поосторожней. Помните: как только вы свернете с шоссе, вам придется рассчитывать только на собственные силы.

Затем полицейский обратился к Каваси:

– Не хотел бы вас обидеть, но вынужден все же сказать: я вам не верю. Согласитесь, слишком уж все это неправдоподобно. И все же предположим – теоретически, – что все правда. Тогда расскажите, как же там, откуда вы пришли?

– Почти так же, как здесь, но только по-другому, – задумчиво начала Каваси. – Солнце… не такое, как здесь. Оно будто бы светит сквозь туман. Вокруг зеленеющие поля, луга, оросительные каналы…

Галлафер поднялся из-за стола:

– Вы тоже собираетесь в те места, где Хокарт затеял строительство?

– Наверное, да.

– Я буду в Тамарроне или по пути туда, – повторил Майк. – Но мне бы не хотелось нарваться на неприятности. Хокарта необходимо выручить из беды, в которую он мог попасть.

– Будьте поосторожней, – посоветовал Галлафер и направился прочь. – Ядовитая Женщина, значит? Это что-то новенькое! – бубнил он на ходу.

– Ничего нового в этом нет, –бросила ему вслед Каваси. – Еще очень давно, когда королю нужно было избавиться от соперника, он посылал ему в подарок такую девушку. В результате – нет соперника и нет беспокойства.

Подождав, пока полицейский скроется за дверью, Каваси взглянула на Майка:

– Кто он?

– Это закон. Он полицейский. Расследует преступления, всякие события, как, например, тот пожар. Мне кажется, это очень сообразительный молодой человек. И он совсем не прост.

– Хороший? – спросила Каваси.

– По-моему, да. И опытный.

– Но он мне не поверил!

Раглан развел руками:

– И никто из них не поверит. Поэтому никому ничего и не нужно рассказывать. Просто говори, что раньше твое племя обитало здесь, пусть все думают, что ты из индейцев.

– Мне кажется, что я и на самом деле отношусь к тем, кого вы называете индейцами.

Наступило молчание. Майк Раглан, размышляя, продолжал внимательно разглядывать улицу за окном. «Они» отважились залезть минувшей ночью к нему в дом, смогли устроить пожар в кафе, чтобы уничтожить Эрика и Каваси. Несомненно, «они» попытаются убить и его. Можно ли рисковать жизнью Каваси, взяв ее с собой? А если оставить ее, то где? У полиции и так полно своих забот, хотя городишко и маленький.

– Мне нужно вернуться на гору. Я должен быть уверен, что Эрика там нет, – сказал наконец Майк.

– И я с тобой, – попросила Каваси.

– А что, твой знакомый ковбой, тот старик… – вдруг начал Майк.

– Джонни?

– Как ему удалось очутиться на… на Обратной Стороне? Ведь кива тогда не была открыта?

– Иногда открываются другие пути, – пояснила Каваси. – Это такое… я не могу объяснить. В этом нет… как вы это называете… закономерности. Джонни мне рассказывал, что гнался за дикой коровой. Она убегала, а он ее догонял, скакал на лошади очень быстро с вершины холма, размахивал веревкой. Корова исчезла. Он бросился за ней… И… оказался на Обратной Стороне. Так получилось. Потом он не смог найти дорогу обратно. Может быть, она закрылась. Я не знаю. Он тоже не знает. Он не смог вернуться назад.

– А что было потом?

– Они узнали, что кто-то прошел. Пришли посмотреть. Джонни спрятался. Они его не нашли. – Каваси встретилась глазами со взглядом Раглана. -

Там, где он был, место очень глухое. В то время он был молодым ковбоем. Теперь он уже старый. Они так никогда и не нашли его.

– Старик убил кого-нибудь из них?

– Наверное. Правда, он никогда не рассказывал, но я слышала, что тот, кто пытался его искать, умирал. Сейчас никто уже его не ищет. Джонни живет там давно, и ничего плохого для них не случилось.

– А ты знаешь где?

– Конечно знаю! Мы не враги. Он не против нас, – ответила Каваси.

Снова наступило молчание. Майк обдумывал сложившуюся ситуацию. Он был более чем уверен, что Галлафер начнет поиски белого фургона. Он был единственным из реально существующих доказательств, к тому же Галлафер видел его собственными глазами.

Несомненно, если «они» действуют на этой стороне, то «им» необходима база. Место, где можно спать и оставлять фургон. Эта база, без сомнения, должна находиться неподалеку от дороги назад – на случай, если «им» понадобится срочно вернуться обратно.

Майк понимал, что ему придется действовать наугад. Единственное, о чем можно догадываться, – так это что некоторые из «них» вот уже много лет тайно живут на этой стороне, на раскрывая себя. Возможно, один из «них» сейчас сидит вместе с ними, в этом же ресторане. Для подслушивания чужих разговоров это наилучшее место.

Если у «них» и в самом деле здесь есть собственная база, то скорее всего она основана много-много лет назад. Поэтому необходимо соблюдать крайнюю осторожность.

Но вот, к примеру, откуда у «них» фургон? Ведь его нужно было зарегистрировать, у водителя должны быть права. Все это предполагает какие-то особые связи.

А может, у «них» есть другие машины, кроме фургона?

– Послушай, Каваси, ты смогла бы узнать среди других людей человека с Обратной Стороны? Ведь не исключено, что их здесь немало.

– Думаю… да. Правда, я не уверена. Но иногда кажется, что я «их» вижу.

Майк встал из-за стола.

– Пойдем, – позвал он девушку.

Остановившись у кассы, Майк оплатил счет, и Каваси внимательно следила, как он это делает.

Выйдя на улицу, он огляделся по сторонам. Поблизости не было видно ни души. Мимо них проехал пикап, на его переднем сиденье сидели двое индейцев-навахо. Перейдя через улицу, Майк подошел к своей машине и, снова оглянувшись, открыл дверцу. Никто не обращал на них никакого внимания.

Подавляющее большинство горожан были мормонами и очень хорошо знали друг друга. Это могло облегчить задачу Галлафера.

На ближайшей автозаправке Майк попросил залить полный бак. Он задумчиво разглядывал служащего бензоколонки. Вот подходящее место для наблюдательного пункта, подумал Майк. Но паренек как будто не обращал на него внимания.

Вырулив на дорогу, Раглан увидел впереди, примерно в миле, припаркованную у обочины шоссе машину. Это была машина Галлафера. Майк подъехал поближе. И тут показавшаяся из окошка рука приказала ему остановиться.

Галлафер был один.

– Есть пистолет? – сразу спросил он.

Раглан немного помедлил с ответом.

– Да. Когда я отправлюсь в горы, то всегда беру его с собой.

– Тогда держите его всегда под рукой.

Раглан упомянул о своих соображениях по поводу долговременной базы. И Галлафер согласно кивнул:

– Я уже думал об этом. Перебирал в памяти людей, строил догадки… – Полицейский замолчал, глядя на дорогу. Затем снова обернулся к Раглану. – И все же нет никакой ясности. Все слишком призрачно, – сказал он наконец. – Я пока не знаю, что предпринять. Пока не знаю. – Он снова замолчал. – Кстати, я вот как раз читал статью о вас. – Он взмахнул раскрытым журналом. – Вам-то к подобным вещам не привыкать!

– Ошибаетесь, к подобному привыкнуть невозможно, – ответил Раглан. – С фальсификациями дело обстоит просто. Любой фокусник может без особого труда заткнуть шулеров за пояс. Большинство их приемов известно иллюзионистам вот уже на протяжении пяти десятилетий. Люди верят мошенникам, потому что хотят верить в чудо. Кто жаждет чудес, обязательно их найдет. Здесь же совсем другое дело.

– У меня есть кое-какие соображения. – Галлафер таинственно поглядел на Раглана. – Но об этом лучше помалкивать. Пересуды нам ни к чему.

Поняв, что больше он ничего не узнает, Майк завел машину и поехал дальше. До поворота оставалось еще несколько миль, однако его можно было и запросто проскочить. Поэтому нужно было быть очень внимательным.

Каваси ехала молча. Закрыв глаза, она будто дремала. У Майка тоже не было настроения разговаривать. Он пытался восстановить в памяти карту Эрика. Обозначенный на ней маршрут проходил в стороне от того пути через каньон, по которому Майк хал вчера. Примерно через час езды машина наконец свернула с шоссе на грунтовую дорогу. Вскоре проселок начал спускаться в ложбину. И тогда Раглан остановил машину.

Каваси открыла глаза:

– В чем дело?

– Хочу получше осмотреть дорогу, – ответил Майк, вылезая из машины. – Нет ли там каких следов.

Он сделал несколько шагов вперед, остановившись у переднего бампера, взглянул себе под ноги. Затем отправился дальше по обочине.

На земле были отпечатки колес, оставленные двумя разными автомобилями несколько дней назад. Следы автомобильных шин пересекали другие следы – оставленные дикобразом, лапками земляных белок и переползавшими через дорогу змеями. Майк прошел еще несколько сотен футов, пристально разглядывая следы. Первая машина ехала, по-видимому, очень быстро, и водитель был хорошо знаком с дорогой. Возможно, это был Эрик Хокарт. Его преследовала другая машина. Наверняка это был не белый фургон. Но, судя по оставленным следам, обратно ни одна из машин не проезжала. Так где же теперь Эрик?

Каваси из машины наблюдала за Майком.

– «Они» сюда не возвращались, – сказал он ей, вернувшись.

Девушка пожала плечами:

– У них есть другие пути. Хоть и не очень надежные, но есть.

Если предположить, что у «них» есть укрытие, база на этой стороне, то, может, они держат Эрика там? Майк тут же поделился своими соображениями с Каваси.

– Думаю, это возможно, – ответила она, – но ненадолго. Рука захочет, чтобы его допросили.

– А потом убили?

– Может быть. Но я не уверена. Он у-че-ный? Я думаю, что Рука оставит его у себя, чтобы он работал на него. У него есть… как вы это называете? Такие штучки, чтобы слушать. Большие уши. – Она немного помолчала. – Он слушает, о чем между собой говорят люди. Все время слушает.

С того места, где они остановились, Майку еще было видно так называемое шоссе. Это была пустынная дорога. В час по ней проезжало два или в лучшем случае три автомобиля. Сейчас она была абсолютно пуста. Майк еще раз окинул взглядом лежащую перед ним местность. Про себя он сразу же отметил, что здесь было много местечек, где запросто мог притаиться наблюдатель. Это было неприятно.

Однако делать нечего. Нужно было ехать дальше, и Майк снова сел за руль. Хорошо бы, конечно, иметь при себе винтовку или, еще лучше, обрез – с ним значительно легче управляться.

Через несколько миль дорога разветвлялась. И тогда, оказавшись у развилки, Майк свернул на тропу, что уводила прямиком на восток. По мере приближения к изломанным каменным хребтам островки пустынной растительности встречались все чаще. Он взглянул на Каваси:

– Боишься?

– Да. Они очень плохие люди. И очень хотят поймать меня. Они очень боятся людей, которые попадают туда. У вас здесь нет никакого порядка. Это они так говорят.

– А что, разве многие побывали там?

– Нет конечно! Это невозможно! Почти невозможно. Очень долго туда никто не приходил. Ну, только совсем случайно. Если кто-то приходит туда от вас, его тут же выслеживают и убивают. Немедленно.

– А как же Джонни? Тот ковбой? – поинтересовался Майк.

– Они пытались. Но он очень хитрый. Не оставляет следов. Хорошо прячется. Наконец им надоело. И они его оставили в покое.

– А ты?

– Я мятежница. Слишком много думаю. Задаю вопросы. Я опасна для них, поэтому я убежала в горы. – Она замолчала.

Тем временем Раглан, сделав резкий поворот, съехал на дно оврага, по которому некогда протекала река.

– Там очень плохо. Ничего не растет, – продолжала Каваси. – Растения не приносят семян. Многие там умирают, многие болеют. Они посылают кого-нибудь за семенами, но семена не приживаются. – Девушка взглянула на Майка. – Там не так, как здесь, у вас. Мы решили, что у нас должна быть постоянная дорога. Вы говорите постоянная, да? Нам нужно, чтобы дорога была всегда. Чтобы было много семян.

Каваси снова замолчала, разглядывая пустыню.

– А вот это у вас называется броколли? Оно у нас не растет. Мы много раз пытались. У вас и кукуруза другая. Початки большие, много больше. Но ваши семена плохо растут у нас. Вот странно.

Раглан остановился за разросшимися кустами можжевельника. Он хотел под его прикрытием получше разглядеть открывавшуюся впереди дорогу. А заодно и осмотреть всю местность. В душе продолжало нарастать беспокойство. Подобное ощущение тревоги ему приходилось уже испытывать раньше. Что-то здесь было не так. Хотя на первый взгляд он не заметил ничего необычного. Сейчас он понял, что крайне неразумно с его стороны было пуститься в путь под вечер. Все-таки следовало повременить, подождать до следующего утра. Но ведь он спешил разыскать Эрика. Мысль о том, что его друг лежит раненый у себя на горе, не давала ему покоя. Ведь тогда ему нужно немедленно оказать помощь. И кроме того, там может находиться ключ к разгадке этой тайны. Ясно, что поиски Эрика следовало начинать именно оттуда. Между тем вокруг царила тишина и абсолютный покой. Майк завел мотор и снова поехал вдоль дороги. За некрутым поворотом джип покатился вниз по склону крутого пригорка. Майк на мгновение снял с руля правую руку, чтобы дотронуться до «магнума». Это придавало ему уверенности.

– Когда переходишь отсюда туда, – спросил он у Каваси, – ты что-нибудь чувствуешь? Я хотел сказать: переход влияет на твое тело? Или сознание?

– Немножко. Иногда все кружится перед глазами. У вас говорят – «голова закружилась». И вот, – она дотронулась рукой до живота, – здесь больно. Так неприятно вот здесь. Это продолжается несколько часов, а иногда и несколько дней. – Каваси схватила его за руку. – Мистер Раглан, там, впереди, кто-то есть. Я знаю это. Я это чувствую.

Майк снова остановил машину. В пустыне было холодно. Но, казалось, он видит, будто дрожит в воздухе знойное марево. Внимательно в который уже раз он оглядел окрестности. Ничего… Он ничего не увидел. И тем не менее знал, что Каваси имела в виду. Потому что тоже чувствовал это.

– Вон там, – девушка махнула рукой, – там Эрик оставляет машину. Дальше проехать нельзя.

Майк подъехал поближе. Местность открытая, все как на ладони. Вокруг низкие холмы, покрытые растительностью, типичной для полупустыни. Поодаль вздымалось несколько скальных хребтов. Земля усеяна огромными валунами и просто камнями, большими и маленькими.

Она снова тронула его за руку:

– Мистер Раглан, мне страшно.

– Называй меня просто Майк, – сказал он.

Глава 10

Едва Майк выключил зажигание, как вдруг ощутил захлестнувшую его волну панического страха. Звук работающего мотора словно придавал ему уверенности. Теперь же, оказавшись в полной тишине, он почувствовал себя потерянным, оторванным от всего мира.

В машине Майк ощущал себя в безопасности. Джип – это была возможность избавления, возврата к привычной, повседневной жизни.

И что он вообще здесь делает? Почему он здесь, а не у себя, в Тамарроне? Там в это время он еще только собирался бы отправиться на поздний завтрак в ресторанчик прии «Сан-Хуан-Рум». Почему он н в том нормальном, разумном и таком прекрасном мире? Что делает на самом краю света?

На землю ложились первые вечерние тени. Они еще прятались между камнями, скрывались в разрозненных островках можжевельника и скудных зарослях еще какого-то колючего кустарника. Время от времени налетал легкий ветерок. Удостоверившись в очередной раз, что пистолет на месте, Майк запустил руку в бардачок и вытащил оттуда электрический фонарик.

– Мы ненадолго, – сказал он, слабо надеясь, что так оно и будет. – Просто подойдем поближе и посмотрим, не у себя ли Эрик.

Он вышел из машины и закрыл дверцу. В полнейшей тишине она захлопнулась с оглушительным грохотом. Девушка осталась неподвижно сидеть, глядя прямо перед собой. Майк открыл дверцу с ее стороны. Каваси оперлась на протянутую ей руку и ступила на землю. Подняла на него глаза.

– Мне страшно, – прошептала она, – здесь что-то не так. Я это чувствую…

– Мы ненадолго, – упрямо повторил он.

При этом мысленно задал себе вопрос: что заставило его совершить такую глупость и потащить девушку за собой, в эту глухомань? И туг же нашел оправдание: она знала дорогу, а он нет.

– Пойдем, – сказал Майк.

И Каваси покорно зашагала вперед, то и дело бросая по сторонам настороженные взгляды.

Майк сунул руку в карман, желая убедиться, что не забыл вытащить ключи из зажигания. Все в порядке. Ключи при нем. Обернувшись, взглянул на машину. Все-таки он сглупил. Следовало бы развернуть джип на случай, если придется удирать отсюда. Ведь он всегда так делал, оказываясь в глуши. Почему же на этот раз поступил иначе?

Может быть, потому, что не собирался возвращаться? Полнейший вздор. Он обязательно отправится в обратный путь, и не позднее чем через час.

Каваси шла быстро и уверенно. Он шел позади нее, неустанно озираясь по сторонам, прислушиваясь к малейшему шороху.

Что же все-таки с ним творится? Не в первый же раз в жизни он оказался в пустыне. Ведь были до этого и Сахара, и Такла-Макан, и Калахари. И каждая из них скрывала свои особые тайны. В памяти оживали воспоминания о Такла-Макане, о чадящих кострах верблюжьего помета и ночных переходах… Тогда он почувствовал, что вплотную приблизился к чему-то неведомому. И это ощущение преследовало его не только в пустыне, но в горах Куньлуня, подступавших к ней с юга. Тогда он оказался у самой грани, за которой начиналось что-то тревожное, необъяснимое. И связываться с этим у него не было никакого желания. А разве здесь не схожая ситуация?

Тот путь, которым они шли теперь, нельзя было назвать даже тропой. Пройдя всю длину столовой горы, Майк увидел еще одну гору. За ней открывался узкий каньон. Они свернули влево. Остановившись, чтобы перевести дух, он оглянулся: Каваси не отстала. Машина едва виднелась далеко позади. При виде джипа Майка охватило жгучее желание немедленно повернуть назад.

– Если Эрика там нет… – начал было он.

– Его там нет, – перебила его Каваси. – Он на Обратной Стороне. Они забрали его.

У Майка защемило сердце. Ему не хотелось ни думать об этой самой Обратной Стороне, ни даже пытаться поверить в возможность ее существования. Теперь уже он точно знал, что не имеет ни малейшего желания мериться силой с тем, чего на самом деле не бывает, что попросту нереально. Разумеется мысленно оговорился он, если такое все же возможно, то подобное явление следует расценивать как иную фазу бытия. Ему зачастую приходилось иметь дело со странными явлениями. Это был его хлеб насущный. И все же в большинстве случаев при ближайшем рассмотрении «чудеса» оказывались всего-навсего фальсификацией, мошенничеством. Люди слишком легковерны. Его задача была доискаться до истины, разоблачить обман.

Остановившись рядом с ним, Каваси взмахнула рукой.

– Это вон там, за камнями. – Она указала на невысокий, похожий на курган холм со склоном, сплошь усеянным красноватой окаменевшей породой. – Эрик собирался строить вон там, хотел использовать отвесные скалы вместо стен.

– А кива?

– Она рядом.

Спутники снова двинулись к цели. Майк придерживал рукоятку пистолета. Так ему было спокойнее. Но вот возможно ли с помощью обыкновенной пули справиться с этими… с кем? С этими существами? О чем он думает? Ведь Каваси была одной из «них». По крайней мере, она называла себя так.

А что, если вся эта история – просто изощренное мошенничество? В конце концов, Эрик очень состоятельный человек. Вдруг все это было задумано, чтобы заставить его раскошелиться?

Если это так, то, выходит, Каваси тоже в этом участвует? Верить в это Майку решительно не хотелось. Хотя известны случаи, когда выдающиеся люди, не чета ему, были обмануты привлекательными женщинами. Но если это не инсценировка, то кто же она, эта Каваси? И человек ли она вообще?

Какие они, эти существа с Обратной Стороны? Существует ли Каваси на самом деле?

Какая она, эта Обратная Сторона? Этот вопрос не давал покоя Майку, заслоняя все прочие мысли. Он наслышан о параллельных мирах, о других измерениях. Расследование странных исчезновений стало частью его жизни. Таких примеров было немало. Взять хотя бы случай с «Железной Горой» – речным пароходом, который, отправившись в рейс по Миссисипи, обогнув излучину реки, словно испарился вместе с пятьюдесятью пятью пассажирами и командой. Позднее его лодки были обнаружены мирно дрейфующими вниз по течению. Но никакого крушения не было, и грохота от взрыва тоже никто не слышал. Эта история с 1872 года хорошо известна каждому, кто жил на реке. Множество легенд рождалось на берегах Миссисипи…

Тропы как таковой не было, но Каваси быстро и уверенно шла вперед. Они лавировали, пробираясь между валунами, пока наконец не оказались на месте. Майк остановился, пораженный необычным видом вершины горы. Было такое впечатление, что на этом месте когда-то было поле. Правда, почва была уж слишком соленой. Столовые горы с плоской, покрытой землей вершиной вообще явление крайне редкое в этих краях. Здесь характерны плоские каменные вершины с редкими лоскутками скудной пустынной растительности, а чаще всего – с низкорослыми кустиками можжевельника, чудом зацепившимися в каменных трещинах.

Прямо перед собой Майк увидел уцелевшие стены древних развалин, накрытые фанерным листом, придавленным сверху камнями. В хижине нашел спальный мешок Эрика, надувную подушку, небольшую печурку и несколько тарелок. Обнаружить удалось и плотно закрытый ящик с продуктами, и небольшой ледник.

Майк оглядел мастерскую. На длинном и широком столе были разложены чертежи дома. Из окна он увидел и площадку между скалами, которую Эрик облюбовал для своего строительства. Правда, пол из природного скального камня пришлось бы немного подровнять. Ровная и гладкая вертикальная поверхность двух скал послужила бы двумя главными стенами. Эрику оставалось возвести всего две стены. Конечно, если у него не было планов пристроить еще несколько комнат. А вид открывался отсюда поистине замечательный.

За рекой, ниже по течению, высилась та самая огромная столовая гора, над вершиной которой Майк видел однажды странное сияние. Помрачнев, он снова погрузился в раздумья. За всем этим сумбуром событий он как-то совершенно забыл о том, что случилось с ним прошлой ночью. Существует ли здесь некая взаимосвязь? А может, зарево появилось в момент, когда исчез Эрик?

Поискав глазами Каваси, Майк увидел ее неподалеку. Девушка не сводила глаз с горы за рекой.

– В чем дело? – тихо поинтересовался Майк, подойдя поближе.

Не повернув в его сторону головы, она почти прошептала:

– Вон там! Похожее место…

– Похожее на что? – не понял Майк.

В ответ Каваси упрямо замотала головой.

– Не может быть. – Она посмотрела на запад. Если это… там… – И снова покачала головой. Этого не может быть.

Майк еще раз огляделся по сторонам.

– Здесь нет Эрика. Это очевидно. Нам лучше немедленно возвращаться.

– Нет! Пожалуйста! Тебе нельзя! Нам нельзя! Только не вечером! – в страхе воскликнула Каваси. – Это опасно! «Они»… ночью «они» еще хуже. Увидят нас, когда мы не сможем уже «их» увидеть. Лучше остаться здесь.

Майку не хотелось оставаться. Единственным его желанием было побыстрее убраться отсюда, вернуться в город, к людям. Ехать куда угодно, только не оставаться здесь. С другой стороны, он тоже опасался в густых сумерках отправляться в путь по этим открытым всем ветрам пустынным дорогам, где не то что ночью, даже днем нужно глядеть в оба, чтобы не проскочить мимо нужного поворота. Конечно, место это было просто жуткое. Со стороны реки склон горы почти отвесно обрывался вниз. Между тем до воды было несколько сотен футов. Словно каменный полуостров, она врезалась в течение реки. Окруженная со всех сторон глубокими теснинами, она почти точно сориентирована на запад.

– Ладно, – неохотно согласился Майк. – Но ты же понимаешь, ночевать нам придется без особых удобств.

Майк вернулся к хижине. Заглянув в переносной холодильник, обнаружил сыр, немного мяса и несколько банок с прохладительными напитками. Рядом стоял целый ящик с такими же банками. Майк вышел на улицу в поисках дров для костра. Сейчас ему очень хотелось разжечь здесь костер. И поярче. Неподалеку он увидел аккуратно сложенные ветки, сухие корни и обломки расщепленных молнией деревьев. Вполне подходящее топливо. Через несколько минут огонь костра уже пылал. Каваси подошла поближе. Девушка с удовольствием протянула руки к огню.

– Холодно, – поеживаясь, сказала она.

Появились первые звезды. Последние отблески дневного света быстро сползали с вершин столовых гор, скальных хребтов и далекой горы Навахо.

– Сварю кофе? – предложил Майк.

Эрик все здорово продумал. Еда заготовлена впрок, с расчетом, чтобы хватило на некоторое время. Сам ли Эрик пополнял запасы провизии? Или ему доставлял ее кто-то другой? Скажем, на вертолете. Это проще всего, тем более что на вершине достаточно места для посадки. Майк еще раз проверил пистолет. Каваси, внимательно следившая за каждым его движением, спросила:

– Это что у тебя? Оружие?

– Да, – ответил он, – пистолет. У Эрика был такой, не знаешь?

– Не знаю. Наверное, был. Но не такой, а более плоский.

– Наверное, автоматический. Интересно, нашли «они» его? – Майк выжидающе поглядел на Каваси. – Его обыщут? Ну, проверят, что лежит у него в карманах, – пояснил он девушке.

– Думаю, да. Я точно не знаю, но… – Каваси замялась.

– Скорее всего будут, – решил Майк. Знакомо ли «им» огнестрельное оружие? Существует ли оно там? А может быть, «им» известно другое, но схожее с нашим вооружение? Однако, если учесть, что «они» могут беспрепятственно переходить сюда и возвращаться обратно, то надо предположить, что «они» могли перетащить к себе и наше оружие.

Вечерняя заря совсем угасла. И Майк подбросил новую охапку веток в костер. Пламя ярко вспыхнуло и в воздух взвилась стайка огненных искр. Повинуясь неосознанному импульсу, Майк снова взглянул в сторону длинной столовой горы, из-за которой прошлой ночью выбивалось необычное сияние. Теперь она зловещей глыбой чернела в темноте.

Немного ближе, по другую сторону реки, высилась еще одна гора. Майк сразу же узнал ее очертания. Когда-то там был прииск, но предприятие это долго не просуществовало, оказалось нерентабельным.

В ящике для продуктов нашелся и хлеб. Майк сделал сандвичи с мясом. Когда кофе был готов, они с Каваси уселись на пороге развалин. И тут он снова вспомнил о киве. Наверное, сейчас она осталась слева от него. Майк попытался вспомнить, что же ему рассказывал о ней Эрик.

– Мне страшно, – вдруг сказала она. – А вдруг «они» придут?

Майк пожал плечами.

– Не бойся, держись позади меня. Я сам справлюсь, – попытался он успокоить девушку.

– Ты не знаешь, «они» могут… могут сделать тебя беспомощным. И «они» злые, «они» зло! – предупредила Каваси.

Майк подбросил веток в огонь, протянул ей тарелку с сандвичем и чашку кофе. Они сидели бок о бок. Майк не спеша потягивал горячий кофе, который сейчас казался ему на редкость вкусным. Вечер был холодный. Кофе согревал. Оба молчали. Одновременно Майк зорко вглядывался в темноту. Все его чувства были обострены до предела. Он медленно жевал сандвич и был уверен, что в тишине от его внимания не ускользнет даже самый легкий шорох. Он скосил глаза на Каваси. Девушка была очень красива. Но ее красота не была вызывающей, она не бросалась в глаза.

– А там, – нарушил молчание Майк, – ты живешь в доме?

– «Доме»? – Каваси, казалось, была озадачена. – То, где я живу, называется пещерой, – наконец пояснила она. – Там жили древние. Ведь нам приходится скрываться. «Они» ищут нас. Всегда ищут.

– А как «они» живут?

– А что вот это? – Девушка указала на стены. – Комната?

– Была когда-то. Да, в общем я назвал бы это комнатой, – окинув оценивающим взглядом помещение, сказал Майк.

– Там много комнат. Все рядом. И в них живет много людей. У каждой семьи есть комнаты. Но все живут в одном месте.

– Как в многоквартирном доме? Или в индейской деревне? В пуэбло? – уточнил Майк.

– Да! Пуэбло! Я знаю это слово! – воскликнула Каваси. – Я слышала его, хотя оно и не наше. Там много пуэбло, и некоторые очень красивые.

Майк встал. С чашкой в руке он вглядывался в темноту позади костра, высматривая там что-то, выжидая.

– Твоя страна большая? – снова спросил он. – Сколько у вас земли?

Каваси покачала головой:

– Этого я не знаю. Думаю, этого не знает никто. Те, кто работает, знают только то место, где работают. Знают, где парки. Уходить далеко от места, где мы работаем или спим, запрещено. – Девушка немного помолчала. – Иногда мне кажется, что даже те, кто нами командует, знают не больше, чем мы. -Каваси снова замолчала. Потом добавила: – Когда-то все было совсем по-другому. Когда мой народ правил…

– Твой народ? – переспросил Майк.

– Да. Мой прадед был… тем, кого у вас называют Тот-Кто-Правит. Внезапно на нас напали. Прадеда убили. Другие захватили все, и мы бежали. Теперь мой народ живет среди далеких холмов. Туда никто не приходит. Или не приходил, пока не появился Эрик. Все меняется.

Мало-помалу история этих мест и самой Каваси обрастала новыми подробностями. Очевидно, род Каваси долгие годы правил теми землями. Затем в результате дворцового переворота власть захватили «злые» люди. Или те, кого она считала таковыми. Ее семья и с ними кое-кто еще укрылись от преследований в пустынных, недоступных каньонах, куда не было пути. И зажили там, как некогда жили «древние».

– Это те, кого навахо называют «анасази»? – захотел уточнить Майк.

– Да, я… – Не договорив, девушка замерла, затаила дыхание…

В темноте что-то шевелилось… Майк Раглан не шелохнулся. Пистолет оставался в кобуре. И теперь он жалел, что не выхватил «магнум» раньше. Там что-то было. И уже очень близко. Оно продолжало наступать на них, подбираясь все ближе и ближе…

Глава 11

Лицо Каваси стало мертвенно-бледным. Она вплотную придвинулась к Майку. На темно-синем ясном небе уже зажглись яркие звезды.

– Все в порядке, Каваси, – тихо сказал Майк. – Не бойся.

В темноте позади костра что-то двигалось, подступало к ним, было уже совсем рядом. Оно остановилось по ту сторону костра, на самом краю круга, отбрасываемого пламенем костра.

Рука Майка коснулась рукоятки пистолета.

Собака. Это была огромная собака. Это был Шеф!

Майк вздохнул с облегчением.

– Шеф, – тихонько позвал он. – Иди сюда, Шеф!

Мастиф не двинулся с места. Он весь напрягся и недоверчиво принюхивался.

– Что с тобой, Шеф? Ты что, забыл меня? – ласково звал его Майк.

Огромный пес придвинулся поближе. Потом сделал еще шаг.

– Иди ко мне, Шеф. Иди, хороший. Где Эрик? Где твой хозяин?

Тем временем пес уже подошел к костру. И Майк протянул к нему руку:

– Ну как, Шеф? Помнишь меня? Ведь мы старые друзья. Вместе мы выбирались из Тибета. Ходили горными тропами, ночевали в пустыне…

И тут, разразившись радостным лаем и счастливо повизгивая, огромный пес бросился к Майку.

– Потише! Потише, парень! Так и с ног сбить меня можешь!

Каваси в испуге отскочила назад. С изумлением она смотрела, как Майк теребил шерсть на загривке у Шефа, обнимал его.

– Где же ты оставил Эрика, Шеф? Нужно найти его!

Собака была вне себя от радости, лизала Майку руки, норовила лизнуть в лицо.

– Ну, перестань, хватит! – успокаивал пса Майк. -Сейчас найду тебе что-нибудь поесть. Я видел коробку с кормом для собак.

Майк скрылся в хижине. Там под чертежным столом стояла замеченная им коробка. Вскоре он возвратился к костру с двумя банками собачьих консервов. Выложил их содержимое в миску. Шеф не мешкая набросился на еду.

Каваси все еще в замешательстве глядела на Майка.

– Это же зверь! А ты разговариваешь с ним, как с человеком, – изумленно говорила она.

Майк усмехнулся:

– Ты права, Каваси. Для меня Шеф всегда был другом, почти человеком. Мы познакомились с ним в Тибете, в горах Чанг-Танга. Тогда это был еще крошечный щенок. Мне подарил его один из моих давних приятелей. Потом я отдал щенка Эрику, когда тот собрался переезжать сюда. Здесь такой пес был ему очень нужен. И хотя Шеф уже достаточно долго живет у Эрика, однако, мне кажется, в душе он все равно остался моим псом. – Глянув в сторону девушки, Майк, словно желая оправдаться, сказал: – Я много путешествовал, и мне негде было держать собаку. А этот малыш привык к простору. Ему надо много места, он должен быть в движении.

Тем временем Шеф дочиста вылизал миску. Майк налил ему воды. Пес с жадностью стал пить.

– Ты любишь зверей? – Каваси была явно озадачена.

– А там, у вас, что, нет собак? – задал встречный вопрос Майк.

– Это не разрешается, – ответила Каваси. – Но даже если бы было можно… – Она с сомнением покачала головой. – Мы не стали бы жить вместе со зверем. – Девушка нахмурилась. – Отчего ты так любишь его?

– Он мой друг, – ответил Майк. – Собака была первым диким животным, которое приручил человек. И вот уже несколько тысячелетий собаки живут рядом с людьми. Я думаю, что первыми домашними собаками стали пойманные в лесу дикие волчата. Очевидно, их растили ради мяса. Но они оказались такими преданными друзьями, что люди решили их больше не есть. А потом люди и собаки стали вместе охотиться. Думается, что это было примерно так.

– Мы держим зверей, чтобы получить мясо и шкуры, – строго сказала Каваси.

– И много теряете, – отозвался Майк. – Конечно, и у нас есть люди, которые не держат дома собак. – Он немного помолчал. – Это больше принято у европейцев и американцев, чем в остальном мире. За исключением некоторых кочевых племен.

– «Кочевых»? Незнакомое слово… – проговорила Каваси.

– Люди, которые переходят с одного места на другое, часто перегоняют коров и овец на новые пастбища, – пояснил ей Майк. – У вас что, нет таких людей?

Она снова нахмурилась:

– Не знаю. Там большая пустыня. Не уверена, что кто-нибудь из людей способен перейти через нее. Много плантаций, хотя их осталось не так много, как раньше. Всем распоряжаются Властители Шибальбы.

– Шибальбы? – переспросил Майк. – А это кто?

– Я там живу, – ответила девушка.

– У племени майя существует легенда о подземном царстве, где живут враги людей. Они называют его Ксибальбои, – рассказал Майк.

– Это то же самое, я думаю.

Майк подбросил веток в костер. Сноп ярких искр полетел в небо.

– Помнишь, ты сказала, будто вон та большая гора тебе напоминает что-то. Помнишь? – обратился он к Каваси.

Девушка взглянула назад через плечо, затем пересела на другое место. Она больше не хотела сидеть спиной к горе.

– Эта гора похожа на место, которое я видела у нас, на Обратной Стороне, – задумчиво сказала она. – Невозможно, но все же… она очень похожа. Хотя и немного другая. Это мне совсем не нравится, – добавила Каваси. – И даже думать об этом не хочется.

Шеф спокойно лежал рядом, положив голову на передние лапы. Ночь была темной. В небе едва мерцали звезды. Майк глядел теперь на серебрившуюся внизу реку. Где-то вдали раздался вой койота. Шеф поднял голову, прислушался. Каваси молча глядела на огонь костра. Собираясь с мыслями, Майк обдумывал, что нужно сделать в первую очередь. Сейчас уже нельзя действовать вслепую. Необходим четкий план, который можно подкорректировать в зависимости от обстоятельств.

Майк не имел никакого понятия, с чем ему пришлось столкнуться. Он лишь твердо знал, что это враждебно настроенные люди, пришедшие из мира, о котором он почти ничего не знал. В прошлом ему уже приходилось натыкаться на свидетельства о таинственных исчезновениях и появлениях. Логических объяснений подобным фактам не существовало. Так бесследно исчезали корабли и самолеты, а однажды подобная участь постигла даже целую армию китайцев. И Майка давно занимал вопрос: что считать разумным? Только то, что точно уже известно человечеству? Но ведь люди еще слишком многого не знают.

Пропал Эрик.

Разложенные на его рабочем столе чертежи покрывал тонкий слой пыли. Спальный мешок туго скатан: в пустыне это привычная мера предосторожности против змей, пауков или скорпионов. Они всегда норовят забраться в оставленную постель, а это сулит крайне неприятную встречу с ними.

Майк расстелил мешок.

– Ты можешь спать в нем, – предложил он Каваси. – А мне хватит и парки Эрика.

Он перенес дрова поближе к костру, затем отошел подальше от развалин. Было очень тихо, и Майк знал, что ближайшее человеческое жилище находится по крайней мере в часе езды отсюда. И лишь по другую сторону реки, южнее, мог устроить себе пристанище кто-нибудь из навахо. Но река в этом месте была довольно глубокая, и до самой Мексикан-Хэт через нее не было ни одной переправы.

Эта ночь напомнила ему о Синьцзяне, о горах Куньлунь и Памир. То была таинственная, населенная призраками земля. Там тоже исчезали люди. Ощущения, подобные теперешним, были знакомы ему еще со времен путешествия по Куньлуню, по тем горам, что на севере граничат с Тибетом. Их обходят стороной скалолазы и туристы. Туда проложено мало путей. Этот горный массив остается одним из самых неизведанных во всем мире. Даже среди местных жителей немногие действительно хорошо знают эти горы. В некоторые места даже они не осмеливаются заходить.

Прислушиваясь к тишине ночи, Майк думал о завтрашнем дне, когда сможет осмотреть киву. Шеф вышел из хижины и, остановившись рядом с Майком, с шумом втягивал носом воздух. И вдруг он глухо зарычал. Майк потрепал пса по мохнатой голове.

– Правильно, малыш! Охраняй! – похвалил он тихо собаку. – Гляди в оба!

Майку очень хотелось узнать, что пес знает, что он чувствует. Однако это рычание было предупреждением, что они не одни. Кто-то или что-то затаилось поблизости.

Майк направился обратно к хижине, прихватив по пути еще дров для костра. Каваси забралась в спальный мешок и, судя по размеренному дыханию, уже уснула. Майк дотронулся до рукоятки пистолета. Интересно, что там, на Той Стороне? Сработает ли там его пистолет? А вдруг он, человек, оказавшись по другую сторону занавеса, внезапно изменится? Какие могут произойти перемены? В нем самом, в его личности? Или в восприятии мира? Или в сознании? Один за другим задавал он себе эти вопросы. Вот Каваси. С виду она кажется вполне нормальным человеком. Да и с тем типом, что влез ночью к нему в дом в Тамарроне, тоже было вроде все в порядке…

А если он, Майк, все же пойдет туда, то что он сможет сделать? Ему ничего не известно ни о том месте, ни о тамошних обычаях, ни о живущих там людях. Он знает только, что они не такие, как мы, и уж встречаться с ними прежде ему наверняка не доводилось.

Индейцы-хопи, другие индейские племена верили что мы живем в Четвертом Мире. Воспоминаний о первых двух мирах практически не сохранилось. И все лишь потому, что Третий Мир оказался полон зла. И они покинули его, пройдя через дыру в земле, и оказались в этом, нашем мире. Так гласит одна из легенд.

Другое предание рассказывало, что хопи пришли сюда из-за моря. Но подобное несоответствие фактов нисколько не тревожило Майка. У мира легенд и преданий нет ни границ, ни времени. Нет преграды, которая воспрепятствовала бы их распространению. И со временем каждая такая легенда принимает местный колорит.

Майка отнюдь не удивляло, что у индейцев-хопи оказалось несколько версий происхождения их племени. Часто мужчина одного племени брал к себе в дом женщину из соседнего племени, и когда у них рождались дети, мать рассказывала им истории, которые сама слышала в детстве. Вот так предания одного племени становились преданиями другого.

Майк Раглан опустился на корточки перед костром. Ему было необходимо продумать план дальнейших действий.

Эрик Хокарт исчез. Но Эрик рассчитывал на его, Майка, помощь.

Очевидно, Эрик стал чьим-то пленником. Но где он? Где его содержат? Действительно ли он там, на Обратной Стороне? Или все же находится где-нибудь здесь, поблизости? Вполне резонна мысль о похищении с целью получения выкупа. Можно долго рассуждать о неких параллельных мирах, но Майк все же был человеком сугубо практичным. Он привык иметь дело с реальным пространством и настоящим временем. К тому же у него было достаточно проблем в своем мире.

Кто бы ни были напавшие на Эрика, но они на деле доказали, что в случае необходимости могут применить силу. Обугленные развалины сожженного кафе тому убедительное доказательство. Подтверждением был и человек, пробравшийся к нему в дом.

Майк разгреб палкой угли догорающего костра. Если это было обыкновенное похищение, тогда следующим их шагом станет послание с требованием выкупа. Но кому оно может быть адресовано? У Эрика нет родственников. Во всяком случае, Майку о них ничего не известно. Очень немногие знали о том, что Майк Раглан и Эрик были приятелями. И если уж даже он не знает, с кого можно требовать выкуп за Эрика, то откуда же это знать похитителям?

Иностранные спецслужбы тут ни при чем. Последнее время Эрик не участвовал в секретных правительственных разработках. А изменения в подобных областях происходят очень стремительно. Так что если Эрику когда-то и приходилось иметь дело с чем-либо подобным, то сейчас все уже устарело и потеряло актуальность.

Месть? Но за что? Эрик не нажил себе врагов. Это был очень порядочный, тактичный человек. Занимался только своим делом, не имел обыкновения выставлять напоказ свои таланты или кичиться богатством. Словом, это был человек, не вызывавший у окружающих враждебности.

И тем не менее Эрик исчез. Во всяком случае, здесь, на горе, его не было. Машина осталась в городе. Все вещи, включая бритвенный прибор, тоже были здесь.

Майк ворошил палкой угли. Какой бы неправдоподобной ни показалась эта история, но Эрик пропал. И он рассчитывает, что Майк Раглан поможет ему и спасет их! Он именно так и написал. Во множественном числе. Значит, вместе с ним там оказался, должно быть, еще кто-то… Возможно, Каваси известно что-нибудь об этом. И она сможет рассказать, кто тот, второй человек. Если, разумеется, Эрик не имел в виду саму Каваси.

Майк прислушался. Пес Шеф спокойно спал. Или делал вид, что спит. Но ведь раньше он недовольно рычал. Значит, поблизости был кто-то чужой.

Койот? Горный лев? Незнакомый человек? Или же нечто? Майк был доволен, что поговорил с Галлафером. Шеф полиции производил впечатление человека неглупого и к тому же обладающего воображением. Поверил он тогда рассказанному или нет, осталось неизвестным… Но по крайней мере, он выслушал всю историю до конца.

Расследование обстоятельств пожара в кафе было его непосредственной обязанностью. И он собственными глазами видел белый фургон. Где бы ни оказалась «их» база, она наверняка основана многие годы назад, Галлафер занят расследованием этого дела. И конечно, будет стремиться получить ответ на свои вопросы всеми доступными ему средствами.

Майк напряженно прислушивался, стараясь различить случайный вздох или шепот, любой инородный звук, не принадлежащий ночи. На ум приходили старинные истории о домах, где водились привидения. О других загадочных происшествиях. А что, если сказки о ведьмах и призраках – отголоски визитов тех, кто наведывался сюда из-за этого самого занавеса?

Многие из его друзей-индейцев совершенно серьезно воспринимали утверждения, которые наверняка заставили бы усомниться белого человека. Но ведь белый человек судит о вещах в рамках своих ограниченных знаний. И возможно, он чересчур поспешно подвергает осмеянию те Иден, которые вызывают у него сомнения. Майк сидел ссутулившись, накинув на плечи парку Эрика. Ночь выдалась холодной. Он продолжал всматриваться в темноту. Но так и не смог там ничего разглядеть.

Тот, другой, мир был злом. Как это понимать? Под злом как таковым можноподразумевать что угодно. У этого слова полно значений. Для некоторых зло означало нечто небогоугодное, грех перед Богом. Другие же считали злом проступок перед обществом. Так от какого же зла анасази бежали в Четвертый Мир? Зло социальное? Вряд ли. Люди не станут бежать от него. Скорее они станут издавать против него законы. Или же попросту закроют на него глаза. И все же некое зло заставило древних индейцев покинуть свой привычный мир и бежать из него без оглядки.

Что это было за зло? Что там было такого, что они решились разом бросить все? И какое зло те из них, кто возвратился со временем обратно, оказались готовыми принять? Этот вопрос он должен задать Каваси.

Майк Раглан продолжал размышлять, подбрасывая в костер все новые охапки веток.

Почему он не может уснуть? Что затаилось в темноте? Почему не приближается, не нападает на него? Материально ли зло по ту сторону занавеса, на Обратной Стороне? Или это нечто неуловимое?..

Майк посмотрел на спящую Каваси. Подошел к ней, не переставая оглядываться по сторонам. Опустился рядом с девушкой на землю и взглянул на часы. Время едва перевалило за полночь. А ему казалось, что уже скоро утро.

Языки пламени исполняли на поленьях какой-то дьявольский танец, отбрасывая по сторонам причудливые тени. Рукоятка пистолета холодила ладонь. Майк поправил кобуру, чтобы в случае чего можно было мгновенно выхватить «магнум».

Шеф настороженно поднял голову. Майк, проследив за взглядом пса, уставившегося куда-то в темноту, начал осторожно подниматься.

Но тут он почувствовал, как кто-то слегка тронул его за руку.

– Не надо! – Это была Каваси. – Не выходи туда! Не сейчас! Что бы ни случилось, не ходи!

Глава 12

Майк замер в нерешительности. Ситуация уже начинала его раздражать.

– Они пришли на огонь, – в испуге шептала Каваси. – Они видят огонь. – Каваси замолкла.

Раглан вслушивался в звуки ночи, проводя языком по пересохшим губам. Он не представлял себе, кто такие эти «они». Но именно теперь вспомнил о существах, что откликнулись на вспышку яркого света на вершине горы. Неужто те самые? Майк слышал тихие шорохи, какую-то невнятную возню. Потом снова наступила тишина. Может, погасить костер? Но тогда он обнаружит себя. И потом, Майку совсем не хотелось оказаться здесь в кромешной темноте. Он пошевелился. И снова Каваси дотронулась до его руки.

– Они не должны видеть тебя, – прошептала она. – Сиди тихо, и они сами уйдут, когда догорит огонь.

Майк очень ждал наступления утра. Однако до него оставалось еще несколько часов темноты. Он предпочитал разбираться со всеми трудностями при свете дня. Существа, которых он вспомнил, были человекообразными. Ему совсем не хотелось никого убивать. При любом стечении обстоятельств убийство может стать причиной еще больших неприятностей. Если будет начато расследование. А в том, что оно начнется, можно было не сомневаться. Тогда что он будет отвечать на множество вопросов? Каким образом сможет объяснить ситуацию? Кто поверит ему?

Майк и Каваси сидели, затаившись в темноте, в стороне от костра и ждали. Девушка была совсем рядом, и он чувствовал теплоту ее рук. По крайней мере, она-то была вполне реальной. Однако что теперь с полной уверенностью можно считать реальным?

Костер почти догорел, превратившись в груду красных мерцающих угольков. У Майка онемела нога. Он осторожно, стараясь не шуметь, изменил позу, напряженно вглядываясь в темноту, стараясь уловить, что происходит позади костра. Отсюда ему был виден темный гребень скал и бездонное небо, усеянное бусинками звезд. И никаких теней, никакого движения.

– Я думаю, «они» уже ушли, – расслабившись, прошептал Майк.

– Подожди! – Каваси снова схватила его за руку.

Утомленный долгим ожиданием, Майк чувствовал, как его веки тяжелеют, начинают опускаться. Ему стоило больших усилий гнать прочь подступающий сон. Он тер глаза, мотал головой… И все же понимал, что нужно немного отдохнуть. Ведь с тех пор, как он приехал сюда, как следует поспать ему так и не удалось. В первую же ночь в мотеле его сон был нарушен незваным гостем. Ну а дальше об отдыхе и вовсе пришлось забыть.

Майк привалился спиной к койке, подложив под голову скатанную валиком постель. Глаза закрылись сами собой…

Его разбудили чьи-то шаги. Было совсем светло. Майк хотел было подняться, но вдруг замер от неожиданности. Каваси исчезла!

Он быстро вскочил на ноги и… с удивлением увидел Галлафера. У порога хижины действительно стоял полицейский Галлафер! Дружелюбно улыбаясь, Галлафер внимательно наблюдал за ним.

– Что случилось? В чем дело? – спросил он наконец.

– Она пропала. Каваси пропала, – в растерянности бормотал Майк, продолжая осматривать развалины и окрестности. Он окинул взглядом горы. Гора Навахо словно полыхала в огненных лучах восходящего солнца. Ослепительный солнечный свет позолотил скалы близ Радужного Моста. Картина была фантастически прекрасной.

– То есть как это – «пропала»? – услышал Майк вопрос полицейского.

– Она была здесь. Рядом со мной. Мы с ней ждали, когда догорит костер. Потом я нечаянно заснул. – Майк замолчал, понимая, как глупо прозвучало это оправдание. – Мы с ней слышали, будто вон там что-то возится. Каваси еще сказала, что «их» привлек огонь.

Галлафер стоял подбоченясь.

– Так. Говорите, ее здесь нет. А где же тогда она, позвольте узнать? – Взгляд Галлафера сделался ледяным. – Я приехал сюда, чтобы расспросить ее кое о чем. У меня к ней очень много вопросов. А теперь вы мне говорите, что она пропала.

Полицейский сделал рукой широкий жест, обводя округу.

– Куда она делась? Куда здесь, по-вашему, можно уйти? Джип на месте. Как вы оставили его внизу, так он там и стоит. По дороге навстречу мне не попалось ни души. А я, между прочим, выехал еще затемно. Итак, Раглан, я вынужден снова задать вам этот же вопрос. Так где она?

– Я говорю правду. Повторяю: Каваси все время была здесь. Мы сидели рядом, прислушивались к какой-то возне в темноте за костром. Я очень устал, изо всех сил боролся со сном. Но, видимо, все же заснул.

Галлафер огляделся по сторонам:

– Так, говорите, сюда приходил кто-то?

– Мы слышали, как что-то шуршало, передвигалось, – подтвердил Майк. – Лично я ничего так и не увидел. Сомневаюсь, что Каваси сумела что-либо разглядеть. Она сказала, что «те» пришли к огню и что уйдут, как только костер догорит.

– Эта девушка – свидетель, Раглан, – сказал Галлафер. – Очень важный свидетель. Я должен поговорить с ней. Последний раз ее видели по дороге сюда, и она была с вами. Она не могла просто исчезнуть. И не начинайте все заново. Я все равно не поверю. – Полицейский немного помолчал. Потом продолжил: – Я нашел этот ваш белый фургон, по крайней мере, какой-то белый фургон.

Раглан слушал, и взгляд его блуждал по земле. В пыли должны были остаться следы. Если здесь кто-то ходил, то должны быть и следы. Между тем полицейский продолжал:

– Очевидно, это пиуты. Живут здесь уже много лет. Самые обыкновенные люди.

– Вы уверены? – оторвался от изучения пыльной поверхности Майк.

– У них небольшой, довольно старый дом. Несколько овец. Еще они держат одного или двух пони. Многие индейцы не желают, чтобы их считали безлошадными, и поэтому стараются завести себе лошадей. Даже если не будут на них никуда выезжать. Не имеет значения.

– Вы видели фургон? – уже с большим интересом спросил Майк.

– Разумеется. Он стоял в гараже из листового железа рядом с домом. Помещение похоже на мастерскую. Наверное, они чинят там что-то своими силами, – заключил Галлафер.

– И вы говорили с ними? – поинтересовался Майк.

– Разумеется. Там живет старик с женой и молодой парень. Ему лет, наверное, двадцать пять или около того.

Майк почувствовал глубокое разочарование. Он надеялся, что белый фургон хоть маленькая, но зацепка.

– Правда, я совсем не знаком с этими людьми, – продолжал Галлафер. – Я только говорил о них с Вестоном – он живет по соседству. И давно знаком со стариками. По-видимому, когда-то в этой округе проживало много индейцев этого племени. Но потом, много лет назад, они перебрались на другое место. Вестон говорит, что старики живут замкнуто, сами по себе. Хозяин собирает разный хлам у дороги: старые шины, короче, все, что обычно несут на свалку или бросают за ненадобностью. Дед кое-что чинит и приторговывает этим барахлом. – Закончив рассказ, Галлафер вошел в хижину, устроенную на развалинах. Он осмотрел чертежи, затем заглянул в соседнюю комнату, бросил взгляд на койку и скатанную постель.

Раглан оставался на улице. На земле он все же обнаружил множество следов, стершихся, еле заметных.

– Опять ничего определенного, – сказал он.

– Вы сами могли наследить здесь, – заметил Галлафер. – Хотя бы когда собирали дрова. А может быть, их оставил еще Хокарт. Ведь в последние дни не было ни дождя, ни сильного ветра. Так что, может, этим следам уже несколько недель.

– Тогда их занесло бы пылью. – Раглан сделал еще несколько шагов в сторону. – Галлафер, взгляните на это! Вы в самом деле считаете, что у меня такие ноги?

«Это» было большим и четким отпечатком босой ноги, очень большой ноги. Галлафер молча разглядывал находку. Потом опустился на корточки.

– Черт возьми! – прошептал он, поманив Майка. – Вы только взгляните.

На конце каждого пальца на земле четко были видны вмятины, оставленные когтями. Или очень длинными, давно не стриженными ногтями. Но заостренными, похожими на когти. Галлафер оторвался от следов, огляделся. Несколько минут он участок за участком обозревал окрестности. Затем сказал:

– Она исчезла. Думаете, что ее утащили вот эти штуки?

Майку Раглану очень не хотелось так думать. Но это могло случиться.

– Нет, – поколебавшись, ответил он. – Им не удалось бы схватить ее без борьбы. Каваси их очень боялась и ни за что не вышла бы в темноту. А чтобы выкрасть ее из хижины, нужно было перелезть через меня.

– Но тогда где девушка? – не унимался полицейский.

– Я думаю, – неохотно начал Майк, – она сама ушла отсюда. Ушла, потому что хотела уйти. Или была вынуждена уйти. Однако в любом случае сделала это по своей воле.

Галлафер глядел на него в упор:

– Куда ушла? Я говорил уже, что был на дороге и не увидел там никого. Не думаете же вы, что она отправилась просто бродить по пустыне, чтобы свалиться в каньон?

– Возможно, Каваси вернулась обратно. Туда, откуда пришла. На Обратную Сторону.

Галлафер заложил за кожаный ремень большие пальцы обеих рук. Сощурил глаза.

– Об этом я тоже уже думал. Все это чушь. Чистейший вздор! Со мной это не пройдет. – Он на мгновение замолчал. – У вас неприятности, Раглан. Большие неприятности. И первое, что вам следует сейчас предпринять, – это побыстрее добраться до телефона и нанять себе хорошего адвоката. Подумайте, пропали без вести более чем состоятельный мужчина и хорошенькая девушка. И на сегодняшний день все следы ведут к вам.

– И к киве, – попробовал отвести от себя обвинение Майк.

– По всей округе полно кив. – Полицейский осмотрелся. – Что ж, идемте посмотрим, – предложил он.

Эрик обозначил комнаты в соответствии с проектом будущего дома. Предполагалось, что две из них – большая гостиная и кабинет – будут пристроены к гладким вертикальным скалам. Галлафер остановился, разглядывая колышки и натянутые между ними веревки, обозначавшие расположение комнат.

– Ничего себе домик, – покачал он головой. -Говорите, Эрик сам собирался его выстроить?

– Да, так он задумал. Возможно, позднее, он пригласил бы кого-нибудь заняться водопроводом и электропроводкой.

– Что верно, то верно, – заметил Галлафер вслух, – вряд ли кого заманишь в такую даль без особого приглашения.

– Эрик не любил гостей. У него была квартира в Нью-Йорке, в прекрасном районе. Но он всегда был очень необщительный. Его друзья в основном из тех, с кем он был связан по работе. Ему необходима была тишина, время для раздумий. Ему мешал телефон.

Галлафер снова огляделся.

– А тут, куда ни глянь, – потрясающий вид. – Полицейский немного помолчал. – У Эрика были родственники? Наследники?

– Мне ничего об этом не известно. Но по идее, родственники должны быть. Эрик очень скрытный. Не любит говорить о себе.

– Откуда он?

– Не знаю, – ответил Майк. – Он американец. А его предки были, должно быть, выходцами из Швейцарии. Более точных сведений у меня нет. Повторяю: он никогда не рассказывает о себе. Это просто спокойный, тихий человек, который занимается своим бизнесом и делает на нем неплохие деньги.

Галлафер поглядел в сторону кивы, но ближе не подошел.

– Странно, – сказал он, – вы единственный человек, к которому он обратился за помощью. И в то же время вам о нем практически ничего не известно.

Раглан пожал плечами. Характер вопросов полицейского уже начинал его беспокоить.

– Просто он попросил моей помощи как эксперта. Когда в вашем доме прохудятся трубы, вы зовете слесаря. Если вам нездоровится, то обращаетесь к врачу. Здесь происходило что-то необычное. Поэтому Эрик попросил приехать меня, как специалиста.

– Логично, – согласился Галлафер. – Все здесь, вот все это, – он взмахнул рукой, – замечательно. Но как тут с водой? Откуда он собирался брать воду для дома? Разумеется, если у него не было проблем с деньгами…

– У него их не было, – подтвердил Майк.

– Послушайте, – сказал Галлафер, – вы рассказали мне просто целый роман. Вы и пропавшая девушка. Но на деле выходит, что из фактов у меня имеется лишь выгоревшее дотла кафе. Очевидно, это был поджог. Еще есть джип. И вы. Но только я никак не могу установить связь между вашими действиями и пожаром в кафе. По крайней мере пока.

– Я? Но зачем мне было его поджигать?! – в изумлении воскликнул Майк.

– Вот и я задаюсь тем же вопросом. Но кроме него, есть еще много вопросов, на которые у меня нет вразумительных ответов. Если бы наши местные только знали, о чем я думаю! Меня наверняка с позором выгнали бы с этой должности. Исчез Хокарт. Теперь еще и девушка. В итоге имеем двоих людей, пропавших без вести, и пожар. – Галлафер сделал небольшую паузу. – А где доказательства, что все это не подстроено, чтобы расправиться с вами?

Раглан ошалело уставился на Галлафера:

– Расправиться со мной? За что?

– Этого я не знаю. И все же пытаюсь добраться до истины. У Хокарта была какая-нибудь причина, чтобы желать избавиться от вас?

– Нет конечно, – не оправившись от изумления, сказал Майк.

– Эрик пригласил вас сюда. И, как вы говорите, просил о помощи. А потом он куда-то запропастился. И тут же возникает дурацкая история о неких других измерениях, параллельных мирах и тому подобной чепухе. Сожжено здание, и Хокарт бесследно исчезает, не оставив после себя ничего, кроме джипа. И того, что брошено им здесь, в хижине. Затем эта Каваси вызывается составить вам компанию. И тоже исчезает, пробыв некоторое время с вами наедине. Вам не кажется, что это уже слишком? – торжествующе заявил Галлафер.

Он вернулся в хижину и остановился перед разложенными на столе чертежами.

– Пока я только выуживаю факты, – сказал он раздраженно. – На данный момент могу лишь догадываться, что вы могли убить их обоих.

– У меня нет причин убивать Эрика. И если предположить, что я вдруг решил стать убийцей, то, уверяю вас, обязательно пощадил бы красивую женщину. Ведь они встречаются так редко.

– Это точно. – Галлафер разглядывал окружность, прочерченную на плане в том месте, где находилась кива. – Замечательно вписывается. Может быть, Эрику все это приснилось? Я слышал истории о людях, которые ложились спать, раздумывая над чем-то. А просыпаясь, уже знали все ответы.

– Эрик не знал, что здесь была кива, – этого никто не знал, – твердо сказал Майк.

– Поблизости есть еще развалины?

– Вон в том каньоне. Эрик говорил мне, что видел там что-то типа каменных навесов для зерна. В глубине каньона есть еще пара-тройка развалин. Одна из них как раз неподалеку от родника.

– Мне известно о них. Бывал там пару раз. – Галлафер вышел на улицу и посмотрел на гору. -Странно. Впечатление, что некогда здесь что-то выращивали. – Полицейский снял шляпу и провел ладонью по волосам. – Этим нужно заняться вплотную, – размышлял он вслух. – Нужно проверить Хокарта. Хочу знать точно, кто он такой и откуда взялся. – Галлафер взглянул на Раглана. – К вам это тоже относится.

– Со мной-то все просто. А вот Хокарт… Я сомневаюсь, что вам удастся много узнать о нем.

– Может быть, нет, а может, и да. Нельзя ничего оставлять на волю случая. Облик, поведение, занятия, пристрастия человека так или иначе уходят корнями в его прошлое. Так что мы Хокарта проверим. Глядишь, что-нибудь да прояснится.

– Пойдемте посмотрим, что там за кива, – предложил Майк.

Галлафер отрицательно покачал головой:

– Подождите. Я должен сперва разобраться с тем, что уже есть. Во-первых, необходимо разыскать эту девицу. Я должен ее допросить. Конечно, следовало бы сделать это пораньше. Но вы совсем сбили меня с толку разговорами о других измерениях, или как это там называется.

– Уверен, она вернулась к себе на Обратную Сторону.

– А ваша собака смогла бы найти девушку?

– Наверное. Но там не любят собак. Они не понимают их. А что, если она сорвалась вниз? Здесь высота, должно быть, футов пятьсот, а внизу река…

– Я не видел следов. – Полицейский взглянул на Раглана. – Это первое, о чем я подумал. Но тогда на земле остались бы следы, ведущие к обрыву. – Он снова провел рукой по волосам. – Ну ладно, идемте посмотрим киву.

Глава 13

Майк Раглан продолжал стоять на месте.

– Послушайте, Галлафер, вы сказали, что у тех пиутов есть гараж из листового железа. И большой?

Галлафер обернулся:

– Я бы сказал, большой. Можно поставить четыре машины. Но в одном углу оборудовано что-то вроде мастерской.

– Гараж – дорогое удовольствие. Вот я и думаю: зачем паре престарелых индейцев нужен гараж на четыре машины? Тем более что они имеют только один фургон, держат лишь несколько овец и собирают разное старье на продажу, – принялся рассуждать Майк.

– Ну и…

– Все не так просто, как кажется на первый взгляд. Не обратили внимания, сколько наездил их фургон?

– Обратил. – Галлафер зашуршал страницами блокнота. – Вот. Пятьдесят одна тысяча двести восемьдесят восемь миль.

Раглан поискал глазами свою машину. Ему страшно захотелось бросить все, поскорее сесть за руль и уехать отсюда.

– Немало престарелые супруги намотали километров, даже если принять во внимание того, третьего. Подумайте, пожалуйста, об этом, – подчеркнул Майк. – Вы сейчас в город? Меня угнетает это место. Я хочу вернуться обратно к людям.

– Хорошо. Только давайте по пути заскочим к Иден Фостер, – предложил Галлафер. – Ее дом недалеко от дороги, чуть не доезжая Дюранго. Она слышала о вашем приезде и спрашивала, не заедете ли вы в гости.

– А кто такая Иден Фостер? – поинтересовался Майк.

– Очень энергичная и деятельная особа. Вы понимаете, что я имею в виду. Раньше преподавала в университете где-то на Востоке. Переехала в Санта-Фе, затем решила, что здесь, у нас, ей нравится больше. Перебравшись сюда, перекупила дело у одного местного торговца и теперь сама продает разные индейские украшения, картины, ковры и тому подобное.

Наконец Майк и Галлафер добрались до места, где были оставлены машины. Здесь Галлафер в последний раз посмотрел на гору.

– И вот еще что, – сказал он. – На вашем месте, Раглан, я не стал бы никому рассказывать о тех следах. Незачем лишний раз давать повод для дурацких слухов и сплетен.

Майк согласился.

– И белый фургон. Может, это совсем не тот фургон. Ведь по всей округе – здесь и в Тамарроне – наверняка можно насчитать дюжины две таких машин. Тем более что у нас нет доказательств, что человек, проникший к вам в дом, имел какое-то отношение к фургону перед кафе. А если всякий, кому не лень, начнет строить догадки, мы захлебнемся слухами. Ведь все это только-только начинало утихать…

– Все «это»? Что вы имеете в виду? – спросил Майк.

Галлафер ответил не сразу:

– Здесь издавна ходили всякие легенды. Заблудиться, пропасть в пустыне, сами знаете, не так уж трудно. И когда такое случалось, всякий раз воскрешались всевозможные предания. Начинали поговаривать и о колдовстве. Большинство индейцев вслух говорить об этом не станут. Но тем не менее в это верят. Многие даже могут указать, кого считают колдуном. Но не думайте, что подобные проблемы возникают только с индейцами. Среди белых тоже немало тех, кто прожил здесь долгое время и многое слышал. И если их спросить, не скажут ничего определенного, постараются замять разговор. Они не хотят признаться, что тоже верят во всевозможные слухи и предания.

Пес все это время стоял поодаль. Подняв голову, он прислушивался и принюхивался.

– Ну что, Шеф? Что там? – позвал его Майк.

Шеф подошел поближе, но продолжал смотреть в сторону хижины Эрика.

– Наверное, это из-за Каваси, – предположил Майк. – Переживает.

– Выезжайте отсюда, – сказал Галлафер. – Я догоню.

Майк Раглан открыл Шефу машину и сел за руль.

– И ничего-то мы с тобой, Шеф, не знаем. Почему она сбежала?

Уже на шоссе с джипом Майка поравнялась машина Галлафера.

– Сейчас едем к Иден. Нужно успеть к обеду, – объявил он. – Там всегда хороший стол.

Теперь Галлафер ехал впереди. Майк следовал за ним. Шеф сидел рядом, на переднем сиденье.

– Видишь ли, Шеф, похоже, у нас с тобой будут неприятности, – делился своими мыслями Майк. – Галлафер неплохой человек. Но ты должен его понять, – он на работе. Теперь на нем висят двое пропавших без вести людей, сожженное кафе и я. Пока на мне сходятся все концы. А я могу рассказать ему только эту дурацкую историю, в которую, будь я на его месте, ни за что бы не поверил. И еще, Шеф, мне все же хочется узнать побольше о том гараже. Конечно, каждый волен иметь такой гараж, какой ему больше нравится. И все-таки для чего он им? Может быть, кому-то очень удобно оставлять там машины?

Ехавший впереди Галлафер сбавил скорость. Затем повернул направо, съезжая с шоссе на грунтовую дорогу, огибавшую небольшой холм. Вскоре они подъехали к стоянке перед двухэтажным каменным домом с большой верандой. Рядом на изумрудной лужайке среди моря цветов возвышалось несколько величественных древних деревьев. Не успел Майк хорошенько оглядеться, как Галлафер уже поднимался по ступенькам крыльца. Раглан догнал его как раз в тот момент, когда дверь отворилась.

Иден Фостер была очаровательна – стройная, темноволосая красавица с выразительными серыми глазами. На ней ладно сидели брюки и бежевая блузка. Майк обратил внимание еще на ожерелье из бирюзы.

– Галлафер! Как раз к обеду! – приветливо воскликнула она.

– Поверьте, у нас не было подобного умысла, -пошутил в ответ Галлафер и тут же представил ей своего спутника.

Глаза Иден Фостер и Майка встретились. Неожиданно для себя он насторожился. Отчего, Майк и сам не знал. Женщина была красива, располагающая приятная улыбка. Знакомясь, она от души пожала ему руку.

– Проходите, что же вы остановились? – пригласила Иден.

В доме царил прохладный полумрак. Полы покрывали традиционные ковры индейцев-навахо. Еще два искусно вытканных ковра украшали стены. Повсюду на полках были расставлены книги, много книг. Среди них Майк заметил три своих. Рядом стояли два томика Эванса-Венца и одна из книг Элиада.

Хозяйка проводила гостей в столовую, из большого окна которой открывался изумительный вид на старый ухоженный сад. Иден Фостер смотрела на Майка с любопытством.

– Надеюсь, вы извините меня за назойливость, -сказала она. – Я попросила Галлафера, чтобы при первой возможности он привез вас сюда. Просто мне очень хотелось лично познакомиться с одним из моих любимых писателей.

– Благодарю, но ведь я не настоящий писатель, – заскромничал Майк. – А те несколько книг я написал случайно. Так получилось.

– Все равно вы очень интересный человек, -перебила его Иден. – Большей частью люди проезжают мимо, не задерживаясь в наших местах. Здесь трудно подыскать хорошую компанию. Когда живешь в такой глуши, совершенно лишаешься общества. – Хозяйка обернулась в сторону двери на кухню и попросила прислугу накрывать на стол. – Вы молодо выглядите, – вновь обратилась она к Майку. – Когда я читала ваши книги, думала, что вы старше.

– Здесь просто свет так падает, – отшутился Раглан.

Прислуга Мэри оказалась темноглазой девушкой-навахо. Она внесла поднос с сандвичами и большое блюдо с листьями сельдерея, оливками и нарезанными огурцами. Перед тем как удалиться на кухню, Мэри из-за спины Иден мимолетно глянула на Майка. При этом лицо ее оставалось безразличным. Хозяйка дома переключила свое внимание на Галлафера. Подробно расспрашивала его о жене и детях, затем разговор зашел о саде, цветах и тому подобных вещах. Майк тем временем лакомился сельдереем. Их беседу он слушал вполуха, глядел в окно и думал. Да, Иден Фостер красивая женщина, у нее потрясающая фигура. Словом, она не оставит равнодушным любого мужчину. Но почему к нему вдруг вернулись подозрения? В чем причина его беспокойства?

Хозяйка снова обернулась к Майку:

– А вы, мистер Раглан, долго у нас пробудете?

– Зовите меня просто Майком, – предложил Майк. – Когда меня называют мистером Рагланом, я начинаю невольно оглядываться, не пришел ли мой отец. – Он немного помолчал и добавил: – Нет, я здесь не задержусь.

– Трудитесь над новой книгой? – поинтересовалась Иден.

Майк пожал плечами:

– Пишу я редко, на досуге. А сюда приехал просто к другу. Погостить.

– К тому господину, – вступил в разговор Галлафер, – что строит дом в пустыне.

Раглан вернулся к изучению сада через широкое окно столовой. Он приехал сюда не для того, чтобы много болтать, а чтобы в основном слушать. Зачем Галлафер привез его сюда? Чтобы познакомить с соседкой? Или же тут кроется что-то другое? Иден Фостер сидела напротив Майка и разливала кофе. Оторвав взгляд от кофейника, она обратилась к Майку:

– Насколько я понимаю, речь идет об Эрике Хокарте? Я больше не слышала ни о ком, кто строился бы в тех местах.

Пустыня огромна, подумал Майк, и наверняка есть еще люди, которые занимаются там строительством. Вслух же он подтвердил, что Эрик Хокарт его друг.

– Интересно, захочет ли там жить его жена, – спросила хозяйка. – Ведь женщинам обычно необходима женская компания. Им нужно общение.

– Эрик не женат, – разъяснил ситуацию Галлафер. – Ему нравится одиночество.

– Он много размышляет. Ему есть над чем поломать голову. – Но, побоявшись, что они вообразят, будто Эрик слишком одинок, Майк добавил: – Видите ли, множеству людей важно его мнение по тому или иному вопросу. И без сомнения, правительству известно, где он находится.

И тут Майк встретился глазами со взглядом больших серых глаз Иден.

– Он что, такая важная персона? – неуверенно спросила она.

– Для них да. – Майку показалось, что Иден смотрит на него с явным неодобрением. – Кое-кто в Пентагоне даже считает его национальным достоянием.

Возможно, это преувеличение, но Майк был недалек от истины. Он взял с подноса сандвич и сменил тему разговора.

– Красивые цветы, – сказал он вслух. – У вас замечательный сад. И очень приятно, что в нем растут «ноготки».

Иден Фостер тоже посмотрела в окно:

– «Ноготки»?

– Эти цветы отпугивают насекомых, – пояснил Раглан.

– А мне и ни к чему. За садом следит Мэри, – закрыла тему Иден. Она снова переключила внимание на Галлафера. – Вы обязательно должны приехать сюда вместе с мистером Хокартом, – сказала она. – Мне бы хотелось познакомиться с ним.

– Сейчас его нет дома, – подчеркнул Галлафер. – Нам тоже надо с ним поговорить.

Женщина вопросительно посмотрела на Майка:

– Но ведь вы с ним друзья. И должны знать, где он.

– Разумеется. – Майк взял с подноса еще один сандвич. – Можете не сомневаться, – сказал он с улыбкой. – Я знаю, где он сейчас. При встрече обязательно передам ему ваше пожелание.

Хозяйка дома по-прежнему любезно улыбалась. Но сейчас взгляд ее был больше чем холоден. Или ему это лишь кажется? Возможно, разыгралось воображение и он начинает видеть то, чего нет на самом деле.

Майк не спеша отпивал кофе маленькими глотками. Напиток был отменным, с тонким, еле ощутимым ароматом. Майку он показался знакомым. Он хотел было сказать об этом вслух, но передумал.

– У вас здесь очень мило, – сказал он вместо этого. – Знаете, Галлафер, заехать сюда была неплохая идея.

– Такая уж у меня работа, – отозвался Галлафер. – Я не был бы сыщиком, если бы не знал, где можно бесплатно пообедать. К тому же в такой хорошей компании.

– Относительно компании я полностью согласен. – Раглан улыбнулся Иден Фостер, и ее взгляд потеплел. В своей жизни Майку довелось встречаться со многими женщинами. Та, что сидела сейчас перед ним, хорошо знала свое дело.

Хозяйка и полицейский вновь завели разговор о каких-то проблемах сугубо местного значения. А Майк в это время наслаждался кофе с очередным сандвичем. Из-за двери слышались голоса: Мэри с кем-то разговаривала.

За столом беседовали о каких-то совершенно незнакомых Майку людях, о событиях, ему неизвестных. Что же касается Иден, то она, казалось, обо всем была осведомлена очень хорошо. Вдруг она заметила вслух:

– В вашей стороне был пожар. Мы видели дым. Что-нибудь серьезное?

– Пожар в кафе Бенни, – пояснил Галлафер. – Я думаю, вспыхнул жир. Такое случается время от времени. – Он встал из-за стола. – Сожалею, но нам уже пора. Мне еще нужно заскочить в контору. До скорой встречи, Иден.

Майк тоже встал, взял шляпу и вслед за Галлафером направился к двери. Проходя мимо книжных шкафов, он еще раз скользнул взглядом по корешкам книг.

– У вас много интересных книг. Я весьма польщен, что среди них нашлось место и для моих, – сказал он. Остановившись у одного из шкафов, Майк взял с полки свою книгу и принялся бесцельно перелистывать страницы. – В следующий раз, когда мне посчастливится оказаться у вас в гостях, я оставлю автограф на какой-нибудь из них. Если, естественно, вы пожелаете, – добавил он.

– Это было бы замечательно!

Майк задержался на ступеньках крыльца.

– Если вы встретите Эрика раньше, чем я увижусь с ним, то передайте, чтобы он не волновался. Все будет хорошо.

Эти его слова явно насторожили Иден.

– Приезжайте еще. И вам вовсе не обязательно дожидаться Галлафера. Он всегда очень занят своей ужасной работой в полиции, – стараясь скрыть озабоченность, любезно пригласила она.

– Ничего не поделаешь, Иден. Слишком много дел. Сначала тот пожар в городе, а теперь мы не можем разыскать Эрика. – Галлафер сделал небольшую паузу. – И девушку.

Иден Фостер, собравшаяся уже вернуться в дом, остановилась.

– Девушку? – переспросила она.

– Красивая девушка. Молоденькая. Темноглазая. Была в городе, а потом внезапно исчезла. И если в ближайшее время мы ее не разыщем, то сюда нагрянут «федералы». А уж эти будут совать нос во все дырки.

– Кто она? – спросила Иден. – Навахо?

– Нет. Но с виду как будто похожа, – пояснил Галлафер. – Послушай, Майк, ты вроде разговаривал с ней. Она из индейцев?

– Не из местных. Во всяком случае, мне так показалось, – ответил Майк.

– Вы разговаривали с ней? И она исчезла? – с недоумением поинтересовалась Иден.

Майк Раглан лукаво усмехнулся:

– Не волнуйтесь, это произошло не в результате нашего разговора. Она слишком хорошо воспитана. Славная девушка. – Майк немного помолчал. – Она успела вовремя покинуть то злосчастное кафе. Буквально через мгновение его охватило пламя. Ей очень повезло.

Откланявшись, Майк сел в машину и выехал на дорогу. Галлафер последовал за ним. В городе он остановился перед кафе, где накануне разговаривал с Каваси. Галлафер припарковал свою машину рядом.

– Красивая женщина, – едва покинув машину, сказал полицейский. – И кормят там вкусно.

– Вы опасный человек, Галлафер, – в тон ему бросил Майк.

Галлафер смотрел на него непонимающими, невинными глазами.

– Просто я подумал, коль скоро вы оказались здесь, то нелишне познакомиться кое с кем из местных. Иден считается одной из самых примечательных личностей во всей округе. К тому же она чертовски хороша.

Галлафер ненадолго замолчал, разглядывая улицу.

– Умная женщина. Поселилась здесь не так давно, а уже обзавелась друзьями. Два-три раза была в гостях у губернатора. Имеет счет в банке, вполне кредитоспособна. Шумного общества избегает. Но иногда бывает на званых обедах в домах лучших людей нашего города. Поддерживает местные благотворительные начинания. Но деньгами не бросается, Вносит свою скромную лепту, так сказать. И никаких сплетен о ней или там пересудов. Короче, ее уважают. Никто слова худого не скажет.

Майк Раглан сидел, положив руки на руль.

– Мэри тоже показалась мне хорошей девушкой.

– Навахо. Я знаю ее родителей, – пояснил Галлафер. – Они живут недалеко от горы Навахо, разводят овец. Мэри хорошо училась в школе. – Немного помолчав, он добавил: – Индейцы обычно не афишируют свою ученость. Готов побиться об заклад, что Иден Фостер уверена, будто наняла прислугу из тех, кого в мою бытность в Оклахоме обычно называли «законченными индейцами», не в обиду им будь сказано. Я хочу сказать, что Мэри не только получила хорошее образование. Ей и в сообразительности не откажешь. Отцу Мэри немало лет. Поэтому, когда Иден предложила ей работу и хорошие деньги, она согласилась. От дома-то ведь недалеко.

– Помните мои книги, что были у Иден? – спросил полицейского Майк. – Она их купила совсем недавно. Я держал в руках ту, что она еще не раскрывала. Это третье издание, которое вышло лишь в прошлом месяце. Мне кажется, что этой женщине хочется узнать, что я собой представляю, уловить ход моих мыслей.

– Может быть и так, – согласился Галлафер.

Они никуда не спешили. Просто разговаривали, не повышая голоса. Прошла минута или две, и Майк Раглан снова нарушил молчание:

– Если Иден Фостер собирается и дальше играть в эти игры, то следовало бы ей читать побольше детективов. Нужно еще привыкнуть к нашему образу жизни, ко многому приспособиться.

– Что вы хотите этим сказать?

– Она неосторожна, – продолжал Майк. – Помните, я говорил о шпионском романе Эрика Эмблера? О книге, что стащил у меня бродяга?

– Да, помню эту историю, – подтвердил полицейский.

– Эта книга лежала на ее столе, рядом с книжными шкафами.

– Бросьте. Многие зачитываются его детективами. И я, между прочим, тоже, – усомнился Галлафер. – Так что это еще ни о чем не говорит.

– Видите ли, Галлафер, дело в том, что книг у меня действительно очень много. Поэтому обычно, прочитав очередную книгу и собираясь передать ее кому-либо из знакомых, я ее помечаю. Ставлю фломастером галочку на обложке. Так вот, на той книге была моя метка.

Глава 14

Возвратившись в Тамаррон, Майк Раглан прежде всего отправился в ресторанчик при отеле «Сан-Хуан-Рум». Там он расположился на своем излюбленном месте – за столиком у окна. Дождавшись заказанного кофе и поставив чашку перед собой, Майк достал из кармана блокнот и раскрыл его на чистой страничке.

Итак, какими фактами он располагает?

Если не принимать в расчет дневник Эрика, то сам он знает только то, что стало известно и Галлаферу. Информация, содержавшаяся в дневнике, давала ему некоторые преимущества. Но посвящать Галлафера во все детали записей в дневнике он еще не был готов. Полицейский немедленно конфискует этот дневник как ценную улику. А Майку хотелось еще раз внимательно перечитать весь материал. Дневник может послужить ключом к разгадке многих, казалось бы таинственных, происшествий. Не будь этих записей, можно было поверить, что Эрик просто, оступившись, сорвался со скалы и упал в реку. И рассуждать тут, собственно говоря, было бы не о чем. И искать бессмысленно. Если же все, о чем написано в дневнике, происходило на самом деле, – получается, что так называемые анасази и поныне существуют по Другую Сторону занавеса. Имеют там собственную цивилизацию и не желают вступать в какие бы то ни было отношения с нашим миром. Об этом же рассказывала Каваси.

Очевидно, в прошлом существовал путь, по которому можно было перейти из одного мира в другой. Им пользовались время от времени. Потом была построена дамба, и на том месте образовалось озеро Пауэлл. Однако поблизости от места, где Эрик затеял строительство, очевидно, находилась подобная аномалия. Некая территория, где могут возникать похожие, но нестабильные проходы. Они – результат каких-то пока необъяснимых колебаний. Ниша же в киве оказалась недосягаемой для таких явлений. Поэтому путь, ведущий из нее в мир по Другую Сторону занавеса, считается постоянным. Без сомнения, кива некогда специально была засыпана землей, чтобы таким образом отрезать доступ к Тому Миру. Разумеется, это всего-навсего предположение. Видимо, некто, перебравшийся прежде на Эту Сторону, пожелал, чтобы путь обратно снова был открыт. Отсюда и светящаяся линия на чертеже Эрика.

Сейчас Майк Раглан был зол на себя. Почему не осмотрел киву? Он, конечно, понимал, что не сделал этого намеренно. Человек верит во все обыденное и привычное. Так удобнее. Мы не хотим, чтобы однажды разлетелись вдребезги наши представления о таком удобном трехмерном мире. Нам по душе определенность. В конце концов, даже сам Эйнштейн весьма осторожно относился к беспорядочному миру квантовой теории. Она предполагала хаос, иметь дело с которым он был не готов.

Каждого из нас вполне устраивает привычный мир знакомых вещей. Как прекрасно, переступив знакомый порог, устроиться поудобнее в любимом старом кресле. А потом заснуть в собственной постели. Это побег из того мира, что остался за стенами нашего дома. Здесь мы ощущаем себя в безопасности. Придя домой, можно наконец-то сбросить с себя груз проблем и расслабиться. Трехмерный мир, по большому счету, сравним с нашим домом. Мы привыкли к нему. И предположение о том, что он лишь часть какой-то еще более всеобъемлющей системы, настораживает.

На чистой страничке блокнота, в самом верху, Майк Раглан написал: «Эрик». А что, собственно говоря, он знает об Эрике? Только то, что Эрик был человеком рассудительным и замкнутым. Ученым, нашедшим себя в бизнесе. Но без странностей и далеко не легковерным.

Одно из двух: или все, что написано в дневнике Эрика, – чистейший вымысел, или же Эрик сам верил в возможность происходившего. Хорошо зная Эрика, Раглан все же пришел к выводу, что тот делал записи в ясном уме и твердой памяти. И дневник предназначался исключительно для собственного пользования. И не для кого больше. Мысль переслать свои записи Раглану посетила Эрика, по всей видимости, позднее, в минуты отчаяния.

Факты, якобы имевшие место и описанные Эриком, не походили ни на один из известных Раглану видов галлюцинаций. Особенно принимая во внимание личность человека и обстоятельства.

Откуда-то из глубин памяти Майка вдруг начали выплывать воспоминания о разговоре со старым ковбоем. Он рассказывал о якобы найденном им когда-то золоте и грозно предостерегал. Местность, которую упоминал старик, не имела четко очерченных границ. однако не исключено, что ныне она оказалась на дне озера Пауэлл. Ведь в то время, когда состоялся их разговор, никакого озера еще не было и в помине. Подумав, на той же страничке блокнота, ниже имени Эрика, Майк написал еще одно имя: «Каваси».

Она могла оказаться просто подставным лицом, актрисой. Возможно, в этом абсурдном действе ей отвели немаловажную роль. По сценарию она должна была любым из доступных способов заставить Эрика как следует раскошелиться. Однако странно, что ни ультиматума, ни других финансово-материальных претензий до сих пор никто не выдвинул.

А чего ожидать от Галлафера? Насколько можно было судить, шеф полиции был человеком опытным. Обладая трезвым взглядом на вещи, он был настроен весьма решительно. К тому же полицейский давно живет здесь, знаком с местными жителями, имеет неплохое представление о быте индейцев и их верованиях. В силу этого он без предубеждений относится ко всему происходящему.

Ну а Иден Фостер? Что Раглан знает о ней? Майк, конечно, догадывался, что Галлафер не случайно затащил его к ней в гости. Это было нечто большее, чем просто светские посиделки за чашкой кофе и бутербродами. Полицейский преследовал какую-то свою цель. Разумеется, вряд ли он предполагал, что удастся обнаружить столь явное доказательство, как эта книжка в бумажном переплете.

Выходит, человек, проникший той ночью в номер Майка в мотеле, наведывался в дом Иден Фостер. Или же встречался с ней еще где-либо. Здесь явно просматривается некая взаимосвязь.

Человек, забравшийся к нему в дом, знал, где его искать. Иден Фостер скорее всего тоже было известно о его местонахождении. И вполне может статься, что он интересовал не только их. Эти люди не остановятся ни перед чем ради достижения своей цели. Наглядное свидетельство тому – выжженное дотла кафе.

Ясно, что отныне Майку придется быть поосмотрительнее. Возможно, что и сейчас здесь находится кто-то из «них», терпеливо следит за ним, выжидает удобного момента.

Логично предположить, что теперь, когда Эрик выведен из игры, Майк Раглан представляет для них наибольшую опасность. Поэтому его следует попытаться захватить в плен или ликвидировать.

К столику Майка подошел официант и налил ему еще кофе. Поблагодарив, Майк еще раз, но уже более внимательно осмотрел небольшой зал ресторана. Кое-кого из посетителей он знал в лицо. Это были завсегдатаи. Заезжих туристов можно было узнать без особого труда: одни были с детьми, другие оживленно обсуждали планы на предстоящий день. Два столика были заняты одинокими посетителями. Само по себе это еще ровным счетом ничего не означало.

Одним из их агентов вполне мог оказаться кто-нибудь из здешней обслуги или персонала гостиницы.

Иден Фостер, конечно, не подозревает, что Майк заметил книгу на журнальном столике. В любом случае ей и в голову не могло бы прийти, что он узнал книгу. Эта женщина обосновалась здесь всерьез и поэтому уверена, что она вне подозрений. Пока это тоже Майку на руку. И все же осторожность никогда не повредит.

Отложив ручку, Майк продолжал с разных сторон анализировать сложившуюся ситуацию. Вновь и вновь восстанавливал в памяти то немногое, что успел узнать. Впервые Майк приехал в эти местамного лет назад. Он хорошо помнил ту ухабистую, проложенную колесами индейских повозок дорогу, что уводила на восток от горы Навахо. Никогда не забыть самых первых ощущений от встречи с этим краем. Суровая красота здешнего пейзажа поразила его. Он был просто потрясен и, как Эрик сейчас, подумывал даже выстроить себе дом на вершине одной из столовых гор. Когда-то весь этот край был вотчиной тех, кого индейцы-навахо называли анасази. Тех самых анасази, которые впоследствии стали известны исследователям как «скальные жители».

Сперва они селились на вершинах столовых гор, в жилищах, выдолбленных в скальных породах. С незапамятных времен главной их заботой была вода. Они делали все, чтобы ни капли с огромным трудом добываемой влаги не пропадало даром. Позднее они все же спустились с горных вершин. Обосновавшись среди скал, жили в пещерах, строили дома из дикого камня. Интересно, что дверные проемы в их домах расширялись кверху. Объяснялось это по-разному. Однако скорее всего объяснение было самое элементарное: человеку, несущему на плечах поклажу – будь то вязанка дров, кувшин с водой или же туша добытого на охоте животного, – при входе требуется больше места как раз для верхней части туловища.

Как правило, и пищу и воду индейцам приходилось доставлять снизу, из каньона, по коварным, почти отвесным скальным тропам. Столь тяжелые условия жизни компенсировались относительной безопасностью. Они успешно держали оборону от частых вражеских нападений.

Во второй половине тринадцатого века на эти земли пришла великая засуха. Участились набеги воинствующих племен индейцев-кочевников, перебиравшихся сюда с севера. Очевидно, это и были предки теперешних навахо, апачей и ютов, расселившихся по этому региону в последующие годы.

Какова бы ни была подлинная причина, только примерно в то же самое время скальные дворцы опустели, возделанные поля были заброшены. Анасази исчезли.

Вот так. Жили себе люди, а потом вдруг пропали неизвестно куда.

Есть свидетельства, что незначительная часть племени анасази растворилась среди других групп, положив начало народности хопи. Остальные, по всей вероятности, тоже примкнули к другим племенам. Однако складывается впечатление, будто основная часть скальных жителей просто бесследно исчезла. А что, если кое-кто из анасази решил вернуться в Третий Мир, прежде ими покинутый?

Спасаясь от верной голодной смерти, они возвращались туда, где был зло, предпочитая иметь дело с уже известными им пороками. Естественно, вернувшись обратно, они захотели отрезать себе все пути к отступлению. А заодно избавиться от возможных преследователей. Веками среди них культивировалась паническая боязнь того мира, что был ими отвергнут, остался по Другую Сторону таинственной грани.

Каваси как будто упоминала о том, что очень немногие, избранные из избранных, знали, как и где можно совершить обратный переход. И время от времени они наведывались в ставший чуждым им мир, чтобы раздобыть те вещи и предметы, которых не было на их Обратной Стороне.

Майк Раглан допил свой кофе и теперь, утомленный тягостными размышлениями, уже просто сидел, глядя на оставшуюся пустой страничку блокнота с выведенными на ней именами: «Эрик. Каваси».

Каваси знала его. Виделась с ним. И все же во всем этом участвует еще кто-то. Хотя бы потому, что, обращаясь за помощью, Эрик говорил о себе во множественном числе. Так кто же там был еще?

Скорее всего Эрик стал чьим-то пленником. Правда, Майк знал его как в высшей степени образованного и сметливого человека. Обладая обширными познаниями и применив некоторые из них на практике, он, вероятно, смог бы бежать.

Зло? О каком зле идет речь? Может быть, те, кто вернулся на Обратную Сторону, пошли по пути некоторых племен, живших на территории Мексики и Центральной Америки? Ацтеки, например, ежегодно совершали кровавые жертвоприношения. Убивали тысячи людей, большинство из которых были пленниками, захваченными во время набегов и войн. Совсем недавно обнаружены факты, подтверждающие, что подобным образом поступали и майя. Может быть, от такого зла бежали анасази? Или их гнало нечто другое? Менее осязаемое, но еще более коварное?

Майк глубоко задумался, стараясь проанализировать решительно все аспекты этой проблемы. Но факт тем не менее оставался фактом: Эрик похищен. И в данное время, вероятно, находится на этой самой Обратной Стороне. Его надо освободить. Положение осложнял тот факт, что Майк не знал никого, кто мог бы помочь ему. У Галлафера полно собственных дел и забот. Каваси исчезла. Майклу неожиданно пришло в голову: что, если ему удастся разыскать на Обратной Стороне ковбоя, о котором рассказывала Каваси? Вдруг он, освобождая Эрика Хокарта, поможет выбраться и тому старику?

За долгие годы, проведенные на Обратной Стороне, Джонни, без сомнения, сумел постичь многое, что и помогло ему выжить. И чем дольше Майк обдумывал эту возможность, тем больше она привлекала его. И все же первым делом было необходимо подготовить себе прочную базу.

Для начала узнать побольше о пиутах. И об Иден Фостер тоже.

И не следует забывать, что «они» обязательно еще не раз попытаются убить его или хотя бы захватить в плен.

Майк снова обвел взглядом небольшой зал ресторана. Один из двоих одиноких посетителей уже ушел. Другой все еще был здесь: человек плотного телосложения, с круглой головой и коротко остриженными волосами, одетый в аккуратную серую куртку-штормовку, из-под которой была видна темно-синяя футболка, и брюки-слаксы. Человек смотрел в другую сторону. Но сидел таким образом, чтобы краем глаза можно было наблюдать и за Майком. Возможно, это было случайным совпадением. Одинокий посетитель вполне мог оказаться обыкновенным постояльцем гостиницы. Он мог приехать сюда по делам. Или же просто выбрался на природу – поиграть в гольф или порыбачить.

Однако Майк должен быть готов ко всему. Спускаясь по лестнице, выходя на улицу, садясь за руль своего джипа и даже оставаясь дома. «Они» избегают привлекать к себе внимание. Поэтому попытку убрать его могут предпринять именно в момент, когда представится возможность сделать это без лишнего шума. Когда-то Майк одинаково хорошо владел и каратэ, и дзюдо. Но поможет ли это ему теперь, по прошествии стольких лет? Мысли Майка снова вернулись к навязчивому вопросу. Какие же все-таки «они», с кем ему предстоит повстречаться на Обратной Стороне? И вообще, как все будет там? Если судить по Каваси и ночному визитеру, посетившему его в Тамарроне, там должны жить вроде бы обычные люди, такие же, как он сам. Но это только чисто внешнее сходство. Майку следует остерегаться ошибки, которую допускают как белые люди, так и индейцы в оценке друг друга. Представители разных культур, они тем не менее обладают многими чертами, типичными для всех без исключения людей.

Наши представления о поведении в обществе исходят из реакции на наши поступки окружающих – подобных нам людей. Обитатели же Обратной Стороны принадлежат к иной культуре. Следовательно, присущие «им» чувства и реакции должны отличаться от наших.

«Им» явно не хочется обнаруживать свое присутствие среди нас. Мы этого не знаем, но кое-кто из «них» по той или иной причине живет здесь, в нашем мире. Иден Фостер запросто может оказаться одной из «них». И если это так, то, надо сказать, она совсем недурно устроилась. Удачно вписалась в местное общество, обзавелась друзьями. У нее были приятели среди самых влиятельных людей штата. Да еще это ее знакомство с Галлафером.

Интересно, сам Галлафер знал или хотя бы подозревал, что она собой представляла на самом деле? Судя по всему, он о чем-то догадывался. Ведь неспроста же он решил отправиться к ней вместе с Майком. Подозревал, что она не та, за кого себя выдает? Или что-то из рассказанного Майком навело Галлафера на размышления? Майк снова огляделся по сторонам. Посетителей было мало. Официанты привыкли к тому, что он подолгу просиживал за кофе. Время от времени кто-нибудь из них ненадолго задерживался у его столика, чтобы перекинуться парой общих фраз. Они поинтересовались, успешно ли идет работа, пересказывали последние новости и сплетни о постояльцах и клиентах. Здесь работали смышленые, любознательные ребята. Среди них было несколько студентов местного колледжа.

Человек в серой куртке по-прежнему сидел за своим столиком. У него был столь безучастный вид, что, казалось, все происходящее вокруг его нисколько не занимает. Вместе с тем исподволь, краем глаза он мог следить за Майком. Он также имел возможность наблюдать и за теми, кто подходил к Майку. А вот подслушать их разговор на таком расстоянии было невозможно.

– Ну, как тут идут дела? – спросил Майк у одного из официантов, который часто его обслуживал. – Гостиницу-то полностью заселили?

– Нет. Съехала самая большая группа туристов. Около половины мест теперь пустует, – ответил служащий.

– А новые постояльцы? Не приезжают больше?

– Почти нет. Считанные единицы. Люди предпочитают проезжать мимо.

– А вы случайно не знаете того человека в серой куртке? – спросил Майк.

– Этот? Так ведь он у нас не живет, – сказал официант. – И вообще он как будто иностранец.

Сказать по правде, Майку Раглану стало страшно. Конечно, он не боялся ни этого круглоголового детины, ни кого-либо другого. Его страшил тот, другой мир. Майку становилось не по себе при мысли о необходимости отправиться куда-то на встречу с неведомым. Туда, где все по-другому, все иначе. Он вовсе не хотел менять свои привычные взгляды на окружающую его действительность. Он жил в обычном, трехмерном мире. Привык иметь дело с подобными себе людьми…

Дома, в его кабинете среди других книг был атлас с картами любого места на земном шаре. На них Майк мог с легкостью найти Афганистан или же указать место, где некогда находилось древнее царство Митанни, или где в свое время стоял Вавилон. Даже отыскать Перевал Трех Драконов. Все это было реальностью. Но ни за что на свете Майк Раглан не пожелал бы вдруг обнаружить, что между двумя страницами, скажем, 357-й и 358-й, существует, оказывается, еще множество миров, о которых ему ровным счетом ничего не известно.

Этот зал небольшого ресторанчика, где сейчас находился Майк, тоже был воплощением постоянства. Каждое утро он мог спуститься по этим ступенькам, занять столик и подойти к стойке за своим завтраком. А если он пройдет через то окно в киве, то ни за что поручиться будет уже невозможно. И все-таки он должен решиться на это.

Майк совсем не желал идти туда. Велико было искушение бросить все и бежать без оглядки. Хотелось вернуться в Лос-Анджелес, встречаться за обедом с друзьями или хотя бы просто посидеть в тишине с хорошей книгой.

Но не идти было нельзя.

Глава 15

Майк ждал. За его спиной были стеклянные двери, выходившие на открытую террасу уставленную пустыми столиками со сложенными зонтами. По столам и полу то и дело шныряли в поисках крошек проворные белки.

Внезапно со стороны входа послышался шум: там резвились двое подростков. Вздрогнув от неожиданности, человек в серой куртке обернулся в ту сторону. И тут Майк Раглан быстро встал из-за стола, бесшумно открыл стеклянную створку двери и выскользнул на террасу. Затем не мешкая поспешил к лестнице и благополучно сошел вниз. Джип был припаркован у тротуара, совсем рядом. На заднем сиденье Шеф терпеливо дожидался его возвращения. Развернув машину, Майк обогнул небольшой пруд и через считанные минуты выехал на шоссе. Он все время поглядывал в зеркало заднего обзора, пока наконец вход в ресторан не скрылся из виду. Но никто так и не вышел оттуда. Конечно, можно предположить, что он зря подозревал того человека. Но почему-то Майку так не казалось.

Для чего понадобилось устанавливать за ним слежку? Разумеется, чтобы при первой же возможности убить или хотя бы захватить в плен. В этом не приходится сомневаться. Они не имеют понятия, насколько хорошо он информирован. Однако наверняка убеждены, что он знает больше, чем надо. Майк общался с Эриком, разговаривал с Каваси, имел контакт с полицией. Обо всем этом им тоже скорее всего известно.

Интересно было бы узнать, как развивались события после его отъезда. Пытался ли незнакомец преследовать его? Или просто был озадачен внезапным исчезновением Майка?

Восстанавливая в памяти мельчайшие подробности, Майк вспомнил, что он как будто не заметил, чтобы незнакомец расплачивался с официантом. А значит, если бы тот и попытался уйти, его наверняка бы задержали.

Путь Майку предстоял неблизкий. Вынув из кобуры пистолет и положив его рядом с собой на сиденье, Майк уверенно вел машину на запад. Он ехал довольно быстро, но не превышая скорости. Любые задержки и проволочки в дороге были бы ему теперь очень некстати.

Углубившись в свои мысли, Майк вновь и вновь возвращался к сложившейся ситуации. Если Эрику не удастся бежать, то Майку ничего не останется, как отправиться Туда. Другого выхода нет. Итак, ему нужно будет пройти сквозь «занавес» и отыскать Эрика.

– А это, Шеф, между прочим, очень не просто, – заметил он вслух. Все это время огромный пес неподвижно лежал, положив голову Майку на колени. Теперь он слегка повел ухом. – Ты, парень, такой же, как и я. Тоже с большим удовольствием остался бы здесь.

В зеркале заднего обзора не отражалось ничего примечательного. Лишь редкие легковые машины и пикапы, владельцы которых, очевидно, направлялись по своим каждодневным делам. Однако Майк ко всему теперь относился с недоверием.

Ниша в киве, если она и в самом деле является выходом в другое измерение, скорее всего открывает доступ к некой ограниченной и находящейся под контролем территории. Каваси предпочитала держаться подальше оттуда. Значит, он последует ее примеру. Но Каваси говорила, что время от времени появляются случайные неустойчивые переходы. Пройдя именно через одно из таких вот «окон», Джонни и оказался на Обратной Стороне. Получается, что в округе находится по крайней мере одно такое место. А может, оно и не единственное. Возможно, что выход в другое измерение, через который проскочил Джонни в погоне за сбившимся с пути бычком, теперь скрыт на дне озера Пауэлл.

Многие легенды индейцев-хопи повествуют о долгом пути, который был пройден, прежде чем им удалось найти место, какое они искали. Однако оказалось, что поблизости от него нет ни источника проточной воды, ни плодородных земель. Эти жители скал, несомненно, затерялись, растворились среди хопи, так же как их легенды стали частью легенд хопи. Но все же почему они поселились именно здесь, в этом месте? Может быть, потому, что поблизости находился путь для отступления?

Легенды были путаными, маловразумительными, потому что с течением времени другие народности со своими легендами и верованиями вливались в ряды того племени, что впоследствии стало называть себя хопи. Кива, выполнявшая роль своего рода церемониального центра, во многом походила на жилища сибирских коряков. Принципы вентиляции этих построек были слишком похожими, чтобы говорить о простом совпадении.

В другом предании говорилось, что по пути к месту нынешнего обитания хопи пришлось переправиться через большое море.

Упоминалось также и о том, что среди них была колдунья, которая вслед за ними пришла из другого мира и принесла с собой зло.

Майк в очередной раз взглянул в зеркало заднего обзора. По-прежнему никого и ничего. И все же не стоит забывать, что если человек в серой куртке имел к «ним» какое-то отношение, то, конечно, действовал не в одиночку. Где-то поблизости мог быть и ночной посетитель со своим белым фургоном. Но что же случилось с Каваси? Где она? Как ей удалось исчезнуть? Войти в киву она бы не посмела. В этом Майк был уверен. Так, может, поблизости находилось другое «окно»? И сама ли она ушла? Или ее схватили враги?

Майк выругался от досады. Что, черт возьми, тут происходит? И как ему с этим разобраться?

Предположим, Эрик кем-то захвачен в плен. И теперь его удерживают на этой самой Обратной Стороне. Что в таком случае Майку делать? Как перебраться Туда? Как там отыскать Эрика? Скорее всего на этой Обратной Стороне и одеваются иначе, не так, как здесь. И поэтому немедленно признают в нем чужака. Майк не знал своих врагов, если они, конечно, были, в лицо, следовательно, не мог рассчитывать остаться незамеченным. И к тому же он понятия не имел, где там могут содержать пленника, как его охраняют. Лезть же вслепую на рожон было в высшей степени безрассудно. И почему он не расспросил Каваси обо всех деталях? Разумеется, у обитателей Обратной Стороны совсем другие законы и обычаи. И он наверняка попадет в западню, если осмелится сунуться Туда, не разузнав обо всех подробностях. Сунуться Туда? Неужели он действительно поверил в такое?

А что, если все это не более чем хорошо разыгранный спектакль? Допустим, то же самое похищение Эрика. Но только не ради денег, а ради тех знаний, которыми он обладает. Такое случалось и прежде. А Эрик Хокарт в своей области был человеком всемирно известным.

Так что же делать? Этого Майк не знал. Ни один из его испытанных методов расследования не подходил к данной ситуации. Поэтому нужно вернуться на эту чертову гору и, обосновавшись, ждать дальнейшего развития событий. Возможно, «они» снова сделают выпад против него. Может быть, и Каваси вернется.

А как же так называемая Ядовитая Женщина? Она внезапно появилась на горе и, судя по записям Эрика, вошла в киву и исчезла. Значит, у «занавеса» была Обратная Сторона. Иначе где бы она могла прятаться посреди голой пустыни?

Майк снова чертыхнулся.

– Раглан, – вслух проговорил он, – ты сам не знаешь, куда суешься.

Ему предстояло проехать через маленький городок, носивший название Дав-Крик. Здесь некоторое время жил Зейн Грей и, если верить утверждениям местных жителей, написал большую часть своих «Всадников Багряной Полыни». Двигаясь по улицам города, Майк несколько сбавил скорость. Он подумал было сделать остановку у какой-нибудь из закусочных и выпить кофе. Однако тут же отбросил эту мысль. На выезде из городка Майк инстинктивно оглянулся назад. На шоссе вслед за ним выруливал пикап, в его кабине сидели двое.

Майк нажал на газ. До следующего населенного пункта было довольно далеко. Дорога на этом отрезке пути была пустынной. Не отрывая глаз от пикапа, Майк выхватил пистолет из кобуры. Он хорошо водил машину. К тому же закончил специальные курсы по технике вождения для агентов секретной службы. Он знал, как уйти от преследования. Но само шоссе не предоставляло такой возможности. Можно было, прибавив скорость, ехать только вперед, минуя редкие повороты на уводящие в пустыню грунтовые дороги, каждая из которых могла вести в западню.

Пикап шел примерно в полумиле позади него, выдерживал дистанцию. Майк еще прибавил скорость. Но оторваться от пикапа не удалось. Подозрения одолевали его. И все же эти люди в пикапе могли быть обыкновенными крестьянами, ехавшими из города домой.

Мысли снова вернулись к занимавшей его проблеме. Когда-то он читал кое-что из научной фантастики о такого рода явлениях. Однако сейчас не мог вспомнить ничего из прочитанного.

Разумеется, «они» могут оказаться теми, кого мы называем индейцами. Однако с тех пор как скальные жители, покинув свои каменные жилища, вернулись в тот, другой мир, их тоже наверняка коснулся прогресс. Но вот только что это был за прогресс? Какими они стали? Те, кого ему довелось увидеть, показались ему похожими на обычных людей. Хотя «показались» слишком громко сказано. Ведь фактически ему ничего о них не известно. При новой встрече с Каваси, если она, конечно, состоится, нужно будет спросить об этом. По-видимому, доступ в этот мир строго охранялся. Возможно, подобный переход был и вовсе закрыт на протяжении многих лет, а то и столетий. Каваси предположила, что «они» там у себя нуждаются во многом, что можно раздобыть только здесь, на Нашей Стороне. В то же время они не хотят обнаруживать здесь своего присутствия.

Ехавший позади него пикап еще прибавил скорость. Теперь эта машина следовала почти вплотную за джипом Майка. Дорога бежала под уклон, снова взбиралась на вершины холмов и тут же опять начинала спускаться в низину. Справа он неожиданно увидел колею, свернувшую в густые придорожные заросли. Майк крутанул руль и направил машину туда. Остановившись среди кедров, он был готов в любую минуту выехать обратно на дорогу. Положив на колени пистолет, он прислушался.

Спустя мгновение пикап на бешеной скорости промчался мимо. Очевидно, они не ожидали этого обманного маневра. А может, вообще не привыкли к автомобильным погоням. Майк медленно сосчитал до десяти. Затем не спеша стал выбираться на дорогу. Он делал это медленно, давая своим преследователям возможность уехать вперед на значительное расстояние. Наконец, медленно преодолев подъем, джип Майка снова оказался на возвышенности. И Майк увидел, что пикап уже далеко и продолжает ехать, не сбавляя скорости. Немного успокоившись, он положил пистолет на сиденье и поехал еще медленнее. До Монтиселло было уже недалеко. Если до въезда в город «они» не смогут понять, куда подевалась машина Майка, то скорее всего остановятся там.

В прежние времена в Монтиселло у Майка были друзья. Но это было давно. И сейчас он не был уверен, что кто-либо из них остался там. В городе Майк свернул с шоссе и окольными путями, избегая главных улиц, выехал на шоссе, ведущее на юг.

Далеко за полночь он наконец остановился на ночлег в небольшом мотеле. На следующий день проснулся как обычно, с первыми лучами холодного рассвета. Какое-то время он оставался лежать в кровати, прислушиваясь.

На улице заводили машину. Мимо окон его номера кто-то прошел к автостоянке. На мгновение наступила тишина. Потом, скрипнув, открылась и тут же закрылась дверь, зашуршал гравий под подошвами чьих-то ботинок.

Майк слушал. Семь столетий назад в этих местах жили те, кого индейцы-навахо называли анасази. Это была их земля. И никто до сих пор не смог установить пределы их владений. Точно так же, как никто еще не смог определить глубины их познаний и культуры. И все же многое о них было известно.

Считается, что первым в этих краях объявился отец Эскаланте. Еще в 1776 году он прокладывал здесь путь из Санта-Фе в Монтерей, Калифорния. Следующим был отец Гарсес, прославившийся как неутомимый искатель приключений в сутане. Он пришел сюда с юга, двигаясь все дальше и дальше, он исследовал дикие, пустынные земли. Однако в конце концов все же сдался, повернул обратно. И все же раньше всех скальные поселения увидел, несомненно, какой-нибудь безвестный охотник или кладоискатель. Они везде успевают побывать раньше других, до того как за дело принимаются официальные первопроходцы.

Когда В. Г. Джексон, фотограф, работы которого публиковались на страницах «Американского геолого-географического обозрения», приехал в эти края, его проводником стал Джон Мосс. Он-то и рассказал о таинственных руинах и показал, где их можно найти. Джона Мосса часто пытаются представить просто рудокопом. Это не совсем так. Ему удалось стать настоящим другом индейцев. Он привел отряд исследователей на земли индейцев. Научил их ладить с местным населением. Джон Мосс вместе с индейцами курил одну трубку. Ему было безразлично, что другим соседство с индейцами-ютами доставляло немало хлопот. Словом, у Мосса не возникало никаких проблем. Его дружбе с индейцами суждена была долгая жизнь. В последующие годы он основал Пэррот-Сити и владел приисками, находившимися в нескольких штатах, в том числе в Колорадо и Аризоне. И нет сомнений, что именно юты поведали ему о городах-призраках, затерявшихся высоко среди скал. По-видимому, его это весьма заинтересовало. Фотограф Джексон, руководствуясь наставлениями Мосса, посетил руины по крайней мере одного из таких поселений. В то время никто еще не имел представления о масштабах подобных городов.

Джексон посетил развалины в 1874 году. За ним последовали другие. Поселения на скалах призваны были одновременно выполнять роль крепостей. Однако работавшие в поле люди оказывались совершенно беззащитными. Индейцы, совершавшие набеги с севера, возможно те же самые юты и навахо, отбирали у них зерно, убивали людей. Да и сами эти поселения были не столь уж неприступны. Первые европейские исследователи, посетившие руины, повсюду видели там человеческие кости – скорбное свидетельство далеких событий.

Отчего-то исследователи часто забывают, что индейцы, с которыми приходилось сталкиваться белому человеку в свое время, сами были захватчиками. Они разоряли чужие земли, опережая в этом европейцев порой на каких-нибудь несколько лет.

Ведь и сами анасази были народом пришлым. Они перекочевали сюда, спустившись с вершин гор, где жили до этого. До наших дней сохранились руины их прежних жилищ. Впрочем, они уже давно заросли травой, кустарником, скрылись за деревьями. И какие бы доводы ни приводились, теперь ясно одно: анасази никогда не оставили бы без всяких причин свои жилища на вершинах гор. Лишь в нескольких пещерах из тех, куда они переселились, били родники. А это значит, что воду, так же как и еду, и дрова для очага, приходилось доставлять в их новые скальные жилища ценой неимоверных усилий.

Майк Раглан сел на кровати, спустив ноги на пол. Еще какое-то время он продолжал прислушиваться к звукам, доносившимся с улицы. Кто-то укладывал вещи в машины, были слышны голоса детей, женский голос просил их вести себя потише, «потому что все еще спят».

Он побрился и принял душ, раздумывая над тем, что предпринять дальше. Галлафер наверняка должен быть где-то поблизости. Он обязательно снова начнет задавать вопросы, на которые у Майка не было ответов. И все же нужно надеяться, что полицейскому удалось что-нибудь разузнать.

Едва переступив порог мотеля, он увидел, что двое незнакомцев разглядывают его машину. Это были те двое, что преследовали его накануне на дороге.

– Что вам угодно? – с угрозой в голосе обратился он к незнакомцам. – Вы что-то потеряли здесь?

Майк намеренно повел себя вызывающе. Они сами нарываются на неприятности и сейчас получат сполна. Тем более что показывать свой испуг вообще последнее дело.

– Нет, ничего, – немного растерявшись, поспешно ответил один из них. – Я просто смотрю на машину.

– Ради Бога, не стесняйтесь. – Майк сделал рукой широкий жест. – Кроме моей, здесь еще есть машины. И на них смотреть тоже не возбраняется. – С этими словами Майк указал на полицейскую машину, припаркованную у входа в кафе. – А в случае, если у вас возникнут вопросы по поводу увиденного, полиция наверняка удовлетворит ваше любопытство.

– Полиция? При чем здесь полиция?! – воскликнул незнакомец, воровато озираясь по сторонам. Не мешкая оба торопливо развернулись и зашагали восвояси.

Турист, что был с детьми, заметил вслух:

– Они целое утро здесь ошиваются. И заметьте, им вовсе не хочется иметь дело с полицией…

Раглан бросил взгляд в сторону кафе. Галлафер наверняка будет дожидаться его там.

– Пока! – взмахом руки поприветствовал туриста на прощание Майк.

Глава 16

Галлафер завтракал, расположившись за столиком в углу зала.

– Я надеялся, что ты заглянешь сюда, – сказал он, увидев Майка. Затем указал на расставленные на столе тарелки. – Я здесь вообще-то с четырех утра. Просто не хотелось будить людей в такую рань.

Раглан подсел к столу, расположившись так, чтобы держать в поле зрения улицу.

– Ты осторожный, как я погляжу. Мне это начинает нравиться, – сказал Галлафер, намазывая масло на поджаренный ломтик хлеба. – Теперь я понимаю: ты – неудачник, – продолжал он, отхлебывая кофе. – У меня здесь все шло гладко, пока ты не объявился. Все было лучше не придумаешь: никаких тебе проблем, кроме, может, нескольких пьяниц да обычных браконьеров. С тех пор же как ты приехал, мне еще ни разу так и не удалось нормально выспаться.

– Извини, – пробормотал Майк.

– Не извиняйся. Подобная разминка мне отнюдь не помешает. – Галлафер взглянул на Раглана поверх своей чашки с кофе. – Выкладывай, что случилось.

Майк пожал плечами:

– В Тамарроне я заметил человека, который, как мне показалось, выслеживал меня. Вчера всю дорогу сюда меня сопровождала какая-то машина. Сегодня утром, когда я вышел из дома, какие-то два типа отирались возле моего джипа. Когда же я указал им на твою машину, они быстренько смылись.

Галлафер внимательно слушал Раглана.

– Думаешь, это кто-то из твоих приятелей Оттуда?

– Поручиться не могу. Но лично я в этом уверен, – заявил Майк.

Галлафер усмехнулся:

– Да уж, все это мне очень знакомо. Я знаю с полдюжины местных воров, и они знают, что я все знаю о них. Но только у меня в руках на них нет ничего, с чем можно пойти в суд. И об этом им тоже хорошо известно.

Раглан заказал завтрак и теперь молча глядел в окно. Полицейский тоже молча расправлялся со своим завтраком. Вообще Майк относился к Галлаферу не без симпатии. Он думал о том, что полицейский, в сущности, неплохой человек и к тому же не лишен воображения. По крайней мере, он непредвзято смотрит на вещи.

– Черт возьми, день ото дня жизнь становится все сложнее, – нарушил молчание Галлафер. -Раньше я считал, что знаю, кто мой враг и где его искать. Сейчас вообще все изменилось. Раньше, к примеру, чтобы заключить сделку, было достаточно просто ударить по рукам. Теперь же в дело лезут все кому не лень. Начинается бесконечная бюрократическая возня. А теперь еще похлеще! С кого теперь спрашивать? Что это такое – четвертое измерение и параллельные миры?

– Вообще-то все это не ново, – попробовал пояснить Майк. – Эйнштейн начинал заниматься этим еще в тысяча девятьсот девятнадцатом году. И если мне не изменяет память, ему и самому была не по душе эта идея. Так что люди до сих пор продолжают жить в прекрасном и удобном мире, подчиняющемся законам Ньютона.

– Об этом я ничего не знаю. – Галлафер взял оставленный официанткой кофейник и наполнил кофе обе чашки. – Предположим, все так, как ты об этом рассказал. Значит, покинув эти места, анасази отправились обратно в тот свой мир зла. Тогда каков же их мир сейчас?

Раглан пожал плечами:

– Трудно сказать. Во многом это зависит от того, что и как повлияло на их культуру. Они занимались земледелием на вершинах столовых гор, старались использовать всю воду, к какой имели доступ. Я думаю, они могли бы успешно заниматься земледелием и на неорошаемых полях. Ведь с системами ирригации они тоже были знакомы. К югу отсюда, на месте Финикса, некогда существовала культура индейцев-хохокам. У них были отличные ирригационные системы. Некоторые из сохранившихся сооружений даже по нашим меркам можно считать достижением. Так вот, между всем этим есть некая взаимосвязь, – продолжал Майк. – По всей видимости, между ними существовали торговые связи, происходил некий обмен идеями. Так что если на Обратной Стороне они позаимствовали опыт индейцев-хохокам, то к настоящему времени там сложилась довольно совершенная и строго регулируемая ирригационная система.

– Когда вода нужна, а ее не хватает, – согласился Галлафер, – кто-то должен контролировать ее использование. Иначе невозможно избежать постоянных стычек.

– Правильно. И еще. Мне кажется, им удалось на довольно длительный период времени исключить любое сообщение с нашим миром. А для того, чтобы цивилизация развивалась, необходимо, чтобы в нее вносили свой вклад и другие народы. Обратимся к Европе. Испокон веков там много рек, со всеми их бухтами, бухточками и гаванями. Людям это давало возможность беспрепятственно путешествовать, переезжать с места на место. И каждый приносил с собой что-то новое, культуры взаимопроникали. Никто не знает точную дату зарождения мореходства в Европе, – продолжал Майк. – Долгие годы все сведения об этом основывались лишь на том, что было известно о Средиземном море. Но ведь одновременно, если не раньше, корабли бороздили и воды Персидского залива, Индийского и Тихого океанов. И по Балтийскому морю, и по Атлантике в то время тоже плавали суда. Все это способствовало распространению новых идей. Люди узнавали о появлении всего нового: оружия, инструментов, растений и так далее. – Раглан замолчал, чтобы отпить немного кофе.

– Ну и каковы твои планы? – нарушил молчание Галлафер.

Раглан снова пожал плечами:

– Вернусь на гору Хокарта. Сориентируюсь на месте, обследую окрестности – в общем, посмотрю, что можно разведать. – Немного помолчав, Майк добавил: – Я должен найти Эрика. Он просил меня приехать, просто умолял об этом. На него это совсем не похоже. Он будто боялся чего-то.

– А ты не боишься? – бросил Галлафер.

– Сказать по совести, боюсь. Неизвестно, что ожидает меня там. Если все-таки решусь идти, то еще неизвестно, смогу ли вернуться. Джонни, например, это так и не удалось. А он был довольно хитрым и опытным ковбоем.

– Ты там поосторожней, – посоветовал полицейский.

– Уж постараюсь. – Раглан снова замолчал. Потом спросил: – А с Иден Фостер ты больше не виделся?

Галлафер отрицательно покачал головой:

– Исключено. По крайней мере на некоторое время. Стоило моей благоверной узнать, что я наведывался туда, как она закатила мне грандиозный скандал. Она незнакома с Иден, но подозревает наихудшее.

Воцарилось молчание. Наконец Майк прервал его:

– Мне кажется, «они» не слишком осведомлены о том, как устроена наша жизнь. Иден это знает. Но по каким-то собственным соображениям не спешит поделиться своими познаниями с другими. Возможно, она просто не уделяет внимания мелочам. Таким, как, например, расплачиваться наличными, получать сдачу, оплачивать счета в ресторанах, и даже тому, как устроены наши жилища. Я убежден, что тот парень в Тамарроне даже не подозревал, что позади меня была еще одна дверь. Он видел только стену из стекла и ничего больше. Так что стоило ему отвлечься на какой-то пустяк, как я тихо выскользнул через ту, вторую дверь. – Беседуя, Раглан через окно наблюдал за происходящим на улице. Ничто вроде бы не нарушало привычного, размеренного течения жизни городка. Где теперь Каваси? В безопасности или ее тоже схватили?

– Сегодня утром я уже поговорил с начальницей почты, – как бы между прочим заметил Галлафер. – Она сказала, что уже давно не видела мистера Хокарта, он не приходит за своей корреспонденцией. Я наказал ей, чтобы она продолжала все хранить. Сказал, что, возможно, на какое-то время он уехал из города.

– И она поверила?

– Не думаю, – уверенно сказал Галлафер. – Она не стала мне возражать, но было видно, что сильно в этом сомневается. Повторила, что мистер Хокарт очень аккуратен, всегда вовремя приходил за своими письмами. – Галлафер откинулся на спинку стула. – и это только начало, Майк. Люди уже начинают интересоваться, задавать вопросы… Городок очень маленький, и ничто здесь не проходит незамеченным. Конечно, ни для кого здесь Хокарт не стал, скажем так, близким соседом. Но он был всегда приветлив и дружелюбен. У него были кое-какие дела в городе, и он появлялся здесь довольно часто. Время от времени заглядывал в бакалейную лавку за продуктами, захаживал в кафе и еще покупал скобянку -гвозди там всякие, инструменты и…

– Патроны? – догадался Майк.

– И немало. Еще все удивлялись, что он берет исключительно патроны для пистолета. Сам-то он объяснял, что тренируется в стрельбе, стреляет по мишеням.

– Вполне логично.

– Разумеется, и к тому же правдоподобно. Ведь каждому хотелось бы стрелять получше, чем он умеет. Потому что нет предела совершенству. – Галлафер посмотрел в окно. – Но как бы то ни было, народ все равно интересуется. Люди удивляются, что Эрика что-то долго не видно. Сейчас они еще гадают, где же он может быть. Скоро начнут говорить об этом вслух. А затем поинтересуются, кто ты такой и что тебе здесь нужно.

– Я к этому готов, – перебил его Майк.

– Вот как? Тогда, может, ты уже готов и к тому, что за этим последует? Люди будут искать взаимосвязь между твоим появлением и исчезновением Хокарта. Это их насторожит. Обычно вопросы задают в расчете на ответ, мне же нечего им сказать. Может быть, у тебя есть ответ?

– Я друг Эрика. Только и всего.

– Но если ты друг, то тогда почему не знаешь, где Эрик? – Галлафер в упор глядел на Майка. – Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду? В этом маленьком городишке все знают друг друга. Но тебя здесь не знает никто. Люди приняли Эрика, хотя и считали, что он занимается ерундой. Но все же это была его земля, его собственность, он был готов оплачивать все сполна. Они на его стороне.

Немного помолчав, Галлафер добавил:

– Вопросы уже начались. Неподалеку от Мексикан-Хэт, в магазине, какая-то женщина завела разговор об Эрике Хокарте. Интересовалась, где он. Говорила, что, возможно, он вместе с тобой отправился на свою гору. Уверяла, что единственный человек, который знает, где его искать, – это ты.

– Она так и сказала? – удивился Майк.

– Ага. Красивая женщина. Местные не знают, кто она и откуда, но утверждают, будто видели ее и раньше. Выглядела как женщина из города.

– Иден Фостер, – догадался Майк.

– Похоже. Мне кажется, кое-кто не намерен дожидаться, пока сомнения сами собой перерастут в подозрения. Кому-то хочется, чтобы это произошло как можно скорее.

Майк Раглан задумался. Вопрос Иден Фостер, без сомнения, будет многократно повторяться. Все это спланировано заранее. В результате всеобщая подозрительность будет нарастать. Иден Фостер не нужно было никого обвинять, достаточно было подкинуть несколько вопросов, способных пробудить в людях любопытство.

– Улавливаешь мысль? – тронул рукой Майка Галлафер. – Если я стану приводить им твои доводы, они просто упрячут меня в дурдом. И наверное, будут правы. – Сидя напротив, он пристально смотрел на Раглана. – Похоже, парень, тебя ждут неприятности. Так что, если имеешь какие-либо соображения на сей счет, тебе лучше поспешить.

Теперь уже Раглан знал наверняка: ему лучше уехать. Для начала съехать из местного мотеля, вернуться в Тамаррон и освободить там номер. Потом купить билет на самолет до Денвера, чтобы уже оттуда вылететь в Нью-Йорк.

В конце концов, кем был ему Эрик? Просто знакомым, одним из многих. Конечно, Майк не мог игнорировать тот факт, что Эрик попросил о помощи именно его. Ведь Хокарт был одинок. С другой стороны, никто не знает, каких врагов он успел нажить себе здесь. И разумеется, если Майк станет упорствовать в своих расследованиях, то рискует приобрести тех же самых врагов.

Он решительно встал из-за стола.

– Счастливо оставаться, Галлафер. – С этими словами Майк направился к двери.

– Ты едешь туда? – спросил полицейский.

– А что мне еще остается? Бросить все к чертовой матери и бежать, – обернувшись, бросил Майк. – Он верил мне. Кроме меня, никто не сможет ему помочь. Да и нет здесь больше никого.

– Почему же? Еще есть я, – обиделся Галлафер.

– Полицейский – лицо должностное, стоящее на страже интересов всего общества. Поэтому тебе лучше остаться здесь. К тому же мне может понадобиться помощь.

– Что ты имеешь в виду?

Раглан возвратился к столу и понизил голос:

– Галлафер, подумай еще вот о чем. А что, если однажды ночью «они» вздумают сами прорваться сюда? Городишко у вас маленький. «Они» знают, сколько вас, какая здесь связь. А что если «им» вздумается овладеть городом?

Галлафер недоуменно уставился на него:

– Послушай, у тебя и впрямь крыша поехала. На город-то зачем нападать?

– Я уверен, что ничего подобного не произойдет. Это просто предположение. И все же, много ли нужно, чтобы захватить спящий город?

– Во всяком случае, это не просто, – ответил Галлафер. – В этом городе ружье есть у каждого жителя. У большинства даже не одно, а два или три. Местные жители много охотятся. Так что они не только хорошо вооружены, но и знают, как и когда браться за оружие.

Раглан подошел к кассе, оплатил счет и вышел на залитую солнцем улицу. Галлафер последовал за ним.

– Черт возьми, Раглан… Зачем ты влез со своими дурацкими идеями? Теперь у меня душа не на месте.

– Сомневаюсь, что ты поверил во все это, потому что я сам еще не знаю, чему верить, а чему нет, – пытался успокоить его Майк. – Это просто догадки, предположения, вытекающие одно из другого. Если верить легенде, то выходит, анасази покинули Третий Мир, потому что он оказался во власти зла. Но какого такого зла? И что вообще считалось злом? Например, у ацтеков, майя и других индейских племен, обитавших к югу от этих мест, были приняты человеческие жертвоприношения. Дошедшие до нас Данные говорят о том, что ежегодно в жертву приносились тысячи людей. Может быть, злом следует считать именно это? Однако скорее всего нет. Потому что таков все-таки был религиозный обряд.

Галлафер и Майк стояли на тротуаре рядом с машиной последнего.

– Галлафер, я сам не знаю, чему верить, а чему нет. По натуре я убежденный скептик. И все же отлично понимаю, что мы не знаем еще очень многого. Мы только-только начинаем постигать этот мир, и, поверь, наши внуки будут смотреть на него совсем другими глазами. Они будут воспринимать как должное вещи, о которых сейчас мы даже не подозреваем. Мир меняется быстро. Когда я был еще подростком, существовало более сотни профессий и занятий, где можно было работать без образования. Теперь же положение кардинально изменилось. Мы живем уже даже не в мире машин. Наш сегодняшний мир – это мир компьютерной техники. Без образования почти невозможно приспособиться к новым условиям и легко оказаться не у дел. Так что остается одно из двух: или получить образование, или искать себе место где-нибудь на задворках этой жизни.

– Может быть и так, – согласился Галлафер.

– Ты ведь был на Меса-Верде, Галлафер. Их культура насчитывала по крайней мере тысячу лет. Те, кому довелось оказаться на Меса-Верде и увидеть руины, оставленные анасази, не только были потрясены их величием. Удовлетворив свое любопытство, они не могли не задаться вопросом, каковы же были верования этого племени. О чем думали эти люди? По данным раскопок мы можем уже создать довольно точное представление об их мире и теперь уже знаем, как они жили. Но как узнать, о чем они думали? Что они знали о других индейских племенах? Возможно, в те времена уже шла торговля и обмен идеями с племенами индейцев-моголлонов или хохокам. Очевидно, что узы торговли связывали племя анасази даже с некоторыми племенами из Центральной Америки. В развалинах были найдены мумифицированные попугаи и другие доказательства торгового обмена.

Было ли им что-либо известно о Строителях Курганов? Что они знали о восточных индейцах?И всегда ли восточные индейцы жили в тех местах, где с ними впервые столкнулись белые люди?

– Так, значит, ты едешь туда?

– Прямо сейчас. Вот только прикуплю в ближайшем магазине кое-что из еды – и сразу в путь.

– Знаешь, Раглан, ты там это, поосторожнее… И ради Бога, хоть ты-то не пропадай! С меня хватит объяснений по поводу того, куда подевался Хокарт!

Когда джип Раглана отъехал от тротуара, Галлафер все еще стоял на улице, провожая его взглядом. В зеркало заднего обзора Майк видел, как полицейский снял форменную фуражку, провел рукой по волосам, а затем, покачав головой, вновь скрылся за дверями кафе.

Всего через полчаса джип Майка Раглана уже ехал по шоссе, направляясь обратно в пустыню, к той самой горе. Шеф, устроившись на переднем сиденье, рядом с водителем, безмятежно посапывал.

Майк возвращался с тяжелым сердцем. Ему вовсе не хотелось оказаться там вновь.

Глава 17

Дорога была пустынна, и Майк прибавил газу. Ему очень хотелось как можно скорее свернуть с шоссе и углубиться в пустыню. Пока ничто не указывало на то, что его преследуют или за ним следят, однако вполне могло оказаться, что впереди на дороге или же в пустыне его уже дожидаются.

День выдался жарким и безветренным. В воздухе дрожала знойная пелена. Майк включил кондиционер, и Шеф попытался было свернуться калачиком, но ему было тесно. Он оказался слишком большим для маленького сиденья. Однако пес все же сумел кое-как устроиться, положив большую голову на колено к Майку. Раглану это не доставило особого удовольствия. Теперь ему было бы весьма затруднительно быстро выхватить пистолет. Поэтому он положил оружие у себя между ног – так было удобнее.

Поначалу вплотную к дороге подступали могучие кедры. Но вскоре деревья начали редеть и наконец исчезли вовсе, уступив место чахлому кустарнику и кактусам. Впереди показался автомобиль – домик на колесах. В его кабине сидели мужчина и женщина. Женщина была за рулем. Через несколько мгновений они скрылись за низким холмом слева от него.

Наконец поворот – едва заметная колея, оставленная автомобильными шинами. Сбросив скорость, Майк свернул с шоссе, которое по-прежнему оставалось пустынным. По проселку, на который он только что свернул, как будто в последнее время никто не проезжал. Он снова сбавил скорость: проложенная в пустыне колея изобиловала ухабами и поворотами.

Вдруг Шеф насторожился и, поднявшись, принялся следить за дорогой. Конечно, он не мог учуять что-либо при закрытых окнах и включенном кондиционере. И все же создавалось впечатление, будто пес знает, куда они держат путь. Не спуская глаз с колеи, Раглан продолжал размышлять о будоражащей его воображение проблеме. Если есть не один, а несколько путей, позволяющих попасть на Обратную Сторону, а по-видимому, так оно и есть, то где их искать?

Каваси упоминала о временных, внезапно открывающихся брешах, через которые можно совершить подобный переход. Ниша в киве была своего рода разновидностью окна, постоянно открытого для перехода. Или, может, ее сделали таковой? А где же тогда Другие?

Джонни оказался по другую сторону занавеса совершенно случайно. Но за все последующие годы он так и не смог найти пути назад.

Майк медленно въехал на вершину холма и не спеша огляделся. Он внимательно приглядывался к каждому кустику, каждому кедровому дереву, к каждой груде камней. Отважившись явиться сюда в одиночку, он, можно сказать, сам идет к «ним» в руки. Но это было единственное место, таившее в себе разгадку исчезновения Эрика. А возможно, оно прольет свет на его теперешнее положение.

Вокруг царила тишина. Обернувшись, Майк взглянул в ту сторону, откуда только что приехал. Дорога оставалась пустынной – узкая извилистая колея, петлявшая среди огромных валунов и скудных зарослей кустарника. На душе было неспокойно. Он беспрестанно оглядывался. Майк всегда безотчетно любил пустыни. Ему было по душе решительно все – необъятные просторы, мертвое безмолвие, редкие обитатели, ведущие друг с другом постоянную борьбу за выживание. Все живое, обитавшее в пустыне, сумело приспособиться к ее условиям: и к жаре, и к холоду, и к постоянной нехватке воды. Каждый изобрел свой способ сохранения влаги.

Майк снова завел мотор. Тронувшись с места, направил автомобиль вперед, то въезжая на пологие склоны, то спускаясь по крутым откосам.

Дальше к югу он издалека заприметил крутой склон Монитор-Меса. Гора Эрика возвышалась на ближнем берегу реки Сан-Хуан, притока Колорадо, Каньон был довольно глубоким. Некогда в нем существовал фьорд, так называемый Перевал Отцов. Именно здесь в 1776 году прошел отец Эскаланте в поисках пути на Монтерей. После постройки плотины в Глен-Каньоне и последовавшего затопления фьорда Перевалом больше не пользовались.

И до тех пор, пока семь столетий назад анасази не исчезли, это были их земли. Однако до наших дней дошло очень мало свидетельств присутствия здесь племени анасази. Быть может, им так же, как и ему сейчас, были не по душе эти края?

В каньоне сохранились развалины только двух скальных жилищ. Но до них еще оставалось несколько миль езды.

Наконец Майк подъехал к месту, где прежде уже оставлял машину. Осмотрев местность, он еще раз пришел к заключению, что к развалинам Эрика на автомобиле можно приблизиться еще на полмили. Развернув машину, он направил ее к небольшой кедровой рощице и въехал в густую тень деревьев. Повременив несколько мгновений, Майк заглушил мотор и стал вслушиваться в тишину. Затем, бесшумно открыв дверцу, ступил на землю. Шеф тут же по-деловому протопал мимо него…

– Ну, малыш, пойдем, – тихо позвал Майк, осторожно прикрыл дверцу машины и положил ключи в карман. Прихватив с собой несколько свертков, он направился к горе. Однако не успели они пройти и дюжины ярдов, как Шеф вдруг остановился как вкопанный. Раглан непроизвольно глянул на вершину горы – за выступом скалы, что, по плану, должна была стать частью жилища Эрика, угадывалось некое движение.

Что-то мелькнуло и тут же исчезло. Майк остановился. Действительно ли он что-то заметил или это просто игра воображения? Майк настороженно огляделся: ведь теперь он на вражеской территории.

Едва различимая тропа была сплошь усеяна камнями. И, продвигаясь вперед, ему приходилось смотреть больше себе под ноги, чем на развалины. Окрестный зловещий пейзаж вновь пробудил в его душе воспоминания. Впервые он приехал в эти края с приятелем-пиутом, с которым работал на руднике. Вспомнил он и о старом ковбое и его рассказе о якобы найденном им золоте. Так где же находилось это место?

На дне теперешнего озера Пауэлл? Или где-нибудь поближе? И тут Майку показалось, что он совсем недалек от цели. Нужно только еще раз взглянуть на старую карту. «Действуй быстро – и сразу же обратно, – наказывал ему старик ковбой. – А место то указано на карте».

Ощутив крайнее волнение, Раглан заторопился. Пес старался держаться рядом, однако время от времени забегал немного вперед.

Развалины были пустынны и безмолвны. С тех пор как Майк уехал отсюда, судя по всему, здесь никто больше не объявлялся. Отделавшись наконец от свертков, он тут же убрал продукты в небольшой походный ледник. Затем вместе с неотступно следовавшим за ним Шефом подошел к киве. Остановившись у самого края провала, Майк нерешительно заглянул вглубь…

«Окно» вроде бы оставалось прежним. Но Шеф все равно упорно не хотел подойти поближе, тихонько рычал и поскуливал. Так и не обнаружив вокруг никаких новых следов, Майк отправился обратно к хижине, по пути собирая топливо для костра.

На карте, что когда-то отдал ему старик ковбой, был указан путь на Обратную Сторону, к тому месту, где было спрятано золото.

Но вот только кто его спрятал? И когда? Майку не давало покоя множество вопросов. Старик еще предупреждал, что обитатели Обратной Стороны всегда узнают о проникновении чужаков сквозь занавес. Ему и самому едва удалось скрыться.

С тех пор прошло много лет. Но изменилось ли что-нибудь за истекшее время? Допустим, он найдет место, где старику удалось совершить переход на Обратную Сторону. Что тогда? Узнают ли они об этом? И как получилось, что золото оказалось бесхозным? Почему его не охраняли? Разве возможно такое – бесхозное золото? Скорее всего, тамошние правители попросту ничего не знали о его существовании.

А значит, это клад, оставленный каким-то другим народом, о котором ныне живущие на Обратной Стороне ничего не знают.

Вполне вероятно также, что это пустынная малонаселенная местность. И, перебравшись на Обратную Сторону, он рискует оказаться в глуши, далеко от Эрика, а следовательно, ничем не сможет ему помочь.

Майк Раглан не спеша сложил из собранных веток костер, но разжигать огонь не стал. Потом. Пока было еще и так достаточно светло. Ему хотелось еще раз все обдумать.

Каковы «их» познания? Что «они» знают о нашем мире и его законах? Насколько разбираются в нашей технике? Человек, сидевший за рулем автофургона, умел водить машину. И Иден Фостер тоже знала, как нужно жить среди нас. Как часто ей приходится общаться с «ними»?

Насколько та культура ближе ей, чем наша, теперешняя?

И стоит ли попытаться обратить ее в свою веру сделать своим союзником?

Конечно, Майк сильно сомневался в успехе. Но подумать над этим следовало. И тут ему в голову пришла мысль: а что, если Иден Фостер и есть одна из тех Ядовитых Женщин?

Майк снова вышел за порог. Солнце медленно спускалось за горизонт, и он не мог отвести взгляда от залитых солнечным светом величественных каменных склонов Ничейной горы. Он убеждал себя, что это самая обыкновенная столовая гора. Такая же, как все остальные в округе. И все же воспоминание о необычном зареве над ней не шло у него из головы. И те странные существа, с которыми он столкнулся той ночью… Кто они? Индейцы, выбравшиеся на природу, чтобы исполнить неизвестный ему ритуал?

Ведь именно здесь, неподалеку от этой самой горы, старый ковбой обнаружил ход в другой мир. Неподалеку, но где именно? Майк попробовал восстановить в памяти карту, подаренную стариком. На ней точно была обозначена река Сан-Хуан. Но на каком берегу находился потайной путь?

В бумагах Эрика Майк отыскал чистый лист и принялся по памяти воспроизводить на нем карту. Сама карта осталась в его номере, в мотеле Тамаррона. Отправляясь сюда, Майк почему-то не подумал, что она может понадобиться.

Река, гора Навахо, Лунная Заводь – это он помнил. Критически осмотрев объекты, уже обозначенные на самодельной карте, он добавил к западу от Ничейной горы еще одну гору гораздо большей величины. Отложив карандаш, Майк опять вышел наружу. Шеф не отходил от него ни на шаг.

– Нам нужно быть начеку, – тихо сказал Майк. – Мы с тобой, пес, еще сами не знаем, на что идем.

Над пустыней сгущались сумерки, и глубокие складки теней уже темнели на склонах Ничейной горы. Над горой Навахо все еще полыхала корона золотисто-алого заката. Золотистый цвет понемногу бледнел, алый еще держался. Ни единый шорох не нарушал величественного безмолвия. Вокруг не было ничего подозрительного. И все же Раглан вдруг быстро обернулся и стал озираться.

– Э, Майк, ты уже начал дергаться, – сказал он с укором сам себе.

Вернувшись под навес, сооруженный над древними развалинами, он развел костер. Шеф, как всегда, был рядом. Задрав голову, он нюхал воздух…

Ночь выдалась прохладной. Такой, собственно говоря, и должна быть ночь в пустыне. Уже зажглась Венера. Немного подумав, Майк обозначил на своей карте еще одну гору – это была гора Майка.

Он подбросил дров в костер, распечатал коробку с крекерами, один бросил Шефу. Ловко поймав печенье на лету, пес выглядел вполне довольным.

Деревья. Старик упоминал о деревьях. Раглан с сомнением покачал головой. В этой-то пустыне? Вообще-то здесь росли кедры, и как будто немало, но вот других деревьев ему не попадалось. Хотя в ту ночь, когда Майк ехал вдоль русла пересохшей реки на встречу с Эриком, он видел несколько хилых тополей. Однако старик ковбой упоминал о больших тенистых зарослях.

В каньоне сохранилась пара пещер, которые в свое время анасази приспособили под зернохранилища. Нужно будет сходить туда на разведку.

У края полуразрушенной стены Майк расстелил свой спальный мешок. Здесь он в безопасности. К нему никто не сможет подобраться – никто из смертных, по крайней мере.

Никто из смертных? Что он хотел сказать? Кого он ожидал? Спать не хотелось. И он удрученно смотрел на просторы пустыни. На видневшиеся вдали очертания горы Навахо. В том-то и дело: он сам не знает, чего ждать от затеянного предприятия. Он совсем не хотел подобных приключений. Но ведь Эрик надеялся на него. Откажись Майк Раглан от своей затеи, и Эрик будет брошен на произвол судьбы. А что он сможет сделать в одиночку?

Это, конечно, полностью зависело бы от ситуации и способностей Эрика. Это был человек в высшей степени образованный, с богатым воображением и способностью убеждать. Несомненно, многое зависело и от людей, с которыми ему пришлось бы иметь дело.

На каком языке они говорят? Каков их культурный уровень? Ведь часто бывает, что люди говорят на одном и том же языке, имея в виду совершенно разные вещи.

Майк снова вспомнил Иден Фостер, подумал о девушке-навахо, ее прислуге. Он помнил, как та девушка смотрела ему прямо в глаза. Но этот взгляд не имел ничего общего с банальным флиртом. Она, наверное, таким образом пыталась предупредить его? Или, может быть, оценивала его способность противостоять «им»? Смышленая девушка, сказал о ней Галлафер. Обязательно нужно поговорить с ней один на один, не на глазах у Иден Фостер.

Раглан принялся варить кофе и, дожидаясь, пока закипит вода, съел еще пару крекеров. Время от времени он подбрасывал щепки в костер, заставляя языки пламени плясать веселее.

В прежние золотые времена племя занимало территорию площадью более чем в сорок тысяч квадратных миль. Его люди расселись на землях, относящихся ныне к штатам Аризона, Нью-Мексико, Юта и Колорадо. Повсюду остались руины их жилищ. Многие дошли до наших дней в виде груд каменных обломков, другие же в виде полуразрушенных стен на которых еще заметна каменная резьба, говорящая об архитектурных познаниях и строительных навыках их создателей.

Изучением подобных руин стали заниматься сравнительно недавно. Но ведь и сама археология как наука сложилась лишь немногим более сотни лет назад. И довольно долгое время оставалась теорией. Сначала нужно было научиться производить раскопки определять возраст открываемых слоев и обнаруженных находок. Научиться, что тоже немаловажно, как сохранить найденное…

Все это было весьма нелегко. И тогда и теперь наука страдала и страдает от предвзятости мнений, субъективизма, от разного рода попыток превратить открытия в догму. Существует мнение, что именно повсеместное развитие земледелия стало причиной последующих важнейших перемен. Действительно, сделанные в ходе раскопок в Пещере Летучих Мышей открытия показали, что земледелие намного опередило возникновение гончарного ремесла. Для общины, ведущей оседлый образ жизни, неурожай вполне мог обернуться настоящей катастрофой. Ученые предполагают, что земледелие и в самом деле отодвинуло даже охоту на второй план. Но вот племя шайенов не сделало сельскохозяйственные работы главным своим занятием. Их основным промыслом оставалась охота. Несомненно, причиной тому мог послужить и своего рода «демографический взрыв» среди популяции буйволов. Как бы то ни было, охота обеспечивала людям стабильное пополнение съестных запасов, была для них в равной степени и спортом и трудом.

Майк налил себе кофе и оглянулся. Кругом темнота. В небе над Ничейной горой зажглись звезды, но прежние ли это звезды?

Он тряхнул головой, стараясь отогнать тревожные мысли. Не хватало еще воображать себе разную чертовщину на пустом месте! Каваси сказала, что эта гора напоминает ей то, что она видела на Обратной Стороне. Но разве может что-нибудь существовать в двух мирах одновременно?

Неожиданно он услышал за спиной чьи-то приближающиеся шаги. На границе круга, очерченного огнем костра, остановилась человеческая фигура. Это был Галлафер.

– Я подумал, что тебе будет скучно здесь в одиночестве, – сказал он.

И тогда Раглану вдруг пришла мысль: а что, собственно говоря, он знает о Галлафере?

Глава 18

Полицейский пододвинул к себе походный стул.

– Все беспокоился, как ты тут, – сказал он, усаживаясь, – и решил, что нам нужно еще поговорить кое о чем. Вообще-то я не любитель много говорить. Но иногда, обдумав и проанализировав все аспекты проблемы, бывает необходимо еще что-то прояснить.

Раглан промолчал. Он думал о Галлафере и о том каким образом тот здесь появился. Неужели увлеченный своими мыслями, он не слышал, как подъехал и остановился автомобиль? Или, может, машина Галлафера движется совершенно бесшумно? Или вместо машины полицейский воспользовался какими-то иными средствами передвижения?

И все же, несмотря на все свои подозрения, Майк доверял Галлаферу. Этот человек ему положительно нравился, тем более что был настроен к Майку вполне дружелюбно. Полицейский, безусловно, стремился разобраться в ситуации, но в то же время оставался беспристрастным в своем отношении к происходящему. Наверное, так оно и должно было быть.

– Чтобы как следует понять суть возникшей проблемы, существуют два пути, – начал Галлафер. – Мы можем оценить происходящее с логической точки зрения. Предположим, похищение или убийство совершено с целью получения выкупа. Тогда все ясно и логично. Или же мы должны принять эту вашу идею об ином мире. И посмотреть, куда заведут нас такие рассуждения.

– До настоящего момента мы только и делали, что этим занимались, – перебил его Майк.

– Правильно. – Галлафер сунул в огонь сухую ветку. – У меня уже имеется парочка запросов насчет Хокарта. С Востока. До недавнего времени он регулярно звонил к себе в офис, но вот уже некоторое время не подает признаков жизни.

Они сидели молча, прислушиваясь. Опустив голову на лапы, пес лежал рядом. Казалось, он дремал. Однако все время настороженно поводил ушами.

– Если в самое ближайшее время Хокарт не объявится, на нас обрушится лавина запросов. Этот парень, похоже, оказался слишком важной персоной. Вчера, когда меня не было в офисе, звонили от губернатора. Сказали, что губернатор хотел о чем-то переговорить с Эриком Хокартом. Спрашивали, не сможет ли он перезвонить при первой же возможности. Необходимо разыскать его, Майк. И как можно быстрее. С минуты на минуту тайное станет явным.

– А Иден Фостер известно об этом?

– Сегодня я специально заезжал к ней ненадолго. Она всегда проявляет большой интерес к тому, чем я занимаюсь. Ну вот, сегодня я и сказал, что в данный момент занимаюсь поисками пропавшего без вести человека. Но если мне не удастся его разыскать, сюда приедут совсем другие люди и немедленно начнут прочесывать округу. Прежде всего, конечно, они обследуют лагерь, разбитый Хокартом на вершине горы, и эту его киву.

– И как же Иден отнеслась к этому? Сказала что-нибудь? – поинтересовался Майк.

– Не так чтобы слишком, но я заметил, что она была взволнована, – ответил Галлафер. – Проявляла нетерпение: все допытывалась у меня, отчего это Хокарта считают здесь важной птицей, кто он такой. На что я ей ответил, что для государства важна судьба каждого гражданина. И уж ей-то это должно быть известно лучше, чем другим. Что же касается Хокарта, то ему приходилось работать с очень высокопоставленными людьми. И многие его очень ценят. Еще я сказал ей, что они ни за что не прекратят поисков, пока не будут исчерпаны решительно все средства.

– А обо мне она ничего не говорила? – нерешительно спросил Майк.

– Я как раз подошел к этому. – Галлафер усмехнулся. – В первый раз за все время я видел, чтоб Иден так настойчиво интересовалась кем-то. Обычно, помимо бизнеса или социальных мероприятий, ее ничто не волновало. А тут она спросила у меня, женат ли ты…

– Может, для того, чтобы выяснить, хватится ли кто-нибудь, если я вдруг исчезну, – предположил Майк.

– О нет. Не тот случай, – уверенно возразил полицейский. – У нее, похоже, имеется личная заинтересованность на твой счет.

Раглан отнесся к этой идее скептически. Иден Фостер, бесспорно, была привлекательной женщиной. И не было бы ничего удивительного, если бы она проявляла интерес к мужчинам. Но Майк очень сомневался, что интерес к нему был такого рода. Так или примерно так он и сказал об этом Галлаферу.

Но полицейский категорически не согласился с подобной точкой зрения.

– Поверь мне, а уж я-то разбираюсь в женщинах, она точно запала на тебя, – убежденно сказал он.

Слегка смутившись, Раглан взглянул через зияющий дверной проем вдаль. Туда, где по другую сторону обрыва темнела громада Ничейной горы.

– В женщинах я тоже немного разбираюсь, – проговорил он вслух, – и мой опыт подсказывает, что Иден Фостер как раз из таких, с кем вообще не стоит связываться. Она не глупа. Это волевая женщина, которая вряд ли потерпит, чтобы ею командовали. У меня сложилось впечатление, что Иден Фостер и в интеллектуальном, и в личностном плане своего рода невозвращенка.

– Невозвращенка?

– Предположим, что наши соображения полностью оправдаются. Она в самом деле является «их» агентом, а ее дом служит своего рода наблюдательным постом для этих, с Обратной Стороны. Мне кажется, что ей здесь понравилось. И хотя она никогда не сможет стать одной из нас, жизнь здесь привлекает ее больше, чем там, откуда она пришла. Однако она не станет выдавать «их». Понимаешь, Иден оказалась в той же ситуации, что и русские, попавшие к нам или в Европу. Они начинают наслаждаться жизнью и вовсе не горят желанием возвращаться обратно. Здесь они получают доступ ко всему, чего не могут позволить себе на родине. К тому же они начинают чувствовать себя свободными от множества прежних условностей.

Галлафер молчал, раздумывая над только что услышанным.

Ночь выдалась холодной, было зябко. Шеф, потянувшись, побрел на улицу.

– Меня беспокоит, – сказал Раглан, – что мы не знаем «их» возможностей. Правда, и «они» не имеют представления о наших.

– И все же о нас они знают, черт возьми, куда больше, чем мы о них, – возразил Галлафер. – Иден Фостер постоянно находится здесь. Все это время она заводила знакомства, прислушивалась к разговорам, читала – иными словами, занималась разведкой. Мы же не только не располагаем никакой информацией о них, но даже сами толком не знаем, что это за такая Обратная Сторона.

Раглану было не по себе. Кива находилась совсем рядом, буквально у них под боком, и «окно» в другой мир, как бы он там ни назывался, было весьма неприятным фактором. Где-то там, по Ту Сторону, томился в неволе Эрик Хокарт. Те, кто удерживал его там, должно быть, что-то знали о нашем мире.

И все же насколько им удалось постичь его? Отражают ли глубину их познаний суждения Иден Фостер о нашем мире? Насколько внимательно относятся к ее донесениям, если, разумеется, таковые имели место?

Одному народу всегда бывает трудно понять другой. Особенно если культурное наследие одного из них отличается от наследия другого самым кардинальным образом. Если бы знать больше, как жили анасази, о чем думали. Сохранилось множество вещественных доказательств их существования. Запросто можно увидеть воздвигнутые ими строения, начиная от землянок и кончая целыми дворцами, вырубленными в скалах. I До наших дней дошли кое-какие предметы обихода, глиняная утварь, инструменты и оружие. Но кто возьмет на себя смелость предположить, о чем они думали, возделывая кукурузу на своих полях? Что предопределяло их существование?

– У тебя есть нож? – прервал его размышления Галлафер. – Иногда бывает полезно иметь при себе нож…

– И это тоже имеется, – откликнулся Майк.

Галлафер пристально взглянул на него и как-то криво усмехнулся:

– Знаешь, иногда мне начинает казаться, что следовало бы тебя проверить, что ты там понабрал с собой…

– Тогда бы я ужасно обиделся, – заметил Раглан. – И возможно, просто убрался бы отсюда восвояси, оставив тебя наедине с приятелями Оттуда. Тебе представилась бы блестящая возможность бороться с ними в одиночку.

Шеф вернулся по крыше и теперь растянулся на полу У входа.

– Но что бы ты ни взял Туда, – миролюбиво сказал Галлафер, – очевидно, все будет весьма кстати. Твои шансы на успех могут возрасти, если, оказавшись там, тебе удастся связаться со старым ковбоем. С этим самым Джонни. Конечно, старик может не знать, как нужно действовать в тех условиях. Например, у нас здесь полно иностранцев и всяких путешественников, но обычно мы не обращаем на них особого внимания. А вот в таком месте, как Там… Что ты Там будешь есть, к примеру? Есть ли Там специально отведенные для еды места? Какие вопросы ты будешь задавать? Ты ведь не знаешь ничего – ни названий предметов, ни куда податься, чтобы что-нибудь выяснить.

Раглан согласно кивнул, а затем добавил:

– Источником существования для скальных жителей было сельское хозяйство. Хопи успешно занимаются земледелием в засушливых условиях, и у индейцев-хохокам существовала обширная сеть ирригационных каналов. Так что если за это время не произошло никаких кардинальных перемен, то анасази продолжали развивать ирригационную цивилизацию. Отсюда следует, что власть правителей у них должна быть весьма жесткой. Кто-то ведь должен держать в своих руках контроль над водой, следить, чтобы она распределялась должным образом. Все это само по себе уже наделяет большими полномочиями.

– А что же это за зло, о котором они говорят? По их словам, Третий Мир был воплощением зла.

– Я знаю об этом не больше твоего. Остается только Догадываться. Принятые в нашем обществе концепции зла являются результатами иудейско-христианской этики. В то же время их представления о зле могут оказаться совершенно иными. Так, майя и ацтеки, которых можно считать племенами, родственными этой народности, оправдывали человеческие жертвоприношения. Так что, перейдя на Ту Сторону, в одночасье можно угодить на жертвенный алтарь.

– Это уже твои проблемы, Раглан. У меня здесь своих дел по горло, – усмехнулся полицейский.

Забравшись в спальные мешки, Майк Раглан и Галлафер наконец расположились на ночлег. Однако еще довольно долго Майк лежал не смыкая глаз. Сон никак не шел. Он прислушивался к тишине и думал. Ночь выдалась безветренной и холодной. Снаружи не доносилось ни звука. Но Майк слышал, как Шеф время от времени вдруг начинает глухо рычать. Правда, рычал он не поднимаясь, во сне. Следовательно, поблизости не было никакой опасности.

На рассвете Майк, выбравшись из своего спального мешка, занялся приготовлением кофе. В это время с улицы в хижину вошел Галлафер.

– Решил осмотреться на местности, – пояснил он. – И на киву тоже взглянул.

– Ты успел больше меня, – сказал Майк. -Я старался держаться подальше от того места.

– И ничего-то через то «окно» не видно, – продолжал Галлафер. – Может быть, там и есть что-нибудь, у самого края скалы.

– Пес проходил сквозь это «окно». Очевидно, Эрик тоже. – Раглан немного помолчал. – Послушай, Галлафер, а ты хорошо знаешь эти места? Нет ли здесь поблизости каньона, заросшего деревьями?

– Ты что, шутишь? – удивился полицейский. – Здесь вообще ничего не растет. Разве что кое-где редкие кедры да несколько тополей на дне пересохшего русла.

– Понимаешь, какое дело: если через «окно» в киве действительно открывается путь на Обратную Сторону. – рассуждал Майк, – то воспользоваться им означает попасть к «ним» прямо в руки. Но однажды мне довелось услышать, что существуют и другие подобные переходы. И один из них находится как раз в каньоне, где растет много деревьев. Я собираюсь разыскать именно это место.

– Мне нужно возвращаться обратно в город. – Галлафер взял в руки кофейник. – Ради Бога, будь осторожнее. Не хватает только, чтобы на моем участке еще кто-нибудь пропал без вести.

Они пили кофе и разговаривали, затем Галлафер поднялся и направился к своему джипу. У машины он ненадолго задержался, в нерешительности обернулся и посмотрел назад. Казалось, ему не хотелось уезжать. Наконец полицейский сел в машину и, развернувшись, направил джип в сторону шоссе.

Раглан провожал его глазами, прислушиваясь к удаляющемуся звуку мотора. И когда звуки машины стихли, снова вернулся в хижину. Собрав все необходимое в небольшой вещевой мешок, Майк еще раз проверил оружие и подозвал Шефа:

– Идем, малыш, пройдемся немного.

На старой холщовой карте Ничейная гора была изображена в виде огромного указующего перста. На что она указывала?

Дорога была не из легких, но Майк не спешил. Ногам было удобно – он надел туристские ботинки. Обогнув один из красных каменных куполов, Майк начал спускаться в овраг. Продвигаться вперед приходилось крайне осторожно. Все вокруг было усеяно острыми камнями. Огромные каменные глыбы лишь на первый взгляд казались несокрушимыми. Однако стоило лишь споткнуться или посильнее опереться на такой камень, как он тут же разваливался, превращаясь в огромную кучу щебня.

«Дырой» на западном жаргоне может называться любая впадина, низина или даже каньон. Это место тоже до некоторой степени подходило под подобное определение. Несколько раз Майк останавливался, чтобы оглядеться по сторонам, выбрать дальнейший путь, а заодно и лишний раз убедиться, что за ним никто не следит.

Поблизости Майк не увидел ни одной живой души – лишь одинокий орел парил высоко в небе, да ящерица юркнула в тень какого-то кустарника. Мир безмолвия нарушали лишь звуки его собственных шагов.

На противоположном берегу реки возвышалась Ничейная гора. Огромная, зловещая, таинственная. Майк продолжал спускаться по коварному песчаному склону. Каждый его неверный шаг мог стать роковым. Оказаться в этой глуши со сломанной ногой было равнозначно смерти. Задержавшись у зарослей можжевельника, он сорвал лист, растер его между пальцами и с наслаждением вдыхал его терпкий запах, слушая пение птицы-крапивника. Передохнув пару минут, Майк двинулся дальше. Преданный Шеф то шел следом за ним, то забегал далеко вперед. На глаза Майку стали чаще попадаться пробивавшиеся из-под земли ярко-зеленые островки растительности. Это указывало на близость воды. Через час утомительного пути наконец показались деревья.

Значит, они все-таки росли здесь! Это уже обнадеживало. Но когда Майк добрался наконец до края каньона, то оказалось, что пути вниз нет. Стена каньона образовывала большой выступ. Идти дальше означало бы верную гибель. Еще целый час бродил Майк вдоль обрыва. Он пытался найти какую-нибудь трещину в каменном склоне, место, где можно было бы спуститься вниз. Но все было безрезультатно.

Время от времени он поглядывал вниз на деревья. И ему чудилось, что он видит там блеск воды. В конце концов, расположившись под каменным навесом, Майк развел костер и приготовился заночевать в этом месте. Крона внушительных размеров кедра скрывала от посторонних взглядов огонек его костра. Хотя, конечно, его отблески на гранитной стене могли быть заметны.

На земле валялось много сухих веток, в основном кедровых. Очевидно, их смыло с самого верха склона. И Майк насобирал их столько, чтобы хватило на всю ночь.

Округу огласил жалобный вой койота. Было слышно, как где-то вдруг сорвался со склона отколовшийся от скалы камень. Он летел вниз, на дно каньона, стукаясь обо все попадавшиеся ему на пути каменные выступы. Самый обычный камешек. Самое рядовое событие среди бесконечных перемен, над которыми вечно трудятся мороз, дождь, солнце и ветер. Разведенный Майком костерок был совсем крошечным. Запах кедрового дыма был необычайно приятен, и Майк вспомнил, что во многих странах мира этот дым используется при священных церемониях. Он не стал ложиться, а, закутавшись в одеяло, лишь прислонился спиной к каменной стене позади себя. Временами он начинал засыпать, но тут же пробуждался, подкидывал сучьев в огонь и снова дремал.

Ночь шла на убыль. Взошла луна. Ее свет залил каньон призрачным сиянием. На вершинах, обрамлявших каньон, залегли густые тени. Он и сам однажды видел, как знахарь окуривал старейшин племени с помощью крыла орла, чтобы дать им очищение перед важным советом.

Майк бросил в огонь кусок кедровой коры. Затем, потянувшись было к костру, вдруг замер в той позе, в какой застал его странный звук, какой-то тихий шорох, чуждый безмолвию ночи. Шеф тоже учуял что-то неладное.

Там, на вершине склона узкого каньона, под покровом ночной темноты происходило какое-то движение.

И это был не треск камнепада и не шелест ветерка, пробирающегося сквозь заросли можжевельника. Звук издавало нечто живое…

Живое? По крайней мере, оно было способно передвигаться. Итак, это нечто подбиралось все ближе. Двигалось осторожно, но целенаправленно, стараясь как можно меньше шуметь.

Майк затаился, прижавшись спиной к каменной стене. Разглядеть его в темноте было не просто: костер мерцал в нескольких футах, над каменной пещерой нависала тень огромного кедра. Из своего укрытия Майку была видна одна-единственная звезда, висевшая в небе над скальным гребнем напротив.

Койоты умолкли. Ночь была ясная. Рука под одеялом крепко сжала рукоятку пистолета. Но может ли пригодиться это оружие в борьбе с призраком? Хотя, с другой стороны, можно ли услышать шаги призрака? Тем временем нечто подошло поближе, цепляясь попутно за ветки кустарника, и остановилось – теперь оно, очевидно, присматривалось, вглядывалось в темноту, пытаясь отыскать Майка. Огонек костерка мешал ему. Майк буквально вжался в скалу. Одной рукой он придерживал край одеяла, другая же крепко сжимала пистолет.

Глава 19

– Можно мне говорить? – Голос был тихим и довольно приятным.

Выждав несколько секунд, Раглан сказал:

– Подойди поближе к огню. Иди осторожно.

Это был высокий человек с сутулыми, худыми плечами. На голове возвышался небольшой, плотно сидевший тюрбан, а одеяние напоминало балахон, собранный у талии широким кожаным поясом. Ноги пришельца были обуты в мокасины на жесткой подошве. Оружия при нем не было. По крайней мере, Раглан сразу его не заметил.

– Присаживайся, – пригласил Майк. Но, увидев, что это предложение озадачило гостя, повторил: – Сядь! – При этом указал на место у костра, но так, чтобы визитер оказался точно напротив него.

Человек сел, поджав по-турецки ноги, и снова посмотрел на Раглана. Экзотический наряд незнакомца совершенно не удивил Майка Раглана. В шестидесятых годах ему самому довелось пережить период хиппи, после чего уже ничто не могло привести его в изумление.

– А теперь говори, – разрешил Раглан.

– Ты что-то ищешь? – спросил человек.

– А разве только я один? – вопросом на вопрос ответил Майк.

Незнакомец улыбнулся, обнажив белые, на редкость ровные зубы.

– Ты прав. Наш удел – искать. – Улыбка исчезла с его лица так же неожиданно, как и появилась. – Кое-кто из нас живет этим. Но это очень опасный путь.

После минутной паузы он снова подал голос. Говорил медленно, будто с трудом подбирая слова:

– Я думаю, ты живешь не здесь. И там, где ты живешь, – очень хорошее место. Я думаю, что тебе лучше уйти туда.

Раглан все еще сжимал в руке под одеялом пистолет. Он пока не мог понять, догадывается ли его собеседник о том, что он вооружен.

– Я потерял друга. И ищу его, – объяснил Майк.

– Его здесь нет. Ты не найдешь его, – резко сказал пришелец. – А если будешь искать, то тоже попадешь туда, где сейчас он. – Незнакомец немного помолчал. – Я стараюсь быть другом.

– Но если ты мне друг, то приведи сюда Эрика Хокарта, и я увижу, что ты на самом деле мой друг. – Майкл говорил медленно, заметив, что его собеседнику трудно правильно подбирать слова. – Если он не придет, я буду продолжать поиски. Не найду его я – придут другие люди, много людей. И тогда они найдут его, а также и все остальное. Они раскроют все тайны.

– Так не должно быть, – с угрозой в голосе сказал гость.

– Извини, приятель, но так будет. Наши сразу же пойдут к киве на той горе. Пройдут через «окно». Найдут Эрика Хокарта.

– Тогда начнется сражение, – еще более жестко повторил человек.

Раглан пожал плечами:

– Они будут готовы и к этому тоже. Придут многие. Сначала – полиция, а потом – армия. Много, очень много людей с оружием и машинами. И их ничто не остановит.

Странный собеседник недоверчиво покачал головой и снова улыбнулся. На этот раз его улыбка была не столь искренней.

– Ты говоришь неправду. Вас мало. Вы слабые.

– Кто тебе такое сказал? – возмутился Майк. – Нас много, и мы сильны. И там, где появляется мой народ, все меняется раз и навсегда. Часто именно это ставится нам в вину. Но мы все равно не привыкли признавать свои ошибки.

Раглан был озадачен. Незнакомец производил впечатление неглупого человека. И судя по всему, не испытывал желания нарваться на неприятности. Но ведь он мог быть не один. А вдруг там, в темноте, притаился еще кто-нибудь? И поэтому, беседуя с незнакомцем, Раглан не позволял себе расслабляться, был все время начеку. Ситуация складывалась неоднозначная. Этот человек будто пытался предостеречь Майка, хотел предотвратить беду.

– Давным-давно, – снова заговорил Раглан, – когда мой народ впервые пришел в эту страну, лишь немногие отваживались отправиться на Запад. Индейцы, которых они встречали на своем пути, презирали этих людей. Индейцы считали их слабыми, неумелыми. По большей части местным племенам попадались разрозненные группки белых людей или торговцы-одиночки, которые скупали шкуры. Индейцам это было странно. Что это за беспомощные люди, если не могут сами добыть этот мех? Индейцы не знали тогда, что в восточных землях живут миллионы людей. То же самое и с вами. Вам довелось увидеть лишь немногих из нас. И вы не имеете никакого представления, сколько нас на самом деле.

Вам ничего не известно о присущей нам неутолимой жажде познания, о нашей тяге к расследованиям, исследованиям, открытиям. Никакие преграды не остановят мой народ. Недра того места где ты живешь, наверняка богаты различными полезными ископаемыми, за разработку которых мы могли бы взяться. Возможно, у вас есть и лес. Короче, весьма вероятно, что вы богаты тем, в чем нуждается наша цивилизация. Поэтому ничто и никто не сможет нас заставить остановиться. Несмотря на все препятствия, мы сделаем то, что должны сделать.

У вас нет выхода. Верните нам Эрика Хокарта, и мы замуруем нишу в киве и не станем вам докучать.

– Это невозможно, – выслушав внимательно Майка, ответил гость. – Это зависит не от меня. Я никто – просто человек. И меня никто не станет слушать. Уходи, – добавил он, – и больше не возвращайся. «Окно в киве – моя ошибка. Я хотел открыть этот путь.

– Ты? – удивился Майк.

– Древние письмена рассказали мне о киве, ведущей в ваш мир. Потому что я – Хранитель Архивов. Много интересных сведений попадает ко мне в руки. В Чертогах Шибальбы огромные Архивы, но о них никто не вспоминает. Они написаны на древнем языке. Сейчас уже на нем никто не может говорить. А я переписал древние письмена на твоем языке.

– По-английски? Но для чего? – еще больше удивился Майк.

– Твой язык понимают лишь несколько человек моего круга, а открытое мной сокровенное знание не для людей. – Он запнулся. – И даже не для Господ.

– А я думал, что главный у вас Рука.

Пришелец уставился на Раглана:

– Ты знаешь о Руке? Но откуда ты узнал?

Не желая выдавать Каваси, Майк соврал:

– У нас тоже есть свои архивы.

– Неправда! Вы ничего не можете знать о нас, с волнением заговорил гость. – Потому что никто из тех, кто попадал к нам из вашего мира, не возвращался обратно!

– Ты уверен? Даже много-много лет назад этого не могло случиться?

Немного поколебавшись, незнакомец признался:

– В Архивах об этом ничего не сказано.

– А ты полностью их изучил?

– На это уйдут многие годы, а я только начинаю…

– Тогда ты ничего не можешь знать наверняка. Тебе известно только общепринятое мнение. А человек ученый ничего не должен принимать на веру. Сначала он должен задаться вопросом, исследовать его, изучить, а уже потом строить предположения.

Странный незнакомец в раздумье молчал. Раглан подбросил несколько сухих веток в свой маленький костер.

– Я сказал тебе правду, – заговорил наконец его собеседник. – Ты должен уходить. Тот, кого ты ищешь, доставлен к Руке. И Рука избавится от него, как только сочтет это необходимым. Никто не смеет перечить Руке.

– Совсем никто? А последователи Того-Кто-Обладал-Волшебством?

Некоторое время незнакомец молча разглядывал Раглана. Затем медленно покачал головой:

– Это только легенда. Такого человека никогда не было. А значит, не может быть никаких последователей.

Языки пламени костра плясали на ветру. Двое мужчин молчали, глядя на огонь.

– Да, для всех было бы лучше, если бы кива продолжала оставаться закрытой, – тихо проговорил Раглан. – Но сейчас уже ничто не может предотвратить последствий твоей затеи. – Немного помолчав, он добавил: – Наши легенды называют ваш мир миром зла. Что это за зло?

Незнакомец, избегая встречаться взглядом с Рагланом, попытался перевести разговор на другую тему. Сделав широкий жест, он спросил:

– Что это за место?

– Это пустынный район, – ответил Майк. – Река, что протекает в той стороне, называется Сан-Хуан. Это испанское название, потому что, когда сюда пришли испанцы, они и дали всему на этой земле свои имена.

– У вас есть города?

– И очень большие, но они далеко отсюда. До ближайшего, наверное, не меньше сотни миль. Но есть здесь города и поменьше, и в них живут люди. Во все города ведут дороги.

Шеф, до этого мирно лежавший, слегка пошевелился, незнакомец испуганно встрепенулся и стал подниматься с земли.

– Не бойся, – успокоил его Раглан. – Это моя собака.

Незнакомец с опаской покосился на Шефа, которого было почти не видно в тени, отбрасываемой кедром.

– Разговоры о прошлом и настоящем культур можно оставить и на потом, – сказал Майк. – Теперь же мы должны поговорить об Эрике Хокарте. Ты сказал, что он пленник Руки, значит, мы должны пойти и поговорить с этим вашим Рукой.

– Ты сам не знаешь, что говоришь. Этого сделать нельзя.

– Ты можешь проводить меня к нему?

– Это невозможно. Ты не понимаешь. Никто не может войти к Руке. Мои волосы скоро совсем поседеют от старости, а я до сих пор ни разу не видел его… Моя жизнь проходит средидревних плит с письменами. Я их Хранитель, и мало кто из наших людей знает или хотя бы догадывается об их существовании. В давние времена наши правители приходили туда за знаниями, но с тех пор сменилось уже несколько поколений. Когда-то те, кого называли Хранителями Слова, собирались и на Совет, но только те времена уже давно прошли. Возможно, Рука даже не помнит о рукописях и их Хранителе. Даже его стражники, Варанели, проходят мимо меня, не замечая.

Из этого разговора Раглану удалось кое-что уяснить. Выходит, что Архивы, о которых идет речь, были собраны еще в незапамятные времена, задолго до Исхода, когда кое-кто, убоявшись надвигающегося зла, нашел убежище по Другую Сторону незримого занавеса. Более тысячи лет прожили они в новом мире, пока засуха и непрекращающиеся набеги врагов не вынудили их вернуться обратно. За целое тысячелетие умерла и память о тех ужасах, от которых пришлось бежать их предкам. Но кое-кто все же помнил об этом и отказался возвращаться. Те, кто остались, растворились среди других племен.

Беглецы испокон веку занимались земледелием. Очень немного людей, считавшихся мудрецами, пошли с ними, ведь об их мире этим людям было известно так мало.

Раглан задал несколько вопросов относительно Руки. Это один человек или несколько? Где он живет? И где будут содержать Эрика?

Незнакомец покачал головой:

– Этого я не знаю. В нашем городе есть такое место, куда никому не разрешается заходить. Скорее всего его доставят туда. Войти в помещение можно лишь по приказу Руки, и мало кто из входящих возвращается обратно. – Он заглянул Раглану в глаза. – Понимаешь теперь? Многих ведут туда насильно.

Раглан поправил откатившееся из костра полено, заталкивая его поглубже в огонь.

– Почему ты пришел ко мне?

– Я уже сказал. Ты не должен туда ходить. Ничего не получится.

– А я на это ответил: если его не найду я, то вслед за мной придут другие, они придут с гневом и решимостью, против которых ничто не сможет устоять. Эрик Хокарт должен быть освобожден. И если ты хочешь, чтобы все у вас оставалось по-прежнему, ты должен помочь мне.

– Я?! – Очевидно, он был потрясен этой идеей. – Но что я могу? Я никто, я простой Хранитель Архивов.

– А в твоих Архивах нет ли случайно легенд о воинах? О тех, кто совершал великие подвиги?

У незнакомца загорелись глаза.

– Много преданий о славе и храбрости! Но сейчас их никто не читает. Никто, кроме меня и еще нескольких мне подобных. Архивы обрастают пылью во всеми забытых чертогах. Никто не желает учиться. Они уверены, что и так знают все на свете. – Он внезапно помрачнел. – Ты говорил, что я хочу, чтобы у нас все оставалось как прежде. Я знаю, это кощунственно, но только я не уверен, что мне хочется этого на самом деле. Уроки в школе состоят из голой зубрежки. В смысл никто и не думает вникать. Знания обесценены.

– Ты говорил о ваших Архивах, – перебил его Майк. – Они что, все на каменных плитах?

– А как же иначе? Таких плит и пластинок там бесчисленное множество, все они аккуратно сложены, а некоторые еще и связаны вместе, если посвящены одной теме.

– И что же, все каменные?

– Есть и на обожженной глине. В те времена наши люди учились, а Варанели были их слугами. Теперь же все изменилось: учиться больше не хочет никто, а Варанели стали нашими хозяевами.

Наступило непродолжительное молчание, чуть подрагивало низкое пламя костра. Затем гость заговорил снова:

– Хорошо вот так сидеть и разговаривать. Хорошо, когда тебя кто-то слушает. Я почти всегда один. Вот почему мне захотелось отыскать путь в ваш мир. Наши люди давно закрыли свои умы.

– И все же они опасаются того, что может принести им наш мир?

– Они боятся. Я не боюсь. Вернее, не очень боюсь. Ведь я еще не знаю, какие вы и чем обладаете. Вы кажетесь такими сильными, уверенными в себе.

– Вообще-то, друг мой, именно таких среди нас очень мало. Это только так кажется, но тем не менее мы учимся, и многим из нас нравится учиться. О да, конечно, среди нас есть и другие, дай им волю, они бы давно запретили всякое учение – новые знания зачастую опровергают те истины, которые прежде считались незыблемыми. Но конечно, многие мужчины и женщины хотят получить ответы на свои вопросы, и в поисках истины они отправляются в лаборатории и библиотеки. Во всем нашем мире их великое множество. Наши библиотеки, – добавил Раглан, – чем-то похожи на ваши Архивы, но у нас в книгохранилищах нет отбоя от посетителей. Чтобы знаниями пользовались постоянно и все, издаются книги. Их может купить каждый и учиться по ним.

– А о нас у вас тоже есть книги?

– Есть, но знаем мы о вас еще крайне мало. И отрывочно. Сведения эти собраны по частям – на найденных осколках посуды, развалинах скальных или вырытых в земле жилищ. Изучались фрагменты мокасин, другая одежда из обнаруженных захоронений. Ученые люди стараются заставить заговорить эти находки, соединить их воедино, но случается и так, что бесценные находки попадают в руки жадных людей, они продают их за большие деньги, лишая остальных возможности изучать ваш мир.

– Наша история так важна для вас?

– Для нас важна вся история. Все, что в какой-то мере может рассказать о том, как жили и выживали люди раньше, о том, что и как начинало оказывать на них дурное влияние, отчего и как вымирали, исчезая с лица земли, целые нации. Мы стараемся разобраться в чужих ошибках, чтобы не повторять их самим, но многие из нас учатся просто из любви к познанию. Одна из гениальнейших строк в мировой литературе принадлежит русскому писателю, который в свое время сказал: «Мне не нужны миллионы, а лишь ответ на мои вопросы».

– Вот это да… Мне это нравится. – Затем гость мрачно добавил: – Мы давно отвыкли задавать вопросы. Кроме, – добавил он, – кроме, может быть, некоторых. Мы бы тоже не отказались владеть кое-чем, что есть у вас, но боимся последствий

– У тебя есть имя?

– Меня зовут Таззок.

– А я Раглан, Майк Раглан, – немного поколебавшись, он все-таки спросил: – А ты никогда не слышал о той, кого зовут Иден Фостер?

Таззок отрицательно покачал головой.

– Это ваше имя. Это кто-нибудь из ваших людей?

– Не совсем так. Имя и в самом деле наше Но женщина, я думаю, из ваших, только живет у нас

– У вас? А я и не знал, что такое бывает.

Раглан описал Иден, Таззок снова покачал головой:

– Я с нею не знаком.

– А что ты можешь сказать о Ядовитых Женщинах?

Таззок снисходительно усмехнулся:

– Это сказка, предание. И все же. говорят, когда-то давным-давно такие женщины и правда жили Только Рука знает, существуют ли они сейчас.

– А ты можешь пройти во дворец, где живет этот ваш Рука?

– Я?! Ты смеешься надо мной? Это немыслимо. Войти туда могут только Варанели и те, кто уже больше никогда не вернутся обратно. Исключение составляют слуги Руки и Властители Шибальбы,

– Значит, это все-таки возможно?

Таззок решительно замотал головой:

– Нет. Это Запретное место. И это все, что мне известно о нем. И тот, кто имеет право войти туда, должен немедленно проследовать к себе, и никуда больше. Если ты и проберешься туда, тебя сразу же обнаружат.

После продолжительного молчания, показавшегося ему вечностью, Раглан все же спросил:

– Послушай, а нет ли среди твоих Архивов какой-нибудь карты, рисунка этого вашего Запретного Города?

Таззок не ответил.

Глава 20

Каньон, куда наконец-то добрался Майк, имел в длину около двух миль, возможно даже несколько больше. Восточная его стена оказалась крутой и каменистой; на западе склон тоже был довольно крутым, но зато местами скалы пересекали трещины, по которым при желании можно было спуститься вниз. Прочие склоны выглядели совершенно гладкими и казались неприступными. Обладая довольно богатым опытом в скалолазании, Майк Раглан знал, что подобные участки зачастую оказываются даже более трудными для преодоления, чем это кажется на первый взгляд.

На дне каньона зеленела рощица, деревья которой совершенно не производили впечатления вековых. То там, то здесь блестела водяная гладь, и Майку удалось разглядеть также постройки, напоминавшие с виду так называемые парильни индейцев-навахо.

Местами проглядывали клочки пустой земли, на которой пробивались не то пучки травы, не то какая-то иная пустынная растительность. Присев на корточки, Майк пристально вглядывался в глубь каньона. Он очень сомневался, что здесь ему удастся обнаружить хоть что-нибудь определенное наподобие той кивы, – открывающиеся ходы были так случайны, необязательны. Просто по какой-то причине в том или ином месте возникала аномалия, нечто сродни прорыву в канве времени и пространства. Ему практически ничего не было известно о подобных вещах. У него не было никаких доказательств, что это вообще возможно, кроме, может быть, нескольких историй о загадочных исчезновениях. Так существует ли такое место, как Шибальба, на самом деле? Или все это – и Каваси и Таззок – лишь часть некоего изощренного розыгрыша?

Выбрав путь среди камней, он предельно осторожно принялся спускаться. Временами приходилось попросту скользить по склону, иногда – карабкаться по камням, и у Майка исподволь начало возникать чувство, что выбраться отсюда будет намного труднее, чем спуститься. На одном из участков ему пришлось соскользнуть вниз по крутому каменному склону на целых шестьдесят футов. Когда наконец ноги его ступили на песчаное дно каньона, сердце бешено колотилось у него в груди. Майк настороженно огляделся по сторонам. Пусто. Лишь деревья, редкая трава и то, что некогда было дорожкой или охотничьей тропой.

И тишина. Напряженно прислушиваясь, он так и не смог услышать ничего, даже шелеста тополиных листьев. Он настороженно вошел в заросли. В тени под деревьями было довольно прохладно. Рука его невольно тронула рукоятку пистолета, и Майк отправился дальше. Снова абсолютно никаких следов пребывания здесь чего-то живого. Как же поступить дальше? Кажется, он оказался в одном из тех мест, где возникали временные ходы. Если это так, то нужно запомнить какие-то внешние приметы, по которым можно потом снова отыскать это место. Но если это явление непостоянное, то и переход может больше никогда не открыться. При мысли об этом у Майка по спине побежали мурашки, и он невольно вздрогнул.

И вообще, черт возьми, зачем он суется не в свое дело? Нет, он просто законченный дурак! Немедленно надо плюнуть на все и поскорее выбраться из этого каньона, сесть в машину и возвратиться обратно в Тамаррон. А затем лететь домой. К черту все это! В конце концов, Эрик сам заварил кашу – пусть ее и расхлебывает сам.

Остановившись, Майк настороженно огляделся. Было все так же тихо, как-то чересчур тихо! Странно – ни бурундука, ни хотя бы ящерки.

Наконец, вглядываясь в просветы между деревьями, он заметил каменные стены хижины с зияющим в них дверным проемом. Очевидно, в свое время этой постройке анасази отводили роль зернохранилища. Хижина стояла довольно высоко на каменистом склоне, и у Майка не было ни малейшего желания лезть туда, но эти рукотворные стены служили явным доказательством того, что здесь по крайней мере когда-то жили люди. Он продолжал идти вперед и вдруг остановился – на земле темнели угли старого кострища.

Углей было явно мало. Тот, кто разжигал этот костер, не собирался долго поддерживать огонь. Не дольше, чем может потребоваться человеку для того, чтобы вскипятить воду для кофе. Или же подать сигнал.

Он разгреб угли палкой, обнажая землю. Лишь тонюсенький слой. Довольно странно. Вряд ли стоило из-за такой малости утруждать себя и разводить костер.

Майк вышел из-под сени деревьев и начал обходить заросли, поглядывая на вершины скал. Нечто необычное привлекло его внимание в глубине чуть расширяющегося каньона. Нахмурившись, он тряхнул головой. Может быть, у него со зрением не все в порядке? Воздух как будто слегка подрагивал, словно от зноя, хотя жарко не было.

Раглан снова скрылся в тени деревьев и уже оттуда, прикрывая глаза ладонью, продолжал приглядываться. Что же это колышется: нагретый воздух или это некий необычный атмосферный эффект?

На ум ему пришел странный случай, произошедший с ним на побережье неподалеку от Пуэрто-Монт, откуда он смотрел на остров Чилоэ, находившийся в нескольких милях от берега. Тогда ему удалось издалека разглядеть даже листья на деревьях, и все это благодаря телескопическому эффекту, создаваемому атмосферой. Майк подумал, что, возможно, в мире существуют и другие места, где наблюдается подобное явление, но столкнулся он с ним там, на чилийском побережье. Местные жители заверили его, что это происходит у них довольно часто.

Сейчас же открывшейся картине недоставало четкости. В воздухе повисла дрожащая воздушная пелена, сквозь которую он видел тени и размытые силуэты скал, но не мог разглядеть детали.

За пеленой стало заметно какое-то движение, как будто что-то готовилось выйти из-за нее, что-то приближалось. Майк быстро отступил подальше в глубь зарослей, но так, чтобы оттуда можно было наблюдать за происходящим.

Да что-то надвигалось – выходило из тумана или из знойной пелены, – как это еще можно назвать?

Человек, а за ним еще один, и еще один, и еще! Четверо облаченных в бледно-голубые одежды воинов, марширующих в шахматном порядке, и каждый из них имел при себе нечто похожее на оружие.

На воинах были надеты своего рода шлемы и кольчуги такого же тускло голубого цвета, прикрывавшие грудь и живот, на них были юбки, очень походившие на одежды римских легионеров, с чередующимися пластинками из тонкого металла.

Теперь они начали расходиться в стороны, вскоре оказавшись на расстоянии примерно двадцати футов друг от друга.

Раглан попятился назад, развернулся и, выбравшись из-под прикрытия деревьев, скрылся среди каменных завалов. Он не стал маскироваться более тщательно, надеясь, что его одежда – бежевая куртка, бежевые брюки и темно-зеленая рубашка – сделает его незаметным. Но тем не менее он все же отстегнул ремешок, удерживающий рукоятку пистолета.

Очевидно, воины кого-то искали. Интересно, кого же? Его или Таззока? А может быть, еще кого-нибудь?

В голове промелькнула шальная мысль: что, если сразу открыть по ним огонь? А вдруг потом окажется, что это всего-навсего съемочная группа какой-нибудь из киностудий, снимающая здесь фильм?

Ближайший к Майку воин теперь находился всего в каких-нибудь пятидесяти ярдах – человек примерно его роста, но по весу как будто гораздо легче. И тут Майка осенило: это же Варанели. Ночные Стражи Шибальбы.

Один из них повернул голову, глядя прямо в его сторону. Раглан застыл на месте, глядя на проходящих мимо него странных воинов, боясь даже моргнуть. Внезапно словно по команде они разом остановились и, перестроившись в полукруг, устремились вперед.

Они явно заметили руины ближайшей парильни. Осторожно ступая, держа наготове оружие, Варанели подошли поближе к ней.

Окружив древнюю постройку со всех сторон, они остановились, видимо ломая голову над тем, что же это за сооружение, и приняв ее за обитаемое жилище.

Хотя нет, вряд ли. Если память о прошлом все еще жива в этом народе, то им должно быть известно назначение этого строения.

Воины стояли, переговариваясь между собой. Время от времени они посматривали на каменные склоны каньона. И тут до слуха Раглана донесся далекий рокот двигателей самолета. Вообще-то нельзя сказать, что самолеты в небе над этой пустыней были слишком частым явлением, но изредка это все же случалось. Вот и теперь гул продолжал нарастать.

Варанели бросились врассыпную, задирая на бегу головы. Один из них увидел самолет и указал на него.

Еще некоторое время они продолжали изумленно пятиться, зачарованно глядя в небо, а затем вновь сошлись вместе. Даже с такого расстояния Майку был слышен возбужденный гул их голосов. После мгновенного совещания воины бросились к зарослям, рассчитывая укрыться среди деревьев. Теперь Майк уже не мог слышать их голосов и практически потерял из виду всех четверых.

Откуда они появились? Из-за той колышущейся воздушной завесы? Значит, это и был тот самый ход? И насколько многочисленным был весь отряд Варанелей? Если уж их принято считать врагами, то в таком случае ему, Майку, нужно узнать о них как можно больше. Ведь они явно выслеживают кого-то. У Раглана появились подозрения, что отряд отправился сюда в погоню за Таззоком. А если они ищут его самого?

Даже с первого взгляда было нетрудно догадаться, что это люди не робкого десятка. И хотя сейчас они были встревожены, причина тревоги, которая заставила их перешагнуть занавес, ему неясна.

Надо сказать, что Майк Раглан отнюдь не был склонен к безрассудному геройству. Он вовсе не собирался рисковать жизнью ради Эрика Хокарта, но его мучило сознание, что если сейчас он не проявит мудрости и мужества, то будет навеки проклят тем человеком, которого покинул в беде.

Поразмыслив над ситуацией, Раглан пришел к выводу: обнадеживающего пока мало. Союзников у него нет. Галлафер не мог считаться таковым хотя бы потому, что был обыкновенным полицейским, исполняющим свои узкие служебные обязанности. Возможно, он самым серьезным образом взялся за поиски Хокарта, может быть, даже поверил в версию его исчезновения, предложенную Рагланом, но все же содействие и поддержка с его стороны гарантированы только по Эту Сторону, да и то лишь в случаях, подпадающих под его юрисдикцию. Окажись Майк на месте Галлафера, он и сам, несомненно, поступил бы именно таким образом.

А Иден Фостер? Кто же она на самом деле? Майк видел в ней врага. В ее доме он обнаружил книгу, украденную у него из мотеля, а это уже выдавало ее причастность к событиям. В уме и сообразительности ей, пожалуй, тоже не откажешь. Ведь удалось же ей каким-то образом обзавестись знакомствами и связями с нужными людьми, никто из которых небось не пожелает и слышать о каких-либо обвинениях в ее адрес. А уж тем более выслушивать разного рода абсурдные истории, вроде той, которую смог бы рассказать им Майк.

От зарослей не доносилось ни единого звука. Одно из двух: либо Варанели зашли еще глубже в каньон, либо они просто выжидающе затаились среди деревьев. Интересно, имеют ли они хотя бы самое общее представление о самолетах? А может быть, в их мире существует нечто подобное? И вообще, насколько их мир отличается от нашего? Из рассказа Каваси ему мало что удалось почерпнуть, но вот Таззок говорил гораздо охотнее, в ходе разговора у Майка была возможность догадываться о недосказанном. Но весь вопрос в том, насколько правильны его выводы.

Лучше всего пока что оставаться на месте. Посмотрев в ту сторону, откуда совсем недавно появился небольшой отряд Варанелей, он не заметил решительно ничего подозрительного – колышущаяся пелена то ли исчезла, то ли оттуда, где он сейчас находился, она не видна.

Где Таззок? Он ушел так же быстро, как и появился здесь, но где он сейчас? Если его найдут поблизости, ему не поздоровится. Хранитель Архивов! Ему может быть известно многое. И все же он говорил, что до него никому или почти никому нет дела, забытый всеми, влачит он свое существование в заброшенном уголке.

Это явно говорило об упадке цивилизации и культуры, но, глядя на воинов Варанелей, этого никак не скажешь: решительные, осторожные, готовые к действию… И тут Майк увидел их снова. Они вышли из-за деревьев. Держа наготове оружие и продвигаясь вперед, они держались на дистанции примерно в пятьдесят ярдов друг от друга. Один из них подошел почти вплотную к Майку, но не заметил его. Майк ждал, держа пистолет наготове.

Воины прошли мимо, направляясь к каменистому склону, где они сомкнули свои ряды, а затем исчезли окончательно.

Выждав для верности еще несколько минут, Майк отправился к деревьям. Зайдя в заросли, он остановился за одним из стволов потолще и огляделся. Снова воцарилась тишина, нигде ни малейшего движения, ни единого шороха. Сунув пистолет в кобуру, он углубился в заросли. Нужно поскорее выбраться отсюда и вернуться к развалинам на горе Эрика.

Раглан испытывал глубокое разочарование. Он-то надеялся, что в каньоне, который, как ему казалось, и был не чем иным, как Ямой Джонни, должен находиться выход, ведущий на Обратную Сторону, но, по всей видимости, подобного места просто не существовало. Ведь стоило ему появиться тут, как в каньон нагрянул отряд Варанелей. Может быть, им было заранее известно, что он идет сюда?

Со всех сторон Майка окружали отвесные скалы, взобраться на которые оказывалось либо практически невозможно, либо они хорошо просматривались из долины. Надо отыскать такое место для следующего восхождения, где он мог не рисковать быть атакованным.

Наконец он нашел то, что искал, – ведущую наверх узкую тропу, но все же, когда он в конце концов добрался до того места, откуда можно было разглядеть видневшиеся на вершине столовой горы развалины, уже почти совсем стемнело. Его охватило тревожное предчувствие. Остановившись у можжевеловых зарослей, он нерешительно обводил взором раскинувшуюся перед ним каменистую пустыню. Решение пришло само собой. До машины было ближе. Он пойдет к своему джипу. Все это время притихший Шеф оставался рядом с ним, время от времени принимаясь вдруг глухо рычать, но по большей части просто прижимаясь к его ноге, словно желая удержать от чего-то.

Теперь же Шеф, словно почувствовав его решимость, столь же решительно направился к машине и, убедившись в отсутствии опасности, остановился рядом.

Стараясь передвигаться беззвучно, Майк осторожно открыл дверцу и сел за руль, жестом указывая псу на место рядом с собой. Затем он быстро опустил замки на всех дверцах, завел машину и медленно отъехал. Взглянув в зеркало заднего обзора, он не заметил позади ничего подозрительного: руины к тому времени уже исчезли из виду, скрывшись в сгущающихся сумерках.

По дороге к шоссе ему навстречу не попалось ни одной машины; выбравшись на дорогу, Майк тут же повернул в сторону города, собираясь незамедлительно вернуться в Тамаррон, но, подумав, все же изменил свои планы, решив не упускать возможности лишний раз увидеться с Галлафером. Добравшись до мотеля, где он частенько останавливался, и поставив там машину, он отправился пешком в кафе.

Но Галлафера он не нашел, кафе вообще практически пустовало. Лишь двое водителей грузовиков сидели У стойки да еще два посетителя, по всей видимости местные, расположились за одним из столиков.

Майк выбрал себе место в углу, не на самом проходе, откуда можно было наблюдать за дверью, и затем заказал ужин и кофе.

Он чувствовал нечеловеческую усталость и был к тому же не на шутку обеспокоен. Сидя в ожидании заказа, он то и дело принимался водить пальцами по заросшему щетиной подбородку, пытаясь составить из обрывков мыслей и эпизодов более или менее целостную картину происходящего. Пришло наконец время принимать решение и действовать, но было бы в высшей степени неразумно соваться в пекло наугад, сразу выдав в себе чужака.

Принесенный кофе показался ему на редкость вкусным. Отставив пустую чашку, Майк размышлял о том, где теперь может находиться Галлафер. Ведь он был единственным, с кем Раглан мог по крайней мере поделиться своими соображениями.

А что, если бы Варанели вдруг напали сегодня на него и он, обороняясь, подстрелил кого-нибудь из них? Скорее всего его стали бы судить по обвинению в убийстве, и никто не поверил бы ни единому его слову.

Официантка принесла ужин. Майк принялся за еду. Но едва он взялся за нож и вилку, как его словно осенило.

А что, если поговорить с Иден Фостер? Возможно – хотя это не более чем призрачная надежда, – она каким-то образом и сможет посодействовать освобождению Эрика.

Официантка снова подошла к его столику:

– Мы скоро закрываемся. Если вам не трудно, не могли бы вы заплатить за ужин?

Пошарив по карманам, Майк нащупал деньги и оплатил счет. И тут он вдруг понял, что ему, как ни странно, больше совсем не хочется есть. Майк еще немного поковырял вилкой в тарелке и, отодвинув ее от себя, встал из-за стола и направился к дверям.

На улице уже совсем стемнело. Свет в окнах кафе погас, и Майк отправился по пустынной дороге к мотелю.

Он уже собирался сесть в машину, когда услышал у себя за спиной стремительный топот чьих-то ног.

Глава 21

Чуть отступив, Раглан развернулся на носке левой ноги и мыском правой нанес удар по противнику – один из известных ему приемов бандо.

Удар пришелся ниже колена, и человек повалился на землю под ноги своему напарнику. Но тог, ловко перескочив через него, бросился на Раглана. Майк встретил атаку прямым ударом левой в лицо. Почувствовав, как хрустнул нос противника под ударом его кулака, он тут же сделал еще один стремительный выпад, угодив в пах. Злоумышленник согнулся пополам и рухнул на четвереньки, а после удара ногой по голове плашмя распластался на посыпанной гравием дорожке.

Но первый из нападавших успел уже подняться с земли, Раглан признал в нем того самого человека, что следил за ним в ресторанчике «Сан-Хуан-Рум».

– Погоди же, – прошипел Майк, – настал твой черед.

Тип отступил на несколько шагов в сторону и стремительно кинулся вперед. Это был весьма убогий прием, и Раглан, в свое время прошедший школу ярмарочных разборок, тут же выступил ему навстречу, нанеся мощный удар правой в живот.

Не упуская из виду поверженных противников, Раглан отступил к дому, быстро вошел в комнату и набрал номер телефона полицейского участка.

– На автостоянке перед мотелем валяются два типа, – сообщил он в трубку. – Такое впечатление, что они в темноте налетели на что-то. Галлафер, наверное, не откажется взглянуть на это. – Он повесил трубку, не назвав своего имени.

Едва Майк успел снять рубашку, как за окном послышался визг тормозов, автомобильные шины зашуршали по гравию. Он не стал подходить к окну и раздвигать портьеры – даже через них просвечивал яркий свет фар. Затем он услышал голос:

– Ну-ка вставай! Хватит тут валяться! Так что случилось?

Раглан быстро умылся и вымыл руки. На сгибах пальцев слегка была содрана кожа. Он уже надевал пижаму, когда в дверь тихонько постучали.

– Откройте! Полиция! – Полицейский говорил не повышая голоса, и Раглан открыл ему.

– Что-то случилось?

– К нам поступило сообщение о происшествии, а свет горел только у вас в окне. Вам знакомы эти люди?

– Вот этого, – Раглан показал пальцем на взлохмаченного злоумышленника, – я, пожалуй, уже видел. Сегодня утром, в Тамарроне. Мне еще сказали, что в тамошней гостинице он вроде бы не проживает.

– Больше о нем вы ничего не слышали? – спросил полицейский.

– Видите ли, я слишком занят, чтобы собирать слухи.

– А вы случайно не друг Галлафера?

– Он замечательный человек. Я действительно считаю его своим другом. Если я вам понадоблюсь, вы сможете разыскать меня здесь либо в местном ресторане. Буду рад оказать вам помощь.

Размышляя о случившемся, Майк пришел к выводу, что ему здорово повезло. Его тактика застигла нападавших врасплох. Они не ждали, что он вступит в драку, и рассчитывали вывести его из строя с помощью грубой силы, не прибегая к другим, более изощренным приемам, которыми они, надо полагать, владели. Сам Майк не мог похвалиться особыми бойцовскими качествами. Правда, за время своих путешествий от Китая, Японии и Тибета до Бирмы, Суматры и Явы он овладел некоторыми из техник боевых искусств и даже немного тренировался у лучших мастеров. Но достаточной практики у него все же не было, и он оставался дилетантом, не овладев ни одним из стилей профессионально. И все же из поединка с двумя далеко не слабыми противниками он вышел победителем.

Когда Майк проснулся, за окном уже рассвело. Он побрился, принял душ и оделся. Сперва встреча с Галлафером, затем – с Иден Фостер.

Он не рассчитывал на ее признание в том, что она имеет какое-то отношение к этим людям или же к Шибальбе. Майк просто хотел поговорить с ней об Эрике Хокарте. Такой разговор ни к чему не обязывал. Но и не сулил успеха. Более того, у нее, несомненно, есть свои люди, которые ждут возможности расправиться с ним.

Галлафер сидел в зале кафе, за дальним столиком. Он вопрошающе взглянул на вошедшего в зал Раглана.

– Я догадывался, что ты придешь сюда именно в это время. Не хотелось будить тебя, – вместо приветствия сказал Галлафер.

– Вчерашний вечер был богат событиями. Жаль, что тебя не было. Ты много потерял.

Галлафер взглянул на покрытые ссадинами руки Майка:

– А ты, кажется, получил сполна. Как это все произошло?

– Вообще-то мне крупно повезло. Они были уверены, что быстро покончат со мной. А твоих ребят я не стал посвящать во все подробности, мне, понимаешь ли, смертельно хотелось спать, да и вообще, честно говоря, мне нечего было им рассказать.

– Что это было? Попытка похищения или покушение на убийство?

– А черт его знает. Они набросились на меня со спины, и я просто дал им отпор. В их замыслы мне некогда было вникать. Ты уже говорил с ними?

– Говорил? Да я их и в глаза не видел! Ночью они исчезли из тюрьмы. Бесследно. Вроде их там и не было!

Майк рассказал Галлаферу о событиях последнего дня, стараясь излагать кратко и по существу. Случай в каньоне, возвращение в город, нападение из темноты, его отпор, вызов полиции. Наконец он описал внешность этих мужчин.

– Вот вкратце, пожалуй, и все, – подвел он итог столь богатых событиями суток. – Если бы мне снова пришлось их увидеть, я бы узнал этих типов. Одного я заприметил еще раньше, в Тамарроне; у меня такое впечатление, что именно они преследовали меня и на шоссе.

Галлафер смотрел в окно:

– Канитель уже началась. К нам поступило еще два запроса о Хокарте. От какой-то электронной компании, и еще звонил его адвокат.

– Я собираюсь проведать Иден Фостер.

Галлафер понимающе кивнул:

– По делу или для души?

– Исключительно по делу. Я хочу раскрыть перед ней все карты и попробовать начать переговоры. Она же разумная женщина. Мы должны получить Хокарта обратно, или же ее идиллии здесь придет конец. Она должна почувствовать ситуацию. – Он замолчал, добавив после паузы: – Главное, сумеет ли она донести это до них?

За окном кафе день набирал силу, утопая в жарких лучах солнца. Неподалеку от их столика расположились водители больших грузовиков, тут же сделавшие заказ. Галлафер долил в чашку кофе из кофейника, стоявшего на столе. Майк Раглан сидел в задумчивости. Что же предпринять?

Его визит к Иден Фостер может стать просто проволочкой, оттягивающей на некоторое время глобальное решение. Он что, действительно так боится перехода на Обратную Сторону? По-видимому, там существует своего рода запретная территория, так сказать, официального назначения, нечто сродни Запретному Городу в Пекине, Кремлю в Москве, куда могут войти лишь немногие избранные. Проникнув внутрь, ему нельзя там болтаться без цели – надо уверенно идти к ней. Но куда именно? Необходимо раздобыть эту информацию.

А что же Иден Фостер? Если она и в самом деле работает на них или одна из них, то можно ли ей доверять? И каким влиянием она пользуется? Если ему удастся уговорить ее, станут ли там с ней считаться? И что вообще мы знаем о Том Мире? Считалось, что индейцы-анасази были миролюбивым народом, племенем, занимавшимся охотой, собирательством и земледелием. Они выращивали кукурузу, тыкву и бобы. При благоприятной погоде им удавалось получать обильные урожаи, а в наиболее удачные годы дополнением к их припасам становились съедобные орешки пинии.

Незадолго до своего загадочного исчезновения племя жило, подчиняя свою жизнь строгому распорядку. Каждый был занят своим делом, так что простора для изобретений или открытий, видимо, почти не оставалось. Гончарное ремесло входило в обиход постепенно, и, несомненно, именно оно оказало решающее влияние на то, с какой готовностью племя принялось за выращивание бобов. У них появилось и оружие – лук и стрелы, которые сперва находились на вооружении лишь у их неприятелей. Потому что враги у анасази все-таки были. Воинственные кочующие племена продвигались сюда с севера, считая эти земли своими владениями.

Если защитить свои каменные жилища скальные жители еще как-то могли, то для работы в поле им приходилось выбираться на открытые всем ветрам, ничем не защищенные вершины столовых гор или же спускаться на дно каньонов, где они оказывались совершенно беззащитными перед вражескими атаками. Они устраивали хранилища для выращенного зерна в самых неприступных местах, какие только можно было отыскать, зачастую приспосабливая для этих целей пещеры над своими деревнями, но нападения врагов не прекращались.

Еще до того, как скальные деревни опустели окончательно, началась постепенная миграция к югу. Все больше и больше анасази покидало обжитые места в надежде уйти от наступавших с севера индейских племен. Первыми из завоевателей, несомненно, стали индейцы – пиуты или юты, вслед за которыми в здешних местах объявились передовые охотничьи отряды навахо и апачей.

– То, что здесь происходило, имело место повсюду на земле, – заговорил Раглан, обращаясь к Галлаферу. – Люди, животные, растения всегда стараются выбрать для себя такое место, где можно существовать вольно и спокойно. До прихода белого человека, который до настоящего времени и являлся здесь последним из всех завоевателей, набеги на эти места совершали индейцы как с юга, так и с севера.

Еще до прихода белых здесь предпринимались попытки перейти к более прогрессивным отношениям, но каждая из подобных попыток в результате очередного набега агрессоров оказывалась обреченной на поражение. Такая же участь постигла и анасази, нечто подобное случилось и со Строителями Курганов.

Племена наших индейцев воевали между собой точно так же, как и племена монголов, пока Чингисхан не объединил их в единое огромное войско. В Америке подобные попытки предпринимали Текумзе и Куана-Паркер, но старая вражда и соперничество между племенами препятствовали объединению их сил против общего врага.

Но почти в каждой из войн, какие тут вел белый человек против индейцев, ему на помощь приходили индейцы других племен, выступавшие с ним единым фронтом против своих коренных врагов.

В войне с индейцами сиу у Крука было несколько сотен союзников из шошонов, сражавшихся на его стороне. Парни из племени пони были весьма ценными союзниками наступления под предводительством майора Фрэнка Норта, а на юго-западе апачи вели разведку в пользу белых армий, воюющих с их же сородичами.

И все, что нам сейчас остается, – это просто принять все здесь случившееся как результат исторического развития, остановить которое никто не в силах. Если бы вдруг на нашу планету напали пришельцы из космоса, стоящие на более высокой ступени развития, и с нами произошло бы то же самое. Наши мечтатели воображают, будто контакт с высокоразвитой цивилизацией принесет человечеству огромную пользу. Нет, все как раз наоборот – все достижения нашей цивилизации были бы уничтожены, а вера в прежние истины подорвана. А все народы Земли скатились бы до уровня представителей примитивных культур – несчастных и жалких дремучих народов, скитающихся у опушки близлежащего леса в ожидании подачки. И больше всего при этом пострадали бы наши величайшие умы – ученые и теоретики, потому что их знания оказались бы попранными в одночасье, все теории пали бы прахом, превратившись в горстку никчемных идей.

Любое существо, прибывшее на Землю из глубин космоса, может в интеллектуальном плане намного превосходить нас, точно так же, как мы превосходим какого-нибудь аборигена самого примитивного племени из обитающих на Новой Гвинее, ведь вполне возможно, что то, что мы гордо именуем наукой, не вызовет у пришельцев ничего, кроме умиления.

И если мы действительно хотим счастливо жить на своей зеленой планете, то нам следовало бы пуще всего остерегаться именно визита сверхлюдей из глубин Вселенной. Контакт на расстоянии – совсем другое дело, хотя вполне возможно, что для этого нам пришлось бы выучить новый язык, изучить иную математику и просто научиться смотреть на вещи иначе. Несомненно, за это время успели бы смениться целые поколения, да наверняка нашлись бы силы, которые воспротивятся подобным новшествам.

Человечество никогда не было настроено с готовностью принимать нововведения. Наша наука и общественное сознание все еще слишком отягощены предрассудками, абсурдность которых уже давно доказана. Обыватели во все времена с завидным упорством демонстрировали неприятие новизны, даже в тех случаях, когда новые Иден просто необходимы. С терпимостью к новому относятся только до тех пор, покуда оно не идет вразрез с теориями, на которых кто-то создавал себе репутацию.

– Ты сегодня действительно в ударе, – сказал Галлафер. – Я слушал тебя с интересом. Да-а, каково же «им»?

– Об этом можно лишь догадываться. Судя по тому, что мне удалось узнать от Каваси и Таззока, мы имеем дело с крайне замкнутым, подчиненным строгой дисциплине обществом, где панически боятся всего нового, боятся чужаков, боятся недовольства, которое они могут спровоцировать. И мы в этом смысле представляем крайнюю опасность для их закрытого общества. Хотя силы, стоящие у власти, активно интересуются некоторыми аспектами наших знаний, в особенности теми, с помощью которых они могли бы сохранять статус-кво.

– Ты считаешь, что именно поэтому и понадобилось похищать Хокарта?

– Отнюдь нет. Похитили его прежде всего потому, что он узнал о пути в их мир, но вполне возможно, что у них есть все основания сохранить ему жизнь. Полагаю, что как раз сейчас им придется довольно туго, если они попытаются осознать хотя бы малую часть из того, что он может предложить им.

– Думаешь, он станет сотрудничать с ними?

– В случае, если у него хватит изворотливости. Готовность к сотрудничеству – единственный для него шанс избежать пыток и сохранить жизнь. Он должен действовать так, чтобы их аппетиты разгорались, пока он не найдет способа выбраться из неволи. Дальнейшие его шаги будут зависеть от того, что подскажет ему воображение и какие из необходимых для освобождения материалов будут ему доступны. Ученый его масштаба, несомненно, должен иметь представление о том, как собственными силами изготовить те или иные взрывчатые вещества или газы, которые можно употребить для этих целей, а возможно, придется смастерить какое-либо транслирующее устройство, нарушающее привычные устои их закрытого мира. Короче, все зависит от той степени свободы, которую ему удастся получить, от того, как у них обстоят дела с наукой, и еще от того, сколько времени окажется в его распоряжении.

Галлафер снова покачал головой:

– Это уже выше моего понимания, но мне бы хотелось поговорить с этим твоим Таззоком. Он смог бы нам здорово помочь.

– Да! Таззоку известно все или почти все о них. Он Хранитель Архивов, и того, что знает он, не знает никто. Это нам поможет.

– Что ты имеешь в виду?

– Этот человек считает себя историком, и в каком-то смысле его можно назвать исследователем. Такие люди одержимы жаждой знаний. Любое знание порождает непреодолимое желание знать еще больше. Я пробудил в нем любопытство, и можешь не сомневаться, он еще вернется и постарается сам разыскать меня. Это и есть мой шанс. Таззок может открыть передо мной заветную дверь. В данный момент он является ключом ко всему.

– Ты надеешься, что он станет тебе помогать?

– Готов поручиться собственной жизнью, что так оно и будет.

Глава 22

Вернувшись к себе, Майк Раглан первым делом набрал номер телефона одного из своих друзей в Денвере, а потом позвонил еще одному знакомому в Вашингтон, округ Колумбия. Этим людям он сказал, что если в течение двух недель они не получат от него никаких известий, они должны начать расследование. Настоятельно порекомендовав связаться для начала с Галлафером, он еще рассказал о дневнике, помещенном на хранение в сейф в Тамарроне. Сделал он и еще один звонок. Задуманная им авантюра могла привести к трагедии, но, что бы с ним ни случилось, он должен поставить в известность надежных людей.

Волкмейер приехал в мотель вечером, на закате. Это был высокий, сутуловатый человек с узкими плечами и обветренным лицом. Ему было уже пятьдесят, но выглядел он лет на десять моложе.

На нем была черная поношенная шляпа, голубая рубашка, серый жилет, джинсы и ботинки со сбитыми каблуками.

– Подумать только, сколько времени прошло… – проговорил он, устраиваясь поудобнее в кресле. – Кое-что я, правда, слышал о тебе. Вот уж никогда не ожидал, что ты позвонишь.

– Мне нужна помощь, Волк.

– Я так и понял, но не верится как-то… насколько я тебя знаю, ты всегда сам со всем управлялся.

– Ты бывал когда-нибудь в окрестностях Ничейной горы?

Волкмейер вынул из нагрудного кармана сигару, внимательно оглядел ее со всех сторон, а затем откусил кончик.

– Пару раз доводилось. А вообще, скажу тебе, те места лучше обходить стороной. – Чиркнув спичкой о штанину, он наконец закурил свою сигару. – Это земли пиутов. Навахо никогда не жаловали эти места. Да и мне тоже там не нравилось.

– По эту сторону реки стоит столовая гора. Странная такая. Как будто на ее вершине когда-то что-то выращивали…

– Ведьмин сад.

– Что?

– Там рос ведьмин сад. Так мне сказал один знакомый индеец. Когда сорок с лишним лет назад мы с тем парнем оказались поблизости, там еще кое-что росло. За последние годы растительность там погибла – была вырублена или заменена другой, но кое-где еще сохранилась. Мы тогда влезли на самый верх, чтобы напиться из небольшого рва в песчанике. Он знал о той горе и, заприметив те растения, быстренько смотался. Мы тут же и уехали.

– И ты никогда больше не возвращался туда?

– Через несколько лет, после того как отбившийся скот, оказавшись у горы, решил напиться из природного резервуара. Там собиралась дождевая вода, сотни галлонов воды, довольно сносной на вкус, если конечно, в нее не успел еще ввалиться какой-нибудь зверек. Я хорошо запомнил, что говорил мне индеец – деревья в том саду сажали ведьмы, использовавшие их для своей ворожбы.

– А ты никогда не оставался там на ночь?

Волкмейер равнодушно взглянул на Майка:

– Остался как-то. Расположился в старинной развалюхе. Стена хорошо защищала от ветра. Зловещее место. Я поспешил уехать сразу же, как только начала заниматься заря. Коню моему тоже там не понравилось.

Волкмейер положил свою шляпу на стол. Волосы его заметно поредели, в них проблескивала седина, но в остальном он остался прежним – суровым,непреклонным человеком. Когда-то, много лет назад, он изловил троих жуликов, воровавших скот и перегонявших животных, некоторые из которых были помечены тавром того ранчо, где он тогда работал. Так он доставил всех троих на это ранчо: двоих перекинул через седла, у третьего красовалась петля на шее.

– Я помню, как ты работал на ранчо «Блюз», – вслух заметил Майк.

– «Блюз», «У Генри» и «Ла-Салс». Я достаточно поработал на них. Еще тогда, помнится мне, по окрестностям шлялись недобрые люди. Кассиди к тому времени уже вышел из игры, и Мэтт Уорнер тоже, но были и другие. Ни сам Кассиди, ни парни из его шайки не докучали нашим. И все же кое-кто из молодняка как-то рискнул. Пришлось взяться за винчестеры и всыпать им по первое число, чтоб относились к нам с должным почтением. – Он стряхнул пепел с сигары. – Так что же тебе от меня нужно? Понимаешь, с ума схожу от скуки; когда же, думаю, и у нас хоть что-нибудь случится?

– Возможно, тебя это вовсе не заинтересует, – бросил Раглан, но суть дела вкратце изложил.

Волкмейер молча выслушал его, раздавил в пепельнице окурок сигары и задал вопрос:

– Так ты пойдешь туда?

– Пойду, – последовал ответ.

– Что ж, я не буду спешить с диагнозом и объявлять тебя сумасшедшим. Нечто подобное мне доводилось слышать от старых индейцев. Хотя молодые больше не верят в это. Поговори со стариками вроде тех, среди которых вырос я. Это истории, от которых волосы встают дыбом. – Помолчав немного, он спросил: – Ну а от меня-то что ты хочешь?

– Поддержки и прикрытия. Мне нужен такой человек, который не теряет самообладания в любой ситуации. Когда я войду туда через «окно», я должен быть уверен, что тут остался человек, который встретит нас по возвращении.

– Когда-то ты вытащил меня из шахты. Я в долгу перед тобой. Ты спустился и вызволил меня, когда я уже считал себя покойником. Рискуя жизнью, ты отправился на выручку. А ведь мог бы запросто уйти, и никто никогда бы не узнал этого. Значит, как, полагаешь, нам действовать?

– Прежде всего я должен встретиться с одной женщиной. Ее зовут Иден Фостер.

Волкмейер холодно взглянул на него:

– А ты и с ней, выходит, знаком? Несколько лет назад она заезжала ко мне.

Раглан был изумлен:

– К тебе на «Блюз»? И что же ей там понадобилось?

– Она слышала, будто я ходил проводником с несколькими группами в резервацию ютов. Показывал индейское скальное поселение, так называемое Орлиное Гнездо. Слышал о таком?

– Да.

– Похоже, давным-давно ее предки жили в этих местах. Впрочем, она мне этого не сказала, но я догадался. Она хотела узнать поподробнее о местности, о скальных рисунках и тому подобное.

– А что еще?

– А еще она интересовалась, не ходил ли я когда-нибудь на Ничейную гору. Меня, признаться, это удивило, но я постарался не показать виду. Ведь я ни словом не обмолвился ни о Ничейной, ни о Яме.

– Яме Джонни?

– А ты знаешь о Джонни?

– Вообще-то не так много. Но вот о Яме знаю не понаслышке. Довелось побывать там, и снова собираюсь.

– Сам я не был знаком с Джонни. Но слышал о нем от очевидцев. Этот самый Джонни был из так называемых «основных», работал на нескольких старых ранчо и слыл всеобщим любимцем. Отличный наездник. Все так жалели, что он пропал.

Обычно Джонни выезжал в одиночку, а по возвращении рассказывал об этой самой Яме, где росли деревья, была вода и все такое. Люди не знали – верить ему или нет, но отмахать сорок миль по пустыне только ради того, чтобы уличить его во лжи, не хотелось никому. Джонни возвращал в стадо заблудившихся коров, в основном наших, отбившихся от стад и бредущих к югу. Отправившись в очередной раз на поиски, он исчез, и с тех пор никто его больше не видел.

Примерно так рассказывали о Джонни в пору моей юности. Тогда вспыхнуло восстание индейцев под предводительством Старого Полка и Поузи, его сына. Это было примерно в тысяча девятьсот пятнадцатом году. Все началось с убийства нескольких мексиканцев. На их поиски отправился вооруженный отряд, индейцы же убили еще одного бойца. События эти происходили в Коровьем каньоне близ Блаффа. Джонни должен был объехать Блафф с запада, и поначалу, когда он исчез, решили, что он наткнулся на Поузи и его шайку. Винили в его гибели индейцев… Короче, он пропал.

– Но тем не менее он жив, Волк. Его угораздило угодить на Обратную Сторону, и выбраться оттуда он не смог.

– Трудно поверить. Джонни, правда, был очень молод, но все же слыл непревзойденным следопытом. – Тут он замолчал. – Значит, жив, говоришь? Но ведь получается, что ему сейчас более ста лет!

– Сто не сто, а девяносто с хвостиком будет.

– Черт побери! Вообще-то он был крутым мужиком. Все может статься. Значит, надеешься отыскать его там?

– Буду пытаться, Волк. Он – ключ ко всему, что происходит у них там. Еще девушка по имени Каваси и Таззок.

На небе взошла луна. Чуть погодя Волк улегся спать. Майк Раглан не ложился долго; он неподвижно сидел в темноте и размышлял. А когда решил улечься в постель, то все равно лежал не смыкая глаз и думал все о том же.

Что могло произойти с анасази после возвращения? Ведь все говорило о том, что еще до исчезновения из этих мест их культура развивалась, не стояла на месте. В частности, это касалось архитектуры. В скальных пещерах возводились целые города, довольно сложные по архитектурному решению. Любопытно, какими могли бы стать анасази, если бы остались здесь, нашли в себе силы противостоять набегам диких кочевых племен с севера и запада? Как бы стали развиваться эти цивилизации? Наверное, племени, испытывающему острую нехватку воды, подобно цивилизациям Египта, Вавилона и майя, пришлось бы наладить строжайший контроль за ее потреблением…

Лежа в темноте, Майк Раглан продолжал размышлять. Почему-то белые интересовались аборигенами, которые жили в этих краях в момент их появления, и не задумывались о тех, кто жил тут издавна.

Да, проводились раскопки и на Кургане Кахокия, в Хоупвелле, и в других местах, велись дискуссии о Строителях Курганов, но то, что не вписывалось в рамки общепризнанной теории, не принималось в расчет и попросту отбрасывалось. Археологи, участвующие в раскопках, отбрасывали идущие вразрез с устоявшимся мнением находки, считая их случайными включениями. Пора бы уже непредвзято отнестись к любому из свидетельств. Они обнаруживались почти в каждом штате, хотя неизменно объявлялись «мошенничеством». И в итоге оказывается: вот уж более ста лет не одна сотня людей, которые, не щадя сил и здоровья, без всякой материальной выгоды перекопали тонны земли, отыскивая веские доказательства, трудились впустую. Если, к примеру, в ходе раскопок обнаруживались руны или какие-нибудь иные надписи, не соответствующие привычным исследовательским канонам, их просто отбрасывали. Никто не принимал в расчет, что в те времена люди слабо владели грамотой, не могли писать без ошибок. Да и их авторы вовсе не стремились оставить после себя след.

Путешественники и мореплаватели весьма редко оказывались людьми учеными, имея за душой лишь азы грамоты. Они обозначали свое продвижение с помощью весьма примитивных знаков.

Пора бы уже человечеству давно отказаться от по сути невежественного и глубоко ошибочного убеждения, будто два огромных континента, разделенных мировыми океанами, бескрайние пространства которых без устали бороздили корабли, никем не посещались на протяжении тысячелетий.

Майк вновь и вновь задавался вопросом: много ли в те времена в Скандинавии было людей, которые в совершенстве владели руническим письмом? Перевернувшись, он вглядывался в темноту широко открытыми глазами и думал – все о том же. В конце концов, когда бледнолицые уяснят, что большинство индейских племен, считающихся коренным населением этих земель, в действительности таковым не являются. Они переселенцы из других мест; о тех же, кто обитал здесь прежде, нам пока известно до обидного мало.

Конечно, было бы хорошо заиметь такого союзника, как Волкмейер. Майк был достаточно близко знаком с этим человеком. В свое время, много лет назад, им довелось работать вместе, и вот теперь Майку повезло – он отыскал-таки его имя в телефонном справочнике. Волкмейер и был тем самым человеком, который не покинет в минуту опасности; а судя по первой встрече с отрядом стражников Варанелей, рассчитывать на легкий успех не приходилось.

И все же первым делом ему необходимо встретиться с Иден Фостер. Она, возможно, поможет ему освободить Эрика Хокарта. Но осмелится ли она пойти на такое? И рискнет ли эта женщина отказаться от личного благополучия ради блага своего народа?

Майк не был до конца уверен в правильности своих умозаключений. Верно ли его представление о тесно сплоченном обществе, небольшом, но сильном своим единством, которое испытывает панический страх перед проникновением любых новых идей и веяний из мира, находящегося за незримым занавесом? Очевидно, наш мир казался им «недобрым» и там были готовы пойти на все, только бы оградиться от него. Так ли это?

Таззок…

Таззок был человеком ученым; как известно, люди, считающие себя таковыми, редко бывают удовлетворены своими познаниями. Они стремятся узнать еще больше. Таззоку захочется расспросить его о многом и со многим поспорить. Таззок, к примеру, не верил в саму возможность существования народа Каваси. Значит, эта информация держалась в строжайшем секрете. Он был уверен или хотел казаться уверенным в том, что Того-Кто-Обладал-Волшебством на самом деле не существует, что это всего лишь миф, легенда. И все же его каменные и глиняные таблички наверняка содержат ключ к тайне, а возможно, и подлинные летописи, описывающие события, ставшие причиной исхода Того-Кто-Обладал-Волшебством и его народа. Во что бы то ни стало надо снова увидеться с Таззоком, попытаться отыскать Каваси и, конечно же, Джонни.

Майк проснулся на рассвете. Волкмейер к тому времени уже успел одеться и теперь старательно расчесывал свои седеющие волосы.

– Давай позавтракаем, – предложил Раглан. – Может быть, Галлафер тоже пойдет с нами.

Надевая ботинки, Майк сказал:

– Я ничего не говорил о деньгах, Волк, но не сомневайся, это не задаром, я заплачу тебе сполна.

Волкмейер обернулся к нему:

– А разве я просил об этом? Тебе сейчас нужна помощь. А все остальное не важно.

– Но должен же я заплатить тебе хотя бы за то время, что ты потратишь на меня, – возразил ему Майк. – Было бы нечестно с моей стороны зря отрывать тебя от работы.

Волкмейер пожал плечами:

– О деньгах я не говорю, пока они не попадут ко мне в руки. Так что не будем больше о них.

На улице было прохладно, небо затянули сплошные облака. Мужчины шли к ресторану, и под ногами у них шуршал гравий.

Заведение только-только открылось, и, когда друзья вошли, девушка, сидевшая за кассой, обернулась в их сторону:

– Здравствуйте, мистер Волкмейер! Давненько вы к нам не заходили!

Волкмейер хмыкнул и, пройдя через весь зал, расположился за самым дальним столиком.

– Значит, ты все же заглядываешь сюда, – заключил Майк.

– Случалось. А вообще-то я по большей части обитаю в Монтиселло или же к северу отсюда.

Они уже пили кофе, когда пришел Галлафер.

– Мистер Волкмейер! – воскликнул он. – Не думал, что вы знакомы.

– Знакомы, хотя давно не виделись, – сказал Волкмейер. – Майк разыскал меня по телефонному справочнику. – Извинившись, он вышел из-за стола и направился к стойке, чтобы купить сигару.

Галлафер тем временем наклонился к Майку и зашептал:

– Ну ты даешь! Что же сразу не сказал, что знаком с мистером Волкмейером?

– С Волком-то? Когда-то я вытащил его из обрушившейся штольни. Не виделся с ним целую вечность.

Галлафер пристально посмотрел на него.

– Мистер Волкмейер, – серьезно сказал он, – один из самых крупных землевладельцев в округе. У него такой дом, какой тебе и не снился. Это один из самых уважаемых людей нашего штата!

Глава 23

Майк Раглан хлопнул дверцей машины, запер ее и сунул ключи в карман. Затем он зашагал по дорожке, ведущей к крыльцу. На широкой затененной веранде веяло прохладой и росли чудесные цветы, которые запомнились ему с прошлого посещения.

Дверь ему открыла Мэри, девушка-навахо.

– Мне бы хотелось увидеться с Иден Фостер, – сказал Майк.

Не сводя с Майка взгляда больших темных глаз, девушка отступила, давая ему войти.

– Я сейчас доложу о вас, – проговорила она. – Присаживайтесь.

Она придвинула к нему кресло и, наклонившись поближе, будто бы для того, чтобы смахнуть с обивки какую-то пылинку, тихонько шепнула:

– Будьте осторожны!

Майк не стал садиться, он стоял посреди комнаты. Ничего тут вроде бы не изменилось – только теперь на столе лежала его книга о путешествии в древний монастырь, затерявшийся в предгорьях Тибета.

Из-за двери, за которой скрылась Мэри, послышались приглушенные голоса. Он огляделся. Две двери вели из комнаты в глубь дома, еще одна дверь выходила в сад, а четвертая – на пустынную лужайку, по краям которой росли деревья. Боковым зрением Майк уловил качнувшуюся тень на траве – кто-то отошел от двери к лужайке. Пройдя через комнату, он слегка передвинул кресло, поставив его таким образом, что оно загородило эту дверь.

Иден Фостер неожиданно вошла в комнату.

– Мистер Раглан! Как это мило с вашей стороны! А я ждала, что вы позвоните, – приветливо улыбаясь, сказала она. Платье цвета морской волны, несомненно, было ей к лицу. Этот наряд удачно дополняли ожерелье из бирюзы и кораллов и такие же браслеты на запястьях. – Что будете пить?

– Кофе. Для других напитков еще слишком рано.

– Да-да, конечно. – Она указала на стол. – Я как раз читала вашу книгу. До чего странное место! Правда ли, что даже китайцы мало знают о нем?

– Да, это так, хотя они вряд ли согласятся с таким утверждением. Этим людям удалось создать у себя в горах нечто вроде независимой автономии.

– Вы сумели побывать во многих необычных местах, не так ли?

Он улыбнулся в ответ:

– И представьте, я готов вновь отправиться в далекое путешествие. Такая жизнь стала для меня привычной.

Улыбка исчезла с лица Иден, она вытащила сигарету из шкатулки, стоявшей на столе.

Странно, с чего бы ей так нервничать? Может быть, пыталась угадать, зачем он пришел? Или ее так встревожил его намек на то, что он всегда готов к необычным путешествиям?

Она села, и Майк последовал ее примеру. Мэри внесла кофе, и они завели разговор о погоде. Когда же горничная наконец ушла, Майк сказал:

– Перед путешествием по какому-нибудь загадочному краю весьма полезно поговорить с теми, кто побывал там до тебя или даже жил там некоторое время. Это позволяет избежать многих ошибок.

– Да, пожалуй, в этом вы правы.

– А вам ничего не известно о моем друге, который недавно пропал?

– Пропал?.. О, вы, вероятно, имеете в виду Эрика Хокарта? Я слышала о нем кое-что. Ведь у нас такой маленький городок…

– Я надеялся, что его удастся отыскать прежде, чем окажется задействовано правительство. Это было бы лучше для всех. Чиновники могут проявить чрезмерное усердие.

– Но почему это беспокоит вас?

– Я уже сказал: мы с ним друзья. – Раглан отхлебнул кофе. – Я начну поиски с той горы, где он собирался строить дом. Точнее сказать, с кивы на той горе.

– С кивы? Это такая круглая комната, место для индейских обрядов, не так ли? А что в ней может быть такого необычного?

Раглан улыбнулся:

– В этой киве есть еще и окно. Моя собака проходила сквозь него, и Эрик говорил, что как раз из этого окна к нему выходила женщина – очень красивая женщина…

– И он разговаривал с ней?

– Она хотела, чтобы он пошел туда вместе с ней, по его словам выходило, что она старалась во что бы то ни стало завлечь его. Но он в тот раз не поддался.

– А вы тоже равнодушны к хорошеньким женщинам?

– Почему же, как раз напротив, я их очень люблю. Но, как говорится, все должно быть к месту и ко времени.

– А если она как раз и хотела отвести его в замечательное место?

– Уверен, что такими ее намерения и были. Только окажись я на его месте, мне бы показалось иначе.

– А вы, наверное, очень сильный. Да? – У нее были прекрасные глаза. Поставив кофейную чашку на стол, она поудобнее устроилась на диване, забравшись на него с ногами.

– Мы говорим об Эрике Хокарте, – напомнил он, – и главные неприятности начнутся, если он не будет найден.

– И вас это очень волнует, не так ли?

– Очень. – Он выразительно взглянул на нее. – Но и вас это должно волновать. – Он сделал широкий жест. – Жить в таком раю, наверное, очень здорово, удобно и бесхлопотно. Вам наверняка было бы жаль лишиться всего этого.

Она ответила не сразу, и Майку показалось, что она не на шутку разозлилась. Но она заговорила снова, глядя на него совершенно невинными глазами:

– А я вовсе не собираюсь терять это, мистер Раглан. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем. У меня есть друзья, очень хорошие друзья, которые не допустят, чтобы меня кто-то беспокоил.

– Даже если на карту будет поставлена их репутация? Даже в том случае, если вдруг начнется разбирательство, предметом которого станут отношения этих людей с одной весьма привлекательной во всех отношениях молодой особой?

– Наши отношения, как вы это называете, никогда…

– Я не сомневаюсь, Иден. Я все прекрасно знаю. Я верю тебе, но вот только кто еще этому поверит? Ты, наверное, все-таки изредка читаешь газеты и знаешь, что жизнь человека в политике обычно висит на тоненьком волоске. И любой скандал вокруг его имени может принести непоправимый вред, так что мало кто из них отважится на это.

Майк непринужденно откинулся на спинку кресла, но в то же время ни на секунду не переставал прислушиваться к малейшим шорохам в доме. Он был готов к тому, что их подслушивают, а возможно, и дожидаются ее сигнала.

– Иден, нам нужно очень серьезно поговорить. Я хочу, чтобы Эрик Хокарт вернулся назад целым и невредимым. Я уверен, что ты в силах сделать так, чтобы он вернулся. Если же не сможешь гарантировать это сама, то должна сделать все от тебя зависящее, чтобы убедить других. Хокарта надо немедленно освободить.

Затушив сигарету, она налила себе еще чашечку кофе из кофейника, пряча взгляд. Она была явно обеспокоена.

– Я не могу понять, почему… – заговорила она.

– Перестань, Иден. Ты все понимаешь. В первый вечер, когда я только приехал в эти места, какой-то человек проник ночью в мой номер в мотеле Тамаррона и стащил книгу. Но это была не та книга, за которой он охотился. Потом, когда я снова приезжал сюда с Галлафером, я видел ту книгу у тебя на столе.

Он оставил чашку.

– Ты узнала уже очень многое, но далеко не все о том, как мы живем здесь. И те, кого посылали тебе на подмогу, тоже многого не узнали. Для твоей же собственной пользы, Иден, я предлагаю тебе содействовать скорейшему возвращению Эрика.

– Я не могу сделать это. – Взгляд ее был холоден. – Это не в моей власти. Я могу лишь делать то, что мне приказывают. Мое мнение никого не интересует.

– И ты не можешь поговорить об этом с Рукой?

Вздрогнув от неожиданности, она изумленно переспросила:

– Ты знаешь? Тебе известно о нем?

– Я знаю и о нем, и о Варанелях. А вот что ты знаешь о диссидентах? Тех людях, что ушли в горы вместе с Тем-Кто-Обладал-Волшебством?

– Этого никогда не было! Это всего лишь легенда!

– А вот у меня есть другие сведения на сей счет. Тебе известно только то, что вам позволяет знать Рука. Рука и Властители Шибальбы.

Она пристально смотрела на него:

– Как ты сумел узнать так много? Никто…

– Если ты не поможешь мне, Иден, я сам отправлюсь туда и приведу его назад.

Она презрительно рассмеялась:

– Кто? Ты? Не будь дураком! Тебя тут же схватят! Ты ведь не знаешь, куда идти и что делать! Тебя сразу же упрячут в тюрьму и там прикончат, выпытав для начала все, что их интересует!

– А если ты мне поможешь?

– Я? Да ты с ума сошел! – Она нервно огляделась.

Он понизил голос:

– Подумай же об этом, но только побыстрее. Если он не вернется через сорок восемь часов, я сам отправлюсь туда. И уж тогда непременно доставлю всем кучу неприятностей. – Майк встал. – Ты – мой единственный шанс уладить все полюбовно, мирным путем. В твоем распоряжении ровно сорок восемь часов, и ни минутой больше.

– Хочешь действовать один?

– Да, лучше заняться этим в одиночку. Потому что туда в любую минуту могут перебросить группу «Дельта» и морских пехотинцев. – Это была просто угроза, но ведь ей могло быть неизвестно, сколь важной персоной мог оказаться Эрик. И если уж говорить начистоту, то и Раглан точно ничего об этом не знал.

– Они убьют тебя.

– Конечно, могут попытаться. Но помнишь тот дневник? Тот самый, что вы пытались выкрасть у меня? Как раз сейчас он находится в очень надежном месте, далеко отсюда, и, если со мной что-нибудь случится, он попадет на самый «верх». Не могу же я, в самом деле, допустить существование подобных явлений без ведома правительства.

– И думаешь, они тебе поверят? Они подумают, что ты просто сошел с ума!

– И такое может быть. Несколько лет назад они бы именно так и подумали, но с тех пор многое переменилось. Наши люди высадились на Луне…

– Это вы так говорите. Мы не верим в это.

Майк пожал плечами:

– И тем не менее это так, и наши люди созрели, чтобы верить в то, что еще недавно считалось абсолютно невозможным. Даже простые обыватели и те имеют какое-то понятие о «черных дырах». Поработала и научная фантастика, и кино, начато немало исследований в этой области. Ответы на кое-какие вопросы уже найдены. Ты знаешь, что и твой народ когда-то пытался изучать звезды.

Она пронзительно взглянула на него:

– Что вообще вы можете знать о моем народе? Мы не можем видеть звезд. Наше небо затянуто облаками и туманом. Мы не видим ни Луны, ни Солнца.

– У вас нет солнца?

– Ну конечно же есть! Но оно всегда светит из-за туч или… короче, я не знаю.

– И никто не выдвигает предположений на этот счет?

– Нет. А зачем? У нас и так хватает работы, семейных дел. А разные там рассуждения – пустая трата времени. Мы и так знаем все, что надо знать.

– Ты в этом уверена? И даже теперь, пожив здесь? – Немного помолчав, Майк наконец решился очень осторожно задать следующий вопрос: – А как же ваша история? Разве у вас нет летописей?

– Конечно, когда-то они существовали, но теперь ничего такого больше нет. А кому они нуж-ны? Зачем знать о том, что было когда-то и чего больше нет?

– А есть у вас ремесленники? Люди, которые работают по дереву и металлу?

– Конечно.

– И как же они знают, что им надо делать, когда берут в руки кусок дерева или металла?

– Они знают, что делать. Они учатся этому у своих отцов.

– Вот это и есть история, Иден. Навыки, получаемые человеком от прошлых поколений, – это часть истории. Если бы родители не передавали свои знания детям, то каждому мастеровому приходилось бы все изобретать заново. Вот почему мы записываем свою историю в книги – чтобы перенять все самое лучшее от наших предков.

– И тем не менее вы вновь и вновь повторяете одни и те же ошибки!

– И здесь ты права. У нас есть летописи, но очень немногие люди желают учиться. Сейчас, например, ведется большая дискуссия об использовании кокаина. Нечто подобное уже происходило в самом начале столетия, но после Первой мировой войны об этой проблеме как-то сразу забыли. Люди наркокультуры считают себя первооткрывателями, на самом же деле они все ниже скатываются в пропасть, которая поглотила многих.

Майк замолчал и подставил Иден свою чашку для новой порции. По всей видимости, ей ничего не было известно об Архивах. Наверное, об их существовании действительно знают очень немногие. А ему необходимы сведения об этих чертогах. Действительно ли они находятся в Запретной Крепости? И как туда пробраться?

И если уж она не ведает об Архивах, тогда кому дано знать о них? Таззок дал понять, что его никто не беспокоит, никто не спрашивает ни о чем: никто не читает летописей. Посетители приходят крайне редко.

– Ты должна помочь мне, Иден. Тем самым ты поможешь и своему народу. Если мы освободим Эрика Хокарта, твой мир оставят в покое, он будет сохранен в прежнем виде. Пойми, в противном случае я сам отправлюсь туда.

Она горько усмехнулась.

– Тебя убьют! Ничего у тебя не выйдет! – повторила девушка.

– Если я пойду, то буду серьезно вооружен и готов ко всему. Даже если меня убьют, то мои действия изменят все. Хотя бы то, что ваши люди начнут задаваться вопросами. А если человек начинает самостоятельно мыслить, то остановить его уже не сможет никто. На вопросы ищут ответы.

– У нас тоже есть оружие.

Ну конечно же оно у них есть, но он ничего о нем не знает. Не знает даже, чем были вооружены Варанели. Многое ему предстоит узнать! Очень многое! Отпив еще кофе, он отставил чашку.

– Вот ты живешь теперь здесь, среди нас, – резко сказал он. – Тебе что, так хочется вернуться назад?

– А ты думаешь, что ваш мир намного лучше нашего? – В ее голосе послышалось презрение. – Думаешь, я не обойдусь без него?

– Конечно обойдешься, но только захочешь ли? Мы живем совершенно иначе, и ты здесь совсем неплохо устроилась. – Он демонстративно оглядел роскошно обставленную и уютную гостиную. – Я ведь совсем не знаю той вашей жизни. Что же там лучше?

Она помедлила с ответом:

– Нет, вообще-то нет. Там намного хуже. Там как-то… пустыннее, что ли…

– Но ведь можно и не возвращаться обратно.

Их глаза встретились, и она тут же отвела взгляд. Значит, она размышляла об этом?

– Все доходы ты получаешь только от них? – как бы уловив ход ее мыслей, спросил он.

– Конечно. Одна бы я не смогла. За мной наблюдают. За всеми здесь наблюдают. Нам не доверяют. Если они узнают, о чем мы с тобой говорим, меня заберут обратно. И тогда меня убьют.

– Значит, за тобой кто-то следит?

Она пожала плечами:

– Конечно. Хотя я не знаю его. Не знаю, как именно он это делает.

– В твоем доме есть «жучки»? Понимаешь, о чем я?

– Конечно. Я же читаю ваши газеты.

– Но ведь кто-то должен давать тебе деньги. Ты здесь живешь безбедно. Как тебе платят?

– Все не совсем так. Нам дают золото, иногда «камушки» для продажи. Никому из нас не платят, как это у вас принято говорить; только тем, кто у меня работает, я даю золото или деньги.

– И что, у тебя нет здесь никакого начальства? Ведь ты сама говорила, что за тобой следят?

Она снова пожала плечами:

– Иногда я получаю записки с указаниями – пойти туда-то, встретиться с тем-то и с тем-то. Я не знаю, как это все организуется. Именно так я встречалась с губернатором, с несколькими сенаторами и с людьми из вашей армии. Мне присылали приглашения.

Майк решительно поднялся с кресла:

– Запомни же, сорок восемь часов. Подумай, хорошенько подумай, Иден. Это твой единственный шанс. Ты же могла бы уехать отсюда, перебраться в Вашингтон, в Париж, в Лондон! Ты могла бы оказаться далеко, и они не могли бы достать тебя. Помоги же мне, и тогда я помогу тебе. Помогу найти свое счастье.

– Я нигде не смогу найти своего счастья. – В ее голосе появилась горечь. – Мне не дано быть счастливой. Когда-то давно, еще до того, как я научилась думать, моя судьба была предрешена другими. – Она пронзительно взглянула на него. Она была прекрасна, поистине прекрасна. – Или ты еще не догадался? Так знай же: я – Ядовитая Женщина.

Глава 24

Возвращаясь от Иден Фостер, Майк Раглан то и дело оглядывался. После разговора с Иден картина вырисовывалась довольно неприглядная. Эти люди ничем не походили на индейцев, с которыми он был знаком, а со многими по молодости водил дружбу. Да, эти не были похожи вообще ни на кого, и их реакции были совершенно отличными от наших.

Сорок восемь часов! Ему было страшно, очень страшно. Назвав этот срок, он как бы предъявил ультиматум! Если за это время Иден Фостер не сумеет организовать освобождение Эрика, он обязан отправиться туда.

Нужно срочно увидеться с Таззоком, но где и как его найти? Майк не сомневался, что тот сам явится к нему, движимый любознательностью ученого. Таззок сможет разыскать его только на той горе. Значит, надо возвратиться туда. А Таззок смог бы не только рассказать о Запретной Крепости, но и объяснить, где и как разыскать его на Обратной Стороне.

Майк вспомнил, как Таззок говорил, что там никому не позволяется просто так разгуливать по всей округе. Так что ему необходимо знать для начала безопасное место. В конце концов…

Он содрогнулся при одной только мысли о предстоящем. В какую историю, черт возьми, он собирается ввязаться? Он так любил эти края. Ему так близки и понятны чувства Эрика. Если бы он решил наконец остепениться, то хотел тоже поселиться здесь. Он был без памяти влюблен в эти необъятные просторы, в пустыни, горы и каньоны. Когда-то давным-давно, задержавшись здесь на некоторое время, Майк завел себе множество друзей и среди навахо, и среди ютов. Тогда старый знахарь из племени индейцев-навахо учил его различать дикие растения и рассказывал, какие из них могут быть полезны для лечения, а какие можно просто употреблять в пищу. Вместе с ним Майк исходил вдоль и поперек все окрестности и всей душой полюбил этот суровый край.

Он вдруг снова подумал о Волкмейере. Разве мог кто-нибудь даже предположить, что старый погонщик скота когда-либо станет здесь состоятельным человеком? Воистину никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Старика всегда отличало завидное упрямство. Уже тогда, когда Майк Раглан водил с ним дружбу, у того имелось несколько голов скота, заклейменных его собственным тавром. То было начало его богатства. Подумав об этом, Майк усмехнулся. Какой же он идиот! А он-то уже возомнил себе, что облагодетельствует старика, который не откажется подзаработать некоторую сумму, оказывая к тому же еще и помощь другу. Нечего сказать, хорош бы он был, предложив сделку в несколько долларов одному из самых богатых людей штата!

К счастью, Майк не поставил себя в неудобное положение. И тем не менее Волкмейер был именно тем человеком, кто ему был нужен.

Вернувшись в мотель, Майк собрал кое-что из вещей, которые могли ему пригодиться, и сложил все это в машину. После этого он отправился в кафе и припарковал машину так, чтобы иметь возможность наблюдать за ней.

Галлафера нигде поблизости не было, и Майк обедал в одиночестве, поглядывая в окно и размышляя. Стало быть, для начала он отправится на гору, дожидаясь Таззока. Там пройдет, очевидно, большая часть из отпущенных им Иден сорока восьми часов. Затем он поедет к ней.

Оставив машину неподалеку от руин, Майк отпустил Шефа немного побегать. Волкмейера нигде поблизости не оказалось. Вообще-то он рассчитывал застать его здесь. Было еще совсем светло, когда Майк наконец оказался у развалин.

Тут внешне ничего не изменилось. Он подошел к киве и заглянул внутрь. Кива как кива, ничего особенного – разве что сохранилась чуть получше виденных им прежде. Только и всего. Майк старался держаться подальше от ниши в стене, но тем не менее осмотрел и ее.

Обыкновенная ниша, ничем на первый взгляд не примечательная. Но вся загвоздка в том и состояла, что она отличалась от всех прочих, и еще как! Майк повернулся назад, собирая по пути топливо для костра. Он сломал несколько засохших веток на росшей неподалеку пинии, подобрал пару кедровых сучков, завалявшихся среди камней у самого обрыва. Заприметив еще несколько сучьев ниже по склону, Майк отправился за ними, а когда ненароком взглянул наверх, то увидел там Таззока.

– Я ждал тебя, – задумчиво заговорил Таззок. – Наши познания очень скудны. Наш мир оторван от всего. К западу от нас нет ничего, кроме пустыни.

– А там кто-нибудь путешествовал?

– Нет, что ты! Это запрещается. Мы не знаем, что находится дальше. Рука говорит, что, кроме нас, там больше никого нет. Совсем никого. Задавать вопросы не принято, но мы же видим старые руины, и некоторых из нас это интересует. Говорят, что мы живем сегодня и будем жить завтра. Прошлое осталось позади, и мы не оглядывались назад. -Здесь он сделал небольшую паузу. – Я – Хранитель Архивов, которые когда-то были нужны всем. Теперь о них никто не вспоминает. А я боюсь напомнить – вдруг их возьмут и уничтожат? – Он понизил голос и с опаской огляделся, будто бы боялся, что их разговор может кто-то подслушать. -Обо мне тоже все давно позабыли, но я все же хочу знать! Я изучаю наши Архивы, и у меня возникает так много вопросов! Мне не с кем поговорить об этом, я…

– Ты можешь говорить со мной, но неужели там и правда больше нет никого? Никого из тех, кто подобно тебе, хотел бы знать и помнить?

– Конечно есть, но только они боятся говорить об этом. У Руки повсюду шпионы. – Он сел на большой валун. – После моей смерти не останется никого. – Он поднял глаза на Раглана. – Обычно дело отца продолжал сын, но у меня нет сына. Двери закроются, и Архивы будут забыты навсегда.

– Мы должны сохранить их. Это же бесценные летописи.

Они сидели на камнях под теплыми лучами солнца.

– Я думаю, ты правильно говоришь. Мы, те, кто стали их Хранителями, тоже верим в это.

Таззок на мгновение закрыл глаза.

– Как хорошо… это ваше солнце. Такое яркое, теплое…

– А ваше солнце не яркое?

– Нет, что ты! Наше совсем не такое! Наше небо никогда не бывает… как вы это называете… ясным?

– Итак, ваши Архивы. И что же, никто так никогда и не приходит? Совсем-совсем никто?

– Крайне редко. Вот когда-то очень давно их посещали многие – тогда еще Голос мог говорить.

– Голос?

– Это было то, что вы называете оракулом. Голос вещал, что должно случиться, а мы стояли молча и слушали. Голос правил, Голос предсказывал, а Рука делал то, что говорил Голос. Потом Голос стал неясным, и тогда Рука стал разъяснять, что собирался сказать Голос. Через какое-то время Голос совсем замолчал, и у нас остался один лишь Рука.

– Ты сказал, что обычно люди приходили, когда вещал Голос. Какая существовала связь между Голосом и Архивами?

– Место, где хранились Архивы, было, как это у вас принято называть, храмом. Такое место, где молятся. – Замолчав, Таззок обернулся к нему. – Каждому человеку иногда нужно побыть в тишине. Всем нужно молиться – остаться в тишине и говорить с самим собой, выразить свои желания, сказать самому себе, каким ему хочется стать. Кое-кто из наших людей верил в старых богов, кто-то нет, но только всем им было необходимо молиться.

Все, что говорил Таззок, отнюдь не было лишено здравого смысла. Древнейшие памятники письменности были обнаружены как раз в храмах, где велся учет уплаты десятин или жертвоприношений богам. Подобный порядок был принят в Уре Халдейском, в Вавилоне, в Ниневии, в Тире.

Выходит, что в мире, где жил Таззок, на смену Голосу пришел Рука? Переворот? Или же Голос просто изжил себя? Нечто подобное произошло в свое время в Древней Греции с Дельфийским Оракулом, и, возможно, случившееся можно считать явлением исторически закономерным.

– А как же эти ваши Архивы? Ты можешь сказать, например, события скольких лет они охватывают?

– О да! Конечно, не могу сказать, что знаком с ними от и до, но все-таки кое-что об их происхождении мне известно. Самые ранние таблички были глиняными – списки десятин, уплачиваемых храму. Некоторое время спустя, кроме привычных записей, на них стали появляться символы, указывающие, что тот или иной из плательщиков, не успевающий заплатить в срок, сделает это позже. Затем появились списки того, чем владеет храм; из некоторых можно было узнать, что и где хранится.

Потом появилась и первая жалоба от человека, которого, как ему самому казалось, обложили слишком большим налогом; он рассказывал о принадлежащей ему земле, о своем доме и имуществе, о том, какой налог он сможет реально заплатить. Слов становилось все больше. Наш язык развивался.

Архивы огромны. В них тысячи глиняных и высеченных на камне табличек. Еще множество полок занято тонкими деревянными дощечками, которые также использовались для письма – вместо глины, что было намного удобнее.

Когда-то давным-давно было назначено двенадцать человек, которые должны были заботиться об Архивах и беречь их. Среди этих двенадцати члены моей семьи являлись самыми главными. А потом они начали умирать один за другим или же были куда-то отосланы; наконец я остался совсем один. Вот и брожу среди своих Архивов, словно никому не нужная тень.

– А не пытался ли кто-то проникнуть в Запретную Крепость?

– А кому это надо? Все боятся. Идут только те, кто должен. Остальным даже подумать об этом страшно.

И тут Майк вдруг вспомнил о карте, перерисованной старым ковбоем. Ведь у него сохранилась эта копия. Есть ли на карте Запретная Крепость?

– А среди твоих Архивов, – осторожно поинтересовался Майк, – есть план того места?

– Конечно. Наши древние правители с большой точностью составляли планы. В Архиве есть полка, на которой хранятся только карты, планы каждого дома, каждой комнаты. Не отмечены на них только Врата Смерти.

– Чего-чего?

– Понимаешь, это же Запретная Крепость. Каждый знает, куда он должен идти, и ничего кроме этого. Только один Рука знает все. Поэтому любая из дверей, которую ты там открываешь, может оказаться ловушкой. Их там много, они повсюду.

– Ловушки? Но как они действуют?

– Когда дверь открывают, в комнатах темно. И до тех пор, пока дверь не закроется, свет не загорится, так что если ты попытаешься пройти в незнакомое место, куда тебе входить не следует, ты запросто можешь попасть в ловушку. После того, как дверь закрылась, обычно включается свет, но в западне света нет, и там нечем дышать. Когда человек ошибается дверью, он оказывается запертым и выбраться обратно не может. Ведь снаружи не слышно, что происходит за закрытой дверью. – Таззок с торжествующим видом разглядывал Майка. – Ошибка означает смерть. Никто не будет искать пропавшего. Всем все равно, так что нет нужды в стражниках. Если кто-нибудь заподозрит в тебе чужака, никто не станет вмешиваться. Все равно рано или поздно ты сам войдешь не в ту дверь.

– И как велики эти камеры? Эти ваши комнаты?

– Кто знает! Ведь назад оттуда не возвращался никто.

– И никому за столько лет не удалось бежать?

– Это невозможно. Каменные стены в несколько футов толщиной. А без воздуха человек умирает.

– Это большая территория?

– Множество, как у вас говорят, акров. А таких комнат, думаю, штук пятьдесят.

– А там, где хранятся твои Архивы, есть такие комнаты?

Таззок лишь пожал плечами:

– Там есть двери, которые я никогда не открываю. Кто их знает… Руке нет никакого дела до того, просто ли ты ошибся дверью или же пытался проникнуть туда, куда тебе не положено. Нам с детства не велели открывать незнакомые двери.

Да, как в таком лабиринте он сумеет отыскать Эрика Хокарта? Но ведь кого-то до Эрика держали в подобном месте. И свидетели должны остаться. Старик, которого Майк повстречал во Флагстаффе много лет назад, нашел золото, – по-видимому, в давно заброшенном месте. Не там ли, где прячут Эрика?

– Меня очень интересует, – Майк говорил очень медленно, чтобы Таззок мог следить за его мыслью, – история твоего народа. Из того, что ты говоришь, я понял, что страна у вас небольшая, с жестким правлением. Наверное, ваши люди не знают о тех, кто бежал в другую часть страны…

– Побег исключен.

– А я встречался с девушкой из таких беглецов. Она из потомков Того-Кто-Обладал-Волшебством.

Таззок с сомнением покачал головой.

– Это сказка. Такого никогда не допустили бы. К тому же, – он развел руками, – куда им деваться? Как бы они там жили? В новом для них мире?

– Разве нет подходящих мест в горах? Или в пустыне?

– Туда никогда никто не ходит. Это страшные места.

– Неужели в твоих Архивах нет записей, рассказывающих о древних путешествиях?

Таззоку было явно не по себе. Он с беспокойством оглядывался.

– Были, были такие сказки, но это всего-навсего сказки. Их наплели безответственные люди. Им никто не верит. В Архивах есть кое-что… Но заглядывать туда запрещается.

– И ты этого не читал? И твой отец, и дед тоже не читали?

Таззок смутился:

– Говорили, что среди всех Архивов есть одно запретное для нас место. Утверждали, что это все вранье и ничего подобного нет и не может быть. То место Голоса, куда давным-давно приходили люди. Чтобы добраться в его бывший храм, нужно идти несколько дней. Потом Голос сам перебрался поближе и жил в Запретной Крепости. После этого никто не отправлялся в паломничество.

Выходит, что храм, где когда-то находился Голос – древнее место Архивов, – теперь заброшен. Может быть, это то, что ему и нужно? Ведь наверняка подобный храм не стали бы строить наобум. Тогда почему бы там не быть еще одного прохода между мирами? Постоянного прохода?

Старый ковбой из Флагстаффа мог запросто оказаться где-то поблизости, найти золото и путь, которым можно воспользоваться в любое время.

– Таззок, пойми, я должен попасть в ваш мир. Я должен помочь своему другу бежать. Если он не возвратится, туда придут другие. И тогда вашему миру наступит конец. И если в ближайшее время его не найдут, они станут прочесывать эти холмы. Я уже сказал об этом вашей женщине, Иден Фостер. Если начнется война, твои бесценные Архивы могут быть уничтожены. Я не хочу того, и ты не хочешь. Если ты поможешь мне, то мы можем сохранить их, а возможно, даже и перенести в наш мир. А здесь они бы больше не пылились в бездействии, их стали бы изучать. Для общей пользы.

Наступило продолжительное молчание. Затем Таззок покачал головой:

– Я не знаю. Мне хочется спасти Архивы, но вот как освободить твоего друга?.. Это невозможно. Никто не решится на это, а ты всего-навсего одинокий человек…

– Очень часто человек в одиночку может добиться большего, чем толпа. И знаешь, – добавил Майк, – нашим ученым очень хочется знать, что же произошло с так называемыми анасази после возвращения в ваш мир. Они вроде бы были хорошими, полноценными людьми, их общество развивалось, оно стояло на пороге открытий. А из твоих Архивов, возможно, удастся узнать, что именно они делали, о чем размышляли. Для нас это очень важно. Ведь они могли быть хорошими земледельцами. И если бы не набеги кочующих индейцев, они, вне всякого сомнения, сумели бы пережить засуху и увеличить орошаемые участки. У них были возможности расширить торговлю, обмениваться знаниями о земледелии с майя.

Таззок встал:

– Я слишком задержался. Ничем не смогу помочь тебе, как бы мне того ни хотелось. Я ничего не знаю, почти ни с кем не разговариваю. Если начну задавать вопросы, то меня тут же схватят и станутдопрашивать. – Он немного помолчал. – Все, что я могу сделать, так это принести тебе вот такой же плащ и туфли, какие видишь на мне. Покажу тебе порталы, через которые я прохожу, и дорогу, которой иду. А дальше поступай как знаешь.

Таззок ушел. Майк Раглан остался один. Он сидел, погрузившись в раздумья. Итак, решено. Он идет. Расплывчатое намерение превращалось в реальность.

Он подумал об Эрике.

Чем он там занимается? Майк был более чем уверен, что Эрик и там что-то изобретает, строит планы. Интересно, какие материалы у него под рукой? На какую уловку он задумал пойти? Станет ли предпринимать попытку побега? Или решится еще раз дать о себе знать?

Как-то Эрик рассказал Майку, что еще в детстве собрал детекторный радиоприемник. Интересно, есть ли у него такая возможность теперь? Смогут ли радиоволны преодолеть барьер между двумя мирами? И в конце концов, сможет ли он, находясь там, помочь Майку? Или хотя бы себе… А в каком виде вообще существует там наука? Что за оружие было у Варанелей? Какова дальность его действия?

Жизнь его зависела от ответов на эти вопросы. И о чем все же думают они там, по ту сторону занавеса? Встреча с каким злом ожидает его?

Глава 25

Взвесив ситуацию, Майк Раглан решил, что, окажись он на месте Эрика, в плену у тех, кому в общем-то незачем оставлять его в живых, он бы в первую очередь стал думать о побеге. А если побег невозможен, то постарался бы убедить тех, у кого находится в плену, что он будет им более полезен живой, чем мертвый.

С этим ему пришлось бы обратиться к самому Руке или уж на худой конец к стражникам Варанелям.

Судя по тому, что рассказали Каваси и Таззок, слежка там велась за всеми. Как это реально осуществимо, Майк не знал, но ведь Эрик классный специалист по электронике, так что, если ему удастся убедить их, что он сможет изготовить для них сверххитрые устройства для слежки, его могли бы оставить в живых. С другой стороны, он сумел бы найти доступ к такому оборудованию, с помощью которого смог бы если не бежать, то хотя бы дать знать о себе. Но вот если уровень их знаний превосходил то, что было известно Эрику?..

В конце концов, наш мир шел к прогрессу своими путями исследований и открытий, но были ли они единственно возможными? Наше мышление шло в русле признанном, единственно приемлемом для общества, но ведь наряду с этим могло существовать и что-то принципиально иное. Например, физическая концепция, выдвинутая Ньютоном, полностью опровергалась сначала Эйнштейном, а затем и квантовой теорией. И это еще далеко не итог. Единственное, в чем мы можем быть до конца уверены, так это в том, что нынешняя непреложная истина завтра станет казаться смешным предрассудком.

Анасази возвратились в ранее покинутый ими мир, но многие, несомненно, задержались здесь, и тогда объединенными усилиями было создано то, что теперь находилось позади ниши в киве.

Некоторые из тех, кто возвратился, должно быть, решили оставить открывшийся им мир и ушли в горы, где продолжали вести тот образ жизни, что был привычен им еще по нашему миру.

От какого зла они бежали? Проще всего предположить что-либо материальное, осязаемое, как, например, некое чудовище, болезни или непрекращающиеся набеги врагов. Или есть еще что-то?

Возможно ли преодолеть религиозные предрассудки, такие, скажем, какие существовали у ацтеков и майя, тысячами приносивших людей в жертву, и заглушить зловоние, исходящее от окровавленных жертвенных алтарей, одним лишь курением фимиама?

Или же этим злом было нечто неуловимое – религиозный фанатизм и невежество? Ведь те, кто вырывал сердца из груди тысяч жертв ради того, чтобы удержать солнце на небе, несомненно, считали, что поступают единственно правильно. Но похоже, что там существует автократическое правительство, возглавляемое Рукой и опирающееся на Варанелей – небольшую военную клику, состоявшую из превосходно обученных и подготовленных воинов. Им удалось удержаться у власти, наложив запреты на исследования, на новые Иден и даже на сам мир, в котором они обитали. Подобные правители бывают крайне подозрительны, они панически опасаются вторжения чужаков и тех идей, которые те могли бы принести с собой.

Эрик был догадливым, смышленым человеком. Вне всякого сомнения, он сумел бы мгновенно оценить ситуацию и начать готовить общий побег. Он ведь говорил о «нас», а это означало, что он там не один. И хотя у Майка не было никаких оснований считать, что речь шла о женщине, он был готов держать пари, что и без этого не обошлось.

Была ли она тоже пленницей? Или находилась на свободе и стала его союзницей?

Эрика содержат, по-видимому, где-то в пределах Запретной Крепости. Судя по всему, это что-то наподобие огромного квартала, где всецело властвуют Рука, Властители Шибальбы и Варанели. Если верить Таззоку, то выходило, что в настоящее время использовалась только какая-то часть помещений квартала, другая же оказалась заброшенной, как Чертоги Архивов. И скорее всего сам Таззок считался там не более чем одним из слуг, которые сами себе регламентировали занятие, поддерживая в порядке отведенную им территорию.

Итак, Майку предстоит проникнуть в Запретную Крепость, ознакомиться с одним из ее планов, установить место, где содержится теперь Эрик, освободить его и бежать.

Но все это легко сказать – трудно сделать.

Сперва он получит от Таззока одежду. Затем ему надо постараться перенять походку Таззока, научиться ходить чуть сутулясь, как он. В Чертогах Архивов ему первым делом нужно разыскать полки с картами и тщательно все это изучить. И уже тогда, узнав наверняка, куда идти, он должен действовать быстро, но в то же время осторожно, чтобы не вызвать подозрений. Он освободит Эрика, и они постараются побыстрее унести ноги. А значит, маршрут для отступления надо спланировать заранее.

Даже если им удастся, приложив максимум стараний, не попасться никому на глаза, нужно быть готовыми к погоне. Вот здесь-то им пригодилась бы помощь Волкмейера. Он мог оставаться у ниши, чтобы задержать преследователей.

Но как связаться с Эриком, передать ему весточку, дать знать о своих намерениях или узнать о его? Майк перебирал в уме все свои возможности. Да, он шел на колоссальный риск. Он задумал пробраться на вражескую территорию, не обладая сколько-нибудь достоверными сведениями о противнике, не имея ни малейшего представления о мощи врага, о его оружии. В довершение ко всему его так просто вычислить как чужака! Он идет, в сущности, один против тысяч. Абсолютно один.

Эрик обязательно попытался бы дать о себе знать. И тут Майк вспомнил о цветке подсолнуха, что был засунут за собачий ошейник; и на свитере тоже был вышит подсолнух…

Не было ли это своего рода сообщением? Но от кого? Весточка от Каваси или от кого-либо иного? Не просто дружески настроенного, но и имеющего возможность переходить сюда с Обратной Стороны. От кого-то, кому был нужен карандаш, но он не знал, как заточить его.

Майку и прежде частенько приходилось оказываться в опасных местах. Он путешествовал по западным районам Китая, где не было житья от бандитов, в других же местах на него самого взирали с подозрением и опаской. Хотя Майк занимался лишь изучением тайн древности, но окружающие почему-то начинали подозревать в нем тайного агента правительства, шпиона, действующего в интересах той или иной группировки. Тогда его жизнь подвергалась опасности.

Не раз ему приходилось попадать в серьезные переделки, и со временем он сумел постичь множество приемов самозащиты. Майка не покидало предчувствие, что на сей раз все эти познания сослужат ему добрую службу.

Он проверил пистолет, затем нож, засунув его за голенище ботинка. Еще один нож он сунул под рубашку, расположив его за спиной, у самой шеи.

Мысль о цветке подсолнуха вновь вернулась к Майку. Эти подсолнухи разительно отличались от тех, что ему приходилось видеть на Среднем Западе, – там их огромные цветки достигали величины большой тарелки. Эти были дикорастущими, с небольшими цветками, которые покрывали весь стебель. Очевидно, для того, кто забирал у Эрика карандаши, а затем принес ему свитер, это растение имело какое-то особое значение.

Из собранных веток Раглан наконец развел костер – совсем небольшой, чтобы сварить кофе и почувствовать себя чуть уютнее.

Но куда запропастился Волкмейер? Безусловно, у старого ранчеро могли найтись неотложные дела, перед тем как отлучиться на несколько дней. Господи, Майку никогда и в голову не могло прийти, что этот старый ковбой и завзятый старатель, которого он знал прежде, сможет когда-либо по-настоящему разбогатеть. Но почему бы и нет? Волкмейер оборотистый, настойчивый человек, у которого могли быть свои амбиции. Хотя, насколько Майк мог припомнить, он никогда не высказывался об этом вслух. Подобно многим другим, живущим на Западе, он в свое время увлекся золотоискательством. В каньоне реки Сан-Хуан никогда не водилось золота в тех количествах, что заслуживают внимания. В разное время, правда, здесь было основано несколько приисков, но все эти предприятия неизменно прогорали из-за малого размера золотых крупинок. Волкмейеру в конце концов повезло, и он наткнулся на золотую жилу.

Шеф лежал у самою порога полуразвалившейся постройки. Осторожно перешагнув через пса, Майк Раглан вышел в ночь. Вокруг было темно и очень тихо.

В воздухе веяло свежестью. Ждать осталось недолго. Если Таззок принесет ему плащ, то можно и отправляться. Но все же он еще раз навестит Иден Фостер. В конце концов, он ведь сам поставил ей это условие – сорок восемь часов. А вдруг ей удастся добиться чего-нибудь?

Он взглянул в сторону Ничейной горы, зловещие очертания которой темнели юго-западнее того места, где он находился. Чтобы отсюда добраться до Ямы, придется идти строго на запад, ну, может быть, взять чуть-чуть севернее. Неожиданно он ощутил чье-то легкое прикосновение к своему колену.

Это был Шеф, Майк опустил руку и потрепал пса за ухом.

– Когда я уйду, ты останешься здесь, – сказал он вслух. – Если я не вернусь, тебе нужно будет разыскать Галлафера. Он неплохой человек и, наверное, не станет тебя обижать.

Вообще-то, если хорошо подумать, Шеф, наверное, был единственным на всем белом свете живым существом, которое будет скучать по нему, – Шеф, ну и еще, может быть, его агент. Получилось так, что за время своих странствий по миру, за то время, что ушло на раздумья, на издание книг, он так и не завел себе друзей. Знакомые – да, они были. Были приятели, встретиться с которыми уже, наверное, никогда не суждено. Но друзей не было. Как и семьи, если уж на то пошло. Он был сам по себе, человек-одиночка.

– Знаешь, Шеф, когда все будет позади, мы с тобой заживем совсем по-другому. Обоснуемся где-нибудь, остепенимся, обзаведемся друзьями. – Он потрепал пса по жесткой холке.

Ведь раньше совсем не было времени, оправдывался Майк перед самим собой, а чтобы иметь друзей, нужно где-то осесть, пустить корни. Много лет назад, по молодости, еще работая в газете, он будто был готов к этому. Но тогда ничего не вышло. Он остался для всех чужаком. Он не вписывался в общую картину. Все житейские разговоры обычно вертелись вокруг воспоминаний о школьных и студенческих годах или же были связаны с каким-то определенным городком. Здесь ему тоже не было места.

– Честно сказать, Шеф, – тихо проговорил Майк, – если я даже не вернусь, то особо жалеть об этом никто не станет.

Он вернулся в хижину и остановился, осматривая ближнюю комнату, где на столе пылились чертежи. у них с Эриком было много общего. Хотя у него, видимо, кое-что все же изменилось. Ведь Эрик, написав о побеге, вел речь о «нас». Кто-то вернется сюда вместе с ним. Он вдруг подумал, что ему куда проще было бы справиться с тем, что ожидает его на Обратной Стороне, если бы ему удалось побольше узнать о вере и верованиях своих противников. В нашем мире, где каждое религиозное течение представляет собой свод этических норм и правил определяющих эталон поведения, ориентироваться легче. Чтобы найти с людьми общий язык, необходимо иметь представление о том, что служит для них образцом для подражания. А там? Он знал пока лишь, что там все должны повиноваться Руке и Властителям Шибальбы, на страже интересов которых стоят Варанели.

На небе всходила луна, и в каньонах залегли глубокие тени. Луна отражалась в реке, и ее отраженное сияние устремлялось обратно к небу. Майк подбросил дров в свой костер и прислушался, но ночь по-прежнему была тиха.

Итак, Рука. Кто он такой, этот Рука? Гений? Невежда? Или параноик? Иден Фостер здесь является его представителем. Одинока ли она? Кто командует его головорезами?

И вообще, что надо этому их Руке? Более совершенную систему, с помощью которой можно будет эффективнее шпионить за собственными людьми? Несомненно. Но чем все-таки вооружены его люди?

Ясно, они ограничены в возможностях передвижения, не только не допускалось никакого намека на разногласия, не существовало даже почвы для их возникновения. Но хоть кому-то из его людей должно же быть все-таки известно о существовании последователей Того-Кто-Обладал-Волшебством, о таких, как Каваси.

Майку нравилось сидеть, прислонившись спиной к каменной стене. Здесь у него была возможность почувствовать себя в безопасности. И все-таки ему было не по себе, его не оставляло беспокойство.

Куда запропастился Волкмейер? И где Галлафер? Вдруг у него по спине побежали мурашки. Что-то… что-то двигалось там, в темноте.

Майк замер в ожидании, нервы напряглись до предела. Он не слышал гула мотора, не видел отраженного света фар автомобиля. Положив руку на рукоятку пистолета, он обрел большую уверенность. Он ждал, продолжая прислушиваться.

И снова услышал это.

Что-то было здесь, совсем рядом, и оно подбиралось все ближе.

Было слышно, как где-то неподалеку от кивы упал и полетел вниз, с треском стукаясь о валуны, маленький камешек. Затем еще один.

Ну конечно же, он мог и не услышать, как подъехала машина. Ведь не заметил же он, как Галлафер подобрался к нему в прошлый раз.

Галлафер и еще Волкмейер – вот его союзники. Он чувствовал себя плохо. Насколько действенной может оказаться их помощь? Да и верят ли они ему, в конце концов? Или просто потешаются над ним?

Чернеющие на фоне ночного неба острые башни скал, столовые горы с плоскими вершинами – все теперь было залито серебристым лунным светом. Чуть к югу отсюда находилось местечко, называемое Олхето, что в переводе означало «Лунная Заводь». Как точно подобрано индейцами это название!

Ночь выдалась прохладной. Майк поежился. От холода ли? Или потому, что нечто притаилось за стенами хижины? Что скрывалось там, в темноте, откуда изредка доносились какие-то звуки? Те самые существа? Волосатые? Не поговорить ли снова с Таззоком? Он вслушается в его голос, попробует скопировать его походку, возьмет плащ, подпояшется поясом, как Таззок, и если повезет, то сможет пробраться в Чертоги Архивов, а потом и туда, где томится в неволе Эрик.

Он войдет в тот, другой мир и найдет Эрика, а когда они вместе благополучно возвратятся обратно, то взорвут эту киву к чертовой матери или же найдут другой способ закрыть ее. Это нужно сделать непременно – Майк чувствовал, что в том, другом мире, на Обратной Стороне, не все ладно, как в кривом зеркале перекошено до неузнаваемости.

Он снова подумал о Таззоке, о том, с каким упоением тот рассказывал о потайных дверях и об участи попавших в подобные ловушки. Говорил ли он об этом от большого ума? Или в нем просто говорила злоба?

Майк расстелил спальный мешок, но не стал забираться внутрь, он просто лег поверх него, накрывшись курткой. Спальный мешок удобен, но из него не выберешься быстро. А этой ночью такая необходимость может возникнуть.

Тени за порогом как будто движутся… Или это ему лишь кажется?

Он встал и подбросил дров в огонь, а затем снова улегся, положив себе под руку электрический фонарик и пистолет.

Очень хотелось спать, но скорее всего выспаться ему не удастся и на этот раз. В темноте что-то шевелилось. А может, это всего-навсего отсвет дрожащих языков пламени?

Глава 26

Понадеявшись на Шефа, он наконец уснул Несколько раз пес принимался глухо порыкивать, но Майк Раглан не слышал этого, он спал.

Проснулся он, когда за окном забрезжил холодный рассвет. Сквозь тоненькие завитки дыма, все еще поднимавшиеся от костра, виднелась далекая, окутанная сизой дымкой громада горы Навахо.

Он лежал, закинув руки за голову, отдыхая. Самые последние минуты перед подъемом всегда казались ему и самыми приятными. Глядя вдаль, он мысленно анализировал ситуацию и обдумывал, что предпринять сегодня.

Сегодня он вернется в Тамаррон, съездит в город и переговорит со своим знакомым банкиром. Если ему не суждено вернуться из этого путешествия, пусть его финансовые дела будут оставлены в полном порядке.

В мотеле надо бы проверить, нет ли ему каких-либо сообщений. На обратном пути он навестит Иден Фостер. Время еще не вышло, но для себя Майк уже решил, что дольше ждать не будет.

И Эрик и Каваси знали, где его можно разыскать в Тамарроне. Это же известно и его недругам, если их можно так назвать.

Он встал, вытряхнул из ботинок песок и мелкие камешки и снова обулся. Утро выдалось на редкость тихим. Река словно замерла – ни единого всплеска. Впрочем, лодки почти никогда и не заплывали так далеко, а речные пароходики обычно торопливо пробегали мимо. Переводя взгляд на Ничейную гору, он увидел, что ее вершина залита солнечным светом, в то время как у подножия все еще лежали глубокие тени. Вид зловещий, но в то же время величественный.

Он потянулся, чувствуя себя довольно бодро. Сегодня ему гораздо лучше. Надо собрать все свои силы, смекалку, выносливость, чтобы противостоять тому, что ожидает его впереди. У подножия красной скалы, той самой, которую Эрик хотел превратить в одну из стен своего дома, росли дикие цветы. Среди них Майк заметил несколько подсолнухов. Сорвав один из желтых цветков, он вернулся в хижину и подошел к столу с разложенными на нем чертежами Эрика. Положив цветок на видное место, он написал на чистой страничке альбома для эскизов: «Эрику и мне понадобится твоя помощь. Это может случиться в любой момент».

Он действовал наугад. Тот, кто использовал цветок подсолнуха как эмблему, приходил сюда с Обратной Стороны. Причем был настроен дружелюбно. Он мог знать, где сейчас Эрик, возможно, мог даже связаться с ним. В любом случае Майк ничего не теряет.

Дорога до Тамаррона казалась бесконечно долгой. По пути он ненадолго задержался сначала в мотеле, а затем в кафе.

Никаких сообщений. И никаких признаков Галлафера либо Волкмейера.

Тогда Майк попросил официантку, чтобы, если все же объявится Галлафер, передала ему, что Майк Раглан уехал в Тамаррон и вернется завтра.

Дорога все так же пустынна. Первым делом он остановился возле офиса управляющего, чтобы забрать корреспонденцию, а затем проехал к своему коттеджу. Стоял дивный солнечный день, отдыхающие в ярких костюмах играли в гольф, и этот урок игры в гольф показался ему самым примечательным в мире.

Войдя в дом, он тут же оглядел комнату. Вроде бы все на месте: все вещи разложены в том же порядке, в каком он оставил их, уезжая. На просмотр корреспонденции ушло несколько минут. Чек за недавно опубликованную статью, весточка от знакомого, сообщавшего о древних развалинах, недавно обнаруженных в Колумбии, письмо о мумиях, найденных в Чили и как будто датируемых пятью тысячелетиями раньше любой из египетских мумий. Несколько счетов и коротенькое письмо от девушки, с которой он познакомился в Рио, теперь она интересовалась, когда он собирается снова вернуться в Бразилию.

Майк, надев свежую рубашку, стоял у окна. Снег, на котором он видел следы, уже давно растаял. Последний снег в этом году – всего за несколько дней все вокруг так изменилось. Конечно, он находился на тысячу футов выше той горы, где стояла хижина. Это были горы Сан-Хуан, а там – полупустыня.

Когда-то резервация индейцев-навахо простиралась как раз к югу от этих мест, занимая довольно обширную территорию, превосходившую по площади вместе взятые Бельгию и Нидерланды.

Отвернувшись от окна, Майк снова огляделся. Его настоящий мир… Уютное место для нормальной жизни, мир вполне реальный, населенный обычными людьми, которые живут в свое удовольствие – работают, отдыхают, воспитывают детей, любят женщин. А что ждет его?

Майку не хотелось думать об этом. Он скоро столкнется с чем-то неподвластным простому человеческому пониманию, темным и неведомым. И не исключено, что вернуться назад ему уже будет не суждено. А вдруг он откроет одну из тех дверей, что навечно захлопнется у него за спиной, подобно мышеловке? Он останется в темноте. За толстыми каменными стенами, а на полу склепа будут разбросаны кости его незадачливых предшественников.

Он не должен идти туда. Ведь он может сесть в самолет и отправиться в Нью-Йорк или хотя бы в Лос-Анджелес. А Эрик пусть сам о себе позаботится.

Но, набрасывая на плечи пальто, Майк Раглан уже знал: внутренний спор закончен. Он встал на этот путь. По собственной ли воле, или рискованное решение было следствием прожитых лет – кто знает?

Да и в конце концов, есть ли у человека выбор? Разве не все мы подчинены неким жизненным предначертаниям? Какой выбор можно сделать при решении дилеммы: убежать или вступить в бой? Сунув в карман записную книжку, он вышел на улицу к припаркованному тут же автомобилю. И вдруг почувствовал голод. Это было вполне реальное ощущение – проблема, с которой человеку постоянно приходится сталкиваться.

Вырулив на шоссе, Майк проехал место, где когда-то, несколько лет назад, увидел ласку с сусликом в зубах.

Интересно, кто он сам в данный момент? Ласка или суслик? Хищник или жертва?

«Какого черта? – мысленно твердил он. – Они захватили Эрика, сожгли кафе, пытались добраться и до меня. И если уж они сами нарываются на неприятности, то получат сполна».

Фокусы… Когда-то он работал фокусником, но только пригодится ли это ему сейчас? Не исключено, что здесь они могут оказаться намного искуснее его. Ведь с техникой иллюзионистов знакомы очень многие, в том числе целители – колдуны из Центральной Африки или из джунглей Бразилии.

Расположившись за одним из столиков в «Сан-Хуан-Рум» и сделав заказ, Майк обвел взглядом зал. Ресторан был заполнен по крайней мере на две трети, и в целом все эти нарядно одетые люди производили вполне благоприятное впечатление.

Неожиданно из-за соседнего столика поднялся высокий, грузный старик. Подошел к нему.

Старик был одет добротно, но несколько небрежно – в западном стиле. Бросалась в глаза его взъерошенная шевелюра и приветливая улыбка.

– Мистер Раглан? Разрешите составить вам компанию?

– Пожалуйста.

Заказав себе кофе, старик внимательно посмотрел на Раглана:

– Очень хотел поговорить с вами, Раглан. Ведь у нас есть общие знакомые. Например, Галлафер.

– Галлафер хороший человек.

– Не спорю. Он превосходный человек. – Сделав небольшую паузу, старик обвел взглядом зал. – Так вот… Меня зовут Вестон. Артемус Вестон. Когда-то я служил в банке, было время… Но вот уже несколько лет, как я оставил службу. Вообще-то я в жизни много чем занимался… В молодости был погонщиком, перегонял стада. Считать тоже умел неплохо, и мой босс это заметил. Тогда он взял меня к себе в контору вести записи в книгах. Я занимался этим несколько лет. Потом босс решил основать собственный банк и взял меня к себе. После его смерти банк перешел ко мне. Тогда же я уладил все имущественные вопросы.

Вестон снова ненадолго замолчал.

– Вы, наверное, сейчас думаете: к чему я это все рассказываю? Но всему свое время, просто выслушайте меня до конца. Люди, подобные мне, не очень-то разговорчивы. Мы по большей части слушаем, мотаем на ус. Слушаем для того, чтобы слышать, но кое-какие соображения у меня имеются. Знаете, это как-то само собой получается. Вообще-то я человек не шибко ученый, но кое в чем все же разбираюсь. В банке босс определил мне заниматься ссудами. Я неплохо справлялся со своими обязанностями, а заодно еще и занимался принадлежавшей банку собственностью. Только поймите меня правильно. Это был маленький банк в крохотном западном городишке, и то количество сделок, какое мы проворачивали там за месяц, настоящий городской банк совершает, наверное, в один день. И для того чтобы не вылететь в трубу и не пойти по миру, мы должны были твердо знать, что представляют собой люди. Те, с которыми мы вели дела. Мы должны были знать о них все. Платят ли они по счетам? Проводят ли время за работой или же бездельничают? Из какой они семьи? Находится ли кто-либо у них на иждивении? Имеется ли у них на ранчо вода? Хороши ли выгоны для скота? Иногда нам становились известны даже такие подробности, о которых клиенты сами никогда не осмелились бы рассказать. Так вот… Несколько дней назад я говорил с Галлафером. Он хорошо о вас отзывается. И еще моя внучка, та, что теперь живет далеко на Востоке, зачитывается вашими книгами. Она без ума от вас. А Галлафер говорит, что будто бы у вас где-то здесь пропал друг…

– Да, это так.

– Что ж, тут суровые края, немудрено и заблудиться. – Старик с задумчивым видом отхлебнул из своей чашки. – Заблудиться, конечно, немудрено, но вот исчезнуть без следа не так уж и просто. Здесь очень засушливые места. Пустыня сохраняет все, что попадает туда. Высушивает, но сохраняет. Труп? Он не сгниет, не станет разлагаться. Так что если человек умирает в пустыне, то обычно его там и находят. Теперь понимаете, что тут за места? Бескрайние просторы. Люблю этот край. Так целую вечность и не вылезал бы из седла. Только я уже не езжу верхом. Поздно уж мне ломать свои старые кости, а оступиться тут может даже самый добрый конь. Дикий край. И необычный. Только каждый из нас – и вы и я – видит его по-своему. А вот навахо – те знали его иначе. И хопи тоже. И пиуты. Когда я работал погонщиком, их много бродило в здешних местах, и соседство с некоторыми из них было далеко не из приятных. Например, эта шайка, что прибилась к Поузи. Эти ребята могли увести лошадь прямо у тебя из-под задницы. Подметки на ходу срезали. Но некоторые места они обходили стороной за версту. А если иной раз там и появлялись, то вели себя очень осторожно. – Старик подождал, когда официант снова наполнит его чашку. – Вам, наверное, не терпится узнать, к чему это я клоню?

– Нет, отчего же. Вы очень занимательно рассказываете.

Вестон усмехнулся:

– Что же это я, старый дурак! Разболтался… Я и не собирался надоедать вам своими разговорами. Совсем не собирался. Но только Галлафер хорошо о вас говорил. Вот я и беспокоюсь. Я вдоль и поперек изъездил эти края – сначала как простой ковбой, а потом уж стал разъезжать по банковским делам. Часто выезжал просто так, чтобы развеяться. Но кое-где я предпочитал вовсе не показываться.

Старик в очередной раз замолчал. Раглан терпеливо ждал; его уже разбирало любопытство.

– В большинстве случаев нам необходимо было убедиться в том, что клиенту можно давать ссуду. И многие к нам обращались. Многие, но только не Волкмейер.

Раглан вздрогнул от неожиданности и пристально посмотрел на рассказчика. Старик снова обводил взглядом зал.

– Волкмейер был погонщиком скота, время от времени то там, то здесь ему удавалось заклеймить несколько голов и для себя. Не припомню, чтобы он держал племенное стадо, но только он все равно зарегистрировал собственное тавро, прикупил еще с десяток голов. В основном у него были кастрированные молодые бычки. Хорошее получилось стадо. Хотя я никогда бы не подумал, что из этого выйдет толк. Но, оказывается, и в таких стадах поголовье может увеличиваться. Особенно если умеешь прилично управляться с лассо, понимаете? Сначала у Волкмейера было стадо, наверное, голов в двести не больше. А потом он уезжает в Орегон и покупает еще несколько голов.

– Он всегда был человеком предприимчивым, – осторожно заметил Раглан. – А что касается лассо, то нам-то с вами прекрасно известно, что именно так начинали многие крупные ранчеро. Ведь в те времена скотина часто отбивалась от стада и бродила по округе. Поэтому многие этим занимались, то есть отлавливали заблудившихся животных.

– Да, верно. Знаете, сколько поучительных историй я мог бы вам рассказать? Собственными глазами видел, как быстро росли некоторые стада. Точно каждая телка приносила в год по четыре-пять телят. Одно время я ездил вместе с Волкмейером, поэтому неплохо знал его. Скользкий он тип. Бывало, слова из него не вытянешь. Он какое-то время и золотишком промышлял, как, наверное, и все мы.

– Я однажды вытащил его из-под завала.

– И об этом я тоже слышал… Вообще, в то время дела у Волкмейера шли даже лучше, чем просто хорошо. Вот тогда-то я и узнал, что он начинает обзаводиться недвижимостью. Купил ранчо. Расплатился за него наличными. Затем подал заявку на покупку пастбищ, примыкавших к той земле, которой он уже владел. Это было, наверное, годом позже, и владельцы той земли спешили, как побыстрее от нее избавиться. В смысле – хотели побыстрее ее продать. Там что-то было связано с завещанием. На то ранчо претендовали несколько покупателей, и тогда мы просто объявили, что достанется оно тому, кто первым заплатит за него наличными. Хозяином ранчо стал Волкмейер.

– Он расплатился наличными? – спросил Раглан.

– В общем да. Он явился в банк, опередив всех остальных претендентов, и заплатил золотом.

Старик неожиданно замолчал. Заведение постепенно пустело. Посетители покидали ресторан, отправляясь на прогулку в горы или даже в Дюранго. Майк неторопливо заканчивал трапезу. В голове у него вертелась одна и та же мысль. Вестон пытался предупредить его о чем-то. Но о чем?

В те годы внесение платы золотом не считалось событием из ряда вон выходящим. Здесь было принято устраивать тайники, прятать золотые монеты, пока не набиралась кругленькая сумма. Зачастую при совершении сделок золото служило единственным платежным средством. Оно и неудивительно – в округе было множество рудников.

– Я тоже слышал, что дела у него идут неплохо, – заговорил наконец Раглан. – Правда, когда он приехал, чтобы повидать меня, он мне показался не очень-то преуспевающим человеком. Я даже хотел предложить старому ковбою кое-какую работенку. А Волкмейер, оказывается, разбогател…

– Он ужасно спешил. Хотел во что бы то ни стало заполучить ту землю, вот и расплатился золотом. Вытряхивал его прямо из седельных вьюков.

– Ну и что?

– Да уж очень странно… Слитки были необычные. Круглой формы. Такие кругляшки – потолще в середине и сужающиеся ближе к краям.

Майк Раглан похолодел. Он сидел неподвижно, глядя на видневшиеся за окном горы, поросшие лесом. В голове звучал голос другого старика, того, с которым судьба свела его во Флагстаффе много лет назад: «Чистейшее золото высочайшей пробы, сынок. Такие кружочки. Размером с блюдце… «

Глава 27

Майк Раглан взглянул на Артемуса Вестона, сидевшего напротив. Старик больше походил на ковбоя, нежели на банкира, но в городках западных штатов такое случалось сплошь и рядом.

– И давно вы ушли из банка?

Вестон кивнул, даже не взглянув в сторону Майка. Он сидел, устремив неподвижный взгляд на противоположную стену – возможно, его одолевали внезапно нахлынувшие воспоминания.

– Мне уже недолго осталось, – проговорил он, взглянув наконец на Раглана. – Слишком много лет осталось за плечами, да и здоровье уже не то, что прежде. Вот я и подумал, что ты, молодой, должен знать об этом.

– Вы считаете, что это так важно?

– Ты скорее всего и сам все понимаешь. Или, по крайней мере, догадываешься. Тогда единственный раз в жизни я видел такие слитки. Но ведь если ты всю жизнь прожил на одном месте, то от слухов-то все равно никуда не денешься… Волкмейер очень быстро, внезапно разбогател. Может быть, конечно, он нашел клад…

Старик вынул из кармана сигару и откусил кончик.

– Занимаясь банковским делом, человек, даже если он в прошлом был погонщиком, как, например, я, прежде всего думает о деньгах. Потому что имеет дело с деньгами. С деньгами и с людьми. Здесь, на Западе, не принято задавать много вопросов, но никто не может запретить человеку думать. И вот я тоже время от времени раздумывал – откуда могло взяться то золото. В те времена никаких налогов еще и в помине не было. Человек не обязан был отчитываться, откуда появились его деньги. Но Волкмейер разбогател слишком уж быстро. И продолжал время от времени вкладывать деньги в недвижимость. Я еще тогда подумал, что одно из двух: или он нашел клад, или же кого-то, кто исправно ему за что-то платит.

Вестон поднялся из-за стола.

– Ладно, довольно. Что-то я заболтался… Мне дома уж давно пора быть. Теперь я быстро устаю, не то что раньше. Зато в былые времена я мог скакать верхом сорок часов кряду и проделывал это множество раз.

Старик пристально взглянул на Раглана:

– У меня было много друзей среди индейцев. Еще в молодости я выучился языку навахо. Иногда их старейшины обращались ко мне за ссудой. И никогда не подводили меня. Всегда платили в срок. Было время, когда мы просто сидели и разговаривали, и от них я услышал такие истории, от которых волосы дыбом встают. Будь осторожнее, парень. Ты сам не знаешь, куда собираешься броситься очертя голову.

Разглан смотрел вслед удалявшемуся старику. Вероятно, Артемус Вестон был не на шутку встревожен, если решил выбраться в ресторан, чтобы повидаться с ним.

Волкмейер… И точно такое же золото нашел старый ковбой из Флагстаффа. Как оно попало к Волкмейеру? На чьей стороне он был?

Волкмейер – человек суровый, крутого нрава и, как теперь выяснилось, очень богатый. Кто он – союзник или враг? А что, если враг? Что, если человек, которого он выбрал себе в союзники, – предатель и ему нельзя доверять?

Однако пора было нанести визит Иден Фостер, а затем начинать действовать. Ей, возможно, удалось каким-то образом поспособствовать освобождению Эрика. Хотя Раглан сильно в этом сомневался. Судя по тому немногому, что ему уже удалось выяснить, Рука был всемогущ.

Он уже привстал, собираясь выйти из-за стола, но тотчас плюхнулся обратно на стул. Властители Шибальбы! И как только он не вспомнил об этом раньше? Несколько лет назад, когда Майк занимался исследованием обнаруженного в Центральной Америке «Трона Ягуара», ему выпала редкая возможность прочитать «Попол-Ву», священную книгу племени майя, и, если ему не изменяет память, в книге упоминались также Властители Шибальбы!

К столику подошел официант:

– Вы собираетесь уходить?

– Пока нет… Принесите мне еще чашку кофе.

Он вытащил блокнот и принялся записывать то, что ему удалось вспомнить…

Шибальба… подземный мир, населенный людьми зла, врагами рода человеческого, место, где царят страх и ужас.

У индейцев-какчикелей бытовало поверье, что Шибальба – это таинственный мир, средоточие величия и могущества. Но возможно, давным-давно, сотни лет назад, два мира все же общались друг с другом.

Одна мысль неизбежно порождала другую, и Майк торопливо записывал решительно все, что припоминалось, записывал в надежде на то, что какое-нибудь слово вызовет новые ассоциации, наведет на новые мысли. Он часто прибегал к подобному методу, и это всегда помогало. Он проработал еще с полчаса, неустанно записывая, напрягая память. Так значит, связь между племенами майя и анасази не сводилась лишь к одной торговле? Возможно. Когда речь заходит об исчезнувших народах, приходится всегда употреблять это слово – «возможно». Чтобы дать более определенный ответ, надо выдвигать различные версии и строить догадки, затем тщательно проанализировать все имеющиеся данные, зачастую лишь доказывая ошибочность своих теоретических построений. Подчас на теорию влияют и господствующие в обществе настроения. Во времена всеобщей борьбы за мир считалось неуместным говорить об анасази как о воинственном племени. Майя тоже считались миролюбивыми до тех пор, пока найденные при раскопках кости людей, принесенных ими в жертву, не стали говорить сами за себя. Выдвигались и другие предположения относительно того, что заставило анасази перебраться в скальные жилища. Не нужно обладать особой проницательностью, чтобы догадаться, что ни один здравомыслящий человек, вне зависимости от того, каким бы привлекательным в некоторых отношениях ни показалось подобное жилище, не станет добровольно мучить себя, совершая изо дня в день восхождения по крутым, вырубленным в камнях ступенькам, перетаскивая наверх пищу, воду и топливо для костра. Человеческой памяти свойственно окружать прошлое сверкающим ореолом, и, должно быть, нечто подобное произошло и с племенем анасази, некогда населявшим территории Четырех Углов. С каждым днем им приходилось уходить все дальше на равнины в поисках топлива для очага и леса, пригодного для строительства. Они страдали от засухи и частых набегов кочевых племен. И в конце концов тот мир, что был давным-давно покинут ими, начинал казаться весьма привлекательным.

Расплатившись с официантом, Майк Раглан отправился обратно в мотель, намереваясь написать несколько писем и взять кое-какое снаряжение – в том числе и специальные упаковки с продуктами, которые он обычно брал с собой, отправляясь в горы.

И тут он вспомнил: пора навестить Иден Фостер! Глянув по сторонам и не заметив ничего подозрительного, Майк сел за руль. В глубине его души все же теплилась надежда на то, что Иден объявит ему: Эрик уже освобожден или должен оказаться на свободе в самое ближайшее время.

Нет такого человека, который по доброй воле отправлялся бы на смерть: каждый верит, что ему так или иначе удастся выжить. И каждый из нас не только участвует в жизненном процессе, но одновременно и наблюдает за ним как бы со стороны – словно окружающий нас мир существует лишь в нашем сознании. И этот мир исчезает, когда умирает человек. Хотя он и продолжает свое существование в сознании других людей, которые видят его по-своему.

Майк Раглан думал об этом, когда катил по дороге, ведущей на запад. Окружавшие его горы, леса и пустыни существовали для него только тогда, когда он видел их, и ему трудно было представить мир, в котором он никогда не был. Откровенно признаваясь себе в том, что у него нет ни малейшего желания оказаться там, куда он сейчас направляется, Майк Раглан был связан по рукам и ногам верностью дружбе, тем, что сам он считал делом чести.

Стоял погожий солнечный день, и, когда он подъехал наконец к дому Иден Фостер, уже перевалило за полдень. Майк развернулся и припарковал машину так, чтобы потом можно было сразу же выехать на дорогу. Он прекрасно понимал: теперь каждый его шаг сопряжен со смертельной опасностью.

Иден сама открыла дверь, на ее миловидном и очень бледном лице застыло напряженное выражение, а глаза казались огромными. Она отступила от двери. Майк вошел, осмотрелся. Затем он прошел в гостиную и сел в кресло, стоявшее у стены. Хотя он никого, кроме хозяйки, не видел, ему почему-то казалось, что в доме еще кто-то есть. Майк вдруг почувствовал, что теперь уже готов ко всему. Черт с ними со всеми… Да. Он готов ко всему. Если они сами нарываются на неприятности, они их получат.

– Где Эрик? – спросил он, тотчас же сообразив, что начал, возможно, немного резковато.

Она поджала губы, и он заметил, как гневно сверкнули ее глаза.

– В конце концов, он мой друг, – более миролюбивым тоном добавил Майк.

– Я ничего о нем не знаю. Вы обратились не по адресу.

Майк пожал плечами.

– Ну, если вы так считаете… – Немного помолчав, он продолжал: – Я начертил карты. А также написал подробный отчет и сделал с него несколько копий. Все это будет передано правительству Соединенных Штатов, а также в столицу штата, в дорожную полицию, в ФБР и редакции различных газет. Если со мной что-нибудь случится, реакция последует незамедлительно. Я сообщил им, в течение какого времени намереваюсь действовать и когда должен дать знать о себе.

Она еще больше побледнела. А когда наконец заговорила, то казалось, что даже самые обычные слова давались ей с трудом:

– Ты сам не ведаешь, что творишь. Твой мир будет уничтожен.

– Если со мной что-нибудь случится, то этим займутся другие. – Он взглянул ей в глаза. – Мне нужна твоя помощь.

– Моя помощь? Ты шутишь? Я ничем не могу помочь тебе. Даже если бы очень захотела. За мной следят, хотя я не знаю, кто именно. – Она пристально посмотрела на него. Даже сейчас, в минуты сильного испуга, эта женщина была чертовски хороша. – Они следят за каждым моим шагом. И знают, что ты здесь. И они знают, зачем ты здесь. Поэтому едва ли тебе удастся уйти отсюда.

– Потому что они – придурки. Вместо того чтобы все тихо уладить, только нарвутся на неприятности.

– Ими управляет Рука. Никто не смеет перечить ему. – Она вскочила на ноги. – Да! Да! Ты прав! Я очень хочу остаться здесь! Мне бы хотелось забыть обо всем! Чтобы остаться частью вашего мира! Только бы не возвращаться обратно! Да, мне нравится ваша жизнь, и этот яркий солнечный свет, и ваши люди. Но я рабыня! Я – как инструмент, который Рука использует по своему усмотрению. – Она ненадолго замолчала, затем снова заговорила: – Я не знаю, слышит ли он меня сейчас. Может быть, и слышит. Но должна же я, в конце концов, высказаться… Я думаю, что Рука – человек, обыкновенный человек, обладающий безграничным могуществом в своем мире, но не имеющий понятия о том, что происходит здесь, у вас. Ему никогда никто не перечил. Никто и никогда не становился у него на пути, и поэтому он даже представить себе не может, что где-то существуют силы, превосходящие его могущество. Он обладает безграничной властью. У него имеется такое оружие, какое даже не снилось вашим ученым. И он наверняка воспользуется им. А если он захочет, то окончательно закроет доступ в свой мир. Поверь мне, это так. Давным-давно, когда его мир был много моложе и вместе с тем мудрее, в нашей науке были сделаны величайшие открытия, намного опередившие ваши достижения. Развитие научной мысли уже давно прекратилось, но Рука все же имеет доступ к источнику энергии, способному уничтожить все живое. Рука не боится вашего мира как такового, он боится ваших идей. Он почти ничего о вас не знает и поэтому презирает всех живущих здесь, полагает, что они не способны дать достойный отпор. Ты должен понять… Рука понятия не имеет, что такое книги и газеты. Он не умеет читать и весьма смутно представляет, для чего это надо.

– Ты его когда-нибудь видела?

– Я? Никто и никогда не видел его! Разве только Властители Шибальбы, состоящие при нем. Сомнительно, чтодаже стражники Варанели когда-либо его видели. Насколько мне известно, он никогда не покидал стен Запретной Крепости и никто не может пройти к нему. Но зато он все видит и все слышит. Может, даже сейчас слушает, о чем мы с тобой говорим.

– Тогда как же ты осмелилась?..

Она посмотрела ему в глаза:

– Я не собираюсь возвращаться обратно.

– И тебе ничего не известно о других? О тех из ваших, что живут в горах?

– О них я никогда ничего не слышала. И, признаться, не верю в их существование.

– Тем не менее они существуют, и Рука знает об этом. Они – потомки тех, кто вернулся обратно из нашего мира, тех, кого мы называем анасази. Они бежали из вашего мира зла и создали свой собственный, особый мир.

– Этого не может быть. Я не верю.

Майк указал на маленький цветок подсолнуха у себя в петлице:

– Знаешь, что это за цветок?

Она пожала плечами:

– Я видела, как он растет здесь. Там это не разрешается.

– Не разрешается?

– Там его не разводят, а если где вырастает сам по себе, то уничтожается.

– Почему?

Она снова пожала плечами:

– Таков закон. А у нас законы соблюдают, а не обсуждают их.

– Я уверен, что это – символ. Возможно, символ сопротивления. И он в ходу у кое-кого из ваших, у тех, кто бежал в горы.

– Откуда ты можешь это знать?

– Ты, должно быть, видела карты нашей страны? По крайней мере карты этого штата… Разве ты никогда не задавалась вопросом – отчего твоя страна так мала? Я уверен, что от вас очень многое скрывают. Скрывают тщательнейшим образом.

Она какое-то время молчала.

– Да, мне тоже так кажется. Я очень изменилась, с тех пор как впервые попала сюда. Но в твоей стране мне иногда неуютно, она слишком… слишком свободная, что ли. И это тревожит. А у нас все упорядочено, все четко расписано. Каждый твердо знает, кто он такой и что ему позволительно делать.

– А как насчет того, что ему непозволительно делать?

– Мы не думает об этом. Мы знаем то место, где мы живем, где работаем, куда ходим развлекаться. Этого достаточно.

– А что же с Эриком Хокартом?

– Ничего, – ответила она после секундного замешательства. – Я поставила Властителей Шибальбы в известность о том, что его исчезновение здесь не осталось незамеченным, что ваше правительство обеспокоено его отсутствием и что у них могут быть неприятности.

– Ну и…

– Ну и ничего. Видишь ли, они смотрят на это иначе, чем ты. Им не дано понять, что исчезновение одного-единственного человека вообще могут заметить, а уж тем более что его исчезновение повлечет за собой какие-то последствия. У нас к таким вещам относятся иначе. Разница, как, например, между вами и русскими.

– Что ты имеешь в виду?

– Их журналисты работают на правительство, и поэтому они уверены, что у вас – то же самое, что газеты не могут существовать сами по себе и печатать все, что захочет редакция. Ну а у нас… Если в нашем мире кто-нибудь и пропадает, то никто не задает вопросов и…

Замолкнув на полуслове, она вскочила с кресла.

– Тебе пора идти! Уходи сейчас же! – Она взглянула на часы. – Я понятия не имела, что уже так поздно. Умоляю тебя, уходи! Немедленно!

Ни слова не говоря, Майк поспешно поднялся и направился к двери. Но тут же остановился. Потому что дверь внезапно распахнулась, и в комнату ввалились двое мужчин. Майк узнал обоих.

Иден Фостер тут же отпрянула назад, а вошедшие бросились к нему. У Майка не возникло сомнений относительно их намерений. И он не дал им возможности сомневаться относительно своих собственных.

Глава 28

Отскочив в сторону, Майк с силой пнул кресло, которое, опрокинувшись, полетело под ноги преследователям. Один из нападавших, споткнувшись о неожиданную преграду, растянулся на полу. Раглан тотчас нанес ему сокрушительный удар ногой в висок.

Второй из нападавших оказался проворнее: перепрыгнув через кресло, он выхватил из-за пояса нож. Ни секунды не раздумывая, Раглан схватил со стола тарелку с салатом и, размахнувшись, швырнул ее в лицо противнику. Затем заехал нападавшему между ног носком ботинка. Тем временем первый из поверженных врагов сделал попытку подняться на ноги. Раглан, заметив это, огрел его по голове бутылкой, и тот, истекая кровью, снова повалился на пол.

– Они чересчур самоуверенны, – пояснил Paглан, взглянув на Иден. – Им бы побольше времени проводить на улицах. Похоже, им до этого ни разу не давали отпора.

– Никто бы и не посмел, – сказала Иден.

Второй из нападдавших все еще протирал глаза размазывая по физиономии салат. Майк подобрал с пола его нож.

– На пол, – приказал он. – Не то кишки выпущу.

Майк обвел взглядом гостиную. Затем взглянул на хозяйку:

– Извиняюсь за погром, Иден, но твои мальчики могли бы вести себя вежливее.

Она смотрела на него во все глаза. Казалось, ее лицо стало еще бледнее.

– Эти ребята ведут игру без правил, – продолжал Раглан. – Послушай моего совета и постарайся отделаться от них. Если уж не можешь помочь мне, подумай хотя бы о себе. Порви с ними. Уезжай отсюда. Отправляйся на Восток или еще куда-нибудь.

Майк вышел на улицу и, направившись к машине злоумышленников, ненадолго задержался, чтобы воспользоваться наконец ножом, который все еще сжимал в руке. Лезвие оказалось острым как бритва, и Майк, загоняя нож в резину по самую рукоятку, весьма основательно исполосовал колеса вражеской машины. Затем он забросил уже ненужный нож в кусты, росшие по другую сторону от дороги, и сел за руль своей машины.

Добравшись до мотеля довольно быстро, он припарковал свой джип и направился в кафе.

Галлафер расположился за дальним столиком. Увидев вошедшего Майка, он криво усмехнулся:

– Я знал, что ты придешь. Ну что, виделся с Иден Фостер?

– Мы очень мило побеседовали. Только вот потом вышло маленькое недоразумение.

Галлафер с любопытством взглянул на Майка:

– Так расскажи…

– Да и рассказывать-то особенно нечего. Просто два парня решили, что на них управы не найдется, – ответил Раглан. – Сразу видно, нездешние.

Майк потянулся к кофейнику и налил себе чашку кофе.

– Все, что надо сделать, мне придется делать самому. Иден ничем не может мне помочь.

– Не может или не хочет?

– Скорее всего не может. Очевидно, никому там до этого нет дела. По-моему, она уже настроилась на то, чтобы отчалить оттуда. У нас ей больше нравится.

– И что же теперь?

– Я пойду сам. У меня нет другого выбора.

– Ты действительно во все это веришь?

– Приходится. А ты Волкмейера не видел? – спросил Майк, немного помолчав.

– Нет. Я ездил к нему, но не застал дома.

Майк Раглан вдруг почувствовал, что ужасно устал. Правда, короткая схватка в доме Иден внесла приятное разнообразие в общий ход событий. Ведь он наконец-то столкнулся лицом к лицу с чем-то вполне реальным, с врагом, которого ему удалось одолеть. Хотя в целом ситуация по-прежнему оставалась неопределенной, и Майк понятия не имел, с чем может столкнуться в следующую минуту.

Он думал о Волкмейере, о рассудительности и молчаливом старике, теперь еще более загадочном. Когда-то Раглан спас его от верной смерти, но какое это сейчас имело значение? Оказывается, Волкмейер внезапно разбогател… Отчасти благодаря золотым кругляшкам, очень похожим на те, которые старый ковбой из Флагстаффа нашел на Обратной Стороне. Но что сие может означать? То, что Волкмейер протоптал тропку к тому же самому тайнику? Мало вероятно, но все же возможно. Или он наткнулся на другой клад? А может, таким образом с ним расплачивались те, кому он оказывал какие-то услуги?

Волкмейер был решительным и смелым человеком, именно поэтому Раглан доверил ему прикрывать отход. Но на чьей стороне он теперь?

Галлафер нарушил затянувшееся молчание.

– Я уже, кажется, говорил тебе, что ездил повидать Волкмейера? – спросил он. – Так вот, его не оказалось дома, но я все же решил немного осмотреться – в надежде, что он, возможно, скоро объявится… Ничего не скажешь, шикарно у него там… Просто с ума сойти…

Раглан вопросительно взглянул на собеседника.

– Огромный домина, – продолжал Галлафер, – гараж на три машины, а сам он повсюду разъезжает на белом пикапе. Во всяком случае, другой машины я у него не видел. То есть все это очень странно, вот я и попытался кое-что выведать. Похоже, он вкладывал деньги в политику. Хотя по-крупному денег на ветер не бросал, но его имя все же встречается в нескольких солидных списках. Так что с ним считаются и к его мнению прислушиваются. А дом его стоит среди холмов, поэтому никто не видит, кто его навешает. Туда ведет несколько окольных дорог, и похоже, что по одной из них много ездили последнее время. Во всяком случае, гораздо чаще, чем можно было бы предположить. – Галлафер умолк, видимо собираясь с мыслями. – И вот что интересно, – продолжал он. – Среди оставленных шинами следов там имелись такие, что совпадают с отпечатками протекторов того твоего автофургона.

– Ты говорил о пожертвованиях на избирательные кампании. А позволь узнать, сам-то ты за кого? – неожиданно спросил Раглан.

– Меня сюда назначили, а не выбрали. Но когда речь зашла обо мне, он поддержал мою кандидатуру. – Галлафер вытер губы тыльной стороной ладони. – Я называю вещи своими именами, Майк, и прошу тебя это учесть. Я слонялся без дела и готов был взяться за любую работу, пока не получил это место. А феноменом Волкмейера я заинтересовался уже давно. Мне стало очень любопытно, как это человеку удалось так стремительно разбогатеть, тем более что в те годы сделать хороший бизнес на разведении скота было практически невозможно. Я и сам был не прочь разжиться деньжатами – не выходя из рамок закона, разумеется, – поэтому меня весьма заинтересовало все, что связано с этим вопросом. Он утверждал, что получает доход от использования рудников, на которых никто больше не работает…

Потом они заговорили о футболе, вспомнили знаменитостей былых времен. Не забыли и о скачках. При этом Галлафер словно дожидался чего-то. Да и Раглан не торопился покидать кафе.

– Отличный у тебя пес, мне очень понравился, -неожиданно сказал Галлафер.

– Если он объявится здесь один, без меня, можешь забрать его к себе.

– Что ты имеешь в виду?

Раглан пожал плечами:

– Я отправляюсь в логово врага, туда, где все против меня. И хотя мне об этом месте не известно ровным счетом ничего, мне предстоит разыскать там своего друга. То есть шансов у меня – один из миллиона.

– И долго ты собираешься там пробыть?

– Ровно столько, сколько потребуется. Я не знаю, как идет у них время. Я вообще о них почти ничего не знаю. Мы привыкли к нашему миру, но ведь за его пределами все может выглядеть совсем иначе. Возможно, я буду отсутствовать всего несколько минут, хотя скорее всего в нашем исчислении мое путешествие займет неделю или даже месяц. Хотя хотелось бы управиться побыстрее. – Немного помолчав, Майк принялся рассказывать то, что было ему известно. – Эта их Запретная Крепость занимает немалую площадь – высокие здания, прочные каменные стены, возведенные много лет назад… Большинством этих построек в настоящее время не пользуются. Что касается общественного строя, то картина довольно ясная – прочно укоренившиеся авторитарные порядки, при которых даже благие начинания так никогда и не воплощаются в жизнь. Мне представляются люди, давно утратившие волю к сопротивлению. А возможно, у них даже никогда и не возникало мысли о возможности противодействия злу. Что касается «смутьянов», то те давным-давно бежали от ненавистного режима и обосновались в горах, где и по сей день живут потомки древнего племени анасази. С одной стороны, они хотят заполучить кое-что из того, чем располагаем мы, но с другой – опасаются проникновения в свой мир чуждых им идей. Я не верю в то, что они располагают каким-то сверхоружием. Это всего-навсего маленький замкнутый мирок, в котором царят страх и ненависть. Хотя мне ничего точно не известно. Я уверен лишь в том, что Эрик, откопав эту киву, словно открыл ящик Пандоры. Помнишь древний миф?

– Знаешь, мне лучше пойти с тобой.

– Я не хочу, чтобы со мной кто-то шел. Если уж я сам не смогу о себе позаботиться, то этого никто не сможет сделать. Тем более что я лучше других подготовлен к этой экспедиции. Если уж я не смогу управиться, то другие и подавно не сумеют.

Чья-то огромная тень легла на стол, за которым они сидели. Майк резко обернулся. Перед ним стоял Волкмейер.

– А я повсюду тебя разыскиваю. – Он подтащил к себе свободный стул и, усевшись на него верхом, оперся руками о спинку. – Я подумал, что неплохо бы зайти и сюда, прежде чем отправиться на ту гору, о которой ты рассказывал.

– Хорошо, что ты пришел, – кивнул Раглан. Он поднялся из-за стола. – Послушай, Галлафер, как только я вернусь, обязательно постараюсь сразу же найти тебя.

Галлафер повернулся к Волкмейеру:

– Раглан мой друг тоже. Так что вы уж позаботьтесь о нем.

– Непременно, – сказал Волкмейер. – Как же иначе…

– Если случится что-нибудь непредвиденное, -продолжал Раглан, – тебе сообщат об этом мои друзья с Востока. Тогда помоги, чем сможешь. А если встретишь где-нибудь поблизости одного моего приятеля с разорванным ухом и раскроенным черепом, то найди какое-нибудь подходящее основание для того, чтобы упрятать его за решетку, и не выпускай его оттуда до тех пор, пока я не вернусь. Возможно, он расскажет тебе кое-что интересное, если ты, конечно, задашь ему наводящие вопросы.

Когда они вышли на улицу, Волкмейер спросил:

– А что это за приятель такой, с рваным ухом?

Раглан пожал плечами:

– Двое придурков решили помахать кулаками, когда я гостил у Иден Фостер. У них неважно это получилось. Вот уж воистину: не умеешь – не берись.

Волкмейер пристально посмотрел на Майка:

– Но у тебя ни единой царапины…

– Я же сказал, что они неважно орудуют кулаками.

Волкмейер снова взглянул на Раглана. но на сей раз промолчал, оставив его реплику без комментариев. И только минуту спустя снова спросил:

– Так, говоришь, их было двое?

– Здесь они сталкиваются с теми же трудностями, с какими, по всей видимости, мне придется столкнуться там. Они не понимают элементарных вещей. Одно из двух: или тот, с кем они здесь контактируют, намеренно лжет им, или же сами они настолько бестолковы, что никак не сообразят: у нас здесь, пока человек жив, он может никого не интересовать, до него никому нет дела, но стоит ему пропасть без вести – и он тотчас становится видным членом общества. Даже не будь Эрик тем, кем он был, его все равно стали бы разыскивать.

– А кто он такой?

– Электронщик, в свое время работавший и на ФБР и на ЦРУ. Ему также приходилось работать консультантом при различных комитетах, в сенате, и все американские газетчики прекрасно знают, кто он такой. И они уже интересуются, задают вопросы…

Волкмейер провел своими узловатыми пальцами по редеющим волосам.

– Я лично не был знаком с ним. Но слышал о нем от других.

– Знаешь, Волк, газетчики ведь всерьез заинтересуются этой историей, постараются заполучить ответы на свои вопросы. Тот пожар в кафе – первое звено в цепи загадочных совпадений, и они переберут пепелище по угольку. Будут расспрашивать меня и тебя тоже.

– Меня? Но ведь я ничего не знаю…

– А они так не считают. Тем более что я оставил список мест и людей на тот случай, если со мной вдруг что-нибудь случится.

Волкмейер судорожно сглотнул. Было заметно, как над воротником его рубахи задергался кадык. Он посмотрел на синеющие вдали горы.

– Надеюсь, что его все-таки отыщут.

– Это будет совсем не просто, Волк. Поэтому газетчики будут хвататься за любую возможность, что-нибудь узнать, станут расспрашивать всех подряд. Видишь ли, Волк, у них есть время на поиски. Если вдруг в общей картине выявится какое-то несоответствие, они станут докапываться до истины и в конце концов придут к разгадке. Возможно, примутся перепроверять записки об участках под рудники, сведения об уплате налогов и прочие документы.

– Наверное, ты прав. Мне такое просто не приходило в голову. – Он на несколько секунд задумался. – Просто когда выбираешься на проторенную дорожку, все кажется само собой разумеющимся.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я? Ровным счетом ничего. Просто размышляю о том, что здесь происходит.

– Тогда не переступай черту, Волк, не убедившись для начала, что ты и в самом деле готов пройти по этому пути. – Майк, обернувшись, посмотрел на старика. – Я иду туда, чтобы выручить друга, вот и все. И прекрасно знаю, что там меня ожидают немалые трудности. Если ты отправишься вместе со мной, то трудности – единственное, что я с уверенностью могу тебе обещать.

– Допустим, я и сам об этом догадываюсь. – Волкмейер смерил Раглана своим колючим взглядом. – Ты-то сам хоть знаешь, на что идешь?

Майк промолчал. Действительно, что он здесь делает? Единственный пока еще возможный для него выход – это убраться отсюда поскорее, уехать куда-нибудь подальше. И самое странное – он отважился на это ради человека, которого никогда не считал близким другом. Однако этот человек молил его о помощи…

Но много ли знает пожарный о тех, кого ему приходится спасать из огня? Или случайный прохожий, бросившийся на помощь тонущему человеку? Каждый делает все, что в его силах. И вот сейчас, руководствуясь подобными принципами, он оказался в крайне сложной ситуации и, возможно даже, умрет страшной смертью, хотя мог бы убраться подальше от этих мест и подыскать себе более приятное занятие.

Майк в сердцах выругался. Волкмейер глянул в его сторону:

– Что, страшно стало?

– Да мне было страшно с самого начала! И как только человек может вляпаться в такую историю? Я же не святой… Я обычный, в меру эгоистичный человек, который до сих пор пытался хоть как-то устроиться в этой жизни.

– Я тоже такой, – кивнул Волкмейер. – Мне надоело пасти чужих коров, зарабатывать своим горбом деньги, которые потом уходили в чужой карман. Хотел заиметь что-нибудь свое.

– Теперь у тебя есть все, но твое ли оно? Хотя никто вроде бы не собирается чинить тебе исков.

Волкмейер снял шляпу и протер своей грубой ладонью пришитую изнутри ленту.

– Я видел, как здесь строили дамбу. Видел, как хлынула вода, заполняя каньоны, по которым я, бывало, проезжал верхом. И видел, как уходили под воду древние руины, кивы. Это был знак судьбы, благословение свыше, вот что я тебе скажу.

Майк Раглан направился к своей машине. Ему надоело слушать болтовню старика. Он принял решение и не желал медлить. Возможно, он и так уже опоздал.

Обернувшись, он увидел, что Волкмейер стоит на том же месте.

– Я хочу, чтобы ты хорошенько уяснил себе одну простую вещь, Волк. Я отправляюсь туда и рассчитываю вернуться обратно вместе с Эриком Хокартом. И тем, кто вздумает встать у меня на пути, не поздоровится. Запомни же мои слова: всякому, кем бы он ни был!

Глава 29

Майк Раглан вошел в хижину на вершине горы и сразу же увидел широкий балахон, лежавший на его спальном мешке. Рядом с балахоном валялся старый засаленный тюрбан, похожий на тот, какой был у Таззока. Присев на складной стул, он развернул карту, нарисованную на куске холста.

Возможно, Майк не был трусом. Но на сей раз он испугался не на шутку. За годы странствий он не раз попадал в опасные ситуации. И вдоволь побродил по свету – заходил в древние монастыри, в которых, как считалось, обитала нечистая сила, исследовал катакомбы, где хоронили покойников, но он всегда отчетливо представлял, с чем ему пришлось столкнуться. А вот сейчас Майк имел на этот счет лишь самые смутные представления. Он внимательно разглядывал карту, которую давным-давно подарил ему старый ковбой из Флагстаффа, – тот когда-то срисовал ее с карты, вытисненной на золотой пластине. А проход на Обратную Сторону, которым ходил старик, был теперь скрыт под водой. Но теперь Майку стал известен еще один – находившийся к западу отсюда. Проход тот обнаружил Джонни, разъезжавший в поисках отбившихся от стада животных.

В самом центре карты возвышалась Ничейная гора, вычерченная с особой тщательностью. В прежние времена можно было запросто переправиться через реку, но теперь перебираться на другой берег приходилось в объезд. После того как выстроили дамбу, вода поднялась вверх по каньону и река стала значительно глубже. Ему предстояло переправляться через реку, а через киву идти нельзя. Во всяком случае, ему было сказано, что этот ход ведет прямиком в западню. Хотя с другой стороны, Шеф проходил сквозь ту нишу и вернулся обратно целым и невредимым.

Ладно, он попробует через Яму. Там тоже есть ход, и, если ему повезет, он отыщет то место.

Что случилось с Каваси? Последнее время Майк все чаще вспоминал о ней. Он считал ее воплощением одиночества. И постоянно видел перед собой ее огромные темные глаза, мягкие губы…

О чем, черт возьми, он думает? Не время думать о девочках. Сейчас его главная задача – благополучно перейти на Обратную Сторону, остаться при этом в живых, затем отыскать Чертоги Архивов и, пробравшись по ним, найти дорогу в другие помещения.

«Ты идиот, Раглан, – мысленно твердил он себе, – ты форменный идиот. Пока еще не поздно, вернись в Дюранго, садись в самолет и выбирайся отсюда. К дьяволу все это!»

И все же он ни за что бы так не поступил. Даже подыскивая разумные оправдания своему бегству, он прекрасно знал, что все равно пойдет туда, пойдет обязательно. Он обязан быть честным перед самим собой. Разве из-за Эрика он рискует жизнью? Может быть, его манит неизведанное?

Он потратил многие месяцы на изучение руин древних поселений анасази. Ему не раз приходилось располагаться на ночлег в их кивах, среди заброшенных развалин. Он ходил их тропами, стоял на тех полях, где они некогда выращивали маис и тыквы, держал в руках черепки, оставшиеся от посуды. Многие из анасази наверняка присоединились к племени хопи, другие перешли к индейцам-мимбренос, а многие умерли. Но хотя бы некоторые из них вернулись в Третий Мир – как им там живется?

Иногда, сидя в одиночестве среди развалин какой-нибудь древней постройки, Майк чувствовал себя одним из них. Ему представлялись высокие смуглые люди, растирающие зерно, таскающие воду вверх по крутым тропам или ткущие полотно, – словом, занимающиеся своими повседневными делами.

Какая участь постигла их? Судя по тому немногому, что ему удалось узнать, некоторые из них остались со «злыми людьми», но были и такие, которые бежали из того мира, уходили в горы, скрывались в каньонах, где продолжали вести привычный образ жизни, очень похожий на ту жизнь, что они вели на Меса-Верде, Ховенвипе или в Чако-Каньоне.

Майк осмотрел свой пистолет, затем вытащил из вещмешка еще один, девятимиллиметровый «хеклер-и-кох», и тут же засунул его в специальную кобуру, находившуюся внутри ремня у поясницы. Но это он сделал на всякий случай, для подстраховки. Потому что все свои надежды возлагал на «магнум» 357-го калибра.

Где сейчас Таззок? Ему нужно еще раз поговорить с ним, чтобы получить дополнительную информацию.

И где Каваси? Жива ли еще? Или они схватили ее? Возможно, убили или бросили в темницу…

Он вышел из хижины, подошел к киве и, остановившись на пороге, заглянул внутрь. Интересно, чьи это свежие следы? Кто их оставил? И когда?

Он посмотрел на зиявшую в стене нишу, напоминавшую разинутую пасть хищника. А пятна на стене сейчас казались сверкающими глазами. Майка охватило какое-то странное беспокойство, с каждой минутой нараставшее. Майк неуклюже переминался с ноги на ногу, опасливо поглядывая по сторонам.

Шеф подошел поближе. Он то и дело начинал глухо рычать, затем принялся обнюхивать камни, из которых была выложена стена кивы. Скрывалось ли там нечто? Нечто, которое сейчас выбралось наружу и рыскало среди руин…

Небо в этот день было бездонно-голубым, по нему плыли крохотные белые облачка. Река ослепительно сверкала на солнце, и над ней грозно возвышалась погруженная в безмолвие Ничейная гора.

Есть ли там тропа, ведущая на вершину? Если таковая и была, Майк не мог разглядеть ее – его со всех сторон окружали голые, отвесные склоны красноватого оттенка. И кого бы он ни спрашивал, все неизменно отвечали, что пути на вершину нет. Только однажды один старый мормон сказал, что такая тропа якобы существует; там, на вершине, пасутся дикие лошади, которые, видимо, отыскали тропу, чтобы восходить на вершину и спускаться с нее, так как зимы в этих краях бывают суровые и ледяные пронизывающие ветры вдоль и поперек продувают ничем не защищенное горное плато.

В небе, словно в предвкушении пиршества, закружил одинокий сарыч. В конце концов, добыча ему достанется, нужно только подождать.

Интересно, а там водятся сарычи? Или орлы? А есть ли такие ворота в небе, через которые они могли бы отсюда перелететь туда?

У него вдруг появилось ощущение, что за ним наблюдают. Он резко обернулся, но, ничего не заметив, перешел к другому склону вершины. Немного помедлив, принялся спускаться в противоположную от реки сторону. Майк однажды уже проходил здесь, поэтому без труда отыскал тропу, ведущую на дно Ямы.

Едва он начал спускаться, как заметил следы горного льва. Похоже, совсем недавно здесь проходило крупное животное. Хотя местность казалась на редкость пустынной. Вокруг царила тишина, лишь изредка нарушаемая шорохом листьев, – это деревья вдруг принимались нашептывать друг другу свои тайны. А Майк спускался все ниже, стараясь ступать как можно осторожнее.

Наскальные рисунки индейцев… Кое-где краска стерлась, местами отвалилась, и те истории, коим надлежало, вероятно, быть увековеченными здесь, оказались безвозвратно потерянными. А древняя тропа уходила все дальше вниз. Если в таком месте имелась вода и спасительная тень, то можно было не сомневаться: здесь когда-то жили индейцы. Вот только деревья эти вовсе не казались древними – они росли здесь лет сорок, не более. Значит, в то время тут росли другие деревья? Может, они сгорели? Или их вырубили индейцы для строительства хижин или в качестве топлива? И повсюду виднелись песчаные холмики. Что скрывалось под ними?

Парильни навахо… От них остались лишь покосившиеся кедровые столбы. А те, другие хижины – их, вероятно, построили другие люди – во всяком случае, не индейцы-навахо. Возможно, пиуты? Майк не был в этом уверен, к тому же выглядели хижины немного странно…

Вот там он в прошлый раз увидел воинов Варанелей. Но что они здесь делали? Преследовали кого-то? Или что-то? Он остановился и, прислонившись спиной к отвесной стене, осмотрелся. Где-то здесь, совсем рядом, должен находиться ход, ведущий на Обратную Сторону.

Следы! Ведь Варанели должны были оставить следы…

Прижавшись спиной к отвесной скале, Майк принялся разглядывать дно каньона, пытаясь отыскать среди камней некий признак, хоть что-нибудь, что указывало бы… Он и на сей раз ничего не заметил… Майк ощупал рукоятку пистолета, и это придало ему некоторую уверенность в себе. Он снова принялся изучать дно каньона. Затем спустился еще ниже и вошел в заросли. Вон там, в той стороне он в прошлый раз видел отряд стражников Варанелей, и воздух там как бы подрагивал. Майк почувствовал, как тяжело забилось сердце у него у груди.

Он пошел вперед, пробираясь сквозь заросли. Через какое-то время остановился и, прижавшись спиной к стволу дерева, снова осмотрелся.

Он здесь не один. Интуиция подсказывала, что рядом находился еще кто-то. Шаг в сторону – и он уже у другого дерева. И снова прижимается спиной к стволу. Он настороженно смотрел по сторонам. Если за ним следят – то откуда? Где они могут находиться? Глядя прямо перед собой, он напряженно ждал.

Где? И кто? Или, может быть, что? Если уж в нашем мире обитает немало загадочных существ, то чего же ожидать от другого измерения? Какие монстры могут населять их мир?

А что, если они невидимы? Ведь есть же звуки, которых не улавливает человеческое ухо. Такие звуки могут слышать собаки, возможно, и насекомые… А что, если существуют и подобные цвета, то есть недоступные для восприятия человеческим зрением? И очень может быть, что эти невидимые существа сейчас подкрадываются к нему…

Если люди могут переходить из одного мира в другой, то почему этого не могут животные? Ведь Шефу удалось совершить путешествие в обоих направлениях. А их животные? Возможно, там обитают какие-нибудь диковинные звери, о существовании которых никто даже не подозревает?

Осторожно ступая, Майк скользнул к другому стволу. Потом к следующему. И затаился, выжидая, напряженно прислушиваясь.

Из его укрытия хорошо просматривалась лужайка, где он видел Варанелей. Теперь лужайка была пуста. И вокруг – ни души. Майк облизал пересохшие губы. Ему очень не хотелось покидать спасительные заросли. Ведь, покинув их, он станет уязвим. Он зябко поежился. А ведь день выдался довольно теплый… Необходимо срочно выбираться из зарослей, вернуться в хижину, возвратиться все равно куда, лишь бы оказаться в безопасности, там, где ему все знакомо. Но ведь он так ничего и не нашел. Значит, еще один день потерян. А времени и так в обрез.

А Эрик? Чем занимается? Может, лежит, связанный по рукам и ногам. Может, его бросили в темницу? Или умирает в одном из «каменных мешков»? Или ему удалось их уговорить, убедить в том, что он будет им полезнее, если его оставят в живых?

Майк продвигался вдоль зарослей. Ему так и не удалось ничего найти. Он видел лишь сухие бесплодные земли, красноватые скалы да невысокие гребни песчаника.

Откуда тогда вышли Варанели? И куда ушли?

Тут он снова увидел одинокого сарыча, по-прежнему кружившего в высоком небе. И вот – новая мысль… И он похолодел от ужаса. А вдруг это не настоящий сарыч? Или специально обученная птица? обученная, чтобы следить за ним?

Какая чушь! Какие глупости лезут в голову! Он перешел к дереву, росшему у самого края песчаного «пятачка», и снова остановился, снова прислушался.

Что это? Он действительно что-то слышит или ему это только кажется? Какие-то песнопения? Псалмы? Если пели, то где-то неподалеку. Он снова осмотрелся.

Все, пора уходить. Ведь уже темнеет, а ему нужно вернуться в хижину, прежде чем он сломает ногу или свернет себе шею, карабкаясь в темноте по скалам.

Он снова услышал загадочное пение – словно многоголосый хор монотонно, раз за разом повторял одни и те же слова – всего несколько слов. Он отчетливо слышал эту песнь. Но откуда она могла доноситься?

Напряженно прислушиваясь, Майк еще плотнее прижался к стволу. Откуда доносится пение? Похоже, пели где-то рядом, где-то впереди, прямо перед ним. А если его сейчас убьют? Возможно, его труп пролежит здесь долгие годы, прежде чем его обнаружат. Если вообще когда-нибудь обнаружат… потому что кому еще придет в голову отправиться в пустынное, Богом забытое место? Стоя среди деревьев и глядя вверх, на залитые ярким солнцем стены каньона, Майк особенно остро ощущал свое одиночество. Такого одиночества он еще не знал. Ни разу в жизни ему не приходилось оказываться в подобной ситуации – когда помощи ждать не от кого, когда можно рассчитывать только на себя.

А как же Волкмейер? Чью сторону он возьмет? Сторону человека, когда-то протянувшего ему в беде руку помощи? Или выступит за тех, кто дал ему богатство?

В зарослях у него за спиной что-то зашуршало. Резко обернувшись, Майк схватился за пистолет.

Глава 30

Перед ним стояла Каваси.

Стояла под деревьями, наблюдая за ним. Майк окинул взглядом заросли кустарника у нее за спиной, но не заметил ничего подозрительного.

– Каваси, мне тебя очень не хватало.

Вообще-то он не собирался говорить об этом вслух, хотя сказал чистейшую правду. Ему действительно очень не хватало ее.

– Я не могу отлучаться надолго. Они ждут моего слова. – Она сделала широкий жест. – Вот это место, где мы стоим. Это священное место. Священное для моего народа. Говорят, что именно здесь мы впервые вошли в ваш мир, но я не знаю точно, правда это или нет.

Майк подошел к ней поближе:

– Что с Эриком?

– Я ничего о нем не знаю. Наверное, он у «них».

– Я должен найти его и освободить.

– Это невозможно. Никому не дано бежать из Запретной Крепости.

– Никогда не поверю, чтобы твой народ…

– Это не мой народ. Его захватили Властители Шибальбы, силы зла. Скрыться от них невозможно.

– А как же твой народ? Последователи Того-Кто-Обладал-Волшебством?

– Это было очень давно. И в темноте все было иначе. А когда стало светло, никого не осталось. Нас пытались разыскать, но мы закрыли все пути, и они не могли идти дальше. И была большая война, но в конце концов они ушли и оставили нас в покое.

– Давай поднимемся в хижину. Ты должна подробнее об этом рассказать.

Они пустились в обратный путь. Каваси шла впереди, уверенно пробираясь сквозь заросли.

– Вот это, – сказала она, полуобернувшись и делая широкий жест, – это очень ненадежное место.

Она вышла из зарослей и стала взбираться на узкий карниз, опоясывавший скалу.

– Нам не дано понять, но все здесь, – снова тот же жест, словно она хотела заключить в объятия Яму, и Ничейную гору, и гору, на вершине которой стояла хижина, – и все здесь как бы перепутано. У вас есть такое слово? Ненадежное место. Иногда здесь все, как есть, – деревья, вода, скалы… а в другое время нет ничего надежного, прочного, и тогда нельзя быть ни в чем уверенной. Иногда переход здесь, в другое время – там. Это… как колеблющаяся пелена, как стена водопада. И на Обратной Стороне…

– Так бывает всегда?

– Нет. Дорога иногда открыта. Потом вдруг что-то происходит… Как. будто землетрясение, но только не под землей, а в воздухе. Нет, даже не в воздухе! А в сути вещей, вообще во всем! Тогда начинает кружится голова. А глаза точно не видят, что перед тобой. Затем все успокаивается. И после этого пути нет! Всех ходы закрыты! Закрыты долго, на очень долгое время!

– Но когда-нибудь они открываются? Когда это происходит?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Последний раз такое случилось еще до меня. До того, как я родилась. Задолго до того. Тот-Кто-Обладал-Волшебством делал отметки на стене. Он записал все случаи, о которых узнал. Такое в его жизни случалось дважды.

Майк Раглан мысленно выругался. Значит, так называемые ходы могут сами собой закрыться в любой момент и оставаться закрытыми долгие годы… И это значит, что чем скорее он бросит все к чертовой матери, тем будет лучше для него же. Тем более что его вполне устраивал обычный мир, с тремя измерениями. Да и как могло случиться, что эти индейцы, единственные из всех людей…

И все же… Ведь майя или какие-то их предки сумели создать точнейший календарь… Они знали Время, они познали его сущность. И вообще – что есть реальность? Возможно, некие… многократно повторяющиеся феномены? Откуда нам знать, что именно наша реальность и есть единственная и неповторимая? Наша сегодняшняя реальность самым разительным образом отличается от реальности, например, 1900 года. Реальность 1900-го – это пароходы, повозки, запряженные лошадьми, обычай принимать ванну в субботу вечером, опасные бритвы. Стало быть, реальность – это то, что принимается за таковую. И человек может изменять ее по своему усмотрению.

Каждый из нас наделен тем видением мира, которое присуще лишь ему одному, и со смертью человека его мир умирает вместе с ним. Мироощущение отдельных людей может отчасти совпадать, но ни одному человеку не дано увидеть мир таким же, каким его видит сосед, поскольку каждый из нас наделен своим собственным видением реальности.

Майк досадливо поморщился. Лучше выбросить все это из головы. Пора бы ему определиться – с какой именно реальностью он имеет дело на сей раз? Нужно уяснить следующее: данная реальность такова, как если бы ему предстояло войти в лифт и подняться на другой этаж; там придется на некоторое время покинуть кабину, а затем он вернется на свой этаж – на том же лифте, но уже с Эриком.

Помолчав еще немного, Майк сказал:

– Послушай, Каваси, вот ты говорила, что Яма была священным местом. Я немного осмотрелся здесь, но что-то не похоже, чтобы здесь жили. А ведь тут есть вода. И растут деревья. Здесь что, никто никогда не жил?

Она пожала плечами:

– Я же сказала: это ненадежное место. То есть все – а потом вдруг нет ничего. Скажи, ты видел здесь каких-нибудь зверей?

– Видел следы горного льва. Довольно крупного.

– Как же! Никакой это не лев. Ягуар это. Оборотень. В нем живет дух злого человека. Он убивает всех подряд, хочет всех уничтожить.

Майк слышал множество историй об оборотнях, превращающихся в волков. В Центральной Африке часто рассказывают истории о людях-леопардах. Так почему же не быть человеку-ягуару?

– Там, внизу, есть ход, через который можно попасть в ваш мир. Мне кажется, я даже видел, как туда входили Варанели, – сказал Майк.

– Может, и есть такой ход. – Она снова пожала плечами. – Но тут совсем рядом есть еще одно такое место. Говорят, что именно через него наши люди покинули Третий Мир, чтобы прийти сюда. Но я не знаю, правда это или нет. И еще говорят, что тем же ходом они возвратились обратно в Третий Мир. – Она указала на каньон. – Это вон там -место, похожее на каменную… воронку. Такие штуки у вас называют воронками. Тот-Кто-Обладал-Волшебством начертил план, на котором были указаны все пути. А воронка – это тайное место. И еще. Здесь есть ход, ведущий к Руке. Наши люди слышали об этом от Тех-Кто-Знал, только это было очень-очень давно.

Потом они шли молча. Было уже довольно темно. Каваси уверенно поднималась вверх по склону, чего нельзя было сказать о Майке. Наконец она остановилась, видимо сообразив, что идет слишком быстро и Майк не поспевает за ней. Несмотря на то что он всегда находился в прекрасной форме и считался человеком физически выносливым, здесь, на высоте, дышать ему становилось все труднее.

Он вдруг вспомнил о золоте, которое нашел старый ковбой.

– Слушай, Каваси, а тебе известно что-нибудь о ваших руинах? Я имею в виду, об очень древних руинах?

– Конечно. Я слышала много историй. Кто-то верит в них. Кто-то нет. Мы не уходим далеко от того места, где живем. У нас так нельзя. Мы слышим рассказы о старых местах, где теперь нет воды. Никто не ходит туда. И никто точно ничего не знает.

– Но если там остались руины, то где-то поблизости должна быть и вода, разве нет?

Она пожала плечами:

– Родники пересохли. Реки повернули вспять. Все превратилось в пустыню.

Наконец они добрались до вершины. Прямо перед ними темнели руины. Повсюду царила тишина, а над головой у них сверкали мириады звезд. Майк вздрогнул и взял Каваси за руку. Ему показалось, что-то движется в темноте. Движется прямо на них. Оказалось, это Шеф. Майк развел огонь и сварил кофе. Потом достал фрукты и копченое мясо.

– Я боюсь за тебя, – неожиданно сказала Каваси. Она взглянула на балахон и тюрбан. – Ты вот это… собираешься надеть на себя?

– Собираюсь.

– Это одежда жреца ягуаров. Ты не знал?

– Нет, не знал. А кто они такие?

– Их осталось очень мало. Тот-Кто-Обладал Волшебством тоже был одним из них. Все они мудрецы, очень ученые.

– В этом наряде я смогу попасть туда, куда мне и надо. В вашу Запретную Крепость. И отыщу там Эрика.

– Это невозвожно! Ты сам не знаешь, что делаешь! Запретная Крепость – это… как у вас это называется? Лабиринт, да? Только Рука знает все ходы и выходы. Варанели тоже кое-что знают, но далеко не все. Говорят, что Рука так себя оберегает, потому что только он один знает путь в свои чертоги, в свои владения. Говорят, что он обращается к ним только с балкона над огромным залом. Выходит на балкон и говорит громовым голосом.

– А если он умрет?

– Тогда будет кто-нибудь другой. Но я не знаю, кто и откуда.

– А ты сама видела Запретную Крепость?

– Только издали. Это огромный дом, гора из черного камня, из очень гладкого черного камня. – Каваси указала на возвышавшуюся на противоположном берегу реки Ничейную гору. – Вот такая! Только стены не красные, как эта гора, а все-все черные!

Они снова замолчали. Майк сделал сандвичи и передал Каваси картонную тарелку. Затем разлил кофе по чашкам. В хижине воцарились покой и уют: тепло костра согревало холодный ночной воздух, а в открытую дверь заглядывали звезды, ярко сиявшие на фоне черного неба.

Каваси вновь заговорила, тихо и медленно, но очень уверенно, словно отвечала хорошо выученный урок. Она описала Запретную Крепость. Это было гигантское сооружение, одно-единственное здание, образующее как бы целый город. Джонни сказал ей, что у нас это называется цитаделью. Этот город-крепость возвышался над простиравшимися у его подножия землями. Властителям Шибальбы и стражникам Варанелям были отведены особые апартаменты, но и тем и другим строго-настрого запрещалось появляться в других комнатах, а так называемых общественных помещений там просто-напросто не существовало.

– Если все осталось так же, как было заведено в прошлом, то там сейчас двадцать четыре Властителя и пятьсот Варанелей. Сколько слуг, не знает никто. О них нам известно только то, что им запрещено покидать свои помещения.

Медленно, стараясь ничего не забыть, Каваси рассказывала ему о том, что знала сама. К сожалению, знала она очень немного. Очевидно, крепость представляла собой хитроумный лабиринт, состоявший из множества переходов, туннелей и залов. И ходили слухи, что некоторые из залов имели стеклянные стены и были уставлены зеркалами, в которых тысячи раз отражался попавший туда человек, а вместе с ним отражались и другие зеркала, и другие стеклянные стены, и ложные выходы, и тот, кто пытался выбраться оттуда, мог легко сойти с ума. Слушая этот рассказ, Майк вспомнил об аттракционе под названием «Зеркальный дом», известном ему еще со времен участия в ярмарочных шоу, только в Запретной Крепости все было устроено более изощренно – и, конечно, масштабы совсем другие.

– А тюрьма?

– Ее там нет. Вернее, мы ничего о ней не знаем. Все, что нам удается узнать, мы запоминаем; о многом повествуют древние легенды, которые могут оказаться просто выдумкой. А заключенных – тех приводили в одну из комнат, где их допрашивали Варанели. Но мы знаем очень мало. Так мало, что, возможно, все это неправда. Ведь чем меньше человек знает, тем больше он выдумывает.

Горящие поленья весело потрескивали, из камина летели искры. Майк поднялся и подбросил в огонь еще несколько сучьев. Мысленно он признался самому себе в том, что уже давно ему не было так хорошо. Ему хотелось просто сидеть рядом с Каваси, сидеть и не думать о том, что ждет его завтра.

– А как живет твой народ? Какое у вас правительство? И какова твояроль в нем?

– Я – лидер. Вы называете это «шеф». Но человек… он сам по себе человек и не рождается лидером.

– Но ты же сказала, что твоим предком был Тот-Кто-Обладал Волшебством?

– Если бы я не была умной, это ничего бы не значило. В моей семье было много умных людей. А значит – много лидеров. Но мы не можем приказывать. Мы можем только советовать. А если мы будем часто ошибаться, давать плохие советы, то нас никто не станет слушать. Все очень просто. Так издавна заведено. Было решено, что можно делать, а чего нельзя. Если возникает… что-то новое, то собирается Совет, который решает, как поступать в таких случаях. Часто я тоже сидела на Совете. А теперь говорю от имени Совета. Как долго это будет продолжаться, я не знаю.

Она ненадолго замолчала.

– Среди нас есть такие, кто считает, что мы должны подчиниться Руке, что будет лучше покинуть горы и вернуться к остальным. Но я так не думаю. Они глядят вниз с гор и видят зеленые поля вокруг. Они видят сады и воду. А у нас очень мало воды, на полях сухо, а урожаи скудны. И тех, кто хочет уйти к Руке, становится все больше. У Руки есть свои люди среди нас. Они клевещут на меня и на тех, кто идет за мной. И я не знаю, чем все кончится.

– Но разве они не знают о том, как суров Рука?

– Они не верят этому. Или говорят, что им все равно и главное – чтобы было много еды. А другие уклоняются от ответа. Для них Рука – власть. И они надеются получить для себя хотя бы частичку его власти. Вообще-то им именно это и обещают.

Майк Раглан сидел, прислонившись спиной к древней каменной стене. Он откинул назад голову и прикрыл глаза. Наконец-то у него появилась возможность расслабиться. Но мозг его не знал покоя. Мысли роились, кружились, уносились прочь…

Запретная Крепость скорее всего представляла собой лабиринт, запутанную систему комнат, коридоров и залов, соединенных сложной системой переходов. И все это строилось на протяжении многих столетий. Если рассказанное Таззоком соответствовало действительности, то, может, в самом деле знать расположение всех помещений не дано никому. Существовавшие там порядки складывались на протяжении веков и благодаря присущей людям инертности действовали до сих пор. А детей не допускали в эти заветные чертоги, потому что все дети изначально любознательны…

Несомненно, так же точно и Чертоги Архивов оказались в числе заброшенных и никем не посещаемых помещений. Там наверняка имелись и другие помещения, о существовании и предназначении которых все давно забыли.

Майк много читал о лабиринтах. Начало этому увлечению положил аттракцион «Зеркальный дом», с которым он объехал множество ярмарок еще в бытность свою ассистентом фокусника. Затем его друг-ливанец рассказал ему легенду о царе Миносе и Минотавре. О том, как Ариадна дала Тесею клубок, и о том, как легендарный герой, разматывая клубок, отправился на бой с Минотавром – получеловеком-полузверем. И нить Ариадны помогла ему отыскать дорогу обратно. Несомненно, это был самый известный в истории лабиринт. Правда, самый большой лабиринт, теперь уже давно разрушенный, существовал в Древнем Египте. По своей грандиозности это сооружение значительно превосходило даже египетские пирамиды. И Геродот, и Страбон упоминали о нем в своих работах; более трех тысяч комнат, огромные колоннады, поражающие воображение залы, занимающие территорию в тысячу футов длиной и семьсот футов шириной; к тому же занимало это сооружение по крайней мере два яруса, один из которых находился под землей. Майк прикинул в уме, что Запретная Крепость, вероятно, превосходит этот самый огромный из известных человечеству лабиринтов. Превосходит по крайней мере вдвое.

– Каваси, ты слышишь меня? Я собираюсь отправиться туда завтра. Ты покажешь мне дорогу?

Она поднялась и, ни слова не говоря, вышла из хижины. Майк тотчас же последовал за ней, опасаясь, что она собирается покинуть его, как это уже случилось однажды.

– Каваси, я должен туда пойти.

– Я знаю. Но как я могу послать тебя на смерть? Ведь ты не знаешь пути.

– Но ты покажешь мне путь? А не покажешь – я попытаюсь пройти через киву.

– Нет, не ходи туда! – Немного помолчал, она сказала: – Хорошо, пусть будет по-твоему. Ты слишком упрям. Мне нечего больше добавить…

– И не надо. Только покажи…

– Я покажу тебе дорогу. А потом вернусь к своему народу. Я не знаю, что ты хочешь там делать. Но запомни: берегись одного из них. Он высокий, выше тебя, и очень сильный. У него огромная власть. Он может входить в Запретную Крепость. когда захочет, и мы боимся, что он очень много знает и про нас тоже. Мы думаем, что он руководит шпионами, которые живут среди нас, и теми, кто хочет уйти от нас и присоединиться к Властителям Шибальбы. Если ты увидишь его, то сразу узнаешь. У него величественная осанка. Никто не осмеливается перечить ему. – Немного помолчав, она добавила: – Он послал за мной одного из своих людей. Я не пошла, и тогда он сказал, что придет за мной сам и уничтожит всех нас.

– У него есть имя?

– Зипакна. Где бы ты ни оказался, что бы ни делал, берегись Зипакны!

Глава 31

Завтра!

Этим сказано все. Он обречен. Оставив Каваси в дальней комнате, Майк расположился на ночлег на полу у чертежного стола. Шеф устроился рядом, у порога. За порогом – далекие звезды. Возможно, он глядит на них сейчас в последний раз.

Что на него нашло? Черта с два! Он сделает это. Он разыщет Эрика, а потом они вернутся обратно – он сам, Эрик и его спутник или спутники, сколько бы их там ни оказалось.

И все же очень может быть, что это его последняя ночь. Последняя, какой он ее знает. Ведь не исключено, что когда он вернется, если, конечно, вернется, все для него станет другим…

Криво усмехнувшись, он проговорил вполголоса:

– Ты никогда не блистал умом, Майк, но сейчас ты, похоже, превзошел самого себя по части глупости!

Он взглянул на противоположный берег реки, на темную громаду Ничейной горы – и невольно поежился… Ничейная гора… Черная, зловещая, загадочная…

Он лежал, глядя на звезды, мерцающие в темном небе. Лежал и думал. Отныне он постоянно должен быть начеку. Потому что не имеет права на ошибку. Потому что обязан проникнуть в Запретную Крепость и отыскать Чертоги Архивов, отыскать место, где хранятся карты. И среди них – карты с планом крепости. А потом он найдет Эрика, освободит его, и они вместе вернутся обратно, выбрав наикратчайший из всех возможных маршрутов.

А как же Каваси?

Он резко приподнялся. Да, как же Каваси? Догадывается ли она о его чувствах? Ведь он ни словом об этом не обмолвился. Вернее, почти не обмолвился. Пойдет ли она вместе с ним, когда он освободит Эрика? Сможет ли? Решится ли оставить на произвол судьбы свой народ, благополучие которого зависело от нее?

За порогом, во тьме началось какое-то движение – словно земля вдруг испустила тяжкий вздох. И тотчас воцарилась тишина. Землетрясение? Но земля не дрожала…

Майк в испуге вскочил на ноги. Но чего, собственно, он испугался?

Каваси уже стояла рядом.

– Майк! Начинается!

– Что начинается?

– То, о чем я тебе говорила! Помнишь? Я сказала, что иногда все пути закрываются… Закрываются на много-много лет.

– Да, помню, ты говорила об этом, но…

– Меня предупреждали об этом. То, что сейчас случилось, – такое уже было. Я не знаю, почему такое происходит. Может, само время сотрясается, может, пространство…

– Сколько времени у нас в запасе?

– Точно не знаю. Очень немного. Двадцать четыре ваших часа. Может, сорок восемь… Но не больше. Точно знаю, что не больше. Что бы ты ни задумал, ты должен успеть до этого срока. Успеть найти Эрика и выбраться с ним оттуда – или тебе придется остаться на Обратной Стороне.

– Тогда не будем медлить. Идем сейчас же.

– Хорошо, – кивнула Каваси.

Майк уже почти пожалел о такой своей поспешности. Ведь это замечательное оправдание: если бы все пути закрылись, что бы он мог поделать? Если бы он немного задержался, то она осталась бы здесь, вместе с ним, и он уже не считал бы себя обязанным отправляться на поиски Эрика и заполучил бы Каваси. И они вместе жили бы здесь, в его мире…

– Майк? Так мы идем?..

– Пошли, – сказал он.

И они начали спускаться по склону на дно каньона, к тому месту, которое когда-то обнаружил Джонни. У Майка пересохло во рту. Он задыхался. И в то же время его словно распирало изнутри, одолевало странное нетерпение… «Сейчас! – твердил он себе. – Подожди, сейчас все узнаешь! Это будет твоя самая захватывающая и, возможно, последняя авантюра».

Авантюра? Его всегда раздражало это слово. А все оттого, что его «затерли», превратили в пошлое словечко с оттенком псевдоромантичности – словечко, произносимое по большей части теми, кто ни разу в жизни не пережил ничего подобного. Отправиться в плавание по морю в утлой лодчонке – это, разумеется, настоящая авантюра, только кто на такое решится?

Каваси быстро спускалась в каньон, он шел следом. Ночь казалась уже не такой темной, как прежде. Или просто его глаза привыкли к темноте? А может, взошла луна? Майк всегда считал себя прекрасным скалолазом. Но, оказывается, Каваси знала горы еще лучше, чем он. Она передвигалась быстро и бесшумно, словно призрак, с легкостью преодолевая попадавшиеся на пути завалы из валунов, упруго ступая по острым камням, пробираясь сквозь заросли низкорослого колючего кустарника. Вдруг она остановилась. Подняла руку, напряженно прислушиваясь.

Стоя позади Каваси, не имея возможности ничего разглядеть в темноте, Майк Раглан старался воспринимать реальность такой, какой она, по его мнению, и была. Итак, он, молодой мужчина, оказался ночью в пустынной местности наедине с хорошенькой девушкой, которая предположительно именно сейчас собирается провести его в другой мир, в тот мир, что существует параллельно с миром, в котором доселе существовал он сам.

– Это здесь, – прошептала Каваси. – Возьми меня за руку. – Она поспешно шагнула вперед, и Майк успел заметить, что стоит на краю ямы, похожей на туннель. А потом он сорвался вниз.

Отчаяние и ужас охватили его при мысли, что он летит в пропасть. Но не прошло и нескольких секунд, как он уткнулся в землю. Какое-то время Майк лежал неподвижно; затем, приподняв голову, стал отплевываться от пыли. Наконец попытался сесть. Но чья-то рука удержала его, и кто-то предостерегающе зашипел: «Ш-ш-ш!» Он занял прежнее положение. И тут вдруг услышал шорох. И почувствовал рядом какое-то движение. Это была Каваси. Она снова тронула его за плечо, удерживая на месте… Майк по-прежнему лежал неподвижно, хотя испытывал жгучее желание схватиться за пистолет, одновременно ужасаясь при мысли о возможных последствиях выстрела. Ведь своей пальбой он наверняка привлек бы врагов, если они находились где-то поблизости. Возможно, ему удалось бы пристрелить одного из них, но не исключено, что их десятки, а возможно – целые сотни.

Майк почувствовал свинцовую тяжесть в груди, и даже собственное дыхание вдруг показалось ему ужасно громким. Он дышал, с жадностью хватая ртом воздух, – так дышат после длительной пробежки.

И тут ему показалось… Он вдруг понял, что лежит на траве! Не среди камней, а на траве. Он явственно чувствовал ее запах. И еще запах сырости, указывающий на близость воды, и какой-то едва различимый горьковатый аромат – возможно, запах гари. Потом он услыхал чей-то голос, но слов не разобрал. И тут же раздался другой голос, доносившийся откуда-то издалека. Затем послышались шаги, которые тотчас стихли. Майк весь напрягся, приготовившись вскочить на ноги. Снова послышались шаги. Но теперь они удалялись. И снова голоса, причем говорили на каком-то незнакомом ему языке, не похожем ни на один из тех, которые ему когда-либо доводилось слышать. В конце концов он пришел к выводу, что больше всего это напоминает кастильский диалект испанского. А с другой стороны – вовсе не похоже… Наконец Каваси бесшумно поднялась и сделала несколько шагов. Он последовал за ней. По-прежнему держа его за руку, она осторожно двигалась во тьме. Внезапно Майк увидел костер, вокруг которого сидели несколько мужчин, облаченных в синие одежды.

Варанели!

Наверное, пограничный патруль или что-то в этом роде. Но почему здесь? Почему?.. Он замер на месте, пораженный внезапной догадкой.

Они находились на Обратной Стороне!

Нет, такого не может быть! Это…

– Пошли! – прошептала Каваси.

Он покорно последовал за ней. И они по-прежнему ступали по траве, пробираясь туда, где, похоже, росли деревья. Как только они оказались под сенью зарослей, Каваси остановилась.

– Что-то не так! – прошептала она. – Зачем они здесь?

Майк понял по ее голосу, что она чем-то напугана. Он осмотрелся. Над лесом, на опушке которого они сейчас стояли, возвышалась отвесная скала в добрую тысячу футов высотой.

– Где мы? – спросил Майк.

– Моя деревня недалеко. Всего несколько миль. Но эти… они никогда не подходили так близко!

– Послушай, Каваси, я, конечно, ничего не знаю о твоем народе, но уверен в одном: это армейский патруль, расположившийся здесь на ночь или же стоящий в дозоре. Налицо все признаки, любой солдат подтвердил бы мои слова. Так что, надо полагать, они готовятся к нападению.

– К нападению? Нет! Они не посмеют! – Она была в ужасе. – О, Майк! Я отсутствовала слишком долго! Мне страшно. Очень страшно!

Он обнял ее за плечи:

– Успокойся. Давай лучше подумаем, что нам предпринять. Как добраться до того места, где ты живешь?

Она снова взяла его за руку и быстро зашагала вдоль кромки леса. Майк прошептал:

– Осторожнее! Здесь, возможно, затаились их разведчики или другие отряды.

– Вряд ли. Им нет нужды прятаться. Уже много лет, как никто им не сопротивляется.

Майк подумал, что в этом, очевидно, и заключается его единственное преимущество. И это во многом объясняло поведение двух крепышей, набросившихся на него на автостоянке близ мотеля. Они просто не ожидали сопротивления.

– Далеко еще?

– Всего несколько миль.

– Там выставлен часовой?

– Часовой? Нет, конечно же! В этом уже давно нет необходимости.

Тогда в чем причина подобного переполоха? – удивился Майк. Эрик? Может быть, ему удалось бежать? Стало быть, это поисковый отряд? Или они – при мысли об этом у него даже дух захватило – все же решили сделать то, что он сам предположил в разговоре с Галлафером, и теперь собираются во всеоружии отправиться завоевывать другой мир? Впрочем, его это не слишком беспокоило. Возможно, им и удалось бы завладеть несколькими ранчо или захватить какое-нибудь судно на озере Пауэлл, но только весть об этом сразу же разлетелась бы по всей округе, где практически в каждом доме имелось оружие, так что местные жители сумели бы постоять за себя.

К примеру, тот же Галлафер смог бы возглавить отряд, сотню вооруженных мужчин, которых прислали бы ему на помощь в течение какого-то часа. И так почти по всему Западу и даже на Востоке страны. Ни один вооруженный отряд не посмеет сунуться туда, где население почти поголовно вооружено. К тому же у местных жителей имеется еще одно, причем весьма существенное преимущество: они прекрасно знают местность.

Шли быстро, временами чуть ли не бежали, и Каваси по-прежнему была впереди. Попетляв между валунами, они прошли вдоль русла пересохшей речки, а затем стали подниматься по крутой тропе, уводившей в скалы. Очевидно, Каваси привыкла к подобным прогулкам.

Вокруг становилось светлее. Рассвет? Что-то рановато… Майк взглянул на часы. Три часа ночи? Он громко выругался. Каваси резко обернулась:

– Что случилось?

– Отправляясь сюда, – ответил Майк, – я собирался запоминать дорогу, чтобы потом без труда вернуться обратно. А теперь уже сам не знаю где нахожусь.

Глава 32

У ног их чернела глубокая пропасть. К тропе со всех сторон вплотную подступали, громоздясь друг на друга, островерхие скалы, среди которых прятались причудливые тени. И все вокруг было окутано мерцающей золотистой дымкой. Майк остановился, замер, будучи не в силах отвести взгляд от этого грандиозного зрелища. Каваси настойчиво потянула его за рукав:

– Идем!

Увлекая его за собой, она стала спускаться со скалы по едва приметной тропке, ведущей на дно пропасти, в царившую внизу прохладную тьму. В какой-то момент, воспользовавшись непродолжительной заминкой, Майк оглянулся и посмотрел вверх, туда, где надо всем высилась величественная скала, похожая на огромный палец, поднятый в знак предостережения о некой, еще неведомой ему опасности. Когда они наконец достигли дна впадины, Майк услышал журчание и тихий плеск воды.

– Ручей? – прошептал он.

– Оросительный канал, – ответила Каваси. – Их здесь множество. Это наша земля, весь этот каньон и горы вокруг. Вот почему меня все это очень тревожит. Мы никогда не предполагали, что они знают, где нас искать. Уже много лет нас здесь никто не тревожил. Теперь все изменилось…

Они вышли на широкую тропу, ведущую к темневшей впереди высокой постройке. Майк с трудом разглядел ее неясные очертания – она напоминала пуэбло, типа того, близ Таоса, но это строение было гораздо больше.

Каваси подошла к стене – на первый взгляд абсолютно глухой стене – и, протянув руку, произнесла несколько слов в какое-то устройство, походившее на обыкновенную трубу. Из трубы послышался чей-то глухой голос, и в следующее мгновение откуда-то с крыши спустилась лестница. Каваси стала быстро взбираться наверх, Майк последовал за ней. Затем лестницу снова подняли на крышу – поднял мужчина, которому Каваси что-то сказала, судя по интонациям, сказала что-то очень важное. Мужчина тотчас же бросился к дверям своего жилища. Майк слышал, как он возбужденно с кем-то заговорил, видимо передавая тревожное известие.

Каваси не теряла попусту времени. Она провела его на другой конец крыши, к другой лестнице, у которой ее уже дожидались несколько человек. Этим она тоже что-то сказала, – очевидно, объяснила ситуацию и отдала распоряжения. Затем они быстро разошлись.

– Вы ожидаете нападения?

– Мы должны быть готовы. Возможно, это просто их разведчики.

– Думаешь, они знают, где вас искать?

– Откуда мне знать? Но мы должны действовать так, как если бы они это знали. И действовать быстро.

– Отряд был очень немногочисленный. Может, вы их задержите, не дадите уйти отсюда?

Она вскинула брови.

– Что ты имеешь в виду?

– Если кроме них никто еще не знает, где вас искать, и если сами они не вернутся обратно с подобной информацией…

– Ты хочешь сказать… убить их? Но это же Варанели. Никто и никогда не убивал воина Варанеля!

– Даже Джонни?

– Ну… может быть… все равно это невозможно. Они неуязвимы!

– Абсолютной неуязвимости не существует, -возразил Майк. – А если они представляют для вас опасность, то почему бы не попробовать?

– Мы не нападаем. Мы только защищаемся.

– Иной раз лучше самому нанести первый удар. Уничтожить противника прежде, чем он сможет напасть.

– Мы не нападаем, мы только защищаемся, – упрямо твердила Каваси.

Она открыла дверь в стене, и они вошли в полутемное помещение. Девушка осторожно прикрыла за собой дверь, после чего они прошли еще три марша вверх по лестнице. На каждой площадке находилось по одной двери, задерживаться у этих дверей они не стали. На самой верхней площадке также имелась дверь, ведущая на террасу. Здесь росли деревья, бил небольшой фонтан и был выкопан пруд, здесь цвели цветы, а сама терраса уходила темную даль – Майк смутно различал ряды ухоженных грядок.

Каваси открыла еще одну дверь, и они оказались в просторной комнате. У дальней стены находился очаг. Рядом стояло несколько диванов, накрытых индейскими покрывалами.

– Это мой дом, – сказала девушка.

Каменные стены были увешаны гобеленами, а пол устлан коврами.

– Садись сюда, – сказала Каваси. – Мы будем есть, а потом придут люди, и мы будем говорить. Мы должны решить, что делать дальше.

– Я бы посоветовал разделаться с этим дозором, пока они не успели сообщить, что отыскали вас.

– Убить Варанелей? Невозможно. Убить Варанелей – великое зло.

– Почему?

– Потому что нельзя. Никто и никогда их не убивал. Это самый большой грех…

– И кто же вам об этом сказал? – раздраженно проговорил Майк. – Сами Варанели?

– Нет, но это на самом деле так. Так было всегда.

– А разве они сами время от времени никого не убивают?

– Конечно! Убивают или берут в плен. У них так принято.

– А вы, значит, их не убиваете? Кто-то основательно запудрил тебе мозги. Выходит, они имеют право убивать вас, но их убивать нельзя, потому что – грех. Мне кажется, тебе следует поразмыслить над этим. А заодно и о том, кто вам внушил такую чушь.

Из-за двери раздался чей-то голос. Каваси пересекла комнату и открыла. Вошли шесть мужчин, четверо из которых, судя по седине в волосах, были весьма преклонного возраста. На всех были накидки из какой-то тонкой ткани, стянутые у пояса ремнями.

Каваси тут же принялась что-то объяснять им. Затем снова повернулась к Майку:

– Майк, ты не помнишь, сколько их там было? Я не успела разглядеть.

– Я заметил только семерых. Но мне почему-то кажется, что их и не должно быть больше. Если действовать быстро, то можно расправиться со всеми.

Каваси перевела слова Майка своим людям, и тут же раздались изумленные и даже отчасти гневные возгласы. Только один из пришедших, по виду самый молодой из них, хранил молчание, он внимательно разглядывал Майка.

– Они говорят то же, что и я. Никому не дано убить Варанеля. Но если они нападут, мы будем защищаться.

– А если все же вы убьете кого-нибудь из них? Когда станете защищаться…

Каваси, похоже, смутилась.

– Мы еще ни разу ни одного не убили. Потому что это невозможно.

Один из старцев наконец заговорил – очевидно, рассказывал какую-то историю. Остальные одобрительно кивали. Минуту спустя Каваси перевела:

– Как-то раз, очень давно, один выживший из ума человек попытался убить Варанеля. Он целых три раза ударил его ножом. И ничего…

– Они одеты в броню, – объяснил Майк. – Они носят ее под своими короткими синими камзолами – или как вы их называете. Во всяком случае, те, которых мне довелось увидеть, были одеты в доспехи типа жилетки или рубахи. – Он немного помолчал. – А хоть кто-нибудь когда-либо пытался нанести им удар по ногам? Или перерезать горло?

– Мы не нападаем на Варанелей, – упорствовала Каваси.

Майк пожал плечами. Он уже начинал злиться.

– Тогда вам лучше смирить гордыню и стать их рабами. Мне кажется, выбора у вас нет.

– Никто не может победить Варанеля, – твердила Каваси.

– Почему же? Мне как-то пришлось столкнуться с парочкой их ребят, и у меня с ними неплохо получилось. Кстати, они очень удивились. Судя по тому, что ты рассказываешь, я для них оказался неприятным исключением.

Взгляд Раглана скользил по лицам мужчин. Внешне они казались самыми обычными людьми, и все же эти люди не могли быть такими, как все те, кого он знал прежде. Потому что здесь – совершенно другой мир, о котором сам он до сих пор понятия не имел. Были они мягче, добрее, чем привычные ему люди? Или они так долго жили в изоляции, что никто уже больше не помнил, каким должен быть настоящий мир? Перед ним были потомки скальных жителей, народа, в свое время принявшего решение отступить под натиском вражеских набегов и засухи и нашедшего здесь приют. Скрывались ли они от грозящей им опасности? Или убоялись собственных инстинктов?

Перемены не обошли стороной их общество, но каким образом и по каким направлениям шло это развитие? В апартаментах Каваси было довольно уютно, ну а если вглядеться попристальнее? Намного ли отличалось оно от незатейливых построек на Меса-Верде и в Чако-Каньоне? В какой мере отличались друг от друга два мира – мир, в котором жила Каваси, и тот, другой, сумрачный мир, в котором правил Рука?

– Вы никак не связаны с тем миром, в котором живут Варанели? – спросил наконец Майк.

– Никак. И не нуждаемся в этом. У нас есть все, что нам надо.

– А у вас есть домашние животные?

Она кивнула:

– Только коз мы не держим. От них слишком много вреда. Дай им волю, и они сожрут всю растительность, обдерут даже кору с деревьев. Когда-то давным-давно мы решили, что коз у нас не будет, потому что там, куда приходят козы, образуется пустыня. Козы все со временем превращают в пустыню.

Раглан немного помолчал, потом сказал:

– Вам придется выбирать: или убить Варанелей – или потерять все, что у вас есть.

– Мы не можем убить их. Это невозможно.

Тут неожиданно заговорил юноша, все это время стоявший в стороне:

– Я пойду и убью их!

Все в изумлении уставились на молодого человека:

– Ты, Хунапу? Ты посмеешь напасть на Варанелей?

– Я говорил с Джонни, – сказал он. – Джонни сражался с ними и убивал их. Они больше не ищут его. Мы не хотим умирать. Они тоже не хотят умирать. Если убить нескольких из них, остальные уйдут и никогда не вернутся.

Старцы принялись что-то горячо обсуждать. Раглан отошел в сторону. Что бы они ни решили, его это не касалось. Он должен был разыскать и освободить Эрика, и именно этим ему надлежало сейчас заняться. Тем более что у него уже имелись кое-какие соображения на сей счет.

– Послушай, Каваси, а существует ли другая дорога, по которой Варанели могли бы войти в вашу долину?

– Да, но это очень далеко отсюда.

– Расставить там часовых будет не трудно, только их надо вооружить. У вас есть оружие?

– Луки и стрелы, копья и духовые ружья.

– А у Варанелей?

– У них другое оружие. Я не понимаю, как оно действует. Что-то… проникает вовнутрь и влияет на человека изнутри. И через какое-то время он заболевает и умирает. Иногда через несколько минут, иногда через несколько дней. Но это не яд.

– Я бы вам все-таки посоветовал выставить на тропе часовых. Знаешь… Откровенно говоря, это не мое дело, но вам нужен человек, который мог бы руководить боевыми действиями, принимать в бою правильные решения. – Майк сделал небольшую паузу. – А тот юноша? Хунапу, кажется? Почему бы не назначить его командиром? Ведь он сам вызвался сражаться… Если у вас не хватает оружия, используйте то, что есть. Думайте, изобретайте. Всегда есть какой-то выход! – Майк отошел к одному из диванов и, расположившись на нем, развернул свою холщовую карту. Но разобраться в ней было не так-то просто. Вот если бы у него был хоть какой-нибудь ориентир…

И тут он вдруг увидел его. Та высоченная скала, похожая на огромный палец. Ведь она отмечена на его карте! Может быть, он и ошибается, но… Нет, вот она, тропа, ведущая вниз по склону и отмеченная на карте пунктиром! А вокруг – целый лабиринт горных хребтов, скал, вершин, каньонов, и посреди всего этого – маленький красный крестик. Что же он означает? Территория к югу свободна от гор, и линиями на ней отмечены… Вероятно, оросительные каналы. А рядом – черные квадратики, по всей видимости, обозначавшие дома. Еще дальше, в конце долины, находилась еще одна массивная постройка. Скорее всего это и есть Запретная Крепость! Майк внимательно разглядывал широкую дорогу, ведущую к крепости. Вот здесь – огромные ворота и рядом – дверь поменьше…

Он был так увлечен, что не заметил, как все собрались вокруг него и тоже принялись с интересом рассматривать карту. Заметив наконец столпившихся вокруг него людей, Майк указал пальцем вначале на Запретную Крепость, а затем на то, что он отыскал только сейчас, – на неприметную тропу, ведущую к крепости с гор, на тропу, которая словно обрывалась, упираясь в глухую стену.

– Что это? – спросил он у Каваси.

– Такой дороги нет, – ответила она. – Но эта тропа могла вести к потайному входу, о котором никто не знает.

– Эта карта, – пояснил Раглан, – была срисована с древней карты, найденной среди развалин. Возможно, когда-то такая дорога существовала, но теперь о ней уже не помнит никто. Даже Рука и Варанели.

Каваси в испуге взглянула на него. Затем недоуменно пожала плечами:

– Зачем кому-то ходить туда? Это место смерти. Еще никто не возвращался оттуда.

– Я пойду туда, – проговорил Майк. – Войду через дверь, что рядом с воротами. Войду и найду Эрика. – Раглан поднялся с дивана. – А когда освобожу Эрика, вернусь за тобой. Я хочу, чтобы ты пошла со мной.

– Оставить мой народ? Но я нужна им…

– У них есть Хунапу, – ответил Майк.

Каваси нерешительно перевела взгляд на стоявшего неподалеку юношу.

– Поручи оборону ему, – предложил Раглан. – Он ведь готов сражаться. Мне кажется, у него это неплохо получится.

Наступал рассвет, окрасивший небо в призрачный желтоватый цвет. Майк подошел к окну и посмотрел на черные вершины, возвышавшиеся за горной террасой. Отсюда открывался чудесный вид, навеявший воспоминания о Мачу-Пикчу, крепости и святилище инков в пераунских Андах. Вокруг теснились высокие скалы, а внизу зеленели поля, на которых росли маис, бобы, тыквы и еще какие-то культуры. Селение мало чем отличалось от тех индейских поселений, какие ему приходилось видеть в Нью-Мексико, но это было гораздо больше. И все здесь было лучше обустроено: повсюду виднелись теплицы, некоторые из которых были выдолблены прямо в скалах. С гор по трубам подавалась в дома вода. Имелись и оросительные каналы.

– У вас только один такой город?

– Нет, конечно. Есть и другие, больше, чем этот. Они находятся в глубоких каньонах. Некоторые в пещерах, как у вас на Меса-Верде.

– Ты была на Меса-Верде?

– Да. Я ходила с туристами. Экскурсовод обо всем очень интересно рассказывал.

– Все было так, как он говорил?

– Он не сказал, что нашим людям приходилось всегда ожидать нападения. Сначала наши враги не могли найти нас. Они убивали людей на равнине и забирали у них зерно. Мы знали об этом, но затаились. Но потом они все же нашли нас и напали на мой народ. Некоторые из врагов были убиты, а другие сорвались в пропасть, когда попытались спуститься к нам по выступам, вырубленным в скалах. Они не знали секрета ступеней.

– Секрета ступеней?

– Спускаясь со скалы, надо ступить с нужной ноги, иначе тот, кто спускается, попадает в такое положение, что уже невозможно продолжить спуск и невозможно подняться обратно наверх. Наши враги так и остались на скалах. А потом уставали и срывались вниз. А там очень высоко.

Глава 33

Озабоченные старейшины столпились вокруг карты, пристально разглядывая на ней каждую линию.

– У нас нет таких вещей, – сказала Каваси. -Хотя кое-кто говорит, что Тот-Кто-Обладал-Волшебством разбирался в них.

– Это карта, – объяснил Раглан, – рисунок, на котором показано, где что находится. Я изучаю его, чтобы узнать, как мне лучше добраться до Запретной Крепости и как выйти из нее, после того как я там управлюсь со своими делами.

– Оттуда еще никто не выходил, – сказал один из старейшин.

Раглан начинал злиться.

– Они вам сами сказали об этом, а вы и поверили. А вот я говорю, что войду в крепость и выйду из нее. И не надо убеждать меня в том, что это невозможно. Скажи Хунапу, – обратился он к Каваси, – что он должен собрать людей, которые верят ему и которые готовы сразиться с Варанелями. А потом пусть подумает, как победить их. Ведь он знает местность…

– А ты что будешь делать?

– Я займусь тем, ради чего, собственно, и пришел сюда. Разыщу Эрика и освобожу его. – Он заглянул ей в лицо. – А потом вернусь за тобой.

Они долго смотрели друг другу в глаза.

– Я не знаю, смогу ли пойти с тобой, – сказала она наконец. – Я нужна моему народу.

– Только если ты сможешь повести их за собой. Разве ты не видишь, что происходит здесь сейчас? Происходит то же, что и до того, как ваши люди бежали сюда. Они бежали потому, что у них не было настоящего вожака. Когда враждебные племена нападали на ваших людей, то те безропотно отступали, уходили семья за семьей. Когда ваши люди оставили свои дома и вернулись сюда, все начиналось так же, как сейчас. И если все останется по-старому, вы обречены. – Он кивнул на окно. – Неужели вам хочется лишиться всего этого? Неужели вы допустите, чтобы кто-то пожинал то, что посеяно вами? У вас нет выбора, Каваси. Вы должны бороться или превратиться в рабов.

– Ты мог бы помочь нам…

– Я не могу сделать для вас ничего такого, чего при желании вы не смогли бы сделать для себя сами. Поверь мне, будет гораздо лучше, если во главе встанет кто-нибудь из ваших же. Я не герой. Я просто пришел выручать друга и сделаю все, что от меня зависит… А вы великий народ, иначе вам не удалось бы построить все это. Но если теперь вы не спасете себя сами, то и я ничем не смогу вам помочь. Хунапу будет воевать. Помогите же ему.

– А что будет потом?

– Если мне удастся благополучно доставить Эрика домой, я обязательно вернусь за тобой. Если ты, конечно, захочешь пойти со мной… Но у тебя сейчас свои заботы, а у меня – свои. Так что давай прежде покончим с ними.

«Нет, – твердил он себе, – я не герой. Если бы я был героем, то обязательно остался бы здесь, повел их к победе, а уж затем спас бы и друга. Или нашел бы свою смерть, пытаясь выручить его».

Майк перекинул через плечо вещмешок и повернулся к Каваси:

– Скажи Хунапу, пусть нападают из засады – лучше метить в шею, в ноги или в лицо. Пусть прячутся за скалами и сбрасывают на врагов камни. Главное – убейте их. – Он повернулся к Хунапу. – Ты должен доказать им всем, что Варанелей можно убивать.

– Куда ты уходишь?

Майк неопределенно махнул рукой в сторону дикого края с его нехожеными тропами.

– Туда. Хочу отыскать развалины, оставшиеся со времен Того-Кто-Обладал-Волшебством или тех, кто был до него. Там должна быть карта, и мне хотелось бы взглянуть на нее. После этого я войду в Запретную Крепость и разыщу Эрика.

– Это…

– Только не надо говорить мне, что это невозможно. Я сделаю это, потому что это мой долг.

Майк взглянул на Каваси. Глаза их встретились.

– Поверь мне, я люблю тебя. Я вернусь за тобой. Обязательно вернусь…

Шагая по тропе вверх по склону, он оглянулся. Она все еще стояла на горной террасе и смотрела ему вслед. Он помахал ей рукой. «Ты идиот, – твердил он себе. – Если бы в твоей башке была хоть капелька мозгов, ты бы схватил девчонку в охапку и дал бы отсюда деру».

Оказавшись за пределами каньона с его зеленеющими полями, Майк вышел на тропу, на которой не видно было ни единого следа. Если кто-то и проходил этой дорогой, то это было очень давно. Прошло совсем немного времени, и он вошел в лес. Земля здесь была устлана мягким ковром из опавшей хвои. В этом лесу, видимо, водились медведи и горные львы. Майк замечал следы когтей на стволах деревьев и помет на земле. Он шел, озираясь по сторонам, но довольно быстро. И нигде он не заметил следов пребывания человека. Казалось, этот лес обходили стороной. Наконец он остановился, чтобы перевести дух. Осмотрелся, надеясь в просвете между деревьями увидеть скалу, похожую на гигантский палец. Заметив ее, вздохнул с облегчением – теперь уже совсем близко. И тут что-то заставило его насторожиться. Майк быстро расстегнул куртку, чтобы при необходимости сразу же выхватить пистолет. И заметил след на земле. След, оставленный человеком – довольно высоким, но, судя по всему, худощавым. Однако вокруг вроде ни души. И ни звука. Лишь доносящийся откуда-то издалека шум водопада. И все же здесь кто-то недавно проходил. Кто-то обутый в мокасины, шести с лишним футов роста. А все индейцы, с которыми ему до сих пор приходилось сталкиваться, были не выше пяти футов восьми дюймов.

Зипакна! Он был высокого роста, ему говорили об этом. Но все-таки кто он такой? Может, он начальник Варанелей? Или Советник Руки? Каваси опасается его, а значит, и ему придется последовать ее примеру. Теперь он спускался вниз по крутому склону. Внизу за деревьями расстилалась залитая солнцем долина. Остановившись под одним из деревьев, Майк принялся разглядывать открывшуюся перед ним панораму. Ниже по склону, за деревьями, виднелась небольшая лужайка, а еще дальше протекал ручей. Майк тянул время, выжидал, ему не хотелось выходить на открытое пространство, и в то же время он твердо знал, что сделает это. Сделав еще несколько шагов, он остановился у другого дерева. Здесь, на лужайке, он следов не обнаружил. Постояв еще минуту пригнувшись, Майк быстро пересек открытое пространство и углубился в лес, росший чуть дальше по склону. И снова остановился у каких-то развалин. Затем, обогнув угол полуразрушенного дома, он увидел целое скопище руин красноватого цвета. С первого же взгляда он определил, что руины очень древние, пожалуй, самые древние из тех, которые ему когда-либо доводилось видеть. На территории площадью более чем в пятьдесят квадратных акров высились полуразрушенные стены, на земле лежали опрокинутые колонны, но самое удивительное – многие перекрытия все же уцелели. Майк присел на обломки отколовшегося от стены плоского камня. Ему необходимо было хорошенько все обдумать. Затем, поднявшись, он принялся тщательно, дюйм за дюймом, обследовать развалины, время от времени останавливаясь, стараясь запечатлеть в памяти план строения. Возможно, это и было то место, о котором говорил старый ковбой из Флагстаффа. Много ли на свете таких людей, которые, получив желанное богатство, не захотели бы его преумножить? Кто из смертных согласится довольствоваться тем, что есть? Немногие способны устоять перед соблазном разжиться золотишком – сколько бы его у тебя ни было. И значит, тот старый ковбой…

Он вздрогнул. Что с ним творится? Почему он так взволнован? Ведь ему не раз приходилось исследовать руины древних цивилизаций – в Египте, Тибете, в пустыне Такла-Макан, в Индии. Он снова окинул взглядом долину руин. Времени мало, он должен побыстрее управиться, он должен идти… И тут ему показалось, что он чувствует какой-то неприятный запах, вроде бы знакомый… Но что же это за запах?

Раглан поднялся на ноги, настороженно озираясь. Прислушался… Тишина. Он зашагал по тропе, ведущей в глубь руин. Нигде ни намека на присутствие какой-то жизни – ни птицы, ни барсука, ни хоть какой-нибудь ящерицы на худой конец. Неужто здесь вообще не водится никакой живности? Он снова остановился, настороженно озираясь. Не слышно ни жужжания мух, ни гудения пчел или жуков – ни малейших признаков жизни.

Наверное, этот город в свое время представлял собой довольно впечатляющую картину – если, конечно, это когда-то было именно городом. Эти руины практически ничем не напоминали ни одно из индейских селений, которые ему приходилось видеть прежде. Майк шел между развалинами. Прямо перед ним, в земле, зияла давно пересохшая каменная чаша небольшого водоема – футов десять в диаметре. В одной из стенок водоема имелся вывод довольно внушительных размеров, по которому, вероятно, подавалась вода, некогда наполнявшая этот резервуар.

Майк обошел вокруг ближайшей постройки и прямо перед собой увидел дверь, вернее, высокий и узкий проем в стене. Он подошел поближе, пригляделся. Что там внутри? Он сделал еще шаг, другой… И остановился. Ладно, с этим успеется. Прежде всего надо исследовать все, что находится снаружи. Он отошел от двери и пошел дальше. И почему-то почувствовал при этом огромное облегчение. И все же несколько раз он оглянулся.

Но что же все-таки с ним происходит? Отчего он не захотел зайти внутрь? В конце концов – эта мысль пришла совершенно неожиданно и показалась ему едва ли не откровением, – у него при себе имеется фонарик. Фонарик не больше дюйма в диаметре и всего дюймов десять в длину, чрезвычайно мощный, и свет его, подобно клинку острого меча, с легкостью прорезал бы тьму.

Майк упрямо шагал вперед, то и дело перешагивая через поваленные колонны и обходя стороной каменные глыбы. Несколько построек дали большую усадку, но большинство строений сохранились неплохо. К сожалению, декоративные элементы кладки в наибольшей степени подвергались воздействию времени – подобного ему не приходилось видеть ни в Греции, ни в Египте, ни даже на руинах хеттов, что в Турции. Чем бы ни оказались эти постройки, одно не вызывало сомнений, они наверняка были старше любого из ныне известных памятников древних цивилизаций. Майк подошел к проходу между постройками, и тут его глазам открылся еще один зияющий чернотой дверной проем. Покосившаяся колонна с одной стороны двери частично загораживала вход. И все же при желании проникнуть внутрь не составило бы особого труда – можно было запросто проползти под колонной или перелезть через нее. Постройка была довольно внушительных размеров, и эта дверь, по всей видимости, служила чем-то вроде черного хода. Внутри, как и в предыдущем доме, царила кромешная тьма, и разглядеть что-либо было невозможно. Майк медленно подошел к проему. Уж на сей раз он обязательно узнает, что там, внутри. Если, конечно, там есть на что смотреть.

Он сделал еще несколько шагов и заглянул внутрь. Прямо перед собой увидел ширму, установленную таким образом, что входящему в дом нужно было повернуть либо налево, либо направо, чтобы обойти ее. Нечто подобное он видел в Азии. Дело в том, что у тех народов бытовало поверье, будто злые духи могут передвигаться только напрямик, а значит, им не удастся проникнуть за ширму. Вспомнив об этом древнем суеверии, Майк усмехнулся и уже было собрался протиснуться в щель под покосившейся колонной, как вдруг услышал чей-то голос:

– Я бы на твоем месте не стал этого делать.

Глава 34

Голос донесся откуда-то сзади. А ведь всего несколько секунд назад, когда он осматривал местность, поблизости никого не было. Майк медленно выпрямился и обернулся.

Примерно в двадцати футах от него стоял высокий старик со спадающими на плечи длинными седыми волосами, худым узким лицом и аккуратно подстриженными усами и бородой. Голубые глаза смотрели внимательно, пытливо. На нем была тщательно подогнанная одежда из шкур и мокасины.

– Вы Джонни? – спросил Майк.

– А ты что же, знаешь меня? Хотя вообще-то обознаться здесь невозможно. Выбор невелик. Ну да, Джонни. А вот ты кто такой?

– Раглан. Майк Раглан. Я пришел, чтобы разыскать друга и вытащить его отсюда.

– Пришел по доброй воле? – Джонни покачал головой. – Ты, наверное, совсем того, в смысле придурок. А этот твой друг… Ты хоть знаешь, где его искать?

– Он в Запретной Крепости. Его похитили.

– Похитили? Наверное, он им зачем-то понадобился. Вообще-то они никого не затаскивают к себе насильно. А пути назад нет. Я, между прочим, сколько здесь живу, так только тем и занимаюсь, что ищу выход обратно. Уж счет годам потерял…

– Я найду друга, и мы вместе вернемся обратно. Тебя тоже можем прихватить, если ты мне поможешь.

– А тызнаешь дорогу назад?

– Пока нет, но я знаю, где искать ее. Только нужно действовать быстро. Времени нет. – И Раглан рассказал Джонни все то, о чем сам недавно узнал от Каваси.

– Это я знаю. Ведь потому я и застрял здесь. То же самое произошло, как только я перешел сюда. Я пытался выбраться обратно. Но ничего не получилось. – Он склонил голову к плечу. – А ты что, знаком с Каваси?

– Да, и я хочу взять ее к себе.

– Я тебя понимаю. Милая девочка. Умная. Очень смышленая.

Раглан указал на темневший в стене проем, в который он только что собирался войти.

– Я ищу место, где хранится золото. Там должна находиться карта, по всей видимости, выгравированная на золотом блюде.

Старик присел на большой камень.

– А ты откуда знаешь? Сам я никогда никому об этом не рассказывал, а вон те, – он кивнул в сторону оставшегося где-то среди гор селения, – они никогда не заходили сюда. Никогда.

Раглан рассказал о старом ковбое из Флагстаффа и о его золоте. Когда он закончил свой рассказ, Джонни усмехнулся:

– Сообразительный малый, ничего не скажешь! Ведь хватило же у человека ума взять столько, сколько мог унести, и больше сюда не показываться. Мне кажется, что все вот это, – он сделал широкий жест, – было выстроено лет, наверное, с тысячу тому назад. Тех, кто жил здесь, давно уже нет. Я думаю, они были совсем другими, совсем не похожими на тех, кто обитает сейчас поблизости. И у них было золото, очень много золота. Я на глазок прикинул… Полагаю, его так несколько тонн. И ту карту, о которой ты говоришь, я тоже видел, хотя… хотя я никогда не считал ее картой. Мне всегда казалось, что это какой-то план.

Раглан был озадачен. Немного помолчав, он спросил:

– А это твоя одежда? Она сшита как будто специально на тебя.

– Так оно и есть. Сам шил. Сам для себя. Давно, когда я был еще совсем мальчишкой, отец отдал меня в учение к портному. Хотел, чтобы я выучился ремеслу. У портного я прожил три года – с двенадцати и почти до шестнадцати. А потом удрал из дому и подался на Запад. А тут ведь… совсем ничего нет, а времени в избытке. Вот я и справил себе одежонку. – Он пригладил ладонью усы. – Подстригаюсь тоже регулярно. Помнится, слышал я одну историю об англичанах, которые оказались в джунглях. О том, как они всегда одевались к обеду, хотя вокруг – ни души. У них это называлось «моральным фактором». Так вот и я так же. Иначе здесь запросто свихнуться можно. Я и в жилищах своих поддерживаю порядок.

– В жилищах?

Джонни усмехнулся:

– Здесь у меня их несколько. Убежища. Разбросаны по разным местам, так что мне не приходится ходить по одной и той же тропе. Человек обычно выбирает себе какую-нибудь дорогу и постоянно ходит по ней, а кто-нибудь слишком ушлый тем временем может пронюхать, где он живет, и выследить до самого порога. А у меня везде хранится запас копченого или вяленого мяса. Сушеные фрукты, а еще орехи и разные семена. Никто, кроме меня, не знает, где мои убежища. Поэтому никто никому и не расскажет.

– Послушай, Джонни… Человека, которого я ищу, зовут Эрик Хокарт. Он у них уже несколько дней. Скажи, ты знаешь что-нибудь о Запретной Крепости?

– Нет, и никто здесь ничего не знает. Знает только Рука да еще, может быть, Зипакна.

– А тебе приходилось сталкиваться с Варанелями?

Джонни сплюнул в песок.

– А то как же! Несколько раз. Теперь-то они оставили меня в покое. Но только с ними всегда надо быть начеку. У них есть такое оружие… с виду как ружье, но стреляет почти беззвучно, просто «пах» – и в тебя летит стрела. И стоит такой стреле хотя бы мимолетом задеть тебя, хотя бы чуток оцарапать, и тебе не поздоровится. Потому что внутри тебя сразу же начинает… твориться что-то непонятное. Я один раз видел, как они прикончили волка. Они не знали, что я слежу за ними. А я затаился и ждал, чем кончится дело. Волк упал, немножко подергался и скоро затих. Просто лежал и не рыпался. И тяжело дышал, высунув язык, точно задыхался. Несколько раз, правда, попытался подняться, но не смог. Похоже, что та штука как бы отнимает силы, и жертва не сопротивляется, не шевелится. А потом наступает смерть.

– Оружие, воздействующее на метаболизм! На клеточную структуру?

– В этом я ничего не смыслю. Знаю только то, что видел своими глазами. Послушайся доброго совета. Я обхожу этих ребят стороной, и тебе тоже лучше держаться от них подальше. А если уж тебе все же случится нарваться на них, то тут уж не зевай. Убивай быстро, если не хочешь, чтобы пришили тебя.

– А винтовка у тебя есть?

– «Шарпс-Биг-Фифти». Латунные патроны. Сам их заряжаю. Делаю сам порох и стреляю. В свое время я набрел здесь на рудник. Там есть свинец и почти половина руды – серебро и еще что-то… Цинк, наверное.

– И все-таки почему ты мне отсоветовал заходить сюда, в эту вот дверь?

– Да из-за ящериц! И огромные же, чертовы твари! Длиной бывают футов до десяти. В два счета нагоняют бегущего оленя. И каждая потянет, наверное, фунтов на четыреста.

– Похоже на комодских варанов, – предположил Майк. Заметив недоумевающий взгляд старика, он пояснил: – Комодо – остров в Ост-Индии. Теперь это называется Индонезией. Ящериц такого размера обнаружили на острове Комодо и на отделенном от него проливом острове Флорес. Они – плотоядные ящерицы. И способны нагнать лошадь.

– Да, похоже на них, – кивнул Джонни. – Они привстают на задние лапы, чтобы осмотреться вокруг. Среди зарослей передвигаются почти беззвучно. А некоторые из этих тварей живут тут среди развалин.

Старик поднялся со своего камня:

– Пойдем. Покажу тебе, где золото. Мне самому-то оно здесь ни к чему. Правда, я припрятал кое-что на тот случай, если случится все же вернуться обратно. Я надеялся, что оно мне еще пригодится. – Старик заметно погрустнел. – Да… вернуться хотелось бы. Хотя вряд ли, конечно, меня теперь там кто-нибудь помнит. Столько лет прошло… А жизнь здесь здоровая. Я с тех самых пор, как сюда попал, даже насморк ни разу не подхватил. Может, это оттого, что тут просто заразиться не от кого. Но только теперь мне уже за девяносто, кажется. И я ни дня не болел с тех самых пор, как попал сюда. Только вот конь околел. Жалко. Дожил почти до сорока лет, а потом умер, можно сказать, у меня на руках. Видать, от старости. – Он снова пристально посмотрел на Раглана. – Послушай, а что там стало с автомобилями? Мода на них еще не прошла?

– Так они теперь везде и повсюду. Специально для них даже дороги замащивают.

– Мостят дороги? Лошадям, наверное, приходится несладко.

– Вообще-то лошадей теперь не часто увидишь Пожалуй, только на ранчо. Да и на ранчо теперь больше ездят на пикапах и джипах, а не на лошадях.

– Черт возьми! А кто такие эти самые пикапы?

– Это такая машина, где есть специальное отделение, чтобы перевозить разные грузы. Тюки с сеном, например. Да все что угодно.

Джонни уверенно шел вперед, пробираясь между завалами. Наконец остановился у высокого и узкого проема в стене. Задержавшись здесь, старик достал из кармана огарок свечи:

– Придется посветить. Там слишком темно.

– Оставь. У меня есть фонарь. – Майк направил луч электрического фонарика в темноту – и ахнул.

Золото, хоть и покрывшееся за многие годы толстым слоем пыли, ярко сверкало под лучом фонарика. Комната представляла собой своего рода сводчатый склеп, в стенах которого были устроены ниши, до отказа забитые золотыми дисками, очень похожими на те, о которых рассказывал старый ковбой. В самом центре комнаты, над грудой сваленных на полу золотых дисков, возвышался подпирающий потолок каменный столб. На нем и была укреплена золотая тарелка. Майк подошел ближе, чтобы получше разглядеть карту. Запретная Крепость представляла собой лабиринт, в котором хитро переплетались между собой переходы, комнаты, ложные входы и выходы. И посредине этого всего находился центральный двор и несколько огромных залов. Какое-то время Майк просто рассматривал рисунок. Он думал о том, что где-то среди этого хитросплетения комнат и коридоров томится в неволе Эрик и освободить его еще только предстоит. Имелись там и комнаты-ловушки, которые надлежало обходить стороной. И вдруг ему показалось, что он видит что-то знакомое. Было в этом рисунке нечто такое… Майк покачал головой. Нет, ничего не приходит на память. Он указал на план лабиринта:

– Послушай, Джонни, я должен войти сюда и вернуться обратно вместе с Эриком.

– Никаких шансов. Это место стерегут Варанели и Властители Шибальбы. Даже если ты сможешь вычислить дорогу туда и обратно…

Раглан снова принялся рассматривать карту.

– И вот еще что, – минуту помолчав, продолжал Джонни. – Здесь нельзя верить даже собственным глазам. К этому надо привыкнуть. Расстояния вовсе не такие, какими кажутся, и высоты – тоже. Здесь надо даже… чувствовать иначе.

– Я очень тороплюсь, Джонни. Некогда мне привыкать. Все нужно сделать за несколько часов. – Затем он добавил: – Войти-то я смогу. У меня есть друг.

– Друг, говоришь? Это ты так думаешь, что он тебе друг, даже если он и в самом деле им был. Они здесь совсем другие. Ложь у них не считается чем-то зазорным. Для них соврать – пара пустяков. И они врут. Просто так, ради развлечения. При первой же возможности могут завести тебя в западню. Они скорее станут радоваться твоим неудачам, чем успеху. И не имеет значения, кто ты такой и чем занимаешься. Мне одно время приходилось с ними сталкиваться. Я знаю, что говорю. Поверь, большинство из них пойдут на все – только бы напакостить ближнему своему. У них здесь так принято.

– Поэтому анасази и бежали отсюда?

– Бежали, чтобы оставить этот мир с его злом. И не надейся, что твой «друг» – редкое исключение. Здесь таких не бывает. Потому что любой из этих сволочей выпрыгнет из собственных штанов ради того, чтобы обманом заманить тебя туда, где ты будешь обречен на муки и смерть. Причем сам он будет потом стоять поодаль и с чувством исполненного долга наблюдать за твоими мучениями.

Раглан продолжал разглядывать блюдо, но теперь все его мысли были обращены к Таззоку. Майк помнил странный блеск в его глазах, когда речь зашла о комнатах-ловушках, словно одно только воспоминание о подобной затее привело его в неописуемый восторг.

– Они даже друг другу пакостят. Одного только не понимаю: как они вообще до сих пор существуют? То есть удивительно, что они еще не истребили друг друга окончательно.

Майк задумался… Таззок как будто говорил вполне искренне. Но был ли он честен до конца? А может, этот его плащ – всего лишь уловка, способ заманить его? Или, может быть, Таззок решил немного повременить и дождаться, пока он сам не забредет в одну из многочисленных ловушек? Но с другой стороны, он ведь обещал помочь… Таззоку очень хотелось, чтобы его Архивы были оценены по достоинству и, если возможно, спасены.

Выбора у Майка не было. Ему не оставалось ничего другого, как войти в лабиринт и там уже действовать по наитию, импровизировать. К тому же у него за плечами имелся некоторый опыт по части лабиринтов.

– Я все равно пойду туда и вытащу Эрика, чего бы мне это ни стоило. – Майк взглянул на старика. -Как далеко отсюда до того места?

– Несколько часов ходьбы. Дорога – так себе, ничего особенного. За исключением последних нескольких минут. – Джонни неожиданно улыбнулся. – А хорошо все-таки, когда можно поговорить с кем-нибудь на своем языке. Я вот научил английскому Каваси и еще кое-кого из них. Убеждал их, что им необходимо знать наш язык, но это был чистейшей воды эгоизм. Просто мне было очень одиноко. Зато Каваси теперь все хочет знать. Она с самого детства изводила меня вопросами: как мы живем там у себя, о чем думаем, как работаем и так далее. Зипакна тоже был таким.

– Зипакна?

– Ну да. Он ведь когда-то жил среди них. Делал вид, что он один из них, но только он был с самого начала против них. Я никого никогда не приводил к себе. Встречался с ними в лесу. А Зипакна постоянно приставал ко мне, чтобы я показал ему свой дом. И тогда я заподозрил неладное. Думаю: с чего это ему так неймется? Он по натуре предатель. Его мать была колдуньей. А по-английски он говорит лучше любого из них, даже лучше, чем Каваси. А все потому, что выходил туда, к нам.

– Ты уверен, что выходил?

– Выходил, и не однажды. И еще каждый раз приносил оттуда какие-нибудь хитроумные цацки. Кое-кто здесь считает, что он и есть Рука.

Майк лишь вполуха слушал болтовню старика. Он внимательно разглядывал золотое блюдо с вытисненной на нем картой. В основном это был план Запретной Крепости, но по углам блюда имелись и другие рисунки, очень похожие на долину руин, где он сейчас стоял. А что, если где-то здесь и находилось то место, откуда можно перейти на Другую Сторону и обратно? Ведь едва ли старик ковбой, нагрузившись золотом, смог бы уйти очень далеко. Ноша-то небось была не из легких.

– Послушай, Джонни, а что это за место? Может, здесь когда-то был переход к нам?

– Ничего об этом не слышал. Но те ребята из пуэбло никогда не приходят сюда. Они за версту обходят это место. Даже Каваси. Здесь все очень старое! Древнее всех наших пирамид, вместе взятых. Вон там, – он указал направление, – в одном из домов есть зал… Ну как бы зал. Так в нем вдоль стен расставлены статуи животных: там и олени, и бизоны, и ламы – да кого там только нет! И надо всем над этим – огромнейшая статуя ягуара. Вряд ли во всем мире сыщется другая такая. Все статуи высечены из камня и отполированы до блеска. Красиво! Очень красиво! Но только среди всего этого зверья нет ни одной статуи человека! – Джонни поднялся с пола. – Если ты и впрямь собираешься сделать все, как задумал, то поторопись. Времени у тебя в обрез. – Он на несколько секунд задумался. – А может, пойти с тобой? Может, так будет лучше?

Глава 35

Ниже по склону лежали руины – вероятно, некогда здесь стоял город, возможно, крепость. Теперь же от былого великолепия остались лишь груды развалин. Поверженные колонны, разбитые статуи, полуразрушенные стены и зловеще чернеющие в них дверные проемы. Майк Раглан шел впереди, готовый к любому подвоху со стороны предполагаемых врагов.

Где-то далеко внизу виднелась черная громада Запретной Крепости.

– Базальт, – сказал Джонни. – Вулканическая порода… видишь подтеки лавы с западной стороны? Поверхность отполирована как стекло. Бог ведает, кто мог выстроить такое, но только сомневаюсь, чтобы человеку это было под силу. Ни окон, ни дверей – только ворота и рядом с ними – узкая дверь.

– В том месте, где заканчивается тропа, – может, и там что-нибудь есть?..

– Не слишком на это рассчитывай.

– Послушай, Джонни, если уж ты согласился помогать мне, то позже вернешься сюда и будешь дожидаться меня немного выше по тропе. Винтовку держи наготове. И сам будь готов ко всему. Потому что я скоро вернусь.

– Как же ты собираешься отыскать его там? Если то, что мы видели, действительно карта, то там работы на целую армию солдат. Да и тем, наверное, не хватило бы месяца, чтобы обыскать все эти комнаты и переходы.

– Я уже придумал кое-что.

Майк остановился, разглядывая руины. Задумался. Какая сила могла разрушить некогда возведенные здесь постройки? Безусловно, безжалостное время сделало свое дело, но только, наверное, еще раньше здесь разразилась ужасная катастрофа: казалось, какой-то чудовищный катаклизм обрек на гибель всех, кто когда-то жил здесь.

– А что, люди из селений никогда не приходили сюда?

– Эти-то? Нет, никогда. На все прочее им наплевать, а если иной раз их и разбирало любопытство, они и виду не подавали. Да и нечего им тут делать – здесь нет никакой живности, которая могла бы их заинтересовать. Те твари, огромные ящерицы, они уже давно сожрали все, что здесь водилось. Так что теперь эти бестии охотятся друг на друга.

– А тебе не приходилось убивать их?

– Несколько раз случалось. Но одолеть их совсем не просто, Раглан. Совсем непросто. Так что держись от них подальше.

Майк поправил вещмешок за спиной, Джонни, изредка умолкая, рассказывал о долине, раскинувшейся внизу:

– Они живут как бы на двух островах, отделенных один от другого сотнями миль. И у них нет никакого сообщения друг с другом. И те, что живут в долине, твердо убеждены, что, кроме них, здесь никто больше не живет. А люди Каваси, они просто продолжают жить, как жили. Когда-то в прошлом у них вроде бы происходили какие-то стычки, но Рука никогда не допуская, чтобы его люди узнали о тех, кто живет в горах. А «наши» все время оказывались побежденными, хотя Рука никогда не совершал нападений на их селения. Зато его воины часто нападали на небольшие отряды племени Каваси, когда те выбирались на порубку леса.

Майк вытащил из вещмешка балахон, тот самый, что Таззок принес для него, и накинул его на себя; затем переобулся, заменив ботинки на прорезиненной подошве на мокасины, похожие на те, что были у самого Таззока. Пока они спускались в долину, Майк несколько раз ненадолго останавливался, подбирал с земли небольшие камешки, внимательно рассматривал их и тут же выбрасывал.

Наконец он нашел то, что искал. Белый известняк. Задержавшись у подножия одной из скал, он собрал с дюжину кусочков породы. Джонни смотрел, как Майк рассовывает мел по карманам, но от комментариев по этому поводу воздержался.

– Когда я был мальчишкой, – продолжал рассказывать старик, – в школе нас почти ничему не учили, но тогда и времена были другие. В те времена человек должен был думать самостоятельно. Рассчитывать приходилось только на себя, мы сами решали все свои проблемы и приспосабливались к обстоятельствам. Все, в чем возникала нужда, либо приносилось из леса, либо добывалось на охоте. А эти люди, которые вернулись сюда из нашего мира, они совсем другие. Если ты думаешь, что они такие же, как мы, то очень ошибаешься. Они совсем не такие и думают они тоже иначе, чем мы. Когда-то у нас любили порассуждать о «человеческой натуре». Болтовня это все. Для этих болтунов «натура» состояла в воспитании, в том, чему и как их самих учили, и поэтому они были убеждены, что все остальные люди должны испытывать одинаковые с ними чувства и реагировать на все так же, как они. А индейцы живут не так, как мы, и они смотрят на все по-своему. Здесь люди совсем другие. Взять, к примеру, тех, что живут вон там, ну, тех, которые вечно гадят друг другу… Ведь они ненавидят друг друга. Каждый из них только и ждет подходящего момента, чтобы напакостить кому-нибудь, пусть даже своему родному брату. Видит Бог, среди людей предостаточно подлецов, но ведь для этих подлость – норма жизни. А вот о людях Каваси этого не скажешь. Они совсем другие. Ты, кажется, считаешь, что этот Таззок на твоей стороне? Так я тебе скажу – не обольщайся. Он на своей собственной стороне. И ни на чьей больше.

– Но он хочет спасти свои Архивы. Он хочет, чтобы их читали.

– Возможно. Но только это все равно не меняет дела. Если ему подвернется случай нагадить тебе, то он ни за что не упустит его. Можешь не сомневаться. Себя не пощадит, но тебя подставит. Я здесь уже сталкивался с этим, и не раз.

Кажется, о том же говорил ему Эрик? Мол, там никому нельзя доверять…

– Но как же они живут, такие люди?

– А ты называешь это жизнью? Они здесь – как пауки в банке, готовы живьем сожрать друг друга. Вот народ…

Джонни остановился за уступом скалы, здесь тропа, едва различимая среди камней и травы, поворачивала, огибая раскинувшуюся внизу долину. Отсюда уже хорошо были видны улицы поселения. Редкие прохожие направлялись по своим делам. Однако колесного транспорта не было видно.

– А ты вот что, – продолжал старик, – ты смотри будь поосторожнее. Слышишь меня? Я буду здесь неподалеку и пущу в ход свою винтовку, если что… только бы ты выбрался оттуда.

– Выберусь.

Майк Раглан поправил тюрбан на голове и, не оглядываясь, зашагал по тропе, исчезающей в зарослях кустарника. Он уже приметил то место, откуда можно было выйти на узенькую улочку, ведущую к Запретной Крепости.

Сердце гулко стучало в груди. Его начинало одолевать беспокойство. Он мысленно проклинал все на свете, называя себя распоследним дураком. Улицы селения были пустынны. Если за ним кто-то и наблюдал, то наблюдал из какого-нибудь укрытия. Майк шел не спеша, размеренным шагом, стараясь подражать походке Таззока. В самом конце улицы высились каменные стены Запретной Крепости. Рука его непроизвольно потянулась к рукоятке пистолета. Майк готов был идти напролом. Он остановился у двери и посмотрел направо. Ему показалось, он различает ту тропу, за которой должен следить Джонни, – узенькую тропку, сбегавшую вниз по склону и исчезавшую среди скал. Если ему удастся выбраться из Крепости, то он пойдет именно по ней. Ни в коем случае не через город. Там можно попасть в засаду. Нет, он пойдет здесь, по этой вот тропе.

Отодвинув щеколду, Майк вошел и тут же прикрыл за собой дверь. Он оказался посреди широкого, вымощенного булыжником двора. Двор был почти безлюден, лишь двое стражников Варанелей стояли у противоположной стены примерно в полутора сотнях футов от него. Стражники негромко переговаривались. Они даже не глянули в его сторону.

В стене прямо перед собой Майк видел с дюжину дверей, а с краю, слева от них, имелся узкий проход, ведущий вдоль стены главного здания. Таззок говорил, что именно туда он и должен будет пойти.

Шагая медленно и размеренно, Майк через весь двор направился к проходу, краем глаза следя за Варанелями. Стражники не обращали на него ни малейшего внимания. А он все шел и шел. Вот он уже совсем близко, осталось пройти футов шестьдесят, не больше. Майк принялся считать шаги. Сердце его бешено колотилось, в горле пересохло. Его не покидали дурные предчувствия. Но вот стражники прервали разговор, и оба глядят в его сторону. Наблюдают? Нет, просто глянули, и все. Наверное, этот балахон им уже до того примелькался, что они попросту не замечают его. Но как отыскать здесь Эрика? Захватить кого-нибудь в плен и заставить говорить? Но кто может знать об этом? Более чем вероятно, что о пленнике знают человек десять, не более. И наверное, еще меньше людей знает, где он содержится.

Еще один шаг – и он, завернув за угол, благополучно скроется в узком приходе. Ну вот, наконец-то! Майк оказался в сводчатой галерее: по левую руку от него тянулся ряд стройных колонн, справа – глухая черная стена. Его шаги отдавались под высокими сводами негромким эхом. Он проходил мимо многочисленных дверей, не задерживаясь ни у одной из них. Он упрямо шел вперед, туда, где должна была находиться дверь, ведущая в Чертоги Архивов.

Таззок говорил, что туда никто никогда не заходит. Вернее, почти никогда. Когда-то, очень давно, туда ходили, а теперь их люди в подавляющем своем большинстве уже и не помнят о существовании каких-то там архивов. Они им не нужны. Майк оглянулся. Сделав последний шаг, он остановился у двери, выкрашенной блеклой зеленой краской, и потянулся к щеколде.

Позади послышался тихий оклик – словно предостерегающий или, возможно, протестующий, – по крайней мере, так ему показалось. Майк резко обернулся. В нескольких шагах от него стоял сухопарый седой старичок с тощей, словно стебелек, шеей. Старичок укоризненно покачал головой, с трудом подбирая английские слова:

– Не надо… Ты пришел. Они знают…

– Спасибо за предупреждение, но я должен идти. Там мой друг.

Старичок наморщил лоб, видимо пытаясь понять суть ответа. Затем снова покачал головой, а вслух добавил:

– Спасибо, это хорошо. Однажды… много времени назад, мы тоже так говорили. Теперь нет. Теперь лет «спасибо».

Раглан все же решил добиться того, чтобы его поняли… Он вытянул вперед обе руки, держа их вместе так, как если бы у него были связаны запястья.

– Мой друг там в плену. Его надо освободить.

Старичок, казалось, понял, что имеется в виду. Однако снова упрямо замотал головой:

– Нет. Тохил возьмет его себе. Его бросят на Язык.

Раглан не имел ни малейшего представления о том, что означают слова старика. Но, судя по всему, тот настроен вполне дружелюбно.

– Ты говоришь на моем языке? – спросил Майк.

– Я Камба. Когда я был молодым, я был с Теми-Кто-Научился. Варанели схватили человека, который пришел сюда с Вашей Стороны, и он отвечал, когда мы его спрашивали. Было решено, что некоторые из нас должны выучить язык, чтобы можно было выходить. Мы тоже хотели иметь вещи, которые у вас были, а у нас нет. Пять человек научились. Потом решили, что ходить не надо. – Он ненадолго замолчал. – Мы часто говорили между собой, чтобы не забывать, что знали. У нас были книги. Мы читали. В твоей стране хорошо. Мы думали, там даже лучше, чем здесь. Потом наши книги забрали и нам запретили говорить о твоем мире. – Он тоскливо посмотрел куда-то в самый конец длинной галереи. – Один раз читать великие книги – значит узнать то, чего никогда не забывать.

– А разве сейчас у вас нет книг?

– У нас есть только слово Руки. Только то, что нам можно читать.

– А ты знаешь, что за этой дверью? Здесь Чертоги Архивов?

– Туда запрещено. Мы знаем о них, но никогда не говорим.

– А Таззока ты знаешь?

– Я знаю, но не говорю… Мы ходим далеко друг от друга. Потому что боимся.

– У Руки большая сила?

Камба кивнул:

– Очень большая.

– У нас говорят, что власть портит человека.

– Это так. Власть портит не только того, кто ее имеет, но еще тех, кто подчиняется ей. Те, кто ползает в ногах у власти, предают других, подобных себе. А это большое зло.

– Хочешь пойти вместе со мной? В Чертоги Архивов?

Камба вздрогнул:

– У меня есть страх. Я старый человек. Мои кости слабы. У меня старая жена, которую я люблю, и дети, которых я тоже люблю, хотя они не замечают меня. Они считают меня проклятым и не смотрят на меня. Но я их все равно люблю. Я понимаю и прощаю. Войти сюда? Ах, если бы я только мог войти – и вернуться! Я не могу. Тогда моя женщина останется одна, а мы с ней уже очень стары, чтобы оставаться одни. Я должен забыть о любви к знанию и думать о той, которая так долго была вместе со мной. – Камба заглянул в глаза Раглану. – Они могут разрушить все, но наша любовь всегда останется с нами. И сейчас, и потом. Рука хочет, чтобы все были преданы только ему одному. Такие правители начинают, требуя малое, и заканчивают, требуя все. Иди. И если ты сможешь выйти, принеси с собой что-нибудь, чем сможешь поделиться. Все равно с кем, но только человек должен делиться с другими тем, что знает сам. Знания нельзя держать за закрытыми дверьми. Им лучше на свободе, где всякий может вдохнуть их аромат.

Он побрел прочь, затем остановился.

– Ты знаешь, что такое лабиринт? Все вот это – лабиринт, и если ты не знаешь, куда идти, то обязательно умрешь. Кто-то сказал, что нужно всегда идти налево. Я не знаю, правда это или нет. Может быть, это тоже обман – чтобы войти к человеку в доверие, а потом его предать. Мы тут все предатели. Наверное, и я сам. Ладно, иди, найди свою дорогу. Мы так мало говорили с тобой. Но это было хорошо, очень хорошо. Я ухожу…

…Так кто же он, Камба? У него был доступ в Запретную Крепость. И он знал, где находятся Чертоги Архивов.

И снова Раглан стоял в одиночестве перед зеленой дверью. Что ожидает его за ней? Встретит ли его там Таззок? Или, может быть, его уже дожидаются Варанели? Или же сами Властители Шибальбы?

Эрика наверняка охраняют. А может, и нет… Возможно, охрана здесь просто-напросто излишество. Но если его все же стерегут, то по тому, где выставлена стража, можно отыскать и само место заточения.

Чертоги Архивов когда-то были храмом, и это тоже нельзя сбрасывать со счетов. Место поклонения? Или просто то место, откуда вещал оракул? Откуда раньше обращался к подданным Голос? А это означает, что где-то должно находиться потайное место, где Голос укрывался от посторонних взоров и откуда говорил во время своих путешествий. Майку не раз приходилось бывать в подобных местах – там, откуда оракулы произносили свои пророчества. А если отыскать это место? Если сделать так, чтобы Голос снова зазвучал?

Разумно предположить, что у Голоса была не только потайная комната, откуда он вещал, но и тайный ход к ней, позволяющий пробраться туда, оставаясь незамеченным. Потайной ход, который, возможно, ведет прямиком в апартаменты Руки. Может быть, именно там и удастся разузнать, где они держат Эрика?

Кто-то говорил – кажется, Каваси, – что Рука знает, о чем говорят его люди, знает даже, о чем они думают. Но ведь даже ее племени было известно, как использовать трубы для переговоров на расстоянии. Так что вполне возможно, что прежние поколения тоже обладали этим знанием. Итак, первым делом он должен попасть в Чертоги Архивов. Майк взялся за щеколду, открыл дверь и переступил порог. Тяжелая дверь тут же захлопнулась у него за спиной. Это был резкий, пронзительный, безжалостный звук. И он услышал, как щелкнула задвижка.

Глава 36

Дверь, в которую он только что вошел, находилась по левую сторону главного зала с высокими сводчатыми потолками. На возвышении, примерно в сотне футов от входа, стоял массивный стол, а позади него – три стула с высокими спинками. Пространство перед возвышением пустовало. У стен, по обе стороны от стола, было устроено по нескольку ярусов, тесно заставленных полками с книгами, каждая из которых помещалась в переплете из тонких деревянных пластин, – подобным образом скреплялись и тибетские книги. Вдоль рядов полок тянулись огороженные узкие проходы, в которых были устроены ступеньки, ведущие на верхние ярусы.

Раглан все еще стоял у порога, внимательно разглядывая комнату. Как будто никого. За спинками стульев высилась ажурная перегородка.

Справа от него находилась лестница, ведущая вниз и огражденная массивными колоннами. Каждая из таких колонн имела в диаметре у основания четыре фута и несколько сужалась кверху. Когда-то здесь, должно быть, проводились торжественные церемонии. Наверное, вот эти огромные двери распахивались настежь для участников процессий, которые входили сюда, направляясь к возвышению.

Он снова обвел взглядом зал. Возможно, кто-то прячется здесь, среди полок с книгами, или же наблюдает за ним, притаившись за решетчатой перегородкой. Где-то здесь должны находиться карты… Может быть, с их помощью он сумеет вычислить, где сейчас держат Эрика.

Майк запрокинул голову. Вверху над ярусами полок находились балконы. Скорее всего именно оттуда столетия назад тогдашние Властители Шибальбы наблюдали за происходящими внизу церемониями.

– Архивы моего народа, – раздался за спиной у Майка тихий голос, заставивший его вздрогнуть от неожиданности.

Это был Таззок.

– Очень впечатляет. – Раглан кивнул в сторону полок. – Вот эти как будто даже на бумаге. Я думал, что у вас все только на глине и камне.

– Те хранятся внизу, в другой комнате, она еще больше, чем эта. – Таззок сделал небольшую паузу. – А там у вас есть что-нибудь подобное?

– Конечно! У нас есть Библиотека Конгресса и еще множество университетских и публичных библиотек по всей стране. Но в других странах тоже есть большие библиотеки.

– На камне? Или в глине?

– Нет, таких нет. Подобные предметы у нас хранятся в музеях, чтобы ученые могли их там изучать. Но с большей части таких документов были сделаны копии в виде удобных в обращении книг или пленок с записью.

– Пленок?

– Это средства для записи книг и устных сообщений. Такие материалы хранятся в библиотеках, подобных этой, но занимают гораздо меньше места.

Таззок кивнул:

– Говорят – только я не знаю, правда это или вранье, – что когда-то, очень давно, у нас тоже имелось нечто подобное, а теперь всем этим владеет Рука. И еще говорят, что для него постоянно изготовляют какие-то приспособления, чтобы он мог следить за всем, что у нас происходит, не выходя из Крепости.

– А ты не знаешь, где он живет?

Таззок сделал широкий жест:

– Где-то здесь, в центре того, что ты называешь лабиринтом. И твой друг тоже должен находиться… где-то там. Где-то ближе к центру.

– Помнишь, ты говорил мне о картах? О тех планах?

Таззок молча пошел вдоль одного из книжных рядов. Следуя за ним, Раглан заметил, что на каждой полке лежали стопки книг, перевязанные бечевками. На деревянных обложках были вырезаны какие-то знаки.

Внезапно остановившись, Таззок поднялся по крутой лестнице и, миновав несколько ярусов, указал на ряд полок в самом дальнем углу:

– Это здесь.

– Послушай, Таззок, если нам удастся выбраться отсюда, ты сможешь тоже пойти с нами, если захочешь. Для тебя найдется место и в нашем мире. И я уверен, что можно будет устроить твою встречу с нашими учеными. Они будут очарованы твоими бесценными Архивами, и ты займешь почетное место среди них, станешь равным среди равных. И кроме того, с твоих Архивов можно будет сделать копии, и, значит, эти знания будут жить вечно.

– Мне бы очень этого хотелось, – с чувством проговорил Таззок. – Мне часто бывает одиноко… Хочется поговорить, поделиться с кем-нибудь мыслями, узнать, что думают другие. А здесь у меня – только эти Архивы.

Раглан снял с полки одну из книг и осторожно вынул ее из деревянного переплета. Плотная бумага, чем-то напоминающая папирус, была испещрена строчками непонятных знаков. Майк отложил книгу в сторону и развернул прилагавшуюся к ней карту.

Карта оказалась на редкость подробным воспроизведением окрестностей Запретной Крепости. Горы, откуда он пришел сюда и где анасази воссоздали свой собственный мир, были отмечены лишь несколькими ломаными линиями, хотя в одном месте небольшой участок был плотно заполнен квадратиками, прямоугольниками и небольшими кружочками, вероятно обозначавшими руины, у которых он уже побывал. И тут же была нарисована ящерица.

Таззок тем временем спустился вниз. Раглан же обратился к другим книгам. Он торопливо просматривал книгу за книгой в поисках плана самой Запретной Крепости. Таззок заверил его, что такой план обязательно должен быть здесь, хотя сам он не видел его уже много лет. Лишь добравшись до самой нижней полки, Майк наконец нашел то, что искал. Эта книга была тоньше остальных, но больше их по формату.

Переплет был старым и пыльным, наверное, не один десяток лет прошел с тех пор, как ее открывали последний раз. Майк с предельной осторожностью развязал ремни, стягивавшие страницы. Затем снял деревянную обложку. Развернув хрустящую бумагу, разложил перед собой план. «Помни, – мысленно твердил он себе, – эти люди мыслят иначе, чем ты». Однако план был составлен и начерчен на редкость толково – возможно, самим же архитектором, в свое время спроектировавшим эту постройку.

Это был план лабиринта, в центре которого маленьким черным прямоугольником было обозначено самое сердце Крепости – личные покои Руки. Рядом находилось еще шесть комнат одинакового размера, которые могли быть камерами для узников, а неподалеку – еще одна, большая по площади, очевидно, предназначенная под караульное помещение.

Личные покои Руки размечены не были. Вне всякого сомнения, планировка именно этой части крепости намеренно держалась в глубокой тайне.

Окинув взглядом всю карту, Раглан приступил к изучению деталей. В помещении, обозначенном в нижнем левом углу, должны были располагаться Архивы; в правом углу напротив находились помещения хоть и не такие большие, но все же достаточно просторные – там могли разместиться жилища стражников Варанелей. Находящиеся между ними огромные ворота открывались во двор – за ними и находился вход в лабиринт. Сам же лабиринт состоял не только из извилистых коридоров, но также из огромных залов, соединенных длинными анфиладами комнат. Некоторые из этих комнат были ловушками, но только как узнать – какие именно?

Отмечались ли ловушки на планах? Кое-где имелись какие-то пометки, но все надписи были сделаны на незнакомом ему языке. Ну, разумеется, ловушки должны быть отмечены на плане – даже не зная языка, он догадался, что такие метки должны быть одинаковыми. За несколько минут Майк насчитал двадцать шесть помещений, помеченных одинаковым значком. Две такие комнаты находились одна рядом с другой. Но как теперь запомнить, какие из комнат помечены, а какие нет? Он снова окинул взглядом карту. В конце концов, перед ним был всего лишь план, и совсем не обязательно именно тот, в соответствии с которым и была возведена эта Крепость. Возможно, это был лишь приблизительный план будущей постройки. И конечно же, в процессе строительства многое здесь могло измениться.

Однако… Он снова и снова принимался разглядывать карту. В тех комнатах, которые, по его мнению, были помечены значком, обозначавшим ловушки, имелось еще кое-что, показавшееся ему не совсем обычным. Вот здесь, у самой двери…

Время шло, но для Майка оно перестало существовать. Он пристально разглядывал карту. У него создалось такое впечатление, что пол во всех без исключения комнатах-ловушках образовывал как бы крутой уклон, начинавшийся сразу же за дверью. Любой вошедший сюда неминуемо делал шаг вперед – и тогда?..

Никаких ступенек, просто крутой скат, если судить по чертежам. Может быть, скат со скользящей поверхностью? И тяжелая дверь, тут же закрывающаяся за спиной? И никаких шансов на то, чтобы, быстро повернувшись, выскочить из комнаты… Не во что даже упереться, чтобы налечь на дверь изнутри.

Простенько, но надежно. У человека, оказавшегося в такой западне, не оставалось никаких надежд на то, чтобы самостоятельно выбраться из нее. Эта мысль заставила Майка содрогнуться. Осознает ли он, куда задумал пробраться? Задумал? Так он уже здесь, уже пробрался. Теперь надо лишь отыскать Эрика – и живо назад. И кем был тот, встречи с которым следовало всячески избегать? Зипакна, человек, которого он никогда в глаза не видел. Высокий, сильный человек, тот самый, от которого нужно было держаться подальше.

Сложив карту, он вновь затянул ремни переплета и поставил книгу на ее прежнее место на полке.

А это что еще такое?

На полу валялась небольшая карта, очевидно незаметно выпавшая из книги. Майк наклонился, чтобы поднять ее, но тут послышались чьи-то шаги. На Таззока не похоже… Кто-то другой… Сжимая карту в руке, он опустился на колени, растянулся на полу пустой нижней полки и затаился. Некто вошедший сделал еще несколько шагов и остановился, возможно для того, чтобы осмотреть помещение. Затем проследовал дальше. Похоже, он приближался к полкам. Рука Майка непроизвольно потянулась к пистолету. Шаги снова затихли. Затем послышался какой-то шорох, раздался властный голос:

– Таззок!

За окриком последовала длинная тирада на непонятном языке. Было слышно, как Таззок что-то отвечает – говорит тихо, смиренно. Последовал непродолжительный обмен репликами, и через несколько минут Майк услыхал, как хлопнула дверь.

Раглан по-прежнему лежал совершенно неподвижно. Кто это ушел? Таззок или же тот, другой?

Прошло еще несколько минут, прежде чем он снова услышал шаги. На сей раз Майк узнал семенящую походку Таззока. Он наконец выбрался из своего убежища.

– Ты здесь? А я так испугался… Кто это приходил?

– Зипакна. Он никогда не заходит сюда! А сейчас почему-то зашел… – Таззок был вне себя от страха. Руки его дрожали, и он то и дело озирался по сторонам. – Ты должен уйти! Сейчас же! Я не могу так рисковать! Если тебя найдут здесь, то мне конец! Меня уничтожат! Пожалуйста, прошу тебя, уходи! Сейчас же уходи!

– Я уже ухожу. Но ты ничего не знаешь и никого здесь не видел. Понял?

Раглан повернулся и взбежал по лестнице на следующий ярус. Затем еще выше. Свет проникал сюда через узкое окошко в дальней стене. Он взглянул на выпавшую из книги карту.

Это была очень древняя карта. Несомненно, она имела некоторое отношение к плану Запретной Крепости – а иначе кому бы понадобилось засовывать ее между страниц той книги? Разглядывая карту Майк вдруг поймал себя на мысли, что не припоминает ничего похожего. И тут его осенило…

Это же вот это самое помещение! Это и есть Чертоги Архивов в те времена, когда здесь находился храм, задолго до того, как к нему была пристроена громада Запретной Крепости. Но тогда здесь не было никаких архивов. Каменные скалы тянулись рядами вдоль стен, а в самом центре, на возвышении, по-видимому, и происходили священные действа. Зипакна! А что, если он видел его и теперь просто ненадолго отлучился, чтобы поднять тревогу и позвать стражу? Если он все еще надеется отыскать Эрика, то лучше поторопиться. Однако Майк никак не мог оторваться от карты. Вот тут обозначен и этот стол, и три стула позади него. А вот и решетчатая перегородка. В самом углу ажурной стены обозначена дверь, открыв ее, можно войти в лабиринт, который вел прямиком в покои Руки!

В другой стене, прямо под ним, открывался еще один ход. Майк стал быстро спускаться, пробираясь между полок, уставленных книгами. Кое-где книги были сложены в стопки, изредка попадались каменные плиты с высеченными на них надписями. Отыскав дверь, он подошел к ней вплотную в надежде нащупать ручку или засов. И тут дверь открылась сама собой. За ней оказался освещенный коридор. Вдруг за спиной у него послышался какой-то шум, затем раздался громкий властный голос. Сунув карту за пазуху, Майк бросился в открывшийся перед ним проем и тотчас повернул налево, направляясь к лабиринту. Быстро скрывшись за поворотом, он остановился, прижавшись спиной к стене, и снова потянулся к пистолету… Однако, вовремя одумавшись, опустил руку. Он стоял у стены, напряженно прислушиваясь. Наконец взглянул на часы – и ужаснулся. Ему еще столько предстоит сделать – и так мало у него осталось времени! Майк сделал шаг, другой – и тотчас же отпрянул. Кто-то шел по длинному коридору, быстро приближаясь к нему.

Майк попятился, скрываясь в тени алькова. Он знал: смерть подстерегает его на каждом шагу.

Готовый ко всему, он терпеливо ждал.

Глава 37

…Едва уловимый аромат духов, не похожий ни на один из известных ему, легкая поступь, шорох платья…

Она оказалась стройной, грациозной и довольно высокой. В тусклом свете черты ее лица были почти неразличимы. Внезапно остановившись, она повернулась в сторону темного алькова:

– Хочешь пойти со мной?

Майк нашарил в кармане подобранный в горах кусок мела.

– Как-нибудь в другой раз, – вежливо ответил он, прислушиваясь, однако в коридоре, кроме них двоих, по-видимому, никого не было.

– Но я могу проводить тебя туда, куда ты хочешь попасть. Тебе будет проще добраться туда, если кто-нибудь покажет тебе дорогу. – Она протянула ему руку. – Я хочу помочь тебе.

– Не сомневаюсь, но лучше уж я сам как-нибудь управлюсь.

Она покачала головой:

– Один ты ничего не добьешься. Но здесь есть люди, которые желают тебе помочь.

Майк подошел поближе. Одного взгляда былодостаточно, чтобы убедиться, что у нее нет при себе оружия, если не считать того, что было дано ей от рождения. Впрочем, это оружие сразило бы любого наповал.

– И куда же ты хочешь меня отвести?

– К Эрику. Ведь ты этого хотел, разве нет? Он совсем недалеко отсюда, и он ждет тебя.

– Мне бы очень хотелось повидать его. – Он незаметно чиркнул зажатым в руке мелком об угол ниши. – Тем более что такая прелестная спутница сама предложила составить мне компанию.

Она уже сделала несколько шагов, жестом приглашая его следовать за собой, но Майк остановил ее.

– Только не слишком быстро. У меня болит нога, – соврал он.

– Вот как? Сочувствую…

При каждом повороте он оставлял на стене отметку. Наконец они остановились у одной из дверей. Она нажала на деревянный куб, вделанный в каменную стену, и дверь медленно открылась. Отступив в сторону, она улыбнулась, жестом приглашая его войти.

Майк улыбнулся ей в ответ:

– Ты не знаешь наших обычаев. В нашей стране принято женщин пропускать вперед. – Он сделал шаг назад, давая этим понять, что ей следует войти первой.

Она направилась к чернеющему в стене проему, но стоило ей ступить на порог, как дверь начала медленно закрываться. Ухватив свою спутницу за рукав, Раглан одним рывком вытащил ее обратно в коридор.

Она резко обернулась к нему, высвобождая руку:

– Почему? Зачем ты это сделал?

– Я боялся, что тебя задавит дверью. – Майк нисколько не сомневался: они стояли у одной из комнат-ловушек. – Если ты хочешь отвести меня к нему, то отведи. Если не хочешь, возвращайся к тем, кто подослал тебя, и скажи им, что я иду. И еще скажи, что если они хотят, чтобы их люди не сомневались в неуязвимости Варанелей, то пусть уж лучше не посылают их против меня.

– Ты дурак! – Губы ее искривились в презрительной усмешке. – Несчастный дурак!

– Но этот дурак все же спас тебя от смерти. Или ты полагаешь, что они бы потом открыли эту дверь специально для того, чтобы выпустить тебя? Разве они когда-нибудь так поступали?

Она насупилась:

– Почему ты сделал это?

– Потому что у нас так принято. У нас это иногда называют «рыцарством». Возможно, дурацкий обычай, но так уж заведено. Мне было бы неприятно думать о том, что ты медленно умираешь там, в темноте, о том, как будешь колотить по стенам своими маленькими кулачками. А потом твои кости остались бы лежать рядом с костями тех, кто попал туда до тебя.

– Ты дурак, – повторила она, правда, на сей раз уже не столь уверенно.

– Вероятно, – продолжал Майк, – ты все же надеялась, что сумеешь удрать после того, как я окажусь в западне. Ты надеялась, что успеешь выскочить обратно, прежде чем закроется дверь. Допускаю, что они сами предложили такой вариант, но только, видишь ли, какое дело, сами-то они прекрасно знали, что это невозможно. Во-первых, дверь слишком тяжелая, во-вторых, пол с той стороны резко уходит вниз, а в-третьих, ты бы просто не успела спастись. Так что видишь, они решили, что ты должна умереть вместе со мной.

Она отшатнулась:

– Это неправда!

– Ты знаешь своих людей лучше, чем я. Возможно, я и ошибаюсь, но только у меня сложилось такое впечатление, что у вас тут любого можно запросто укокошить. Вот почему ваш город вымирает.

– Вымирает? – недоверчиво переспросила она.

– Проходя по вашему городу, я видел много пустующих, заброшенных домов, в которых никто не живет. Очевидно, когда-то здесь жило значительно больше людей, чем сейчас. Ведь нигде не видно зданий, построенных недавно. Все ваши постройки очень старые. Ваш мир не развивается, а когда организм перестает расти, то это значит, что он начинает разлагаться. Вам следовало бы брать пример с людей, что живут в горах.

– В горах никто не живет.

– А ты сама была там? Имела возможность лично в этом убедиться?

Она пожала плечами:

– Кому захочется идти туда? Там нет ничего, только голые холмы.

– Неужели тебе не любопытно на них взглянуть?

– Что такое «любопытно»? Я не знаю, что это такое. А в горах ничего нет.

– А за горами? Знаешь, что находится за горами, за пустыней?

Она снова пожала плечами:

– Почему ты спрашиваешь о таких глупостях? Там тоже ничего нет.

– А как же руины?

– Руины? Я не знаю никаких руин. Вот здесь Шибальба. И кроме Шибальбы, нет ничего.

– А как же я? Я-то откуда пришел?

Она смотрела на него с беспокойством и с нескрываемым раздражением:

– Это не имеет значения. Ты неправильный. Тебя не должно быть. Ты не такой, как мы. Ты вообще из ниоткуда.

Майк усмехнулся:

– Несомненно, очень многие согласились бы с тобой. – Он наконец понял, что попусту теряет время. – Все, я ухожу. Если хочешь, можешь пойти со мной. Если все еще сомневаешься, что вашим людям наплевать на тебя, можешь снова зайти в эту комнату. Готов поклясться, что ты из нее никогда больше не выйдешь. Или возвращайся обратно и скажи им, что у тебя ничего не получилось. Скажи, что я отказался пойти с тобой.

Майк повернулся и быстро зашагал по коридору. Он думал о правиле левой руки, которое срабатывает во многих лабиринтах. Возможно, что и этот лабиринт устроен по тому же принципу.

Перед тем как повернуть за угол, он оглянулся. Она неподвижно стояла на том же месте и смотрела ему вслед. Держась левой стены, он зашел в нишу, снова вышел из нее, поставил на стене метку и поспешил дальше, сосредоточившись на карте, которую прихватил из Архивов. Теперь он думал только о том, как бы разыскать Эрика и поскорее выбраться отсюда, вернуться обратно в свой мир – и желательно вместе с Каваси.

Что его в ней привлекало? И почему он думал о ней больше, чем о любой другой из девушек, с которыми бывал знаком? Ведь он ее почти не знал… И все же она была единственной желанной. Следуя по пустынным коридорам, он время от времени проходил мимо наглухо закрытых дверей. Майк понятия не имел, куда они ведут. В западню? Может, там находились чьи-то покои? Или кладовые? Или склепы? Каждый очередной поворот юн отмечал мелом. Только бы никто не догадался, что это за метки, и не стер бы их. В сыром и тухлом воздухе пахло плесенью. Свет, невесть откуда проникавший сюда, был настолько тусклым, что можно было разглядеть лишь общие очертания предметов. Майк замедлил шаг. Какое расстояние он уже прошел? Сколько за это время сделал поворотов? Десять? Двадцать? Майк не считал. Он снова проверил оружие. Все было на месте, и у него возникло такое чувство, что очень скоро оно ему может понадобиться. По-прежнему держась левой стены, он в очередной раз повернул за угол. В этом коридоре было значительно светлее, и причина казалась очевидной: наверху, под самым потолком, тянулся ряд узких, словно бойницы, окон. Судя по всему, это была внешняя стена

Внезапно остановившись, Майк взглянул себе под ноги. Только сейчас он заметил, что ступает по скальному монолиту красноватого цвета, очень напоминавшему нагромождение скал, которое он окрестил Чертовой горой. А что, если в том, его мире это место было горой Эрика? Что, если где-то здесь открывается путь обратно? Разве не приходилось ему слышать о том, что такой ход должен существовать? Если бы ему действительно удалось отыскать этот путь – насколько это облегчило бы их с Эриком побег! Тогда бы ему не пришлось возвращаться обратно, оставалось бы лишь броситься в проход между двумя измерениями – и, возможно, они оказались бы в той самой киве!

Майк остановился и прислушался. Он слышал что-то? Какой-то отдаленный звук? Может быть, шум погони? Он зашагал дальше, постоянно держась стены слева от себя. Сделав очередной поворот, он неожиданно оказался у входа в необычный зал. Повсюду были расставлены огромные зеркала и стеклянные перегородки, за которыми виделись все новые и новые прозрачные стены. Майк медленно двинулся дальше, по-прежнему держась рукой за стену – теперь уже стеклянную. Но, сделав всего несколько шагов, он наткнулся на другое стекло, преградившее ему путь. Не отрывая руки от стены, Майк попробовал взять чуть правее. И снова он налетел на стекло.

Как так может получаться? Стоя на месте, он провел левой рукой по стеклянной стене. В конце концов ему удалось нащупать проход, и он продвинулся еще на несколько шагов. И снова прозрачная стена преградила ему путь. Майк резко повернулся, на мгновение убрав руку со стены. И тут же снова коснулся стекла. Но в каком месте – в том же самом? Он не был в этом уверен. А что, если эти стеклянные стены – вращающиеся? Что, если этот лабиринт устроен так, что стены поворачиваются под тяжестью его шагов? Майк осторожно продвигался вперед. Время от времени он закрывал глаза – так ему было легче. Полагаться здесь на зрение не имело смысла. А вдруг он ходит по кругу? Ведь оказавшись среди стеклянных стен, он уже не мог отмечать свое продвижение. То ли мел оказался плохим, то ли само стекло было обработано каким-то особым образом, но только мел не оставлял на гладкой стеклянной поверхности ни малейшего следа.

Майк проходил поворот за поворотом. Его пальцы осторожно ощупывали стеклянную стену. И вдруг рука его наткнулась на острую грань. Он повернул голову и увидел зеркало и свое собственное отражение в нем. А чуть дальше слева открывался какой-то проход. Майк снова развернул старинную карту. Затем поднял голову, осмотрелся. Прямо перед ним была глухая стена, за ней скорее всего находились покои Руки. Справа, примерно в тридцати футах от него, находился еще один коридор, а двери шести тюремных камер – если обозначенные на карте помещения действительно являлись таковыми – выходили именно в этот коридор. Там же находилась дверь, ведущая в караульное помещение. Майк подумал, что до сих пор ему невероятно везло. Беглое изучение карты и некоторое знакомство с различными лабиринтами – это, конечно, очень пригодилось. Лабиринт Запретной Крепости оказался в общем-то довольно простым. И все же ему едва ли удалось бы благополучно пробраться сквозь него, если бы он не взглянул разок-другой на карту и не следовал правилу левой руки. Он поднес карту к глазам и принялся осматриваться в нее, напрягая зрение. Вот здесь, совсем рядом, за углом – что это такое? Вроде бы какой-то туннель. Или дверь? Он свернул карту и, собравшись с духом, вступил под каменные своды коридора.

Никого и ничего.

Он снова осмотрелся. Затем свернул направо и дошел до угла. Повернул за угол – и оказался лицом к лицу с Варанелем! Стражник уже открыл рот, намереваясь закричать. У Майка Раглана не оставалось времени на раздумья.

Майк ударил первым, ударил изо всех сил. Послышался хруст – удар пришелся в челюсть. Варанель, роняя свой жезл, рухнул на пол. Перешагнув через поверженного противника, Раглан наступил на катившийся по полу предмет, с виду напоминавший трубку; она хрустнула у него под каблуком. Майк направился к дверям камер. Оказавшись у первой из них, он с силой потянул за ручку. Но дверь оказалась заперта. Он окликнул Эрика по имени и прислушался, дожидаясь ответа.

Тишина. Повернувшись, он ухватился за ручку другой двери и рывком распахнул ее настежь. Посреди комнаты стоял стол, вокруг которого сидели четверо стражников. Те ошалело уставились на незваного гостя.

Один из них, по-видимому старший, опомнился быстрее всех. Его приказ, что бы он ни означал, был адресован Раглану. Говорил он быстро и отрывисто. Очевидно, ему даже в голову не приходило, что кто-то может ему не подчиниться. И Майк не преминул этим воспользоваться. Увидев висевшую на крюке у двери связку ключей, он подхватил ее и, отступив назад, захлопнул дверь.

Из-за запертой двери послышались вопли. Майк поспешил прочь.

У караульного помещения начинался еще один проход, в который он и вступил. Вскоре Майк добрался до того места, где были расположены еще две двери, одна напротив другой. Он вставил ключ в замочную скважину той, что находилась по левую сторону, и повернул его.

Дверь тотчас отворилась. Однако Майк не торопился переступить порог. Он достал фонарик и, стоя в дверях, направил в темноту луч света. На полу камеры лежал Эрик Хокарт. Судя по всему, он был без сознания. Майк переступил порог. У самых ног его начинался небольшой скат. А дверь у него за спиной уже начала медленно закрываться…

Глава 38

Раглан быстро отступил назад. Но перед тем, как тяжелая дверь захлопнулась, Эрик открыл глаза, и их взгляды на мгновение встретились.

Раглан снова стоял посреди пустынного коридора. И тут за спиной у него послышался топот. Быстро обернувшись, Майк выхватил пистолет. Ближайший из преследователей находился всего в десяти футах от него. Раглан поднял левую руку, словно защищаясь от удара, и выстрелил из-под локтя. Звук выстрела прокатился по каменному коридору оглушительным эхом – точно стреляли из пушки. Пуля угодила стражнику в грудь. Какую бы броню ни носили Варанели под одеждой, она не могла спасти от пули, выпущенной из пистолета 357-го калибра.

Раглан выстрелил еще раз. И еще один стражник рухнул на каменный пол.

Потрясенные этим зрелищем, остальные остановились и попятились. Затем обратились в бегство, напуганные столь неожиданным отпором. Они были уверены в собственной неуязвимости – и вот двоим из них пришлось расстаться с жизнью, причем в течение каких-то нескольких секунд. Однако Раглан прекрасно знал: они еще обязательно вернутся, как только…

Он наклонился и ухватил мертвеца за шиворот. Затем, подтащив его к камере, снова открыл массивную дверь и швырнул Варанеля на нары так, чтобы дверь не закрылась. Переступив через труп, Раглан бросился к Эрику. Схватив друга за руку, он потащил его к выходу. И вдруг заметил, что кто-то пытается оттащить мертвеца от двери. Выпустив руку Эрика, Майк рванулся к выходу и, прежде чем стражник, стоявший в коридоре, успел выхватить оружие, ударил его по лицу рукояткой пистолета.

Варанель отшатнулся и бросился наутек. Раглан вернулся к Эрику и вытащил его в коридор.

– Идти можешь?

Эрик кивнул, хотя было очевидно, что он едва стоит на ногах. Лицо его было мертвенно-бледным, и на нем темнели синяки от побоев. Майк осмотрелся. Слева от него находился вход в лабиринт, из которого он только что вышел – смертельно опасный путь для того, кто поспешно уходит от погони. К тому же его противники ориентировались в этих переходах гораздо лучше, чем он. Направо же открывалось продолжение туннеля, коридор протянулся еще на пятьдесят футов – затем поворот, а что там, за поворотом, оставалось лишь догадываться. И наконец, прямо перед ними находилась наглухо закрытая дверь, ведущая, по расчетам Майка, в покои Руки. Держа пистолет наготове, он надавил на деревянный брусок в стене рядом с дверью. Тяжелая дверь тотчас распахнулась. В открывшемся перед ними помещении было довольно светло; казалось, что белая ширма, установленная напротив двери, излучает этот свет. Собравшись с духом, Раглан переступил порог. Эрик последовал за ним. Дверь за ними закрылась сама собой. И в то же мгновение послышался чей-то властный голос – по-видимому, кто-то отдавал распоряжения. Скрывшись за ширмой, беглецы оказались посреди своего рода фойе с четырьмя узкими высокими дверьми. А прямо перед ними высилась гигантская статуя: застывший в прыжке ягуар, вытесанный из черного базальта. Каменный хищник скалил клыки и очень походил на настоящего. Раглан как зачарованный смотрел на это произведение искусства – подобного ему еще не приходилось встречать.

И снова загремел тот же повелительный голос: очевидно, им приказывали убираться отсюда.

Раглан взглянул на Эрика:

– Ты в порядке? Сам сможешь идти?

– Иди. Я постараюсь.

Итак, четыре двери… Майк попытался восстановить в памяти план Крепости, но ничего подобного на карте не было. Скорее всего эти двери тоже ведут в западню. Майк опустился на корточки и принялся разглядывать двери и пол перед ними, в одну из дверей, похоже, входили чаще, чем в остальные. Дверь же, ведущая в ловушку, наверняка открывалась реже всего. Наконец Раглан выпрямился и нажал на деревянный брусок у одной из дверей – у той, которой пользовались чаще; дверь начала медленно открываться. За дверью было светло. Они вошли. Майк по-прежнему держал пистолет наготове. И снова загремел все тот же гневный голос, только на сей раз в нем уже звучали истерические нотки.

– Что это? – прошептал Эрик. – Неужели человеческий голос?

– Наверное, он говорит в какую-то трубку, – предположил Раглан. – Вероятно, до сих пор никто еще не осмеливался ослушаться его приказаний.

И тут Раглан в изумлении уставился на Эрика:

– Неужто и ты его не видел? А я-то думал, что Рука сам станет тебя допрашивать.

– Мной занимался Зипакна, Судя по тому, что мне здесь довелось услышать, Рука никому не показывается на глаза.

Они находились в просторной комнате с высоким сводчатым потолком. У дальней стены стоял какой-то идол с огромной головой, выпученными глазами, округлыми щеками и разинутым ртом. Изо рта торчал подвешенный на шарнирах язык.

– Похож на Ваала – божество, которому поклонялись карфагеняне. Они приносили ему в жертву детей – иногда до пяти сотен за раз. В разверстом чреве монстра пылал огонь. Жертв бросали на язык, который тут же задвигался, переворачивался, и дети падали в огонь.

Справа и слева от идола находились две двери, и друзья, не теряя времени, подошли к левой из них. Дверь выходила в какой-то коридор, Майк шел впереди: он надеялся, что, следуя этой дорогой, они все же выйдут из Крепости. Наконец они добрались до поворота. Теперь Майк шел гораздо медленнее – вконец обессилевшему Эрику каждый шаг давался с великим трудом.

Наконец Эрик остановился и, привалившись спиной к стене, замотал головой.

– Брось меня, уходи сам, – выдохнул он. – Я больше не могу.

– Отдохни. Мы скоро выберемся отсюда. И выйдем только вместе.

Откуда-то из недр Крепости послышался глухой рокот. И снова раздался властный голос, но теперь уже говорили по-английски:

– Вы умрете! Вам не уйти!

Однако Варанели их вроде бы уже не преследовали. Не посмели ослушаться? Не посмели войти в заветную дверь? Стало быть, эта территория находилась в ведении Властителей Шибальбы?

– Они не давали мне есть, – пробормотал Эрик. – Морили голодом…

Раглан решительно взял друга за руку:

– Пошли. Нужно выбираться отсюда.

Дважды Майк пытался открыть попадавшиеся на их пути двери, но сколько ни нажимал на деревянные бруски, его усилия ни к чему не привели.

Может, эти двери вообще не открывались? Или у преследователей была возможность заблокировать сразу все двери, воспользовавшись каким-нибудь централизованным пультом? Последняя мысль больше всего беспокоила Майка. Он по-прежнему шел впереди, временами ненадолго останавливаясь, чтобы Эрик мог перевести дыхание. А что, если он, сам того не зная, вошел в другой лабиринт? Или вернулся назад, в один из тех, откуда ему удалось совсем недавно выбраться? Слева от них – он был абсолютно уверен – находились покои Руки, но его это уже нисколько не занимало. Теперь главное – выбраться из Крепости. И чем быстрее они ее покинут, тем лучше.

Еще одна дверь по правую руку. И он снова надавил на деревянный брусок в стене. Дверь медленно открылась. Лестница, состоявшая всего из трех ступенек, вела вниз – там открывался еще один туннель. Майк остановился в нерешительности. Может, попытать счастья?..

– Идем! – сказал он, включая фонарик.

Тяжелая дверь захлопнулась за ними. Стены и потолок туннеля были частично вырублены в скале, а местами сложены из хорошо подогнанных друг к другу камней. В застоявшемся воздухе пахло сыростью и плесенью. На полу толстым слоем лежала пыль. С потолка свисали клочья паутины. Было совершенно очевидно, что сюда уже много лет никто не заходил. По спине у Майка пробежали мурашки. Он остановился, стараясь взять себя в руки. А что, если отсюда вообще нет выхода? Что, если это западня? Отогнав от себя эти мысли, он пошел вперед. В туннеле стояла невыносимая духота. Пот ручьями струился по лицу и шее. Туннель как будто шел в гору. И дышать становилось все труднее. Ужасно болела голова.

А может, туннель заканчивается тупиком? Удастся ли им выбраться отсюда? Спертый воздух… Дряной воздух… Выйти, выбраться отсюда… Он шел, то и дело спотыкаясь. Наконец упал. Стоя на четвереньках, Майк тупо смотрел на сырой каменный пол. Дыхание его было тяжелым и прерывистым, голова раскалывалась от тупой, ноющей боли. Ценой неимоверных усилий ему все-таки удалось подняться на ноги. Оглянувшись, он увидел: Эрик сидел на полу, привалившись спиной к стене. Губы его посинели, он судорожно хватал ртом воздух. Наконец они двинулись дальше. А дышать становилось все труднее. Майк не знал, как долго они шли, но в какой-то момент он вдруг понял, что стоит перед дверью. И Раглан принялся отчаянно давить на деревянный брусок.

Но дверь не открывалась.

Обезумев от страха, он нажимал снова и снова. Ничего.

– О Боже мой! – выдохнул Эрик.

Майк еще раз надавил на брусок, одновременно навалившись на дверь плечом. Дверь сдвинулась с места. Сдвинулась! Правда, лишь на какой-то сантиметр, но все же… Майк продолжал давить на брусок, изо всех сил налегая на дверь. Наконец дверь медленно приоткрылась.

– Жми сюда! – сказал он Эрику, сам же с разбегу бросился на дверь.

Щель сделалась еще шире, из нее выбивался лучик света. Там был свет, воздух! Майк снова навалился на дверь. Дверь открылась медленно, как бы с неохотой.

С жадностью вдыхая свежий воздух, они переступили порог!

Глава 39

Эта комната была круглой. Справа от них стояло нечто вроде ложа длиной около восьми футов, а слева располагались полки с книгами, наподобие тех, что Майк видел в Архивах. И повсюду лежал толстый слой пыли. Все свидетельствовало о том, что в эту комнату давно уже не заходили. Прямо перед ними, огороженная невысокой стеной, образующей полукруг, торчала из пола какая-то трубка, напоминавшая тонкий конец рупора. Сама же стенка была отгорожена ажурной ширмой. Они стояли позади ажурной перегородки в Чертогах Архивов. Это, вероятно, и было то самое место, откуда когда-то вещал Голос.

Справа и слева находились лестницы, ведущие на нижний уровень. Посреди комнаты бил небольшой фонтан. Майк попробовал воду на вкус. Она оказалась чистой и холодной. Майк пил с жадностью – только теперь он осознал, какая страшная жажда мучила его все это время.

– Пора выбираться отсюда, – сказал Раглан, утолив наконец жажду. – Наше время на исходе.

Эрик поднялся с пола:

– Идем!

Раглан направился к выходу, но тотчас остановился. Откуда-то снизу, из огромного зала, послышался резкий окрик. Глянув сквозь ажурную перегородку, он увидел десяток стражников Варанелей, которых возглавлял высокий мужчина в кольчуге.

Скорее всего это и был грозный Зипакна.

– Уходим отсюда, быстро! – прошептал Майк, повернувшись к Эрику.

Они бросились вниз по лестнице, выбрав ту, что находилась слева от них, поближе к стене, где местами угадывалась старая тропа. Возможно, когда-то давным-давно там и в самом деле пролегала тропа. А может, и нет. Во всяком случае, Майк решил, что стоит рискнуть. Вспомнив о том, что ему уже дважды приходилось стрелять, Майк ненадолго задержался на ступенях, чтобы выбросить пустые гильзы и дозарядить пистолет. Но Эрик, бежавший впереди него, внезапно остановился как вкопанный. Раглан поспешил нагнать его. Эрик вытянул руку, очевидно указывая на что-то. В проходе стояла гигантская ящерица, преграждавшая им путь. Очевидно, мерзкая тварь каким-то образом пробралась в Крепость, и теперь оставалось только догадываться, сколько уже лет это чудовище обитало здесь. Ящерица стояла прямо у них на пути, и незаметно пробраться мимо нее им бы никак не удалось. Эти твари были на редкость проворными. Гигантская ящерица, из пасти которой то и дело высовывался тонкий и острый язык, похоже, принюхивалась к ним, не выказывая ни малейшего страха и, видимо, уже зная, что перед ней – живое мясо. Ей, конечно же, и раньше приходилось лакомиться людьми, так что у нее не было повода избегать встречи с ними.

– Отойди-ка, Эрик. – Раглан был на удивление спокоен. В конце концов, назад-то пути не было.

Хищник с жадностью смотрел на людей, стоявших всего лишь футах в десяти от него.

Майк спустил курок. Раздался оглушительный грохот, эхо заметалось по узкому коридору. Чудовище забилось в предсмертных судорогах, отчаянно царапая когтями каменные стены. Друзья бросились вперед. Эрик на бегу то и дело оглядывался, словно не в силах был оторваться от этого жуткого зрелища.

– Не отставай! – закричал Майк. – За нами погоня!

Он бежал впереди, и дрожащий луч фонарика в его руке освещал им путь. Дорога между тем пошла в гору. Где-то впереди забрезжил свет.

Майк замедлил шаг. Поравнявшись с ним, Эрик сказал:

– Но ведь мы не знаем, что нас там ожидает.

– В лучшем случае это будет Джонни.

– Джонни?

Продолжая осторожно пробираться вперед, Майк принялся объяснять Эрику, кто такой Джонни. Пока что им везло, можно сказать, очень везло. Но времени оставалось все меньше.

А как же Каваси?

Осмелится ли он вернуться в поселение анасази? Как далеко оно отсюда? И какие еще опасности поджидают их на пути?

Он выключил фонарик и сунул его в карман.

– Сюда кто-то идет! – шепнул Эрик.

Они выбрались из подземелья, выход из которого открывался на склоне холма. За спиной у них, словно монолит из черного стекла, высилась громада Запретной Крепости. На земле, у подножия ее, пролегала едва различимая тропа.

У подножия холма раскинулся город, его прямые, похожие одна на другую улицы были, как всегда, пустынны, а зеленеющие парки и кое-где видневшиеся прудики освещали лучи солнца, пробивающиеся сквозь вуаль облаков. Майк Раглан шел по тропе. Он думал о Зипакне. Что в нем было особенного? Может, уверенность в собственном превосходстве – то, против чего Майк всегда и неизменно восставал? Еще будучи мальчишкой, он приходил в неописуемую ярость, когда кто-нибудь из старших ребят начинал задирать его или кого-либо из его друзей. Он был уверен, что с возрастом это прошло, но, оказывается, нет, не прошло.

В низине Эрик остановился. Теперь они уже находились на некотором расстоянии от Запретной Крепости.

– Прости меня, Раглан, но я больше не могу.

Майк повернулся к Эрику спиной.

– Открой вещмешок, там есть кое-что из походной провизии. Сам знаешь – орехи, изюм… Возьми пакет, но только продолжай идти. Время на исходе.

Пока Эрик возился с вещмешком, Майк оглядывал Крепость. Из туннеля выбегали люди, облаченные в синие одежды, – Варанели.

Майк не знал, каков радиус действия их оружия, но у него не было ни малейшего желания испытывать судьбу. Он резко повернулся и быстро зашагал по тропе. Эрик, спотыкаясь, последовал за ним.

Теперь им приходилось прокладывать себе путь по усеянному валунами склону, и облаченные в синее стражники быстро их нагоняли. Впереди возвышались скальные вершины.

Эрик снова остановился:

– Брось меня, Раглан. Уходи сам. Я больше не могу.

Майк нахмурился:

– Хочешь сказать, что я зря старался? Иди впереди. Просто иди по тропе, и все.

Пропустив вперед Эрика, Майк оглянулся. Весь город был залит мягким светом, пробивавшимся сквозь пелену облаков. Но над городом угрожающе нависла Запретная Крепость, от которой их теперь отделяло расстояние в добрую милю. Варанели постепенно нагоняли их. Майк остановился и замер в ожидании – еще немного, и он достанет противника из своего 357-го.

И тут раздался грохот, эхом прокатившийся над горными вершинами. В тот же миг на груди одного из Варанелей начало расплываться кровавое пятно. Стражник сделал еще несколько шагов и рухнул на землю. Снова прогремел ружейный выстрел, и Майк заметил, как над головой стражника, возглавлявшего погоню, взметнулось облачко каменной крошки. Майк облегченно вздохнул. Погоня была остановлена. Теперь тропа вела их вверх по крутому склону.

Прошло несколько минут, и Варанели попытались возобновить погоню. Но в третий раз прогремел выстрел. И еще один стражник упал с простреленной шеей.

– Похоже, что мы все-таки выберемся отсюда, – проговорил Майк. – Джонни дожидается нас наверху со своей винтовкой.

– Я не могу бросить ее. – Эрик остановился. – Раглан, не могу.

– Кого ее? – спросил Майк, но запыхавшийся Эрик был не в состоянии ответить.

Высоко в небе парил сарыч. Их птица? Или наша? А может, у них там, в небе, имеется постоянный путь туда и обратно? Взобравшись на пригорок, Майк остановился рядом с Эриком. Они стояли на краю безжизненной пустыни. Что там, дальше? Живут ли там люди? А если живут – то как? И ведь отсюда, наверное, рукой подать и до его мира – щедрого, зеленого, прекрасного! А вот и Джонни спускается к ним навстречу с винтовкой в руке. Как далеко они зашли? Или же они путешествовали во времени? Мог ли он ответить на подобные вопросы, если даже мир, в котором он жил, являлся лишь одной из иллюзий? Хотя иногда, время от времени…

Джонни уже стоял рядом:

– Послушай, Раглан, а ты можешь сделать так, чтобы мы вернулись обратно? Ведь ты говорил, что можешь.

– Я постараюсь, – ответил Майк.

…А вот и старый знакомый – каменный перст, словно указывающий в небо. Остался ли он таким, как прежде? Он устал, смертельно устал. Где-то там, вон за теми скалами, открывался путь в его мир. И сейчас оставалось совсем немного…

Собственно, что такое Время? Одинаково ли оно по обе Стороны? И велся ли здесь счет времени? Они шагали вниз по склону, направляясь к мертвому лесу. Вокруг царила гробовая тишина. Не видно было ни птиц, ни зверей, ни даже насекомых. Ничего. Казалось, это гиблое место подвергалось воздействию каких-то неведомых, враждебных людям сил. Внезапно перед ними открылось русло высохшей реки. Майк остановился.

– Джонни, – прошептал он. – Смотри!

Из земли торчала белая плита, а за ней – еще одна и еще.

– Кладбище! – шумно выдохнул Джонни.

Они подошли поближе и остановились. На плите было нацарапано имя, а чуть ниже – две лаконичные строчки:

Родился: 1840

Умер: 1874

Негромко переговариваясь, они бродили между каменных плит. Всего им удалось насчитать сорок один камень. Все даты рождений и смерти охватывали один и тот же отрезок времени: с 1810 по 1886 год.

– Ничего не понимаю, – пожал плечами Джонни. – Выходит, что эти люди оказались здесь все разом. И все надписи на надгробьях сделаны по-английски.

– Вот тебе ответ! – Майк Раглан указал на берег высохшей реки, где темнел остов парохода. – Это «Железная Гора». Пароход пропал в тысяча восемьсот семьдесят втором году вместе с находившимися на борту пятьюдесятью пятью пассажирами и командой.

Глава 40

Они спустились по склону к руслу высохшей реки и остановились у дощатых, потемневших от времени сходней. Название парохода все же можно было разобрать: «Железная Гора». Но это вовсе не походило на кораблекрушение. Судно покоилось на песчаном дне некогда полноводной реки. Одна из мачт обрушилась на ограду палубы, но было очевидно, что обрушилась она много позже того дня, когда пароход причалил у этого берега. Двери кают едва держались на ржавых петлях. Шлюпки же по-прежнему были подвешены к шлюпбалкам.

Эрик присел на бревно, лежавшее у самого берега.

– Мне нужно отдохнуть. Извини, Майк, но только я совсем выдохся.

– Не торопись, отдыхай. А я пойду взгляну, что здесь такое.

Майк перелез через поручни и открыл дверь в главный салон. Все как будто было в порядке, но бросалось в глаза и то, что какое-то время здесь жили люди. Вероятно, они оставались на пароходе, надеясь на то, что сила, занесшая их сюда, в конце концов возвратит все на свои места. Один за другим они умирали, и тогда оставшиеся в живых хоронили их на склоне холма. Но не всех постигла такая участь. Ведь они насчитали лишь сорок одну могилу, а на борту парохода находилось пятьдесят пять пассажиров и команда. По крайней мере, так считалось до сих пор.

Поначалу эти люди, должно быть, пережили сильнейший шок, но, постепенно оправившись, они, очевидно, стали задаваться вопросом: а что же, собственно, с ними произошло? Куда они попали и как отсюда выбраться? Несомненно, имели место разногласия, возникали споры. И конечно же, они совершали непродолжительные вылазки с целью изучения местности, при этом далеко от берега никто не уходил – все боялись, что пароход может быть внезапно перенесен обратно. Бесспорно также и то, что со временем всякая возможность чудесного возвращения стала казаться несбыточной мечтой.

Постепенно они приспосабливались к жизни и в новых условиях, хотя надежда все еще теплилась в их сердцах. Наверное, кто-то из них вспоминал о покинутых любимых, дожидавшихся их в порту Сент-Луиса или в каком-нибудь другом речном порту. Для кого-то это была чисто деловая поездка, а иные просто решили попутешествовать в поисках приключений.

Надежда на возвращение, должно быть, не покидала их довольно долго, по крайней мере до тех пор, пока они жили на своем пароходе.

Главный салон, очевидно, служил для собраний. Здесь стояли столики, а в одном из углов они устроили нечто вроде библиотеки – там были расставлены те немногие книги, что оказались на судне. В другом углу, по-видимому, находился вещевой склад. Здесь были сложены тюки с женской и мужской одеждой, ботинки, туфли и прочие предметы гардероба, видимо первоначально предназначавшиеся для отправки в один из портов. Пролистав небольшой блокнот, лежавший тут же на столе, Раглан узнал и о том, что кто-то из обитателей судна попытался составить опись вещей, дабы впоследствии можно было компенсировать стоимость груза – в том случае, если им все же удастся вернуться. Нигде не было следов сумятицы и неразберихи. Напротив, жили вроде бы тихо и размеренно, по заведенному порядку. Если сюда и пришла беда, то она пришла откуда-то извне.

На палубе, вдоль ограждения, были сложены тюки с хлопком, и у одного из таких тюков Майк обнаружил дюжину латунных гильз и винтовку. Опустившись на колено, возможно, на том самом месте, где много лет назад сидел стрелок, он взглянул на берег. Вон там, где-то среди скал…

На столиках в главном салоне расставлены тарелки, а на полу у камина аккуратно сложены дрова. В рубке рулевого Майк обнаружил один-единственный скелет в полуистлевших лохмотьях и в рассохшихся кожаных башмаках. Но сколько он ни рассматривал страшную находку, ему так и не удалось обнаружить какие-либо признаки насильственной смерти. Скорее всего этот человек пережил здесь всех, и поэтому его тело осталось непогребенным.

Из капитанской каюты вышел Джонни.

– Нашел немного пороха, – объявил он. – Но не знаю, каков он в деле.

– Думаю, уже не годится. – Раглан указал на скелет. – Наверное, рулевой. – Он взял со стола конторские книги, сложенные в стопку, а также и ту, которая могла оказаться судовым журналом. – Сунь это мне в мешок. Хочу посмотреть на досуге.

Они выбрались на берег. Эрик поднялся им навстречу:

– Извини. Я совсем расклеился. Они морили меня голодом…

Майк оглядел дальние холмы. Он имел весьма приблизительное представление о том, в какую сторону им теперь следует идти. В конце концов решил пересечь песчаное дно реки и выйти на тропу, которую, как ему показалось, он разглядел с верхней палубы парохода. Ведь все тропы, как правило, куда-нибудь ведут – только бы идти в нужном направлении…

Время от времени Майк ненадолго останавливался. Он почти не сомневался в том, что им еще придется столкнуться с Варанелями. Но вот только когда и где? И впереди были враги – тот патрульный отряд, который он заприметил недалеко от селения анасази. Интересно, имеются ли у них какие-нибудь средства связи? Ведь если солдатам сообщили об их приближении, они наверняка устроят засаду.

Где Каваси? Что с ней?

Майк взглянул на Джонни:

– Ты тоже это чувствуешь? Похоже, что-то должно случиться…

В ответ Джонни лишь пожал плечами.

Раглана же не покидало тревожное предчувствие беды. Он боялся, сам не зная чего. По спине у него то и дело пробегал холодок, и это обеспокоило его еще больше. Какую опасность могла почувствовать плоть, в то время как разум не мог ее постичь? Теперь тропа взбегала по крутому склону. Майк снова остановился, оглядываясь назад. Воздух уже не казался ему таким прозрачным, как прежде, во всяком случае, видимость ухудшилась. Глянув еще раз в ту сторону, где находилось русло высохшей реки, он продолжил подъем, стараясь идти как можно быстрее. Добравшись до вершины, остановился, дожидаясь отставшего Эрика. К нему подошел Джонни:

– Знаешь, Раглан, мне очень хотелось бы снова оказаться среди своих. И поселиться где-нибудь в маленькой хижине, чтобы дожить в ней остаток жизни.

Майк глядел вдаль. Она была где-то там, в своем селении. Но будет ли она счастлива с ним? И не слишком ли он себя переоценивает, полагая, что сумеет дать ей больше, чем она потеряет, покидая свой народ? Эрик наконец догнал их. Он едва не падал от усталости.

– Это все из-за меня, – сказал он, взглянув на Майка. – Я не должен был втягивать тебя в эту историю. Не должен был…

– Ты, кажется, говорил, что не хочешь покидать кого-то? – напомнил Раглан. – Значит, ты был там не один?

Эрик развел руками:

– Возможно, это был лишь сон. Она выбралась оттуда. А может, они сами ее отпустили. – Он устало опустился на обломок каменной плиты. – Это она оставила мне подсолнухи.

Раглан хотел было что-то сказать, но тут же в голову ему пришла неожиданная мысль. А вдруг этой девушкой была Каваси? Ведь именно Каваси принесла ему дневник…

Он взглянул на своих спутников:

– Надо поторопиться.

Дальнейший их путь пролегал среди скал. Тропа вела через узкую расщелину, по которой можно было пройти только по одному. Майк оглянулся. Сразу же за ним шел Эрик, Джонни замыкал шествие. Между тем очертания скал становились все более причудливыми, они походили на пролитую на землю и тотчас же застывшую густую черную патоку. Когда-то эти скалы были раскаленной лавой. Внезапно перед скалолазами открылось небольшое горное плато, на котором высились какие-то руины, с виду очень древние. Рухнувшие арки, лежащие на земле колонны, огромные залы, стены которых когда-то были украшены росписью… Впрочем, кое-где роспись сохранилась. Сюжеты чем-то напоминали так называемые «качинос», которые Майку не раз доводилось видеть, с той только разницей, что сюжеты настенных росписей из поселений индейцев зуни и хопи, несмотря на свою гротесковость, всегда представлялись благостными по содержанию, в то время как эти вызывали чувство страха. С полуразрушенных стен на них смотрели отвратительные, злобные создания.

– Выбраться бы отсюда побыстрее, – проговорил Майк, глянув через плечо.

– Я знаю, что ты имеешь в виду. Я прожил в этих местах долгие годы. – Джонни внезапно замолчал, словно задумался о чем-то. – Так вот, никогда не видел ничего подобного. Мне-то казалось, что я все уже здесь видел-перевидел. Но такого не встречал. Все как-то не так…

Майк разглядывал скалы, узкие улочки – проходы между развалинами. Выбраться отсюда? Куда они забрели? Но он был совершенно уверен, что где-то здесь, поблизости, находится место, пройдя через которое он оказался на Обратной Стороне. Вот только где теперь этот ход? Может быть, где-то здесь, среди развалин?

– Эй, Раглан, ты не мог бы соображать побыстрее? Они догоняют нас.

Джонни указал на тропу у подошвы горы. В полумиле от них из-за скал выбирались Варанели. Их было около дюжины. Раглан сосредоточенно оглядывал местность. Он пытался отрешиться от всего, что не имело непосредственного отношения к данному моменту. Господи, насколько проще быть ведомым, чем вести самому! Насколько проще переложить ответственность на плечи ближнего и с чистой совестью следовать за лидером, прокладывающим путь! Но так уж получилось, что сейчас он сам оказался лидером и те, кто следовал за ним, верили в него. Он оглядывал скалы, пытаясь разглядеть на их склонах хоть какие-то признаки тропы. В стенах руин призывно темнели дверные проемы, но только куда они вели?

– Джонни, ты сможешь ненадолго их задержать? Я должен кое-что проверить.

Джонни глянул вниз, на тропу:

– Этот свет обманчив, но я постараюсь.

Немного помолчав, он добавил:

– Знаешь, Раглан, вместе с ними сюда идут и Властители Шибальбы. Кое-кто из них. Они хотят задержать нас во что бы то ни стало.

Где-то впереди их, возможно, поджидал еще один отряд Варанелей, если, конечно, его не уничтожили соплеменники Каваси. И наконец, самое скверное: он совершенно потерял счет времени.

Раглан расхаживал между развалин, стараясь заставить себя думать, пытаясь найти решение…

Каваси… Как она там? Сумеет ли он снова разыскать ее?

Майк остановился на пороге кивы. Подобные строения ему и раньше приходилось видеть, еще в том, своем мире. Немного помедлив, он заглянул внутрь. Никакого сипапу здесь, конечно, не было и быть не могло, но принцип вентиляции – все тот же и конструкция та же самая. Одна из стен была расписана движущимися фигурами – вернее, фигурами, которые как будто двигались, потому что все они были изображены в разных позах. И тут раздался оглушительный грохот, словно разорвавший царившую на плато тишину. Привстав на носки, Майк взглянул поверх стены и увидел человека в синих одеждах, ничком лежащего на тропе. Человек был мертв.

Он снова заглянул в киву. И здесь тоже была ниша – вроде той, что он видел в киве на Чертовой горе. Но эта больше походила на одну из Т-образных дверей, знакомых ему по руинам на Меса-Верде. Только, похоже, эта «дверь» никуда не вела. А может… Он подошел ближе.

Майк был твердо уверен в том, что он попал сюда не через этот ход. Хотя вполне возможно, что кто-нибудь из них, например Таззок, мог проходить в его мир именно здесь.

Интересно, что сталось с Таззоком?

Майк вышел из кивы. Осмотрелся. Где-то здесь должен быть ход… Но как его найти? Где искать?

И снова грохот выстрела разорвал тишину.

Он взглянул на Джонни. Старик тоже смотрел в его сторону, взгляды их встретились.

– Раглан, я не смогу долго удерживать их. Они лезут к нам, подбираются все ближе…

Раглан нырнул в киву и заглянул в нишу. Темнота… Или, скорее, нечто вроде завесы, возможно, густые клубы дыма. Осмелится ли он? Решится ли?

– Майк? – В голосе Джонни слышалась мольба. – Ради всего святого!

Он быстро обернулся. Старик поспешно перезаряжал винтовку, а по расщелине между скал стремительно двигались облаченные в синее люди. Майк потянулся было к своему пистолету, но тут у него за спиной раздался насмешливый голос:

– На вашем месте я не стал бы этого делать. Слишком поздно, мистер Раглан. Да-да, слишкомпоздно.

Майк медленно обернулся и почувствовал, как на голове у него зашевелились волосы. Перед ним стоял Зипакна. А за спиной у того – полдюжины Варанелей и среди них Каваси.

Глава 41

Слишком поздно?

Значит, Каваси у них в плену. А Джонни?

Если они возьмут и его, то тотчас же убьют. Что же касается Эрика и его самого, то их либо заморят голодом в темнице, либо умертвят тут же, на месте, как и Джонни. Но Майк Раглан прекрасно знал: «слишком поздно» для них для всех наступит только в том случае, если он, Майк, будет бездействовать. Следовательно, сопротивление нужно оказать сейчас же, немедленно, а не тогда, когда и сам он станет пленником. Он стремительно выхватил пистолет и спустил курок. И снова тупая самоуверенность стражников сыграла с ними злую шутку. Эти люди даже представить себе не могли, что кто-то способен ослушаться великого Зипакну, а тем более оказать ему сопротивление. Прежде чем стражники успели сообразить, что же, собственно, произошло и как на это реагировать, один из них уже стал покойником, другой, смертельно раненный, бился в судорогах, остальные попросту разбежались, точно овцы.

А вот Зипакну застать врасплох не удалось. Видимо, он понимал, что такой человек, как Раглан, должен оказать сопротивление, поэтому в критический момент продемонстрировал отменную реакцию – отскочил в сторону и бросился в укрытие. Однако и Каваси не растерялась. Сделав шаг в сторону, она стремительно развернулась, ударив ближайшего к ней стражника ребром ладони по горлу. И тотчас подоспел Джонни, он размахивал своей винтовкой, словно бейсбольной битой, обрушивая на врагов удары прикладом.

– Бегите! – кричал Джонни. – Их там еще много!

Увлекая за собой друзей, Майк бросился в узкий проход между двумя бесформенными глыбами, образованными потоками застывшей лавы. Он сбежал по крутому скату, усеянному обломками скал, и вскоре увидел горную террасу и руины какого-то поселения, кое-где заросшие чахлыми деревцами. Развалины могли бы послужить временным пристанищем, своего рода убежищем. Несколько полуразрушенных стен, кива и открытый переход, заканчивающийся Т-образным дверным проемом. Все дома стояли полукругом, обращенным в сторону каньона, похожего на те, что протянулись между горой Навахо и рекой Колорадо.

– Может быть, остановимся ненадолго? – спросил Эрик. – Отдохнуть бы…

Раглан подошел ближе к руинам и прислушался.

– Что ж, можно и отдохнуть, – кивнул он. – Джонни, ты присмотришь тут пока?

Он слышал доносившийся откуда-то плеск воды. Оказалось, это узенький ручеек, берущий начало под одной из скал и бегущий по вырытому кем-то каналу, в обход своего старого русла. Вода была чистой и холодной.

– Каваси, это где-то недалеко отсюда?

Она подошла к нему:

– Теперь ты вернешься обратно?

– Я должен доставить назад Эрика и Джонни. И тебя тоже, если ты пожелаешь пойти со мной.

Она смотрела ему в лицо:

– Ты уверен? Я не знаю твоего мира.

– Разве тебе не понравилось то, что ты там увидела?

– О да! Некоторые вещи мне очень понравились. А другие я… не понимаю.

Он осмотрелся.

– Каваси, скажи, ведь мы где-то рядом, да? Как нам вернуться?

– Это место бывает не всегда, – сказала девушка. – Я не знаю всех их ходов. Тот-Кто-Обладал-Волшебством один знал обо всех. И отметил все пути, которые были известны ему. Я думаю, только через дверь в киву можно всегда…

– Каваси, у нас очень мало времени…

Она повела его между развалинами, обошла киву и какую-то круглую башню, наконец остановилась на некотором расстоянии от Т-образной двери.

– Это здесь. Или было здесь. Сейчас я не знаю. – Она взглянула на него снизу вверх. – Все… очень ненадежно. Мы не такие, как вы, потому что мы знаем, что наш мир – это непостоянное место, а там, где наши два мира соприкасаются… или пересекаются, – там все постоянно меняется. Теперь только сакуа знают… Люди Огня. Они могут приходить и уходить, когда им захочется, и иногда люди на вашей стороне называют их призраками или ожившими мертвецами. Но они не делают ничего плохого там, где есть огонь.

– Однажды я тоже их видел. По дороге, что ведет в Коплер-Каньон. Над вершиной Ничейной горы вспыхнуло яркое пламя, и они побежали туда.

– И я видела. Этот огонь зовет их обратно. Я не знаю почему.

Раглан взглянул на дверь:

– Разве мы с тобой прошли здесь? Что-то не похоже.

– Увидишь. Все то же самое. Ты зашел в дверь. А потом упал…

Майк обернулся к дверям:

– Эрик! Джонни! Идите сюда!

Они видел, как они поднимаются с земли, как направляются к нему. Он с беспокойством поглядывал по сторонам. Желтое небо было таким же, как и прежде. И зеленела трава, и древние каменные стены, поросшие мхом, тоже вроде бы нисколько не изменились. И все же… что-то было не так, что-то вызывало тревогу.

Следуя за Каваси, он вошел в узкий, поросший травой проулок между домами. Они направлялись к Т-образной двери. Джонни и Эрик следовали за ними. И тут, снова оглянувшись, он увидел Зипакну, появляющегося из-за руин, и Варанелей, один за другим выбирающихся из своих укрытий. Спотыкаясь, он бросился следом за Каваси. Она подошла к двери и внезапно остановилась:

– Майк! Майк! Его здесь нет! Ход исчез!

Он остановился рядом с ней, беспомощно глядя по сторонам.

– Каваси! Ну ведь должен же быть хоть какой-то выход! Каваси!

– Он исчез! Мы в западне!

Джонни тем временем уже заряжал свою винтовку.

– Если бы мы могли пробраться в какое-нибудь из моих убежищ…

– Ничего не выйдет. – Майк указал на все прибывающих Варанелей, появлявшихся из-за деревьев.

– Скоро стемнеет, – сказал Джонни.

Расстояние между ними и Варанелями сократилось до трех сотен ярдов, уже некуда было скрыться… Их вынуждали держать оборону. В просвете между скалами виднелась долина Запретной Крепости. Не слишком далеко ему удалось уйти от нее. А он-то думал… Возможно, причиной всему был этот обманчивый свет?

Огромная, черная, зловещая, отсюда Крепость казалась гораздо больше, чем прежде. Впрочем, сейчас она была не такой уж радикально черной. Или это все из-за этого странного света, ложащегося на землю в преддверии сумерек? Тот свет, что сопровождал здесь заход извечно невидимого солнца?

– Вряд ли они станут нападать ночью. Не похоже на них, – сказал Джонни. – А значит, если повезет, то у нас еще есть время до рассвета.

– И его не слишком-то много, – ответил ему Раглан. – Совсем немного, если Каваси окажется права.

– Я не знаю, – возразила Каваси. – Только Тот-Кто-Обладал-Волшебством знал все. Он смог как-то узнать ритм этих перемен. И оставил записи, которые все объясняли, но я никогда не видела их. Он говорил, что это обычное правило, оно только кажется необычным, потому что мы его не понимаем. Он говорил, что есть и другие такие места, но их мало и они находятся далеко друг от друга. Это было единственным на территории радиусом чуть побольше ваших пяти миль. Есть и другие случайные ходы, они могут открыться внезапно и где угодно. Он говорил, что наши представления об измерениях и пространстве изменятся прежде, чем мы осознаем это. Он сказал также, что наш трехмерный мир всего лишь фантазия, то, к чему мы просто привыкли, считая единственно верным.

– Нам необязательно это понимать, – вслух заметил Эрик. – Мы просто должны сделать так, чтобы все получилось. У меня, например, есть шикарная квартира в Нью-Йорке, и мне бы ужасно хотелось оказаться там сейчас.

– Мы пошли за тобой, Раглан, – сказал Джонни. – Так что будь по-твоему.

Свет становился все прозрачнее.

– Соберите-ка дров, какие только сможете найти здесь, – предложил Майк. – Разведем костер.

– Может быть, там, у деревьев? Где они подступают вплотную к руинам? Я видел там сушняк.

Эрик и Джонни занялись поисками дров, а Майк снова обернулся к Каваси:

– Так есть здесь другое место? Или это наш единственный шанс?

– Я не знаю. Я думала, что здесь…

– Пока что у нас есть вода и есть стены. Если даже нам придется отбиваться, здесь мы сможем выстоять.

Джонни и Эрик принесли топливо для костра и гут же свалили его на землю.

– Дров достаточно, и мы могли бы уйти в лес, не дожидаясь рассвета.

Джонни строго посмотрел на Майка:

– Здесь не принято разгуливать по лесу ночью. Это небезопасно. Большие ящерицы охотятся в основном по ночам.

Майк сложил в кучку сучки и куски сухой коры. Затем, растерев между пальцами немного коры, он набил образовавшийся порошок в полный деревянный брусок. Сделав своеобразный лук из изогнутой ветки и обвив сыромятный шнур вокруг палки, он вставил эту палку одним концом в полый брусок и принялся энергично водить луком взад и вперед, чтобы она вращалась в углублении. Вскоре показался дым, а затем и первые язычки слабого пламени. Он поднес огонь к коре и прутикам. Тут же занялось яркое пламя, и тогда он подбросил в костер еще топливо.

Вдруг у него появилось неприятное ощущение, что за ним наблюдают. И он резко обернулся.

За руинами стояло, притаившись, какое-то существо. Оно было обнаженным, но все покрыто густыми волосами. Существо глядело на Майка, а Майк на него. Затем Раглан намеренно протянул руки к огню. Когда он снова оглянулся, существо исчезло. Оно очень походило на тех, кого он видел той ночью в Коплер-Каньоне. И на то, что налетело на его машину, отвечая на огненный зов, скликавший их на Ничейную гору.

Во взгляде его не было враждебности, в нем угадывалось изумление. Или, может быть, благоговение?

– Каваси, ты видела это?

– Да, это был сакуа, один из тех волосатых. – И, немного помолчав, она добавила; – Мы считаем, что они поклоняются огню, но не знают, откуда его брать. И все же что-то в огне их привлекает.

– И они знают, как можно попасть на нашу Сторону?

– У нас так считают.

– Может быть, тогда они покажут нам путь?

Она была в ужасе:

– О нет! Они страшные! Мои люди их очень боятся. К тому же у них нет речи. Или нам так кажется, что у них ее нет.

– Но если они знают дорогу?

– И ты им станешь доверять?

Он пожал плечами. Какая разница, станет доверять или нет? В любом случае объясниться он с ними не сможет. Они наверняка не понимают по-английски. Кто они: люди или животные? Даже в этом он не может быть уверен, потому что, будучи с виду похожими на людей, они ведут себя как животные, и воняет от них по-звериному.

– Они когда-нибудь нападали на вас?

– Нет, но…

– Может быть, они хотят, чтобы их просто все оставили в покое? Или, может быть, есть еще какая-то причина?

Он протянул руки к огню. А что еще? Ведь он не сделал больше ничего, что могло бы привлечь внимание.

– Джонни, Эрик, идите сюда!

Они тут же появились из темноты.

– Джонни, я сейчас не собираюсь отнимать у тебя время своими объяснениями, но мне в голову пришла одна мысль. Давайте все встанем вокруг костра и протянем к нему руки. Просто грейте руки, держа их ладонями вниз.

Эрик недоуменно уставился на него:

– Что за дурацкая затея? У меня руки совсем не замерзли.

– Может быть, ничего не выйдет, и мы понапрасну теряем время, но я действую по наитию. Всего на пару минут.

Джонни протянул руки к огню.

– Как скажешь.

– Мне кажется, как раз сейчас за нами наблюдают. Тот сакуа где-то здесь, поблизости. Интересно, что они предпримут.

– Эти волосатые? – скептически переспросил Джонни. – Просто животные.

– Зато они знают дорогу на Ту Сторону.

– А этого уж никто точно не ведает. Все только говорят. Считается, что они могут переходить туда-сюда, когда хотят. Эту историю я уже слыхал.

Они отступили от костра, и Майк отправился к опушке леса за дровами. Это будет длинная ночь, а ночные костры такие ненасытные. И все-таки ему требовалось время для размышлений. Варанели и вправду не собирались атаковать их ночью, поэтому есть время, чтобы выработать план. Сколько раз он повторял другим, что только разум отличает человека от животного? А значит, разумное существо должно воспользоваться отведенным ему временем и думать. «Ну давай, – хмуро твердил он сам себе, – думай же, черт тебя побери! Думай».

Но мозгового штурма за этим не последовало. Странно, они вроде бы проделали большой путь, но он никогда не удалялся от того места, где стоял сейчас, более чем на десять миль. А может, и того меньше. Истоки той давно пересохшей реки, где они нашли останки «Железной Горы», находились где-то далеко, а злополучный теплоход плыл куда-то на север в надежде добраться до Сент-Луиса или до любого другого речного порта, чтобы, причалив к пустынному берегу, уже никогда не тронуться с места…

Сам он, по крайней мере, имел представление о случившемся. Он не понимал всех обстоятельств, но все-таки ему приходилось слышать множество историй, описывающих подобные случаи. Он-то имел некоторое представление об этом, но сильно сомневался, что хотя бы кто-нибудь из находившихся на борту «Железной Горы» слышал о чем-то подобном.

Неподалеку находились Ничейная гора, Яма Джонни и то место, которое он именовал для себя Чертовой горой. Лишь некая призрачная линия отделяет их от того мира. Анасази знали, как покинуть этот мир и перейти в другой. Они знали, как вернуться обратно, когда было принято такое решение. Может быть, Каваси скрывает что-то от него? Не хочет их возвращения?

Он еще некоторое время в задумчивости постоял на опушке леса, а затем принялся собирать сухие сучья. В лесу, где-то совсем рядом, послышался шорох: кто-то пробирался среди деревьев.

– Огонь, – сказал он громко, не особо надеясь, что его поймут.

В ответ тишина – ни шороха, ни звука. Тогда он сгреб собранные дрова в охапку, решив, что если вдруг на него попробуют напасть, то он бросит эти ветки в лицо врагу и успеет выхватить пистолет. Все так же тихо, хотя он кожей ощущал присутствие поблизости живого существа. И этот странный запах. Да, оно здесь.

– Мы хотим вернуться обратно, – снова сказал он вслух.

Вытащив из-под охапки дров руку, он дотронулся сначала до своей груди, затем указал в сторону. И еще раз повторил этот жест.

– Мы хотим обратно, – повторил он, возвращаясь к костру.

Джонни занял позицию часового. Эрик сидел, жуя что-то из провизии, извлеченной из вещмешка Раглана.

– Извини, – сказал он, – но очень хочется есть.

– Неудивительно. Возьми все, что тебе надо.

Свалив дрова на землю, Майк еще некоторое время оставался у костра, глядя на пламя, затем уселся рядом.

– Решение надо принять до рассвета, – проговорил он.

Эрик вытер руки о штанину.

– Майк, – начал было он, – я…

И тут из темноты по другую сторону костра возник Зипакна. Он возвышался над огнем и улыбался: очевидно, ему доставило большое удовольствие увидеть испуг на их лицах.

– Об этом не беспокойтесь, – сказал он. – Завтра в полдень я покажу вам дорогу. И тогда вы сможете уйти. Все уйдете.

Глава 42

Все застыли на месте, пораженные этим внезапным появлением. Раглана всегда бесила эта манера подкрадываться исподтишка, но он злился и на себя, на свою безалаберность, понимая, что не должен позволять злобе возобладать над благоразумием.

– Так значит, покажешь нам дорогу, Зипакна? В одну из своих комнат-ловушек? Боюсь, у тебя ничего не выйдет.

– У вас не будет выбора.

Раглан пожал плечами, стараясь напустить на себя беспечный вид.

– Ну и что? Если мы останемся, то обязательно устроим переворот и захватим власть. Тем более что твоя страна уже созрела для этого, и мы наглядно показали тебе, что и Варанели тоже уязвимы. Ваш Рука поступал дальновидно, когда пытался не допустить сюда чужаков. У наших людей всегда есть желание вернуться туда, где мало-мальски нормальные условия жизни, а твой край доживает свои последние дни. Тут все готово для переворота и захвата власти, да ты и сам к этому давно готовишься. У вас неограниченные возможности развития – несомненно, есть полезные ископаемые, неплохие почвы. Правда, условия жизни здесь несколько другие, но, знаешь, наши люди быстро привыкают ко всему, они ведь работают в других странах, даже бурят глубоководные скважины на морском дне, совершают космические путешествия… Вообще-то, Зипакна» я намеревался найти путь к сердцу Руки. Возможно, он приветствовал бы кое-какие усовершенствования по части систем слежения и контроля.

В действительности Раглан не собирался делать ничего такого. Сейчас он просто тянул время, говоря первое, что пришло в голову, лихорадочно пытаясь найти выход. Больше всего на свете ему хотелось оказаться дома и поскорее забыть обо всей этой затее.

Мог ли Рука слышать их разговор? Подобные устройства существовали в его мире, и ему говорили, что Рука тоже стремился заполучить их. А что, если он уже добился своего и теперь слышит, о чем он говорят? Зипакна был зол и выказывал признаки крайнего волнения. Очевидно, ему тоже не терпелось поскорее выпутаться из той весьма неприятной ситуации, в которой он оказался благодаря своему нахальству и непомерному эгоизму.

И все же Раглана не покидало гнетущее чувство тревоги. Что это? Может быть, виной всему изменения в атмосфере? Некое явление, вызванное приближающимся сотрясением пространства, или как там это еще можно назвать? По поведению остальных он видел, что они чувствуют то же самое. Джонни подбросил веток в огонь.

– Убирайся-ка отсюда, Зипакна. Нечего тебе тут делать. Когда мы решим отправиться в путь, то как-нибудь обойдемся без тебя.

– У вас времени только до рассвета, – натянуто сказал Зипакна. – Только до утра.

– Я думаю, ты говоришь только от себя, – вмещалась Каваси. – Это не мысли Руки. Ты один из Варанелей, а не из Властителей Шибальбы. Хотя я думаю, что ты собираешься захватить власть.

– Кто ты такая, чтобы вмешиваться в мои дела?! – взвился Зипакна.

– Я говорю для своих людей, и меня слушают. – Тон Каваси был холоден, голос высокомерен. – Ты и сам был никем, пока не сумел как-то переползти на другую сторону и, что-то там разузнав, стать полезным Руке. И потом ты узнал о ней!

– О Мелисанде, – сказал Эрик. Он взглянул на Раглана. – Той девушке с подсолнухами.

Майк Раглан переводил недоуменный взгляд с одного на другого. Что вообще, черт возьми, здесь происходит? Кем была эта девица с цветами? Ну да, ведь был и пропавший карандаш, и подсолнух на собачьем ошейнике, и даже подсолнух, вышитый на вороте свитера. Может быть, это и была та, кого Эрик имел в виду, говоря о «нас»? Если так, то где она сейчас? И где была все это время? И вообще кто она такая?

– Послушай, – нетерпеливо начал он, – если мы все еще собираемся выбраться отсюда, то этим надлежит заняться сейчас. У нас нет времени бегать еще за какой-то девицей…

– Без нее я никуда не пойду, – сказал Эрик.

На присутствие Зипакны больше никто не обращал внимания, кроме Джонни, который, расположившись в тени, держал наготове пистолет, положив винтовку рядом с собой. Джонни угрюмо разглядывал Зипакну; одно неверное движение, и ему придет конец. Зипакна как будто чувствовал это. Теперь он держался уже не так самоуверенно и беспардонно, как прежде. Но все равно был начеку.

– Так где же она? – допытывался Раглан. – Давайте решать.

– Она неподалеку, – ответила Каваси.

И тут молниеносно – настолько молниеносно, что даже Джонни оказался застигнутым врасплох, – Зипакна ухватился за стену и, перемахнув через нее, исчез в темноте ночи. Джонни бросился к стене, но резкий окрик Раглана остановил его:

– Не трать патроны. Пусть катится отсюда. Наконец-то мы от него отделались.

– Но он еще вернется, – сказал Джонни.

В душе Раглан согласился с ним, но промолчал. Его занимала теперь только мысль о том, как бы поскорее выбраться отсюда. Если пророчеству суждено сбыться, то выходит, что у них почти совсем не остается времени. Почему-то ощущение обреченности не покидало его.

– Ладно, Каваси, – сказал он, – тогда давай захватим и ее и будем поскорее выбираться. Зипакна еще вернется, приведет других. – Он обернулся к Джонни. – Ты здесь приглядывай, а я осмотрю окрестности.

Каваси исчезла бесследно. Убедившись, что пистолет на месте, Майк направился к тому проему, где еще совсем недавно был открыт ход. Обычный дверной проем, но вроде бы заложен камнями. Он протянул руку, чтобы дотронуться до каменной стены, но тут же поспешно отдернул ее. От одного только вида стены ему стало не по себе. Он оглянулся.

Черт возьми, он вызволил Эрика из плена. Остановка за малым – вернуться обратно. Но как?!

Расхаживая между руинами, он стал перебирать в памяти последние события. Мысленно он воссоздавал карту, начиная от ниши в киве, где находился один из ходов – тот, который считался открытым всегда. Возможно, в двух милях к западу от того места находился еще один ход – тот самый, пройдя который они с Каваси оказались здесь; то место, где скорее всего переходил и Таззок. Сакуа исчезли на вершине Ничейной горы, на том берегу реки, в месте, удаленном примерно на одинаковое расстояние как от кивы, так и от того места, где проходил Таззок. Именно там, наверное, и находилось средоточие всех аномальных сил на данной территории. Но немедленно отправиться на поиски он не мог – пока еще слишком темно. Майку оставалось только вернуться к костру. Он достал свою старую карту, нарисованную на куске холстины. Она была перерисована с карты на драгоценном блюде, и все же его карта отличалась от золотой. Кое-что старик, видимо, дорисовал на ней самостоятельно. Маленький красный крестик, неизвестно для чего поставленный на плане, привлек его внимание. Очевидно, им было помечено что-то очень важное, хотя он не мог вспомнить, чтобы старик заострял на нем внимание.

– Послушай, Джонни, ты ведь уже порядком походил на этим местам. Как ты думаешь, на что это похоже?

Джонни заглянул ему через плечо.

– Недалеко отсюда, по крайней мере ближе, чем может показаться, – пробормотал он. – Хотя не могу ручаться, что я бывал именно там. – Он снова отступил назад и, задрав голову, посмотрел вверх, на силуэты скальных вершин, чернеющие на фоне ночного неба. – Я когда-то пас скот, – снова заговорил он. – С наступлением зимы коровы ищут тихое местечко, где можно укрыться от ветра. А когда выпадает снег, они частенько как бы съезжают по склону в какой-нибудь каньон. А когда наступало лето и снег таял, они уже не могли выбраться обратно. Мне приходилось находить одичавший скот, животных, по десять – двенадцать лет не видевших человека. Они оказывались в западне, откуда не было выхода наверх. За коровами иногда приходилось забредать достаточно далеко. Именно так я и нашел ту Яму. Коровы находили там траву и воду. Я знал, что рано или поздно они найдут путь вниз. Когда я вернулся домой и рассказал о своей находке, все только посмеялись надо мной. «Деревья, трава и вода, говоришь? Да ты, Джонни, видать, на солнце перегрелся!» Вот что они ответили мне. Конечно, мы тоже иногда любим приврать и прихвастнуть, так что у них были все основания мне не верить. – Он снова принялся разглядывать карту, а затем указал пальцем на точку неподалеку от красного крестика. – Вот, здесь вроде что-то есть…

– Единственное, что у меня никак не укладывается в голове, это то, что нас предупредили: ход охраняется, что идти небезопасно. Но ведь когда Шеф – это моя собака – проскочил туда, то он долго еще облаивал кого-то. Так можно ли за этим уследить?

– Рука знает способы. Вероятно, у него есть наши электронные устройства, подающие ему сигнал о передвижении – туда и обратно. Что, если каждое проникновение вызывает некое природное явление, которое они научились распознавать? Так или иначе, он знает обо всем.

Они снова замолчали, разглядывая карту. Эрик поднялся со своего места и перебрался поближе к ним.

– Извините, я доставил вам столько хлопот. Я был слаб, как кошка.

– Неудивительно, – сказал Джонни. – Не бери в голову. Когда вернется Каваси, мы попробуем прорваться.

Майк Раглан смотрел то вдаль, то на карту. Ему было страшно, и он наконец признался себе в этом откровенно. Спокойно, только спокойно! Он должен вывести людей отсюда. Ага, вот тут вроде бы помечена узенькая тропа, ведущая к тому красному крестику. Зачем понадобилось старому ковбою обозначать ее? И его ли это рук дело? А может… Нет, разумеется, все это начертил сам старик. И этому крестику он придавал особое значение, ведь ничего подобного на карте больше нет.

Где же Каваси?

– Послушай, Эрик, а что это за Мелисанда? Ты хоть ее видел? Ты с ней знаком?

– Я безумно влюблен в нее. Впервые в жизни, Майк, Мы встретились и… Ну, я не знаю, как это сказать. Мы стали разговаривать. Она последняя из них – из тех людей с парохода.

– Эрик, но ведь «Железная Гора» пропала в тысяча восемьсот семьдесят втором году!

– Там был ее дед. Он сопровождал большую партию товаров, собираясь основать факторию в Монтане, в верховьях Миссури. Когда все они вдруг перенеслись сюда, никто не знал, как быть дальше, но через несколько дней он смирился со всем произошедшим, решив, что жизнь продолжается. И тогда он и вместе с ним еще шестеро покинули пароход. Остальные продолжали цепляться за то, что осталось от привычной реальности. Ее дед, побродив по округе, нашел небольшую долину, в которой били родники. Он построил там хижину и обосновался в ней, прихватив все свои пожитки. За ним последовала еще одна супружеская пара и их дети. Потом у него родился сын, который и стал отцом Мелисанды. Все очень просто. А теперь она осталась совсем одна, она не может управляться с хозяйством и одновременно обороняться от всех. Ее дед начал на досуге, когда позволяло время, размышлять, что к чему… – Эрик помолчал. – Он, наверное, был замечательным человеком с богатым воображением. Давно, когда он сам был еще ребенком, его отец держал постоялый двор, среди посетителей встречались ученые люди… Он наслушался их рассуждений. Один из постояльцев, проживший у них несколько недель, оказался врачом, который в прошлом содержал лечебницу для душевнобольных. Однажды к нему привели человека, которого один из местных фермеров обнаружил в лесу. На нем была странная одежда, разговаривал он на неведомом языке, так что его признали больным и определили в лечебницу. Но после нескольких встреч с пациентом доктор стал сомневаться в его болезни. Он стал проводить с этим человеком больше времени. А потом выяснилось, что тот замечательно рисует.

Когда ему дали бумагу и ручку, он тут же набросал чернилами довольно точный эскиз той фермы, возле которой его нашли. Потом он прочертил вертикальную линию, а по другую сторону от нее нарисовал картину совершенно другого мира. Затем нарисовал фигуру человека. Указав пальцем на эту фигуру, он затем указал на себя, говоря тем самым, что он изобразил себя.

Затем он снова нарисовал себя, но уже переходящим за линию, а потом и в третий раз, указывая на то место, где его обнаружил фермер.

Он явно пытался объяснить, что с ним произошло, но тогда никто из окружающих не принял его всерьез. Хотя никто не стал возражать, когда доктор поселил того человека в своем доме. Со временем он выучил английский, привык к жизни в новом месте и даже запатентовал несколько небольших изобретений (или для него это были лишь воспоминания о былом?). Короче, он стал жить, как все. Вообще, во времена деда Мелисанды всякого рода истории о сверхъестественном были в моде. Ведь именно тогда Мери Шелли написала своего «Франкенштейна». Тогда же появилась «Легенда Сонной Долины» Ирвинга, множество рассказов По и другие подобные произведения.

Пока Мелисанда была ребенком, дед рассказывал ей множество подобных историй. Так уж получилось, что он надолго пережил своего сына, ее отца. И понимая, что его в конце концов не станет и она останется совсем одна, он принялся объяснять ей, что делать и как быть дальше. Он заверил ее, что где-то должна быть дорога обратно. Ей остается только отыскать ее и вернуться в мир, к которому она по праву должна принадлежать. И тогда же он рассказал ей о некоторых предметах, которые могут очень пригодиться. Он признался, что, хотя сам он и не понимает сущности того, что вызывает эти изменения, он все же имел возможность наблюдать некие явления, их сопровождающие. За годы, прошедшие с того момента, как «Железная Гора» оказалась здесь, он, вспомнив услышанные в детстве рассказы, понял, что произошло. И вместо того чтобы проклинать злую судьбу, он начал раздумывать над тем, как это могло получиться и каким образом можно вернуться назад. С детства Мелисанды он старался научить ее, как следует жить на Обратной Стороне и что она должна делать для того, чтобы выжить здесь. Готовил ее к любым неожиданностям, к любым, пусть даже самым странным явлениям. И сам сумел обнаружить три места, которые, как ему казалось, были очень важны.

Каждый день он выделял время для наблюдений, и иногда ему удавалось заметить среди гор сияние, но только это не был обычный свет, отраженный от скал или от поверхности воды. Тогда он отправился в пустыню и выяснил, что сияние исходило от столовой горы, которая считалась тайным убежищем Того-Кто-Обладал-Волшебством.

– Мелисанда сама рассказала тебе об этом?

– Мы вместе с ней были пленниками в Запретной Крепости, и я обещал, что если мне удастся бежать, то я обязательно возьму с собой и ее. Но она бежала раньше меня. Я не знаю, как ей это удалось. – Немного помолчав, он добавил: – Мне кажется, ее освободил Зипакна.

– Зипакна?

– Он оппортунист, а тут такая возможность лишний раз выслужиться. Ее поймали Варанели, но ему очень хотелось, чтобы благодарность за ее поимку досталась только ему. Он хотел самолично доставить ее к Руке. Мне кажется, он был твердо уверен, что никуда она от него не денется и он сможет захватить ее в любое удобное время.

Послышались тихие шаги, и Джонни мгновенно обернулся, держа наготове пистолет. Майк отступил от костра в темноту, доставая свое оружие.

Это была Каваси и вместе с ней девушка – стройная, высокая блондинка.

– Пора! – сказала Каваси. – Нам нужно уйти подальше, пока не рассвело. Быстрее!

Глава 43

Майк подбросил в костер оставшиеся дрова и расчистил место вокруг, чтобы пламя не распространялось. И они поспешно ушли в ночь.

Они шли вдоль одной из сторон хребта по почти не видимой тропе. Ноги словно сами находили место, куда ступать, – они быстро уходили за холмы. Ночь была тихая и прохладная. В туманном небе не было видно звезд, и только где-то в вышине белело пятно невидимой луны.

Возглавляла шествие Мелисанда, Майк шел третьим вслед за Каваси. За ним следовали Эрик и Джонни, державший наготове перезаряженную винтовку. Было очень темно. Майк не видел даже Каваси, которая шла всего в каких-то нескольких футах впереди. Вокруг высились песчаные холмы, и где-то впереди чернели отвесные склоны столовой горы да высились острые башни скал, похожие на торчащие из земли пальцы великана. Это была ночь призраков. И сами они чем-то напоминали призраков, бесшумно ступая, они продолжали упрямо идти вперед, прокладывая себе путь среди скал. В тишине раздавался только легкий шорох шагов по земле. Мелисанда указывала путь, путники шли за ней, полностью полагаясь на нее и на собственные силы, выверяя каждый шаг.

Дорога шла в гору – идти и дышать становилось все тяжелее; Мелисанда шла быстро, ни на секунду не задерживаясь. Наконец, оказавшись на вершине уступа, она остановилась. Они обступили ее со всех сторон.

Майка не покидало дурное предчувствие неотвратимо надвигающейся беды. Что-то предупреждало его о том, что их ждут неприятности. Он оглядывался по сторонам, всматриваясь в темноту и злясь на то, что не может ничего разглядеть, а поэтому должен положиться на кого-то.

Джонни оказался рядом с ним.

– Мне кажется, мы идем к месту, помеченному крестом на карте, – предположил он. – Я немного знаю те места.

– Тебе повезло. Я понятия не имею, где мы сейчас.

– Не беспокойся. Девочка всю жизнь прожила здесь, и уж она-то знает все куда лучше меня, даже лучше любого из нас. Для Руки она была бы ценным приобретением. Он, наверное, не раз подбирался к ее семье. А ее неугомонный старик продолжал все делать по-своему, надеясь, что когда-нибудь ему все-таки удастся устроить так, чтобы она смогла вернуться обратно.

– Меня сейчас больше всего волнует сотрясение пространства, или как оно там еще называется. Мы опаздываем.

– А кто тебе сказал, что такие вещи должны происходить по расписанию? Они случаются, когда случаются. Так что нам остается только надеяться на лучшее. Вот я, например, надеюсь – и даже тихонько молюсь про себя.

К ним подошла Каваси:

– Мы сейчас пойдем дальше, но держитесь поближе к стене. Справа от вас пропасть глубиной в несколько сотен футов.

– Скоро рассвет.

Майк встал рядом с Джонни.

– Не лучше ли мне пойти последним? Я справлюсь.

– Я в этом не сомневаюсь, но ведь у тебя нет длинной винтовки. А я не хочу никого проткнуть ею, пока мы будем пробираться по этой тропе.

– Ты знаешь, где мы сейчас находимся?

– Могу только догадываться. Она тут немножко попетляла. – Он помолчал. – Ты, Раглан, приготовься. Скоро начнутся неприятности. За нами кто-то идет.

Что ж, вообще-то он ожидал услышать нечто подобное. Майк Раглан по-прежнему шел за Каваси. Эрик перешел вперед и встал за Мелисандой, так что в этой цепочке Майк оказался четвертым.

Земля под ногами была теперь усеяна россыпью мелких камней, и время от времени какой-то камешек срывался в бездонную пропасть. Было слышно, как он падает, ударяясь обо что-то, и летит дальше.

Теперь дорога пошла в гору. Тропа поднималась по крутому склону. Майк пробирался вдоль скальной стены, часто опираясь на руки. Стало чуть светлее, правда ненамного, но света было вполне достаточно, чтобы он разглядел тропу.

И снова шествие приостановилось. Кто-то из впереди идущих – Эрик или Мелисанда – убирал с дороги камень, преградивший им путь. Было слышно, как сброшенный в пропасть валун полетел вниз, увлекая за собой каскад мелких камешков.

– Куда мы идем? – поинтересовался Майк у Каваси.

– Говорят, там есть ход. Всегда. У Того-Кто-Обладал-Волшебством было чудесное стекло. Когда он глядел в него, то видел всех, кто приходит и уходит.

Тропа тем временем становилась все круче. Майк всегда считал себя человеком сильным и выносливым, но это восхождение давалось ему непросто. Он оглянулся назад. Никто, даже Джонни, не отставал от него.

Внезапно они очутились на свету или, точнее сказать, посреди унылого сияния, которое в этом необычном желтом мире считалось светом дня.

На горном плато, местами поросшем травой, раскинулись редкие заросли можжевельника, некоторые растения достигали дюжины футов в высоту, но в основном они были значительно ниже. На земле покоились огромные валуны, то здесь, то там виднелись небольшие озерца талой или же дождевой воды, собравшейся в каменных углублениях, каждое из которых, впрочем, было глубиной не более двух дюймов.

Справа от них высился огромный краснокаменный утес, поднимающийся над вершиной столовой горы. Вдали виднелись тянущиеся до самого горизонта каньоны и скалы, все казалось синим в утреннем свете.

– Идем, – сказала Мелисанда. – Уже близко.

– Тебе приходилось бывать здесь раньше?

Она обернулась к нему:

– Ты Майк? Это тебя он ждал, надеялся, что ты придешь. Он говорил, если кто-то и вытащит его отсюда, то это будешь ты.

– Без тебя мы бы не нашли дорогу сюда.

Она пожала плечами:

– Есть и другие места. Просто здесь можно пройти наверняка.

Она собралась уже было отправиться дальше, когда Майк схватил ее за руку.

– Подожди! – прошептал он. – Смотри!

Примерно в полусотне ярдов от них стоял вооруженный винтовкой Волкмейер.

– Кто это? – спросила Каваси. – Тот…

– Волкмейер. Вообще-то я одно время считал его своим другом, но он брал деньги от них.

– Мелисанда, где ход? Я не вижу…

– Отсюда его не видно. Это вон у той скалы. Видишь ту большую скалу, похожую на динозавра? Нужно держаться левой стороны и смотреть на горизонт. Смотри на ту круглую гору. Только не отрывай взгляда от нее. Ход очень небольшой, размером с окно. Когда окажешься там, то сам увидишь.

– Похоже, что они не собираются допустить нас туда, – проворчал Джонни.

– Может быть, мне стоит начать стрелять?

– Подожди, – остановил его Эрик. – Ведь он там один.

Майк выступил вперед:

– Привет, Волк! А я и не знал, что ты наведываешься сюда.

– Прежде бывал пару раз. – Он вскинул винтовку. – Но только дальше я вас все равно не пущу, Майк.

– Так значит, ты теперь против нас, Волк? Вот уж не ожидал от тебя.

– Я от тебя этого тоже не ожидал. Я долго думал об этом. Я уже не молод, а на их деньги мне очень неплохо жилось. Когда-то ты оказал мне большую услугу, я в долгу перед тобой, но только сейчас это все равно ничего не меняет.

– Но у тебя еще есть шанс, Волк. Помнишь? Ты еще сказал, что я сам со всем управлюсь. Так вот, Волк, ничего не изменилось, но только с той поры жизнь научила меня кое-чему.

– Может быть, но только я не один.

Майк обернулся к друзьям:

– Каваси и Мелисанда! Как только начнется стрельба, вы побежите к окну! И обязательно пройдете через него, никого больше не дожидаясь! Эрика уведете с собой, даже если вам придется тащить его силой. Он безоружен, а мы вооружены.

Мелисанда медлила.

– Те их трубки… Это оружие. Действует на расстоянии до шестидесяти футов.

– Идите же, – приказал Майк.

Волкмейер двинулся было, собираясь остановить их, и тогда Майк крикнул:

– Последний раз предупреждаю, Волк! Прочь с дороги!

– Черта с два! Я…

Он вскинул винтовку, но Майк выстрелил первым. Он видел, как у Волкмейера подогнулись колени и он со всего маху сел на землю. Выпущенная из рук винтовка упала рядом.

Майк слышал, как у него за спиной раздался еще один выстрел. Это стрелял Джонни из своей винтовки. Раглан повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как с земли поднимается шеренга Варанелей, подобравшихся на довольно близкое расстояние.

Джонни отбросил винтовку и, выхватив шестизарядный револьвер, стал быстро отстреливаться. Майк поспешил к нему на помощь, и неприятель на какое-то время оказался отброшен назад. Девушки тем временем уже достигли скалы.

– Уходим, Джон! Развернись и беги! – приказал Майк Джонни.

Джонни начал отступать, продвигаясь к ним, но, оглянувшись в очередной раз, он вдруг истошно закричал:

– Майк! Берегись!

Раглан обернулся, но на этот раз он все же оказался недостаточно ловок. Сильный удар пришелся по руке, сжимавшей пистолет, – оружие оказалось на земле.

Перед ним стоял Зипакна.

– Вот теперь я тебе покажу! А когда мы упрячем тебя подальше, то можно будет и проучить тебя как следует!

Запястье правой руки онемело от боли, а Зипакна приближался к Майку, занося шест для удара. Он ударил, но Майк все же успел увернуться и набросился на Зипакну, чего тот, по-видимому, никак не ожидал. Удар левой ногой пришелся в колено, отчего нога Зипакны подвернулась и он повалился на землю. В это время Майк успел ударить еще раз.

Но Зипакне удалось быстро подняться, и хотя теперь он прихрамывал на одну ногу, но все же двигался.

Джонни выстрелил снова. Варанели окружали их: они хоть и держались на расстоянии, но уже начинали заходить с флангов. Взглянув в сторону скалы, Майк увидел, что девушки и Эрик уже исчезли. Зипакна снова подступал к нему. На этот раз он вел себя осторожнее, но был по-прежнему уверен в себе. У каждого народа есть свой стиль приемов самообороны. Но какой был принят тут?

Укрывшись за большим валуном, Джонни перезаряжал винтовку и менял опустевший барабан револьвера на новый. Так поступали в прежние времена – на перезарядку пистолета уходило некоторое время, и на этот случай стрелки имели при себе уже заряженные барабаны, чтобы при необходимости быстро вставлять их в револьвер.

– Джонни, – громко сказал Майк, не сводя при этом глаз с Зипакны. – Лезь в нору. У нас мало времени.

– Я тебя не брошу.

– Уходи, ты должен. При первой же возможности я приду за тобой.

– У тебя ее не будет, – сказал Зипакна. – Потому что сейчас я убью тебя!

Он сделал быстрый выпад, как при фехтовании, выставив при этом вперед левую руку с растопыренными пальцами, которыми он норовил выколоть Майку глаза. Майк успел увернуться – его лишь слегка задело по виску. Но пальцы у противника были словно из стали.

Сделав обманный маневр, Майк сам нанес удар левой по корпусу, пропуская перекрестный удар правой в подбородок. Зипакна отступил назад, а затем повторил свой выпад. На этот раз острые пальцы чуть было не достигли цели, глубоко рассекая бровь Майка у самого глаза; из ранки тут же хлынула кровь. Подступив вплотную к нему, Зипакна попытался повергнуть противника на землю.

И тогда Майк нанес свой удар, вонзая вытянутые пальцы в тело противника немного повыше тазовой кости. Колени у Зипакны подогнулись, и он упал. Но и Майк упал. Вскочив на ноги почти одновременно, они продолжали борьбу. Острые пальцы Зипакны снова глубоко прочертили кожу на лбу противника. Кровь струилась по лицу Майка, но, увернувшись от очередного выпада, он накинулся на врага, нанеся ему удар сразу обоими кулаками в живот. За ним последовал новый правой, в итоге у Зипакны оказалась сломана челюсть.

Зипакна пошатнулся, а Майк вновь перешел в наступление, нанося удары то правой под ребро, то левой – в лицо, ломая Зипакне нос. Тот снова пошатнулся и упал. Пытаясь подняться на ноги, он боролся как одержимый, стараясь впиться в лицо Майку своими острыми когтями.

Майк снова ударил в живот, почувствовав под кулаком железные мускулы соперника. И все же этот удар заставил Зипакну поморщиться от боли, и тогда, изловчившись, Майк вложил всю свою силу в удар правой снизу.

Его кулак врезался в подбородок Зипакны – тот опрокинулся на землю.

Стремительно развернувшись, Майк бросился бежать к заветному ходу, надеясь, что он все еще остается открытым. В какой-то момент он видел, как там исчез Джонни, но в тот миг, когда он сам добрался до места, что-то тяжелое, брошенное ему вдогонку, ударило его по голове у самого уха.

Он почувствовал, что земля начинает уходить из-под ног, и в это мгновение, теряя сознание, Майк бросился вперед, а потом упал ничком. Он чувствовал, как что-то ухватило его за шиворот и поволокло по земле. Он отчаянно сопротивлялся, но хватка оказалась железной – вырваться он не смог. И потерял сознание.

Кровь.

Он лежит на земле, залитой кровью. Его глаза открыты, и он видит кровь на траве, кровь на песке.

А ведь это его кровь.

Что-то подсказывало ему, что это именно так,хотя сам он, пожалуй, не мог бы сейчас объяснить, откуда у него такая уверенность. Он пошевелил рукой, желая дотронуться до лица.

– Смотрите! Он приходит в себя! Он не умер!

– Его не так просто убить, – сказал другой голос.

Кто-то опустился на колени рядом с ним, и пальцы осторожно коснулись его лица.

– У него порезы на лбу, – сказал мужчина, и женский голос ответил:

– Это все Зипакна.

Это был голос Каваси.

– Со мной все в порядке, – проговорил он вслух. – Меня ударили по голове, оглушили.

– Они тебя здорово приложили. – Это говорил Галлафер. – У тебя там шишка величиной с два моих кулака.

Майк с трудом сел.

– Со мной все в порядке, – повторил он. – Что-то притащило меня сюда.

– Это был Шеф, – сказал Галлафер. – Это он тебя вытащил!

– Как?

– Ухватил за воротник и протащил сюда, как раз вовремя.

Раглан встал на ноги. У него закружилась голова, но он сумел сохранить равновесие.

– А больше ничто не пробралось сюда? – Он взглянул на Каваси. – Я имею в виду, помимо нашей компании?

– Никто. И ничто.

– Майк, – сказал Эрик. – Спасибо. Большое тебе спасибо за нас обоих.

– Не стоит благодарности, – соврал он. – Это было совсем не трудно. Он огляделся по сторонам. -А где мы, собственно?

Галлафер стоял, заложив большие пальцы обеих рук за ремень.

– На вершине Ничейной. Ждем вертолет, который должен снять нас отсюда.

– А что, разве здесь нет тропы? Ведь она была.

– Может, и есть, – сказал Галлафер, – только мы ее не нашли. Вот на следующей неделе мы с тобой вернемся сюда и вместе пройдем по ней пешком, если захочешь.

От тупой, ноющей боли у Майка раскалывалась голова. Он осторожно дотронулся до брови, чувствуя под пальцами толстую корку запекшейся крови. Бровь была по крайней мере дважды рассечена до самой кости.

Ему хотелось поскорее промыть раны и прилечь. Хотелось спать. Он, наверное, мог бы запросто проспать целую неделю.

– Хочу спать, – сказал он мечтательно.

– Не сейчас, – сказал Галлафер. – Я хочу показать тебе еще кое-что.

Вертолет доставил их обратно на вершину Чертовой горы. Зайдя в хижину, Эрик принялся собирать свои пожитки. Майк взял свой вещмешок. Джип дожидался его на том самом месте, где он его оставил.

– Мы поедем в Тамаррон, – сказал он Каваси. – Эрик, хорошо бы было, если бы вы с Мелисандой поехали с нами. И ты, Джонни. Всем хватит места.

– Майк, – окликнул его Галлафер. – Мне кажется, ты обязательно должен посмотреть на это. Это сотрясение пространства – короче, называй его как хочешь, но только оно произошло прошлой ночью, как раз после того, как Шеф успел протащить тебя сюда через ту дыру. Но, похоже, далеко не всем так повезло.

– Что ты хочешь сказать?

Галлафер подвел его к киве, и они заглянули внутрь. На полу у ниши, где раньше было открыто окно, лежало несколько обвалившихся со стен камней, а за ними темнела каменная стена. Ее можно было бы назвать нетронутой, если бы не одна деталь…

Считается, что человеческое тело не может пройти сквозь такую преграду. Или все-таки может? Это была старая стена, но в самом центре из нее торчала голова Волкмейера, его плечо и рука, пальцы которой были сжаты в кулак. Все же прочее, видимо, оставалось на Обратной Стороне – все, что не успело вовремя пройти заветную грань.

Волкмейер был мертв. И по всему, он был мертв уже давным-давно и за многие века успел превратиться в мумию.

– Попробуй объяснить вот это, – сказал Галлафер. – Нет, ты только попробуй.

– Этим ты займешься без меня, – сказал Раглан. – Я чужой человек в этих местах.

Еще с минуту они стояли молча, а потом Галлафер все же нарушил затянувшееся молчание:

– Иден уехала. Оставила дом на Мэри, а сама села в машину, и никто ее больше не видел.

Остановившись у вертолета, Галлафер обернулся:

– Обратно летим вместе?

– Мы поедем на машине, – сказал Раглан. – Но все равно спасибо за приглашение.

Немного помолчав, он сказал:

– Слушай, Галлафер, а тебе приходилось когда-нибудь разжигать костер при помощи лука и стрелы с затупленным концом?

– Конечно… В детстве. И не раз. Старик пиут показал мне, как это делается.

Майк Раглан отошел от древних руин и воткнул в землю палку, к концу которой он привязал красный платок.

– Вот это они должны заметить, – сказал он.

Рядом на земле он положил грубо и наспех сделанный лук из согнутой палки, концы которой были стянуты шнуром из сыромятной кожи, закрученной вокруг стрелы без наконечника. Разыскав среди развалин дощечку, он проделал, в ней небольшую выемку, в которую можно было вставить конец стрелы, а затем вырезал желобки от нее во всю длину дощечки. Углубление в центре он засыпал опилками, а внутрь положил немного сухого дерева, чтобы мог заняться огонь. Затем он вытащил из своего вещмешка небольшое увеличительное стекло и положил его рядом на камень.

Галлафер лишь покачал головой:

– Зачем тебе все это? Не понимаю…

– Это для сакуа, – сказал Раглан. – Им нужен огонь. Они поклоняются огню, но я не уверен, что они умеют его добывать.

Каваси дожидалась его у машины. Мелисанда и Эрик уже расположились на заднем сиденье.

Галлафер дошел вместе с ним до джипа.

– Так ты что, уезжаешь? – Он взмахнул рукой -А как же все это?

– А что «это»? – Майк Раглан смотрел на него с явным недоумением. – Мне не понятно, что ты имеешь в виду, Галлафер. Эрик собирался построить здесь дом, но потом передумал. А мы просто приехали сюда за ним. Вот и все.

– Ты что, рехнулся? Да ведь это же величайшее приключение! Ты мог бы написать об этом книгу, ты мог бы…

Раглан завел машину. Он взглянул на Галлафера и, прощаясь, протянул ему руку.

– Мог бы, – согласился он, – но только кто в это поверит?

Примечания автора

Шибальба – часто упоминается в «Попол-Ву» – священной книге племени майя – как преисподняя, где обитают мучители людей и откуда исходит все зло. В «Летописях какчикелей» Шибальба упоминается как подземное царство, с которым ничто не может сравниться по могуществу и богатству.

Замок мрака – в Шибальбе место тьмы и теней, известное очень немногим, но приводящее в ужас всех.

Властители Шибальбы – упоминаются в «Попол-Ву» как покровители зла и разрушений.

Варанели – Ночные Стражи, солдаты войска Властителей Шибальбы.

Зипакна – мифологический персонаж, наделенный великим могуществом; уничтожен, или, по крайней мере, побежден Хунапу.

Анасази – нам ничего не известно о том, как сами скальные жители называли свое племя или какое имя дали им племена, жившие с ними по соседству. Само это слово из языка навахо, которые называли так предшественников современных индейцев-навахо, в древности населявших земли в районе Четырех Углов. У анасази была налажена торговля с племенем майя. В захоронениях анасази обнаружены мумии попугаев из Центральной Америки. Вот уже долгое время археологи по крупицам собирают сведения о скальных жителях по найденным во время раскопок осколкам посуды, сохранившимся фрагментам тканей, ремешкам сандалий и прочим находкам, но исследования ученых затрудняются вандализмом так называемых охотников за сувенирами, которые крадут находки с мест раскопок. Учеными проведена серьезная, кропотливая работа, но все же мы только начинаем раскрывать тайны Американского континента. И я, например, совершенно убежден, что наш континент, так же как и соседний, тот, что к югу от нас, был освоен людьми намного раньше, чем до сих пор считалось.

Луис Ламур Шалако

Посвящается Кэйси

Глава 1

Семь весенних дней 1882 года путник по прозвищу Шалако слышал только ветер…

Только ветер, скрип седла и перестук копыт.

Семь дней он пробирался из Соноры еле заметными тропами по стране апачей, не спуская глаз с линии горизонта и следя за призывными столбами сигнальных дымов.

Поджарый, словно голодный волк, Шалако не верил в судьбу, предопределение и счастливый случай, полагаясь лишь на свое оружие, коня и осмотрительность.

Его худое лицо под полями потрепанной черной шляпы с плоской тульей загорело до цвета седельной кожи. На нем были истертые кожаные штаны, выцветшая красная рубашка, черный платок на шее, да на теле дюжина шрамов от ножа и пули.

Сонора — иссушенный зноем, пустынный и суровый край, но Шалако, прокладывая путь среди похожих на органные трубы кактусов и зарослей «кошачьего когтя», знал, что край этот живет своей странной жизнью и что уходящие в небо тонкие столбы дыма могут предвещать смерть.

Затерянный всадник в затерянном краю, он ехал навстречу неведомой судьбе, — человек, десять долгих лет не ведавший другой жизни и не желавший ее.

Здесь все было ему знакомо, день за днем он наблюдал, как загораются и умирают пустынные закаты, опуская багровые тени на длинные, зубчатые хребты, как приходит заря, как появляются первые предвестники утра… Шалако ехал по земле, где каждое живое существо живет смертью другого существа.

Пустыня — школа, где ежедневно, ежечасно сдают выпускные экзамены, где неудача означает смерть, а сочинения исправляют стервятники.

В пустыне не бывает легкой смерти… в пустыне смерть тяжелая, мучительная, страшная… и долгая.

Голые горы немилосердны, мрачные каньоны сулят неминуемую гибель, белесые древние озера заполнены пылью… ловушки, где человека подстерегает смерть от удушья щелочью или пеплом древних вулканов.

Семь дней Шалако слышал только себя, и вдруг, словно резкий удар кнута, тишину разорвал выстрел, а мгновение спустя прогремел нестройный залп по меньшей мере из четырех ружей.

Отразившись от скал, залп раздался снова и ушел гулять по каньонам, пока его не поглотила пустыня.

Замерев на пропеченном солнцем склоне, Шалако ждал, по щекам, покрытым слоем пыли, стекали струйки пота, но никаких звуков, — никаких выстрелов, никакого движения в пределах видимости не было… только стервятник лениво кружил по мутному от зноя небу.

Если его не увидели, то и не увидят, пока он останется неподвижным: в суровой школе пустыни Шалако научился терпению.

Движение всегда привлекает внимание, бросается в глаза, выдает. Неподвижный объект, если он сливается с окружающим фоном, даже на близком расстоянии долго остается невидимым, и Шалако не шевелился.

Вокруг расстилались огромные тени пастельных тонов бежевого, розового и лимонного цвета, нарушаемые более яркими красными валунами и темными скалами. Вверху, в дрожащем от зноя мареве таяли все очертания, на медном небе солнце едва различалось.

Девственная пустыня перед ним была испещрена впадинами, каньонами, возвышенностями, но с того места, где он стоял, она казалась совершенно гладкой. Там были леса чоллы, потоки лавы… там могло Произойти все и что-то, безусловно, произошло.

В неглубокой ложбинке на перевале, куда направлялся Шалако, находился колодец.

У него еще оставалось полфляжки воды, при необходимости можно растянуть ее на три дня… такое уже случалось. В пустыне учишься беречь воду и передвигаться скрытно.

Мерин вырос в горах и, когда трава высыхала, мог щипать чоллу и опунцию, трава и вода находились в ложбинке, и Шалако не собирался огибать горы без особых на то оснований. Но выстрелы доносились оттуда. Немного погодя он скупыми, незаметными движениями свернул самокрутку, задержал взгляд на далеких синих горах и обвел глазами окрестности.

Путешественник обдумывал возможные пути: в пустыне на самом деле меньше свободы передвижения, чем кажется. Перемещения в пустыне и животных и людей определяются потребностью в воде. Некоторые животные могут обходиться без воды по нескольку дней, но человек — нет.

Стреляли из четырех ружей… по меньшей мере. До захода солнца оставался примерно час и ехать до колодца примерно столько же.

Вряд ли стрелявшие стали бы в такое время удаляться от воды. Значит, вполне вероятно, что колодец занят ими.

На склоне горы, где Шалако стоял, ни его, ни мерина с любого расстояния нельзя было разглядеть, поэтому он задержался здесь еще, глубоко затягиваясь крепким табаком.

Четверо стреляют одновременно только из засады, а Шалако не питал иллюзий на счет людей, убивающих из укрытия, и их отношения к чужаку, который мог увидеть слишком много.

Если и была в нем какая-то мягкость, то в его холодных зеленых глазах она никак не отражалась. В них не было тепла, не было никаких иллюзий. Он смотрел на жизнь трезво, бесстрастно и чуть насмешливо.

Шалако знал, что своей жизнью обязан осторожности и везению, что первый встречный может убить его, на следующей миле лошадь может сломать ногу. А в пустыне человек без коня — на две трети покойник.

По его мнению, те, кто считал свою судьбу предначертанной свыше, дураки. Природа безучастна и неумолима. Он видел слишком много смерти, чтобы придавать ей значение, и слишком много жизни, чтобы верить, будто удел людей интересен кому-нибудь, кроме тех, кто от них зависит.

Жизнь неистребима. Люди, животные, растения рождаются и умирают, проживают свой краткий срок и уходят, их места заполняются так быстро, что вряд ли можно заметить перемену.

Неизменны только горы, но и это фикция, возникшая в головах людей от того, что горы живут дольше. Шалако знал, что будет жить, пока сохраняет осторожность, считается с реальностью и не лезет под пулю.

И все же у него не было иллюзий: при всей предусмотрительности смерть могла настичь в любой момент.

Граница между жизнью и смертью очень узка. Сухой колодец, случайное падение, шальная пуля… или незамеченный апач. О пуле с именем думают только дураки… пули всегда безымянны.

За спиной, на востоке, лежала Мексика, но по его следам мог идти только апач или волк. Он умышленно не приближался к известным колодцам, держась более суровой местности, отыскивая редко используемые источники и обходя места, где обычно бродят в поисках пропитания апачи.

Весь день путник никого не видел и никто не видел его. Он был в этом совершенно уверен, потому что, если бы его заметили, он был бы уже мертв. Но он знал, что апачи спустились с гор Сьерра-Мадре и двигаются на север.

Об этом ему поведали иероглифы пустыни: следы неподкованных лошадок, опустевшие ранчо, легкие цепочки следов в пыли и, разумеется, сигнальные дымы.

Придерживаясь источников и естественных водоемов, он был в безопасности. Такие места посещались только в конце года, в сухой сезон. Ранней весной колодцы в пустыне полны и уходить от них нет необходимости.

Он снял шляпу и вытер пот. До него больше не доносилось ни звуков, ни запаха пыли. Вокруг раскинулась пустыня, такая же как в день сотворения мира. И все-таки путник не двигался.

На юго-востоке возвышался пик Большой Хетчет высотой в восемь тысяч футов. Шалако пересек границу между Мексикой и Штатами у предгорий Сьерра-Рика, зная примерное расположение колодца, к которому направлялся.

До колодца было две мили по каньону, и к нему вели два пути. Один шел на юго-восток, затем поворачивал на запад к Уайтуотер-Уэллс и даже проходил по земле апачей.

Вторым путем редко пользовались даже индейцы, древняя тропа существовала со времен мимбров, давно исчезнувших со своих старых мест, а, может быть, и с лица земли.

Этот путь шел почти прямо на запад, был немного короче и менее опасен. Мозг человека по прозвищу Шалако, как и любого человека с Запада, был настоящим кладезем подобной информации. Путеводителей и карт не было, сведения находили в следах у лагерных кострищ или фургонов.

Стояла жара, и чалый мустанг покрылся пылью и потом. В апреле на границе бывает холодно. Но случается и жара, как сейчас.

Шалако пустил коня шагом, чтобы не поднимать пыль. В тени ближайшего валуна раздраженно зазвенела гремучая змея, какое-то время рядом бежал, составляя компанию, чапарельный петух.

Шалако задержался у железных деревьев, наслаждаясь запахом желтых цветов «кошачьего когтя». Низкорослый кустарник, иногда называемый «погоди минутку», своими диковинными крючковатыми шипами изувечил немало коней и других животных.

Глаза Шалако изучали пустыню. На песке виднелся след ящерицы… вокруг цветков жужжали пчелы. В отдаленных каньонах начали расти тени, хотя солнце все еще стояло высоко.

Всадник поехал дальше. На склоны он поднимался осторожно, как только голова оказывалась над гребнем, замирал и притворялся камнем, — двигались только глаза, осматривая все, что попадало в поле зрения.

Спустя час медленного продвижения путник выехал к маленькому высохшему озеру. Вряд ли убийцы оставались поблизости, но Шалако насторожился.

У высохшего озерка Шалако натянул поводья и сразу увидел мертвеца, но только удостоверившись, что кругом никого нет, приблизился к телу, осторожно, словно волк, обошел его, изучая со всех сторон, а когда наконец остановился в дюжине футов от трупа, то уже многое знал о нем.

Убитый приехал с севера на недавно подкованной лошади, и, когда сраженный выстрелами упал с седла, лошадь его ускакала. К нему подъехали несколько всадников на неподкованных лошадках, один сошел на землю и забрал оружие.

Одежда не сорвана, и труп не изуродован. Придя к выводу, что внешний осмотр больше ничего не добавит, Шалако слез с коня и перевернул труп. Он уже знал, кто это.

Пит Уэллс…

Бывший охотник на бизонов был в армии то разведчиком, то возчиком, последнее время он ошивался в фортах Каммингс, Грант и в Тусоне. Человек достаточно честный, ничем не выдающийся и вряд ли способный нажить врагов. И все-таки погиб, убит из засады. Сделав круг, Шалако обнаружил место, где залегли стрелявшие.

Четверо… четверо апачей.

Шалако разбросал носком сапога лошадиный помет и обнаружил семена растения, не встречающегося севернее предгорий Сьерра-Мадре. Стало быть, это не апачи из резервации Сан-Карлос, а воины отряда Чато с той стороны границы.

Судя по следам, они поехали в том направлении, откуда Приехал Уэллс, и, значит, колодец для Шалако недосягаем, если только он не собирается за него драться, а ни один человек в здравом уме не станет искать ссоры с апачами.

Когда приходилось сражаться, Шалако дрался с холодной яростью, совершенно безличной, и добивался победы с устрашающей решимостью, но никогда не лез в драку без крайней необходимости.

Несмотря на усталость, всадник отправился по следам убитого.

Вряд ли Пит Уэллс приехал в пустыню один, его присутствие указывало на лагерь, а лагерь означал воду.

Горы Хетчет находятся Нью-Мексико, на юге штата. Б этом пустынном горном краю не было дорог, лишь несколько троп вели в Мексику. Ими пользовались апачи для своих набегов.

Но, возможно, Уэллс пришел с армией.

Через несколько минут Шалако отбросил это предположение, так как Уэллс ехал за другим всадником или искал кого-то, кого не боялся.

Уэллс забирался на каждую возвышенность, чтобы оглядеть местность, прекрасно зная, какой это риск, явно не подозревал о близости апачей, а это указывало, что о них еще никто не знал. Уэллс был вхож к военным и услышал бы новость одним из первых.

Шалако шел по пути Уэллса до тех пор, пока не наткнулся на потерянный Питом след.

Устроив передышку, Шалако составил ясную картину произошедшего — для успешного преследования первое, что нужно знать следопыту, — это намерения преследуемого.

Обе лошади недавно подкованы и шли с бойкостью, означавшей, что они прошли небольшое расстояние. Уэллс не был таким хорошим следопытом, как Шалако, этот факт Уэллс признал бы первым. И сделав широкий круг, Шалако за несколько минут нашел след, который тот потерял.

На камне он увидел царапину от железной подковы. Немного дальше — раздавленный можжевельник, затем неполный отпечаток лошадиного копыта, почти незаметный в креозотовых кустах. Следы вели к горам Хетчет, и, судя по можжевельнику, их оставили не более двух часов назад.

Через полчаса, поднимаясь в предгорья Хетчета, он знал о преследуемом намного больше. Он понял, почему его искал Уэллс, и установил, что поблизости находится довольно большой лагерь.

Всадник не торопился, местность для него была незнакомой. Так как вокруг нет обитаемых ранчо и шахт, лагерь, видимо, располагался недалеко и в него можно было вернуться до темноты.

Время от времени всадник задерживался, чтобы внимательнее рассмотреть вещи, сами по себе интересные, но для обитателей Запада слишком привычные, чтобы обращать на них внимание.

В одном месте всадник сорвал цветок опунции. Цветок валялся тут же. На лице Шалако появилась мимолетная улыбка, неожиданно смягчившая его суровые черты.

У той, что выронила цветок, в пальцах осталось полно иголок.

Той?

Отчаянные метания Пита Уэллса тоже говорили о том, что он беспокоится за женщину. Он мог сопровождать любого новичка, но человек вроде Уэллса, как, собственно, почти каждый на Западе, полагал, что мужчина сам должен о себе заботиться.

Как только мальчик начинал ездить один и носить револьвер, он уже отвечал за себя и свои поступки и понимал, что никто не будет с ним нянчиться.

В западных землях мужчина был настолько взрослым, насколько мог, и настолько хорошим или плохим, насколько хотел.

Существующее право носило местный характер и не несло ответственности за действия человека вне пределов своей непосредственной юрисдикции. Середины не было. Люди делились на плохих и хороших… без полутонов… законов было мало, шансов скрыться — почти никаких.

Плохой был явно плох, и никто никого не защищал и не спасал.

Шалако не сомневался — он едет за женщиной.

Под женщиной была кобыла: вот всадница остановилась, лошадь воспользовалась остановкой и справила нужду, и, судя по расположению помета, это была явно кобыла.

На Западе не ездят на кобылах и жеребцах. Бывают исключения, но настолько редкие, что привлекают всеобщее внимание. Там ездят на меринах, потому что они спокойно воспринимают других лошадей. Внезапно, почти в тени гор, Шалако увидел поперечный след неподкованных лошадок. Всадница тоже заметила следы.

— Очко в ее пользу, — сказал он вслух. — По крайней мере держит глаза открытыми.

Всадница остановилась, кобыла под ней загарцевала, рвалась идти дальше.

Он прибавил еще очко в пользу всадницы — хоть и впервые в этих краях, женщина во всяком случае не дура… Она резко повернула на север, объехала скопление валунов и углубилась в каньон. Последнее решение не самое удачное, но, вероятно, встревоженная, она искала кратчайший путь в лагерь.

Чалый стал спотыкаться чаще, и Шалако натянул поводья у скал. Он собрал воды в косынку и выжал ее до последней капли в рот чалому. Повторив эту процедуру несколько раз, он уже собирался сесть в седло, когда услышал цокот копыт.

Он перебросил ногу через седло и привстал в стременах, чтобы взглянуть поверх скалы.

Как видно, каньон оказался непроходим или кончался тупиком, всадница возвращалась. Это в самом деле была женщина. И не просто женщина, а молодая и красивая.

Сколько же времени он не видел таких женщин? Шалако смотрел, как она приближается, отдавая дань легкости ее посадки, изяществу фигуры, безупречно чистой одежде.

Настоящая леди!.. Она пришла из почти забытого им мира… мало-помалу его воспоминания таяли под палящим солнцем в знойной тишине долин и холмов.

Она сидела на гнедой кобыле в дамском седле — серая амазонка грациозно спадала на круп лошади — и держалась с легкостью опытной наездницы. С мрачным удовлетворением Шалако отметил, как привычно схватилась она за винтовку, когда он появился из-за скалы.

Он не сомневался, что при необходимости девушка выстрелит. Более того, он подозревал, что она великолепно стреляет.

Не доезжая нескольких ярдов, она остановилась и если испугалась, то виду не подала.

— Не мое дело, но здесь страна апачей.

— Да?

— Вы знаете человека по имени Пит Уэллс?

— Да, это наш кучер.

— Питу всегда не хватало здравого смысла. — Шалако подобрал поводья. — Леди, вам лучше побыстрее ехать в свой лагерь, где бы он ни был, и сказать, чтобы все убирались отсюда поскорее.

— С какой стати?

— По-моему, вы уже догадались и все поняли, когда увидели следы вон там. — Он указал на горы за своей спиной. Ближние склоны накрыла тень, но над вершинами сияла золотая корона заходящего солнца. — В горах Сьерра-Рика обитает апач по имени Чато. Он только что пришел из Мексики с отрядом воинов, и к нему отовсюду стекаются другие. Скоро он соединится с индейцами из резервации и через сорок восемь часов в этой части Нью-Мексико не останется в живых ни одного белого мужчины и ни одной женщины.

— Мы ожидали встречи с индейцами, — холодно ответила она. — Фредерик полагал, что небольшая стычка с ними неизбежна.

— Ваш Фредерик — просто дурак!

— Не советую повторять эти слова при нем.

Шалако протянул ей бинокль.

— Смотрите на восток. Видите дым? Над пиком?

— Ровно ничего не вижу.

— Смотрите внимательнее.

Она водила биноклем по далеким розовеющим горам. Внезапно бинокль остановился.

— Вы имеете в виду вон ту тонкую струйку дыма?

— Сигнальный дым… апачский телеграф. Вам и вашим спутникам лучше побыстрее отсюда смыться. По вашей милости один человек уже погиб.

— По моей? Почему?

— Пит всегда был порядочным дураком, но даже у него должно было хватить ума не тащить компанию желторотых в пустыню в такое время.

Она побледнела.

— Вы хотите сказать, что Пит Уэллс умер?

— Мы слишком долго стоим. Поехали.

— Почему по моей вине? Я имею в виду, если он на самом деле погиб?

— Да, он мертв. А не вылезал бы на каждый холм, чтобы отыскать вас, его могли и не заметить.

Шалако пустил коня вдоль подножия Хетчета, на север. Суровый пейзаж смягчали тени, но ощущение пустынности становилось от этого еще сильнее. Девушка повернулась в седле, взглянула на далекую струйку дыма и неожиданно для себя поежилась.

— Лагерь на ранчо к северу отсюда, — сказала она. — Нас привел туда мистер Уэллс. Оно брошено.

— Как вы проскочили мимо армии?

— Фредерик не хотел официального сопровождения. Ему хотелось увидеть апачей в бою.

— Всякий, кто ищет ссоры с апачами, сущий ребенок.

Холодным тоном она ответила:

— Вы не понимаете: Фредерик — солдат. В двадцать пять лет во время франко-прусской войны его произвели в генералы. Он стал национальным героем.

— У нас был один такой на Севере, несколько лет назад. Его звали Кастер.

Раздосадованная отпором, несколько минут девушка молчала, но несмотря на гнев, от нее не ускользнуло, как настороженно едет незнакомец, как непрерывно прислушивается и шарит глазами.

Она охотилась вместе с отцом и в Африке видела масаев… он походил На них.

— Нелепо думать, что голые дикари способны противостоять современному оружию. Фредерик удивлен неудачами вашей армии.

Шалако с тяжелым сердцем всматривался в сумерки. В тишине таилось грозное предупреждение. Словно дикого зверя, Шалако иногда охватывало странное предчувствие беды, вызывавшее страх. Его он почувствовал и сейчас. Интуитивно он взглянул на восток, в горы — в нескольких милях от него с одной из вершин глядел на запад апач… Это была чистая интуиция.

Татс-а-дас-ай-го. Быстрый Убийца, воин, которого боялись даже его соплеменники, властелин зла, знаток военных хитростей и способов убийства, с любопытством смотрел на запад.

А на ожившем ранчо, где разводила костры охотничья экспедиция Фредерика фон Хальштата, от одного из костров также интуитивно отошел и устремил взгляд в пустыню еще один человек.

Это был худощавый, грубой внешности мужчина с мягкой мальчишеской бородкой, широкими скулами и лошадиной челюстью, из грязного воротника рубашки торчала тонкая шея. Он посмотрел вдаль, словно вдруг что-то услышал. На бедре у него висел кольт 44-го калибра — смертоносное оружие.

Боски Фултон был ганфайтером. Он никогда не слышал о Татс-а-дас-ай-го и Шалако Карлине, не знал, что его жизнь отныне неразрывно связана с ними, знакомой ему девушкой Ириной. И все же ночь его беспокоила.

Между тем Шалако остановился в зарослях кустарника и под его слабым прикрытием стал изучать окрестности, выбирая путь.

— Любой апач, — небрежно заметил он, — с двенадцати лет знает о тактике все, что известно вашему Фредерику, и знает по жизни. Апачи обитают в пустыне и знают ее во всех видах и при всех условиях. Искусным маневрам, которые ваш Фредерик изучал по книгам или в ящике с песком, апачи научились в бою. У них нет постоянных баз, чтобы их защищать, им не надо беспокоиться о пропитании.

— Чем же они питаются?

— Больше конины апачи любят только мясо мулов. — Он обвел рукой окрестности. — Сейчас темно, но вокруг нас дюжина видов съедобных растений и полдюжины лекарственных.

Небо слегка порозовело и украсилось лучами сверкающего золота. Зубчатые хребты поймали запоздалый свет, из пустыни послышался вопрошающий крик куропатки.

Всадница почувствовала, что обязана защитить своих друзей.

— Нас восьмеро, с нами четыре охотника, восемь возчиков, два повара и два коновода. У нас восемь фургонов.

— Это объясняет беспокоившую меня загадку. Два дня назад апачи начали есть лошадей.

— Есть?

— Апачи загоняют коней до полусмерти и, когда знают, где могут добыть новых, съедают своих.

— То есть они рассчитывают на наших лошадей?

Пустыня затихла, и это внушало тревогу. Шалако слез с седла и снова выжал косынку в рот чалому. Девушка наблюдала за ним, и постепенно ее гнев прошел.

Ее удивило мягкое выражение его глаз и нежное обращение с лошадью.

— Вы любите своего коня.

— Лошадь как женщина. Держите ее в узде, приласкайте, и она готова почти на все. Но дайте ей волю, и она сделает несчастными и себя, и мужчину.

— Женщины не животные.

— Это зависит от точки зрения.

— У некоторых женщин нет желания иметь хозяев.

— Такие женщины наверняка несчастны. Задирают нос и рассуждают о независимости. По-моему, независимая женщина — одинокая женщина.

— Вы же независимы, не так ли?

— Я совсем другое дело. Чем скорее женщина поймет, что мужчины иные, тем лучше для нее. Чем больше женщина независима, тем меньше в ней женского, а чем меньше в ней женского, тем меньше она стоит.

— Не согласна.

— Я на это и не рассчитывал. Женщине не следует пытаться походить на мужчину. В лучшем случае из нее получится плохая имитация, а в цене только подлинники. Природа предназначила женщину быть хранительницей домашнего очага. Мужчина — охотник, скиталец… иногда ему приходится далеко уходить за добычей, и это становится его натурой.

Он говорил вполголоса, и незаметно для себя она тоже перешла на шепот.

— А где ваша женщина?

— У меня нет женщины.

Когда они достигли последней скалы Хетчета, солнце скрылось. В миле от них поднимался высокий пик, за ним два пика поменьше, а еще дальше виднелись громады Малого Хетчета. Западнее ближнего пика чернели постройки ранчо и среди них было несколько белых точек — вероятно, крыши фургонов. В середине горел огромный костер.

Почуяв воду, чалый дернул удила, однако в воздухе чувствовалось что-то странно гнетущее, и это не нравилось Шалако.

Пока он прислушивался к напряженной тишине ночи, они тихо стояли. Еще не совсем стемнело, но звезды уже высыпали. Местность вокруг хорошо просматривалась, ясно различались контуры кустов и кактусов.

— Я — Ирина Карнарвон, — сказала девушка в тишину.

Она произнесла свое имя так, словно оно всем известно, но Шалако его не знал, имена для него давно перестали что-либо значить.

— Карлин… Меня называют Шалако.

Он пустил чалого вниз по пологому склону. Чалый был отличным конем, терять его не хотелось, а скачки ему не выдержать. Но ранчо сулило безопасность и до него было всего две мили. Шалако вытащил из чехла ружье.

— Готовьтесь к скачке. Поедем шагом, сколько возможно, но если начнется скачка, на меня не обращайте внимания. Неситесь во весь опор.

— Ваш конь не выдержит.

— Это моя забота.

Чалый ускорил шаг. В нем скрывалось много сил, очень много.

— Вы на самом деле считаете, что нам угрожает опасность?

— Ваша компания — сборище идиотов. Вы со своим раззолоченным генералом попали в такую передрягу, какая вам и в дурном сне не снилась.

— Вы невежливы.

— У меня нет времени на дураков.

Гнев перехватил горло, но она почувствовала, что лошадь под ней встревожилась, и чувство гнева сменилось другим. Прекрасная наездница, она тотчас уловила состояние лошади, и оно напугало ее намного сильнее, чем предупреждение незнакомца.

Тишина, далекий костер… стук лошадиных копыт, звезды в мягкой темноте неба, неясные очертания гор… прохлада в воздухе, столь желанная после жестокого дневного зноя. Кони ускоряют аллюр, блестит ствол ружья. Ветерок коснулся ее щеки.

— Шалако… странное имя.

— Так зовут бога дождя у зуни. Всякий раз, когда я приезжаю к ним, начинается дождь. Поэтому они в шутку и прозвали меня его именем.

— Не думала, что у индейцев есть чувство юмора.

— Еще какое! Ни у кого нет такого чувства юмора, как у индейцев. Я-то знаю, я жил среди них.

— Я слышала, индейцы необщительны.

— Индейцы притворяются такими перед белыми людьми, чтобы не отвечать на множество глупых вопросов.

Они набрали скорость, выигрывая у возможных преследователей по меньшей мере четверть мили. В отличие от остальных индейцев апачи предпочитали не сражаться по ночам; они верили, что душа воина, убитого ночью, будет вечно скитаться в темноте, но это не значило, что апач пропустит удобный случай.

Когда до лагеря оставалось меньше мили и до них уже доносился его слабый шум, из-за кустов вырос апач с натянутым луком… однако он оказался прямо перед стволом винтовки Шалако и на расстоянии менее пятидесяти футов.

Шалако выстрелил и услышал, как пуля попала в тело, и тут же у него над ухом просвистела стрела.

Взбудораженные выстрелом, лошади перешли на бег. За спиной раздался выстрел, и Шалако понял, что пуля ударила в луку седла и улетела в ночь.

Чалый бежал упрямо, отчаянно, не уступая более свежей лошади девушки. Волна неудержимой гордости захлестнула Шалако, он снова убедился в несломимом духе чалого мустанга.

Голова к голове всадники приближались к ранчо, и Шалако издал дикий техасский клич, предупреждая, что он не Индеец.

Вихрем ворвались они во двор ранчо и остановились в клубах пыли. К ним кинулось несколько человек, Шалако быстро обвел лагерь и его обитателей цепким взглядом. Первым подошел блондин, высокий, худощавый, с холодными чертами лица. Глаза у него были светло-серые, сапоги начищены до блеска, а белоснежная рубашка накрахмалена до хруста.

— Что случилось? Койота увидела? — Он перевел взгляд с Ирины на Шалако, отметив его пыльную, потрепанную одежду, потертую шляпу и небритое лицо.

— Лучше загородите фургонами проходы между строениями, — сказал Шалако. — И лошадей заведите внутрь. Это был апач, а не койот.

Холодные и внимательные серые глаза снова обратились на Шалако.

— За пределами резервации нет индейцев. Наш человек Уэллс сказал, что…

— Ваш человек Уэллс мертв. Вы найдете его в сухом озере на юго-востоке отсюда, он весь в дырках, словно земля над логовищем сусликов, и застрелили его индейцы не из резервации.

— Ирина, кто это?

— Мистер Карлин, барон Фредерик фон Хальштат.

— Хотите сохранить жизнь, — сказал Шалако, — забудьте об этикете.

Фон Хальштат пропустил замечание мимо ушей.

— Спасибо, Карлин, что проводили леди Карнарвон в лагерь. Если вы голодны, обратитесь к повару и скажите, что вас послал я.

— Спасибо, но я не собираюсь задерживаться. Ваша компания обречена, а мне не хочется отдавать Богу душу вместе с вами. Я уезжаю.

— Как угодно, — холодно ответил фон Хальштат и протянул руку Ирине, помогая ей спрыгнуть с лошади.

Двое из подошедших остановились поблизости, и один из них произнес:

— Забудьте, генерал. Приятель испугался собственной тени.

Чалый мерин повернулся, словно по собственной воле, и взглянул на говорившего. Лицо Шалако скрывали поля шляпы, но то, что увидел сказавший, ему не понравилось.

— Мистер, — голос Шалако звучал холодно и бесстрастно. — Я видел апачей, одного застрелил. Вы хотите сказать, что я лжец?

Человек попятился. Ему отчаянно хотелось ответить утвердительно и выхватить револьвер, но что-то во всаднике заставило его замешкаться.

— Отставить! — в голосе фон Хальштата прозвенели командирские нотки. — Карлин! Мы благодарны вам за сопровождение леди Карнарвон. Если хотите, ешьте и спите здесь, но мы тронемся в путь на заре.

— На заре вы будете сражаться за свою жизнь. Я уезжаю через час.

Он повернул чалого к резервуару с водой. Честолюбивый переселенец построил этот резервуар до того, как апачи разрушили его веру в человечество, всадив ему в живот полдюжины стрел.

Переселенец был достойным христианином и верил, что, посадив дерево и выкопав колодец, он приблизится к Богу и его будут благословлять жаждущие воды и тени.

Он не понимал, что прочие мыслят другими категориями и что для них мир — штука невозможная. Он не знал, что для апачей любой, кто не принадлежит к их племени, — враг и что в их глазах вежливость — признак слабости.

Тем не менее, телом он был так же крепок, как и духом, и три дня протянул со стрелами в животе, привязанный вниз головой к колесу фургона рядом с близкой, но недоступной водой под палящим летним солнцем.

Он не оставил записей своей философии.

Шалако напоил чалого, затем отвел его от воды, снял седло и вытер пучком сухой травы, а тем временем осмотрел лагерь. Он никогда не видел ничего подобного. Фургоны беспорядочно разбросаны по всему ранчо; работники слоняются вокруг второго костра — поменьше; одетых, словно для охоты в Англии или Вирджинии, господ обслуживает повар в колпаке и белом фартуке.

Никаких признаков подготовки к отражению атаки, полная беспечность, кругом разговоры, смех.

Самым основательным зданием выглядела конюшня недалеко от резервуара, нижний этаж сложен из глинобитных кирпичей, а верхний — из бревен. В стенах прорезаны бойницы.

В жилом доме, построенном миролюбивым переселенцем намного позже, не укроешься, так же, как и в прочих постройках. Однако они образовывали неправильный четырехугольник с домом на востоке и конюшней на юге. Загородив фургонами промежутки между ними, можно было отразить любое нападение, а в случае крайней необходимости отступить в конюшню.

Приближающиеся шаги заставили его поднять глаза.

— Шалако! Черт меня побери! Откуда ты взялся?

Шалако устало выпрямился, бросил пучок травы.

— Баффало? Далековато от Форт-Гриффина. — Он растер в пыль остатки сухой травы. — Я спустился со Сьерра-Мадре голова к голове с Чато и еще сорока апачами. Во всяком случае сейчас их сорок.

— Шутишь?

— Я уезжаю.

Баффало Харрис выругался.

— Армия даже не знает, что мы здесь! Это ты только что стрелял?

Шалако показал на заднюю луку седла.

— Полюбуйся… Стреляли издали и сбоку, а не то пуля выбила бы меня из седла.

Баффало вложил палец в выемку и тихо присвистнул.

— Да уж!

— Как тебя угораздило связаться с этими разгильдяями?

— Разгильдяями? Ты с ума сошел! Это самая оснащенная экспедиция, какую я только видел! Шампанское, крабы, устрицы… все. Жутко шикарная компания, и, понимаешь, Шалако, лучших харчей я не ел за всю свою жизнь.

— И ради этого ты готов отдать свой скальп. Седлай коня и едем.

— Не могу. Я обещал, что останусь с ними до конца пути.

Подошел фон Хальштат и, увидев Баффало, остановился.

— Харрис, вы знаете этого человека?

Баффало сплюнул.

— Да. Он служил разведчиком в армии и знает эти места лучше апачей.

— В таком случае поступайте ко мне на службу, Карлин. Подходящие люди всегда нужны.

— Если вы не поставите фургоны в круг, то скоро будете не в состоянии никого нанять. Чато начал резать своих лошадей два-три дня назад — значит, они собираются до перехода границы забрать ваших коней.

— Это невозможно. Они не могут о нас знать.

— Могут… И знают, что с вами четыре женщины, знают, сколько у вас лошадей, мулов и сколько мужчин.

Говоря это, он, однако, отдавал себе отчет, что чалый не выдержит ночного перехода… любого перехода не выдержит. Мустанг нуждался в воде, пище и отдыхе.

И все-таки он уезжал. Эти люди пришли сюда по собственной воле, по собственной воле и уйдут.

Фон Хальштат хладнокровно оценивал Шалако. Генерал должен был признаться, что чужак ему не понравился. Но человек прекрасно, по словам Баффало, знающий местность, мог пригодиться. Особенно теперь, когда нет Уэллса, если, разумеется, тот в самом деле погиб.

— Назовите цену, Карлин, и мы возьмем вас к себе. — Он вынул изо рта трубку. — По крайней мере, останетесь и увидите потеху.

— Потехи не будет, — грубо ответил Шалако. — Если только вы не родились в рубашке, то не позже, чем через сорок восемь часов, ваши мужчины все до одного будут мертвы.

Фон Хальштат рассмеялся.

— Бросьте! Голые дикари против современного оружия?!

Усталый конь дает мало шансов уцелеть, но над лагерем нависла смертельная опасность, и Шалако понимал, что у него нет иного выбора, кроме бегства, и это раздражало его.

— Мистер, позвольте я расскажу вам историю об одном выпускнике Вест-Пойнта — назовем его Феттерман. Он хвастал, что если получит восемьдесят человек, то проедет по всей стране сиу. Феттерман был хорошо подготовлен, умен, по уши напичкан самой изощренной европейской тактикой и, вдобавок, самонадеян.

Однажды его послали с восьмьюдесятью солдатами выручать несколько фургонов и предупредили: когда индейцы побегут, не преследовать их.

У него было восемьдесят человек и шанс отличиться. Он бросился в погоню. Его восемьдесят солдат продержались не более двадцати минут — меньше, чем нужно, чтобы выпить чашку кофе.

Шалако стал сворачивать самокрутку.

— Знаете, как поступили индейцы? Как Ганнибал в битве при Каннах… центр опрокинулся, и, когда Феттерман кинулся за ним, фланги сомкнулись и стерли его в порошок.

— Вы хотите уверить меня, что дикари разбираются в тактике?

— Если не ошибаюсь, вы отпрыск одной из старейших юнкерских семей Пруссии. Война — ее занятие на протяжении веков, однако сомневаюсь, что в своей жизни вы видели более десяти битв, а ваш старейший генерал — более тридцати.

Шалако закурил самокрутку.

— Мистер, там, в темноте, сорок или пятьдесят апачей, и каждый побывал впятидесяти-ста битвах. Они воевали с американцами, мексиканцами, другими индейцами. Для апачей война тоже образ жизни, они учатся тактике с детства, слушая разговоры взрослых.

Все, что написано у Вегеция и Жомини ^[79], известно индейцам, и они знают куда больше. Это величайшие в мире специалисты по партизанской войне.

Индейцы представления не имеют обо всей этой военной чепухе: строевой подготовке, воинском этикете, шагистике. Они изучают только необходимые вещи. Они безусловно учатся, но учатся воевать и побеждать, не тратя времени на побочные занятия.

Вы говорите, что строевая подготовка нужна для дисциплины. Чушь. Единственная дисциплина, которая имеет значение, дисциплина ведения реального боя. Как держать связь с соседями справа и слева, как наступать и отступать под обстрелом, как прикрывать и поддерживать огнем товарищей, как отходить при угрозе нападения. Сколько ни маршируй, этому не научишься. Об этих местах — а для войны нет худших мест, чем эти, — апачи знают все.

— Удивлен, — враждебно заметил фон Хальштат, — что ваша армия способна побеждать таких суперменов. Этих ваших индейцев.

— Скажу, почему. Только у одного из трех-четырех апачей есть ружье и к нему не более десятка патронов. Если им не удается найти нечестного торговца, им приходится убивать, чтобы добыть себе огнестрельное оружие, поэтому у них всегда нехватка боеприпасов.

Кроме того, армия превосходит их численностью: пятьдесят к одному. И состоит из лучших бойцов, когда-либо живших под солнцем. Военные частично используют индейскую тактику, а генерал Крук, знавший об индейском военном деле больше, чем любой апач, использовал против них индейцев.

Позвольте сказать вам и еще кое-что: тупоголовый болван, который привел в такую страну и в такое время женщин, заслуживает расстрела.

Он демонстративно повернулся спиной к фон Хальштату и пошел к костру. Там он взглянул на кофейник, затем пошел в конюшню, наполнил там овсом переметную суму и отнес ее чалому. Чужая переметная сума пугала, но овес — манил. После легкой заминки чалый принялся за еду.

Фон Хальштат ушел, Харрис остался.

— Полезный разговор, но генерал наверняка обиделся. — Харрис смотрел, как Шалако собирает ружье. — Что случилось с Питом?

Шалако рассказал, затем кивнул в сторону Хальштата.

— У него есть при себе деньги?

— Еще бы! А алмазы? Женщины увешаны алмазами, словно леденцами! А взгляни на их ружья и дробовики! Все отделаны золотом, красным деревом и перламутром. Клянусь, Шалако, каждое стоит целое состояние.

— Тогда ясно, почему здесь Рио Хокетт.

— Откуда ты его знаешь?

— Несколько лет назад рейнджеры выгнали его из Нокса. Он был конокрадом, угонял коров и охотился за скальпами. Если вы, ребята, выберетесь отсюда живыми, уговори фон Хальштата избавиться от него. Он приносит одни неприятности.

Баффало несколько минут молчал, затем спросил:

— Думаешь, у нас никаких шансов, а?

— Против Чато с сорока апачами? А как по-твоему?

Из темноты неожиданно появилась Ирина Карнарвон с полной тарелкой и чашкой кофе.

— Вы, наверное, умираете с голоду, мистер Карлин.

Баффало Харрис деликатно отошел, и Шалако с благодарностью принялся за еду. У него закружилась голова от одного запаха пищи, настолько он проголодался. Вяленое мясо кончилось позавчера, а охотиться он не решался, хотя и видел пару оленей.

Ирина стояла рядом, легкий аромат духов разбудил в нем старые воспоминания. Высокая, стройная, но в теле… настоящая женщина.

Он перевел взгляд на покрытые белыми скатертями, уставленные серебром и хрусталем столы и в изумлении потряс головой при виде такого зрелища в Нью-Мексико, в лагере, окруженном апачами!

От столов доносился тихий разговор. Текла вежливая беседа хорошо воспитанных людей, праздная болтовня, до удивления неуместная здесь.

— Что вы делаете в этой компании? — без обиняков спросил он. — Вы же настоящая!

Ирина повернулась к нему.

— Они тоже настоящие. Просто другой стиль жизни.

— Но нереальный здесь и непрактичный. Здесь, в такой ситуации это же пир во время чумы!

— Вы спросили, что я здесь делаю. Эти люди мои друзья, мистер Карлин… и я, возможно, выйду замуж за Фредерика.

Ее раздосадовала собственная заминка перед последними словами, словно она стыдилась признаться, что… нет, разумеется, нет.

На Востоке и в Европе, почти всюду Фредерик фон Хальштат считался завидной партией. Древнего рода, удостоенный многих почестей в прусской армии, он обладал титулом, богатством, положением в обществе.

Шалако отставил тарелку.

— Должно быть, там, откуда вы приехали, мало мужчин.

— Большинство считает, что мне повезло.

Он взглянул на Ирину.

— Вы искренняя, дружелюбная и, думаю, чувствительная, — сказал Шалако. — Он — холодный, расчетливый и безжалостный. Более того, он дурак, в противном случае он никогда не привез бы сюда вас.

— Вы скоры на выводы, — упрямо сказала она. — Не уверена, что они обоснованы.

— Здесь нет времени присматриваться к людям. Приходится делать выводы быстро, мы судим о человеке по его внешности и делам, не принимая во внимание титулы, отличия и тому подобные безделицы, поскольку поняли, что не они определяют суть человека. Да, мое суждение поспешно, и я могу ошибиться.

— Думаю, вы сильно ошибаетесь.

— Я вам не верю, — сказал он. — Вы слишком умная девушка, чтобы допустить такую ошибку.

Перед ней стоял совершенно чужой, рослый, небритый, потрепанный человек из пустыни. Очень похоже, что он не мылся неделю… где он берет воду, трудно вообразить… и она обсуждает с ним своих друзей. Поразительно!

Его мысли унеслись в темноту, он уже думал о пути на запад. Чалый был не готов к дороге, но если бы удалось добраться до гор Анимас, можно было бы устроить передышку, а затем уходить по низинам.

— Пойдемте со мной, — неожиданно предложил он, — и я спасу вас.

— Бросить друзей? Вы с ума сошли! — Она помолчала. — Я вас едва знаю, мистер Карлин, и, кроме того, как я могу покинуть друзей, если они в такой опасности, как вы говорите.

Шалако почти не слушал, мысленно он был уже в пустыне. Он им ничего не должен, здесь мужчина сам седлает себе коня и дерется сам за себя. Они явились сюда бездумно и глупо, рассчитывая лишь на небольшую драчку с апачами… что ж, они ее получат.

— Вы должны взять одного из моих коней, мистер Карлин. У меня их трое, все очень хорошие, а ваш еле жив.

— Меняетесь?

— Разумеется, нет. Я одолжу его вам. Когда сможете, вернете и заберете своего мустанга. Если же вы правы и мы больше не увидимся, оставите его себе.

— Не стоит, вы ничего мне не обязаны.

Она взглянула на него.

— Я думаю не о вас, мистер Карлин. Я вспомнила ваши слова о любви апачей к лошадиному мясу. Мне невыносима мысль, что они съедят Мохаммета.

Шалако неожиданно усмехнулся.

— Это мне нравится. По крайней мере, честно. Прекрасно, я позабочусь о вашей лошади.

Она резко повернулась и ушла. Шалако смотрел ей вслед с чувством вины в душе. Через несколько минут Харрис привел жеребца.

При одном взгляде на черного, как ночь, жеребца, Шалако понял, что такой конь ему еще не встречался: сильный, с точеными ногами, сочетающий в себе скорость и выносливость. Он протянул руку, жеребец ткнулся в нее мягким бархатным носом.

Он заговорил с конем, поглаживая его шею, знакомясь.

— Ты, наверное, приворожил девушку, Шалако. Мохаммет ее лучший конь, и она обращается с ним, как с ребенком. Чистокровный араб, прямо из пустыни, — сказал Харрис.

Шалако положил на жеребца седло и затянул подпругу. Жеребец с готовностью принял удила, словно радуясь предстоящей дороге.

Баффало Харрис ушел и скоро вернулся со свертком еды. Шалако стоял на месте, теперь, когда путь открыт, ему не хотелось уезжать.

По приказу фон Хальштата фургоны поставили между строениями, образовался довольно большой круг. Он был слишком велик, но все-таки его можно было защищать: людей имелось в достатке, и все были хорошо вооружены.

Шалако перекинул через седло скатанные одеяла, и тут кто-то за его спиной произнес:

— Чего это ты собрался делать с лошадью?

Шалако медленно обернулся. Перед ним стоял высокий, узкоплечий человек с редкой бороденкой. Боски Фултон явно искал ссоры, Шалако это понял сразу и не собирался отступать. Шалако слишком хорошо знал, что малейшую неуверенность тот примет за проявление страха.

— Не твое собачье дело, — холодно сказал он, наступая на Фултона.

Немногие ганфайтеры готовы стреляться в упор. Большинство их кичатся своими способностями быстро выхватывать револьвер, но на близком расстоянии слишком много вероятности, что убиты будут оба… а умирать никому не хочется.

Фултон сделал шаг назад, восстанавливая дистанцию, но Шалако продолжал наступать.

— Не твое дело, — холодно повторил Шалако.

Фултон уставился на Шалако в надежде его смутить, но в ответном взгляде он прочел только презрение и кое-что еще, что понравилось ему еще меньше.

Прежде чем Фултон произнес что-то еще, вмешался Харрис.

— Боски, ему одолжила жеребца леди Карнарвон. Все в порядке…

— Одолжила? — У Боски глаза полезли на лоб. — Она никому не дает даже прикоснуться к нему.

Подошел Фредерик фон Хальштат; не обращая внимания на Фултона, он взглянул на коня, затем на Шалако.

— Леди Карнарвон одолжила вам жеребца? — с сомнением спросил он. — Не могу поверить.

Появились Лора Дэвис и Ирина.

— Да, Фредерик, я одолжила ему Мохаммета. Если апачи нападут, с мистером Карлином он будет в большей безопасности, чем с нами.

— Нападут? Значит, ты веришь этим сказкам?

— Ты забыл, Фредерик, мы приехали вместе. Выстрелы были вполне реальны.

— Если успеете уйти отсюда, направляйтесь к Форт-Каммингсу, — посоветовал Шалако. — В нем командует подполковник Форсайт. — Он явно оттягивал отъезд. — Снесите еду и патроны в конюшню. К рассвету апачи окружат лагерь, хотя вы никого не увидите. Судя по дымам, индейцы ушли из резервации и присоединились к Чато, а это значит — армия оповещена и Форсайт выйдет в поход. Если подожжете фургоны, вполне возможно, что армия заметит дым и быстрее вас обнаружит.

— Сомневаюсь, что до этого дойдет, — отозвался фон Хальштат. — Нас много и мы хорошо вооружены, а у некоторых есть военный опыт.

— Не важно, какой у вас опыт, на этой войне вы новобранец. — Шалако подобрал поводья. — Спасибо, мэм, и всего хорошего. Вы настоящая женщина.

Он направил араба в темноту за конюшней и остановился, отсеивая звуки лагеря и слушая только пустыню. Жеребец рвался в путь.

Арабу нравилось ощущение ночи и пустыни, наверняка забытые, атавистические воспоминания будоражили жеребцу кровь.

Навострив уши, изящный, словно танцор, черный араб шел по сухому руслу в тени обрыва. Копыта беззвучно ступали по мягкому песку. Несколько минут они осторожно двигались на запад, но вскоре Шалако почувствовал, что жеребцу что-то не нравится на севере. Шалако позволил коню взять немного южнее, полагая, что тот учуял апачей.

В восьми-девяти милях к западу лежали горы Анимас. Шалако знал их лучше, чем Хетчет, и знал убежище, где, если повезет, можно спрятаться. Но чем дальше он ехал, тем больше им овладевала тревога.

Ветер дул в лицо… запахло пылью.

Шепотом успокаивая араба, он быстро завел его в самую глубокую тень.

Затем услышал шум… тихое шуршание песка под копытами.

С северо-запада двигался отряд всадников, скоро он где-то неподалеку спустится в русло.

Шалако достал кольт и положил ствол на луку седла. Ночь выдалась тихой и прохладной, шорох копыт приближался, словно волна накатывала на песчаный берег. Во рту у него пересохло. Он держал большой палец на спусковом крючке, готовый выстрелить в любой миг.

Глава 2

После ухода Шалако Ирина долго прислушивалась к пустыне, не обращая внимания на шумы лагеря и разговоры, но не услышала ничего. Ни выстрела, ни крика.

Незнакомец заехал за конюшню и остановился, но когда оттуда исчез и скрылся в темной пустыне, она не уловила.

Уехал.

Ирина Карнарвон ощутила непонятное чувство утраты… нелепая мысль, ведь в любом случае это человек не ее круга. Но чувство утраты не проходило, и она спросила себя: каков же ее круг?

Какой мужчина ей нужен? Какая жизнь? Странный вопрос: она считала, что все уже предопределено. Она выйдет за Фредерика, и нелепо думать, что несколько миль верховой прогулки со странным, немытым, небритым бродягой из пустыни способны что-то изменить.

Ничего и не изменилось. Только в ее душе появилась какая-то раздвоенность. Что побудило ее отдать Мохаммета? Она никогда не разрешала Фредерику садиться на него и, вообще, в их поместье, кроме грума, отца и ее самой, никто на нем не ездил.

Каков же ее круг? Какой мужчина ей нужен?

Конечно же, не Шалако. Она совершенно его не знает, он всего лишь бродяга, охотник, крупный, грубый… впрочем, последнее, пожалуй, несправедливо. Почему она решила, что он грубый? Наоборот, он проявил удивительную нежность… не в словах, а в том, как обращался со своим конем и, если исключить резкую манеру вести разговор, как отнесся к ней самой.

И он заставил ее задуматься о своей жизни, о Фредерике. Уже давно Ирина не размышляла над этим так серьезно.

Бродяга появился из пустыни и вернулся туда же.

Кто он? Что он?

И, главное, кто она? Почти не зная матери, она в основном жила в мире мужчин. Отца не удовлетворяла охота в Уэльсе или Шотландии. Еще мальчиком он ходил на диких медведей во Франции, затем отправился в Африку. Ирина сопровождала его в Индии и Африке.

Отец владел древним титулом и богатством, но в душе оставался охотником. Никогда он не чувствовал себя так дома, как вдали от него, в чаще лесов, в африканском вельде, в пустыне, в горах.

Стол устроили на очищенной от пыли кладке глинобитных кирпичей. Белая скатерть, хрусталь и серебряные приборы посреди пустыни выглядели вызывающе неуместными.

Чарлз и Эдна Даггет уже сидели за столом напротив Жюли Паж и Лоры Дэвис.

— Жюли, впервые в жизни встречаю такую женщину, как Ирина, — с лукавой улыбкой заметила Лора. — Уезжает в необитаемую пустыню и возвращается с мужчиной!

— И с каким! Где он, Ирина? Неужели ты его отпустила?

— Да, он ускакал. — Ирина с изумлением огляделась. Приятные люди за столом и те, что скоро присоединятся к ним, вот он, ее мир… Что ему здесь делать?

Внезапно с некоторым стыдом она осознала, каким несуразным все это выглядит в глазах Шалако.

Словно стайка ребятишек, они прибежали сюда поиграть, в страну, где все в высшей степени сурово. В пустыне было нечто определенное… сильное, жесткое, окончательное. В ней мало тени и много таких мест, откуда нет возврата. И граница между жизнью и смертью почти незаметна.

Пит Уэллс… утром она разговаривала с ним: тихий, бесцветный человек, но тем не менее человек — полный жизни, наслаждавшийся ее маленькими радостями. И вот прошло несколько часов и он умер, убит людьми, которых даже не видел.

Подошел граф Анри и тоже сел за стол: это был высокий, хорошо сложенный человек с седыми висками. Он воевал в составе французской армии, служил на Дальнем Востоке и написал книгу о Китае — научный труд, которого она не читала.

— Жаль, что он уехал, — сказал граф. — Он мне понравился, если случится беда, такого человека неплохо иметь рядом.

Фон Хальштат услышал его слова.

— Никакой беды не предвидится, Анри. Я только что говорил с Хокеттом, и он заверил меня, что все апачи сейчас находятся южнее границы или в резервациях.

— Фред, может быть, все-таки утром сняться? — Анри разглядывал кушанья на столе. — Мне не нравится обстановка.

Фон Хальштат взглянул на него.

— Не говори мне, что готов бежать. По словам Хокетта, апачи редко передвигаются группами больше двадцати — тридцати человек, а такой отряд не осмелится напасть на лагерь. Нас слишком много. — И после паузы добавил: — Нет, Анри, я пришел сюда добыть большие рога и добуду. А если произойдет небольшая стычка, тем лучше.

Анри бросил на фон Хальштата холодный, оценивающий взгляд.

— Будь здесь одни мужчины, я согласился бы с тобой, — сказал он. — Но сомневаюсь, что мы имеет право подвергать риску женщин.

— Никакого риска нет! — Фон Хальштат поднял на него глаза. — Забудь, Анри. Этот человек напугал Ирину разговорами об индейцах. Не знаю, чего он добивался, а может, и знаю. Во всяком случае, он ускакал на нашей лучшей лошади.

— Я сразу поверила ему и продолжаю верить, — тихо сказала Ирина.

Фон Хальштат улыбнулся.

— Боюсь, он произвел на тебя слишком большое впечатление. Помнишь, ты говорила, что любила романы Фенимора Купера? Боюсь, ты увидела в нем нового Кожаного Чулка.

Ирина улыбнулась.

— Что ж, думаю, нам не помешал бы такой человек.

Разговор перешел на другую тему. Ирина молчала, едва слыша голоса вокруг. Она думала о человеке, что уехал в ночь на ее любимом коне. Увидятся ли они снова?

Фон Хальштат задавал тон беседы. Он был прекрасным собеседником, разве что несколько упрям и не так виртуозно владел словом, как граф Анри. Безмерно гордый, он, несомненно, обладал блестящими способностями. Когда Ирина несколько лет назад впервые встретила его в Лондоне, ей сказали, что, если бы он не поступил на военную службу, то стал бы выдающимся математиком.

Она подняла глаза, почувствовав на себе чей-то взгляд. Напротив, у края освещенного костром круга, сидел Боски Фултон. Он смотрел на нее без улыбки, и в его взгляде был тревоживший ее вызов. Она отвернулась, попытавшись слушать графа Анри, но из ее мыслей не уходил Фултон.

Ей стало сразу как-то не по себе, что-то в нем было нечистое, причем дело было не в физической нечистоплотности, что-то в нем страшило и отвращало ее. Впрочем, кроме Баффало и одного молодого кучера по имени Хардинг, все нанятые Фредериком люди ей не нравились.

Во время подготовки экспедиции те, кого им рекомендовали, отказывались. Это были независимые люди, и их возмущало обращение с ними Фредерика. Тот привык к немецкой раболепности перед начальством и упорно воспринимал своих работников, как слуг или крестьян, а этих людей никто бы не осмелился так назвать. Они могут на вас работать, но всегда остаются сами собой, гордые, независимые и готовые драться за свою независимость.

В результате Фредерик нанял самое отребье». Даже Пит Уэллс возражал против Рио Хакетта, а когда появился Фултон, Уэллс, не говоря ни слова, просто отвернулся. Как и остальные, Уэллс боялся Фултона.

Есть внезапно расхотелось, и Ирина уставилась в тарелку. Впервые за эти дни она подумала об отце и ей захотелось, чтобы он был здесь. Спокойный, уверенный в себе, отец всегда знал, что делать, и безошибочно судил о людях.

Она подняла взгляд.

— Фредерик, почему бы нам не вернуться?

Фон Хальштат держал в руке бокал, медленно крутя его и любуясь отсветами огня.

— Мы приехали на охоту. Ты знала, на сколько мы уезжаем, мы подробно обсуждали все планы. Я не хочу уходить.

— В горах у Силвер-Сити охота лучше, — продолжал Анри. — Там много леса.

— И вы, Анри? Неужели боитесь? Мне казалось, французы — дерзкие, лихие ребята, безрассудно смелые…

Глаза Анри похолодели, однако он улыбнулся.

— Лихие? Да. Но при этом осторожные и большие любители удобств. Убежден, что на севере будет и безопаснее и больше комфорта.

— А я — нет, — сказала Жюли Паж, подняв на Фредерика большие темные глаза. Ирина напряглась, она знала, что та скажет. Жюли не делала тайны из своей симпатии к Фредерику. — После пути, который мы проделали, было бы глупо возвращаться С пустыми руками. Думаю, надо остаться. По крайней мере, подождем, вернется ли пустынный знакомец Ирины.

— Я тоже решительно за то, чтобы остаться, — поддержал Жюли Чарлз Даггет. — Мы только что приехали и пугаться глупо. Если здесь индейцы, я не сомневаюсь, что армия с ними справится.

— Да, — поднимаясь, заметила Ирина, — конечно, армия справилась бы… если бы она знала, где индейцы и где мы. — Она мягко улыбнулась. — Не забывайте, Чарлз, армия понятия не имеет, что мы здесь.

Она пошла к конюшне. Ирина еще не заходила внутрь, но, по мнению Шалако, обороняться они могли только в этом строении.

У двери сидел Хардинг; увидев ее, он быстро встал.

— Здрасьте, мэм. Могу я для вас то-то сделать?

— Покажите мне конюшню, мистер Хардинг. Мистер Карлин говорил, что это просто форт!

— Еще бы! Я осматривал ее, мэм. Тот, кто строил конюшню, знал толк в своем деле. Старая, жутко старая, но крепкая. Бойницы расположены так, что перекрывают все подступы.

Внутри Хардинг поднял фонарь. Длинное помещение, со стойлами для восьми лошадей, кладовая с упряжью и большой сеновал. Пологая лестница вела на второй этаж.

— Наверху помещение еще больше, — сказал Хардинг. — Похоже, одно время там жили. — Они поднялись по лестнице, и он показал ей комнату.

Пол был настелен из крепких досок. Здесь тоже были бойницы, а из большого окна Ирина охватила взглядом весь лагерь, освещенный кострами.

В промежутках между строениями стояли фургоны, но тревоги среди людей незаметно — не говоря уже о тех, кто проводил время за столом.

На небе, окаймленном черными зубчатыми вершинами, высыпали звезды. Ночь принесла приятную прохладу.

— Мистер Хардинг, вы давно на Западе?

— Да, мэм. С одиннадцати лет. До этого я жил в Огайо. Вырос на ферме, мэм, занимался охотой. Вскоре после того, как мы переехали на Запад, мою семью уничтожили кайова — я в то время находился в гостях. С тех пор перевозил грузы и охотился на бизонов. Много плотничал.

— Как по-вашему, нам угрожает опасность?

— Да, мэм. Где апачи, — там всегда опасно. Это относится почти ко всем индейцам, если уж говорить начистоту. Война для них — образ жизни. Главное богатство для них лошади, и тот, кто ворует лошадей, лучше других, большой человек, очень большой.

— Мистер Хардинг, Шалако посоветовал нам подумать об обороне конюшни на случай, если мы не сможем защищать лагерь. Он сказал, что надо сложить здесь продукты и патроны.

— Хорошая мысль.

— Он посоветовал также оставить внутри или возле конюшни человека, которому можно доверять. Я хочу, чтобы это были вы, мистер Хардинг.

— Хорошо, мэм. Прошу прощения, мэм, но насчет доверия я хочу сказать, что у вас здесь очень нехороший народ, Я бы не очень полагался на них, а Фултон, мэм, просто опасный человек, очень опасный.

Она отвернулась от окна и пошла к лестнице. У самых ступенек она задержалась.

— Мистер Хардинг, что вы знаете о Шалако?

Рой Хардинг, худощавый, коренастый молодой парень, невысокий, но мускулистый и крепкий, остановился рядом.

— Я его, мэм, раньше не видел, но много слышал о нем. Баффало знает его давно. Шалако вырос, мэм, где-то в Калифорнии, недолго жил в Техасе. Когда ему исполнилось восемнадцать, он отвалил и прошло восемь лет, прежде чем он объявился снова, уже в Монтане. Кроме того, что он один из лучших стрелков на границе, о нем известно немного. Читает следы он лучше многих индейцев и наездник отменный. Баффало Харрис говорит, что в схватке он просто неуловим. — Хардинг помолчал. — По мне, лучше бы он остался.

Когда Ирина вернулась к столу, фон Хальштат только молча оглянулся на нее. Слуга снова наполнил бокалы.

— Попробуйте, Анри. Это одно из лучших немецких вин.

— Хорошее, очень хорошее вино.

— Серьезно? Не подозревал, что французы в силах признать, что есть хорошие вина, кроме французских.

— Напротив, барон, отличную вещь французы всегда готовы принять независимо от того, откуда она родом. Мы научились жить в согласии со всем лучшим.

— С вином «Бернкастелер доктор» связана одна история. Рассказывают, что жил некий епископ, страдавший загадочной болезнью. Что бы доктора ему не прописывали, он продолжал терять силы. Наконец, — так рассказывает легенда, — друг епископа, старый солдат, наполнил «Бернкастелером» бочонок, несмотря на протесты, вкатил его в комнату епископа и налил ему стакан, затем другой. На следующее утро епископу стало намного лучше, и он заявил: «Меня исцелило вино — это чудесный доктор». Отсюда и название вина.

— Холодает, — сказала Эдна Даггет. — Я, пожалуй, пойду лягу.

Чарлз поднялся и вместе с ней направился к фургону, где они спали.

— Эдна не приспособлена к походной жизни, — сказал фон Хальштат. — Лучше бы Чарлз оставил ее дома.

Ирина взглянула на него и сказала:

— Жену нелегко оставить. Место жены рядом с мужем.

— Только не на войне, — ответил фон Хальштат, — и не на охоте. Хотя мысль неплохая. Уже поздно, а завтра я хочу подстрелить болыперога. — Он встал. — Спокойной ночи, друзья.

После его ухода на мгновение воцарилась молчание.

— А вы, Жюли, собираетесь с нами?

Жюли Паж быстро улыбнулась.

— Разумеется. Я не могу оставить на охоте одну Ирину.

Лора Дэвис, дотоле молчавшая, сказала:

— Знаете, граф, я согласна с вами и с Ириной. Я тоже думаю, что надо возвращаться и как можно быстрее. — Жюли попыталась прервать ее, но Лора продолжала: — Однажды вечером, когда я была дома, отец принимал генерала Крука и они говорили об апачах. Некоторые истории были совершенно чудовищными! — и, помолчав, она добавила: — Они не знали, что я слушаю.

Ханс Крюгер пожал плечами.

— Я верю барону. Он человек очень умный и рассудительный.

— Здесь другое, — сказала Лора. — Я думаю, надо уходить.

— Ты слышала слова барона, — возразила Ирина, — а мы его гости.

Граф Анри медленно набивал трубку.

— Я полагаю, что следует перенести лагерь. На севере гораздо спокойнее и все то же самое.

— Кроме апачей. — Ханс взглянул на Анри. — Мне известно, что барон всерьез мечтает о небольшой стычке с индейцами. Я слышал, с каким презрением он отзывался об американской армии, которая гоняется за индейцами и не может их поймать.

— Ханс, у него есть опыт партизанской войны? — тихо спросил Анри. — У меня есть такой опыт… я сражался в горах и в пустыне против североафриканских арабов К счастью, я был знаком с историей поражения Брэддока, которое ему нанесли индейцы, и был настороже. Верьте мне, здесь все по-другому, и любая европейская тактика не годится для такого рода войны.

— Кстати, о тактике, — заметил Крюгер. — Интересно, какую школу окончил Шалако?

— Школу? — Анри посмотрел на молодого немца. — Насколько я понял, он провел в пустыне всю жизнь.

— Возможно… однако он упомянул Жомини и Вегеция. Я не ожидал услышать эти имена от простого охотника на бизонов или кто он там.

Анри проводил Жюли к ее фургону, Ханс последовал за ними. Легкий порыв ветра разметал огонь. Из темноты появился Баффало и подбавил в костер хвороста, не увеличивая, однако, пламени.

Кострище светилось темно-красным цветом. К звездам тянулся желтый язычок пламени и легкий дымок.

— Он тебе понравился, да? — спросила Лора.

— Понравился? — вскинулась Ирина. Затем улыбнулась, понимая, что отрицать бесполезно и глупо. — Не знаю. Он ни на кого не похож.

— А на твоего отца?

— Нет… не очень. Оба, конечно, любят глухие места. Но не думаю, что это имеет какое-то значение.

— Оба — крупные, уверенные в себе мужчины, у которых все получается. И Шалако красив.

— Я не очень рассматривала его… Разве это важно? На меня произвело впечатление другое: я никогда не чувствовала себя в такой безопасности, как рядом с ним.

Наступило молчание, девушка задумчиво глядела в пустыню. Где он сейчас? Все еще в пути? Может быть, по дороге на запад?

— Ужасно глупо, — внезапно сказала она, — всерьез обсуждать такого рода людей. Неизвестно, кто он на самом деле, и потом, девушки не сбегают с первым встречным всадником из пустыни.

Лора ушла, а Ирина долго всматривалась в звезды над горами. Генерал барон фон Хальштат, несомненно, сильный и храбрый человек, интересный мужчина во всех смыслах, но кое-что ее в нем настораживало. Временами, правда, не так часто, чтобы вынести окончательный суд, он выказывал полное пренебрежение к чувствам окружающих, в том числе и ее.

Барон умел быть безжалостным. Таким же был и Шалако, неожиданно занявший так много места в их мыслях одним своим появлением. Шалако безжалостен, она поняла это тотчас, но его безжалостность направлена на врагов, а не на близких.

Одиночка, живущий и разъезжающий сам по себе, он все же далек от эгоизма. То, что он покинул их и уехал в пустыню, с его точки зрения просто проявление здравого смысла.

Их не приглашали в этот край, начиналось все как своего рода шалость, кровь горячило предвкушение охоты на бизонов, но внезапно приключение обернулось опасным недомыслием.

Когда она приняла приглашение барона на охоту в прериях и горах, путешествие представлялось поразительно волнующим. Многие европейцы приезжали на Запад поохотиться на равнинах. Охотники рассуждали об охоте на бизонов в Америке так же, как об охоте на львов в Африке или на тигров в Индии.

Возможность опасности со стороны враждебных племен прибавляла идее лишь особую прелесть, угроза казалась весьма отдаленной. Одно дело говорить о враждебных индейцах в фешенебельных ресторанах Нью-Йорка и Саратоги, совсем другое — встретиться с ними лицом к лицу посреди пустыни.

То, что вызывало приятное волнение в разговоре у Дельмонико в Нью-Йорке, здесь наводило ужас, и хладнокровие фон Хальштата не успокаивало.

Факт оставался фактом: Пит Уэллс мертв и частично по ее вине.

Частично это их общая вина, заключающаяся в том, что они пришли сюда. Сколько еще людей умрет прежде, чем их путешествие закончится? Если утром нападения не будет, они должны уйти. Внезапно она приняла решение. Безотносительно к другим, она отправится, как советовал Шалако, в Форт-Каммингс, а затем — домой.

Раздался хруст гальки за спиной, пахнуло нестираной одеждой.

— Кого-то ждете, мадам? — Это был Боски Фултон. — Если да, то вы дождались.

Она обернулась и смерила его холодным взглядом/

— Я никого не жду. Посторонитесь-ка!

Фултон не шелохнулся.

— Вам понадобится друг, поэтому не смотрите так свысока, мэм. Смените гнев на милость, иначе окажетесь в руках апача, а это гораздо хуже… Гораздо. — Он хихикнул.

— Вы наконец отойдете?

Фултон помедлил, нагло улыбнулся и отступил в сторону. Когда она направилась к фургону, он сказал:

— Если не хотите, чтобы вашего генерала убили, передайте ему мои слова.

Когда она дошла до фургона, ее трясло от негодования, колени дрожали. Она вспомнила ходившие по лагерю толки о том, что Боски Фултон убил на дуэлях несколько человек.

Внезапно опасность стала грозить отовсюду, ночь наполнилась скрытой угрозой.

Она хотела залезть в фургон и остановилась, Не безопаснее ли на верхнем этаже конюшни? Если она, Лора, и другие?..

Шуршание песка приближалось, Шалако сел поудобнее и поднял кольт.

Из ночи, словно привидения, показались всадники. Они двигались вереницей; выезжая на край обрыва, всадник на мгновение отчетливо вырисовывался на фоне неба, затем он, спускался в ущелье и исчезал, словно мишень в тире. Всадников было шестеро.

Промелькнувшие тени, шорох копыт по песку, перестук камней на дне русла, и все стихло.

Шалако тронул арабского скакуна, сдерживая его ход, чтобы апачи не учуяли пыль, как учуял он. Могли объявиться и Другие.

Он направлялся в каньон, тянувшийся на юг к пику Гиллеспи, там Шалако рассчитывал спрятаться. В каньоне он знал место, где весной время от времени собиралась вода.

Жеребец прошел шагом примерно три мили, затем Шалако чуть пришпорил его, и тот перешел на рысь.

Араб бежал без устали, пока перед ними не возникла стена гор. Шалако нашел вход в каньон по неожиданно выбившейся волне прохладного воздуха и повернул араба.

Дважды он проезжал его, пока не заметил маленькую щель, закрытую утесами и заросшую кустарником. Там был примерно акр редкой травы — ее жизнь поддерживала вода из источника. Путник расседлал коня и пустил его пастись, затем расстелил одеяла и со вздохом облегчения растянулся на них, расслабив утомленные мышцы и закрыв глаза, уставшие от напряженного вглядывания вдаль под сверкающим солнцем. Он еще раз открыл глаза, чтобы взглянуть на шпили гор, и, засыпая, слышал, как его конь мирно щиплет и жует траву.

Подполковник Джордж А. Форсайт, комендант Форт-Каммингса, бросил письмо на стол, и на мгновение его охватила бессильная ярость. Он сжал губы и некоторое время сидел молча, сдерживая гнев, прежде чем взглянуть на лейтенанта Макдональда.

Подполковник швырнул письмо через стол.

— Полюбуйтесь! Надо же быть такими дураками!

Макдональд взял бумагу и прочел ее дважды, прежде чем УЯСНИЛ, в чем дело.

«Форт-Кончо, Техас

3 апреля

Коменданту,

Форт-Каммингс,

территория Нью-Мексико

Сэр, по нашим сведениям, в районе вашего расположения находятся барон (генерал) Фредерик фон Хальштат и его спутники, последний раз их видели в окрестностях озера Потерянной Лошади, они охотились на бизонов. Восемь фургонов, более двадцати человек, в том числе четыре белых женщины. Среди последних — леди Ирина Карнарвон и дочь сенатора Соединенных Штатов И. Ф. Дэвиса. Отыщите их и выведите из опасной зоны.

Командующий

генерал Джон А. Рассел».

Лейтенант Макдональд был потрясен.

— Боже! Четыре женщины! В такое время!

Подполковник Форсайт постучал карандашом по краю стола и стал изучать карту. Если фон Хальштата видели вблизи озера Потерянной Лошади до третьего числа, то, вероятно, они уже добрались до озера. Но что им там делать?

Из крупного зверя там встречаются только антилопы, но в той стороне, откуда они идут, антилоп больше. В горах водились большерогие бараны, но их тоже легче встретить севернее. Пустынные горы юга, суровые и беспощадные к пришельцам, мало что имели и сулили еще меньше.

Ветеран войн с индейскими племенами, тяжело раненный в битве на острове Бичер, когда был убит Орлиный Нос, Форсайт с уважением относился к воинскому искусству индейцев и знал, что на свете мало воинов коварнее Чато.

Широкогрудый плосконосый апач на коротких ногах обладал боевым духом, которого хватило бы на десяток таких мужчин, как он. Почти час назад пришло известие, что Чато перешел границу и движется на север.

Более того, из резервации вырвались Начита и Локо с ватагой жаждущих драки молодцов, и оба отряда, несомненно, встретятся на юге. И как раз в центре наиболее вероятного района их встречи оказалась компания случайных туристов, не знакомых ни с пустыней, ни с апачами. Если с ними что-то случится, ему придется потом два года оправдываться перед военным министерством.

Силы Форсайта были слишком Малы, а район предполагаемого поиска слишком велик. Гораздо более многочисленным войскам не удавалось отыскать молниеносно передвигающиеся шайки апачей. Чато наверняка пойдет на северо-восток, одновременно стараясь увеличить свой отряд за счет недовольных элементов Сан-Карлоса.

Не первый месяц лазутчики Форсайта в резервации предупреждали его о назревающих беспорядках,

— Лейтенант, — сказал наконец Форсайт, — возьмите своих разведчиков и следуйте на запад к пику Стайна, там повернете немного назад, на юго-восток, и выдвинетесь к горам Хетчет. Если наткнетесь на след фургонов, идите по нему на помощь. Ясно?

— Да, сэр. Я слышал, сэр, что у фон Хальштата тяжелый характер.

— Вы солдат, Макдональд. Приведите его.

— Так точно, сэр.

— Лейтенант Холл вышлет своего разведчика, поэтому смотрите в оба. Я отправляюсь за ним с шестью взводами Четвертого кавалерийского полка.

Когда Макдональд ушел, Форсайт сел в кресло и погрузился в раздумье. Это был красивый мужчина с волевым подбородком, шрамы на его теле говорили о боевых способностях индейцев. Индейцы всегда знают о передвижениях в районе… нет ни малейшего шанса, что Чато прозевает группу фон Хальштата.

Холл зайдет с юга и запада, Макдональд — с юга и востока, если фон Хальштат там, они наверняка наткнутся на его след. В то же время они могут взять Чато в клещи. А он с Четвертым кавалерийским полком спустится с севера.

Изучая карту, Форсайт поморщился: чего стоят все его планы? Проблема в том, что почти ничего никогда не происходит по плану: к примеру, Чато и его банда рассыплется по пустыне и апачи придут на место встречи мелкими группами. Он знает такие случаи, индейцы оставляли такую путаницу следов, что их невозможно было распутать никакими силами.

У фон Хальштата есть лошади, и, когда апачи наткнутся на него, кони им понадобятся.

Так мало людей и так много пространства. Форсайт подошел к окну и выглянул наружу. Где-то в этой коричневой пустоте застыли пыльные коричневые фигуры с неподвижными лицами и узкими глазами, точно также вглядывающиеся в пустыню.

Дело сделано, осталось только ждать результатов. Его задача — найти фон Хальштата раньше апачей и, если возможно, пленить или разгромить индейцев.

Он в сердцах выругался. Кучка легкомысленных охотников открыто и беспечно забрела туда, где с опаской проходят Целые роты солдат.

Ирина не могла заснуть на своем тюфяке на верху конюшни. Она использовала все доводы, чтобы убедить спутников в Необходимости перебраться из удобных постелей в фургонах в конюшню, но даже сейчас она не была удовлетворена.

Только Лору Дэвис не пришлось долго уговаривать, у Лоры уже было собственное мнение на этот счет. Эдна Даггет жаловалась на неудобства. Жюли Паж посмеивалась, впрочем, не без доли ехидства.

Жюли давно положила глаз на барона фон Хальштата, о чем, похоже, не ведал только он сам, и у нее вызывала досаду та легкость, с которой Ирина увела ее пассию.

Лежа в темноте и глядя в потолок, Ирина мысленно оценивала людей, с которыми ей придется, если суждено, встретить опасность.

За исключением графа Анри, все они никогда не знали трудностей и совсем не были подготовлены справляться с ними.

Фредерик — образцовый офицер образцовой армии, он привык отдавать приказы, которые выполнялись беспрекословно, сама организация армии не оставляла офицерам свободы инициативы.

Он брал верх над дезорганизованным, отступающим врагом, состарившимися на своих постах генералами, что мыслили категориями давно минувших войн. Фредерик выслушивал приказы и отдавал приказы, в привычной для него армии не было места импровизации.

Граф Анри по возрасту немного старше Фредерика, хотя в каких-то отношениях моложе. Он воевал против Фредерика во франко-прусской войне, но, что важнее, сражался в африканской пустыне против врага, очень похожего на их нынешнего противника. Слов на ветер он не бросает.

Она не сомневалась в храбрости Фредерика, но все более и более убеждалась, что он не только большой эгоист, но еще и начисто лишен воображения.

Чарлз Даггет никогда не воевал. Ловкий дипломат, милый и приятный компаньон. Он впервые оказался в местах, более диких и далеких, чем окраины Парижа и Лондона. Кроме того, он не привык к походной жизни.

Эдна Даггет — хрупкая красавица, с некоторой склонностью к истерии… в обычных обстоятельствах — приятная и грациозная женщина.

Лора Дэвис — единственная среди них американка. Очаровательная девушка, ей чуть-чуть недостает блеска, чтобы стать настоящей красавицей, прекрасная наездница. Она ездила в Европу, жила в Вашингтоне и Нью-Йорке, охотилась в Вирджинии и Кентукки.

Ханс Крюгер в конце франко-прусской войны недолго служил помощником Фредерика. Серьезный, способный молодой человек из бедной, но почтенной семьи. Так же, как Фредерик и Анри, он без промаха стрелял из винтовки.

Эдна ненавидела оружие. Чарлз до этого путешествия никогда не брал его в руки и оказался никудышным стрелком. Жюли замечательно держалась в седле, но стрелять не любила… Сама Ирина с детства охотилась вместе с отцом, в четырнадцать убила первого медведя — отец стоял рядом, а в семнадцать — первого льва.

Ирина задремала, но спустя час очнулась и, широко открыв глаза, посмотрела на потолок. Какое-то мгновение она не могла вспомнить, где находится. На стене комнаты через настежь открытую дверь отражался слабый свет затухающего костра.

Кругом было темно, снаружи не доносилось ни звука. Осторожно и бесшумно, чтобы не побеспокоить остальных, она поднялась и на цыпочках пошла к двери.

От костра остались одни красные угли. Редкие язычки пламени плясали свой странный танец. У костра возле черного бревна сидел часовой. Он уронил подбородок на грудь и, очевидно, спал.

Фургоны и строения замыкали пространство примерно в тридцать ярдов длиной и двадцать шириной. Парусиновый верх фургонов отражал свет костра, отбрасывая от колес диковинные пляшущие тени. Под фургонами спали несколько человек.

Ничего не нарушало спокойствия, и на мгновение она замерла, наслаждаясь тишиной ночи и красными тлеющими углями. Внезапно краем глаза она уловила у костра движение. Часовой клюнул носом, а черное бревно возле него исчезло!

Она кинулась за ружьем, но только успела его нащупать, как индеец поднялся, сверкнул нож, и часовой повалился ничком в кострище.

Она выстрелила неудачно… слишком торопилась. Индеец обернулся, опешил от неожиданности и взглянул на нее. Она увидела широкое, будто вытесанное из камня лицо и темные провалы глазниц, а затем эхом прогремел второй выстрел. Индеец сделал два неуверенных шага и упал лицом вниз.

Внезапно раздались пронзительные крики и топот бегущих лошадей и мулов… наконец, шум затих, на каменистой земле остались только мертвый часовой и обнаженное пропыленное коричневое тело индейца.

Отовсюду сбегались люди, но тут же все бросились искать Прикрытие, поскольку начался обстрел. Она никогда не видела, чтобы люди так быстро попрятались.

Эдна Даггет села, придерживая на груди одеяло, и спросила:

— Что происходит?

— Нападение, — Ирина удивилась своему спокойствию. — Убит человек.

Ирина быстро одевалась, рядом с ней одевалась Лора. Испуганная Эдна Даггет смотрела на них во все глаза. Ирина взяла ружье и пошла к лестнице.

— Куда ты? Почему все одеваются? Еще даже не рассвело.

— Всем надо одеться и быть наготове, чтобы помочь. Убит человек.

— Убит! — Пронзительный крик Эдны Даггет поглотил всхлип ужаса, и она тоже начала торопливо одеваться.

На мгновение стрельба утихла. Тишина теперь пугала, а не успокаивала. На небе сияли звезды, ночь окутывала бархатной мягкостью. Нелепо, что умер человек… двое людей.

Ирина подошла к часовому и оттащила его за рукав от костра, куртка на нем уже тлела.

Баффало тихо окликнул ее.

— Мэм! Со света, живо!

Она быстроотскочила от костра. На том месте, где она только что стояла, пуля выбила искры.

Ирина опустилась на колени у заднего колеса фургона рядом с Баффало. Вид его крепкой фигуры как-то успокаивал. Он был небрит и, вероятно, не мылся, но излучал уверенность, что вызывало у нее доверие. Для дополнительной защиты Баффало поставил перед собой старый глинобитный кирпич и пару камней.

— Еще немного, и удалось бы спасти часового. Я заметил индейца только перед тем, как он встал. Догадываюсь, что это вы стреляли. Вы его поставили прямо передо мной. Хорошо придумано, мэм.

Невероятно довольная комплиментом, Ирина пригнулась еще ниже, глядя в темноту. Кроме креозотовых кустов, ни чего не было видно. Только сейчас она задумалась о том, что же произошло и что это значит для них. Апачи распугали их тягловых лошадей, и теперь им придется бросить все вещи Верховые лошади находились внутри — люди последовали-таки совету Шалако.

— Снаружи были часовые.

— Двое. Присмотритесь, видите, вон лежит один. Счастливчик — он мертв.

В памяти всплыли туманные истории — она слушала их вполуха — про то, что индейцы делают с пленными.

Замок в Уэльсе, где они жили, Лондон, Нью-Йорк… казалось, все это было в другом мире.

— Какие у нас шансы?

Другим женщинам Баффало Харрис солгал бы, но эту девушку он уважал за хладнокровие и ум и считал ее достойной доверия. К тому же она ловко обращалась с ружьем и одолжила Шалако коня.

— Меньше, чем пятьдесят на пятьдесят. Мэм, не хочу врать, придержите пулю для себя, слышите?

Ирина не задумывалась о смерти, о том, что это может случиться с ней… умирали старики, люди погибали от несчастных случаев, она слышала об этом, читала в газетах, но ее это редко трогало. Люди с поразительной легкостью воспринимают чужие беды.

Она понимала, что когда-нибудь умрет. Мы приходим на свет с этим знанием или приобретаем его вскоре после рождения, но смерть всегда кажется нам делом далекого будущего. Сознание, что у нее, леди Карнарвон, нет никакой защиты… что она может умереть кровавой и мучительной смертью в этих песчаных холмах наполняло ее ужасом и отвращением.

— Он был прав, когда уехал от нас, — сказала она.

— Очень независимый человек. Но лучше бы он остался.

Баффало тоже задумался. Как его угораздило попасть в такую западню? Сколько он уже знаком с индейцами? Когда ему было шесть лет, спрятавшись с сестрой в кукурузном поле, он слушал ужасные предсмертные крики отца и матери. Он воевал с сиу, кайова, команчами и должен был смекнуть, что к чему, прежде чем связываться с новичками.

Иногда совершаешь непонятные поступки. Он болтался без Дела и даже не спустил еще все деньги, как вдруг подвернулось это предложение, другие согласились, ну и он за компанию. Казалось, впереди несколько месяцев легкой и сытной жизни… а теперь он будет счастлив, если унесет свой скальп Целым.

— Вы давно его знаете?

Баффало перебросил табак за другую щеку. Странный бывает вкус у хорошего табака, когда ждешь чего-то опасного.

— Пожалуй. Он занят своими делами и никогда долго не задерживается на одном месте. Я хочу сказать, он приезжает и, если ничто его не заинтересует, смотришь — его и след простыл. Немного занимается золотоискательством, иногда перегоняет скот. Пару раз проходил со стадом коров по канзасскому тракту. В общем так или иначе он все время занят делом.

Когда тьму сменили серые сумерки, из пустыни, словно привидения, нестройной боевой цепью молча выбежали апачи. Баффало — он все это время не спускал глаз с пустыни — достал пулей первого, кто поднялся с земли.

Колено индейца дрогнуло под его пулей, затем выстрелила девушка и всадила пулю в грудь раненому. Индейцев как ветром сдуло… но теперь они залегли ближе.

Баффало повернул лохматую голову к Ирине и улыбнулся.

— На нашем счету двое. Мэм, вы, должно быть, много стреляли.

Подбежал фон Хальштат и пристроился рядом. Его глаза горели от возбуждения.

— Они быстро двигаются. Один упал вон там… — Барон указал стволом винтовки. — Когда он встанет, я его убью.

— Он сменил позицию сразу, как только упал, — возразил Баффало. — Они всегда так делают.

Фон Хальштат с досадой посмотрел на него и отвернулся. Светало… Трудно поверить, что на расстоянии ружейного выстрела укрываются тридцать или сорок человек.

Словно обращаясь только к Ирине, Баффало заговорил об апачах:

— Будете считать их похожими на себя, и вас убьют. Для выстрела в апача есть только мгновение, а в таких случаях они всегда нападают пешими, рассыпавшись в цепь. И они умеют ждать… для индейца время ничего не значит.

— Почему они не атакуют? — нетерпеливо спросил фон Хальштат.

— Скорей всего едят ваших лошадей. Они понимают, что нам некуда деться.

У Ирины пробежали мурашки по коже. Лежа на холодной земле, она внимательно смотрела вперед, но ничего не видела. Услышав за спиной движение, она оглянулась: к колодцу торопливо шел погонщик с ведром. Не успела она повернуть голову, как он качнулся, колени его подогнулись, и под грохот выстрела упал лицом в песок.

Фон Хальштат быстро вскинул ружье, но стрелять было не в кого, просто не в кого!

— Трое убиты, один пропал, — Баффало сплюнул на песок, — а мы убили в лучшем случае двоих.

Шли часы. Ирина покинула свою позицию и осторожно, от укрытия к укрытию, вернулась в конюшню.

Лора развела костер и варила кофе. Мако разбивал на сковородку яйца. У дома, где спали большинство работников, горел второй костер. Грохнул случайный выстрел.

Чарлз Даггет неловко ломал на дрова перегородку между стойлами.

Час был ранний, но солнце уже припекало.

Вдруг утренний воздух разорвал жуткий вопль смертельной агонии. Глаза Ирины расширились от ужаса, Эдна заткнула уши. Вопль раздался снова — хриплый, сдавленный вопль живого существа, испытывающего невероятную боль.

— Во имя Господа, что это?! — воскликнул фон Хальштат.

— Теперь мы знаем, — Баффало перебросил табак за другую щеку и сплюнул, — теперь мы знаем, что со вторым человеком.

Шалако разбудили выстрелы. Лежа на спине, он смотрел на звезды и слушал, потом достал любовно свернутую прошлой ночью самокрутку и сунул ее в рот. Когда он чиркнул спичкой, послышались новые выстрелы. По крайней мере их не взяли во сне. Теперь они поборются.

Во рту был отвратительный вкус, щетина на подбородке зудела.

Он отбросил одеяло и сел, одновременно оглядывая холодным, цепким взглядом скалы вокруг. У него не было оснований считать, что все апачи там, у Хетчетов. Он тоже мог нарваться на них.

Араб тихо заржал и подошел, чтобы его приласкали и погладили.

Прежде всего, Шалако оседлал коня: при необходимости надо иметь возможность быстро ускакать. Затем взял винтовку и подвел коня к воде. Его вмешательство ничего не изменит, и он не видел смысла рисковать своей головой из-за чужих просчетов. У него достаточно своих, чтобы платить еще и за чужие.

Он ничего не имеет против молодых генералов. Молодым Удается сделать больше всего, история и время это неоднократно подтверждают. Наполеон провел итальянскую кампанию в возрасте двадцати пяти лет. В битве при Каннах Ганнибалу было тридцать три, Александру Великому в битве при Арбеле — двадцать пять, а Вулфу в битве при Квебеке — тридцать два. Шалако мог вспомнить еще имен пятьдесят.

Старики медленнее меняют приемы, стремясь выигрывать Новые битвы тем же способом, каким выигрывали старые.

Время от времени раздавались одиночные выстрелы… вероятно, защитники видели индейцев там, где их не было.

Он отломил от куста несколько веток и протянул арабу. Тот с сомнением понюхал странное подношение, округлил губы, помедлил, но, уразумев, что человек почему-то хочет, чтобы он это съел, попробовал угощение, ветки ему понравились, и он принял еще.

— Привыкай, мальчик. Пока ты со мной, овес у тебя будет нечасто.

Шалако покинул ночной лагерь и укрыл коня в скалах повыше, где рос антилопий куст и еще одно съедобное растение — «шерстяной жир». Затем уселся у камня, представлявшего наилучшую позицию, и стал обдумывать положение.

Возникшую проблему не решить суетой и пальбой. Если ее вообще можно решить, то исключительно путем тщательного размышления.

Резонно предположить, что у ранчо собралась лишь небольшая часть апачей. По дымовым сигналам он понял, что Чато ждал подкрепления из Сан-Карлоса и что оттуда уже двигаются к нему индейцы.

Более того, из-за трудных условий выживания в пустыне, апачи из Мексики никогда не шли одной группой, а значит, нельзя определить заранее, откуда они появятся.

Подполковник Форсайт выйдет из Форт-Каммингса и попытается окружить индейцев.

Если бы каким-то образом отвлечь нападающих от ранчо, то экспедиция сможет добраться до Форт-Каммингса или по крайней мере занять более выгодную оборонительную позицию в горах. На ранчо индейцы постепенно оттеснят их к постройкам и отрежут от воды.

Представив себя на месте Форсайта, Шалако пытался угадать его действия. Обе долины Анимас и Плайас предоставляли апачам путь для отступления. Значит, отряды непременно пойдут вдоль Хетчетов и Пелончилос.

Как обычно в юго-восточных пустынях, воздух на этих высотах был невероятно чист. Со своего камня Шалако прекрасно различал постройки ранчо и белые крыши фургонов. Он не мог рассмотреть людей, но лагерь видел ясно и четко.

Каково старое правило для определения расстояния? Стволы больших деревьев различимы за милю; за две с лишним мили — скажем, за две с половиной — можно разглядеть окна и дымовые трубы; ветряные мельницы — за шесть миль и за девять миль — церковные купола.

Это средние цифры для обычной атмосферы, в чистом воздухе пустыни их надо увеличить. Здесь влажность меньше и, следовательно, видимость намного лучше.

Сидя на камне под утренним солнцем, Шалако наблюдал за ранчо, прикидывая возможные варианты развития событий. Был шанс, что дымовой сигнал сработает, и он решил попробовать.

Над неподвижной пустыней колыхалось марево зноя. Лежа на животе в углу жилого дома ранчо, Фредерик фон Хальштат, барон и генерал, ощущал во рту горький вкус поражения.

Со лба стекал пот и попадал в глаза. Время от времени он вытирал ладони о штаны и слизывал капли пота с верхней губы. Перед ним было марево зноя, он щурился в призрачную картину пустыни, ощущая под ложечкой холодный страх.

Слева, в сорока ярдах от лагеря, откинув руку, лежал апачский воин. Насколько мог судить Хальштат, это был единственный убитый им индеец, хотя он истратил по меньшей мере тридцать патронов.

Фон Хальштат с досадой выругался по-немецки. Не такого хода боевых действий он ожидал и не к такому привык. Барон оглянулся на остальных.

Анри держал под прицелом южные подступы к конюшне. Баффало Харрис, с окровавленной повязкой на голове, смотрел на запад. Чарлз Даггет неумело сжимал ружье у северной стены, рядом с ним — Рой Хардинг из Огайо и вонючий, остролицый Боски Фултон. Рио Хокетт засел в доме.

Рано утром один из погонщиков мулов залез в фургон и украл бутылку коньяку. Но вместе с бутылкой он украл свою смерть.

Теперь пустая всего на треть бутылка валялась в песке, ослепительно сверкая на утреннем солнце. Достаточно было нескольких глотков, чтобы погонщик потерял осторожность и побежал к конюшне по открытому пространству. Пуля попала ему в ухо и на выходе разворотила половину черепа.

В самом прохладном месте на первом этаже конюшни лежал Ханс Крюгер. Красивый молодой человек, прекрасно танцевавший на балах в Вене, Берлине и Инсбруке, лежал на тюфяке у стены. Он решил достойно умереть, потому что ничего другого ему не оставалось, а у него была на этот счет своя гордость.

Чистосердечный молодой человек всю жизнь старался хранить честь и достоинство. Он был горд, но не заносчив; он сам поставил себе рамки, в которых ему следует держаться, и жил, следуя своим принципам.

Как и фон Хальштата, его удивляло, что вопреки всем правилам их потери больше, чем у атакующих.

Ханс Крюгер лежал на спине и глядел в потолок. Всякий раз, когда наверху двигались, сквозь щели на него сыпалась пыль. Пауки ловили в серые сети случайные лучи солнца… На его лице выступала испарина, он боролся с болью и думал, как мало знает человек о своем будущем.

Как он гордился тем, что стал помощником генерала фон Хальштата! Как радовались его родители, когда он получил приглашение сопровождать генерала в его охотничьей экспедиции в Америку в роли отчасти помощника, отчасти гостя.

Его спутниками оказались те, кого редко мог встретить молодой человек из бедной семьи на своем пути. Казалось, перед ним открываются уникальные перспективы. Разве он думал, что принимает приглашение на смерть?

Теперь ему только и оставалось встретить смерть достойно, как подобает истинному джентльмену.

Выведенный из борьбы пронзившими его тело пулями, он наблюдал за людьми. Лора Дэвис как-то сразу повзрослела. Она уже была не только дружелюбной, симпатичной девушкой, в ней появилось спокойствие и уверенность в себе. Она делала все быстро и ловко. Молодая, красивая, волнующая Лора Дэвис… А он умирает…

Эдна Даггет — он считал ее хрупкой, но очаровательной — сейчас была хрупкой и изможденной, от ее очарования осталось одно воспоминание. Она беззвучно шевелила губами и вздрагивала при каждом выстреле. Несколько дней назад он восхищался ее острыми шутками и хладнокровием, но в критическую минуту она показала себя пустышкой.

А ее муж, о котором она всегда отзывалась презрительно, проявил удивительную силу духа. Он словно был рад схватке. Совершенно незнакомый с военным делом, он выказал недюжинную наблюдательность, быстро набирался опыта и не полагался на случай. От боли и усталости Ханс Крюгер прикрыл глаза и попытался воскресить в памяти цветущие яблони у себя на родине, в Хофгейме, под Франкфуртом. Он почувствовал, как Лора вытирает пот с его лица, открыл глаза и взглянул на нее, гордый своим умением скрывать боль.

В какие волнение пришла его семья, когда он стал помощником барона! Это могущественный и влиятельный потомок старинного рода, говорили родные и уверяли Ханса, что его будущее обеспечено. Как мало они знали!

А как узнать? Как догадаться, какое именно решение, часто совсем не последнее, приводит к успеху, неудаче или внезапной смерти? Как догадаться, с какого момента ты обречен, в какой момент зубцы шестеренок совпадут и каждая будет поворачивать колесо все ближе и ближе к концу? Как догадаться, что, когда ты смеешься за стаканом вина, гордо шагаешь, тихо беседуешь с девушкой на террасе… ты приближаешься к концу? А поверни ты в другую сторону, встреть другую девушку, выпей вина в другом кафе, ты прожил бы еще лет десять… или даже тридцать?

Наверху конюшни место Ирины у окна занял Боски Фултон.

Девушка оглядывала пустыню, как вдруг услышала за спиной движение и почуяла сильный запах заношенной одежды. Она повернулась — на нее нагло уставился Боски Фултон, из воротника рубашки, обведенного черной каймой, торчала грязная шея.

Он схватил ее за руку и притянул к себе, затем отпустил, изумленную и разгневанную.

— Эй, не надо на меня так смотреть! Ты еще рада будешь убеждать отсюда с любым, кто сможет о тебе позаботиться.

— Я сама о себе могу позаботиться.

— Неужели? — Он показал на лестницу. — Иди и готовь жратву. И подумай вот над чем: или ты сменишь гнев на милость или останешься здесь добычей апачей. Я могу тебя спасти, а этот твой Фриц-Барон и себя не сможет защитить.

Ирина спускалась по лестнице, дрожа от гнева. Впервые она испугалась так сильно.

Один за другим появлялись люди, пробиравшиеся в конюшню под прикрытием фургонов и построек.

Разговоров почти не слышалось. Все ели быстро, серьезно и возвращались тем же путем назад. Только Чарлз Даггет был возбужден.

— Кажется, я попал в одного, — сказал он. — Напугал, во всяком случае.

Ирина почти не слышала его. Надо ли рассказать кому-то о Фултоне? Верит ли он сам в свои слова? Или просто запугивает?

Он верил. Внезапно она поняла — он верил. Боски Фултон считал, что им не выстоять.

После того, что сказал Шалако, она понимала серьезность их положения. Но по-настоящему ее испугало другое: настроение Фултона, его петушиная самоуверенность, презрение к участи окружающих. И тут она осознала, что никто ее не защитит. Фон Хальштат — человек несомненной храбрости, как и граф Анри, но она слышала в лагере достаточно разговоров, чтобы понять: что-то готовится. Даже самые сильные мужчины обходили стороной Боски Фултона.

Появился Баффало Харрис. Фон Хальштат и граф Анри еще не ушли на свои посты.

— Над горами Анимас — дым, — сказал Баффало. — Знать бы его значение. Вот Шалако… — Баффало резко оборвал фразу: он сам поразился своей догадке. — Нет, не может быть!

— Что?

— Он должен был уже перевалить на другую сторону пика Стайна, и вот я просто подумал, Шалако знает значение дыма… если он посылает сигнал… нет, чепуха. Но ведь только он владеет языком дымов так же хорошо, как индейцы.

— Вы хотите сказать: он подал сигнал, который уведет индейцев? Но они вернутся.

По лестнице спустился Боски Фултон.

— Как насчет кофе?

Он нагло посмотрел на Ирину, затем с вызовом оглядел фон Хальштата.

— Вы покинули свой пост, — ответил ему холодно барон*. — Вернитесь и дождитесь смены.

— Хочешь, чтобы кто-то сидел наверху — иди сам, — ответил Фултон.

Никогда Ирина не видела такого выражения, какое появилось на лице барона. Вполне возможно, что он впервые столкнулся с неповиновением. Однако в следующее мгновение его лицо исказила гримаса холодной ярости, и он потянулся за винтовкой, стоявшей у двери.

Боски Фултон выхватил револьвер. В наступившей тишине громко щелкнул взведенный курок.

— Если повернешься, убью.

Фон Хальштат замер. До сих пор за ним всегда стояло могущество прусской армии. Сейчас он был один. Ему еще никогда не угрожали, и он задыхался от ярости. В то же время он не мог не понимать, что он на волосок от смерти. Человек за спиной убьет, не раздумывая.

Барон стоял перед выбором. Успеет он поднять ружье, повернуться, взвести курок и выстрелить до того, как в него пустит пулю человек за спиной?

— Опусти револьвер, Фултон, — прозвучал повелительный голос. — Спрячь револьвер и возвращайся на свой пост.

Больше всех удивился фон Хальштат: на локте поднялся Ханс Крюгер — в руках он держал двуствольный дробовик, направленный на Фултона.

Расстояние составляло не более двадцати ярдов, дробовик — короткоствольное быстродействующее ружье. Крюгер побледнел, на лице его выступил пот, но, без сомнения, он не шутил.

— Фултон, здесь достаточно картечи, чтобы разорвать тебя надвое, — сказал Крюгер, а мне терять нечего.

Казалось, глаза Боски потемнели. Или был виноват свет в помещении? Следившая за ним Ирина заметила, как его желтые глаза вспыхнули ненавистью, однако он демонстративно снял палец со спускового крючка, повернулся и зашагал к лестнице. Здесь он остановился и бросил через плечо взгляд, но двустволка неотступно следовала за ним.

Когда Фултон поднялся наверх, Крюгер опустился на тюфяк. Он хрипло дышал, брови блестели от пота.

Фон Хальштат остался стоять у двери, глядя на пустыню. Солнце клонилось к закату. Скоро ночь. Он смотрел, ничего не видя перед собой. Страх сковал его по рукам и ногам. Он, Фредерик фон Хальштат, испугался.

Барон знал, что немытый наемник убил бы его. Здесь ничего не значили его команды, в глазах этих людей у него не было ни авторитета должности, ни авторитета личности.

Он ненавидел их, ненавидел их дикую, безответственную свободу и независимость, сидевшую во всех этих людях. Он привык к покорности, признанию его власти, его положения. Независимость была в Шалако, Харрисе, Фултоне… во всех.

Прямая, фамильярная манера разговора Баффало Харриса всегда его коробила, но потребовался револьвер в руке Боски Фултона, чтобы фон Фальштат понял, как мало он здесь значит… Фредерик фон Хальштат, барон и генерал, может умереть так же, как простой крестьянин.

Медленно обернувшись, он взглянул на своего раненого помощника.

— Спасибо, Ханс, — сказал он.

Барон взял ружье, вышел наружу, занял свой пост и только здесь, снова вглядываясь в пустыню, понял, что впервые назвал Крюгера по имени.

И справедливо, потому что не вмешайся Крюгер, как бы он поступил? Обернулся бы? Или покорно подчинился?

Фредерик фон Хальштат уставился перед собой невидящим взглядом. Впервые в жизни он не знал ответа, впервые не был уверен в себе.

Глава 3

После ухода фон Хальштата несколько минут все молчали, затем Баффало Харрис допил кофе и пошел к двери. На пороге он замешкался, повернулся, будто хотел что-то сказать, но затем нырнул наружу и скрылся из виду.

Красивое лицо графа Анри не дрогнуло. Он взглянул на Ирину.

— Сожалею, что вы здесь, — произнес граф и тоже вышел.

Обдумав все, она приняла решение, понимая, что его следовало принять раньше. Подобрав юбки, она пошла к двери.

— Ирина! — Лора поймала ее за руку. — Не подходи к двери! Что ты задумала?

— Я иду к фургону, — спокойно ответила она, — за продовольствием и патронами.

— Тебя убьют!

— Вряд ли, женщины нужны им живыми.

В глазах Лоры отсутствовало выражение.

— Да, да, разумеется. Но только будь осторожна.

Глупость, конечно, но что еще она могла сказать? Ирина глубоко вздохнула и, шагнув за порог, уверенно направилась к ближайшему фургону.

Забравшись в фургон, она собрала продукты, аптечку с лекарствами и ящик патронов. Сложив все в рюкзак, закинула его за плечо и вернулась в конюшню.

Она повторила свой маршрут. Под брезентовым верхом фургона стояла духота, пахло нагретой тканью — запах, не похожий на другие, но и не отталкивающий.

Из своего сундука она достала 44-калиберный «дерринджер» с двумя стволами, один над другим. Она проверила его и спрятала под одежду. Положив в рюкзак еще один ящик с патронами и продукты, она возвратилась назад.

Только она спрятала припасы, как сверху спустился Боски Фултон, не взглянув на нее, вышел из конюшни и стал пробираться к дому.

Ирина вспомнила, что слышала тихий разговор и что один из возчиков в доме.

Фултон остановился в доме, и через несколько минут к двери подошел Рио Хокетт и сделал знак еще одному. Тот пополз, затем метнулся к двери и нырнул в нее, пуля разочарованно ударилась в дверной косяк.

Вместе с Лорой Ирина еще раз сходила к фургонам, и они принесли очередную порцию продовольствия и патронов. Не последовало ни единого выстрела.

В конюшню вбежал Баффало.

— Они уходят, — крикнул он. — Дым отзывает их. По-моему, самое время смываться.

— Как по-вашему, это не ловушка, чтобы нас выманить?

— Не думаю. Судя по пыли, индейцы ушли слишком далеко. Они на самом деле убрались.

К двери подбежал Рой Хардинг.

— Как ты думаешь, Баф, мы сможем добраться до Форт-Каммингса? Мне кажется, войска уже вышли.

Постепенно подтягивались остальные члены экспедиции.

— Пожалуйста, — попросила Эдна Даггет, — давайте уйдем отсюда.

В дверях встал Боски Фултон.

— Слишком поздно, ребята. Вы остаетесь, а мы отваливаем.

Как по команде все головы повернулись к нему. Боски Фултон возвышался в дверном проеме, за спиной у него стояли четверо мужчин с ружьями наперевес, готовые стрелять.

— Нам здесь больше не нравится, мы уходим, — сказал Фултон. — Рио, отбери у них оружие и вытряси все деньги и драгоценности.

— Если уходить, — холодно возразил граф Анри, — то вам следует понять, что вы не одни. Мы только что говорили об этом. Предлагаю запрячь лошадей и приготовиться к отъезду.

— Мы уезжаем, а вы остаетесь здесь, — повторил Фултон.

Фон Хальштат, держа ружье за ствол, стоял среди женщин, поэтому не мог применить оружие, не подвергая опасности женщин. А он знал, как быстро может перейти Фултон от слов к делу.

— Если вы появитесь с нашими вещами, — предупредил Даггет, — возникнут вопросы. Поймите, многие вещи и оружие легко узнать и проследить, откуда они у вас взялись.

Фултон усмехнулся.

— Не в Мексике. И не в пограничных городах. А когда с вами разберутся апачи, ни у кого не возникнет ни единого вопроса.

Он взглянул на Хардинга.

— Ты спутал компанию, Рой. Ты наш.

— Мне нравится там, где я есть, — прямо сказал Хардинг. — Никогда не водил дружбы с ворами и не хочу, чтобы меня вздернули.

Фултон пожал плечами.

— Как угодно. Скоро — как только апачи увидят, что это за дым, — они вернутся. И приберут все, что мы оставим.

Их разоружили, опустошили патронники и вернули пустое оружие.

— Будет странно, если вас найдут безоружными. Апачи чего доброго разговорятся, и нам придется отвечать перед армией, если поймают. Поэтому оставьте себе эти игрушки.

Ирина подумала о «дерринджере». Если достать его… но тогда начнется перестрелка, и ее друзей убьют или ранят.

Хокетт забрал кольца и ценные вещи. Похолодев от гнева, Ирина бессильно смотрела на этот разбой, зная, что мужчины так же беспомощны, как и она.

Самых сильных лошадей запрягли в фургон, в который погрузили все, что можно сбыть за границей, продукты и патроны. Верховые лошади не привыкли ходить в упряжке, но для людей, справлявшихся с дикими мустангами, это не составило проблемы. Когда вывели ее кобыл, Ирина на мгновение испытала злорадство. Ни на одной из них никогда не сидел мужчина, и она знала, что кобылы при первой возможности избавятся от всадников и убегут.

— Оставь чалого, — сказал Фултон, — он загнан.

— Они пошлют на нем за помощью, — возразил Хокетт.

— Рио, ты же знаешь, лошадь никуда не годится. Куда скакать за помощью? Ближайшее место в семидесяти — восьмидесяти милях, может, и вдвое больше, и повсюду апачи.

Внезапно взгляд Фултона остановился на Ирине.

— Ты и Дэвис пойдете с нами.

— Не думаю.

Странным, змеиным движением Фултон повернул голову.

Говорил граф Анри, он спокойно встретил взгляд Фултона. Глядя на француза, только дурак мог усомниться в том, что тот готов к бою.

Рой Хардинг отошел в сторону и стал так, что сразу обнаружил свое намерение. Фон Хальштат собрал все силы и сосредоточия свое внимание на Фултоне.

— Уходите с тем, что взяли, — холодно сказал Анри, — иначе придется убить всех нас, а сделать это, не оставляя следов, вам не удастся. Подозреваю, что известный вам полковник Форсайт удивится, почему в нас стреляли в упор и куда исчезли фургоны. Кроме того, — добавил он, — апачи еще достаточно близко, чтобы заинтересоваться, почему здесь стреляют без них. Не ровен час вернутся и проверят, в чем тут дело.

— Да ну их, Боски, — сказал Хокетт, — в Мексике полно баб.

Фултон резко повернулся.

— Ладно, поехали!

Мошенники скрылись в облаке пыли, с ними остались только Рой Хардинг, Баффало Харрис и Мако — повар, привезенный из Европы.

Ирина достала из-под груды одеял патроны и раздала. Солнце садилось.

— Обороняться здесь больше невозможно, — сказал фон Хальштат. — Нас слишком мало.

— Уйдем в горы, — предложил Хардинг. — Там мы найдем укрытие получше.

— А воду где возьмем? — с сомнением в голосе спросил Баффало.

Из русла появился Шалако и шагом въехал в лагерь.

— Соберите все съестное, одеяла, все, что можно унести на себе. Если хотите жить, надо отсюда уходить немедленно.

— Но здесь вода! — запротестовал Даггет. — А конюшня словно крепость!

Шалако не тратил слов попусту.

— Какая вода, если индейцы у порога?

— Поход через горы убьет мою жену! — возразил Даггет.

— А что будет, если она останется?

Ирина не теряла времени. С помощью Жюли и Лоры она бросилась укладывать продукты и патроны. Фон Хальштат и Анри смастерили из двух длинных сюртуков носилки. Они протащили один шест в рукава обоих сюртуков с одной стороны, а второй шест — с другой, затем застегнули сюртуки.

Когда они наконец отправились в путь, уже темнело.

Впереди, рядом с мужем, шагала Эдна Даггет, за ней Жюли вела чалого, навьюченного припасами и лекарствами. Араба тоже нагрузили, его вела Лора. Анри и фон Хальштат тащили на носилках Ханса, который долго протестовал и просил оставить его на ранчо. Хардинг и Харрис прикрывали тыл, Мако брел за арабом.

Шалако снял сапоги и натянул мокасины — они плотно сидели на ноге, а более жесткая подошва больше подходила Для пешего перехода по пустыне.

Ночь спустилась тихая и беззвездная. Три года назад у него был лагерь в том месте, куда он сейчас их вел. О Форт-Каммингсе он и не помышлял. С раненым и Эдной Даггет им до него не дойти. И, кроме того, известны случаи, когда апачи убивали прямо под стенами фортов… Жюли Паж тоже не выдержит такого перехода… остальные дошли бы.

Им и так предстояло серьезное испытание, куда уж там думать о гораздо более долгом пути к Форт-Каммингсу.

Ему оставалось лишь спрятать их в горах и надеяться, что обратный поток индейцев их не захлестнет.

Харрис коротко рассказал об ограблении и бегстве компании Фултона, но Шалако это не касалось.

Он направился в голову маленькой колонны. Ирина пристроилась рядом. Когда они проходили мимо фон Хальштата, тот взглянул на них, но ничего не сказал.

— Почему вы вернулись? — вдруг спросила она.

Если ответ существовал, Шалако его не знал, он не был склонен к самоанализу и поискам мотивов. Если их застанут на открытом месте, никаких шансов на спасение не останется.

Не зная ответа на ее вопрос, он и не пытался его отыскать, а молча шел рядом. Они оторвались от колонны, и ничто не мешало им слушать пустыню.

На очередном привале Шалако присел около носилок и свернул в темноте самокрутку. Тщательно прикрывая, он зажег ее и протянул Крюгеру.

Немец глубоко и благодарно затянулся.

— Приятные мелочи, — сказал Крюгер.

— Да.

— Далеко?

Человек был за пределами правды и лжи и проявил себя храбрецом.

— Дальше, чем я сказал. Вы поймете.

— Хорошее место?

— В конце придется трудно, Ханс. Надо будет взбираться по серпантину, но место хорошее.

— Не думайте обо мне.

На фоне неба вздымалась громада горы Гиллеспи, все еще в нескольких милях впереди. Проход, к которому он их вел, располагался на юге горы. В этом месте скалы отступали более чем на тысячу футов, и между ней и каньоном Слоновьего холма находилось убежище. У начала Заповедного каньона была вода, а угол, где сходились два каньона, был хорошо защищен.

— Не думаю, что вы давно живете на Западе, — сказал Крюгер, — генерал удивился, когда вы упомянули Вегеция и Жомини.

— На Западе люди отовсюду, — ответил Шалако. — Запад — безлюдная страна, и сюда едут с Востока, из Европы, даже из Китая. Убитый вместе с Кастером у Литтл Биг-Хорн офицер служил прежде в папской гвардии Ватикана. Я знал скотовода в Нью-Мексико, бывшего гвардейца королевы Виктории из полка «Колдстрим». Один маршал на Индейской Территории служил во французской армии. Кем бы ни были жители Запада — богачами, бедняками, нищими, ворами — это сильные люди, иначе они не приехали бы на Запад. А из тех, кто приехал, выживают сильнейшие.

— А вы?

Легкий ветерок принес запах дыма. Шалако выругался.

— На юге индейцы.

— А вы? — настаивал Крюгер.

— Перекати-поле — вот и все. Земли здесь обширные, во многих местах я еще не был, а многие хочу увидеть снова. Человек — то, что он есть, и то, что он делает. Я не спрашиваю, откуда он или кем был раньше… это все не важно. Важно, каков он, важны его поступки, а не его происхождение. — Шалако встал. — Я знаю — в Европе по-другому.

— Не совсем, — сказал Крюгер, — но род важен. — Он помолчал и добавил: — Происхождение важно.

— Союз между аристократами порождает слабость так же часто, как и силу, трусость так же часто, как и храбрость. Сомневаюсь, что, когда сводят две линии крови, думают о добродетели или храбрости. Думают не о людях, а о состояниях.

— В ваших словах что-то есть, — нехотя признал Крюгер.

Снова выйдя в голову колонны, Шалако обратился ко всем сразу:

— Никакого шепота, даже чиха. Если что-нибудь уроните, вы уроните собственную жизнь. Ни спичек, ни сигарет… на юге индейцы.

Дымом от костра потянуло от Ковбойского источника, или даже от другого, который за холмом. Спокойствия это не прибавило. Когда они снова двинулись в путь, впереди пошел Баффало, а Хардинг и Шалако взялись за носилки.

Эдна Даггет едва волочила ноги. Жюли, хотя не отставала, но выказывала явные признаки усталости. Они шли, останавливались для короткого отдыха… шли опять… без носилок они добрались бы до места к рассвету. Поднявшийся ветер уже настроил виолончели пустынных кустарников, впереди вздымалась черная стена горы, вершины ее уже коснулся розовый проблеск. Темнота нехотя отступала в узкие пасти каньонов.

Над горизонтом — ни дымка. У подножия горы, где поток пробил русло в нагромождении камней, они сделали привал. Чарлз и Эдна сидели, обнявшись, перед лицом катастрофы находя утешение друг в друге. У Лоры глаза казались больше, щеки ввалились.

Не изменился, похоже, только Ханс Крюгер.

Тощий, нервный Мако, походивший скорее на доктора философии, чем на повара, поднял взгляд на подошедшего Шалако.

— Я могу приготовить кофе, сэр, — предложил он.

— Нет.

Шалако разрешил отдыхать почти час, поскольку у Даггетов уже не оставалось сил.

В тени гор было прохладно. Перед ними лежала пустыня — бежевая, испещренная тенями облаков и зарослями кустарника. Ежась от холода, Жюли Паж смотрела в пространство. На лице фон Хальштата пробилась щетина, он мрачно глядел в песок. Граф Анри отдыхал, непринужденно прислонившись к камню.

Сидя на корточках, Шалако из-под полей шляпы изучал своих спутников, прикидывая возможности каждого.

Фон Хальштат был как сталь. Что ни говори, он обладал силой, телесной и духовной. Происхождение, считают, все верно. Таких специально выводят для офицерского корпуса прусской армии… и все-таки что-то упустили.

Анри — аристократ, все еще хранивший аристократизм. Может, физически он и слабее, но моральный дух у него выше, а он стоит не меньше физической силы.

Шалако поднимал отряд в дорогу, когда услышал легкий, как дуновение ветра, шум. Он снял шляпу и стал медленно поднимать голову, пока глаза не оказались над обрывом. На расстоянии не больше пятидесяти ярдов от них ехали вереницей четверо апачей.

Одетые только в штаны, с ружьями в руках, они шагом приближались к руслу потока, где пряталась колонна Шалако. Но пересекали его в пятидесяти — шестидесяти ярдах выше беглецов. К счастью для Шалако, индейцы смотрели в другую сторону, когда его голова показалась над краем обрыва.

Фон Хальштат стоял рядом, его глаза загорелись, и он стал поднимать ружье. Шалако нагнул ствол вниз, немец вырвал ствол из его руки и снова прицелился. В это мгновение один из апачей взглянул в их сторону.

— Пусти, дурак, — прошептал фон Хальштат. — Я его убью.

— А женщины? Хотите, чтобы они погибли вместе с вами?

Их глаза встретились, в это время апачи спустились в русло за небольшим изгибом, поэтому их было не видно, но все слышали, как лошади индейцев выбираются из русла.

— Еще раз поднимешь на меня руку, — сказал фон Хальштат, — и я убью тебя.

— Видали таких… — отозвался тихо Баффало.

— Из-за одного индейца нас прижмут здесь без воды, — сказал Шалако. — Через два часа на этом месте будет настоящее пекло, а в конце дня и того больше.

— Мы могли убить всех.

— Пока я здесь, я отвечаю за людей. Если хотите убивать апачей, отправляйтесь один.

— Тогда забирайте лошадь и уходите, — ответил фон Хальштат. — Обойдемся без вас.

— Фредерик! — Ирина не верила своим ушам.

— Если бы не он, мы убили бы всех четверых, — сердито сказал фон Хальштат.

Шалако показал на горы.

— А как насчет этих?

Голова немца повернулась в указанном направлении. Вдоль горной цепи, в полумиле от них, двигался отряд по меньшей мере из восьми индейцев.

Немец мрачно сжал челюсти, но промолчал.

— Ладно, — сказал Шалако. — Если хотите, я уйду, возьму свою лошадь и уйду.

— Нет, мистер Карлин, — вмешалась Ирина. — Я одолжила вам Мохаммета. Я хочу, чтобы вы остались, но если вы решите уйти, обязательно возьмите его.

— Если он уйдет, я уйду тоже, — сказал Баффало.

— Идите. И черт с вами! — Фон Хальштат побледнел от злости.

Он сам не понимал, почему так злится. Впервые в жизни он столкнулся с ситуацией, которой не мог управлять. Здравый смысл подсказывал ему, что Шалако знает все, что необходимо для спасения, но с самого начала к разнице характеров прибавилась ревность: Ирина явно интересовалась незнакомцем.

И все-таки сквозь гнев пробивались доводы разума, что раздражало его еще больше.

— Давайте обсудим все спокойно, — сказал Анри. — Фредерик, нам надо о многом поговорить.

Рой Хардинг смотрел на фон Хальштата с удивленным и недоверчивым выражением лица.

— Осмелюсь заметить, генерал фон Хальштат, — слабым голосом заговорил с носилок Крюгер, — мы же не знаем куда идти? Что мы будем делать?

Граф Анри подошел к заднему концу носилок, Хардинг взялся за передний, Шалако встал в голове колонны. Без дальнейших дискуссий все заняли свои места и последовали за ним.

Фон Хальштат смотрел на них со смешанным чувством отчаяния и облегчения.

— У меня нет разумной альтернативы, — проговорил он через минуту.

Баффало Харрис подошел к нему, и они замкнули колонну сзади.

Теперь им предстоял путь наверх, каждый шаг давался с трудом, но Шалако не замедлял движения. Он шагал быстро, зная, что чем скорее они окажутся в скалах или за каким-то прикрытием, тем лучше. Беззащитность в пустыне была полная, ему приходилось видеть целые отряды, окруженные и уничтоженные на таких позициях.

Упала Эдна Даггет. Муж поднял ее и дальше почти нес. Жюли порвала юбку о кактус и начала отставать.

Несколько раз они устраивали короткие привалы, наконец, когда гора Гиллеспи оказалась на севере, Шалако остановился в тени скалы. Перед ними на тысячу футов возвышалась невероятно крутая, чуть ли не отвесная горная стена.

— Здесь мы поднимемся, — сказал Шалако.

Ошеломленный фон Хальштат, взглянул на стену, затем на Шалако. Ирина была потрясена.

— Будет трудновато, — признал Шалако, — но там есть тропа. Я с графом Анри поднимусь первым. Чтобы прикрывать подъем, понадобится человек с винтовкой.

— Может, лучше я? — спросила Ирина. — Я не могу тащить носилки, но ружьем владею.

Предложение было разумным, и он думал об этом.

— Вы останетесь там одна, — сказал он. — Мне придется спуститься.

— Я оставалась одна и раньше.

— Как угодно.

Он поднял свой груз, взял винчестер и пошел вверх, Ирина пристроилась за его спиной. Фон Хальштат сбросил поклажу на землю и сплюнул.

Баффало взглянул на него и, поймав взгляд Хардинга, пожал плечами.

Шалако зашел в скальный лабиринт, нырнул под утес и углубился в узкое пространство между каменными глыбами. Они вошли в узкий сток и нашли тропу.

— Баранья, — пояснил Шалако. — Большероги.

Он начал взбираться — медленно, поскольку часто поднимался в горы и знал, что только дураки торопятся. Узкая тропа часто меняла направление и петляла. Бараны ходят друг за другом, и тропинка была удивительно узкой. Солнце сверкало, и когда Ирина коснулась скалы, то отдернула руку: на камне можно было жарить яичницу.

Время от времени Шалако убирал с тропы камни, чтобы расширить ее для идущих следом. Тропа сделала несколько виражей и вскоре вывела их в тень скалы.

Шалако остановился, снял шляпу и вытер пот со лба, глядя вперед. Ирина раскраснелась и тяжело дышала, радуясь передышке.

— Они найдут тропу?

— Найдут.

— Вы прожили на Западе всю жизнь?

Он посмотрел на нее, в его глазах сверкнул лукавый огонек.

— Это хорошая и красивая страна. В ней легко затеряться.

— Если есть причина.

Он улыбнулся.

— Да, если есть. Если нет, тоже. — Он повел рукой вокруг: — Это большая страна, и о многих, кто пришел сюда, родные больше не слышали. Кто-то погиб, кто-то умер, другие начали новую жизнь и Не хотят иметь ничего общего с прошлым. Кто-то находит здесь ответы на все вопросы.

— А вы?

— Мне нравятся бескрайние просторы. Тут есть где подумать и есть где развернуться. Я не люблю тесноты.

— А что в будущем?

— Ах… в будущем? Что ж, в один прекрасный день я сяду и все основательно обдумаю, возможно, куплю немного земли, построю дом по своему вкусу, стану разводить скот, выращивать лошадей. — Он встал. — Вы слишком рискуете, заявившись сюда с таким жеребцом. Не говоря уже о кобылах. — Он поднял ружье. — Я заметил одну особенность, мисс Карнарвон: первое поколение заводит лошадей, способных выдержать тяжелую работу и дорогу, второе поколение уже думает о внешнем виде, а следующее поколение интересуют только парадные кони и вся эта выделанная кожа и серебро, которые можно на них надеть.

Он зашагал по тропе, и она последовала за ним. Через мгновение она задержалась, и он остановился. Ирина поправила сапог и пошла дальше.

— На вашем седле нет серебра.

— Я из первого поколения, — ответил он, — а серебро отражает свет. В этой стране только дурак навешивает блестящий металл на сбрую или заводит лошадь белой масти. Слишком много народу будет знать о ваших передвижениях.

Они обогнули скалу, обрывавшуюся на несколько сот футов вниз, пробрались между утесами и внезапно вышли на вершину.

— Этой тропой лошадей не провести, — сказала она. — Ни одна лошадь не пролезет через эти камни.

— Я поведу их в обход… это долгий путь.

Воздух был удивительно холодным. Пахло соснами и кедрами. Она посмотрела на юг и увидела внизу пасть каньона Слоновьего холма. У ног начинался и шел на юго-запад Заповедный каньон. Они стояли на клочке земли площадью не более нескольких акров, здесь росли сосны, несколько кедров и кусты, названия которых она не знала, сухие, жесткие кустарники пустынь. Росло также немного травы.

— Ждите наверху тропы, — сказал он. — И не беспокойтесь за других. Все благополучно поднимутся. Следите за пустыней, за подходами к тропе. Не стреляйте без необходимости, но если индейцы двинутся к началу тропы, остановите их.

— Опасность грозит с юга?

— Трудно сказать, лучше смотреть во все стороны.

Он снял с себя груз и оставил рядом с ней.

— Я пошел вниз.

— Почему вы все это делаете? Вы же ушли. Иногда мне кажется, что мы вам даже неприятны.

— Стрелять с такой высоты трудно… можно сбиться с прицела.

— Вы не ответили.

— А развенужна причина? Может, потому, что вы одолжили мне коня. — Он показал на деревья к юго-западу. — Ждите меня оттуда, я поднимусь западнее этого маленького каньона. Но не думайте, что любой, кто покажется с той стороны, — это я. И ночью меня не ждите. Я дам о себе знать, поэтому будьте внимательны.

— Помогая нам, вы совершаете доброе дело, мистер Карлин.

Он вопросительно посмотрел на нее.

— Я не виню его. Если бы такая милая девушка была моей, я бы тоже злился. Не хотел бы, чтобы она болталась по пустыне с чужаком.

— А если он мне доверяет?

— Непохоже. И потом дело не в доверии. Может, он боится, что я схвачу вас и убегу, оставив всех прочих в пустыне.

— Мне надо кое-что сказать вам на этот счет. — Она взглянула на него в упор. — Хотите меня напугать? — Она помолчала. — В конце концов я фактически помолвлена с Фредериком.

— Это ничего не значит.

Он двинулся по тропинке вниз, она глядела ему вслед.

— С Фредериком тяжело, — сказала она.

Он не отвечал, продолжая спускаться по тропе. Тогда она крикнула ему в спину:

— С вами тоже, мистер Карлин.

Она не знала, слышит он ее или нет. До нее доносились звуки шагов, затем они стихли, и она осталась одна. В кедрах шумел ветер, и довольно долго ничего другого она не слышала.

Воздух был очень чист. Она посмотрела на север, в широкую долину, где находилось покинутое ими ранчо. Плавающее марево раскаленного воздуха не позволяло видеть далеко.

Шалако… странное имя, оно почему-то волновало ее. И сам он тоже волновал, хотя его отличало необыкновенное спокойствие. Казалось, он полностью владеет положением… казалось, можно не сомневаться, что они выйдут из испытания живыми, более того, у нее было чувство, что если Шалако и потерпит неудачу, то только после того, как исчерпает все возможности, сделает все, что надо; примет во внимание все необходимое.

Она сказала, что фактически помолвлена с Фредериком. Зачем? Ведь это неправда. Между ними существовали какие-то отношения, но вслух ничего не было произнесено. Она знала, что Фредерик хочет на ней жениться, и обдумывала такой поворот событий.

И вот появился Шалако.

Но как вообще можно принимать его во внимание? Как он будет выглядеть среди ее друзей в Лондоне? Обветренное, обожженное солнцем лицо, большие, сильные руки, косматая голова, властный вид.

Нет, он не вписывается в ее жизнь.

Или вписывается? Некоторые солдаты на северо-западной границе Индии выглядели так же… правда, они не были такие косматые. Но парикмахер позаботится об этом.

Но к чему вообще эти фантазии? И почему она думает, что он будет счастлив, если войдет в ее жизнь?

Нет, его страна, его земля здесь, могучая, прекрасная земля. Она глубоко вдохнула. Что-то в горном воздухе есть такое, что заставляет особенно глубоко дышать… дышишь, словно пьешь свежую, чистую, холодную воду.

Последним по тропе поднимался Баффало Харрис. Ожидая, пока все пройдут, Харрис минуту или две стоял с Шалако, докуривая сигарету.

— На востоке на несколько миль тянется отвесная и высокая стена, поэтому я пойду к Волчьему каньону. Там есть старая индейская тропа на юго-восток, и развилка приведет меня прямо в лощину.

— Будь осторожен. Я не доверяю этому генералу.

— Он хороший человек, Бафф. Просто он не в привычной для себя стихии, вот и все. Не беспокойся.

Баффало стал подниматься на скалу, а Шалако взял за повод чалого и сел на жеребца. Стояла сильная жара, и внезапно на него навалилась усталость. Долгий переход по жаре обессилил чалого, то же случилось и с ним. Давно уже он так не уставал.

Прищурившись, Шалако внимательно изучал местность. Он вез почти все продукты и патроны, поэтому с ним ничего не должно произойти.

За спиной лежала долина Плайас, впереди, за горами, долина Анимас. Он тронул Мохаммета, шагом выбрался из рощи, в которой у них был привал перед подъемом, и повернул на запад.

Солнце жгло спину, веки отяжелели. Болели глаза, веки воспалились от непрерывного вглядывания в знойное, бескрайнее пространство. Кругом ни звука, только стук копыт и скрип седла. Он облизал сухие губы и вытер со лба пот.

Шалако поднялся вверх и перед ним раскинулся Волчий каньон Он слез с жеребца и, укрывшись в тени валунов, заново изучил местность. С усилием он вглядывался в залитую солнцем равнину с огромными шершавыми валунами красного цвета и пятнами зелени — бескрайнюю вздыбленную землю.

Рядом с ним на камень выбежала ящерица и замерла, раздувая от жары бока. Над головой кружил стервятник, голубизна утреннего неба сменилась медным маревом, на котором сверкало солнце. Он потер щетину на подбородке и пустил араба вперед по склону, отыскивая глазами тропу, которая, он знал, была где-то здесь.

На горе Гиллеспи Татс-а-дас-ай-го устремил холодный взгляд на юго-восток… Он заметил там какое-то движение! Среди залитых солнцем скал что-то шевелилось.

Скорчившись в тени утеса, Быстрый Убийца всмотрелся в самую дальнюю скалу. Что-то мелькнуло… не баран, а других крупных животных там нет.

Снова!

Он прищурился. Человек. Всадник с двумя лошадьми. Быстрый Убийца мигом спустился к своему коню.

Пусть Чато идет своим путем… пусть Локо и другие уходят… он отыщет себе жертвы и оставит их там, где найдет.

Рио Хокетт уводил угнанный фургон и груз все дальше на юго-восток вдоль подножия Больших Хетчетов. Рядом с ним ехал Боб Маркер.

По обеим сторонам фургона ехали двое всадников, двое сидели на козлах. Двое ехали сзади, поодаль от фургона, чтобы спастись от поднимаемой им пыли. Еще двое сидели в фургоне с оружием наготове. Боски Фултон ехал сзади, выбрал он эту позицию не случайно.

От апачей ни слуху ни духу, никаких признаков. Рио Хокетт и Маркер далеко оторвались от основной группы. Они ехали шагом, когда он учуял запах пыли. Резко остановившись, он повернулся в седле. Ветра не было.

Хокетт с тревогой огляделся Нигде никакого движения. Запах пыли исчез. Он взглянул на горы Анимас, но ничего там не увидел. Поблизости торчали несколько занесенных песком скал.

Хокетт вытер лоб и снова осмотрелся. Боб Маркер, свирепого вида миссуриец, бросил на него взгляд.

— В чем дело?

— Не нравится мне обстановка. Вроде пылью запахло.

— Нашей, наверное. Поехали. Южнее скал — вода, а там и до Мексики недалеко.

— Боски хочет, чтобы мы ехали на восток, в Хуарес… неплохая мысль. Слушай, я знаю в Хуаресе одну мексиканочку, которая…

И тут Хокетт заметил следы.

Он быстро развернулся, пришпорил коня и поскакал к фургону. Но фургон пошел в сторону, с козлов на песок упал человек, прогремел выстрел… через секунду последовали новые.

Хокетт оглянулся в поисках Маркера и увидел, что его лошадь несется без всадника с болтающимися стременами. Он почувствовал, как под ним падает его лошадь, высвободил ноги из стремян и спрыгнул, как акробат, несмотря на то, что конь перевернулся через голову. Хокетт обернулся, стреляя из винтовки навскидку.

Хокетт был крепким и смелым человеком, он охотился на бизонов, гонял скот, снимал скальпы и не трусил ни при каких обстоятельствах. Он стрелял и стрелял. Уложил одного, увидел, как падает другой. Он буквально поливал индейцев огнем, и очень скоро винчестер щелкнул вхолостую, он отбросил его, и выхватил револьвер. Пуля пролетела мимо его рукава, у ног брызнул песок. Упала еще одна лошадь, за спиной раздался вопль боли, но он хладнокровно продолжал нажимать спусковой крючок 44-калиберного револьвера.

Сомнений не оставалось. С ослепительной ясностью Хокетт понял, что это конец.

Пуля впилась ему в плечо. Он выронил было револьвер, но успел молниеносно подхватить его другой рукой и продолжал стрелять. Он стоял на вершине песчаной дюны, широко расставив ноги, длинные волосы разметал ветер, по лицу стекала кровь.

Пуля пробила ногу, но он спокойно набивал барабан, стоя на одном колене. Плечо болело, но он мог им двигать, значит, кость не тронута. За спиной слышались крики боли, треск пламени.

Дюжина индейцев окружила его, дразня, словно раненого медведя. Не переставая стрелять, он вытер с лица кровь.

Его лошадь упала неподалеку, фляжка висела у седла. До нее было не более тридцати ярдов. Поднявшись с колена, он захромал к лошади, взял фляжку и повесил ее на плечо.

Оглянувшись, он увидел, что крыша фургона вспыхнула, вокруг беспорядочно лежали утыканные стрелами трупы его товарищей. Индейцы грабили фургон, пока не обрушилась вниз горящая крыша.

Прихватив ружье, он мельком взглянул на индейцев, которые с любопытством следили за ним, и двинулся к скалам.

Ждут, он бы тоже ждал на их месте, с горечью подумал Хокетт. Индейцы дадут ему подойти к спасительным скалам почти вплотную и откроют огонь.

Надо было решать. Он пошел быстрее, мускулы спины напряглись в ожидании пуль. Шаг… Два… Три…

Он сорвался на бег, шатаясь и падая, волоча раненую ногу. Хокетт сделал по меньшей мере несколько шагов, прежде чем в него выстрелили все ружья и все луки.

И все-таки, пронзенный пулями и стрелами, он добрался до скалы и упал между камнями, но прежде повернулся и разрядил свой револьвер в индейцев.

Подъехал апач и ткнул его в бок копьем.

Затем индейцы оставили его, понимая, что он никуда не денется и, когда они ограбят фургон, они вернутся за оружием.

Зажатый камнями, он кашлял кровью, потом открыл глаза, чтобы взглянуть на огромное небо. Как и Боб Маркер, Рио Хакетт родился в Миссури и еще юнцом несколько раз участвовал в налетах Кровавого Билла Андерсона вместе с молодым красноглазым конокрадом, который постоянно тер веки, по имени Дингус Джеймс. Потом он приобрел известность, как Джесси Джеймс.

Небо было таким же, как в те далекие дни, когда он пахал землю на ферме. С тех пор он больше не брался за плуг.

Он снова закашлялся и закрыл глаза. Боль была такая сильная, что он почти ничего не чувствовал, а только слышал, как индейцы со смехом и криками потрошат припасы, которые они везли в фургоне.

Вдруг он ощутил на поясе чью-то руку, открыл глаза и увидел Боски Фултона.

Фултон поднес к губам палец, он выглядел целым и невредимым. Торопливо и грубо он расстегнул пояс Хокетта, забрал револьвер и личные вещи. Не думая о причиняемой бывшему товарищу боли, он переворачивал раненого так и сяк, обшаривая его карманы.

Хокетт ухватил Фултона за рукав бессильными пальцами, но тот взмахнул рукой и ушел. Хокетт попытался позвать его, но, не издав ни звука, умер.

Когда напали индейцы, Фултон тащился позади фургона; он тут же удрал в скалы и затаился, чтобы не привлекать к себе внимания. Без зазрения совести бросив друзей, он отсиживался в скалах, пока стрельба не закончилась, и выполз только затем, чтобы забрать оружие и патроны у Хокетта.

Вернувшись к лошади, он отвел ее подальше и стал ждать. В его карманах находилась большая часть денег и драгоценностей, которые они должны были разделить в Мексике. Дельце выгорело, думал он. Все мертвы, и вместо Хуареса он поедет на запад, в Таксон или Сан-Франциско.

Примерно в то же время, когда Шалако расстался с Баффало Харрисом, Боски Фултон пробивался в те же самые горы с востока, и вскоре после заката солнца повернул коня на ту же тропу, что и Шалако.

Когда их разделяло десять или чуть больше миль, оба сделали сухой привал и заснули натощак: Боски Фултон — в кустах, Шалако — за разрушенной глинобитной стеной.

За горами Хетчет лейтенант Холл с маленьким отрядом из Форт-Каммингса устроил привал без костров. К западу от Анимас разбил лагерь направлявшийся к перевалу Стайна лейтенант Макдональд с индейскими разведчиками и капралом. На севере, еще за пределами боевых действий встали на ночь и четыреста солдат Четвертого кавалерийского полка во главе с полковником Форсайтом.

У Сан-Карлоса произошел большой бой, и рассеявшиеся банды апачей собирались вокруг своих вождей — Чато, Локо и Начиты. Они прекрасно знали о Макдональде, знали, что с ним идут разведчики юма и мохавы, включая юма Билла.

Апачи бежали от Сан-Карлоса на юг, а Форсайт двигался из Форт-Каммингса на запад. Обычно осведомленные обо всем, что происходит в пустыне, апачи этого обстоятельства не знали. Их разведчики засекли маленький отряд Макдональда, им было известно о Холле… о Форсайте они даже не подозревали.

На маленьком клочке земли в месте пересечения каньонов Баффало Харрис настоял на разведении лишь маленького, тщательно укрытого костра и держал всех в самом надежном уголке, который только смог найти.

До смерти уставший фон Хальштат растянулся на одеялах. Он не ожидал ничего подобного. Думая о стычке с индейцами, он представлял себе бегущую толпу дикарей, которых легко поразить современным оружием. Вместо этого цель была не одна, а несколько, и они постоянно перемещались и исчезали. Брошенный обслугой, он оказался в совершенно неожиданной ситуации, вынужденный подчиняться человеку, которого видел впервые и сразу невзлюбил.

Мысли об индейцах вызывали досаду, потому что в памяти всплыла давно забытая лекция из времен, когда он был еще кадетом; лектор говорил о том, что военное искусство будет пересмотрено с учетом опыта боев на американской границе.

Военное искусство будущего, внушали им, это прицельный огонь, мобильность, скрытное проникновение, индивидуальная инициатива. Эти идеи вызвали у студентов неприятие, и они отвергли их в принципе, поскольку идеи предполагали инициативу отдельного солдата и с очевидностью уменьшали контроль сверху.

Фон Хальштат, закинув руки за голову, хладнокровно анализировал произошедшее на ранчо. Несмотря на превосходящую огневую мощь, лучшее оружие и, вероятно, большую точность попадания, их прижали к земле и лишили возможности контратаковать.

Он впервые столкнулся с невидимым противником, который отлично знал и использовал местность.

Неискушенный в боевом искусстве индейцев и местных условиях, он начал понимать, как небольшие, хорошо обученные отряды, живущие фактически на подножном корму, могут победить или во всяком случае свести на нет все усилия намного превосходящих числом и оснащением войск. Он впервые воочию увидел, что такое партизанская война, сами принципы такой войны внушали ему отвращение.

Партизанская война перестает быть джентльменской игрой. Она становится грубой, жестокой схваткой не на жизнь, а на смерть. Залповый огонь по вражеским шеренгам невозможен по причине отсутствия таких шеренг, враг превращается в вихревые тени, за которыми уследить невозможно.

Что-что, а размышлять реалистически Фредерик фон Хальштат умел. Лежа на спине, он трезво обдумывал положение. Женщины связывали руки, оставалась одна надежда на подход армии… той самой армии, которую он так часто высмеивал за неспособность справиться с кучкой голых дикарей.

Шансы на спасение были невелики. Продуктов мало. Патронов хватило бы и на продолжительный бой, на этот счет беспокоиться нечего, но продовольствие можно растянуть на дня три, от силы четыре. При всей своей нелюбви к Шалако он понимал, что без него им не выжить. Даже Баффало признавал, что Шалако знает местность и индейцев лучше кого-либо другого.

Путешествие в Америку он предпринял не столько ради охоты на крупного зверя, сколько в поисках столкновения с индейцами. В этом фон Хальштат до конца признавался только себе, хотя не раз высказывал надежду на стычку с индейцами и вслух. Вот и получил. И пока дело для него повернулось очень плохо.

Фон Хальштат великолепно стрелял и тем не менее, расстреляв множество патронов, убил лишь одного индейца. Вдобавок у него было ощущение, что индейцы стреляют лучше, он насчитал на ранчо по меньшей мере двадцать очень близких попаданий, то есть двадцать раз пули пролетали в доле дюйма от него.

Огонь костра освещал ветви сосен, отражался на матовых поверхностях камней. Пахло сосной и кедром, огонь трещал и рассыпался искрами.

Вскрикнула куропатка, вдали взывал к звездному небу одинокий койот, не прерывая вой ни на минуту. Стоя на коленях у костра, Баффало Харрис подкармливал голодное пламя собранным под деревьями хворостом. Ирина поставила кофейник поближе к огню на плоский камень.

— Я расставил силки, — сказал Баффало. — Утром у нас может быть кролик или два.

— Где он сейчас? — спросила Ирина.

Баффало протянул к огню большие руки в вечном жесте поклонения богу огня, следя за тем, как пламя пожирает капли воды на стенках кофейника.

— Спит скорее всего. Он приводит себя в норму сном, хотя я никогда не встречал более выносливого человека.

— Что он за человек? Я имею в виду по существу?

— В нем трудно разобраться. Он почти не оставляет следов: сколько бы времени вы не изучали его тропу, на ней мало что можно обнаружить.

— Он был женат?

— На этот счет не могу ничего сказать. Сомневаюсь. Женщины липнут к нему; это я наблюдал много раз. И Шалако очень добр с ними, хотя сомневаюсь, что он остался бы таким, возьмись они ему перечить. Вряд ли найдешь другого человека, который знает дикую страну лучше него. И следы он читает как настоящий апач.

Однажды я заметил у него в сумке книгу этой самой… поэзии. Она почти развалилась — так ее часто открывали. Конечно, само по себе это ни о чем не говорит, здесь так не хватает печатного слова, что читаешь все подряд, что только написано буквами. Я жил в бараках вместе с ковбоями, так они соревновались, кто больше запомнил надписей на консервных банках… а любая книга или газета зачитывалась до дыр.

— Откуда он?

Баффало взглянул на нее.

— Этот вопрос у нас никогда не задают. Здесь ценят человека по тому, каков он в опасности, и никогда не интересуются тем, кем он был дома. Нельзя мыть золото водой, которая уже сбежала с холма.

К огню подошел фон Хальштат.

— Традиция важна, — тихо сказал он, — человек имеет право гордиться собой и своими предками.

— Может быть, — согласился Баффало, — но нам кажется, что мы лишь закладываем традиции, а не живем по ним. Когда-то и в Европе возникали роды и закладывались традиции и наверняка те, кто это делал, были сильные люди. — Он поднялся. — Мы сейчас создаем собственные традиции, основываем роды, обустраиваем землю.

На наш взгляд, прошлое человека не важно. Главное, что он представляет собой сейчас. Тот факт, что его прадедушка был воином, не поможет ему убить индейца сегодня.

Человек, приезжающий на дикие земли, стремится иметь спутника, на которого можно положиться. Мы гораздо больше заинтересованы в красной крови, чем в голубой, и, поверьте, генерал, они редко текут в жилах одного и того же человека.

Баффало подбросил в костер хворост. Он был сухой и давал яркое пламя без дыма. Баффало взял у Ирины кружку кофе, попробовал и сказал:

— Мэм, вы умеете варить кофе для мужчин. Никогда не Думал, что вы… такая шикарная женщина и вообще…

— Я научилась варить кофе на костре, когда мне было двенадцать лет. Отец часто брал меня на охоту.

— И правильно. Женщина должна уметь готовить еду и Ублажать мужчину.

— Шалако тоже так думает?

— Я уже сказал, что он человек загадочный. Кто знает, что У него на уме. Но его лучше иметь на своей стороне, и потом он не раздумывает, когда что-то ему не по нутру, пощады от него ждать не приходится.

— Он скрывается? — Фон Хальштата злило, что разговор крутится вокруг Шалако.

— Что бы там ни было, я сильно сомневаюсь, что Шалако способен от чего-нибудь бежать. В борьбе с любыми невзгодами, он само упорство.

— В любом случае, — натянуто сказал фон Хальштат, — ему хорошо заплатят за все, что он для нас сделал.

— Не обижайтесь, генерал, но если бы не леди, я думаю, вас уже не было бы в живых. Он считает, что мужчина должен сам седлать своих коней и сам за себя сражаться. Могу держать пари, что он даже не думает о плате. — Баффало вытер усы тыльной стороной ладони. — Спасибо за кофе, мэм. Пойду посмотрю — не учую ли где индейцев.

Когда он ушел, Ирина взглянула на фон Хальштата.

— Фредерик, не спеши с деньгами. У этих людей такая же непомерная гордость, как и у тебя. Не следует предлагать деньги Шалако.

— Наверное. — Он взял протянутую ему кружку с кофе. — Он выводит меня из равновесия. Хотя, правду сказать, сам не понимаю, почему. Ты знаешь, я учился в Англии и всегда прекрасно ладил с британцами, но американцы… Не могу к ним привыкнуть.

— Ты, Фредерик, не привык к независимому поведению людей, которых считаешь ниже себя. Возможно, причина в этом.

— Нет, нет, тут иное. Действительно, по отношению к другим такое бывает, но в данном случае, — он с удивлением понял, что говорит правду, — я никогда не думал о нем, как о нижестоящем. — Он попробовал кофе. — В самом деле, Ирина, кофе хороший. Ты не перестаешь меня удивлять. — И добавил: — Он получил образование и, несомненно, военное.

Наступил ее черед удивляться.

— Вот уж не думала!

— Имена Вегеция, Жомини мало что говорят тебе, как и любому просто образованному человеку. Их знание говорит о специальном образовании.

— Ханс говорил что-то по этому поводу, но ведь эти имена можно просто узнать из книг.

— Возможно. Как сказал Харрис, он человек загадочный. — Фон Хальштат взглянул на Ирину. — И его нельзя недооценивать ни в каком отношении.

Ирина смотрела в костер, несколько встревоженная последними словами генерала. Совсем недавно ее искренне изумило бы предположение, что ее может заинтересовать такой человек, как Шалако Карлин. Сейчас она была в этом не так уверена.

— Фредерик, если повезет, мы скоро будем далеко отсюда. И я сомневаюсь, что мы увидим его снова… и всех остальных, кроме наших гостей.

— Возможно. — В его голосе звучала неуверенность, а он никогда ни в чем не знал сомнений, всегда владел собой и ситуацией, в которой оказывался.

Ирина подбросила в костер еще хвороста и следила за взлетающими вверх искрами. Как все изменилось! Ханс умирал… Фредерик подрастерял свое обычное самодовольство… а она сама? Она изменилась?

Фон Хальштат взял ружье и пошел к границе лагеря, а у костра появилась Лора, сидевшая возле Крюгера.

— По-моему, он уснул, — сказала она. — Иногда трудно определить… он притворяется, чтобы мы не считали себя обязанными сидеть с ним.

— Почему не повезло именно ему? Фредерик сказал, что каждая его рана сама по себе смертельна. Не знаю, как он еще жив.

Лора помолчала, затем сказала:

— Ирина… мне здесь нравится… пустыня, костер, звезды. Как было бы хорошо, окажись мы здесь в другой ситуации.

— Мне тоже здесь нравится. Однажды, когда я была с отцом в Африке, мы раскинули лагерь в вельде, совсем маленький. Наступила прекрасная ночь. Помню, он сказал мне, что ему не хочется возвращаться.

— Все кажется таким далеким. — Лора задумчиво взглянула на подругу. — Ирина, ты изменилась. Невозможно поверить, что все началось только позавчера.

— Твой отец будет волноваться.

— Надеюсь, мы окажемся в безопасности раньше, чем он узнает… — Она снова посмотрела на Ирину. — Отцу не по душе Фредерик. Он считает его слишком упрямым.

— Теперь уже нет. За последние дни он потерял значительную часть упрямства.

— Ты выйдешь за него?

Ирина уселась на бревно рядом с костром и расправила юбку на коленях.

— Не знаю, Лора. В самом деле, не знаю.

— Шалако?

— Глупо, правда? Мы вышли из разных миров, живем в разных мирах, думаем по-разному. Сама мысль о нем нелепа.

— Почему? Для меня — нет. Во всяком случае, я много раз слышала от тебя, что ты хотела бы жить не в Лондоне или Париже, а в поместье. Чем ранчо в Нью-Мексико или Аризоне хуже?

— Глупости, и ты это знаешь.

Ночь была холодной и удивительно тихой. За освещенным кругом костра колыхалась черная завеса тьмы.

К костру подошел граф Анри и налил себе кружку кофе.

— Слишком тихо, — сказал он. — Не нравится мне это. Слишком напоминает Африку. — Он отхлебнул кофе. — Они здесь и, думаю, очень близко.

— Я бы хотела, чтобы Шалако вернулся, — сказала Лора.

Анри посмотрел на нее.

— Я тоже, Лора. Я тоже.

Шалако Карлин устроился на пятачке редкой, жухлой травы среди кустов за разрушенной хижиной. Вначале ее сложили из камня, она развалилась, на ее месте поставили новую из глинобитных кирпичей, а теперь и эта превратилась в руины. Но несмотря на готовое убежище, Шалако предпочел остаться на воле, не желая быть застигнутым врасплох среди стен.

Мохаммет, расседланный и разнузданный, пасся на травянистом склоне у него за спиной. Ночь выдалась тихой, Шалако очень устал и заснул мгновенно.

На ближайшем дереве заухала сова, вздрогнул и удивленно повел носом в направлении спящего человека суслик.

Упала с сосны шишка, сова, лениво взмахивая крыльями, исчезла между редкими деревьями. Успокоенный суслик робко выбрался из убежища в «кошачьем когте», обежал полянку и отправился по каким-то своим ночным делам. Шелестя крыльями, над хижиной появилась летучая мышь, взмыла вверх и погналась за каким-то насекомым. Все шумы исчезли, только лошадь щипала траву. В темном, тихом небе висели яркие фонари звезд, ветерок разносил сосновый аромат.

Несколько часов спустя далеко, среди деревьев, внезапно послышался еле слышный звук, и снова наступила тишина. Жеребец тревожно поднял голову, запрядал ушами, Шалако открыл глаза и тихо лежал, вслушиваясь в тишину.

Револьверы лежали под рукой, однако он не тронул их, а вытащил нож. Он держал клинок острием вверх — только дурак бьет ножом сверху вниз. В верхней части тела слишком много костей… и, если не найти уязвимую точку… Бить надо снизу вверх, в мякоть, где ни одна кость не помешает клинку.

Ни звука… время шло… он не расслаблялся. Вдруг жеребец отпрянул и захрапел, и Шалако учуял апача. Запах костра, оленьей кожи, чего-то горького, странного… шевельнулась тень… прыгнула.

Шалако вскочил на колени. Не видя в темноте индейца, он пошел на риск, полоснул перед собой ножом и почувствовал, как кончик ножа задел плоть. Послышался сдавленный стон, и железная рука сжала его запястье.

Напружив могучие мышцы ног, Шалако разогнулся, вырвал руку и тут же опустил кулак вниз на врага.

Индеец кинулся на него, острие ножа распороло рубашку Шалако. Шалако сделал ответный выпад, но промахнулся, индеец схватил его руку с ножом и попытался перебросить через плечо. Шалако тут же прыгнул на него и поджал ноги.

Неожиданная тяжесть вывела индейца из равновесия, и он упал лицом вниз с Шалако на плечах. Скользкий от грязи и пота, апач вывернулся из-под Шалако и вскочил на ноги. Шалако поднялся вместе с ним и нанес ему точный удар ножом. Клинок прошел под рукой индейца и вонзился ему в бок по рукоятку, Шалако почувствовал на руке теплую кровь и вытащил нож. Индеец вскрикнул и упал навзничь.

Шалако отошел назад, перевел дыхание и стал тихо успокаивать испуганного жеребца. Он не двигался с места и не спускал глаз с темного пятна на земле. Он слышал хрипы умирающего, но не доверял звукам и ждал.

Очевидно, апач остался без лошади во время неизвестной Шалако стычки и надеялся добыть коня и оружие. Его беспокоило, что здесь оказался индеец. За ним следили? Или апач набрел на него случайно?

Прошло несколько минут, все звуки затихли, тогда Шалако опустился на корточки и зажег спичку, прикрыв ее ладонью. Апач оказался небольшого роста и крепкого сложения, он был мертв.

Первый удар вслепую угодил индейцу в плечо, второй рассек горло, кровь растеклась по всему телу.

Неподалеку лежал сравнительно новый «спрингфилд» — армейская винтовка. На апаче был армейский пояс с подсумком. Приклад винтовки, покрытый резьбой, был в руках солдата еще несколько дней назад, а, может быть, даже часов. За прикладом любовно ухаживал человек, понимающий красоту дерева, о чем не беспокоился ни один апач.

Значит, армия в пустыне и, похоже, недалеко. Если так, то вполне вероятно, Чато во все лопатки мчится к границе, обуреваемый жаждой насилий и убийств, добычи и лошадей.

Шалако развязал жеребца, оседлал его и, вложив лишнее ружье в чехол, проверил заряды своего винчестера 76-го года. Когда он садился на коня, восточная часть неба над Волчьим каньоном, начала светлеть.

В десяти милях на юго-восток, Боски Фултон повернулся на бок и открыл глаза. Он встал, рассеянно стряхнул с одежды иголки и траву, прислушался к предутренним звукам. Пора уходить.

Он был встревожен и обеспокоен. Округа кишела индейцами, и он решил, что лучше всего двигаться к перевалу Стайна. И все-таки на душе было тревожно, и, даже оседлав лошадь, он отправился в путь не сразу.

Впервые ему было что терять. На деньги и драгоценности, которыми он разжился, он мог стать сравнительно богатым человеком, и ему хотелось крупно погулять в Сан-Франциско.

Фултон находился сейчас где-то юго-восточнее пика Анимас, мысль о необходимости пересечь долину Анимас пугала его. По долине шел путь на юг в Сонору и Чихуахуа, и апачи, конечно, должны были выбрать его. Тропа, возле которой он остановился на ночь, вела прямо в долину.

Он долго выжидал, затем вывел лошадь из укрытия и снова застыл в ожидании. Наконец сел в седло и пустил лошадь по узкой тропе.

Боски Фултон почесал под мышкой и осторожно огляделся по сторонам. Для этого ему не надо было вертеть головой, скосив глаза, он смотрел через плечо. Его грызло беспокойство и тревога, он помнил двух возчиков, привязанных вверх ногами к задним колесам своего фургона. Под ними горели небольшие костры: старый апачский обычай.

Боится? Да, черт возьми, боится! Любой человек в здравом уме и памяти будет бояться, проезжая по землям апачей. И он тоже боится, но к бою готов.

Эта девка Карнарвон — он неожиданно вспомнил о ней. Черт возьми, с каким удовольствием он бы…

В Сан-Франциско полно баб, и с его деньгами он выберет себе не хуже.

Он медленно ехал и облизывал сухие губы.

В нескольких милях впереди него апач, известный под именем Татс-а-дас-ай-го, выскользнул из камней и подкрался к разрушенной хижине. Он нашел место, где был привязан жеребец, нашел мертвого апача.

Татс-а-дас-ай-го с презрением взглянул на соплеменника. Напал на спящего и дал себя убить!

Татс-а-дас-ай-го присел на корточки у стены и закурил. Дока курил, он читал оставленные Шалако и апачем следы, словно книгу.

Белоглазый проснулся или вообще не спал, просто лежал. Индеец видел отпечатки его колен, следы ног, когда тот вскочил и вступил в схватку с его соплеменником в нескольких футах от места, где спал.

Белоглазый оставил мало следов и спал чутко. Он был воином и носил мокасины… апачские мокасины… может, он даже жил среди них? Убить такого человека — великий подвиг. Татс-а-дас-ай-го встал и вернулся в скалы к лошади.

Да, великий подвиг.

Глава 4

В полдень 22 апреля, через два дня после битвы у Сан-Карлоса, лейтенант Холл отыскал следы экспедиции фон Хальштата.

Двигаясь по колее фургонов, лейтенант вышел на заброшенное ранчо, где всюду были видны следы боя. Разведчики восстановили ход сражения, и оно в основном соответствовало его собственным наблюдениям.

Напали апачи; внутри кольца фургонов они нашли мертвого индейца. Очевидно, оборонявшиеся устояли, поскольку, судя по оставшимся вещам, фургоны грабили не апачи…

Грабителям нужны были драгоценности, они их и искали, прочие вещи, которые взял бы любой апач, остались на месте. Кроме того, апачи непременно унесли бы труп своего воина.

— Отсюда ушли две группы, лейтенант. Первая, с лошадьми и одним фургоном, направилась на юг, к границе. Вторая всего с двумя лошадьми и одним человеком на носилках — скорее всего раненым — пошла на юго-восток, — сказал разведчик и ткнул во вскрытый патронный ящик. — Я насчитал Достаточно гильз на один ящик. Они отбились, затем, должно быть, между ними начались раздоры. Фургон, судя по отпечаткам копыт, тянут верховые лошади. У четверых, что едут в фургоне, сапоги без каблуков… возчики, видно.

— Ну, и что ты думаешь?

Разведчик присел на корточки, минуту подумал и сплюнул в песок.

— Грабеж, вот что я думаю. Не иначе, как дурак Фриц приперся сюда с шайкой безголовых ворюг. У Рио Хокетта никогда не было мозгов. Храбрый, но тупой и нерасчетливый тип. Как я понимаю, он и его шайка помогли отбить индейцев, затем взяли то, что им нужно, и дали деру в Мексику.

Лейтенант Холл обдумал выводы разведчиков и собственные наблюдения, отдал приказ по коням и отправил солдат по следу фургона.

К трем часам они увидели его. Фургон был разграблен и сожжен. Вокруг валялись изуродованные трупы. Лейтенант и его подчиненные знали большинство убитых по именам. Последним опознали Рио Хокетта.

— Туда ему и дорога, — коротко отозвался лейтенант Холл, — этому вору и негодяю.

— Он сражался до последнего, — сказал разведчик, указывая на россыпь гильз вокруг. — Но вот странно: его пояс с оружием исчез. Кто-то вылез из укрытия и забрал его. — Разведчик разглядывал отпечаток каблука. — Похоже, это Боски Фултон. Его трупа я не видел, а если кто и способен выйти из такой передряги целым и невредимым, так это Боски.

— Неужели уцелел? — Лейтенант Холл не верил своим ушам.

— Как пить дать. Нога маленькая, наверняка Фултон. Я много раз видел его след. Они с Хокеттом орудовали вместе, но каким бы мерзавцем не был Хокетт, по сравнению с Боски он — ягненок.

— Боски, должно быть, торопился уйти подальше, — сделал вывод лейтенант. Надо скорее искать охотников.

Повернув на север, отряд обогнул горы Хетчет. При удаче он должен напасть на след группы с раненым и женщинами. У тех было мало шансов на спасение и оставалось тайной: почему они повернули на юг?

— С ними человек, которого вначале не было. По числу трупов у фургона и на ранчо, я решил, что Хардинг и Харрис присоединились к восточной партии, но тут один лишний, — сказал разведчик.

— Может, Уэллс? Как думаешь?

— Может, и он. Хотя непохоже.

На расстоянии многих миль отсюда, за двумя долинами и хребтом Анимас, развивались другие события.

Лейтенант Макдональд остановил свой отряд. Стояла сильная жара. При каждом шаге лошадей поднималась пыль, и, когда они стали, отряд накрыло облако пыли, она оседала на одежде, лицах, лезла в ноздри. Кроме лейтенанта, коренастого капрала с красным лицом и солдата-ветерана, остальные в отряде были индейцами юма и мохава.

Задача лейтенанта состояла в том, чтобы выйти на следы индейцев, обнаружить дислокацию вторгшихся апачей и сообщить обо всем главным силам подполковника Форсайта. Никто лучше не мог бы выполнить задание такого рода и выказать большего рвения в его выполнении.

Лейтенант Макдональд тревожился. Следов он не обнаружил, но со времени нападения на Сан-Карлос прошло три дня, и в самом воздухе чувствовалось напряжение. То, что он не видел апачей — не успокаивало, потому что лейтенант жил по старому правилу: видеть апачей — страшно, не видеть — вдвойне страшнее.

Не стоит стыдиться страха, если ты способен его победить. Страх побуждает к действию и уберегает от беспечности. Макдональд похоронил слишком много солдат, которые вели себя беспечно и неоправданно рисковали.

Ехавший рядом с лейтенантом юма Билл указал на горы Пелончильо; лицо у индейца было такое же темное и складчатое, как и горы.

— Думаю… — начал он.

— Посмотрим, Билл.

Макдональд закурил трубку. Зачем — он и сам не знал, затяжка на вкус была сухой и горячей. Его одежда пропахла табаком, потом, пылью и лошадьми. Сейчас бы выпить холодного виски со льдом, он усмехнулся своему желанию. Сколько времени прошло с тек пор, как он последний раз пил виски со льдом? Два года? Почти три.

И все-таки в этих краях он чувствовал себя как дома. Он никогда не любил показухи и не стремился в теплые местечки на Востоке. Когда он приехал сюда, то понял, что нашел дом… Эта жизнь была по нему.

Лейтенант Макдональд знал индейцев, и они знали его; каждый день он учился у них. Боевому командиру претила муштра, строевая подготовка, униформа и парады. Большая их часть была пустой тратой времени, основывалась на устаревшем военном опыте, и никакой практической пользы от них не было.

Войска надо учить одному — драться и выживать в бою, каждая минута, занятая чем-то другим, потрачена зря.

Все решал бой. Бой — начало и конец жизни солдата. Апачи, искуснейшие партизаны мира, и слыхом не слыхали о строевой подготовке или вообще о какой-то другой подготовке, кроме боя.

Выслав четырех разведчиков на поиски следов, отряд снова тронулся в путь.

Юма Билл ускакал вперед, и не проехали они и пятидесяти ярдов, как он повернулся в седле и махнул рукой.

Он нашел след! Не больше двенадцати часов назад здесь прошел маленький отряд апачей. Лейтенант тотчас отправил Форсайту разведчика с донесением, затем пустился дальше еще более осторожно.

Через милю к отряду апачей присоединились новые, и он стал заметно превосходить силы Макдональда.

Лейтенант медленно продвигался вперед. Он чувствовал напряжение подчиненных и не винил их. Он регулярно делал остановки и осматривал местность, несколько раз менял направление, чтобы затруднить апачам устройство засады.

Он чувствовал присутствие индейцев. Даже юма Билл, обычно суровый и невозмутимый, заметно нервничал. Только дурак не боится попасть под огонь засады вдвое превосходящих сил апачей. И спасти от такой участи может только осторожность.

К этому времени Макдональд был в шестнадцати милях от главного войска под командой Форсайта.

Где-то в этом обширном пустынно-горном краю затерялась горстка мужчин и женщин, не имеющих опыта войны с индейцами, и если апачи их еще не уничтожили, то несомненно идут по их следу.

В знойном воздухе стояла удушающая пыль. Макдональд вытер пыль и пот с костистого лица и выругался. В обжигающей жаре одежда казалась тяжелой и тесной, подтяжки давили на плечи. От песка и камней веяло жаром, как от печки.

Никакого движения… Каньон Лошадиной Подковы открыл перед ними путь в горы. Макдональд с недоверием разглядывал высокие скалы, открытое пространство перед ними.

Юма Билл опередил всех и направил коня в каменистую пасть каньона. Скоро Макдональд увидел, что тот поднял руку.

Когда они подъехали ближе, то обнаружили, что индеец стоит над остатками торопливо затушенного костра, из которого еще струился дым.

Макдональд вытер пот с лица и, сощурившись, пытался сквозь солнечный блеск осмотреть скалы и камни. В глубине души он понимал серьезность положения, костер затушили совсем недавно… возможно, когда они уже подъезжали.

Апачи ускакали? Или залегли в скалах? Сколько их?

— Сколько их, по-твоему?

Юма Билл пожал плечами.

— У костра сидело пятеро или шестеро, но кто знает, сколько их там? — он показал на скалы.

Подождать Форсайта? Или войти в каньон?

Решение — дело командира, вся ответственность лежит на нем. Если послать человека к Форсайту, а здесь только горстка индейцев, убежавших при его появлении, то Четвертый кавалерийский полк зря проскачет шестнадцать миль по солнцу. Может, сперва пройти вперед, прощупать обстановку детальнее?

— Вперед, — отдал он приказ, и тут же в скалах обозначилось движение. Команду накрыл грохот залпа, и двое его людей упали с седел. Один приподнялся, вскинул ружье и упал снова.

Макдональд выстрелил из револьвера в коричневую фигуру, апач замер на полушаге и полупрыгнул, полуупал в камни, скрывшись из виду.

Отовсюду неслись выстрелы и дикие, пронзительные вопли индейцев. Лейтенант хладнокровно повел отряд на гребень невысокого холма. Выкрикивая приказы, он одновременно целился и стрелял, стараясь посылать каждую пулю в цель. Смысл боевой подготовки в том, чтобы при тревоге всегда знать, что делать. Паника возникает только в пустых мозгах.

Он схватил за плечо разведчика и подтолкнул к своей лошади.

— Приведи Форсайта, — хрипло крикнул он сквозь громыхание выстрелов.

Индеец вскочил на коня и ускакал. Конь был скаковой, и пришло время воспользоваться его скоростью.

Макдональд продолжал командовать боем. У него осталось шестеро нераненых людей. Только что упал еще один апач, и юма Билл, бесценный разведчик и воин, скрылся в камнях, очевидно, целый и невредимый. Апачи спускались со скал, сужая круг. Краснолицый капрал — один из лучших стрелков в батальоне — встал на одно колено и методично, как в тире, посылал пулю за пулей.

Атака закончилась так же быстро, как и началась. Лейтенант потерял четырех разведчиков и теперь ждал новой атаки. Кавалеристы залегли в нагромождении валунов на вершине холма и без всякой команды укрепляли свои позиции. Закладывали камнями проемы в валунах, окапывались в песке, увеличивали сектор обстрела. У них было немного воды, хорошая позиция и достаточно патронов, чтобы выдержать большой бой.

— Не торопитесь стрелять, — сказал лейтенант, — пусть сначала подойдут поближе.

Показалась рука, и разведчик выстрелил. Лейтенант Макдональд отметил попадание.

Двое разведчиков собрали патроны у павших, а еще один принес ружье. Теперь у них было два ружья в резерве, что усиливало их огневую мощь.

Шестнадцать миль туда и обратно, жестокая скачка в убийственную жару. Спрятавшись за валуном Макдональд радовался, что полком командует Форсайт, в памяти подполковника еще свежа битва на острове Бичер, и он все поймет, как надо: недавно он сам пережил подобное. С ним четыреста ветеранов войн с индейцами, и они тоже поймут все правильно.

На вершине холма было как в печке. Макдональд отложил револьвер, чтобы вытереть ладонь.

— Скоро они снова пойдут, — сказал лейтенант, — давайте оставим на песке парочку.

Где-то вдалеке, в раскаленной пустыне всадник изо всех сил гнал скакуна к подполковнику Форсайту и его Четвертому кавалерийскому полку.

Апачи поднялись в атаку, и снова отряд кавалеристов отбил нападение, на этот раз потерь не понесла ни одна из сторон. Рядом с лейтенантом Макдональдом, тяжело дыша от жары, заряжал револьвер разведчик-юма.

День обещал быть длинным.

Шалако Карлин услышал отдаленную стрельбу. Он выпрямился и напряг слух.

Наверное, армия и Чато. Он сидел на коне чуть ниже гребня, внизу Волчий каньон вел к Двойному глинобитному пути. Шалако думал, взвешивал все шансы.

Чато пришел на север примерно с сорока индейцами, часть их отделилась для нападения на лагерь охотников. Остальные продолжали идти на встречу с нетерпеливыми молодыми воинами из Сан-Карлоса, теперь они соединились, составив отряд численностью около восьмидесяти человек. Должно быть, он сражается сейчас где-то возле пика Стайна.

Однако если армия выслала против них значительные силы, они оставят поле битвы и побегут к границе. Везде, где только можно, они будут передвигаться горными тропами и, стало быть, скорее всеговыйдут на Двойной глинобитный путь, по которому предстоит идти ему. Они будут нападать на все, что подвернется, и, конечно, им прежде всего понадобятся лошади.

Армия погонится за ними. Значит, охотничьей экспедиции надо продержаться, пока армия не покончит с индейцами.

Велики ли шансы охотников устоять перед восемью десятками апачей? Сидя на арабе в тени утеса — чалый стоял рядом, — Шалако пытался увидеть происходящее глазами кружащего в небе стервятника. Стервятник увидит широкую цепочку следов, которая становится все уже и уже, а в центре — охотничью партию. Четыре женщины, семь здоровых мужчин, один раненый. Вооружены хорошо, патронов достаточно для долгого боя. Вода и неплохая позиция для обороны, но продовольствия мало.

Возможно, апачи будут отступать по долине, минуя горы и охотников.

Двое мужчин, Даггет и повар Мако, не знают военного дела, а двое — хорошие бойцы, но никогда не воевали с индейцами. Будет счастьем, если они выдержат полчаса массированной атаки апачей.

— У нас нет ни малейшего шанса, — вслух произнес Шалако, — ни малейшего.

В придорожных кустах лениво жужжала пчела, нетерпеливо переступал с ноги на ногу жеребец, стремясь в путь. Но Шалако выжидал, сворачивал самокрутку, осматривал местность.

Справа лежала долина Анимас, длинный шлейф пыли указывал на то, что на юго-востоке несется отряд всадников. Почти наверняка армия, апачи не любят поднимать пыль и обычно скачут врассыпную, чтобы не поднимать пыль и тем самым не обнаруживать себя.

Тропой, по которой он ехал, пользовались редко. Проложили ее, вероятно, еще таинственные мимбры, а может, кто-то и до них. Белые обычно предпочитают низины, индейцы Же и другие примитивные народы отдают предпочтение горной местности.

Шалако осторожно ехал по еле заметной тропе. Горы над ним поднимались на высоту от восьмисот до полутора тысяч Футов. Дикие и пустынные, поросшие искривленными кедрами скалы были покрыты битым камнем.

На камень у тропы забрался тушканчик, он помахивал хвостом, словно приглашал пробежаться наперегонки, несмотря на жару. Вот он прыгнул, пролетел несколько ярдов по воздуху и поскакал на быстрых ножках по тропе.

Когда Шалако добрался до поворота к заповедному убежищу, он свернул с тропы и углубился в скалы. Не выпуская винчестер из рук, он поставил лошадей в тень и поднялся повыше, тщательно следя за тем, чтобы его силуэт не появился на фоне неба.

Отсюда ему была видна тропа чуть ли не на две мили вперед, до убежища оставалось не более двух миль. Шалако сделал остановку по двум причинам: он хотел подойти к лагерю на заходе солнца и проверить, не идет ли кто за ним.

Следов он не видел. Судя по всему, тропой не пользовались многие месяцы, если не годы.

Первую милю тропа была сравнительно открыта. Он не хотел возвращаться на нее, пока окончательно не убедится, что его никто не видит.

Стояла сильная жара. Как всегда над головой парил стервятник. Его неиссякаемое терпение проистекало от уверенности, что рано или поздно все живое в пустыне станет его добычей, надо только ждать.

По раскаленному камню метнулась ящерка и замерла в тени, подняв хвост. Ее горло пульсировало, словно ей не хватало воздуха. Через мгновение хвост опустился, ящерка успокоилась, но Шалако по-прежнему выжидал.

Он устал, солнце жгло. Медленно, избегая резких движений, потому что они привлекают внимание, он повернул голову и взглянул на коней. Те мирно стояли в кустах.

По тропе протанцевал «земляной дьявол» и скрылся среди камней. Глаза ящерки сонно закрылись. В горах стояла тишина, похоже, вокруг никого не было. Еще несколько минут и пора в путь, решил Шалако. Голова его поникла, на какой-то миг он задремал, но тут же вскинулся и широко открыл глаза.

Внизу по тропе на гнедой лошади ехал всадник в широкополой шляпе. Шалако узнал лошадь. Это была Демпер, кобыла Ирины Карнарвон.

Он разглядывал всадника, пытаясь узнать и его, и наконец вспомнил: черную безрукавку носил Боски Фултон, приятель Рио Хокетта. Шалако знал его.

Араб поднял голову навстречу поднявшемуся ветерку.

— Все в порядке, Мохаммет, — тихо сказал Шалако. — Все в порядке.

Шалако следил за всадником. Что он сделает, когда доберется до развилки? И где остальные? Где Хокетт и украденный фургон?

Внезапно всадник остановился и, похоже, прислушался. Шалако тоже напряг слух и явственно услышал топот копыт. Фултон быстро съехал с тропы, забрался в камни и поспешно достал ружье.

Из-за поворота показалась лошадь без всадника, но с седлом и болтающимися стременами.

Толли, вторая кобыла Ирины Карнарвон. Лошадь замедлила бег, принюхалась, словно гончая, и прорысила дальше. Шалако много раз видел, как точно так же — не хуже волков — идут по следу дикие лошади. Толли явно шла по следу Демпер.

Шалако изменился в лице. А вдруг она побывала у апачей? Вдруг они следуют за ней?

Апачи так часто поступали: отпускали лошадь и ждали, пока она приведет их к другим лошадям.

Толли остановилась. Шалако видел, как Фултон настороженно следит за кобылой, не подозревая, что лошадь, на которой он сидит, и Толли выросли вместе.

Внезапно Толли повернула голову и подняла нос по ветру. Несмотря на расстояние, он прямо видел, как раздуваются ее ноздри, и с ужасом понял, что кобыла учуяла запах Мохаммета! Только он об этом успел подумать, как Толли свернула с тропы и стала подниматься вверх.

Удивленный поведением кобылы, Фултон привстал в седле. Несомненно, Толли решила, что где жеребец, там и Демпер, и направилась к ним.

Шалако торопливо оставил свой наблюдательный пост, вернулся к жеребцу и сел в седло. Ведя в поводу чалого, он поехал прочь, оставляя между собой и Фултоном лабиринт скал и, где возможно, держась мягкой почвы. За спиной он услышал копыта кобылы и тихо выругался.

Оставалось надеяться, что кобыла не ведет за собой апачей, и ехать в лагерь.

Сообразит ли Фултон, что к чему, и поедет ли за ней? Сомнительно. Время в горах дорого, и Фултон несомненно знает, куда едет, но, судя по всему, ехать ему не дальше ближайшего скопления апачей.

Через несколько сотен ярдов он спрятался в кустах, подождал кобылу и поймал ее. Мохаммет, увидев подругу, чуть было не заржал, но Шалако вовремя его одернул.

Скоро он убедился в том, что за кобылой никто не идет. Если Фултон не круглый дурак, он спрячется и переждет налет.

Через некоторое время Шалако отправился дальше и, не пройдя и полумили, заметил след индейцев: отпечаток части копыта неподкованной лошади, оставленный сегодня утром. Он снова остановился и стал тщательно изучать окрестности. Однажды он видел апача, завернувшегося в пыльное одеяло — чем не валун среди множества других валунов! В другой раз, вспомнил Шалако, среди деревьев юкки стоял апач, у которого из одеяла торчало всего несколько колючек, и целое армейское подразделение проехало мимо, ничего не заметив. Разве мог такой человек довериться беглому взгляду?

После внимательного осмотра он заметил дерево, к которому привязывали двух лошадей, кусты, на которых лошади объели листья и ветки, и пришел к выводу, что апачи ехали на неподкованных, а значит, не захваченных лошадях, и каким-то образом обнаружили убежище — возможно, учуяли запах дыма.

В лошадином помете он углядел остатки растений, росших далеко от границы. Скорее всего эти апачи принадлежали к главной шайке, вероятно, они выехали из Мексики значительно позже Чато и добрались сюда, проделав долгий и трудный путь.

Возможно, они хотели привести Чато сюда и отправились за ним, но могли скрываться и где-то поблизости.

Шалако спешился и сделал круг, не спуская глаз с лошадей. Он знал, на что способен индеец, когда речь идет о краже коней. Ему не раз приходилось видеть, как они уводили коней на глазах хозяина. Он хотел удостовериться, остались ли эти двое здесь и есть ли другие.

Приближался вечер. Тени выросли, тишина сгустилась. В чистом воздухе пустыни и гор далеко разносился малейший звук. Страна неба… Чтобы узнать, что такое настоящее небо, нужно побыть наедине с ним где-нибудь в каменистых скалах в светлое время суток.

С темнотой все меняется, дали пропадают. Ночь сужает кругозор, в пустыне видишь лишь молчаливые колонны кактусов, приземистые кустарники и черные таинственные громады гор.

Пустыня и небо одинаково требуют одиночества, чтобы узнать их до конца, надо встретиться с ними с глазу на глаз.

Тело словно разрастается, мозг освобождается, превращаясь в обширный резервуар для восприятия новых впечатлений. Ты слышишь и чувствуешь малейший звук. Пустыня раскрывается перед тобой во всей своей таинственности и вневременности, а небо над головой — во всей своей безграничности и безмерности.

Шалако слушал и ждал. Затем вернулся к лошадям. Мокасины позволяли ступать бесшумно. Под ногами диких животных и индейцев не хрустят ветки и сучья. Шалако чувствовал впереди ветку даже в темноте до того, как поставить ногу и перенести на нее свою тяжесть, — одно из преимуществ мокасин.

Он взобрался на коня и поехал вдоль лысого холма к убежищу, стараясь держаться тени скал.

Вскоре он увидел тонкий столбик синего дыма, словно взывающий к тихому вечернему небу. Теперь он двигался очень осторожно, чтобы не стать мишенью для какого-нибудь нервного члена экспедиции. Отыскав участок, охраняемый Баффало Харрисом, он окликнул его, зная, что тот не будет палить вслепую.

— Давай, — как ни в чем не бывало отозвался Харрис, — проходи.

Шалако провел коня по склону, заросшему кедром, и приблизился к Баффало.

— До чего я рад тебя видеть! — воскликнул Баффало. — А то я чувствовал себя, как одинокая овчарка при отаре овец, к которой подкрадываются волки.

— Кофе есть?

— Только он. Большая часть харчей у тебя.

— Армия вышла. — Шалако показал на «спрингфилд» в чехле. — Прежде чем расстаться с ним, погиб хороший солдат.

— Индеец?

— Угу. Ночью подкрался ко мне. Хотел лошадей добыть.

— Крюгер все еще жив. Не понимаю, как ему это удается.

Ирина сидела у костра; когда она увидела кобылу, ее лицо осветила улыбка.

— О, вы нашли Толли?

— Она меня нашла. — Он не сказал ей о Демпер. Успеется.

Пока Баффало разгружал чалого, Ирина протянула Шалако кружку кофе, и он коротко рассказал новости. Армия в пустыне, на северо-западе произошел бой, и через несколько часов они скорее всего окажутся на пути бегущих апачей.

В конце он упомянул о Боски Фултоне.

— Он был один? — быстро спросил Баффало.

— Ты думаешь о том же, что и я?

— Остальных перебили? Пожалуй, так оно и есть, если только он не поссорился и не откололся, а вряд ли Боски пошел бы на это, разве что ему дали меньше награбленного, чем он рассчитывал.

Шалако разговаривал, пил кофе и одновременно обдумывал сложившееся положение. Все пока шло отлично, но территория, которую они собирались защищать, была слишком велика и предоставляла слишком много возможностей для незаметного проникновения на нее.

— Если армия на северо-западе, — к костру подошел фон Хальштат, — то почему бы нам не выйти и не присоединиться к ней? Теперь у нас три лошади, и мы сможем двигаться быстрее.

— У армии свои трудности. Вы пришли сюда на собственный страх и риск. А если вы сниметесь отсюда, то в любом случае столкнетесь с Чато. Он будет отступать по этой дороге.

— Вы так предполагаете.

— Да, предполагаю. И если вы придерживаетесь другого мнения, идите.

— Если мы решим идти навстречу армии, вы пойдете с нами? — спросила Жюли.

— Нет.

— Вы не очень галантны.

— Да, мэм, как и пули. — Он встал. — Поступайте как знаете. Если останетесь, я с вами, если уйдете, уходите сами.

— Вы останетесь один!

— Конечно! Чтобы обнаружить человека, даже апачу нужны следы. Я просто буду сидеть здесь, чтобы не оставлять следов. Если придется, поголодаю пять-шесть дней, но не двинусь с места и пересижу опасность.

Он выплеснул в костер остатки кофе и поставил кружку на камень, после чего пошел взглянуть на лошадей.

Баффало вернулся на свой пост и чуть позже то же самое сделал фон Хальштат.

Трава на участке была почти вся съедена, но лошади могли протянуть еще пару дней. Воды было вдоволь.

Укреплены позиции были явно не достаточно, но это не имело значения. Им надо только какое-то время продержаться. Кострище расположено в низине, окруженной кедрами, соснами и кустами, которые скрывают языки пламени.

Линия обороны проходила за пределами лагеря, отступать было куда. Горную тропу мог контролировать один человек, у остальных был хороший сектор обстрела. Сперва придется оборонять внешнюю линию, затем отступить к внутреннему кругу, так как их силы очень малы. Шалако вытер Мохаммета пучком травы, вытащил из хвоста несколько колючек, затем проделал то же самое с Толли. После чего внимательно осмотрел их копыта и взялся за чалого. Мустанг снова был в отличной форме и в доказательство тыкался носом в его рукав.

Подошла Ирина.

Шалако сразу ощутил ее присутствие, но продолжал молча работать. Было еще довольно светло, хотя уже зажглись первые звезды.

— Вы нравитесь Мохаммету, — сказала она, видя, как араб тычется в него носом, — а он к немногим так относится.

— Хороший конь. Он прекрасно освоился, словно и родился здесь.

— На что они похожи? Я имею в виду апачей. Ужасно дикие?

— Все зависит от того, как на них смотреть. Люди на Востоке пытались приписать краснокожим христианские добродетели и принципы. Большей ошибки совершить невозможно. Краснокожие, конечно, отличаются благородством, но их нравственные принципы и образ жизни совершенно не совпадают с нашими.

Нельзя судить о людях на основании того лишь, что они думают, как вы. Уважением у них пользуются люди совсем иных достоинств. Наибольшее восхищение вызывает удачливые воры, а убийство из засады ценится выше, чем убийство в отрытом бою.

Удачливый вор больше приносит в семью, поэтому индейские девушки мечтают заполучить в мужья хорошего вора. Конокрадство и война не только единственный источник их существования, но и величайшая радость. Иначе они относятся и к пыткам. Суровая и жестокая жизнь заставляет индейцев подвергать мужчин пыткам, проверяя таким образом их мужество, и, кроме того, для них это предмет развлечения.

Трупы они уродуют из ненависти или презрения, но также и для того, чтобы враги не напали на них после смерти, в будущей жизни.

— Я никогда особенно не задумывалась об этих вещах, но помню, как отец рассказывал мне что-то подобное про обычаи народов Африки.

— Каждое племя апачей имеет свои отличия, но они все без исключения воины. Всюду то же самое. Примитивные народы с грабительскими нравами приходят из краев со скудной, неплодородной почвой, и достаток их находится в прямой зависимости от походов и грабежей. Викинги, пруссаки, монголы, британские корсары… У всех пиратство и военное дело составляли образ жизни, то же самое и у апачей.

Их дружбу нельзя купить. Если вы отнесетесь к ним дружелюбно, они сочтут это за слабость и малодушие. Апачи могут выслеживать противника много дней, прежде чем на него напасть, и никогда не нападут на врагов, превосходящих их числом. Им не знакомо наше чувство сострадания к слабым и беспомощным, они уважают только силу и мужество.

— Вы загадочный человек, мистер Карлин. Интересно, кто вы на самом деле? — Ирина всматривалась в его лицо, но на нем ничего не отражалось, ровным счетом ничего. — Кем вы были, прежде чем стать Шалако?

Он выпрямился и потянулся.

— Не фантазируйте. Я не отставной армейский офицер, не иностранный вельможа и не жертва несчастной любви. Я просто бродяга.

— Не верю.

— Как угодно.

— Что вы собираетесь делать, мистер Карлин? Кем вы хотите быть?

— Тем, кто я есть. Вы когда-нибудь поднимались на вершину холма посреди пустыни и окидывали взглядом пространство, где на мили вокруг не ступала нога человека? Вы когда-нибудь ехали по равнине целый день, не встретив ли одной живой души? Даже следа ноги человеческой? Я это испытал… и хочу снова испытать.

— А женщины? Мистер Карлин, вы никого не любили?

— Ну, почему же не любил. Собственно, я люблю и сейчас.

— Сейчас? — Ирина была поражена… и разочарована.

— Разумеется… я люблю запах дыма костра, ветер в далеких соснах, даже апачей.

— Апачей? Любите?

— Конечно… ведь они дают мне ощущение полноты жизни: если я хоть на секунду утрачу бдительность, с меня снимут скальп. Что бы ни говорили об апачах, воины они первоклассные.

Блики от пламени костра играли на боках коней. Где-то упала сосновая шишка, и опять все замерло. Ирину волновало присутствие Шалако, ее приводила в отчаяние его уклончивость. Он не подпадал ни под одну известную ей категорию людей, не поддавался никакому толкованию.

Стремление понять, что он за человек, подтолкнуло ее к дальнейшим расспросам.

— Вам не хочется иметь дом? Семью?

Прежде чем ответить, он вслушался в темноту. Слишком тихо.

— Не откажусь, если найдется подходящая женщина. Или женщины.

— Женщины?

— Да… — с серьезным видом ответил он. — Хороший добытчик может обеспечить две, три, даже четыре женщины. По-моему, просто непорядочно отвергать других женщин. Вы видели петуха, который ходил бы только с одной курицей?

— Это совсем другое! — Она быстро взглянула на него. — Вы, конечно, шутите.

— Почему? Я знаю индейцев, у которых несколько скво, и все они довольны и счастливы. Так им легче жить. Они делят между собой работу, им всегда есть с кем поговорить. — Он взял ружье. — Лучше ложитесь спать. Другого случая может не представиться.

Шалако зашагал прочь, она проводила его взглядом и рассмеялась. Он тоже улыбался: настоящая женщина, жалко, если она достанется фон Хальштату.

Он обошел посты, проверил позиции защитников. Когда он добрался до фон Хальштата, тот сказал:

— Все тихо.

— Слишком тихо. Нас атакуют на рассвете.

— Я ничего не слышу. По-моему, никого нет.

— Будьте начеку. Если прозеваете, до утра не доживете. — Шалако был явно не в духе и присел рядом с фон Хальштатом. — Слишком тихо, — сказал он. — Не нравится мне эта тишина.

— Да, что-то такое есть в воздухе, — признался фон Хальштат. — Я тоже чувствую.

Шалако вернулся к костру, взял свои одеяла, постелил их в сторонке и мгновенно заснул.

Он давно научился спать урывками, в любую свободную минуту. Он проспал чуть больше двух часов и очнулся внезапно. Было еще темно, но день уже занимался. Он подошел к ручью, вытекавшему из источника, и погрузил пальцы в чистую, холодную воду. Сполоснул лицо и пригладил пальцами волосы. Затем надел шляпу и вернулся к костру.

Там сидел осунувшийся от усталости Анри с кружкой кофе.

Шалако налил себе кофе и присел на корточки.

— Они налетят на заре с первыми лучами солнца.

Анри кивнул.

— Сколько, на ваш взгляд?

— Трудно сказать. Шестеро или семеро так же опасны, как и дюжина. Здесь легче прятаться, чем внизу.

Один за другим мужчины вставали и расходились по местам. Мако следил за горной тропой, Даггет занял позицию, откуда видны были обе стороны каньона Слоновьего холма. Рой Хардинг прикрывал участок между Заповедным каньоном и краем скалы, за которой был лагерь. Анри засел у начала Заповедного каньона.

— Баффало, — сказал Шалако, — ты, фон Хальштат и я будем оборонять тропу и участок между каньонами.

Фон Хальштат вернулся к костру, чтобы обсудить план защиты. Сунув трубку в зубы, он вопросительно посмотрел на Шалако и показал на пик за их спиной высотой в четыреста футов — Слоновий холм.

— А что с ним? Хороший стрелок, если займет вершину, может сделать нашу позицию непригодной.

— Придется рискнуть. Они могут взобраться на вершину лишь по стене каньона, она гораздо круче, чем здесь, но у нас некого туда посадить.

Было все еще темно, однако, когда они расходились по своим местам, уже можно было различить отдельные деревья и валуны. Высоко в небе, на одиноком облаке появился розовый отсвет.

Землю еще окутывал ночной холод. Все замерло. Шалако со своей позиции изучал местность пред собой. Он окинул ее быстрым пристальным взглядом, потом вернулся к дальней границе и начал методично и детально осматривать, постепенно приближаясь к другой стороне открывавшегося ему пространства.

Каждую скалу, дерево, куст он оглядывал особенно тщательно, учитывая утренний свет, контуры, длину теней.

Первый выстрел прозвучал неожиданно на участке Хардинга. За ним последовал второй выстрел. Перед Шалако метнулась тень, но прежде, чем он поднял ружье, исчезла.

Он ждал с ружьем наготове, но снова все замерло.

Теперь индейцы знают, что они готовы к нападению. Была ли это настоящая атака? Или их просто прощупывали?

Он уловил за спиной легкое движение и, обернувшись, увидел Ирину с винтовкой в руке.

— Вам здесь не место, — сказал он.

Девушка устроилась рядом.

— Почему? Я умею стрелять, вы же знаете.

Рассвело, но солнце еще не вышло из-за горизонта. Снова все смолкло и замерло. Тишина беспокоила его: ведь апачи знали слабость их позиций… и знали, что с ними женщины.

Несколько раз ему чудились отдаленные выстрелы, однако он не был уверен, что стреляли на самом деле.

Шалако передвинул ружье и только открыл рот, чтобы что-то сказать, как тут же резко оборвал себя.

Справа раздался слабый вскрик и грохнул выстрел.

Шалако вскочил и побежал. Пуля перед ним зарылась в гравий, он нырнул за камни и только опустился на землю, как от второй пули брызнула каменная крошка.

Перекатившись, он бросился дальше и, падая в укрытие, заметил Роя Хардинга. Тот отползал, волоча окровавленную ногу, а из-за кустов выскочил апач с ножом в руке.

Шалако присел и выстрелил, не поднимая винтовку к плечу. Пуля настигла индейца в прыжке. Из глотки апача вырвался хриплый крик, однако он свалился рядом с Хардингом, ткнув того ножом наугад.

Хардинг ударил индейца здоровой ногой и попал каблуком ему в лицо. Из сломанного носа хлынула кровь, но, невзирая на пулю и жестокий удар, апач встал на ноги и бросился на Хардинга.

Хардинг поймал руку с ножом и вывернул ее, навалившись на индейца сверху. На окровавленном гравии завязалась отчаянная борьба, наконец, когда Шалако подбежал к нему, Хардинг оторвался от индейца.

Ногу Хардинга распорола шальная пуля, он потерял много крови.

Шалако мигом поднял его на руки и побежал неровным, спотыкающимся шагом. Над ухом свистнула пуля, но он был уже вне опасности в низинке, где горел костер.

Он бережно уложил молодого возчика на землю.

— Позаботьтесь о нем, Лора, — сказал он и, пригнувшись, помчался на линию огня.

Подобрав свое ружье там, где его оставил, когда выносил Хардинга, Шалако, укрывшись за камнями, выглянул. Он запыхался, увидев апача, выстрелил, но промахнулся.

Он изо всех сил старался выровнять дыхание, но перед глазами по-прежнему плясали волны раскаленного воздуха. Утренней прохлады как не бывало. Внезапно он услышал шум копыт. К индейцам подъехало подкрепление.

Далеко внизу, на тропе, в ярдах пятистах от него, скакал апач.

Шалако засек расстояние между камнями. А вдруг удастся… вдруг повезет… Он тщательно прицелился, плавно положил палец на спусковой крючок, выждал. Осторожно вдохнул и выдохнул, и, как только в прорези мушки появилась лошадиная голова, нажал на спуск.

В момент отдачи в поле его зрения показался и пропал всадник. В горах разнеслось эхо выстрела.

Он выпрямился, смахнул пот со лба, чтобы соль не ела глаза и не мешала смотреть, и снова зарядил винчестер

Пора отходить назад. Они слишком растянуты и, если апачи зайдут сзади, у них не останется ни одного шанса.

До него донесся легкий шорох, он продолжался одно мгновение, тем не менее Шалако узнал звук. Это трется о камни грубая ткань.

Каньон…

С бесконечной осторожностью, преодолевая дюйм за дюймом, он подполз на животе к точке, откуда мог заглянуть в каньон. Глубина его здесь была не более шестидесяти футов, по стене карабкались трое апачей.

Он вскинул ружье, но вдруг заметил клиновидный камень: глыба величиной с пианино нависла над самым обрывом

Подобравшись к глыбе, Шалако уперся спиной в соседний камень, подтянул ноги к самому подбородку и стал толкать мокасинами клин. Тот зашатался, но не упал, Шалако раскачал заново и, когда глыба подалась вперед, толкнул ее изо всех сил. Камень рухнул вниз. Послышался хриплый вскрик, заглушенный невероятным грохотом падающей глыбы и града камней, которые она увлекла за собой.

Шалако взял ружье и обошел линию обороны, велев всем оттянуться назад. У Анри под глазом кровоточила ссадина от каменного осколка, но в остальном он не пострадал.

Они снова заняли круговую оборону, на этот раз ближе к ложбинке с костром, спиной к скальной стене и башне Слоновьего холма.

Ханс Крюгер все еще был жив и по-прежнему молчал, стараясь не привлекать к себе внимания, скрывая ни на минуту не отпускающую боль. Хардинг лежал с перевязанной ногой, он очень ослабел от потери крови

— Только бы знать, что происходит! — воскликнула Лора. — Только бы знать, идет армия или нет!

— Они могут и не подозревать о нашем существовании, — сказал Даггет.

— Сейчас уже знают, — отозвался Баффало. — Наверняка. Скорее всего, они наткнулись на наши следы.

Он вернулся на свою новую позицию и приготовился к долгому ожиданию. До него доносились голоса у костра, временами он замечал там движение, хотя костер находился довольно далеко от него и был окружен камнями и деревьями. Баффало решил окончательно: когда все кончится, он уедет. Заведет ранчо где-нибудь подальше от индейцев… пустит корни в безопасных краях с нормальной, разумной жизнью.

Через некоторое время охотника охватила тревога. Он сменил позицию, внимательно осмотрел все кругом, но ничего нового не заметил.

Вдали слышался приглушенный расстоянием ружейный огонь. Где-то шел чертовски жестокий бой. Может, армия так взгреет Чато, что у него не будет времени и желания задерживаться.

Он зевнул, перешел на другое место и внезапно замер. Камень, размером не больше кулака… был перевернут.

Всюду, где камни находятся под воздействием воды и ветра, они лежат тяжелой стороной вниз — значит, кто-то очень быстро прошел здесь и по недосмотру перевернул камень. Кто-то шел на него!

Все тихо…

По-настоящему встревоженный, он встал и заново осмотрелся вокруг. Мог он проглядеть камень, когда занимал позицию? Он никогда не пропускал таких примет, ведь от них зависела жизнь. Но, может быть, хотя бы на этот раз, он ошибся?

Стояла глубокая тишина.

Надо уходить. Он неплохо замаскирован и хорошо укрыт, но если кто-то подобрался так близко?

Ничего, ничего.

Баффало снова прислушался: нигде ни звука. Снова осмотрел каждое дерево, каждый камень. Наконец опустился на колени и положил винчестер на землю. Обернулся, чтобы перевернуть поудобнее нож, и тут камень, который вовсе не был камнем, возник у него за спиной, мускулистая рука сдавила горло охотника и рывком повалила назад. Дыхание Баффало пресеклось, он пытался разжать сдавившую его руку, когда между ребер в него вонзился нож.

Могучее тело охотника рванулось, он почти освободился, однако нож снова и снова бил между ребер. Его мышцы постепенно расслабились, исчезла мысль о ранчо, затем исчезла мысль о жизни и наконец исчезла сама жизнь. В могучем теле, полном сил и энергии, в мозгу, полном замыслов и планов… не осталось ничего…

Коричневая рука подняла его ружье, отстегнула патронташ, забрала табак и револьвер.

Татс-а-дас-ай-го скользнул назад в камни, пересек открытое пространство и спрятался в кустарнике, где его коричневое тело слилось с песчаником и лавой.

Снова он появился уже далеко в скалах на краю каньона Слоновьего холма, откуда лагерь был перед ним как на ладони. Татс-а-дас-ай-го был терпелив. Одного убил и удачно, скоро убьет еще одного. Апач не торопился. Эти люди никуда от него не денутся.

Он уже наметил следующую жертву.

В жаркий полдень 23 апреля подполковник Форсайт с невысокого холма осматривал местность. От лейтенанта Холла не было никаких донесений, но это беспокоило его меньше, чем отсутствие вестей от лейтенанта Макдональда с его горсткой разведчиков.

Обводя биноклем окружающее пространство, он уловил еле заметное движение, пригляделся…

Всадник… во весь опор скачет к нему.

По посадке — индеец… Да это Попрыгунчик Джек!

Лошадь по имени Попрыгунчик Джек, самая быстрая в полку, принадлежала Макдональду.

Тревога… Подполковник повел отряд по склону холма навстречу всаднику.

Подскакав к ним, лошадь упала, перевернувшись через голову, разведчик успел спрыгнуть на землю. Донесение было коротким и ясным. Макдональда атакуют крупные силы. Трое или четверо убиты.

Предстояло шестнадцать миль скачки по раскаленной пустыне. Они могут погубить всех лошадей, но выбора не было. Когда-то Форсайт лежал на спине в траве острова Бичер с жуткой раной и молился о помощи.

На вершине взгорья, где шел бой, лейтенант Макдональд постучал по фляжке — пустая… Двое раненых задыхаясь под палящим солнцем, тени нигде не было.

Проверив заряды трех винтовок, из которых он попеременно стрелял, лейтенант оглядел свой маленький отряд. Краснолицый капрал, еще более красный, чем всегда, не потерял боевого духа и сноровки. У разведчика-мохава лицо пересекал багровый рубец — след от пули, один из раненых бредил о горных озерах, тени и рыбе, плескавшейся в холодной воде. Время от времени он издавал почти животные вопли. Второй раненый подполз к камням и приготовился стрелять.

Апачи были уверены в себе. Короткими, быстрыми перебежками они двинулись вперед. Великолепный стрелок, Макдональд поднял первое ружье. Апач приподнялся, и лейтенант выстрелил раз, другой, индеец упал и скатился за камни.

За несколько миль от цели Форсайт услышал выстрелы. Значит, он еще может успеть… пока еще может.

В скалах каньона Лошадиной Подковы засели семьдесят пять индейцев, они не принимали участия в нападении на патруль. Им хотелось добычи покрупнее. Однако они не ожидали, что она окажется настолько крупной.

Локо, руководивший действиями индейцев, вступил в упорное сражение с превосходящими и числом, и вооружением силами и, ведя осторожный арьергардный бой, медленно отступал в глубину каньона.

Такой бой не устраивал ни одну из сторон. Целей появлялось мало, и они быстро передвигались. Несмотря на большое количество бойцов, убитых было немного. Потери, конечно, были, но они никак не соизмерялись с частотой выстрелов.

Апачи всегда воевали осмотрительно, а солдаты уже давно сражались с апачами и научились у них многому такому, чего нет в учебниках военного министерства, поэтому шла прицельная, жестокая борьба, где каждый выстрел означал смерть. В каньоне Лошадиной Подковы встретились далеко не новички.

Бой продолжался до темноты, затем солдаты отошли. Они загнали индейцев в скалы, а ночью ни один здравомыслящий командир не станет рисковать людьми.

Форсайт ни минуты не сомневался, что апачи ушли. Приказав капитану Гордону и лейтенанту Гейтвуду преследовать индейцев, Форсайт стал допрашивать пленных. Они захватили двоих — раненого воина и старую скво. Те отрицали, что слышали об охотничьей экспедиции, но один из убитых имел при себе ружье с вырезанным на прикладе именем «Пит Уэллс».

— Это еще не значит, что их всех уничтожили, — решил Макдональд, — ясно только, что убили Уэллса или как-то добыли его винтовку.

— Чато здесь не было. Скорее всего охотников нашел он. Винтовку мог принести гонец.

Спустилась ночь, теперь оставалось лишь ждать утра. Скачка под палящим солнцем утомила коней, и все, что следовало сделать, предстоит сделать завтра.

— Хотел бы я услышать что-нибудь о Холле, — сказал Форсайт.

Ханс Крюгер умер на закате. Попросил воды и, когда Лора принесла ее, поблагодарил, опустил голову на сложенный вдвое сюртук, служивший ему подушкой, посмотрел в небо, где высыпали первые звезды, и тихо отошел.

Смерть Крюгера подействовала на всех угнетающе. Пит Уэллс тоже погиб, но его по-настоящему знал только Баффало, и он умер вдалеке. Крюгер принадлежал к их кругу, скромный, честный молодой человек пользовался всеобщей любовью.

Ранен Рой Хардинг, запасы продовольствия на исходе, и, наконец, Шалако нашел труп Баффало Харриса.

Большой охотник умер всего несколько минут назад, и причина смерти не вызывала сомнений даже в сгущающихся сумерках. На взрыхленном песке следы короткой, безнадежной борьбы. Шалако сразу понял: Баффало Харриса убил не простой апач.

Большой охотник изучил до тонкости все хитрости и уловки индейцев во множестве стычек. И все же эта схватка оказалась короткой и бесшумной. Ни волк, ни горный лев не мог бы убить быстрее, тише и искуснее.

Убийца забрал оружие и ушел к своим? Нет, у Шалако появилось тяжелое предчувствие, что апач скрывается где-то поблизости и подкарауливает новую жертву.

Территория апачей невелика. От Таксона до юга Эль-Пасо, от Соноры и Сьерра-Мадре до центрального Нью-Мексико… Конечно, набеги они совершают за пределами этой территории. Апачи Белых гор живут дальше на север… но эти края принадлежат им.

В мире апачей и тех, кто знаком с ними, есть имена воинов и вождей, которые действуют магически: Мангас Колорадо, Кочиз, Нана, Джеронимо, Викторио, Чато… и десяток других.

Но среди индейцев ходили легенды и о воинах, что не были вождями. Одно из таких имен пришло в голову Шалако.

Способ убийства, тишина, искусность… все признаки налицо.

Теперь лагерь занимал не более акра. Пространство вокруг костра, заросли кустов, битый камень, глубокие расщелины вдоль обрыва с редкими деревьями и Слоновий холм за спиной.

Крюгер и Харрис мертвы, Хардинг ранен. На ногах и способны драться только пятеро мужчин. С ними четыре женщины. Фон Хальштат и Анри — хорошие солдаты, Даггет и Мако необучены и неопытны. Шалако вернулся к костру.

— Что случилось, Шалако? — Ирина вопросительно смотрела на него.

— Держитесь ближе к костру, — сказал он, — и оставайтесь на ночь здесь. Где-то поблизости индеец.

— Как же так? — спросила Жюли. — Мы внимательно следили.

— Он убил Баффало. — Шалако повернулся к Ирине. — Пусть готовкой займется Жюли. С этого момента вы будете нести охрану с винтовками. Если увидите индейца, стреляйте сразу.

— Может, устроить облаву? — предложил Анри. — У него не очень много пространства для маневра.

— Это все равно, что ночью шарить руками в траве в поисках гремучей змеи. Вы ее непременно найдете.

Анри сменил Мако на краю скалы, и повар вернулся к огню.

Шалако беспокойно бродил вокруг лагеря, наконец тоже подошел к костру.

— Это Татс-а-дас-ай-го, — сказал он. — Уверен.

— Почему? — спросил Мако.

— Можешь считать это предчувствием. Он здесь, никаких сомнений. Это великий воин, может, самый великий в апачском народе, и одинокий волк. Даже апачи его боятся. Держится замкнуто, обычно разъезжает в одиночку, я бы сказал, нелюдим до крайности. В горах ему ничего не стоит затравить большеротого барана, а на равнине — антилопу и оленя. Он знает, как использовать любую тень, любую расщелину, любой куст. Знает, как спрятаться там, где, кажется, совершенно невозможно это сделать, и он опаснее гремучей змеи, потому что не предупреждает о своем присутствии.

Охотников снедали муки ожидания. Шалако тоже испытывал напряжение, но терпение его было безграничным. Остальные проявляли нервозность. Все, даже фон Хальштат, были не в состоянии держать себя в руках. Они хотели добиться цели немедленно. Жизнь не научила их сообразовывать свои желания со временем.

Дикий Запад учит, как ладить со временем, ибо время здесь — мера всего. Говоря о расстоянии, вам назовут не количество миль от точки до точки, а количество дней, за которое вы одолеете это расстояние. Все измеряется временем, и время измеряет все.

— Почему вы остались? — спросила Ирина.

— Леди одолжила мне коня. Будем считать — из чувства благодарности.

— Не за что. Честно говоря, я беспокоилась за коня. Мысль, что его могут съесть, для меня невыносима.

— Все равно. Между прочим, вы могли поехать со мной.

— И бросить друзей? Вы знали, что я не пойду на это.

Лишь половина его разума была занята разговором, а другой половиной он раскидывал так и эдак, стараясь проникнуть в мысли человека, который собирался убить их всех поодиночке.

Ирина помолчала, очевидно, размышляя о том же, потому что вдруг сказала:

— Откуда вы знаете, кто он? Индеец то есть.

— Люди выдают себя привычками, манерой поведения. Иногда вы узнаете их по следам, что они оставляют, иногда по тому, что они не оставляют следов. Из мелочей постепенно складывается картина…

— Знание помогает?

— Случается. Знакомого человека легче понять, а иногда и перехитрить.

Рой Хардинг услышал их разговор.

— О ком ты говоришь?

— О Татс-а-дас-ай-го, Быстром Убийце.

— Я слышал о нем.

В скалах апач услыхал, как громко произнесли его имя, и ему стало не по себе. Имя у апачей — тайна за семью печатями, тот, кто знает твое имя, обладает над тобой определенной властью.

Он не спускал глаз с большого человека, который произнес его имя. Что за волшебство открыло этому белому, кто он?

Его называют Шалако. Человек, приносящий дождь.

Татс-а-дас-ай-го внимательно следил за большим человеком. Перед ним был опасный противник… великий воин… апач пошел бы на все, чтобы сразиться с ним. Но Шалако знает его имя… это дает ему большое преимущество. Никто его не видел, а Шалако говорит о нем.

Индеец остался на месте. Следующим он убьет человека на скале.

Шалако оглядел тех, кто был у костра. Напряжение сказывалось. Эдна Даггет выглядела совершенно изможденной, вздрагивая от малейшего звука, и была на грани истерики.

От Жюли Паж, казалось, остались одни глаза с темными кругами, — бессонные ночи и переживания привели ее в состояние транса. Граф Анри похудел, но сохранял хладнокровие и готовность к действию.

— Смотри в оба, Рой, — сказал Шалако. — Не полагайся на женщин. У них нет опыта. Держи под рукой револьвер… индейцы могут попытаться тебя добить.

— Интересно, что с Боски Фултоном. Ты сказал, что видел его на тропе, но стрельбы там не было.

— Спрятался, если ума хватило. Если попытался бежать, теперь он наверняка мертв.

Шалако знал, что у Фултона свои проблемы. Судя по доносившимся до них звукам ружейной пальбы, битва разыгралась между крупными силами. Были все основания предполагать, что победила армия. Но у нее могли быть серьезные потери, которые задержат ее приход.

Он оглядел участок. Запаса продуктов хватит ненадолго. Еда кончится раньше боеприпасов, достаточно ли выдержки у этих людей?

Выдержат ли они без еды два дня? Три?

До Форсайта не дальше десяти миль, однако подполковник ничего о них не знает. Завтра, если придется отстреливаться от апачей, он может услышать стрельбу. Если сам не будет вести бой.

Правда, к этому времени разведчики должны бы уже сообщить Форсайту, что следы охотничьей экспедиции идут на юг… если они не пришли к выводу, что их убили или взяли в плен.

Лора Дэвис — дочь сенатора Соединенных Штатов, и телеграфный провод из Вашингтона уже должен раскалиться от требований незамедлительно принять меры.

Скажем, три дня. Им надо продержаться еще три дня.

Завтра наверняка будет атака, и интуиция ему подсказывает, что Татс-а-дас-ай-го убьет ночью еще одного. Воин-одиночка, он захочет увеличить разрыв в счете перед последней атакой.

Поднявшись, Шалако обошел линию обороны. К утру будет видно все, однако ночью некоторые посты терялись в темноте. Он беспокоился за людей.

Шалако присел рядом с фон Хальштатом.

— Не оставайтесь слишком долго на одном месте, — предупредил Шалако. — Перемещайтесь, следите за тенями. Думаю, ночью он постарается убить еще хотя бы одного.

Даггет был скорее возбужден, чем испуган. Впервые в жизни он оказался на поле сражения. Он оглянулся на Шалако.

— Я, наверное, дурак, но знаете, — сказал Даггет, — мне это нравится.

— Все верно, это здорово взбадривает.

— Жизнь! Настоящая жизнь! Я всегда хотел быть военным, но отец пустил меня по дипломатической части, и, конечно, Эдна не хотела слышать ни о чем другом. У меня не было даже шанса попробовать.

— Вздремните. Теперь будем спать по двое.

— Не возражаю. Я останусь здесь.

Анри устроился у высокого валуна. Он выбрал сравнительно хорошую и сравнительно защищенную позицию с широким сектором обстрела. Позиция настолько удачна, что едва ли ее атакуют.

Шалако вернулся к догорающему костру. Теперь им надо ограничиться тем топливом, что есть поблизости. Отходить никуда нельзя.

Ирина сидела у костра вместе с Лорой. Жюли Паж разжигала сигарету для Хардинга, лежавшего возле костра на тюфяке.

— Холодает, — заметила Лора. — Никак не могу привыкнуть к ночным холодам после дневной жары.

— Когда я маленькой девочкой жила в Индии, — сказала Ирина, — мне часто не спалось… жара буквально душила… и я слушала рев тигров в джунглях. Лежала в постели и представляла, как они крадутся, как их огромные черно-желтые тела бесшумно, словно змеи, скользят сквозь джунгли.

— Нас сейчас всех поубивают, — сказала Эдна Даггет. — А вы сидите и болтаете.

— А что еще делать? — кротко сказал Хардинг. — В эти скалы, если в них засел апач, ни один человек, кто бы он ни был, не сунется, если только он в здравом уме. — Он взглянул на Ирину. — Мне очень хочется послушать об этой тигриной стране. Я слышал, вы охотились на тигров со своим отцом.

— Да.

— Я охотился на горных львов, — сказал Хардинг. — Не такое уж развлечение, если подумать. Львы — жутко свирепые звери, но у них-таки точно нет мозгов. В один и тот же день я поймал двух львов в одну ловушку… с львиным запахом и следами крови повсюду. С волком такое не пройдет, да я с большинством других животных тоже.

Ирина сложила руки на коленях. Это были не только красивые, но и умелые руки — именно такие и должны быть руки женщины.

Много времени утекло с тех пор, как Шалако соединял себя в мыслях с такой же красивой женщиной, как Ирина. Но сейчас надо быть полным кретином, чтобы думать о Ирине. Ему нечего ей предложить, она наверняка бы изумилась и расхохоталась, если бы узнала, о чем он думает.

Он — бродяга, разъезжает себе с револьвером и винчестером на коне по дикому краю, населенному еще более дикими людьми, и лучше ему оставаться в одиночестве. Шалако, человек, приносящий дождь… и леди Ирина Карнарвон из старинноговаллийско-ирландского рода. Нет более далеких людей, — и тот факт, что несколько лет он вел жизнь не слишком отличную от ее жизни, уже давно забыт и дела не меняет. Или он не прав?

В лучшем случае эти годы — просто эпизод в его жизни… Он — человек Дикого Запада и только… и не желает иной судьбы.

Шалако выплеснул кофе в костер.

— Пойду в скалы искать индейца, — сказал он.

Все посмотрели на него, как на сумасшедшего. Может, так оно и есть, но он умел это делать, и попытка не пытка. Он имел об апаче достаточное представление и понимал, что ловить голыми руками гремучую змею куда безопаснее, чем охотиться за ним ночью в скалах.

— Если я его не отыщу, — сказал он, — до рассвета еще кто-то умрет.

— А если с вами что-то случится? — спросила Ирина. — Что нам тогда делать?

Он взглянул на нее с неожиданной горечью.

— Знаете, что остается, когда умирает человек? Ничего, как след пальца на воде. Я оставлю не больше, и обо мне забудут через час-два… Если кто-то и может найти индейца раньше, чем он его, так это я. Попробую.

— Не ходите, — сказала Ирина.

— Мы можем сойтись к костру и следить друг за другом, — предложила Лора.

— И к рассвету нас окружат. Нет, все-таки я попробую.

Он замолчал, думая о том, что ждет его впереди.

Лора бросила в костер палку, и вспыхнувшее пламя осветило лицо Хардинга.

— Подожди, — сказал он, — кто-то едет!

Хардинг лежал на земле и уловил звук раньше всех. Теперь все слышали, как стучат копыта… дикий пронзительный ночной крик, стук копыт все ближе и ближе.

Шалако отпрыгнул от костра и поднял револьвер. Он услышал резкий окрик фон Хальштата, затем более отдаленный выстрел и наконец раздался голос:

— Прекрати палить, Фриц. Это я.

Всадник въехал в круг и приблизился к свету костра. Это был Боски Фултон.

Ухмыляясь, он спрыгнул с седла. Ухмылка была высокомерной, но Шалако подметил и его настороженность, и его буквально животную бдительность.

— Там полно индейцев, и к утру вам потребуется помощь. Не скрою, мне она тоже не помешает.

В круге света появился фон Хальштат.

— Гнусный вор, — сказал он. — Гнусный ничтожный вор!

Продолжая улыбаться, Фултон повернулся к немцу.

— В любое другое время, Фриц, я бы убил тебя за эти слова. Но сейчас, по-моему, нам и так придется много убивать.

Он присел к костру и взял кружку. Затем поглядел на них.

— Где один индеец, та и пятьдесят. Они улепетнули от армии, и Форсайт гонит пять-шесть апачей, которые умудряются оставить следы за пятьдесят. Остальные сбежались сюда, по ваши души.

— И вы явились нас спасать? — скептически заметила Лора. — Что-то с трудом верится.

— Я пришел спасать себя, — нагло ухмыляясь, сказал Фултон. — До армии не добраться, одному мне стало жутко, и я решил, что стоит попытать счастья с вами.

— Ничтожный трус, — сказал фон Хальштат. — Один раз удрал, как кролик, и снова сбежишь.

Боски Фултон слегка сжал губы. Улыбка его стала натянутой.

— А вот за это ты умрешь, — сказал он. — Я тебя убью. Если апачи меня не опередят.

— Храбрости у вас не отнимешь, — сказала Ирина.

— Еще бы. — Он метнул на нее взгляд, не выпуская из поля своего зрения фон Хальштата. — Хотите, чтобы генерал Фриц остался в живых, успокойте его. Если он собирается разговаривать со мной таким тоном, пусть поднимет ружье, прежде чем раскрывать пасть.

Шалако, которого Фултон не видел, вышел из тени дерева, куда отступил, услышав стук копыт.

— Дурацкий разговор, Фултон, если хочешь остаться здесь, заткнись.

Плечи Фултона вздрогнули, как от удара. Желтые глаза застыли на фон Хальштате. Фултону до смерти хотелось повернуться, но он боялся стать спиной к немцу, и фон Хальштат, видя его нерешительность, усмехнулся.

— Нынче требуется большое мужество, чтобы зайти сзади. Может, встретимся лицом к лицу?

Шалако шагнул к нему, взял за плечи и повернул к себе.

— Ладно, Фултон, — он стоял в двух футах, — я готов. Ты чего-то хотел?

Фултон уставился на Шалако, но тот не отвел глаз.

— Можешь, Фултон, оставаться с нами, если будешь выполнять свои обязанности. Перестанешь выполнять или затеешь ссору, сразу вылетишь отсюда.

— Кто меня заставит? — Фултон дрожал от ярости, но что-то в поведении Шалако его сдерживало. Шалако не боялся и не нервничал, в его голосе скорее чувствовалось презрение.

— Я. Попробуй только устроить свару, и я тебя выгоню, как шелудивую собаку. А если хочешь посостязаться в скорости, валяй. Я не пьян и ничего не боюсь. Даже если ты всадишь в меня пулю, я успею убить тебя. Заруби это себе на носу, Фултон. Убью.

Приподнялся на локте Хардинг. Лишь сейчас Фултон заметил в его руке кольт.

— Боски, ты храбрый человек. Там, в скалах, — Татс-а-дас-ай-го. Почему бы тебе не показать свою смелость и не отыскать его.

Фултона душили гнев и бессильная злоба, но все-таки сквозь них пробилось зерно здравого смысла. Татс-а-дас-ай-го… Господи, спаси и помилуй!

— Несколько часов назад он убил Баффало и прячется где-то поблизости. В пятидесяти ярдах отсюда, за камнями. Почему бы тебе не взять его?

Боски Фултон сделал шаг назад и пожал плечами.

— Пускай сам приходит. Я ничего не забыл в этих скалах.

Явившись сюда, он рисковал, но все-таки меньше, чем внизу, среди апачей.

И он не волновался. Если удастся пережить индейский набег с этими людьми, он смоется раньше, чем они станут задавать слишком много вопросов о драгоценностях и деньгах. Главное — удрать прежде, чем подойдет армия.

Что касается фон Хальштата, то немец заслуживал смерти, и он позаботится об этом.

Боски вспомнил Шалако, и ему стало немного не по себе. Ощущение это его раздосадовало, потому что Шалако не должен бы его беспокоить. В конце концов кто он такой… бродячий ковбой и золотоискатель… хотя и строит из себя крепкий орешек.

Пара пуль 44-го калибра расколет его.

С первыми Лучами солнца охотники отошли назад, чтобы в случае чего поддерживать друг друга.

— Зачем он явился? — спросила Лора, указывая на Фултона. — Ненавижу этого типа. И какой же он грязный!

— Он умеет стрелять, — ответил Шалако. — И может быть полезен.

— Все равно ненавижу: грубый, жестокий, омерзительный.

Шалако впервые услышал, что Фултон собирался прихватить с собой двух девушек.

— Глупость, — сказал он. — В этом краю иногда сходит с рук убийство, очень часто кража, но тронь женщину, и тебя вздернут.

Шалако взял винчестер и подошел к позиции фон Хальштата. Шалако присел рядом и глянул в скалы, проверяя сектор обстрела. Он был хорош.

— Берегитесь Фултона, — сказал Шалако. — Он собирается вас убить.

Фон Хальштат резко взглянул на него, но Шалако продолжал, пропустив мимо внимания его взгляд.

— Он убийца. Он убил полдюжины людей на дуэлях и гордится славой быстрого стрелка. Фултон самолюбив и обидчив. Сейчас мы ему нужны и можем его использовать, но как только опасность минует, будьте начеку. Не ходите без оружия и не дайте ему опередить себя даже на мгновение. Он вас убьет.

— Он так быстр и точно стреляет?

— Да.

— Посмотрим. Мне не нравится мистер Фултон.

Шалако поднялся.

— Мне тоже, но он не дурак, поэтому будьте начеку.

— Почему вы меня предупредили? Я вам не друг.

Шалако внезапно усмехнулся.

— Я вам тоже. Но тут вопрос тактики, а его тактика отлична от вашей. Мне показалось, что вам следует знать о ней заранее.

— Судя по всему, вы много размышляете над вопросами тактики.

— Я хочу жить.

— Может, — предположил фон Хальштат, — он согласится драться на моих условиях. Как вы сказали, он гордец.

Шалако занял позицию в скалах и медленно огляделся вокруг. Кольцо обороны сузилось, его радиус едва достигал тридцати футов. За спиной возвышался Слоновий холм, справа — обрыв, а слева, неподалеку, скалы.

— Ирина, — Шалако сделал ей знак рукой, — наполните фляжки. Соберите все вещи и сложите их у края каньона. — Он прислушался… было слишком тихо. Исчезли последние звезды. Над далекими восточными горами появилась серая полоска. — И оттащите туда Хардинга.

Фон Хальштат располагался справа от него, Даггет — слева, Боски Фултон — сзади.

— Анри, смените Мако, — распорядился Шалако. — Пусть что-нибудь приготовит.

Француз поднялся и пошел на край скалы.

Он вернулся почти сразу.

— Мако мертв, — сказал Анри, — Заколот.

Воцарилось молчание. Ирина похолодела. Еще один ушел… Кто следующий?

— Он делал хороший омлет, — сказала Лора, — самый лучший омлет, что я ела в своей жизни.

— Ваши слова пришлись бы ему по душе, — отозвался Анри. — Он гордился своей работой.

— Вы не шутите? — спросил Боски. переводя взгляд с одного на другого. — Проклятый апачский убийца в самом деле там?

— Смотри, Фултон, — насмешничал Хардинг, — снимет он с тебя скальп. Твоя спутанная копна волос будет прекрасно смотреться на уздечке его коня. Закрою глаза и прямо-таки вижу эту картину.

— Заткнись! — огрызнулся через плечо Боски.

Все погрузились в молчание. Не стало еще одного, и скоро налетят апачи. Эта минута приближалась, и все это знали, но все равно атака застала их врасплох. Между деревьями вдруг замелькало около дюжины всадников — быстрые, мельтешащие цели.

Фон Хальштат и Фултон выстрелили одновременно, лошадка под индейцем поднялась на дыбы и сбросила его. Когда индеец вновь садился на нее, выстрелил Даггет и убил его.

— Видели? — возбужденно закричал Даггет. — Я попал!

Он привстал от волнения. Пуля обожгла ему шею, и он упал, прижимая руку к окровавленной шее с выражением ужаса на лице.

Атака закончилась так же неожиданно, как и началась: лошади без всадников исчезали за деревьями, апачи залегли, окружив со всех сторон маленький форт, который теперь легко простреливался из лука.

Они услышали, как сзади на краю скалы дважды выстрелил Анри. Звук его тяжелого ружья легко различался.

Даггет сидел, раскинув ноги, потирая окровавленную шею.

— Ведь чуть не убили!

— Это просто царапина. — К ним подполз Рой Хардинг.

— Пустите меня.

— Лучше вернитесь на свое место, — сказал фон Хальштат. — Скоро мы отступим, тащить вас назад нет времени.

— Он прав, — подтвердил Шалако.

Показался индеец, и Боски Фултон выстрелил. Индеец упал, но только шевельнулся, как Боски выстрелил в него второй раз.

Злобный вопль из-за деревьев был ответом еще на один выстрел Фултона.

Со скалы снова выстрелил граф Анри, а из камней на склоне холма стреляла Ирина. Она вела огонь поверх их голов.

Наступило затишье. Солнце поднялось, жара нарастала. Все словно замерло. Кристально чистая синева небосвода исчезла, небо словно затуманилось… но здесь не бывает туманов. Фон Хальштат с любопытством взглянул на горизонт.

— Странно, — сказал он, набивая трубку и время от времени взглядывая на небо. — Кажется, это пыль!

Внезапно похолодало. Из камней их окликнула Ирина и показала рукой вдаль. Они обернулись и увидели затянутый серой пеленой горизонт.

Шалако повернулся к фон Хальштату.

— Надо спуститься в низину и собраться вместе, — сказал он. — Идет пыльная буря. Может, северный ветер. В такую бурю температура за час падает на тридцать градусов.

— Тридцать? Это слишком!

— Вы когда-нибудь бывали весной в Техасе? Или на прилегающих землях? Дружище, вы еще ничего не видели!

Боски Фултон уже пошел к лошадям и с помощью Шалако согнал их в защищенный угол на западной стороне холма. Склон холма частично прикрывал от ветра с севера, сам холм отвесной стеной поднимался над ними.

Даггет все прижимал к шее окровавленный платок, словно зачарованный своим ранением. Он взглянул на Шалако и сказал:

— Меня могли убить. Я только шевельнулся.

— Пуля не разбирает, в кого попасть, — небрежно ответил Шалако. — Считайте, что вам повезло.

Внезапно один индеец оставил укрытие и побежал. Со своей господствующей высоты фон Хальштат ясно его видел. Мгновение он вел его, затем выстрелил. Индеец споткнулся и упал.

Сквозь поляну пронесся порыв ветра, разбрасывая остатки костра, сметая сухие листья.

Смеркалось. Еще один порыв ветра, и на них с ревом обрушилась буря. Она принесла с севера песок, он лез в глаза, рот, нос, затрудняя дыхание.

Шалако схватил Ирину и быстро завязал ей рот платком. Себе он закрыл рот своим платком. Фултон сделал то же самое. Фон Хальштат быстро последовал их примеру. Граф Анри, последним спустившийся в котловину, уже надел повязку.

Прижавшись друг к другу, они ждали. Только Шалако и Фултон наблюдали у кромки котловины за подходами.

Внезапно грохнула винтовка Фултона, звук тут же потонул в реве бури, Шалако выстрелил вслед за ним.

Занимая позицию, фон Хальштат пошатнулся под силой ветра и почувствовал, как что-то рвануло его за одежду. На край котловины взобрался Рой Хардинг, поднял револьвер и, словно отброшенный порывом ветра, скатился на дно котловины.

У него была прострелена голова.

Эдна Даггет с криком забилась в камни, подальше от упавшего. Она продолжала кричать, но крики ее заглушали яростные порывы бури.

Ветер усилился до урагана и обрушился на гору всей своей мощью. Песок словно кусал лицо крошечными зубами, ветер сбивал дыхание, люди почти задыхались.

Запертые в маленькой впадине, они бездействовали, а тем временем апачи под прикрытием бури подбирались все ближе и ближе.

Дважды стрелял Шалако и дважды промахивался из-за сильного ветра и плохой видимости.

Солнце исчезло, котловина и вся пустыня вокруг приобрели странный желтый оттенок.

Граф Анри из последних сил сдерживал испуганных лошадей, Ирина поспешила ему на помощь, успокаивала их словами, гладила, кони присмирели и прижимались к ней, будто искали защиты.

Под завывание ветра песок хлестал по камням и людям с такой силой, что на щеках Эдны Даггет выступила кровь. Прижимаясь к горе, Шалако старался предохранять затвор винчестера от песка и до боли в глазах вглядывался в темноту.

Вдруг в наступившем затишье он услышал, как пуля вошла в тело, мгновением позже раздался выстрел.

Быстро обернувшись, Шалако взглянул на гору, но ничего не обнаружил. Одну сторону горы разрушила непогода, выступы и карнизы тянулись до самой вершины. Наверху кто-то засел.

Татс-а-дас-ай-го… разумеется.

Послышался истерический плач Эдны Даггет. Глянув в низину, Шалако увидел на руках Ирины неподвижное тело графа Анри.

Подбежав к ней, он склонился над графом и сразу понял, что с ним все кончено. Из раны в груди толчками била кровь, и все усилия Ирины остановить ее ни к чему не приводили:

Граф открыл глаза и взглянул на них, он попытался что-то сказать, но слова потонули в реве бури. Вдруг он обмяк, Шалако услышал за спиной плач и грохот выстрелов.

Обернувшись, он увидел, что в низину мчатся десяток апачей. Фултон, привалившись к стене, с убийственной точностью палил из обоих револьверов.

Загнанный в угол, фон Хальштат отбивался прикладом, а Даггет катался по земле в отчаянной схватке с насевшим на него апачем. Еще один апач схватил за волосы Лору и тащил ее наверх, к краю котловины.

Шалако поднял винчестер и занял устойчивое положение. Мгновенно прицелился и выстрелил.

Один из напавших на фон Хальштата индейцев упал. Развернувшись, Шалако вскинул ружье и застрелил еще одного апача на кромке котловины. Тут кто-то навалился ему на плечи.

Перекатившись, он вскочил на ноги, индеец тоже поднялся, и Шалако ударом кулака отправил его под копыта лошадей.

Выхватив кольт, он убил индейца, который тащил за волосы Лору. За спиной оглушительно грохнуло ружье, и он увидел, как падает еще один индеец. Ирина стояла на коленях и стреляла из его винтовки.

Как только в котловину скатилась вторая волна индейцев, Боски Фултон вдруг повернулся и нырнул в камни. На апачей ринулся, орудуя прикладом, фон Хальштат, когда приклад сломался, он выхватил револьвер. Расстреляв все патроны, он отбросил его и схватил ружье Анри.

Разъяренный Шалако кинулся на индейцев, открыл огонь, и тут они внезапно исчезли. Исчезли, словно их и не было. Остались только трупы, ужасный вой ветра и трое уцелевших мужчин.

Эдну Даггет убила шальная пуля. Граф Анри мертв. Лора в шоке. Боски Фултон сбежал.

— Подонок! — сказал фон Хальштат. — Трус!

— Нет, он не трус. Просто себялюбивый скот. — Шалако зарядил кольт и стал собирать оружие. — Он беспокоился только о себе, вот и все.

Спасения не было. Апачи выжидают. А где-то в скалах прячется Татс-а-дас-ай-го.

Над ними ревел ветер, песок хлестал в котловину и стучал о камни. Ирина успокаивала своих лошадей и чалого. Даггет поднял тело жены и перенес его в укромное место за утесом, где ветер был несколько тише.

Фон Хальштат отложил ружье и перетащил туда же труп Анри.

Шалако собрал тела троих убитых апачей и выбросил их из котловины на склон. Ружье оказалось только у одного, он подобрал его и зарядил.

У фон Хальштата был разодран на плече сюртук, рубашка порвана, лицо в крови. То ли от пули, то ли от удара на голове алела огромная ссадина.

Ирина оставила лошадей, наклонилась к Лоре и обняла ее. Оцепенев от пережитого ужаса, Жюли Паж неотрывно смотрела на них. Шалако пошел к лошадям, снял с одной флягу и смочил рот, затем сделал несколько глотков и предал флягу фон Хальштату и девушкам.

Обхватив голову руками, у трупа жены сидел Даггет.

— Ну-ка вставай! — грубо сказал Шалако. — Возьми ружье. Они скоро вернутся.

Даггет уставился на Шалако.

— Мне теперь все равно, — пробормотал он. — Все равно.

Шалако схватил его за плечо и поднял на ноги.

— А мне не все равно, и горе — роскошь, которой ты не можешь себе позволить. Есть и другие женщины, приятель. Вставай, готовься к бою.

— Убитых было больше, — сказал фон Хальштат. — Могу поклясться…

— Они их уносят с собой. Когда стемнеет, подберут и остальных.

— Мы не переживем еще одну ночь, — запротестовал Даггет. — Это невозможно.

— Выдержим, — сказал Шалако. Он оглянулся на фон Хальштата. — Как вы, генерал?

— Хорошо, — ответил Хальштат. — Разумеется, хорошо.

Бешеный рев ветра не прекращался, в диких завихрениях песка они не могли ничего разглядеть, даже друг друга почти не видели. Все закрывала желтая пелена.

Ожидание новой атаки не прекращалось. С покрасневшими, налитыми кровью глазами они лежали вместе со своим оружием у кромки котловины, щурясь в кромешную тьму, и ждали. В горле першило, губы высохли и потрескались до крови, кожа почернела.

Ждали нового штурма.

Около полуночи кончилась вода, хотя они уже давно ее экономили. Жутко завывал ночной ветер, его могучий вал ударялся о гору, неся перед собой кусты, листья и ветки. С горы катились камни. Наконец на заре буря иссякла, ветер утих; они лежали, словно мертвые, глядя перед собой пустыми, остекленевшими глазами.

Лейтенант Холл услышал стрельбу с вершины горы раньше, чем разразилась буря, но не смог определить точное ее направление. Перед бурей ему несколько раз чудились выстрелы, но гора уводила звук в другую сторону.

Когда началась буря, он находился на подветренном склоне Гиллеспи. Слева от него стояла скала, на которую забрались охотники. Не зная о тропе, Холл даже не подозревал, что они могли туда взобраться.

На открытом месте буря уничтожила все следы, и лейтенант думал, что и другие следы тоже пропали. Он не знал, что в пустыне есть места, где следы сохраняются годами. Не имея представления о горном пути, Холл мог только предполагать, что охотники прошли в долину Анимас через перевал.

Буря заставила солдат искать укрытие, и громады Гиллеспи оказалось достаточно, чтобы сломить силу ветра и песка. Спрятавшись в утесах, они устроили «сухой» лагерь.

Холл уснул, но вскоре его разбудил разведчик Джим Хант, полукровка-делавар.

— На горе идет бой, — сказал Хант. — Я слышу выстрелы.

— В такую бурю? Невозможно!

— Там стреляют, — настаивал Хант.

Холл встал и надел сапоги, предварительно вытряхнув из них песок. Он задумался, потом набросал короткую записку.

— Сумеешь добраться до Форсайта? — Двое перепуганных золотоискателей, спешивших убраться из опасной зоны, рассказали о бое в каньоне Лошадиной Подковы, упомянув, что Форсайт остановился там же.

— Еду, — сказал Хант.

Когда он ушел, Холл больше не лег спать. Он встал и отправился к лошадям. Те нервничали и рвались на север.

К лейтенанту подошел Бранниган, стороживший лошадей.

— Думаю, там есть вода, сэр, — сказал он. — Хотите, взгляну?

— Да, но будь осторожен.

Пока Бранниган искал воду, лейтенант остался с лошадьми и думал о Лоре Дэвис. Он танцевал с ней однажды, когда ее отец объезжал армейские гарнизоны. Невозможно представить, что она могла оказаться в таком месте.

Когда Бранниган вернулся, уже почти рассвело и буря стихла.

— Есть вода, лейтенант. В полумиле отсюда, прямо у подножия горы. — Он поскреб подбородок, зудевший от щетины и пыли. — И хорошая вода!

Когда напоили коней и наполнили фляжки, солдаты стали варить кофе, а Холл в это время осматривал в бинокль скалы.

— Наверху что-то лежит, — сказал он наконец. — Похоже на тело, но довольно высоко.

Он пристально смотрел в окуляры, искренне заинтересованный, так как заметил там отблеск, более яркий, чем отражение ружейного ствола.

К нему подошел Бранниган с кружкой кофе.

— Лейтенант, это для вас. — Он прищурился на скалу. — Хотите, я поднимусь туда? Я страсть какой любопытный.

— Пусть поднимется кто-нибудь другой. Ты сегодня уже Достаточно поработал.

— Если лейтенант позволит, я попросил бы об одолжении. Я думаю, мы найдем там следы боя.

— Ладно, Бранниган. Езжай, если хочешь.

Когда Джим Хант привел Форсайта к подножию Гиллеспи, взвод стоял у тела Боски Фултона.

Труп был страшно изуродован.

— Один из солдат утверждает, что это Боски Фултон, дуэлянт, — объяснил Хант. — Карманы набиты деньгами и драгоценностями. Судя по всему больше пятидесяти тысяч.

Форсайт взглянул на труп. Он знал Фултона в лицо и очень его не любил, но сейчас не чувствовал ничего, кроме жалости. Фултон умирал медленно и тяжело.

Правая рука у него застряла в камнях, а левую перебило пулей, и он не мог пошевелить ею. Индеец спустился к нему и медленно кромсал его кожу на маленькие кусочки.

Тело было в буквальном смысле залито кровью из тысячи порезов, сделанных тщательно и с умыслом.

— Никому не пожелаю такой смерти, хотя судя по содержимому его карманов, он не только убийца, но и вор.

— Подполковник, наверху есть и другие. Бранниган слышал голоса, но после того, что он увидел, ему как-то расхотелось проверять. Он не разобрал слов, но, похоже, говорили по-английски.

— Наверх ведет тропа, — заметил Макдональд. — Мы проехали мимо нее.

— Ладно, — сказал Форсайт, — взглянем. Лейтенант, поднимайте людей.

Шалако потряс фон Хальштата за плечо.

— Проснитесь, генерал. По-моему, мы остались одни. Индейцы ушли.

Солнце уже два часа, как взошло, небо было ясное и синее, его бороздили редкие облачка. Воздух после бури был поразительно чист.

Не видно ни дымка, ничего. Внизу, где был их лагерь, птицы подбирали остатки их трапез.

— Надо набрать воды, — сказал Шалако.

Он взял лошадей Ирины и велел Даггету вести чалого. Затем повел их из котловины вниз по склону, к месту бывшего лагеря.

На земле виднелись следы крови, но трупы исчезли. Троих выброшенных из котловины апачей соплеменники унесли ночью.

С винчестером наготове и величайшими предосторожностями Шалако шел впереди.

Ничего не произошло. Кругом было тихо. Пыль осела, под горячим солнцем пахло соснами и кедрами. Добравшись до водоема, они сошли с коней и наполнили фляги.

— Кофе не осталось, даже вчерашнего, но есть чай. — Ирина взглянула на него. — Заварить?

— Конечно… сейчас чай лучше всего. Крепкий чай, самый горячий, какой только можно взять в рот, прекрасно взбадривает. Это лучшее лекарство от любого шока, от любых потрясений.

Он оглядел маленькую группу. Все были не похожи на себя так же, как и фон Хальштат. Жюли Паж выглядела изможденной и похудевшей, сразу постаревшей на несколько лет. И Лора Дэвис была усталая донельзя, одна Ирина казалась свежей, лишь глаза стали странно большими и под ними залегли глубокие тени.

— Ушли? — спросил фон Хальштат.

Шалако встал и обвел взглядом кусты и скалы.

— Думаю, убрались. Подходит армия… они узнали об этом раньше нас и отступили. Видимо, решили, что овчинка не стоит выделки.

Но Татс-а-дас-ай-го не ушел. Для него не существует понятия высокой цены.

Он — другой, он сам по себе. Он, как ветер или дождь, появляется и исчезает без каких-либо правил.

Он мог остаться. Он такой.

— Не будем рисковать, — сказал Шалако. — Убийца Харриса еще может прятаться поблизости.

Казалось, буря унесла зной, раннее солнце лишь рассеяло ночной холод. В кустах и на деревьях щебетали и перекликались птицы. Шалако отошел в сторонку и сел, положив ружье на колени.

Подошел фон Хальштат и устроился рядом, посасывая трубку.

С места, где они сидели, открывался вид на запад, на дикую, изломанную землю, голые или поросшие серо-зеленой пустынной растительностью горы. Часть панорамы закрывали ближние сосны и кедры, некоторые были повалены и засыпаны грудами красных камней.

— Если бы не вы, мы погибли бы… все до единого, — сказал фон Хальштат.

— Суровый край. Его нельзя победить, человек или живет по его законам, или умирает. Приходится учиться быть его частью, обходиться почти без воды, как пустынные растения, использовать любое прикрытие, как пустынные животные. А чтобы воевать с индейцами, то, как пытался объяснить Брэддоку Вашингтон, необходимо стать такими же, как индейцы.

— Вы упоминали Жомини и Вегеция. Они писали о тактике, искусстве управления войсками. Вы служили в армии?

— Я читал их. — Шалако аккуратно свернул самокрутку, не переставая следить за скалами. — В шестнадцать лет я сбежал из дома и два последних года Гражданской войны воевал в армии Союза, в кавалерии Стал лейтенантом. Решил, что знаю маловато, поэтому взялся читать о тактике Когда война кончилась, уехал в Африку и воевал с бурами в Басуто… около шести месяцев. Потом служил полковником у Шир Али в Афганистане во время междоусобиц после смерти Дост Мохаммеда.

— Анри казалось, что он где-то встречал вас.

— По-моему, он видел меня дважды. Один раз во время франко-прусской войны, когда Мак-Магон послал меня в Мец с приказом Базену.

— Но это невозможно! Мец был окружен.

Шалако взглянул на него.

— Я пробирался туда и оттуда три раза… без труда. Немецким часовым надо бы послужить на индейской границе. Любой апач или кайова с легкостью срежет пуговицы на их мундирах, пока они стоят в карауле.

— А потом?

— Французы проиграли. Я снял форму, выправил свои американские бумаги и отправился в Париж. Пожил немного там и уехал в Лондон…

Неожиданно на них набросилась Жюли Паж.

— Вы с ума сошли? Собираетесь курить и разговаривать целый день? Мы уйдем отсюда когда-нибудь? — ее голос опасно повышался.

— Спешить некуда, Жюли, — ответил фон Хальштат. — Здесь мы в такой же безопасности, как и в пути. Армия при дет. И надо же похоронить наших друзей.

Она было запротестовала, но отвернулась и пошла прочь, с трудом волоча ноги.

— Нас убьют, — сказала она. — Нас всех убьют.

Шалако старался изо всех сил держать глаза открытыми. Он смертельно устал. Слишком долго обходился без сна: короткий отдых за разрушенной хижиной, до этого он спал, когда уехал с ранчо, а в промежутке — переходы в седле, бои, пыль, солнце и борьба за жизнь. А перед этим — долгая тяжелая жизнь в Мексике.

Однако на душе было неспокойно. Он всматривался в изломанные линии склонов Слоновьего холма и кромки каньона. Апачи ушли… чутье его не обманывало, и оно же говорило, что приближается армия. Проблема состояла в том, что где-то в скалах прячется Татс-а-дас-ай-го, а к нему не подходят обычные мерки. Другие могут уйти, но он останется… или сделает вид, что уйдет, и тут же вернется.

Он жил вместе со своими соплеменниками, но всегда держался особняком. Он сидел на советах, но выступал редко и воевал только в одиночку. Его побаивались даже апачи, они опасались его воинского искусства и переменчивого нрава.

— Соберите ветки, — сказал Шалако Даггету. — Разведем костер, чтобы армия быстрее нас нашла.

— Может, кому-то стоит выехать навстречу, — предложила Лора. — Вдруг они проедут мимо.

— Рискнем. Нам надо держаться вместе. Опасность сохраняется.

Ирина принесла всем по кружке чая и присела рядом с Шалако.

— Я слышала, вы говорили Фредерику о Париже? Что вы там делали?

— То, что обычно делают в Париже. Я приехал за несколько месяцев до начала войны и у меня было немного денег. Я захаживал в маленькое кафе на улице Клиши — оно называлось «Жербуа». — Он взглянул на нее. — Я не очень-то образован. В местах, где я вырос, нет школ… точнее, настоящих школ. Но я научился читать, немного писать и взялся за чтение.

— По-французски?

— Да. Я читаю по-французски лучше, чем по-английски, и по-немецки тоже. Правда, говорю лучше, чем читаю.

— Но… не понимаю. Вы же сказали, что там не было школ?

— Настоящих школ. Дело в том, что я вырос в Техасе, а не в Калифорнии, как кое-кто утверждает. Я родился в Калифорнии, но переехал с родителями в Техас. Вы бывали в Сан-Антонио? Неподалеку есть местечко пол названием Кастровилл, а рядом городок Д'Анис.

Кастровилл и Д'Анис основали в 1844 году под предводительством графа Анри де Кастро колонисты из Эльзаса — среди них были швейцарцы, немцы, датчане и другие.

Там сохранились старые дома, которые построены точь-в-точь, как у них на родине. Жители здесь говорят в основном по-французски и по-немецки, мои родители переехали туда, когда я еще только учился говорить.

Д'Анис стоит на самой границе… дальше до Рио-Гранде ничего нет, кроме дикой земли, одичавшего скота и еще более диких индейцев. Там я стал болтать по-немецки и по-французски раньше, чем научился настоящему английскому. Играл с ребятами, которые говорили на этих языках.

Иногда сидел рядом, когда колонисты читали моим друзьям по играм книги. Как я сказал, настоящей школы не было, и я научился читать по-французски раньше, чем по-английски.

— Вы говорили о Париже.

— Да. Я ходил в кафе на улице Клиши, и его, как оказалось, посещало много художников. Одного там так ценили, что оставляли ему даже два стола — его звали Мане ^[80].

— О да! Я о нем слышала. Один мой друг купил в Париже его картину. Мой друг — старый знакомый семейства Дега ^[81]. Вы его знали?

— Аристократа? Знал. В кафе заходил еще один человек. Я читал его книги… Золя, Эмиль Золя.

Она взглянула на удалившегося к костру фон Хальштата.

— Не произносите этого имени при Фредерике. Он его ненавидит. Называет социалистом и дикарем… но мне нравятся романы Золя.

— Он посоветовал мне прочесть кое-какие книги, дал несколько сразу после вечеринки в честь моего вступления в армию. Мы общались всего несколько недель. Они шумные ребята, все время спорили. Я не художник, не писатель и ничего не понимал в их спорах.

Им медленно овладевала сонная одурь. Несколько раз он ронял голову на грудь, но тут же быстро вскидывался и моргал, опасаясь, что она увидит… но она все-таки заметила его состояние.

— Почему бы вам не поспать, Шалако? Фредерик посторожит… а я хочу расчесать волосы.

Она вернулась к костру. Шалако устроился поудобнее и медленно оглядел камни. Он не помнил такой усталости… От костра доносились тихие голоса.

Скоро придет армия.

Из переметной сумы, где хранились ее оставшиеся личные вещи, Ирина достала расческу и головную щетку. По крайней мере их она сохранила. Фон Хальштат помогал Даггету складывать костер. Лора чистила одежду, приводила себя в порядок. Фон Хальштат время от времени оглядывал скалы, а Жюли просто сидела и ждала, ее кружка чая осталась не тронутой.

Татс-а-дас-ай-го лежал на голом каменистом склоне менее, чем в семидесяти ярдах от костра. Все его тело находилось на виду, только ноги частично прикрывал песчаник, нарушая пропорции, и у плеча торчала опунция.

Он лежал почти час совершенно неподвижно. Несколько раз фон Хальштат и Шалако смотрели прямо на него, но ничего не замечали.

Голый склон не имел никаких укрытий, поэтому за ним следили меньше всего, и апач это знал. Несколько раз он мог выстрелить… убить одного, даже двоих. Однако он выжидал.

Наконец он зашевелился.

Апач не произвел ни единого звука, но когда снова застыл в неподвижности, то оказался левее и ближе к каньону. Глаза отыскали цель: девушка берет полотенце… он часто наблюдал у фортов, как женщины и девушки расчесывают волосы и умываются, и сразу понял ее намерения.

Костер горел на небольшом расстоянии от водоема, скрытого грудой камней. Он видел, как девушка скрылась за камнями, остался на месте и несколько минут наблюдал за остальными.

Особенно внимательно индеец следил за человеком, который спал, привалившись к скале.

Он на самом деле спит? Или притворяется?

Тот самый, приносящий дождь… эту историю знали все индейцы. Ему известно имя Татс-а-дас-ай-го, что отдавало колдовством.

Наконец апач покинул свой пост, вернулся в камни и обогнул их, чтобы понаблюдать за девушкой у источника. Она вымыла руки и лицо, затем стала причесываться. Волосы у нее были очень длинные и очень красивые. Бесшумно апач придвинулся ближе.

Сейчас он убьет ее, а когда за ней кто-то придет, то прикончит и его из лука.

Но Татс-а-дас-ай-го все-таки был неспокоен. Ему хотелось видеть человека в камнях. Он чуть-чуть подождал и подтянулся еще ближе.

Он убил большого бородача. Убил часового на краю скалы и человека с двумя револьверами, который сорвался к упал в камни. Спустившись за ним, индеец обнаружил, что тот в ловушке, и провел рядом с ним несколько часов, заткнув ему рот горстью травы с маленького уступа. Человек умирал долго и мучительно. В конце все его мужество пропало, и он рыдал, как ребенок.

Сейчас он убьет девушку, потом еще одного. Потом уйдет, потому что приближаются солдаты на конях. Он следил за ними из скал, когда одного отправили наверх забрать убитого им человека.

У апача появилось искушение убить и его на глазах солдат, но их ружья стреляли очень далеко и там был краснолицый, что приехал вместе с Макдональдом. Этот краснолицый очень хороший стрелок, и риск был слишком велик. Дело того не стоило.

Он подползал все ближе. Девушка оказалась совсем рядом, она снова и снова расчесывала волосы, полностью погрузившись в свое занятие. Она выглядела так, словно думала о мужчине.

Шалако открыл глаза внезапно и по давно заведенной привычке не двигался до тех пор, пока не обвел глазами всю местность перед собой, затем повернул голову к костру.

Фон Хальштат пил чай. Даггет собирал хворост и ветки для сигнального костра. Жюли сидела тихо, наклонившись вперед и спрятав лицо в ладонях. Должно быть, он проспал всего несколько минут.

Ирины нигде не было.

Он встал и подошел к огню. Ему было страшно. Не желая никого пугать, прежде чем задать вопрос, он внимательно огляделся.

— Где Ирина?

— Причесывается у источника, — ответила Лора.

Он взглянул на груду камней, за которой скрывался водоем. Эти люди когда-нибудь поймут, как рискованно уходить из поля зрения остальных, что опасность не миновала? Правда, он сам расслабился, это и его ошибка. Шалако пошел в обход камней, затем остановился и решил обойти их с другой стороны. Никто у костра не обращал на него внимания и не заметил в его действиях ничего странного.

Шалако взобрался на камни и лег, напрягая слух.

Падает вода… стук, что-то положили на камень, возможно головную щетку. На поверхности валуна, на котором он распластался перед ним лежали несколько больших глыб. Укрываясь за ними, Шалако поднял голову.

Сначала он увидел только источник, ручеек стекающий в водоем и оттуда сбегающий по мелкому руслу в Заповедный каньон.

Ирина сидела на плоском камне и расчесывала волосы. В маленьком зеркале водоема виднелось ее отражение… более мирной картины нельзя себе представить.

Шалако открыл рот, чтобы окликнуть ее, но что-то удержало его. И тут он увидел индейца.

Татс-а-дас-ай-го ростом был выше большинства апачей, широкоплечий, с поразительно могучей грудной клеткой. Весь перевитый мышцами, он крался, словно кошка, не сводя глаз с ничего не подозревающей девушки.

Индеец стоял на одной линии с девушкой и попасть в него наверняка было невозможно.

Татс-а-дас-ай-го сосредоточил все свое внимание на девушке у источника. С ножом в руке он перебрался через камни, занес его, и в это мгновение случилось два события.

Подчиняясь какому-то инстинктивному побуждению, Ирина внезапно обернулась, и краем глаза индеец уловил движение Шалако.

Татс-а-дас-ай-го перевел взгляд на Шалако, и в то же мгновение последний спрыгнул с валуна. Индеец хотел повернуться, но его ноги застряли в камнях, и он потерял равновесие.

Шалако приземлился раньше, чем отпрянула от индейца Ирина. Она не кричала. Ее глаза были прикованы к осторожно кружащимся друг возле друга мужчинам.

— Татс-а-дас-ай-го! — тихо сказал Шалако. Он держал нож в опущенной руке, острием вверх. — Сейчас я тебя убью!

Апач бросился неожиданно, клинок прыгнул, словно гремучая змея, и острие полоснуло Шалако по бедру, но только Разрезало кожаные штаны.

Затем они сошлись и покатились по песку, нанося удары друг другу; на какое-то мгновение поднялись и стали лицом друг к другу. На рубашке Шалако выступила кровь. Неожиданно он прыгнул, апач отпрянул, уклоняясь от выпада. Они рухнули в кусты и кактусы, потом снова выбрались на камни.

Ирина с побелевшим и напряженным лицом не могла ни кричать, ни плакать, а только заворожено следила за мужчинами.

Круги, выпады… на руке Шалако появилось еще одно пятно крови. Апач был невероятно быстр и увертлив. Его плоское желтое лицо с широкими скулами и непроницаемыми черными глазами, словно маска, не имело выражения.

Шалако сделал вид, что поскользнулся, и индеец прыгнул на него. Шалако тут же развернулся, ударил левой и попал в шею индейца. Тот кубарем покатился на землю.

Но быстро поднялся и бросился вперед, целясь в живот. Шалако отбил клинок и ударил сам, Его нож вошел в бок индейца, но Татс-а-дас-ай-го вывернулся и нанес ответный удар.

Лезвие вонзилось в Шалако, однако он еще раз ударил индейца кулаком, и они упали. Рука Шалако со всего размаху ударилась о камень, и он потерял нож. Индеец прыгнул на него, Шалако -перекатился и вскочил на ноги, безоружный. Индеец бросился вперед, Шалако шагнул в сторону, поймал его запястье и перебросил индейца в кусты. Из-за скал раздался тревожный оклик Даггета:

— Ирина! Что случилось? Что происходит?

Послышался топот бегущих ног. Апач на мгновение замер, потом бросился в скалы и исчез.

Шалако побежал за ним.

Откуда-то из долины донесся сигнал горна. Даггет, фон Хальштат и женщины обогнули утес.

Тут снова появился Быстрый Убийца. Он прыгал по камням, словно горный, козел, к каньону Слоновьего холма и вдруг остановился — прямо перед ним вырос Шалако. Индеец свернул и побежал вверх по склону, Шалако за ним. Индеец обернулся, бросил в Шалако камнем и продолжал бежать.

Внизу с ружьем в руках стоял фон Хальштат, но зрелище так поглотило его, что он позабыл о винтовке и о том, что может ею воспользоваться.

Двое исчезли, снова появились и внезапно оказались лицом к лицу на вершине холма.

Солнце припекало, ни ветерка. Вершина холма была ровной, лишь местами верхний слой камня искрошился, и обломки сдул ветер. Растений не было, только кривой карликовый кедр зацепился за дальний карниз в нескольких футах от края.

За спиной Шалако гора круто обрывалась на тысячу футов вниз. От рубашки, разорванной и еще больше располосованной о камни, остались одни клочья. Шалако сбросил лохмотья, чтобы не стеснять движений.

Индеец расставил ноги, выставив одну вперед, и пристально глядел на него.

Над ними — знойный, залитый солнцем небосвод, под ними — нескончаемый лабиринт изломанного, зазубренного камня, пустыня, гора, каньон. Они стояли одни под небом, единственным зрителем был стервятник.

Оба понимали, что произойдет сейчас, и знали, что один из них должен умереть… а может, и двое. Знали, что все решится здесь.

Индеец верил в свои силы. Он множество раз дрался с представителями своего и чужих племен, с мексиканцами и янки. Но американца он опасался, ведь тому удалось бросить его в камни. Он показал себя загадочным, опасным противником.

Татс-а-дас-ай-го сжал нож покрепче и пошел на Шалако.

Снизу доносился отдаленный шум, но на холме стояла глубокая тишина. У Шалако пересохло во рту, и он сжимал и разжимал кулаки, следя за каждым движением индейца.

У апача был нож, и он умел им пользоваться. Шалако пошел вправо, заставив индейца поворачиваться. Он сделал ложное движение, но индеец не дал себя обмануть.

Жара стояла ужасная. По груди и лицу Шалако катился пот. Он чувствовал на губах его соленый вкус. Шалако выставил вперед левую ногу, выигрывая несколько ярдов, и пригнулся. Апач сделал ложное движение и замахнулся. Не имея возможности отбить удар в сторону, Шалако направил его вниз, захватив локоть индейца.

Все сильнее сжимая локоть, он впился пальцами в мышцы, отыскивая лучевой отросток нерва, чтобы надавить на него и парализовать руку. Какое-то время они боролись, напрягая каждый мускул, вдруг Шалако, не выпуская руки, подался назад, и индеец потерял равновесие.

Когда индеец падал на него, Шалако нанес ему жестокий Удар в лицо, затем еще один. Индеец пытался поднять нож, но пальцы Шалако нащупали нужный нерв.

Апач вскрикнул, попытался освободиться, но Шалако навалился на него, заставляя податься назад, чтобы не упасть, и, как индеец ни вырывался, Шалако его не отпускал.

Наконец индеец вскрикнул и выронил нож.

Тот упал со звоном на камни. Апач прыгнул за ним, но Шалако оказался первым и ногой отбросил нож подальше. Нож сверкнул на солнце и, вращаясь, полетел в пропасть.

Они сблизились, Шалако ударил индейца и почувствовал, как к нему тянутся похожие на когти пальцы. Завязалась бешеная, отчаянная борьба, их тела блестели от пота и крови, искаженные напряжением лица мелькали в дюйме друг от друга.

Шалако опять неожиданно поддался, и, падая, перебросил индейца через себя. И тут же вскочил, индеец прыгнул на него. Могучие рукивцепились ему в шею, запрокинули голову, Шалако почувствовал, как глотку ему сжимают железные пальцы, просунул обе руки внутрь захвата и разорвал его. Индеец упал вперед, Шалако перекатился и встал на колени. Индеец нанес ему мощный удар в голову.

Подбив опорную ногу индейца, Шалако опрокинул Быстрого Убийцу на камни и с трудом поднялся.

Под палящим солнцем он ждал, пока индеец встанет. Он задыхался в разреженном воздухе. На мгновение Шалако получил преимущество, но у него не хватило сил сделать шаг вперед, и апач встал.

Мгновение они стояли, меряя друг друга взглядом. Затем, тяжело дыша, стали кружить по каменной площадке. Быстрый Убийца прыгнул. Шалако схватил его за запястье и, вывернув руку назад и вниз, взял ее в замок.

Выворачивая и поднимая правое запястье апача все выше и выше, Шалако начал выламывать руку индейца из плеча. Индеец застонал, его лицо стало бескровным. Он пытался повернуться и ослабить давление, но Шалако не позволил. Внезапно он согнул колени, рванул запястье вверх и тут же почувствовал и услышал, как ломается кость.

Индеец вскрикнул, побледнел от боли и вырвался. Затем пошатнулся и попытался схватить Шалако левой рукой. Шалако, размахнувшись, ударил его, индеец потерял опору и упал навзничь.

Падая, он ударился о край площадки — сломанная рука гротескно висела за спиной; опрокидываясь на спину и не отрывая глаз от Шалако, апач медленно перевернулся в воздухе через голову.

Последнее, что видел Шалако, — это черные, устремленные на него глаза Татс-а-дас-ай-го, Быстрого Убийцы.

И тут Шалако вскрикнул с отчаянием и восхищением:

— Воин! Брат!

Он выкликнул это по-апачски.

Шалако услышал дикий крик Татс-а-дас-ай-го, когда тот ударился о камни где-то далеко внизу, потом тело снова показалось и пролетело еще несколько сот футов.

Он остался на вершине один и чувствовал только жару, пот и нехватку воздуха.

Шалако постоял в одиночестве, глядя за холмы, затем почти молитвенно поднял глаза к сверкающему небу.

Внизу его ждали. Он видел, как люди смотрят на него из-под ладоней.

Он видел Ирину, фон Хальштата, Даггета, Лору, Жюли. Армия тоже была там, на лоснящихся крупах лошадей и стволах ружей играло солнце. Кавалеристы вытянулись в длинную, извилистую колонну, их было несколько сотен, и Шалако радовал их вид.

Он медленно спускался вниз, пот стекал в глаза, заставляя его мигать от едкой соли, первым делом Шалако подошел к своим револьверам и поднял их.

Они стояли и смотрели на него, никто не подходил, и Шалако сам пошел к ним.

Он взглянул на подполковника Форсайта.

— Привет, — сказал он. — Кажется, нам можно отправляться.

Подполковник открыл рот… ему отчаянно хотелось знать, что произошло на вершине холма, но оставшийся в живых человек сам по себе говорил о многом.

— Отлично, тогда мы уезжаем.

Фон Хальштат хотел что-то сказать, но Шалако прошел мимо него и придержал стремя Толли для Ирины. Она смутилась, затем позволила ему помочь ей сесть в седло. Она не отрывала глаз от его лица, и, когда все остальные сели на коней, он взобрался на Мохаммета и подъехал к ней.

— Вот моя страна, — сказал он. — И еще Калифорния.

Ирина не отвечала, только слушала и разглядывала свои пальцы. Ногти сломаны, от маникюра ни следа, но это были руки женщины, сильные и умелые. Они не только красивы — они способны к любой работе.

— Все будет по-другому.

— Знаю.

Они тронулись в путь и осадили коней у поворота на восток, к Форт-Каммингсу.

Форсайт и фон Хальштат ехали за ними. Подполковник перевел взгляд с Шалако на Ирину.

— Хотите остановиться? — спросил Форсайт.

— Наш путь лежит на Запад.

Форсайт хотел что-то сказать, но передумал. Фон Хальштат стоял с холодным и упрямым выражением лица. Наконец он сказал:

— Счастливого пути, мой друг, счастливого пути. — Он протянул руку Шалако, и тот пожал ее. — Ирина, — на мгновение Хальштат задержал взгляд на ней, — Ирина… прощай.

— Прощай, Фредерик.

Фон Хальштат посмотрел на Шалако и отдал ему честь, сделав отмашку по общепринятому военному канону, и Шалако ответил тем же.

Когда Ирина и Шалако отъехали, Форсайт заметил:

— Не знал, что он военный.

— Был, — сухо ответил фон Хальштат. — И есть!

После нескольких миль пути Ирина сказала:

— Я совсем не похожа на невесту.

Шалако перехватил поудобнее поводья Демпер и чалого.

— Будешь, — сказал он. — Будешь!

Луис Ламур ШЕСТОЙ ДРОБОВИК

Предисловие автора

В старые времена на Западе люди не доверяли судам. Многие предпочитали на месте судить преступника и сразу же приводить приговор в исполнение.

Часто это был вопрос простой целесообразности. Представьте, что вы застукали в поле человека, клеймящего своим клеймом ваш скот. Вы наставляете на него револьвер и ведете его в город, до которого, может быть, все пятьдесят миль, передаете в руки шерифа и возвращаетесь к себе на ранчо.

Через несколько дней вам придется снова поехать в город, чтобы быть свидетелем обвинения в суде. Потом вернуться домой. И так вы наездите четыре, а то и пять сотен миль — для того лишь, чтобы покарать одного преступника.

Гораздо проще было бы повесить молодца на месте преступления, что часто и делалось. Так экономили время и берегли коней.

* * *

Лео Карвера должны были повесить во вторник, и любимым развлечением зевак было наблюдать за постройкой виселицы. Это была первая официальная казнь в городке Кэньон-Гэп, и первая виселица, построенная на Территории. И жители Кэньон-Гэпа хотели, чтобы все было как надо.

С окрестных ранчо собирались ковбои, с приисков — горняки в тяжелых башмаках. Все девять салунов должны были закрыться на время экзекуции. На улице за «Паласом», где вдоль ручья выстроились тополя, Толстуха Мэри дала девочкам трехчасовой отпуск: один час на казнь, один на оплакивание покойника и еще один на заливание горя в салуне.

Ибо Лео был щедрый парень, которого будет не хватать на улицах. Лео был певец с голосом чистым, как горное эхо, и свежим, как дуновение ветерка в цветущем шалфее. И еще Лео был красавцем, который чересчур ловко управлялся с револьвером. И вот его-то и собирались повесить на первой в Кэньон-Гэпе виселице; на его-то казнь и собирался люд со всей округи.

Сквозь зарешеченное окно Лео смотрел на возведение виселицы.

— Повыше мостите! — кричал он плотникам. — И покрепче! Завтра на ней повесят лучшего парня в Кэньон-Гэпе!

Старина Пеп, который искал в Разбитых холмах золото еще тогда, когда Кэньон-Гэпа не было и в помине, вынул изо рта трубку и сплюнул в пыль.

— Тут он прав, — сказал он. — Если бы сейчас с гор повалили апачи, то я бы предпочел оказаться рядом с Лео Карвером, чем с любым праведником из тех, которые его вешают.

Редактор Шаффе кивнул.

— Никто не станет отрицать, что Лео — боец, — согласился он. — Он был отличным парнем, пока до него не добралась цивилизация.

Это была самая лучшая эпитафия Лео, и ни один из услышавших ее не мог в душе не согласиться.

— Кое-кто, — добавил старина Пеп, — вздохнет с облегчением, когда из-под него выбьют табуретку. Могу поклясться, что, когда Лео вытянет шею, многие перестанут просыпаться в холодном поту.

— Поосторожней с намеками. — Джейз Форд неловко поерзал на лавке. — Береги здоровье.

— Когда Лео повесят, будет уже все равно, — буркнул Пеп. — Говорить правду — единственная роскошь, доступная в моем возрасте. У меня нечего взять, кроме жизни, да и та мне не дорога. К тому же лишить меня жизни можно только выстрелом в спину, если только меня не сумеют повесить законным путем, как беднягу Лео.

Никто не ответил, но Шаффе помрачнел, глядя на виселицу. Ни у кого не было сомнений, что Лео Карвер — нарушитель закона. Все знали, что он тут и там угонял скот, что он оскорблял честных горожан, буяня в «Паласе» и на улице. И наконец, он участвовал в нападении на дилижанс на Раузен-Сок — но тут как раз начинались сомнения.

Митч Вильяме лежал мертвый в могиле у подножия холма рядом с теми, кто был убит раньше, — Митч Вильяме, который ни разу не израсходовал впустую заряд своего дробовика до той самой ночи на Раузен-Сок, когда Лео Карвер остановил их дилижанс.

Это была странная история, с какой стороны на нее ни посмотри. Но Лео и сам был странный малый. У него бывали черные периоды, а бывали и самые добрые, и еще у него были оригинальные манеры и своеобразная галантность.

Митч сидел на денежном ящике на крыше дилижанса, когда из кустов показался Лео. Конечно, на нем, как водится, была маска, закрывающая лицо. Но кто же не знает Лео Карвера?

Он шагнул из-за куста, держа в руках два револьвера, и крикнул:

— Останови лошадей, Пит! Можешь… — и тут он осекся, потому что увидел Митча.

Митч Вильяме был охранником на линии дилижансов. В тот момент его дробовик лежал у него на коленях прикладом к Лео, и Митч хорошо понимал, что не сможет выстрелить в Лео быстрее, чем тот в него. Понимал это и Док Спендер, возница. Лео Карвер застал дилижанс врасплох, оставив Митча Вильямса беспомощным.

— Извини, Митч! — Это было сказано громко и четко, так что услышали все. — Я думал, что у тебя сегодня выходной. Я бы не стал останавливать дилижанс, который охраняешь ты. И я не желаю ни стрелять в тебя, ни заставлять тебя стрелять в меня. — Он вскочил на свою лошадь. — Пока! — И исчез.

Вот вам и Лео. Вот почему его и любили по всей Гиле и до самых Нуэчес рассказывали истории о его приключениях. Но дальше произошло нечто совсем другое.

Дилижанс продолжал двигаться на юг, и в ущелье Шестизарядника он был остановлен еще раз. Из скал вдруг раздался залп, и Митч Вильяме замертво рухнул с ящика. Следующий залп из дробовика — и Док слетел в мескитовые кусты, где и испустил дух.

Пассажиры замерли в страхе. Они услышали, как кто-то вскарабкался наверх и скинул ящик. Ящик ударился о землю, раздался удаляющийся стук копыт. Одна лошадь, один всадник.

На следующее утро Лео был арестован.

Он как раз умывался, был без револьвера, и его взяли даже без драки. Он, впрочем, и не пытался сопротивляться, скорее был удивлен.

— Мужики, — возмущенно спросил он, — что случилось? Я ничего не делал!

— Значит, ничего? Ты прошлой ночью ограбил дилижанс!

— А, это! — Он ухмыльнулся. — Уберите пушки, ребята. Я сам пойду. Вы ведь уже знаете, конечно, что я его не грабил. Я взял их на пушку, но когда увидел Митча, то мне расхотелось. Я знаю Митча: пока я его грабил бы, он сидел бы тихо, как мышка, а отвернись я, издырявил бы меня, как решето. Этот мужик знал свое дело.

— Ты сказал «знал». Значит, ты знаешь, что убил его!

Лео переменился в лице.

— Кого убил? Повтори-ка еще раз!

Когда ему все рассказали, он побледнел и осунулся. Он оглядывался вокруг и не видел ни одного дружелюбного лица. У Митча была семья, у Дока тоже. Обоих любили в округе.

— Я не делал этого, — сказал Лео. — Это был кто-то другой. Я отпустил их.

— Пока не добыл дробовик! — Это сказал Морт Люэнд, отправивший деньги в банк с тем дилижансом. — Ты же сам сказал, что Митч застрелил бы тебя. Ты увидел дробовик и ретировался, а потом вернулся со своим дробовиком и прикончил его из засады.

— Это неправда. — Лео был смертельно серьезен. — И Митч не застрелил бы меня. Его дробовик был повернут дулом в другую сторону. Если бы я собирался его убить, я мог бы сделать это сразу.

А потом устроили суд на весь мир! Судью вызвали аж из Таскона. Это было что-то! Народ съехался отовсюду. Шуму было много, но в пользу Лео сказать было нечего.

Странное дело: все мы в глубине души знали, что за человек Лео Карвер, но наше знание не имело ценности в суде. Вы задумывались когда-нибудь, каково это — знать, что человек не может быть убийцей, и так же твердо знать, что это ваше ощущение не может стать свидетельским показанием?

А судья представил все в жутком свете. Лео признался, что убил семерых — в честной драке, но тем не менее… Он признался, что угонял скот. Он мог бы это отрицать, и черта с два они бы чего доказали, но он не привык к судейским штучкам. Он ведь прекрасно знал, что все мы знаем, что он угнал этих коров. Бьюсь об заклад, что ему и в голову не пришло ничего отрицать.

Он даже нападал на дилижансы, он это тоже признал. Но он упорно отрицал, что убил Митча Вильямса и взял тот ящик.

А в ящике было двадцать тысяч. Двадцать тысяч золотом.

Все думали, что Уэб Паскел будет адвокатом Лео, но он отказался. Сказал, что не хочет иметь с ним дела. Уэб часто играл с Лео в покер, они были приятелями, но тут Уэб ему отказал. На Лео это очень тяжело подействовало. Лейн Мур тоже отказался его защищать, так что никого не нашлось, кроме старого пьяницы Боба Кейза.

Лео знал, что он осужден. Поэтому и строилась эта виселица. Кейз не смог бы защитить даже вшивого кота от купанья. Когда судья пошел задавать Лео вопросы, всем стало понятно, что дело дохлое.

Он пытался ограбить дилижанс. Он убивал людей. Он воровал коров. Он водился с отбросами Кэньон-Гэпа. У него не было алиби. Все, что он мог сказать в свою защиту, — это то, что он не делал того, за что его осудили. А то, что все мы знали в душе, не имеет веса для суда.

— Люди, да неужто вам не стыдно?! — воскликнул Лео тогда на суде. — Почему вы не потребуете закрыть это дело?! — Весь он был тут. Его ничем не укротишь.

Морт Люэнд стоял на крыльце своего дома и наблюдал за возведением виселицы. И мне было жутко тоскливо на него глядеть, потому что если что и можно назвать ненавистью, так это отношение Морта Люэнда к Лео Карверу.

Почему он так ненавидел Лео? Без очевидных причин. Не сошлись характерами, можно сказать. Они просто никогда не могли ни в чем сойтись. Морт, к примеру, бережно подсчитывал каждый цент. Лео свои либо тратил, либо раздавал. Морт регулярно ходил в церковь и слыл преуспевающим молодым бизнесменом. Он был городским банкиром и владельцем транспортной конторы, а недавно купил одно из лучших ранчо в округе.

У Лео деньги никогда не задерживались. Иногда, когда хотел, он работал ковбоем, и работал прекрасно. Один раз на ранчо «Си-Уай» он почти в одиночку спас целое стадо, застигнутое ураганом. Когда убили старика вдовы Фергюсон, он нанялся к ней на ранчо и трудился как проклятый один за шестерых, до тех пор, пока у нее не завелись маломальские деньжата, чтобы держаться на плаву.

Лео сроду не мог скопить и десяти центов. Он проедал их, или пропивал, или давал в долг без отдачи. А остальное время он просиживал под тополями с гитарой в руках, распевая песни — старые песни, вроде тех, что пела моя матушка: шотландские, ирландские, английские, или сам сочинял на ходу.

В драки он тоже часто попадал. Однажды он один положил троих сыновей Тейлора. Я это лучше всего запомнил, потому что сам видел. Как раз в тот день он испачкал в крови платок Руфи Хедлин.

Хедлины относились к высшему свету Кэньон-Гэпа. В каждом городишке есть свой высший свет, и судья Эмери Хедлин считался у нас большим человеком. У него были не только деньги, но и имя. Даже на Западе имя на многих производит впечатление, и имя судьи каждый раз звучало как удар гонга. Оно было звучным. В иных именах, правда, кроме звучности, ничего и нет. Но в этом — было.

Уважение, репутация, честь, полный порядок во всем; никогда никого из Хедлинов не касалась и тень скандала. Благородные люди, это все знали. Морт Люэнд пытался обхаживать Руфь, но она этого, казалось, не замечала. Его это бесило, а нас всех забавляло. Многим из нас казалось, что Морт здорово заносится, и бывало очень приятно, когда Руфь давала ему от ворот поворот.

Только не подумайте, что она была заносчива. Где-то в это же время старина Пеп слег с воспалением легких. Он был жутко плох, и никто за ним не ухаживал, кроме крошки Мэри Райан с улицы за «Паласом». Мэри крутилась при нем одна день и ночь, пока об этом не узнала Руфь Хедлин.

Она пришла к нему и постучала в дверь. Когда Мэри открыла и увидела Руфь, она чуть не упала. Мэри сама была милашка, но кто такая она? А тут Руфь Хедлин собственной персоной! Правда, на мой взгляд, особых различий нет…

Мэри вспыхнула и застыла, как столб, не зная, что сказать. А Руфь прошла в комнату, огляделась и сказала:

— Как он себя чувствует, Мэри? Я даже не знала, что он недомогает.

Недомогает, а? Мы-то все больше болеем. Мэри была потрясена. Она никак не ожидала, что персона вроде Руфи знает ее имя и станет так с ней разговаривать.

— Плох он, мисс Руфь. А вам ни к чему приходить сюда. Это же… это же улица.

Руфь только улыбнулась ей и сказала:

— Я знаю, Мэри. Но Пеп болен, и ему все равно. Мне только что рассказали, что он не встает и что ты одна ухаживаешь за ним. Теперь ты сможешь пойти отдохнуть. Я побуду с ним.

Мэри заколебалась, глядя на великолепное голубое платье Руфи посреди замызганной хибары.

— Да тут особо нечего делать, — попыталась возразить она.

— Я знаю. — Руфь уже наклонилась над старым Пепом. — Кстати, Мэри, — обернувшись, сказала она, — пошли кого-нибудь за доктором Лютером, пусть придет сюда.

— Мы уже посылали, мисс. Он не пришел. Он сказал, что у него много дел на другой стороне города и нет времени тащиться сюда.

Тут Руфь выпрямилась.

— Так пойди скажи ему, что его приглашает Руфь Хедлин! — резко сказала она. — Он придет.

И он таки пришел.

Вот какая девушка была Руфь Хедлин. Чистокровная кобылка. А вот как она впервые увидела Лео Карвера.

Шел уже третий день, как Руфь попеременно с Мэри Райан ухаживала за стариной Пепом. Она была одна в хижине, и вдруг послышался стук копыт. Всадник летел как на пожар. Он остановился у дома, входная дверь распахнулась, и вошел Лео Карвер.

Она узнала его. Такого трудно не запомнить: шесть футов два дюйма ростом, плечи вдвое шире, чем у большинства мужиков, темноволосый, ладно скроенный, с крутым подбородком и холодным взглядом серых глаз. Он был одет по-ковбойски, на бедрах два револьвера, на подбородке двухдневная щетина. Наверное, Руфь даже немного испугалась. Он известный нарушитель закона, скотокрад и бретер, а она была одна с больным стариком.

Лео ворвался в дверь и вдруг остановился как вкопанный, переводя взгляд с Руфи на старину Пепа. Если он и был удивлен, увидев ее, то никак этого не выдал — только стащил с головы шляпу и спросил:

— Ну, как он, мисс Хедлин?

Руфь, почему-то возбужденная — может быть, от страха, — ответила:

— Ему лучше. Мы с мисс Райан ухаживаем за ним.

Только что вошедшая Мэри пришла к ней на помощь.

— Ему много лучше, Лео, — сказала она.

— Может быть, я могу вам помочь? — предложил Лео. Он не сводил глаз с побледневшего лица Руфи, ее огромных глаз.

Старина Пеп открыл один глаз.

— Черта с два, — с выражением произнес он. — Не надо мне твоей помощи. Катись откуда пришел. Каждый раз, — возмущенно пожаловался Пеп, — как мне удается поболтать с хорошенькой девушкой, тут же вваливается какой-нибудь бездельник!

Лео усмехнулся, переводя взгляд с Руфи на Мэри.

— Я вижу, он явно пошел на поправку. — С этими словами он вышел.

Мэри глядела на Руфь, а Руфь, проводив Лео глазами, посмотрела на Мэри и сказала:

— Он ведь… как это… нарушитель закона.

Мэри Райан очень резко повернулась к Руфи лицом и — едва ли не первый раз обращаясь к Руфи — ответила:

— Он лучше всех!

Некоторое время они обе стояли, глядя друг на друга, а потом принялись хлопотать над стариной Пепом. Это было самое длинное выздоровление в истории медицины.

Но я обещал рассказать про то, как ее платок оказался в крови. Руфь Хедлин шла по улице — в прелестном сером платье и шляпке с вуалью, вся такая городская и великосветская.

Она шла по тротуару, и каждый оборачивался ей вслед — как не обернуться на женщину с такой фигурой и такой походкой; и тут двери «Паласа» разлетелись в стороны, и на улицу вывалился живой клубок из дерущихся мужчин. Они пролетели мимо Руфи и рассыпались: оказалось, что это были трое Тейлоров и Лео Карвер.

Попадав на землю, они тут же вскочили и снова бросились махать кулаками. Лео вломил кулачищем Скотту Тейлору по морде, и тот кувыркнулся навзничь. Тут на него бросился Боб, но Лео нырнул под его удар и, обхватив его за колени, так приложил, что земля содрогнулась.

Булли Тейлор был самый крутой из братьев. Они с Лео добрую минуту молотили друг друга с обеих рук, но потом Лео сделал шаг в сторону и хлестко врезал Булли снизу в челюсть, и гордость клана Тейлоров рухнул наземь, да так здорово, что, может, до сих пор не очухался.

Руфь Хедлин стояла не шевелясь. Лео отступил на шаг и, вытирая кровь с лица, стряхнул несколько капель на платок Руфи. Она ойкнула. Он обернулся и покраснел как мальчишка.

— Мисс Хедлин, — ухмыляясь, произнес он, — я ужасно извиняюсь. Я вовсе не хотел вас испачкать, но, — он снова усмехнулся, — это добрая кровь, хоть и не голубая.

Она смотрела на него, не шевельнув даже краешком губ, а потом хладнокровно сказала:

— Не стойте же здесь, вы весь в крови. Идите умойтесь. — И добавила так же хладнокровно: — И в следующий раз не ведите все время правой. Будь у него получше реакция, он бы вас нокаутировал.

С этими словами она удаляется, а мы с разинутыми ртами смотрим ей вслед.

Лео был потрясен больше всех.

— Назовите меня потрошеным скунсом, — сказал он, — но откуда она знает так здорово про бокс?

Когда об этом рассказали Мэри Райан, она ничего не ответила. То есть совсем ничего, что было на нее весьма не похоже. Конечно, мы все знали, что Мэри по уши влюблена в Лео. Но он вообще не обращал особого внимания ни на одну девушку — или обращал на всех сразу.

В городе долго говорили об этом случае; в городе всегда о чем-то говорят. Некоторые даже считали, что пора очистить город от Лео Карвера и ему подобных. К тому времени Кэньон-Гэп начал становиться респектабельным городком. Морт Люэнд особенно рьяно ратовал за перемены. Он даже предлагал переименовать Кэньон-Гэп в Хедлин. Но сам судья воспротивился этому.

Итак, мы сидели, слушая стук молотков и размышляя о предстоящем событии. Народ с округи уже стоял лагерем у ручья в ожидании завтрашнего спектакля.

Руфи Хедлин не было видно, и никто о ней не вспоминал. Все наши события были так далеки от мира Хедлинов. Я помню, где-то в это же время Руфь купила себе лошадь. Здоровенного вороного коня.

Забавно, если задуматься: я слышал, что хозяин отказывался продать этого коня за пятьсот долларов — и это в краю, где можно за двадцать монет купить весьма приличную лошадь, — но у Руфи были к людям свои подходы, и ей никто не мог отказать. Хотя зачем ей понадобился такой здоровенный конь, я не мог взять в толк.

Редактор Шаффе натянул свои нарукавники и собрался обратно в редакцию, когда на улице показалась Руфь Хедлин. Она остановилась рядом и посмотрела на виселицу. Она, пожалуй, была чуть бледна, но, казалось, не обращала внимания на обстановку и пестрое общество вокруг.

— Том, — без подготовки начала она, — как вы думаете, что Лео Карвер сделал с этими деньгами?

Шаффе потер подбородок.

— Знаете, — проборомотал он, — я сам над этим задумывался. Ничего не могу сказать.

— А что он обычно делал с деньгами?

— Да тратил, причем как можно быстрей.

— Интересно, почему же он не воспользовался ими, чтобы нанять хорошего адвоката? За такие-то деньги он мог нанять хоть из Эль-Пасо. И даже намного дешевле. А хороший адвокат наверняка выиграл бы дело.

— Я тоже думал об этом. — Шаффе встревоженно посмотрел на Морта Люэнда. Морт был реальной властью в городе, и он ненавидел Карвера и не скрывал этого. Люэнд глядел в его сторону, и Шаффе счел необходимым добавить: — Но это ведь уже не имеет значения?

Люэнд подошел ближе и улыбнулся Руфи.

— Здесь довольно шумно, не правда ли, Руфь? Вы позволите мне проводить вас домой?

— Благодарю вас, — любезно ответила она, — но мне, пожалуй, еще рано домой. Я никогда раньше не видела виселиц. А вы, мистер Люэнд?

— Я? — удивился он. — О да. Несколько раз.

Она постояла несколько минут, наблюдая за работой плотников.

— Что ж, — медленно заговорила Руфь, — все это очень печально, но я рада хотя бы, что никто из горожан не потерпел убытка.

Мы все посмотрели на нее, но она с самым невинным видом продолжала глядеть на виселицу. Редактор Шаффе прокашлялся.

— Видимо, вам не сказали, мисс Хедлин. Украденные деньги принадлежали Морту.

Она ослепительно улыбнулась. Странный народ эти женщины!

— О нет, Том! Вас неправильно информировали. Дело в том, что эти деньги предназначались мистером Люэндом в уплату за ранчо, и с того момента, как ему была выписана почтовая квитанция, деньги перешли в собственность бывшего владельца ранчо. Таково было соглашение, не правда ли, мистер Люэнд?

Эти слова почему-то взбесили Морта, но тем не менее он кивнул:

— Да, вы правы.

Руфь тоже кивнула:

— Да, мистер Люэнд мне сам об этом рассказал. Он, видимо, очень дальновиден. Разве не удивительно, Том? Подумать только, как ужасно было бы, если бы он уплатил всю сумму полностью, а ее бы украли, и ему пришлось бы платить еще раз! Не всякое состояние выдержит такую встряску!

Редактор Шаффе вдруг глубоко задумался, а старина Пеп вынул изо рта трубку и посмотрел на Руфь. Морт был взбешен, как рогатая жаба, хотя убейте меня на месте, если я понимал почему. Что и говорить, трюк был задуман хитро.

— Какие ужасные эти дробовики! — продолжала Руфь таким голоском, что можно было засомневаться, есть ли в этой хорошенькой головке мозги. — Я считаю, что их надо запретить совсем! Интересно, откуда Лео взял свой?

— Он говорит, что у него никогда не было дробовика, — медленно проговорил Шаффе.

— Наверное, одолжил у какого-нибудь приятеля, — беспечным тоном вставил Морт. — Разве трудно найти дробовик!

— Вот в том-то все и дело! — воскликнула Руфь. — Человек, который одолжил ему дробовик, виновен не меньше Карвера. Я думаю, на этот счет надо что-то предпринять.

— Впрочем, почему обязательно одолжил, — пошел на попятную Морт. — Он его мог просто украсть.

— О нет! Потому что, — торопливо заговорила она, — если он его и украл, то, значит, успел вернуть. У всех владельцев дробовики на месте! Их в Кэньон-Гэпе всего шесть. Два у папы, один у редактора Шаффе, один — старый, неисправный — у Пепа, и у Митча был дробовик.

— Это только пять, — негромко сказал Пеп.

— О! — Руфь прикоснулась пальчиками к губам. — Какая я глупая. Я забыла ваш, мистер Люэнд.

Воцарилось гробовое молчание. Никто ни на кого не глядел. Вдруг Руфь вынула часики, пробормотала что-то насчет того, что опаздывает, и удалилась.

Редактор Шаффе начал набивать трубку, старина Пеп вытянул колено, а остальные просто сидели с тупым видом. Морт Люэнд не знал, что сказать, и то, что он наконец сказал, никак не прояснило дело.

— Если человек захочет найти дробовик, — сказал он, — то вряд ли у него будет с этим много проблем.

С этими словами он повернулся и ушел.

Знаете, что я вам скажу? Стук этих молотков явно никого не радовал. Редактор Шаффе почесал подбородок концом трубки.

— Пит, — говорит он мне, — ты сам должен был в ту ночь ехать с дробовиком. Чей дробовик ты взял бы?

— Митч всегда давал мне свой. Но я плохо себя чувствовал, и он согласился поехать со мной. Если вы помните, Лео назвал меня по имени, когда первый раз остановил нас.

Эта задачка с дробовиком всех нас беспокоила. Так где же Лео добыл дробовик? В нашем краю было полно винтовок и револьверов, а вот дробовики были редкостью. Руфь Хедлин могла бы еще сузить область поисков, ибо все знали, что судья Хедлин никому не разрешает прикасаться к своим ружьям. Это были дорогие ружья, с гравировкой, и он держал их под замком.

Где Лео взял дробовик? И что он сделал с деньгами?

Редактор Шаффе вдруг посмотрел на старину Пепа.

— Пеп, — сказал он, — пройдем-ка со мной до моего дома. И ты тоже, Пит. Я хочу, чтобы вы взглянули на мой дробовик.

Мы посмотрели на этот дробовик: он был весь в пыли и в смазке. К нему явно никто не прикасался не менее полугода. Или даже больше. Из этого ружья Митч и Док никак не могли быть убиты.

— Для очистки совести, — серьезно сказал Шаффе, — мы должны взглянуть и на дробовики судьи Хедлина.

За нашей спиной грохотали молотки. О'Брайен репетировал со своим немецким оркестром. На дороге были видны сразу шесть-семь фургонов — все ехали в направлении Кэньон-Гэпа, на казнь.

В этот день происходили вещи, о которых я не слыхивал ранее. Я не слыхивал, чтобы Руфь Хедлин, вся красивая как картинка, явилась в тюрьму на свидание с Лео Карвером. Когда она вошла в офис шерифа, тот стоял над столом, где лежал пирог. Пирог был порезан на куски, а некоторые куски были еще и разломаны, потому что шериф извлек из него два напильника. Возле шерифа стояла Мэри Райан.

Шериф Джонс глядел серьезно и сурово.

— Послушай, Мэри, — говорил он, — это же подсудное дело — помогать бежать из тюрьмы. А где еще два напильника? Я же знаю, что ты покупала четыре.

— Раз ты такой умный, найди сам! — Она вскинула голову и испепелила его взглядом нахальных глаз.

Шериф Джонс оперся руками о стол.

— Да послушай же, Мэри, — протестующе сказал он, — я не хочу тебе зла, но мы не можем позволить никому сбегать из тюрьмы. Подумай сама, сколько народу съехалось отовсюду специально ради казни! Да они меня самого повесят!

— А какая разница? — отрезала она. — Он виновен не больше твоего.

Джонс снова возмутился, но тут он заметил в дверях Руфь Хедлин. Лицо ее было холодно и непроницаемо, это она умела, и, скажу я вам, можно было замерзнуть под этим взглядом! В одной руке у нее была гитара Лео.

Шериф выпрямился. Он был в большом смущении: его застали за конфиденциальным разговором с девушкой с улицы за «Паласом»! Не хватало только, чтобы об этом узнали порядочные граждане города! Шериф должен соответствовать своей высокой должности, особенно ввиду приближающихся выборов.

Он покраснел и замялся.

— Это тут… эта девица, — заикаясь, начал он, — пыталась передать заключенному напильники. Она…

Руфь Хедлин смерила его холодным королевским взглядом.

— Могу уверить вас, шериф Джонс, что меня нисколько не интересуют ни ваши отношения с этой молодой леди, ни предмет вашего разговора. Я принесла заключенному его гитару, — продолжала она. — Я знаю, что он любит петь, и мы решили, что жестоко и бесчеловечно заставлять его слушать весь день грохот молотков, под который строится виселица, где его повесят.

Джонс был смущен.

— Да ему все равно, мэм, — возразил он. — Лео, он…

— Могу я передать ему инструмент, шериф Джонс? — Голос ее был как лед. — Или вы хотите обыскать меня? Вы думаете, я тоже несу ему напильники?

Шериф смутился еще больше. Сама мысль дотронуться до Руфи Хедлин, дочери старого судьи Эмери Хедлина, заставила его содрогнуться.

— Нет, мэм! Разумеется, нет! — Он жестом пригласил ее в камеру. — Отдайте ему гитару, но поскорей, мэм! Я прошу прощения… Я…

— Благодарю вас, шериф.

И Руфь проскользнула мимо него в камеру.

— Молодой человек, — громко прозвучал ее голос, — как я знаю, вы играете на гитаре, поэтому я вам ее принесла. Я надеюсь, что музыка даст свободу вашему сердцу.

Лео изумленно принял гитару через прутья.

— Спасибо, мисс Хедлин, — вежливо произнес он. — Я хотел бы… — Его голос сорвался, на щеках выступил румянец. — Я хотел бы, чтобы вам не пришлось приходить сюда. Знаете, я… Я не убивал их. Я бы хотел, чтобы вы мне поверили.

— Не важно, чему я верю, — ласково сказала Руфь. — Музыка этой гитары принесет вам радость, если играть ее в уединении.

Она повернулась и проплыла мимо шерифа Джонса, как карета мимо бродяги.

Обо всем об этом потом рассказывала Мэри, и она сказала, что Лео дернул за струну и начал разглядывать гитару с удивленным видом.

— Она как-то не так звучала, — сказала Мэри.

Я, впрочем, не удивился.

Это было в понедельник после обеда. К вечеру за городом расположились еще две сотни человек в ожидании завтрашней большой казни. Старины Пепа нигде не было видно, как и редактора Шаффе. Кое-кто утверждал, что, когда они покинули дом судьи, сам судья поскакал вместе с ними.

В следующий раз я увидел старину Пепа на углу. Он глядел на виселицу. Это было около тюрьмы, и Лео из окна мог видеть нас.

— Народ будет огорчен, если казнь вдруг не состоится, Пеп, — сказал Лео.

— Небось не огорчится! — коротко проворчал Пеп. — Будет им казнь, попомни мои слова.

Виселица в сумерках выглядела жутко, что отнюдь не поднимало мне настроения. Черт меня побери, я все же всегда считал Лео славным парнем. Да, он угонял коров. Но, положа руку на сердце, кто из нас по молодости этим не грешил? И я сам, и старина Пеп, и кого ни возьми. Лео, он просто буянил от избытка сил.

И дилижансы эти он останавливал, чтобы разжиться деньгами на пропой. Я не говорю, что это хорошо, чего уж тут хорошего, но ведь скольким молодым ребятам такие вещи сходили с рук, если они никого не ранили и вели себя пристойно, по-мужски.

Тем более таким, как Лео. Какая ни случись беда — степной пожар, наводнение, взбесившееся стадо, все что угодно — только позови его, и Лео встанет рядом с тобой. И хоть какой будет поздний час, и хоть какой потребуется тяжкий труд — Лео протянет руку и ни цента за это не возьмет.

Наконец мы разошлись, и последнее, что сказал Лео, было:

— Никогда не тащился от пеньковых галстуков. По-моему, он мне совсем не пойдет.

— Подожди до завтра, — сказал старина Пеп.

Солнце едва поднялось над горизонтом, когда город вдруг загудел, как улей, с которого сорвана крышка. Я услышал крики, топот бегущих ног и, натянув штаны, вывалился на улицу. К площади бежала толпа людей, и я побежал вместе с ними. Окно тюрьмы зияло пустотой: решетка была выпилена начисто и прислонена к стене в стороночке. На одном из брусьев решетки болталась записка: «Прощу прощения, что не дождался. Но мне кажется, вам не очень-то и хотелось видеть меня повешенным».

Возле тюрьмы стояла Мэри Райан. Глаза у нее были полны слез, но вид при этом был довольный, как у хорька в курятнике. Шериф Джонс, напротив, выглядел довольно свирепо.

— Я-то решил, что это дамские поэтические штучки, — сердито говорил он. — Она сказала ему, что музыка этой гитары, мол, даст его сердцу свободу. Теперь понятно, почему Мэри не хотела сказать мне, куда она дела два других напильника.

Бородатый здоровяк обратил на шерифа вопросительный взгляд.

— Так как же насчет повешения? — потребовал он. — Мы проехали пятьдесят миль, чтобы поглядеть на повешение!

Подошли редактор Шаффе, судья Эмери Хедлин и старина Пеп. Они посмотрели на шерифа Джонса через головы обступивших его приезжих.

— Руфь правильно все рассчитала, — сказал судья. — В городе всего шесть дробовиков. Мои два очень давно не вынимались, это видно по пыли на футлярах. У редактора Шаффе дробовик сто лет не чистился; у старины Пепа он сломан; дробовик Митча был при нем. Таким образом, остался всего один дробовик.

Мы все стояли вокруг и, слушая, начинали шевелить мозгами. А если эти двадцать тысяч вообще не покидали банка? Или если они были отправлены, но потом изъяты отправителем? Тогда, формально считаясь расплатившимся, он сохранит свои денежки, а обвинят во всем бедолагу вроде Лео Карвера.

Конечно, Лео исчез. Кто-то сказал, что он уехал на том здоровом вороном, что купила Руфь Хедлин. Как там правда дело было, я сказать не могу, потому что сама Руфь тоже исчезла вместе со своей серой кобылой.

Они поехали по дороге на запад, но сразу же куда-то свернули, и один из жителей окраины утверждал, что слышал, как два голоса пели что-то про Калифорнию.

Мы думали, что судья будет рвать и метать, но этот удивительный человек удивил нас еще раз. Услышав эти разговоры, он лишь усмехнулся.

— Многие чистокровные кони, — сказал он, — в жеребятах резвятся и шалят. Но как только на них надевают узду, они выправляются. К тому же, — добавил он, — даже самая голубая кровь только выиграет от небольшого вливания горячей красной крови!

Так что все окончилось хорошо. Мы устроили на радостях большую гулянку — наверное, самую большую в истории Кэньон-Гэпа. О'Брайен не давал роздыху своему оркестру, и еды-питья было навалом.

И те, кто приехал посмотреть на повешение, тоже не были разочарованы: они получили, чего хотели. Повешение вышло на славу — может быть, и не совсем законное, но самое настоящее.

Мы повесили Морта Люэнда.

Луис Ламур Матагорда

Глава 1

Майор Тэппен Дюварни стоял на палубе, держась за поручень, и смотрел на приближающийся низкий песчаный берег. Не таким представлял он себе Техас, с которым связывал все свои надежды.

Тэппен слушал ритмичное шлепанье колес парохода и без особого оптимизма думал о будущем. За плечами у него была война между Севером и Югом и несколько лет бесконечных стычек с индейцами на границе. Ему надоело прозябать в выжженных солнцем и продуваемых всеми ветрами приграничных фортах без семьи и каких-либо перспектив продвинуться по службе, и он расстался с армией.

Перед Гражданской войной Тэппен считался в Чарльстоне весьма состоятельным и завидным женихом. Его семья владела плантацией в штате Вирджиния, а отцу принадлежало несколько торговых судов – четыре шхуны и баркентина, – которые курсировали между островами Вест-Индии, а также портами Карибского моря и Мексиканского залива.

Тэп дважды ходил в плавание матросом на баркентине. Сдав экзамены, стал третьим помощником капитана сначала на шхуне, а потом на баркентине. Отец хотел, чтобы сын до тонкостей познал флотскую службу. И парень полюбил море, ему пришлась по вкусу грубая беспутная портовая жизнь. Казалось, что он создан для нее.

Война все сломала. Семья Дюварни симпатизировала идеям свободы и равенства, поэтому никого не удивило, что Тэп оставил дом и поступил в армию Севера.

В отместку за это сторонники южан сожгли поместье его отца и угнали скот. Одна из шхун утонула во время урагана. Две другие конфисковали конфедераты, и их потопили канонерки северян. Баркентина исчезла где-то в районе таинственного треугольника к югу от Бермуд, и от нее остались одни воспоминания. Четвертая шхуна, потрепанная жестоким штормом, сгорела вместе с доком, когда бои докатились до Чарльстона. Словом, к концу войны Тэп Дюварни оказался без кола и двора да к тому же по уши в долгах. Идти ему было некуда – его родовое гнездо разорили, а отец умер. Не оставалось ничего другого, как вернуться в армию. Девять лет кочевал он по приграничным фортам от Дакоты до Аризоны, сражался с индейцами. Ему удалось сохранить свой скальп, приобрести три шрама: один – от удара ножом, два других – от пулевых ранений.

После долгих хлопот Дюварни наконец выплатили компенсацию за разрушенное поместье отца, и он уволился из армии, имея в кармане чуть больше семи тысяч долларов. Тогда-то и возник со своим предложением Том Киттери.

Капитан Уилкс, направляющийся в каюту лоцмана, остановился рядом с Тэппеном.

– Вам придется непросто в Техасе, майор. У вас здесь есть друзья?

Капитан, добрая душа, когда-то плавал на корабле его отца, теперь беспокоился о судьбе сына и искренне хотел помочь.

– Есть один… друг, насколько мне известно. Я познакомился с ним во время войны.

– И с тех пор не встречались? Девять лет – большой срок. Он ваш нынешний партнер?

Дюварни показалось, что в голосе Уилкса прозвучала тревожная нотка, но не удивился: его и самого время от времени обуревали сомнения.

– Я знаю этого парня, капитан. Кем бы он ни был, он человек чести… И к тому же очень храбр. Не раз сам убеждался.

– Продажа скота – дело очень выгодное, – продолжил разговор Уилкс. – Индианола давно уже стала крупнейшим портом в Техасе по вывозу животных. Я сам занимаюсь этим вот уже несколько лет. Может, знаю вашего партнера?

– Его фамилия Киттери. Том Киттери. Он из старой техасской семьи.

– Киттери, говорите? Как же, как же! Да, он храбр. Никто в Техасе не стал бы отрицать, что Том Киттери необыкновенно смел. Правда и то, что он честен. Но послушайте совета друга, не сходите с моего корабля. Возвращайтесь в Новый Орлеан. Вы знаете море. В Новом Орлеане найдете себе работу.

– А что случилось с Киттери?

– С Томом? С ним, слава Богу, ничего. – Уилкс взглянул на Дюварни. – Вижу, вы не знаете о кровной вражде? – Уилкс помолчал, а потом добавил: – Рискуете оказаться в самом центре жестокой бойни… Распря между семействами Мансон и Киттери. Она началась в 1840 году или около того. В ту самую минуту, когда Мансоны узнают, что вы – компаньон Киттери, они начнут за вами погоню.

– Действительно, новость! – озадаченно произнес Тэп.

– Вы сказали, что познакомились с Томом во время войны? Он, наверное, думал, что вражда между кланами улеглась, поскольку в течение нескольких предвоенных лет ни убийств, ни нападений не было.

В то время в клан Киттери входили самые крутые парни во всем Техасе, как стрелки, они не имели себе равных. Вот Мансоны и сидели тише воды, ниже травы и не высовывали носа. Когда же Киттери ушли в армию, Мансоны остались дома. И даже тогда они еще вели себя смирно. Все изменилось после того, как Бен Киттери погиб в сражении при Шило. Вражеский стан зашевелился. Тут еще Том попал в плен, – а сюда дошли слухи, что он убит, и наглецы совсем распоясались. Угнали часть стада Киттери и подожгли коровник. Старый Алек, дядя Тома, погнался за ними, но ему устроили засаду и прикончили его. Теперь уже ничто не могло остановить бойню. Мансоны расправились с двумя чернокожими работниками, служившими у Киттери с незапамятных времен, и сожгли дом в поместье – один из самых старых на побережье Техаса.

Торговля скотом становилась выгодным делом, и не получившие отпора грабители Мансоны решили разбогатеть, продав быков Киттери. Но их планы потерпели крах – однажды ночью кто-то поднял на ноги самое крупное стадо и загнал его в Большую Чащобу. Вы не слышали о Чащобе? Должен вам сказать, что искать там скот – все равно что гоняться за привидениями. Мансоны всегда чурались тяжелого труда, а выгонять скотину из зарослей, доложу я вам, – работенка не из легких. Так что бычки, коровы и телки все еще там.

– Наверное, именно это стадо я и купил, – усмехнулся Дюварни. – Ну и везет же мне!

– У вас есть оружие? – спросил Уилкс.

– Да, конечно. – У Тэпа были и пистолет и револьвер. – Судя по тому, что вы рассказали, без оружия тут не обойтись.

– Это уж точно. – Уилкс выпрямился. – Я должен идти на капитанский мостик, входим в порт, но послушайте моего совета, не сходите на берег… А если уж сойдете, то приготовьтесь к самому худшему. Мансоны устроили ловушку для Джонни Любека, и они готовили ловушкудля Тома. Они ждали его, когда он прибыл сюда на пароходе… на моем пароходе.

– И что же Том?

Уилкс криво улыбнулся.

– Том совсем не дурак. Я рассказал ему о том, что случилось с Джонни, и он заранее ускользнул с корабля, когда входили в залив. В то утро был густой туман, и Том благополучно добрался на плоту до острова Матагорда. Остров вытянут в длину и такой узкий, что трудно себе представить, как можно здесь укрыться, но Том тем не менее спрятался. Он хорошо знает эти места. По крайней мере, когда мы последний раз проходили мимо острова, он был жив, и я надеюсь, что здравствует и сейчас.

– Вы упомянули Джонни, как бишь там его?

– Джонни Любек. По рождению он не Киттери, отец Тома усыновил его, когда тот осиротел, и воспитывал как родного сына. Люди говорят, что отцом Джонни был один из пиратов Жана Лафитта. Они часто скрывались на Матагорде и оставляли свои суда у его пляжей, обращенных к материку. Тем не менее Мансоны решили, раз Джонни вырос в семье Киттери, его тоже надо убить. Однажды они подкараулили его и ранили. Понадеявшись, что он умрет, отправились выпить, но Джонни собрал последние силы и уполз. Добрался до дома старого индейца на мысе Блэк-Джек, и тот выходил его. Кажется, Мансоны, к которым присоединились Харты и Джексон Хадди, могли торжествовать, что сокрушили всех своих врагов, но тут появился Том.

– Что же случилось?

– Отсидевшись на Матагорде, Том решил добраться до дому. Никто ведь не сообщил ему, что его дом сожгли. По дороге случайно нарвался на засаду Мансонов. Они услышали, как он подъезжает, и обстреляли его. Том вылетел из седла – в него попали две пули.

В засаде сидели Джим Харт и еще два парня. Увидев, что Киттери упал, они подумали, что убили его, и бросились к нему. Но Том оказался жив и прикончил одного из Мансонов и дважды ранил Харта, кое-как дополз до своей лошади, вскарабкался на нее и ускакал.

Том, наверное, подумал, что умрет, иначе бы никогда не поступил так дерзко. Он отправился прямо в поместье Мансонов и принялся стучать в дом и орать, чтобы ему открыли дверь. Никто не подозревал, что это может быть он, ведь его считали мертвым. Слухи о его возвращении еще не дошли до ранчо. Старый Тейлор Мансон, громадный как бык, подошел к двери. Том назвал ему свое имя и пристрелил, после чего исчез.

Тэп Дюварни мрачно глядел на приближающийся берег. Он заплатил все свои деньги за скот, чтобы вдвоем с Томом перегнать его в Канзас и там продать, а вовсе не за то, чтобы стать участником кровавой вражды. Ему больше не хотелось воевать.

– Шли месяцы, – продолжал Уилкс, – но никто не видел Тома и не знал, где он скрывается. Убийцы с ног сбились, разыскивая его, и, наконец, все уже были готовы поверить, что он умер. Скот вздорожал, Мансоны собрали стадо и погнали его в Канзас По дороге один из них по имени Дейл отправился в магазин, чтобы забрать почту и купить табаку, и нос к носу столкнулся с Томом.

Мансоны догадались, что Деил встретил Тома, когда лошадь с перекинутым через седло Дейлом вернулась в лагерь. В груди Дейла красовались два пулевых отверстия размером с серебряный доллар.

– Вы упомянули Джексона Хадди, кто это? – спросил Тэп.

– Профессиональный киллер. Говорят, что он приходится Мансонам родственником. Во всяком случае, действует на их стороне и после смерти старого Тейлора стал в клане чем-то вроде главаря. Да, он и вправду главарь этой банды. Когда стало ясно, что старая распря разгорелась с новой силой, Мансоны стали наносить удары отовсюду. Надо сказать, в их клане сорок, а может и больше, мужчин, способных держать в руках оружие. И они все предусмотрели. Одного из родственников избрали шерифом, другого – протащили в судьи. Еще один – депутат от города Виктория.

Уилкс отправился в каюту лоцмана, а Тэппен задержался на палубе. Его одолевали грустные мысли. «У меня нет выбора, – думал он. – Все деньги, до последнего цента, кроме тех крох, что зашиты в поясе, переданы Тому Киттери на покупку скота и наем лошадей…»

Они подружились при странных обстоятельствах. Дюварни, тогда еще скромного лейтенанта в армии северян, послали в южные штаты с секретным заданием. Выбор пал на него потому, что он родился в Вирджинии, говорил с акцентом, характерным для южанина, и хорошо знал те края. Все шло отлично, пока Тэп не наткнулся на капитана Тома Киттери и не взял его в плен. Проблема заключалась в том, что до ближайшего аванпоста северян предстояло пройти сотни миль. Он мог отпустить Тома, но тот непременно догнал бы его и, в свою очередь, взял в плен. Хладнокровно пристрелить пленного у Тэпа не поднялась рука, и он решил доставить его в расположение своих.

По дороге противники прониклись уважением друг к другу и подружились, хотя Том всячески пытался перехитрить Тэпа и сбежать. Когда они скакали бок о бок, Том рассказывал Тэпу о Техасе и торговле скотом, а в один прекрасный момент предложил ему стать его партнером, если им удастся уцелеть в этой войне. Так все началось.

Вернувшись в свою каюту, майор порылся в сундучке, сохранившемся у него с тех времен, когда он был моряком, вытащил револьвер «смит-и-вессон» сорок четвертого калибра русского производства и пристегнул старую изношенную кобуру к ремню. Поразмыслив, стоит ли брать с собой пистолет, решил, что стоит, и засунул его за пояс. Остановившись перед зеркалом, поправил галстук и оглядел себя – не заметен ли под курткой пистолет. Все было в порядке. Несколько мгновений Тэп разглядывал свое отражение.

На него смотрел худощавый человек со спокойным загорелым лицом и карими глазами. Куртка облегала его широкие плечи и грудь без единой морщинки. «Я и вправду недурен собой, как говорят люди», – подмигнул он себе и грустно улыбнулся. Ему было тридцать три года и ничего больше, кроме богатого жизненного опыта, о чем свидетельствовали шрамы на его теле. Большинство мужчин в его возрасте имели положение и надежный источник дохода. Он же пока только питал надежды.

Во время войны Дюварни быстро продвигался по службе. Мирная жизнь многих лишила шансов выдвинуться. Тэпу еще повезло, что дослужился до майора. Он знал офицеров, старше себя и сделавших не меньше, но не поднявшихся выше капитанского чина, а некоторые так и остались лейтенантами. С ранней юности Тэпом владели честолюбивые мечты. Он чувствовал, что должен совершить нечто необыкновенное, создать что-нибудь выдающееся или сделать жизнь в своей стране лучше. Эти мысли родители внушали ему с детства, и он до сих пор верил в справедливость и светлые идеалы, постоянно стараясь самосовершенствоваться.

Собрав свои пожитки, он привычным движением моряка закинул сундучок на плечо, взял саквояж и вышел на палубу. Здесь собрались уже и другие пассажиры – они смотрели, как пароход подходит к Индианоле. Многих из них Тэп видел уже не в первый раз и успел как-то изучить. Все они относились к хорошо знакомым ему типам людей, кроме двоих. Один из этих двоих был высокий жилистый мужчина в ладно сшитом хорошим портным костюме из тонкого черного сукна. Полная сарказма улыбка на его лице с ястребиным носом вполне определенно выражала отношение к такому смешному и нелепому миру. Другим исключением оказалась девушка. Молодая, светловолосая, с прекрасным цветом лица. Это была юная красавица, пышущая здоровьем, выросшая на ранчо и незнакомая со всеми теми уловками, к которым прибегают городские жеманницы, чтобы подчеркнуть свою прелесть. Однако в больших голубых глазах ее застыла такая тоска, словно возвращение в Техас оказалось самым ужасным несчастьем в ее жизни.

Несколько раз Дюварни поймал на себе ее взгляд, но в нем не читалось ничего, кроме любопытства. Он приподнял шляпу.

– Мэм, я полагаю, вы хорошо знаете жителей Индианолы?

– Да, знаю, – ответила девушка. – Я родом из Техаса.

– Прекрасное место, как я слышал. Не подскажете, как мне найти Тома Киттери?

В глазах девушки неожиданно появилась враждебность. Она бросила на Тэпа тяжелый оценивающий взгляд.

– Если вам нужен Том Киттери, то ищите его сами. Может быть, кто-нибудь и знает, где он, но только не я.

– Понимаю. Ну да Бог с ним. Я думаю, он сам меня вскорости разыщет, как только до него дойдет слух, что я приехал. Полагаю, у Тома есть враги?

– У него их… слишком много.

Какое-то время они стояли рядом, храня молчание, и Тэп с удивлением обнаружил, что попутчица заинтриговала его. Она была одета аккуратно, но довольно бедно – так обычно одеваются деревенские девушки, отправляясь в город или в гости.

– Вам понравился Новый Орлеан, мэм?

Девушка резко повернулась к нему.

– О да! Прекрасный город, там так много народа, все так великолепно одеты, какие наряды у женщин… А сколько заведений, где можно отлично развлечься, если, конечно, есть с кем пойти.

– У вас там друзья?

– У меня там тетя и дядя. Но они страшно старомодны и считают неприличным посещать самые интересные места в городе.

– По-моему, ваши родственники правы. Самые интересные места в Новом Орлеане вовсе не предназначены для благовоспитанных девушек. А я с нетерпением жду, когда мы наконец высадимся в Индианоле, – помолчав, добавил Тэп. – Мне кажется, я полюблю Техас.

– Вы собираетесь здесь жить?

– Надеюсь. Я вложил средства в одно дельце. Точнее, в скот.

Девушка взглянула на него.

– Вы не представились, мистер.

– О, простите, мэм. Меня зовут Тэппен Дюварни, я из Вирджинии.

– Так вы и есть тот самый Тэп Дюварни?

Тэп изумился.

– Откуда вам известно мое имя?

– Я Мэди Коппинген. – Она быстро огляделась, чтобы убедиться, что никто не подслушивает их разговор. – Том Киттери мой… Он мой друг. Он о вас рассказывал. С тех пор как вы решили приехать сюда, Том просто бредит вами, – с некоторым раздражением добавила она и снова посмотрела на Тэпа тяжелым взглядом. – Вы жили в Ричмонде и Чарльстоне?

– Это было так давно. Последние годы только изредка наведывался туда. Я служил в армии… на Западе.

– Как я вам завидую! Любое место на земле лучше, чем Техас. – Лицо Мэди опять стало мрачным. – Не хочу возвращаться домой! Ненавижу Техас!

– А вы часто бываете в Новом Орлеане?

– До этого – ни разу. И скорее всего, больше туда не попаду, – с горечью воскликнула она, и в глазах ее появилась тоска, – если кто-нибудь не возьмет меня с собой.

Тэп сделал вид, что не понял, куда она клонит, и принялся разглядывать берег. Пароход подошел уже так близко, что стали видны дома. Берег здесь был низкий и ровный, но вдали, за городом, в легкой дымке темнел» холмы. Два причала, как стальные мечи, вонзались в воды залива.

– Я живу на ранчо, которое принадлежит моему отцу, – продолжала Мэди, – Индианола и Виктория – вот и все мои путешествия. Нет, один раз ездила еще в Бивилль.

– А Том живет рядом?

Мэди покачала головой.

– Мистер Дюварни, поймите, за Томом охотятся. Мансоны ищут его повсюду и, если найдут, убьют. Поберегите свою жизнь, старайтесь не упоминать его имени, иначе расправятся и с вами.

– Но я должен найти Тома!

– Для этого не нужно никого расспрашивать. Наймите упряжку… или купите лошадь. – Мэди взглянула на него. – Вы умеете ездить верхом?

– Я служил в кавалерии.

– Тогда раздобудьте себе коня и не спеша отправляйтесь на юг, к реке Мишн. Если никто не остановит вас, скачите дальше, только не торопитесь. Том вас сам найдет.

– Похоже, я выбрал не очень удачное время для покупки скота, – заметил Дюварни.

– Том – человек слова и обычно доводит до конца то, что начал, – сказала Мэди. – Уж поверьте мне. Знаете, как он недавно наказал Мансонов? – Заметив его удивленный взгляд, она продолжала: – Они стали клеймить скот, на котором уже стояло клеймо Киттери «К в квадрате». Но у этих воров везде свои люди – в суде, в полиции. Том не мог ничего доказать. Так, по крайней мере, считали некоторые. Однажды утром жители Индианолы проснулись и увидели, что по городу развешаны вывернутые наизнанку шкуры только что убитых быков. И всем сразу же бросилось в глаза, что «К в квадрате» заменено на «М в круге» – клеймо Мансонов. – Мэди улыбнулась, и ее лицо неожиданно изменилось. – Мансоны стали посмешищем, и слухи об их жульничестве распространились по всему штату. Но когда Джим Харт убил человека в Бивилле, острословы прикусили языки. Однако шкуры до сих пор появляются то там, то здесь. Том вывешивал их еще в Бивилле, Виктории и даже в Браунсвилле, до которого отсюда довольно далеко. Мансонов это приводит в бешенство. Неудивительно, что они охотятся за ним.

Тэп усмехнулся.

– Представляю, как это их выводит из себя. – Он выпрямился. – Ну, а вы не боитесь? Они знают, что Том – ваш друг?

– Разумеется, знают. Но, мистер Дюварни, женщин в Техасе никто не трогает. Они могут недолюбливать меня, но руки никто не поднимет и даже слова не скажет. Кто-то, может, и пренебрег бы общественным мнением, но, причинив вред женщине, он стал бы личным врагом Джексона Хадди. А этого никто себе не пожелает.

– Но я думал, что он – член банды Мансонов.

– Верно. И у него репутация самого хладнокровного убийцы в стране. Говорят, что Хадди – самый лучший стрелок на свете. Но он уважает женщин. Женщин и церковь – и больше ничего. Остерегайтесь его.

Дюварни коснулся рукой шляпы и отошел от Мэди. Не стоит подвергать опасности эту девушку, разговаривая с ней. Тэпу не верилось, что кто-нибудь знает об их с Томом партнерстве, но все-таки лучше быть начеку. Ведь удалось же Мансонам как-то получить сведения, что Джонни Любек и Том возвращаются домой. Может, они каким-то образом проведали и о его приезде?

Тэп стоял у трапа и наблюдал, как корабль швартуется. Наконец спустили трап, и капитан Уилкс вышел из лоцманской кабины, чтобы пожелать своим пассажирам доброго пути. Он смотрел, как они, один за другим, спускаются на причал.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Дюварни принялся изучать людей, собравшихся на пристани. В основном это были обычные зеваки, пришедшие поглазеть на пароход и прибывших на нем пассажиров. Но три человека заинтересовали его. Он долго служил на границе и научился определять искателей приключений с первого взгляда. Двое из трех, несомненно, относились к этому типу. Третий был высоким широкоплечим человеком с гладко выбритым скуластым лицом и маленькими глазками. Один раз он встретился взглядом с Тэппеном, но тут же отвел глаза.

Как правило, в каждом городе есть мужчины или подростки, озабоченные желанием показать свою силу. У них руки чешутся – дай только подраться, особенно, если попадается человек, который, по их мнению, не сможет дать отпор. Обычно таким человеком оказывается незнакомец, приехавший издалека, и, если он еще хорошо одет, то тем хуже для него. Тэп не раз в своей жизни встречал таких задир и не обращал на них особого внимания – каждый мужчина должен научиться драться и набить свои шишки.

Но попадался и другой тип забияк – потенциальные убийцы, люди, склонные к садизму и не останавливающиеся ни перед чем. Трое на причале относились как раз к этому типу – Тэп не сомневался. Однако не испугался и приготовился к драке, хотя отлично знал, что говорят умные люди о таких, как он. Просто он не прочь был сразу показать себя техасцам, дать им знать, с кем они имеют дело. Но ему не хотелось выяснять отношения на причале, не успев сойти с корабля, да еще в таком месте, где у Тома Киттери полно врагов.

Когда последний пассажир ступил на трап, майор с сундучком на левом плече и саквояжем в правой руке проследовал за ним на расстоянии нескольких шагов.

В конце причала стояла одинокая четырехколесная повозка, запряженная двумя мустангами. Однако кучера рядом не оказалось, похоже, куда-то ушел. Дюварни поставил свой сундучок и саквояж около повозки. В ту же минуту услышал за спиной шаги и оглянулся. К нему приближались те парни, которых он приметил еще с парохода. Когда между ними осталось несколько метров, медленно повернулся к ним лицом. Молодые люди остановились. Тэп ждал, что они скажут, – их маневры были так хорошо ему знакомы, что даже стало противно.

– Собираетесь нанять повозку, мистер? – спросил один из них.

– Да, хочу. А где хозяин, не знаете?

– Его зовут Фостер. Этот Фостер, знаете ли, то появляется, то исчезает. Он, может, где-то и рядом, а может, и далеко. Все дело в том, есть ли у вас право быть здесь? Сдается мне, что человек, приезжающий в незнакомый город, должен иметь деньги, а если у него есть деньги, его святая обязанность угостить нас стаканчиком виски.

– Ну что ж, справедливо. Отнесите мой сундук в гостиницу, и я куплю вам по стаканчику виски.

– Отнести ваш… Да за кого вы нас принимаете, мистер? Мы что, нищие?

– Нет, – ответил Тэп. – Только я полагаю, такие парни, как вы, в силах заработать и на выпивку, и на то, чтобы помыться да побриться. Наверное, очень приятно снова стать чистым… если долго бани не видали?

Они в изумлении уставились на свою жертву. Наконец тот, что повыше, опомнился и шагнул к майору.

– Вы что, нас за дураков держите, мистер? Хотите сказать, что мы грязные?

Дюварни широко раскрыл глаза.

– У меня и в мыслях такого не было. Никогда не подчеркиваю того, что и так бросается в глаза. Просто даю шанс заработать на виски, которое вы выпрашиваете у меня.

– Мы ни у кого ничего не выпрашиваем, – заявил долговязый. – У такого ухоженного и модного господина, как вы, наверняка водятся деньжата, и блеснуть богатством в салуне, угостив мальчиков, – только удовольствие.

– Сожалею, что не оправдал ваших надежд. Если хотите меня ограбить, не надейтесь на легкую добычу.

В ту же минуту долговязый набросился на Тэпа, а он, сделав шаг назад, пнул свой саквояж под ноги его товарища. Саквояж ударил того с такой силой, что коротышка упал на четвереньки. Тэп тут же повернулся на каблуках, готовый дать отпор долговязому, который, пригнувшись, двинулся на него. Удар коленом в лицо разбил нахалу нос и губы. Схватив противника за волосы, Тэп рывком заставил его распрямиться и правой рукой со всей силы саданул в живот. Тот повалился на землю, а Дюварни крутанулся на месте, почувствовав, как второй, опомнившись, с силой схватил его за плечо, но, взглянув на него, рассмеялся. Он сделал ложный выпад, парень замолотил руками воздух и сейчас же получил левой в челюсть и три быстрых тумака по корпусу. Атака была столь стремительна, что нападавший растерялся. Тогда Тэп снова сделал ложный выпад и ударил его в солнечное сплетение. Парень согнулся, ловя ртом воздух, и немедленно получил сокрушительный удар по пояснице, отчего растянулся на земле.

Дюварни спокойно одернул куртку. Капитан Уилкс стоял на палубе парохода и наблюдал за дракой. Высокий худощавый человек, пришедший на пристань с теми двумя, что валялись теперь в пыли, смотрел на Тэпа без всякого выражения, и на лице его не отразилось ничего, кроме легкого любопытства.

– Неплохо сработано, – сказал он. – Похоже, что вам уже приходилось пускать в ход кулаки.

– Приходилось.

Незнакомец кивнул ц сторону своих приятелей, которые зашевелились и стали, постанывая, потихоньку приходить в себя.

– Но не слишком гордитесь своей победой. Эти и драться-то толком не умеют. – Он уже повернулся было, чтобы уйти, но задержался и сказал: – Ищете владельца упряжки? Посмотрите там. – Он махнул рукой в сторону штабелей хлопка. – И, если кто-нибудь спросит, за что его убили, скажите, что он выбрал себе не ту компанию.

– А по какому принципу выбирают себе компанию в вашем городе?

Незнакомец смерил Дюварни холодным безразличным взглядом.

– Выбирайте себе какую угодно, только чтобы в ней не пахло Киттери. Нам с Киттери не по пути.

– Вы их что, боитесь?

Человек окинул Тэпа жестким взглядом.

– Меня зовут Джексон Хадди, – бросил он и зашагал прочь.

Глава 2

Понаблюдав, как медленно и важно удаляется Хадди, Дюварни стал осматривать набережную. Картина не радовала глаз – облезлые, поврежденные частыми бурями каркасные дома, яркие, кричащие вывески магазинов и салунов и повсюду разбросанные коновязи. Индианола напоминала скорее ковбойский городишко где-нибудь в прериях или Скалистых горах, чем порт на берегу Мексиканского залива.

Два грубияна, решившие помериться силами с Тэпом, поднимались на ноги и отряхивались. У долговязого, чье лицо познакомилось с коленом майора, похоже, был сломан нос, а щеки распухли так, что он ничего не видел. Губы превратились в кровавое месиво.

Ни тот, ни другой не имели ни малейшего понятия, как надо драться. Что касается Дюварни, то он прошел суровую выучку, плавая матросом на корабле. А став третьим помощником, постиг вершины этого искусства. В те времена помощник капитана не мог совладать с командой, не умея драться. Матросы подчинялись, если знали, что третий помощник в одиночку справится с любым из них, а при необходимости – и с тремя.

Дюварни наблюдал за своими недавними противниками и ждал, что последует дальше. Однако, встав, они быстренько ретировались. Ни один из хулиганов, похоже, даже не вспомнил, что у него есть оружие.

Когда незадачливые драчуны убрались восвояси, майор направился к штабелям хлопка, уложенным на набережной. Возле одной из кип увидел человека, лежавшего лицом вниз. Рядом с ним на земле расплылось кровавое пятно. Перевернув его, понял, что владелец упряжки получил два удара ножом в живот, причем длинное лезвие вошло снизу вверх. Он был мертв, но тело еще не успело остыть. На кобуре стояло клеймо Киттери – «К в квадрате».

Возвратившись к повозке, Тэп расчистил сзади место для тела, перенес его и уложил, покрыв куском старого брезента, который нашел здесь же. В повозке лежали два мешка с продуктами, один с овсом и еще торба, которую привязывают к морде лошади. На мустангах было то же знакомое клеймо.

Тэп сел на место кучера и, развернув повозку, двинулся к центру города, чувствуя, что за ним следит множество глаз. Доехав до вывески «Скобяные изделия», остановился и вошел в магазин. Вокруг упряжки тут же собралась небольшая толпа, и кое-кто даже решился приподнять брезент и посмотреть на погибшего.

– В городе есть гробовщик? – спросил Дюварни хозяина магазина.

Седовласый человек за прилавком покачал головой.

– Никто не станет хоронить человека Киттери, – сказал он. – А Фостер принадлежал к этому клану. И никто не выроет для него могилу. И не прочитает заупокойную молитву.

– Ну и городишко!

Хозяин магазина пожал плечами.

– Нам здесь жить, мистер. А банда Мансонов вездесуща. Мне очень жаль, действительно жаль, что все так обернулось, но ничего не поделаешь.

– А на кладбище есть участок, принадлежащий семье Киттери?

– Два… или даже три.

– Тогда мне нужны мотыга и лопата.

– Вам понадобится не только инструмент, мистер. Возьмите винтовку.

– Хорошо, дайте винчестер и пятьсот патронов к нему.

– Пятьсот? Вы что, собираетесь воевать с целой армией?

– Можете сказать кому надо, что я хочу остаться в стороне от вражды между Киттери и Мансонами, но если они жаждут неприятностей, они их получат. Расскажите всем, что я собираюсь похоронить этого человека и не нуждаюсь ни в чьей помощи. Сам прочту молитву над его телом.

Молча и очень быстро хозяин магазина выкладывал на прилавок коробки с патронами. Когда гость расплатился, он сказал:

– Не думайте, что мы такие бесчувственные. Кровавая вражда длится без малого сорок лет. В ней погибло много хороших людей. Но никто больше не желает умирать понапрасну. Это их распря, так пусть они и уничтожают друг друга.

– Я хочу только похоронить человека.

– Вам не удастся, они не дадут.

Толпа расступилась, и Тэп положил рядом с телом мотыгу и лопату. Когда он стал укладывать в повозку коробки с патронами и винтовку, люди отошли еще дальше. Заняв место кучера, он прикрикнул на лошадей, и они понеслись по улице.

Добравшись до кладбища, Тэп проехал в ворота и закрыл их за собой. Нашел, правда не сразу, участок, принадлежавший семье Киттери, и, скинув пиджак, положил его на могильный камень позади себя. Пистолет спрятал под пиджак, а револьвер в кобуре оставил при себе. Винчестер устроил рядом с повозкой и принялся копать могилу. Первые полметра дались легко, земля оказалась мягкой. Ниже пошел твердый каменистый грунт, но Тэп – сильный, тренированный мужчина, привыкший к тяжелому труду, продолжал держать взятый темп. Однако вскоре понял: чтобы похоронить Фостера до наступления темноты, надо поторопиться. Дюварни вырыл могилу только до половины, когда заметил первых посетителей, и, расстегнув кобуру, продолжал работу.

Сначала у ограды кладбища возникли трое. Их лошади имели клеймо «М в круге». Через несколько минут подъехало еще четверо всадников, потом еще и еще. Некоторые держались поодаль от кладбища – несомненно, зеваки, – явились поглазеть на представление.

– Эй, на сколько человек копаешь могилу – на одного или на двоих? – крикнул кто-то.

Дюварни сделал вид, что не слышит, и продолжал копать. Он успел выбросить три лопаты земли, прежде чем вопрос повторили. Тэп выпрямился, облокотился на лопату и посмотрел на подъехавших. Он стоял по пояс в могиле, и на уровне его головы возвышался холмик выкинутого им грунта. От повозки его отделяли три больших могильных камня, расположенные в ряд. При случае за ними можно было укрыться от пуль.

Теперь он увидел того, кто задал вопрос. Узкоплечий мужчина с широким задом, на голове которого красовалась шляпа с узкими полями, выехал вперед очень довольный собой.

– На одного, – ответил Дюварни. – Если тебе нужна могила, выкопай ее сам.

Среди зрителей раздались смешки, но широкозадый быстро обернулся, и смех тут же смолк.

– Когда закончишь, узнаешь, для кого могила. Мы похороним в ней тебя, – зло бросил задира.

Подъехал Джексон Хадди, стал в стороне и молча слушал словесную перепалку. Дюварни вновь оперся на лопату.

– Вижу, с мозгами у вас туговато, – сказал он. – У меня хорошее прикрытие, а вы – прекрасная мишень. Прежде чем убьете меня, в чем я лично сомневаюсь, мои пули уложат трех-четырех из вас.

На какое-то время эти слова охладили горячие головы бандитов, которые поняли, что достаточно противнику упасть на колени, и он окажется для них недосягаем. Они же вертелись на виду, а с такого расстояния промахнуться трудно. Никто не решился ничего ответить, и Тэп вновь принялся копать.

Неожиданно широкозадый полез через забор.

– Шэб, – окликнул его Хадди. – А ну-ка вернись. Этот человек пришел сюда, чтобы похоронить покойника, не будем ему мешать. Он ведь, в конце концов, не из банды Киттери.

– Но он же копает могилу человеку Киттери!

– Пусть копает. Мне нравятся люди с крепкими нервами.

Никто больше не произнес ни слова, но все остались на своих местах.

Дюварни не спеша закончил работу, завернул тело в брезент, положил на дно могилы и принялся забрасывать землей. Зрители смотрели на него и ждали развития событий. Насыпав холмик, Тэп отправился к повозке и вытащил из саквояжа Библию, снял шляпу и стал читать отрывок из нее, который, по его мнению, лучше всего подходил к случаю. Окончив чтение, запел «Рок времени». У него был приятный голос, и он умел петь. Отдельные голоса присоединились к нему. Потом, собрав инструменты, майор отнес их в повозку и вернулся за курткой. С курткой в левой руке и пистолетом – в правой подошел к повозке и, поставив ногу на подножку, вытащил из укрытия винтовку и быстро вскочил на сиденье. С вожжами в левой и винчестером в правой руке подъехал к воротам и, улыбнувшись, обратился к стоящему рядом с ними человеку.

– Послушай, друг, я буду тебе очень благодарен, если ты откроешь для меня ворота.

Тот, немного поколебавшись, выполнил просьбу и, пока Тэп проезжал мимо, смотрел на него во все глаза.

– Спасибо, – сказал Дюварни. – Большое спасибо. – Кинул взгляд на Хадди, который загадочно поглядывал на него, и добавил: – И вам спасибо, мистер Хадди. Уважение к мертвым делает вам честь.

Дернув поводья, он пустил лошадей вскачь. Там, где дорога на кладбище пересекалась с главной улицей, резко повернул и помчался на юг, вон из города. За его спиной было тихо, и он ни разу не обернулся. На пустынной дороге, проходящей по равнинной местности, повозка представляла собой прекрасную мишень, хотя ее немилосердно трясло. Возница гнал не останавливаясь, стремясь как можно скорее оказаться подальше от кладбища. Он не сомневался, что бандиты пустятся за ним в погоню, а колеса его колымаги оставляли четкий след.

Миновав пару миль, Тэп наконец остановил лошадей и, криво усмехнувшись, зарядил винчестер.

– Ну и осел же я, – пробормотал он. – Такая забывчивость может стоить жизни.

Солнце уже село. С Мексиканского залива, лежащего за озером Пороховой Рог, тянул прохладный ветерок. Чтобы найти Тома, Мэди советовала ему ехать на юг. Тэп восстановил в памяти карту – опыт моряка и служба в армии научили его легко запоминать карты и схемы. Сначала он должен двигаться в глубь материка, пока не доберется до дороги, идущей на юг от Зеленого озера мимо залива Сан-Антонио. К северу простирается обширная равнина, где укрыться нет никакой возможности.

Следы колес были хорошо видны даже в темноте, и, махнув рукой, майор решил продолжать путь. Его мустанги, похоже, застоялись в городе и сейчас с удовольствием бежали резвой рысью. Время от времени он прислушивался к ночной тишине, стараясь определить, нет ли за ним погони.

Тэп не тешил себя иллюзиями в отношении Джексона Хадди. Однако, кем бы тот ни был, у него имелся свой кодекс чести, и только это предотвратило кровавое побоище на кладбище. В противном случае Хадди, не колеблясь, убил бы его… Если б, конечно, смог.

Внимательно изучив карты побережья в рубке Уилкса и четко представляя себе местность, по которой ехал, Дюварни решил рискнуть и, свернув с дороги, направился прямиком по целине к Зеленому озеру. Днем преследователи, конечно, отыщут его следы, но он надеялся к тому времени оказаться уже далеко.

Несколько раз Тэп останавливал мустангов, чтобы они немного отдохнули, но парочка казалась неутомимой и рвалась вперед. «Дай им волю, – подумал он, – и они донесут меня куда нужно».

Было уже далеко за полночь, когда Дюварни увидел, что справа от него серебрится вода. Зеленое озеро, догадался он. Его мустанги уже утомились и переходили на рысь только в тех случаях, когда дорога шла под уклон, что было довольно редко. Но они уверенно держали шаг и могли пройти еще много. Самыми утомительными оказались последние мили перед рассветом, но Тэп не останавливал лошадей, пока не показались крутые берега реки Гуадалупе.

Занималась заря, когда путник наконец свернул с дороги в лесок и, добравшись до надежно укрытой деревьями ложбинки, распряг лошадей и, напоив, отвел на ближайшую полянку, где росла сочная густая трава. А сам взял револьвер и, завернувшись в одеяло, уснул.

Проснулся Тэп поздно. Солнце стояло уже высоко. Его лучи проникали сквозь листву тополя, под которым он спал. Минуту-другую полежал абсолютно неподвижно, вслушиваясь в тишину, а потом сел. В нескольких метрах от него, подняв головы и навострив уши, замерли мустанги, глядя в ту сторону, откуда они прибыли.

Двигаясь бесшумно, словно кошка, майор засунул свой шестизарядный револьвер за пояс и потянулся за ремнем с пистолетом. Застегнув ремень, снова прислушался. Боясь, что звякнут удила и выдадут его, очень осторожно подвел лошадей к повозке и привязал. Взяв винтовку, пробрался сквозь заросли и спрятался там, где были хорошо видны оставленные им вчера следы.

Даже не видя лица, Дюварни узнал девушку. Перед ним была Мэди Коппинген. Она сидела в повозке, которой управлял дюжий негр. Вслед за ними ехали два всадника. Когда повозка оказалась рядом, Тэп разглядел, что кучер, худощавый человек с умным лицом и внимательным взглядом, больше напоминал индейца, чем негра.

Недалеко от того места, где майор свернул в лесок, кучер остановил лошадей.

– Думаю, мэм, он где-то здесь. Его лошади, пробежав такое расстояние, должны валиться от усталости. Хотите, я найду его?

– Нет… – Мэди на мгновение заколебалась, а потом повернулась к одному из всадников и спросила: – Гарри, как считаешь, Хадди погонится за ним?

– Кто? Хадди? Нет, он не погонится, а вот Шэббит может. Шэббит и ребята, которых Дюварни отделал на причале. Они не успокоятся, пока не снимут с него скальп. А Хадди подождет, чтобы Дюварни определился, на чьей он стороне.

– Тогда надо найти и предупредить его.

Тэп не пошевелился и не покинул своего укрытия. Он не знал этих мужчин, и, хотя, по всей видимости, они работали на Коппингенов, ему не хотелось рисковать. Все внимание его приковала девушка. Мэди, без всякого сомнения, была очаровательна, и фигура ее, достоинства которой подчеркивало облегающее платье, могла свести с ума любого. Но она – девушка Тома, одернул себя майор. Кроме того, у него тоже есть невеста. Или, по крайней мере, была, когда он уезжал из Вирджинии.

Заговорил смуглолицый возница:

– Мэм, лучше оставить Дюварни в покое. Я хорошо изучил его след и скажу, что он очень осторожный человек. Если мы полезем в кусты и начнем искать его, то можем получить пулю в лоб.

– Каддо прав, – поддержал его Гарри.

Каддо прикрикнул на лошадей, и они тронулись. Гарри обернулся и кинул взгляд на дерево пекан, под которым притаился Дюварни. «Неужели меня что-то выдало? – подумал Тэп. – Какая-нибудь птичка или белка? Может, движение, которое я не заметил или не почувствовал?»

Когда улеглась пыль, поднятая повозкой Мэди и лошадьми ее друзей, Тэп запряг своих мустангов и выехал из приютившей его рощицы. Оказавшись на дороге, он слез с повозки и тщательно стер следы своих колес, чтобы никто не смог определить, где он прятался. Конечно, любой апач, даже не останавливая коня, догадался бы, что след уничтожен, но тем людям, которые гонятся за ним, далеко до апачей.

Воздух был чист и свеж. Мустанги, сильные дикие животные, выросшие в бескрайних степях и только наполовину укрощенные, сытые и хорошо отдохнувшие за ночь, бежали легко и весело. Дюварни ехал, держась следа, оставленного повозкой Мэди Коппинген, изредка оглядываясь назад.

Где-нибудь на юге он найдет Тома Киттери и то, что осталось от его, Тэпа, семи тысяч долларов. Он уже решил, что заберет у Тома остатки своих денег и, списав убытки на неудачное вложение капитала, ретируется. Это же не его семья с кем-то рассорилась, и он не станет принимать участие в распре. К тому же, предложив ему купить скот, чтобы отогнать на север и продать, Том ни словом не обмолвился о столь далеко зашедшей вражде.

Не зная точно, где искать Тома, Дюварни все дальше и дальше забирался на юг, по пути обследуя местность. У него хватало продовольствия и патронов, а повозка легко катилась по зеленой равнине, покрытой ковром из густой сочной травы. Там и сям попадались рощицы, по берегам рек росли дубы и пеканы, перемежавшиеся зарослями кизила, ивняка и церциса.

Двигаясь по следу повозки Мэди, Тэп добрался до мыса Блэк-Джек, потом пустился вдоль побережья полуострова. Прошло три дня после того, как он подслушал разговор Коппингенов. Остановившись на ночлег в кустах, росших на берегу моря, Тэп развел небольшой костер из плавника и, когда кофе уже закипал, услышал за своей спиной шорох. Стащив кофейник левой рукой с огня, он правой достал револьвер, выпрямился и быстро отступил в густую тень пекана, готовый к обороне. Из-за кустов раздался смех, и у костра появился Том Киттери в сопровождении двух человек.

– Ну что, убедились? Я же вас предупреждал, – говорил Киттери смеясь. – Его врасплох не застанешь. Более осторожного человека не встречал.

Том выглядел молодцом, но совсем исхудал. Постоянная необходимость прятаться, уходить от погони, всегда быть начеку отнимала много сил и изматывала нервы. Но, когда он, раскрыв объятия, шагнул к Тэпу, в глазах его сверкали веселые искорки.

Глава 3

– Ну, дружище, да тобой нельзя не любоваться! Посмотрите на него, ребята, – это единственный человек, который смог взять меня в плен. Захватил живым, да еще верхом! А потом провез под носом у северян, которые повесили бы меня, как последнего конокрада, узнай, что я белый южанин. Подумать только, и он ведь янки!

– Здравствуй, Том, – сказал Тэп. – Давненько мы не виделись.

Киттери широко улыбнулся ему. Он искренне радовался Тэпу, и пожатие его руки было сильным и твердым.

– Я часто о тебе вспоминал. Честно!

– Так у нас с тобой есть стадо или нет?

Улыбка Киттери стала не такой широкой.

– Вроде есть. Мы поговорим еще обо всем. – Он повернулся к сопровождавшим его мужчинам. – Знакомьтесь, Тэп Дюварни – Джонни Любек. А это – Каюн… хороший человек, прибывший к нам прямо из болот Луизианы.

Любек был низкорослым, жилистым, похожим на мальчика, но мальчика с глазами старика, который уже успел познать горе. Каюн выглядел полной противоположностью ему – высокий, худой, угловатый, с желтым лицом, темными прямыми волосами и золотыми серьгами в ушах.

– Так как же все-таки дела со скотом? – повторил вопрос Тэп. – Я вложил в эту сделку все, что имел, все до последнего цента. Я поставил на тебя, Том.

– И ты ни о чем не пожалеешь, дружище. Но возникло непредвиденное осложнение. Ты, верно, уже слышал кое-что.

– Да, слышал.

– Когда мы договаривались с тобой, я считал, что кровная вражда между нашими семействами – давно в прошлом. Хотел вернуть отцовский скот, который угнали Мансоны. Тебе известно, я не богач, но полагал, что на твои деньги соберу стадо, мы перегоним его в Канзас, продадим и разбогатеем. Такие вот планы строил. Но скот украли, по крайней мере большую часть стада.

– Значит, наше путешествие в Канзас отменяется?

– Ни в коем случае! Сейчас мы как раз тем и занимаемся, что собираем новое стадо. Нам уже удалось раздобыть и надежно спрятать от глаз Мансонов несколько сотен бычков. Но это капля в море. Предстоит провести под носом у заклятых врагов стадо в три тысячи голов и постараться, чтобы они ничего не заметили!

Когда друзья вернулись к костру и сели у огня, Каюн исчез в темноте.

– Он посторожит, не беспокойся. Мимо и муха не пролетит.

– На пароходе мне встретилась Мэди Коппинген.

Том бросил на майора быстрый взгляд.

– Значит, вернулась. А мне казалось, что она останется там.

– Я думал, у вас с ней взаимопонимание.

Киттери пожал плечами.

– В каком-то смысле, да. Но Мэди сыта по горло Техасом, пылью, коровами, укротителями диких лошадей и приготовлением еды для работников на ранчо. С тех пор как она начиталась дамских романов Годи, только и делает, что изнывает от тоски по красивой жизни. Сколько раз говорил ей, что не смогу жить в городе, но упрямица и слушать не хочет. А как она выглядела?

– Замечательно. Очень красивая девушка.

Том налил две чашки горячего кофе.

– А ты уже пообщался с кем-нибудь из Мансонов в Индианоле?

Но Тэп не обратил внимания на этот вопрос и задал свой:

– Как ты узнал о моем приезде? Тебе кто-то сообщил?

– Капитан Уилкс. Когда вы проходили мимо мыса, он поднял флаг. Мы с ним обо всем заранее договорились. – Том помолчал минутку. – Ты сам правил лошадьми… А где же Фостер?

– Его убили, когда корабль подходил к причалу. Я похоронил его на участке вашей семьи.

– Что ты сделал?!

– Тебя не устраивает, что я похоронил его на вашем участке? Но у меня не было выбора!

– И Мансоны разрешили тебе похоронить Фостера? Нет, конечно же, наша семья не против того, чтобы его тело покоилось в нашей земле, и, поверь, отдали бы ему лучшее место. Но ведь в Индианоле заправляют Мансоны. Двое или трое членов клана живут в городе, а возле них постоянно ошивается еще несколько человек из банды.

Пока пили кофе, Дюварни рассказал о том, что произошло на кладбище, и о своей короткой стычке с Шэббом, или Шэббитом. Однако о драке на причале не обмолвился и словом.

– Том, – решительно произнес Тэп, – давай соберем стадо и уйдем отсюда. Кровная вражда ваших семей меня никоим образом не касается, и я не намерен принимать в ней никакого участия. Все мое богатство вложено в наше предприятие, мне жаль терять свои последние деньги.

Киттери поднял глаза на компаньона, и взгляд его неожиданно стал тяжелым.

– Да, ты прав. Вражда – не твое дело, и я не надеялся, что ты станешь помогать мне в войне с Мансонами. Но пока мы будем перегонять скот, ты волей-неволей оказываешься в эпицентре событий.

Джонни Любек воскликнул в ярости:

– И ты назвал его своим другом, Том!

Киттери ничего не ответил. Он сидел, уставившись в костер.

Дюварни посмотрел на Любека.

– Я считаю себя другом Тома, но это вовсе не означает, что я должен принять участие в борьбе между семействами, которая началась Бог знает по какой причине много лет назад. Будь я членом семьи Киттери, наверное, думал бы по-другому, но я не член этой семьи. Более того, мы с Томом заключили деловое соглашение, и, надеюсь, он не будет нарушать его условий.

– Тогда не считайте больше меня своим другом! – воскликнул Любек дрожащим от возмущения голосом. – По моему убеждению, кто не с нами, тот против нас!

Тэп повернулся к Киттери.

– Если тебе тоже неприятны мои слова, верни мне деньги и забудем о нашем соглашении.

Том весь напрягся.

– Ты же прекрасно понимаешь, что не могу возвратить деньги, черт тебя дери. Я купил скот.

– Тогда надо заниматься делом. – Майор протянул руку к костру и взял кофейник. – Завтра же утром начнем перегонять скот.

– Вам придется подождать, – ледяным тоном произнес Любек, и в голосе его послышалось торжество. – Сначала мы расплатимся с Мансонами за убийство Фостера.

Дюварни отхлебнул кофе и, не дождавшись, что скажет Киттери, предупредил:

– Я буду готов на рассвете, Том. Если потребуется, сам выгоню скот из зарослей и переправлю его в Канзас, но в таком случае, продав бычков, заберу все деньги себе.

– Только попробуй! – неожиданно взорвался Киттери. – Половина скота – моя!

Тэп улыбнулся.

– Не валяй дурака, Том. Вспомни условия сделки: я вкладываю деньги, а ты – свой опыт и знания. Если ты не намерен сам перегонять скот или, по крайней мере, подсказать мне, как это лучше сделать, тогда за что же ты собираешься получить с меня? Я выполнил свою часть обязательств – вложил определенную сумму, приехал в Техас и готов перегонять стадо. Теперь настала твоя очередь выполнять условия нашего договора. А как я понимаю, в Техасе мужчины не нарушают данного ими слова.

– Хочешь сказать, что я нарушаю?

– Ничего подобного. Я утверждаю, что распря с Мансонами – твое личное дело, и не позволю, чтобы из-за нее страдало наше предприятие.

– Ты прав, –подумав, согласился Том. – Извини меня. Я не должен втягивать тебя в свои семейные проблемы.

Джонни Любек вскочил на ноги.

– Том? Ты что, отступаешь перед этим… этим…

Дюварни посмотрел на него и спокойно сказал:

– Джонни, если ты собираешься сказать какую-нибудь гадость в мой адрес, лучше сразу достань оружие.

Любек отступил назад.

– А ну-ка вставай, черт тебя дери! Я…

– Джонни! – произнес Киттери не допускающим возражения тоном. – Прекрати! Тэп убьет тебя раньше, чем ты успеешь вытащить пушку. Я видел его в бою.

Любек заколебался. Гнев его еще не остыл, но к нему вернулась способность соображать. Том был для него непререкаемым авторитетом, и если он сказал, что этот подозрительный человек – хороший, значит, так оно и есть. Неожиданно Любек резко повернулся и скрылся в кустах.

Майор допил кофе и встал.

– Я очень устал, пойду посплю.

– Прости меня, Тэп. Ты понимаешь, Фостера так подло убили… Нервы у нас на пределе.

– Не переживай, все образуется.

Тэп забрался в кусты и расстелил постель, аккуратно сложил свою куртку, снял сапоги и пристроил их вместо подушки. Укладываясь, положил рядом с собой винчестер и ремень с кобурой. Пистолет прикрыл одеялом так, чтобы его можно было сразу схватить.

У костра появился Каюн, бесшумно поел, выпил кофе к снова исчез. Через некоторое время пришел Любек и молча залез в свою постель.

Костер потух, и Тэп уснул.

Он не знал, что разбудило его, но когда открыл глаза, то увидел склонившуюся над ним темную фигуру. От костра осталось несколько тлеющих красных угольков, а деревья на фоне усыпанного звездами неба казались темными таинственными колоннами. Человек держал в руке револьвер, но не целился в него. Это был Том.

Тэп нащупал кольт и, не вытаскивая его из-под одеяла, направил на Тома.

– Иди спать, Том. Завтра ты все увидишь в другом свете. Кроме того, от пули моего кольта у тебя будет тяжесть в желудке.

Киттери усмехнулся.

– Хитер, бродяга, чертовски хитер. Другого такого не встречал. Равного тебе нет. Ну хорошо, черт с ней, с кровной местью. Займемся скотом.

Во второй раз за эту ночь Дюварни проснулся на рассвете. Какое-то мгновение лежал совершенно неподвижно. Костер уже горел, и тонкий аромат кофе плыл в воздухе. Подняв голову, он увидел Каюна, который резал бекон и куски укладывал на сковородку. Выскользнув из-под одеяла, Тэп быстро надел сапоги, опоясал бедра ремнем и, проверив, на своем ли месте кобура, застегнул его. И сразу понял, что чувствует себя великолепно. С востока, с Мексиканского залива, расположенного всего в нескольких милях отсюда, тянуло свежим ветром. Большую часть своей жизни он провел под открытым небом и любил ранние часы, когда еще не наступила жара, – и сейчас наслаждался утренней прохладой.

Во время Гражданской войны, этой кровавой бойни, в которой схлестнулись не на жизнь, а на смерть Север и Юг, он все время находился на передовой. Его часто посылали с секретными поручениями и на разведку в тыл противника. Но только жизнь на границе довела до совершенства его тактическое мастерство и обострила до крайности все чувства, ибо он имел дело с очень искусным и опасным противником – индейцами, которые до тонкости постигли искусство слияния с природой и ведения войны в условиях Дикого Запада.

Майор подошел к костру, и Каюн поднял на него глаза. Найдя несколько веток, Тэп положил их рядом с собой, чтобы при случае подбросить в костер. Ему хотелось показать всем, что он не из тех, кого нужно обслуживать, и приехал сюда, чтобы самому нести свою ношу, какой бы тяжелой она ни оказалась.

Будущее виделось ему отнюдь не в радужных тонах. Все свои деньги он вложил в покупку скота, но кровная вражда Мансонов и Киттери и та ненависть, которую она породила, спутали все его карты. Когда разгорается такой пожар, всякий, кто хотя бы случайно окажется рядом, будет опален его жарким дыханием. Нечего сомневаться, как только Мансоны узнают, что Тэп гонит скот на север вместе с Киттери, его сразу же попытаются убить. Но клан Киттери был тоже охвачен ненавистью. Перегон скота в Канзас отложили из-за желания отомстить, и, не появись Тэп в Техасе, он вообще никогда бы не состоялся. Друзья Тома и сам Том ни о чем другом и думать не могли, как о нанесении ответного удара Мансонам, да такого, чтобы после него те долго не пришли бы в себя.

Кофе закипел. Тэп налил себе чашечку и присел на корточках у костра. Том обувался. Любека нигде не было видно.

– Вряд ли нам удастся что-нибудь сделать, – произнес Киттери. – Если мы соберем скот, то тут же потеряем его. Однажды ночью Мансоны нападут на стадо и разгонят его, потом ищи ветра в поле.

– Надо найти место, где можно охранять бычков.

– Ты хоть представляешь, в какое дело ввязался? – спросил Киттери. – Большая часть стада рассеяна по кустарникам. Выгнать оттуда животных не так-то легко.

– Но ты же держишь часть быков на острове Матагорда, правда? Мы соберем тех, что рассеяны по кустам, и отгоним их на остров. Или будем пасти их на полуострове Блэк-Джек.

Киттери взглянул на Дюварни поверх своей чашки.

– Ты говорил, что никогда раньше не бывал в Техасе.

– Не бывал. Но я хорошо читаю карты, – сухо ответил Дюварни.

Когда взошло солнце, компаньоны уже тряслись в повозке, а лошадь Тома шла за ней на привязи. Соратники Киттери следовали верхом, один – впереди, другой – сбоку.

– Мансоны охотятся за нами, – произнес Том будничным тоном. – И однажды они нас найдут. Мы надеемся только на то, что до окончательной разборки нам удастся отправить на тот свет как можно больше этих гадов.

– И сколько же человек вы намерены убрать?

– Самое большее восемь – десять. Клан Мансонов превосходит нас численностью – на каждого нашего приходится четыре-пять Мансонов.

– Да, невеселые дела.

По дороге время от времени они встречали небольшие группы пасущегося скота. Попадались и следы лошадиных копыт.

– Много лет назад команчи совершили набег на здешние места и дошли до самого залива, – сказал Том, увидев следы копыт. – Но с тех пор их больше не видели. По крайней мере, я не видел. А в 1840 году они разорили Викторию и сожгли Линвилл, где жили тогда мои родители. Никто не ожидал нападения индейцев. Когда же вооруженный отряд ворвался в город, все, кто мог, забрались на баржу и уплыли в море. Жизни свои спасли, но потеряли все, что нажили, кроме земли, конечно.

– А Индианола уже тогда была портом?

– Нет она стала портом где-то в 1844 году, если мне не изменяет память. Город основал какой-то немецкий князь и назвал его Карлшафен, наверное, в свою честь, поскольку его звали Карл Цу Золмс-Браунфельс. Он привез с собой группу немецких иммигрантов, которые осели в Техасе. В те времена иммигранты приезжали отовсюду – из Германии, Франции, Швейцарии… Они и сейчас живут здесь. Кастровилль, Д'Анис, Фредериксбург – города, основанные иностранцами. В Фредериксбурге половина населения говорит по-немецки. Индианола потихоньку разрасталась, но в 1846 году, кажется, началась эпидемия холеры. Почти все население вымерло. Мне об этом рассказывали родители. Я был тогда ребенком.

– А где ранчо Шанхая Пирса?

– Ты и о нем слышал? Впрочем, о Пирсе, наверное, все знают. Его ранчо – к северу отсюда, на ручье Трес-Паласиос. У него самое большое ранчо. – Том взглянул на Тэпа. – А вы бы с ним поладили, ведь он тоже моряк. До того как поселился в Техасе, плавал капитаном парохода. И он тоже очень хороший человек. Я пару раз встречался с ним.

Том замолчал, и несколько миль они ехали молча. Тишину нарушало только цоканье лошадиных копыт да звяканье удил. Неожиданно Джонни Любек отделился от кавалькады и скрылся в кустах. Через час с небольшим вернулся, ведя на поводу оседланную лошадку желтовато-серой масти с черными гривой и хвостом. Она выглядела неказистой, но сильной и выносливой.

– Повозку придется оставить, – сказал Том. – А ты пересядешь на лошадь.

Дюварни с сомнением поглядел на лошадку, которая, в свою очередь, скосила на него глаз, словно догадываясь, кого ей придется нести на своей спине. Тэп взялся за поводья и похлопал ее по шее.

– А что мы будем делать с лошадьми, запряженными в повозку?

– Распряжем их и выпустим на свободу. Повозка постоит в кустах, пока снова не понадобится.

Тэп забрал из повозки свои вещи, а потом показал на коробки с патронами и продукты.

– Мне это необходимо.

Только тут Киттери заметил коробки с патронами.

– Да ты, похоже, собрался воевать со всеми индейцами, что есть в Америке!

Тэп пожал плечами.

– Мне сказали, что у вас тут кровная вражда. Я не желаю участвовать в ней. Но если кто-нибудь начнет стрелять в меня, я смогу отстреливаться, сколько захочу.

Любек бросил на него оценивающий взгляд, а Каюн забрал коробки из повозки, вытащил из-под сиденья мешок с остатками овса, высыпал его на землю и заполнил патронами.

Приторочив вещи и мешки к седлам и отпустив мустангов на свободу, компаньоны двинулись в путь. Несколько раз им приходилось пробираться сквозь густые заросли опунции и дважды ехать берегом речушки, скрываясь под тополями и пеканами.

Солнце уже село, когда, с трудом пробившись сквозь лес и непроходимый кустарник, отряд вышел на небольшую полянку. Она открылась совершенно неожиданно. На ней горел костер, вокруг которого стояли трое вооруженных винтовками мужчин.

– Привет, Том! – Гигант с черной бородой и грудью, напоминающей бочонок, повернулся навстречу путникам. – Как поживаете, Джонни? У тебя все в порядке, Каюн? – Увидев Дюварни, он заулыбался. – Здравствуйте, майор. Мне не выпало счастье встретиться с вами во время войны, но пару раз мы стояли друг против друга. Я – Джо Брек.

– Капитан Джозеф Брек? Как же, как же, помню ваш отряд, сэр, и рад, что наша встреча не состоялась. У вас были отличные ребята.

Брек заулыбался.

– Двое из них по-прежнему со мной. И еще один из ваших.

– Моих? Кто же?

– Я, майор. – Высокий нескладный человек с большим кадыком вышел из-за лошади, которую чистил. – Капрал Велт Спайсер.

На губах Дюварни тоже появилась улыбка.

– Здравствуй, Спайсер. Я тебя не забыл. – Тэп оглянулся и сказал Тому: – Мы многое пережили вместе.

Киттери промолчал, бросив настороженный взгляд на Спайсера.

Укрытие, хотя и временное, было выбрано очень удачно. Оно располагалось на небольшом возвышении, со всех сторон окруженном густыми зарослями кустарника, в которых кое-где виднелись проходы, – очевидно, они пронизывали в разных направлениях всю чащобу. Скрытый нависшими ветвями, из-под земли пробивался родничок. Чуть солоноватая вода его годилась для питья.

– Что у нас по плану? – спросил Брек.

– Будем сгонять скот, – кратко ответил Киттери. – Начинаем завтра же, на рассвете. Соберем стадо и погоним его в Канзас.

Друзья Тома с некоторым удивлением посмотрели на него. Несколькими минутами позже Дюварни заметил, что Брек внимательно изучает Тома. «Несомненно, они раздражены, – мрачно подумал Тэп, – я нарушил все их планы». Устав от долгой дороги, он устроился на ночлег. Остальные мужчины продолжали сидеть вокруг костра, пить кофе и беседовать о чем-то приглушенными голосами. «Ну что ж, – подумал Тэп, – пусть все обсудят. Завтра они начнут сгонять скот».

Глава 4

Все последующие три дня ковбои работали от зари до зари – выгоняли скот из зарослей, клеймили его и направляли на большую поляну среди леса, покрытую сочной травой. Угол этого пастбища пересекал тонкий ручеек, так что проблем с водопоем не было. На некоторых бычках еще сохранилось клеймо Киттери, но большую часть скота предстояло клеймить заново – работа тяжелая и неблагодарная.

Солнце нещадно палило, и все страшно уставали, но с каждым днем скота в кустах становилось все меньше, а на лугу – все больше. Тэп Дюварни никогда прежде не имел дела со скотом, кроме нескольких случаев, когда его подразделению приходилось перегонять небольшие стада, которые шли на пропитание солдат или индейцев, состоящих на содержании у правительства. Однако, служа на границе, он часто наблюдал работу ковбоев и наслушался их баек у костра. Зная, что ковбой он никудышный, Тэп взялся отыскивать животных и выгонять их из кустов и ложбин, где они мирно паслись. На исходе четвертого дня на поляне гуляло уже стадо из четырех сотен голов, среди которых были быки, коровы и молодняк. Но лошади под всадниками валились с ног от усталости.

Тому и его товарищам не пришлось долго мотаться по лесу, чтобы найти скот, – большая его часть паслась поблизости, но многие быки и коровы жили на свободе уже несколько лет и успели одичать. Обнаружив стадо, ковбои окружали его и начинали потихоньку гнать в нужном направлении, но одичавшие старики никак не хотели слушаться. Время от времени какой-нибудь бык ухитрялся улизнуть в кусты, и выгнать его оттуда стоило больших трудов и пота.

Походной кухни отряд не имел. У каждого позади седла болтался мешочек с провизией. В полдень, если выдавалась свободная минутка, все торопливо перекусывали.

Вечером на четвертый день Киттери заявил:

– Нам нужны свежие лошади, не меньше сорока, а ближайшее ранчо отсюда принадлежит Коппингенам.

– Достанешь лошадей, а заодно увидишься с Мэди, – улыбнулся Джон Любек. – Хочешь, я поеду с тобой, чтобы охладить твой пыл после посещения подружки?

– Нет уж, на тебя нельзя рассчитывать. Всякий раз, когда мы приближаемся к бару Кортинасов, норовишь улизнуть к этим мексиканским шакалам и пристроиться поближе к стойке. Даю голову на отсечение – ты неравнодушен к крошке Кортинас. – Любек промолчал, и Киттери продолжил уже серьезно: – Хорошо. Выезжаем завтра на рассвете. Со мной – Джонни, Пит и Рой. – Том взглянул на Дюварни. – Хочешь поехать с нами, майор Тэп?

– Нет, останусь здесь.

Когда Том и его друзья отбыли, Дюварни почистил свое оружие и снаряжение и оседлал коня.

– Съезжу на разведку, – объяснил он. – Увижу стадо – пригоню сюда. Но главная моя цель – осмотреть местность.

Велт Спайсер поднялся.

– Не возражаете, если поеду с вами?

– Конечно нет.

Каюн окинул их равнодушным взглядом, а Джо Брек предупредил:

– Будьте осторожны, вокруг рыскают Мансоны. Если вас заметят, то сначала пристрелят, а потом начнут выяснять, кто вы такие.

Какое-то время разведчики молча пробирались сквозь заросли, а потом Велт заметил:

– Там, внизу, совсем близко протекает река Копано. Она впадает в бухту чуть ниже.

– В бухту Мишн?

– Нет, Копано. Мишн – крохотный заливчик в ней… Вы бывали раньше в Техасе?

– Нет, восточнее Бразоса – нигде. Но видел карты.

По узкой тропинке мог ехать только один всадник, другому пришлось следовать за ним. Ветви, нависшие над ней с двух сторон, хлестали их по лицам. Жаркий воздух был неподвижен. В тишине раздавался только приглушенный топот лошадиных копыт да жужжание насекомых. Изредка где-то в лесу вскрикивала птица. Иногда попадались следы быков, а от тропинки ответвлялись коровьи тропы, но всадники, не сворачивая, двигались вперед, обливаясь потом.

Вскоре они оказались на берегу Копано. По существу, это был узкий ручей, русло которого причудливо извивалось. Путники спешились и, напоив лошадей, прошли чуть выше по течению и напились сами. Кристальная вода имела приятный вкус.

– Сейчас отлив, – произнес Спайсер. – Во время прилива здесь пить невозможно.

Он присел на корточки и вытащил из кармана маленькую испанскую сигару.

– Приготовьтесь к тому, что вам придется сделать всю работу самому, майор.

– Зови меня просто Тэп.

– Возьмем, к примеру, Тома. Он, конечно, неплохой человек, но ведь такой же сумасшедший, как все, задействованные в этой сваре. У него на уме одно – убивать Мансонов. Все Киттери хотят стрелять, а не перегонять скот.

– А чего хочешь ты?

– Я готов тебе помочь. Думаю, можно справиться с перегоном скота в Канзас. – Спайсер сдвинул на затылок шляпу, чтобы видеть лицо Тэпа. – Но тебе потребуются люди – люди, на которых ты сможешь положиться.

Ну что ж. На войне как на войне. И в армии у него всегда были надежные солдаты, на которых он опирался при необходимости. Благодаря им Дюварни всегда выполнял то, что от него требовалось. В его функции входило принять решение и дать команду. Дальше многое зависело от сержантов, в большинстве своем ветеранов Гражданской войны или войны с индейцами. Он дружил с этими крепкими, надежными парнями. Но сейчас Тэп был один. С большим трудом ему удалось заставить Тома и его друзей заняться сбором скота и начать подготовку к его перегону в Канзас. Тэпу удалось сломить их сопротивление и сделать вид, что он не замечает их неприязни, даже ненависти, их нежелания отложить на время разборку с Мансонами. В армии все гораздо проще – там командир отдает приказ, сержанты следят, чтобы солдаты его выполняли. Здесь все иначе.

Подумав, Тэп пришел к выводу, что должен собрать стадо и подготовить его к перегону в Канзас быстрее, чем планировалось. Надо поставить Тома и его компанию перед свершившимся фактом. Когда он погонит стадо в Канзас, им ничего не останется, как присоединиться к нему, хотят они того или нет.

– Да, Спайсер, ты прав. Мне нужны люди. Но где их найти?..

– В Форт-Брауне… Или, как его еще называют, в Браунсвилле. Я случайно узнал, что там распустили кавалерийский отряд и несколько стоящих парней остались не у дел. В Браунсвилле или Матаморосе всегда можно найти надежных ребят.

– Отлично, Спайсер. Скачи туда и подбери мне десяток обстрелянных вояк. Пообещай, что жить будут на всем готовом, и, кроме того, я плачу каждому тридцать долларов в месяц. Однако предупреди, что им, возможно, придется участвовать в стычках. И еще скажи, что подчиняться им придется мне, мне – и никому другому. Ты знаешь, какие люди нужны – вроде тех, что сражались в нашем отряде.

– Мне потребуется на это не меньше недели. А может, и дней десять.

– Да хоть две недели. Только сделай все, как надо. Разыщи ребят и доставь сюда.

Расставшись с Велтом, Дюварни направился к устью Копано, решив добраться до залива. На пути ему попадались небольшие стада. Большая часть животных была неклейменой, лишь изредка встречались бычки с клеймом Киттери, другие, имели клейма, которые Тэп видел впервые, – они принадлежали неизвестным владельцам.

Наконец Дюварни добрался до небольшой бухточки, куда впадала река Копано, и остановился на берегу. Бухта Копано проливом соединялась с заливом Арканзас. Вытащив из седельной сумки карту, которую дал ему Уилкс, он принялся тщательно изучать бухту, пролив и остров, лежащий за ним. Это была низинная местность, высотой не более шести метров над уровнем моря, некоторые участки которой располагались еще ниже.

Тэп разжег костер, сварил кофе и пожевал немного вяленого мяса. Шелест волн, набегавших на песчаный пляж, и запах соленой воды убаюкали его, и он уснул. На рассвете проснулся, выпил кофе и поехал вдоль побережья залива на северо-восток.

Несколько раз Тэпу попадались разрозненные группы животных, и, как и накануне, он заставлял их двигаться по направлению к поляне, где они с Томом собирали скот. Конечно, после его отъезда быки и коровы остановятся и снова мирно начнут пастись, но ему хотелось, чтобы они все-таки были поближе к месту сбора. Форсировав на лошади маленький заливчик в устье Копано, майор свернул на юг, чтобы обследовать полуостров, отделявший бухту Копано от бухты Святого Чарльза. Там бродило большое стадо.

Когда Тэп возвратился в лагерь, Джо Брек встретил его с винтовкой в руках.

– Я уж боялся, не случилось ли с вами чего, – сказал он. – А где же Спайсер?

– Я послал его в Браунсвилл.

– Куда-куда? – Не дожидаясь ответа, Брек произнес: – Тому это не понравится.

– Понравится, – отрезал Тэп. – К востоку от нас, на полуострове, полно скота. Надо перегнать его сюда.

– Подождем, что скажет Том, – возразил Джо. – Он сам знает, что делать.

– Я тоже знаю. Начнем перегонять скот завтра же с утра.

Брек бросил на него недовольный взгляд, но Тэп не обратил на это никакого внимания и стал раскладывать свою постель.

– Я подожду, что скажет Киттери, – заявил он. – Меня нанял Том, а не вы.

– Хорошо, подожди, а потом попроси, чтобы он рассчитался с тобой, поскольку ты у нас больше не работаешь.

– Что-то вы уж слишком чисто метете, – сказал Джо.

– Брек, – отозвался Дюварни, – вы хороший человек и мне будет жаль, если вас ухлопают. Понимаю, – вы рветесь в бой с Мансонами, ради Бога, воюйте, но только в свое личное время. Мне нет никакого дела до вашей распри, я здесь, чтобы перегнать скот в Канзас. Я вложил в это мероприятие все свои деньги и не могу отвлекаться на чужие неприятности.

– Может статься, что наша распря коснется и вас.

– Только в том случае, если кто-нибудь захочет мне помешать перегнать скот в Канзас. И запомните – я погоню стадо на север и, если кому-то придет в голову встать у меня на пути, не важно кому – вам или Мансонам, клянусь, я сотру его в порошок.

Джо кинул на Тэпа тяжелый взгляд, но тот сделал вид, что ничего не заметил, разложил постель и уснул.

На рассвете Каюн разжег костер и сварил кофе. Дюварни подсел к нему.

– Когда вы спите? – спросил он.

Каюн улыбнулся, впервые на его лице, обычно совершен-но бесстрастном, майор заметил какие-то эмоции.

– Сплю урывками, – сказал он, потянулся за кофейником и наполнил чашку Тэпа. – Как думаете, откуда лучше начать?

Дюварни провел по песку неровную линию.

– Скачите на юго-восток и гоните скот на север, а потом заверните его на полуостров.

Джо Брек подошел к костру, одетый в кожаные ковбойские штаны. На сапогах сверкали шпоры. Через полчаса втроем они уже ехали на юг, где в чащобе их ждал скот.

Тэп и его товарищи носились по лесу на лошадях, подняв ужасный шум. Напуганные коровы и быки выскакивали из кустов, а ковбои направляли их на тропы, ведущие на полуостров. Некоторые животные послушно брели по дорожкам, которые сами же и проложили, но попадались и на редкость бестолковые коровы, которые норовили улизнуть. Чтобы согнать на полуостров весь скот, пасущийся в кустах, трех человек было явно недостаточно, но погонщики старались изо всех сил, хотя жара стояла невыносимая.

Останавливаясь, чтобы дать отдохнуть лошади, Дюварни всякий раз с надеждой глядел на небо. И напрасно. Лишь несколько одиноких белых облачков бороздили пронизанные солнцем пространства.

На берегу ручья, впадавшего в бухту Святого Чарльза, ковбои разбили лагерь – поели и прилегли вздремнуть. Немного передохнув, снова взялись за работу и вернулись в лагерь на закате, полумертвые от усталости.

– Мы сегодня хорошо потрудились, – заметил Брек, – собрали больше скота, чем я ожидал.

Тэп кивнул, но мысли его блуждали далеко. Он вспомнил родную Вирджинию и ту тихую ночь, когда простился с Джессикой Трескот.

Старый судья Трескот, хорошо знавший отца Тэпа – в свое время он был адвокатом Дюварни-старшего, – предложил сыну работу. Кроме него, отставного майора хотели заполучить к себе еще полдюжины работодателей, частично потому, что знали его отца, и частично потому, что он собирался жениться на дочери судьи. Но Тэп отказал всем – взял всю свою наличность и уехал в Техас, чтобы заработать свой собственный капитал.

Что заставило его броситься на Запад – стремление стать независимым или любовь к приключениям? Все, что с детства было дорого ему, осталось на берегу Атлантики, в Вирджинии, Северной и Южной Каролинах. Его предки-моряки обосновались здесь еще задолго до войны за независимость. Семья Дюварни торговала с островами Вест-Индии, пока король Георг Третий не лишил их этого права, после чего они занялись контрабандой. Во время войны за независимость Дюварни промышляли каперством ^[86].

Словом, майор происходил из старинной, уважаемой всеми семьи. После войны Севера и Юга он стал знаменит, а вернувшись с далекого Запада, где шла война с индейцами, обнаружил, что стал в родных местах чуть ли не героем. Имя его окружали слава и почет, и перед ним открылись двери самых лучших домов. Но он собрал свои вещички и удрал снова на Запад, потому что его манили новые земли.

И вот он здесь, вкалывает от зари до зари, чтобы собрать стадо и перегнать его в Канзас.

В ночь расставания Джессика задержала его руки в своих и сказала:

– Тэппен, возвращайся скорее, если ты не вернешься, я поеду за тобой. Никто из друзей Трескотов не пропадал в пустыне, и я не хочу потерять тебя.

– Но женщине там нечего делать, – возразил Тэп. – Подожди меня дома. Я перегоню скот, заработаю денег, и тогда мы поговорим.

– Запомни мои слова, Тэппен Дюварни. Если ты не вернешься, я отправлюсь тебя искать.

Он тогда рассмеялся, бережно поцеловал ее и ушел. Каким же он был дураком! Такую девушку здесь не найдешь – даже Мэди Коппинген до нее далеко! А вот Том Киттери, счастливчик, наверное, сейчас гостит у Мэди.

– Кто-то приближается к нам, – тихо сказал Каюн и исчез в кустах совершенно бесшумно, как дымок от костра исчезает в воздухе.

Тэп прислушался и уловил слабые звуки. Один всадник – определил он. Лошадь шла ровным галопом – вне всякого сомнения, ею кто-то управлял. Собравшиеся у костра пересели так, чтобы их не было видно..

Всадник подъехал и остановился в глубокой тени.

– Эй, у костра! – крикнул он. – Я пришел к вам с дружескими намерениями, и в руках у меня нет оружия!

Никто не ответил. И снова раздался стук копыт – всадник приближался. Вскоре его стало видно – это был коренастый мужчина с массивными плечами и широким лицом. Он ехал на великолепной лошади чистых кровей, подняв руки вверх. Возле костра остановился и, не опуская рук, сказал:

– Я ищу майора Дюварни. Он здесь?

Тэп вышел вперед.

– Я – Тэппен Дюварни.

– А я – Дакли Фостер, брат Лайтли Фостера, которого вы похоронили в Индианоле.

– Знаю Дакли, – сказал Брек. – Хороший человек.

– Спешивайтесь и присаживайтесь к костру, у нас есть кофе, – пригласил майор, наблюдая за тем, как с непринужденным изяществом, которое говорило о том, что под домотканой одеждой скрывается сильное тренированное тело, Фостер спрыгнул с коня. – Мне жаль, что ваш брат погиб.

– Не стоит жалеть о нем, – ответил Дакли. – Лайтли честно и с достоинством прожил отмеренный ему Богом век. Лучше посочувствуйте тем, кто его убил. – Фостер, вытащив из седельной сумки жестяную кружку, подошел к костру и налил себе кофе. Устроившись на корточках, он продолжил: – Я хотел увидеть человека, который похоронил моего брата. Благодарю вас, майор. Вы сделали доброе дело.

– Я его не знал, но мне показалось, что он был достойным человеком.

– Да, вы правы. Твердая воля и необыкновенная храбрость – его главные черты. На него всегда можно было положиться. Не каждый решился бы сделать то, что сделали вы. Похоронить человека из клана Киттери на виду у Шэббита и Мансонов, да еще после того, что произошло на причале. – надо иметь мужество.

– А что там случилось? – спросил Джо.

Фостер кивнул в сторону Тэпа.

– Он задал первоклассную трепку Уилеру и Эггену Мансонам. Они, как всегда, первыми начали задираться, и майор отлупил их, да так быстро, что ребятки даже опомниться не успели. Весь город только и обсуждает это событие.

– И вы нам ничего не рассказывали! – упрекнул Брек.

– Было бы о чем рассказывать! У молокососов зубки режутся, и им захотелось их почесать, а тут я подвернулся, – усмехнулся Тэп. – Они и драться-то не умеют.

У костра воцарилось молчание. Стало слышно, как потрескивают дрова да жует траву лошадь. Прямо над головами ковбоев пролетел ночной ястреб и, взмыв вверх, скрылся из виду.

– Мне не известны ваши планы, – сказал Дакли, – но я предлагаю вам свою помощь. Стреляю не хуже других и могу управляться с лошадьми и коровами.

– Мы собираемся гнать скот в Канзас… больше ничего.

– Я иду с вами. Мне нравится ваша решимость.

Было уже далеко за полночь, когда Дюварни неожиданно проснулся. На кострище осталось только несколько тлеющих углей, да вокруг одной сухой веточки вился маленький язычок пламени. Не спал только Фостер, который сидел с другой стороны костра. Тэп мгновение вслушивался в тишину, а затем сел и достал свои сапоги. К лагерю приближались всадники. Фостер уже поднялся, и его фигура смутно маячила в тумане. Дюварни обулся и пересек поляну следом за ним.

– Наверное, Том Киттери, – ему пора вернуться.

Они подождали, пока отряд приблизился к лагерю. Когда всадники выехали на поляну, Тэп в сердцах выругался.

Рой Киттери, с изможденным, бледным как полотно лицом, еле держался на коне. Пит Ремли лежал поперек седла, привязанный к нему, чтобы не упасть. На рубашке Тома алела кровь. Один только Джонни Любек, похоже, не имел ни царапинки.

– Мансоны устроили нам засаду, – произнес Том, слезая с лошади. – Они следили за домом Коппингенов и, когда мы уезжали, напали на нас и убили Пита.

Дюварни помог Рою спуститься с лошади.

– Садись к огню, Том, – бросил он через плечо. – Я осмотрю твои раны.

Тэп обернулся, чтобы попросить Каюна встать на страже, но тот уже ушел.

– А вы кого-нибудь убили? – спросил Брек.

– Вряд ли. Мы их даже не видели. Они засели в кустах у дороги и ждали, пока подъедем. Ночь лунная, каждый как на ладони. Повезло, что всех не перестреляли.

Раны Тома и Роя не представляли опасности, но Рой потерял много крови. Бывалый солдат промыл и перевязал их, стараясь сделать все, что только можно в этих условиях. Сражаясь против индейцев, он научился обрабатывать ножевые и огнестрельные раны, которых повидал во множестве.

Наконец, когда все успокоилось, Тэп задумался, почему никто ничего не сказал о лошадях, за которыми Том и его друзья якобы ездили? Похоже, они использовали лошадей как предлог, а сами отправились, чтобы подстеречь кого-нибудь из Мансонов.

Утром за кофе разговор начал Том.

– Нас достал Хадди, – с горечью произнес он. – Никто другой не додумался бы устроить засаду в таком месте. Я понимал, что Мансоны следят за домом Мэди, поэтому не пошел туда сразу. Мы остановились у источника позади ранчо, вернее, я остановился. Ребята остались ждать в заброшенном коррале в четверти мили от ранчо Коппингенов. Мне хорошо были видны окна Мэди на третьем этаже, а она увидела мой костер… Надо сказать, что костер можно заметить только из комнаты Мэди. Словом, через полчаса Мэди поднялась ко мне по густо заросшему деревьями склону и сказала, что опасаться нечего, можно пойти к ней домой. Коппингены не принимают участия в нашей с Мансонами вражде, но я знаю, что они отдадут за меня Мэди только тогда, когда свара прекратится. Мансоны побаиваются старика Коппингена, поскольку на него работают около тридцати крутых парней, и знают: тронь кого-нибудь из Коппингенов, им не поздоровится.

Мы проболтали с Мэди весь вечер. Затем я вернулся к источнику, а оттуда – в корраль, к моим товарищам. Они ничего подозрительного не видели и не слышали. Мы сели на лошадей и поехали вниз по склону холма, намереваясь добраться до дороги на Викторию. Тут-то они нас и поджидали.

Дюварни в изумлении уставился на Тома.

– И ты считаешь, что все подстроил Хадди. Откуда он мог узнать, что вы поедете по этой дороге? – Тэп поразился наивности Тома, ведь тут и ребенку ясно, что его кто-то предал и послал на верную смерть.

– Хадди – колдун, – убежденно заявил Киттери, – он обладает какими-то сверхъестественными способностями, может предвидеть, читать мысли… Хадди – не простой человек.

По выражению лиц ковбоев майор понял, что они разделяют убеждение Тома.

– Конечно, – произнес Тэп, – я не знаю Коппингенов, но можно ли им доверять?

Том посмотрел на него с удивлением.

– Доверять Коппингенам? Конечно, можно… Я ведь все-таки жених Мэди, черт возьми. Всем известно, что мы обручились до войны.

Дюварни промолчал. Ему, чужаку, пока трудно во всем разобраться, но в сверхъестественные способности Хадди он совершенно не верил. Скорее всего, кто-то из Коппингенов дал сигнал кому надо о появлении Тома. Теперь Тэп окончательно убедился, чем раньше они отправятся в Канзас, тем лучше. Иначе эта вендетта нарушит все его планы. И к тому же, он все чаще и чаще думал о Джессике, хотя и старался гнать мысли о ней из головы.

Том посмотрел на него.

– Извини, Тэп. Нам с Роем нужно время, чтобы встать на ноги… Если ты поможешь нам…

– Помогу? Как бы не так, черт возьми! У меня своих дел под завязку! – взорвался Тэп. – Когда вы настолько окрепнете, что сможете держаться в седле, присоединитесь к нам. Я собираю стадо и отправляюсь в Канзас.

Том совсем сник.

– Ну что ж, с тобой поедут Брек и Спайсер. – Он огляделся, поскольку до него неожиданно дошло, что Спайсера нет. – Где Спайсер?

Ответил Брек:

– Дюварни послал его в Браунсвилл.

– Куда-куда? – в ярости воскликнул Том. – Какого черта ты отправил его неизвестно куда, Тэп? – Он помолчал, успокаиваясь, и снова задал вопрос: – Зачем ты послал Спайсера в Браунсвилл?

– За людьми. Мне нужны погонщики.

Лицо Киттери стало очень жестким.

– А кто будет им платить? Ты? Надеюсь, у тебя есть для этого деньги?

– Деньги есть у тебя, Том. Ты им и заплатишь из тех денег, что остались после покупки скота. У тебя же должно что-то остаться.

Джо Брек сердито набычился, ковыряя землю палкой. Джонни Любек стоял, уперев руки в бедра, и в глазах его сверкала ярость. Дюварни окинул взглядом собравшихся – все настроены против него, это ясно.

– Я считал, что деньги теперь мои. Ты заплатил за право стать моим партнером, – продолжал Том Киттери.

– Я заплатил за половину того стада, которое мы перегоним в Канзас, а совсем не за удовольствие участвовать в кровавой бойне. И нам потребуются деньги, чтобы оплатить расходы, которые возникнут по пути.

– Деньги у меня, конечно, остались, – успокоил Том, – но мне казалось, что…

– Какие бы планы ты там ни строил, – оборвал его Тэп, – эти деньги – наши общие, и предназначены они вовсе не для покупки оружия.

– Ну хорошо, хорошо! Забудем об этом! Если ты хочешь гнать скот в Канзас, погоним. Я вовсе не намерен ссориться с тобой, Тэп. Ты – настоящий друг. Пару раз спас мою шкуру, и я ни о чем не забыл.

Каждый день, когда солнце показывалось из-за горизонта, Дюварни был уже в седле. Он сгонял скот на полуостров и несколько раз во время отлива переплывал залив, чтобы проверить, много ли бычков скопилось там. С ним работали Брек или Каюн, а когда Рой Киттери поправился, он тоже стал помогать им. Любек обычно отсутствовал – он либо стоял на страже, либо разведывал пути, по которым можно незаметно перегнать скот на север.

Ровно через десять дней в лагерь вернулся Велт Спайсер. С ним приехали закаленные в боях вояки – восемь отставных солдат с оружием, а трое сохранили даже форму. Словом, лучшего пополнения нельзя было ожидать.

Галлахер, Шэннон и Лаи оказались ирландцами, родившимися в Нью-Йорке, долговязый Бил Лоутон происходил из Кентукки, а Жюль Симмс – из Орегона и мечтал вернуться туда. Худого техасца, на лице которого застыло capдоническое выражение, звали Док Белден, а Джуд Уолкер и Лон Портер представляли в этой компании Канзас. Все они служили в кавалерии и неоднократно участвовали в стычках с индейцами и мексиканскими бандитами. Каждый не по чужим байкам знал суровую, полную лишений жизнь на границе.

Том Киттери стоял рядом с Дюварни и наблюдал, как солдаты въезжают в лагерь и спешиваются.

– С таким отрядом, – заметил он, – мы бы запросто вышвырнули Мансонов за пределы Техаса.

– Забудь об этом. Я нанял их, чтобы перегнать скот в Канзас.

– Это я уже давно понял, – сухо ответил Том. – Ну что ж, выпьем по чашечке кофе и послушаем, что скажет Джонни.

Любек присел на корточки и, вытащив из костра веточку, принялся чертить план маршрута.

– Мне кажется, нам лучше сначала идти на северо-запад и к востоку от Голиада пересечь реку Сан-Антонио, а там уже повернуть на север. Передвигаться будем по лесистой местности, где всегда есть возможность спрятаться и устроить привал, где можно спокойно отдохнуть, не боясь, что кто-нибудь нас увидит. – Любек помолчал и посмотрел на Тома, потом – на Тэпа. – Имеется и второй вариант… – Он заколебался. – Отогнать скот в Индианолу и погрузить на корабль.

– В Индианолу? – Том удивленно вскинул брови. – И думать нечего.

– Подожди, – остановил его Любек, – не успеем мы собрать стадо, как Мансоны узнают о наших планах. Да и знают уже наверняка и тоже прикидывают маршрут, которым мы пойдем. Но им и в голову не придет, что мы решимся погрузить скот на корабли в Индианоле.

– А это идея! – поддержал Брек. – Вдруг сработает?

– Предлагаю сделать обманный маневр, – продолжал Любек. – Двинемся с частью стада на северо-восток, в сторону реки Сан-Антонио, делая вид, что собираемся обойти Викторию с юга. Узнав об этом, все Мансоны тут же покинут Индианолу и бросятся за нами в погоню. А наши люди спокойно погрузят скот на пароходы и оставят Мансонов в дураках.

Все примолкли, обдумывая дерзкий план. Тэп глядел на огонь, размышлял. Конечно, затея очень опасна, но, с другой стороны, она обещает быстрый возврат затраченных денег и не грозит убытками. Безусловно, на такую прибыль, какую они получили бы, продав скот в Канзасе, рассчитывать не приходится, но зато и риска меньше. Индианола находится всего в нескольких милях отсюда. А если отогнать туда скот и продать его…

Наконец Том нарушил молчание.

– Мне нравится эта идея. Можно попробовать продать скот в Индианоле. – Он повернулся к Дюварни. – А ты как считаешь?

– План может быть осуществлен только при самой жесткой конспирации. Давайте поставим такое условие: после того, как мы погоним скот, никто не имеет права отлучаться от стада, ни при каких обстоятельствах.

– Чем вызваны такие строгости? – возмущенно спросил Любек. – Вы что, нам не доверяете?

– А вы доверяете мне? – парировал Тэп. – Если все будут на месте, никто не узнает о том, куда мы гоним скот, только и всего.

Глава 5

Остров Матагорда протянулся на семьдесят миль в длину, а ширина его постоянно меняется. Во время прилива при южном ветре она составляет не более одной мили, а когда начинается отлив или дует северянин, увеличивается до пяти. Со стороны Мексиканского залива берег усеян дюнами, вдоль которых тянется сравнительно ровный пляж. Противоположный же изрезан многочисленными бухточками и заливами, в большинстве своем мелководными. Местность здесь заболоченная, но низкие холмы покрыты лесом. Ближе к центру на равнине растет сочная густая трава, на которой может прокормиться большое стадо.

Матагорда – это царство мескитовых деревьев и опунции, среди которых обитают гремучие змеи, зайцы и олени.

Тэп Дюварни приехал на остров в сопровождении Велта Спайсера, Джуда Уолкера и Дока Белдена. Они обнаружили здесь множество бычков, большая часть из которых имела клеймо Киттери. Однако среди них паслась дюжина старых коров с телятами, которые не имели никакого клейма.

– Док, – сказал Тэп, – у тебя есть приспособления для клеймения? Разожги костер и приложи их.

К полудню они отловили и заклеймили пятнадцать животных. На их шкурах появилось клеймо Тэпа – сплетенные «Т» и «Д».

– Это твое клеймо? – спросил Белден. – Если оно не зарегистрировано, то надо поскорее отправиться в правление графства и застолбить его, а то кто-нибудь сделает это раньше тебя. Здесь такие правила: кто регистрирует клеймо, тот и владеет скотом.

– Спасибо за совет, Док, отправимся завтра же.

Спайсер проводил взглядом последнюю заклейменную корову и обернулся к Дюварни.

– К чему все это? Ведь у нас же есть клеймо Киттери, зачем нам еще одно?

– Если у нас общее клеймо, то как мне доказать, что мои средства вложены в этот скот? Вот я и решил часть стада заклеймить своим клеймом. Мне необходимо иметь что-то свое.

Спайсер кивнул, все еще сомневаясь.

– Будьте осторожны, – предупредил он. – Тому это не понравится.

– А меня это мало волнует. Большая часть скота в Техасе была заклеймена точно таким же способом. А кроме того, ты не забыл, что половина стада принадлежит мне?

Проехав несколько миль, Тэп и его помощники поймали еще двух коров, заклеймили их и отправились назад, в лагерь. Теперь перегон скота стал реальностью. Они собрали три больших стада: на острове Матагорда и на полуостровах.

Пока ковбои отсутствовали, Том Киттери соорудил в зарослях кустарника загон. Подъехав к лагерю, Тэп увидел, что в нем стоит двенадцать лошадей. Судя по клейму, они принадлежали Коппингенам. Осмотрев лошадей, он принялся изучать следы на земле, его внимание привлекли следы трех лошадей с всадниками. Гости собрались вокруг большого костра. Их и увидел Тэп, подойдя к нему. Его люди устроились немного поодаль, у костра поменьше.

Два всадника, прибывшие от Коппингенов, были мексиканцами – неотесанные пастухи в пропотевшей насквозь одежде. Третьим оказался худощавый, сутулый человек, с лица которого не сходила улыбка, что совсем не вязалось с холодными глазами. К его поясу была прикреплена кобура с револьвером и длинный охотничий нож.

– Лин Стокер… Тэп Дюварни – мой партнер, – представил их Том.

– Рад вас видеть, – произнес Стокер в ответ на приветствие Дюварни, смерив его с ног до головы холодным взглядом. Он начал было что-то говорить, но Тэп уселся на корточки рядом с мексиканцами.

– Ваша грулья ^[87] – хорошая лошадка, как я погляжу, – сказал он, а затем, обратившись ко второму пастуху, поменьше ростом, спросил: – Ты ею доволен?

– Доволен. Это моя собственная.

– Так я и думал. Мне она тоже понравилась. – Тэп повернулся ко второму мексиканцу: – А твоя как?

Пастух пожал плечами и усмехнулся:

– Быстро бегает, но иногда взбрыкивает.

Придя к выводу, что Стокер – скользкий человек, Дюварни решил как можно меньше с ним общаться. Троица привела лошадей с ранчо Коппингенов. Значит, знала, где их искать и что они собрались гнать скот. Во время войны Том не был таким беспечным, подумал майор. Либо он постарел, либо хотел спровоцировать нападение Мансонов… Второе вернее, поскольку Мансоны еще не знают о том, что Дюварни нанял новых людей.

Тэп почувствовал, что сложившаяся ситуация начинает все больше и больше раздражать его. Поведение Тома очень беспокоило. Их соглашение трещало по всем швам. Тэп же хотел заниматься делом – и только им, а не подставлять голову под шальные пули в дурацких семейных разборках.

– Откуда вы узнали, чтона грулье приехал Педро? – вызовом спросил Стокер.

– У Педро мексиканские шпоры, с большими колесиками. В том месте, где он привязал лошадь и снял седло, остались следы.

Теперь Дюварни совсем уверился, что Стокер ненадежен, поскольку высокий сутулый ковбой повсюду совал свой нос.

Тэп подошел к Тому и уселся рядом.

– Я забираю часть своих ребят и еду в Рефьюджио, – сказал он, – затем мы заглянем в Викторию. Тебе там нужно что-нибудь?

Том достал из кармана кисет и принялся сворачивать самокрутку.

– Если хочешь держаться подальше от нашей семейной распри, – сказал он, – то веди себя поосторожней. Есть люди, которые не верят в твой нейтралитет.

– Понимаю, – спокойно ответил Дюварни. – Ты настроен втянуть меня в вашу борьбу, но мне придется снова повторить – я приехал сюда, чтобы перегнать скот и получить за это деньги. А вашу безумную ссору пора кончать. Вы с Мансонами много лет ведете войну, которую никто не может выиграть. Знаю, они сожгли твой дом и убили некоторых твоих родственников, но ты ведь тоже убил кого-то из Мансонов. Пора остановиться. Меня заботит только операция со скотом, и я буду рад, если ты вместе со мной займешься делом.

Если мы доставим стадо в Канзас или, пусть дешевле, продадим его в Индианоле, у нас появятся деньги, и мы сможем купить себе ранчо где-нибудь в Вайоминге или Монтане.

– Но я же вырос в Техасе и не могу уехать отсюда, – запротестовал Том.

– Ерунда, – отрезал Дюварни. – Половина владельцев ранчо и ковбоев в тех штатах из Техаса или из Англии. Там великолепные луга, я отлично знаю те края. Мы можем продать быков в Канзасе, а телят и коров отогнать на север, на тамошние пастбища. Ты забудешь о перестрелках, станешь хозяином ранчо, женишься на Мэди Коппинген и заживешь как счастливый человек.

– Звучит заманчиво.

– Так что же ты раздумываешь? Что лучше – жить на своем ранчо с любимой женщиной или всю жизнь носиться до Техасу, охотясь за Мансонами, пока не перестреляешь их всех или кто-нибудь не подстрелит тебя?

– Когда ты собираешься начать перегон скота?

– Ровно через неделю. Мы погоним с тобой стадо, которое успели собрать. Если все сложится удачно, попробуем пробиться в Индианолу. Если же что-нибудь помешает, сделаем бросок на север, к Красной реке. Там откормим наших бычков на индейских пастбищах, а когда цены на скот в Канзасе вырастут, отгоним их туда и продадим.

Рефьюджио, сонный ковбойский городишко, меньше всего напоминал приют для усталого путника. Вдоль глинобитных и каркасных домов тянулись дощатые тротуары, над которыми кое-где нависали галереи. Четыре всадника проехали по пыльной главной улице и спешились перед зданием суда, двери которого были открыты. Тэп пересек улицу и поднялся по ступенькам. Док Белден остался присматривать за лошадьми, а Джуд Уолкер и Велт Спайсер зашли в ближайший салун.

– «Т» сплетенное с «Д»? – Чиновник открыл книгу, где регистрировались клейма. – Не припомню такого… Так что можете взять его себе. – Он зарегистрировал клеймо и, еще раз прочитав имя, которое только что записал, – Тэппен Дюварни, – поднял на гостя глаза. – А я о вас слышал, – произнес он. – Вы – друг Тома Киттери, правда?

– Мы познакомились с ним во время войны, – ответил -Тэп.

– Он с вами? Если да, то скажите ему, что Мэди Коппинген сейчас в Виктории.

К своему удивлению, новоиспеченный скотовладелец испытал радость. С чего бы это? – осадил он себя. Видно, давно не видел женщин, или?..

Он встряхнул головой, чтобы отогнать нежданную мысль, и, надев шляпу, вышел. На мгновение задержался в дверях, внимательно оглядел улицу. Чтобы избежать беды, нужно постараться заметить ее раньше, чем она тебя настигнет.

Док Белден по-прежнему стоял возле лошадей и курил, посматривая в ту сторону, где располагался салун, который Тэп от дверей суда видеть не мог. Почти не задумываясь, машинально Тэп расстегнул куртку: за поясом у него был пистолет, в кобуре – револьвер.

Он подошел к Доку и встал рядом.

– Все в порядке?

Док лукаво взглянул на него и сказал:

– Только что мимо меня проехало полдюжины всадников. Лошади взмылены, словно неслись во весь опор, чтобы поспеть сюда.

– Садись в седло, – приказал Тэп. – Поедем к ребятам, нам нужно держаться вместе.

Возле коновязи у входа в салун действительно стояли шесть взмыленных лошадей. На всех было клеймо Мансонов. Привязав своих тут же, Тэп и Док прислушались к голосам.

– Расслабься, Белден. Похоже, эти друзья приехали за нами, но я хочу сам открыть бал, – предупредил майор и распахнул двери.

В зале царили полумрак и прохлада. Спайсер и Джуд Уолкер стояли в дальнем конце бара. Двое из клана Мансонов расположились у стойки чуть поодаль, двое других сидели за столиком позади Уолкера на расстоянии всего полутора метров. Последняя пара заняла дальний столик и тоже не сводила глаз с Уолкера и Спайсера. Все пути к отступлению были отрезаны.

Мгновенно оценив ситуацию, Тэп занял позицию у двери с одной стороны, а Док Белден – с другой.

Один из бандитов, сидевших за столиком, скосил глаза, чтобы посмотреть, кто вошел. Тэп узнал его – Шэббит.

– Как дела, ребята? – спокойно спросил майор. – Не выпить ли нам по стаканчику?

С появлением Тэпа и Дока положение в корне изменилось. Теперь в ловушке оказались уже Мансоны. Если они повернутся лицом к Уолкеру и Спайсеру, то потеряют из поля зрения Тэпа и Дока. Когда начнется пальба, им придется стрелять наугад, так как солнечный свет будет бить прямо в глаза.

Шэббит заколебался, и благоприятный момент для начала потасовки был упущен.

– К стойке, джентльмены, – приказал Тэп. – Угощаю! Бармен, обслужите их… вот здесь. – И указал пистолетом на середину стойки.

Никто не видел, как он его вытащил, казалось, с ним и появился в салуне.

Один из клана Мансонов, которого Тэп видел на кладбище, отодвинул стул и встал.

– Почему бы не выпить? – произнес он без энтузиазма. – Вы теперь дружите с Киттери?

– Том Киттери – мой деловой партнер, – спокойно ответил Тэп. – Но меня не интересует ваша вражда, я не вмешиваюсь в семейные дела и не собираюсь участвовать в здешних разборках.

За этим человеком к стойке потянулись другие. Шэббит подошел последним, ругаясь про себя. Когда все Мансоны выстроились у стойки и бармен наполнил их стаканы, Дюварни сделал знак Уолкеру и Спайсеру отойти к двери. Потом подошел и заплатил за напитки.

– Окажите мне услугу, джентльмены, – сказал он. – Не отвлекайтесь от своих стаканов. Мой палец нажмет на курок при малейшем вашем движении, а мне нужно еще по крайней мере десять минут, чтобы доделать свои дела в городе. Я не хочу убивать кого-нибудь из вас только за то, что он высунул голову в дверь.

Выйдя из салуна, Тэп и его товарищи сели на лошадей и медленно поехали по улице. Они покинули город по дороге на Викторию, но очень скоро свернули с нее и поскакали к реке Сан-Антонио, добрались до нее, когда уже стемнело и, разбив лагерь на берегу, улеглись спать. Солнце еще не взошло, когда четверка снова отправилась в путь, а к полудню уже добралась до Виктории.

Спайсер и Уолкер остались сторожить лошадей, а Дюварни и Док Белден направились вдоль улицы. Неожиданно они увидели, как по дощатому настилу с противоположной стороны идет Мэди Коппинген. Тэп пересек улицу, снял шляпу и поклонился.

– Мисс Коппинген? – сказал он. – Приятно вновь встретиться с вами.

Тэп окинул взглядом улицу от начала до конца, внимательно изучая дома и даже окна на втором этаже.

– Не понимаю вас, майор Дюварни. Что нужно такому человеку, как вы, здесь, в Техасе? Том сказал мне, что у вас есть связи в Вирджинии, что вы объездили всю страну и хорошо знаете людей.

– Мне нравится Техас.

– Вам тут нравится? Трудно в это поверить.

– Конечно, женщине жить в Техасе нелегко, охотно признаю, но и городская жизнь не такая уж привлекательная.

– Все равно, любая жизнь лучше, чем эта, – перебила его Мэди. – Как бы мне хотелось… как бы мне хотелось уехать отсюда и никогда не возвращаться. Вам, мужчинам, может, и нравятся пыль, скот и потные лошади. Но я сыта этим по горло. Хочу обосноваться там, где жизнь… сплошное удовольствие.

– Пройдет время, и такая жизнь вам тоже наскучит, – заметил Тэп. Он снова окинул взглядом улицу. – У вас есть время отобедать со мной? Здесь в ресторане. Я был бы очень рад, если бы вы приняли мое приглашение.

– С удовольствием отобедаю с вами, но только после того, как куплю все, что мне надо.

Мэди отправилась по магазинам, а Дюварни вернулся к своим парням.

– Мы задерживаемся ненадолго, – улыбнулся он. – Хочу пообедать с Мэди Коппинген.

– Ну и счастливчик же наш майор, – сказал Уолкер, ухмыляясь. – Подцепить такую красотку!

– Я вам рассказывал об этой девушке, – посерьезнел Дюварни. – Она – невеста Тома Киттери.

– Никогда бы не подумал, она смотрела на тебя такими глазами, – заметил Джуд. – Но это не мое дело. – Он с беспокойством огляделся. – Нам быть поблизости? Как бы не случилось беды!

– На окраине города есть пекановая роща. Я приеду туда… через час, а вы пройдитесь по магазинам и ждите меня там.

Велт Спайсер заколебался.

– Вы уверены, что мы не понадобимся? Я слышал, что в городе полно Мансонов.

– Уверен. Будьте в роще к моему приходу.

В маленьком ресторанчике на окнах висели белые занавески, а на столах лежали белые хрустящие скатерти и салфетки. Легкой походкой Мэди вошла в зал через минуту после прихода Тэпа, и, заметив его, засияла.

– Не поверите, – сказала она, – я всю жизнь прожила рядом с Викторией, а обедаю здесь всего второй раз.

Он задумчиво посмотрел на нее. Сегодня она была необыкновенно хороша. Мэди, наверное, из тех девушек, подумал Тэп, которые любят компанию, развлечения и поездки. Да, такой тяжело сидеть на ранчо.

– Но ваша семья часто наведывается в город, – возразил Тэп. – Где же вы обедаете?

– Мы берем еду с собой, а иногда обедаем у друзей. – Она взглянула на него, и голубые глаза ее наполнились негодованием. – Вы здесь недавно, майор, и не успели еще узнать, что с наличными деньгами в Техасе сейчас плохо. У моего отца скота больше, чем у кого-либо другого в окрестностях Виктории, а наличных денег у него почти нет. Для того чтобы съездить в Новый Орлеан, мне пришлось отказывать себе во всем и откладывать каждый цент. И это вовсе не означает, что мой отец – бедняк, просто в Техасе все так живут.

Мэди выглядела очень несчастной, и Тэп задумался, любит ли она Тома Киттери. Том, несомненно, принадлежал к тому типу мужчин, которые нравятся женщинам. Он был высок и хорошо сложен, держался уверенно, легко сходился с людьми. Его семья имела обширные владения в западном Техасе, и, если бы не кровная вражда с Мансонами, Том был бы богат, во всяком случае, не беднее Коппингенов.

Однако всего этого Мэди, казалось, мало. Она хотела жить в большом городе и предаваться всем тем удовольствиям, из которых, по ее мнению, и состоит городская жизнь. Поездка в Новый Орлеан только раздразнила аппетит, но она была настолько короткой, что девушка не успела ничего понять и по-прежнему не хотела расстаться с иллюзией, что жизнь в городе – сплошной праздник. Мэди не подходила Тому Киттери, уроженцу Дикого Запада, который по складу своего характера мог жить только здесь.

– Города совсем не такие, какими кажутся вам, – осторожно заметил Тэп. – Большинство горожан и понятия не имеют о том, что вы считаете удовольствием и развлечением. Мне кажется, что жизнь здесь гораздо интереснее, лучше, чище, чем в большом городе.

Они продолжали болтать в том же духе, и Тэп, помимо своей воли, был вовлечен в разговор о Нью-Йорке и Вашингтоне, Ричмонде и Чарльстоне. Время пролетело незаметно. Прошло больше часа, прежде чем Тэп наконец распрощался с Мэди и добрался до рощи, где уже его ждали обеспокоенные товарищи.

Из разговора с Мэди майор понял две вещи: Мэди любит Тома, но разрывается между желанием стать его женой и стремлением навсегда уехать из Техаса. Мэди не верит, что Том победит в кровавой вражде. Она одержима мечтой, чтобы он забрал ее и уехал в какой-нибудь город, где они могли бы жить спокойно и счастливо. Сама по себе вражда не очень беспокоила ее.

У Тэпа создалось впечатление, что Мэди обо всем судит с чужих слов. Кто же внушил ей мысль, что Том не сможет победить в семейной распре, – ее отец? Или кто-нибудь еще? Интересно, а знает ли Том, что Коппингены не верят в его победу над врагами? Или о том, что среди них, а может быть, и среди друзей Тома есть человек, предавший его?

Опытный военный, Тэп не сомневался, что вчера кто-то сообщил Мансонам о том, что он и его товарищи отправились в Рефьюджио и вдогонку им послали своих людей. Как иначе можно объяснить тот факт, что преследователи чуть не загнали лошадей? Только благодаря чистой случайности Мансонам не удалось убить никого из них.

Доброжелательного и в общем-то открытого Дюварни жизнь научила не слишком-то доверять людям. Только очень немногие обладают сильной волей. В основной же своей массе человек слаб. За время службы на границе, где ежечасно подвергаешься опасности, сила и слабость характера проявляются самым неожиданным образом и порой в самое неподходящее время. В условиях войны трудно скрыть недостатки характера, которые в более благоприятных условиях могут никогда и не проявиться.

«Тома Киттери предает кто-то из его ближайшего окружения, из тех, кому он безоговорочно доверяет. Попробую не спеша проехать той дорогой, по которой мы добирались сюда, и тщательно изучу следы, прежде чем делиться с кем-то своими подозрениями», – подумал Тэп.

Возвращаясь в лагерь, Дюварни старался рассчитать каждый свой шаг, пытаясь угадать, какие действия предпримет противник, и соответственно спланировать свои. «Будем делать то, чего Мансоны никак от нас не ожидают, постоянно сбивать их с толку», – решил он.

Когда майор спешился, Том Киттери, сидевший у костра, встал и подошел к нему.

– Начинаем перегонять скот в Канзас послезавтра, – сказал Тэп.

Глава 6

Присев у потухшего костра из корней мескитового дерева, от которых остались одни угольки, майор дал последние указания.

– На рассвете свертывайте лагерь и отправляйтесь на остров Матагорда. Соберите стадо и двигайтесь на юг. Начните отсюда. – Он нарисовал на земле примерный план острова. – Потом переправьте стадо через залив вот сюда.

Затем Дюварни подсел к Тому.

– Как ты смотришь на то, чтобы со своими парнями двинуться на восток севернее ручья Копано? Соберите весь скот, который сможете. Не теряйте времени, гоняясь по кустам за старыми коровами. Дакли Фостер, Шэннон, Лаи и Галлахер пойдут с полуострова Блэк-Джек на север. Главное – нигде не задерживаться. Быстрота решит все. Пусть часть скотины останется в кустах, пригодится для следующего раза, но думаю, когда мы встретимся у озера Подкова, у нас окажется вполне приличное стадо.

Киттери кивнул.

– Да, так можно. А где будешь ты?

– Я с Доком, Билом Лоутоном, Спайсером и Жюлем Симмсом отправлюсь на остров. Уолкер и Портер могут ехать с тобой.

– Слушаемся, майор! – в шутку взял под козырек Киттери. – Ты здесь начальник.

Брек и Любек ничего не сказали, они сидели, уставившись в землю, и, казалось, не замечали Тэпа. Лицо Каюна не выражало никаких эмоций. Тэп мягко произнес:

– Если мы будем работать с полной отдачей, то нам удастся собрать хорошее стадо, и мы перегоним его в Канзас без стычек с Мансонами.

Любек презрительно рассмеялся.

– Вы не знаете Мансонов, майор. – Любек намеренно подчеркнул последнее слово. – Вот увидите, они подождут, пока мы соберем все стадо, и нападут.

– Надеюсь, что тут-то вы им и покажете где раки зимуют, Джонни, – с улыбкой ответил Тэп. – Ну а теперь пойду прилягу. Я устал.

Все, кроме Любека, Брека и Киттери, стали устраиваться на ночлег.

– Майор, им не нравится, что вы взяли на себя руководство, – прошептал Спайсер.

В ночной тишине раздавалось только стрекотание сверчков. Тэп положил под голову руки и принялся глядеть в ночное небо, на котором сквозь черное кружево ветвей и листьев мерцали редкие звездочки. Он с наслаждением вдыхал запах остывающей земли и деревьев. После жаркого дня мягкий ветерок с Мексиканского залива наконец принес долгожданную прохладу.

Тэп с уверенностью говорил о том, что перегон скота в Канзас пройдет без особых осложнений, но в душе вовсе не был убежден в этом. Мало ли что может случиться во время их долгого пути, кто знает, какие неприятности подстерегают их. Да и Том оказался не тем человеком, на которого можно полностью положиться. Он был себе на уме и легко переходил от одного настроения к другому. Кроме того, предпочитал держаться с теми, кто шел с ним с самого начала вендетты. Проклятая распря наложила на него свой отпечаток: его постоянно тревожили образы погибших друзей, могилы близких. Тэп не винил его за это, но и бросить все ради того, чтобы Том победил Мансонов, тоже не мог.

От того, сумеет ли он собрать и перегнать стадо в Канзас, зависело будущее не только его, но и Джессики. Он не хотел возвращаться к ней с пустыми руками, лучше не возвращаться совсем. Гордость не позволяла ему приобрести положение в обществе только благодаря женитьбе на дочери судьи или с помощью друзей семьи Дюварни. Его дед и отец прошли по жизни с высоко поднятой головой, они сами добились и положения и богатства. Тэп пойдет по их стопам. Конечно, он может вернуться в армию, но это означало, что всю оставшуюся жизнь ему придется воевать с индейцами или прозябать в каком-нибудь заштатном приграничном городишке. Этого душа его никак не хотела принять.

Нет, ставки сделаны. Конечно, с таким количеством людей нечего и надеяться на то, чтобы собрать весь скот, но надо попытаться добыть бычков как можно больше. Если им повезет, они доберутся в Канзас без боя, что едва ли удастся. Тэп не строил воздушных замков и не питал беспочвенных иллюзий. А говорил так уверенно только для того, чтобы приободрить других, поднять дух ковбоев.

Ветер, прилетевший с безбрежных просторов океана, нес с собой какое-то смутное беспокойство, и Дюварни, знавший море не понаслышке, инстинктивно уловил его. Что-то происходило где-то далеко, в океане, но что – никто не знал. Всю ночь Тэп ворочался с боку на бок и изредка что-то бормотал во сне, а когда проснулся, то почувствовал, что сон не освежил его.

Каюн, как всегда, сидел уже у костра. Интересно, спит ли он вообще когда-нибудь? Тэп протянул кружку и тут же получил свою порцию любимого напитка.

Задумавшись, Каюн отхлебнул кофе. Взглянув на Дюварни, кивнул в сторону огромного бревна, лежащего на краю полянки. Почти полтора метра в диаметре и длиной восемнадцать метров, судя по внешнему виду, бревно находилось здесь уже давно.

– Большое дерево… выросло далеко отсюда.

Тэп осмотрел бревно. Таких больших деревьев в лесах Техаса он не встречал, хотя на севере великаны, подобные этому, попадались очень часто.

– Как оно здесь оказалось?

Каюн мотнул головой в сторону залива.

– Его выкинул на берег шторм.

Тэп снова взглянул на бревно. Но ведь до побережья залива никак не меньше пяти миль! Чтобы дерево попало сюда, волны должны были перебросить его через Матагорду и донести до этой поляны.

– А вы видели когда-нибудь, чтобы море доходило до места, где мы сидим?

– Видел однажды. Мой отец тоже когда-то видел. Когда-то сюда забросило корабль. – Каюн повернулся и показал, где лежал корабль. – Но это случилось очень давно, когда еще моего дедушки на свете не было.

Высказавшись, Каюн снова погрузился в свои раздумья. Рассвет еще не наступил, но, взглянув на часы, Дюварни удивился: было уже четыре. Допив кофе, он поймал свою лошадь и, седлая ее, все так и сяк крутил в голове план действий. Многое из того, что он наметил, ему не нравилось, но другого выхода из сложившейся ситуации пока не находилось.

Солнце не взошло, а воздух разогревался будто сам по себе, становилось душно, ночная прохлада уже не ласкала кожу. Он отвел лошадь к лагерю и привязал недалеко от костра, к которому уже выползали из своих укромных уголков ковбои, не успев стряхнуть с себя остатки сна.

Каюн протянул ему тарелку с мясом и бобами.

День обещал быть долгим и трудным.

Когда погонщики добрались до острова, Тэп остановил лошадь, сдвинул шляпу на затылок и достал из кармана маленькую сигару.

– Старый план отменяется. Сделаем по-другому, – сказал он и зажег спичку. – Дождавшись отлива, погоним скот на север, с оконечности острова через пролив на материк, и приведем нашу часть стада в Индианолу.

– Мне это подходит, – заметил Спайсер.

– Мне тоже, – согласился Док. – Так мы доберемся до города гораздо быстрее.

– Но в нашей компании, – продолжил Дюварни, – одни слишком много болтают, а другие безоговорочно доверяют своим друзьям. Чтобы осуществить наш замысел, нужна строжайшая конспирация, не вздумайте проболтаться, что мы гоним скот на север, если нам встретится кто-то на пути.

– Берега в этих местах заболоченные, – с сомнением покачал головой Жюль Симмс. – Скотина может увязнуть.

Тэп достал из седельной сумки карту, которая уже порядком истрепалась.

– Посмотрите, – показал он. – Вот проходит Старая тропа, по которой контрабандисты доставляли свой товар на берег. Ее проложили еще индейцы. Конечно, нужно следить за стадом, но если оно пойдет по тропе, то мы благополучно минуем болото.

Ковбои разделились и начали сгонять животных. Иногда им попадались особи с чужим клеймом, этих они оставляли пастись на острове.

Нет на свете животного, более противоречивого, чем обыкновенная корова. Она не такая упрямая, как мул, не такая норовистая или подлая, как верблюд, но тем не менее очень любит испытывать терпение ковбоя. Работа была тяжелой и продвигалась очень медленно. Быки и коровы не хотели уходить с пастбища и стояли, упрямо наклонив головы. Многим удалось отбиться от стада и удрать.

В зарослях кустарника стояла удушающая жара. Даже легкий бриз не прилетал с неподвижной глади моря. Тэпа одолевали мухи, и он непрестанно лупил себя по лицу, но дело потихоньку продвигалось… К полудню у них собралось уже приличное стадо, которое медленно перетекало к северной оконечности острова.

Жюль Симмс поскакал за свежими лошадьми, а все остальные, сделав привал у источника с солоноватой водой близ мыса Пантера, просто валились с ног. Киттери обещал отправить к ним лошадей, и если Симмсу повезет, он перехватит их на полдороге.

Бил Лоутон держал чашку узловатыми, изуродованными тяжелой работой пальцами.

– Ну как, ребята, проведем Мансонов? – спросил он.

– Если бы все зависело только меня, – улыбнулся майор, а затем добавил: – Но надежды на успех мало.

– В Индианолу погоним и второе стадо?

Дюварни покачал головой.

– Нет. Об этом не может быть и речи. Только наше. А другое пусть Том ведет на север. Если моя интуиция не обманывает и в стане Киттери действительно есть предатель, то Мансоны уже знают, что Том движется вдоль Копано. Новость заставит всех их покинуть Индианолу и пуститься в погоню за Томом.

В том месте, где они устроили привал, трава была сочной и густой, и скот, к счастью, не проявлял никакого желания вернуться назад. Когда Тэп погасил костер и ковбои вновь уселись на лошадей, им не составило особого труда сдвинуть стадо с места. Берег острова, обращенный к материку, был изрезан бухточками и заливами, между которыми в зарослях кустарника прятались небольшие мелкие озера. Бычки и коровы норовили укрыться от мух в чащобе, но ковбои выгоняли их оттуда и упрямо вели на север.

Выехав на узкий перешеек между двумя озерами, Тэп увидел Велта Спайсера. Тот хлопал себя ладонями по щекам и ругался.

– Здесь жарче, чем в аду, – сказал он, завидя майора. – Не сойти мне с этого места, если в ближайшие дни не разразится ураган.

– Жюль должен бы уже вернуться, – отозвался Дюварни и привстал в стременах. Однако, кроме верхушек ив, ничего не увидел. – Моя лошадь валится от усталости, – добавил он.

– Моя – тоже. Сколько нам еще тащиться? – спросил Спайсер.

– Миль двадцать.

– Значит, сегодня не дойдем, а может, и завтра.

– Нет, завтра обязательно. Еще до полудня мы пересечем залив и выйдем на материк. Дальше остров сужается, и кустов станет меньше. Возьми кого-нибудь из ребят, и держите скот на внешнем берегу острова.

Ковбои тронули лошадей, и вдруг огромный рыжий бык поднял голову и угрожающе уставился на них. Расстояние между его рогами было около двух метров, а весил он, наверное, не меньше семисот килограммов. Накинься зверь на них – от Тэпа и Велта осталось бы только мокрое место, но они решительно двинулись к нему, и бык пригнул голову и отвернул. Спайсер принялся выгонять из кустов корову с теленком. У коровы, как и у рыжего быка, на шкуре виднелось клеймо Киттери.

– Надо поместить этого несчастного теленка в загон, – крикнул Спайсер.

Десяток свежих лошадей Симмс привел, когда погонщики преодолели еще две мили. Тэп снял седло со своего измученного коня и перенес его на чалую кобылу с белыми носочками на трех ногах. Это был сильный, выносливый мустанг, но, судя по изящным линиям тела, среди его предков затесался кто-то из породистых.

Жюль Симмс наблюдал за Дюварни.

– Я случайно услышал очень интересный разговор, – наконец начал он.

– Да?

– Они хотят убить тебя. Брек и компания. Тэп взглянул на Симмса.

– А они знают, что ты их слышал?

– Я седлал лошадь. Никто не подозревал, что я рядом. Они решили убрать тебя, а после напасть на Мансонов.

– А Том с ними?

– Судя по их словам, нет. Конечно, я не могу утверждать ничего наверняка. Брек ненавидит тебя за доброе отношение к янки, а Любек считает гордецом. И все уверены, что ты подчинил себе Тома и мешаешь им расправляться с Мансонами.

– И что они задумали?

– Точно не знаю, но намерены напасть и очень скоро. Может, на озере Подкова?

– Спасибо, Жюль.

– Ты нас пригласил на службу. Ребята считают тебя своим командиром. Скажешь только слово, и мы поедем в стан Киттери и разберемся с ними.

– Ценю вашу преданность, искренне благодарен. – Тэп уселся в седло. – Но продолжим работу.

В погоне за бычками Дюварни несколько раз выезжал на вершины невысоких холмов, откуда открывался вид на Мексиканский залив. И всё С возрастающей тревогой вглядывался в мрачное и неподвижное море. Только у самой кромки ленивые волны набегали на песчаный пляж. Безбрежная водная гладь как бы застыла. И только наметанный глаз опытного моряка мог уловить в этом странном покое приметы мертвой зыби, сковавшей океан где-то вдали. Беспокойство, вызванное какими-то неуловимыми природными катаклизмами, продолжало нарастать.

Остров заметно сузился, и скот теперь двигался быстрее.

Бил Лоутон гнал небольшое стадо, в котором преобладали бычки и телки, через небольшие озерца, остававшиеся после прилива, песчаные перешейки и протоки внутреннего берега. Его выгоревшая рубашка потемнела от пота, а по лицу расползлись грязные полосы.

– Даю голову на отсечение, – весело крикнул он Тэпу, – Том Киттери поставил свое клеймо на все, что покрыто шерстью! Кажется, я пару раз видел в кустах пуму с его «К в квадрате» на спине!

– Говорят, что в Нуэсесе был ковбой, который изловил дикого кабана и заклеймил его, – ответил на шутку Симмс.

– Ну, уж это враки, – возразил Бил. – Ты когда-нибудь пытался набросить лассо на кабана? Ничего не выйдет, он держит голову слишком низко. Твой ковбой обыкновенный хвастун.

– Я слышал об одном мастере, который работал у Кинга Фишера недалеко от Ювалда. Он мог затянуть лассо вокруг чего угодно – главное бросить петлю. Однажды заарканил даже сарыча. Тот так объелся падалью, что отяжелел и не смог взлететь.

– Сколько голов в нашем стаде? – поинтересовался Симмс. – Пожалуй, никак не меньше половины того, что собрал Том.

– Здесь несколько сотен голов, – подтвердил Дюварни.

– А вы оленей считали? – спросил Бил. – Нам тут среди коров попались четыре или пять оленей.

Подъехал Велт Спайсер, гоня перед собой несколько животных, среди которых выделялся огромный рыжий бык с роскошными рогами. Он скосил глаза на всадников и мотнул головой, но затем отошел подальше.

– Есть желающие поразмяться? Попробуйте заарканить моего рыжего великана, – предложил забаву Спайсер. – Он совсем дикий.

– Знавал я когда-то одного ковбоя, – начал Бил Лоутон, сворачивая самокрутку и хитро поглядывая на друзей. – Исключительно исполнительный был человек. Дай ему только задание сделать то-то и то-то, и он рад стараться. Ну так вот, однажды посылает его босс пригнать на ранчо всю живность, что бродит к югу от горного хребта. До вечера ковбоя никто не видал, а как стало темнеть, глядь – идет и ведет с собой сто двадцать семь голов крупного рогатого скота, тридцать овец, три снежные козы, семь индюков, рыжую рысь и двух медведей… И это еще не все – он заклеймил их всех до единого!

– Что-то мне не верится насчет овец, – с невинным видом произнес Жюль Симмс. – Коровы и овцы в одном стаде не ходят.

Оглядевшись, майор увидел защищенное место между дюнами, откуда открывался вид на залив. Рядом валялся плавник, и росли кусты.

– Разобьем здесь лагерь, – предложил он. – И разожжем костер. На ночь выставим караул.

– Поедешь завтра в Индианолу, босс? – поинтересовался Спайсер.

– Ага… прямо туда. Вы будете пасти стадо в нескольких милях от города, а я попробую найти покупателя. – Тэп оглядел своих парней, снимавших сумки с провизией с лошадей. – С этого момента, ребята, ведем себя так, словно ожидаем нападения команчей. Если дело выгорит, получите свою зарплату еще до того, как мы покинем Индианолу.

– А как мы переправим скот через пролив? Там не слишком глубоко?

– Для них? – Велт Спайсер рассмеялся. – Да этой скотине все равно где жвачку жевать – в прерии или на океанском дне, дорогой мой. Они плавают, как рыбы. Шанхай Пирс называет их морскими львами, и вы скоро узнаете почему.

Жюль Симмс приготовил жаркое. Днем он подстрелил оленя, и они поужинали сочным жареным мясом с остатками омлета. И конечно, выпили кофе. Док Белден отправился к воде, и какое-то время его темная фигура маячила на фоне стальной глади залива. Вернувшись, он сказал:

– Я готов первым встать на вахту.

Костер погас, и смертельно уставшие ковбои, завернувшись в свои одеяла, мгновенно отключились. Тэп подошел к озерку с солоноватой водой и умылся. Когда вернулся к костру, все, кроме Дока, уже мирно похрапывали. Док сидел на песке, держа в руке винчестер.

– Почему тебя зовут Док? – поинтересовался Тэп.

– Длинная история. В юности хотел стать врачом. Читал книги по медицине и даже четыре года был помощником одного врача… Весьма хорошего, кстати.

– И что же помешало?

– Причина старая как мир. Девушка, которую, как мне казалось, я любил, вышла замуж за другого. Я бросил все и уехал. Теперь-то понимаю, что в глубине души мне всегда хотелось отправиться на поиски приключений. Спокойная размеренная жизнь семейного человека не для меня. Поступил в армию. Год провел в Форт-Брауне, а потом нас перевели на Запад. Сражался в Форт-Фил-Керни, когда армией командовал Карлингтон.

Док замолчал. Какое-то время они сидели, глядя на воду. В небе висел молодой месяц. Ночь была холодной, а море – спокойным, если не считать легкой зыби.

– Что-то мне не нравится море… Слишком тихо, – произнес наконец Тэп.

– Тут я профан. О море ничего не знаю.

– А я с этого начинал. Там вдали что-то происходит – видишь эту зыбь? Она идет оттуда. – Тэп встал. – Если что-нибудь случится, я сплю вон там, разбудите.

Он спустился с дюны, взял кофейник, налил воды и засыпал кофе – пусть тот, кто будет сторожить лагерь ночью, выпьет чашечку. Стадо отошло от лагеря, только несколько быков бродили рядом. Но ковбои не беспокоились – пастбище для ночевки выбрано хорошее и до рассвета скот едва ли куда-нибудь двинется.

Тэп проверил оружие, снял куртку и, сев на постель, принялся стягивать сапоги. Сколько ночей он уже спит вот так под открытым небом? А сколько таких ночей ему еще предстоит? Белдену хоть бы что: он по натуре бродяга, биваки, костры, скачки по дорогам – его стихия. «А может, я тоже бродяга? – подумал он. – Нет, все же не по мне такая жизнь. Мне нужен дом… и нужна Джессика».

Сколько проспал, Дюварни не знал, но, когда до его плеча мягко дотронулась чья-то рука, сразу открыл глаза, а пальцы сжали пистолет. Над ним наклонился Бил Лоутон, третий вахтенный. Тэп отметил это про себя и, взглянув на положение звезд на небе, понял, что до рассвета остался всего час.

– Майор, – позвал Бил шепотом. – К нам гость – приближается всадник.

Глава 7

Тэп откинул одеяло и вскочил на ноги. Какое-то мгновение вслушивался в тишину, но ничего не слышал. От костра остались лишь тлеющие угли. Ковбои спали в затененных местах, и их не было видно. Дюварни натянул сапоги, засунул пистолет за пояс. Поднял с земли ремень с кобурой и спросил Била:

– Он едет с юга?

– Да… Уже близко.

Тэп и Бил отошли подальше от лагеря, стараясь держаться в тени кустов. С юга перед ними лежал луг площадью в три акра, траву на нем объел скот. Справа, вдоль так называемого озера Подкова, которое на самом деле представляло собой замкнутый залив, тянулись высокие заросли тростника.

На чистом небе сияли звезды, но луна уже стояла низко над горизонтом. Однако море и песок отражали достаточно света, и человек, приближающийся к лагерю, не мог рассчитывать на то, что подойдет незаметно.

Тэп и Бил стояли рядом, ожидая развития событий. Через несколько секунд до них донесся шорох, будто по грубой ткани скользнула ветка. Потом тихонько звякнула шпора. Постепенно стали видны очертания фигуры.

– Я слышал совсем другие звуки, майор. Даю голову на отсечение – тут есть еще кто-то.

– Разберемся, – сказал Тэп. – Возвращайся на свое место, Бил. И смотри в оба.

Он уже догадался, кто к ним пожаловал, ему показалась даже лошадь знакомой, но, все еще сомневаясь, правильна ли его догадка, выжидал. Когда всадник подъехал поближе, заговорил:

– Рад тебя видеть, Том, надеюсь, ты без оружия.

Разглядев Дюварни, стоящего в тени, Киттери натянул поводья.

– Почему ты решил, что у меня должно быть оружие?

– Слухами земля полнится, приятель. Кое-кто из твоих парней мечтает заполучить мой скальп.

– Моих парней? Да ты с ума сошел!

– Они рвутся в бой, Том, хотят расправиться с Мансонами, а заодно убрать и меня, поскольку, по их мнению, я мешаю им продолжать борьбу.

Киттери сдвинул шляпу на затылок, заложил ногу на седло и начал сворачивать самокрутку.

– А разве не так? Не обижайся на них, Тэп. Мансоны убили их родных, как и моих. Они считают тебя чужаком, у которого нет права распоряжаться.

– Скажи им, чтоб угомонились. Скажи это Любеку, Бреку, да и всем остальным. У меня нет времени на разборки, но если тронут меня, я в долгу не останусь!

– А ты совсем не изменился, – усмехнулся Киттери. – Знаешь, что нужно делать, и стреляешь без промаха. Надо предупредить их об этом. – Том оглянулся. – Гонишь скот на север?

– Ага… Пока Мансоны поджидают тебя у озера Подкова или где-нибудь поблизости от него, продам стадо в Индианоле.

– Хитро задумано… Ты всегда был не промах. А сколько у тебя голов?

– Восемьсот-девятьсот. В стаде быки, коровы и телята.

Том докурил самокрутку.

– Мне жаль огорчать тебя, дружище, но придется вернуться. Утопишь скот в болоте.

– Не бойся. Я знаю проход. Только, когда прибудешь в свой лагерь, никому об этом не говори. – Увидев удивленный взгляд Тома, Тэп добавил: – В твоем лагере есть предатель. Кто-то из тех, кто приезжает и уезжает. Только по чистой случайности нам удалось спастись от Мансонов в Рефьюджио. Их явно предупредили, что мы едем туда.

Киттери покачал головой.

– Не верю я этому, Тэп. Мы вместе уже много лет.

– Но я-то не знаю их и не проверил в деле. Только Мансоны тогда чуть не загнали лошадей, чтобы застать нас в Рефьюджио.

Том Киттери ничего не сказал, но Тэп знал, что его слова ему не понравились. Том доверял своим друзьям, и ему было неприятно слышать о них плохое.

Тэп решил сменить тему.

– Почему ты приехал сюда ночью? У вас что-нибудь стряслось?

– Мэди удрала из дома. Ее папаша примчался в лагерь, готовый разорвать меня на кусочки. Он думал, что она убежала ко мне, но я ее в глаза не видел, поэтому и явился сюда.

– Ты надеешься найти ее здесь?

Том снова закурил.

– До меня дошли слухи, что ты обедал с ней в Виктории, – мягко сказал он. – Может, между вами что-то есть?

– Не будь дураком, Том, и не вздумай ткнуть мне в глаз окурком, когда тебе захочется достать револьвер, этот номер у тебя не пройдет.

Том снопа усмехнулся:

– Да, ты дьявольски хитер. Так значит, ее здесь нет?

– Ей здесь нечего делать, Том. Мы встретились случайно, просто как попутчики, поболтали. Только и всего. У меня есть невеста, приятель, и я собираюсь на ней жениться. Да и в любом случае никогда не позволю себе завести роман с девушкой моего друга.

– Добро, я тебе верю. Но можно ли верить Мэди? Она только и трещит о том, как хорошо жить в городе, а после вашей поездки на пароходе ты у нее с языка не сходишь.

– И тем не менее, ее здесь нет, Том. Давай забудем об этом и выпьем кофе.

Они вернулись в лагерь и достали чашки. Кофе был горячий и крепкий.

Колдуя над костром, Дюварни незаметно разглядывал своего компаньона. Он еще больше похудел, лицо заострилось и посуровело. Чувствовалось, что он на грани срыва и мог внезапно нанести сильный удар. Том всегда был непредсказуемым и очень опасным человеком.

– А теперь на боковую, досмотрим сны. – Тэп сполоснул чашку и выплеснул воду в костер. – Ложись на кровать Била.

– У меня есть своя. – Том медленно поднялся. – Если и ты не видел Мэди, ума не приложу, где ее искать.

Уже стягивая сапоги, Тэп похолодел от мысли, которая неожиданно пришла ему в голову. Бил говорил, что сначала он слышал совсем иные звуки…

Если Мэди Коппинген проникнет в лагерь и утром Том увидит ее здесь, он никогда не поверит, что Тэп говорил правду. Застыв с сапогом в руках и чувствуя, как сырой прохладный воздух забирается ему за шиворот, с тяжелым сердцем он наблюдал, как Киттери медленно разворачивал постель и укладывался. И тут за его спиной зашуршал песок – там кто-то осторожно пробирался. Тэп грубо выругался про себя. Сколько мужчин погибло из-за бестолковых баб! И чего ей не сиделось дома? Вбила себе в голову, что в городе – не жизнь, а малина. И не подозревает, что для девушки без семьи, связей и денег в городе только одна дорога – в проститутки. Он устал, устал смертельно, но если сейчас не отошлет Мэди домой, все пропало…

Легкий ветер зашуршал в кустах, будто тихий шепот за спиной. Тэп насторожился.

Может, ему только показалось?

Подавив усилием воли все свои эмоции, майор как ни в чем не бывало встал, подошел к костру и налил себе кофе. Напиток был такой крепкий, что от него волосы вставали дыбом, и такой горячий, что им можно было ошпариться. Отхлебнув глоток, он поставил чашку на землю.

Ему вовсе не хотелось погибнуть самому или убивать кого-нибудь из-за Мэди Коппинген. Если, конечно, это она звала его. А вдруг кто-то другой? Какой-нибудь раненый, который даже не в силах позвать на помощь. Прогоняя ненужные мысли, Тэп встряхнул головой и поднял чашку. Прежде всего, надо выспаться, иначе не выдержать.

Не раздеваясь, как был, в сапогах и при оружии, Дюварни забрался в постель и уснул почти мгновенно. Когда проснулся, солнце уже стояло высоко, а лагерь будто вымер. Он сел, озираясь и щурясь от яркого солнечного света. Его лошадь оседлали и привязали неподалеку. Костер потух, однако на тлеющих углях стоял кофейник. Под камнем он нашел записку, написанную торопливым почерком.

«Решили дать тебе поспать. Догоняй нас по внешнему берегу острова. К. еще здесь. Спайсер».

Достав из седельной сумки вяленое мясо и галеты, майор присел на корточки, позавтракал и с удовольствием выпил горький, как полынь, горячий кофе.

Покончив с едой, снял кофейник с углей и засыпал костер песком. Пока кофейник остывал, осмотрел место, где спал. На песке заметил какие-то подозрительные следы – похоже, кто-то подползал к его постели ночью. Но так ли это? Наверняка трудно сказать. Не подсказала ответа и дорога: коровы так истоптали песок, что прочитать что-либо на ней оказалось совершенно невозможно.

Тэп не торопился. Изредка он поглядывал на море, и оно все больше и больше беспокоило его. Вода по-прежнему неподвижно блестела, как стекло, но зыбь стала заметней. На небе появилась дымка, и горизонт почти не просматривался. На пути часто встречались заболоченные участки и, судя по следам, животные все плотнее сбивались в стадо. В некоторых местах они шли так плотно, что касались друг друга боками. Дважды ковбоям пришлось вытягивать быков из трясины. Проще, наверное, было бы гнать скот по берегу Мексиканского залива.

Наконец он догнал своих. Они устроили привал и разожгли костер.

– Смотрите, ребята, – воскликнул Симмс. – Вот и наш кофейник!

– Спасибо, друзья. Кофе – что надо!

– Я пересек пролив вон там, – указал Бил Лоутон. – Не так уж глубоко. Пожалуй, самых маленьких телят придется взять к себе, но остальные пройдут без всяких приключений.

– Отдыхайте, ребята, – сказал Тэп, – поеду осмотрю тропу.

Он пробрался через стадо и пересек пролив. Было время отлива, и его лошади пришлось плыть только в одном месте, зато в других местах уровень воды оказался ниже, чем указано на карте. Когда выехал на прибрежный галечник, в глаза ему бросились необычные следы. Лошадь, которую недавно подковали, прошла здесь ранним утром. Ее след отличался от отпечатков коня Била. На берегу пролива росло несколько кривых деревьев, Тэп направился к ним, намереваясь взглянуть оттуда на дорогу. В конце концов, карта устарела, а заболоченная местность могла измениться. Если карта врет – жди неприятностей. И тут произошло то, чего он так не хотел и боялся.

Среди деревьев стоял всадник. Обогнув небольшой кустарник, Дюварни ослабил ремень, чтобы можно было быстро выхватить кольт. Но этого не понадобилось. Когда его лошадь вскарабкалась на песчаный склон и оказалась под сенью деревьев, он узнал Мэди Коппинген.

– Тэп, – произнесла она без всяких предисловий. – Вы должны мне помочь.

– Почему вы обращаетесь ко мне? Разве Том не в состоянии позаботиться о вас?

– Нет, только вы. Я хочувыбраться отсюда, уехать в Новый Орлеан.

– Девушке без семьи и друзей там нечего делать, – твердо сказал Тэп. – На что вы собираетесь жить?

– О… о, найду на что! – В голосе Мэди звучало нетерпение. – Тэп, я больше так не могу. Представьте, здесь все укладываются спать, стоит только солнцу опуститься за горизонт. А я люблю веселье, музыку, театры, рестораны. В нашем захолустье я просто умру!

– Вы говорили Тому об этом? Он ведь собирается на вас жениться. И намерен основать ранчо, построить дом. Другой жизни он не знает.

– Какое мне дело до Тома? – Мэди вздернула подбородок. – С ним все кончено, Тэп. Слышите? Кончено! Увезите меня в Новый Орлеан, я сделаю все, что вы пожелаете.

– У вас хороший жених. – В голосе Дюварни появился металл. – А городская жизнь вовсе не такая, какой вы себе ее представляете. Если нет денег, она тосклива и безрадостна. Как я понимаю, денег у вас нет и не будет. Вот и судите сами, удастся ли вам вкусить тех прелестей городской жизни, о которых так мечтаете. Предположим, найдется мужчина и отвезет вас в Новый Орлеан. Скорее всего, он снимет для вас квартиру и будет тайно навещать, когда ему вздумается. И не станет водит вас по увеселительным заведениям.

– Тогда я уйду от него!

– И найдете себе точно такого же? Мэди, вы достаточно умны, чтобы позволить себе столь очевидную глупость. Здесь у вас есть все – хороший парень, который хочет взять вас в жены, достойное положение в обществе, семья и друзья. И вы хотите отказаться от всего ради чего? Только представьте, ведь в городе двери всех приличных домов будут навсегда закрыты для вас. Выкиньте из головы эту чушь и отправляйтесь домой.

Мэди побелела от ярости и поджала губы. С презрительной усмешкой она бросила:

– А я-то думала, что вы – настоящий мужчина! Тот, кого я всю жизнь мечтала встретить, – человек с городскими манерами и чувством стиля! Вы же оказались обыкновенным занудой. Вещаете, как проповедник! Я сыта по горло нравоучениями. Теперь сама не поеду с вами, даже если станете меня умолять!

Тэп развернулся.

– А я вас и не умоляю, Мэди, и даже не прошу ехать со мной.

Спустя десять минут он добрался до места, отмеченного на карте, как начало тропы через болото. Тропа заросла травой, но опытный взгляд сразу определил: ею недавно пользовались, скорее всего индейцы, приехавшие на рыбалку, поскольку вряд ли кто другой знал о существовании прохода через болото.

Тэп привязал к кусту платок, чтобы обозначить начало тропы, и отправился по ней, прикидывая, как лучше провести стадо. В это время года болото выглядело вполне безобидно, и через него, наверное, имелись и другие проходы. Тем не менее он не отклонялся от своего маршрута, выбрался на берег озера Пороховой Рог, где нашел укромное местечко для лагеря, скрытое от посторонних глаз густыми зарослями ивняка. Здесь товарищи подождут его, пока он найдет покупателя в Индианоле. До города отсюда – не более пяти миль, и перегнать скот в порт не составит особого труда. Однако на душе у Тэпа скребли кошки. Слишком гладко все пока шло. С помощью хитрости он надеялся выманить Мансонов из Индианолы, но полной уверенности в успехе он не испытывал.

В город Дюварни решил отправиться в сопровождении человека, который хорошо знает всех Мансонов и сразу же определит, уехали они или нет. Такой человек есть – Спайсер. Можно взять с собой еще кого-нибудь. Продать скот надо быстро, получив деньги, он отправит своих людей на помощь Тому Киттери, который гонит основное стадо.

В эту минуту на тропе появились первые животные. Тэп двинулся навстречу, чтобы перехватить их и завернуть на берег озера, где росла густая трава. Маневр удался, и вскоре головная часть стада мирно паслась. Вместе с Билом Лоутоном они следили, чтобы скот, добравшийся до озера, не разбегался далеко. Основная часть стада еще тащилась по узкому проходу, но все шло как по маслу, скот легко преодолел болото. Но Тэпа, которому в жизни ничего не доставалось даром, это только еще сильнее встревожило. Не иначе как судьба готовит им какой-то сюрприз.

– Хорошо, что мы убрались с острова, – издали крикнул Тэпу Док Белден, – море сегодня какое-то странное – по-прежнему ровное и гладкое, как стекло, а по поверхности катятся огромные волны… Такие большие, каких я никогда не видел.

– Док, – обратился к нему Дюварни, – оставляю тебя за главного. Следите за скотом, погода меняется. Старайтесь удержать стадо вместе. Со мной поедут Велт Спайсер и Бил Лоутон.

Док Белден задумчиво набивал трубку.

– Спайсер хорошо знает Мансонов. Он здесь уже давно, но все равно осторожность не помешает.

– Буду стараться сбыть скот как можно быстрее. Большую сумму не надеюсь получить, но зато у нас появятся деньги, которые мы сможем потратить на наши нужды. Учти, Док, – добавил он. – Здесь поблизости бродит Мэди Коппинген. Она – невеста Тома, но почему-то вбила себе в голову, что должна уехать в Новый Орлеан. Том ее повсюду ищет, а она готова броситься на шею любому, кто пообещает увезти ее отсюда. Не теряй бдительности. Если Том заметит ее с кем-нибудь из наших, он его убьет. Я сказал ему, что не видел ее, но тогда я действительно ее не видел. А недавно встретил Мэди около лагеря. Пытался разубедить. Но где там! Она совершенно невменяема.

– Там, где появляются женщины, жди неприятностей, – заключил Док Белден. – Как только ребята подъедут, отправляйтесь в Индианолу. Только не пропадайте там слишком долго. Мне совсем не нравится погода.

До Индианолы было рукой подать.

Глава 8

Когда все Мансоны бросились за Томом Киттери, Джексон Хадди остался в городе.

Он не любил путешествовать в такой большой компании. Его раздражали бесконечные разговоры, шум и беспечность, которые обычно царят в таких поездках. Он предпочитал полагаться на свой опыт и свой инстинкт.

Хадди вел себя как хищник – предпочитал путешествовать и охотиться в одиночку. В обществе других людей он чувствовал себя скованно, выражался высокопарным языком и держался особняком, но, очутившись ночью наедине с природой, превращался в убийцу. Хадди был нелюдим, и все, кто его знал, чувствовали себя в его обществе неуютно. Одевался он безукоризненно чисто и очень просто. Его обувь и костюм всегда выглядели с иголочки. Волосы стриг коротко и аккуратно расчесывал. Брился особенно тщательно. Никто не видел, чтобы Хадди когда-нибудь откинулся на спинку стула, стоял, опершись о стену или столб, или размахивал руками.

Мансоны даже обрадовались тому, что Хадди задержится в городе и догонит их позже. В его присутствии никто не осмеливался болтать, кроме того, все хорошо знали, что он не выносит богохульства и нецензурщины. Свои представления о жизни и моральные принципы он вынес из баптистской семьи, в которой первой добродетелью почиталась суровая дисциплина. Если бы не его ремесло убийцы, никто не сказал бы о Хадди дурного слова, но у него был один порок и такой, который ставил его вне общества, – Хадди любил убивать.

С привычными представлениями о честной игре он не считался и расправлялся со своими жертвами в любое время, в любом месте, где встречал их и когда мог. Свои силы и свинец не тратил понапрасну. И не выносил перестрелок на улице или в салунах, старался вести себя так, чтобы не выводить людей из себя, и сам никогда не показывал своих эмоций. Только его необычная походка и прямая осанка с высоко поднятыми плечами привлекали всеобщее внимание, во всем остальном он был абсолютно бесцветен.

Его мать происходила из алабамской ветви Мансонов и приходилась двоюродной сестрой главе техасского клана. Их предки пару веков назад переселились из Германии в Мексику, а несколько лет спустя перебрались в Техас. В Миссури Джексон Хадди узнал о кровной вражде между Мансонами и Киттери и приехал в Техас, чтобы помочь своим родственникам. Первым Киттери, которого он убил, был приятный молодой человек по имени Эл, ехавший из Эль-Пасо навестить своих родных. В салуне он проговорился, что его семье, похоже, не обойтись без его помощи.

Когда парень вышел на улицу, Хадди последовал за ним. Как утверждали знавшие его люди, Эл Киттери отлично стрелял, но он еще не убил в своей жизни ни одного человека. Посетители салуна услыхали два выстрела, прозвучавшие почти одновременно, и, выскочив на улицу, нашли юношу лежавшим на земле с двумя пулевыми отверстиями в области сердца. Рука его держала револьвер, который он так и не успел вытащить из-за пояса. Джексон Хадди исчез.

Теперь Хадди стоял возле гостиницы, наблюдая, как подъезжает дилижанс. Он встречал Эври Мансона, единственного члена этой семьи, с которым у него установились близкие отношения. Внешне Эв казался полной противоположностью Хадди – молодой, красивый, дерзкий, он одевался ярко и небрежно, вел себя вызывающе. Только в одном они не уступали друг другу – когда дело доходило до убийства, Эв поступал столь же хладнокровно, как и Джексон, и так же метко стрелял.

Хадди не знал, прибудет ли Эври дилижансом или верхом, но появления его ждал с минуты на минуту: Эври отличался пунктуальностью и никогда не опаздывал. Джексон Хадди решил задержаться в Индианоле еще и потому, что хотел переговорить с Эвом один на один.

Дилижанс подкатил и остановился, подняв за собой тучи пыли, которая теперь потихоньку опадала. Первым из него вышел коммивояжер, настолько толстый, что полы жилета с трудом сходились у него на брюхе и сквозь них просвечивала белая рубашка. Затем в дверях показалась девушка, и коммивояжер повернулся, чтобы подать ей руку и помочь выйти. Она оперлась на нее и грациозно спустилась со ступеньки. Все, кто наблюдал эту картину, застыли на месте от восхищения.

Джессика Трескот, происходившая из семьи Трескот, проживавшей в Вирджинии и Нью-Йорке, ступила на пыльную главную улицу Индианолы и огляделась, не выказав никакого разочарования при виде обшарпанных домишек. Помимо элегантности и обаяния, она обладала чувством собственного достоинства, и ни жара, ни пыль, ни утомительное путешествие не могли умалить его.

По улице в это время прогуливалось не меньше дюжины женщин, и все они остановились и уставились на Джессику. Некоторые, что поскромней, бросали на нее взгляды украдкой из-под зонтиков, другие, поправ всякие приличия, откровенно пялились на нее. Их поразил наряд девушки, и неудивительно – ее платье было выписано прямо из Парижа. До Индианолы мода доходила через два года, в лучшем случае – через год, а Джессика одевалась по самому последнему ее слову. На ней ладно сидело бежевое платье, отделанное по подолу черными плиссированными рюшами, и узкий, в талию, жакет. Волосы она уложила в прическу, которой шиньон придавал особую пышность, а сверху этого прелестного сооружения красовалась изящная соломенная шляпка с вышитой вуалью и маленьким бархатным бантиком.

Почти вместе с дилижансом к коновязи подъехала Мэди Коппинген и спешилась. Она обернулась и обомлела – перед ней стояла женщина, какой Мэди видела себя в мечтах, и она уставилась на незнакомку, восхищаясь ею против своей воли. А та без жеманства и кокетства мило улыбнулась:

– Здравствуйте. Меня зовут Джессика Трескот, – а потом спросила: – Гостиница, что напротив нас, хорошая? Я имею в виду, чисто ли там и приличная ли там публика?

– Да, там чисто и прилично, – ответила Мэди, а потом добавила мрачным тоном. – А я – Мэди Коппинген.

– Вы – Мэди? Ну как же! Невеста Тома Киттери? Подскажите, где я могу найти Тэппена Дюварни?

Мэди постаралась вложить в ответ все свое презрение к такого рода занятию:

– Он гонит сюда стадо, – и, подумав, добавила: – До заката будет.

– Так вы знаете Тэппена?

– Знаю. И заберите его с собой.

Джессика снова улыбнулась:

– Зачем бы я еще сюда приехала, Мэди?

– Да, трудно себе представить, – сказала Мэди, – что кому-то захочется приехать сюда ради собственного удовольствия. На свете столько мест интереснее этого.

Носильщик из гостиницы пересек улицу, чтобы взять саквояж Джессики. Вдобавок к саквояжу человек из транспортной конторы выставил из дилижанса еще три весьма объемистых чемодана.

– И это все ваши? – спросила Мэди.

– Все мои. Нельзя же девушке приезжать на Дикий Запад безоружной и беззащитной, правда? – Джессика пошла было за носильщиком, но обернулась: – Мэди, я переоденусь, а потом хочу выпить чаю или съесть что-нибудь. Откровенно говоря, умираю с голоду! Не присоединитесь ли вы ко мне?

За Джессикой в воздухе распространялся тонкий аромат духов. Мэди с завистью посмотрела ей вслед и тут нос к носу столкнулась с Эвом Мансоном. Он стоял перед ней совершенно серьезный, а его темные глаза смеялись.

– Вот это женщина, Мэди! – сказал он. – Настоящая женщина!

– Невеста Тэпа Дюварни, если хочешь знать. Они собираются пожениться.

Не спуская глаз с Мэди, Эв сострил:

– Слишком молода, чтобы стать вдовой. Как жаль, что она будет ею, не успев даже выйти замуж.

Девушка ступила на тротуар.

– А вы, Мэди, не хотите мне что-нибудь сказать?

Она заколебалась, заметив, что Джессика задержалась в дверях гостиницы. Ей не хотелось разговаривать с Эвом на глазах у нее, но, в конце концов, подумала Мэди, Джессика понятия не имеет, кто такой Эв. Зачем же таиться?

Стоя против Эва, она глядела не на него, а вслед Джессике.

– Дюварни сегодня вечером будет в Индианоле. Он гонит стадо сюда, – произнесла Мэди шепотом.

– Гонит стадо? – изумился Эв Мансон. – Вы что-то путаете, красавица. Они гонят то, что им удалось собрать, к озеру Подкова. Мы их уже видели. Наши ребята бросились в погоню.

– Думайте, что хотите, но останьтесь до вечера в городе, и вы увидите стадо, которое Дюварни пригнал с острова Матагорда.

– А сколько у него людей?

– Кажется, трое или четверо. Я никого из них не знаю, кроме Велта Спайсера.

– Никого не знаете? – В голосе Эва прозвучало разочарование. – Вы уверены?

– Эв. – Мэди впервые за время разговора взглянула на своего собеседника. – Я хочу получить деньги сейчас.

– Деньги? – спросил Эв. – Послушайте, дорогая, вы хорошо знаете…

– Я хочу получить деньги, – твердо повторила она. – Два месяца назад вы обещали заплатить мне двести долларов, если я сообщу вам, где Том и его товарищи и что они делают.

– Помню, помню, моя прелесть. Но вам придется подождать…

– Нет, ждать не могу. Деньги отдадите сегодня. Я уезжаю в Новый Орлеан.

Эв криво усмехнулся:

– А что вы сделаете, душечка, если я не дам вам денег? Расскажете обо всем Тому? Или этому Дюварни?

– Нет, Эв. – Глаза Мэди сверкнули. – Расскажу обо всем Джексону Хадди.

Лицо Эва вытянулось.

– Не вздумайте так поступить, черт возьми! Вы…

– Деньги! – отрезала Мэди. – И не позже чем завтра. Нет, – добавила она, неожиданно рассердившись, – сейчас, все до последнего цента. Ради них я совершила подлость. И, если вы отказываетесь платить, прямо отсюда иду к Джексону Хадди и все ему расскажу. Вы знаете, как он относится к тем людям, которые не выполняют своих обещаний, и как он относится к женщинам. Он вас убьет.

– Не сомневаюсь. – Эв искоса оглядел улицу. – Хотя я ведь тоже могу его убить. У меня реакция лучше, чем у него.

– Вы хотите, чтобы я передала ему и эти слова? Впрочем, быстрота вашей реакции не имеет никакого значения – он вас все равно убьет и убьет, когда ему вздумается, и вы даже не узнаете, кто вас прикончил.

Эв выругался про себя.

– Ну хорошо, я принесу деньги. Только подождите немного. Принесу их вечером в гостиницу.

Мэди ушла, а Эв стоял, глядя ей вслед, снедаемый яростью и ненавистью. Пока не появился Джексон Хадди, он был первым среди Мансонов, по крайней мере, первым стрелком. Но с приездом родственника ему пришлось переместиться на второе место, и он затаил злобу на Джексона. С другой стороны, вражда не затихала только благодаря Хадди. Добрая половина Мансонов совсем не хотела убивать Киттери. Но они знали, что Джексон готов взять на себя весь риск и своими руками убивать Киттери, и поэтому участвовали в распре.

Том Киттери был хорошим стрелком с мгновенной реакцией, но Эв его не боялся, он боялся Джексона Хадди. Джексон убивал людей из-за угла, но Эв не осмеливался убрать его, поскольку без этого матерого убийцы Мансоны разбредутся по домам и займутся своими делами – вражда заглохнет. Репутация хладнокровного убийцы и страх, который внушало имя Хадди, придавали смелость клану.

Очутившись в номере гостиницы, Джессика не стала переодеваться. Она умылась, причесалась и прикрепила к волосам шляпку. Потом открыла чемоданы и развесила в шкафу платья. «Придется подыскать женщину, которая согласилась бы стирать и гладить для меня одежду, – подумала Джессика, – а пока займусь этим сама, справлюсь, наверное».

Мысли Джессики переключились на Мэди Коппинген. Почему у нее был такой виноватый вид? Она так застеснялась, когда Джессика увидела ее с этим человеком! У нее роман с ним? Или что-то другое?

Джессика восстановила в памяти облик незнакомца: смуглый, красивый, но красота какая-то грубая, вызывающая, и к тому же страшно неряшлив, просто грязен. Воротник его заношенной рубашки лоснился чернотой. Джессику передернуло от отвращения.

Отец предупредил ее, что штат, в который она отправляется, совсем не похож на то, к чему дочь привыкла с детства. Она пыталась как можно больше узнать о нем и несколько раз беседовала с кузнецом у Корнеров, который когда-то жил в Техасе и хорошо знал тамошние порядки. Он приехал из Голиада, расположенного недалеко от Индианолы, и даже был наслышан о борьбе не на жизнь, а на смерть между семействами Киттери и Мансон.

Ну что ж, пора спуститься в ресторан. Джессика умирала с голоду. Потом она вернется в номер и сядет у окна, в надежде увидеть Тэпа. Она забыла спросить, откуда он может появиться, но из степи в Индианолу вели всего две дороги, если, I конечно, ее моряку не вздумается переплыть залив со своим стадом. Девушка улыбнулась такому предположению, поскольку от Тэппена Дюварни всего можно ожидать. Но сцена, которую она нечаянно видела перед гостиницей, не шла у нее из головы. Она опять вспомнила мужчину, с которым разговаривала Мэди… и вдруг поняла: ее новая знакомая явно не желала, чтобы их видели вдвоем. Естественно, и в Техасе, как и везде, всяких людей хватает. Это не пугало Джессику. На своем коротком веку она уже успела многое повидать. Ее отец, судья, старался, чтобы его единственная дочь познала все стороны жизни. После смерти матери они очень сблизились, и Джессика часто сопровождала отца в поездках в деревню, когда он делал запасы или участвовал в заседаниях суда где-нибудь в другом городе.

Джессика взяла кошелек и спустилась в ресторан. Через несколько минут к ней присоединилась Мэди Коппинген.

С нескрываемой завистью она посмотрела на нее и воскликнула:

– Какая вы модная! Как бы мне хотелось быть такой же!

– Это совсем не трудно, – ответила Джессика. – Только зачем же копировать меня? Вы и так очень красивы. Я уверена, что мистер Киттери без ума от вас.

– А… Том. Том – да! Он хороший человек, но совершенно лишен честолюбия. Никуда не хочет уезжать отсюда.

– Уезжать?

– Да, его вполне устраивает всю жизнь возиться с бычками, коровами… Дикий Запад – его стихия. У него в мыслях один скот. Иногда мне кажется, что он ни о чем другом знать не хочет.

– Может быть, это и так, но если он хороший человек и любит вас… И если вы любите его… А вы ведь его любите, правда?

– Наверное. Не знаю. Мне не терпится, чтобы он увез меня куда-нибудь. Я не хочу прожить всю жизнь на ранчо в Техасе. Если… он сейчас проиграет и его сделка потерпит крах, то он уедет отсюда.

Джессика медленно подняла брови.

– Вы имеете в виду сделку с Тэппеном? Думаете, она потерпит крах?

– Не знаю, все так ненадежно. Гнать скот неизвестно куда, не зная, дадут ли за него хорошую цену. А если им удастся его выгодно продать, то они потратят заработанные деньги на покупку нового стада, только побольше, и снова погонят его на продажу.

Джессика задумалась. Ей и раньше приходилось выслушивать женщин, недовольных своей судьбой, но никогда еще не попадалась доведенная до такого отчаяния. Джессика никак не могла понять, чего все-таки Мэди хотела от жизни и получить здесь не рассчитывала. Ее манил город, но при этом она смутно представляла себе городскую жизнь. А чего стоит такое заявление: если Том не увезет ее в город, она все равно уедет… куда-нибудь… как-нибудь… с кем-нибудь.

– На что же Том будет там жить? – мягко спросила Джессика.

– Том? О… о, он найдет, на что. Мужчины везде находят способ заработать на жизнь.

– Боюсь, что все не так просто, как вы себе представляете. Без специальной подготовки нелегко найти работу в городе.

Но Мэди не желала слушать никаких возражений.

– Том найдет. Беда в том, что он не хочет попробовать.

– А зачем ему пробовать? Он имеет здесь положение, люди знают и уважают его. Он владеет скотом и землей. На вашем месте я вцепилась бы в него мертвой хваткой. Это же находка.

– Том – находка? – в изумлении переспросила Мэди. – Да он примитивный ковбой – и ничего больше!

Джессика решила сменить тему. Они принялись обсуждать всякие пустяки: жизнь на Восточном побережье и о том, сколько стоят там разные вещи, хотя Джессика терпеть не могла такой болтовни. Но надеялась, что, узнав о том, как дорога и сложна жизнь в городах, Мэди задумается и испытает сильное разочарование.

Наконец Мэди ушла. Джессика вздохнула с облегчением и заказала кофе. Разговор порядком утомил ее. С того места, где она сидела, была видна улица, лошади, привязанные к коновязи, и люди, проходившие мимо гостиницы.

Внимание Джессики привлекли двое мужчин. Обоих она уже видела сегодня. Первый – тот самый, с которым секретничала Мэди. Другой – высокий, суровый, встретившись с ней взглядом на улице, приподнял шляпу. Его собеседник заметил Джессику и что-то сказал высокому, отчего тот снова повернул голову и пристально посмотрел на нее. От столь неожиданного внимания ей стало не по себе.

– Еще кофе? – спросила подошедшая официантка.

– Да, пожалуйста. Скажите, а эти мужчины на улице… ковбои?

– Эти? Нет. В основном зеваки. Есть там несколько ковбоев, торговцев скотом и моряков. Но больше – всякий сброд.

– А тот смуглый в сапогах с красным верхом – он ковбой?

– Можно назвать его и так. Он член клана Мансонов, который воюет с Киттери. Иногда они занимаются продажей скота, но в основном охотятся за Томом Киттери или пьянствуют, так что до дела у них руки не доходят.

– Мансоны? Я слышала это имя.

– Тот, что помоложе, Эв Мансон… Он у них за главного с тех пор, как Том убил старого Тейлора. Он и Джексон Хадди – тот, что повыше.

Джессика выпрямилась. Из рассказов бизнесменов и служителей закона, которые часто бывали в доме ее отца, она знала, что такое предательство и вероломство, и, естественно, заподозрила неладное. Какие дела могут быть у Мэди Коппинген, невесты Тома, с Эвом Мансоном, заклятым врагом ее жениха? Если сопоставить страстное желание Мэди уехать из Техаса и ее разговор с Эвом Мансоном, то выводы напрашиваются сами собой…

Нет, остановила она себя, не может быть. Но беспокойство не покидало ее. Просидев в ресторане до тех пор, пока он не стал заполняться посетителями, пришедшими поужинать, Джессика поднялась к себе в комнату, надела черный плащ и спустилась по лестнице.

– Мэм, – обратился к ней служащий гостиницы, пожилой, добродушный человек. – На вашем месте я бы не выходил в такую пору на улицу. Конечно, жители Индианолы – добропорядочные люди, но подонки есть и у нас.

– Я только пройдусь по тротуару и глотну свежего воздуха.

Город погружался в тишину. С Мексиканского залива тянул легкий прохладный ветерок. Ночь была ясная. На западе над морем разливалось слабое сияние.

Поначалу Джессике показалось, что она на улице одна, но, приглядевшись, заметила в полутора метрах от себя стройную высокую фигуру. Мужчина с высоко поднятыми плечами, которого она видела из окна, направлялся к ней.

Глава 9

Джексон Хадди остановился перед девушкой, почти загородив ей дорогу, и заговорил как-то странно и неуверенно.

– Мэм, – он прокашлялся, – вы не боитесь гулять по городу ночью? У нас часто дерутся… Люди здесь грубые. – И замолчал, как будто ему не хватило дыхания, а затем, словно набравшись мужества, добавил: – Иногда даже постреливают.

– Спасибо за заботу, но в комнате очень душно, – спокойно ответила девушка. – Мне хотелось подышать свежим воздухом.

– Да, в помещении действительно сегодня душновато… Я думаю… – Он снова заколебался. – Я думаю, на море сильный шторм… и погода скоро переменится. – Он поднял шляпу и представился: – Меня зовут Джексон Хадди. Гуляйте, мэм, и, если к вам кто-нибудь пристанет… то есть, я хотел сказать, если вас кто-нибудь остановит, скажите ему, что я рядом.

– Спасибо, мистер Хадди.

Он поклонился и отступил, пропуская ее. И она медленно пошла по тротуару, раздумывая над странным поведением Хадди, его сбивчивой речью… А ведь официантка в ресторане утверждала, что ее собеседник у Мансонов за главного. И тут же у нее возник вопрос: почему Джексон Хадди и Эв Мансон разгуливают по Индианоле? Не потому ли, что Тэппен Дюварни гонит сюда скот и должен появиться с минуты на минуту?

Джессика дошла до конца улицы и, приподняв юбки, чтобы не испачкать их, перешла на другую сторону. Вдалеке маячила фигура Джексона Хадди. Она постояла немного и уж почти собралась возвращаться, как до ее уха донесся приглушенный стук копыт. По темному переулку ехали всадники. Прежде чем повернуть на главную улицу, осторожно осмотрелись, и она услышала, как один сказал:

– Что-то чересчур уж тихо. Не нравится мне это, майор.

А второй спросил:

– Где гостиница, в которой остановился Брансвик? – Это был голос Тэппена.

Джессика сделала шаг навстречу всадникам и тихо, чтобы ее могли услышать только они, шепнула:

– Он остановился в той же гостинице, где и я, Тэппен.

Всадники резко обернулись, и Тэп Дюварни воскликнул:

– Джессика, это ты или я сошел с ума?

Она подошла к ним.

– Да, Тэппен. Я здесь… Будьте осторожны. Хадди и Эв Мансон остались в городе и знают, что вы гоните сюда стадо.

– Кто им, черт… – начал было Тэп, но потом поправился: – Как ты об этом узнала?

– Я встретила Мэди Коппинген, и она сказала мне. Думаю, что моя новая знакомая не сделала секрета и для них. Я видела, как она беседовала с Эвом Мансоном.

– А давно ты здесь?

– Несколько часов.

– И все уже знаешь? Даже кто такой Эв Мансон?

Джессика широко улыбнулась:

– Я даже знаю, кто такой Джексон Хадди, и, если я и дальше буду стоять и разговаривать с вами, он подойдет, чтобы узнать, в чем дело. Он посоветовал мне: если кто-нибудь начнет ко мне приставать, просто намекнуть ему, что Хадди рядом.

– Джексон Хадди? – в изумлении спросил Тэп.

– Он всегда внимателен с женщинами, – вмешался в разговор Спайсер, – преисполнен к ним уважения и даже, я бы сказал, немного побаивается их.

– Тэп, ты хочешь встретиться с мистером Брансвиком? – спросила Джессика. – В гостинице упоминали его имя. Могу договориться о вашей встрече. Когда я выходила на прогулку, он сидел в вестибюле и читал газету.

– Ты нас очень выручишь. Мы будем ждать его в коррале. Нет, – передумал Дюварни. – Попроси его подняться в номер, я зайду к нему туда. А вы, друзья, спрячьтесь где-нибудь.

– Мы подождем тебя вон там, в сарае. Будь бдителен, майор, Джексон Хадди – отъявленный негодяй, а Эв Мансон – сам дьявол во плоти. У него шестизарядный кольт. Он убил восемь или девять человек. Он их знал.

– Джессика, – предупредил девушку Тэп, – тебе тоже осторожность не повредит.

– И тебе. Я не дождусь, когда мы наконец сможем поговорить. Встретимся в гостинице.

– Если смогу. Я должен быстро договориться с Брансвиком и уехать.

Джессика не спеша пошла к гостинице. Когда она проходила мимо Хадди, тот взглянул на нее и отвел глаза.

– Спокойной ночи, мистер Хадди, – сказала девушка. – Спасибо вам.

– Да-да, мэм, – чуть ли не заикаясь, произнес он в ответ.

Боба Брансвика в вестибюле уже не оказалось. Подойдя к столу дежурного, чтобы взять свой ключ, Джессика, увидев, что тот куда-то отошел, заглянула в журнал регистрации постояльцев. Брансвик жил через три номера от нее. Поднявшись по лестнице, она открыла дверь своей комнаты и положила ключ на стол, затем прошла по коридору и тихо постучала к Брансвику.

Ей открыл крупный дородный мужчина с черными обвислыми, как у моржа, усами. Он был одет в рубашку с короткими рукавами, а на животе у него блестела массивная золотая цепочка от часов, украшенная зубом лося. Лицо Брансвика выражало крайнее изумление.

– Мистер Брансвик? Меня зовут Джессика Трескот. Мне необходимо с вами поговорить. – Легкая улыбка тронула ее губы. – Я порядочная девушка, мистер Брансвик.

Он вспыхнул:

– Вижу, вижу, мэм. Встретимся в вестибюле, хорошо?

– Нет, здесь… Сейчас… У меня очень срочное дело.

Он отступил назад и, когда она вошла, закрыл дверь. Взяв со спинки стула пиджак, надел его.

– Простите, мэм, у меня несколько накурено. Я не ожидал визита дамы. Чем могу служить?

– Мистер Брансвик, вы покупаете скот, а мой жених Тэппен Дюварни пригнал стадо, которое скоро будет в городе. Он ждет на улице, но, поскольку поблизости крутятся Джексон Хадди и Эв Мансон, не хочет рисковать. Он просит вас разрешить ему прийти к вам в номер.

– А чей скот он продает?

– Тэп работает в паре с Томом Киттери, который, как мне кажется, перегоняет другое стадо в Канзас.

– Хорошо, я подожду вашего жениха. – Брансвик вытащил сигару и закурил, но тут же потушил ее. – Мэм… мисс Трескот, на вашем месте, если любите этого человека, я посоветовал бы ему как можно скорее уходить отсюда.

Джессика улыбнулась:

– Мистер Брансвик, вы бы этого не сделали… даже если бы оказались на моем месте. Тэппен – мужчина и знает, что делает. Я не имею права мешать ему. Что касается опасности, то, как мне кажется, она всегда кому-то грозит. Тэппен – не тот человек, которого я могла бы убедить, что ему надо бежать, а если бы могла, то едва ли стала бы его невестой. Он не из тех, кого можно запугать. Майор Тэппен Дюварни, – сказала она, гордо подняв подбородок, – ветеран двух войн, сэр. Он участвовал в кампании против индейцев многих племен – кайова, апачей, сиу, шайенов и модоков. Кроме того, рядом с фортом, где служил Тэппен, был городишко с дурной репутацией, и ему поручили навести в нем порядок. Он выполнил приказ всего за три дня. А там, я думаю, обстановка была не лучше, чем здесь.

Брансвик тепло улыбнулся:

– Мэм, кем бы он ни был, этот герой достоин вас. Я подожду его. – Он открыл дверь. – И знаете что? Не стану беспокоиться за него – ни в малейшей степени.

Джессика вернулась в номер и сняла шляпку. Села в кресло-качалку, но не смогла усидеть спокойно и начала мерить комнату шагами. Тэппен здесь, и ему грозила опасность!

Любая другая женщина в такой ситуации испугалась бы. Она же совсем не испытывала страха. Ей часто приходилось присутствовать на судебных заседаниях и слушать рассказы о насилии. Но там она чувствовала себя сторонним наблюдателем, а тут оказалась в самой гуще событий. В детстве она была храбрее других девочек, и уверенность в себе никогда не покидала ее. И теперь вместо того, чтобы запаниковать, она почувствовала возбуждение. Да, конечно, беспокойство не отпускало ее, но она собралась и настроилась на борьбу.

Джессика хорошо знала, зачем приехала в Техас. В течение нескольких недель до отъезда они неоднократно обсуждали все с отцом. Тэппен Дюварни был единственным мужчиной, чьей женой она согласилась бы стать, но Тэппен – гордец и выше всего на свете ценит независимость. Если дела у него сложатся плохо, он может и не вернуться в Вирджинию, а потерять его не входило в ее планы.

– Я поеду к нему, папа, поеду в Техас, – заявила Джессика.

Другой отец, услышав такие слова, пришел бы в ярость или запретил бы ей даже думать об этом, но старый Трескот посмотрел на дочь со смешанным чувством радости и любопытства.

Судья Трескот наслаждался общением со своей дочерью дольше, чем предполагал. Он с интересом следил, как она растет и превращается в девушку с сильным характером и ярко выраженной индивидуальностью. Джессика очень походила на свою мать и на него самого, ей передались также многие черты бабушки – его родной матери. И все-таки она никого не повторила – она была сама собой.

Ему не удалось дать ей то, о чем мечтал, но он старался стать для нее другом и добрым наставником. Судья Трескот знал, что молодежь часто записывает своих родителей в разряд «старомодных» и «отставших от жизни» людей или считает их неудачниками. Позже, конечно, большинство раскаивается, осознает правоту своих близких, но вернуть уже ничего нельзя. Такого поворота в отношениях с дочерью он не мыслил и старался всегда проявлять разумный либерализм.

Джессика очень много значила для своего отца. Она заботилась о нем, восхищалась им и была ему не просто дочерью, а близкой подругой. Пока не появился майор Тэппен Дюварни, судья не видел среди ее друзей никого, кто, по его мнению, был бы достоин такой девушки. Ей он этого не говорил, просто наблюдал и делал выводы. Судья знал, что многие в их округе, как мужчины, так и женщины, осуждают его за то, что он возит свою подрастающую дочь по всей стране и разрешает ей присутствовать в зале во время судебного разбирательства. Трескот вел в основном гражданские процессы, но случалось ему судить и преступников, так что к девятнадцати годам у Джессики не осталось иллюзий насчет рода человеческого. Ей довелось повидать много различных типажей и узнать, как порой противоречивы и зыбки бывают обстоятельства.

Судье понравилось, как его дочь оценивает Тэппена Дюварни, и он согласился с тем, что тот и вправду может не вернуться, если не добьется успеха.

– Хорошо, если ты любишь его, отправляйся за ним и добейся своего. – Судья улыбнулся дочери.

Потом, когда Джессика укладывала вещи, он вошел в ее комнату, держа в руках револьвер – пятизарядный кольт сорок первого калибра.

– Положи это в свой чемодан, – сказал отец и протянул вместе с кольтом небольшой мешочек. – Здесь пятьдесят патронов к нему. Если тебе потребуется больше, тогда лучше взять винтовку.

Их глаза встретились.

– Думаешь, мне понадобится оружие, папа?

– Сомневаюсь, но лучше подстраховаться. В Техасе, я слышал, уважают женщин, но не могу ручаться, что так обстоит везде.

Вспомнив о револьвере, Джессика подошла к саквояжу и достала его. Зарядила и положила в сумочку. Конечно, сумочка стала тяжелой, но на душе – спокойнее.

Ресторан в гостинице работает до десяти часов. Через несколько минут она спустится туда, съест легкий ужин и узнает, не случилось ли чего. Джессика пыталась читать, но поймала себя на том, что прислушивается к звукам, доносящимся с улицы. Она знала, чего ждет и боится – револьверных выстрелов.

Тэппен Дюварни стоял в прогале между домами и внимательно следил за уже освещенной улицей. Вдалеке по-прежнему маячила темная высокая фигура Хадди, прогуливались любители поздних развлечений, и время от времени кто-то входил в салун или выходил оттуда. У коновязи стояло несколько лошадей, там и сям виднелись упряжки, на которых приехали посетители салунов. Однако Тэп не увидел ни одного фургона.

Выйдя из своего укрытия, он подошел к гостинице и открыл дверь. У дежурного узнал, в какой комнате остановился Брансвик, и стал подниматься по лестнице. Рассмотрев его, дежурный испуганно оглянулся на дверь. Тэппена Дюварни он представлял только по рассказам других. Этот человек, несомненно, и был уже всем известным майором.

Тэп тихонько постучал в дверь, и Брансвик тут же открыл ее. Он сразу узнал посетителя и пригласил войти.

– Вы хотите продать скот? Сколько голов?

– По приблизительным подсчетам, не менее восьмисот тридцати.

– Хорошо ли откормлен?

– Вы видели скот, пасущийся на острове Матагорда. В нашем стаде преобладают взрослые, хорошо упитанные животные. Почти половина – быки старше пяти лет.

Брансвик пожевал сигару.

– Да, скот с острова обычно выглядит отлично – там прекрасные пастбища, вода близко. Но цены на говядину сейчас упали.

– Мне нужно продать стадо как можно скорее, – спокойно сказал Тэп. – Я слышал, вы – честный человек.

Брансвик покатал сигару во рту.

– Мне придется везти скот в Новый Орлеан на корабле. При перевозке он немного отощает. – Он посмотрел на Тэпа долгим взглядом и сказал: – Я дам вам двенадцать долларов за голову прямо сейчас.

– Двенадцать долларов! Побойтесь Бога, Брансвик, в моем стаде есть экземпляры, вес которых достигает семисот килограммов.

– Разумеется, но ведь в нем не меньше полсотни бычков, чей вес не превышает и пятидесяти. Вы же сами говорили, что брали и коров с телятами.

– А шестнадцать долларов вас не устроит?

Боб Брансвик пожал плечами.

– Четырнадцать, и то я могу понести убытки.

– Согласен и отправляюсь за стадом. Выписывайте чек за восемьсот голов. Если в стаде окажется меньше, я пригоню еще, если больше, а я уверен, что их там больше, – пусть будут ваши.

Брансвик присел к столу и, выписав чек, протянул его Дюварни.

– Вот деньги, Тэп, и передайте от меня наилучшие пожелания вашей даме. Решительная девушка.

– Спасибо, передам. – Дюварни встал и, немного помедлив, произнес: – Позвольте дать вам один совет – постарайтесь как можно скорее погрузить стадо на корабль и выйти в море или, если не получится, отгоните его в глубь материка – миль на десять, не меньше.

Брансвик вытащил сигару изо рта.

– Что это значит?

– Приближается ураган. И очень сильный. Я бывший моряк и чую его.

– Спасибо… – Брансвик помолчал. – Дюварни, раз уж ваши ребята пригнали стадо, может, они отгонят его в глубь материка? В сторону Виктории в район ручья Пласедо?

Тэп задумался. Ему не терпелось поскорее убраться со своими ковбоями из города, но бросить Брансвика в беде он не мог, ведь тому вряд ли удастся найти сегодня ночью погонщиков, которые согласились бы выполнить такую работу. А если предложение Брансвика и есть наилучший выход из положения? Впрочем, он может оказаться и наихудшим.

– Я мог бы, конечно, разместить стадо и здесь, – сказал Брансвик. – Если запереть животных в загоне, они не разбегутся.

– Похоже, вы не знаете, что такое ураган. Мне приходилось ходить на острова Вест-Индии и вдоль Атлантического побережья США. Ураганы зарождаются где-то к югу от Кубы, скорее, даже у самой Бразилии, и движутся на север. Ветры в нем такой силы, что способны снести все на своем пути, хотя сам ураган движется обычно со скоростью всего двадцать семь километров в час.

– Что-то я вас не совсем понимаю.

– Ураган – это огромный круговой вихрь. Диаметр его – от восемнадцати до тридцати шести километров. Не знаю, кто его измерял, но думаю, что те два урагана, которые мне пришлось испытать на своей шкуре, были примерно таких размеров. – Тэп замолчал, а потом решил: – Я отгоню скот. Куда-нибудь в глубь прерии, к югу от Виктории.

– Придется провести стадо через Индианолу. Вам когда-нибудь приходилось видеть, как скот идет по городу?

– Животные устали, мы с ними легко справимся. Или сами попробуете?

– Ну хорошо… Вы получили деньги. Сделка заключена. Я не могу заставить вас гнать скот в прерию, все зависит только от вашего желания.

– Я уже сказал вам, что согласен. А ребятам заплатите, сколько посчитаете нужным. – Тэп убрал чек в кошелек. – Ну, мне пора.

– Перед тем как уйти, навестите свою даму, она очень беспокоится за вас.

Тэп открыл дверь и, внимательно осмотрев коридор, вышел. В эту же минуту распахнулась дверь в комнату Джессики.

– Тэп… дорогой Тэп!

Он подошел к ней и взял ее руки в свои.

– Тебе не следовало приезжать сюда, – сказал он. – Но раз уж ты здесь, то постарайся как можно скорее выбраться отсюда. Скоро начнется буря.

– Иди и делай свое дело, Тэп. Со мной все будет в порядке.

Майор рассказал Джессике о том, что они погонят скот к Виктории.

– Если буря будет очень сильной, я вернусь за тобой, но не жди меня в этой гостинице. Когда поднимется ветер, переходи в здание суда. Оно стоит на холме в центре города и довольно прочное. Если чему-нибудь и суждено уцелеть в этом городе, так только зданию суда.

– Не беспокойся. Я все сделаю, как ты сказал.

Тэп спустился по лестнице и пересек освещенный вестибюль. Выйдя на улицу, он столкнулся лицом к лицу с Джексоном Хадди.

Глава 10

В городах Запада, где трудовой день начинается с восходом солнца, люди ужинают рано, и большинство добропорядочных граждан отправляется спать в десятом часу вечера. И только на главных улицах с их салунами и притонами можно увидеть пьющую и играющую публику, которая засиживается далеко за полночь.

Жители Индианолы уже спали или готовились ко сну. Ночь была душной. В атмосфере происходило нечто, отчего животные вели себя беспокойно, а люди испытывали беспричинное раздражение. На город и близлежащие равнины опустилась зловещая тишина, в которой чувствовалась тревога. Еще никто не знал, что Индианола доживала последние часы.

Пройдет ночь – и город будет стерт с лица земли.

У двух причалов, словно длинные пальцы протянувшихся в водах залива, стояло несколько кораблей. Они не успели уйти в открытое море, и их капитаны приняли решение переждать шторм в порту. Команды, подгоняемые обеспокоенными капитанами, привязывали свои суденышки дополнительными канатами. А волны, разбивавшиеся о берега Матагорды, достигли уже гигантской высоты.

Когда Тэппен Дюварни лицом к лицу столкнулся с Джексоном Хадди, какое-то мгновение оба молчали и смотрели друг на друга. Наконец Хадди заговорил:

– Вы гоните скот с клеймом Киттери?

– Часть с клеймом Киттери, а часть – с моим личным. Я – бизнесмен, мистер Хадди, и мой бизнес – скот. Меня не интересует распря между Мансонами и Киттери.

– И долго вы собираетесь оставаться в стороне?

– Все зависит от поведения Мансонов. Если они нападут на меня или на моих людей – им придется отвечать за последствия. Если же не тронут нас, им нечего бояться.

– Мы не боимся, майор Дюварни.

– Порою страх бывает совсем не вреден, мистер Хадди, он делает людей осторожными. Я хорошо усвоил, что для победы нужна определенная доля страха и осторожности. А судя по тому, что я о вас слышал, вы – человек осторожный.

– И что же обомне говорят? – Взгляд Хадди стал пронизывающим и испытующим, а глаза, как ни странно, казались пустыми.

– То, что вы понапрасну не рискуете, и то, что главное для вас – победить, какими средствами – не важно.

– Вам это не по душе?

Дюварни усмехнулся:

– Я зубы съел, учась воевать с апачами – лучшими партизанами в мире. Имел дело с сиу и шайенами. Их способы ведения войны оказались полезными для меня, и я их усвоил. Число способов нападения ограничено. Чтобы победить, нужно исключить те, которые совершенно нереальны, и подготовиться к тем, которые можно предугадать. Таким образом мы убили или захватили в плен многих апачей.

– Вы угрожаете?

Дюварни не стал отвечать на вопрос, но сказал:

– Мистер Хадди, вы определенно дорожите своей репутацией. Зачем рисковать ею, сражаясь с человеком, который не является вашим врагом?

Тэп неторопливо шел по улице легким и уверенным шагом, фиксируя по пути выгодные позиции для укрытия. В случае необходимости был готов нырнуть вправо или влево. Он и не подозревал, что угадал будущее, что очень скоро своими поступками будет диктовать Джексону Хадди тактику поведения. Однако Тэп специально держал речь перед главой клана, поскольку хотел предотвратить вооруженное столкновение и гибель многих хороших людей, что в конечном итоге не принесло бы пользы никому.

Когда Тэп добрался до места встречи с Доком Белденом, тот уже был там. Однако скот все продолжал прибывать. Тэп подъехал к Доку и пристроился рядом во главе стада.

– Я продал скот, – сообщил он, – и мы погоним его в глубь материка подальше от бури. Надо провести стадо прямо по главной улице Индианолы.

– Это рискованно. Если быки понесутся вскачь, то переломают все на своем пути.

– Животные устали. К тому же, я думаю, они сами рады уйти подальше от моря. Приближение катастрофы они чуют лучше нас. – Он помедлил, а затем добавил: – Скажи всем, чтобы расстегнули кобуру. Мы должны быть готовы отбиться, если понадобится.

На юго-востоке звезды уже погасли. Ночное небо заволакивали тяжелые, похожие на башни, облака, которые вздымались все выше и выше. Стадо замедлило бег и перешло на шаг, а потом вновь пустилось вскачь. Белден и Дюварни завернули животных, шедших первыми, на главную улицу города.

Глухой топот копыт разбудил жителей, в домах стали зажигаться огни и открываться двери. Люди сначала недовольно шептались, а потом заворчали вслух, но животные устали и молча двигались вперед. Лишь топот копыт по пыльной дороге да звук трущихся друг о друга тел нарушали предрассветную тишину. Изредка раздавалось клацанье столкнувшихся рогов, да ковбои время от времени подгоняли непослушных окриком: «Хоу!» Стадо плотным строем шло по улице. Люди, наблюдавшие за ним, перестали ворчать. Несколько человек вышли на тротуар, чтобы посмотреть на небо, и тут раздался первый отдаленный раскат грома. Над городом пронесся сильный порыв ветра. Он раскачивал скрипучие вывески и грохотал ставнями. Забарабанил дождь, но затем утих. Вновь наступила тишина.

Последние животные миновали улицу, и стадо исчезло из виду.

Стоявшая в темноте у окна Джессика вздохнула с облегчением. Ей с трудом верилось, что все позади. Вдруг дверь соседнего дома распахнулась, и на пороге появился Джексон – она его сразу узнала. За ним кто-то плелся расхлябанной ленивой походкой. Он оперся о столб и остался стоять, засунув большие пальцы за ремень, пока из ночной темноты не появились еще двое и не присоединились к ним.

Джессика не зажигала света в своей комнате, а шторы на ее окне не шелохнулись, но Хадди дважды посмотрел на окно, как будто чувствовал ее взгляд. Девушка не знала, что у них на уме, но теперь уже не могла ничего сделать – ей оставалось только ждать.

В эту минуту на город обрушился ураган. Первый же мощный порыв ветра заставил задрожать стены домов. Послышалась частая дробь дождя. Открыв окно, Джессика захлопнула ставни. Она слышала, как другие жильцы делают то же самое. В домах замелькали огоньки, люди выскакивали в ночных рубашках или наспех натянутых джинсах и тоже закрывали ставни, некоторые даже забивали их гвоздями.

Джессика еще не раздевалась на ночь и теперь решила, что и не будет. Старое здание скрипело под напором ветра: вдруг что-то с грохотом ударилось о стену и рухнуло на тротуар – ветер сорвал вывеску. Сквозь щели в ставнях она видела, как город погружается во мглу, в домах гасили огни, жители боялись, как бы не вспыхнули пожары.

Почти непрерывно сверкали молнии, расцвечивая небо фантастическими красками. Тяжелые, набухшие водой тучи нависали над самой землей – такое фантастическое зрелище Джессика видела впервые. Ей стало страшно, но внешне она оставалась спокойной, насколько это было возможно при сложившихся обстоятельствах.

Бурю остановить нельзя, можно только принять все возможные меры предосторожности и ждать. Джессика зажгла лампу и, уменьшив огонь, поставила ее на пол, чтобы она не упала со стола. Устроившись на кровати, раскрыла томик стихов, но через минуту отложила его в сторону. Ужасный рев ветра не давал сосредоточиться.

Неожиданно кто-то забарабанил в дверь. Спрятав револьвер в складках платья, девушка открыла дверь.

На пороге, жадно хватая ртом воздух, стояла Мэди Коппинген, промокшая насквозь и белая от страха.

– Пожалуйста, разрешите мне войти. Простите за беспокойство, но мне некуда больше идти! – Голос Мэди дрожал. – Там снаружи творится такое!

– Вам нужно сменить одежду. Сейчас дам сухое платье.

Мэди, вся дрожа, опустилась на стул. Ее обувь и ноги до колен были в грязи, а вода текла с нее ручьями. Спутанные волосы космами спадали на лицо и плечи.

Джессика ни о чем не стала расспрашивать Мэди. Она дала ей свои полотенца, а когда увидела, что их явно недостаточно, сходила в соседнюю пустую комнату и принесла еще.

Постепенно Мэди успокоилась.

– Какая странная буря, – повторяла она, словно разговаривая сама с собой.

– Нам, возможно, придется покинуть гостиницу. Тэппен сказал, что лучше переждать бурю в здании суда.

– Да, лучше пойти туда.

Мэди стала торопливо одеваться, громко восторгаясь туалетом, который ей предложила Джессика. А та прошла в кладовку и достала самые теплые вещи, привезенные с собой: макинтош и пальто. Макинтош, прорезиненный плащ, не промокал, а пальто, хотя и было тяжеловато, зато теплое. Она твердо помнила совет Тэпа, но к кому обратиться? А вдруг скажут, что она несет чепуху? Или здание суда окажется закрыто?

Шел дождь, если только этот водопад можно назвать дождем, по узкой улице несся мощный поток воды, напор которого ощущался даже через стены здания.

Джессика надела плащ и собиралась покинуть комнату, но ее мучил вопрос – как в гостинице оказалась Мэди Коппинген и что она делала на улице в такую ночь?.. И был ли ее страх лишь страхом перед бурей?

Они вышли на лестницу, чувствуя, как под натиском налетающих шквалов трясется здание, и спустились в вестибюль. Здесь уже собрались постояльцы гостиницы. Некоторые тихонько причитали, но в основном молчали, вслушиваясь в дикий вой разбушевавшейся стихии. Раскаты грома следовали почти непрерывно. Джессика пошла сквозь толпу, и люди уступали ей дорогу, сопровождая ее невидящими взглядами.

Около двери стояли служащий гостиницы, мистер Брансвик и два других солидных мужчины, видимо из тех, что занимают ведущее положение в любом обществе.

– Мистер Брансвик, – позвала Джессика. Он раздраженно обернулся, но увидев ее, снял шляпу.

– Мистер Брансвик, выпустите нас отсюда!

– Наружу! Мэм, я никого не выпущу в такую бурю. На улице почти по колено воды.

– Тэппен… майор Дюварни посоветовал мне: если буря усилится, укрыться в здании суда. Думаю, нам необходимо идти, пока это возможно.

– Хорошо, – согласился Брансвик, – попробуем. Нужно прижиматься как можно ближе к зданиям и держаться друг за друга.

Вдруг сильнейший порыв ветра сотряс гостиницу, и сквозь рев урагана раздался треск ломающегося дерева, затем рухнула стена соседнего дома. Угол этой стены с огромной силой ударил в дверь гостиницы и, прежде чем поток воды унес ее прочь, разбил одну из створок.

– Теперь мы в западне, – мрачно произнес седой джентльмен.

– Выберемся, Крейн, – ответил Брансвик. – Подождем, пока выдохнется этот шквал, и пойдем.

– Если он когда-нибудь выдохнется, – сказала Мэди.

Джессика молчала и думала о Тэппене. Он был где-то там, в этой ревущей круговерти, гнал скот подальше от урагана… Или его уже нет в живых?

Буря достигла Индианолы в десять часов вечера. Когда ветер, набрав силу, начал опустошать город, Тэп Дюварни уже успел отогнать скот на несколько миль к западу.

Над заливом непрерывно сверкали молнии, высвечивая огромные рваные массы облаков. Оттуда из ночи несся на землю Техаса ураган и доносились раскаты грома, следовавшие один за другим. Оттуда из ночи наступала стена сплошного дождя, похожая издали на стену из стали. Тучи висели так низко, что почти касались голов испуганных животных и выбивающихся из сил погонщиков.

Тэп оглянулся назад и содрогнулся, видя догоняющую их бурю, небо как бы раскололось на две части, из рваных облаков сплошной пеленой лил дождь, а наверху – огромные черные тучи, пронизанные вспышками молний, беспрерывно крутились, как в кипящем котле.

– Посмотри, Док, – сказал он, – и можешь потом говорить всем, что видел преисподнюю через открытые двери.

Сквозь рев ветра Белден спросил:

– Что будем делать?

– Попробуем удержать стадо, чтобы оно не разбежалось. Не будет же ураган продолжаться вечно.

К ним подъехал Бил Лоутон. Его лицо, освещаемое молнией, имело странный желтоватый оттенок.

– Интересно, как сейчас там, в городе. Мальчишкой я жил на Матагорде и видел, как волны перекатывались через остров. Мы с отцом пытались убежать.

– Похоже, тебе это удалось, – сказал Белден.

– Мне – да, отцу – нет.

Сгорбившись под своими накидками, ковбои видели лишь спины животных, освещаемые вспышками молний. Дождь непрерывно стучал по ним своими молоточками, и шкуры быков почти потеряли чувствительность к этой дроби.

– Нужно найти укрытие, – крикнул друзьям Тэп. – Ищите какой-нибудь обрыв, который скроет нас от ветра.

Стадо продолжало двигаться ровной рысью. В какой-то момент Тэп вспомнил о бухте Лавака, лежащей чуть восточнее, но идти туда означало двигаться навстречу буре. Он окликнул Белдена и Лоутена и поскакал вдоль стада. Равномерно оттесняя головных быков криками и щелканьем кнутов, ковбои повернули его на запад.

Животных не нужно было подгонять. Казалось, они понимали, что спасение, если оно вообще возможно, где-то во тьме впереди.

Постепенно всадники сбились в кучу. К ним присоединились Велт Спайсер и Жюль Симмс.

– Вы не видели Лона Портера? – спросил Симмс.

– Лона? Он там же, где и Фостер, – ответил Белден. – По крайней мере, должен быть.

– Однако его нет. Я его встретил, когда мы приближались к городу. Он вез сообщение для майора.

– Меня он не нашел. – Тэп повернулся к Симмсу. – Он говорил, что ему нужно?

– Он искал тебя. Они успели перегнать большую часть стада с полуострова… как будто знали, что надвигается буря. Лон сказал нам это, а потом повернул в город искать тебя.

Им удалось-таки найти ненадежное убежище в тополиной рощице и передохнуть. На какой-то момент показалось, что наступило затишье.

– У меня такое чувство, – сказал Симмс, – что у Тома что-то стряслось… Скорее всего, перестрелка.

– Почему Лон Портер не нашел меня? – гадал Тэп. – Я ведь нигде не задерживался – ни в гостинице, ни на улице.

Всю ночь Тэп и его друзья гнали стадо, охватывая его сзади полукольцом, чтобы животные не разбредались, а когда рассвет начал окрашивать исполосованное струями дождя небо в серый цвет, решили сделать привал. Найдя поляну, окруженную со всех сторон зарослями мескитового дерева и опунции, ковбои остановили скот. Усталые животные и сами не проявляли никакого желания двигаться дальше. Часть из них попыталась укрыться в кустах, но большинство легло там, где стояло. Некоторые принялись жевать траву, не обращая внимания на дождь и ветер. Высмотрев рощицу из мескитовых деревьев и дубов, в которой можно было хоть чуть-чуть спрятаться от ветра, ковбои направились туда. В самой гуще кустарника они нашли немного сухих листьев и набрали валежника. После нескольких неудачных попыток Тэпу удалось разжечь костер, для защиты которого от налетающих шквалов они насыпали земляной холмик.

Жюль Симмс принес кофейник, и скоро в нем уже кипела вода. Бил Лоутон с измятой самокруткой во рту склонился над костром и стал подкладывать в него ветки. Костер давал мало тепла, но с ним было как-то спокойнее. Ковбои сидели вокруг, сгорбившись под своими накидками, и смотрели на огонь. Все смертельно устали.

– Далеко ли мы ушли от берега? – спросил кто-то.

– Миль на двадцать, не меньше, – ответил Белден. – Двигались семь или восемь часов без перерыва и гораздо быстрее, чем в обычных условиях.

Тэп поднялся и пошел за валежником. Он нашел старый пень, который ему удалось вытянуть из земли, несколько мескитовых и дубовых веток. Все это он принес к костру и начал ломать на дрова.

– Лон был хорошим парнем, – вдруг заговорил Бил Лоутон. – Чертовски хорошим… Пару раз мы с ним переправлялись через Рио-Гранде, когда охотились за угонщиками скота.

– Ты считаешь, что он погиб? – спросил Тэп.

– Похоже на то. Найти тебя в этом вонючем городе ничего не стоило, но он так и не объявился. До Индианолы оставалось совсем немного, и Лон, уезжая, был в полном здравии. Полагаю, его подстерегли.

– Если Лона кто-то убил, он мне ответит, – спокойно произнес Симмс, – но с другой стороны, Лон мог просто промокнуть насквозь под дождем и остановиться в каком-нибудь салуне погреться и обсушиться. Нет, это маловероятно – ведь он вез важное сообщение и не стал бы задерживаться. Да и не в характере Портера останавливаться на полпути. К тому же он недавно из армии и знает, что такое долг.

– Что будем делать? – спросил Док.

– Спрячемся в кустах и переждем бурю, – ответил Тэп. – Нет смысла продолжать гонку. Мы уже поднялись достаточно высоко.

– Не намного, – перебил Бил.

– И все-таки здесь метров на десять – двенадцать выше, чем на побережье, – сказал Тэп, – и мы довольно здорово продвинулись вглубь материка. Будем держать скот здесь и следить, не появятся ли Мансоны. Пока встречаются участки леса, спрятаться от них нетрудно.

– Думаешь, они убили Лона?

– Кто знает? Согласен, найти меня было легко. Но что, если он поехал на пункт приема скота и, не увидев меня там, двинулся еще куда-то. Прежде всего, я поищу его в пунктах приема скота.

Все уставились на Тэпа.

– Ты возвращаешься назад? – воскликнул Спайсер. – Да ты с ума сошел!

– Лон работал на меня. Я хочу найти его или узнать, что с ним случилось. Мне нет дела до разборок с Мансонами, но если они убили моего человека, то мне придется этим заняться.

– Все правильно, – сказал Док Белден и поднялся. – Что ж, если ты готов, поехали.

– Я еду один.

– Ну уж дудки, – включился в разговор Спайсер. – Кому ехать – так мне. Я здесь всех знаю.

Тэп смотрел на костер и обдумывал сложившуюся ситуацию.

– Если Лон помчался за мной, – заключил он через некоторое время, – значит, случилось что-то серьезное. Вы должны быть настороже.

– Думаешь, Мансоны могут атаковать? В такую погоду?

– Что касается большинства из них, то едва ли. Они, скорее всего, отсидятся в тепле. Но есть еще Джексон Хадди. Он-то как раз может использовать бурю, чтобы нанести окончательный удар. Ему известно, что Киттери собрались вместе и гонят скот. Поэтому он сможет накрыть их всех разом в удобном для себя месте.

И все-таки Тэп медлил. Его, как и остальных, совсем не беспокоило то, что придется покинуть уют костра и отправиться навстречу буре. Он оглядел лагерь. Со всех сторон его окружали заросли. Единственный проход к нему вел с поляны, где отдыхало стадо. Стремясь укрыться от бури, ковбои нечаянно нашли такую позицию, которую в случае опасности можно было бы долго оборонять.

Поздний рассвет высветил темные облака, клубящиеся над кустами. Дождь хлестал по-прежнему, и укрываться от него стало бессмысленно. Ветер продувал кустарник насквозь, ломая жесткие ветви и пригибая к земле чахлые деревца. Казалось, что они вот-вот переломятся или будут вывернуты с корнем. В ушах стоял непрерывный рев бури. Урагана такой небывалой силы в этих краях еще не видел никто.

Тэп смахнул воду со спины коня и оседлал его. Подошел Велт Спайсер. К ружью он привязал ремень из сыромятной кожи. Некоторое время лошади сопротивлялись тому, что их заставляют идти против ветра; затем с неохотой пошли, низко пригибая головы и напрягая мускулы.

Глава 11

На рассвете небо Индианолы окрасилось в странный желтый цвет. Фасады домов стали серыми от дождя, а по улицам неслись бурные потоки воды с водоворотами, в которых кружились обломки строений и клочья пены. Одинокий бык, с единственного рога которого свешивался мох, барахтался в этом потоке, не в силах выбраться на берег. Он, очевидно, отбился от стада и теперь по воле волн несся неизвестно куда.

Где-то с грохотом рухнула стена. И снова поплыли обломки.

Джессика поднялась со старого кожаного кресла, в котором сидела, и сказала:

– Мистер Брансвик, давайте попробуем перейти в здание суда, мы должны туда добраться.

Брансвик с неохотой согласился:

– Хорошо. – Он оглядел парализованных страхом людей, собравшихся в вестибюле. – Надо взять одеяла и еду, какая найдется. Неизвестно, сколько еще нам придется ждать окончания бури.

– Майор Дюварни вернется, – сказала Джессика. – Он знает, что я здесь.

– Если сможет, – мрачно произнес Брансвик.

– О нет! – Крик Мэди был полон ужаса.

Джессика взглянула на улицу. В водовороте кружился какой-то странный предмет и потом застрял среди разбитых досок тротуара. Приглядевшись, она поняла, что перед ней труп мужчины. С первого же взгляда ей стало ясно, что погиб он не от наводнения. Его застрелили… Застрелили в голову – часть черепа снесло напрочь.

Некоторое время никто не двигался. Затем Брансвик и Крейн бросились к двери и вытащили тело на уцелевшую часть тротуара. Склонившись над трупом, они обыскали его. Когда Брансвик распрямился, у него в руке было немного денег, промокшие бумаги и ремень с кобурой.

– Деньги пригодятся его семье, – сказал скототорговец. Он разгладил бумаги, среди которых оказался конверт, адресованный Лону Портеру в гостиницу в городе Браунсвилле, штат Техас. – Не знаю такого, – пробормотал Брансвик.

– Его убили выстрелом в затылок, в упор, – твердо произнес Крейн.

– Здесь двадцать шесть долларов, – подытожил Брансвик. – Мэм, передайте их, пожалуйста, кому следует. Письмо подскажет, куда послать деньги.

– Да. – Джессика взяла деньги и письмо. Она подумала, что, возможно, это человек Тэппена. Браунсвилл… Форт-Браун… Да, так оно и есть.

Страшная догадка поразила ее. Мэди… Мэди пришла к ней в комнату насквозь промокшая и напуганная и вся в грязи, но не в той, в которой можно испачкаться на улице. Джессике показалось, что Мэди побывала в стойле или загоне для скота. А странный возглас Мэди… Был ли это испуг при виде трупа или Мэди вскрикнула, потому что узнала убитого?

Джессика взглянула на Мэди. Та отвернулась и стала пробираться через толпу, словно ей стало невыносимо смотреть на лицо мертвого. Но тут Джессика вспомнила, в каком трудном положении оказались постояльцы гостиницы

– Мистер Брансвик, тянуть больше нельзя, – решительно заявила она. – Нам надо немедленно покинуть гостиницу.

Неожиданно, не обращаясь ни к кому, заговорил Крейн:

– А в тюрьме заперты заключенные!

– И среди них – Билл Тейлор, – сообщил кто-то.

Два всадника медленно продвигались вдоль улицы. Бурлящая вода доходила до брюха их лошадям. Еще издали Джессика узнала Тэппена.

Она бросилась к двери, но Брансвик попытался удержать ее.

– Постойте! Мы возьмемся за руки! Мы образуем живую цепочку, и первый, кто доберется до здания суда, поможет остальным.

– Нам помогут! – воскликнула девушка. – Там Тэппен Дюварни!

Тэп подъехал к гостинице и развернул лошадь боком к потоку. Он увидел Джессику, хотел что-то сказать, но тут на глаза ему попалось тело Лона Портера.

Дюварни мгновенно спрыгнул на крыльцо гостиницы и наклонился над погибшим, осторожно повернул его голову, а затем посмотрел на собравшихся.

– Кто-нибудь видел, как его убили? Кто в него стрелял?

Ответа не последовало, но Джессика невольно взглянула на Мэди. Лицо Мэди побледнело и напряглось, взгляд стал вызывающим, но она не произнесла ни слова.

– Тело принесло потоком, – сказал Брансвик. – Парня, должно быть, застрелили где-нибудь к востоку от города.

– Он искал меня, – сокрушенно покачал головой Дюварни. – Кому-то не хотелось, чтобы он меня нашел. Или же его убили за то, что он перегонял скот с клеймом Киттери.

– Мы хотели попытаться дойти до здания суда, – перебил его Крейн. – А мне бы добраться до тюрьмы. Не могли бы вы…

Тэп сел на лошадь и бросил на крыльцо конец веревки, привязанной к седлу. То же самое сделал и Велт Спайсер.

– Хватайтесь за них, – приказал майор.

Люди выстроились в цепочку, уцепившись за веревки. В этот момент в конце улицы показались четыре всадника.

– Посмотри, майор! – тихо произнес Спайсер. – Мансоны.

– Пошли! – крикнул Дюварни. – Никому не останавливаться.

Крейн, тоже верхом на лошади, направился в сторону тюрьмы. Тэп мельком взглянул на него, но затем случилось непредвиденное. Его лошадь чуть было не упала на камня скользкой дороги. Тэпу с трудом удалось выправить ее, натянув поводья.

Добрую половину вцепившихся в веревки составляли пожилые люди. Те, кто оказался сообразительнее, намотали ее себе на руку. Натягиваясь, она причиняла им боль, но они не боялись упасть.

Оглянувшись, Тэп увидел, что у гостиницы остались только двое – Боб Брансвик и Джессика. Хотел остановиться, но девушка помахала ему рукой, и он поднял руку в ответ.

Мимо пронеслась сорванная с петель дверь сарая, которая чудом не ударила лошадь Тэпа по ногам. Напрягая зрение, майор вглядывался в стену дождя впереди. На углу, сливаясь, два потока образовали воронку. Где-то впереди улица шла под уклон, но где?

Четверо всадников приближались. Тэп повернулся в седле и, делая вид, что натягивает веревку, расстегнул кобуру. Его взгляд скользнул по улице, и взору предстала странная картина: рухнувшие здания, разоренные магазины, выпотрошенные ветром и размытые морской водой. Поля шляпы, удерживаемой тесемками, хлестали его по лицу, а полы плаща докучали лошади. Дюварни чувствовал, как крепчает ветер, и понимал, что он будет еще сильнее.

– Держись, парень, держись! – подбадривал он коня, с величайшим трудом передвигавшего ноги в бурлящем потоке, несущемся вдоль улицы.

Особую опасность представляли вывороченные из фундаментов и вынесенные на дорогу скользкие камни, покрытые грязью, которая уже толстым слоем устилала дно. Майор держался поближе к стенам домов, стараясь хоть как-то укрыться от ветра. Ему приходилось следить за тем, куда плывут обломки строений, обходить водовороты и использовать течение, чтобы пересечь поперечные потоки.

Предполагалось, что он будет только направлять людей, уцепившихся за веревку, но фактически ему пришлось тащить их как на буксире, поскольку многие едва держались. Они сгибались даже под тяжестью воды, пропитавшей их одежду.

Сзади раздался крик… Кто-то упал. Тэп остановился, давая коню передохнуть. Одна из женщин, выпустив из рук саквояж, закричала от отчаяния. Несомненно, там было все самое ценное, что у нее оставалось. В панике она отпустила веревку и теперь судорожно пыталась схватить ее. Бурлящий водоворот моментально сшиб ее с ног. Ей с трудом удалось подняться, но проплывавший мимо обломок стены вновь повалил ее.

Высокий небритый мужчина выскочил из укрытия и, схватив ее за рукав, вытащил на крыльцо. Увидев, что ее саквояж прижало к стене дома, пересек улицу почти по грудь в воде и, вернувшись с ним назад, помог несчастной доплестись до здания суда.

– Это – Билл Тейлор, – сказал кто-то. – Крейн выпустил заключенных из тюрьмы.

Дюварни направил лошадь к Ступенькам, ведущим в здание суда. Четверка подъехала тоже. Двоих он узнал. Они встретили его в порту в день приезда. Мансоны сидели в седлах, по стремена в воде, не делая ни малейшей попытки помочь, и наблюдали. Их улыбки не предвещали ничего хорошего.

– Давай-давай, майор! – крикнул один из них. – Заканчивай поскорее свои дела. Мы ждем.

Мансонов было четверо, а их только двое: он и Велт Спайсер. На сей раз от драки не уйти, несмотря на бурю. Тейлор тоже участвовал в распре, его посадили за убийство Саттона и Слотера на пароходе, но он был джентльменом и техасцем, а члены банды Мансонов – обыкновенными подонками. Лишь немногие из них принадлежали к известной семье. Большинство же являлось обыкновенными бандитами, которые ввязались в чужую распрю, считая, что сила на стороне Мансонов.

– Вам лучше войти внутрь, мистер! – сказал Дюварни мужчине, подошедшему поблагодарить его. – Мне нужно вернуться за Брансвиком и девушкой.

– Спасите ее, она отошла в сторону, уступив место кому-то из стариков.

Это на нее похоже. Действительно, только Джессика могла ринуться за ним сюда, бросив уютный и богатый дом. Зная ее, Тэп понимал: она ни о чем не жалеет.

Подъехал Велт.

– Ну вот, майор, пришел и наш черед драться с Мансонами, хотим мы того или нет.

– Если они убили Портера, то я хочу драться, – твердо заявил Тэп и, пришпорив коня, направился к четверке. Краем глаза он видел, что Джессика вместе с Бобом стоит у гостиницы. Чтобы подъехать к ним, ему пришлось бы подставить себя под пули негодяев. А он знал: они больше ждать не будут.

Дюварни ехал прямо на них. Его лошадь рассекала грудью воду, высоко задирая ноги. Велт держался немного сзади и справа, контролируя фланг Мансонов. Им это не понравилось.

– Кто из вас убил Лона Портера? – спокойно спросил Тэп.

– Того типа в коррале, что искал тебя? – Вопрос задал парень, с которым Тэп дрался в порту. – Жаль не видел, как его пришили. Опоздал. Знаешь, что он хотел тебе поведать? Да то, что мы расколошматили Тома Киттери, разогнали его коров и перестреляли его парней. Старина Том либо подох, либо прячется где-нибудь на болотах. А может, уже и утонул.

– Теперь твоя очередь, – подхватил другой. – Мы слышали, что наш друг Джексон пасет тебя, но сами решили получить с тебя должок за порт.

Оба Мансона держали оружие под накидками, но этим болтунам хотелось еще и поговорить. Дюварни быстро выхватил револьвер и взвел курок. Никто не успел ничего понять, как раздался выстрел. Дылда схватился за живот, все еще целясь в Тэпа, но выстрела не последовало. Видимо, пуля задела спусковой крючок и рикошетом ранила верзилу – на его одежде расплывалось алое пятно крови, которое дождь тут же смывал. Тэп стрелял, не давая противникам опомниться. Он увидел, как раненый упал с лошади, за ним последовал второй. Потом пули засвистели у него над головой, а одна впилась в седло. Он находился метрах в тридцати сзади и палил из винчестера. Во время сильного дождя, да еще на расстоянии тридцати метров человек представляет собой плохую мишень для шестизарядного револьвера навскидку. Велт хладнокровно подстрелил крайнего слева и уже собирался разобраться с последним, но тот отшвырнул револьвер и поднял руки вверх.

– Ты в порядке, Велт? – спросил Тэп.

– Конечно. А ты?

– Подержи этого на мушке, я хочу с ним поговорить. – Дюварни не торопясь пересек поток, стараясь держаться самых мелких мест, где вода доходила ему только до стремян, подъехал к крыльцу, на котором стояла Джессика. Она побледнела, а глаза ее неестественно расширились. – Успокойся, – ласково произнес Тэп, – все хорошо, но ты напрасно приехала в эти жестокие края.

Она посмотрела на него снизу вверх.

– Здесь мой мужчина, – просто ответила девушка.

Глава 12

Тэппен свесился с седла, предлагая Джессике руку, и она, приподняв юбку, поставила ногу в стремя и села в седло впереди него.

– Тэппен, вы стреляли… и убили их?

– Они упали в воду, а глубина там больше метра, и у меня нет времени их искать. Добравшись до Индианолы, я не успел сойти с корабля, как двое из них прицепились ко мне и полезли в драку просто потому, что я был прилично одет. Теперь из-за них я вынужден ввязаться в кровавую разборку, в которой не хотел принимать никакого участия. Так что, живы они или нет, меня абсолютно не волнует.

Тэп оставил Джессику на крыльце суда, вода бурлила всего в нескольких дюймах от ее ног.

– Иди в дом, – мягко настаивал Дюварни. – Боюсь, что самое худшее еще впереди.

– А куда ты едешь?

Тэп улыбнулся:

– Ну, во-первых, я приведу сюда Брансвика. А потом мы со Спайсером вернемся к стаду. Побереги себя, пожалуйста.

– Все будет в порядке, Тэп. Не забивай голову мыслями обо мне.

Он наклонился и нежно поцеловал ее.

– Я вернусь, – пообещал он.

Велт первым тронулся в путь. Дождь немного стих, но не прекращался ни на минуту. Дюварни знал, что ураган пока только набирает силу. Они еще не попали в так называемый глаз, вокруг которого со страшной скоростью крутится вихрь. После безумной круговерти наступает обманчивое затишье. Но потом, как бы поднакопив сил, буря свирепствует с ожесточением. Тэп понимал, что времени у них совсем мало, а сделать предстоит много.

Спайсер придержал коня и дождался, когда Дюварни поравнялся с ним.

– Майор, как быть с Джексоном Хадди? В покое он нас не оставит.

– Знаю.

Тэп много думал о Хадди и понимал: единственный вы. ход – немедленно найти этого человека и заставить его принять честный бой. Если дать ему время опомниться, он непременно устроит засаду и убьет его. Победить такого противника можно, если навязать ему сражение в таких условиях, которые его никак не устраивают, – один на один и на открытом пространстве. Но для этого нужно напасть на след Хадди, найти его и либо заставить принять открытый бой сразу, либо преследовать его до тех пор, пока у него не останется другого выбора.

Конечно, план хорош. Однако осуществить его почти невозможно. Об этом даже ходит анекдот. Как приготовить жаркое из медвежатины? Сначала поймать медведя.

– Эй! – воскликнул вдруг Спайсер. – Смотри, что там такое?

Слева от них, на невысоком вытянутом холме скопилось множество коров и лошадей. Вершина холма и его склоны возвышались над водой, и Тэп с Велтом разглядели людей, сгрудившихся вокруг костра.

Дюварни повернул коня в сторону костра.

– Если пастухи настроены доброжелательно, попробуем раздобыть свежих лошадей.

У костра сидели трое мужчин и долговязый подросток лет четырнадцати. Самый старший встал, поджидая, когда Тэп и Велт подъедут к ним.

– Ну и буря, – вместо приветствия произнес Тэп. – Но это только начало. Самое страшное впереди.

– Вы так думаете? А мы решили, что все уже миновало.

– К сожалению, это затишье обманчиво. Держите скот на холме. Через несколько часов здесь будет ад кромешный, в десять раз хуже того, что было.

– Спешивайтесь и пристраивайтесь у костра, – предложил хозяин, – я вижу, вы совсем вымотались.

Тэп и Велт слезли с коней и присели у огня. Ковбой с суровым квадратным лицом показал на кофейник.

– Наливайте кофе, он горячий и крепкий.

Кофе и впрямь обжигал, словно сварил его сам дьявол, но Тэп с наслаждением выпил чашку.

Дюварни взглянул на человека, который первым приветствовал их.

– Не могли бы вы продать нам лошадей? Или обменять? Нам нужны лошади, которые смогли бы вынести долгую скачку.

– Вы спасаетесь от преследования? – Старик сурово посмотрел на них.

– Нет, спешим на выручку, – ответил Спайсер. – В городе уже была перестрелка, а там, куда мы едем, она назревает.

– Вы, случайно, не Тейлор?

– Нет, но мы видели Билла Тейлора в Индианоле. Его выпустили из тюрьмы, и он рисковал своей шеей, помогая перевести женщин в здание суда. – Спайсер взглянул на слушателей поверх своей кружки. – Я думаю, Индианолу мы больше не увидим. – Все в изумлении уставились на него. – Половина ее домов плавает сейчас по улицам.

В разговор вмешался подросток:

– Вы сказали, в Индианоле была перестрелка?

– Мой друг – майор Тэппен Дюварни, – объяснил Спайсер, – партнер Тома Киттери. Мы не принимали участия в кровавой вражде двух семей, но Мансоны убили одного из наших товарищей, а когда мы помогали женщинам перейти в здание суда, они напали на нас – четверо против двоих.

– И вы уложили всех четверых? – коротышка ковбой недоверчиво посмотрел на Спайсера.

– Майор выбил из седла двоих, я прикончил одного из винчестера, а четвертый понял, что дело плохо, и унес ноги. – Велт вдруг резко повернулся к Тэпу. – Мы совсем забыли о четвертом. Ведь он удрал! – Спайсер выругался. – Я допустил промашку. Ведь ты велел не спускать с него глаз.

– Черт с ним. Что бы мы с ним теперь делали?

– Возьмите лошадей, – сказал старый ковбой. – Сколько вам нужно, две?

– Нет, шесть, – ответил Тэп. – Если, конечно, вы можете столько дать.

Поужинав с гостеприимными хозяевами кукурузными лепешками с беконом, Тэп договорился с хозяином, на каких условиях возьмет у него лошадей, заплатил деньги, и они вместе выпили кофе. Спайсеру не сиделось на месте, он ждал нападения врага и не хотел, чтобы его застали врасплох.

Равнину вокруг холма водой еще не залило, но она уже превратилась в сплошное месиво грязи. Во всех ложбинках бурлили темно-коричневые потоки.

– Майор, – обратился старик, – вы гоните стадо на север?

Дюварни рассказал ему о том, как продал стадо, но вынужден теперь отогнать его подальше от моря, чтобы оно не погибло при наводнении. Не скрыл и того, что стадо, которое собрал Киттери, разогнали Мансоны – во всяком случае, до них дошли такие слухи.

– Меня зовут Вебстер, майор, и у меня здесь около двухсот бычков и тридцать лошадей. Не хотите ли присоединить мое стадо к вашему?

Тэп задумался. Вне всякого сомнения, если их не обманули, то второе стадо надо собирать заново. И, хотя погода отнюдь не благоприятствовала перегону скота в Канзас, Тэп решил не отказываться от предложения Вебстера. Сделка в Индианоле позволила ему вернуть только часть денег, вложенных в совместное с Киттери предприятие. Если удастся собрать стадо – а скот, который предлагает ему Вебстер, пасется на возвышенности и его легко найти, – тогда он сможет отправиться в Канзас и вновь попытать счастья.

– Почему бы и нет! – принял решение Тэп. – Сделаем так, Вебстер. Когда вода спадет, гоните животных в сторону Виктории. Разбейте лагерь у первой же крупной излучины реки Гуадалупе или вблизи нее и ждите нас, я приду туда со стадом, которое продал Брансвику.

День уже клонился к вечеру, когда Тэп и Велт покинули гостеприимных хозяев и двинулись вперед, стараясь держаться возвышенных мест. Изредка попадалась скотина с клеймом Киттери, а несколько раз Тэп увидел и собственное клеймо. Быков набралось не менее тридцати. Они погнали их впереди себя. Отъехав от лагеря Вебстера всего на милю, Тэп вдруг натянул поводья и остановил лошадь. На фоне темного неба поднимался тонкий бледный дымок – впереди кто-то разбил лагерь.

Велт подъехал к Тэпу и принялся сворачивать самокрутку. Быстро темнело. Холмы окрасились серым, а низины потонули в кромешном мраке.

Облака по-прежнему низко нависали над землей. Загнав скот в кусты, они убедились, что со стороны дороги увидеть его невозможно, так как сами кусты издали представляли собой сплошное черное пятно.

– Тебе не кажется, Велт, что Джексон Хадди рыскает сейчас по всей округе в погоне за нами? А ведь он может найти наше стадо.

– Может.

– И что, по-твоему, он сделает? Представь себе на минутку, что ты – Джексон Хадди, со всеми особенностями его характера. Что бы ты предпринял в такой ситуации?

Кончик самокрутки Спайсера светился в темноте красным огоньком.

– Ну, я бы определил, где находится стадо, но не стал бы с ним связываться. В такую погоду стадо обнаружить легко – в округе не так много сухих участков. Я бы прикинул, куда ты погонишь его, когда ураган стихнет, и поехал бы вперед, надежно спрятался и стал поджидать. Ведь, в конце концов, я намерен убить только одного человека – Дюварни.

– Согласен. А где бы ты, Хадди, стал меня ждать?

Велт задумался. Все ложбинки между холмами и возвышенностями были залить водой и в сумеречном свете напоминали листочки из отполированной до блеска стали. Рощицы и кустарники сливались в большие черные пятна.

Тэп неожиданно решил:

– Мы не поедем в лагерь. Подождем до утра.

– Но лагерь совсем близко, – удивился Велт. – Так хочется поесть чего-нибудь горяченького и выпить кофе.

– Вебстер дал мне кое-чего с собой, – ответил Дюварни. – Все-таки мы переночуем здесь. Я придерживаюсь правила – никогда не подходи к противнику, когда он занял удобную позицию. Лучше зайти с другой стороны и выманить его оттуда. Если он захочет напасть, пусть побегает за нами.

Им повезло. Они быстро нашли идеальное место для стоянки – защищенное от ветра и посторонних глаз песчаным выступом. Этот выступ, образованный в результате выветривания, так круто нависал над склоном холма, что казалось, вот-вот упадет. Друзья разожгли костер так, чтобы песок, вздумай он обрушиться именно в эту ночь, не засыпал бы его. Выступ защищал их и от непрошенных гостей – любой человек, вознамерившийся приблизиться к ним сзади, непременно обрушит кромку, упадет сам и будет тут же замечен.

Вниз от костра шел пологий склон, поросший редкой растительностью, которая, однако, могла накормить их голодных коней и быков. Пасущиеся животные преградят путь тем, кто рискнет напасть с этой стороны.

Усталые путники развели совсем крошечный костер и для его защиты насыпали сбоку небольшой холмик из мокрого песка. Поджарив ветчину и сварив кофе, они с жадностью набросились на скромный ужин, но еды было так мало, что ковбои собрали со сковородки весь жир толстыми ломтями хлеба, который дал им в дорогу Вебстер.

– Спайсер, поспи немного, – посоветовал Дюварни. -. Я тебя скоро разбужу. – Видя, что Велт колеблется, хотя и валится с ног от усталости, Тэп не допускающим возражения тоном добавил: – Мне надо кое-что обдумать. Так что ты спи.

Когда Спайсер уснул, Тэп подложил в костер дров и отодвинулся от него в тень кустов. Он и сам смертельно устал, но сказал правду, ему действительно нужно было пораскинуть мозгами.

Распря между Мансонами и Киттери, да еще и ураган вдребезги разбили все его планы. Если он хочет спасти то, что осталось, нужно составить новый план действий. Брансвик уже не сможет вывезти скот морем из Индианолы, да и другие порты на побережье Мексиканского залива наверняка тоже пострадали от шторма. Остается только одно – гнать стадо в Канзас. Сделать быстрый бросок на юг, собрать весь скот с клеймом Киттери и его личным клеймом – и тут же двинуться на север. Пройдут недели, а может быть и месяцы, прежде чем этот район Техаса оправится от наводнения, и если действовать оперативно, то, может, удастся избежать кровавых столкновений с Мансонами.

Но, хотелось того или нет, сначала надо убрать с пути Джексона Хадди. Если Тэп остановит Хадди, тот попытается его убить. Ибо Дюварни больше уже не стоял в стороне от борьбы кланов, он убил Мансона.

Тэп постарался точнее рассчитать все свои действия и, когда тучи на небе вновь сгустились, разбудил Спайсера.

– Смени меня, а то засну, – попросил он.

Спайсер выбрался из постели, натянул макинтош и повесил на плечо винтовку дулом вниз. Дюварни завернулся во влажное одеяло, залез под брезент и мгновенно провалился в сон. Проснулся он внезапно. Дождевые капли мирно барабанили по брезенту, и, приподняв край навеса, он глубоко вдохнул свежий холодный воздух. Только потрескивание и шипение мокрых дров нарушало тишину. Огня не было. Дождь загнал пламя в жаркое чрево костра. Шевелиться, а тем более вылезать из теплой постели страшно не хотелось, но ведь что-то разбудило его. Шестое чувство подсказывало – опасность рядом. Он достал револьвер из кобуры и, положив палец на спуск, приготовился выстрелить в любую минуту. Превратившись в слух, ждал. Ни одного подозрительного звука. И кругом кромешная тьма. Велт сидел в тени и клевал носом. От одного взгляда Дюварни он встрепенулся и затряс головой, пытаясь прогнать сон, потом переменил положение, но вскоре голова его снова упала на грудь. Внезапный порыв ветра зашелестел в кустарнике и раздул огонь.

Постель Тэпа располагалась так, что ему хорошо был виден песчаный уступ, нависавший над лагерем. В тот момент, когда полыхнуло пламя, на кромке уступа заплясал отблеск. Что это? Отражение от ствола винтовки? Костер разгорался, света прибавилось. Его оказалось достаточно, чтобы разглядеть человека, лежавшего на уступе. Воспользовавшись тем же светом, он встал на колени и направил винтовку на Спайсера. Но положение его оказалось не очень устойчивым, и он выставил одну ногу вперед. Это движение его погубило. Песок не выдержал и обвалился. Незнакомец полетел вниз, увлекаемый лавиной. Он барахтался в песке у подножия холма, пытаясь подняться на ноги, когда Дюварни приподнялся на локте и выстрелил. Песок обрушился почти бесшумно, зато выстрел всполошил животных, а Велт вскочил на ноги.

– Осторожно! – предупредил Тэп. – Здесь могут быть и другие.

Велт тут же исчез из виду.

– Простите, майор, я, кажется, уснул, – сокрушался Спайсер.

– Ты дремал. Не расстраивайся, я не спал.

– Кто нас навестил?

– Трудно сказать. Он целился в тебя с уступа. Я решил, что он враг, и пристрелил его.

По-прежнему лежа в постели, Дюварни перезарядил ружье.

– Кажется, это разведчик, увидев тебя, решил убить. Конечно, Мансоны слышали выстрел, но они не знают, кто кого убил: он – кого-нибудь из нас или мы – его.

– Эти решат в его пользу. И конечно, будут ждать, когда он вернется. А может, они и не подозревают, что нас здесь двое? – Велт придвинулся поближе, теперь он был всего в полуметре от Тэпа.

Дюварни задумался над словами Велта, и ему пришла в голову шальная идея.

А что, если пробраться в лагерь Мансонов, подкрасться к нему в темноте, а потом встать и войти? Если уверенно, не скрываясь подойти к костру, то все подумают, чтовернулся разведчик.

– Я пойду по следам парня и попробую разузнать, здесь ли Хадди.

– Я с тобой!

– Нет. Они ведь посылали одного человека. Сиди тихо и не выдавай себя.

Дюварни взял винтовку и спустился по склону. Он быстро нашел костер Мансонов. Вокруг него сидели и лежали пять парней, которые мирно болтали. Они вели себя на удивление беспечно, считая, наверное, что окончательно разделались с Томом Киттери и тот не осмелится напасть на них.

Не таясь майор шел к ним. Недалеко от костра паслись семь оседланных коней. Тэп стоял практически среди Мансонов, когда кто-то из них поднял голову и начал что-то говорить, но осекся, узнав Дюварни.

– Сидите смирно, ребята, – приказал Тэп. – Я не хочу никого убивать, но если кто-нибудь пошевелится – стреляю.

У костра оказался и тот единственный из четырех уцелевший после перестрелки в Индианоле.

– Это – сам Дюварни, – произнес он. – Не рискуйте, парни.

Неожиданно Тэп похолодел: у костра сидело пятеро, одного он убил, а лошадей – семь… Где же седьмой?

– Где Джексон Хадди? – спросил он.

– Не ищи его, он сам тебя найдет, – хмыкнул кто-то.

– Мне рассказывали, что он – вроде хищника, который охотится на людей, – сказал Тэп, – и никогда не сражается со своим противником в честном бою, лицом к лицу. Так делают только трусы – прячутся по кустам и стреляют из-за угла.

От этих слов Мансоны потеряли дар речи – никто еще не осмеливался так оскорблять Хадди. Но Тэп имел свой умысел – хотел, чтобы его слова дошли до ушей его противника, хотел взбесить его, вывести из равновесия, заставить изменить своему обычному стилю поведения. Он надеялся, что этот медлительный, дотошный аккуратист сгоряча сделает какую-нибудь ошибку.

– Эй, приятель, ты, кажется, забыл, о ком говоришь!

– Нет, прекрасно помню, – беспечно ответил. Дюварни. – Похоже, что так привык ползать на брюхе, что теперь уже не сможет стрелять стоя.

– Не было случая, чтобы Джексон Хадди не убил того, кого наметил, – медленно, с растяжкой произнес один из Мансонов. – Вы следующий.

– Добро. Передайте ему, что я заходил. Не забудьте, мое имя Дюварни, и мне не хотелось бы разминуться с ним. А еще передайте ему, если не получится встретиться с ним лицом к лицу, то я готов поиграть и в кошки-мышки.

С этими словами Тэп отступил в темноту, держа сидящих у костра на прицеле.

Вернувшись в лагерь, он коротко рассказал Велту о своем приключении и залил костер водой.

– Мне необходимо как можно быстрее выманить Хадди из кустов. Я отправлюсь на его поиски… прямо сейчас. Он бродит где-то рядом. Но для начала надо разогнать его дружков.

Ковбои сбили в кучу быков, которых подобрали вчера по дороге. И тут Тэп громко крикнул и выстрелил, отчего животные понеслись вскачь. Друзьям ничего не стоило направить их прямо к вражескому лагерю.

Заслышав неясным туманным утром нарастающий топот копыт, Мансоны бросились врассыпную. И вовремя. Под копытами быков через минуту исчез их лагерь, даже костер оказался втоптанным в землю.

Один храбрец все-таки успел схватить винтовку и пытался прицелиться в Дюварни, но Спайсер, который несся во весь опор, налетел на него и сшиб с ног прямо в грязь.

Быки мчались вверх по склону, и вдруг из кустов выскочили с винтовками в руках все, кого Дюварни оставил охранять стадо.

– Садитесь на лошадей, – крикнул майор, не останавливая коня, – и быстро за мной!

Тэп низко нагнулся в седле, объезжая темные кусты и пытаясь отыскать на земле следы человека.

Если седьмой – Хадди, он должен прятаться здесь, потому что знает – его враг обязательно вернется к своим товарищам. И он найдет такое укромное место, из которого хорошо будет виден лагерь, а самого его никто не заметит. Значит, заберется в самую гущу кустов. Но оттуда стрелять можно только в одном направлении и уж никак не по движущейся мишени.

Дважды Тэп останавливался с наветренной стороны зарослей, проверяя, нет ли где сухих листьев, которые могли бы гореть. Он не надеялся, что ему удастся поджечь все мокрые кусты, но ему нужен был дым, который выкурит Хадди из укрытия.

– Да он уже давно смылся, – сказал, подъезжая, Бил Лоутон. – Вы тут такой шум подняли, что вся банда еле ноги унесла.

Но Тэп все же ухитрился поджечь листья, и пламя, несмотря на сырость, побежало по ветвям кустов. И тут же повалил густой едкий дым.

И тем не менее все складывалось как нельзя хуже. Не было никакого сомнения, что дождь зальет хилый огонь еще до того, как он даст столько дыма, чтобы Хадди, если, конечно, он сидит в кустах, не выдержал бы и покинул свое укрытие. Вполне вероятно, что дым создаст для охотника лишь небольшое неудобство, но не более того. А они обрекли себя на ожидание, пока он выберется. Хадди же за это время найдет себе новую позицию и начнет расстреливать их по одному. Пока они тут жгут кустарник, Том Киттери ждет помощи.

В Техасе у него с самого начала все пошло наперекосяк, думал Тэп. Высадившись в Индианоле, он надеялся, что Том уже собрал стадо и они тут же двинутся в Канзас. Партнер же со своими людьми по уши увяз в кровавой драке и начисто позабыл о деле, и Тэпу пришлось нанять своих ковбоев. Они собрали скот, но буря помешала погрузить его на корабли, хотя этот скот был уже продан, а чек лежал у Тэпа в кармане. И вот теперь, совершенно против собственной воли, он оказался втянутым в бессмысленную борьбу кланов. Одного из его товарищей убили, на него самого напали, и он вынужден был убить двух Мансонов, чтобы защитить свою жизнь. А ведь нужно-то ему только одно – перегнать быков в Канзас и вернуть свои деньги.

Весь скот, конечно, собрался на возвышенных местах, подумал Тэп. Животные, напуганные бурей, будут держаться вместе – значит, их не придется опять сгонять в стадо. Поэтому, как только закончится ураган, сразу можно отправляться в Канзас.

Тэп разрывался между желанием помочь Киттери и стремлением найти Хадди, навязав ему честный бой, в котором все будет окончательно решено.

Наконец Дюварни определился. Хадди подождет. Есть дела поважнее. Тэп найдет Тома и отправит его со стадом в Канзас.

Но приняв такой вердикт – Тэп почувствовал неприятный холодок в душе. С Джексоном Хадди шутки плохи – он будет охотиться за ним, словно голодный волк, и не успокоится, пока не убьет его. Ни во сне, ни во время работы нельзя забывать об опасности – Хадди идет по следу.

Глава 13

Собрав стадо, ковбои взяли курс на запад.

Спустившись с холма, они загнали скот в воду и заставили его проплыть не меньше мили, чтобы добраться до очередной возвышенности. Но место здесь оказалось совсем не подходящим для лагеря, земля чавкала под ногами, люди и животные передвигались с трудом.

Стадо неохотно брело по непролазной грязи. Дождь перестал, но небо по-прежнему затягивали тучи, где-то вдалеке грохотал гром. Ветер крепчал.

За последние два дня ветер не прекращался ни на минуту, и погонщикам стало казаться, что он вообще не утихнет. Они позабыли о том, что когда-то в ушах у них не свистело. Им верилось, что свист сопровождает их с самого рождения. И уж совсем нереальным представлялось то, что их одежда была когда-то сухой и они не испытывали холода.

Оставив Белдена за главного, Дюварни взял с собой Спайсера и Била Лоутона и поспешил на юг.

– В такую погоду, – сетовал Бил, – мы их ни за что не найдем. Если живы, то забились в какую-нибудь нору и сидят там, не высовывая носа.

Ветер так свирепствовал, что каждое слово приходилось кричать.

– Надо попытаться, – прокричал в ответ Тэп, и они поскакали дальше.

Земля под ногами почернела и разбухла, поверхность воды в низинах отливала металлом, а темные стволы деревьев напоминали прутья тюремной решетки.

К полудню они добрались до хижины, рядом с которой располагался корраль, спрятанный в кустах. Над хижиной тонкой струйкой вился дымок, и, взяв на изготовку винтовки, ковбои постучались.

Дверь приоткрылась, в щель выглянуло худое усатое лицо. Увидев винтовки, хозяин сделал попытку ретироваться, но Дюварни помешал ему.

– Не уходите! Мы умираем с голоду!

Дверь открылась пошире.

– Хорошо, привяжите коней, милости прошу! Только не вздумайте стрелять. У меня в руке оружие.

В хижине было уютно, тепло и сухо. Хозяин не солгал… Он действительно держал дробовик, а из-за пояса у него торчал шестизарядный револьвер.

– Я никогда не отказывал голодным путникам, – сказал он. – Но у вас что-то очень много оружия.

– Мы разыскиваем своих друзей, – объяснил Дюварни. – Говорят, здесь недавно была крупная перестрелка. Вы ничего не слыхали?

– Как же… Даже кое-что видел. Я ездил с двумя вьючными мулами в Рефьюджио за припасами. Остановился недалеко от озера Подкова. Это миль восемь-девять к югу отсюда. И вдруг рядом началась бешеная пальба. Я забрался в кусты и боялся высунуть нос. Судя по всему, драка там была нешуточная.

Хозяин хижины, как все одинокие люди, живущие вдали от поселений, радовался редкой возможности поболтать, Он сновал по хижине, раскладывая по тарелкам бобы из большого горшка, доставал хлеб домашней выпечки, ставил на огонь сковородку.

– Сидите, ребятки, отдыхайте. А я сейчас вам кое-чего поджарю, – балагурил он, изучающе поглядывая на гостей. – А вы, друзья, не похожи на Мансонов. Наверное, родственники Киттери?

– Я – Тэппен Дюварни, партнер Тома Киттери.

– Мне показалось, вы родственник. Да, не повезло вам -от стада почти ничего не осталось… Мансоны разогнали скот, и теперь его сам черт не сыщет… Рой Киттери убит… Джо Брек мертв.

– А что с Томом, Любеком и Каюном? – спросил Тэп.

– Прячутся где-то, наверное. Надо думать, они подавлены тем, что Мансоны взяли над ними верх, а им не удалось убить ни одного врага.

Пока ковбои ели, старик рассказал им, где он видел несколько небольших групп скота с клеймом Киттери.

– А как у вас с лошадьми? – спросил Дюварни. – Нам бы пригодились свежие кони.

– Берите моих. – Хозяин показал рукой на корраль. -Идите, выбирайте.

Дюварни медленно поднялся, исподтишка наблюдая за хозяином, который слишком уж суетился у огня. Тэпу показалось это подозрительным. Он потянулся, зевнул и подошел к окну посмотреть на корраль. С одной стороны вдоль загородки тянулись густые кусты, над которыми возвышались дубы. В их тени животные укрывались от зноя. Тэп разглядел в сарае несколько лошадей и оглянулся на Спайсера.

Велт улыбался. В руке он держал кольт.

– Сходи посмотри на лошадей. Если я услышу выстрел, убью нашего повара.

Спина старика напряглась. Он повернулся, собираясь схватить свой дробовик, но ружье уже было в руках Била Лоутона, который тоже улыбаясь смотрел на него.

– Ну как, старина? Bee еще хочешь, чтобы майор пошел посмотреть твоих лошадей? Ты слышал – один выстрел и от тебя останутся рожки да ножки.

– Что же мне делать? – запричитал старик. – Они пригрозили, что убьют меня, если предупрежу вас. А с ними Джексон Хадди, и он сдержит свое слово. Вы же сейчас проиграете.

– Ну это бабушка надвое сказала, – сквозь зубы процедил Бил, – майор вчера пристрелил двух Мансонов – Эггена и Уилера. Велт Спайсер был с ним и убрал еще одного. Вечером один Мансон пытался пробраться к нам в лагерь и тоже лишился своих мозгов.

Старик переводил взгляд с Била на Тэпа.

– Поверьте, я не трус и сам не люблю Мансонов, но положение безвыходное. Я живу один, а когда рядом бродит Хадди…

– Скоро он уберется отсюда, – сказал Спайсер.

– Сколько их там? – спокойно спросил Дюварни.

– Трое. Они остановились у меня погреться и отдохнуть, но, увидев вас, бросились в кусты, намереваясь подкараулить и подстрелить как зайцев. Один из них – Пинто Харт, опытный стрелок.

– Они зовут его Пинто из-за красного шрама на лице, – пояснил Спайсер. – Он брат Джима Харта. Оба у них верховодят.

Тэп переходил от окна к окну, изучая округу. Потом вернулся в комнату и показал на мокасины, в которые был обут хозяин.

– У вас есть еще такие же?

– Наверное.

– Покупаю их. Доставайте.

Старик открыл ящик и вытащил несколько пар брюк, рубашки и мокасины.

– Я купил это у индейцев племени скво. Совсем новые… Ни разу не надевал.

Дюварни бросил на стол серебряный доллар.

– Такое добро, наверное, и половины не стоит, – сказал он, потом сел и, сняв сапоги, натянул мокасины. Они пришлись ему как раз впору. – Сидите тихо, – велел он товарищам. – Не спускайте глаз с хозяина. Если старичок вздумает подать какой-нибудь знак Мансонам, свяжите его.

– Что еще за разговор? – возмутился хозяин. – Я – не Мансон и не собираюсь из-за них умирать. – Он замолчал, глядя, как Дюварни привязывает к поясу длинный охотничий нож. – Вы не слыхали, что я сказал? Их там трое… а Пинто один стоит двух, а то и трех.

Но Тэп не обратил внимания на его слова и, словно привидение, выскользнул из дома.

Как и раньше, дул ветер и шел мелкий нудный дождь. Обойдя хижину, майор ползком проскользнул мимо кустов, а затем, поколебавшись мгновение, бегом добрался до ближайшего дерева и затаился. С листьев и веток на голову ему падали тяжелые капли.

Тэпу на своем веку пришлось немало повоевать с индейцами, и он научился подкрадываться к противнику так, что тот даже не подозревал о его присутствии. В мокасинах ноги чувствуют любую неровность на земле, в них нельзя невзначай наступить на сухую ветку, которая хрустнет и выдаст тебя с головой.

Двигаясь, только когда поднимался ветер, Тэп прокрался в кусты. Винтовку он не взял, в таких условиях лучше рассчитывать на револьвер и нож.

Дюварни понимал, что играет со смертью, но ему были хорошо известны правила игры. Его противники, насколько он представлял, простые ковбои, которые ловко управляются с лошадьми, но ничего другого делать не умеют. Они не знают леса так, как он. Вот если бы с ним был Каюн… Внутренний голос подсказывал ему, что Каюн – очень опасный человек.

Вдруг между деревьями Тэп увидел довольно большую полянку, полого спускающуюся к ручью. Сделав еще несколько шагов, замер на месте. Невдалеке между деревьями он разглядел свет и понял, что находится в нескольких десятках метров, а может ближе, от цели.

Тэп скрывался за кустом, сзади него, друг за другом стояли два дерева. Еще одно росло слева, на расстоянии всего нескольких сантиметров. Если бы кто-нибудь и взглянул на эти кусты и деревья, то ни за что не догадался бы, что здесь стоит человек. Тэп проверил, не качаются ли ветви и листья у него над головой. И стал ощупывать глазами лес перед собой. И тут как заправский апач он учуял запах табачного дыма. Еще несколько секунд – и в густо заросшей лощинке заметил тех, кого выслеживал. Они сидели, сбившись в кучу, и наблюдали за хижиной и корралем.

Мансоны находились ближе, чем он думал, – метрах в двадцати, не больше. В кобуре у него лежал револьвер «смит-и-вессон» сорок четвертого калибра русского производства, самый лучший револьвер на Диком Западе тех времен. С такого расстояния Тэп стрелял из него без промаха. Однако сейчас дело осложнялось тем, что противник был плохо виден – мешали кусты и деревья.

С предельной осторожностью поставив ногу на ковер из мокрых листьев, в который она тут же погрузилась, он сделал шаг вперед, потом второй. Сейчас у него было больше шансов убить кого-нибудь из противников, чем у них – убить его. Пусть они хорошие стрелки, но за его плечами годы армейской выучки и боевой опыт.

Тэп сделал третий шаг – такой же короткий, как и те два.

Скоро Мансоны повернут головы в его сторону, а именно этого он ждал. Ему не хотелось внести смятение в их ряды, неожиданно убив одного из них. Лучше всего взять над ними верх вообще без стрельбы, никого не убивая.

Стоя теперь под огромным пеканом, Дюварни рассматривал своих врагов сквозь листву. Они болтали и курили. Один из Мансонов выбил свою трубку о каблук, и звук разнесся по всему лесу… Тэп не привык иметь дело со столь беспечными людьми. Чтобы убрать трубку в задний карман брюк, Мансон повернулся вправо и увидел майора. Он застыл от изумления, не донеся трубку до кармана. Судя по выражению его лица, ковбой никак не мог поверить, что видит среди листвы человека. Тэпа ведь скрывали густые заросли.

– Пинто, – хрипло окликнул курильщик, – Пинто, посмотри туда.

Когда Пинто повернул голову, Тэп заметил шрам на его лице. Скорее всего, от взрыва пороха, подумал он. Но на таком расстоянии трудно было сказать что-либо определенное.

– Парни, вы не меня, случайно, ждете? – дружеским тоном спросил Дюварни, держа троицу под прицелом. – Не надейтесь, стрельбы не будет. Я заехал сюда вовсе не для того, чтобы сводить с вами счеты, – у меня дел по горло. А теперь быстро расстегните ремни и дайте им упасть на землю.

Мансоны в изумлении смотрели на него, не понимая, как он мог так их обойти. Они-то всегда считали себя бравыми вояками.

Сознавая, что находится под прицелом, Пинто Харт стал медленно и осторожно подниматься на ноги. Однако встав, он бросил сквозь зубы:

– Разрази меня гром, если я останусь без оружия!

– Ребятки, убедите его послушаться меня, – ласково обратился к двум другим Тэп, как к неразумным детям. – Стреляю я в общем-то без промаха, а вдруг ошибусь. На таком расстоянии, вы сидите так близко, могу задеть кого-нибудь из вас. Его убью, и кто-то из вас пострадает – это уж точно.

Один из троих держал в руках винтовку, но, чтобы пустить ее в ход, ему требовалось развернуться на девяносто градусов. Он не успел бы и пошевелиться, как майор уложил бы его на месте. Другой, тот, что собрался спрятать трубку в задний карман, так и сидел, держа ее в руках. Он понимал, что является лучшей мишенью, и от страха покрылся липким потом. Умирать не хотел никто.

– Что уж теперь лезть в бутылку? – продолжал свои увещевания Тэп. – Объясните ему. Из-за одного дурака все пропадете.

– Пинто, – заговорил человек с винтовкой, – думаю, не стоит…

Но он не договорил. Пинто вдруг отскочил назад, в надежде успеть схватить револьвер. Секунду помедлив и понаблюдав, что будут делать остальные, Дюварни выстрелил в нижний правый угол нагрудного кармана Харта. И тот грохнулся замертво.

– Ну как, убедились? Кто желает получить пулю в лоб?

Осторожно, стараясь не делать резких движений, парни расстегнули ремни и отбросили их в сторону. Туда же полетела и винтовка.

– Почему бы вам, ребята, прямо отсюда и немедленно не двинуться в Рефьюджио, а оттуда – на запад? Аризона – отличный штат. И Нью-Мексико тоже.

– Мы хотим взять своих лошадей, – сказал один из Мансонов.

– Вам не мешает пройтись, – отказал Дюварни. – Хорошая прогулка в дождливый ветреный день отлично прочищает мозги и поможет решить, как жить дальше. Я прошу, послушайте моего совета, уезжайте отсюда. Ведь если я опять где-нибудь встречу вас, то подумаю, что вы снова охотитесь за мной, и пристрелю без всяких разговоров. Но мне не хотелось бы этого делать.

Они молча повернулись и отправились прочь, каждую секунду ожидая получить пулю в спину. Дюварни шел за ними. Проходя мимо мертвого Пинто, он бросил на него быстрый взгляд. Грубый, безрассудный человек, жаждавший всегда быть первым. Тэпу стало его жалко. Пинто привык считать себя превосходным стрелком. Это его и погубило. Репутация крутого парня помогает кое-кому занять определенное положение среди друзей, но наступает момент, когда надо ее подтвердить… И те же друзья, которые превозносили тебя до небес, с презрением отвернутся от твоего трупа, увидев, что нашелся человек, превосходящий тебя в мастерстве.

Когда Дюварни вошел в хижину, старик, сидевший на кончике стула, оторвав его задние ножки от пола, с грохотом опустил их. Велт Спайсер молча ликовал, а Бил Лоутон даже потянулся от удовольствия.

– Двоих я отправил пешком в Рефьюджио, – сообщил Тэп. – Это немного охладит их пыл.

– А Пинто?

– Лежит в лесу. Похороните его. Лошадей Мансонов мы заберем с собой, они нам пригодятся.

– Вы убили Пинто Харта? – Старик никак не мог поверить его словам.

– Он сам себя убил, – сказал Дюварни. – Принял неправильное решение.

Ковбои отправились на юг, а затем повернули на восток, и через несколько миль им стали попадаться быки и коровы с клеймом Киттери.

Глава 14

Пытаясь хоть чуть-чуть согреться, Джессика Трескот закуталась в макинтош, подняла воротник и засунула руки глубоко в карманы. За стенами здания суда ревел ураган – такого рева ей еще не приходилось слышать. Внешне девушка была сдержанна и спокойна, но внутри у нее все тряслось. Ее охватил такой ужас, какого она еще никогда не испытывала.

Вокруг нее дремали люди, каждый наедине со своими страхами и тревогами. Из-за оглушительного буйства стихии разговаривать оказалось совершенно невозможно – никто никого не слышал, – и все были поглощены своими думами.

Здание суда было построено из железобетона. Его толстые стены могли противостоять натиску ветра. К тому же во славу правосудия отцы города воздвигли его на самом высоком месте, но вода, затопившая улицы, уже доходила до него.

Через проливы между островами, которые образовались там, где еще недавно лежала Матагорда, ветер гнал с моря огромные волны. Но по мере того как буря усиливалась, гигантские волны вздымались все выше, и вот наступил момент, когда они стали перекатываться через Матагорду и беспрепятственно устремляться к берегу материка, разбивая его.

Теперь над затопленным городом одна за другой катили многометровые волны, дома, уцелевшие под натиском ветра, тут же рухнули под их тяжестью.

– Мэм, вы меня слышите? – Джессика подняла глаза. Перед ней со шляпой в руках стоял Билл Тейлор. – Мэм, – повторил он. – Вы должны это видеть. Уверен, никогда в жизни вам не придется больше наблюдать такое впечатляющее зрелище. Пойдемте!

Сопровождаемая Мэди и Бобом Брансвиком, Джессика поднялась на третий этаж. Рев ветра здесь просто оглушал, казалось, что стены того гляди рухнут под его напором. Стало трудно дышать – девушке показалось, что ветер опустошает ее легкие, и она судорожно глотнула воздух ртом. Но когда подошла к окну со сломанным ставнем и выглянула из него, ее взору предстало зрелище, от которого стало жутко.

Всюду, насколько хватал глаз, клубилась вода. Огромные волны крушили уцелевшие здания, и обломки их плавали, сталкиваясь между собой с сокрушительной силой и разлетаясь на куски. Не было больше ни гавани, ни причалов, ни клочка сухой земли – только одна вода. Даже деревья, устоявшие под напором ветра, теперь почти под самую макушку уходили под воду. Тротуар, по которому они еще совсем недавно прогуливались, исчез под водой, гостиница еще держалась. Но стены ее покосились самым причудливым образом. На мгновение Джессика вспомнила о чемоданах, оставшихся там, о портретах отца и матери… О своем дневнике… Все погибло, все унесено водой.

Мэди тоже подумала о нарядах Джессики.

– Все ваши прекрасные платья пропали, – простонала она.

Джессика взглянула на нее и, криво усмехнувшись, сказала:

– Не стоит так убиваться из-за ерунды. Тэппен даже не заметит их отсутствия.

– Ах, как бы мне хотелось иметь такие платья!

– Мне жаль, что пропали вещи, которые дороги как память, да еще книги. Хотя их невозможно потерять. Хорошие книги навсегда остаются в твоей душе.

Девушка выглянула в окно. Картина ужасного опустошения потрясала. На глазах погибал город. Ее охватило острое чувство вины, но она ничего не могла с собой поделать – сейчас ее по-настоящему волновало только одно: где Тэп и жив ли он. И хуже всего было вынужденное бездействие.

Все жители, которые сумели добраться до здания суда, сидели внизу и ждали, когда закончится ураган. Многие, включая Билла Тейлора, показали себя настоящими героями, помогая старикам, женщинам и детям добраться до спасительного крова. Тейлор, взятый под стражу за участие в перестрелке и ожидавший суда, усерднее всего вытаскивал из-под обломков несчастных жителей Индианолы.

Джессика спустилась вниз и села на свое место. Вода уже заливала крыльцо, город медленно погружался в морскую пучину под объединенным натиском волн и ветра. Мужчины собирались группками и обсуждали сложившееся положение.

Через какое-то время к Джессике вновь подошел Тейлор и присел рядом на корточки.

– Ходят слухи, – сказал он, – что к югу отсюда была еще одна перестрелка. Но не волнуйтесь, пожалуйста, ваш жених – отличный стрелок. Я видел, как он расправился с Эггеном и Уилером. Он себя в обиду не даст.

Тейлор не глядел на Мэди и не разговаривал с ней. Мэди что-то спросила у него, но он демонстративно отвернулся и ничего ей не ответил, и та вспыхнула.

– Том Киттери, – продолжил он, – попал в сложную переделку. По всему видно, Мансоны точно знали, где искать его, и нашли. В город прискакал один парень… Он сейчас внизу болтает, что Пит Ремли и Джо Брек убиты. И Рой Киттери – тоже. Тома ранили, и он прячется где-то. Да, – покачал головой Тейлор, – кто-то очень хотел насолить ему.

И по его тону Джессика поняла, кто этот таинственный недоброжелатель. И люди знают, откуда этот воображала Эв Мансон узнал, где Том собрал стадо.

Краешком глаза Джессика взглянула на Мэди, лицо которой напряглось и стало смертельно бледным. Она как-то съежилась, казалась меньше ростом, сидела неподвижно, уставившись в одну точку, снедаемая раскаянием.

– Том теперь победит Мансонов, – добавил Тейлор. – Ваш жених, мэм, покажет им где раки зимуют. У него подобрались неплохие парни, но все дело в Дюварни. Он отличный стратег, предугадывает каждый шаг врага.

Тейлор ушел, и девушки остались вдвоем. Они сидели и молчали до тех пор, пока Джессика не почувствовала, что больше сдерживаться не может.

– Мэди, – спросила она. – Почему вы так поступили?

– Да как вы… Какое вы имеете право осуждать меня? Вы понятия не имеете, что значит прозябать год за годом в этой дыре! Я хотела, чтобы Том уехал отсюда. Чтобы занялся делом. Он слышать ни о чем не желает, пока не закончится эта идиотская распря. Кроме того, я не имею никакого отношения к тому, что произошло.

– Я видела, как вы разговаривали с Эври Мансоном, Мэди.

– Ну и что из того. Я его знаю с детства, и мне наплевать на их дурацкую ссору. У меня одно желание – чтобы Том увез меня отсюда.

– Вы хотите, чтобы он отказался ради вас от того, что ему дорого, к чему привык, что любит. И думаете, это умно? Ведь без Техаса Тому не жить. Он знает, как обращаться со скотом, где его пасти, как выхаживать. У него здесь друзья и родные. А кем он будет в городе – еще одним бедняком, борющимся за свое существование? Ему придется конкурировать с людьми, которые там выросли и знают городскую жизнь лучше его.

– У Тома все получится, – упрямо повторила Мэди.

– И ради этого вы его предали?

Мэди повернулась к Джессике, и та увидела, как глаза ее сверкнули гневом.

– Я его не предавала!

– Нет, предали, Мэди! Думаю, что и Лон Портер погиб из-за вас.

Мэди ничего не сказала, но, подумав, произнесла:

– Я видела, как его убили, но моей вины в том нет. Когда я подошла к загону для скота, Лон Портер привязывал своего коня и спрашивал, где найти майора Дюварни. Он сказал, что привез сообщение от Тома… Лон говорил слишком громко, и Джексон Хадди его услышал.

– Так это Джексон Хадди убил его?

– Да, он застрелил его в затылок, и я все видела. К счастью, Хадди не заметил меня. Я была в таком ужасе, что не могла сдвинуться с места! Джексон Хадди находился в десяти метрах от него, а Лон Портер и не подозревал о его присутствии. Все боятся Хадди, и никто не осмелился бы предупредить Лона.

Ветер снова усилился, и разговаривать стало невозможно. Дождь стучал по стенам, проникая в комнату через оконные переплеты. Огромные капли падали с потолка на пол. За окном уже ничего нельзя было разглядеть, да никому и не хотелось смотреть туда, поскольку подходить к окнам стало опасно.

Вода начала заливать первый этаж, и все, кто сидел там, перебрались на лестницу. Одно окно разбил ветер, и Джессика почувствовала, как медленно сходит с ума от замогильного завывания. Она скрючилась на скамье, поджав под себя ноги, втянув голову в плечи, и закрыла обеими руками уши.

Тейлор опять подошел к ней и, тронув за плечо, показал на разбитое окно. Через него в комнату потоком лилась дождевая вода. Ненадолго наступило затишье, и перед их глазами предстала панорама погибшего города… Впрочем, города уже не существовало, на его месте бесновалось море. Но тут опять хлынул дождь, и все скрылось в его пелене.

Забравшись на свою скамейку, Джессика задремала. Оставалось только одно – набраться мужества и ждать, чем все кончится.

Когда ураган налетел с новой силой, ковбои Дюварни принялись сгонять стадо и разошлись в поисках разбредшихся животных. Тридцать коров Тэп обнаружил на холме и погнал перед собой. По дороге, на склоне длинной гряды, ему попалась еще дюжина быков, лежащих в траве. Поднял и их. Пройдя несколько миль, он встретил Била Лоутона со стадом в тридцать голов. Заметив вдалеке длинную гряду, тянущуюся с юга на север, погонщики двинулись к ней, прихватывая с собой встречающихся по пути бычков, коров и телят. Вскоре их стало трое. Вместе с Велтом Спайсером они загнали животных на вершину гряды, укрыв от ветра и дождя у подножия скалистого гребня, кое-где поросшего чахлыми деревцами и кустиками. Здесь же в скалах нашли что-то вроде пещеры, в которой, судя по остаткам кострищ, изредка останавливались люди. Кто-то даже соорудил из камней грубую стену, которая защищала вход в пещеру. Когда ветер усилился, ковбои укрыли за ней своих коней.

Стало темно, словно на землю опустились сумерки, небо, затянутое тучами, разрывалось всполохами беспрерывных молний. Стоял грохот как от артиллерийской канонады. Дождь лил потоком с такой мощью, что, попадая на кожу, резал ее как лезвием ножа.

Спайсер устроился в дальнем углу пещеры и глядел на беснующийся за ее стенами ураган. Боясь, как бы молния не ударила в оружие, они сложили его подальше от места, где сидели. Вдруг Бил глянул на Тэпа.

– Кажется, кто-то кричит! – насторожился он. – Слушайте.

Все застыли. Несколько минут не доносилось ничего, кроме завывания ветра и шума дождя. Потом далекий слабый звук, похожий на крик, повторился.

– Зовут на помощь, – сказал Тэп. – Пойду посмотрю.

– Не валяй дурака, майор, – возразил Спайсер. – Во время урагана часто можно услышать такие звуки.

Однако Тэп не послушался его. Привязав покрепче шляпу и подняв воротник, Дюварни выскочил наружу. На него сразу же обрушился водопад. Он поскользнулся на покрытом грязью склоне и, с трудом удерживаясь на ногах, начал карабкаться к скалистой вершине. Но скоро понял, что ползти туда не имело смысла. При таком ветре удержаться наверху невозможно – сдует как былинку, да и увидеть ничего нельзя – так силен дождь. Росшие вокруг него деревья изогнулись под совершенно немыслимым углом. Стволы их под напором ветра вытянулись почти параллельно земле, но корни крепко цеплялись за почву и не давали упасть. Тэп, скрючившись, вцепился в какой-то куст и посмотрел вокруг.

Подножие гряды было залито водой – это вышла из берегов речка, протекавшая по ней. Повсюду бурлили водовороты. Животные сгрудились за скалистым гребнем, пытаясь хоть как-то укрыться от бури.

Слабый крик заставил майора повернуть голову, он наконец увидел человека, попавшего в беду. У подножия гряды какой-то бедолага тщетно пытался вытащить из грязи завязшую по брюхо лошадь, на спине которой лежал темный мешок. Он не звал на помощь, он просто кричал от бессилия.

Дюварни бросился на выручку, продираясь сквозь кусты. Человек, пытавшийся спасти лошадь, на его глазах упал, и ему никак не удавалось подняться. Спотыкаясь и падая, он ползал на коленях. Тэп прорывался к нему. В тот момент, когда измученный путник уже готов был рухнуть в воду, Дюварни подхватил его. В дружеских объятиях Тэпа оказался Том Киттери.

Усадив Тома на траву, Тэп схватил поводья утопавшей в грязи лошади.

– Ну давай, дружок! – закричал он. – Сейчас мы тебя вытащим!

Коню нужно было помочь самую малость, но у изможденного Тома не хватило сил даже на это. Когда лошадь оказалась на твердой почве, Тэп разглядел ее поклажу. Завернутые в макинтоши с головой и привязанные к седлу, на ней лежали тела двух мужчин.

Дюварни поставил Тома на ноги и тут увидел, как Лоутон и Спайсер со всех ног несутся к ним.

– Мы беспокоились, куда ты пропал! – кричал сквозь ветер Велт.

Бил обхватил Киттери за плечи и, поддерживая его, повел к пещере. Только укрывшись под ее неподвластными ветру скалами, ковбои осознали, что выбрались из преисподней.

Отвязав тела, Тэп узнал Каюна и Любека. К счастью, оба оказались живы, хотя и тяжело ранены. Каюн вытянулся на плаще у костра, а Любек забился в угол и, откинувшись назад, хрипло дышал. На руке у него была наложена самодельная шина.

– Что с рукой? – спросил Спайсер.

– Ее придавила лошадь, – пожаловался Любек, – когда поскользнулась на склоне и упала. – Он показал на Каюна. – А его ранили, загнали в него две пули.

Обработав раны Каюна и Любека, Тэппен улегся рядом с измученным Томом, который давно уже спал, и тоже сразу отключился. За стенами пещеры свирепствовал ураган. Раскаты грома сотрясали холмы, но ковбои ничего этого не слышали. Они спали.

Глава 15

Утро не обмануло их надежд. Ураган закончился. Небо как вымытое сияло и будто не было вчерашнего столпотворения. Легкий ветерок играл в траве. Но следы диких разрушений виднелись всюду. Вывороченные с корнями деревья громоздились друг на друга, речки, ручьи вышли из берегов и превратились в бурлящие потоки. Огромные лужи, оставленные дождем, сливались в озера.

Выйдя из пещеры, Тэп осмотрелся. Скот уже был на ногах и начал потихоньку разбредаться в поисках хорошей травы. На расстоянии полумили чернела другая гряда, склон которой потемнел от скопившегося там скота.

Из пещеры вышел Велт Спайсер, на ходу застегивая ремень с кобурой.

– Какие планы, майор?

– Погоним скот. У нас одна забота, – мрачно проговорил Дюварни. – Что за стадо там, на склоне? Если животные с клеймом Киттери, захватим их с собой.

– А что делать с ранеными?

– Каюна надо показать доктору. Если бы мы могли найти мою повозку…

– Я знаю, где она спрятана, как-то наткнулся на нее. Хотите, съезжу и пригоню ее сюда?

Дюварни взглянул на часы. Не было и пяти утра. Достав из седельной сумки бинокль, он вскарабкался на вершину гряды и стал осматривать окрестности. Как и предполагал, на всех холмах в пределах видимости скопился скот – по нескольку сотен голов. Среди бычков паслись и лошади. Наверное, это остатки стада Киттери, которое разогнали Мансоны, или те животные с клеймом Киттери, которые не попались им раньше.

Спайсер уже сварил кофе, когда Тэп вернулся. Каюн полулежал на спине, опершись на стену пещеры.

– Можно подумать, что вас ранили, – пошутил Тэп. – Неужели хватило двух пуль, что вывести из строя такого человека?

– Наверное, я постарел и стал слабее. – Каюн испытывающе посмотрел на Тэпа. – Много коров увидели, правда?

– Много. Посидите здесь, пока мы их соберем? Потом достанем повозку и отвезем вас к доктору, а сами погоним скот в Канзас.

– Я в порядке. Занимайтесь своим делом.

Том Киттери был уже на ногах.

– Готов ехать с тобой, Тэп, – тихо сказал он. – Ты был прав. Надо заниматься делом и не лезть в драку.

– А вы как? – Дюварни посмотрел на Любека.

Любек совсем не изменился.

– Я, конечно, буду сгонять коров в стадо. Но лучше отправиться на поиски Мансонов и задать им жару.

– Велт, поедете с Джонни на юг. Гоните весь скот с клеймом Киттери на северо-запад. Появятся Мансоны – скачите назад, мы встретим их вместе. Но если вам попадется Джексон Хадди, дайте мне знать немедленно.

Все удивленно взглянули на Дюварни.

– Я должен рассчитаться с ним, – спокойно объяснил Тэп. – Убив Лона, он стал моим врагом, и, кроме того, он ищет нас, чтобы помешать. Когда мы соберем стадо, вы погоните его в Канзас, а я отправлюсь на поиски Хадди.

– И кто теперь ищет приключений? – воскликнул Любек, расплывшись в улыбке.

– Разумная предосторожность, и только. Если бы Хадди не увязался за нами, я бы оставил расчеты с ним до более благоприятных времен. Но придется охотиться на охотника.

– Он вас подстережет и убьет, – обреченно произнес Любек.

– Ну, это мы еще посмотрим, – вмешался в разговор Том. – Хадди не смог поймать меня, а Тэп взял меня в плен живым. Хотя…

Бил отправился на восток. А Киттери с Дюварни двинулись на север. К полудню они согнали в стадо скот, пасшийся на соседних грядах, и, форсируя водные преграды, оставшиеся после бури, погнали его на возвышенность к северо-западу от озера Подкова.

Сбор скота прошел без особых приключений. Пережив бурю, животные без всякого сопротивления отдавались во власть человека и покорно шли туда, куда их направляли, словно понимая, что с людьми им будет безопаснее. Вскоре съехались и ковбои, не было только Лоутона. Он появился, когда солнце уже скрылось за горизонтом. Поперек седла у него лежала винтовка.

– Похоже, к нам скоро пожалуют гости, – сообщил Бил.

– Сколько их?

– Один. Джексон Хадди вышел на тропу войны и едет на своей лошади-убийце. – Дюварни посмотрел на товарища с удивлением, и тот пояснил. – Мне рассказывали, что, когда Джексон собирается убить кого-нибудь, он седлает чалую лошадь с белой звездочкой на лбу. Ее трудно заметить на местности. Она очень спокойная, с устойчивой походкой и мощным задом.

– Знаю эту лошадь, – сказал Том. – Отличное животное.

– Утром я нашел несколько волосков на дереве, о которое она чесалась.

– А самого Хадди видел?

Бил покачал головой, а Киттери заметил:

– Ставлю пять против одного, что он-то за тобой наблюдал. А это означает, что Джексон ехал по твоему следу и знает теперь, где мы находимся.

– Том, – сказал Дюварни. – Я оставил Белдена и других ребят со стадом в излучине реки Гуадалупе, к западу от Виктории. В основном это скот, который я продал Бобу Брансвику еще до начала бури. – Тэп дотронулся до нагрудного кармана куртки. – Чек у меня здесь.

– Быстро же вы добрались!

– Пришлось поторопиться, подгонял ураган, а я пообещал Брансвику отогнать стадо в глубь материка. Доставь животных, которых мы сегодня собрали, туда же, к Гуадалупе.

– А ты что собираешься делать?

– Поеду в Индианолу. Там моя невеста. К тому же есть кое-какая задумка, – добавил Тэп. – Пусть Джексон Хадди погоняется за мной.

Тэп понимал: если он сам погонит скот, то руки у него будут связаны и все его товарищи окажутся под прицелом. Дать ковбоям спокойно работать – значит увести Хадди за собой, заставить его идти по следу, а уж Дюварни знал, как запутывать следы. Еще он надеялся где-нибудь по дороге встретиться с Джексоном один на один в последнем решающем бою.

Майор досконально продумал свой маршрут. Он поедет по открытой местности, чтобы его видели, но подобраться незаметно к нему не смогли.

Для Джексона Хадди не найдется на этом пути никакого укрытия. А в первом уже обнаруженном тайнике Тэп спрячется сам и будет поджидать Хадди.

– Сам суешь голову в петлю, – заметил Том. – Думаю, нам лучше держаться вместе.

– Нет, я хочу, чтобы он бросился за мной в погоню.

– Не беспокойтесь, – заявил Любек, – Джексон не упустит такого шанса.

Дюварни оставил стадо на голом холме, вокруг которого на многие километры расстилалась безлесая равнина. Он знал, что Хадди отличный стрелок, но в то же время не любит рисковать. Прежде чем убить, тщательно изучает повадки намеченной жертвы, сопровождая ее до тех пор, пока ему не удается подойти совсем близко. И тут наносит молниеносный удар. Говорили, что Хадди всегда убивает с первого выстрела и очень гордится этим.

Хитрость заключалась в том, чтобы не дать ему сделать его единственный роковой выстрел, пока Тэп сам не выберет позицию, которая позволила бы ему диктовать условия боя.

Майор взял курс на север, изучая окрестности и стараясь предугадать действия Хадди. По дороге он применил маленькие уловки, которые сбивали преследователя с толку. Для Джексона было очень важно уловить стереотип поведения жертвы, поэтому Тэп решил вести себя непредсказуемо, каждый раз загоняя Хадди в тупик. Для того чтобы победить такого твердолобого убийцу, он должен лишить его непоколебимой уверенности в себе, заставить поступать так, как ему невыгодно, вывести его из себя.

Мили полторы Дюварни не спеша ехал по совершенно открытой равнине. Добравшись до холма, скрылся за ним и, развернув лошадь, с четверть мили проследовал в обратном направлении. Встретив на своем пути ручей с песчаным дном, прошел около мили по воде и, выбравшись из ручья, углубился в заросли мескитовых деревьев, дуба и опунции. Здесь он снова повернул назад и оказался на той же дороге, по которой пустился в путь, и сразу увидал следы чужой лошади. Не останавливаясь, пересек дорогу и, спустившись в небольшую седловинку, двинулся, как изначально, на север, держась параллельно дороге, по которой теперь догонял его Хадди. Найдя длинное мелкое озерцо с мутной водой, Дюварни направил коня прямо в него и несколько сотен ярдов ехал по дну, меняя направление, а затем пересек озерцо и выбрался на сушу. Человек, которого преследуют, обычно выходит из реки на тот же берег, с которого в нее вошел. Понимая, что Хадди знает это, Дюварни сделал наоборот.

Поднявшись на небольшой холм, Тэп пересек его и, спешившись, привязал коня к кусту. Затем поднялся на вершину, где лежало несколько камней и росли небольшие кустики. Спрятавшись, стал ждать. Солнце светило ему в спину, и он мог обозревать округу в бинокль, не опасаясь быть замеченным. И наконец увидел, как вдалеке отсюда к месту, где он пересек дорогу, подъехал всадник. Улыбнувшись, он продолжал наблюдать. Чем больше размышлял над повадками своего противника, тем больше убеждался, что Джексон Хадди напрочь лишен воображения и страдает непомерным самомнением. Прежде он всегда преследовал свои жертвы и навязывал им свою волю. Теперь, выписав окружность на местности, он должен был понять, что ему незаметно сменили роль и он, Хадди, из охотника превратился в преследуемого.

Джексон постоял немного и пересек дорогу. Достигнув озерца, объехал его по берегу и нашел, где лошадь вышла из воды. От этого места было рукой подать до вершины холма, где скрывался Тэп. Майор взял винтовку, прицелился в воду прямо перед мордой коня и выстрелил. Пуля влепилась в грязь, которая разлетелась во все стороны. Лошадь в испуге взвилась надыбы, и Хадди стоило большого труда успокоить ее. Тогда Дюварни выстрелил еще дважды, и всякий раз лошадь начинала беситься.

Тэп знал, что должен покончить с этим надменным убийцей, но расправа из-за угла шла вразрез с его правилами. И теперь ему доставило удовольствие помучить Хадди – пусть побудет в шкуре тех людей, которых он убил.

Оказавшись под прицельным огнем на открытом месте, где ему негде было спрятаться, Хадди запаниковал: вонзил шпоры в своего коня и ускакал прочь с такой поспешностью, будто кто-то подпалил ему пятки.

Тэп вскочил на коня и легким галопом помчался к Индианоле. Решив, что, пока Хадди придет в себя и отыщет его след, он успеет уйти далеко. По дороге он с тем же вниманием продолжал изучать местность и, час спустя, нашел то, что искал, – маленькую ложбинку, среди холмов, которую можно было увидеть только с одной позиции. На вершине располагавшегося рядом холма росла небольшая рощица. Идеальное место для устройства лагеря.

Тэп согнул ветку дерева, росшего у входа в ложбинку, с таким расчетом, что если кто-нибудь захочет заглянуть туда, то обязательно заденет ее. Потом срезал другую ветку, вытащил из пояса жилу и сделал лук. Приладив стрелу к луку, расположил его так, чтобы он выстрелил, если незваный гость дотронется до согнутой ветки. Стрелу Тэп заострил. Впившись в человека, она заставит его вскрикнуть, хотя и не причинит ему особого вреда. Ловушка должна помочь поколебать уверенность Хадди, заставить его сомневаться в каждом своем шаге.

Забравшись в ложбинку, Тэп развел небольшой костер, а потом набрал охапку валежника и, перевязав ее жилой, уложил у кострища. Сверху все выглядело как пристанище одинокого путника. Уж кто-кто, а Хадди непременно захочет посмотреть, чей это лагерь.

Джексон Хадди мог появиться с минуты на минуту. Дюварни убрался быстро из ложбинки, стараясь избегать мест, где его могли бы заметить и убить. Несколько часов спустя он пересек реку Блэк-Байю и устроился на ночлег в рощице к северо-востоку от озера Зеленого. Проснувшись на рассвете, он не менее получаса осматривал окрестности. Затем проделал тот же маневр, что и вчера. Проехал полмили в обратном направлении и сделал большой круг. На пути в Индианолу он никого не встретил и не увидел никаких следов.

Чем ближе он подъезжал к городу, тем страшнее были разрушения, оставленные ураганом, – вывороченные с корнями деревья, изуродованные дома, огромные пространства, покрытые непроходимой грязью. Трупы несчастных животных и всюду огромные лужи. Только по торчащему над холмом зданию суда Тэп определил, что перед ним Индианола. Там, где стоял растущий город с портом и увеселительными заведениями, лежали грязь и песок, усеянные мусором, принесенными волнами обломками зданий и разбитых кораблей. Кoe-где торчали фундаменты уничтоженных строений.

Город исчез. Его смыло море.

Среди развалин копошились люди. Кто-то разыскивал тела погибших, а кто-то копался возле бывших салунов, пытаясь найти бутылку спиртного или что-нибудь съестное.

Из трубы на крыше здания суда вился дым. Войдя туда, Тэп нос к носу столкнулся с Бобом Брансвиком.

– Не волнуйтесь, она здесь, – сказал тот. – Мы пытаемся как-нибудь накормить людей.

Дюварни рассказал Брансвику о своих планах:

– Мы собрали еще одно стадо и погоним его в Канзас. Вы не будете против, если мы отгоним туда и ваших животных? С нами отправляется семья Вебстер, так что нас будет много. А в стаде примерно полторы тысячи голов, может и больше.

– Спасибо за предложение. С радостью принимаю. Вы пойдете на Додж?

– Да, встретимся там. Если куда-нибудь отлучусь, оставлю вам записку. Похоже, в Индианоле не скоро вновь будут покупать скот.

В этот момент в дверях появилась Джессика. Она подбежала к Тэппену и бросилась в его объятия.

– Тэппен! Тэппен! – только и смогла вымолвить она.

– Мы уходим, дорогая, – сказал Тэп. – Надо выбраться отсюда как можно скорее. В любую минуту может появиться Джексон Хадди, а мне не хотелось бы устраивать здесь стрельбу.

Джессика быстро собралась, но вернулась вместе с Мэди Коппинген.

– Можно, Мэди поедет с нами? – спросила она.

– Конечно, – ответил Дюварни и добавил: – Том гонит стадо в Канзас.

– У меня здесь поблизости есть лошади. Оставьте мне гнедого мерина с тремя белыми носками, а остальных можете забирать, – предложил Боб.

Он подошел к Тэпу и тихо сказал:

– Будьте осторожны. Где-то поблизости бродит Эв Мансон. – Потом громко спросил: – Вы слышали о побеге Билла Тейлора? Вместе с парнем, с которым он сидел в одной камере, он украл лошадь шерифа и скрылся. Но я не думаю, чтобы кто-нибудь хотел их поймать, даже шериф. Билл показал себя настоящим мужчиной во время бури.

День уже клонился к вечеру, когда майору удалось раздобыть пару седел и девушки наконец смогли сесть на коней. С каждым часом беспокойство Тэпа росло – Хаддн мог ради любопытства заглянуть в Индианолу. Он поедет по той же дороге, что и они, или устроит им засаду где-нибудь западнее города.

Дюварни торопился, он ехал, положив винтовку на луку седла, и неустанно подгонял своего коня. За ними скакали шесть запасных лошадей, которые, похоже, были рады уйти оттуда, где только что бушевала буря. Путники не разговаривали. Нервы у всех были напряжены до предела. Тэп снова и снова менял направление, стараясь запутать своего преследователя, если он шел по их следу.

Берега Шоколадного залива совсем обезлюдели. Еще два дня назад там стояло несколько рыбачьих домиков, а на песке лежали лодки. Теперь кругом было пусто и дико.

Поздней ночью они разбили лагерь в дельте реки Шоколадной на песчаном пляже в излучине одного из рукавов и даже рискнули разжечь костер, сварить кофе и перекусить. Устроив девушек на берегу, Тэп забрался в заросли и улегся под защитой густого кустарника. Но спать всем пришлось мало. Рассвет застал их в седле.

Глава 16

Виктория постепенно приходила в себя после бури. Тэппен Дюварни не хотел заезжать туда, но им нужно было пополнить запасы провизии, а девушкам – раздобыть одежду.

К этому времени Джексон Хадди уже, несомненно, догадался, куда направился майор со своими спутницами, и, возможно, затаился уже где-то в городе и ждет.

По дороге путешественникам часто попадались всадники, ехавшие в глубь материка. Пережив страшные дни, люди думали только об одном – как поскорее убраться из этих опасных мест.

Виктория тоже пострадала от урагана, но даже он не смог полностью уничтожить ее непривычную, несколько старомодную красоту. Вопреки всему, возле домов и на улицах цвели розы, придавая городу редкое очарование.

Соблюдая осторожность, Тэп и его спутницы въехали на главную площадь города.

Спешившись и став позади лошади, майор внимательно оглядел улицу – окна, крыши, прохожих.

– Сходите-ка к своим родным, – посоветовал Тэп Мэди, – или купите все, что вам понадобится, и ждите нас с Джессикой здесь. Мы скоро вернемся и отвезем вас к Тому.

Мэди заколебалась, и Тэп почувствовал, что перспектива увидеть Тома ее совсем не радует. Но она сказала:

– Хорошо, – и ушла.

Дождавшись, когда Мэди скроется за углом, Тэп тихо произнес:

– Я сейчас приведу сюда запасных лошадей, они будут ждать нас позади вон того здания в конце улицы. Не говори об этом Мэди. Но если она все-таки решится ехать с нами, ждите меня там через час.

Покинув Джессику, Тэп задержался на углу улицы и вновь осмотрел ее. Потом вошел в магазин, купил новую одежду и продукты, словом, все, что было необходимо, и незаметно выбрался через черный ход. Покупки разложил по седельным сумкам и спрятал лошадей за домами.

Проделав все с большой осторожностью, Тэп заглянул в ресторан и неожиданно встретил Гарри и Каддо, тех мужчин, которые встречали Мэди у парохода в первый день его пребывания в Техасе. Тэп подошел к ним и поздоровался.

Гарри повернулся, внимательно посмотрел на него и в недоумении спросил:

– Интересно, откуда вы меня знаете?

– Я – Тэппен Дюварни. Однажды видел вас с Мэди Коппинген. Тогда на дороге.

Каддо улыбнулся:

– Так я и знал. Говорил же: он где-то рядом.

Гарри протянул руку.

– Наслышан о ваших подвигах, майор.

– Мэди Коппинген приехала вместе с моей невестой Джессикой Трескот. Может, она поедет с нами к Тому, но я не уверен в этом.

Тэп услышал, как сзади кто-то вошел в ресторан, и обернулся. Это был Лин Стокер, он тоже служил у Коппингенов, однако Дюварни не слишком обрадовался, увидев его.

– За вами охотится Джексон Хадди, – холодно сообщил Стокер, и Дюварни уловил в его словах злорадство. – Похоже, вы недолго будете радовать нас своим присутствием.

– Вы правы, я перегоняю скот в Канзас.

– Я имел в виду другое.

– Заткнись, Стокер, – бросил Гарри. – Тэп прекрасно понял, что ты хотел сказать… и я тоже.

Стокер резко повернулся и направился вон из зала. Когда он был уже у двери, майор сказал ему вслед:

– Не забудь сказать Хадди, где меня искать. Но когда он придет, чтобы убить меня, постарайся оказаться подальше от этого места.

Стокер хотел что-то ответить, но передумал и ушел.

– Большинство наших ребят симпатизируют Тому. Мы сделали ставку на вашу победу, – желая сгладить неприятное впечатление от выходки Стокера, произнес Гарри.

Неожиданно заговорил Каддо:

– Тебе нужна помощь, белый человек? Я умею обращаться с оружием.

– Нет, спасибо, я должен сам свести счеты с Хадди.

Краешком глаза Тэп видел, что Стокер пересек площадь по диагонали. Подойдя к окну, он встал так, чтобы его не было видно, и продолжал наблюдать. Тот как раз скрылся за дверями салуна, но через несколько минут вышел и двинулся по улице.

– Надеюсь, вы меня извините, – заторопился Тэп и выскочил за дверь.

Стокер поднимался на крыльцо другого салуна.

Тэп вернулся в ресторан, но, увидев, что Гарри и Каддо уже ушли, сел за столик в углу, откуда хорошо была видна улица, и заказал обед.

Тэп так увлекся наблюдением, что не заметил, как к его столу подошла Джессика.

– Не возражаете, мистер, если я присоединюсь к вам? – услышал он знакомый веселый голос.

Девушка села на стул, который ей предложил Тэп, и спросила:

– Думаешь, Мансоны нападут?

– Да.

– Для тебя лучше, если меня не будет рядом?

– Конечно. Но они подождут, пока я выйду на улицу. Где я, им известно, напасть на меня здесь – значит подставить себя под удар. К тому же они стесняются тебя, так что подождут. А я хочу их немного помучить.

Джессика испытующе посмотрела ему в лицо.

– Тебе не страшно?

Тэп пожал плечами.

– Немного. Но страх обостряет чувства человека и помогает ему собраться. Чуть-чуть страха совсем не повредит, надо только уметь держать себя в руках и не впадать в панику.

В эту минуту майор увидел, как крупный узкоплечий мужчина с широким задом пересекает площадь. Он узнал Шэббита. Тот нес в руках какой-то предмет, завернутый в плащ. Наверное, винтовка или дробовик. Учитывая характер этого вояки, решил, что дробовик. Шэббит остановился на углу – отсюда ему хорошо была видна вся площадь и вход в ресторан.

Чуть поодаль, опершись на колесо фургона и покуривая самокрутку, стоял другой человек, очень похожий на члена банды Мансонов.

Проследив за взглядом Тэпа, Джессика шепнула:

– Можно выйти через черный ход.

– И там стоит часовой, будь уверена, – спокойно ответил Тэп.

Они обедали, изредка перебрасываясь словами. Тэп не торопился – он с удовольствием представлял себе, как его заклятые враги жарятся на солнце, ожидая его.

Неожиданно дверь распахнулась, и в ресторан вошел Эв Мансон. С ним были Шэббит и Лин Стокер.

– Вы собираетесь выходить или нет? – спросил, подойдя к столу, Эв. – Я уже устал ждать.

– Вы не обойдетесь без помощи всей этой оравы?

Лицо Эва вспыхнуло от гнева.

– Мне не нужна ничья помощь. Да я вас голыми руками на тот свет отправлю и еще троих таких, как вы.

Дюварни смерил его взглядом, и на его губах появилась легкая усмешка.

– Хорошо, Мансон, давайте поговорим обо мне. Хотите сразиться со мной, прямо сейчас? – Тэп посмотрел на спутников Эва. – Но только без этого воронья.

Стокер хотел было броситься к Тэпу, но Эв остановил его.

– Разумеется, – процедил он сквозь зубы. – Отпустите юбку, за которую держитесь, и встретимся в открытом бою на улице.

Тэп встал

– Надеюсь, ты простишь меня, Джессика? – Он специально повысил голос, чтобы Мансоны могли услышать его слова. – Я не задержусь. – И шепотом добавил: – Иди в гостиницу. Здесь будет опасно.

Тэп встал, расстегнул кобуру, чтобы сразу выхватить револьвер, и подошел к двери. Ему уже давно не приходилось участвовать в перестрелке, где от быстроты реакции зависела жизнь.

Последний раз это было несколько лет назад, когда по поручению армейского командования он наводил порядок в одном захудалом городишке на Диком Западе.

Эври Мансон стоял посреди улицы, ожидая, когда выйдет Дюварни. Надеясь расправиться с врагом своими руками, Эв запретил дружкам стрелять. Но если в поединке будет убит Эв, они, конечно, тут же прикончат Тэпа, замешкайся он хоть на полсекунды.

Левой рукой Тэп повернул ручку и резким движением толкнул дверь вперед – она с грохотом распахнулась. Расчет оказался верен. Услыхав оглушительный удар, Эв Мансон, нервы которого тоже были на пределе, сделал неверное движение и промахнулся. Рванувшись вперед, Тэп выхватил револьвер. Перед ним мелькнуло наглое, с волчьей ухмылкой лицо, и он выстрелил. Из раны брызнула кровь, лицо исказил ужас. Еще одна пуля достигла цели, и Эв Мансон, шагнув вперед, упал лицом вниз.

Тут же Тэп развернулся и выстрелил в Лина Стокера, стоявшего в нескольких метрах от него. Пуля попала ему в колено, и он упал, выронив из рук револьвер. Дюварни продумал каждое свое действие в этом бою и теперь точно выполнял свой план. Он быстро отступил, захлопнул за собой дверь в ресторан и бросился вверх по лестнице.

В три прыжка пролетев коридор, схватил по дороге стул и поставил его под люком, открыв который, он подтянулся и выбрался на чердак. В мгновение ока оказался у двери, ведущей на крышу, отодвинул защелку и выглянул наружу. Убедившись, что крыша пуста, он под прикрытием ложного фронтона здания добежал до края крыши и, спрыгнув на плоскую кровлю соседнего дома, снова огляделся.

Человек, которого он заметил еще в ресторане, по-прежнему стоял рядом с фургоном, теперь уже держа в руке винтовку, в нескольких метрах от него торчал Шэббит с дробовиком. Тэп тщательно прицелился из своего «смит-и-вессона» и выстрелил. Человек у фургона выронил оружие и, резко развернувшись, осел.

Отбежав к противоположному краю крыши, Тэп прыгнул на кровлю следующего здания, а оттуда – на землю. Он оказался между двумя домами и, увидев дверь, нырнул в нее как раз в тот самый момент, когда в косяк ударила пуля, всего в нескольких сантиметрах от его головы. В лицо брызнули щепки. Дюварни пересек комнату, вылез в открытое окно и оказался в переулке. Задержавшись на месте, чтобы перевести дух, он услышал звуки ожесточенной перестрелки и неожиданно увидел Шэббита, который нырнул в тот же самый узкий переулок, где стоял он. Плечо Шэббита было в крови, а на бледном лице застыл испуг. Встретившись взглядом с Тэпом, он не успел даже поднять свой дробовик. Пуля майора вошла ему прямо в сердце.

Ломая голову над тем, кто же стреляет, Дюварни направился в ту сторону, захватив с собой дробовик Шэббита. Дойдя до площади, он остановился и осторожно выглянул.

Пальба прекратилась.

На противоположном углу высокий всадник спокойно сидел в седле, а рядом с ним стоял другой. На площадь с обеих сторон въезжали другие всадники, держа винтовки наготове. Это были Док Белден, Бил Лоутон, Велт Спайсер, – все его верные друзья собрались здесь.

Тэп вышел, и в его сторону повернулись с полдюжины стволов. Но тут же опустились.

– Представляешь, майор, – весело крикнул Бил Лоутон, во весь рот улыбаясь Тэпу, – эти Мансоны оказались паршивыми вояками: не успели мы сделать и двух выстрелов, как они бросились наутек. Все, кто мог.

Док подъехал к Тэпу.

– У вас все в порядке? – спросил он.

В эту минуту на площади появился Том Киттери.

– Вижу, вы решили лишить меня самого интересного. Я, кажется, опоздал на окончание своей собственной распри!

– Все хорошо, ребята, – ответил Дюварни. – А теперь нас ждут наши быки. Поедем-ка к ним.

Джексон Хадди стоял в своем гостиничном номере, расположенном на третьем этаже, и смотрел на происходящее на площади. Он прицелился в плечо Дюварни. Вот… сейчас. Пусть немного пододвинется…

– Мистер Хадди, можно вас на минутку?

Он резко обернулся. В трех метрах от него стояла Джессика Трескот, и дуло ее кольта, который она держала твердой рукой, было направлено прямо ему в живот.

– Мистер Хадди, я буду вам очень признательна, если вы положите свою винтовку и расстегнете пояс с кобурой, но только очень осторожно.

– Я никогда не стрелял в женщин, – произнес Хадди и нервно облизал губы. – И никогда не стану.

– Что касается меня, мистер Хадди, то дело обстоит как раз наоборот. Я никогда не стреляла в мужчин, но, поверьте, я сделаю это. К тому же я немного волнуюсь, так что если начну стрелять, то выпущу в вас всю обойму. Видите ли, мистер Хадди, я приехала на Запад, чтобы выйти замуж за Тэппена Дюварни. Я приехала сюда, потому что люблю его и хочу родить ему детей и прожить с ним всю жизнь. Так что, если вы думаете, что я позволю такому человеку, как вы, разлучить нас, убив мистера Дюварни, то глубоко ошибаетесь. Если вы не отойдете от окна, не сядете сейчас же на лошадь и не исчезнете навсегда из нашей жизни, я убью вас, мистер Хадди, убью без всяких колебаний. Мэди Коппинген говорила, что вы приехали из Алабамы. Единственный город в Алабаме, который я знаю, это Мобиль. В этом городе сейчас так хорошо. Почему бы вам не уехать сейчас туда. Я вас очень прошу.

Хадди взглянул на нее, а потом на кольт в ее руке. Он при-поднял шляпу и сказал:

– Счастливо оставаться, мэм.

А потом вышел из комнаты и спустился в вестибюль. Девушка пошла за ним и, стоя у двери, наблюдала, как он усаживается на лошадь, держась в седле очень прямо.

Когда Джессика появилась на площади, Том Киттери стоял рядом с Тэпом.

– Мэди здесь, – сказала она Тому.

– Я видел ее. Я… занял денег и дал ей. Она уезжает в Новый Орлеан. Надеюсь, что найду себе другую… по дороге в Канзас, – грустно пошутил Том.

– Вы найдете, Том, я в этом уверена. – Джессика повернулась и взглянула на Тэпа. – Пойдем, Тэппен. Скот ждет нас.

– Сначала давай отыщем священника, – сказал Тэп, – и обвенчаемся, раз уже мы оказались в этом городе.

– Да, это надо сделать, – согласилась Джессика.

– Ты забыл кое о чем, майор, – вмешался Спайсер. – Что будем делать с Джексоном Хадди?

– О, не беспокойтесь, – ответила Джессика. – Мы с ним побеседовали, и он решил вернуться к себе в Алабаму. Если вы в этом сомневаетесь, то можете подняться в его комнату на третьем этаже. Там увидите, что он оставил свою винтовку и револьвер.

Дюварни лукаво посмотрел на нее.

– Знаешь, Джессика, мне бы очень хотелось услышать рассказ о беседе с Хадди.

– Я тебе расскажу… как-нибудь в другой раз. – Девушка открыла кошелек и вытащила кольт. – Тэппен, возьми его, пожалуйста. Мне так тяжело его таскать.

Луис Ламур Радиган

Глава 1

Смеркалось. Серая пелена дождя окутала все вокруг, и под копытами коня хлюпала раскисшая от влаги земля. Съежившись в седле, Том Радиган мечтал об ожидавшем его теплом жилище и горячем кофе, как вдруг, опустив глаза, заметил след на лугу.

Следы Пешего путника на траве показывают, куда он идет, а следы коня — откуда он появился. Отпечатки, обнаруженные Томом Радиганом, оставила скакавшая лошадь. След спускался с пустынных холмов на юго-востоке и уходил в еще более пустынные холмы позади ранчо Тома.

Глянув из-под полей мокрой шляпы в сторону, куда уходил след, ковбой ничего не увидел — лишь полосу примятой травы, которая пересекала луг и исчезала среди холмов.

— Кого это нелегкая занесла сюда в такое ненастье? — вслух произнес он.

Да если уж на то пошло, чужаку тут вообще было нечего делать, даже в самый погожий денек.

Всему в этом мире есть своя причина, и потому странный след не мог не встревожить Радигана. Северный Нью-Мексико в 1870 году был не самым подходящим местом для прогулок верхом. Тем более в проливной дождь после нескольких дней непогоды в этом направлении и ехать-то было некуда. Разве только к утесу за ранчо?..

Лошадь без седока ни за что не поскакала бы по прямой, да еще таким аллюром.

В любое другое время Радиган не заметил бы таинственного следа, поскольку обычно ездил не по этой дороге, но все последние месяцы он занимался тем, что перегонял скот в богатую водой долину Сан-Антонио, милях в двадцати от его ранчо.

Три дня тому назад он пригнал дюжину голов скота к уже находившемуся там стаду и задержался на некоторое время, чтобы выследить и убить двух горных львов, начавших пошаливать в округе. А еще он подстрелил бурого медведя. Теперь в этой долине паслось более трехсот голов его скота.

Возвращаясь на ранчо, он и наткнулся на этот совсем еще свежий след.

Кто бы ни оставил этот след, он явно выбирал маршрут не наобум: обычный всадник не поскакал бы этим путем, если, конечно, не пожелал остаться незамеченным. Без труда можно было отыскать путь полегче и дорогу попрямее.

«Р-Бар», уединенное хозяйство Тома Радигана, затерялось среди холмов вдали от наезженных дорог. В своих владениях Радиган управлялся почти в одиночку: единственным его помощником был делавар-полукровка Джон Чайлд, бывший военный разведчик.

Происхождение таинственного следа и его направление не поддавались никакому объяснению, а необъяснимое всегда тревожило Тома Радигана.

Выехав на луг, Том оглядел панораму обширного каньона Гваделупы. Пологие склоны на противоположной стороне каньона вели к его ранчо. Дождь ненадолго утих, и теперь можно было отчетливо разглядеть постройки на ранчо и окружавшие их деревья — ранчо находилось примерно в трех милях от места, где стоял сейчас Радиган, но на тысячу футов выше.

Он озабоченно осматривал свои владения, а затем окинул взглядом окрестности. Маршрут загадочного всадника проходил через холмы к северо-западу.

Жизнь никогда не давала Тому Радигану чувствовать себя в полной безопасности. Он не принадлежал к безрассудным смельчакам, готовым в любой момент рисковать. И за это дружки еще в ранней юности упрекали его в трусости. Однако большую часть своей жизни Том провел в краях, где осторожность являлась залогом выживания, и эта осмотрительность очень ему помогла. Сам он не рисковал, но — увы — помогал хоронить тех, кто шел на риск.

Вот и теперь Радиган не стал действовать сгоряча, проявив присущую ему осторожность. Он продвигался вперед медленно, используя любое естественное укрытие, стараясь проехать незамеченным. Для пущей надежности даже свернул со своего обычного пути и поскакал по узкой тропке, огибающей с южной стороны широкий скалистый выступ и проходившей параллельно следам чужака.

Мысль о таинственном всаднике не давала покоя. Но приблизившись к ранчо, Том никого не встретил. Вокруг все было тихо, спокойно, только над трубой вилась тонкая струйка дыма. Остановившись в зарослях позади конюшни и корралей, Радиган привстал в стременах и внимательно огляделся.

Напротив, за прогалиной, располагалось его ранчо. Над приземистыми постройками и окружающими их деревьями на пятьсот футов возвышалась гора с обрезанной верхушкой, похожая на стол. У подножия горы Том Радиган нашел когда-то самое драгоценное сокровище ранчо — воду. И было ее здесь предостаточно.

Из трещин отвесного склона горы сочилось больше дюжины родников, и вода собиралась в маленькое озеро, из которого вниз по холмам струился ручей. Неподалеку от ранчо он вливался в ручей Вейча. Радиган повернул русло ручья так, чтобы он орошал крошечный домашний садик и несколько акров люцерны — здесь это растение сажали в первую очередь. Затем обмелевший ручей разливался небольшими заводями, куда гоняли на водопой стадо Радигана.

Странствуя и бродяжничая по диким краям, Том Радиган набрел на давнишнюю индейскую тропу. Она-то и вывела его к этому месту. Леса здесь изобиловали всяческим зверьем, но ничто не говорило о присутствии человека, разве что на земле тут и там попадались индейские наконечники для стрел стародавней работы, каких нынче уже не встретишь. Похоже, с тех пор сюда не ступала нога человека, поэтому Том выстроил себе здесь жилье и коррали. Позднее он перегнал к своему новому жилищу небольшое стадо: сорок коров и двух крепких бычков. Привел с собой и трех ездовых пони с тремя мулами, маленький табун со временем пополнился дикими лошадьми. Радиган отлавливал их на горных перевалах к северу от ранчо, где на много миль вокруг простиралась глушь. Радиган знал, что такое эта глушь, поэтому держался настороже. Даже беглец, украдкой пробирающийся к одному из разбойничьих поселений, находившихся, по слухам, в горах, не поехал бы этой дорогой. Появление загадочного всадника казалось необъяснимым, если только у Радигана не было врага, о котором он даже не подозревал.

Том Радиган был человеком спокойным, мало говорил и умел слушать. Улыбка редко освещала его лицо, хотя в глазах часто мелькали веселые искорки. Когда Радигана что-то тревожило, взгляд его становился прямым и твердым, и это сковывало его противников, удерживая от необдуманных поступков. По крайней мере, так считали три человека… еще двое были в таком состоянии, что уже не могли ничего сказать.

Плащ надежно защищал от дождя широкие плечи Радигана. На нем была голубая армейская рубашка, выцветшая от многих стирок, и шерстяные брюки, заправленные в испанские сапоги. На ремне, спущенном на бедра, он носил шестизарядный кольт, а за поясом достаточно патронов к нему.

Том Радиган переселился в Техас из Иллинойса и принадлежал к числу таких ярких личностей, оставивших свой след в истории Запада, как Дикий Билл Хикок и Длинноволосый Джим Куртрайт. Будучи человеком, склонным к уединению, и желая построить что-нибудь попрочнее шалаша из веток, он искал именно такое место, какое нашел здесь, и очень придирчиво выбирал участок, чтобы ему не докучали соседи.

За четыре года жизни на ранчо под горой поголовье скота умножилось: на новых пастбищах коровы приносили добрый приплод, да и Радиган сумел, не продавая скот из своего первоначального стада, изредка совершать удачные покупки. Сам он умудрялся обходиться малым и даже поднакопил деньжат, занимаясь охотой и промывая золотоносный песок. Правда, охота была хороша лишь зимой, а золотая россыпь скудной, но золото приносило чистую прибыль. Ведь известно, что человек с винтовкой и твердой рукой прекрасно может прожить в районе Насимиентоса и гор Сангрэ-де-Кристос.

Том Радиган был человеком рассудительным. Он привык не торопясь обдумывать положение дел, никогда не спешил с выводами и не принимал необдуманных решений. Поэтому сейчас он тоже не спешил.

Четыре года сравнительно спокойной жизни не притупили у Тома остроты чувств — охота в одиночку не давала им угаснуть — и не сделали его менее бдительным. Странный всадник мог подняться к каньону Гваделупа по очень многим причинам, но Тому не приходила в голову ни одна. Для чего этому человеку понадобилось трястись по неровной горной местности к востоку от каньона… если только незнакомец не хотел приблизиться незамеченным? Значит, он не хотел попадаться на глаза ему, Тому Радигану, или его единственному помощнику по ранчо.

Человек гостеприимный, Радиган не мог понять, почему кто-то избегает его. Выходит, этот человек ему враг и собирается причинить ему вред.

Минут пятнадцать техасец неподвижно сидел в седле, временно укрывшись в безопасном месте. Все его чувства были напряжены до предела.

Дождь зарядил снова, но теперь уже тише чем прежде, застилая серой завесой вечерний пейзаж. Потянуло холодом. На высоте 8700 футов над уровнем моря приближение зимы чувствовалось особенно сильно.

В любой момент дождь мог перейти в снег, и тогда путники через лес не проберутся. Дорога от ранчо к поселку ниже по склону лишь изредка становилась непроходимой, да и путь все время лежал под гору, однако после первого же обильного снегопада никто уже не сможет тут проехать.

Том нахмурился, обозревая дом, холмы, лес и край обрыва. Если враг или какой-нибудь случайный вор, которому нужны припасы и свежая лошадь, захочет убить его, этот вор будет следить за наезженной тропой наверх, поэтому ехать по ней сейчас Радиган поостерегся. Двор перед конюшней виден только с обрыва утеса и с осыпающегося склона за домом. Но подобраться к конюшне вполне возможно, и если действовать осмотрительно…

Мерин нетерпеливо ударил копытом. Том Радиган спрыгнул на землю и, распахнув плащ, передвинул кольт в более удобное положение. Затем, держась сбоку от мерина, чтобы конь оставался между ним и возможным стрелком на осыпи, двинулся вперед и вошел в стойло.

Первым делом он позаботился о лошади. Сняв седло и уздечку, вытер животное куском мешковины, перебирая в голове все, что могло случиться. Зря он так переживает, всадник, вероятно, просто-напросто заблудился и ищет ночлег.

Из дома не доносилось ни звука, и, вопреки своему обыкновению, Джон Чайлд не поспешил выйти навстречу хозяину. У метиса вошло в привычку появляться, заслышав стук копыт хозяйской лошади, и помогать ему управиться с ней. При этом он всегда рассказывал, что произошло за день.

Через полуприкрытую дверь Радиган заглянул внутрь Дома. Было уже темно, и Джону пора бы зажечь лампу… никогда не бывало, чтобы он сидел в доме в темноте.

Однако конь метиса стоял в стойле, а седло висело на обычном месте. Так почему же Джон не вышел навстречу хозяину и почему он не зажег свет?

Конечно, он мог куда-то уйти, но не в привычках Джона Уходить от дома дальше корралей или конюшни. Может быть, он в доме, но болен или ранен?.. А может быть, Джон таким образом пытается предупредить Радигана?

Предупредить о чем?

То, что происходило на ранчо, видимо, было как-то связано с чужим следом на лугу. Человек осторожный, Том Радиган сумел выжить благодаря своей неизменной бдительности и рассудил, что если в доме кто-нибудь и поджидает его, то он бы догадался зажечь свет, чтобы все выглядело как обычно. На земле у входа виднелись какие-то следы… Том Радиган принялся изучать их.

Судя по отпечаткам, кто-то вышел из дома, но тут же вошел обратно. Первые три шага были ровными и размеренными, а вот на четвертом следы становились нечеткими и расплылись по скользкой грязи. Следы, ведшие обратно, были длиннее — человек вышел из дома, пошел к конюшне, резко развернулся и бросился бегом в дом.

Стояла полная тишина, лишь слышался шелест дождя.

В доме явно не могло случиться ничего такого, чтобы заставило Джона Чайлда опрометью кинуться обратно. Значит, разгадка его странного, поведения таилась где-то снаружи.

Радиган мысленно прикидывал ход событий.

В конюшне он не обнаружил ничего, что напугало бы Джона, а незаметно подобраться к ранчо с севера или востока просто не возможно. Враг мог бы воспользоваться той же дорогой, по которой подъехал сам Том, и незаметно подкрасться с юга. Но там Радиган не видел никаких следов.

Так что враг мог прятаться только в двух местах: в первом маловероятно, зато во втором всадник вполне мог появиться.

Никто не мог выстрелить в Джона с верхнего края обрыва, поскольку дорогу туда знал только Джон и он сам. Но попасть сверху можно было именно в то место, откуда Джон развернулся и кинулся в дом.

Все точно, так оно и было, уверился Том. Кто-то спрятался в засаде на осыпающемся склоне за домом. Может статься, этот кто-то все еще дожидается возможности подстрелить хозяина ранчо или его помощника, стоит только кому-нибудь из них сунуть нос на двор. Но поскольку Радиган подъехал с южной стороны, он до сих пор оставался вне поля зрения стрелка на склоне. Опасность грозила ему лишь у двери конюшни, и то на расстоянии двух-трех шагов до нее.

Радиган мог повременить в своем нынешнем убежище, пока не стемнеет — а ждать этого не более получаса, или же мог рискнуть и выйти сразу.

Кто бы ни стрелял — если только вообще кто-то стрелял — он, без сомнения, хотел убить Тома, а не Джона Чайлда, или же, на худой конец, их обоих.

Однако, одернул себя Радиган, все это сплошное гадание на кофейной гуще. Может, дела не так уж и плохи?

Том Радиган не привык попусту рисковать. Покинув Иллинойс и перебравшись в Канзас, он отслужил свой срок в войсках генерала Лэйна. В этом пограничном штате ему довелось насмотреться кровопролитных сражений. Оттуда в качестве наемника он отправился в Санта-Фе, где сумел пережить две свирепых атаки индейцев. Два тяжелых года он сражался в Техасе с команчами. В таких условиях поневоле привыкнешь держаться начеку.

Сейчас Радиган вполне резонно полагал, что дело нечисто и, вероятно, в эту самую минуту Джон истекает кровью где-нибудь в доме. Но если, торопясь выручить друга, Том погибнет сам, Джону будет только хуже. Вернейший способ помочь Джону — устранить опасность.

Пройдя в глубь конюшни, техасец зажег сигарету. Если незнакомец решит затаиться на том склоне, у него это получится, но лошадь там спрятать негде.

Поэтому лошадь чужака, должно быть, привязана среди деревьев ниже по холму к востоку от ранчо. Скорее всего, стрелок спрятал свою лошадь где-то внизу, а сам вскарабкался на осыпь, откуда может наблюдать за двором ранчо.

Через час настанет кромешная тьма. Тогда уже со склона ничего не разглядишь, и сидеть там будет бесполезно. Поэтому незнакомцу придется вернуться к своему коню и либо скакать своей дорогой, либо дожидаться утра.

Даже у мыши хватает хитрости соорудить несколько выходов из своей норы, а уж Радиган-то… В стене конюшни, примыкавшей к корралю, была еще одна дверь, сделанная из плотно пригнанных друг к другу бревен. Радиган смастерил ее на всякий случай, хотя еще ни разу не пользовался ею с тех пор, как было построено ранчо. Теперь-то она и пригодилась.

Выскользнув из этой двери, незаметной с того места, где мог находиться наблюдавший, Том быстро направился вниз по склону к деревьям, огибая ранчо. Он решил разыскать чужую лошадь. Переводя дух в небольшой рощице, техасец снова сказал себе, что он дурак и что метис, скорее всего, просто куда-то вышел.

Да только вот куда? Лошадь в конюшне, дождь льет как из ведра, невозможно придумать причину, чтобы Чайлд оставил дом… И потом, куда девался тот загадочный всадник?

Радиган обдумывал, куда ему пойти? Если наблюдатель на том склоне хочет убить хозяев дома из засады, то ему лучше держать лошадь поблизости на случай неудачи. Для этого есть четыре подходящих места. Одно — овражек, куда сбегает со склона ручей, другое — груда камней, третье — заросли кустов и четвертое — расщелина в скале на сотню футов ниже плато, где находится ранчо. По ней легко добраться до осыпающегося склона.

Дождь не утихал. Легкий ветерок ворошил листву, стряхивая за шиворот Тому холодные капли. Пробираясь на новую выгодную позицию, Том высвободил одну руку из рукава плаща и сжимал в ней винчестер, опустив его дулом вниз, чтобы уберечь от воды.

Уже совсем стемнело, незнакомец мог в любой момент вернуться к своей лошади. Теперь Радигану приходилось пробираться почти наощупь, любое неверное движение таило в себе смертельную опасность.

Чуть выше по склону громыхнул камень.

Промчавшись по открытому месту, Том оказался около нагромождения валунов, но не нашел там ни лошади, ни следов, тогда техасец направился к расщелине в скале.

Листья шелестели под дождем, весь мир в преддверии ночи казался серым и расплывчатым.

Помедлив около валунов, Радиган решительно пошел между деревьями. Под ногами хлюпала размокшая земля. Капли дождя ощупывали его лицо, словно настойчивые пальцы слепого… Черные стволы деревьев отражались на серой поверхности разлившихся луж.

Том настороженно пробирался вперед, жадно вдыхая ночной воздух. Он весь напрягся и старался изо всех сил разглядеть что-нибудь в темноте.

И тут, обогнув скалистый выступ, Радиган увидел лошадь.

Понуро свесив голову, она стояла в тени нависающих скал в ожидании своего седока.

Значит, Радиган оказался прав;

Он замер, прижавшись всем телом к толстой сосне и стараясь слиться с её чернеющим стволом. Уже настала ночь.

Дождь продолжал о чем-то перешептываться с листвой. Ни птицы, ни кролики не вылезали из гнезд и теплых нор. Несчастная коняга мокла под дождем, с черных скал ручьями лила вода.

Становилось все холоднее… Том слегка разжал ладонь, сжимавшую ружье. Стемнело настолько, что расщелина среди скал терялась во мраке. Лошадь время от времени переступала с ноги на ногу, намокшее седло блестело.

Внезапно по камням загрохотали сапоги, со скал посыпалась галька.

Радиган неслышно подвинул ствол винчестера к левой руке. Он держал ружье на уровне бедер, но был готов в любую минуту вскинуть его и сразу же выстрелить.

На мгновение воцарилась тишина. Затем раздался хруст шагов по песку и из густой тени у расщелины показалась неясная фигура. Когда человек почти уже поравнялся со своим конем, Радиган окликнул его:

— Ты кого-то ищешь?

Чужак молниеносно обернулся, и яркая вспышка прорезала тьму ночи. Звук выстрела незнакомца почти слился с могучим ревом Радигановского винчестера, который ответил чужаку лишь долей секунды позже. Том почувствовал, как вздрогнуло дерево, когда пуля вонзилась в ствол рядом с его головой. В лицо техасцу брызнули щепки и кусочки коры.

Он выстрелил во второй раз, понимая, что имеет дело с опытным и опасным противником. Подумать только — без промедления открыть огонь всего лишь на звук голоса… Несвязные мысли Радигана оборвались при виде тяжело падающего на песок тела. Конь заржал и отпрянул. Том переместился на новую позицию за деревом и замер.

Он не торопился приближаться к упавшему, ведь враг мог просто прикинуться мертвым. Не двигаясь, техасец вслушивался в монотонный шум дождя. Больше ничего слышно не было.

Лошадь отфыркивалась и раздувала ноздри — ей не понравился запах пороховой гари. Ветер трепал полы плаща Тома.

Снова вспыхнуло алое пламя и грохнул выстрел. В ответ указательный палец Радигана на спусковом крючке дернулся почти непроизвольно. Опустив ружье, Том выпалил прямо в лежащего противника.

Опять гробовая тишина. Дождь. Глаза техасца уже успели привыкнуть к кромешной тьме, так что теперь он различал темное пятно на недвижимом теле, распростертом на сером песке.

Радиган продолжал выжидать. Постепенно в нем крепла уверенность, что враг мертв… на этот раз действительно мертв.

Кого же он убил? Что делал этот человек здесь, вдали от других ранчо и поселений? Как он умудрился разузнать про это место? За все четыре года с тех пор, как Радиган обосновался на плоскогорье над Вейчем, здесь побывало не больше полудюжины посетителей.

Чужак пришел сюда, чтобы убивать, иначе бы он не стал стрелять так неожиданно, просто услышав в темноте незнакомый голос. И он явно поднаторел в такого рода делах. Белее того, маршрут, выбранный им, свидетельствовал о том, что человек этот уже бывал здесь раньше или же ему хорошо объяснили дорогу.

Минуты тянулись одна за другой, а Радиган все ждал. Слишком уж часто он видел, как тот, кто шевельнется первым, платит своей жизнью. Это научило его терпению. Наконец послышался короткий конвульсивный вздох, скрежет каблуков по песку и снова все стихло. Человек был мертв.

Держа винтовку наготове, Том перебежал за следующее дерево.

Осторожно выглянув из-за ствола, он разглядел мокрый, слабо поблескивающий револьвер, выпавший из бессильно откинутой руки чужака. Радиган направился к телу. Конь, напуганный смешанным запахом дыма и крови, негромко заржал и попятился.

— Полегче, малыш. Не балуй.

Ровный, уверенный голос успокоил коня, и тот притих. Радиган умел обращаться с лошадьми — они ему доверяли. Казалось, даже самые норовистые взбрыкивали и радостно гарцевали под ним.

Не выпуская винчестер из рук, техасец легонько ткнул тело носком сапога. Никаких признаков жизни. Том перевернул чужака. Бледное лицо с широко распахнутыми глазами уставилось в затянутое тучами небо, рот был слегка приоткрыт.

Присев на корточки рядом с телом, Радиган попытался нащупать пульс, но ему это не удалось. Тогда он зажег спичку, укрывая ее от дождя полой плаща, и принялся рассматривать залитое водой лицо умершего.

Незнакомец был еще совсем молод. Узкое лицо с решительным ртом и тонкими губами, очень высокий лоб. Под мышкой накрепко пристегнута кобура.

Подняв тело, Радиган перекинул его через седло и повел лошадь к конюшне.

Едва он вступил во двор, как на пороге появился Джон Чайлд с фонарем в руках.

Обхватив ладонями голову мертвеца, метис повернул его лицо к свету.

— Знаешь его?

— Нет… а ты?

— Не знаю. Хотя он кого-то напоминает.

Заметив на лбу Джона узкую полоску пластыря, техасец глазами указал на нее.

— Он задел тебя?

— Просто обжег. На мне была твоя куртка. — Чайлд пытался в темноте разглядеть выражение лица хозяина. — В чем дело, Том? Что стряслось?

— Будь я проклят, коли знаю. — Радиган вкратце рассказал, как наткнулся на след среди холмов вдали от всех дорог и понял, что чужак что-то затеял и хочет остаться незамеченным. — Кто-то охотится за мной, Джон. Или за тобой.

Метис призадумался.

— За тобой, — наконец решил он. — Все мои враги давно мертвы. — Он снова взглянул на труп. — Мы похороним его завтра утром?

— Нет. Ты ведь знаешь, Джон, я не из тех, кто привык шутки шутить. Я хочу все знать наверняка. Крепко привяжу его к седлу и отпущу лошадь.

Наступило молчание. Тишину нарушал лишь шум дождя.

— Проклятие! — пробормотал Чайлд. В голосе его смешались удивление и одобрение. — Мне бы и в голову не пришло.

— Ну а вдруг сработает. Он, конечно, мог нанять или одолжить коня, но может, это и его собственный. В любом случае лошадь обычно возвращается домой. Или туда, где ее последнее время держали и кормили.

— Ну и ну, — протянул Чайлд. — Из тебя, Том, вышел бы отличный индеец. — Разглядывая тело, метис увидел три рулевых отверстия. — А он был крепким парнем.

— И быстрым, — добавил Радиган. — Быстрым, да еще и умелым стрелком. На диво умелым. Два выстрела в полнойтемноте. Один из них попал в дерево, за которым я стоял, а второй насквозь прошил мой дождевик. Этот малый знал свое дело, Джон. Его наняли. Мне так кажется.

— Кто?

В этом, конечно, и заключался весь вопрос. В тех краях каждый рано или поздно наживал себе врагов, но Том не мог припомнить ни одного, кого стоило принимать во внимание. И никто из них не отправился бы в такую даль только для того, чтобы свести счеты. В этом не было ни малейшего смысла.

Внезапно Радиган выругался.

— Джон, мы с тобой слабоумные сопляки. Дай-ка фонарь.

Он осветил клеймо и увидел букву «Т» в полумесяце. Раньше Радиган такого клейма не видел. Стащив с мертвеца куртку, он осмотрел карманы, но там не было ни бумажника, ни писем — лишь горсть медяков. Однако незнакомец все-таки пришел сюда. И видимо, имел на то веские причины.

— Том, — начал Чайлд, но замолчал. Дождь не утихал. В голосе метиса звучала неподдельная тревога. — Том, будь осторожен. Кому-то очень хочется, чтобы ты остался ни с чем. Этот парень гол как сокол, и опознать его нельзя. Они позаботились об этом на случай, если его поймают или убьют.

— Про лошадь-то они и не подумали.

— Да, но от нее толку мало. Мы же не знаем, чье это клеймо.

— Но посуди сам, ее где-то кормили и поили. По всему видно, она привыкла к отборному овсу. Ручаюсь, этот парень околачивался тут дня два, присматриваясь, что да как. Конь вернется туда, где ему раньше задавали корм.

— Утром?

— Нет, прямо сейчас. Отпустим его, а утром я поскачу по следу. — Радиган глянул на небо. — Гляди-ка — дождь кончается. Следы не смоет.

Техасец вывел лошадь на дорогу, отпустил и напутствовал увесистым шлепком по крупу. Она взвилась, отскочила и затрусила вниз по тропе. Мертвое тело покачивалось и подпрыгивало в седле. Друзья смотрели вслед лошади, пока мерное цоканье копыт не утихло вдали. Не обменявшись ни словом, они повернулись и побрели к дому. Только теперь Радиган почувствовал, до чего же устал, смертельно устал.

— Выпей кофе. Он крепче ада.

— А еще что есть?

— Мясо, бобы… а ты чего хотел?

Чайлд отставил фонарь и зажег лампу. Радиган же, повесив шляпу и плащ на вбитые в стену деревянные крючья, поспешил к огню, о чем давно мечтал.

Почти всю заднюю стену комнаты занимал огромный камин. Очень низкий потолок поддерживали крепкие балки. Это было типичное для тех мест жилище, может быть, только немного поуютнее остальных.

Многие годы Радиган мечтал именно о таком доме — крепком, надежном и обжитом. Долгими унылыми ночами в прерии он рисовал в воображении свое будущее жилище. Прочно сбитое и укрепленное, оно могло выдержать длительную осаду, которая на неосвоенных землях была очень вероятна. Первопоселенцы здесь далеко не всегда жили в ладу с законом. С ранчо открывался прекрасный вид на долину. Но в доме явно не хватало женской руки. Широкие и ровные подоконники так и ждали, чтобы в один прекрасный день их украсили горшки с цветами… хотя бы герани. Внутри дома был установлен насос. Это очень удобно на случай осады и особенно для работы женщины. Он сбережет ее время и силы. В этом краю насос прямо в доме был редкой роскошью.

— Я добыл парочку кошек, — сообщил Том.

— Много скота потерял?

— За все время не больше четырех-пяти голов. Эти львы, сдается мне, забрели на пастбище совсем недавно. Но, по-моему, они очень глупы. Оба попались в одну и ту же ловушку, я ее просто переставил. Поймал их обоих на месте удачной охоты. С волком такого ни за что не проделать.

Джон Чайлд, смуглый, широкоплечий человек, выглядел так, словно был вытесан из дуба. В нем сильно сказывалась индейская кровь, от белого отца он унаследовал усидчивость и способность к кропотливой работе. Разложив по тарелкам горячий ужин, он налил кофе и окликнул друга:

— Садись за стол, Том. Ты, верно, от голода умираешь.

Радиган закатал рукава, и стала видна белая кожа предплечий, по сравнению с которыми загорелые кисти рук казались одетыми в перчатки, вооружился куском самодельного мыла. Умывался он тщательно, хорошо вымыл уши и шею, затем расчесал жесткие темно-рыжие волосы. Сегодня он делал все машинально, пытаясь отыскать в своем прошлом что-нибудь, что помогло бы установить личность убитого и причины его появления на ранчо у Вейча.

Добравшись до стула, он почувствовал такую усталость, что едва мог есть. За последние несколько дней ему крепко досталось. Собирая стада и перегоняя их на новые пастбища, он проскакал более сотни миль. А еще расчищал ручьи и клеймил народившихся телят. И завершение — охота на львов и бурого медведя.

— Совсем забыл, — вдруг хлопнул себя по лбу Радиган, — в седельной сумке медвежатина.

— Ничего, по такой погоде не испортится.

— Ты ел когда-нибудь мясо льва?

— Еще бы, сколько раз. Наилучшее мясо. Впервые я услышал это от белого человека из Кит-Карсона, но и горцы предпочитают львятину любой другой пище. — Чайлд налил себе еще чашку и уселся рядом с другом. — Ты смотри, не слишком объедайся. Это еще не все.

— Ты испек пирог?

— Нет.

Радиган поднял голову и втянул воздух.

— Пончики?

— Я-то думал, ты их сразу унюхаешь. Когда я был мальчишкой, мама их часто готовила. Возвращаясь из школы, я чуял их запах даже через несколько часов после приготовления.

— Положи мне их, Джон. Работник из тебя никудышный, но, пожалуй, я оставлю тебя на ранчо, чтобы ты жарил мне пончики. В этом тебя никому не переплюнуть.

— Помню, как-то раз я готовил их трое суток без передышки. Нажарил целый чан, а все равно ни одного не осталось. Люди были готовы проскакать много миль, чтоб только получить порцию моих пончиков.

Наступило молчание. Каждый погрузился в свои думы, а Радиган еще и приналег на еду. Через несколько минут он встрепенулся.

— Ты сам-то ужинал?

— Конечно. Я как раз собирался задать корм скоту, как этот пройдоха меня зацепил. Сперва я хотел поохотиться за его скальпом, но он загнал меня в угол, так что мне оставалось только есть… Вообще-то говоря, первый урок, который я усвоил — это спать, когда хватает времени, и есть, когда хватает еды. Подойдя к вместительному буфету, метис вытащил оттуда блюдо с пончиками. — Приступай, приятель. Тут их навалом.

— Джон… как ты считаешь, кем он был?

— Бандитом, это уж будь уверен. Пальцем, который жмет на спуск. И неплохим. Наемный убийца, точно говорю.

Том Радиган снял со стены винтовку и принялся ее чистить, время от времени проглатывая очередной пончик и запивая его кофе.

Да, думал он, все складывалось слишком уж удачно и не могло продолжаться долго. У него было семьсот голов скота и табун потрясающих мустангов. Стада мирно паслись на горных лугах, покрытых сочной травой, где текли чистые родники. Время от времени хозяин перегонял их на новые пастбища. Зимы в этих краях стояли лютые, большинство каньонов утопало в снегу, и беречь скот было очень трудно. Но Том умел отыскать места, где сильный ветер сдувал снег с травы, и укромные долины, где снега вообще выпадало мало. В таких условиях коровы жирели и приносили здоровых телят, а Радиган несколько раз еще и подкупал скот. Других ранчо поблизости не было, в закрытых долинах стада не разбредались, поэтому больших хлопот скот не доставлял.

Хозяйство Радигана разрасталось. На следующий год он собирался отвести на продажу первую партию бычков. Денег хватало, чтобы платить Чайлду, и даже можно было немного откладывать. С самого начала Тому порой удавалось выкроить время, чтобы добывать золото. Ни разу он не намывал помногу, но человеку с простыми потребностями этого было достаточно.

Решение обосноваться и построить ранчо у Вейча Радиган принял не сгоряча. Еще задолго до этого он начал подыскивать себе подходящее место. А когда наконец нашел, то не пожалел сил и построил, что хотел. Он спланировал каждый свой шаг. Техасцу казалось, что ему удалось предусмотреть все осложнения. С самого начала он понимал, что время свободных пастбищ когда-нибудь минует, и совсем не собирался ставить дело на широкую ногу. Радигана вполне устраивало небольшое хозяйство, но такое, чтобы оно хорошо окупалось и процветало.

Рассвет застал Тома уже на ногах. Натянув носки и рубашку, техасец разворошил угли в камине и подкинул туда несколько смолистых сосновых веток. Мгновенно вспыхнуло жаркое пламя. Поставив кипятиться воду для кофе, он стал умываться.

Одевшись, Радиган побрился, усердно соскребая лезвием непокорную жесткую щетину. Он привык бриться начисто, оставляя лишь для красоты густые усы.

Вскоре к нему присоединился и Джон Чайлд.

— Я оседлал для тебя гнедого с белой звездочкой на лбу. Сегодня распогодилось.

— Спасибо.

— Хочешь, я поскачу с тобой?

— Оставайся тут. На ранчо полно дел, а мне сейчас что-то не хочется оставлять хозяйство без присмотра. Держи ружье под рукой и не отходи далеко от дома.

В ответ Чайлд лишь усмехнулся.

— Я же делавар… Ты что, забыл?

— Ну, обо мне, во всяком случае, ты беспокоишься чисто по-английски. Делавар печется только о себе.

— Я положил тебе ленч… И немножко пончиков.

Накинув оленью куртку, Радиган отправился к корралю. Гнедой, наполовину мустанг, выносливый и довольный быстроходный, был самым подходящим конем, чтобы идти по следу.

Когда техасец уже вдел ноги в кожаные стремена, Чайлд легонько коснулся седла:

— Будь начеку, Том. Лицо мертвеца мне кого-то напоминает, и мне это совсем не нравится.

Не стоит тревожиться, успокаивал сам себя Чайлд. Ведь Радиган прекрасно умеет жить в лесах и горах, а по следу ходит не хуже апачей. Он два года был техасским рейнджером и завоевал боевую репутацию. Но стрелять первым не станет.

След, по которому сейчас ехал Том, был ясным и четким. Не утихавший несколько дней ливень смыл все старые следы, а потом ветер подсушил грязь, и отпечатки копыт хорошо сохранились. Сначала конь бежал галопом, но вскоре перешел на шаг. Несколько раз он двигался словно в нерешительности, но потом снова резко шел вперед. След вел прямо на дно каньона Гваделупы, а там уж заблудиться было нельзя.

Сан-Исидро был всего лишь маленьким захолустным городком. Три лавки, два салуна, третий салун, претендующий на гордое звание гостиницы, поскольку там сдавались комнаты, да несколько домишек, по большей части глинобитных. Том въехал в него, едва миновал полдень.

У коновязи стояли четыре лошади, а рядом с ними коляска, но на улице не было ни души.

На трех лошадях было неизвестное для Тома клеймо в виде «М на рельсах». Привязав своего гнедого, Том вошел в салун. У стойки расположились четверо — два чужака, шериф Флинн и охотник в кожаной куртке по имени Хикмен. Он часто расставлял капканы в отрогах Насимиентоса.

После обмена приветствиями Флинн спросил:

— Что, Том, гуляешь? Вот уж не ожидал увидеть тебя в городе в это время года.

— Любой человек время от времени выходит из дома. — Радиган бросил беглый взгляд на двух незнакомцев. Те выглядели крепкими и уверенными в себе. Зачем они здесь? В этой части страны нет клейма «М на рельсах». Да и незанятых участков земли тоже не осталось. Кстати, а где третий всадник? Где же он?

Шерифу Флинну было о чем поразмыслить. Он занимал должности судебного исполнителя в двух ковбойских поселениях и шерифа Сан-Исидро. Фактически, ему принадлежала вся власть в городе. Теперь он уже остепенился, стал семейным человеком, отцом двоих ребятишек. Поэтому меньше всего на свете ему хотелось неприятностей во вверенном ему округе.

Сам он был на все руки мастер, да и с ружьем умел обращаться, и к своей работе относился весьма серьезно. Надо сказать, Радиган всегда его беспокоил.

На своем веку шериф повидал немало таких людей — хотя бы те же Хикок и Куртрайт. Пожалуй, правда, Радиган больше походил на Тилгмена, Джилетта или Джона Хьюгса. Чувствовалось, что от него всего можно ожидать, что он закалился в более опасных местах, чем Сан-Исидро.

Спору нет, Том всегда вел себя тихо и мирно, занимался своими делами, мало пил, но Флинна это не успокаивало. Шериф не понимал, что могло заставить Тома появиться сегодня в городе. Продукты для ранчо техасец последний раз покупал недели две назад, ему хватало их месяца на два. К тому же, в прошлый раз Радиган запасался на зиму и закупил куда больше обычного. А спускаться в город в поисках общества или выпивки и вовсе уж не в его привычках. Снова поглядев на выражение лица Радигана, шериф решил, что дело в какой-то ссоре.

Небрежно поигрывая стаканом, он оценивал ситуацию. Что сегодня стряслось? Что могло привести Радигана в Сан-Исидро?

Ответ найти не трудно. Три неизвестных всадника и чужак с коляской. Все самого бандитского вида, вооружены до зубов. Более того, они и одеты получше ковбоев, а значит, им больше платят. Это не просто пастухи, а заправские вояки. Таких головорезов нанимают только тогда, когда дело доходит до драки.

— Скоро подойдет дилижанс, — вслух заметил Флинн.

— Ну, в это время года приезжих не много, — отозвался бармен Дауни, положив на стойку толстенные ручищи. — Ясно, что у кого ум в голове есть, те сидят дома, боятся снегопада. И, ей-богу, они правы.

Один из таинственных незнакомцев поднял голову.

— Тут очень холодно зимой?

Флинн кивнул, не отрывая взгляда от стакана.

— Знаешь, парень, ты довольно-таки высоко забрался. Здесь не меньше мили над уровнем моря, а за городом будет и побольше. — Он мотнул головой в сторону Радигана. — Вон, до Тома еще не меньше полумили наверх. А холод? Тут бывает ниже сорока.

Дверь распахнулась, и на пороге появился еще один громила. Уж на что Радиган был здоровяк — шесть футов и два дюйма роста и весом в сто восемьдесят фунтов, а незнакомец оказался не ниже его, но фунтов этак на тридцать потяжелее. Широкая, почти квадратная голова прочно сидела на могучей бычьей шее и широченных плечах. Однако несмотря на всю свою массивность, двигался незнакомец на диво легко. Войдя в салун, он бесцеремонно уставился на Радигана.

— Я тебя где-то видел, — заявил он.

— Все может быть.

— Ты тут живешь?

— Возможно.

Новоприбывший замялся, но не успел слова вымолвить, как с улицы донеслись хриплые возгласы кучера, стук копыт и звяканье упряжи. К салуну подкатил дилижанс.

Филинн, как показалось Радигану, вздохнул с облегчением, но не двинулся с места. Трое ковбоев поднялись и вышли. Громила некоторое время стоял, нахмурившись и что-то соображая, а потом окликнул последнего из выходивших:

— Кокер, стряхни-ка снег с той рухляди в коляске.

Том глянул в окно. Шел снег, еще не сильный, но все же снег. На душе у него полегчало. Хороший снегопад — и всю зиму можно не бояться незваных гостей. Сперва он обратил внимание только на снег, но потом разглядел лошадь, привязанную позади дилижанса.

В дверях показался Хикмен.

— Шериф, — позвал он, — тут чей-то труп.

Все выскочили наружу. Даже Дауни вылез из-за стойки. Один Том Радиган как ни в чем не бывало наполнил стакан.

Хикмен удивленно посмотрел на него.

— Тебя это совсем не волнует?

— Меня? — пожал плечами техасец. — Что я, мертвецов не видал?

Залпом осушив стакан, Том задумчиво уставился на него, недоумевая, зачем вообще притрагивается к этой отраве. Он совсем не любил спиртное и, как обнаружил уже давным-давно, оно на него почти не действовало. Чтобы напиться, ему надо было выхлестать море виски. А когда спиртное наконец начинало действовать, Радигану это отнюдь не нравилось.

Дверь отворилась, и внесли тело. Ковбои уложили его на бильярдном столе. Вслед за ними в комнату вошел громила. На лице его застыла гримаса изумления и гнева. Дауни и Флинн привели еще кого-то, по-видимому, кучера дилижанса.

— Милях в десяти отсюда, — рассказывал кучер, — только завернули мы за поворот, как навстречу нам выходит эта лошадь. Вот мы и рассудили, что неплохо бы тебе на нее взглянуть.

Шериф угрюмо разглядывал труп. Зачем, зачем им вздумалось тащить сюда эту лошадь? Почему нельзя было дать ей идти куда вздумается? Авось вышла бы за пределы графства.

— Кто-нибудь его знает? — кисло осведомился он.

Все промолчали. Хикмен заговорщически посмотрел на Радигана. Шериф перехватил этот взгляд.

— Беднягу застрелили, — сообщил Дауни. — Видимо, вчера, едва наступила ночь.

Под вопросительным взглядом Флинна Дауни покраснел до ушей.

— Я служил доктором во время войны, — пояснил он. — И кое-что смыслю в ранах.

Том Радиган готов был поклясться, что догадывается, о чем думает шериф — лошадь с убитым вполне могла прийти с ранчо под горой. Было не так много мест, откуда эта лошадь могла прискакать, разве что Джеймес или Джеймес-Спрингс. А шериф Флинн — не дурак, подумалось Радигану.

— Все раны спереди, — произнес шериф.

— Где же их еще ожидать, — вмешался Хикмен. — Это же Вин Кейбл.

Флинн резко обернулся.

— Проклятие, Хикмен! — раздраженно прикрикнул он. — Что бы Вин Кейбл стал тут делать? Он ведь наемный убийца!

Хикмен пожал плечами.

— Откуда мне знать, что он тут делал? Может, кто-то затевает заварушку?

— На счету у Кейбла пять-шесть убитых, — сообщил Дауни.

— Это тех, когда были свидетели, — поправил Хикмен. — А как знать, скольких он зарыл где-нибудь по оврагам.

Громила круто развернулся к Хикмену.

— Ты слишком много болтаешь.

— А тебе это не по вкусу? — голос Хикмена звучал слаще меда. Охотник лениво поглаживал длинный нож.

— Прекратите, — свирепо уставился на них Флинн. Шериф был похож на охотничьего пса, у которого разболелись зубы. Нюхом чует неприятности, предположил про себя Радиган, и, как и положено опытному офицеру, хочет их избежать.

Кокер вошел в комнату и воззвал громилу:

— Росс, мисс Фолей готова выйти.

Радиган вышел на улицу вслед за ними, а секунду спустя появился и Флинн.

Высокий молодой человек помогал выйти из дилижанса Девушке в сером дорожном костюме. У нее были темно-каштановые волосы и, как заметил Радиган, когда девушка глянула в его сторону, зеленые глаза. Молодой человек проводил незнакомку к коляске, где их нагнал Росс. Он тихо сообщил что-то, от чего новоприбывший весь вскинулся и сердито повернулся к нему. Девушка молча слушала.

Флинн наконец-то собрался с мыслями.

— Вы собираетесь поселиться где-нибудь поблизости?

Росс уставился на него.

— Да, собираемся. Мы сняли дом Хансена, пока не подойдет наш скот, а тогда двинемся вверх к ручью Вейча.

Флинн открыл было рот, но Радиган опередил его.

— Я бы не стал на это рассчитывать, — произнес он.

Все посмотрели на Радигана.

— И почему это? — выкрикнул Росс.

— Ручей Вейча уже занят, — тихо пояснил Том.

Глава 2

Наступило гробовое молчание. Лишь ветер гонял по крыльцу сухие листья, да мул из упряжки дилижанса, переступая с ноги на ногу, вдруг звякнул сбруей. Слова Радигана, казалось, повисли в холодном осеннем воздухе. Вызов был брошен, граница прочерчена.

Молодой человек, подсаживающий девушку в коляску, повернулся к техасцу.

— Что это значит? — возмутился он.

Его худое, приятное на вид лицо таило едва уловимые признаки тщательно скрываемой до поры до времени жестокости. Радиган не раз видел людей с подобным выражением лица. Он знал, что они нетерпеливы и вспыльчивы, а это легко может привести их к гибели или — что еще хуже — к гибели окружающих.

— Меня зовут Радиган. Мое хозяйство называется «Р-Бар». И расположено оно у ручья Вейча.

— Боюсь, вы не совсем поняли, — вмешалась в разговор девушка. В ее сдержанном и вежливом тоне звучало снисхождение к непонятливой деревенщине. — Мы владеем двадцатью двумя участками земли в районе ручья Вейча.

— У ручья Вейча, — голос техасца не смягчился, — располагается всего одно ранчо. И для других там места нет.

Девушка расправила юбку на коленях. Улыбка исчезла с ее чересчур тонких и жестких губ и холодных и оценивающих глаз.

— Вы ошибаетесь, сэр. Мне, конечно, вас очень жаль, но кто селится в чужих владениях, должен быть готов к тому, что его выгонят. С 1844 года эта земля принадлежит моей семье.

— И вы настолько уверены в ваших законных правах, что даже выслали вперед вестового?

При этих словах Росс Уолл с угрюмым видом шагнул к Тому.

— Что ты мелешь?

— Понимай как знаешь. — В этот момент Росс представлял серьезную опасность, поэтому Радиган не спускал с него глаз. Заводила на вид был закаленным в боях человеком, трезвым и расчетливым, на которого вряд ли могли подействовать доводы разума. — Если хозяева высылают вперед наемного убийцу, вряд ли они могут рассчитывать на должное уважение к их правам.

— Ты обвиняешь нас?

— Вин Кейбл пришел сюда не забавы ради. И не забавы ради стрелял в моего помощника. Говорят, он привык заламывать немалую цену. Так вот, ему наверняка заплатили за то, чтобы никаких споров о правах не возникло.

Флинн встал между соперниками.

— Том, давай разберемся как следует. Если у них есть дарственная…

— Дарственная не более, чем клочок бумаги, — рассвирепел Радиган. — Ведь в каньоне Гваделупы не найдется пастбища, чтобы перезимовать даже кролику, а единственный выгон у ручья Вейча принадлежит мне. И там не будет ни единой коровы, не носящей клейма «Р-Бар».

Хикмен, привалившись к стене салуна и подняв воротник своей замызганной куртки, с циничной усмешкой прислушивался к перепалке.

В разговор снова вмешалась девушка.

— Я Анджелина Фолей. Земля у ручья Вейча — принадлежит моему отцу. В дарственной губернатора Армильо все четко и ясно написано. Понимаю, вы успели освоить эту землю. — Она приоткрыла кошелек. — Я готова заплатить вам за это и купить ваше стадо.

— Ну и отлично, — просиял Флинн. — Что скажешь на это, Том?

— Земля моя. И останется моей. А если бы вы потрудились навести справки в Санта-Фе, то узнали бы цену любой дарственной губернатора Армильо.

Тут нечего было возразить, и впервые за время разговора на лице Росса Уолла появилось сомнение. С растерянным видом он повернулся к Анджелине Фолей.

— Неужели вы будете драться с женщиной, мистер Радиган? Я-то думала, на Западе мужчины более галантны.

Радиган был непреклонен.

— Кто платит, — возразил он, — тот заказывает музыку. Кто собирается отнять у меня землю с помощью оружия, тот не отделается одними разговорами. Будь то мужчина или женщина — не важно.

— Ну-ну, послушай! — рассердился Флинн. — У тебя нет никаких доказательств, что Вин Кейбла наняла эта леди! Никаких! Ты просто спятил! Осади-ка назад, слышишь?

Радиган резко развернулся и ушел в салун. Тело Кейбла уже сняли с бильярдного стола и положили в соседней комнате. Через приоткрытую дверь виднелся край стола, на котором оно теперь лежало.

Джим Флинн поспешил за Радиганом и облокотился на стойку рядом с ним.

— Выпьешь, Том? — он старался говорить небрежно.

— Спасибо, я уже пил.

— Плохи твои дела… Остаться без крова, когда зима на носу.

Техасец свирепо взглянул на Флинна, но ничего не ответил.

— Я бы на твоем месте попробовал договориться с ними. Их скот уже гонят сюда.

— Да что с тобой, Джим? Ты шериф этого графства или их адвокат? Это моя земля. Я жил и работал на ней и теперь у меня все права на нее. Это не оспоришь. Ты же не думаешь, что я уйду со своего ранчо из-за чьих-то притязаний? Решай, на чьей ты стороне, Джим.

Лицо Флинна стало красным.

— Я поддерживаю закон! Заруби себе это на носу!

— Сдается мне, — Спокойно вступил в разговор Хикмен, — у Радигана прав на ранчо больше. Он владеет землей уже четыре года, это всем известно. На твоем месте, Джим, я бы призадумался.

Вмешательство Хикмена разозлило шерифа, однако к словам охотника стоило прислушаться. Но, говорил себе Флинн, не будут же такие почтенные люди блефовать. И такая девушка не может оказаться мошенницей. Она принадлежала к высшему обществу… шериф определил это с первого взгляда, а он привык уважать приличных женщин. Ему и в голову не могло прийти, что образованная, интеллигентная леди может запятнать себя чем-то сомнительным или будет притязать на землю, не имея на то законного права. Как и многие другие, шериф Флинн с почтением относился к деньгам и власти, а у новоприбывших было то и другое.

— Такая девушка не станет лгать, — произнес он.

Улыбка Радигана была невеселой.

— Раз ты так говоришь, Джим, значит, тебе крупно повезло со знакомыми женщинами.

Дверь отворилась и вошла Анджелина Фолей вместе с Россом и молодым человеком.

— Я снова прошу вас, мистер Радиган, освободить владения у ручья Вейча.

Том повернулся к ней.

— Кто-то ввел вас в заблуждение, мэм. Вы хотя бы видели землю, на которую притязаете? Вы представляете себе, во что ввязались? Каньон Гваделупа расположен к северу отсюда. Там от края до края каньона будет от полумили до мили. А дно не шире нескольких сотен ярдов. Пасти скот там просто негде. К северу каньон сужается, и частенько зимой снег на месяц отрезает все подступы к нам. А однажды нас завалило на целых три месяца. Летом там еще можно прокормить нескольких коров, но сохранить скот высоко в горах зимой — это особое искусство. Ни один пастух с равнины и за год не научится этому. Большинство местных скажет вам, что человек, который собирается держать скот зимой на высоте полутора тысяч миль над уровнем моря, не в своем уме. Вот я и говорю, мэм, вам напрасно посоветовали перегонять скот сюда в это время года. Лучше перегоните коров к ближайшему форту или резервации, где их Можно продать индейцам, и не мешкайте с этим. А уж когда перезимуете здесь, можете выбрать себе еще не занятый участок. Если, конечно, не передумаете.

— Моя земля — это ущелье у ручья Вейча, мистер Радиган, — холодно ответила девушка. — И я в присутствии свидетелей прошу вас освободить ее. А не то, боюсь, мои люди не будут спокойно смотреть, как вы мешаете им наводить порядок на ранчо.

— Как-то непонятно, — тихо сказал Радиган, — что вы отважились ехать в такой холодный край перед самой зимой, прекрасно зная, что у вас нет здесь никакого жилища. Выходит, вы знали, что у меня есть дом, и собирались вытурить меня из него. Вы должны знать, что необходимо запастись кормом на зиму для скота. Но вы и об этом не позаботились. Или вы собирались воспользоваться моими припасами? Именно поэтому Вин Кейбл и появился первым?

Джим Флинн, нахмурившись, поглядел на Анджелину Фолей. В глазах его впервые промелькнуло сомнение. Радиган попал в самую точку. Любой, кто привык обращаться со скотом, оценил бы логику его слов.

Девушка направилась к двери, но у самого выхода обернулась и сказала через плечо:

— Вы слышали, что я сказала. Вас уведомили о необходимости освободить землю. Когда подойдут мои стада, мы двинемся к нашим владениям.

Хлопнула дверь, и в салуне воцарилась мертвая тишина.

— Здесь их уже шестеро, — заметил Хикмен. — Да со стадом придет еще дюжина, а то и больше. Ты обрек себя на неравную схватку.

— Ничего. У меня всего один человек, зато такой, что стоит дюжины этих. На ранчо много еды, а патронов хватит на тысячу выстрелов. Если это война, они еще пожалеют, что сунулись сюда.

Допив стакан, Радиган повернулся к выходу. Пора ехать домой. Первые снежинки уже растаяли, но в воздухе чувствовалось приближение нового снегопада. Над головой хмурилось холодное небо.

У самых дверей его остановил голос Хикмена.

— Джим, — как бы невзначай молвил охотник, — вот что еще пришло мне в голову. Сразу видать, эта компания неплохо снарядилась. Откормленные кони, отличная одежда, добрая упряжка. Прямо диву даюсь, и чего ради они снялись с насиженных гнезд? Тот, кто процветает, обычно не трогается с места. Большинство переселенцев бедны как церковные мыши.

Не обращая внимания на Хикмена, Флинн обернулся к техасцу.

— Кейбла убили не в спину, — произнес он, — и любой, кто столкнулся с ним лицом к лицу, был вправе пристрелить его. Но все же мне хотелось бы услышать разъяснения.

В ответ Радиган вкратце и без прикрас рассказал шерифу всю историю, начиная с того самого момента, как нашел след на лугу. Флинн был поражен. Он и сам побывал во многих переделках, поэтому умел читать между строк. Попади в такой переплет большинство из тех, кого он знал, они бы неминуемо погибли. А Радиган не только сумел перехитрить врага, но еще и доказал, что стреляет лучше.

— Он мог иметь на тебя зуб?

— Пока Хикмен не назвал его имени, я даже не знал, кто это! — Том помолчал. — Джим, прежде чем начнутся неприятности, просмотри как следует их бумаги. Наверняка они сумели сфабриковать себе нужные документы, я уверен. Но всё же разберись с этим.

— Бумаги?

— Ну да. Ведь есть у них какой-нибудь документ или что-то в этом роде. Не могут же они просто приехать сюда и, не предъявив никаких свидетельств, потребовать себе мое ранчо.

Джим Флинн почувствовал себя идиотом. Подумать только, он чуть не выгнал человека с его собственного ранчо только на основании голословных заявлений кучки каких-то чужаков. Надо прочесть эти бумаги, будь они неладны… еще возись теперь с ними. Шериф раздраженно подумал, что загнан в угол. Эта должность обещала быть такой мирной, спокойной, без всяких неприятностей, разве что напьется раз в год какой-нибудь индеец. А тут на тебе!

Когда Радиган прискакал во двор ранчо, Джон Чайлд вышел с фонарем ему навстречу, молча наблюдая, как закоченевший в седле Том неуклюже спрыгивает на землю. В теплой конюшне, расседлывая гнедого, Том пересказал метису все, что случилось.

— Темное дело, — закончил он свой рассказ. — Я подозреваю, что за всем этим стоит Харвей Торп, сводный брат этой девицы. Он мало говорил, но смотрел во все глаза и не пропустил ни слова.

— Так они еще и стада сюда гонят? Если в каньоне они попадут под сильный снегопад, у них останется не больше скота, чем у сойки. -

— Они не знают наших краев, и это нам на руку. Я-то начинал с малого и застраивался потихоньку и основательно. Большинство моего теперешнего скота родилось здесь, поэтому животные научились в трудных условиях добывать себе корм.

Ранчо «Р-Бар» находилось примерно в двадцати восьми милях от Сан-Исидро. Чуть ближе располагалось два индейских поселения, в каждом из которых жило по два белых человека, но Радигана это не волновало. За время, прожитое им у ручья Вейча, сюда заезжало всего несколько человек. Том мог бы пересчитать их по пальцам, причем большинство попросту ехали мимо. Вряд ли кто из них мог оказаться пособником Анджелины Фолей. Как правило, всадники были беглецами, стремящимися скрыться от правосудия за северными перевалами в Лома-Койота.

Понимала ли Анджелина Фолей, какие пастбища она найдет здесь? Представляла ли она себе эти неровные холмы, высокие плато, укромные долины и крошечные клочки высокогорных лугов? Из-за нехватки травы в это время года скот Тома Радигана был разбит на небольшие стада и кормился в основном заранее заготовленным сеном. Но Том старался по возможности использовать все имеющиеся пригодные для пастьбы места. Во время своей первой зимовки здесь он практически не вылезал из седла, разведывая склоны, где ветер сдувал снег с травы или просто его выпадало мало. Перекочевав из Иллинойса на Запад, он разузнал кое-что о холодных краях, а за годы скитаний умножил свои познания, беседуя с владельцами ранчо в Монтане и Небраске. Этим захватчикам будут очень нужны такие знания.

Чайлд поежился. По ночам с гор дул холодный ветер.

— Если тебе понадобится помощь, — заявил он, — тебе есть на кого рассчитывать.

— Слушай, Джон, — возразил Радиган. — Если дело дойдет до драки, не смей оставаться здесь. Это мое дело и…

— Ох, да перестань ты. Черт побери, ты прекрасно знаешь, что один не сможешь удержать ранчо. А если бы даже и мог, я бы все равно тебя не оставил. — Метис направился к дому. — Так на сколько земли они претендуют?

— На двадцать два. участка. Они лет пять будут их разыскивать.

— Что-то ты про это мне не говорил.

— А ты и не спрашивал. Мне понадобится каждый клочок этой земли. На следующий год я собирался часть скота продать, оставив себе только молодняк. Мне хочется увеличить стадо до пяти-шести тысяч голов.

— Понадобится много травы.

— Я знаю, где ее отыскать, целое море.

Войдя в дом, Радиган с изумлением огляделся по сторонам. Комната была чисто убрана, пол выскоблен, окна вымыты и кастрюли до блеска начищены.

— Джон, никак, ты ждешь гостей?

Джон пожал плечами. На лице его появилось ехидное выражение.

— Когда холостяк уезжает в город, мне не с кем болтать. Тебе пора бы жениться. Том.

— Мне? — остолбенел Радиган. — Откуда у тебя такие вздорные мысли? И где мне найти девушку, которая пойдет за меня? Да я даже не знал бы, как обращаться с ней, если у нее нет рогов.

Том с удовольствием потянулся за пончиками. Сегодня их была целая кастрюля.

— Ну-ка, не лезь, — предостерег его Чайлд. — Перебьешь аппетит перед ужином.

— Сдается мне, — вернулся к прежней теме Радиган, — что это тебе пора бы жениться. Ты становишься все суетливее и суетливее. Тебе давным-давно надо бы подыскать невесту.

Ответ метиса оказался по меньшей мере неожиданным.

— А я и был женат. Женат на девушке из племени шайенов. Как-то раз ее похитили юты, а я ее у них отбил. Она была очень хорошенькая и до смерти напугана этими ютами. А я заговорил с ней на ее родном языке и успокоил. Ночью я перерезал привязь у двух лошадей ^ взял девчонку и был таков. Нас преследовали больше сотни миль.

— А что было дальше?

— Мы жили к северу отсюда. У нас родился мальчик, но расшибся, падая с лошади. Это опять были юты. Мы путешествовали, а они напали на нас. Сперва поймали мою жену и прострелили ей голову. Я с мальчиком бежал, но он все равно погиб.

— Плохо дело.

— Ну, несколько лет мы все же жили счастливо… Воспитывали девочку. Она жила с нами четыре, нет, пять лет, а затем мы отдали ее на воспитание в женский монастырь в Мексике. Ей тогда как раз исполнилось тринадцать.

— Так она не твоя дочь?

— Нет. Она из семьи переселенцев. Команчи убили всех ее родных, а ее забрали прямо из фургона. Я отдал за нее четырех лошадей. Она два года оставалась в монастыре, а потом жила у какой-то зажиточной мексиканской женщины и ее мужа, пока те не решили переехать в Испанию. А девочка не захотела отправиться с ними.

Наполнив тарелку, Радиган уселся за стол. Он и не подозревал, что настолько устал. После долгой и утомительной скачки по морозу в теплой комнате его сразу разморило и начало клонить ко сну.

— И что с ней сталось?

Чайлд прочистил горло, и Том подозрительно поглядел в его сторону.

— Что с тобой? Ты заболел?

— Нет. В общем… ну, она едет сюда.

— Что? — от такого известия Радиган моментально проснулся. — Ты совсем спятил? Что мы тут будем делать с девчонкой в самый разгар сражений?

— А куда ей еще деваться? И потом, когда я велел ей ехать сюда, еще ни о каких сражениях и речи не было. Сейчас ей восемнадцать, и она полагает, что я единственный человек, к которому она может обратиться.

Техасец вне себя вскочил на ноги.

— Черт побери, Джон! Что на тебя нашло? Это совсем неподходящее место для девушки. Она ведь тебе даже не родня!

— Почти родня. Писала мне все это время. Ей всегда хотелось вернуться в горы. Понимаешь, мне кажется, кроме меня, у нее никогда не было настоящего отца, хотя я и не очень-то гожусь на эту роль. Она давно ко мне просилась, но я все уговаривал ее оставаться там. Она жила у славных людей, вот я и рассудил, что девушке пора научиться вести хозяйство и всеми прочему.

Радиган места себе не находил. Не стоило, конечно, винить Джона Чайлда, но появление на ранчо девушки, да еще теперь… Если чего и не хватало, чтобы окончательно ухудшить ситуацию, так только этого. Какая бы ни была дурная погода, двое мужчин вполне способны уйти в холмы и скрываться там. У них будет хватать и своих забот, а тут еще придется всю дорогу возиться с женщиной.

— Наверное, мне следовало бы отослать ее в Санта-Фе, — неохотно признал Чайлд, — но ей так хотелось быть со мной… А у нее никогда не было отца.

Том мрачно уставился на Джона, но чувство юмора наконец одержало верх, и он расхохотался.

— Это еще хуже, чем война. С тем бы мы еще сладили. Ну сам посуди, что мы смыслим в женщинах?

Покончив с ужином, он потушил свет и отправился на обход ранчо. Новости означали, что Джон Чайлд должен уйти, а ему придется остаться в одиночестве. При таком положении дел и двоим пришлось бы довольно туго, но одному?

Ни единой минуты Радиган не допускал мысли, чтобы разрешить девушке остаться. Во время войны ранчо не место для индианки, тем более воспитанницы монастыря. Если сражение затянется, то дом не удастся удержать. Им здорово повезет, если они смогут оставаться там хотя бы какое-то время. Но потом придется уходить в горы, иначе им не быть живыми.

Чтобы победить, владельцы ранчо «Р-Бар» должны сломить дух врага и не дать им возможности жить на этой земле. Пока Том и Джон смогут передвигаться, руки у них будут развязаны, и они будут сражаться. Но привязанные к одному месту, они скоро погибнут.

Для Тома Радигана главным принципом ведения войны было нападение. Даже если останется один, он все равно должен нападать. И самого сильного противника можно остановить и вынудить защищаться.

Чтобы обеспечить себе отступление в леса и горы, необходимо побыстрее соорудить тайники с запасами еды и патронов. И завтра же надо начать перегонять скот в дальние долины.

Следующие два дня техасец и его помощник усердно трудились. Они работали с раннего утра до позднего вечера, а перед сном обсуждали дальнейшие планы. Затем появился Джим Флинн.

— У них есть бумаги, — сообщил он. — Они показали документ. Это грамота от губернатора Армильо, передающая им права на старую дарственную Вилласура.

— У него не было никаких прав передавать дарственную. Она не стоит и той бумаги, на которой написана.

— Насчет этого не знаю, но тебе придется убраться отсюда.

— Постановления суда не было. Мои права не обсуждались в суде. Эти люди просто блефуют. Эта земля не принадлежала ни Армильо, ни штату. Он не имел права ее кому-то отдавать. Поверь, меня так легко отсюда не выселить.

— Это мы уже обсуждали, — раздраженно запротестовал Флинн. — Мне тут не нужна война скотоводов.

— Тогда будь так добр, оставь землю мне. Пусть они действуют через суд. Это куда лучший способ отстоять свои притязания, чем нанимать всяких бандитов и пытаться убить настоящего владельца.

— Ты же не можешь доказать, что это именно они.

— А кто же еще? — Радиган кивнул на дверь. — Заходи, Джим. Давай все обсудим. Во всяком случае, — добавил он, — как они намерены поступить, если я не уйду? Пустят в ход силу? Ты говорил с ними! Поверь мне, дело нечисто.

Флинн упрямо продолжал сидеть в седле. Он не мог допустить и мысли, что такие люди, как Анджелина Фолей и Харвей Торп попытаются захватить что-то, на что у них нет законных прав. Он был уверен, что Радиган не прав, поэтому настойчивость техасца его неимоверно раздражала. До сих пор Флинн никогда не имел дела с судом или спором о правах на землю. Его знакомство с законом ограничивалось разборками с хулиганами и бандитами.

Том повернулся к нему.

— Джим, скажи им, пусть отстаивают свои права через суд. Я остаюсь здесь.

— Ты чересчур уж уверен в себе, — сердито заметил шериф. — Ты что — законник?

Радиган подошел поближе к всаднику.

— Джим, с 1825 по 1828 год в Нью-Мексико сменилось три губернатора, и одним из них был Армильо. А в 1837 году в Таосе произошло восстание, и толпа мятежников убила губернатора Переса. Армильо сумел возглавить контрнаступление. Оно увенчалось успехом, и он провозгласил себя губернатором. Про то время всякие слухи ходят, и теперь трудно выяснить правду, но говорят, он казнил множество народу, как мятежного губернатора, так и своих же друзей и сообщников. С помощью взяток он втерся в милость к правительству Мексики, и его самозванство было узаконено. В 1844 году его место занял Лельяна, но через год Армильо вернулся на службу и нажил целое состояние, обложил всех, кто путешествовал по дороге в Санта-Фе, огромной пошлиной за каждый фургон. Хуже того, он еще и мухлевал со старыми дарственными на земли и раздарил своим друзьям множество земель, на которые не имел ни малейшего права. Я думаю, у этой девицы Фолей в руках как раз такая дарственная и она пытается добиться своего.

Флинн ощутил, что теряет почву под ногами. Он умел обращаться с пьянчугами или толпой линчевателей, а дважды даже застрелил не в меру распоясавшихся бандитов. Но единственными официальными бумагами, которые он умел составлять, были поручительства.

— Ну а тебе что нужно? — враждебно осведомился он. — Ты на что притязаешь? На права поселенца?

Радиган терпеливо покачал головой.

— Джим, у меня есть законнейшие права на все мои земли, включая и право на воду. Более того, я уже вступил во владение. Мои права выдержат любое испытание. Эти люди зря стараются согнать меня с моих же собственных земель.

— Тогда не пеняй на меня! — гневно крикнул Флинн. — Не пеняй на меня, если котел взорвется!

Том Радиган упер руки в бедра.

— Я не пеняю на тебя, Джим. Я просто предлагаю тебе отправиться к тем людям и приказать им убраться из наших краев подобру-поздорову. Ты же полномочный шериф, а они нарушают закон.

Флинн аж потемнел.

— Не объясняй мне, в чем состоит моя работа! Я и сам отлично знаю и собираюсь выполнить ее!

— Кажется, ты считаешь, что закон направлен против меня, — ответил Радиган. — А я единственный, чьи права совершенно очевидны.

— Я в этом не так уж уверен! — Флинн пришпорил коня и, даже не оглянувшись, поскакал назад в город, да так быстро, словно за ним черти гнались.

Двумя милями ниже ранчо над каньоном ручья Вейча возвышался огромный скалистый утес. На нем, словно на созданной самой природой сторожевой башне, Радиган расположил свой наблюдательный пост. Днем оттуда можно было увидеть все происходящее в каньоне на мили вокруг, а по ночам звуки, легко разносящиеся в ясном морозном воздухе, издалека выдали бы приближение врагов.

Оставив гнедого пастись в осиновой рощице, техасец вышел на край утеса и устроился под прикрытием неровной каменной гряды, где ветер дул не так сильно.

Здесь проходило еще несколько тропок. Правда, одна из них, что вела от Рио-Пуэрко через Насимиентос, была труднопроходима. Почти никто, кроме индейцев, не знал о ее существовании. Другая же бежала от Спрингс к Кеболлу, а оттуда к горе как раз напротив того места, где стоял сейчас Том. Вряд ли враги могли знать хотя бы об одной из этих тропинок.

В полночь Джон Чайлд сменилРадигана, а на рассвете, наскоро позавтракав, Радиган вскочил в седло.

— Ей пора бы уже приехать, — сказал метис. — Я думаю, она прибудет сегодняшним дилижансом, но лучше бы ты пустил меня. Ей-богу, Том, я думаю, ты не прав… Ведь они даже не знают меня в лицо.

— Узнают. Они же в два счета вычислят тебя. Рисковать должен я, так что ты сиди и следи, пока меня не будет, чтобы и мышь не прошмыгнула.

— Том, — заколебался Чайлд, — хочешь, я поскачу в Лома-Койота? Или, может, просигналю им дымом? Там найдутся отличные парни, настоящие бойцы.

— Даже думать забудь, — техасец пришпорил коня, но напоследок оглянулся. — Если встретишь кого из них, разузнай, кто сейчас где-нибудь неподалеку.

— На днях я видел Старка, — Джон Чайлд шагнул вслед за гнедым. — Ты же помнишь Адама Старка. Он был рейнджером тогда же, когда и ты, еще человека убил в Эль-Пасо. Лучшее ружье из всех, кого я знаю.

— Да, парень что надо.

Когда Радиган подъехал к Сан-Исидро, уже перевалило за полдень, и городок нежился в нежарких лучах осеннего солнца. Чуть ли не первым, с кем он столкнулся на улице, оказался Сэм Кокер. Они привязали коней к крыльцу салуна всего в нескольких футах друг от друга, но Тома это не больно тревожило. Кокер был вздорным забиякой, а вздорные забияки редко затевают склоку без скопления публики.

Внутри салуна, задрав ноги на стол, восседал Хикмен в своей неизменной потрепанной куртке и с бутылкой в руке. Хикмен, как заметил Радиган, всегда ходил с бутылкой, хотя виски в ней почти не убавлялось.

Приземистое здание салуна было сложено из необожженного кирпича. Половину помещения занимал бар. В грязноватой и неприбранной комнате стояло всего несколько покосившихся столов. Обстановка тоже не блистала роскошью — никаких украшений, кроме засиженного мухами зеркала за стойкой. Дауни, владелец салуна, в то же время исполнял и обязанности агента конторы дилижансов. В своей жизни он держал питейные заведения в дюжине различных горных поселений. На его загрубевшем лице ясно читалось, что он давно уже не питает никаких иллюзий.

— Дилижанс подъедет к часу? — осведомился Радиган.

— Около того, — Дауни через всю стойку толкнул к нему бутылку. Техасец имел все основания полагать, что Дауни не испытывает симпатию ни к кому. Но бармен, должно быть, извлек немалую выгоду при появлении чужаков.

— Присоединишься ко мне? — предложил Хикмен, убирая ноги со стола. Взгляд его скользнул от Радигана на подошедшего к стойке Кокера.

Радиган перенес к нему свою бутылку.

— По всём приметам, покоя тут не жди, — заметил он.

Хикмен усмехнулся.

— Я-то уж разбираюсь в приметах. — Дверь снова отворилась и вошли два чужака. — Того, что повыше, звать Барбью. Воображает, что самый крутой. Прошлой ночью он сцепился с одним бродягой и задал ему изрядную трепку. Второго кличут Битнером.

Дауни принес Хикмену и Тому поднос с едой, и Барбью обратил на них свое благосклонное внимание.

— Приговоренного к казни положено сытно кормить, — заявил он.

— Надо же Валаамова ослица заговорила, — в тон ему заметил Радиган.

Дауни хихикнул, а Хикмен расплылся в широкой ухмылке. Даже два ковбоя за соседним столом не сдержали усмешки. Барбью резко обернулся и уставился на техасца.

— Это еще что такое? — злобно рявкнул он.

Но подходящий момент был упущен, а Радиган, не обращая на забияку внимания, преспокойно принялся за еду. Смерив его взглядом, Барбью свирепо огляделся по сторонам, ища, к кому бы придраться. Но никто даже и не смотрел в его сторону, так что он снова повернулся к своему противнику.

— Интересно, а дерется он так же, как ест? — поинтересовался Барбью.

— Может, кто-нибудь сумеет это выяснить, — предположил Кокер.

Радиган поглощал обед с такой жадностью, словно страшно проголодался.

— Даже и не думал, что захочу есть, — пояснил он приятелю. — Но Джон наготовил пончиков, и вот уже два дня, как я ничего другого в рот не брал.

— Если тебе понадобятся бойцы, — сказал Хикмен, — так ты только намекни про эти пончики. За них ты наймешь куда больше желающих повоевать, чем за деньги. Такие лакомства у нас в цене. — Он снова наполнил стакан. — Я своими глазами видел ковбоев, скакавших за шестьдесят, а то и за семьдесят миль, чтобы не упустить случая их отведать.

Хлебнув очередную порцию горячительного, Барбью отодвинулся от стойки. Виски зажгло ему кровь, и хмель бросился в голову. У него так и чесались руки подраться. Уж он-то не допустит, чтобы его игнорировали.

Хотя с виду Радиган не уделял внимания ничему, кроме еды, на самом деле он полностью контролировал ситуацию. Такому закаленному в схватках бойцу, как он, ничего не стоило разгадать смысл любых даже вроде бы самых невинных движений. Краем глаза он заметил, как Кокер придвигается поближе к двери, чтобы отрезать ему отступление, а Битнер заходит с тыла. Сам же Барбью, широкоплечий здоровенный детина, угрожающе разминал кулаки. В его мускулистых руках чувствовалась настоящая сила, заросшее густой бородой лицо не блистало умом.

Понизив голос, Том предупредил Хикмена:

— Не вмешивайся в драку. Это мое дело.

Хикмен с любопытством покосился на него.

— Ну, трое это еще не так много. — Чуть помолчав, охотник прибавил: — Он сразу пойдёт в атаку. Дерется обеими руками. Его трудно остановить.

Барбью уже направлялся к ним. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, чем все это закончится. Склонившись над тарелкой с самым невозмутимым выражением лица, Радиган мысленно прикидывал, как ему действовать в этом помещении. И тут вдруг дверь открылась, и салун вошла Анджелина Фолей.

Она подошла прямо к столу, за которым сидел Радиган, и техасец немедленно вскочил на ноги.

— Вы только поглядите, — осклабился Барбью. — Какой вежливый!

— Мистер Радиган? — Глаза девушки оказались еще зеленее, чем представлял себе Том. — Я услышала, что вы в городе, и надеялась увидеться с вами прежде, чем вы уедете. Я хотела сказать вам, мне так жаль, что приходится сгонять вас с земли. Может быть, мы могли бы заплатить вам за беспокойство?.. Предложение еще остается в силе.

— Вы ошибаетесь, мисс Фолей. Кто-то снова неправильно информировал вас. Я остаюсь на моем ранчо.

— Ну пожалуйста! — Огромные глаза умоляюще смотрели на техасца, тонкий пальчик робко притронулся к его рукаву. — Эта земля принадлежит нам, и вы должны уехать. Я боюсь, если вы не покинете ранчо, мои люди заставят вас силой. Я решила… То есть, когда мне сказали о вашем приезде в город, я подумала, что мы можем прийти к согласию.

— Не желаете ли присесть?

Какую-то долю секунды Анджелина замерла в нерешительности, но все же опустилась на стул. Радиган тоже уселся и услышал у себя за спиной насмешливое замечание Кокера:

— Ну вот, через пару минут он еще и чаю попросит.

Техасец повернулся к Дауни:

— У тебя найдется чай?

— Чай? Чай!.. Да… само собой, но…

— Тогда сейчас заваришь и принесешь его нам, понял? Но приготовь побольше… с галлон.

— Галлон чая?

— Совершенно верно.

Откинувшись на спинку стула, Хикмен в упор разглядывал Радигана. В глазах его зажегся огонек. Но Том, не обращая внимания на охотника, повернулся к Анджелине:

— Вы говорили о…

— Мне так хочется, чтобы вы передумали… Я имею в виду, переезд. И помните, что я говорила про плату за освоение земель. Право же, мы сожалеем об этом так же, как и вы.

— Но я ни о чем не сожалею, — улыбнулся ей Радиган. — Ни о чем. Мне жаль только, что вы так далеко зашли, ничего предварительно не узнав и не понимая, во что втягиваетесь. Если вам и вправду так хочется убедиться, насколько надуманны ваши права, обратитесь в суд.

— Но суд так далеко отсюда, мистер Радиган! — Зеленые глаза распахнулись от изумления. — И потом, это займет столько времени! Мне действительно очень жаль, но у нас с мистером Торпом более трех тысяч голов скота, и все они движутся сюда. Если вы не покинете ранчо, нам придется выгнать вас.

— Вы что-нибудь знаете про эту землю, мэм?

— Сама я, конечно, ее не видела, но мистер Торп видел. А почему вы спрашиваете?

— Просто так. Если б я даже покинул ранчо и позволил вам вселиться туда, то вам все равно не удалось бы перезимовать в горах с тремя тысячами голов скота. Даже если бы у вас хватало помощников и не было никаких помех. Там не хватит ни пастбищ, ни корма. Если выдастся мягкая зима, то еще можно прокормить тысячу — но не больше.

Анджелина изумленно глядела на Тома. Его неподдельная искренность не могла не подействовать на нее, но она все еще не хотела поверить услышанному.

— Но мне говорили, что там самая лучшая трава в мире и полно воды.

— Так-то оно так, но этого мало. Раньше я надеялся открыть проходы в соседние долины, где бы тоже можно было держать скот, но горы, по большей части, заросли лесом, чуть ли не на каждом шагу обрывы и ущелья. Вообще-то говоря, легчайший способ отделаться от вас — это уступить и дать возможность попробовать вам самой. Вы бы потеряли скот, людей и лошадей.

— Но. у вас, кажется, все идет отлично. Мне трудно поверить вам, мистер Радиган.

Техасец кивнул в сторону ковбоев у стойки, не скрывавших своего интереса к разговору.

— Помимо всего прочего, как вы собираетесь поступить с вашими помощниками? — Это был прекрасный случай заронить в них искры сомнения. — На тех жалких акрах, что вам достанутся, работы найдется всего для двух-трех человек.

— Акрах? — запротестовала девушка. — Но там целые мили земли! Если соблюдать точность, двадцать две квадратных мили.

В этот момент появился Дауни с чаем.

— Пришлось вскипятить два котелка, — пояснил он. — Никогда у меня еще не бывало такого большого заказа.

Взяв меньший котелок, Радиган налил две чашки чаю, а затем преспокойно вытащил кольт.

— Остальное подай вон тем, — он махнул револьвером на троицу у стойки. — А я присмотрю, чтобы они его выпили.

Лицо Кокера исказилось, он потянулся было к поясу, но тут же отдернул руку, стоило только дулу Радигановского револьвера качнуться в его сторону.

— Давай, пей. И ты тоже, Барбью.

— Будь я проклят; если выпью.

Радиган повел револьвером.

— Вам хотелось чаю, так теперь он вам подан. Начинайте пить, а не то я начну стрелять.

Хикмен ухмылялся во весь рот. Анджелина Фолей, негодующая и ошеломленная, вскочила со стула, растерянно глядя то на Радигана, то на своих людей.

— Если вы не начнете пить, пока я считаю до трех, — непринужденно заявил техасец, — я прострелю руку каждому из вас.

Легко поднявшись на ноги, он направился к опешившим ковбоям, в то же время не упуская из поля зрения Анджелину и выход.

— Я убью тебя за это! — взревел Барбью.

— Может быть, но я могу уравнять шансы прямо сейчас. Ты хотел чаю, так получай.

Неожиданно Кокер отшвырнул свою чашку.

— Чтоб меня черти взяли, если я стану это пить! — вскричал он, хватаясь за кобуру.

Радиган два раза ударил тяжелой рукоятью револьвера, и громила рухнул на пол, словно на него крыша обрушилась.

— Приступайте к чаепитию, — невозмутимо произнес Том, — или эта куча станет в три раза выше.

Анджелина Фолей побелела от гнева.

— Послушайте! — возмутилась она. — Немедленно прекратите!

— Терпеть не могу бить женщин, — проронил Радиган.

Она непроизвольно опустилась на стул.

— Вы… вы не посмеете!

— Если вы играете в мужские игры, — возразил он, — то уж играйте заодно и по мужским правилам.

Он небрежно передал свой шестизарядный кольт Хикмену.

— Помнится, Барбью хотелось подраться. Ты уж прикрой меня со спины от остальной своры.

Барбью выронил чашку и круто обернулся к противнику.

— Драться? — взвыл он. — Ты хочешь драться со мной?

В ответ Радиган ударил его.

Барбью пошатнулся, и техасец шагнул вперед, внимательно следя за кулаками противника. Левой рукой он со всех сил врезал громиле в живот. Барбью был любителем не только подраться, но и поговорить, поэтому он ожидал, что перед схваткой можно будет вдоволь поругаться. Готовность Радигана к немедленному поединку и свирепость атаки ошеломили его. Он начал отступать, но Том не давал ему возможности прийти в себя. Наконец две крепких затрещины — сначала слева, а потом справа — расшевелили Барбью. Нагнув голову, он словно бык бросился вперед.

Зверский хук правой чуть не оглушил Радигана, но техасец сумел уйти влево и ударил кулаком Барбью по почкам. Тот, задыхаясь, рванулся к Тому, стараясь захватить его в клинч. Радиган пресек эту атаку коротким прямым ударом в подбородок.

Угрожающе занеся кулак, Барбью поглядел на своего противника. Пока эта драка протекала совсем по иному, чем большинство его драк. Он получил уже несколько жестоких ударов, а Радиган по-прежнему оставался спокоен и невозмутим, даже не запыхался. В первый раз за все время громила понял, что может проиграть. Мысль эта привела его в бешенство. Потеряв всякую осторожность, он перешел в неистовое наступление, работая кулаками, словно отбойными молотками. Следующие несколько минут прошли в напряженной схватке, но Барбью постепенно теснил Радигана. Битнер радостно завопил. Барбью был уверен, что с минуты на минуту доконает противника. Почувствовав, что его правый кулак попал в цель, он совершенно автоматически приостановился, чтобы дать техасцу упасть.

Однако стоило ему только замешкаться, как он получил крепкий удар в челюсть. Из разбитой губы ручьем хлынула кровь. В полном остолбенении Барбью увидел стоящего прямо перед ним Радигана… Надо же, этот скотовод умудрился выдержать его знаменитый удар правой и в тот же миг с лихвой ответить на него.

Барбью продолжал драться, но боевой дух в нем был сломлен.

Он понял, что в этой драке ему не победить. Еще ни разу не бывало, чтобы после излюбленного Барбью удара правой человек удерживался на ногах. Радиган же словно ничего не почувствовал. Все дело в том, что детство Радигана, еще до того, как он перекочевал в Техас, протекало в Мичигане поблизости от лагерей лесорубов, у которых кулачные бои были излюбленной забавой. Пополнил же он свое образование по этой части и среди матросов и фрахтовщиков. Но среди ковбоев семидесятых годов мало кто хоть капельку смыслил в рукопашной. Как правило, они решали свои споры с помощью револьверов и редко пускали в ход кулаки. Все свои победы Барбью одержал над теми, для кого драка была непривычным занятием, а Радиган умел драться с детства. Конечно, и ему случалось проигрывать, но побеждал он гораздо чаще. Барбью напрасно тягался с таким противником.

Из последних сил громила кинулся на Радигана, но тот неожиданно отступил, и Барбью, потеряв равновесие, стал падать вперед. Воспользовавшись этим, техасец ухватил его за ворот и перебросил через бедро.

Рухнув навзничь, Барбью помутневшим взглядом уставился на своего противника.

Чуть отступив, Радиган поджидал, пока Барбью медленно поднимался. Лишь только громила снова очутился на ногах, Том перешел в атаку и после обманного приема ударил отяжелевшего от чая Барбью в живот. Тот, задыхаясь и ловя ртом воздух, отшатнулся назад, подняв руку в знак того, что сдается. Окровавленный, весь покрытый синяками и ссадинами, громила представлял собой печальное зрелище. Он был разбит наголову и сознавал это.

Забрав у Хикмена свой револьвер, Радиган небрежно засунул его в кобуру. Только что пришедший в себя Кокер сидел на полу, держась обеими руками за голову.

— Я не ищу неприятностей, — произнес Радиган, — но и не избегаю их.

Он обернулся к Анджелине Фолей. В лице девушке не было ни кровинки, глаза сузились от гнева.

— Сильно сомневаюсь, что вы как следует представляете, какое это место — ущелье ручья Вейча, — словно продолжая начатую беседу, сказал Том. -Но если вам угодно подняться туда, взяв с собой одного человека, а я предлагаю Росса Уолла, потому что он-то настоящий ковбой, то я вам все покажу. Этот край расположен на высоте семидесяти пяти сотен футов, и в мире нет гор прекраснее, чем эти. А еще там очень холодно, очень ветрено и очень много снега зимой.

— Дилижанс едет, — сообщил Дауни, выглянув в окно.

Нахлобучив шляпу, Том вышел из салуна. Ныли разбитые в кровь костяшки пальцев, но в целом он чувствовал себя превосходно. Сегодня он впервые за долгое время дрался на кулаках и с внезапной радостью осознал, что не зря все лето возводил изгороди и рубил лес на зиму. Ничто так не помогает сохранить форму, как работа пилой и топором.

Неожиданно он вспомнил о Торпе. Да уж, Торп не чета Барбью, с таким драка могла бы обернуться совсем иначе. Хотя на вид Торп казался обычным благопристойным молодым человеком, но широкие плечи и скрытая жестокость в его лице предупреждали, что с ним так легко не справиться. Кроме того, еще при их первой встрече Радиган заметил, что костяшки пальцев сводного брата Анджелины покрыты шрамами.

Услышав звук закрываемой двери, Радиган обернулся и увидел Анджелину Фолей. Девушка холодно и оценивающе смотрела на него. Впервые за все время знакомства в глазах ее читалось почти уважение.

— Вы бы и вправду ударили меня? — серьезно спросила она.

Никогда в жизни Том не поднял руки на женщину, но тут он посмотрел на Анджелину так, словно вопрос этот до глубины души удивил его.

— Ну конечно, — ответил он. — Я всегда выполняю то, что говорю.

— Вы не джентльмен, мистер Радиган!

Он усмехнулся ей прямо в лицо.

— У джентльмена не было бы ни малейшего шанса совладать с вами. Вы бы дразнили его, льстили ему, а то и плакали бы. Вы бы ласкались к нему, лгали и в конце концов обвели бы его вокруг пальца. Ну, а что до меня, вы можете плакать или подлизываться, но больше ничего у вас не выйдет. Попробуйте надуть меня — и я вас просто-напросто отшлепаю.

В глазах девушки сверкнул вызов.

— Может, мы с вами и на противоположных сторонах, но вы мужчина и вы мне нравитесь. Можете называть меня Джелина.

— Вы прекрасная и желанная женщина, — произнес Радиган, — но я ни за что не доверился бы вам. Прежде чем вся эта история закончится, вы будете ненавидеть меня так, как никого другого. Но, ей-богу, послушайтесь моего совета и уезжайте. Эта война лишит вас всего, чем вы владеете, оставит вас ни с чем.

Девушка улыбнулась.

— На вас работает один человек, мистер Радиган. А на меня тридцать. Мне думается, выиграю я.

Он серьезно кивнул.

— Но у меня в запасе есть еще кое-что. Это погода — самый верный союзник, каким может заручиться человек. Что вы будете делать со всем вашим скотом, когда на землю ляжет от трех до шести футов снега и нигде не отыщется никакого корма?

К салуну подкатил дилижанс. Поднятое им облако пыли постепенно осело, щедро запорошив лошадей и все вокруг.

Радиган наблюдал, как краснолицый, закоченевший от резкого ветра кучер неуклюже спрыгивает с козел. К тому времени на крыльце показался и Хикмен, желающий поглазеть на приезжих, а Дауни распахнул дверцы, чтобы помочь пассажирам выйти. Том подался вперед, доски тяжело заскрипели под его ногами. Взгляд его был устремлен поверх дилижанса на синеющие вдали горы. Однако стоило ему перевести глаза на выходившую из дилижанса девушку, как легкую перепалку словно ножом обрезало. Том Радиган ждал чего угодно, но только не этого.

Из-под кокетливого капора сверкали наивные голубые глаза, лицо могло бы принадлежать невинному ребенку, но восхитительных очертаний фигуры не удалось бы скрыть ни одному платью. У техасца просто дух захватило. Позабыв обо всем, он зачарованно следил, как девушка поднимается по ступеням. От него не укрылось, что все на улице замерли и, раскрыв рты, уставились на нее, не укрылось и то, что ей это весьма нравится.

Повернувшись к Дауни, девушка сообщила:

— Я ищу мистера Чайлда или мистера Радигана из «Р-Бар».

Дауни попытался ответить, но с пересохших губ его не сорвалось ни звука. В этих краях было очень мало женщин, поэтому ничто из его жизненного опыта не могло помочь ему справиться с замешательством. Остолбенев, он беззвучно шевелил губами и наконец попросту показал пальцем в сторону Тома.

Обернувшись к техасцу, девушка устремила на него изучающий взгляд огромных голубых глаз.

— Вы не мой отец, — сказала она, — так что вы, должно быть, мистер Радиган. Она перевела взгляд на Джелину Фолей. — Это ваша жена?

Радиган подавил смешок.

— Нет, мэм. Это мой враг, мисс Джелина Фолей.

Девушка задумчиво рассматривала Джелину.

— Я думаю, она и мой враг, — вымолвила она наконец. — Вы ей нравитесь.

Том торопливо вмешался:

— Гретхен — так, кажется, вас зовут? — вы можете ехать верхом?

— Я могу ехать верхом на чем угодно, — отозвалась она, — только мне надо переодеться.

Снова украдкой глянув на Джелину, девушка довольно внятно прошептала:

— А вам она нравится?

Залившись краской, Джелина вызывающе подобрала юбку и направилась к коляске, где уже дожидался Битнер. Даже не оглянувшись, они поехали прочь. Джелина была вне себя. Подумать только! Эта… эта нахалка!

Мисс Фолей сердито металась на своем сиденье. Ну и мысль! Да ведь это совсем еще несмышленая девчонка! И с такой-то фигурой! Джелина привыкла к мужскому вниманию и теперь с ревностью призналась себе; что никто даже и не глянул в ее сторону, едва эта дуреха вылезла из дилижанса.

Внезапно она поняла, что злится без всякой причины. Усевшись поспокойней, Джелина начала обдумывать дальнейшие планы. Пусть эти люди убираются, пора наконец выгнать их отсюда. Хватит тянуть. В конце концов на ранчо всего-навсего два человека, они не могут постоянно стоять на страже, да еще и выполнять всю работу по хозяйству.

Джелина нахмурила брови. Этот скотовод говорил про снег. Она невольно посмотрела на мрачное небо. Снег — что за ерунда! Здесь не может быть слишком холодно, это же Нью-Мексико. Тем не менее темные тучи угнетали девушку, навевая непонятную тоску. На ум ей снова и снова приходили слова Радигана. Интересно, что же задумал Харвей Торп — ведь именно он настоял на том, чтобы отправиться сюда. Правда, уезжать из Техаса все равно было необходимо, ведь эти земли оставались единственным владением, на которое брат с сестрой еще могли претендовать. Пройдет всего несколько дней, и они избавятся от Радигана.

Однако перед глазами у нее все еще стояло то, как спокойно, мастерски, чуть ли не с легкостью он расправился с Барбью. Ей в жизни не доводилось видеть человека, которого бы так отделали в драке. А Вин Кейбл был мертв — в него всадили три пули.

Да, выиграть будет потруднее, чем рассчитывал Харвей. И Джелина обрадовалась, что вместе с ними участвует Росс.

Гретхен Чайлд вернулась из дома Дауни, где переодевалась под присмотром миссис Дауни, полной добродушной ирландки. Теперь на ней была серая амазонка, открывавшая взору все то, что платье позволяло лишь вообразить. Радиган с некоторым неудовольствием подумал, что, судя по всему, вряд ли у этой девушки найдется хоть один наряд, в котором бы она выглядела хоть чуть-чуть менее волнующе.

«Словно мне мало забот с Тортом и Фолей», — угрюмо сказал он сам себе.

Том подсадил Гретхен в седло, но ей не так уж была нужна его помощь. Он с первого взгляда понял, что какой бы еще она ни оказалась, но в седле девушка чувствовала себя очень уверенно.

— Ты не сможешь остаться на ранчо, — предупредил он. — Это слишком опасно.

— Я тебе доверяю, — ответила девушка.

Радиган торопливо пустился в объяснения:

— Я имел в виду совсем другое. Мы тут воюем за пастбища с теми людьми внизу. Я думаю, дело дойдет до пальбы.

— Я разглядела твои руки. Что, война уже началась? — Гретхен серьезно посмотрела на него. — Я очень сильная. Я могу работать, могу стрелять. И я правда очень сильная. — Она вытянула руку, стараясь напрячь мускулы. — Ты только потрогай.

Глава 3

Сперва появился скот. На рассвете третьего дня после того, как Радиган привез Гретхен Чайлд из Сан-Исидро, плотная лавина животных, подгоняемая дюжиной ковбоев, затопила каньон. Судя по всему, стада поднялись по каньону еще прошлым вечером и переждали ночь за болотом.

Завидев скот, Чайлд предупредил криком Радигана, который закладывал корм в потайной корраль. Обитатели «Р-Бар» на скорую руку соорудили его среди обломков скал у подножия горы.

Техасец услышал крик, затем выстрел и, выронив вилы, бегом бросился к дому. Сгоряча он решил сопротивляться — и первый же бычок, вошедший во двор, рухнул под пулей. Но почти сразу же Том понял, что столько скота не запрудить ни одной плотиной. Поспешно юркнув в дом вслед за Джоном, он накрепко задвинул засов. И не успели друзья припасть к окнам, как коровы заполнили весь двор.

Прилаживая дуло винчестера на подоконнике у двери, Чайлд обернулся на Радигана.

— Ловко, — признал он. — Очень даже ловко. Так нам не выбраться.

Прямо к двери, намертво заклинив ее, привалился откормленный бычок, а другие сгрудились вокруг него так плотно, что высунувшись из окна, Том мог бы похлопать их по холкам. Огромное стадо свободно растекалось по двору, но около дома животные сбились так, что сквозь этот живой заслон не проскользнула бы даже мышь. Умело натянув веревки, ковбои не давали им разбрестись. Сами же они держались поодаль, за конюшней или другими прикрытиями, чтобы их не было видно из окон.

— Эй, в доме! — послышался зычный голос Росса Уолла. — Если хотите выбраться оттуда, бросайте ружья из окон!

Чайлд вопросительно поглядел на Радигана, но тот приложил палец к губам. После нескольких первых минут замешательства Гретхен как ни в чем не бывало вернулась к домашней работе и принялась накрывать на стол, словно врагов и в помине не было. Однако Радиган успел заметить, что девушка приготовилась уезжать — надела юбку попроще и сапоги для верховой езды.

Единственное, что могло еще их спасти — это туннель, о существовании которого Уолл и не подозревал. Никто, кроме Джона Чайлда и, разумеется, самого Тома, не знал о нем. Скорее всего, кто-то из горожан сказал Уоллу или Торпу, что в доме всего один выход.

Да, без этого подземного хода обитателям ранчо невозможно было бы и думать о бегстве — стадо, окружившее дом, заперло их так, словно дверь завалили камнями. Можно было, конечно, открыть огонь и перестрелять хоть часть скота. Но тогда владельцы стада могли бы в ответ убить их самих и, без сомнения, немедленно воспользовались бы этим правом. Никто не посмел бы осудить скотовода, защищающего свой скот.

— Если хотите есть, — позвала Гретхен, — все готово.

— Эй, там, в доме! — Это был снова Уолл. — Радиган, я знаю, что ты там и что тебе не хочется просить пощады. Бросайте пушки, и мы дадим вам уйти!

Укрывшись за стеной, Радиган обдумывал ситуацию. Нападающим проще всего было бы поджечь ранчо — и дело с концом. Но вряд ли они пойдут на это, поскольку собираются сами поселиться в доме, ведь зима на носу. В эту пору жить в холмах под открытым небом тяжело, но какое-то время враги, безусловно, смогут продержаться на ранчо, ведя осаду.

Когда техасец начинал строить ранчо, ему приходило в голову, что могут возникнуть подобные ситуации — правда, он предполагал, что это будут юты. Поэтому он построил дом так, чтобы в нем можно было выдержать осаду, и на всякий случай позаботился о возможности отступления. Как и в конюшне, здесь тоже был потайной выход. Выкопанный Томом и Джоном туннель заканчивался в густых зарослях кустарника у подножия горы неподалеку от места, где паслись лошади. При беглом осмотре осыпающийся склон ничем не отличался от тысячи точно таких же склонов.

Вряд ли кто из врагов станет специально обшаривать этот склон — ведь пришедшие думали, что у осажденных нет ни малейшего шанса выскользнуть из западни.

Радиган услышал в стане противника недовольный ропот. Очевидно, ковбоев все больше тревожило, что из дома не раздается ни единого звука. С человеком, который отказывается говорить, не просто заключить сделку.

Осторожно, чтобы ее не увидели противники, Гретхен принесла техасцу кофе. Он благодарно улыбнулся девушке.

— Ты попала в самую заваруху. Мне, право, очень жаль.

— Нам придется уехать отсюда?

— Да.

— Тогда понадобятся одеяла и теплая одежда, — сказала она. — Пойду, приготовлю.

В сотый раз удивляясь поразительному самообладанию, с которым Гретхен приняла положение дел, Радиган задумчиво посмотрел ей вслед. И стал снова думать, как им бежать. Надо подождать темноты… при дневном свете скрыться будет труднее… Пока что все было тихо и спокойно. Скот по-прежнему плотно обступал дом, намертво загораживая выход.

Присев у костра, Росс Уолл грел закоченевшие руки.

— Готов ручаться, он там. Он не мог улизнуть. Я говорил с одним человеком из Сан-Исидро. Он помогал строить дом и клянется, что тут только один выход. В такой крошечной лачуге больше и не требуется.

Присев на корточки, Торп свернул самокрутку.

— Надо выкурить его оттуда. Если у него хватит припасов, он может торчать там хоть всю зиму.

Уолл мрачно огляделся вокруг.

— Похоже, он не соврал про траву. Если тут везде так, то меньше чем через неделю нам нечем будет кормить скот.

— Там есть еще пастбища.

Росс Уолл пожал плечами. Чем больше он вникал в ситуацию, тем меньше она ему нравилась. Судя по всему, что он пока увидел, на ранчо едва хватает работы на двух человек, а если еще и снег пойдет…

— Пожалуй, отправлю-ка несколько человек на поиски травы. Если мы не найдем пастбища, придется убираться отсюда.

— Ты что, не доверяешь моему мнению?

Росс лениво отправил в рот новую порцию жевательного табака.

— Ты говорил, тут есть трава, и мисс Фолей поверила тебе. Я надеюсь, ты не ошибаешься.

— Корм отыщется.

Харвей Торп медленно обвел глазами ранчо. Теперь, когда весь двор заполонил скот, оно выглядело совсем не таким большим, как раньше. Гора казалась совсем рядом с домом. Торп с досадой почувствовал, как его прежняя уверенность тает. Где-то среди холмов должно быть полно травы, но вот только где? Он ожидал найти протоптанные тропы, а тут их и в помине нет. Складывалось впечатление, что на этом клочке земли помещается все хозяйство «Р-Бар», но люди в Сан-Исидро и даже в Санта-Фе утверждали, будто в стаде Радигана около семисот голов скота, а вообще-то там можно прокормить и несколько тысяч.

— Так и быть, — наконец промолвил Торп, — отправь двух человек. — Он покосился на дом. — Из трубы идет дым, но такой слабый, словно огонь уже затухает.

— Дом сложен на славу. Чтобы его протопить, надо не так уж много дров.

Становилось все холоднее. Росс Уолл глянул на небо. Сам по себе этот рассудительный и здравомыслящий человек ни за что в жизни не ввязался бы в подобное сомнительное дело. Но в душе, быть может сам того не сознавая, он был ярым приверженцем старого доброго феодального строя и служил теперь Анджелине так же верно, как некогда служил ее отцу. Одного ее слова было для него более чем достаточно, чтобы оправдать любые авантюры. Однако, как он частенько и с удовольствием отмечал, Анджелина выросла не в пример умнее своего отца. Тот до сих пор оставался бы в Техасе, с неизменным упорством пытаясь победить в явно безнадежной борьбе. Анджелина же отлично сознавала, когда пора резко рвать с прошлым и спасаться бегством и что при этом брать с собой. Поскольку враги разграбили все ее стадо, то она попросту прихватила с собой весь скот, который попался ей на пути.

Лично Росс полностью согласен с предложением Радигана поскорее продать скот. Особенно, думал ковбой, следует поторопиться с продажей коров с поддельным клеймом, а то их слишком много, как бы не вышло неприятностей. Идея оставить весь скот себе, по всей видимости, принадлежала Торпу. Однако всегда было трудно определить, самому ли человеку пришла в голову какая-нибудь мысль, или же ему ловко ее подсказала Анджелина.

Уолл подбросил дров в огонь. Время не ждет. Надо избавиться от Радигана, но, по возможности, без кровопролития. Росс Уолл был не прочь пристрелить недруга, если не получалось справиться с ним другим способом. Но убивая, всегда рискуешь расшевелить осиное гнездо. Тем более, что у такого человека, как Радиган, вероятно много друзей.

Росс не видел, как техасец задал трепку Барбью, но зато видел, в каком плачевном состоянии находился Барбью после потасовки, и признавал, что это была работа настоящего мастера своего дела. То, что Росс Уолл узнал о Радигане, означало, что выгнать техасца с ранчо будет нелегко. Он не верил Кокеру, говорившему, что одной решительной атаки будет достаточно — хозяин ранчо был человеком умным и решительным.

Твердость Радигана произвела впечатление на Росса. Техасцу все равно, сколько у него врагов, он не дрогнет во время боя. Уолл, и сам наделенный недюжинной отвагой и выдержкой, мгновенно распознал те же самые качества в своем противнике и отнесся к ним с уважением. Но работа есть работа, ее надо выполнять. Вот поэтому вид неба и встревожил Росса.

Еще ребенком Росс перекочевал на Запад, однако родился он в Вермонте, и в памяти его еще жили дни, проведенные под родным кровом. Зимней порой его отец возвращался из конюшни, весь покрытый снегом, а с крыш свисали длинные острые сосульки. Зимы в том краю были суровыми, такими холодными, что люди, случалось, замерзали насмерть. Сейчас же Уолл находился в Нью-Мексико, который всегда привык считать теплым и приятным краем, но тут, высоко в горах, было холодно. Все это действовало Россу на нервы.

Ни у Торпа, ни у Анджелины не осталось ничего, кроме этого стада. Позади были лишь бесконечные стычки и перестрелки, да и украденный скот навсегда лишил брата с сестрой возможности вернуться в Техас. Чтобы выжить, им надо в буквальном смысле слова окопаться в своих новых владениях. И все же, думал Уолл, лучше бы они не рисковали и продали стадо.

Ковбой задумчиво посмотрел на свои протянутые к огню мускулистые сильные руки. Ему уже сорок. И двадцать из своих сорока лет он проработал на семейство Фолей. Старик, отец Анджелины, был пиратом, но пиратом почти гениальным. В период свободных пастбищ, когда можно было клеймить любой скот, какой только поймаешь, он нажил себе огромное состояние. К сожалению, кроме богатства, он нажил целую кучу врагов и нахватал земель больше, чем мог удержать.

Да, Анджелина была умнее своего отца — умнее и хладнокровнее. Мысли о ней тревожили Росса Уолла. Слишком уж она уродилась холодной и расчетливой. Своей красотой она пользовалась примерно так же; как мужчина револьвером. Что же до Харвея Торпа… Росс никогда не был особенно высокого мнения о нем. Харвей жил со своей тетушкой, а старик женился на ней. Четыре или пять лет Торп тенью следовал за стариком, потом внезапно исчез, а вернувшись, не любил распространяться про годы своих странствий. Однако, когда вернулся, он ловко играл в покер и обращался с оружием, а однажды, зайдя к Харвею, когда тот переодевал рубашку, Росс увидел на боку у него шрамы от пуль. Но откуда они, юноша не объяснил.

Развязалась кровавая вражда. Старик погиб. Харвей действовал быстро и не раздумывая. Росс так толком и не узнал, что же именно произошло, но убийца старика был застрелен на пороге собственного дома. А когда на шум выстрела выбежал сын убитого, Торп пристрелил и его.

Война тянулась несколько лет, то затихая, то разгораясь вновь. Но большинство людей Харвея были бойцами, а не пастухами. Занимались вылазками и перестрелками, а ранчо постепенно приходило в упадок, хозяйство хирело. В этой войне невозможно было победить. Дела шли все хуже. И вот наконец дружки Харвея докатились до самых настоящих преступлений и беззаконий, превратив обычную вражду между несколькими семействами в войну, распространившуюся по всей округе. Пронесся слух, что виджиланты ^[93] собираются поднять весь местный люд и расправиться зачинщиками смуты, если в дело не вмешается конная полиция штата. До появления полиции оставались считанные дни.

Пора было уносить ноги. Но, удирая, брат с сестрой прихватили с собой весь попавшийся по дороге скот. Россу это было не по душе, но ему пришлось смириться. И вот теперь его хозяева приехали сюда, а в доме засел сильный противник, которого никак не удавалось выгнать. И самое досадное — ранчо нельзя поджечь.

Согрев наконец руки, Уолл свернул самокрутку. Во время всех неурядиц в Техасе он предоставил воевать Торпу, а сам, чуть ли не в одиночку, почти без помощников и без денег, старался сохранить ранчо. Прихвостни Харвея без дела слонялись по поместью или важничали в салунах, а тем временем родники втаптывались в грязь, скот тонул в трясинах, а через развалившиеся изгороди разбредались последние животные, которых не успели еще захватить соседи.

Даже и сейчас он мог положиться всего на шесть-семь хороших пастухов. Остальные же ковбои были головорезами — бандитами вроде Кокера и Барбью или, того хуже, хладнокровными убийцами, как Лич.

Из головы Росса никак не выходила одна фраза, сказанная Радиганом. Это замечание передал ему один из ковбоев — Битнер. Радиган заявил, что на горных пастбищах хватит всего несколько пастухов: если это так, можно наконец избавиться от всех лишних ртов. Примостившись у костра, Росс обдумывал это, гадая, чего ему удастся добиться, не вступая в пререкания с Торпом. Ведь именно Торп окружил себя такими людьми. Больше всего Уоллу хотелось избавиться от Кокера. А потом — от несносного буяна Барбью, из-за которого ушли два лучших помощника.

— Пойду, огляжусь вокруг, — сообщил Росс, не обращаясь ни к кому в отдельности.

Когда Уолл поднялся на ноги и пошел, на это Торп даже не обратил внимания. Но знай он, о чем размышляет его управляющий, он бы, вероятно, призадумался. Мысли Росса все крутились вокруг того, как бы избавиться от Кокера, не ссорясь с Торпом. Хозяева ранчо неплохо обращаются с ружьями, так что если бы Кокер оказался на неприкрытом месте, когда дойдет до стрельбы…

На рассвете к ранчо подъехала и Анджелина Фолей. Оставив свою коляску около утеса, она поскакала вверх по тропе на лошади, заботливо приготовленной Россом Уоллом. Скот все еще теснился у двери дома, а над трубой, четко вырисовываясь на фоне утреннего неба, вился легкий дымок. Сев между Уоллом и Торпом, девушка посмотрела на сгрудившееся стадо. Несчастные животные не получили воду и траву и жалобно мычали, беспокойно переступая с ноги на ногу.

Анджелина дрожала от утренней прохлады и с завистью поглядывала на струйку дыма из трубы. Наконец оторвавшись от этого зрелища, она с удивлением оглядела окрестность.

— Харвей, — еле выговорила она, — ты же говорил мне, что тут полно травы, хватит на тысячи голов скота.

— Ну, Радиган держит где-то несколько сотен, — ответил братец. — Среди холмов есть долины. Мы отыщем их.

— А вы искали?

— Пока безуспешно, — вступил в разговор Уолл. — Я послал на поиски двух человек, но до сих пор они не нашли даже тропинки вверх.

Девушка покосилась на дом.

— Мы не можем выгнать их оттуда?

— Почему же? — сказал Росс без особой охоты. — Но только придется убить Радигана. А это принесет много хлопот.

— Нужно напоить скот, — заявила она. — Отгоните его. Я пойду в дом.

Радиган наблюдал, как появившиеся всадники отгоняют стадо. Когда с этим было покончено, к дому направилась Анджелина Фолей. Том осторожно отворил дверь.

— Всегда рады гостям, — улыбнулся он. — Заходите же.

Лишь только девушка зашла в дверь, Росс Уолл и Торп тоже двинулись вперед, но техасец всадил пулю в грязь между копытами их коней.

— А вы стойте, где стоите, — предупредил он достаточно громко, чтобы они слышали. — Мы тут не хотим никому повредить.

И он глянул в сторону Джона Чайлда, который с винчестером в руках подошел к окну.

На пороге Джелина остановилась, пораженная опрятностью маленькой, но уютной комнаты, сияющими медными кастрюлями, чисто выметенным полом и, самое главное, внутренним насосом, крайней редкостью на Западе в те годы. Это было теплое, аккуратное и удобное жилище. Через мгновение глаза ее встретились с глазами Гретхен.

Да, сразу узнала Джелина — той самой девчонки, приехавшей в дилижансе, той самой, что так рассердила ее. Теперь, стоя у огромного камина в простом ситцевом платьице, она казалась прехорошенькой деревенской девушкой.

— Не желаете ли присесть? — предложила Гретхен. — Кофе готов.

Радиган усадил свою гостью со всей галантностью джентльмена, а Гретхен принесла чашку дымящегося кофе и тарелку с пончиками.

— Вы здесь неплохо устроились, — заметила Джелина. — Жаль, что вам приходится уезжать.

— Нам тут нравится, — ответил Том, игнорируя последнюю фразу. — И мы приспособились к жизни в этой стране.

— Что-то я почти не видела травы, — отозвалась девушка. — Признаться, я всегда считала, что в этом краю много лугов.

— Вы найдете еще много такого, чего не ожидали, — любезно заверил ее Том. — Помнится, как-то сугробы доходили до крыши дома. Чтобы покормить скот, нам пришлось рыть туннель до самой конюшни.

Джелина открыто демонстрировала свое недоверие, но Том продолжал:

— Вот я и дивлюсь, кто это убедил вас в том, что вам понравится тут жить и удастся вести здесь хозяйство. Сдается мне, за этим кроется больше, чем кажется на первый взгляд.

— Земля принадлежит мне, — возразила она. — И это единственная причина, почему мы пришли.

— Что касается земли, — техасец отведал кофе, но тут же торопливо отставил чашку, слишком горячий, — ваши притязания основаны на дарственной Армильо, а у него не было прав дарить эти земли, поскольку он никогда не владел ими. Они были частью исконного владения короля Испании, позднее узаконенного правительством Мексики, а еще позднее — правительством Соединенных Штатов.

Много лет эти земли считались бесполезными и никому не нужными, так что я отправился сюда, присмотрелся и купил настоящую дарственную. В Санта-Фе вы узнали бы, что у меня есть законные права на тридцать шесть участков земли в этом районе. А ваша дарственная гроша ломаного не стоит, да никогда и не стоила. Что бы ваш отец за нее ни заплатил, он просто выбросил деньги на ветер. Мне очень жаль, но таковы факты. В суде у вас не было бы ни малейшего шанса.

Хотя выражение лица Джелины не изменилось, она почувствовала, как в груди у нее поднимается холодная ярость. Ну сделал ли ее отец хоть что-нибудь в своей жизни толково? И почему Харвей не обнаружил этого раньше? Почему он не знал даже того, насколько бесплодны эти голые скалы? Но, к сожалению, путь к отступлению отрезан. Да, она могла бы продать скот. Однако большое стадо — весомый аргумент в ее пользу. Отряд, переселяющийся на новые земли с несколькими тысячами голов скотаневольно вызывает к себе определенное уважение. Назад пути нет.

Поглядев на Тома, девушка улыбнулась ему.

— Мне бы хотелось уладить спор миром, мистер Радиган, но можете быть уверены — это дело никогда не попадет в суд. Оно будет улажено прямо здесь — и прямо сейчас.

Она допила кофе. Радиган резко вскочил на ноги.

— В таком случае мы попусту теряем время, — грубо оборвал он. — Больше говорить не о чем. Я даю вам ровно час, чтобы увести ваш скот и ваших людей с моей земли.

Анджелина и бровью не повела. Подняв чашку, она снова лучезарно улыбнулась.

— Мне, право, жаль, что мы враги, — сказала она. — Я надеялась, что мы сможем стать друзьями.

— А мы еще можем стать друзьями, — вмешалась Гретхен. — Уведите свой скот, найдите себе собственное ранчо, а потом возвращайтесь и навестите нас.

— Нас? — переспросила Джелина. — Ну что ж! — Она поднялась из-за стола. — А я и не догадывалась, что вы стали партнером мистера Радигана по ранчо. Или же, — она многозначительно смерила их взглядом, — вы уже упрочились в правах?

Лицо Гретхен сперва побледнело, а потом залилось краской.

— У меня нет никаких прав, — выговорила она, — если не считать того, что мой отец предан Тому Радигану. И я надеюсь, что тоже буду верна ему.

Анджелина направилась к двери.

— Ну разумеется, — подтвердила она. — У меня нет никаких сомнений, что будешь.

Выйдя на улицу, Анджелина остановилась на крыльце. Внутри нее все кипело. Эта — эта девчонка! Даже холодный ветер не мог охладить ее пылающую голову. Наконец Джелина вспрыгнула в седло. Ну и отлично, Харвей знает, что делать дальше. Но, даже и приняв это решение, Джелина не могла успокоиться. У нее перед глазами все стояли темные завитки волос Радигана, задумчивое и серьезное выражение его глаз.

А ведь скоро он будет мертв… убит.

Ну и ладно, твердила она сама себе. У него был шанс. А другого способа просто нет.

Съежившийся от холода Харвей Торп раздраженно поглядывал на хмурившееся небо.

— Ты уверена, что там нет другого выхода?

— Я смотрела. Там только один.

— А ты, Росс, что думаешь?

Уолл качнулся в седле.

— Мы можем с ними справиться, но при этом потеряем людей. Нет смысла пытаться нападать сзади. Если кто попробует подкрасться по тому склону за домом, его изрешетят пулями.

Торп задумчиво осматривал ранчо. Можно было бы попробовать засесть в конюшне и стрелять по окнам дома, но это не так уж и легко. Радиган явно предусмотрел возможность осады.

— Нужно что-то придумать, — произнес Торп.

— Кокер хорошо обращается с пушкой, — начал Уолл. — Если отправить его и Барбью на позиции, с которых они могли бы стрелять по окнам, то можно задать жару сидевшим в доме.

— Отлично. — Торп тронул коня с места. — Так и сделаем.

Росс Уолл быстро принялся за дело. Погонщики отвели стадо на дно каньона и оставили его пастись под присмотром четырех ковбоев. Остальные заняли позиции, откуда можно было стрелять по дому. Трое засели в конюшне, двое — в корралях. Пока пальба не началась, Росс отправил Кокера в заросли деревьев справа от ранчо, Барбью — слева.

Анджелина поскакала вниз по склону холма и, спешившись около костра, протянула руки к огню.

— Ты видел Радигана? Что ты думаешь о нем? — поинтересовалась она у Битнера, оставшегося поддерживать костер.

Битнер цинично поглядел на нее разбойничьими глазами.

— Вы, мэм, никогда не видели, как воюют за землю, — ответил он. — А эта битва, сдается мне, будет не из легких. Когда начинается заваруха, никогда не знаешь заранее, как или где она кончится. Да, я видел его, он не из тех, с кем можно поладить. Этот Радиган — что твой медведь гризли, особливо как заберется в холмы. Чтобы с ним справиться, его придется убить, а он уж точно умрет не один. Но мне и платят за то, чтобы я стрелял. Мэм, головой ручаюсь, все мы с лихвой отработаем наши деньги.

— Там их всего двое.

— Да, двое. Не так уж и много, правда? Зато они в крепкой обороне, да и драться умеют. — Разворошив костер, ковбой подкинул туда еще дров. — Двоих вполне хватит, чтобы устроить славную драку, а Радиган превосходный боец, всем на удивление.

Раздался выстрел. Это стрелял Кокер. Хотя Анджелина и Битнер не могли разглядеть дом, но они видели дымок, поднимавшийся над местом, откуда прозвучал выстрел.

— Кокер, — сказал Битнер. — Он всегда скор на пальбу.

Следующие несколько минут было тихо, и Анджелина прислушивалась к затихающему эху, гадая, что же всё это может значить. Погибнут люди — но ведь люди погибали и прежде. В той смуте в Техасе было убито с дюжину человек, а еще больше было ранено или пропало без вести.

Пуля Кокера угодила в подоконник и процарапала в нем глубокую борозду. Хотя сам дом был сложен из камня, но подоконники Радиган вытесал из дерева. Глядя на след пули, Том терпеливо ждал. Он не спешил. Нет никакого смысла стрелять, пока не видишь цели.

Гретхен собирала три тюка с провизией. Одеяла уже давно были спрятаны в тайниках среди холмов, но сейчас каждому из обитателей ранчо предстояло взять с собой еще по одеялу и по тюфяку. Кто знает, где им придется разбить лагерь.

Следующая пуля разбила стекло и вонзилась в потолок. Джон Чайлд шагнул вперед и мгновенно выстрелил. Барбью, чертыхаясь, дернулся в сторону. Ему обожгло плечо словно огнем, по спине текла струйка крови. Хотя царапина была совсем пустяковой, его внезапно пробрал озноб. Эти люди умеют стрелять.

Вялая перестрелка продолжалась до вечера, не причинив вреда ни одной из сторон. Примостившись за грудой булыжников, Харвей Торп раздраженно разглядывал дом. Оттуда выстрелили всего четыре раза… То ли у осажденных мало патронов, то ли они просто осторожничают. Но из этих четырех пуль одна зацепила Барбью, другая прострелила сапог Кокера, а еще две прошли над самой головой Уолла.

Тем временем осажденные полностью упаковали заплечные мешки и уложили их рядом со входом в туннель. Джон Чайлд пролез по подземному ходу и накормил кукурузой спрятанных лошадей. Он некоторое время оставался там, и на душе у него было нелегко. Ведь рано или поздно кому-нибудь из врагов взбредет в голову попытаться обойти дом сзади, а тогда он неминуемо наткнется на лошадей. Здесь, на осыпающемся склоне, нет почти никакого прикрытия, и любого, кого тут застигнут враги, будет очень легко подстрелить снизу.

Когда стемнело, Радиган потихоньку выскользнул наружу и притаился у стены дома, сжимая шестизарядный кольт. Он был уверен, что противник предпримет попытку подкрасться под окна и стрелять, лежа у стен. Том хотел отразить эту атаку. Прислонившись к дому спиной, он ждал.

Было прохладно, но не так холодно, как раньше. Казалось, с приходом ночи воздух стал посуше. Слабый ветерок шевелил ветви сосен. В конюшне били копытами лошади.

Наконец Том заметил легкое движение на углу между стенкой конюшни и корралем. Через несколько секунд оттуда появился человек. Он крался на цыпочках, низко пригнувшись и стараясь ступать как можно тише. Радиган осторожно выпрямился. Тень от широкой крыши полностью скрывала техасца, поэтому враг не замечал его до самого последнего мгновения. Описав дугу, тяжелая рукоять револьвера опустилась на голову ничего не подозревавшего ковбоя. Тот зашатался, попытался выпрямиться, но Том снова ударил его. Враг рухнул навзничь и затих. Радиган ловко связал его по рукам и ногам сыромятным ремнем — любой ковбой всегда имеет запас таких ремней на случай, если придется связывать копыта теленку — и заткнул ему рот куском старой мешковины.

Пленник застонал и попробовал пошевелиться.

— Полегче, — шепотом посоветовал Том. — Ты только устанешь. Лежи тихо — может, я тогда тебя больше не трону.

Следующий час тянулся медленно, но ничего не происходило. Затем Радиган заметил, что из-за конюшни показался очередной смельчак, бегущий к дому. По-видимому, пленник услышал шаги, поэтому он изо всех сил забился в путах и замычал, стараясь позвать на помощь. Бежавший остановился и схватился за револьвер. Упав на одно колено, Радиган выстрелил одновременно с ним, и в тот же миг упал на землю и откатился в сторону. Пуля просвистела над его головой и расплющилась о притолоку двери.

— Только попробуй еще раз выкинуть что-нибудь в этом роде, — мрачно предупредил пленника Радиган, — и тебя пристрелят твои же собственные дружки.

Прошел еще томительный час. Том прокрался обратно к двери и поскребся внутрь.

Гретхен в тот же миг оказалась возле него.

— Том, Том, ты не ранен?

— Просто голоден.

— Одного ты уложил, — сообщил Джон Чайлд. — Я сам видел.

— И один пленник.

Не зажигая свет, Радиган уселся за стол, уже накрытый к ужину. Поев, он отнес чашку с кофе к окну и выпил ее, откусывая пончик.

— Ну ладно, — наконец произнес он. — Пора.

Когда беглецы выбрались на осыпь, звезды скрылись за тучами. Лошадей они оседлали за несколько минут. Чайлд привязал мешки к седлам, и маленький отряд, ведя коней на поводу, двинулся по склону к зарослям деревьев. Через несколько минут станет ясно, удалось ли им скрыться, не подняв тревоги.

Тропинка Тропинка вела все дальше от дома через рощу у подножия горы. Чайлд шел впереди, а Радиган замыкал шествие. С немалыми предосторожностями преодолев около четверти мили, трое друзей вскочили в седла и поскакали прочь.

За все это время никто из них не произнес ни слова, да и разговаривать не хотелось. Позади они оставили тепло и уют домашнего очага, а впереди их ждали холод и тьма ночного леса. И кто знает, когда теперь им доведется спать под кровом — да и доведется ли вообще?

Они скакали на запад, без тропы и дороги. Путь их лежал сквозь густую тьму ночного леса, лишь изредка над головой проглядывали звезды. Было холодно… Ветер, слетавший с отрогов гор, без устали шептался с верхушками деревьев, перебирая тонкие длинные сосновые иглы, словно струны арфы, глухо стонал среди камней и расщелин скал.

Теперь отряд возглавил Том Радиган, потому что только он знал, куда им ехать. В кромешной тьме, где не было ни единой тропинки, где все приметы и вехи исчезали и терялись самым таинственным образом, он находил дорогу по неровным склонам гор, выискивая прогалины среди деревьев, словно ведомый некой путеводной нитью.

Сзади не доносилось ни звука — похоже, нападающие решили ждать рассвета. И то верно — двое отважились на вылазку, и оба исчезли. Одного точно убили, а что сталось со вторым, им совсем не известно. Наверное, сейчас люди Фолей — неуверенные, встревоженные, обозленные — притихли и разглядывают темный дом Тома.

Скоро ли они поймут, что ранчо опустело? Вероятно, через несколько часов. В такой обстановке каждая минута — это выигрыш. Том Радиган знал: чтобы найти беглецов в этих холмах, потребуется немало времени, если не поможет простая случайность. Но Радиган всегда старался предусмотреть любую неожиданность.

Конечно, ему и его друзьям можно было и дальше оставаться в доме, но их лошадей могли в любую секунду обнаружить, а тогда все пути к отступлению были бы отрезаны. Всегда лучше двигаться, чем оказаться на крючке у врага. Однако техасец отступал не для того, чтобы бежать, а чтобы самому выбрать момент для атаки. Сражение уже началось, и время переговоров миновало. Теперь уже никак не предотвратить кровопролития. Один человек погиб…

Проскакав быстро час, отряд выехал из леса. На широком склоне там и сям чернели разбросанные осины. Беглецы по-прежнему двигались на запад. Справа от них возвышалась темная громада утеса, на пятьсот футов уходящего в бледное небо. Кругом царила тишина. Путники остались наедине с ветром и лохматыми тенями корабельных сосен. Радиган остановился и подождал остальных.

— Как ты? — спросил он у Гретхен.

— Все хорошо, Том. Я могу скакать всю ночь и весь день, ты только скажи.

— Умница.

Джон Чайлд не проронил ни слова. Уже взошла луна, в ее сиянии звезды начали бледнеть. Небо прояснилось, только на горизонте темнели тучи.

— Поворачиваем на север. — Радиган обвел рукой холмы на юге и западе. — Видите вон ту линию гор? Они стоят, словно боевые корабли перед сражением. Так вот, они и указывают нам дорогу на север. Я думаю, мы обоснуемся где-нибудь на перевалах к югу от пика Насимиенто.

От ранчо до того места, где остановились беглецы, было всего несколько миль птичьего полета. Однако по земле это расстояние было чуть ли не вдвое больше. После короткой остановки путники направились на север, ориентируясь на далекую величественную вершину. Путь их снова лежал по бездорожью. Временами они ненадолго вступали под своды леса, но по большей части пологие склоны заросли кустарником и редкими рощицами осин.

Теперь беглецам приходилось ехать чуть ли не шагом, поскольку ни Чайлд, ни Радиган не знали местности. Конечно, им обоим случалось бывать здесь, но днем. А ночью все выглядело совершенно иначе, и они не могли разглядеть ни единой приметы. Более того, прежде они в основном работали с другой стороны от горы, к востоку от ранчо. И стада свои пасли там. Склон же, по которому они сейчас пробирались, сбегал к долине Рио-Пуэрко, а эти земли уже располагались за пределами владений «Р-Бар».

Несколько раз Радиган останавливался и прислушивался, не слышно ли погони. Но тишину ночи нарушали лишь завывания ветра.

Пологий склон внезапно вывел их к неглубокому оврагу в форме подковы, почти сплошь поросшему осинами. В центре его обнаружилась узкая расщелина, где можно было укрыться от ветра. Слышалось слабое журчание ручья. Радиган придержал коня.

— Давайте устроим привал. Выпьем кофе.

Джон Чайлд, не дожидаясь повторного приглашения, спрыгнул на землю, седло его заскрипело. Радиган тоже спешился и протянул руку Гретхен, отметив про себя с удивлением, что рука девушки оказалась сильнее, чем он думал.

— Устала?

— Мы же только выехали.

Несмотря на то, что все вокруг отсырело от дождя, путникам удалось набрать сухой коры и листьев из-под поваленного дерева. Потом они наломали хвороста — и через одну-две минуты маленький костер запылал. Он был такой крошечный, что свободно поместился бы под шляпой, но приготовить кофе на нем было можно. Зато его было совершенно незаметно — пламя со всех сторон загораживали высокие камни и кроны деревьев — и враги не могли его увидеть.

Отойдя от костра, Радиган направился на звук текущей воды. В кустах раздался громкий шорох, протяжное уханье. Техасец поспешно схватился за кольт, но тут же опустил руку и усмехнулся. Это всего-навсего взлетела спугнутая им сова. Выйдя к ручью, он опустился на корточки и попробовал холодную свежую воду.

Ручей тоненькой струйкой сочился из-под груды камней и впадал в небольшую заводь чуть ниже по склону. Набрав котелок воды, Радиган вернулся к своим спутникам.

Блики огня плясали на влажных лошадиных боках, отражались от блестящих кожаных седел. Над головой проглядывал клочок звездного неба. По-индейски присев на пятки, Том поверх костра поглядел на Гретхен. Девушка выглядела не усталой, а наоборот оживленной и восхищенной. Перехватив этот взгляд, Чайлд ухмыльнулся.

— Снова на тропе, — сказал он. — Интересно, можно ли когда-нибудь забыть это чувство.

В лощине было холодно и сыро, но горячий душистый кофе оказался очень вкусным. Внезапно у Радигана стало легко на душе. Как и Чайлд он прошел суровую школу, много бродяжничал, и теперь радость странствий охватила его, несмотря на все неприятности. Да, понятно, сейчас он был втянут в войну с Отрядом Фолей. Что ж, если чужаки-виргинцы хотят драки, они ее получат. Уж он-то исходил этот край вдоль и поперек, он сумеет защитить себя. И не горстке каких-то пастухов с равнин тягаться с ним в горах.

Искры вспыхивали и гасли в тени тонких осиновых стволов. Листья шелестели под порывами ветра. Налив себе вторую чашку кофе, Радиган вертел ее в ладонях и размышлял, что же будет дальше. Но мысли его все время обращались к Анджелине Фолей. Кем ей приходится этот Торп? Сводный брат? Или нечто большее? И зачем они приехали сюда?

Правда, у нее имелись основания притязать на землю, хотя в суде это бы не учли. Но ведь те, у кого все идет хорошо, редко переселяются в новые края. Отряд Анджелины почти весь состоит из испытанных бойцов, а его предводитель, судя по всему, человек опытный и решительный. Так зачем же они покинули насиженное гнездо? Тем более с таким количеством скота… Разве что их самих выжили с прежних пастбищ или у них возникли какие-то другие неприятности.

Да, возможно, здесь что-то есть. Но эта история не стоила бы и выеденного яйца, если бы полномочный шериф Флинн с самого начала проявил твердость. Теперь же, когда все уже завертелось, никто не предскажет, когда все кончится. Такого рода войны могут длиться годами: вспомнить, к примеру, вражду Саттона — Тейлора в Техасе — она тянется до сих пор.

После недолгого привала Радиган тщательно затоптал огонь и разровнял угли. Чтобы уничтожить всякие следы, он завалил остатки сучьями и насыпал сверху листьев. Конечно, эти уловки не могли обмануть опытного следопыта; но случайный путник, проходя неподалеку от этого места, ничего бы не заметил. Снова вскочив на коней, техасец и его спутники поскакали к темневшей вдали громаде пика Насимиенто. Когда наступил рассвет, они наконец остановились и разбили лагерь возле Чистого ручья позади от Эврека-Месы.

Проскакав за ночь около двадцати миль, маленький отряд описал широкий полукруг и находился теперь всего лишь в восьми милях от ранчо «Р-Бар». Зато таким образом беглецы запутали следы и могли рассчитывать, что отыскать их будет не так-то просто. Тем более, что Радиган применил несколько хитрых приемов: несколько раз возвращался по собственному следу, пересекал ручей. Дважды друзья разделялись и ехали каждый своей дорогой, а после встречались в условленном месте.

Их новое убежище располагалось в узком скалистом ущелье, где когда-то в незапамятные времена пролегало русло реки. Вода промыла в стенах каньона множество пещер, но теперь там давным-давно было совершенно сухо. В одной из таких пещер, надежно скрытой кустарником и деревьями, и нашел себе приют техасец со своими спутниками.

— Как ты думаешь, они будут нас выслеживать? Или просто обоснуются на ранчо и станут наслаждаться победой?

— Ну, наслаждаться победой им не удастся хотя бы потому, что мы вернемся и сделаем все, чтобы им захотелось оказаться подальше от этого места.

Том потянулся за ружьем.

— Я буду сторожить первым, Джон. Мне хочется малость побродить вокруг.

Светало. Прихватив винчестер, Радиган направился к выходу из ущелья. В обычных условиях он тут не остановился бы, но теперь пещера казалась вполне подходящей. Ведь весьма вероятно, еще до наступления ночи им понадобится надежное укрытие, а каньон и был самым надежным укрытием. Вдобавок в нем оказалось полно сухостоя на топливо. Том решил, что вряд ли преследователям удастся отыскать их убежище. Вход в пещеру так зарос кустарником, что его было трудно разглядеть даже за несколько шагов. Из-за кустов блики Огня, горящего внутри пещеры, не будут отражаться на противоположном склоне ущелья. Но не заметна ли пещера сверху? Техасец задумчиво окинул взглядом стены каньона, однако все же пошел понизу.

Ранчо находилось примерно в восьми милях к югу от каньона, и неподалеку, на Пенас-Неграс, паслась часть его стада. Поэтому Том хорошо знал любое место отсюда до «Р-Бар». Земли к востоку от пещеры тоже были ему известны.

На память Тому неожиданно пришли разные истории об этих краях. По слухам, тут в каньонах скрывались беглые разбойники и враждебные индейцы — в основном юты.

Интересно, в который раз подумал Радиган, скоро ли враги поймут, что дом пуст? Или они уже обнаружили это?

Техасец вышел к устью каньона, загроможденному обломками скал. Гигантские валуны, многие размером больше, чем дом, были в беспорядке навалены друг на друга, образуя самые причудливые фигуры. Утесы вокруг поросли густым сосновым лесом.

Глазам Тома предстало удивительное по живописности зрелище. Однако его привыкший к красотам природы взгляд зорко высматривал признаки присутствия человека. Изучая в бинокль далекие леса, он заметил нескольких оленей и одного медведя, но ничего подозрительного ни на юге, ни на западе не обнаружил.

Радигану подумалось, что теперь можно несколько часов отдохнуть и выработать план действий. Несмотря на долгую скачку, его отряд снова находился в непосредственной близости от ранчо, и он вовсе не собирался позволить людям Фолей спокойно хозяйничать в «Р-Бар». По счастью, совсем недалеко от каньона находилась укромная долина, где паслись кони Тома. Отвесные стены долины не позволяли лошадям разбредаться, а сочной травы и свежей воды там вполне хватало прокормить табун из двадцати животных. В основном это были дикие лошади, которых техасец сам поймал и объездил.

Утром беглецы отдыхали, а Радиган погрузился в размышления. Он привык долго и всесторонне обдумывать каждую деталь своих планов, пока любая мелочь не становилась ему окончательно ясна. Техасец знал, что прежде всего беглецам нужно убежище — надежное, теплое, удобное и совершенно тайное. Из такого убежища они смогут осуществлять вылазки в стан своих врагов.

Более того, Радиган собирался предпринять еще кое-что, дабы упрочить свое положение. Он предвидел, что, хотя формально все права на его стороне, ни от Флинна, ни от начальства в Санта-Фе поддержки ему не дождаться. Но все же Том намеревался подать властям официальное заявление, чтобы оградить себя от неприятностей со стороны закона. А уж разбираться со своими врагами он будет сам, и для этого ему никакая помощь закона не потребуется.

Обдумывая все это, Том и сам не заметил, как уснул. А когда проснулся, обнаружил, что день клонится к вечеру. Весело потрескивал костер, разносился манящий аромат кофе. У огня, глядя на Тома, сидела Гретхен. Джон Чайлд еще спал.

Радиган сел и удивленно посмотрел на нее.

— Ты что, даже не ложилась?

— Я посплю потом. Все в порядке. Я немного прошлась по каньону, но ничего подозрительного не видела.

— Ты могла бы оседлать даже речную волну, — заметил Том. — Ты научилась этому в монастыре?

— Нет, у дяди Джона, — девушка кивнула в сторону Чайлда. — Он всегда так же осторожен, как и ты.

— Это просто образ жизни. Но в нынешние времена можно выжить только так. — Техасец свернул самокрутку и раскурил ее от ветки из костра. Ночь, похоже, будет холодной. — Джон рассказывал, индейцы вырезали всю твою семью.

— Я почти ничего не помню… Казалось, мы так долго ехали и ехали на Запад, что потеряли чувство времени. Во всяком случае, я. Иногда я думала, что во всем мире не существует никаких других звуков, кроме громыхания колес и завывания ветра — среди трав всегда дул ужасный ветер. Там были мои папа и мама, а вроде бы еще и дядя… толком не помню. Мы с папой пошли к ручью за водой и вдруг услышали какие-то вопли. Ох, я до смерти перепугалась! Папа велел мне спрятаться в ивовых зарослях, а сам отправился посмотреть, в чем дело. Я все ждала и ждала и наконец вылезла поискать его. Тут-то индейцы меня и заметили.

— Они хорошо обращались с тобой?

— О да! Мои светлые волосы привели их в восторг, и они были очень добры ко мне. Но от них так противно пахло, а я все старалась не плакать. Потом индейцы заставляли меня работать, но никогда не обижали, а тот, который меня нашел, заботился обо мне, как о собственном ребенке.

Выйдя в каньон, Радиган отыскал и перетащил поближе ко входу в пещеру поваленное сухое дерево. Потом он принес к костру несколько толстых сучьев. На небе не было ни облачка. Вершина горы Сан-Педро увенчалась золотой короной заходящего солнца, по отрогам Насимиентоса разлился густой багрянец.

Оседлав коня, техасец вернулся в пещеру и выпил чашку кофе.

— Не время мешкать, — сказал он. — Я хочу пуститься в путь, пока еще светло.

— Будь осторожен.

— Ладно.

Подойдя к коню, Радиган засунул винтовку в чехол у седла. Гретхен догнала его.

— Том… береги себя.

Последний луч солнца набросил золотую сеть на белокурые волосы девушки.

— Ну конечно! — заверил ее Том и, тронув поводья коня, поскакал вниз по каньону.

Через час он уже сидел на неровном склоне холма примерно в миле от «Р-Бар», разглядывая ранчо в бинокль. Вокруг бродил скот, у корраля стоял на привязи конь. Через некоторое время техасец увидел, как из дома выходит человек с винтовкой в руках. Больше никого видно не было.

Коровы медленно бродили с места на место, и в какой-то момент Радиган разглядел за их спинами мерцание походного костра у основания утеса. Рядом с огнем виднелось несколько темных фигур. Стадо так разбрелось, что часть его оказалась почти совсем рядом с тем местом, где прятался Радиган. Ковбой задумчиво поглядывал на животных. Если вдруг начнется паника… промелькнуло у него в голове.

Внезапно, как это всегда и бывает в горах, землю объяла тьма. Покинув свое убежище на склоне, Радиган вскочил на коня, поскакал к стаду и начал медленно отгонять его на юг. Действовал он не торопясь, с привычной сноровкой, да и холодный северный ветер был ему только на руку. Повернувшись хвостами к ветру, коровы медленно трусцой двигались вниз по узкой долине. Когда до костра оставалось не больше четверти мили, техасцу удалось повернуть на юг уже по крайней мере двести голов скота. А между ним и костром паслось еще около четырехсот. Достав ружье, Радиган некоторое время задумчиво держал его на луке седла, поглядывая то на темные фигуры у огня, то на коров. Внезапно он выстрелил, издал дикий техасский вопль и, пришпорив коня, бросился в самый центр стада. Испуганные животные кинулись врассыпную. Том приободрил их еще парой выстрелов и пронзительным завыванием. Паника мгновенно охватила все стадо.

У костра раздались испуганные крики и выстрелы. Но буквально в следующую же секунду ополоумевший от ужаса скот, круша все на своем пути, пронесся там, где только что горел огонь. Не успокаиваясь, стадо ринулось вниз по каньону. Из дома послышался вопль, хлопанье двери. Застучали копыта коня. Повернув своего гнедого, Радиган пересек долину и затерялся во тьме среди деревьев.

Обогнув болото, Том выехал на тропу Кеболла. Она вывела его к деревне, в которой было несколько покосившихся домишек.

Под неумолчный лай собак он остановился около дома на околице древни и, подождав, пока отворилась дверь, позвал:

— Педро, это Радиган.

Дверь закрылась. Радиган услышал, как по тропинке зашлепали босые ноги.

— Чем могу служить, сеньор?

— Мне нужен твой черный конь! Своего я оставлю здесь.

— Заходите!

Педро провел гостя к корралю и заарканил вороного коня. Переменив седло, Радиган предупредил:

— Получше припрячь моего конягу. Здесь бродят злые люди.

— Вам нужна помощь, сеньор Том?

— Нет. Не нужна.

— В Лома-Койота есть хорошие бойцы, они здорово дерутся. Если хотите, я поскачу туда и они приедут к вам.

— Нет, пока не надо.

Из деревни Том направился к югу и устроил привал в холмах над Сан-Исидро. Через несколько часов солнце разбудило его. Снова вскочив на коня, техасец поехал в город.

Дауни подметал деревянный тротуар перед местом, где останавливались дилижансы. Словно не веря своим глазам, он медленно выпрямился.

— У тебя неприятности, Том, — произнес бармен. — Я слышал, эти парни выгнали тебя.

— Правда? — Радиган привязал вороного к коновязи. Ему нужна была ванна и сытная пища. Внезапно он почувствовал зверский голод. — Я покинул ранчо, чтобы не попасться им на крючок.

Из-за дома показался Флинн. Завидев Радигана, он, разинув рот, замер на месте. Наконец смерив Тома настороженным взглядом, шериф выдавил из себя:

— Уезжаешь из этих мест?

— Мой дом здесь.

— Я бы советовал тебе уехать. Дом свой ты потерял, и, значит, ничего тебя здесь больше не держит.

— Ты наконец собрался с мыслями?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты решил, на чьей ты стороне, не так ли?

Лицо Флинна застыло.

— Смотри, я тебя предупредил. Только выкини что-нибудь, и я тебя заберу.

Радиган пристально посмотрел на шерифа.

— Только попробуй. Джим. У тебя ведь жена, дети. Ты же не хочешь никаких неприятностей, потому что боишься потерять семью. Так вот, ты потеряешь их в тот самый день, как попытаешься забрать меня.

Джим Флинн стиснул зубы, лицо его перекосилось от ярости. Он медленно поднял глаза на Радигана, но вдруг покрылся холодным потом.

Техасец и не думал блефовать.

— Не дави на меня, — промолвил шериф, но в душе его все крепла уверенность, что стоит ему попробовать арестовать техасца, как тот убьет его на месте.

— В тот самый день, как ты решишь без всякой причины забрать меня, — проронил Том, — ты умрешь. Я защищаю свои права, а ты, видно, из тех, кто готов бежать за славненьким красненьким фургоном только потому, что он поновее. Я действую через твою голову, Джим.

— Что ты хочешь сказать?

— Я написал губернатору и шерифу Санта-Фе. Известил их о сложившейся ситуации. Мои документы на землю зарегистрированы в Санта-Фе. Если ты, вмешавшись в это дело, не выгонишь в три шеи отряд Фолей, то сам станешь пособником преступления.

Джим Флинн неожиданно понял, что ему нечего сказать. Если Радиган действительно написал губернатору и шерифу Санта-Фе и если он прав, то положение самого Флинна гроша ломаного не стоит. И в то же время шерифу вовсе не улыбалась возможность помериться меткостью с человеком, который застрелил Вина Кейбла.

Но, с другой-то стороны, письмо давало Флинну передышку, и он обеими руками ухватился за это.

— Ну хорошо, я подожду. Получу указания от шерифа Санта-Фе, а затем начну действовать. И если приду за тобой, так будь уверен, заберу.

Том Радиган даже не ответил. Он прекрасно понимал, что думает шериф, и сочувствовал ему. Ведь именно о такой ситуации сказал в свое время сэр Фрэнсис Бэкон ^[94]: «Тот, у кого есть жена и дети, отдается на милость Фортуне, ибо они помеха великим свершениям».

Ну, сказал себе Том, по крайней мере, жена и дети заставляют человека призадуматься, стоит ли рисковать.

Радиган вошел в салун, и Дауни протянул ему стакан.

— Позавтракаешь?

— Еще бы.

— Ты убил одного из них?

— Кажется, да.

— Не сомневайся. Но сегодня утром они будут здесь, Том. Часть из них собиралась прийти.

— Об этом я подумаю после завтрака.

Хотя Том сказал Флинну о письмах, но на самом деле еще не успел написать их. И сейчас он занялся именно этим. Кроме того, написал еще одно письмо — запрос капитану конной полиции Таскосы об отряде Торпа-Фолей и их стадах.

Радиган принялся за вторую чашку кофе, когда в дверь неожиданно ворвался Флинн и бросился к его столу.

— Ты собираешься драться с людьми Фолей?

— Что, едут?

— Да, четверо или пятеро.

Том коротко кивнул.

— Спасибо, Джим.

Он начал неторопливо подниматься из-за стола, когда услышал топот копыт. Взглянув в окно, техасец увидел спешившихся у коновязи всадников — пять человек.

— Слишком поздно! — вскричал Флинн. — Черт побери, ты опоздал

— Ничего, все равно мне хотелось еще кофе, — усаживаясь, пожал плечами Радиган.

Флинн резко повернулся к нему.

— Ты же можешь выбраться через черный ход! Пошевеливайся!

— Мне больше нравится здесь.

Остолбенев, шериф уставился на него, явно собираясь разразиться гневной тирадой. Он даже открыл было рот, но стиснул зубы и направился к бару

— Плесни мне, — хрипло произнес он.

Налив себе очередную чашку кофе, Радиган откинулся на спинку стула и, развалившись, стал наблюдать за дверью.

По крыльцу тяжело протопали сапоги, раздался чей-то хохот.

Дверь настежь распахнулась.

Глава 4

Первыми вошли три ковбоя, которых Радиган не знал, но за ними появились Барбью и Битнер.

Громко смеясь и болтая, они навалились на стойку бара, все еще не замечая своего врага. Какой бы урон всему отряду в целом Ни нанесла смерть одного из бандитов, но этих пятерых она совсем не огорчала. Том даже не шелохнулся. Сидя за столом, он внимательно разглядывал вошедших.

Как бы ни обернулось дело дальше, а приехать в Сан-Исидро ему было совершенно необходимо. Во-первых, Том хотел, чтобы Флинн окончательно понял его намерения, а во-вторых — что куда важнее — надо было написать письма губернатору и шерифу графства и укрепить свои позиции. Хотя Радиган и не рассчитывал, что письма принесут ему какую-нибудь реальную пользу, он хотел официально уведомить власти о происходящем и о том, что помощи ему от Флинна ждать не приходится. Дальше дело снова перейдет в его руки, но власти будут знать о происходящих здесь событиях и о том, что ему приходится принимать собственные меры для защиты своих владений.

Флинн оставался возле стойки, но ковбои не обращали на него никакого внимания. Битнер же как всегда угрюмо молчал, но Радиган догадывался, что этот тип гораздо опаснее Барбью.

Том сидел в тени, лица его почти не было видно, поэтому ковбои лишь скользнули по нему взглядом. Но едва Радиган отметил это, как один из ковбоев, почуяв в молчаливой фигуре за столом какую-то смутную угрозу, начал пристально к нему присматриваться. После некоторого замешательства, он стал шептать что-то своим приятелям. Веселая болтовня тут же смолкла. Все уставились на техасца. Флинн расправил плечи и посмотрел в их сторону. Это движение заставило Битнера обратиться к шерифу.

— Ты-то на чьей стороне? — небрежно поинтересовался он.

— На стороне закона. Я не допущу здесь никаких непорядков.

В ответ Барбью расхохотался.

Том Радиган и бровью не повел. Медленно взяв обрывок бумаги, лежавший на столе рядом с чашкой, он принялся сворачивать самокрутку. Ему было интересно, как далеко посмеет зайти Флинн. Для себя же он сразу решил, что если дойдет до схватки, то в первую очередь надо убить Битнера… Битнер был самым опасным из всех, хотя и три незнакомых ковбоя тоже выглядели крепкими ребятами.

Флинн продолжал стоять на своем:

— Вы, парни, пейте себе на здоровье, да и двигайте отсюда. А затеете в городе заварушку, я вас мигом заберу.

— Он убил одного из наших.

— Вполне возможно, но вы же слышали, что я сказал.

— А нам все равно, — заявил Барбью. — Ты, шериф, можешь проваливать отсюда или остаться и держаться в сторонке.

— Я останусь тут. А вот вы, коли начнете бузить, отправитесь прямиком за решетку.

— Ты, что ли, нас заберешь? — ухмыльнулся Барбью.

— Именно я, — отозвался Флинн. — Или ты, Барбью, попробуешь сопротивляться мне?

Барбью смешался. Он отлично стрелял, но и Флинна явно назначили шерифом не просто так. Поэтому задире не очень-то хотелось мериться с ним силами. А кроме того, всем им было строго-настрого велено не встревать ни в какие неприятности в городе.

Флинн подошел к Барбью.

— Я уже говорил тебе. Пей, если хочешь, — и уезжай из города. Но не смей здесь ничего вытворять.

Громила все еще колебался, но тут подал голос Битнер:

— Уступи, Барб. Придет и наш черед.

Пожав плечами, Барбью снова повернулся к стойке, и Дауни наполнил ему стакан. Радиган с интересом наблюдал за барменом. Тот не вынимал из-под прилавка правую руку, и Том готов был дать голову на отсечение, что там спрятан револьвер. Радиган спокойно налил себе еще чашечку кофе.

Он сознавал, что попал в весьма опасное положение. Враги будут подкарауливать его за городом. Флинн, несмотря на свои шерифские полномочия, по существу умыл руки. Он не допустит беспорядков здесь, но за городом предоставит противникам самим разбираться между собой.

Однако на руку Радигану играло то, что врагам было незнакомо клеймо вороного. И они, скорее всего, решат, что его лошадь привязана где-нибудь в другом месте. Том подозревал, что они выедут из города и будут поджидать его на обеих дорогах. Какое-то чувство подсказало ему, что эти парни предпочитают играть крапленой колодой. Нет, лучше спутать им все карты. Он принялся обдумывать план действий, выжидая, что же будет дальше.

Дауни вышел из-за стойки:

— Еще кофе, Том?

— Пожалуй.

Скорее всего, враги устроят засаду к северу от города. Однако им придется на всякий случай отправить кого-нибудь (а может, и нескольких человек) караулить дорогу, что ведет к югу. Если ехать этим путем, то, проехав около мили, доберешься до беспорядочного нагромождения скал. Но мало кто знает, что в том месте от главной дороги ответвляется узкая, еле заметная тропка, петляющая среди гор. А за перевалом она поднимается все выше и выше к пику Паларито. И лишь недалеко от вершины эту тропу пересекает глубокая расщелина.

«Если только удастся выбраться из города, — подумал Том, — останется шанс на спасение. Ведь самое удобное место для засады — за скалами, а тропинка отходит от дороги перед ним».

Радиган неторопливо докурил самокрутку и допил кофе. Ковбои наконец-то вышли из салуна, и он остался один.

— Спасибо, Джим, — произнес он.

— Не стоит. Мне просто не хотелось никаких беспорядков.

— Все отлично.

Поднявшись из-за стола, техасец подошел к стойке и расплатился с Дауни. Тот, даже не взглянув на деньги, сгреб их в выдвижной ящик.

— Будь начеку, Том. Они устроят засаду.

Радиган выглянул в окно. Кони врагов исчезли, но какой-то ковбой слонялся на улице неподалеку.

Том усмехнулся:

— Авось милосердный Бог пожалеет моряков в такую бурную ночь!

— Так-то оно так, Том, но только те парни всерьез хотят поймать тебя, — отозвался бармен.

— Заверни мне что-нибудь из еды, ладно? Очень может быть, я проведу в холмах пару дней.

— А эту девушку не ранили? — спросил Дауни.

— Нет, Пат. Она словно из стали выплавлена. Девчонка не промах.

Пока Дауни укладывал пакет с провизией, Радиган натягивал куртку, вспоминая расположение домов на улице у салуна. Вроде бы, четыре по правой стороне, три по левой, а за ними — сеть переулков, разбросанные в беспорядке лачуги, сараи, конюшни. Дом Хансена, где поселилась Анджелина, стоял по левой стороне дороги, но вдали от главной улицы, в глубине переулков. Внезапно Тома осенила блестящая идея.

— До встречи, — бросил он бармену и, аккуратно прикрыв за собой дверь, вышел из салуна и с самым решительным видом зашагал прочь. Однако, отойдя всего несколько ярдов, Радиган внезапно развернулся и быстро оказался в седле вороного. Бешено пришпорив коня, он обогнул салун и скрылся за зданием. -

Действия эти были настолько неожиданны, что наблюдатель на противоположной стороне улицы был застигнут врасплох. Сперва он застыл с открытым ртом, а затем, опомнившись, ринулся к салуну. Едва он успел завернуть за угол, как из-за другого угла снова выехал Радиган. Галопом промчавшись через улицу, техасец исчез за домами. Проехав через заросли деревьев, он направил вороного к песчаному руслу пересохшей реки, чтобы копыта коня не стучали по камням. В скором времени этот маршрут вывел его прямиком к дому Хансена.

Высокое старое здание из необожженного кирпича возвышалось среди рощи. Позади располагались коррали и конюшня. Солнце уже поднялось высоко, и Радиган смело направил коня на тропу, надеясь, что вороной тут никому не знаком, да и его самого в лицо вряд ли кто узнает. Пройдя мимо дома, он привязал коня в зарослях кустарника под деревьями, а сам направился к крыльцу.

Из дома раздавалось приятное сопрано, звучала старинная любовная песня. Том чуть помедлил на крыльце, прислушиваясь, а затем негромко постучал. Пение оборвалось, послышались шаги. Том преступил с ноги на ногу, ступени заскрипели. И дверь отворилась.

Анджелина Фолей ахнула от изумления. Радиган же как ни в чем не бывало приподнял шляпу.

— Как поживаете, мисс Джелина? Принимаете ли гостей?

Девушка на мгновение застыла в нерешительности, но затем шагнула назад.

— Входите. Вы чуть не испугали меня.

— По-моему, часть ваших людей сегодня настроена воинственно, вот я и решил дать им малость поостыть, — небрежно пояснил он и добавил с улыбкой: — А еще я подумал, что за это время мы с вами могли бы поближе познакомиться.

— Вы так уверены, что я хочу ближе узнать вас?

— А разве нет?

— Не знаю, не знаю, — она направилась к дивану. — Однако вы имели нахальство прийти сюда.

— А вы могли бы придумать место получше? — Том с наслаждением опустился на диван. С этого места ему была видна дорога, ведущая к ранчо. — Уж если приходится ждать, то почему бы не провести это время в беседе с очаровательной девушкой?

Джелина молчала, а Радиган тем временем оглядывался по сторонам. Он находился в старинной комнате — прохладной, тихой и приветливой. Однако в последнее время она, очевидно, сильно преобразилась; На окнах висели занавески, у стены стояло пианино — Боже мой, сколько времени Тому не доводилось видеть пианино, кроме того, что стояло в баре?

— Вы хорошо поете. И играете?

— Разумеется.

— Не окажете ли вы мне любезность поиграть еще?

— Мистер Радиган, если у вас есть ко мне какое-то дело, то будьте добры изложить его. Я не испытываю ни малейшего желания играть для вас. С вашей стороны просто дерзость надеяться на это.

— Мы здесь так редко слышим музыку, — продолжал техасец, словно не замечая сквозившего в словах девушки неприкрытого нетерпения. — Особенно старинные итальянские народные песни.

— Вы знаете эту песню? — не сдержала удивления Джелина.

— Все мы попадаем сюда из разных мест, — произнес Том. — Среди жителей Запада вы найдете много людей, которые разбираются только в породах коров и достоинствах пастбищ. — Он помолчал. — Мисс Джелина, я серьезно. Зачем вы приехали сюда?

— Потому что эта земля принадлежит мне, — холодно ответила девушка. — Какие еще нужны причины?

Вертя шляпу в руках, Радиган пожал плечами.

— Да я что-то никак не пойму. Ведь обычно, если имеешь хорошо обустроенное ранчо и такое большое стадо, как у вас, то так просто с места не снимешься. Вот я и гадаю, почему вы уехали и почему наняли людей, которые лучше умеют обращаться с ружьями, чем с коровами.

Анджелина Фолей нетерпеливо поглядывала на дверь. Как на зло, в это время дня она находилась в доме одна, не считая кухарки-мексиканки. Мысль ее лихорадочно работала — Джелина пыталась придумать объяснение, почему она пригласила на ранчо именно этих людей. Радиган сделал очень умно, приехав в такое место, где его будут меньше всего искать. Более того, каждая фраза, произнесенная техасцем во время их короткой беседы, давала новый повод для тревоги. Он явно не относился к числу заурядных ковбоев и скотоводов.

— Я написал губернатору, — заявил Том, прервав ееразмышления.

Джелина так и застыла на месте.

— Вы что?

— Написал губернатору, — повторил он. — В Санта-Фе меня хорошо знают, и мне захотелось уведомить их о том, что происходит.

На этот раз Анджелина испугалась не на шутку, осознав что надвигаются серьезные неприятности. Такого поворота событий ни она, ни ее брат не ожидали. Когда они еще только собирались уезжать из Техаса, Харвей уверял, что все пойдет как по маслу. Во-первых, у них все права на землю, утверждал он. А во-вторых, к тому времени, когда они туда приедут, от поселенца там и духу не останется. Правда, сама Джелина предполагала, что Харвей настаивает на переселении в Нью-Мексико не без задней мысли. Но толком она ничего не знала.

Все равно переселяться было необходимо. Отец ее плохо вел хозяйство, напропалую сорил деньгами и ввязывался в безнадежные кровавые ссоры. Только благодаря ее сообразительности и способности действовать быстро, равно как и помощи Харвея, им удалось унести ноги и направиться к Нью-Мексико. Память о себе они оставили не самую лучшую. Но Росс Уолл, несмотря на длительное и тяжелое путешествие, сумел сохранить в целости их стада, а все преследователи наконец-то остались позади — мертвые.

Но если теперь начнется расследование, то немедленно всплывут все старые грехи.

Совладав с паникой, Джелина сразу поняла, что не должна выдать свои чувства Радигану. Ей стало ясно — либо она сможет одержать над ним верх, либо его придется убить. А еще лучше, пусть он просто исчезнет. Тогда некоторое время все будут ждать его возвращения, а потом она тихо-мирно, ни с кем не ссорясь, поселится на ранчо.

— Так грустно, что нам приходится враждовать, — встав с дивана, девушка подошла к окну; перебирая в уме все возможные решения проблемы. -Вы, Том, сильный человек.

— Обычный скотовод.

— Нет, далеко не обычный. Как хорошо, если бы мы познакомились при иных обстоятельствах. Сами понимаете, такая девушка, как я, которой приходится заниматься хозяйством наравне с мужчинами, не так-то часто встречает интересных людей.

При последних словах, Джелина вдруг поняла, что это не пустая болтовня. Каждое слово было чистой правдой. Повернувшись к Тому, она внимательно поглядела на него И вновь подумала: такого человека она должна была встретить гораздо раньше.

Радиган был очень привлекательным мужчиной. И, без сомнения, храбрым. Он совсем не походил на Харвея — тот никогда ничего не делал без какой-нибудь задней мысли и постоянно пытался отыскать легкий способ разбогатеть.

Джелина подошла к Тому. Поглядев через ее плечо, он увидел, что дорога все еще пуста.

— Том, что вам нужно от жизни? Я хочу сказать, ради чего вы работаете?

— Ну, я хочу, чтобы ранчо процветало и окупалось. Вы и представить себе не можете, что это за работа. Вы ведь пришли сюда с равнин. Там, конечно, возникают свои проблемы, и притом довольно трудные но, вы знаете, как с ними справиться. Так было и со мной. Но здесь, в горах, приходится решать совершенно иные задачи и искать новые пути. Я вел себя очень осторожно — пришел с небольшим стадом и непокладая рук старался сохранить его. Когда я наконец научился жить здесь, прошло две зимы. И только потом я наконец смог понемногу увеличивать свои стада.

— Неужели это так трудно?

— Хуже! Если хотите, езжайте и поглядите сами. — Быстрым движением руки Радиган указал на окно, — Ваши люди, вероятно, думают, что победили, но это не так. Мы покинули ранчо лишь потому, что не хотели оставаться в западне. И мы не очень тревожимся, ведь совершенно ясно, что случится зимой. Вы потеряете ваш скот, потеряете все, что у вас есть. А ваши наемники сбегут, потому что всем им, кроме, быть может, Росса Уолла и еще нескольких, нужна лишь легкая нажива. Конечно, — добавил техасец, — может статься, вам и повезет. Вдруг выдастся мягкая зима.

Слова Тома пугали Анджелину — ведь в них слышалась неподдельная искренность. Девушка понимала, что если вдруг стадо погибнет, она будет окончательно разорена.

Чувствуя ее сомнения, Радиган продолжал:

— Видели ли вы мою долину, когда на ней стало пастись столько коров? Их слишком много для этого пастбища. Через несколько дней травы там совсем не останется.

Нужно избавиться от него, думала тем временем Анджелина. А тогда с Джоном Чайлдом и той девчонкой особых проблем не возникнет. Если Чайлд не уймется сам, его можно будет выследить и убить.

Как же справиться с Радиганом? Джелине совсем не нравилось его обращение к властям, ведь оно поражало самое уязвимое звено их плана. Этого они совсем не ожидали. Однако, если он внезапно исчезнет, причем так, словно уехал по собственной воле, то и письмо не так страшно. Тогда уладить дело будет проще простого. А потом Харвей и сама Джелина съездят в Санта-Фе и окончательно узаконят свои притязания на ранчо. Харвей, когда хочет, может держаться очень любезно, ему легко будет втереться в доверие к чиновникам. Да и она постарается — ведь известно, как действует на мужчин красивая женщина. Но только надо убрать с дороги Радигана.

— Неужели нам все еще надо сражаться? — жалобно произнесла девушка. — То есть неужели мы должны быть врагами?

Она придвинулась к Радигану.

— Том, мне так жаль, так жаль. Не можем ли. мы покончить с этим? Вы же должны понять мои чувства? Ведь помимо всего прочего, эти земли мне оставил отец и, кроме них, у меня совсем ничего нет.

— Увы.

— Том, пожалуйста! Мы не должны быть врагами!

Глаза Джелины были широко раскрыты, губы чуть дрожали. Она заглядывала Тому в лицо, вся подавшись к нему, словно призывая обнять ее. Однако Радиган спокойно встретил ее взгляд. И вдруг девушка почувствовала, что он смеется над ней. Он и не притронулся к ней, но и не отодвинулся в сторону. Просто поглядел ей в глаза и сказал:

— Да, нам вовсе не обязательно быть врагами. Мне совсем не хочется этого. Так почему бы вам не отказаться от ваших намерений и не уехать отсюда?

Анджелина пришла в ярость. В первое мгновение она не могла сдержать бешеного гнева, но сразу овладела собой. Однако улыбка, осветившая ее лицо, вышла несколько принужденной.

— Нет! Ни за что! Это было бы предательством — я хочу сказать — по отношению к отцу.

Отвернувшись от собеседника, девушка отошла к окну. Дорога по-прежнему была безлюдна. Внезапно Радиган понял, что Анджелина тоже наблюдает за дорогой. Это означало, что она либо ждет кого-то, либо надеется на чье-то появление.

Джелина же думала, что необходимо любым способом задержать Радигана, не дать ему уйти прежде, чем подоспеет кто-то из ее людей. Теперь ей стало окончательно ясно, что нужно убить противника — иного выхода нет. И убить его прямо здесь, а если не получится, то выслеживать, пока не удастся убить его где-нибудь еще.

Она вдруг поняла, что не испытывает больше ни сомнений, ни колебаний. Джелина и сама была удивлена своей решимостью. Ведь одно дело согласиться на расправу с каким-то поселенцем, которого она и в глаза не видела, а совсем другое — приказать прикончить человека, которого знает и с которым не раз встречалась. Однако мисс Фолей не желала больше ждать, сама мысль об этом бесследно исчезла. Если уж ранчо принадлежит ей, то Радиган должен быть убит. Это было просто, как дважды два.

Вот ее отец — тот постоянно колебался. Вечно ввязывался в раздоры, но никогда не мог решиться, медлил нанести удар и слишком много трепал языком. Джелина не собиралась повторять его ошибки. Земля принадлежит ей, и без этой земли у нее ничего не останется. Иначе будет негде спрятать украденный скот. А если перегнать стада в те укромные труднодоступные долины, где, по словам Росса Уолла, пасется скот Радигана, то никакое преследование не страшно. Даже если погоня настигнет отряд Фолей, то все равно никаких доказательств не отыщется и можно будет напустить на себя вид оскорбленной добродетели.

Радиган приподнял шляпу.

— Пойду, пожалуй, — на душе у него становилось все неспокойней. Кто знает, что еще сотворит эта женщина, а ее люди могут появиться в любой момент. Но вообще-то им пора бы уже перестать рыскать вблизи города. Наверное, они ищут его все дальше. Настало время исчезнуть отсюда и постараться незаметно добраться до намеченной тропы.

Анджелина лихорадочно пыталась придумать, как бы задержать его, но тем временем техасец решительно направился к двери и шагнул за порог. И тут Джелина увидела, что на крыльце стоит Барбью с револьвером наготове. Молнией ринувшись к Радигану, она обеими руками вцепилась ему в правую руку. В ту же секунду Барбью прицелился. Боясь, как бы Тому не удалось дотянуться до револьвера, девушка со всех сил потянула его за локоть. Но из-за этого рывка Радиган потерял равновесие и чуть не упал в тот самый момент, когда Барбью нажал на спусковой крючок.

Пуля, пролетев в дюйме от головы Тома, вонзилась в дверной косяк. Радиган левой рукой выхватил кольт и выстрелил одновременно со вторым выстрелом Барбью.

Но во второй раз головорез, боясь задеть Анджелину и потеряв присутствие духа из-за первой неудачи, промахнулся снова. Пуля же Радигана угодила в Барбью, продырявив ему плечо. Техасец отшвырнул от себя девушку и выскочил на крыльцо.

Барбью выронил кольт и попытался было дотянуться до него левой рукой, но Радиган снова выстрелил. Он целил прямо в живот своему противнику, но пуля под углом отскочила от тяжелой металлической пряжки и только сильно оцарапала громиле руку пониже плеча. Завернув за угол, Радиган бегом бросился к своему коню.

Над головой его просвистела пуля. Том рывком нырнул в заросли и упал на руки. Вторым выстрелом из дома срезало несколько веток впереди. Перекатываясь по земле, Радиган мельком успел заметить, что на этот раз сама Анджелина выбежала из дома и, передергивая затвор винчестера, стоит у крыльца. Вскочив, он помчался к коню, проламывая себе дорогу сквозь густой кустарник. Чтобы не попасть под пулю, ему приходилось низко пригибаться и петлять из стороны в сторону. Вороной, ошалевший от ужаса, плясал на привязи, и в течение одной мучительно-долгой минуты Тому казалось, что ему никогда не удастся вдеть ногу в стремя и вскочить в седло. Сзади раздался очередной выстрел, затрещали кусты, послышался топот бегущих ног, но вороной уже летел по направлению к тропе Сан-Исидро. Однако мгновением позже, когда конь преодолел невысокий подъем, Радиган увидел дюжину всадников, отрезавших ему путь к тропе. Развернувшись широким веером, они галопом скакали к Тому.

Не было никакой надежды прорваться сквозь этот строй. Подняв жеребца на дыбы, Том резко развернулся и погнал на восток.

Когда он проезжал мимо дома, оттуда снова прогремел выстрел. Положение Радигана было почти безвыходным. Впереди него, отрезая возможность отступления на северо-восток, возвышалась отвесная скалистая стена, а за ней — гряда утесов в пятьсот футов вышиной. Техасец знал, что сами эти утесы не так уж и неприступны, но вот подъем к ним одолеть невозможно, во всяком случае верхом. Множество расщелин, избороздивших скалу, оканчивались тупиками и обрывами.

Легкий и быстроногий вороной намного опередил погоню. Но его, в отличие от лошадей Радигана, не кормили отборным зерном, поэтому техасец сомневался, хватит ли скакуну выносливости. Позади преследователи снова сбились в одну группу, лишь двое всадников продолжали скакать прямо на восток, чтобы предотвратить попытки беглеца свернуть в сторону.

Впереди равнину перегораживал отвесный обрыв. И раз всадники, отправившиеся на восток, до сих пор не наткнулись еще ни на одну расщелину, значит, они выехали на наезженную тропу. Она должна была рано или поздно вывести их к тому же самому обрыву. Тогда кольцо окружения замкнется. У Радигана не останется никакой возможности спастись. Его прижмут к скалам. Придется залечь и сражаться, пока не кончатся патроны и враги не сумеют взять его. И единственным утешением ему будет возможность прихватить с собой на тот свет хотя бы нескольких врагов.

Том подумал, что остается всего один выход. Нужно добраться до места, где тропа выходит к обрыву, и пересечь ее раньше преследователей. А оттуда, как ему смутно припоминалось, можно попасть к северным холмам, где находится вход в каньон Хондо.

Бешено пришпоривая коня, Радиган помчался туда. Ветер, хлеставший ему в лицо, сбил с головы Тома шляпу, и теперь она болталась на тесемке за спиной. Вороной покрылся пеной, но бежал по-прежнему ровно и легко. Позади иногда раздавались выстрелы, но при такой скорости у них почти не было шанса попасть в него.

Радиган не оглядывался назад, но то и дело посматривал вправо, на тропу, где, почти не отставая от него, нахлестывали лошадей всадники. Слева, все ближе и ближе, подступали горы. Вороной петлял и бросался из стороны в сторону, словно испуганный кролик, с разбегу перепрыгивал заросли меските, скакал так, словно сама смерть гналась за ним по пятам.

Просвистевшая над ухом пуля испугала коня, и тот мотнул головой, будто отгоняя сердитую пчелу. Впереди стояла скала, за которой открывался вход в каньон. Под копытами вороного разлетался песок, холодный ветер насквозь пронизывал седока. Треугольник, образованный скалой, беглецом и всадниками на тропе, быстро сокращался. Через несколько минут все решится.

И тут Радигану стало ясно, чем кончится погоня — они встретятся у самой скалы. Преследователи успевают.

Не раздумывая, он выхватил кольт и выпалил в коня первого всадника — выстрелил три раза подряд, да так быстро, как только успевал нажимать на спуск. Конь заржал и чуть замедлил бег. Хотя Радиган промахнулся, но пуля просвистела у самой морды коня, напугав его и сбив с шага. Всадник, скакавший следом, немедленно врезался в первого. Пока ковбои приходили в себя и успокаивали лошадей, Том успел проскочить.

Перед ним открывался спасительный каньон Хондо. Около устья ширина ущелья достигала мили, но потом каньон резко сужался и превращался в расщелину. Единственная известная Тому тропа обрывалась перед отвесным утесом в глубине ущелья, но техасец надеялся отыскать какую-нибудь щель, ведущую на запад. Углубившись в каньон, он скакал, пока не заметил подходящую ложбину справа от себя, и тогда, разогнав вороного, во весь опор пустил его вверх по круче. Конь отчаянно карабкался по склону, но почти у самого верха споткнулся, зашатался и едва удержался на ногах. Выпрыгнув из седла, Радиган ухватил поводья и полез по скалам. Сзади прозвучал выстрел, пуля ударилась о скалу в дюйме от беглеца, во все стороны полетели осколки камня. Испуганный выстрелами вороной рванулся вперед и наконец-то одолел подъем.

Мгновенно выхватив из чехла винчестер, Радиган упал за поваленное дерево и выстрелил в карабкающихся внизу лошадей. Кто-то из преследователей завопил, а Радиган перевел прицел на следующую группу всадников и несколько раз нажал на спусковой крючок.

Одна из лошадей кинулась вниз по склону. Преследователи рассеялись во все стороны, стараясь укрыться. Пуля Радигана вонзилась в песок, едва не задев одного из них, а следующий выстрел вышиб другого всадника из седла. Тот упал, но застрял ногой в стремени. Напуганный конь умчался прочь, волоча за собой беспомощного седока.

Радиган немного отполз назад и устало поднялся на ноги. Несмотря на пронизывающий холод, он обливался потом, да и вороной был весь в мыле и дрожал. Подобрав поводья, Том медленно брел сквозь редколесье. Уже перевалило за полдень.

Пока можно было не слишком торопиться — Том прекрасно понимал, что, прежде чем продолжать погоню, преследователям придется поймать лошадь, убежавшую с раненым седоком. А потом они еще попытаются отыскать дорогу наверх где-нибудь в другом месте. Конечно, они сообразят, что беглец уже ушел из засады, но полной уверенности у них не будет, и продвигаться им придется медленно. Всего разумнее с их стороны было бы вообще бросить эту затею — ведь Радиган подстрелил одного или даже двух человек и коня. Да и тот, кого уволокла за собой лошадь, если остался жив, вряд ли сможет сражаться. Однако Том не надеялся на благоприятный поворот событий.

Том подумал, что сегодня удача была на его стороне. Но он и сам не сплоховал — вывел из игры несколько человек.

Горная гряда справа от техасца напоминала по форме огромный корабль. Ступая по каменистой поверхности утеса, словно по палубе этого корабля, Том все дальше уходил от погони. На голых скалах не оставалось следов. Через некоторое время он снова вскочил в седло.

Перед ним расстилался безлюдный, почти не известный ему край. Радиган припомнил, что когда-то Джон Чайлд рассказывал ему, что выше в этих горах расположен источник Ольо-дель-Осо. Если повезет, то можно будет отыскать его.

Через полчаса Радиган вышел к этому источнику. У родника он наполнил флягу и напоил вороного. Потом бережно обтер коню бока. По счастью, скалы в этих краях не были покрыты налетом пыли, так что даже сам Том не мог разглядеть СВОИХ следов. И все же он решил действовать так, словно погоня идет за ним по пятам. На севере возвышались непроходимые горы, а путь на запад преграждали отвесные кручи и высокие утесы, поэтому ехать можно было только на восток или северо-восток. А потом надо было сделать крюк и вернуться к убежищу, где его дожидались Джон Чайлд и Гретхен.

Далеко на востоке — милях в двадцати или даже двадцати пяти — располагался каньон Рио-Гранде. Ущелья Фрильоле и Паларито-Крик, словно гигантские пальцы, тянулись в сторону реки.

Радиган ехал на север. Местность кругом становилась все суровее, ветер все холоднее. В этой безлюдной глуши редко ступала нога человека. Порой техасец вспугивал оленей, а один раз увидел в сотне футов от себя гризли — привстав на задние лапы, чтобы лучше видеть, медведь с любопытством рассматривал всадника.

Спохватившись, Том перезарядил шестизарядный кольт. Впервые на своей памяти он делал это спустя такое долгое время после стрельбы. Обычно он перезаряжал револьвер сразу же и совершенно автоматически, по привычке, но сегодня в этой бешеной гонке на это просто не было времени. День медленно угасал среди отрогов гор, и из укромных расщелин начали выползать любопытные тени. Они неслышно подкрадывались к одинокому путнику и обступали его со всех сторон. Ледяной ветер пронизывал до костей. Ласково похлопывая вороного по холке, Том что-то ободряюще нашептывал ему. Конь благодарно поводил ушами, внимательно прислушиваясь к человеческому голосу.

Было холодно, можно сказать, страшно холодно. Но единственный путь лежал вверх — в еще более холодные края среди высоких вершин и безлюдных плато, насквозь продуваемых ветром, куда никто не отправится по собственной воле. Полностью доверившись коню, Том устало обмяк в седле. Вороной неутомимо продвигался вперед, от его разгоряченного тела чувствовалось приятное тепло.

Под унылой, обожженной молнией сосной Радиган спешился, но не остановился, а упорно продолжал брести по холмам на север. Конь сперва артачился, туго натягивая поводья, и Тому приходилось изо всех сил тянуть его за узду. С неба падали редкие хлопья снега.

Перед Томом открывалась величественная панорама -скалистые горы, теряющиеся во тьме глубокие ущелья и безжизненные леса, где тут и там чернели обугленные молниями стволы деревьев. Низко нависшие тучи, окутавшие горные вершины, придавали всей картине мрачную торжественность. Широкий уступ, по которому шел Радиган, казался пустым и неприветливым.

Взяв висевшую позади седла куртку из овчины, Том поплотнее укутался в нее. В этой куртке был длинный разрез сзади, специально для верховой езды. Правда, сейчас Том не ехал, а шел быстрым шагом. Справа вниз уходила отвесная стена каньона. Глубоко по дну ущелья бежал быстрый ручей. Размашисто шагая вдоль обрыва, техасец высматривал место, подходящее для ночлега.

Настала ночь, с заснеженных вершин спустилась тьма, а Радиган все еще упрямо плелся по скалам, ведя за собой коня. Наконец он остановился. Хотя найденное им убежище представляло собой всего-навсего крошечную расщелину меж валунов под сводом деревьев, но там можно спастись от ветра.

Смастерив из зеленых сосновых веток навес, Том занялся костром. Очаг он расположил в самой глубине расщелины между двух камней. Таким образом, во-первых, пламя было закрыто со всех сторон и не могло выдать его врагам, а во-вторых, скалы сохраняли и отражали жар огня, обогревая это импровизированное жилище. Лотом Радиган соорудил для коня нечто вроде шалаша, сплетя между собой верхушки нескольких молодых деревьев. Туда тоже доходило тепло костра. К счастью, кругом валялось предостаточно сухих сучьев, так что в скором времени пламя пылало вовсю.

Расседлав вороного, Том обтер его пригоршней зеленой хвои, а седло и сбрую отнес под навес. Коня Радиган накормил кукурузой, заботливо припасенной в седельной сумке. Техасец развернул приготовленный Дауни пакет с едой и, растопив немного снега, вскипятил кофе. Воду из фляги он предпочел пока поберечь.

Расстелив тюфяк и пару одеял на ложе из сосновых ветвей, Радиган принялся за ужин. Потягивая кофе, он гадал, как там дела у Джона и Гретхен. Не удалось ли врагам схватить их? Но это маловероятно, успокаивал себя техасец.

Снова повалил снег — теперь уже не редкие мягкие хлопья, как прежде, а колючие мелкие ледяные снежинки, почти град. Метель, похоже, скоро не кончится. Где-то в лесу выл волк, и вороной беспокойно стучал копытами. Грея над огнем озябшие руки, Радиган негромко успокаивал коня. Он подкидывал сучья в костер, но все равно было ужасно холодно. Ветер кружил вокруг валунов, задувал под навес и играл с языками пламени.

Град барабанил по скалам и стволам деревьев, шелестел среди зеленых ветвей. По расчетам Радигана это место находилось довольно высоко в горах, примерно в восьми с половиной тысячах футов.

Выпив последнюю порцию кофе, щедро сдобренного виски, ковбой свернулся на неуютном ложе.

Ночью ему дважды пришлось выползать из-под одеял и дрожа от холода, раздувать огонь. В последний раз он на столько замерз, что остался дожидаться рассвета, скорчившись у костра, к которому перевел и понурившегося вороного. Снаружи плотным ковром лежал снег. Том подумал, что снег надежно закрыл все следы, по которым могла бы идти погоня. По крайней мере, все вчерашние следы. Но если уж преследователям посчастливится набрести на это место, то выследить его отсюда будет легче легкого.

Наконец медленно, словно нехотя, занялся рассвет. Радиган на скорую руку позавтракал, запивая холодное вчерашнее мясо обжигающе горячим кофе. Потом напоил теплой водой вороного и стал собираться в дорогу. Прежде чем седлать коня, Том предусмотрительно нагрел попону над костром.

За ночь мир разительно изменился. Слепящие лучи солнца освещали покрытые снегом склоны холмов. Вороной, привычный к горам, шел осторожно, не доверяясь обманчивой безопасности наста. Радиган держал путь на север, то и дело объезжая глубокие расщелины или непроходимые нагромождения скал, и невольно отклонился востоку. Когда ночлег, по подсчету Тома, остался примерно в шести милях позади, деревья неожиданно расступились и техасец оказался на краю удивительной долины, похожей на гигантскую чашу, спрятанную среди холмов.

Судя по всему, некогда здесь находился огромный кратер вулкана глубиной не менее пятиста футов. Вдоль склонов росли ели и осины, кое-где виднелись сосны. Видно было, что летом дно долины превращается в превосходный луг. Сидя на коне, Том вглядывался вдаль, пытаясь определить длину кратера. Двадцать миль! Значит, площадь долины была около ста пятидесяти квадратных миль.

Вороной, очевидно удивленный не меньше своего хозяина, настороженно поводил ушами. Несомненно, подумал Том, именно об этой долине говорится в старинных индейских преданиях.

Поехав вдоль обрыва, он отыскал путь вниз, спустился и двинулся прямиком вглубь долины. Лишь у самых стен ветром намело глубокие сугробы, но в основном широкая равнина была слегка припорошена снегом. Радиган сгреб снег в сторону и обнаружил густую траву, засохшую на корню — какое прекрасное сено. Пока техасец осматривался по сторонам, конь с удовольствием принялся пощипывать пожухшие стебли.

Радиган понял, что это именно такое место, какое он ищет уже давно. Сочная густая трава здесь гораздо лучше и питательней, чем на любом пастбище ниже в горах. Эта долина сможет прокормить огромное стадо. К тому же «Р-Бар», без всякого сомнения, находится всего в нескольких милях к западу, так что добираться сюда от ранчо будет нетрудно. Да и с водой тут хорошо — по дну долины бежит узенькая речушка. Тому пришло на ум, что если война с Фолей разгорится, то именно здесь нужно будет спрятать скот.

Покинув кратер, Радиган поехал к ущелью, где пасся его табун, и поймал коня. Следы на снегу выдавали, что совсем недавно тут успел побывать Джон Чайлд. Отправившись по этому следу, Радиган к вечеру третьего дня скитаний наконец снова очутился вблизи тайной пещеры. Но тут он внезапно услышал раздавшийся изнутри звук взведенного курка. Техасец застыл на месте.

— Все в порядке! — окликнул он. — Это я!

— Вижу, вижу! — отозвался Кокер, неожиданно появляясь на тропе с ухмылкой до ушей. — Выходи. Тут тебя ждет славная компания.

В голове Радигана мелькнула мысль: не пришпорить ли коня и не попробовать ли скрыться, но тут же понял, что у него нет ни малейшего шанса. Он попал в западню. На белом фоне свежевыпавшего снега он будет отличной мишенью, и Кокер легко пристрелит его.

Том мог бы попытаться стрелять, но от холода у него закоченели руки. Сунув правую руку под мышку, он стал отогревать пальцы. Есть еще время. И есть еще шанс. Пока у него остается оружие, положение не безнадежно.

Враги затаились в пещере. Радиган разглядел там знакомую мускулистую фигуру Росса Уолла, а рядом с ним — коренастого ковбоя по имени Джонс, который был в салуне Сан-Исидро во время стычки с Флинном. Да, попался так попался.

Джон Чайлд тоже был там. Он сидел, прислонившись к стене, руки связаны за спиной. У Гретхен же руки были свободны, она возилась у костра.

— А я-то надеялся, ты сюда не вернешься, — вздохнул Чайлд.

— Слишком уж морозно снаружи, — Том одеревенело опустился наземь. — Снег выпал.

— Радиган, — грубо вмешался Росс Уолл. — Ты где-то припрятал запасы корма для скота. Мы хотим знать, где.

— Какая жалость.

Кокер осклабился.

— Росс, дай-ка я им займусь. Я вытрясу из него, что надо…

Радиган пренебрежительно взглянул в его сторону.

— Вот уж ты-то ничего из меня не вытрясешь. Я бы не сказал тебе, даже Который час.

Кокер собрался было что-то ответить, но Уолл нетерпеливым жестом прервал его.

— Тебе придется сказать, Радиган. Для тебя я уже ничего не могу сделать. Если ты заговоришь, то я, быть может, отпущу остальных. Но что до тебя, то скажу сразу — нам дан приказ потерять твой труп в одном из тех ущелий на севере, где никто и никогда его не отыщет.

— Кстати, у нас был гость, — проронил Чайлд.

— Заткнись! — сердито обернулся к нему Кокер.

Почувствовав, что Радигану следует знать об этом, Гретхен отошла от костра.

— Он сказал, что еще вернется, — добавила она.

Теперь Кокер напустился на девушку.

— А ты что! Закрой пасть!

Росс Уолл гневно поглядел на него.

— Это еще что такое? — прикрикнул он. — Не смей так разговаривать с дамой!

— Она не дама, — возразил Кокер. — Она…

Мгновенно выхватив из огня пылающую головню, Гретхен ткнула ею в лицо Кокеру. Тот отпрыгнул назад, но недостаточно быстро. Головня угодила ему прямо в рот. Кокер потерял равновесие и упал навзничь, крича от боли и хватаясь за обожженные губы.

Гретхен выпрямилась во весь рост.

— Я готовлю для вас, — заявила она Россу Уоллу, — потому, что вы голодны. Но я не собираюсь сносить оскорбления от всяких грязных типов.

Кокер стонал, зажимая рот рукой. Росс едва удостоил его взглядом.

— Продолжай готовить, — сказал он девушке.

Вернувшись к костру, она поправила стоящий на камнях котелок. Потом снова повернулась к Радигану.

— Это был Лорен Пайк. Говорит, что вместе с Чарли Кейдом сейчас у Лома-Койота.

В глазах Уолла неожиданно вспыхнул интерес.

— Ты сказала — Лорен Пайк? Рейнджер?

— Он прежде был рейнджером, — пояснил Радиган. — Тогда же, когда и я. А потом уволился, чтобы покончить с одной ссорой.

— А что они делают здесь?

— Они мои друзья. Говорю же, я тоже был рейнджером. Собственно, это я два дня назад написал рейнджерам Таскосы.

Нетрудно было заметить, что сообщение об этом пришлось Россу Уоллу не по вкусу. Он задумчиво направился к выходу из пещеры, где стояла лошадь Радигана. Том несколько минут внимательно наблюдал за главарем, смотревшим в темное ущелье. В дальнем углу, держась обеими руками за рот, стонал и сыпал проклятиями Кокер.

Уоллу было отлично известно, что многие рейнджеры, пройдя вместе огонь и воду, часто приходят друг другу на выручку даже после окончания службы. Мысль эта не доставляла ему удовольствия. Более того, Лорен Пайк прославился как непревзойденный стрелок и ярый преследователь скотокрадов. А самое-то худшее, он к тому же приходился кузеном Баннигсу, с которым и враждовало семейство Фолей. Неужели он забрел сюда не случайно, а выслеживает именно их?

— А Кейд кто такой? — осведомился он наконец.

— Мой друг. Мы служили вместе год или два. Если он не найдет меня, он очень огорчится.

— Подумаешь, всего двое, — подал голос приземистый ковбой.

— Любой из этих двоих сдерет с тебя шкуру, растянет ее на двери в конюшне и даже не запыхается, — сообщил ему Радиган.

Чем больше Росс Уолл обдумывал ситуацию, тем меньше она ему нравилась. Ладить с Анджелиной Фолей всегда было нелегко, а уж после того, как вернулся домой этот сладкоречивый Харвей Торп, так она просто удержу не знала. Неприятности следовали одна за другой. Но про нынешние ее притязания на земли Уолл почти ничего не знал, слышал только, как ее отец в свое время поминал про ранчо в Нью-Мексико.

Из-за снега прокормить скот стало гораздо труднее, так что если людям Фолей не удастся в самом скором времени найти запасы, заготовленные Радиганом, то они потеряют уйму скота. И так-то потерь не избежать. А тут еще эти незваные гости.

Если друзья Радигана вернутся сюда, их тоже придется убить, иначе они начнут задавать ненужные вопросы. И потом они будут слишком много знать. Может, они уже и без того слишком много знают.

— Им известно про нашу войну? — спросил Росс у Чайлда.

— А ты думаешь, о чем мы говорили?

Да, подумал Уолл, догадаться нетрудно. Ну все же до их возвращения пройдет какое-то время. Может, стоит послать четырех или даже пятерых человек, чтобы те устроили на этих двоих засаду? Но тогда — чем все это закончится? Когда начинаешь решать свои проблемы, убивая противников, то приходится убивать еще и еще. Глядя в ночь, Росс тихо выругался. Он вдруг понял, что Харвей Торп думает совсем по-иному, и на душе стало еще тяжелее.

Уолл получил вполне четкий приказ — найти Радигана и избавиться от него. Так избавиться, чтобы о нем и слуху не было. Все было бы замечательно, рассуждал Росс, если бы не вмешательство Пайка и Кейда. Ведь теперь исчезновение техасца запросто повлечет за собой очередную кровопролитную свару. А как, спрашивается, в таких условиях добиться процветания на ранчо? Ковбой мрачно уставился на стены каньона. И вообще как можно этого добиться в этом суровом краю? Радиган говорил, что знает способ. Но Росс Уолл привык выслушивать пустую похвальбу, поэтому не придавал словам техасца большого значения.

Приготовив ужин, Гретхен протянула первую тарелку с едой Тому, а вторую поставила на землю рядом с Джоном Чайлдом и преспокойно развязала ему руки.

Поглядывая на Радигана, метис стал растирать запястья. Том не шелохнулся. Коренастый ковбой, положив винтовку на колени, внимательно следил за пленниками. Снова войдя в пещеру, Росс Уолл взял из рук Гретхен свою долю ужина, негромко поблагодарил девушку и, озабоченно глядя в пол, принялся за еду.

Хотя враги разоружили Радигана, но его револьвер и винчестер лежали совсем рядом, рукой подать. Тома словно провоцировали на попытку схватить оружие. Жадная готовность Кокера убить Радигана в самом начале и то, как сейчас вел себя второй ковбой, без слов показывали, что техасец обречен на смерть. Собственно говоря, он и сам не мог придумать для людей Фолей никакого иного выхода. Поэтому он двигался с превеликой осторожностью и все время держал руки на виду, чтобы его не заподозрили в попытке к бегству. Поглощая ужин, Том напряженно размышлял. Мысли его метались из стороны в сторону, словно табун диких коней, а он, как заправский объездчик, пытался заарканить среди них ту, что была ему так необходима… как бы отсюда выбраться.

Пока что его противникам удалось выиграть второй раунд схватки, но в этом им помогла совершенно непредвиденная удача. Радиган надеялся, что больше такого не случится.

Флинн помог ему выбраться из передряги в Сан-Исидро и бежать в горы. А потом выпал снег и погоня безнадежно отстала. Но все же дело обернулось совсем не лучшим образом. Сейчас и сам Радиган и его друзья находились в весьма плачевном положении.

С севера дул холодный ветер.

— Если ветер не переменится, нанесет здоровенные сугробы, а ваш скот просто выдует из этих мест, — заметил Том.

Росс Уолл пронзил его злобным взглядом, но ничего не ответил. Наверняка он и сам об этом думал.

Покончив с ужином, Радиган налил себе еще кофе и начал сворачивать самокрутку. Ему хотелось, чтобы им с Чайлдом больше не связывали руки, поэтому он старался отвлечь Росса болтовней.

— Подумай-ка, Росс, — произнес он рассудительно. — Почему бы вам не дать стаду откочевать подальше? И почему бы вам и самим не двинуться вслед за стадом прочь из наших краев? Этой войны вам не выиграть, а если вы убьете нас, то как тогда отыщете запасы? Поверь мне, вы можете искать их хоть сто лет и все равно не найдете, разве что вам необычайно повезет. Ты же не хуже меня знаешь, что вы едете по тонкому льду.

Он на секунду умолк и, поднося самокрутку ко рту, метнул быстрый взгляд на лежавший в стороне револьвер. Увы, оружие слишком далеко. Зато Кокер гораздо ближе. Злобный ковбой даже не ужинал, а только все время натирал какой-то мазью обожженные вздувшиеся губы. Том подумал, что можно неожиданно броситься, схватить Кокера и выхватить у него из-за пояса кольт. Но это было бы чересчур рискованно. Так что техасец продолжал говорить:

— Скажу тебе, Лорен Пайк и Чарли Кейд непременно вернулся, ведь Кейд мне многим обязан. Да и Пайк тоже. Но не думай, они не станут очертя голову соваться в западню. Нет, они будут готовы к самой настоящей войне и вооружатся так, словно идут на медведя. Кстати, Росс, там наверху в Лома-Койота собралось восемь-десять отличнейших парней — все как на подбор отъявленные головорезы. И им будет очень интересно узнать, что внизу полно скота, которого легко заполучить. И они ринутся вслед за Лореном Пайком. А тебе доводилось когда-нибудь слышать про Адама Старка? Лучший стрелок из винтовки в наших краях — от Теннесси до Техаса. Так вот, он сейчас тоже в Лома-Койота, и у него просто руки чешутся поучаствовать в этой потасовке. Спроси-ка Джона Чайлда — он ведь его лучший друг — Адам рвется спуститься с гор. Эти ребятки знают местность, умеют обращаться со скотом. Так что голову даю на отсечение — если после зимы от вашего стада что-нибудь и останется, они угонят и последнее. Да, Росс, знаешь что? Все эти клейма на ваших коровах — они выглядят не такими уж убедительными. Вот мне и любопытно, что обнаружится, если содрать с одной из коров шкуру и посмотреть, каким окажется клеймо с внутренней стороны.

— Заткнись! — вскипел Росс Уолл. — Ты чертовски много болтаешь!

— Уж я бы заставил его заткнуться, — прошипел Кокер. — Только скажи, и он у меня умолкнет! — Сидя в своем углу, он зловеще процедил сквозь распухшие губы: — Я убью его как собаку.

В пещере мирно потрескивал костер, а снаружи не прекращался снегопад. Не было никакого смысла пытаться бежать прямо сейчас, поскольку на снегу беглеца выследить несложно. Разве что ему дадут фору, и следы успеет засыпать снегом. Радиган откинулся назад. Оставалось только ждать. Как частенько говаривал ему Джон Чайлд, терпения у Тома побольше, чем у любого индейца. Теперь пришло время проверить, так ли это. Но кроме того, у Тома мелькнула догадка, как можно выкрутиться из этой ситуации.

Блики света играли на лицах людей, отражаясь от пряжек поясов и револьверов. А снаружи по-прежнему падал снег. Стояла такая тишина, словно весь мир сверху накрыли огромной подушкой. Вход в пещеру казался черной стеной, исчерченной белым карандашом. Росс Уолл задумчиво глядел в костер, и Радиган про себя отметил эту привычку, надеясь в будущем использовать ее в своих целях. Ведь когда человек смотрит на огонь, то потом ничего не видит в темноте. По крайней мере, несколько секунд. Времени вполне хватит.

Если враги до сих пор не отыскали запасы, то после обильного снегопада им и подавно это не удастся. Но Радиган-то знал места, где сугробы не так велики и куда можно выгонять скот. Годы жизни на ранчо приучили техасца приспосабливаться к непогоде так же серьезно, как он всегда продумывал план действий и стратегию во время настоящей войны. Такова была цена выживания в горах.

Стоит только погоде чуть перемениться, как снег тут же растает, ведь первый выпавший снег редко остается на всю зиму. И короткая оттепель может открыть подступы к заваленным сейчас снегом ущельям.

Коренастый ковбой, откинувшись к стене, полулежал на своем седле и тихо похрапывал. Кокер угрюмо глядел на Гретхен. В пещере было темно, лишь поблескивали огоньки в костре. Подкинув на пылающие угли очередное полено, Радиган следил, как оно потихоньку разгорается. Он подозревал, что хотя Россу Уоллу и велено покончить с ними, но у него не хватает духу. Ведь главарь группы Фолей был скотоводом, а не головорезом. Он мог убить человека в честной схватке, но не хладнокровно прикончить безоружного пленника.

В таких обстоятельствах попытка к бегству для Радигана окончилась бы только смертью. И что еще хуже, в тесной пещере Шальная пуля могла задеть кого угодно или срикошетить о стены. И тогда Гретхен подвергалась бы такой же опасности, как и все остальные. А учитывая очевидную ненависть к ней Кокера, даже большей.

Снег продолжал валить. Радиган понимал, что если метель продлится всю ночь, то выбраться из каньона станет необычайно трудно или просто невозможно. А тогда три лишних рта быстро уничтожат всю провизию в пещере.

Резкий порыв ветра ворвался в пещеру и разворошил угли. Взметнувшиеся искры чуть не подожгли мешки с зерном для лошадей. Чайлд одним прыжком очутился рядом и затушил их. Было уже совсем поздно.

Поднявшись с места, Росс снова подошел к выходу из пещеры и стал вглядываться вдаль. Когда он вернулся к костру, на лице его была видна тревога.

— В этих каньонах выпадает глубокий снег?

— Глубокий ли? — пожал плечами Радиган. — Если снег валит как сейчас, то в несколько футов. Зимой в этих каньонах всегда существует опасность сорваться вниз с вершины.

Почувствовав усталость, Радиган привалился спиной к стене. Однако голова его по-прежнему оставалась ясной и свежей. Техасец понимал, что как бы ни обернулось дело, надо все время держаться начеку… Бросив быстрый взгляд на Чайлда, он жестом показал ему, что должен немного отдохнуть. Чайлд кивнул, и Том устроился поудобнее, не выпуская из вида оружие.

Несмотря на огонь, в пещере было холодно. Хотя стоявшие перед входом деревья частично защищали ее от ветра, все равно сквозило. Скорчившись под одеялом, Радиган задремал, но спал он урывками, то и дело просыпаясь и слушая завывания ветра и потрескивание костра. Временами Джон Чайлд вставал и подбрасывал хворост в костер. Не обменявшись ни словом, друзья приняли заботу о поддержании огня на себя. Никто им в этом не мешал. Конечно же, и Джон, и Том занимались этим не ради того, чтобы быть полезными, но просто чтобы иметь хотя бы небольшую свободу передвижений и воспользоваться этим в нужный момент.

Росс Уолл не спал. Он то сидел, глядя на огонь, то озабоченно расхаживал взад-вперед. Радиган хорошо понимал его тревогу. В самом деле, неподалеку находилось стадо в три тысячи голов некормленного скота. В любую минуту оно могло сорваться с места и уйти. Более того, со скотом не осталось надежных пастухов. Вдруг стадо не стало пережидать ненастье под защитой стен каньона и двинулось прочь?

Радиган посмотрел на свернувшуюся калачиком Гретхен. Девушка не спала, она пристально глядела на Тома широко раскрытыми голубыми глазами. Потихоньку откинув край одеяла, она на секунду высунула оттуда рукоять револьвера — и тут же спрятала ее обратно.

Револьвер!

Радиган задумался. Он не знал, как Гретхен ухитрилась стащить оружие, но значит девушка все время думала о бегстве. Теперь у него будет револьвер. Однако оружие понадобится ему не сейчас. А пока пусть хранится у Гретхен — так надежнее. На девушку обращают меньше внимания, вряд ли ее станут обыскивать.

Том попытался снова уснуть, но ничего не вышло. Он был слишком взбудоражен, да и от каменного пола пещеры тянуло таким холодом, что ни о каком сне и речи быть не могло. Скинув одеяло, он поежился.

— Отдохни, Джон, — посоветовал он. — А я послежу за костром.

Кокер внимательно наблюдал за техасцем из-под полуприкрытых век. Губы головореза находились в самом плачевном состоянии — обожженные, вздувшиеся, с пузырями там, куда угодила головня. Он даже не мог двинуть мускулами лица, а временами, когда лицо его искажала случайная гримаса, корчился и шипел от боли.

Запасы дров подошли к концу. Натянув перчатки, Радиган побрел к выходу и шагнул из пещеры в снег. Он услышал позади себя резкий шорох, клацанье взведенного курка, но хладнокровно принялся отдирать сучья от поваленного дерева из кучи припасенного сушняка.

Про себя он отметил, что это один из возможных путей для бегства. Если, допустим, один из стороживших уснет, а второй отвернется — почему бы не рискнуть? Радиган решил, что вообще-то бежать можно и без оружия. Ведь в тайнике на утесе около ранчо хранятся винтовка и три револьвера, а еще один кольт и винчестер — в тайнике вблизи долины Сан-Антонио. К тому же в этих тайниках есть запасы пищи.

Да, это путь к бегству. Но бежать в одиночку никак нельзя. Радиган был уверен, что Уолл никому не позволит обидеть Гретхен, но если Росс оставит ее на попечение Кокера и второго ковбоя… Кокер просто кипит от злости и сдерживается только из-за присутствия главаря.

Техасец теперь начал детальнообдумывать план бегства. До сих пор он медлил, хотел сперва как следует отдохнуть и разобраться в ситуации. Но скоро надо обязательно уносить ноги. Радиган понимал, что Россу приказано убить их. Пока Уолл тянул с выполнением приказа, но в любой момент мог уехать, бросив пленников на милость Кокера. Обдумывая все это, Том набрал охапку дров, но не слишком большую, и притащил ее к костру.

Уже близился рассвет, а снег все еще падал. Было ясно, что раздобыть лошадей или пищу при бегстве совершенно невозможно. Поэтому надо будет стремиться добраться до ближайшего тайника с припасами. По таким сугробам гораздо проще передвигаться на снегоступах, чем верхом.

Снегоступы.

Их можно смастерить самому. Много лет назад Радиган видел, как это делают индейцы. Спору нет, на таких самодельных снегоходах нельзя быстро передвигаться, но зато в них не провалишься в снег.

Значит так — пора уходить и как можно быстрее. Надо действовать неожиданно и решительно, застать стерегущих врасплох. И сразу же выбираться из каньона. Выглянув из пещеры, Радиган окинул взглядом стены ущелья и заросли деревьев на дне. Сугробы уже достигали глубины трех-четырех футов, а кое-где и больше. Гуляющий по горам яростный ветер сдувал в каньон снег с утесов.

Вернувшись на прежнее место, техасец уселся у костра и стал греть ладони. Со стороны показалось бы, что, протягивая руки к огню, Радиган слегка встряхнул ими, чтобы отбросить назад рукава. Но на самом деле он едва заметно повел вниз левой рукой, потом, чуть сильнее правой и снова левой. На индейском языке жестов это означало «уходим». Том знал, что этот сигнал не ускользнул от глаз Джона Чайлд а.

Несколько секунд спустя Радиган поднял руку и поправил соскользнувший рукав, ухитрившись при этом показать другу три пальца.

Джон Чайлд, сидевший у костра напротив Тома, казалось, дремал. Посмотрев в сторону внимательно наблюдавшей за ним Гретхен, Радиган встретился с ней глазами и заметил, как девушка чуть кивнула. Признаться, он не ожидал, что и она понимает язык жестов. Но, с другой стороны, это как раз то, чему Чайлд запросто мог обучить любопытную девочку, причем наверняка ей это было интересно.

Внезапно поднявшись с места, Росс Уолл подошел к выходу из пещеры.

— Метель все не утихает, — сказал он, — а тут не хватит припасов, чтобы пересидеть долгое ненастье. — Обдумав что-то, он повернулся к Радигану. — Далеко отсюда до ранчо?

— Около восьми миль, если держать прямо на юг.

— Холодает, припасов едва ли на день. Мы можем все погибнуть в этой пещере.

— Уж это точно. Вот подожди еще малость, и тогда снега навалит столько, что никому не удастся выбраться отсюда. Да тебе уже и сейчас не удастся.

— Восемь миль это сущая безделица, — фыркнул Кокер. — Я их на руках пройду.

Словно не замечая его, Радиган по-прежнему обращался к Уоллу:

— Местами этот снег доходит до нижних ветвей деревьев, то есть футов так до восьми. Поверь мне, здесь нет ветра, который сдувал бы снег, так что снег уже глубокий.

Но про себя Том думал, что есть еще места, где можно пройти. И если пленники сумеют убежать, то они смогут пробраться сквозь сугробы, скрыться в лесной чаще, а там смастерить себе снегоступы.

— Пожалуй, я поеду, — неожиданно сказал Уолл. — У меня самая лучшая лошадь, так что, может, я и доберусь до ранчо.

Кокер уставился на Гретхен со злобной радостью в глазах. Теперь он останется за главного. Или сам добьется старшинства. И тогда наконец убьет Джона Чайлда и Радигана. Том легко читал его мысли. Судя по тому, как неуклюже отводил глаза от пленников Уолл, техасец догадался, что Росса одолевают те же опасения.

— Вы, ребята, еще кое-чего не знаете про эти края, — небрежно проронил Радиган. — правда, вы это обнаружите в самом скором времени. Ваши низкорослые легкие лошадки совершенно не годятся для езды по сугробам. Для этого нужна мускулистая и сильная лошадка, например, монтанской породы.

— Ну что ж, сейчас проверим.

Собрав упряжь, Росс решительно шагнул в снег и через мгновение появился снова, ведя за собой лошадь. Встав у входа, он стряхнул с коня снег, накрыл его одеялом и оседлал. Радиган критически наблюдал за ним. Россу даже в голову не пришло согреть попону и седло, так что недовольный конь брыкался и плясал на месте, пока на помощь Уоллу не пришел Кокер. Вместе им удалось взнуздать лошадь.

— Ты бы нагрел попону, — тихо посоветовал Том.

Росс сердито обернулся к нему.

— Ты чертовски много болтаешь! — окрысился он. — Не одному тебе приходилось иметь дело с лошадьми.

— Некоторым хоть кол на голове теши, все равно ничему не научишь, — усмехнулся техасец.

На мгновение ему показалось, что Росс сейчас ударит его. Здоровяк злобно шагнул к нему, но Том, улыбаясь, открыто смотрел на своего противника. Несколько секунд Росс сверлил его взглядом, а потом резко отвернулся.

— Знаешь, Росс, — сказал Радиган, — если бы мы работали в одной упряжке, мы бы поладили.

Уолл ничего не ответил, но и не отвернулся в сторону. А Радиган тихо прибавил:

— Интересно, кем ты теперь будешь себя чувствовать? Я хочу сказать, сможешь ли ты уснуть ночью?

Росс замер, чуть не выронив из рук снаряжение. Когда Радиган снова сумел разглядеть его лицо, оно было мертвенно бледным. Но даже не взглянув в их сторону, Уолл сел в седло и произнес:

— Кокер, вы с Горманом остаетесь здесь. Я пришлю сюда людей и провизию. Ребята проложат тропу, так что вы сможете выбраться к ранчо. Ты позаботишься о пленниках.

— А то, — расплылся в ухмылке Кокер. — Я уж о них позабочусь. Харвей научил меня, как за это браться.

Росс Уолл молча погнал коня по снегу. Вдоль стены каньона шел узкий выступ, по которому можно было отъехать на некоторое расстояние от пещеры. А ниже за каньоном лежало плато, где сугробы, должно быть, не так велики. Однако одолев не более нескольких сотен футов, Росс понял, что дело плохо.

Шагнув с выступа, гнедой увяз в снегу по брюхо, потом еще глубже. Барахтаясь и шатаясь, несчастное животное изо всех сил пробиралось вперед. Сжав поводья, Росс хмуро оглядывал суровую безрадостную местность, поросшую густыми лесами. И ему в первый раз за все это время стало страшно.

Было холодно. Находясь в пещере, Уолл даже не представлял, что снаружи настолько холодно. Хотя ветра не было, конь уже покрылся сосульками. Росс понял, что Радиган был прав. Его легкий и быстрый гнедой как нельзя лучше подходил для езды но равнине. Но для прыжков по сугробам ему явно не хватало сил. Подмораживало, снегопад не утихал. В этом краю человек мог замерзнуть насмерть.

Росс не хотел возвращаться. Ему вовсе не улыбалось видеть то, что должно было произойти в пещере. Торп хотел, чтобы это свершилось, может, и Анджелина желала этого. Он, Росс Уолл, не бандит и не убийца. А что до Кокера, думал Росс, так не стоит торопиться посылать ему подмогу. Пусть посидит некоторое время в пещере. Если экономно расходовать пищу, то двоим ее хватит дня на два.

Внезапно сзади послышался выстрел. Далекий, еле слышный, но Росс понял, что стреляли из револьвера. Кокер не терял времени даром.

Глава 5

Кокер попросту обернулся и выстрелил, да так быстро, что пуля прошла как раз в том месте, где стоял Радиган.

Он застал техасца врасплох. Том предполагал, что Кокеру захочется сперва поговорить. Ведь этот головорез относился к той породе людей, которые прежде, чем убить жертву, любят корчить из себя важную персону. Но Кокер молча повернулся и нажал на спусковой крючок, причем с поразительной быстротой и точностью.

Радигана спасло только то, что он присел на корточки, чтобы подкинуть дров в затухавший костер. Пуля прошила воздух над его головой.

В ту же секунду Том перекатился вперед, схватил револьвер, который протянула ему Гретхен, и, вскочив на ноги, выстрелил.

И промахнулся.

Хотя стрелял он почти в упор, но Кокер двигался, а сам Радиган допустил ту же ошибку, что и Кокер, выстрелив слишком быстро. Но второй раз он не промазал. Пуля пронзила Кокеру горло и вышла чуть повыше уха.

Головорез был так уверен в себе и так торопился расквитаться с Гретхен за свои обожженные, распухшие губы, что даже не успел понять, что же случилось. Он стоял, пошатываясь, изо рта хлестала кровь, на лице было написано изумление.

Кокер еще успел совершенно автоматически второй раз нажать на спусковой крючок. Пуля вонзилась в костер, выбив сноп искр, но револьвер уже выпадал из разжавшихся пальцев. В глазах головореза застыл ужас. Глядя на Радигана, он осознал в этот последний ужасный миг, что умирает, и попытался что-то сказать.

Но колени его подогнулись, и он рухнул лицом вниз у входа в пещеру. Держа кольт наготове, Радиган мгновенно обернулся к Горману и увидел, как тот падает на пол. Чайлд оглушил его поленом. Из рассеченной головы ковбоя текла струйка крови.

Гретхен была смертельно бледна. Отвернувшись от убитого, она нервно заговорила:

— Нам нужна горячая пища, — голос ее прервался, девушка пыталась взять себя в руки. — Сейчас я…

Она покачнулась, ей стало дурно, но Радиган успел подхватить ее. Прильнув к нему, девушка старалась справиться с собой.

— Прости. Мне уже лучше.

Джон подобрал винчестер.

— Как по-твоему, Уолл слышал эти выстрелы?

— Слышал. Но он не вернется.

Чайлд подошел к выходу, за ноги вытащил Кокера из пещеры в снег и оставил там лежать лицом вниз. Вернувшись, он начал тщательно разбирать снаряжение и укладывать нужное.

Радиган жестом указал на Гормана.

— Оставь ему немного еды. Мы-то скоро доберемся до тайника, а он не причинял нам вреда.

Радиган подошел к телу Кокера, снял с него пояс и вытряхнул патроны. Осмотрев револьвер, который ему кинула Гретхен, и убедившись, что это его собственный, техасец перезарядил его и сунул в кобуру. Потом отыскал свой винчестер и тщательно проверил ствол и магазин. Покончив с этим, он вооружился длинным охотничьим ножом и начал мастерить снегоступы.

Сперва надо было заготовить подходящие ветви. Четыре отыскались на ближайшей сосне, а еще две Том срезал с соседней. Каждая ветка была тонкой и гибкой, как плеть, и около семи футов в длину. Аккуратно сострогав с них все мелкие веточки и иголки, техасец осторожно нагрел над костром, а потом, взяв одну из них, согнул и связал ее концы. Получилось нечто вроде овала.

Нарезав полоски сыромятного ремня, Радиган принялся плести поперек овала плотную сеть. Взяв вторую ветку, Джон Чайлд присоединился к нему. Тем временем Гретхен приготовила еду. Молча перекусив, друзья вернулись к работе. И тут наконец очнулся Горман.

Открыв глаза, он уставился на низко нависающий потолок. Потом попытался было вскочить, но от резкой боли схватился обеими руками за голову и начал в испуге озираться по сторонам.

Он увидел труп Кокера и заметался взглядом по пещере в поисках Уолла. Ведь когда тот уехал из пещеры, Горман спал. Наконец глаза его остановились на Радигане, который сказал:

— Попробуй только выкинуть что-нибудь — присоединишься к своему приятелю. А будешь сидеть смирно, мы оставим тебе еды дня на два. Дров тут хватит на несколько недель, так что если тебе вздумается высунуть отсюда нос, значит, ты просто рехнулся.

Горман кивнул в сторону Кокера.

— Я всегда терпеть его не мог.

— Ну и отлично, — без церемоний заявил Радиган. — Не лезь во все это, и мы не станем с тобой ссориться. Но только попробуй, и тут же последуешь за Кокером.

Ничего не ответив, Горман лег и отвернулся к стене.

Когда друзья наконец покинули пещеру, уже начинало вечереть. Возглавив отряд, Радиган быстрым шагом двинулся к югу. Он не ждал от снегоступов многого. Выдержали бы только, пока беглецы не доберутся до тайника на горе близ ранчо, и то хорошо.

Шагал он не очень быстро. Когда живешь в холодных краях, поневоле узнаешь, как вести себя на морозе. И первое, что следует помнить — нельзя потеть. Ведь если вспотевший человек останавливается или просто замедляет шаг, то пот застывает прямо под одеждой, покрывая тело тонким ледяным панцирем. А после этого, если не удастся очень быстро отыскать убежище, гибель становится лишь вопросом времени.

А еще Том понял, что не стоит слишком сильно закутываться. Лучше носить свободную одежду, чтобы вокруг тела образовалась прослойка теплого воздуха. И эскимосы, и северные индейцы издавна пользовали эти нехитрые приемы. Собственно говоря, если руководствоваться здравым смыслом и не пренебрегать полученными уроками, то вполне можно прожить в любом, даже самом суровом краю.

Ледяной воздух был прозрачен и ясен. Здесь, на высоте восьми тысяч футов, да еще в такую холодную погоду любой звук разносился на много миль вокруг. Но Радиган не боялся, что враги услышат их. Он знал, что наконец пришло время принять бой. Даже мороз был надежным союзником техасца. И сам Том, и его друзья привыкли к холоду, чего нельзя было сказать про их противников.

Росс Уолл, должно быть, все еще пробивается через снега к ранчо. Скорее всего, к этому времени он на собственном горьком опыте познал многое из того, о чем говорил ему Том. Его легкая лошадка не в силах долго везти по глубоким сугробам такого тяжелого седока, так что Уоллу очень повезет, если не придется через час-другой идти пешком. А может, уже и сейчас идет.

В хорошую погоду добраться до ранчо можно было бы за два-три часа. Теперь же Россу придется немало поплутать, выискивая места, где снег не так глубок. Радиган считал, что если Уолл преодолеет этот путь до темноты, то ему повезет.

— Он удачно отделается, если вообще доберется до «Р-Бар», — мрачно проронил Чайлд.

Друзья медленно продвигались вперед. Через некоторое время мышцы их разогрелись, так что идти стало легче, да и Радиган то и дело останавливался передохнуть. Благодаря отличному знанию местности он выбирал дорогу по тянувшимся к утесу у ранчо высоким холмам.

Снова поднялся ветер. Он завывал среди высоких сосен, словно хор заблудших потерянных душ, гулко стонал в оледенелых кустах и расщелинах скал. Низкое серое небо, пустое и безбрежное, навевало на путников тоску. Постепенно спускаясь с вершин, они все дальше углублялись в густые леса, а ветер дул все сильней.

Много ли они прошли? Пять, шесть миль? В эту пору дни коротки, скоро ночь, а в пути друзья находились уже около трех часов.

— Плохо дело, Том, — прокладывавший след Джон Чайлд внезапно остановился и повернулся к своим спутникам. — Поднимается буран.

— Да, не Стоит выбиваться из сил, — ответил Радиган. — Найдем, где переждать.

Друзья вновь двинулись вперед.

Ледяной ветер с ужасающей силой хлестал им в лицо. Они так закоченели, что вряд ли могли вымолвить онемевшими губами хоть слово. Правда, в таком шуме и расслышать-то ничего было невозможно.

Неожиданно Джон Чайлд свернул в заросли и остановился возле огромного поваленного дерева. По-видимому, недавний ураган с корнями выворотил и швырнул наземь здоровенную ель. Корни ее были сплошь облеплены землей, образуя широкую и прочную стену футов семи-восьми в диаметре.

Не обменявшись ни словом, Радиган и Чайлд вытащили ножи и двинулись в ельник. Нарезав веток, они быстро и умело соорудили навес. Верх плотно застелили лапником, и из него же соорудили теплую и мягкую постель. Рядом с земляной стенкой Радиган уложил несколько толстых деревянных чурок и устроил очаг. Жар костра, сохраняемый корнями, обогревал закуток под навесом.

— А разве нельзя было продолжать путь? — удивилась Грехен. — Наверное, осталось всего несколько миль?

— Можно, но от холода мы бы начали засыпать на ходу, да еще бы и страшно устали. Когда путешествуешь по морозу, никогда не выбивайся из сил. Поверь мне, замерзают насмерть только те, у кого их совсем не осталось. Если бы все путники знали это, никто бы из них не замерз. Найди или построй себе какое-нибудь убежище, свернись в нем и спи, пока не утихнет непогода.

— Но разве ты не замерзнешь во сне?

— Нет, если не окончательно изнемог. Но, конечно, если все твое тепло ушло на бесполезное барахтанье в сугробе, ты замерзнешь. Так что умей вовремя остановиться. Мне доводилось спать, когда мороз достигал сорока, а то и пятидесяти градусов.

Поваленная ель, под которой нашли приют друзья, находилась в неглубокой ложбинке. Снег продолжал падать, застилая крышу из еловых ветвей плотным тяжелым одеялом, от которого под навесом становилось еще теплей. Правда, в щель между навесом и земляной стенкой задувал ветер, поэтому Радигану с Чайлдом пришлось соорудить еще один дополнительный заслон из еловых ветвей.

Сгрудившись вокруг костра, беглецы вскипятили кофе и запили им вяленое мясо. Разговаривать не хотелось. Снаружи ревел и взметал снег бешеный ветер, и к тому времени, как они покончили с ужином, разыгралась настоящая буря. Что и говорить, лагерь они разбили вовремя.

Стоя у окна ранчо Радигана, Анджелина Фолей смотрела вниз на дорогу. Она была испугана и, хотя в уютной комнате вовсю полыхал в камине огонь, дрожала от холода. Это был некий внутренний холодок — холод страха и неведомой ей доселе ненависти. Джелина и сама не предполагала, что может с такой силой ненавидеть.

Позади девушки за столом напротив друг друга сидели Харвей Торп и Росс Уолл. Уставший ковбой появился всего несколько минут назад и без сил рухнул на скамью. Лицо его побледнело и осунулось от изнеможения. Он проплутал чуть ли не всю ночь, конь его погиб в глубоком снегу. Россу повезло, он наткнулся на рощицу, где сумел спрятаться от ветра и разжечь костер. К ранчо он добрался окончательно обессилев, шатаясь и падая с ног. Как он попал сюда, как ему удалось ночью выдержать ярость снежной бури, Росс и сам не знал. Чтобы попасть на ранчо ему пришлось преодолеть расстояние по крайней мере вдвое больше, чем от «Р-Бар» до пещеры.

— Значит, он мертв, — услышав в голосе Харвея удовлетворение, Джелина почему-то рассердилась и резко обернулась.

— Я поверю, что он мертв, только когда увижу его труп.

— Не будь дурочкой, — взглянул на девушку Харвей. При утреннем свете его бледно-голубые глаза казались совсем блеклыми — Кокер хотел убить его и не мог упустить такой возможности.

Поднявшись на ноги, Торп подошел к окну.

— Теперь тебе, Росс, надо разобраться с ранчо, собрать скот и начать вести хозяйство как можно лучше. Ты получишь четырех помощников.

Росс изумленно поднял глаза.

— А остальные?

— С ними разберутся. А ты ничего знать не знаешь и ведать не ведаешь.

Уолл обдумывал услышанное. Ведь давно можно было догадаться, что у них за дела, чем они занимаются. Он же знает Торпа и шайку, которую тот себе собрал.

— Время нынче неподходящее, — терпеливо сказал Росс. — Сейчас ничего не выйдет, Харвей.

Заложив большие пальцы рук в карманы жилета, Торп расплылся в улыбке. Он ощущал прилив энергии.

— Росс, ты начисто лишен воображения. Хотя это одно из самых отдаленных ранчо в стране, но зато здесь на север ведут дюжины старых индейских троп, по которым давно никто не ходит — троп, по которым легко попасть в Денвер, Лидвилл, да мало ли куда еще, в десяток различных мест. Говорю тебе, это то, что надо! Просто замечательно — быстренько попадаем в один из этих городков или лагерей, куда переправляют золото, а потом кружным путем обратно. И все по тем же тропам. Я так и понял, когда впервые увидел это место — чудное ранчо без всяких соседей. Отсюда просто попасть туда, где полно золота, и еще проще потом смотаться назад.

— Ничего не получится, — стоял на своем Росс. — Если верно, что говорит мисс Фолей, то нам грозит расследование.

Торп пожал плечами.

— Поверь мне, теперь мы уже вселились на ранчо — это факт. Никому и в голову не придет нас трогать. Радиган исчезнет, а мы кто такие? Честные владельцы ранчо, заплатили за свои права, живем тихо-мирно, в ссоры не лезем. Будем вести себя тише воды, ниже травы, никто ни о чем и не догадается.

— Нет.

Оба собеседника обернулись на голос Анджелины. Торп начал что-то говорить, но девушка прервала его:

— Нет, Харвей, мы не пойдем да это.

— Ты предпочитаешь прислуживать в салуне? — сладким голосом осведомился Торп. — Или откроешь собственный ресторан? Другого-то выхода нет.

Джелина молчала. За несколько дней снегопада скот разбрелся, часть его наверняка погибла. Все произошло именно так, как и предупреждал Радиган. Техасец оказался более чем прав, и за это она ненавидела его еще сильней.

Она ненавидела Радигана, но теперь ненавидела и Харвея, ибо наконец поняла, как же она заблуждалась. Джелина раскаивалась не в том, что согласилась на кражу скота и на убийство поселенца, обосновавшегося на ее землях. Нет, ее беспокоило другое. Сейчас стало совершенно очевидно, что с самого начала Харвей преследовал исключительно собственные интересы и помогал планам сводной сестры лишь для прикрытия своих замыслов. Он обвел ее вокруг пальца, управлял ею, как послушной марионеткой. И вот по его милости она по горло увязла в трясине.

Она уже давно подозревала, что Харвей ничем хорошим не занимался. Теперь же ее подозрения переросли в уверенность. Но, спрашивала себя Джелина, есть ли у нее иной выбор? Ведь братец прав — в шахтерских городках Колорадо и Невады денег куры не клюют. Прав он и в том, что «Р-Бар» — это укромное и подходящее убежище. Любого, кто направится к ранчо, будет видно задолго до его появления во дворе. Да, может, план Харвея и сработает.

И потом, грабить дилижансы и грузы золота куда проще, чем хозяйничать на ранчо. Разбогатеешь быстрее, а риск почти тот же.

Радиган мертв. Анджелина ненавидела и боялась его, но узнав о его смерти, ощутила непонятную внутреннюю пустоту.

Это доселе незнакомое ей чувство утраты смущало девушку. Еще ни о ком она не думала так много, как об этом техасце. Она сама приказала убить его. Но сейчас, когда он и вправду погиб, ее охватили горечь и неуверенность, словно что-то очень важное и дорогое навсегда ушло из ее жизни.

Стоя у окна и прислушиваясь к разговору за столом, Джелина поняла, что Уолл испытывает глубокое отвращение к темным делам Торпа. А ведь девушка не раз предупреждала Харвея, что с Россом надо быть поосторожнее, что есть некая грань, которую он никогда не переступит. Теперь ей это стало еще яснее. Однако пока ковбой ничего не возразил. Возможно, если предоставить ему только честную работу со стадом, он еще останется с ними, не поднимая шума.

А она сама? Джелина и не заметила, как за последние дни власть постепенно выскользнула из ее рук и перешла к Харвею. Он забирал поводья так тихо, вкрадчиво и умело, что девушка не успела ничего заподозрить. Анджелина всегда немного презирала своего сводного брата, думала, что он будет у нее послушным мальчиком на побегушках. А теперь увидела, как сильно заблуждалась, и, надо сказать, ей это совсем не понравилось. Необходимо срочно что-нибудь предпринять!

Впрочем… зачем что-то предпринимать?

Почему бы попросту не отступить в тень и не позволить Торпу заниматься грабежом? А когда он награбит достаточно, останется только найти человека, который сможет ради нее пустить в ход оружие. И тогда — Нью-Йорк, Париж, Вена и куча денег…

Таким образом сама Анджелина будет ни в чем не запятнана. Если их даже и поймают, виноват-то окажется во всем один Харвей. Она и знать не знала… Что вы, она всего лишь вела хозяйство… Управляющим ее был Уолл, можете проверить, чем он занимался. Ну конечно, само собой, не могла же она контролировать Харвея Торпа. Да, пожалуй, это сойдет. Так будет лучше всего!

— Росс, — позвала она. — Как только утихнет метель, возьми двух человек и попытайся сосчитать, много ли мы потеряли скота. А потом снова примемся за дело.

Когда Росс Уолл вышел, Джелина села за стол. Посасывая сигарету, Харвей Торп широко улыбнулся сестре. Чувствовал он себя лучше некуда. После стольких лет ожидания и подчинения ее воле он наконец выиграл. Теперь он уселся на место кучера и весьма радовался этому. Более того, от него не скрылось, что и Анджелина уже поняла, кто тут главный.

— В следующем месяце, числа так пятого, — сказал он, — из Лидвилла в Денвер отправляется груз золота. Только до Денвера он не доберется.

Внезапно в стол между ними вонзилась пуля, и послышался звон разбитого стекла. Джелина, ошеломленная неожиданностью, уставилась на глубокую борозду, процарапанную на деревянных досках. Вторя пуля разнесла лампу. По полу запрыгали язычки огня, однако Харвей Торп, не растерявшись, сбил их одеялом, пока пламя не успело разгореться по-настоящему.

Испуганные Харвей и Анджелина скорчились на полу во тьме, еле переводя дух. Пахло дымом, пролитым маслом и паленой шерстью одеяла.

— Ну до чего же ты умный, — яростно набросилась на брата Анджелина, — до чего умный! Он еще жив, а ты, Харвей, опять остался в дураках. Радиган жив!

Притаившись в темноте, Харвей ничего не ответил. Неожиданно его захлестнула ярость, слепая и безрассудная ненависть. Больше всего на свете ему хотелось выскочить наружу и бить, калечить, убивать. Но выместить свою ярость ему было не на ком. Во мраке враг был невидим и неуловим.

— Не может быть! — выдохнул он. — Это кто-то другой! Этого просто не может быть!

— Конечно, Харвей, ведь твои планы такие ясные, четкие! Такие продуманные. Даже и не знаю, как ты их составляешь.

— Заткнись! — тихо и угрожающе прошипел он. Джелине никогда еще не доводилось слышать в его голосе столько злости. -Говорю тебе, он мертв. Стрелял тот полукровка или еще кто-то.

Сидя на полу в ожидании новых выстрелов, Анджелина пыталась собраться с мыслями. В первый раз она поняла, что ощущает неодолимую неприязнь к Торпу. Раньше она не замечала этого из-за различия в их общественном положении. Она была хозяйкой, все принадлежало ей одной — и завещанное ей ранчо и записанный на ее имя скот. Джелина ничем не была обязана сводному брату, скорее наоборот. И все же именно он подбил ее на переезд в Нью-Мексико. Сперва идея показалась ей вовсе неплохой, но теперь девушка видела, что всего лишь плясала под его дудку. После бурана, когда стадо погибло или, по крайней мере, значительно уменьшилось, Джелина с Харвеем поменялись ролями. Во всем этом девушка уже успела разобраться и раньше, а сейчас, съежившись в темноте, гадала, как быть. Она не сомневалась, что Росс Уолл верен ей, ей одной. А дела идут хуже некуда. Возможно, если удастся справиться с Радиганом, лучше всего будет не препятствовать Харвею, пока тот не награбит побольше золота, а потом забрать всю добычу себе. Джелина знала, что никто не заподозрит ее в соучастии грабителям. А если и заподозрят, беда невелика, никаких доказательств собрать не удастся.

Они продолжали ждать. Прислонившись спиной к стене, Харвей скатах себе самокрутку и закурил, глядя в ту сторону, откуда стрелял неизвестный.

— Все равно он ничего не сделает, — наконец нарушил молчание Торп. — Не может же он вечно находиться на таком холоде. Вспомни, в каком состоянии пришел Росс. Мы загоним Радигана в холмы и не выпустим оттуда, пока не выследим и не убьем.

— А что, если он знает про те индейские тропы?

— Все равно сейчас они по большей части завалены снегом.

— Из-за этого ты не передумаешь насчет налета?

Несколько минут Торп молчал, а затем раздраженно произнес:

— Нет, мы уже приготовились.

Как отметила про себя Джелина, Харвей Торп всегда тщательно составлял свои планы, но не выносил ни малейших возражений. Своих ошибок он никогда не признавал. Торп был слишком беспечен: считал, что все должно идти именно так, как он задумал. Анджелина слыхала, что таковы все настоящие преступники, многие из них обычно недооценивают силы противника и обстоятельства.

И все же, признала Анджелина, он может преуспеть. По крайней мере, на какое-то время. Поднявшись на ноги, девушка принесла из соседней комнаты одеяло, завесила им окно, а потом зажгла свечу, которую нашла в кухонном ящике. Она смела битое стекло и выкинула его вместе с остатками лампы.

Когда она вернулась в жилую комнату, Харвей уже ушел. Мысли Джелины вновь обратились к Тому Радигану.

На самом ли деле он мертв? Чем больше она думала об этом, тем меньше верила в его смерть. Радиган опытный боец, он не упустит ни единого шанса на победу. Как бы не уверял Росс, что с техасцем покончено, Джелину это вовсе не убедило. Кокеру просто не по силам убить Радигана.

Несколько следующих дней прошли спокойно. Выглянувшее из-за туч солнце растопило снег на открытых местах. Росс Уолл, работая без устали, подсчитал потери и сообщил Джелине, что дела обстоят не так плохо, как она ожидала. Да, конечно, стадо уменьшилось на несколько сотен голов. Но в основном это были слабые и больные животные, которые навряд ли перезимовали бы в суровых условиях. Когда снова установится плохая погода, то может погибнуть и все стадо, однако пока Росс и Джелина получили небольшую передышку.

Харвей оставил на ранчо всего несколько всадников. Но и они не могли двинуться с места, поскольку тропинки и перевалы были занесены снегом. Почти всю свою жизнь Анджелина провела на Западе, поэтому она как нельзя лучше знала, каких трудов стоит отыскать любой клочок земли, пригодный для пастбища. А в таком горном, непроходимом, лесистом краю задача эта становилась и вовсе не выполнимой. Девушка слышала про ковбоев, которые много лет работали на своем ранчо, не подозревая, что рядом есть какое-нибудь ущелье. Ее мучила мысль, где же Радиган держит свой скот. А там, где скот, должны быть и запасы на зиму.

Харвей же разрабатывал собственный план. Он разделил своих людей на три группы и определил задачу каждой из них. Все три отряда должны были напасть одновременно, а затем немедля отступить и скрыться среди холмов. Местность, выбранная Торпом для набега, лежала далеко на севере, но по дороге туда находилось два ранчо, где можно было раздобыть свежих лошадей. Владельцы их были вне закона. Людям Харвея удалось обнаружить несколько тропинок на север, еще не заваленных снегом. Поэтому они могли рассчитывать, что успеют нанести удар и скрыться с места преступления прежде, чем снова выпадет снег.

В помощь Уоллу осталось всего четыре ковбоя. Как-то, когда Анджелина седлала коня для прогулки, перед ней появился Росс.

— Должен сказать вам, мисс Джелина, — заявил он, — мы осмотрели все земли вокруг, но не нашли ни единой коровы с клеймом Радигана, ни одной охапки сена.

— Может быть, вы искали слишком близко к ранчо, — предположила девушка. — Пастбище должно быть в долине или на плато.

— Пока мы обследовали земли на юге и на западе, — ответил Росс. — А теперь примемся искать на севере и на востоке, за рекой.

Джелина потуже затянула подпругу.

— Росс, а вам попадались следы людей?

Он заколебался.

— Я понимаю, о чем вы, — произнес Росс минуту спустя. — Но затрудняюсь ответить. Битнер нашел следы того, кто стрелял в дом.

Ожидая продолжения, Джелина повернулась к нему. Но она уже знала, что услышит.

— Это был Радиган. Он взобрался вон на ту вершину к югу отсюда. Поразительно, как он сделал это, что никто не заметил. Мы нашли его следы, и я узнал их. А потом мы прошли по ним до самого лагеря в холмах — в двух милях западнее. Отличный лагерь. И у них там было полно еды.

— У них?

— Да, мэм. Там их было трое. Радиган, Чайлд и девушка.

Значит, Кокер вообще ничего не смог. А как же Горман? — подумала Джелина и неожиданно для себя обрадовалась. Оказывается, ей хотелось, чтобы Радиган остался жив. Но так ли это на самом деле? Или ей просто приятно, что у Харвея ничего не вышло?

— Росс, — начала она, — ты говорил мне, что нашел на горе немного травы. Я хочу, чтобы ты проверил все стадо и отобрал пятьсот лучших голов. Найди самое богатое пастбище, перегони животных туда и хорошенько следи за ними.

Росс пристально посмотрел на девушку. Джелина знала, что он правильно понял ее.

— Может быть, нам не удастся спасти все стадо, — пояснила она. — Вот я и хочу уберечь хотя бы столько, чтобы начать все заново. Где-нибудь в другом месте.

— Ясно, — переминаясь с ноги на ногу, он вытащил клочок бумаги и начал сворачивать самокрутку. — Я так понимаю, болтать об этом не надо?

— Да. Просто займись этим.

— Этот Флинн, — переменил тему Росс. — Харвею не следовало бы совсем забывать о нем. Шериф совсем не дурак.

— Зато Харвей дурак. — Впервые Джелина так открыто продемонстрировала свое мнение. — Радиган разобьет его наголову. Харвей слишком беспечен.

— Так я начну отбирать скот, — закончил разговор Уолл. — Можете на меня положиться.

Что верно, то верно. Глядя вслед удалявшемуся широкоплечему управляющему, Анджелина раздумывала, может ли она положиться на кого-нибудь, кроме него. Однако, когда он скрылся из виду, ей пришло в голову, не лучше ли во всем полагаться только на себя и ни с кем не откровенничать? Может, ей еще удастся одержать верх. Если Харвей и Радиган убьют друг друга, то ей это будет только на руку.

Вскоре появился Горман. Он прискакал на полуживой лошади, бледный и изнуренный. Глаза его лихорадочно блестели. Когда он приехал, Анджелина находилась на ранчо одна и поэтому первой услышала его рассказ. Впрочем, рассказ этот был краток, описав гибель Кокера, Горман добавил:

— Мне посчастливилось найти в сугробе оленя и убить его. Последние три или четыре дня я ел мясо без соли и то совсем немного.

Поев и выпив кофе, он свернул самокрутку.

— Мэм, я должен сказать вам кое-что еще. Этот Радиган! Он совсем не казался встревоженным, ни капельки. В жизни не видывал человека, который бы так спокойно относился к происходящему. Я думаю, у него были на то свои причины. Уж он точно знает, куда пойти. Небось они отправятся прямиком в Лома-Койота просить подмоги.

И Горман рассказал Анджелине то, о чем она уже знала — про людей из Лома-Койота — Лорена Пайка, Чарли Кейда и Адама Старка.

Том Радиган, поеживаясь, вылез из-под одеяла, чтобы развести огонь. Разворошив еще тлеющие в кострище угли, он положил сверху заготовленные со вчерашнего вечера сосновые щепки и кору и, дрожа от холода, принялся усердно раздувать огонь. Лишь только показались первые язычки пламени, он снова быстро залез под одеяло. Гретхен громко смеялась над ним.

— Холодно же! — попробовал оправдаться Том.

— Еще бы! Но ты бы видел со стороны, как забавно прыгал, словно сверчок на сковородке!

— Завтра утром, — мрачно отозвался Радиган, — разжигать костер будешь ты!

— Ну и ладно! Но я-то положу все, что нужно, рядом с постелью. И мне останется только высунуть руку из-под одеяла и развести огонь.

— Так разжигают костер лишь те, кто крадет овец.

Свернувшись под одеялами, друзья ждали, пока разгорится костер. Алые языки пламени жадно тянулись к холодным сучьям. В пещере постепенно становилось тепло.

Их нынешнее убежище находилось не более, чем в миле от ранчо. На вершине столовой горы, у подножия которой располагалось ранчо «Р-Бар», тянулась разветвленная сеть пещер, но все они выходили на северный склон. И попасть туда, насколько знал Том, можно было только с самой вершины горы. Друзья обосновались в маленькой пещерке около большого грота. Радиган уже давно обнаружил ее и приготовил для жилья. Это оказалось не трудно. В давно минувшие времена в этой пещере уже кто-то жил. Во внешнем гроте Радиган нашел искусно сделанный маленький водоем, где скапливалась вода. Неподалеку валялись заржавевшая алебарда и кусок кольчуги.

Много лет назад в этой пещере скрывался от индейцев некий заблудившийся в лесах искатель приключений, возможно, солдат армии Коронадо. Судя по всему, он жил здесь очень долго, вероятно, много лет. Должно быть, отрезанный от своих индейцами, он бежал все дальше в глушь, пока наконец не нашел это место и не остался в пещере. За годы жизни в ней он превратил ее в диковинное сочетание военной крепости и уютного жилища.

В каменных стенах он вырезал полки и скамьи. А чтобы следить за подступами к пещере, пробил наружу два окна, точнее сказать, две бойницы. Так он и жил.

Радиган попал сюда случайно, но сразу же понял, как ценна пещера в качестве убежища, если возникнут неприятности с ютами. Поэтому он притащил туда побольше всякой домашней утвари, запасов продуктов и патронов, заготовил много дров. Предыдущий обитатель пещеры соорудил в ней примитивный очаг и щель для выхода дыма. Техасец усовершенствовал и то, и другое. Теперь труба над камином выходила меж корней старого скрюченного от непогоды кедра. Корни и ветви дерева рассеивали дым, так что заметить его можно было только с расстояния нескольких шагов.

Таково было первое и самое лучшее из всех приготовленных Радиганом убежищ.

Когда огонь разгорелся и в пещере стало теплее, Том, снова выскользнул из-под одеяла и быстро оделся. Чайлд последовал его примеру.

— Как сейчас дорога на север? — спросил Радиган друга. — Как по-твоему, можно проехать в Лома-Койота?

— Когда мне отправиться?

— Не тебе, а мне, — Радиган подошел к окну и выглянул наружу. К пещерам вел неровный, труднопроходимый откос, такой крутой, что казалось, лошадям его не преодолеть. А на вершину подняться вообще невозможно. Склон этот почти полностью просматривался из бойницы. — Поеду я, а ты останешься здесь, — закончил техасец.

— Но те парни знают меня, — возразил Чайлд.

— А Пайк знает меня. Кейд тоже. Они познакомят меня с остальными. Да что ни говори, оставаться здесь с Гретхен — не по мне. -

— Боишься?

— Я? — Радиган ошеломленно уставился на девушку, а потом усмехнулся. — Нет, я-то не боюсь, а вот тебе стоило бы. Кто скажет, что произойдет, если мы останемся здесь вдвоем.

— Ничего не произойдет, — ответила Гретхен. — если я не захочу.

Том смерил ее холодным взглядом.

— Это еще бабушка надвое сказала. Лучше не дразни меня.

Рядом в пещере помещались лошади. Подбросив им сена, Радиган озабоченно проверил, много ли его еще осталось. Не так уж и много, но ведь есть еще запасы кукурузы. Возможно, на первое время хватит. Продуктов в пещере тоже много, а патронов столько, что хватит на целую битву при Геттисбурге.

Оседлав коня, Том вернулся во внутреннюю пещеру за одеялом и седельными сумками. Гретхен уже поднялась и приготовила кофе. Друзья уселись возле огня.

— Пора поглядеть скот неподалеку от Сан-Антонио, — заметил Чайлд. — Я мог бы этим заняться.

— Значит, ты останешься здесь одна? Справишься?

— Конечно. — Девушка положила на тарелку Тома еще ломтик мяса. — Я вполне справлюсь, а если кто отыщет это место, я смогу отстоять его.

— Снег на склоне уже растаял, — сказал Джон Чайлд, — и мы сможем уйти, не оставив следов. Так что все будет в порядке. Вряд ли они найдут тебя здесь.

После завтрака Радиган вывел лошадь из пещеры. Гретхен вышла следом за ним. Взяв из рук девушки последний сверток с провизией, Том уложил его в седельную сумку.

— Будь осторожен, — предупредила она.

Повернувшись к Гретхен, техасец внимательно посмотрел на нее. Дни, проведенные в холоде, не повредили девушке, и она выглядела по-прежнему свежей и привлекательной. В ее глазах Том прочел тревогу.

— Ты тоже береги себя, — ответил он. — Никуда не выходи из пещеры, разве что на вершину горы. И даже тогда держись подальше от обрыва над ранчо. И главное — ни в коем случае не готовь еду ночью.

— Ты уже объяснял мне. Ночью запах стряпни легко учуять.

— Именно. Если они почуют запах костра — ничего страшного, ведь он вполне может быть от их собственного очага. А вот запах пищи заставит их призадуматься.

— Я не буду.

Радиган вскочил в седло. Гретхен робко дотронулась до его рукава.

— Будь осторожен, — повторила она.

Снова посмотрев на нее, Радиган с удивлением увидел в глазах ее слезы. Он торопливо отвел взгляд. Ну что, спрашивается, ей плакать? Этих женщин не разберешь, он ведь ей даже не родня. Тронув поводья, Том направил коня к откосу и начал спускаться. Склон был крутой, но коню все же удалось преодолеть его. Почти в самом низу техасец остановился и прислушался, но не услышал ни звука.

Осторожно озираясь, он достиг долины и сразу провел коня через прогалину под деревья. Из ранчо его могли видеть всего две минуты. В тени сосен Радиган развернулся и подождал Джона Чайлда. Тот тоже пересек прогалину как можно быстрее. Несколько минут друзья, замерев, прислушивались. Наконец Чайлд нарушил молчание:

— Кажется, удалось.

Кивнув, Радиган повернул коня и неохотно поехал вперед. Нехорошо оставлять девушку одну на столько дней — она, кажется, напугана. Хотя, надо признаться, Гретхен испугалась гораздо меньше, чем любая другая женщина на ее месте. За все эти дни он не услышал от нее ни слова жалобы, она ни разу не пыталась увильнуть от работы. И в снег, и в мороз девушка храбро держалась наравне с ними.

Друзья расстались там, где от ручья Вейча отходил самый удобный путь к долине Сан-Антонио.

В громоздкой куртке из шкуры бизона Джон Чайлд выглядел в два раза больше. Безветренный воздух был таким морозным, что изо рта метиса вырывались клубы пара.

— Держись начеку, — сказал Чайлд, останавливая коня и оборачиваясь. — Ребята там не слишком дружелюбны.

— Ладно.

— А особенно остерегайся Швейцарца Джека Банса. Это бандит с канзасской дороги. Очень много воображает о себе.

— Неужто? — усмехнулся Радиган. — Ну, поскольку там сейчас Лорен Пайк, этого задиры, возможно, уже нет в живых. — Радиган подобрал поводья. — Лорен никогда не давал себя задевать. Что греха таить, иногда он довольно вспыльчив.

Простившись с Чайлдом, Радиган поскакал по широкому отрогу Серро-Джарокито. К востоку от этого места был родник, до которого оставалось еще около шести миль. Затем три-четыре мили к ручью Койота, а оттуда — шесть или семь к северу до Лома-Койота. Как ни считай, выходит добрых восемнадцать миль, да еще по холоду. Радиган прикинул, что, если ему повезет, он доберется туда за пять-шесть часов. А не повезет — то уж неизвестно когда.

Сейчас Том ехал на сером в яблоках коне. Тот весил всего двести фунтов и как нельзя лучше подходил для путешествий по сугробам и обледенелым горным тропам.

Ветер дул с севера, низкое хмурое небо предвещало снег. Радигану это вовсе не улыбалось. После недавнего бурана по тропе еще никто не проехал, местами она покрылась льдом. Том рассчитывал к полудню одолеть хотя бы десяток миль, но сумел преодолеть едва ли шесть — ведь то и дело приходилось сворачивать с дороги, чтобы объехать снежные заносы. Однажды он заехал в густые заросли колючих растений и проскакал не меньше мили, и еще только через две мили выбрался на тропу. Когда ему наконец это удалось, он был уже вне себя и проклинал все на свете. Судя по всему, серый в яблокахчувствовал то же самое — скакун с явным недовольством потряхивал головой.

У источника техасец напоил коня и двинулся дальше. Приехав к ручью Койота, обнаружил, что тот частично покрылся льдом. Это очень усложнило переправу — ведь лед еще был слишком хрупкий, чтобы выдержать всадника. По каньону гулял пронизывающий северный ветер, лицо и руки Радигана совершенно окоченели.

Лишь поздно вечером он выехал из каньона, пересек неширокое плато и оказался у цели.

На узкой улочке было тихо и безлюдно, как в первый день творения. Солнце уже садилось. В «Доме Рамбля» и салуне «Юта», расположенных напротив друг друга, горели огни. В остальных же домах было темно, за исключением маленькой харчевни, сквозь засиженные мухами окна которой пробивалась слабая полоска света.

Лома-Койота был всего лишь временным городишкой и как все временные поселения в один прекрасный день мог исчезнуть. Там останавливались отдохнуть переселенцы, находили приют объявленные вне закона или просто горячие головы, подыскивающие местечко, где бы можно было немножко остыть. Словом, там не было решительно ничего, заслуживающего особого упоминания. Один-два старателя, владеющие приисками в ближайших горах (впрочем, прииски эти были не из процветающих) предпочитали коротать время в салуне «Юта» возле вырезанной из орехового дерева стойки бара, а не возиться в грязи.

Жило тут человек тридцать, из них всего четыре женщины. В истории Лома-Койота была одна умопомрачительная ночь. Тогда численность городка подскочила аж до пятидесяти шести человек. Но это произошло во время войны с ютами, когда все окрестные старатели и трапперы хлынули с холмов в более безопасное место.

Большинство новичков привыкли к одиночеству. Неумеренное употребление виски местного изготовления привело к тому, что на рассвете второго дня жителей стало уже пятьдесят три человека, а в заброшенном сарае три окоченевших трупа остались лежать до погребения весной.

А на шестое утро в городе было почти столько же жителей, сколько обычно. Новоприбывшие один за другим покидали городок, решив, вероятно, что юты менее опасны, чем виски и горожане Лома-Койота.

В дальнем конце улицы виднелось большое ветхое строение, которое могло быть только конюшней. И впрямь, висевший над входом фонарь освещал едва различимую вывеску, гласившую, что постройка является платной конюшней.

Дверь конюшни открывалась в темную комнатушку, где багряными отблесками мерцала печка, но больше никакого освещения не было.

Из мрака раздался чей-то голос:

— Сена вдосталь, сам возьми. Кукуруза тоже есть, коли желаешь, но плата особо, по четвертаку.

— Дороговато будет.

— Хочешь — плати, хочешь нет, дело твое. Но попробуй только без спроса набить кормушки моей кукурузой, ты у меня помрешь от холода. Потому что я прошью тебе пулей брюхо.

Из захламленного «офиса», ковыляя, появился старик, державший в одной руке револьвер, а в другой лампу. Он подслеповато вглядывался в лицо Радигана.

— Осторожность не может быть чрезмерной, я всегда это говорил. Тебе сказали, что можешь накормить свою клячу. Ну а те, кому надобна кукуруза, смогут за нее заплатить. Они ведь, скорее всего, драпают от кого-то.

— Я ни от кого не бегу, старик. Я ищу одного своего друга. Его зовут Лорен Пайк.

— Не слыхал о таком. Я никогда не запоминаю имена. Скажу тебе, в наших краях имена — что прошлогодний снег. Люди меняют их так же часто, как адреса. А переезжают здесь частенько.

— У меня ранчо к югу отсюда. Меня зовут Радиган.

Старик уставился на Тома.

— Может, у тебя и есть ранчо, а может, и нету. А ежели даже и есть, может, не долго тебе еще им владеть. Люди всякое болтают.

— У меня есть ранчо, и через год, через десять лет я все еще буду владеть им, — Радиган снял с серого седло. — А если ты устроишь мне какую-нибудь пакость, я прискачу обратно и сожгу эту паршивую конуру вместе с твоими грязными ушами.

Старик попятился.

— Это еще что за разговор? Разве я не разрешил тебе поставить сюда твою клячу? Разве я не сказал, можешь брать кукурузу? — Старик плутовато взглянул на Радигана. — Это, стало быть, на тебя работает Джон Чайлд?

— На меня.

— Ну, ладно. Я почищу твоего конягу и дам ему кукурузы. А ежели ты имеешь в виду новеньких, попробуй сунуться в «Юту» или «Рамбль». Большинство околачивается или там, или тут. Только я бы тебе присоветовал поскорей убраться из города. Если хочешь, переночуй на сеновале, но держись подальше от тех мест. Нынче от Швейцарца Джека жди одних неприятностей.

Том решительно вышел на улицу и, опустив голову, чтобы немного защититься от ветра, зашагал к харчевне. Снежный вихрь ворвался в дверь вслед за ним. Высокая, сурового вида женщина, стоявшая за стойкой, дала техасцу чашку кофе.

— Можешь поужинать, — сказала она. — Но ничего другого не получишь. Во всяком случае, нынче вечером.

— Я хочу есть.

Она смерила Тома взглядом.

— Ну, это уж само собой. Но через часок-другой, ручаюсь, ты запоешь иначе. Холод из тебя повыветрится и тебе захочется еще чего-нибудь. Подожди, пока согреешься. Я держу трех девушек — одной шестнадцать, а двум по девятнадцати, а сама я могу больше, чем все три вместе взятые, да и получше их.

— Я бы остановился на толстой отбивной.

— Радуйся, что получишь хотя бы медвежье мясо. После метели мы тут говядины в глаза не видывали. Парни привозили ее с юга, но сейчас дорогу занесло.

Радиган молча поужинал. Женщина продолжала трещать без умолку, по-видимому, совершенно не прислушиваясь к его редким репликам и не заботясь, слушает ли он ее болтовню.

Поев, Том швырнул хозяйке доллар. Она отсчитала ему три четвертака сдачи. Допив последний глоток горячего кофе, он поднялся с места и снова вышел на холодную улицу.

— Возвращайся! — крикнула ему вслед хозяйка.

Перейдя неровную мостовую, Радиган очутился в салуне «Юта».

Бар в салуне в глубину был футов десяти, за стойкой стоял человек очень высокого роста. Два посетителя облокотились на стойку, еще несколько сидели за столами. Все уставились на Тома и, поняв, что перед ними чужак, принялись рассматривать его еще внимательней.

— Виски, — попросил Том, — или то, что вы тут подаете под этим названием.

Верзила перегнулся через стойку.

— Тебе не нравится наше питье? Тогда обойдешься без него.

— Дай Попробую. Я еще не знаю, понравится оно мне или нет.

— Сначала реши, а то ничего не получишь.

— Ну хорошо! Оно мне нравится! — Радиган глянул на остальных посетителей. Они с важностью ответили ему тем же. — Если эти джентльмены любят виски, я заплачу.

Долговязый бармен снова обернулся.

— Слушай, чужак. Ты опять подвергаешь сомнению достоинства моего виски. Мне это не по вкусу.

— Видали? — усмехнулся Том. — Предлагает другим то, что самому не по вкусу.

— Я вовсе не это сказал. Я имел в виду… — запротестовал верзила.

— Пытается выкрутиться, — пояснил Радиган остальным. — Ну, налей-ка стаканчик, а я погляжу, понравится ли мне.

Несколько мгновений верзила злобно смотрел на него, а потом повернулся и наполнил стакан. Никто из посетителей не шелохнулся.

— Предложение остается в силе, — пригласил их техасец. Но никто не двинулся с места.

— Видишь? Никому не нравится твое виски, — с этими словами Том глотнул из стакана. В первое мгновение ему показалось, что горло ему обожгло огнем. С трудом отдышавшись, он внимательно посмотрел на пойло.

— Баррель речной воды, две плитки жевательного табака, кусок мыла, чтобы пенилось, пара унций стрихнина и около трех галлонов спирта. Подлить для цвета топленого сала, вот и весь состав. Неудивительно, что никто не пьет эту гадость. — Он снова пригубил питье. — Ручаюсь, это пойло вы только ютам и продаете. Понятно, отчего они так часто выходят на тропу войны.

— Ты нарываешься на неприятности, — заявил верзила.

— И не думаю, мне не нужны никакие неприятности. Так что вытащи из-под стойки вон тот кувшин и плесни мне более приличный напиток.

Злобно бормоча себе под нос, бармен полез под стойку. Остальные посетители немедленно встрепенулись и сгрудились вокруг Радигана.

Когда виски было разлито по стаканам, Том сказал:

— Я Радиган с ранчо «Р-Бар». Вы должны знать это клеймо, ведь вам время от времени доводится есть мясо моих коров.

Круглолицый, раздражительного вида ковбой, прищурившись, взглянул на виски, а потом разом выпил полстакана.

— Ты что, обвиняешь нас в скотокрадстве?

— Просто констатирую факт, — пожал плечами Радиган. — Я не из тех, кто скупится на мясо. Хотя не понимаю, что вам терять время, возясь с моим жалким стадом, когда в этих краях сейчас более трех тысяч голов пришлого скота.

— Приглашаешь нас?

— Скорее сообщаю вам. Что уж вы предпримете, дело ваше. Просто я не поладил с владельцами этого стада. Собственно говоря, у нас война в самом разгаре.

Дверь отворилась, и сопровождаемый порывами ледяного ветра вошел высокий белокурый человек, стройный я подвижный. На узком лице выделялись густые прямые брови, угрюмо нависавшие над щелочками глубоко посаженных глаз. Он был одет в короткую куртку из овчины, скроенную так, чтобы удобнее было выхватывать револьвер. На голове плотно сидела круглая касторовая шляпа.

В то же мгновение на улице раздался топот лошадиных копыт. Радиган выглянул наружу. Узкая полоса света из окна выхватила из тьмы лицо Харвея Торпа. Вокруг него сгрудились его люди.

Залпом допив виски, Том принялся натягивать куртку. Новоприбывший внимательно наблюдал за ним.

— А я тебя не знаю, — наконец произнес он. — Я Швейцарец Джек.

Радиган усмехнулся ему в лицо.

— Меня зовут Пад Ождешь. И именно это ты и сделаешь.

— Чего? — недоуменно поднял взгляд Швейцарец Джек.

— Ты подождешь, — пояснил Радиган. — Я тут упоминал про войну за ранчо, так вот она добралась и сюда.

Швейцарец Джек глянул через плечо. Отряд всадников спешивался у крыльца.

— Это никакая не война за ранчо. Это Боб Харвей, а если он хочет повидаться с тобой, я попридержу тебя до его прихода.

— Отвяжись от него, — перегнулся через стойку долговязый бармен. — Мы тут никого не держим.

— Да ты пойми…

Почти без шума захлопнулась задняя дверь. Швейцарец Джек резко обернулся, но Радиган исчез.

Глава 6

На заледенелых ступеньках заднего крыльца Радиган остановился и прислушался к тому, что происходит в доме. Но с гор, завывая, дул холодный ветер, заглушавший все остальные звуки, и Тому удалось разобрать лишь невнятное бормотание голосов. Потом он расслышал, как хлопнула входная Дверь, не мешкая, сбежал с крыльца и заторопился к конюшне.

Там он остановился, укрывшись в густой тени под стенами строения. Он быстро раздумывал, на что же решиться? В городе слишком мало домов, и, если враги ринутся в погоню, они обыщут все здания подряд. Так что спрятаться ни в одном из них невозможно.

Появление Торпа и его приспешников ставило Радигана в тупик, ведь не могли же они узнать, что он тоже отправился сюда. Может, они ищут Пайка и Кейда? Вряд ли. Пока у Торпа еще нет повода ссориться с друзьями Тома. Из всех этих соображений вытекало только одно: враги приехали в Лома-Койота по каким-то своим делам и появление их тут одновременно с Томом — простая случайность. Но тогда, интересно знать, что им здесь понадобилось?

С Торпом было не меньше дюжины всадников, а то и больше.

Швейцарец Джек назвал его Бобом Харвеем. Он что, ошибся? Или это еще одно имя Торпа? Радиган вспомнил свое первое впечатление, что Торп весьма опасен и наверняка имеет темное прошлое. Но Боб Харвей? Том перебирал в памяти все, но это имя ничего ему не говорило.

Не было никакого смысла оставаться возле конюшни. Крадучись под карнизом крыши, Радиган обогнул угол. Под ногами хрустел морозный снежок. Позади строения, футах в тридцати, виднелось русло замерзшего ручья. Том рванулся туда. Ему вовсе не хотелось, чтобы враги легко заметили его на фоне чистого снега. Снова оказавшись в тени, он остановился и, пытаясь отдышаться, начал прислушиваться.

Стукнула задняя дверь салуна. Неужели его уже ищут? Если так, то Радигана выдал Швейцарец Джек. Остальные, кем бы там они ни были, явно не стремились лезть в чужие дела.

Поспешно отступив в заросли кустарника, обрамлявшие русло, Радиган зашагал вдоль ручья, пробираясь меж обледенелых валунов. Как назло, его винчестер остался в седельной сумке, а вся сбруя и снаряжение хранились в конюшне. Но идти туда теперь было бы смертельной ошибкой.

Он увидел, как из конюшни высыпала группа людей и стала обшаривать дома один за другим. Судя по всему, мысль, что Радиган может в такой мороз спрятаться где-нибудь на улице, пока не приходила в голову преследователям. Но рано или поздно они все же догадаются. Через несколько минут Том услышал, как Торп почему-то созывает своих людей:

— Ладно, будет вам! Сейчас на это нет времени! Идите сюда! С ним мы разберемся на обратном пути!

Обратном пути откуда, удивился Том.

Ковбои послушно прекратили поиски, вскочили на коней, и вскоре кавалькада уже выезжала из города. Всадники сбились в кучу, словно спасаясь от холода.

Да, если уж они отважились пуститься в путь в такую морозную ночь, то, верно, им предстоит дальняя дорога и им необходимо спешить.

Когда Радиган снова вошел в салун, никто из посетителей не проронил ни слова. На этот раз бармен сам потянулся к кувшину под стойкой и налил ему стакан доброго виски.

— За счет заведения, — сообщил он.

— А снаружи-то холодновато, — откликнулся Радиган.

— Особенно, — встрял в разговор Швейцарец Джек, — сильно ножки мерзнут.

Радиган не торопясь осушил стакан, а затем медленно обернулся и смерил задиру взглядом. Он не опускал глаз долго. В комнате воцарилось гробовое молчание. В пузатой печке потрескивал огонь, рассыпались угольками поленья. Можно было услышать даже легкое поскрипывание стула под кем-то из посетителей и журчание наливаемого в стакан виски.

— Да, — негромко произнес техасец. — После долгой скачки у меня замерзли и ноги и руки. Но снаружи было несколько больше ребят, чем мне бы хотелось. Их там было не меньше дюжины.

— Ну и что? — Швейцарец Джек, улыбаясь, откинулся на спинку стула.

— А то, что тут-то ты один.

Швейцарца Джека словно обухом по голове ударило. Он ждал чего угодно, но не таких слов. В первое мгновение он просто обомлел, но сразу же сообразил, что находится в крайне невыгодном положении. Выхватить револьвер не так-то просто, а любое движение Джека можно было истолковать именно как попытку дотянуться до оружия. И если этот рослый детина у стойки хоть чуть-чуть умел обращаться с кольтом, то Швейцарец, считай, уже покойник. А ему еще совсем не хотелось умирать.

На несколько мучительно долгих секунд он застыл, не смея даже переменить неловкую позу — как бы его не прошило горячим свинцом.

Радиган прекрасно понимал, каково сейчас приходится Швейцарцу Джеку, но вовсе не торопился успокоить его.

— Больше я говорить не буду, — предупредил он, — но потянешься за пушкой, я тебя убью.

У Швейцарца Джека пересохло во рту, пульс забился с бешеной скоростью. От неудобной позы тело уже начало сводить судорогой и бедняге отчаянно хотелось пошевелиться, но теперь он уже знал, что его противник и не думает шутить.

Радиган пристально следил за ним, на губах его застыла легкая улыбка. Он вовсе не собирался убивать Джека, хотя и знал, что, если вдруг понадобится, сделает это не моргнув и глазом и не лишится из-за этого сна и покоя. Он не хотел прослыть хвастуном, но понимал, что должен держаться так, чтобы даже опасный противник три раза подумал, прежде чем выступить против него.

— Ты назвал этого человека Бобом Харвеем. Мне незнакомо это имя.

— Тебе здорово повезло.

— Не мне. Он еще слишком желторот — нанимает убийц, чтобы стреляли вместо него.

Швейцарец Джек расхохотался.

— Боб Харвей? Ты ошибся, приятель. Да Боб родную мать убьет и не задумается.

— Он нанял Вина Кейбла, чтобы разделаться со мной.

И тут в глазах Швейцарца Джека Радиган прочел, что тот наконец начинает понимать, с кем имеет дело. Теперь если он и затеет драку, то уж не по недоразумению.

— Так ты Радиган? — в голосе Джека звучала еле заметная недоверчивая нотка.

— Да, я Радиган.

Том отлично знал, что к этому времени рассказ об убийстве Вина Кейбла должен уже быть известен по всему Западу. Такого рода истории рассказывались повсюду — у бивачных костров и за карточными столами. А особенно в цене эти истории были в городишках вроде Лома-Койота. Ведь людей, чья жизнь зависит от умения обращаться с оружием, хлебом не корми, дай послушать что-нибудь в этом духе.

Дверь отворилась, и вошли трое мужчин. Первый был высокий и широкоплечий, с густой каштановой шевелюрой и каштановыми же усами. Второй чуть ниже, но еще более могучего сложения. Держался он подчеркнуто прямо. Его угловатое смуглое лицо было красиво своеобразной, несколько грубоватой красотой. За их спинами возвышался третий — высокий и тощий, с покатыми узкими плечами. На длинной шее — маленькая голова, на лице выделялся огромный загнутый вниз нос.

— Здорово, ребята! — приветствовал их Радиган, не сводя глаза со Швейцарца Джека. — Я тут продаю билеты на вечеринку с танцами. Не желаете выбрать себе партнеров?

— Если это твоя. драка, Том, — мгновенно оценил ситуацию Лорен Пайк, — то мы уже настраиваем скрипки.

Чарли Кейд и Адам Старк прошли мимо Радигана и, прислонившись спинами к стойке, принялись внимательнейшим образом рассматривать Швейцарца Джека.

— А ты действительно называешь это дракой? — вкрадчиво осведомился Пайк, небрежно указывая на злополучного задиру.

— Собственно говоря, это всего лишь суп на первое. А главное блюдо будет подано к столу, когда вернется Харвей Торп, или Боб Харвей, или как там он еще себя называет.

У Швейцарца Джека уже затекли все мышцы. Он понимал, что скоро ему волей-неволей все-таки придется шевельнуться. В сложившейся ситуации его радовало только одно — разбираться надо всего с одним из стоявших у стойки незнакомцев. Уж больно все они были крепкими парнями.

Радиган неторопливо подошел к столу.

— Что ж, руки у тебя не связаны, Джек, — благожелательно молвил он. — Помнится, ты что-то там толковал, что задержишь меня до прихода Харвея? Не хочешь ли начать?

Швейцарец Джек поднял на Радигана глаза. Если неожиданно выхватить револьвер, не зацепится ли дуло за стол? — подумал он. Или сразу рвануться из-за стола, а выхватывать кольт уже на ходу? А вдруг Радиган успеет изрешетить его пулями, прежде чем он вскочит на ноги?

— Сдается мне, ты просто прилип к стулу, — продолжал техасец. — Ну, давай поднимайся. Видишь, я даже даю тебе шанс. Давай вставай, но поосторожнее и постарайся не делать резких движений.

Джек ушам своим не верил. Как, удача еще может улыбнуться ему? Медленно, бочком соскользнув со стула, он осторожно выпрямился и взглянул на Радигана. И в этот момент техасец ударил его.

Швейцарец Джек даже не успел понять, в чем дело. Он еще не успел устойчиво встать на ноги и совсем не ожидал могучего удара в челюсть. Ему показалось, будто у него взрывается череп, а в следующую секунду он уже ошеломленно сидел на полу, в голове звенело, из глаз сыпались искры. Он начал было подниматься, но тут же получил по шее и впечатался головой в стену салуна, да с такой зверской силой, что от сотрясения опрокинулась бутылка на стойке. Перед глазами его все словно расплылось, и, пытаясь прийти в себя, Швейцарец потянулся к револьверу.

Еще ни разу в жизни ему не доводилось драться на кулаках. Он всегда считал, что оружие джентльмена — револьвер. Но не успел Швейцарец коснуться кобуры, как снова получил сокрушительный удар по зубам и ощутил во рту вкус крови. Из последних сил, шатаясь, Джек оторвался от стены, но от резкого удара в живот у него перехватило дыхание, и он согнулся пополам. В то же мгновение техасец коленом сломал ему нос.

— Слушай, Швейцарец Джек, — без гнева произнес Радиган. — Я пришел сюда издалека, занимаюсь лишь собственными делами, а ты решил в них вмешаться. Так вот. Я предлагаю тебе тихо-мирно провести эту зиму здесь или подобру-поздорову убраться куда-нибудь на север. Но упаси тебя Бог ехать на юг, потому что, если я увижу, что ты слоняешься к югу от Лома-Койота и западу от Санта-Фе, то решу, что ты ищешь меня.

Отвернувшись от побежденного противника, Том подошел к стойке.

— Мне бы нужно несколько помощников, — сообщил он Лорену, — да не мазил.

Первый день Гретхен убирала пещеру, то и дело проверяя, не идет ли кто по тропе. В этот день она совеем не готовила, а только варила себе кофе, запивая им вяленое мясо и консервированные помидоры. Она признавалась себе, что здорово боится.

На второй день, ветер дул с востока, со стороны ранчо. Поэтому девушка рискнула замесить тесто и испечь три пирога с сушеными яблоками. Ей хотелось к возвращению друзей устроить праздник, и она решила заранее приготовить угощение.

К сожалению, Гретхен и не догадывалась, что совсем неподалеку от пещеры проезжал Битнер. Он рыскал в окрестностях ранчо, пытаясь напасть на след радигановского стада, а в тот день, как на грех, забрел дальше обычного. Бандит пробирался на запад, пока не уткнулся в непроходимую гряду гор, которая описывала широкий полукруг и снова устремлялась на восток к ручью Вейча. Дальше путь на запад был закрыт, так что Битнер повернул обратно. Вот тут-то ему и почудился слабый запах свежей выпечки.

Это просто невероятно, подумал Битнер. Но он не мог ошибиться. Уж кому-кому, а ему этот запах был знаком, у него даже в животе заурчало от предвкушения. Остановив коня и развернув его против ветра, Битнер напряженно пытался снова уловить запах, но ничего не получалось. И лишь когда ковбой уже окончательно решил, что воображение просто-напросто сыграло с ним злую шутку, новый порыв ветра опять донес до него тот же аппетитный аромат.

Битнер целый час ездил туда-сюда, безуспешно стараясь установить, откуда идет этот запах. На несколько миль он уже приблизился к ранчо, но так и не понял, откуда пахнет.

Когда стемнело, он сдался. Все это какая-то ерунда. Скорее всего, рассудил он, пекут на ранчо. Даже если Радиган со своими дружками и засел где-то неподалеку, вряд ли им придет в голову лакомиться пирогами или кексами. Хотя, если подумать, почему бы и нет? Ведь когда отряд Фолей занял «Р-Бар» в кастрюле были остатки пончиков.

Захватчики превратили конюшню в нечто вроде казармы. Когда Битнер прискакал туда, там находилось несколько человек. Через десять минут он уже входил в дом, чтобы доложить Россу Уоллу о ходе поисков. Управляющий как раз беседовал с Анджелиной Фолей.

Открывая дверь, Битнер ожидал, что в ноздри ему ударит волна аппетитного запаха. Но просчитался. Как он ни принюхивался, в комнате пахло лишь дымом из очага и свежесваренным кофе.

Битнер всегда был себе на уме. Поэтому, мгновенно собравшись с мыслями, он сообщил Россу и Анджелине, что ничего не видел и ничего не нашел, что все кругом пусто и безлюдно. О запахе выпечки он умолчал. И потом, скорее всего, это просто игра воображения.

От наметанного взора ковбоя не утаилось, что Уолл очень озабочен, да и мисс Фолей удручена и расстроена. У них, конечно, были на то причины. Скот отощал и находился в очень плохом состоянии. Всю траву, которую они смогли отыскать, коровы уже общипали до самых корешков, а сгребать снег, чтобы добраться до корма, животные не привыкли.

Чуть позже вечером из Лома-Койота прискакал человек с вестями, что там видели Радигана. Битнер с Горманом курили перед сном. и Горман сказал:

— Я нашел следы на востоке отсюда. Готов поклясться, они принадлежат тому здоровому чалому, на котором ездит полукровка с ранчо.

— Свежие?

— Вчерашние или позавчерашние. И если это и впрямь был полукровка, он еще не вернулся. Я специально объездил все тропы вверх и вниз по ручью. Никаких следов.

Битнер насторожился. Предположим, сказал он себе, что эта троица нашла себе приют где-нибудь неподалеку от ранчо. И предположим, все мужчины ушли. Тогда, значит, девчонка осталась одна.

Совсем одна.

Такая девушка стоит дюжины других вместе взятых. При этой мысли Битнер мечтательно прикрыл глаза. Он никогда особенно не гонялся за юбками, но если мужчина проводит много месяцев вдали от женщин, его поневоле начинает тянуть к ним.

Поднявшись с восходом солнца, Битнер вывел коня и поскакал на запад. Слабая, еле заметная тропинка огибала гору над ранчо с правой стороны. У ковбоя не было никакого определенного плана, кроме желания выяснить, откуда шел запах пирогов. Но справедливости ради надо отметить, что мысль о девушке не оставляла его. Эта мысль глубоко пустила корни в его душе и, словно ядовитый плющ, обвивала все его думы и стремления. Ему постоянно представлялась стройная фигура Гретхен, ее высокая грудь, грациозная походка.

Проклятие! Что за женщина! Да еще живет с двумя такими мужчинами! Ни одна порядочная девушка не пошла бы на это. Подумать только, она еще смеет утверждать, что Чайлд ее отец! Сплошное вранье! Метис не может быть отцом такой белокурой и белокожей красотки.

Конечно, Битнер не мог не знать, как почтительно относятся на Западе к женщинам, но сейчас его это не смущало. Хотя он и знал, что можно красть скот, совершить убийство, даже угнать коня — и еще как-то выкрутиться, но оскорбить женщину, особенно порядочную женщину… Самое меньшее, что ожидает такого наглеца — веревка.

Все это было Битнеру прекрасно известно. Но он никак не мог выкинуть девушку из головы. Мысль о ней засела у него в голове, неотвязно как заноза, как репей в конском хвосте. Засела — и все тут, ничего не поделаешь.

Направив коня вдоль склона, он продолжал обдумывать план действий. Если беглецы и впрямь затаились где-нибудь вблизи ранчо, то сто шансов против одного, что они устроились в горах. Это было бы самым разумным. Утес на сотни футов возвышается над ранчо, снизу нельзя разглядеть, что делается на вершине. Очевидно, никому еще и в голову не пришло поискать их там.

А этот Радиган, парень не промах. Торпу следовало бы, прежде чем так опрометчиво лезть на рожон, получше узнать противника. Битнер и сам был не дурак, поэтому от него не утаилось много такого, чего Торп вовсе не замечал. Прежде всего, сам Харвей имеет все шансы никогда не вернуться со своей рискованной прогулки. А что до девицы Фолей, так если уж на то пошло, она очень даже недурна собой… да плюс еще ее богатство. Но на взгляд Битнера, она была слишком уж надменна, заносчива и склонна командовать. Битнер положил в рот хороший кусок жевательного табака. Конечно, учитывая ее приданое, и мисс Фолей ничего. Но с красоткой Чайлда ни в какое сравнение не идет. Немудрено, что Радиган не обратил внимание на чары сестрицы Харвея. Да, Битнер знал даже это. Он-то видел, какими глазами Анджелина смотрела вслед техасцу. Она притворялась, будто терпеть его не может, но стоило бы ему проявить хоть каплю интереса к ней, за ней бы уж дело не стало.

Узкая тропка, по которой ехал Битнер, древняя, как само время, петляла вдоль подножия горы, пока наконец у самого обрыва не повернула прочь. Ковбой мрачно сплюнул в осевший, полурастаявший сугроб струю коричневой жижи. Он то и дело втягивал в себя воздух, пытаясь уловить аромат стряпни, но кругом витал лишь смолистый запах соснового леса. Однако Битнер не терял надежды. Что-что, а уж выжидать. то он умел.

Бесплодные поиски продолжались весь день. Лишь глубокой ночью измученный Битнер на усталом коне вернулся на ранчо. Он сказал Уоллу, что охотился, но не уточнил, на какую дичь. А Уолл, зная, что Битнер толковый малый, не стал задавать лишних вопросов.

Как ни устал ковбой, но все же добрую половину ночи он не мог сомкнуть глаз, мечтая о Гретхен. С неторопливой настойчивостью бывалого охотника он перебирал все возможные способы найти ее. Насколько он помнил, никто еще не обыскивал эту гору, собственно говоря, никто даже не попытался обогнуть ее. Для этого пришлось бы проделать немалый путь, но расстояние не остановило Битнера. Он решил теперь испробовать именно этот маршрут. В конце-то концов не исключено, что придется пробыть в этих краях довольно долго, так что в любом случае не мешает ознакомиться с ними получше. Остановившись на этом плане, Битнер расстелил на полу свое потертое одеяло, улегся и мгновенно заснул. А далеко на севере маленький отряд всадников как раз начал разбивать лагерь близ большой дороги. Цель их путешествия была уже почти достигнута.

Харвей Торп был донельзя доволен жизнью. Он полагал, что теперь-то наконец избавился от Радигана. Ведь тот наверняка попал в переплет в Лома-Койота. Если повезет, его там убьют, а на худой конец хотя бы выгонят из этих мест навсегда. Что же касается задуманного налета, то остается проскакать всего несколько миль и залечь в засаде: из Лидвилла пришло сообщение, что в дилижансе должно находиться семьдесят тысяч золотом. Завладеть этим золотом гораздо выгоднее, чем разводить скот.

Правда, самому Торпу достанется не больше трети, но на первое время и этого вполне достаточно. А кроме того, Харвей в своей жизни часто имел дело с деньгами и знал несколько хитрых приемов, как выгадать при подсчете и дележе добычи.

Радиган же решил заночевать в Лома-Койота. За последние дни ему приходилось слишком много и слишком долго скакать верхом, поэтому он чувствовал себя разбитым и выдохшимся. Необходимо было хотя бы чуть-чуть восстановить силы, а заодно и переждать непогоду. Техасец не беспокоился о Гретхен, ведь этой ночью в пещеру должен был возвратиться Джон Чайлд.

А причина для беспокойства была. Радиган и не подозревал, что в это самое время Джон Чайлд без сознания лежит у тропы примерно в двенадцати милях от ранчо. Лошадь метиса, напуганная неожиданно выпорхнувшей из кустов птицей, взбрыкнула и выбросила седока из седла. Конечно, этого могло бы и не произойти, но, к несчастью, к тому моменту Чайлд изрядно устал и начал клевать носом в седле. И вот теперь он лежал на мерзлых камнях, а конь его медленно брел по дороге двумя милями дальше.

На третье утро своего одиночества Гретхен проснулась с неясным чувством тревоги. Поспешно одевшись, она подбежала к окну и выглянула наружу. Никого. Но Гретхен не успокоилась. Из внутреннего окна, скрытого в трещине между скал, открывался более широкий вид на долину. Прильнув к нему, девушка снова принялась вглядываться вдаль. И тут она заметила всадника.

Он не просто ехал мимо, а выискивал следы, разглядывал землю не хуже любого апача. Гретхен недаром воспитывалась индейцами. Она с первого взгляда могла определить человека, который идет по следу и уже близок к желанной цели. Испуганными глазами девушка, оцепенев, наблюдала за всадником. Первая ее мысль была о Джоне Чайлде и Радигане. Неужели они вернулись, а он сумел заметить их раньше, чем они его?

Вернувшись в пещеру, она накормила лошадей, а потом решительно заткнула за пояс револьвер и взяла в руки винтовку. Она была неплохим стрелком, хотя, конечно, ей еще не доводилось убивать. Но сейчас опасность грозила тем, кого Гретхен любила, так что она не колебалась. Покончив с приготовлениями, она подошла к выходу и снова поглядела вниз. Всадник уже скрылся из вида.

Перед отъездом Радиган показал девушке обломок скалы, который можно было в случае опасности столкнуть вниз. Может, он и не убил бы нападавшего, но уж точно заставил бы его пережить несколько неприятных минут и призадуматься прежде, чем лезть по склону во второй раз. Чуть покачав обломок скалы, Гретхен убедилась, что ей вполне по силам сдвинуть его с места. Всадник по-прежнему не показывался, и это пугало девушку еще больше. Ведь теперь, когда она не видела непосредственного противника, у нее безудержно разыгралось воображение, и она представляла себе всякие ужасы. И хуже всего, в любую минуту могли вернуться не подозревающие об опасности Радиган или ее отец.

Через некоторое время в поле ее зрения наконец снова появился таинственный всадник. Теперь он находился дальше от пещеры и медленно исчезал среди деревьев. Может, ему не удалось обнаружить след? Или он понял, что за ним наблюдают? А вдруг он задумал подождать темноты и напасть под покровом ночи?

День тянулся удручающе медленно, и, чтобы скоротать время, Гретхен взялась за приготовление пищи к возвращению своих. Ей хотелось порадовать друзей, когда те вернутся домой. Среди всех прочих необходимых вещей девушка спрятала в своем маленьком заплечном мешке одно очень нарядное платье, как раз для праздника. Но в мешке оно сильно измялось, поэтому Гретхен достала его и повесила, надеясь, что складки расправятся сами собой. Покончив с этим, она припала к окну. Никакого всадника не было и в помине.

Взяв винтовку, девушка снова поднялась на вершину горы и осторожно, так чтобы ее не заметили снизу, подобралась к обрыву. Теперь она увидела незнакомого всадника: он скакал обратно к ранчо. Но это еще не означало, что он больше не вернется.

Гретхен никогда не задумывалась, можно ли назвать ее храброй. Правда, она знала, что индейцы, воспитывавшие ее в детстве, считали ее прямо-таки отчаянно смелой. Но, как теперь она поняла, отвага — это не такая уж простая вещь. Кто угодно может проявлять храбрость в привычных условиях. Но поместите этого же человека в какое-нибудь незнакомое место, заселенное совершенно незнакомым народом, и окружите его новыми, неизвестными опасностями — и вполне возможно, он окажется не так уж и отважен. Например, сколько людей, способных и глазом не моргнув выйти под ураганный огонь, до смерти боятся высоты. А человек, укротивший самого необузданного и дикого жеребца, быть может, призадумается, прежде чем броситься в огонь ради спасения погибающего. Что и говорить, обычно люди храбры только тогда, когда полностью понимают всю меру грозящей им опасности.

Но Гретхен не увлекали рассуждения об отваге или отсутствии таковой. У нее была работа по хозяйству, и этим она занялась.

Она была уверена, что если враг вернется, ей придется убить его. Нельзя, чтобы он, сидя в засаде, подкараулил Радигана или ее отца.

Надеясь издали увидеть возвращающихся друзей, девушка перешла на противоположный склон горы и долго брела вдоль обрыва, глядя на пустынные холмы и леса. Но сколько она не всматривалась вдаль, никого не было видно. Стемнело. Вернувшись в пещеру, Гретхен разожгла огонь и сварила кофе. Она была очень напугана.

Царящий в пещере мрак тоже действовал ей на нервы. Только лошади немножко разряжали гнетущую атмосферу, так мирно и беззаботно они похрустывали кукурузой в стойле.

Взяв из стойла охапку соломы, девушка разбросала ее по полу у входа в пещеру. Теперь, если кто-нибудь попытается войти, солома зашуршит и разбудит Гретхен. А чуть дальше она разложила несколько рядов мелких камешков. Вошедший обязательно заденет их, они рассыплются и застучат по каменному полу. И все же страх не покидал Гретхен, и она еще долго не могла уснуть, тревожно прислушиваясь к мельчайшему шороху.

На рассвете она проснулась, испытывая настоящий ужас, представив что враг прокрался в пещеру, пока она спала. Не открывая глаз, девушка напряженно вслушивалась в каждый звук. Наконец чуть успокоившись, вскочила на ноги, схватила винтовку и бросилась сначала к окну, а потом к выходу из пещеры. Всадник не появлялся. А может, промелькнула у нее мимолетная мысль, она напрасно воображает всякие ужасы. Может статься, незнакомец попросту что-то потерял или… Но нет. Гретхен твердо знала, что не ошиблась. Он искал именно ее, Гретхен. И ее друзей.

Завтракая, она поминутно поглядывала в окно, но никого не видела. Потом покормила лошадей, но им, беднягам, досталось не очень много, поскольку сено все вышло, а кукурузу надо было беречь.

Платье на удивление хорошо разгладилось. Девушка не спешила прятать его обратно в мешок. Она рассчитывала надеть это наряд, когда приедут Радиган с Чайлдом, и надеялась, что это уже не за горами. Но они все не появлялись. Сколько девушка не выглядывала наружу, их не было видно. Потеряв терпение, она взяла винтовку и, поднявшись на вершину горы, глянула вниз с обрыва. Однако и там никого не оказалось.

Гретхен долго стояла на вершине, устремив взор на север, откуда должны были вернуться Радиган и ее отец. Один раз девушке даже показалось, будто кто-то едет, но вскоре она убедилась, что ошиблась. Наконец она сдалась и разочарованно побрела обратно.

А что, если они никогда не вернутся? Что, если их обоих подкараулили и убили? Что, если она осталась одна-одинешенька — сирота, без крова над головой, без гроша в кармане?

Не допуская даже мысли об этом, Гретхен отчаянно помотала головой и поспешила вернуться в пещеру. Неожиданно решившись, она надела нарядное платье и с интересом посмотрелась в зеркальце. К сожалению, зеркальце было такое крохотное, что разглядеть себя всю целиком девушке никак не удавалось. Накануне вечером она заплела волосы, а теперь распустила и причесала их. Любуясь в зеркало рассыпавшимися по плечам золотыми локонами, Гретхен не могла не понимать, что изумительно хороша собой. К появлению Радигана ей хотелось выглядеть именно так. На белом платье красовалась лишь одна цветная лента.

— Я… Я похожа на невесту, — вслух произнесла девушка.

— Уж это точно, леди! — раздался хриплый голос у нее за спиной.

Гретхен оцепенела. Несколько мгновений она не могла даже пошевелиться, однако голова ее работала четко и ясно. Она понимала, что попала в беду, а помощи ждать неоткуда, разве что… разве что… Но, увы, надежды на возвращение Чайлда и Радигана было мало.

Медленно повернувшись, она увидела стоявшего у входа в меньшую пещеру Битнера. Девушка сразу узнала этого головореза — она помнила его лицо и имя еще со дня своего приезда в Сан-Исидро.

Это был высокий худощавый мужчина, небритый, пропахший потом и куревом. На усах вокруг рта застыла табачная жижа.

— Хотела бы я знать, когда ты проник сюда, — произнесла Гретхен. — Видимо, довольно давно.

Битнер ошеломленно заморгал глазами. Он ожидал увидеть страх, слезы, возмущение — словом, все, что угодно, кроме такого невозмутимого спокойствия. И такого дивного облика. Красота Гретхен привела головореза в замешательство, он не знал, что делать дальше. Битнер не привык к столь прекрасным женщинам, они лишали его самообладания. Жадно уставившись на белоснежные плечи девушки, он потерял дар речи, во рту пересохло от страсти. Но в то же время ее полная достоинства поза смущала и даже сердила его. Растерявшийся Битнер постарался взять себя в руки. В конце концов перед ним всего-навсего девчонка, и она одна.

— Ну, во всяком случае, теперь-то я здесь, — в сердцах ответил он. — Полагаю, ты догадываешься, зачем я пришел.

— Я видела, как ты рыскал по тропе, — продолжала Гретхен. — Следила за тобой несколько дней. И я могла бы, — она взглянула на него в упор, — могла бы убить тебя.

Битнер не спускал с нее глаз. Его тревожила ее невозмутимость. Неприятно было сознавать, что он несколько дней ходил под прицелом у какой-то девчонки.

— Что ж ты сплоховала? — молвил он. — Ты упустила свой шанс.

— Я приготовила кофе, — переменила тему Гретхен. — Хочешь?

Каждая минута промедления была победой. Ведь чем дольше девушка занимала врага болтовней, тем больше была вероятность, что случится что-нибудь неожиданное. Можно будет что-нибудь предпринять, как-нибудь спастись. Но как бы то ни было, попытка будет только одна — второго раза не представится.

— Ну… немножко кофе я, пожалуй, выпью, — согласился Битнер.

Собственно, рассудил он, почему бы и не выпить. Совсем не плохо малость согреться. Снаружи-то здорово холодно. Оглядевшись по сторонам, он еще больше зауважал Радигана. Этот техасец отлично устроился. Полно провизии, теплое убежище, корм для лошадей, запас дров. Тут можно было продержаться всю зиму.

Гретхен подошла к нему. Еще секунду назад ей казалось, что она скорее умрет от страха, чем решится подойти совсем близко к этому бандиту. Хотя сердце сжималось, девушка сумела пересилить себя.

— Миленькая вещица, — показал он на ее платье. — Ты ходила в нем на танцы?

— Это праздничное платье, мистер Битнер, — вежливо поправила его Гретхен. — Я одевала его на все праздники в Мехико. Там я обучалась в монастыре.

— Ты? В монастыре? — недоверчиво переспросил он.

— А почему бы нет? — девушка окинула его взглядом. — Мне семнадцать лет, мистер Битнер, и, хотя вы, кажется, сомневаетесь в этом, я настоящая леди.

Битнер осклабился, хотя его уже точило сомнение.

— Хорошенькое дельце! Это живя с двумя мужчинами!

— Джон Чайлд — мой приемный отец. Я не помню других родителей, кроме него и его жены, — взгляд девушки упал на охотничий нож, которым разделывали мясо. — Он очень добр ко мне, а мистер Радиган самый достойный джентльмен, какого я знаю.

Битнер кисло разглядывал Гретхен. Почему-то с самого начала все шло вразрез с его планами, а уж ее последние слова совсем выбили его из колеи. Но кофе все-таки выпить стоит. Не сводя глаз с Гретхен, он пытался определить, на кого она больше похожа — на леди, как утверждала сама, или на девицу, какой он считал ее с самого начала. Однако предубеждение победило, и Битнер решил, что девушка морочит ему голову.

Разворошив тлеющие угли под кофейником, Гретхен достала две чашки. Примеченный ею нож едва заметно торчал из-под краешка старой куртки, которую она одевала на утреннюю прогулку. Боясь, как бы головорез не обнаружил оружие, Гретхен старалась обходить это место стороной. На револьверы сейчас надеяться не приходилось, тем более, что Битнер уселся рядом с полкой, где они лежали.

Когда девушка протягивала ему чашку, он коснулся ее руки и многозначительно ухмыльнулся. Казалось, Гретхен не обратила на это внимания, хотя на самом деле внутри нее все перевернулось от страха и отвращения.

— Никто сюда не вернется, — неожиданно заявил Битнер. — И не надейся. Мы не видали Радигана с тех пор, как он поскакал на север.

Значит, ужаснулась она, врагам известно даже это?

— А там он долго не проживет. Ведь там Швейцарец Джек Банс. А если каким-то чудом и уцелеет, то босс займется им на обратном пути.

— А он уехал?

— Уехал, уехал. — Прихлебывая горячий кофе и что-то бурча себе под нос, Битнер разглядывал постели и разбросанную кругом одежду. — И этот полукровка тоже, считай, уже покойник. — Он наморщил лоб. — Мы толком не знаем, что с ним стряслось, но он ранен и остался в такую холодину без коня. Его коняга явилась на ранчо, и мы поднялись по ее следу. Чайлдане нашли, зато на снегу видели кровь. — В глазах бандита сверкала плотоядная усмешка. Он небрежно закинул ногу на ногу. — Надеяться не на кого. Никто тебе не поможет. Тебе лучше всего поладить со мной. В этих краях женщине без мужчины не прожить.

При этих словах Гретхен молниеносно схватила нож. Сейчас было самое подходящее время попытаться расправиться с врагом, который расслабился и, спокойно прихлебывая кофе, не был начеку. Выхватив клинок, она со всего размаху полоснула Битнера. Но удар оказался неточен. Лезвие скользнуло по руке головореза чуть ниже плеча, рассекло рубаху и прочертило длинную неровную царапину на животе. Битнер, роняя чашку, завалился назад. Гретхен с отчаянием поняла, что проиграла. Теперь никакого снисхождения ждать нечего. Бандит медлить не станет. Девушка не сомневалась, что после того, как он схватит ее и добьется своего, он тут же убьет ее — а как же иначе?

Не рассуждая, Гретхен повернулась и со всех ног бросилась наутек. На бегу она успела схватить винтовку. Выбежав из пещеры, девушка вскарабкалась по склону на вершину горы и, не останавливаясь, понеслась дальше. В лицо ей бил пронизывающий до костей ледяной ветер, за спиной слышались неровные, спотыкающиеся шаги преследователя.

Но Битнер почти сразу же потерял беглянку из виду — она скрылась где-то среди разбросанных там и сям сосен.

Гретхен недаром жила среди индейцев. Распластавшись за обломком скалы в зарослях кустарника, она замерла, прислушиваясь, сжимая в одной руке нож, а в другой винтовку.

Да, она проиграла, и теперь враг неизбежно выследит и поймает ее. Девушка видела кровь у него на плече и знала, что довольно сильно поцарапала Битнера. Да долго ли перевязать рану какой-нибудь тряпкой? А уж тогда Битнер не мешкая ринется в погоню.

Бегло осмотрев винтовку, Гретхен убедилась, что один патрон находится в стволе, а еще три в магазине — всего-навсего четыре.

Ой, как мало!

Гретхен была не таким уж метким стрелком, поэтому ей ничего не стоило промахнуться, разве что она подпустила бы врага совсем близко к себе. А в нынешней ситуации промазать ей нельзя.

Однако в следующую же секунду, завидев вдалеке Битнера, девушка предприняла первую попытку. Промах. Выстрел лишь предупредил головореза, напомнил ему, что у беглянки есть оружие. Битнер мгновенно упал, и она потеряла его из виду. При погоне или бегстве Гретхен действовала как настоящая индианка. Сразу же после выстрела она перебралась в новое убежище среди камней дальше по слону и, притаившись там, стала ожидать, что предпримет противник. Но тот что-то медлил.

День был в самом разгаре, но воздух не потеплел. А к ночи, скорее всего, ударит крепкий мороз. К тому же еще на вершине горы постоянно гуляет ветер. У бедной Гретхен не было ни теплой одежды, ни одеяла, ей было негде спрятаться от холода, и она не могла развести костер.

Ее воздушное белое платье сейчас совсем некстати — слишком заметно среди серых камней на вершине горы.

Скорчившись за обломком скалы, Гретхен вспоминала уютную хижину под горой, тепло очага, вспоминала, как прислушивалась к шагам Радигана. Теперь она поняла, что безумно любит техасца, и это сознание пронизывало все ее существо. Она мечтала о нем, страстно желала его, как только может женщина желать мужчину. Нет, говорила она себе, жалкая смерть здесь, на этой проклятой горе, не для нее. Она не позволит какому-то Битнеру обесчестить и убить ее. Раз сердце ее принадлежит Радигану, то она и телом будет принадлежать одному ему и никому другому. Девушке и в голову не приходило оставить для себя последнюю пулю — нет, она прибережет ее для него, для Битнера, и в упор всадит ему прямо в брюхо.

Никогда раньше Гретхен не испытывала ничего подобного, но теперь, когда она стояла перед лицом смерти, не было места ни красивым словам, ни пустым условностям. Все наносное, вся шелуха слетела с ее души, обнажив таившуюся на дне неприкрытую истину. Гретхен в совершенстве обучили тому, как должна жить и поступать настоящая леди — все это было прекрасно и замечательно, и, без всяких сомнений, именно так и полагается воспитывать юную девушку, но… Все это теряло всякий смысл здесь, на вершине, где безжалостный головорез выслеживал ее, угрожая и жизни ее, и чести. Прибережем хорошие манеры для гостиных и бальных залов, прибережем женское кокетство для ухажеров… Гретхен твердо решила убить негодяя и не собиралась оплакивать его, когда он испустит дух.

В жизни бывают такие времена, когда красивые слова и благопристойные манеры немного стоят, если рядом с тобой кровь, пыль, смерть, ледяной ветер и намертво сжатый в руке револьвер. И тогда внезапно осознаешь, что и сам ты — просто обычный зверек из плоти и крови, которому хочется жить, любить, иметь семью и умереть не раньше, чем настанет твой срок.

Гретхен Чайлд снова почувствовала себя индианкой. Укрывшись меж кустов и камней от дующего с заснеженных гор жестокого ветра, она терпеливо ждала. Сейчас она жаждала смерти врага и была опасна, как попавшая в западню львица.

Подумать только, прошло всего несколько месяцев, как она покинула монастырь и мирный дом, где жили изящные, хрупкие и утонченные дамы. Здесь же все было иначе. Сейчас девушка твердо знала лишь две вещи — что ей хочется жить и что где-то среди одетых снегом вершин к ней приближается мужчина, которого она любит. Как хорошо бы встретить его по-женски… но это, увы, невозможно.

Неожиданно девушку охватила бешеная ярость. Передернув затвор, она послала новый патрон в патронник и нажала на спусковой крючок. А когда отгремел выстрел, хрипло и неистово закричала:

— Ну же, Битнер, иди сюда! Если ты хочешь женщину, подходи и попробуй взять меня, и если я не убью тебя, то это сделает Радиган!

Порыв ветра донес этот вопль до Битнера, примостившегося за валуном в двухстах ярдах от Гретхен, и, надо сказать, головорезу этот крик совсем не понравился. А звук выстрела винчестера понравился ему еще меньше.

— Что за черт! — сказал себе он. — Девчонка просто ненормальная! Она совсем рехнулась!

Но он по-прежнему хотел ее и поэтому, устроившись поудобнее, решил посмотреть, чем обернется дело к ночи, когда на вершине станет невыносимо холодно.

Девушка слишком легко одета. Это платье едва прикрывает ее, плечи обнажены. Пусть сейчас девчонка полна задора, но к ночи она запоет иначе. А он, Битнер, может и подождать. Он уже и так долго ждал.

Беспокойно оглядываясь по сторонам, Том Радиган выехал из-за деревьев к северу от горы у ранчо. Хотя ветер дул ему в спину, относя прочь звуки с вершины, Тому казалось, что совсем недавно где-то там прозвучал выстрел.

В нескольких милях к востоку от него, развернувшись цепью, ехали по лесу Чарли Кейд, Лорен Пайк и Адам Старк. Они знакомились с местностью, а заодно надеялись, не попадется ли им кто-нибудь из людей Фолей. Схватка произойдет завтра, не позже, чем солнце поднимется к зениту. Радиган подумал, что скорее горы зальются кровью, чем Пайк, Кейд и Старк струсят и подожмут хвосты.

Техасец предусмотрительно отклонился в сторону, решив подъехать к горе с юга. Ему не давал покоя услышанный им слабый хлопок, так похожий на выстрел. День уже подходил к концу, но свет еще не померк, все было отчетливо видно. И в этом свете Тому померещилось какое-то белое пятно над обрывом. А двумя часами позже, когда он обогнул гору, он обнаружил на снегу отчетливые следы всадника, явно что-то ищущего.

У Тома похолодело в груди. Пришпорив вороного, техасец рванулся вверх по склону, не заботясь больше о том, что его могут заметить. Взобравшись к крутому откосу, он приостановился. Не всякому захочется в открытую штурмовать голый склон, когда Бог знает что ожидает тебя в конце подъема.

Во время скачки ему один раз почудился неразборчивый крик, но при таком ветре ничего не стоило ошибиться. Все казалось спокойным. Обломок скалы, который можно было скатить на голову врагу, торчал на прежнем месте. Спешившись и отойдя немного назад, Том стянул сапоги и надел мокасины, которые всегда возил с собой. Сняв с седла винтовку, он начал медленно подниматься по склону.

Не успел он и шагу ступить, как снова услышал выстрел. На сей раз порыв ветра не смог заглушить этот звук. Выстрелу вторило прокатившееся меж скал звонкое эхо. Да, теперь уже ошибиться было невозможно: это был выстрел, и стреляли где-то вверху. Но вот где?

Теперь любой шорох, любой обвалившийся камень мог выдать приближение Радигана, а тогда все пропало. Поэтому Том ступал как можно осторожнее, каждый раз пробуя камень ногой, прежде чем наступить на него всей тяжестью.

А на вершине горы Битнер пожевывал кончики усов и довольно ухмылялся. Убегая, глупышка схватила винтовку, но это была его винтовка. И он отлично знал, сколько там оставалось патронов.

Последний выстрел был третьим. Остался всего один. Гретхен отчаянно пыталась убить врага, и один раз ей это чуть не удалось. В тот раз Битнер пошел на риск и встал перед ней во весь роет, чтобы раздразнить ее и. заставить выстрелить. Он понимал, что хотя она и умеет обращаться с винтовкой, но не очень-то меткий стрелок. И она выстрелила всего лишь на долю секунды позже, чем следовало, и промахнулась всего лишь на долю дюйма. Но и доли дюйма было достаточно, чтобы пуля пролетела мимо. Теперь в винтовке оставался всего один патрон, а Битнер думал, что согласен рискнуть еще разок, чтобы только заполучить девушку. Ему хотелось этого даже сильнее, чем прежде.

Конечно, с ней придется повоевать, но Битнеру нравились воинственные женщины. Он жевал табак, ведь время не поджимало. И девчонке тоже есть над чем подумать. Холодный ветер носился по пустоши, завывая среди вечнозеленых низкорослых деревьев и поднимая снежные вихри вокруг камня, за которым сидел ковбой.

Задумчиво перекатывая табак во рту, он решил, что имеет дело с премиленькой чертовкой. Вряд ли она посмеет истратить последний патрон на выстрел издалека, надо постараться подобраться поближе, но не слишком рискуя. Может быть, придется пальнуть самому и вышибить у нее винтовку из рук.

Битнер рывком перебежал из-за скалы к ближайшему дереву. Ничего не произошло. Тогда он ринулся к каменной глыбе еще тридцатью футами дальше. Теперь в любой момент мог грянуть выстрел — беглянка затаилась где-то совсем неподалеку.

Ползком, на индейский манер, обогнув в глыбу, Битнер заметил видневшийся из-за края скалы кусок белой ткани. Что ж, она почти у него в руках. Поднявшись во весь рост, он кинулся вперед, не сводя глаз с краешка платья. Но стоило ему только показаться из-за камня, как раздался выстрел.

Почувствовав нестерпимый ожог, бандит отшатнулся назад и тут же увидел девушку — с винчестером в руках она стояла примерно в пятидесяти футах от него, но совсем с другой стороны.

Что за гнусная маленькая… Одурачила его, обвела вокруг пальца, как сосунка! Да еще таким детским приемом — оторвав кусок ткани от подола.

Но через секунду он опустил вскинутую было винтовку.

Что и говорить, девчонка одурачила его, но ведь она все равно промахнулась, промазала по такой легкой цели. Да, пуля оцарапала ему шею, ссадина жжет и болит, но ведь теперь-то этой девице никуда не деться, он схватит ее и…

— Битнер!

Внезапно мысли бандита прервал окликнувший его приглушенный мужской голос. Услышав оклик, Битнер легко, как. кошка, одним прыжком обернулся, и в тот же самый момент из его винчестера (собственно говоря, винчестер принадлежал не ему, а Гретхен) вырвалось пламя. От резкой отдачи бандит зашатался, у него перехватило дыхание. С трудом сохранив равновесие и выпрямившись на скале во весь рост, он увидел прямо перед собой Радигана. Тот тоже стоял во весь рост, повернувшись к противнику правым боком, словно застывший по стойке смирно солдат на параде.

Молниеносно вскинув винтовку, Битнер нажал на спусковой крючок, привычно ощущая, как дернулся от выстрела приклад. Но на сей раз то ли отдача получилась слишком сильной, то ли что-то еще, но бандит с изумлением увидел, как его пуля выбила фонтан осколков из валуна на полпути до противника. Ну ей-богу, сейчас он… Он лежал лицом вниз на холодной скале, и его тяжелое, хриплое дыхание поднимало с камней облачка снежной пыли. В ушах звенело замирающее эхо выстрела, но оно звучало как-то странно, словно выстрелов было два. Подогнув колени, Битнер начал приподниматься.

Его ужасно раздражала лужа крови, растекающая по камням. Кому-то тут крепко досталось, и этот кто-то истекал кровью… Кровь ручьем лилась вокруг колен головореза, обагряя скалу, на которой он лежал. Битнеру никак не удавалось сосредоточить на чем-нибудь взгляд, наконец ему это удалось и он увидел, что это его собственная кровь и что в животе у него зияет здоровенная рана.

Он вспомнил, как однажды убил врага выстрелом в живот. Тот парень умирал долго и мучительно.

Грузно опираясь на винтовку, Битнер поднялся на ноги. Девушка, похожая в своем белом одеянии на ангела, медленно вышла из-за скалы и пошла к Радигану. Это ее белое платье во всем виновато, оно с самого начало сбило его с толку, пронеслось в голове у бандита. Просто он никак не ожидал в таком месте повстречать кого-нибудь в подобном наряде, вот и растерялся. И прежде чем сумел взять себя в руки, девчонка ударила его ножом и бросилась наутек.

Что за дьявольская смерть — из-за женщины, которую он видел всего раз или два и которая даже не будет жалеть о нем.

Еле держась на ногах, пошатываясь, бандит мечтал еще пристрелить Радигана. Но даже сильнее, больше всего на свете он мечтал о милосердном выстреле прямо себе в голову. У него всегда хватало мужества, но достанет ли этого мужества, чтобы умереть с пулей в животе достойно, а не кричать, как младенец? Тот парень, которого он тогда убил, рыдал и вопил до самого конца.

Из горла его вырвался какой-то хриплый душераздирающий звук, он последним усилием поднял винтовку, почувствовал хлопок от пули и понял, что победил. Да, он победил, потому что уже умирал… умер.

Последнее, что пронеслось у него в голове, пока он лежал, прижавшись щекой к мерзлой скале, было воспоминание о том, как давным-давно помогал своей матушке брить убитого отца.

«Не пристало мужчине быть погребенным в таком виде, — объяснила тогда матушка. — Он должен предстать пред Вратами Небесными, как подобает, в опрятности».

А у него, Битнера, сына нет, так кто же побреет его? Кто приготовит его тело для погребения?

Мужчина должен иметь сына.

Битнер увидел свою окровавленную руку: ветер уже успел высушить кровь на ней. Он попытался еще открыть рот, чтобы сказать Радигану, что мужчина должен иметь сына, и тут все покрылось тьмой и больше он ничего не помнил.

Гретхен подбежала к Радигану.

— Ты цела? — спросил он, даже не глядя на нее, поскольку не сводил глаз с Битнера. И девушка, и сам Том знали, что тот умирает.

— Со мной все хорошо, — отозвалась Гретхен. — Я надеялась, что ты придешь.

— Прости, что опоздал.

— Ты не опоздал. Ты как раз вовремя.

Едва сверкнули первые предрассветные лучи, Росс Уолл пришел в дом из конюшни. Держа в руке шляпу, он неуклюже переминался на крыльце, стряхивая снег с сапог, пока Анджелина не позвала его в дом. В тусклом свете лампы тень от его лохматой головы походила на голову огромного гризли.

— Мэм, мне бы хотелось, чтобы мы нынче же утром оседлали коней и уехали отсюда.

Анджелина Фолей почувствовала, как внутри у нее все перевернулось.

— Что стряслось?

— Пока ничего. Да только Битнер вчера не вернулся. А раз Битнер не вернулся, значит он мертв. Мы потеряли еще одного человека, и притом одного из лучших.

— Это все?

— Нет, — мрачно ответил он, — не все. Не все, будь оно проклято.

Эти слова поразили ее больше всего. Первый раз на ее памяти Росс Уолл позволил себе выругаться в ее присутствии.

— Это не все. Тут бродят какие-то чужаки, их трое или четверо. Горман говорит, на вид очень крепкие парни. Он повстречал троих вчера вечером в лесу: они сидели спокойно в седлах с ружьями в руках и смотрели на него. Они ничего не сказали, вообще ничего. Просто глазели на него, а он глядел на них. А потом Горман прискакал назад и попросил расчет.

— Еще что-нибудь?

— Да. Признаться, я никогда не одобрял делишки Харвея и не понимал, что вы и ваш родитель в нем находите. Он втянул вас в неприятности, и мне бы очень хотелось, чтобы вы благополучно выпутались из всего этого. Те люди в лесу, — махнул Росс рукой в сторону от ранчо. — Сдается мне, это его они поджидают. Думаю, он поскачет через сугробы и выедет точнехонько на них, и тут-то они подстрелят его прямо в седле. И даже это еще не все. Вниз, в Сан-Исидро, прискакал шериф. Я говорю не о Флинне, а о его боссе. Зовут его Инрейт или как-то в этом роде. Он приехал вчера вместе с тремя помощниками и задавал кучу всяких вопросов, а у одного из тех помощников еще и лошадь с техасским клеймом.

Задумчиво подойдя к камину; Анджелина Фолей поставила на огонь кофейник. Что и говорить, в тревожное время женщина всегда в первую очередь заботится о еде. Приготовить обед, сварить кофе — все это так просто, так успокаивает нервы. Пожалуй, и ей бы следовало заниматься только этим, готовить еду какому-нибудь мужчине, а не доказывать всем и каждому, какая она ловкая да хитрая и как она замечательно может управлять ранчо не хуже любого мужчины. Ведь пока что ей не удавалось справиться даже с домашним хозяйством.

Значит, все ее грезы о богатстве несбыточны. И долгие доверительные беседы с Харвеем, когда он, важно жестикулируя, вышагивал по комнате взад-вперед — все они оказались пустой выдумкой. И все его грандиозные идеи, перенятые от людей, которые скорее согласятся воровать, чем честно зарабатывать себе на хлеб, все его великолепное презрение к тем, кто занимается достойным трудом… Харвей называл обычных людей глупцами — и кто теперь он сам?

— Мы можем уехать отсюда?

В первый раз за все это время Джелина увидела в глазах Уолла проблеск надежды.

— Думаю, да. Мне кажется, они будут только рады избавиться от нас. Конечно, мы не сможем ничего взять с собой, только личные вещи. Но зато мы можем ехать верхом, мэм…

— Не называй меня «мэм», — раздраженно оборвала его девушка. — Зови меня Джелиной.

Вдоль ручья Вейча, вниз по течению, ехал маленький отряд, состоящий из шести всадников. На голове одного из них была окровавленная повязка, а сломанная рука второго висела на перевязи. Утомленные кони с трудом переставляли ноги, седоки тоже устали.

Харвей Торп чувствовал, что закоченел ничуть не меньше, чем устал. Все они ужасно замерзли.

Стоял мороз, долго находиться в седле было неимоверно трудно, но головорезы спешили поскорее унести ноги подальше от места злополучного налета. Сначала-то все шло прекрасно. Дилижанс появился точно вовремя, и бандиты, уверенные в своем численном превосходстве, выехали из засады и остановили его.

Да вот только возница оказался не из трусливых и в руках у него был дробовик. Он не бросил оружие и не поднял руки вверх. Первый же заряд крупной дроби изуродовал лицо одного из налетчиков, следом, вопя от боли, вылетел из седла и второй бандит. Поднялось неописуемое смятение, слышались беспорядочные выстрелы, лошади плясали и вставали на дыбы. И посреди всей этой суматохи охранник хладнокровно вытащил винчестер и открыл огонь. Пассажиры дилижанса поддержали его стрельбой. Падали кони, яростно вопили люди, и Харвей Торп одним из первых обратился в бегство. Через несколько миль отчаянной скачки бандиты снова собрались вместе и помчались прочь.

И никто из них не желал признать, что их наголову разбили те самые люди, которых они привыкли презрительно называть простаками и слабаками, люди, которые зарабатывали свой хлеб.

Какая судьба постигла остальных налетчиков, Харвей так и не узнал. Он только знал, что парень, сидевший на козлах распроклятого дилижанса, не поднял рук, а начал палить. И дальше уже был кошмар, сплошной кошмар.

Предполагалось, что все произойдет совершенно иначе. Наставленные револьверы должны были напугать кучера и принудить пассажиров сидеть смирно, пока налетчики грабят дилижанс. Именно так, по замыслу Харвея, и должны были разворачиваться события.

Сам же Торп твердо знал лишь одно: в тот самый момент, как раздался выстрел дробовика и лицо его спутника превратилось в жуткое кровавое месиво, его собственное мужество бесследно испарилось.

Когда отряд въехал во двор ранчо, кто-то крикнул:

— Харвей!

Кто-то из его людей.

Оклик заставил Торпа поднять глаза, и он увидел посередине двора Радигана.

Тот стоял совершенно беспечно и непринужденно, с пустыми руками, словно просто ожидал их появления. Но в следующую секунду Харвей заметил Лорена Пайка в дверях конюшни, Чарли Кейдла на углу корраля, и облокотившегося на перила крыльца высокого, слегка сутулого Адама Старка. А чуть дальше за корралем стоял Джон Чайлд. И гораздо менее острожный человек, чем Харвей Торп, легко догадался бы, как они сюда попали.

Всадник позади него негромко произнес:

— Считай меня вне игры, Харвей.

И Торп услышал стук брошенного наземь револьвера. Тут же вслед за первым полетели и остальные.

Взглянув на Радигана, Торп ощутил прилив дикой ненависти. Хотя, само собой, Радигана и близко не было с дилижансом, но Торпу внезапно показалось, будто техасец и был тем самым возницей, который схватился за дробовик. Без него все обернулось бы совершенно иначе.

Из сумбурного вихря мыслей в воспаленном мозгу Харвея отчетливо выплыло одно соображение — хотя победить уже не удастся, но одолеть Радигана еще можно.

— Джелина позволила вам войти сюда?

— Ее здесь нет, — Ответил Радиган. — Они с Уоллом ускакали прочь, прихватив вьючную лошадь. Наверное, направились в Калифорнию.

Значит, подумал Харвей, и с этим покончено.

Он слышал, как за спиной потихоньку уезжают его былые подручные, а перед ним, выжидая, стоял Радиган. Никто не предлагал Торпу бросить оружие, никто не требовал, чтобы он сдался.

А ведь через несколько дней, скорее всего, все узнают о событиях в Колорадо и Торпа объявят вне закона. Как ни странно, раньше он и не задумывался об этом, ведь все его планы сулили ему успех.

О черт! Ведь его могут даже повесить! С них станется.

А еще этот Радиган стоит тут, широко расставив ноги. Небось дожидается, пока Харвей потянется за пушкой, чтобы пристрелить его на месте.

— Будь я проклят, если стану стрелять! — сердито выпалил Харвей. — Вы все просто ждете, чтобы я шевельнулся и вы могли бы убить меня! Я сдамся! Вы думаете, меня вздернут, но ничего не выйдет! Я еще всем покажу! Я выиграю! Говорю вам!..

Выкрикивая все это, он сам верил каждому своему слову. Мало ли что может случиться, у него ведь еще остаются друзья, он еще сумеет разжиться деньгами, они все еще попляшут, он им…

На самом деле Харвей Торп совсем не собирался выхватывать револьвер, но тем не менее он сделал это. Рука его сама собой потянулась к кобуре, а какая-то еще способная рассуждать здраво частица сознания отчаянно закричала, что это безумие, что победить уже невозможно. Да, но можно убить Радигана.

— Я до самого конца не верил, что он отважится на это, -сказал Лорен Пайк. — Думал, он поднимет руки.

— Точно койот в западне, — добавил еще кто-то. — Тот вцепляется зубами во что попало, просто чтобы кусать, чтобы убить.

— Как ты догадался, Том? — спросил Кейд. — Ты ведь ждал этого и поэтому успел так быстро среагировать.

— Мы можем как-нибудь ему помочь? — вмешался Джон Чайлд. — Я хочу сказать, еще не слишком поздно?

— Уж будь уверен, — отозвался Пайк, — парень мертв.

Так оно и было.

Луис Ламур Расхитители прииска

Глава 1

Дождь лил как из ведра. Майк Шевлин сел на корточки и, прикрывшись плащом, чиркнул спичкой. Защищая пламя ладонью, протянул руку к могильному камню.

ЭЛАЙ ПАТТЕРСОН

1811 — 1876

Ошибки нет, но как, во имя всего святого, как старина Элай, такой миролюбивый человек, мог закончить свои дни на Бут-Хилл, на кладбище, где первые переселенцы хоронили погибших в стычках и перестрелках бандитов?

Элай Паттерсон, убежденный квакер, который никогда не брал в руки оружие и не одобрял тех, кто поступал иначе, вдруг поднял револьвер и стал стрелять? Однако он убит и похоронен среди таких же жертв ножа и пули.

Пламя задрожало, и погасшая спичка зашипела, упав на мокрую землю.

— Кто угодно, только не он, — вслух произнес Шевлин. — Кто угодно, только не старина Элай.

Неожиданно за спиной послышалось хлюпанье чьих-то шагов по лужам, и через мгновение из тьмы раздался голос:

— Сыровато сегодня, не правда ли?

Майк медленно поднялся на ноги, порадовавшись про себя, что плащ расстегнут и до револьвера легко дотянуться. В Рафтер-Кроссинге врагов ему не надо искать, а вот на друзей рассчитывать не приходится. Он не спеша обернулся, стараясь, чтобы его действия не были неправильно истолкованы.

Сквозь дождь и кромешный мрак едва маячила квадратная фигура крепко сложенного человека. Сверкнула молния, выхватив из темноты резкие контуры могильных крестов. На мгновение она осветила раскисшую, залитую водой землю, тусклым отблеском полоснула по камню, но не позволила разглядеть черты широкого лица стоявшего перед ним человека.

Высоко поднятый воротник плаща Шевлина и опущенные вниз поля его черной шляпы дали его собеседнику рассмотреть и того меньше.

— Тренируешься в охоте на людей? — спросил Майк.

— Слишком дождливая сегодня ночь, чтобы гулять по Бут-Хилл.

— Я хоронил здесь людей, когда погода была и похуже. Если придется, похороню еще.

— Так значит, я прав. Ты не приезжий. — В голосе собеседника прозвучало удовлетворение.

Молния снова залила мертвенным светом всю округу. И тут Майк заметил, как на груди незнакомца сверкнула звезда, и сразу прикусил язык. Это не старый болтун шериф Мак-Коун и не кто-либо другой, кого он мог помнить по прежним временам. Желая избежать неприятностей, он спокойно сказал:

— Да, я бывал здесь раньше, если ты это имеешь в виду.

Человек со звездой слегка изменил позу.

— Ты не Рэй Холлистер?

— Если ты не знаешь Рэя Холлистера, — ответил Шевлин, — значит, ты тут недавно.

— Два года. Он уехал до того, как я появился.

У Шевлина возникло неприятное чувство. Назовись он Рэем Холлистером, и шериф непременно убил бы его.

Дождь заливал покрытый могилами холм, ветер завывал в кронах деревьев.

Справа мерцали огни города — их стало гораздо больше, чем прежде.

За городом виднелись похожие на виселицы вышки и сбившиеся в кучу наземные строения рудника, освещенные для ночной смены.

— Здесь слишком сыро, чтобы вести беседу, — заметил Шевлин, — тебе не кажется?

— Ты разглядывал могилу Паттерсона. Его убили в перестрелке два года назад.

В душе Майка на мгновение вспыхнула ярость.

— Кто бы тебе ни сказал это, — произнес он со злостью, — он солгал.

— Значит, следователь солгал, и Мэйсон солгал, и Гиб Джентри…

— Кто его убил?

— Джентри, при самообороне. Мэйсон свидетель. У Паттерсона все еще был в руке револьвер, когда Подошли остальные.

Неожиданно до Шевлина дошло, что нынешней ночью ему едва ли предложат где-нибудь поесть или выпить. Дождь барабанил в окна домов, там внизу, в городе. В окна, за которыми было тепло и сухо, но где его могут опознать еще до того, как он выяснит то, ради чего проделал столь долгий путь.

Джентри? Нет, ни при каких обстоятельствах. Только не Гиб. Гиб стреляет достаточно быстро, но он никогда бы не выстрелил в Элая Паттерсона.

— Суд присяжных в старые времена ни за что не поверил бы в эту историю. Они слишком хорошо знали Злая.

Шевлин мгновенно среагировал, когда в руке шерифа вспыхнула спичка. Его собственная рука, словно поправляя шляпу, тут же прикрыла лицо. Пламя выхватило из темноты только грубое, обветренное лицо шерифа.

Где он видел его раньше?

— Все старожилы разъехались, или почти все, — сообщил шериф. — Времена меняются. Почему бы тебе не поехать дальше?

— С чего бы это?

В голосе шерифа послышалось раздражение.

— Потому что от тебя несет неприятностями, а неприятности — моя работа. Ты тут чего-нибудь затеешь, а мне придется расхлебывать.

— Благодарю, — сухо отрезал Шевлин. — Ты предупредил меня, теперь позволь и мне оказать тебе подобную услугу. Не делай из моих неприятностей себе работу и не пытайся мною заняться.

Шериф указал рукой на другую сторону долины, туда, где теснились здания рудника.

— Говорят, что там обычно располагался базовый лагерь старой команды «Рафтер Н». Теперь в их бывшем амбаре находится спуск в шахту Солнечных Россыпей. Это лишь один пример. Наш город, приятель, больше не скотоводческий, а шахтерский. Тебя здесь никто не знает, и никто не рад твоему приезду. Сделай сам себе одолжение — убирайся.

Майк, повидавший много разных людей на своем веку, понял, что его собеседник — по-настоящему опасный противник. В отличие от других, менее искушенных, шериф не пытался подкрепить свое требование силой, не терял спокойствия и старался пресечь неприятности еще до того, как они возникнут. Очевидно, он принадлежал к той категории людей, которые знают, когда надо применять оружие, а когда нет.

Они вместе дошли до ворот. Шевлин плотно прикрыл их за собой. Потом смахнул ладонью с седла капли дождя, подобрал поводья и развернул вороного так, чтобы вскочить верхом, не поворачиваясь к шерифу спиной. Последний отнесся к его действию с пониманием и тоже взял под уздцы свою лошадь.

Точно так же как Шевлин за несколько минут беседы у могилы успел достаточно выяснить о шерифе, тот тоже кое-что узнал о человеке, который предстал перед ним лишь как темная фигура на фоне залитого дождем холма. Незнакомец вел себя безупречно, не предоставляя предполагаемому противнику никаких шансов, а уверенность, с какой он держал себя, убеждала, что он не бандит, а возможно, даже горожанин, который когда-то сам носил звезду шерифа.

— Я хочу кое-что сказать тебе. — Обычно Майк Шевлин не снисходил до объяснения своих поступков. Теперь же он повел себя иначе из уважения к собеседнику. — За всю мою жизнь только один человек предложил мне честное дело, не предполагая что-либо с этого поиметь. Это Элай Паттерсон.

Возникла пауза.

— Следовательно, ты остаешься? — спросил шериф.

— Да, остаюсь.

Шериф опять попытался уговорить его.

— Послушай, стараясь узнать, что случилось с Элаем Паттерсоном, ты разворошишь улей, — терпеливо объяснил он. — Весь город поднимется против тебя.

Майк повернул лошадь на Главную улицу и бросил через плечо:

— Город небольшой…

Он продолжал путь, ругая себя. Ему не следовало здесь появляться. Разве мертвому чем-то поможешь?

Шевлин вернулся, потому что убит старик, который когда-то был его лучшим и единственным другом, и это убийство осталось безнаказанным. Но ведь зло само по себе не закончится, мерзавец никогда не ограничится одним преступлением.

Капли отбивали барабанную дробь по шляпе. Майк ехал по Главной улице, заглядывая сквозь пелену дождя в освещенные окна домов, для обитателей которых он был нежеланным пришельцем. Если сегодня он и найдет ночлег, то только в гостинице, за плату, и если ему удастся поесть, так только то, что он купит.

Остановив лошадь посреди грязной мостовой против дома, где семья собиралась ужинать, утомленный долгой ездой путник снова ощутил острую боль одиночества, постоянную спутницу в его бесконечных скитаниях. В жизни его еще никто не ждал ни здесь, ни в каком-либо другом месте. Только этот старик, который покоится теперь в бесславной могиле, понял и оценил худого, с ввалившимися глазами паренька, преисполненного чувства собственного достоинства, когда-то давным-давно переступившего порог его магазина. Вот почему, преодолевая опасности, он проделал тысячемильный путь по жаре и вернулся в город, о котором вспоминал без всякого удовольствия. Его вело неистребимое желание выяснить обстоятельства смерти старика и восстановить его доброе имя, чтобы дух его мог навсегда успокоиться.

Итак, Рэй Холлистер уехал. Без него город наверняка стал другим, но вряд ли пожелает его возвращения. По крайней мере, не та часть города, которую представляет шериф.

Майк понимал, почему в Рафтер-Кроссинге не любили Рэя Холлистера. Он и сам его недолюбливал. Холлистер принадлежал к той породе людей, у которых шило в заднице. Владелец скромного ранчо, он из кожи лез вон, чтобы к нему относились как к крупному скотоводу, отцу города, вершителю судеб во всей округе. Ни характер Холлистера, ни размеры его владений не давали основания для того положения, которого он так отчаянно домогался. Зависть и раздражение, как кислота, разъедали его существо изнутри.

Майк Шевлин обернулся, окинув взглядом покрытую лужами улицу. Когда он покидал город, она имела всего три квартала и два салуна. Теперь вытянулась на семь кварталов, и по обеим ее сторонам сверкали окна не менее шести салунов. Бывший публичный дом переименовали в гостиницу «Невада» и выкрасили свежей краской. На месте шорной лавки разместилась пробирная палата, а напротив универсального магазина, которым некогда владел Элай Паттерсон, возвышался новый торговый центр.

Окна отбрасывали на мостовую прямоугольники света, а из «Невады» доносились бравурные звуки фортепиано. Гром еще ворчал где-то в горах. Шевлин угрюмо шагнул вперед. На него нахлынули воспоминания.

Да, шериф прав, здесь все переменилось, от прошлого не осталось и следа. Теперь это в самом деле шахтерский город, от бывшего скотоводческого центра ничего не сохранилось. Бедный старик Элай! Говорят, его убил Гиб Джентри. Кто этому поверит? Мэйсон оказался свидетелем, и что из этого? Он же всегда был лжецом и мелким воришкой.

Гиб Джентри и Шевлин тогда дружили… их отношения выглядели так. Они работали вместе, вместе ездили в город, вместе попадали в передряги. Но была ли между ними настоящая дружба? Все считали их приятелями, а их просто связывали совместная работа и общие интересы. Оба они наделали столько глупостей! И одна из самых серьезных заключалась в том, что взялись за оружие, став профессиональными вольными стрелками.

В окрестностях Рафтера мало кто желал браться за такую работу, даже в те времена. Теперь ему стукнуло тридцать, и он потерял счет перестрелкам, в которых успел поучаствовать.

А тогда Джентри и Шевлин были безрассудными и неистовыми, полными сил и свободными, как перекати-поле; по первому зову кидались в бой или сами бросали вызов. Джентри мастерски владел оружием и превосходил в этом Шевлина. Он был на восемь лет старше, на столько же дольше носил оружие и имел больше опыта. Но сколько воды утекло с тех пор, как Майк покинул Рафтер. С той поры он успел пройти огонь и воду и медные трубы, словом, такую школу жизни, какая Гибу и не снилась.

Поднявшийся ветер хлестал его струями дождя. Такая, видно, у него судьба, подумал он горько, все время искать место, где можно приклонить голову и хоть ненадолго укрыться. Тридцать лет от роду, и ничего за душой, только лошадь, седло да два револьвера.

Уже выехав за черту города, Майк вдруг вспомнил о старой лесопилке в Лесном каньоне. Ее, наверное, уже растащили на стройматериалы, или она сгорела от степного пожара, но если все же ей удалось уцелеть, то станет для него вполне подходящим укрытием от дождя и ненужных взглядов. Лесопилка была старой даже в те времена и представляла собой олицетворенную мечту, которая испарилась вместе с водой. Маловероятно, чтобы новые поселенцы знали о ее существовании.

За неимением лучшего варианта, путник свернул на дорогу, огибающую конюшню, и под проливным дождем принялся штурмовать крутой склон. Мокрые ветки били его по лицу, но он пригнул голову и продолжал подниматься. Добравшись до гребня холма, обернулся и посмотрел на огни города. Если бы он был человеком разумным, подумал Майк, то имел бы теперь свое ранчо или какое-нибудь предприятие и сидел бы дома, окруженный кучей ребятишек. Но он умел тянуть только ту лямку, за которую взялся.

Как всякий наездник на Западе, живущий среди дикой природы, он привык полагаться на инстинкты, зрение и слух своей лошади, знал ее нрав, умел различить любые перемены ее настроения. Вот почему, спустившись на дно Лесного каньона, он сразу заметил едва уловимые изменения в поведении вороного. Спешившись, Шевлин тщательно обшарил руками грязную тропу и обнаружил отпечаток копыта, столь свежий, что легко различался, несмотря на дождь. След, вероятно, оставили лишь несколько минут назад.

Вытерев руки об лошадиную гриву, Майк не спеша объехал теряющиеся во тьме очертания здания лесопилки и спешился возле конюшни. Заведя вороного внутрь, закрыл плотнее дверь и зажег спичку.

По обе стороны конюшни размещались две дюжины стойл. В них когда-то держали крупных тяжеловозов, на которых таскали бревна на лесопилку и увозили доски. Теперь здесь находились четыре лошади, беспокойно косившие на него глазами.

Отведя вороного в свободное стойло, он рукой дотронулся до каждой лошади. У двух шкуры были совершенно сухие, у третьей слегка влажная, а у четвертой столь же мокрая, как и у его собственной. Следовательно, два всадника провели здесь большую часть дня, остальные приехали после начала дождя, причем один из них лишь несколько минут назад.

Сняв седло, он вытер коня сухим мешком, висевшим на бортике стойла. Что бы там ни случилось, на сегодня с него путешествий хватит. Потом повнимательнее еще раз осмотрел всех лошадей.

Первым стоял обычный ковбойский конь, которого можно встретить в любом табуне. Его клеймо в виде полумесяца — знак команды старого Мурмэна. Превосходная серая в яблоках кобыла имела клеймо в виде трех семерок. Очевидно, на ней водила женщина, потому что, как правило, скотовод не поедет ни на ком, кроме мерина. Другие два мерина носили одно и то же клеймо в виде широко расставленных букв «А» и «У», символ незнакомой Шевлину команды.

Он зажег спичку и глянул на пол. Судя по оставшемуся навозу, ковбойский конь и один из меринов находились в конюшне со вчерашнего дня, и никак не раньше. Итак, это место встречи, а не постоянного пребывания.

Он вышел наружу. Двигаясь как всегда тихо, мягко прикрыл за собой дверь. Его внимание сразу же привлек странный отблеск отраженного света возле заколоченного досками окна лесопилки. Схватившись рукой за край сарая, Майк осторожно расстегнул плащ.

То, что он увидел, было игрой света на промокшем плаще, таком же, как у него. Кто-то затаился во тьме возле дверей лесопилки.

Вытащив револьвер, Шевлин ждал, пока сверкнет молния. Положение, в котором он находился, обеспечивало ему некоторое преимущество. Дождавшись очередной вспышки, его противник выстрелил, и слишком поспешно: пуля задела угол сарая всего в нескольких дюймах от руки Шевлина.

Ответный выстрел отбросил противника к стене. Уронив револьвер в лужу, он с ворчанием выпрямился и, петляя, бросился в лес. Спустя мгновение раздался стук копыт, а потом наступила тишина, нарушаемая лишь шумом дождя.

Шевлин подошел к тому месту, куда упал револьвер, и подобрал его после минутных поисков.

Тоненькая полоска света, которая предупредила его о присутствии наблюдателя, внезапно исчезла, дверь осторожно приоткрылась, и на него уставилось дуло винтовки.

— Спрячь револьвер в кобуру, мистер, — раздался голос.

Шевлин засунул свой кольт за пояс, стараясь вспомнить, кому бы мог принадлежать столь знакомый голос. Подходя к двери, он дружелюбно предложил:

— Могли бы потолковать при свете, амиго. Было время, когда я хорошо знал команду «Полумесяца».

— Стой где стоишь! — Голос человека с винтовкой был определенно знакомым. Майк остановился. — Кого ты знал из команды «Полумесяца»? — прозвучал вопрос из темноты.

— Краснорожий Дженкинс хороводил тогда за главного, их пекаря звали Леммон. — Вспомнив об этом, он сразу же узнал голос. — Знавал я и старого хрена, грозу волков, Винклера.

Дверь отворилась.

— Входи, но не вздумай дотронуться до оружия.

— Этот волчатник, — продолжал Шевлин, — замещал повара, когда Леммон уезжал за провизией. Он готовил отличный кофе и самое паршивое в мире печенье.

Поднявшись на крыльцо, Майк вошел в темный зал, когда-то бывший главным помещением лесопилки. На другом конце комнаты в очаге горел огонь, отражаясь багровыми всплесками на лезвии пилы.

Переступив порог, Шевлин остановился в напряженном ожидании, сжимая руками края плаща.

— Ева, посвети.

Вспыхнула спичка, озарив лицо девушки, необычайно красивое в мягком свете. Ева дотронулась пламенем до фитиля, опустила колпак и повесила керосиновую лампу так, чтобы свет падал на Шевлина.

Он знал, что открылось их взорам: крупный, широкоплечий, стройный мужчина, с лицом, задубевшим от ветра и солнца, который казался еще мощнее в мокром плаще и черных кожаных штанах для верховой езды, надетых поверх джинсов. В нем было шесть с лишним футов росту, и на вид он не весил свои двести фунтов.

Сомневаясь, что годы сохранили в нем что-то знакомое Винклеру, Шевлин сдвинул левой рукой шляпу на затылок, так, чтобы тот увидел его лицо.

— Шевлин! — воскликнул Винклер. — Майк Шевлин! Будь я проклят! А я слышал, что тебя убили в Нуэсесе.

— Почти так.

Однако Винклер не торопился убрать винтовку. Догадываясь в чем дело, Шевлин ничего не предпринимал.

— Что произошло там, снаружи?

— К вам приходил лазутчик. Он пытался застрелить меня.

Огромное помещение выглядело почти пустым. Там, где когда-то гигантская пила с визгом впивалась в бревна, распиливая их на доски для строительства города, ничто теперь не нарушало молчания, кроме приглушенного треска пламени и стука дождевых капель об окна и стены. Огонь в очаге и керосиновая лампа освещали все углы зала, и все же перед ним стояли только старый волчатник и девушка. А в конюшне находились четыре лошади.

В зале отсутствовали стол и стулья, зато имелось шестнадцатифутовое бревно, верхушку которого распилили на доски, а оставшуюся часть срезали так, что она могла служить одновременно и столом и скамьей. Возле очага лежала стопка поленьев, на углях грелся древний закопченный кофейник.

Девушке едва перевалило за двадцать. Держалась она строго и своим поведением внушала почтение. На Майка она смотрела с нескрываемым интересом.

— Вы всегда так скоры на руку?

— Стараюсь.

Подозрения Винклера все еще не рассеялись.

— Чего это ты вернулся? Кто тебя звал?

Сняв плащ, Шевлин подошел к очагу и протянул к огню руки. Что здесь происходит? Похоже,он вернулся в город, переполненный страхами и подозрением. Как на это могли повлиять шахты? Или не шахты?

— Зачем ты вернулся? — повторил свой вопрос Винклер.

— Элай умер.

— Элай?

— Элай Паттерсон.

— Было такое. А тебе-то что за дело, я ни разу не слышал, чтобы ты палец о палец ударил ради кого-то. Что тебе до этого старого хрыча?

— Он мне всегда нравился. — Шевлин растер ладони, держа их над пламенем. — Я ехал по дороге в Сонору. Пару недель назад услыхал о том, что он мертв.

— И сразу же примчался сюда? Послушайся моего совета и дуй отсюда. Все изменилось. У нас тут и без тебя проблем хватает.

— Я хочу знать, что случилось с Элаем.

Винклер фыркнул.

— Насколько я помню, он не имел дела со скотокрадами.

— Может, он обо мне так не думал, — тихо сказал Майк.

Тут в разговор вмешалась девушка.

— Кто послал тебя на лесопилку? — спросила она.

— Я сам решил, что лучше места для ночлега не найти. Понятия не имел, что здесь кто-то скрывается.

Клеймо «Три Семерки», должно быть, ее. Что он знает об этой команде?

— У тебя здесь есть друзья, — заметил Винклер. — Почему бы тебе не пойти к ним? Или не остановиться в гостинице?

— У меня никогда не было друзей в этих краях. Только Элай Паттерсон.

— Ты таскался с Джентри и остальными. Как насчет него? Или Бена Стоува?

Дождь барабанил по крыше, но Шевлин не сомневался, что с чердака доносятся приглушенные звуки. Так вот они где.

— Думаю, — заявила Ева, — что вы шпион.

— Можешь думать все что угодно. А я собираюсь ложиться спать, — ответил он. Потом добавил: — Элай дал мне работу, когда я был ребенком.

— Он никогда не держал скот, — вспомнил Винклер.

— Он нанял меня разгружать фургон, а потом договорился обо мне с Мурмэном. Вот так я стал работать в «Полумесяце».

— Ты шлялся с Джентри и его компанией, — упрекнула Ева. — Я все про тебя знаю.

— Кто может знать все про кого-нибудь? А что касается компании Джентри, то, по правде сказать, тут я свалял дурака.

Если уж говорить начистоту, он всегда был бродягой, человеком, который воевал за деньги, главным образом, потому что умел драться лучше многих других даже в этих краях. А это значит, ему поручали дело и, расплатившись, рады были избавиться от него навсегда. И что его ждет в конце? Смерть где-нибудь среди скал, когда у него закончатся патроны. Или смерть на виселице.

На него медленно навалилась усталость. Майк чувствовал себя опустошенным и физически, и духовно. Он устал быть настороже, устал вечно бежать, устал быть всегда готовым к любым неприятностям. Но для подобных чувств время оказалось совсем неподходящим, потому что его угораздило вернуться в город, который, очевидно, был на грани войны.

И все же пока он понятия не имел, что здесь происходит. Знал только, что город такой же холодный, сырой и недружелюбный, как и семнадцать лет назад.

Глава 2

Он прибыл в Рафтер изможденным тринадцатилетним подростком верхом на буланой кляче, у которой торчали ребра, везя с собой все свое имущество. Его собственность состояла из однозарядного «шарпа» пятидесятого калибра для охоты на бизонов, одного драного одеяла и армейского кольта. На лошади лежало старое списанное седло военного образца.

Элай Паттерсон сидел в магазине один, когда туда вошел паренек, промокший до нитки, но преисполненный чувства собственного достоинства, какое бывает у самостоятельных детей, привыкших работать наравне со взрослыми. Паренек имел потрепанный вид и понимал, что для начала ситуация складывается не в его пользу.

— Не знаешь ли, где здесь можно найти мужскую работу? — спросил он, подавив дрожь в голосе, но сам продолжая трястись от холода.

— Мне нужна помощь, — солгал Паттерсон. — Суставы совсем свело. Там, за домом, стоит вагон с барахлом, который нужно разгрузить.

— Я ищу работу ковбоя, — заявил мальчишка, гордо выпрямившись.

Паттерсон пожал плечами:

— Как хочешь, дело твое.

Гордость вступила в борьбу с голодом и проиграла.

— Согласен, — снизошел гость, — но если кто-нибудь спросит тебя, я — наездник, а не разнорабочий.

Паттерсон кивнул и, достав из кармана серебряный доллар, заметил:

— Сейчас обеденное время. Поешь и возвращайся.

Голодный подросток смерил старика холодным взглядом.

— Я этого не заработал. Потом поем.

В тот же день в магазин зашел Джек Мурмэн, суровый, прямолинейный старина Джек. Элай кивнул, указывая на парня:

— Джек, это мой приятель, только сейчас приехал. Не знаю, насколько он справится, но если тебе нужен помощник, то вот он — наездник.

Мурмэн повернулся в его сторону, с первого взгляда оценив ситуацию. Он был простым, отзывчивым человеком.

— И хорошо ты ездишь, приятель? — спросил он.

— Да, сэр. Еще я умею кидать лассо, вязать узлы, и у меня самая лучшая пастушья лошадь во всей округе. — Он указал на буланую клячу, стоявшую у коновязи.

— Вон тот мешок с костями? — усмехнулся Мурмэн. — Не хотел бы я держать такую клячу у себя на ранчо.

— Тогда сам делай свою работу, — огрызнулся Майк. — Я не пойду к человеку, который судит о лошади по количеству мяса.

Джек Мурмэн с удивлением посмотрел на Элая, словно спрашивая: да что это с ним? Потом сказал:

— Извини, сынок, я никого не хотел обидеть. Приходи сам и приводи свою лошадь. Я просто имел в виду, что ее нужно как следует покормить.

После этой встречи с Мурмэном Майк Шевлин два года гонял бычков в команде «Полумесяца», набираясь сил и взрослея. Никто не нагружал его лишней работой, учитывая то, что он младше, но сам Майк никогда не уклонялся от трудностей. Даже в тот день, когда сцепился со скотокрадом, который связал их бычка и уже наполовину переделал клеймо.

Старый Джек приехал в пастуший лагерь, узнав о том, чем закончилась перестрелка с участием Майка — перекинутого через седло скотокрада доставили в базовый лагерь. Мурмэн заметил у паренька след от пули, задевшей руку.

— Он велел мне уматывать и помалкивать о том, что меня не касается. Сказал, если не буду открывать рот, проживу дольше. Я ответил, что работаю в команде «Полумесяца» и кража скота с таким клеймом «меня очень даже касается. Нападавший схватился за оружие, но я не спешил, а вот он поторопился, выстрелил первым и промахнулся.

— Сынок. — Мурмэн поудобнее уселся в седле. — Когда мы впервые встретились, у тебя был этот же револьвер. Я тогда подумал, что парень слишком для него молод, но вот прошло уже два года, и лишь первый раз ты взялся за оружие. Теперь я вижу достаточно взрослого, ответственного человека, достойного носить оружие.

В пятнадцать лет Майк Шевлин окончательно выправился и силой стал превосходить большинство мужчин. Каждый день он проводил в тяжелой работе и гордился тем, что трудится наравне с другими ковбоями и пользуется их уважением.

До приезда в Рафтер он вместе с дядей добывал золото на руднике, попеременно орудуя то киркой, то кайлом. От такого рода упражнений с тяжестями его мышцы обрели силу, а сам он научился вкладывать в удар всю свою массу.

Когда команда «Полумесяца» стала ездить на танцы в Рок-Спрингс или в Норс-Холлоу, Майк Шевлин победил в кулачном бою подряд шестерых противников, пока наконец сам не проиграл седьмому. Но и его он взгрел в следующую субботу.

И вот тогда он ушел от Мурмэна и стал работать с Гибом Джентри и Беном Стоувом. Элай Паттерсон предупредил его:

— Это плохая компания, Майк. Они тебе не ровня.

Теперь, прислушиваясь к шуму дождя за стенами старой лесопилки, он думал о словах Элая Паттерсона, в справедливости которых давно убедился. Джентри и Стоув всегда водились с дурной компанией. Их нелестную славу разделял и Майк — скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

— Старика нельзя было хоронить на Бут-Хилл. По отношению к нему это выглядело незаслуженным бесчестьем. Я намерен выяснить, что случилось.

— Спроси у своего приятеля Джентри, — сказала Ева.

— Послушайся моего совета, — покачал головой Винклер, — и смывайся, как только закончится дождь. Уноси отсюда ноги, пока цел.

Шевлин посмотрел на девушку.

— Я не знаю вашего имени.

— Ева Бэнкрофт. Я хозяйка ранчо «Три Семерки».

Но Винклер не собирался менять тему.

— Вали отсюда, — настаивал он. — Я хорошо тебя помню, Шевлин, и ту компанию, с которой ты шлялся. И все, что я о тебе слышал с тех пор, не заслуживает одобрения. Или ты отсюда уйдешь, или мы тебя тут похороним.

Не обращая внимания на старика, Шевлин сполоснул чашку и налил себе кофе. Его собственная чашка осталась вместе с вещами в конюшне.

Итак, это скотоводы. Но все дома в городе имеют отношение к руднику — пробирные палаты, склады по снабжению рудокопов, даже в названиях салунов отражается причастность к рудному делу. Так зачем эти люди с пастбищ собрались здесь на тайную встречу?

Жизнь Майка Шевлина прошла в атмосфере пастушьих стычек и скотоводческих войн, и у этой встречи налицо были все признаки подготовки к предстоящему конфликту. Зачем еще такая красивая молодая женщина, как Ева Бэнкрофт, будет встречаться здесь с таким отчаянным старым головорезом, как Винклер?

Он отхлебнул горячего крепкого кофе.

— Я залягу на чердаке, — предложил он, — и не стану вам больше мешать.

Он допил кофе, поставил чашку на место и подошел к лестнице. Взявшись за перекладину, почувствовал под рукой липкую грязь. Кто же там наверху ждет его?

Ева хотела было что-то сказать, но передумала. Винклер молча проводил его пристальным, ничего не выражающим взглядом.

Шевлин поднялся по лестнице и левой рукой приподнял крышку люка. Его внезапно ослепил яркий свет, но он небрежно сказал:

— Если нажмешь на спуск, Рэй, то будешь еще большим дураком, чем я думал.

Откинув дверцу, он пролез на чердак и ногой захлопнул люк, ни на секунду не спуская глаз с двух человек, которые поджидали его.

Рэй Холлистер казался старше своих лет и похудел, с тех пор как Шевлин видел его последний раз. В морщинах вокруг глаз и рта застыли горечь и разочарование. Майк не помнил таких морщин у Рэя. Видно, ему приходилось несладко. Он не тянул на ту роль, на которую претендовал, и сознание этого его явно удручало.

Спутником Рэя оказался Бэбкок, худой, терпеливый человек, руководствовавшийся немногими принципами, но придерживавшийся их с безжалостной решимостью. Он верил в Холлистера и в скотоводов. Шевлин не сомневался, что из этих двух Бэбкок — наиболее опасный; мнение, которое не только удивило бы, но и возмутило Рэя, знай он о нем.

— Кто сказал тебе, что я здесь? — спросил он. — Ева?

— Тебя ждут в городе. Увидев в конюшне четырех лошадей, я догадался, что кто-то прячется наверху, а поразмыслив, понял, что встречу тебя.

— Я не прячусь! Будь я проклят, если от кого-то скрываюсь.

— В кого ты стрелял? — спросил Бэбкок.

— В человека, который следил за ним. — Шевлин кивнул в сторону Холлистера, на чьих сапогах все еще поблескивала мокрая грязь. — Не знаю, кто напал на меня, но я застукал его, и он в меня выстрелил.

— Никто не следил за мной! — заорал Холлистер. — Они даже не предполагают, что я поблизости!

— Джентри знает, — напомнил ему Бэбкок.

— С Гибом все в порядке. Он скотовод.

— Разве? — усомнился Бэбкок. — Не мешало бы тебе в этом как следует убедиться.

Холлистер был возбужден и настроен воинственно. Он всегда имел глупость соревноваться в расточительности с мотами, садиться за карточный стол с шулерами и мериться силами с теми, кто заведомо сильнее его. Рано или поздно и его самого, и тех, кто его поддерживает, обязательно прикончат. Майк не хотел иметь с ним ничего общего.

— Я слышал, что Джентри убил Элая Паттерсона, — произнес Майк, не спуская глаз с Рэя.

В атмосфере на чердаке произошли неуловимые изменения. За годы конфликтов и разборок Майк научился распознавать, когда в разговоре кто-то задевает больное место противника. Сейчас так и произошло.

— Не могу до сих пор понять. — Бэбкок выглядел действительно озадаченным. — Не верится, чтобы Элай взялся за оружие.

— Всякий, кто утверждает, что Элай стрелял, — отрезал Шевлин, — лжет. Элай — квакер. Его принцип — миролюбие.

— Кто знает? — слабо возразил Холлистер.

— Я хорошо знал его.

— Да черт с ним! Никогда до конца не разгадаешь человека, пока не припрешь его к стенке. Ладно, ты пришел сюда спать, так спи. Нам нечего делить.

Шевлин подошел к куче соломы, взял охапку, подстелил и улегся, накрывшись плащом. Успокоившись, он стал думать о Паттерсоне. Старик прожил жизнь, руководствуясь принципами, и он, Шевлин, должен жить так же, хотя между их принципами и могут быть различия. Миролюбивый человек Элай, ненавидевший насилие, погиб от пули. А как закончит свои дни он? На этом его размышления оборвались, и Майк погрузился в сон. Но открыв глаза навстречу яркому свету дня посреди опустевшего чердака, он продолжил свои раздумья. Потом спустился по лестнице и расшевелил огонь в очаге. Кто-то проявил заботу, поставив кофейник на угли. Кофе оказался горячим, как ад, и черным, как грех.

Ладно, наконец решил Майк, раз уж он тут, то будь что будет. Он не станет изменять себе и поступит как всегда — пойдет вперед не сворачивая, беспокоя тех, кому есть что скрывать, и вынудит их на ответные действия. Когда люди действуют поспешно, они часто совершают ошибки.

А начать стоит, наверное, с Мэйсона.

Прискакав в город, Майк завел вороного в стойло, даже не взглянув на худого старика с узким лицом и проницательными голубыми глазами, по которым невозможно было прочитать его мысли. Конюх сидел, откинувшись на спинку плетеного кресла, и держал в зубах видавшую виды трубку.

Подойдя к двери конюшни, Шевлин остановился и раскурил испанскую сигару. Прикрыв руками горящую спичку, он сказал, не поворачивая головы:

— Далековато ты забрался от дома, Бразос.

— Здесь мой дом, и не надо портить мне удовольствия.

— Мне всего лишь нужна информация.

— В таком городе? Именно это здесь труднее всего достать. Город объят страхом. У всех денег куры не клюют, и все трепещут от ужаса.

— Ты слыхал о человеке по имени Джек Мурмэн?

— Вот одна из причин, по которой все трясутся. Кажется, однажды его забили до смерти ночью на улице, но никто этого не видел и никто не верит, что он мертв.

— Что еще говорят?

— Больше ничего. Только если напьются. Случилось так, что в Рафтере все вдруг собрались разбогатеть. И только два человека в городе не потеряли рассудок. Мурмэн был одним из них. Поэтому его и убили… чтобы не мешался.

— А другой — Паттерсон?

— Следствие установило, что выстрел был честным, — усмехнулся Бразос. — Но смерть Элая никого не интересовала. Никто не ходил на расследование, о ней меньше всего говорят. Такое впечатление, что каждый чересчур озабочен тем, чтобы не упустить свой кусок пирога.

— Говорят, это сделал Джентри, — заметил Шевлин.

— Ну да. Он был одним из немногих, кто присутствовал на расследовании, и взял всю вину на себя.

— Но ты так не думаешь?

— Ты спрашиваешь мнение конюха? Это то же самое,

что бармен или официант, — уклончиво ответил Бразос. — Люди говорят так, словно их здесь вообще не было или они родились без ушей. Привыкли к ушам настолько, что забыли об их существовании. Я слышал выстрел, который убил Паттерсона, — продолжил Бразос. — Слышал отчетливо — один-единственный выстрел, который прозвучал в тот день, но тогда я не обратил на него внимания. Вокруг постоянно палят какие-нибудь пьяницы. Да и времени проявить любопытство, даже если бы возникло такое желание, у меня не хватало. Почти в тот же момент прискакал Джентри. Он обещал Мерриэму Клэггу объездить лошадь, поэтому снял куртку и пояс с револьверами и повесил их на гвоздь возле стойла. Пока все суетились возле загона, я обратил внимание на новые револьверы Джентри — два красавца марки «Смит-и-вессон». Мне доводилось слышать о них, но видел впервые. Должен сказать, мне тогда и в голову не приходило, что кого-то убили. Знаю точно, что револьверы Джентри были полностью заряжены и хорошо вычищены. Привести их в порядок после того рокового выстрела у него не хватило бы времени… Не прошло и минуты, как он появился, и еще несколько минут он скакал по улице у всех на виду. Спустя десять минут кто-то приехал и сообщил, что Паттерсон мертв.

— По общему мнению, чьих это рук дело? — спросил Шевлин.

— Никто понятия не имеет. К концу дня поползли слухи, что Джентри стрелял и сам явился к шерифу. Состоялось слушание, и Мэйсон поклялся, что все видел и что выстрел честный.

— Спасибо, Бразос. Держи уши открытыми, ладно?

Пока они говорили, к воротам конюшни подъехала повозка, которой правила хорошенькая девушка.

— Лучше затяни потуже подпругу, сынок, — посоветовал Бразос. — Ты попал сюда не в добрый час.

Майк захватил вещи и, не оглядываясь, пошел на другую сторону улицы в гостиницу «Невада». Если бы он обернулся, то увидел бы, как Бразос указывал в его сторону, хотя и не смог бы расслышать ни слова.

— Мэм, — сказал Бразос вполголоса, помогая девушке сойти с повозки, — если вам когда-нибудь понадобится помощь, обращайтесь вон к тому парню. Попади я сам в беду, не пойду ни к кому другому, кроме него. Если нужно, он вам луну с неба достанет.

В гостинице Шевлин зарегистрировался (клерком там был приезжий), поднялся в номер и снял снаряжение. Он как раз закончил бриться и застегивал рубашку, когда в дверь тихонько постучали.

Его «смит-и-вессон» сорок четвертого калибра лежал на столе. Майк бросил на него полотенце так, словно только что вытирал лицо, и произнес:

— Входите, но без оружия.

Вошла та самая девушка, что сидела в повозке, и быстро закрыла за собой дверь. Она была высокой и стройной, с правильными чертами лица, полными губами и чуть высокими скулами. Ее красота казалась необычной, не подпадающей под общепринятые понятия.

— Мистер Шевлин, меня зовут Лайна Теннисон. Мне нужно поговорить с вами об одном деле.

— Садитесь, — предложил он. — Я вас слушаю.

— Бразос — мой друг. Мой единственный друг в Рафтере… если не считать тех людей, у которых я остановилась.

Не говоря ни слова, Майк с интересом ждал продолжения. Перед ним была леди… Хотя за всю свою жизнь он видел лишь нескольких таких женщин, он не сомневался, что она одна из них. Лайна выглядела как леди, вела себя подобающим образом и была соответственно одета: аккуратно, весьма скромно по тем временам и по моде.

— Мистер Шевлин, мне нужно, чтобы вы выяснили, почему некие люди хотят купить у меня рудник Солнечных Россыпей. — Она помолчала, наблюдая, как он засунул револьвер за пояс, потом сложил полотенце и оставил на полке возле стола. — Никто не знает, что я владею рудником, и я бы не хотела, чтобы это получило огласку. Мой дед купил месторождение у первооткрывателя с помощью подконтрольной компании, так что имя деда нигде не упоминалось. Рудник достался мне по наследству.

У нее были медные волнистые волосы и зеленые, чуть раскосые глаза. Прямо как у кошки, только больше.

— Никто так и не знает, что вы владеете рудником? — переспросил Майк.

— Только Бразос… и теперь еще вы.

— А люди, у которых вы остановились? Им не известно?

— Дотти Клэгг — моя старая подруга, мы вместе ходили в школу в Филадельфии. Но она думает, что я приехала поправить здоровье.

— Клэгг?

— Ее муж — доктор Руперт Клэгг, терапевт и хирург.

— Родственник Мерриэма Клэгга?

— По-моему, троюродный брат. Я думаю, что именно мистер Мерриэм убедил его приехать в Рафтер.

Запустив пальцы в шевелюру, Майк глядел в зеркало. Он так мало знал о том, что здесь происходит, и чувствовал себя, словно слепой, попавший в незнакомое помещение, заполненное странными предметами неизвестного назначения.

Мерриэм Клэгг был партнером Элая Паттерсона, и хотя он не принимал участия в деле, но управлялся с полудюжиной других предприятий. Тогда владел отелем и, вероятно, до сих пор им владеет. Еще продавал скот.

Шевлин хорошо его помнил — высокого, красивого, всегда прекрасно одетого, с виду праздного и беззаботного. Не многие знали в то время, какими большими делами он ворочал.

— Видимо, у вас есть основания для такой осмотрительности? — заметил Майк.

Ее зеленые глаза смотрели на него в упор.

— Буду с вами откровенна, мистер Шевлин. Я послала сюда человека, чтобы провести расследование. Его убили, хотя списали на несчастный случай. Он вышел на работу в шахту, и, когда поднимался по лестнице, кто-то уронил в проход стальные отбойники.

Воистину ужасная смерть. В узком пространстве прохода нет шанса увернуться от падающих отбойников. Майк вспомнил, как сам работал в шахте. Тогда на руднике полагалось носить шахтерскую лампу, которую хорошо видно издали, и кричать: «Берегись!», прежде чем что-то бросить. Если эти простые правила безопасности оказались нарушены, то уж наверняка неспроста. Какой уж тут несчастный случай!

— Зачем им нужно было его убивать? — спросил он.

Она открыла сумку, извлекла из нее какой-то предмет, завернутый в носовой платок, развернула и положила ему на ладонь кусок руды. Он оказался достаточно тяжелым и состоял чуть ли не из чистого золота… Первоклассная руда.

— Если там много таких самородков, вы можете чеканить монету, — заключил он.

— В этом-то и дело, мистер Шевлин. Рудник едва окупается, иногда мы в прогаре. Кусок руды мне прислали в посылке без обратного адреса и каких-либо пояснений. Тогда, чтобы прояснить ситуацию, я отправила на прииск человека. — После некоторых колебаний она продолжила: — Мистер Шевлин, я провела детство в Калифорнии и Неваде, где были шахтерские и скотоводческие города. По дороге сюда я тоже проезжала подобные поселки, но нигде не видела столь процветающих городов, как этот.

— Что вы от меня хотите?

— Я уверена, здесь открыто богатое месторождение и мое золото расхищают… разворовывают. Я хочу, чтобы вы узнали, так ли это, и если так, то кто покупает золото и где оно хранится. — Она посмотрела ему в глаза. — Я хочу, чтобы вы положили конец грабежу и вернули мне украденное золото.

Он недоверчиво улыбнулся в ответ.

— Не знаю, что вам сказал обо мне Бразос, мисс Теннисон, и чем я заслужил ваше доверие, но уверен, что на свете нет такого человека, который в одиночку смог бы сделать то, о чем вы просите.

— Вы можете это сделать.

Он пересек комнату и встал у окна, глядя на улицу. Пока она не сказала, ему и в голову не приходило обратить внимание на благосостояние города. Что-то неуловимое, конечно, настораживало, но, видно, он слишком устал после дороги, да и все его мысли были заняты Элаем Паттерсоном. Лишь теперь он понял, в чем дело. Бразос точно выразился: у горожан денег куры не клюют, и все трясутся от страха.

Но как можно победить порок, если в нем погрязли все?

Отвернувшись от окна, Майк спросил:

— Вы говорили, что кто-то хотел купить рудник?

— Первое предложение поступило довольно давно от Холлистера и Эванса. Я отказалась. Второе — через несколько месяцев от человека по имени Мэйсон. Он сообщал, что хочет закрыть рудник и восстановить скотоводческую компанию «Рафтер Н». Предложение Мэйсона вскоре повторили, но письмо пришло из «Рафтер Майниг компани». В нем говорилось, что их человек Мэйсон уже делал подобное предложение, и повторялось то же самое, только в других выражениях.

— Кто подписал письмо?

— Некто Бен Стоув.

Бен Стоув!

Когда Шевлин последний раз видел его, тот жил в заброшенной фермерской хижине, понемногу воруя скот и гоняясь за дикими табунами. А теперь вознамерился купить рудник?!

— То, что вы сказали о городе, — чистая правда, — спокойно произнес он. — Чистая правда. Он процветает. Скорее всего, все, кто связан с рудником, и являются расхитителями, если там действительно есть что красть. И каждая контора в городе продает или покупает золото. Что касается возвращения вашего золота, полагаю, это из области фантазии. Его, должно быть, уже реализовали через легальную торговую сеть.

Она поднялась.

— Мистер Шевлин, золото не так легко утаить. Вам, без сомнения, известно, что золото двух разных приисков отличается друг от друга. Его трудно сбыть так, чтобы об этом не стало известно. Ни о каких торгах сообщений не поступало, необъяснимо возникшее золото нигде не появлялось. Вы считаете меня глупой девчонкой, но поверьте, я разбираюсь в горном деле, и неплохо. Мой дед растил меня как мальчишку и среди прочего обучил всему, что касается бизнеса, золота и торговли. Агентство Пинкертона проверяет для меня продажу золота, не говоря уже о том, что я могу узнать из обычных биржевых источников. Побывав здесь, я убедилась, что агенты Пинкертона едва ли способны разобраться во всем, что происходит. Чтобы вскрыть нарыв, требуется человек, знакомый с местными особенностями.

Он с уважением посмотрел на нее. Эта девушка знает, чего хочет, и прекрасно понимает, как добиться желаемого.

Расхитительство, кража богатой руды с рудника или из плавильного цеха всегда с трудом поддавались контролю. Раздевалки, в которых рабочие переодевались из рабочей одежды в обычную, могли частично предотвратить воровство, точно так же как проверка личных вещей. Но там, где есть высокосортная руда, всегда найдется способ ее похитить.

Если ее предположения правильны, то люди, управляющие рудником, наверное, сознательно предоставляют рудокопам возможность воровать, чтобы вовлечь их и все общество в целом в преступную деятельность. Большую же часть золота администрация попросту присваивает, допуская в легальную торговую сеть лишь его малую долю, которую потом сама и скупает, чтобы изъять криминальный драгметалл из обращения.

Чтобы система действовала, требуются деньги, безоговорочное подчинение и определенная хитрость. Как только рудник попадет в собственность управляющих из числа расхитителей, они смогут предпринять другие шаги, а пока выжидают. Однако им, без сомнения, известно, что такого рода деятельность долго продолжаться не может. И время уже подпирает.

— Я вам заплачу, мистер Шевлин, — продолжила девушка, — и заплачу неплохо. Даю десятую часть того, что удастся вернуть, и если мои расчеты недалеки от истины, то похищенное примерно составит миллион долларов.

— Вам пришлось бы довериться мне. Что помешает мне, найдя золото, оставить его себе?

Она улыбнулась ему.

— Мистер Шевлин, у вас очень плохая репутация. Говорят, что вы головорез, воровали скот, принимали участие в групповых перестрелках, когда-то дружили с теми самыми людьми, которые меня теперь грабят. Все это мне известно. Но, несмотря ни на что, я вам доверяю. — Она подобрала подол юбки и подошла к двери. — Видите ли, Бразос не единственный человек, который назвал мне ваше имя. Когда-то давно я слышала, как мой дядя рассказал моему деду, что в Рафтере есть один человек, на которого можно положиться при любых обстоятельствах. Что бы о нем ни болтали, сказал он, Майк Шевлин — честен и заслуживает доверия.

Да кто, черт возьми, мог ей сказать про него такое? Отвернувшись, он опять подошел к окну, чтобы она не заметила, как глубоко тронули его эти слова.

— Ваш дядя не мог меня хорошо знать, — произнес он.

— Он полагал, что знает, и верил в вас. Вы тоже его хорошо знали, мистер Шевлин. Его звали Элай Паттерсон.

Глава 3

Грянула буря. По небу неслись редкие облака, сквозь которые, как огни далекого города, сияли звезды.

Он стоял один на залитой лужами улице посреди враждебно затаившегося города. Уже перевалило за полночь, и лишь несколько фонарей освещали мокрый тротуар, грязную дорогу и пустые глазницы ложных фасадов магазинов.

Ненастной ночью так выглядит любой западный городок. Но этот только прятался за личину обычного города. Это был город, построенный на обмане и воровстве, город, погрязший в алчности и одержимый жаждой наживы, падший город, так и не осознавший всей глубины своего падения.

Майк мрачно смотрел из-под надвинутой на лоб шляпы, но его взгляд не горел ненавистью. Да, здесь погиб его лучший друг, хладнокровно расстрелян посреди улицы за то, что имел мужество противостоять злу. Но Майк слишком хорошо знал и то, как легко уговорить себя принять первый незаработанный доллар и придумать сотни подходящих для этого оправданий.

В конце концов, можно сказать, что золото даруют недра, так почему бы тебе не взять немного? Все берут, чем я хуже других? Беда в том, что даже малое зло может породить семена, и эти семена потом дадут обильные всходы. Снисходительность к проступку ведет к одобрению малого преступления, а затем и большого. Город стал потакать грабежу в гигантских масштабах… возможно, даже больших, чем осознают его участники, за исключением главарей. Теперь здесь молчаливо допустили убийство.

Вслед за ним шел страх, потому что убийство порождает убийство, и тот, кто убил из корысти, будет убивать снова, а тот, кто однажды одобрил, одобрит опять, чтобы сохранить преимущество и избежать обвинения, справедливость которого сам понимает.

Все это Майк испытал на себе. Когда-то ему пришлось признать свою вину. Казалась веселой проказа угнать пару бычков, чтобы продать их в городе и устроить пирушку. Но однажды он вдруг задумался: как бы чувствовал себя, если бы такое случилось со скотиной его отца или с его собственной.

Наступает время, когда человек должен провести для себя черту, и такую черту он провел: уехал из Рафтера, расстался с Гибом Джентри, Беном Стоувом и со всеми остальными. И вот теперь вернулся в совершенно другой город. Прошли времена старой дружбы. Исчезло гостеприимство, свойственное Западу. Город наполнили страх, подозрения, ненависть, и в нем Шевлину ни от кого не стоило ждать приглашения. Каждый житель стал теперь для него врагом. Просьба, с которой к нему обратились, отвечала его собственным желаниям. Найдя убийцу Элая Паттерсона, он раскроет заговор расхитителей золота, и тогда придет конец процветанию города.

Что правильно, что справедливо? Имеет ли он право разрушить благосостояние целого города? Здешние жители живут лучше, одеваются лучше, имеют дома лучше, чем в любом другом подобном поселении. Они больше тратят денег в барах и магазинах. Но вместе с процветанием к некоторым людям пришла власть. Местные заправилы, те, кто все это задумал и осуществил, сумели развратить общество и теперь в силах принудить город к чему угодно — или нет?

А честные люди, обеспокоенные тем, что происходит, люди, которые не хотят жить в постоянном страхе, разве их тут нет? Но он не знает их, а если бы и знал, кто из них доверится Майку Шевлину? Ему придется действовать в одиночку.

Так он стоял, размышляя.

В нескольких кварталах, на другой стороне улицы, показался человек. Он внимательно смотрел на Шевлина, всем своим видом выражая подозрение. Майку показалось, что он уже видел этот настороженный взгляд.

Чужак, неизвестно откуда взявшийся, естественно, возбуждал подозрения. Инстинкт предупредил Майка об опасности, опасности, возрастающей с каждой минутой. Горожане, ставшие соучастниками грабежа, закрыли глаза на убийство… и спокойно закроют снова.

Кругом было слишком много новых сапог, дорогих седел, револьверов, инкрустированных слоновой костью и жемчугом. Кто-то оказался таким мудрецом, что догадался повязать все общество круговой порукой, замарать соучастием в грабеже.

Каждый покупатель похищенного, каждый торговец, берущий на реализацию левый товар, получал свою долю прибыли от такой сделки, а поскольку все знали, что золото краденое, то и прибыль была гораздо выше обычной.

Элай Паттерсон и Джек Мурмэн погибли. Майк по-своему любил обоих. Они проявили доброту к одинокому полуголодному мальчишке, приехавшему в город на едва живой кляче, помогли ему стать лучше, чем он должен был стать… О некоторых вещах Шевлин никому не рассказывал.

Правда, он работал с дядей на руднике, но им достался участок, едва позволявший выжить, не более. И вот наступил день, когда свод шахты рухнул, навсегда похоронив под собой дядю. Майк, который тогда был еще ребенком, ушел, ведя свою лошадь на поводу вниз по склону горы, потому что у лошади не было сил везти его на себе по неровной местности. Шахта рудника стала символической могилой его дяди, который остался там навеки, похороненный вместе со своими надеждами.

О своем отце Майк никогда не рассказывал. Того убили в прерии, когда он продавал индейцам виски. Мать умерла несколько лет спустя в жалкой лачуге на окраине далекого скотоводческого поселения. Но кое-чему она его научила: самому выбирать себе дорогу, никогда не брать того, чего не заработал.

С таким багажом ему пришлось начать самостоятельную жизнь, и кто знает, что бы с ним стало, если бы не пришел он в Рафтер и не встретил там Элая Паттерсона, а потом Джека Мурмэна, сыгравших столь важную роль в его судьбе. Они твердо стояли на том, во что верили. И он не хотел отступать от их принципов.

Невдалеке, на той же улице, располагался ресторан «Бон тон», который в это время суток все еще был открыт. Майк решительно направился к нему, распахнул дверь и вошел в зал, освещенный керосиновыми лампами, снабженными отражателями. Несколько маленьких столиков и два длинных в домашнем стиле были покрыты белыми скатертями. Возле стены стоял шкаф с посудой, справа от него находилась дверь, ведущая на кухню.

Три рудокопа, очевидно свободные от работы, сидели в конце ближайшего стола. На дальнем конце другого устроились еще два человека, один одетый в грубую одежду первых переселенцев, второй — в хорошо сшитый темно-серый костюм.

Шевлин опустился на скамейку возле ближайшего стола, не переставая восхищаться белой гладью льняной скатерти. В последний раз, когда он ел в этом ресторане, столы покрывали клеенкой.

Попивая кофе, принесенный официанткой, он обдумывал ситуацию. Надо поговорить с Мэйсоном. Встречаться с Джентри почему-то не хотелось, хотя они долго бок о бок работали и сражались. Но именно Джентри может стать теперь его врагом, что не радовало. Он, должно быть, покрывает кого-то. Если не сам убил Элая, что следует из показаний Бразоса, то знает, кто совершил преступление.

Но с чего Джентри идти на риск ради кого-то другого? Кто имеет для него такое большое значение? Не в характере Джентри приписывать себе чье-то убийство… особенно убийство Элая Паттерсона.

Майк пил кофе и поглядывал на двух посетителей за соседним столом. Человек в хорошо сшитом костюме казался знакомым. Но внимание Майка отвлек коренастый рыжеволосый рудокоп, сидевший с ним за одним столом, который не отрываясь смотрел на него, намеренно стараясь привлечь его взгляд.

— Ты попал не в тот город, — неожиданно произнес рудокоп. — Мы давно выгнали отсюда всех скотоводов.

Майк приветливо улыбнулся.

— У меня две специальности — скот и рудники. Я не хуже других могу орудовать кайлом и киркой.

— И где же ты работал на рудниках?

— По всей стране. Сильвертон, Колорадо… в Сербат-Рейндж в Аризоне… на Пиоче и Фриско.

— Таких здесь полно. Никого не нанимают.

— Похоже, не видать мне работы?

Рыжий явно напрашивался на неприятности. Этот человек принадлежал к хорошо известному типу. Один такой всегда есть в каждом городе — он постоянно пытается доказать всем, какой он крутой… Иногда таких несколько, и они редко бывают крутыми на поверку. Так что на самом деле им доказывать нечего.

Тон Майка был нарочито мягким. Он понял, с кем имеет дело, и принял к сведению, но если рыжий хочет нарваться на неприятности, то пусть делает это сам. Майк не станет идти ему навстречу. У него и без того полно проблем.

Человек в одежде переселенца, сидящий за соседним столиком, повернулся в их сторону.

— Если вы рудокоп, я могу вас нанять, — сказал он. — Меня зовут Берт Перри. У меня заявка на участок в Тополином каньоне. Если вам правда нужна работа, ждите меня завтра здесь в шесть тридцать, отсюда сразу же и поедем.

Перри встал из-за стола.

— Я достану для вас те чертежи, мистер Мерриэм, — обратился он к человеку в сером костюме. — Они будут у меня завтра или послезавтра.

Задержавшись возле стола, где сидел Шевлин, он напомнил:

— Завтра утром в шесть тридцать… Идет?

— Хорошо, — согласился Майк. — Я буду здесь.

Официантка поставила перед ним еду, и он взялся за вилку и нож. Перри сказал — Мерриэм. Должно быть, это Клэгг Мерриэм. Майк видел его всего только раз или два, потому что Мерриэм часто уезжал из города. Он был крупнее, чем это запомнилось Майку, с волевым лицом и улыбкой, которая лишь затрагивала губы, никак не отражаясь в глазах.

Рыжеволосый сел за стол прямо напротив Шевлина.

— Ты ему не представился, — заявил он.

— Он не спросил, — ответил Шевлин.

— Тогда я спрашиваю.

— Не твое собачье дело. — Шевлин произнес это таким мягким тоном, что смысл не сразу дошел до рудокопа.

Осознав сказанное, рыжий улыбнулся. Он демонстративно вытер ладони о рубашку, потом встал очень медленно, все еще улыбаясь, и потянулся через стол, чтобы ухватить везунчика за грудки.

Шевлин, уронив нож и вилку, левой рукой сжал запястье рыжего и резко потянул на себя. На столе стояло пустое блюдо с остатками баранины. Правой рукой он ткнул рудокопа головой в тарелку и, продолжая держать его за левую руку, не торопясь вытер его лицом застывший бараний жир. А потом неожиданно отпустил нахала, и тот приподнял голову, продолжая лежать на столе и яростно отплевываться. Сунув ладонь рудокопу под подбородок, Майк толчком перекинул его через скамейку на пол. Во время этого эпизода он лишь едва приподнялся с лавки.

Секунду рыжий пролежал оглушенный, затем разразился проклятиями и попытался подняться. Его остановил чей-то голос:

— Оставь, Рыжий! Не на того нарвался. Этот парень отделает тебя по высшему разряду.

Шевлин оглянулся. Перед ним стоял он — разумеется, возмужавший, прибавивший в весе и гораздо лучше одетый, чем прежде. Лицо у него стало одутловатым, и выглядел он как человек, который живет слишком хорошо, чего никак нельзя было сказать о прежнем Джентри.

— Привет, Гиб, — улыбнулся Майк. — Сколько лет…

Джентри протянул ему широкую ладонь.

— Майк! Майк Шевлин! — В его голосе звучало неподдельное удовольствие. — Дружище, как я рад тебя видеть!

Шевлин пожал ему руку. Нет, все неправда, подумал он. Чего бы там ни натворил Джентри, он никогда бы не убил такого человека, как Элай. Жесткий, временами даже жестокий, Джентри никогда не воевал с теми, кто не хочет войны.

Шевлин почувствовал пристальное внимание со стороны всех посетителей.

Мерриэм Клэгг наблюдал за ними с безучастным видом. Рыжий медленно размазывал по лицу жир.

— Пойдем-ка отсюда, Майк, — предложил Джентри, — выпьем за старые добрые времена, я угощаю.

Шевлин неохотно поднялся из-за стола. Чего он меньше всего хотел, так это выпить. Ему нужна была еда и кофе, много кофе, галлоны кофе.

— Город изменился, — издалека начал Майк, как только они вышли на улицу. — Я не встречаю знакомых лиц.

— Исчезли… исчезли вместе со стадами.

Выждав немного, Шевлин спросил:

— Что стало с Рэем Холлистером?

Улыбка исчезла с лица Джентри.

— Рэй? Перестал умещаться в штанах. Он уехал отсюда… И как раз вовремя.

— Он всегда пытался выше себя прыгнуть.

— Еще бы! — В голосе Джентри звучало явное облегчение. — Я не забыл, как вы сцепились с ним в Рок-Спрингсе. Ты никогда с ним не ладил.

Эта мысль, казалось, его порадовала. Когда они подошли к дверям «Дочери Золотоискателя», Джентри опустил свою широкую ладонь на плечо Шевлина.

Майк подавил неприязнь. Он не любил, когда до него дотрагивались, и, кроме того, не разделял благодушного настроения старого приятеля.

Чтобы подвести разговор к интересующей теме, он задал вопрос:

— Ты работаешь на ранчо, Гиб?

— Я? — Распахнув дверь, Джентри на ходу продолжал говорить: — В этих краях скотоводство — вчерашний день. Нет, я занимаюсь перевозкой. Снабжение рудника, доставка руды. Каждый раз делаю караван из тридцати фургонов.

В салуне Майк не заметил ни одного знакомого лица. Джентри протянул руку, и бармен подкинул ему бутылку, которую Гиб ловко поймал. Затем бармен подкинул ему два стакана, и Джентри с той же легкостью поймал их другой рукой. Да, этот крупный мужчина, тяжелый с виду человек всегда отличался ловкостью рук… и ловко обращался с оружием.

Джентри пребывал в добродушно-болтливом настроении, а Шевлин предпочитал слушать.

— Один работник на старом ранчо «Рафтер Н», — рассказывал Джентри, — когда копал яму под столб, наткнулся на золото. Не сказав никому ни слова, он отправился в Сан-Франциско, обеспечил себе финансовую поддержку, а затем вернулся и купил базовый лагерь «Рафтер Н». Загрязненная вода с лесопилки сливалась в ручей, что сулило разорение «Рафтер Н» и другим скотоводам. Произошла стычка, и среди убитых оказался тот самый счастливчик, что открыл золото. Вроде бы оно и к лучшему, — заметил Джентри, вновь наполняя стакан, — однако это не принесло никому никакой пользы. Оказалось, он продал всю свою долю той компании во Фриско. С «Рафтер Н» и «Полумесяцем» возникли большие проблемы, впрочем, не такие большие, чтобы мы не смогли с ними справиться.

— Мы?

Джентри подмигнул в ответ.

— Майк, ты же знаешь старого Гиба. Я не дам себе мхом обрасти, к тому же золото дает больше денег, чем скот. Неприятности начались, когда я нанялся охранником на Солнечные Россыпи.

— Неприятности?

— Стрельба, Майк. Бен Стоув был начальником охраны, а ты же помнишь Бена. Он-то знал, где взять самых крутых парней во всей округе. И после того как мы похоронили двух-трех местных ребят, на этом дело и кончилось.

Уж Бен Стоув сообразит, кого надо убрать. Костяк любой скотоводческой команды составляют два-три человека, за которыми следуют остальные. Выведите их из игры — и команда потеряет мужество. Майк Шевлин не раз видел, как это делают, и еще чаще видел, как это пытаются сделать.

— Гиб, кто здесь представляет закон?

— Ты что, в розыске?

— Кто он такой?

— О, тебе не о чем беспокоиться. Ты же знаешь, как обстоит дело в западных городах. Закон — это всегда местный шериф, у него своих дел по горло, так что нет времени заниматься теми, кто не доставляет неприятности. Ты можешь перестрелять хоть полдюжины человек в Денвере или Шайенне, и никто тобой в другом месте не поинтересуется, пока ты не создаешь проблем… Ну, а шериф тут Вилсон Хойт.

Вилсон Хойт! Здоровенный, как медведь, широкий, толстый и сильный, но притом достаточно быстрый, чтобы упредить любого, ктопопытается напасть на него. По слухам, он совершил семнадцать убийств, все при исполнении служебных обязанностей. Среди жителей города о Майке Шевлине лучше всех знает, вероятно, именно Хойт.

Холлистер, Джентри и Мэйсон помнили лишь того паренька, который уехал отсюда. Но время меняет человека, может сделать его сильнее и тверже, с годами люди иногда становятся мудрее. Майк отсутствовал тринадцать лет. Хойту понять его проще, чем остальным. Увидев его на могиле Элая, он наверняка догадался, зачем тот вернулся сюда.

Продолжая разглагольствовать о том о сем, Джентри наполнил себе третий стакан, в то время как Майк все еще не опорожнил первый. Джентри вспоминал старые добрые дни, и мало-помалу до Майка дошло, что Джентри все еще считает его своим другом.

— Надо отдать Рэю должное, — доверительно сообщил Джентри. — Он всегда хотел быть важной шишкой и, когда обнаружили золото, сразу ухватился за случай. Но он сделал это исподтишка, так что скотоводы не узнали о том, что он снюхался с их противником. Когда начались неприятности, — а я всегда думал, что в этом виноват его длинный язык, — Рэй связался с людьми из Фриско и предложил организовать переговоры со скотоводами. Он и стряпчий Эванс назвали себя юридической фирмой. Ты же знаешь Бена. Когда Холлистер втянул его в это, Бен все неприятности уладил. Некоторые рудокопы стали чуть-чуть поворовывать. Бен уговорил Рэя смотреть на это сквозь пальцы. Однако Бен ничего не сказал Рэю о том, что затеял скупать золото, чтобы изъять его из обращения.

— Откуда у Бена взялось столько денег?

Джентри снова подмигнул Майку.

— Ну, уж это личный секрет Бена, не надо его недооценивать. Скупка краденого сдерживала распространение слухов о том, что Солнечные Россыпи велики. Они докладывали о низких нормах выработки, и никто ничего не заметил.

К этому времени Джентри уже взялся за четвертый стакан.

— Разумно, все весьма разумно, — заметил Майк.

— Правильно говоришь, — согласился Джентри.

Можно не сомневаться, что Элаю это пришлось не по душе, да и Джеку Мурмэну тоже, потому что Джек вложил деньги в городской бизнес, а кроме того, владел «Полумесяцем». Вот почему они и были убиты.

Известно ли было Бену Стоуву, что Элай Паттерсон связан с хозяевами из Сан-Франциско? Шевлин полагал, что нет. Он знал Элая лучше, чем кто-либо другой, и никогда не слыхал от него никаких упоминаний о родственниках или друзьях в Сан-Франциско… или вообще где-либо. Элай пришел на запад из Иллинойса, и все его рассказы о прошлом сводились к этому.

Майк слушал теперь Джентри вполуха, а Гиб снова ударился в воспоминания о прежних днях, воскрешая старое, суровое, трудное время, заполненное перегоном скота, отловом, клеймением.

— Помнишь, когда твой серый испугался трещотки и рванул прямо с обрыва? Будь я проклят, ты оставался в седле до самой реки! Если бы кто-то сказал мне, что на лошади можно спуститься по такому откосу, я бы подумал, что он спятил или врет.

Джентри совсем опьянел… возможно, утром он даже не вспомнит, о чем рассказывал приятелю, и Майк не сомневался, что только спиртное, — а Джентри уже выпил немного до того, как они встретились, — заставило его развязать язык. Это и кое-что другое понял Майк: Гиб Джентри был одинок.

Еще один факт следовало обдумать. На перевозках работает Джентри, когда отправляется золото, едет он, и больше никто, чтобы не задавали вопросов.

Если операцию спланировал Бен Стоув, то сделал это он весьма хитро. Концы спрятаны, и все под контролем — все, кроме языка Гиба, когда он выпьет. Известно ли им об этом?

— Что из себя представляет Берт Перри? — спросил Майк.

— О, с ним все в порядке. Он застолбил себе в каньоне участок два на четыре. Там ничего нет, но он не хочет никому верить.

Шевлин отодвинул стул и поднялся.

— Пожалуй, пойду спать. — На мгновение он коснулся рукой плеча Джентри. — Хорошо, что мы встретились, приятель. Береги себя.

— Еще увидимся. — Казалось, Джентри хотел сказать что-то еще, но только добавил: — Пока, сынок.

На следующий день в шесть утра человек, работающий в старом магазине Элая, подметал тротуар. Майк зашел внутрь, продавец последовал за ним. Шевлин купил необходимую для работы одежду, несколько свечей и шахтерскую лампу, а в конце попросил:

— И четыре коробки патронов сорок четвертого калибра.

Продавец поднял глаза.

— У вас ожидаются неприятности?

— Я человек мирный. Еду в каньон работать на Берта Перри и хочу немного попрактиковаться в стрельбе. Никогда не умел нормально стрелять.

Возвращаясь с покупками в гостиницу «Невада», Шевлин встретил перед входом Берта.

— В обеденном зале тебя ждет леди, — сообщил тот. — Я слышал, как она о тебе спрашивала.

Пройдя через арку в обеденный зал, Майк увидел Еву. Она сидела одна.

— Вы хотели меня видеть?

— Я хочу предложить вам работу. В «Трех Семерках».

— Слышал, что скотоводство здесь приходит в упадок.

Понизив голос, она зашептала:

— Мистер Шевлин, нам нужны такие люди. Вы же прирожденный скотовод и останетесь им, куда бы ни бросила вас судьба.

Он почувствовал прилив раздражения.

— Хорошо, объясните конкретно, что вы от меня хотите?

— Вы отлично владеете оружием, а мы собираем опытных бойцов.

Майк не сумел сдержаться.

— При всем моем уважении к вам, леди, ваше желание абсурдно. — Он кивнул в сторону Солнечных Россыпей, откуда доносился постоянный гул компрессора. — Неужели вы думаете, что это можно остановить оружием? Пока здесь есть золото, они не уйдут отсюда.

— Неправда. Если бы во главе нашего отряда встал Рэй Холлистер, он выгнал бы отсюда Бена Стоува!

Шевлин посмотрел на нее, не скрывая иронии:

— Вы и в самом деле в это верите? В бою Рэй Холлистер и в подметки не годится Бену Стоуву.

Он вспыхнула от злости.

— Раз вы такого мнения, для вас нет работы в «Трех Семерках»!

— Извините… но я уже работаю. Рудокопом.

Она резко поднялась.

— Джесс Винклер говорил, что вы с ними заодно, но я не могла в это поверить. Тривиальный бандит, обыкновенный вор!

Стуча каблуками, она вышла на улицу, а он, последовав за ней, направился к Перри.

— Извините, что заставил ждать, — сказал Майк.

Берт с интересом посмотрел на него.

— Леди явно торопится, — заметил он, улыбнувшись.

— Когда я объявил ей, что работаю на руднике, она назвала меня вором.

— Если бы ты работал на любого другого, — уклончиво сообщил Перри, — так бы оно и было. — Он посмотрел Шевлину прямо в глаза. — Что бы ты ответил мне, если бы я сказал, что руда из Солнечных Россыпей оценивается по двадцать тысяч долларов за тонну?

— Я бы сказал, что один парень в Чили нашел самородок весом в четыреста фунтов. Имею в виду, что такое бывает однажды.

— Друг мой, — серьезно произнес Перри, — самая богатая руда, какую я только видел, добывается здесь на руднике, и ее там отнюдь не мало.

Расхищение… Каждый рудокоп знает, что это такое. Если руда богата, то человек может вынести в кармане свою месячную зарплату, а во фляжке или коробке для завтрака — зарплату за пару месяцев. Майк знал прииски, где рудокопы платили мастеру за право работать. Раздевалки могут лишь сдерживать расхищение, но не остановить совсем.

— И никто не сообщает? — спросил Шевлин.

— Они все занимаются воровством. Я — нет, но держу язык за зубами и не собираюсь покидать город. Иногда спрашиваю себя, могу ли я вообще уехать? Скорее всего, я жив только потому, что даже не рыпаюсь.

— Ты испытываешь судьбу, говоря со мной. Откуда ты знаешь, что я не шпион?

— Ну какой ты шпион? У тебя самого полный рот дерьма.

— У меня?

— Не жди от них здравого смысла, Майк. Они в этом слишком глубоко погрязли, и все очень напуганы. Мне советовали не нанимать тебя.

— Почему?

— Здесь поджидают человека по имени Холлистер, а ты прибыл как раз в это время. Они смертельно боятся Холлистера, Майк, и, если его обнаружат, считай, что он труп.

— Ты слишком много знаешь.

— Хотел бы знать меньше. У меня есть пара друзей, и они мне кое-что рассказывают. — Перри посмотрел на револьвер Майка. — Ты хорошо им владеешь?

— Кое в чем преуспел.

Перри двинулся в сторону конюшни, и Майк последовал за ним. На ходу он почувствовал чей-то взгляд, провожающий их по улице. И тут он понял, что не мог сделать ничего худшего, чем устроиться на работу к Берту Перри, единственному человеку, который держится особняком.

Теперь не важно. Все равно он уже по уши увяз, и у него появилось предчувствие, что выбираться отсюда придется только с боем. Впервые за многие годы он не зря носил револьвер.

Глава 4

Облокотившись о спинку большого кожаного кресла в своей конторе, расположенной над банком, Бен Стоув задумчиво смотрел в окно на растущие вдоль ручья деревья. Сколько воды утекло с того самого утра четырнадцать лет назад, когда Джек Мурмэн выгнал его из «Полумесяца».

Ему никогда не забыть тот день. Сидя в обтянутом шкурами кресле и положив на колени дробовик, старый Джек заявил, что Бен — скотокрад, а может быть, еще и убийца, и предупредил: если его хоть раз найдут на территории «Полумесяца», то пусть пощады не ждет.

И большой, сильный, крутой Бен Стоув стоял и молча терпел угрозы.

Даже теперь, вспоминая об этом инциденте, он неохотно признавался себе, как сильно тогда испугался. Да и потом в жизни не боялся никого, кроме Джека Мурмэна. Мертвый вот уже несколько лет Джек Мурмэн все еще имел над ним власть.

До тех пор пока в Рафтере не открыли золото, Бен был всего лишь одним из скотокрадов. Не то чтобы в округе кто-то еще во всеуслышание посмел указать на него, но знали о его делишках все.

Обнаружение золота предоставило ему редкий шанс, и он, оценив открывшиеся возможности… точнее некоторые из них, поспешил ими воспользоваться. Однако если на чистоту, саму идею захвата рудника Бен позаимствовал у Рэя Холлистера.

Холлистер сразу же понял, какие перспективы таит в себе управление прииском, и ухватился за это. Но он переоценил себя и недооценил окружающих. На Бена Рэй смотрел свысока, как на заурядного работника по найму, и совершенно упустил из виду, что тот огонь неутоленных амбиций, который сжигал изнутри его самого, может столь же ярко гореть и в ком-то другом. Неожиданно Бен оказался в силе, а Рэй вылетел из седла.

Дело близилось к завершению. Владельцам предложили продать не только Солнечные Россыпи, но и скважину Славы. Предложение достаточно солидное, чтобы заинтересовать их как средство избежать постоянных убытков, но не настолько выгодное, чтобы вызвать подозрение.

Глядя в окно, Бен думал о будущем. Как только рудник станет его собственностью, он порвет недрогнувшей рукой все, что связывает его с прежней жизнью. Прииск принесет миллионы. Деловая жизнь города постепенно вернется в нормальное русло. Не так быстро, конечно, чтобы не вызвать проблем. Но, повинуясь чуткому руководству, люди скоро забудут все, что натворил Бен, или будут вспоминать об этом как о безобидных шалостях прошлых дней.

Наружная дверь конторы открылась, и Бен почувствовал неожиданный прилив раздражения. Ему уже не нравилось, когда кто-нибудь, набравшись наглости, беспардонно врывался в его контору по старой дружбе. Оказалось, что пришел Гиб Джентри. И Стоув вдруг посмотрел на него другими глазами. В будущем, которое он рисовал себе, места для приятеля не оказалось. Неожиданно с холодной очевидностью он осознал, что Гиб ему совершенно не нужен.

Джентри, как заведено, плюхнулся в кресло, положив ноги на письменный стол, и Бен Стоув вновь ощутил прилив раздражения. Гиб ведет себя уж слишком по-свойски. Но тут же сам себе удивился: что за внезапная злоба? Он всегда был в состоянии обуздать свое настроение. Именно невозмутимость и самоконтроль обеспечили ему теперешнее положение… Так чего вдруг сердиться?

Джентри откусил кончик сигары.

— Черт возьми, Бен, жаль, что ты все сидишь в конторе. С кем, по-твоему, я сейчас столкнулся?

— С Майком Шевлином.

— Черт побери, откуда ты знаешь?

Бен был доволен собой. Не Бог весть что, сравнительно простое дело, но он уже давно осознал, как важно быть в курсе всех событий в округе, и взял на себя труд неизменно каждое утро узнавать о новых приезжих и вообще о любых происшествиях. У него завелись свои источники информации, одним из которых оказался местный шериф.

Как член городского Совета, Стоув руководил работой шерифа. Все известные ему на данный момент сведения заключались в том, что некий незнакомец из местных, весьма крутой на вид, посетил могилу Элая на Бут-Хилл, и теперь, сопоставив этот факт с кое-какими другими, Бен сумел прийти к верному заключению.

Джентри сдвинул шляпу на затылок.

— Разрази меня гром, Бен! Прямо как в старые времена. Приятно, что Майк здесь. Он неплохо выглядит.

Бен принялся перебирать на столе бумаги, в глубине души желая, чтобы Джентри поскорее убрался. Гиб всегда был несколько глуповат, нечист на руку, да к тому же преисполнен сентиментальных чувств. В конце концов, между Стоувом и Шевлином никогда не существовало особой симпатии.

— Послушай, Гиб, и соотнеси это с тем, что сам рассказал. На старой лесопилке прошлой ночью состоялась встреча… Позже, во время дождя, туда приехал кто-то еще. Мой человек полагает, что столкнулся с Холлистером или одним из его сторонников. И неизвестный выстрелил в него.

— Забудь, Бен. Майк не встанет на сторону Рэя. Рэй — мелкая пташка, и Шевлин всегда это знал.

— Во всяком случае, мы с ним не очень-то ладили, — раздраженно заметил Бен. — Он был твоим другом, но посуди сам, с чего бы ему явиться сюда как раз сейчас? И так все натянуто до предела. Случись что — нас выведут на чистую воду или мы так завязнем, что не выберемся за годы.

— Холлистер — обычный зануда. Он не в состоянии нам навредить.

Стоув бросил на него нетерпеливый взгляд.

— Гиб, ты не видишь дальше своего носа. Ты забыл — Рэй Холлистер может обратиться к губернатору.

Джентри посмотрел на него с недоверием.

— К губернатору? Нашел о чем беспокоиться! Какое губернатору до нас дело?

— Губернатор женат на дочери Джека Мурмэна, и этим все сказано, — объяснил Бен. — Если тебе этого мало, то его отец как партнер Джека приезжал сюда на распродажу скота, а после смерти отца он практически воспитывался у Джека. Когда Джека убили, он был в Вашингтоне, и раз уж он теперь стал губернатором, то сумеет задать жару.

Джентри беспокойно заерзал в кресле. Радостное возбуждение от встречи с Шевлином улетучилось. Убрав ноги с письменного стола, он про себя горько жалел, что зашел к компаньону. Все теперь по-другому. Бен постоянно раздражен, у него больше нет времени выпить с ним, он не так откровенен, как в старые времена. А тут еще губернатор. У него совершенно вылетело из головы. Конечно, он вспомнил, но только когда зашел разговор. А, чепуха! Джек Мурмэн уже несколько лет как умер — все давно в прошлом.

— Холлистер ничего не докажет, — возразил Гиб. — Он даже не приехал.

— Да, но есть еще и другие, — кисло заметил Стоув. — А если лошадь взмахнет хвостом, никогда не скажешь, что за репейник к нему прицепится.

Джентри внезапно почувствовал себя неуютно. Ему никогда не забыть, какое презрение было в глазах Джека, когда его сбили с ног. Этот взгляд пронзил его до глубины души, и, вспоминая эти глаза, он несколько месяцев просыпался, трясясь от страха и обливаясь холодным потом.

У старика не было шансов. Удар нанесли ему сзади. Пояса с револьверами он никогда не носил — не хотел стрелять или пользоваться ножом. Отношения между рудокопами и скотоводами оставались натянутыми, а в тот день давали получку. Они решили обставить все так, словно расправа с безоружным Джеком — дело рук пьяных шахтеров.

— Если ты столь высоко ценишь Шевлина, постарайся убрать его отсюда, — предложил Стоув. — Его приезд может создать проблемы.

Когда за Джентри захлопнулась дверь, Бен сел в кресло, которое тот оставил, и тоже положил ноги на стол. Нет больше надобности посвящать Джентри в то, что Шевлина здесь уже нет. Нет надобности вообще о чем-либо говорить Джентри. После того как они вывезут золото, придется с Гибом что-нибудь делать. Его срок годности уже истек.

Джентри остановился внизу под навесом, разглядывая улицу, потом откусил кончик новой сигары и задумался. Пошел этот Бен к черту! Открывающиеся перспективы не сулили ему ничего хорошего.

Гиб всегда был не дурак выпить, а теперь его возможности по этой части стали практически неограниченными. Но он перестал получать от этого удовольствие. Стоув здорово изменился. Высокомерен, лишним словом не обмолвится и, когда бы Джентри ни зашел к нему, норовит выставить его подонком.

Гиб стоял на улице, мрачно устремив взор в будущее. Пора принимать радикальные решения. Хватит ребячиться, надо прекращать так часто прикладываться к бутылке. В глубине души он давно все понимал, но никогда не пытался выразить словами. Мысли его неохотно вернулись к Бену. Стоув крутой парень. Вон каким большим человеком стал, все его слушаются.

И тут его охватила злость. Большой человек? Да какого черта Бен так возомнил о себе? Какого черта он, Гиб, должен подчиняться Бену или кому-то еще?

Бен посоветовал ему убрать Майка Шевлина из города. Вот только как это сделать? Много лет миновало с тех пор, как Майк ушел отсюда. И хотя о нем не доходило никаких вестей, Гибу с первого взгляда стало ясно, что бывший друг, без сомнений, прошел огонь и воду… Трудно представить, как можно безнаказанно убить такого человека. Он сам при этом ухлопает кучу народа. Стоув иногда слишком туп. Неужели не видит, что лучше всего оставить Майка в покое?

Гиб Джентри считал себя опасным противником и нисколько не преувеличивал, но еще он любил за бутылкой виски вспомнить старое доброе время, поговорить о минувших днях. Правда заключалась в том, что Гиб, как и многие другие, так окончательно и не повзрослел. Воспевая веселую, бесшабашную юность и воскрешая старые забавные байки, он старательно избегал открыто смотреть в лицо будущему.

Вновь намечался дождь, облака грозно клубились над горными вершинами. Сигара Джентри потухла. Он посмотрел на нее с неприязнью, потом повернулся и пошел по улице. Да, Бен изменился. Он теперь ни в грош не ставит старых друзей. Где-то в глубине сознания крошечный колокольчик бил тревогу, но Гиб не хотел слышать предупреждения. Он думал о выпивке.

Майк Шевлин следовал за Бертом Перри вверх по узкому каньону, пробираясь среди редких деревьев, зарослей кустарника, скатившихся откуда-то сверху валунов и щебневых оползней. Когда они достигли участка, Перри сказал:

— В шестидесяти ярдах вверх по каньону есть источник с питьевой водой, и, если ты не мнишь себя поваром, я мог бы приготовить еду.

— Мне хватило двух раз попробовать свою стряпню, чтобы убедиться в полной бесталантности по этой части.

Он расседлал лошадь и оглянулся вокруг. Смотреть было особенно не на что. Хижина Перри, простая двухкомнатная лачуга, собранная наскоро, но надежно, стояла на насыпи, образованной пустой породой. В тридцати футах от нее располагался загон, к которому примыкал односкатный сарай, используемый как подсобка. За ним начинался горизонтальный тоннель штольни.

Выше по каньону виднелся еще один отвал пустой породы, побольше, чем их. Возле него Майк не заметил никаких строений.

— Чей это участок? — спросил Шевлин.

— Он заброшен. Разведывательная разработка для Солнечных Россыпей. Золото нашли на столовой горе прямо над этим местом. Решили отсюда углубляться в гору, но, обнаружив жилу на другом склоне, разработку здесь прекратили.

Когда они принялись за еду, темнота уже заполняла каньон, сглаживая резкие очертания голых холмов. Шевлин пил вторую чашку кофе, прислушиваясь к пению птиц. Неожиданно все звуки стихли. Перри продолжал говорить. Если он и заметил изменения, то не подал виду.

— Много здесь бывает людей? — спросил Шевлин.

— Жила, кажется, расширяется, и я уверен, что примерно в шестидесяти футах… Что ты сказал?

— Я спросил, много ли здесь бывает народу?

— 3десь? Да кто сюда пойдет? Они все думают, что я сумасшедший, раз работаю на этом участке. За прошедшие четыре месяца не появилось и двух человек.

— Как далеко вверх тянется каньон?

Перри пожал плечами.

— Откуда мне знать? Я никогда туда не ходил. Через милю он сужается так, что становится просто расщелиной между горами. Говорят, что, расставив руки, можно коснуться обоих склонов. Там огромное скопление скал.

Майк Шевлин поднялся и подошел к двери. Некоторое время он стоял, прислонившись к косяку. Это мог быть ягуар, но у него появилось предчувствие, что птицы смолкли, заслышав человека.

— Встанешь утром, — предложил Перри, — расчисть штольню от пустой породы, которую я отбил в последний раз. Мне надо в город.

— Рафтер стал весьма процветающим городом, — задумчиво произнес Шевлин.

— Чем меньше ты будешь об этом говорить, тем лучше. Я стараюсь реже бывать там и ни с кем ничего не обсуждаю, ну, разве что дела на участке или события, происходящие далеко отсюда.

На заре, когда Перри уехал, Майк отправился в штольню. Он всегда предпочитал работать лопатой. Такой труд оставляет возможность думать, а ему как раз было о чем.

Выходило так, что Рэй Холлистер использовал скотоводов как рычаг, чтобы вернуться во власть, из которой его турнули… И кому-то придется за это жестоко расплатиться.

Бен Стоув не такой безрассудный, самодовольный дурак, как Рэй. Он холоден, жесток и тверд, как Холлистеру и не снилось. Если Холлистер сам себе выбрал смерть, то это его личное дело, но тот путь, по которому он направляется, приведет и других людей к гибели.

Ева верит ему и, вероятно, влюблена в него. Бэбкок, как всегда, неистово ему предан. Но имеет ли он представление о том, что задумал его предводитель?

Город богат, подозрителен и напуган. Каждый боится потерять свое состояние, опасается разоблачений, и притом все, наверное, знают, что их вот-вот выведут на чистую воду.

Убрав Элая Паттерсона и Джека Мурмэна, кто-то взял в свои руки бразды правления. Очевидно, что все посылаемые из города сообщения исходят из конторы Бена Стоува. Тщательно подобранные начальники смен — его сторонники. Каждый в городе так или иначе заинтересован в сохранении существующего порядка вещей.

Конечно, есть еще и Вилсон Хойт.

Если Шевлин кого и надеялся привлечь на свою сторону, так это Хойта. Тот слыл неподкупным. Логика его поведения проста: сохранить мир в городе. Именно этим он и занимался. Шевлин не сомневался, что Хойт не имеет отношения к золоту, хотя, вероятно, в курсе событий. Хойт не выступит против ловких хапуг, пока их деятельность как-то не коснется круга обязанностей, которые он взял на себя.

Майк откатил тележку туда, где кончался дощатый настил, опрокинул ее и уже собрался идти назад, как увидел Еву Бэнкрофт, въезжающую на насыпь.

— Зря теряешь время, — крикнула она. — Здесь нет никакого золота.

— Я тоже начинаю так думать. — Он почувствовал ее неприязнь и еще больше удивился ее приезду.

Глаза девушки сузились.

— Майк, мы хотим, чтобы ты встал на нашу сторону.

Он опустил тележку и выпрямился.

— Вы решили разделиться на стороны? Для чего? — Сдвинув на затылок шляпу, он вытер пот тыльной стороной руки. — Неужели вы думаете, что убийство нескольких рудокопов остановит других?

Ей с трудом удавалось преодолевать враждебность.

— Когда война кончится, здесь снова будет страна скотоводов, и никакая больше.

— Хворостиной свиней от кормушки не отгонишь.

— Рэй думает иначе.

— Холлистер всегда пытался занять слишком много места, но даже он не такой дурак.

Она вспыхнула от ярости.

— Рэй Холлистер был здесь влиятельным человеком, и он станет им снова! Теперь, когда он вернулся, все пойдет по-другому!

— Ева, — попытался спокойно образумить ее Шевлин, — Холлистер принесет вам немало бед. Он никогда и нигде не был влиятельным человеком и никогда им не будет. У него на это просто не хватит пороху. Много лет назад, когда ты еще ходила пешком под стол, Рэй имел хорошее ранчо, которое могло обеспечить спокойную жизнь до конца его дней, но ему оказалось этого мало, захотелось поиграть во власть. Он околачивался возле Джека Мурмэна, и, когда Джек сплевывал, Рэй плевал в два раза сильнее; когда Джек ворчал, Рэй заливался лаем. Он старался быть больше, чем ему суждено быть, и за это его отсюда выгнали. На сей раз его похоронят.

— Ты просто завидуешь! Ты всегда его боялся!

— Порасспроси его о взбучке, которую я устроил ему в Рок-Спрингсе. Истина заключается в том, Ева, что никто никогда не боялся Рэя, его не принимали всерьез.

Ее лицо исказилось от гнева, она развернула лошадь.

— Это последняя попытка! Уезжай отсюда, Майк Шевлин, и как можно быстрее! Ты упустил свой шанс.

Он с сожалением смотрел, как она гонит лошадь вниз по каньону. Приятная женщина, но Рэй заморочил ей голову, а она оказалась одной из тех, кто никогда не видит обратной стороны медали… Рэй не так уж стар, если на то пошло. Ему, должно быть, где-то тридцать восемь, а Еве Бэнкрофт двадцать или около того. Большая разница в возрасте — не редкость на Западе… да и в других местах.

Беда в том, что этот незадачливый политикан, обуреваемый слепым желанием удовлетворить свои амбиции, обязательно кого-нибудь подставит. На протяжении всей своей жизни он постоянно садился в лужу, что для человека с таким самомнением, конечно, невыносимо. Теперь он ввергнут в пучину горечи и отчаяния. Если прежде он и думал о ком-то еще, кроме себя и тех преуспевающих личностей, которых боготворил, то теперь определенно не брал в расчет больше никого. Даже Еву.

Пока Шевлин разгребал кучу пустой породы в самом конце штольни, вытирая текущий ручьями пот, до него неожиданно дошло, как положить конец этой возне. Если богатство прииска вдруг раскроется, станет достоянием гласности, то Бену Стоуву и его шайке нечего будет терять, а Рэю Холлистеру не за что будет бороться.

Известие о том, что месторождение богато, мгновенно разрушит все шансы Стоува и его шайки на приобретение прииска. Эта новость приведет к такому наплыву приезжих, что дальнейшей скупке краденого придет конец. И скотоводы поймут, невзирая на все увещевания Холлистера, что прииск никогда не заглохнет.

Но как ему, Майку Шевлину, добиться такого? Никто не поверит бездомному ковбою с плохой репутацией. Он должен получить доказательства, реальные доказательства в виде высокосортной руды. Более того, необходимо найти тайник, где хранится похищенное. Если этого не сделать, воры заберут золото и исчезнут, как только будут изобличены. И в таком случае Лайна Теннисон останется в убытке.

К полудню Майк расчистил штольню.

Ближе к поверхности работать стало легче. Берт раздобыл у кого-то кусок обшивки парового котла, положил его на дно штольни, перед тем как начать бурение, и свалил породу на него. Это был старый метод, применяемый на больших рудниках, но в таких разведочных скважинах, как у Перри, его редко использовали.

Разложив возле входа пробойники, Майк выбрался из штольни и принес из источника воду. Пока он мылся, на плите закипел кофейник. Приведя себя в порядок, он взялся за кофе и сандвичи. Конечно, можно было бы поесть в городе чего-нибудь горяченького, но он давно убедился на собственном опыте, как легко угодить впросак, отправившись в путь на голодный желудок… слишком многое может случиться.

А добравшись до города, он собирался, в первую очередь, встретиться с Вилсоном Хойтом.

Глава 5

Вилсон Хойт сидел за обшарпанным бюро, положив ноги на откидывающуюся столешницу и уткнувшись в газету. Без всякого удовольствия он поднял взгляд на вошедшего Майка Шевлина, обозначив кивком, что заметил его появление.

— Ты пришел сюда неспроста, — напрямик заявил он. — Что тебе надо?

— Собираюсь вывести кое-кого на чистую воду и хочу, чтобы ты был на моей стороне.

Хойт подобрал окурок сигары и тщательно затушил его, перед тем как бросить в плевательницу. Уж кому, как не ему, знать: если все спокойно, жди беды.

Не спеша и во всех подробностях Майк описал ситуацию так, как она ему представлялась. Рэй Холлистер объявился в этих краях и пользуется безоговорочной поддержкой скотоводов. Вода в ручьях отравлена, а без воды скотоводам не обойтись. С таким положением дел они ни за что не смирятся и непременно начнут военные действия, что означает поджоги и убийства.

Бен Стоув даст отпор, но кто бы ни выиграл, все равно проиграет город.

К тому же, добавил он, Бен Стоув грабит владельцев прииска.

— Они не живут в Рафтере, — цинично заметил Хойт. — Меня это не касается. — Он откусил кончик новой сигары. — И как, по-твоему, можно погасить разгорающийся пожар?

— Арестовать Стоува. Арестовать Мэйсона и Джентри. Засадить их сторонников в тюрьму, потом отправиться на прииск и взять побольше высокосортной руды в качестве доказательства.

— Что делать с Холлистером?

— Забудь о нем. Выбери пятерых самых влиятельных скотоводов и возьми с них обязательство не нарушать мир. А Холлистер пусть варится в собственном соку.

— Они вне моей юрисдикции.

— Это не помешает тебе, если ты захочешь действовать. Никто не жаждет неприятностей, кроме Холлистера. Он по характеру склочник.

Хойт задумчиво пожевал сигару, потом убрал со стола ноги.

— А теперь послушай меня. Никто не просил меня остановить расхищение. Я здесь для того, чтобы сохранять мир, и я его сохраняю. А тут приходишь ты и начинаешь объяснять мне, как надо работать. Если Рэй Холлистер заварит кашу, я его убью. То же самое относится и к тебе. Бен Стоув ничего затевать не станет, потому что ему нужны мир и спокойствие. Если ты попытаешься вывести город на чистую воду, тебе не жить. И даже если тебе удастся что-то начать, ты никогда ничего не докажешь, — продолжал Хойт. — Вся высокосортная руда, которую здесь обнаружили, добывается в одном месте между двумя шахтами. При первых же признаках беспокойства штреки, ведущие к этим забоям, будут взорваны, и туда никто не сможет добраться. Ты останешься в дураках и только выставишь себя на посмешище. — Хойт поднялся. — Так что сворачивай свое бесполезное расследование и убирайся из города. Если пробудешь здесь дольше сорока восьми часов начиная с этого момента или посмеешь хоть пикнуть, я тобой займусь.

Шевлин испытывал смешанное чувство злости, разочарования и беспомощности. Он так рассчитывал на поддержку шерифа. Если Хойт останется в стороне, ничто не предотвратит убийства. Чем он может пронять его?

— Ты слышал, что я сказал тебе? — настаивал Хойт. — Садись в седло и дуй отсюда.

— Если бы ты знал меня, Хойт, не говорил бы так.

— Брось! — Хойт сделал жест, словно отмахиваясь от замечания. — Мне все о тебе известно. Участвовал в войне скотоводов на Нуэсесе, два года был техасским рейнджером и прославился на Симарроне и в Дюранго. Так что, видишь, ничего не пропустил, но это меня не впечатляет.

Шевлин заложил кисти рук за пояс и спокойно произнес:

— Я хочу тебе напомнить одну ночь в Таскосе. — Вилсон замер. Его львиноподобная голова чуть наклонилась вперед, мышцы шеи напряглись. — Ярко светила луна, — продолжал Майк, — ты спрятался под тополями и ждал. Когда со стороны реки Канейдиан появился всадник, ты решил, что это как раз тот, кто тебе нужен. — Хойт помрачнел. — Ты вышел из укрытия, окликнул путника и схватился за револьвер. Помнишь?

— Помню.

— Но ты не успел, Вилсон. Не думаю, что ты был не форме, и все же всадник взял тебя на прицел до того, как твой револьвер покинул кобуру. А когда он заговорил, ты понял, что обознался. Пока все правильно?

— Да.

— И вот ты стоял и смотрел в дуло револьвера, который держал незнакомый тебе человек. Он имел все права и возможности пристрелить тебя прямо на месте. Потом путник двинулся шагом, оставив тебя там, где ты скрывался. Спорим, тебе так и не удалось узнать, кто превзошел тебя в скорости.

— Ты, должно быть, слышал эту историю.

— Я о ней никому не рассказывал.

— Ладно, ты превзошел меня один раз, но едва ли у тебя получится снова.

В течение стольких лет воспоминания о безликом незнакомце, выигравшем у него несостоявшуюся перестрелку, преследовали Хойта. Черты его лица скрывала надвинутая на глаза шляпа. Теперь он знал его.

— Но чего ты добиваешься? Не стану отрицать, я обязан тебе жизнью. Ты мог застрелить меня тогда…

— Во-первых, Элай Паттерсон был моим другом… Во-вторых, меня наняли, чтобы прекратить расхищение и вернуть украденное золото.

Хойт выругался.

— Наняли? Почему они выбрали человека со стороны?

Шевлин улыбнулся.

— Ты же сохраняешь мир, забыл, что ли? Поддерживаешь сложившийся порядок вещей, бережешь покой, так сказать!

Хойт стиснул сигару зубами.

— Не знаю, что и ответить. Мне нужно подумать. Подожди чуть-чуть, идет?

— Думай, только побыстрее, — согласился Шевлин. — Я не такой хитроумный, как ты, Хойт, знаю только один путь — прямо к цели. С завтрашнего полудня я за себя не ручаюсь, и если ты не со мной, то тебе лучше позаботиться об укрытии.

Ужинали в уютном доме из красного кирпича с белыми ставнями, который принадлежал доктору Руперту Клэггу, уроженцу Бостона. Само здание, опрятный зеленый газон и выкрашенный в белую краску забор соответствовали характеру доктора. Он был аккуратным, организованным и трудолюбивым.

Один из лучших выпускников медицинской школы, он легко получил бы прекрасную практику в любом городе на Востоке, но война между штатами перевернула его планы. После всего лишь годовой практики в Филадельфийской клинике самого знаменитого врача города он пошел служить в армию. Простая, суровая жизнь, полная неожиданностей, и люди, которых ему довелось повстречать, оказали на него такое влияние, что Клэгг отказался от мысли вернуться в Филадельфию и решил отправиться на Запад.

Дотти Клэгг принадлежала к одной из самых богатых и старых семей Филадельфии, но и ей не был чужд дух приключений, и, несмотря на все протесты родственников с обеих сторон, молодая пара переехала на Запад.

Некоторое время доктор, оставаясь военным хирургом, проходил службу в различных гарнизонах Нью-Мексико и Аризоны. Когда он вышел в отставку, его дальний родственник Мерриэм Клэгг, занимавшийся предпринимательством в Рафтере, уговорил супругов приехать туда, и почти два года назад они так и сделали, решив тут поселиться.

В свои тридцать четыре года доктор Руперт был весьма импозантным мужчиной, высоким, стройным, с бронзовым загаром ковбоя и шрамом на скуле, оставленным индейской стрелой. В его клинике царила пограничная обстановка первых поселений, но дом оставался уголком его родной Новой Англии.

Он любил общество и обрадовался, когда Лайна Теннисон решила остановиться у них. В Филадельфии Лайна и Дотти вместе учились в школе, и Дотти никак не могла успокоиться из-за того, что Лайна якобы по советам медиков собралась на Запад.

— Уж не знаю, чем привлек ее наш «курорт», — доверительно сообщила Дотти мужу, получив письмо, — но моя подружка всегда слыла образцом здоровья.

— Может, ей просто нужно уехать?

— Ой, роман! — сразу же решила Дотти и пришла в восхищение. — У нее несчастная любовь!

— У Лайны? — Муж отнесся к ее догадке скептически.

— Даже такую привлекательную девушку, как она, может постигнуть разочарование, — запротестовала Дотти.

Убедившись, что жену одинаково возбуждает как разделенная, так и неразделенная любовь, Руперт не стал спорить.

— Приглашу ее к нам, — сообщила Дотти. — Ты не возражаешь?

— Лайну? Обязательно пригласи.

И вот спустя две недели прибыла Лайна и оказалась благодарной слушательницей бесконечных Доттиных сплетен о жителях Рафтера и происходящих вокруг событиях. Девушку, казалось, интересовали все мелочи жизни западного шахтерского городка, и милая болтовня хозяйки ей нисколько не надоедала.

Доктор Клэгг, со своей стороны, пытался дать некоторые советы, но Лайна твердила одно: верховая езда по окрестным просторам, чистый воздух, напоенный ароматами трав и сосновой смолы, — что может быть полезнее для ее здоровья. Руперт сдался.

— Да, да, конечно, — согласился он и с улыбкой добавил: — Только не перестарайся.

В тот вечер, когда Мерриэм Клэгг ужинал вместе с ними, доктор Руперт, взглянув на сидевшую напротив Лайну, сообщил:

— У тебя улучшился цвет лица. Ты каталась сегодня верхом?

— Ездила в повозке. Я наняла ее у симпатичного старика на конюшне. Прогулялась за скважину Славы.

— Этот симпатичный старик, — с иронией заметил доктор, — бандит с весьма дурной репутацией.

— В самом деле? А он кажется таким милым.

— Сегодня в городе я видела приезжего, — сообщила Дотти, — тоже довольно бандитского вида. Наверное, один из тех бродяг, «джентльменов удачи», кого называют ганфайтерами. Он выходил из конторы шерифа.

— Раз уж речь зашла о мужчинах, — невзначай вспомнил доктор Клэгг, — Бен Стоув спрашивал о тебе, Лайна. Он видел, как ты ездишь в одиночестве, и захотел узнать, кто ты. Сначала он был очень заинтересован.

— Бена нельзя за это порицать, — вставил Мерриэм, — ведь мисс Теннисон очень красивая девушка.

— О, благодарю вас, мистер Клэгг. — Лайна одарила его улыбкой. — Но я уверена, что причина его любопытства другая.

— Он спросил, не из Сан-Франциско ли ты, — продолжал Руперт. — Но как только я сообщил ему, что ты из Филадельфии, он сразу же потерял интерес.

— Да? Так ему не нравятся девушки из Филадельфии! — воскликнула Дотти. — Тебе следовало сказать ему, что у Лайны в Сан-Франциско есть дядя… и весьма богатый дядя, раз уж на то пошло.

Мерриэм внимательно посмотрел на Лайну, но промолчал.

Доктор Руперт как человек наблюдательный уловил перемену в выражении лица Лайны. Заявление Дотти привело ее в замешательство. Мерриэм поймал быстрый, протестующий взгляд, который гостья послала хозяйке.

Позже, когда мужчины сидели вдвоем за бренди и курили сигары, Мерриэм заметил:

— Мисс Теннисон кажется образцом здоровья. Я думаю, — добавил он со знанием дела, — за ее болезнь взялись вовремя. Но, понимаете, для девушки небезопасно ездить одной по таким местам. На приисках хватает разного сорта подонков.

— Она может за себя постоять. И люди здесь достаточно сдержанны. На редкость сдержанны. Кроме того, большинство из них знает, что она моя гостья.

Мерриэм покинул дом спустя час или чуть больше, пытаясь понять, является ли последнее замечание доктора своеобразным предупреждением.

После его ухода Руперт опять уселся в кресло и закурил трубку. Лайна не консультировалась с ним по поводу здоровья, но, насколько он мог судить, не прибегая к медицинскому осмотру, у нее все было в полном порядке.

Тогда возникал вопрос: что она делает именно в Рафтере? Сердечная рана? Не похоже. Он часто видел Лайну задумчивой, но никогда грустной. А чем вызвано любопытство до неприличия Бена Стоува? И замечание Дотти насчет дяди из Сан-Франциско мгновенно пробудило интерес у Мерриэма. Только глупец стал бы спрашивать почему. Рафтер трясет золотая лихорадка, все чего-то ждут. А кто владеет прииском? Некие лица из Сан-Франциско.

Каждый день Лайна ездит верхом или катается в повозке и при этом почти всегда возвращается одной и той же дорогой. Что заставляет ее выбирать такой маршрут? Простая привычка или есть более весомая причина?

Бен Стоув, казалось, что-то заподозрил, и если, как думал Руперт, Лайна действительно связана с владельцами прииска, то легко может попасть в беду.

Доктор хорошо знал старого Бразоса с конюшни. Когда этот закоренелый бандит первый раз попал в Рафтер, именно он залечил его сильно воспаленную рану на ноге и никому не сказал ни слова. Клэгг симпатизировал закаленному невзгодами старику и сам, в свою очередь, пользовался его расположением.

Набивая трубку табаком, он пришел к выводу, что стоит поговорить с Бразосом, поскольку мало что могло произойти в городе такого, о чем не знал бы конюх. Лайна Теннисон — его гостья, и он обязан ее защитить.

За свои услуги доктор никогда не брал свыше установленной платы и всегда отказывался принимать гонорар золотом. Его принципиальность в этом вопросе была общеизвестна, и никто не пытался настаивать. Возможно, и уважали за это. Или просто город нуждался во враче? Не исключается и то, что он родственник Мерриэма Клэгга, который пользовался в Рафтере определенным влиянием.

Конечно, существовала и более земная причина. Доктор Руперт был не из болтливых — все в городе знали об этом. Но как поведут себя люди, если раскроется, что Лайна Теннисон как-то связана с Солнечными Россыпями?

Все возникшие у него вопросы не давали покоя, пока он курил трубку. К концу вечера одно ему стало совершенно ясно: его гостья в опасности.

Сколько же в Рафтере морально разложившихся жителей опустилось настолько, что готовы обидеть молодую девушку? Согласны даже на ее убийство? Закроют ли они на это глаза? Сколько их, готовых отпустить грех любому бандиту, лишь бы сохранить свое положение?

Он выбил трубку и перешел в другую часть комнаты, туда, где стояло на полке оружие, тщательно осмотрел каждую винтовку, потом взял свой армейский кольт, проверил барабан и засунул револьвер за пояс.

С этого дня Клэгг не расставался с оружием.

Глава 6

Несколькими часами раньше выйдя из конторы шерифа, Майк Шевлин был нервным и раздраженным, как кот, почуявший запах змеи.

Интуиция подсказывала, что над ним самим, как и над Лайной Теннисон, нависла смертельная угроза. Тот факт, что она племянница Элая Паттерсона, заставил его относиться к ней с преданностью, которую не могло бы вызвать никакое золото. Хотя будучи человеком практичным, он не мог не знать, что означает десятая часть от почти полумиллиона долларов в пересчете на скот.

Майк остановился на углу улицы, озираясь по сторонам, как выпущенный на арену бык оглядывается в поисках противника.

Ему предстояло найти тайник с золотом и, когда начнется паника, помешать вывезти награбленное. Инстинкт подсказывал, что проще всего ринуться в гущу событий и сломать сложившийся ход вещей, а там будь что будет. Но так можно попасть в беду. Однако по собственному опыту он знал, что потревоженные жулики готовы разбежаться в разные стороны и совершить ошибки, которых в другом случае никогда бы не сделали. Именно по этой причине он настойчиво подстрекал Вилсона Хойта к действиям.Любые поступки шерифа могли спровоцировать цепную реакцию. Пусть он только начнет задавать вопросы — уже достаточно.

Пока Шевлин размышлял, в дверях гостиницы «Невада» неожиданно появился Бен Стоув, и Майк заспешил ему навстречу. Тот поднял голову на звук шагов, и бывший ковбой ощутил на себе его тяжелый, испытующий взгляд. И неожиданно Майку показалось, что все стало как прежде. Он понял, что выжидание закончилось и началась битва. Его охватило столь сильное нетерпение, что с трудом удалось взять себя в руки.

Стоув не удивился встрече.

— Привет, Майк, — первым заговорил он. — Как насчет того, чтобы выпить за старые добрые времена?

— Недосуг пить, Бен. — Майк с вызовом ухмыльнулся ему в лицо. — Я собираюсь разнести твой теремок.

Выражение лица Бена ничуть не изменилось. Он спокойно произнес:

— Всем будет лучше, дружище, если ты просто уедешь, — и извлек из кармана толстую пачку банкнот. — Может, ты стеснен в средствах?..

— Ты же меня знаешь. В мире существует много вещей, гораздо более важных, чем деньги.

— Майк, Элай Паттерсон мертв. Если ты начнешь копаться в грязном белье, многим не поздоровится.

— Именно это я и намерен сделать.

— Так значит, ты не уедешь?

У Бена уже появились кое-какие планы относительно Шевлина. Проблема состояла в том, что все они требовали времени и не могли сработать достаточно быстро. Значит, следовало придумать что-то еще.

— Бен, — заговорил Майк спокойно, даже доброжелательно, так что у Стоува неожиданно напряглись нервы. — Почему бы тебе не уехать?

Стоув недоверчиво в упор уставился на него.

— Мне? С чего бы мне уезжать?

— Подумай, Бен. Ты и я — мы оба не новобранцы. Обоих нас потрепала жизнь. Вот я и советую тебе по-дружески: собирайся и уноси ноги. Ты делал все, что хотел, и нахапал много. Почему бы теперь не забрать добро и не смыться? Поверь мне, все кончено.

Стоув собрался было дать отпор, но передумал. Очевидно, что Шевлин на взводе, а меньше всего на свете ему хотелось затевать перестрелку. И вдруг у него возникло ощущение, что Шевлин прав.

Бен зажег спичку и не спеша, чтобы выиграть время, стал раскуривать сигару, стараясь скрыть охвативший его приступ паники. Будучи реалистом, он понимал, что в глубине души терзался сомнениями, которые под воздействием состоявшегося разговора превратились в отчаяние. При подобных обстоятельствах всегда возникает мысль, что слишком хорошо долго не бывает, и его предчувствие беды становилось все сильнее. Только дурак пренебрегает такими знаками. Наконец Бен Стоув справился с расходившимися нервами.

— Да ты, кажется, всерьез взялся за дело, Майк. Но какая тебе от этого выгода?

— Мне нужен тот, кто убил Элая.

Стоув окинул его быстрым взглядом.

— Элая? Люди умирали и раньше, будут умирать и впредь. Зачем же так по нему убиваться? — Он предпринял последнюю попытку, имея в виду не подкупить Шевлина, а просто обмануть его: — Почему бы тебе не войти в долю, Майк? Пирога на всех хватит.

— Мне нужен человек, убивший Элая.

Стоув затянулся сигарой.

— Хорошо. Я готов помочь тебе, — сказал он, прекрасно зная, что и пальцем не пошевелит. — Дай мне пару дней.

— Управься за двадцать четыре часа. — Шевлин уже собрался идти. — И все же послушай моего совета. Собери все, что нахапал, и сматывайся. Игра закончена.

Он резко повернулся и зашагал прочь. Стоув не станет открыто выяснять отношения. Этот пройдоха всегда был хитрым, но теперь стал еще хитрее, хладнокровнее и умнее. Однако каким-то образом Майку придется разомкнуть порочный круг, изобретенный Стоувом. Как только он лопнет, как только кого-то охватит паника, все сооружение рассыплется, словно карточный домик, — каждый бросится спасать себя и все, что успел захапать.

Мэйсон… должно быть, Мэйсон слабое звено цепи. Нет, не Гиб Джентри. Гиб упрется рогом, и открытого столкновения не избежать. Майк не хотел бы сцепиться со старым приятелем — они съели вместе не один пуд соли. Надо давить на Мэйсона. Джентри сам выйдет из игры. Тогда Стоув будет вынужден принять бой.

Шевлин не был дураком. Он понимал, что, на мгновение застыв на краю, смотрит в лицо неизвестности. Он открыто выложил карты, иначе действовать не умел. Пусть другие ведут изощренные игры, у него на это нет ни времени, ни терпения.

Первое, что необходимо предпринять — пока не грянул гром, увезти из города Лайну Теннисон. У него и без того хватит проблем, когда придется беспокоиться о себе.

Он открыто смотрел в будущее и прекрасно знал, что фактически в одиночку впутался в такие неприятности, с какими не сталкивался никогда в жизни, и может не дожить до завтрашнего восхода. Надеяться не на кого. И он представил себе, как погибает где-нибудь на краю каньона, израсходовав все патроны. Или у него, израненного, опустеет фляжка и падет лошадь.

Майк всегда знал, что так оно и должно быть. Но такая тоска охватывала его, когда он об этом думал. Нет, он не жалел себя и понимал, что ни одна живая душа на свете не вспомнит о нем больше двух раз, если его вдруг убьют. Сколько он помнил себя, его жизнь никогда никого не заботила.

Он давно научился отбрасывать подобные мысли, так что же они теперь навалились на него? Было ли у него в глубине души предчувствие смерти? Придется ли ему теперь свести последние счеты с жизнью?

Ему ни разу не пришлось влюбиться, и его не любила ни одна женщина. Временами он с кем-нибудь встречался, к некоторым испытывал даже привязанность, но не более. По природе он был однолюб, к женщинам относился очень настороженно. И теперь старался изгнать тот образ, который отчетливо возник у него перед глазами. Это не для него. Лайна Теннисон не для таких, как он.

Но в душе его всегда таилась надежда, что когда-нибудь он встретит девушку, которую искал, купит небольшое симпатичное ранчо, наведет в нем уют и порядок, и пойдут у них ребятишки… Да ему ли мечтать о такой идиллии?

Майк тщательно взвесил все обстоятельства. Он уже действительно испортил им обедню. Хойт не станет сидеть сложа руки. По крайней мере, проведет, расследование, попытается принять меры, чтобы избежать неприятностей. Бен Стоув также наверняка предпримет ответные шаги.

Забрав с конюшни лошадь, Шевлин поехал за город. Сделав круг, вернулся обратно и остановился позади дома доктора Клэгга. Тополя, закрывавшие его от дороги, шелестели листьями под едва заметными порывами ветра.

Спешившись, он привязал лошадь в густой тени деревьев. Теперь главное — увидеть Лайну, предупредить ее и, если удастся, увезти из города.

Подойдя к дому, Майк замер возле большого старого тополя, прислушиваясь к звукам ночи. Из кухни доносились голоса прислуги и приглушенный звон посуды. Что-то зашуршало недалеко в траве, и спустя мгновение его окликнули:

— Что вам здесь нужно, мистер?

— Мне необходимо увидеть Лайну Теннисон.

— Не поздновато ли? Если она вас знает и захочет увидеть, придите завтра.

— Не волнуйся, Руперт, мне нужно с ним встретиться. — Майк узнал голос Лайны и, приподняв щеколду, открыл ворота.

Свет на кухне уже погас, и задняя часть здания погрузилась во мрак. Он нерешительно остановился возле ворот.

— Значит, все нормально, — произнес мужской голос. — Раз уж мисс Теннисон хочет видеть вас. — И после паузы добавил: — Я доктор Клэгг.

Шевлин прислушался, стараясь уловить малейшие звуки возможной засады.

— Родственник Мерриэма Клэгга? — спросил он.

— Дальний.

— Да?

— Прошу в дом.

Секунду поколебавшись, Майк вошел за хозяином в дом. Они молча миновали темную кухню и, пройдя освещенным коридором, оказались в уютной гостиной.

— Хотите выпить?

— Нет, спасибо.

Доктор Руперт и Майк Шевлин испытующе смотрели друг на друга.

— Кофе? — предложил доктор. — Сами мы обычно пьем чай, но у нас всегда есть кофе.

— Я предпочитаю чай, — согласился Майк. — Однажды я провел зиму в ковбойском лагере вместе с одним англичанином. С тех пор пристрастился к чаю.

В комнату вошла Лайна, и Клэгг собрался уходить.

— Не стану мешать вам, — сказал он. — Мне нужно сообщить Дотти, что у нас гость.

— Останьтесь, — попросил Шевлин, неожиданно поняв, что перед ним человек честный, порядочный, на которого можно положиться в бою. — Вам тоже стоит послушать. В любом случае вы все узнаете в ближайшее время.

Спустившись по лестнице, в гостиную вошла Дотти.

— Мэм, — начал гость, — меня зовут Майк Шевлин, и я пришел предупредить, что сюда скоро ворвется ад.

Глава 7

Бен Стоув раздраженно жевал сигару. Этот чертов бездомный бродяга приперся сюда, чтобы развалить такое предприятие! Чего бы ему не остаться в Техасе, или откуда там он взялся?

С годами люди сильно меняются. Вот хотя бы Гиб Джентри. Беспечный ковбой, недобросовестный, к тому же нечистый на руку, но, строго говоря, человек безобидный, не зловредный. Он никогда не воровал ничего, кроме коров, а на Западе снисходительно относились к присвоению потерянного скота. Если какого-нибудь бедолагу ловили на месте преступления, ему обычно грозила петля или пуля, но при этом все понимали, что любой неклейменный теленок испытывает судьбу до тех пор, пока на свете существует расплавленное железо, кольцо от седельной подпруги или свернутая ловкой рукой колючая проволока.

Гиб, который всегда ценил хорошую шутку, однажды устроил объезд ковбойского лагеря и тайно проверил все седла. Из сорока присутствующих — владельцев ранчо, ковбоев и приемщиков скота — у тридцати одного на кольцах седельной подпруги были следы огня. Тогда это вызвало всеобщее замешательство, за которым последовал массовый наплыв в ближайшую шорную лавку за новыми подпружными кольцами. Со временем происшествие стало предметом постоянных шуток на пастбище.

По мнению Джентри, хищение золота не сильно отличалось от скотокрадства. Золото принадлежало земле, открыто месторождение совершенно случайно. Так почему бы и ему, Гибу, не извлечь из находки выгоду, как и некоторым другим? Ни один из видов воровства не входил в противоречие с его моральным кодексом… все они казались естественными и не вызывали сомнений.

Но убийство Джека Мурмэна было чем-то совсем другим, и Гиб так никогда и не смог перешагнуть через это. Не то чтобы по ночам его преследовали кошмары, и на лбу у него не стояла печать вины, заметная ему самому и всем окружающим. Он просто стал немного больше пить, немного больше есть, чуть-чуть быстрее уставать и избегал обсуждать больную тему даже с самим собой. Когда бы ни посетили его воспоминания о жестоком убийстве старика Джека, он сразу же старался изменить ход мыслей и пытался думать о чем-нибудь другом. А это гораздо проще делается в ресторане под названием «Скважина» в присутствии молодой грудастой официантки, ирландки по происхождению.

Бен Стоув был человеком совсем иного склада, хотя тоже не руководствовался в своих поступках злостными намерениями. Он рассмеялся бы над идеей, что общество обязано о нем заботиться или вообще чем-то ему обязано. Если беспечный, инфантильный Джентри делал что хотел, то Стоув всегда поступал с хладнокровным расчетом и будучи уверенным, что законы написаны только для дураков.

Пока Джентри терял форму, Стоув укреплялся во зле. От природы спокойный, он превратился в бесстрастного, как человек разумный, стал организатором преступления, которое претворял в жизнь, словно обычную деловую инициативу. Притом Бен абсолютно не испытывал жалости.

Он никогда бы не убил человека ради любви к убийству. Он никогда не стал бы потакать насилию и необдуманным кражам. Стоув входил в ту редкую категорию лиц, из которых складывается самый жестокий, беспощадный преступный тип. Эгоист, он с полным пренебрежением относился к правам других людей на жизнь и собственность, если эти права хоть в какой-то степени мешали его замыслам. Однажды приняв решение, Бен не терял времени. И вот теперь он принял решение: Майк Шевлин должен умереть, но умереть так, чтобы его гибель не навлекла никаких подозрений на город и его жителей. Стоув знал способы, как осуществить подобное дело. Он пользовался ими и раньше. И потому, вернувшись в гостиницу, зашел в салун. Как и предполагал, Рыжий гулял здесь и тут же подошел, поймав на себе взгляд хозяина. Бен заказал выпить себе и этому забулдыге.

— На Болдер-Спринг есть человек, ты знаешь, — начал он. — Поезжай туда. Но никому ни слова… вообще никому. Передай ему, чтобы вычеркнул первое имя.

Когда Рыжий ушел, Бен взял бутылку и переместился за столик в углу, чтобы спокойно посидеть и подумать. Теперь нельзя ошибиться. Важно выверить каждый шаг.

Регистрационные книги его конторы аккуратно фиксировали, сколько золота добывалось из каждой шахты. Из записей следовало, что выработка периодически снижалась. Но существовала еще одна книга, его собственная, которую он хранил в секрете, сообщающая о том, сколько золота помещено в тайник.

Настало время — хотят они этого или нет, но так сложились обстоятельства — переправить хотя бы часть украденного золота на восточный рынок. Стоув спланировал операцию еще год назад. Руководить перевозкой будет Джентри, и все устроится так, словно золото поступило на рынок с какого-нибудь другого прииска.

Деньги нужны для дальнейшего осуществления плана, им потребуется довольно крупный капитал, чтобы, если состоится сделка, уплатить за прииск. Плохо, что Шевлин появился как раз сейчас со своими угрозами вывести всех на чистую воду, но в течение нескольких часов его выведут из игры.

Стоув спокойно сидел за столом, покуривая сигару, и продумывал во всех деталях погрузку золота, маршрут перевозки и охрану груза в пути. Хитрость заключалась в том, чтобы создать видимость, будто караван неохраняем.

Несколько дней — и все будет готово. Если время рассчитано правильно, груз отбудет не позже чем через сорок восемь часов.

Еще вчера он передал человеку с Болдер-Спринг тщательно составленный список из пяти человек, приговоренных к смерти. Теперь он попытался вспомнить, не забыл ли кого еще, но так и не смог. Все, кроме одного, в этом списке очень удивились бы, узнав, что такое бывает на свете. И ни один, говорил сам себе Бен, не заподозрил бы его в организации убийства. Только Майк Шевлин мог догадаться, остальные же и представить себе не могли, что с ними так обошлись.

Гиб Джентри допивал третий стакан в салуне «Голубой Рог», когда дверь распахнулась и Рыжий встал рядом с ним возле стойки.

Перед его приходом Гиб невесело разглядывал в зеркале свое отражение. Жизнь потеряла в его глазах всю свою прелесть. Увы — и тут уж никуда не попрешь, — он давно не юноша. Ему под сорок… Ну, еще пару лет он покрутится. А дальше? Ему принадлежал пассажирский маршрут с двумя дилижансами, делающими постоянные рейсы, а также грузовая перевозка, куда входило шестнадцать больших фургонов, склады и загоны на начальном и конечном пунктах тракта. Словом, он делал деньги.

Бен Стоув являлся его совладельцем, чему бывший ковбой был вовсе не рад.

В течение последних дней Гиб все больше и больше убеждался, что, несмотря на десять лет, проведенных вместе, он по-настоящему не знает Бена и уж вовсе не испытывает к нему симпатий. Но бросить все и начать сначала в его возрасте казалось безумием.

Как и многие другие люди, он соглашался быть втянутым в ситуацию, которая не очень его устраивала, только по той причине, что это обеспечивало ему некоторое благосостояние. Так Гиб страдал над очередным стаканом, когда обнаружил рядом с собой Рыжего.

Раздраженный тем, что нарушено его одиночество, Джентри прорычал:

— Шел бы ты мимо. В прошлый раз тебе и так неслабо досталось.

Насмешка была очевидной, но Рыжий лишь зло ухмыльнулся в ответ:

— Больше у него не выйдет…

— Он тебя убьет в любом поединке. Уж я-то знаю.

Обида вступила в борьбу с осторожностью и на какое-то время выиграла.

— Он больше не сможет мне помешать, да и вообще никому. Его песенка спета. Считай, он свое получил.

Стакан Джентри медленно описал круг по стойке. Мысль не спеша просачивалась в затуманенные алкоголем мозги. Он собрался было задать вопрос, но сам же себя одернул. Если начать расспрашивать Рыжего, тот попросту заткнется и из него ничего не вытянешь. И все же он почувствовал, что тому страшно хочется поговорить, продемонстрировать, как много он знает.

— Не рассчитывай, — подначил Гиб. — Шевлин здесь пробудет долго.

В Рыжем зашевелились последние остатки предосторожности, но желание поделиться новостью оказалось нестерпимым. К тому же известно, что ближе друга, чем Джентри, у Стоува нет, следовательно, и не будет большой беды, если рассказать ему кое-что.

Рыжий опустил стакан.

— После того как я вернусь с Болдер-Спринг, он отсюда испарится. Ему осталось максимум… три дня.

Выдавая желаемое за действительное, бродяга чувствовал, что достаточно близок к истине. Он видел, как Шевлин обменялся недобрым словом со Стоувом, и знал, что приезжий грозил неприятностями… к тому времени все в городе уже об этом знали… А потом последовало поручение.

И тут еще одна мысль неожиданно посетила Рыжего. Бен сказал: «Пусть вычеркнет первое имя… «

Первое имя? Значит, существует список, и там не одно имя. Если имя Шевлина стоит первым, то кто следующий?

— Ну и предусмотрительный парень этот Бен! Всегда знает, что делать, — пораженный открытием, прошептал он.

Джентри молчал, обдумывая полученную информацию. Итак, слово вылетело — Шевлина должны убить.

В нем закипела злость. Чертов дурак этот Бен! Неужели не понимает, что такой, как Майк, сам убьет кого хочешь?

Может, кто-то и недооценивал Майка Шевлина, но только не Джентри. Он знал, что в душе его бывшего друга живет тигр, и пару раз сам видел, как зверь вырывался на волю. И Шевлин, который вернулся в Рафтер, далеко не тот упорный, но неопытный парень, которого они помнили.

Рыжий был человеком тупым и болтливым, любящим прихвастнуть. Допив второй стакан, он осознал, что владеет слишком большим куском информации и не в силах совладать с ним. Где-то в глубине души его грыз червь сомнения, что лучше бы помолчать. Но разве Джентри не один из них?

— Гиб, — заговорщически произнес он, придвинувшись поближе, — ты полагаешь, что я ни хрена не знаю? Готов спорить, могу такое тебе сообщить, что ты ахнешь. Бен составил себе черный список… список приговоренных. И Шевлин в этом списке под номером один. — Рыжий поставил стакан, ожидая хоть какой-нибудь реакции, но Джентри молчал, словно не обращая на него внимания. — Сам увидишь, когда Шевлина недосчитаются, — обиженно закончил он.

Рыжий вышел на улицу, входная дверь захлопнулась за ним. Через несколько минут он уедет и позабудет, что наделал его длинный язык. Но не забудет Джентри, потому что ему тоже известно, кто находится на Болдер-Спринг.

Он наткнулся на это случайно и приберег для себя. Решив тогда жить своим умом, ничего не сказал Стоуву, но теперь осознал, что стал думать сам за себя несколько поздновато.

Я только начинаю взрослеть, горько думал Гиб и постепенно приходил к пониманию, что большую часть жизни валял дурака. Когда вокруг бродил скот, в том числе неясной принадлежности, приятно было заклеймить пару сотен голов, отогнать на какой-нибудь отдаленный рынок, а потом просадить все деньги в крутом загуле: загнать лошадей в салун, открыть стрельбу по уличным фонарям или окнам. Все это входило как непременная часть в развлекательную программу. Начавшееся вслед за тем расхищение прииска, казалось, ничем не отличалось от скотокрадства.

Затуманенный алкоголем, его мозг начал медленно, но верно решать проблему, рассматривая ее так, как ни за что не стал бы, будучи трезвым. Рыжий сказал, что Шевлин стоит в списке первым. А кто еще туда занесен?

Рэй Холлистер?

Гиб перебрал в уме имена. Шевлин… и Холлистер… Но слово «список» подразумевает больше двух имен. Кто же тогда остальные?

Сам Джентри должен был получить солидную долю от продажи золота, когда наконец удалось бы его сбыть… Но предположим, пока только предположим — что, если и его имя есть в списке?

Залпом осушив стакан, он отвернулся от стойки. Выходя на улицу, ударился плечом о косяк. Шатаясь, подошел к краю тротуара и уставился в темноту улицы.

Того человека на Болдер-Спринг звали Лон Корт. Джентри, который считал, что умеет мастерски владеть оружием, был лишь скорострелыциком, действующим по принципу «хватай-стреляй». Лон Корт принадлежал к неприкасаемой касте наемных убийц. Он охотился на людей, используя дальнобойную винтовку и тщательно планируя нападение. Он хладнокровно, беспощадно и очень метко убивал, относясь к своему промыслу точно так, как другие люди клеймят скот или выращивают пшеницу.

Стоя один посреди пустой улицы, Джентри вдруг понял, что все трудности позади. Впервые перед ним маячила определенная цель в жизни. В тот самый момент, когда большинство горожан разошлись по домам ужинать, на него снизошло просветление. Он глубоко осознал свою никчемность и одиночество. Открыл, что за всю свою бесшабашную жизнь встретил лишь единственного человека, которого с полным основанием мог бы назвать своим другом, — Майка Шевлина.

Их прежняя команда распалась. Одни разъехались, обзавелись семьями, другие нашли свою смерть на веревке или от пули, застигнутые на месте преступления. Остались только он да Шевлин.

Был, конечно, еще и Бен Стоув. Но тут уже ничего не складывалось. Их видимое партнерство давно дало внутреннюю трещину. И Гиб теперь нисколько бы не удивился, узнав, что и его имя занесено в пресловутый список.

И Джентри знал наверняка: слишком хороший человек Майк Шевлин, чтобы позволить такому подонку, как Лон Корт, убить его из-за угла. Он дошел до конюшни и потребовал свою лошадь.

— Ты видел Шевлина? — спросил он Бразоса. Язык у него заплетался, но цель для себя Гиб определил ясно. — Мне нужно с ним встретиться. Прямо сейчас.

Бразос окинул его цепким взглядом. Джентри был пьян, но без боевого настроя. В глазах застыло беспокойство, а не враждебность.

— Кажется, Майк отправился на участок Перри, — сообщил старик. — Там, в квадратном каньоне.

Джентри вскочил в седло и исчез в ночи. Пьяный ли, трезвый, он всегда мог удержаться в седле, если уж сумел сесть на лошадь. Теперь под действием свежего ночного воздуха из его головы стал выветриваться алкогольный туман. Но одна мысль засела крепко: у Лона Корта есть список.

Шевлин, Холлистер, Бэбкок… кто там еще? Чертов дурак, ты же сам говорил, твое имя должно быть в этом списке!

В конце концов, что он для Стоува? У этого живоглота никогда не возникало простых человеческих чувств, но в нем всегда бушевала жадность. И теперь, когда Джентри восстановил способность думать, он вспомнил, что причитающаяся ему доля золота должна превысить сто тысяч долларов. Вот и ответ. Бен Стоув не станет ни с кем делить деньги.

Кто-то — Джентри так и не разгадал кто, — наверное, заложил свою собственность, чтобы на полученные деньги скупить все золото, просачивающееся в магазины. Этим делом руководил сам Стоув. Только Бен, его неведомый покровитель да Рэй Холлистер знали всю подноготную. Многое известно и Гибу.

Бен горел желанием изловить Холлистера и пристрелить. Затем, безусловно, наступит очередь и его, Джентри. А чей портрет пополнит галерею убиенных потом?

Глава 8

Мягкая безмолвная ночь пустыни с мерцающими в кромешной тьме звездами предвещала покой, однако это была ночь тревог и волнений.

Управляющий вернулся в контору раздраженный необходимостью менять планы из-за Майка Шевлина. Хотя какой же тут повод для беспокойства? Через час Лон Корт получит послание, призывающее к немедленным действиям.

В своей комнате, расположенной в здании тюрьмы, без сна лежал Вилсон Хойт. Он только что обошел город и убедился, что все в полном порядке, но инстинкт упрямо бил в набат: в безмятежной мгле затаилась беда.

Свою жизнь шериф провел на службе закону. Конечно, в каком бы городе ни занимал он пост, всегда случались нарушения, на которые ему приходилось смотреть сквозь пальцы, потому что общество давало на них свое негласное разрешение. Встречались города, где люди были вооружены, и это считалось в порядке вещей. В обжитой, густонаселенной местности не разрешалось иметь при себе оружие, и он запрещал приезжим появляться вооруженными в черте города.

В его задачу, как понимал ее Вилсон, входило не исправление нравов, а сохранение мира. Дикая пограничная жизнь привела его к одобрению сурового бытия простых людей, и он вмешивался только в тех случаях, если возникала угроза городу и его обитателям. Здесь в обязанности шерифа входило удерживать беспорядок в разумных пределах, предотвращать воровство и убийства, наказывать виновных в преступлениях или покушениях на преступление. В Рафтере допускалось расхищение прииска, это был элемент общественной жизни, поэтому шериф мирился с этим.

Его предупредили, что человек по имени Рэй Холлистер однажды явится сюда и попытается вызвать волнение; ему также сказали, что Холлистер опасен. Вилсон проверил все сведения о нем и выяснил, что ему сообщили правду. Рэй действительно мог стать источником неприятностей.

Но вот теперь откуда-то возник Шевлин и высказал ему все начистоту. Вилсон и сам знал, что пора принимать решение. Расхищение прииска действительно породило проблемы, и зыбкий, до сих пор сохранявшийся в городе мир готов был вот-вот развалиться. Шевлин предложил ему выбор, и Хойт лежал ночью без сна, пытаясь решить, что и как ему делать.

Интуиция, здравый смысл и порядочность говорили, что необходимо прекратить хищение и вернуть золото законным владельцам. Его, конечно, тут же уволят, но такой поворот не особенно волновал. Перед тем как устроиться в Рафтере, он тоже искал работу. Так что ему не привыкать.

В то время как Хойт лежал на кровати и пытался принять решение, Стоув задумчиво жевал погасшую сигару, а за столом у доктора Руперта Клэгга собрались сам доктор с женой и дочерью, Шевлин и Лайна Теннисон. В нескольких милях от них Рыжий подъезжал к Болдер-Спринг, а Гиб Джентри, желая предупредить друга, спешил на участок Берта Перри.

Стоув не предвидел никаких препятствий для осуществления своего плана. Шевлин представляет собой серьезную помеху, но Лон Корт ликвидирует его быстро и тихо. Рэй Холлистер ошивается где-то поблизости, но ранчо его друзей день и ночь находятся под наблюдением, и, где-нибудь объявившись, он тотчас же будет отловлен.

Но сидя один у себя в конторе, Бен не имел никакой возможности узнать о встрече на ранчо «Три Семерки».

Во всех окнах дома горел яркий свет. Холлистер сидел во главе стола.

Ева Бэнкрофт не спускала с него восхищенных глаз, в глубине комнаты маячил Бэбкок. Остальные собравшиеся были владельцами ранчо или их управляющими, и все внимательно слушали Холлистера.

На каменистом склоне горы, в полумиле от дома или чуть дальше, распластавшись на земле, лежал лазутчик Бена Стоува, глядя широко раскрытыми, невидящими глазами в усеянное звездами небо. По внешнему виду он мало чем походил на человека, поскольку его связали веревкой и волокли две с лишним мили по пересеченной местности, покрытой обломками застывшей лавы, заросшей кактусами и прочей колючей растительностью. Сделав дело, Рэй Холлистер сдернул веревку и ускакал. Бэбкок, как более милосердный, на мгновение застыл над человеком, в чьих глазах, обращенных к нему, еще светилось сознание, но полученные раны были несовместимы с жизнью.

— Это не моя идея, — сказал он и, нажав на спусковой крючок, прекратил страдания умирающего.

Всадники прибыли в «Три Семерки» вооруженные револьверами, на седле каждой лошади висел винчестер. Они пришли с готовностью атаковать чудовище, которое подорвало основу их спокойной сельской жизни. Их сжигало одно желание — сровнять с землей прииск, вышвырнуть вон Бена Стоува и его команду. Тогда вода в ручьях снова станет чистой, а скотоводство опять будет основным занятием этих мест.

Собрались в основном люди честные, прямолинейные, уверенные, что их пастбищам грозит запустение, и готовые защитить свой источник жизни единственным известным им способом. Рожденные к жизни, полной насилия, они не одобряли насилия, но были вынуждены применить его против завистливого, злобного фанатика, зубами и когтями цепляющегося за место под солнцем.

За столом, заставленным чайными чашками, друг против друга сидели доктор Руперт Клэгг и Майк Шевлин. С ними были Дотти и Лайна.

Доктор Клэгг, который часто встречал людей, подобных Майку, на Западе, знал, какая сила может в них таиться. Во время редких поездок на Восток его всегда раздражали господа, которые со снисходительной улыбкой говорили о Западе или о том, что они называли «западным мифом». Они не хотели признать, что в основе каждого мифа лежит суровая, жесткая реальность, воплощенная в жизнь людьми поистине героического склада. Те мягкотелые слабаки, что пришли потом, легко отнеслись к вещам, выходившим за пределы их понимания, как к мифам. Но люди, которых знал доктор Клэгг, каждый день своей жизни претворяли подобные мифы в реальность, обычно не отдавая себе в этом отчета, хотя и понимая, что живут не так, как другие.

Доктор Клэгг находился в Додже, когда двадцать восемь охотников на бизонов, выдержав бой у Саманных Стен против тысячи с лишним индейцев, возвратились с победой. Он, как и все на Западе, знал про побег Джона Колтера от индейцев племени черноногих, побег, в сравнении с которым даже Марафон теряет свое величие. Он знал историю Хью Гласса и гризли, историю прорыва Португальца Филлипса сквозь буран и мириады индейцев за помощью для Форт-Карни. Он хорошо знал историю обороны Аламо.

Основания для таких мифов рождались на Западе ежедневно, но в момент рождения событие не было мифом, а только суровой правдой жизни, реальностью как она есть.

Доктор Руперт Клэгг, который являлся живой легендой в большей степени, чем сам об этом подозревал, распознал подобного человека в Майке Шевлине.

— Извините за резкость, — начал Шевлин, — но по-другому не объяснишь. Мэм, — обратился он к Лайме, — я хочу, чтобы вы покинули город. Вы должны уехать отсюда завтра утром первым же дилижансом, не позже. А еще лучше позвольте мне отвезти вас на повозке до рассвета.

— Неужели настолько серьезно? — вмешался Клэгг.

Майк описал ситуацию. Он доложил и о своих шагах в отношении Бена Стоува и Вилсона Хойта.

— А что же с золотом? — спросил доктор. — Вы все еще не знаете, где оно?

— Нет. У меня есть подозрение, но его надо проверить. Я убежден в том, что они попытаются вывезти его отсюда. Уверен, они Полагают, что операцию необходимо осуществить теперь, поскольку в ближайшее время может не оказаться благоприятной возможности. И в этом они правы.

— Я не поеду, — твердо заявила Лайна. — У меня здесь дело, и я отказываюсь спасаться бегством. Я останусь в городе и доведу дело до конца.

— А теперь послушайте… — настаивал Майк.

— Извините, мистер Шевлин, — неожиданно улыбнулась Лайна, — не исключаю, вы с самого начала знали, что я откажусь, хотя, понимаю, вам необходимо было попробовать… Нет, остаюсь, и кончим на этом. — Она посмотрела на его чашку. — Мистер Шевлин, вы совсем не пьете чай.

Он сделал большой глоток, немного обжег рот и хотел было выругаться, но вовремя удержался.

— Не знаете, кто замешан в афере, организованной Стоувом? — спросил Клэгг.

— У меня есть предположение.

— Мерриэм Клэгг?

Шевлин посмотрел в глаза доктору Руперту.

— Я подозреваю именно его.

— Я тоже, — сказал Клэгг и добавил: — Мой дальний родственник всегда считался весьма состоятельным. Но теперь он время от времени нуждается в деньгах. А он не тот человек, кто рискнет своим имуществом, если только прибыль не обещает быть более чем достаточной.

Несколько минут все молчали. Они пили чай в тишине, а потом Лайна сказала:

— Мистер Шевлин, боюсь, мне придется вас уволить.

— Почему?

— Принять такую жертву от вас с моей стороны непорядочно. Вашей жизни угрожает опасность.

Он улыбнулся в ответ.

— Мэм, вы ошибаетесь. Я заварил кашу не ради вас, а ради тех десяти процентов от полумиллиона долларов и ради Элая Паттерсона. — Его глаза сверкнули. — Хотя должен заметить, что уж если бы собрался рискнуть своей жизнью, то не нашел бы для этого лучшей причины, чем вы.

Лайна вспыхнула, но не отвела взгляд.

— Глупая причина, мистер Шевлин. Девушка всегда предпочитает живого мужчину мертвому.

— У нас простые чувства, мисс Теннисон, — сказал Шевлин. — Мы несложный народ. Когда на Западе человек хочет быть плохим или подлым, и при этом он достаточно крутой и сильный, то его мало что остановит. С другой стороны, если человек остается честным, то потому, что такова его воля. Не так, как у вас на Востоке, где действует закон и все такое прочее. Здесь очень мало полутонов, и есть только черное и белое, а общественное мнение осуждает лишь трусость и нарушение слова. А когда дело доходит до боя, никто не смеет отойти в сторону, если считается, что это его бой. В противном случае ему придется покинуть Запад. Вы предпочли бы живого мужчину, но я уверен также, что вы предпочли бы мужчину, который способен постоять за свои убеждения. Мэм, я думаю, что это мой бой, точно так же, как ваш, и мне не нужно от вас ни цента. — Он встал и взялся за шляпу. — Теперь я собираюсь идти и устроить такой пожар, какой никто никогда не устраивал. Я вынесу весь сор на открытое место и разнесу на мелкие кусочки всех колоссов на глиняных ногах, так что никакой мистер Бен Стоув никогда не сможет вернуть что-нибудь обратно. Я не слишком изобретательный человек, мисс Теннисон, поэтому собираюсь просто броситься головой вперед и долбить. А вы не стойте у меня на пути.

Бразос дремал у себя на стуле, когда в дверях конюшни появился Шевлин. Старый конюх с удивлением уставился на него.

— Ты видел Гиба Джентри? Он пустился за тобой следом.

— Я пришел не оттуда. — Шевлин окинул взглядом темную улицу и зашел в конюшню, держась подальше от света. Он оставил свою лошадь в тени в нескольких ярдах от входа. — Бразос, где живет Мэйсон?

Старик долго и внимательно смотрел на него, потом указал переулок на другой стороне улицы.

— Примерно сто ярдов вглубь. Длинная лачуга с тремя окнами. Ты не ошибешься.

— Спасибо. — Шевлин вышел на улицу.

— Он там не один, — крикнул ему вслед Бразос. — С ним должен быть Дик Тэйлор.

Дик Тэйлор был человеком суровым, весьма суровым.

Майк пересек улицу и углубился в переулок. Возле длинной хижины спешился. Подойдя к двери, попытался войти, но дверь оказалась запертой. Он навалился плечом и вломился внутрь.

— Какого черта? — послышался сонный голос Мэйсона.

Шевлин отошел в сторону от дверного проема и прислушался. В глубине комнаты кто-то затаил дыхание.

— Зажги свет, — сказал он. — Нужно поговорить. — И не дожидаясь, сам зажег спичку.

На столе стояла керосиновая лампа. Подняв еще теплое стекло, он поднес к фитилю пламя спички. Мэйсон задрал голову и, моргая, уставился на него.

Шевлин повернулся ко второй кровати. На ней лежал Дик Тэйлор, худой мужчина со впалыми щеками и колючими глазами. Он недобро смотрел на Шевлина.

— Я пришел поговорить с ним. — Шевлин ткнул пальцем в сторону Мэйсона. — Ты в этом участвуешь?

— Посмотрим.

— Не на что смотреть. Отвечай как есть. Если участвуешь, получишь по заслугам. Если нет, закрой пасть и лежи тихо, тогда я тебя не трону.

— Не тронешь? — Тэйлор опустил ноги на пол. — Ах так…

Как только его ноги коснулись пола, Майк схватил его за грудки и рывком приподнял с койки. И в тот же момент его крепкий, как камень, кулак мелькнул в воздухе. Пытаясь выпрямиться, Тэйлор вильнул было в бок, но кулак врезался ему в челюсть, другой удар пришелся по лицу. Еще один рывок вернул его навстречу новым ударам. Наконец резкий толчок в живот отбросил его в угол комнаты.

— Если ты не дурак, — сказал Шевлин, — то лежи тихо и надейся, что я про тебя забуду.

Он повернулся к Мэйсону. Последний смотрел на него бледный как полотно и совершенно проснувшийся.

— Какого черта…

Но тут свет упал на лицо Шевлина, и Мэйсон смог разглядеть своего посетителя.

— Майк! Майк Шевлин!

— Конечно. — Майк опустился на койку Тэйлора, бросив взгляд на распростертое в углу тело с окровавленной головой. — Тебе следовало бы знать, что я вернусь, Мэйс. А теперь скажи мне: кто убил Элая Паттерсона?

Мэйсон подобрал окурок сигары и попытался зажечь спичку, но она сломалась. Он попытался снова — и не смог, руки его дрожали. Мэйсон никогда не был храбрецом.

— Ну, Майк, ты же знаешь, я…

— Мэйс, — остановил его Шевлин спокойно, — ты видел, что произошло с Тэйлором. С тобой я поступлю гораздо хуже, и у меня мало времени. Говори, кто убил Элая, и можешь уматывать.

Он зажег спичку и дал Мэйсону прикурить.

— Джентри, — выдавил Мэйсон. — Он…

— Джентри все взял на себя, но он солгал. А теперь скажи мне, ради кого он солгал. — Майк жестом указал в сторону улицы. — Ты представляешь, что случится сегодня ночью? — продолжал он. — Холлистер вернулся. Он собрал всех скотоводов. И они ворвутся сюда. Конечно, им неслабо достанется, но Стоуву тоже не поздоровится. А потом Хойт и я уберем ваши останки.

Блажен, кто верует! Если бы все оказалось так просто. Рэй никогда не умел выбрать время и на сей раз наверняка промахнется. Хойт тоже может опоздать с решением, и тогда кое-кто окажется один на один против сатанинского воинства.

И этим кое-кем будет Майк Шевлин.

Глава 9

Мэйсон колебался, губы его дрожали. Он хорошо помнил Майка, но облик ночного гостя разительно отличался от того образа, который сохранила память. Нынешний Майк Шевлин выглядел больше, сильнее и тверже. Он умел действовать решительно, чему Мэйсон только что получил наглядное подтверждение. Речь шла не о том, что мог предпринять Тэйлор, будь у него такая возможность, поскольку его лишили ее быстро и без особых усилий. А Мэйсон был далеко не Дик Тэйлор.

Он подумал о лошади. Она стояла в конюшне, расположенной всего в нескольких ярдах от дома. Мэйсон урвал немалый куш. У него хватило ума хранить свою долю в тайнике за городом, поскольку он хорошо знал, что неизбежно придет время бежать. Так случалось и раньше. И вот теперь время пришло. Но он слишком долго жил в Рафтере, и ему хотелось остаться в городке навсегда. Здесь его защищали, и он защищал.

— Майк, — запротестовал он, — тебе придется поверить. Я действительно не знаю.

— Не надо врать.

— Клянусь Богом, Майк! Им нужен был свидетель, и мне заплатили, чтобы я поклялся, что это дело рук Джентри.

— Кто заплатил?

— Ты не поверишь, но деньги дал Гиб. Сам Джентри.

Шевлин бросил взгляд в сторону Тэйлора. Тот, застонав, стиснул зубы, что было верным признаком сломанной челюсти. Взгляд Майка вернулся к Мэйсону.

— Итак?

— Это все, что я знаю, клянусь. Мне заплатил Джентри.

— А тебе ничего не пришло в голову?

Мэйсон, поколебавшись, пожал плечами.

— Клянусь, я больше ничего не знаю.

— Бен мог это сделать?

— Нет, только не Бен. По крайней мере, я так думаю. И не потому, что он побоялся бы. Джентри тоже в стороне. Джентри достаточно близок Бену, так я какое-то время считал… Но меньше всего на свете они хотели хоть какого-нибудь расследования. Все стремились отмазаться втихомолку. Посуди сам: если придет кто-нибудь и начнет задавать вопросы, ему могут в ответ что-нибудь ляпнуть, и тогда сама перестрелка окажется под сомнением. А Бен… Я и не догадывался, что он такой прохиндей. Провернул все необычайно ловко. Мне не приходилось видеть, чтобы с такой проблемой управлялись столь быстро и без последствий. — К Мэйсону понемногу вернулись спокойствие и уверенность. — Майк, а что тут произойдет? Ты сказал, что Холлистер вернулся и собирается разнести все на кусочки? Ну, а кто будет всем заправлять, когда стихнет стрельба? — Он попытался подняться. — А почему мы не с тобой, Майк? Я знаю, как работает весь механизм.

Шевлин смерил его холодным взглядом.

— Да что ты знаешь? Ты мне так ничего и не смог рассказать. — И чуть помолчав, добавил: — Где золото?

В ответ Мэйсон хитро посмотрел на него.

— Хороший вопрос. Где же золото? В городе его не осталось ни унции, можешь не сомневаться.

Майк внимательно прислушивался к тому, что происходило снаружи, стараясь уловить хоть малейший звук, доносившийся с улицы. Неужели сегодня ночью?

— Если что-нибудь знаешь — говори, — коротко отрезал Шевлин и подумал, что напрасно теряет время. В любой момент может грянуть гром.

— Как насчет нашего дела? — продолжал настаивать Мэйсон. — Как насчет…

— Нет никакого дела. Или ты говоришь, или я…

Он схватил Мэйсона за грудки и рывком поставил на ноги. Потом толчком пригвоздил к стене с такой силой, что дом затрясся, и опять двинулся на Мэйсона. Тот выставил вперед руки:

— Ради Бога, Майк, не бей меня!

— Тогда говори!

— Я знаю только, что не все делал Бен. Это начал Эванс.

— Эванс? — Шевлин удивился. Эванс был нечистым на руку адвокатом, чьим партнером стал потом Рэй Холлистер. — Эванс? — Он сразу же понял многое. Но один вопрос все-таки еще оставался. — Где Эванс? — спросил Шевлин. — Что с ним стало?

Мэйсон усмехнулся.

— В том-то и дело. Что с ним случилось? Похоже, что, когда из города выгнали Рэя, уехал и Эванс. Или так говорят. Но никто не видел, как он уезжал. Эванс не из тех, кто бежит с поля сражения.

Не стоило зря терять время. Майк повернулся к двери.

— Послушайся моего совета, Мэйсон, убирайся из города. У тебя мало времени: чуть-чуть замешкаешься — попадешь в самое пекло.

Шевлин вышел на улицу и закрыл за собой дверь.

Город заполнили темнота и безмолвие, но это было безмолвие ожидания. Это было безмолвие, на мгновение застывшее на краю бездны.

Шевлин подошел к вороному и, взявшись за уздечку, задумался. Ситуация понемногу менялась. Теперь у него появились нежданные союзники. Первый — доктор Клэгг, на него во всем можно положиться. Сегодня ночью он останется дома, чтобы защитить свою семью и Лайну.

Второй — Вилсон Хойт. Он, конечно, не с ним, зато против Стоува, Джентри и Холлистера. Вот, пожалуй, и все. Его мысли вернулись к Эвансу. Майк знавал адвоката в свое время. Не составляло секрета, что в Рафтере он приложил руку к разного рода темным делам. Поговаривали даже, что он участвовал в контрабанде, хотя смысла в этой деятельности Майк не видел по причине удаленностигородка от границ, но такие слухи ходили. Мэйсон сказал, что Эванс подготовил тайник для золота… Он знал или догадывался? А может, только слышал?

Машинально расстегнув кобуру, Шевлин привычным взглядом бойца как бы ощупывал стены конюшни. Ему понравилась постройка, она казалась надежной.

Майк не спеша двинулся по переулку, затем пересек улицу. С каждым шагом у него усиливалось ощущение, будто скальп отделяется от черепа.

Стул, который раньше стоял возле дверей конюшни, исчез, но, когда Майк, выйдя на свет, ступил в помещение, раздался голос Бразоса:

— Шевлин, нельзя так пугать людей, тебя за это когда-нибудь грохнут.

— Не исключено.

— Так случилось по дороге в Техас, в ту ночь, когда поссорились Сьюттон и Тэйлор.

Легкий ветерок прогнал по улице трепещущий клочок белой бумаги. Где-то скрипела вывеска, в стойле стукнула копытом и зафыркала лошадь.

Стоя в глубине дверного проема, Шевлин уловил слабый отблеск света, отраженного стальной поверхностью. Блик двигался в такт едва слышному топоту. В просвете между зданиями показался всадник. Взгляд Шевлина заскользил вдоль улицы, отмечая промежутки между домами. Там затаились восемь или девять всадников.

Стоя за спиной Шевлина, Бразос насчитал столько же и торопливо заметил:

— Сегодня ночью в городе нет рудокопов. Ни одного.

Бен держит их наготове вооруженными, догадался Майк.

Огни в конторе прииска погасли так же, как и в здании тюрьмы. Единственным источником света остался фонарь над дверью конюшни.

Шевлин достаточно хорошо знал Стоува и понимал, что тот попытается достичь победы одним решительным ударом, который поставит нападающих на грань полного уничтожения. Он явно вознамерился убить двух зайцев: устранить несогласных и предотвратить распространение из города каких-либо слухов. Затяжное сражение привлечет внимание, но быстрое, внезапное столкновение, которое вот-вот произойдет, местная общественность и пресса воспримут как стычку со скотоводами или бандитами.

И все же наступавшие, всадники были как раз те самые ковбои, владельцы мелких ранчо, с которыми Шевлин скакал когда-то бок о бок, в общем, хорошие, честные люди, введенные в заблуждение. Их надо остановить.

Рэй Холлистер, конечно, нападет на контору Стоува, чтобы захватить документы, и на сами прииски — сначала на Солнечные Россыпи, потом и на скважину Славы. А Бен его бесспорно уже там ждет с отрядом, вооруженным дробовиками. Его приспешники спрятались вокруг входа в шахту и возле конторы, в здании подъемника и в кузнечном цехе. Невидимые и защищенные, они будут вести огонь по ничего не подозревающим всадникам, четко выделяющимся на фоне светлеющего неба.

— Пойду на ту сторону улицы, — шепнул Майк.

— Тебя могут убить.

— Только если он попытается выйти отсюда, — раздался голос из темноты. Это был Бэбкок.

— Бэбкок, — взмолился Майк, — если тебе хоть сколько-нибудь дорога жизнь твоих друзей, останови их. Стоув уже наготове.

— Ты хочешь сказать, был наготове, — возразил Бэбкок. — Сегодня мы застигли его врасплох.

— Открой глаза, Бэб, уже с вечера на улицах и в салунах нет ни одного рудокопа. Будь я на месте Рэя, сначала проверил бы, что за расклад в городе.

— Рэй сам о себе позаботится.

— Не сомневаюсь, но что ждет остальных? Ты вытаскивал Рэя не из одной передряги, куда заводили вас его дурацкие идеи, так что тебе лучше поторопиться. Если нападете на прииск, вас разнесут на кусочки.

— Чепуха!

С улицы доносился приглушенный топот, хорошо знакомый Шевлину. Такой мерный шум создает стадо бычков при перегоне скота или табун лошадей, пасущихся возле лагеря. Но теперь он свидетельствовал о приближении боевого отряда.

— Останови их, — снова попросил Майк.

Бэбкок переступил с ноги на ногу.

— Угомонись. Теперь уже ничто не остановит Рэя. Ты в этом не участвуешь, вот и держись подальше.

— Ради Бога! Неужели ты думаешь, что Холлистер заботится об интересах скотоводов? Кто, по-твоему, привлек сюда Бена Стоува?

— Он сам привлекся.

— Из-за верности Холлистеру погибнут твои друзья. Ваша преданность Рэю слепа, он никогда не думал ни о ком, кроме себя. Неужели до тебя до сих пор не дошло, что Эванс и Холлистер поставили Бена Стоува во главе отряда, который разогнал тогда скотоводов?

— Наглая ложь! — хрипло произнес Бэбкок. — А теперь заткнись!

— Я не лгу, Холлистер вместе с Бэном привлек и Джентри. Опомнись, Бэбкок! Сегодня ты здесь только затем, чтобы таскать каштаны из огня для Рэя. Он надеется выгнать Стоува и снова оказаться в седле.

Каждая черточка на лице Бэбкока выражала упорство. Убеждение на него не подействовало. Что же делать? Через несколько минут уже будет поздно. Нечего тут метать бисер. Да и кто знает, что на уме у Бэбкока? Он крепкий орешек, закаленный, хитрый, как старый волк. Кстати, где теперь Винклер? Надо срочно найти старого волчатника.

В конюшне было темно и тихо. Безмятежно потряхивая гривами, хрустели сеном лошади. Бледно мерцал фонарь над дверью.

Шел третий, а может, и четвертый час ночи. До рассвета — больше двух часов, вполне достаточно, чтобы произвести погром под покровом тьмы.

Теперь всадники стали хорошо видны в просветах между домами. Трое стояли в ряд в первом проеме, двое — в следующем. Остальные, судя про звукам, медленно вели лошадей шагом по улице.

— Бэбкок, — сказал Шевлин, — ты присутствуешь накануне рокового события. Сейчас перед твоими глазами на этой пыльной улице придет конец скотоводству в Рафтере. Ты долго и упорно хранил верность иллюзиям, но остановись на мгновение и подумай. Помнишь ту ночь в Рок-Спрингсе, когда я отделал Рэя? Тебе известно, что он никогда не стоял вровень с крупными скотоводами прошлого, но сумел убедить Еву Бэнкрофт, что является влиятельным человеком. Но скажи по правде, знаешь ли ты хоть одного бродягу, который боялся бы или уважал Рэя Холлистера?

— Это не играет роли.

— Вы с ним долго работали вместе, — продолжил Майк, глядя прямо в глаза Бэбкоку, — но себе-то ты можешь признаться, что все держалось лишь на тебе одном. Пока Рэй корчил из себя важного политика, ты выполнял всю работу, управлял хозяйством, нанимал и увольнял людей.

Бэбкок не отвечал. Шевлин снова взглянул на улицу. Отсюда до зданий прииска оставалось не более двух сотен ярдов, но как только всадники минуют конюшни, они окажутся как на ладони перед засадой. И любому из них практически гарантирована смерть.

— Бэб, а Джо Холидей там?

— А что, если так?

— Помнишь, как Джо вытащил тебя из-под взбесившегося бычка… спас твою шкуру. Теперь ты позволишь убить его? — Бэбкок нервно затоптался на месте. — Послушай, как следопыт ты ни в чем не уступишь индейцу. Было время, когда тебя никто бы не заставил пойти на драку с завязанными глазами. Прежде чем что-нибудь предпринять, разведай обстановку! — Шевлин не сомневался, что Бэбкок обеспокоен, и продолжал развивать успех. — Бэб, хочешь получить полсотни долларов? У меня они есть, и я ставлю два против одного, что в начале улицы ты обнаружишь пятьдесят, а то и сто вооруженных горняков.

— Ты блефуешь.

— Давай проверим.

— Проверь его, Бэбкок, — впервые вступил в разговор Бразос, — и я ставлю еще полсотни долларов, что ты проиграешь. Они есть там.

— Черт возьми, — воскликнул Бэбкок, — я не могу их остановить! Рэй их как следует накрутил. Им теперь море по колено.

Ведя лошадей шагом, всадники тем временем приближались, плотной шеренгой перегородив улицу. И по мере их приближения те всадники, что стояли между домами, двинулись им навстречу.

— Глядите! — вскричал Бразос.

Почти напротив конюшни отряд внезапно прекратил свое безмолвное шествие.

Квадратной глыбой отделившись от ресторана, на улицу вышел человек с зубочисткой в зубах и встал посреди дороги — темный, немой, неприступный силуэт.

Это был Вилсон Хойт.

Глава 10

У Хойта было две кобуры, в каждой по револьверу, и еще один револьвер заткнут за пояс. В руках он держал многозарядный дробовик системы Кольта.

Он не сказал ни слова — просто встал на виду, предоставив наступавшим возможность самим оценить соотношение сил. Каждый знал, что, вместе бросившись вперед, они могут затоптать его лошадьми, вопрос заключался в том, кто при этом погибнет? Сколько выстрелов он успеет сделать, прежде чем его опрокинут на землю? Расстояние между ними обеспечивало изрядный разлет заряда, а тяжелая картечь могла свалить человека. Если с такой дистанции шериф сделает хотя бы два выстрела, то выведет из строя от трех до шести человек и успеет еще отскочить с дороги и продолжить стрельбу.

Наблюдая за прибывшими, Майк хорошо понимал, что они чувствуют. Их приблизительно сорок. Погибнут лишь двое или трое. Но кто именно?

Неожиданно Хойт спокойно заговорил, проявив при этом достаточно проницательности, чтобы не смотреть в сторону Холлистера. Рэй принадлежал к тому типу людей, которые чувствуют себя обязанными утвердиться любой ценой, даже если затеянная ими потасовка будет стоить кому-то жизни. Хойт сознательно старался возложить ответственность на остальных.

— Волт Келли, — произнес шериф, — забирай свою команду и уезжай туда, откуда пришел.

— Уйди с дороги, Хойт!

— Не валяй дурака, Волт, — ответил Хойт, не повышая тона. — Я выполняю свои обязанности. Разве ты слыхал, чтобы я уволился?

Майк вышел из конюшни.

— Поворачивайте обратно, парни. В том конце улицы все уже готово к вашей встрече, они ждут не дождутся, когда вы приедете.

Взгляды всех обратились к нему. В глазах одних горела ненависть, в глазах других стоял вопрос, некоторые даже смотрели с надеждой. В любой толпе есть несколько человек, которые в деле участвуют поневоле и жаждут, чтобы кто-нибудь остановил событие, пока оно не зашло чересчур далеко. Эти люди возлагали надежды на Хойта, и теперь еще появился Майк.

Но Холлистер не мог слишком долго оставаться безучастным.

— Все подлая ложь! — закричал он. — Там никого нет! Вперед!

В толпе началось смятение, Хойт поднял дробовик.

— Если, парни, среди вас есть друзья Волта Келли, то пусть попрощаются с ним… И еще с двумя.

Хойт допустил ошибку. Они еще могли отойти назад толпой, но теперь он назвал конкретного человека, и к тому же лучшего среди них. Это меняло дело. Да и Волт Келли лишился возможности отступиться.

— Черт возьми, Хойт! — крикнул он. — Уйди с дороги. Я еду!

— А как насчет Арчи, Волт? — спокойно подал голос Шевлин.

Волт всю жизнь был Арчеру Келли и за отца, и за старшего брата. Теперь имя Арчера заставило его поколебаться.

Тут сквозь толпу ринулся всадник. Это была Ева Бэнкрофт, ее лицо побелело от ярости.

— Ах вы, трусливые койоты! — вскричала она срывающимся на хрип голосом. — Вперед, Рэй! Мы им покажем!

Она пришпорила лошадь и понеслась навстречу смерти. Прыгнув, Хойт попытался ухватиться за уздечку, но лошадь промчалась мимо и поскакала по улице.

Рэй двинулся было за ней, но потом натянул поводья.

Ева Бэнкрофт во весь опор неслась по дороге, ее оружие сверкало в свете фонаря. Заждавшиеся рудокопы не могли видеть, что перед ними женщина. На всем скаку она врезалась в плотную стену свинца, который вышиб ее из седла, раздирая тело горячими стальными когтями. Падая, Ева обернулась, крик боли и отчаяния вырвался из ее груди и эхом разнесся по городу.

Из темноты, где притаились рудокопы, раздался чей-то полный ужаса вопль:

— Это женщина! Господи, мы убили женщину!

Взгляды скотоводов устремились к неподвижному телу, лежавшему посреди улицы в сотне ярдов от них. А потом все как один посмотрели на Холлистера. Каждый знал, что Ева Бэнкрофт рванулась вперед потому, что верила Рэю и звала его за собой.

Он сидел на лошади, глядя на ее труп так, словно не мог поверить в случившееся, и едва ли заметил, как всадники один за другим развернулись и ускакали. Рэй втянул ее в борьбу и в решающий момент отступил, позволив ей броситься вперед.

Хойт вышел из оцепенения.

— Холлистер, прочь отсюда! Если я еще раз увижу тебя, пристрелю как бешеную собаку. Убью на месте.

Горожане, еще с вечера исчезнувшие как по волшебству, теперь начали появляться на улице. Две женщины подошли к телу Евы. Никому не надо было объяснять, что девушка мертва. Невозможно въехать в такую стену огня и остаться в живых.

Шевлин подошел к Хойту.

— Я пытался остановить ее! — произнес шериф с горечью. — Черт возьми, я пытался!

— Никто не мог бы остановить ее, — сказал Майк. — Только Рэй.

Разбившись на группы, прохожие обсуждали событие. Бен Стоув на улице не появлялся.

— И он вроде бы тут ни при чем, — продолжал Хойт. — Просто сидел и смотрел.

— Он начал было, — сообщил кто-то. — Но так ничего и не сделал… совсем ничего.

Майк собрался уходить, но Хойт остановил его.

— Думаешь, на этом все кончится?

— А разве что-нибудь изменилось? — спросил Шевлин. — Девушка, которой бы жить да жить, мертва, а ситуация осталась прежней. Поверь мне, Хойт, я знаю, что говорю. Посади Бена за решетку, потом собери полдюжины самых честных граждан и прими решение.

Хойт колебался, мрачно глядя перед собой.

— Арестовать Стоува? Он же меня и нанял.

— Он нанял тебя, чтобы ты занимался делом.

Шевлин ушел. Он решил вернуться на участок. Завтра будет новый рабочий день, и ему есть над чем подумать — а где найдешь лучшее место для размышления, если не в забое, с лопатой в руках?

И тут он вспомнил о Берте Перри. Тот уехал с участка в город, но Шевлин его нигде не видел… А город не такой уж большой, если только у него здесь нет девушки, у которой Берт мог остаться.

Шевлин почувствовал, что сыт по горло и самим городом, и его обитателями. Ему не нравилась Ева Бэнкрофт, но она была молода и верила своему избраннику. Отвергнуть такую преданность… Какая печальная история и какой конец! Майка отнюдь не радовало случившееся.

Все, что ему хотелось теперь, это уехать прочь, туда, где горы сливаются с небом и сосны цепляются за облака. Он старый волк, рыщущий среди холмов в одиночку, и ему пора бы свыкнуться с таким положением вещей. Незачем заглядывать в глаза девушке. Его удел — закончить жизнь в глухом каньоне, злясь на раны, которые болят и отнимают силы.

Что он делает здесь? Хотел только, чтобы добрый старик покоился с миром, похороненный не как участник дуэли, а как безоружный, погибший невинно. Потому что его друг Элай не терпел насилия, сам же Майк, в противоположность ему, прокладывал себе дорогу кулаками.

Оседлав вороного, он покинул город. Избегая дорог, предпочел бескрайние просторы поросших травою холмов и скакал по склонам, на которых не было следов ни лошадей, ни людей.

На подступах к каньону ему все же пришлось вернуться на дорогу, и тут его лошадь внезапно отпрянула. Доверившись животному, Майк натянул поводья и тихо сидел в седле, прислушиваясь к звукам ночи. Сначала ничто не нарушало предутренний покой, а потом зашуршала листва. Сквозь кустарник, достигавший седла, через который он только что проехал сам, шла лошадь.

Майк затаился и ждал. Ему не терпелось попасть на участок, и помеха его раздражала. Небо приобрело бледно-серый цвет, предвещая скорую зарю.

И тут он увидел лошадь без седока. Она подняла голову и уставилась на него. Потом тихо заржала, и его вороной заржал в ответ. Сжимая в руке винчестер, Майк замер, готовый в любой момент выстрелить.

Ничего не случилось.

Шевлин выехал на обочину. На белой полосе дороги впереди что-то темнело. Шевлину приходилось часто встречать темные предметы в ночи, и он сразу догадался, что перед ним убитый. Так как лошадь не подавала больше признаков беспокойства, Майк спешился и подошел к распластавшемуся на земле телу.

Став на колени, он перевернул беднягу на спину. Потом чиркнул спичкой и взглянул в широко раскрытые невидящие глаза Гиба Джентри.

Чиркнула еще одна спичка. Рубашка на груди Гиба в том месте, куда вошла пуля, чернела от спекшейся крови. В свете яркого неровного пламени Майк разглядел и кое-что другое.

Упав с лошади, Гиб какое-то время полз и преодолел около пяти футов, его рука тянулась к зарослям кустов.

Снова посветив себе спичкой, Шевлин посмотрел туда, куда указывала рука, и увидел нетвердо выведенные на песке буквы: «Шевл берегись. Лон К… « Последнее слово разобрать не удалось.

Шевлин встал и огляделся. За несколько минут, прошедших с тех пор, как он увидел лошадь, стало заметно светлее, местность постепенно обретала очертания. Полчаса, отделяющие ночь от рассвета, проявили бледно-серый пейзаж с пятнами темных кустов. Лишь две-три запоздалые звезды тускло блестели на небе.

Шевлин осмотрел лошадь Джентри. На крыле седла виднелось пятно крови. Пройдя по дороге чуть дальше, Майк обнаружил то место, где испуганное животное рванулось при выстреле, здесь тоже темнело пятно крови. Джентри выпал из седла, проехав не более десяти ярдов.

Шевлин сдвинул на затылок шляпу и повернулся лицом навстречу холодному утреннему ветру. Он обыскал все вокруг. Других следов не обнаружил. Либо притаившийся снайпер был уверен в точности выстрела, либо не рискнул приблизиться и удостовериться в убийстве.

Гиб Джентри мертв. Как это вписать в общую картину? Джентри — правая рука Стоува. Кому потребовалось его убить? Как владелец транспортной конторы, он еще необходим для того, чтобы перевезти золото. При трезвом взгляде на вещи его смерть казалась несвоевременной.

Шевлин не доверял Стоуву и не сомневался, что он со временем расправится с каждым, кто стоит с ним в доле, но только когда человек станет ему не нужен. Как понимал Майк, Джентри пока не исчерпал себя… И зачем убивать его здесь?

За ним могли ехать из города и, если его убили по заказу, за ним, очевидно, следили. Но, насколько знал Шевлин, Джентри расстался с жизнью не в том месте, куда обычно ездил.

Так что же получается? Джентри убили по ошибке. В темноте перепутали с кем-то другим.

С кем? Ответ очевиден. С ним, Майком Шевлином.

Что ж, версия придает смысл посмертному посланию Гиба. Он ехал предупредить его. Ганфайтер застрелил не того.

Лон К… Шевлин не знал такого имени. И все же Гиб, очевидно, очень старался сообщить его.

Шевлин стер сапогом нацарапанные на песке слова. Потом положил тело Гиба на седло, привязал, а поводья закинул за луку. Лошадь Джентри сама вернется домой.

Когда Майк приехал на участок, в каньоне царили темнота и безмолвие. Он расседлал вороного и оставил пастись на поросшем травою склоне возле источника. Прислушиваясь, постоял в темноте, потом пошел в хижину и лег спать.

Когда он открыл глаза, солнце светило в распахнутую дверь. Снаружи стоял Берт Перри, глядя в каньон. У него было странное выражение лица, настолько странное, что Майк даже удивился.

Перри уже не казался ему таким легкомысленным и беззаботным, как раньше. Он держал винчестер так, что в любой момент был готов вскинуть его и сразу же выстрелить.

Не в силах обуздать любопытство, Шевлин опустил ноги на пол. Кровать скрипнула, и Перри тотчас обернулся.

— Кажется, я видел оленя, — объяснил Перри, опуская винтовку. — Нам бы пригодилась оленина.

— Неплохая идея! — воскликнул Майк. — Может, мне пойти поохотиться?

Перри усмехнулся.

— Уже устал убирать породу? — Он сразу же оценил состояние Шевлина. — Похоже, тебе бы не мешало еще поспать. В котором часу пришел?

— На рассвете.

Майк ожидал вопросов о событиях в городе, но они не последовали. Сам же не стал проявлять инициативу, и за завтраком они лениво обсуждали дела на участке и планы разведывательных работ, обещающих открыть жилу, которая, как надеялся Перри, залегала в толще горы.

Было только одно объяснение отсутствия интереса у Перри: он просто-напросто не знал, что случилось в городе. А это значило, что он не ездил в Рафтер.

Тогда где же его носило?

Глава 11

Шевлин сознательно не упоминал о ночных событиях, а Перри ни о чем не спрашивал. Но Майк был уверен, что в самом городе и его окрестностях возбужденно обсуждают гибель Евы Бэнкрофт.

В западном городе убийство девушки само по себе достаточный повод для того, чтобы вызвать волнение, а Ева Бэнкрофт являлась владелицей «Трех Семерок», довольно большого ранчо.

Работая в забое, Майк пытался найти выход из ситуации, но ничего путного в голову не приходило. Ему хотелось разворошить осиное гнездо, но Холлистер со скотоводами сделали гораздо больше, чем смог бы он. И все же ничего не изменилось.

Девушка погибла. Рэй опозорен. Мисс Бэнкрофт призвала его подкрепить слово делом, но он не проявил никакого энтузиазма, стушевался, и Ева одна поскакала навстречу смерти.

Что бы они сделали, не будь там Хойта, Шевлин не в состоянии был представить. Хойт знал, как остановить вооруженных крутых парней, но не мог воспрепятствовать отчаянному поступку Евы Бэнкрофт, поскольку не в характере такого человека, как Хойт, поднимать руку на девушку, к тому же добропорядочную.

А между тем непоколебимый Бен Стоув спокойно продолжал управлять сообществом.

Мысли Шевлина вернулись к Джентри. Не вызывало сомнений, что Гиба застрелили, когда он спешил предостеречь друга, также не вызывало сомнений, что его перепутали с ним. Кто-то поджидал Майка в засаде и теперь уже выяснил, что убил не того человека.

Каждый раз, когда Шевлин отвозил пустую породу на край отвала, он останавливался, чтобы подышать свежим воздухом и оглядеться. На участке царило спокойствие. Перри опять уехал, и Майк остался один, по предварительным оценкам работы ему должно было хватить как минимум до полудня.

Он пытался представить себе, какой эффект произвела на жителей Рафтера смерть Евы. Они были не столь уж испорченными — фактически не хуже и не лучше большинства жителей любого другого города. Правда, сильное желание преуспеть без особого труда их, конечно, развратило. Сейчас они насторожены, подозревают каждого приезжего, живут в постоянном страхе, что воздвигнутое ими сооружение в любой момент обрушится им на головы. Но долго так продолжаться не может. И среди них неизбежно должны существовать разногласия, и есть те, кто придерживается мнения, расходящегося с общепринятым, хотя и предпочитают помалкивать.

Сгребая остатки камней, он добрался уже до стены штольни, когда до него вдруг дошло.

Лон Корт…

Это имя он слыхал. Перед смертью Джентри начертил на песке «Лон К…», и Шевлин вспомнил, как однажды слышал рассказы о Лоне Корте, наемном убийце, который работал на крупных скотопромышленников и вообще на всех, кому требовались его услуги. Одинокий, таинственный человек, его нанимали, чтобы совершить преступление.

Несомненно, Корт разыскал уже этот участок. Возможно, даже залег на краю каньона, напротив входа в тоннель, и каждый раз, отвозя тележку с камнями, Шевлин испытывает судьбу?..

Майк больше не колебался, теперь он знал, что предпринять. Надо выбраться из тоннеля, забрать оружие и покинуть каньон, который из-за присутствия такого человека, как Корт, может легко превратиться в смертельную западню. А потом ему придется найти и убить убийцу.

Другого выхода нет: взявшись за дело, Лон едва ли отступится. Теперь предстоит охотиться на охотника, выследить и покончить с ним.

Он опустил лопату. Последняя тележка подождет. Скорее всего, Корт не стал устраивать засаду на соседнем склоне. Место не очень удачное и не обеспечивает быстрого отступления. Как любой наемник, Лон Корт не станет зря рисковать жизнью.

Шевлин через тоннель прошел к освещенной солнцем площадке перед выходом, потом присел на корточки и, стараясь не выходить из тени, выглянул наружу. Оставаясь в таком положении, он видел лишь края обрыва. Майк долго просидел, осматривая склон.

На обрыве не росли кусты, на его краю не лежали камни, не было ни одной щели, размытой водой, в которую мог бы спрятаться человек. Распластавшись вдоль стенки тоннеля, Шевлин медленно двинулся к выходу. Потом быстро выскочил наружу и бросился к хижине, по пути трижды резко поменяв направление, так, чтобы предполагаемому наблюдателю не удалось отследить маршрут. Добравшись до хижины, скинул рубашку, по пояс вымылся, причесался и нацепил револьвер. Второй заткнул за пояс и взял винтовку.

Его лошадь паслась возле источника, но чтобы взять на прицел это место, убийца должен спуститься в каньон. Едва ли Лон Корт захочет так рисковать.

Оседлав вороного, Майк отвел его к водопою, прислушиваясь, ждал, пока тот напьется.

Каньон его беспокоил. Он вспомнил, как однажды внезапно прекратилось пение птиц. Кто-то, — а он не сомневался, что это был человек, — во второй половине дня прошел вверх по каньону.

Отпустив поводья, Майк спустился на дно каньона и перешел на противоположный склон. Повсюду виднелись следы мелких животных и птиц: барсуков, дикобразов, перепелов. Пробежал и ищущий добычу койот. А у самой стены, где едва заметная тропа вилась под обрывом, остались полустертые отпечатки высокого человека, обутого в сапоги.

Итак, кто-то пробрался вверх по каньону. Следы оказались примерно двухдневной давности, но, пройдя дальше, Майк обнаружил более свежие.

Он уже собирался вернуться к лошади, когда его взгляд заскользил вдоль каньона. На вершине старого отвала, там, где, по словам Перри, находилась разведочная шахта для Солнечных Россыпей, стоял сам Перри. В руках он держал винтовку и смотрел в каньон, в ту сторону, где находился его участок.

Подобрав поводья, Шевлин стал подниматься по тропинке, ведущей от источника к хижине. Он следил за Перри, не поворачивая головы, стараясь делать вид, что не заметил его присутствия.

Вдруг Перри услыхал его и резко обернулся. Он держал винтовку так, что готов был в любой момент выстрелить, поэтому Шевлин приготовился упасть на одно колено и нащупал револьвер. Он понятия не имел, почему Перри может открыть по нему огонь, но загадочное поведение Берта насторожило его.

— Я искал тебя, — сказал Перри. — Ты закончил работу?

— Почти… Осталась последняя тачка. Просто решил прогуляться, а с этим думал закончить потом. Ты был в городе?

— Это кошмар какой-то. — Перри попытался встретиться взглядом с Шевлином. — Почему ты мне ничего не сказал?

— Понимаешь, я знал Еву. Она предлагала мне работу. Меня потрясло случившееся. Не хотелось об этом говорить. Потом, я думал, что тебе все и так известно.

Они пришли на участок. К Перри вновь вернулись его легкомысленные манеры.

— Жаль, — сказал он. — Какая славная девушка!

Шевлин остановился.

— Берт, — спросил он, — приходилось ли тебе когда-нибудь бывать в западном городе, где только что убили добропорядочную женщину?

— Нет… А что?

— Тогда тебе не лишне узнать. Если вдруг убьют женщину или хотя бы обидят, город приходит в бешенство. Поверь мне, сейчас по всему Рафтеру и окрестностям только об этом и говорят, полным ходом идут приготовления. И на этом дело не кончится, не уладится само.

Задумавшись, Перри наморщил лоб, потом пожал плечами.

— Ну это не мое дело. Я в их грызне не участвую.

— А это не играет роли. Линчеватели имеют обыкновение ошибаться. Слыхал когда-нибудь про Джека Слейда? Он неудачно выбрал ночь для пьянки, устроил дебош, а когда начали линчевать банду Пламмера, то за компанию повесили и его.

Перри, нахмурившись, потер подбородок. Они остановились у хижины.

— Ты уедешь?

— Ага. — Майк быстрым внимательным взглядом окинул обрыв. — И поищу способ поскорее отсюда смыться. Пожалуй, лучше поджать хвост и дать деру.

Он не имел таких намерений, но больше не питал ни к кому доверия, и, кроме того, всегда лучше свои планы держать при себе. И еще у него появились срочные дела вне города.

Рафтер-Кроссинг располагался в неглубокой долине, южный край которой занимал рудник Солнечных Россыпей, дальше на юг и несколько выше находилась скважина Славы. Все хребты вокруг покрывали леса, но в низинах деревья, тополя или низкорослые ивы, росли только вдоль немногочисленных ручьев.

В течение нескольких лет Майк гонял по этим местам стада, так что можно было сказать, что край знал как свои пять пальцев. Когда ковбой ищет заблудившийся скот, собирает стадо для клеймения или на перегон, он осматривает каждый каньон, любую лощину. И вскоре не остается ни дюйма земли, который бы он не изведал или который бы ему не описали детально другие ковбои. Но теперь Майк выслеживал не заблудший скот, он охотился на человека.

Спрятаться в диких краях не так просто, как кажется, потому что скрывающемуся необходимо оставаться недалеко от воды. А тот, кто хочет остаться незамеченным, должен найти источник вдалеке от оживленных путей и районов, по которым рыщут бродяги и ковбои, работающие на пастбище. Но ему требуется не только вода, но и надежное укрытие, и особенно ему нужен хороший обзор, чтобы вовремя заметить приближение незваного гостя.

В этом районе таких укромных углов было мало. Потребность в воде вносила серьезные ограничения. Воды не хватало, территория возле любых источников быстро заселялась. Таким образом, оставалось лишь несколько ему известных мест. Майк объехал их по очереди и тщательно осмотрел. В конце шестимильного пути отпали все, кроме одного.

Болдер-Спринг находился недалеко от мест обитания, но в стороне от проезжих дорог. Воды здесь хватало: с трех сторон его огибал небольшой ручей, а с четвертой — бил источник. Окруженная невысокими холмами и хребтами, небольшая долина посредине была завалена раскаленными валунами, потемневшими от солнца, ветра и времени. А вокруг расстилалась на целый акр песчаная гладь, скудно поросшая меските, чолой и кошачьим когтем. В горах встречался можжевельник.

Камни надежно скрывали холодный источник с очень чистой водой. Ветер дул среди скал над источником, так что воздух возле воды был всегда прохладным, а часто даже холодным.

Под камнями Майк обнаружил несколько низких пещер, куда мог залезть человек. У каждой из них имелось по крайней мере два выхода. В ближайшей низине, недоступной для глаз, травы хватило бы и для двух лошадей.

После того как в Рафтере началась разработка прииска и убили старого Джека, скотоводы покинули пастбища, лежащие в направлении Болдер-Спринг, и теперь редко какой всадник появлялся здесь.

И хотя Лон Корт мог укрыться в любом другом месте, Шевлин готов был поставить на Болдер-Спринг.

Майк напряг память. Что же он слышал о Корте? Это не боец, а убийца. Он охотился на людей так же, как старый Винклер на волков. Сначала выслеживал их, а потом, обеспечив себе безопасность, хладнокровно убивал. Действовал так вовсе не из трусости, а из чистого расчета. Для Лона Корта убийство — ремесло, он не оставлял жертве шансов ранить его или даже заметить и старался не попадаться на глаза кому-нибудь еще. Сама его работа требовала, чтобы о нем как можно меньше знали.

Майк понимал, что ради собственной безопасности должен обезвредить Лона Корта раньше, чем тот выследит его. Но времени на все про все у него почти не осталось, ведь он хотел найти еще и золото. Гибу Джентри не случайно поручили транспортный бизнес. Только свой человек, и весьма опытный, сможет провернуть перевозку золота скрытно и надежно. Но Джентри вышел из игры. Кто займет его место, станет во главе очень непростого дела в такой сложной обстановке?

Майк попытался расстроить игру, с тем чтобы принудить Стоува к действию, однако осмотрительный и неторопливый Бен будет стараться восстановить прежний порядок и ждать, ждать, ждать выгодного момента.

Внезапно вороной навострил уши. Шевлин слегка замедлил ход, оглядываясь по сторонам. Тут умный конь замер. И как раз вовремя. В двух сотнях ярдов из лощины показался всадник — высокий мужчина верхом на длинноногой грулье, выносливой горной лошади мышастой масти. На голове у него была шляпа с узкими полями, на плечах — неопределенного вида серый плащ. Он явно шел по следу и держал наготове винтовку.

Позиция Шевлина оказалась превосходной. Его лошадь стояла как вкопанная, почти скрытая скалами, низкорослым можжевельником и кустами. Майк остался в седле и ласково гладил вороного по шее, успокаивая.

Всадник ехал медленно, время от времени сверяя след. Он, несомненно, кого-то преследовал, преследовал со всей осторожностью, и, по мнению Шевлина, его добыча была недалеко.

И вдруг с поразительной ясностью Майк осознал, что перед ним сам Лон Корт. Его даже не удивило открытие, словно на всадника был свыше направлен указующий перст. Все в его облике вписывалось в картину, которую Шевлин собрал по кусочкам, припоминая услышанное, — манеры, внешность да и место встречи вполне подходящее.

Майк бесшумно достал из чехла винтовку и дал ганфайтеру отъехать подальше. Потом направил вороного по тропе за ним следом.

Глава 12

Предоставив лошади самой выбирать дорогу, Шевлин ни на секунду не отрывал взгляда от серой фигуры впереди. Судьба дала ему единственный шанс. Если Корт его обнаружит, то сразу же выстрелит и не промахнется.

Кого это Лон преследует? Очевидно, потенциальная жертва где-то рядом, иначе бандит скакал бы быстрее. Но он, как и Майк, не полагался на удачу и держал след. Майку повезло, что он увидел его так близко. Камуфляж, используемый Кортом, позволял ему буквально растворяться на фоне пустыни и скал.

День выдался жарким. Пот градом катился по шее, каплями выступал на лбу. Ладони взмокли. Не убирая винчестер, Майк по очереди вытер их о рубашку. К тому времени Корт поднялся по склону и двинулся к вершине хребта. Там спешился и, взяв винтовку, поднялся на гребень. Осторожно приложив приклад к плечу, вдруг замер, словно окаменев. Его цель находилась по другую сторону хребта.

Осторожно ступая по песку, вороной шел совершенно бесшумно. Дистанция сокращалась, Майк все ближе подбирался к стрелку, застывшему на вершине. Не доехав шестидесяти ярдов, он спрыгнул на землю и бросил поводья. Ему очень хотелось заглянуть за хребет и узнать, на кого охотится Корт, но рисковать не имело смысла. Лон Корт сам по себе опасен, как гремучая змея, а застигнутый на месте преступления, будет опасен вдвойне. Шевлин смог подойти к нему близко только потому, что Корт все внимание сосредоточил на своей очередной жертве.

Теплый воздух стоял неподвижно. Только пение цикад доносилось из кустов у дороги. Осторожно ступая, чтобы из-под ног не скатилась галька, Шевлин поднялся по склону. Остановившись, подобрал два небольших камня и запустил одним в лошадь Корта. Грулья вздрогнула и засопела.

Корт стремительно повернулся к лошади.

— Сюда, Лон!

Обернувшись, ганфайтер выстрелил. Пуля прошла над головой у Майка. Пуля же Майка, нацеленная в грудь противника, ударилась о боек винтовки и рикошетом задела горло и челюсть Корта. В отчаянии бандит попытался снова выстрелить из винтовки, потом отбросил ее и схватился за револьвер. Корт стоял, слегка расставив ноги, старая шляпа с узкими полями сползла на глаза, его желтые усы -хищно топорщились.

Шевлин шагнул в сторону и нажал на спуск, пуля развернула Лона, сбив прицел, и его выстрел опять не удался. Корт снова прицелился, но Майк опередил его и на сей раз, попав точно в голову. Склонившись над мертвым телом, он не испытывал сожаления. Лон Корт сознательно выбрал свой путь и, скорее всего, знал, что когда-нибудь его жизнь закончится именно так. На его совести было много душ, и теперь его убил один из тех, на кого он охотился.

Майк сел на вороного и верхом поднялся на гребень.

Внизу, по раскинувшейся за хребтом долине петляла старая, едва заметная тропа. На ней виднелись следы копыт. Шевлин двинулся по ним.

Не проехав и нескольких футов, он увидел, как лошадь резко остановилась и рывком перешла на бег. Должно быть, здесь всадник услыхал выстрелы. Уже подъезжая к городу, Майк наконец догнал того, кого преследовал. Это была Лайна Теннисон.

— Что, напугали вас? — спросил он.

— Так это вы?

— Я только один из двух.

Она внимательно на него посмотрела.

— Что там случилось?

— Уже несколько лет в здешних краях обитал человек по имени Лон Корт. Его нанимали крупные скотопромышленники да и вообще все те, кому надо было с кем-нибудь расправиться. На этот раз он охотился за вами.

— И вы помешали ему?

— Не стоит благодарности. Я тоже был в его списке.

— Вы… вы убили его?

— Трудно договориться с человеком, мэм, у которого в руках револьвер. К тому же парень на беседу не настраивался.

— Что же теперь будет?

— Как результат случившегося? Ну, смерть такого человека, как Корт, никого особенно не потревожит. По крайней мере, не здесь и не сейчас. Что произойдет в будущем, не загадываю. А теперь мы возвращаемся в Рафтер, вы едете к Клэггам и никуда больше не отлучаетесь, иначе я вынужден буду все бросить. У меня и без того дел хватает, чтобы еще повсюду присматривать за вами.

Проводив Лайну по совершенно безлюдным улицам города к дому доктора, Майк отправился в контору шерифа.

Вилсон Хойт встретил его неприветливым взглядом.

— Ну, в чем дело?

— Зашел сообщить о перестрелке. Лон Корт мертв.

Раздражение шерифа росло по мере того, как он осмысливал сказанное.

— Кто, черт возьми, его сюда звал? — в сердцах спросил он.

— Тот, кто хотел убить Лайну Теннисон. Тот, кто хотел, чтобы убили меня, но по ошибке пострадал Гиб Джентри.

— Думаешь, Корт убил Джентри?

— Я единственный человек, который должен был вчера ночью ехать по той дороге. Гиб что-то узнал и отправился меня предупредить.

Хойт задумался. Он сопоставил новость с другими известными фактами. В ночь гибели Джентри был пьян, это не значило ничего особенного. Последнее время он частенько прикладывался к бутылке.

Медленно, шаг за шагом, Хойт мысленно проследил путь Джентри. Никто ничего не скрывал от шерифа, ему доверяли, а к Гибу все относились с симпатией. Он был простым парнем, грубоватым, но щедрым, и не нажил себе врагов. Последним разговаривал с ним Бразос, когда бывший ковбой пришел на конюшню за лошадью. Он и сообщил, что Гиб поехал за Шевлином.

Беспокоило Хойта то, что перед тем, как пойти на конюшню, Джентри перебросился парой слов с Рыжим, после чего тот уехал из города.

— Лон Корт не появлялся в городе, — заявил Хойт. — Я даже не знал, что он где-то поблизости. Если бы пронюхал, прогнал его к чертовой матери.

— Даром Лон Корт не проедет и мили, — заметил Шевлин. — Как ты думаешь, кому на руку мое убийство? Кому на руку смерть Лайны Теннисон?

— Она-то здесь при чем?

— Кое-кто считает, что она владелица прииска. Прошлым вечером Мерриэм Клэгг узнал, что у нее есть богатые родственники во Фриско. А как раз во Фриско живут хозяева рудника.

— Они не стали бы убивать женщину.

— У тебя короткая память. Как насчет Евы Бэнкрофт?

— Вышла ошибка.

Вилсон внимательно посмотрел на Шевлина.

— Мерриэм Клэгг? А на кой черт ему это надо?

— Он тот, кто стоит за Стоувом.

Окружающий Хойта мир привычных представлений рушился.

— Что ты несешь! — воскликнул шериф. — Мистер Мерриэм только раскланивается с Беном, он уважаемый человек.

Майк не имел никакого желания спорить и всецело положился на здравый смысл Хойта. Он так устал, а дел еще было невпроворот.

— Хойт, — сказал он, нависнув над рабочим столом шерифа. — Твой песочный замок окончательно развалился, убедишься сам. Возможно, тебе удастся вытащить этот город из дыры, в которую он попал… а может, и нет. По-моему, большинство здешних жителей, — даже те, кто так долго закрывал глаза на все, что здесь происходит, — хорошие люди, у них есть шанс. Смерть Евы Бэнкрофт отрезвила иных. Насколько я понимаю, они теперь не станут сидеть спокойно. Стоит тебе выступить против, и все тут же пойдут за тобой. Если ты не сделаешь этого, с твоей репутацией шерифа, который защищает закон, будет покончено, потому что убийства продолжатся.

— Ты ведь сказал, что Корт мертв.

— Но разве дело в нем? Я не ошибаюсь в Бене, Хойт. Он очень крутой человек, а с годами стал еще круче и играет без правил. Джентри погиб по ошибке, но, поверь мне, его все равно бы убили… После того, как он стал бы ненужным.

Все сказанное было не лишено смысла. Хойт не питал склонность к иллюзиям и привык смотреть на вещи трезво, но, как и многие другие, не любил перемен, а уж тем более тех, что сулят потрясения. Он провел два приятных года в Рафтере, относительно мирных года, и, хотя в глубине души сознавал, что так долго продолжаться не может, ему хотелось любой ценой сохранить статус-кво. Он даже придумал для себя удобную формулировку: дело шерифа — сохранять мир, а исправлять нравы… Пусть этим занимаются другие.

Но теперь он больше не мог стоять в стороне. Предотвратив уличное побоище между рудокопами и скотоводами, когда погибла. Ева Бэнкрофт, Хойт полагал, что разрешил проблему, но вот пришел Шевлин и уверяет его, что это только начало.

Убийство Лона Корта к нему отношения не имеет. Его территория — город.

А вот от того, что наемного убийцу вызвал кто-то из жителей города, никак не отвертеться.

Шевлин пытается еще приплести Мерриэма. Догадку об участии его в афере на приисках Хойт воспринял в штыки, хотя, по правде сказать, сам всегда так и думал. Его удивление было наигранным, ничего подобного он не испытывал, слушая Майка. Да и в самом деле, невозможно, живя в маленьком городе, видеть только то, что творится на поверхности и не замечать глубинных течений.

— Ладно, Майк, — наконец произнес шериф. — Подумаю, что можно предпринять.

Внезапно он поднял на Шевлина взгляд, полный уныния.

— Черт возьми, приятель, а я-то надеялся остаться в городе до конца дней.

— Может, так и будет. Посмотри на события с другой стороны, Хойт. Ты расставишь все по местам, без лишней суеты приведешь город в порядок. Они захотят, чтобы ты остался.

Вилсон медленно кивнул, однако без всякой уверенности.

Майк ушел, а Хойт все смотрел на улицу мрачным, невидящим взглядом.

Бен Стоув отложил в сторону увесистую стопку учетных книг и открыл ящик стола, в котором лежали сигары. Выбрав одну, откусил кончик и прикурил. Потом откинулся на спинку кресла, положил ноги на стол и глубоко затянулся. Медленно выпуская дым изо рта, он смотрел через окно на горы.

Мерриэм Клэгг прав. Придется увозить запасы. Оборотный капитал израсходован. Без наличных средств они не смогут продолжать скупать золото, а прекратив скупку, раз и навсегда потеряют контроль над прииском. Как только золото попадет в торговую сеть, начнутся расспросы, разговоры, отовсюду налетят падкие на легкую добычу коршуны.

Дело о покупкеприисков нужно завершить как можно скорее. Беда в том, что ответа из Сан-Франциско до сих пор так и не пришло. А что, если хозяева проводят расследование? И если да, то кто?

Мерриэма Клэгга беспокоила Лайна Теннисон, хорошенькая девчонка, которая гостила у доктора. Ну да Лон Корт о ней позаботится.

Проклятый Джентри! Стоув раздраженно нахмурился. И что он поперся в горы, когда Корт поджидал Шевлина! Бена вовсе не огорчила смерть Джентри, участь его была решена… Но кто теперь обеспечит отправку золота?

Детально разработанный план пошел насмарку, и придется все начинать сначала. Главное — кому доверить столько золота. Кто бы про это никому не разболтал, и у кого бы драгоценный груз не увели.

Ехать самому? Но как раз сейчас городу требовалась твердая рука, и он не мог отлучиться. К тому же согласие владельцев рудника может прийти со дня на день, и тогда надо действовать быстро.

Но кого же послать?

Для такого поручения идеально подошел бы Вилсон Хойт, но шериф как-то странно вел себя последнее время, и Бен опасался к нему обращаться. К тому же он всегда занят своей работой, остальное его не особенно волнует.

Майк Шевлин.

Понимая всю нелепость идеи, Бен тем не менее рассмотрел и ее. Про Майка не скажешь, что у него кишка тонка. Он способен доставить золото, пройдет сквозь огонь и воду и болтать не станет. Кандидатура Майка, безусловно, самая подходящая. И чего Шевлин на него окрысился?

Бен задумчиво разглядывал столбик пепла, выросший на сигаре. Майк был крепким парнишкой, ловко обращался с лассо и револьвером, его пожива никогда не превышала двух коров за раз. Он избегал явного грабежа, тогда как остальные этим вовсю промышляли. Его тянуло к странствиям, он хотел побродить по свету, повидать дальние края.

О Майке ходила масса противоречивых историй. Говорили, что он замешан в вооруженных столкновениях скотоводов, участвовал в перестрелках, пару раз защищал закон. Такая биография здесь никого не удивляла. Бен знал нескольких отъявленных бандитов, которые позже стали городскими шерифами, и притом неплохими.

Ему никогда по-настоящему не нравился Шевлин, но теперь не до жиру, быть бы живу. Предположим… только предположим… сделаем ему предложение? Например, долю Джентри? Не многие махнут рукой на четверть миллиона долларов. Конечно, Шевлин до их получения не доживет, как не дожил бы Джентри. Какой дурак станет расставаться с такими деньгами, если можно придержать их для себя?

И еще одно беспокоило его. Рэй Холлистер.

Он должен умереть.

Глава 13

Где теперь Рэй Холлистер? Об этом думали три человека: Майк Шевлин, возвращаясь на участок в каньоне; Бен Стоув у себя в конторе и Вилсон Хойт, перестав размышлять над последней фразой Шевлина, снова вспомнил о Рэе.

Ни один из них не верил, что с Холлистером покончено.

Не теряя бдительности, Майк ехал к каньону, сознательно избегая дорог. Он не без оснований полагал, что Рэй не в состоянии признаться себе в полном и окончательном поражении той ночью. Уехать куда-то в другое место ему даже не придет в голову, а если и придет, то от такой мысли он решительно отмахнется. Как и многие другие, Рэй был привязан к этой земле. Он не мог заставить себя уехать, хотя выход для него состоял в том, чтобы начать жить сначала — новые пастбища, новые города, новые люди, среди которых он мог занять подходящее место.

А Холлистер сидел у костра посреди голых, безлюдных холмов. Рядом с ним остался только Бэбкок, и Бэбкок впервые испытывал насчет босса некоторые сомнения.

И слова Шевлина тут ни при чем. Преданность была основным свойством его натуры, но после той ночи он заколебался, первый раз за многие годы почувствовал неуверенность.

— Какого черта запропастился Винк? — подняв глаза, произнес Холлистер.

— Скоро придет.

Винклер ушел в «Три Семерки», чтобы добыть провизии. Им было нечего есть, а Винклера знал тамошний повар. Ему приходилось вести себя осторожно, поскольку на ранчо Евы к ним добрых чувств не питали. Впрочем, как и на любом другом.

Рэй выглядел изможденным, его лицо осунулось, глаза ввалились.

— Бэб, — сообщил он, — им придется вывезти золото. Нам стоит подумать, как его захватить по дороге. — Бэбкок распрямил свое худое тело и пошел к ближайшим кустам за хворостом для костра. — Если завладеем золотом, — продолжал Холлистер, — мы возьмем их за горло.

— Как они его вывезут? — спросил Бэбкок.

— С помощью транспортной конторы Джентри. Для этого Гиба туда и определили.

Сидя на корточках, Бэбкок собирал ветки. Он повернул свою тощую шею и посмотрел на Холлистера.

— Неплохо придумано. Откуда ты это знаешь?

— Я много чего знаю.

Бэбкок вернулся к костру, подбросил хворост и опустился рядом.

К тому времени Рэй совершенно забыл, что Бэбкок не осведомлен о его с Беном первоначальных планах. Он скорее рассуждал вслух, чем беседовал с товарищем. Усталость и неудачи последних дней притупили его осторожность.

Бэбкок хранил верность лишь двум идеалам, не более, наивно полагая, что они полностью совпадают: был фанатично предан Холлистеру и делу скотоводов. С детских лет он ухаживал за скотиной и никогда не помышлял ни о каком другом занятии. Открытие золота в Рафтере воспринял как личное оскорбление. Сразу невзлюбил рудокопов, обслугу и подсобных рабочих, но больше всего его раздражали грязные механизмы и гулкие удары компрессора. Когда прииски стали в огромном количестве потреблять воду и сливать вместо нее помои, Бэбкок окончательно вышел из себя.

Он знал о фирме Холлистера и Эванса, но считал, что предприятие занимается ценными бумагами и спекуляцией земельными участками. Эта сторона жизни друга его мало заботила, хотя тот постоянно отвлекался на какой-нибудь новый проект, но, убедившись в несостоятельности очередной затеи, быстро возвращался обратно. Пока Рэй занимался бизнесом, Бэб ухаживал за скотом.

Когда воду в ручье окончательно отравили, начались беды. Пришлось отгонять стада с привычных водопоев. Единственный доступный источник находился слишком далеко, и трава в тех местах оказалась гораздо хуже. У них и так не хватало людей, а тут несколько молодых ребят подались в старатели… словно умели искать золото!

С оставшимися помощниками Бэб отогнал скот к воде почти без потерь, но при этом оказался намертво привязан к дальнему пастбищу.

Однако сколь ни возмущали ковбоя происшедшие перемены, он сам не мог бы перевернуть город вверх дном.

Замечание Рэя о причинах назначения Джентри встревожило его. Конечно, он высказал догадку или предположение, рассуждал Бэбкок, глядя на Холлистера сквозь пламя костра, но что имел в виду Шевлин?

Бэб вообще медленно приходил к какому-то заключению, и теперь ему не хотелось наломать дров. Но как только он задумывался, полузабытые обрывки давних разговоров воскресли в памяти.

— Им придется переправить золото! — неожиданно снова воскликнул Холлистер. — Они не рискнут остаться без копейки или попасться с поличным. — Он хитро посмотрел на друга. — Бэб, мы можем заработать неплохие деньги.

— Я не вор, — отрезал тот раздраженно, его бесило, если прерывали нить размышлений. — Деньги не мои.

— Но и не их, — возразил Холлистер и лукаво добавил: — Без денег прииск долго не продержится.

Такой поворот менял дело, в грабежах появлялся иной смысл.

— Его будут охранять, — предположил Бэб.

Холлистер махнул рукой, разгоняя сомнения.

— Конечно, будут. Но на нашей стороне внезапность, а это кое-что значит. — Он помолчал. — Нам нужна еще пара хороших парней, кроме тебя, меня и Винка.

— Есть Хэллорэн… и Джон Сэнд.

— Да, неплохие ребята.

Холлистер задумался, каким маршрутом вероятнее всего вывезут золото. Зная проблему как никто другой, он понимал, что золото должно быть переправлено на Восток. На Западном побережье финансовые возможности невелики, и слишком высока вероятность огласки. Калифорния переполнена слухами, каждый горит желанием обнаружить новое месторождение, и малейшее подозрение о золоте из нового источника сразу же вызовет переполох. Таким количеством драгоценного металла проще всего распорядиться, если отправить его на Восток.

Мысленно один за другим он прошел все маршруты и так же один за другим отверг их все, кроме двух, причем из этих двух один показался ему весьма сомнительным.

Винклер прискакал незадолго до полуночи. Сидя на камне, он слушал план Холлистера.

— Хорошо, — согласился он, — можете на меня рассчитывать… А что с Хэллорэном и Сэндом?

— Они пойдут, — сказал Бэбкок.

Старина Бэб не отличался подозрительностью. Всякую работу он старался выполнять честно, открыто, без глупостей и не позволял совершать глупости остальным.

Скотоводство было его призванием, ему он посвятил большую часть жизни. Кроме проблем, связанных со скотом, ничто не казалось ему достаточно важным. Его постоянно волновали пастбища, источники воды, ядовитые сорняки и количество говядины, которое можно нарастить на скелет теленка.

С рассвета до заката, а иногда и позже, он существовал, двигался, дышал ради скота. Если Бэб о чем и мечтал, то только о том, чтобы травы стали сочнее, вода чище, а дорога до рынка короче. Он никогда не думал о Холлистере иначе, чем о хозяине, предоставившем ему полную свободу в деле, которое он, Бэбкок, знал превосходно. Но теперь у него появилась неприятная мысль о том, что Холлистер действительно мог быть соучастником Бена Стоува.

Приезд Джесса Винклера прервал его размышления. Бэбкок питал к волчатнику некоторое уважение, но никогда не любил его, потому что, как это часто бывает, ремесло охотника привнесло в его характер черты, свойственные его добыче. Винклер не мог запросто подойти ни к чужому лагерю, ни к дому, ни к человеку, ни к идее. Сначала осторожно побродит вокруг, понюхает, так сказать, со всех сторон. Этот человек с подозрительностью ставил силки, потому что сам опасался ловушек.

Винклер, крепкий, суровый старик, чья винтовка была продолжением его тела, испытывал привязанность к Еве Бэнкрофт, хотя и считал ее слишком изнеженной простушкой. Он не доверял ни Холлистеру, ни Бэбкоку и вообще никому из тех, с кем имел дело в настоящее время. Ему и в голову не приходило, что с гибелью Евы его участие в борьбе Холлистера и других становилось бессмысленным. Идея завладеть золотом старательской команды придавала смысл его существованию, по крайней мере, на некоторый срок.

Через два дня прибыли Хэллорэн и Джон Сэнд и, как обещал Бэбкок, приняли предложение. Винклеру поручили поехать в город и разведать обстановку. Остальные после непродолжительных споров выбрали местом встречи Болдер-Спринг — недалеко от Рафтера и все же в стороне от дорог, а травы и воды там предостаточно.

В каньоне, где располагался участок Перри, стояла привычная тишина. Но самого Перри не оказалось ни в хижине, ни в забое, как и следов его присутствия здесь хотя бы в течение последних нескольких часов. Майк заглянул в штольню и убедился, что работа там не продвинулась ни на йоту. Неожиданно он почувствовал беспокойство и вернулся к хижине. Каньон замер, тишина стала абсолютной… почти нереальной.

Сидя на скамейке возле дверей дома, Майк вычистил и смазал маслом винчестер, потом револьверы, все время держа наготове какое-нибудь заряженное оружие. Мысленно он перебрал все, что помнил о Берте Перри, и обнаружил, что знает не много.

Где пропадал Берт, покидая участок? Этот вопрос все время сидел у него в подсознании, и теперь Майк впервые приступил к его исследованию.

Он определенно не ездил в город, хотя и уезжал в том направлении.

Берт проявил безучастность к проблемам жителей Рафтера, к золоту и расхитительству. Хотя один факт крепко запомнился Шевлину. Первый раз, когда он увидел Перри в кафе, тот вел беседу с Мерриэмом Клэггом.

Само по себе это могло ничего и не значить. Перри казался человеком образованным, прибывшим с Востока, и мог иметь что-то общее с Мерриэмом.

Шевлин окинул взглядом каньон, его взор остановился на куче пустой породы возле входа в старый тоннель — разведочная штольня, как говорил Перри.

Ему на ум пришло замечание Хойта о том, что высокосортная руда залегает между двумя рудниками и что при малейшей угрозе разоблачения ведущие туда штреки взорвут. Надо найти и обезвредить взрывчатку, но сначала он должен отыскать тайник с золотом.

Что-то не давало покоя Майку, и он снова зашел в штольню Перри, решив поработать отбойником. Осмотрел стены и впервые заметил, что порода не имеет никаких признаков руды, никаких следов кварца, вообще ничего, только голые камни.

Выйдя наружу, он отошел на край ступенчатой выемки, осмотрел склон над штольней и не нашел ни выхода пласта, ни признаков работы. Но Перри утверждал, что видел обнажение рудного пласта где-то на склоне.

А что, если никакой руды нет? Если и работа, и сам участок всего лишь обман, прикрытие, созданное для отвода глаз от какой-то другой работы? Что это значит? Какое-либо расследование? Возможно. Или… Перри поставлен здесь, чтобы за чем-то присматривать? Предположим, во время своих таинственных отлучек он что-то сторожит.

Майк сел на скамейку и зажег сигару. Предположим… просто для полноты картины, что он сторожит само золото. Тогда интересно знать, чье золото он охраняет — общее или кого-нибудь из главарей?

Подавив возбуждение, Шевлин принялся рассматривать открывшиеся возможности. Не так важно, чье золото сторожит Перри. Важно другое: если он действительно это делает, хранилище где-то близко. Ведь купил же Мерриэм участок по какой-то причине!

Перри всегда уходил вниз по каньону, но продолжал ли он путь в этом же направлении? Или тайком возвращался обратно под прикрытием кустов, растущих по дну?

Шевлин видел его однажды стоящим на куче пустой породы возле входа в старую разведочную штольню.

Старая разведочная штольня! Он вскочил на ноги, во рту пересохло. Вот оно! Майк резко повернулся и взял винтовку — незачем седлать лошадь, штольня в нескольких минутах ходьбы. Но даже не успел дойти до источника, когда услыхал стук копыт по дороге из Рафтера. Поколебавшись и тихонько выругавшись, он возвратился обратно и встретил всадника возле хижины. Им оказался Рыжий… тот самый рудокоп, с которым Майк повздорил в день своего прибытия в Рафтер.

— Бери лошадь, — коротко приказал Рыжий. — Бен Стоув хочет тебя видеть!

Шевлин спокойно на него посмотрел, достал из кармана окурок сигары, чиркнул спичкой и закурил.

— Если Бен Стоув хочет меня видеть, он знает, где меня найти.

Рыжий уставился на него с удивлением.

— Ты что, хочешь, чтобы я передал ему это?

— Скажи ему все, что угодно.

Рыжий смотрел на него во все глаза.

— Мне угодно забрать тебя с собой, — заявил он.

— Ладно, парень, отчаливай, — ответил Шевлин. — Ты меня понял.

Глава 14

Поколебавшись минуту, Рыжий отступил.

— Да черт с тобой! Не хочешь, — тем хуже для тебя. Я расскажу Бену.

Он развернул лошадь и пустился прочь, что-то бормоча себе под нос.

Поднявшись по узкой тропинке вверх по склону, он оглянулся. Майк исчез.

— Куда это он, черт побери?.. — пробормотал рудокоп, натянул поводья и повернулся в седле. Куда Шевлин мог подеваться так быстро?

Рыжий заволновался, только сейчас осознав, что застиг Майка врасплох, тот откуда-то шел и заметно спешил.

Съехав с тропинки, Рыжий прижался к скале, почти слившись с нею, и стал наблюдать за каньоном. Вскоре заметил человека на куче пустой породы возле заброшенной штольни. Оглядевшись, он исчез в тоннеле. Узнать его не составило труда.

Прождав пять минут, в течение которых Шевлин так и не появился, посыльный галопом помчался в город.

В этот послеполуденный час Хойт стоял возле дверей своего офиса, а доктор Клэгг прогуливался по улице со своей женой и с ее подружкой Теннисон, которая у них гостила.

Все они видели, как по улице промчался всадник, остановился у конторы управляющего прииском и, обнаружив, что она на замке, направился к «Неваде». Бен как раз там обедал.

— Он не приедет, — сообщил Рыжий. — Говорит, если нужен тебе, сам знаешь, где его найти.

Стоув удивился, но, казалось, не разозлился.

— Ладно, — сказал он миролюбиво, — я к нему съезжу.

— Но ты его можешь там не застать. Я видел, как он залез в старую штольню.

Лицо Стоува окаменело, рука, которой он сжимал вилку, побелела от напряжения. Но когда он заговорил, его голос звучал небрежно.

— Как давно ты видел его?

— Только что. Я прискакал прямо сюда.

— Спасибо, Рыжий. Никуда не уезжай из города, слышишь. Ты можешь мне понадобиться.

Когда рудокоп ушел, Бен медленно опустил вилку. У него совсем пропал аппетит. Какого же дурака он свалял, позволив Шевлину там работать! Но Мерриэм Клэгг уверял, что беспокоиться не о чем. Работа на Берта Перри отвлечет его от событий в городе, к тому же человек никогда не замечает того, что лежит у него под носом. Тогда идея казалась вполне подходящей. Остается только надеяться, что ничего не случилось.

Стоув хотел предложить Шевлину место Джентри. Но как поступить? Обнаружит ли Шевлин тайник, нет ли — с ним надо договориться. И что его туда понесло? Чего он ищет? И куда подевался Берт Перри? Одно Бен знал точно: торопиться сейчас не стоит, и уже тем более не надо вызывать подозрений у Рыжего. Он сказал ему, поедет поговорить с Шевлином, — пусть так и будет.

Стоув заставил себя немного поесть и не спеша выпил еще одну чашку кофе.

Первый раз в жизни им овладела неуверенность. До этой минуты он однозначно представлял себя богатым, преуспевающим дельцом, имеющим власть над другими людьми. И вдруг, в одночасье вся определенность куда-то исчезла.

С гибелью Джентри из его сложного, тщательно возводимого сооружения выпал краеугольный камень. Смерть Гиба, вызванная оплошностью Корта, пробила в нем зияющую брешь. Бен уже давно недолюбливал этого забулдыгу, но тот со своей специально созданной транспортной конторой играл слишком важную роль в его планах.

А эта девчонка у доктора Клэгга, кто она такая?

Подавленный страх породил раздражение. Только не суетиться. Сначала найти Шевлина, разузнать, что тот выяснил и согласен ли иметь с ним дело. Бен зло выругался, вспомнив об отказе Майка явиться на встречу с ним. Идея обратиться к Шевлину стала ему невыносима. Но он подавил раздражение. Ведь ему так и не удалось найти больше никого, кто мог бы в сохранности доставить золото по назначению.

У него возникло неприятное ощущение, что события выходят из-под контроля, хотя кроме злополучного убийства Евы Бэнкрофт ничего непоправимого, казалось бы, не произошло.

Рэй Холлистер выбыл из игры… с ним покончено. Стоуву следовало бы радоваться, но Рэй всегда являлся центром концентрации его врагов. И, пока находился поблизости, Бен всегда знал, где искать скотоводов.

Направляясь в конюшню, Стоув шел по улице непринужденным легким шагом.

Он хотел, чтобы каждый встречный запомнил: вот человек после обеда собирается на небольшую конную прогулку, совсем обычную прогулку, как вчера и несколько месяцев назад. А то, что еще до захода солнца он намерен завоевать союзника или уничтожить врага, никому не должно прийти в голову.

Бразоса в конюшне не оказалось. Бен, уже привыкший к сервису, не любил сам себе седлать лошадь. Тем не менее с раздражением это сделал и отправился в путь. Куда подевался чертов конюх?

А Бразос сидел на кухне в доме у доктора Клэгга, на коленях у него покоился дробовик, а рядом лежал винчестер сорок четвертого калибра. Клэгг нанял Бразоса в качестве телохранителя для Лайны Теннисон.

В клинике доктора на консилиум собралось несколько пациентов. Присутствовали Билли Таунсенд, владелец салуна «Голубой Рог», Джеймс Мартин Филд, редактор и издатель «Вестника Рафтера», Том Хейс, управляющий универсальным магазином, и другие, тщательно подобранные люди.

Клэгг обратился к ним с речью:

— Не будем терять времени в спорах о прошлом. Давайте определим, какие возможности у нас остаются на будущее. Если у кого-то из вас есть сомнения относительно цели нашей встречи, она такова: обсудить положение дел в Рафтере на данный момент.

Молодая женщина, хорошо известная и всеми уважаемая хозяйка ранчо, убита на улице города. Гиб Джентри, местный предприниматель, застрелен недалеко на пути к каньону. Киллер, неизвестно для каких целей сюда вызванный, найден мертвым в ближайших холмах. Все убийства совершены за последние несколько дней. — Хейс беспокойно заерзал на стуле, у него на лбу каплями выступил пот. — У нашего городского шерифа прекрасная репутация, — продолжал доктор Клэгг, — но он предпочитает действовать в соответствии с тем, что приемлют жители города, и в пределах этого поддерживать мир. Такова обычная практика в большинстве западных городов. Остается только определить, достаточна ли такая практика в наших условиях.

Хлопнула входная дверь клиники, потом распахнулась внутренняя, и на пороге появилась Лайна Теннисон.

— Руперт, — обратилась она взволнованно к оратору, — полагаю, ваша встреча касается и меня. Я тоже хочу присутствовать.

— Присаживайтесь, Лайна, — согласился Клэгг. — Это я просил Дотти рассказать вам, что происходит.

Том Хейс вскочил было, потом снова уселся.

— Послушайте, док, — запротестовал он. — Я не уверен, что мое место здесь. У меня нет желания во что-то вмешиваться. Все и так складывается неплохо, и…

— Придержи лошадей, Том, — спокойно остановил его Билли Таунсенд. — Просто сиди и слушай, что говорит док. Сдается мне, он человек дельный.

Хейс нервно оглянулся вокруг.

— А она здесь на что? — заворчал он. — Что девчонке тут делать?

Лайна невозмутимо повернулась к нему.

— Моя заинтересованность в этом деле неоспорима. Я владею обоими рудниками.

Взгляды всех присутствующих устремились к ней, она слегка покраснела и вздернула подбородок.

— Это так, джентльмены, — подтвердил Клэгг. — И у мисс Теннисон есть еще одна причина. Она племянница Элая Паттерсона, с убийства которого все и началось.

Хейс напрягся при слове «убийство», но быстро овладел собой.

— Мы собрались, чтобы принять решение, — продолжал Клэгг. — Согласны ли мы и дальше жить за счет грабежа и убийств, растить наших детей в атмосфере потакания преступлению, в которое с каждым днем погружаемся все глубже и глубже, или мы хотим порвать с прошлым и призвать наш город к порядку?

Билли Таунсенд положил ногу на ногу и произнес:

— Если мы призовем город к порядку, слишком многим людям не поздоровится.

— Джентльмены, позвольте мне вам заметить, — резко возразила Лайна Теннисон, — что кому-то в любом случае не поздоровится. Мои адвокаты написали письмо губернатору (мне известно, что он зять Джека Мурмэна) с просьбой назначить специального уполномоченного, который бы установил в Рафтере закон и порядок. Я настаиваю на всестороннем расследовании. — Она помолчала, медленно обведя взглядом присутствующих. — Я настаиваю на расследовании кражи золота, а также установлении личности того, кто это краденное золото скупал. — В комнате волной поднялось беспокойство, но она добавила: — Однако я никому другому не желаю доставлять неприятности, хочу лишь добиться осуждения виновных и вернуть свое золото.

— Это справедливо, — согласился Таунсенд.

— Обвинение одно, а осуждение совсем другое, — возразил Хейс. — Да и кто же выметет отсюда эту компанию?

— Я думаю, Вилсон Хойт. Если, конечно, к нему обратятся жители города и обеспечат поддержку.

— Он бы рискнул, — согласился Таунсенд.

— Один в поле не воин, — возразил Хейс. — Что он против банды головорезов, которых набрал себе Стоув. Да половина рудокопов такие же рудокопы, как вы или я. Это стрелки из Техаса или откуда-нибудь еще.

— Джентльмены, — остановил дебаты Клэгг, — если мы проголосуем за то, чтобы действовать, я сам пойду с Хойтом.

Все посмотрели на него с удивлением, все, кроме Таунсенда.

— Я содержу салун и имею с этого хорошие деньги. И все же меня не устраивает положение в городе. Док, когда вы пойдете с Хойтом, я выйду с вами.

— Спасибо, Билли, — улыбнулся Клэгг, — я о тебе так и думал.

— И я тоже, — подхватил Филд. — Я не стрелял из винтовки со времен Гражданской войны, но у меня есть отличный дробовик.

Том Хейс вскочил и резко отшвырнул стул.

— Да вы просто сборище глупцов! — со злостью крикнул он. — Не хочу иметь с вами ничего общего.

В глубине комнаты двое других быстро поднялись и исчезли за дверью.

Хейс колебался, словно хотел сказать что-то еще.

— Нельзя сидеть между двух стульев, Том, — спокойно произнес Таунсенд. — Мы позвали тебя, чтобы предоставить шанс.

— Шанс! Да у вас у самих нет шансов. Как только Бен Стоув услышит о нашем сборище, вы все отправитесь на Бут-Хилл!

Билли Таунсенд усмехнулся.

— Уж не ты ли ему расскажешь, Том?

— Нет, не я! — вскипел от злости Хейс. — И не вини меня, когда он все узнает! — Он вышел и резко закрыл за собой дверь.

В комнате на минуту воцарилось молчание, а потом Пит Хиллэби произнес:

— Можешь рассчитывать на меня, док. Я пойду с вами.

К концу осталось девять человек. Доктор Клэгг обвел всех взглядом.

— Отлично, парни. С этого момента мы ходим вооруженными, и никто из нас не должен оставаться в одиночестве. Билли даст вам знать, и мы все у него соберемся. А я тем временем поговорю с Вилсоном Хойтом.

Когда все разошлись, Руперт повернулся к Лайне:

— Ну что ж, Рубикон перейден, я уверен, мы их одолеем.

— Имея всего девять человек? — заволновалась Лайна. — Мы должны немедленно сообщить обо всем Майку Шевлину.

— Он надежный парень, — согласился Клэгг, — его стоит привлечь. — Он на секунду задумался. — Я поеду за ним.

— Нет, — возразила Лайна. — Оставайся здесь. Если ты уедешь из города, все сразу же догадаются: что-то случилось. Я сама к нему съезжу.

В конце концов он согласился, поскольку дел в Рафтере было много, а времени в обрез.

На своей серой в яблоках кобыле Лайна отправилась на участок Перри, лишь на несколько минут отстав от Бена Стоува. Она ехала быстро, хорошо представляя, где расположен рудник Перри, так как часами изучала карты приисков и прилегавших областей и хорошо все помнила. Дорога к каньону шла в объезд, хотя расстояние до него с высоты птичьего полета было относительно небольшим.

Наконец она свернула в узкий каньон. И с первого взгляда узнала вход в разведочную штольню. Хотя шахта уже не использовалась, но на карте ее обозначили.

Едва Лайна подъехала к участку, как ей на глаза сразу же попалась лошадь Бена Стоува. Самого его нигде не было видно, как и Берта Перри и Майка Шевлина.

Лайна стояла очень тихо и рассматривала противоположную стену каньона.

На разведочном участке возвышалась куча пустой породы. И вдруг Лайна поняла, где они. Она потянулась к седельной сумке и достала револьвер.

Глава 15

Пройдя в глубь тоннеля, Майк остановился, зажег свечу и поместил ее в подсвечник шахтерской каски. Хотя ему и приходилось работать на руднике, он не особенно любил это занятие и теперь испытывал неуверенность, зная, какие опасности могут подстерегать его на пути. Считая шаги, двинулся по тоннелю, а когда дошел до пятидесяти, замер на месте и прислушался. Стояла мертвая тишина. Он запрокинул голову так, чтобы свет упал наверх. Каменный потолок выглядел прочным. Вероятно, его когда-то укрепили, дабы обломки скал не выпадали из свода.

Он еще немного прошел вперед. Из-за небольшого изгиба, который делала штольня, светлое пятно входа скрылось за поворотом. Неожиданно впереди открылась лестница, ею заканчивался тоннель. Она вела наверх и исчезала в темноте.

Шевлин снова прислушался.

Лишь неторопливая капель звенела в самом конце тоннеля. Немного подождав, Майк стал подниматься по лестнице.

В какой-то момент ему показалось, что откуда-то доносятся отдаленные удары кирки, но звуки неожиданно стихли, и он остался в сомнении. Глядя наверх, вспомнил, как в точно таком же проходе на агента Лайны упали отбойники. Длинные стальные стержни, должно быть, пронзили тело насквозь… Страшно подумать!

Вдруг слева открылся тоннель. Лестница продолжала подниматься вверх, но Майк ступил на площадку и остался стоять на самом ее краю. Какое-то время прислушивался, но, так ничего и не услышав, сел на корточки и осмотрел дощатый настил. Пыль лежала толстым, нетронутым слоем. Очевидно, тут давно уже не ступала нога. Пламя свечи колебалось от легкого движения воздуха, значит, где-то тоннель выходил на поверхность, либо в этом забое, либо в каком-то смежном.

Его нервы были напряжены. Одно дело встретиться с противником на поверхности и совсем другое, здесь в темноте. Человек без света оказался бы в безнадежном положении. Для того, кто никогда не спускался под землю, осознание полного отсутствия света, абсолютной темноты глубоко в шахте или пещере всегда большое потрясение. Глаза не в состоянии привыкнуть к совершенной мгле… если только это не глаза слепого.

Всякий, кого бы ни встретил сейчас Майк, будет иметь преимущество перед ним — знание рудника, его проходов, поперечных тоннелей, забоев и выработок. Он знает, куда идти и как. А Майк, никогда не видевший плана шахты, запросто угодит в какую-нибудь очистную выемку, из которой нет выхода.

Шевлин вернулся на лестницу и продолжал подъем, но, преодолев всего пару ступеней, остановился, обливаясь потом от страха. Ему приходилось испытывать страх и раньше: только дурак бахвалится тем, что ничего не боится. Он чувствовал себя совершенно беспомощным. Если его враги решат поступить с ним, как и с предыдущим агентом, то никто не докажет, что смерть наступила не случайно.

Поднявшись лишь на полсотни футов, он услыхал голоса, а высоко над головой замелькал слабый свет. Кто-то двигался ему навстречу.

На то, чтобы спуститься вниз, уже не оставалось времени, однако немного выше, слева зияло черное отверстие тоннеля. Майк быстро поднялся и юркнул в темный проем, за тот миг, который был в его распоряжении, успев разглядеть, что попал в так называемый околоствольный двор шириной около двадцати футов. На другой стороне начинался тоннель выработки, уходящей в толщу горы. У него не было и секунды на размышление, потому что шаги уже доносились с лестницы. Сорвав с головы каску и погасив свечу, он в кромешной темноте на цыпочках пошел к тоннелю и, конечно, промахнулся на несколько футов, но все же обнаружил вход и едва успел отойти от него внутрь, как околоствольный двор слабо осветился.

Майк ощупью стал пробираться вдоль стены, рассчитывая найти поперечный тоннель, в котором надеялся спрятаться. Люди на лестнице могли спуститься ниже, но если остановятся здесь, кто знает, что случится.

Они остановились.

Распластавшись вдоль стены, Шевлин ждал. До него донеслись приглушенные голоса, и в следующий момент показался человек — приземистый, крепкого телосложения, с трубкой в зубах. Следом возник и второй. Ни револьверов, ни винтовок. Каждый нес кайло. Впрочем, для рукопашной схватки в шахте и это тоже грозное оружие.

Сначала слов разобрать не удавалось, долетали лишь обрывки фраз. Очевидно, рабочие остановились, чтобы покурить… но что они сделают потом? А если пойдут по тоннелю в его сторону?

— …очень нервный. Говорю тебе, Эл, не нравится мне. Был ты с тех пор в «Неваде» или в «Голубом Роге»? — Разобрать слов второго собеседника Шевлин не смог, а первый продолжал: — А я там был. Народу никого. Плохой знак. Чую — будет линчевание. Я видел, как это случалось раньше. Ты можешь делать, что угодно, ограбить, даже убить, никто и слова не скажет. Но стоит тронуть женщину или нанести ей какой-нибудь ущерб, люди на глазах меняются. — Последовало еще одно нечленораздельное замечание, и снова первый: — Ты можешь не волноваться, а вот я беспокоюсь. И не я один. Босс тоже встревожен. Видал его. Ощетинился, как еж.

Вскоре рудокопы вернулись на лестницу и продолжили спуск. Майк подождал, пока они отошли подальше, чиркнул спичкой, зажег свечу и двинулся по тоннелю. В пути его сопровождала неумолкающая капель, постоянно попадались и мелкие лужи. Миновав несколько поперечных проходов, наткнулся на ряд из четырех рудоспускных выработок, давно заброшенных и успевших покрыться толстым слоем пыли. Он очень сожалел, что не имел понятия о длине штреков.

Его беспокойство росло с каждым шагом. Одно неверное движение — и можно попасть в беду. Меньше всего на свете ему хотелось угодить в беду под землей. В таких местах перестрелка слишком опасна, один выстрел — и старая выработка рухнет, обвал похоронит всех, кто здесь окажется.

Неожиданно показался поперечный проход. На расстоянии нескольких футов от входа в стене виднелась массивная деревянная дверь. Пороховой склад? Но кто строил его столь тщательно? По обе стороны тяжелые доски вмонтировали в скалу и дополнительно укрепили огромными, сечением двенадцать на двенадцать дюймов столбами. Майк попробовал открыть дверь, но она оказалась так крепко заперта, что даже не шелохнулась. Дверь и дверной проем столь точно подогнали, что в щель невозможно было подсунуть ни монтировку, ни клин. Доски в сечении составляли три на двенадцать дюймов, и по его оценке меньше чем тараном или динамитом такую дверь не взломать. Получасовая работа топором принесла бы результат, но по другую сторону двери мог сидеть вооруженный охранник.

Значит, отсюда скорее всего есть выход к тем разработкам, где добывают высокосортную руду. Поперечный проход по другую сторону штрека наполовину завалили пустой породой. Основной тоннель вел в толщу горы, и Майк подозревал, что уже прошел под землей полпути до Рафтера. Он еще раз задумчиво осмотрел скалу, в которую был вмонтирован дверной проем, но она показалась ему такой же незыблемой, как гора, частью которой являлась. Майк, постояв так какое-то время, неохотно расстался со своей затеей и попытался сориентироваться относительно обоих приисков. Но перемещения под землей нередко обманчивы, и разведчик так и не пришел к определенному выводу.

Пока он стоял в нерешительности, в нем возникло тревожное подозрение, что за ним наблюдают. Может, в двери где-то есть глазок? Его шахтерская лампа отбрасывала бледный круг света. Майк пожал плечами и вернулся в центральную выработку. Пока он гадал, стоит ли углубляться в шахту, его глаз выхватил из мрака такое, отчего его сразу же бросило в холод. Из кучи пустой породы на другой стороне поперечного прохода торчало дуло винтовки. За кучей кто-то лежал и был готов в любой момент выстрелить.

Привлеченный причудливым отблеском света на стенке тоннеля, Майк подошел ближе, притворяясь, будто рассматривает скалу. Потом взял кирку, которую нес за поясом, и, отколов ею кусочек камня, сделал вид, что внимательно изучает его в свете лампы. Сам же тем временем пытался придумать выход из положения.

Проще всего повернуться и пойти обратно к тоннелю той же дорогой, которой пришел. Тогда его присутствие можно расценить как безобидное исследование заброшенной шахты. При сложившихся обстоятельствах версия малоубедительная, но для кого-то сработала бы. С другой стороны, позволит ли притаившийся наблюдатель ему так просто уйти? Не станет ли стрелять в спину?

И в этот момент в тоннеле, с той стороны, откуда он сам пришел, раздались чьи-то шаги. Кто-то двигался ему навстречу, причем подошел уже довольно близко. У Шевлина не осталось выбора. Он быстро развернулся и зашагал в глубь шахты. Не пройдя и пятидесяти футов, наткнулся на другой ряд из четырех рудоспускных выработок с пешеходным подъемом возле них. Он успел лишь заметить, что на лестнице слой пыли не тронут, и стал взбираться наверх как можно быстрее и тише. Поднявшись на тридцать футов, Майк попал в очистной забой, откуда всю руду уже выбрали и спустили вниз. Карабкаясь по куче камней, добрался до небольшой полости и затаился, весь превратившись в слух.

Место, в котором он спрятался, находилось как раз над спускной выработкой, так что малейший шорох, производимый им, сразу же услышали бы внизу, но и ему было слышно все, что там происходит. Отдаленные шаги приближались, затем наступила пауза. Спрятав свою лампу в глубине выемки, Майк навис над краем рудоспускной выработки и увидел бледный свет приближающейся шахтерской лампы, качающейся в такт шагам. А как же наблюдатель с винтовкой? Неужели о нем ничего не известно человеку, который идет сейчас по тоннелю?

Внезапно до него донеслось шуршание одежды. Кто-то торопливо прошел мимо и остановился в промежутке между этой спускной выработкой и следующей. Вновь зашуршала ткань, трущаяся о стены. А потом донесся звук еще чьих-то отдаленных шагов. Человек, очевидно, спешил, и вдруг все стихло. Прошло не больше полминуты, и невидимка двинулся дальше.

Похоже, путник тоже останавливался возле тяжелой двери. Затаив дыхание, Шевлин сидел на краю выработки, следя за бликами отраженного света. А тот, в чьих руках был источник света, шел по тоннелю, который как раз проходил мимо выработок.

Неожиданно внизу кто-то стремительно шагнул в тоннель.

— Вот те раз. Странно видеть вас здесь! — Майк сразу узнал голос Стоува. — Шахта не место для леди. Не откажите рассказать мне, чего вы ищете?

— Ох! Вы меня и напугали! Это ведь Бен Стоув? — Голос принадлежал Лайне Теннисон. — Я никогда раньше не спускалась в шахту. А здесь так интересно, но у доктора Клэгга все нет времени сводить меня на прииск. Вот я решилась сама. Покажите мне шахту, мистер Стоув! Ну, пожалуйста! Вот, например, что это?

Она подняла голову и заглянула в рудоспускную выработку. Майк не сомневался: девушка заметила его, хотя в следующий миг он поспешно отпрянул.

— Это рудоспускная выработка, мисс, — ответил Бен. — Породу скалывают со стен и свода очистной выемки вот там, наверху, затем сваливают в рудоспускную выработку и на вагонетках вывозят наверх. — Камни заскрипели под его сапогами. — Мэм, — продолжал он, — а вы для чего на шахте? Что вас сюда привело?

— Да ничего, кроме любопытства, мистер Стоув. Я увидела тоннель и решила заглянуть. Здесь добывают золото? Или серебро? Боюсь, я мало смыслю в рудном деле, но все так интересно.

— Как вы вообще попали в каньон?

— В каньон? Я искала мистера Шевлина. Доктор Клэгг хотел его видеть. Мистер Клэгг и я… ну, мы думали пригласить его на ужин. Он такой милый, не правда ли, мистер Стоув?

— Я как-то не замечал.

Бен явно озадачился, и Шевлину едва удавалось сдерживать смех. Лайна старалась, очень старалась, но выйдет ли что? Удастся ли ей выглядеть достаточно пустоголовой девицей, чтобы такой пройдоха, как Стоув, отпустил ее с миром?

— О, и вы, мистер Стоув, такой симпатичный, может, и вы пришли бы на ужин? Ну, что тут особенного. Ужин, не обед или раут какой-нибудь там. Интеллигентные люди встретились, побеседовали, разделили трапезу. Мне очень нравятся западные мужчины. Вряд ли я найду мистера Шевлина, но даже если найду, приходите. Мы давно ищем повод пригласить вас. — Стоув хотел было спросить что-то еще, но она не давала ему и двух слов вставить. — Да вот как раз вчера Дотти сказала, — Дотти это миссис Клэгг, — что она не в силах понять, почему девушки до сих пор вас не окрутили. Вы такой импозантный, такой преуспевающий и…

— Мэм, где вы взяли свечу? — наконец пробился сквозь словесный поток Стоув. — Сдается мне, вы заранее наметили спуститься в шахту.

— Ах, эту? Нашла в хижине Берта Перри. Я хочу сказать, что всего лишь одолжила ее, вернусь и положу на место. Не думаю, чтобы он стал возражать. Вы тоже так считаете, мистер Стоув? — Она умолкла лишь на секунду. — Мистер Стоув… Можно я буду звать вас Бэн? Вы не откажетесь отвезти меня в город? Должно быть, уже стемнело, вас не очень затруднит проводить меня домой? Я была вы вам так признательна…

— Нет, мэм, не затруднит, — ответил Стоув.

Скорчившись, Майк слушал, как их шаги удаляются в глубине тоннеля. Его ноги сводило от напряжения, но он выждал, сколько считал нужным, и потом очень осторожно, так, чтобы не произвести ни звука, выпрямился, забрал каску и спустился в проход. Было темно и тихо. Бесшумно добравшись до тоннеля, на цыпочках пошел по нему. В глубине выработки раскачивались два тусклых огонька.

Дождавшись, пока они исчезнут, Майк двинулся вперед, держа в руке револьвер и не спуская глаз с поперечного прохода, в котором видел дуло винтовки. Подойдя поближе, обнаружил, что исчезла не только винтовка, но и ее хозяин. Забравшись на кучу пустой породы, он заглянул за нее. Среди скальных обломков, раскиданных по проходу, кто-то устроил уютное гнездышко: между камнями валялись объедки и корки. Неизвестный просидел здесь довольно долго, судя по остаткам, возможно дни, а то и недели.

Куда же делся человек? Ушел ли тихонько по тоннелю, пока Бен и Лайна беседовали? Другого объяснения не находилось, поскольку если бы открывали потайную тяжелую дверь, это бы непременно наделало шуму или изменился бы воздушный поток в шахте.

На выходе из шахты, погасив фонарь, Майк остановился и прислушался, а потом, не переводя дыхания, домчался до кустов, где оставил вороного.

И только тогда набрал полную грудь чистого, свежего воздуха. Как хорошо остаться в живых… Действительно, хорошо!

Он вспомнил про Лайну Теннисон. Бена Стоува трудно провести… Как долго ей удастся его дурачить? И одурачила ли она его вообще?

Глава 16

Проверив винчестер, Майк засунул его в чехол и направил лошадь вниз по каньону. Прикинув и так и сяк, решил, что человек, прятавшийся за кучей пустой породы, не кто иной, как Берт Перри. Между Стоувом и Перри не было сказано ни слова… знал ли вообще Стоув, что там затаился Перри?

Потом Шевлин принялся обдумывать главный вопрос. Как достать золото, которое скрыто за дверью? Прежде всего, надо как-то избавиться от Перри. Раз ему поручили сторожить золото, значит, он гораздо круче, чем кажется.

Допустим, убрали с дороги Берта, взорвали или разрубили топором дверь… А что дальше? Полмиллиона золотом, если оно там хранится, в кармане не унесешь, тяжеловато будет.

Ночь полностью вступила в свои права. Низкий ветер принес с заросших полынью равнин горький аромат. Где-то впереди ехали Лайна и Бен.

Ева Бэнкрофт, Гиб Джентри и Лон Корт погибли с тех пор, как Майк прибыл в город, а расследование его ничуть не приблизилось к завершению. Стоув так же уютно сидит у себя в конторе, окруженный псевдорудокопами, которые на поверку оказались отъявленными головорезами, а отразгадки главной тайны — кто убил Элая Паттерсона — он далек по-прежнему.

Когда Шевлин вернулся в город, в окнах домов уже горел свет. Он поставил вороного в конюшню и направился в ресторан «Бон тон». Голодный и смертельно уставший, Майк собирался поужинать и идти спать в свой номер в гостинице «Невада».

Он подходил к ресторану по дощатой мостовой, когда дверь внезапно распахнулась, и на пороге появился Перри. Его лицо словно окаменело, как только он увидел своего работника.

— Эй! Шевлин! — грубо окликнул он его, тотчас засунул руку в жилетный карман и достал несколько монет. — Твое жалованье. Все. Закрываю дело.

Майк даже не успел ничего спросить, как Перри повернулся и торопливо зашагал прочь. Озадаченный, Шевлин открыл дверь ресторана и шагнул в зал. За одним из столиков сидел Том Хейс, которого он знал в лицо, в дальнем углу устроился Мерриэм Клэгг; последний поднял глаза, но тут же отвел в сторону взгляд.

Майк заказал поесть и с наслаждением взялся за кофе, который был черным, горячим и крепким. Вдруг дверь растворилась, и в зал вошел Бен. Он послал стремительный взгляд Мерриэму и направился к Тому Хейсу.

— Я и не знал, Том, что вы с доктором Клэггом такие друзья, — спокойно произнес он. — Слышал, ты с ним встречался сегодня. Или заболел?

— Плохо себя чувствую. — Хейс выглядел изможденным. — Мне нездоровится.

— Дрянь дела. А чего еще ждать? Доктора обычно пользуют людей, которые ведут нездоровый образ жизни.

Стоув тяжело опустил руку на плечо Хейса.

— Не стоит беспокоиться, Бен. Что такое боль в животе, когда вокруг погибает столько народу?

Стоув перевел взгляд на Шевлина и направился к его столику.

— Не возражаешь, Майк, если я сяду? — вежливо спросил он.

Хейс выбрался из-за стола и торопливо покинул ресторан. Бен проводил его взглядом, полным презрения.

Сев рядом с Шевлином, Стоув достал две сигары, одну протянул собеседнику, другую закурил сам.

— Майк, — начал он, — мне пришла в голову одна идея, В прошлом нас с тобой многое связывало. Я знаю тебе цену. Теперь, после гибели Джентри, мне нужен помощник. — Он понизил голос. — Мне нужен крутой парень с головой на плечах и который не бросится наутек при виде ружья в кустах.

— Давай дальше, — нехотя произнес Шевлин. Он так устал, что едва мог держать глаза открытыми.

— Полагаю, что и деньги всегда пригодятся, ты когда-то был не прочь поживиться при подходящем случае. Как отнесешься к тому, чтобы занять место Гиба в транспортной компании? — Они говорили так тихо, что никто другой не мог их услышать. Бен как бы между прочим обронил предложение, но потом, словно припомнив, добавил: — При благополучном завершении операции тебе причитается изрядный кусок. Гиб за него работал, но его теперь среди нас нет, так почему бы тебе не взять то, что ему полагается?

— Я не спешу кончить, как Джентри, Бен.

Рукой, в которой держал сигару, Стоув небрежно отмахнулся от этого предположения.

— Что прибедняться! Тебя голыми руками не возьмешь. Кроме того, ты мне нужен. В общем-то, мне нужен был Гиб. Его застрелили по ошибке.

Шевлин поднял глаза на Стоува.

— В этом ты чертовски прав, я знаю, что случилась ошибка.

Бен усмехнулся.

— Полагаю, что знаешь. Но послушай, Майк, на кон поставлены большие деньги. Нельзя порицать человека за то, что он пытается подстраховаться. Теперь, со смертью Гиба, все изменилось. Ты его заменишь. Долю Гиба составляла транспортная компания и полмиллиона долларов в придачу… полмиллиона долларов, Майк! Ты бы столько за всю жизнь не накопил.

Шевлин окончательно проснулся.

— И что же нужно сделать за такие деньги? — спросил он.

Стоув вынул изо рта сигару.

— Буду с тобой откровенен. Ты прошел огонь и воду и следы умеешь читать не хуже других. Мне необходим достаточно надежный человек, который способен во что бы то ни стало доставить мой груз по назначению.

— Думаешь, я справлюсь?

— Как никто другой. Даже лучше, чем Гиб.

— Ты полагаешь, кто-то попытается помешать перевозке?

Бен уперся локтями в стол.

— Совершенно верно. Где, по-твоему, сейчас Рэй Холлистер?

Усталость все сильнее наваливалась на Майка, и он с трудом заставил себя задуматься над предложением Стоува, предложением столь удивительным, что в него едва ли можно было поверить. Золото само шло к нему в руки. Его даже не надо искать, он получит его в полное распоряжение, правда, под бдительным надзором головорезов Бена. Полмиллиона долларов!.. Это получше, чем десять процентов от той же суммы. Наверняка кое-что будет наличными, а остальное поступит с последующей разработки рудника.

Он стал бы богатым человеком, вольным делать все, что угодно, сам себе хозяин. Конечно, Стоув планирует его убить, но в игре участвуют двое. Что, если он сам убьет Бена? Тогда все золото достанется ему.

Майк посмотрел на управляющего.

— Что ж, Бен, это звучит неплохо. Но утро вечера мудренее, я еще подумаю до завтра.

Он вышел из-за стола и направился к двери, остановившись на секунду по дороге.

— В конце концов, когда еще выпадет случай подзаработать столько денег?

Шевлин уже ушел, а Стоув все еще смотрел на дверь, и в глазах его горела ярость.

— Врешь, грошовой наемник, — процедил он сквозь зубы. — Меня не проведешь! Ну, я тебе покажу!.. Но сначала ты вывезешь для меня золото.

Произнеся всю тираду вслух, Стоув выплеснул переполнявшую его злобу, но ни Клэгг, ни Мерриэм, ни официантка не услышали его. Просидев так несколько минут в одиночестве, Бен еще раз просчитал все возможные варианты. Альтернативы не находилось. Где-то разгуливал Холлистер, рано или поздно его придется убить. Он не уймется и никогда не поймет, что разбит, что у него нет шансов на победу. Холлистер хоть и глуп, но весьма изобретателен в нападении, кроме того, с ним Бэбкок. Если и есть в Рафтере человек, способный переиграть Холлистера, так это Майк Шевлин. А потом он лично его убьет.

Построенная цепочка неожиданно доставила Стоуву глубокое удовлетворение. Он понял, что ненавидит Шевлина и, если уже на то пошло, ненавидел всегда. Майк единственный никогда не признавал его главенства. Гиб с ним считался, а этот…

Над его столиком нависла тень. Стоув запрокинул назад голову и увидел грубоватое, но симпатичное лицо Мерриэма.

— Привет, Клэгг. Садись.

Мерриэм остался стоять.

— Ты весьма рискуешь, Бен, — произнес он ровным голосом. — У Шевлина только одно на уме. Он ищет того, кто Убил Паттерсона.

Стоув пожал плечами, его лицо осталось непроницаемым.

— И что? Нам нужен Шевлин — мы им воспользуемся. А потом о нем позаботимся.

— Кто позаботится?

Бен улыбнулся.

— Я позабочусь. Я оставлю эту привилегию за собой. Тебе же придется участвовать в этом деле.

— Сегодня я получил письмо… от губернатора, — сообщил Мерриэм.

— Не знал, что вы друзья.

— Отнюдь. Мы не друзья. Я помогал ему на выборах. Сделал пожертвование.

— Тогда о чем беспокоиться? Скажи ему, что в Рафтере все в порядке.

— Он лучше знает, поверь мне. А мое пожертвование не играет никакой особой роли. Оно лишь означает поддержку его политики, на него нельзя купить вседозволенность.

Бен чувствовал, что следует быть поосторожней. Мерриэм последнее время стал слишком ранимым. Неужели он испугался? Что его так заело? Хуже всего то, что без Мерриэма ему пока не обойтись, еще немного, но…

— Садись, — предложил он снова, — и не кричи так громко. — Бен облокотился о стол. — Послушай, я хочу подрядить Шевлина, чтобы он отвез барахло, а когда доставит его куда надо… я с ним рассчитаюсь.

— А он согласится?

На лице Стоува мелькнула недобрая улыбка.

— Еще бы. Любой человек прислушивается к деньгам. Единственный вопрос, который его сейчас занимает, это как завладеть всем целиком. И не переживай ты за Элая Паттерсона, он давно мертв. А полмиллиона золотом — большая куча денег. У Майка Шевлина за всю жизнь не было ничего, кроме коня и револьвера, а тут ему дают такой шанс. Согласится.

— Не люблю убийств.

— Ты уже говорил, но Шевлин умрет далеко отсюда.

А в это время Майк разделся у себя в номере, повалился в постель, натянул одеяло и уже почти засыпал.

Но Лайна Теннисон не спала, лежа в своей постели в доме доктора Клэгга, а напряженно вглядывалась в темноту, вспоминая лицо, которое заметила в спускной выработке шахты, лишь едва заметила. Какое красноречие пришлось ей пустить в ход, чтобы увести оттуда Бена Стоува. Она тараторила без умолку и даже уговорила его проводить ее домой, хотя он внушал ей беспокойство больше, чем кто-либо другой. Насколько она одурачила его своей болтовней? Она боялась, что не одурачила совсем.

Но в одном Лайна была уверена: Бен Стоув — самый безжалостный и жестокий человек из всех, кого она встречала. Она нисколько не сомневалась, что он приказал Лону Корту убить ее и убьет, если подвернется случай.

Смерть Евы Бэнкрофт подорвала моральный дух Рафтера. Том Хейс оказался еще одним, кто не спал сейчас в городе. Беседа, которую с ним затеял Стоув, напугала Хейса. И вот он лежал теперь без сна, вспоминая завуалированную угрозу, которая прозвучала в словах управляющего.

Всю жизнь Хейс провел в тени больших людей, но он им никогда не завидовал, потому что быть большим человеком — значит стать объектом для ненависти.

Хейс прилежно уходил от разногласий, отказывался принимать чью-либо сторону в споре, старался избегать решений, которые могли бы навлечь беду. И вот теперь, побывав на собрании у доктора Клэгга, так глупо поставил себя под удар. Он был напуган.

Внезапно вскочив, Том схватил одежду.

Глава 17

Лайна проснулась неожиданно, преисполненная тревожных предчувствий. Она не встала с кровати и даже не пошевельнулась, а лишь широко раскрыла глаза и внимательно прислушалась.

Луна еще не взошла, и в комнате было совершенно темно. Ветер стих, но ей показалось, что она уловила какое-то движение. Где-то в глубине дома скрипнула половица. Неужели Руперта вызвали так поздно ночью? Она сразу же отвергла это предположение, потому что в таких случаях Дотти всегда вставала, чтобы заварить чай. В доме определенно что-то происходило. И вдруг до нее донеслись негромкие, но вполне отчетливо сказанные слова:

— Полегче, док. Не хотелось бы мне убивать единственного во всей округе врача. Сиди тихо, и никто не пострадает.

Лайна узнала голос. Он принадлежал человеку по прозвищу Рыжий, который работал на Стоува. Наверное, каким-то образом Стоуву стало известно о том, что против него затевают, он принял контрмеры и нанес упреждающий удар.

А где же Бразос, удивилась она. И сразу же вспомнила: Руперт отправил его из города с сообщением к двум владельцам ранчо, которые, по мнению Клэгга, помогли бы им изгнать Стоува. Сначала Бразос посетит Волта Келли, а затем отправится в противоположную сторону — к Джо Холидею.

Кто еще оставался? Билли Таунсенд и Филд. Их нужно как можно скорее предупредить, если, конечно, до них еще не добрались. Лайна быстро оделась и поспешила к окну. Очень осторожно она приподняла раму и вылезла во двор.

Мог ли кто-то из нападавших остаться на улице? Весьма вероятно. Девушка бесшумно скользнула вдоль стены и затаилась. Сколько у нее осталось времени до того, как они войдут в ее комнату?

Возле ворот кто-то стоял. Лайна прошла вдоль зарослей сирени, потом, поколебавшись, стремительно пересекла открытое пространство и скрылась в тени сарая. До конюшни, конечно, не добраться, но для того, что она задумала, лошадь не требовалась.

Тихонько отворив калитку за сараем, Лайна выбежала в проход между участками, закрыла за собой дверцу и отправилась той же дорогой, по которой Майк Шевлин однажды подкрался к дому. Она шла торопливым шагом, иногда переходя на бег. Город был погружен во тьму. Огни горели только в «Голубом Роге», в комнатах, где жил Таунсенд. Возле входа в салун околачивались двое.

Если Бен раскрыл замысел Руперта, тогда ему также известно, что прииски принадлежат Лайне. Ей нужно спрятаться в такое место, где ее не будут искать. И она подумала о комнате Шевлина в гостинице «Невада».

Майка сейчас нет, но Лайна знала, что он оставил за собой номер, поскольку часто приезжал в город. Теперь, как и в прошлый раз, она обошла гостиницу и поднялась по наружной лестнице на второй этаж.

Коридор был пуст. Она летела по нему, моля Бога о том, чтобы дверь оказалась незапертой. Так оно и случилось, и Лайна поспешно юркнула внутрь. В тот же момент в бок ей уперся ствол револьвера.

— Майк? — прошептала она.

— Да, — ответил он тихо. — Что случилось?

Она сжато описала события, которые произошли с момента их встречи в доме до настоящего времени.

— Понимаешь, у них нет никаких шансов осуществить задуманное. Даже не уверена, что Руперт успел переговорить с Хойтом. Я как раз собиралась рассказать тебе обо всем, когда поехала на участок, но тебя там не оказалось, и я не удержалась и заглянула в тоннель. Потом появился Бен Стоув. Когда я тебя увидела, то думала только о том, как бы увести его поскорее.

— А ты не заметила кого-нибудь еще? В шахте или вокруг?

— Нет… больше никого.

Майк слушал ее вполуха, пытаясь предугадать последующие шаги Бена. Теперь Стоув знает своих потенциальных противников. Убьет ли он их? Если да, то как объяснит исчезновение нескольких столь уважаемых граждан? Или он просто припугнет их как следует, угрожая смертью, и отпустит на все четыре стороны?

Интуиция подсказала, что Стоув уже перешел черту. Он убивал. И убивал не раз. Ему сходило с рук. С безнаказанностью к нему пришло ощущение власти, всегда возникающее у подобных людей, и они начинают думать, что им все дозволено. Их эгоизм разрастается до таких размеров, что они уже не останавливаются ни перед чем ради достижения своих целей.

И все же Стоув всегда обладал холодной предусмотрительностью. Раньше он не был похож на лихого, беспечного удальца. Насколько изменился его характер?

— Лайна, тебе придется спрятаться, — заявил Шевлин. — На какое-то время скрыться из виду, и надежней места, чем мой номер, для этого не найти. У меня есть кое-какая еда, а искать тебя здесь никому и в голову не придет.

— А ты?

— Я вывожу золото. Бен предложил мне сделку — он отдает мне долю Джентри.

Она внимательно посмотрела ему в лицо.

— Это, должно быть, много, не так ли?

Майк обнял ее за плечи.

— Да, довольно много. И он попытается убить меня. Наверное, даже прежде, чем я достигну конца маршрута, или, по крайней мере, сразу же после выгрузки. Но если мне удастся продержаться, то в результате стану богатым человеком. Вот только это не даст мне того, чего я больше всего хочу.

— И что же ты хочешь?

— Тебя.

Лайна не пыталась вырваться или отстранить его. Она просто смотрела ему в лицо холодным, почти оценивающим взглядом.

Майк думал о ней слишком много за последние несколько дней и сам себя за это называл дураком. Он не верил, что у него хватит духу сказать ей что-либо подобное. Но вот хватило же, и она не рассмеялась ему в лицо. Это было что-то.

Наконец она пришла в себя и прошептала:

— Но ты же так рискуешь! Стоит ли того это золото?

— У меня уже нет выбора. Я вывезу золото, чтобы сохранить его для тебя. И постараюсь выжить. Все теперь завязано в один тугой узел.

— Майк, я боюсь.

— Ты останешься здесь. Я вернусь. Если Бен лишится золота, ему конец. Он не сможет выкупить прииск, не сможет расплатиться со своими людьми. Для него и Мерриэма Клэгга песенка спета. Мерриэм заложил все имущество ради того, чтобы скупить золото.

— Они пойдет на все.

— Я тоже так думаю.

— Будь осторожен. Ты идешь совсем один.

Шевлин посмотрел на нее и улыбнулся печально.

— А когда я имел компанию?

— Неужели у тебя никогда никого не было, совсем никого?

— Нет… не было. Может, поэтому я все время переезжаю с места на место. Легче оставаться одному, если ты все время в движении. Кажется естественным не иметь друзей и близких, если ты в чужом краю.

— Майк, — взмолилась она, — пожалуйста, не уходи. Давай уедем отсюда. Пойдем в законодательное собрание, обратимся к губернатору, пусть он расследует.

— Лайна, к тому времени они вывезут твое золото, и все будет шито-крыто. Конечно, ты уволишь Бена Стоува и вернешь себе прииски, но можешь не сомневаться, они взорвут проходы к месторождению, и тогда ты потратишь все свое состояние только на то, чтобы открыть его заново. — Поколебавшись, Шевлин добавил: — Я приехал сюда, потому что хотел узнать правду об Элае Паттерсоне, смыть позор с его честного имени и посадить его убийцу в тюрьму, кем бы он ни был.

— Ты не убьешь его?

— Нет, если только он меня не вынудит. Когда-нибудь закон придет и в эти края. Чем скорее такое случится, тем лучше. Мы не можем жить без закона, и каждый из нас должен по мере сил помогать тем людям, которые его претворяют в жизнь. В конце концов, они наши слуги, без них у нас расцвела бы анархия. Поверь, я знаю, что говорю, видел и то и другое.

Возле двери он задержался.

— Держи револьвер поблизости и не открывай, если кто-нибудь постучится.

Шевлин вышел и закрыл за собой дверь. Он уже прошел коридор, когда Лайна поняла, что забыла взять с собой револьвер. Она подперла дверную ручку стулом, потом села на кровать и сняла туфли. Нужно сидеть совсем тихо, чтобы не возникал вопрос: кто остался в номере Майка Шевлина после его ухода?

О Дотти Клэгг переживать тоже не стоит. Она, конечно, будет смертельно напугана и взволнована, но если Лайна вернется в дом доктора, то принесет с собой только лишнее беспокойство. Она доверится Шевлину и будет ждать.

Шевлин интересовал ее. И она поняла, что между ними уже возникли чувства, для которых не нужно слов. С самого начала ее тянуло к нему. Худой и немножко нелепый, он в то же время обладал какой-то необычной мягкостью и природной чуткостью.

Пытаясь вспомнить все, что дядя Элай рассказывал о нем, Лайна прилегла на подушку и тут же заснула. Она не видела, как ручка двери медленно повернулась, не слышала, как дверь тихонько заскрипела под давлением чьей-то руки.

Стул, припертый к ручке, стоял неподвижно, и человек в коридоре оставил попытку войти. Если бы она не спала, то могла бы услышать его дыхание, а потом приглушенный скрип половиц, сопровождавший его отступление. Но Лайна смотрела другие сны.

Глава 18

…Рафтер растворился во мгле, словно следящая за добычей кошка, но от его столь же бдительных, как у кошки, глаз ничто не могло укрыться, или почти ничто.

Проспав три часа, Майк чувствовал себя бодрым. Выйдя на улицу, он взял курс на светящееся окно конторы Бена Стоува. Тишину вокруг непрерывно нарушали ночные шорохи, которые человек не улавливает, но тем не менее четко осознает.

Бен поднял взгляд на вошедшего, и в глазах его сразу же появилась настороженность.

Майк уперся кулаками в письменный стол Стоува.

— Бен, — заявил он. — Я вывезу золото, если ты приготовишь все до… рассвета.

Тот с минуту жевал сигару, размышляя о том, значит такая спешка. Почему Шевлин так быстро решился? Может, узнал о захвате доктора Клэгга и его сторонников? Маловероятно. Бену уже доложили, что Майк ушел из ресторана в гостиницу и не покидал ее до настоящего момента.

— Подумай сам, Бен, — продолжал Шевлин, — если Холлистер все еще рядом, он наверняка заслал в город лазутчиков. Меня подозревать не станут, и если мы двинемся немедленно, то успеем выбраться в безопасное место до того, как Холлистер начнет действовать.

— Похоже на правду, — согласился Бен и пристально взглянул на гостя. — У тебя есть люди, которых ты возьмешь с собой?

— Нет, это твоя забота. Я делаю дело; а ты обеспечиваешь людей. Ты же знаешь, Бен, со смертью Джентри у меня не осталось друзей в городе. Я возьму свою долю и уеду отсюда.

— Хорошо. Через час в устье каньона Перри. Золото будет ждать тебя там.

— Мне понадобятся вьючные мулы, примерно тридцать — сорок. Столько золота по текущим ценам должно весить тонну.

— По каким причинам предпочтение отдается мулам, а не фургону?

— Они будут искать фургон. К тому же я могу пройти с мулами там, где фургон не проедет. — Шевлин понизил голос. — Я хочу перейти хребет, Бен.

— Ты с ума сошел! Там же нет дороги.

— Я гонял коров по всей округе гораздо больше, чем ты, и мне известны тропы, о которых Рэй Холлистер даже не подозревает.

— Хорошо. — Бен отодвинул кресло и встал. — Только не вздумай что-нибудь затеять, Майк. Ты мне нужен, но я тебе не доверяю. Сделаешь дело, мы с тобой рассчитаемся и — прощай! Но только попробуй хитрить — не проживешь и суток.

— Не глупи, Бен. Где еще я смогу получить столько денег? — Шевлин уже направился к двери, но вдруг обернулся. — Кстати, Бен, кто такой Берт Перри? Твой человек?

— Перри? Обычный приезжий с Востока, который мнит себя знатоком рудного дела. — Тут Стоув почувствовал в вопросе какой-то подвох. — А что такое?

— Просто любопытно. Участок, на который он меня нанял… Там нет никаких признаков руды, думаю, что и не было.

После ухода Шевлина Стоув еще долго сидел неподвижно.

Он курил сигару, а когда она потухла, продолжал задумчиво жевать окурок.

Берт Перри настолько походил на того, кем ему полагалось быть, что, посомневавшись несколько дней, Стоув совсем перестал обращать на него внимание. Он слыхал, что Перри время от времени выпивает с Мерриэмом Клэггом, но это казалось совершенно неважным. Большую часть жизни Клэгг провел на Востоке. Оттуда же приехал Берт Перри. Так что же могло быть естественней случайной беседы двух земляков? А вдруг за этим стоит что-то большее? Что, если Берта Перри вызвал сюда Мерриэм? Для какой-нибудь особой работы — сторожить золото или выполнить еще кое-что позднее?

Теперь Стоув осознал, до какой степени презрение к Мерриэму заглушило в нем здравый смысл. Бен был настолько уверен, что использует Мерриэма, что ему даже в голову не пришло взглянуть на обратную сторону медали. Вдруг Клэгг использует его?

Он, Бен Стоув, является управляющим приисками, и, если губернатор пришлет сюда следственное подразделение, отвечать за все придется ему одному. Клэгг потеряет все свое состояние, но у него может быть еще какой-нибудь запасной козырь, о котором Бену ничего не известно. Хватило же у Мерриэма мозгов посадить Берта Перри на никчемный участок, откуда можно наблюдать за золотом.

Стоув вернулся к своему долгосрочному плану, в соответствии с которым собирался устранить Джентри, а затем Мерриэма, завоевать уважение в Рафтере, да и во всем штате. Люди не смотрят, каким путем деньги пришли к человеку, говорил он себе, их интересует только, есть ли они у тебя. Но теперь он не чувствовал себя столь уверенно.

Выйдя из-за стола, Бен принялся задумчиво мерить шагами комнату, что-то бормоча себе под нос. Он был странно возбужден. Казалось, ему не хватало воздуха. Рванув воротник рубахи так, что отлетела верхняя пуговица, Бен остановился. Получается, он свалял дурака, увлекшись идеей завоевать уважение сограждан. Сколько можно удерживать этот дырявый челнок на плаву? И стоит ли жадничать? Не лучше ли забрать полмиллиона и смыться?

Он задумчиво сощурил глаза и уставился на пламя керосиновой лампы.

Только так и надо сделать!

Караван с золотом пойдет через горы к Таппан-Джанкшену. В Джанкшене железнодорожный вагон уже готов принять груз. Предполагается, что это шкуры. Они там и будут.

Если кто и провезет золото через хребет, так это Майк Шевлин, а все приготовления на другой стороне уже сделаны. Стоув получил сведения, что его люди уже ждут в Джанкшене. Вагон сразу же отправится на Восток, где золото легче всего сбыть… по крайней мере большую его часть.

Стоув и раньше ездил по делам на Восток, так что никого не удивит, когда он отправится на железнодорожную станцию, прихватив с собой всего лишь одну сумку.

Они увидят, что он с собой ничего не везет, и им в голову не придет, что Бен смотался навсегда. Чем больше он думал над внезапно возникшей идеей, тем больше она ему нравилась. Золото прибудет в Джанкшен почти одновременно с ним. На станции кроме телеграфиста да нескольких проезжих скотоводов, заглянувших узнать новости, обычно никого нет.

Он оставит заявление об отставке, мотивируя свой уход неблагоприятными обстоятельствами на руднике, злополучным убийством Евы Бэнкрофт и сопутствующими событиями. Таким образом, у них против него ничего не будет, совсем ничего. Взрывчатку в рудниках взорвут, тоннели, ведущие к забоям с высокосортной рудой, окажутся завалены, и его не смогут обвинить ни в чем, кроме того, что бросил работу. А он тем временем завладеет всем золотом и потихоньку исчезнет, растворится, ляжет на дно. Он станет обладателем огромного состояния и будет гордиться своим умом и ловкостью. Оставалось несколько деталей, о которых следовало позаботиться. Он вызвал нужных людей и отдал необходимые распоряжения, потом вернулся к столу. Ему не давал покоя Берт Перри. Чем больше он размышлял, анализируя ситуацию, тем крепче становилась его уверенность в том, что Перри поставлен сторожить золото и, очевидно, все еще находится на посту или где-то поблизости.

Беспокоил его и Мерриэм Клэгг. Что делать с ним? Если даже тем или иным способом устранить Перри, в течение нескольких дней Мерриэм все равно узнает, что золота больше нет, и поднимет шум.

А что, собственно, он может сделать? Принять какие-либо законные меры значит разоблачить свое собственное участие в афере. Мерриэм не из тех, кто пойдет на убийство, и уж вовсе не из тех, кто способен совладать с Беном. Поэтому Мерриэма можно смело оставить в покое. Пусть делает все, что угодно, при необходимости Стоув найдет на него управу.

Он проверил свой револьвер, еще один заткнул за пояс и накинул на плечи плащ. Было облачно, и, похоже, собирался дождь. Что ж, тем лучше. Мало кто отправится в путь дождливой ночью, мало кто увидит караван мулов, пробирающихся через хребет в сторону Джанкшена.

Бен вышел на безлюдную улицу, постоял немного, подняв воротник для защиты от ветра, и двинулся через дорогу в конюшню. Перейдя на другую сторону, он обернулся и бросил прощальный взгляд на огни прииска. Криво усмехнувшись, воскликнул:

— Да черт с ним!

И внезапно ощутил свободу, почувствовал облегчение, словно сбросил с плеч тяжелую ношу.

Дальний конец улицы скрывали неподвижные тени, и Бен там никого не увидел, но сам он шел совершенно открыто, не скрываясь.

Джесс Винклер был слишком опытным старым охотником, чтобы позволить себя обнаружить. Он неподвижно стоял в тени, холодным взглядом сопровождая Стоува. И внезапно, словно кто-то подсказал, Винклер понял: Бен Стоув выбывает из игры, покидает город и эти края.

Спустя пару минут после того, как Бен выехал из конюшни, Винклер сел на лошадь и на безопасном расстоянии последовал за ним.

Достигнув устья, Стоув повернул в каньон Перри.

— Святой Гарри, — пробормотал Винклер. — Рэй прав! Он собирается вывезти золото.

Притаившись за низким песчаным холмом, Винклер ждал, скрытый ветвями масляного дерева, которое росло на вершине. По прошествии часа появился первый мул. Всего лазутчик насчитал их сорок. Некоторые, вероятно, везли провизию и поклажу охранников. Он смотрел, как они уходили все дальше, старательно избегая дороги.

Отряд состоял из девяти человек, но в нем не было Бена Стоува. Зато присутствовал Майк Шевлин.

— Я бы предпочел Бена, — рассудил Винклер.

Понаблюдав еще несколько минут, старик вернулся к лошади, объехал кругом и поскакал к лагерю Холлистера.

При первых признаках зари, когда едва заметный луч окрасил облака в багровый цвет, Майк натянул поводья и помахал рукой ближайшему всаднику, за которым следовали мулы. Он сделал знак спускаться на равнину, вокруг которой громоздились гигантские валуны.

— Иди вперед, — коротко приказал Шевлин, — ты не промахнешься.

Майк опустил пониже поля шляпы и тихонько выругался. Пыль осела на воротник рубашки и, смешавшись с потом, вызывала зуд. Он импровизировал… у него не было четкого плана, лишь смутная, незавершенная идея, которая, казалось, обретает форму где-то в глубине сознания.

Ни одного из своих спутников Шевлин не знал, хотя двоих, похоже, видел на прииске. Но с людьми такого сорта встречался не раз. Это были крепкие парни, которых нанимали за их умение обращаться с револьвером и за готовность применять насилие. Они работали сегодня здесь и за пятьдесят миль отсюда на прошлой неделе или на следующей. Тела таких людей в большом количестве лежат по берегам каньонов, в необозначенных могилах Бут-Хилл, закопаны в грязи лугов Канзаса или Индейской Территории ^[95].

Некоторые из них отличались храбростью, физической силой и ловкостью, но в основном это были заурядные искатели легкой добычи, хотя промысел, которым они занимались, был очень опасен. Они зарабатывали в три раза больше, чем обычный ковбой, и, как правило, жизнь их обрывалась во столько же раз быстрее.

Майк понимал этих людей, потому что в глубине души мало чем от них отличался.

Разница заключалась в том, что он перешел на сторону закона, а когда делаешь такой выбор, все становится по-другому. Уважение к закону и потребность в нем прочно укоренились в сознании Майка. Он понимал, что без закона мир людей превратился бы в джунгли, и прекрасно знал, сколь многие из тех, кто решительно попирал закон, уповали потом на его защиту.

Он пересчитывал проходивших мимо груженых мулов и внимательно всматривался в лица своих новых товарищей. Среди них не оказалось ни одного знакомого, а он так надеялся. В конце концов, Запад не так уж велик… Не то что густонаселенный Восток, а Майк изъездил немало троп. Если бы встретился знакомый, то он мог обрести в нем союзника, хотя бы одного.

Вообще-то, ему нужен был не один. Он поймал себя на том, что пытается найти в их лицах хоть какой-то намек на необходимые ему черты характера и не находит.

Среди погонщиков отсутствовал Рыжий, и это беспокоило Майка, потому что Рыжему полагалось здесь быть.

Он подождал, пока пройдут последний всадник и мул и осядет поднявшаяся за ними пыль. Его посетила грустная мысль, что, пожалуй, пришло время найти свою смерть где-нибудь в каньоне, как он не раз представлял себе.

Майк позволил лошади идти своим шагом и ни о чем не беспокоился, потому что прекрасно знал — ехать здесь можно только одной тропою. Примерно на полпути находился съезд, сокращавший дорогу, которым Майк и собирался воспользоваться, но никто другой не мог бы попасть туда незамеченным.

Солнце поднялось над облаками, которые, постепенно становясь все темнее, уже превратились в грозовые тучи, точно такие же, как над Рафтером. Где-то впереди караван ждал Холлистер с отрядом. Хорошо зная Рэя, Майк не сомневался, что встреча неизбежна. Кто пошел вместе с ним? Бэбкок, конечно, и еще несколько таких же упертых. Но сколько именно? И где их следует ждать?

Ни Холлистер, ни даже Бэбкок не могли знать об этой тропе. Их пастбище находилось слишком далеко отсюда.

Дорога представляла собой крутую горную тропку со множеством поворотов и раздвоений. Ее протоптали индейцы или стада горных баранов, и это был единственный путь через хребет на протяжении нескольких миль. Высокие склоны заросли карликовой сосной и можжевельником, временами тропа с обеих сторон круто обрывалась каньонами, со дна которых торчали острые скалы. То и дело холмы спускались к ней своими пологими склонами, словно предполагая возможность изменить маршрут, но все эти пути были ложными, поскольку завершались либо на отвесном обрыве, либо на оползне.

Вскоре упали первые редкие капли, начался дождь, сменившийся устойчивым ливнем. Шевлин, остановившись, достал плащ и облачился в него. Остальные всадники, ехавшие впереди, сделали то же самое.

Он представил себе, как передние будут время от времени останавливаться, чтобы взять след на размокшей земле, и весь караван при этом начнет сбиваться в кучу… Майк пользовался этой тропой и теперь боялся пропустить ответвление — крутой, извилистый запасной путь, позволяющий выиграть добрую милю. Другого шанса значительно вырваться вперед он не видел.

Вот наконец и глинистый склон с пораженным молнией деревом на вершине. Склон круто уходил вверх, завершаясь гребнем, резко выделявшимся на фоне неба. Для хорошей лошади подъем пустяковый — не более шестидесяти футов по мокрой глине, но он, казалось, вел в никуда и определенно не мог быть началом дороги.

Вороной легко взял препятствие. Глинистый склон венчался сланцевым гребнем, противоположная сторона которого опускалась довольно полого. Здесь начиналась узкая тропа, протоптанная за долгие годы, но так и не ставшая заметной для неискушенного наблюдателя. Да, это то самое ответвление, и по нему теперь охотно брела лошадь Майка.

На открывшемся впереди обширном пространстве громоздились хребты, склоны которых покрывала трава, а гребни заросли сосною. Казалось, здесь, на диком, пустынном, раскинувшемся под серыми облаками высокогорье, не ступала нога человека. Тишину нарушали лишь шелест дождя да чавканье копыт лошади Шевлина.

В восьми милях отсюда в выветренной в скале пещере нашел убежище Рэй Холлистер. Он не брился с неделю, его щеки чесались, на зубах скрипел песок. Было сыро и холодно. Одну и ту же кофейную заварку использовали уже по третьему разу.

Холлистер взглянул на Хэллорэна, который спал, уютно устроившись поблизости, и вдруг испытал сильное побуждение пинком разбудить соседа. В десяти ярдах от них прятался под поваленным дубом Джон Сэнд, ветви дерева столь густо занесло валежником, что туда не проникал дождь. Рядом сидел Бэбкок и подкармливал костер хворостом.

Внезапно Холлистер заговорил:

— Куда, черт возьми, они подевались? Если уехали из города, как говорит Джесс, то давно уже должны быть здесь!

Бэбкок окинул Холлистера тяжелым взглядом.

— Если этот старый волчатник говорит, что они уехали из города, значит, уехали, — а потом спокойней добавил: — И не надо сердить его. Он и так того и гляди нас бросит.

В это же время Джесс Винклер как раз появился среди скал напротив пещеры и направился к ним.

— На? провели, — сообщил он и ухмыльнулся, так что из-под серых усов показались сломанные желтые зубы. — Обвели вокруг пальца!

Не успел Холлистер слова вымолвить, как заговорил Бэбкок:

— Как они смогли? Это ведь единственный путь.

— Нет, представь себе. — Винклер опустился на корточки. — Я совсем позабыл об этом парнишке, о Шевлине.

— Не такой уж он парнишка, — заметил Джон Сэнд. — Я его видел. У него плечи в два раза шире, чем у любого из нас.

— Для меня он парнишка, — возразил Винклер. — Именно таким я знавал его раньше. Ай-ай! Совсем забыл, как хитер этот паренек, он облазил тут все горы и повел их мимо Каменной Хижины.

— Никогда не слыхал о такой, — сказал Бэбкок.

— Тропа мимо Каменной Хижины — старая индейская дорога. Кто-то построил там каменную хижину задолго до появления в этих краях белого человека. Построил, а потом бросил. Я не ходил по этой тропе уже шестнадцать или семнадцать лет!

— И что нам теперь делать? — спросил Хэллорэн, усевшись.

Винклер подобрал прутик и принялся рисовать на песке.

— Тропа проходит примерно так. — Он провел еще одну линию, обозначавшую железную дорогу, там, где должен быть Таппан-Джанкшен, поставил крестик. — Они сюда направляются. Если мы теперь тронемся, то сможем залечь тут вот, среди камней. — Он начертил на песке еще один крестик. — Если повезет, то за час мы туда доберемся. И это будет на час раньше, чем подоспеет караван.

Они уже исчезли, оставив догоравший костер шипеть под случайными дождевыми каплями, когда не более чем в тридцати ярдах от их стоянки той же дорогой проехал всадник. Это был Бен Стоув, в новом желтом плаще и в шляпе с опущенными полями.

Впервые за несколько месяцев Бен испытывал удовлетворение. Он снова сел в седло и уезжал все дальше от неприятностей. Конечно, его ждут большие сложности на Таппан-Джанкшене, но их он предвидел и к ним как следует приготовился. Кроме того, в течение ближайших пятнадцати минут, если только его вычисления правильны, где-то в глубине холмов или на поросшей травою равнине, по которой проложены рельсы, часть его грязной работы уже сделают другие. Рэй Холлистер встретит Майка Шевлина, и в кровавой битве, которая за этим непременно последует, погибнут люди с обеих сторон, смерть каждого из них упростит задачу Бена.

Под Стоувом легко бежала отличная лошадь, не чета еле бредущим груженым мулам. На Лесном ранчо он сменит свою гнедую на буланую, чем заметно сократит время путешествия до Джанкшена. И он подождет караван там, держа наготове привязанную сейчас к седлу котомку. Золото достанется только ему одному.

Через час после того, как, ничего не ведая, Бен миновал догоравший костер, той же дорогой проехали еще два всадника. К тому времени костер окончательно потух, остались лишь одни головешки.

Лайна Теннисон была скорее обозлена, чем напугана, зато Рыжий праздновал победу. Его торжество, правда, несколько омрачили мало-помалу усиливающиеся сомнения в том, что его не осудят за похищение девушки.

Там, в гостинице «Невада», все произошло очень просто. Он знал, что Лайна Теннисон создает хозяину какие-то проблемы, к тому же полагал, что она является совладелицей приисков или связана с их хозяевами. И потому действовал быстро и, как ему свойственно, спонтанно.

Майк Шевлин ушел. В комнате могла остаться только девчонка. Слабый запах духов возле двери только подтвердил его догадку. Удостоверившись, что дверь заперта изнутри, успокоился, решил не поднимать шума, а пойти на хитрость. Утром, когда девушка встала и почувствовала голод, он постучал в дверь и сказал:

— Мистер Шевлин, ваш завтрак.

В гостинице «Невада» никто никогда не завтракал в номере, такое здесь не принято. Лайна не могла знать об этом. С легким звоном Рыжий поставил тарелки, которые специально захватил с собой, и ушел, а потом на цыпочках пробрался обратно.

Беглянка действительно проголодалась. Подождав пару минут, она отворила дверь и только хотела закрыть, как здоровенный мужик вломился в номер.

И вот она ехала по дороге на Таппан-Джанкшен.

Сначала Рыжий был уверен, что Стоув поблагодарит его за ловкость, но теперь в нем усиливались сомнения. Бен не одобрял самодеятельности, любил, чтобы все происходило по его распоряжению. Однако дело уже сделано, оставалось одно — продолжать путь.

Глава 19

Когда Майк Шевлин выехал из соснового леса, взору его открылся покрытый нетронутым зеленым ковром, площадью почти в тысячу акров, обширный пологий склон хребта, плавно спускающийся в каньон, расположенный слева.

Справа три темных остроконечных пика вонзились в небо, затянутое низкими грозовыми тучами. На их вершины была нанизана, словно шлейф дыма, развевавшийся на ветру, череда сизых облаков. Дождь висел серой вуалью, мокрая трава сверкала изумрудами.

На склоне, защищенном хребтом, стояло безветрие, но под плащом Шевлина притаился холод, и Майка беспокоили влажные ладони. Случись что — придется стрелять и стрелять, быстро и точно, мокрые руки — помеха.

Потребовалось немало времени, чтобы пересечь широкий зеленый склон. Наконец он оборвался крутым откосом в каньон — в последний каньон перед Каменной Хижиной. Майк натянул поводья и остановил вороного, разглядывая возвышающееся напротив приземистое серое строение. Кто много лет назад обосновался в этих диких горах?

Место, в котором сейчас находился Майк, на добрую милю возвышалось над Рафтер-Кроссингом и на тысячу с лишним футов поднималось над тропой, где брели вьючные мулы. Раскисшая скользкая тропа представляла определенную опасность для животных, зато не приходилось волноваться о том, что они разбредутся.

О Каменной Хижине многие слышали, но едва ли кто верил в ее существование. Сам же Майк о ней никому не рассказывал, ревностно храня тайну для себя. И вот она стояла перед ним под сенью вековых деревьев. Полчища кедров толпились на подступах к ней, словно надеясь улучить безмятежный момент и овладеть крепостью.

Пытаясь разглядеть старую тропу, Шевлин начал спускаться вниз, радуясь про себя, что под ним такая хорошая горная лошадь, и вдруг увидел их. Сначала глазам своим не поверил. А потом резко остановился, глядя на пятерых всадников, поднимающихся по каньону примерно в миле от него. Вскоре они рассыпались веером среди скал и деревьев.

От тропы, выходившей здесь на открытое место, оставалось не более сотни ярдов до невысокой ледниковой гряды, за которой укрылись эти пятеро. Они расположились спиной к нему, но надолго ли? Если кто-то из них нечаянно обернется, Шевлин окажется перед ними как на ладони. Оставалось одно: не привлекая к себе внимания, быстро убраться в лес.

Джесс Винклер… ну конечно же. Ему следовало помнить о старом волчатнике, в течение многих лет рыскавшем по здешним холмам. Никто другой не мог знать о тропе, по которой идут сейчас мулы. По какой тропе добралась сюда пятерка, оставалось загадкой даже для Шевлина.

Приняв все меры предосторожности, Майк добрался до леса и скрылся среди деревьев. Потом под покровом их ветвей, сквозь которые сочился дождь, сломя голову пустился вперед, пытаясь обогнать время. Если у каравана пока еще и не возникло проблем, то вот-вот будут. Как только погонщики окажутся на открытом месте под прицелом, люди Холлистера перестреляют их как куропаток.

Пятерым, укрывшимся в засаде, противостояло девять всадников, сопровождающих караван. Но они окажутся рассредоточены вдоль вереницы мулов, и если их вовремя не предупредить, то трудно сказать, каково будет соотношение сил после первого же залпа.

Холлистер и его приятели прекрасно обращаются с винтовками и револьверами. А Винклер, тот вообще никогда не промажет. С места его выстрел смертелен.

Майк проскакал приблизительно четверть мили» шагом преодолел более трудный участок и снова пустил лошадь вскачь. Он вышел из-за деревьев позади Холлистера и его людей на расстоянии добрых двух сотен ярдов. Они, притаившись, ждали, и Майк как раз обнаружил последнего из них, когда на тропе показался первый мул.

Караван вел длинный, сутулый техасец. Прошло шесть мулов, прежде чем появился следующий человек. Через несколько минут они будут рассредоточены вдоль дороги и беззащитны. Майк знал, что Холлистер не откроет огонь, пока все погонщики не окажутся в пределах прицельного выстрела.

Шевлинвнезапно ощутил странную пустоту внутри. Он знал, что это такое. Ты можешь умереть прямо здесь, сказал он себе. Но поплотнее надвинул шляпу и устремился вниз по склону на затаившихся в засаде людей.

Вороной шел быстро и грациозно. Наездник легонько коснулся его боков шпорами, и конь перешел в галоп. Внимание нападавших было приковано к приближающемуся каравану.

Внезапно один из погонщиков заметил Шевлина и резко остановился. В тот же момент Майк выхватил револьвер и пришпорил лошадь. Испуганное животное чуть не выпрыгнуло из-под него и, что есть силы стуча копытами, помчалось по склону, как ветер.

Раздались возбужденные крики, и один из людей Холлистера повернулся к приближающемуся всаднику. Тогда Майк сделал свой первый выстрел — ради устрашения.

Дистанция не превышала пятидесяти ярдов, но пуля ушла в небо. Однако она внесла смятение и неразбериху в ряды противника и помешала сделать ему свой первый прицельный выстрел.

Рявкнули винтовки, и Шевлин увидел, как ехавший первым тощий техасец, пришпорив лошадь, бросился вверх по склону. Этот парень сразу все понял. Один из нападавших поднял навстречу ему винтовку, но Майк на своем вороном уже метался среди них и опередил стрелка. На полном скаку он выстрелил, и тело убитого скатилось под копыта коня.

Шевлин поспешил развернуться, порадовавшись, что его вороной обучен делать быстрые повороты. Техасец тоже уже находился среди противников, когда его лошадь, издавая жалобное ржание, начала заваливаться на бок, и сам он падал, продолжая стрелять в падении. Еще два всадника неслись вверх по склону, один из них с ходу прыгнул на Винклера, и оба покатились, сцепившись. Следом еще два погонщика отделились от каравана и устремились к противнику. Но тут конь Майка, утомленный долгой ездой, оступился и рухнул на землю. Шевлин перекувырнулся, но успел встать на ноги и крепко сжать револьвер, когда навстречу ему бросился Холлистер.

— Ах ты, гад, — орал Холлистер. — Убью…

Револьвер дернулся в руке Майка, и Рэй, вздрогнув, как от удара кнутом, повалился в сырую траву.

Он перевернулся и попытался встать на ноги, но с расстояния не более шести футов Майк всадил ему в грудь пулю и торопливо обернулся, чтобы упредить остальных противников.

Звуки выстрелов, как раскаты грома, пронеслись над горами, потом приглушенным эхом возвратились обратно. И наступила тишина, нарушаемая лишь шумом дождя и чьими-то негромкими стонами.

Майк подобрал револьвер, из которого так и не успел выстрелить Холлистер, засунул его за пояс и побрел к своим.

Мертвый Джон Сэнд лежал, уткнувшись лицом в траву. Возле него, оперевшись спиной о скалу, сидел Бэбкок. Правал рука его превратилась в кровавое месиво, он повернулся и посмотрел на Шевлина.

— Ты все погубил, Майк. — сказал он почти без всякого выражения. Оцепенев от боли, он сжимал ладонью кровоточащую рану.

Хэллорэн тоже был мертв, пуля прошла навылет. Среди погибших оказался также техасец и еще два парня, сопровождавшие караван. Джесса Винклера Майк не нашел.

Внизу, на равнине мулы сгрудились в кучу, вокруг них стояли четыре охранника с винтовками наперевес. Они поступили разумно, собрав животных вместе и ко всему приготовившись.

Шевлин огляделся вокруг. Пропал еще один из погонщиков. Вероятно, тот, кто сцепился со старым волчатником.

Майк крикнул тем, кто остался охранять караван, и двое из них, пустив лошадей шагом, осторожно двинулись вверх по склону.

— Ты, — обратился Майк к ближайшему из своих помощников, — позаботься о ранах этого человека. Он слишком хорош, чтобы так умереть. А ты, — указал он второму, — собери лошадей.

Майк пошел к вороному. Тот уже поднялся на ноги и брел ему навстречу. Вскочил в седло и медленно поехал в ту сторону, где исчез со своим противником Винклер. Сначала он заметил Джесса. Старик лежал лицом вниз на другом человеке, и что-то блестящее торчало из его спины. Остановившись, Майк присмотрелся. Это был тонкий, как игла, нож, так называемый арканзасский стилет.

— Эй! — донесся до Шевлина приглушенный голос. — Убери его с меня! От него разит, как со скотобойни.

Майк спрыгнул на землю и, ухватившись за кожаную куртку, приподнял волчатника. Его противник вылез из щели между двумя упавшими деревьями, в которой его придавило мертвое тело. Это был совсем молодой парень, едва ли не мальчик.

— Он бросился на меня, когда я только успел встать на ноги. Я попятился. В руке держал нож.

— Ты держал его как надо, — заметил Майк. Он без сожаления посмотрел на тело свирепого старика, столь же холодного и опасного, как волки, на которых он так долго охотился. — Ранен?

— Нет, оцарапался.

— Тогда поройся у них в карманах, поищи какие-нибудь адреса. У кого-то из них есть родные, их следует известить.

— Они бы нас наверняка взяли, — сказал парнишка, — если бы ты не подоспел вовремя. — Он протянул Шевлину руку. — Меня зовут Билли Кид ^[96].

Майк усмехнулся.

— Итак, ты четвертый из тех, кто встречался мне с таким именем. Но ты не Бонни.

— Но и не Клайборн. Меня зовут Даниэльс.

Майк шагом подъехал к телу Холлистера и, глядя на него, опустился рядом.

— Я скажу им, где искать тебя, Рэй, — произнес он, — и если они сочтут нужным, то смогут приехать сюда и похоронить тебя. Извини, у нас нет времени.

Как давно это было, подумал Майк. Когда они познакомились, Рэй имел хорошее ранчо, но его всегда что-то не устраивало, раздражало. Из-за него погибла хорошая женщина и несколько мужчин. И вот теперь он сам лежит здесь, упокоившись с миром.

— Ведите мулов! — крикнул Шевлин людям, охранявшим караван. — У нас впереди еще десять миль!

Бэбкока разоружили, его перевязанная рука висела на лямке.

— Разве ты их не похоронишь? — обратился он к Майку.

— А что, у кого-то есть с собой лопата? — спросил его Майк и добавил: — Бэб, если хочешь, оставайся здесь и хорони их на здоровье.

Тот посмотрел на него хмуро.

— Не думал, что ты столь бесчувственный человек, — сказал он.

— Я потерял большую часть своих чувств в ту ночь, когда погибла Ева Бэнкрофт. Она мне не нравилась, но эта девушка пошла бы за Холлистера в огонь и в воду, а вы все спокойно дали ей подставить себя под пули.

Мулы уже встали в ряд, и Билли Даниэльс возглавлял процессию.

— Что ты со мной собираешься делать? — спросил Бэбкок.

— Черт возьми, у меня нет для тебя работы, хотя я против тебя ничего не имею, разве что ты плохо разбираешься в боссах. Поезжай с нами. Когда мы спустимся на равнину, ты отправишься в Рафтер.

— В Рафтер? — переспросил Бэбкок недоверчиво. — С такой рукой? Да я помру по дороге!

— Бэб, как ты думаешь, что нас ждет в Таппан-Джанкшене? — тихо произнес Майк. — Полагаю, у тебя голова на плечах? — Майк помолчал, а потом, грустно усмехнувшись, добавил: — Там нас поджидает Бен Стоув.

Глава 20

В двух милях от Таппан-Джанкшена узкая тропа исчезла в обширном котловане, на дне которого находились два строения. С запада на восток здесь тянулась стальная колея.

В Джанкшене имелся хорошо оборудованный загон для скота, бак с водой для паровозов, под одной крышей располагались салун, почта и универсальный магазин, а на другой стороне железной дороги находился телеграф. К нему примыкал зал ожидания с двумя окнами, одной скамейкой и пузатой печкой в углу. Лошадей не было видно, как и следовало, они отдыхали в стойлах. Крытый товарный вагон и несколько вагонов для перевозки скота дожидались отправки на запасном пути.

Утомленный долгой дорогой, Шевлин пытался сквозь тонкую пелену дождя разглядеть открывшуюся картину. До захода солнца оставалось около часа, но в такую ненастную погоду стемнеет гораздо раньше.

Рядом с ним ехал осунувшийся и бледный Бэбкок. От изнеможения и потери крови он еле держался в седле и не надеялся живым добраться до Рафтера. И сам он, и Майк Шевлин это понимали. Лишь благодаря железной воле и закаленному телу Бэбкок все еще держался. Ему требовался покой и уход, и то, и другое дожидалось его внизу, но только после еще одного сражения.

— Это также и мое дело, Майк, — заявил он, — я поеду с тобой.

— Бэб, как думаешь, что сделает Бен Стоув, если ты приедешь туда… один?

Бэбкок попытался собраться с мыслями. Голова гудела, и размышления требовали от него напряженных усилий.

— Черт его знает. Вероятно, спросит меня, что случилось, а потом либо пристрелит, либо оставит в живых.

— Поезжай туда, Бэб. Ответь ему на все вопросы. Готов спорить, его заинтересует то, что ты скажешь, и я не думаю, что он застрелит тебя. Бен Стоув не убивает без всяких оснований. Ты теперь выбыл из игры — для него это очевидно. Тэг Мюррэй обработает твою рану не хуже любого доктора. Так что отправляйся.

Бэбкок колебался. Он обернулся в сторону каравана.

— А как насчет них? Погонщиков нанял Бен.

Шевлин посмотрел на него загадочно, потом порылся в кармане и вынул сигару. Это была не начатая сигара, Майк с видимым удовольствием раскурил ее.

— Видишь ли, Бэб, — объяснил он, — насколько я понимаю, одному из этих парней или сразу нескольким полагается замочить меня, пока мы будем пересекать равнину. Если только Бен не приберег удовольствие для себя. Я сказал, что Стоув убивает, только когда у него есть для этого веские основания, но тут можно сделать два исключения: Рэй Холлистер и я. Он с удовольствием убил бы нас обоих.

— Когда-то вы дружили.

— Стоув и Джентри дружили. А также Джентри и я одно время вместе работали. Но Стоув никогда не любил меня, а я Стоува.

— Майк… гляди-ка! — крикнул подъехавший к ним Билли Даниэльс. — Вон там всадник… Да это женщина!

Эл, один из тех рудокопов с киркой, которого Шевлин повстречал тогда в шахте, тоже присоединился к ним.

— А вон Рыжий на своей пегой кобыле. Куда это он с бабой?

— Черт! — сплюнул Билли. — Да ведь это та самая девчонка, Теннисон. Только она одна садится в седло боком!

Бэбкок посмотрел на Шевлина.

— Ну что, приехали, — произнес он. — Все равно бросишься вперед с боевым кличем?

— Поезжай, Бэб, — продолжал настаивать Майк. — Расскажи ему все, что он захочет узнать, а обо мне не беспокойся.

Бэбкок все еще колебался.

— Майк, конечно, я не в форме, но черт с ним, ты же скотовод! Я поеду с тобой или буду прикрывать тебе спину, как ты сочтешь нужным.

Шевлин положил руку на плечо Бэбкока.

— Поезжай, Бэб, — повторил он.

Пришпорив коня, тот поскакал по равнине.

— Что с ним такое? — спросил Билли Даниэльс. — Что случилось-то?

Майк не спеша развернул лошадь, и все они оказались перед ним на фоне каравана с золотом. Он обвел их любопытным, чуть насмешливым взглядом.

— Просто он решил, что кто-то из вас собирается выстрелить мне в спину. Думает, что вас на это подговорил Бен Стоув. Если так, то незачем терять время.

Его винчестер покоился в чехле, плащ расстегнут, обе руки на виду.

Их было пятеро, они стояли перед ним, развернувшись веером, как колода карт, все тузы и валеты, ни одной шестерки. Крепкие парни, прокладывающие свой нелегкий жизненный путь по суровым диким местам.

Повернувшись к ним лицом, он ждал. «Одно выяснение отношений со всеми разом, — сказал он себе. — На пути к Таппан-Джанкшену у меня будет возможность смотреть только вперед».

Билли Даниэльс положил руки на луку седла.

— Насколько я понимаю, ты сражался с нами и каждому спас жизнь, спустившись тогда по склону. А мог бы и поберечься.

— Он прав! — согласился Эл. — Хоть Бен и платит нам зарплату, но тут другое дело.

— Тебе нужна помощь? — спросил Билли.

— Помощь не нужна… Дайте мне одному поговорить со Стоувом. На станцию мы приедем вместе, а остальное я сам буду решать с Беном и с теми, кто при нем.

— Это справедливо, — заметил Эл. — Я слыхал, что управляющий неплохо владеет револьвером. Хотелось бы посмотреть, чего стоит человек, на которого я работаю.

— Спасибо, ребята. Тогда продолжаем вести караван. Только держитесь подальше от меня и Бена. Если увидите, что женщина попала в беду, протяните ей руку. Помните — она женщина. — Он указал на мулов. — Все это по праву принадлежит ей. В дорогу?

Развернув вороного, он умышленно подставил им спину и легким галопом направился к погружающейся во тьму равнине.

— Вы поняли? — спросил Аркансойер, сплюнув. — Вот это человек!

Шевлин скакал и скакал вперед, остановившись только для того, чтобы снять плащ и привязать его к седлу. Между облаками появились просветы, через которые на землю смотрели звезды. Майк расстегнул чехол, в котором лежал винчестер, и тихонько запел:

Когда я пройду по улицам Ларедо.

Когда я однажды вернусь в Ларедо…

Местный магазин размещался в длинном помещении с низким потолком. Треть прилавка занимала стойка бара. На полках громоздились консервы, стопками лежали джинсы, плащи, рубашки, чуть ниже стояли сапоги. В воздухе витал запах кожи, мануфактуры, крепкого кофе и еще более крепкого плиточного табака. За прилавком сидели Тэг Мюррэй и телеграфист, каждый занятый своим делом.

Рыжий, все еще бледный от нахлобучки, полученной за то, что привез Лайну Теннисон в Таппан, держал в руке стакан с пивом, уставившись на мокрые следы, оставленные на стойке.

Лайна стояла подчеркнуто прямо, с улыбкой глядя на Бена.

— Я не шучу, мистер Стоув, если вы собираетесь увезти мое золото, вам придется приготовиться к неприятностям. Вы будете вынуждены перерезать телеграфные провода и даже вступить в перестрелку. Этот ваш пес, — указала она на Рыжего, — не заметил, что доктор Клэгг, Билли Таунсенд и некоторые другие, включая Вилсона Хойта, уже седлали лошадей, когда мы покидали конюшню.

— Мэм, — резко оборвал ее Стоув, — сядьте и заткнитесь.

— Послушай-ка, Бен… — запротестовал было Тэг.

— И ты заткнись тоже. Рыжий, возьми-ка их на прицел своего дробовика. Если что-то затеют, разряди в них оба ствола, потом заряди дробовик и стреляй снова.

— Неужели вы действительно верите, — опять начала Лайна, — что сможете вывезти золото с Территории? ^[97] Мистер Стоув, это будет не так-то просто.

Бен уже перестал злиться. Конечно, Рыжий свалял дурака, привезя сюда Лайну Теннисон, но сам Рыжий ему пригодится, а девчонка — не более чем досадное недоразумение.

— Ладно, Рыжий, я погорячился. Нам тут только и не хватало истеричной женщины.

— Да, босс. Я не подумал.

Дождь прекратился, и до Бена вдруг дошло, что звуки, которые он только что слышал, не что иное как шлепанье копыт по мокрой земле. Теперь он твердо знал, что во дворе остановилась чья-то лошадь.

Став вполоборота к двери, он насторожился: кто-то тяжело плюхнулся в грязь, потом послышались неровные шаги. Дверь отворилась, и вошел бледный, ослабевший Бэбкок. Его рана снова открылась, рубашка задубела от спекшейся крови.

— Тэг, — произнес он, — мои дела плохи, действительно плохи.

Не обращая внимания на дробовик, Тэг Мюррэй торопливо выскочил из-за прилавка, подхватил Бэбкока и усадил на стул. Лайна Теннисон без лишних слов направилась к печке и налила в оловянный таз горячей воды. Тэг уже резал рубашку ножницами.

— Что произошло? — спросил Стоув.

Бэбкок никак не отреагировал, тогда Бен зашел за стойку, наполнил стакан виски и вручил раненому.

Двумя большими глотками тот осушил стакан.

— Первый раз ты угостил меня, Бен. Спасибо. — Он поднял глаза на Стоува. — Когда твой караван так и не появился, Винклер догадался, в чем дело, и мы перебрались через горы. Все как раз сидели в засаде, когда твой чертов Шевлин напал на нас сзади. Понятия не имею, как он туда забрался и ударил так внезапно, что никто даже не успел разобрать, что случилось. Первым же выстрелом он привлек внимание охранников каравана, которые бросились на нас вверх по склону. Шевлин убил Рэя Холлистера. Винклер, Сэнд и Хэллорэн тоже погибли.

— А мои люди?

— Трое убиты, у двоих царапины.

— Что Шевлин?

— Везет сюда груз. Меня послал вперед, чтобы Тэг мной занялся.

Стоув смотрел на рану с отвращением. Ему, привыкшему проливать кровь, вид крови тем не менее не нравился. Рука Бэбкока представляла собой печальное зрелище. Пуля угодила в локоть, когда рука была согнута и поднята вверх. Она размозжила кости, разорвала бицепс и застряла в дельтовидной мышце плеча.

— Лучше послать за доктором Клэггом, Бэб, — предложил Мюррэй. — Это же сплошное месиво. Не думаю, что кто-то сможет залечить тебе локоть.

— Сделай, что сможешь.

Бэбкок уже видел свое будущее глазами однорукого ковбоя. Хотя он встречал нескольких таких коллег. Кое-кто из них был довольно ловок. Если другой смог, то и он сможет.

— Что бы ни произошло, — предупредил Бен, — не вмешивайтесь. Я бы не хотел, чтобы мне пришлось кого-нибудь застрелить, на законных основаниях защищая золото. А этот человек, — указал Стоув на Бэбкока, — отъявленный бандит. Он пытался ограбить транспорт с прииска, которым я управляю. Прошу запомнить.

— Вы уволены, — объявила Лайна, — вас никто не уполномочивал производить эту транспортировку.

Стоув саркастически улыбнулся ей в ответ.

— А вы, мэм, известны мне лишь как гостья доктора Клэгга. И насколько я знаю, у вас нет никаких полномочий, у вас нет даже повода, чтобы быть здесь, кроме того, что Рыжий вообразил, будто я хочу с вами поговорить. Так вот, он ошибся. На законных основаниях, — продолжал он с расстановкой, — я выполняю перевозку небольшого количества золота с прииска. У меня есть на это все полномочия. Если кто-то вмешается, я приму законные меры.

Лайна беспомощно оглянулась вокруг. Телеграфист в ответ лишь пожал плечами. Тэг Мюррэй был занят Бэбкоком, а Рыжий самодовольно ухмылялся.

Конечно, все, что сказал Стоув, правда. Даже если бы в этих краях правил закон, ей не удалось бы остановить перевозку… по крайней мере, одними своими словами.

До прибытия поезда оставалось меньше часа.

Именно это больше всего волновало Стоува. То и дело он бросал беспокойный взгляд на часы: вот-вот вдали появится огонек локомотива, а золота все еще нет.

Наблюдая за происходящим, Лайна пыталась трезво во всем разобраться. Майк Шевлин оказался в центре событий. Ключевая фигура.

Он работал на нее, но Бен Стоув предложил ему более выгодную сделку. Что касается их личных отношений, то имеет ли какое-нибудь значение их короткое объяснение той ночью в гостинице? Или она все только вообразила?

С первой встречи ее потянуло к Шевлину. Причем привлекала не столько его бесспорно интересная внешность, сколько присущая ему спокойная уверенность, сила. Когда все прочие дрогнули, он твердо остался стоять на своем. Нет, такой человек не может от нас отступиться. И все-таки ехидный вопрос нет-нет портит настроение: правда ли он таков, каким кажется ей, или же она принимает желаемое за действительное?

Рыжий стоял, вальяжно облокотившись о стойку, с дробовиком в руках и дымящейся сигарой в углу рта.

Бен Стоув несколько раз подходил к окну и выглядывал на улицу, но ничего не мог разглядеть. Его напряжение нарастало, он уже плохо контролировал свои эмоции, и игра страстей отражалась на его искаженном злобой лице. Лайну охватил страх за Шевлина. Бен выглядел зловеще. Этот крупный, сильный, грозный и неукротимый человек, казалось, обладал какой-то запредельной мощью.

И все же он рисковал теперь, рисковал своей жизнью и плодами многолетнего труда. С самого начала он видел в Майке своего врага и не был уверен, что тот сможет перевезти золото через перевал. Но Шевлин все-таки справился и находился где-то рядом, поскольку Бэбкок шел вместе с ним. Но почему его до сих пор нет? Мертвую тишину комнаты нарушало лишь мерное тиканье часов, да приглушенный шорох иногда доносился из угла, в котором Тэг Мюррэй обрабатывал рану Бэба.

Неожиданно Мюррэй встал и повернулся к ним.

— Бен, нам придется послать за доктором Клэггом, иначе он лишится руки.

— Да черт с ним! — в сердцах воскликнул Стоув, потом оглянулся на Бэбкока. В конце концов, все уладится задолго до того, как сюда сможет добраться Клэгг. — Хорошо, — согласился он, пожимая плечами.

И сразу же в комнате воцарилось молчание, потому что у каждого в голове возник один и тот же вопрос: кто поедет?

Лайна с веселой улыбкой обратилась к Стоуву:

— Я уверена, что Рыжий хотел бы поехать. Не правда ли, Рыжий?

Стоув резко отвернулся от окна.

— Черта с два! Он мне здесь нужен. — Но подумав, сменил гнев на милость. — Ты можешь ехать, Тэг, или ждите, пока придут мои люди, и я пошлю одного из них. В конце концов, у меня пять человек с Шевлином.

— Ты уверен? — спросил Бэбкок.

— Что это значит?

Бэбкок поднял голову и посмотрел на Стоува.

— Это значит, что твои люди вместе с Шевлином перебрались через горы и, когда они попали в беду, Майк вытащил их из нее. Майк был вместе с ними… не ты. Не стоит думать, что они все еще твои люди.

— Я нанял их и плачу им зарплату.

— Если ты так думаешь, значит, изменился гораздо сильнее, чем я полагал. Нельзя таким образом купить людей. Да, они орудуют своими револьверами за деньги, но в бой идут за человеком. И сейчас ты для них лишь некий начальник в конторском кресле. А Майк Шевлин сидит вместе с ними в седле. Его поливает тот же дождь, что и их, и ему так же холодно, как и им. И должен сказать тебе, Бен, если бы меня не подстрелили, я тоже был бы вместе с ним.

Бен Стоув еще немного постоял у окна, потом вернулся на середину комнаты, подошел к прилавку, где лежал привезенный им с собой сверток. Развернув его, он вынул два двуствольных дробовика, предназначенные для стрельбы с короткого расстояния, и не торопясь зарядил их. Потом взял винчестер и проверил, есть ли патрон в патроннике.

Никто не проронил ни слова, все просто смотрели на него. А он вел себя так, словно их здесь и не было. И Лайна решила, что они для него и правда не существуют, потому что он полностью сосредоточился на предстоящем, об этом говорило каждое его движение. Словно револьвер, он был нацелен на грядущий момент развязки.

Но этот момент все не наступал.

Шли минуты, и Лайна вдруг заметила, что Стоув вспотел — на лбу его выступили бусинки пота. Снаружи раздался приглушенный звук, и Стоув резко обернулся. Что-то загремело по крыше.

Неожиданно мимо промчались несколько лошадей. На улице кто-то засмеялся, и звук поразил всех собравшихся в комнате.

Несколько минут прошли в тишине, а затем где-то хлопнула дверь. Телеграфист поднял голову.

— Это моя дверь, — сообщил он и добавил, лукаво взглянув на Стоува, — хотел бы я знать, умеет ли кто-либо из твоих ребят пользоваться телеграфным ключом? Шевлин, например, он что, на все руки мастер?

— Что ты врешь! — заорал Стоув. — Я его знаю с детства.

— Ты хочешь сказать, что знал его, когда он был подростком, — уточнил Бэбкок, — но он с тех пор объездил много стран. Теперь ты о нем ни черта не знаешь!

Стоува в этот момент занимал лишь один вопрос: где теперь находится золото? Погрузили ли его в предназначенный для этого вагон?

Он быстрым взглядом окинул комнату.

— Порядок, Рыжий. Я иду на улицу. А ты смотри, чтобы все оставались на месте. Бэбкок, я пошлю одного из своих людей за доктором Клэггом. Не люблю, когда страдают, к тому же в старые времена мы, случалось, укрывались одним одеялом.

Бен еще раз обвел их пристальным взглядом.

— Все действия, которые я предпринял для обеспечения перевозки, законны, — заявил он. — Я бы не хотел, чтобы кто-то попытался мне помешать. У меня будут все основания подозревать его в попытке украсть принадлежащее компании золото.

Он подошел к двери и вышел на улицу.

Глава 21

Облака понемногу рассеялись, обнажив звездное небо, но с мокрых крыш еще капала вода.

У коновязи стояло полдюжины лошадей, к которым, только что спустившись с гор, присоединилось несколько других, оставшихся без седоков после утренней перестрелки. Их безвольно болтающиеся поводья красноречиво напоминали о происшедшей трагедии.

Луч света, падающий на мокрую платформу из окна салуна, преодолевал сверкающие стальные рельсы и тянулся сквозь темноту навстречу свету, льющемуся из окна телеграфной станции. А за окном кто-то варил вторую порцию кофе в кофейнике телеграфиста после того, как первая порция стремительно иссякла.

Майк Шевлин стоял в углу прохода, ведущего к стойлам, и наблюдал за появившимся на улице Беном Стоувом. Правую руку Бен как бы ненароком держал внизу, заслоняя собою оружие, о чем Майк, зная все эти хитрости, сразу же догадался.

Бен тревожно оглядывался. Он походил на старого гризли, который чует приближающуюся беду, но не в состоянии определить, с какой стороны ее ждать. Наконец Стоув сошел с платформы и по шпалам торопливо зашагал к станции, отворил дверь, и до Майка донесся его голос:

— Где Шевлин?

Ответ Майк не разобрал, потом Стоув заговорил снова:

— Отлично. Плачу, ребята, по высшему разряду. Пойдемте займемся им!

Очевидно, кто-то все же подошел к двери, потому что слова прозвучали отчетливо, судя по голосу, говорил Билли Даниэльс.

— Мы хотим посмотреть, как ты сам им займешься. Он один и находится где-то поблизости.

— Ах, вот как? Что ж, тогда вы уволены — все до одного. А теперь убирайтесь отсюда!

— Нам здесь неплохо, — раздался протяжный говорок Эла. — Мы останемся на представление. У нас места на галерке.

Не говоря ни слова, Бен повернулся, чтобы уйти, но задержался у входа.

— Послушайте, — сказал он. — Сюда нужно вызвать доктора Клэгга, иначе Бэбкок лишится руки. Пусть один из вас съездит за ним.

Наступило молчание, потом кто-то отделился от группы.

— Я поеду. Не хочу, чтобы по моей вине человек потерял руку.

Выйдя на железнодорожное полотно, Стоув подождал, пока стук копыт затих вдали.

Где же Шевлин? Возле стойла? Или у вагона, в который должны погрузить золото? Вероятно, возле вагона. Он подождал, пока глаза привыкли к темноте, и пошел по шпалам.

Шевлин прекрасно знал, о чем сейчас думает Стоув. Ему были известны все мысли Бена, потому что Майк легко представлял себе, о чем сам бы думал в такой ситуации.

Вдалеке раздался протяжный гудок паровоза. Поезд прибыл по расписанию.

Майк жевал потухшую сигару, глядя на приближающуюся светящуюся точку. Ну что ж, Бен, все к тому давно шло. Думал ли ты, что будет вот так? Только ты и я в сыром сумраке ночи?

Раньше здесь не было ни салуна, ни станции — только стойла да огороженный прогон для скота. Сколько раз они грузили здесь стада из Рафтера…

Неожиданно Стоув шагнул в сторону и исчез из виду. Майк остался стоять неподвижно.

Что теперь? То ли Стоув отошел и притаился во тьме, то ли продолжает идти вдоль путей. Он оказался в тени и, вероятно, попал в неглубокую канаву, вырытую вдоль железнодорожного полотна.

Внезапно Шевлин почувствовал холодное прикосновение стали к виску и услыхал за спиной тихий голос.

— Я мог бы позволить ему убить тебя, но так будет проще.

Мерриэм Клэгг!

Майк стоял, одной ногой опершись о нижнюю планку загона, и, как только прозвучали эти слова, резко отпрянул назад, одновременно ударив противника ногой. Они вцепились друг в друга, и тут над ухом Шевлина рявкнул выстрел. Оба грохнулись наземь, но Шевлин, сразу же отскочив, скатился в канаву и спрятался под помостом погрузочного прогона.

Бен, решив, что пуля предназначена ему, мгновенно выстрелил в ответ, и почти одновременно с его выстрелом рявкнула винтовка на крыше товарного вагона. Пуля высекла искры, ударившись о рельс рядом с тем местом, где залег Стоув.

— Что у вас там происходит? — кто-то крикнул со станции.

Майк глубже втиснулся под помост, спрятавшись за опорные столбы.

Вот так новость: Мерриэм Клэгг… А другой, с винтовкой, должно быть, Берт Перри.

Почему Мерриэм не выстрелил, а начал разевать рот? И Перри следовало подождать, пока Бен не выйдет на свет. Никакого терпения!

Холодная капля упала Майку за шиворот и поползла по спине. Ногу свело от напряжения, но он ждал, приготовив револьвер.

Вдруг из-за загона Стоув крикнул:

— Майк! Давай им покажем! Они ввязались не в свое дело!

В то мгновение сверкнул выстрел, и пуля плюнула в лицо Майка щепками, — стреляли почти с десяти футов. Шевлин бросился из укрытия, стреляя на бегу, и услышал, как пуля глухо ударилась в плоть. Раздался тихий стон.

Опять темноту ночи разорвал выстрел, на сей раз неприцельный, пуля просвистела где-то над головой, и Майк выпалил в темный силуэт. Потом поднял револьвер и снова нажал на курок. Тут же прозвучали еще два выстрела. Первый принадлежал раненому Мерриэму, второй был мгновенным ответом Стоува.

Услышав, как револьвер со стуком упал на щебень, Майк просунул руку в вагон и три раза нажал на курок, продырявив крышу, на которой лежал Берт.

Перри застонал. Забравшийся на соседний вагон Стоув выстрелил на звук.

Тело покатилось по крыше и упало на полотно к ногам Шевлина.

— Бен! — позвал Майк.

— Говори!

— Мы уложили обоих. Теперь садись на поезд и убирайся отсюда.

— Ты правда согласен на это? — Голос Стоува неожиданно изменился: — Черта с два! Сначала прикончу тебя!

— Бен… только один вопрос — кто убил Элая?

— Я, черт тебя побери! Мерриэм думал, что это его рук дело. Они спорили, и я видел, что Клэгг ничего не добьется. Поэтому когда Мерриэм выстрелил и промахнулся, я убил Элая, выстрелив из окна конторы.

Майк снял сапог, потом другой. Он носил толстые шерстяные носки.

Очевидно, Бен подкрадывался, его последние слова прозвучали поблизости и как-то от земли. Пока Бен стрелял из револьвера, но у него еще должны быть дробовик или винтовка… С такого расстояния картечь разорвет человека на части.

Внезапно Стоув заговорил:

— Ты все еще можешь выйти из игры, Майк. Мне незачем тебя убивать.

Как близко он теперь стоит? Наверное, в двадцати шагах. И очевидно, находится под прикрытием, ожидая, пока противник ответит, чтобы, выстрелив на звуки, разнести его на куски.

Стремительно развернувшись, Майк беззвучно побежал по шпалам. Приближающийся поезд гудком оповестил станцию. Отскочив в сторону железнодорожного полотна, Шевлин помчался вдоль загона и поспешно завернул за угол.

Паровоз входил в кривую, и луч лобового прожектора ушел вбок, уперевшись в склон горы. Как только состав вновь окажется на прямом участке, станцию и все, что вокруг нее, зальет яркий свет.

Машинист еще раз дал гудок, и луч начал разворачиваться к станции. Бен Стоув стоял посреди путей, держа в руках дробовик, и ждал приближающуюся полосу света.

Они увидели друг друга почти одновременно, может быть, Шевлин чуть-чуть раньше, поскольку оказался не там, где его ожидал застать Стоув. Ствол дробовика дернулся в руках управляющего, и Майк тоже выстрелил. Картечь со свистом рассекла воздух, задев его одежду. Он шагнул в сторону и нажал на спуск снова. Бен упал на колени, на негр со страшным грохотом летел паровоз. Сломя голову Шевлин бросился вперед и рывком стащил Бена с рельс. И тут же мимо них загрохотали колеса вагонов. И тогда Стоув поднялся на колени и поднял револьвер.

— Благодарю, Майк! — произнес он и выстрелил в упор.

От удара пули Шевлин покачнулся, свой револьвер он только что выронил. А ведь как раз успел перезарядить его, пока скрывался позади загона, но у него есть еще один или два…

Стоув опустил револьвер на предплечье левой руки, чтобы точнее прицелиться, и тут Майк рванул из-за пояса кольт Холлистера и трижды нажал на спуск так быстро, как только позволял вращающийся барабан.

Стоув сделал всего один выстрел. Пуля, пролетев мимо, ударилась о рельс и, отскочив, с противным визгом исчезла в темноте.

Ухватившись за рельс, Майк перевернулся. Он сознавал, что на станции полно народу: кто-то с поезда, другие приближаются верхом на лошадях, в сумятице боя может погибнуть невинный. Чтобы прекратить стрельбу, он должен убить Стоува.

Шевлин посмотрел на него. Лицо. Бена было в крови, рубашка тоже.

— Прихлопнул ты меня, — прохрипел он, — а тебя прямо-таки пуля не берет.

И едва произнеся эту фразу, он вскинул револьвер. Майк тут же нажал на спуск.

И наступила тишина, только со свистом выходил пар из клапана паровоза, потом послышались возбужденные голоса. и беспорядочный топот ног.

Кто-то опустился на колени возле Шевлина. Это был доктор Клэгг.

— Бэбкок, — произнес Майк, — он тяжело ранен…

При этом Майк не сводил глаз с Бена Стоува, крепко сжимая в руке револьвер. Он опасался, что тот шевельнется. Однако лежащий не двигался. Его счеты с миром сведены.

— Он сказал, что меня пуля не берет, — слабо улыбнулся Майк, — проверим, как сбудется его пророчество.

— Ты выживешь, — заверил его доктор Клэгг, — такие, как ты, так просто не умирают.

Скотоводство в Рафтере так никогда и не восстановилось, и, когда прииски истощились, он превратился в город-призрак. Майк и Лайна Шевлин здесь не остались. Как только Майк оказался в состоянии путешествовать, они переехали в Калифорнию, и Шевлин несколько лет перегонял там стада.

Тридцать лет назад разобрали давно ненужные рельсы, благодаря которым это место еще имело хоть какое-то основание называться Таппан-Джанкшен — железнодорожный узел. Здания погибли в огне, когда какой-то турист, проезжая мимо по скоростному шоссе, проложенному у подножия горы, выбросил из окна машины окурок.

Лайна Шевлин дожила до преклонных лет, когда один из ее внуков стал рекламным агентом на Мэдисон-авеню ^[98]. Дальше ей жить стало незачем, она просто угасла. После ее похорон Майк ушел с кладбища, и больше его не видели.

Это вызвало множество пересудов, и газетчики раскопали, что когда-то Майк был и техасским рейнджером, и бандитом. Предав гласности давно забытые истории, они перепутали имена и даты.

И единственным, кто мог бы пролить свет на все загадки, был последний здешний старожил. Он привык греться на солнышке на скамейке возле заправочной станции у обочины нового скоростного шоссе. Он как раз сидел на своем привычном месте, когда рядом притормозила машина и его окликнул какой-то высокий старик.

— Скажите, приятель, Таппан-Джанкшен — это поблизости?

Старожил вопросительно уставился на водителя.

— Как вы сказали? Таппан-Джанкшен? Станция стояла вот здесь на равнине. — Его трубка давно потухла, и он стал рыться в карманах в поисках спичек. — Молодые и не слыхали про Таппан.

— А как насчет Каменной Хижины? — спросил старик за рулем.

— Каменная Хижина? — Слова молнией блеснули сквозь пелену лет. — Вы сказали Каменная Хижина?

В тот момент, когда престарелый Майк Шевлин пропал без вести, он считался состоятельным человеком, и его усердно искали. Дорожная полиция проводила расследование, на заправочной станции им указали на старожила.

— Сомневаюсь, что он вам поможет, — сказал служащий бензоколонки. — Старик почти потерял зрение, а одна рука у него не действует уже много лет. Наверное, когда-то ее придавила лошадь. Да нашему старику уже лет сто! По крайней мере девяносто с чем-то.

Они стали задавать вопросы после того, как нашли машину Майка Шевлина, брошенную в пещере у подножия гор, но старик не обращал на них никакого внимания. Только когда они уже собрались уходить, он забормотал что-то себе под нос.

— Таппан-Джанкшен… Каменная Хижина… это было давно. Скажите доктору Клэггу, — произнес он, — скажите доктору Клэггу, что я уже не тот, что раньше.

— Каменная Хижина? — повторил служащий их вопрос. — Не знаю. Я прожил здесь больше десяти лет и никогда не слыхал такого названия.

Офицер окинул взглядом высокие зеленые горы, застывшие в мрачном великолепии, дикие и отчужденные. Их вид не говорил ему ничего.

— А что там, за ними? — спросил он.

— Ничего. Там нет дорог. Насколько я помню, там никто никогда не был. Люди останавливаются здесь, только чтобы набрать бензин и узнать время. Они пролетают мимо, как ветер. А у нас нет времени, чтобы бродить по горам.

Каменная Хижина находилась в сорока милях от отделения дорожной полиции, и офицеры добились бы успеха, если бы потратили время.

На обратном пути офицер обратился к своему напарнику:

— Ты говорил, что твои предки из этих краев?

— Мой дед отсюда. Но он не любил рассказывать о прошлом. Честно, мне не верится, что здесь было так сурово, как говорят. Его звали так же, как и меня… Вилсон Хойт.

Они ехали дальше под шум мотора и шорох шин, краем глаза наблюдая, как работают на ветровом стекле «дворники». Начинался дождь.

Дождь шел и над Каменной Хижиной, точно так же, как когда-то много лет назад.

Луис Ламур Ручей повешенной женщины

Глава 1

Только к вечеру мы добрались до железнодорожного моста. Дождь лил как из ведра — ледяной дождь.

Увязая в раскисшей глине, мы спустились по насыпи и укрылись от непогоды под мостом. Разожгли костерок и, обступив его, принялись гадать: куда же подевались заработанные за лето деньги?

Нас было трое. Еще несколько часов назад мы даже не знали друг друга; теперь же нас объединяла общая цель — мы стремились на Запад. Что до меня, то я возвращался домой. Впрочем, где он, мой дом?.. Ведь я — перекати-поле; ветер изредка прибивает меня к чьей-нибудь изгороди, а потом несет дальше… Куда направлялись мои спутники, я понятия не имел.

Костер тихонько потрескивал, и плясали оранжевые языки пламени, выхватывающие из мрака черный силуэт моста. Временами под навес задували порывы ветра, обдававшие нас холодными брызгами дождя. В эти моменты пламя с шипением стелилось по земле.

Лесные шорохи напомнили мне время, проведенное в Монтане, лагере Хартмана и Лиггетта. Зима была почти бесснежной, лишь изредка налетали вьюги, но морозило вовсю. В тот год ручей промерз до дна, и лед растаял только поздней весной.

И все же, несмотря ни на что, то было славное времечко. Уютная хижина надежно защищена от ветров, пузатая печка в избытке дарила тепло, к тому же я нашел в той хижине кипу старых журналов и несколько книжонок.

А если не было охоты читать, я просто сидел и размышлял.

С юных лет я запоминал места, где побывал. Когда делать было нечего, я деталь за деталью восстанавливал в памяти то или иное событие. А вслед за этим всплывали образы знакомых людей, припоминались и наши разговоры, и все прочее.

Когда припоминаешь все подробности, невольно начинаешь понимать, что дело куда серьезнее, чем казалось поначалу. Да, серьезнее, потому что знаешь: былое постоянно станет возвращаться к тебе в воспоминаниях. Да еще задумываешься о себе самом. А если начинаешь копаться в себе, рассматривать себя как бы чужими глазами, на душе иной раз становится очень неспокойно.

Грош цена тому ковбою, который не способен наблюдать. Что поделаешь, ремесло забрасывает тебя в самые глухие края, и где бы ковбой не оказался, он очень скоро знает каждую лощину, холм, каждый кустик на многие мили вокруг. Ты примечаешь звериные тропы, источники, убежища, где можно укрыть стадо от непогоды, — да мало ли что еще.

Так вот, в том лагере Хартмана и Лиггетта над очагом всегда висел котелок с печеными бобами. И сколько я не ел их, никогда они мне не приедались. Сейчас, сидя в сумерках под мостом у этого распроклятого костра, я вспоминал и лагерь, и этот котелок с бобами. До чего же мне хотелось еще разок их отведать…

Один из моих нынешних спутников, здоровенный негр, заявил, разглядывая меня:

— Похоже, тебе частенько приходилось пускать в ход кулаки?

— Да, случалось, то тут, то там, — пожал я плечами.

— Ты что же, мастак драться?

— Да как сказать… Просто дерусь, и все, как придется.

— А я вот боксировать умею, — откликнулся он.

С виду он казался, пожалуй, на год-другой старше моих двадцати шести. Высокий — около шести футов, крепкого сложения. И кулачищи у него были изрядные.

Да и он обо мне отозвался с похвалой.

— У тебя руки что надо. — Он потрогал мой кулак. — Костяшки ровные. Такие лучше выдерживают удар. Сдается мне, из тебя вышел бы неплохой боксер.

Я собрал еще немного дровишек. Чтобы поддержать огонь, сойдет что угодно: ветки, старые жерди, прутики, все, что подвернется под руку.

— Так когда, говоришь, должен проходить товарняк? — поинтересовался Ван Боккелен.

— В десять двенадцать, если не опоздает.

Ван Боккелен был долговязым, костлявым, белобрысым. Космы спутанных волос обрамляли широкоскулое лицо, не лишенное, однако, некоторой привлекательности. В маленьких льдисто-голубых глазках было не больше теплоты, чем в шляпке от гвоздя.

Двенадцать часов назад ни один из нас и слыхом не слыхивал о своих нынешних спутниках. А познакомились мы в кутузке.

Я угодил туда за драку. Я вечно влипаю в истории из-за драк. Не то чтобы я специально нарывался, — характер у меня такой. Люблю подраться.

Ветер пронизывал до костей, и по-прежнему лил дождь. Подняв воротник куртки, я протянул руки к огню.

Слева от нас протекала речушка; ее высокий песчаный берег немного защищал нас от ветра. А дождь все усиливался, все громче барабанил по мосту.

— Тебе есть где жить? — спросил Эдди Холт, чернокожий парень.

— В смысле там, на Западе? Нет у меня никакого жилья. Да никогда и не было. Запад — вот мой дом. И вон то седло. — Я указал на тюк.

— Тогда тебе нужна и лошадь.

— Ты думаешь? Иной раз мне кажется, что я всю жизнь таскаю на себе это чертово седло.

— Будь я проклят, если бы мне пришлось таскать за собой такую тяжесть! — вмешался Ван Боккелен. — Давно бы уж я коня украл.

— Что ж, и то дело, — согласился я. Мне вовсе не хотелось вступать с ним в спор. Тем более, что мы грелись у общего костра.

Надеясь услышать гудок паровоза, мы внимательно вслушивались в шум дождя. Но до поезда еще оставалась уйма времени, а я был голоден, как медведь по весне.

— Может, мне удастся найти какую-нибудь работенку с лошадьми? — предположил Эдди.

— Помню одного цветного парня… Я тогда обретался в Нью-Мексико, а он был ковбоем — отличным ковбоем. А ты умеешь ездить верхом?

— А как же!.. Скакал в шоу Буффало Билла ^[99]. Изображал индейца. — Он усмехнулся. — Кое-как управляюсь с лассо. Но со стадом никогда не работал.

— Тот, кто не может прожить не работая, просто болван, — насмешливо фыркнул Ван Боккелен. — Уж лучше прямиком в ад, чем гоняться за коровами да пыль глотать.

Что ж, я промолчал, заставил себя промолчать. Всю свою жизнь я пас коров, всю жизнь в поте лица трудился, и мне не по душе, что какой-то бездельникназывает мена болваном. Как не верти, а это не слишком-то любезно с его стороны.

Эдди Холт, тот тоже помалкивал. На то, надо думать, имелись свои причины.

— Каждый живет как знает, — сказал я минуту спустя. — А я вот пасу стадо.

— За тридцатку в месяц? — осклабился этот белобрысый невежа. — Слышь, парни, отправляйтесь со мной, будете в шелках и бархате щеголять. Такие ребятки, как вы, мне пригодятся.

Тут я услышал, как шлепают по лужам чьи-то сапоги.

— Сюда идут, — сообщил я, оглядываясь.

Повернувшись к костру, я увидел, что Ван Боккелен исчез.

— Сиди тихо, — предупредил Эдди. — Это закон.

И точно. Их было четверо — четверо верзил в плащах и с дробовиками. Они обступили костер и принялись рассматривать нас.

— Ты! — Тот из них, которого я принял за шерифа, указал на меня дулом дробовика. — Встань!

Он подошел ко мне вплотную.

— Оружие есть?

— Когда-то у меня был винчестер, — ответил я. — Но то когда-то…

Наклонившись, он быстро обыскал меня, быстро, но со знанием дела; затем проделал то же самое с Эдди. Никогда еще не встречал такого мастера обыскивать.

— У тебя что, нет даже ножа? Или какой-нибудь бритвы?..

Эдди продемонстрировал свои здоровенные кулачищи.

— Кроме этого, мне ничего и не надо, — сказал он.

Шериф повернулся к узколицему рыжеволосому мужчине.

— Ты, кажется, говорил, их было трое? Ты же утверждал, у вас сидели трое…

— Так и есть, трое. Посадили-то их порознь, а ушли они все вместе. Этот черномазый влетел за бродяжничество. Околачивался в округе без дела. Мы засадили его на ночь в камеру, а утром велели убираться подальше. А тот вон, в широкополой шляпе, затеял в Риане драку с Салти Брикенриджем. Весь салун разгромили.

Шериф посмотрел на меня с уважением.

— С Салти? Видел его! Но я-то думал, он сцепился с кем-нибудь покрепче тебя. Сколько ты весишь, парень?

— Сто семьдесят. Только, по-моему, вес в драке ничего не значит. — Помолчав, я нехотя признал: — Хотя этот Салти… он мастер драться на кулаках.

Шериф удовлетворенно хмыкнул.

— Верно говоришь. До сих пор его еще никто не мог побить.

Он пнул ногой тюк с упряжью.

— Что тут?

— Седло. Я направляюсь на Запад.

— А как ты попал на Восток? Перегонял стадо?

— Угу, — кивнул я.

Один из спутников шерифа, сероглазый парень, пока еще не вымолвивший ни слова, все время озирался по сторонам.

— А где еще один? — спросил он наконец. — Такой высокий блондин?..

— Не видел его, — заявил я, — не видел с той минуты, как мы вышли из камеры. Он сказал, что собирается в Риан, мол, хочет глотку промочить. — Я усмехнулся. — Ну а я решил, что мне не стоит туда возвращаться.

Все они тотчас на меня уставились. Потом сероглазый сказал:

— Зря, ребята, его выгораживаете. Он того не стоит — скверный человек…

— Может, так оно и есть, — я пожал плечами. — Но ведь он был у вас в руках. Зачем же вы его выпустили?

Шериф выругался.

— Потому что мы не знали, что он за тип. Мы оказались полными идиотами. Только потом Фарго вспомнил о старой афишке. Там объявлена награда за этого человека… живого или мертвого. Его разыскивают за убийство.

Эдди — тот даже не взглянул на меня.

— И сколько же? — поинтересовался я из чистого любопытства.

— Пять тысяч.

— Пять тысяч! Да я за всю жизнь не видывал этаких деньжищ. А впрочем, чему удивляться? Если работаешь за тридцать долларов в месяц и харчи, то вообще денег не видишь. Когда мне наконец-то удалось накопить сорок долларов, чтобы обзавестись седлом, я и то считал, что мне крупно повезло.

Фарго посмотрел на меня.

— Как тебе звать, ковбой?

— Пайк, — ответил я. — Барнабас Пайк. Кое-где меня зовут Пронто.

— Пронто? ^[100] Потому что ты такой проворный?

Я усмехнулся прямо ему в лицо:

— Может, из-за того, что я слишком быстро завожусь. В смысле теряю голову, когда меня выводят из себя. Правда, не всегда…

— Охотно верю, — кивнул шериф. — Я видел Салти после вашей драки.

Они еще немного покрутились у нашего костра, даже подошли к реке, и, наконец, собрались уходить. Один лишь Фарго немного замешкался. Он стоял, ковыряя сапогом землю в том самом месте, где недавно сидел Ван Боккелен.

— Пять тысяч, — произнес он. — Это ведь куча денег.

— Знаете, мистер, — отозвался я, — этот джентльмен мне сразу же пришелся не по нутру. Но я в жизни никого не продавал и впредь не намерен этим заниматься.

— Я так и думал, — проговорил Фарго. — Но советую: не связывайся с этим парнем. Держись от него подальше. От такого добра не жди.

— Ты, верно, бывал на Западе? — заметил я.

— Да, приходилось, — кивнул он. — Может статься, и еще раз придется.

Он повернулся и поспешил вслед за своими приятелями. Мы же, Эдди Холт и я, молча глядели им вслед.

Наконец Эдди, подобрав несколько сучьев, швырнул их в костер.

— Убийство… — пробормотал он. — Нехорошо это… А все же интересно — кого он убил?

— От такого жди любой пакости, — отозвался я. — На него взглянуть — сразу видно, что за птица… Слушай, Эдди, ты точно знаешь, куда именно направляешься? Если нет, пойдем со мной. Какая разница — голодать вдвоем или в одиночку. А если мне удастся найти работу, то замолвлю словечко и за тебя.

— Согласен! — просиял Эдди.

От костра шло тепло, ветер улегся, дождь почти перестал. Слышно было, как с навеса под мостом срываются последние крупные капли.

Мы снова замолчали. Мне ужасно хотелось хоть ненадолго задремать, но уже совсем скоро мог появиться поезд. Сидя у огня, я мечтал о том, чтобы в составе оказался хоть один пустой вагон. Терпеть не могу товарняков, если нет пустого вагона.

— Значит, мы компаньоны, Пронто? — спросил Эдди.

— Почему бы и нет? — сказал я.

И в тот же миг издали донесся гудок паровоза.

Мы поднялись. Эдди затоптал костер и, зачерпнув старым котелком воды из речки, залил еще дымящиеся угли. Затем начали взбираться на насыпь.

Здесь, перед подъемом, поезд сильно замедлил ход, так что нетрудно было заскочить на ходу.

Мы пропустили около дюжины вагонов, а затем Эдди углядел открытую дверь.

Он побежал вдоль рельсов и, поравнявшись с вагоном, легко запрыгнул в него, и поймал брошенное мною седло. Ну, и я, конечно же, не заставил себя ждать.

Еще долго после того, как Эдди уснул, завернувшись в какое-то тряпье, которое он нашел в дальнем углу вагона, я сидел у открытой двери и глядел на проносившиеся мимо края. Время от времени мы проезжали одинокие фермы, — в окнах светились огоньки… У одного дома я заметил человека с фонарем в одной руке и ведром — в другой; его собака яростно облаивала поезд.

«Грязные фермеры, — усмехнулся я про себя. — Тоже мне хранители домашнего очага!»

Но в глубине души мне было не до смеха. В конце концов этот человек стоял у своего собственного дома, и скоро все его семейство усядется ужинать за своим собственным столом.

А я? Что есть у меня? У меня лишь заунывные гудки паровоза, отсветы огня в толпе, трясущийся вагон вместо жилья и ждущая меня где-то в конце пути чубарая ковбойская лошадка.

Глава 2

Когда я проснулся, было уже светло. Поезд на всех парах несся вперед. Я подошел к двери. Передо мной мелькали перелески, речушки и простирающиеся на много миль пшеничные поля.

Эдди сел.

— Это правда, что ты вчера сказал? Мы и в самом деле компаньоны?

— Ну разумеется.

— А куда мы направимся?

— Как куда? На Запад… Может, в Майлс-Сити… или в Медору. В первое же подходящее место.

— Я сумею заработать себе на хлеб. Вот увидишь, парень.

— Ну и отлично, — отозвался я.

— А ты давно занимаешься этим делом?

— Угу. С тех пор, как мне стукнуло двенадцать. Сперва работал вместе с братом, пока его не убили. А потом сам по себе. Мой брат не очень-то ловко обращался с кольтом, но слишком уж о себе воображал… И вот как-то в одном ковбойском городке налетел на судебного исполнителя…

Поезд чуть замедлил ход, предстоял сначала поворот, а потом крутой подъем. Выглянув за дверь, я увидел впереди длинный ряд вагонов.

— Этого исполнителя винить в общем-то не в чем, — продолжал я. — Мой брат пытался показать, какой он лихой парень. Судебный исполнитель велел ему отправляться домой и хорошенько проспаться, а Алекс как наскочит на него… Вот и схлопотал пулю.

— Ты своими глазами все видел?

— Ну да, видел. Исполнитель подошел, посмотрел сначала на тело, потом на меня. И сказал мне: «Сынок, у меня не было выбора. Надеюсь, ты не будешь держать на меня зла». — «Он сам виноват, — ответил я. — Я пытался отговорить его, но он был упрям как осел. Думал, никто с ним не управится». — «С ним нетрудно было управиться, сынок. Да и стрелком он был никудышным».

Мы сидели в дверях вагона, высунувшись наружу и болтая ногами. Ласково пригревало солнце. Запах дыма из паровозной трубы смешивался с таким же сухим и жарким ароматом пшеничных полей. Близилось время жатвы. Вообще-то работа в поле оплачивается лучше, чем возня со скотиной, но полевые работы не по мне. Никогда меня не привлекало то, чего нельзя сделать, не слезая с коня.

— Подъезжаем к городу, — сообщил Эдди.

— Угу.

— А может, ты и так мог бы проехать. Я хочу сказать с удобствами… Мне говорили, что тому, кто перевозит скот или перегоняет стадо, компания оплачивает обратный проезд.

— Тебе правильно сказали. Только я ни за что не пойду к новому чикагскому управляющему. С тем, что сидел там раньше, все было в порядке. А этот глядит на тебя сверху вниз… Никто не смеет так обращаться с Барни Пайком.

Внезапно по крыше вагона загремели шаги. Несколько секунд спустя сверху свесилась белобрысая голова, и мы увидели ухмыляющуюся физиономию Ван Боккелена. Потом он свесил вниз ноги и, раскачавшись, спрыгнул на пол рядом с нами.

— Ты бы мог так и под колеса угодить, — заметил я.

Он хохотнул в ответ:

— Мой номер еще не выпал.

В глазах его вспыхнули бесовские огоньки, и это мне совсем не понравилось. Может, оттого, что в его усмешке таилось еще и презрение. А по-моему, никто не имеет права презирать другого человека… особенно тех, кто придерживается иных взглядов на жизнь. Время от времени мне доводилось видеть, как умирают люди, и я что-то не замечал, чтобы провидение о ком-то из нас заботилось особо.

Сдается мне, наш жребий определяется по большей части случайностью, капризом судьбы и стечением обстоятельств. Люди, смерть которых я видел, почти всегда умирали оттого, что оказывались не в том месте, не в то время, а уж какими они были, не играло ровным счетом никакой роли. Отличные ребята погибали так же легко, как и негодяи, храбрецы так же внезапно, как и трусы.

Что до меня, то я всегда делал так, как считал нужным, и не рисковал понапрасну. Ведь на моей памяти столько парней погибло — и все из-за того, что люди хотели показать, какие они храбрецы; а некоторые гибли совсем уж по-дурацки, просто поддавшись на подначки и ввязавшись в совершенно бессмысленное предприятие.

— Те четверо, они приходили по мою душу? — поинтересовался Ван Боккелен.

— Угу.

— И что они сказали?

— Да ничего особенного. Только, похоже, им очень уж хотелось заполучить тебя. Так что тебе лучше избегать людных мест, — добавил я. — А мы как раз подъезжаем к городу.

— Ты называешь это городом? — Он загоготал. — Не город, а с десяток придорожных лачуг. Да и не стану я бояться площадных шутов.

«Площадные шуты… « Так иногда называли блюстителей порядка в маленьких городках. Но сам я не считал их шутами. Как правило, констебль или судебный исполнитель в таком городишке — человек отнюдь не робкого десятка, и, дай ему возможность, он покажет, на что способен. Потому я и решил: чем дальше мы будем держаться от Ван Боккелена, тем лучше. Парень явно напрашивался на неприятности. На кладбище Бут-Хилл полно таких ребят.

— Плевать мне на них. — Ван Боккелен похлопал себя по карманам. — У меня найдется, чем их угостить!

Ну почему все эти «крутые» ребята так похожи друг на друга, и разговорчики их — ну просто один к одному? Сколько раз в своей жизни я слышал такой же вот треп? И каждый из этих парней воображает, что имеет патент на удачу и лучшие в мире мозги. Все они сидят в своих норах, точно дикие звери, и лишь время от времени выходят на охоту. А потом снова скрываются от закона да бахвалятся планами на будущее. И кончают так же, как шайка Юнца Джеймса, — нарываются на кучку фермеров или дельцов в каком-нибудь захолустном городишке и превращаются в ворох тряпья, изодранный пулями.

— Твоя пушка, — сообщил я ему, — она поможет тебе устроиться в Бут-Хилл со всеми удобствами. На тамошнем кладбище места хватает.

Эдди Холт поднялся.

— Пронто, давай слезем да раздобудем чего-нибудь съестного.

Ван Боккелен фыркнул:

— Вы что, ребятки, совсем без гроша? Не дурите. Держитесь меня, будете купаться в долларах.

— А ты, что же, миллионер? — Я усмехнулся.

В глазах его вспыхнули все те же бесовские огоньки.

— Миллионер или нет — это не важно. Но дела мои идут неплохо. — С этими словами он вытащил из кармана пачку банкнот. — Этого, думаю, нам хватит.

— Эдди, гляди, вон у дома куча дров и топоры, — показал я. — Может, заработаем себе завтрак?

Эдди соскочил на шпалы, немного пробежался и, повернувшись, пошел мне навстречу. Ну, а я тоже уже спрыгнул с поезда, не забыв, конечно, перед этим швырнуть седло в траву.

Из уходящего вагона донеслось:

— Работяги-простофили! Придурки деревенские!

— Не нравится мне этот тип, — сказал Эдди. — От таких одни неприятности.

Я подошел к дому и постучал в дверь. Эдди ждал меня у кучи дров. Открыла мне крепкого сложения ирландка. Взглянув на меня, она перевела взгляд на мой тюк.

— Что там такое? — спросила она.

— Мое седло, мэм. Вообще-то я наездник, но сейчас меня самого пришпоривает двухдневный голод. Мы с приятелем увидели у вас там два топора и подумали — не заработать ли себе завтрак?

— Что ж, вы крепкие парни. Помашите малость топорами, а я покуда соберусь с мыслями.

Мы проработали всего несколько минут, когда хозяйка подошла к двери.

— Ладно, ребята, кончай работу! — крикнула она. — Скоро придет Пат. Он убьет меня, если увидит, что я заставила вас работать за кормежку.

Она вынесла две глубокие тарелки, с верхом нагруженные ломтями ветчины, картофельным пюре и кукурузными початками, и поставила их на крыльцо.

— Будет мало, постучите. Пат и сам отменный едок, ему ничего не стоит справиться и с двумя такими порциями, я-то знаю.

Мы принялись за еду. Хозяйка поставила рядом с нами кувшин молока и снова скрылась в доме.

— Здесь куда не пойдешь, везде славные люди, — заметил Эдди. — Она точно не заметила, что я черный.

— Может, действительно, — не заметила? — предположил я.

Ну что ж, коли ее Пат и впрямь отменный едок, решили мы, то нам нельзя ударить в грязь лицом. В общем мы воспользовались ее приглашением и постучали в дверь. Хозяйка вновь наполнила наши тарелки, а затем вынесла на крыльцо здоровенный бумажный пакет, доверху набитый всякой снедью.

— Вот, возьмите немножко на дорогу, — сказала она. — И еще чуток кофе, если у вас найдется, в чем его сварить.

— Спасибо, мэм, — сказал я. — Большое вам спасибо.

— Премного обязан, — блеснул учтивостью Эдди.

— Говорят, бродяги ставят пометки на дверях домов, где их покормили. Это правда?

— Понятия не имею, мэм. Но я всегда буду вспоминать этот дом как обитель прекраснейшего цветка старой Ирландии. Вы просто прелесть, мэм.

— Ох, да Бог с тобой! Ладно, вы получили свой завтрак. А теперь ступайте своей дорогой.

Ночь мы снова провели в товарном вагоне, слыша сквозь сон потрескивание стенок на повороте и тяжкое громыханье колес по рельсам. Ван Боккелена мы больше не видели. Я был уверен, что он покинул город раньше нас, и, признаться, весьма радовался этому.

— Где следующая остановка? — полюбопытствовал Эдди. — Я еще ни разу не ездил в этом направлении.

— Полагаю, в Джимтауне. Если мы сумеем запастись там провизией, то сможем потом доехать до самого Майлс-Сити. Придется, правда, чуток затянуть пояса.

Поезд мчался вперед, изредка издавая низкие протяжные гудки. Страна, по которой мы сейчас катили, была покрыта простиравшимися на многие мили пшеничными полями. Порою мелькали полоски пастбищ. Однообразие бескрайней прерии время от времени нарушалось пологими холмами или небольшими озерцами и болотцами, обрамленными низкорослым кустарником.

Небольшие рощицы виднелись лишь у речек; да возле некоторых ферм или деревушек зеленели посадки.

Подъезжая к Джимтауну, товарняк притормозил; мы выпрыгнули из вагона и направились к Мэйн-стрит. Я попал сюда во второй раз и обнаружил, что со времени моего первого посещения городок сильно изменился.

— Мне было чуть меньше четырнадцати, — рассказывал я Эдди, — когда я приехал сюда на самом первом поезде. Ну, его только пустили по этой дороге… Хозяйство «Би Би» тогда как раз перегоняло скот из Техаса в Абилин, а оттуда стадо везли в Чикаго. Я тоже был с ними. Вот босс и решил взглянуть, какова трава в Дакоте. Потому и отправился на Запад на этом самом поезде, прихватив с собой две-три лошадки да несколько человек помощников. Ну, и меня в том числе.

— В те времена здесь небось почти ничего и не было, — заметил Эдди. — Уж во всяком случае, все выглядело совсем не так, как сейчас.

— Верно. Тогда тут стояли одни палатки, — кивнул я. — Это теперь понастроили… Отели, магазины и прочее.

Я намеревался отыскать человека, которого еще мальчишкой знал в Фарго-средь-леса. В те дни трудно было бы найти злачное место, подобное этому. Оно таким и оставалось, пока солдаты Кастера наконец не очистили его. Джек О'Нил убил троих из них прежде, чем с ним разделались.

Этот мой друг был одним из ковбоев с ранчо «Би Би». Он, как и я, решил остаться в Дакоте, и мы оба обосновались в Фарго-средь-леса. Конечно, был еще и Фарго-средь-прерий, но его заселяли по большей части добропорядочные горожане. Что же до меня, то Фарго-средь-леса привлекал меня куда больше.

Мой друг оказался мудрым человеком: после того как Джек О'Нил убил троих солдат, он сумел убедить меня покинуть Фарго-средь-леса. В прежние времена он знавал ребят из Седьмого кавалерийского полка в Канзасе и понимал, что кавалеристы не останутся в стороне, когда убивают кого-то из их отряда. Мы-то, разумеется, были к этому убийству совершенно непричастны, но мой друг дал мне хороший урок.

— Держись подальше от всяких ссор и заварух, — сказал он. — В них всегда стреляют ни в чем не повинных соседей.

Вот мы и отправились на Запад к Джеймс-Ривер, где железная дорога тогда и кончалась… Словом, в Джемстаун, чаще именуемый Джимтауном. Он располагался в долине, где Пипстем-Ривер впадает в Джеймс-Ривер. Когда мы впервые попали туда, там жили лишь солдаты, да и тех было совсем немного.

Теперь же мундиры и вовсе исчезли из округи, а сам городок, каким бы крохотным он ни был, казался весьма преуспевающим.

— А если мы отыщем этого твоего дружка, он нас накормит? — спросил Эдди.

— На то и рассчитываю, — отозвался я. И если он здесь, то я его непременно найду. Просто спрошу, где тут аптека. Ведь Том Гетти не может спокойно пройти мимо аптеки. В жизни не встречал человека с такой кучей всевозможных хворей. Он как-то сказал мне, что и сам не знал, насколько тяжело болен, пока в одну из зим хижину, где он зимовал, не занесло снегом. Так вот, в той хижине он отыскал «Домашний Медицинский Советник» и прочел его от корки до корки. А если бы не эта книга, он так бы и дожил до глубокой старости, даже не подозревая, как тяжко болен.

Когда мы нашли аптеку, Эдди остался на улице приглядеть за седлом, а я зашел.

— Мне бы найти человека по имени Том Гетти, — сказал я.

— Еще бы несколько таких, как он, — вздохнул аптекарь, — и я бы нужды не знал. Том — самый живучий из всех умирающих, каких я когда-либо знал. Но ты, парень, к сожалению, опоздал. Он отправился на Запад… кажется, в Медору.

— Такое уж мое везение, — отозвался я.

Аптекарь вышел из-за стойки.

— Ты можешь разузнать о нем у Дустера Вимена. Он здесь заправляет делами Гетти.

Ну, уж я-то знал, что Гетти ничего не смыслит в сделках. Как, впрочем, и в покере.

— Когда я видел его в последний раз, — проговорил я, — он пас стадо. Мы работали вместе.

— Наверное, то было несколько лет назад. А сейчас дела у мистера Гетти, похоже, идут неплохо. Он торгует лошадьми и мулами.

Дустера мы нашли у двери салуна. Узнав, что я разыскиваю Тома Гетти, он насторожился и оглядел нас с головы до пят — сперва меня, потом Эдди.

— Так что вам от него нужно?

Я заметил у него под курткой кольт. Дустер носил револьвер за поясом. Впрочем, будь он и без кольта, все равно я сразу бы смекнул — у парня нрав крутой.

— Собственно, нам нужны припасы в дорогу, — объяснил я. — Мы с Эдди сидим на мели, а направляемся в Майлс-Сити. Том — мой старый друг. Мы вместе приехали в Дакоту.

— Так как, ты говоришь, тебя зовут?

— Пайк… Меня еще называют Пронто.

Тут лицо его наконец-то прояснилось. До этого он глядел на нас не слишком-то дружелюбно.

— А… да, да, конечно! Том много про тебя рассказывал.

Запустив руку в джинсы «левис», Дустер вытащил пригоршню серебра и отсчитал с десяток долларов.

— Вот возьми. — Он протянул мне деньги. — Том мне вернет.

— Где его найти?

— Он, видишь ли, поехал по делам. Неплохая сделка… А вообще, лучше не расспрашивай о нем. Если хочешь с ним увидеться, поищи в окрестностях Майлс-Сити. Задержись там на некоторое время, и он сам тебя найдет.

Мы побрели прочь. Эдди уважительно покосился на деньги, которые я все еще держал в руке.

— У тебя друзья что надо, — сказал он.

Я промолчал. Одна мысль не давала мне покоя: с чего бы это Дустер так легко расстался с десятью долларами, да еще сказал, что, дескать, Том вернет. Насколько я помнил, у Тома Гетти никогда не водилось лишних денег; к тому же он был порядочным скрягой. Может, теперь его дела поправились, и он изменился? Да, так оно, наверное, и было… Уж если он мог позволить себе нанять такого человека, как Дустер, то, значит, точно: дела у него идут гораздо лучше.

Мы отправились перекусить, а когда вышли из ресторанчика, у обочины стоял какой-то человек.

— Привет, Пайк! — окликнул он меня.

Это оказался тот самый сероглазый Фарго, которого мы оставили на добрых две сотни миль к востоку от Джимтауна.

— А я-то думал, ты обоснуешься в восточной Дакоте, в городе, названном в твою честь, — хмыкнул я.

— Он был назван вовсе не в мою честь. — Вытащив из кармана сигары, Фарго протянул их нам. — Закуривайте, ребята.

Сигары были отличные.

Фарго взял одну и себе; мы дружно закурили. Несколько раз затянувшись, он заметил:

— А у вас, похоже, все в порядке.

— Да, вроде бы в порядке, — подтвердил я.

— А я, знаете, все голову ломаю — откуда у парней без гроша в кармане, — ну совсем без гроша, так что приходится дрова колоть, чтобы подкрепиться… так вот, откуда у них вдруг берутся деньги на обед в ресторане?

— Послушайте, мистер, чтобы вы ни затевали, вы суете нос не в свои дела.

Он лишь ухмыльнулся.

— По части носа у тебя передо мной большое преимущество. Ты мой можешь свернуть набок, а я твой — нет. Кто-то меня опередил.

Что я мог ему ответить? Только рассмеяться… Мне ведь и впрямь уже несколько раз ломали нос.

— Ладно, черт с ними, с носами! Лучше скажи — следишь за нами?

— Да нет. Просто еду на Запад. Вы больше не видели Ван Боккелена?

Странно, однако же… Я так увлекся мыслями о Томе Гетти, что начисто позабыл про Ван Боккелена.

Но я промолчал. Фарго с минуту помолчал, а потом сказал, разглядывая кончик своей сигары:

— Пайк, ты с виду — парень честный. Может, и колючий, но честный. Потому-то мне и не хочется, чтобы ты нарвался на неприятности.

— Разберусь, — я пожал плечами. — В конце-то концов, мои дела — это мои дела.

— Ну и отлично. — Фарго протянул руку. — Ребята, меня зовут Джим. Так что Джимом меня и называйте. А если понадобится помощь, я к вашим услугам.

Мы с Эдди повернулись и побрели к западной части города, чтобы снова запрыгнуть на наш товарняк, который вскоре отбывал со станции. И вот, когда мы уже миновали несколько кварталов, Эдди вдруг выпалил:

— Слушай, Пронто, он же пинк, пинкертошка! Сыщик, значит, из конторы Пинкертона.

Что ж, это объяснение придавало смысл всему происходящему… Но кого он выслеживал? Ван Боккелена?

Он сказал нам тогда, у костерка, что Ван Боккелен разыскивается за убийство, а ведь пинкерты, как правило, охотятся только за грабителями. Я и сказал об этом Эдди. Но тот возразил мне:

— А вдруг этот Ван Боккелен убил пинка?

Глава 3

Чуток не доезжая до станции Майлс-Сити, мы спрыгнули с поезда и направились на Пацифик-авеню.

— Большой город, — сообщил я Эдди. — И скотоводов здесь хватает. — Впрочем, сделав шаг-другой, пришлось поправиться. — Беру свои слова обратно. Правильней сказать — скотины много. Овец вот, любят, видать…

Свернув в переулок, мы прошли мимо ряда домов и вскоре очутились у салуна Чарли Брауна. У крыльца стояли несколько ковбоев с ранчо «Шляпа X». Заметив, что я тащу с собой упряжь, один из них съязвил:

— Парни, глядите-ка. Наконец-то Пронто пристроил седло куда следует.

— Но бычков-то сгоняю, положим, я, а не они меня, — парировал я, как сумел.

Опустив седло на тротуар, я небрежно вытащил из кармана окурок сигары, что дал мне Фарго. Ковбои уставились на меня во все глаза, а я, закуривая, устроил целое представление — поразил их своим процветанием.

— Мы с Эдди, — я кивнул в сторону моего чернокожего приятеля, — мы ищем применение нашим силам и моему седлу.

— Попробуй сунуться на «Бриллиантовое Р», — ухмыльнулся один из этих лоботрясов. — Похоже, они всегда готовы принять тебя обратно.

— Можешь всякому передать, — невозмутимо ответил я, — пусть эти безмозглые быки с «Бриллиантового Р» спят спокойно. Я отходчив.

— Они будут просто счастливы это услышать, — заметил другой ковбой. — А то Батч Хоган вчера вечером плакался, какая, мол, без тебя в городе тоска смертная. Вздуть и то некого.

— Да он же вроде уже раз вздул меня.

— А ты оставайся тут — и сегодня вечером получишь еще один шанс.

— А он по-прежнему околачивается у Джона Чинника?

Ковбои переглянулись.

— Оно и видать, что тебя долго здесь не было. Как-то вечером Чинник покинул наши края… по особому приглашению.

Для меня это была новость. Впрочем, не сказать, что очень неожиданная. Салун Чинника долгое время служил притоном самых отъявленных головорезов. Что бы ни стряслось, ты всегда мог разузнать подробности происшествия в салуне Чинника… Если, конечно, тебя там знали.

Носатый Джордж со всей честной компанией обычно там и останавливался, когда приезжал в город. И ведь Том Гетти был дружен кое с кем из них… Я уже открыл рот, чтобы спросить насчет Тома, но что-то вдруг заставило меня остановиться… В конце-то концов мы с Томом хоть и дружили, но никогда не были компаньонами.

Когда мы вошли в салун, я прямиком направился к плите.

Чарли Браун всегда держал на плите внушительных размеров горшок с тушеным мясом, а уж дальше ты сам управлялся. Понятное дело, мы с Эдди не могли пренебречь любезным приглашением такого рода.

— А этот Батч Хоган, он что, тебя и вправду вздул? — спросил Эдди.

— Да еще как вздул! Здоровенный малый… К тому же проворный. Ну, а поскольку я с такими вещами не мирюсь, он, скорее всего, проделает это повторно.

— Тогда зачем же с ним драться?

Ну и вопрос! Я недоуменно уставился на Эдди.

— Говорю же, он меня поколотил. А когда меня кто-нибудь поколотит, то я готов драться снова и снова, покуда сам его не отделаю. Если он, конечно, не уберется в иные края. Несколько раз, — добавил я, — именно так и получалось. Хотя, может, им просто надоедало задавать мне взбучку каждую субботу.

— Вот будем работать вместе, — пообещал Эдди, — так сможем побоксировать. Приведем тебя в форму.

Какое-то время мы ели молча, потом Эдди вновь оседлал любимого конька.

— Я сорок семь раз выступал на ринге за деньги. Боксировал с Пэдди Рианом еще до того, как он стал чемпионом, а потом дрался в Англии с Чарли Митчеллом. Дрался и с Джо Госсом, и с Домиником Мак-Кафри, и с Джо Гобурном.

Как ни мало я разбирался в профессиональном боксе, но эти имена знал даже я.

— Тогда подучишь меня. А то ведь я самоучка…

Хотя мы обошли весь Майлстаун, или, как его теперь называли, Майлс-Сити, — никаких следов Тома Гетти не обнаружилось. Я прислушался к разговорам, и разговоры эти мне совсем не нравились. Хотя услышал я, конечно же, далеко не все, что говорилось. В городе вообще болталась уйма какого-то подозрительного народа…

Человек, впервые попавший в Майлс-Сити, увидел бы просто пыльную улицу и два неровных ряда домов по обеим ее сторонам. Между столбами по краю тротуара были натянуты вывески. Повсюду виднелись бочки с водой на случай пожара. Как правило, где-нибудь на улице стояла упряжка с ранчо «Бриллиантовое Р», а также несколько телег или повозок с прочих окрестных хозяйств.

Взглянув на эту улицу, приезжий с Востока решил бы, что городишко не Бог весть какой. Но он бы ошибся. Уж я-то на своем веку где только не побывал, но все же считал, что Майлс-Сити — большой город. Да, большой. По крайней мере с точки зрения местных жителей.

Само собой, и здесь имели представление о законе, да только никогда не принимали его в расчет. То есть если у кого-то возникали неприятности, то он и не думал обращаться к закону, а справлялся сам. Ну а если какие-нибудь задиры начинали буянить, то судебный исполнитель обычно засаживал их на ночь в кутузку. Или, когда они размахивали пушками, отбирал у них оружие и отправлял проспаться.

Теперь времена изменились. В округе появлялись все новые и новые лица. Большие хозяйства теряли много скота, в хозяевам это, естественно, не нравилось. И отсюда вытекало следующее: когда они наконец подумают разобраться с этим делом своими силами, то уж мешкать не станут.

У меня возникло подозрение, что такое время уже не за горами.

Когда мы брели по улице вместе с Эдди, он неожиданно заявил мне:

— Знаешь, Пронто, тебе стоило бы обзавестись собственным хозяйством. Работая на других, далеко не уедешь.

— На свое хозяйство мне никогда не хватало денег, — откликнулся я. — Самое большое, что мне удалось скопить, — это сорок долларов на покупку седла.

— Но почему? Ведь ты говорил, что в Чикаго промотал куда больше денег.

— Верно. Только то был выигрыш, а выигранные деньги, известное дело, долго в карманах не задерживаются. Возле скотного двора я ввязался в игру в кости, вот и схлопотал несколько затрещин. В начале игры в кармане у меня было не больше тридцати долларов, а потом стало около трехсот. И вдруг появились копы: кто-то заорал: «Шпики!» Все скоренько похватали деньги и врассыпную. Причем хватали они по большей части мои деньги. В результате у меня осталось всего шесть долларов. Да еще пришлось заплатить штраф.

— Да уж, тебе не слишком повезло…

— А мне всегда не очень-то везет. Только я не поднимаю шума из-за подобных пустяков. Просто делаю свою работу да по субботам позволяю себе развлечься.

— И все же тебе следует обзавестись собственным хозяйством. Например, на каком-нибудь из тех ручьев, о которых ты мне рассказывал.

— Вся проблема в том, — проговорил я, — что на те ручьи гоняют свои стада владельцы крупных ранчо. И они не станут любезничать с теми, кто посмеет присосаться к их воде.

— Чтобы скопить деньжат, тебе нужно позаботиться а фасаде, — заявил Эдди.

— О каком еще фасаде?

— Да об одежке, вот о чем. Раздобудь себе пару новых сапогов и не забывай как следует чистить их. Купи новую шляпу. А может, даже и костюм. Будешь выглядеть так, словно у тебя куча денег. Так доллары сами к тебе поплывут.

— Знавал я одного парня, Эдди, который рассуждал точно так же. Он обзавелся разным барахлом да еще впридачу новым конем и седлом. Так вот его повесили…

— Повесили?

— Вот именно. В окрестностях стал пропадать скот. Потому все и заинтересовались: откуда у этого ковбоя взялись деньги на обновки? Словом, выволокли из города и повесили на мосту.

— А он, что же, не возражал?

— А что толку-то? Он взглянул на воду под мостом и попросил их затянуть узел покрепче, — мол, не умею плавать…

Вскоре выяснилось, что Гранвилл Стюарт, владелец одного из самых крупных ранчо в Монтане, тоже находился в городе. Он остановил меня на улице и предложил работу. Но загвоздка состояла в том, что мне бы предстояло провести всю зиму в отдаленном лагере на пару с Пауэллом Ландаски… его тоже звали Пайком.

На всей границе не найти лучшего напарника, чем он. Пайк был мастером на все руки: и ковбоем, и охотником, и звероловом, и даже лесорубом. Кроме того, он слыл одним из лучших борцов. Только вот характер у него — точно порох. Так что мы с ним непременно перегрызлись бы.

Про него рассказывали сотни всевозможных историй. Например, о том, как он заявился в лагерь индейцев со старенькой винтовкой в руках. Индейцы решили, что на такое способен только сумасшедший и не тронули его. А в другой раз индейская пуля угодила ему в лицо. Пайк поскакал за доктором, но сломанная челюсть так зверски болела, что он попросту взял и вырвал добрый кусок челюсти вместе с костью — такой большой, что на нем помещалось два зуба. Правда, я не знаю, стало ли ему после этого легче.

В результате мы с Эдди вернулись к Чарли Брауну и снова навалились на тушеное мясо. Мы пожирали его с такой жадностью, что Чарли не удержался и спросил:

— Снова на мели, Пронто?

— А когда я был не на мели?

— Но долги ты всегда отдавал. — Чарли оперся о стойку бара. — Слушай, Пронто, может, тебе нужно немного деньжат? Могу подбросить.

— Спать мы можем и в конюшне, — отозвался я. — А есть будем у тебя, покуда ты нас не вышвырнешь. Нам бы только побыстрее работу подыскать…

Чарли с минуту помолчал, а потом сказал:

— Знаешь, Пронто, я собираюсь втянуть тебя в одно дело, хотя вовсе не уверен, что ты будешь мне за это благодарен. Биллу Джастину нужны двое для работы в лагере на ручье Повешенной Женщины.

— А что там плохого?

Он внимательно посмотрел на меня, но промолчал. Лишь минуты через две наконец проговорил:

— Ну-ка, ребятки, подойдите ближе к стойке.

Хотя в салуне, кроме нас, никого не было, но он, видать, все же опасался чужих ушей. Он налил нам по чашке кофе и перегнулся через стойку, опершись о нее локтями.

— Пронто, в этих краях в любую минуту жди неприятностей. Только глупец этого не видит. И неприятности могут начаться именно на ручье Повешенной Женщины… Вот почему место свободно.

Я оглянулся на Эдди.

— Что скажешь, парень? Зима, похоже, выдастся холодной, а там хоть за дровами не придется далеко ходить.

— У меня вся жизнь — сплошные неприятности, — заявил Эдди, — так что мне не привыкать.

— Чарли, скажи Биллу Джастину, что он заполучил двух бравых парней. Мы согласны.

Допив кофе, мы направились к выходу.

И в тот же миг дверь распахнулась, и на пороге появился высоченный ковбой, полностью загородивший дверной проем своими могучими плечами. Хоган работал на «Бриллиантовом Р» — грузил в вагоны скот, предназначенный для отправки. А дрался он так, что только щепки летели.

— Провалиться мне на этом месте! — расплылся он в широкой ухмылке. — Да ведь это тот малыш, что так любит подраться

На самом-то деле я вовсе не такой уж малыш. Во мне пять футов и десять дюймов росту, а вешу я сто семьдесят фунтов. Но рядом с Хоганом меня и в самом деле можно было принять за малыша.

А салун между тем наполнялся народом. Многие подзадоривали Хогана, надеясь, видно, поглазеть на драку. Ну что ж, и я давно не развлекался.

— Батч, какой у тебя рост? — спросил я.

— Если в сапогах, то шесть футов и четыре дюйма, — ответил он.

— А я и не знал, что у тебя каблуки такие высокие, — хмыкнул я и, размахнувшись, ударил его.

Глава 4

Когда я открыл глаза, меня ослепило солнце. А привела меня в чувство отчаянная тряска повозки по ухабам проселочной дороги.

Мне несколько минут не удавалось сообразить, где же я нахожусь, а когда, наконец, сообразил, мне все это совсем не понравилось. Я лежал на спине на дне повозки, среди каких-то ящиков и мешков. И голова у меня трещала так, словно меня лягнул мул.

Я попробовал подняться, но тотчас пожалел о том, что мне пришла в голову такая вздорная идея. Схватившись рукой за бок, я рухнул на дно повозки.

Эдди, сидевший на козлах, обернулся ко мне.

— Во всяком случае, он тебя не убил.

— Кто? Кто меня не убил?

— Этот Хоган с «Бриллиантового Р». Но он задал тебе хорошую трепку.

— А ему что же, не досталось?

— Ты все делал не так… Сперва он только развлекался. А потом ты сбил его с ног… Вот тут-то он и принялся за тебя всерьез.

Эдди остановился в тени раскидистого дерева.

— Я как раз собирался растолкать тебя, — сказал он. — Боюсь, мы сбились с пути. Этот мистер Джастин, он просто указал мне направление и велел править по следу колес, пока ты не очухаешься.

Мы нашли в повозке ящик с различными кухонными припасами. Я ополоснул рот, а потом плеснул воды себе на голову и за шиворот. Стояло раннее утро, поэтому вода еще не успела нагреться и здорово освежила меня.

— Знаешь, что я тебе скажу? — начал Эдди. — Для парня, который все делает не так, ты не слишком уж плох. Ты таки достал его. Раз-другой ты неплохо достал его.

Я осмотрелся, чтобы определить, где мы находимся.

— Похоже, ты выехал еще до рассвета…

— Да уж! Именно так. Этот мистер Джастин заявился прямо в конюшню, где мы спали, и сказал, что хочет, чтобы я оттащил тебя на окраину города. Там, дескать, должна ждать повозка, и ему совсем не хочется, чтобы кто-то пронюхал, куда ты направляешься.

Меня немного удивило такое поведение Билла Джастина. Впрочем, за время моего отсутствия в городе многое могло случиться…

— Эдди, — предложил я, — может, сваришь кофе, а я тем временем огляжу местность.

Он принялся рыться в повозке в поисках котелка и кофе, но вдруг словно окаменел. Затем медленно проговорил:

— Пронто, а ну-ка взгляни!

На дне повозки лежали два новехоньких винчестера 73-го калибра, коробки с пятью сотнями патронов и два кольта 44-го калибра, тоже совершенно новенькие. Ко всему этому прилагалась записка, нацарапанная на клочке замасленной бумаги.

«У меня начал пропадать скот».

Вот и все. Да еще инициалы внизу. Однако было несомненно: Билл Джастин втягивает нас в какое-то сомнительное предприятие.

— Хочешь, бросим это дело? — спросил я.

Эдди хохотнул.

— И куда же мы направимся? Скоро выпадет снег, а мне не по душе голодать в заснеженных краях.

Мы залпом выпили кофе, и Эдди закурил сигарету. Я порылся в карманах в поисках окурка сигары, но когда нашел его, обнаружил, что он смялся и замусолился до полного безобразия. Но не пропадать же добру… Вот и запихал в рот остатки сигарного листа. Хотя, должен признаться, я не особый любитель жевать табак.

Судя по давешним словам Чарли Брауна да еще и нынешней записке Билла Джастина, оба они считали, что источник всех тревог находится на ручье Повешенной Женщины.

Всяк знал стадо Билла Джастина. Длиннорогих коров в его стаде насчитывалось совсем немного, преобладали короткорогие. Он в свое время пригнал их из Орегона и скрестил с несколькими бычками восточной породы. Джастин был дальновиден и всегда заботился о состоянии пастбищ. На каждом лугу у него паслось меньше скотины, чем у соседей, зато коровы нагуливали куда больше мяса, причем гораздо лучшего качества. И при каждой продаже он получал наивысшие прибыли.

Само собой, таких коров трудно было спрятать и еще трудней перепродать. И уж если у него начал пропадать скот, значит, кто-то играет по-крупному.

Пока мы катили по тропе, я занялся делом. Сперва очистил от смазки винтовки и зарядил их. Потом взялся за кольты. Стемнело. Мы свернули с дороги к рощице у неглубокого ручейка, струившегося вниз по склонам.

— Не надо огня, — сказал я, когда Эдди принялся собирать хворост. — Обойдемся без костра.

По-братски разделив банку бобов и буханку хлеба, мы заели это консервированными персиками — пищей богов.

Неподалеку от места, где мы остановились, виднелась крошечная, заросшая травой прогалина. Привязав там лошадей, мы отступили под сень деревьев и раскатали одеяла.

Винчестер я на всякий случай положил рядом с собой. Дело в том, что с револьвером я был не в ладах, хотя у большинства ковбоев эта штуковина всегда под рукой. У меня же кольта отродясь не бывало. Даже самые дешевые, подержанные, — они все равно оказались мне не по карману. Правда, винчестер более подходит для охоты… Да и как угадаешь, в какой момент наскочишь на толпу индейцев — охотников за скальпами? Хотя теперь такое случается гораздо реже, все же лучше быть начеку.

Растянувшись под деревом, я принялся гадать: что же задумал Билл Джастин? Наверное, он надеется, думал я, что нам удастся добраться до лагеря на ручье Повешенной Женщины так, чтобы никто об этом не разнюхал. А когда враги нас обнаружат, мы уже подготовимся их встретить.

Если скотокрады и впрямь так опасны, то мы с Эдди вполне можем нарваться на неприятности. На серьезные неприятности…

— Что ж, когда доберемся до ручья, тогда и придет время заботиться о переправе. Так что покамест можно было не беспокоиться…

А между тем в голову неотвязно лез вчерашний разговор с Эдди. Я ведь и впрямь немногого достиг. Первоклассный ковбой при каком-нибудь стаде — но что, собственно, это значит? Сорок монет в месяц, если повезет, тридцать, если не повезет. Да частенько еще и на голодном пайке сидишь. А что в старости? Подметать в салуне? Присматривать за лошадьми на ранчо? Да, без толку заглядывать в будущее…

Размышляя так, я и не заметил, как провалился в сон. А когда раскрыл глаза, уже близилось утро. Мгновенно сна как не бывало, рука сама собой легла на приклад винчестера.

— Тут след повозки, — услышал я чей-то шепот. — Точно говорю.

— Вот дьявольщина, — отозвался второй голос. — Хота чему удивляться, старый Джастин не раз ездил здесь на повозке.

— Эти следы совсем свежие!

— Да вижу, вижу…

— По-твоему, я спятил? Зажечь бы спичку, да, боюсь, это чертов Пайк. Снесет башку, не задумываясь. У него же мозгов не больше, чем у кугуара.

Тут уж я поднял свой винчестер. Мнепришло в голову, что неплохо бы научить их хорошим манерам.

— Да, не задумываясь… Не зря его зовут Пронто.

На минуту голоса замолчали. Затем второй голос пробурчал:

— Ладно, пойдем! Или ты собираешься ползать тут всю ночь?

Раздался скрип седла и удаляющийся стук копыт. Опрокинувшись на спину, я нашел на небосклоне самую яркую звезду и, глядя на нее, старался вспомнить, — где же я слыхал эти голоса?

Через некоторое время с того места, где лежал Эдди, донесся тихий шорох.

Наверное, решил я, он тоже проснулся. Все-таки приятно сознавать, что ты не один. Я попытался отбросить все посторонние мысли и снова заснуть, но ничего не вышло. Я все гадал — во что же нас втянул Билл Джастин?

Впрочем, ничего лучшего я все равно не мог придумать. Зима была уже не за горами, а у меня — ни денег, ни крова над головой. Так что та лачуга скоро покажется мне райским уголком, рассудил я. Ведь там полно провизии… Сиди себе на одном месте да приглядывай за стадом.

И все же меня беспокоила одна мысль: если бы те двое нашли нас, что бы они сделали?

А ведь нам предстояло еще не одну ночь провести под открытым небом…

Сказать по правде, я не так уж хорошо знал эти края. В свое время я работал в районе Милка и Муселшелла, а как-то весной сгонял скот у Литтл-Миссури. Но именно в этой части страны я побывал несколько раз, хотя мне и довелось останавливаться в лагере Джастина на ручье Повешенной Женщины.

Да еще как-то совсем давно я помогал перегонять стадо бычков из Бразоса в Техас, на ранчо Бокселдера близ Икалаки. Путь вел мимо Майлс-Сити. Так что, в общем-то, окрестности были мне немного знакомы, хотя я и не стал бы претендовать на роль знатока этих мест.

И еще однажды я останавливался в таком же лагере, когда мы возвращались из Дыры-в-стене, что в Вайоминге.

В тот год мне как раз стукнуло девятнадцать, и я был преисполнен задора. Отряду, преследующему конокрадов, нужно было подкрепление, вот я и присоединился к ним. Да, мы заставили удирать мошенников от нас так, что только пятки сверкали. Гнали их до самого лаза в той здоровенной красной скале. А потом мы притормозили…

Когда стрелок с хорошей винтовкой заляжет среди скал, он задаст жару любому, кто попробует сунуться в Дыру.

Короче, мы отступили и, рассудив, что вовсе не собираемся ловить конокрадов, повернули прочь и поскакали обратно, в лагерь на Чистом ручье. Там наш отряд распался.

Лагерь стоял среди деревьев на невысоком уступе за ручьем Повешенной Женщины. У бревенчатой хижины в два окна располагался корраль. Неподалеку находился брод, по которому обычно переправлялись через ручей. Брод этот был хорошо виден от двери хижины.

Когда мы с Эдди подкатили к лагерю, в дверях хижины стоял Бад Оливер, а прямо перед ним оседланный конь.

— Вы свою смену приняли, — выпалил он, не скрывая раздражения. — Теперь тут все ваше.

С этими словами он вскочил в седло.

— А ты не захватишь с собой эту повозку? — удивился я.

— Нет, черт возьми! Если Джастину нужна повозка, пусть сам ее и отвозит. А я убираюсь из этих краев.

Бад, тощий как жердь парень с ястребиными чертами лица, всегда был упрям, точно дикий жеребец, но раньше я не думал, что впридачу он еще и отъявленный трус.

— Похоже, тебе не терпится уехать… В чем дело, Бад? — спросил я.

— Да, не терпится, — отрезал он. — И вам советую сматываться. Хуже этого места в жизни не видел.

Минуту спустя он уже скрылся в облаке пыли.

Эдди восседал на мешке с картошкой.

— Так что, останемся? — спросил он.

— Дьявольщина! Я за этим сюда и приехал, — отозвался я. — Знаешь, Эдди, если ты надумаешь уехать, не стану держать на тебя зла. А что до меня, то мне всегда мозгов недоставало, когда доходило до неприятностей.

Словом, мы разгрузились и затащили наши пожитки в дом. К тому времени как я распряг упряжку и отвел лошадей в корраль, у меня уже имелись кое-какие соображения…

Бад Оливер слыл храбрецом и отличным ковбоем. Я знал его не первый день и не считал, что его очень уж легко запугать. И если он так спешит убраться отсюда, значит, и впрямь надо ждать серьезных неприятностей.

Место здесь было глухое и дикое. Еще несколько лет назад здесь находилось самое сердце индейских владений. За рекой, не так уж далеко отсюда, генерал Крук сражался с сиу при Роузбаде. Всего в пятидесяти-шестидесяти милях отсюда был разгромлен Кастер. И по сию пору в эти края забредало немного белых людей.

Здесь росли сочные травы и в избытке хватало воды. Трудно было подыскать лучшее место для выгула скота. На такой траве коровы тучнели и жирели, словно их взращивали на отборном зерне. Неудивительно, что Билл Джастин разбогател, владея здешними пастбищами.

Хижина была вымыта и вычищена до блеска. Лучше и не пожелаешь. Мы обнаружили в нашем новом жилище железную кухонную плиту, множество кастрюль и котелков, шесть коек, несколько скамеек, два стула и стол. Повсюду лежали книги и старые журналы. В общем, все дышало уютом и как нельзя более подходило для долгой зимовки.

У корраля даже были сложены бревна, а под навесом за хижиной хранилась куча дров.

Одно только мне не понравилось. Кто-то немало потрудился, чтобы выбить одно из бревен в примыкающей к навесу стене.

Получился лаз, через который можно было забраться в хижину или вылезти из нее.

Повинуясь какому-то наитию, я подошел к передней двери и принялся внимательно разглядывать дверной косяк и саму тяжелую дверь.

Эдди некоторое время наблюдал за мной, потом спросил:

— Что-то неладно, Пронто?

Вытащив из-за пояса нож, я принялся ковырять ближнее к двери бревно. Я провозился несколько минут, но в результате сумел выковырять кусочек свинца.

Прикидывая на ладони его вес, я углядел еще четыре или пять дыр в бревне. Потом повернулся к Эдди и показал ему пулю.

Кто-то стрелял по этой двери из ружья.

Глава 5

Эдди подошел к печке, приподнял крышку и заглянул внутрь. Затем вытащил из дровяного ящика пригоршню щепок и принялся разводить огонь.

— Ты же хотел осмотреться, — сказал он. — Так давай же. А я покуда займусь стряпней.

Прихватив лассо, я отправился к корралю. Там находилось несколько верховых лошадок. Облюбовав себе проворного жеребца с темно-коричневой полосой на спине, я пролез сквозь изгородь и захлестнул его петлей. Оседлав коня, подвел его к двери.

— Подай-ка мне один из винчестеров! — крикнул я Эдди, запрыгивая в седло.

Конек сперва сделал вид, что смирился, а потом неожиданно взбрыкнул. Что ж, я не возражал. Я просто погнал его вверх по косогору. Так что в конце концов он оставил свои фокусы, и мы пришли к полному взаимопониманию.

Эдди наблюдал за мной, прислонившись к двери.

— Ты-то умеешь ездить верхом, — заметил он, — да вот коню, похоже, езда пришлась не по душе…

Эдди протянул мне винтовку, и я поскакал к зарослям. Я догадывался, каких действий с моей стороны ожидают возможные враги, поэтому решил схитрить. Не стал спускаться к броду через реку, а обогнул хижину и под прикрытием деревьев поднялся на гребень холма.

Ручейки, сбегавшие по эту сторону водораздела, впадали в ручей Повешенной Женщины, а за хребтом сбегали к Тонга-Ривер. В том месте, где я сейчас находился, между двумя этими потоками пролегало около восьми миль. А края тут были, как я уже сказал, самые дикие и безлюдные.

На вершине я оглянулся. За ручьем Повешенной Женщины виднелись окрестности холма Джима Покера и Выдриного ручья. Наверняка вы в жизни не видели более мирной и безмятежной картины, чем эти дикие просторы. Но меня не обманывали тишина и покой.

Холмы, горные хребты и берега ручьев заросли густым лесом. Близ воды кое-где виднелись кущи ив. Поскакав взад-вперед по обрыву, я увидел множество оленей. А у истока ручья Мертвеца вспугнул двух лосей, но не стал их преследовать, боясь привлечь к себе внимание.

Несколько раз мне попадались отпечатки конских копыт. Один раз они принадлежали двум всадникам, бок о бок ехавшим на север. А чуть позже, миновав следы стада из шести-восьми бизонов, я обнаружил следы еще одной лошади.

Отпечатки были небольшие, едва заметные, нечеткие. Это сразу же меня насторожило. Я проехал несколько миль по этому следу, пока не стало темнеть и не пришло время возвращаться в лагерь. Но, повернув обратно, я уже знал кое-что интересное… Всадник, ехавший на лошади с нечетким следом, какое-то время простоял на небольшой прогалине в начале ущелья, которое выходило к броду. С этого места незнакомец мог следить и за переправой, и за тропой, ведущей к хижине.

На прогалине осталось множество отпечатков — следов лошади, нетерпеливо переминающейся с ноги на ногу. Хотя всадник и провел там некоторое время, он не спешился, так что о нем самом мне не удалось ничего узнать. Разве только то, что вряд ли он был здоровяком-тяжеловесом, судя по нечеткости отпечатков.

Когда я прискакал к хижине, Эдди вышел навстречу мне с винтовкой в руке.

— Кого-нибудь видел? — спросил он.

— Следы.

Я принялся рассказывать про отпечатки и тут вдруг сообразил, почему они вышли такие нечеткие. На копытах этой коняги были мокасины, — так индейцы порою «обувают» своих лошадей. Такие мокасины вырезают из кожи (зачастую из сырой кожи, — чтобы плотнее сидели, после чего их надевают на лошадиное копыто и крепко-накрепко чем-нибудь обвязывают или шнуруют.

Выходит, по округе рыскали индейцы… Хотя битвы при Литтл-Биг-Хорне и при Роузбаде произошли девять лет назад, все же следовало проявлять осторожность.

— А трава тут отличная, — продолжал я свой рассказ. — Полагаю, нам надо прочесать окрестности и перегнать поближе весь скот.

Эдди за время моего отсутствия состряпал такой ужин, какого я в жизни не ел. Да, этот парень и впрямь умел готовить. Что до меня, то я прямо-таки набросился на его стряпню. Я так долго питался говядиной, бобами и беконом, что, оказывается, даже и не представлял себе, что такое настоящая еда. Отвалившись наконец от стола, я выломал из метлы тонкую веточку и, орудуя ей как зубочисткой, восхищенно уставился на Эдди.

— Слушай, парень, да за такую стряпню любой наниматель в здешних краях отвалит тебе двойное жалованье. Здесь коли хочешь удержать у себя нужных работников, то лучше всего — завести хорошего повара.

Направившись к открытой настежь двери, я выглянул наружу. Само собой я не высовывался в проем, а выглянул, стоя у стены, напротив двери. Однако даже и отсюда я сумел разглядеть брод и трех всадников, пересекающих реку в нашем направлении.

Солнце уже село, поэтому мне не удалось толком рассмотреть их. Но я видел, как плещется вода у ног их лошадей.

— Слушай, компаньон, — сказал я. — Бери винчестер и становись здесь, за окном. Если дойдет до стрельбы, целься в того, кто слева.

Сам же я тоже взял винчестер и, сжимая его в руке, вышел на крыльцо. Кажется, я уже упоминал, что не мастак стрелять из револьвера. Зато неплохо управляюсь с винчестером. Когда-то я часами упражнялся — вскидывал винтовку самыми разными способами.

Даже с такого расстояния было видно, что эти всадники — не простые ковбои. Уж больно хороши были их кони, гораздо лучше, чем мог бы заиметь пастух. Обернувшись, я поделился с Эдди своими наблюдениями. Трое всадников на таких скакунах… если они, конечно, не ранчевладельцы-скотоводы, а это было маловероятно, то, значит, — отряд, преследующий бандитов, либо сами бандиты. Эдди, разумеется, понимал, какую из возможностей я бы предпочел.

Заметив винтовку у меня в руках, они остановились. Я окликнул их:

— Эй, парни, вы кого-то ищете?

— Ты там один? — спросил в свою очередь кто-то из них.

— Нет, не один. Со мной винчестер.

— А в чем дело? Ты чего-то опасаешься?

— Знаете, мистер, — ответил я, — я всю жизнь чего-то опасаюсь. Так что стал малость дерганым, что, если кто начнется шататься поблизости, я ведь могу и пальнуть…

— Мы ищем скот с клеймом «Стропило 88».

Кто перегоняет стада с тех пор, как дорос до колена самому маленькому пони, тот может представить себе любое клеймо, даже если сам его не видел. «Стропило 88» полностью закрыло бы «Джей с чертой». И готов биться об заклад: тот, кто придумал такое клеймо, наверняка учитывал это.

— Мистер, я не видел ни единой коровы с клеймом «Стропило 88». А если увижу, то непременно подстрелю, чтобы взглянуть на ее шкуру изнутри.

Всадники находились в тени деревьев. Я очень жалел, что не могу как следует разглядеть их лица. Казалось, они не обращали особого внимания на хижину, из чего я сделал вывод, что они полагают, будто я один. Что ж, так вполне могло получиться, если их предупредил кто-то из горожан. Ведь я лежал на дне повозки, и видно было только кучера…

— Такие разговоры до добра не доведут, — произнес высокий узкоплечий парень. Кольт он носил совсем низко на бедре, как недавно вошло в обычай у местных головорезов.

— У тебя, дружок, впереди еще длинная зима. Ведь можно и не дотянуть до весны…

— А знаешь, — доверительно сообщил я, — это — отличная мысль. Именно такая мысль и должна вас всех занимать. Что и говорить, когда, вернувшись в город, я узнал, что Ригни линчевали, а Чинника вышвырнули из города, я подумал, что люди в Майлс-Сити немного изменились.

И я принялся врать им прямо в лицо. Хотя у меня и возникло подозрение, что я иду по верному следу.

— А уж когда я услыхал, как Гранвилл Стюарт беседует с К. Бейдлером, то окончательно убедился, что здесь кое-что изменилось.

Надо вам знать, что Гранвилл Стюарт был одним из богатейших ранчевладельцев во всей Монтане, а Бейдлер, законник, входил в число виджилантов, наводивших порядок в Виргиния-Сити. Я подумал, что их имена должны иметь некоторый вес, и не ошибся.

— А что ты слышал?

— Ну, коли уж на то пошло, ничего особенного. Просто Стюарт хотел нанять Пайка Ландаски для какой-то работы. А после всего, что произошло в Майлс-Сити, у меня, само собой, возникла мысль, что они собираются набрать новый отряд виджилантов, чтобы разобраться с угонщиками скота.

Конечно, ничего подобного я не слыхал, но решил, что не мешает немного припугнуть этих парней.

— Я думаю, Чин, он врет, — вмешался коренастый крепкогрудый всадник. — Это же Барни Пайк, он воображает, будто умеет драться. Дай-ка я разберусь с ним.

— Отложи на потом, Коротышка, — оборвал его Чин. — Едем дальше.

Они развернули лошадей и поскакали прочь. Но Коротышка, отъезжая, оглянулся и крикнул мне:

— На днях увидимся!

— Как захочешь, чтобы тебе подбили оба глаза, так и приходи! — отозвался я.

Вернувшись в дом, я запер дверь и посоветовал Эдди:

— Лучше держись подальше от окон. Они могут еще вернуться.

— Знаешь, нам собаки не хватает, — заявил Эдди. — Добрый пес — отличный сторож.

Я же размышлял о троих всадниках.

Чин Бакер был довольно известным бандитом из Чероки. Говорили, что он убил судебного исполнителя в Кросс-Тимберс и потом, по слухам, удрал куда-то в Колорадо, на прииски. И еще говорили, что он здорово стреляет из шестизарядного револьвера.

У Коротышки Коунса, в общем-то неплохого ковбоя, была репутация смутьяна. Рассказывают, что он просто сатанеет, как доходит до драки.

Третий же из них не произнес ни слова. Но я заметил, что он парень здоровенный…

— А что ты говорил про клейма? — поинтересовался Эдди некоторое время спустя. — Я в клеймах ни черта не смыслю.

— Наше — это «Джей с чертой». Ну, когда клеймишь сразу много скотины, то наскоро шлепаешь по шкуре печаткой с клеймом. Само собой, отпечаток по большей части ложится вкривь и вкось. На клейме Джастина черточка расположена над буквой «У». Теперь представь, что кто-то берет раскаленную железку и добавляет еще одну черточку к той, что уже выжжена. Очень редко эта первая черточка будет стоять прямо и ровно. Так что этот кто-то сможет чуток наклонить свою черту и превратить ее в стропило… знаешь, такое, как на остроконечной крыше… Ну, а потом он возьмется за крючок на букве «У», продолжит его в петлю, а затем пририсует вторую, чтобы получилось «8». Останется только добавить еще одну восьмерку. И теперь наш бычок носит клеймо «Стропило 88».

— А зачем снимать шкуру?

— Если обдерешь бычка и взглянешь на шкуру с обратной стороны, то сразу поймешь — подделано клеймо или нет. Вот почему скотокрады, если забивают коров на мясо, обычно пытаются избавиться от шкур.

Когда мы заперлись в хижине и затворили ставни, я присел у печки, поскольку к вечеру стало довольно прохладно, и принялся обдумывать ситуацию. Чем дольше я ее обдумывал, тем меньше она мне нравилась. Если не считать индейцев, то я почти не стрелял в людей. И мне вовсе не хотелось этим заниматься. А что касается индейцев, то с ними все было понятно. Несколько раз у нас происходили стычки, когда индейцы пытались воровать наш скот.

Теперь же дело обстояло совсем иначе. И хуже всего то, что я еще и Эдди с собой притащил.

Мысли мои вернулись к Тому Гетти. Неужели он замешан в чем-то противозаконном? Не хотелось этому верить… Ведь он когда-то был моим другом и оставался им до сих пор. К тому же сейчас я находился у него в долгу.

Пулевые отверстия в двери могли означать следующее: кто-то пытался выжить отсюда Бада Оливера. Интересно, попытаются ли они выжить и меня? Собственно, этот вопрос и задавать-то не стоило. Уж если они добрались до такого первоклассного ковбоя, как Оливер, то, разумеется, попытаются добраться и до меня. А я, распроклятый упрямец, не побегу.

Внутренний голос твердил мне, что надо собирать вещички и уматывать отсюда, но что-то во мне восставало против бегства. Я никогда не бежал от опасности, наоборот, упорно лез в самое пекло.

Ладно, раз я собираюсь остаться, а я уже знал, что останусь, то не мешает взяться за работу. Если мы не хотим зимой мотаться по всему юго-востоку Монтаны, нам лучше собрать всех джастиновских коров в одно стадо. А корму тут хватит с избытком, если, конечно, выдастся не слишком поздняя весна.

Что же до украденной скотины…

Угонщикам надо было доставить животных на рынок. Значит, они перегнали их к железной дороге либо вывели из этих краев своим ходом. Не исключалось и другое: скот до поры до времени прятали в здешней глуши, чтобы собрать стадо для длинного перегона.

Человек, хорошо знающий здешние места, без труда может незаметно собрать большое стадо — где-нибудь к востоку отсюда. Конечно, ему придется действовать осторожно, да еще понадобятся толковые помощники… И если он затем повезет коров на Восток, то не захочет рисковать и подолгу держать скот возле железной дороги. Все должно происходить быстро: подогнать стадо, погрузить и увезти.

Правда, продать скот можно и в Дэдвуде. И на каких-нибудь приисках. Но в этом не хватало размаху…

Я твердо был уверен: краденый скот перегоняют к железной дороге.

Ночью, когда я уже засыпал, мне снова вспомнились слова Эдди: я должен обзавестись собственным хозяйством…

Быть может… быть может, когда-нибудь.

Если выберусь отсюда живым.

Глава 6

Я вышел из хижины. Утренний холодок пробирал до костей. Для заморозков было еще рановато, но в воздухе уже витало предвестие зимы. А когда морозы на носу, начинаешь радоваться, что у тебя есть уютное жилище, где можно укрыться от зимних вьюг.

Одно я мог сказать в пользу Джастина: он не скупился на продукты. В хижине стояли ящики с консервированными помидорами и персиками, целый мешок сахара. Нашлось вдоволь муки, бобов, сухофруктов, риса и плюс ко всему этому — несколько бочонков с пивом.

Я развел огонь и обратился к Эдди:

— Если хочешь, мы можем готовить по очереди. Но отведавши мою стряпню, ты, наверное, на это не согласишься. Повар из меня никудышный.

— Что ж, давай поваром буду я. Но только мне тоже хочется пасти скотину, а сидя в хижине этому не выучишься.

— А ты хорошо готовишь медвежьи плюшки?

— В жизни о них не слыхал.

— Медвежьи плюшки — это пончики… пышки… жареные пирожки — называй, как знаешь.

— Парень, я приготовлю тебе такие пончики, каких ты сроду не пробовал.

Что ж, оставалось надеяться, что если меня и застрелят, то пончиков я все же отведаю.

Впрочем, я не питал ни малейших иллюзий относительно своей дальнейшей судьбы. Пока от жизни мне доставались одни лишь пинки. Так уж всегда получается — из последних сил идешь вперед, а за поворотом тебя поджидают все новые трудности. Спору нет, видал я и таких, с кем никогда ничего не приключается, но сам-то я не из их числа.

Как-то раз на Востоке мне довелось побывать в гостях у одной тамошней семьи. И вот хозяин дома — этакий лоснящийся толстяк, живущий с женой и детьми в собственном особняке, — так вот он мне и заявил, что завидует моей «бурной, полной опасностей жизни». Ну что я мог ему сказать? Я лишь посмотрел на него.

Знал бы он, каково на выпасе в промозглое утро выползать из-под одеяла, почти вслепую ковылять к кухонному фургону и, обжигаясь, глотать кипящий кофе, такой крепкий, что им хоть стены крась. Попробовал бы тот толстяк оседлать полудикого мустанга и, вооружившись задубевшей веревкой, заарканить бычка. Знал бы он, каково уработаться до полусмерти, в кромешной тьме доплестись до фургона, наскоро сжевать ужин, каким он не стал бы кормить и собаку, и наконец завернуться все в то же сырое одеяло.

Вот Эдди я мог понять. Ведь он цветной, а на Западе ему окажут лучший прием, чем где бы то ни было. Конечно, и тут можно наткнуться на спесивых глупцов, воображающих, что если человек иначе выглядит, то он и чувствует иначе, чем все. Но на пастбище о человеке судят не по внешности, а по его работе и умению справляться с трудностями.

Что же до меня, то я не собирался давать ему никаких поблажек. Если он сможет выполнять свою работу, — вот и славно. И тогда мне наплевать, как он выглядит, даже будь у него хоть две головы — если, конечно, вторая есть не просит. За время нашего знакомства я уже успел повидать его в деле, и он, признаться, мне понравился — парень прямой, гордый и сильный.

В тот день мы знакомились с окрестностями. Ездили туда-сюда, собрали небольшое стадо. По большей-то части нам придется отъезжать миль на двадцать от лагеря, а то и дальше. Но пока что мы только приглядывались — что к чему. По ходу дела я рассказывал Эдди, что значит быть ковбоем.

— Зима — такое время, когда ковбой, — если только он не остался без места и не перебивается чем придется, — может спокойно отоспаться. Мне, правда, со сном никогда не везло. Меня обязательно угораздит наняться на такую работу, где трудишься больше обычного. Так вот, значит, Джастин послал нас сюда, чтобы мы зимой уберегли как можно больше скота. Главное — делать во льду проруби, чтобы животные не остались без воды. Лучше пробивать неширокие продолговатые отверстия. А вокруг разбрасывать листья и ветки, чтобы коровы не скользили по льду.

Эдди внимательно слушал, Я продолжал объяснять:

— Кругом тут в основном пастбищная трава и бизонья травка. Лучшего места и быть не может. И запомни: если скот сможет добраться до травы, то даже зимой все будет хорошо. Мы первым делом обшарим окрестности и сгоним скот поближе к лагерю. Особое же внимание обращай на ослабленных животных. И непрестанно присматривайся. Присматривайся, не беспокоит ли что животных, не видать ли индейцев. И еще присматривайся — не появятся ли скотокрады! Смотри, не заметишь ли чего странного или неожиданного, например, какие-нибудь необычные следы. Словом, не упускай из виду ничего. И помни: ни одна корова сама по себе не станет долго брести по прямой. Они либо пасутся и бродят туда-сюда, либо лежат, пережевывая жвачку. А если животные долго идут по прямой, значит, их что-то подгоняет. Правда, иногда так стадо направляется на водопой…

Я говорил, а сам все оглядывался по сторонам, присматривался. Например, я уже знал, что где-то в этих краях бродит огромный старый гризли… Я видел следы его когтей на стволе дерева. Гризли царапают кору, чтобы таким образом застолбить свою территорию. Когда другой медведь забредет сюда, он сразу же увидит на стволах эти царапины. И если они окажутся слишком высоко, то пришелец повернется и даст отсюда деру.

Волчьи следы я тоже видел — отпечатки лап здоровенного зверюги. Как я прикинул, он весил, наверное, фунтов сто пятьдесят. Немногие дорастают до таких размеров. И еще здесь, конечно, водилось множество оленей, лосей и антилоп.

Сперва мы скакали вверх по ручью Повешенной Женщины в сторону Следового ручья, а потом свернули на восток, к Выдриному. Там нам попались следы небольшой группки индейцев — двух мужчин и нескольких скво с детьми и подростками. Свои пожитки они везли на травуа — на специальном индейском приспособлении. Два шеста связывают и волочат за лошадью или собакой, а сверху нагружают поклажу. Индейцы направлялись на запад, к Биг-Хорну. Один из лошадиных отпечатков что-то напомнил мне, но я никак не мог сообразить — что же именно?

Лишь поздним вечером, когда давно уже стемнело, мы наконец вернулись в хижину. Приближались к ней мы очень медленно и осторожно, но за время нашего отсутствия решительно ничего не изменилось. Задав корм скотине, я немного побродил вокруг.

Не то чтобы я что-то искал. Совсем нет. Просто мне хотелось узнать, каково тут ночью. В темноте все выглядело совершенно иначе, чем днем. Я просто ходил взад-вперед и приглядывался к очертаниям деревьев и скал, вдыхал ночные запахи.

И вдруг меня насторожил какой-то запах. Я различал запах сосен, запах лошадей в коррале, дыма над очагом, свежесрубленных деревьев… но ко всему этому примешивался едва уловимый аромат. И почему-то он навевал чувство одиночества, даже тоски…

Неожиданно в дверном проеме показалась голова Эдди.

— Иди ужинать, пока я все не выбросил! — закричал он.

Почему-то этот едва уловимый аромат напомнил мне благоухание цветка, только что раскрывшегося цветка… Но в такое время года подобные мысли представлялись полнейшей бессмыслицей.

Следующие пять дней мы работали как проклятые. В поисках скота мы отправлялись то на запад, в сторону Роузбада, то забирались далеко на север, вплоть до Грязного ручья и ручья Черепов. Найденные стада мы перегоняли на юг, поближе к нашему лагерю. Для снега вроде бы еще было рановато, но ведь в Монтане погода непредсказуемая, поэтому мы решили для начала обшарить как можно большее пространство. А уж потом, коли время позволит, провести более тщательные поиски.

Эдди Холт оказался наездником что надо, да и с веревкой обращался очень даже неплохо. Так что он мигом приноровился к ковбойскому ремеслу. Спору нет, все приходит с опытом, и за один день ковбоем не станешь. Но я объяснил Эдди все, что мог. Остальное ему предстояло постигать самому.

Скотина по большей части находилась в хорошем состоянии, хотя некоторых животных можно было бы забраковать. Отобрав немного молодняка и коров с телятами, мы направили их к ручью Повешенной Женщины. В тот день нам попадались лишь следы коров да диких зверей.

Уже ближе к сумеркам мы остановились на высоком обрыве неподалеку от истока Волчьего ручья. Перед нами открывалась долина Тонги.

— Прекрасный край, — тихо проговорил Эдди. — Прекрасный, дикий край.

— Да, так оно и есть, — кивнул я.

Яркие краски дня угасли, тени скрадывали расстояние, на землю опускалась вечерняя прохлада. Высоко в небе кружил орел… Скоро он покинет небесные просторы, оставив его совам и летучим мышам.

Я увидел волка, пробирающегося по склону меж деревьев. Голова зверя была опущена, он принюхивался к запаху дичи.

Мы молча и неподвижно сидели в седлах, наслаждаясь вечерним покоем. Наконец Эдди промолвил:

— Неудивительно, что они сражались за эту землю.

— Неудивительно, — согласился я. — Сражались и убивали. Не просто было одолеть сиу и шайенов.

Повернув коней, мы направились к лагерю.

— Здесь, — проговорил Эдди. — Здесь от всего избавляешься… Здесь чувствуешь себя по-настоящему свободным.

— Тут нет ненужной суеты, — отозвался я, — и меньше людей, которые тебе докучают. Но человек не может избавиться от всего. Ты можешь бежать, но не можешь спрятаться. Суета преследует тебя по пятам.

Однако слова Эдди крепко засели у меня в голове. Не потому ли я здесь? Может, я от чего-то бегу? Но чего же мне бояться? Даже дерусь я лишь развлечения ради, из азарта, как другие играют на скачках или сгибают на пари подковы. Я сызмальства любил драться, вот и все. Но при этом я не держал на противников зла, если, конечно, они не применяли нечестных приемов. Смешно сказать, но при моем бешеном нраве я никогда не зверею во время драк. Просто не завожусь по-настоящему.

Да, Эдди заставил-таки меня призадуматься. Хотя бы своими словами о том, что мне, мол, надо иметь собственный дом. Что ж, в этом он прав. У меня должен быть свой дом.

Ведь у меня есть сметка по части коров. Я разбираюсь в пастбищах. Я многому научился от людей, на которых работал… И, смею заметить, некоторым из них не мешало бы поучиться и у меня.

Значит, нужны быки. В таком бизнесе без добрых бычков не обойтись. Если есть бычки, можно не тревожиться за остальное стадо. Сейчас, соображал я, самое время заняться разведением скота. Лучше не заводить очень большое стадо, лучше выращивать тучных племенных коров.

Но где взять денег на обзаведение своим хозяйством? Можно, конечно, ограничиться крохотным ранчо, но для выпаса скота этого маловато… Подобные мысли занимали меня всю обратную дорогу. А потом вдруг раздался винтовочный выстрел.

Вечером, в глуши, выстрел из винтовки звучит особенно уныло, одиноко. Эхо долго разносится по холмам, пока не. замирает, наконец, где-то вдали.

Мы разом остановились и замерли, напряженно прислушиваясь.

— Совсем близко, — заметил Эдди.

— Но стреляли не в нас, — добавил я.

Ответного выстрела мы так и не услышали.

Еще минуту-другую мы прислушивались, затем начали спускаться по склону холма. Ехали медленно, ведь мы не знали, что ждало нас впереди.

Хотя, возможно, это просто охотник-индеец подстрелил оленя. Я высказал подобное предположение, и Эдди согласился со мной. Но на самом деле ни он, ни я не верили в это. Думается мне, мы оба с первых секунд не сомневались — кого-то застрелили. Но вот кого именно, мы не знали.

Но догадывались, что застрелили этого человека из засады.

Я потянулся к чехлу и вытащил винчестер. Несколько секунд спустя моему примеру последовал и Эдди. Теперь мы ехали чуть поодаль друг от друга. Мы были готовы к любым неожиданностям.

Последние несколько дней я постоянно ощущал, как во мне что-то меняется. Не сказать, чтобы это было доселе незнакомое мне чувство — нечто подобное происходило со мной и раньше, давным-давно. К тому же я знал, что такие вещи случаются со многими, когда приближается опасность, хотя, вероятно, и не со всеми. Как бы то ни было, но я это чувствовал, каждая частица моего существа твердила мне об опасности.

Отчасти причиной тому послужили предупреждения Билла Джастина и Чарли Брауна. Но дело было не только в этом.

Я твердо знал: меня насторожило предвестие смертельной опасности, витавшее в воздухе. Вообще-то по натуре я не мыслитель. Я неплохо езжу верхом, стреляю… ну, и прочее в том же роде. Но, сдается мне, любой, кому приходится подолгу вести уединенную жизнь вдали от людей — будь то ковбой, моряк, рыбак или охотник, — поневоле начинает задумываться о таких вещах. Порою я всерьез начинал задумываться: не оказывает ли опасность физического воздействия на атмосферу?

Мне трудно объяснить, что это за ощущение. Тем более я вообще человек немногословный и почерпнул свой словарный запас в основном из попадавшихся под руку книжек. Но мне кажется, так оно и есть. Временами опасность прямо-таки разливается по воздуху. И сейчас у меня возникло такое же ощущение.

Вершины холмов поросли сосновым лесом, но на пологом склоне виднелись лишь отдельные группки деревьев. До конца спуска оставалось не более двухсот футов. Темнело. Верхушки сосен на противоположном конце долины еще горели закатным огнем. Ветер легонько колыхал высокую траву. В полном молчании мы скакали к лагерю.

Копыта наших коней тонули в траве, негромко поскрипывали седла. Откуда-то доносился протяжный зов ночной птицы. Каждую секунду мы ожидали услышать выстрел, но ничего не слышали, не видели. Только колышущиеся под ветром травы, только темнеющее над головой небо…

И вдруг мы увидели лошадь, понуро щипавшую траву на плато близ истока ручья Степной Собаки.

Рядом лежал мертвец. Ветер задувал ему под рубашку и теребил концы шейного платка. Я сразу же узнал его. Джонни Вард был хорошим ковбоем… Когда я последний раз видел его, он работал на ранчо неподалеку Икалаки.

Пуля вошла под левую лопатку и вышла над карманом рубашки. Судя по всему, в Джонни стреляли с очень близкого расстояния.

Он был славным парнем, и смерть не обезобразила его. Джонни лежал у наших ног, и ветер теребил его черные кудри. Я вспомнил, что где-то на Востоке у него была семья.

Глава 7

Мы ехали к хижине в полном молчании.

Ни один нормальный человек, и я в том числе, не станет легкомысленно относиться к смерти другого человека. Тем более, что Джонни Вард был еще очень молод. Естественно, когда я увидел бездыханное тело на холодной земле, мне стало не по себе. Но еще больше я встревожился несколько минут спустя, когда обнаружил неподалеку следы лошади в мокасинах.

Джонни убили выстрелом в спину и, по моим соображениям, стреляли с расстояния семидесяти футов, не более. Внимательно изучив следы на земле, я пришел к выводу, что куда бы Джонни ни направлялся, он явно не торопился.

Когда всю жизнь учишься разбирать следы, начинаешь видеть куда больше, чем может увидеть любой непосвященный. Хотя у меня практически не было оснований для подобных догадок, но я готов поклясться: Джонни Вард не ждал этого выстрела.

Кто бы ни стрелял в него, это было хладнокровное и коварное убийство. Убийца знал свое дело. Первый же выстрел оказался смертельным.

Когда мы вернулись в лагерь, хижина была пуста, и, похоже, за время нашего отсутствия в нее никто не заходил. Ни разговаривать, ни готовить нам не хотелось, поэтому мы поужинали оставшимися от завтрака лепешками и печеными бобами. Потом я отправился осмотреть брод, однако никаких следов не обнаружил.

И вот, стоя у ручья Повешенной Женщины и прислушиваясь к журчанию воды, я вдруг осознал, что нам с Эдди больше нечего ждать неприятностей. Они уже начались, мы уже по уши увязли…

Что и говорить, сознание того, что в любой момент можешь последовать прямиком за Джонни Вардом, дает богатую пищу для размышлений. Вард был отличным парнем и хорошим наездником. Если живут на свете честные парни, то Джонни, несомненно, был одним из них. Он и погиб-то, видимо, из-за того, что кому-то очень не понравилась его честность. Во всяком случае, такого я придерживался мнения.

А если вдруг случится, что я последую за Джонни, то уже через несколько дней обо мне и думать забудут. Вспоминать меня будет некому. И тут поневоле призадумаешься — а чего ты достиг в этой жизни?

Когда я вернулся в хижину, Эдди читал какую-то старую газету. Он поднял на меня глаза.

— Ты думаешь, этого парня убил тот же, кто стрелял в дверь?

— Нет, ни в коем случае. Тот, кто убил Джонни, не стал бы тратить зря пули. Он залег бы в засаде и поджидал — чтобы бить наверняка, с близкого расстояния. И вот что, Эдди, — добавил я. — Мы имеем дело с безжалостным, хладнокровным убийцей. Если увидишь человека, который едет на лошади, обутой в мокасины, не поворачивайся к нему спиной, кем бы он ни оказался.

Несколько минут Эдди молчал. Потом спросил:

— Ты собираешься отвезти труп в город?

— Угу. Может, задержусь там на время расследования. Сдается мне, неделю, а то и больше ты будешь предоставлен сам себе.

— За меня не беспокойся, — отозвался Эдди. — Поезжай и занимайся своими делами.

Когда я въехал с телом Джонни на Мэйн-стрит, вокруг толпился народ. Одним из первых на глаза мне попался Гранвилл Стюарт, следом за ним — Билл Джастин.

Узнав имя покойника, Джастин несказанно удивился:

— Джонни Вард? Но я слыхал, что он сгоняет скот где-то на Вишневом ручье.

Я коротко рассказал все, что знал сам. Вокруг меня собралась кучка любопытных. Чуть поодаль стоял какой-то человек, показавшийся мне знакомым. Только я никак не мог его припомнить. Стюарт что-то спросил у меня, а когда я ответил и начал озираться по сторонам, тот человек уже исчез.

Я вдруг сообразил, кого он мне напоминает. Что-то в его облике заставляло вспомнить о Ван Боккелене. Но ведь того я в последний раз видел в Дакоте…

На следующий день было проведено дознание, и я дал свои показания. Иными словами, рассказал то, что считал нужным рассказать. В глубине души я был совершенно уверен, что виновен тот, кто ездил на лошади в мокасинах. Но для большинства горожан это означало бы «индейцы», а мне вовсе не хотелось вызвать всеобщую панику. Начались бы сплошные разговоры да пересуды, а потом кто-нибудь непременно учинит карательный набег. Индейцы бы в свою очередь схватились за томагавки, — и вот мы и глазом не успели бы моргнуть, как разразилась бы кровопролитная война. Сам-то я не сомневался: тот всадник мог быть кем угодно, но только не индейцем. Так что о мокасинах я умолчал. Рассказал лишь о том, как нашел труп. И еще добавил, что, судя по всему, Джонни Варда застрелил человек, которого он знал и с которым перед этим беседовал…

Правда, я таки немного проболтался, о чем тотчас же и пожалел. Меня спросили, смогу ли я опознать следы убийцы, если увижу их вновь, а я возьми да и брякни, что скорее всего смогу.

Этими словами я просто сам на себя мишень навесил, не хуже чем в тире.

В комнате, где проходило следствие, присутствовало несколько незнакомых мне мужчин, которые мне не понравились. Правда, одного из чужаков я знал. Это был Джим Фарго.

Я поселился в доме напротив платной конюшни. Там сдавались комнаты внаем. Вечером после следствия, повинуясь внезапному побуждению, я как можно тише передвинул кровать к противоположной стене. По счастью, это была легонькая раскладушка, так что поднять ее л бесшумно перенести не представляло никакого труда. Я уже снял сапоги и начал раздеваться, когда снова вспомнил незнакомцев, присутствовавших на дознании. И тут до меня наконец-то дошло, что один из них был Дустером Вименом. Тем самым, который ссудил мне десять долларов и представлял интересы Тома Гетти в Дакоте.

Если бы не усталость, я бы немедленно оседлал коня и махнул за холмы.

Я уже говорил, что не мастак по части кольтов. Но с тех пор, как Джастин оставил нам оружие, я не расставался ни с шестизарядником, ни с винчестером. И когда все же вытянулся на койке, то положил свой арсенал рядом с собой.

Ночной город постепенно затихал. По мостовой прогромыхали чьи-то шаги. Внизу хлопнула дверь; подгулявший ковбой споткнулся и громко выругался. Наконец все звуки стихли, и я погрузился в сон.

Внезапно ночь взорвалась грохотом выстрела. Я резко поднялся, сжимая в руке револьвер. В следующее мгновение вторая пуля глухо ударилась в стену. Я, не мешкая, выстрелил в ответ.

Наступило секундное затишье, сменившееся ревом голосов. Из коридора доносились негодующие возгласы, сопровождавшиеся яростными ударами в мою дверь. Я спустил ноги на пол, встал и открыл. На пороге стояли владелец дома и дежурный полицейский: позади них толпились мужчины.

— Что здесь стряслось? — заорал полицейский.

— Кто-то стрелял в меня, — объяснил я. — Я проснулся и выпалил в ответ.

Они вошли в комнату и осветили стену фонарем. В стене зияло два отверстия. Не передвинь я кровать, обе пули вонзились бы в меня.

— Ты переставил кровать, — заметил владелец дома. — Ты что же, ждал этого?

— Ваш постоялец за перегородкой жутко храпит, — пожал я плечами, — поэтому мне пришлось отодвинуться.

Как ни странно, они мне поверили. Большинство из них меня знали, и они никак не могли взять в толк: зачем кому-то понадобилось стрелять в такого безобидного малого? Да и сам я терялся в догадках… Ну кому я мог помешать?

Когда все ушли, я передвинул кровать обратно и снова улегся. Но прежде чем задремать, довольно долго размышлял: не пришла ли пора взглянуть на Калифорнию? Если как следует подумать, так мне всегда хотелось в Калифорнию. А уж зимой там, наверное, настоящий рай.

Вот только одно меня беспокоило: я оставил в лагере Эдди, а ему наверняка понадобится помощь. Он не справится с зимовкой один.

Чем дольше я раздумывал, тем больше злился. В конце-то концов не в моих правилах бегать от врагов. Хотя, возможно, иногда разумнее побегать…

Утром я отправился в «Маквин-Хаус» и побаловал себя отличным завтраком со всеми причудливыми гарнирами и приправами. Хотя деньжат у меня было не Бог весть сколько, но на это хватило.

Я еще сидел в ресторане, когда там вдруг появился Билл Джастин. Он уселся рядом со мной.

— Как дела? — осведомился он.

— Вы же видели Джонни Варда, — откликнулся я, нахмурившись.

— Я спрашиваю, как скот?

— В основном, в хорошем состоянии. А вообще, мистер Джастин, у вас там куча лишнего веса. Вам бы отправиться туда и отобрать приличное стадо на продажу.

Мы несколько минут побеседовали, а потом к нашему столу подошел Гранвилл Стюарт. Пожелав нам доброго утра, он опустился на стул.

— Пайк, — начал он, — некоторым из нас кажется, что настало время очистить восточную Монтану, а может быть, даже и западную Дакоту.

Я посмотрел на него, но промолчал.

— У тебя ведь репутация хорошего бойца…

— Только на кулаках.

— Боец — всегда боец. Мне нужно несколько подходящих парней. И некоторых мы уже заполучили.

Он назвал имена, но я отрицательно покачал головой. Гранвилл Стюарт был славным человеком и прекрасным скотоводом, известным всей Монтане. Но вообще-то я недолюбливал виджилантов.

— Я не мастак по части стрельбы, — заявил я. — А если нарушается закон, то пусть закон сам и разбирается.

— У полиции не хватает снаряжения, — возразил Стюарт. — Точно такая же ситуация, как раньше в Вирджиния-Сити.

— Нет уж, мистер, я лучше займусь коровами.

— Ты ведь сейчас в окружении скотокрадов! — Стюарт не мог скрыть раздражения. — Там их, вокруг лагеря, полным-полно. — Он сделал паузу. — В тебя уже стреляли…

— Похоже на то, — кивнул я. — И я сделаю все, чтобы сберечь стадо, за которое я отвечаю. Но за людьми я не охочусь.

На этом они меня и оставили. Покончив с едой, я заказал кофе. Что и говорить, по сравнению с тем кофе, что мы варили в лагере, этот был слабоват. Но все же лучше такой кофе, чем никакого.

Я сидел, не обращая вниманияна окружающих, когда ко мне вдруг обратилась какая-то девушка.

Я так увлекся беседой со Стюартом и Джастином, что даже не заметил ее. Она вошла в ресторан позже меня и сидела за соседним столиком. Теперь же я разглядел, что она прехорошенькая.

— Простите, сэр. Не могли бы вы объяснить мне, как добраться до Выдриного ручья?

— Куда именно? Видите ли, мэм, это довольно длинный ручей. — Затем я добавил: — И там нечего делать такой леди, как вы.

— Я хочу проехать к дому Фило Фарлея.

В этой изящной тоненькой девушке чувствовались изысканность и аристократичность.

— Вы что, родственники?

— Родственники? — Она выглядела несколько озадаченной. Затем лицо ее прояснилось. — А, ну конечно! Он мой брат.

Повернувшись в ее сторону, я как можно деликатнее произнес:

— Там не очень много места, мэм. То есть у Фило все идет хорошо… во всяком случае, шло, когда я видел его последний раз примерно год назад. Но хижину он построил сам, а строитель из него не Бог весть какой. Я хочу сказать, что там не самое подходящее место для городской женщины.

— Ему нужна помощь, — сказала она самым естественным тоном. — Если я смогу чем-то помочь ему, я должна сделать это.

Чуть помолчав, она прибавила:

— Больше некому.

— Он ждет вас?

— Нет. Он запретил мне приезжать, поэтому я приехала без спроса.

— Я направляюсь как раз в ту сторону, мэм, — сказал я. — Работаю на Джастина. У него лагерь на ручье Повешенной Женщины. Хотите, отвезу вас туда. Но лучше вам пока остаться в городе, а я бы съездил к вашему брату, чтобы предупредить его.

— Но это же глупо, разве нет? Зачем ему за мной ездить? Пустая трата времени… А я уверена: сейчас он очень занят.

Ну, конечно, с такими женщинами бесполезно спорить… Но я все же предпринял последнюю попытку выяснить истинное положение вещей.

— Он сообщил вам, что у него какие-нибудь сложности?

— Нет… но по тону его последних писем я поняла, что ему необходима помощь.

Об этом она могла бы мне и не говорить. Фило Фарлей, хрупкий молодой ирландец из Старого Света, был славным парнем. В свое время он сражался на Северо-Западном фронте в Индии. В Монтану приехал лет пять назад и, немного осмотревшись, подыскал себе место для ранчо близ Выдриного ручья. Я знал, что забот у него хватает.

В той стороне жили двое ранчевладельцев, весьма недоброжелательно относившихся к чужакам. Вдобавок Фило пришлось выдержать ряд стычек с отрядом молодых индейцев, которые посчитали его легкой добычей.

Но, судя по всему, молодой ирландец оказался неплохим воином. Сиу потеряли двух человек и сочли за благо оставить Фило в покое.

Что до ранчевладельцев, то они пока ничего не предпринимали. Все же я знал: им не по душе новопоселенцы. Само собой, они постоянно заводили разговоры о пропаже скота. Иногда эти разговоры основывались на реальных фактах, но по большей части служили предлогом для решительных действий против новичка.

Оставив девушку в ресторане, я вышел прогуляться.

На тротуаре, беседуя с Романом Беленом, стоял Билл Джастин.

Белен, крупный ранчевладелец, всегда казался мне слишком грубым и непомерно властным человеком. Поэтому я никогда не работал на него, разве что во временной артели, клеймившей скот. Белен и сам неплохой ковбой, хорошо кормил своих людей и платил им по высшему разряду. Но я не мог ужиться с такими колючими людьми.

Смерив меня тяжелым взглядом, Белен сказал:

— Вот уж не знал, что ты дамский угодник, Пайк. Кто она?

Я рассказал ему, рассказал безо всякой охоты.

— Она хочет поехать к брату.

Лишь при этих словах я наконец вспомнил, что Белен — один из тех, кто распространял сплетни про Фарлея. Он разве что впрямую не обвинял его в скотокрадстве.

— Не смей везти ее туда! — закричал он.

Я весь так и вспыхнул… Он что, приказывает мне?

— Я обещал ей отвезти ее, и отвезу, — ответил я.

Глаза Белена вспыхнули злобой.

— Пайк, я, кажется, тебе сказал…

— Слышал, слышал, — перебил я. — Но лучше не лезь не в свое дело!

Несколько мгновений мне казалось, что он вот-вот ударит меня, но он лишь пожал плечами:

— Вези ее и будь проклят.

Поворачиваясь, чтобы уйти, я услышал, как он сказал:

— На твоем месте, Джастин, я бы его уволил.

— Пока я найду другого, все пойдем прахом, — отозвался тот. — А кроме того, Пайк славный парень.

— Может быть… Просто странно — почему он так настойчиво искал работу? И он, наверное, дружок этого Фарлея, раз берет с собой девушку.

Продолжения их разговора я не слышал, да и не хотел слышать. Больше всего я боялся, что не выдержу, вернусь и врежу Роману Белену. А тогда мне бы здорово досталось. Ростом и шириной плеч Белен не уступал Батчу Хогану, но был куда проворнее его. Примерно год назад он отдубасил Хогана, причем крепко отдубасил.

И тут я подумал, что нужно все-таки позаниматься с Эдди Холтом. Если он покажет мне, как правильно боксировать, мне это пригодится. Причем все шло к тому, что очень скоро пригодится.

Выезжая из города, я вовсе не думал о ехавшей рядом девушке. Меня тревожили слова, сказанные Беленом о Фарлее. Ведь Белен злопамятен. Уж если он вбил что-нибудь в свою башку, разубедить его невозможно.

Энн Фарлей глубоко вздохнула.

— О, какой воздух! — воскликнула она. — Неудивительно, что Фило так любит эту изумительную страну.

— Да, мэм, прекрасный воздух, — отозвался я.

Однако мне было не до воздуха и не до красот природы, я думал о Романе Белене.

Глава 8

Она была высокой и стройной; ее густые золотистые волосы имели оттенок, который обычно зовется каштановым, а глаза казались почти фиолетовыми. Возле ее носа я разглядел несколько веснушек.

— Так, значит, прямиком из Ирландии?

— Да, из Ирландии.

— Видать, вам очень захотелось повидаться с ним.

— Он же мой брат, — ответила девушка. А секунду спустя добавила: — Хотя он мне почти как отец…

— У вас что, нет других родственников?

— Есть еще Роберт, старший, но он не в счет. Его еще мальчиком сбросила лошадь, и с тех пор он навсегда остался калекой.

Мы скакали, преодолевая милю за милей. Энн хорошо держалась в седле, и я не удивлялся этому. Ведь среди ирландцев много отличных наездников. Тот же Фило, к примеру, великолепно умел справляться с лошадьми. Он был ласков даже с самыми злонравными из них.

А его сестра выглядела настоящей леди. В ней было что-то такое… Словом, то и дело на нее хотелось взглянуть.

— А вы не очень осторожны, — заметил я. — Вы так откровенны с совершенно незнакомым человеком…

Она одарила меня мимолетной улыбкой.

— Почему же с совершенно незнакомым, мистер Пайк? Мне вас показали. А когда упомянули ваше имя, я сразу вспомнила, что брат писал мне о вас.

— А кто вам меня показал?

Девушка на секунду замялась, потом сказала:

— Мистер Фарго.

— Джим Фарго? — изумился я.

— Он… он работает… точнее, работал на одну фирму, которую иногда нанимает наш адвокат. И когда наш адвокат услышал, что я собираюсь в Майлс-Сити, он посоветовал мне отыскать там его. Мистер Фарго должен был сам отвезти меня, но он оказался занят. Поэтому и указал мне на вас.

Мы продолжали беседовать, и мне почему-то казалось, что мили тают одна за другой еще быстрее, чем прежде. Энн стала расспрашивать про мою жизнь, вот я и рассказал ей про Эдди и про то, как мы с ним встретились. Упомянул и о его советах, о том, что мне неплохо бы обзавестись собственным хозяйством.

— Хотя что толку об этом говорить. У меня нет таких денег и, похоже, никогда не будет.

— Зато вы знаете повадки животных. Почему бы вам не поделиться своими знаниями? С кем-нибудь, у кого имеется капитал…

— Разве простой ковбой встретит такого?

Но потом я всерьез задумался об этом. В последнее время мне постоянно подбрасывали идеи, которые никогда раньше не приходили мне в голову. И каждая новая идея наводила на мысли о предыдущих.

Ведь и впрямь множество крупнейших ранчо в Вайоминге были основаны на иностранные капиталы, а управлялись местными скотоводами.

Мы с Энн немного поговорили об этом, а потом она снова стала расспрашивать про здешнюю жизнь. Она умудрялась задавать вопросы прямо в точку, так что отвечать ей было легче легкого. Я понимал, что в первую очередь ей хочется узнать про неприятности, грозившие ее брату. Поэтому и рассказал о его вражде с владельцами крупных ранчо. Рассказал и про Романа Белена.

Энн заинтересовалась кражами скота, мол, как это делается? Я объяснил ей, как пользоваться раскаленным железом или кольцом от подпруги, — да все ковбои знают такие штучки.

И вот пока я говорил, мне вдруг пришло в голову, что нет ничего проще, чем переделать беленовское клеймо «РБ» на «Стропило 88», о котором упоминал Чин Бакер. Да, видать, это клеймо выбирали не просто так…

Когда солнце село, я свернул в рощу и, высмотрев подходящее место, за несколько минут сколотил навес. Потом развел костер. Чего бояться? Я был совершенно уверен: никто не тронет человека, путешествующего с девушкой. В этих краях вы можете украсть скот или застрелить врага и, возможно, как-то выкрутиться. Но если тронете порядочную женщину, вас наверняка линчуют… Даже бандиты устраивают в таких случаях суд Линча.

Поужинав, мы долго сидели у огня и болтали.

Сдается мне, ничто так не развязывает мужчине язык, как общество хорошенькой девушки. В итоге Энн узнала про мена и про Монтану гораздо больше, чем я про нее и про Ирландию.

Когда мы уже приближались к ранчо Фило, Энн заметила первого бычка с клеймом «РФ». Вообще-то для ковбоя привычка обращать внимание на клейма — вторая натура. Когда куда-нибудь скачешь, ты, сам того не замечая, успеваешь разглядеть клейма на всех встречных коровах. Оно и понятно, такая наша работа. Но от Энн я этого не ожидал. Она сразу же заметила клеймо «РФ» и мгновенно сообразила, что оно значит.

— Должно быть, это клеймо Фило. — Секунду помолчав, она спросила: — Его ведь тоже можно переделать в «Стропило 88», правда?

— Да, мэм, — кивнул я. Однако, решив, что ей следует знать все, тотчас добавил: — И «РБ», клеймо Белена, тоже запросто переделывается в «Стропило 88».

— Да, да, конечно. — Она задумалась. — Так вот почему он подозревает Фило…

— Не только поэтому. По большей части потому, что ни один крупный ранчевладелец не примирится с появлением нового поселенца… скваттера. И не важно, ворует ли тот скот или нет, скотовладелец все равно станет подозревать его в краже. На самом же деле он злится оттого, что новичок пасет свой скот на лугах, распахивает земли и пользуется водой.

— А что, с водой здесь плохо?

— Угу. Сейчас-то ее полно, потому что выдался удачный год, а над Биг-Хорном прошли запоздалые дожди. Но в засушливые годы ее не всегда хватает. Мэм, если вы намерены остаться, вы угодите прямо в осиное гнездо. Эти ранчевладельцы терпеть не могут вашего брата.

Энн задумчиво посмотрела на меня.

— Но вот вы же, например, работаете на крупное ранчо и при этом ничего не имеете против брата…

— Мне-то он по душе. Идет собственной дорогой, занимается своим делом и умеет постоять за себя.

Я натянул поводья.

— Мисс Фарлей, уже недалеко, поэтому я хочу вам кое-что объяснить. Видите ли, в городе, в Майлс-Сити собираются набрать отряд виджилантов. А уж если дойдет до этого, то сразу примутся решать, что делать в первую очередь. И тогда Роман Белен непременно скажет свое слово. А Белен, он такой… По нему лучше линчевать двух честнейших фермеров, чем упустить одного вора. И потом, виджиланты, они всегда рано или поздно отбиваются от рук. Начинают с очищения округи от бандитов, а кончают сведением старых счетов. Скажите Фило, пусть держится поближе к дому. Если Белену дать волю, Фило попадет в их списки.

— Фило? Но это же немыслимо! Фило никогда ничего не крал, а уж тем более коров. Да ему и незачем. Какой вздор!

— Скажите это Белену.

Часом позже мы подъехали к дому.

На пороге появился Фило. Стоя у двери, он во все глаза уставился на нас. Он был повыше меня, светловолосый и худощавый. Впервые увидев его, стремительного и резкого в движениях, вы бы решили, что он — довольно-таки нервный парень. Но так кажется лишь на первый взгляд. По крайней мере, лично я считал, что у него вовсе не было нервов.

Когда мы въехали во двор, он сделал нам навстречу несколько шагов. Казалось, Фило не верит собственным глазам.

— Энн? — промолвил он растерянно. — Энн!

Она соскочила с седла и бросилась ему на шею. Я повернул коня.

Внезапно Фило поднял голову и высвободился из объятий сестры.

— Пайк, погоди, не уезжай. Заходи в дом.

— Пора возвращаться! — прокричал я. — И так уж запаздываю, Эдди будет беспокоиться.

— Это тот негр?

— Ты его видел?

— Он проезжал мимо. — Фило бросил на меня какой-то странный взгляд. — Я и не знал, что вы двое тут рядом.

— Ладно, я поехал. Понадобится помощь, позовите. — Последние слова я произнес, обращаясь к Энн. Затем поскакал прочь.

Но при выезде со двора я едва не остановился. Я не сводил глаз с земли, на которой явственно выделялись следы. Добрая дюжина следов. Небрежно направив коня к колоде с водой, — словно затем, чтобы напоить его, — я осторожно осмотрелся по сторонам.

Так и есть, у колоды с водой виднелось множество таких же следов — отпечатков маленьких копыт в мокасинах.

Луна низко повисла над землей. Выли койоты. Вода плескалась у копыт моего коня. Переправившись через ручей Повешенной Женщины, я выехал на берег. В хижине было темно. Внезапно меня охватила паника. Я остановился.

— Эдди? — негромко позвал я. — Эдди Холт?

Откуда-то из темноты донесся едва слышный ответ:

— Парень, до чего же я рад тебя видеть! — Чувствовалось, что Эдди и в самом деле ужасно рад моему приезду. — А у нас тут неприятности, самые настоящие…

— Я поем, — сказал я, — а ты пока расскажешь.

Расседлав коня, я вошел в хижину. Эдди накрывал на стол при свете свечи, прикрытой пустой жестянкой из-под помидоров.

— Так безопаснее, — пояснил он. — Да и нагара меньше. Я-то ужинал еще до темноты, а потом укладывался. Уж теперь я знаю, зачем Оливер проделал запасной лаз.

Эдди приготовил рагу из бобов и свинины. За ужином он сообщил, что в дверь несколько раз стреляли. Один из выстрелов разбил лампу, так что хижина едва не сгорела.

А потом, несколько ночей назад, приезжали ночные всадники.

— Ночные всадники? — переспросил я.

— Ну да… в таких саванах, как у куклуксклановцев с Юга. Сдается, думали меня напугать. — Эдди усмехнулся. — Невдомек им, что с тех пор, как в детстве меня испугала сова, я привидения ни в грош не ставлю.

Они появились ночью и с пронзительными воплями кружили вокруг хижины. Когда Эдди это надоело, он высунулся и крикнул им, что если у них пересохнет в глотке, то пусть попьют водички из ручья. Тут они впали в бешенство и сказали, чтобы он убирался, пока я не приехал, а не то они вздернут нас обоих.

Это было непохоже на Чина Бакера или Коротышку Коунса. Бакер бы сразу начал стрелять. Скорее уж это напоминало повадки людей Белена.

Со следующего дня мы вновь впряглись в работу. Мы старались держаться вместе и разлучались лишь в случаях крайней необходимости, да и то ненадолго.

С каждым днем становилось все холоднее. Наконец ударили заморозки, и листва окрасилась в пурпур и золото. Деревья покачивались под легким дуновением ветерка, напоминая высокие золотистые свечи. По утрам трава покрывалась инеем, и копыта коня оставляли темную полоску на белой глади луга.

Мы по-прежнему сгоняли скот поближе к хижине. Работали от темна до темна, поднимаясь задолго до рассвета. И не расставались с оружием. Оно всегда находилось под рукой. Однако гости не появлялись — ни чужаки, ни кто другой.

А потом выдалось несколько теплых дней. Отложив остальные дела на потом, мы с Эдди наточили косы и вышли на луг косить. Сено грузили на телегу, отвозили в корраль и складывали в скирды. Я косил неуклюже, как мальчишка. Зато Эдди был великолепен. Под легкими взмахами его косы трава ложилась ровными рядами.

Затем снова похолодало. Как-то ночью вода в бочонке, стоявшем в углу хижины, покрылась тонкой корочкой льда.

Когда мы рано заканчивали работу, Эдди учил меня боксировать. Он выполнил свое обещание и действительно раздобыл перед отъездом из Майлс-Сити две пары боксерских перчаток. Их одолжил ему Чарли Браун. Мы отыскали между деревьев ровную площадку — там и боксировали, — а для отработки ударов использовали набитый опилками мешок.

В первую очередь Эдди показал мне, как наносить прямые и боковые удары, как действовать в клинче и как ограничивать свободу действий противника. А потом добавил к этому еще несколько нечестных приемов, не годных для ринга, зато отлично подходящих для уличной драки.

Сам же Эдди действовал спокойно и уверенно. Он никогда не торопился и не причинял мне боли, но все же я никак не мог его достать.

Однако я не огорчался. Помахать кулаками я всегда любил, а Эдди был превосходным учителем.

— Профессиональный бокс, — объяснял он, — это просто всяческие приемы, отработанные за много лет. Прямой удар, например, всегда быстрее, чем свинг, поскольку идет по кратчайшему расстоянию.

За все это время нас никто не побеспокоил. Работа была тяжелой и грязной, но мы неплохо справлялись со своим делом. Лишь изредка выкраивали часок-другой, чтобы потренироваться да еще один день ушел на косьбу. И все же меня не оставляло чувство, будто мы живем в раю для дураков.

Мне не терпелось навестить хозяйство Фарлея, но я удерживал себя. Само собой, у меня хватало здравого смысла, чтобы сообразить, почему меня туда так тянет. Но тот же здравый смысл подсказывал мне, что такая девушка, как Энн Фарлей, никогда не заинтересуется ковбоем, который зарабатывает сорок монет в месяц. Не заинтересуется, даже если он правильно говорит по-английски, — а я и того не умел.

С тех пор, как я вернулся, по хижине больше не стреляли, не находили мы и следов лошади в мокасинах.

Все было тихо-мирно. Но вот однажды утром мы обнаружили, что за ночь кто-то собрал стадо, которое мы гнали в сторону хижины. Этот кто-то угнал шестьдесят-семьдесят голов скота. Следы вели к югу.

— Надо бы собрать провизии, — сказал я Эдди. — Возможно, придется гнаться за ними несколько дней. — Так мы едем за ними?

Вскоре мы уже выехали из лагеря и поскакали по долине ручья Повешенной Женщины.

Глава 9

Пока мы скакали по следам стада, уводившим нас все дальше на юг, я успел хорошенько все обдумать. След оказался такой четкий и ясный, что было совершенно очевидно: то ли грабители не опасаются погони, то ли достаточно сильны, чтобы защищаться. Как видите, ни одна, ни другая перспектива не сулила нам с Эдди ничего хорошего.

Однако это недолго занимало мои мысли. Большую часть времени я пытался связать воедино все нити.

Начать хотя бы с Джима Фарго… Если он и впрямь сыщик, то тогда понятно, откуда его знал адвокат Энн Фарлей. Фарго выслеживал Ван Боккелена. Но Ван Боккелена мы не видели с самой Дакоты, разве что я и в самом деле приметил на улице в Майлс-Сити именно его.

Но если Фарго из пинкертошек, то по идее он должен переключиться на поиски стада. Вообще-то пинкертошки, как правило, занимаются делами о налетах на поезда и чем-нибудь еще в этом роде, но порою берутся и за скотокрадов.

И далее: в Джимтауне я встретился с Дустером Вименом. Он работал на моего старого друга Тома Гетти, и у него водились деньжата. По слухам, и у Гетти денег хватало. Но откуда же эти деньги взялись? Не с неба же они упали?

Заново вспомнив все, что я знал о Гетти, я пришел к выводу: не исключено, что мой приятель заделался скотокрадом.

Но ни один вор не в состоянии понять, где он оплошал. Каждый воображает, что ему вечно все будет сходить с рук. Да и вообще, вором может стать либо первостатейный глупец, либо на редкость самолюбивый малый. Сдается мне, что это в конечном счете одно и то же.

Наши местные грабители-скотокрады, размышлял я, становятся все самоуверенней, все наглей. А излишне самоуверенный человек сам нарывается на неприятности. Эти парни привыкли пренебрежительно относиться к честным ковбоям. Но они не знают, каков честный ковбой, если его вывести из себя. Судя по разговорам Стюарта и Джастина, ребята уже начали нервничать. Во всяком случае, мне так показалось.

Но как я ни ломал себе голову, а объяснить, откуда взялась лошадь в мокасинах, так и не сумел. В одном я был уверен: она имеет отношение ко всему происходящему.

— Слушай, Пронто, — спросил Эдди, — а что будем делать, если отыщем стадо?

— Еще не решил. Может, поедем обратно и приведем кого-нибудь на подмогу. А может, сами с ними разберемся.

Эдди посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Мы скакали по чудеснейшей в мире стране, как нельзя более подходящей для скотоводства. Правда, если год выдастся удачный… Надо, чтобы шли дожди или зимой выпал обильный снег, тогда и травы будет много, да еще какой. Грабители гнали стадо все выше и выше по ущелью Повешенной Женщины. Но куда они направлялись?

Вскоре в голове моей родилась догадка, догадка, граничащая с уверенностью.

— Да они же направляются к кургану Индейских Жен, — сообщил я Эдди, — а оттуда двинутся к Берложьим горам.

— Как ты думаешь, их много?

— Я видел следы четырех, а то и пяти всадников. Когда доберемся до кургана Индейских Жен, мы будем отставать от них не более, чем на час. Насколько я понимаю, эти парни вовсю погоняют стадо.

На ночь мы разбили лагерь на выступе скалы в долине Следового ручья. Рядом сочилась тонкая струйка воды из родника. Деревьев здесь не было, лишь низкорослые ивы и виргинская черемуха. Но чуть ниже в лощине зеленела трава. Туда мы и пустили пастись лошадей.

Потом мы сварили кофе на костре, таком крохотном, что вы могли его прикрыть ладонями. К тому же для вящей безопасности мы устроили так, чтобы дым рассеивался ивовыми ветвями.

Завернувшись в одеяло, я улегся на спину, заложил руки за голову и уставился на звезды. Меня одолевали тревожные мысли. Я все никак не мог забыть те следы у ранчо Фило Фарлея — следы убийцы Джонни Варда. И стоило мне подумать об этом, перед глазами тотчас вставало лицо Энн Фарлей… Повезет же тому, кто станет ее мужем. С подобными мыслями я и заснул.

Мы поднялись еще до рассвета, собрались и резво поскакали к кургану Индейских Жен. Мне думалось, что грабители должны были провести там всю ночь. И вряд ли поутру они поторопятся сняться с места, ведь накануне они наверняка добрались до Пороховой речки уже затемно, когда переправляться слишком поздно. Да и утром не начнут переправу, пока совсем не рассветет. Пороховая неглубока, но берега у нее вязкие и зыбучие, скот быстро выбьется из сил.

Часом позже, когда солнце лишь едва позолотило вершины далеких холмов, мы въехали в тень западного склона кургана Индейских Жен. По идее, если грабители опытны и осторожны, им бы следовало выставить наверху наблюдателя. Но к этому часу они, скорее всего, уже полностью уверились в успехе. И, кроме того, я рассчитывал, что мы успеем спрятаться в тени, прежде чем окончательно рассветет.

Стараясь держаться под прикрытием сосен, мы поскакали вверх по склону. Правда, местами спрятаться было решительно негде. К счастью, вершина поросла лесом и, держась в тени деревьев, мы смогли заглянуть вниз. Внизу, в двух милях от нас, мы увидели стадо, пасшееся близ Хибарного ручья, и тихонько передвигавшееся к ручью Пятнистой Кобылы.

По-прежнему держась в тени деревьев, мы проехали к югу по гребню холма. Вскоре я разглядел поднимавшуюся в небо тонкую струйку дыма, а затем и пыль под копытами коня одного из грабителей. Конь приплясывал и брыкался, но всадник все же держался в седле. Впрочем, самого всадника я не разглядел.

Внимательно изучив местность, я наметил расщелину, по которой можно было подобраться к бандитам поближе. Указав на нее Эдди, я повел моего компаньона вдоль склона.

Подобравшись поближе, я снова выглянул. Насколько мне удалось понять, грабителей было четверо. Но с такого расстояния я не мог разобрать — кто они? А ведь все люди разные… Есть такие, кто в любом случае будет сражаться, а есть и такие, кто ни за что не станет. Впрочем, ни тех, ни других я не боялся. Опаснее всего такие типы, от которых можно ждать любой глупости.

Изрядно забрав в сторону, мы переправились через реку выше по течению и направились к ручью Пятнистой Кобылы, наперерез стаду. Как я и догадывался, вместе со стадом переправлялся только один человек. Остальные же подгоняли сзади отстающих животных. А переправлялся со стадом Коротышка Коунс.

Он выехал из ивовых зарослей и заметил меня, лишь когда между нами оставалось всего тридцать футов и на него уже смотрело дуло моего винчестера.

Надо сказать, что Коротышка был буяном и задирой, но отнюдь не круглым дураком. Мгновенно остановившись, он поднял обе руки.

— Эдди, — сказал я, — зааркань-ка этого молодого и возьми его пушку.

Как я уже упомянул, Эдди мастерски обращался с лассо: его выучили этому циркачи из шоу Буффало Билла. Эдди ловко набросил петлю на плечи Коротышки и одним точным движением затянул ее. Потом забрал у пленника револьвер и проворно обыскал его. Ну а затем мы стащили Коротышку с лошади, увязали в аккуратный тючок и заткнули рот кляпом. Оставив его валяться на травке, мы отправились за остальными.

Дело оказалось совсем плевым. Грабители один за другим выезжали из Пороховой и попадали прямо нам в руки.

Мы по очереди разоружили и связали их, потом согнали в одну кучу, и я спросил:

— Чье это стадо?

Никто не ответил. Да я, в общем-то, и не ждал ответа.

— Значит, так, — продолжал я. — Вы, парни, хлопот мне доставили немало. Вот дерево, а вот веревка, и ничто не мешает нам вас повесить, а в городе, да будет вам известно, как раз сейчас собирают отряд виджилантов. Так что, будь вы поумней, рванули бы отсюда в Техас. И я намерен предоставить вам такую возможность.

Никого из них, кроме Коротышки Коунса, я не знал. Правда, еще одного, кажется, где-то видел. Что и говорить, они были мошенниками и негодяями. Но я терпеть не могу, когда человека вешают, не дав ему последнего шанса. А вот Роман Белен, тот бы живо их вдернул — и глазом бы не моргнул.

— Я заберу ваше оружие и лошадей, но вас самих освобожу. И мой вам совет, ребятки, драпайте отсюда, как дикий жеребец, которому хвост подпалили. Второй раз сунетесь, так легко не отделаетесь.

Никто из них не вымолвил ни слова. Эдди собрал лошадей, а затем мы ослабили узлы на путах грабителей и пустились в обратный путь, гоня перед собой стадо.

— Может статься, ты еще пожалеешь об этом, — тихо произнес Эдди. — Этот Коунс… ты ему очень не нравишься.

— Что ж, свой шанс они получили.

Впрочем, я сильно сомневался в том, что они уберутся из наших краев, поскольку прекрасно знал: такие люди до последнего момента не хотят поверить, что с ними может что-нибудь случиться. А в последний момент уже поздно что-либо изменить. Но все равно я не хотел никого вешать.

— Ты великодушный человек, Пронто, — сказал мне Эдди. — Но великодушие годится только до определенного предела, пока не столкнешься с вооруженным злом.

Конечно, он был прав, и мне хватало здравого смысла, чтобы понять это. Но я достаточно хорошо знал себя, моей доброты хватало лишь до поры до времени, а потом я расставляю ноги пошире и принимаюсь размахивать кулаками.

Ночью выпал снежок, но к полудню следующего дня бесследно растаял. Трава по-прежнему была хороша, и вернувшись мы пустили стадо пастись.

Два дня спустя, вечером, мы сидели в хижине у огня. Эдди читал старый выпуск «Полис Газетт», а я листал потрепанный томик «Истории Англии». Должен признаться, что, хотя эта книжка валялась в хижине со времени нашего приезда, до разговора с мисс Фарлей мне и в голову не приходило взяться за подобное чтение.

Однако прочел в тот вечер я немного.

Вскоре снаружи раздался чей-то голос:

— Эй, в доме! — И через несколько секунд: — Пайк, поговорить надо!

Эдди потянулся за винтовкой, а я погасил лампу и поднялся. Я узнал этот голос.

Открыв дверь, я выглянул наружу.

— Том? Том Гетти?

— Собственной персоной! — донеслось в ответ. — Привет, старый мошенник! Рад тебя видеть! Ты один? — осведомился он, немного помолчав.

Я заметил, что Том пытается через мое плечо разглядеть что-нибудь в темной хижине. Но ничего он там не разглядел, хотя пламя камина отбрасывало на стены алое марево. Ведь Эдди стоял вне поля зрения, у окна.

— Я должен тебе десять долларов, Том, — сказал я. — Отдам с первого же заработка.

— Да забудь ты! Что такое десять долларов?

Том восседал на великолепном вороном коне. Седло и уздечка были совсем новенькими. Он и впрямь выглядел так, будто живет припеваючи.

Зацепившись одной ногой за луку седла, он начал сворачивать самокрутку.

— А ты грубовато обошелся с моими парнями, — заметил он. — Отправил ребят пешком.

— Им недолго пришлось топать пешком.

Том бросил на меня проницательный взгляд.

— Как ты догадался?

— Том, ты забываешь, с кем говоришь. Я же давно тебя знаю и сразу сообразил, что происходит. Увидев, как они гонят скот, я сразу понял, что у них должны быть запасные лошади где-то неподалеку. И, зная тебя, я догадался, где именно, в том самом месте, где мы разбили лагерь несколько лет назад. Я помню, как ты тогда все расхваливал это место: мол, как трудно его отыскать. Лошади ждали их в том ущелье, за ручьем Дохлой Кобылы.

Том невесело усмехнулся.

Ему стало досадно, что я помню то ущелье. Должно быть, он запамятовал, что мы вместе его отыскали.

— Пронто, почему бы тебе не примкнуть к нам? Поверь мне, мы мигом разбогатеем.

— Ты знаешь Романа Белена?

— Тебе даже не придется самому угонять скот, — продолжал он. — Можешь работать в одном из наших лагерей.

— Роман Белен, — пояснил я, — намерен очистить край от скотокрадов. И он прихватит с собой много прочных веревок. На твоем месте, Том, я бы сматывал удочки. Нет, будь я проклят, коли поеду с тобой. Ты меня знаешь. Я всегда работал честно.

Он был раздосадован, раздосадован и озабочен.

— Пайк, кое-кому из моих ребят не по вкусу, что я поехал сюда нынче вечером. Они за то, чтобы поджечь тебя и либо выкурить отсюда, либо оставить здесь покойником. Если не поедешь с нами, лучше уноси ноги… Второй раз я не стану тебя предупреждать.

— Слушай, Том, — я старался говорить как можно спокойнее, — тебе-то следовало бы знать, что не стоит запугивать меня. Я не дам себя запугать.

Том развернул коня.

— Ну и черт с тобой!

Он уже поскакал прочь, но вдруг остановился.

— Пронто, а кто ездит на лошади в мокасинах?

— Кем бы он ни был, — откликнулся я, — но именно он убил Джонни Варда. Теперь здесь будут шнырять сыщики.

С этим Том и умчался. А я стоял в глубокой задумчивости. Выходит, Том Гетти понятия не имел, кто ездит на лошади в мокасинах. И значит, вряд ли таинственный всадник был скотокрадом, по крайней мере, он не из шайки Тома.

Да и вообще среди скотокрадов убийцы — большая редкость. Если они и убивали, то лишь спасаясь от преследователей. И убивали в драке, а не из засады.

Этой ночью мороз сковал льдом ручей. Утром я показал Эдди, как правильно прорубать отверстия, чтобы животные могли напиться.

Глава 10

Последовавшая затем неделя была самым приятным временем, о котором только может мечтать ковбой. В один из дней Эдди остался дома и наготовил целую лохань медвежьих плюшек. Теперь, куда бы мы ни выезжали, при нас всегда находилась седельная сумка, доверху набитая плюшками.

Большую часть времени стояла ясная, тихая и морозная погода. Мы пробивали питьевые отверстия во льду и изучали следы на снегу. А однажды вытащили со дна расщелины запутавшегося в кустарнике старого громадного быка. Где-то под конец недели Эдди убил горного льва, повадившегося задирать телят. Двумя днями позже я случайно наткнулся на стаю волков и застрелил двоих из них.

Наконец начали сказываться результаты наших трудов, предпринятых до первого снега. Большая часть стада паслась теперь на территории примерно в пять квадратных миль. Там вдоволь хватало травы и воды. Если же животные хотели укрыться от ветра, они без труда отыскивали надежное убежище. А ведь до того, как мы принялись за работу, стадо было рассеяно по всем окрестностям на тридцать миль кругом.

Из Эдди получился отличный ковбой, он схватывал все на лету и прекрасно запоминал мои уроки.

Но, признаться, выдайся такие деньки раньше, до того, как Эдди навел меня на мысль о собственном ранчо, я бы наслаждался жизнью больше. Может, дело было не только в Эдди? Время от времени, и чем дальше, тем чаще, я ощущал смутное недовольство собой. Теперь мысль о том, что как-нибудь я нагряну в город и отделаю Хогана, не приносила должного удовольствия. Даже возможность скоротать зиму в теплом и уютном местечке не радовала меня так, как прежде.

Возможно, мне не давала покоя еще и мысль о том, что совсем рядом, за склоном горы, живет Энн Фарлей. Ну, предположим, я встретил такую замечательную девушку, предположим, я решился попросить ее руки, но что я мог предложить ей? Скудные заработки ковбоя?

Так что покуда я занимался повседневными делами, в голове моей неотвязно крутились такие вот мысли… Не скрою, порой я вспоминал слова Тома Гетти, — мол, с ним быстро разбогатеешь. Но эта идея недолго меня занимала. Стоило мне вспомнить эту чушь, как я сразу же выбрасывал ее из головы и переключался на что-нибудь еще. Но как простому ковбою выбиться в люди?

И вот как-то под вечер к нам заявился не кто иной, как Том Гетти.

— Пронто, — сказал он, — я уж и не думал заезжать к тебе, да вот пришлось. Хочу просить тебя об одолжении.

— Так заходи и выкладывай, в чем дело. Ты ведь несколько раз выручал меня.

— Знаешь, — начал он. — Мне сейчас как-то не с руки появляться в Майлс-Сити. Как ты в прошлый раз и говорил, тамошний народ стал нервничать. Потому я и не могу попасть в город, а у меня вышел весь Растительный Бальзам, без которого я вот-вот откину копыта.

— У нас есть чуток Садового Лошадиного Снадобья, — сказал я. — Не пробовал? Отлично лечит и людей, и животных.

— Мне нужен Бальзам. Другого ничего и не бери. Не позволяй им всучить тебе дешевку, какое-нибудь непроверенное средство. Мне не нужно ничего, кроме Растительного Бальзама Жизни доктора Годбольда, так и знай.

— А еще у нас имеется Желудочный Эликсир доктора Робертсона, — вставил Эдди. — Моя мамаша на него разве что не молилась.

Том Гетти подозрительно глянул на него.

— Не знаю, не пробовал. Этот самый Бальзам — лучшая штука на свете. А ведь я перепробовал всяких патентованных лекарств больше любого другого. Разве не так, Пронто?

— Ну еще бы! Знаешь, Эдди, когда мы с Томом работали на одном ранчо, у него над койкой была привешена специальная полка. Ты в жизни не видел столько всевозможных снадобий.

— Черт возьми, Пронто, я же очень больной человек. И ты прекрасно знаешь это. Я постоянно хворал и уже давным-давно протянул бы ноги, не попадись мне зимой в той хижине «Домашний Медицинский Советник». Ведь до этого я понятия не имел, насколько серьезно болен.

— Он верно говорит, Эдди, — подтвердил я с самым серьезным видом. — Увидев его прежде, ты бы подумал, что Том ни разу в жизни не болел. Да и ел за двоих, а вкалывал не хуже любого другого. А потом нашел свою книгу и прозрел.

— Ну да, прозрел… Не то бы уже давно помер. Меня спасли лишь Петеровы Пилюли, они плюс Знаменитая Глистогонка доктора Фенестока. Но все равно я могу не дотянуть до весны.

Том взял протянутую ему чашку кофе.

— Скажу вам честно: ни у одного больного в мире не было стольких симптомов, сколько у меня. Я полночи изучал этот «Советник», пока окончательно не выдохся. А читать-то больше было нечего, — только «Советник» да каталог товаров, что доставляют почтой. Но каталог в подметки не годится моему «Советнику». Да что там! Я вот слыхал, все кругом толкуют о Шекспире, но, ей-богу, он не достоин и свечу держать тому парню, который написал «Советник». Парень просто звереет, когда описывает разные болячки. А от списка операций у вас волосы дыбом встанут. — Гетти глотнул кофе. — Ну вот, а этот ваш Шекспир… Я лично думаю, что местами он немного утомляет. Я, знаете, заходил, случалось, на его пьесы, так там все говорят и говорят… — Тут Гетти ошалело уставился на стол. — Что я вижу?! Да у вас же гора медвежьих плюшек! Я могу съесть их столько, сколько сам вешу…

— А стоит ли? — спросил я ласково. — У тебя же вышел весь Бальзам, а плюшки, я слышал, плохо усваиваются.

Рука Тома повисла в воздухе, в нем боролись две страсти. Наконец он отдернул руку, но тотчас же вновь потянулся к плюшкам.

— Я за все эти годы не съел ни одну, — пояснил он.

Позже, когда Гетти собрался в дорогу, нагрузившись мешком плюшек, он прихватил с собой и бутылку Желудочного Эликсира доктора Робертсона. За годы стояния на полке бутыль запылилась и покрылась паутиной.

Когда стук копыт замер вдали, Эдди сказал:

— А ведь этот парень покушался на наше стадо…

— Было бы невежливо отказывать ему в угощении, — дипломатично ответил я.

И все же, пока Том подтягивал подпругу, я успел шепнуть ему несколько слов.

— Том, — сказал я, — мы всегда рады твоему обществу, но если ты знаешь скотокрадов, которые еще подумывают о коровах Джастина, передай им, чтобы держались отсюда подальше.

Том лишь ухмыльнулся в ответ. Потом громко икнул.

— Прошу прощения. — сказал он. И прибавил: — А насчет коров… если я встречу кого из скотокрадов, посоветую им держаться подальше. — Он снова ухмыльнулся: — А то не видать мне больше медвежьих плюшек.

К ночи ударил мороз. А к утру хижина промерзла насквозь. Съежившись под грудой одеял и бизоньей шкурой, я тоскливо созерцал камин в противоположном конце комнаты, проклиная себя за то, что умудрился проснуться первым. Не вылезая из постели, я прикидывал, — сколько придется сделать шагов, чтобы пересечь комнату, сколько времени у меня уйдет на то, чтобы разжечь огонь, и сколько шагов потребуется на обратную дорогу к койке?

Но что толку лежать, мечтая о тепле? Уже давным-давно я крепко усвоил: ничего на свете не совершается благодаря одному лишь желанию. Приходится все делать самому.

Собравшись с духом, в два прыжка пересек комнату и схватил пригоршню смолистых сосновых лучинок. В камине под слоем остывшей золы, еще мерцали алые отблески. Разворошив угли, я бросил сверху лучинки и принялся усердно Дуть на них. Наконец появились язычки пламени, — потянувшись к лучинкам, они взметнулись вверх. Подложив в огонь куски коры, затем поленья, я поспешно юркнул обратно в постель. Глянув в противоположный угол хижины, я увидел ухмыляющуюся физиономию Эдди.

— Я на то и рассчитывал, — осклабился он.

Я беззлобно выругался в ответ.

Мой компаньон замешивал тесто для лепешек, а я вышел прогуляться. Подмораживало… На земле лежал шестидюймовый слой снега, и в воздухе медленно кружили огромные белые хлопья.

Подкинув сено лошадям, я взял топор и отправился к ручью Повешенной Женщины. Речушка от берега до берега покрылась льдом.

Прорубая во льду отверстие, я мысленно прикидывал места для остальных прорубей. Пожалуй, « рассудил я, их надо пробить не только здесь, но и на ближайших ручьях, может, даже и на Выдрином.

Не успел я подумать о прорубях, как сразу же спросил себя: а в самом ли деле это так необходимо или я просто выискиваю удобный предлог заехать к Фарлею? Но, в сущности, какая разница? Я все равно знал, что непременно поеду туда.

Путь предстоял долгий и утомительный, но я плотно позавтракал и пустился в дорогу, прихватив в подарок Фило пакет с медвежьими плюшками. Для этой поездки я выбрал рослого чалого мерина.

Когда я поднялся на гребень холма над ранчо Фарлея, то, если судить по солнцу, было почти три часа пополудни. По дороге я дважды останавливался, чтобы прорубить отверстия во льду Южного рукава Подветренного ручья и ручья Тули.

Ветер усиливался. Над землей стелились снежные вихри. Выехав из соснового леска, я остановился над обрывом, пытаясь найти место для удобного спуска к ранчо. И тут вдруг до меня дошло, что я не вижу жилища Фарлея.

Я тупо смотрел прямо перед собой, не веря собственным глазам. Может, снег сбил меня с толку, может, я заплутал?

Нет… Внизу еще виднелись занесенные снегом полуразрушенные коррали. Но, что ни говори, а сама хижина исчезла…

Мое сердце неистово забилось, во рту пересохло. Отбросив все сомнения, я ринулся вниз по склону.

Спустившись на прогалину, я обнаружил среди сугробов развалины дома. Соскочив с коня, раскидал снег и увидел, что бревна опалены огнем. Один из пролетов изгороди лежал на земле. Я понял, что это значит: на столб накинули веревку и рывком повалили забор. Я видел, как таким способом валили изгороди многих мелких фермеров.

Тут-то я и испугался… Однако, обыскав окрестности, я так и не обнаружил трупов. Что бы ни случилось с Фило и Энн Фарлей, здесь их не было.

Внезапно мой чалый заржал.

По склону долины спускались два всадника. Заметив меня, они чуть отъехали друг от друга, а я схватился за винчестер, и стал осматриваться в поисках убежища. Укрыться было негде. А на фоне свежевыпавшего снега я представлял отличную мишень.

Конь мой тем временем болтался по двору, чему я был несказанно рад, поскольку знал, что так он не застоится и в любой момент может пуститься вскачь.

Я знал обоих всадников. Младший, Джонни Айвс, слыл отчаянным головорезом. Поговаривали, будто он убил человека в Кит-Карсоне, что в Колорадо, и еще одного — у Доан-Стор на Техасской тропе. Но доподлинно я знал только про одного, павшего от его руки, да и тот был дряхлым индейцем из Глендлива.

Рядом с Джонни ехал довольно-таки скверный малый, известный в округе как Джордж Уолл. А Айвс, насколько я знал, работал у Романа Белена.

— Кажись, далековато от твоего пастбища, а? — спросил Айвс, когда они приблизились.

— Не знаю, не знаю. Мое пастбище всегда там, куда мне вздумается отправиться.

— Например, у кургана Индейских Жен.

— Что ты имеешь в виду?

Из-за пояса у Айвса торчала рукоять шестизарядного револьвера, зато я держал в руках винчестер. Он ни за что вовремя не успел бы выхватить свой кольт и, думаю, прекрасно понимал это. Джордж Уолл неподвижно сидел в седле.

— Ты, кажется, недавно там гнал стадо, — пожал плечами Айвс.

— Ну да, гнал стадо. Гнал его обратно.

— Для тебя было бы лучше, если бы ты смог это доказать, — ухмыльнулся Айвс. — Беленнамеревается с тобой поговорить.

— Что ж, поговорим. — Я указал на развалины хижины. — Что здесь произошло?

— Тебе что, объяснять надо? Фарлей был скотокрадом, вот и получил свое.

Как я уже упоминал, у меня тоже есть характер, да еще какой. Вот он и полез наружу.

— Если ты называешь Фило Фарлея скотокрадом, то ты просто-напросто лжец!

Айвс побелел и потянулся к револьверу. Но дуло моей винтовки было направлено прямо ему в живот.

— Ну давай, давай! — подзадорил его я. — Давай, берись за пушку!

Ох, до чего же ему этого хотелось! Хотелось выместить на мне злобу. А Уолл, тот все так же неподвижно сидел в седле с каменным лицом. Но все же я решил, что не стоит поворачиваться к нему спиной.

— Фило Фарлей — настоящий джентльмен, — заявил я, — и если он убит, то, клянусь, вас всех повесят!

— Повесят? — изумился Айвс. — За убийство поселенца?

— Если вы убили его, то вы убили не просто поселенца, — проговорил я, чуть понизив голос. — Фило Фарлей служил офицером в британской армии. И он человек со связями, имейте в виду.

— Да брось ты, не такая уж он важная птица, — фыркнул Айвс. — И потом, кем бы он ни был, нам-то какая разница? Отсюда до Англии далековато.

— Ой ли? Я могу назвать тебе пять больших ранчо всего в двух днях езды отсюда. Там заправляют англичане — закадычные друзья семьи Фарлей.

Насчет пяти ранчо я, конечно, малость загнул. Энн упоминала о знакомых ранчевладельцах из Англии. Так что, возможно, в моих словах было больше правды, чем я полагал.

— А что с ней? — спросил я.

— С ней? — переспросил Айвс.

— С Энн Фарлей… сестрой Фило.

Бросив испуганный взгляд на Уолла, Айвс неуверенно проговорил:

— В жизни не слыхал, что у него есть сестра…

— Представь себе, есть. Недавно приехала из Англии. Я сам проводил ее сюда.

Теперь они по-настоящему перепугались. Айвс с виноватым видом взглянул на занесенные снегом развалины.

— Я не видел тут никакой женщины. Фарлей всегда был один.

Уолл впервые раскрыл рот и спросил:

— Ты его уже видел?

Так значит, Фарлей не погиб! А если погиб, то они об этом не знали.

Глава 11

Какие бы неотложные дела ни привели Айвса и Уолла в долину, сейчас все это отступило на задний план. Теперь им в первую очередь предстояло выяснить, не соврал ли я насчет Энн Фарлей. Кроме того, этим парням наверняка хотелось порасспросить Белена и насчет самого Фило.

Айвс и Уолл были вовсе не бандитами, а обычными ковбоями. Ну разве чуток погрубее или, может, бессердечней большинства из них. По их разумению, они всегда и во всем были правы. Тем более, что некоторые поселенцы действительно воровали скот. А те, что не воровали, все равно мешались под ногами. Таково, по крайней мере, было общее мнение.

И хуже всего то, полагали скотоводы, что фермеры-поселенцы занимали отличные пастбища близ рек, родников и водяных скважин. Фермеры сеяли зерно и возводили изгороди. Для скотовода же вода и трава, что воздух для легких.

Разворачивалась настоящая война за землю. Поначалу все преимущества в этой войне были на стороне скотоводов, но с течением времени удача начала склоняться на сторону фермеров-поселенцев. Не то, чтобы они были сильней, вовсе нет! Просто их становилось больше. Их убивали, морили голодом, выгоняли силой. Многие из них не выдерживали непосильной работы, морозных зим, бесконечной борьбы за выживание, — всего того, из чего состоит жизнь в Монтане и Дакоте. Словом, многие из них уезжали. Но на их место приходили все новые и новые, и так без конца.

Некоторые из них, например, как Фило Фарлей, заводили себе небольшие ранчо со скотом. Многие, опять-таки, как и он, приезжали на Запад лишь из любви к дикой природе и суровой жизни на краю света. В большинстве своем скотоводы презирали поселенцев, в чем часто оказывались глубоко неправы. Многие поселенцы стойкостью, выносливостью и способностью постоять за свои права могли поспорить с любым из скотоводов.

Фило Фарлей был рожден для жизни в диких краях. После испытаний, выпавших на его долю в Индии, он уже не мог вести иную жизнь.

Мне казалось, что и Энн принадлежит к таким же натурам. Или, может статься, я просто убеждал себя в том, во что хотел верить.

Мало кто из ковбоев, работавших на крупных ранчо, знал Фарлея. Зато он был хорошо известен деловым людям в Майлс-Сити и Шайенне и водил дружбу с англичанами, обосновавшимися в Вайоминге и владевшими ранчо в наших краях.

Но мало кто знал Фило лучше, чем я. Его считали излишне «английским», чопорным, надменным. Но я-то знал, что он не такой. Фило был крепким парнем и метким стрелком, великолепным наездником и знающим скотоводом. Когда он только приехал на Запад, ему пришлось многому научиться, но учился он очень быстро.

Роман Белен, самый богатый из соседей Фило, явно недолюбливал молодого поселенца. Правда, он совсем не знал его, но для человека с норовом Белена в этом не было необходимости. Скажу больше: знай он Фарлея, как я, он бы еще пуще его невзлюбил. Властному и надменному Белену пришлись бы не по вкусу независимость и гордость ирландца.

Хотя по большей части я находился вдали от ранчо Фило, но, когда случалось ехать мимо, всегда заезжал к нему. Несколько раз он кормил меня ужином, иногда мы вместе выпивали в Майлс-Сити и Шайенне. А один раз случайно встретились в Дэдвуде. Фило приезжал туда посмотреть, как работают на приисках. Потом мы вместе отправились в Шайенн.

Что же до Уолла и Айвса, то сейчас им было о чем поразмыслить. Убить женщину — это вам не шутки. Сейчас им хотелось лишь одного — побыстрее унести ноги и хорошенько все обдумать. И, вероятно, они попытаются повидаться с Беленом, решил я.

А что тем временем делать мне? Сидя в седле и все еще держа под прицелом удаляющихся ковбоев, я обдумывал этот вопрос. Необходимо было найти верное решение.

Но чтобы я не предпринял, я прекрасно понимал, что времени у меня в обрез. Если Фило или Энн ранены, то на морозе они долго не протянут.

По-прежнему шел снег, не очень густой, но непрерывный. Так что нечего было и думать о том, чтобы искать Фарлеев по следу. Все следы давно замело. А через час-другой не останется и моих следов.

Одно мне было ясно: среди развалин трупов нет. К тому же, судя по всему, ковбои Белена считали, что Фило удалось бежать. Значит, и его сестре — тоже.

Но куда?

Ближайшим местом, где они могли найти приют, был зимний лагерь Джастина. Они знали, что я там обосновался. Энн не очень-то хорошо представляла, где это, но я указал ей направление. Да и Фило случалось несколько раз проезжать мимо. Куда же еще они могли направиться, если не ко мне? Похоже, что сперва они отсиживались в каком-то укрытии, а бежали только тогда, когда хижина уже горела… Вернее, когда поджигатели уехали, оставив дом догорать. Но раз Уолл и Айвс уехали, не дожидаясь, когда все сгорит, значит, у них были основания считать, что Фарлей мертв или вот-вот умрет. Следовательно, рассуждал я, им удалось его ранить. Но где же они?..

Тот, кто хорошо знает местность, тот всегда найдет, где спрятаться. А уж когда день-деньской сгоняешь скот, ищешь отбившихся от стада коров или просто охотишься, то очень скоро узнаешь каждую ложбинку, каждую трещину в скалах. Поэтому я усиленно соображал, — где же в этих краях укромные места, в которых можно затаиться?

Перебирая в памяти все известные мне укрытия от ручья Повешенной Женщины до Пороховой речки, я прикидывал — каковы шансы Фарлеев добраться туда?

Мне казалось, что, скорее всего, они где-то неподалеку. Вряд ли при бегстве им удалось раздобыть лошадей, а пешком им далеко не уйти.

Повинуясь смутному предчувствию, я поскакал вверх по склону к курганам Конского ручья.

Что и говорить, могла существовать добрая дюжина всяких укрытий, о которых я и не подозревал. Но я кое-что вспомнил… Как-то Фило выследил и убил гризли, обитавшего в пещере среди курганов. Вероятность того, что беглецы скрываются именно там, была ничтожна, но ничего другого мне в голову не приходило.

Хотя подъем был уж не столь высок — всего несколько сотен футов, тропинки туда вели крутые и узкие. К счастью, мой чалый оказался отличным конем, словно созданным для езды по горным тропам. Даже по снегу он шел довольно быстро.

Сперва, на случай, если за мной попытаются следить, я поеду по направлению к нашей хижине. У Северного рукава Подветренного ручья располагалась укромная лощина, близ которой паслось небольшое стадо. Добравшись туда, я долго топтался вокруг, а потом, отыскав нескольких отбившихся от стада бычков, направил их к лагерю. Сам же свернул в заросли кустарника и поскакал вдоль склона, время от времени останавливаясь и проверяя, — нет ли погони?

Не прошло и часа, как я отыскал ту медвежью пещеру. Пещера оказалась пуста. Однако кто-то не сейчас, а явно заранее, успел оборудовать ее для жилья. В углу лежала куча дров, рядом была сложена растопка, а на выдолбленной в скале полке в два ряда выстроились жестянки с консервами. Этих припасов хватило бы на неделю, а то и больше. Значит, Фило Фарлей предполагал, что ему может понадобиться подобное укрытие. Хотя, возможно, о существовании пещеры знал кто-то еще.

В это время я старательно отгонял от себя мысли о лошади в мокасинах. Похоже, что ее седок неоднократно наведывался на ранчо Фило. А может, это был сам Фарлей? Едва лишь я вспоминал об этих следах, как меня охватило беспокойство, чуть ли не ужас…

Стоя в пещере, я лихорадочно соображал: где же могут находиться эти двое?

Но ничего не приходило мне на ум. Где-то среди снегов брели девушка и раненый, может, даже умирающий, мужчина, — а я ничем не мог помочь им. Ничем… Бесцельное блуждание по сугробам только понапрасну изнурило бы моего коня, а шансов случайно наткнуться на Фарлеев практически не было. Они же не знали, что я ищу их, и у них имелись веские причины опасаться погони.

Вырвав из записной книжки листок, я написал на нем коротко и по делу:

«Чтобы ни случилось, вы всегда можете приехать ко мне».

Как бы подписаться? Эту пещеру может найти кто-нибудь посторонний. И очень может быть, что ее приготовил-то не Фарлей, а кто-то другой. Значит, подпись должна быть понятной только Фило и Энн. Я подписался: «Бреннан на вересковой пустоши».

Так называлась старинная ирландская песенка, которую часто пел Фило. Я несколько раз просил его спеть ее для меня. Поэтому и не сомневался: Фило сразу же поймет, кто автор записки. И кроме того: по дороге из Майлс-Сити, я рассказывал Энн про эту песню и того разбойника, о котором она сложена.

Оставив записку на видном месте, я вышел из пещеры, последний раз осмотрелся и повел коня прочь. О своих следах я не заботился — знал, что их засыпет снегом в ближайшие часы.

Подъехав к нашей хижине, я увидел в коррале чужих коней. Соскочив с чалого, я с винтовкой в руках шагнул к двери.

Прямо напротив входа, прислонившись спиной к стене, сидел Эдди Холт, сжимавший в руках винчестер. На поясе у него висел кольт. Впервые за время нашего знакомства я увидел Эдди с револьвером.

Кроме моего приятеля, в хижине находились Джастин и трое его ковбоев. Я знал их всех и со всеми из них в свое время работал. Но сейчас на их лицах, ни на одном из них, не было и намека на дружелюбие.

— Приветствую, мистер Джастин, — поздоровался я. — Вот уж не ожидал увидеть вас здесь в такую непогоду.

Тот беспокойно переминался с ноги на ногу.

— Пайк, я собираюсь уволить вас. Винди и Небраска займут ваше место.

— Может, объясните за что?

Джастин колебался.

— Прошел слух… Видели, как вы гоните скот в Вайоминг.

— Кто бы ни рассказал вам об этом, — возразил я, — вам следовало бы разобраться… Я гнал ваш скот. Мы с Эдди отбили стадо у скотокрадов и пригнали обратно.

Джастин явно смутился, но тут вмешался Небраска.

— Ты всегда был дружен с Томом Гетти, — заявил он, — а мы нашли следы его коня. Тут, совсем рядом.

— Верно, Том был моим другом. И он действительно приезжал сюда. Приезжал за бутылкой патентованного лекарства. Вы же знаете Тома… он всегда при смерти.

Они промолчали. Я повернулся к Эдди.

— Ладно, собирай вещички. Мы уезжаем.

Я перевел взгляд на Билла Джастина.

— Или вы желаете, чтобы мы топали пешком?

Джастин побагровел.

— Не мели ерунды. Берите лошадей и убирайтесь.

— Мистер Джастин, — я старался говорить как можно спокойнее, — прошу вас, да и всех остальных заодно, выслушать меня очень внимательно. И я хочу, чтобы вы это передали своим друзьям. В жизни своей я не украл ни одной коровы, и вы прекрасно это знаете. Я всегда работал честно и не жалея сил. А теперь зарубите себе на носу следующее. Как я понял, вы пока что не назвали меня вором. Только намекали на это. Что ж, давайте разберемся. Если кто-нибудь посмеет назвать меня вором, пусть лучше не выходит из дому без оружия. Сами знаете, не в моих привычках чуть что хвататься за ружье. Но если услышу хоть слово, что я, дескать, вор, — убью и того, кто это сказал, и любого, кто попробует это повторить. И так будет, пока я жив. Вы знаете, что я всегда был хозяином своего слова.

Никто из них и пикнуть не посмел. Что ж, ребята поступили мудро, поскольку с каждой минутой я все больше зверел. Эдди поднялся и начал собирать наши пожитки. А я по-прежнему не сводил взгляда с Джастина и его ковбоев. Мне вдруг стало жаль Билла, и я сказал:

— А если вас втянул в это дело Белен, то лучше вам не водиться ни с ним, ни с его виджилантами. Они напали на Фарлея и его сестру и, возможно, убили их обоих. Но им не поздоровится.

— Его сестру? — в испуге переспросил Джастин.

— Я привез ее на ранчо… помните?

Джастин залопотал:

— Фарлей был… чертов фермер… скотокрадишка. Он…

— Мистер Джастин, — прервал я его. — Фило Фарлей служил офицером в британской армии. Он принадлежал к одному из самых родовитых семейств Великобритании. У Фило Фарлея хватило бы денег, чтобы купить вас со всеми потрохами, потом продать, и при этом он даже не заметил бы вас. Ему незачем красть коров, он об этом и не помышлял. Ему просто нравилась эта страна, нравилось жить здесь. Добрая половина скотоводов, которые владеют крупными ранчо в Вайоминге, его друзья. Поверьте, когда вся эта история выйдет наружу, ни один край не окажется достаточно отдаленным, чтобы спрятать Белена и его подручных от мести друзей Фило!

Когда я окончил свою речь, Джастин был бледен как покойник. Его беспокойство перешло в страх. В сущности, он был вовсе не такой уж дурной человек, просто ему вскружили голову бахвальство и властолюбие Белена. Я и впрямь жалел его, но в душе все же радовался, что задал ему жару.

Когда мы уже оседлали коней, из хижины вышел Винди. Он всегда хорошо ко мне относился.

— Это правда, что ты там говорил? — спросил он.

— Разумеется.

С минуту он молчал. Когда мы уже сидели в седлах, он сказал:

— Пронто, если это правда, тебе лучше поскорее уносить отсюда ноги и как можно лучше прятаться.

— Что ты имеешь в виду?

— Да то, дурная твоя башка, что Белен начнет за тобой охотиться. Ты единственный, кто точно знает про сестру Фарлея и кто может указать на Белена пальцем. Пронто, если то, что ты сказал, — правда, Роман Белен непременно постарается убрать тебя!

Смешно, верно? Ведь он был прав, а я до сих пор даже не подумал об этом. Мне такое даже в голову не пришло. Стало быть, с этого момента Белен охотится за мной… Не за скотокрадами, не за Фарлеем, не за кем-то еще, а именно за мной.

А если окажется, что Фарлей не погиб, то Белену придется прикончить его и спрятать тело.

Значит, ему придется убить и Энн.

Глава 12

Стемнело. Стоял зверский холод, а у нас не было даже крыши над головой. Правда, под конец разговора Билл Джастин прямо-таки из кожи вон лез, что нам не резон уезжать на ночь глядя. Но я предпочел бы лучше насмерть замерзнуть, чем провести хоть еще одну ночь в этой хижине.

По правде говоря, стоило уехать хотя бы из-за того, чтобы поглядеть, как вытянулись физиономии ковбоев Джастина, увидевших, что Эдди сгреб в холщовый мешок все медвежьи плюшки. Ей-богу, у кобылы морда и то короче. Небраска не удержался и потянулся к плюшкам, но Эдди схватил здоровенный мясницкий нож и сказал:

— Давай, давай, мистер Скотогон. Возьмешь хоть одну — донесешь до рта обрубок.

Небраска сперва полез в бутылку, но, взглянув на Эдди Холта и на мясницкий нож в его руке, решил, что лучше не рисковать. Так что мы спокойно собрали свои пожитки и вышли вон.

В первую очередь я, разумеется, подумал о той пещере. Там хватало и еды, и топлива, а в расщелине, в двух шагах оттуда протекал ручеек.

Выехав из лагеря, мы обнаружили, что снега намело уже на добрых двенадцать дюймов. А в некоторых местах сугробы выросли еще выше. И не похоже было, чтобы в ближайшее время распогодилось. Не хватало лишь снежного бурана. А кто не видел снежную бурю в Монтане или Дакоте, тот, считайте, вообще ничего не видел.

Я был в ветхих обтрепанных брюках и от всей души завидовал Эдди, облаченному в шерстяные штаны, которые оставались у него со времен выступлений в шоу Буффало Билла.

Конечности мои занемели от холода, и хотя я то и дело менял руку на поводьях, усиленно колотя свободной рукой по колену, пальцы все равно не слушались меня. Несколько раз, чтобы не отморозить ноги, мы с Эдди слезали с коней и шли какое-то время пешком.

Меня согревало лишь сознание того, что перед уходом я получил-таки некоторое удовлетворение за все обиды. Я рассказал Джастину и сменившим нас ковбоям, какую работу мы проделали. Объяснил им, где мы пробивали проруби, где лучшая трава, где лучше прятать скот во время буранов, словом, обрисовал всю ситуацию.

— Однако вы неплохо потрудились, — нехотя признал Джастин.

— Да уж! — насмешливо отозвался я. — Ведь скотокрадство много времени не отнимает.

Несколько раз, когда мы останавливались, я, не желая слишком далеко забирать к северу, внимательно изучал звезды. Под снегом все выглядело по-другому, и я боялся, что не распознаю прежние приметы.

Когда наконец мы приплелись к каньону близ курганов Конского ручья и отыскали пещеру, уже близился рассвет. Лошадей мы оставили у входа, поскольку проход в глубь пещеры оказался слишком узким для них. Что ж, укрыли бедных животных если не от холода, то хотя бы от ветра.

Расщелина в глубине пещеры потемнела от костров. Там мы и развели огонь. А постели устроили прямо на полу, на куче сухих листьев и соломы, заботливо приготовленной неизвестным (правда, я продолжал считать, что это Фило) хозяином пещеры.

Разговаривать нам не хотелось, а проголодаться мы пока что не успели. Выпив по кружке кофе, чтобы согреться, мы завернулись в одеяла и улеглись.

Разбудил меня хрип одной из лошадей.

Яркие угли мерцали во тьме, значит, костер погас совсем недавно. Эдди преспокойно спал; до меня доносилось его тихое посапывание. А еще я слышал какие-то шорохи у входа в пещеру, то в испуге перебирали копытами наши лошади. По-видимому, снаружи что-то происходило… что-то, напугавшее животных…

Пошарив рукой возле постели, я нащупал винчестер. Затем, выскользнув из-под теплых одеял, я в одних носках прокрался к проходу. Оказавшись рядом с лошадьми, я легонько положил руку на шею одной из них и принялся нашептывать ей на ухо разные ласковые слова, пытаясь успокоить животное. Потом осторожно подобравшись ко входу в пещеру, выглянул наружу и окинул взглядом белоснежный простор. В сугробе неподалеку от меня ворочалось что-то темное… Вот оно приподнялось — и снова рухнуло в снег. Раздался сдавленный стон… Затем наступила тишина.

Долгую минуту я стоял у входа, выжидая. Однако не уловил никакого движения, не услышал ни единого звука. Однако у пещеры что-то было… Или скорее — кто-то.

Отложив винчестер, я решительно шагнул в снег — и вот уже стою над лежащим в сугробе человеком.

Наклонившись, я ухватил его за воротник и перевернул на спину. В смутно поблескивающем снежном мерцании мне не удалось разглядеть его лицо. Я вновь ухватил его за воротник и втащил в пещеру. Потом поволок дальше по проходу.

И тут раздалось клацанье взведенного курка.

— Это ты, Пайк? — раздался голос Эдди.

— Да, — отозвался я. — И со мной еще… кое-кто.

Эдди подкинул в костер сухих веток. Когда огонь как следует разгорелся, мы уставились на раненого. Им оказался Коротышка Коунс.

Пока Эдди возился с костром, я стащил с Коротышки одежду, чтобы посмотреть, что с ним. В спине у него зияли две огнестрельные раны. Пули вошли на расстоянии не больше двух дюймов друг от друга. Одежда его заледенела, вся кровь превратилась в красные ледышки. Одно я мог сказать наверняка: только благодаря морозу, остановившему кровотечение, Коунс пока еще жив. И все же дела его были плохи.

Эдди положил руку мне на плечо.

— Пайк, лучше предоставь это мне. Я помогал доктору лечить многих раненых.

По правде говоря, Эдди здорово меня выручил. Ничто не пугает меня больше, чем необходимость возиться с тяжело раненными. Ну а Эдди, как оказалось, знал толк в этом деле. Ведь еще задолго до выступлений в шоу Буффало Билла он кочевал вместе с одним доктором и, всячески помогая ему, поднабрал кучу ценных навыков.

Поэтому я занялся костром и сварил кофе. А потом достал припрятанную на всякий случай бутылочку. Вообще-то мы с Эдди не так уж много пили, к тому же виски в мороз — верная гибель. Пьяный замерзнет насмерть гораздо быстрее, чем трезвый. Виски поначалу согревает, но только на время. От виски тепло поднимается от сердца к голове, — а уж оттуда улетучивается в морозный воздух, так что еще холоднее становится, чем прежде. Но с другой стороны, когда ты пришел с мороза и больше не собираешься выходить, — вот тогда для согрева очень даже неплохо хлебнуть глоточек.

Через несколько минут Коротышка что-то забормотал и открыл глаза. Сперва взгляд его уперся в Эдди. Потом, повернув голову, он уставился на меня.

— Привет, Коротышка, — сказал я. — Ты, главное, лежи спокойно.

Коунс расслабился и вытянул ноги, глядя на черные своды пещеры, где мерцали отсветы костра. Затем глаза его закрылись, но тут же снова открылись.

— Вы нашли моего коня? — спросил он на удивление бодрым голосом.

— Нет. Пойду гляну. — Я натянул сапоги на мокрые носки. — Коротышка… а кто в тебя стрелял?

— Стрелял? В меня стреляли? — изумился он. — Я думал, меня что-то ударило… что-то… Не знаю, что именно.

Эдди поднес к его губам бутылку.

— Это виски.

Я поднялся, притопнул, чтобы уж до конца вогнать ступни в сапоги, и поежился.

Снаружи было чертовски холодно, да еще и ветер разыгрался. Впрочем, я даже отчасти обрадовался этому, поскольку знал, что теперь буря окончательно заметет все следы — и наши, и Коротышкины. А значит, ни Роман Белен, ни кто другой нас не отыщет.

Ярдах в пятидесяти от того места, где я нашел Коротышку, стоял его конь. Поводья волочились по снегу. По-видимому, Коунс свалился с седла, когда разыскивал пещеру. Во всяком случае, одно представлялось несомненным: Коротышка знал про пещеру. И вообще, у меня складывалось впечатление, что о пещере знала вся округа.

Подобрав поводья, я отвел коня ко входу в пещеру и очистил от снега.

Когда я подошел к костру с Коротышкиным седлом, сам он лежал с закрытыми глазами. Эдди взглянул на меня.

— Теперь несет околесицу. Все твердил про встречу с кем-то… Потом про перестрелку на какой-то Башне.

— Должно быть, он говорил про Башню Дьявола. Это где-то в Берложьих горах.

Интересно, размышлял я, уж не Белен ли там побывал?

Склонившись над раненым, я спросил:

— Коротышка, там был Белен?

— Нет, — последовал ответ.

Он открыл глаза и с минуту смотрел мне прямо в лицо совершенно осмысленным взглядом. Сейчас он не бредил.

— Пайк, — произнес Коротышка, — так я сумел… я все-таки нашел пещеру?

— Это ты все тут приготовил? Провизию и дрова?

— Да нет же, черт побери! — Он посмотрел на меня как-то странно. — А ты откуда знаешь это место? Тут же бывшая нора Клайда Орума.

Клайд Орум! А я уж и забыл о нем. Даже не слыхал про такого много лет.

— Ты знал его? — невольно вырвалось у меня.

— Чин Бакер знал… У Клайда тут была семья. Чин кое-что знал о них. Мы один раз уже прятались здесь… так что, когда мне пришлось бежать… я приехал сюда.

Казалось, ему труднее стало говорить.

— Почему ты бежал?

Несколько секунд он молчал, потом ответил:

— Дьявольщина, Пайк! Мы все… они всех перебили. Просто появились черт знает откуда и перестреляли нас, как куропаток… Никогда их раньше не видел.

Эдди подошел к нам, кивнув мне.

— Я сварил тебе суп, парень, — сказал он Коротышке.

— Так, значит, они тебя подстрелили? — допытывался я.

— В меня стреляли? — повторил он с прежним недоуменным выражением на лице. — Я думал, меня ударили сзади… хотя там никого не было, кроме…

Он не договорил. И ему уже не требовался суп.

Эдди медленно повернулся, подошел к костру и опустил миску на землю. Коротышка Коунс умер, так и не успев сказать, кто же убил его.

«Там никого не было, кроме… « Кроме кого?

Кто-то стрелял Коунсу в спину, стрелял с близкого расстояния. И Коротышка знал убийцу, но не ждал выстрела. Как и Джонни Вард.

И шайку Гетти поголовно истребили. Значит ли это, что Тома постигла та же участь?

И кто такие они?

Все эти вопросы нагоняли тоску и уныние. Мне захотелось убраться из этих мест как можно скорее. Если бы сейчас я оказался вблизи железной дороги, то не раздумывая вскочил бы в вагон, — и только менял видели. Махнул бы на юг, подальше от снегов и морозов, и до конца жизни пас бы коров на мексиканской границе.

Подумать только, ведь я приехал сюда, чтобы тихо-мирно скоротать зиму в заботах о Джастиновых стадах, — и что из этого вышло? Меня оскорбили, уволили с работы да еще и обвинили в краже той самой скотины, ради спасения которой я отмахал столько миль. И вот теперь человек, которому я пытался помочь, умер у меня на руках. А шайку Гетти перебили. Какие-то чужаки хозяйничают в округе и убивают людей, и никто понятия не имеет, кто они такие и что вообще здесь происходит…

Но больше всего меня тревожило то, что уж очень ловко все было проделано… Если бы мы случайно не наткнулись на Коротышку Коунса, прошли бы месяцы, а то и годы, прежде чем кто-нибудь проведал, что шайку Гетти уничтожили.

А что сталось со стадом, которое люди Гетти держали среди холмов? Как только я задал себе этот вопрос, так тотчас же в голову мне пришла совершенно дикая мысль. Однако минуту спустя я сообразил: какой бы глупостью — на первый взгляд — не казалась моя догадка, она все же верна.

Эдди протянул мне миску супа, а сам начал прихлебывать из той, что налил для Коротышки. На покойника старались не смотреть.

— Эдди, мы уезжаем, — заявил я. — Поскачем прямиком в Майлс-Сити или куда-нибудь еще и сядем на поезд.

— Ладно.

Покончив с супом, я отставил миску в сторону и вытер губы тыльной стороной руки. Эдди не сводил с меня взгляда.

— Что тебя гложет, дружище? — поинтересовался я.

— А как насчет этой Энн Фарлей? Ты собираешься просто так вот взять и уехать?

Черт, тут он меня уел. Эдди поставил вопрос ребром, и он прекрасно понимал, как, собственно, и я сам, что несмотря ни на что, я не могу никуда уехать, пока не разузнаю, что же случилось с Энн Фарлей.

— Ладно, потом разберемся, — проворчал я.

— Мистер Пайк, ведь уже рассвело, — заметил Эдди. — И довольно-таки давно.

Так оно и было, рассвело. Осознав это, я мигом вскочил на ноги. Мы быстро собрали наши скудные пожитки, слегка пополнив их провизией из запасов пещеры. Но, разумеется, оставили вдоволь и для тех, кто, возможно, забредет сюда после нас.

В карманах Коротышки мы нашли около тридцати долларов. Я вложил их в мятый конверт, в котором лежало его письмо к сестре, жившей в Миссури. Пусть она получит и письмо, и деньги. Коня Коунса мы взяли в качестве вьючного животного, а самого Коротышку оставили лежать в пещере.

— У нас ведь все равно нет лопаты, да и земля насквозь промерзла, — рассудил Эдди.

И тут я вспомнил про записку, которую оставил во время первого посещения пещеры. Резко обернувшись, я схватил Эдди за руку.

— Ты не видел здесь листка бумаги? Записку?

— Что-то упало на пол… Не заметил, что именно.

Шагнув мимо Эдди, я подошел к месту, где оставлял свое послание, и подобрал валявшийся на земле листок бумаги. Так и есть — моя записка. Но внизу я увидел еще одну строчку:

«ХИЖИНА КИЛВОРТА».

Вот и все. Правда, подпись имелась: «Педлар Браун». А большего мне и не требовалось.

Когда мы с Энн ехали из Майлс-Сити и пересекли Тонга-Ривер, мы направились по древней тропе через курганы Джима Покера и там заметили полуразрушенную хижину. Энн, помнится, еще сказала, что эта хижина напоминает ей одну лачугу в Ирландии, в Килвортских горах.

А бравый Бреннан, о котором поется в песне, как раз и был родом из Килвортских гор. Он ограбил Педлара Брауна, а потом Педлар Браун, в свою очередь, ограбил Бреннана, и они стали друзьями.

Так, значит, Фарлеи все-таки были здесь. Но, увидев припасы, испугались, что их обнаружат хозяева пещеры, и ушли отсюда.

Энн жива! В душе моей все запело. Я выскочил из пещеры.

— Седлай коней, Эдди! — заорал я. — Предстоит долгая дорога!

Хотя до той лачуги было всего лишь миль пять-шесть, я знал, что эти мили покажутся мне бесконечными.

Глава 13

Пока мы скакали по тропе, ведущей к Джиму Покеру, я вспоминал бессвязный рассказ Коротышки Коунса. Значит так: отряд каких-то странных всадников поголовно истребил всю шайку Тома Гетти. Нападение оказалось таким внезапным, что те не успели дать отпор.

А сам Коунс даже не понял, что в него стреляли. Наверное, он до самого конца так и не осознал, как тяжело его ранили.

Как он сказал перед смертью? «Там не было никого, кроме… «

Кроме кого? Кроме того, кого Коротышка нисколько не опасался. Возможно, даже считал другом.

— А пещера-то, Эдди… Я ведь предполагал, что это Фарлей все там приготовил, а получается, что совсем не он. Значит, кто-то другой. И уж точно не Коротышка.

— А как насчет Бакера? Он знал про пещеру.

— Да, пожалуй… Чин Бакер уже давно подался в бандиты и много лет орудовал в этих краях. По слухам, он бежал вместе с шайкой Клайда Орума. И, конечно, он знал про пещеру.

Когда мы подъехали к лачуге на Джиме Покере, она утопала в снегу. Расположенная в сосновой роще, среди обломков скал и валунов, хижина и при хорошей погоде была неприметна, а уж под сугробами так и подавно.

С трудом преодолевая глубокие заносы, наши уставшие кони вступили в рощу. Добравшись до хижины, мы увидели почти уже занесенные следы, ведущие от двери к конюшне. Эдди остался с лошадьми, а я подошел к двери и постучал.

Открыла Энн Фарлеи. В руке у нее был револьвер, и, судя по решительному выражению ее лица, она без колебаний пустила бы его в ход.

Увидев меня, девушка опустила оружие.

— Вы нашли нас! Я знала, знала, что найдете!

Она прошла в глубь хижины, и я, пригнувшись, шагнул следом за ней. Многие жилища в горах, как вот и это, строили в спешке и при нехватке строительных материалов, поэтому дверной проем частенько получался слишком низкий. Зато пол находился на несколько дюймов ниже порога, так что в хижине можно было стоять, выпрямившись в полный рост.

У дальней стены, вытянувшись на койке, лежал Фило Фарлеи. Выглядел он плохо, очень плохо.

Он чуть приподнял руку в знак приветствия.

— Пронто, рад тебя видеть. Позаботься о ней, слышишь?

— Я позабочусь о вас обоих, — ответил я. — Тут за дверью стоит Эдди, а Эдди знает толк в ранах. Вот увидишь, мы в два счета поставим тебя на ноги.

— Позаботься о ней — большего я не прошу.

— Это сделал Роман Белен?

Фило пристально посмотрел на меня. Выражение его глаз изменилось.

— Да, он… собственной персоной. Он стрелял в меня, а я был безоружен. Он бы повесил меня, если бы мы вовремя не убрались.

Фило указал на Энн.

— Она втащила меня в дом. Просто выскочила, схватила меня за воротник и поволокла. А потом она оказалась куда сообразительней меня и поторопилась выбраться из дома через окно с другой стороны.

— Наши лошади стояли под седлом в укрытии, в лесу, — пояснила Энн, — потому что у нас было все готово, чтобы скакать в Майлс-Сити. Я понимала, что раз они сразу не застрелили его, то наверняка подожгут дом.

— Разве они не знали, что в доме женщина?

— Возможно, они меня не видели. Нет, не думаю, чтобы они знали обо мне.

В этот момент в дверь вошел Эдди. Отступив на шаг, я указал на Фарлея.

— И что было потом? — спросил я Энн.

— К тому времени, когда загорелся дом, мы уже скакали прочь. К счастью, от заднего окна было совсем близко до зарослей кустарника.

У меня с детства был бешеный характер. Конечно, я далеко не всегда выходил из себя во время драки, но время от времени мои вспышки гнева причиняли кучу неприятностей и мне, и всем окружающим. Поэтому я всегда старался держать себя в узде. Что же до драк, то это совсем другое дело. Дрался я обычно потехи ради, а не по злобе. Но тут я вдруг почувствовал, что со мной что-то неладно… Настолько неладно, что я даже сам перепугался.

Отвернувшись, я вышел из хижины. Над заснеженной землей нависли тяжелые серые тучи, но от снега все кругом казалось светлее. Стоя перед хижиной, я смотрел на противоположный склон узкого каньона, на черные деревья под снежными шапками. Впервые в жизни мне никак не удавалось совладать с собой. Меня душила холодная угрюмая злоба.

Этих людей, славных честных людей, хотели убить. Их травили, словно диких зверей. Дом их сожгли вместе со всем их имуществом, и если их найдут, то безжалостно убьют.

Руки мои ходили ходуном, меня всего трясло от ярости. Я изо всех сил старался совладать с собой. Я словно раздвоился. Одна половина моего сознания была охвачена слепой яростью, а другая изумленно следила, чем все это может для меня обернуться.

И тут я окончательно понял: никуда я не уеду; желание уносить ноги, покуда цел, бесследно исчезло. Теперь главное — выследить их, моих врагов, сокрушить их, стереть в порошок, показать им, какова моя ненависть к ним. Они заварили кашу, так пусть теперь и расхлебывают ее.

Здравая часть моего «я» твердила мне об осторожности, об опасности, которая мне угрожает. Но вторая половина возражала ей, — мол, на силу отвечают силой. И кроме того, я прекрасно знал, что если такие люди начинают творить беззаконие, то они выискивают самых слабых и беззащитных. Сколько раз случалось, что один решительный человек с оружием в руках разгонял толпу негодяев. Но только с оружием, только с оружием в руках…

Когда зло творит беззаконие, добру не остается иного выхода — нужно защищать себя.

Вскоре из хижины вышла Энн. Она подошла ко мне, остановилась.

— Я знала, что вы придете, мистер Пайк. Я знала…

— Мое имя Барнабас. Но все зовут меня Пронто.

— Я буду звать тебя Барни. — Она немного помолчала. — Я говорила Фило, что ты обязательно придешь.

— Нужно доставить его в Майлс-Сити, — сказал я. — Мы можем смастерить сани. Чтобы его не слишком трясло.

Мы еще несколько минут поговорили, а потом Энн ушла обратно к Фило. Я же отошел на несколько шагов и остановился под деревьями, откуда мог наблюдать за всеми подступами к хижине как сверху, так и снизу по каньону. Стоя на своем посту, я пытался все как следует продумать.

Во-первых, рассуждал я, существует некий отряд виджилантов. Очень может быть, что он состоит исключительно из людей Белена. Они начнут преследовать Фарлеев, а заодно и меня.

Но есть еще банда, которая перебила людей Гетти. Я почему-то был уверен, что в этом случае орудовали чужаки…

И наконец, нельзя забывать о всаднике, обувавшем своего коня в мокасины. Этот хладнокровный убийца, скорее всего, действовал сам по себе.

Все они — наши враги, все они представляли для нас смертельную опасность. Учитывая подобные обстоятельства, я решил, что наша единственная надежда — добраться до Майлс-Сити или до какого-нибудь другого крупного поселения. Там мы хотя бы сможем привлечь к себе общественное внимание. Пока мы вдали от людей, нас можно убить, зарыть под кустом, — и все о нас забудут.

В городе же, среди народа, попытка убить нас чревата непомерно большим риском. По крайней мере, покушение на Фарлеев — огромный риск.

Но Майлс-Сити лежит на много миль к северо-востоку отсюда, и каждая миля таит в себе угрозу. Нам предстоит долгое и трудное путешествие. Конечно, мы не сможем передвигаться со скоростью обычного всадника, но если смастерить сани, то как-нибудь доберемся.

Из хижины вышел Эдди.

— Он тяжело ранен, Пронто. Очень тяжело.

— Он выдержит двух— и даже трехдневное путешествие в Майлс-Сити?

Эдди пожал плечами.

— Кто знает… Возможно, не выдержит. Хотя, с другой стороны, он крепкий парень…

Он помолчал, потом достал две сигары.

— Мне дал их мистер Фарлей… Возьми одну. — Закурив, Эдди спросил: — А быстрей мы не управимся?

Я покачал головой, а он поинтересовался:

— Кто такая Лотти?

— Лотти?

— Он упоминал ее. В смысле, когда бредил…

— Полагаю, какая-то его знакомая в Ирландии. В здешних краях я не знаю никакой Лотти.

Эдди остался стоять на часах, а я тем временем отправился в хижину, чтобы выпить кофе и согреться. Я решил, что заодно неплохо взять оставленную там винтовку. Хотя на поясе у меня болтался кольт, но я предпочитал винчестер.

Налив чашку кофе, Энн протянула мне ее вместе с сандвичем — краюхой хлеба и куском горячего мяса.

— Чем ты собираешься заняться, когда все это закончится? — спросила она.

— Заведу себе ферму.

Ответ сорвался с моих губ так быстро, что я сам себе удивился. Однако, немного подумав, понял, что действительно: именно так я и собираюсь поступить. Найду подходящий участок земли неподалеку от воды и заведу собственное хозяйство. А потом, если кому захочется приставать ко мне по этому поводу, пусть только попробуют. Не на того напали…

— Да, хочу обзавестись собственным ранчо, — продолжал я, — небольшим ранчо со стадом коров и табуном добрых лошадок.

Едва вымолвив эти слова, я сообразил, что мысль о ранчо угнездилась во мне уже давным-давно. Я даже знал место, где выстрою ранчо, хотя видел его всего раз в жизни, да и то мельком. Оно располагалось среди холмов за Биг-Хорном, у истока речки Вигвамова Трава. Край суровый и неприветливый, зато там есть вода, что, по-моему, главное.

Мы с Энн немного поболтали о моем будущем хозяйстве. Я был просто изумлен! Сколько же всего она знала о скотоводстве и жизни на ранчо. Конечно, пояснила она, Фило много писал ей о своих заботах, о планах, и вообще обо всем, что происходит вокруг. Но Энн знала гораздо больше, чем можно было почерпнуть из писем. Она сказала, что специально расспрашивала англичан, вкладывавших деньги в скотоводство в Монтане и Дакоте. А кроме того, она немало вычитала из газет.

— В «Двухнедельном обозрении» было несколько очень толковых статей, — сказала она. — Их написали люди, которые сами побывали здесь. Меня так интересовало то, чем занимается Фило, что я старалась как можно больше узнать о скотоводстве.

— Да, тебе пришлось изрядно потрудиться, — заметил я, немного удивленный тем, что, оказывается, из журналов можно так много узнать о скотине и о пастбищах.

Позже, когда я вышел из хижины, чтобы сменить Эдди и проведать лошадей, я хорошенько обдумал слова Энн. Уж если девушка сумела выучиться фермерству по книжкам, то мне и подавно найдется, чему поучиться таким способом. Ну, например: раз я собираюсь обзавестись собственным хозяйством, мне наверняка придется самому и с жестью работать, и за кузнеца управляться. Вот и стоило бы хоть немного почитать про это дело.

— Ничего не видать, — сообщил Эдди. — Но знаешь, парень, мне все это очень не нравится. Думаю, нужно поскорее убираться отсюда.

— Сегодня же ночью?

Эдди замялся. Потом сказал:

— Лучше все же подождать до рассвета. Фило пока отдыхает. По крайней мере, когда я уходил из хижины, он дремал.

— Сейчас тоже.

— Пусть отдохнет, пока есть возможность. Слушай, а почему бы нам не смастерить сани? Я прихватил с собой топор, а в хижине найдется и тесло.

— А ты умеешь управляться с топором?

— Ну, я-то по этой части мастак, — заявил Эдди. — К тому же я же видел, как ты рубишь дрова. Вот ты и помашешь топором.

— Ну да, я вырос с топором в руках, — кивнул я. — Ладно, сани так сани. Возьму топор и пойду поищу, из чего соорудить полозья.

Вооружившись топором и ружьем, я направился вверх по склону холма к рощице молодых стройных сосенок и, выбрав два гибких деревца, срубил их. Потом перетащил к хижине. Там мы с Эдди очистили деревца от коры и теслом обстругали каждое бревнышко с одной стороны, чтобы полозья лучше скользили.

Эдди оказался неплохим мастером. Он доказал, что кое-что смыслит в такого рода делах. Да он и вообще был парень с руками. А что до меня, так ведь я уже говорил, что хорош только на ту работу, которую можно выполнять, не слезая с седла. В остальном же я никуда не гожусь.

И все же, в который уже раз подумалось мне, если я решил заделаться фермером, мне придется браться за всякую работу — самому строить дом, даже немного пахать, чтобы развести огород. Но в первую очередь мне потребуется скот и несколько лошадок.

Во время работы я поминутно оглядывался по сторонам. У меня появилось точно такое же чувство, как и у Эдди, — непреодолимое желание поскорей смотаться отсюда. Само это место, казалось, нагоняло смертную тоску, а однообразная белизна снегов только усиливала общее мрачное впечатление.

Может, мне чудилось это оттого, что я все время ждал какой-то угрозы. Например, появления Романа Белена с его отрядом или налета шайки, перебившей людей Тома Гетти… Да что и говорить, в диких западных краях вообще лучше смотреть в оба.

И еще я никак не мог отделаться от засевшей в мозгу назойливой мыслишки, я думал о предстоящей разборке с Беленом. Было совершенно очевидно, что этого не избежать, но, хоть убей, я не мог представить, каким образом взять над ним верх. Ведь у моего противника и деньги, и положение в обществе. На него работала куча народу. Даже если бы дело дошло до простой драки, он с легкостью одолел бы меня.

— Жаль, что мы с тобой не успели толком побоксировать, — сказал я Эдди. — А то бы ты меня поднатаскал.

— Ты и так уже многому научился, — утешил меня Эдди. — Всему, чему мог. Главное — не забывай мои уроки, и тогда тебе не о чем будет беспокоиться. У тебя многое само собой получается. Поверь мне, если бы ты начал заниматься боксом с малолетства, тебе бы цены не было.Настоящие боксеры мальчишками начинают.

Фило проспал весь день и почти всю ночь. Уже под утро, когда зашел в хижину и налил себе чашку кофе, я вдруг заметил, что он проснулся и лежит с открытыми глазами. Энн крепко спала под ворохом одеял.

— Пайк? Это ты? — окликнул меня Фарлей.

Я подошел к нему и присел на краешек койки.

— Хочешь супу? Или, может, чего еще? — спросил я.

— Нет пока. Пайк, а Энн спит?

Я кивнул. Он продолжал:

— Ей не следовало приезжать сюда, но она всегда была такой своевольной. Дома любила лазить по горам и скакать на самых необузданных лошадях. Родиться бы ей в Монтане, а не в Ирландии.

Он умолк, и я рассказал ему о наших планах. Выслушав меня, он едва заметно кивнул.

— Можно попробовать. Во всяком случае, Энн до Майлс-Сити доберется. А я, Пайк, наверное, не выдержу.

— Да брось ты, Фило.

— У меня такое предчувствие, Пайк. — Он пристально посмотрел мне в глаза. — Позаботься об Энн, Пайк. Ей здесь должно понравиться.

— Она вернется домой.

Он медленно покачал головой.

— Не верится мне, что вернется. Энн очень похожа на меня, Пайк. Она уже видела Биг-Хорн, уже скакала по здешним лугам. Я думаю, она никуда отсюда не уедет. — Фило вдруг пытливо взглянул на меня. — Знаешь, Пайк, когда здесь пообживешься, начинаешь мерить человека совсем другими мерками. Вдали отсюда самым главным в жизни кажется образование и положение в обществе, но здесь… Словом, здесь так, как должно быть повсюду, на первом месте натура человека. Я вовсе не хочу сказать, что образование или положение в обществе ничего не значат. Но если ты чего-то стоишь, то уже не столь важно, откуда ты родом и какую школу посещал в детстве. Учти это, Пайк. Я не знаю ничего о твоих предках, да это меня и не волнует. Зато я знаю другое: у тебя есть то, без чего не обойтись в этой стране, — жизненная хватка, мужество… и ты честен.

Слова его смутили и удивили меня. Отойдя от постели, я опустился на колени перед огнем, налил миску супа и отнес ее Фило.

Он снова посмотрел на меня.

— Пайк, я очень хочу добраться до Майлс-Сити. Я очень хочу поправиться и убить Романа Белена.

— Он это заслужил, — подтвердил я. — Но у нас такие способы скоро сойдут на нет. Может статься, это уже произошло, а Белен о том даже и не подозревает. На сей раз он зашел слишком далеко.

На рассвете я отправился в лес и привел оттуда лошадей Фило и Энн. Нашего вьючного коня мы впрягли в сани, а вещи погрузили на запасных лошадей Фарлеев. Эдди вскочил в седло и приготовился возглавить процессию.

И лишь помогая Энн сесть в седло, я обратил внимание на копыта ее лошади.

Копыта были в мокасинах, очень похожих на индейские.

Глава 14

Когда стало по-настоящему светло, мы уже успели спуститься в Выдрину долину. Дорога, что и говорить, была не из легких. Мы с Эдди по очереди разведывали местность впереди и прокладывали тропу. Полуденный привал мы устроили на ручье Десятой Мили, а потом снова двинулись в путь.

— Как ты? — спросил я у Фило.

— Все в порядке, — тихо отозвался он.

Фило был бледен, изнурен. Я понимал, что такое путешествие может убить его. Счастливая его звезда, если он доберется до Майлс-Сити живым. Но с другой стороны, останься он в хижине, — все равно умер бы без лекарств и хорошего ухода. Ну а если бы его нашли люди Белена, они бы без долгих церемоний его повесили или пристрелили. Так что, как видите, у нас не было иного выбора — оставалось рискнуть.

Мы налили ему кружку крепкого кофе. Выпив его, Фило заметно приободрился.

Но я не мог ехать дальше, не выяснив один волнующий меня вопрос. Я просто обязан был расспросить Фило.

— До чего же скверно получилось с Джонни Вардом, — сказал я, присаживаясь на корточки у саней.

Я говорил, а Фило не отрываясь смотрел мне в лицо.

— Джонни Вард? А кто это такой? — спросил он.

— Ковбой. Славный парень. — Я отхлебнул из своей кружки кофе. — Кто-то застрелил его. Он хорошо знал убийцу и доверял ему. Тот застрелил его сзади. Стрелял почти в упор.

— Какая подлость, — возмутился Фарлей.

Он попытался улечься поудобнее, и тотчас его черты исказились гримасой боли.

— И Коротышка Коунс тоже убит. Но умер не сразу — успел добраться до нас. Его застрелили точно так же.

— Коунс? Не очень-то приятная личность, верно? Послушай, а ведь он, кажется, ошивался со всеми прочими бездельниками в салуне Джона Чинника?

— Угу.

Н-да, если Фило Фарлей и знал что-нибудь о смерти этих людей, то очень хорошо это скрывал, куда лучше, чем я предполагал. Нет, не верилось мне, что знал… Но тем тревожней становилось на душе. И все же в одном я был уверен: Фило Фарлей знал убийцу и был с ним дружен. Иначе откуда у его ранчо столько следов лошади в мокасинах? И кем бы ни был таинственный убийца, знакомство с ним таило смертельную опасность.

Так кто же мог знать всех троих — Джонни Варда, Коунса и Фарлея? Кто был с ними на дружеской ноге?

— А много ли гостей наезжало за последнее время? — как бы невзначай поинтересовался я.

Фарлей прикрыл глаза.

— Нет… совсем немного.

Выглядел он очень скверно, и я не стал докучать ему.

Мы снова вскочили в седла, и я возглавил отряд. Вдоль Выдриного ручья вела хорошая утоптанная тропа. Совсем недавно по ней прошло небольшое стадо и по крайней мере один всадник. Впрочем, я не был уверен, что один, — никак не мог толком разобрать следы.

— А они будут нас преследовать? — спросила Энн. — Я имею в виду Белена?

— Да.

— А если настигнут, то и вас с Эдди убьют?

— Попытаются.

Всю дорогу мы с Эдди поминутно оглядывались и озирались по сторонам. Нас обоих беспокоил тот таинственный убийца, — уж больно непонятно было все, с ним связанное.

— Похоже, мы его вовсе не знаем, — шепнул я своему компаньону, когда мы ехали рядом. — Думаю, мы о нем понятия не имеем.

— Судя по тому, как они убиты, — отозвался Эдди, — его никто и не подозревает.

Денек выдался прохладный, зато небо прояснилось; снег искрился на солнце, а сосны, еще недавно черные, вновь стали зелеными. Фило приходилось тяжело, но он держался изо всех сил. Увы, мы ничем не могли ему помочь. Порою, когда попадалась хорошая тропа, мы пускали лошадей рысью. Мы продвигались вперед, и я все пытался сообразить — как ехать дальше? Было ясно, что либо враги уже преследуют нас, либо нам вообще можно не опасаться погони. Если они преследуют нас, то им не трудно будет держаться нашего следа.

Мы на скорую руку разбили лагерь у ручья Третьей Мили. А затем я поскакал обратно, чтобы затоптать и по возможности запутать наши следы.

А между тем снова задул ветер; заметно похолодало.

К югу от ручья Третьей Мили, по направлению к месту его слияния с Выдриным ручьем, тянулась череда холмов. На запад уходила Королевская гора. Поднявшись на самый гребень, я остановился в расщелине между скал. Вдали четко вырисовывался Биг-Хорн. И так же четко на фоне ясного неба виднелась вереница всадников. Их было девять человек, они продвигались вниз по ручью, а потом, похоже, свернули на восток. Вскоре я потерял их из виду, но все равно не сомневался, что они — люди Белена.

Повернув коня, я направился к лагерю. Конь мой ступал по снегу бесшумно, так что, когда из ущелья внизу, не более чем в пятидесяти футах от меня, вдруг вынырнул всадник, то в первое мгновение он не заметил меня. Вот те раз! Всадником оказалась женщина в грубой мужской одежде, верхом на муле!

Облачена она была во что-то типа детского комбинезона — сами понимаете, чудно увидеть такую одежонку в краю ковбоев. Поверх комбинезона — ветхая шуба из овчины, а на голову наездница нахлобучила широкополую шляпу с обвисшими полями. Сперва мне показалось, что это — Каламити Джейн, на редкость не привлекательная женщина. Та наряжалась подобным же образом. Но эта женщина была куда крупнее Джейн. Да и женщину-то я в ней распознал только по волосам. Из-под шляпы свисали две толстые каштановые косы, напоминающие оттенком волосы Энн Фарлей. Незнакомка неожиданно повернула голову и пристально посмотрела на меня.

— Здравствуйте, мэм! — поздоровался я.

— Ты не видел группу всадников? Человек пять?

— Да, мэм. Только что видал их вон там. За ручьем.

Она досадливо отмахнулась.

— Да не тех. С теми, каких я ищу, должна быть женщина… совсем молодая.

Что-то в тоне, каким она произнесла «совсем молодая», навело меня на мысль, что лучше ей ничего не рассказывать. Хотя я и без того был не склонен кому-либо что-либо рассказывать.

Когда я покачал головой, она спросила:

— Как перебраться через вон ту гору впереди… Кухонную гору, что ли?

— Спускаетесь вниз по Выдриному до Восточного рукава. Это третий приток по восточному берегу. Дальше тропинка идет прямо. Как переберетесь через восточный склон горы, держитесь тропы вдоль Тыквенного ручья.

С минуту она смотрела на меня, не произнося ни слова. Затем поехала вниз по склону. Я наклонился, чтобы рассмотреть следы ее мула. Крохотные аккуратные копытца оставляли совершенно четкие следы.

Я впервые видел эту женщину. Признаться, ее странные манеры и внезапное появление неизвестно откуда ошарашили, даже слегка напугали меня.

Некоторое время я глядел ей вслед, потом повернул коня и тоже направился вниз по склону к Выдриному ручью. Вообще-то я собирался возвращаться кружным путем, но тут вдруг понял, что чем раньше попаду в лагерь, тем лучше. Ведь наши враги должны были проехать недалеко от лагеря, и я боялся, как бы они не почуяли запах дыма. Хотя все же надеялся, что этого не произойдет.

Спустившись в долину, я убедился, что следы странной незнакомки идут прямо по тропе. Поэтому со спокойной душой пересек тропу и направился к нашей стоянке на ручье Третьей Мили. Когда я добрался туда, сумерки уже сменились ночью.

Осунувшаяся и побледневшая Энн сидела возле своего брата. Тот то ли спал, то ли находился без сознания. Ко мне подошел Эдди. Веки моего компаньона отяжелели от недосыпа.

— Он очень плох, — сообщил Эдди. — Не знаю, выживет ли…

Я стоял, положив руки на седло. Никогда еще у меня не было так паршиво на душе. Я ведь любил Фило. Мы провели вместе с ним не так уж много времени, никогда даже не разговаривали подолгу. Но все равно нас связывала какая-то симпатия… Он был из тех, с кем не страшно попадать в любые переделки. На него во всем можно было положиться.

Когда мы доковыляли до костра, Эдди протянул мне кружку, и я, обжигая язык и горло, принялся жадно глотать горячий кофе. После кофе и порции вареного мяса, я сразу воспрял духом, приободрился и даже нашел в себе силы рассказать о том, что видел людей Белена.

— Не так уж много времени пройдет, — добавил я, — прежде чем до них дойдет, что они обогнали нас. А тогда они остановятся и подождут нас.

— Это большая страна… — отозвался Эдди.

Но на самом деле страна была не такая уж и большая. Если отказаться от долгого путешествия в обход Кухонных гор, то оставались только две тропы. По крайней мере, я знал только две. По одной из них, самой известной и нахоженной, я как раз и посоветовал ехать той странной женщине. Скорее всего, Белен там и устроил засаду.

Другая тропа, покороче, но значительно труднее первой, вела через седловину на западном краю гор, а дальше — вниз, вдоль ручья Жениха. Я рассудил, что нам лучше придерживаться именно ее.

— Ты поспал бы, Эдди, — посоветовал я ему. — В полночь я разбужу тебя.

Он улегся и завернулся в одеяло, а Энн подошла к костру. Когда я описал ей встреченную на тропе незнакомку, она воскликнула:

— Да ведь это, наверное, та самая женщина, которая выкинула бобы! — Девушка тут же пояснила: — Дело было на следующий день после того, как ты привез меня к Фило. Брат спал в хижине. Я слышала, как кто-то едет, и выглянула во двор. Туда как раз въезжала эта женщина с глиняным горшком в руках. Только я шагнула на крыльцо, чтобы поздороваться, как она, увидев меня, взяла и отшвырнула горшок. А потом развернулась и поскакала прочь. Я звала ее, но она не остановилась. Я вышла во двор и увидела на земле черепки разбитого горшка и печеные бобы.

Я усмехнулся. Энн сердито уставилась на меня.

— Что в этом смешного?

— Как что?.. Выходит, что эта девица влюбилась в твоего брата. Ясно как дважды два.

— Ты хочешь сказать, что, увидев меня, она его приревновала?

— Ну конечно.

Добравшись наконец до постели, я тотчас же заснул.

Эдди пришлось несколько раз потрясти меня за плечо, чтобы я проснулся. Со мной такого никогда еще не случалось, потому что вообще-то я сплю очень чутко.

— Все в порядке? — спросил я.

Эдди пожал плечами.

— Фило проснулся. Выглядит он получше. Пронто, если нам удастся доставить этого парня к доктору, мы еще можем спасти его. Я точно знаю.

— Мы поставим его на ноги.

— Ночью кто-то рыскал вокруг лагеря и несколько раз переполошил всех лошадей.

Натянув сапоги, я притопнул ногами и потянулся за курткой. Потом проверил кольт и винтовку и, повинуясь внезапному побуждению, набил карманы винтовочными патронами.

— Мы должны приготовиться к трудностям, Энн, — сказал я, когда девушка подошла ко мне. — Нам придется провести в пути несколько дней. Так что наши враги непременно попытаются убить нас. Потому что, если мы доберемся до Майлс-Сити и расскажем про нападение на тебя и твоего брата, Роману Белену несдобровать.

К полудню мы взобрались на перевал и остановились перевести дух.

Свежий морозный воздух удивительно бодрил и поднимал дух. После трудного подъема наши кони разгорячились, от них валил пар. Энн подъехала ко мне, и мы, сидя бок о бок в седлах, смотрели на расстилавшуюся перед нами страну.

— Все равно это прекраснейший край! — воскликнула Энн. — Я бы хотела прожить здесь всю жизнь!

— Говорят, здесь сущий ад для лошадей и женщин.

— Может и так, но мне здесь нравится. Как и Фило. Он влюблен в эту землю. Знаешь, ему стало лучше. Теперь он хочет ехать верхом — говорит, так будет гораздо быстрее.

И тут я заметил, как с сосновой ветки чуть выше по склону упал пласт снега.

— Берегись! — отчаянно завопил я и, обвив Энн рукой за талию и пришпорив коня, ринулся в укрытие между скал.

Мелькнула вспышка выстрела. Винтовочная пуля просвистела в воздухе. Сверху прогремел голос Белена:

— Взять их, черт побери! Всех до единого!

Спрыгнув на снег и подхватив винтовку, я бросился обратно и ухватился за постромки, которые мы приделали к саням.

В санях лежал Фило. Он был бледен как мел, но глаза его горели суровым пламенем.

— Дай мне винтовку, — сказал он. — Так просто я не сдамся.

Эдди нигде не было видно. На снегу билась в предсмертных судорогах лошадь. Враги поймали нас в ловушку.

Глава 15

Сани стояли на тропе. В них была впряжена издыхающая Лошадь. Я поспешно отцепил постромки и, утопая в снегу, потащил сани в гущу кустарника.

С западной стороны над тропой возвышался крутой утес, футов двести-триста высотой. С востока же склон был пологим. После недавнего оползня там осталась груда булыжников и вывороченные с корнями кусты и деревья. На восточном склоне мы и укрылись.

— Энн, стащи Фило с саней и укрой вон там. — Я указал на черную нору среди обломков скал и бревен. Вокруг нее все заросло густым кустарником. — И собери все одеяла и провизию.

Пробравшись по расщелине, я занял наиболее удобную для наблюдения позицию и замер в ожидании. Револьвер, конечно, не самое мое излюбленное оружие, зато в стрельбе из винчестера я мог бы поспорить с кем угодно. Правда, до сих пор мне еще не приходилось стрелять в людей, если не брать в расчет индейцев, но то были давние стычки на границе.

Здравый смысл твердил мне, что с нами покончено, что отсюда нам не выбраться. Но в то же время мой упрямый характер не позволял мне сдаться, — напротив, заставлял рваться вперед. Я точно так же не мог остановиться, как не мог отрастить крылья и упорхнуть отсюда.

Внезапно на склоне показался всадник, который ехал прямо на нас; Он находился на виду совсем недолго. Я его едва успел заметить. Однако, заметив, тотчас нажал на спусковой крючок.

Всадник вынырнул на расстоянии добрых четырехсот футов от меня. После моего выстрела он судорожно дернулся, завалился на бок и рухнул под копыта коня. Одна его нога застряла в стремени, и он висел вниз головой.

В следующую секунду раздался оглушительный залп, — казалось, наши враги выстрелили все разом. Что ж, очень мило с их стороны… Это дало мне возможность определить, где они засели.

Неожиданно раздался топот сапог по камням. Резко повернувшись, я вскинул винчестер — и увидел перед собой Эдди. Кровоточащая царапина — след вражеской пули — пересекала его щеку. По рубашке расплывалось кровавое пятно.

— Ты серьезно ранен?

— Не очень. Вот когда мне придется топать пешком до Майлс-Сити, будет куда хуже. Мой конь дал деру.

Сверху время от времени доносились какие-то шорохи. Судя по всему, люди Белена предприняли обходной маневр, чтобы отрезать нам все пути к отступлению. Если мы хотим отсюда вырваться, подумал я, сейчас самое время. Не то они запрут нас, и тогда сидеть нам тут, покуда не замерзнет преисподняя, а у дьявола борода не обрастет сосульками.

Позади нас возвышалась крутая наклонная скала высотой футов тридцать-сорок. Слева вилась тропинка, петляющая по склону горы. Спереди торчали из земли высоченные валуны, напоминающие могильные плиты. Прогалина между ними и скалой достигала в ширину от двадцати до тридцати футов и была завалена стволами деревьев, валежником и камнями. В дальнем конце прогалины находилось укрытие, что-то вроде пещеры, образовавшейся из обломков скал.

Отступив к укрытию, мы увидели Фило. Однако Энн там не оказалось.

— С тобой все в порядке? — спросил я.

— Все в порядке, — улыбнулся он в ответ. — В каком же я сейчас могу быть порядке? А Энн отправилась искать выход отсюда.

Фило указал на узкий проход в глубине пещеры. Пробравшись по нему, я увидел, что это выход на склон холма, а прямо перед ним открывалась расщелина среди скал, наверное, русло пересохшего ручья.

Глазам моим открылся глубокий каньон, если, конечно, это слово подходит для обозначения расщелины шести-восьми футов шириной. Жутковатое местечко, нечего сказать. По краю каньона тянулась узенькая, едва-едва копыто поставить, оленья или лосиная тропка. Отвесные стены сплошь заросли кустарником и деревцами, так что заглянуть на дно было не так-то просто.

Только я собрался спуститься туда и поискать Энн, как она вскарабкалась наверх.

— По оврагу можно выбраться отсюда, — сообщила она. — Внизу течет речушка… ручей, как вы тут говорите.

— Эдди, помоги Энн усадить Фило на лошадь, — распорядился я. — Ему, конечно, трудно ехать верхом, но если он останется здесь, то скоро и ползти не сможет. Так что стоит рискнуть. Продвигайтесь вниз по течению ручья, но смотрите в оба.

— А ты? — спросила Энн.

— Я ненадолго задержусь. Пускай они думают, что мы здесь окопались и собираемся держать оборону.

Когда они уехали, наступила полная тишина. Лишь ветер шумел в верхушках деревьев. Воздух вокруг меня, казалось, подрагивал и мерцал — так бывает порою, когда тает снег. Когда я уже начал беспокоиться за своих друзей, раздался шум шагов. В следующую секунду из-за валуна высунулась голова одного из людей Белена. Я тотчас же вскинул винтовку. Враг заметил меня за долю секунды до того, как пуля снесла ему полчерепа.

Он сделал по инерции еще шаг вперед, затем перевалился через камень и медленно покатился вниз, все еще сжимая в руке винтовку.

Когда он подкатился ко мне совсем близко, я подошел к нему и взял его винтовку и кольт. Потом отстегнул его патронташ. Через плечо у него была надета еще одна перевязь. Ее я тоже забрал. Бог весть, когда закончится развлеченьице, рассудил я, так что патроны мне еще пригодятся.

— Эл? — послышался через минуту чей-то голос.

— Если он тебе нужен, — ответил я, — так приходи и забирай.

Кто-то грубо выругался. Затем я услышал голос Белена:

— Пайк, ты форменный идиот! Зачем тебе драться с нами? Ты и сам знаешь, что в наших краях тебе больше и дня не проработать. Так что давай, выходи-ка оттуда, я дам тебе пятьдесят долларов, и скачи себе подобру-поздорову. Ничего умнее и не придумаешь.

— А ты не забыл, что у тебя имеются веские причины, чтобы убрать меня, а, Роман? — весело отозвался я. — Ты, конечно, можешь меня заполучить, но это тебе недешево обойдется. Что ж, двоих твоих людей мы уже угрохали. Осталось семеро, не так ли?

Я осторожно отступил поближе к пещере. Настало время дать Белену какой-нибудь новый повод для беспокойства, рассудил я. Надо было чем-нибудь отвлечь его.

— Кстати, слыхал насчет Гетти? — продолжал я заговаривать ему зубы. — Мы нашли Коротышку Коунса насквозь простреленного. Здесь появилась какая-то залетная банда и вырезала их всех подчистую.

— Ну и поделом им! — Голос Белена звучал уже ближе.

— Значит, тебе охота иметь в соседях таких веселых парней? Слушай, Роман, Гетти ведь не блаженным богомольцем был. И если эта шайка перебила всех его ребят, то что с твоим-то скотом станется? Бьюсь об заклад, они уже хозяйничают на твоих пастбищах! Да у тебя даже на сигару деньжат не останется!

— Дьявольщина!

— Поэтому мотай себе на ус. Ведь ты никого не оставил на ранчо?.. Так что считай — ты нищий!

В бревно неподалеку от места, где я прятался, вонзилась пуля. Я выстрелил в ответ и снова завопил:

— Теперь сам с собой разговаривай, слышишь?.. А мне с тобой трепаться надоело. Но вот когда ты не сможешь даже нанять адвоката, чтобы спастись от виселицы, уж то-то я посмеюсь!

Затем, нырнув в пещеру, я рванул вглубь и мигом пролез в узкую расщелину.

Мои спутники времени даром не теряли. Хотя я шел очень быстро, даже временами бежал, но сумел нагнать их только через две мили. Фарлей еле сидел в седле. Он был бледен как привидение, но держался молодцом. Слабо улыбнувшись мне, он проговорил:

— Я знал, что ты справишься, Пайк. Что там произошло?

Покосившись на ехавшую впереди Энн, я понизил голос:

— О двоих из них можно больше не беспокоиться.

Теперь у нас оставались только три лошади, и одному из нас пришлось идти пешком. Вот я и шел. Не сказать, чтобы мне это пришлось по вкусу. Что греха таить, я ведь всегда был ковбоем, — а ни один ковбой пешком даже улицу не перейдет, если может переехать ее верхом. Но, конечно, время от времени и мне доводилось совершать пешие прогулки.

Лишь глубокой ночью я ввел наш маленький отряд в лощину среди гор. Там мы остановились на ночлег. Чтобы сбить врагов со следа, я после наступления темноты свернул с прежней тропы и взял курс на восток. Маршрут, которого я теперь придерживался, был мало кому известен; мне же доводилось несколько раз здесь проезжать. Лучше других зная эти дикие места, я надеялся, что в темноте никто не сумеет найти ту лощину, в которой мы разбили лагерь.

Все мы до того вымотались, что решили рискнуть и разожгли среди камней крохотный костерок, чтобы приготовить горячий ужин. Правда, наши припасы, кроме кофе, подходили к концу. После ужина я затушил огонь и улегся спать под кустом. Эдди нуждался в отдыхе не меньше меня, поэтому на сей раз охранять лагерь мы предоставили нашим мустангам, прирученным совсем недавно, так что при первом же признаке опасности они бы так переполошились, что перебудили бы весь лагерь. И все же за ночь я дважды просыпался, выползал из-под одеял и подходил к лошадям. Тихонько разговаривая с ними, я внимательно вслушивался в ночную тишину, однако ничего подозрительного не слышал.

К тому времени, как солнце позолотило вершины Черных холмов на востоке за Пороховой речкой, я уже стоял на высоком обрыве, вглядываясь в ту сторону, откуда мы пришли.

Воздух был чист и прозрачен, так что я почти сразу же разглядел наших врагов. Они во весь опор гнались за нами на много миль к северу отсюда, аж за Бобровым ручьем. Должно быть, пропустили поворот и теперь пытались отыскать наши следы там, где ими и не пахло.

Когда я спустился с горы, все уже собрались и готовы были отправиться в путь.

Фарлей потянулся к седельной сумке.

— Пайк, носил когда-нибудь мокасины? Для долгих переходов они куда лучше твоих сапог.

Мокасины оказались мне почти по ноге и очень удобными. Фарлей — не первый ковбой из числа моих знакомых, кто обзавелся парой мокасин, чтобы одевать их для прогулок по лагерю. Мокасины носили многие, хотя нельзя сказать, что таков был общий обычай. Несколько раз я видел, как Фило разгуливает по своей хижине в такой обувке.

Энн ехала рядом со мной. Чтобы облегчить свою ношу, я доверил девушке везти винчестер.

Полуденный привал мы устроили в укромной впадине меж пологих холмов, покрытых густей травой. Деревья там не росли. Мы довольствовались той водой, что припасли во флягах, а лошадей Эдди отвел к руслу почти высохшего ручья в доброй сотне футов от места привала. Там среди камней сочилась тоненькая струйка воды. Пока он ходил, мы разожгли из щепок костерок и сварили кофе.

Никто не проронил ни слова. Я все еще ощущал смертельную усталость, да и остальные тоже. Сварив кофе, мы потушили костер. Когда вернулся Эдди, Фарлей то ли задремал, то ли впал в забытье, точно не знаю. Энн сидела рядом с ним, допивая свой кофе.

— Так дальше дело не пойдет, — произнес я. — От ходьбы и бега я вконец разбит. — Я сделал глоток кофе. — Эдди, бери Фарлея и Энн и вези их в Майлс-Сити.

Спутники мои, слишком усталые, чтобы задавать вопросы, просто уставились на меня все как один.

— Собираюсь раздобыть себе коня, — пояснил я. — Устал я топать… Так что придется мне позаимствовать у них коня и, если получится, заставлю их прогуляться пешком.

— Тебя убьют, — возразила Энн. — Тебе вообще не следовало впутываться во все это. Да и не вмешался бы ты, если бы не мы.

Я лишь отмахнулся от такой ерунды. Чем дольше я бежал, чем больше болели мои усталые ноги, тем злее я становился с каждой минутой. Все, решил я, с меня довольно. Теперь я вполне созрел для решительных действий. Меня слишком долго травили, точно загнанного зверя, больше я никуда не побегу. И если люди Белена хотят драки, пусть пеняют на себя. Чтобы раздобыть лошадь, мне, возможно, придется схватиться со всей шайкой, но меня это не остановит.

Вновь потемневшее небо предвещало снег, а мы все еще находились далеко от Майлс-Сити.

— Идите, — сказал я. — А я останусь и буду драться.

Эдди молча смотрел на меня. Я знал, что ему до смерти хочется остаться со мной, но ведь кто-то должен был позаботиться о Фило и отвезти брата с сестрой в город.

Взяв прутик, я начертил им примерный план местности.

— Продолжайте двигаться строго на север, — пояснил я, — и тогда точно не собьетесь с дороги. Тыквенный ручей, правда, течет примерно в ту же сторону, но он слишком уж изгибается на восток. Так что не теряйте даром время и не пытайтесь идти вдоль него. Просто все время продвигайтесь на север. Где-то вот здесь вам придется переправиться либо через Тыквенный, либо через Тонгу. Но неподалеку от их слияния есть броды. Как переправитесь, идите дальше все в ту же сторону и вскоре доберетесь до Майлс-Сити.

Эдди отправился за лошадьми, а я проверил винтовку. Энн стояла рядом со мной, глядя на меня широко раскрытыми глазами с таким выражением, словно видит меня в последний раз. Что ж, вполне могло статься, что в последний…

Я чувствовал себя преотвратительно. Каждая мышца моего усталого тела болела и ныла, на натертых ногах вздулись пузыри, и жгучая ненависть мутила мой рассудок. Все это и заставляло меня остаться. Но помимо того мне еще очень хотелось, чтобы Эдди, Фило и Энн ушли от погони. Если только мне удастся увести у Белена лошадей, рассуждал я, или хотя бы задержать его людей на несколько часов, то мои друзья получат шанс на успех. Иначе неминуемо пришлось бы выдержать битву на подступах к городу.

— Энн, — сказал я, — Фило еще может выкарабкаться. Но для этого вы с Эдди должны доставить его в Майлс-Сити. Я останусь здесь и расшевелю осиное гнездо. А вы немедленно поезжайте.

Она стояла прямо передо мной с задумчивой полуулыбкой на лице.

— Барни, — сказала она, — ты самый замечательный, самый великодушный человек из всех, кого я когда-либо знала!

Черт возьми! Сказать мужчине такое — это вам не шутка. Щеки и уши у меня так и заполыхали огнем, я мучительно подыскивал подходящие случаю слова. Но так ничего путного и не придумал. А скажи я то, что вертелось у меня на языке, так почувствовал бы себя еще большим идиотом.

— Тебе пора, — наконец выдавил я. — Приготовь брата к дороге.

— Если все кончится для нас благополучно, Барни, я останусь в Монтане.

— Здесь не самое подходящее место для английской леди.

— Но я ведь ирландка, Барни, а ирландцы разбрелись по всему свету — и мужчины, и женщины. Да и всю нашу семью раскидало по миру: кто сражался во французской армии, кто в испанской, а кто и в Индии. А еще один наш родственник был убит вместе с Кастером — ты говорил, что это происходило не так уж далеко отсюда.

— Тебе здесь нечего делать, — настаивал я. — Дикая и первобытная страна…

— Нечего делать? Полагаю, для меня все же найдется дело.

Ну что я мог еще сказать? Нахлобучив по самые уши старую шляпу с обвисшими полями, я опустил глаза на винчестер.

— Постарайтесь добраться до Майлс-Сити, — пробурчал я, — и расскажите там, что произошло. Расскажите им заодно и про остальные убийства. И вот что, Энн…

— Что?

— Ни к кому не поворачивайся спиной. Вообще ни к кому. Слышишь?

Тут подошел Эдди с лошадьми, и я помог девушке усадить Фило в седло. Бедняга был до предела измучен. Я еще не видел ни одного человека, который бы в таком состоянии сохранял способность двигаться.

— Удачи, Пайк, — проговорил он слабым голосом. — Удачи тебе, парень.

Уже поворачивая коня, Энн неожиданно потянулась ко мне и коснулась рукой моей щеки.

Эдди задержался еще на несколько мгновений.

— Я сделаю все, что в моих силах, — тихо сказал он. — Крепче сжимай кулаки, парень. Не дай им сбить себя с толку.

Он уехал, а я все стоял, глядя им вслед. Лишь теперь, почувствовав, что в последний раз вижу Энн Фарлей, я признался себе, что люблю ее.

Глава 16

Приходит время, и каждому человеку приходится взглянуть на себя как бы со стороны. До тех пор ты еще тешишь себя иллюзиями и доволен собой, но вот приходит час, и ты начинаешь задавать себе вопросы. Ты спрашиваешь не о том, где просадил летний заработок, а на что потратил всю свою жизнь до этой самой минуты. И чаще всего ответ, а ты вынужден дать его себе, не слишком воодушевляет.

И понять это никогда не поздно. Я знал одного парня, который взялся за себя только после того, как ему стукнуло сорок. А за все предыдущие годы он ничего не нажил, кроме шрамов и угасших желаний. Кстати сказать, самое худшее, что только может сделать человек — это позволить своей мечте умереть.

Давно, когда я был еще зеленым юнцом, я часто думал о том, как в один прекрасный день обзаведусь собственным ранчо и стану на нем хозяйствовать. Само собой, уж коли такая идея пришла тебе в голову, то она не останется лежать «под паром». Мало-помалу она обрастает плотью и кровью, стремится к своему воплощению в жизнь. И вот ты, сам того не замечая, постоянно пополняешь свою копилку знаний: то там, то тут берешь на заметку что-нибудь интересное, примечаешь, хорошо или плохо идут дела у того, на кого сейчас работаешь, изучаешь пастбища и свойства различных трав и кормов.

Словом, ты непрестанно учишься. Каждая идея — это семя, и, подобно семени, со временем она прорастает. Но для того, чтобы она хорошо росла, ей нужен уход. Вся беда в том, что после долгих размышлений, я погряз в рутине обыденных дел. Жизнь текла своим чередом: я работал по найму, потом скакал в город, там потехи ради дрался с таким же простофилей, как я, воображавшим, что он — самый лихой парень на белом свете, потом возвращался обратно, и все начиналось сызнова. Мечта еще жила во мне, хотя почти зачахла.

Человек не стареет, пока не начинает забывать свою мечту. Кто-то, помнится, сказал, будто природа не терпит пустоты. Так вот, судя по моему жизненному опыту, я бы добавил, что природа вообще не любит ничего, что не способно приносить плоды. А я? Очень может быть, думал я, пришло и мне время умереть, ведь, сколько я себя помнил, я никогда ничего не создавал, а лишь отрабатывал поденную плату. Спору нет, работал я честно и не покладая рук, не обращая внимания на дождь, снег и град. Я укрощал строптивых мустангов, вытаскивал увязших в болоте бычков, глотал пыль в загонах Для клеймения, глох от топота копыт и рева перепуганных животных.

Но только мечта моя все же не умерла. Вплоть до самых последних дней она таилась в глубине моей души. Каким-то непонятным образом Энн пробудила ее к жизни. Но у меня и мысли не промелькнуло, что такая девушка, как Энн, предназначена для меня. Ведь девушке из хорошей семьи, получившей отличное образование, нужна соответствующая обстановка. Фило — дело иное. Крепкому сильному мужчине естественно жить там, где он сможет проявлять свою крепость и силу, но Энн?..

Размышляя обо всех этих вещах, я в то же время сознавал, что люди Белена, должно быть, уже напали на наш след и ринулись в погоню. Их ничто не задерживает, и они могут развить немалую скорость. Правда, их лошадям уже пора бы утомиться от долгой и быстрой скачки.

Прикидывая, где бы засесть, я остановился у почти высохшего прудика у ручья. Собственно, даже не у прудика, а так, возле лужи, куда приходят побарахтаться бизоны. Спрыгнув туда, я присел, прислонившись спиной к берегу. Враги могли бы проехать мимо меня и даже не заметить, если я сам не открою огонь. Однако у меня возникло подозрение, что они будут держаться тропы, с которой мы свернули, и поедут вдоль ручья. Тогда, наверное, именно тут они решат остановиться на ночь или устроить хоть небольшой привал. Местечко — самое подходящее для лагеря, не в пример тем лощинам, куда забивались мы, чтобы украдкой развести костер.

Но даже если бы они не остановились тут, у меня все еще оставался шанс, ведь я мог отправиться им вслед пешком. Известно — человек даже и без коня может преодолеть многие и многие мили, тому есть немало примеров.

Однако я был почти уверен, что преследователи должны остановиться здесь. Ведь последние дни их кони наверняка едва кормлены. Несчастные животные, верно, уже выбились из сил. Тем более, что им пришлось немало проскакать еще до того, как Белен бросился в погоню за нами. И уж если они остановятся, сказал я себе, одного-то коня я добуду.

Драться мне не впервой, — всю свою жизнь я из драк не вылезал. Мне приходилось полагаться только на свои кулаки и мозги, уж какие имелись. И если я побеждал в девяти схватках из десяти, то лишь благодаря тому, что никогда не желал смириться с поражением. Несколько раз, когда казалось, будто уже все потеряно, я упрямо продолжал работать кулаками и в конце концов побеждал.

Но сейчас все было иначе. Мне предстоял не кулачный бой, а перестрелка. Я знал, что враги, по крайней мере, часть из них, хотят убить меня… постараются сделать это во что бы то ни стало.

Итак, я терпеливо ждал. Хотя прекрасно понимал, что мои шансы на успех ничтожно малы.

Ласково пригревало солнце, среди сугробов виднелись темные полоски влажной земли, но, похоже, уже снова подмораживало. Близился вечер. Царила полная тишина. И тут внезапно на меня навалилась вся накопившаяся за последние дни усталость.

Веки мои отяжелели, мускулы расслабились. Сидеть на солнышке было так тепло и уютно… Однако я заставил себя подняться и осмотреться. Никого. Тогда я снова уселся и поудобнее привалился к обрыву.

Давно ли мы бежим? Сколько ночей я уже толком не спал? Если только останусь в живых, пообещал я себе, то, когда все это кончится, просплю неделю кряду. Но пока надо бодрствовать, враг может появиться в любую минуту.

Я опять поднялся и поглядел вокруг. Нигде, ничего… Скоро совсем стемнеет. Заняв прежнее место, я порылся в карманах в поисках окурка, но безрезультатно. Поплотнее запахнув куртку, я принялся ждать.

А что, если они поехали вперед и устроили засаду на подъездах к городу? Поразмыслив, я решил, что это возможно, но маловероятно.

Мои глаза устали… я на секундочку прикрыл их.

Когда раздался грохот копыт, я уже почти спал. Вздрогнув, я вскочил на ноги, и тут вокруг меня обвилось невесть откуда взявшееся лассо. Всадник резко осадил коня, и веревка туго натянулась, стегнув меня по лицу, захлестнула шею.

— Так его и держите.

Роман Белен соскочил с коня и, натягивая толстые рукавицы, с ухмылкой направился ко мне.

Остальные с равнодушными лицами сидели в седлах. С некоторыми из них я в свое время работал, а одним из тех, кто захлестнул меня лассо, был Ред Хадеман. Несколько лет назад я здорово вздул его на одной вечеринке с танцами. Естественно, он меня недолюбливал.

— Я так и думал, что ты заляжешь в засаде, Пайк, потому что ты первостатейный болван. Теперь ты получишь по заслугам. Потом мы догоним твоих приятелей и покончим с этим делом.

Веревки не давали мне даже рукой пошевелить. Моя тяжелая куртка из овчины и без того стесняла движения, а теперь еще и лассо стягивало мои руки. Вдобавок петля на шее чуть не удушила меня.

Роман Белен был здоровяком хоть куда. В жизни не видел такого гнусного выражения, какое появилось на его лице, когда он приблизился ко мне. Размахнувшись, он направил свой огромный кулачище мне в лицо. Однако Эдди недаром обучал меня боксу. Я машинально отклонился в сторону, и кулак просвистел у моего уха.

Потеряв равновесие, Белен навалился на меня всей грудью, потом отпрянул и, словно обезумев, принялся молотить меня обоими кулаками. От первого же удара в голове у меня зазвенело, но Белен не останавливался. Твердо решив не падать, я расставил ноги и старался стоять как можно тверже. Но он все же сбил меня с ног, принялся пинать ногами. Только толстая куртка пока еще спасала мои ребра от переломов.

Не знаю, сколько это продолжалось. Сперва каждый удар отзывался резкой мучительной болью, но потом все во мне словно онемело, и я уже почти ничего не чувствовал. Однако сознания не потерял. Наконец, выдохшись, Белен отступил в сторону, опустив руки.

— Ладно, снимайте веревки! — сказал он своим людям и напоследок еще раз пнул меня в бок.

— Ну что, Пайк, получил свое?! — заорал он.

Я попытался ответить, однако не смог вымолвить ни слова. Мои губы были разбиты, челюсть распухла.

А этот мерзавец уже отвернулся.

— Черт с ним! — бросил он на ходу. — Поехали быстрее. Этот нам все равно уже не помеха.

Я услышал, как скрипнуло седло, когда он садился на коня.

— Ред, у тебя давно на него зуб. Предоставляю его тебе. Убей его!

До меня смутно донесся удаляющийся стук копыт. Я с огромным трудом заставил себя открыть глаза.

В пятнадцати футах от меня сидел на коне Хадеман с кольтом в руке. Я знал, о чем он думает: о том, как я вздул его, и о том, что мы всегда недолюбливали друг друга. И вот теперь я лежу перед ним совершенно беспомощный и безоружный.

— Да, храбрости тебе не занимать, — проговорил он.

Хадеман поднял револьвер и навел на меня прицел. Я не в силах был пошевелиться. Да и все равно бежать мне было некуда.

Отверстие револьверного дула становилось все больше и больше. Затем, совершенно сознательно, Ред сместил прицел дюймов на шесть в сторону и нажал на спусковой крючок.

Из дула вырвался сноп пламени, пуля ударилась о землю совсем рядом с моей головой. Ред снова взвел курок и снова прицелился. Затем опять отвел руку и выстрелил. Мне казалось, что все кругом содрогнулось, но когда я открыл глаза, Хадеман по-прежнему сидел в седле, рассматривая меня своими холодными серыми глазами. Сдув дымок с дула револьвера, он развернул коня и умчался прочь.

Стук копыт замер вдали, но я по-прежнему не мог пошевелиться. Лежа на спине, я смотрел на низкие серые тучи, затянувшие все небо, даже закатную даль. Наконец что-то шевельнулось в моем сознании, я должен был бороться за жизнь.

Во всем теле, в каждой мышце, каждой косточке, пульсировала тупая, ноющая боль. Но все же мне кое-как удалось встать на колени. Один глаз не открывался, другой превратился в узкую щелочку. Я поднес онемевшие окровавленные руки к лицу, но тут же в ужасе отдернул их. Лицо мое превратилось в отвратительное кровавое месиво.

Я начал медленно подниматься, но ноги отказались мне служить. Я рухнул на землю, так основательно ударившись о камень, что голова заболела в тысячу раз сильнее. Через минуту я предпринял новую попытку, на сей раз покрепче зарываясь пальцами в мерзлую грязь.

В результате я все же вылез из ямы, но это отняло у меня последние силы. Я распростерся на земле. И тут до меня донеслись отдаленные выстрелы. Так значит, все было напрасно! Враги настигли моих друзей и, возможно, уже убили их.

Шедший от земли холод постепенно сковывал все мое тело; я задрожал. Вытянув вперед руку, я ухватился за кустик и стал медленно подбираться к нему.

Капля крови сорвалась с лица, оставив на рукаве ярко-алое пятно. Несколько мгновений я тупо смотрел на него, потом собрался с силами и пополз дальше. Мне, пожалуй, удалось проползти несколько футов. Я уткнулся лицом в землю и провалился в забытье.

Меня разбудили холод и жгучая жажда. Захватив горстку обледенелого снега, я попытался запихать его в рот. Начавшие затягиваться ссадины ужасно болели: при попытке открыть рот челюсти, казалось, затрещали. Но часть снега все же попала мне на язык. Тоненькая живительная струйка потекла по горлу.

Я снова встал на колени и пополз вперед. Через несколько минут я добрался до высокого валуна и, ухватившись за него, сумел подняться на ноги. Привалившись к камню, я обождал, пока пройдет дрожь в коленях. Затем, спотыкаясь, побрел дальше.

Я твердо знал лишь одно: надо добраться до Майлс-Сити. А когда я попаду туда, я отыщу Романа Белена. Во что бы то ни стало отыщу.

Эта мысль и спасла меня. Лишь одна она толкала меня вперед в эту мучительную, полную боли и отчаяния ночь. Я спотыкался, падал, поднимался и падал вновь. Дважды я срывался с берега ручья на лед, но каждый раз умудрялся выбраться и двигался дальше.

Когда настал час тусклого серого рассвета, я по-прежнему брел, превозмогая боль. Руки мои кровоточили, все тело по-прежнему болело и ныло, и при каждом движении у меня вырывался стон, но я еще держался. Где-то впереди находились мои друзья, или их трупы, поскольку вчерашние выстрелы могли означать только одно; люди Белена настигли их.

Следует сказать о том, какую огромную роль в подобных ситуациях играетненависть. Совершенно очевидно, что, если бы не ненависть, я бы никогда не нашел в себе сил подняться с земли. А если бы и поднялся, то не прошел бы и десяти футов.

Преодоленное мной расстояние сперва определялось футами, но потом я начал измерять его шагами. Заглянуть вперед, представить себе, как я пройду все эти длинные мили, было для меня совершенно невозможно. Ведь даже каждый мой шаг безмерно радовал меня.

Я не помнил, как это произошло, но Белен, по-видимому, оттоптал мне одну руку. Она была вся изодрана и ужасно распухла, но пальцами я все же мог пошевелить, хотя и с трудом. Любое движение этой руки причиняло мне такую нестерпимую боль, что покуда у меня не было ни малейшего желания пустить ее в ход.

Меня толкала вперед лишь сила воли. Сила воли и ненависть.

Больше всего на свете я жаждал убить Романа Белена.

Временами у меня мутилось сознание. Порою горизонт словно расплывался, и все вокруг меня начинало качаться. Не знаю, прошел ли я в тот первый день хотя бы милю.

Под вечер мне показалось, что справа от меня что-то движется. Чуть позже я снова заметил то же движение.

Оказалось — волк. Не койот, а здоровенный серый лобо ^[101]. И он крался за мной по пятам.

Враги забрали мой винчестер, кольт и даже нож. Так что защищаться мне было нечем.

Волк никогда не нападет на человека. Так твердили мне с детства. И я верил… до поры до времени.

Старый лобо прекрасно понимал, что я при последнем издыхании. А в таких случаях волк, как и стервятник, безгранично терпелив. Видать, нетерпеливыми бывают только люди. А большинство диких зверей не знают чувства времени, потому и могут подождать. Да, ждать они умеют…

Возможно, он разделается со мной уже нынешней ночью. А может, следующей ночью — ему не к спеху.

Я снова упал и не смог сразу подняться; несколько минут я лежал почти без чувств. А когда наконец открыл глаза, пошевелился и начал подниматься, то увидел, что волк сидит в каких-нибудь пяти ярдах от меня. Сидит, свесив красный язык, и наблюдает за мной.

Глава 17

Волк сидел прямо передо мной. На морде у него была написана полнейшая уверенность, что я вот-вот сдамся. Это распроклятое зрелище привело меня в бешенство. Поэтому я поспешно поднялся и снова побрел. Сначала я надеялся, что если двигаться побойчее, то волк решит, что ожидание может чересчур затянуться, и отстанет от меня. Но вскоре мне пришлось убедиться, что этого зверюгу не так-то просто обвести вокруг пальца. И все же я по-прежнему шел, шел до самой темноты, лишь несколько раз останавливаясь, чтобы сжевать пригоршню снега. Но когда спустилась ночь, я испугался, как бы не сбиться с пути. Ни звезд, ни луны на небе не было, все ориентиры скрылись во мгле.

И тут мне в первый раз за все это время повезло. Удача пришла ко мне в виде густой рощицы ив и виргинской черемухи, притулившейся на берегу замерзшего ручейка. Не Бог весть что, но зато вокруг валялось много хвороста. В очередной раз порывшись в карманах, я отыскал несколько спичек и принялся за дело. Отодрав кору со ствола упавшего дерева, я раскрошил ее, сверху положил клочок чудом сохранившегося сухого мха, наломал хвороста и чиркнул спичкой. Спичка тотчас вспыхнула, и вскоре костер разгорелся на славу.

Враги оставили меня на верную погибель, поэтому я мог не беспокоиться, что огонь выдаст меня. Да и в любом случае он был мне жизненно необходим. Причем не только для согрева, но и для поднятия духа, или как там это называется…

Но как не рылся я в карманах, а ни крошки съестного не обнаружил. И все же от тепла меня разморило, и я, подобравшись как можно ближе к огню, свернулся калачиком.

А потом раздался стук копыт.

Близилась полночь. Я то задремывал, то просыпался, чтобы подкормить пламя. Небо слегка прояснилось, показались звезды. Я понимал: бежать бессмысленно. Поэтому я протянул руку к внушительной дубинке, которую нашел, разводя костер.

Топот копыт приближался. Потом я услышал, как лошадь остановилась, замерла на месте, словно в нерешительности, а потом снова двинулась в мою сторону, но уже медленнее, то и дело останавливаясь.

Я поднялся на ноги. Было очевидно: если бы на лошади сидел наездник, она бы шла иначе. Впрочем, седок, возможно, мертв либо совершенно беспомощен.

На границе светлого круга, отбрасываемого пламенем костра, лошадь остановилась. Оседланная лошадь… Навострив уши, она внимательно разглядывала меня. Я шагнул чуть в сторону и тотчас же узнал коня, на котором ехала Энн, — чудеснейшего жеребца моргановской породы.

Конь был необычной масти — голубовато-чалой. Но по все прочим статям считался одним из лучших коней Фарлея. Звали его Синий Мальчуган.

— Привет, Мальчуган, — сказал я ласково. — Где твоя хозяйка?

Конь сделал еще один робкий шаг вперед и застыл, выкатив на меня глаза и раздувая ноздри. Стараясь двигаться как можно осторожней, я медленно направился к нему. Вероятно, конь тянулся к огню, потому что огонь обещал то, к чему Мальчуган уже успел привыкнуть, — общество людей.

— Где Энн, а Мальчуган? — Еще на полшага приближаясь к коню. — Я рад, что ты пришел ко мне. Давай-ка поскачем и посмотрим, что там произошло. Что ты на это скажешь, а?

Приближаясь к нему, я боялся, что он может отпрянуть в сторону. Но конь не шевелился. А когда я наконец положил руку на седло, он повернул ко мне голову и потянулся ко мне носом. Я ухватился за уздечку. Потом подвел коня к костру и накрепко привязал к дереву. Обшарил седельные сумки. В одной из них я нашел несколько патронов, но в револьверной кобуре вместо оружия лежала расческа, щетка и тому подобная ерунда. Зато во второй сумке — я с трудом поверил в такую удачу — лежал сандвич из двух толстенных ломтей хлеба и куска мяса. Я с наслаждением впился в него зубами, смакуя каждый кусочек, каждую крошку, стараясь жевать как можно дольше.

Считать, будто изголодавшийся человек в один момент заглатывает пищу — большая ошибка. Ничего подобного. Желудок голодного ссохся, к тому же ему хочется еще и жевать, ощущать вкус во всей его полноте, наслаждаться каждым кусочком.

Доев сандвич, я осмотрелся и обнаружил среди снега небольшую проталину, где росла трава. Я отвел туда коня. Мальчуган так жадно принялся щипать травку, что мне стало совершенно очевидно: последние дни несчастное животное голодало.

В первые минуты мне захотелось сразу же вскочить на коня и скакать в Майлс-Сити. Но потом я понял, что сначала должен проехать по следу коня и выяснить, что сталось с Фарлеями и Эдди.

Несмотря на усталость, остаток ночи я почти не спал, и мне не терпелось отправиться в путь.

Я нашел своих друзей поздним утром среди покрытых лесом холмов. Они успели добраться до узкого ущелья, где струился один из притоков Ясеневого ручья. Это дикое безлюдное место неплохо подходило для обороны. Однако, судя по следам, люди Белена застали их врасплох.

На снегу лежала мертвая лошадь, а чуть поодаль — мертвый человек. Кажется, я его знал, где-то встречал… Его вроде бы звали Крукшенк. Грудь мертвеца была пробита пулей — мгновенная смерть.

Других тел я поначалу не заметил, и во мне вновь вспыхнула надежда. Может быть, подумал я, им все же удалось спастись, может быть… И тут я заметил, что обрыв на берегу ручья весь разрыт, словно кто-то, не имея подходящих инструментов, ковырял землю палкой.

Я подъехал к обрыву, спешился и, на всякий случай привязав коня, спрыгнул вниз. Сердце мое бешено колотилось.

В обрыве, наполовину засыпанные землей, лежали три тела. Возможно, убийцы намеревались вернуться сюда позже, чтобы завершить работу.

Фило был буквально нашпигован свинцом. Эдди, как я сразу заметил, получил пулю в ногу. Но вытащив его из-под песка, я заметил, что еще две пули засели у него в груди. Рубашка его задралась, и я заметил первую его рану, полученную незадолго до того, как мы расстались. Помнится, он тогда заявил, что рана пустяковая, но теперь-то я разглядел ее: пуля вырвала у него из бока кусок мяса. Должно быть, бедняга истекал кровью… Он перевязал рану обрывком рубахи и закрепил повязку ремнем. Но было совершенно очевидно, что сразу началось заражение.

Я никак не мог собраться с духом и взглянуть на Энн. Я отказывался признавать, что она мертва.

Наконец я повернулся к ней. Я испытал величайшее потрясение в своей жизни — рядом с ее пальцами протянулись бороздки! Значит, когда ее скинули с обрыва, она была еще жива. И, после того как ее засыпали землей, пыталась выбраться наверх.

Опустившись рядом с девушкой, я перевернул ее на спину. Рот Энн чуть приоткрылся, и я заметил, что ее язык шевельнулся. У меня не было с собой ни кружки, ни фляжки с водой. Схватив искореженную, валявшуюся рядом винтовку, я наколол прикладом льда и, завернув его в чистый носовой платок, который обнаружил в седельной сумке среди прочих вещей, выдавил ей на губы несколько капель воды.

Уложив Энн на мою окровавленную куртку, я внимательно осмотрел ее раны. У девушки было прострелено плечо. По-видимому, холод спас ее, как прежде Коротышку, остановив кровотечение и не дав ей истечь кровью. Судя по всему, у нее еще была сломана нога.

Не теряя ни минуты, я собрал в кучу несколько веток, присыпал их сухими листьями и, вытащив свою последнюю спичку, попытался разжечь костер. Спичка сломалась.

В лихорадочной спешке я обшарил карманы Энн. Ни одной спички. У Эдди тоже их не оказалось. Большая часть насыпанной сверху земли лежала на Фило. Скидывать эту землю пришлось бы очень долго; к тому же вся она могла бы осыпаться прямо на Энн. Поэтому я вскарабкался наверх и помчался к телу Крукшенка.

В кармане его рубашки лежала старая медная гильза с несколькими спичками, пакет табака и какие-то бумаги.

Пустив бумагу на растопку, я быстро разжег костер. Когда он как следует разгорелся, я разложил ветки таким образом, чтобы языки пламени полыхали вдоль тела Энн. Затем направился к мертвой лошади, на которой ехал Фило. В седельных сумках лежало все, что осталось от его вещей. Остальное мы потеряли вместе с санями. В одной из сумок я нашел пакетик чая.

Порывшись среди разбросанных по всему обрыву вещей, я отыскал кружку и наш старенький котелок для кофе. Похоже, люди Белена ужасно спешили, поэтому ограничились тем, что второпях забросали тела землей, а затем умчались восвояси. Должно быть, они спешили добраться до Майлс-Сити, чтобы намозолить глаза горожанам.

Я как можно осторожнее наложил на сломанную ногу Энн лубки и привязал их ремешками, вырезанными из уздечки. Нож я позаимствовал у Крукшенка. Собственно, это был даже не нож, а складной ножичек. В детстве мы называли такие ножики «жаборезами». Впрочем, этот резал отлично, за что я мысленно от всей души возблагодарил Крукшенка.

Когда Энн приоткрыла глаза, вода в помятом котелке как раз начала закипать. Волосы девушки были в грязи пополам с запекшейся кровью; одежда изорвалась в клочья; а лицо осунулось и стало белым как мел.

— Лежи тихо, — предупредил я Энн прежде, чем она смогла вымолвить хоть слово. — У тебя прострелено плечо и сломана нога.

— Я знаю, — прошептала она.

Про остальных она ничего не сказала, поэтому я решил, что она знает об их смерти. Энн глядела на меня с таким выражением, что я невольно поднес руки к лицу. И только сейчас, впервые за последние часы, я вспомнил, что со мной сделали.

— Ну, — проговорил я, — все равно меня никогда нельзя было назвать красавчиком. Никто и не заметит.

Плюхнув в котелок весь чай, который был в пакетике, я отставил котелок в сторону, чтобы питье настоялось. Затем ополоснул кружку в ручье и немного нагрел ее над костром, чтобы чай мигом не остыл в ледяной посудине. Когда все было готово, наполнил кружку и протянул ее Энн.

Она пила, я рассказывал ей обо всем, что со мной произошло — как меня оставили умирать, как, по счастью, к моему костру прибрел ее конь и как я на нем отправился разыскивать друзей.

— По моим догадкам, Белен и его люди сделают крюк и прискачут в Майлс-Сити с севера или востока. Они станут утверждать, что ездили в другом направлении, ну, скажем, куда-нибудь в Бедленд. При первой же возможности они, разумеется, вернутся сюда, чтобы скрыть все следы преступления. Вообще-то народ в Майлс-Сити славный. Правда, некоторые, например, Стюарт, симпатизируют виджилантам, но лишь до тех пор, пока дело не заходит слишком далеко. Никто не одобрит того, что произошло. Я считаю, что, едва только вся эта история выйдет наружу, Белену конец. Его выгонят из страны… или я с ним посчитаюсь.

— Барни, не смей. Кроме тебя, у меня никого не осталось.

— Но я уже решил, что проучу его.

— Не надо, Барни. Если я потеряю тебя…

Видно, она сама не понимала, что говорит.

— В Англии у тебя брат, там твой дом. Там у тебя будет все, что тебе нужно.

— У меня ничего там не осталось, решительно ничего. Я всегда тянулась к Фило, уж он-то меня понимал. Когда он служил в армии, я завидовала ему. А когда он поехал сюда, я хотела сразу же отправиться с ним.

Притащив к костру поваленное бурей дерево, я ободрал ветки и бросил их в огонь.

— У тебя хватит сил, чтобы проехать тридцать миль? — спросил я у Энн.

— Да.

Девушка протянула мне чашку.

— Там есть еще? — Потом она сказала: — Примерно в миле отсюда, там, где с запада бежит ручей, Эдди застрелил одного из них. Тот упал с лошади. Я видела, что, ударившись о землю, он отбросил винтовку куда-то в сторону. Может, они ее не нашли?

Уже близился полдень. Я прикинул, что, сидя вдвоем на одной лошади, мы не попадем в Майлс-Сити раньше завтрашнего дня. Лучше всего было бы въехать в город после наступления темноты. Тогда я бы мог привести к Энн доктора, а меня самого никто бы не заметил. А пока я решил, что в первую очередь надо раздобыть ту винтовку.

Энн заставила меня перед уходом выпить чашку чая. И он явно пошел мне на пользу. Признаться, никогда не считал чай напитком, достойным мужчины. Однако Фило не раз пытался переубедить меня, объясняя, что чай хорош при переохлаждении или после тяжелых потрясений.

Путь к ручью, у которого лежала винтовка, показался мне вечностью — в таком уж я находился состоянии. Мальчугана я оставил с Энн. От коня сейчас зависела наша жизнь, а за последние дни ему и так крепко досталось. Поэтому мне хотелось, чтобы он ни шагу не ступил, если этот шаг не направлен в сторону Майлс-Сити.

Найти винтовку оказалось нетрудно. Увидев следы и отыскав место, где лошадь скинула своего седока, я просто шел по дуге и вскоре достиг цели. Винтовка упала в сугроб, но находилась в хорошем состоянии.

А что сталось с конем? Я осмотрелся по сторонам, но, увы, коня поблизости не было.

Так что пришлось мне возвращаться обратно, но все же на душе у меня стало гораздо спокойнее. В карманах мертвеца я нашел шесть патронов, и еще шесть находилось в винтовке. Двенадцатью выстрелами можно многое сделать.

Да, подумал я, неважные помощнички у Романа Белена. Со своими наемными убийцами он ринулся в погоню за тремя мужчинами и одной девушкой. И вот из десяти четверо покойники. Сейчас главное, размышлял я, доставить Энн к врачу. А уж потом… Потом не худо бы взглянуть на Романа Белена через прицел винчестера. Всего лишь разок взглянуть — больше и не потребуется.

Глава 18

Майлс-Сити мало походил на обычные ковбойские городки — ведь рядом с ним находился Форт-Кеог. Там жило не менее тысячи человек: солдат и гражданских служащих. Да и погонщики быков с «Бриллиантового Р» немногим уступали им в численности. Эти последние в те редкие минуты, когда не слонялись бесцельно по улицам, затевая драки с солдатней, представляли собой немалую силу, к мнению которой прислушалось бы любое собрание. И в случае чего я, признаться, сильно на них рассчитывал.

Если бы мы въехали в город после наступления темноты, я бы мог отвезти Энн прямиком к «Интерокеанскому отелю», который теперь гордо именовался «Маквин-Хаус». Отель стоял на главной дороге.

Вечером того дня, когда я нашел Энн, мы пустились в дорогу и, проскакав около десяти миль, остановились на ночлег. Одеяло, которое я снял с убитого коня, и моя куртка из овчины защищали нас от холода.

Поднявшись перед рассветом, мы проехали еще немного и снова остановились на отдых. Потом двинулись дальше, осторожности ради держась по оврагам и низким лощинам. К концу дня мы находились не далее нескольких миль от города.

Там, затаившись в низине возле притока Тонги, мы дождались темноты. Энн была так бледна, что я не на шутку тревожился за нее.

— Энн, — я взял ее за руки, — осталось совсем немного. Мы приедем в город, в «Маквин-Хаусе» ты будешь в безопасности. Там ты найдешь друзей.

— А ты как? Что ты будешь делать?

— То, что и должен, — отозвался я. — Собираюсь повидать шерифа и рассказать ему про Фило и Эдди. За ними пошлют повозку.

— А потом?

Она была не из тех, кого легко одурачить. Да мне и не хотелось лгать ей. Поэтому я пожал плечами и отвернулся, все же проронив:

— Полагаю, дальнейшее — дело шерифа.

Энн приехала из Англии совсем недавно, а там привыкли чтить закон и полагаться только на закон. Что ж, так должно быть везде. Но здесь, на Западе, случается, что закон не всюду поспевает. Да и вообще тут предпочитают самостоятельно улаживать свои дела. Во всяком случае, с Беленом я собирался разобраться без посредничества закона.

Когда мы поскакали по дороге к городу, я услыхал вдалеке гудок паровоза. Этот заунывный, протяжный звук всегда будил во мне тоску по тем местам, где я еще не побывал. Вот и сейчас во мне проснулось то же чувство.

Мы добрались до «Маквин-Хауса» уже поздним вечером, спешившись, я помог Энн спуститься.

Мы вошли в гостиницу. Первой, кого мы встретили, оказалась Верна Элвин. Она была женой одного англичанина, гостившего в Мисслшелле, и старинной подругой Энн. Поэтому я со спокойной душой оставил там девушку и собрался уходить. Но Энн окликнула меня.

— Барни, приходи повидаться со мной. Приходи завтра же.

— Непременно, — сказал я. — Обязательно.

И все же я был убежден, что вижу ее в последний раз. Я понимаю, после всего, что нам с ней довелось перенести, эта девушка могла сказать совершенно невероятные вещи или даже сама поверить в них. Но когда она отдохнет денек-другой и придет в себя, то я, оборванный ковбой, окажусь последним человеком в мире, которого она захочет увидеть.

Да и дел у меня было по горло.

Я вышел из гостиницы, вскочил в седло и поскакал к платной конюшне, где оставил коня на попечение конюхов. На улицу я вышел с винтовкой в руках.

Вообще-то Мэйн-стрит не Бог весть какая улица — просто ряд строений, многие из которых по фасаду обиты грубо отесанными досками. В окнах домов горел свет. А прохожих было не слишком много.

Надвинув на глаза шляпу и с винтовкой наперевес, я побрел по улице в направлении салуна Чарли Брауна.

Первым же, кто попался мне на глаза при входе в салун, оказался Роман Белен.

Увидев меня, он застыл, словно льдом его сковало, перетрусил, значит. Но нет, недооценивал я Белена… А он оказался проворным малым.

— Шериф! — крикнул он парню, стоявшему у стойки бара. — Арестуй его! Это он со своим черномазым убил Фарлеев. Убил их обоих, а потом, когда мы пытались захватить его, стрелял в моих людей!

Я этого совсем не ожидал, и такой поворот застал меня врасплох. Я заорал:

— Наглая ложь! Ты сам знаешь, ты…

— Арестуй его, шериф! Ведь он еще кого-нибудь убьет!

Чуть отступив от стойки, шериф сказал:

— Отдай винтовку, Пронто. Ну же. Отдай винтовку мне.

— Шериф, он лжет! Он и его подручные… Это они убили Фило якобы за скотокрадство. И еще они убили Эдди Холта, моего компаньона, и…

— Сперва отдай мне пушку, — перебил шериф, — а потом потолкуем.

В салуне находились люди, которых я считал своими друзьями. Но двое ковбоев Белена с кольтами в руках встали в дверях. Если бы началась стрельба, пострадали бы невинные люди. Я протянул винчестер шерифу.

Когда меня швырнули на койку в тюремной камере, я не потратил ни минуты на сожаления или там… раздумья, а просто задрых. Собственно, к тому времени, когда меня привели в тюрьму, я уже брел полусонный. Я не сознавал происходящего, безвольно, даже с облегчением пустил все на самотек. И счет времени я потерял. И теперь, рухнув на койку, даже не нашел в себе сил стянуть сапоги.

Все куда-то уплыло. Потом я почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо.

— Ты что, собираешься спать вечно? К тебе пришли.

Я сел, щурясь и протирая глаза. В окна бил яркий свет, похоже, уже перевалило за полдень. За прутьями решетки стоял Батч Хоган.

— Пайк, — заявил он с ходу, — что бы там про тебя не болтали, я этому не верю. Я знаю, ты никого не убивал.

За его спиной стоял Билл Джастин и еще какой-то человек. Заметив, что я смотрю на них, они повернулись ко мне спиной.

— Говорят, что ты прикончил Фарлея и его сестру. Пристрелил их, — продолжил Хоган.

— Наглая ложь! Это Белен.

Батч Хоган, не большой краснобай, без прикрас пересказал мне всю эту историю в том виде, в каком он ее слышал. Оказывается, вернувшись в город, Роман Белен распустил слух, что после того, как Джастин уволил меня, я рассвирепел, как бешеный пес. Поэтому я стрелял в Фарлеев и убил их, а потом вместе с Эдди Холтом устроил засаду на отряд Белена.

Про Холта никто ничего толком не знал. Но я-то слыл забиякой; хотя все знали, что я хороший работник, мне тут же припомнили все мои грехи, а про все хорошее позабыли. Ведь, помимо всего прочего, Белен был состоятельным ранчевладельцем, а я всего-навсего ковбоем и перекати-поле.

Как я и полагал, друзья Фарлея впали в неистовство. Ну да, ведь они полагали, что я — убийца. Некоторые даже ста ли поговаривать о суде Линча. А смешнее всего, что единственный человек, занявший мою сторону, был тот, с кем я дважды дрался, причем оба раза сам его провоцировал.

Об Энн Фарлей никто не упоминал, а я уж тем более не собирался. Когда она узнает о случившемся, она обязательно придет сама. Энн так устала, что, разумеется, еще спит, и вовсе не стоит ее будить. А с Беленом я еще разберусь.

— Ты по уши в дерьме, — сказал Хоган. — Тебе бы раздобыть адвоката.

— На какие шиши?

— Ну, мы с ребятами, наверное, могли бы…

— Выбрось это из головы. Мне нечего бояться. Белен — убийца, и я…

— Так дело не пойдет, — настаивал Хоган. — Тебе не удастся его припереть. — Он огляделся по сторонам. — Если хочешь выбраться отсюда, мы с ребятами готовы тебе подсобить.

— Забудь об этом.

— Что я могу для тебя сделать?

— Пожалуй, и впрямь кое-что можешь. Если встретишь Джима Фарго, скажи ему, что я хочу его видеть.

Когда Хоган ушел, я попытался снова уснуть, но ничегошеньки не получилось. Все думал о шерифе, о том, как он и все остальные повернулись ко мне спиной. Внезапно глаза мои широко распахнулись. Они и впрямь поверили! Они думают, что я убил Фарлеев!

Но ведь Энн жива!

Разве они не знали этого?

Ответ был очевиден: конечно не знали, иначе бы меня не обвиняли в убийстве. Более того, и Роман Белен тоже не знал, что Энн жива.

Что будет, когда об этом узнают? Ответ прост. Придется убить, чтобы она молчала.

Снова вспомнив нашу короткую беседу с Хоганом, я понял, что несмотря на мою невиновность, он не сомневался в моем поражении. Иначе он не предложил бы мне побег. Вот тут-то я испугался. Я захотел немедленно увидеть Энн, не отправляться же на виселицу. Да и с Беленом надо посчитаться.

Больше ко мне никто не приходил. Тюремщик, с которым в свое время я частенько выпивал и по-дружески болтал, принес мне поесть, но не проронил ни слова. В его поведении сквозила такая неприязнь, что мне подумалось: все, друзей у меня здесь больше не осталось.

За последующие несколько дней я досыта наслушался различных сплетен о себе самом. Говорили, что я втихую воровал скот у Джастина и что от меня всегда были одни неприятности и ничего хорошего.

Хоган еще раз навестил меня и рассказал, что он с ребятами пытался раздобыть для меня адвоката, но никто не согласился взяться за это дело.

— Послушай, — сказал я ему, — зайди в «Маквин-Хаус» и попроси Энн Фарлей заглянуть ко мне.

Он посмотрел на меня, как на ненормального.

— Да о чем ты говоришь? Энн Фарлей мертва.

— Да нет же, — возразил я. — Она приехала со мной в тот вечер, когда меня арестовали. Я оставил ее в «Маквин-Хаусе» на попечении Верны Элвин.

Хоган недоверчиво поглядел на меня. Я увидел, что теперь и он сомневается в моей невиновности. Но, в отличие от прочих, он сомневался в моем рассудке.

— Я схожу, — неохотно согласился он и добавил: — Джима Фарго нет в городе. Его назначили судебным исполнителем. Сейчас он расследует дело о скотокрадстве на границе с Вайомингом. Там появилась какая-то новая шайка. Возникла невесть откуда и угнала большую часть джастиновского скота и изрядную долю беленовского, не говоря уж о стадах в Берленде.

Хоган появился лишь следующим утром. Вид у него был озабоченный. Глаза его шарили по моему лицу, словно выискивая следы моего безумия.

— Ее там нет, — объявил он. — И ее там даже не видели.

Это стало последней каплей. Я стоял, яростно вцепившись в прутья решетки.

— Батч, — сказал я, — пропади все пропадом, они загнали меня в ловушку. Если ты не найдешь Энн и она не явится сюда, Белен оденет мне петлю на шею.

Хоган неуклюже топтался на месте. Я понял, что даже он больше не верит мне.

— Я уезжаю, — сказал он. — Сопровождаю поезд со стадом. Еду в Шайенн.

Плечи мои безвольно опустились.

— Удачи, — проронил я, — и спасибо тебе, Батч. Похоже, ты единственный, кто мне верил.

Тут он, кажется, немного смягчился.

— Нет, не единственный. Чарли Браун божится, что ни за что этому не поверит. Знаешь, у него чуть до стрельбы не дошло с одним из людей Белена. — Хоган замолк и направился к выходу. Уже у двери он повернулся. — В одном ты был прав. В ту ночь миссис Элвин останавливалась в отеле. Но потом она поехала на ранчо, где сейчас гостит.

Эти слова подали мне надежду. Может, Энн вовсе не бросила меня на произвол судьбы. Может, она просто уехала с Элвинами на ранчо, чтобы восстановить силы, и даже не знает о моем аресте. Да, так оно и было… Миссис Элвин, во всех отношениях хороший человек, была властной и не терпела возражений. И уж не Энн, больной и измученной, спорить с ней. Да и вообще, это так похоже на миссис Элвин — увидеть, в каком Энн находится состоянии, взять и без лишних слов увезти ее на поправку. А Элвины, как я слыхал, хотя и были славными людьми, но всегда держались немного высокомерно и особняком от прочих. Должно быть, они почти ни с кем не видались, вот ничего и не знают.

Солгу, если скажу, что я ничуть не испугался. И ведь все эти дни Белен так и сновал по улицам, распуская сплетни и стараясь каждым словом подвести меня к виселице.

На четвертое утро вместе с тюремщиком ко мне заявился Док Финнерти из Форт-Кеога. Я частенько видел Дока, но не был с ним знаком. По-видимому, местный доктор был в отлучке, поэтому власти попросили Дока Финнерти взглянуть на меня.

Или он сам решил прийти? Я так толком и не понял.

Док внимательно осмотрел заплывшие синяки и ссадины на моем лице.

— У тебя останутся шрамы на всю жизнь, — сказал он.

— Что ж, судя по всему, это ненадолго.

— Ты ведь сделал это, разве не так?

— Да нет же, черт побери! — взорвался я.

Док велел мне снять рубашку. Осматривая меня, он задавал то один, то другой вопрос и мало-помалу вытянул из меня всю эту историю целиком. Правда, никак услышанное не прокомментировал, лишь постукал мне по ребрам и смазал каким-то снадобьем мою израненную руку.

— Трупы нашли? — спросил я. — Энн будет вне себя, если узнает, что тело ее брата оставили брошенным на съедение волкам.

— Волки их не тронули, Пайк, — ответил Финнерти. — Я лично осматривал трупы, когда их привезли в Майлс-Сити.

— Жаль, что ты не был с нами, — сказал я. — Фарлея тяжело ранили. Его здорово растрясло на санях, а он потом еще в седле ехал. Ты не поверишь, но ему вроде бы становилось лучше. Думаю, он выкарабкался бы, если б его не добили.

Финнерти ничего не ответил. Свернув самокрутку, он сунул ее в рот и проговорил:

— О санях я впервые слышу. Значит, Фарлей был ранен?

— Роман Белен, — пояснил я, — набрал себе личный отряд виджилантов. Для него Фило Фарлей был всего лишь одним из поселенцев, а все поселенцы — скотокрады. Белен не знал, кто такой Фарлей, откуда он родом и кто его друзья. Да его это и не заботило. Фарлей рассказал мне, что Белен напал на него, на безоружного, и ранил. И повесил бы, если б Фило не удалось бежать. Вот я и стал им помогать. Фарлей был не в состоянии ехать верхом, поэтому мы соорудили сани.

— А куда потом делись сани?

Тут я рассказал Доку про засаду на перевале в Кухонных горах и про то, как мы потеряли сани.

— А знаешь, — сказал Финнерти, — ведь тебя обвиняют еще и в убийстве Джонни Варда.

— Что ж, почему бы и нет? Ведь меня уже обвинили во всевозможных преступлениях, сгодится и Вард для ровного счета.

— Это тоже работа Белена? — спросил Док. Он не сводил с меня пристального взора своих серовато-стальных глаз и, покусывая кончик самокрутки, ждал ответа.

— С этим я и сам не разобрался.

В нескольких словах я рассказал про следы коня в мокасинах, не утаив даже и того, что нашел точно такие же следы близ жилища Фарлея.

— Одно время я подозревал ту странную женщину. Но ее мул был без мокасин, хотя копыта у него и впрямь крохотные.

— Что еще за женщина?

Пришлось рассказывать и про встречу с этой женщиной, и про то, как она разбила горшок с бобами во дворе Фарлея.

— А эта женщина — как она выглядела?

— Ну, такая здоровенная, высокая… И, похоже, малость глуповата. Носит старое мужское тряпье размеров на пять больше, чем ей было бы впору. Я, признаться, даже испугался ее. Еще бы, появляется, точно призрак.

— Пайк, когда ты впервые появился в этих краях?

— Я? Году, думаю, в 74-м, но совсем ненадолго. Потом вернулся в 79-м, а потом еще несколько раз наведывался. А работал здесь где придется.

— Значит, тебя не было в наших краях, когда тут орудовал Клайд Орум?

— Да, судя по рассказам, тогда и Майлс-Сити-то еще не было.

Док Финнерти вытащил из кармана сигарету и протянул мне.

— У Клайда была семья. Я, Пайк, ездил по всему Западу, забредал и на юг в Вирджиния-Сити. Я знал Орумов.

— Неужто?

— У Клайда Орума была сестра, намного моложе его. Она боготворила землю, по которой тот ходил. Но, похоже, она была малость не в себе.

— Я слыхал, Клайд и сам был со странностями.

— Так ты понял к чему я клоню, Пайк? Если бы, скажем, Лотти Орум и впрямь появилась тут, у нее бы нашлись все основания убить Джонни Варда. Ведь тот был в отряде, захватившем Клайда, а потом свидетельствовал против него в суде.

— А как насчет Коротышки Коунса?

Финнерти пожал плечами.

— Не знаю, хотя у нее и тут могли найтись свои причины.

— Док, не можешь ли передать словечко Элвинам? Ведь Энн Фарлей, чтобы там ни болтали, жива. А эта орумовская сестрица, увидев Энн, скорее всего решила, что она — женщина Фило. Думаю, эта бабища имела виды на Фарлея.

— И что же?

— Значит, она может убить Энн. Ведь никто из убитых не ожидал от нее подвоха…

Когда Док ушел, я снова растянулся на койке и уставился в потолок. Что ни говори, а после беседы с ним я почувствовал себя гораздо лучше. Вот если б теперь выбраться отсюда… Покатав в пальцах сигарету, я отложил ее на подоконник — про запас. Рука уже не так болела. Док сказал, что рану нужно дважды в день промывать горячей водой с эпсоновской солью. Я слышал, как он давал тюремщику на сей счет указания.

Глава 19

Где-то через час после ухода Дока Финнерти тюремщик принес мне чашку кофе и просунул ее сквозь прутья решетки.

— Док считает, что ты влип в скверную историю, — заметил он.

— Не он один так считает, — отозвался я.

Когда стемнело, я подошел к окну и взял сигарету. Сделав несколько затяжек, потушил окурок и улегся на койку.

Часа в два ночи я проснулся. Мой мирный сон нарушила какая-то возня и шум. Дверь соседней камеры отворилась и туда кого-то втолкнули. Потом тюремщик ушел.

На какое-то время воцарилась тишина. Потом койка в соседней камере заскрипела и знакомый голос спросил:

— Эй, кто там?

— Это я, Пайк, — ответил я. — За что тебя?

— А как ты думаешь? За скотокрадство. Я ведь на славу поработал… А тут подоспел этот чертов Фарго, пропади он пропадом. Все равно ничего у него не выйдет, коровы-то уже вывезены. Вот выйду отсюда — сорву хороший куш.

Я сразу узнал этот голос, узнал знакомые хвастливые вотки. Это был Ван Боккелен. Мне с самого начала следовало бы догадаться, что он замешан в скотокрадстве. Ведь кража скота — самый доходный вид мошенничества в наших краях.

— Думаешь, тебе удастся выйти сухим из воды? — осведомился я.

— Дурак ты, Пайк! Ведь в этих краях лучшие судьи, каких только можно купить за деньги. И, поверь, я их куплю. Даже если дойдет до суда, меня отпустят. Найму хорошего адвоката и докажу, что ни в чем не виноват. Да и вообще, скотокрадство — пустяки.

— А ты ловкач…

— Я-то не чета тебе, — обронил он презрительно. — Уж во всяком случае, я здесь за дело.

Тут он меня уел. Я отвернулся и снова попытался заснуть.

Но примерно через полчаса он снова окликнул меня:

— Эй, Пайк, есть идея! Давай дадим деру, а?

— Отстань.

— Ну и черт с тобой!

На том наш разговор и окончился.

Моя рука постепенно заживала. Но для того, что я задумал, она была еще не готова.

В полдень шестого дня моего пребывания в заключении дверь внезапно распахнулась, и я увидел Джима Фарго с ключами в руке. Он сказал:

— Выходи, Пайк. Тут тебе не место.

— Я свободен?

— Нет. Но сегодня проводится предварительное слушание. Туда мы и пойдем.

— Роман Белен там будет?

— Хорошо бы.

Когда Фарго ввел меня в помещение суда, там толпилась тьма народу. Вслед мне раздался ропот. Я увидел в зале и Чарли Брауна, и Батча Хогана, а вдоль стен сидели солдаты.

Присутствовал и Роман Белен со своими людьми, среди которых я заметил Хадемана. Когда меня ввели, Белен пронзил Хадемана убийственным взглядом, но тот и глазом не моргнул.

Сперва давал показания Белен. Он рассказал, что я воровал скот у него и у Джастина, что меня за это и уволили и что тогда я рассвирепел и застрелил Фарлеев. А потом, когда люди Белена убили Эдди Холта, напал и на них.

— Так он убил Фарлеев? И брата, и сестру? — спросил судья.

— Да, обоих, мерзавец, застрелил.

В следующую секунду дверь отворилась, и в зал суда, опираясь на костыли, вошла Энн Фарлей. Она была бледна, но выглядела гораздо лучше, чем в последний раз, когда я ее видел. Девушка подошла ко мне.

— Прости меня, Барни, — проговорила она. — Но я была больна. Я ничего не знала.

— Ничего, забудь об этом, — сказал я.

Поднялся шум. Все взоры устремились на Романа Белена. Он то открывал, то закрывал рот, а потом сделал движение, словно хотел встать. Но солдаты уже поднялись со своих мест и встали на выходе.

Энн прошла на свидетельское место и кратко, но убедительно рассказала всю историю. Затем вытащила из кошелька сложенный вдвое листок бумаги.

— Ваша честь, это было написано перед смертью моего брата. Если бы мистер Пайк был в чем-то виновен, брат так не написал бы.

Судья взглянул на бумагу.

— Я узнаю его подпись, — произнес он.

Затем слово взял Док Финнерти. Он сообщил, что, исследовав раны на трупах, усомнился в истинности поведанной Беленом истории. На телах Фарлея и Холта раны более давние, чем можно было бы допустить, исходя из рассказа Белена.

Затем судья предложил мне опознать людей, бывших с Беленом. Я принялся за дело и вскоре дошел до Реда Хадемана. Он бесстрастно глядел на меня своими стальными глазами.

— Ваша честь, — сказал я, — я никогда не видел этого человека среди людей Белена. Его с ними не было. Но я его знаю и могу вас заверить, что он ни за что не ввяжется в такие дела. Тут, должно быть, вышла ошибка.

Белен еще больше помрачнел.

— Клянусь… — открыл он рот.

— Заткнись! — оборвал его Фарго и повернулся к шерифу. — Эти люди теперь на вашем попечении. Задержите пока и Хадемана. Я хочу поговорить с ним.

Энн ждала в другом конце зала. Мы с Джимом Фарго и Редом Хадеманом отошли в сторону.

— Ред, — сказал Фарго, — мы оба с тобой знаем, что ты там был. Но если Пайк это скрывает, значит, у него на то есть веские причины. У тебя есть знакомые в Техасе?

— У меня там родня.

— А хорошая лошадь у тебя имеется?

— Конечно.

— Тогда навести-ка свою родню… И лучше не возвращайся в Монтану.

Мы с Энн вышли на улицу. Признаться, увидев, какими глазами на нас уставились некоторые из собравшихся вокруг Ковбоев, не говоря уж о погонщиках «Бриллиантового Р», я Несколько смутился.

— Я отдала судье завещание Фило. Он оставил весь свой скот тебе.

— Почему мне?

— А почему бы нет? Ты помог нам в тот момент, когда нам неоткуда было ждать помощи. Ты и тот негр.

— Эдди был отличным парнем. — Я невольно сжал кулаки. — Он научил меня драться.

— У Фило было почти три сотни голов рогатого скота и не менее пятидесяти лошадей. Мы могли бы выстроить ранчо.

Ну… знаете, я просто дар речи потерял. Всю жизнь я мечтал о ранчо, — но неужели они сбываются, наши мечты? А может… в общем, не знаю. Я понимал только одно: такой неотесанный ковбой, как я, этого не заслужил.

— Если ты и впрямь этого хочешь, — наконец вымолвил я, — то я постараюсь сделать все, чтобы впоследствии тебе не пришлось жалеть о своем решении.

— Фило сказал, что ты никогда на мне не женишься, если у тебя не будет собственности. А еще он сказал, что ты во время этого ужасного путешествия только обо мне и думал.

— Я был бы лжецом, если бы стал это отрицать, — признался я.

Мы остановились у ступеней отеля. Я просто не находил слов. Впервые я был помолвлен с девушкой. Да и вообще с тех пор, как мне минуло четырнадцать, я никогда не влюблялся. А та девушка так никогда и не узнала о моих чувствах. Стоя перед крыльцом, я хотел поцеловать Энн, понимал, что должен это сделать, и чувствовал себя распоследним болваном. Но она сама потянулась ко мне и нежно поцеловала в губы. Потом скрылась в гостинице. А я остался стоять, ожидая, что вот-вот кто-нибудь засмеется.

Наконец я повернулся и прямиком направился к салуну Чарли Брауна. Ноги мои едва касались земли.

В салуне сидели несколько парней, и я заказал на всех выпивку. Я видел перед собой чудесный, дружественный мне мир, и сам внезапно стал лучше. И, конечно, я стал богачом. А вдобавок обручился с ирландской девушкой, моей будущей женой.

Глядя в зеркало на свое лицо, все еще опухшее после побоев Белена, я задавался вопросом: ну что во мне нашла такая девушка, как Энн? Впрочем, человек ведь сам кует свое счастье. И если я пока немногого достиг, то это не значит, что я ни на что не гожусь. Спору нет, я не бриллиант. Зато я много повидал и после долгих трудов стал покрепче иного алмаза.

Допив виски, я вышел на улицу и остановился, вдыхая воздух старой доброй Монтаны. У меня появилось такое чувство, будто весь мир раскинулся передо мной как огромный пиршественный стол.

Само собой… потрудиться придется немало. Фило оставил мне все, чем владел в Монтане. В общем-то не так уж и много, но это даст возможность неплохого старта. А я со своим-то опытом и навыками сумею продвинуться вперед. Вот сейчас, подумал я, отправлюсь на конюшню проведать Мальчугана. Когда я оставлял его, он был сильно утомлен. Может, там и неплохо заботятся о лошадях, но ведь нужно убедиться самому…

Когда я вошел в стойло и заговорил с Мальчуганом, он повернул ко мне голову и тихонько заржал. Я понимал, что ему здесь скучновато. Ведь если конь привык к обществу людей, то к ним тянется и тоскует, когда никого нет рядом. Поэтому я встал у стойла и принялся рассказывать ему про Энн, и про себя, и про то, как заживем на ранчо у Биг-Хорна. Потом я похлопал его по крупу и шагнул к выходу. Но тотчас остановился… Прямо на меня смотрело дуло револьвера.

Револьвер находился в руке Ван Боккелена. Глядя на меня через прицел, он радостно ухмылялся. Рядом с ним стоял Роман Белен.

Я был без оружия. Да и какой в нем толк, если тебя уже взяли на мушку.

— Ты не захотел бежать со мной, — заявил Ван Боккелен, — вот я и прихватил с собой Белена.

— Я убью его! — взревел Белен. — Задушу голыми руками.

Ван Боккелен неспешно убрал кольт в кобуру.

— Поступай как знаешь, — произнес он. — А я пока оседлаю лошадей.

Роман Белен был высок и силен, проворен и ловок. Он в свое время отколотил Хогана, а ведь Хоган дважды одолел меня. Сейчас Белен стоял между мной и дверью, словно думал, что я попытаюсь удрать.

Не проронив больше ни слова, он рванулся вперед. Я ударил его правой в живот. Ударил очень вовремя, поскольку перехватил Белена в прыжке, как Эдди и учил. Белен замер, и тут-то я нанес ему второй удар — левой в зубы.

Левая, моя больная рука, от удара снова заболела, зато губы Белена превратились в кровавую лепешку. Озверев, он ринулся на меня, бешено молотя кулаками. Мне оставалось лишь отскочить назад и занять оборонительную позицию. Он снова на меня наскочил, но я стремительно выставил вперед колено, заставив его отпрянуть.

А затем мы вновь сошлись. Ван Боккелен, подтягивая подпругу, наблюдал за нами, словно зритель на спектакле.

После того как мне удалось два раза достать его, я и сам пропусти л, должно быть, с дюжину ударов. Однако по большей части эти удары, хотя и сильные, приходились мне в плечо или грудь и не причиняли особого вреда.

Дважды Белен сшибал меня с ног, но я успевал откатиться и вскочить. Мы снова и снова налетали друг на друга. В какой-то момент он неожиданно нанес мне удар в пах. Я рухнул ему под ноги, и он, с разгона налетев на меня, кубарем покатился по земле. Извернувшись, я первым оказался на ногах. Он начал подниматься, и тут я врезал ему по носу. Кровь хлынула потоком.

Белен снова рванулся вперед, но на сей раз я не стал отступать.

Ему удалось крепко достать меня правой. Он вздумал повторить этот прием, но я, в свою очередь, тоже ударил правой, затем левой — и снова правой. Он отпрянул, его пошатывало. Я шагнул следом за ним, внезапно ко мне пришла уверенность, что я одолею его.

Все это время я словно слышал слова Эдди:

«Заставь его промахнуться, а потом бей. Он из тех, кто всегда метит в голову, кто всегда бьет по лицу. Заставь его промахнуться, а потом бей под дых. И уж как он ни крепок, все равно свалится».

Я сделал ложный выпад и, когда Белен кинулся на меня, встретил егомощным апперкотом. У него перехватило дыхание, челюсть лязгнула, рот открылся. Я же снова перешел в наступление.

— Похоже, тебе нужна помощь, — заметил Ван Боккелен и шагнул вперед, поигрывая шестизарядным кольтом. — Ты, Белен, не слишком удачно выступаешь.

Белен пытался перевести дух. Он поднял руку, утирая кровь. И тут я двинул ему правой в живот. Он рухнул, а я повернулся к Ван Боккелену.

— Чтобы остановить меня, — сказал я ему, — тебе придется спустить курок, и тогда сюда сбежится весь город. Так что если собираешься сматываться, лучше скачи, да поскорее.

Некоторое время он колебался, потом засмеялся.

— Что верно, то верно. Не ожидал, что у тебя так варит котелок.

— Слушай, Ван Боккелен, — сказал я, — в один прекрасный день, когда тебе на шею накинут петлю, ты еще вспомнишь мои слова. Так вот… Я-то, возможно, никогда не буду купаться в золоте, зато проведу всю жизнь на свежем воздухе, буду вкусно есть и сладко пить, женюсь на замечательной женщине и увижу, как подрастают мои дети. А ты? Время от времени тебе будет перепадать жирный кус — пачка зелененьких банкнот, но тебе придется расплачиваться за них годами, проведенными в кутузке и вечным страхом сделать неверный шаг. Помнишь, там в камере, ты сказал мне, будто тебя замели только за скотокрадство. А Фарго говорил мне, что тебя разыскивают еще и за убийство… где-то на Востоке. Ты можешь бежать отсюда в иные края. Но через некоторое время, даже если везение не оставит тебя, тебе будет некуда бежать. И тогда ты попадешь в лапы закона.

— Закона? — фыркнул Ван Боккелен. — Еще не попадался мне такой законник, которого я не мог бы обвести вокруг пальца. Ни один. Я ловчее любого из них.

— Возможно… Но ловчее ли ты сотни законников? Или тысячи? Их много, и время работает на них. А ты один-одинешенек, и время играет против тебя.

Белен начал подниматься. Я проворно занял такую позицию, откуда мог в любой момент свалить его одним ударом.

— Его я задержу, — проговорил я. — Ты будешь возражать?

Ван Боккелен усмехнулся.

— Ты идиот, — сказал он. — У меня же в руке пушка.

У Белена не хватило сил подняться, и он снова рухнул на землю, точно куль с песком.

— Верно, у тебя пушка, — согласился я. — Ты можешь один раз спустить курок, прежде чем я доберусь до тебя. Ты же всегда считал, что револьвер решает исход дела. А вот я видел, как человек, в котором засели четыре пули, сумел убить того, кто в него стрелял. Хочешь рискнуть?

— Нет, — угрюмо отозвался он. — Будь я проклят! Стою тут с тобой и теряю время попусту, когда мог бы уже ускакать. — Он помолчал. — Собираешься натравить на меня закон? Скажешь им прямо сейчас?

— А зачем? Ты, Ван Боккелен, и так пропадешь. Ты несешься вниз по обрыву с завязанными глазами. Нет, я не собираюсь рассказывать о тебе раньше, чем мне придется это сделать. Так что беги себе — все равно ни к чему хорошему не прибежишь.

Ван Боккелен подвел лошадь к выходу, вскочил в седло и с минуту пристально смотрел на меня.

— Ты побьешь самого дьявола, Пайк. Никогда не видел такого парня, как ты.

Он ускакал. Я смотрел ему вслед. Затем вернулся к Белену. Тот снова заворочался, глядя на меня, словно побитая собака. Его обычного бахвальства и высокомерия как не бывало.

— Ты переломал мне все ребра, — простонал он.

— На то и рассчитывал.

Когда за Беленом вновь захлопнулась тюремная дверь, сторож спросил меня:

— Ты не видал второго? Высокого белобрысого парня?

— Он ускакал.

Взглянув на меня повнимательней, тюремщик заметил у меня на лице свежую кровь и синяки.

— Небось изрядно пришлось повозиться?

— Только с этим. А Ван Боккелен… Мы с ним просто потолковали кое о чем.

Измотанный до предела, я медленно побрел по опустевшей улице. Шаги мои гулко отдавались по тротуару. Но в первый раз за всю жизнь я почувствовал, что не одинок. Теперь, оглядываясь на прошедшие годы, я и сам удивлялся, что всегда и везде был один. А все оттого, что никто во мне не нуждался. Вообще-то, главное, что нужно мужчине, если, конечно, он настоящий мужчина, это чтобы у него был кто-то, о ком он должен заботиться. А иначе в работе нет ни малейшего смысла.

В некоторых окнах светились огоньки. Темные же окна навевали тоску и чувство одиночества. Но теперь у меня была Энн, и я знал, зачем живу на этом свете.

Я брел в направлении гостиницы. Приблизившись к дому, я разглядел затаившуюся в тени фигуру, странную и угловатую, не сводящую глаз с окон отеля. Неподалеку я заметил мула.

— Здравствуй, Лотти! — прокричал я. — Я Пайк. Помнишь, мы с тобой встретились на тропе.

— Да, помню.

— Послушай, Лотти. Она сестра Фило. Ее зовут Энн.

Несколько минут девушка молчала. Потом проговорила:

— Он был добрый. Как вы думаете, я ему нравилась?

— Ну конечно, Лотти. Ты славная девушка.

Она вышла на тротуар и подошла ко мне. Ростом она была не ниже меня, а в своей мешковатой мужской одежде казалась, пожалуй, и покрупней меня.

— Что же мне теперь делать, мистер Пайк? — Она выглядела растерянной и озадаченной. — Раньше Клайд всегда говорил мне, что делать, но он давно умер. А потом мне говорил мистер Фарлей… — Она пристально смотрела на меня. — У нас с ним никогда ничего не было, мистер Пайк, но он всегда так хорошо разговаривал со мной. Ну, будто я настоящая леди… Никто раньше со мной так не говорил, даже Клайд. Что мне теперь делать, мистер Пайк? У меня никого не осталось.

— Лотти, — сказал я, — советчик из меня никудышный, но на твоем месте я бы уехал из этих краев. Ускакал бы куда-нибудь, где слыхом не слыхивали о Клайде Оруме. А там я раздобыл бы подобающую женщине одежду и подыскал работу.

Девушка тяжело вздохнула.

— Я тоже так считаю… Но что я умею делать?

— Ты умеешь готовить?

— Да, мистер Пайк. Клайд всегда говаривал, что я лучшая кухарка, какую он только знал. И мистеру Фарлею тоже нравилась моя стряпня, поэтому я ему частенько что-нибудь привозила. Но когда я увидела там эту… я ее просто возненавидела. Ведь когда у мужчины есть своя женщина, он не станет терять время на такую деваху, как я.

— Уезжай отсюда, Лотти, оденься по-человечески и постарайся где-нибудь пристроиться поварихой. И никому про себя ничего не рассказывай. Если будешь хорошо готовить, то увидишь, никому и в голову не придет задавать тебе лишние вопросы.

— Спасибо вам, мистер Пайк.

Она повернулась к своему мулу.

— У тебя есть деньги, Лотти?

— Нет, мистер Пайк. Я уже давно не видела денег.

В моих карманах тоже было не густо. Впрочем, как всегда. Но, на счастье, Джастин тогда заплатил мне немного, а пока сидишь в тюрьме, особо не пошикуешь.

— Слушай, Лотти, вот тебе двадцать восемь долларов. Уезжай отсюда. Это немного, но больше у меня нет.

Лотти взяла деньги и с минуту молчала. Потом вдруг выпалила:

— Мистер Пайк, а ведь я хотела застрелить эту девушку.

— Знаю, Лотти. А вот я собираюсь жениться на ней. Фило этого хотел.

Она еще с минуту стояла передо мной. Затем, тяжело ступая, направилась к мулу. Я услышал, как заскрипело седло.

— Скажи, Лотти, это ты надевала на копыта мула мокасины? — спросил я.

— Да, мистер Пайк.

— Не делай больше этого, Лотти. Все уже кончилось. Уезжай отсюда и постарайся быть хорошей девушкой. Ты даже не представляешь, сколько на свете мужчин, которым очень понравится такая большая девушка, если она по-настоящему хорошо готовит. Нужно только следить за собой. Ну, знаешь, опрятно одеваться, причесываться и все такое прочее… Так что имей в виду, понятно?

— Да, мистер Пайк, я все поняла.

С этими словами Лотти ускакала прочь. Мне показалось, что теперь она держится в седле чуть прямее, чем прежде. А может быть, мне просто этого очень хотелось.

Стоя у гостиницы и прислушиваясь к затихающему стуку копыт, я подумал, что, в сущности, мы с Лотти не так уж отличаемся друг от друга. Только мне уже посчастливилось найти свою дорогу. А теперь, возможно, и она ее отыщет.

Повернувшись, я направился ко входу в гостиницу, где собирался переночевать.

Итак, размышлял я, что же получается? Выходит, надо заключить с племенем кроу сделку относительно приглянувшегося мне участка земли за горой. Или найти другое подходящее место, где было бы вдоволь воды и несколько высокогорных лугов и где можно косить траву и пасти скот на исходе лета. А потом потребуются рабочие руки, чтобы помочь мне управиться со стадом. Но все это могло и подождать. Я ведь стал ранчевладельцем, заимел собственное стадо. Теперь мне всегда будет открыт кредит. Поэтому перво-наперво я собирался обзавестись новой одеждой, как мне теперь и приличествовало.

Как там Эдди про это сказал? Ах да, «фасад»…

Луис Ламур С попутным ветром

Глава 1

Меня зовут Тэттон Чантри.

Если не рассчитывать на особое благоволение богов, мне осталось жить считанные минуты. Двое моих товарищей-матросов уже мертвы, а остальные, кто был с нами в шлюпке, покинули берег, полагая, что я тоже мертв. Шлюпка качалась на белых гребнях волн, приближаясь к борту «Доброй Катерины».

Теперь я один, без провианта, без мушкета, на мне только одежда, в которой я был, а из оружия со мной лишь шпага и ее меньший собрат — кинжал.

Но если в руках у тебя шпага, разве можно считать себя одиноким? Шпагой покоряют королевства! Сколько людей добились успеха, не владея ничем, кроме шпаги. Я стою на краю материка, и кто знает, не стану ли я когда-нибудь его властелином?

Но прежде всего я должен сохранить жизнь... а чтобы сохранить жизнь, мне понадобится все мое мужество и, главное, предельная осторожность.

Прижавшись к кривому стволу изувеченного ветрами дерева, я с бьющимся сердцем ждал дальнейшего развития событий. Ведь они должны прийти и за мной. Двое моих товарищей мертвы, и дикарям, конечно, известно, что я остался один.

У меня пересохли губы, и я судорожно проводил по ним языком. Неужели я трус? Смерть нависла надо мною темной тучей. Неужели я, чей клинок принес смерть многим людям, боюсь смерти?

Как легко быть храбрым на виду у других! Часто люди лишь тогда храбры, когда на них смотрят. Но меня сейчас никто не видит, я один, я могу позволить себе быть трусом.

Возьму и кинусь без оглядки, пока меня не затравят, как зайца.

Но нет! Чтобы Чантри бежал, как заяц?! Правда, на самом деле меня зовут иначе. Я взял себе чужое имя, взял по необходимости. И после этого опозорить его? Оказаться недостойным этого имени? До сих пор я ничем не замарал его. И если мне суждено умереть, я умру с честью, пусть и не в открытом бою, а в схватке с дикарями.

Неужели настал конец моим надеждам, моей борьбе, моим мечтаниям? Неужели я, потомок королевского рода, прошедшего через взлеты и глубокие падения, умру на этом пустынном и заброшенном берегу?

Дикари убили двоих моих спутников, но видели ли они меня? А вдруг я остался незамеченным? Знают ли они, что я прячусь здесь? Возможно, они не убили меня только потому, что замешкались, обшаривая трупы убитых?

Если им известно, что я жив и прячусь здесь, они легко выследят меня и наверняка убьют. Спрятаться не удастся: полоса кустов и карликовых деревьев, тянущихся вдоль воды, очень редка.

Мы высадились на берег за пресной водой. Быстро наполнили бочонки, матросы сели в шлюпку, а мы втроем — я и два моих спутника — отстали, оглядываясь вокруг. Скоро они направились к шлюпке, мое же внимание привлек какой-то предмет, полузасыпанный песком, и я занялся им.

Внезапно без единого звука появилась толпа дикарей. Они кинулись на моих спутников. Стоявшей у берега шлюпке удалось воспользоваться этим и уйти в море.

Туча стрел обрушилась на шлюпку — не знаю, попали ли они в кого-нибудь. Дикари бросали и копья, но большая их часть не долетала до шлюпки. И в это время самый проворный из команды выстрелил из мушкета.

Пуля угодила в одного из нападавших и почти снесла ему голову. Ошарашенные дикари отпрянули, и шлюпка, подгоняемая течением, набрала скорость и ушла в море.

Дикари принялись обыскивать трупы убитых моряков, оживленно переговариваясь между собой и восторженно вскрикивая при виде новых находок.

Легкий бриз шевелил листву дерева, под которым я скорчился в ожидании развязки. Капли холодного пота стекали у меня по лбу, заливали глаза, но я боялся пошевелиться: любое мое движение могло выдать меня. Дикари были всего в тридцати ярдах, и сквозь зелень деревьев я хорошо их видел.

Леденящий страх сковал мои члены. Я понимал: когда они приблизятся, мне не останется ничего другого, кроме как броситься на них и колоть и резать клинком, пока они не убьют меня: лучше смерть, чем плен. Я слышал немало о пытках, которым они подвергают пленников.

Итак, похоже, Тэттону Чантри, последнему в своем роде и первому, кто носит это имя, пришел конец.

Далеко в море стояло мое судно — шлюпка уже подошла к его борту. Как я мечтал оказаться в ней и вместе со всеми подняться на борт! Сколько раз за время нашего путешествия мне хотелось сойти на берег! И вот я на берегу и мечтаю снова попасть под защиту судна!

Бочонки с водой подняты на палубу, поднята и сама шлюпка. Мои товарищи, наверное, рассказывают сейчас о том, что произошло. Вскоре они распустят паруса, и я останусь на пустынном берегу. Один, если не считать дикарей...

Сегодня капитан сядет обедать в одиночестве в маленькой каюте корабля: меня, его постоянного сотрапезника и компаньона в торговых предприятиях, за столом не будет.

Что станется с моими товарами? С моим вкладом? В трюме «Доброй Катерины» находится все, что я накопил за свою жизнь и что, как я надеялся, должно заложить основу капитала, который унаследуют мои дети, дети Чантри.

Присвоит ли владелец судна мое имущество? Или положит деньги на имя моих наследников, которых, Господи прости, у меня нет? Или будет хранить их какое-то время у себя на случай моего возвращения?

Я ждал... На судне подняли паруса, ветер наполнил их, и «Добрая Катерина» стала удаляться. Что-то оборвалось в моей душе. Я не отличался слезливостью, не скорбел о своих капиталах, видит Бог, довольно скудных, и никогда не считал, что мне пристала роль Иова. Возможно, потому, что я ирландец. Ирландцы умеют переносить превратности судьбы. Их трудно повергнуть в уныние и лишить надежды...

Пусть дуют холодные ветры, пусть льет проливной дождь, пусть терзает голод, ирландец всегда остается ирландцем!

Беда в том, что дикари этого не знают.

Я по-прежнему жду... Паруса скрылись за линией горизонта. Дикари прекратили возню за деревьями.

Сейчас они тронутся ко мне. Я их встречу с кинжалом в руке, я не посрамлю своего отца. Если уж мне суждено умереть, не оставив потомства и продолжения своего рода, я умру с честью, как требуют заветы моих предков, как воспитали меня отец и дед.

Пусть трусы глумятся над героями, — таким образом они сводят счеты с настоящими мужчинами. Пусть ежатся и сгибают спину под плетью. Меня воспитали на примерах жизни Гектора, Ахилла^[102] и Конна Ста Битв^[103]. Я выпрямился, твердо встал на ноги и, сжав шпагу в руке, приготовился драться. Но дикарей не было.

Ну что же, ладно. Я сам пойду им навстречу.

Бог мой, ушли! Что такое? Неужто они так презирают меня? Считают ниже своего достоинства даже убить такое жалкое существо, как я? Или просто не знают, что я прячусь здесь?

На земле лежат двое матросов. Они были хорошие парни. У обоих изуродованы лица и тела... варварски изуродованы.

Я молча снял перед ними свою шляпу с пером, отдавая им дань уважения, они честно выполняли свой долг и на море, и на суше, они жили и умерли, как настоящие мужчины. Но даже будь они последними негодяями, я все равно хотел бы, чтобы они были живы, потому что без них я совсем один.

Как благодушны мы бываем, живя в безопасности, под охраной закона и государства! Как не отдаем себе отчета, что, если бы не правительственные установления и законы, в мире воцарились бы дикие нравы, жестокость и голод!

Эти извечные враги всегда подстерегают за хрупкими стенами закона. Из-за них нам постоянно грозят голод, жажда и холод, всегда находятся люди, готовые грабить, насиловать и увечить себе подобных, а не жить цивилизованной жизнью...

Если мы чувствуем себя в безопасности, то только потому, что от злых сил нас ограждает государство. Землетрясение, революция, война или просто внезапная отставка правительства, и мгновенно наступает хаос, оставляющий цивилизованного человека нагим и беззащитным.

В таком положении оказался теперь и я...

Было бы лучше, если бы я вырос в лесу или на ферме, но я жил в городе, обретался в обществе джентльменов и, Господи спаси, дам.

Вот бы сейчас оказаться там!

Что же я, Тэттон Чантри, могу предпринять здесь, на этом пустынном берегу, не имея ровным счетом ничего?

Я мастерски владею шпагой; неплохо разбираюсь в военной тактике и фортификации. Знаю толк в травах, медицине и магии. Сумею, если потребуется, организовать осаду крепости или провести сражение, я умею обучать солдат военному искусству. Мне можно доверить переговоры о мире, о капитуляции, о выкупе взятого в плен короля. Но вот сумею ли я обеспечить себе пропитание на этом бесплодном острове? Все мои познания здесь не помогут.

По преданию, мой род восходит к древним королям Ирландии, и я якобы был рожден для роскошной жизни. Но я помню лишь, что родился в семье главы большого ирландского клана и что жили мы в некоем подобии замка на скалистом побережье Ирландии.

Мальчишкой я бродил по прибрежным скалам, рыбачил, плавал в море, лазил по всем окрестным пещерам и расселинам, охотился.

Англичане в свою очередь тоже охотились за нами. Они набросились на мою семью, как стая волков. Мой отец и дяди погибли, храбро сражаясь, и перед смертью отец успел сказать мне: «Беги! Иди той дорогой, которую я тебе указал, и живи, чтобы имя наше не умерло и осталось хотя бы в наших сердцах! Уходи, сын мой, я люблю тебя и не хочу, чтобы ты умер! Живи честно, живи как потомственный аристократ и истинный ирландец!»

И я ушел...

Хотя я был всего лишь мальчишкой, если бы я не ушел, англичане убили бы меня. Но у меня были проворные ноги, быстрый ум и желание жить.

Тогда-то мое знание окрестных пещер и расселин сослужило мне хорошую службу: я затеял со своими преследователями игру в прятки. Я залезал в узкие расселины, недоступные для них, и потешался над их беспомощностью.

Один английский солдат застрял между скалами. Он судорожно пытался достать свободной рукой пистолет, чтобы застрелить меня, но прежде, чем он успел выстрелить, я ударил его по голове камнем, выхватил нож у него из-за пояса и убежал по проходу в скалах, о существовании которого никто не знал. Так я покинул останки своего отца и родное пепелище.

Потом потянулись месяцы скитаний. Я прятался где придется, питался тем, что удавалось украсть, — в основном молоком да ячменными лепешками, и наконец снова вышел к морю. Я был не первый беглец со своего родного острова и, видно, не последний.

Мои кузены служили в иностранных армиях, и если бы мне удалось добраться до них...

Глава 2

Но все это было много лет тому назад. Сейчас я стою один на пустынном берегу, мое судно ушло, посчитав меня убитым. Мое небольшое состояние пропало, и отныне в моем распоряжении лишь собственная голова и шпага.

Море пустынно, и, насколько хватает глаз, пустынен берег. Он слегка изгибается к юго-западу. Наше судно стояло в обширной бухте, образованной двумя мысами, один из которых едва виден на востоке.

Мы высадились на рассвете, а сейчас еще только полдень.

На расстоянии полугода пути на север находится французский форт. На юге расположены испанские поселения, одно из них, как я слышал, находится на реке Саванна. Я принял самое простое решение — выбрался из кустов, повернул направо и двинулся по берегу.

Вскоре я был вынужден умерить шаг, идти по глубокому песку в тяжелых сапогах и куртке было трудно, и к тому же солнце пекло невыносимо. Наконец я остановился, снял шляпу с пером и вытер пот со лба.

Далеко на юге мне почудилась грот-мачта «Доброй Катерины». Все мое состояние находилось на ее борту. Я так старался скопить капитал! Если бы я остался на судне и торговое предприятие закончилось успешно, я вернулся бы богатым человеком.

Я вновь пустился в путь. Меня окружал синий и белый цвет — синее небо над головой, синее море слева и тянущаяся до бесконечности полоса белоснежного песка. Теперь я шагал бодрее, уныние прошло. Ведь как-никак я потомок королей и рыцарей! А самое главное, молод и полон сил. И весь мир у моих ног!

И впрямь разве можно унывать в такую прекрасную погоду? Правда, здесь не найдешь за углом кабачка, где можно пропустить стаканчик, выпить бутылку холодного пива или, если захочется, обзавестись веселой подружкой. Здесь живут дикари, и они могут в любую минуту лишить меня жизни. Но пусть попробуют, сделать им это будет не просто. Силой меня Бог не обидел, и со мной моя шпага, а, как известно, с ней можно завоевать весь мир.

Так-то оно так, но я понимал, что, когда стемнеет, это будет слабым утешением. Дикари вооружены луками и стрелами, а стрела летит дальше, чем может достать острие шпаги.

Лук и стрелы! Как же я не подумал об этом сразу!

Мальчишкой я стрелял из длинного английского лука. И, бывало, мастерил это оружие своими руками.

Солнце тем временем опускалось к горизонту, и я все время высматривал укромное место, пригодное для ночлега, — яму или нору, где можно надежно укрыться от глаз дикарей, которые, вероятно, уже гонятся за мной.

К счастью, мои сапоги не оставляли следов на сыпучем сухом песке. Я замедлил шаг. Море было по-прежнему пустынно. Вдоль этих берегов обычно ходит много судов разных стран, и не исключено, что когда-нибудь я увижу судно и смогу подать ему сигнал. Суда заходят сюда за мехом и жемчугом, высаживают золотоискателей, здесь пополняют запасы пресной воды на пути из колоний в Испанию голландские, английские и французские суда. Но сейчас, как назло, море и берег совершенно пустынны.

Впрочем, минутку! А это что такое? У самого берега я увидел беспорядочное нагромождение старых бочек, судовых снастей, разбитую шлюпку, заросшую корнями и ветвями деревьев.

Здесь, на крутом изломе береговой полосы, море освобождалось от разного хлама, выбрасывая его на сушу.

Я осторожно обошел это препятствие. При этом мне пришлось углубиться в сторону суши. И вдруг меня осенило — вот и убежище!

Я снял шляпу, чтобы не поломать перо, пригнулся и пролез под огромным корнем вывороченного из земли дерева. Переступив через лежащий на земле ствол дерева поменьше, я очутился как бы в небольшой пещере. Повесив шляпу и куртку на сук, я ободрал с сухих деревьев пласты коры и положил их поверху вместо крыши на случай дождя. Той же корой я укрепил стены, и получилась уютная хижина, в которой не хватало только очага и провианта. Крыша из коры была не менее надежна, чем соломенная. Что еще требуется человеку? Как, в сущности, примитивны его потребности! Как он легко утешается, получив самое необходимое! Вот только в животе у меня от голода урчало все сильнее, и это несколько портило мне настроение.

— Угомонись, — сказал я бодро своему желудку. — Сколько ни бурчи, все равно ничего не получишь. Придется сегодня обойтись без еды, а может быть, и не только сегодня, так что лучше затихни и наберись терпения.

Я был у моря. Утром при некоторой изобретательности я мог бы соорудить удочку, забросить ее и наловить рыбы. Но при этом мне пришлось бы стоять столбом, меня было бы видно издалека, и я стал бы легкой добычей любого охотника за скальпами. Лучше уж пусть урчит в животе, чем его распорят и ветер насыплет в него песку.

И с этой мыслью я погрузился в сон.

Мой желудок пробудился прежде, чем открылись глаза. Я сразу же уловил весьма аппетитный запах... запах жареного мяса!

Я сел на своем ложе.

День уже был в разгаре. Солнце стояло высоко, волны с шуршанием набегали на берег... И снова запах жареного мяса. Я вскочил и тут же ударился головой о нависающий сук. Море — хороший строитель, но плохой архитектор. Почистив одежду, я одернул свою куртку, стряхнул песок с полей шляпы, поправил на ней перо и вышел наружу — на берег.

Кругом было по-прежнему пустынно.

С одной стороны — лес, с другой — море и песок. Однако явственно пахло жарким.

Желудок сводило от голода. Откуда запах? Индейцы? Надеюсь, нет. Белые? Вряд ли. Нигде не видно никаких признаков судна, где-то укрыть его было бы невозможно.

Когда мои глаза привыкли к яркому дневному свету, я заметил над деревьями легкое движение воздуха. Может быть, дым от костра? Я потихоньку двинулся в этом направлении, стараясь идти по-охотничьи, от укрытия к укрытию. У самого леса я наткнулся на следы — по песку прошло несколько человек в сапогах с высокими каблуками. Я пошел по следам.

Вскоре раздались голоса, я остановился и прислушался. Говорили по-испански. Испанцы воевали с Британией, но в рядах испанской армии, как и в армиях Франции, Австрии и других стран, служили ирландцы. Некоторое время я жил в Испании и свободно говорил по-испански.

Я вновь взглянул на море и не увидел на его поверхности ни единого судна, ни шлюпки, ни барка. Не заметил я и каких-либо заливов, бухт или укрытий, в которых можно было бы спрятать судно. Однако я понимал, что никогда нельзя доверять своим глазам. Иногда укрытие невозможно обнаружить, пока не подойдешь к нему вплотную!

Существуют большие острова во много миль длиной, на которых есть внутренние озера, скрытые узкими полосами леса. Не занесло ли меня на такой остров? Это казалось вполне вероятным.

Пробравшись через заросли, я оказался на опушке небольшой поляны. На ней расположилась компания человек в двенадцать, среди них две женщины, и, по крайней мере, одна из них была молода и красива. Открывшаяся мне картина сильно напоминала пикник.

Некоторые из мужчин выглядели джентльменами, остальные были солдаты или матросы. Они жарили на костре мясо. Помимо запаха мяса, над костром веял и другой, очень приятный аромат, разбудивший в моей душе воспоминания о Константинополе, — аромат кофе!

Кофе! В то время в Англии еще мало знали этот восхитительный напиток, доставлявшийся из арабских стран и Турции. Рассказывали, что кофе открыл пастух, однажды заметивший, что его козы, наевшись кофейных зерен, всю ночь напролет бодрствовали.

Выйдя из-под сени деревьев, я остановился в выжидательной позе. Когда испанцы увидели меня, я церемонно поклонился, коснувшись травы пером своей шляпы, и обратился к ним на испанском языке. При моем появлении мужчины схватились за рукоятки своих шпаг, а женщины в испуге вскинули руки к лицу.

— Сеньоры и сеньориты, — сказал я. — Приветствую вас на своей земле. Могу ли я спросить — что привело вас в мои владения?

Глава 3

Испанцы изумленно уставились на меня. Молодой человек с черными усиками и остроконечной бородкой, окинув меня надменным взглядом, недоверчиво воскликнул:

— Ваши владения?

— Разумеется! Разве здесь обитает еще кто-нибудь? — Надев шляпу, я подошел к ним. — Капитан Тэттон Чантри, к вашим услугам.

— Англичанин? — с презрением в голосе спросил он.

— Ирландец, — поправил я его. — И я приветствую вас в своих владениях. Если вы голодны, можете охотиться, можете пить воду из ручья — вода здесь свежая и вкусная.

— Но по какому праву...

Не дав ему закончить вопрос, на который мне было бы затруднительно ответить, я прервал его:

— Но я не вижу вашего судна — оно где-нибудь поблизости?

— Наше судно затонуло, и нам пришлось высадиться на берег, — сказал мужчина постарше. Это был красивый джентльмен с сединой в волосах и бороде. — Если бы вы вывели нас в безопасное место, мы были бы вам весьма благодарны.

Я не собирался раскрывать им свое собственное бедственное положение, всегда лучше говорить с позиции силы, пусть даже мнимой.

— К сожалению, поблизости нет достаточно безопасного места. И моих людей здесь тоже нет. — Я сделал небольшую паузу. — А вы направлялись в Вест-Индию?

— Мы плыли в Испанию, — сказал старший из испанцев. — Меня зовут дон Диего де Альдебаран. Вы прекрасно говорите по-испански, капитан.

В разговор вступила красивая молодая женщина.

— Не присоединитесь ли к нам, капитан? Боюсь, мы мало что можем вам предложить, поскольку едва успели покинуть наше тонущее судно.

Я поклонился.

— С огромным удовольствием, уверяю вас! — По крайней мере, это было сказано искренне. Она и не подозревала, с каким удовольствием я присоединился к их трапезе. — Так, значит, ваше судно затонуло? — спросил я.

— Да, так что мы едва успели взять самую необходимую одежду и немного провианта.

Однако все были вооружены шпагами и кортиками, пистолетами и мушкетами. У дона Диего и молодого наглеца, которого я теперь не удостаивал и взгляда, были пистолеты в кобурах.

Вторая молодая женщина — судя по наружности, служанка-индеанка, подала мне мясо, хлеб и кофе. За едой испанцы разговаривали между собой, а я мудро помалкивал и слушал.

Скоро мне стало ясно, что у них возникли разногласия, что делать дальше. Дон Диего считал, что нужно идти на север в надежде увидеть какое-нибудь судно, которое возьмет их на борт. Самонадеянный молодой человек, которого, как выяснилось, звали дон Мануэль, напротив, предлагал двигаться на юг и добираться до испанского форта во Флориде. О том, как далеко находится этот форт, он, по-видимому, не имел ни малейшего представления.

— Хочу вас предупредить, — сказал я, — что индейцы здесь очень воинственны. Вчера в нескольких милях отсюда они убили двух моих людей.

Испанцы были ошеломлены. Видно, об этой стороне своего положения они не задумывались. Привыкшие жить в хорошо защищенных городах, они понятия не имели о том, что происходит в этих диких краях.

— Вы пугаете дам, — сказал дон Диего.

— Сеньор, — заявил я холодно, — у них, как и у вас, есть все основания для опасений. Серьезность опасности невозможно преувеличить. Я предложил бы для начала потушить костер, а кроме того, вам не следует задерживаться здесь дольше, чем это необходимо.

— Не бойтесь, — пренебрежительно отозвался дон Мануэль. — Мы все время настороже.

— Да, я заметил это, когда шел в ваш лагерь.

Он взялся за эфес своей шпаги.

— Мне не нравятся ваши манеры.

В любое другое время его угрожающий тон позабавил бы меня. Сейчас же я просто пожал плечами.

— Да? — сказал я. — Если вы желаете драться, можете быть уверенным, что у вас для этого будет много возможностей, пока вы не присоединитесь к своим. Если только вы доберетесь до них. А теперь потушите огонь...

Один из испанцев подошел к костру и начал растаскивать сучья.

Испанцы перестали обращать на меня внимание и затеяли пустой, бессвязный разговор об одежде, о трудностях пешего перехода, о ночевке под открытым небом.

Кофе был превосходный, и я с наслаждением ел хлеб с мясом. Годы солдатской жизни научили меня спать, когда выпадает возможность, и наедаться впрок, когда есть что есть.

Возле меня остановился испанец, который растаскивал костер, — по-видимому, солдат. Это был широкоплечий, коренастый молодой человек, по меньшей мере на шесть дюймов ниже меня. Он тихонько шепнул мне на ухо:

— Я рад, что вы с нами, капитан. Никто из этих господ никогда не спал под открытым небом, никогда не носил тяжестей и никогда не ходил иначе как по хорошо утоптанной дороге.

За свою жизнь я научился делать правильную ставку. Мудрое решение часто обеспечивает выигрыш.

— Ваше судно затонуло? — спросил я.

Он красноречиво пожал плечами.

— Когда я в последний раз видел его, оно было еще на плаву, но быстро набирало воду.

— Скверно, — сказал я. — Там, должно быть, остался провиант и запас оружия. — Тут мне пришла в голову еще одна мысль. — Вы добрались до берега на шлюпке? Где она теперь?

— Вон там. — Он показал на деревья. — Она была неисправна, когда мы спускали ее на воду. Мы еле добрались до берега.

Однако все же добрались! И если шлюпка в самом деле была, ее можно починить. Я сказал ему об этом.

— Кто знает? Может быть, и так, но дон Мануэль настаивает на том, чтобы идти пешком.

Пока мы ели, я вытянул из баска кое-какие сведения. Арманд — так он себя назвал — служил солдатом в Перу, где дон Диего был губернатором провинции, а дон Мануэль — каким-то чиновником, видимо, пользовавшимся влиянием в высших правительственных сферах. Арманду были известны в основном сплетни.

Дон Диего был опекуном красивой молодой девушки. Ее звали Гвадалупа Романа, и она направлялась в Испанию, где, вероятно, должна была выйти замуж. С этой девушкой была связана какая-то тайна, так по крайней мере мне показалось, когда я слушал рассказ баска.

Я взглянул на нее. Она посмотрела на меня и, когда наши взгляды встретились, отвела глаза. Она действительно была очень красива. Огромные темные глаза, осененные длинными ресницами, прекрасное гордое лицо с выражением печали и чего-то еще неуловимого... Ко мне подошел дон Диего.

— Вы хорошо знаете эти края? — спросил он.

Я не хотел лгать. Но признаться, что совсем не знаю эту местность, не мог, я был убежден, что без руководства эти люди продержатся недолго.

— Достаточно, чтобы утверждать, что здесь очень опасно. Вам лучше вернуться к вашей шлюпке, починить ее и отправиться в форт во Флориде.

— Но ведь среди нас нет никого, кто умел бы чинить шлюпки. Мы — джентльмены и солдаты, а не мастеровые. Шлюпка — это дело рыбаков и матросов.

— Значит, вы предпочитаете умереть? — Я нарочно говорил грубо и прямолинейно. — Несколько лет тому назад у берегов Юго-Восточной Африки потерпело крушение португальское судно. Спастись потерпевшие могли лишь, отправившись в путь пешком. Но среди них были преимущественно джентльмены и дамы, которым никогда не приходилось ходить пешком. Один джентльмен был такой толстый, что вообще не мог ходить. Сначала его несли матросы, но вскоре бросили, оставив сидеть на песке. Так он и умер, не сумев сделать над собой усилие.

— Но ведь шлюпка неисправна! Мы с трудом добрались на ней до берега!

— Если она продержалась на воде до берега, значит, течь не так уж велика. Я думаю, что ее можно починить. Уверяю вас, путь по морю легче и безопасней, чем по суше.

— Но кто это сделает, капитан? Вы джентльмен и вряд ли владеете навыками плотника...

— Я жил в вашей стране, дон Диего, и знаю, что джентльмены у вас не привыкли работать руками, но мы, ирландцы, умеем делать все, что надо.

Гвадалупа Романа подошла к нам и встала рядом с доном Диего. Она не сводила с меня глаз, я почувствовал смущение.

— Дон Диего, если вы пойдете на север, вы неминуемо встретитесь с индейцами, которые убили моих людей. Как ни опасно морское путешествие, все же его надо предпочесть пешему переходу, тем более что с вами женщины.

— Мы не видели никаких дикарей, — вмешался дон Мануэль. — И мы не боимся их.

— Если вам не страшны дикари, — сказал я, — тогда подумайте хотя бы о том, как вы с вашими женщинами переправитесь через устье реки? И как пойдете по болотам, которые кишат змеями и аллигаторами?

Я не хотел раздражать его и умерил резкость своего тона.

Дон Мануэль явно невзлюбил меня. Он собрался было возразить, но тут к нам подошел еще один человек.

— Сеньор Чантри прав, — сказал он. — Я плавал вдоль этих берегов, мы подходили вплотную к береговой полосе, пересекали устья нескольких рек. На протяжении многих миль здесь тянутся болота. Если шлюпку можно починить, то я за то, чтобы плыть по морю.

Дон Мануэль круто повернулся и отошел, не желая продолжать разговор с нами. Дон Диего немного погодя отправился за ним. Они остановились поодаль и заговорили между собой, энергично жестикулируя.

Испанец, который присоединился к нашему разговору, остался. Он был примерно лет на десять старше меня и производил впечатление решительного, уверенного человека, знающего себе цену.

— Скажите, — спросил он, — вы думаете, мы сможем добраться до Флориды?

— Это недалеко... К тому же я слышал, что еще ближе, на реке Саванна, тоже есть поселение. — Я замолчал, взглянул на него, а затем продолжил: — Я не очень понимаю ситуацию, но у меня сложилось впечатление, что тут не все ладно. Возможно, вы лучше меня знаете, насколько безопасен для вас путь во Флориду.

— Ваше впечатление не обманывает вас, капитан. Дон Диего и дон Мануэль сговорились выдать замуж сеньориту. Она должна была выйти замуж за ставленника дона Мануэля, и оба рассчитывали на большие барыши от этого брака. Но теперь возникла одна трудность.

Я молча слушал.

Он взглянул на дона Диего и дона Мануэля, но те были увлечены разговором. Сеньорита Романа стояла в стороне, прислонившись к дереву.

— Так вот, трудность заключается в том, что дон Мануэль сам захотел на ней жениться, а дона Диего такой оборот дела не устраивает. Потому что если она выйдет замуж за дона Мануэля, тот утратит свое влияние на нее, и ему уже больше нечем будет поживиться. Если же она станет женой того человека, которого они сосватали ей раньше, он будет полностью в их руках.

— А она что же? Всего лишь пешка?

— И очень ценная, капитан. Речь идет о миллионах.

— Миллионах?

Он пожал плечами.

— Разумеется, если все это правда, а я полагаю, что по крайней мере отчасти правда. Главное, что они сами верят в свой замысел и готовы начать крупную игру.

— А вы?

— Я всего лишь случайный наблюдатель, но знаю больше, чем кто-либо из них, хотя и не буду иметь с этого ни гроша. Да и не стремлюсь к этому. — Он ухмыльнулся. — Капитан, быть честным человеком не так уж легко, но боюсь, что другой судьбы мне не дано. В этом моя беда и причина вечных невзгод. Но что поделаешь? Я желаю только того, что мне принадлежит по праву, и не хочу играть на счастье или несчастье других.

— У нас с вами общий недостаток, сеньор, — сказал я с улыбкой.

— Мой друг, жизнь не баловала меня, но, боюсь, когда меня не станет, скажут лишь одно: «Он выдержал».

— Как и о каждом из нас. Вы из их компании?

Он пожал плечами.

— Я плыл пассажиром на их судне. Перед вами жертва собственной порядочности. Я командовал солдатами в Лиме и получил приказ атаковать противника, обладавшего заведомо превосходящими силами. Я возразил, сказав, что это означает повести людей на верную смерть, но мне ответили, что я должен выбирать — либо подчиниться приказу, либо подать в отставку и вернуться в Испанию. Я хорошо знаю арауканов^[104], капитан. Я в силах одолеть их, но не такими методами...

— И вы подали в отставку?

— А что оставалось? Я ушел из армии и тем самым отказался от всего. Я уже не мальчик, который может испытывать свою судьбу, капитан. Командного поста мне больше никогда не получить. Другой профессии у меня нет. Но зато есть семья — жена и сын.

— А другие армии?

— Разумеется, я помню об этом. Ну а вы, сеньор? Где вам приходилось сражаться?

— Я ирландец. Родина отвернулась от нас, и потому мы — потомки благородных родов — разлетелись, как дикие гуси, по всему миру. Мы вербуемся в любую армию, каждая нас принимает. Нашего брата можно встретить повсюду.

— Ну а как вы попали сюда?

— Я скопил немного денег и вложил их в торговое предприятие. Видите ли, у меня есть мечта. Я бежал со своей родины, когда убили всех моих родственников, но я все равно люблю ее. Я надеялся разбогатеть, вернуться и выкупить свои родовые владения... выкупить то, что принадлежит мне по праву.

— Прекрасная мечта! Желаю вам удачи.

— А что вы знаете о Гвадалупе Романе? — спросил я.

— Ну, что вам сказать? Я думаю, она способна разрушить их планы и сумеет это сделать. Она божественно хороша, но это не лишает ее характер твердости. Будьте уверены, она лучше всех нас перенесет тяготы предстоящего путешествия, потому что, пожалуй, она сильнее всех нас. — Он переменил тему: — Пойдемте посмотрим шлюпку.

Мы тронулись в путь, и, когда проходили мимо Гвадалупы, она спросила:

— Вы идете смотреть шлюпку? Можно я пойду с вами?

— Пожалуйста, — ответил я.

Шлюпка оказалась совсем недалеко, у берега ближайшего ручья. По дороге я дважды заметил на ветках кустов клочки от дамских платьев. Если я их увидел, то, конечно, они не скроются и от глаз индейцев.

Шлюпка была обычная, в таких легко умещаются человек двадцать, а при необходимости даже больше. Я обошел ее, осмотрел повреждения и инвентарь, лежавший на дне. Я нашел мачту с парусом, три пары весел, пустой бочонок для воды, якорь и кое-какие инструменты.

Очевидно, шлюпка ударилась корпусом о борт судна при спуске на воду или уже внизу. Доска на носу была расщеплена, и в щель засунули скомканную рубашку. Я вытащил рубашку — она еще пригодится для других целей.

Подошла Гвадалупа.

— Ну, что вы думаете? — тихо спросила она, глядя на шлюпку.

— Это нетрудно починить, — ответил я.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

— Значит, вы на что-то годитесь?

Мне она нравилась. Я улыбнулся.

— Это как посмотреть. Но пробоину заделать сумею.

— Надо молить Бога о хорошей погоде. Хотя в любом случае плыть лучше, чем идти пешком. — Она взглянула на меня. — Они все так глупы! Не могу поверить, что они не понимают таких простых вещей. Похоже, им никогда не приходилось ходить по берегу.

— А вам приходилось?

— Я из Перу. Мы жили в горах возле джунглей, но иногда спускались на берег, где издавна жили наши сородичи.

— Увидеть бы Перу времен инков или еще раньше! — сказал я.

Она пожала плечами.

— Тогда была совсем другая жизнь, не уверена, что она вам понравилась бы. Ее отличало особое достоинство и блеск. — Она снова взглянула на меня. — Наша цивилизация началась не со времен инков — она существовала задолго до них. И тогда было своеобразное искусство... оно напоминало искусство ваших римлян.

— Моих римлян? Я ирландец, сеньорита.

— Но европеец, а это одно и то же.

— А вы ведь наполовину испанка, не так ли?

— Да, но я думаю иначе, чем испанцы. Я ведь из Перу, капитан, а это совсем другое дело. Я принадлежу к народу своей матери.

— А теперь вы направляетесь в Испанию?

Она вдруг резко отвернулась.

— Не по своей охоте, капитан. Будь моя воля...

— Сюда идут, — сказал я шепотом. — Вы сказали, не по своей охоте. Поговорим об этом позже.

Она снова повернулась ко мне и, окинув презрительным взглядом, сказала:

— Не думайте, капитан, что я принадлежу к числу девушек, которых легко обольстить словами. Я знаю, что делаю. Я им нужна, так как онидумают, что мне известно, где спрятано золото инков. Дон Мануэль хочет заполучить меня и потому, что я ему нравлюсь, но главное для них — золото.

— Глупцы, — сказал я.

— А вы, капитан?

— Я тоже нередко делаю глупости. Иначе меня бы здесь не было. И возможно, я уже был бы богатым человеком. Я отношусь к типу романтиков. Мы обладаем здравым смыслом, но в нас больше говорит сердце, сеньорита, и поэтому мы обычно осыпаны благодарностями, но карманы наши пусты.

Она рассмеялась приятным звонким смехом. Подошел баск Арманд, и все повернулись к нему. Какое-то время мы продолжали разговор вдвоем.

— Они думают, я наивная простушка и не до конца понимаю, зачем они везут меня в Испанию. Ведь они делают это не только ради того, чтобы выдать меня замуж. Они надеются, что блеск испанского двора так пленит меня, что я выдам им все, что знаю...

— А что, они полагают, вы знаете?

Она вновь испытующе взглянула мне в глаза.

— Они хотят выведать у меня, где прячутся поселения, в которых еще сохраняются обычаи инков. Они считают, что меня, как неразумного ребенка, можно уговорить и запугать. Но они только напрасно теряют время, капитан. Я не скажу им ничего.

— Браво! — воскликнул я одобрительно. — Не сомневаюсь, что вы ничего им не расскажете.

— А вам, капитан, это не интересно узнать?

— Сеньорита, мне интересен мир, и я хотел бы, если возможно, увидеть его собственными глазами! Но в данном случае мне достаточно знать, что где-то продолжается прежняя жизнь. Мне не хотелось бы, чтобы старые обычаи умирали, потому что каждый народ должен искать собственный путь к мудрости и каждый из этих путей по своему хорош. У каждого народа есть что предложить миру.

— Так вы поможете мне, если будете в силах?

— Да, конечно, но прежде вы должны сказать мне, чего хотите, чтобы я мог все обдумать и разработать план действий.

— Они могут убить вас, капитан.

Я усмехнулся.

— Не припомню такого времени, когда меня не пытались убить, сеньорита. Наверное, мне суждено долго жить.

— Но вы один, а против вас — все!

— А Арманд?

— Он на их стороне!

— Так ли! Арманд — баск, сеньорита, а у басков своя голова на плечах. Я хочу привлечь его к починке шлюпки.

Тут появился дон Мануэль с бледным от ярости лицом.

— Сеньорита! — закричал он. — Вам здесь не место. Пойдемте отсюда.

Она повернулась и, не говоря ни слова, пошла за ним. Ее покорность озадачивала: девушка с таким независимым характером, и вдруг такая рабская покорность? Но в конце концов это не мое дело. Я согласился ей помочь, но я ведь не знаю, что у нее на уме. И я не совсем понимаю, от чего и от кого я должен ее защищать.

Главная моя забота — любым путем возвратиться в Англию и предъявить права на мою долю в торговой прибыли «Доброй Катерины», разумеется, если судно благополучно вернется и наше предприятие принесет доход.

А сейчас надо поскорее привести в порядок шлюпку и попытаться добраться на ней до поселения на реке Саванна или же до форта Сан-Огастин, если в этом будет необходимость.

Я вернулся в лагерь вместе с Армандом, но он тут же отошел от меня и присоединился к своим товарищам. Что это значит, подумал я, то ли меня решено держать в изоляции, то ли он просто хочет избежать столкновения?

Дон Диего спросил у меня ледяным тоном:

— Вы осмотрели шлюпку?

— Да.

— Вы можете починить ее?

— Да, могу... но с условием, что вы возьмете меня с собой. Я хочу вернуться в Европу.

— Разумеется, возьмем. Вам достаточно одного дня на эту работу?

— Если у меня будет помощник. — Я показал на баска. — Мы договорились с ним. Вдвоем, я думаю, мы управимся.

— Прекрасно. Тогда до завтра.

Стемнело, но костер по-прежнему горел ярким пламенем. Часовых не было. Кончита — девушка-индеанка — принесла мне ужин, и я съел его в одиночестве.

Впрочем, это было и к лучшему — мне предстояло все хорошо обдумать. Они пришли сюда на испанском галионе. Он еще был на плаву, когда они покинули его, и, возможно, вообще не затонул. На таких судах часто перевозят сокровища и ценные грузы.

Они говорят, что судно затонуло, но затонуло ли оно на самом деле? Никто этого не видел. А если оно и затонуло, то, может быть, на мелком месте?

В море не видно ни одного судна, но не исключено, что оно находится где-то за этим нашим длинным островом, если это и впрямь остров. Похоже, что я, Тэттон Чантри, молодой человек благородного происхождения, оставшийся без гроша в кармане и без всякого состояния после того, как наши владения в Ирландии отобраны, могу вдруг оказаться обладателем огромного богатства, каким за последние сто лет, а то и больше наша семья никогда не владела.

Может быть, галион вез серебро и золото из перуанских копей? Как долго я мечтал, что когда-нибудь мне улыбнется фортуна и я найду свой клад!

Может быть, я наконец нашел его!

Глава 4

Мой опыт ограничивался в основном военным и торговым делом, хотя я не раз бывал в морских плаваниях. Если у тебя ничего нет, выбирать не приходится. Мне нравилось бывать в отдаленных уголках земли, хотя мои странствования скорее обусловливались обстоятельствами моей жизни, а не просто желанием повидать свет.

По крайней мере я сообразил, что надо набрать несколько охапок листьев и устроить себе ложе. Я нашел укромный уголок подальше от костра, среди кустарника, который служил одновременно и защитой от ветра, и укрытием. Из всей компании испанцев, по-видимому, только у Гвадалупы, Арманда и офицера, имени которого я так и не узнал, было некоторое представление о том, как устроить ночлег в джунглях.

Я подумал было о шлюпке, но о ней особенно нечего было размышлять. Заменить расщепленную доску толстой древесной корой, которую здесь нетрудно найти, подогнать к пробоине — и все!

Важнее — само судно, к нему обратились мои мысли. Я пытался представить себе, как оно выглядит и куда его могло отнести, если оно и впрямь не затонуло. Свой замысел мне необходимо тщательно скрывать от всех... если только все окажется так, как я надеялся.

Еще не начало светать, когда я встал, натянул сапоги и, отряхнув одежду от листьев, пошел на берег.

Лес тянулся до самой воды. Протоки между островами были, по-видимому, неглубокие и узкие. Никаких следов судна я здесь не обнаружил. Спрямляя путь, я вскочил на плавающие в воде бревна и спугнул большую стаю цапель. Тысячи птиц разом взмыли в воздух, громко хлопая крыльями; мне это напомнило шквал аплодисментов в театре. Когда они пролетали мимо, лучи восходящего солнца окрасили их крылья в розовый и красный цвета. Я постоял, любуясь завораживающим зрелищем летящих в утреннем небе птиц.

По цвету воды я заключил, что в протоке есть более глубокий проход, ведущий в глубь острова.

Внезапно мне пришла в голову неожиданная мысль. Что произошло с остальными членами команды? Может быть, они остались на борту? А может быть, сели в другую шлюпку и куда-то уплыли? Или они где-нибудь здесь, поблизости? И что в действительности случилось с судном? Образовалась течь, вспыхнул мятеж? Капитана судна среди них нет, в таком случае где он?

Мне не нравилась такая неизвестность. Нужно будет разузнать у Арманда, решил я. Я остановился и стал внимательно изучать движение воды в протоке. Я был убежден, что глубокий проход был тут, и тогда, если корабль не потонул, приливная волна могла затянуть его дальше в протоку и где-то посадить на мель или выбросить на берег.

Неподалеку тянулась длинная пологая отмель. Разворошив песок носком сапога, я увидел массу пустых ракушек. По-видимому, здесь был лагерь дикарей, питавшихся ракушками и рыбой. Надо будет воспользоваться их опытом, множество морских птиц говорит об обилии рыбы.

Я нашел в песке сломанный кремневый наконечник стрелы, прекрасно выделанный, и вспомнил, что собирался обзавестись луком. Осмотревшись кругом, я присел на ракушечной отмели. Поблизости лежало старое бревно с отслоившимися большими кусками коры. Эта кора была, пожалуй, слишком трухлявой для моих целей — лучше было бы взять свежую кору с живого дерева, но я решил на всякий случай взять и эту.

Я собрал куски коры, нашел еще несколько кремневых наконечников для стрел, совершенно целых, и положил их в карман, рассчитывая воспользоваться ими в будущем. И вот тут-то, распрямляясь с куском коры в руках, я вдруг сквозь листву деревьев увидел судно! Точнее, часть кормы. Я пригнулся и снова взглянул туда: судно можно было увидеть только так.

Пора было возвращаться к шлюпке, меня, возможно, уже искали, и в лагерь — завтракать.

Возле шлюпки все было тихо. Я положил кору на землю и осмотрелся, подыскивая дерево с более подходящей корой. Вблизи лежал недавно упавший ствол дерева. Кора на нем была лучше, чем та, что я принес. Но, если придется, старая кора послужит объяснением моего отсутствия.

Я вытащил из рундука брезентовый сверток с инструментами и принялся за работу. Выровняв топором конец сломанной доски, я вырезал из коры заплату по размеру бреши. Потом проделал в коре отверстия шилом и, продев в них вощеную нить, прикрепил ее к корпусу шлюпки. Работая, я размышлял над своим положением.

Дон Мануэль явно невзлюбил меня. Дон Диего был вежлив, но не более. Третий человек, имени которого я так и не узнал, не пользовался среди них влиянием, он мог только высказать свое мнение. Доверия никто из них у меня не вызывал.

Гвадалупа, по-видимому, все-таки пешка в их игре; я видел, как она покорно подчинилась приказу дона Мануэля. В самом ли деле она так покорна? И так боится его? Или только притворяется?

Сделав половину работы, я вернулся к костру. Там уже все собрались, возле костра хлопотала Кончита. Она бросила беглый взгляд в мою сторону, как мне показалось, вполне дружественный. Я подошел к костру и протянул руки к огню.

— Я скоро закончу починку лодки, — сказал я Кончите на ухо. — Передай Арманду.

— Хорошо, — сказала она, сидя на корточках возле костра на индейский манер. — Будь осторожен!

Да, я буду очень осторожен!

Дон Мануэль глянул на нас подозрительно и, хотя не мог слышать, о чем мы говорили, подошел к костру.

— Починили шлюпку? — спросил он резким тоном.

— Скоро закончу, — ответил я. — Если не будет большой волны и шлюпку не будет бить о скалы, она еще послужит.

Он ничего не сказал, как будто не слышал моих слов. Потом неожиданно спросил:

— У вас есть опыт в морском деле, капитан?

— Мальчиком мне приходилось ловить рыбу у побережья. И даже в непогоду.

— Вы сможете довести нас до Флориды?

— С Божьей помощью. Но прежде следовало бы узнать, нет ли людей на реке Саванна. Может быть, мы найдем там какое-нибудь судно. Это был французский форт, но, полагаю, сейчас он захвачен испанцами. Дон Диего! — позвал я, и он подошел к нам. — Я предлагаю ввести нормирование пищи. Все запасы нужно разделить из расчета на неделю или даже на две.

Он улыбнулся:

— Вы шутите, капитан. У нас провианта всего на день, самое большее на два.

— Но у вас так много багажа. Я сам видел несколько больших тюков.

— Это одежда, капитан. Не можем же мы выглядеть голодранцами? Когда мы вернемся в цивилизованный мир, люди должны сразу увидеть, кто мы такие. Нельзя же выйти на люди в затрапезной, грязной одежде. Это было бы просто неприлично!

Мгновение я не мог вымолвить ни слова.

— Дон Диего, — сказал я, сдержав свое возмущение, — надо смотреть правде в глаза. Я не знаю точно, где расположен форт Сан-Огастин, но до него никак не меньше четырехсот миль. И Саванна тоже далеко. Боюсь, вы сильно проголодаетесь, пока доберетесь туда... если вообще доберетесь.

— Вы шутите, капитан.

— Отнюдь, и чем скорее вы поймете истинное положение вещей, тем лучше. К северу от нас нет ничего, хотя ходили слухи, будто англичане собирались основать там поселение. К югу должны быть испанские поселения. А между ними — дикие индейцы. Испанцы очень плохо обращались с ними, и они настроены весьма недружественно. Пустынное побережье со множеством мелей тянется на много миль, здесь мало бухт и укрытий. И повсюду подстерегают опасности.

Если мы станем ловить рыбу или охотиться, мы рискуем привлечь к себе внимание врагов. Здесь не от кого ждать помощи, никто не придет спасать вас, на чудо надеяться нечего. У вас нет слуг, которым вы обычно приказываете подать еду, а если бы они и были, то нет еды и ее неоткуда взять. Одеждой, которую вы так предусмотрительно захватили с собой, скорее всего нельзя будет даже прикрыть ваши тела на похоронах, потому что ее захватят дикари.

На лице дона Диего застыла гримаса ужаса, и, как я подозреваю, не столько из-за того, что я сказал, сколько из-за того, как я это сказал. Эти люди во многом были похожи на детей — всю жизнь при них были слуги или рабы, выполнявшие все их желания, им самим для этого не приходилось даже шевельнуть пальцем. Они с презрением относились к любому физическому труду и презирали всех, кто им занимался.

Дон Диего не привык, чтобы ему столь прямо и открыто излагали суровые факты. Его самолюбие было уязвлено.

Он стоял, не в силах произнести ни слова, беззвучно шевеля губами. Гвадалупу, похоже, забавляла эта сцена.

— Что же вы намереваетесь делать? — спросил я наконец.

— Что я намереваюсь делать? Не знаю. Судно тонуло. Мы схватили что попало под руку и сели в шлюпку. Нам некогда было думать о провианте. Мы...

Они не подумали о самом необходимом!

— А что сталось с другими? Где капитан? Где матросы?

— Не знаю. Там, кажется, была еще одна шлюпка. Понятия не имею, что с ней приключилось.

— Так вот, друзья, вам предстоит принять решение и приступить к работе. Перед вами очень трудный путь. Только от вас зависит, останетесь вы в живых или умрете.

— Я думаю, капитан, — мягко сказала Гвадалупа, — что это во многом будет зависеть от вас. Наконец появился человек, который может позаботиться о нас, а мы, конечно, вознаградим вас за это. Чем только мы сможем расплатиться с вами?

На мгновение наши глаза встретились. Я улыбнулся. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых я прочел тревогу. Она, видимо, боялась, что я выдам наш разговор, но я лишь низко поклонился.

— Я сделаю все, что в моих силах, и единственная моя просьба — отправиться вместе с вами в Европу. Разумеется, если вы пожелаете, чтобы я помог вам.

— Мы можем убить оленя, — гордо заявил дон Мануэль. — Мы умеем охотиться.

— Вы хотите сказать, что умеете убивать животных? — спросил я. — Уверен, что до сих пор вы охотились с загонщиками, которые гнали на вас дичь, чтобы вам удобно было ее застрелить. Здесь охота выглядит иначе. Вам придется долго выслеживать оленя, подбираться к нему вплотную и стрелять наверняка. Затем нужно будет освежевать его, разделать тушу, вырезав нужную часть, и наконец выделать шкуру, чтобы сделать из нее мокасины.

— Мокасины?! Но у нас есть сапоги!

— Надолго ли их хватит, если вам придется переходить вброд ручьи, идти по болотам и кустарникам? А женщины? Их туфельки хороши только для танцевального зала, а никак не для ходьбы по лесам.

Дон Диего решительно отмел мои возражения:

— У нас есть шлюпка, капитан, которую вы сами так любезно починили.

— Шлюпка? — Я пожал плечами. — Мало ли что может произойти во время перехода в четыреста миль! Это вам не прогулка на лодке по озеру! Вероятно, на отдельных участках пути предстоит идти по воде вброд, перетаскивать шлюпку через мели и перекаты. Неизвестно, какие преграды нас ожидают.

Испанцы остолбенели и в полной растерянности разошлись; в их головах не укладывалась сложность и безвыходность их положения. У них не было представления, как выйти из него.

Куда девались мужи старого закала, размышлял я. Такие, как Писарро, Понсе де Леон и Бальбоа?^[105] То были сильные, мужественные люди — многие из них были ветеранами войн с маврами. Жестокие времена требовали энергичных и беспощадных воинов, и они умели добиваться цели. Ничто не могло их остановить.

Передо мной же были представители нового поколения — придворные, политики, изощренные во всевозможных интригах. В этом они легко побеждали старых конкистадоров и отнимали у них плоды, завоеванные теми в суровых битвах. Львы убивают, а стервятники пожирают добычу.

Наше время — время радикальных перемен. Весь мир в брожении, и, как всегда, в пору быстрого развития, не обходилось без болезненных явлений.

Люди плыли за море и пускались в смелые авантюры в неизведанных странах, узнавали множество новых вещей, открывали новые народы, новые религии, новых богов. Лютер первым пробил брешь в здании католической церкви, ее обширные владения начали усыхать, а вместе с ними она утрачивала часть своего могущества. Англия, Северная Германия и Скандинавские страны обрели свободу и создали свои собственные церкви. На испанские территории в Новом Свете хлынул поток французов, англичан и голландцев.

Но много было и таких, как дон Диего, а он был, безусловно, не худший среди себе подобных. Эти господа и пальцем не пошевельнут, чтобы сделать что-то своими руками. Дон Диего вполне достойно справлялся с обязанностями правителя небольшой провинции, где действовал в соответствии со сложившимися правилами. Он был искусным дипломатом и придворным в привычной обстановке, но оказывался совершенно беспомощным, как только она менялась. Как и все люди его положения, он с презрением относился к физическому труду, его всегда обслуживали другие. Но здесь не было этих других, кроме Арманда и солдат. И очень скоро дои Диего и его спутники станут для них бременем.

Мне было двадцать восемь лет, из них семнадцать я прожил в условиях жестокой борьбы за существование, в мире, где господствуют богатство и привилегии, которыми я не обладал ни в коей мере. Мои спутники невзлюбили меня, но пока я им был нужен. Мне было известно, что такое испанские тюрьмы. Я также хорошо знал, что людям, в особенности таким, как эти, редко присуще чувство благодарности.

Кончита принесла мне кофе и большой кусок хлеба; я прошептал ей на ухо: «Арманд — хороший парень». Она улыбнулась и убежала. Так между нами установились отношения взаимопонимания и симпатии. А я крайне нуждался в друзьях.

Я сказал Арманду, что этой ночью мы с ним должны поочередно охранять лагерь.

— Тут есть еще Фелипе, — сказал он. — Он очень сильный.

Фелипе был самый младший — ему было, по-моему, не больше семнадцати лет, но это был крепкий парень. И он дружил с Армандом. Остальная компания представляла собой угрюмый и ленивый сброд.

Я чувствовал сильную усталость. Отойдя в сторонку, я лег на песок, загородившись от ветра корой.

Веки мои сомкнулись. Листья шелестели под легким ветром, морские волны шурша накатывались на берег. Я предался воспоминаниям о своем доме, где волны с ревом обрушивались на черные скалы, жадно облизывая их.

Тэттон Чантри — так звали человека, который уже давно умер и имя которого я взял себе, хотя даже не знаю, откуда он родом и кто он такой.

Я думаю над загадкой этого человека с того самого времени, когда мы с отцом вытащили его из моря. Это был красивый, совсем молодой человек, почти юноша.

Он мертв... но он живет во мне, и я ношу его имя. Были ли у него родные, друзья, поместья? Беден он был или богат, храбр или труслив? Как он оказался в море, где мы нашли его?

Эта тайна и поныне остается тайной.

Он говорил с моим отцом, но что он успел сказать, кроме своего имени? Помню лишь, как мой отец склонился к самым его губам, которые судорожно пытались что-то произнести.

Он умер в нашем доме у моря, и потом, когда меня вынудили сменить имя, мне пришло в голову назваться его именем.

С тех пор — к добру ли или к худу — я ношу его имя.

За все эти годы я не встретил никого, кому было бы известно это имя.

Но я не перестаю о нем думать ни на один день.

Глава 5

Арманд разбудил меня, легонько коснувшись моего плеча. Я открыл глаза и увидел над собой небо, покрытое облаками, сквозь которые там и сям проглядывали звезды. Я с трудом высвобождался из пут ночных сновидений, постепенно возвращаясь к реальной действительности.

Я нахожусь на побережье Америки, меня окружают люди, которые относятся ко мне отнюдь не дружески, и мои перспективы, если они у меня вообще есть, весьма сомнительны.

— Все спокойно, — прошептал Арманд.

Фелипе первым заступил на вахту, затем его сменил Арманд. Теперь был мой черед. Больше я никому не доверял.

Арманд проводил меня до внешней границы лагеря, но ему, видно, не хотелось уходить. Он присел рядом со мной, с нашего поста можно было наблюдать одновременно и за берегом, и за лагерем.

Он молчал. Я терпеливо ждал, видя, что он хочет что-то сказать.

— Я думаю, наше положение не завидное, — заговорил он наконец. — Эти люди ровно ничего не понимают, а между тем я чувствую, нам угрожает опасность.

— Ты баск, Арманд. Ты был рыбаком?

— И рыбаком, и пастухом. У нас была рыбацкая лодка и стадо овец в горах возле моря. Меня постоянно манило в море, хотелось узнать, что там, по ту его сторону.

— Такое было и со мной. Меня тоже все время мучило желание узнать, что находится за морем. Я и сейчас хочу это узнать. И когда-нибудь узнаю.

Мы замолчали. Потом, осторожно выбирая слова, я сказал:

— Арманд, я согласен с тобой — мы оказались в сложном положении, нас ждет немало трудностей. Лучше заранее это знать. Но главное, мы можем положиться друг на друга. Вокруг нас бродят индейцы, я видел их. Нам предстоит далекий путь, сохранить свои жизни будет нелегко. А к тому же мы должны позаботиться о женщинах — Кончите и сеньоре Романе.

— Да, — сказал он.

— Ты хочешь спать?

— Нет, капитан, тревожные мысли гонят сон.

— Ладно, тогда ты еще посторожи немного, а я пойду осмотрю окрестности.

Меня все время беспокоила шлюпка. После того как я починил ее — а мне предстояло еще хорошенько промазать швы смолой, — я опасался, что ее могут обнаружить и увести. А ведь теперь в этой шлюпке заключался наш единственный шанс на спасение. Без нее нам пришлось бы идти пешком, а это заняло бы не дни, а несколько недель.

Шлюпка лежала на берегу в целости и сохранности. Я подошел к ней и несколько минут стоял неподвижно, прислушиваясь. Один раз мне послышался вдали какой-то звук. Я решил не возвращаться обратно той же дорогой, чтобы не наткнуться на индейцев, и пошел вниз по течению ручья до самого устья, а затем свернул к морю, собираясь подойти к Арманду со стороны берега. Несколько раз мне пришлось обходить завалы выброшенного на берег плавника, перелезать через стволы поваленных деревьев.

На берегу я остановился передохнуть, передо мной расстилалась спокойная гладь моря. Вдали снова послышались голоса, но тут же замерли, вновь наступила тишина.

Когда-то в такую же темную и тихую ночь, когда небо было затянуто облаками, я приплыл в Бристоль на рыбацкой лодке. Позади осталось все, что я знал и имел; впереди меня ждало одиночество и неопределенность, мне предстояло жить среди народа, который уничтожил все, что я любил.

Рыбак, который привез меня, был простой, добрый человек.

— Ступай как можно дальше от моря, в глубь страны, — посоветовал он мне. — В Англии говорят на разных диалектах, и если удалиться от побережья Ирландского моря, в тебе никто не признает ирландца. Живи тихо, постарайся овладеть каким-нибудь ремеслом, и все будет хорошо. Люди сейчас неохотно трогаются с мест, и большинство старается не уезжать далеко от дома. Возможно, кто-то и слышал про твою родину, но мало что знает о ней. Держись подальше от парней, они не любят пришлых.

Стояла темная ночь, на причале было безлюдно. Я выпрыгнул из лодки на берег, и добрый человек протянул мне небольшой узелок.

— Вот, возьми, парень, здесь смена белья и немножко еды, иди и не останавливайся, пока не уйдешь подальше отсюда. Бристоль большой город, в нем много разных людей. Одни будут дружелюбны к тебе, другие — враждебны, ступай с Богом.

Это был хороший человек. Я так и не узнал его имени и не встречался с ним больше никогда. Но где бы я ни был, я всегда старался помогать обездоленным людям, помня о том, что он сделал для меня, бездомного парня.

Поистине я дважды начинал свою жизнь — в первый раз, когда родился, и во второй, когда высадился на берег из рыбачьей лодки у бристольской пристани. Отсюда я отправился странствовать по миру.

И вот теперь, семнадцать лет спустя, я стою на американском берегу, и мне опять предстоит начать новую жизнь... или, может быть, здесь меня ждет конец?

Пора возвращаться в лагерь. Арманд ждет, я удостоверился, что шлюпка в порядке. Я пошел прочь от моря, уже не встречая более помех на своем пути. Пробравшись через последние заросли деревьев и кустарника, я вышел на опушку.

Костер, прогоревший до углей, был на прежнем месте, но это было все, что осталось от лагеря.

Испанцы исчезли... и я снова был один.

Первым моим побуждением было спрятаться, и я отступил в темноту — в тень деревьев. Красноватый отблеск затухающего костра тускло освещал поляну, она была совершенно пуста.

Оправившись от оцепенения, я некоторое время стоял неподвижно, внимательно прислушиваясь. Но вокруг все было тихо. Испанцы растворились во мраке ночи, как будто их и не было.

Но костер это опровергал. Должны были остаться и следы. Я, правда, не краснокожий и не могу узнать по следам на песке, что здесь произошло. И потом — как отличить следы испанцев от следов тех, кто на них напал? И нападал ли кто-то на них? Может быть, они ушли, чтобы избавиться от меня? Дон Мануэль с самого начала не скрывал своей враждебности, да и дон Диего тоже был сердит на меня.

Осмотрев опушку более внимательно, я увидел, что там, где спала Гвадалупа, лежит что-то темное, отливающее красноватым... похожее на плащ.

Стараясь держаться в тени, я прокрался на другой край опушки и рассмотрел оставленный предмет — это было одеяло. Одеяло или плащ... все равно пригодится. На том месте, где спал дон Диего, я нашел мешок с продовольствием. Еды осталось немного, но все же достаточно, чтобы поесть один-два раза.

Таким образом, очевидно, что они не взяты в плен индейцами, так как те обязательно забрали бы и одежду, и еду. С другой стороны, если они ушли, желая избавиться от меня, маловероятно, что они оставили бы вещи и продукты, разве что по своей беспечности, впрочем, это вполне можно допустить.

Предположим однако, что их взяли в плен индейцы, тогда каким образом им удалось захватить одиннадцать человек совершенно бесшумно? Я все это время находился на расстоянии не более трехсот ярдов и, безусловно, услышал бы крики и шум. А между тем я ничего не слышал.

Стало быть, испанцы ушли все-таки добровольно, ушли от меня!

Ну что ж, значит, так тому и быть.

Я подобрал одеяло и мешок с оставшимся провиантом, который оказался тяжелее, чем я ожидал, и отправился снова к шлюпке. Столкнув шлюпку в воду, я вскочил в нее, поднял парус, и скоро опушка, костер с догорающими углями и ручей остались позади. Подгоняемая легким ветром, шлюпка миновала устье ручья и вышла в залив.

Я думал лишь об одном: как попасть на галион?

Но подспудно меня мучила еще одна мысль: почему они не забрали шлюпку? Если испанцы в самом деле хотели избавиться от меня, почему было не сказать об этом прямо? Я ушел бы и сам. А если бы даже отказался, у них было огнестрельное оружие, а у меня его не было.

Все выглядело чистой бессмыслицей.

А если их захватили силой, почему я не увидел следов борьбы?

Никакие суда не проходили. Судя по всему, мы здесь одни.

Возможно, наши следы привлекли чье-то внимание.

Я глянул на воду, которую рассекала шлюпка. На поверхности она была спокойной, но в глубине мне мерещилось какое-то движение, как будто там проходило течение. Может быть, его создавала река, впадавшая в этом месте в море?

На востоке в темном небе появились первые просветы. Море отсвечивало металлом и чернело лишь у берега, в тени высоких деревьев. Плывя вдоль берега, я увидел наконец темный силуэт галиона. Опустив парус, подгребая одним веслом, я подошел вплотную к судну. Прислушался: на борту было тихо. С борта свисали канаты, очевидно здесь спускали шлюпку. Ухватившись за один из них, я дернул, проверяя, прочно ли он закреплен, а затем вскарабкался по нему и спрыгнул на палубу.

На палубе царил хаос. Валялись такелажные снасти, одежда, даже мешок с продовольствием, по-видимому, забытый в последний момент. Тихонько, со всеми предосторожностями, на случай, если на галионе все же кто-то есть, я обошел палубу.

Судно сюда отнесло приливной волной, но, похоже, оно лежало на киле, и можно было надеяться, что очередной прилив снова его поднимет.

Кругом было темно и тихо. Судно казалось призраком. И хотя я считал себя храбрым человеком, мурашки пробежали у меня по коже при мысли о том, что нужно спуститься вниз. Любой, даже покинутый корабль продолжает жить собственной жизнью — в нем постоянно что-то как будто движется, поскрипывает, стонет, порой слышится вроде бы и шепот.

Это было небольшое судно. Сжимая в руках кортик, я спустился вниз. Здесь все было спокойно. Увидев дверь в кают-компанию, я вошел внутрь.

Здесь все было перевернуто вверх дном. На столе рядом с поспешно свернутыми картами лежали астролябия, песочные часы, секстант. В какой же спешке люди бежали с судна, если бросили все самое нужное!

Здесь же лежал пистолет, я взял его в руки, проверил: он был заряжен. Я сунул его себе за пояс. Рядом с кают-компанией была дверь в совсем маленькую каюту, в воздухе которой носился тонкий аромат духов... Это, конечно же, была каюта Гвадалупы Романы.

Мне бросилась в глаза одна странная несообразность. В углу каюты стоял маленький сундучок, принадлежавший хозяйке каюты. Крышка сундучка была откинута, кто-то явно потрошил его. Ни одна женщина не оставит свое имущество в таком виде, а в таких сундучках обычно хранятся памятные вещи, которые женщинам очень дороги.

Было лишь одно возможное объяснение: кто-то побывал здесь после того, как Гвадалупа покинула каюту, и рылся в сундучке, надеясь что-то найти, но что?

Я еще раз огляделся... я еще вернусь сюда.

Когда я снова поднялся на палубу, небо слегка порозовело. Я прошел на нос. Судно сидело на мели, но не очень прочно; когда начнется прилив, оно скорее всего окажется на плаву. А может быть, и само снимется с мели, если здесь есть течение или хотя бы какое-то движение воды.

Судно было попросту брошено пассажирами и командой — и этим обстоятельством мог воспользоваться каждый. В том числе и я.

Я кинул в шлюпку мешок с провиантом, который нашел на палубе, подобрал и погрузил еще кое-что — бухту троса, несколько кусков брезента, а также бочонок с порохом, форму для отливки пуль, несколько брусков свинца, три мушкета и два пистолета.

Затем вернулся в каюту сеньориты Романы и тщательно упаковал ее сундучок. Собрал всю, какая была, одежду, и упаковал ее в другой кожаный баул. Когда я отбросил в сторону лежавшие у меня под ногами простыни, что-то звякнуло. Я нагнулся и увидел маленький медальон необычной формы и с необычным узором. Я поднял медальон и рассмотрел его. На одной его стороне была какая-то надпись на неизвестном мне языке. На другой — странный орнамент из спиралей и полукружий. Медальон явно старинный. Я бросил его в кошель, который висел у меня на поясе.

Затем закончил погрузку шлюпки, сходил в камбуз и запасся еще едой.

Тем временем наступил день. Я встал у фальшборта и осмотрелся. Нигде ни малейшего признака жизни! Лишь стая птиц иногда пролетала мимо да рыба выпрыгивала из воды. Судно лежало у самого берега, и заметить его было невероятно трудно.

Я еще раз спустился вниз — на этот раз в трюм. Там лежали бочки, мешки и тюки. Я не знал, что в них было, но это, конечно, было не то, что я искал. Вдруг я увидел дверь, крепко забитую досками и запертую на замок.

Я осмотрел дверь и замок. Замок был несерьезный. Для человека, который столько странствовал по дорогам Англии, Франции, Испании и Италии, такие замки не препятствие. Потребовалось не более минуты, чтобы открыть дверь.

Внутри были сложены штабелями какие-то бруски, закрытые брезентом. Я приподнял брезент — передо мной были слитки серебра! Я взял один и взвесил его на руке. Не меньше тридцати фунтов! Отступив на шаг, я прикинул общий вес брусков. Восемь, нет, пожалуй, десять тонн серебра!

Серебряные слитки были аккуратно закреплены дубовыми поперечинами, чтобы груз не сдвинулся при качке.

В глубине, в маленьком рундуке я обнаружил то, что так надеялся найти — и не один сундук, а целых три. Я попробовал их поднять — тяжесть непомерная! Но силой я не обделен, мне и раньше приходилось таскать тяжести.

Один за другим я перетащил сундуки в грузовой трюм, запер дверь и снова повесил замок.

Вернувшись на палубу, я закрепил тали над люком трюма и поднял сундуки на палубу, а затем спустил их в шлюпку. Хотя шлюпка могла вместить двадцать человек со всеми их пожитками, под новым грузом она сильно осела. Я вытравил фалинь и оттолкнулся от борта судна.

На его корме я увидел надпись: «Сан Хуан де Диос».

Сердце у меня билось часто-часто, я весь вспотел, но вовсе не от работы, которую мне пришлось проделать. Даже не открывая сундуки, я знал, что в них находится. Если мне удастся вывезти отсюда сокровище, что лежит передо мной, я никогда в жизни не буду знать голода, жажды, холода.

Я добыл свой клад.

Глава 6

Стараясь держаться поближе к берегу, я вел тяжело груженную шлюпку на запад. На берегу посреди зарослей каменного дерева высились кипарисы. За деревьями тянулись болота, поросшие вечнозеленым низкорослым кустарником.

Мне нужно было отыскать где-то клочок твердой почвы или реку, по которой я мог бы проникнуть со своим грузом в глубь материка. Став обладателем шлюпки, нагруженной снаряжением и сокровищем, я особенно опасался наткнуться на индейцев или на пиратов, которые постоянно делали набеги на эти берега и подстерегали здесь испанские корабли. Возможно, они и сейчас сидят где-нибудь поблизости в засаде.

Поэтому я был все время настороже. Мучил меня и другой вопрос. В трюме корабля, как я убедился, воды было совсем немного, да и видимых повреждений самая малость. Во всяком случае, таких, которые заставили бы пассажиров в спешке покинуть корабль в этих спокойных водах. Испанцев явно испугало что-то другое. Или кто-то! И на то могла быть единственная причина — этот кто-то хотел заполучить сокровище.

А если это так, то пираты непременно явятся на судно, чтобы обыскать его... и явятся, вероятно, очень скоро.

Ветер крепчал, но я не торопился поднимать парус. Под парусом шлюпка пошла бы быстрее, но зато ее скорее могли бы заметить.

Мой путь пролегал среди множества островков. По большей части это были узкие полоски песка и грязи, покрытые редкой растительностью. Многие из этих островков, вероятно, были временными образованиями. Очередной шторм не оставит от них и следа. Но сейчас они представляли собой прекрасное укрытие, где я чувствовал себя в безопасности.

В конце одного из островов показался проход, и я направил шлюпку туда. Там оказался канал, тянувшийся почти до самой середины острова. Его края густо поросли ивняком и болотными травами. Гребя одним веслом и табаня другим, я направил нос шлюпки в этот канал. Надо мной сомкнулся зеленый свод. Хватаясь за ветки деревьев, я замедлил ход шлюпки, и она мягко ткнулась носом в песок. Я привязал ее к небольшому деревцу.

Теперь я был надежно укрыт от посторонних глаз, разве что кто-нибудь проплывет прямо возле самой оконечности острова. Набив патроны в патронташ и подсыпав пороху в пороховницу, я проверил, заряжен ли второй пистолет и мушкет, и стал выбираться на берег.

Теперь мне предстояло найти место, где я мог бы надежно спрятать свое сокровище и, самое главное, где оно находилось бы выше уровня высокого прилива.

Ухватившись за ствол небольшого дерева, я выбрался на берег.

Островок был всего около сотни ярдов длиной, а может, и того меньше, и, как и все соседние островки, порос кустарником и низкорослыми деревьями. Возле верхней оконечности острова скопилась масса принесенных рекой и выброшенных на отмель стволов деревьев, которые переплелись между собой корнями и ветвями. Несколько таких стволов образовали нечто вроде моста, по которому было нетрудно перейти на соседний островок, а с него — на берег.

Я вернулся к шлюпке, достал из мешка с провиантом хлеба и сыра и как следует подкрепился. Завернув несколько галет в подол рубашки, я пересек соседний островок, а затем вброд добрался до берега.

Целый час я шагал по материку — так по крайней мере мне казалось, — потому что здесь было такое множество протоков, ручьев и болот, что трудно было сказать — действительно ли это материк. Но вот наконец я вышел на более высокое место, где кедры сменились соснами. Я обернулся и посмотрел назад. В нескольких шагах от меня была опушка леса, откуда был хорошо виден залив, с берега которого я только что пришел. Вначале я ничего не заметил, но затем вдруг увидел, что судно... двигалось!

Каким-то образом оно снялось с мели, ветер и прилив несли его к морю. Судно приближалось медленно и грациозно. Осадка была большая, но не слишком. Я следил за ним и думал о том, что в трюмах его осталось еще много серебра, но добраться до него у меня не было никакой возможности.

Но что это?

Пока я наблюдал за судном, краем глаза я заметил еще какое-то движение значительно ближе. Я повернулся. Видимо, померещилось. Сколько ни всматривался, я ничего нигде не обнаружил. Однако, когда я отвел глаза, мне вновь почудилось какое-то движение.

Я еще раз всмотрелся. Еле различимый дымок поднимался довольно далеко от меня, пожалуй, в двух или трех милях отсюда, но, несомненно, это все же был дым костра.

Индейцы? Может быть. А может быть, мои прежние знакомцы-испанцы? Я разволновался и с трудом заставил себя рассуждать здраво. В конце концов что мне до них? Разве они не сами ушли, оставив меня на произвол судьбы?

Они не должны меня трогать. Какое мне до них дело? О Гвадалупе Романе с ее таинственной историей я тоже не должен беспокоиться. Она собирается замуж и, вероятно, этим озабочена прежде всего, поскольку еще не знает своего будущего мужа. И к тому же у нее есть покровители... хоть и несколько подозрительные.

Однако мне так и не удалось убедить себя ничего не предпринимать. Неожиданно я осознал, что иду в сторону дымка.

— Ноги, — сказал я себе, — вы ведете меня к новым трудностям. Как только я приду туда, стычка неизбежна.

Но, продолжал я размышлять, разве когда-нибудь я жил тихо-мирно? И разве вечная борьба не закон движения вперед?

Мне потребовалось больше часа, чтобы добраться до костра, хотя расстояние не превышало мили.

Лагерь был разбит на возвышенности среди сосен, и я увидел костер, не доходя ста ярдов до него. Испанцы были более чем беспечны, и это меня не удивило. Удивило другое — компания стала больше, чем раньше.

Я притаился за кустами и внимательно осмотрел лагерь. Но с расстояния я разглядел только костер, поднимающийся над ним дым и гораздо больше людей, чем я ожидал увидеть. Я решил подойти ближе, как вдруг услышал совсем рядом тихий звук — как будто звякнул металл.

Я мгновенно замер и положил руку на эфес шпаги. Кустарник был густой, и я нагнулся, пытаясь сквозь листву, где она была реже, что-то увидеть. И тут же обнаружил, что на меня в упор смотрит, прищурив глаза, человек; он находился от меня в каких-то шести футах.

— Я капитан Тэттон Чантри, — представился я. — Чем могу служить?

У него было преимущество передо мной — он держал в руке обнаженный клинок.

— Вот чем, — сказал он. — Хотелось бы знать, кто вы и какого дьявола здесь делаете?

— Я просто путник, — ответил я. — С группой матросов я высадился на берег с «Доброй Катерины», и на нас напали индейцы. А вы кто такой?

— Так, значит, «Катерина» это все же судно, а не женщина? Мужчину часто бросает женщина.

— Да, судно. И помимо всего прочего, на нем было все мое состояние. И теперь я стою перед вами гол как сокол.

— Точнее сказать, сидите на корточках, что будет ближе к истине. Я еще должен подумать, правду ли вы мне рассказали?

— Вы сомневаетесь в правдивости моих слов? Если так, будьте мужчиной — прямо назовите меня лжецом и помолитесь Богу.

— Да, вижу, кровь у вас горячая — сразу готовы драться! Ну а я совсем не таков, я иду в драку, только когда меня загонят в угол или когда речь идет о золоте. В былые времена я часто дрался из-за женщин, но это в прошлом. Женщины не стоят того. Однажды мы с соперником бились целый час, и ни один из нас не мог одолеть другого, а когда остановились передохнуть — будь я проклят! — та, за которую мы сражались, сбежала с третьим, который не стоил подметки ни одного из нас. Таковы женщины.

— У вас есть преимущество передо мной. Возле костра находится женщина, за которую я готов сражаться хоть сейчас.

— Ах так, возле костра? Да, за нее придется сражаться, но вы, мой друг, потерпите поражение. Человек, который стоит возле огня, мастер шпаги, один из сильнейших в мире.

— В мире? Ну что ж, тогда мы проверим, кто из нас на самом деле сильнейший.

Он медленно встал и застыл в напряженной позе. Он был по крайней мере на два дюйма выше меня и весил, наверное, на двадцать фунтов меньше. У него было вытянутое, изможденное лицо, одно ухо наполовину оторвано. Руки и ноги были поразительно длинные. Одет он был в отрепья, лишь отдаленное напоминающие платье.

— Вы спрашиваете, кто я такой? Я матрос, вот уже несколько месяцев брожу по суше, прячусь от краснокожих и высматриваю, не появится ли судно — какое угодно! Лишь бы меня взяли на борт и доставили туда, где живут христиане.

— А это что за люди?

— Дурные люди! Очень скверные, поверьте моему слову.

Видел ли он мою шлюпку? Если нет, то хорошо бы, чтобы он не увидел ее и впредь. Но, шатаясь в одиночку, он может наткнуться на нее скорее, чем большая группа людей.

— Вы были у них в лагере?

— Нет, не был и не собираюсь туда идти. Я уже говорил вам, что это очень скверная компания.

Как можно более кратко я объяснил ему, как я попал сюда и каковы мои намерения.

— Итак, — сказал я в заключение, — мне тоже нужно судно, чтобы вернуться в Англию. Но меня беспокоит судьба этой девушки. Кажется, ей грозит беда.

— Ха! Это в вас говорит молодость! Беда? Ручаюсь, она сама принесет беду любому. Женщины всегда приносят беду: там, где женщины, там и беды. Свяжись с женщиной, и ничего, кроме несчастий, тебя не ждет.

— Думается, она рада была бы избавиться от этой компании, — сказал я с раздражением.

— Онасказала вам об этом? Она хотела бы избавиться от замужества? Ну что ж, меня это не удивляет. Женщины всегда смотрят туда, где травка погуще.

— В таком случае на меня ей нечего смотреть, — возразил я, — у меня ничего нет. Я скопил немного денег, купил товар для «Доброй Катерины»... теперь все мое состояние пропало.

— Да, теперь вам нечего рассчитывать на барыши. Капитан судна присоединит вашу долю к своей и быстро разбогатеет. — Он внимательно взглянул на меня. — Кто же из этих дам вас тревожит? Индеанка или эта надменная испанка?

— Это сеньорита Гвадалупа Романа, — сказал я гордо. — Она настоящая леди и очень хороша собой.

— О, не сомневаюсь! Это худший вид женщин! Она обольстит вас своими дамскими уловками, а когда вы попробуете прикоснуться к ней, завизжит, будто ее режут. Я хорошо их знаю.

— Но ее вы не знаете, — упорно возражал я. — Впрочем, мы ничего не сделаем, если будем здесь стоять. Поступайте, как хотите, а я намерен разузнать, не нуждается ли она в помощи.

— В этой позабытой Богом стране можно только постараться спасти свою шкуру. Больше здесь делать нечего! Но вы так легко не отделаетесь от меня. Думаю, у вас есть какие-то соображения насчет судна, и я от вас не отстану. Я готов выслушивать рассказы о ваших похождениях, буду делить с вами еду и питье, но не буду участвовать в ваших безумствах, если речь идет о женщинах. — Он повернулся, похожий на большую птицу, и протянул мне руку. — Поймите меня правильно! Я люблю женщин не меньше, чем любой мужчина. Но я считаю так — найди женщину, позабавься с ней и брось! Если она начнет говорить о любви, хватайся за свой кошелек. Если она станет беспокоиться, как бы ты не простудился, или что ты мало ешь, или много пьешь, садись на первое же уходящее судно. Поверьте, я знаю женщин, ох как знаю!

Я указал пальцем на его шпагу.

— Вы умеете обращаться с ней или она у вас только для вида?

— Для вида? Ну уж нет, я умею драться на шпагах, и совсем неплохо. Мне доводилось сражаться и на море, и на суше, причем любым оружием, поэтому я до сих пор жив. Я дважды становился богатым, один раз числился в убитых, дважды меня обращали в рабство и много раз брали в плен. Я хорошо знаю, когда нужно драться, а когда бежать. Если условия неблагоприятны для драки или превосходство неприятеля слишком велико, я бегу. — Он взглянул на меня. — Не считайте меня героем, я вовсе не герой. Я сражаюсь, пока есть надежда на победу, и, пока она есть, не сдаюсь.

— Ваше имя? Я вам уже назвал свое.

— Капитан Тэттон Чантри, — повторил он. — Хорошее имя. Но и мое звучит неплохо — меня зовут Силлимэн Терли.

— Ладно, Терли, идите со мной, если хотите, но, если нас прижмут, вы должны будете пустить в ход вашу шпагу, в противном случае я не желаю иметь с вами дело.

— Договорились! Вы называете себя капитаном и действуете как капитан! Да будет так. Командуйте, я следую за вами, и увидите, что я вас не подведу.

Пока мы разговаривали, я внимательно следил за тем, что происходит в лагере. Мы находились на некотором расстоянии от него и говорили шепотом, — я не хотел, чтобы они узнали о нашем присутствии, прежде чем я составлю представление о том, что там происходит.

Цель моя оставалась неизменной: я должен найти судно или какой-то иной способ вернуться в Англию и предъявить права на свою часть прибыли, полученной «Доброй Катериной».

Внезапно мне пришла в голову мысль:

— Терли, сколько времени вы находитесь здесь?

Он пожал плечами.

— Два года приблизительно. Когда все дни похожи один на другой и никто тебя не ждет в определенном месте в определенный срок, постепенно теряешь представление о времени. Когда я сошел на берег, был конец лета, затем миновала зима, лето и еще одна зима.

— А индейцы не тревожили вас?

— Иногда я сталкивался с ними. Но мне удавалось прятаться. У меня есть убежище там в чаще, на болотах.

Потихоньку мы подкрались к лагерю. Терли шел бесшумно, как призрак. Он будто скользил среди ветвей деревьев, иногда пригибался, так что ни один листок не шелохнулся. Я был менее искусным, но тут же стал подражать ему, и не без успеха. Внезапно он остановился, предостерегающе подняв руку.

Были слышны голоса, наши ноздри уловили запах дыма от костра. Я увидел Арманда и Фелипе, которые находились в стороне от других.

Дон Диего и Гвадалупа Романа стояли рядом. Неподалеку от них сидел на бревне дон Мануэль. С ними разговаривал огромный, чудовищно толстый человек, который, однако, двигался с необыкновенной легкостью, иногда встречающейся у толстяков.

— Не рассказывайте мне сказки, — говорил он. — Я не верю в этого вашего таинственного англичанина! Полагаю, это вранье. Но не важно, скажите мне только одно: где находится судно?

— Я еще раз повторяю, — с достоинством сказал дон Диего, — корабль шел ко дну. Дон Мануэль быстро посадил нас в шлюпку, и мы отплыли. Без него мы, вероятно, погибли бы.

— О да, дон Мануэль герой! Но не задавались ли вы вопросом — почему он так торопил вас? Судно на самом деле тонуло? Он спасал вам жизнь или, может быть, просто хотел убрать вас с судна?

— Конечно, судно тонуло! — возмущенно заявил дон Диего. — Когда мы выбежали на палубу, оно уже сильно накренилось.

— Я старался спасти людей, — холодно сказал дон Мануэль. — Что же касается «Сан Хуана де Диос», он, несомненно, лежит на дне.

— Ха! — Гигант повернулся так, что я увидел наконец его лицо, обросшее густой бородой. Это было грубое лицо сильного, беспощадного, но умного человека. — Как мило! — воскликнул он. — А известно ли достопочтенному дону Мануэлю, что его собственное судно «Сантьяго» вскоре прибудет к этим берегам?

— Неужели он говорит правду? — Дон Диего спросил это так тихо, что мы еле расслышали его слова.

Дон Мануэль пожал плечами.

— Разумеется! Оно должно было идти во Флориду, а затем пройти вдоль побережья, чтобы выяснить, нет ли там французских или английских поселений. Наши осведомители в Англии сообщают, что сэр Уолтер Рейли намеревается предпринять в тех краях новую авантюру.

— Ну а вы? — спросил гигант с сарказмом. — Не для того ли вы здесь, чтобы встретить свое судно?

— Я направлялся в Испанию, — возразил дон Мануэль. — Я сел на «Сан Хуан де Диос», рассчитывая добраться в Испанию.

— Но почему-то вы не в Испании, дон Мануэль, — сказал гигант. — Вы оказались здесь, по соседству с грузом золота, и сюда же вскоре должно прибыть ваше судно, которое заберет вас. Необыкновенно удачное стечение обстоятельств, дон Мануэль, не правда ли?

Глава 7

На некоторое время в лагере воцарилось молчание. Затем гигант резко повернулся к испанцам спиной и сделал знак двум стоявшим рядом вооруженным матросам.

— Они не должны покидать лагерь, — распорядился он. — Не спускайте с них глаз, если хоть один сбежит...

Он не закончил фразу, но, похоже, они и так поняли, что им грозит в таком случае. Не обращая внимания на Гвадалупу, гигант пересек поляну и подошел к Арманду и Фелипе.

— Вы разговаривали с этим англичанином? — спросил он.

— Да.

— Откуда он здесь взялся?

— Его бросили на берегу. Он сошел с судна вместе с матросами, чтобы набрать воды, на них напали индейцы. Его товарищей убили, судно ушло, а он остался здесь, — сказал Арманд.

— Ах, вот оно что! — Гигант помолчал, как будто обдумывая то, что услышал. — Этот капитан... что он за человек?

— Похож на джентльмена и, если я не ошибаюсь, владеет шпагой.

— Ты хочешь сказать, что у него была шпага? — спросил гигант с долей презрения в голосе.

— Я сказал, он владеет шпагой. Это выдают его манеры, то, как он держится, его движения.

— Да? Ты в этом разбираешься?

— Да, разбираюсь. Я работал в оружейной мастерской в Толедо, делал клинки и видел немало искусных бойцов — мастеров своего дела.

— Мастер шпаги. Ладно, пусть так. Он капитан? Капитан чего?

— Не знаю.

— Что было дальше?

— Он пошел на берег. Думаю, хотел посмотреть — нет ли поблизости какого-либо судна. И не вернулся.

— Он искал просто судно или галион?

— Не знаю.

— Итак, он не вернулся. Может быть, он присоединился к другим, что прячутся здесь поблизости? Он спрашивал о галионе?

— Нет, — соврал Арманд. — Он знал лишь то, что мы спаслись с тонущего судна, и больше ничего.

Гигант повернулся к Фелипе.

— Он говорит правду?

— Да, думаю, что так все и было. Он был голоден и хотел только, чтобы ему дали поесть.

— Почему ты так думаешь?

— Мне тоже приходилось голодать, сеньор. Я обратил внимание, как он смотрел на костер, на котором готовилась пища, и как жадно ел. Он был голоден, сеньор, хотя заявил, будто эти земли, — Фелипе обвел рукой вокруг, — его владения.

Гигант переменил тему разговора:

— А где сейчас «Сан Хуан де Диос»?

— Не знаю. Нам приказали спустить шлюпку. Когда я оглянулся... судно еще держалось на воде. Где и когда оно затонуло, никто не знает.

Гигант, кто бы он ни был, по-видимому, хорошо знал, чего хочет.

Меня охватило беспокойство. С таким человеком шутки плохи. Очевидно, он обладает превосходными источниками информации. Но где же его собственное судно, если, разумеется, оно у него было?

Он отдал какое-то приказание, и несколько человек отошли от костра.

— Нам лучше уйти отсюда, — прошептал Терли, — Думаю, они собираются обыскивать местность.

Мы стали отходить, стараясь не выдать себя шумом. Когда мы добрались до небольшого холма, с которого впервые увидели костер, я оглянулся.

Испанцы все были на месте, но появились новые лица. Теперь у костра было по крайней мере человек двадцать.

Что-то в наружности гиганта тревожило меня — все время казалось, будто я уже когда-то видел его. И новый персонаж — он лежал на земле спиной к нам — показался мне знакомым.

Внезапно до нас снова донесся громкий голос предводителя:

— Никто — ни мужчины, ни женщины — не должны покидать лагерь без моего разрешения. Вы поняли? Любой, будь то мужчина или женщина, кто попытается уйти, немедленно умрет. Я не шучу. За вашу жизнь я гроша ломаного не дам. — Он щелкнул пальцами.

В ответ раздался сильный и ясный голос дона Диего:

— Сеньор, если кому-нибудь из нас вы нанесете малейший ущерб, я позабочусь, чтобы вас отправили на виселицу, а вместе с вами и ваших товарищей. — Он помолчал и спросил: — Вы знаете, кто я?

Гигант снял шляпу с головы и поклонился.

— Кто же этого не знает, дон Диего? Но позвольте напомнить вам, что море широко и, если есть судно, можно отправиться, куда угодно. Я выберу такой курс, куда вы за мной не последуете и где вся мощь Испании не более чем пустой вздох. Я поступлю так, как будет мне угодно, дон Диего, я с легкостью перережу вашу благородную глотку и скормлю вас рыбам, если только захочу. Вы хорошо поняли меня, дон Диего? Здесь вы никто и ничто! Запомните это! Здесь вся власть принадлежит мне, и только мне!

Мы потихоньку удалились и вышли на поросший кедром холм, откуда открывался вид на залив.

От «Сан Хуана де Диос» не осталось и следа.

То ли он наконец затонул, то ли его отнесло еще дальше и он опять сел на мель до нового прилива? Я внимательно осмотрел все вокруг, но судна так и не увидел.

Мы спустились с холма и углубились в густые заросли кедра. Скоро мы набрели на углубление у подножия дерева, хорошо укрытое густыми ветвями. Вероятно, это когда-то была берлога медведя. Тут было достаточно просторно, и мы удобно устроились. Я развязал полу рубашки, вынул сухие галеты, и мы с Терли разделили их по-братски. Наступила ночь, и мы улеглись спать. Терли, привыкший ночевать в лесу, сразу же заснул, а я долго лежал без сна, весь во власти воспоминаний юности. Не знаю, почему они вдруг сейчас нахлынули на меня, но, лежа на спине и глядя на вершину кедра, вдыхая ароматный запах хвои, я мысленно перенесся в прошлое, в годы своего детства.

Мой отец был образованным человеком, у него были мягкие манеры и тихий приятный голос. Как и я, он любил гулять по пустынному берегу моря и карабкаться на скалы. Часто он рассказывал мне о милезских племенах, пришедших в Ирландию из Испании много-много лет тому назад, о том, что ирландцы назывались тогда скоттами — по имени милезской королевы Скотты. Она была дочерью фараона, повелителя Египта. От него я услышал сказания о Конне — герое Ста Битв, о древних королях, царивших в Таре^[106], и о жрецах-друидах, учителях и советниках королей.

Он рассказал мне легенду о том, как датчане основали город Дублин. На гэльском наречии это звучало как Дуб-Линн, то есть Черный пруд.

Однажды утром отец взял свой посох и сказал мне:

— Пойдем, мальчик, я тебе кое-что покажу.

И он повел меня по берегу моря, а затем мы поднялись наверх, на скалы, где неожиданно вышли на ровную площадку с развалинами древних стен.

— Когда-то здесь стоял замок, — сказал он, — нечто вроде крепости. Он господствовал над дорогой с моря. — Он показал рукой. — Но обычно неприятель нападал не с западной стороны, а с восточной. Сейчас нам тоже угрожает опасность.

— Нам?

— У нас с тобой древнее имя, сын мой. Наше имя это священный символ, этот символ живет уже много-много лет. Наступит день, и враг снова придет сюда. Поэтому тебе надо отправиться в безопасное место.

— Но я хочу остаться с вами, я тоже буду сражаться, я могу.

Это, конечно, было преувеличением: хотя я и умел ездить верхом, стрелять, фехтовать и биться на палках, до сих пор мне приходилось драться только на кулаках с деревенскими мальчишками.

— Нет... твой долг не сражаться, а бежать отсюда. Когда-нибудь потом ты вернешься и предъявишь права на то, что тебе принадлежит. Нельзя допустить, чтобы наш род исчез, даже если для этого тебе придется какое-то время скрываться. Этот замок был возведен из огромных бревен. Дважды его разрушали, а потом он был сложен из камня. И опять его разрушили, и вновь он был восстановлен. Как видишь, сейчас он снова лежит в руинах. Но мы еще живы. Когда-нибудь ты вернешься сюда, мой сын.

Прошло всего несколько лет, и отца убили наши вековые враги, а я стал изгоем, который не мог появиться ни в одном графстве Ирландии.

Моя мать была из рода Туата де Дананн, он правил Ирландией еще до прихода милезцев. Представители этого рода были мудрые и сильные люди, известные своей приверженностью искусству и науке. Вот почему мой род пользовался в стране двойной славой и мое имя было известно по всей Ирландии.

Тяжелые испытания выпали мне за годы скитаний. Трудности начались с первых же дней, как только я сошел на берег Англии. Жители деревень враждебно смотрели мне вслед, собаки лаяли и бросались мне под ноги, норовя укусить. Но как ни страшно мне было, я не оборачивался, пока не выходил из деревни в поле.

В тот день я переночевал под каменной стеной и поутру двинулся дальше. Еды, которой я запасся, хватило на один день. Я долго шел пустынными проселочными дорогами, пока не выбрался на грязный большак, который вывел меня к таверне. У меня было немного денег, а мой желудок настоятельно требовал пищи, но я опасался, что одинокий странник в таком юном возрасте может вызвать нежелательное любопытство. Однако я так проголодался, что все же направил свои стопы к двери таверны.

Это было внушительное заведение со стенами, обшитыми тесом, обширным двором и конюшнями. Я вошел в зал, заглянув по пути на кухню. Там блестели ряды медных кастрюль и бронзовых подсвечников, возле большого очага на полках стояла посуда.

Видно, в это время было мало путников, потому что в зале находилось всего четыре человека. Пожилой, но крепкий мужчина с седоватыми волосами и добрыми голубыми глазами бросил на меня быстрый взгляд. Двое других — по-видимому, местные жители — сидели на скамье и пили из одной кружки, как это было тогда заведено. Четвертый — рано поседевший, стройный и красивый мужчина с тонкими чертами лица, как будто высеченного из мрамора, таким оно было бледным и лишенным всякого выражения, тоже окинул меня взглядом, но тут же отвел свои огромные, очень темные глаза и больше не обращал на меня никакого внимания.

Несколько ночей я спал не раздеваясь, мое платье было испачкано и помято. Должно быть, я выглядел не слишком хорошо, потому что хозяин таверны, дородный мужичище с грубой внешностью, подойдя ко мне, бросил:

— Эй, у нас не...

Я был еще очень юн, но недаром вырос в замке.

— Живо подайте мне эля, — надменно сказал я, — и хлеба с сыром. А если у вас есть бифштекс — еще лучше. — Я показал на пустой стол возле пожилого господина. — Подайте сюда, — велел я и, не оборачиваясь, подошел к скамье и сел.

Хозяин заколебался — его смутила моя манера обращения, так не похожая на поведение деревенских мальчишек. Он начал было что-то говорить, но я резко оборвал его:

— У меня нет времени, меня ждут.

Он вышел из зала, а ко мне подошла служанка. Бросив на меня любопытный взгляд, она вытерла стол салфеткой и поставила передо мной кружку эля.

— Одну минутку, сэр, я сейчас принесу остальное, — сказала она, а затем тихонько добавила: — Если вам нечем заплатить, лучше поскорей уходите. Хозяин грубый, жестокий человек.

Я бросил на стол золотую монету. В тот же миг хозяин подошел к столу и протянул к ней руку.

— Оставьте ее на месте, — сказал я. — Когда я закончу, вы возьмете с меня то, что нужно.

Красивый человек в голубом камзоле повернулся и посмотрел на меня. Меньше всего я хотел привлекать к себе внимание, но и не желал тушеваться перед наглецом и дать себя ограбить. У меня было очень мало денег, каждый пенни на счету.

Хозяин таверны отошел от стола — лицо и шея у него побагровели от ярости: сопливый мальчишка и смеет так разговаривать с ним! Если бы не присутствие других людей, он расправился бы со мной по-свойски. По моим манерам он заключил, что я не простой человек, и трусливо предпочел не нарываться на неприятности.

Вскоре мне принесли еду, и я стал не торопясь есть. Еда была вкусная, а эль превосходный. Спустя некоторое время мой пожилой сосед встал, слегка кивнул мне и вышел. Через некоторое время я услышал скрип колес и увидел в открытую дверь, как от ворот отъезжает крытый фургон, запряженный ослом. Рядом с фургоном шагал возница, а за ним бежала крупная собака.

Ко мне снова подошел хозяин.

— Шесть пенсов за все, — сказал он.

Красивый человек, сидевший за другим столом, чуть слышно произнес, не глядя на хозяина:

— Четыре пенса.

Хозяин вздрогнул и кинул быстрый взгляд в его сторону.

— Шесть пенсов, — произнес он шепотом.

— Четыре пенса, — повторил красивый господин.

Хозяин взял со стола золотую монету и вышел из зала. Я ждал, седой красивый господин тоже не уходил. Наконец хозяин вернулся и выложил на стол кучку монет.

— Пересчитайте, — сказал мой защитник.

— Вы думаете, я хочу обмануть этого парня?

— Да, думаю, — ответил тот и встал из-за стола. Он был невысок ростом, но строен и хорошо сложен.

Я пересчитал монеты — там было без малого полкроны. Я взял их, и хозяин неловко сунул мне в руку еще одну монету.

— Мы в расчете, — грубо сказал он.

— Ладно, — сказал я и добавил: — А эль нужно было бы еще выдержать.

Седой джентльмен вышел на улицу и сел в седло. Подняв свой хлыст в знак приветствия, он уехал. Выйдя на улицу, я поспешил в другую сторону. Не прошел я и нескольких ярдов, как два местных жителя, которые пили в таверне из одной кружки, вышли из дверей и оглядели дорогу.

Мне повезло, что они посмотрели вначале в другую сторону, так как, увидев их, я сразу понял, что они затевают, быстро нырнул в проем изгороди, побежал вдоль него, срезал угол и перелез через каменную стену.

Услышав позади крики, я понял, что меня заметили, и, низко пригнувшись, помчался назад к дороге. Я слышал, как они ломали изгородь, но я уже выскочил на дорогу, перебежал проулок и понесся в противоположную сторону.

Передо мной оказалась невысокая стена — я перепрыгнул через нее, забежал за стог сена и укрылся за стеной амбара. Но тут выскочила собака и яростно залаяла, я снова побежал, зная, что меня преследуют по пятам. Несомненно, это хозяин таверны натравил их на меня.

Хотя я и был еще очень юн, за последние месяцы я привык спасаться бегством и скрываться. Я выбежал в другой, узкий проулок и помчался по нему в прежнем направлении.

Впереди начиналась деревня, но я и сам не знал — хорошо ли это или плохо.

Прямо передо мной замаячили деревенские дома, я забежал за скирды сена и бросился вниз по склону холма, в сторону от деревни. Теперь я уже перебегал от укрытия к укрытию, постоянно оглядываясь — не появятся ли преследователи.

Они, видно, потеряли мой след, так по крайней мере мне сперва показалось. Я вышел на тропинку, которая вела из деревни. Но эта тропинка представляла собой западню: она делала петлю, огибала низкий холм и хорошо просматривалась из деревни. И вот они, мои преследователи! Они стояли впереди, и мне уже никак было не избежать с ними встречи. Они двинулись на меня.

Глава 8

Убежать от них я не мог — у них ноги были длиннее, чем у меня. Тропа была хорошо утоптана, по обе ее стороны высились каменные стены. Мои преследователи медленно наступали на меня... и тут я стремительно метнулся между ними.

Один из них схватил меня за плечо — рубашка затрещала, но я вырвался и, перепрыгнув через стену, растянулся на земле. Набрав полные горсти земли, я вскочил, сам не свой от страха, потому что они тоже перепрыгнули стену, и в мгновение ока швырнул им в глаза пригоршни пыли.

Один испуганно вскрикнул, оба закрыли глаза руками. Тем временем я схватил крепкий сук, лежавший рядом с изгородью, размахнулся и со всей силы ударил ближайшего ко мне, угодив ему в челюсть. Он свалился как подкошенный. Затем я обрушил свое оружие на второго — он в это время еще протирал глаза. Я занес над ним свою дубину, он попытался было закрыть лицо рукой, но я с силой ударил его по колену. А затем бросился бежать.

Я бежал сломя голову через луг, вдоль каких-то сараев по той же тропе. Казалось, у меня сейчас разорвется сердце. Но прямо за забором начинался лес. Перескочив через забор, я наконец остановился в изнеможении и оглянулся назад. Никого не было видно.

Я медленно побрел в глубь леса. Я был измучен и подавлен — в этой стране у меня не было никого, к кому я мог обратиться за поддержкой. И мне некуда было идти. От усталости и чувства безысходности я опустился на поваленный ствол дерева и заплакал.

Мне стыдно в этом признаваться, но так было. Одинокий и напуганный, окруженный врагами, я сидел и молча плакал. Я думал о своем дорогом отце и покинутом доме и сокрушался, что у меня нет никакого пристанища и мне не к кому обратиться за утешением и поддержкой.

— Тебе больно? — раздался детский голосок. Я вскочил, судорожно утирая слезы.

В десяти футах от меня стояла девочка, а у ее ног — огромный бульдог с устрашающими челюстями.

— Я спрашиваю — тебе больно? Сидишь и плачешь, как маленький. Разве мальчикам пристало плакать?

— Я не плакал, — возразил я. — Я просто очень устал.

— Что ты делаешь здесь, в моем лесу?

— Это твой лес?

— Да, мой, и я не приглашала тебя сюда. Я никогда тебя прежде не видела. Ты что, цыган?

— Нет, я не цыган.

— Ну и нечего задаваться! Быть цыганом не так уж плохо! Я часто вижу себя в мечтах, как я еду в большом красном с золотом фургоне, добываю пропитание по дороге. В фургон запряжены четыре белые лошади, и рядом бежит Тигр, я взяла бы его с собой...

— А кто это, Тигр?

— Моя собака. Ее зовут Тигр.

— Кошачье имя. Тигры это кошки, — сказал я снисходительно.

— Вовсе нет! Собаку тоже можно назвать Тигром! Так сказал мой папа, а мой папа знает все. Впрочем, — добавила она, — Тигр ведь не знает, что у него кошачье имя.

— Какой огромный пес! — сказал я и вежливо попросил: — Ты прости, пожалуйста, что я забрел в твой лес, мне хотелось отдохнуть.

— А ты не браконьер? Потому что если лесник поймает тебя...

— Я не охочусь за дичью, — гордо сказал я. — Извини, что побеспокоил. Я, пожалуй, пойду.

Но я не тронулся с места — мне не хотелось уходить. Прошло много месяцев, с тех пор как я разговаривал со сверстниками.

Это была хорошенькая девочка с большими темными глазами и пухлыми губками.

— Ты пришел издалека? — спросила она.

— Очень.

— У тебя разорвана рубашка, — заметила она, — и ободраны колени.

Посмотрев вниз, я увидел, что, действительно, чулок порван и колено в крови.

— Я упал, — объяснил я.

— Ты, наверное, хочешь есть? — спросила она.

— Я только что... — начал было я, но тут же осекся.

Если я признаюсь, что ел в таверне, сразу все выйдет наружу. Скорее всего владелец таверны состоит в дружеских отношениях с ее семейством: отсюда до таверны совсем недалеко. И сразу вспомнил, что меня, вероятно, продолжают искать.

— Мне пора идти, — сказал я.

— Скоро ночь, — возразила она. — Где ты будешь спать? — Она с любопытством поглядела на меня. — В стогу? Или под забором?

— Не важно, — сказал я. — Я пойду.

Я повернулся, сделал несколько шагов, остановился и сказал:

— Какой чудесный лес! Надеюсь, я не нанес ему вред.

— Ничуть, — ответила она и добавила: — Мне кажется, ты испуган или у тебя что-то неладно. Ты бы поговорил с моим отцом. Он очень храбрый. — И после паузы гордо произнесла: — Он был солдатом.

— Мне нужно идти.

Я пошел, но тут же снова остановился, увидев высокого стройного человека с приятным лицом и карими глазами.

— Я не знаю, действительно ли я такой храбрый, моя дорогая, — сказал он, — но всегда старался им быть. Кто ты, мальчик?

Я с тоской смотрел сквозь листву деревьев на тропинку, по которой недавно пришел. Мне так хотелось быть как можно дальше отсюда. У меня не было желания отвечать на вопросы и совсем не хотелось, чтобы как-то выплыла эта история в таверне, хотя я и не был ни в чем виноват.

— Я проходил мимо и хотел отдохнуть, — сказал я. — Соблазнился вашим прекрасным лесом.

Он смотрел на меня пристальным внимательным взглядом. Девочка подошла к нему и взяла его за руку. Когда-то и я вот так же держал отца за руку. При этой мысли слезы снова покатились у меня из глаз, я смахнул их и повернулся, чтобы идти дальше.

— Подожди. — Он сказал это, не повышая голоса, но с такой твердостью, что я невольно повиновался. — Я спросил тебя: кто ты?

— Никто, — сказал я. — Я просто проходил мимо. Мне нужно идти.

— Куда же ты идешь? — спросил он. — Моя дочь тревожится за тебя.

— Я иду в Лондон, — сказал я в отчаянии, мечтая оказаться как можно дальше отсюда.

— Не думаю, что ты успеешь попасть в Лондон до ночи, — сказал он спокойно. — Лучше бы тебе пойти с нами.

— Я не могу.

Он молча ждал продолжения. Наконец я решился:

— Какие-то люди из таверны гонятся за мной. Они хотят ограбить меня.

— Ограбить? — Он улыбнулся. — Значит, ты богат?

— Нет. Дело не в том, сколько у меня денег. Им надо отнять все, что у меня есть.

— Кто же эти люди? — не отступал он.

Я неохотно рассказал, что произошло в таверне и как один человек помешал хозяину обобрать меня.

— У него была седая голова, хотя он был совсем еще молод.

Он нахмурился, размышляя над моими словами.

— Молодой человек с седой головой? Может быть, это был парик?

— Нет, это были его собственные волосы. И лицо у него было очень бледное, как из белого мрамора. Только глаза живые.

— И он вступился за тебя?

— Так вы его знаете?

— Нет, не знаю. Но, кажется, догадываюсь, кто это мог быть. Только каким образом он оказался вдруг здесь, в наших местах, ума не приложу. Самое поразительное, что он счел возможным заговорить с тобой и даже защитить.

— Правду сказать, он не говорил со мной.

Отец девочки не стал продолжать эту тему.

— Пойдем с нами, мальчик. По крайней мере поешь перед тем, как пойти дальше. А к тому же в доме есть добрая женщина, которая сделает что-нибудь с твоим поцарапанным коленом.

— Но если они найдут меня...

— Ты думаешь, они осмелятся явиться в мой дом? Не переоценивай их, парень. Они, конечно, воры и трусы, но не дураки... Во всяком случае, не настолько дураки, чтобы совершить такой опрометчивый шаг.

Он обернулся и посмотрел назад. Его дочь шла рядом с ним, и я зашагал за ними. Вдруг перед нами вспорхнула птица.

— Что это за птица? — спросила девочка.

— Королек, — с ходу ответил я.

— Значит, корольки водятся и в Ирландии? — спросил отец девочки как бы невзначай, и я тут же ответил:

— Да... — и осекся, сообразив, что проговорился, и тут же поправился: — И в Шотландии тоже.

Он усмехнулся, и это рассердило меня.

— Королек живет в местах, где растут хвойные деревья. Он вьет на них гнезда.

— Стало быть, ты шотландец?

Мне не хотелось лгать, но, поразмыслив, я понял, что утвердительный ответ недалек от истины: ведь когда-то давно ирландцев тоже называли скоттами.

— Это широкое понятие, — сказал я, повторяя слова своего отца. — Некоторые шотландцы происходили от пиктов, другие — от гэльских племен, а третьи... — тут я остановился и замолчал.

Мы подошли к концу дорожки — впереди была усыпанная гравием площадка, где собирались всадники перед выездом на охоту.

За ней высился господский дом старинной архитектуры — он мне сразу понравился. Вокруг росли высокие дубы и березы, за домом располагались конюшни.

Отец с дочерью направились к парадной лестнице, я оробел и отстал. Хозяин обернулся и пригласил меня следовать за ними, но я помотал головой.

— Не могу, — сказал я. — У меня грязные башмаки, и я не одет.

— Это мой дом, — спокойно ответил он. — Входи — ты мой гость.

— Я очень обязан вам, — ответил я.

Он обернулся и взглянул на меня.

— Ну, теперь, раз ты уже здесь, может быть, пообедаешь с нами?

— Но моя одежда... — продолжал я сопротивляться.

— Это можно устроить, — отвечал он. — Если разрешишь... у меня есть одежда, она тебе наверняка подойдет. Ты крепкий парень. Да, конечно, она придется тебе впору.

Принимать подаяние не в моих правилах. Я было запротестовал, но потом спохватился, что сейчас не время проявлять уязвленное самолюбие. Ведь он не милостыню мне предлагал — с его стороны это была простая любезность, и я должен именно так и воспринимать его слова.

— Ну хорошо, если это вас не затруднит...

Он сам повел меня по широкой лестнице на второй этаж в зал, а оттуда в комнату с желтыми обоями и кроватью с голубым балдахином, с массой безделушек из синего и белого фарфора.

Он открыл шкаф и вытащил рубашку, брюки, чулки и сюртук. Нашлась и пара башмаков.

— Тебе сейчас принесут воду для умывания, — сказал он. — Надеюсь, платье тебе подойдет. — Он помолчал минуту, а затем сказал: — Это вещи моего сына.

Мне хотелось расспросить его о сыне, но я промолчал, не зная, уместно ли мое любопытство.

— Он ушел в море, — сказал он тихо, — и, мы думаем, погиб.

— Точно не знаете?

— Разве можно точно знать, что произошло, когда наши сыновья уходят в море? Может быть, судно захватили пираты. Может быть, сын попал в плен. А может быть, его взяли в рабство в Африке, там немало наших людей.

— Сочувствую вам.

— Ну а теперь умывайся и переодевайся. Обед через час... тогда и поговорим. — Он повернулся, но у порога снова остановился и сказал: — Я не знаю, кто ты и откуда, и мне нет нужды это знать. Но если бы мой сын оказался в чьем-то доме, я бы хотел, чтобы о нем тоже позаботились.

Он вышел, и вскоре служанка — девушка с каштановыми волосами, которая бросала на меня любопытные взгляды, — принесла мне горячую воду и простыни.

Я вымылся и переоделся в платье, которое дал мне хозяин. Взглянув на себя в зеркало, я остался доволен своим видом, хотя был и немало удивлен: вот уже несколько месяцев я не видел своего лица. Юноша, которого я увидел в зеркале, был, несомненно, я, но сильно переменившийся — кожа у меня стала смуглой от загара, я похудел, вытянулся и выглядел значительно старше своих лет. Еще раз взглянув в зеркало, я вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

И вот мы сидим за столом — отец с дочерью и я, бездомный бродяга.

Имя девочки было Эвелина, но ее звали просто Ив. Отца ее звали Роберт Вайпонт. Они жили вдвоем в этом старом господском доме, которому насчитывалась не одна сотня лет, построен он был прочно и красиво, отличался изящной внутренней отделкой.

Мы непринужденно беседовали о том о сем, и только в конце обеда хозяин спросил:

— И что же ты намеревался делать?

— Я пойду в Лондон. Это большой город, там я надеюсь устроиться.

Вайпонт покачал головой.

— В Лондоне много ребят твоего возраста — среди них есть славные парни, но большинство — негодяи. Думается, тебе там придется несладко.

— Я должен сам пробить себе дорогу. У меня нет денег и неоткуда их взять. Я могу рассчитывать только на собственную смекалку и собственные силы.

Он посмотрел на меня и слегка покачал головой.

— Ты слишком молод. Лондонские подмастерья — грубые ребята, а кроме того, чтобы стать подмастерьем, нужно заплатить.

Он подождал, пока служанка наполнит наши стаканы элем, и продолжил:

— Ты много прошел и, разумеется, сильно устал. Не окажешь ли нам честь погостить у нас несколько дней?

Я колебался. С одной стороны, мне очень хотелось принять приглашение, а с другой — я чего-то опасался. Я не знал, с кем имею дело, и, хотя хозяин производил впечатление радушного и доброго человека, я не мог быть уверен в подлинных мотивах его гостеприимства. И кроме того, жестокая изнанка жизни мне уже была хорошо знакома, в какой-то мере я свыкся с ней и боялся, что, если задержусь здесь, слишком разнежусь и потом будет еще труднее.

— Вы ничего обо мне не знаете, — сказал я. — В таверне у меня произошла стычка, и это может принести неприятности вам и вашей семье. Вы ко мне очень добры, но как бы мне ни хотелось остаться, я должен следовать своим путем.

— Ну хотя бы переночуй у нас.

— Если вы так любезны, на ночь я с удовольствием останусь.

Он помолчал минуту, а затем спросил:

— Прости меня за мою назойливость, я знаю, что не должен спрашивать, но ты разбередил мое любопытство: с первого взгляда видно, что ты хорошо воспитан — ты, наверное, учился в хорошей школе?

— Школу я вообще не посещал. Меня учил мой отец.

— Ах так! Видно, он был очень образованный человек.

— Да, он читал мне Гомера и Вергилия, когда я был еще совсем мальчиком. Он учил меня истории, и не только нашей страны, но и других стран. Мы с ним любили бродить, и по дороге он рассказывал мне обо всем на свете. А кроме того, я часто слушал его беседы с гостями.

— С гостями? — переспросил Роберт Вайпонт как бы между прочим, но я почувствовал, что ему хочется больше узнать о моем прошлом.

— К нам часто приезжали гости, — сказал я, — главным образом с континента.

Я был уверен, что он догадался, откуда я родом, так как я говорил с легким ирландским акцентом.

— Это были враги Англии? — осторожно спросил он.

— Мой отец, — ответил я, — никому не был врагом и никому не желал зла. Он был ученым и хотел только, чтобы его оставили в покое.

— Я — не ученый, — сказал хозяин. — Но как бы мне хотелось им стать! У меня всегда был большой интерес к науке и страстное желание заниматься научными проблемами, но слишком долго моя деятельность была посвящена совсем другому.

Отец охотно рассказывал мне о разных направлениях своих обширных научных интересов — и разговаривал со мной как со взрослым, зрелым человеком. Мы обсуждали не только научные вопросы, но и многие другие проблемы. Часто по ночам мы выходили на берег моря, и он светил в море фонарем, указывая путь домой «диким гусям». «Дикими гусями» называли молодых ирландцев из хороших семей, которые покидали родину и нанимались на службу в армии Франции, Испании, Италии и других стран. Ирландии Англия запрещала иметь собственную армию, и, не желая служить в британской армии, ирландцы тайком бежали за море, обычно на борту какого-нибудь судна контрабандистов.

В доме отца я часто слушал разговоры о политике разных государств, о войне, о сражениях и придворных интригах, о музыке, искусстве и литературе.

«Дикие гуси» появлялись по ночам и ночью же исчезали. Повидавшись с родными и друзьями, они вновь отправлялись на войну. Когда я вырасту, думал я, я тоже стану «диким гусем».

Вайпонт был добрым человеком и желал мне добра. Он скучал по разговорам с образованными людьми, и Ив тоже. Я провел у них еще два дня, наслаждаясь прекрасным столом, приятными беседами, верховыми прогулками в обществе отца и дочери.

На третий день, когда мы спускались по лестнице, собираясь отправиться на очередную прогулку, неожиданно раздался громкий стук копыт, и во двор усадьбы ворвались трое британских солдат в красных мундирах, с ними был один из двух типов из таверны, которые пытались ограбить меня.

— Что я вам говорил? Вот же он — ирландец! — закричал этот человек, указывая на меня.

Солдаты бросились ко мне. Но я мигом вскочил в седло. С детских лет я не расставался с седлом — мой отец был завзятый наездник, и у него были прекрасные скаковые лошади. Как мне их недоставало!

Резко повернув коня, я обогнул дом, перескочил через низкую изгородь и помчался по зеленому лугу к буковой роще. Там, под прикрытием деревьев, я круто развернулся в обратную сторону, миновал скирды сена и амбар и вылетел на утоптанную дорожку. Лошадь бежала резво.

Я был разгорячен стремительной скачкой и с наслаждением ощущал, как играют подо мной мускулы лошади. Однако лошадь принадлежала Вайпонту, и я должен был ее отпустить. Тропинка, по которой я ехал, привела к глубокой канаве, за которой начиналась лощина.

Я слез с лошади и ударил ее по крупу, чтобы она бежала домой. А сам, пригнувшись, двинулся дальше.

Скользя и прыгая, я скатился на дно лощины и оказался в низкорослом лесу. Я пересек его, подошел к бежавшему на дне ручью и вошел в холодную воду.

День уже близился к вечеру, когда я, оставив позади ручей, поднялся по склону лощины вверх и вышел на вересковую пустошь. Я еще долго шагал в темноте, пока наконец не увидел впереди густой лес. Я углубился в него и, сделав себе ложе из сухих листьев, расположился на ночь. Там я и проспал остаток ночи.

Итак, я вновь пустился в странствие, как и прежде, бездомный, одинокий и голодный. К тому же теперь за мной гнались враги!

Если меня поймают, невзирая на то, что я всего лишь мальчишка, меня ждет неминуемая смерть.

Глава 9

Я проснулся в полном смятении. Было холодно и темно. Засыпал я с мыслями о детстве. И вот, по-прежнему отверженный, я лежу в лесах Каролины на ложе из сухих листьев рядом с незнакомым человеком, окруженный, как и прежде, врагами.

Я медленно сел, стараясь не шуметь. Терли спокойно спал. Он, по-видимому, привык спать в любых условиях.

Моя шпага и пистолеты лежали рядом. Я тщательно проверил их, внимательно вслушиваясь в тишину.

Мне потребовалось сделать усилие, чтобы прогнать воспоминания о бешеной скачке, когда я удирал от гнавшихся за мной британских солдат. И все же тогда я сумел убежать. А неделю спустя, когда я снова оголодал до предела, я повстречался со стариком, который приветливо улыбнулся мне в таверне и ушел за своей повозкой, запряженной ослом.

Но довольно о прошлом. Сейчас нужно думать о будущем и разработать план действий. В спрятанной в укромном месте шлюпке находится сокровище, о котором я никогда раньше и не мечтал. По всем законам оно принадлежит мне, но реально оно станет моим только после того, как я вывезу его отсюда и помещу в надежное место.

Я начал понимать, что найти сокровище — это самое простое, главное — сохранить его. А для этого я должен держать его местонахождение в тайне, пока не сумею найти способ вывезти его в Англию. А это предприятие требует тщательной подготовки.

То, что за добытым мной сокровищем охотятся одновременно и дон Мануэль, и гигант, который держит его сейчас в плену, не делает мое положение менее сложным. Как только они найдут и разграбят «Сан Хуан де Диос», они сразу заподозрят, что я побывал на судне первым, и начнут меня искать.

А судно они отыщут, безусловно, в самое ближайшее время, так что в моем распоряжении остаются считанные часы. С другой стороны, я не могу довериться Силлимэну Терли: сколько людей убили и за меньшее богатство, чем то, что находится у меня в руках!

Несмотря на то, что все мои помыслы были заняты золотом и тем, как его удержать, Гвадалупа Романа не выходила у меня из головы.

Она в плену, и маловероятно, что какой-нибудь странствующий рыцарь прискачет на белом коне и спасет ее. Я признавал, что она умная девушка, но сомневался, что она сумеет справиться с тем гигантом. Он производит впечатление беспощадного человека, которому абсолютно чужды чувства жалости и сострадания. Он твердо знает, чего хочет, и умеет добиваться своего. Он принадлежит к типу мужчин, которые не довольствуются одной женщиной. Женщина для них — это всего лишь вещь, которую берут, а потом бросают. Женские слезы для него ничего не значат.

Я тихонько выругался. Терли проснулся и поднял голову.

— Ты все еще думаешь об этой девушке? — догадался он.

Он сел и принялся выбирать листья из волос.

— Наверняка. В семи случаях из десяти мужчина ругается из-за женщины. Я угадал?

— Она пленница. Я должен придумать, как освободить ее.

— А что потом? Она станет для тебя бременем. Нет, приятель, пусть лучше она им доставляет хлопоты. Они вскоре это почувствуют. Послушай, оставь им эту женщину, и ты здорово им насолишь. Среди них начнутся распри, они непременно передерутся из-за нее. Кто-то предаст остальных, кто-то умрет. Оставь ее, и она их всех погубит.

— Она хорошая девушка.

— Да? А если бы она была некрасива, разве ты старался бы так ей помочь? Полагаю — нет. Поменьше беспокойся о девушке, капитан, и ты выиграешь, а они проиграют. Не забывай, женщины приносят одни несчастья.

Я отчасти и сам это понимал. Мне казалось, что я знаю этого гиганта. Его облик пробуждал во мне какие-то смутные воспоминания. И тот, другой человек, который лежал на земле спиной ко мне, тоже мне кого-то напоминал.

— Она надеется на мою помощь.

— Ну, конечно, — мрачно отозвался Терли. — С женщинами всегда так. — Он покачал головой. — Но что в ней такого особенного? Женщина как женщина.

— Иногда и этого достаточно. Но в данном случае есть и что-то еще, во всяком случае они так полагают. Они взяли ее с собой в Испанию, чтобы выпытать у нее тайну о золоте инков.

— Ах так? Тогда в этом действительно есть какой-то смысл! Значит, речь идет о золоте? О золоте инков! Откуда же девушке известна этатайна?

— Она только наполовину испанка, в ее жилах течет кровь королей инков. Ты ведь знаешь, когда испанцы захватили в плен короля инков, они потребовали за него огромный выкуп. Но получив золото, они тем не менее его убили. Однако они не догадывались, что большая часть выкупа еще была в пути, и, когда они убили короля, инки спрятали оставшееся золото в тайнике. Им кажется, что эта девушка знает местонахождение клада.

Говорят, в горах сохранились старые укрепления инков, где они и сейчас живут, поклоняются своим древним богам, хранят свои древние обычаи и образ жизни. И там тоже, должно быть, много золота: согласно их взглядам, этот металл порожден солнцем — божеством, которому они поклоняются.

— Стало быть, эта девушка сама по себе — сокровище. Ну, тогда, конечно... И у тебя, капитан, тоже свой интерес? Ладно, ладно, не спускай глаз с золота. Оно никогда не утрачивает своей прелести. Женщины? Они увядают и превращаются в сварливых уродин к старости. Вот золото — это да! Женщины остаются всегда молодыми, если у тебя есть золото.

Он наконец замолчал. Я раздумывал, что предпринять. Вызволить Гвадалупу Роману из плена не так уж сложно, но что делать дальше? Трудная проблема! Какой смысл освобождать ее из рук захватчиков, чтобы обречь на жизнь в лесу? Нет, она должна не только стать свободной, но и уехать домой!

Как ни заботила меня спрятанная шлюпка и сокровище в ней, сейчас я ничего не способен был предпринять. Поэтому пустился через лесную чащу к лагерю пиратов... если только это в самом деле были пираты.

В лесу было тихо. Возле ручья, на солнечном припеке щебетали птицы, по ту сторону залива кричала чайка.

Терли положил мне руку на плечо.

— Они охраняют лагерь, капитан. Будь осторожен. Иначе попадешь в лапы этого толстяка и будешь потом кусать себе локти.

Мы остановились, прислушиваясь, ничего не услышали и снова двинулись вперед... Лагерь открылся неожиданно. Дон Диего и дон Мануэль разговаривали между собой. Кончита хлопотала возле костра, что-то варила... кофе, если меня не обманывает обоняние.

Я поискал глазами баска, которого числил среди своих сторонников, но ни его, ни Фелипе не увидел. В стороне стояло несколько пиратов — все они были вооружены, но вели себя без всякой настороженности — похоже, им еще не довелось встречаться с индейцами.

Что же делать? Гиганта среди них не было, это мне не понравилось, я предпочел бы, чтобы он был у меня на глазах.

Гвадалупа сидела под деревом, совсем близко от нас. Она держала в руке кружку и время от времени поднимала ее ко рту. Вряд ли она предавалась пустым мечтам — скорее всего ее мысли были сосредоточены на планах побега.

Она сидела боком к нам, а все остальные — спиной. Меня как будто что-то подтолкнуло: ведь чтобы помочь ей, надо прежде всего дать ей знать, что мы здесь. И я чуть высунулся из кустов, где мы скрывались. Гвадалупа как раз поднимала свою кружку, на мгновение кружка застыла в воздухе. Я не сомневался, что девушка заметила меня, и снова спрятался. Гвадалупа встала и потянулась, вскинув руки и обратив свои ладони ко мне, как будто отталкивала меня.

Возможно, этот отталкивающий жест был случаен, но я воспринял его как предостережение. Она снова потянулась и села на прежнее место.

— Ну, и что все это значит? — спросил Терли.

— Она поняла, что я здесь, и велит держаться в укрытии, так по крайней мере это выглядит.

Терли отнесся к моим словам скептически.

— Может быть. Если ты правильно ее понял, то она действительно очень хитра. Но сомневаюсь, что женщина способна проявить такую изобретательность.

— Эта девушка способна, — возразил я.

— Тогда нам лучше затаиться. — Он оглянулся кругом. — Чем меньше мы двигаемся, тем меньше шансов, что нас обнаружат. Здесь неплохое местечко. Давай подождем, пока все будут в сборе.

— Это может произойти не скоро.

— Да, — согласился он. — А ты поспи. Я разбужу тебя через часок или если в лагере что-то изменится. А потом посплю я.

В кустах было много валежника, сквозь ветви пробивались лучи солнца. Росла трава, за стволами деревьев было удобно прятаться, не теряя лагерь из виду.

За одним из таких лежащих стволов я завернулся в плащ и заснул.

Во сне я вновь перенесся во времена своего детства. Почему именно сейчас, спустя столько лет, мои сны и мысли обращаются назад — к моему первому бегству?

После того как я ускакал на лошади Вайпонта, я много дней шел не останавливаясь; иногда побирался, иногда, когда удавалось, подрабатывал. Одежда моя превратилась в лохмотья, но я должен был неустанно идти вперед. Тогда-то я и повстречался со стариком, которого видел в той злосчастной таверне.

Фургон старика стоял на лужайке, неподалеку ослик щипал траву. Старик сидел у костра. Он видел, что я направляюсь к нему, но продолжал заниматься своим делом. Видно, ему часто досаждали бродяги.

Я подошел к костру, он взглянул на меня, узнал и улыбнулся.

— Ты прошел долгий путь, — сказал он.

— Да, и вы тоже.

— Такова моя судьба. Когда-то я... впрочем, это не важно. Последние четырнадцать лет вся моя жизнь проходит на колесах.

— Вы бродячий торговец?

— Я продаю ткани, брелоки, иголки, булавки. Но я и лудильщик, по дороге собираю травы и потом продаю их в городах и поселках.

— И какой же доход это приносит?

— На жизнь хватает. Но зато я свободный человек. Ночи длинные и тихие, утра холодные и ясные, надо мной солнце, луна и звезды, я дышу свежим воздухом, никто не погоняет меня и ничего от меня не требует.

— Прекрасная жизнь!

Он взглянул на меня:

— Хочешь есть?

Я пожал плечами.

— Я ел вчера, а перед этим два дня не ел.

— Садись, поешь со мной. Я ем что Бог пошлет, кое-что покупаю. Садись... или, пожалуй, принеси сперва хвороста для костра.

На склоне холма я видел сухое дерево — я пошел к нему и принес охапку сучьев, веток, коры.

Старик налил мне полную миску похлебки.

— Отведай моего варева, — сказал он.

В фургоне лежала раскрытая на середине толстая книга.

— Что это за книга? — спросил я.

— Маймонид^[107].

— Ты еврей?

— Я англичанин, но мудрые мысли можно найти у всех народов. Я часто читаю Маймонида — ему есть что сказать. А ты откуда знаешь Маймонида?

— Мой отец тоже читал его. У нас было много книг, и отец часто читал мне, и мы обсуждали прочитанное.

— Сейчас у меня немного книг, но все они — мои старые друзья. — Он посмотрел мне в глаза и спросил: — Куда ты идешь?

— В Лондон. Собираюсь искать работу. Мне нужно многому научиться.

— А чему именно?

— Я хочу научиться владеть оружием. На войне легче всего сделать карьеру и разбогатеть.

— Разбогатеть? Может быть, но само по себе это пустое занятие.

— У нас раньше был свой дом. Сейчас он в чужих руках, а я хочу вернуть его. Стены этого дома хранят память о моем отце, а в озерах отражаются черты моей матери. Самые счастливые свои дни я провел, бродя по скалам со своим отцом и слушая его рассказы об Ахилле, Гекторе, Улиссе.

— Да, хорошо иметь корни. У меня они тоже когда-то были. — Он замолчал. — Годы уходят. Я уже не такой проворный, как прежде, и одиночество не радует. Сейчас я иду в Йоркшир, а потом, вероятно, направлюсь к окраинам Лондона.

Я ничего не ответил, ожидая, что он скажет дальше. Помолчав немного, он предложил:

— Если ты не очень спешишь, пойдем со мной. Научишься моему ремеслу и кое-чему другому. Вскоре я должен встретиться со своими друзьями, среди них есть один цыган.

— В Ирландии тоже живут цыгане.

— Да, они живут повсюду, но этот цыган большой мастер в фехтовании и вообще владеет всеми видами холодного оружия. Он обучался этому искусству в Венеции, Милане, в Париже и в Лондоне. Сейчас он скитается по всей стране.

— Как так? Такой искусный фехтовальщик?

— Он дрался на дуэли и убил своего противника — тот был из знатной семьи. Ему пришлось бежать. Если он попадется, его убьют или бросят в тюрьму по какому-нибудь сфабрикованному обвинению. О том, что он цыган, власти не знают и поэтому здесь его не ищут. А он сейчас занимается тем, что точит ножи, подковывает лошадей и делает всяческие металлические поделки. Я поговорю с ним, попрошу взять тебя в обучение. Поверь, лучшего учителя тебе не сыскать.

— Как случилось, что ты стал бродячим торговцем? Ты говоришь, как образованный человек.

— Когда-нибудь я расскажу тебе. Мне дали хорошее образование, и, было время, я даже занимал видное положение. Теперь я никто и ничто. Но зато счастливее меня не найти на свете человека!

Хотелось еще расспросить его, но интуиция подсказала мне, что делать этого не следует. Ночь возле костра резко перевернула всю мою жизнь. Раньше я был просто беглецом, теперь же у меня появилась перспектива обрести свое место в мире.

На следующий день, пройдя еще шесть миль, мы встретили цыгана.

Как его настоящее имя, я так и не узнал. Все звали его Кори, хотя он был выходец то ли из Венгрии, то ли из Румынии, словом, из тех краев.

Его фургон стоял обок дороги, а сам он сидел возле костра, на котором готовил пищу. Он не оглянулся на нас, пока старик не окликнул его. И только тогда поднялся одним гибким движением и поглядел на нас в упор.

Кори был самым смуглым цыганом, какого я когда-либо видел, но глаза у него были ярко-зеленые и удивительно блестящие. У него были впалые щеки и крутые скулы. На вид ему можно было дать лет тридцать, но, судя по тому, что он рассказывал у костра, на самом деле ему было лет шестьдесят, если не больше. Он двигался легко и непринужденно, как танцовщик. Увидев моего старика, он широко улыбнулся, обнажив ослепительно белые зубы.

— А, приятель! Как давно мы не виделись! — Он бросил быстрый оценивающий взгляд на меня. — Ты хочешь присоединиться ко мне?

— Да, мы для того и пришли. — Старик положил руку мне на плечо. — Кори, у меня нет сына, но если бы он у меня был, я хотел бы, чтобы он походил на этого юношу.

Улыбка исчезла с лица Кори. Он взглянул мне в глаза и кивнул:

— Ты пришел ко мне... Зачем? Чего ты хочешь?

— Он привел меня к тебе, — сказал я. — Я хочу научиться владеть клинком. Хочу стать лучшим фехтовальщиком в мире.

Услышав мои слова, он не засмеялся.

— Это хорошо, — сказал он, — нужно с самого начала стремиться стать мастером своего дела. — Затем выражение лица у него изменилось. — Чтобы стать лучшим фехтовальщиком в мире, ты должен превзойти меня.

— Этому научить меня можешь только ты. Только такой учитель, как ты, способен научить ученика большему, чем умеет сам.

— Да, это правда. — Он повернулся к старику: — Вы ели? Нет? Тогда садитесь. У меня еды достаточно, я как чувствовал, что у меня будут гости.

Он снова повернулся ко мне:

— Принеси-ка дров.

Я сразу же пошел за дровами, а он стоял, глядя мне вслед, и его цепкие глаза оценивали каждое мое движение.

Я подошел к изгороди и собирался перелезть через нее.

— Прыгай! — неожиданно крикнул он, и я перепрыгнул изгородь, а потом, сообразив, что это своего рода испытание, перепрыгнул обратно.

Набрав дров, я вернулся к костру. Кори со стариком разговаривали, перебирая события прошлых лет. Наконец, обратившись ко мне, спросил:

— Почему ты решил овладеть боевым искусством? Тебе надо кого-то убить?

— Нет. Но я видел, как умер мой отец, а он был неплохой фехтовальщик. Я хочу отлично владеть шпагой, чтобы, когда придут убивать меня, я смог дать отпор. Даже если они убьют меня, я хочу, чтобы они дорого за это заплатили. Среди убийц моего отца был один, который хорошо владел шпагой. Я хочу превзойти его в этом искусстве.

Помолчав немного, я продолжал:

— Пути Господни неисповедимы. Я не стану искать этого человека, но, боюсь, он сам найдет меня. И я не хочу разочаровывать его, я должен стать достойным противником.

— Ха, — сказал Кори, снова взглянув на меня. — Похоже, твой отец кое-чему научил тебя!

— Очень многому. Но он был мирным человеком. Он научил меня драться, как это принято у джентльменов, и с ними я так и буду драться. Но ведь встречаются люди иного склада.

— Да, и еще как часто, — отозвался старик.

— Ладно, — Кори взглянул на старика, — я беру его в ученики. — И, повернувшись ко мне, продолжил: — Это будет нелегко. Ты будешь работать, пока у тебя не заноют мышцы, и снова работать, пока они не перестанут болеть. Этого не добьешься за месяц, и даже за год, но, во всяком случае, я обучу тебя всему, что умею сам.

— А это больше, чем умеет кто-либо еще, — добавил старик. — Отлично, ты увидишь, он хороший парень.

— Да, — тихо сказал Кори. — Я знаю. Ему предстоит пройти кровавый путь, но он неизбежен. Ну, сейчас мы поедим, выспимся, а завтра с утра за работу!

Как стремительно неслись месяц за месяцем! Как быстро наступил конец года! Мы кочевали по лугам Англии, пересекали границу и оказывались в Шотландии. Мы разбивали лагерь возле Стены Адриана и на берегах озера Лох-Ломонд. Мы бродили по Йоркширу и останавливались в самых глухих местах. Мы точили ножи, ножницы и любые лезвия, лудили кастрюли, подковывали лошадей, торговали тканями, нитками, иголками. И все время занимались фехтованием.

При дневном свете и при свете костра, на лесных прогалинах и в вересковых пустошах, в пустынных дюнах — словом, всюду, где можно было найти подходящее место, мы дрались на шпагах. Но всегда старались делать это не на людях, потому что к цыганам, владевшим оружием, здесь относились с подозрением. Кори особенно приходилось соблюдать осторожность: если бы его схватили, ему грозила бы виселица.

Итак, мое обучение взял в свои руки мастер своего дела. Отец прекрасно фехтовал, но Кори был непревзойденным бойцом.

По ночам мы со стариком читали при свете костра или обсуждали книги, прочитанные раньше, или говорили о том, что произошло днем. Иногда в наших беседах участвовал и Кори, но обычно он молча слушал, изредка улыбаясь.

Старика звали Томас Бренсби. Его настоящего имени я не знаю, но за время нашего путешествия кое-что мне открылось. Он учился в самых престижных учебных заведениях, занимал важный государственный пост, но затем потерял его, при этом пострадала и вся его семья. Думаю, что он принадлежал — или его заподозрили в том, что он принадлежал — к одной из группировок, которые после смерти Генриха VIII выдвигали своего претендента на престол.

Иногда мы расставались с Кори на день и даже на несколько дней, но затем он вновь появлялся. По мере того как я совершенствовался в искусстве фехтования, он тоже восстанавливал забытое было мастерство.

— Нас неправильно называют цыганами, — сказал он мне однажды, — неправильно считают выходцами из Египта. В действительности это не так. Цыгане — одно из древних кочевых племен Индии. Наш язык похож на хинди, некоторые наши песни напоминают индийские, у нас одинаковые обычаи.

Кори был умный человек, и не было места, где бы он не побывал. На привалах, или когда я ехал в его фургоне, или же когда мы с ним, давая отдых лошадям, шли пешком, он рассказывал мне о своих странствиях по Европе и Азии. Он знался со многими важными людьми, служил у них или просто сопровождал в путешествиях. Племя, к которому он принадлежал, было почти целиком уничтожено войной и чумой, но его знали в других цыганских племенах и всюду встречали дружески.

По дороге мы собирали целебные травы. Они здесь росли во множестве, но по незнанию их обычно принимали за сорняки. Целебные травы мы увязывали в пучки и продавали их потом в аптеки или докторам, которые изготовляли из них лекарства.

Я набирался знаний и в других областях. Так, Кори рассказывал мне об уловках и трюках воров, карманников, мошенников и шулеров. Эти нравы царили на большой дороге, и тогда я не предполагал, что эти знания мне вскоре понадобятся.

Путники на больших дорогах постоянно подвергались нападениям местных бандитов, которые без зазрения совести грабили тех, кого считали бродягами и кто не был под защитой закона, даже если таковой существовал.

Странники, в свою очередь, объединялись для совместного отпора шайкам разбойников. Когда напали на нас, наш караван состоял из трех фургонов — Бренсби, Кори и двух братьев-цыган, которые часто выступали на состязаниях по боксу на местных ярмарках.

Братья были хорошие боксеры и искусные борцы. Они нередко состязались с местными парнями — иногда побеждали, иногда проигрывали, и последнее порой приносило даже большую выгоду.

В тот раз Бренсби ехал впереди, а мы с Кори шли поодаль рядом с его фургоном и должны были нагнать старика в ближайшей лощине.

Только Бренсби скрылся за поворотом, как мы услышали стук копыт, громкие голоса и возмущенные крики старика.

У меня всегда при себе была тяжелая дубинка, и сейчас, перехватив ее поудобнее, я бросился вперед. Добежав до поворота, я увидел, что человек шесть молодых парней и подростков, все верхами, окружили фургон старика и выбрасывают его содержимое на землю. Двое заломили ему руки и громогласно глумились над ним. Одни еще сидели в седле, а другие спешились и хватали кому что приглянулось.

Я сразу понял, что это не простые грабители: все были хорошо одеты и лошади у них были отличные. Я бросился вперед. Один из бандитов резко повернулся и поднял на меня свою палку. Драться на палках я научился еще в детстве в Ирландии. Получив от меня сильный удар под ложечку, он со стоном согнулся. Я отпрянул, чтобы избежать ответного удара, выбил у него из рук палку и следующий удар нанес по голени — парень вскрикнул от боли.

Ко мне кинулись двое других, но тут подоспел Кори, а из леса, куда они спрятали свою повозку, выбежали братья-боксеры.

Завязалась отчаянная драка — в воздухе мелькали кулаки, палки, дубинки. Я схватился с крепким круглолицым парнем с густыми черными кудрями и увесистыми кулаками. Он бросился на меня неожиданно и, застав врасплох, выбил из моих рук дубинку. Он занес свою дубинку, чтобы нанести мне еще один удар, но я успел нырнуть под нее и, схватив его за ноги, попытался свалить. Но это было все равно что пытаться сдвинуть стену — у него были мощные мускулы, и он твердо стоял на ногах. Он стиснул меня своими могучими ручищами и сильно ударил в лицо.

Я хотел увернуться от очередного удара, и мне это удалось, но его железная хватка не ослабевала. Я уже еле стоял на ногах, но все же исхитрился угодить ему носком по коленной чашечке — он вздрогнул от боли, ослабив хватку, и я вырвался.

Парень было снова бросился на меня, но подоспел Кори с топором в руках.

— Ну-ка сунься, и я размозжу тебе череп! — крикнул он бандиту.

Тот был силен как бык, но совсем не глуп. Он отступил и посмотрел на Кори.

— Ладно, — сказал он, — не стану с вами связываться, все равно вам место за решеткой.

— Но вы же первые напали! — возмутился я.

Он надменно усмехнулся.

— Я расскажу об этом иначе, — сказал он, — и поверят мне — власть в этих местах принадлежит моему отцу, уж я позабочусь, чтобы вас всех повесили. Здесь в лесу скрывается разбойник, и будь я проклят, — сказал он, ткнув пальцем в Кори, — если это не ты, а все прочие не твои сообщники. Вы все будете болтаться на виселице — то-то я посмеюсь вволю, — заключил он угрожающе.

Двое из его шайки поднялись. Один подросток, пожалуй, моего возраста, так и не сошел с лошади.

— По тому, как ты напал на нас, — сказал Бренсби, — видно, что ты и раньше разбойничал. Это в твоей природе. Мы найдем других пострадавших, и у нас будут свидетели.

Парень усмехнулся. Ему было, вероятно, лет восемнадцать, года на четыре больше, чем мне.

— Ни один человек не осмелится давать показания против меня, — сказал он надменно. — Здесь все либо ходят в моих друзьях, либо боятся меня. Будьте уверены, я добьюсь своего, и вас повесят, как миленьких. Я найду свидетелей, моей семье принадлежит здесь все. Вот увидите!

— Ну и свинья же ты, — сказал я спокойно. — Мерзавец, да к тому же наверняка трус.

Он насмешливо посмотрел на меня.

— Мерзавец? Может быть. Мне нравится измываться над бродягами и подонками. Но трус? Не знаю и никогда не узнаю, здесь я сильнее всех и лучше всех владею шпагой. Я смогу справиться с любым. А что касается тебя, то, не помешай мне, я бы избил тебя до полусмерти, что я непременно и сделаю, дай срок. А там расправлюсь и со всеми прочими, если они доживут до этого.

Он повернулся, подобрал поводья и вскочил в седло.

— Поехали! — крикнул он своим дружкам. — Надо распорядиться, чтобы их всех задержали.

Он пустил коня вскачь, за ним последовали и другие. Задержался только паренек, который так и не слезал с лошади.

— Извините, — сказал он, — я поздно пришел домой и не знал про эту его затею. Бегите отсюда скорее, потому что он сделает все так, как сказал. Его отец здесь полный властелин и, конечно, не поверит ничему дурному о своем сыне. А он в самом деле отлично владеет шпагой и дерется злобно и беспощадно. Он может выполнить все, что сказал. — Он взглянул на меня: — А тебя он особенно возненавидел, я знаю. Поторопитесь, бегите отсюда поскорее!

Он пришпорил лошадь и ускакал.

Кори не стал медлить. Он повернулся к Портеру Биллу, одному из братьев.

— Бери свою повозку и следуй за мной — вот по той дороге!

Мы пустились в бегство. Но наши фургоны катились медленно, и я не сразу понял, что задумал Кори. Но у него, видно, был какой-то план — недаром он, как Портер Билл и Портер Боб, был цыганом.

Мы погоняли изо всех сил лошадей, потом Кори резко свернул с дороги и поехал по полю, закрыв позади повозок ворота и тщательно заметя следы в том месте, где мы свернули.

Мы проехали еще мили полторы и поравнялись со старыми скирдами. Он отгреб сено, и внутри открылось обширное пустое пространство, куда можно было поместить три, а в случае необходимости даже четыре больших фургона. Мы быстро поставили туда свои повозки, вышли и снова завалили вход сеном. Мои спутники сели на лошадей. Я стал прощаться.

— Поезжайте, — сказал я. — Встретимся позже. Мне не привыкать спасаться от преследований — похоже, я делал это всю свою жизнь. Постарайтесь и вы скрыться.

Они немного поколебались, затем Кори бросил мне одну из тростей, которые он носил с собой.

— Лови! Внутри трости клинок, он тебе пригодится.

И с тем они ускакали. А я снова остался один.

Я огляделся, следовало торопиться. С этим здоровяком шутки плохи — достаточно взглянуть ему в глаза. Жестокость — его вторая натура.

И я побежал с холма вниз.

Глава 10

Не было времени размышлять и обдумывать план дальнейших действий: необходимо было прежде всего уйти отсюда как можно дальше. Мои друзья, видимо, направятся на юг и постараются затеряться на дорогах. Может быть, даже разъедутся в разные стороны, потом пришлют сюда кого-нибудь из своих, чтобы те выручили их фургоны.

Я побежал вниз по склону к ручью, затем устремился вдоль ручья. Я не знал, какие земли принадлежат отцу моего врага, и не мог определить самое безопасное направление, я просто бежал куда глаза глядят.

Физически я был в хорошей форме. Целый год я бродил по проселочным дорогам, большей частью пешком, постоянно тренировался в фехтовании, боксе, борьбе и был силен как никогда.

Меня взбесила наглость, с какой главарь этой шайки обошелся с нами. На дорогах разбойничало немало таких молодчиков, обычно отпрысков знатных семей, которые, пользуясь безнаказанностью, вымогали и грабили как хотели. Никто не чувствовал себя в безопасности — ни мужчины, ни женщины. Разбойники были порочны до мозга костей.

Сюда мы ехали по дикой, изрезанной оврагами вересковой пустоши, примыкавшей к морю. И я направился в ту сторону. Взобравшись на вершину холма, я оглянулся назад и увидел вдали всадников. Я нырнул в заросли. Вскоре всадники доберутся до этих мест, подумал я, нужно найти надежное убежище.

Пока мы двигались по дорогам, я обычно не обращал особого внимания на то, где мы находимся, знал только, что море где-то на западе. Очевидно, это был Озерный край. И поскольку мне уже довелось один раз спасаться у моря, я намеревался и теперь выбираться к морю. Пройдя через дубовую рощу, я оказался в глубокой лощине и наверх карабкался через покрытые мхом валуны. Затем я миновал поросшую высокой травой лужайку и вошел в раскинувшуюся на вершине холма тисовую рощу. Здесь, под прикрытием деревьев, я сел, чтобы подумать над тем, что делать дальше.

Нападавшие на нас парни постараются, конечно, натравить на нас местных жителей, сочинив какую-нибудь небылицу и обвинив нас в насилии и воровстве. Множество всадников и пеших сейчас рыщут по окрестностям, ищут наши следы, и, если это им удастся, нам несдобровать, никакие оправдания не помогут: земляку и соседу всегда больше веры.

Передо мною был крутой склон горы, покрытый густой чащей тисовых деревьев. Ни одному всаднику по такой крутизне не спуститься, не сделать этого и мерзавцам, напавшим на нас. По-видимому, мне лучше всего остаться здесь, пока совсем не стемнеет, и не пытаться выйти на вересковую пустошь или в луга. Особенно я опасался собак. Стоит по нашим следам пустить собак, нас сразу же найдут, меня во всяком случае.

День близился к вечеру, если в ближайшие час-два меня не обнаружат, может быть, я еще сумею уйти.

Внизу расстилалась обширная долина, там и сям среди дубовых рощ росли купы тисовых деревьев; как на шахматной доске, чередовались поля и луга. Какой чудесный мирный край! Однако не для меня! Я снова беглец... Найду ли я где-нибудь пристанище? Место, где я мог бы осесть и отдохнуть, чем-нибудь заняться, не опасаясь за свою жизнь?

И вдруг понял: я обрету свободу, только покинув Англию. А ведь меня с детства воспитывали в любви к этой стране и ко многим ее сынам.

Почему меня так манит к себе Лондон? Что ожидает меня там? Ведь многие говорили мне, что в этом городе на каждом шагу подстерегают опасности.

Постепенно сумеречные тени сгущались за моей спиной, хотя долина внизу все еще купалась в солнечных лучах. В отдалении я видел группы возвращавшихся домой всадников. Удалось ли им найти моих друзей?

А скирды сена? Как Кори отыскал их? Наверное, среди невозделанных полей и заброшенных пастбищ немало подобных тайных убежищ, о которых знают только цыгане и в которые они прячутся от преследований.

Наконец я встал. Если я намерен продолжать свой путь, нужно двигаться сейчас же, пока не наступила полная темнота. Медленным шагом я прошел через тисовую рощу и вышел на самую кручу. Ноги у меня онемели от долгого сидения на сырой земле, я страшно устал, но все равно нужно было идти.

Я поднялся на гребень холма, и меня ослепили ярко-красные лучи заходящего солнца. На западе небо было покрыто пурпурными и отороченными золотом облаками, прямо передо мной раскинулась вересковая пустошь. Я стоял над ней и чувствовал себя в первозданном мире, только что народившемся из изначальной тьмы или же, наоборот, погружавшемся во тьму...

И тут они увидели меня.

Их было четверо, они быстро приближались ко мне, ведя под уздцы своих лошадей. Предводительствовал тот самый парень, с которым я схватился на дороге.

— Ну что, видите? — сказал он. — Говорил вам, что его здесь нужно искать!

Негодяи стали окружать меня. Трость с клинком была при мне. Они-то думали, что это просто палка, теперь узнают, что это такое на самом деле. По крайней мере один из них умрет раньше меня!

Бежать было бессмысленно. На почти плоской вершине горы, на лошадях они легко догонят меня. А всех четверых мне не уложить.

— Ну, теперь он у нас в руках, можно немного позабавиться.

— А почему не отвести его вниз? Пусть им займется суд, — предложил один из них.

— Не будь ребенком! — укорил его главарь. — Мы сами займемся им, а суду предоставим то, что от него останется.

Самый молодой из них был примерно моим ровесником — лет четырнадцати, но все остальные года на два — четыре старше. По крайней мере двое были крупнее меня, и один наверняка сильнее. У всех были палки, у двоих еще и кинжалы, а у главаря — также и шпага. Если бы даже мне удалось прорвать их кольцо и уйти с открытого места, где они могли догнать меня на лошадях, рано или поздно меня все равно схватили бы и бросили в тюрьму: бродяги всегда вне закона.

Но смириться с мыслью, что они станут мучить меня, как им заблагорассудится, я не считал возможным. Более двух лет я скрывался от закона и научился быстро находить выход из трудного положения.

Намерение моих противников было ясно. Они окружат меня и будут теснить своими лошадьми, при любой попытке вырваться я буду натыкаться на лошадь. Я был в западне, и они знали это. Тогда я демонстративно заткнул свою трость-шпагу за пояс и поднял руки, как бы сдаваясь.

Главарь рассмеялся:

— Смотрите, да он еще и трус! Драться не хочет! Ладно, посмотрим.

Он замахнулся на меня своей палкой, я увернулся от удара. Он был очень силен, в самом деле очень силен. Другие последовали его примеру. Один парень сидел верхом на чудесном гнедом мерине с поджарым крупом и длинными ногами. Он размахнулся, намереваясь ударить меня палкой, и почти задел меня. Снова замахнулся и на этот раз концом палки угодил мне в ребра и разорвал рубашку. Я почувствовал острую боль, увернулся, но получил сильный удар по голове. При этом парень на гнедой лошади сильно нагнулся, чтобы дотянуться до меня.

Этого я и ждал. Я схватил его палку и рванул на себя.

Он потерял равновесие и вылетел из седла, с криком боли упав на землю, а я схватил поводья и вскочил в опустевшее седло.

И вновь искусство верховой езды сослужило мне хорошую службу. Я снова сидел в седле, и подо мной была превосходная лошадь. У главаря шайки тоже была хорошая лошадь, но он был тяжелее меня фунтов на пятьдесят — шестьдесят. Я крепче уселся в седле, ударил лошадь каблуками, и она с места рванула вперед.

Мне удалось опередить их на три корпуса, прежде чем они успели сообразить что к чему, и еще на один корпус, пока они поворачивали своих лошадей. А я тем временем вырвался на открытый простор и поскакал по направлению к морю.

Бандиты погнались за мной. Их злобные крики звучали в моих ушах, я слышал топот копыт за своей спиной, но мой гнедой был очень хорош, он стремительно несся вперед. Краем глаза я увидел, что опережаю их уже на пять корпусов и разрыв продолжает увеличиваться. Они неслись очертя голову, не заботясь о своих конях. Я слегка придержал свою лошадь, так как еще не решил, что делать дальше. Но хотя я и замедлил ход, я все равно оставался впереди. Скоро должно уже стемнеть, и тогда у меня будет шанс скрыться от них.

Снова взглянув назад, я убедился, что один из преследователей, не знаю, по каким причинам, выбыл из гонки. Скорее всего у него просто не было охоты участвовать в погоне, видимо, главарь принуждал их к этому силой. Теперь меня преследовали только двое, и один из всадников заметно отставал.

Я продолжал скакать в сгущающейся темноте в ту сторону, где садилось солнце, и за мной скакал уже только один всадник. И тут — сам не знаю, какой черт меня дернул, — я придержал своего коня и повернул его навстречу своему преследователю. Он по инерции стремглав несся на меня, слишком поздно заметив, что я остановился. Я пришпорил своего коня и обрушился на врага всей его тяжестью. Его лошадь пошатнулась и упала на землю.

Но всадник проявил чудеса проворства! Он успел выскочить из седла и бросился на меня. Я отвернул свою лошадь и ударил его тростью, не вытащив из нее клинка. Конец трости задел его по голове, и он покачнулся, а я тем временем повернул лошадь и вновь напал на него, ударив ногой в плечо.

Это был неудачный маневр — ему удалось схватить меня за ногу, и я тут же лежал на земле, а он стоял надо мной.

— Ну, — сказал он, — теперь я тебе покажу!

Я не был новичком во французской борьбе и не стал пытаться освободиться от захвата, но всей своей тяжестью повис на противнике. Результат был такой же, как если бы я повис на дереве, — он не сдвинулся ни на дюйм и только наклонился, чтобы поднять меня. Схватив его за рукав, я с силой дернул его на себя, и он упал вперед. Тут я оказался проворнее его, и, выскользнув из-под него, вскочил на ноги.

Прежде чем он поднялся, я нанес ему сильный удар в лицо. Это ничуть не остановило его, но я еще раз успел ударить его и быстро отскочил, изготовив к бою свою трость с клинком.

Он тоже выхватил свою шпагу из ножен.

И вот мы стоим друг против друга в сумерках на вересковой пустоши. На небе уже высыпали звезды, но видно еще достаточно хорошо.

Я обнажил клинок. Он был короткий, каким обычно бывает клинок, спрятанный в трости, — на несколько дюймов короче обычной шпаги. Таким образом, у него уже было одно преимущество передо мной.

Он взмахнул своей шпагой из стороны в сторону, показывая, что намерен делать. Мне оставалось надеяться, что приобретенный опыт возместит разницу в длине наших клинков. Я знал, что хорошо владею шпагой. За последние недели я сумел извлечь из Кори все, что он мог дать. Довольно уверенно я шагнул вперед, навстречу своему противнику.

Так мы скрестили свои шпаги под звездным небом на вересковой пустоши Западной Англии. И уже через несколько минут я понял, что противник превосходит меня в силе и мастерстве.

Это было просто невероятно! Кори был сильным фехтовальщиком, у него была общепризнанная репутация превосходного бойца, несомненно, я тоже теперь был сильным бойцом. И однако, едва мы начали бой, как я понял, что этот высокий парень владеет шпагой с неподражаемым искусством. И я даже не мог утверждать, что его преимущество объясняется более длинным клинком, он просто лучше им владел.

— А, — воскликнул он, — так ты умеешь фехтовать? Кто ты?

— Не важно, — сказал я.

— Конечно, не важно, — согласился он, — как только я закончу свои упражнения, я убью тебя. Выпотрошу, как гуся.

Каждый его выпад свидетельствовал об отточенном мастерстве. Он не проявлял беспечности, не лез на рожон, обнаружив, что я тоже неплохой фехтовальщик. Самые сильные мои выпады он отражал шутя и играя, и я понял, что, если сейчас же не придумаю какого-то трюка, через несколько минут он убьет меня.

Он играл со мной, как кошка играет с мышью. Один раз он легонько уколол меня острием шпаги в грудь, хотя мог пронзить насквозь. При этом он насмешливо улыбнулся и бросил:

— В следующий раз!

Шаг за шагом он теснил меня... Я сражался отчаянно, холодный пот градом катился по моим щекам. И хотя смерть была совсем рядом, у меня хватало самообладания на раздумье: в чем же причина такого его превосходства, ведь я за последнее время овладел, кажется, всеми возможными приемами? Это было просто невероятно! И чем ближе была смерть, чем яростнее я ненавидел этого человека, тем более я восхищался его искусством. Он обладал огромной физической мощью, движения его шпаги были ювелирно точны, что говорило о необыкновенной силе его пальцев и кисти.

Внезапно я уловил, что он начал действовать своим клинком иначе, словно чувствительным щупальцем он отыскивал мои самые уязвимые места. Теперь я не сомневался: мой смертный час настал!

Выходит, вся моя жизнь пошла прахом? Все надежды, все мои мечты развеялись как дым? Значит, я напрасно страдал и боролся? Напрасно надеялся мой отец, что я создам семью и продолжу наш род на века? Неужели здесь, на вересковой пустоши под звездами, пришел конец всему?

И тут земля под моими ногами провалилась. Я съехал вниз, и мой противник получил добавочное преимущество в росте, хотя и без того был выше меня. Что случилось? Я не мог оглянуться, наши клинки скрестились, я отбил удар, он сделал новый выпад... и тут я почувствовал за своей спиной бездну. Острие его шпаги целилось мне прямо в грудь. Стремясь любой ценой уклониться от удара, я резко отпрянул и полетел вниз, рассчитывая, что кусты смягчат падение.

Под мной оказалась глубокая пропасть, я долго летел, пока наконец не ударился спиной о землю. Трость с клинком вылетела и откатилась в сторону. Я перекувырнулся и заскользил вниз головой в черную туманную пустоту. Зацепиться было не за что, склон был страшно крут, я продолжал кувырком лететь в какую-то неведомую глубь и в конце концов рухнул с глухим стуком на скалу.

Сколько же я пролетел? Вероятно, не больше десяти или двенадцати футов, но потом я еще долго катился по крутому склону — пожалуй, несколько сотен футов. Некоторое время я лежал на скале неподвижно, медленно приходя в себя. Затем перевернулся, оперся на руки, чтобы подняться, и тут же застонал от боли — руки были ободраны в кровь.

Я встал на колени и только затем поднялся на ноги. Похоже, кости целы, но все тело страшно болело, руки и лицо были в крови.

Надо бежать... любым способом надо убраться из этих мест подальше. Наверняка сюда ведет тропа, и он, конечно, уже спускается, чтобы схватить меня.

Избитый, донельзя униженный своим полным поражением, я неуклюже брел в тумане. Кругом ничего не было видно. Я шел через заросли вереска, ветки шуршали, задевая мою одежду, стало быть, я находился на вересковой пустоши. Я ковылял неведомо куда, совершенно потеряв голову от боли и усталости, сознавая лишь одно: я должен отсюда убраться подальше, прежде чем начнет светать.

Споткнувшись, я растянулся во весь рост и так и остался лежать, мечтая умереть прямо здесь, на месте; но что-то все-таки заставило меня подняться и вновь идти вперед.

Так я и шел, падая и снова поднимаясь. Иногда я лежал несколько минут, но потом какая-то сила заставляла меня встать и идти дальше. Когда начало светать, я оказался на холме, поросшем кустарником, заполз в чащу и повалился на землю замертво. Последняя мысль перед тем, как заснуть, была все та же: почему я так позорно проиграл схватку? Как оказалось, что он настолько сильнее меня?

Я долго спал, бормоча что-то во сне, вскрикивая, когда касался земли больным местом. Разбудил меня студеный утренний воздух.

Было холодно и сыро. После густого тумана, вероятно, выпала обильная роса. Меня била дрожь, с трудом я попытался сесть. Все мышцы одеревенели, я едва держал голову, все плыло перед глазами. Отчетливо я видел только кусты кругом, опавшие листья, несколько сломанных сучьев. Сдерживая стоны, я вылез из своего укрытия и осторожно огляделся...

Ничего не видно... Я был один посреди бескрайнего неведомого пространства. И все же я почувствовал запах моря, доносящийся с запада.

Из валявшихся на земле сучьев я подыскал себе более или менее подходящий и, опираясь на него, тронулся в путь. Все утро я шел, не останавливаясь. Начали собираться тучи, небо стало свинцово-серым, полил дождь, но я продолжал идти, спотыкаясь и скользя. Куда я направлялся? Туда, куда влекла меня моя судьба, к тому предназначению, которое мне суждено было исполнить. Наконец я вышел к реке и сел на берегу. Немного отдохнув, я умылся, осмотрел свои окровавленные и ободранные руки. Вдоволь напился воды. Руки, как и лицо, которое я увидел в зеркале воды, выглядели устрашающе.

Освежившись, я осмотрелся. Вдоль реки росли редкие деревья. Чувствуя страшный голод, я вновь поднялся на ноги и чуть не упал от слабости.

Я двинулся вниз по течению реки. Меня почему-то постоянно влекло к морю. Я не знал, что меня там ждет, но море воспринимал как символ свободы. С моря все начиналось и на море должно закончиться.

Я упорно продолжал свой путь, движимый внутренним побуждением — во что бы то ни стало идти вперед. Оно сопровождало меня всю мою жизнь.

Река, извиваясь, бежала то по пологим или крутым холмам, то по равнине, а впереди ее ждало море.

Вдруг я услышал голос:

— Эй! Что случилось? Ты ранен?

Я не сразу разглядел спрашивавшего — после удара в голову мои глаза плохо видели. Человек ехал на повозке, кажется, я уже встречал его раньше.

— Да, досталось немножко, — сказал я. — Со скалы упал.

— Тогда иди сюда, — предложил он, — забирайся в повозку, я посмотрю, что с тобой. Боже мой, да ты весь в крови! Ты правда просто упал?

— Да, просто упал, — ответил я. — Ну, и немного проголодался.

Глава 11

Он долго и внимательно рассматривал меня.

— Да ты еще совсем мальчик, — сказал он наконец мягко. — Ты что — бездомный?

— У меня нет дома, — ответил я. — Дома, где я когда-то жил, больше нет и не будет, пока я сам его не отстрою заново.

— Откуда ты?

На этот вопрос мне не хотелось отвечать, и я сказал, что иду к морю и упал с кручи в темноте и тумане. Когда я описал ему это место, он кивнул:

— Да, знаю, это возле перевала Хардноз. Глухие, опасные места.

Лошадь его неутомимо бежала вперед.

— Мой дом неподалеку, — сказал возничий. — Если хочешь, можешь переночевать у меня. Сделаем что-нибудь с твоими ранеными руками — у них ужасный вид.

Но мы все ехали и ехали, и мне казалось, что нашему пути не будет конца. Я дремал, просыпался и снова дремал. Проснулся я, когда он заводил свою повозку во двор крытого черепицей дома. Это был красивый дом с конюшнями и скотным двором. Из конюшни вышел человек.

— Бен! — распорядился хозяин. — Прими лошадь. Поговорим позже.

Я еле держался на ногах от усталости, но все еще колебался — стоит ли оставаться. Хотя я прошел немалый путь, меня могли схватить и здесь.

— Мне еще далеко идти, — сказал я. — Спасибо, что подвезли.

— В чем дело? Тебя преследуют?

— Возможно, — ответил я. — Какие-то негодяи гонятся за мной. У меня здесь нет друзей, а им все помогают.

— Считай меня своим другом, — отозвался он. — Входи в дом, приятель.

В доме было тепло и уютно, горел камин, стол был накрыт. Нас встретила женщина — у нее были белокурые волосы с рыжим отливом и румяные от огня щеки.

— Я услышала ваши голоса, — сказала она, — ужин на столе — хватит вам обоим.

Тут она увидела мое исцарапанное лицо.

— Господи, мальчик ранен! Иди к огню, я посмотрю, что у тебя!

Она осмотрела раны и ссадины у меня на лице, налила в таз теплой воды и протерла мне лицо чистым полотенцем. Потом промыла раны на руках, хотя я уже пытался это сделать в Эске — так называлась та река.

— Ну вот! Теперь садись и поешь — ты наверняка голодный.

— Да, очень голодный, — признался я. — Но где я нахожусь?

— Вон та усадьба называется Бут, — сказал мужчина. — Дом сейчас пустует, так как семья переехала в Лондон. — Он бросил беглый взгляд на жену.

На столе стояла вкусная похлебка и свежая рыба.

— Я только поем и сразу пойду, чтобы у вас не было из-за меня неприятностей, — сказал я и поведал о нападении на дороге.

Мужчина наполнил мой стакан элем.

— Да, сынки местных помещиков все время грабят проезжих. Они хуже воров — насильничают как хотят. Но не бойся, приятель, сейчас ты далеко от тех мест, сюда они не доберутся, они вообще не спускаются по эту сторону гор.

— Будьте начеку с главарем, — остерегя хозяина, — мало того, что он грабитель, он еще блестяще владеет шпагой.

— Да он, видно, просто выше и сильнее тебя. Он взрослый мужчина, а ты еще мальчик.

— Хоть он и негодяй, но не могу не признать — он искусный фехтовальщик. Высокий, и руки у него длинные. Такой орешек оказался мне не по зубам. Меня учил фехтовальному искусству один из лучших мастеров этого дела, но тут я потерпел фиаско.

— Это Рэйф Лекенби, — сказала женщина. — Судя по твоим словам, это может быть только он.

— Лекенби? Возможно. Это в самом деле опасный противник и очень скверный человек. Сюда он не наведывается, держится тех мест, где его семья забрала силу. Он уже убил одного или двух человек и, говорят, скоро уходит на войну, похоже, его родичи тоже не прочь от него избавиться.

Я согласился переночевать в гостеприимном доме. Поев, я почувствовал себя посвежевшим, хотя усталость еще давала о себе знать — слишком долго я шел без единой крошки во рту.

— Куда же ты теперь пойдешь? — спросил меня Эндрю — так звали хозяина, жену его звали Мэри, а фамилии их я так и не узнал.

— Пойду в Лондон, но родом я издалека. Если мне удастся найти рыбака, который переправит меня в Шотландию, я покину здешние места и обоснуюсь там.

— Нынче плохие времена, на дорогах то и дело грабят людей. Чаще всего в этом замешаны сыновья местных помещиков, на которых не найдешь управы. Да, плохие времена, и нужно совсем лишиться разума, чтобы поселиться у дороги, где только и встретишь бродячих торговцев, сборщиков трав, скоморохов, фокусников, да еще воров и грабителей. Чувствуешь себя в безопасности, лишь когда ты в большой компании и вооружен до зубов.

— Но теперь вроде стало получше, — сказала Мэри. — Ты сам говорил.

— Да получше... но не намного. Еще уйму чего надо сделать, чтобы дороги стали безопасны для путешественников.

Эндрю посмотрел на меня:

— Сколько же тебе лет?

— Четырнадцать.

— Четырнадцать лет! И ты уже столько повидал! И уже дрался на шпагах!

— Я еще мало что умею. Я поеду туда, где смогу учиться дальше.

— Тогда езжай в Италию или в Испанию. Хотя говорят, что и французы — великолепные мастера в фехтовании. — Он испытующе посмотрел на меня. — Значит, ты рвешься в бой?

— Нет, не в этом дело. Отец часто говорил мне, что у меня будет много врагов и, чтобы выжить, я должен быть готов ко всему. Надеюсь, мне никогда не придется сражаться, — добавил я вполне искренно. — Но опыт уже научил меня, что одного желания не всегда достаточно, чтобы избежать драки. Конечно, хорошо бы всегда жить в мире, но покуда на свете есть такие люди, как Рэйф Лекенби, без драки не обойтись. Можно сколько угодно убеждать себя, что и все остальные хотят мирной жизни, но это значило бы лишь дурачить самого себя, потому что многие хотят совсем другого... особенно когда не в состоянии получить желаемое.

Мы долго разговаривали. Мой хозяин был хорошо знаком с положением в стране, но я никак не мог понять, кто он такой. У него была хорошая ферма, хотя он вовсе не походил на фермера. Впрочем, многие здешние фермеры были из дворян, и у некоторых были даже большие поместья. Я видел, что ему очень интересно, кто я такой и откуда. Но за долгие месяцы странствий я усвоил местный акцент, и в моем языке появилось немало слов и выражений, которые я заимствовал от своих попутчиков. В особенности много я перенял у Кори.

— Ты, видно, любишь читать, — сказал наконец Эндрю, ставя на стол свой стакан. — Ты говоришь, тебя учил отец?

— Отец был образованным человеком, настоящим ученым, — ответил я, — но он научил меня и многому другому. А во время своих странствий, — продолжил я, — я научился разбираться в травах.

— Да, учиться нужно всему, в жизни все пригождается.

Эндрю держался вполне дружелюбно. Он явно был джентльменом и, если не ошибаюсь, из дворян. Дворян, которым хватало только на жизнь, младших сыновей, тех, кто унаследовал оскудевшие поместья или вообще ничего не унаследовал. Таких было немало. Даже сам король Шотландии был однажды вынужден одолжить плащ у своего друга, чтобы встретить иностранного посланника. Знатное имя отнюдь не означало, что его носитель обладает большим состоянием. А ведь нередко визит короля с его двором доводил до полного разорения даже богатых людей.

Из его слов у меня создалось впечатление, что он младший сын местного лорда или его кузен. Дом у него был хороший, из серого камня и крепких дубовых бревен. Вымощенный камнем коридор вел в гостиную, где мы сейчас сидели. В конце коридора находилась кухня, и, когда мы проходили мимо, я успел мельком туда заглянуть и увидел большой очаг. Мебели было мало, но та, что была, казалась старой, массивной.

Мы беседовали о романах Грина, Сиднея, Чосера, о римских историках Таците и Ливии. Но я больше слушал, чем говорил, хотя все эти разговоры живо напомнили мне о моем доме, я был слишком утомлен. Наконец Мэри, добрая жена Эндрю, обратила его внимание на то, что я очень устал, и вскоре я удалился на покой в предоставленную мне маленькую комнату. Тревога не покидала меня, но тем не менее я тут же крепко заснул.

Открыв утром глаза, я какое-то время лежал неподвижно, пытаясь вспомнить, что было вчера. Наконец я поднялся с постели. Меня ждала горячая вода. Видно, человек, принесший воду, разбудил меня, но удалился прежде, чем я открыл глаза. Я умылся, причесался и постарался привести свою одежду в порядок.

Одновременно я размышлял о своей вчерашней битве с Лекенби, если действительно это был он. У меня была хорошая память, и теперь я восстанавливал нашу драку во всех подробностях. У моего противника был более прочный и длинный клинок, но, главное, он обладал редким даром владения шпагой. Правда, такой дар порождает уверенность, а уверенность легко переходит в самоуверенность, особенно когда привыкаешь одерживать победы.

Я мысленно воспроизводил все его выпады, пытаясь найти контрудары, которые обманули бы его. А он был явно удивлен моим умением фехтовать. Я отражал самые сильные его выпады, хотя чаще он наслаждался своим превосходством. Он, несомненно, выиграл схватку и, конечно, мог не один раз убить меня, и все же я держался не так уж плохо.

— Ладно, — наконец сказал я вслух, — сейчас он победил, но придет день, когда я одержу над ним верх.

Сказать так было нетрудно, но я отдавал себе отчет, что, прежде чем произойдет наша вторая встреча, мне придется многому научиться.

Тут со двора раздались громкие крики. Я вышел из своей комнаты и спустился по лестнице вниз. В распахнутой двери стоял Эндрю.

Во дворе гарцевали по крайней мере двадцать всадников во главе с Рэйфом Лекенби.

— Он нужен нам, — заявил Лекенби, — и мы его получим.

— Я думаю иначе, — спокойно отвечал Эндрю. — Подумайте, что вы делаете, Лекенби. Я знаю вашего отца и уверен, что он не одобрил бы таких действий.

— Отдайте его нам, — стоял на своем Лекенби, — или мы сами возьмем его.

Мимо меня прошла Мэри и вложила в руку мужа пистолет.

— Я выйду, — сказал я хозяину. — Не хочу, чтобы вы пострадали из-за меня.

— Теперь дело уже не только в тебе, — возразил он. — Они грубо вторглись в мои владения и нагло что-то от меня требуют. Сейчас я просто не могу позволить тебе уйти.

— Вы слышали, — заорал Лекенби, — я камня на камне не оставлю от вашего дома, но получу его!

Эндрю спокойно вынул из-за спины пистолет и направил его на Лекенби. В это же время послышался топот сапог. Посмотрев направо, я увидел там человек шесть, вооруженных пиками, серпами, алебардами. Двое залегли на крыше конюшни — оба держали в руках натянутые луки со стрелами.

— Попробуйте, — спокойно сказал Эндрю, — но знайте, что вы тотчас же умрете. — Он слегка улыбнулся. — Вы еще можете отправиться восвояси. Меня трудно вывести из себя, но мой брат не таков, а он сегодня возвращается домой. И тогда, думаю, вам очень повезет, если вы вообще увидите свой дом.

За спиной главаря раздался ропот. Некоторые из приспешников Лекенби попятились. Большинство шли за ним только из страха, хотя, разумеется, среди них, были и негодяи, как он сам.

— Рэйф, — сказал тот самый, который и раньше советовал отпустить меня. — Мы найдем более подходящий случай.

Лекенби колебался, ему явно не по душе был пистолет Эндрю и его спокойная решимость. Наконец он повернул своего коня.

— Мы еще вернемся, — пригрозил он. Затем посмотрел на меня: — А ты... я перережу тебе глотку, дай только срок.

— Тебе не придется меня искать, Лекенби, — сказал я, — я сам разыщу тебя. Я обдумал нашу вчерашнюю схватку и теперь знаю, что одолею тебя!

— Ха-ха-ха! — рассмеялся он. — Еще не родился человек, который одолеет меня, и уж во всяком случае это будешь не ты!

Конечно, я хвастал. Я знал, что сейчас не смогу его одолеть, но вместе с тем твердо верил, что со временем непременно добьюсь победы. Я должен учиться, неустанно работать со шпагой, и тогда посмотрим, кто кого!

Бандиты ускакали, и десятка два людей Эндрю оседлали лошадей и поехали за ними, чтобы убедиться, что те действительно убрались отсюда. Некоторые из людей Эндрю производили впечатление бывалых солдат, служивших на суше и на море. Не было никаких сомнений, что они сумеют дать отпор Лекенби и его подонкам.

— Ну, я должен продолжить путь, — сказал я. — Вы были очень ко мне добры, спасибо.

— Что же, удачи тебе. — Эндрю положил руку мне на плечо. — Но на твоем месте я позабыл бы о своем обещании отыскать Рэйфа Лекенби. Это очень злой человек, предоставь его собственной судьбе.

— Посмотрим, — ответил я. — Теперь я намерен отправиться в Шотландию. Как лучше туда добраться?

— На Эске есть рыбацкие лодки, которые ходят на север, но боюсь, что там тебя будет поджидать Лекенби. Поэтому я посоветовал бы тебе пойти на север пешком. Я дам тебе письмо — у меня есть друзья в Уэркингтон-Холле.

— Я слышал это название.

— Да, несколько лет тому назад шотландская королева Мэри укрывалась там от врагов. Письмо откроет тебе сердца шотландцев.

— Вы очень добры.

— Если ты хочешь остаться, мы можем устроить тебя у себя в доме. Ты хороший парень, и не подобает тебе бродить как цыгану или бездомному бродяге.

— Нет, я должен идти, — повторил я.

— Ну что же, — сказал он хмуро, — в твоем возрасте я, наверное, поступил бы так же, но после того как я встретился с Мэри...

— Я хорошо понимаю вас, — сказал я, — и вашу жену тоже.

Он улыбнулся.

— Ладно. Мы оседлаем лошадей и отправимся... вместе.

— Вы не опасаетесь покидать дом после того, что здесь случилось?

Эндрю усмехнулся.

— Если они вознамерятся вернуться, им же будет хуже. У меня здесь достаточно людей, и все они боевые ребята. У моего отца был корабль, они часто уходили в море под его командой и побывали во многих жестоких сражениях. Других таких опытных воинов не найти по эту сторону шотландской границы!

Эндрю был предусмотрительным человеком: мы выехали на север, когда стемнело и нас нельзя был увидеть издалека. На рассвете мы остановились и поели в хижине, где ночевали погонщики скота. Это было славное место. Горный поток, журча и бурля, бежал среди зеленых холмов и лугов с полевыми цветами. Очаровательный край, но небезопасный — через него частенько совершали набеги воинственные шотландские племена.

В Уэркингтоне Эндрю разыскал знакомого рыбака-шотландца, недавно вернувшегося из Западной Шотландии.

— Ладно, — сразу согласился он, — я охотно захвачу этого парня с собой. — Джеми посмотрел на мое лицо и руки. — Вижу, парень, тебе основательно досталось. А теперь чего ты хочешь?

— Как только поправлюсь, найду хорошего фехтовальщика и буду у него учиться.

— А потом?

— Потом вернусь обратно.

— Речи настоящего мужчины! Он тебя порядком отделал, но, как я понимаю, не шпагой?

— Дрались мы на шпагах, а раны у меня от падения. Мне повезло, что я упал, только это и спасло мне жизнь. Еще мгновение, и он убил бы меня.

— Он в самом деле так хорошо владеет шпагой?

— Превосходно!

— Да? Подожди, увидишь Макэскилла. Вот это превосходный боец! Он сражался в рядах клана Маклеодов, а там все подряд крепкие, боевые ребята. Я тебя свяжу с таким человеком, который всех за пояс заткнет, он поистине страшен в бою. Он служил в разных армиях за границей.

— О, если бы он взялся учить меня...

— Учить? Сомневаюсь. Он человек независимый и учеников не берет... но если захочет — выучит. Ты крепкий паренек. Мы сходим к нему. В худшем случае он просто откажет, и все.

— И кто же это?

— Фергас Макэскилл. Он сражался и в Шотландии, и на континенте. Он славится своим искусством ведения боя не только на шпагах, но и на всех видах оружия.

— Макэскиллы живут на острове Льюис на Гебридах, а некоторые — на острове Скай. Я сам не бывал там, но слышал, что союзники клана Маклеодов слывут сильными бойцами.

Эндрю поднялся.

— Я оставляю его на тебя, Джеми, — сказал он. — Доставь его куда надо. Он хороший парень, и мне хотелось бы, чтобы ты для него сделал все что можешь.

— Я очень обязан вам, — поблагодарил я Эндрю. — Может быть, когда-нибудь еще встретимся.

Джеми повел меня к лодке.

— Ты когда-нибудь ходил в море? — спросил он.

— Раз или два, но вдалеке отсюда. Хотя волны и там были такие же.

— Хорошо! Значит, ты сможешь помочь мне, потому что, похоже, надвигается буря и ночь будет скверная.

И вправду, ночь выдалась скверная. Ветер дул со страшной силой, шел проливной дождь. Когда я сошел на берег, на мне не было сухой нитки, но зато я ступил наконец на землю Шотландии и избавился от своих врагов.

Теперь мне предстояло разыскать искуснейшего фехтовальщика Фергаса Макэскилла.

Завтра, отдохнув за ночь и просушив одежду, я запасусь едой и сразу отправлюсь на поиски Макэскилла.

Глава 12

Стоя на берегу один как перст и глядя, как разворачивается рыбацкая лодка, чтобы набрать ветра в парус, я прощально помахал рукой. Не знаю, видел ли меня Джеми, но я стоял, пока лодка не скрылась из виду, и только потом повернулся и пошел вверх по тропинке. Я высадился в графстве Галлоуэй. У меня не было с собой ничего, и меня нигде не ждали.

Но нужно было куда-то идти; я знал по опыту, что лучше двигаться, чем стоять на месте. И пошел вперед.

Местность кругом выглядела мрачно и таинственно, все было окутано туманом. Легко было вообразить, что по ночам здесь бродят привидения и вампиры. В детстве я боялся этих тварей.

Некоторое время спустя я увидел свет в окошке хижины, но, когда я постучал в дверь, никто не отозвался, и свет сразу же погас. Я подождал и постучал еще раз, но дверь так и не открыли.

Пройдя еще с милю, я увидел сразу несколько огоньков. Один из них светился в доме, похожем на постоялый двор. Когда я подошел поближе, оттуда вышел человек с тяжелым грузом на плече, под которым он качался, как шлюпка на море. Я окликнул его и спросил, можно ли здесь найти приют на ночь и поесть.

— Да, да, — отвечал он, раскачиваясь, будто ива на ветру. — Здесь хорошая кухня, если ты голоден, а уж какой здесь эль подают! По всему видать, хозяин из рода того самого пикта, который, как говорят, прыгнул вон с той скалы, чтобы не выдать секрета изготовления верескового эля.

— Тогда я, пожалуй, зайду, — сказал я и открыл дверь.

В зале были низкие потолки, стены обиты досками. В глубине горел огромный старинный камин с развешанными над ним медными кастрюлями и прочей кухонной утварью. За длинным столом сидели несколько человек — по виду лодочники и рыбаки. Перед каждым стояла кружка с элем.

— Смотри-ка, парень пришел! И мокрый до нитки! Проходи прямо к огню! — захлопотал плотный, коренастый человек с рыжеватыми баками, в смешной плоской шапочке. — Джон, быстро обслужи паренька!

— Чего ты хочешь, мальчик? — спросил меня хозяин, симпатичный толстяк.

— Все равно, — ответил я. — Денег у меня не много.

— Не беспокойся. У меня тоже есть сын! — Человек с рыжими баками похлопал меня по плечу. — Садись поближе к огню и выпей чего-нибудь. Пожалуй, поесть горячего тебе не повредит.

Когда передо мной поставили стакан эля, хлеб и тарелку похлебки, я спросил:

— Вы не знаете, как мне найти Фергаса Макэскилла?

Все дружно уставились на меня, а хозяин резко опустил свой стакан на стол.

— Тебе нужен Фергас? Да тут многие хотели бы увидеть Фергаса, хотя большинство мечтает никогда его не увидеть. — Он выпил свой эль и вытер рот тыльной стороной ладони. — Зачем такому мальцу, как ты, Фергас? — спросил он.

— Я с ним не знаком, и он не знает меня. Но я слышал, что он большой мастер сражаться на шпагах, и я хотел бы у него поучиться.

— Сражаться на шпагах? Люди либо умеют сражаться на шпагах, либо не умеют — третьего не дано.

— Нет, Джон! Ты не прав. Бывает, человек смел, да неумел. Разве ты не понимаешь? Этот парень хочет научиться биться на шпагах.

— А зачем?

Тогда я рассказал им, как вообразил было, будто я искусный фехтовальщик, и как в бою вдруг обнаружил, что моего умения недостаточно.

— А что будет, когда ты выучишься?

— Я вернусь обратно, разыщу Рэйфа Лекенби. И тогда, как бы он ни старался, я побью его.

— Ах вот в чем дело! А я-то думал, зачем тебе нужен Фергас. Он не станет учить всякого; он учит только тех, кто готов с ним сражаться, и те дорого расплачиваются за это.

— Где мне его найти?

Присутствующие обменялись взглядами.

— Иди на север и спрашивай про него. Если он захочет разговаривать с тобой, он сам объявится. Если же не захочет, тебе его никогда не отыскать.

Похлебка была вкусной и сытной, эль превосходный, и я вскоре совсем согрелся.

— Так ты что, понимаешь по-гэльски? — спросил меня мой доброжелатель с рыжими баками.

— Да, понимаю, хотя в наших краях он звучит немного иначе.

— Тебе он понадобится. У нас есть некоторые выражения, которые следует знать.

Один из сидевших за столом встал.

— Уже поздно. Мне далеко идти. — Он вышел и закрыл за собой дверь.

Веки у меня отяжелели, я клевал носом над своей кружкой.

— Джон! Парень до смерти хочет спать. Может, уложить его на полу перед камином? По-моему, он не похож на воришку.

— Никогда в жизни не брал чужого! — возмутился я.

— Возле камина лежит коврик, возьми его.

— Я засну и на камнях, как на перине, так я устал, — ответил я. — Этой ночью я переправился через залив Солуэй, а перед этим сколько еще шел пешком!

— И к тому же ты ранен. — Джон показал на мое лицо. — Но это заживет.

Джон позаботился обо мне, помог отодвинуть стол, расстелил коврик перед камином. Другой постоялец устроился на скамье, я-то всегда боялся во сне свалиться с кровати. Джон подкинул в огонь пару бревен — похоже, это были выловленные из моря обломки затонувшего судна. Я высказал свою догадку.

— Да, несколько судов затонуло возле острова Малл. Погибли хорошие суда и хорошие люди, — сказал Джон и пошел спать.

Свечу загасили, и зал освещался только светом огня в камине. Все было тихо, и лишь в камине время от времени шипело, когда туда из трубы попадали капли дождя. В зале было тепло, но, хотя я страшно устал, я никак не мог уснуть.

Вдруг человек, лежавший на скамье, шепотом окликнул меня:

— Эй, парень. Ты не спишь?

— Нет, — сказал я.

Он не вызывал у меня доверия, несмотря на то что относился ко мне дружески.

— Слушай, если утром ты пойдешь со мной, я покажу тебе дорогу и, больше того, заплачу тебе. Мне нужен крепкий парень, что не прочь, если придется, подраться.

— Не прочь подраться? Я дерусь, только когда захочу сам и с кем захочу.

— Эх, дружище, ты думаешь, я не понял по твоему произношению, кто ты? Ты — ирландец, это и ежу понятно, и я — ирландец, и кое-кто хотел бы вынуть из меня душу.

— Здесь, в Шотландии?

— Да, здесь. Мне нужно иметь еще пару глаз, ты мне очень нравишься. — Он помолчал. — Кто ты и откуда?

— Я же тебя не спрашиваю.

— Да, ты прав. Ну ладно. Нам все равно по дороге, парень. Мне нужно увидеть здесь, в Шотландии, одного человека. Он хорошо относится к ирландцам. Но здесь полно английских шпионов. Пойми меня правильно: я не против англичан, у меня много Друзей среди них, но шпионы королевы... это совсем другое дело!

— В Шотландии я ищу Фергаса Макэскилла. Если нам по пути, пойдем вместе.

— Договорились! Они ищут одинокого путника. Вдвоем у нас есть шанс проскочить. Спать будем по очереди.

— И этой ночью?

— Нет... Думаю, эта ночь пройдет спокойно. Но если ты услышишь что-нибудь подозрительное, разбуди меня. Я сразу проснусь.

Ветер крепчал, дождь лил все сильнее. Мне все это не нравилось, я предпочел бы путешествовать в одиночку, но ведь это мой соотечественник! Он, конечно же, служит делу Ирландии... Ладно, посмотрим, что принесет следующий день. Я не желаю драться ни с кем, кроме Лекенби, да и то тогда, когда придет срок.

Я спал, просыпался, ворошил угли в камине и слушал, как льет дождь и завывает ветер. Море бушевало, вот почему рыбак, который привез меня сюда, так торопился вернуться, — он чуял близость шторма. В такую ночь старухи говорят: «Боже, смилуйся над бедными моряками! Смилуйся и над теми, у кого, как у меня, нет крова над головой».

Горизонт еще только начинал светлеть, когда мой спутник встал и вышел наружу, поглядывая на небо.

Джон принес мне тарелку похлебки.

— Поешь, дружище, — сказал он. — Тебе предстоит долгий путь, я желаю тебе удачи. — Он кивнул в сторону стоявшего на улице человека. — Ты идешь с ним?

Я пожал плечами.

— Он хороший человек, не сомневайся, но он выбрал опасный путь. И всякий, кто присоединится к нему, подвергнется опасности: то, чем он занимается, смахивает на государственную измену. Но если кто-нибудь и сможет разыскать Фергаса Макэскилла, так это он... но только не давай втянуть себя в его дела и при малейшей опасности удирай. Он мешать не станет.

Джон помолчал и, отломив от каравая кусок хлеба, протянул мне.

— Моя мать была уроженка Ирландии, и я отношусь к ирландцам с симпатией. Будь осторожен, парень!

Ранним утром мы вышли на дорогу, которая вилась среди вересковой пустоши. Было безлюдно — паслись лишь отары овец да коровы.

— Впереди Глен-Трул, — сказал мой спутник. — Это бедный край, хотя и очень живописный. С ним связано множество легенд об убийствах, таинственных приключениях и кладах. После дождя здесь находят наконечники от копий, а однажды, когда я прятался за деревьями, мне попался обломок старого меча.

Здесь легко спрятаться от преследования, убийце легко скрыть тело своей жертвы и уйти от подозрений. Здесь находят пристанище воры и разбойники. А совсем неподалеку отсюда Роберт Брюс^[108] одержал верх над своими преследователями. Это была небольшая, но все же победа.

Он посмотрел на меня.

— Как тебя зовут, парень?

— Меня зовут Тэтт. Этого достаточно.

— Ну а что касается моего имени, то это история длинная. Но в настоящее время я шотландец и меня зовут Энгас Фэр, я моряк и возвратился из долгого плавания. — Он оглянулся назад, на дорогу, по которой мы шли. Помолчал минуту и продолжил: — Если тебя будут спрашивать обо мне, говори, что ты ничего не знаешь. Просто честно скажи, что мы только что встретились и что, насколько тебе известно, я вернулся домой после двадцати лет отсутствия. — Он улыбнулся. — Это объяснит, почему у меня нет ни связей, ни места жительства. Моя семья разбрелась кто куда, но мне захотелось, прежде чем я снова уйду в море, взглянуть на места, где я родился и вырос. Я хочу сохранить воспоминания, потому что у меня такое предчувствие, что испанцы готовятся напасть на нас. Теперь ты знаешь мою легенду, а тебе я помогаю отыскать твоих родственников в Шотландии. Как тебе эта мысль?

— Ну что ж, пусть будет так. Звучит вполне правдоподобно.

— Да, вот еще что. Здесь не любят ирландцев. Так что я бы на твоем месте говорил, что ты сын шотландского солдата, убитого в Ирландии в битве за королеву, и что ты вырос там, а теперь возвращаешься на родину.

Дальше Энгас Фэр заговорил про Ирландию и долго рассказывал мне истории, которые я слышал раньше от своего отца.

— Знаешь, парень, беда ирландцев в том, что они превосходно сражаются за других, а между ними самими нет единства, нет общего дела. Ты найдешь ирландцев во всех европейских армиях, нередко на командных должностях, и они всегда хорошо сражаются. А в то же время их собственная несчастная страна оккупирована англичанами.

Знаешь, парень, я не проповедник ненависти, я патриот, люблю свою страну и желаю ей свободы. Но я не закрываю глаза на ее недостатки. Если англичане уйдут, мы будем дружелюбно к ним относиться, у нас с ними немало общего; но прежде мы, ирландцы, должны получить свободу. Как мы ею воспользуемся... это, конечно, другой вопрос!

Мы шли бок о бок, и он все время говорил, а я молча слушал и наматывал себе на ус. Он много путешествовал по свету, был знаком со множеством людей, с которыми его сталкивала судьба в самых разных обстоятельствах.

Над нами нависли низкие дождевые тучи. Трава под ногами была густая, темно-зеленая, вдали темнели горы. Мы неторопливо шагали вперед, опираясь на палки. Дважды мы проходили мимо ферм с домами из серого камня и крытыми соломой крышами. У одной из ферм за нами увязалась большая собака и долго шла, но так и не залаяла.

Но вот мы добрались до таких мест, где уже не было ни людей, ни собак, ни домов, а только бескрайние пустые луга и дальше — леса. Это был пустынный край. Мы уже больше не разговаривали, а настороженно ждали, сами не зная чего. Любой человек здесь был виден издалека, спрятаться было негде.

— Нет, на самом-то деле здесь можно укрыться, — возразил мне Энгас, — нужно все время быть начеку и помнить об этом. Посмотри внимательно — вон ямы, валуны, заросли вереска. Лежи неподвижно, и тебя не заметят. Но любое движение привлекает внимание.

Я огляделся по сторонам — действительно, время от времени попадались места, где было легко спрятаться и остаться незамеченным, если лежать неподвижно.

Окружающая местность становилась все более дикой. Полил сильный дождь. Наконец мы радостно вздохнули, завидев впереди дома. Из труб некоторых шел дым.

— Здесь должна быть гостиница, — сказал Энгас Фэр. — Если бы не такая мерзкая погода, я предпочел бы пройти мимо, но сейчас мы все же в ней остановимся. Не мешает поесть чего-нибудь горячего.

Он отодвинул щеколду, открыл дверь, и мы вошли внутрь. Едва стряхнув с одежды капли дождя и оглянувшись, мы поняли, что сделали ошибку.

В зале находилось пять человек, и трое из них были вооружены — очевидно, это были солдаты.

Отступать было поздно. Если бы мы повернули назад и вышли в такую погоду, это немедленно вызвало бы подозрение.

— Ну и льет, — сказал Энгас. — В такую погоду самый раз пропустить кружку эля и погреться у очага.

Никто из присутствующих не улыбнулся — они в упор смотрели на нас, и в их глазах не было дружелюбия.

Глава 13

Возле очага не было места, мы прошли к грубо сколоченному столу и сели на лавки, стоявшие по обе его стороны. Энгас передвинул лавку, чтобы оказаться спиной к стене и лицом к двери. Я сел по другую сторону — отсюда мне был виден очаг и сидевшие перед ним люди.

Огонь горел ярко, но тем не менее по спинам у нас пробегали мурашки — и не только от холода.

Край, куда мы забрели, был пустынен и безлюден, мало кто из путников осмеливался заглядывать сюда. Здесь водились разбойники, они прятались в лесу или подстерегали неосторожных путников в оврагах, но те, что сидели здесь, не принадлежали к их числу.

Хозяин принес нам кусок свежей оленины, каравай хлеба и две кружки эля.

Гостиница, если ее можно так назвать, была очень старой. Выложенный каменными плитами пол подошвами множества посетителей был вытерт до блеска. Одна стена строения была совсем древней, остальное пристроили значительно позже.

Энгас постучал ногой по полу.

— Старый! — заключил он.

— Да, — сказал хозяин. — Говорят, еще со времен римлян. Мало кто из них заходил так далеко. Скотты, видно, давали им жару.

Мы ели, насторожив слух, пытаясь услышать, о чем говорят у очага. Время от времени местные посматривали на нас — без приязни, но и без любопытства, — скорее с некоторой подозрительностью. Мы не могли расслышать, о чем они вели речь, но на всякий случай, выбрав подходящую минуту, я положил свою палку на колени, чтобы она была под рукой.

Тот, в котором мы сразу признали солдата, долго смотрел на нас в упор, а затем вдруг сказал:

— По этой дороге мало кто ходит.

Энгас вытер губы тыльной стороной ладони.

— Да, — согласился он, — я бы и сам не забрел сюда, да вот парень домой возвращается, и я провожаю его. Пообещал, не подумав как следует, — добавил он с улыбкой. — Его отец не раз оказывал мне услуги, да вот теперь его уже нет.

— Умер?

— Убили на ирландской войне. Он был шотландец, обосновался там и там же родился и вырос его сын. Парень жил там, пока все из его семьи не погибли. Мы бежали вместе. Теперь он в безопасности у себя на родине, и я смогу снова отправиться в море.

— Ты моряк?

— Я плавал под командой Хокинса^[109]; дважды ходил в Вест-Индию на торговых и военных судах, а потом был в плену в Испании. Но сэр Джон не бросает своих матросов: он выкупил меня, и вот как доставлю парня на север, снова к нему вернусь. — Энгас выждал, сделал глоток эля из кружки. — Говорят, испанцы собирают большую армаду и готовятся напасть на Англию; может быть, вскоре сражения начнутся прямо здесь, у наших берегов.

Новость заслуживала внимания, и на некоторое время о нас забыли. В Шотландии не очень-то любят Англию, но еще больше ненавидят Испанию. Так или иначе, Энгас добился желаемого — новость вызвала горячее обсуждение, спорили, чем кончится нападение Испании. Мнения разделились. Одни считали, что Англии не устоять против могущественной Испании; другие приводили имена Хокинса, Мартина Фробишера^[110] и других отличных британских моряков, прославившихся своим искусством в морских сражениях.

— Следует назвать еще одного, — сказал Энгас Фэр, — Френсиса Дрейка^[111]. Он плавал под командой Хокинса и показал себя храбрым моряком. Его тоже нужно принять в расчет.

— Да, конечно, — мрачно согласился хозяин, — но Англия маленькая страна, а Испания — великая морская держава. У Англии нет ни малейшего шанса победить.

Мы закончили свою трапезу, и я сидел, прислушиваясь, как снаружи завывает ветер и стучит в ставни дождь. В такую отвратительную ночь возле очага было особенно уютно.

Я с вожделением поглядывал на место на полу, возле огня, но оно было не для меня — другие пришли раньше. Я завернулся поплотнее в свой камзол и свернулся калачиком, стараясь унять дрожь.

Вдруг раздался громкий стук, дверь распахнулась настежь, впустив в комнату струю холодного воздуха, которая раздула пламя в очаге. В дверях стоял великан — он был в овчинном кожухе шерстью внутрь и в меховой шапке, промокшей насквозь. У него была рыжая борода и густые рыжие брови. На щеке, отчасти скрытой бородой, виднелся глубокий шрам.

Он вошел в дом и, с легкостью преодолев сопротивление сильного ветра, захлопнул дверь с такой силой, что стены вздрогнули. Не произнеся ни слова, он направился прямо к очагу. Стоявшие там люди расступились. Вновь прибывший снял свой кожух и бросил его в угол на бочку.

— Эля! — потребовал он, и его голос наполнил гулом маленькое помещение.

Потом он сел за стол спиной к остальным и протянул огромные ручищи к огню.

Я посмотрел на его руки. На одной не хватало пальца, на другой — двух ногтей. Обе руки были испещрены шрамами, но было видно, что они чудовищно сильны. Солдаты, которые до сих пор казались такими воинственными, притихли, боясь даже поднять глаза.

На поясе у него висел шотландский клеймор — огромный двуручный палаш и кинжал. Увидев на столе яблоко, он взял его, повертел в пальцах, положил яблоко на ладонь левой руки, вытащил кинжал и одним ловким движением рассек его пополам, не порезав ладони. Видно, кинжал был острый как бритва. Но не это удивило меня. Дело в том, что на обратной стороне его лезвия была глубокая выемка. Лезвие было широкое и прочное, а выемка служила для того, чтобы ломать лезвие шпаги. Достаточно было захватить лезвие шпаги в эту выемку, ловко повернуть кисть — и она сломана. Я слышал, что такие кинжалы бывают, но никогда не видел. Мой отец рассказывал, что некоторые воины умеют искусно пользоваться ими.

Огромный человек, из которого можно было сделать двух Энгасов, с хрустом ел яблоко, и этот хруст раздавался по всему помещению, где воцарилась полная тишина; только дрова в очаге трещали.

Хозяин поставил перед ним большой кувшин эля, и великан одним махом осушил его наполовину. Затем он обвел нас пронзительным взглядом, который сказал ему все, что он хотел знать. Особенно пристально он посмотрел на меня, как если бы я чем-то выделялся среди прочих. Я испугался: казалось, с первого же взгляда он догадался обо всем — кто я и что. Он ничего не сказал, допил эль и потребовал еды.

Неожиданно он повернулся к хозяину и спросил:

— Сколько отсюда до Эйра? Я когда-то бывал здесь, но очень давно.

— По дороге... примерно тридцать миль. Я и сам не заходил так далеко, — ответил тот.

Энгас тихонько, как бы про себя, сказал:

— Мы тоже идем туда.

Великан взглянул на него.

— Нам нужно нанять там лодку, — продолжил Энгас, — до северного побережья Шотландии или же до острова Льюис.

— Что ж, пойдем вместе, — сказал великан и потребовал еще эля. — Если вы идете со мной, то двинемся до наступления дня.

Как приятно было шагать на заре, как сладко пахло свежей, омытой дождем травой и как красиво вырисовывались силуэты серых скал, высившихся над зелеными лугами с вкраплениями там и тут кустов. Мне нравился этот край. Кругом ни души — только мы трое неустанно шагали по дороге и долгое время не говорили ни слова.

Дождь уже кончился, но тяжелые облака на небе висели низко, обещая вскоре новый дождь. Мы шли, стараясь не отставать от великана, и уже оставили далеко позади гостиницу, и были рады, что она осталась позади. Какая-то темная птица пролетела над самой дорогой, и в четверти мили от нас дикая лошадь подняла голову с густой гривой, посмотрела на нас и, помотав головой, сделала шаг по направлению к нам, как будто угрожая. Мне не захотелось тревожить это благородное животное, которое умеет ценить сладость свободы на безлюдных вересковых пустошах, у подножия шотландских гор.

Мы шли уже с час, как вдруг наш спутник-великан взглянул на меня и спросил:

— Ты ищешь Фергаса Макэскилла?

Я удивленно посмотрел на него и ответил:

— Да.

— А зачем он тебе?

— Я учился биться на шпагах и хочу стать искусным фехтовальщиком. Мне казалось, меня хорошо обучили — вначале мой отец, а затем цыган по имени Кори. Но когда мне выпало вступить в бой с парнем всего лишь на четыре года старше меня, он здорово побил меня. Я уступал ему во всем. Я хочу учиться дальше, и мне сказали, что Фергас Макэскилл — величайший фехтовальщик.

— Ты хочешь потом вернуться и одержать верх над тем, кто одолел тебя?

— Еще вчера хотел, но сегодня это уже не так важно. Главное, чтобы больше никто меня не смог победить, в том числе и тот, кому я проиграл, если доведется снова с ним встретиться. Я думаю, мы встретимся.

— Как его зовут?

— Лекенби, Рэйф Лекенби.

— А!

— Вы его знаете?

— Нет, но слышал, что он убил человека в Керкадбрайте. Я видел его там — он очень силен, и он сражался с человеком, которого я знаю. — Он взглянул на меня. — Ты остался жив, так что теперь ты уже не новичок.

— Говорят, — продолжил он через некоторое время, — он убил еще четверых, в том числе солдата из Карлайля и датского фехтовальщика в Беруике.

Мы продолжали идти.

— Ты очень молод, но для своих лет силой тебя Бог не обидел. Посмотрим, что можно из тебя сделать.

— Вы беретесь учить меня?

— Разве ты этого не хотел? Я — Фергас Макэскилл.

Глава 14

Мы вышли в Эйр, когда еще не встало солнце, и не сомневаюсь, что, не появись Фергас Макэскилл, без неприятностей в гостинице не обошлось бы, потому что у нас явно были там недоброжелатели.

Макэскилл широко шагал по дороге, а мы шли то с ним рядом, то за ним. У него были могучие, широкие плечи с развитой мускулатурой, однако как он владеет клинком, я пока еще не мог судить. Шотландский палаш клеймор приспособлен для рубки, и боец с такими мощными мускулами и таким палашом, несомненно, опаснейший противник. Но меня-то привлекало искусство фехтования, распространенное в городах Италии, Франции, а также Испании. Может ли человек с таким могучим телосложением владеть тонким искусством общения с рапирой или клинком?

Когда мы вступили на улицы Эйра, дело шло к ночи, но в городе было людно. Мы чертовски устали и страшно хотели есть, так как только слегка перекусили на рассвете и целый день ничего не ели.

Энгас Фэр вообще осторожничал сверх меры, а здесь его бдительность удвоилась. Он остановился посреди улицы и сказал:

— Сейчас нам лучше расстаться. Меня могут узнать люди, которые ищут меня, а я не хочу ввязывать вас в свои дела.

— Что ж, — согласился Макэскилл, — я тоже не хочу, чтобы парень попал в беду не по своей воле, и, кроме того, думаю, лишние расспросы ему совсем ни к чему. В гостинице, куда мы идем, нам не станут задавать много вопросов, так что будь спокоен. Хозяин гостиницы — Мурей. Ты обходительно поговори с ним и попроси комнату в заднем крыле. Он сразу поймет, что тебе нужно. Это стоит немного дороже, но зато, если вдруг за тобой придут те, кто тебя ищет, там есть окно, выходящее на задний двор, и из него нетрудно спуститься вниз. А дальше по узкому проходу между конюшней и пивоварней ты выходишь прямо в переулок и по нему доходишь до реки Дун, там на берегу стоят лодки. Возьми одну из них, но помни, что ты должен оставить ее в Данере. Там есть маленькая рыбацкая деревушка с причалом, занесенным илом. У берега стоит старый дом с двумя фонарями: один выше, другой ниже. Привяжи лодку возле фонаря, который повыше, и ступай своей дорогой.

— Видно, вы бывали там не раз, — сказал я.

— Да, бывал. Ведь и у мышей есть запасные норки. Эта гостиница — надежное место, и, главное, из нее можно уйти незаметно. В ней частенько останавливаются контрабандисты и прочие люди вроде меня, не желающие бросаться в глаза.

— Но вас-то трудно не заметить! — воскликнул я. — Второго такого, как вы, не найдешь во всем мире!

— Мир велик. Не сомневаюсь, у каждого человека где-нибудь да есть двойник. Хотя, конечно, немного на свете людей моего роста. Я в самом деле приметный человек. Единственное, что мне остается, — всегда держаться в тени, так как за мной постоянно охотятся. — Он положил мне руку на плечо. — У нас с тобой есть враги, и многие дорого бы дали, чтобы застать нас врасплох. Там, на острове Льюис, у меня есть домик. Мы отправимся туда, по утрам будем слушать крики чаек, пение жаворонка и упражняться с клинками. — Тут он вдруг посмотрел на меня. — У тебя запоминающееся лицо, парень. Нужно придумать, как изменить его. Но надеюсь, в Шотландии у тебя будет меньше врагов.

— Тэттон Чантри! Отличное имя! Когда-нибудь расскажешь, откуда ты его взял, сейчас не время. Я полагаю, у тебя и без того достаточно врагов, так что нет нужды увеличивать их число.

Что он имел в виду, я так и не понял. Мы как раз подошли к дверям гостиницы, и я не стал задавать лишних вопросов.

Мы спустились на четыре ступеньки и повернули направо. Спустились еще на три ступеньки, он открыл тяжелую дверь, и мы вошли внутрь.

Перед нами был просторный зал — длинный, с низким потолком, темный, — единственным источником света был огонь в большом очаге и несколько горевших там и сям свечей. В зале сидело человек десять, главным образом мужчины, но были также одна или две женщины. Все оглянулись, когда ветер из распахнутой двери раздул свечи и огонь в очаге.

Возле очага был свободный стол. Я еще подумал: неужто они заранее знали, что придет Фергас; но так или иначе, он прошел прямо к свободному столу, и я сел напротив него. Слуга принес нам эля, а затем — по толстому куску мяса и хлеба, который мы ломали руками.

Никто не пытался заговорить с нами, хотя встретили нас с интересом. Все продолжали есть, пить и играть в карты. Видно, здесь не принято проявлять пустое любопытство.

За едой я осмотрелся. Пол был вымощен каменными плитами, стены тоже сложены из камня. В зале было несколько дверей — все они были закрыты, кроме двери на кухню и в распивочную. На огне кипело несколько кастрюль, на вертеле жарился большой кусок мяса, от которого распространялся аппетитный запах.

Слуга, подававший нам еду, нагнулся над столом и тихо, так что я еле расслышал, прошептал:

— Тэмми возле лодки, Фергас. Он ждет.

— Мы скоро будем.

Слуга немного подвинул поднос с хлебом ко мне и бросил на меня беглый взгляд.

— Запомни этого парня как следует, — сказал Фергас, — это мой друг.

— Ладно... Здесь уже побывали и твои недруги...

Дверь распахнулась, и я, как и другие, оглянулся: на пороге стоял Энгас Фэр. Он не посмотрел в нашу сторону и прошел в угол, подальше от очага.

Мы снова принялись за еду, только теперь я почувствовал, как проголодался. Фергас посмотрел на мои руки.

— У тебя хорошие руки, парень. Думаю, из тебя выйдет отличный фехтовальщик.

— Макэскилл, — спросил я, — разве вы не заодно с кланом Маклеодов?

— Верно, заодно! И когда клан Маклеодов вступает в бой, в первых рядах идут Макэскиллы. Значит, ты разбираешься в кланах?

— Плохо. Мой отец знал их хорошо, у него были какие-то родственные связи с ними... я, правда, не знаю точно какие.

— Тогда ты, наверное, знаешь легенду о волшебном флаге? Существует множество историй, но одна мне больше всего по душе: как-то раз четвертая леди Маклеод услышала какие-то звуки из комнаты, где находился ее маленький сын. Она вбежала в комнату и увидела там красивую женщину в тонком зеленом одеянии — она баюкала ее сына. Она тут же исчезла, но оставила флаг. Говорят, это был подарок королевы фей Титании. Когда Маклеодам грозила серьезная беда, достаточно было взмахнуть этим флагом трижды, и на помощь прилетали все феи и все силы неба и леса.

— И Маклеоды когда-нибудь пускали в ход этот флаг?

— Да, дважды... первый раз — в битве при Глендэйле в 1490 году и второй — под Уэтернишем в 1580 году... всего лишь несколько лет назад. Оба раза Маклеодам нужна была победа, и оба раза они победили. Говорят, был также и третий случай, но послеэтого флаг исчез так же внезапно, как и появился.

— Отец рассказывал мне эту легенду, но он говорил, что флаг помогал лишь в трех случаях: в сражении, когда опасность угрожала наследнику престола и когда клан был на краю гибели. Но как бы то ни было, легенда чудесная.

— Да! И, как я полагаю, вполне правдивая. Но у флага были и другие замечательные свойства. Говорят, если его стелили на супружеской постели, это способствовало деторождению, а если махали им с башни над морем, в этом месте собиралось множество рыбы.

Оглянувшись, я увидел, что Энгаса Фэра нет. На столе стоял его пустой стакан, а его самого нигде не было видно.

Фергас Макэскилл заметил мое удивление.

— Ушел, — сказал он, — и, пожалуй, правильно сделал, потому что сюда иногда наведываются шпионы.

Он внимательно посмотрел на меня, глотнул эля и поставил свой стакан на стол.

— Ты парень высокий и сильный. Я дал бы тебе года на два больше. Мы вскоре отправимся на побережье и перекинемся парой слов с Тэмми. Если окажется, что опасности нет, мы отправимся на остров Льюис, в противном случае — на остров Скай... Там тоже живут люди из клана Макэскиллов, а еще несколько семей находятся на острове Мэн. В давние-предавние времена наши предки были викингами... сотни лет назад Леод, сын Олафа, прибыл сюда и обосновался на Западных островах. С тех пор многие поколения заключали браки с кельтами и с пиктами.

Дверь распахнулась, и в зал вошли трое. Увидев их, я похолодел, потому что одного из них узнал.

— Фергас, — прошептал я.

— Вижу, — ответил он. — Ты что, знаешь их?

— Тот высокий... с белокурыми волосами... он был с теми, кто убил моего отца.

— Он тебя видел?

— Только мельком. Теперь я на целый дюйм или даже на два выше, плотнее и сильнее, а кроме того, дочерна загорел во время своих странствий.

Они направились прямо к нам, пробираясь между посетителями. Фергас Макэскилл взял свой стакан в левую руку.

— Эля! — крикнул он.

Сразу несколько человек, сидевших вокруг, подняли свои стаканы левой рукой и тоже крикнули: «Эля!»

Блондин сбился с шага. Он быстро оглянулся вокруг, как будто почувствовал что-то неладное. Потом двинулся дальше.

— Фергас Макэскилл? — спросил он у Фергаса, хотя смотрел на меня.

— Да, это мое имя.

— Вы пришли или уходите?

Макэскилл улыбнулся.

— Ну, это зависит от обстоятельств. Если один человек сидит здесь, то, значит, я ухожу, а если он на острове Льюис, то, выходит, я иду туда.

— Это ваш сын?

— Мой сын? Хотел бы я, чтобы это было так! Хороший парень. Сейчас в Шотландии хорошо воспитывают детей, и они остаются шотландцами, даже когда растут за границей, как этот парень. Я везу его домой в клан.

— Он из клана Маклеодов?

— Маклеодов? Да нет, разве вы не видите по его лицу? Он не Маклеод. Он из клана Маккриммонов! Он вернулся, чтобы учиться играть на волынке. Вы разве не знаете, что Маккриммоны великие мастера играть на волынке?

— Кажется, мне этот парень знаком. — Он посмотрел на меня внимательно. — Похоже, я когда-то видел его.

— Ну и что с того? Вы встречались с Маккриммонами раньше, а он похож на Маккриммона. Ведь стоит увидеть одного Маккриммона, и вы как будто увидели всех. Но он хороший парень.

— Не уверен, но думаю...

— Говорю, он — Маккриммон! Это любимые волынщики клана Маклеодов, и в городе сейчас сотни людей из рода Маклеодов, а дюжина их — здесь, и каждый готов пролить кровь, защищая Маккриммона!

— Ты! — Блондин ткнул пальцем в меня. — Я хочу спросить тебя кое о чем. Пойдем!

— Очень жаль, что вы не пришли раньше, — добродушно сказал Макэскилл, — но, право, у нас сейчас нет времени.

Он встал во весь свой рост, и вслед за ним поднялся и я. Блондин тоже был высок и силен, но не шел ни в какое сравнение с Макэскиллом.

— Мы зашли только перекусить, и теперь нам пора идти.

— Стой! — Блондин поднял руку. — Я офицер на службе королевы. Я не верю, что этот парень — Маккриммон.

Фергас взялся за рукоятку своего меча.

— Вы не верите моему слову?

Блондин стоял не шевелясь. У меня не было сомнений, что он храбрый человек, но схватиться с Фергасом Макэскиллом означало идти на верную смерть. Он понимал это и колебался. Но и Макэскилл вовсе не хотел стычки.

— Ну что ж, ладно. — Фергас сделал шаг назад. — Не будем устраивать шум из-за ерунды.

Блондин оглянулся и увидел вокруг себя человек десять, — все смотрели на него, держа руку на рукоятке своего меча.

Он злобно взглянул на меня.

— Мы еще увидимся, — сказал он, слегка поклонившись. — Подождем следующей встречи!

— Согласен, — ответил я, тоже поклонившись. — Надеюсь, тогда не будет моего покровителя, — сказал я, показывая на Макэскилла, — чтобы защитить вас.

Он уже собрался уходить, но тут резко повернулся ко мне, держа руку на эфесе шпаги. Я готов был выхватить свою шпагу из ножен, но Макэскилл поднял руку.

— Нет, дружище, ему придется подождать своей очереди. Прежде ты должен сквитаться с другими!

И с этими словами он положил руку мне на плечо и подтолкнул к двери. Несколько человек окружили нас, они ничего не делали — просто разговаривали между собой или попивали из своих стаканов. И тем не менее к нам никто не мог бы пробиться, и никого при этом нельзя было обвинить в сопротивлении властям, — люди занимались своим делом, и все.

Когда мы вышли в ночную темень, Макэскилл спокойно, но твердо сказал мне:

— Ты сделал глупость! Мы уже выбрались из этой истории, а ты вдруг бросаешь вызов этому человеку. Тебе следует знать, парень, что такие люди могут пренебречь некоторыми мелочами, но никогда не станут уклоняться от прямого вызова. Это Детт Кобер, он офицер на королевской службе. И к тому же, должен добавить, превосходный фехтовальщик.

— Но он испугался вас! — сказал я.

— Нет, парень, он не испугался. Он поступил разумно — увидел, сколько стоит вокруг него вооруженных людей, учел, что повод был не слишком важным. Если бы он был совершенно уверен в том, что ты тот, за кого он тебя принял, он не раздумывая стал бы сражаться. А теперь он будет ждать... Как он сам сказал, следующей встречи.

Мы шли темными переулками к берегу моря. Лодка уже ожидала нас. Мы сели в нее, распустили парус и вскоре уже были далеко от берега.

— Он увидел тебя, — задумчиво говорил Фергас, — но искал он не тебя. Он охотился за кем-то другим.

«Энгас? — подумал я. — Он охотится за Энгасом Фэром». Но Энгас скрылся еще до его прихода, во всяком случае, я так думал. И надеюсь, он уже далеко.

Завернувшись в плащ, который дал мне Фергас, я вскоре заснул. Мне был приятен запах и вкус ветра и соленой морской воды, которая время от времени разбивалась о нос лодки. Куда же мы направляемся? На Льюис или на Скай?

Когда я проснулся и открыл глаза, в море гуляли большие волны. Сильно похолодало. Дул свежий ветер. Рядом со мной лежал Макэскилл, завернувшись в свою овчину. Немного погодя я снова заснул — я так устал от длительных странствий и тревог!

Когда я снова открыл глаза, утро уже было в разгаре. Под нами была темная вода — безмолвная, если не считать ударов волн по корпусу лодки и о скалы, которые виднелись неподалеку. Берег был совсем рядом, но от морской бездны по-прежнему веяло холодом...

Я смотрел на берег и видел только темные очертания скалы.

Мог ли я тогда предвидеть, что мне суждено пробыть здесь целый год?

Глава 15

Дом, к которому мы вышли, был хижиной арендатора в заливе Лангэйг. Он стоял в укромном местечке и казался таким же древним, как и сам остров Скай. Я думал вначале, что мы едем на остров Льюис, но Макэскилл изменил свои планы. Было холодное дождливое утро.

Утомленные длительным путешествием, мы спали долго, пока солнце не поднялось совсем высоко. Проснувшись, я вышел осмотреться, чтобы понять, где же я оказался.

Кругом все поросло наперстянкой и папоротником, заросли черного камыша окаймляли прибрежные воды, птицы пролетали низко над скалистыми берегами.

В воздухе было разлито спокойствие, никакого жилья здесь больше не было, далеко простирались дикие непаханые луга. Хижина стояла в ложбине, так что на расстоянии был виден только верх соломенной крыши.

— Как тебе здесь нравится? — спросил Фергас Макэскилл, выйдя вслед за мной из дома.

— Да, чудесно! Значит, вы живете здесь?

— Время от времени. Человеку, у которого много врагов, нельзя жить долго на одном месте.

— Родина Макэскиллов — остров Скай?

— Некоторые живут на острове Льюис. Говорят, что когда-то давно мы жили на острове Мэн и что мы ведем свое происхождение от викингов, которые приплывали сюда с севера, чтобы грабить побережье, а затем здесь обосновались. Мы — беспокойный народ, нас не пугают ни море, ни дикие земли. Когда мне не спится по ночам, я мечтаю отправиться в Америку и поселиться там.

— Но говорят, в Америке живут дикари.

— Да, живут! Но наверняка они не хуже нас. Я немало повидал сражений и убийств, хотя сам я всегда бился честно. Думаю, ни одну из частей света нельзя с полным правом назвать дикой. Учитывая время, место и обстоятельства, всюду хватает дикости.

— Я слышал, кое-кто уже уехал?

— Да... Брендан с вашего острова и Синклер с наших островов.

Из камышей на берегу вышла старая женщина, и тут я впервые заметил, что туда ведет тропинка. Она заговорила с Фергасом, ее гэльский говор странно звучал для моего уха, но был мелодичен и приятен. Он напоминал мелодию волынки, разносящуюся по вересковой пустоши.

Она зашла в дом, а я стоял у порога, заглядевшись на серого гуся, который летел низко над болотами. Это был пустынный, дикий край, но зеленый и приятный.

— Мы сейчас поедим, Тэтт, а затем приступим к делу.

— Почему вы возитесь со мной? — спросил я. — Я очень благодарен вам, но почему?

Он посмотрел вдаль, в сторону залива, пнул ногой камешек.

— Ты вправе задавать такие вопросы, парень. Причин много, и я не стану перечислять все. Прежде всего, я люблю бойцов. Я сражался плечом к плечу с ирландцами и знаю, что они сильные бойцы и честные люди. Когда я был совсем несмышленым да еще и одиноким вроде тебя, один ирландец позаботился обо мне. Есть и другая причина — более серьезная, но покамест я умолчу о ней. Сейчас скажу тебе вот что. Я знаю, кто ты, знаю, что Тэттон Чантри не настоящее твое имя. Настоящее мне известно, и я знаю, что между нами есть кровная связь, хотя она и относится к давним временам. Кроме того, я одинокий человек — у меня нет ни кола ни двора, ни детей, ни жены. Меня боятся и уважают, но у меня нет ничего своего. Когда-то я мечтал иметь сына, вот такого, как ты, — с крепкими плечами и гордой осанкой, с ясными и честными глазами... но это было в другой стране, и женщина, которая могла бы... а, хватит об этом...

— Мой отец умер. Для меня было бы счастьем быть вашим сыном, Фергас Макэскилл.

Он положил мне на плечо свою сильную руку.

— Ах, мальчик, мальчик, у меня на глаза навернулись слезы! Из-за тебя Фергас Макэскилл превращается в слезливую женщину... Договорились, Тэтт, ты — мой приемный сын. А теперь давай-ка возьмем мечи и займемся делом.

Я не мог и представить себе, что при его габаритах и силе он так виртуозно владеет рапирой! Буквально через минуту я почувствовал, что передо мной настоящий мастер. Мое умение, о котором я был недавно довольно высокого мнения и которое не раз заслуживало похвалу Кори, на поверку оказалось совершенно никчемным. Фергас был одного со мной роста, и дальность выпада у нас была одинакова, но разница в искусстве фехтования была несопоставима.

Мы упражнялись около часа. Он всячески испытывал меня, проверял быстроту моей реакции, с изощренным искусством заставлял то нападать, то обороняться и при этом ничего не говорил. Потом мы отложили рапиры и пошли в дом, где старая женщина подала нам эля, суп и мясо. На десерт выпили густых сливок от коров шотландской породы, красной масти, с густой, как у льва, гривой и широко поставленными рогами.

— У тебя неплохо получается, — сказал Фергас, — и учили тебя хорошо... У тебя крепкая при твоем росте кисть, и ты достаточно хладнокровен. Мы еще поработаем с рапирой, а потом возьмемся за мечи. Для этого тебе потребуется большая сила рук, и хотя плечи у тебя хорошо развиты, мы постараемся их еще укрепить. — Он отломил кусок грубого черного хлеба и посмотрел на меня из-под густых бровей. — А ты умеешь стрелять из большого лука? Это оружие уже устарело, но оно и сейчас еще используется, и тебе полезно им овладеть.

— Я немного умею стрелять из лука, — сказал я, — владею также пращой и дубинкой.

— Превосходно. Мы этим займемся.

И мы начали свои упражнения.

Прошел месяц, затем второй и третий. Мы фехтовали, боксировали, ходили по берегу и в горы. Взбирались на гору Сторр, бродили по высоким холмам, спускались в темные ущелья. Иногда над головой у нас светило солнце, а иногда мы шли в густом тумане. Несколько раз Макэскилл оставлял меня развлекаться как мне заблагорассудится и исчезал на день-другой.

Однажды утром, когда мы пили эль, он кивнул на мой стакан.

— Будь воздержан, мальчик. Я тоже пью, но, в отличие от многих, никогда не напиваюсь. Когда я трезв, я знаю, что могу справиться с любым противником, побороть любые трудности, но когда голова человека затуманена винными парами, он способен делать глупости. Я видел, как одного из искуснейших фехтовальщиков убил новичок только потому, что тот накануне пил вино ночь напролет. Когда он вышел на бой, он был не уверен в себе, в движениях не было твердости, все его искусство как будто испарилось. Он не желал нас слушать, когда мы убеждали его перестать пить, и умер нелепой смертью.

Бывали дни, когда мы не выходили из дома. В это время между враждовавшими кланами Макдональдов и Маклеодов шла война, вовсю лилась кровь.

— Придет час, — говорил Макэскилл, — и я тоже отправлюсь сражаться. А пока пусть они решают спор между собой, без меня. И так слишком много крови. Неподалеку отсюда, в северной части острова Скай, местностью, которая называется Тоттерниш, когда-то владели Маклеоды, а затем Макдональды отняли у них эту землю силой. Так было испокон веков. Те, кто сильнее, вторгались на чужую землю и захватывали ее. И так происходит везде, Тэтт. Когда я был мальчишкой, я особенно не задумывался над этим, но с годами, становясь взрослее, я все больше хотел понять причину всех вещей. Мы, Макэскиллы, потомки викингов, которые, как я уже говорил тебе, приплывали с севера, брали в жены местных женщин-островитянок, а они были гэльского происхождения. Темными вечерами я часто беседовал с мудрыми людьми и воинами из других краев, и повсюду было то же самое. Северяне стремились в теплые и богатые края, бедняки жаждали овладеть чужим богатством, нападали и грабили, а затем оседали на отвоеванных землях, где их, в свою очередь, грабили другие. Так обстоит дело и в новых землях за морем. Давным-давно, когда я был еще мальчишкой, мы захватили в море испанское судно и привели его на остров Скай. На борту этого судна находился важный испанский дворянин, и мой отец удерживал его у себя в качестве пленника, чтобы, как водится, подучить за него выкуп. В ожидании выкупа прошло много месяцев, я часто разговаривал с нашим пленником, он жил у нас как член семьи. Он рассказывал мне о Кортесе^[112] и о том, как тот покорил ацтеков. Он говорил, что Кортес никогда бы не стал этого делать, если бы не настоятельные просьбы союзных ему индейских племен, которых ацтеки покорили незадолго до этого и которые люто их ненавидели. Ацтеки жили в больших каменных городах, но города эти построили не они, а другие племена, которые пришли сюда раньше, например, толтеки и другие, жившие здесь прежде. Так что, как видишь, мы владеем землями временно, не важно, пришли мы сюда миром или силой. Нас сменят другие народы и другие поколения. Когда я был драчливым мальчишкой, я мечтал только о мечах и сражениях. Я любил дикие набеги, яростные сражения, любил скрестить клинок с клинком противника. Мне было все равно, с кем сражаться, — главное, сражаться! Но со временем я набирался ума. Я и сейчас люблю сражение — это у меня в крови, — но теперь я вечно задаю себе вопросы, а ответы стараюсь узнать у других. Солдат за свою жизнь сталкивается с множеством разных людей.

Я молча слушал его, но потом у меня возник вопрос:

— Если Макдональды владеют Тоттернишем, как же получилось, что вы живете здесь, хотя принадлежите к клану Маклеодов?

— Да просто-напросто они позволяют мне здесь жить! Возможно, не считают нужным прогонять меня, потому что я редко тут бываю. Они знают, когда я приезжаю и когда уезжаю. И ходят вокруг меня кругами. Боятся ли они меня? О нет, Макдональды страха вообще не ведают. Я хорошо их знаю. Я не раз проливал кровь Макдональдов, и им это известно, но, кажется, они в какой-то мере питают ко мне слабость и, возможно, думают, что меня лучше не трогать. Не исключено, что однажды они придут за мной.

Тем временем мы фехтовали и сражались на разных видах оружия, я чувствовал, как совершенствуется мое искусство, растет уверенность в себе. Фергас был великим мастером и великим учителем. Каждый раз, когда мне казалось, что я уже сравниваюсь с ним, он находил новый прием, предлагал новую стратегию, придумывал новый трюк. В глазах его светился насмешливый огонек, он поглядывал на меня с усмешкой, наслаждаясь впечатлением, которое он производил на ученика.

Однажды мы сидели у огня после ужина. По крыше стучал дождь. Время от времени сильный ветер завывал под стрехой. Отсветы огня бросали блики на щеки Макэскилла, его мохнатые брови, старый шрам.

— Да, — говорил он, — то были кровавые времена. Ты, верно, слышал про остров Эгг? Это там! — Он махнул рукой в сторону юга. — Несколько лет тому назад ватага парней из рода Маклеодов, которым Макдональды отказали в приюте, забили быка на берегу и собирались поужинать, как вдруг на них напали Макдональды и жестоко их избили.

Норман, одиннадцатый вождь клана Маклеодов, послал против них свой флот. Макдональды, видя, что неприятель превосходит их числом, спрятались в пещеру. Это было, если не ошибаюсь, в 1577 году. Маклеоды обыскали весь остров, но никого не нашли и уже отошли от берега, когда кто-то из Макдональдов, не в силах сдержать нетерпения, вышел из пещеры, и его заметили.

Маклеоды по следам, которые он оставил на свежевыпавшем снегу, нашли пещеру и, когда Макдональды отказались из нее выйти, собрали хворост и водоросли, сложили большой костер у входа в пещеру и подожгли. Все, кто был в пещере, задохнулись и погибли. Не осталось в живых ни одного из четырехсот человек.

— Ну и что, этим все и кончилось?

— Ах, Тэтт, разве такое когда-нибудь кончается? Мы, скотты, мстительный народ! Макдональды затаились и стали поджидать подходящего случая, чтобы отомстить. И вот в одно воскресное утро, под прикрытием тумана, они незаметно проскользнули в залив, забаррикадировали двери церкви, в которой было полно народу, и подожгли ее. Все, кто там был, сгорели заживо, спаслась лишь одна женщина.

Эта весть достигла замка Данвеган, где собирался клан Маклеодов. О, я хорошо помню этот день, день мести! Я видел все собственными глазами и сам убивал, потому что в церкви погибли несколько моих друзей и девушка, которая... ну, впрочем, не буду об этом говорить.

Мы сели в лодки и налегли на весла. Церковь горела долго, а Макдональды стояли вокруг нее и смотрели, чтобы никто оттуда не выбрался. И кроме одной женщины, никто не спасся.

А когда церковь рухнула, они стали копаться в угольях и закопченных камнях, — искали какой-нибудь поживы, а затем вернулись к своим лодкам. Но они плохо рассчитали — наступило время отлива, и их лодки оказались на берегу, далеко от воды. А тем временем подоспели Маклеоды с развевающимся волшебным флагом.

Я первым выскочил на берег и бросился вперед. Спустя мгновение я был в самой гуще Макдональдов и, выхватив меч, кинулся на них! Один!

Но Маклеоды уже высадились на берег, и Макдональды отступили к каменной дамбе, защищавшей прибрежные земли от моря. Они стояли спиной к дамбе и отражали нашу атаку! Ах, какая это была великолепная битва!

Макдональды — настоящие мужчины! Да, я сражался против них, но у меня не было к ним ненависти! Я восхищался их силой и отвагой.

С лязгом скрестились мечи. Я уложил сразу двоих. Затем меня сбили с ног. Но я тут же вскочил, и мы снова принялись рубиться.

Я видел немало сражений в своей жизни, но битва у морской дамбы, при свете угасающего дня, была самой прекрасной. Раз за разом они бросались на нас, и каждый раз мы оттесняли их назад! Нас было больше, и мы перебили всех до одного.

Макэскилл неоднократно возвращался к историям войн между кланами. Это были жестокие и воинственные племена, готовые биться до последней капли крови.

Мы переправлялись на лодке на Льюис, на остров Эгг и остров Рам. Я научился управлять лодкой в бурном море. Как-то, привязывая лодку после одной из таких поездок, я вспомнил, что мне уже пятнадцать лет.

Несколько месяцев я практиковался в фехтовании, борьбе, много ходил, взбирался на скалы, управлял парусом. Мы питались простой грубой пищей и вели здоровый образ жизни. Я сильно вырос и окреп. И очень усовершенствовал свое боевое искусство.

Это произошло в конце дня. Солнце уже село. Ветер срывал клочья белой пены с гребней волн и клонил к земле тростник; по луговой траве пробегала рябь. Я шел по тропинке с берега и нес несколько рыбин, только что выловленных мною в холодной воде залива.

Поднявшись, как обычно, на небольшой холм неподалеку от дома, я на мгновение остановился и окинул взглядом вересковую пустошь. И тут же увидел всадника на серой лошади. Он стремительно мчался, огибая обломки скал и кусты вереска, грива и хвост лошади развевались на ветру.

— Фергас! — позвал я, стараясь не кричать слишком громко и в то же время перекрыть шум ветра.

Фергас вышел на порог с книжкой в руках.

— Смотри — всадник, — сказал я. — Похоже, он несет беду.

— Да, — согласился он, взглянув вдаль. — Так скачут только с дурными вестями. Собирай вещи, парень, мы немедленно уходим!

Глава 16

Мы сидели в лодке, съежившись от холода. Дул сильный ветер, море было неспокойно, и зарифленные паруса обледенели. Соленые брызги вонзались в лицо ледяными иглами. Не было средств бороться с ветром и волнами; мы могли лишь плыть куда несет нас море, пока теплилась хоть какая-то надежда на спасение.

Волны накатывали, как черные ледяные стены, их белые гребни скалили на нас свои зубы, брызги били как град. Я с тоской вспоминал уютную хижину, оставшуюся позади, и огонь, пылавший в ее очаге.

С нами в лодке было три рыбака. Лодка принадлежала им и была специально построена для бурных северных морей. По лицам рыбаков я понял, что наше положение незавидно: нам грозит смертельная опасность.

Скотты и норвежцы с Шетландских, Оркнейских и Гебридских островов пользуются обычно шестнадцати— или двадцатичетырехвесельными лодками, а в военное время за одним веслом сидят по трое. Бывают лодки и поменьше — на двенадцать весел. Наше суденышко было ни того и ни другого типа — это была совсем небольшая лодка для ловли рыбы. Сейчас единственным грузом были мы.

Никто не произносил ни слова — из-за рева ветра все равно ничего не услышишь; мы сидели, прижавшись друг к другу, стиснув в руках бесполезные мечи, и каждый раз, когда лодка стремительно падала вниз с гребня волн, наши сердца тревожно сжимались.

Мы плыли на юг. Вдали на востоке лежала Шотландия, на западе раскинулись бескрайние воды Атлантики. Рыбаки были хорошо знакомы со стихией ветра и воды и искусно управляли суденышком. Лодка круто соскальзывала с одной волны и тут же взлетала на гребень другой.

Фергас Макэскилл, сидя рядом со мной, мрачно смотрел вперед — в кромешную тьму; его борода развевалась на ветру, лицо было словно у вытесанного из камня идола, глаза суровые, как штормовые тучи на небе.

Внезапно он резко наклонился вперед, словно хотел пронизать взглядом штормовую мглу. Над самым горизонтом смутно вырисовывалось что-то темное и зловещее.

Макэскилл схватил рыбака за руку и показал вперед.

— Джура! — закричал он.

Я знал, что так называется один из островов.

Рыбак покачал седой головой. Кивнув на запад, он выкрикнул другое название — какое, я не расслышал. Я видел, что он пытается направить нос лодки в сторону этой темной массы.

Я судорожно ухватился за борт лодки. Что-то было неладно. Рыбак принялся черпать воду из лодки и выливать ее за борт, но я видел, что это бесполезный труд, потому что следующая большая волна неминуемо должна была накрыть нас.

Лодка отяжелела, она с трудом взбиралась на волну, ее ходкость уменьшилась, как будто она увязла килем в водорослях.

И тут в разрыве туч совсем неподалеку мы увидели силуэт острова — это, вероятно, было северо-западное побережье острова Джура. Фергас Макэскилл больно сжал мне руку. Он сунул мне небольшой мешочек. Я пытался отказаться, но он заставил меня его взять. Спрятав мешок под камзол, я подумал, что поспорить мы сможем в другой раз.

Он прижал губы к моему уху и крикнул:

— Не дожидайся, пока ударит о скалу! Как только подойдем ближе, прыгай.

Прыгать? Я мог задавать этот вопрос только себе. Где берег? Вероятно, до него около полумили. Вдоль береговой полосы, насколько можно было различить в туманной мгле, торчали рифы.

Лодка погрузилась в воду. Борта были почти вровень с водой, но она еще все-таки удерживалась на плаву.

Огромные валы со страшным ревом обрушивались на берег. Нас опять подняло на гребень гигантской волны; я увидел береговую полосу — теперь она была совсем недалеко. Ветер выл, как тысяча духов в аду. Фергас схватил меня за руку.

— Ну, живей, прыгай! — вскричал он и нырнул в волны.

Вслед за ним прыгнули двое рыбаков. Только старый рыбак по-прежнему сидел неподвижно. Я потянул его за руку.

— Ну же! — закричал я.

Он взглянул на меня и, улыбнувшись, отрицательно покачал головой.

Подходящий момент миновал. Откатная волна увлекла лодку обратно в море. Я собирался прыгнуть, но вовремя сообразил, что теперь слишком далеко от берега. По непонятному капризу ветра и течения лодку снова отнесло в море. Я скорчился возле старого рыбака, стиснув его худую, слабую руку.

Поздно! Момент упущен — другие сумели воспользоваться им, а я, как дурак, замешкался. Только старый рыбак был спокоен — видно, уже смирился со смертью. Либо он не умел плавать, либо у него уже не было сил и он решил остаться в лодке и вместе с ней пойти ко дну. Мне оставалось лишь разделить его судьбу.

Однако не в моем характере было сидеть сложа руки и ждать. Я поднялся, прижался к мачте и, обхватив ее руками, вглядывался во тьму. Ветер рвал с меня одежду и как будто грубо хлестал мое тело, но я продолжал крепко цепляться за мачту. Взглянув на старика, я увидел, что он шевелит пальцами — значит, жив еще. Лодка по-прежнему держалась на плаву, во всяком случае перестала погружаться в воду. Волны, по-видимому, несли ее на юго-запад, и, похоже, нас снова прибивало к берегу. Неожиданно открылся широкий залив или бухта, — огромные волны одна за другой катились в разверстую пасть залива.

Старик рыбак сидел почти по самые плечи в воде. Держась одной рукой за мачту, я дотянулся до него и схватил за руку. Он не сопротивлялся, и я подтащил его к мачте. Он что-то бормотал, судя по тому, что губы его шевелились, но из-за бешеного воя ветра я ничего не слышал.

Берег стремительно несся на нас, или мы на него. Я судорожно вцепился в мачту одной рукой, а другой держал старика. Внезапно волна подняла лодку и со страшной силой швырнула на берег. Лодка с оглушительным треском ударилась о скалы, и мы, вылетев из нее, растянулись, почти бездыханные, на каменистом берегу.

Едва опомнившись, я вскочил на ноги, оттащил старика подальше на траву, куда не доходили волны, и побежал обратно — посмотреть, что сталось с нашей лодкой и с нашими вещами.

Приближалась новая волна, у меня было буквально одно мгновение. Я быстро схватил свой клинок и сумку. Море чуть не вырвало их у меня из рук и унесло обратно в море обломки лодки.

Я вернулся к старику — он лежал на краю травянистого склона — и помог ему подняться. Помогая друг другу, мы, спотыкаясь, пошли по лугу, усеянному полевыми цветами, стараясь уйти подальше от жадных лап моря.

Только мы остановились, чтобы перевести дух, как старик схватил меня за руку и показал куда-то в сторону. К нам приближалась группа всадников.

— Ни слова о Макэскилле, — хриплым шепотом остерег меня старик. — Это, наверное, Макдональды — враги клана Макэскилла. Скажи, что мы из Ирландии и что нас выбросило на берег.

Мы стояли в ожидании незнакомцев, и я был рад, что успел спасти свой клинок.

Их было пятеро, они быстро подскакали к нам. У одного был грозный вид. Это был старик с развевающимися на ветру волосами и бородой, остальные — помоложе, двое — почти мальчики.

— Где мы? — спросил я.

— Это Айлэй, — сказал один из юношей. Он произнес: «Айлэ».

— Ах, значит, это не Джура?

— Джура рядом, вон там, — объяснил он, с любопытством разглядывая меня.

Он был примерно мой ровесник, но ростом пониже.

— Куда вы шли? — спросил он.

— В Обан, — солгал я. Впрочем, это была не совсем неправда, потому что мы в самом деле должны были там оказаться. — А затем мы собирались пересечь Англию, чтобы попасть во Францию.

— Ты учишься там?

— Да, — ответил я. И действительно, разве я не учился всюду, куда меня ни заносило? — А может быть, я поступлю там в армию.

— Кто ты? — спросил бородатый старик. Несмотря на преклонный возраст, он сохранил красоту и силу.

— Я Тэттон Чантри, из Ирландии. А это рыбак, который вез меня, когда мы попали в шторм. Наша лодка потерпела крушение, и все, что удалось спасти, на мне.

— Однако свой клинок ты уберег, — сказал старик. У него был острый глаз, видно, от него ничего не могло укрыться.

— Уберег, — сказал я, — ведь как знать, что может ожидать безоружного человека на неведомом берегу... да и где бы то ни было...

— А ты умеешь им пользоваться?

— Немного, — ответил я. — Хотел бы еще поучиться.

— Донэл, — распорядился бородатый, — посади его к себе за спину. А ты, Чарльз, возьми другого. Мы не можем допустить, чтобы кто-нибудь голодал на нашем берегу.

— На нашем? Ты все еще называешь этот берег нашим? — удивленно воскликнул Донэл. — Ведь это уже не наш берег, и мы не вправе находиться здесь. Ты сам вскоре убедишься в этом, стоит нам встретить кого-нибудь из тех.

— Мы не встретим их, — уверенно ответил старик. — Нам сообщили, что они далеко. Так что заберем то, за чем приехали, и вернемся домой.

— А как мы поступим с ними? — спросил Чарльз.

Старик взглянул на нас.

— Возьмем с собой. Они не будут рассказывать о том, что видели. — Он посмотрел на меня. — Что скажешь, Тэттон Чантри?

— Я поеду дальше, в Обан, и навсегда запомню ваши лица и то, как вы подобрали нас на берегу моря.

— Молодец! Ну тогда в путь!

Мы быстро поскакали через пустоши в глубь острова. Вдали блеснула голубая поверхность озера; свернув, мы подъехали к груде серых камней.

Один из всадников спешился и, казалось, собрался копать землю.

— Погоди! — остановил его бородатый старик. — Нарезай дерн квадратами, а когда выкопаем то, что нам нужно, положишь его обратно, чтобы никто не догадался, что мы здесь копали. — Он быстро огляделся кругом. — Рассыпьтесь в цепь и будьте начеку. Нам не нужны свидетели!

Я наравне со всеми встал в цепь, но время от времени бросал взгляд на работавших. Они аккуратно снимали дерн большими квадратами и копали под ними землю. Наконец я услышал, как под лопатой звякнул металл. Скоро из земли показался сундук. Его очистили от земли и навьючили на лошадь. Это была крепкая лошадь, по-видимому, тяжеловоз, но даже ей явно пришелся не по вкусу этот тяжелый груз. Потом уложили дерн на прежнее место и быстро двинулись в путь. Мои спутники все время оглядывались.

— Мне говорили, что эта земля принадлежит Макдональдам, — сказал я.

— Да, — мрачно ответил бородатый старик, — когда-то так и было. Но теперь ею владеют Кэмпбеллы, и я не виню их: они взяли то, что смогли взять, и охраняют свои владения. Но думается, что эта земля снова будет у Макдональдов!

Мы объехали скалы и увидели внизу укромную бухту. В ней стояло небольшое судно. Нам спустили трап, чтобы мы могли подняться на борт.

Шатаясь от усталости, я отыскал уголок, где меньше дул ветер, и прилег вместе со старым рыбаком. Всего три часа прошло, как нас выбросило на берег. В море еще бушевал шторм, но теперь мы наконец обрели надежное убежище.

Донэл подошел ко мне и присел рядом на корточки.

— С наступлением темноты мы отходим. Здесь тихое место, а наши враги, думаю, не отважатся выйти в море в шторм. Он еще вовсю свирепствует там, где вас выбросило на берег, и там, где находятся они. Но дождь уже ослабевает.

— А куда вы направляетесь?

— Мы доставим вас в Обан, потому что и сами держим туда путь. — И, понизив голос, продолжил: — Никому ни слова о сундуке. Его спрятали в давние времена наши предки, и он принадлежит нам по праву. Мы узнали о нем после смерти моего дяди. Но если это станет известно нашим врагам, они могут захватить его.

Время потянулось бесконечно, мы все ждали, и наконец шторм понемногу начал стихать. Я спал, просыпался и снова засыпал, но Макдональды все время бодрствовали. Их тревога была понятной: если бы их захватили здесь, это означало бы для них верную смерть. Некоторые шотландские кланы жили в мире и согласии, но между другими не прекращалась жестокая вражда.

Когда я проснулся в очередной раз, мы уже были в открытом море. Стояла темная ночь, ветер немного утих, но море еще не успокоилось. За кормой еле-еле проступала темная полоса берега. В разрыве туч мерцали звезды.

Я стоял у планшира, когда ко мне подошел Донэл.

— А где же остальные ваши спутники? — спросил он. — Ведь вы плыли не вдвоем?

— Да, было еще трое. Они шли в Обан и согласились взять меня с собой. Мне кажется, старик — родственник одного из них. По-моему, они с Оркнейских островов.

— А что ты собираешься делать в Обане?

— Сразу же попытаюсь перебраться во Францию. Я и так уже сильно опоздал из-за этой истории. Возможно, отправлюсь верхом, а если удастся найти лодку, — морем.

Мы стояли рядом, наблюдая, как вздымаются и опадают волны. Близился рассвет. Немного погодя я вернулся к старику — он не спал.

— Если бы не ты, — сказал он, — я бы наверняка погиб.

— Я не сделал ничего особенного.

— Ты проявил настоящее мужество, ведь я совсем было позабыл, как хороша жизнь. Ты придал мне силы, в которых я так нуждался! — Он помолчал. — Ты ирландец, да?

— Да, ирландец.

— Ирландия — прекрасная зеленая страна. Когда варвары разорили страны континента, Ирландия сохранила огонь знания.

— Ты говоришь не как простой рыбак.

— Я не рыбак. Я паломник.

— Ты ходишь по святым местам?

— Я странствую по храмам знания. Посещаю старинные, забытые места, где есть еще сооружения из больших каменных плит.

— В Ирландии много сооружений из каменных плит. Мой отец часто водил меня к ним.

— Его звали Чантри?

Я ничего ему не ответил, и он сказал:

— А, понимаю! И он тебе рассказывал про эти места? Он хорошо их знал?

— Он говорил, что некоторые из них построены задолго до египетских пирамид. В Ирландии сменилось не одно поколение ученых еще до того, как была построена первая пирамида в Египте. Мы ходили с ним к гробницам этих ученых. Некоторые из них расположены неподалеку от реки Бойн...

— Твой отец был мудрым человеком. Он занимался наукой?

— Постоянно. Он изучал историю по старым книгам. У него было очень много книг, но потом наш дом сгорел.

— Ах так! Глупцы всегда разрушают то, что могло бы принести им спасение. Но они не способны этого понять. И твой отец учил тебя по этим книгам?

— Он учил меня всему. Он часто говорил, что в будущем еще многое предстоит познать, но уже сейчас есть непреложные истины. Источник знаний никогда не иссякает, и мы должны черпать из него не уставая.

— Хорошо сказано. Со временем ты узнаешь, Тэттон Чантри, что в мире немало людей науки и все они преследуют одну общую цель. Невзирая на презрение и амбиции профанов, они будут двигаться вперед, познавая тайны жизни и делясь ими с другими. На земле живут разные расы и нации, но в мире науки нет границ ни на земле, ни на небесах. Нас ведет огонь любознательности, стремление к познанию. Следуй по этому пути, Тэттон Чантри, ибо в этом твоя судьба.

Помолчав, он продолжил:

— В море, когда я был на волосок от смерти, я ни о чем не жалел, потому что не оставил в мире ничего своего, — я занимался только наукой. Каждый из нас должен оставить после себя хоть что-нибудь, чтобы облегчить путь последующим поколениям. Когда-нибудь ты узнаешь, что в отдаленных уголках мира есть богатейшие хранилища знаний, где собраны тысячи томов книг и где ожидают своего часа великие идеи и мечты человечества. Некоторые из них разрушены... например, библиотеки Александрии и Кордовы, Самофракийские храмы... Но остались другие сокровищницы знаний. Где-то в храме знаний есть место и для того, что познал я.

— Ну что ж, пойдем со мной, — предложил я. — Я направляюсь в Лондон, а затем во Францию и Италию.

— А к чему стремишься ты?

— Моя цель — знания... искусство фехтования... и деньги, чтобы, возвратившись на родину, восстановить наш разрушенный очаг. Таково было желание моего отца. И теперь того же хочу и я.

Он некоторое время молчал, видимо, обдумывая мои слова.

— Хорошо, — сказал он, — я пойду с тобой в Лондон. Возможно, каждый из нас поможет другому найти правильный путь.

Так мне открылась дверь... дверь, которая никогда уже больше не закроется.

Глава 17

Я не представлял себе, каким способом раздобыть необходимые мне деньги, но так или иначе, нужно было попытаться. Я говорил правду — я действительно намеревался выкупить землю, которой владел мой отец, и вновь выстроить родовой дом, сожженный врагами.

Это была нелегкая задача, потому что враги не должны были догадаться, что я — сын своего отца и член семьи, которую они так ненавидели. Но прежде всего необходимо было раздобыть средства к существованию.

Хотя я был еще очень молод, за время странствий я сильно изменился — вырос, окреп и стал значительно проворнее. А самое главное, несомненно поумнел. Я решил, что впредь буду прибавлять себе годы, чтобы ко мне относились с большим уважением и по крайней мере считали достойным внимания.

Но с чего начать? У меня не было профессии, я не знал никакого ремесла, кроме умения фехтовать, и никаких способов зарабатывать себе на жизнь. Я не был намерен идти в воры или разбойники — я хотел оставаться джентльменом, каким был по происхождению.

В маленьком мешочке, который насильно сунул мне Фергас Макэскилл, были золотые монеты — их хватит на жизнь, пока я не найду какую-нибудь работу, а может быть, и дольше. У меня было также немного собственных денег, оставшихся от прошлых времен, так что голодная смерть мне не угрожала.

Обдумывая свое положение, я решил, что могу воспользоваться накопленным опытом. Ведь не зря я бродил по сельским дорогам и городам, торгуя мелочным товаром. Путешествуя со стариком, я многому научился, — почему бы теперь не использовать эти навыки на практике. Я подумал, что, покупая и продавая по мелочам, можно выручить какие-то деньги. Но прежде всего надо отыскать себе пристанище, надежную нору, где я мог бы спрятаться от вербовочных команд, которые рыскали по улицам, вылавливая рекрутов на королевский флот.

Старик, видно, хорошо знал лондонские улицы. Он привел меня в маленькую таверну в тупике напротив Чансери-лейн, неподалеку от Флит-стрит.

— Сюда мало кто ходит, — пояснил он, — владелец не стремится к популярности и к большим доходам.

— Что же это за хозяин, — удивился я, — который не стремится увеличить свои доходы?

— Он богатый человек, а его клиенты избегают лишних глаз. В таком большом городе всегда есть люди, которые приходят и уходят, не желая привлекать к себе внимания.

В гостинице был просторный зал с большим очагом и несколькими столами и скамьями. Отсюда дверь выходила в коридор с комнатами для постояльцев; узкая винтовая лестница вела в комнаты второго этажа.

Когда мы вошли, хозяин находился в зале, где, кроме него, никого не было. Он взглянул на нас без малейшего удивления. Не сомневаюсь, что он знал моего спутника, но не подал виду.

— Это, — представил меня старик, — мой друг. Приютите его, пожалуйста.

Он сел на скамейку подле очага, и я с удовольствием присоединился к нему, потому что погода стояла на редкость холодная.

— Меня зовут Джекоб Биннс, — продолжил он, впервые, насколько я помню, назвав свое имя. — А этот юный джентльмен — Тэттон Чантри.

— Меня зовут Том, — сказал хозяин, слегка поклонившись. — У меня есть комната с окном на улицу, может быть, она вам подойдет?

— Конечно, подойдет. А сейчас мы хотели бы чего-нибудь выпить и закусить.

Я огляделся. В зале было уютно и комфортабельно. Между прочим, заглянув в окошко, я заметил, что в доме есть черный ход. Дом был окружен более высокими зданиями, квартал был не слишком людный.

— Когда-то здесь был монастырь, — сказал Джекоб, — и часть стен осталась с тех времен; позже сделали пристройки и кое-где стены обшили досками. — Он говорил тихо, так что никто не мог подслушать. — Здесь есть несколько входов и выходов, есть и подземные проходы.

— Ты для меня настоящая загадка, — сказал я. — Я раньше думал, что ты простой честный рыбак.

— Да, и честный, и рыбак, когда нужно, но прежде всего — паломник.

— Мне не хотелось бы, — сказал я, — чтобы меня обвинили в заговоре против королевы. С нами, ирландцами, всегда плохо обращались, а я больше всего на свете желал бы оказаться снова на своей родине в тишине и безопасности.

Он пожал плечами.

— Я не участвую ни в каких заговорах. Если мои поступки выглядят порой странными, то только потому, что я не очень укладываюсь в рамки обычных представлений о людях. Я много путешествую; храмы, которые я посещаю, не принадлежат ни Богу, ни дьяволу. Как-нибудь в другой раз я расскажу тебе об этом больше. Ты не должен зря тратить время — тебе нужно избрать собственный путь, и, возможно, я могу тебе в этом помочь.

Три дня кряду я бродил по городу, изучая улицы и переулки, таверны и речные причалы и размышляя, какой род занятий выбрать. Несомненно, на свете нет более удивительного города, чемЛондон. Королева Бесс, жестокая по отношению к ирландцам, была доброй королевой для своего народа. Англичане переживали необыкновенный подъем, характерный для молодых или возрождающихся наций, когда все кажется возможным и никакая, самая дерзкая мечта не представляется неосуществимой. Трудно было не поддаться общему настроению.

Корабли под британским флагом бороздили по всем морям, бросая вызов могущественной Испании. Повсюду — на всех дорогах и перекрестках мира — энергичные британцы задавали тон. Но, как всегда, в такие времена росла и преступность. Никто — ни мужчины, ни женщины — не чувствовал себя в безопасности на улицах, все ходили вооруженными, чтобы, если понадобится, дать отпор бандитам.

Мне предстояло прежде всего научиться ориентироваться в городе и овладеть языком. О, разумеется, мой английский был безупречен, я говорил на этом языке всю свою жизнь; но, как я вскоре убедился, существовал совершенно особый, уличный язык, в котором встречались такие слова и выражения, о которых я и понятия не имел. Я частенько ходил в заведение, где собирались барды и актеры, слонялся по улицам. Любил ходить по книжным развалам, особенно часто бывал на площади у собора Святого Павла, где они были на каждом шагу.

Казалось, весь Лондон стремился к знанию, горожанами словно бы овладела невероятная тяга к просвещению, что так свойственно растущим, развивающимся странам. Целый месяц я занимался только тем, что бродил по улицам и читал все, что под руку попадется, — дешевые романы, пьесы, памфлеты, стихи.

Джекоба Биннса я редко видел и не имел ни малейшего представления о том, что он делает в Лондоне. Постепенно он оправился от потрясения, когда мы чуть не утонули, и стал все чаще исчезать надолго. Но это мало меня беспокоило. У него была своя жизнь, и, если бы он считал нужным, он рассказал бы о своих делах сам.

Однажды, когда я сидел за столом в таверне, ко мне подошел молодой человек.

— Вы нарочно уединились? — спросил он. — Если нет, то, с вашего разрешения, я присяду рядом.

— Пожалуйста, — ответил я.

— Вы здесь такой же чужак, как и я. И хотя подобных людей здесь полно, лондонцы не слишком жалуют их.

Он задумчиво посмотрел на меня.

— Меня зовут Тости Пэджет, я родом из Йоркшира, хотя, говорят, моя мать была из фризок.

— А я Тэттон Чантри.

Молодой человек сел за стол напротив меня, и я заказал ему стакан эля. Полагаю, он был года на два-три старше меня, и у него была приятная наружность, хотя вид был несколько запущенный. Он отличался необыкновенной словоохотливостью, возможно, по причине выпитого эля.

— Вы учитесь? — спросил я.

— Все мы чему-то учимся, — ответил он с широкой улыбкой. — Но я действительно студент... учился в Кембридже, потом кончились деньги, и мне пришлось искать себе новую дорогу. — Мой отец был йомен^[113], — продолжал он, — и мечтал о лучшей доле. Он хотел, чтобы я получил образование и сделал карьеру, и поэтому отправил меня в Кембридж. Он умер скоропостижно — перетрудился. Когда его похоронили, я остался ни с чем.

— А ваша мать?

— Я никогда не видел ее. Слышал, что она сбежала с труппой актеров или что-то в этом роде. Отец никогда не рассказывал о ней, а если случалось невзначай упомянуть, говорил только, что она была хорошая женщина и что ей было с ним слишком скучно.

Он глотнул эля.

— Странно, мне отец никогда не казался скучным. Он был упорен и трудолюбив. Он знал, чего хочет, и неустанно работал у себя на ферме. Если бы он так не старался вывести меня в люди, он, наверное, добился бы многого.

— Ну а сейчас чем вы заняты?

Он опять пожал плечами.

— Сейчас — ничем. Иногда играю в театре на второстепенных ролях, сочиняю баллады и эпиграммы, разношу закуски и напитки, работаю «жучком» на скачках, — только что вором не стал, хотя кое с кем и познакомился.

У него была экстравагантная манера разговаривать — он энергично жестикулировал, его речь была полна восклицаний. Он выглядел приличным парнем, хотя под маской напускной бравады в кем чувствовалась неуверенность в себе, в своей способности справиться с трудностями жизни.

— Быть актером, — продолжал он, — значит быть вечным бродягой. Тобой восхищаются, пока ты на сцене, а стоит тебе сойти с нее, обливают презрением. Вечно боишься не угодить толпе, легкоуязвим. У меня есть комната, которую я снимал, и хозяйка, которая относится ко мне терпимо, потому что недавно потеряла сына, есть любовница не слишком строгих правил и несколько приятелей, у которых карманы так же пусты, как и у меня.

Мы осушили свои стаканы. Он явно был не прочь продолжить беседу. Он производил впечатление одинокого человека, не имеющего ни корней, ни видов на будущее. Ну а я? Мои корни грубо вырвали, я был вынужден бежать со своей родины. Стало быть, у меня тоже нет корней, но зато есть виды на будущее. Я не знал, куда меня занесет, но не сомневался, что рано или поздно непременно вернусь домой.

— Не падайте духом, — сказал я. — На наших глазах рождается новая Англия. Завтра Англией будут править не только отпрыски дворян и джентри^[114], но также йомены, стремящиеся к власти. Вот увидите, — убеждал его я, — фермеры, обрабатывающие землю, новые коммерсанты, — вот из каких слоев выйдут новые лидеры. Найдется там место и для нас с вами, если честолюбие нас не подведет и мы захотим попробовать свои силы.

— Но каким образом? — спросил он. — Легко сказать, труднее сделать. У меня нет ни денег, ни положения в обществе. Нет даже приличного костюма, при помощи которого можно завлечь богатую невесту... У меня нет ничего.

— Вы пишете баллады? Разве это ничего не дает?

Он невесело рассмеялся.

— Меньше, чем ничего. Все литературное дело находится в руках Издательской компании, а она платит чистые гроши. Она забрала в свои руки все, и больше некуда обратиться. Сводить концы с концами можно только при условии, что умеешь делать еще что-нибудь. Драматурги в чуть лучшем положении, потому что могут продавать свои пьесы в одну из театральных компаний. Но и драматург должен быть доволен, если ему заплатят шесть фунтов за пьесу. Нет, мой друг, таким способом денег не заработаешь.

Он снова взглянул на меня.

— Вы хорошо образованны, но я никак не могу определить, откуда вы. У вас необычное произношение.

— Я только пару недель как прибыл с Гебрид, — ответил я.

— А, вы шотландец! Тогда все ясно.

— Мой отец был ученым, — сказал я. — Не учителем — он учил только меня, — а ученым в старом смысле слова. Он знал древние языки, изучал древние рукописи и читал разные письмена, как гэльские, так и ирландские.

— Я слышал об огамическом письме^[115].

— Да, есть и такое. Большая часть древних ирландских книг утеряна, рассказывал он мне, а в них было много такого, о чем мы теперь не знаем.

Я вдруг спохватился, что, возможно, Тости ест не так часто, как ему хотелось бы, и заказал нам обоим по куску мясного пирога и еще по стакану эля.

Пока, благодаря деньгам Фергаса Макэскилла и собственным сбережениям, я мог считать себя более или менее обеспеченным. Но я уже понял, как тонка грань, отделяющая нас от бедности и отчаяния. Человек может беспечно жить, окруженный уважением многочисленных друзей, купаться в роскоши, есть и пить сколько душе угодно, и вдруг все это состояние исчезает. В подтверждение этого урока мне достаточно было вспомнить судьбу моего собственного отца и моего рода. Даже если сегодня у меня были кое-какие средства, мне следовало постоянно помнить, насколько они ничтожны, и не покладая рук искать способ их увеличить.

Мы с аппетитом поели. Мое предположение, что мой новый знакомый голоден, полностью подтвердилось. В нашей беседе возникла пауза, — я раздумывал над тем, что он рассказал про профессию драматурга и поэта. Мой отец время от времени кое-что писал, и порой, еще будучи ребенком, когда мы бродили по холмам, я с его помощью тоже сочинял стихи, развлекаясь поисками подходящих рифм.

А почему бы мне не попробовать себя на этом поприще? Во всяком случае, это даст мне кое-какой доход и поможет отсрочить минуту, когда я вновь окажусь на мели.

— Как же они все-таки живут, эти поэты и драматурги? Если их произведения приносят такой маленький доход, на что они существуют? — спросил я его.

Он отломил кусок хлеба.

— Покровитель! — ответил он. — Надо найти богатого покровителя, который, если вы посвящаете ему свое произведение, выплачивает вам определенную сумму или дает аванс. Но какое же это неблагодарное занятие сплетать изящные стихи для безмозглого болвана, который едва ли даже понимает, что вы делаете! Но я и это пробовал. Видит Бог, я пытался! Ни один из них не соблаговолил даже взглянуть на мои стихи. Они либо не отвечали на мое предложение, либо расточали пустые похвалы, но денег не давали. Поэт не может жить одними благими пожеланиями.

В этот вечер, когда я вернулся в гостиницу, Джекоб Биннс был там. Отдохнув и хорошо питаясь, он воспрял духом, хорошо выглядел, поправился и окреп. И все же было видно, что он очень стар.

Я поделился с ним своими планами.

— Это очень хорошо, если получится, — сказал он, выслушав меня. — Я знаком с одним издателем — молодым человеком из Стретфорда. Его зовут Ричард Филд. Он когда-то был учеником моего очень старого друга. Я могу свести вас.

— Это было бы неплохо, — согласился я.

Он внимательно поглядел на меня.

— Ты в самом деле хочешь этим заняться? Ведь это почти нищенская жизнь, ты ничего не получишь и будешь зависеть от других людей, а их прихоти меняются, как флюгер под ветром.

— Джекоб, ты слышал что-нибудь о Фергасе и других? Выбрались они на берег?

Он покачал головой.

— Мой друг, ты знаешь, сюда доходит мало сведений с Гебрид и из Шотландии. Я разговаривал с бродячими торговцами, купцами и другими людьми, но ничего не узнал. Видишь ли, Фергас хорошо плавал, и, если только была хоть малейшая возможность, он, конечно, добрался до берега.

— Он был мне как старший брат или как отец. Я многому научился у него и хотел бы...

Посреди нашего разговора неожиданно распахнулась дверь, и в залу вошел мужчина. Мужчина? Скорее юноша, высокий, хорошо сложенный, немногим старше меня.

Мы посмотрели друг на друга и, несмотря на то что оба сильно изменились, сразу узнали друг друга.

Когда Рэйф Лекенби и его шайка напали на нас, этот юноша обратился ко мне со словами предупреждения.

— Это ты! — воскликнул он. — Ты здесь, и он тоже здесь! А ведь ему больше всего не дает покоя мысль, что он упустил тебя. Ему во что бы то ни стало надо убить тебя.

— Рэйф Лекенби здесь?

— Да, здесь. Он попал в серьезную передрягу, бежал и вместе с ним кое-кто из его ватаги. У меня тоже были неприятности — из-за него, конечно.

— В таком случае брось его и живи сам по себе.

— Легко сказать! Он убьет меня так же, как и тебя... У тебя единственный выход — беги! Беги, пока он не узнал, что ты здесь!

— Пойди к нему и скажи, что видел меня. Передай ему, что я буду рад встретиться с ним, где он пожелает.

— Не валяй дурака! Он главарь самой большой шайки негодяев в Лондоне. Вокруг него собрались воры, карманники и разбойники со всего света!

— Тогда мы, без сомнения, вскоре встретимся, — возразил я, — потому что я часто хожу по улицам Лондона, а у нас еще не закончена старая дуэль.

— Он лучший фехтовальщик в Англии, а может быть, и во всей Европе! Я не имел ничего против тебя тогда и не имею сейчас, но знай: Лекенби — сущий дьявол!

— А почему ты сам не уйдешь от него?

Несмотря на впалые щеки и измученные глаза, это был красивый парень. Он печально покачал головой:

— Он отыщет и убьет меня, а я не хочу умирать. — Он вздохнул. — Хотя, может быть, это было бы и лучше. Ты не знаешь его. Он никого не выпускает из рук — ни друзей, ни врагов.

Когда он ушел, Джекоб Биннс посмотрел на меня своими мудрыми глазами.

— У тебя страшный враг, парень, я слышал о нем. Не рассчитывай, что ты справишься с ним в одиночку. — И, поколебавшись, продолжил: — Тэтт, отправляйся в эту таверну, — и он написал мне название на клочке бумаги, — и передай записку Роберту Грину.

— Это драматург?

— Да, драматург. Это высокий, красивый человек с рыжей бородой. Беспутный, любит выпить, но очень талантлив, хотя и растрачивает свое дарование зря. Он действительно очень способный и умный человек. Не говори ему ничего о своем прошлом до того, как мы встретились на Гебридских островах. Лучше всего пусть он думает, что Гебриды — твоя родина. Расскажи ему про Лекенби. Но прежде упомяни, что ты от меня, а то он вообще может отказаться с тобой говорить, да еще и нагрубит. Человек он непредсказуемый и резкий.

Джекоб вручил мне записку такого содержания: «Если не миновать схватки, то пусть дерутся один на один. Скажи Боллу». Подписано было просто — Биннс. Но ниже подписи была изображена какая-то фигура, заключенная в треугольник.

— Не теряй времени, — посоветовал Биннс, — и не пытайся избежать встречи с Лекенби — все равно тебе от этого не уйти.

Странно, но в эту минуту я не думал ни о Рзйфе Лекенби, ни о грозящей мне опасности, а только о нем, об этом старом человеке, вместе с которым я недавно едва не погиб в море.

Кто же такой Джекоб Биннс?

Глава 18

Я пришел в таверну «Бел Саваж» на улице Ледгэйт-Хилл. Роберт Грин сидел в зале за столом один. Перед ним стоял пустой стакан и наполовину опорожненная бутылка. На нем был зеленый камзол, на голове — плоский берет из зеленого бархата. Лицо у него слегка покраснело от выпитого.

Когда я вошел, он поднял на меня глаза, хотел было что-то сказать, но я уже прошел через зал и подошел к нему вплотную.

За другим столом, в десяти футах от Роберта Грина, сидело четверо молодцов разбойного вида. Один из них — тощий, со свирепым выражением на физиономии — внимательно разглядывал меня.

Я положил перед Грином записку Биннса. Когда он понял, что я направляюсь к его столу, его лицо исказила неприязненная гримаса, — видимо, он был в раздраженном состоянии духа.

— Я от Джекоба Биннса, — сказал я.

Лицо Грина мгновенно изменилось — я еще никогда не наблюдал такой быстрой смены выражения. Он прижал записку к столу ладонью и другой рукой ткнул на скамью напротив.

— Садитесь, — буркнул он.

Прочитав записку, он снова взглянул на меня. Я обходительно, как учил меня Биннс, изложил свое дело. Он слушал внимательно. Я готов был поспорить на все свое состояние, что, когда я закончил, он сумел бы повторить все сказанное мною слово в слово.

— Значит, Лекенби. — Он поднял палец, и к нам тут же подсел один из молодцов с соседнего стола.

Грин кратко представил его:

— Каттинг Болл, он выполняет всякие поручения.

— Вы знаете Рэйфа Лекенби? — спросил Болл. — Вы встречались с ним?

— Да, встречался, но не здесь — далеко отсюда. Мы дрались с ним на дуэли, — ответил я.

— Дрались на дуэли? И вы остались живы?

— Да, дрались, и вначале я успешно оборонялся, но потом он стал брать верх. Он, наверное, прикончил бы меня, если бы я не свалился с крутого и высокого обрыва. Дело было в горах. Чтобы добраться до меня, ему потребовалось бы идти кружным путем, и я успел убежать.

— Говорят, он никогда не оставляет в живых человека, если уж взялся за него.

— Тогда мне просто посчастливилось. Скоро он узнает, что я здесь, и сразу же начнет меня искать. Мы снова будем биться.

— Чего же вы хотите от меня? Что я могу сделать?

— Чтобы никто в нашу драку не вмешивался.

— Ну а как быть с ним? Вы же признались, что он сильнее вас.

— Я стал старше и многому научился. Теперь он едва ли меня одолеет.

— Я бы не поставил на вас и пенни, — сказал Болл. — Я видел его в бою и должен признать: никогда не встречал лучшего бойца, хотя сам я его не люблю и был бы рад, если бы его убили.

Грин криво улыбнулся.

— Болл не любит его, потому что он отнял у него власть. А лев оставляет шакалам только объедки.

— И все же я готов биться с ним, если потребуется, — настаивал я. — Я многому научился с тех пор, как мы с ним встречались, кроме того, вырос и стал сильнее.

— Но он тоже вырос и стал сильнее. — Болл смерил меня критическим взглядом. — А у кого вы учились?

— Меня учил Фергас Макэскилл.

Каттинг Болл присвистнул.

— А, сам Макэскилл? Великолепный боец, может быть, самый сильный. Не знаю только, хороший ли он учитель. Иногда превосходные фехтовальщики не могут объяснить своим ученикам, как они это делают. Вы фехтовали с ним?

— Мы с ним фехтовали несколько месяцев подряд.

— Тогда вы, вероятно, хорошо фехтуете, но это еще ничего не значит. Мало быть храбрым и обладать искусством фехтования, нужно знать, что может задумать ваш противник. Например, такой человек, как я, — он улыбнулся, показав плохие зубы, — не станет сражаться так, как дерутся дворяне. Есть множество обманных и коварных приемов... мне все они известны.

— Тогда научите меня.

— Я не учитель, но у меня есть подходящий человек. Он мастерски владеет искусством фехтования, к тому же знает немало всяких каверзных штук. Он португалец, двадцать лет жил в Индии, Китае и Вест-Индии.

Я вновь обратился к Грину.

— Я считаю для себя большой честью, — сказал я, — беседовать с вами. Я слышал о вас как величайшем писателе Лондона.

Он взглянул на меня, и, видимо, прежнее раздражение вернулось к нему.

— Я? Нет. — В его голосе прозвучала нотка горечи. — Возможно, когда-то... впрочем, не знаю. Сейчас появились новые авторы. — Он помолчал минуту. — Слишком много новых писателей. Растут как грибы после дождя. И большинство из них — полные невежды, абсолютные ничтожества!

Я начал было что-то говорить, но тут же прикусил язык. Пусть остается при своем мнении. И уж, во всяком случае, не следует говорить, что я тоже намереваюсь писать, хотя и не считаю себя писателем.

Он последними словами ругал английских читателей, издателей, театральных менеджеров, Издательскую компанию и то, как она ведет издательское дело.

Наконец мне удалось ускользнуть. Болл вышел вместе со мной на улицу. Несколько минут он внушал мне, что я должен избегать такие-то и такие-то заведения, что мне надо вообще затаиться, пока я не освоюсь в Лондоне как следует. Совет был дельный, и я решил ему следовать. По улицам Лондона валила толпа: потные люди толкали и давили друг друга. В толкотне различались открытые простодушные физиономии жителей окрестных деревень, дерзкие и хитрые лица горожан, высокомерных кавалеров в бархате и кружевах, правда, иногда кружева на поверку оказывались не первой свежести, а бархат — потертым. Многие несли на плечах тяжелый груз. Всадники с трудом прокладывали себе дорогу среди пешеходов, нимало не заботившихся о своей безопасности. Когда я возвращался в свою гостиницу, я старался держаться поближе к стенам домов.

Но, наблюдая за жизнью улицы, я все время размышлял о том, какое магическое действие произвело на Грина имя Джекоба Биннса. Стоило Роберту Грину, желчному, насмешливому, услышать имя Биннса, как он мгновенно превратился в участливого слушателя. Это произвело на меня впечатление. В Европе существовало много тайных обществ, в том числе весьма могущественных, — не является ли Биннс членом одного из них?

В гостинице, как всегда, была тишь и благодать, но меня снедала тревога. Может быть, я боялся Рэйфа Лекенби? Подумав, я решил, что это не так. Я часто вспоминал ту страшную ночь в горах, когда потерпел поражение и спасся лишь по чистой случайности... Здесь, в Лондоне, нет скалы, с которой можно было бы свалиться и таким образом спасти свою жизнь. Нет, в следующей дуэли я буду задавать тон, и, клянусь Богом, я должен ее выиграть! Однако если я стал лучше фехтовать, то и Лекенби, конечно, за это время тоже усовершенствовал свое искусство. К тому же он успел не раз подраться всерьез на дуэли, я же фехтовал с учителем, у меня была всего лишь учебная практика. Учебный бой — это только учебный бой. Дело принимает совсем другой оборот, когда человек обнажает шпагу, чтобы пролить кровь.

Я разрывался в сомнениях. Они неустанно терзали мой мозг, как я ни старался от них отделаться. Я твердил себе, что добьюсь победы; но ведь тогда я потерпел поражение, хотя тоже считал себя искусным бойцом.

Я заперся в своей комнате — спал, читал, ел и опять спал. Меня обуревали мысли не только о Лекенби с его гнусной шайкой, но и о необходимости найти себе место в этом мире. У меня пока еще были деньги, но деньги быстро таяли. Необходимо было найти какой-то способ пополнить свои сбережения.

Наступил вечер, я спустился в зал и обнаружил там Тости Пэджета. Он махнул мне рукой, и я подошел к его столу.

— Ха! Ты здесь! А я уж боялся, что Лекенби насадил тебя на острие своей шпаги. Ты видел его?

— Нет, не видел и пока не хочу видеть. Я буду с ним драться, когда наступит для этого время. А пока я занят другим. Ты знаешь издателя по имени Ричард Филд?

— Знаю. Он недавно появился в Лондоне, но уже основал свое дело. Мне кажется, он человек порядочный. А что ты собираешься предпринять?

— Мне нужно немного подзаработать. Деньги быстро тают, а у меня их совсем немного. Я не писатель, не драматург и не поэт, но пару слов могу связать, мой отец много писал и поощрял мои литературные опыты. Может быть, мне удастся чего-нибудь достичь в этой области, пока я не найду более подходящего занятия или места.

— Места? Забудь об этом. Если у тебя нет друзей, которые замолвили бы за тебя словечко, никаких шансов сделать карьеру нет и быть не может. Слишком мало мест и слишком много претендентов. — Он пожал плечами. — Впрочем, может, ты и заработаешь пенни-другой своим пером, Бог знает, как мало в мире истинных талантов. У Грина есть талант, но он растрачивает его понапрасну неумеренными возлияниями; то же относится и к Марло^[116], который недавно приехал из Франции. Про него говорят, что он шпион. Однако не спешите обвинять его в этом, потому что он прекрасно владеет шпагой. Недавно его пришлось упрятать в тюрьму, чтобы он там поостыл, так как он по дороге домой несколько раз избивал полицейских.

Сам я не хочу ничего другого, кроме как заработать на кусок хлеба. Как только смогу, займусь каким-нибудь стоящим делом. С меня уже хватит.

А что ж? Это ведь раньше только аристократы шикарно одевались, а теперь жена любого лавочника ходит разодетой в шелка и меха. Времена меняются, Тэтт, но к лучшему или к худшему, кто скажет?

Я заметил в противоположном конце зала человека, который внимательно разглядывал меня; когда наши глаза встретились, мы оба отвели взгляд. Это был жалкий, похожий на крысу парень с землистым цветом лица и прилизанными волосами. Я снова почувствовал на себе его взгляд и сказал об этом Тости.

— Похоже, это один из прихвостней Лекенби, — предположил он. — Рэйф повсюду рассылает своих соглядатаев, чтобы они вынюхивали то, что может быть ему полезно, и подслушивали — нельзя ли чего-нибудь украсть.

Когда я опять посмотрел в ту сторону, крысоподобного типа не было. Я вздохнул с облегчением, мне захотелось встать и уйти, однако я заставил себя остаться на месте. Из чистого упрямства я заказал нам с Тости еще эля.

Долго ждать не пришлось. Дверь внезапно распахнулась, и вот он собственной персоной — Рэйф Лекенби! Он стал крупным, сильным мужчиной — крупнее и сильнее, чем был тогда. Изменилось и выражение лица — от мальчишества не осталось и следа; его сменила надменность и грубая сила.

Он быстро огляделся, наши глаза встретились. Я встал и жестом пригласил его на свободное место за нашим столом.

Он подошел, не сводя с меня глаз: видно, рассчитывал запугать меня. Но я ничуть не испугался. Я, может быть, и глуп, но запугать меня не так просто. Носком сапога я подтолкнул к нему стул.

— Садись! — сказал я, стараясь говорить спокойно. Меня переполняло ощущение внутренней легкости и решимости. — Ты проделал длинный путь от болот Галлоуэя! И, слышал, стал еще большим мерзавцем. Уже не нападаешь на одиноких странников, а занимаешься грабежом и воровством. Это правда?

Он взглянул на меня, но, казалось, мои слова вовсе его не рассердили.

— Слишком много говоришь, — сказал он. — А ведь я могу укоротить тебе язык.

— Однажды ты уже пытался это сделать, — сказал я по-прежнему спокойно, — но, хотя я и предоставил тебе полную возможность поупражняться на себе, из твоей затеи ничего не вышло.

— Поупражняться? — Он сделал знак слуге. — Мне нужно было убить тебя тогда.

— Да, — согласился я, — потому что теперь ты не сможешь этого сделать, разве что натравишь на меня Шайку своих головорезов.

— Нет, этого я делать не стану, — возразил он. — Я хочу сам. Я давно дал зарок доставить себе это удовольствие.

Слуга быстро принес заказанный эль. Глаза у него от страха округлились. Было ясно, что он знает, кто перед ним.

Лекенби пил, не обращая внимания на Тости.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— То же, что и ты: гоняюсь за фортуной, — сказал я. — Но не посягаю при этом на чужую собственность.

Это нисколько его не задело. Мои колкости оставляли его совершенно равнодушным, он просто пропускал их мимо ушей.

— Это не то место, где есть смысл искать удачи, если только у тебя нет собственного состояния, — сказал он. — Разве что завербоваться во флот, если хватит смелости.

— В другой раз, — сказал я. — А сейчас я намерен пожить в Лондоне. Я найду себе здесь занятие и посмотрю, что из этого выйдет.

Мы продолжали разговаривать спокойно и непринужденно, словно и не были заклятыми врагами. Однако я прекрасно понимал, что у него на уме. И он не пытался развеять мои опасения. Я вдруг почувствовал, что ему хочется поговорить о его родных местах, и завел речь о Шотландии.

Он слушал меня, а взгляд его блуждал по залу.

— Может, съедим чего-нибудь? — неожиданно спросил он.

— Что ж, — ответил я, — почему бы и не поужинать с человеком, которого я намереваюсь убить.

Он рассмеялся непринужденно и искренне.

— Ей-богу, мне нравится твое хладнокровие! — Он пристально посмотрел на меня. — А может быть, это только бравада? Хорошая мина? — Он снова вгляделся в меня и как будто удивился. — Нет, ей-богу, мне кажется, ты в самом деле веришь, что сумеешь меня одолеть. И это после того, что произошло тогда! — Он подозвал слугу и заказал ужин на троих, проявив щедрость и широту. — Еще чуть-чуть, и я бы проколол тебя насквозь, — сказал он, — и вдруг ты провалился невесть куда. Я был уверен, что это случайность, но, может быть, это был искусный трюк, чтобы удрать.

— Удрать? — удивленно спросил я. — Рэйф, я просто не хотел тебя убивать. Я люблю хорошую драку на шпагах, и ты дал мне прекрасную возможность поупражняться, какой у меня давно не было. Я тогда не собирался убивать тебя, оставил это на другой раз и надеюсь, такой случай скоро представится.

Он усмехнулся.

— Ты, право, пожалуй, даже нравишься мне, черт тебя побери, — сказал он. — Ну, хорошо, ешь. Это произойдет не сегодня и не здесь. — Он посмотрел на меня через стол, положив сильную руку на его край. — Занятно, что ты выбрал эту таверну, единственное место, где даже я не решусь тебя убить.

Это удивило меня. «Почему здесь невозможно убить человека? — подумал я. — Что в этом заведении такого, что не позволяет ему осуществить свое намерение?» Однако я не стал его об этом спрашивать. Если он заблуждается, мне выгоднее, чтобы он продолжал оставаться при своем мнении.

— Здесь очень удобно, — спокойно ответил я, — и ко мне здесь относятся очень дружелюбно.

— Да, наверняка это так и есть. Здесь тебе гораздо лучше; чем на пустошах, когда я принял тебя за простого бродягу. Видишь ли, сюда мало кто приходит и еще меньше таких, кому здесь позволяют остаться. И мне хотелось бы знать причину, почему это так, — продолжал он со все возрастающим раздражением. — Здесь скрывается какая-то тайна. Говорят, тут никогда не бывает никаких скандалов! Решительно никаких!

— Ты можешь проверить, — сказал я.

Он покачал головой.

— Нет, не хочу. За всем этим скрывается какая-то сила, и я хочу подчинить ее себе. Но прежде я должен разузнать, что это за сила. Возможно, за этим стоит сама королева? Не думаю. Какая-то тайная папистская группировка? Опять-таки вряд ли. Маловероятно, что это заведение пользуется покровительством какого-то большого вельможи. Я пытался разведать что к чему, ведь каждый вор и карманник знает, что это заведение следует обходить стороной. Я должен разобраться в причинах этого. — Он быстро взглянул на меня. — Если ты объяснишь мне, в чем тут дело, я заплачу тебе, и щедро заплачу. — Он улыбнулся плотно сжатыми губами. — Я согласен даже оставить тебя в живых.

— А может быть, — сказал я, — люди просто не хотят привлекать к себе внимания. Хотят жить спокойно и незаметно, оставаясь самими собой.

Он снова бросил на меня испытующий взгляд.

— Может быть... но почему? Вот это я и хотел бы узнать. И потом, кто посещает это заведение? И почему ты оказался здесь? Ты мог бы рассказать мне, если б захотел, — сказал он раздраженно. — Как получилось, что ты, только что явившись в Лондон, принят здесь, а я, известный всему Лондону человек, сюда невхож?

Его сомнения пробудили и мое любопытство. Действительно, почему я оказался здесь? Кто же такой этот загадочный Джекоб Биннс?

Глава 19

Уединившись в своей комнате, я сел за стол и стал размышлять, что бы такое написать, чтобы заработать немного денег. Разумеется, я не был писателем и не мечтал им стать, но ведь многие были нисколько не лучше, я по крайней мере владел словом, и в памяти у меня были когда-то услышанные ирландские саги.

Во времена моего деда жил один ирландец — вор и бродяга, о котором было сложено немало легенд. Я, правда, не мог сделать своего героя ирландцем. Англичане были совсем не расположены читать ирландские повести, когда у них дела в Ирландии шли так плохо. Поэтому я превратил своего героя в цыгана и, используя рассказы Кори, а также собственный опыт дорожных приключений, написал новеллу. Моего героя звали Дембер, и я назвал свое произведение «Веселый Дембер».

Я написал эту вещь в один присест, поскольку весь материал был у меня в голове. Я писал всю ночь напролет и к рассвету закончил свой труд.

Когда за окном забрезжил утренний свет, я лег в постель и заснул, удовлетворенный, что закончил работу, хотя и не представлял себе, хорошо или плохо то, что я написал.

Но беспокойство, овладевшее мною, не позволило мне долго насладиться сном. Оно не было связано с литературными опытами. Тревожили меня мысли о Джекобе Биннсе.

Где он сейчас? Спит ли, или выполняет какую-то секретную миссию, ибо, похоже, иной у него не могло быть.

Проснувшись через час, я спустился по лестнице в зал и снова увидел там Тости Пэджета. Он сразу же обратил внимание на рукопись, которую я держал в руке.

— Вот как, значит, ты взялся за дело? — Он еще раз взглянул на мой манускрипт. — Солидно.

— Я работал всю ночь. Хочешь прочесть?

— Нет, — откровенно сказал он, — и советую тебе не показывать рукопись никому, кроме того, кто может ее купить. Мнение остальных не имеет значения. Большая часть людей не способна оценить литературное произведение, пока оно не напечатано, и лишь очень немногие — после этого. Если они пожелают читать тебя еще, прекрасно, а если обсуждают твое произведение между собой, еще лучше. Я бы предпочел иметь одно-единственное произведение, о котором бы говорили в гостиницах или возле костров, чем дюжину, которая лежала бы на пыльных академических полках.

Ты вправе задать вопрос: если я так хорошо разбираюсь в литературных делах, почему я не стал преуспевающим писателем? Действительно, я хорошо знаю, что нужно делать, могу все разложить по полочкам. Но, — и тут в его голосе прозвучала горечь, — у меня нет силы воли, чтобы довести работу до конца. Я вижу, что нужно исправить то-то и то-то, но не делаю этого. Я пытаюсь придерживаться намеченного плана, но полет фантазии уводит меня в сторону. Я собираюсь что-то сделать, говорю и думаю об этом, но не делаю ничего. Писательская профессия требует одиночества и уединения, так было и так будет всегда, а я — общественное существо, мне необходимо, чтобы вокруг меня были люди, одиночество мне ненавистно.

— Человек может быть одиноким и среди людей, — возразил я. — Одиночество — это свойство сознания. Если тебе необходимо чувствовать вокруг себя толчею, пиши здесь, в любой таверне, где угодно, но всегда оставайся сам по себе.

— Я пытался так и поступать, — сказал Тости Пэджет. — Но мои друзья требуют, чтобы я вместе с ними принимал участие в игре, или ухаживал за девушками, или же зовут в какую-нибудь другую таверну, где они встречаются со своими друзьями. — Он помолчал и, пожав плечами, продолжил: — Они насмехаются над моими занятиями, заставляют меня не портить компанию и отложить писание до другого раза.

— Они пьют, — сказал я, — и будут пить через двадцать лет тоже. Только тогда они уже не будут такими веселыми и блестящими, такими общительными, а станут ворчливыми и брюзгливыми. С годами появляется и растет разочарование. А что касается их насмешек, то есть арабская пословица: «Собака лает, а караван идет».

Тости задумчиво заглянул в свой стакан, вероятно, желая показать, что он пуст. Я заказал еще выпивки и подумал, на сколько мне хватит денег. Но Тости нравился мне. Он был для меня своего рода окошком, через которое я смотрел на малознакомый мне мир.

Потом мы поговорили о разных людях, живущих в Лондоне, о тех, кто приезжает и уезжает, о том, как найти попечителя, которому можно посвятить свое произведение с надеждой получить гонорар.

— А кому ты собираешься посвятить свой труд? — вдруг спросил Тости. — И что ты будешь писать теперь?

И правда, кому посвятить свой труд? Я никого не знал в Лондоне, и вообще мне претило искать благосклонности какого-нибудь вельможи. Однако все так поступали, и это, по-видимому, была единственная возможность добиться хоть какого-то успеха. Тем не менее все во мне противилось этому. И внезапно мне пришел в голову ответ на второй вопрос Тости: кто будет героем моего следующего произведения?

Ну конечно, Рэйф Лекенби!

Собрать материал о нем и о его занятиях нетрудно, а затем я его изображу таким, каков он есть. Он явился в Лондон и, подобно огромной пиявке, впился в тело города, высасывая из него кровь. Правда, он был всего лишь одним из многих ему подобных, но он был значительно умнее прочих и завел связи во всех слоях общества, благодаря чему быстро забрал силу и власть.

Но прежде надо продать то, что уже написано.

Я надел свое лучшее платье и отправился искать Ричарда Филда или какого-нибудь другого издателя.

Филд был молод. Он только что женился на вдове своего хозяина, у которого работал учеником. Он был честолюбив и умен. Если бы мне не удалось договориться с ним, то были ведь и другие издатели. Все издательские конторы входили в созданную в 1557 году Издательскую компанию, и никто, кроме них, не имел права заниматься печатным делом. Каждая публикация проходила обязательную правительственную цензуру, и таким образом над всей печатной продукцией осуществлялся строгий контроль.

Контора Филда находилась на улице Блэкфрайер, и я быстро добрался туда. Филд сам открыл мне дверь. Я знал, что он молод, но он вообще оказался лишь немногим старше меня. Он бросил быстрый взгляд на рукопись, которую я сжимал под мышкой.

— Раненько вы явились, — сказал он без неудовольствия.

— Одни, поднявшись с постели, предстают пред небесами, — шутливо ответил я, — а я вот предстал перед вами.

— А что у вас?

— Повесть о преступлениях на больших дорогах, — сказал я.

Он отворил дверь и пригласил меня зайти.

— А вы что, хорошо знакомы с этими делами? По виду вы джентльмен.

— У меня имеется некоторый опыт в поединках на шпагах, — сказал я. — Одним из моих учителей был цыган. Я услышал от него уйму историй. А прочее почерпнул из рассказов разных людей, с которыми встречался на дорогах.

— Садитесь, — сказал он и внимательно посмотрел на меня. — Не хотите ли выпить? — И добавил: — Вы ирландец?

— Я недавно приехал с Гебридских островов, — ответил я. — Меня иногда принимают за жителя Уэльса.

— Это не имеет никакого значения, — сказал он любезно. Он взял мою рукопись, прочел заголовок и первые фразы. — Да, вы не теряете времени даром, сразу берете быка за рога.

Он принялся читать, а я сидел молча, не желая прерывать его.

— Что ж, неплохо, — произнес он спустя некоторое время. — Неплохо. — Потом поднял глаза и спросил: — А кто направил вас ко мне?

— Полагаю, Роберт Грин... или же Тости Пэджет.

— А, Тости. — Он покачал головой. — Талантливый парень, но ни на грош упорства. Он хорошо пишет, но почти никогда не доводит дело до конца. Мечется, разбрасывается. — Он снова взглянул на меня. — Мой старый учитель Джордж Бишоп, бывало, говорил, что литературное творчество требует не только таланта, но и характера. Многих тянет на это поприще, считал он, но мало кто добивается успеха. В конечном счете все решает упорство.

Он отложил рукопись.

— Вероятно, мы сможем использовать ваш рассказ. Написано легко, живо, остроумно. — Он снова взглянул на меня своим зорким глазом. — Говорите, вы хорошо знаете жизнь на дорогах?

— Неплохо.

— Ну что ж. Похоже, так и есть. Я сам из Стретфорда и часто наблюдал жизнь цыган и бродячих торговцев. — Он постучал пальцем по моей рукописи. — Изложено реалистично.

— Так вы покупаете?

— Одну минутку! Не нужно торопиться. Вы очень нуждаетесь в деньгах?

Я пожал плечами.

— Пока я в деньгах не нуждаюсь, но я хотел бы иметь много денег.

Он улыбнулся.

— За это вы не получите больших денег. Писатели в Лондоне — нищие. Хороший драматург, такой, например, как Роберт Грин, о ком вы упомянули, получает не больше пяти-шести фунтов за приличную пьесу. А ведь он, как и Кид^[117], известный драматург.

— Я не собираюсь становиться писателем, но у меня есть еще один замысел. Вы знаете Рэйфа Лекенби?

Он откинулся назад и посмотрел на меня в упор.

— Да, конечно. Разве найдется человек, хоть немного знакомый с жизнью лондонских улиц, который не знает Рэйфа Лекенби? Я не знаком с ним лично, но немало наслышан о нем.

— Я хорошо его знаю. Что вы скажете, если я возьмусь разоблачить все его мошенничества и преступления?

— Вы сами прекрасно понимаете, с кем вам придется иметь дело. Ведь Лекенби не просто мелкий воришка, а законченный негодяй, крупный преступник.

— И к тому же чертовски искусный дуэлянт.

— Да? Я слышал об этом, но не очень верил. Ходят слухи, что, едва явившись в Лондон, он убил на дуэли одного джентльмена, а другого заколол в Кенте.

— Об этом я не слышал, но знаю, что он действительно превосходно владеет шпагой.

— Вы знаете это на собственном опыте?

— Да.

— И живы?

— Это было давно и далеко отсюда. Тогда я еще не так хорошо владел искусством фехтования, как сейчас... и уцелел чудом.

— Понимаю... и однако, снова готовы рискнуть? Он натравит на вас своих людей. На вас — не на меня. Я вхожу в Компанию, и ни один человек в здравом уме на меня не посягнет. Но я боюсь за вас.

— Пусть это будут мои заботы.

Филд постучал пальцами по рукописи.

— Тогда договорились. Два фунта за эту рукопись и четыре фунта за Лекенби — если, конечно, получится правдивое повествование. Но не надейтесь, что я буду и впредь платить так много, про Рэйфа Лекенби и ему подобных вряд ли можно рассказывать до бесконечности.

— Понятно.

Он заплатил мне два фунта, которые я принял с благодарностью. Это была приличная сумма по тем временам, и она говорила о том, что он высоко оценил мой труд. Однако я не был склонен тешить себя иллюзиями. Повесть, которую я написал, была изложением тех легенд, что рассказывали своим детям поколения ирландцев, и которые были, следовательно, достоянием всех, кто их слушал. Они выдержали испытание временем, а не публиковались по причине того, что ирландская литература была под запретом. Эти истории до сих пор пересказывали в тавернах. Я мог бы продолжить эту тему, подобных легенд существовало много, — надо было только еще побеседовать с дорожными странниками и цыганами.

«Где ты сейчас, Кори?» — подумал я. Я бы с радостью еще раз воспользовался его рассказами, к тому же теперь я мог бы заплатить ему.

Присоединив два полученных фунта к своим скудным денежным запасам, я отправился в гостиницу. Неторопливо шагая по улицам, я внимательно осматривался по сторонам, но знакомых лиц не увидел. Я заметил только одного или двух мошенников, которые, видно, следили за мной. Были ли это люди Каттинга Болла или Лекенби? Или и те и другие?

Целую неделю я слонялся по разным тавернам: «Белый олень», «Красный лев», «Наяда», «Три бочки», «Золотой лев», «Голова короля Гарри», а также «Медведь» и «Разорванный флаг». Я переходил из одной таверны в другую: где выпивал стаканчик, где просто сидел и наблюдал за публикой, где угощал выпивкой какого-нибудь бродягу. И все время прислушивался к разговорам.

Как правило, я просто слушал. Но если обстановка казалась мне благоприятной, я закидывал приманку, произнося имя Лекенби, и затем наблюдал, какой это даст результат. Таким образом, я намеревался что-нибудь выудить о нем и действительно кое-что разузнал.

Оказалось, Лекенби содержит три «малины», где сбывают краденые вещи. Находились они в разных кварталах города. Ему принадлежало также несколько конюшен, где занимающиеся разбоем на больших дорогах могли получить лошадей. Он участвовал во многих преступных предприятиях и успел нажить себе в Лондоне множество врагов. Не один только Каттинг Болл ненавидел Лекенби. Нетрудно было понять, что это отъявленный мерзавец, на котором уже пробы ставить негде.

Итак, я принялся быстро писать. То, что вышло из-под моего пера, не было, конечно, законченным повествованием, но пока и этого было достаточно. Я озаглавил новую вещь: «Рэйф Лекенби — главарь воров и мастер воровских дел» и поспешил на улицу Блэкфрайер, где вручил свой труд Филду. Он взглянул на рукопись, вполголоса выругался и начал быстро читать.

— Я беру ее, — сказал он наконец, — но будьте осторожны, Тэттон Чантри. Как только эта вещь поступит в продажу, за вашу жизнь не дашь ни гроша. — Он щелкнул пальцами.

— Четыре фунта, — сказал я, — и я буду всегда ходить с обнаженным клинком.

— Вы получите их, — сказал он, — но я опасаюсь за вас.

Правду сказать, я тоже боялся.

Глава 20

Способ зарабатывать хоть какие-то деньги пришелся мне по душе, и я не стал пренебрегать пером, однако два следующих моих опуса не приняли. В них не было ни остроумия, ни новых поворотов сюжета, которые были присущи моим первым произведениям, имевшим успех. В это же время вышла большим тиражом повесть о Лекенби.

В мгновение ока повесть стала главным предметом разговоров по всему городу. Когда я спустился вниз, в таверну, все только о ней и говорили, и, хотя никто не знал, кто автор этой вещи, все сходились во мнении, что ему недолго осталось жить, — вот только прочитает Лекенби и...

В таверну стремительно вошел Каттинг Болл.

— Тэттон Чантри — вы? Вы написали эту вещь? Вы же просто уничтожили его!

— Этого я и хотел, но неизвестно еще, что получится. Остается только ждать.

— Весь Лондон говорит об этом, — продолжал Болл. — И подумать только, что это сделали вы, еще совсем мальчишка! И сделали с помощью пера, а не шпаги, солдат или наемников.

Однако время шло, а ничего не происходило, никто из людей Лекенби не появлялся. Так было и на второй день. Королевские чиновники ничего не предпринимали против Лекенби, не утихали только разговоры. На третий день, хорошо вооруженный и охраняемый людьми Болла, я осмелился выйти на улицу.

Я снова направился на улицу Блэкфрайер со следующей повестью из цикла «Веселый Дембер», которая имела большой успех. Я продал ее Филду за один фунт и вышел от него, намереваясь вернуться в свою таверну.

И вдруг столкнулся нос к носу с Лекенби.

Он стоял на улице прямо передо мной. Я положил руку на эфес своей шпаги.

— Если этому суждено быть, пусть это произойдет здесь, — сказал я.

Лекенби рассмеялся.

— Так ты, значит, все же хочешь драться со мной? — воскликнул он, продолжая хохотать. — Убери руку с рукоятки шпаги! Когда-нибудь я, конечно, убью тебя, можешь быть уверен, но только не сегодня, ведь ты оказал мне такую бесценную услугу, о которой я и мечтать не мог!

— О чем ты?

Он опять рассмеялся.

— Послушай, давай поужинаем вместе, я хочу распить с тобой бутылку доброго вина и съесть телячью ногу! Как же ты не понимаешь? Ты изобразил меня таким могущественным, таким злобным и мстительным, что у всех моих врагов сразу поджилки затряслись! Ко мне явились на поклон десятка два воров, которых я раньше в глаза не видел, хотя и слышал о них. Я вдруг сразу приобрел авторитет в таких кругах, где раньше меня не признавали! В одно мгновение ты сделал меня самым могущественным человеком в Лондоне! И подумать только, как немного для этого потребовалось! Я дурак, Чантри, форменный дурак! Отныне мне не нужно уничтожать своих конкурентов — они сами приходят и умоляют разрешить им присоединиться ко мне! То, чего я не смог бы добиться за месяцы, ты сделал за одно мгновение! Настоящее волшебство!

Мы уселись за стол друг против друга. Смятение в моем уме улеглось. Полагая, что я уничтожаю чудовище, я в действительности создал новое, еще более страшное. Я изобразил его сильнее и страшнее, чем он был на самом деле, и напугал всех, кто мог бы воспротивиться ему.

Он заказал хорошего вина и поднял бокал за мое здоровье. Нам подали телячью ногу, необыкновенно нежную и вкусную. Он угощал меня и, не переставая, смеялся. Лицо у него покраснело от вина и смеха.

— Да, ты действительно сделал меня могущественным, Чантри! В Лондоне есть несколько публичных домов, которые мне давно хотелось прибрать к рукам. Они плохо содержатся, но приносят хороший доход. Теперь их владельцы попросили, чтобы я охранял их, и я согласился. Будьте уверены, я буду их охранять и получать за это бешеные деньги! Пей, Чантри! И гони от себя Каттинга Болла с его подонками! Они тебе больше не понадобятся. Ну а что касается его самого, он теперь никто и ничто!

На протяжении всего ужина он без конца болтал о том, как выгодна для него эта нежданная реклама. Кое-кто из тех, кому он угрожал, но кто не так уж был уверен, что он в силах выполнить свою угрозу, склонился перед ним ниц, — ему даже не пришлось демонстрировать свою силу — мой памфлет выполнил эту задачу лучше, чем он сам смог бы это сделать.

— Огромное тебе спасибо, Чантри! Клянусь именем короля Гарри, я рад, что не убил тебя тогда! — Он полез в карман и выложил на стол кошелек с золотыми монетами. — Вот, возьми! Ей-богу, это слишком мало, чтобы отблагодарить тебя за то, что ты сделал для меня!

— Убери обратно, — сухо сказал я. — Я не возьму от тебя ничего, потому что намерен уничтожить тебя.

Он снова засмеялся — в его глазах светился лукавый огонек.

— Разумеется, ты хотел меня уничтожить, думаешь, я не понимаю? Но посуди сам — результат-то каков? Я тебе предлагаю лишь малую долю вознаграждения, которое ты заслужил.

Мне не оставалось ничего иного, как сделать хорошую мину при плохой игре и поразмыслить над тем, что теперь предпринять. Он, казалось, был доволен и счастлив, хотя я совсем не был убежден в этом. Какое бы впечатление мое сочинение ни произвело на мошенников, оно должно было бы вызвать какую-то реакцию властей. Если, конечно, они не были до такой степени поглощены ирландскими делами и тревогами по поводу Испании, чтобы не беспокоиться о зле, творящемся в их собственной стране.

— Я прочел твой памфлет, — сказал Лекенби. — Прекрасная вещь! Ты описываешь там такие штуки, до которых я и сам не додумался! Оставайся в Лондоне, Чантри, право! Благодаря тебе мои дела пойдут в гору.

Он обглодал кость и отодвинул тарелку.

— Послушай, Чантри, я ведь не дурак. Я понимаю, что памфлет через какое-то время перестанет играть свою роль. Но когда это случится, я уже буду богатым, окружу себя нуждающимися во мне людьми власти. Я куплю поместье, найду какого-нибудь писаку вроде тебя, и он опровергнет то, что ты написал, докажет, что это чистый вздор, и изобразит меня истинным джентльменом. Я заведу себе экипаж — поверь, это скоро войдет в моду, — буду выезжать на охоту, буду посвящен в рыцарское достоинство. Ты еще увидишь! Мой бедный отец был простым сквайром^[118], он был порядочным человеком но так и не был удостоен никаких почестей.

Пройдет года два, Тэттон Чантри, и все забудут о моем прошлом. Два года я буду жить тихо, пока все, что нужно, не сделают за меня другие. А потом вдруг снова появлюсь и перевешаю тех, кто еще осмелится выступать против меня. Еще через год я буду принят при королевском дворе.

Я хорошо продумал весь дальнейший путь, и лучше просто не придумаешь. Я говорю тебе заранее, чтобы ты смог наблюдать, как все это будет претворяться в жизнь. К сожалению, — добавил он с улыбкой, — тебя уже не будет к тому времени, и ты не увидишь, как я вознесусь на вершину успеха. Но я буду скучать по тебе, ей-богу, буду скучать.

— Тебе никогда не удастся осуществить свой план, — возразил я спокойно. — Скоро я разоблачу тебя до конца и покажу всем, какой ты мерзавец.

Он засмеялся.

— Делай что хочешь, результат будет все тот же. Ничего у тебя не получится. А кроме того, что ты выиграешь? Несколько шиллингов тут, несколько шиллингов там. Жалкие гроши и нищенская жизнь — вот и все, что тебя ожидает. А я тем временем буду купаться в роскоши.

Он наклонился ко мне над столом.

— У меня и сейчас есть друзья наверху! У меня есть власть! Есть люди, которые дергают ниточки в моих интересах! Думаешь, меня так просто прижать? Надеешься, что я когда-нибудь попаду в Ньюгейт или Тиберн? Нет, слишком многим я нужен. Без меня им никак не обойтись. Сейчас я орудие в их руках, и они пользуются мною. Но придет время, и мы поменяемся ролями: они станут моим орудием, я буду использовать их.

— Ты слишком честолюбив, — сказал я. — Честолюбие тебя погубит.

— Ну и что ж, это ведь игра, правда? — Огонек иронии в его глазах угас. — Я понимаю, какова ставка в этой игре, и знаю, насколько они нуждаются во мне. Я должен соблюдать осторожность. Но ты и тут помог мне, — они будут читать то, что ты написал обо мне, и соизмерять степень моей полезности с твоими оценками. Теперь им придется платить за мои услуги дороже.

Лекенби снова протянул мне кошелек с золотом.

— Возьми! Нет лучше слуги, чем золото, оно никогда не возражает. Найми я тебя, это было бы наилучшим вложением золота в самый нужный момент.

Он положил свою сильную руку на край стола. Таких толстых ручищ я еще никогда не видел — они производили впечатление небывалой силы. На свой лад Лекенби был красив. Лицо его выражало силу и мощь.

Он подозвал слугу.

— Бутылку лучшего белого вина! — приказал он. — Послушай-ка, — обратился он снова ко мне. — Я не люблю тебя, ты не любишь меня, и все же ты можешь помочь мне. Ты умен и хорошо дерешься на шпагах. Не так что бы очень хорошо, но, скажем, недурно. Переходи ко мне. Я не стану настаивать, чтобы ты стал вором, ты будешь моим агентом.

— Твоим орудием? — спросил я сухо.

— Каждый из нас чье-то орудие. — Он наклонился ко мне. — Англия стоит на перепутье. У кого есть глаза и уши, тот не может этого не видеть. Мы идем к мировой власти, увидишь. Нынешняя всемогущая Испания пришла к богатству неверным путем: она добилась слишком большого богатства слишком быстро, и это ее погубит. Медленное, постепенное накопление богатства воспитывает в человеке и нации осторожность, а богатство, вдруг свалившееся на голову, портит всех. Сейчас каждое судно доставляет в Испанию груз золота, и испанцы живут припеваючи. Закаленные бойцы вскоре сойдут со сцены. Их место займут политиканы и придворные с изящными и вкрадчивыми манерами. Они отнимут у старых бойцов все, что те завоевали в сражениях с маврами. Такие люди, как Кортес, Писарро, Альварадо и де Сото, уходят, а вместо них к власти придут изнеженные баре, зажиревшие на легко доставшемся богатстве.

Англия — молодая страна, хотя и очень древняя. У нас есть люди, есть корабли, и мы одержим победу. Мы должны строить суда и поставлять оборудование для них. Вербовочные команды должны рекрутировать все больше солдат и моряков.

— Какое отношение все это имеет к тебе?

Он, улыбнувшись, пожал плечами.

— Я все приберу к рукам. Поставки для флота пойдут только через меня. И вербовочные команды будут под моим началом.

— Под твоим?

Он засмеялся.

— А под чьим же еще? Кто лучше меня справится? Разумеется, если случится вербовать на службу мелкопоместных дворян, которые не пожелают служить... ну, с этими мы всегда сможем договориться.

— Ну а какую роль ты отводишь мне? — спросил я.

— Ты будешь писать по моему заказу. Ты изобразил меня королем преступного мира. Теперь мне нужен другой памфлет, где ты опровергнешь прежнюю версию и представишь меня человеком, обладающим огромной таинственной силой. Покажешь, что я располагаю обширными сведениями о том, что делается вокруг, и иногда возвращаю украденные вещи.

— Понимаю, — сказал я. — Воры и сутенеры уже собрались под твоим крылышком. Теперь ты хочешь очиститься от грязи и одновременно дать понять, что в твоих руках сосредоточена еще большая власть.

— Совершенно верно. И, разумеется, украденные вещи я буду возвращать за определенную мзду, и — да простят меня! — немалую, ибо тот, кто способен добраться до воров, должен получить справедливое вознаграждение.

— Ты хочешь сказать, двойное: от владельцев украденного — одно, от воров — другое. Неплохо придумано!

Он засмеялся с неподдельным удовольствием.

— Ну вот, видишь, как все просто? В конце концов, я получу титул и, возможно, меня изберут в парламент. Потому что в то же время я намерен служить и королеве. Вот, например, ходят слухи, будто Испания готовит огромный флот — целую армаду, которая направится к берегам Англии. Я узнал об этом от своих шпионов и передал эти сведения приближенным королевы, так что теперь и ей известно об этом.

— Ты передал эти сведения Уолсингему?

Лекенби вновь засмеялся.

— Может быть.

— Он, что ли, твой покровитель?

Он вдруг перестал смеяться.

— Покровитель? У меня нет никаких покровителей! Я сам по себе!

Однако мне показалось, что это его заявление прозвучало довольно фальшиво. Я допил вино и ушел. Он хмуро глядел мне вслед. Очевидно, я напомнил ему что-то такое, о чем он предпочел бы забыть.

Люди Каттинга Болла тут же возникли за моей спиной. Они внушали мне некоторое беспокойство, — я не знал, в какой мере можно доверять Боллу. И с какой стати он, даже по просьбе Грина, должен мне оказывать услуги такого рода? И почему, собственно, Грин заботится обо мне? Кто я для него?

Так или иначе, следовало быть настороже и держать шпагу в боевой готовности. Я размышлял над этим, когда вдруг услышал приглушенный голос:

— Тэтт, мне надо поговорить с тобой. — Это был Пэджет.

— В таверне «Медвежья голова», — отозвался я тихонько, надеясь все же, что он услышит меня, и продолжал идти дальше как ни в чем не бывало.

В его голосе мне послышалась тревога. Я знал: он мой друг и я могу ему доверять. Что же, думал я, могло еще случиться?

А случиться могло все что угодно. Я не желал вступать в какие-либо соглашения с Рэйфом Лекенби и ему подобными. Вполне вероятно, что то, что я написал, принесло ему скорее пользу, чем вред. Кто-то воспринял памфлет как свидетельство его силы, но ведь можно повернуть все иначе: разоблачить вора разве не значит почти поймать его?

Когда люди Каттинга Болла, проводив меня до гостиницы, скрылись в темноте, я выскользнул через черный ход и по темной улице прошел в таверну «Медвежья голова». В таверне было немного посетителей, Тости сидел один в глубине зала. Я подошел к нему.

— Ты что полуночничаешь? — спросил я.

— Мне передали поручение для тебя, — сказал Тости.

— А почему его не передали мне самому?

Тости пожал плечами.

— Не знаю. Этот человек обратился ко мне. Мне он не понравился, но я понял, что с ним шутки плохи. Ты должен прийти в назначенное место, один.

— А зачем?

— Кто-то хочет поговорить с тобой по секрету. Имена не назывались.

— Мне это не нравится, Тости.

— И мне тоже, мой друг, но, похоже, у тебя нет выбора. Складывается впечатление, что это важная персона. Ко мне прислали солдата, может быть бывшего. Он не стал бы служить у простого человека.

— Ладно, — сказал я, внезапно приняв решение: в конце концов шпага и кинжал при мне. — Я готов встретиться с ним.

Я пошел по указанному адресу. Это была улица в богатом квартале. Войдя в открытые ворота, я взошел на крыльцо и постучал в дверь медным молоточком.

Дверь открылась почти мгновенно, и я оказался лицом к лицу с человеком, отворившим дверь. Несомненно, это и был слуга, который разговаривал с Тости.

— Вы?.. — спросил он.

— Я Тэттон Чантри. Меня просили прийти.

— Пожалуйте. — Он указал на дверь в конце короткого коридора.

Когда я прошел внутрь, слуга выглянул на улицу. Улица была пуста — я был в этом уверен. Затем он провел меня через холл, тихонько постучал в дверь, открыл ее и пропустил меня в комнату.

Я оказался в квадратном помещении. Вдоль стен стояли книжные шкафы. В камине горел огонь.

За столом сидел человек чуть выше среднего роста, перед ним была открытая книга. Когда я вошел, он, не подняв глаз, перевернул страницу и продолжал читать.

— Пожалуйста, садитесь, — сказал он и оторвал наконец глаза от книги, но взглянул не на меня, а на слугу. — Мне немного мальвазии, — сказал он. — А вам?

— То же самое, — сказал я. — Это редкое вино.

— Верно. — Он сел напротив меня, положив ногу на ногу. — Так оно знакомо вам?

— Мы иногда пили его дома, — сказал я. — Мой отец время от времени покупал бочку.

— Ах так? И ваш отец был...

— Моим отцом, — сказал я.

Я узнал этого человека с первого взгляда, но он не узнал меня. Что-то в моем облике, видно, беспокоило его. Может быть, какое-то воспоминание? Я, конечно, сильно изменился за последние годы; он же, напротив, остался совершенно таким же, каким был. Те же седые волосы, те же черты лица, как будто высеченные из мрамора, и те же большие проницательные глаза.

— Я знаю вас? — вдруг спросил он.

— Нет, — ответил я уверенно.

Чем меньше он знает обо мне, тем лучше.

— Вы моложе, чем я предполагал, — сказал он, слегка нахмурившись. — Почти мальчик.

— Возраст мало о чем говорит, — возразил я, — и, возможно, это самый несущественный критерий для оценки или суждения... разве что для определения качества вина, да и тут есть исключения.

Этот человек однажды помог мне, и я готов был отплатить ему тем же, если позволят обстоятельства. Я хорошо помнил случай в таверне, когда он вступился за меня и не дал хозяину меня обмануть. Но у него вряд ли были причины помнить об усталом, одиноком и оборванном мальчишке.

— Да, — произнес он, — вы значительно моложе, чем я думал.

— Я никогда не был старше, — ответил я.

На его губах появилось легкое подобие улыбки. Он пригубил вино, я тоже попробовал его — вино было превосходное. Отцу понравилось бы.

— Вы, я слышал, сочинили несколько опусов, — сказал он. — Видно, вам хорошо знакома жизнь преступного мира.

На моем лице ничего не отразилось.

— Я лишь сторонний наблюдатель, не участник.

— Понятно. И где же приобретаются такие познания? Многое из того, что вы описываете в «Дембере», мне совсем незнакомо.

— В жизни всегда есть чему поучиться, — сказал я и замолчал, ожидая, что последует дальше.

Что ему нужно? Зачем я здесь? Этот человек, несомненно, джентльмен, и притом состоятельный.

— Вы написали также очерк о главаре преступников.

— Да, написал.

— Как вы раздобыли этот материал?

— Об этом человеке довольно широко известно в Лондоне; я просто внимательно прислушивался к тому, что говорят.

Он некоторое время смотрел на меня — мой ответ ему явно не понравился.

— Но вы как будто сталкивались лично с этим человеком?

— Да, у меня была с ним одна короткая встреча.

— И тем не менее вы живы?

— Это была схватка, которая ничем не кончилась. Однако, как вы справедливо заметили, я действительно жив.

Он нахмурился и, по-видимому, размышлял, как повести разговор дальше. Его поразило, что я оказался так молод и к тому же явно отпрыск знатной семьи. Он пока не определил, к какому классу общества я принадлежу, а между тем, как мне показалось, он привык раскладывать людей, как вещи, по полочкам.

— Я удивлен, что, написав такую вещь, вы остались живы, если допустить, что этот человек действительно обладает таким могуществом, как вы изобразили.

Я счел это замечание не требующим комментариев и промолчал. Кто этот человек? Чего он хочет от меня? Друг он Лекенби или враг? Быть может, он полагает, что мое перо можно поставить на службу себе? Подобные очерки в защиту того или иного дела часто продавались на улицах, ибо в то время, наряду со слухами, это был единственный способ распространения информации.

Он пригубил вино и, помолчав немного, спросил:

— Вы таким образом зарабатываете себе на жизнь?

— Это помогает мне добывать средства к существованию, — отвечал я.

— Я никак не могу понять, откуда вы родом. Вы не из Лондона, не из Ланкашира, не из Йоркшира...

— Я уроженец Гебрид, — поспешил я ответить, чтобы не дать ему добраться до Ирландии.

— Гебрид? — Он произнес это так, как будто Гебридские острова находятся на краю света, и, возможно, он так и думал. — А я и не знал, что там есть дворяне.

— Если бы Маклеоды и Макдональды услышали это, им вряд ли понравились бы ваши слова.

— Ах да! Конечно.

Он допил вино и поставил стакан на стол. Мой стакан был еще полон наполовину, но я не стал больше пить. Даже мальвазия может ударить в голову, а мне нужно было сохранить голову ясной.

По-видимому, он был озадачен. Привыкший приказывать и распоряжаться, сейчас он был в растерянности — как вести разговор? Я же, напротив, был в самом благодушном настроении. В комнате было тепло и уютно, свет свечей играл на корешках книг.

Хозяин неожиданно предложил:

— Не хотели бы вы поужинать? Уже поздно, а я сегодня еще не обедал.

— Спасибо, не откажусь, — сказал я.

Каким-то непонятным образом он вызвал слугу и распорядился насчет ужина. Когда слуга вышел, мой хозяин, видимо, немного расслабился. Он так и не назвал своего имени, да и моего ни разу не произнес, хотя, очевидно, знал его.

— Я полагаю, — сказал он, — Лекенби жутко разозлился, когда прочитал ваш памфлет?

Мог ли он знать, что я встречался с Лекенби только что? Я решил, что он не знает об этом, и просто пожал плечами.

— На вашем месте, — продолжал он, — я бы постарался впредь избегать встреч с ним. Вы кажетесь мне разумным и одаренным молодым человеком. Нет нужды рисковать.

Я пил вино и молчал. Чего же он хочет?

— Такой памфлет способен уничтожить человека.

— Либо создать ему большую популярность.

Он быстро взглянул на меня.

— Неужели он заплатил вам за памфлет? Это был его замысел?

— Он не платил мне, и я ничего не знаю о его замыслах... хотя...

— Хотя что?

— Каждый человек стремится усилить свою власть, улучшить свое положение. Ходят слухи, что после выхода в свет моего памфлета некоторые из его противников сдались и перешли под его начало.

Он вдруг переменил тему и завел речь о наших трениях с Испанией. Я молча слушал, не высказывая своего мнения. Он как будто размышлял вслух, но я подозревал, что он хочет втянуть меня в разговор, чтобы получить более ясное представление обо мне. Видимо, я каким-то образом лишил его спокойствия, нарушил какие-то устоявшиеся представления.

Почему он так заинтересовался этим делом? Чем я взволновал его? И внезапно меня озарило, будто луч света проник в темное помещение.

Вот кто покровитель Рэйфа Лекенби!

Многие люди, занимающие высокое положение или же стремящиеся вскарабкаться наверх, пользуются услугами таких субъектов, как Лекенби. Ведь так удобно иметь под рукой преступника, когда нужно выкрасть документы, кого-то шантажировать или убить!

Теперь у меня была наконец версия, открывающая путь к истине. Он нуждался в услугах Лекенби, и я представлял для него угрозу. Если же он чувствовал, что Лекенби становится слишком независимым, и хотел узнать об этом побольше...

Слуга Джон вошел с подносом, на котором были тарелки с холодной телятиной, сыром, хлебом и два стакана вина. Одну из тарелок и стакан вина он поставил передо мной, другую — перед хозяином.

Я сразу решил — этого вина я пить не стану.

Глава 21

Мой хозяин поднял стакан.

— За ваше здоровье! — сказал он вежливо.

Я тоже поднял свой стакан с остатками мальвазии. Хозяин смотрел на меня, и в его взгляде чувствовалось недовольство, но он ничего не сказал. Я решил при первой возможности уйти.

Этот человек был мне неприятен, хотя он всячески обхаживал меня. Я не знал, чего он добивается, но подозревал, что он намерен обыскать мою одежду, надеясь найти что-то такое, по чему он мог бы больше узнать обо мне и моих намерениях.

— Я пришел сюда по вашему приглашению, — сказал я наконец. — Но так и не понял, чего вы хотите. Благодарю вас за угощение, я должен идти.

— Сядьте, — резко приказал он. — Вы написали памфлет о Рэйфе Лекенби. Я думаю, вы стакнулись с ним, но как бы то ни было, я не желаю, чтобы подобные вещи повторились.

Почувствовав какое-то движение сзади, я встал и повернулся так, чтобы на меня не напали со спины.

— Я не имею ничего общего ни с Лекенби, ни с кем бы то ни было другим. Я сам себе хозяин, — сказал я. Потом, решив, что не мешает слегка припугнуть его, добавил: — Но у меня много друзей, которые желают мне добра. Я буду писать то, что захочу.

— Но он же убьет вас!

Я рассмеялся.

— Один раз он уже пытался убить меня и много раз обещал это сделать. Еще одна угроза ничего не меняет.

Я сжал рукоятку своей шпаги.

— Я не питаю к вам зла, кто бы вы ни были и чтобы вы ни делали. Но сейчас я должен идти. Больше не посылайте за мной.

— Вы не доверяете мне?

— Я буду доверять вам, если вы выпьете это вино, — сказал я.

В его глазах сверкнуло бешенство.

— Вино? Я выпил свое вино и больше не хочу. При чем здесь вино?

— Тогда пусть ваш слуга его выпьет.

— В этом нет нужды, — возразил мой хозяин.

— Ну что ж, я ухожу. — И, обернувшись к Джону, который загораживал мне дверь, сказал: — А ты посторонись.

Джон не двинулся с места.

— Кажется, ваш Джон — хороший, надежный слуга, — сказал я спокойно. — Если вы не хотите потерять его, велите ему отойти в сторону.

— Пустяки, — сказал Джон. — Пусть только подойдет ко мне.

— Я не хочу убивать вашего слугу, но учтите, я больше получаса продержался на дуэли против Лекенби.

Джон посмотрел на своего хозяина.

— Отойди, Джон, — приказал тот. — Оставь на другой раз.

Джон отошел в сторону, и я прошел мимо него, готовый к бою, но ни один из них не тронулся с места. Выйдя из дома, я быстро сбежал по ступеням крыльца и зашагал по темной улице. Через несколько минут я уже был далеко. Всю дорогу домой я раздумывал над этой историей. В одном я не сомневался: этот человек был связан с Лекенби, скорее всего был его покровителем.

Когда у тебя есть враги, желательно их знать и суметь предвидеть, из-за какого угла они нападут. Итак, прежде всего, следовало выяснить, кто такой этот человек, как его зовут и какой властью он обладает.

Когда я вернулся в гостиницу, Тости Пэджета там не было, но зато был Джекоб Биннс. Я рассказал ему о своих приключениях. Биннс сильно изменился за последнее время: пополнел, приобрел легкость в движениях, глаза стали ясными. Хорошее питание и отдых пошли ему на пользу.

Он молча, ни разу не прервав, выслушал мой рассказ, а когда я закончил, задал несколько вопросов. Я ответил на них, после чего он сказал:

— Я знаю, кто этот человек. У нас идет постоянная борьба за власть, борьба за место поближе к вершине. В Англии власть представляет королева Елизавета — тут не может быть никаких сомнений, хотя некоторые и полагают, что власть принадлежит тому или иному министру, реальному или предполагаемому фавориту; в действительности добрая королева Бесс прочно держит бразды правления в своих руках. Каждый, кто намеревается использовать ее власть, должен прежде тщательно взвесить свои шансы.

Борьба за власть сопровождается непрекращающейся сварой. Кое-кто из придворных полагает, что женщина не в состоянии стоять у кормила власти, что, если им удастся приблизиться к трону, они смогут управлять ею, но они заблуждаются. Королева — необычайно умная женщина.

Человек, о котором идет речь, тоже рвется к власти. Лекенби для него удобное орудие. Уже четыре человека, которые стояли на его пути к подножию трона, стали жертвами несчастных случаев. Одна — женщина — была убита лошадью во время верховой прогулки. Другой упал в Темзу и утонул. По крайней мере двое были убиты на дуэли.

— На дуэли?

— Да, на содержании у этого человека несколько искусных дуэлянтов — одним он платит, другие ему чем-то обязаны. Один из таких дуэлянтов — капитан Чарльз Танкард. Он убил на дуэлях пятерых в Англии и одного или двоих во Франции и Италии. Это превосходный фехтовальщик.

— Лучше, чем Лекенби?

— Как знать! Между собой они не сражались и, полагаю, даже не видели друг друга, хотя и служат одному хозяину.

Неожиданно Биннс сменил тему:

— Ты однажды говорил, что хочешь вложить небольшую сумму в торговое предприятие. Ты не изменил своего намерения?

— Нет, не изменил.

— Сейчас оснащается судно в торговый рейс к берегам Америки. Это не охотники за золотом — речь идет о более простых вещах. Они везут мех и собираются привезти обратным рейсом мачтовый лес. Капитан — солидный человек, судно надежное.

— У меня в наличии всего несколько фунтов.

— Для начала хватит.

— Очень хорошо. К кому я должен обратиться?

Он написал имя на клочке бумаги.

— Это женщина.

— Женщина?

— Да, женщина, и притом очень умная. Ее муж плавал капитаном и занимался торговлей. Он умер, съев слишком много селедки и перепив рейнвейна, и тогда она взяла дело в свои руки. Пойди к ней. Они приняла несколько мелких вкладов, примет и твой. Я уже говорил с ней.

— Как ее зовут?

— Делахей. Эмма Делахей.

Только выйдя на улицу, я вспомнил, что так и не узнал имени того седовласого человека.

Эмма Делахей жила в районе Саузуорк, и там же находилась ее контора. Это была красивая женщина лет сорока с большими темными глазами и ослепительно белой кожей.

За столом рядом с ней сидел человек, которого она представила как мистера Дигби, своего бухгалтера, агента и помощника. Это был маленький человек с сухой, морщинистой кожей и блестящими птичьими глазками.

Она выдала мне квитанцию на полученные от меня деньги. Когда я сказал, что два фунта — это очень мало, она пожала плечами.

— Многие из нынешних богатеев начинали с меньших сумм, — сказала она и задумчиво на меня посмотрела. — Вы молоды. Не думаете сами отправиться на торговом судне?

— Пока не думал, но обязательно подумаю.

— Подумайте хорошенько, — сказала она. Разговаривая со мной, она внимательно изучала меня. — Это вы написали памфлет о Лекенби? — спросила она наконец.

— Я писал и о других.

— Вы сделали хорошее дело. У нас с ним до сих пор не было неприятностей, но уверена, что все впереди.

— Делахей, — сказал я, — у вас необычная фамилия.

У нее на лице ничего не отразилось, но глаза смотрели холодно.

— Фамилия Чантри тоже нечасто встречается. — Она вдруг нахмурилась. — Я слышала эту фамилию только раз... ее как-то упоминал мой муж. — Она наморщила лоб, силясь вспомнить. — Ах да, вспомнила! Так он называл человека, пропавшего в море. Велось даже расследование. Но, — махнула она рукой, — это было так давно!

Вернувшись в гостиницу, я узнал, что Джекоб Биннс уже ушел. Несколько месяцев после этого я его не видел. Не встречался мне и Рэйф Лекенби, хотя его имя время от времени всплывало в разговорах. Я жил спокойно, написал еще несколько небольших вещей и попробовал свои силы в драматургии, но без всякого успеха.

Я потихоньку наводил справки о Фергасе Макэскилле, но так ничего и не узнал. Возможно, он погиб на Гебридах или же был убит в бою.

Мое первое предприятие в морской торговле оказалось удачным — мой капитал утроился. Добавив еще два фунта, я распределил свои сбережения между двумя сделками, тем самым снизив степень риска.

Я был почти убежден, что Эмма Делахей — ирландка, но она сама не говорила об этом, и я не стал задавать ей вопросы: быть ирландцем в Англии в то время было небезопасно. Не дай Бог поползли бы слухи...

Таким образом, мое состояние понемножку росло, но зарабатывал я так мало, что еле-еле хватало на жизнь. Я одевался аккуратно, но не богато. Питался регулярно, а когда появлялись некоторые излишки, ходил в театр. Моя вторая попытка написать пьесу также кончилась провалом. Зато я продал две баллады: одну — о разбойнике с большой дороги, а другую — из пиратской жизни.

За это время я сильно изменился. Вырос на несколько дюймов — мой рост равнялся теперь шести футам, что немало для моего возраста. Волосы у меня — почти черные, глаза — с серым оттенком, кожа необычно смуглая, потому что по одной линии я происходил из рода черных ирландцев!

Я старался поддерживать навыки в искусстве фехтования — два-три раза в неделю тренировался с любым, кто соглашался скрестить со мной шпаги. С Тости Пэджетом мы частенько бились на дубинках. Обнаружилось, что он хорошо владеет этим оружием. Другим моим партнером стал крепкий парень по фамилии Джонсон — он был подмастерьем у каменщика. Мы провели немало отличных схваток. Словом, я постоянно оттачивал свое мастерство, ибо был уверен, что наступит час, когда оно мне очень понадобится.

Зная, что однажды мне придется скрестить клинки с Рэйфом Лекенби, я неустанно совершенствовал силу и гибкость своих членов. Как-то, когда я выходил из товарного склада Эммы Делахей, на меня напала шайка бандитов. Обошелся я с ними весьма круто: одному сломал челюсть ударом кулака, а другого ранил кинжалом.

То ли седовласый человек предупредил Лекенби, чтобы он не связывался со мной, не знаю, но я больше не видел его.

Шатаясь по речным пристаням, я вскоре завязал знакомства с моряками, морскими волками и с теми, кто имел с ними дело. И в том числе со служащими Русско-английской компании.

Я расспрашивал их о ходовых товарах в торговле с другими странами, так как именно в этой области намеревался нажить состояние, если удастся. Я услышал множество рассказов о набегах пиратов, о захвате галионов с сокровищами и всяких подобных вещах, но такие предприятия мне всегда казались слишком рискованными.

Торговля с Америкой, как мне объяснили, была наиболее надежным делом. Наслушавшись о дикарях, населяющих леса Америки, я думал, что не мешало бы закупить топоров, ножей, иголок, медных колокольчиков и одежды ярких расцветок.

В это время мне независимо от Эммы Делахей подвернулось небольшое самостоятельное дельце. Для судна, совершавшего рейсы в Балканские страны, я закупил партию вязаных и кожаных рукавиц, постельного белья и оправ для очков самого распространенного типа.

Благодаря этим хождениям по речным пристаням и беседам с моряками я собрал материал для короткого очерка под названием: «Краткий отчет о путешествии вдоль берегов Московии и о том, что там произошло». Прошло всего лишь несколько лет после возвращения Энтони Дженкинсона из Московии, и в Англии еще не угас интерес к этим землям. Одна из газет заплатила мне за очерк несколько шиллингов. В это время мое торговое предприятие принесло мне за несколько месяцев четырехкратную прибыль. Дело оказалось прибыльным. Получая то там, то сям небольшие доходы, я постепенно скопил круглую сумму.

Но я нисколько не чувствовал себя в Лондоне увереннее. Меня могли в любой момент изобличить как ирландца и принудить бежать из страны. Джекоб Биннс вдруг исчез — так же таинственно, как и появился. Меня это больше не удивляло. Я подозревал, что он масон. Правду сказать, о масонах я не знал ничего, кроме того, что они составляют тайное общество.

Мое воображение всегда занимали всяческие чудеса, странные происшествия и необыкновенные явления, и я жадно собирал сведения о них. Такие сверхъестественные происшествия имели место в октябре 1580 года и весной 1583 года. На небе проступали загадочные картины, а во время бури возникали зловещие знамения. Я много размышлял обо всем этом, иногда верил, иногда не верил, но всегда стремился объяснить то, что происходило.

Некоторые такие явления я описал в очерках и на каждом из них заработал по нескольку шиллингов. Один морской бродяга в таверне «Белый олень» рассказал мне свою историю, которую я тут же переработал и опубликовал под названием: «Истинное повествование об ужасных приключениях Ганса Годерика, потерпевшего кораблекрушение». От одного бродяги, побывавшего в испанском плену, я тоже почерпнул материал и, обработав его, написал один за другим два очерка под заголовком: «Рассказ о событиях, последовавших за жестоким убийством короля инков, и о спрятанных тогда сказочных сокровищах».

На другой день после опубликования последнего очерка я выходил из дома Эммы Делахей вместе с мистером Дигби, как вдруг мимо нас пробежала молодая девушка, — за ней гнались двое грубого вида мужчин. Они догнали ее в нескольких ярдах от нас и принялись избивать. Я тут же налетел на них и, схватив за плечи одного, отшвырнул его так, что он ударился о стену дома. Другой, оставив девушку, мгновенно обнажил шпагу и набросился на меня. Дело приняло нешуточный оборот — я едва успел отразить его удар и тут же проткнул ему руку, в которой он держал шпагу.

Он выронил шпагу, ругая меня самыми непристойными словами. В это время другой разбойник поднялся на ноги.

— Какой же ты дурак, что полез в драку! — вскричал он. — Теперь держись — наш хозяин покажет тебе, где раки зимуют.

— Так вы работаете на Лекенби? — поинтересовался я.

Они тут же притихли.

— Ну и что? — вместо ответа спросил один из них.

— Передайте ему, что лучше бы он нападал на мужчин, а не на женщин. А вам, если вы еще раз посмеете пристать к ней, я выпущу все кишки.

— Ха-ха! Тебе самому скоро перережут глотку. Теперь я знаю, кто ты такой, и передам кому следует, чтобы позаботились о тебе.

— Убирайтесь отсюда, живо! — велел я.

Они поплелись прочь. Один на ходу пытался перевязать раненую руку, из нее обильно текла кровь.

Мистер Дигби покачал головой.

— Молодой человек, — сказал он. — У тебя остался один выход — немедленно уезжай из Лондона. Эта девушка — проститутка, одна из тех, что платят дань Лекенби и ему подобным. Они не допустят вмешательства в свои дела.

— Если они захотят найти меня, они знают, где я живу, — спокойно возразил я. — Но у меня к вам вопрос, который я собирался задать Эмме Делахей: что слышно о «Доброй Катерине»?

— Она недавно вошла в порт и завтра поднимется по Темзе.

Вернувшись в таверну, я заказал мяса, сыра, хлеба и стакан вина и стал поджидать Тости Пэджета. Только он появился и подошел ко мне, как вслед за ним вошел другой человек. Высокий, стройный и сильный мужчина обвел цепким взглядом зал и направился ко мне.

— Вы Чантри? — спросил он угрожающим тоном.

— Да, я.

— Я прочитал ваши паршивые истории о кораблекрушениях и сокровищах. Все это сплошная ерунда и вранье, а вы сами — отъявленный лжец!

Мое первоначальное удивление сразу исчезло, его сменило полное спокойствие.

— А как ваше имя?

— Танкард, — ответил он, — капитан Чарльз Танкард.

— А, конечно, — сказал я. — Я давно поджидал вас. Почему вы так медлили — не потому ли, что боялись меня?

— Я? Боялся вас? — Он пришел в негодование. — Я Чарльз Танкард!

— Неужели? Я бы на вашем месте стыдился называть свое имя. Мне говорили, что вы наемный убийца и находитесь на службе у Рэйфа Лекенби... а может быть, и у других. Говорили также, что вы мастерски владеете шпагой. Не сомневаюсь, что вы явились убить меня и что вас послали ко мне ваши хозяева, чьи грязные поручения вы выполняете. Разве не так?

Он был взбешен, кровь ударила ему в голову. Этого я и добивался. Он пользовался славой опасного человека и, без сомнения, был таковым. Ярость, охватившая его, была ему не на пользу и могла толкнуть на безрассудство.

Он хотел что-то сказать, но я перебил его:

— Если вы собираетесь драться, так нечего откладывать. Ваше дыхание столь же смрадно, как отвратительны ваши манеры, и чем скорее мы с этим покончим, тем лучше! Здесь неподалеку двор, там вполне удобно скрестить шпаги. И поторопитесь, потому что ваши хозяева с нетерпением ждут отчета от своего пса, которого они послали на задание.

О, тут он совсем потерял голову от бешенства и ринулся к двери.

— Выходите же! — вскричал он. — С каким же наслаждением я проучу вас!

— Боюсь, недолго вам придется наслаждаться, — парировал я.

Тости в ужасе прошептал:

— Но это же Чарльз Танкард! На его счету дюжина убитых!

— Стало быть, тринадцатый поединок будет для него несчастливым, — спокойно сказал я.

Ведь ради такой минуты я и тренировался столько времени! И она наконец наступила! Но хорошо ли я подготовлен? Или мне суждено умереть от клинка, который уже многим принес смерть?

— Да, наступил решающий момент.

Освещение во дворе гостиницы было неважное. Ночная тьма окутала город, только на небе светились звезды да падал свет из ближайших окон. Но и этого было достаточно.

Почва под ногами для дуэли была неблагоприятна. Двор был вымощен грубо отесанными каменными плитами, на них немудрено споткнуться. Надо быть очень осторожным.

Чарльз Танкард прошел в глубину двора и повернулся ко мне лицом — сверкнула обнаженная шпага. Это был красивый, хотя и потрепанный жизнью мужчина, безусловно, отъявленный мерзавец. Но сейчас все это уже не имело никакого значения. Я бросил жребий.

Глава 22

Было прохладно. Пахло свежим сеном и конским навозом. В углу двора стояла телега, груженная бочками. Несколько человек вышли из таверны во двор, держа в руках стаканы с выпивкой, в предвкушении редкого зрелища.

Танкард взмахнул шпагой — лезвие со свистом рассекло воздух. Видно, он хотел таким образом нагнать на меня страху. Он был на дюйм-два выше меня, и это давало ему некоторое преимущество. Мы не стали мерить длину своих клинков — каждый будет драться той шпагой, что у него при себе. По меньшей мере трое из тех, что вышли из зала посмотреть на дуэль, были головорезы из шайки Лекенби; нужно было все время помнить об этом и не поворачиваться к ним спиной.

Неожиданно обнаружил незаурядное мужество Тости.

— Не беспокойся, я буду стоять у тебя за спиной, — сказал он, — но будь осторожен!

Как ни странно, я совсем не волновался. Мне приходилось уже несколько раз драться всерьез, однако такой дуэли, как эта, у меня не было. Мои учителя, правда, предвидели и такой случай. Танкард ничего или почти ничего не знал обо мне. Моя тактика должна была состоять в том, чтобы убедить его, будто я плохо владею шпагой, чтобы он потерял бдительность.

Мы скрестили шпаги. Танкард посмотрел на меня с ухмылкой и воскликнул:

— Какая жалость! Умереть таким молодым!

— Молодым? Вы вовсе не кажетесь мне таким уж молодым, Танкард. Но все равно мне жаль вас. Впрочем, лучше вам умереть от шпаги, чем на виселице.

Он сделал ложный выпад. Я намеренно неуклюже парировал его удар, затем отступил на шаг, будто бы в растерянности. Он уверенно перешел в атаку, и я сразу увидел, что передо мной в самом деле сильный противник с прекрасной техникой. Он описал полукруг острием своей шпаги и сделал стремительный выпад, целясь мне в пах. Я с трудом парировал его удар, чуть-чуть не опоздав. Он снова сделал стремительный выпад, и я снова с трудом отвел его клинок.

После очередного выпада он отступил, подняв острие своей шпаги вверх.

— Сейчас я убью вас, — сказал он холодно. — Пожалуй, это даже слишком легко!

По толпе зрителей пронесся приглушенный шепот. Они стояли, окружив нас кольцом, время от времени под нашим натиском отступая назад.

Танкард как молния ринулся вперед, но при этом нога его оскользнулась на комке грязи, и на мгновение он открылся. Острие моей шпаги с легкостью могло пронзить ему горло. Но вместо этого я быстро отступил и позволил ему снова встать в позицию.

— Вы весьма великодушны, — сказал он с удивлением.

— Я джентльмен, капитан. Я убью вас, но до простого убийства не унижусь.

— Ха! Ей-богу, вы заставляете меня сожалеть о том, что я должен сделать!

— Капитан, если хотите отказаться, вы можете это сделать!

Онрассмеялся.

— И покинуть Лондон? Нет, я не могу этого сделать. Я уважаю вас, Чантри, но должен довести начатое до конца!

Он снова перешел в наступление, рассчитывая быстренько со мной покончить, но я парировал все его выпады. К этому времени я уже разобрался в его манере вести бой — чему научил меня в свое время Фергас Макэскилл. Танкард фехтовал в духе английской школы с некоторыми вариациями, заимствованными на континенте. Но я видел, что, привыкнув к легким победам, он утратил осторожность, стал самоуверен и дерзок. Он намеревался убить меня, убить скорейшим путем. Он легко двигался, пытаясь провести классический удар в грудь, иногда называемый «бандеролью». Этот красивый прием всегда производит впечатление на зрителей, но в нем есть один недостаток — он открывает предплечье.

В схватке с противником, прошедшим выучку у Кори и Макэскилла, применять этот прием опасно. Мой контрвыпад был молниеносен — мне не пришлось размышлять ни секунды: прием был настолько отработан, что я нанес удар автоматически. Острие моей шпаги вонзилось в его предплечье и через плечо врезалось в грудь. Танкард отшатнулся, а я сразу же вернулся в исходную позицию. Из раны струилась кровь, на груди расплывалось кровавое пятно. Мой клинок проник неглубоко, но все же ранил его серьезно.

Танкард еле удержался на ногах, ухватившись левой рукой за колесо стоявшей неподалеку телеги. И так и замер, опустив шпагу, которую все еще крепко держал в раненой руке. Кровь стекала на лезвие шпаги.

Я опустил свой клинок, следя краем глаза за тем, что делают его приятели. За моей спиной стоял Тости — он был тоже готов к бою.

— Черт побери, — прохрипел Танкард, — глупо было применять с вами этот прием!

— Прием красивый, капитан, но рискованный. Будем считать, что на этом покончено?

— Я намеревался убить вас.

— Разумеется. — Я вытер лезвие своей шпаги. — Но, видимо, в другой раз?

Повернувшись, я пошел к двери гостиницы. Ко мне кинулся какой-то человек. Это был Джон, слуга седовласого господина, у которого я был в гостях. Наши глаза встретились, он слегка улыбнулся — не дружеской, но почтительной улыбкой.

— Вы правильно сделали, что предупредили меня тогда, — сказал он тихо. — Вы очень сильный дуэлянт.

— У вас поручение ко мне? — спросил я, удивленный тем, что вижу его здесь.

— Я должен был доставить весть о вашей смерти, — сказал он уже безо всякой улыбки.

— Я могу поставить вам выпивку, — сказал я, — потому что, когда вы вернетесь к своему хозяину, вас ждет не слишком любезная встреча.

— Спасибо, — ответил он, — как-нибудь в другой раз.

Он было уже ушел, но неожиданно вернулся.

— Вы отлично дрались, — сказал он, — но послушайте моего совета. Предполагалось, что с вами будет покончено на этой дуэли, но раз этого не случилось, теперь они просто убьют вас без всякой дуэли. Вы должны немедленно бежать, иначе вас настигнет смерть.

Он ушел, а я вместе с Пэджетом вошел в гостиницу. После трудного поединка у меня пересохло в горле, хотелось глотнуть эля, но он не доставил мне удовольствия. Я подтвердил свое искусство, но совсем не желал таких последствий.

Мои мысли обратились к «Доброй Катерине». Встала ли она у причала? Как обстоят дела с моим вкладом?

Я вернулся к мыслям о дуэли. Шпага проткнула Танкарду предплечье и вонзилась ему в грудь, хотя и неглубоко. Он скоро поправится.

В своей комнате я еще раз вытер лезвие шпаги и опустился в кресло. Я прошел серьезное испытание и одержал победу, но в моей душе не было радости. Я вдруг почувствовал, как я одинок!

Чего же я достиг за время своей жизни в Лондоне? Моя комната — это лишь место, где я спал и держал свои немудреные пожитки. Я заработал несколько фунтов, приобрел кое-какие знания. Но, кроме Тости, у меня нет друзей. Эмма Делахей и мистер Дигби — всего лишь деловые партнеры, им нет дела до меня, они не испытывают никакого личного интереса ко мне. Я по-прежнему совершенно одинок. Моя жизнь пуста. У меня нет ни тепла родного очага, ни любви женщины, и кажется, мне не суждено это испытать. Был у меня сильный и надежный друг Фергас, но где он сейчас? Я мог бы вернуться, но куда? У меня нет ничего, что влекло бы меня в Ирландию, как нет ничего и здесь, в Лондоне.

Мне хотелось иметь собственный дом в Ирландии. Хотелось вернуться к родным берегам, и еще я жаждал любви. Я одинок. Надо отправиться на судно, в груз которого вложены мои деньги, и самому заняться торговлей. Как только мне удастся скопить небольшой капитал, я уеду на родину и найду себе там девушку-ирландку.

Таков был ход моих мыслей. Жизнь в Лондоне подарила мне время, я вырос и многому научился. Теперь мне больше нечего было здесь делать. Меня гнал не страх, победа над Танкардом придала мне уверенности. Но к чему оставаться здесь, ведь мои враги наверняка будут повторять попытки лишить меня жизни? Я знал, что они меня боятся, я уже однажды разоблачил их и могу сделать это еще раз. Я не зависел от них, и они не могли предугадать моих действий. И тут меня вдруг осенило — я придумал, что сделать напоследок.

Перед тем как исчезнуть из Лондона, я напишу памфлет и окончательно уничтожу Рэйфа Лекенби.

Но почему я так стремлюсь его уничтожить? Потому ли, что он одолел меня в той давнишней дуэли? Или же потому, что он мой заклятый враг и обещал убить меня?

Двух причин вполне достаточно, уверял я себя. И все же не только это было главное. Лекенби был воплощением зла, и хотя я сомневался, что ему удастся осуществить свой далеко идущий замысел, это все же было не исключено.

По-видимому, о его планах знаю только я. И, стало быть, только я мог им воспрепятствовать, во всяком случае попытаться это сделать. Моя осведомленность превратится в страшное оружие против него. Как ни странно, я не считал, что Чарльза Танкарда натравил на меня он, — скорее это дело рук того седовласого господина, хозяина Джона. Рэйф Лекенби, конечно, не отказался бы от удовольствия убить меня собственноручно.

Я вспомнил девушку, которую спас несколько часов тому назад. Сколько женщин подвергались избиениям, истязаниям и фактически содержались в рабстве у Рэйфа Лекенби и тех, кому он покровительствовал!

Однако надо же кому-то выступить против сил зла! Лекенби утверждает, будто мои разоблачения только прибавили ему популярности. И действительно, так оно и есть. Но очевидно и другое — они посеяли семена беспокойства во многих умах, в том числе и в умах официальных лиц. Не секрет, что подобная личность представляет опасность для всех. О какой безопасности можно говорить, когда воры и разбойники живут себе припеваючи на свободе и навязывают свою волю мирным гражданам?

Я долго лежал на кровати, закинув руки за голову, и размышлял о том, что предпринять и как написать мой последний очерк.

Просто заклеймить Лекенби последними словами было недостаточно — я должен подкрепить свои обвинения аргументами, фактами, назвать имена, даты и место, где произошло то или другое событие. Этим часто пренебрегают, но в данном случае без этого нельзя обойтись. Я понимал, что другой возможности у меня не будет.

Я должен был также подумать и о своей карьере. Я прожил в Лондоне уже довольно долго, но добился немногого. В мои годы становятся капитанами судов, командуют полками, активно занимаются политикой. Чарльз Денвер в восемнадцать лет был избран в парламент. У меня не было никакой протекции, и, стало быть, я должен был сам пробивать себе дорогу в жизни. Но время круто менялось, и представители йоменов и низших классов добивались высоких постов только благодаря собственной энергии.

Я мысленно подбил бабки. Мои мелкие вклады в торговлю все, за одним-единственным исключением, принесли доход. Самое крупное вложение я сделал в «Добрую Катерину», которая сейчас должна была подойти к причалу на Темзе. Подсчитав все свои накопления, я получил кругленькую сумму. За короткий срок я сумел накопить больше двадцати пяти фунтов, в то время как трудолюбивый драматург зарабатывал не больше тридцати фунтов в год. И это не считая того, что я вложил в «Добрую Катерину».

Я тщательно продумал, что нужно закупить для будущих рейсов. Теперь я знал основные предметы заморской торговли; знал, где следует покупать яркие ткани, медные колокольчики и ножи, где все это стоит дешевле.

Наконец я заснул, с трудом поборов охватившее меня возбуждение. Я был полон энергии и готовности встретить завтрашний день. Пробудившись на рассвете, я решил покончить с одиночеством и завести друзей. Ибо, если вдруг наступит тяжелая полоса, мне не с кем будет даже поговорить, тогда как у Рэйфа Лекенби десятки приятелей.

Как только я вышел на улицу, ко мне подошел Пэджет.

— Слушай, в Лондоне только о тебе и говорят, — сказал он.

— Обо мне?

— О твоей победе над капитаном Танкардом. Его боялись как огня, и у него было множество врагов. На всех произвело большое впечатление твое великодушное обращение с ним.

— Я дрался за свою жизнь.

— Не важно, так или иначе, весь Лондон говорит о тебе, и вон тот человек ждет тебя.

Это был слуга в ливрее — он сидел в зале за стаканом эля. Когда я вошел, он встал и обратился ко мне.

— Я от сэра Джорджа Клиффорда, герцога Камберлендского, — заявил он. — Мне велено проводить вас к нему. Он хочет поговорить с вами.

Но подвез он меня не в величественный замок, а к речной пристани, где Клиффорд снаряжал свое судно «Элизабет Бонавентюр». Он окинул меня быстрым взглядом:

— Это вы одержали победу над Танкардом?

— Да, я.

— Вы знакомы с мореходным делом?

— Знаю кое-что о малых судах. Я с Гебридских островов.

— Ну что ж, уроженцы Гебрид — хорошие мореходы. Не желаете ли служить у меня? Ходят слухи, что испанцы снаряжают против нас большую армаду.

— Я знаю.

Он пытливо взглянул на меня:

— Что именно вы знаете?

— Что Испания снаряжает свыше сотни кораблей. Некоторые из них стоят в порту Кадис. Набирают тысячи рекрутов, заготовлено более тысячи медных пушек со всеми припасами.

— Каким образом это стало вам известно? Конечно, идут разговоры, но все же...

— Я вкладываю небольшие суммы в заморскую торговлю и стараюсь быть в курсе того, что происходит на море. Я собираюсь отправиться с торговым судном в Америку и потому потратил немало времени на разговоры с моряками и рыбаками на побережье. А там не бывает тайн.

— Хотите служить под моим началом? Англия нуждается в каждом человеке. — Он помолчал. — А мне нужны смелые люди. Когда армада будет разгромлена — а мы, конечно, разгромим испанцев, — я намереваюсь отправиться в Вест-Индию, в воды испанских колоний.

— Для меня будет большой честью служить под вашим командованием в любой роли, если только она совместима с обязанностями джентльмена.

— Сможете ли вы командовать захваченным судном, если выпадет такой случай?

— Смогу.

— Прекрасно! Тогда собирайте все необходимое в дорогу и приходите сюда. И учтите, — резко сказал он, — больше никаких дуэлей. Ее королевское величество не одобряет таких вещей. — Потом он довольно дружелюбно улыбнулся: — Хотя, признаться, жаль, что мне не довелось видеть эту дуэль! — Тут он переменил тему: — Вы, кажется, написали несколько памфлетов?

— Да, написал.

— Тогда держите уши и глаза открытыми. Когда эта кампания завершится, мне бы хотелось, чтобы ее история была изложена на бумаге. Я должен буду представить отчет королеве, но я хочу большего: я хочу иметь историю моего корабля, которая распространялась бы по городу в печатном виде.

— С большим удовольствием.

И действительно, я с радостью взялся бы за это поручение. Я никогда еще не описывал сражений и, возможно, впервые опишу битву, в которой буду не только свидетелем, но и участником. Но пока мне следует разобраться в своих обязанностях и научиться командовать. Выучиться мореходному делу как можно лучше мне будет, несомненно, полезно.

Я поспешил вернуться в свою гостиницу, чтобы продумать дальнейшие действия. Мне потребуются пистолеты, кое-какая одежда для морского путешествия, книги для чтения и прежде всего понадобится помощь какого-нибудь старого морского волка, который расскажет мне про морские сражения.

Когда я сошел вниз, меня встретил Тости.

— Ну, ты приобрел покровителя? — спросил он.

— Покровителя? — удивился я и рассмеялся. — Нет, вовсе нет. В покровителях нуждаются поэты и драматурги, а не простые писаки. Нет, я иду на войну с испанцами.

Я объяснил Тости, что мне требуется, и он пошел со мной в лавку, где я купил пару превосходных пистолетов и приклад к ним.

Последующие несколько дней я был очень занят, но тем не менее выбрал время и написал заключительный памфлет о Рэйфе Лекенби.

Не будучи писателем-профессионалом, я выжал все, что мог, из своих воспоминаний. Я перенес действие в неведомую древнюю страну, но все детали так явственно совпадали с нашей действительностью, что каждый читатель неминуемо должен был догадаться, что имеется в виду. Я озаглавил свой опус так: «Правдивое повествование о том, как искусный преступник стал лордом». Хотя я описывал вроде бы далекое прошлое в далекой стране, я нарисовал настолько реалистичную картину, что читатель должен был безошибочно узнать в главном персонаже Рэйфа Лекенби. Я рассказал о его намерениях стать главарем преступного мира и главным распорядителем борделей. Затем я почти дословно воспроизвел слова Рэйфа, как сначала его посвятят в рыцарское достоинство, а затем сделают лордом. В заключение я изобразил Лекенби-триумфатора, сказочно богатого, неудержимо рвущегося к власти и забравшего такую силу, что даже верховный правитель не может с ним совладать.

Одновременно я с неослабной энергией готовился к предстоящему морскому походу. Это дело было новым для меня, но я быстро прикинул, что мне потребуется, я многому научился, расспрашивая людей и наблюдая за работой других. Я руководил погрузкой на судно воды, провианта, запасных парусов, смотрел, как укладывают порох и ядра, и всеми силами старался быть полезным. Клиффорд сказал, что нуждается в смелых людях, но не менее нужны и полезные люди.

Мы вышли в море в сопровождении других кораблей, названий которых я сейчас уже не помню. Жизнь в море протекала очень суматошно. Известно было только, что к берегам Англии приближается армада испанцев. Мои осведомители с берегов Темзы получали информацию от рыбаков и матросов каботажных судов, а также судов, совершавших постоянные рейсы через Ла-Манш. Многие из них продолжали плавать, невзирая на войну или угрозу войны.

Быстроходные парусные суда неустанно сновали взад и вперед через Ла-Манш. Часть из них не брезговала контрабандой или иной незаконной работенкой. Власти многое узнавали, внедрив в команды этих судов своих людей. Насколько мне известно, так поступал и Дрейк.

«Бонавентюр» имела хорошие ходовые качества и доказала это за те недели, что мы бороздили воды Ла-Манша, иногда доходя до берегов Бретани. Но ни разу нам так и не удалось увидеть паруса испанских кораблей.

Мы вернулись в лондонский порт пополнить припасы. Говорили, что теперь командование кораблем возьмет на себя сэр Джон Хокинс.

Мы бросили якорь в порту, и я сошел на берег, собираясь встретиться с Эммой Делахей.

— А, это вы! — воскликнула она, взглянув на меня, когда я вошел в ее контору. — Значит, вы еще ничего не знаете?

— А что я должен был знать?

— Что выдан ордер на ваш арест. Вы кого-то там оскорбили.

Ордер на мой арест? Я похолодел. Этого я боялся больше всего. Как только я окажусь в тюрьме, они сразу же тем или иным способом узнают, кто я такой, и тогда мне не миновать смерти. Меня убьют либо люди королевы, либо наемники Лекенби и его покровителя.

Насколько я могу довериться Эмме Делахей? Но выбора у меня не было. Я быстро смекнул, как мне поступить.

— Как обстоят дела на «Доброй Катерине»?

— Она стоит на якоре, разгрузилась и принимает новый груз.

— А что с моими вложениями?

— Вот бухгалтерская книга. Вам причитается пятьдесят пять фунтов.

— Ваш капитан сделал хороший оборот. Когда судно отходит снова?

— На этой неделе. — Она переложила какие-то бумаги на своем столе. — На борту есть место для вас, если вы пожелаете отправиться на нем. Так будет безопаснее, Тэттон, — заметила она, помолчав и впервые назвав меня по имени. — Если вы хотите сделать новое вложение, — продолжила она, — отправляйтесь на моем судне, заодно поучитесь торговать на собственный страх и риск.

Разумный человек не теряет времени зря.

— Иду, — сказал я решительно.

— Вам надлежит прибыть на борт к следующему воскресенью. Будьте осторожны.

Да уж постараюсь!

Глава 23

Что же мне теперь делать? Люди королевы намереваются арестовать меня по обвинению, состряпанному, без сомнения, покровителем Лекенби. Или, может быть, они уже установили, кто я такой в действительности? Со всех сторон мне угрожала опасность.

Я не считал возможным оставить службу у сэра Джорджа Клиффорда, не объяснившись, это было бы непорядочно, но и оставаться у него при том, что выдан ордер на мой арест, значило бы напрашиваться на неприятности. Я направился прямо к нему.

Сэр Джордж Клиффорд принял меня сразу же. Когда я вошел, он сидел в кресле.

— Если вы попросили принять вас в такое время, — сказал он, — у вас, видимо, срочное дело. В чем оно состоит?

Рискуя, что он тут же сам арестует меня, если мое преступление, в чем бы оно ни состояло, покажется ему серьезным, я изложил обстоятельства дела. Рассказал об опубликованных мною очерках и памфлетах и о том, что подписан ордер на мой арест. Разумеется, я ничего не сказал о своем ирландском происхождении, даже ему я не мог довериться полностью.

Я мало знал этого человека. Он был сторонником королевы, но вел бурный, безрассудный образ жизни, и у него были свои незадачи и трудности.

Он внимательно выслушал меня.

— Они не осмелятся арестовать вас, пока вы у меня на службе, — сказал он, немного подумав, — и, без сомнения, со мной вы были бы в большей безопасности. Если, конечно, вы хотите уйти, я не стану вас задерживать. Однако я посоветовал бы вам еще некоторое время остаться на службе у меня. Вы говорили о своем намерении разбогатеть на заморской торговле. Я тоже хотел бы разбогатеть, но, поверьте, Чантри, стоит нам захватить хотя бы одно испанское судно, и мы все разбогатеем. Я, как и всякий другой, нуждаюсь в средствах, и мы непременно захватим какое-нибудь судно.

Я понимал, что от решения, которое я должен сейчас принять, будет зависеть вся моя дальнейшая жизнь. Как часто малейший каприз судьбы меняет весь ход нашей жизни! Как часто самое простое решение повернуть направо или налево, выйдя на порог дома, оказывается роковым! Повернешь направо — и попадешь в логово зла, повернешь налево — и ты в царстве света и добра.

Я в своей жизни всегда выбирал прямой путь. Я дал слово сэру Клиффорду служить у него, и слово мое непреложно.

— Сэр Джордж, — сказал я, — я не могу допустить, чтобы меня арестовали. Я хочу служить у вас, хочу в этот трудный час служить Англии. Арест для меня был бы фатальным. — Я запнулся, не зная, как объяснить, почему арест так для меня фатален. Наконец я нашел подходящий аргумент: — Я убежден, что меня хотят арестовать для того, чтобы убить. Как только я окажусь в тюрьме безоружным, со мной расправятся наемники Лекенби.

— Не бойтесь. Вы уйдете на моем корабле, и никто не доберется до вас, а тем временем я походатайствую за вас у королевы. Послушайте, Чантри... У меня в команде разные люди, но большинство из них служит ради денег или ради того, чтобы заслужить мою благосклонность и продвинуться по службе. Есть и просто прихлебатели, озабоченные своей карьерой. С другой стороны, есть опытные воины, неоднократно доказывавшие свое мужество и силу. Но ни один из них не обладает такой быстрой сметкой, как вы. За короткое время, что вы служите у меня, вы разобрались во многих проблемах и успешно разрешили их. Вы сразу овладели тайнами корабельного дела и искусства комплектования грузов. Какую бы задачу я ни ставил перед вами, я мог уже к ней не возвращаться, потому что вы решили ее самостоятельно. Вы стали моей правой рукой, и я уже назвал ваше имя сэру Джону Хокинсу, который, возможно, примет командование этим кораблем.

— Это в самом деле не слухи?

— Да! Королева хочет, чтобы я был при ней, хотя я предпочел бы уйти в море. По крайней мере еще на один рейс. — Он вдруг испытующе взглянул на меня и оглянулся, нет ли кого поблизости. — Чантри, я открою вам одно обстоятельство, только вам, потому что хочу, чтобы вы остались у меня. Я получил сведения... совершенно секретные... о том, что в наши воды направляется большое испанское судно с сокровищем в трюме. Я надеюсь захватить это судно. — Он взял бутылку с вином, налил два стакана и один пододвинул мне. — Чантри, скажу вам даже больше. У меня есть друг-ирландец... О, не смотрите на меня с таким удивлением! Да, у меня есть друг-ирландец, который в настоящее время служит в испанской армии. Так вот, сведения получены от него. У нас много проблем с Ирландией. Многие ирландцы готовы смести Англию с лица земли. Но — и это очень важно! — они абсолютно не желают, чтобы это вместо них сделал кто-нибудь другой. Как сказал мне один ирландец, «англичане — враги, но они наши враги. В этой вражде нам не нужны союзники». Забавно, правда? Этот человек пользуется полным моим доверием. Сведения о судне я получил от него.

— Когда оно появится?

Он пожал плечами:

— Не знаю. Мне только известно, что оно должно прийти и мы должны быть наготове.

— Вы получите дополнительные сведения?

— Возможно, но сомневаюсь. Подобные сведения трудно передавать. Может быть, вам с вашими знакомствами на речных пристанях удастся что-то услышать? Но чем меньше об этом разговоров, тем лучше. Учтите, что я вынужден остерегаться не только испанцев, но многих наших людей, которые не прочь сами подобрать лакомый плод, готовый упасть с дерева. У меня хороший корабль, но я не Дрейк, не Фробишер и не...

— Но Хокинсу вы, пожалуй, не уступите.

Он улыбнулся:

— Возможно, но даже и он пока ничего об этом не знает.

— Я остаюсь с вами, сэр Джордж.

— Прекрасно! — Он протянул мне руку. — Заканчивайте свои дела и возвращайтесь. Мы должны, не задерживаясь, снова выйти в море.

Я сменил свою шляпу с плюмажем на плоский берет и темный капюшон. Затем, вооружившись шпагой, кинжалом и парой пистолетов, сошел на берег и направился в контору Эммы Делахей.

Я быстро договорился с ней о своих делах и оставил на шестьдесят фунтов товаров.

— Поступайте с ними как найдете нужным. Я вернусь, когда кампания завершится. Если мое возвращение затянется, распорядитесь моим капиталом в моих интересах и положите прибыль на мой счет. Рано или поздно я непременно вернусь.

Сейчас меня удивляют мои собственные слова. Какое смутное предчувствие беды побудило меня сказать именно так? Казалось, я только проявляю предусмотрительность, и, конечно, мне и в голову не приходило, что произойдет столько событий, прежде чем я снова переступлю порог конторы Эммы Делахей.

«Элизабет Бонавентюр» снова вышла в море.

Дул попутный ветер, и мы на полных парусах стремительно неслись к берегам Франции. У нас были сведения, что там видели несколько испанских судов, направлявшихся в сторону Англии. Но мы их не обнаружили, и сэр Джордж распорядился сменить курс на юг, к Азорским островам, надеясь там найти добычу.

Сэр Джордж владел обширными поместьями, но был постоянно обременен долгами. Богатые трофеи помогли бы ему расплатиться с долгами, которые накопились у него из-за его расточительства. Вместе с возрастом к нему пришла рассудительность, и он намеревался восстановить свое состояние. Судно, груженное сокровищами и шедшее из Вест-Индии или от берегов Америки, решило бы все его проблемы.

Мы находились в море уже около десяти дней, когда как-то на рассвете я услышал крик впередсмотрящего:

— Судно!

— Где?

— Три румба слева по борту!

Наш корабль сделал поворот, и мы легли на другой курс, направляясь к «испанцу». Красивое судно с высокими бортами, испанский галион, по-видимому, шло из Вест-Индии.

Палубы освободили, зарядили пушки, и, подойдя к испанскому талиону, мы дали бортовой залп. Ядра срезали фок-мачту и оторвали кусок бушприта. Сэр Джордж знаком подозвал меня:

— Вы пойдете с абордажной командой. Как только захватите судно, немедленно произведите необходимый ремонт, а затем присоединитесь к нам.

Суда столкнулись бортами. Абордажная команда, держась за снасти, изготовилась к атаке. На палубе «испанца» толпились матросы. Наш бортовой залп нанес судну серьезные повреждения, и офицеры, находившиеся на юте, потеряли возможность управлять боем.

Матросы из абордажной команды разом, как один человек, перескочили на палубу вражеского корабля. Разгорелась короткая яростная схватка. На меня напал испанец с кортиком. Я проткнул его шпагой и сразу вслед за тем разрядил пистолет в другого. На меня бросились еще двое, но одного убил один из наших матросов — крепкий парень из Йоркшира, а со вторым управился я сам. Испанцы отступили. В их рядах началось замешательство: там, где сражались, по-видимому, баски, сопротивление совсем ослабло.

Человек десять басков держались вместе. Внезапно все они бросили оружие и сдались. Один из них, высокий белокурый парень с великолепным торсом, отдал мне свою шпагу.

— Капитан, — сказал он, — нас насильно завербовали. Никто из нас не хотел сражаться.

— Тогда ступайте к мачте и, если увидите, что ее можно починить, займитесь ремонтом. Если нет — спилите. Будете нам помогать — получите свободу.

Баски побежали к мачте. Сражение уже почти закончилось, только несколько упрямцев отказывались сдать свои шпаги. Мне было жаль убивать воинов, и я старался убедить их сдаться.

На юте стоял капитан галиона. У его ног лежали два трупа: один, по-видимому, штурман, другой — помощник капитана, хотя я плохо разбираюсь в порядках на испанских судах.

Капитану было не больше шестнадцати лет. Он, вероятно, занимал свой пост в силу знатности своей семьи. В этих случаях капитану обычно придают тщательно подобранных помощников, которые и несут на себе все бремя службы. Оба помощника были убиты, и вот юный офицер остался один. Красивый юноша стоял, гордо выпрямившись, бледный, но бесстрашный.

— Вы взяли штурмом мое судно, — сказал он, смотря на меня с удивлением. По-видимому, он еще не оправился от шока: наш бортовой залп оказался весьма впечатляющим. — Это был мой первый бой.

— И мой тоже, — ответил я. — Если вы обещаете не устраивать неприятностей, я пощажу вас.

— Разумеется, даю слово.

— Капитан, — раздался голос Уилси, матроса из моей команды, — смотрите!

В нашу сторону шли четыре корабля. Пока они были еще довольно далеко. После того как мы взяли на абордаж испанский галион, мы разошлись с «Бонавентюр», и теперь она виднелась где-то на горизонте. Испанские суда отрезали нас от нашего корабля.

— Уилси, — распорядился я, — отправьте пленных в трюм, кроме тех, что чинят мачту, и приготовьте пушки к бою.

Я снова взглянул на приближающиеся испанские суда и затем на наш корабль.

— Велите Бруксу поднять оставшиеся паруса.

Я мало что понимал в управлении кораблем, едва ли больше, чем мой предшественник молодой кабальеро. Сэр Джордж вряд ли намеревался оставить меня в роли капитана. Он, несомненно, предполагал сам взойти на борт захваченного корабля.

Приказав отправить молодого испанца в трюм, я велел очистить палубу от обломков рангоута и уходить от испанских кораблей. Но уходить от них — значило уходить и от «Бонавентюр», но иного пути у нас не было.

Я спустился вниз в роскошно обставленную кают-компанию. В кресле, бессильно откинувшись на спинку, сидел безутешный молодой испанец.

— Не отчаивайтесь, — сказал я ему. — С вами будут обращаться как с джентльменом.

— Но я допустил такую оплошность!

— Одна оплошность — это еще не вся жизнь, а кроме того, никакой оплошности вы не допустили. Оставайтесь здесь, я должен выйти на палубу.

Со сломанной мачтой и поврежденным рангоутом мы едва ли могли уйти от преследования. До наступления темноты оставалось еще несколько часов.

Когда я поднялся на палубу, ко мне подошел Брукс.

— Капитан, положение тяжелое. Без фок-мачты и с поврежденным рангоутом невозможно управлять судном. — Он взглянул за корму. — Они догонят нас, прежде чем мы поднимем хоть какие-то паруса.

— А пушки?

— Шесть пушек выведены из строя.

— Сколько у нас людей?

— Потерь нет. На борту двадцать два человека, кое у кого легкие ранения и царапины. Ничего серьезного. — Лицо его выражало смятение. — Шансов на спасение нет, капитан. Они настигнут нас через час, самое большее через два.

Мысли у меня в голове бешено кружились, я искал выход. Если матросов возьмут в плен, они останутся там надолго, без больших надежд на бегство или выкуп. То же предстоит и мне, но судьба экипажа на моей совести.

Наше судно медленно двигалось вперед. Море было спокойно, ветер попутный.

— Скажите, Брукс, что вы предпочли бы: оказаться в плену или попытаться добраться до берегов Англии в шлюпке?

— В шлюпке? — Выражение его лица изменилось как по волшебству. К нему вернулась обычная живость. — Вы думаете... прямо сейчас? Они не пойдут за нами и... надо попробовать, капитан. Я поговорю с командой. Надо попытаться.

— Тогда, Брукс, договорились. Возьмите провиант и воду. Спустите шлюпку с другого борта, чтобы испанцы не видели вас. Возьмите оружие, но, если они пойдут за вами, не сопротивляйтесь, а я постараюсь помочь вам чем смогу. Но, кажется, у вас есть шанс уйти.

Он побежал к матросам, а я вернулся к испанцу. Я довольно хорошо говорил по-испански: когда был мальчишкой, испанские контрабандисты нередко посещали берега Ирландии и их капитаны захаживали в дом моего отца.

— Как ваше имя, капитан? — спросил я.

— Дон Винсенте Увальде и Падилла.

— Меня зовут Тэттон Чантри. Дон Винсенте, вы потеряли свое судно. Хотели бы вы снова вернуть его себе?

В его глазах зажегся луч надежды.

— Вернуть? Каким образом?

— Я готов положиться на вашу честь, дон Винсенте. Я верну вам ваше судно, если вы, в свою очередь, дадите слово чести не преследовать мою команду и дадите ей возможность уйти на шлюпке.

Он долго смотрел на меня, обдумывая мое предложение.

— Мое судно повреждено, — сказал он наконец, — вероятно, сильно повреждено. Вам предстоит плен, а вы думаете о своей команде.

— Мы можем остаться и дать бой, дон Винсенте. Можем его проиграть. На помощь к нам могут прийти другие наши суда. — По правде говоря, множественное число в данном случае мало соответствовало действительности. — Но могут и не прийти. Я хочу спасти команду.

— А вы сами, капитан Чантри?

— Я сдамся вам лично, вам, испанскому идальго.

Он улыбнулся:

— Ах, капитан! Хитрый ход! Мне представляется возможность выглядеть победителем, ваша команда будет спасена, а вы станете моим пленником, положившись на мою честь, не так ли?

— Совершенно верно.

— Далеко ли наши корабли?

— Очень близко.

Он рассмеялся, вполне довольный таким решением.

— О, превосходно! Прекрасно! Я запомню это, капитан! — Он на минуту задумался. — На мачте корабля поднят английский флаг? Думаю, лучше спустить его, чтобы наши суда не открыли огонь.

— Разумеется, — согласился я. — Так я могу рассчитывать на ваше слово?

— Да, капитан, можете.

Выйдя на палубу, я прежде всего посмотрел по правому борту. Шлюпка с матросами шла на всех парусах и была уже в нескольких сотнях ярдов. Потом я перевел взгляд на испанские суда. Им понадобится еще по крайней мере полчаса, чтобы добраться сюда. К тому времени шлюпка скроется из виду.

Повернувшись, я посмотрел на дона Винсенте. Он уже открыл люк и выпустил из трюма своих матросов. Они вышли на палубу.

С минуту он смотрел на меня холодным и испытующим взглядом, однако ничто больше не могло мне помочь. Отныне я был его пленником.

Глава 24

Да, я действительно стал пленником, но ни с одним пленником не обращались так хорошо, как со мной. Не знаю, какое положение занимал в обществе дон Винсенте, но он явно пользовался большим влиянием. Его решение относительно моей судьбы осталось в силе. Своим соотечественникам он объяснил, что судно получило в бою тяжкие повреждения, что мы захватили его, но он договорился со мной, что я возвращаю галион и сдаюсь в плен при условии, что он отпустит моих матросов.

Испанские офицеры приняли меня как равного и с самого начала обращались со мной хорошо. Я все время говорил по-испански и существенно продвинулся в нем. Это прекрасный язык, и я с большим удовольствием говорил на нем, наслаждаясь его звучанием.

Наконец мы прибыли в Кадис. Когда галион бросил якорь в старом порту, у меня защемило сердце. На борту все было хорошо, но сейчас я был в Испании, а Испания инквизиции — наш враг. Что теперь будет со мной?

Ответа не пришлось ждать долго — от берега отвалила лодка и подошла к нашему борту.

По трапу поднялся офицер — человек лет сорока с твердыми чертами лица, солдат с головы до пят.

— Дон Винсенте? Я капитан Энрике Мартинес и прибыл за пленным.

— За пленным? Но ведь этот пленник — мой! Я взял его в плен и намерен содержать его сам. По крайней мере, пока не получу выкуп.

— Но я не думал...

— Совершенно справедливо, капитан, вы не думали. Теперь у вас есть время подумать. Повторяю: это мой пленник. И добавлю — мой гость. Если он понадобится вашему начальству, вы его можете найти в моем доме, — закончил дон Винсенте и повернулся, чтобы уйти, но капитан остановил его:

— Дон Винсенте, я сожалею...

— Не надо сожалеть, капитан. Это пустое занятие, мой друг, а у вас, вероятно, есть неотложные дела. К вашему сведению, когда я был его пленником, со мной обращались как с джентльменом, и теперь, когда мы поменялись местами, с ним будут обращаться таким же образом.

Его манеры и хладнокровие были поразительны. Я стоял молча. Дон Винсенте, не прибавив больше ни слова, повернулся и ушел.

— Мне очень жаль, капитан Мартинес, — сказал я, — но таков был наш уговор.

Он пожал плечами:

— Я понимаю, капитан. Вам действительно очень повезло. Уверен, ни один пленник, взятый Испанией, не оказывался в таких прекрасных условиях. Дон Винсенте и его семья — благородные люди во всех отношениях. — Он развел руками. — Я выполнял свой долг. — Он помедлил. — Но у вас могут быть неприятности с инквизицией. Она, возможно, не проявит должного уважения к дону Винсенте.

Дом дона Винсенте был очень красив. Я еще не видел здесь таких прекрасных зданий. Мне предоставили комнату, обставленную изящной мебелью.

Дон Винсенте был моложе меня. Это был красивый юноша, единственный сын в семье. Мы подолгу разговаривали с ним обо всем на свете. Но вот однажды он заговорил о выкупе.

Я боялся этой темы: кто станет платить за меня выкуп? Я одинок, у меня никого нет. Иногда капитаны и военачальники, например, сэр Джон Хокинс, выкупали своих пленных, но я всего лишь месяц пробыл в море, когда это приключилось со мной.

Герцог Камберлендский? Но что ему до меня? К тому же он не был так уж богат. Хотя у него были обширные поместья, но он был обременен долгами. Ожидать помощи мне было не от кого.

Моих собственных небольших средств на выкуп не хватит. Как только это выяснится, у меня не будет никаких шансов на освобождение и даже на то, чтобы сохранить то положение, в каком я нахожусь сейчас. Испанцы, конечно, думают, что у меня большое состояние, на самом же деле у меня нет ничего.

— Видите ли, дон Винсенте, — сказал я ему, — я из ирландской семьи, разоренной во время войны.

Он с сочувствием посмотрел на меня:

— Лишиться семьи — очень тяжело. А как же вы тогда жили?

— Как придется, — ответил я. — Я намеревался стать солдатом и сделать военную карьеру.

— Но разве у вас не принято покупать офицерский чин?

— Да, принято, но иногда...

— Ах да, вы ирландец! Я знаю одного ирландца, он генерал в нашей армии, его зовут О'Коннор!

Я был изумлен:

— Но я же знаю его! И он знает меня! Нельзя ли с ним увидеться?

— Разумеется, можно. Это мой старый друг, он замечательный человек! Пойдемте к нему!

Всю дорогу дон Винсенте рассказывал мне про генерала. Тот уже долго жил в Испании, пользовался там большим уважением, и его все считали испанцем. Генерал доблестно сражался, жил на широкую ногу, и сам испанский король испытывал к нему полное доверие.

Дворец генерала мавританской архитектуры был, несомненно, отнят у мавров, когда их выгоняли из страны. Стены были голые, без всяких украшений, на улицу выходило лишь несколько высоких зарешеченных окон.

Здания здесь обычно имели вид прямоугольника с внутренним двориком-патио, где были разбиты клумбы, вокруг фонтана рос виноград. Комнаты нижнего этажа выходили на патио, а по верхнему этажу тянулась веранда, с которой был вход в комнаты. Летом, в сильную жару, мраморную плитку патио поливали водой.

Мы подошли к двери и дернули за шнур колокольчика. После недолгого ожидания нас впустили внутрь, и мы оказались в темном, прохладном холле. На полу была красивая мозаика, на стенах висели картины религиозного содержания. Нас провели в гостиную нижнего этажа, стены которой украшали гобелены. Погода стояла прохладная, и в гостиной горел камин.

Помимо камина, на нескольких жаровнях горели оливковые косточки, почти не дававшие дыма.

Едва мы вошли в гостиную, как открылась другая дверь и вошел генерал. Это был высокий, могучего сложения человек, слегка располневший в поясе, с властными манерами. У него было смуглое лицо, обличавшее его принадлежность к роду черных ирландцев. Большая часть моих предков тоже была из этого рода. У генерала была тщательно ухоженная остроконечная бородка и усы. Весь в черном, с тяжелой золотой цепью на шее и шпагой с золотым эфесом на боку, он производил сильное впечатление.

Бегло окинув меня взглядом, он заговорил с доном Винсенте. Потом снова обратил взгляд на меня.

— Мы с вами знакомы? — спросил он.

— Дон Хуго, — сказал дон Винсенте, — разрешите представить вам капитана Тэттона Чантри. Он был захвачен мною в плен. Капитан Чантри утверждает, что знает вас.

Я растерялся: имя Тэттон Чантри ничего не говорило генералу, но он, казалось, узнал меня.

— Пусть вас не удивляет это имя, — сказал я на гэльском наречии, — я сам его выбрал. Тот, кто носил его, умер. Умер несколько лет назад в нашем доме.

Хуго О'Коннор пристально вгляделся в мое лицо.

— Возможно ли, чтобы вы... нет, нет, их же всех убили!

— Мой отец был убит, а я сам сумел спастись. Мне советовали никому не открывать своего имени, генерал, но, полагаю, вам оно известно. Вы помните Балликэрбери?

— Это неподалеку от вас, да? — Он сказал это по-гэльски и снова взглянул на меня. — Да, фамильное сходство несомненно — все представители этого рода были великие воины, сильные и мудрые люди. Однако как вам удалось спастись?

— Это слишком длинная история, в двух словах ее не расскажешь, — ответил я также по-гэльски. — В настоящее время я пленник дона Винсенте и он ждет выкупа. У меня же нет ни денег, ни богатых друзей. Я жил на доходы от заморской торговли, а также немного зарабатывал литературным трудом. У меня есть небольшие сбережения, но пока я не вернусь в Англию...

— В Англию?! Да вы с ума сошли! Если вас схватят, вам не миновать топора или виселицы!

— И все же я намереваюсь выкупить земли, которые принадлежали нашей семье, или хотя бы часть их. Я хочу снова поселиться там, куда, бывало, вы приезжали, чтобы поохотиться на пустошах с моим отцом. Там моя родина. Я скучаю по скалистым берегам и горным лугам Ирландии. Я хочу снова увидеть их, генерал.

— Да, понимаю, — мрачно ответил он, — я и сам скучаю по ним. Но послушайте, мы не можем продолжать разговор на гэльском — ведь наш друг не понимает ни слова! — Он повернулся к дону Винсенте: — Я знаю этого юношу и не могу выразить, как я благодарен вам за то, что вы так обращаетесь с ним. Вы очень великодушны! — Генерал помолчал. — Дело весьма деликатное, дон Винсенте. Этот человек — не простой моряк и не рядовой офицер. Хотя он и не обладает земельной собственностью, в его жилах течет королевская кровь.

Дон Винсенте кивнул:

— Я так и думал. У него манеры благородного человека.

Мы сели и продолжили разговор на испанском. Это была чрезвычайно приятная беседа. Я убедился в том, что генерал О'Коннор — любезный и приятный в обращении джентльмен, тонкий дипломат и политик, а не только военный. Недаром он сумел достичь нынешнего своего положения в чужой стране.

— Мы еще встретимся, — сказал наконец генерал. — Приходите когда сможете. — И, повернувшись к дону Винсенте, продолжил: — Не сомневаюсь, что мы достигнем соглашения.

Два дня спустя мы снова встретились с О'Коннором.

— Вы должны быть очень осторожны, — предостерег меня генерал, — здесь полно шпионов.

— Шпионы инквизиции? — спросил я.

— Да. Вы ирландец. Стоит им это заподозрить, они тотчас убьют вас. В Испании много английских шпионов. Они думают, что все ирландцы плетут заговоры против Англии, и поэтому держат под подозрением всех без исключения.

— Меня не считают ирландцем, поверили моей выдумке, что я с Гебридских островов.

— Ах так! Неплохая мысль. Но все же, что вы намерены делать?

— Я хочу вернуться в Англию. Там у меня есть небольшой капитал.

— Боюсь, что это невозможно. О выкупе можно будет договориться, и на выгодных условиях. Дон Винсенте — ваш друг. Однако даже он бессилен против инквизиции. И, невзирая на то, каковы ваши верования, они захотят допросить вас, если вы каким-нибудь образом привлечете к себе их внимание. Многие испанцы относятся враждебно к любому иностранцу в их стране. Даже мы, сражаясь за Испанию, испытываем постоянное подозрение.

— Куда же мне тогда податься? Что предпринять?

— Я бы посоветовал вам отправиться в Нидерланды. Я набираю сейчас войска, которые должны соединиться с армией герцога Пармского. Вы можете пойти ко мне волонтером и таким образом избежите их внимания.

— Вы очень добры.

— Добр? Ни с коем случае. Мы, ирландцы, находясь на службе чужеземных армий, научились поддерживать друг друга. Вы — один из нас, хотя, вероятно, ваш род никогда уже не достигнет прежнего положения, во всяком случае при жизни нынешнего поколения.

Мы еще долго обсуждали, какие шаги нужно предпринять. Если я вступаю в испанскую армию, топроблем с выкупом не будет, придется заплатить небольшое возмещение, и все. Я совсем не разбирался в этих вопросах и предоставил вести все переговоры генералу, у которого в этих делах был большой опыт.

Тем временем я ежедневно практиковался в фехтовании и ездил верхом с доном Винсенте. Вечерами сидел в великолепной библиотеке и читал. Оказалось, что хозяин библиотеки никогда к своим книгам не обращался, поскольку, как я с изумлением обнаружил, вообще не умел читать, презирая это занятие и считая его недостойным настоящего идальго. Библиотека же попала в руки семьи вместе с домом, который его дед отнял у мавров. Здесь было много книг на арабском языке, которого я не знал, но большая часть была на латыни, а ее я знал хорошо.

И все же меня ни на минуту не покидала мысль о побеге из Нидерландов, потому что моей единственной мечтой было возвратиться в Англию и вернуть себе свои капиталы, как бы незначительны они ни были.

А пока я в Испании, я должен был постоянно быть настороже: своей свободой я был обязан только случаю и в любой момент мог оказаться в тюрьме.

Я тщательно избегал женщин. Англичанки были не в моем вкусе. В Испании я сталкивался со знатными дамами из аристократических семейств или с придворными дамами. Ухаживать за ними, даже если они сами меня поощряли на это, было опасно — я вызвал бы недовольство других, менее удачливых кавалеров, А между тем в доме дона Винсенте и в доме генерала О'Коннора я постоянно встречал женщин, многие из которых были удивительно хороши.

И тем не менее я прекрасно понимал, что не свободен, что за мной постоянно следят. Каждый мой шаг, каждое мое слово и действие тщательно проверялись.

Из бесед с генералом О'Коннором я многое узнал о состоянии испанской армии.

— У нас служит много ирландцев и немцев, — рассказывал он. — Молодые испанцы из аристократических семейств уклоняются от службы в армии. Еще недавно множество волонтеров стремились попасть на военную службу, а сейчас их становится все меньше. И все же испанская армия — отличная армия, и ее солдаты проходят прекрасную выучку.

— Но как долго она протянет, — спрашивал я его, — если граждане не желают служить в армии? В Древнем Риме в конечном счете властью завладели наемники, и, насколько я знаю, такое было и в других странах.

Генерал пожал плечами.

— Я всего лишь служака. Пока мы, ирландцы, не имеем ни собственного правительства, ни армии, нам приходится делать карьеру там, где для этого есть возможности. Я лоялен к Испании, ибо эта страна предоставила мне такую возможность. Но вы правы. Тот, кто не желает утруждать себя военной службой на благо своему отечеству, должен быть готов к тому, что найдутся другие, которые охотно займут его место. А те, кто избегает военной службы, вскоре перестают быть хозяевами положения.

Вскоре меня начало охватывать беспокойство, вызванное долгой бездеятельностью. Мне хотелось чем-то заняться. Я никогда не мог проводить время лишь в светских развлечениях, даже если они были весьма приятны. Я сказал об этом генералу.

— Потерпите еще немного, — ответил он. — Скоро мы отправляем первую партию своих людей в Нидерланды. Я позабочусь, чтобы вы попали в их число. — Он замолчал и подошел к окну, смотревшему на улицу. — Знаете, — продолжал он, — ваше положение здесь не так уж плохо. Вы удачно начали и многого добились. Дон Винсенте любит вас. Вы свидетель его первого успеха, но помимо того вы просто нравитесь ему, как и всей его семье. А семья его здесь весьма влиятельна, и я убежден, что каждый ваш успех будет рассматриваться его родными как их собственный.

— Возможно, ваши слова справедливы, — возразил я, — но я вижу свое будущее не здесь. Я должен вернуться на родину.

— Рано или поздно вас там схватят.

— Возможно, но я любой ценой должен вернуться. Я буду служить под вашим началом, и буду служить честно, но рано или поздно я вернусь в Ирландию.

— Хорошо. — Он пристегнул свою шпагу. — Мне надо идти. Вы увидите дона Винсенте?

— Мы собирались на скачки. Я...

— Минутку! — О'Коннор поднял руку. — Хочу предупредить вас. В Испании, как в Ирландии, существует вражда между родами. У дона Винсенте и его семьи есть враги. Вчера вечером один из моих людей сообщил мне, что дону Винсенте грозит серьезная опасность. Он, как и всякий идальго, человек очень гордый. Его враги хотят убить его, а вместе с ним и гордость всей семьи: как вы знаете, он единственный сын.

— Убить дона Винсенте? Но почему?

— Дон Фернанд Сармиенто — его враг. Он один из самых сильных фехтовальщиков Испании. Во Франции, откуда он только что вернулся, он убил на дуэли двоих. У него есть какая-то причина, по которой он ищет предлога вызвать и дона Винсенте на дуэль.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен. Главный способ обеспечить себе прочные позиции в чужой стране — это знать, на чьей стороне сила. Я давно установил здесь собственную сеть осведомителей. Поверьте, моя информация абсолютно надежна.

Я обдумал слова генерала и решил: нужно что-то предпринять.

Предупредить моего друга? Это не лучший шаг: дон Винсенте настолько горд, что не станет бежать от опасности или пытаться как-то уклониться от дуэли. Более того, предупредить его об опасности — значит только ускорить развязку, которую я хотел предотвратить.

Мы часто фехтовали с доном Винсенте, и я иной раз нарочно старался скрывать свое мастерство, чтобы дать ему возможность одержать победу. В конце концов, он мой друг и не дело демонстрировать перед ним свое превосходство. Но я понимал: на дуэли с искусным противником у него нет никаких шансов на победу.

Место, где мы договорились встретиться перед скачками с доном Винсенте, было весьма неудачным. Это было наверху Калле-Майор, у церкви Сан-Фелипе-эт-Реаль. Там обычно собирались люди искусства — писатели, художники, драматурги, актеры. Там же фланировали молодые городские кавалеры, вернувшиеся с войны солдаты и множество субъектов, которые выдавали себя за солдат, а в действительности избегали каких бы то ни было сражений, кроме тех, которые ведутся в тавернах и будуарах.

Ожидая дона Винсенте, я прислушивался к разговорам, остротам, вызывавшим взрывы смеха, и потугам на остроты, но все это слушал вполуха. Мысли мои были заняты предстоящей дону Винсенте дуэлью.

Дон Винсенте относился ко мне с необычным благородством. Если бы не он, я бы сейчас сидел в тюрьме или же был на галере.

Вдруг у себя за спиной я услышал новые голоса:

— Луис, это мой друг, дон Фернанд Сармиенто.

— Рад познакомиться, — сказал сеньор, которого назвали Луисом. — Вы долго пробудете в Мадриде?

— К сожалению, я приехал всего на несколько дней. Мне предстоит здесь небольшое дельце, а затем я уезжаю на Малагу.

Разговор прервал другой голос:

— Тихо! Он идет!

И тут я увидел приближающегося дона Винсенте. По-видимому, они знали, что он должен прийти, и поджидали его. Он часто бывал здесь, и, возможно, им это было известно. А может быть, кто-то из его домашней прислуги выполнял роль шпиона. Правда, слуги, которых я знал, были очень привязаны к: семье дона Винсенте или, по крайней мере, делали вид, что привязаны.

Дон Винсенте поднялся по ступенькам лестницы.

— Тэтт! Вы пришли прежде меня! Сожалею, что заставил вас ждать.

— Не страшно, — сказал я. — Там внизу есть одно местечко...

В этот момент дон Фернанд обернулся и при этом резко толкнул дона Винсенте. Я тут же встал между ними.

— Сеньор! — воскликнул я. — Вы грубиян!

Одно мгновение он колебался, переводя взгляд то на меня, то на дона Винсенте. Он, конечно, собирался затеять ссору не со мной, а с доном Винсенте.

Это был человек с узким лицом и пронзительными черными глазами. Лицо у него было слегка попорчено оспой. Он был худощав и порывист.

— Прочь с дороги! — крикнул он. — Мне нет дела до вас!

— Нет, сеньор, есть. И у вас есть шпага, которая поможет нам разрешить этот вопрос.

Он смотрел на меня, не зная, как выйти из затруднительного положения. Потом, положив руку на рукоятку шпаги, произнес угрожающе:

— Я еще раз предлагаю вам, сеньор, отойти в сторону. Я не желаю убивать вас!

Глава 25

— Не беспокойтесь, сеньор, я постараюсь, чтобы вы не смогли этого сделать, — сказал я.

Фернанд Сармиенто нахмурился. Он был взбешен: в его планы входило убить дона Винсенте, а вовсе не меня. Я был всего лишь незнакомец, сующий нос не в свое дело.

— Кто вы такой? — спросил он. — Я не знаю вас.

— Капитан Тэттон Чантри к вашим услугам, сеньор, если только вы не трус.

— Трус? Вы мне ответите за это!

— Прекрасно! Только не здесь, не на ступенях церкви. Неподалеку есть уголок, где нам никто не помешает.

— Тогда пошли скорее, и я распорю вам брюхо.

— Что с вами? — удивленно спросил меня дон Винсенте. — Он ведь хотел избежать ссоры!

К нам подошел стройный, красивый человек с рыжими усами.

— Я полагаю, сеньор, что он искал ссоры с вами, — сказал он, обращаясь к дону Винсенте. — Это известный наемный убийца.

Дон Винсенте сжал губы.

— Если он искал ссоры со мной, то я и должен с ним драться.

— Простите, мой друг, — мягко возразил я, — может быть, он и собирался драться с вами, но я назвал его трусом и должен дать ему удовлетворение.

— Совершенно справедливо, — сказал наш неизвестный доброжелатель и представился: — Томас О'Кроули, офицер его величества испанского короля. — Он слегка поклонился. — Я слышал, как вы назвали себя, капитан Чантри. Нам предстоит вместе служить в Нидерландах. Если не возражаете, я буду вашим секундантом.

— Принимаю ваше предложение. Пойдемте, господа, я не хочу заставлять их ждать. — Повернувшись к дону Винсенте, я посоветовал: — Держитесь спиной к стене. Они хотят вас убить, и, возможно, он здесь не один.

На улице было прохладно, тихо и безлюдно. Как только я подошел, дон Фернанд Сармиенто выхватил свою шпагу из ножен и встал в позицию.

— Ну что ж, начнем! Покончим сразу с этим делом! — воскликнул он нетерпеливо. — Вы, сеньор, как вас там, становитесь в позицию!

Он был значительно старше меня. Его ошибка заключалась в том, что он думал: раз я молод, значит, неопытен и, следовательно, неосторожен, а он — хладнокровен, опытен и самоуверен. У меня была одна-единственная задача — уловить момент, когда он ослабит внимание.

Мой противник был наемный убийца, но охотился он за другим, не за мной. Поэтому ему хотелось поскорее покончить со мной. Мы обменялись несколькими выпадами, и вначале казалось, что он берет верх. Но я научился слушаться своей интуиции, подсказывавшей нужное мгновение для нанесения удара. И вот оно наступил... Он чуть помедлил с ответным ударом. В ту же секунду я направил шпагу ему в щеку, но острие чуть отклонилось — или же он нагнул голову? — и моя шпага вонзилась ему в горло на целых четыре дюйма.

Я сразу же вытащил клинок и встал в позицию, но он уже захлебывался собственной кровью. Я отступил, все еще держа шпагу готовой к бою. И это спасло меня, потому что, истекая кровью, он сумел все же последним усилием воли взмахнуть своим клинком в отчаянной попытке нанести мне удар.

Я успел парировать его, хотя удар был очень силен.

Фернанд Сармиенто качнулся вперед и рухнул, его шпага, звякнув, упала на мостовую. Затем он повернулся лицом вверх, на кружевных брыжах расплылись яркие пятна крови, глаза остекленели...

— Думаю, нам лучше поскорее уйти отсюда, — сказал О'Кроули.

— Минуту, — ответил я, держа в руке обнаженную шпагу, и повернулся к тем, кто пришел вместе с Сармиенто. — Передайте своему хозяину, чтобы он оставил эту затею. Если он будет снова подсылать убийц, я найду его самого и он заплатит так же, как этот. — И я указал рукой на тело Сармиенто.

Несколько минут спустя мы уже сидели в маленькой таверне.

— По стакану вина? — предложил О'Кроули. — Или вы предпочитаете шоколад?

Шоколад был новомодный напиток, привезенный из Вест-Индии и чрезвычайно популярный в Испании — его пили в любое время дня. Конечно, пили и вино, но, как я заметил, редко допускали излишества.

— Сначала вино, — сказал я, — а потом, пожалуй, немного шоколада.

Мне ничего не хотелось, я был потрясен. Я хотел прежде всего покоя, чтобы прийти в себя. Хотя я и был мастером клинка и, разумеется, не новичок в кровопролитных боях, убивать я не любил.

— Как вы догадались, чего он добивается? — спросил меня дон Винсенте. — Я ведь знаю, что вы догадались.

— Меня предупредили.

— Ради меня вы рисковали жизнью.

— Вы мой друг. Вы благородный человек. Я не сомневался, что вы стали бы с ним драться, но этот тип крайне опасен.

— Но вы одолели его!

— Я прошел хорошую школу, — сказал я кратко. — Мы, ирландцы, народ, закаленный в битвах, и у меня почти столько же врагов, сколько и у вас.

— И все же...

— Мой друг, — сказал я, — вы очень храбрый человек. Я понял это, когда мы встретились впервые. Вы, без сомнения, сражались бы мужественно, но Сармиенто — профессиональный убийца и, чтобы биться с ним, одной храбрости мало. Без боевого искусства тут не обойтись.

— Благодарю вас и от своего имени, и от имени всей моей семьи. Если вам что-либо понадобится, рассчитывайте на нас.

— Спасибо, но все, что мне нужно, я сумею добыть сам. Однако я ценю ваше великодушие и надеюсь на уважение и симпатии вашей семьи.

— Все это так, — вступил с разговор О'Кроули, — но учтите: в жизни, кроме храбрости, не меньше нужна предусмотрительность. А в данном случае, полагаю, предусмотрительность должна подсказать вам, что следует поскорее достать хорошую лошадь и скакать в Малагу, где стоит корабль, направляющийся в Нидерланды. Я тоже еду туда. Начнется расследование, и, весьма вероятно, вас посадят в тюрьму до окончания следствия. А оно может продлиться и год, и два.

Я допил свой шоколад.

— Дон Винсенте, благодарю вас за гостеприимство... Берегите себя. Я еду.

Дорога, по которой обычно ездят в Малагу, была слишком оживленной, так что мы выбрали другую, чтобы остаться незамеченными. Смерть наемного убийцы вряд ли привлекла бы внимание, но его убил иностранец, а это сразу меняло дело и позволяло тем, кто подослал Сармиенто, потребовать строгого расследования.

Наши кони были хороши, испанские лошади вообще лучшие в мире. Мы ехали быстро, выбирая глухие горные тропы. Приходилось все время быть начеку, мы ехали с обнаженными шпагами и заряженными пистолетами. Но так или иначе добрались до Малаги без особых приключений и явились на борт нашего корабля.

Я сразу вошел в курс дел, поскольку совсем недавно занимался тем же на корабле Джорджа Клиффорда.

На следующий день прибыл генерал О'Коннор, и мы вышли в море. И это было очень своевременно, потому что, как сообщил мне генерал, ордер на мой арест уже был выдан.

— Но не беспокойтесь, — сказал он. — Я говорил с дядей дона Винсенте. Они сделают так, что ваше имя останется незапятнанным. Обвинения против вас снимут в течение ближайших двух недель. И если вы когда-нибудь вернетесь в Испанию, к вам не будет никаких претензий.

Как передать стремительный бег времени? Когда я мысленно обращаюсь к прошлому, все мешается в моей памяти. Яростные стычки одной битвы заслоняют славные поединки другой, а между ними красочной чередой проносятся дни, где радость перемежается с печалью.

С болью вспоминаю я прекрасного коня, которого убили подо мной у Ирви. Это было такое чудесное животное, что я до сих пор не могу пережить его гибели! Мы немало испытали с ним вместе. Удивительно, но он любил сражения! Его манили звуки фанфар и барабанный бой, лязг мечей. Стоило ему заслышать звуки сражения, как он приходил в возбуждение и рвался в атаку.

Сколько раз, бывало, он нес меня в такое пекло, куда я сам никогда не попал бы! Сколько раз меня называли героем только по милости моего коня. Казалось, мы с ним составляли единое целое, но все же часто по его милости я попадал в самые горячие места сражения.

Едва заслышав отдаленные звуки битвы, мой конь начинал нервничать и проявлять нетерпение. Он мотал своей благородной головой, кусал удила, беспокойно перебирал копытами.

История моей жизни за эти годы могла бы быть описана по лошадям, на которых я ездил. В битве при Арке я был ранен пикой, у Ирви получил несколько небольших ран, царапин и пулю из мушкета в бедро.

Всегда ли я сражался за правое дело? Об этом мне трудно судить, я мало сведущ в европейской политике. Я сражался на той стороне, где мне платили деньги. У меня же не было ни своей страны, ни своей армии, ни своего правительства! Возможно, я был не лучше убитого мною Сармиенто. Знаю лишь, что для многих из нас, не имеющих родины, война стала образом жизни.

В битве при Арке нас наголову разбил французский король Генрих, умный и храбрый военачальник. Он заманил нас в ущелье реки Бетюн. Теперь нет смысла говорить, что я заранее предвидел поражение: во время долгих бесед с Фергасом Макэскиллом я проник во многие тайны тактики военных сражений. Я понимал, что это ущелье пахнет кровью.

Я сказал о своих предчувствиях О'Коннору.

— Да, — мрачно отвечал он, — но у нас приказ стоять здесь.

В ущелье погибло более трех тысяч человек. Произошла битва в сентябре 1589 года. Да, кровавое было время.

Осажденный королем Генрихом в Дрё О'Коннор прорвал кольцо осады и ушел из окружения, у противника были преобладающие силы, и О'Коннор хотел дать сражение на выбранных им самим позициях. Так началась битва при Иври, но и на этот раз король Генрих одержал победу.

В ходе сражения подо мной убили лошадь, и я присоединился к отряду швейцарских солдат. Уже все бежали с поля битвы, а швейцарцы стойко держались, и я сражался вместе с ними. Швейцарцы сдались на почетных условиях, и я снова оказался в плену.

Меня подвели к самому королю Генриху IV. Кроме моего конвоира и двух адъютантов короля, больше никого не было. Он поднял глаза от карты, которую внимательно изучал, и холодно посмотрел на меня.

— Вы были в рядах швейцарцев, но вы ведь не швейцарец. Кто вы такой?

— Я ирландец, Ваше Величество. Меня захватили испанцы во время морского сражения.

— Однако вы сражаетесь на стороне моих врагов.

— Единственным способом выбраться из плена было вступить в испанскую армию.

— Вы были на английском судне?

— Да, сир.

— Но потом вы доблестно сражались на стороне моих противников.

— Мне пришлось выбирать: либо сражаться вместе с испанцами, либо быть убитым. Но кроме того, — признался я, — я люблю подраться.

Он слегка улыбнулся.

— Знаю, — сказал он сухо, — мне приходилось сражаться с ирландцами. — Он откинулся на спинку своего кресла и внимательно вгляделся в меня. — Что-то в вас удивляет меня, — сказал он наконец. Он посмотрел в лежащие перед ним бумаги. — Тэттон Чантри... Никогда не слышал такого имени.

— Я сделаю его известным, сир. Имя делает тот, кто его носит, сир. На свете было, есть и будет немало Генрихов, но в истории останется лишь один — Генрих Наваррский!

— Как и каждый ирландец, — сказал он, слегка улыбаясь, — вы говорите красиво и всегда умеете находить нужные слова. — Он наморщил лоб. — Чантри... нет, никогда не слышал такого имени. В вашей фамилии нет ни «Мак», ни "О"?

— Раньше я носил другое имя, — сказал я, — но уже давно сменил его, обнаружив, что те, кто носит это имя, живут недолго, — с горечью продолжил я. — Если страну покорить можно, то народ — никогда, поэтому завоеватель считает разумным уничтожить всех, вокруг кого в будущем могут объединиться повстанцы.

— Ах, вот как! И вы — один из них?

— Я потомок Нуада — Серебряной руки, главы рода и короля Туата де Данаан.

— Так вы потомок короля?

— У нас в Ирландии нет королей, — возразил я, — и холм Тара уже давно порос травой. Там, где раньше высились замки и дворцы, пасутся отары овец.

— Потомок королей!.. Должен ли я обращаться с вами сообразно вашему происхождению? Можно ли быть уверенным, что это не измышление вашего находчивого ирландского ума?

— Я рассказал вам свою историю, — ответил я, — только потому, что вы король, а я по молодости лет еще верю в королевскую честь. Вы не найдете никого, кто мог бы и захотел подтвердить мое происхождение. Англичан больше устроило бы, чтобы я умер, как, собственно, и меня, будь я на их месте.

— Похоже, вы не испытываете к ним ненависти, — сказал он. — Это все-таки странно.

— Каждый из нас делает то, чего не может не делать. Я готов убить волка, который режет моих овец, но я понимаю его. Если волк должен умереть ради того, чтобы мои овцы уцелели, да будет так. Но несправедливо ненавидеть волка за то, что является его натурой.

— Ха! Так вы к тому же еще и философ? Ну, и как бы вы поступили на моем месте?

— Ваша воля, Ваше Величество. На вашем месте я бы дал мне свободу, чтобы я вернулся в Англию и в один прекрасный день выкупил ранее принадлежавшие мне земли.

— Как выглядит ваш родной край?

— Это зеленый край, сир. Яркая зелень перемежается нагромождениями гранитных скал, зеленые холмы и огромные скалы, поросшие у подножия мхом. Густых лесов, которые когда-то покрывали Ирландию, уже нет, но земля сохраняет память о них, так же как скалы хранят память о море, которое когда-то обмывало их и обтачивало.

Стены моего дома были сложены из серого гранита, а потолочные стропила были дубовые. Мебели было мало, но всю ее сделали из дуба. А мимо крыльца протекал ручей — он бежал стремительно, журча и клокоча падал с крутой скалы и впадал в море, в небольшую, почти замкнутую бухточку, где можно держать лодку. А дальше — море, полное рыбы. Морские волны с ревом и рыком обрушиваются на древние скалы. На лугах пасутся овцы, кое-где разбиты сады, тропинка вьется вверх по холму, по ней так приятно идти в утренний туман или в вечерние сумерки!

А по бескрайним вересковым пустошам можно часами скакать на чудесных ирландских лошадях или на диких пони. Это прекрасный край, сир, созданный Богом для того, чтобы люди жили и любили друг друга. Я мечтаю вернуться туда навсегда и больше никуда не уезжать.

Он покачал головой:

— Поистине невозможно удержаться от стремления к такой райской жизни. Ваш дом цел?

— Дом сожжен, сир. Но то, что сделано руками человека, может быть выстроено заново. Для того я и возвращаюсь.

— Ну что ж, отправляйтесь с Богом. — Он бросил на стол кошелек. — Короли должны делиться друг с другом. У вас нет шпаги?

— У меня ее отобрали, когда я попал в плен.

— Ах так! — Он обернулся к адъютанту, который стоял у него за спиной: — Габриель, принеси серебряную шпагу.

— С серебряной рукоятью? Но, сир...

— Принеси, говорю тебе. Сейчас тяжелые времена, а этот ирландец доставил мне несколько приятных минут своими речами и манерами. Возможно, он королевского рода, а эта шпага достойна самого короля!

Шпага оказалась превосходной — с тонким лезвием, по меньшей мере сорока дюймов длиной, обоюдоострая, как бритва. В серебряный эфес с красивой чеканкой сверху был вделан крупный изумруд. Ножны также были разукрашены.

— Возьмите и ступайте своей дорогой. Габриель, подыщи ему хорошую лошадь. И вот вам еще это.

Взяв листок бумаги, он вывел на нем ровным почерком: «Пусть податель сего, Тэттон Чантри, едет, куда пожелает» и подписал: «Генрих».

— Ну, поезжайте, и пусть вам сопутствует удача!

Уходя, я услышал, как Габриель спросил:

— Вы в самом деле думаете, что он потомок королей?

Король Генрих рассмеялся:

— Не важно. Он ведет себя с королевским достоинством, и манеры его величественны. Он скрасил мне это утро, а это такая редкость в наши мрачные и темные времена.

Мне подвели великолепную серую в яблоках лошадь с черной гривой и хвостом. Вскочив в седло, я вспомнил сказанные королем слова и громко воскликнул:

— И ты, Генрих, обладаешь королевской осанкой и благородными манерами!

Глава 26

Я ехал по дорогам Франции в полном одиночестве, один обедал в придорожных тавернах или же, расположившись на обочине, закусывал хлебом с сыром и вином, пока мой добрый конь щипал зеленую траву на лужайке.

Дул сильный ветер, часто лил холодный дождь, и я закутался в темный плащ. Беспрерывные войны утомили жителей, они стали хмуры и враждебны, отказывались иметь дела с такими, как я, странниками, возвращавшимися с войны, но долго провожали меня взглядом, рассматривая моего коня и шпагу с серебряным эфесом.

Я ехал и ехал вперед, избегая большаков, опасаясь, что меня могут задержать. И однажды это все-таки произошло.

Сопровождаемый шестью солдатами офицер с важным видом сделал мне знак остановиться.

— Кто вы такой и куда направляетесь? — спросил он.

— Я еду в Руан, — сказал я, — от короля Генриха Наваррского.

После этого тот несколько умерил свой пыл, но не хотел мне верить, пока я не подъехал вплотную и не показал ему бумагу короля. Офицер изумленно прочитал ее и поднял глаза на меня.

— В жизни не видел таких писем! — воскликнул он. — Должно быть, вы очень важная персона!

— Я просто странник, и, если вы удовлетворены, позвольте мне ехать дальше.

Небо заволокло тучами, шел мелкий дождь. Закутавшись в плащ, я ехал и при свете солнца, и в ночную пору, когда кругом стоял сплошной мрак да поблескивали дождевые лужи на покрытой грязью дороге. Я перешел на рысь, так как дорога была скользкая.

— Езжай осторожнее, — сказал я своему скакуну, — как-никак везешь ирландского парня, возвращающегося с войны домой.

Конь повел ушами. Только одни уши я и мог разглядеть в кромешной тьме, обступившей меня со всех сторон. Я страстно желал побыстрее добраться до гостиницы или до какого-нибудь другого убежища, где мог бы преклонить голову. Вдруг на дороге появилась развилка, и я остановился, вглядываясь в темноту.

Где-то высоко виднелся отблеск огня. Огонь манил к себе, но еще более непреодолимым искушением был запах жареного мяса. Махнув рукой на опасность, я свернул на боковую дорогу, которая круто поднималась вверх, и вскоре увидел старый полуразвалившийся замок. Разумный человек, конечно, повернул бы назад, но я был ирландцем да к тому же отчаянно хотел есть.

Проехав под аркой замка, я попал во двор. По одну его сторону тянулась пустая конюшня. Я спешился и завел лошадь в стойло. В конюшне было свежее сено. Я привязал лошадь и кинул в ясли сена. Затем проверил, свободно ли выходит шпага из ножен. Пару пистолетов засунул за пояс и прикрыл их полой плаща. После этого я стал подниматься по ступенькам ветхой лестницы, ориентируясь на запах жаркого. Он привел меня в комнату, где находилось пятеро мужчин и одна девушка. Девушка была связана.

Изумление было обоюдным — как с моей стороны, так и с их. Я появился из двери, о существовании которой они, по-видимому, не подозревали. Они остолбенели, как если бы увидели привидение.

Мужчины схватились за оружие.

— Стойте! — крикнул я.

В глазах девушки, когда она увидела меня, загорелась надежда, однако я не понимал, что здесь происходит или должно произойти. Одно могу сказать: в жизни мне еще не встречались такие бандитские рожи.

— Попробуйте напасть, — сказал я спокойно, — и здесь прольется кровь.

Мои слова были близки к истине. Но беда в том, что могла пролиться и моя кровь, а это меня совсем не устраивало. Если уж мне суждено пролить свою кровь, я предпочел бы, чтобы это произошло при солнечном свете, а не в темную бурную ночь, в непонятных мрачных развалинах.

Так или иначе, было ясно, что я забрел в логово матерых ворюг. Возле огня лежала превосходная коллекция колец, подсвечников, цепочек, главным образом золотых.

— Ты кто такой? — спросил один из них, наглый мерзавец с выпученными глазами, грязный и неумытый. Неприятно даже запускать чистый клинок в такого грязнулю.

Кто я такой? Вот уж поистине дурацкий вопрос. Какое это имеет сейчас значение? Гораздо важнее, что, как только они поймут, что я один, эта пятерка ни за что не отпустит меня живым, тем более что я появился в такой неподходящий момент.

Связанная девушка была хороша собой и вполне могла сойти за леди, хотя одежда ее и была в грязи.

— Я пришел за ней, — сказал я, одновременно ловко выхватив левой рукой вертел, на котором жарилось мясо. Солдатская служба пошла мне впрок.

Откусив хороший кусок мяса, я заявил:

— Если вы быстренько унесете отсюда ноги, то, может быть, вам удастся избежать виселицы.

— Виселицы? — Один из негодяев, у которого на физиономии было написано, что он трус, скривил физиономию. «Этого я уложу последним, — подумал я про себя, — он наверняка будет держаться за спинами других, чтобы самому не рисковать».

— Кто это поминает здесь виселицу? — спросил немытый. Этот будет первым, даже если придется при этом испачкать шпагу. — Кто в этом позабытом Богом и людьми краю намеревается кого-то вешать? И откуда ты такой взялся? Бросай нам свою шпагу, и мы отпустим тебя с миром.

Я насмешливо улыбнулся. Немытый стал мне почти нравиться своей бесшабашностью.

— Внизу меня ждет рота солдат, — сказал я. — Я забрел сюда в поисках места для ночлега, — я взял еще один вертел с мясом, — и наткнулся на вас. На стенах замка удобные зубцы, а веревка у нас найдется. Ты освободи леди, — я ткнул вертелом в трусливого бандита. — Остальным даю минуту на раздумья: либо бегите, либо будете болтаться на веревке.

— Он лжет!

— Ты готов удостовериться в этом? — хладнокровно спросил я.

— Если у тебя рота солдат, позови их сюда, — предложил немытый. Да, ему в смекалке не откажешь.

— Когда нужно будет, позову, — сказал я.

— Он обманывает нас! — вскричал тот. — Хватайте его!

Я и не надеялся, что мне удастся долго их морочить. Ближайший разбойник вскочил и, повернувшись ко мне лицом, вытащил свою саблю, но я сунул ему в разинутый рот конец вертела, лишив его последних зубов.

Держа в правой руке шпагу, которую я быстро извлек из ножен, я вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил во второго. Расстояние было всего десять футов, пуля попала ему прямо в грудь, и он свалился, как сноп.

Я скрестил шпагу с третьим разбойником, но остальные стали меня окружать. Быстро переменив позицию, я встал возле девушки, так что костер оказался между мной и бандитами.

Двое из них уже неподвижно лежали на полу, против меня оставалось трое, в том числе огромный громила без одного пальца на руке.

— Ну, видите? Нет у него никаких солдат! Если бы были, они услышали бы выстрел и прибежали.

— А ты разве не слышишь их голоса? — спросил я, быстро опустил шпагу и острым как бритва лезвием перерезал веревку, которой были связаны ноги девушки.

Тем временем разбойники с двух сторон подкрадывались ко мне, огибая огонь. Чтобы отразить нападение двоих, мне пришлось бы повернуться боком к третьему. Делать нечего, я обратился лицом к двоим и стремительно пошел на них. Неожиданное нападение заставило их отступить. Один поднял тяжелую дубину и попытался ударить меня по голове. Уклоняясь от удара, я нагнулся, прикрылся пистолетом, который держал в левой руке, и в тот же миг нанес стремительный удар шпагой. Разбойник с поднятой дубиной сам наткнулся на острие моей шпаги. Он разинул рот, и его молочно-голубые глаза раскрылись в немом изумлении. Обернулся я на жуткий вопль у себя за спиной. Третий разбойник, весь охваченный пламенем, пытался сбить его с себя. Видимо, девушка, дай ей Бог здоровья, каким-то образом подставила ему ножку, когда он шел на меня, и он рухнул в костер.

Итак, теперь мы остались один на один с немытым. Я взглянул на него, поднял шпагу и улыбнулся. Он был далеко не трус и смело пошел на меня. К своему удивлению, я быстро понял, что он не простой мошенник — я почувствовал руку мастера.

Мы бились отчаянно, в полном молчании. Лезвия наших шпаг сверкали в темноте, как пляшущие огоньки. Время от времени мне казалось, что я вот-вот нанесу ему смертельный удар, но каждый раз он отбивал мою шпагу, делал быстрый выпад и уходил от меня. Но и он не мог пробить мою защиту.

Внезапно он отскочил назад и опустил шпагу.

— Кто ты? — спросил он. — Откуда?

Я тоже отступил и, продолжая стоять в боевой позиции, быстро перерезал лезвием шпаги путы на руках девушки.

— Разве это так важно? — беспечно спросил я.

— Ты превосходно владеешь клинком, — сказал он. — Во всей Европе не найдется и пятерых бойцов, которые устояли бы против меня.

— Думаю, ты мог бы найти себе лучшее занятие и лучшую компанию.

Он пожал плечами.

— Гримасы войны. Когда-то я был джентльменом и даже посвящен в рыцари. Меня зовут Танкарвиль. Я унаследовал от своих родителей обширные поместья. При дворе шла борьба между партиями, и я оказался на стороне проигравших. Одних обезглавили, других бросили в тюрьму. Мои земельные владения конфисковали в пользу короны, а мне удалось бежать, сохранив голову на плечах и шпагу. Это случилось десять лет назад, и с тех пор я разбойничаю на больших дорогах.

— А что это за леди?

— Можешь взять ее себе, и да хранит тебя Бог! Но будь осторожен, мой друг, как бы она не ткнула тебе кинжал между ребер.

Я рассмеялся:

— Ты спрашивал, кто я такой? Мое имя — Тэттон Чантри, и я еду в Руан. Если тебе захочется еще раз встретиться со мной со шпагой в руке, ты найдешь меня.

— Может быть, и захочется, — беззлобно сказал он.

Заткнув разряженный пистолет за пояс, я проверил, на месте ли второй, и со шпагой в руке вышел наружу. Девушку пошла за мной.

Когда я взял под уздцы свою лошадь, девушка сказала:

— Их лошади внизу, моя тоже там.

— Вы ехали верхом, когда они захватили вас?

— Нет. Они напали на замок, в котором я живу. Они разузнали, когда там никого не будет, ворвались в замок и унесли все, что нашли. Когда я застигла их, они связали меня и забрали наших лучших лошадей, а своих кляч оставили.

— В таком случае пойдемте разыщем вашу лошадь.

Мы спустились по крутой дорожке вниз, где среди купы деревьев стояли лошади.

Девушка направилась прямо к своей лошади. Возле ствола дерева, к которому было привязано животное, она подобрала небольшую сумку.

Я помог ей сесть в седло, и мы поехали вниз по склону холма к дороге на Руан. Дорога пролегала по открытой равнине, лишь кое-где росли купы деревьев. Мы ехали быстро. Моя спутница была неразговорчива.

Она была хороша собой, и я был бы не прочь поболтать с ней, но все мои попытки завязать разговор оказались безуспешными.

— Где находится ваш замок? — наконец спросил я.

— Вон там, — ответила она и показала куда-то на юг, — но я боюсь ехать туда, так как они снова могут вернуться.

— Разве у вас нет слуг?

— Когда ворвались разбойники, в замке никого не было. Никто не знает, что со мной произошло. Нет, я боюсь возвращаться туда. Лучше возьмите меня с собой в Руан.

— У вас есть друзья в Руане?

— Конечно! Хотя, — добавила она, — я редко езжу в этот город. Ближайший к нам город — Дрё, хотя есть городки и поближе. Мои родные уехали, и я боюсь одна возвращаться в замок.

Странно! Ведь таким образом она уезжала еще дальше от своего дома! Но в конце концов это ее дело, и я не стал задавать вопросов. Была уже глубокая ночь, я сильно устал, проведя весь день в седле. Моя лошадь тоже нуждалась в отдыхе.

Было темно, на небе — ни звездочки.

— Вы не знаете, где мы могли бы остановиться и отдохнуть? — спросил я. — Уже поздно, а моя лошадь проделала большой путь.

— Дальше по дороге находится аббатство, и при нем есть гостиница. Кажется, она называется «Большой олень» или что-то в этом духе. Я редко езжу здесь.

Городок, куда мы приехали, был невелик и располагался вдоль берегов Сены. Но гостиница по тем временам была довольно большая. Деревянное здание служило одновременно и почтовой конторой. Я вспомнил, что тут умер отец Генриха Наваррского, раненный при осаде Руана. В нижнем окне дома светился одинокий огонек.

Дверь открыли сразу, едва лишь я постучал, и на порог вышел человек в кожаной куртке с фонарем в руке.

— Два путника, — сказал я, — нуждаются в пище и крове.

— Поздновато, ну да ладно, заходите.

— У нас лошади, — сказал я.

— Да-да, конечно, я вижу. О лошадях позаботятся. — Он говорил на какой-то смеси французского и английского с сильным английским акцентом.

— Вы англичанин? — спросил я.

— Точно! Но я женат на француженке и большую часть жизни прожил здесь. — Он всмотрелся в мое лицо. — А вы тоже англичанин?

— Я с Гебридских островов. Если хотите, считайте меня англичанином.

Он провел нас к скамье возле огня. Я протянул руки к пылающим угольям на решетке очага и при этом заметил, что хозяин внимательно изучает мою спутницу. Ее платье было испачкано во время борьбы с бандитами.

Любопытство — скверное качество, оно порождает всяческие домыслы, так что я решил сразу рассеять его сомнения.

— Мы с этой леди пережили сегодня ночью кошмарное приключение. На нас напали бандиты, — объяснил я.

— Так-так. Это тут часто случается. Они рыщут по окрестностям, но к нам обычно не заходят. Можете отдыхать спокойно. Здесь безопасно. — Хозяин поднялся. — Все уже спят. Садитесь, я велю поставить в конюшню лошадей и принесу вам чего-нибудь поесть.

Он удалился и через несколько минут вернулся и принес каравай хлеба, холодное мясо, сыр и бутылку сидра. Все это он поставил на стол.

— Серый в яблоках жеребец — ваш? Мне кажется, я его где-то видел, — спросил он, взглянув на меня подозрительно.

— Возможно. Мне подарил его король, — объяснил я.

— Ах так! — В его тоне послышалась нотка почтения. — Прекрасная лошадь! Я же помню, что видел ее. — Он перевел взгляд на девушку: — И вашу лошадь я тоже знаю.

— Мы отняли ее у бандитов.

Он вновь взглянул на мою спутницу, но ничего не сказал. К моему удивлению, она тоже промолчала. Хотя ее дом был довольно далеко отсюда, хозяин гостиницы, несомненно, должен был знать все дворянские семьи в округе или, во всяком случае, слышать о них.

Когда хозяин вышел, я сказал, обращаясь к девушке:

— Вы не назвали мне своего имени.

— Мари д'Аркур, — ответила она.

Фамилия была знакома. Я считал, что существует несколько ветвей д'Аркур, хотя, возможно, я плохо разбираюсь в геральдических родах Франции.

Вскоре хозяин снова вернулся. Когда мы закончили трапезу, он показал нам наши комнаты. Мари туго затянула шнурки своей сумки. Я предложил помочь ей нести, но она отказалась. Нечаянно она задела сумку ногой, и я услышал приглушенное металлическое бряцанье.

Едва коснувшись щекой подушки, я заснул мертвым сном и проснулся, когда солнце было уже высоко. Несколько минут я лежал, затем поднялся и велел принести воды для умывания.

Горничная, которая принесла мне воду, замешкалась у двери, глядя на меня большими глазами и, как мне показалось, с выражением готовности на лице, хотя, впрочем, я не знаток в этих делах.

— Леди из соседнего номера уже позавтракала? — спросил я.

— Она уехала. — Горничная откровенно улыбнулась моему изумлению. — Уехала несколько часов назад, еще затемно.

Я не поверил, заглянул в соседнюю комнату и убедился, что девушка права. Действительно, Мари д'Аркур покинула гостиницу.

Я спустился вниз в зал. На столе для меня был накрыт завтрак. Прислуживал другой слуга — не тот, что был вчера. Он объяснил, что леди не захотела меня беспокоить и на рассвете выехала в Руан.

— Путешествовать одной небезопасно, — сказал я. — Вам следовало разбудить меня.

— Не беспокойтесь за нее, — сухо сказал хозяин, — ничего с ней не случится. Она не только красива, но и умна.

— Так вы знаете ее? Вы знакомы с Мари д'Аркур?

— Я не знаком с ней, знаю только, что она вовсе не д'Аркур. Семейство д'Аркур я знаю — это благородная фамилия. Как ее имя, я не знаю, во всяком случае не д'Аркур.

Так, значит, меня одурачили! Но кто же она? И за кого принимали ее разбойники?

— У вас были приключения дорогой? — спросил хозяин.

Я рассказал о своих ночных приключениях, и, когда описал человека, с которым дрался, он только покачал головой.

— Друг мой, — сказал он, — вам поистине повезло. Это один из сильнейших дуэлянтов в Европе. Человека, с которым вы бились, зовут Андре де Танкарвиль, и говорят, что никто не в силах ему противостоять.

И он поведал мне историю Танкарвиля, которая дополнила то, что рассказал мне он сам.

— В этой семье было две ветви, так, по крайней мере, мне говорили. Одна слыла религиозной и благочестивой, а другая, напротив, не была привержена религии, но ее представители отличались смелостью.

Я закончил свою трапезу, заплатил что причиталось и встал. Вдруг распахнулась дверь, и на пороге появился Танкарвиль. Лицо у него разгорелось от быстрой езды, он был очень зол.

— Где она? — спросил он.

— Уехала, — ответил я.

— Она забрала с собой все — монеты, кольца, подсвечники!

Так вот что было у нее в сумке! Как же это ей удалось? А впрочем... где она была, пока мы сражались с Танкарвилем? Похоже, собирала все самые ценные предметы и прятала их в своей одежде.

— Мы оба остались в дураках, мой друг. Она провела нас обоих и упорхнула вот уже три с лишним часа назад.

Он яростно стукнул кулаком по столу и опустился на стул.

— Подайте ему кружку сидра, — приказал я. — И я тоже выпью. Она удрала, мой друг, и лучше вам забыть о ней.

— Забыть? Но там целое состояние! Его хватило бы на выкуп короля! И не только золота, но и драгоценные камни! Их было не меньше дюжины! — Он выругался и схватил кружку, а затем, посмотрев на меня, неожиданно усмехнулся и с восхищением произнес: — Ну что за ловкая баба! Ей-ей, она далеко пойдет!

— Где вы встретились с ней?

— Да все не так просто. Она никакая не леди, но кто она, я и сам не знаю. Не буду рассказывать, каким образом и где мы нашли сокровище, но так или иначе, мы его нашли. Она была с нами, так что не оставалось ничего другого, как захватить ее с собой и увезти, чтобы она не донесла.

На этом наша беседа закончилась, и мы молча допили свой сидр. Я пошел к своей лошади, Танкарвиль последовал за мной, сердито что-то бормоча сквозь зубы.

Вскочив в седло, я протянул ему руку. Мы были врагами, но он превосходно владел клинком и был не лишен отваги.

— Советую вам, — сказал я, — отправляйтесь к Генриху Наваррскому. Ему нужны хорошие бойцы, и, думаю, он проявит к вам великодушие. Скажите ему, что вас послал Тэттон Чантри, хотя не знаю, поможет ли это вам.

И с тем я направился в Руан. Англия была совсем рядом — по другую сторону Ла-Манша. Я думал о том, что после почти четырех лет отсутствия я снова на пороге своей родины, позади испанский плен, встреча с королем Генрихом и все, что произошло со мной за это время.

Интересно, а что произошло с моими капиталами за эти четыре года? И какпоживает Рэйф Лекенби?

Глава 27

Я спустился в Руан с высокого плоскогорья по извилистой дороге. Оживленный порт был забит морскими судами, а также лодками и баржами, спускающимися по Сене из Парижа. В городе было множество гостиниц и питейных заведений, повсюду толпились матросы вперемежку с солдатами и горожанами.

Я отыскал прекрасную гостиницу недалеко от набережной, откуда можно было наблюдать за стоящими на рейде кораблями. Привязав своего коня, я вошел внутрь.

Меня проводили в маленькую, уютную и очень чистую комнату, принесли воды, и я помылся, размышляя в то же время, как поступить дальше.

Самой главной моей заботой было найти судно, отплывающее в Англию или Ирландию в ближайшее время. Люди здесь были настроены дружелюбно по отношению к Англии. Я снова должен был забыть о своем ирландском происхождении и выдавать себя за уроженца Гебридских островов.

Хозяин гостиницы дал мне адрес портного, и я заказал четыре костюма, в том числе дорожный, после чего отправился на конюшню. Моя лошадь стояла в чистом стойле, жевала сено и, казалось, была вполне довольна своим теперешним положением. Увидев меня, она подняла морду от кормушки и ласково потерлась об меня. Я похлопал ее по холке, немного поговорил с ней, а затем отправился на Гаврскую набережную и стал прогуливаться по ней, изучая стоящие на рейде суда.

Там было несколько фламандских судов и по крайней мере одно из Средиземного моря — темное судно с низкой осадкой, которое как-то безжизненно стояло у причала. На нем не было заметно никакого движения, в отличие от других судов, на которых было шумно и суматошно.

Возле кнехта слонялось несколько матросов. Я остановил их и спросил, не отправляется ли какое-нибудь судно в Англию.

Они посмотрели на меня и вначале ничего не ответили. Затем самый низкорослый из них, худощавый и жилистый парень, произнес:

— В ближайшие две недели туда не будет судов — все идут в Балтийские страны и в Средиземное море. Вы ищете место?

— Да. Если что-нибудь услышите, сообщите мне. Я — капитан Чантри. Меня можно найти в отеле «Добрые дети» на улице с тем же названием. Кто принесет мне сообщение, получит несколько серебряных монет.

— Мы не можем знать, найдется ли для вас место, — сказал матрос.

— Ну, разумеется, просто сообщите мне название судна. А там я уже сам договорюсь.

Из гостиницы были видны мачты, и они словно приближали меня к родине. Возвратившись в гостиницу, я сел за стол в общем зале и заказал омлет и бутылку вина.

Обычно здесь едят дважды в день — в десять часов утра и в четыре, но странники вроде меня едят, когда голодны, а я был сейчас очень голоден. Омлет был превосходный, за ним последовало жаркое из телятины, баранины и бекона с овощами.

Вдруг к моему столу подошел крупный молодой человек со смуглым лицом и серьгой в ухе.

— Вы ищете судно в Англию? — спросил он.

— Да, — ответил я.

— Вы едете один?

— С лошадью, причем отличной. У вас есть на примете такое судно?

— Возможно, найдем. Я поговорю с капитаном. Мы идем в Лондон.

— Тогда договоритесь обо мне и лошади. Мое имя Чантри.

Он уставился на меня:

— Так вы и есть Тэттон Чантри — мастер-фехтовальщик?

— Да, я Тэттон Чантри, и моя шпага при мне.

— Ну, капитан будет рад.

Морской переход в Англию был трудный, но короткий. Скоро я сводил свою лошадь по мосткам в лондонском порту. Она была не меньше меня рада, что наконец ступает по твердой земле. Я сразу же отправился к Эмме Делахей.

Некоторое время я, окаменев, с изумлением взирал на то, что предстало моим глазам. Дом частично выгорел, окна его слепо смотрели на улицу. Эмма Делахей больше не жила здесь! Я спросил у прохожего, что здесь случилось. Он пожал плечами и пошел дальше. Взяв под уздцы свою лошадь, я двинулся по улице и остановился возле знакомой вывески. Здесь некий Холмс держал маленькую лавку и продавал платье морякам и другим клиентам.

— Эмма Делахей, говорите? — переспросил он. — Вот уже четыре года, как она съехала отсюда, капитан. Все это время я ничего о ней не слышал.

В ответ на мой следующий вопрос он кивнул:

— А, «Добрая Катерина»? Да, она появлялась, и не один раз. Хорошее судно! Вскоре оно снова должно прибыть.

Мои дальнейшие расспросы об Эмме Делахей ничего не дали. Она просто исчезла... испарилась! И вместе с ней — мои деньги!

В моей старой гостинице Том провел меня в мою прежнюю комнату.

— Я присмотрю за вашей лошадью, — сказал он.

Когда я стал расспрашивать его о своих знакомых, он ответил, покачав головой:

— Джекоб? Он не заходил сюда вот уже три... почти четыре года. Но ведь он бродяга! Где он сейчас, один Бог знает. Но рано или поздно он снова появится.

Том принес мне эля и подсел за мой стол.

— Сейчас здесь стало тихо, — сказал он. — Все спокойно. — Он внимательно посмотрел мне в глаза. — Вы все же его допекли, правда?

— Кого? Джекоба?

— Да нет же, не Джекоба. Лекенби! Ваш последний памфлет его доконал. Королева пришла в ярость и устроила кое-кому разнос. В результате нескольких преступников повесили, а других посадили за решетку. Он-то, конечно, сумел ускользнуть и, говорят, по-прежнему богат.

— А Тости, что с ним? — спросил я.

— Я его не видел. Некоторое время он еще болтался здесь, несчастный и неприкаянный. Все переменилось. Роберт Грин окончательно спился, и теперь все говорят только о Ките Марлоу, Томасе Киде и Уильяме Шекспире.

Лондон действительно изменился. Или, может быть, изменился я сам? Мои морские скитания, плен, каким бы он ни был легким, жизнь в других странах, общение с людьми других наций — все это не могло не оказать на меня влияния.

Том ушел по своим делам, а я еще долго сидел за стаканом эля. Я стал старше... старше на четыре года. В Испании время летело быстро, и на войне тоже. Теперь, когда я оглядываюсь назад, все былое представляется мне как окутанная туманной пеленой череда смутных образов, и лишь отдельные эпизоды выступают четко и ярко. Нередко они кажутся совершенно не связанными между собой.

У меня в кармане было несколько золотых монет, подаренных мне королем Генрихом. Это было все, чем я располагал. Я одинок, у меня нет ни дома, ни земли, ни семьи, а сейчас — и друзей.

Что делать? Искать Эмму Делахей? Как? Может быть, она умерла: чума за это время не раз посещала Лондон. Мой маленький капитал испарился, а золотых монет Генриха хватит ненадолго. Вернуться к литературной работе? Но я совсем не писатель, я всего лишь умею пользоваться словами. Правда, в запасе у меня имелся рассказ о войне, а может быть, и несколько рассказов, и, стало быть, пока фортуна не улыбнется мне снова, надо попытаться...

Сидеть сложа руки — не в моем характере. Чем-то я должен заняться!

Англия доброй королевы Бесс по-прежнему была на подъеме. Купцы и ремесленники, еще недавно презираемые, теперь нередко занимали высокие посты. Некоторые обзаводились собственными гербами и становились дворянами, йомены превращались в аристократов — все менялось на глазах. Мало кто из потомков древних родов, предки которых пришли в Англию из Нормандии с Вильгельмом Завоевателем, оставался у кормила власти. Возвышался новый класс. Но для меня в этой новой Англии не было места, рано или поздно мне станут задавать вопросы, и тогда выяснится, кто я такой.

Ричард Филд, вспомнил я, вот кого нужно разыскать! С этой мыслью я пошел в свою комнату и, сев за маленький стол, сделал наброски описания битвы при Арке, очевидцем и участником которой я был. Для оживления повествования я включил туда пассаж о Генрихе Наваррском. Я нарисовал не льстивый портрет короля, а беспристрастное изображение человека, его характера и способностей.

Большую часть ночи я провел за работой и быстро продвигался вперед, увлекшись собственным повествованием. Это была картина войны, увиденная не со стороны, а непосредственно с поля боя. Она была полна рукопашными схватками, ударами клинков, кровью, смертью и искрометными вспышками юмора.

На следующий день я встретился с Ричардом Филдом, и он принял меня как старого друга. Этот человек по крайней мере не изменился, хотя и сделал большие успехи за это время. Его издательство расширилось вдвое, теперь в нем работало человек двенадцать печатников и подмастерьев, тогда как раньше их было всего двое.

Введя меня в свой кабинет, где мы были одни, он отошел назад и внимательно осмотрел меня.

— Да, вы сильно изменились! Мальчик превратился в мужчину. А что за шрам у вас на щеке?

— Это была схватка один на один при Иври. Я бился с лейтенантом герцога Майеннского. У меня было две таких дуэли.

— А что вы принесли? Рукопись?

— Рассказ очевидца о битве при Арке.

— Прекрасно! Думаю, это нам подойдет. Напишите еще один — об Иври. — Он перелистал страницы рукописи. — А, портрет Генриха Наваррского! Публике понравится.

Потом мы сидели за стаканом вина, и я рассказал ему, как безуспешно ищу Эмму Делахей.

Ричард Филд пожал плечами.

— Кто знает, где она сейчас? Лондон — большой город, люди все время приезжают и уезжают. Она одинокая женщина, а здесь было совершено немало убийств, большая их часть осталась нераскрыта, а убийцы не найдены. Но, возможно, она сама сочла за благо исчезнуть. Вы упоминали «Добрую Катерину». Думаю, капитан что-нибудь знает о ней.

Часами я бродил по улицам Лондона, но так и не встретил ни одного знакомого лица. Будь Тости Пэджет на месте, он наверняка рассказал бы что-нибудь, но он тоже исчез. А по ночам я работал в своей комнате над историей битвы при Иври, набрасывал заметки для других сочинений, в частности, об испанском сокровище, о котором слышал, когда был в Испании.

В следующий мой приход к Ричарду Филду он посоветовал мне:

— Вы все пишете о заморских приключениях. Почему бы вам не обратиться в Левантийскую компанию? Она недавно взяла лицензию на торговлю с Турцией, Венецией и со всем восточным Средиземноморьем. Думаю, вам будет о чем рассказать, побывав в тех краях. А кроме того, — добавил он, — вам лучше сейчас уехать из Лондона: здесь свирепствует чума, все места развлечений опустели, скоро, вероятно, закроют и театры.

Мы разговаривали о том о сем, попивая вино, и он рассказывал мне, что здесь произошло, пока я был в отсутствии. Роберт Грин, оказывается, умер, а трагический актер Эдвард Аллейн женился на Джоан Вудворд, падчерице театрального деятеля Филипа Хенслоу.

— Произошел скандал с захватом испанского судна, — продолжал он. — Там находился ценный груз, и все, кто побывал на его борту, сходили с него не с пустыми руками. Говорят, королева была в ярости. Лорд Камберленд привел судно в порт и был щедро вознагражден, но другие, в том числе и Рэли^[119], остались ни с чем.

Расстались мы поздно, и я возвращался по пустым улицам Лондона. Страха я не испытывал: при мне была пара заряженных пистолетов и шпага с серебряным эфесом.

Выходя на улицу, я обратил внимание на экипаж с двумя служителями могучего телосложения на запятках, и мне это сразу не понравилось. Когда я проходил мимо экипажа, тот тронулся за мной.

«Ты глупец, Чантри», — сказал я себе.

Экипаж прибавил скорость. Я отступил в сторону и юркнул в подъезд. Экипаж остановился у подъезда, из задернутого занавеской окна высунулась женская рука в перчатке.

— Молодой человек, — раздался приятный женский голос. — Молодой человек!

Приготовившись к нападению, я отвечал:

— Что вам угодно?

— Это вы храбрый капитан Чантри?

— Да, я капитан Чантри. — Я оглянулся по сторонам. — На улице темно, миледи, и на вашем месте я поторопился бы домой. Здесь полно воров и небезопасно даже для мужчин, чего уж говорить о женщинах!

— А вы не сядете в мой экипаж? Ну не бойтесь же! Видите, — она открыла дверцу, — я одна.

Заинтригованный, я вышел из подъезда. Дама действительно была в экипаже одна, а что касается двух громил на запятках, я счел, что наши силы примерно равны.

— Чем могу быть полезен?

— Садитесь, мы подвезем вас к вашей гостинице. Я знаю, где вы остановились. Говорят, это довольно странное заведение. Некоторые даже сомневаются, так ли уж простодушен, как кажется, этот молодой красивый капитан.

Мной овладело любопытство. Я вошел в экипаж и сел напротив нее.

Дама рассмеялась:

— Как же так? Неужели доблестный капитан боится меня? Вы не решаетесь сесть рядом со мной?

— Сидя рядом с вами, я не смогу насладиться лицезрением вашей красоты, миледи.

Она снова рассмеялась и наклонилась ко мне. Ее лицо было скрыто маской. От нее исходил тонкий аромат духов. Она была в бальном туалете, ее белоснежные плечи были еле прикрыты, на белокурых волосах ловко сидела шляпка.

— Быстро же вы забываете старых знакомых, капитан! Я-то помню вас: вы были так благородны и так прекрасно орудовали шпагой! Боже мой, я видела немало дуэлей, но была просто потрясена! И как вы стремительно перешли к делу — ни секунды промедления! — Она снова откинулась на спинку сиденья и внезапно отбросила игривый тон: — Капитан, в моем распоряжении хорошо осведомленные информаторы, я твердо знаю, что информация — это залог победы. Так вот, до меня дошло, что вы потеряли капитал, на который возлагали большие надежды.

— Это были доходы от торговли, миледи.

— Да, и мои осведомители сообщили мне, что, покуда вы делали небольшие вложения, ваши дела шли успешно.

— Успех был весьма скромный. Но женщина, которой я доверял, исчезла, а с ней и мои небольшие накопления.

— Вы в самом деле доверяли ей? Доверять женщине, да еще в деловых вещах?! Вас можно принять за глупца. Она была вашей любовницей?

— Нет, — сухо ответил я.

Экипаж остановился. Выглянув в окошко, я убедился, что он действительно доставил меня к моей гостинице. Я стал было выбираться, как вдруг дама, придержав меня за руку, попросила:

— Подождите минутку, я хочу вам кое-что сказать. Кто я такая и откуда явилась, в данном случае не имеет никакого значения. Вы доверились женщине, и она, по-видимому, обманула ваше доверие. Я же вынуждена довериться мужчине и не знаю никого, кто больше, чем вы, подходил бы для этого.

— Благодарю вас. Если я могу что-нибудь сделать...

— Да, можете. — Она вынула из лежащей на сиденье возле нее сумки мешочек. — Возьмите. Как следует пересчитайте и подумайте, куда это можно вложить. Там же вы найдете записку с именем и адресом. Вы не должны пытаться раскрыть, чье это имя, не должны приближаться к означенному дому раньше, чем закончите операцию по вкладам. Да и тогда — только в случае крайней необходимости. Если вы покинете Англию, вернувшись, вы снова поселитесь в этой гостинице, и я разыщу вас.

— Но, миледи, я...

Она сжала мою руку:

— Возьмите! Я доверяю вам. Никому другому я не могу довериться. Даже и вы можете обмануть меня. Но вы одиноки, у вас нет семьи, так же как и у меня... Сделайте все, что в ваших силах. Сумма, которую я вам вручаю, довольно велика, хотя она и меньше того, что мне нужно. Мала она и для вас, но все же это небольшой шаг вперед. Из доходов, которые принесет этот капитал, возьмете себе половину. Это все. Теперь идите.

Я вышел из кареты и оглянулся. На мгновение я увидел ее лицо, скрытое маской-домино, какие надевают на маскарадах и когда не хотят, чтобы тебя узнали. Я видел только тонко очерченный подбородок, красивые губы и прекрасные сверкающие глаза.

Она махнула мне рукой, и экипаж тронулся. Через мгновение он завернул за угол и скрылся из виду.

Некоторое время я смотрел ему вслед, а затем отправился к себе в комнату и запер дверь на засов. После этого я развязал шнурок мешочка и высыпал его содержимое на стол.

Передо мной были сокровища! В изумлении я смотрел на драгоценные камни редкостной красоты. Не менее дюжины камней! Они рассыпались по столу, лучась и сверкая. Один камень покатился и упал на пол. Нагнувшись, я поднял его. Это был прекрасный рубин.

Я стал перебирать их. Три крупных рубина, четыре алмаза, один изумруд, три розовые жемчужины и золотое колье из янтаря и оникса.

Я присел на кровать. Меня прошиб пот. Несколько минут я сидел и смотрел на сокровища, потрясенный до глубины души.

Я не мог ошибиться. У моего отца было несколько прекрасных камней, и он научил меня с малолетства разбираться в них. Насколько я мог судить при таком плохом освещении, это были камни исключительно чистой воды. Некоторые, видимо, вынули из оправы, и они, разумеется, потеряли от этого часть своей стоимости.

Были здесь и три золотые монеты — все одинаковые. Я взял одну из них и стал рассматривать, поднеся к свече, но надпись на ней была на незнакомом языке.

Я снова перебрал драгоценные камни, затем медленно сгреб их в одну кучку. Сколько они могут стоить? Десять тысяч фунтов? Пожалуй, больше, тысяч пятьдесят. И половина доходов от них достанется мне!

Глава 28

Когда я принес Ричарду Филду рассказ о битве при Иври, он встретил меня сообщением, что «Добрая Катерина» вошла в устье Темзы несколько часов тому назад и сейчас ее разгружают.

Получив гонорар, я сразу же пошел на причал, «Добрая Катерина» стояла, как в прежние времена, на своем старом месте.

Капитан судна, плотный коренастый человек, наблюдал, как я поднимался на борт судна к нему на шканцы.

— Я Тэттон Чантри, — представился я.

— Слышал о вас. Вы стали знаменитостью.

— Я не ищу славы, в особенности такого рода. Я хотел бы узнать две вещи: каков доход от моего вклада и где Эмма Делахей?

— Ваши вклады, — он подчеркнул множественное число, — принесли хороший доход. Я осторожный человек, капитан Чантри, не азартный игрок, каких сейчас немало в торговом деле. Я торгую надежными промышленными товарами, не гонюсь за золотом и драгоценными камнями, мое дело — обычная доходная торговля. Я получил распоряжение вкладывать в дело полученные вами доходы и так и поступал. Пойдемте вниз, в мою каюту, я покажу вам.

Мы спустились вниз, и он снял с решетки камина небольшой сосуд.

— Хотите горячего шоколада? — предложил он. — Я привык к нему в Мексике.

— А я в Испании, — сказал я.

— В Испании? — переспросил он, взглянув на меня из-под густых бровей.

— Я был там в плену. — Я вкратце рассказал ему, при каких обстоятельствах я оказался в плену у испанцев.

— Отлично! Вы нравитесь мне. Заканчивается сражение, начинается беседа. Вы спасли свою команду и спаслись сами. Корабль все равно был для вас потерян.

Он вынул из шкафа небольшую тетрадку. К обложке был приклеен листок с надписью: «Счета капитана Тэттона Чантри».

Открыв тетрадку, он показал мне аккуратные ряды цифр. Там фигурировали все мои вклады, общая их сумма, куда и как они размещались. Я взглянул на итоговую сумму доходов и не поверил своим глазам. Капитан заметил это и понимающе улыбнулся:

— Да, капитан, девять тысяч четыреста шестьдесят два фунта. Могу сказать, что ваши вложения облегчили мне мою задачу: не пришлось искать новых вкладчиков. Надеюсь, вы не заберете сразу всю сумму?

— Нет, сейчас я намерен взять всего лишь сто фунтов и еще немного чуть позже. К тому же, — я немного помедлил, — полагаю, вам не придется искать других вкладчиков. Недавно меня попросили вложить весьма крупную сумму, которой хватит для закупки товаров на несколько рейсов.

— Вы хотите закупить весь рейс? — Он покачал головой. — Я не советовал бы вам этого делать, капитан. Знаете старую поговорку: «Не следует класть все яйца в одну корзинку». Я ценю ваше доверие, но лучше бы вам разделить ваши вложения между разными судами. Я могу рекомендовать вам...

— Я только что собирался вас об этом просить. Подыщите мне трех-четырех надежных людей, таких, как вы сами. И еще, — я немного замешкался, прежде чем подытожить свою просьбу. — Возможно, вы этого не одобрите, но рекомендуйте мне одного человека иного склада — смелого и предприимчивого, который пошел бы на рискованное дело, если оно сулит хорошую прибыль. — Я выложил на стол самый крупный рубин. — Вы знаете толк в камнях? — спросил я.

Капитан поднес камень к фонарю и долго разглядывал его, вертя в пальцах, после чего вернул камень на стол.

— Я кое-что понимаю в драгоценных камнях. Этот рубин я оцениваю примерно в пять тысяч фунтов.

Я опустился в кресло.

— Капитан, мне вручили несколько таких камней с тем, чтобы я вложил их в дело по своему усмотрению. Владелица камней ничего не понимает в деловых вопросах.

— Зато, видно, понимает в мужчинах, — сухо заметил капитан. — Вы давно с ней знакомы?

— Я вообще не знаю ее.

Он пожал плечами.

— Я провел всю жизнь в море, капитан Чантри, бывал в разных портах и заморских странах, меня трудно удивить. — Он встал. — Я составлю опись товаров, которые мне нужны. И подумаю о судах для ваших вкладов, учитывая ваши пожелания.

Мы вышли на палубу, и там, стоя у поручней, капитан спросил:

— А новые вклады тоже должны быть вложены в торговлю с Новым Светом?

— Нет, совсем не обязательно. Кстати, я слышал о Левантийской компании, которая собирается вести торговлю со странами Восточного Средиземноморья, главным образом, изюмом, коринкой и прочими пряностями.

— У меня тоже есть некоторые соображения. В частности, я знаю одного рискового человека, который намеревался отправиться в Индию вокруг мыса Доброй Надежды. У него есть судно, команда и он — превосходный мореход. Я устрою вам встречу с ним. — Помолчав минуту, он спросил: — А ваша дама, может быть, предпочла бы, чтобы вы не шли на рискованное предприятие?

Я пожал плечами.

— При вашем участии и участии тех, кого вы подберете, у нас будут хорошие шансы. Я думаю, она не стала бы возражать против такого предприятия... во всяком случае, она полностью положилась на меня.

— Что же, неплохой расчет, капитан. Видно, она хорошо разбирается в людях.

Я снова тонул в догадках: кто же такая эта дама? У меня так мало знакомых женщин! По крайней мере, она меня хорошо знает.

А вдруг это Эмма Делахей? Нет, эта дама значительно моложе ее. И потом, Эмма Делахей и сама нашла бы применение своим капиталам.

— Капитан, — спросил я, — как вы думаете, кто эта дама?

Он смотрел на людей, толпившихся на пристани.

— Я и сам раздумывал об этом. Это может быть дама из дворянской семьи, желающая разбогатеть или же опасающаяся за свое будущее. Или любовница какого-то важного лица, получившая эти камни в подарок и вдруг понявшая, что красота со временем увядает, а золото — нет. Или воровка, придумавшая таким способом обратить краденые бриллианты в наличные. Или дорогая проститутка, осознавшая, что молодость проходит, а вместе с ней исчезнет и ее очарование. Или, наконец, кто-то желает установить с вами прочную связь. Наконец, возможен и такой вариант: кто-нибудь из ваших врагов намеренно всучил вам краденые драгоценности, чтобы накрыть вас с поличным. — Он обернулся и посмотрел на меня: — Чантри, имейте в виду, если вас схватят с крадеными вещами, то неминуемо повесят!

И тут я понял с ужасающей ясностью: это была ловушка! И подстроил ее не Рэйф Лекенби, который скорее всего куда-то сгинул, а его таинственный покровитель — седой человек с холодными глазами!

Но остальные драгоценности я спрятал в своей комнате! И, возможно, в эту самую минуту негодяи уже обыскивают мою комнату и идут по моим следам!

— Не думаю, что это так, — сказал я, — но безопасности ради я, пожалуй, отправлюсь с вами в Новый Свет.

— Буду очень рад, но не возвращайтесь в свою гостиницу, не приняв всех мер предосторожности.

Два рубина и два бриллианта сегодня утром я зашил в свой пояс. Изумруд, три розовые жемчужины и оправа лежат в тайнике моей комнаты.

Как-то утром несколько лет назад я высунулся из окна своей комнаты и наблюдал за тем, что происходит на улице. Вдруг резкий порыв ветра захлопнул оконную раму. Я быстро отпрянул и ухватился за край подоконника, при этом оторвав одну из досок, за которой скрывался хитроумный тайник. Судя по слою пыли, им не пользовались много лет, и, по-видимому, никто даже не знал о его существовании. Возможно, какой-нибудь давний постоялец, умелый столяр, сделал его для себя, чтобы что-то спрятать.

В этот тайник я и спрятал остальные камни, тщательно удалив всякие следы. Окно редко открывалось, и я намеревался оставить драгоценности в тайнике лишь на короткое время. Но теперь стало ясно, что пройдет немало времени, прежде чем мне удастся взять их оттуда.

— Отдайте камни мне, — сказал капитан. — Я устрою вам встречу с нашими друзьями в течение ближайших часов.

Я вытащил листок с именем и адресом таинственной леди.

— Капитан, вы сходите на берег? — спросил я.

— У меня очень много дел, Чантри, — ответил он.

— Я хочу послать с вами записку. Вы можете доставить ее на бульвар Святого Павла?

— Да, я буду неподалеку.

Я вытащил из бумажника листок бумаги и написал на нем: «Дело сделано. Передайте кому следует, что это конец».

Через неделю я был уже далеко в море.

Глава 29

Чья-то рука легла мне на плечо, и я услышал тихий шепот:

— Тсс! Ни звука!

Ничего не соображая, я лежал неподвижно. Рядом со мной был Силлимэн Терли. Постепенно я вспомнил, где я и что со мной приключилось. Я в Новом Свете. «Добрая Катерина» ушла без меня. Неподалеку расположились лагерем люди, захватившие в плен испанцев, которые удерживают Гвадалупу Роману.

Я прислушался. Вначале я слышал только тихий шорох листьев над головой, дыхание Терли, а затем до меня донеслись и голоса. Пахло сырой землей и опавшими листьями. Прямо перед моими глазами муравей тащил свою крохотную добычу.

Снова раздались голоса, на этот раз совсем близко:

— Говорю тебе, там ничего нет! Судно прочно сидит на мели и только при высоком приливе окажется на плаву. Воды оно набрало немного. Похоже, там кто-то был. В каюте женщины все вещи разбросаны — видимо, что-то искали.

— Совсем ничего? Не верю, — произнес смутно знакомый голос.

— Я же говорю, кто-то уже рылся там. И потом, судно не могло само собой очутиться там. Послушай, капитан, проход около внешнего острова очень узок, и я готов поклясться, что кто-то провел судно по этому каналу.

— На борту никого не было?

— Одни крысы. Мы обшарили его от палубы до трюма. Течение там в это время года слабое, прилив и ветер продвинули судно в устье реки, и здесь оно крепко село на песчаную мель.

— От экипажа никаких следов?

— Я нашел на берегу следы лагеря. Там, видно, было несколько человек, но на них напали — по-видимому, дикари. Мы нашли восемь трупов — они погибли три или четыре дня назад. Возможно, это часть экипажа.

— А почему ты думаешь, что их убили дикари?

— В одном трупе торчала стрела, трупы были раздеты и изувечены.

Последовало молчание, затем первый голос сказал:

— Никому не говори об этом. Ты можешь найти судно?

— Могу. — Они опять замолчали. Наконец второй голос произнес: — Капитан, думаю, вы угадали. Крушение судна было лишь обманным маневром, чтобы удалить с него всех, а потом разграбить. Только дело почему-то расстроилось. Видимо, люди, которых я нашел мертвыми, собирались вернуться на корабль, но не успели. Их убили дикари. А прилив, ветер и течение сдвинули судно с мели. А может быть, ему и помогли стронуться с места.

Листья снова зашуршали. Незнакомцы были на расстоянии не более двадцати — тридцати футов от нас.

— Ты веришь в эту историю о каком-то человеке, который будто бы починил шлюпку?

— Шлюпка исчезла. Если бы этого человека не было, куда бы она делать?

— Может быть, дикари?

— Может быть. Не нравится мне все это, Эндрю. Слишком много происходит вроде бы само собой. Судно снимается с мели, шлюпка исчезает...

— Да, — мрачно согласился Эндрю. — А вскоре сюда прибудет судно дона Мануэля, если только нам сказали правду. Мы должны быть готовы встретить его.

— Капитан, я предлагаю перерезать глотки испанцам или же отнять у них все и оставить их дикарям. Потом мы захватим судно дона Мануэля, заберем все ценное с «Сан Хуана де Диос» и спокойно уйдем в море. У нас и так мало матросов, и нам нельзя терять людей в стычках с дикарями.

— Эндрю, мне нужны сундуки! Мы получили точные сведения. Часть сокровища составляло приданое девушки, другая часть предназначалась испанскому королю. Сокровище погрузили на борт «Сан Хуана де Диос». Люди видели, как его грузили. Судно по пути нигде не останавливалось. Если сокровища на борту нет, значит, оно где-то здесь, и я во что бы то ни стало должен заполучить его. Эндрю, дело того стоит. Я намереваюсь вернуться в Англию...

— Они же повесят вас, капитан! Как только вы ступите на берег, вас сразу же повесят.

— Эндрю, имея золото, можно все купить, а королева очень нуждается в золоте. К тому времени, когда мы вернемся, все уже будет подготовлено, и мы станем щедро раздавать подарки. Не беспокойся, Эндрю, я знаю, о чем говорю.

— Так что, убьем их?

— Как только выдоим из них все, что им известно. Кто-то же должен знать, где спрятаны сундуки с сокровищем, и я думаю, что это кто-то из них.

— Женщину тоже убьем?

— Ей известно про сокровища инков, но что нам до них? Это испанцы могут свободно ездить по Перу и искать золото инков, а нас сразу же опознают и убьют. Если она не знает о местонахождении сундуков, она нам не нужна: неприятностей с ней не оберешься.

— Вы все еще мечтаете об Англии, — хмуро сказал Эндрю. — Лучше бы вам поискать какой-нибудь островок, где мы были бы полными хозяевами и откуда отправляли бы свои суда в море. А может быть, даже на французском берегу. Я знаю одно место...

— Замолчи! Англия — моя родина, и я буду жить в Англии. — И, продолжая свой разговор, они отошли от нашего убежища.

Терли убрал руку с моего плеча.

— Я боялся, что ты проснешься и наделаешь шума, Они были совсем близко.

— Надо что-нибудь придумать, а то они всех перебьют.

— Да, — согласился Терли, — шайка кровожадная! Но нас всего двое, что мы можем сделать?

Наши наблюдения не прибавили нам информации. Что-то надо предпринять... Разные планы возникали у меня в голове, но я тут же отбрасывал их как нереальные. Но ведь должен же быть какой-то выход...

Гвадалупа была настороже — я был уверен, что она видела меня: знак, который она подала, был ее ответом. По какой-то причине нам предлагалось держаться вдали от лагеря. Я видел, как Кончита понесла Гвадалупе чашку, вероятно, с кофе. Они, конечно, перекинулись между собой словечком, хотя и совсем незаметно. Потом Кончина ушла, подчеркнуто не глядя в нашу сторону.

Вот к костру подошел баск Арманд и стал жарить и есть мясо. Жуя, он смотрел поверх костра на склон холма, где мы скрывались.

Кончита принялась раскладывать возле Гвадалупы только что выстиранное белье, расправляя и перекладывая его так и сяк, явно тянула время.

Арманд поднялся, вытирая руки о штаны. Тут из леса вышел Фелипе с охапкой дров в руках. Он бросил дрова возле костра, отряхнул руки и снова пошел в лес мимо девушек. За ним двинулся и Арманд.

— Терли! — воскликнул я, тронув его за руку. — Смотри! Они собираются бежать! Отвлеки-ка других!

Он взглянул на лагерь и бесшумно, как тень, исчез в лесу.

Как он успел пробежать так быстро, я не понимаю, но почти сразу же на расстоянии по крайней мере двухсот метров от нас раздался волчий вой. Звук его постепенно нарастал, вибрируя в воздухе и пронзая уши, и наконец замер в отдалении. От этого жуткого воя волосы на голове становились дыбом. Даже у меня, хотя я и подозревал, что роль волка выполнял Силлимэн Терли.

Через несколько секунд большая глыба внезапно упала в самую середину костра, далеко разбросав горящие сучья и угли. В лесу раздались какие-то странные, кошмарные вопли.

В лагере поднялся переполох. Одни из бандитов бросились к мушкетам, небрежно прислоненным к стволам деревьев. Другие, выхватив сабли, побежали к границам лагеря.

Бросив быстрый взгляд туда, где только что сидела Гвадалупа, я не обнаружил там ни ее, ни Кончиты. Арманд и Фелипе тоже исчезли.

Я быстро побежал в направлении, где рассчитывал их встретить. Я не был так ловок в лесу, как Терли, но за эти дни многому научился и бежал насколько мог быстро и бесшумно.

Тем временем беглецы забрались в чащу леса, там я их и нашел. Бандиты, конечно, сразу же пустились в погоню. Нужно было скорее уходить подальше и спрятаться в каком-нибудь убежище. Лучше бы всего в тайнике Терли, но я понимал, что сам не сумею найти его. А где Терли, я не знал. Оставалось только ждать и надеяться, что он разыщет нас.

Я перевел беглецов через мелкий ручей, и мы двинулись вдоль него. Мы бежали что было сил, прокладывая себе путь через чащу. На бегу я лихорадочно обдумывал наше положение. Бандиты скорее всего послали в погоню лишь несколько человек. Остальные должны были остаться в лагере сторожить дона Диего и его компанию. И все же они могли в любой момент догнать нас.

Мы с трудом продирались сквозь густую чащу деревьев, которые Терли называл каштановыми дубами. Это красивые деревья с могучими стройными стволами.

Дальше пошел кустарник. Он был уже не таким густым, и мы прибавили скорость. Я все время оглядывался назад на девушек. Им сильно мешали юбки, но они высоко подняли подолы и бежали как могли быстро.

Я увидел просвет между деревьями и устремился вниз по склону холма. Кончита за моей спиной споткнулась и упала, но тут же снова поднялась на ноги. Гвадалупа запыхалась, грудь ее часто вздымалась.

— Не могу больше... — прерывистым шепотом произнесла она.

— Сейчас можно бежать не так быстро, — сказал я.

Скоро мы снова очутились в лесу. Я не сомневался, что преследователи идут за нами по пятам.

Вдруг я лицом к лицу столкнулся с Силлимэном Терли.

— Твое убежище в болотах далеко? — спросил я.

Неожиданно он замялся:

— Не так далеко, но...

— В чем дело?

— Не подумай что-нибудь плохое, но мое убежище пригодно лишь для одного человека и при условии, что его редко покидаешь, но вряд ли оно может служить надежным убежищем для всех. Дикари пока его не обнаружили, но если нас будет много, они, конечно, сразу найдут его, и я больше не смогу им пользоваться, а мне там очень уютно.

— Оно тебе больше не понадобится, Терли. Ты уедешь вместе с нами.

— Сомневаюсь. Тут такие хорошие земли. Я все раздумывал над этим с тех пор, как ты здесь появился, и совсем не уверен, что захочу уезжать. Может быть, конечно, дикари когда-нибудь снимут мой скальп, но все равно это превосходный край. Здесь полно рыбы, в лесах уйма дичи, а ты сам знаешь, как у нас готовы повесить человека, если он подстрелит оленя или даже кролика. Право на охоту есть только у королевы и местных помещиков. Здесь же вся забота — подстрелить дичь и разделать ее. А сколько тут овощей, орехов, плодов и прочего. Правда, я скучаю по хлебу да порой хочется распить бутылочку вина с друзьями — это единственное, чего мне недостает.

— Скоро здесь вырастут поселения, — сказал я, — за этим дело не станет.

— Здесь? Да ты с ума сошел! Кто же захочет бросить насиженное место и ехать сюда, где и выпить нечего, кроме ключевой воды? Разве несколько ненормальных, вроде меня, но...

— Скорее в убежище, Терли! У нас нет выбора. Они скоро нападут на наш след.

— Ну ладно, — с неохотой согласился он.

Нам пришлось пробираться через густые заросли кустарника. Мы кружили, поворачивали то вправо, то влево, иногда возвращались, чтобы запутать следы.

Через полчаса быстрой ходьбы остановились передохнуть. Оглянувшись, я спросил Терли:

— Это куда же ты завел нас? Похоже, здесь вообще никто никогда не ходил.

— И правда, не ходил. Поэтому дикари и не могут меня поймать. Я никогда не хожу дважды одной дорогой.

Мы продолжали свой путь. Теперь Терли что-то искал на берегу реки. Неожиданно он круто свернул и вошел в реку. На середине обернулся к нам и сказал:

— Идите за мной след в след. Если отступите на шаг вправо или влево, сразу же окажетесь на глубине футов в тридцать.

В двух футах под поверхностью воды оказались два бревна — что-то вроде скрытого под водой и практически невидимого моста.

Следуя за Терли, мы прошли по этому мосту.

Не дойдя до берега, Терли остановился.

— Теперь смотрите, я вам покажу кое-что интересное. Видите вон там, на самой макушке дерева, белую отметину?

— Да, видим.

— Прямо напротив этой отметины остановитесь и нащупайте под водой дно со стороны берега. Там проложен новый ряд бревен под прямым углом к первому. После этого отсчитайте точно десять шагов — ни больше ни меньше — и снова нащупайте дно на той же стороне. Там будет продолжение моста. Когда знаешь эту дорогу, по ней можно бежать бегом, если, разумеется, есть чувство равновесия.

Наконец мы добрались до берега, и дальше он повел нас по болотам. Кое-где поднимались кочки, на которых росли кипарисы. Терли по-прежнему вилял и кружил. Мы старались идти по твердой земле, иногда продирались через густые заросли камыша.

Наконец вышли к узкой земляной части в густом кустарнике. Она вывела нас к глубокому болотному озерцу, за которым простирались обширные заросли высокого тростника. Терли, шедший впереди, взял влево еще футов двенадцать и опустил руку в воду вблизи затопленного бревна. Когда он вынул руку из воды, в ней оказался конец веревки. Он потянул за него, и из тростника выдвинулось бревно. Терли смотал один конец веревки и засунул его в прорезь бревна, вытащил второй конец, и бревно встало поперек.

Терли ступил на бревно, и мы последовали за ним, балансируя на бревне кто как мог, и так добрались до противоположного берега озерца. Как только все переправились, Терли снова отвел бревно в тростниковые заросли.

Дальше он повел нас по тропинке, проложенной в болотной трясине и незаметной с той стороны озерца. Скоро мы увидели посреди тростника сколоченный из бревен помост. На нем стояла примитивная круглая хижина из сучьев и кусков древесной коры, а рядом с ней еще небольшой навес. На распялке была натянута шкура — видимо, оленя.

Под навесом стояли корзины с каштанами и гикоревыми орехами. Терли объяснил, что индейцы не только едят эти орехи в натуральном виде, но мелют их и пекут из полученной муки хлеб, добавляют в похлебку. Мы попробовали их в тот же вечер и убедились, что они очень приятны на вкус.

Добравшись до хижины, мы решили отдохнуть, так как все очень устали. Мы еще не вполне оправились от страха, понимая, что бандиты не скоро прекратят преследование.

Главарь, тот самый гигант, очевидно, во время побега был занят поисками судна. Будь он на месте, нас скорее всего поймали бы. С ним была большая часть его людей. Я беспокоился за свое сокровище. Хотя оно было хорошо спрятано, они могли набрести на него. Размышляя о нем, я пришел к выводу, что любая собственность лишает человека свободы; что бы там ни было, ты уже привязан к ней.

Сейчас я испытывал одно желание — поскорее покинуть эту землю, сохранить свое сокровище и добраться с ним до моря, где мы могли бы сесть на судно, хотя бы на ту же «Добрую Катерину», капитан которой намеревался торговать на этом побережье Нового Света.

Гвадалупа Романа взглянула на меня.

— Вы освободили нас от этих негодяев, — сказала она, — а что вы намереваетесь делать теперь?

— Выйти к морю, найти судно, которое доставит нас в Англию или в любую другую страну. А когда мы окажемся в безопасности, подумаем, как устроить наше будущее.

Она удивленно подняла брови.

— Так вы намерены устроить и мое будущее?

— Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, — отозвался я, сам удивившись своим словам, но тут же поспешно добавил: — Но я готов предоставить вам возможность самой все обдумать и решить. В Англии мы спокойно обсудим наши планы, и, если вы пожелаете, вы сможете вернуться в Перу.

Она пожала плечами.

— Я и раньше никогда не чувствовала себя там в безопасности, вероятно, так будет и впредь.

— Может быть, вам лучше вернуться туда, где до сих пор живут инки? — предложил я.

— Я бежала и оттуда, — сказала она, — и больше туда не вернусь.

— У нас будет время решить, как поступить. Теперь же было бы совсем неплохо, если бы нам удалось доставить вас живой и здоровой в Англию.

Ответом мне было молчание.

Спустя минуту я сказал:

— Сеньорита, я хорошо знаю, что значит быть изгнанником. Я тоже был вынужден бежать со своей родины. В Англии, если бы узнали, кто я на самом деле, мне грозила бы смертельная опасность. Никому другому я не стал бы этого говорить, говорю это вам одной, потому что хочу, чтобы вы знали: я хорошо вас понимаю.

Мы отдохнули, поели, снова отдохнули. Мы с Силлимэном Терли обсуждали план действий, и время от времени я переводил наш разговор на испанский Арманду и Фелипе, хотя рыбак Арманд немного понимал по-английски.

«Добрая Катерина» должна была торговать по побережью вплоть до устья реки Саванны на юге, избегая при этом всяких контактов с испанцами, а затем повернуть обратно. Возможно, она уже проделала этот путь, хотя я пробыл на берегу всего несколько дней и вряд ли за такой короткий срок она успела выполнить этот рейс. Не исключено, что судно может еще вернуться к этим берегам.

Как бы там ни было, в любом случае я должен выручить свою шлюпку и свое сокровище!

Глава 30

— Давайте двинемся в путь завтра на рассвете, — предложил я, и все охотно согласились, довольные, что время отдыха продлевается.

Терли с помощью Кончиты приготовил кашу и лепешки из ореховой муки на маленьком костре, разложенном на плоских камнях. Кроме того, у него была копченая рыба. Мы были страшно голодны.

Здесь и в самом деле было уютное местечко, и это, несомненно, заслуга Силлимэна Терли. Он был работящий человек, владевший многими ремеслами.

— У меня есть лодка, — сказал я, — корабельная шлюпка. Она с грузом, но мы все в ней поместимся, если только сумеем до нее добраться.

Костер угас, в темном небе сияли звезды. Из леса доносились неведомые звуки — где-то громко ухала какая-то большая птица, вероятно, филин, иногда пролетавший над нами, медленно взмахивая крыльями. Девушки могли расположиться в доме, если лесную хижину можно назвать домом, но они предпочли спать на свежем воздухе.

Гвадалупе не спалось, как и мне, и мы сидели рядом, прислушиваясь к звукам ночи и глядя на сияние звезд.

— Где ваша родина? — спросила она. — Где вы провели свое детство?

Я рассказал ей о своем детстве, тщательно подбирая слова и стараясь обходиться без названий. Я рассказал, что мало помню свою мать, рассказал об отце и обо всем, чему он научил меня, о том, как он щедро делился со мной всем, что любил, о необычайной красоте нашего дикого края и о моейлюбознательности и пристрастии к словесным играм.

— Вы так любили свою родину и все же покинули ее? — спросила она.

— Моего отца убили, я видел, как пылал наш дом, охваченный пламенем. Я даже не знаю толком, горел ли это дом или конюшня. Я бежал, за мной долго гнались.

— Но вам удалось уйти от погони?

— Да, удалось, но только потому, что отец предвидел такой оборот событий и заранее научил меня, как следует поступить, если я останусь один, и куда бежать.

— А если вы вернетесь домой, ваши враги узнают вас?

— Думаю, нет. Сейчас я ношу другое имя и вернусь домой из Англии. Очень немногие на родине знают меня в лицо, а те, кто знает, никогда не выдадут. Я вернусь на свою родину и буду жить там.

Потом Гвадалупа рассказывала мне об Андах и о лежащем за ними далеком крае, где она выросла, но она тоже избегала имен и названий. Мне нравилось, что она проявляет осмотрительность, хотя, в отличие от меня, она защищала и других людей.

Наконец Гвадалупа пошла спать, устроившись рядом с Кончитой. Я тоже заснул и проснулся на рассвете, дрожа от холода.

Терли уже давно встал и привел свое каноэ. Это было самодельное, но вполне приличное суденышко. Мы погрузили необходимые нам вещи, сели и отчалили. Шел небольшой дождь, видимость была плохая, но тем легче нам было уйти от погони.

Мы держались южного берега большого водного пространства. Видимо, это был залив. Вода здесь была солоноватая: с одной стороны, сказывались морские приливы, а с другой, сюда впадали многочисленные речки и ручейки, истоки которых находились где-то в глубине материка.

Терли сел на носу, так как только он знал дорогу, Арманд взялся за рулевое весло и правил, выполняя команды Терли. Я сидел в середине и, стараясь сохранить пистолеты сухими, прикрывал их одеялом.

Мы плыли уже около часа, когда туман вокруг нас начал редеть. Светало. Лодка, окутанная пеленой тумана и мелкого дождя, скользила по гладкой водной поверхности как призрачный корабль.

Путь предстоял неблизкий. Наконец из заболоченных озер мы увидели открытую воду. Минуту мы выжидали в плотной стене зарослей тростника, прислушиваясь, не слышно ли чего. Кругом все было тихо. Видимость была не более чем на сто ярдов. Мы с Фелипе налегли на весла, и каноэ, набирая скорость, двинулось вперед. Весла мерно поднимались, и вода стекала с них струями. Вдруг показалась огромная кривая коряга, словно голова допотопного чудовища, и Терли жестом показал, с какой стороны ее обходить. Мы шли между островками тростника.

Кругом ничего не было ни видно, ни слышно, лишь время от времени раздавались одинокие крики чаек над головой. Тучи на небе начали постепенно расходиться, дождь прекратился. Но вдруг снова потемнело. Подняв головы, мы увидели огромную стаю птиц.

Терли обернулся ко мне.

— Голуби, — сказал он. — Дикари охотятся на них ради мяса. Когда голуби высиживают птенцов, они убивают их при помощи длинных палок буквально тысячами. Мясо голубей и правда вкусно.

— Поворачивай к берегу, — сказал я, — вон к той сосне, расщепленной молнией.

Каноэ замедлило ход и пристало к берегу. Ступив на затопленное бревно, я вышел со словами:

— Я скоро вернусь.

Я быстро шел, стараясь по возможности не сходить с твердой почвы, и наконец вышел к опушке, на которой росли деревья — главным образом кипарисы и каменное дерево, но иногда встречались и сосны. Перейдя по бревну, я попал на узкий длинный песчаный островок, где спрятал шлюпку.

Шлюпка была на месте! После беглого осмотра я удостоверился, что все в полном порядке. Отвязав шлюпку, я принялся грести одним веслом и скоро вывел ее из узкого прохода.

Теперь я уже приладил как следует уключины и навалился на весла, время от времени оглядываясь через плечо и проверяя, правильным ли иду курсом.

Однако мне потребовался почти целый час, чтобы добраться до каноэ. Сундуки с сокровищем на дне шлюпки были закрыты брезентом, который я захватил с судна. Силлимэн Терли вышел на берег и с помощью Фелипе вытащил каноэ и перевернул его вверх дном.

До сих пор мы не видели никаких следов ни гиганта с шайкой, ни дона Диего с доном Мануэлем. Но я не надеялся, что мне больше не доведется увидеть их, и стремился как можно скорее убраться отсюда.

Не теряя ни минуты, мы подняли парус и вышли в море. Гвадалупа перешла на корму, где я сидел за рулем, и села рядом со мной. Она указала рукой на закрытые брезентом сундуки и спросила:

— А это что такое?

— Кое-какой провиант с «Сан Хуана де Диос», а также кое-какие мои и ваши вещи.

— Мои?

— Я побывал на судне и нашел там ваши платья. Я взял их, чтобы передать вам.

— И вы отдадите их мне?

— Не сейчас. Я не хочу снимать брезент, и вообще, чем меньше делать движений, тем лучше.

Мне пришла в голову еще одна мысль:

— Терли, под брезентом спрятано несколько мушкетов. Хорошо бы их проверить. Там есть порох и пули.

Он порылся под брезентом, вытащил мушкеты, осмотрел их и остался доволен.

— Все в полном порядке, капитан. — Он обшарил горизонт зорким взглядом. — Ничего не видно, кроме берега вдали. Куда мы держим курс?

— На юг и чуть на запад, к выходу из залива. Там есть проход в маленькую бухту рядом с мысом Сторожевым. Туда мы и направляемся.

Немного погодя я предложил:

— Есть одна возможность, которую хорошо бы не упустить: «Добрая Катерина» должна сейчас курсировать вдоль берега. Капитан говорил мне, что иногда бросает якорь в этой бухте. Во всяком случае, это единственный шанс обнаружить судно.

Терли молчал, слушая меня, а затем сказал:

— Но мы не знаем, где находится судно пиратов, если это действительно были они.

Тучи снова сгущались, дул сильный попутный ветер. Слева по борту отчетливо виднелась длинная желтая коса, гасившая мощные удары морских волн. В сущности, это был длинный узкий остров, протянувшийся вдоль побережья невесть насколько, по меньшей мере миль на пятьдесят или шестьдесят — это я знал точно. Внешняя береговая полоса косы была ровная и прямая почти на всем своем протяжении, без каких бы то ни было проходов, каналов или бухт. Внутренняя же кромка была испещрена множеством песчаных островков и отмелей.

Прошел час. Я взглянул на небо. Тучи по-прежнему громоздились друг на друга, но теперь в разрывах проглядывало голубое небо. Океан отсюда не был виден — его закрывала песчаная коса. Если там и было судно, мы могли его не увидеть.

— Кто были эти люди? — спросил я у Гвадалупы. — Как они обнаружили вас?

— Не знаю. Они неожиданно окружили лагерь, и у нас не было возможности сопротивляться. Но они явно знали, кто мы такие и откуда, потому что обращались к дону Мануэлю и дону Диего по имени. И сказали, что судно дона Мануэля вскоре прибудет.

— Да, я тоже слышал, как они говорили об этом. Думаю, «Сан Хуан де Диос» на самом деле и не собирался тонуть. Была небольшая течь, и они сумели запугать дона Диего.

— Дон Диего ничего не понимает в морском деле. Вероятно, он исполнительный чиновник, но он впервые в жизни вышел в плавание и совершенно не знает моря. — Она некоторое время смотрела на море, а потом сказала: — Среди них был один, думаю, едва ли старше вас, и он показался мне добрым человеком. Он, вероятно, помог бы нам, если бы смог. Мне кажется, у него было такое желание. Он говорил, что их главарю нужны только деньги... и власть. Похоже, они все англичане.

Ветер как будто стихал. Я слегка повернул руль шлюпки и подвел ее к ближайшему островку. Когда-то я видел на карте бухту возле Сторожевого мыса и узкий проход, который вел в нее. Терли посмотрел на небо, затем на меня. Тучи сгущались, на юго-востоке небо приобрело желтоватый отсвет, что мне совсем не понравилось.

Терли и Арманд занимались парусами. Внезапно Терли застыл, глядя куда-то поверх моей головы.

— Корабль! — воскликнул он.

Я повернулся и посмотрел в том же направлении. Великолепный трехмачтовый барк шел под всеми парусами, явно намереваясь перехватить нас. Очевидно, он вышел из-за одного из прибрежных песчаных островков. Он был всего лишь в полумиле от нас и быстро приближался.

Тем временем мы подходили к береговой косе, и довольно быстро... но не так быстро, как хотелось бы. У барка, правда, гораздо более глубокая осадка, и он, вероятно, не осмелится — во всяком случае, надеюсь на это! — преследовать нас на мелководье.

Гвадалупа прижалась ко мне.

— Тэттон, — она впервые назвала меня по имени, — я боюсь снова попасть к ним в руки. Эти люди... как они смотрели на меня и как говорили обо мне... лучше умереть!

— Я не отдам тебя им, — ответил я решительно. — Скоро они все отправятся в ад.

Смело сказано! А барк быстро приближался. Когда я вновь взглянул на него, там уже заряжали носовое орудие.

Дул сильный ветер, и на фоне унылого серого неба особенно ярко желтел песок на длинном острове.

Вдалеке сверкнула молния, и раздался оглушительный раскат грома. Слышен был шум прибоя. Брызги соленой морской воды оросили мне лицо, и в тот же миг я услышал за спиной глухой грохот, но это уже были не раскаты грома: над моей головой просвистело ядро и шлепнулось в воду в каких-нибудь двадцати ярдах от шлюпки, что меня не слишком обрадовало.

Справа замаячил крошечный островок — маленький песчаный бугорок. Шлюпка скользнула к нему, оставив по борту песчаную косу. Барк продолжал двигаться вперед, хотя и с зарифленными парусами. На расстоянии примерно мили перед нами находилась береговая полоса. Пушка снова выстрелила, и ядро снова просвистело над нашими головами.

— Понадобятся мушкеты, — сказал я Терли.

Он кивнул. Теперь, когда нас укрывали острова, он снова поставил все паруса, и мы пошли быстрее. Снова рявкнула пушка — и снова перелет, хотя на этот раз ядро упало ближе, гораздо ближе.

— Капитан! — крикнул Терли.

Я оглянулся. Барк лег в дрейф, с него спускали шлюпку, и в нее готовились прыгать матросы.

Гвадалупа спокойно сказала:

— Я тоже могу сражаться, Тэттон, я умею стрелять. И не прочь застрелить кого-нибудь. Это скверные люди, все... кроме Тости.

Внутри у меня похолодело.

— Кроме того? — переспросил я.

— Тости, — повторила она. — Тости Пэджета.

Глава 31

Так вот кто тогда лежал на поляне! Ничего удивительного, что он показался мне знакомым. Тости Пэджет здесь, Тости — пират?! Ну и что с того? Он вечно плыл по течению без руля и без ветрил. Но как же он докатился до пиратства?

Ветер стих, шлюпка вошла в узкий проход, который вел в бухту, песчаные дюны и купы деревьев по обе стороны сдерживали порывы ветра. Арманд и Фелипе что было сил работали веслами, но что толку! Оглянувшись, я увидел, что шлюпка отошла от барка, а сидело в ней по крайней мере двенадцать гребцов.

Я снова посмотрел вперед. Терли тоже взялся за весла, но теперь возле него лежал мушкет. Я тоже вытащил свой мушкет из-под брезента и проверил заряд. То же проделал и с пистолетом.

Я почувствовал дуновение ветра на щеке, но ветер был слишком слаб, он не наполнял парус и нисколько не помогал нам. Я мысленно взвесил наши шансы и понял, что мы достигнем берега бухты в тот самый момент, когда они догонят нас.

Но что ожидало нас в этой бухте, куда мы так отчаянно стремимся? Да ровно ничего!

Суда часто пережидают в этой бухте шторм, и такой шторм, по-видимому, собирался: тучи сгущались, дул шквалистый ветер. «Добрая Катерина» иногда останавливалась в этой бухте... но маловероятно, что она находится здесь сейчас, и еще менее вероятно, что она примет участие в сражении, к которому не имеет никакого отношения. К сожалению, на «Катерине» уже давно считают, что меня нет в живых.

— Гвадалупа, — спросил я, — ты умеешь управлять шлюпкой?

— Мне часто приходилось это делать.

— Тогда садись за руль. Думаю, пора немного пострелять.

Если на войне я чему-то и научился, так это обращению с мушкетом. Конечно, с расстояния в сто ярдов попасть в цель трудно, но почему не попробовать? Надо только прицелиться как следует...

Опершись спиной на сундуки, прикрытые брезентом, я поднял мушкет к плечу.

— Ложись на дно! — велел я Гвадалупе.

Она послушалась. Ее примеру последовала и Кончита. Я тщательно прицелился и спустил курок. Я не особенно надеялся на успех, но, видно, мой выстрел попал в цель. Что произошло, я не понял, но гребцы в шлюпке пригнулись и, по-видимому, не горели желанием подставляться под пули.

Я пальнул еще раз и промахнулся: пуля ударила в борт шлюпки и отлетела рикошетом в море. Стрелять с такого расстояния, конечно, никто никогда не пытался, но я заметил, что, как правило, пуля летит дальше расчетного расстояния, хотя и теряет в точности попадания. Но если взять чуть выше, пуля может попасть в цель.

Барк тем временем продолжал медленно двигаться вперед, промеряя лотом глубину.

И тут мы влетели в бухту и... о чудо! Там стояло судно!

Это была «Добрая Катерина»!

Я вскочил на ноги и громко закричал, отчаянно размахивая шляпой. Но хотя, видно, кто-то наблюдал за нами в подзорную трубу, сомневаюсь, что меня узнали. Подзорные трубы водились почти на всех судах, но польза от них была небольшая.

Терли поднял парус, и шлюпка рванула к судну. Но она была тяжелая и двигалась медленно, шлюпка с барка быстро нагоняла нас.

Следующий выстрел сделала Гвадалупа — ее пуля пробила доску планшира. Затем Терли положил ствол мушкета на сундуки и выстрелил. Его выстрел попал в цель. Один из матросов бросил весло, вскочил и сразу упал. Моя следующая пуля сразила еще одного.

Шлюпка вильнула, и мы увидели, как гигант со шпагой в руке поднялся и закричал на своих людей. Они боялись его больше, чем нас, и взялись за весла, но мы успели уже поднять парус, которого у них не было, и расстояние между нами увеличилось.

Вдруг закричал Фелипе. Барк вышел из протоки и двигался прямо на нас.

— Ты умеешь плавать? — спросил я Гвадалупу. — Плывите с Кончитой к «Доброй Катерине». Скажите капитану, что вы мои друзья, и он заступится за вас.

Гвадалупа долго смотрела на меня.

— А ты? — спросила она.

— Мы пока задержим их, — сказал я. — Я втянул ребят в эту историю и не могу заставлять их одних выпутываться из нее.

Тем временем я перезарядил свой мушкет. Арманд и Фелипе взялись за свои.

— Стреляйте по очереди, — посоветовал я, — чтобы вас не застигли с разряженными мушкетами.

Мы продолжали двигаться к берегу и наконец-то заметили движение на борту «Доброй Катерины». Арманд выстрелил по шлюпке и промахнулся. Выстрел Фелипе оказался удачным. Он хорошо прицелился, да и шлюпка подошла ближе. Пуля попала в рулевого, тот вскочил, схватился руками за грудь и упал в воду. Шлюпка вильнула и потеряла скорость.

«Добрая Катерина» начала двигаться. Она шла с таким расчетом, чтобы отрезать нас от барка. Вдруг рявкнула пушка, и мы увидели, что в сторону барка, подскакивая на волнах, пролетело ядро. С барка немедленно ответили пушечным выстрелом. И тут капитан «Доброй Катерины» показал себя во всей красе: дал бортовой залп из четырех хорошо нацеленных пушек! Первое ядро пробило борт барка над самой ватерлинией. Второе — разбило бушприт и сорвало фок-штаг.

Я так и не увидел, куда попали два других ядра, потому что пиратская шлюпка подошла вплотную к нашей. Терли выстрелил, и вслед за ним я разрядил свои пистолеты. Один за другим.

— Тости! — закричал я. — Ты сражаешься не на той стороне!

Тости вскочил на ноги, в изумлении глядя на меня, но тут с кормы шлюпки поднялся гигант, и я понял, что смотрю наконец в глаза Рэйфа Лекенби!

Крик с палубы барка заставил его обернуться. Барк двигался прямо на нас, не слушаясь руля — по-видимому, рулевой был убит.

«Катерина» тоже быстро приближалась к нам. Вложив шпагу в ножны, я побежал на нос шлюпки, чтобы бросить конец. Неуправляемый барк ударил бортом шлюпку Лекенби, и она пошла ко дну в тот самый момент, когда на «Катерине» приняли брошенный мною конец.

Какое-то время царило полное смятение. Люди Лекенби с затонувшей шлюпки карабкались на поврежденный барк. В шестидесяти футах от него матросы помогали Гвадалупе и Кончите взобраться на борт «Катерины».

Арманд и Фелипе помогли обвязать тросом сундуки. Один за другим их подняли наверх, и вот уже и я взобрался на борт «Катерины».

Показав рукой на сундуки, я сказал:

— Спустите их вниз в мою каюту.

Оба судна дрейфовали в одном направлении. Барк получил повреждения, но, по-видимому, не очень серьезные.

Лекенби стоял на палубе барка. Рэйф Лекенби, наконец он снова передо мной! Я смотрел на его судно, и в сердце у меня бушевала настоящая буря. Никогда еще я не ощущал такого страстного желания сразиться с этим человеком! Даже будь он среди тех, кто напал на дом моего отца, я вряд ли ощутил бы большую ненависть.

Неужели мы так и разойдемся? Но я хорошо знал своего врага и был убежден, что мы еще встретимся. Он никогда не отступал от своей цели. Я убедился в этом с первой нашей стычки, когда он чуть не убил меня. С тех пор это желание ни на мгновение не покидало его. Впрочем, и меня тоже.

Но, может быть, причина моей ненависти в том, что я не уверен в себе? Что он заставил меня почувствовать близость неминуемой смерти? Меня обуревала дикая ярость, неудержимое стремление скрестить с ним шпаги, раз и навсегда покончить со всем, что пролегло между нами.

Пока он жив, я не буду знать покоя. В любой момент он может нанести удар по самому уязвимому месту. Убить человека для Лекенби мало — ему надо насладиться зрелищем страданий своей жертвы.

А я был теперь уязвим как никогда, потому что в мою душу вошла любовь...

Да... я наконец впервые признался себе в этом. На радость или на горе — я полюбил...

Полюбил не ирландскую девушку, о чем всегда мечтал, а девушку из горных Анд, девушку совсем иных кровей, иного образа жизни.

И ни она, ни я не могли бы жить спокойно, пока жив Рэйф Лекенби.

Да, настал решающий час...

Капитан Дэбни стоял на шканцах. Я подбежал к нему.

— В погоню! — воскликнул я. — Надо их догнать! На борту барка человек, которого я...

Он прервал меня:

— Капитан Чантри, вы находитесь на борту моего судна. Вам принадлежит большая часть груза, но судно мое. Я не намерен рисковать им из-за преступника, с которым вы хотите драться. — Он смахнул пушинку с рукава своего камзола. — Вам угрожала опасность, и я пришел на помощь. Теперь вы в безопасности, и я не вижу причин рисковать своим судном или жизнью хотя бы одного-единственного матроса ради дела, которое касается только вас.

— Вы думаете, он успокоится, зная, что я на борту вашего судна и что у меня в руках то, что стремился получить он? Отнюдь! Он нападет на нас при первом же подходящем случае.

— Прекрасно! Если он нападет, мы будем защищаться. Но если можно избежать столкновения, тем лучше. У меня не военный корабль. Я торговый моряк и сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть своим вкладчикам, в том числе и вам, их капиталы. — Он внимательно посмотрел на меня: — А вам, капитан Чантри, я посоветовал бы принять ванну, сменить белье и хорошенько выспаться. Наутро вы и сами не станете настаивать на своих требованиях.

Пристыженный, я пожал плечами.

— Возможно, вы правы, капитан, я действительно круглый дурак.

— Вы не дурак, капитан. Как можно назвать дураком человека, который сумел на этом материке остаться в живых и вернуться на борт в обществе очаровательной девушки и с сундуками, полными добра. Мне кажется, вы совсем неплохо управились. — Он показал рукой на барк, который тащился к выходу из бухты. — Если ваши суждения об этом человеке справедливы, он скоро нападет на нас. Поэтому вам не мешает отдохнуть.

— На палубе барка, — сказал я, — стоит Рэйф Лекенби.

— А, тот самый, которого выгнали из Лондона. Так вот чем он теперь занялся! Так-так! Да, полагаю, мы еще встретимся с ним. — Он поклонился. — Спокойной ночи, капитан Чантри.

Да разве может быть ночь спокойной, если Рэйф Лекенби жив и рядом? И будет ли у меня вообще хоть одна спокойная ночь, пока я до конца не сведу с ним счеты?

Глава 32

Как ни странно, стоило мне лечь, как я сразу заснул. Конечно, я не проспал всю ночь напролет, но несколько часов я спал крепким сном. Перед этим я принял ванну и лег на чистые простыни. Разбудило меня не бряцание оружия, не женские крики, а вой ветра. Буря разыгралась нешуточная. Наша бухта, защищенная Сторожевым мысом, представляла собой надежное убежище, если в шторм можно считать надежным какое бы то ни было убежище. Ветер дул с юго-востока, от него нас защищал только невысокий мыс. Волны обрушивались на морской берег, ветер почти без помех проносился над песчаной косой.

«Добрая Катерина» — хорошее, вполне надежное судно, команда тщательно подобрана и дисциплинированна. Зная капитана Дэбни и его судно, я, как и все, не чувствовал тревоги.

И все же яростные шквалы ветра заставили меня встать и на всякий случай одеться. Я собирался подняться на палубу, как вдруг приоткрылась дверь каюты Гвадалупы.

— Тэттон, шторм очень сильный? — спросила она.

— Да, сильный, — ответил я, — но мы находимся в лучшем укрытии, какое только можно найти на этом берегу, и дождемся, пока шторм утихнет. Судно у нас прочное, а капитан — превосходный! Если случится что-нибудь непредвиденное, я спущусь к тебе. Да, Гвадалупа, — спохватился я, — у меня есть кое-что для тебя.

Я вернулся в свою каюту, где все было тщательно закреплено, и взял сундук с ее одеждой. Он был самый большой, но не тяжелый, и понес его к ней.

Увидев меня с сундуком, она распахнула дверь, и я втащил его в каюту. Я показал ей крючки, ввинченные внизу переборки.

— Привяжи к ним сундук, чтобы он не наделал беды, — предупредил я ее и пошел наверх.

Ливень стучал по палубе, как картечь, небо время от времени озарялось зловещими вспышками молний. Держась за поручни, я взобрался на шканцы, где, широко расставив ноги, стоял капитан Дэбни.

Увидев меня, он приветственно поднял руку. Когда я подошел ближе, он крикнул, стараясь перекрыть вой ветра:

— Судно держится хорошо. Надеюсь, обойдется без неприятностей.

На палубе было всего несколько человек, как на обычной вахте. Капитан щадил своих людей.

Стоя рядом с ним, я смотрел, как хлещут потоки дождя, как волны окатывают палубу, и думал о тех, кого шторм застиг в открытом море или еще хуже того — возле берегов. Многие суда пойдут сегодня ко дну, будут выброшены на берег и разбиты волнами. В такой шторм безопаснее всего, кроме, конечно, такой бухты, в какой укрылись мы, оказаться далеко в море, вдали от берега. Мне доводилось частенько слышать рассказы несведущих людей, будто древние мореходы в шторм бросали якорь вблизи берега. Это чистейшая нелепица. Находиться в штормовую погоду возле берега, с его рифами, песчаными косами, отмелями, отраженным ветром и прочими помехами, часто не нанесенными на карту, опаснее всего.

Дождавшись паузы между двумя порывами ветра, я крикнул капитану:

— Я подумал, что, может, вам потребуется моя помощь, и вышел на палубу.

— Спасибо, капитан, но лучше идите к себе и отдыхайте. Судя по тому, как вы выглядели, когда взошли на борт, думаю, вам это совершенно необходимо. — Он взглянул на меня: — Как чувствует себя девушка?

— Как будто неплохо. Она услышала мои шаги, когда я шел по коридору, и выскочила из каюты, чтобы спросить, как дела. Я заверил ее, что у нас надежное судно и превосходный капитан. Полагаю, она снова легла спать.

— Правильно. — Он был польщен моим доверием. — Ступайте и вы спать. Могу сообщить вам, что наше торговое предприятие завершается успешно, с большой выгодой.

Спустившись вниз, я не стал ложиться. Спать не хотелось. Я опустился на стул возле переборки в кают-компании и взял с полки одну из книг, которые были закреплены шнуром. Давно я не держал в руках книги и очень соскучился по чтению.

Книги на полке теперь стояли другие, чем в последний раз, когда я был на корабле. По-видимому, капитан заменил их новыми из запасов, которые держал в трюме.

Одна из книг называлась «Тарих аль-Хинд» и была написана на незнакомом мне языке. Я собирался положить ее обратно на полку, когда в каюту вошел капитан Дэбни, сбросив на ходу плащ, в котором стоял на вахте.

Я показал ему книгу:

— Что это?

— Это книга про Индию, — сказал он. — Ее написал аль-Бируни^[120], один из величайших мусульманских ученых. — Он положил плащ на спинку стула и сел напротив меня. — Сейчас стюард принесет нам горячего шоколада. — Он взял книгу в руки. — Мы, жители западного мира, напрасно пренебрегаем учеными Востока. У них можно многому поучиться. Аль-Бируни — один из величайших ученых, он долго прожил в Индии. Эта книга написана примерно в 1030 году... дату я точно не помню. Это очень хорошая книга.

— Вы бывали на Востоке?

— Мне уже далеко за пятьдесят, молодой человек, и из них почти двадцать лет я провел в Индийском океане... или, если хотите, в Арабском море. Люди плавали в этих водах до того, как греческие суда начали бороздить воды Эгейского моря. Мы, европейцы, считаем, что Гиппарх^[121] первым открыл существование муссонов, которые способны доставлять суда от берегов Африки к Индии. Но Александр Македонский нашел лоцманов из Индии, которые знали это свойство муссонов за триста лет до Гиппарха. Они показали адмиралу Александра Неарху^[122] путь к Персидскому заливу.

В каюту вошел стюард с кастрюлькой, закрытой крышкой. Взяв две чашки, он наполнил их дымящимся шоколадом.

— В море время тянется медленно, капитан Чантри, и если у капитана надежная команда, у него находится время передохнуть. Я много читаю... и часто меняю свои книги, но есть несколько книг, с которыми я не расстаюсь, они для меня закадычные друзья. Когда-то я прочел их целиком, а теперь время от времени беру их снова и перечитываю отдельные места. Когда я был еще мальчиком, я отправился в плавание на Восток со своим отцом. Наше судно потерпело крушение, и мы остались там на долгие годы. Вначале мой отец, а затем и я сам плавали там капитанами.

Мы пили шоколад и разговаривали. Волны и ветер раскачивали судно. Наконец капитан вернулся на палубу, а я — в свою койку.

Всю ночь ревел свирепый ветер. И вдруг стих, так что я проснулся от внезапно наступившей тишины. Занималась желтая зловещая заря. Не было слышно ни звука, будто мы перенеслись в мир, лишенный звуков. У меня от страха перехватило горло. И тут я понял: очевидно, мы оказались в самом центре циклона — в «зрачке» шторма. Если это так, то шторм вскоре начнется снова, только ветер задует в обратном направлении.

Я оделся и побежал на палубу, но Гвадалупа меня опередила.

— Я хочу подышать воздухом, — сказала она.

Я стал говорить ей про бурю, но она заявила, что сама все поняла. Ей случалось и раньше видеть такие бури.

Мы стояли рядом и смотрели, как матросы найтовили все, что могло сдвинуться при качке, готовясь к тому, что нам предстояло.

— Ты жила в Лиме? — спросил я.

— Да, последнее время я жила в Лиме. Там все по-другому. Помню бой быков, помню, как приезжал новый вице-король, или какой-то другой официальный чин, и все украшали балконы зеленью. Мы ходили на театральное представление, которое называлось «Князь Феса». Там часто происходили дуэли, потому что были свои понятия о чести. Редкая неделя проходила без того, чтобы кого-нибудь не убили. Во всяком случае, так мне казалось. Моя мать умерла, когда мне было одиннадцать лет; отца убили. Говорили, что убили грабители, но я не верю этому. Думаю, его убили из-за того, что моя мать рассказала ему о сокровище, и убийцы надеялись найти в его записках то, чего он не сказал им.

— И не нашли?

Она торжествующе улыбнулась:

— Ничего не нашли! Я спрятала бумаги и карту.

— Возможно, они нашли бумаги потом?

— Они никогда их не найдут. Дом, в котором мы жили, был очень старый. Моя мама жила там еще со своей бабушкой, а та была дочерью брата вождя инков. Мама и показала мне тайник.

Мы сошли вниз, и Кончита подала завтрак. Силлимэн Терли, заглянувший в каюту, не пожелал остаться с нами:

— У меня хорошая койка на носу, и мне там нравится. А что с Лекенби? Думаете, с ним покончено?

— Нет, — сказал я убежденно, — еще не покончено.

Что-то он теперь затевает? Решится ли напасть на нас в шторм? Насколько сильно повреждено его судно? Похоже, не сильно, но если сильно и его нельзя отремонтировать, у Лекенби еще больше причин напасть на нас — ему нужно судно!

Что произошло с доном Диего? И где судно дона Мануэля, прибытия которого ждали с минуты на минуту? Погибло ли оно во время бури? Или спокойно стоит на якоре где-то на побережье?

Рэйф Лекенби знал об этом судне и, конечно, будет стараться не пропустить его. Но никто из нас не может покинуть укрытия, пока не уляжется шторм. Любая попытка выйти из бухты сейчас означала бы смертельную опасность. За нашей бухтой прибрежная полоса тянулась в северо-западном направлении, а затем поворачивала на юг. Это низкое песчаное побережье в такую погоду — настоящая ловушка для любого судна. Хотим мы этого или нет, сейчас мы в одинаковом положении и не сможем выбраться отсюда, пока не ослабнет буря.

Дэбни снова спустился вниз, когда мы уже заканчивали завтрак. Он выслушал мои соображения и согласился со мной.

— Дождь затихает, и как только он прекратится, я прикажу перезарядить пушки и приготовить их к бою.

— Лекенби попытается захватить нас врасплох, — сказал я. — В лобовую атаку он пойдет только в крайнем случае. Он дьявольски хитер и отчаянно смел.

— Мы будет наготове, — заверил меня Дэбни.

С наступлением ночи ветер начал ослабевать, но волнение в море продолжалось. Дэбни отправился отдыхать, оставив на капитанском мостике своего помощника Маккрэ.

Маккрэ был шотландец. Ему было двадцать шесть лет. Четырнадцать лет он провел в море: перед тем как перейти на «Добрую Катерину», плавал под командой Хокинса и Фробишера.

Это был высокий, худой, серьезный человек. Он держал команду в строгости, к матросам относился хорошо, но не слишком доверял им.

— У нас хорошая команда, — сказал он мне. — Они служат у нас, потому что им здесь нравится. Для большей части экипажа это уже третий или четвертый рейс. Капитан Дэбни разрешает им участвовать в торговле. Все торговые дела ведет сам капитан, но каждый член команды может внести до десяти фунтов в стоимость товаров, которые мы везем на продажу. Как помощник капитана и штурман, я имею право внести до пятидесяти фунтов. Это дает неплохой доход. Так что мы все одинаково заинтересованы в деле.

Оставшись один, я ходил взад-вперед по палубе, глядя на вход в бухту, откуда, по всей вероятности, должен был появиться барк. Я избегал Гвадалупу, так как был раздражен и обеспокоен. В любой момент может последовать атака. Если нас захватят врасплох, никто из нас не уйдет живым. От Рэйфа Лекенби милосердия не дождешься.

Каким образом Тости связался с Лекенби? Он всегда был порядочным человеком. Правда, у него не было особых талантов, но он много знал и ко многому стремился, хотя не имел четкого представления о том, как этого добиться. Он ждал, когда горшок с золотом сам упадет ему в руки, мечтал то получить наследство, то отыскать клад. Словом, разбогатеть, не ударив при этом пальцем о палец. Я симпатизировал ему. Он был моим другом, когда у меня не было других друзей. Вероятно, Лекенби предложил ему легкий путь достигнуть всего, чего тот хотел.

Вода в бухте потемнела, слышался грохот тяжелых валов, обрушивавшихся на берег за Сторожевым мысом, но, как мне казалось, ураган уже миновал нас. Звезды проглядывали в разрывах туч, ветер постепенно спадал. Пролетела чайка, держа путь к берегу. Я поднялся на шканцы, откуда открывался более широкий вид на бухту, но кругом было темно и тихо. Небо опять затянуло тучами, и звезды исчезли.

Ко мне подошел Маккрэ.

— Капитан говорил, что вы хорошо знаете этого Лекенби. Он в самом деле такой злодей, как его изображают?

— Никаких красок не хватит. Он ни перед чем не остановится, люди для него — ничто... Этот человек — воплощенное зло, он думает только о себе. Люди идут за ним, потому что он прирожденный лидер и потому что сулит им богатство или запугивает их. Он использует их, а затем отшвыривает прочь или же убивает. К тому же он самый искусный фехтовальщик, какого я когда-либо встречал.

— Вы дрались с ним?

— Да, дрался, и едва не погиб. Это было очень давно, с тех пор я многому научился и надеюсь, смогу ему противостоять.

Я спустился вниз. Дэбни не спал. Перед ним стояла чашка шоколада. Тут же сидела Гвадалупа.

— Наверху все в порядке? — спросил капитан, разложивший на столе навигационные карты.

— Пока да, — сказал я. — По крайней мере, он дал нам выспаться.

— Это, вероятно, входило в его планы, — спокойно отозвался капитан. — Если вы верно описываете его, он, без сомнения, выберет минуту, когда мы менее всего будем ожидать нападения. Убежден, он по минутам знает, чем мы занимаемся.

— Вы считаете, что у него здесь есть шпионы?

— Ему не нужны никакие шпионы. Просто он знает, что мы ждем нападения и, следовательно, должны быть настороже. Он же не ждет нападения и сам выбирает время для атаки. Его люди могут отдохнуть, расслабиться и спокойно ждать подходящей минуты. Вот почему у меня на палубе сейчас всего трое матросов. Остальные отдыхают.

— А если он нападет именно сейчас?

— Нас предупредят. Ведь не может же лодка подойти к борту так, чтобы ее не услышали.

Тем не менее тревога не покидала меня. Но шоколад и лепешки были так вкусны!

— Вы неплохо живете, капитан, — сказал я.

— Конечно. Моя жизнь проходит в море, и я не вижу причин для аскетического образа жизни. Человек нуждается в комфорте, а я не могу получить его больше нигде.

Вдруг в каюту вбежал матрос:

— Барк, капитан! Вошел в бухту, но к нам не приближается.

— Спасибо, Сэмюэл. Поднимите людей, но всем стоять по своим местам. Каждому выдать по порции рома. Я сейчас поднимусь.

Он налил нам еще по чашке шоколада, в том числе и себе.

— Не слишком ли вы благодушны, капитан? — спросил я.

— Нет, я уверен в себе. Я верю в свое судно и в своих людей. Что делает Лекенби — не так уж важно. Он не предпримет атаки на мое судно. Его барк меньше нашего судна, и у него меньше пушек, а Рэйф Лекенби человек осмотрительный. Он не допустит, чтобы его барк разбили прежде, чем он обзаведется другим. Вероятно, сейчас он выполняет обманный маневр или же выбирает позицию для будущей атаки. Если верно последнее, то один матрос может наблюдать за ним не хуже дюжины. Мы просто должны быть в готовности. У Лекенби преимущество атакующей стороны, он сам выбирает место и время атаки.

Дэбни поставил на стол свою чашку.

— Вы недавно были во Франции, капитан. Не встречались ли вы случайно с Монтенем^[123], автором «Опытов»?

— Нет, не встречался. Как вам известно, я служил в испанской армии, и она вела боевые действия против Генриха Наваррского. Мы потерпели поражение, и я попал в плен. Мне известно, что со времени чумы Монтень больше не мэр Бордо. Я слышал, что он был посредником в переговорах Генриха Наваррского и Генриха Третьего.

— Король Генрих освободил вас и удостоил беседы?

— Да, это так. — Я помедлил, тщательно подбирая слова. — Думаю, он что-то знал обо мне.

— Да? Очень интересно. А вы знаете, что у нас с вами, капитан, тоже есть общие друзья?

На моем лице, по-видимому, отразилось изумление, и он снова улыбнулся:

— Вы умеете выбирать друзей, капитан Чантри. Нужных друзей. Я имею в виду Джекоба Биннса.

Он был так доволен собой, что я почувствовал раздражение.

— Да, я действительно знаю Джекоба Биннса, — ответил я. — У него, видно, друзья повсюду, хотя, когда мы впервые встретились с ним, я принял его за простого рыбака.

— Понятно. Кем только он не был! — Капитан помолчал, прислушиваясь к движению на палубе. Он, казалось, улавливал и скрип снастей, и топот ног, и плеск волн. — Если вас это удивляет, — продолжал он, — я могу объяснить. Джекоб Биннс в своем роде очень важная персона. В мире существует одна тайная группа, тайное общество, если хотите, объединяющее людей определенного опыта и идей. Общество возникло в далекие-далекие времена, оно древнее любых других обществ и даже известных ныне мировых религий. Оно не признает ни границ, ни берегов морей. Число его членов невелико, но их можно встретить всюду. Джекоб Биннс является связующим звеном между членами этого общества. Не подлежит сомнению, что он или кто-то из его близкого окружения знал, кто вы и откуда.

Мне не понравилась эта таинственность, появилось неприятное ощущение, что какие-то неведомые силы манипулируют мною, пусть даже и дружественные. Но Джекоб Биннс и впрямь был мне хорошим другом.

В каюту снова вбежал матрос.

— Капитан, барк направляется к выходу из бухты. Кажется, он идет в море.

Дэбни сразу поднялся на ноги.

— Думаю, он идет не туда. — Он обернулся ко мне: — Пойдемте на палубу, Чантри. Похоже, сейчас начнется.

Я стремительно вскочил. Гвадалупа тоже вскочила, но я остановил ее:

— Оставайся здесь... тут безопаснее. Я не хотел бы тревожиться о тебе во время схватки.

Темные тучи низко нависли над головой. Море еще бороздили белые гребешки, но волнение постепенно ослабевало. «Добрая Катерина» стояла на якоре в ста ярдах от берега, бухта была очень маленькой. И барк, направляясь к выходу из нее, шел вдоль внешнего края.

Внезапно он резко изменил курс и направился к нам, но тут же снова отвернул в сторону. Я удивленно посмотрел на капитана Дэбни:

— Что это значит? Он выходит в море? Или же собирается атаковать нас? Что он делает?

Вдруг раздался крик Гвадалупы.

Обернувшись, я увидел, как пираты в мокрой одежде, с кортиками в зубах перелезали через фальшборт. В то время как все наше внимание было сосредоточено на, казалось бы, бессмысленных маневрах барка, нападавшие подобрались к судну вплавь с берега. Они быстро вскарабкались и мгновенно заполнили нижнюю палубу, которую в этот момент никто не защищал!

Мы с капитаном наблюдали за нападавшими, стоя на шканцах. Внизу, под нами, стояла одна только Гвадалупа, в ужасе застывшая в дверях коридора, ведущего в кают-компанию.

Атакующие, и в их числе Рэйф Лекенби, на мгновение замешкались, озадаченные тем, что палуба, на которой они ожидали встретить неприятеля, оказалась пустой. Они недоуменно оглядывались по сторонам... И тут капитан Дэбни выстрелил из своего пистолета.

Он целился в гущу пиратов. Один из них упал. На звук выстрела из кормового кубрика высыпали наши матросы. Команда Лекенби оказалась застигнутой врасплох неожиданной атакой наших матросов.

Спрыгнув на палубу, я ударил шпагой смуглого пирата с голой волосатой грудью и серьгой в ухе. Лезвие лишь слегка поцарапало его, и он ринулся на меня. Я нанес сильный нижний удар, и моя шпага пронзила его насквозь. На мгновение я застыл лицом к лицу с умирающим противником, но затем уперся ему в подбородок левой рукой и высвободил клинок.

Рэйф Лекенби стоял неподалеку и выжидающе улыбался. Приветственно подняв шпагу, он воскликнул:

— Немало времени прошло с тех пор, как мы встретились впервые, Тэттон Чантри!

— Этого стоило подождать, Рэйф, — ответил я. — Стало быть, ты хочешь умереть сейчас?

Он громко и весело расхохотался:

— Умереть? Я? Да я только начал жить!

Мы скрестили шпаги.

Его искусство сильно возросло — я сразу это почувствовал. Вокруг нас кипел бой, но мы не обращали на него внимания. Мы наконец встретились, и я сразу вспомнил ту ужасную ночь в горной пустоши, когда был на волосок от гибели.

Лекенби дрался хладнокровно и умело. Им владела одна страсть — жажда власти. Он был рожден, чтобы господствовать либо умереть в сражении за господство. Если он и любил что-нибудь, так только шпагу и бой на шпагах.

При всей его силе и весе он передвигался с легкостью танцора на пуантах — непринужденно и свободно. Он немедленно находил ответ на любой мой выпад. Я чувствовал, что он сражается со мной играючи, и все же...

— А, — сказал он, когда я парировал очередной его удар, — я вижу, ты кое-чему научился!

Он сделал ложный выпад, целясь мне в голову, и потом попробовал боковой удар. Я парировал его и направил шпагу в его правую щеку. Он легко отвел ее, направил свою шпагу мне в голову и сразу затем — в грудь. Я снова парировал удар, кончик моей шпаги разрезал рукав его камзола, но плеча не задел.

Сражение вокруг нас уже утихло, но ни один из нас не обратил на это внимания. Мы продолжали стоять лицом к лицу. Он снова стремительно пошел на меня в атаку. С таким стилем я еще никогда не сталкивался. Это был целый град колющих и режущих ударов, которые наносились с потрясающей быстротой и неожиданностью. Потребовалось все мое искусство, чтобы отразить их. Кончик его острой как бритва шпаги задел мне бедро. Я отразил следующий выпад и быстрым ударом рассек ему щеку. На мгновение в его глазах зажегся огонь ярости.

— Хорошо дерешься, — сказал он. — Просто превосходно!

Но меня не так легко сбить с толку. Я прекрасно понимал, что он нарочно льстит мне, чтобы заставить пойти на ненужный риск, и продолжал биться осторожно, исподволь изучая его приемы и не попадаясь на его ложные выпады. Ведь коварный фехтовальщик всерьез намеревался убить меня. Он был абсолютно уверен в себе и действовал клинком с самообладанием бойца, которого никто и никогда не побеждал. То и дело он переходил в атаку, но я успешно отбивался. Иногда я отступал, делал небольшие повороты. Он атаковал без устали, порой я с трудом отбивался. Один раз он слегка задел мне плечо, потом поцарапал щеку, и у меня потекла кровь. Он улыбнулся. В то же миг я сделал выпад, отбил лезвие его шпаги и, отбросив ее легким поворотом кисти в сторону, нанес еще один удар. Острие моей шпаги на два дюйма вонзилось ему в предплечье.

Я немедленно извлек шпагу и возобновил натиск. Кровь выступила на рубашке Лекенби и заструилась по боку. Все его хладнокровие и самообладание разом исчезли. Ведь я ранил его, я по-настоящему пустил ему кровь! В бешенстве он кинулся на меня, и несколько страшных минут я лишь отчаянно защищался.

Стремительным прыжком он в очередной раз ринулся на меня. Сделав полуоборот, я ступил в лужу крови и поскользнулся. Он уже поднял шпагу, чтобы нанести мне смертельный удар.

Когда он уже опускал острие клинка, я последним усилием воли бросился ему под ноги, и он отпрянул. Быстро вскочив, я сжал руку, в которой он держал шпагу, и стал отжимать ее вниз.

Он засмеялся и, в свою очередь, начал с силой отжимать мою руку. Лекенби обладалчудовищной силой. Он смеялся, истерически смеялся и все пригибал и пригибал мою руку, приближая лезвие своей шпаги к моему горлу. Однако последние годы не прошли для меня даром, я был уже не тот мальчик, с которым он бился в первый раз. Долгие месяцы тренировок с Фергасом Макэскиллом, прогулки по скалистым горам Гебрид, опыт военных сражений — все это сделало меня другим человеком.

Понемногу я наращивал сопротивление. Постепенно моя рука перестала опускаться. Его клинок застыл в воздухе, а затем я медленно, но неуклонно стал отжимать его вниз.

Он не мог поверить этому! Привыкший всю свою жизнь побеждать, он был совершенно не готов к тому, что происходило сейчас. Я оказался сильнее! Я отвел его руку назад. Вдруг он вырвался, отскочил назад и резко взмахнул шпагой. Ее острие вспороло мою рубашку и оставило кровавый след у меня на животе.

Атака следовала за атакой. Острие его шпаги рассекло мне бок. Следующий взмах — и конец его шпаги прошелся по моей щеке. Он превратился в комок ярости и ненависти, ибо почувствовал, что я представляю для него серьезную угрозу.

Ничто, казалось, уже не могло его остановить. Он все сильнее теснил меня. Неожиданно я отступил, он бросился на меня, но мой молниеносный выпад застиг его врасплох. Я поставил на карту все... и вот мой клинок глубоко вонзился в его тело.

На мгновение он застыл в изумлении, не в силах поверить в случившееся, затем отпрянул назад. Некоторое время он стоял покачиваясь, и ярко-красная кровь струилась по его правому боку и бедру.

Он поднял шпагу, подбросил ее и, перехватив в воздухе, бросил ее в меня, как копье!

Однако я вовремя поднял клинок и отбросил его шпагу в сторону. Я подошел к нему. Он стоял, опершись о поручни, безоружный. Но тут же его левая рука потянулась за спину к поясу, и он выхватил из-под куртки нож, каким ломают шпаги и какой я когда-то видел у Фергаса!

Я сделал обманный выпад. Он попытался захватить ножом лезвие моей шпаги, но я взмахнул ею и наполовину рассек его кожаный пояс.

Под его ногами натекла уже большая лужа крови. Он согнулся, в ярости оскалив зубы, повернулся, перевалился через планшир и бросился в море!

Наклонившись над фальшбортом, я взглянул на воду и увидел на ней кровавые пятна. Тело Лекенби поглотила морская пучина.

Барк находился в каких-нибудь пятидесяти ярдах от нас. Наши пушки держали его под прицелом, матросы стояли с зажженными фитилями, готовые дать бортовой залп.

Барк не двигался, и поначалу мне показалось, что он намеревается на нас напасть.

Я долго вглядывался в морскую пучину, но так и не увидел Рэйфа Лекенби. И, словно почувствовав, что его капитан погиб, барк стал медленно удаляться.

Глава 33

Дом из серого гранита венчает зеленый холм, окруженный скалами, внизу расстилается морская гладь. Отсюда нетрудно взобраться наверх, к развалинам старого форта. Его камни темны от крови защитников, от копоти пожаров. Он ждет, когда придет новое поколение и он восстанет из руин.

Здесь, прямо под окнами, плещется серое море, из воды торчат черные скалы и маленькие островки. Кое-где на островках виднеются клочки зеленой травы или деревья.

Тут я и поселился после долгих лет странствий. Где-то здесь умер мой отец, но где покоится его прах, никому точно не известно. Да это и не важно. Дух его неотступно витает над этими серыми скалами, среди которых он бродил при жизни. Но теперь он успокоился — он знает, что я вернулся на родину и выкупил наше родовое гнездо. И пусть я ношу другое имя — это наш очаг! У моих сыновей будут те же глубокие корни.

Я не обманул твоих надежд, отец. Ведь ты так много дал мне, а взамен просил одного — чтобы я вернулся сюда и возродил родной очаг, чтобы наш род продолжился дальше.

И моя жена Гвадалупа тоже здесь, и мой первородный сын, славный мальчик! Мы назвали его в твою честь, отец.

Сундуки, которые я привез из Америки, были битком набиты. Мои земляки-ирландцы знают, кто я, и, хотя ничего не говорят, проходя мимо, радушно приветствуют меня. А англичане, которых я тоже люблю, — пусть это кое-кому и покажется предательством, — считают меня ветераном войны с армадой и бывшим испанским пленником, вернувшимся домой.

Чудесные испанские скакуны щиплют траву на зеленых лугах, пасутся коровы и овцы. Сундуки еще не опустели, несмотря на то, что я купил земли и здесь, и немного во Франции. Мы живем тихо и счастливо, только изредка ездим в Дублин или в Белфаст, а иногда — в Корк и Лондон.

Давным-давно одна леди оставила мне деньги и так и не объявилась больше, а когда я пытался разыскать ее по адресу, который она мне оставила, никто ничего не мог мне о ней сказать. Но, может быть, когда-нибудь она захочет найти меня? Я покажу ей ее земли и дома. Каждый год я подвожу итоги и решаю, что можно сделать еще. Ведь эта леди первый раз в жизни доверилась мужчине, и нужно все сделать так, чтобы она не пожалела об этом.

И все же, когда стаи серых гусей устремляются на запад — в Исландию, Гренландию и Лабрадор, сердце у меня начинает щемить и я с тоской вспоминаю далекие берега, шум прибойной волны на бескрайних песчаных пляжах, голубые силуэты гор на горизонте, ветер над пурпурными холмами, нашептывающий сладостные мотивы.

Я не вернусь туда. Гвадалупа здесь, и здесь мой сын. Вся моя жизнь отныне здесь. Как когда-то мой отец бродил со мной по старым тропам, так и я буду бродить со своим сыном и показывать ему ущелья Скеллигс, старый форт Стэгью и развалины замка Деррикуин. Я буду рассказывать ему об Ахиллесе, Гекторе и Конне из легенды о Ста Битвах, о древних королях, живших в Таре, и, может быть, когда-нибудь расскажу и о жестоком и коварном гиганте, который, прыгнув с палубы судна, навеки погрузился в морскую пучину неподалеку от Сторожевого мыса.

Джекоба Биннса я больше никогда не видел, но двери моего дома всегда открыты и для него, и для Фергаса Макэскилла, и даже для Тости Пэджета.

Иногда сюда забредает Кори вместе с Бобом Портером и Биллом Портером, я кое-что у них покупаю, и мы отдыхаем, вспоминая минувшие дни.

Об Эмме Делахей я тоже так ничего и не знаю. Она бесследно исчезла вместе с небольшой суммой моих денег — большую часть моего капитала она перевела капитану Дэбни. Убили ее или она сбежала? Не знаю и иногда раздумываю над этой загадкой.

В прошлом году, когда я был в Лондоне, ко мне подошла прелестная девушка и радостно протянула мне руки.

— Ты — Тэттон, — сказала она, — а я — Ив Вайпонт и хочу тебе сказать, что наша лошадь тогда вернулась домой и ты можешь приходить в мой лес, когда захочешь!

Силлимэн Терли держит таверну в Беллидехоб, а когда «Добрая Катерина» входит в залив Ревущих вод, мы встречаемся там, чтобы распить бутылку и преломить хлеб с капитаном Дэбни. Так что все в конечном счете обрело свой конец.

Гвадалупа и сейчас носит золотой медальон, который я когда-то подобрал на палубе брошенного судна.

Вернувшись с холмов, я сажусь возле очага в выстроенном моими собственными руками доме. И, подняв глаза, смотрю на отблески пламени, играющие на серебряной рукояти шпаги, что висит над камином. Приятно слушать треск угольев на каминной решетке, когда за окном проносятся над поверхностью моря серые хлопья тумана и дождя, похожие на закутанные в плащ молящиеся женские фигуры.

Я вернулся на родину, где меня ожидает любовь...

Луис Ламур Там, где колышется высокая трава

Глава 1

Тропа взбиралась высоко вверх по крутому склону, уходя, кажется, в самое небо, затем у вершины она делала неожиданный поворот, откуда открывался прекрасный вид на раскинувшуюся меж хребтов долину, покрытую зелеными лесами и лугами.

День клонился к закату, когда на вершину горы выехал всадник на коне необычной масти. Это был чубарый мерин — настоящий аппалуза — белый, с черными пятнами и серой отметиной на левом бедре.

Доехав до поворота, Билл Кеневен осадил коня и, оставаясь сидеть в седле, принялся разглядывать лежавшую как на ладони изумрудную долину в обрамлении таинственной сизой дымки, окутывавшей склоны окрестных гор. Отсюда, с головокружительной высоты, он полюбовался полетом орлов, паривших далеко внизу, на высоте не менее тысячи футов над землей. Его конь раздувал ноздри, принюхиваясь к новым запахам, и настороженно прял ушами, нетерпеливо поглядывая на расстилавшиеся перед ним просторы.

Всадник был высок ростом, узок в бедрах, широк в плечах, но отнюдь не красавец, хоть и весьма привлекателен. Резкие и несколько грубоватые черты лица вовсе не портили его. Сильный, невозмутимый и самоуверенный, он изучал местность с видом Кортеса, взору которого впервые предстала долина Мехико.

Билл Кеневен путешествовал в одиночестве, но сюда его привели не поиски работы или очередного покровителя: он приехал как завоеватель. Ибо давно принял для себя это решение. Ему исполнилось двадцать семь лет, и свое имущество он возил с собой. Превосходный конь, замечательное калифорнийское седло из кожи тонкой ручной выделки, винчестер, два револьвера марки «Кольт» с рукоятками из орехового дерева — вот и все, чем он владел. А за плечами осталась трудная жизнь.

Он появился на свет в одной из крытых повозок, катившихся на Запад; детство, пришедшееся на годы золотых и серебряных лихорадок, прошло в лагерях старателей Калифорнии, Неваде, Монтане и Колорадо; потом перегон стад по Тропе Чизолм и еще один по Тропе Гуднайт-Лавинг; должность охранника на почтовом дилижансе и служба в армии, сражавшейся с индейцами.

Ему приходилось воевать с ворами, промышлявшими кражами чужого скота, а также с индейцами — кайова, команчами, апачами, сиу и черноногими. Неизменно он выходил победителем из любой переделки, обычно отделываясь лишь несколькими шрамами. К тому же память сохранила воспоминания о том, как он безропотно сносил холод и жару, голод и жажду, суровые зимы, пыль дорог и долгие переезды с места на место. До сих пор все его таланты не приносили ему ничего, кроме неприятностей. Но теперь настало время побеспокоиться и о себе. Отныне он станет работать лишь ради личного благополучия и браться за оружие, только чтобы отстаивать свои собственные интересы.

Билл разглядывал долину внизу, и его умение оценить местность сделало бы честь любому генералу. Хотя и сам он в некотором смысле мог считать себя генералом, а его появление здесь по сути своей представляло не что иное, как вторжение, но только единственной боевой единицей, находившейся у него в подчинении, был он сам.

Билл Кеневен, молодой человек с далеко идущими планами, мечтал не о несметном богатстве, а о ранчо с хорошим поливом и выгонами для большого стада. Таков был минимум предъявляемых им к жизни требований, и довольствоваться меньшим он не собирался. Не имело никакого значения то, что в кармане у него остались последние три доллара, потому что для себя он все давно решил, а если уж Билл Кеневен что задумал, то с его желанием волей-неволей придется считаться и окружающим, это вам подтвердит любой из тех, кто имел с ним дело.

Сказанное отнюдь не означало, что он действовал вслепую, отправившись наугад куда глаза глядят. Напротив, как и следует опытному стратегу, он долго и тщательно собирал необходимую информацию, оценивал ситуацию, место и время действия, много знал о потенциальных действующих лицах и чувствовал теперь себя во всеоружии.

Никогда прежде ему не доводилось бывать в этих краях, но он тем не менее имел представление об основных ориентирах и местных достопримечательностях, был неплохо осведомлен как о сильных сторонах характеров, так и о слабостях влиятельных особ, об экономических факторах их существования, а также о разногласиях и прочих трениях, то и дело возникавших на разной почве. Он прекрасно знал, что в долине идет незримая война, число жертв которой тщательно замалчивается, и что днем и ночью по ее дорогам разъезжают вооруженные до зубов люди. Но он не сворачивал с выбранного пути, будучи готовым оказаться в самом круговороте событий, неустрашимый одиночка, всерьез вознамерившийся урвать свою долю.

Здешние волки устроили грызню из-за уже растерзанной туши многострадальной земли, и теперь он, чужак и к тому же куда более свирепый и неистовый хищник, готовился к решающей атаке.

Развернув коня, Билл отъехал от края пропасти, продолжая свой путь по тропе, петлявшей между стволами величественных сосен, под сенью ветвей которых царили тишина и таинственный полумрак.

Заехав подальше в лесную чащу, он снял с головы шляпу и придержал коня, заставляя его перейти на шаг. В этом благодатном краю он будет жить и вести большое хозяйство. Здесь его сыновья, которым, возможно, суждено появиться на свет, будут расти ему на радость большими и сильными. Таково его заветное желание.

Безвозвратно прошло то время, когда его влекли к себе дальние дали. Теперь же ему хотелось, чтобы в очаге его дома горел огонь, чтобы со двора доносился скрип водокачки и чтобы из-за жердей загона его собственные кони доверчиво тянулись мордами к его руке в надежде получить угощение. Он жаждал мира и покоя и в поисках их приехал в край, охваченный войной.

Проезжая мимо одной из полян, он почувствовал витавший в воздухе еле ощутимый горьковатый запах древесного дыма и направил коня в сторону потухшего костра. Земля вокруг оказалась основательно вытоптана, а взгляд его задержался на круге обуглившейся травы, черневшей рядом с кострищем.

Билл невесело усмехнулся.

— Какой-то умелец по клеймам, — объяснил он, обращаясь к своему коню, — бросил здесь пряжку от подпруги, чтобы та остыла. Вот трава и обуглилась.

Что ж, довольно ловкий, хотя и не слишком предусмотрительный незнакомец. Человек более или менее уверенный в себе наверняка выдрал бы пучок опаленной травы и бросил его в костер.

Сюда приезжали двое. Двое мужчин верхом на двух лошадях. Крупный человек носил сапоги маленького размера… Его следы более четкие, и садился он на лошадь, что покрупнее.

Следующие несколько минут Билл посвятил созерцанию оставленных следов. Он понимал, что нелишне поближе познакомиться с местными обычаями. Мысли на сей счет вызвали у него ухмылку. Если фальшивые клейма в этих краях признавались в порядке вещей, то ему оставалось лишь подивиться и развести руками. Потому что в большинстве районов страны за подобное занятие скотокрад мог запросто угодить на виселицу, и никто из посвятивших себя этому промыслу самоучек не был гарантирован от того, что в один прекрасный день у него на шее не затянется петля из крепкой веревки, перекинутой через высокую перекладину.

Сама порочная процедура не отличалась сложностью. Вор снимал металлическую пряжку с подпруги и, придерживая ее при помощи двух палочек над огнем, раскалял докрасна, далее она использовалась как самое обыкновенное тавро. Так человек опытный, орудуя одной лишь пряжкой, мог запросто подделать рисунок любого из существующих клейм. Все зависело лишь от степени его ловкости.

Билл Кеневен огляделся по сторонам. Если его застукают здесь, то ему наверняка придется объясняться, но как раз в данный момент он не имел ни малейшего желания пускаться в какие бы то ни было объяснения. А поэтому, развернув коня, он поспешил вернуться на тропу.

Меньше чем в трех милях отсюда раскинулся городишко скотопромышленников Соледад. По правую сторону от него, примерно в шести милях, под сенью старых тополей возвышались внушительные постройки. А немного поближе виднелось ранчо более скромных размеров, также утопавшее в тени деревьев.

За каменистым горным кряжем, что своими очертания ми напоминал указующий перст, направленный в сторон цветущей долины, раскинулись угодья ранчо «Бокс-Н» Уолта Пога.

Дальнее ранчо принадлежало Чарли Рейнолдсу; его скот носил клеймо «ЧР», Чарли имел самые многочисленные стада во всей округе. Ближайшее же ранчо принадлежало Тому и Дикси Винейбл.

— Когда у жуликов разлад, — произнес Билл вслух, — честным людям легче живется. По крайней мере, так вроде бы принято считать. А как человек в меру честный и не претендующий на большой кусок пирога, я, кажется, тоже вполне могу рассчитывать, что и мне кое-что обломится. Большая драка уже не за горами, а когда пыль, поднятая в воздух в пылу битвы, рассеется, мне останется только вовремя подсуетиться, чтобы прибрать к рукам одно из этих ранчо. Людям здесь живется совсем не плохо. У них есть земля, деньги, власть, каждый постарался окружить себя толпой вооруженных пройдох. А у нас с тобой, Рио, нет никого, так что надеяться остается только друг на друга.

Там, внизу, сновали сбившиеся в стаи волки, но только он до поры до времени постарается обходить их стороной, а потом, выбрав нужный момент, подберется поближе.

— Знаешь, Рио, существует одно очень старое правило, согласно которому выживает только сильнейший. Вон на тех ранчо хозяйничают люди, которые в свое время обладали большой силой. Некоторые из них остались таковыми и поныне. В свое время они отобрали землю у более слабых. Так вели себя Рейнолдс и Пог. Они воровали чужой скот до тех пор, пока не почувствовали собственную значимость, и теперь им оставалось лишь сидеть в сторонке и радоваться собственной сметливости. Скорее всего, так оно и было до тех пор, пока они не пошли войной друг против друга.

— Ваши рассуждения, — раздался у него за спиной невозмутимый женский голос, — довольно логичны, хотя и небезопасны. Со своей стороны, считаю своим долгом напомнить, что в следующий раз, когда вам захочется поговорить со своим конем, для начала все же нелишне убедиться, что, кроме него, вас никто не услышит!

Девушка хорошо держалась в седле, и, судя по всему, любой поворот событий ее не обескуражил бы. Тень ироничной усмешки залегла в уголках рта, и в том, как она вела себя, он не заметил ничего сродни страху или кокетству. Перед ним была порядочная леди, знающая себе цену и готовая при необходимости постоять за себя.

— Очень хороший совет, — улыбнулся он. — Вести разговоры с конем — вредная привычка, не спорю. А все из-за того, что порой приходится подолгу путешествовать в одиночестве.

Он внимательно разглядывал ее. Женщины тут встречались редко, а уж такие, как эта…

— Что ж, теперь, когда вы уже оглядели меня с ног до головы, — холодно предложила она, — может, еще желаете заглянуть мне в зубы, чтобы развеять последние сомнения насчет того, сколько мне лет?

Билл нисколько не смутился.

— Нет, мэм. То, что я вижу перед собой, дает мне все основания считать вас привлекательной женщиной. Той, что создана для того, чтобы быть любимой!

Девушка улыбнулась, явно польщенная таким ответом, но сейчас же переменила тему разговора.

— Так все-таки, на какое именно ранчо вы положили глаз? И насчет которого из них собираетесь подсуетиться, после того как драка закончится?

— Вообще-то я еще не решил. Я, знаете ли, очень разборчив, когда дело касается лошадей, ранчо и женщин!

— Вот как? — Она окинула взглядом Рио. — Глядя на вашего коня, я бы так не сказала. Он, конечно, неплох, но, на мой взгляд, с вашими претензиями вы могли бы подыскать себе что-нибудь более подходящее. А пегие, как этот, мне вообще никогда не нравились.

— А вот я так не считаю, — возразил Билл, — и готов держать пари, что еще по дороге в Соледад мой конь в два счета обставит вашего красавца.

Она негодующе сверкнула глазами.

— Вы, должно быть, спятили. Да знаете ли вы, что мой Огненный самый быстрый конь во всей округе! Он выезжен специально для скачек!

— Спору нет, конь хороший, но я ставлю свое седло против ваших ста долларов, что мой мерин обскачет вашего жеребца еще на подъезде к городу.

Она презрительно рассмеялась ему в лицо.

— Еще чего! — И в тот же миг ее гнедой сорвался с места, пускаясь вскачь во весь опор. Прыжок вывел всадницу вперед, но Билл знал возможности своего коня.

— Давай, друг! Мы должны обойти! Нам с тобой нужны деньги!

И Рио, будто поняв его, немедленно устремился следом за гнедым с резвостью испуганного зайца.

К тому моменту, как они вылетели на дорогу, ведущую в город, гнедой опережал чубарого на три корпуса. Но, несмотря на многие мили пути, чубарый не сдавался, продолжая рваться вперед.

В его жилах текла кровь арабских скакунов, к тому же он был привычен к горным тропам и головокружительным скачкам, неизменно сопутствовавшим перегонам стад с одного пастбища на другое. В одном месте дорога делала небольшой изгиб, но Билл направил коня напрямик, между камнями и мескитовыми кустами, и его чубарый конь выскочил на дорогу, оказавшись позади гнедого, но теперь отставая уже менее чем на корпус.

Люди выходили из домов на улицу, глядя на приближающихся всадников. До цели оставалось менее полумили, когда гнедой начал замедлять свой бег. Он неплохо справлялся с короткими дистанциями, но теперь стал сдавать, в то время как чубарый лишь только-только вошел во вкус. Он летел стрелой, вытянув шею, и Кеневен всем телом подался вперед, пригибаясь, чтобы уменьшить сопротивление бившего в лицо ветра. Мустанг поравнялся с гнедым, и так, ноздря в ноздрю, они продолжали мчаться по направлению к городу.

— Давай, Рио! Давай! — шептал Кеневен, когда до ближайшей городской постройки оставалось всего несколько ярдов. И тут чубарый, сделав внезапный рывок, обошел соперника и первым влетел на городскую улицу, опередив гнедого на целый корпус.

Билл натянул поводья и, когда всадница поравнялась с ним, поехал вдоль по улице. Лошади замедлили бег, переходя сперва на легкий галоп, а затем и на шаг. Девушка гневно глянула на него широко распахнутыми глазами.

— Вы сжульничали! Вы срезали угол!

Он усмехнулся в ответ.

— Вы были вольны сделать то же самое, мэм. К тому же вы взяли старт с места, оставив меня стоять посреди дороги!

— Я считала, что у нас честный поединок! — презрительно настаивала она. — А вы сжульничали!

Билл Кеневен резко осадил коня. Взгляд его стал холоден.

— Зато вы, мэм, видимо, считаете себя наследницей благочестивого рода праведников! Можете забыть о пари!

Этот сарказм ранил больнее, чем удар кнута. Девушка хотела было что-то ответить, но ей вдруг стало стыдно, ведь она и вправду воспользовалась своим преимуществом на старте, и если честно…

Развернув коня, Билл поехал по улице в противоположную сторону, и в какой-то миг она едва удержалась от того, чтобы не отправиться вслед за ним, но лишь упрямо тряхнула головой. Ну и пусть проваливает… и вообще, что он о себе возомнил? Да и кто он такой?

И тут она снова оглянулась. А действительно, кто он такой?

Глава 2

У ворот конюшни стояло несколько человек. Первым делом они принялись разглядывать коня, а уж затем обратили внимание и на всадника.

— Нечего сказать, незнакомец, конь у тебя что надо! А Дикси-то Винейбл небось не по душе пришлось, что ты ее обставил! Она же только что не молится на своего Огненного! Носится с ним, как с ребенком малым!

— Конь у нее и вправду хорош, — ответил Кеневен. — Но с ним нужно просто еще немного поработать.

Он завел Рио в стойло, старательно вычистил, а затем задал ему корма. Работая, Кеневен размышлял. Значит, то была Дикси Винейбл собственной персоной, одна из владельцев клейма «ВВ», и она слышала, как он болтал о своих планах. Насколько серьезно девушка восприняла его слова и его намерения, другой вопрос. Он приехал в долину, готовый ко всему, и чем скорее они поймут это, тем лучше.

Он вдруг представил себе Дикси, и воспоминание о ее красоте, присущих ей гордости и азарте взволновало его. Она была не похожа ни на одну из тех женщин, которых ему приходилось знавать когда-либо прежде. Хотя нельзя сказать, что он имел слишком большой опыт в подобных вещах. Когда на долю мужчины выпадает работа на ранчо или ему приходится вместе с доверенным стадом бродить с пастбища на пастбище, его возможности времяпрепровождения в женском обществе крайне ограниченны. Да, он еще сопровождал дилижансы. Но женщины-то всегда ехали в карете, в то время как ему приходилось трястись на облучке.

Билл услышал приближавшиеся шаги. Кто-то остановился рядом. Еще какое-то время он продолжал как ни в чем не бывало заниматься своим делом, но пришедший и не думал никуда уходить. Тогда Кеневен выпрямился и оглянулся. За спиной стоял человек с круглым приятным лицом и располагающей улыбкой. Не переставая улыбаться, он протянул ему для рукопожатия широкую ладонь.

— Меня зовут Уолт Пог. Я хозяин ранчо «Бокс-Н». Вы продаете коня?

— Нет, он не продается.

— Я так и предполагал, но если вы все-таки передумаете, то обязательно загляните ко мне. Я заплачу вам за него пятьсот долларов.

Полтысячи? Слишком высокая цена за коня в краю, где за десять долларов запросто отдавали мустанга и где лошадь зачастую выменивали за бутылку виски.

— Нет, — упрямо возразил Билл, — он не продается.

— Ищете работу? Так мне как раз нужны люди.

Билл снова выпрямился и взглянул на Пога поверх лошадиной спины. Он уже отметил для себя — и эта мысль в некотором роде раздражала его, — что ранчеро оказался ростом выше его самого минимум на три дюйма и по крайней мере фунтов на сорок тяжелее, хотя толстяком вовсе не казался.

— Для стрельбы? — холодно спросил он. — Или для работы?

Улыбка Пога несколько померкла, а взгляд сделался менее приветливым.

— Ну вообще-то все зависит от вас, но только если вы на самом деле решили наняться, то имейте в виду, что это потребует определенных навыков!

— Ничего, я способный. И уж, во всяком случае, не хуже тех, кто работает на вас теперь.

— А как насчет Боба Стритера или Репа Хенсона?

Кеневен внешне остался по-прежнему невозмутимым, но внутри у него что-то екнуло. Если Пог нанял Стритера и Хенсона, то дела совсем плохи. Оба парня имели дурную репутацию людей, не гнушающихся никакими средствами ради достижения своих грязных целей.

— А что в них особенного? — Он пожал плечами. — Просто парочка дешевых убийц. Им бы только кровь пустить. Бойцы-то — тьфу… — Пристальный взгляд его темных глаз вновь устремился на Уола Пога. — Ну, а Рейнолдс кого себе заимел?

Пог слегка наклонил голову вперед, становясь похожим на бодливого быка. Мгновение спустя он снова взглянул на Кеневена.

— На него работает Эммет Чабб.

Эммет Чабб!

Ну и что теперь? С тех пор прошли годы…

— Он там не задержится, — сдержанно заявил Кеневен, — я его убью.

Лицо Пога просияло. Он торопливо обошел вокруг коня.

— Мистер, — доверительно зашептал он, — эта работа может сделать вас богаче на целую тысячу долларов!

— За избавление мира от гадов я денег не беру.

— Если вы управитесь за три дня, то тысяча долларов ваша! — настаивал Пог. — Я так решил, значит, так тому и быть.

Похлопав Рио по крупу, Билл прошел мимо собеседника к выходу, даже не взглянув в его сторону. На коновязи, у ворот конюшни, сидели трое мужчин. Интересно, слышали ли они их разговор? Скорее всего, нет. А вдруг? Даже предположение на сей счет заставило его поволноваться. Здесь, в суровом краю, жили бесстрашные люди, перестрелки для них — обычное дело, и ему самому доводилось принимать участие во многих заварухах, но только наемным убийцей он никогда не был, и такая репутация его не устраивала. Он обязательно разделается с Эмметом Чаббом, но всему свое время.

На противоположной стороне улицы, через три дома, находилась лавка с гордым названием Торговый дом «У дороги». На мгновение его взгляд задержался на освещенном окне дальней комнаты. Уже совсем стемнело, и лавка давно закрылась, но, если подойти с черного хода, ему еще, может, повезет. Билл не спеша перешел на другую сторону улицы и направился на свет.

Уолт Пог остановился в темном проеме, задумчиво глядя ему вслед. Он рассматривал подтянутую фигуру незнакомца, его могучие плечи, пока тот неторопливо пересекал дорогу. Кто он, откуда и, главное, зачем приехал сюда?

Пог обратил внимание на великолепно отполированные рукоятки револьверов, висевших у пояса приезжего. Большинство ганфайтеров не утруждали себя подобными мелочами и носили оружие какое придется, не придерживаясь каких-либо правил. Уолт отметил у парня взгляд человека, уверенного в себе, но и осторожного. Видно, сама жизнь научила его не бояться опасностей. От работы отказался… или решил на время отложить разговор? Но, без сомнения, он достаточно хорошо осведомлен о состоянии дел в долине. Пришло же ему в голову уточнять, для чего именно его хотят нанять… придется ли ему работать.

Может, за ним посылал Рейнолдс? Или Том Винейбл? Он приехал в город вместе с Дикси. Случайна ли их встреча? А если он уже побывал на ранчо «ВВ»? Погу не терпелось поскорее выяснить все. Не собирает ли Том Винейбл вооруженный отряд? Это уж слишком. Не все сразу.

Интересно, куда Кеневен направился сейчас? Подавив в себе жгучее желание пойти за ним, Пог решительно развернулся и зашагал в противоположную сторону, направляясь в салун «Удила и Уздечка». Но прежде чем войти, он ненадолго задержался на крыльце перед дверью. Да, действовать он должен быстро. Слишком уж много поставлено на карту. Спору нет, если этот чужак и в самом деле убил бы Эммета Чабба, все значительно упростилось бы. И чем дольше он раздумывал над сложившейся расстановкой сил, тем больше и больше нравилась ему эта мысль. Не торопись, говорил он себе, дай парню срок, чтобы он смог заработать свою тысячу долларов. Если он и в самом деле хотя бы наполовину такой крутой, каким хочет казаться, то ему, может, удастся по крайней мере вывести Чабба из игры, и тогда Рейнолдс окажется в весьма невыгодном положении.

Переступив порог салуна, он заказал выпивку, продолжая обдумывать свои возможные действия. И тут ему опять пришла мысль, которую он всякий раз старался отогнать от себя. А что, если, объявив друг другу войну, они с Рейнолдсом поступили как самые распоследние дураки? Теперь только гордость не давала ему пойти на попятную… гордость и желание поскорее осуществить свою заветную мечту.

Тем временем, миновав узкий переулок, Билл Кеневен оказался у черного входа в лавку. Два раза по дороге сюда он останавливался, чтобы оглядеться и прислушаться, но кругом стояла тишина. Больше всего его беспокоил Пог. В какой-то момент ему даже показалось, что тот обязательно попробует выследить его, и внутренне он к этому подготовился. Поднявшись по ступеням крыльца, Билл тихонько постучал.

За дверью послышались шаги, но от его внимания не ускользнул и легкий шорох — револьвер вытащили из кобуры.

— Кто здесь? — спросил голос из-за двери.

— Всадник из Пекос, — тихо отозвался гость.

Дверь тут же открылась, и Кеневен протиснулся в узкий проем. Человек за дверью оказался седовласым стариком с живым, проницательным взглядом. В опущенной руке он держал револьвер.

— Кофе хочешь?

— С удовольствием. И чего-нибудь поесть, если можно.

— Сейчас сообразим.

Положив револьвер на буфет, хозяин снял с плиты кофейник и, наполнив две чашки, подал одну Биллу, который успел Удобно расположиться в кресле. Затем он вернулся к плите и, достав сковороду, разбил в нее яйца.

— Кто тебя прислал?

— Один твой давнишний приятель. Прослышав о том, что я держу путь в эти края, сказал, что, если мне понадобится кое-какая информация или совет умного человека, то будет полезно заехать к тебе в гости. От него я узнал ваш пароль.

— Видишь ли, я с теми делами уже давным-давно покончил. Здесь у меня собственный бизнес. Торговля идет неплохо. Я, конечно, не знаю, чего тебе надо, но, скорее всего, ты пришел не по адресу.

— Ты со своими делами давно покончил. А я своих и не начинал никогда. Я приехал с определенной целью. Я собираюсь обосноваться в этой долине.

— Поселиться здесь? Ну если уж тебе так необходимо знать мое мнение, то я дам очень хороший совет. Садись-ка ты на своего коня и убирайся отсюда подобру-поздорову. У нас не любят чужаков, тем более что за последнее время их перебывало тут превеликое множество. К тому же со дня на день у нас может начаться большая заварушка, и одному Богу известно, чем все кончится.

— Конечно, я так и думал.

— Ну а после? Что остается тем, кто не привык выпускать из рук оружие? Брать на испуг ночных путников… или уйти к бандитам и шататься с ними до тех пор, пока тебя не пристрелят или не вздернут на виселице? Когда стрельба закончится, ты станешь не нужен хозяину, который нанимал тебя и платил лишь за то, что ты умеешь неплохо палить из револьвера. В нашей долине назревает нечто вроде революции, а если ты хоть немного знаком с историей, то наверняка должен помнить, что, как только где-нибудь бунтари побеждают, первым делом они начинают уничтожать тех, с помощью которых совершили переворот. Ты просил доброго совета, так вот: уезжай отсюда… прямо сейчас.

Ну конечно же, старик прав. Логично и благоразумно было бы убраться отсюда, но только он вовсе не собирался так поступать.

— Скотт, я приехал сюда не для того, чтобы наниматься в ганфайтеры, хотя уже и получил такое предложение от Пога. Прежде чем отправиться в путь, я все хорошо обдумал, так что знаю, что к чему. Сильному и честному человеку тут есть где развернуться. Для меня место найдется. Я хочу завести собственное ранчо, и оно у меня будет. Я заполучу его так же, как Пог, Рейнолдс и остальные в свое время заимели свои.

— Хочешь сказать, с помощью оружия? — Скотт снял сковороду с огня и выложил яичницу на тарелку, стоявшую перед Биллом. — Ты с ума сошел! Пог держит при себе на ранчо не меньше тридцати человек. Это его армия, если хочешь. На Рейнолдса работает примерно столько же людей, а может, даже и больше. И вот заявляешься ты один… или как? — Теперь старик сурово разглядывал его. — Слушай, сынок, ты ведь не хочешь сказать, что привел сюда армию, правда? Здесь и без того много убивают.

— Я пришел один, Скотт, и подмога мне не нужна. Тут уж пан или пропал. Или я получу то, что хочу, или меня убьют. Всю жизнь я только и делал, что боролся за свое место под солнцем. Лез из кожи вон, защищая чужой скот, чужие дома, с оружием в руках охранял золото и серебро, принадлежавшие другим, но не мне. Я работал и сражался как проклятый; я знаю вкус пота, грязи и крови. Но теперь хочу получить от жизни что-то и для себя.

Скотт выложил себе на тарелку остатки яичницы с жареной картошкой и сел за стол напротив Кеневена. Ему были близки и понятны переживания парня, потому что он сам испытывал схожее чувство. Но только для достижения цели выбрал не слишком-то праведный путь, начав грабить банки и воровать чужой скот. Так продолжалось до тех пор, пока однажды он не понял, что сколько веревочке ни виться, а концу быть и когда-нибудь на его шее затянется петля. И тогда Скотт решительно, раз и навсегда, порвал со своим неблаговидным прошлым, продал принадлежавшее ему крохотное ранчо и открыл эту лавку в совершенно чужом городе, где его никто не знал. И дела пошли на лад. Он всей душой отдался работе и не лез в политику, оставаясь в стороне от всех местных конфликтов.

— Может быть, я приехал слишком поздно, — продолжал Кеневен, — но мне всегда казалось, что умный человек сумеет пристроиться где-нибудь сбоку, чтобы, выждав нужный момент, самому выступить вперед и оказаться в самой гуще событий. Я ведь знаю, каким образом Погу досталось ранчо. Вин Картер был моим другом, а Эммет Чабб убил его. От Вина я и узнал, как Пог все прибрал к рукам. К тому же, насколько мне известно, официально та территория еще не принадлежит никому. Теперешние владельцы просто поселились там раньше других, что, конечно, тоже в определенной степени дает им право считать ее своей. Но У меня уже есть кое-какие соображения на сей счет. А потому я перехожу в наступление.

— Сынок, — Скотт нагнулся к нему через стол, — выслушай сначала меня. Пог из тех, кто в случае необходимости не поскупится нанять себе и сотню головорезов. Он действительно выкинул Картера с ранчо, захватил его силой, сумел удержать при помощи все той же силы, а теперь положил глаз на всю долину. То же самое задумал и Рейнолдс. Винейблы же для них — козырная карта. И Рейнолдс, и Пог хотят заполучить ранчо Винейблов, потому что оно является как бы ключом ко всему раскладу… У них лучший полив, много хороших пастбищ, а самих Винейблов в расчет не берут. Мне кажется, они что-то замышляют… они или кто-то другой.

— В каком смысле?

— Ну, к примеру, Стар Левитт. А уж с этим типом шутки плохи! Тем более, что у него есть свои люди, которые, судя по всему, куда старательнее работают на него, чем на благо хозяйства Винейблов, а делишки-то — одно неблаговиднее другого!

— Левитт сам с Запада?

— Возможно… скорее всего, да. Не важно, кто он и откуда — дело свое туго знает. Весьма осторожен и, по-моему, — а уж я-то таких, как он, видел и перевидел — очень опасен. Когда начнешь решать свои проблемы, то следить в оба нужно за ним, а вовсе не за Погом с Рейнолдсом!

Билл Кеневен откинулся на спинку кресла.

— Знатная яичница! Вот уже с полгода, а то и больше, не ел ничего подобного. Сам знаешь, как с едой обстоит там, где разводят скот: говядина с бобами и бобы с говядиной.

— Вот именно поэтому-то я и завел кур, — улыбнулся Скотт. — Однажды решил, что у меня будут куры, которые станут нести яйца. Так оно и получилось. — Старик взял кофейник и вновь наполнил чашки. — Тут есть о чем подумать, сынок. Большинство людей мечтают о несбыточном. Они требуют от жизни слишком много. Ну скажи мне, например, сколько ты можешь съесть? На скольких лошадях ездить? И во скольких домах жить? Так вот, сынок, запомни, что я тебе сейчас скажу: по-настоящему счастлив тот человек, кто довольствуется лишь необходимым… просто живет обычной жизнью. Взять хотя бы меня. У меня есть лавка. Я живу здесь же, в дальней комнате, и еще у меня есть пара акров земли позади дома, чтобы обеспечить себя кое-какими овощами. Я завел больше сотни кур-несушек. На окраине города живет один знакомый мексиканец, который выращивает для меня свиней. Он ухаживает за ними, половину оставляет себе, а половину отдает мне. Я ем, когда мне хочется есть, веду кое-какую торговлю, изредка могу позволить себе посидеть в тени на веранде собственного дома или же отправиться прогуляться вдоль по улице и остановиться где-нибудь, чтобы поболтать с друзьями. Мне больше не нужно испуганно озираться и вздрагивать при мысли, что каждую минуту по мою душу явится судебный исполнитель или кто-то из моей бывшей шайки вдруг решит меня пристрелить, чтобы потом прибрать себе мою долю. Чего еще желать? Я больше не глотаю дорожную пыль, не разъезжаю по ночам, охраняя опостылевшее стадо. Совесть моя чиста, и мне нечего больше бояться и жить с оглядкой на закон. Когда хочется поесть мяса, я ем мясо. Если хочется яичницы, то и ее я тоже могу есть до отвала. Я спокойно сплю по ночам. Отдыхаю днем, когда мне того захочется, и скажу тебе, сынок, ты тоже можешь так жить! Послушайся моего совета и выкинь из головы свои бредовые идеи. Потому что все равно у тебя ничего не выйдет.

Кеневен отхлебнул из чашки.

— Что ж, возможно, ты прав, и, наверное, я напрасно не прислушиваюсь к твоим советам, но все равно я должен осуществить то, что задумал. Дело в том, что… в общем, неувязочка вышла. Короче, мне нужны деньги. Не могу же я начать свою войну без цента в кармане.

Скотт резко отодвинул от себя чашку.

— Вот это да! Ты приезжаешь сюда готовый на все, один, но без денег! Ну, скажу тебе, ты и нахал! Остается лишь надеяться, что держать в руках револьвер ты умеешь, да и умом как будто тоже не обделен.

Прищурившись, старик пристально разглядывал его и вдруг улыбнулся. Билл Кеневен все больше и больше располагал его к себе. Ему пришлась по душе самоуверенность парня, к тому же, чтобы отважиться на столь дерзкий поступок, нужно обладать богатым воображением.

— Сколько тебе надо денег?

— Сто долларов.

— Только-то? С сотней долларов в кармане здесь далеко не уедешь.

— Деньги мне нужны только на еду. Но больше мне нужен совет.

Он вытащил из внутреннего кармана тощее кожаное портмоне и вынул из него сложенный в несколько раз лоскут тонко выделанной кожи. Сдвинув тарелки в сторону, Кеневен расстелил его на столе. Это была карта.

Скотт пододвинулся поближе и стал сосредоточенно разглядывать ее. Карта строго выдерживала масштаб, и ее составитель старательно учел все вплоть до малейших деталей: на ней обозначались ранчо, места стоянок и источники воды; отмечались все, даже самые небольшие рощицы, все каньоны и русла ручьев, указывались кратчайшие расстояния от одной точки местности до другой, а также были проставлены отметки высот и глубины каньонов. Старик смотрел во все глаза, но придраться решительно ни к чему не мог.

Оторвавшись от карты и заняв свое прежнее место, Скотт с уважением и нескрываемым беспокойством снова взглянул на гостя.

— Сынок, откуда у тебя эта карта?

— Сделал. Сам нарисовал. За последние три года я успел переговорить со многими погонщиками и пастухами, кому хоть когда-либо доводилось бывать в этих краях. Каждый добавлял что-то от себя, и каждый выверял то, о чем до него мне рассказывали другие. Ты же знаешь, что у нас на Западе люди умеют так подробно описывать местность, что потом, впервые оказавшись там, можно запросто сориентироваться и найти дорогу. Вообще-то в свое время я слышал немало историй об этом крае. В юности познакомился со старым охотником, который ставил свои капканы и ловушки среди этих холмов, а на старости лет подался охотиться на бизонов, чтобы хоть как-то свести концы с концами. От него я узнал очень многое. А затем просто пытался дополнить картину более мелкими подробностями. Я даже пару раз устраивался погонщиком только потому, что кое-кто из ковбоев на тех ранчо когда-то жили и работали в этих краях. А потом я встретил Вина Картера. Он родом отсюда и смог рассказать мне больше всех остальных. Эммет Чабб застрелил Вина, когда я был в отъезде. Думаю, что Уолт Пог хорошо заплатил ему за это. Конечно, мне хочется обзавестись собственным домом и землей, но не только. Мы с Вином Картером крепко дружили. Вместе ездили по каменистым тропам, переправлялись через реки, попадали в песчаные бури и успешно усмиряли стада, когда среди животных начиналась паника. Он был хорошим парнем, слишком хорошим, чтобы быть убитым таким гнусным подонком, как Чабб. Но ничего, скоро здесь все будет по-другому, и, прежде чем наступят перемены, я буду сидеть на крыльце собственного ранчо. А потом женюсь и навсегда осяду в этой долине.

Скотт лишь изумленно покачал головой.

— Парень, да ты и впрямь любого за пояс заткнешь! Эх, будь я сейчас лет этак на двадцать помоложе, так составил бы тебе компанию! Ничего не скажешь, затея не из простых, но мне почему-токажется, что попробовать все же стоит! Я дам тебе сто долларов.

— И, может быть, еще немного патронов, хотя бы на первое время?

— О чем речь! Тебе понадобится еще кое-что. У тебя должен быть план.

Кеневен согласно кивнул.

— Он у меня есть, Скотт, и я уже начал действовать в полном соответствии с ним. Я подал заявку на участок, именуемый Тысяча Родников note 1.

Не веря собственным ушам, Скотт порывисто вскочил со стула.

— Что?!

— Я оформил заявку, обнес территорию колышками и стал на ней обживаться. — Видя изумление старика, Билл усмехнулся. — А что, по-моему, неплохо придумано. Пусть это станет для них неприятным сюрпризом. Нечего зря время терять.

— Ты самоубийца, — выдохнул Скотт. — Тысяча Родников находится как раз посреди лучшего пастбища Рейнолдса. Уж один только тамошний источник сам по себе чего стоит! Из-за него все и началось.

— Знаю, — ответил Кеневен, — начертив себе карту, я изучал по ней земли в долине, собирал воедино все сведения о здешних местах. Когда же я прослышал о Тысяче Родников, то первым делом навел справки о его законном владельце. Оказалось, что территория находится в собственности государства, и тогда я подал на нее заявку. А вскоре после этого купил Буллхорн.

Лавочник потерял дар речи.

— Как ты мог купить его? Разве это не государственные земли?

— Нет, хотя даже Вин Картер тоже так считал. Я навел кое-какие справки и выяснил, что земли числились за одним мексиканцем, который получил на них дарственную от мексиканского правительства. В конце концов мне удалось разыскать его неподалеку от Биг-Бенда, и тогда я купил у него эти три сотни акров — имение Буллхорн, включающее источник, скалы за ним и порядочную часть лугов, которые Пог сейчас использует под покос.

— Разрази меня гром! — Скотт выбил трубку, постучав ею о каминную плиту. — Ну а что с Хитсон-Спринг?

— Вот еще одна из причин, по которой я хотел встретиться с тобой, — тихо ответил Кеневен. — Ведь это твоя земля.

— Что верно, то верно. Но только откуда ты об этом знаешь?

— Да встретил как-то в одной захолустной забегаловке по пути в Лоредо старого прощелыгу Эммонса. Он изрядно напился в тот вечер, еле на ногах стоял, ну а я, само собой, постарался его разговорить. Язык у болтуна развязался, и он поведал мне очень много интересного, причем большая часть его рассказа достаточно правдоподобна. А потом он заявил, что зря ты в свое время подал заявку на эти земли, потому что, будь ты поумней, то смог бы купить их у индейцев почти задаром.

Скотт усмехнулся.

— А я так и сделал, только никто во всей округе этого не знает.

— Ну раз так, то продай их мне. Я могу сию минуту дать тебе расписку на пять тысяч долларов.

— Расписку, говоришь? Сынок, тогда тебе лучше застрелиться самому. Похоронить тебя выйдет намного дешевле. Ведь ты со мной по гроб жизни не расплатишься. — Он снова постучал трубкой о камин. — Нет, мы с тобой сделаем по-другому. Я продам свой участок за пятьсот долларов и с удовольствием понаблюдаю за тем, что будет дальше.

Билл Кеневен пододвинул к себе лежавший на столе блокнот и, быстро написав расписку, протянул ее Скотту. Старый мошенник усмехнулся.

«Настоящим я обязуюсь выплатить Вестбруку Скотту в срок не позднее 15 марта 1877 года сумму в пятьсот долларов, а также доставить ему удовольствие узнать, что в дальнейшем будет происходить со 160 акрами земли, известными как Хитсон-Спринг».

— Хорошо, сынок! А теперь подпишись! Сейчас принесу бумаги и желаю удачи… Она тебе пригодится.

Глава 3

После того как Билл Кеневен спрятал бумаги в карман, старик вновь разлил кофе по чашкам.

— Ты хоть представляешь, на что идешь? Собираешься прибрать к рукам три лучших источника во всей долине, единственные, откуда можно брать воду на протяжении всего года. И как думаешь, что они сделают, когда узнают об этом? Да просто-напросто убьют тебя, и дело с концом.

— Ну, возможно, еще какое-то время никто ничего не узнает. Я вообще-то не собираюсь ставить их в известность до тех пор, пока не улажу свои дела. Но все-таки странно, что никто не додумался до такого. Видать, они слишком поглощены борьбой, пытаясь отобрать землю друг у друга.

— А как же тебе все-таки удалось застолбить Тысячу Родников?

— Железные колышки вогнаны глубоко в землю. Сверху прикрыты дерном и травой.

— Но ты же собираешься там обживаться!

— Ты знаешь, как действует этот родник? На горе среди камней бьет один большой источник. Его воды сотнями маленьких ручейков стекают со скалы. Участок на вершине горы также входит в мои владения. В лесу есть немного пахотной земли. Я разровнял и распахал ее и посеял кое-что, проложил тропку к вершине горы и построил там хижину из камня. Так что, Скотти, я весь в хлопотах!

Скотт лишь покачал головой.

— Ну и нервы у тебя, Кеневен. Можно только позавидовать. — Встав из-за стола, он вышел в дверь, что вела в помещение магазина, и вскоре возвратился, держа в руках несколько коробок с патронами. — Это забери прямо сейчас. А завтра утром придешь снова и тогда наберешь еды и остальное, что может пригодиться.

— Ладно. Но ты записывай, сколько я должен тебе. Сполна верну все, до последнего цента.

— Будет лучше, если ты где-нибудь устроишь тайник. Или даже два, — предложил старик. — Держи там по запасному револьверу и патроны, оставь одеяло и что-нибудь из еды. Выбери такое место, куда ты сможешь добраться без труда. Как только они прознают о том, что ты натворил, тебе придется пуститься в бега.

С деньгами в кармане Билл вышел на улицу. Он задержался на мгновение, желая убедиться, что за ним не следят. Улица казалась по-прежнему пустынной и была погружена во мрак. Он отошел от стены дома, перешел на другую сторону и направился к салуну.

Хозяин бара, невысокий и довольно упитанный человек, смерил его взглядом, а затем выставил перед гостем на стойку бутылку и стакан. Взглянув на закатанные повыше локтя рукава рубашки, плотно обтягивавшие сильные, мускулистые руки бармена, Кеневен отметил про себя, что на заплывшего жиром толстяка он, пожалуй, вовсе не похож.

Двое парней скучали у дальнего конца стойки, коротая время за вялой беседой. Компания за столом играла в покер. Еще несколько завсегдатаев сидели за столиками и на лавках, поставленных вдоль стен. Это был самый обычный вечер в самом заурядном салуне.

Билл устроился у стойки, держа стакан с выпивкой большим и указательным пальцами. Вдруг створки двери, похожие на крылья летучей мыши, распахнулись, и он услышал, как по дощатому полу застучали подбитые железом каблуки. Не рассчитывая встретить знакомых в этом городе, Билл не обернулся и даже не бросил беглого взгляда через плечо. Еще мгновение он разглядывал выпивку, а затем залпом осушил стакан. Кеневен никогда не имел ничего общего с теми, кого принято называть «выпивохами», и сильно напиваться нынешним вечером тоже не собирался.

Шаги затихли у него за спиной, и решительный, дерзкий голос спросил:

— Это вы приехали сюда на быстром аппалузе?

Билл развернулся вполоборота. Не требовалось особой проницательности, чтобы догадаться, что стоявший перед ним высокий, хорошо сложенный молодой человек с волевым подбородком, очень похожий на свою сестру, не кто иной, как Том Винейбл. Только, видимо, в своих действиях он был еще решительнее и напористее, чем она.

— Именно так. Я хозяин того мерина, — кивнул Кеневен. — И кое-кто действительно находит, что он быстрый

— Моя сестра ждет на улице. Она желает с вами поговорить.

— А я не желаю разговаривать с ней. Можешь ей так и передать. — Билл задумчиво взглянул на бутылку, решая, не выпить ли ему еще стаканчик.

Далее события разворачивались столь стремительно, что, не ожидая ничего подобного, какое-то мгновение Кеневен оказался застигнутым врасплох. Сильная рука железной хваткой вцепилась в его плечо и развернула. Том Винейбл гневно глядел на него.

— Я сказал, моя сестра желает с тобой говорить!

— А я отвечаю, что не желаю с ней разговаривать, — медленно произнес Билл, отчетливо выговаривая каждое слово. — Теперь убери руки и никогда больше так не делай!

Еще никогда Том Винейбл не отступал ни перед кем. Он приехал на Запад из восточных штатов и, благодаря лишь большому желанию, а также присущей его характеру энергии и напористости, завел себе собственное ранчо в этом скотоводческом крае. Но сейчас он вдруг понял, что до сих пор ему не приходилось сталкиваться с человеком, подобным тому, что стоял перед ним. Ощутив на себе его спокойный взгляд, он почувствовал, как внутри у него что-то перевернулось, будто бы, продираясь сквозь заросли, он раздвинул кусты и встретился взглядом с затаившимся за ними львом.

Винейбл поспешно опустил руку.

— Извини. Но моя сестра не может появиться в таком месте.

Мужчины еще раз смерили друг друга взглядами. Теперь взоры затаившей дыхание толпы завсегдатаев, ставших свидетелями этой сцены, были прикованы к незнакомцу. Все они знали Тома Винейбла достаточно хорошо, чтобы уяснить, что тот не боится никого и ничего. Все они также знали, что в отношениях с окружающими он обычно вел себя подчеркнуто вежливо; такое поведение нечасто встречалось на Западе, где манеры отличались некоторой бесцеремонностью, а со всякими условностями никто не считался. Нет, здесь что-то явно было не так. Что-то произошло между этими парнями, все заметили внезапное смущение Винейбла, почувствовали его настороженность.

Неожиданно створки двери распахнулись, и в салун вошла Дикси Винейбл в великолепном костюме серого цвета для верховой езды.

Кеневена шокировало появление девушки, и затем к нему пришло запоздалое чувство стыда. Он осознал, что она находится здесь сейчас из-за него, и не мог не восхититься ее смелостью.

Гордо вскинув голову, она с достоинством пересекла комнату и остановилась перед Кеневеном.

В голове у Билла мелькнула мысль о том, что еще никогда в жизни ему не приходилось встречаться взглядом с такими прекрасными, с такими волнующими глазами.

— Сэр, — сказала она, и голос ее звучал уверенно в наступившей тишине, — я не знаю вашего имени, но пришла, чтобы отдать вам деньги. Ваш конь обогнал Огненного и честно победил. Я признаю, что вела себя недостойно, но проигрыш Огненного оказался для меня столь большим потрясением, что я нагрубила вам и позволила уехать, не заплатив причитавшейся суммы. Вы победили честно, и я прошу извинить меня. — Немного помолчав, она добавила: — Тем не менее, если вы желаете повторить состязание, то я снова поставлю на Огненного и удвою ставку!

— Благодарю вас, мисс Винейбл. — Кеневен учтиво поклонился. — Должен признать, что лишь ваш отзыв о моем коне вынудил меня пойти на это соревнование. Вам наверняка известно, лошади все понимают не хуже людей, и мне просто не оставалось ничего другого после того, как вы позволили себе вслух усомниться в достоинствах моего коня в его же присутствии!

Она глядела на него в упор, и он заметил, как потеплели ее глаза, а уголки губ тронула чуть заметная улыбка.

— А теперь, с вашего позволения… — Он взял ее за руку, и они вместе прошли к дверям.

Вслед им раздались восторженные аплодисменты. Он улыбнулся, подойдя к ее лошади, чтобы придержать стремя. Дикси села в седло, и он посмотрел на нее снизу вверх.

— Мне очень жаль, что вам пришлось войти туда, но ваш брат повел себя слишком резко.

— Не беспокойтесь, все в порядке, — поспешно ответила она. — Недоразумение благополучно разрешилось.

Том Винейбл тоже вышел из салуна и теперь стоял поодаль, прислушиваясь к их разговору. Потом сел на коня, и брат с сестрой поехали прочь.

Кеневен направился обратно в салун, но путь ему преградил белокожий, голубоглазый, красивый молодой человек, примерно того же роста и телосложения, что и Пог. Великолепно одетый и со вкусом подстриженный, он мог бы послужить образцом утонченности и изящества, если бы не диссонанс, вносимый револьверами, висевшими у пояса. Очевидно, их владелец пользовался обоими, и притом довольно часто.

— Она, — красавчик махнул рукой вслед Дикси Винейбл, — уже занята!

Билл Кеневен разозлился. Мужчины выше его ростом неизменно вызывали в нем раздражение, особенно те, которые вели себя агрессивно.

— Да что ты? — парировал он резко. — Если считаешь, что вправе застолбить за собой любую женщину, то очень сильно ошибаешься!

Кеневен шагнул к дверям салуна. Тот же голос у него за спиной произнес:

— Но только эту я уже застолбил. Ты меня слышал?

С наступлением позднего вечера Соледад превратился в скудную россыпь огоньков, горящих вдоль погруженной во мрак улицы, над которой плыли доносившиеся из салуна звуки тихой мелодии, наигрываемой на пианино. В сопровождении ее чей-то ленивый голос исполнял незатейливую песенку.

Еще с минуту Билл Кеневен постоял у веранды, стараясь отрешиться от всех тревожных дум, просто растворяясь в этой тихой ночи, грустной мелодии, мягком свете, освещавшем пыльную улицу. К нему внезапно пришло пронзительное, как никогда раньше, осознание собственного одиночества. Вечный странник, чья жизнь проходила в беспрестанных переездах с места на место, ему даже неведомо чувство дома. Все, хватит, с него довольно! Он остановится, обоснуется где-нибудь, заведет собственное стадо и будет обозревать свои широко раскинувшиеся поля с порога дома, под крышей которого разожжет свой очаг.

Развернувшись, Билл направился к двухэтажному зданию местной гостиницы, и тут на него нахлынули мысли о Дикси Винейбл.

Он впервые увидел существовавшее лишь в его мечтах лицо женщины, достойной пойти с ним рядом по жизни. До сих пор это была лишь безликая Незнакомка, но теперь, после встречи с Дикси Винейбл, Билл твердо знал, что только она одна войдет хозяйкой в тот дом, который он построит. Однако в этот момент суровая действительность заставила его спуститься с небес и невесело усмехнуться. Разве такая девушка может стать его спутницей жизни? С чего он взял, что она пойдет замуж за странствующего ковбоя? И. как отнесется к тому, если узнает, что его зовут Билл Кеневен? Конечно, нельзя сказать, что он носит невесть какое известное имя, ничего подобного. И все же оно время от времени упоминалось в тех компаниях, где собирались люди, знавшие толк в оружии и умевшие с ним обращаться. О его похождениях ходили легенды, которые, как это обычно бывает, рассказывали у костра, на постоялом дворе или в салуне. Знаменитым ганфайтером он не стал, но тем не менее имел репутацию жесткого и опытного ковбоя, которому удавалось выходить без потерь из весьма серьезных переделок.

Вздохнув, Билл вернулся к своим проблемам. Нет, не зря он потратил несколько месяцев до приезда сюда на то, чтобы самым тщательным образом подумать о том, что происходит в долине, и рассчитал все правильно. Как только станет известно о его намерениях, он окажется в серьезной опасности. И все же он надеялся, что поначалу его противники не станут слишком переживать из-за появления в их краях какого-то амбициозного одиночки. Однако и у Пога, и у других, как только они осознают значимость для себя действий Кеневена, будет выбор: либо предложить ему деньги, либо попытаться его перехитрить, или попросту убить.

Конечно, пораскинув мозгами, они могли бы по собственной воле уехать отсюда, но только Пог и Рейнолдс не из тех, кто готов отступить.

Билл еще раз мысленно проанализировал свои поступки. Все правильно. Происходящее у него под контролем. Сопротивление противника будет не более чем борьба с собственной тенью. Но это только в том случае, если ему удастся остаться в живых.

Сама по себе земля без воды в долине не имела никакой ценности, и тот, кто владел источниками, владел и землей. Коровы могут пастись один-два дня без питья, довольствуясь влагой, содержащейся в зелени, но при малейшей возможности они предпочитают ходить на водопой каждый день или даже два раза в день.

Он вовсе не собирался принимать чью-либо сторону в назревавшем конфликте, но как быть с Винейблами? До сегодняшнего дня это имя ничего не значило для него. И вот теперь Дикси Винейбл перестала быть лишь абстрактным именем, и он уже не мог по-прежнему оставаться безучастным.

Кеневен оказался перед гостиницей и стоял посреди улицы, мотая головой, словно старый бык. Он не должен размениваться на сантименты. В его плане не находилось места для подобного осложнения. До этого он рассчитывал оставаться зрителем, наблюдавшим со стороны, как соперники убивают друг друга, а затем вступить в игру самому, имея на руках все козыри. Его план был без изъянов. И он выполнит его, если ему только удастся забыть о Дикси Винейбл.

Но уже теперь, устремляясь к своей цели, готовый на все ради победы, он чувствовал, как рушатся его бастионы. Дикси Винейбл взволновала его, и собранные в кулак силы ослабли. А ведь чтобы выиграть эту битву, он должен быть предельно сосредоточен и ни в коем случае не давать волю эмоциям.

Новое состояние раздражало и удивляло его одновременно. К себе Билл относился довольно критично и с большой долей иронии, зная свой характер куда лучше окружающих.

Вспомнив события минувшего дня, он отметил, что дело несколько сдвинулось с мертвой точки. Во-первых, он добрался до места. Встретился со Скоттом и наладил с ним хорошие отношения, а также увидел воочию одного из активных участников событий. К тому же ему удалось выяснить, что Эммет Чабб тоже где-то поблизости.

Возможно, последнее обстоятельство имело едва ли не решающее значение. Потому что в его планы не входило первому попасться Чаббу на глаза. Даже от такого пустяка зависело очень многое в осуществлении цели.

Прежде он подозревал, что Чабб работает на Пога, но оказалось, он ходит в подручных у Рейнолдса. Хотя пока не ясно, нанялся ли он туда с самого начала или же по ходу дела переметнулся на другую сторону? И уж не из-за этого ли Погу так не терпелось прикончить его? Не зря же он готов выложить за голову Чабба тысячу долларов?

А что Винейблы? Том настоящий мужчина. И что бы там себе ни думали Пог с Рейнолдсом, но только взять Тома Винейбла голыми руками им не удастся. Хоть он и не из местных, но оказался человеком достойным и, по его мнению, представлял большую опасность для противников.

Скотт упоминал о ковбоях, которые якобы преданы больше Левитту, чем Винейблу. Их тоже следовало принять во внимание. Надо лучше знать все о конфликтующих сторонах, чтобы учесть и их интерес тоже.

Билл догадался — тот верзила, который заявил, будто бы уже «застолбил» Дикси Винейбл, не кто иной, как Стар Левитт. Картер в свое время вскользь упоминал о нем, но не был до конца уверен в своих оценках. Тогда парень только что объявился в долине и считался еще этакой «темной лошадкой».

Обладая врожденной проницательностью и некоторым опытом, Кеневен знал наверняка, что с Левиттом он никогда не подружится. И ничего не изменилось бы, даже если бы между ними не стояла Дикси Винейбл.

И еще он понял, что Стар Левитт очень опасен. Слишком опасен.

Глава 4

Гостиница на тридцать с лишним комнат оказалась длинной постройкой с просторным холлом, где на стене за стойкой портье висела бизонья голова. Обстановку холла дополняли два кожаных дивана и расставленные по комнате кожаные кресла. Из холла вела дверь в ресторан, и, взглянув в ее сторону, Кеневен поймал себя на мысли о том, что неплохо бы выпить еще чашечку кофе.

Подойдя к стойке портье, он бросил на пол свой мешок с вещами. Из двери, ведущей во внутреннее помещение, тут же появился молодой человек и положил перед ним конторскую книгу, в которой постояльцы гостиницы записывали имена.

— Желаете комнату? — Портье был сама любезность.

— Да, и самую лучшую, — улыбнулся ему в ответ Кеневен.

Тот лишь руками развел.

— Сожалею, но они все одинаково плохи, хотя мы и стараемся поддерживать в них относительную чистоту. Располагайтесь в пятнадцатом, это в самом конце коридора. Оттуда ближе всего до колодца.

— У вас есть водокачка?

— Здесь вам что, Нью-Йорк, что ли? У нас принято довольствоваться ведром на веревке. И не волнуйтесь, с тех пор как мы выловили из колодца мертвеца, прошел уже почти год. Так что вода довольно чистая.

— Это зависит от того, что представлял из себя покойник при жизни, — заметил Кеневен. Он задумчиво смерил портье взглядом. — А вы сами случайно не из Нью-Йорка?

— Нью-Йорк, Филадельфия, Бостон, Ричмонд, Лондон… и вот теперь Соледад.

— И наверняка уже успели тут обжиться. — Кеневен записал свое имя в книгу. — Как здесь кормят?

— Хорошо. По правде говоря, даже очень хорошо. И еще у нас служит самая красивая официантка к западу от Миссисипи.

— Вот как? Хотя если уж она такая красавица и ничем не хуже других местных барышень, то скорее всего ее уже успел кто-нибудь «застолбить». Сегодня вечером один внушительного вида господин в белой шляпе объявил мне, что, по крайней мере, одна из местных дам им уже занята, и при этом недвусмысленно намекнул, чтобы я отваливал.

Портье понимающе взглянул на него.

— Стар Левитт.

— Похоже.

— Если он имел в виду ту леди, с которой вы сегодня устроили состязание, то я бы сказал, что он поспешил выдать желаемое за действительное. Потому что укротить Дикси Винейбл не так-то легко.

Портье придвинул к себе регистрационную книгу и взглянул на появившуюся в ней запись: «Билл Кеневен, Эль-Пасо».

Он протянул руку.

— Приятно познакомиться, Билл. А меня зовут Аллен Кинни. — Он снова взглянул на запись в регистрационной книге. — Билл Кеневен… по-моему, я уже слышал где-то ваше имя. И все-таки странная это штука — людские имена и названия городов. Билл Кеневен из Эль-Пасо. С тем же успехом вы могли приехать и из Дель-Рио, или из Орлиного ущелья, или из Ларедо. А может быть, и из Увальде, или Дэдвуда, или Шайена. Так что же произошло в Эль-Пасо? Или там, откуда вы приехали? Иногда люди отправляются в путь просто так, но обычно ими все же движут некие обстоятельства — несчастная любовь, месть или Бог весть что еще. Иногда их по пятам преследует судебный исполнитель, или же случается так, что они сами преследуют какого-нибудь бандита. Правда, иногда, разумеется, люди отправляются в дорогу, потому что их к тому побуждает тяга к перемене мест. Но, признаться, я очень сомневаюсь, что вы приехали в Соледад именно по этой причине.

— Давайте-ка лучше выпьем кофе, — предложил Кеневен. — И я заодно погляжу, действительно ли ваша официантка такая уж красавица, как вы говорите.

— Вам так не покажется, — покачал головой Кинни, — и наши мнения наверняка разойдутся. Вы первой встретили Дикси Винейбл. В сравнении с ней красота других женщин словно меркнет… по крайней мере до тех пор, пока вам не удастся преодолеть влечение к ней.

— Как раз преодолевать я ничего не собираюсь.

Кинни прошел в ресторан и опустился в кресло.

— А вот это, друг мой, уже довольно серьезно. Мисс Винейбл обычно очень щепетильна в подобных ситуациях. Она всегда мила и обходительна, но завоевать ее расположение до сих пор еще не удавалось никому.

— Я буду исключением. — Кеневен поднял на него глаза. Его охватило волнение. Он знал, что скажет дальше, заранее знал, что говорить этого не должен, но тем не менее сказал: — Потому что собираюсь жениться на ней.

Аллен Кинни сдержанно улыбнулся.

— А ее-то вы поставили в известность о своих благородных намерениях? Или хотя бы о том, что у вас вообще имеются какие бы то ни было намерения? — Он задумчиво покачал головой. — Да, задачу вы на себя взвалили не из легких.

К их столику подошла официантка с кофейником. Она оказалась стройной, веселой и весьма симпатичной девушкой с огненно-рыжими волосами и небольшой россыпью веснушек на вздернутом носике.

— Мэй, — обратился к ней Кинни, — познакомься с мистером Биллом Кеневеном. Он собирается жениться на Дикси Винейбл.

Кеневен почувствовал, как у него краснеют уши. В душе он на чем свет стоит проклинал себя за то, что так неосмотрительно позволил себе сболтнуть лишнего. Но вместе с тем его потрясло внезапное осознание того, что именно он намерен сделать.

— Что? — Мэй была явно ошеломлена. — Еще один?

Билл Кеневен поднял на нее взгляд и накрыл ее руку своей ладонью.

— Нет, Мэй. Не еще один, а один-единственный.

Их взгляды на мгновение встретились, и ее смех смолк.

— А знаете, — серьезно промолвила Мэй, — очень даже может быть!

Приняв у них заказ, девушка удалилась на кухню. Кинни снова задумчиво покачал головой.

— Вам удалось произвести впечатление. По-моему, Мэй вам поверила. Теперь если вам удастся произвести впечатление на мисс Винейбл, то вполне возможно, что вы добьетесь своего.

Дверь, ведущая в ресторан с улицы, распахнулась, и в комнату ввалились двое. Один из вошедших оказался могучим верзилой с широкими покатыми плечами. Заметив Кеневена, он прищурился с таким видом, словно заприметил старого знакомого. Его приятель был значительно ниже ростом, толще, но, очевидно, считал себя не менее крутым. Кеневен догадался, что парни, должно быть, с ранчо Винейблов. Они знали о его присутствии в городе и проявили к нему интерес больший, нежели обыкновенное любопытство.

Вполне возможно, что эти ковбои тайно работали на Стара Левитта, и к ним стоило приглядеться попристальнее. Оба принадлежали к тому типу людей, которые встречаются всем, кто ездил безлюдными тропами. Иногда ковбой может позволить себе шлепнуть чужое клеймо на еще неклейменную корову, особенно когда ему позарез нужны деньги на выпивку, но эта парочка явно промышляла делами покрупнее и нанималась на такую работу, где никогда не нужно расставаться с оружием. Но они не просто отстаивали интересы своих хозяев, как поступали, например, члены шотландских кланов, трудившиеся во благо своих лэрдов, или тех, кто платил им деньги за службу. Таких, как они, не интересовало ничего, кроме денег, даже если их пришлось бы добывать самым нечестным путем. Служить верой и правдой кому-то не входило в их расчет, и лезть на рожон, если это не сулило им прямой выгоды и легкой наживы, они не собирались. Биллу и прежде доводилось сталкиваться с негодяями, подобными этим двоим; он перевидел их множество и теперь знал, что они наверняка признали в нем того, кем он являлся на самом деле.

Едва ковбои успели расположиться за свободным столиком, как дверь снова широко распахнулась, и в комнату вошли еще двое. Невысокий, коренастый человек, привлекавший внимание необычной пружинящей походкой, едва переступив порог, направился прямиком к Кеневену.

— Это ты Билл Кеневен? — резко спросил он. — У меня для тебя есть работа! Приступишь завтра с утра! Сотня в месяц и стол! Полно лошадей! Я Чарли Рейнолдс, хозяин «ЧР». Мой дом стоит почти на выезде из города, в большой роще среди тополей. Старый дом. Ты запросто его найдешь. — Он вынул из кармана пачку купюр. — Сейчас тебе деньги нужны?

— Извините, но я вовсе не ищу работу.

— Что я слышу? Не ищешь работу? За сотню в месяц? В то время, как обычный ковбой получает тридцатку?

— Повторяю, я в работе не нуждаюсь.

— Вот как? — Взгляд Рейнолдса лишился огонька приветливого радушия, становясь злым. — Вот оно, значит, как! Ты нанялся к Погу!

— Нет, у Пога я не работаю. Я не работаю ни на кого.

Рейнолдс, не мигая, глядел на него, и Кеневен догадался, что он привык к тому, что его все боятся.

— Тогда вот что я тебе скажу, приятель: среди этих холмов, в этой долине, есть две стороны, только две — те, кто за Рейнолдса, и те, кто против него. И если ты не будешь работать на меня, то я стану считать тебя своим врагом!

Кеневен пожал плечами.

— Ты покойник, Рейнолдс. Судя по тому, что мне доводилось слышать, у тебя уже и так полно врагов. Стоит ли еще заводить одного? К тому же, по моим сведениям, ты заслуживаешь своих врагов.

— Что? — Рейнолдс собирался уже уйти, но теперь сделал шаг назад. — Не выводи меня из терпения, Кеневен!

Тут в разговор вмешался длинный и тощий, как хлыст, молодой человек с впалыми щеками, все это время стоявший рядом с Рейнолдсом.

— Подождите, дядюшка Чарли, — учтиво сказал он. — Позвольте мне поговорить с ним.

Теперь Кеневен переключился на нового собеседника. Он обратил внимание на скучающий, отсутствующий взгляд его серых глаз, который не мог не настораживать.

— Меня зовут Сидни Бердью. Я служу десятником на ранчо у мистера Рейнолдса. — Он на шаг приблизился к Кеневену. — Может, ты объяснишь мне: почему он заслужил своих врагов?

Кеневен оставался по-прежнему невозмутим, он уверенно и с некоторым любопытством разглядывал Сидни, но бдительности не терял.

— Ну разумеется, с превеликим удовольствием, — с готовностью согласился он, — если мистеру Рейнолдсу так уж этого хочется.

— Хватит болтовни. Мы слушаем.

— Чарли Рейнолдс приехал на Запад из Миссури как раз после того, как закончилась война с Мексикой. На какое-то время он обосновался в Санта-Фе, но когда по Тропе Оверланд потянулись обозы с переселенцами, он отправился на Север и стал продавать оружие индейцам…

Рейнолдс сначала побледнел, а затем лицо его побагровело от гнева.

— Наглая ложь!..

Кеневен резко оборвал его:

— Не вынуждай меня прикончить тебя, Рейнолдс, хотя, видит Бог, ты этого заслуживаешь! Каждое сказанное мной слово — чистейшая правда. Ты не гнушался принимать участие в налетах на обозы и получал свою долю за добытые скальпы бледнолицых. Неплохо поднажившись на столь неблаговидных занятиях, ты решил удалиться от дел, тем более что в Хулесбурге тебе представился случай свести знакомство с человеком, который как раз собирался переселиться в эти края и обзавестись хозяйством. О твоем прошлом он ничего не знал…

Бердью схватился за револьвер, но Кеневен ожидал этого. Наступая на Билла, десятник Рейнолдса перешагнул через его вытянутые ноги. И теперь, зацепив сзади носком сапога лодыжку Бердью, Кеневен сделал резкий рывок, подсекая противника и отталкивая его от себя.

Бердью с грохотом опрокинулся навзничь, и выстрел из его револьвера пришелся в потолок. В комнате этажом выше раздался испуганный крик, и по полу застучали быстрые шаги.

Кеневен ногой выбил у Бердью револьвер, а затем подобрал его с пола.

— Рейнолдс, к стене! Бердью, к тебе это тоже относится!

Побледнев и гневно сверкая глазами, Рейнолдс попятился к стене. Комната постепенно заполнялась толпой любопытных.

— Итак, — продолжал Кеневен, — с вашего позволения, я все же закончу свой рассказ. И запомни, ты сам на это напросился. Тебя интересовало, почему я считаю, что ты заслужил своих врагов. Я напомнил тебе о тех несчастных, кого ты убил во время набегов на обозы, и о тех деньгах, что ты нажил от продажи оружия индейцам. А теперь я назову имя человека, с которым ты познакомился в Хулесбурге.

Лицо Рейнолдса стало мертвенно-бледным.

— Не надо. Ты и так слишком много наболтал. Бердью нарывался на неприятности, и он их получил. Так что давай не будем. Мне нужен хороший работник. И я плачу хорошие деньги.

— За что? Чтобы убить кого-нибудь, как ты проделал это со своим компаньоном? Ты заключил с ним сделку, после чего он переехал сюда и принялся за дело. Это он выстроил тот дом, в котором ты сейчас живешь, и посадил вокруг него деревья. А потом вы вдвоем и еще кто-то третий с вашего ранчо отправились в горы и по дороге нарвались на засаду индейцев, которые по какой-то причине тебя не тронули, и ты оказался единственным из троих, кто уцелел и вернулся обратно, хоть и был при этом ранен. Естественно, ранчо перешло к тебе. Так что же за индейцы на вас напали, Рейнолдс? Или там орудовал лишь один индеец? Тот из вас троих, что ехал позади всех? Ты хотел знать, отчего я не хочу работать на тебя и почему у тебя должны быть враги? Так вот, надеюсь, теперь я удовлетворил твое любопытство. А сейчас я прибавлю еще кое-что от себя. Я приехал сюда, чтобы остаться здесь жить. И никуда уезжать не собираюсь.

Закончив свою речь, Билл неспешно вернул револьвер Бердью, который, взяв оружие в руки, начал засовывать его в кобуру, но затем вдруг замешкался.

Заметив это, Кеневен усмехнулся.

— Поосторожней, Бердью! На твоем месте я бы не стал так испытывать судьбу.

Тот замер в нерешительности, а затем, выругавшись, в сердцах сунул револьвер на место и, развернувшись, быстро вышел из ресторана. Вслед за ним вышел и Чарли Рейнолдс. Его шея и уши покраснели от охватившей его ярости, так и не нашедшей себе выхода.

Люди расходились, наперебой обсуждая увиденное, толпа начала постепенно редеть, и вскоре зал опустел. Билл Кеневен вновь уселся за столик.

— Мэй, — позвал он, — мой кофе совсем остыл. Налей мне свежего и погорячее, будь так добра.

Глава 5

Жители Соледада и прилегавших к нему окрестностей давно привыкли к разного рода сенсациям. Но слухи о происшествии с Рейнолдсом и его десятником, считавшимся одним из искуснейших стрелков, тут же облетели весь город и стали главным предметом обсуждения, давая сплетникам обоих полов почву для домыслов и пересудов. Прочие граждане также не обошли вниманием случившееся, и новость продолжала стремительно распространяться по всей округе.

О прошлом человека, назвавшегося Чарли Рейнолдсом, до сих пор мало что знали. Запад есть Запад, и вопросы тут задавать было не принято. Здесь каждому человеку давалась возможность показать, на что он способен.

Рейнолдс был старейшим из местных обывателей, ему принадлежало самое большое и самое старое ранчо. Среди соседей он слыл человеком волевым и жестоким, особенно когда дело касалось лично его. Но только теперь он предстал перед ними в совсем ином свете, и новости эти никому не пришлись по душе.

Одним из первых весть о случившемся получил Уолт Пог, который, усмехнувшись, хлопнул себя ладонями по коленкам.

— Надо же! Вот ведь старый плут! Вот мошенник!

Потом ему в голову пришла та же мысль, что и всем остальным. Откуда Билл Кеневен все знает? И что еще ему известно?

Пог задумался, и от былой радости и ликования по случаю расстройства планов Рейнолдса у него не осталось и следа. Кеневен слишком много знал… А вообще-то кто он такой? Что ему здесь нужно? Если он пронюхал такие подробности о Рейнолдсе, то, возможно… нет, об этом лучше не думать. И все же Билл Кеневен еще мог стать для него надежным союзником… или опасным врагом.

Молва разнесла слух о бесстрашии Кеневена, смакуя то, как уверенно он держался и даже глазом не моргнул, когда Бердью выхватил револьвер. Всего за один вечер Кеневен стал едва ли не самой знаменитой личностью во всей округе.

…В свое время, собирая информацию о долине, Билл обращал внимание на самые разные факты, которые могли бы представлять для него какой-то интерес, и именно с мыслью об этом он и проснулся на следующее утро.

До сих пор он не имел никакой возможности самому убедиться в достоверности накопившихся у него сведений, но теперь решил заняться их проверкой. Судя по тому, что ему говорили, к северу и западу от горных кряжей простирались обширные участки бесплодной земли, которые здесь все обходили стороной. Земля там лежала под растрескавшимися потоками застывшей лавы, что свидетельствовало о давнем извержении первобытных вулканов. Отправляться туда верхом было небезопасно, а при прогулке пешком ничего не стоило за один раз сносить пару хороших сапог.

Некогда там жил Джим Бердж, человек, хорошо знавший край, раскинувшийся примерно на триста квадратных миль.

Он и рассказал Чарли Гастингсу, незадачливому компаньону Рейнолдса, об этой долине. Джим Бердж пригнал в долину самое первое стадо. Но вскоре ему надоело сидеть дома у себя на ранчо, и тогда, поддавшись порыву, он отправился на Север, бросив на произвол судьбы стадо, прихватив с собой лишь нескольких своих лучших лошадей.

Когда Чарли Гастингс встретился с Рейнолдсом, Берджа уже не было в живых. Заехав далеко на северо-запад, он нарвался на команчей и принял неравный бой. Ему удалось отправить на тот свет четверых из напавших на него индейцев, но пятый украсил уздечку своего коня снятым с Берджа скальпом.

Джим Бердж неоднократно беседовал и с другими своими знакомыми в Санта-Фе, которые тоже хорошо его помнили и ничего не забыли. Билл Кеневен оказался одним из них. А Билл всегда отличался любознательностью.

Отправившись на конюшню, он начал седлать своего коня, твердо решив первым делом удовлетворить возникшее любопытство. Он собирался выяснить, какая участь постигла брошенное стадо.

Уже девять лет минуло с тех пор, как Бердж бросил стадо на произвол судьбы, но стадо в несколько сотен голов могло прекрасно обходиться и само по себе.

«В тех местах можно найти и воду, нужно лишь знать, где искать, — уверял его тогда Бердж. — Там есть трава, если опять же разведать места».

Знакомый с повадками животных, Кеневен не сомневался, что они найдут и то и другое, а если он сможет выйти на те места, то обнаружит и стадо… если только кто-нибудь уже не опередил его.

Билл уезжал из Соледада по главной дороге, провожаемый пытливыми взглядами горожан. Среди них была и Дикси Винейбл, которая в это время объезжала свои стада, наблюдая за тем, как они пасутся. Она издалека заметила высокого всадника на коне необычной масти… и у нее защемило сердце при мысли о том, что он покидает их город и, возможно, уже никогда не вернется.

Но, вспомнив его лицо и то, как он смотрел на нее, она усомнилась в том, что он просто так возьмет и навсегда уедет отсюда. Такой мужчина, как Билл Кеневен, должен обязательно возвратиться… Разве нет?

Дикси также одной из первых узнала о его столкновении с Рейнолдсом и Бердью. Она немного побаивалась Бердью, потому что всякий раз, когда он оказывался поблизости, его взгляд неизменно останавливался на ее фигуре, и у Дикси при этом по спине бежали мурашки, — ощущение, не имевшее ничего общего с тем возбуждением, которое она испытала, поймав взгляд Билла Кеневена.

Дикси заметила, что мысли ее все чаще и чаще возвращались к нему. Она не сомневалась, что он храбр, в меру вежлив и рассудителен, однако оказалось, что у него крутой нрав. А уж с Рейнолдсом он обошелся даже чересчур жестоко. Возможно, кое-кто и решит, что со стороны Билла это дурацкая выходка, мол, негоже заводить себе такого опасного врага… Но так ли это? Откуда ей знать, если она ровным счетом ничего не слышала о самом Билле Кеневене?

Аппалуза Кеневена замечательно подходил для поездок в горы, вот и теперь он стремительно летел вперед. Все звуки и запахи вокруг будоражили в недавнем прошлом дикого коня. Только четыре года назад Билл заарканил и объездил своего Рио.

Волей-неволей Кеневен привлек к себе внимание горожан и оказался в самом круговороте событий. И он трезво оценил ситуацию. Отныне ему следует действовать быстро и решительно. Но если бы еще какое-то время они оставались в неведении относительно его планов! Противостояние между Погом и Рейнолдсом вот-вот придет к логической развязке. Его выходка могла подвигнуть Рейнолдса перейти к активным действиям.

Рейнолдс был далеко не дурак. Он наверняка отдавал себе отчет в том, с какой быстротой молва о случившемся облетит всю округу и что очень скоро к нему станут приставать с назойливыми расспросами. Только власть над долиной и всеми ее обитателями могла избавить его от неприятностей. Он должен поторопиться, чтобы избежать объяснений. Щурясь от яркого солнца, Кеневен раздумывал о том, какими будут дальнейшие действия Рейнолдса. Настал его черед, и Билл ни минуты не сомневался, что в долгу тот не останется. Но только где будет нанесен ответный удар? И как?

Тропа, которую он искал, возникла совершенно неожиданно, обозначившись еле различимой цепочкой следов, уводивших в сторону от дороги и исчезавших в зарослях пиний. Не раздумывая, он свернул на нее, для начала дав коню привыкнуть к новой дороге.

Солнце уже стояло в зените, когда Кеневен добрался наконец до того места, где раскинулось каменное море лавы, и остановился перед беспорядочным нагромождением черных глыб, между которыми кое-где пробивалась чахлая растительность. Тропа исчезла. В поисках дороги он обогнул застывший лавовый поток, над которым теснились обломки скал. Безоблачное небо излучало зной, камни раскалились, стояла удушливая жара, как в парилке. Оказавшись на стороне холма, откуда открывался прямой путь к горе Тысячи Родников, Билл направил коня вверх по склону, нашел небольшой участок, где лежала тень, и спешился, дав Рио отдых. Пока мерин лениво щипал сухую, выгоревшую на солнце траву, Кеневен достал полевой бинокль, год назад купленный им по случаю в Новом Орлеане, и начал пристально, дюйм за дюймом, разглядывать пласты застывшей лавы.

У него еще не сложилось определенных планов, но только если стадо, на поиски которого он отправился, действительно бродило где-то поблизости, то он рассчитывал прежде всего пометить скот своим тавром, а затем перегнать его в долину, чтобы использовать в дальнейшем как дополнительный аргумент, дающий ему основания претендовать на тамошние пастбища.

Предыдущий опыт подсказывал ему, что среди окаменевших лавовых полей часто встречаются островки плодородной земли, которую не затронул раскаленный поток. Порой подобные пастбища достигали значительных размеров. Когда-то давным-давно эти горы покрывал ледяной панцирь, и лава разливалась поверх него. Застывая, она часто образовывала длинные туннели. Лед постепенно таял, вода стекала вниз, оставляя после себя созданный самой природой проход в скалах. Некоторые из них достигали в длину несколько сотен ярдов, а один такой туннель протянулся даже на несколько миль.

Бесплодные пласты окаменевшей лавы вряд ли могли представлять интерес для случайного путешественника, забредшего ненароком в эту глухомань. Застывший поток представлял собой круто обрывавшийся склон высотой примерно в пятнадцать-двадцать футов. Поверхность породы казалась с виду липкой на ощупь, а каменистые нагромождения местами напоминали огромные комья черной патоки. Потратив на наблюдения около получаса, Билл снова оседлал Рио и направился вдоль склона, время от времени останавливаясь и осматривая местность.

Над горами уже опускались сумерки, когда в поле его зрения попала скала, словно одинокий перст, возвышавшаяся над пластами окаменевшей лавы. У ее подножия стояла корова. Пока он следил за ней, она медленно развернулась и побрела куда-то на северо-запад.

Быстро темнело. Тропы он так и не нашел, поэтому повернул назад и двинулся к горе Тысячи Родников. Ничего, завтра он возобновит поиски. Зато теперь ему известно, что по тому лабиринтубродит по крайней мере одна корова. А где одна, там скорее всего найдутся и все остальные.

Мало кто знал тропу, по которой он теперь ехал. Она вела прямиком на вершину Столовой горы и взбиралась вверх по западному склону, петляя между каменными завалами, нагромождениями лавы, минуя заросли пиний, сменяемые осинниками и сосновыми рощами. Вершина Столовой горы представляла собой площадку величиной примерно в две сотни акров, куда вел всего лишь один путь, тот самый, по которому он и добрался сюда.

Ничто не мешало путнику обозревать окрестности к югу и востоку от горы. Там лежала теперь погруженная в темноту долина и те пастбища, в борьбу за овладение которыми включился и он сам. Северный, совершенно отвесный склон образовывал одну из стен глубокого каньона, по дну которого проходило песчаное русло давно пересохшего ручья. Противоположный склон каньона был таким же отвесным, как и этот, и находился на расстоянии примерно четверти мили от него.

Биллу пришлось долго петлять между деревьями, пробираясь сквозь заросли, прежде, чем перед ним открылась относительно ровная площадка. Он остановился, наслаждаясь красотой места, которое выбрал для своего дома. Багряная дымка окутала склоны дальних холмов, и глубокие тени залегли в ущельях и теснинах, поросших лесом. Частокол высоких сосен чернел на фоне угасающего заката. На небе зажглась первая звезда. Затем еще одна.

Вершина Столовой горы, вздымавшаяся больше чем на сотню футов над землей, внезапно обрывалась отвесным склоном. В камнях, примерно на высоте тридцати футов от подножия скалы, были родники, давшие название этому месту. Серебристые потоки воды обрушивались вниз множеством маленьких водопадов, образуя небольшое озерцо.

За дальним берегом его, по краю которого росли осины, широко расстилались обширные пастбища, уходившие в таинственную даль среди склонов окрестных холмов. Билл Кеневен сидел верхом на коне, не опасаясь, что его заметят. Люди редко наведывались сюда, и со времен последних индейцев едва ли еще кто-нибудь поднимался на вершину горы. По крайней мере никаких следов, никаких признаков того, что поблизости проходили человек, лошадь или корова, он не увидел, здесь не было вообще ничего, кроме руин какой-то древней каменной постройки — или сразу нескольких построек, — не походившей с виду ни на одно из индейских скальных жилищ и ни на одну из хижин тех поселений, которые ему доводилось видеть прежде.

На пастбище, простиравшемся внизу, хозяйничал Чарли Рейнолдс. Правда, он и его люди редко заезжали на это самое дальнее среди прочих владений Рейнолдса, но его стада наведывались к воде в любое время, как приходили на водопой к озеру олени, антилопы и дикие лошади.

Недалеко отсюда, в рощице пиний, Кеневен начал строить свой дом, используя фундамент прежней постройки, заложенной древними строителями, а также часть выложенного ими пола и камни для стен. Древний фундамент оказался намного больше, чем требовалось под его первое жилище, поэтому он чисто подмел оставшуюся часть и, расхаживая по ней, думал, что делать дальше. Сейчас для него было важно как можно скорее достроить хоть какую-нибудь лачугу, чтобы заявить о своих правах на землю.

Поблизости бил ключ, вода в который поступала из того же источника, что и в Тысяче Родников. Он не сомневался в этом, так как несколько раз бросал в омут небольшие палки, которые затем выплывали в озере далеко внизу.

Проехав через заросли и оказавшись в уединенной ложбинке, Кеневен слез с коня, расседлал его и отпустил пастись. Он редко стреноживал или привязывал его, зная, что стоит лишь окликнуть Рио или позвать свистом, как он тут же подойдет к нему. Еще не случалось, чтобы он не отозвался с первого раза на клич хозяина. Обычно лошади не отходят далеко от костра. Они могут пастись, ненадолго удаляясь от лагеря, но затем неизменно возвращаясь обратно. Можно подумать, что им, так же как и людям, нравится держаться поближе к костру, возле него они чувствуют себя гораздо уютнее.

Собрав немного сухих веток, Билл разложил небольшой костерок, следя за тем, чтобы пламя не поднималось слишком высоко. Хотя вряд ли кто заметил бы его здесь, на дне ложбинки. Но ему очень не хотелось, чтобы его обнаружил кто-нибудь из обитателей долины.

Покончив с едой, он вернулся на площадку, где возвышались недостроенные стены его будущего дома. Выйдя на свою импровизированную террасу, образованную древним фундаментом, постоял здесь еще довольно долго, вглядываясь в темноту и наслаждаясь ночной прохладой. Затем направился к хижине. Раздумывая над тем, какая работа здесь еще предстоит, Кеневен вдруг услышал приглушенный, далекий рокот, от которого ему сделалось не по себе.

Он замер на месте, обратившись в слух. Звук доносился как будто из глубин той самой горы, на вершине которой он теперь стоял. Кеневен выжидал, полагая, что рокот станет нарастать. Но всего через минуту или чуть дольше он начал ослабевать, превращаясь в еле различимое ворчание. Затем все стихло. Билл озадаченно расхаживал вокруг своей хижины в течение еще нескольких минут, выжидая и прислушиваясь, но звук не повторился.

Странное происшествие оставило в его душе неприятный осадок, и он вернулся в разбитый им в ложбине лагерь, чувствуя себя не в своей тарелке, потом долго лежал без сна, укрывшись пледом и размышляя о случившемся. Ему было всего пять лет, когда в 1857 году разразилось сильнейшее в истории Южной Калифорнии землетрясение. То, что он наблюдал сейчас, землетрясение вроде бы не напоминало, но тем не менее в недрах земли что-то происходило.

Он с тревогой обратил внимание на то, что Рио не отходит далеко от него, во всяком случае, держится ближе, чем обычно. Ну, разумеется, для этого могли быть и иные причины. На горе и в расселинах водились пумы. Он видел их следы, так же как замечал раньше следы лося, оленя и даже медведя.

Места, где он решил обосноваться, поражали воображение своей красотой — это был удивительный, уединенный уголок дикой природы, отгороженный ото всего остального мира громадой горы Тысячи Родников, возвышавшейся на манер крепостного вала.

…Билл проснулся на рассвете, когда небо над горами начало светлеть. И тут снова откуда-то из глубины земли раздался все тот же приглушенный, нарастающий рокот — как будто где-то там сам дух горы пробуждался от долгого сна. Но только на сей раз звук оказался менее отчетливым, более слабым, словно доносился издалека.

— Все хорошо, Рио, — успокоил он коня. — Все в порядке.

И самому ему очень хотелось в это верить…

Глава 6

Когда он проснулся снова, небо уже совсем посветлело. Кеневен быстро выбрался из-под пледа, развел костер и поставил кипятиться воду для кофе. За завтраком он напряженно размышлял о природе странных звуков, раздававшихся ночью. Причиной рокота могли стать родники, некие земные силы и процессы, происходившие глубоко в земле под горой. Иного разумного объяснения он не находил.

Очевидно также и то, что тайные силы за последнее время не привнесли никаких изменений в облик горы. Выходит, что для этого их мощи недостаточно, а значит, не существует и непосредственной опасности. Закончив завтракать, Билл быстро собрал вещи, чтобы быть готовым в любую минуту отправиться в путь, а потом принялся за строительство дома.

В отличие от большинства ковбоев, предпочитавших не связываться ни с какой иной работой, кроме той, которую можно сделать, не слезая с седла, Кеневен всегда любил потрудиться руками. К тому же ему доставляло огромное удовольствие строить дом для себя. К полудню он закончил выкладывать из тяжелых камней еще одну стену. Хоть и медленно, но хижина его становилась похожей на человеческое жилье.

Он устроил себе небольшой перерыв на обед и решил надеть рубашку, прежде чем приниматься за еду. Билл как раз застегивал пуговицы, когда внимание его привлекло какое-то еле различимое движение, происходившее как будто далеко на дороге, ведущей в Соледад. Порывшись в вещах, он достал свой полевой бинокль и занял удобную позицию на краю обрыва. Убедившись, что прямые солнечные лучи не падают на стекла бинокля и не дают бликов, которые могли бы обнаружить его присутствие, он принялся разглядывать приближающегося всадника.

Разделявшее их расстояние было поначалу слишком велико, но тем не менее Кеневену показалось, что ему уже где-то приходилось видеть этого человека. Но стоило лишь всаднику подъехать поближе, как Кеневен узнал Сидни Бердью.

Интересно, что могло привести сюда десятника Рейнолдса? Ну разумеется, это пастбище считалось угодьями ранчо «ЧР», так что он, возможно, объезжал стадо или же просто решил наведаться к источнику. Но, с другой стороны, ехал он довольно быстро и не тратил времени на то, чтобы останавливаться и глазеть по сторонам. Добравшись до озера у подножия горы, Бердью осадил коня и, проворно спрыгнув на землю, уселся на один из валунов и закурил сигару.

Ждет кого-то!

День выдался теплым, солнце ласково пригревало, что было особенно приятно после напряженной работы, а поэтому Кеневен улегся на землю и принялся терпеливо ждать. Если Бердью забрался в такую глушь, чтобы встретиться с кем-то, то ему нужно непременно узнать, с кем именно. Несколько раз он наводил бинокль на дорогу, но там никто не появлялся. И лишь в очередной раз оглядев окрестности, он наконец заметил еще одного всадника — он ехал верхом на гнедом коне и, должно быть, появился откуда-то из зарослей, так как до самого последнего момента ему удавалось оставаться незамеченным. Подъехав к озеру, он тоже спешился. Кеневен озадаченно направил свой бинокль на коня, пытаясь разглядеть тавро.

Гнедой носил клеймо «ВВ»! Очевидно, один из людей Винейблов приехал на тайную встречу с Бердью с ранчо «ЧР». К тому же Кеневан заметил еще двоих приближавшихся всадников: в одном из них он узнал того рослого детину с покатыми плечами, которого вчера заприметил в ресторане и который теперь ехал верхом на лошади из конюшни «Бокс-Н», в то время как его спутник сидел на мустанге серой масти с тавром Стара Левитта — клеймом «Трех Алмазов» — на бедре!

Здесь было над чем призадуматься. Тайная сходка представителей всех четырех хозяйств! Хозяева двух из них открыто враждовали друг с другом, а двое готовились включиться в эту войну. Кеневен на чем свет стоит клял себя за то, что не может услышать их разговора. Он понял, что тон всему задавал Бердью, который говорил больше всех, выразительно при этом жестикулируя и расхаживая из стороны в сторону.

Но тут Кеневен заметил еще кое-что.

Сначала он принял легкое движение среди высокой травы и в зарослях кустарника у подножия горы за игру ветра. Но затем увидел девушку, подбиравшуюся все ближе и ближе к занятым разговором мужчинам. У него все внутри похолодело, когда он узнал Дикси Винейбл!

Во имя чего ни затевалась бы сходка, ясно было одно: эти четверо не хотели, чтобы кто-то слышал их разговор или же хотя бы видел их вместе, и если теперь они заметят Дикси, то она окажется в большой опасности. Кеневен осторожно отполз от края обрыва и, добежав до своего недостроенного дома, схватил винтовку. К тому времени, как он снова занял позицию на вершине горы, сходка, по-видимому, подошла к концу, заговорщики, должно быть, обсудили и решили все свои вопросы. Один за другим они садились на коней и разъезжались. Сидни Бердью уехал самым последним.

Все это время девушка неподвижно лежала в траве и, лишь выждав несколько минут после того, как четыре всадника скрылись из виду, поднялась с земли и подошла к роднику. -Зачерпнув пригоршню воды и напившись, она еще некоторое время стояла в раздумье над озером, затем возвратилась в заросли кустарника, откуда мгновение спустя появилась вновь, но уже верхом на Огненном.

Теперь их разделяли какие-нибудь две сотни ярдов. Конечно, Кеневен мог бы оседлать Рио и, вскочив в седло, пуститься вдогонку. Но на то, чтобы добраться до подножия горы, ему потребовалось бы около часа, к тому времени Дикси ускакала бы слишком далеко.

Он остался в своем тайнике, глядя ей вслед. Что ей удалось услышать? И что навело ее на подозрения о двойной игре? На встречу к роднику пришли четверо, по одному человеку из всех четырех хозяйств, где, впрочем, каждому из них отводилась самая заурядная роль. Должно быть, ей кто-то по секрету сообщил об этом, где и когда состоится сходка, а иначе девушке просто не удалось бы пробраться сюда незамеченной.

Более того, она сумела бесшумно, словно индеец, проскользнуть у подножия холма, подойти почти вплотную к заговорщикам и подслушать их разговор, ничем себя при этом не выдав. А ведь она имела дело с далеко не новичками. У Дикси Винейбл хватило мужества на то, чтобы узнать правду.

Пора возвращаться в Соледад, хотя там его могли ожидать неприятности. По правде говоря, он готовился к ним, направляясь в долину. Только знакомство с Дикси застигло его врасплох.

Билл вполне отдавал себе отчет в том, каковы его шансы на успех. Он знал, что вражда вооруженных кланов вот-вот выплеснется наружу, и надеялся, что самому ему удастся в конце концов оказаться в ней победителем.

Оседлав Рио, он отправился в обратный путь, пересек осинник и начал головокружительный спуск в долину по узкой и опасной тропе. Ему до сих пор так и не удалось найти путь через пласты лавы. Однако если он намерен осуществить свой прежний план, то ему во что бы то ни стало надо разыскать то стадо, в существование которого он теперь твердо верил.

Когда Кеневен подъехал к каньону, вход в который открывался поблизости от окаменевших потоков лавы, день достиг своего разгара. В запасе у него оставалось совсем немного времени для поисков. Тогда он решительно повернул на север, собираясь обогнуть гору и возвратиться в Соледад по дороге, что вела оттуда со стороны Родников. Неожиданно он заметил какое-то движение за деревьями и тут же остановился. Несколько лосей медленно вышли из кустов и побрели вдоль пересохшего русла небольшого ручейка по направлению к нагромождению лавы.

У него перехватило дыхание. Нигде поблизости не было иного источника воды, кроме Тысячи Родников, но только эти лоси почему-то скорее удалялись от него, чем шли к нему. А так как обычно животные ходят на водопой вечером на закате или же рано утром, до того, как встанет солнце, то и сейчас они, наверное, держали путь к некоему источнику воды, который мог находиться лишь за каменными развалами.

Он сидел верхом на коне, дожидаясь, пока лоси пройдут мимо, и, когда они наконец скрылись в зарослях, отправился за ними. Их еле различимые следы вскоре вывели к узкому ущелью между двумя черными скалами, вход в которое скрывал каменный выступ одного из склонов. Проход оказался узок, так что, проезжая по нему верхом, он задевал стременами за отвесные стены.

Тропа становилась все уже и уже, и по обеим сторонам от нее возвышались непреступные скалы, однажды ему даже пришлось вытащить ногу из стремени и закинуть на седло, чтобы миновать теснину в скальном коридоре, но он продолжал преследовать лосей. Неудивительно, что этот путь, существовавший здесь многие и многие годы, до сих пор никто не обнаружил.

Тропа продолжала извиваться, покрывая большое расстояние. Стены ущелья редко когда возвышались более чем на несколько футов у него над головой, за исключением тех случаев, когда по какой-то причине — скорее всего, из-за некоего препятствия — нагромождения окаменевшей лавы неожиданно становились выше.

Внезапно тропа пошла под уклон, дальнейшее продвижение по ней становилось все более опасным. И тут, впервые за время пути, Билл засомневался и остановился в нерешительности. Случись здесь обвал или еще что-нибудь — выбраться отсюда уж не удастся, останется лишь умирать мучительной смертью в глубинах каменного моря лавы. Если до него здесь и проходил кто-то из людей, то он не оставил никаких следов своего пребывания. Возможно, в незапамятные времена тропой пользовались индейцы. Но все же и они предпочитали обходить стороной заброшенные земли, подобные этим: тут ничего не стоило изодрать мокасины о камни, да и для охоты место не самое удачное.

После минутного замешательства он взглянул на огромные каменные глыбы, нависавшие у него над головой, многие из которых весили, должно быть, не одну тонну, и продолжил путь по следам, оставленным на земле недавно прошедшими лосями.

Сердце гулко стучало в груди. Его мерин тоже насторожился, осторожно ступая и едва не скатываясь вниз по крутизне. Примерно еще с полмили извилистая тропа шла под уклон, опускаясь в какую-то глубокую впадину. День клонился к закату, но Кеневен продолжал ехать вперед и вперед. Внезапно каменные стены расступились, и он остановил коня, будучи не в силах прийти в себя от изумления.

Прямо перед ним, как огромная чаша, лежала долина, со всех сторон окруженная стеной черных скал с многочисленными уступами и ровными площадками у самых вершин. На дне же гигантской чаши, оказавшемся на удивление ровным, буйно зеленели травы. Кое-где росли редкие деревья, и откуда-то доносилось журчание воды.

Пришпорив коня, он выехал на цветущий луг, оглядываясь по сторонам и задирая голову вверх. Долина находилась гораздо ниже уровня горных кряжей, а бесконечное монотонное однообразие пейзажа при взгляде на лавовые пласты надежно скрывало ее существование. Вне всяких сомнений, это не что иное, как кратер древнего и давно потухшего вулкана, не исключено, что того самого, откуда когда-то и изверглась вся эта лава. Некоторые из подобных кратеров со временем заполнялись водой, превращаясь в озера; ну а этот стал просто лугом. И на его зеленеющих просторах мирно паслось огромное стадо довольно упитанных животных. Здесь бродили также и лошади — потомки тех скакунов, которых когда-то оставил Джим Бердж.

Несмотря на сгущающуюся темноту, Билл ехал вперед, с интересом рассматривая высоченные скалы, зеленую траву и обитателей долины. Коровы удивленно поглядывали в его сторону, не проявляя ни малейших признаков беспокойства.

Наконец, оказавшись на небольшой полянке, вокруг которой росли осины, он осадил коня и спешился. Расседлав Рио, начал располагаться на ночь. Запас еды оказался на исходе. Завтра ему в любом случае придется вернуться в город. А здесь, следуя совету Скотта, он устроит тайник на черный день, завезя все самое необходимое.

Ночь принесла прохладу в долину. Кеневен разжег костер и поставил вариться кофе. Вдруг ему показалось, что где-то во мгле совсем рядом с ним происходит какое-то движение. Подняв глаза, он увидел примерно с дюжину коров и быка, вышедших к костру. Они держались у самой границы между ночной тьмой и кругом света, удивленно разглядывая огонь и его самого своими большими, влажными глазами. Очевидно, они никогда не видели человека и скорее всего впервые в жизни наблюдали, как горит костер.

Дважды за вечер ему доводилось слышать рев пумы и еще один раз далекий волчий вой.

Набрав побольше сухих веток, он сложил дрова на земле у костра. Вокруг валялось столько сломанных сучьев, валежника и кусков сухой коры, что дров ему хватило бы, пожалуй, на всю оставшуюся жизнь. В принципе, здесь можно запросто жить… А если проход через ущелье окажется завален, то иного выбора у него попросту не будет.

Эта мысль обеспокоила его. Он отошел от костра — при его приближении коровы отступили во мрак — и принялся вглядываться в контуры скального кряжа.

Просвета между скалами не обнаружил. Скорее всего, его и не существовало. Оказавшись в западне на дне кратера, человек обречен провести здесь остатки своих дней, если, конечно, он не обладает навыками хорошего скалолаза, чтобы попытаться выбраться отсюда, поднявшись по отвесным каменным стенам.

На этой высоте в горах обычно лежит снег, а значит, зимой вся долина будет занесена глубокими сугробами. При мысли об этом Кеневену стало не по себе, и он поспешил вернуться к костру. У него не было никакого желания оставаться навеки в западне, пусть даже в таком райском уголке, каким могла показаться эта долина.

На следующее утро, когда уже совсем рассвело, он сел на коня. Теперь, при свете дня, кратер показался ему меньше, чем вечером накануне. Здесь имелось еще несколько малых кратеров, но все они являлись частями одного большого, и, объезжая окрестности, он обнаружил несколько ледяных пещер. Скорее всего они образовались благодаря тому, что массы остывали так неравномерно, что в то время, когда поверхность была уже холодной, порода внутри все еще продолжала плавиться. Жидкость стекала вниз, и под твердой оболочкой образовывались пещеры. Благодаря тому, что лава почти совсем не проводит тепло, в пещерах сохранялась довольно низкая температура. Лед образовывался в них вне зависимости от жары на поверхности; возле таких пещер среди камней часто скапливалась вода, куда приходили на водопой дикие лошади, олени, лоси и снежные бараны.

Когда же Билл наконец отправился в обратный путь, направляясь к тому ущелью, через которое накануне проник на дно кратера, он с большой долей уверенности мог утверждать, что бродившее по лугу стадо насчитывало не менее четырех-пяти сотен голов, слишком много для столь ограниченной территории. Должно быть, за последнее время под влиянием неких природных факторов произошел необычайно высокий прирост поголовья.

Но когда он добрался до склона, где по его расчетам располагался вход в ущелье, его там не оказалось. Еще с минуту он неподвижно сидел в седле, сосредоточенно разглядывая каменные стены, и вскоре ему показалось, что он видит то, что искал. Однако выехать к ущелью ему удалось, лишь отыскав на земле свои собственные следы. Ориентиры, выбранные им накануне, при дневном свете оказались совершенно бесполезными.

В ущелье тропа пошла в гору, и какую-то часть пути Рио пришлось из последних сил взбираться по крутому каменистому склону. Время от времени Кеневен останавливался, чтобы дать коню отдых. Поглядывая вверх, на нависшие у него над головой карнизы, он мысленно заметил, что когда-нибудь обязательно попытается совершить восхождение на эти склоны. Просто так, чтобы посмотреть, насколько прочны эти камни.

Уже начали сгущаться сумерки, когда его конь легким галопом пронесся по главной улице Соледада и остановился перед конюшней. К воротам вышел мексиканец, который сначала взглянул на тавро коня, а затем уже и на самого Кеневена.

— Вы работаете на сеньора Пога или сеньора Рейнолдса? — настороженно осведомился он.

— Исключительно на себя самого, — ответил Кеневен. — А что случилось? Что-то слишком тихо в городе.

— Да, сеньор. Произошло убийство. Ролли Барт с «ЧР» ввязался в перестрелку с двумя ковбоями с «Бокс-Н». Застрелил одного и ранил второго. Но, кажется, и сам Барт тоже ранен. Он куда-то пропал.

— Бежал?

— Кто его знает… Говорят, ранен, и мне его очень жаль, потому что сеньор Барт хороший человек. — Мексиканец закурил и глубокомысленно произнес, ни к кому не обращаясь: — Скорее всего он на «ЧР» пришелся не ко двору.

— С чего бы это? — быстро переспросил Кеневен.

— У него возникли неприятности с сеньором Бердью, большие неприятности. Сеньор Барт мне сам говорил.

Бердью враждовал с Бартом, и в то же время на Барта нападают двое с «Бокс-Н»? Получается не слишком складно, а хотя почему бы и нет? Возможно, эти события и стали результатом тайной сходки у Тысячи Родников. В любом случае перестрелка подогреет ненависть противников друг к другу.

Мексиканец назвал Ролли Барта хорошим человеком. Скорее всего так. оно и есть. В здешних местах мексиканцев не слишком-то жаловали, а это значит, что по натуре своей Барт дружелюбен и не заносчив.

К тому же он отлично владеет оружием. Оказавшись один на один с двумя вооруженными людьми, сумел уложить на месте одного и ранить другого. Что ж, неплохо… совсем даже неплохо.

Не исключено, что Ролли Барт — именно тот человек, к услугам которого ему, возможно, придется прибегнуть в скором времени.

Глава 7

Оставив Рио на попечение конюха, Кеневен вернулся в свою комнату, снятую им в гостинице. Войдя в холл, он обратил внимание на то, что Кинни за стойкой не было. И на лестнице ему навстречу также никто не попался. Только теперь он начал понимать истинную опасность сложившейся ситуации. Для строительства дома он выбрал достаточно уединенное место, но только как быть, если кто-нибудь наткнется на делянки, распаханные им среди деревьев? Вообще-то он не слишком утруждал себя земледелием, но и того, что он сделал, оказалось бы вполне достаточно, чтобы показать, что на этой земле кто-то работает.

Билл переоделся, умылся и побрился, не переставая обдумывать свое положение. Пока что все шло по плану… и выходило даже слишком гладко. Он утвердился в своих правах на владение источниками. Ему удалось разыскать стадо. Теперь у него есть два тайника — на дне кратера и на вершине горы — и оба довольно надежны. Но ведь в любой момент все ' могло принять совсем иной оборот.

Бердью, похоже, ведет игру вполне серьезно. Возможно, получил на это молчаливое согласие своего дядюшки, но едва ли. Скорее всего ему не дает покоя та же идея, что привела сюда Кеневена. В результате междоусобной войны в долине сложится совершенно иная ситуация, и сам Бердью или его приспешники постараются прибрать все к рукам.

Роль Бердью весьма тревожила Кеневена. Хорошо, что теперь он знает в лицо его сообщников, с которыми тот встречался у Тысячи Родников. Следует держать их в поле зрения. Ясно то, что на «ВВ» обосновалось несколько чужаков, и ему хотелось взглянуть на них. Визит на ранчо «ВВ» стал насущной необходимостью.

В кофейне «У пастуха» при ресторане сидели с десяток посетителей. Остановившись на пороге, Билл окинул зал пристальным взглядом, изучая присутствовавших. Он не имел совершенно никакого желания напороться на Бердью или Рейнолдса. Бердью наверняка постарается не дать ему спуску, да и Рейнолдсу гордость не позволит проигнорировать его. Здесь, в Соледаде, он уже заявил о себе, и сделал это вполне определенно.

Но вдруг он увидел Дикси Винейбл, одиноко сидевшую за маленьким столиком. Поддавшись внутреннему порыву, он прошел, звеня шпорами, через весь зал и остановился возле нее. Она подняла на него глаза и, казалось, удивилась.

— А, это снова вы! А я думала, что вы уехали из города!

— После встречи с вами? Как я мог? — Он указал на стул напротив нее. — Вы позволите мне присесть?

— Конечно. — Она задумчиво разглядывала его. — Знаете ли, мистер Кеневен, вы вроде симпатичный человек, но только меня отчего-то не покидает ощущение, что есть в вас что-то хищное.

— Просто я живу в хищной стране, — улыбнулся он. — Еще никто не придумал, каким оружием, кроме жестокости, можно укротить дикий край, на просторах которого обосновались неукротимые люди — и краснокожие, и белолицые. Здесь все сурово, но и по-своему прекрасно, хотя слабым и покорным нет места. Жизнь на Западе требует от человека проявления его самых лучших качеств, и о меньшем даже разговора быть не может. Как ни странно, но порядочность тут тоже в чести. На первый взгляд жестокость и порядочность — несовместимы. Однако это не так. В какой-то момент недостойные люди могут оказаться победителями, но ненадолго… В диком краю всегда остается реальная возможность воздать им по заслугам, используя слабые стороны их же неисправимых характеров.

— Вот уж не думала, что вы моралист, — с иронией сказала девушка.

Он равнодушно пожал плечами.

— Называйте меня, как вам угодно. Я вовсе не проповедник, но успел достаточно повидать на своем веку и знаю, как опасна небрежность в отношениях с другими людьми. Выжить в пустыне, горах или еще какой-нибудь глуши не так-то просто, и всегда лучше держаться наезженной тропы, на ней безопаснее. Но стоит лишь заступить черту, как могут начаться неприятности. Сама по себе тропа служит своего рода доказательством того, что путь найден верный, и если ты думаешь, что сократишь его, пойдя по целине, то наверняка ошибаешься. Очень скоро тебе придется возвращаться назад, и, кто знает, найдешь ли ты дорогу. Укоренившиеся традиции тоже проверены годами, и нет никакого основания им не следовать… Люди выбрали себе путь, которым идти дальше, и отклоняться от него слишком далеко означает нарываться на неприятности.

— И как идет завоевание мира? — поинтересовалась она. — Новоявленный Александр Македонский ищет новые страны, чтобы их покорить? Или, может быть, вы решили остаться и для начала навести порядок здесь?

— Я останусь. — Он весело взглянул на нее. — Здешняя атмосфера пробуждает во мне желание остаться.

— У вас и револьвер даже есть. А стрелять из него умеете?

— Если возникнет необходимость. Хотя я предпочел бы не делать этого. Я не расстаюсь с оружием с тех пор, как когда-то по молодости мне удалось обзавестись им. Тогда я работал на одном ранчо. А теперь без него я чувствую себя не вполне одетым.

— Судя по тому, что я недавно слышала, вам и без пальбы удалось поставить Сидни Бердью в не очень приятное положение. Знаете, мистер Кеневен, вы очень необычный человек. Иногда выглядите как самый обыкновенный ковбой, а порой вдруг высказываете весьма неожиданные идеи и довольно странные мысли.

— Не берите в голову. Вот в Хулесбурге мне приходилось водить знакомство с одним городским пьяницей. Он мог часами декламировать по памяти стихи Шекспира. В свое время был профессором и преподавал в университете какого-то из восточных штатов. А потом начал слишком часто прикладываться к бутылке. Еще мне приходилось пасти коров с братом английского лорда.

— Намекаете на то, что, между нами говоря, и сам вы герцог, путешествующий по свету инкогнито?

— Я? Вынужден вас разочаровать. Я именно тот, за кого себя выдаю, — простой ковбой, этакий перекати-поле. Зиму я провел в горах, из-за снегопадов оказавшись отрезанным от остального мира. Вместе со мной там находились еще двое таких же парней, как и я. У нас оказалось с собой четыре книги, и к весне каждый знал их наизусть. А еще мы часто спорили, обсуждая их содержание. — Немного помолчав, он решил сменить тему разговора. — Я слышал, в городе стреляли?

— Да, и боюсь, что этим не закончится.

— А что из себя представляет Ролли Барт?

— Один из самых порядочных людей. Вы бы нашли с ним общий язык. Мне он нравился… то есть и сейчас тоже нравится. Прямодушен, снисходителен к чужим ошибкам, но не слюнтяй. Ему лет сорок, а может, чуть побольше. Всегда открыто говорит то, что думает. А уж размышляет он основательно и очень о многом.

Кеневен молча попивал кофе, а затем заметил как бы между делом:

— На днях видел в городе одного из ваших людей… Он ехал на коне с клеймом «Бокс-Н». Такой высокий мужик с покатыми плечами в клетчатой рубашке. Вы догадываетесь, о ком я говорю?

Дикси пристально посмотрела на него холодным взглядом. У него появилось неприятное ощущение, что ей известно гораздо больше, чем предполагал. Ну разумеется, Билл имел в виду того парня, что приезжал к Тысяче Родников на встречу с Бердью, и она видела его там. Возможно, ей даже удалось подслушать их разговор.

— Конечно, знаю. Это Керб Даль. Он действительно работает у нас. А почему вы спрашиваете?

— Просто интересно. Я пытаюсь понять расстановку сил. Понять, кто за кого…

— А многие здесь силятся разгадать, на чьей стороне вы.

Он рассмеялся.

— И вы в том числе?

— Да, наверное, и я тоже. Все-таки я слышала, как вы беседовали с собственным конем, и мне интересно, где именно вы решили, говоря вашим же языком, «подсуетиться».

— Те слова не были предназначены для чужих ушей, и Мне очень жаль, что вы в то время оказались поблизости. Но только отказываться от них я и сейчас не собираюсь. Мне известно, каким образом Рейнолдс завладел своим ранчо и как Пог заполучил свое. Ни у того, ни у другого нет ни морального, ни какого-либо иного права ставить условия или выдвигать какие-то требования. Вы, надо думать, слышали о том, что я наговорил Рейнолдсу, когда позавчера вечером встретил его здесь. Если честно, то я мог бы рассказать о нем намного больше, а за Пога я еще вообще не принимался. Но, учитывая, что вы никого не посвятили в мои планы, вам скажу. Он выгнал старика Картера из собственного дома, а затем подослал Эммета Чабба, который его и убил. Это одна из причин, приведших меня сюда.

— Жажда мести?

— Вообще-то… я назвал бы это иначе. А впрочем, думайте что хотите. — Он перегнулся через стол, придвигаясь поближе к ней. Ему очень хотелось, чтобы она поняла его правильно. — Видите ли, дела с законностью на Западе обстоят из рук вон плохо. Вместо того чтобы бороться с бандитами, местные судебные исполнители фактически покрывают их. Эммет Чабб затеял драку с Вином Картером, когда тот был пьян… Он даже не успел сообразить, что происходит. Его просто пристрелили. Но когда на месте разборки объявился судебный исполнитель, у Вина в руке оказался револьвер. И тогда убийство списали на самооборону. В ответ на такое решение Чабб открыто смеялся. Он неуязвим перед законом, но только на свете есть и другое правосудие — неписаные законы, которых принято придерживаться, когда оказываешься в какой-нибудь глуши. И одно из этих правил — закон честной игры. Не спорю, тут суровый край, и люди тоже довольно суровы. Но все же по большей части они порядочные, честные граждане. И тем не менее местный судебный исполнитель практически назначен Чарли Рейнолдсом. А до ближайшего суда ехать сотню миль, и к тому же через земли индейцев. Когда нам на пути попадается бешеный пес или волк, каждый из нас не задумываясь пристрелит его. Если человек начинает совершать зверские убийства, то рано или поздно он тоже будет убит. Когда двое сходятся в поединке, даже не выясняя, кто прав, а кто виноват, исход такого поединка можно считать честным, даже если один из бойцов значительно превосходил другого умением и сноровкой. Но выстрел в спину не оставляет ни малейшего шанса дать сдачи. Такая смерть вопиет о возмездии. Вин Картер был моим другом. И у него не осталось никого, кто бы отомстил за него. Он не ходил в ганфайтерах, но все знали его как храброго парня и хорошего стрелка. Но в тот вечер, когда его убили, он напился в стельку и едва открывал глаза. Думаю, до него так и не дошло, что с ним случилось. Значит, совершено убийство. Возможно, еще до того, как здесь прояснится обстановка, мне предоставится случай свести счеты с Чаббом. Искать его не придется. В один прекрасный день он сам придет ко мне. Это дело касается только нас двоих, и никого больше. А остальное — совсем отдельный разговор. Пог и Рейнолдс обзавелись своими ранчо, использовав для этого власть оружия и денег. И вот теперь они на ножах друг с другом. Но только ни у одного из них нет законных прав на ту собственность, которая фактически находится в их распоряжении. Когда стихнет стрельба, ситуация в окрестностях Соледада может разительно измениться. И у меня будет ранчо.

— Но где, Билл?

У него часто забилось сердце. В первый раз за все время она назвала его по имени. Он пожал плечами.

— Поживем — увидим. — Улыбка исчезла с его лица. — Кстати, после того как позавчера вечером мы с вами расстались, один господин объявил мне, что вы уже «застолблены» и чтобы я держался от вас подальше.

— Ну, а как вы поступили? — шутливо поинтересовалась девушка, но взгляд ее оставался серьезен.

— Я ответил ему, что глупо считать любую женщину своей собственностью, не испросив предварительно согласия на это у нее самой. Но он все-таки настаивал на том, что вы уже не свободны. Удовлетворяя ваше любопытство, скажу, что, как вы, наверное, догадываетесь, я ему не поверил. Но даже если бы это было правдой, — он улыбнулся, — я бы не обратил на него ни малейшего внимания.

— Я бы удивилась, если бы вы поступили иначе. — Она поднялась из-за стола, слегка коснувшись его руки. — Мне пора. — Он с готовностью встал вместе с ней, но тут она сказала еще кое-что: — И все же, Билл, он вам не лгал.

Кеневену показалось, что у него остановилось сердце.

— Вы хотите сказать… В каком смысле?

— В том, что вот уже три месяца я помолвлена со Старом Левиттом.

Дикси Винейбл резко развернулась и пошла к двери.

Он глядел ей вслед, не в силах поверить в то, что услышал. Дикси Винейбл помолвлена со Старом Левиттом! А что же он? А он на сей раз останется в дураках. Иначе и быть не может.

Ну что ж, с кем не бывает. Но тем не менее новость его обескуражила. Он приехал в эту долину, мечтая о собственном ранчо. И что, если он все же обзаведется ранчо, но только эта девушка ему так и не достанется? Ранчо само по себе начинало казаться ему пустой и слишком скучной мечтой.

Он опустился на стул.

— Может быть, выпьете кофе?

Рядом стояла улыбающаяся Мэй.

— Не против, — согласился он. А затем добавил, ни к кому не обращаясь: — Вот оно как бывает… В кои-то веки я встретил девушку, на которой не грех и жениться, а она оказалась избранницей другого.

— Не будете возражать, если присяду?

Подняв глаза, он увидел перед собой Аллена Кинни.

— Пожалуйста, садись, — пригласил он, — выпей со мной кофе.

Мэй принесла кофейник, и еще несколько минут они сидели в молчании.

— Послушай, Кеневен, — вдруг решительно заговорил Кинни, — ты бы не отказал другу в помощи, правда?

Кеневен изумленно взглянул на него, поняв, что речь пойдет о чем-то серьезном.

— Конечно, а то как же! — кивнул он, принимаясь лихорадочно раздумывать над тем, к чему клонит Кинни.

Вдруг его осенила невероятная догадка. И как это он с самого начала не сообразил! Ведь другого места попросту нет. Весь город контролируют Уолт Пог и Чарли Рейнолдс.

— Я не имею права просить об этом, но с самого первого момента, как ты появился у нас, я воспринял тебя как человека смелого и ни от кого не зависящего. Я стал считать себя твоим другом. Потому что чувствую, что мы с тобой заодно. Повторяю, у меня нет права просить тебя о помощи, вынуждать тебя искать неприятности на свою голову…

— У меня их всегда предостаточно. Я обзавелся ими еще до того, как приехал в ваш город.

— Насколько я понимаю, у тебя нет знакомых и друзей среди местных, а мне больше не к кому обратиться. И…

— Ты прав. Друзей у меня здесь нет, а одно-единственное приятное знакомство только что завершилось, так и не успев состояться. Так что я должен сделать? Помочь Ролли Барту выбраться из города?

Кинни едва не выронил чашку.

— Ты?.. Ты все знаешь?

— Нет, только догадываюсь. Куда еще ему податься? Он серьезно ранен?

— В седле удержится… наверное. Он очень хороший человек, Билл, один из достойнейших. И если они разыщут его, то обязательно убьют. Я не знал, как поступить. Скорее всего, они наверняка докумекают искать его в гостинице. Удивительно, что до сих пор до этого не додумались.

— Так он здесь? — Кеневен едва не лишился дара речи. — Тогда лучше увести его отсюда сегодня же ночью, пока есть такая возможность.

— Он в погребе. Прячется в ящике под картошкой. Это единственное, что пришло мне на ум.

— А почему я? Почему ты решил просить именно меня?

— Я же объяснил: у тебя нет знакомых среди местных. Во всяком случае, мне о таковых ничего не известно. Ты решителен, держишься независимо. И еще… Мэй предложила тебя. И Дикси.

— Она знает?

— Я сначала подумал о ней. «ВВ» ни во что не вмешивается, сохраняет нейтралитет, так что лучшего убежища, казалось, не найти. Но она сказала мне, что, как бы ей самой того ни хотелось, это невозможно, что на то есть свои причины и что там ему грозит большая опасность. А потом она предложила поговорить с тобой.

— Она посоветовала поговорить со мной?

— Ага. Сказала, что если Барт тебе придется по душе, то ты согласишься. И что, возможно, пойдешь на это только ради того, чтобы досадить Погу с Рейнолдсом.

Кеневен задумался. Вне всякого сомнения, Дикси в курсе того, что происходит в округе, и осведомлена гораздо лучше, чем могло показаться на первый взгляд. Интересно, сколько раз ей приходилось подслушивать чужие разговоры, оказываясь посвященной в тайные планы других?

— Ждать больше нельзя. Нужно действовать немедленно. У тебя есть свободная лошадь?

— Если я отправлюсь за ней, то на это сразу обратят внимание. У Мэй тоже есть лошадь. Ее дом стоит на окраине города. Главная трудность доставить его туда.

— Это я беру на себя. Ты пока приготовь нам что-нибудь из еды и позаботься о том, чтобы, вернувшись в город, я смог бы взять все необходимое без лишних вопросов. — Кеневен встал из-за стола. — Передай Ролли, что мы скоро уезжаем. Я только отведу к Мэй своего коня и тут же вернусь обратно.

Выслушав объяснение Кинни, как добраться до дома Мэй, Билл направился к двери.

Но было уже поздно.

Обгоняя друг друга, по улице пронеслась дюжина всадников, не меньше. Они спешились перед гостиницей. И Уолт Пог в сопровождении ковбоя, участвовавшего в сходке у Тысячи Родников, направился ко входу.

— Кинни! Я хочу обыскать гостиницу! Этот убийца Ролли Барт все еще в городе, и, ей-богу, мы вздернем его на высоком суку прежде, чем часы пробьют полночь!

— А почему ты решил искать его именно здесь? — Кинни был бледен, но предельно собран и хорошо владел собой. Возможно, в свое время ему приходилось выступать с докладом по истории перед классом или зачитывать вслух газетные статьи перед членами какого-нибудь литературного кружка. — Барта сегодня я не видел. Да и с чего бы ему вдруг понадобилось приходить сюда?

Глава 8

Напустив на себя безучастный вид, Билл Кеневен стоял, прислонившись спиной к кухонной двери, и лихорадочно соображал, как поступить. Они найдут Барта, наверняка найдут! Один он ничего не сможет сделать, чтобы им помешать. Хотя стоит попробовать заставить их отложить расправу. Для себя он твердо решил, что никакой казни не допустит. И хотя Барта он знал лишь со слов других, этот человек стал ему глубоко симпатичен. К тому же один тот факт, что все местные негодяи ополчились против него, говорил сам за себя.

— Что ты так разошелся, Пог? — лениво протянул Билл.

Резко обернувшись, Пог взглянул в его сторону.

— А, и ты здесь! А тебе какое дело?

— Совершенно никакого. Просто захотелось узнать, из-за чего столько шуму. Правда, я слышал, что на того парня напали, и ему пришлось защищаться… И должен тебе сказать, у него это совсем неплохо получилось. Так поступил бы любой, окажись на его месте. И за что же его линчевать?

— Он убил человека с «Бокс-Н».

— А мне казалось, что причастность к «Бокс-Н» никого не делает бессмертным. Собрались трое взрослых мужчин, да к тому же еще и при оружии, выяснили отношения, все честь по чести. Хотя, конечно,довольно странно, что всех работников с «ЧР» в это время из города как ветром сдуло. Они что, со страху все разом в штаны наложили?

— А тебе какое дело? — вступил в беседу один из сопровождавших Пога. — На твоем месте я бы помалкивал.

Кеневен все еще стоял, прислонившись к двери. С явным презрением смерил взглядом парня, а затем спокойно заметил, обращаясь к Погу:

— Пог, я вижу, подхалимов ты выбирать себе умеешь. Если хочешь привести своего щенка домой в целости и сохранности, то лучше укороти поводок.

Ослепленный яростью, подручный Пога угрожающе двинулся на него.

— Ну ладно, козел! Пеняй на себя, сам напросился!

Пог упреждающе поднял руку.

— Перестань, Войль! Мы сюда не за этим приехали! Иди поищи Барта. Я сам поговорю с Кеневеном.

Войлю не терпелось вступить в схватку со своим обидчиком, и он не спешил уходить, но Кеневен все так же непринужденно стоял, привалившись плечом к дверному косяку, и криво усмехался.

Резко рванувшись, Войль направился к двери, на ходу вполголоса бросив через плечо:

— Ничего, Кеневен, я еще разберусь с тобой!

— Ну да, — лениво отозвался Кеневен и тихо добавил на прощание: — Может, и Даля заодно прихватишь с собой?

Вздрогнув от неожиданности, Войль замешкался, втягивая голову в плечи, словно ожидая удара. Он остановился и, обернувшись, в смятении взглянул на Билла.

Кеневен как ни в чем не бывало заговорил с Погом:

— Странных ты ребят набрал себе, Пог. Взять хотя бы того же Войля. Слишком уж он у тебя обидчивый, правда?

Пог исподлобья глядел на него.

— А при чем тут Даль? Что это ты о нем вспомнил? Он на меня не работает!

— Разве? — Кеневен улыбнулся, а затем развел руками. — Ну вообще-то, сам знаешь, я здесь недавно. Просто не успел еще запомнить, кто на кого работает. Вот грешным делом и подумал, что Войль вместе с Далем тянут одну лямку.

Уолт Пог был зол и раздосадован, однако теперь, ко всему прочему, ему стало еще и немного не по себе. Почему Кеневен решил, что у тех двоих есть общие интересы? Может, просто мелет языком или же ему и вправду что-то известно? А если так, то, спрашивается, откуда? Теперь еще одна мысль не давала ему покоя. И почему только свалился на его голову этот Кеневен? Кто он такой? Что здесь делает? До сих пор Пог считал, что Войль и Даль не знакомы. Но, вспомнив странную реакцию Войля, признал, что если они знакомы, то это знакомство ничего хорошего ему не сулит.

Пог вошел в кофейню, сел за стол и налил себе кофе, добавив в чашку много сливок и сахара. Затем через плечо взглянул на Кеневена, который не двинулся с места.

Мэй подошла к Биллу со спины.

— Он ушел! — шепнула она. — Его здесь нет!

Ее платье оказалось испачкано в пыли. Кеневен игриво шлепнул ее, и она торопливо отряхнулась.

— Куда он ранен? — шепотом спросил он.

— Кажется, в ногу выше колена. Далеко ему не уйти.

Пог поглядел в их сторону.

— Эй, о чем это вы там шепчетесь? — подозрительно спросил он.

Кеневен передернул плечами.

— А тебе что, завидно? Неужели, чтобы поговорить с хорошенькой девицей, мне нужно еще у тебя разрешения испрашивать? Настоятельно советую, не суй нос в чужие дела.

Пог отставил чашку с недопитым кофе.

— А теперь послушай! Никто еще никогда не…

— Пог, — оборвал его Кеневен, — на твоем месте я бы хорошенько подумал, прежде чем протягивать язык. Я же не нанимался на тебя работать и не собираюсь делать этого впредь. А посему как-нибудь уж сам решу, когда мне заводить разговоры с девицами и в каких выражениях беседовать со всеми прочими. Так что отвали… Отвали, я сказал!

Пог растерялся, вдруг ясно осознав, что, сам того не замечая, едва не напросился на разборку с человеком, который слишком мало знал о нем и потому совершенно его не боялся. Вот уже на протяжении многих лет в разговоре с окружавшими он не выбирал выражений, не задумываясь унижал тех, кто зависел от него, вел себя грубо и бесцеремонно. Сам хороший стрелок, он тем не менее привык полагаться на свою команду, которая с оружием в руках отстаивала его интересы. И вот теперь совершенно неожиданно оказался загнанным в угол. Отступать он не привык, но интуиция подсказывала ему, что в данном случае отойти в сторону — самое разумное решение. В конце концов ему есть что терять, а этот бродяга рискует лишь собственной шкурой.

Пог махнул рукой.

— Черт возьми, вот напасть! Из-за этих передряг нервы совсем сдали. Ну конечно же, какое мое дело, о чем вы там болтаете.

В зал вошел Войль в сопровождении двоих крутых парней.

— Босс, мы перевернули весь дом вверх дном. Его здесь нет. Правда, в погребе под картошкой мы приметили ящик. Довольно большой, человек уместился бы.

В кофейню вернулся Аллен Кинни, и Пог тут же переключил внимание на него.

— Ну, что скажешь, Кинни?

— И на что только не пойдешь, чтобы не сваливать картошку на земляной пол, — вслух заметил Кеневен, ни к кому не обращаясь. — В сырости она так быстро гниет…

Пог взбесился и хотел что-то сказать, но вовремя передумал. Войль тоже промолчал, оставаясь стоять в стороне и избегая встречаться взглядом с Кеневеном. Он, боец далеко не робкого десятка, теперь опасался, что Кеневену известно о его похождениях. Намек на знакомство с Далем его весьма встревожил.

«Он явно замешан в каком-то неблаговидном деле и не хочет, чтобы его босс узнал об этом, — догадался Билл. — Боится, что я проболтаюсь!»

Развернувшись, Пог вышел из ресторана через холл гостиницы. Следом за ним удалилась и его банда. Подождав чуть-чуть, Мэй подошла к Кинни.

— Аллен, где же он сейчас? Как выбрался?

— Должно быть, услышал, что они идут сюда, и ушел. Он не хотел, чтобы у нас из-за него возникли неприятности. Только куда он подался?

В своих рассуждениях Кеневен зашел намного дальше. Преследователи наверняка устроят себе передышку и остановятся, чтобы пропустить стаканчик-другой, а Пог сидел здесь, чтобы навести их на след. Войль, очевидно, не принимал непосредственного участия в заговоре против Барта, так как находился у горы Тысячи Родников, когда произошла перестрелка. Реакция ранчо «ЧР» на последние события оказалась на редкость вялой, так что, вполне возможно, к заговору были причастны те, кто работал вместе с Бартом и кому не терпелось побыстрее избавиться от него. По какой-то причине Ролли стал для них опасен, вот и решили его убрать во время вооруженной стычки, не далее как накануне вечером. Но, вопреки всем ожиданиям, он избежал гибели, пристрелив одного из нападавших и ранив другого. Теперь ему известно, что те, с кем он прежде вместе работал на одном ранчо, желают ему смерти и пойдут на все ради того, чтобы расправиться с ним.

И все же Кеневен старался мыслить шире. Душой и мыслями он был вместе с раненым человеком, покинувшим свое убежище и оказавшимся в темноте улиц. Куда ему податься, когда вокруг одни враги? Как уйти от преследователей? И что бы он, Билл Кеневен, стал делать в такой ситуации, когда к тому же израсходованы почти все патроны и совершенно не осталось времени?

Ему пришлось бы идти, хромая, еле переставляя ноги. Любой заметил бы и узнал его издалека. Он не рискнул бы отправляться куда-то далеко и по освещенной улице, а держался бы темных закоулков.

И тут Кеневен, который в каждом клочке городской земли видел потенциальное поле боя, вспомнил о выложенной из камня стене, начинавшейся недалеко от конюшни при гостинице и огораживавшей большой запущенный сад. Камни кладки кое-где растрескались и обвалились, но все же стена представляла собой довольно выгодную позицию для обороны. К тому же там давно спустились тени, что совсем немаловажно для человека, вынужденного потихоньку ковылять вон из города.

Решительно развернувшись, Билл двинулся к черному ходу и вышел в ночь. С минуту постояв на крыльце, давая глазам привыкнуть к темноте, он направился к конюшне и пошел вдоль нее. Добравшись до стены, которая почти на всем протяжении имела примерно четыре фута высоты, без труда перелез через нее, спрыгнув на землю с другой стороны. Здесь ему пришлось остановиться. Если своим появлением он вспугнет Барта, то тот запросто может выстрелить, приняв его по ошибке за врага. Тем более, что они совсем не знакомы.

Осторожно ступая, Билл принялся воровато пробираться через заросший сад. Сделав несколько шагов, он больно оцарапал руку и тихо выругался от досады. Он добрался уже почти до угла, когда из темноты его окликнул негромкий голос.

— Ладно, мистер, на свою беду ты оказался чересчур догадливым. Теперь только попробуй высунуть нос оттуда и можешь считать себя покойником!

— Барт? Это ты?

— Нет, не я! — презрительно фыркнул раненый ковбой. — С тобой говорит царь Соломон. У меня здесь свидание с царицей Савской.

— А теперь, Барт, послушай, что скажу тебе я, и постарайся уяснить все с первого раза, потому что с минуты на минуту кто-нибудь догадается о том, где ты прячешься. Я твой друг, хотя ты меня не знаешь. Я друг Кинни и Мэй из гостиницы и пришел, чтобы помочь тебе выбраться отсюда. У Мэй в конюшне есть лошадь, и тебе нужно попасть туда как можно скорее. А затем ты исчезнешь из города.

— А откуда мне знать, что ты тот, за кого себя выдаешь?

— Так ведь будь я другой, то сразу бы принялся кричать, звать на подмогу, разве нет?

— Может, и успел бы крикнуть разок, но не больше. А кто ты? Я не вижу твоего лица.

— Ты не много теряешь. Меня зовут Билл Кеневен. Я только что приехал в ваш город.

— Так ты тот парень, что взгрел Сидни Бердью? Слышал об этом. Что ж, лихо ты его отделал.

— Идти сможешь?

— Подойди поближе, я обопрусь о твое плечо. А теперь пошли.

Одной рукой поддерживая Барта, Кеневен помог ему перебраться через стену, выбрав для этого место потемнее, а затем провел его по уснувшему переулку, в самом конце которого им пришлось перелезть через забор. Теперь они оказались на открытом месте у дороги, за которой темнел заросший кустарником лес. Если только им удастся добраться до тех деревьев, то оставшийся путь до дома Мэй они пройдут под их надежным прикрытием. Но если их застигнут на открытом участке, то придется отстреливаться.

— Так, Барт. Если где-нибудь откроется дверь, немедленно останавливайся..

— Куда мы идем?

— К дому Мэй. Возьмем лошадь и отправимся к холмам. Ты знаешь старую тропу, что ведет туда?

— Конечно, знаю. Но нам придется свернуть к Тысяче Родников. В камнях нет никакого источника воды.

— Об этом не беспокойся. Сейчас переберемся к тем зарослям. Спрячешься недалеко от дороги и будешь ждать меня. Я приведу лошадь Мэй.

Но внезапно Барт насторожился и сильнее схватил Билла за руку.

— Гляди! Дверь открывается!

В тот же миг они замерли на месте, а в ладони Барта появился револьвер. Он взял на прицел человека, чей силуэт возник в ярко освещенном дверном проеме. Это был хозяин салуна.

Еще чья-то тень промелькнула у него за спиной.

— Эй! Кто там еще?

— Иди, тебя выпивка ждет, — отвечал хозяин. — Я сам пойду гляну.

Он подождал, пока дверь у него за спиной с грохотом захлопнулась, спустился по ступеням веранды и двинулся прямо на них. Кеневен взялся за рукоятку своего шестизарядного револьвера.

Но тут заговорил Барт:

— Пат, ты неплохой мужик, но, если не остановишься, мне придется нашпиговать свинцом и тебя тоже.

— Можешь не суетиться, — невозмутимо ответил Пат. — Если бы не вышел я, то сейчас сюда приперлись бы выпивохи с «Бокс-Н». Они мне здорово задолжали, а тогда уж наверняка плакали бы мои денежки. Так что уходите… и побыстрее. Мне нет никакого резона ссориться ни с кем-либо из них… — он обернулся к Кеневену, — ни с тобой, Билл. Ты меня не узнал, а вот я хорошо помню и тебя и то, какую разборку ты учинил в банде Кингфишера. Так что, ребята, проходите.

Сказав это, толстяк повернул к дому. Из комнаты пьяный голос спросил:

— Кто там бродит? Если это Ролли Барт, то я ему так…

— Угомонись, — урезонил его Пат. — Это всего лишь мальчишка-мексиканец ведет домой мула.

Дверь закрылась.

Кеневен вздохнул с облегчением. Не теряя времени, они торопливо миновали опасный участок и поспешно скрылись в зарослях. Где-то в тишине опять хлопнула дверь, раздались разгневанные голоса. Видно, этой ночью городишко Соледад будет не самым подходящим местом для времяпрепровождения.

Приведя кобылу, Кеневен усадил на нее Барта.

— Если услышишь, что кто-то едет, то сразу же прячься, — напутствовал он. — Я догоню тебя на аппалузе. Моего коня ты знаешь.

— Да, видел его. Значит, я еду сейчас?

— Именно так. Никому не показывайся на глаза и ни с кем не разговаривай, даже со своими с «ЧР». Ты меня понял?

— А то как же? От них я никогда не ждал помощи, если уж на то пошло. Поверь, не забуду того, что ты сегодня для меня сделал, амиго. А ведь совершенно посторонний человек…

— Поезжай… Обо мне не беспокойся. Мне нужно вернуться обратно в город и постараться как-нибудь забрать коня, чтобы это не вызвало лишних подозрений. А потом я доставлю тебя в такое место, где уж точно ни одна живая душа не найдет.

Проводив взглядом удалявшегося в ночь всадника, Кеневен отправился в обратный путь. Откуда-то издалека время от времени слышались чьи-то пронзительные вопли, а потом какой-то пьяный ковбой трижды пальнул в воздух из револьвера. В темноте расцвели огоньки выстрелов.

Билл Кеневен на всякий случай поправил револьверы у пояса. Если повезет, то этой ночью он тоже выберется из города.

Но только повезет ли…

Глава 9

Вот уже целых девять дней минуло с того вечера, а в самом Соледаде, да и во всей округе только и говорили, что об исчезновении Ролли Барта. Все это время Билл Кеневен как ни в чем не бывало разъезжал по окрестностям, то и дело куда-то отлучаясь из города и каждый раз неизменно возвращаясь обратно. Он упорно воздерживался от участия во всякого рода спорах о последних событиях, отговариваясь тем, что, мол, сам новичок в этих краях и ему трудно о чем-либо судить.

Барт же не объявился ни в Пай-Тауне, ни в каком другом из близлежащих городов, да и из лошадей как будто ни одна не пропала. Бравые парни с «Бокс-Н» обшарили холмы и долины, но так и вернулись ни с чем. С исчезновением Ролли Барта конец света местного значения на какое-то время сам собой отложился.

После перестрелки и последовавшего за ней повального обыска в Соледаде, казалось, наступило редкостное затишье. И все же ходили упорные слухи о том, что после завершения всеобщего загона и клеймения скота временно угасший конфликт вспыхнет с новой силой, перерастая в настоящую войну между двумя самыми большими ранчо. При этом всем прочим настоятельно рекомендовалось держаться подальше от большой распри и вообще не высовываться. В данный же момент создавалось впечатление, что теперь, когда до загона скота оставалось совсем мало времени, обе противоборствующие стороны решили на время забыть друг о друге и разобраться с более насущными делами.

После «бомбы» об исчезновении Ролли Барта на втором месте оставался неослабевающий интерес горожан к личности Билла Кеневена. Он по-прежнему мелькал в Соледаде, и складывалось впечатление, что никому до сих пор так и не удалось ничего выяснить ни о нем самом, ни о его намерениях. Истинные цели Кеневена по-прежнему оставались загадкой для Уолта Пога, Чарли Рейнолдса и Стара Левитта. Разъезжая по округе, Билл заводил себе знакомых среди владельцев мелких хозяйств и тех деловых людей, кто желал скорейшего прекращения беспорядков.

Однако был в городе человек, который с огромным вниманием и беспокойством следил за происходившим. И звали его Эммет Чабб.

Впервые ему стало известно о появлении Кеневена в городе на следующий день после исчезновения Ролли Барта. По заведенному на ранчо «ЧР» порядку все работники обедали вместе, собираясь за длинным столом, во главе которого восседал сам Рейнолдс, и Сидни Бердью неизменно занимал место по правую руку от хозяина.

— До меня дошли слухи, будто бы Уолт Пог и этот его Войль крупно поговорили с Кеневеном, — между делом заметил Рейнолдс, обращаясь к Бердью. — Похоже, он из тех, кто активно заводит себе врагов.

Бердью не успел ответить. Его прервал внезапный возглас, раздавшийся с дальнего конца стола. Эммет Чабб резко поставил кружку на стол и спросил:

— Кеневен, говорите? А его случайно не Биллом зовут? Билл Кеневен?

— Ну да, он самый. — Бердью взглянул в его сторону. — А ты что, знаком с ним, что ли?

— Знаю ли я его!.. Так ведь он за мной охотится.

— За тобой? — переспросил Рейнолдс, и у него камень свалился с души. — Но ты-то тут при чем?

— У меня с его дружком вышла разборка. Да вы знаете его. Я имею в виду Вина Картера.

— Вот как? Выходит, Картер приятель Кеневена? — Рейнолдс принялся задумчиво жевать. — Ну и что представляет собой этот Кеневен? — внезапно спросил он, нарушая молчание, воцарившееся за столом.

Чабб махнул рукой.

— Почем мне знать… Но в тех местах, откуда он прибыл, считают, что парень далеко пойдет.

Тут в разговор вступил совсем еще юный смуглолицый ковбой, сидевший в самом конце стола.

— Я знаю его, Эммет, — лениво протянул он, — и на твоем месте не стал бы с ним связываться. Лучшее, что ты можешь сделать, так дать деру отсюда, и поскорее. Как-то раз этот Кеневен наехал на банду Кингфишера в Мексике после того, как один из ребят украл у него коня. Мало того, что он отобрал у них своего коня, так сам Кингфишер еле ноги унес. А вора он попросту пристрелил. У того придурка хватило ума схватиться за револьвер.

— Выходит, Кеневен преследует тебя, Эммет? Что ж, это объясняет его появление здесь, — заключил Рейнолдс. — А я-то уже голову сломал, гадая, что ему тут понадобилось…

— Да, он мог приехать сюда из-за Вина Картера, — глубокомысленно предположил Бердью. — И если все так, то вполне возможно» что Уолту Погу тоже не поздоровится.

Пока Барт залечивал свои раны, Билл Кеневен трудился не покладая рук. Первым делом он отловил и заклеймил своим тавром часть коров, обнаруженных им в кратере за стеной лавы, а затем, согнав небольшое стадо, вывел его на пастбище близ Тысячи Родников. У него будет еще время заклеймить оставшихся животных, но теперь, когда начнется загон скота, он хотел вывести в свет свое собственное стадо.

И вот, оседлав пятнистого мерина, он держал путь на ранчо «ВВ». Утро выдалось теплым и погожим, и Билл въехал под сень огромных тополей, радуясь жизни и чувствуя в душе необыкновенный подъем. Во дворе перед ранчо в тот момент хлопотало несколько работников, каждый занимался своим делом. Керб Даль чинил упряжь.

Увидев Кеневена, Том Винейбл нахмурился. Быстро оглядевшись по сторонам, он вышел ему навстречу.

— Добро пожаловать. Дикси рассказывала мне о тебе.

— Спасибо за приглашение. А Дикси дома?

Собираясь туда, он не ставил себе целью во что бы то ни стало увидеть девушку, хотя при случае и не отказался бы от встречи с ней. И все же больше всего его привлекала возможность просто оглядеться на местности и постараться составить свое мнение насчет того, что тут происходит.

— Она здесь, — ответил Винейбл, но тут же стушевался, вовсе не торопясь пойти к дому, чтобы сообщить сестре, что у них гость. — Послушай, Кеневен, — произнес он наконец, — ты же не собираешься приударить за моей сестрой, правда? Ведь тебе уже известно, что она помолвлена.

— Ты прав, Том, у меня сложилось такое впечатление, что все хотят во что бы то ни стало заставить меня поверить в это. Стар Левитт первым сообщил мне новость.

— Ты хочешь сказать, что он говорил с тобой о Дикси?

— Именно так. А потом сама Дикси сказала, что она помолвлена.

Эти слова, по-видимому, доставили огромное облегчение Тому Винейблу. Уж слишком откровенно он волновался.

— Ну тогда сам понимаешь, что к чему. Я не хочу, чтобы у Дикси были неприятности, а Стар ужасно ревнив.

Билл в упор глянул на Винейбла.

— Ты тоже должен понять меня, Том. Я слышал о помолвке от Дикси, и от Стара Левитта, и вот теперь от тебя. Честно говоря, мне совершенно нет никакого дела до того, с кем там она помолвлена. Не собираюсь я и надоедать тебе длинным рассказом о своих мыслях и чувствах. Но знай, я отступлюсь, когда буду уверен в том, что она действительно любит Левитта. И не раньше. А сейчас я не уверен даже в том, что он ей хоть немного симпатичен.

Как ни странно, монолог Билла отчего-то не вывел Винейбла из себя, более того, он даже не сделал попытки что-либо возразить ему. И все же Том явно волновался.

— Этого-то я и боялся, — признался он. — Я должен был бы сам догадаться. — Он помолчал еще немного и добавил: — Что ж, тогда берегись, Кеневен. Будь очень осторожен. Ты только не подумай, что я тебе угрожаю. Просто не хочу, чтобы Дикси страдала. Не хочу неприятностей.

— А теперь, когда моя точка зрения тебе известна, — решительно заявил Кеневен, — может, ты все же позовешь ее? Или мне самому сходить в дом за ней?

— Сходить в дом за кем?

Разом обернувшись, они увидели Дикси, направлявшуюся в их сторону.

— Привет, Билл. Вы кого-то ищете?

— Вас, — ответил он, сдержанно улыбнувшись. — Только вас одну.

Улыбка исчезла с ее лица, но взгляд по-прежнему остался приветлив.

— Очень любезно с вашей стороны. Можно подумать, что вы говорите вполне серьезно.

— Так и есть.

— Босс, — окликнул Винейбла рослый и подтянутый рыжеволосый ковбой, — вы не знаете, чье тавро «Виселица»?

— «Виселица»? Никогда не слышал о таком.

— У Тысячи Родников пасутся чьи-то коровы. Самые дикие из всех одичавших, каких только можно себе представить. В том стаде есть и быки, и немного молодняка, и все они помечены таким странным тавром — виселица со свисающей с перекладины петлей. Нам едва-едва удалось разглядеть клеймо, но подойти ближе к дикарям не удалось.

— Это что-то новенькое. Ты слышала о чем-нибудь подобном, Дикси?

Она отрицательно покачала головой, но сама при этом как-то странно взглянула на Билла. Кеневен стоял в стороне, напустив на себя самый невинный вид, но в его глазах вспыхнул и тут же погас шальной огонек, который запросто разоблачил бы его перед тем, кто давно и хорошо его знал.

— Нет, я ничего не слышала. А коровы-то старые? Ах да, кстати, Билл, познакомьтесь, это Марби. Билл Кеневен совсем недавно приехал в наши края, Марби, но мне кажется, что клейма ему тоже интересны.

— О вас много говорят, — сказал Марби, протягивая ему руку. — Кажется, вы поссорились с Сидни Бердью.

Кеневен заметил, что Даль прекратил возиться с упряжью, но головы не поднял. Прислушивается ли он к их разговору?

Марби ушел куда-то вместе с Томом Винейблом, и тогда Дикси подошла к Кеневену.

— Я подумала, что вам нелишне познакомиться с Марби. Он очень хороший работник. А еще говорят, что он близкий друг того ковбоя, которого здесь разыскивали по всему городу… Ролли Барта.

Кеневен промолчал. Эта девушка, похоже, знает решительно все. Она смогла бы стать хорошим союзником, но как враг крайне опасна, потому что столь же умна, сколь красива, и, судя по всему, от ее внимания не ускользает ни одно даже самое на первый взгляд незначительное событие. Упомянула ли она о Барте просто так? Или что-то знает? Может быть, Кинни рассказал ей обо всем?

Ну конечно же! Кинни говорил, что она сама назвала его, и, видимо, теперь строит предположения. Тем не менее свести знакомство с другом Барта совсем неплохо. Возможно, ему еще не раз придется прибегнуть к помощи новых друзей и знакомых, которых ему удастся завести, прежде, чем закончится вся эта эпопея.

Теперь Даль весь обратился в слух, стараясь поймать каждое слово. Заметив это, Кеневен взял Дикси под руку.

— Может, пройдем вон туда и присядем?

И они отправились к скамейке, сколоченной вокруг ствола одного из гигантских тополей, где их разговор уж точно не мог услышать никто из посторонних.

— Дикси, я уже поставил твоего брата в известность, что не собираюсь принимать в расчет твою помолвку до тех пор, пока не буду уверен, что ты выходишь замуж за Левитта по любви. Итак, ты его любишь?

Побледнев, она отвела взгляд и крепко сжала губы, а затем снова посмотрела на него.

— А почему же еще девушка дает согласие на помолвку?

— Понятия не имею, но мне кажется, что на это у нее могут быть разные причины. — Он мельком взглянул на Даля. — Но до тех пор, пока ты не скажешь мне, что действительно любишь его, не пряча при этом глаз, я буду действовать по своему усмотрению, поставив на карту все. Ты мне нужна, я не могу жить без тебя и клянусь, что ты будешь моей, если только и в твоем сердце найдется место для меня. Я не тороплю тебя с ответом. Приехав в эту долину, я знал, что меня здесь ждут неприятности, но тогда мне казалось, что я просчитал ситуацию со всех сторон и отдаю себе отчет, на что иду. На деле все вышло совсем не так просто, как виделось мне раньше, к тому же я встретил тебя. Уж такого поворота событий никак не ожидал. Может статься, что ты и не в курсе всего того, что здесь происходит. Я подозреваю, что это так и есть, но все же уверен, что тебе известно много больше, чем кому-либо еще. То, что я говорил, беседуя с Рио, соответствует действительности. Я приехал сюда один и работаю только на самого себя, и ни на кого другого. Так что ты угадала верно. «Виселица» — мое тавро, а петля на ней уготована для всякого, кто пожелает в ней оказаться. Рейнолдс и Пог — просто парочка, так сказать, сухопутных пиратов. Они методично выживали с этих земель ее прежних хозяев и вот теперь стараются выпихнуть отсюда друг друга. Что ж, если так будет продолжаться и дальше, то очень скоро им не останется ничего другого, как взяться за оружие. Я же приехал сюда, чтобы остаться, и при данном раскладе в моих руках находятся такие козыри, о которых ни один из них и мечтать не может.

Она слушала его очень внимательно, и задумчивый взгляд ее устремился куда-то вдаль.

— Одному тебе с ними не справиться. Тебе должен кто-то помогать! — Она тронула его за руку. — Билл, скажи, что с Ролли? Он в безопасности? Я не спрашиваю, где он сейчас, просто мне необходимо знать, что ему ничего не угрожает. В свое время он оказал мне очень большую услугу, и вообще Барт честный человек.

— Сейчас он в безопасности и, к твоему сведению, теперь работает на меня. Хотя еще неделю или дней десять многое ему будет не под силу. Надеюсь, к тому времени все уже и закончится. А как насчет Марби? На него можно положиться?

— Если он станет с тобой работать, то жизнь за тебя отдаст, а ради справедливости и за оружие возьмется. Он лучший друг Барта.

— Тогда, если мне удастся поговорить с ним, ты лишишься хорошего ковбоя. — Он пристально взглянул на нее. — Дикси, скажи, что у вас здесь происходит? Что за птица Стар Левитт? И кто такие Даль и Войль? Я знаю, что все они некоторым образом связаны между собой.

Она порывисто поднялась со скамейки.

— Я не могу это обсуждать. Мистер Левитт станет моим мужем.

Его взгляд стал холоден и жесток.

— Только не Левитт! Кто угодно, но только не он! Если ты не хочешь говорить со мной об этом, я сам дознаюсь до всего.

Он решительно развернулся и оказался лицом к лицу с направлявшимися теперь к нему через двор Кербом Далем и еще одним ковбоем, которого он прежде видел в ресторане. Быстро сориентировавшись, Билл обратил внимание на другие подробности. Побледневший Том Винейбл стоял на пороге дома, наблюдая за происходившим. Керб приближался справа, готовый в любой момент выхватить револьверы. Кеневен также видел старое, раскидистое дерево, к стволу которого была прибита ржавая подкова. Пробивавшиеся сквозь густую листву его кроны солнечные лучи отбрасывали на землю причудливые, рваные тени. У загона стояли две оседланные лошади.

За его спиной приглушенно вскрикнула Дикси, но Кеневен не двинулся с места. Он ждал, разглядывая двух парней, что теперь неспешно направлялись к нему. Цель их действий не оставляла сомнений. Все могло произойти здесь и сейчас. Возможно, его час уже пробил.

Даль заговорил первым, а тот, что ростом пониже, встал в стороне. Зная, что позади него стоит девушка, Кеневен понимал, что стрелять не сможет. Шестое чувство подсказывало ему, что где-то поблизости наверняка затаился еще кто-то третий с заряженной винтовкой наготове. А это уже существенно меняло дело.

— Так, значит, ты и есть Билл Кеневен? — произнес Даль. — Меня ты знаешь. Я Керб Даль. Надеюсь, твой первый визит на «ВВ» станет и последним. Нам тут смутьяны не нужны.

Теперь Кеневену приходилось тщательно взвешивать каждое свое слово. Любое опрометчивое замечание с его стороны могло стать поводом для перестрелки. Ни Даль, ни его приятель не вызывали у него никакой симпатии. Вне всякого сомнения, они являлись наемными стрелками, а с такими он обычно не церемонился. Но только не теперь: рисковать жизнью Дикси он ни за что не осмелился бы.

— Держи свои пушки наготове, — холодно заметил Билл в ответ, — я еще вернусь сюда.

— Тебя предупредили, — повторил Даль.

Кеневен разглядывал их, даже не пытаясь скрыть своего презрения. Он видел, что оба они настроены драться и ждали только, что он первым вступит в бой, как случилось с Бартом, чтобы со спокойной совестью прикончить его. И все же Кеневен не мог не почувствовать, что его явное нежелание ввязываться в перестрелку доставило им и некоторое облегчение. Даже несмотря на присутствие третьего стрелка, эти двое прежде всего беспокоились за свои шкуры. Тот, кто сидел в засаде, находился вне поля зрения; в то время как они оба неминуемо оказались бы на линии огня.

Марби стоял рядом, когда Кеневен вскочил в седло. Билл заговорил очень тихо, так, чтобы его мог услышать только он.

— У меня есть к тебе дело. Постарайся выбраться в город. Встретимся в кофейне. — Развернув коня, он добавил: — Возможно, тебе удастся повидаться с хорошим другом.

Марби ничего не ответил. И стоял с таким видом, словно давал ему понять, чтобы он поскорее убирался с ранчо. Кеневен уехал, сознавая, что, как прежде, далек от разгадки ситуации на «ВВ». Он нахмурился, размышляя над этим.

Еще недавно Билл наивно полагал, что ему известно решительно все о перипетиях в долине. На самом же деле он ухватил лишь очевидное, лежавшее на поверхности. Тут оказалось полно подводных течений. Уолт Пог, нанявший себе в подручные Боба Стритера и Репа Хенсона, снискавших славу отъявленных негодяев и наемных убийц, и противостоящий ему Рейнолдс с работавшими на него Эмметом Чаббом и Сидни Бердью, — только вершина айсберга.

Что же случилось с Винейблами и ранчо «ВВ», которое им принадлежало? Как оказались они во власти Стара Левитта и в полнейшем подчинении у тех людей, что под видом работников якобы трудились на них? Интересно, что тут кроется? Но как бы там ни было, а его это теперь касалось в первую очередь. Билл Кеневен безнадежно влюбился в Дикси.

Теперь он чувствовал, что за хитросплетениями разногласий и личных интересов противоборствующих сторон скрывались совсем иные пружины, влиявшие на развитие событий. Достаточно вспомнить хотя бы ту странную тайную Сходку у Тысячи Родников, свидетелем которой ему пришлось стать. Ведь на ней присутствовало по крайней мере по одному человеку от каждого ранчо — Даль с «ВВ», Войль с «Бокс-Н», Толмен с «Трех Алмазов» и Бердью с «ЧР».

Судя по реакции Войля, ему вовсе не хотелось, чтобы Погу стало известно о встрече. И Рейнолдс, скорее всего, тоже ничего не знал. Кто стоит за заговорщиками? Каковы их цели?

Получить ответы на эти вопросы для него имело решающее значение. Тут налицо был конфликт внутри другого конфликта, и очень может быть, что у его истоков стоял некто преследовавший примерно ту же цель, что и он сам.

Возможно, все вместе они порешили, что у воров и украсть не грех.

Что ж, тогда они свое получат. Он всем воздаст сполна… если только ему удастся остаться в живых.

Глава 10

Непривычная тишина царила в салуне «Удила и Уздечка», когда к вечеру Билл Кеневен вернулся в город. Оставив коня у коновязи, он вошел в большую, прохладную комнату, погруженную в полумрак.

В пустом зале за стойкой одиноко скучал, лениво перетирая стаканы, хозяин бара Пат. На мгновение оторвавшись от своего занятия, он поставил бутылку на стойку перед Кеневеном. Билл никогда особо не увлекался выпивкой, но теперь с готовностью промочил горло, забитое дорожной пылью, и обрадовался возможности лишний раз постоять одному в тишине, спокойно обдумывая. К тому же он оказался наедине с Патом, и было бы крайне неразумно с его стороны не воспользоваться таким случаем, чтобы не расспросить его кое о чем.

— Послушай, Пат, ты, наверное, давно здесь живешь?

— Угу. Я поселился в этом городе еще при Картере. Да, славно мы тогда жили! Тишь да гладь. Правда, время от времени случались и драки со стрельбой, но все больше так, по мелочи, ничего серьезного. Да, ушло благодатное времечко!

— Скоро все изменится, Пат. Очень скоро.

— Тут есть где развернуться. Места вдоволь.

— Ну а сам-то ты за кого?

Пат оперся обеими руками о стойку бара, всем телом подавшись вперед.

— А я тут вообще ни при чем. Мое дело — сторона. Я ни за Пога, ни за Рейнолдса, ни еще за кого-либо из всей их компании. Что же касается тебя, то я и не «против» тебя, но и не «за».

— Иными словами, насколько я понимаю, на твою помощь рассчитывать не приходится.

— Что верно, то верно. Ничего вы от меня не дождетесь. У меня есть салун, и дела у нас тут идут совсем неплохо. Я жил здесь до того, как в этих местах объявились Пог с Рейнолдсом, и надеюсь пережить их обоих.

— А меня тоже пережить собираешься?

— Может, и так. Ты, видно, затеваешь что-то против Пога и Рейнолдса, но только от Стара Левитта и его шайки советую держаться подальше. Ты меня понял? Это же нелюди. Они запросто расправятся с тобой, как кот с мышью. Сожрут живьем.

— Что ж, не исключено и такое. — Кеневен отхлебнул еще глоток виски. — А кто из местных работает на него?

Пат не скрывал своей неприязни.

— Ты ведь уже успел побывать на «ВВ». Вот они и работают. Так что ты не слишком-то любезничай с той девицей. Она та еще гадюка.

На последнее замечание Кеневен не ответил. Пусть Пат остается при своем мнении; у него на сей счет собственные соображения. Не исключено, что чувства, возникшие к Дикси, и в самом деле окажутся губительными для него. Но он хорошо знал свои силы и возможности и при необходимости умел сопоставить их с силой и возможностями других людей. Решающий момент еще не наступил. Когда же подойдет время раскрывать карты, то действия с его стороны будут самыми жесткими. Скоро начнут загонять и клеймить скот, вот тогда…

Пог считал, что он прибыл в Соледад, разыскивая Чабба. Рейнолдс и Бердью, несмотря на личную неприязнь по отношению к нему, убеждены, что он собрался сводить счеты с Погом. Теперь обе стороны готовы прекратить активные действия против соседа в надежде на то, что он, Кеневен, разберется с ненавистным недругом своими средствами. Но как только они обнаружат на пастбище принадлежащий ему скот и догадаются о его претензиях на эти угодья, то он окажется в очень незавидном положении, и ему придется противостоять проискам сразу с двух сторон.

Ну конечно же Пат абсолютно прав. Хотя Пог и Рейнолдс, несомненно, сами по себе представляли немалую опасность, все же до Левитта с его окружением им далеко. Держа в руке стакан, Кеневен разглядывал свое отражение в зеркале. На него смотрел высокий, широкоплечий молодой человек с резкими чертами лица и бронзовым загаром. При всей видимой благожелательности взгляд его живых глаз оставался цинично-расчетливым. Черная шляпа с низкой тульей, серая рубаха, оттененная завязанным на шее черным платком. Картину дополняли скрещенные ремни портупеи из черной кожи и прикрепленные к ним две потертые кобуры, из которых выглядывали рукоятки револьверов.

Критически оценив себя, Билл подумал, что с его стороны довольно глупо строить далеко идущие планы в отношении Дикси. В конце концов, что он мог предложить такой девушке, как она?

Хотя чем Стар Левитт в этом смысле лучше его?

Нет, как бы там ни разворачивались события, уезжать отсюда он вовсе не собирался. И на что идет, знал с самого начала, когда верхом на своем пятнистом мерине ворвался на главную улицу города. Либо осядет здесь и обзаведется собственным хозяйством, либо погибнет в одной из перестрелок.

Мысленно Билл вернулся к своему основному плану и пришел к выводу, что, претворяя его в жизнь, зашел гораздо дальше, чем сам того ожидал. К тому же в его активе числилось весьма ценное приобретение, на которое он и не рассчитывал.

У него появился союзник в лице Ролли Барта, которого он устроил у себя на вершине Столовой горы.

Раненый ковбой быстро поправлялся. Он довольно резво передвигался, выстругав себе из дерева костыль. Ролли не привык сидеть сложа руки и здорово управлялся по хозяйству. А вечерами у костра рассказывал Кеневену немало интересного о местных порядках и обычаях. Они много спорили, травили байки и анекдоты и просто беседовали «за жизнь». Обоим в свое время довелось поработать у Чарли Гуднайта, оба знали Джона Чисема. В разное время им приходилось бывать в одних и тех же салунах Таскосы, Форт-Гриффина и Эль-Пасо. И тот, и другой не раз проезжали по дороге, ведущей в Додж и Шайенн.

Они говорили часы напролет о Увальде и Ларедо, о лошадях и коровах, о походной стряпне, о ворах, промышлявших кражами скота и о ганфайтерах. Все это позволило им познакомиться поближе и составить друг о друге более верное представление. Ролли часто вспоминал Марби. Недавно Марби признался, что, несмотря на симпатию к Тому и Дикси Винейблам, ему все же придется покинуть «ВВ», или же его попросту убьют, так как силу на ранчо взяли работники, преданные Стару Левитту.

— Скажи-ка, Ролли, а чего это парни с «Бокс-Н» вдруг решили пристрелить тебя?

Барт нахмурился, а затем озадаченно покачал головой.

— Сам не могу понять. Все было подстроено заранее, я сразу понял. Они оказались там специально, чтобы убить меня.

— А почему ты в тот день приехал в город?

— Меня туда Бердью послал с поручением.

— Ясно. — Билл рассказал Барту о тайной сходке у горы Тысячи Родников, свидетелем которой случайно стал, но ни словом не обмолвившись о присутствии там Дикси. — Здесь все как-то взаимосвязано. Мне кажется, что Бердью подговорил тех двоих с «Бокс-Н» убить тебя.

— Но почему? Я не вижу в этом никакого смысла.

— Возможно, ты узнал что-то такое, чего тебе не надо знать. Бердью темнит. По всему видно, что он замешан в какой-то афере. Возможно, задался целью надуть Рейнолдса. Однако я понимаю, что за всем этим стоит не кто иной, как Стар Левитт.

— Левитт сговорился с Бердью? Но по логике ведь они должны враждовать между собой.

— А разве можно представить себе лучшее прикрытие? Так что присматривай за Родниками, Ролли. Не исключено, что они снова там встретятся.

— Кстати, — Барт отвел взгляд от костра, — я давно хотел тебя спросить. Тут несколько раз слышался странный рокот, похоже, он доносился откуда-то из-под земли. Тебе случайно не приходилось слышать что-нибудь подобное?

— Слышал. От этого звука по спине мурашки бегут. Когда-нибудь я все же спущусь вниз и гляну, в чем там дело.

…Стоя у стойки бара в салуне «Удила и Уздечка», Кеневен еще раз анализировал разговоры с Ролли Бартом, пытаясь извлечь из них что-то полезное для себя.

День был на исходе, и над городом постепенно сгущались вечерние сумерки. Билл глядел через окно на плывущие по небу в лучах заката розоватые облака, и его сердце сжималось от захлестнувшей неосознанной тоски по чему-то безвозвратно утраченному; точнее определить это чувство он не мог.

Глубокие тени уже залегли в прогалах между домами, но сами облупившиеся, много претерпевшие от непогоды и ветров, вечно пыльные фасады теперь, при свете заходящего солнца, обретали какое-то сказочное очарование. У коновязи Рио нетерпеливо бил копытом, то и дело отгоняя хвостом назойливых мух.

Как же мало выпало на его долю за последние несколько лет таких ласковых тихих вечеров. И как много ночей он провел в одиночестве… Не находя в душе успокоения и совсем растрогавшись, Билл снова взялся за стакан. Ах, как ему хотелось иметь свой собственный дом! Конечно, очень хорошо пронестись верхом на коне по бескрайним просторам. Он любил скакать по степи и сейчас не собирался изменять этому увлечению, но только теперь он ждал от жизни большего. Только глупцы спокойно довольствуются тем, что имеют, оказываясь загнанными в узкие рамки лишь потому, что им не хватало самодисциплины. Довольно часто он сталкивался с такими. В большинстве своем это были унылые, заблудшие люди, привыкшие бранить власти и идеи, которые в силу собственной ограниченности не могли воспринять. Он давно осознал, что жизненно важные решения требуют к себе зрелого и ответственного подхода, и не разделял мирки тех, кто старался любой ценой избежать затруднений, тайно мечтая о том, чтобы, как в детстве, переложить свои проблемы на кого-то другого.

Наконец он распрямился, собираясь отойти от стойки и чувствуя тяжесть револьверов, висевших у пояса. Когда-нибудь… если повезет, то все будет иначе.

Но тут створки двери распахнулись, и в салун вошел Стар Левитт, как всегда элегантный и красивый. На мгновение он задержался у порога, стоя на фоне заката и пристально разглядывая Кеневена, а затем прошел к бару. На нем была все та же замечательная белая шляпа, белый замшевый жилет и серые брюки, аккуратно заправленные в голенища начищенных до блеска сапог. Кеневен по сравнению с ним выглядел усталым, запыленным и помятым.

Левитт держался непринужденно и самоуверенно.

— Ну что, Кеневен, выпьем, что ли?

— Спасибо, я себе уже налил.

В зеркале его неопрятность в одежде резко контрастировала с надменным великолепием Стара. Он мрачно рассматривал свое отражение. Каковы его шансы? И можно ли еще на что-то надеяться, решаясь на соперничество с таким франтом, как этот?

Левитт приятно улыбнулся и как ни в чем не бывало завел разговор.

— Собираешься уезжать?

— Мне здесь понравилось, — сухо ответил Кеневен, не выказывая никаких эмоций.

— Отлично. В этих краях как раз и нужны такие люди. Осев здесь, они сделают такую долину, как наша, процветающей. Замечательная идея, если, конечно, знать, где осесть.

— Естественно… А, кстати, как лично ты, Левитт? Рассчитываешь, что удастся вылезти вперед, когда Пог и Рейнолдс станут проверять клейма?

От неожиданности Пат со звоном уронил на стойку стакан, который держал в руках.

Кеневену вдруг очень захотелось сказать какую-нибудь грубость. Такого странного желания ему еще неприходилось испытывать. Это навязчивое чувство у него вызывал Левитт. Но он сдержался, потому что его план требовал от него иных действий.

— Я тут проезжал по пастбищу и обратил внимание на коров, у которых тавро «ВВ» оказалось переправленным на «Три Алмаза», а «Бокс-Н» вдруг превратилось в «Бокс-А». Оба знака, по-моему, принадлежат тебе?

Кеневен прекрасно сознавал, какое рискованное заявление он сделал, ему ни к чему было затевать ссору здесь и сейчас, но внутренний порыв оказался непреодолим.

Левитт на мгновение застыл, остановив на нем свой строгий, невозмутимый взгляд.

— Ты завел опасный разговор, ковбой! Я предупреждаю тебя, как предупреждал бы любого другого, оказавшегося на твоем месте. Тебя занесло к краю глубокого омута, слишком глубокого, чтобы выплыть оттуда.

— А уж об этом позволь мне судить самому. К твоему сведению, Левитт, мне раньше приходилось видеть омуты и поглубже, и я плыл там, где не удавалось перейти вброд. Но я всегда находил путь, где под ногами у меня оказывалось твердое дно.

Левитт говорил не повышая голоса, но его гнев и раздражение бросались в глаза. Он не привык, чтобы ему отвечали столь дерзко. Человек далеко не глупый и довольно сметливый, он предпочитал действовать не спеша, спокойно добиваясь своего.

Теперь Кеневен понял, что его соперник, неплохо владея собой, начинал злиться, когда кто-либо осмеливался ему возражать. А это значило, что при желании его легко подтолкнуть к поспешным и непродуманным действиям.

— Ну ладно. — Билл решил подлить побольше масла в огонь. — Ты тут как-то на днях говорил о якобы «застолбленной» тобой собственности. Хотелось бы знать, насколько прочно вбиты твои колышки. На мой взгляд, Левитт, ты расставил их не слишком удачно. Вот интересно бы посмотреть, что будет, если кто-нибудь все же решится потеснить тебя вместе со всей твоей разметкой. Ты ведешь себя, как великан посреди крохотной лужицы. Но разлетающиеся во все стороны брызги не производят того эффекта, на который рассчитываешь. Итак, моя позиция тебе известна. Нам более нет нужды ходить вокруг да около. Я готов, Стар. А ты как?

Левитт не успел ему ответить, поскольку за спиной Билла раздался голос.

— Отойди в сторону, Стар, и позволь мне прикончить его! — Внутри у Кеневена похолодело. Он узнал Эммета Чабба. — Он мой, Стар!

Такого поворота событий Кеневен никак не ожидал. Да, он предвидел встречу с каждым по отдельности, но только теперь ему пришлось столкнуться лицом к лицу сразу с двумя лучшими стрелками на всем Западе. Он хладнокровно выжидал, обстановка накалялась. Только прерывистое, тяжелое дыхание хозяина салуна нарушало тишину.

Но тут совершенно неожиданно для всех негромко заговорил новый гость.

— Если уж они нарываются на драку, Кеневен, — произнес Марби, — то я могу взять на себя некоторую часть твоей работы и самолично позаботиться о Левитте. Он как раз у меня под прицелом.

Взгляд Левитта не дрогнул. Кеневен молча следил за тем, как соображает его противник, и, видимо, с завидным хладнокровием делает вывод о том, что подобная расстановка сил не сулит ему ничего хорошего. Итак, двое на двое, но, находясь за окном, Марби занимал ключевую позицию, Левитт и Чабб стояли к нему спиной.

Неожиданно в дело вмешался Пат, благодаря чему и наступила долгожданная развязка.

— В этом заведении стреляю только я! — хрипло выговорил он. — Марби, стой, где стоишь. Чабб, убери руку от пушки, а потом разворачивайся и уходи отсюда. Левитт, ты следующий. Я не собираюсь из-за вас заново посыпать пол опилками. Ясно вам? Не собираюсь и не буду!

Свой приказ он подкрепил двустволкой, возникшей откуда-то из-за стойки бара, а спорить с ружьем на столь ограниченном пространстве охотников не нашлось.

Чабб не заставил просить себя дважды. Опытный ганфайтер, он умел вовремя оценить свое положение, а поэтому, развернувшись на каблуках, без всяких возражений тут же покинул салун.

Левитт задержался на мгновение дольше.

— Сам напрашиваешься на большой скандал, Кеневен. Что ж, поглядим, на что ты способен.

— Когда начнут сгонять скот, я помогу тебе проверить клейма, — сухо отрезал Кеневен.

Левитт тоже направился к выходу, а Марби, перекинув через подоконник сначала одну, а затем и вторую ногу, влез в салун через окно.

— Ну как, вакансия еще не занята? — спросил он, посмеиваясь.

Кеневен невесело усмехнулся в ответ.

— Считай, что последние три минуты ты уже отработал на меня, Марби!

— Эй вы, двое, допивайте, что у вас там осталось, да тоже убирайтесь отсюда, — кипятился Пат. — А то от порохового дыма у меня всегда жутко болит голова!

Глава 11

Не желая привлекать внимание к своему убежищу, они сидели у маленького костерка, разведенного в ложбине на вершине горы Тысячи Родников. С приходом ночи на землю опустилась долгожданная прохлада и тишина. В посвежевшем воздухе витал терпкий аромат свежесрезанного можжевельника, смешанный с горьковатым запахом дыма от горящих кедровых веток. Безоблачное небо усеяли мириады звезд. Отсюда до ближайшего ранчо было не меньше десяти миль, а до Соледада и того больше.

Барт добровольно взял на себя все хлопоты, связанные с приготовлением еды, и теперь колдовал над мясным рагу. Рядом на раскаленных углях стоял закопченный, видавший виды кофейник. Марби растянулся на земле, пристроив седло вместо подушки и закинув руки за голову.

— Бог знает, что там происходит, — рассуждал он, — но, похоже, что Левитт собирается воровать по-крупному… скот или землю, а возможно, и то и другое вместе. Судя по тому, что ты рассказал, выходит, что Войль, Бердью и Даль к этому тоже имеют отношение, в чем я лично ни капли не сомневаюсь. За последнее время в нашей долине появилось довольно много крутых ребят, но только далеко не все подались на «ЧР» или «Бокс-Н». Взять хотя бы Стритера и Хенсона. Оба они сейчас работают на ранчо у Пога. Но только на него ли они работают? По-моему, если Левитт прикажет, то и Стритер, и Хенсон выполнят его приказ. Мне кажется, ему уже удалось разрушить все планы Пога и Рейнолдса.

— Те клейма, которые я увидел, никого не введут в заблуждение, — в раздумье произнес Кеневен. — По-моему, они понадобились для того, чтобы начать большую заварушку. Все обнаружится во время загона скота, и рассчитано на то, чтобы спровоцировать побоище. Пог и Рейнолдс достаточно злы друг на друга и готовы в любой момент схватиться за оружие, и Левитт прекрасно знает об этом. Так что он со своими парнями может оставаться в стороне, пока те будут убивать друг друга, а потом уж сам добьет тех, кто останется в живых.

— А на кого из своих людей Винейблы могут положиться? — спросил Барт.

Марби пожал плечами.

— Таких наберется три-четыре, но все они просто хорошие работники, а не ганфайтеры. Далю и его приятелям недавно удалось выжить с ранчо еще двоих таких. Создали им невыносимые условия для работы, и тем не осталось ничего, как бросить все и уйти. Теперь я понимаю, что они все задумали заранее.

— Скажи, Марби, что же происходит у них на ранчо? Ведь ты жил там.

— Это еще ничего не значит. Хотя, похоже, под покровом ночи там действительно творились какие-то делишки. Несколько раз, опять же по ночам, приезжали какие-то всадники. Уезжали они затемно, оставляя в стойле взмыленных лошадей. Даль со своим приятелем всегда спали у дверей, так что разузнать, в чем там дело, всегда выходили они. Я думаю, что туда наведывались их дружки-бандиты, чтобы поменять лошадей. — Он посмотрел на Кеневена. — Но ведь, в конце концов, среди наших знакомых нет-нет да попадется хотя бы один человек, преступивший закон.

Они тихо разговаривали, расслабляясь и давая отдых натруженным мускулам после тяжелого дня. Время от времени кто-нибудь из них удалялся от костра и прислушивался к безмолвию ночи. Несмотря на всю кажущуюся неприступность их лагеря, они не были склонны полагаться на случай.

Кеневен взял протянутую ему тарелку с вареной фасолью и добавил к ней немного рагу. Оставался нерешенным еще по крайней мере один вопрос. Вскоре ему предстоит совершить несколько ночных поездок. А это означает, что ему понадобятся лошади. Вообще-то теперь лошади будут нужны им всем. Он подумал о тех животных, которых нашел на потайном пастбище. Конечно, некоторые из них в свое время ходили под седлом. Хотя, возможно, ему удастся позаимствовать несколько лошадей у Винейблов — разумеется, тайно, держа все в строгом секрете.

— Завтра начнут сгонять скот, — заметил Барт. — И пока все не зашло слишком далеко, мы должны хотя бы кое-что узнать наверняка.

С вершины горы они наблюдали за тем, как ковбои с «ЧР» и «Бокс-Н» начали сгонять скот к загонам.

День выдался жарким и сухим, и над землей поднимались клубы пыли. Коровы лениво отходили от воды, с видимой неохотой покидая тенистые пастбища у Тысячи Родников. У Кеневена захватило дух при виде такого огромного, пришедшего в движение стада. Ему всегда нравилось наблюдать, как «текут» большие стада, слышать пронзительные крики ковбоев, то и дело пришпоривавших коней, чтобы догнать или перерезать дорогу одичавшим животным, пытавшимся прорваться на волю.

Какими бы ни были личные пристрастия собравшихся внизу всадников, но все они оказались умелыми работниками, трудившимися много и со знанием дела, выгоняя скот из расселин и направляя его вниз, на равнину. Ковбои добродушно шутили, спорили и перекликались между собой. Им предстояло согнать несколько тысяч голов скота, и еще до того, как все будет закончено, основное действие переместится в дальний конец пастбища. «

День медленно тянулся, однако внизу по ходу развития событий произошла какая-то перемена в поведении людей. Во всем чувствовалась некая натянутость, и всадники с одного ранчо предпочитали держаться вместе, не уезжая далеко от своих товарищей. Ну вот, начинается. А значит, пришло время спуститься вниз.

Марби подошел к Биллу и встал рядом.

— Слушай, Кеневен, может быть, мне отправиться туда? Или ты сам будет загонять?

Кеневен на мгновение задумался.

— Мы поедем вместе. Дадим им понять, что мы тоже собираемся работать.

— А что, если начнется стрельба?

— Постараемся побыстрее выбраться оттуда. Разумеется, если они к нам первыми не полезут. Сейчас нам нет никакого резона хвататься за оружие. Хотя не исключено, что как только мы окажемся внизу, кому-нибудь вдруг вздумается попытать удачу и как будто нечаянно выстрелить в нашу сторону. Самое интересное начнется потом, когда они узнают, что у меня на этом пастбище есть собственное стадо. Пока я для них лишь сторонний наблюдатель, но как только все станет известно, они будут обо мне уже совершенно другого мнения.

— Тебе может понадобиться помощь.

— Пока еще нет. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-нибудь погиб. Так что, если начнется стрельба, разворачивай коня и быстро уезжай оттуда.

На рассвете следующего дня они съехали вниз, чтобы присоединиться к занятым работой ковбоям. Дикси тоже выехала на пастбище. Она сидела верхом на своем коне. Том был рядом.

— Возможно, мне понадобится несколько лошадей, — обратился к нему Кеневен, — не могли бы вы одолжить мне на время?..

— Ну разумеется, — ответил Том. — Если вы не имеете ничего против лошадей из табуна. Наши парни по большей части разъезжают на собственных конях… я в том смысле, что они предпочитают ездить только на них. Но мой табун, голов шестьдесят, сейчас находится в загоне. Это недалеко от нашего дома в каньоне. Так что можешь увести оттуда столько лошадей, сколько нужно.

— Если вы не возражаете, я одолжу у вас дюжину голов и верну их сразу же по окончании работ.

Дикси пристально посмотрела на него, но промолчала. Кеневен сидел в седле, наблюдая за тем, как идут дела на пастбище.

— Ты думаешь, что здесь может возникнуть какая-то заваруха? — немного помолчав, спросила она.

— Да, я так думаю.

— И ты считаешь, что это кем-то специально подстроено, да?

— Именно так. — И, немного помолчав, он добавил: — Возможно, вы знаете об этом больше меня и, конечно, гораздо ближе знакомы с людьми, которые имеют к этому самое непосредственное отношение. Хотя Пог с Рейнолдсом мне глубоко несимпатичны, я не хочу кровопролития. Но они оба уже давно нарывались на неприятности, и, наверное, их час настал.

— И что ты теперь собираешься делать?

— Я хочу остаться здесь… быть рядом с тобой.

Ее щеки зарделись.

— Билл… умоляю! Ты не должен так говорить. Здесь кругом уши… И дела творятся такие… тебе не понять. Я не хочу, чтобы тебя тоже убили.

— Покончить со мной им будет непросто, к тому же у меня тоже есть кое-какие планы. Мне понадобятся люди, но двое самых лучших уже работают на меня.

Тут Кеневен заметил, что к ним направляется Уолт Пог.

— Только что видел Марби, — начал он, осадив коня. — Вы с ним вместе работаете? Мне как раз нужна пара хороших ковбоев. Деньгами не обижу, заплачу больше всех.

— Нет, спасибо. Я приехал присмотреть за своим стадом.

Мотнув головой, Пог подался вперед, становясь похожим на старого быка, собравшегося бодаться.

— Ты сказал… твоим стадом?

— Ну да, — как ни в чем не бывало подтвердил Кеневен. — Тавро «Виселица».

Ранчеро так резко натянул поводья, что Кеневен невольно поморщился, подумав о том, как несладко, должно быть, пришлось в этот момент коню.

— А кто тебе разрешил пасти здесь свой скот?

Рейнолдс подъехал как раз вовремя, чтобы услышать их разговор, и теперь у него был такой же изумленно-суровый вид, как и у Пога.

— Это пастбище находится в ведении правительства, — спокойно ответил Кеневен, — поэтому и я, и ты, и он имеем на него равные права.

— А вот на сей счет наши мнения расходятся, и очень скоро ты узнаешь об этом! — зло бросил Пог. — Пастбище и без того переполнено!

— Ты об этом лучше Стару Левитту расскажи.

Они свирепо глянули на него, но оба промолчали. Очевидно, ни один, ни другой не хотели сводить разговор к обсуждению личности Стара Левитта. В конце концов затянувшееся молчание нарушил Рейнолдс.

— Ничего, и до него очередь дойдет. Поговаривают, что в наших местах какой-то искусник промышляет подделкой клейм.

Билл Кеневен закинул согнутую в колене ногу на луку седла.

— Рейнолдс, — проникновенно заговорил он, — будет лучше, если вы с Погом внимательно, пристально взглянете на те переделанные клейма и хорошенько пораскинете мозгами, прежде чем начнете лезть со своими подозрениями. И тогда вам бросится в глаза, что тот, кто это сделал, совершенно не беспокоился о том, будет ли обнаружена подделка или нет. Он просто дожидается, чтобы вы вцепились друг в друга.

— Ничего, уж я-то им устрою! — Рейнолдс был вне себя от негодования. — Подожди, вот пройдет загон…

— Ах, так! Так это ты мне грозишь? — полез на стену Пог.

Он задыхался от душившей его ярости и, видно, был оскорблен и раздосадован. Теперь, когда ситуация в долине развивалась с угрожающей быстротой, он хотел поспеть везде, с тем чтобы отразить любые нападки со всех сторон.

— А что, если вам все же на какое-то время оставить свои амбиции и самим разобраться что к чему, — предложил Кеневен. — Просто повнимательнее оглядитесь вокруг себя. И, возможно, вместе вам удастся справиться со стоящей перед вами огромной проблемой. Или, может быть, вы оба испугались Левитта? Ведь это из-за него вам житья не стало; он даже не утруждает себя тем, чтобы пригнать сюда собственное стадо, — попросту лепит свое тавро на ваших коров.

Кеневен усмехнулся, а лицо Рейнолдса еще больше побагровело.

— Уж мы-то объединимся! Будь спокоен. Мы с Уолтом объединимся, но лишь для того, чтобы прикончить тебя!

— Всему свое время, — не повышая голоса, парировал Кеневен. — Больше всего вреда вы причиняете себе сами, и уж вторым по списку идет Стар Левитт со своей компанией. Что же касается меня, то я могу дать вам очень ценный совет: просто оставьте меня в покое. Я здесь для того, чтобы остаться. У меня есть свое стадо, которое пасется на этом пастбище и впредь будет пастись на нем. Я приехал сюда далеко не случайно. Я знал, что вы двое готовы начать войну. Правда, никак не рассчитывал на то, что Стар Левитт возьмется расправиться с вами, оказав мне тем самым немалую услугу, но, похоже, к этому все и идет… если только вы, ребята, не помешаете ему. А я здесь переживу вас всех. Хотите объявить мне войну — ваше право, можете начинать. Но только потом пеняйте на себя. Мне-то не привыкать. Что до пастбищных войн, то я к ним давным-давно приобщился. Короче говоря, если ищете неприятностей, они у вас будут. Так что действуйте!

Опустив ногу, он сунул носок сапога в стремя и, развернув коня, поехал прочь.

Пог взглянул на Марби.

— Что происходит, Марби? Ты ведь порядочный человек.

— Тебе лучше обратиться к нему, Уолт. И можешь мне поверить, с ним шутки плохи. Ему нет никакого смысла любить или жалеть вас. Просто в настоящее время он занят другим. И если тебя интересует мое мнение, то я полностью поддерживаю его. Я и Ролли Барт.

— Барт? — Пог посуровел. — Так где же скрывается этот проклятый убийца?

Марби украдкой огляделся по сторонам, придерживаясь рукой за заднюю луку седла.

— Послушай, Пог, а почему бы тебе не попытаться выяснить, отчего это двое из твоих людей затеяли с ним перестрелку? Готов побиться об заклад, что ты этого не знаешь! А ты, Чарли? Постарайся разузнать, почему как раз в тот момент никого из твоих ребят не оказалось в городе, чтобы вступиться за него? И может быть, тебе все же стоит поинтересоваться у своего племянничка, зачем это ему вдруг понадобилось так спешно отсылать Барта в город?

— Что такое? К чему ты клонишь? — грозно спросил Рейнолдс.

Но ковбой поехал дальше, а ранчеро остался неподвижно сидеть в седле, задумчиво глядя ему вслед. Теперь, впервые за все время, его начали одолевать сомнения и страхи. Что Марби имел в виду, советуя ему поинтересоваться у племянника?..

Марби подъехал к Кеневену.

— Дал им повод для беспокойства. Пускай поволнуются. Им полезно, — весело объявил он и тут же пересказал суть своего разговора.

— Должно подействовать. Во всяком случае, на неделю пищи для размышлений им хватит… если они, конечно, проживут столько. — Кеневен указал на стадо. — Скот тут поистине замечательный.

— А сколько голов ты держал здесь? — спросил Марби.

— Пару дюжин, наверное. Я просто хотел, чтобы заприметили мое тавро. Только и всего.

— И что мы будем делать теперь? Ждать?

Кеневен задумался. Пока все шло как по писаному, но он не забывал о том, что в любой момент пуля… всего одна пуля… могла положить конец всему. Он затеял опасную игру, но ведь и ставки в ней были очень высоки.

— Подождем немного. — И затем, поколебавшись, добавил: — Хватит того, что я застал их врасплох, да еще и утер носы, не дав им и рта раскрыть. Так что теперь неплохо позаботиться и о собственной шкуре. Я не могу рассказать тебе обо всем, что сделал, но мне удалось кое-что разузнать.

— Что?

— У них лишь один выход — убить меня, — продолжал Кеневен. — И они все ополчатся против меня, Марби.

— Как думаешь, Погу и Рейнолдсу удастся провести загон и избежать стычки со стрельбой?

— Едва ли. Они оба слишком твердолобы и упрямы, а их люди настроены чересчур воинственно. Им стоит лишь отдать приказ, и в тот же момент начинается настоящее побоище.

Билл Кеневен обвел взглядом просторы долины, будучи не в силах сдержать волнения при виде такого зрелища. Загон скота для ковбоя не очень продолжительная, но самая тяжелая работа. Большую часть времени пастухи проводили в дальних переходах, когда приходилось преодолевать огромные расстояния, сдерживать стихийное движение стада, если среди животных возникала паника. Сгоняя скот, они долгие часы не покидали седла. Но среди ковбоев было принято вслух ругать предстоящий загон, однако в душе все они жили ожиданием тех жарких и пыльных дней, когда всюду их подстерегала опасность в виде грозных рогов, лягающих копыт или взбесившейся от страха лошади, переставшей подчиняться седоку. Именно в эти дни в работе формировалась особая атмосфера товарищества, и со всех сторон слышались дружеские приветствия, шутки, и каждый старался в трудную минуту прийти на помощь другому.

Он глядел на колышущееся море рогов огромного стада. Всякий раз, когда коровы вдруг начинали отклоняться от намеченного пути и брели куда-то в сторону, рядом немедленно оказывался какой-нибудь бдительный ковбой, который тут же загонял их обратно, и тогда рябь пробегала по бескрайнему морю коровьих спин и голов.

В силу специфики рабочего процесса в загонах, где производилось клеймение скота, демаркационная линия между двумя враждующими сторонами нарушилась, в остальном же парни с «ЧР» и «Бокс-Н» держались порознь. Скорее всего так повелось с самого начала, однако, предчувствуя недоброе, всадники с «ВВ» тоже последовали их примеру.

Стар Левитт разъезжал верхом на великолепном белом коне, успевая повсюду. Вот он объехал загоны, где клеймили коров, наблюдая за тем, как идет работа, а вот уже осматривал отогнанную от стада группу животных, дожидавшихся клеймения. Заметив Кеневена и Марби, он направился к ним.

Кеневен обратил внимание на то, каким холодным и настороженным взглядом встретил Марби приближавшегося Левитта. Наверное, такое выражение лица бывает у человека, обнаружившего гремучую змею, подползавшую ночью к его кровати.

— Как дела, Кеневен? — без тени замешательства поинтересовался Левитт.

Как всегда, он был чисто выбрит и безупречно одет. Могло показаться, что висевшая в воздухе пыль оседала на всех, кроме него.

Марби смотрел то на одного, то на другого, пораженный своим открытием. Как много общего между этими двумя. Но разница, хоть и небольшая, все же существовала, и именно она и привлекала его в Кеневене больше всего.

Противники отличались атлетическим сложением, хотя Левитт выглядел чуть выше и массивнее. Оба имели мужественные, волевые лица. Левитт, как и Кеневен, держался с небрежной самоуверенностью, но более изысканно-утонченной. Билл же старался напускать на себя непроницаемый вид.

Этих двоих природа, казалось, создала для того, чтобы стать врагами и соперниками. Двое сильных мужчин, устремленных к одной цели, руководствовались в своих действиях совершенно разными убеждениями и принципами. Один — безжалостный и вероломный, готовый на все и не останавливающийся ни перед чем. И другой — непреклонный, закаленный в неимоверно тяжелых трудах и междоусобных войнах за землю, ставших обычным делом на Диком Западе, но предпочитающий жесткие правила честной борьбы. У Марби промелькнула мысль, что если эти двое когда-либо сойдутся в рукопашной схватке один на один, то будет на что посмотреть.

— Прекрасное стадо, — как бы между прочим заметил вслух Кеневен. — У тебя здесь много коров?

— Нет, не очень. Я слышал, что твое тавро «Виселица»?

— Точно так.

— Довольно странно, но, насколько мне известно, за последнее время новые стада сюда никто не пригонял. Ты что, отлавливал коров на пастбище?

В большинстве случаев подобный вопрос мог послужить прекрасным поводом для того, чтобы тот, кому его адресовали, выхватил револьвер, но теперь, после не менее оскорбительных замечаний, высказанных Биллом пару дней назад в салуне, это не имело смысла. Они были квиты. Оба знали, что ждать им осталось уже совсем недолго, и не торопили события. Совершенно спокойный Левитт превосходно держал себя в руках, Кеневен всем своим видом давал понять, что уж ему-то в жизни приходилось сталкиваться лицом к лицу со многими противниками и оказываться в самых разных ситуациях, из которых он всегда выходил победителем. Или почти всегда.

— Нет, мне это не нужно. У тебя свои методы, у меня свои. Мой скот уже дожидался меня здесь, когда я приехал.

Реакция на его замечание оказалась в точности такой, как он и ожидал.

— Брось, ерунда! Я хорошо знаю каждое тавро на этом пастбище. Еще до того, как я приехал сюда, здесь существовало только четыре клейма.

Кеневен загадочно улыбнулся, мысленно представляя себе, как, должно быть, злит Левитта его улыбка и манера вести разговор.

— Стар, — вкрадчиво произнес он, — ты привык считать себя слишком умным, и уж, во всяком случае, гораздо умней окружающих. Возможно, тебя и в самом деле приняли бы за умного, если бы ты не держал других за дураков. Понимаешь, у человека с таким мировоззрением нет никаких шансов на победу. Ты убежден, что твой противник глупее тебя и вокруг лишь полнейшие идиоты и тупицы с интеллектом месячного теленка. На этом основании ты суешь свой нос, не опасаясь того, что когда-то его тебе все-таки прищемят. Впрочем, твой большой недостаток — отличительная черта большинства мошенников. Все они неисправимые оптимисты. И вот ты приехал сюда, напустил на себя внушительный вид и собираешься стать боссом. На Пога и Рейнолдса ты уже нашел управу. Судя по всему, и в отношении Винейблов что-то затеял. Но как всякий мошенник допустил большой промах, не сумел заметить очевидного. Так вот что я тебе скажу, хотя догадываюсь, что мне не поверишь. Ты проиграл свою партию еще до того, как решил вступить в игру. И если ты на самом деле такой умный, каким привык себя считать, то, пораскинув мозгами, развернешь своего коня и уберешься отсюда подобру-поздорову.

Левитт улыбнулся, но впервые его улыбка оказалась натянутой. На какое-то мгновение ему вдруг действительно стало не по себе.

— Допускаю, Кеневен, что не так умен, как мне того хотелось бы, но только я никогда не допущу, чтобы грошовый батрак водил меня за нос.

Кеневен пожал плечами.

— Марби, давай проедем к загонам. Интересно узнать, что Пог и Рейнолдс думают о тех переделанных клеймах.

После того как они уехали, Стар Левитт еще долго глядел им вслед. Он по-прежнему улыбался, но на душе у него скребли кошки.

Может, он действительно упустил что-то из виду? Но где и в чем он просчитался?

Глава 12

Кеневен и Марби ехали рядом. Улучив момент, Map6и украдкой взглянул на него.

— Да уж, дал ты ему прикурить. На что ты надеешься? Думаешь, что теперь он перейдет к активным действиям?

— Он еще тот интриган, Марби. Пусть теперь пересмотрит свои планы. Его беда в том, что из-за вздорного характера ему не всегда удается им неукоснительно следовать. Он начнет злиться, станет действовать наспех. А раз так, то и ошибки неизбежны. — Натянув поводья, Кеневен остановил коня и оглянулся. Левитт уехал. — Жаль, что мы ничего не знаем, что он затевает против Винейблов. — Он нахмурился. — Ведь не думаешь же ты, что Дикси вправду его любит.

Марби недоуменно пожал плечами.

— Иногда я понимаю, что намерена сделать корова, пару раз мне удавалось разгадать маневр диких мустангов, но только насчет женщин ничем тебя порадовать не могу. Меня сбивают с толку все эти условности, поэтому каждый раз все выходит не так, как мне того хотелось бы, а скорее наоборот.

Несмотря на не покидавшее всех гнетущее чувство, дела шли своим чередом, только загон в долине разительно отличался от подобных мероприятий, в которых Кеневену или Марби раньше доводилось принимать участие. Люди нервничали. По прошествии нескольких дней шутки и смех слышались все реже и реже, а разговоры свелись к минимуму. Несколько раз Кеневен видел Дикси, но она старательно избегала встречи с ним. Том Винейбл работал наравне с остальными, на деле доказывая, что с обязанностями ковбоя он знаком не понаслышке. Пастухи относились к нему с явной симпатией. Он не требовал для себя никаких поблажек, и трудился добросовестно, иногда даже успевая сделать кое-что сверх положенного. С самого первого дня он уверенно держал напряженный темп, заданный более опытными ковбоями.

Такой парень, как Том, не мог не вызывать одобрение окружающих. Но тогда что общего между Левиттом и ним? Или ней?

Дни шли своим чередом — жаркие, пыльные. Проявлять выдержку становилось все труднее и труднее, но, несмотря ни на что, пока обходилось без стрельбы и серьезных потасовок, которые обычно в напряженных условиях возникают между погонщиками. На некоторых ранчо такие разрядки считались в порядке вещей. А тут никто не лез на рожон, будто заранее знал о чем-то и принимал все меры предосторожности.

Вскоре работы переместились в окрестности Соледада, и тут Кеневену наконец-то улыбнулась удача. Все время он искал подходящий случай, чтобы поговорить с Дикси, и вот совершенно неожиданно ему выпала такая возможность. Он увидел ее, когда она, поговорив с Левиттом, развернула коня и поехала прочь, направляясь в сторону тополей, что росли вдоль границ владений ранчо «ВВ».

Кеневен последовал за ней и, украдкой оглядевшись по сторонам, заметил, что Даль, нахмурившись, стоит поодаль и провожает его тяжелым взглядом. Злобное лицо его напоминало волчью морду. Марби был всецело увлечен работой. А Войль, отъехав в сторону, отпустил отдыхать коня и седлал себе другую лошадь.

Вскоре он опять увидел Дикси и поразился перемене, происшедшей в ней. Она побледнела и осунулась. Живые глаза ее как-то померкли.

— Дикси! Постой… Мне надо поговорить с тобой.

Девушка остановила коня и ждала, почему-то даже не обернувшись, видимо, не имея желания поддерживать беседу. Даже когда он остановился рядом, она не проронила ни слова и продолжала смотреть прямо перед собой.

— Решила уехать?

Она кивнула.

— Стар сказал, что мужчины вокруг слишком много сквернословят, поэтому будет лучше, если я вернусь домой.

— Я не мог дождаться, когда снова смогу поговорить с тобой. А ты отчего-то избегаешь меня.

Она обернулась, и их взгляды встретились.

— Да, Билл, мы не должны больше встречаться. Я выхожу замуж за Стара, и видеться с тобой — выше моих сил.

— Ты его не любишь, — спокойно подытожил Кеневен.

Она только отвела взгляд и промолчала.

Они проехали немного рядом, затем она сказала:

— Мне пора, Билл. Стар настаивал, чтобы я нигде не задерживалась и немедленно отправлялась домой.

Взгляд Кеневена посуровел.

— Ты исполняешь его приказания? И вообще, что происходит? Ты что, рабыня?

Ее щеки зарделись, и с языка уже готовы были сорваться тоже очень злые и обидные слова. Но до него вдруг дошел и неприятно поразил подлинный смысл сказанной ею фразы. В волнении он схватил ее за руку.

— Дикси, так ты говоришь, что Стар настаивал? Чтобы уезжала немедленно?

— Да. — Ее явно удивила внезапно проявленная им несдержанность. — Он сказал…

Но договорить ей так и не удалось, потому что Билл резко обернулся, глядя в сторону загонов, куда сгоняли скот. Керб Даль докурил свою сигарету. Войль все еще возился с подпругой, а на седле у него лежала винтовка и, чтобы взять ее, стоило лишь протянуть руку. Кеневен поискал глазами белого коня и заметил его в самом дальнем конце пастбища…

Взяв Дикси за руку, он шепнул:

— Стар прав. Возвращайся домой и нигде не задерживайся. Что бы ни случилось, не останавливайся!

Затем, поспешно развернув своего коня, помчался галопом к стаду, рассчитывая свой путь так, чтобы оказаться вне поля зрения Даля или Войля, и боясь опоздать. В это время Стритер и Хенсон неспешно гнали к загонам для клеймения несколько коров.

Билл резко осадил коня возле загона как раз в тот момент, когда у Марби наконец появилась возможность разогнуться, чтобы размять онемевшую от работы спину. Кеневену пришлось три раза позвать его, прежде чем Марби наконец услышал и подошел к нему.

— Немедленно выбираемся отсюда! Похоже, начинается! Быстрее!

Марби не стал терять время на расспросы. Его конь был привязан неподалеку от забора. Одним рывком развязав узел, он вскочил в седло.

— Вперед! — скомандовал Кеневен. — Я не знаю, где и как, но…

Эммет Чабб, подбоченясь сидя в седле, раздраженно крикнул Риггсу, совсем еще зеленому ковбою с «Бокс-Н»:

— Ты что, придурок по жизни или так, притворяешься?

Риггс, крепкий парень, добросовестный и трудолюбивый, озадаченно оглянулся.

Замечание Чабба застигло его врасплох. Он, Риггс, работал в поте лица, в то время как Чабб откровенно бездельничал.

— Что тебе надо?

— Сдается мне, — лениво растягивая слова, продолжал Чабб, — что ваши ребята с «Бокс-Н» еще до того, как начали сгонять скот, потрудились на славу, шлепая свои клейма на все, что только попадется под руку!

Усталый и разгоряченный Риггс вспыхнул: он никому не мог спустить такое. Его оскорбили, и не только его, а всех ребят с их ранчо. Ни один уважающий себя ковбой ни за что не станет мириться с этим.

— Я сказал, что все вы просто шайка воров! — откровенно издевался Чабб.

— Врешь! — крикнул Риггс, хватаясь за револьвер, но Чабб оказался быстрее.

Риггс еще только успел достать свое оружие, когда Чабб выстрелил в него, и пущенная им пуля угодила парню в живот повыше пряжки ремня. Риггс отлетел на два шага назад, во руку с револьвером не опустил. Его голубые глаза гневно сверкали даже теперь, когда он умирал, лежа на земле.

Выстрел Чабба послужил сигналом, которого все ждали. В тот же миг во всех загонах заговорило оружие. Огненные вспышки пронизывали клубы пыли. Люди вскрикивали, со стоном оседая на землю, оставались лежать, корчась в пыли, и употребляли последние силы на то, чтобы снова выстрелить, хотя бы один раз.

Конь Марби на полном скаку вылетел из-за угла загона. Кеневен указал в сторону деревьев.

— Это не наше дело! — крикнул он. — Пусть сами разбираются.

— Ты туда посмотри! — указал Марби.

Стритер и Хенсон, прячась от пуль за своими лошадьми, стреляли поверх седла по Погу и Рейнолдсу. Войль пробирался сквозь бросившееся врассыпную стадо, размахивая рукой с шестизарядным револьвером и пытаясь кого-то пристрелить. Раздался чей-то предсмертный вопль. Его оборвала пуля.

— Люди Пога обратили оружие против него самого! — возмутился Марби. — Ты это видел?

— Нам лучше поскорее унести отсюда ноги. Нас тоже не пощадят!

Они пустили коней вскачь и, лишь скрывшись за деревьями, остановились и оглянулись назад. Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Из висевшего над землей облака пыли показалась лошадь без всадника, и пустые стремена бились о ее бока. Где-то в пыли раздался одиночный выстрел… затем еще один.

Только отъехав на несколько миль, друзья придержали коней и двинулись шагом. Теперь можно было и поговорить. Марби взглянул на Кеневена.

— Я чувствую себя трусливым койотом, бежавшим с поля боя, но мы и в самом деле тут ни при чем.

— Это же не бой, а самая настоящая бойня. А подстроил все Левитт. — И тут Кеневен рассказал, как незадолго до перестрелки Стар отослал Дикси домой от греха подальше. — Чабб выполнял его приказ и, получив от хозяина сигнал, специально спровоцировал перестрелку.

— Жаль Риггса. Хороший работник. Один из лучших всадников в округе.

— Не казни себя. Мы не имели другого выхода. Останься там, мы просто подставились бы под пули. Его люди занимали заранее выбранные выгодные позиции, откуда вели прицельную стрельбу. Они старались не допустить, чтобы хоть кто-нибудь ускользнул оттуда.

— Неужели никто не спасся?

— Скорее всего нет. Мне кажется, что последними выстрелами, которые мы слышали, люди Левитта добивали тех, кто остался в живых. — Кеневен остановил коня и оглянулся назад, придирчиво разглядывая оставленные ими следы. Левитту наверняка уже стало известно, что им удалось избежать гибели, теперь его люди устроят охоту за ними, для них слишком опасно оставлять свидетелей бойни. — Итак, Марби, начиная с сего момента и впредь нам придется быть предельно осторожными. Мы своими глазами видели все, что произошло, и если сюда все же приедет судебный исполнитель, то он станет задавать вопросы, на которые мы можем дать ответ. Теперь Левитт, как никогда, заинтересован в нашей смерти. Но назло ему мы все же выживем. Нам еще предстоит оградить Винейблов от его происков, а затем сделать так, чтобы Стар все же получил по заслугам.

— Рейнолдс и Пог уже получили, что им причитается, — подвел итог Марби. — И мне их ни капельки не жалко. Интересно все-таки, что Левитт станет делать сейчас? Винейблов он под себя успешно подмял. А что, земля тоже отошла к нему?

Кеневен ненадолго задумался, и ему показалось, что ответ по крайней мере на этот вопрос ему уже известен.

— Ничего, поживем — увидим. Он конечно же постарается представить случившееся как обычный конфликт, внезапно вспыхнувший между парнями двух самых больших и давно враждующих между собой хозяйств, а сам станет претендовать на роль стороннего наблюдателя.

— А как же его люди? Ведь кто-то из них может и проболтаться, сказать правду.

— Если она им известна. Мы случайно узнали о предстоявшей заварухе и смогли вовремя убраться оттуда. Но у многих в этой неразберихе не было ни малейшего шанса заметить, кто все затеял. Они работали, вдруг началась стрельба. Вот и все, что им известно. А если у какого-нибудь придурка хватит ума. чтобы высунуть язык и начать задавать вопросы, то он долго не протянет.

— Если он с такой легкостью расправляется со всеми, — задумчиво проговорил Марби, — то каковы тогда наши шансы?

— Несмотря на то, что единственным аргументом в любом споре здесь считается заряженный револьвер, шансы неплохие, если нам удастся держаться подальше. Мы честные люди. Нам нужно немного подождать и посмотреть, как Левитт станет действовать дальше, но мне кажется, что он постарается как можно скорее спрятать концы в воду. Даже выпишет откуда-нибудь со стороны судебного исполнителя, чтобы лишний раз доказать всем незапятнанность своей репутации.

Когда они наконец выехали на вершину горы, Ролли Барт ждал их. Теперь он переводил взгляд с одного на другого.

— Что случилось? У вас обоих такой вид, как будто за вами гнались.

Кратко Кеневен посвятил его в перипетии дня.

— Не исключено, что перестрелки не удалось бы избежать в любом случае, даже если бы ее не спланировал Левитт, только пустив дело на самотек, он не мог убрать тех, кого надо.

— И сколько же убито?

— Трудно сказать, — ответил Марби. — Но, по-видимому, достаточно для того, чтобы Левитт остался на коне и мог бы и дальше изображать из себя человека великодушного и порядочного, радеющего о сохранении порядка и спокойствия. Там сразу же началась большая неразбериха. Выиграл тот, кто оказался с краю. Но лучшие позиции в основном занимали его люди.

Барт принялся раскладывать еду по тарелкам.

— Билл, а что с Чарли Рейнолдсом?

— Скорее всего он мертв. И Пог тоже. В них стрелял даже Бердью. Подумать только, в собственного дядюшку… Такой участи даже врагу не пожелаешь.

И уже за ужином, когда все трое расположились вокруг небольшого костра, Барт тихо оглядел их и заявил:

— У меня для вас тоже кое-какие новости имеются. Пока вас не было, я решил пойти прогуляться по окрестностям, поразмять ноги. А вот что нашел, вы нипочем не угадаете.

— Что? — заинтригованный Кеневен замер, не донеся до рта ложку с бобами. — Что ты нашел?

— Помните тот рокот, что мы слышим из-под земли? Я теперь знаю, что его вызывает, и скажу вам — зрелище не для слабонервных. У вас волосы станут дыбом, когда вы все увидите, потому что ничего подобного вам в жизни не приходилось наблюдать.

Глава 13

Билл открыл глаза, и взгляд его устремился вверх, в глубины бездонного, пронзительно голубого неба, проглядывавшего сквозь ветви осин. Он быстро скатал постель и оделся, стараясь не ступать на траву, влажную от утренней росы.

Марби высунул голову из-под одеяла — жесткие вихры его рыжей густой шевелюры торчали во все стороны — и грустно посмотрел на Кеневена.

— Ролли, ну куда это годится! — жалобно заворчал он. — Что делать человеку, если его босс завел привычку подниматься ни свет ни заря? Зачем вставать такую рань, если нет скотины, которой нужно задавать корм?

— Ну и дрыхни себе, рыжина! — прорычал Кеневен. — Я собираюсь взглянуть на долину, а потом, Ролли, сообрази что-нибудь поесть.

— А как насчет грохота? Ночью он опять повторился. Мороз по коже продирает.

Барт сел на земле и поскреб рукой подбородок, озираясь по сторонам в поисках сапог.

— Черт возьми, — пробормотал он, — мне побриться не мешало бы.

— По-моему, это твое обычное состояние. — Марби нечаянно попал пальцем в дырку на носке, чертыхнулся, но надел его. — А еще тебе не мешало бы постричься. Эх ты, чучело! Страшен, как смерть! Незабываемое зрелище: проснуться утром и увидеть тебя! Хорошо, что ты еще жениться не успел! А то от одного твоего вида бедняжку наверняка мучили бы ночные кошмары!

Оставив переругивающихся приятелей, Кеневен взял кружку с кофе и направился к ближайшему нагромождению камней, откуда обычно вел свои наблюдения. Пристально оглядевшись по сторонам и убедившись, что поблизости нет ни случайной гремучей змеи, ни скорпиона, он опустился на землю, поставил кружку на плоский валун и, достав свой полевой бинокль, принялся обозревать местность, раскинувшуюся внизу.

Поначалу все там казалось тихим и безмятежным. Лучи утреннего солнца искрились на поверхности озера у подножия горы, и было даже слышно успокаивавшее журчание воды. Откуда-то издалека донеслось коровье мычание.

Солнце начинало припекать. Билл грелся на солнышке, а потом, устроившись поудобнее, снова поднес к глазам бинокль — и в тот же миг замер. По направлению к Тысяче Родников медленно, словно устав от тяжелой работы, ехало несколько всадников. Стара Левитта среди них он издалека не разглядел — ни белого коня, ни белой шляпы.

Когда всадники подъехали поближе, узнал Сида Бердью, Эммета Чабба, Керба Даля и Войля. Остальных ему только приходилось видеть в городе. Они остановились как раз под ним, чтобы напоить лошадей, и разговаривали уже не шепотом, как в прошлый раз, поэтому он слышал их достаточно отчетливо.

— Ничто его не берет! — раздраженно жаловался Войль. — Казалось, только что стояли здесь, а через секунду обоих след простыл.

— Их надо обязательно отыскать, — сказал Даль. — Я никогда не видел Стара в таком бешенстве. Как он завелся, когда узнал, что им удалось улизнуть! Он все вверх дном перевернул, разыскивая их. Не хотел верить, что их не убили.

— С ним лучше не связываться, — добавил Стритер. — В гневе он, похоже, лишается рассудка.

Чабб держался в стороне и не принимал участия в общем разговоре. Время от времени он поглядывал на Бердью. Из своего укрытия среди валунов Кеневен не мог разглядеть выражения его глаз, но он обратил внимание на поворот головы. Чабб слез с коня и подошел к родникам. Напившись, поднялся,вытирая губы тыльной стороной ладони.

Затем, вытащив табак и бумагу, принялся сворачивать самокрутку.

— Кое-что в этой затее мне не нравится, — заметил он, не обращаясь ни к кому.

Ответа на его замечание не последовало, но Кеневен догадался, что он выразил общее чувство. Сид Бердью от нечего делать лениво хлестал арапником по кусту мескита.

— По крайней мере, если уж Стар за что-то берется, то делает все основательно! — сухо заметил он.

Чабб огляделся по сторонам и сплюнул.

— Он точен во всем. Чересчур точен, я бы сказал! Он поручил мне начать заваруху, затеяв ссору с Риггсом. Точно рассчитал, что этот сорванец не заставит себя долго ждать и тут же полезет на рожон. На Риггса мне плевать. Друг от друга мы никогда в восторге не были, и рано или поздно нам с ним все равно пришлось бы выяснять отношения. Но ведь Стар ни словом не обмолвился о том, что за этим последует, а меня, между прочим, не убили лишь по чистой случайности!

Стритер кивнул.

— Мне он назначил три цели. Я стрелял в Рейнолдса, а потом в Пога, даже если меня кто-нибудь успеет опередить.

Хенсон невесело усмехнулся.

— А я должен был убить Пога, потом покончить с Рейнолдсом. А после целиться в Джейсона Фармера. Крутой мужик, доложу я вам. У Пога работал очень давно.

Даль переменил тему разговора.

— А куда, по-вашему, мог деваться Кеневен?

— А Ролли Барт где прячется? — вопросом на вопрос ответил Войль. — Нет, парни, этот Кеневен далеко не дурак. Как они с Марби быстренько смылись от загонов! Никогда бы не подумал, что кто-то из них способен бежать с поля боя.

— А вы пораскиньте мозгами, — вставил свое слово Стритер, — кому и зачем нужна эта драка. Она явно не их дело. Кеневен и раньше не скрывал того, что ему плевать и на Пога, и на Рейнолдса. Было бы глупо с его стороны лезть под пули из-за кого-нибудь из них.

— А может, он смотался? — выдвинул предположение Войль.

— Вряд ли, — тихо ответил Чабб. — Кеневену нужен мой скальп. Я убил его друга. Он не уедет, пока не отомстит мне.

— Жаль, что он не воспользовался возможностью пришить тебя, — язвительно заметил Войль. — Тогда сейчас нам не пришлось бы, высунув язык, носиться по всей округе.

— Билл крутой, — согласился Стритер. — Пару раз наезжал на босса. И на Пога тоже. Не похоже, чтобы он перед кем-то спасовал.

Сид Бердью обернулся и ждал, что кто-нибудь припомнит и его встречу с Кеневеном, но все благоразумно промолчали.

— Что зря рыскать по окрестностям, разыскивая его! Надо получше приглядывать за Кинни из гостиницы. Уж как-то слишком быстро они с ним сошлись.

— А откуда он вообще взялся, этот Кеневен? — спросил Войль.

— Обычно его видели к югу отсюда, недалеко от границы, — сообщил Стритер. — Там его всякий знает.

— Он ганфайтер?

— Ну… не совсем. Но боец, что верно, то верно. Считается, что с ним дел лучше не иметь. В свое время он, кажется, отлавливал диких лошадей, работал охранником на почтовых дилижансах, еще чем-то занимался.

— Он и с девчонкой Винейбл тоже общий язык нашел, — сказал Войль. — А на мой взгляд, у босса здесь тоже все схвачено. На фиг она ему нужна?

Кеневен не сводил глаз с Даля, который прохаживался тут же, молча прислушиваясь к разговору. Скорее всего, отсюда он отправится прямиком к Левитту и перескажет все, что узнал, слово в слово. Ведь не зря же Даль ел свой хлеб на «ВВ». У всех у них были слишком длинные языки, а у Левитта болтуны не в почете.

Интересно, многим ли удастся остаться в живых после того, как Левитт добьется своего? Следуя его логике, не имело смысла окружать себя теми, кому слишком много известно. Здесь на Западе все меняется быстро. Скоро сюда станут переселяться все новые и новые люди. С их приездом преобразятся города. Появятся церкви, школы, банки, а методы ведения бизнеса станут более упорядоченными.

Стар Левитт прекрасно все понимал и надеялся, что ему удастся упрочить свои позиции прежде, чем развернутся преобразования. Он рассчитывал стать владельцем огромных земельных угодий, когда никто уже не сможет оспаривать его право на них или настойчиво интересоваться, каким образом досталось ему это богатство.

Билл по-прежнему напряженно слушал, но разговор перешел на другие, менее важные темы. Он проводил всадников долгим взглядом, пока наконец они не исчезли из виду, отправившись по каким-то следам, которые, как им отчего-то казалось, должны были привести их к Кеневену. Билл решил, что впредь ему и его друзьям следует быть более осторожными, как-то замаскировать тропу на вершину и установить за ней постоянное наблюдение.

Всадники уже давно уехали, а он все еще лежал, затаившись в своем укрытии, надеясь увидеть Дикси, но она так и не появилась. Одно из двух: или за ней следили, или же она не знала об этой встрече. Ему стало не по себе, он поддался тревожному чувству в гораздо большей степени, чем ему того хотелось бы. Стар Левитт проявил свою сущность, оказавшись намного безжалостнее, чем он, Билл, себе представлял. Самую точную оценку дал ему Эммет Чабб. Трудно представить, что кому-нибудь удастся выбраться из долины, чтобы при случае, выпив лишнего, похвастать своей осведомленностью. Нет, не случайно он не предупредил Чабба о том, что должно произойти. Левитт с самого начала делал ставку на то, что во время бойни в загонах будут уничтожены его самые главные соперники. А если к тому же под перекрестным огнем погиб бы Чабб и еще кто-нибудь из ему подобных… кому до этого какое дело?

Не разгадав следующий шаг Левитта, Кеневен практически лишался возможности что-либо предпринять. Единственное, что им оставалось, так это затаиться, стараясь ничем не обнаружить себя. До тех пор пока они на свободе, план Стара Левитта не завершен, их пребывание на этом свете станет его постоянной головной болью и первейшим поводом для беспокойства. Рейнолдс и Пог мертвы. Перед Левиттом открыта дорога, чтобы все ранчо долины прибрать к рукам. Или так ему хотелось бы думать. Разумеется, фактически ему не принадлежало там ничего, особенно если учесть, что источниками воды владел Кеневен. Левитту же, привыкшему добиваться всего при помощи разного рода махинаций и грубой силы, такой вариант попросту не мог прийти в голову. Подавляющая часть земельных угодий Запада была самовольно захвачена их владельцами. Мало кому приходила в голову мысль о том, что землю можно приобретать законным путем. Считалось, раз есть свободная земля, ее нужно пустить в оборот. Руководствуясь своим первоочередным правом на находку, большинство переселенцев относилось к владению землей так же, как, например, к охоте на бизонов или порубке деревьев для собственных нужд.

Возвратившись к костру, Билл позавтракал, а потом все вместе они пили кофе. Наконец он сказал Барту:

— Ну ладно, пойдем, ты нам покажешь свою находку, а потом мы с Марби спустимся вниз, в лавовые завалы, и постараемся пригнать через ущелье еще сколько-нибудь скота. Пусть у Левитта будет одним поводом для беспокойства больше.

— Будь поосторожнее, Билл, — предостерег его Ролли. — Он хитер, как старый лис. Ты только что-то задумываешь, он уже знает, как ты поступишь.

Барт провел друзей через осиновую рощицу и, миновав открытый участок, двинулся вдоль хребта, направляясь к каменному завалу, преграждавшему с северо-запада всякий доступ на вершину Столовой горы.

Еле различимая, давно нехоженная тропа вывела их в каменные лабиринты из валунов и огромных обломков скальной породы. По пути Кеневен несколько раз останавливался, чтобы оглядеться. Вообще-то он не считал себя большим знатоком по части геологии, но тут все признаки свидетельствовали о том, что когда-то давным-давно здесь случилось землетрясение чудовищной силы, в результате которого раскололась огромная скала. Тропа заканчивалась у огромной, покосившейся гранитной плиты, под которой зловеще чернел провал. Здесь они остановились в нерешительности, испытывая редкостное нежелание идти дальше, но Ролли настаивал, увлекая их за собой.

— Пошли же! Вы ведь еще ничего не видели! — Он предусмотрительно прихватил с собой несколько свечей и теперь выдал каждому по одной. — Это я взял из запасов, которые ты припрятал наверху, — заметил он, — слава Богу, я нашел им применение.

Пригнувшись, он шагнул в провал. Кеневен с минуту поколебался. Его никогда не влекли к себе пещеры, но тем не менее он тоже пригнул голову и сделал шаг вперед, практически тут же ощутив, как со всех сторон его обступили стены, смыкаясь в замкнутое пространство. Следуя примеру Барта, он тоже высоко поднял руку со свечой и принялся смотреть себе под ноги, на каменный пол, плавно уходивший куда-то далеко вглубь. Где-то в непроглядной темноте слышалось тихое журчание воды.

В просторной пещере было сыро и прохладно, откуда-то из глубины горы тянул легкий ветерок. Барт ковылял вперед, опираясь на свой деревянный костыль, и удалялся все дальше и дальше в глубь горы.

Спустившись футов на семьдесят или восемьдесят, он остановился у края чернеющей пропасти. Подавшись немного вперед и держа горящую свечу в вытянутой руке, Билл заглянул в бездонную глубину, откуда временами раздавались зловещие вздохи и негромкий рокот.

— По моим расчетам, у нас есть еще минут десять времени. А потом придется поскорее убираться отсюда от греха подальше. — Опустившись на колено, Ролли дотронулся рукой до камней на самом краю пропасти. — Смотри, какие гладкие! Это все из-за воды, наверное, многие тысячи лет она захлестывала эти камни, переливаясь через край… Вчера я попробовал заметить время, похоже, это случается приблизительно каждые три часа. Наверное, где-то там, глубоко внизу под горой, начинает нарастать давление, и затем водяную пробку как бы вышибает оттуда, и струя воды извергается со страшной силой из колодца. Фонтан почти достает до потолка пещеры и бьет в течение трех-четырех минут, а потом понемногу угасает. Вот, собственно, и все.

— Будь я проклят! — воскликнул Марби. — Мне уже приходилось слышать об этом месте! Индейцы называли его Говорящей Горой! Если им верить, то ее нужно обходить стороной. Это место считается смертельной западней!

— Поднимаясь, струя приносит с собой и камни, — продолжал Барт, — вода заполняет пещеру, образуя гигантский водоворот. Но и это еще не все. Ты вон туда взгляни! — С этими словами он отступил на шаг, указывая куда-то вверх.

Там, в вышине, на сводчатом потолке пещеры, виднелись отверстия неправильной формы с неровными краями, через которые сверху струились слабые потоки призрачного света.

— Похоже, они находятся где-то в глубине зарослей, но человек или животное по неосторожности запросто могут свалиться в какое-нибудь из них. Если, упав, бедняги не разобьются о камни, то вода настигнет их здесь.

Повернув назад, друзья отправились в обратный путь, но не успели сделать и пары шагов, как откуда-то из-под земли послышался глухой рокот.

— Бежим! — Лицо Барта исказилось от ужаса. — Уже начинается!

Прихрамывая, он бросился бежать по каменному коридору, круто взбиравшемуся вверх, но споткнулся и упал, растянувшись во весь рост на полу. Кеневен стал его поднимать, но Ролли был слишком тяжел, и, если бы на помощь не подоспел Марби, подхвативший друга под другую. руку, им не удалось бы преодолеть подъем вовремя.

Сделав стремительный рывок вперед, они в конце концов успели добраться до выхода из пещеры и очень обрадовались солнечному свету. Позади слышался рев воды и грохот камней о стены.

Еще несколько мгновений они стояли, тяжело дыша и прислушиваясь к доносившимся из-под земли звукам. Но вот постепенно шум начал ослабевать, и вскоре все стихло.

— Лучше держаться отсюда подальше! — сказал Марби.

Вернувшись в лагерь, Барт тут же направился к своему коню.

— Я сейчас поеду с вами, парни. И так уже слишком долго валяю дурака!

— Ты останешься здесь и будешь наблюдать за Родниками, — остановил его Билл. — Я уверен, что сюда снова пожалуют гости, и мне хотелось бы знать кто. К тому же мы и вдвоем запросто управимся. Если завтра нужно будет еще что-нибудь сделать, то мы оставим Марби в карауле, а ты поедешь со мной.

По пути вниз Марби молчал, и Кеневен углубился в свои размышления. Его беспокоила судьба Дикси. Несомненно, переживал он совершенно напрасно. Если она собралась замуж за Стара Левитта, то, скорее всего, ей ничего не угрожало. Но можно ли полагаться на этого совершенно непредсказуемого человека? К тому же теперь-то уж она наверняка поняла, зачем он так поспешно отослал ее в тот день домой. Кеневен решил, что, если удастся, он обязательно проберется в город и переговорит с Кинни или Мэй.

Если же нельзя будет повстречаться с ними, то он тайком наведается к Скотту, с которым не виделся с того дня, как прибыл в Соледад. В конце концов, отчитываться ему ни в чем не придется, поскольку Скотт, как и все остальные горожане, наверняка уже наслышан о том, что происходит в городе и его окрестностях. Скотт оказывался более подходящей кандидатурой еще и потому, что за Кинни, возможно, следили, а Кеневен ни в коем случае не хотел, чтобы у того из-за него появились какие-то проблемы.

Биллу не терпелось поскорее узнать, что происходит в Соледаде и на ранчо «ВВ». Ему невыносимо тяжело было оставаться в неведении. Мысли о Дикси не давали покоя, он думал о ней каждую минуту и мучился от того, что не видел ее и ничего не знал о ней.

Работать на пастбище, отгороженном от внешнего мира высоченными отвесными стенами и нагромождениями лавы, оказалось нелегко. День выдался жаркий, а одичавшие коровы, сильные и коварные животные, слишком долго прожили на воле, чтобы сразу подчиниться человеку. Для двоих ковбоев отлов и клеймение стали довольно сложным и мучительным занятием, но тяжелее всего приходилось лошадям. Заарканив с дюжину бесхозных лошадей, на двух из них они обнаружили старые клейма и следы от седел. Очевидно, когда-то на них ездили верхом. Оба коня спокойно отреагировали на веревку, перестав сопротивляться сразу же, как только на них накинули аркан.

Марби попытался оседлать одного из коней. Тот побрыкался немного, но быстро смирился, после чего Марби проделал то же самое и с другим жеребцом, помеченным тавром. Кони ему понравились, особенно один, который в свое время, видимо, считался быстрым.

Они клеймили скот в течение нескольких дней подряд. Некоторое время ушло на то, чтобы приучить к поводьям еще пару лошадей.

— Завтра мы выведем их отсюда, — решил Кеневен. — Ты оставайся здесь и гляди в оба, а я отъеду ненадолго. Посмотрю, как обстоят дела снаружи, и, в частности, проверю, не наведывались ли к нам гости, пока мы с тобой сидели здесь.

— Барт, наверное, волнуется, — покачал головой Марби.

— О нем не беспокойся. Он знает, какая у нас тут работа.

Но в душе Кеневен не сомневался, что Барт переживает за них. Ведь никто не ожидал, что их поездка так затянется, а когда человек остается один, то его бурное воображение дает богатую пищу для всякого рода тревог и волнений. Билла беспокоили события в Соледаде.

Оставив Марби стеречь клейменый скот, согнанный ими в импровизированный загон, Кеневен миновал ущелье и принялся прокладывать путь через каменные лабиринты к дальней окраине. Время от времени он останавливался и подолгу напряженно прислушивался, но, так и не услышав ничего подозрительного в ночи, отправлялся дальше, изредка бросая взгляд на вершину горы. Он не мог определенно сказать, что ожидал там увидеть, но очень надеялся, что все в порядке.

Если Билл рассчитывал хоть немного поспать в эту ночь, то ему уже давно следовало повернуть назад. Вокруг, похоже, не было ни души, и они вполне могли незаметно пригнать свое небольшое стадо в долину, а потом на гору, где дожидался их Ролли.

Однако Соледад и ранчо «ВВ» все сильней притягивали Кеневена. Как Дикси? Все ли с ней в порядке? Думает ли она о нем, вспоминает ли хоть иногда? Тут он мрачно отметил про себя, что строит воздушные замки практически на пустом месте. В конце концов, сама она ни разу не дала повода считать, что ей до него есть дело. И ничего удивительного, что девушка обращалась к нему по имени. На Западе это в порядке вещей и вовсе ни о чем не говорит. Да, конечно, они несколько раз разговаривали, и, похоже, у них много общего. Но кто он такой, если уж на то пошло? Обыкновенный перекати-поле, ковбой, странствующий в поисках своего места пол солнцем и готовый взяться за оружие ради этого. Не слишком-то убедительное амплуа для мужчины, претендующего на роль спутника жизни.

А Стар Левитт? Видный, привлекательный, со вкусом одевается, умеет ладить с людьми, прекрасно держится в обществе. У него есть еще одно большое преимущество: он видится с Дикси каждый день, они беседуют и лучше узнают друг друга. И почему только он, Билл Кеневен, вбил себе в голову, что Дикси симпатизирует ему? Выдумал все и принимает желаемое за действительное!

— Эх, Рио, — произнес он вслух, поглаживая коня по шее, — может, мы еще не доехали туда, где нам с тобой суждено остаться? И здесь у нас только одна из многих остановок на долгом, очень долгом пути?

Конь запрял ушами, ударил копытом и шумно вздохнул. Его реакция, наверное, что-то означала или была чистейшим совпадением.

Но Билли Кеневен не хотел больше скитаться по свету. Он мечтал о доме, куда всегда мог вернуться и где бы с нетерпением ждали его возвращения. Бесконечно длинные, пустынные дороги, ночи, проведенные в одиночестве у костра, города и поселки, где он всегда оставался чужаком, — все это позади. Ему предстоит начать новый этап жизни.

Билл возвратился в лагерь, когда Марби уже спал. Ковбой на мгновение открыл глаза, что-то невнятно пробормотал и снова заснул.

Кеневен подбросил в костер несколько веток и попробовал кофе. Чуть теплый. Тогда он сгреб на край кострища раскаленные угли и поставил на них кофейник, предварительно подлив в него воды. Затем расседлал коня и отпустил его пастись.

В ночном небе встала луна. При ее призрачном свете скалы, возвышавшиеся вдоль хребта, приобрели зловещие очертания. Казалось, будто какие-то мифические существа подняли свои несуразные головы и стараются заглянуть в забытую Богом и людьми долину. Билл не сомневался, что никто не настигнет их здесь, но почему-то на душе у него стало тревожно. Разыскав в мешке с провизией немного засохшего печенья, он принялся за кофе.

Мысли его вернулись к Стару Левитту. Кто он, откуда приехал? Каким ветром занесло его в этот городок в такое время? На первый взгляд он производил впечатление выходца из восточных штатов, но слишком хорошо разбирался в вопросах разведения скота и организации дела на ранчо. Наводили на размышления его далеко не новые и довольно потертые от частого употребления револьверы.

Дикий Запад был не настолько уж и велик, как кое-кто себе воображает. Действительно, просторы его могли показаться бескрайними, а население долго оставалось весьма малочисленным. Люди, разъезжавшие по этому краю, знали друг друга если не лично, то по рассказам своих знакомых. Состоявшие же в рядах многочисленного вооруженного братства, — а сюда входили и те, кто при помощи винчестера зарабатывал себе на жизнь, постоянно нарушая закон, и те, кто закон защищал, — знали друг друга по имени, и каждый имел свою репутацию. И всякий раз разговоры у костра неизменно сводились к обсуждению достоинств того или иного ганфайтера.

Так кто же такой Стар Левитт? Откуда приехал? И под какими именами жил? Само собой, и в восточных штатах тоже имелись свои стрелки-профессионалы, но те чаще славились как неисправимые дуэлянты или азартные игроки и спорщики. Среди них, например, печально известен некий Мак-Ланг, о котором поговаривали, будто бы он отправил на тот свет более сотни человек… Кроме него встречались и другие крутые парни.

Клэй Элисон теперь обзавелся ранчо в Нью-Мексико и занялся хозяйством, а Гардин перебрался в Сан-Антонио — это последнее, что о нем слышал Кеневен. Джон Слотер мал ростом и слишком порядочен, чтобы преобразиться в Левитта. Одного за другим Билл мысленно перебирал всех известных ему ганфайтеров, но подходящей кандидатуры не находил.

Он провел бессонную ночь, а на рассвете они с Марби пропихнули упирающихся коров сквозь узкое ущелье, выпустили их на широкие просторы долины и разогнали по пастбищу так, чтобы никто не догадался, откуда эти животные появились здесь. Потом уничтожили все следы, ведущие в кратер, и отправились на гору.

Ролли Барт сидел у костра, когда они, разгоряченные и усталые, выехали на вершину. Он встретил их горячим завтраком и свежезаваренным кофе и, прежде чем угостить новостями, дал друзьям поесть.

— Я вчера решил воспользоваться случаем, — начал он, разливая кофе, — и съездил в Соледад.

Оба резко обернулись к нему.

— Что? — переспросил Марби.

— В город наведался, — довольно повторил Ролли. — Мне надоело околачиваться тут без дела, там кое-что изменилось.

— Что случилось? — Кеневена возмутила выходка Барта, но желание узнать последние новости оказалось сильнее.

— Разумеется, все идет так, как задумал Левитт. Он подговорил нескольких горожан, они собрались вместе и назначили Эммета Чабба судебным исполнителем. Теперь распустили слух, что он предпринимает чрезвычайно суровые меры с тем, чтобы избавиться от творящего беззаконие и сеющего беспорядки преступного элемента. Судя по тому, как все преподносится, они нас имеют в виду. Я говорил со Скоттом, Билл, он хотел бы увидеть тебя. Дикси Винейбл после перестрелки в городе не объявлялась. Том приезжал однажды, но, ни с кем не общаясь, сразу возвратился к себе на «ВВ». Еще Левитт вызвал судебного исполнителя со стороны. Он заявляет, что хочет поставить все точки над «i» в истории гибели Пога и Рейнолдса и возложить ответственность за случившееся на непосредственного виновника этих событий, то есть на тебя.

— На меня?

— Ну конечно. Он признает, что те двое не ладили между собой и до того, как ты приехал сюда, однако всюду дает понять, что ты стравил их друг с другом. Участившиеся кражи скота он также старается повесить на тебя. И еще. — Здесь Барт кашлянул, избегая встречаться взглядом с Кеневеном. — Говорят, что на «ВВ» очень скоро сыграют свадьбу.

Билл отрешенно глядел на раскаленные угли. Вот оно. Крушение всех надежд. Теперь Левитт женится на Дикси Винейбл, и «ВВ» перейдет в его полное распоряжение, кроме, наверное, самого названия… хотя, возможно, и оно тоже станет принадлежать ему.

Что же теперь делать? Левитту удалось выставить его преступником в глазах окружающих. И если он еще надеется что-то изменить, то нужно действовать как можно скорее.

— Поговаривают и о другом, — продолжал Барт. — Похоже, что Сидни Бердью Левитт пообещал, что о нем позаботятся. Вот это и не дает ему покоя. Представляю, как чувствовал бы себя я, если бы Стар Левитт сказал что-нибудь подобное обо мне. Я либо пристрелил его, либо нашел коня и уехал куда подальше. Ну, а Бердью, видимо, никуда уезжать не собирается. Стар из кожи лезет вон, чтобы выглядеть вполне респектабельно. Помощник судебного исполнителя или помощник шерифа — не важно, кто из них приедет, — не станут копать слишком глубоко. Им главное — прекратить пальбу.

Кеневен задумался. Несомненно, Левитт находился в очень выгодном положении. Уверенный в себе, обходительный в общении, внешне спокойный, он сумеет убедительно изложить любую с виду правдоподобную историю, после чего стороннее разбирательство скорее всего будет с чистой совестью прекращено.

И тогда вся долина окажется под Левиттом, который поспешит объявить Билла Кеневена и его друзей шайкой преступников. А затем его подручные постараются выследить и убить их без лишних вопросов.

Но Билл сознавал, что закон все же на его стороне. Если бы только ему встретиться с чиновниками, которые приедут… Левитту до сих пор ничего не известно о том, что именно ему, Биллу, принадлежали права на все имеющиеся в долине источники воды, и если только Кеневен свяжется с приглашенным судебным исполнителем, то он представит его вниманию свои собственные аргументы и продемонстрирует всем, что Левитт, мягко говоря, суется не в свое дело.

Настало время спуститься вниз. Ему необходимо вступить в игру и не дать Левитту укрепить свои позиции. Эта мысль пришла ему в голову совершенно неожиданно, и он уже точно знал, что именно сделает!

— И про твоих коров тоже ходят разговоры, — добавил Барт. — Никак не могут решить, откуда они взялись. Животные старые, а тавро на них только одно — твое. Поговаривают, что ты уже давно пасешь свое стадо на этих холмах.

— Ролли… — Кеневен не сразу решился задать этот вопрос, но затем, собравшись с духом, продолжил: — До меня дошли слухи, что на «ВВ» живет какой-то человек. Я видел небольшую хижину за ручьем, из трубы которой поднималась струйка дыма. Тебе что-нибудь известно о ее хозяине?

— Нет, абсолютно ничего. Работникам ранчо строго-настрого запрещено даже близко туда подходить. Марби, может, ты что знаешь?

— Не более твоего. Стар наведывался туда время от времени, но даже Керб Даль держался в стороне. Во всей этой неразберихе я совершенно забыл о той хижине. Вообще-то мы никогда и не интересовались ею особо. В таких случаях тайна только поначалу не дает покоя, а потом к ней постепенно привыкаешь и становится все равно.

Кеневен еще раз проанализировал родившийся у него план. Он знал, что делать дальше. Главное, удастся ли ему так долго протянуть, чтобы успеть осуществить задуманное? Левитт, наверное, уже отдал приказ расстрелять их на месте. Но он должен пойти на риск. Пришло время действовать.

После завтрака Билл решил было оседлать своего Рио, но затем передумал и выбрал себе одного из тех коней, что они привели с пастбища: темно-гнедого, с ногами, гривой и хвостом черного цвета. Пятнистый мерин слишком уж заметен… на таком коне седока за милю узнать можно. Он уже успел несколько раз проехаться на этом мустанге, работая на пастбище. Мерин оказался совсем неноровистым и к тому же как нельзя лучше подходил для поездок в горы. Конечно, он не так быстр, как Рио, но все же достаточно вынослив.

Кеневен отправился в Соледад окольным, извилистым путем, через каньоны и заросли, где его едва ли заметили бы.

Утро выдалось погожим, листья осин тихо шелестели при каждом дуновении легкого ветерка, приносившего с собой терпкий, смоляной запах хвои сосен и кедра. Билл намеренно не торопился, он хотел въехать в город только после наступления темноты.

Его не покидало плохое предчувствие. Опытный в подобных играх, он отдавал себе отчет в том, на какой риск осмелился. Больше всех в его смерти заинтересован Стар Левитт и наверняка постарается использовать любую возможность, чтобы разделаться с ним до прибытия представителя закона.

Остановившись на склоне горы, Кеневен глядел на Соледад. Вот в такой же день несколько недель назад, он приехал сюда, чувствуя себя героем-завоевателем. Боже, как давно это было! Тогда ему казалось, что он предусмотрел все до самой последней мелочи. Но обстоятельства переменились самым неожиданным образом. В результате сохранилась лишь основа его плана, да и она отступала на задний план, когда он вспоминал о Дикси.

Жизнь на Западе начинала меняться, и он, человек много переживший и испытавший, ощущал это особенно остро и хотел осесть где-нибудь, остепениться и врасти в землю корнями. Стать настоящим гражданином.

Такая мысль сперва показалась ему довольно забавной, но все же усмешка быстро исчезла с его лица. А, собственно, почему бы и нет? Раньше этот край открывали и завоевывали. Теперь пришло время созидать. Многие из первых поселенцев разбогатели и уехали отсюда. Но они сделали свое дело — обживая дикие территории, показывали пример остальным. И все же большинство из тех, кто помчался на Запад лишь в погоне за богатством, неожиданно для себя полюбили этот край и остались здесь жить.

У подножия горы лежал Соледад. Над каминными трубами вились тонкие струйки дыма, поднимавшиеся к безмятежно ясному небу. Маленький городишко с одной улицей и беспорядочным нагромождением домиков, выстроенных вдоль извилистых аллей, скрытых за фасадами главного проспекта. В городе жили разные люди — довольно много англичан, несколько немцев, еще меньше шведов и норвежцев, один еврей, около дюжины ирландцев и один-единственный негр, большой, молчаливый человек, державший шорную мастерскую, в которой наряду с упряжью и седлами продавалась обувь. Словом, обыкновенный западный городок.

Из Соледада Билл решил отправиться прямиком на ранчо «ВВ», и если Дикси не будет против, то увезет ее оттуда. В то же время он задался целью выяснить, что происходило в загадочной хижине, которую обходил стороной даже Керб Даль.

Он ехал по дороге, о которой узнал от одного из своих знакомых, того самого, кто рассказал ему о никому не известных пастбищах среди пластов лавы с пасущимся на них ничейным скотом, а также о потайной тропе, ведущей на вершину Столовой горы.

Возможно, он проезжает по этим местам в последний раз. На численное превосходство над Левиттом рассчитывать не приходилось, но все же посеять сомнения в рядах его сторонников он мог, а если удастся, то и установить связь с представителями закона.

Стоя в зарослях, он разглядывал город. Отсюда, с расстояния около двух миль и высоты в несколько сотен футов, ему открывался прекрасный вид. Разумеется, узнать людей не представлялось возможности, но, зная расположение салунов, магазинчиков и других заведений, он мог с большой долей уверенности судить о происходившем.

Особой активности в городе не наблюдалось. О вооруженных разборках, часто случавшихся в городах Запада, ходило много слухов, но эти события обычно мало отражались на жизни большинства горожан. А среди жителей Доджа, Дэдвуда и Томстоуна встречались и такие, которые ни разу в жизни не видели, чтобы кто-то просто так хватался за оружие.

Несколько раз взгляд Кеневена задерживался на магазинчике Скотта. Прежде всего нужно поговорить с ним. Старый разбойник совсем непрост, хотя с виду и производит впечатление остепенившегося человека, вполне довольного жизнью… Но так ли это на самом деле? А что, если он вовсе не сторонний наблюдатель, за которого себя выдавал? «Ты становишься слишком подозрительным, Билл, — предостерег он себя. — Этак ты скоро и Дикси начнешь в чем-нибудь подозревать».

Он все искал белого коня Левитта, но тот не появлялся. Так, «ВВ»… Нужно объехать город стороной и наведаться туда. Если повезет, он увидится с Дикси.

Вернувшись к коню, Билл вскочил в седло. Подобрав поводья, еще раз окинул взглядом Соледад.

Все тихо… Лениво вьются в воздухе струйки дыма. Одинокий всадник прогарцевал рысцой по главной улице. Все мирно и спокойно. Тогда почему же он взволнован? Откуда пришло это предчувствие беды? Или с ним самим творится что-то неладное? Или же там, внизу, происходит нечто такое, о чем он даже не догадывается?

Глава 14

— Отныне здесь воцарится порядок. — Стар Левитт говорил тихо, глядя на Дикси, сидевшую по другую сторону обеденного стола. — В нашу долину наконец придет мир, никто никого не посмеет убивать, ничто больше не нарушит покоя. И вам с Томом больше не о чем будет волноваться.

«Кроме как о моей свадьбе с тобой! — мысленно заметила она. — И что станет с Биллом?»

— Пог и Рейнолдс всегда враждовали между собой, но теперь, когда их больше нет, все уляжется само собой. Как все-таки хорошо, что я вовремя отослал тебя с пастбища в тот злополучный день, — продолжал он. — Мне сразу бросилось в глаза, что люди как-то напряжены, отовсюду слышались брань и богохульство, я предчувствовал, что все плохо кончится.

«Предчувствовал? — Дикси вновь и вновь задавалась этим вопросом. — Или все-таки знал?»

Том сидел молча с холодным, непроницаемым видом.

— Я подозреваю, — говорил Левитт, — что Кеневена тоже больше нет в живых. Скорее всего, его ранили во время перестрелки в загонах. Во всяком случае, с тех пор его никто не видел, а скрываться — на него совсем не похоже. Однако, если он все же объявится, то наш судебный исполнитель Чабб знает, как ему поступить. Так что, Дикси, твой муж будет столпом общества. — Стар цинично ухмыльнулся. — В других местах столпами общества становятся примерно таким же способом.

— Как это принято у воров! — гневно бросила она. — Они всегда умудряются находить оправдание своим злодеяниям и громче всех кричат о том, что остальные тоже стали бы воровать, будь у них такая же возможность. Несомненно, кое-кому удается, действуя всяческими неблаговидными способами, завоевать положение в обществе, но, в конце концов, их неизменно выводят на чистую воду.

Он улыбнулся.

— А тебе бы очень этого хотелось, не правда ли? Но только меня не разоблачат, и очень скоро в долине снова все успокоятся и будут очень довольны. Включая меня… И тебя тоже. О да! Я знаю! Сейчас ты скажешь, что не любишь меня. Но разве это имеет какое-то значение? Ты будешь жить хорошо и вскоре забудешь о том, что все могло быть иначе. Посмотри вокруг себя. — Он широким жестом обвел комнату. — Мы живем в крошечном мире. До ближайшего большого города мили и мили пути. Какое дело властям территории до наших местных проблем? Как только чиновники увидят, что здесь все тихо и мирно, они уедут.

— Неужели ты думаешь, что тебе все запросто сойдет с рук? — воскликнул Том. — Ты недооцениваешь Кеневена. Он еще вернется.

— Как и ты, я на это очень рассчитываю, — сверкнул глазами Левитт. — Если только он снова объявится, с превеликим удовольствием разделаюсь с ним. И для меня это будет праздник, уверяю вас.

В дверь постучали. Дикси пошла открыть, в душе радуясь вынужденной заминке.

На пороге стоял Эммет Чабб и мял в руке шляпу.

— Босс, — нерешительно начал он, — извините за беспокойство, но там снова объявились коровы… с «Виселицей».

— Что ты имеешь в виду… снова? — Левитт напрягся.

— Голов пятьдесят — шестьдесят. Взрослые животные, отличное стадо, все недавно заклейменные.

— Как недавно?

— Дня два… или три назад. Но совершенно дикие. Ума не приложу, откуда они взялись тут, босс. Не иначе, как проделки Кеневена. Но где он-то их берет?

— Надо все выяснить, и побыстрее, Чабб. Поручаю это тебе… Иди выясняй.

— А как же город? За городом кто-нибудь должен следить?

— Оставь вместо себя троих надежных людей. Они присмотрят.

Проводив Чабба, Левитт вернулся к столу. Теперь поведение его резко изменилось. От былой расслабленности не осталось и следа. Взгляд стал суровым и безжалостным. Дикси упреждающе взглянула на Тома, и тот чуть заметно кивнул в ответ.

Левитт молча покончил с ужином, выпил кофе и со стуком отставил от себя пустую чашку. Порывисто поднявшись из-за стола, он направился к двери, но у порога остановился и резко обернулся.

— Очень надеюсь, что он жив! Мне не терпится убить его! Я хочу видеть, как он будет умирать!

— Стар, — спокойно сказала Дикси, — даже и не думай об этом. Он сам убьет тебя. И справится с тобой запросто. Ты же знаешь!

Находись она поближе, он бы наверняка ударил ее. В порыве гнева он шагнул к столу, но потом остановился.

— Я справлюсь с ним! Я справлюсь с кем угодно! К тому же, — былое самообладание возвращалось к нему, — я тут навел о нем кое-какие справки. Кеневен не ганфайтер, и никогда им не был. Он лишь время от времени хватался за оружие, только и всего. Так что беспокоиться не о чем.

— Ну и чего ты волнуешься, Стар? — Девушка беззаботно улыбнулась ему. — Возможно, Керб Даль первым доберется до него… Или Эммет Чабб.

После того как Левитт ушел, Том взглянул на Дикси и покачал головой.

— Сестренка, будь с ним поосторожней! Когда-нибудь он убьет тебя! Знаешь, мне кажется, что он слегка того… не в себе.

Она сокрушенно кивнула.

— Да-да, конечно, ты прав, но он выводит меня из себя. Погляди-ка, его же просто распирает от самодовольства. Когда я вижу его таким, мне прямо-таки не терпится сбить с него спесь.

— Мне страшно, сестренка. Не столько за себя, сколько за тебя… за нас с тобой. Ведь он добивается своего.

Она кивнула.

— Да, я вижу. Но, Том, неужели мы с тобой так ничего и не можем сделать?

— Он слишком хорошо владеет оружием, и у него такие телохранители… Я ведь уже не раз сам думал о том, как с ним рассчитаться. Однажды даже чуть не выстрелил ему в спину, но едва успел дотронуться до рукоятки револьвера, как услышал у себя за спиной шаги Даля. «У тебя ничего не выйдет, — сказал он мне. — Он убьет тебя прежде, чем ты успеешь выхватить револьвер». Я так и остался стоять как вкопанный, испугавшись собственной дерзости, а Даль продолжал: «У него есть шестое чувство. Он как будто видит затылком. Я знал человека, который хотел его убить. Так что ты даже и не пытайся».

Еще довольно долго они сидели молча, раздумывая, строя какие-то планы, задаваясь вопросом, как быть дальше. Теперь их окружало полдюжины головорезов, готовых убить любого, если понадобится их хозяину.

— Сестренка, как ты думаешь, он боится Кеневена?

Она задумалась лишь на минуту, а затем решительно покачала головой.

— Нет, он никого и ничего не боится. А разволновался из-за того, что тот его не боится.

— А откуда у Билла скот? — недоумевал Том. — И как коровы прожили столько лет без тавра? Ведь заклеймили их только на днях, всех до одной. И где он скрывается, когда уезжает из Соледада? Он же как сквозь землю проваливается… просто исчезает.

Дикси примолкла. Ее терзали грустные думы.

Где он сейчас? Почему это тревожит ее, не дает покоя? Ее волновала сила, исходящая от него, рядом с ним она чувствовала себя по-домашнему умиротворенно и уютно. Его немногословность, спокойная уверенность бальзамом проливалась на ее растревоженную душу, он как будто рожден для жизни среди этих скал и холмов, поросших деревьями. Так или иначе, Билл Кеневен оказался единственным мужчиной, в кого она влюбилась. Только сейчас она в полной мере ощутила, как он ей необходим.

— Том, а что ты о нем думаешь?

Она могла даже не спрашивать его об этом, потому что он уже не раз сам думал о нем, чувствуя, как ему небезразлична его сестра.

— Он хороший человек. Решительный и одинокий, но хороший. Говоря языком ковбоев, — он «стайер». Так принято называть некоторых лошадей. Такие не останавливаются перед трудностями, даже когда их становится слишком много. — Том встал из-за стола. — Дикси, если ты хочешь быть вместе с ним, то пусть так оно и будет. Лучшего мужа тебе не найти. — Он ненадолго задержался У двери, ведущей во внутреннюю комнату. — Разумеется, это зависит еще и от того, удастся ли нам с тобой выпутаться живыми из всего того, что тут творится… и уцелеет ли он.

Ночь стояла на редкость тихая. В окнах дома, где жили работники, еще горел свет. В камине среди золы краснели раскаленные угольки. Ну вот, прошел еще один день. Еще один день без него; еще один день, полный тревог. Сколько они смогут терпеть это? Как долго у Тома хватит самообладания переносить унижения?

Левитт обычно игнорировал Тома, но временами он как будто пытался спровоцировать его на какие-то ответные действия. Дикси понимала, что со смертью Тома проблем у Левитта значительно поубавилось бы. Она впервые осмелилась непредвзято рассмотреть такой поворот дела. С точки зрения безжалостной логики Левитта, все выглядело предельно просто: женившись на ней, он первым делом постарается избавиться от Тома и заполучить ранчо в свое владение. Со смертью брата его власть здесь станет безраздельной. Затем, когда и она надоест ему… Нечего сомневаться, что Том, человек достаточно рассудительный, уже и сам пришел к такому выводу.

Она встала, задула лампу и пошла спать.

Глава 15

Снова обогнув Соледад и продвигаясь вперед по склону под сенью сосен и осин, Кеневен сумел выбрать наилучшее место, откуда бы ему открывался хороший обзор ранчо «ВВ». Устроившись таким образом, он достал бинокль и начал следить за тем, что происходит внизу.

Без труда отыскав одинокую хижину, он долго ждал в надежде заметить хоть какие-то признаки жизни поблизости от нее, но ничего особенного так и не увидел. Возведенная в безлюдном месте постройка казалась давно заброшенной людьми. Ни дыма над трубой, ни одной живой души поблизости или на подходе к ней. Очевидно, в хижине скрывался кто-то или же там хранилось что-то, представлявшее огромное значение для Левитта, а иначе зачем бы ее так усиленно охранять. Потому что охрана к домишке все же была приставлена. Какой-то человек работал возле конюшни и следил за хижиной.

Тщательным образом изучив обстановку, Кеневен решил, что дверь хижины не видна со стороны хозяйского дома. Ее загораживала конюшня и сложенные рядом с ней большие стога сена.

Начали сгущаться сумерки. Человек, работавший возле конюшни, ушел, а его место занял Керб Даль, вооруженный двумя револьверами, висевшими у пояса.

Уже вечером он видел, как Том Винейбл вышел на веранду, постоял немного, огляделся по сторонам и удалился в дом. И все тут же прояснилось, ибо стоило Винейблу показаться на пороге, как Керб Даль поспешно направился ему навстречу, по-хозяйски, словно тюремный охранник, останавливаясь посреди двора.

Стемнело, в вышине одна за другой начали зажигаться звезды. А над горами нависла огромная черная туча, закрывшая собой полнеба, и хотя вечер в долине выдался тихим и теплым, сюда доносились далекие раскаты грома. Надвигалась буря. Или, может, туча пройдет стороной?

Керб Даль в полном одиночестве оставался на посту. Свет горел лишь в окнах хозяйского дома. Время от времени за задернутыми занавесками мелькала чья-то тень. Лошади в загоне монотонно жевали сено, и оседланный белый конь стоял возле коновязи.

Какая мирная картина! Если не принимать во внимание одинокую, зловещую фигуру надсмотрщика с револьверами. Кеневен поднялся с земли и вернулся к коню. Отвязав повод, он еще с минуту стоял, погруженный в раздумья. Его не покидало дурное предчувствие. Вот-вот что-то должно произойти. С тревогой в душе он пошел дальше, ведя за собой мерина. Прячась за каменными выступами кряжа, он спустился вниз по склону и ступил в песчаное русло пересохшего ручья позади ранчо. Здесь задержался, стоя в темноте и прислушиваясь. Затем снова двинулся вперед, пока наконец не оказался позади конюшни. Здесь отпустил коня, заранее зная, что тот отсюда никуда не денется.

Расстегнув обе кобуры и поправив револьверы, Кеневен бросил взгляд в сторону заброшенной хижины, глубоко вздохнул и, спустившись в овраг, начал подниматься к ней по противоположному склону. Человека, одиноко стоявшего, можно разглядеть в любой темноте, особенно еслион зашевелится. Но, укрывшись в тени стен постройки или стога сена, у него есть шанс остаться незамеченным.

Хижина сиротливо стояла на вершине бугра, и в кромешной тьме эта крошечная, убогая хижина выглядела весьма зловеще. Подобравшись поближе, Билл замер у стены, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Но ничего не расслышал. До него доносился шепот ветерка, пролетавшего низко над землей и гулявшего вдоль карнизов. В хозяйском доме звенели тарелками. В тишине ночи этот звук раздавался на редкость отчетливо. Где-то далеко снова загрохотал гром, и налетевший порыв ветра подхватил и закружил сухие листья. Единственное окно хижины было плотно завешено изнутри какой-то тряпкой, похожей на старое одеяло. Выждав еще несколько минут, он осторожно подобрался к двери.

Сердце гулко стучало в груди. Кеневену начало казаться, что ему не хватает воздуха и он вот-вот начнет задыхаться. Тогда, сделав несколько глубоких вдохов, он попытался успокоиться и приготовился к любым неожиданностям. Снова, припав ухом к стене, прислушался… Ничего.

Стало еще темней, огромные дождевые тучи надвигались на долину. Раскаты грома стали чаще и громче, они напоминали грозный рык льва, посаженного в клетку. Кеневен осторожно дотронулся до ручки двери. Железо холодило ладонь, и тогда, держа правую ручку на рукоятке револьвера, он повернул ручку. Дверь оказалась заперта. Возникшая заминка вызвала в нем раздражение. Устав от гнетущего ожидания беды, он внутренне и настроился на самое худшее, а теперь даже досадовал, так как ничего не случилось. Он был готов отважиться на любое безрассудство. Беглый взгляд в сторону ранчо добавил ему уверенности. Даль исчез — видно, ушел в дом за накидкой.

Сегодня он должен во что бы то ни стало разгадать эту тайну, другого такого случая больше никогда не представится. За закрытой дверью мог скрываться ответ сразу на множество вопросов. Он просто обязан узнать, что там. И даже если тут не окажется ничего, то тоже неплохо, по крайней мере одна проблема будет снята. Хотя не исключено, что в этой с виду заброшенной хибаре ему уготована смертельная западня.

Окна в доме для работников теперь ярко светились. Тот тусклый свет, который он заметил прежде, возможно, исходил от керосиновой лампы, фитиль которой подвернули, но зато сейчас она горела в полную силу. Даль, наверное, все еще находился внутри. Вдруг кто-то выплеснул за окно воду из таза. Снова взявшись за ручку, Билл повернул ее, встал поудобнее и приналег на дверь плечом.

Старая постройка оказалась довольно хлипкой. Кеневен расслабился, набрал в легкие побольше воздуха и снова навалился на дверь. Что-то громко хрустнуло. Он поспешно отпрянул, прижимаясь спиной к стене и хватаясь за рукоятку револьвера.

Из хижины не донеслось ни звука. Он выждал еще мгновение, не переставая напряженно прислушиваться. Затем, так и не услышав ничего настораживающего, резко развернулся и снова толкнул дверь плечом. Она подалась так неожиданно, что он влетел в комнату и упал на четвереньки. Поспешно вскочив, выхватил револьвер и, держа его наготове, застыл. Но все было тихо. Значит, сломать засов ему удалось еще раньше, и оставалось лишь слегка толкнуть дверь, чтобы она распахнулась настежь.

Широко раскрыв глаза, Билл всматривался в темноту. Он стоял посреди совершенно обыкновенной комнатушки, и не более того. Когда глаза его привыкли к окружавшему его мраку, он разглядел перевернутый стул, валявшийся на боку, видавший виды стол со стоявшей на нем лоханью и койку с наваленной на ней грудой мятого постельного белья. У дальней стены разместились ящики, аккуратно поставленные друг на друга. Больше ему ничего не удалось рассмотреть.

Пройдя через всю комнату, он взялся за верхний ящик и приподнял его. Тот оказался совсем не тяжелым. Подсунув лезвие своего охотничьего ножа под доски, он попытался открыть ящик. В конце концов ему удалось чуть-чуть отделить крышку и запустить в образовавшуюся узкую щель обе руки. Стойко перенося скрежет ногтей по дереву, Билл изо всех сил рванул доски вверх. Если при этом и раздался треск, то он потонул в прокатившихся по небу раскатах грома.

Сверху в ящике лежала мешковина, под которой оказались стопки круглых баночек, по виду очень похожих на табакерки. Кеневен взял одну из них и принюхался, не в силах сдержать любопытство. От коробочки исходил острый, давно забытый запах.

— Так вот оно что… — пробормотал он, задумчиво хмурясь. Это никоим образом не проясняло положения Винейблов… хотя, как знать.

Кеневен застыл на месте, тупо уставившись в темноту. Дикси? Нет, невозможно поверить. Да и Том вряд ли имеет к этому какое-либо отношение, если уж на то пошло. Но кто знает? Чужая душа потемки, и даже с виду самые что ни на есть благочестивые люди иногда…

Нет! Он не мог и не хотел верить в это! Нет, только не они и не Левитт. Ведь как бы там ни было, но он сильный, волевой человек, которому чуждо проявление слабостей. Да, он порочен, даже очень порочен, но не до такой же степени.

Засунув в карман три маленькие коробочки из жести, он аккуратно, насколько мог, приладил доски обратно, так, чтобы вскрытый им ящик не слишком бросался в глаза. Покончив с этим занятием, он тихонько выскользнул из хижины, неслышно прикрыв за собой дверь.

Не на шутку встревожившись таким неожиданным поворотом событий, он вернулся к коню. Немного постояв возле него, чтобы дать животному понять, что его не бросили, пошел в обход конюшни к дому.

Скрываясь за деревьями, Билл близко подошел к окну, остановился, собираясь с духом. Он не имел привычки ни подглядывать, ни подслушивать и очень тяготился тем, что ему предстояло сделать. Самое разумное — поскорее уйти отсюда, пока еще не поздно, пока его не заметили. Но, с другой стороны, если ему удастся увидеть Дикси, то он может уехать отсюда вместе с ней. Немного помедлив, Кеневен осторожно подобрался к стене дома и приблизился к окну.

Перед ним оказалась столовая. Посреди тесной комнатки стоял обеденный стол, за которым сидели трое: очень бледная, но внешне спокойная Дикси, рядом с ней — Том Винейбл, во главе стола — Стар Левитт!

Окно было слегка приоткрыто, и он слышал их голоса. Говорил Левитт.

— На мой взгляд, Дикси, это самый логичный выход. — Голос его звучал вежливо, но решительно. — Мы поженимся в этом доме, в понедельник. Ты поняла?

— Ну уж нет! Ничего не выйдет! — гневно возразил ему Том, но в его голосе отчетливо слышалась интонация обреченного человека. — Черта с два! Дикси тебя ненавидит! И каким местом ты только думаешь!?

— Очевидно, не тем, которым думаешь ты, Том. Все люди, знаешь ли, различаются по складу ума. Некоторые хотят во что бы то ни стало взять в жены женщину, которая их любит! Но все это ерунда! Чушь! Гораздо лучше жить с женщиной, которая тебя ненавидит… на дух тебя не переносит. Любовь к женщине лишает тебя силы в отношениях с ней. Любовь — удел простолюдинов. А мне будет гораздо приятней иметь дело с женщиной, которая меня ненавидит, которая, может быть, даже хотела бы меня убить! Представляешь себя укротителем, входящим в клетку с тиграми! Кнут — вот его оружие! Вот как нужно жить.

— Ты сумасшедший, — сказал Том.

Левитт передернул плечами.

— Может быть. Нас таких много. Ты просто начитался дешевых романов, Том. Когда-нибудь сам все поймешь. — Он улыбнулся. — Вообще-то если останешься жить с нами, я уверен, ты быстро всему научишься. — Стар неторопливо попивал кофе. — Женитьба на Дикси удобна и выгодна со всех сторон. Кроме того, что она красива, умна и горда, я получаю преимущество и иного рода: жена не может свидетельствовать против мужа, а раз она станет моей женой, то, в случае чего, мой милый Том, вряд ли тебе удастся выдвинуть какие-либо обвинения против меня. Но, с другой стороны, я действительно хочу, чтобы наши родственные отношения приносили бы, так сказать, взаимную выгоду. Не могу же я пустить по миру собственного шурина, позабочусь, чтобы у тебя все шло хорошо. — Он опять улыбнулся. — И ты приобщишься к делам. Не станешь же ты обижаться на меня из-за того, что я беспокоюсь о собственной безопасности.

— Черт возьми! Да я тебя сейчас!.. — Том привстал со стула.

— Неужели? Знаешь, Том, на твоем месте я не стал бы нарываться на неприятности. Поостерегся бы. Ты ведь уже и так по уши в дерьме. Плохо быть обвиненным в убийстве, а теперь вот еще и контрабанда… О да! Я устроил все так, что, в случае чего, вся вина падет на тебя. — Он беззаботно взмахнул рукой. — Тем более, что и доказательства имеются. И даже если случится чудо, и тебя не обвинят в убийстве, то всего остального вполне достаточно, чтобы упрятать тебя за решетку лет на двадцать… Хотя мне лично очень будет тебя не хватать, да и сестре твоей тоже. Поэтому на твоем месте я бы просто расслабился и радовался жизни. К тому же, если ты будешь разоблачен как участник шайки торговцев опиумом и дело получит публичную огласку, подумай только, какой эффект произведет эта новость на вашего старого отца с его больным сердцем!

— Если бы не отец, — тихо проговорил Том Винейбл, — я бы задушил тебя голыми руками!

Левитт рассмеялся.

— По-моему, ты преувеличиваешь, Том. Я сильнее тебя и любого другого, кого ты знаешь или с кем, возможно, еще познакомишься. Мне приходилось участвовать в нескольких рукопашных. Но я ни разу не пускал в ход сразу обе руки.

— Знаешь, Том, — как бы между прочим заметила Дикси. — Мне кажется, нам пора серьезно обсудить наши проблемы. Я не думаю, что выйти замуж на Стара Левитта приятней, чем сесть в тюрьму.

Левитт выглядел омерзительно.

— Ты мне льстишь! — сухо сказал он. — Хотя и не слишком-то учтиво. Что сейчас было бы с твоим Томом, если бы я в свое время не вступился бы за него и не привез его сюда?

Следующие несколько слов Кеневену расслышать не удалось, но затем Стар повысил голос:

— Да, я считаю, что сделал уже достаточно для тебя, и поэтому вправе рассчитывать на благодарность. Ты же начинаешь откровенно волочиться за каким-то бродячим ковбоем.

Дикси Винейбл оторвала взгляд от тарелки.

— Я не собираюсь обсуждать это с тобой, Стар. Тебе с твоим самомнением все равно ничего не понять. Но только Билл Кеневен, тот самый ковбой, которого ты имеешь в виду, во много раз лучше тебя, и сравниться с ним ты не мог бы даже, если бы не стал вором и грязным шантажистом!

От этих слов у Кеневена радостно забилось сердце. В тот момент он был готов пройти прямо через окно, стекло и все прочие преграды и с радостью отдать свою жизнь за нее, если бы это потребовалось. Окрыленный высокой похвалой, он восхищался ее спокойствием и самообладанием. Даже оказавшись в зависимости от прихоти человека, сидевшего напротив нее я уже в полной мере доказавшего, на какое вероломство он способен, она сохраняла присутствие духа. Оглушенный ударами собственного сердца, Билл припал к окну. И тут она подняла глаза. Их взгляды встретились!

Какое-то мгновение они глядели друг на друга, и этот миг показался ему вечностью. Затем она повернулась к брату, передавая ему блюдо, и заговорила с ним о чем-то совершенно постороннем, не обращая никакого внимания на Левитта.

Голос ее звучал теперь несколько громче, как будто она хотела, чтобы эти слова услышал он.

— Ну ладно, — говорила она, — будем считать, что пока все в порядке. По крайней мере, Стар, ты дал мне время до понедельника!

Кеневен поспешно отошел от окна. Последняя фраза была адресована ему, и до понедельника оставалось… три дня!

Три дня, за которые многое можно успеть — как-нибудь вызволить ее отсюда или… убить Стара Левитта.

В самом крайнем случае он так и поступит. Вообще-то ему еще никогда не приходилось выслеживать человека специально для того, чтобы его убить. Да и не ставил он перед собой подобной цели. Ему приходилось убивать, защищая собственную жизнь или жизни и имущество тех, кого он брался охранять. Цепляя к ремню кобуру с револьвером, он никогда не замышлял убийства.

Хотя бывали случаи… Он вспомнил ту безвыходную ситуацию, когда дилижансу преградили путь трое вооруженных людей, приказавшие всем поднять руки вверх. Возница хотел подойти к лошадям, чтобы удержать их, но успел сделать один шаг, и его застрелили. И в тот же момент раздался выстрел Кеневена. Сработал сначала один ствол, затем второй, и двое бандитов оказались на земле. Третьего он уложил выстрелом с расстояния в восемьдесят ярдов. Двое грабителей дожили до казни. В тот день, когда их повесили, Кеневен занял место возницы на дилижансе, заменив того человека, которого они убили… и винтовка лежала у него под рукой.

Случилось это давно, и он не любил вспоминать о том происшествии. Когда настало время действовать, он не думал, а просто отреагировал, как того требовала от него ситуация. И доставил до места назначения в целости и сохранности дилижанс, пассажиров и все имущество.

Пора уходить. Стоя под раскидистым деревом, он изучал путь, который ему предстояло пройти. На землю опустился глухой мрак, лишь время от времени темноту разрывали яркие вспышки молний. Он направился к конюшне, где дожидался его конь. Но стоило ему выйти из-за огромного старого тополя, как навстречу выступил человек.

— Слушай, Пит. У тебя спичек не найдется?

Это был Керб Даль.

Они мгновенно узнали друг друга, и Даль, поперхнувшись от изумления, потянулся рукой к револьверу.

Иного выхода не было, быстрой и беззвучной борьбы не получится. Слишком уж велико между ними расстояние. Как только пальцы Даля сомкнулись на рукоятке, Кеневен выстрелил.

Он не успел ни подумать, ни прицелиться. Реакция оказалась мгновенной. Из дула вырвалась вспышка, затем еще одна. Даль неуверенно шагнул вперед, его выстрелы дырявили дно кобуры, а затем он опустился на колени и повалился вперед лицом вниз. И в этот момент на землю упали первые капли дождя.

Дверь дома, где жили работники, с грохотом распахнулась, и кто-то крикнул в ночь:

— Керб! Что случилось?

Не теряя времени, Кеневен забежал за конюшню и мигом вскочил в седло. Его конь будто ждал этого и тут же сорвался с места, пускаясь вскачь с резвостью испуганного зайца.

Где-то позади наугад палили в темноту. Но он был уже недосягаем и невидим за плотной пеленой дождя. Его конь летел во весь опор по раскисшей от грязи тропе.

Стремясь выиграть время, Билл свернул на дорогу, ведущую в Соледад. Когда он достиг окраины города, преследовать его уже не имело смысла. Теперь Кеневен старательно заметал следы и поехал тем путем, по которому недавно прогнали скот. Через некоторое время свернул в колею, оставленную проезжавшим дилижансом, и уже только после этого окольными тропками въехал в город, стараясь держаться дальних улочек и темных проулков, избегая выезжать на центральную улицу, где его могли бы заметить.

Он вовсе не собирался останавливаться в Соледаде, а потому, еще немного поплутав по городу и основательно запутав следы, выехал на дорогу, что вела к горе Тысячи Родников.

Билл похлопал коня по шее.

— Хороший мальчик! Сегодня ты спас мою шкуру!

На обратном пути он ненадолго задержался, чтобы вытащить непромокаемый плащ из скатки, притороченной позади седла, и тут же накинул его на себя. Сверкнула молния, по небу прокатились раскаты грома, и на землю обрушились тугие потоки ливня. Выругавшись тихо и незлобно, Кеневен снова пришпорил коня.

— Да сжалится Господь над бедными пилигримами в такую ночь! — проговорил он, уезжая.

Что это еще за убийство, в котором может быть обвинен Том? И какое отношение Винейблы имеют к контрабанде опиума? Там, в хижине, он мгновенно узнал запах, забыть который невозможно. Впервые он познакомился с ним в одной из придорожных забегаловок на Берегу Варваров note 2.

Теперь он должен подумать, необходимо составить план. Нужно постараться каким-то образом вызволить Дикси из беды. Если не останется ничего другого, он возьмется за оружие, чтобы противостоять Стару Левитту.

И все же ему очень не хотелось этого. Ведь, в конце концов, должен же быть какой-то другой выход.

Глава 16

Ближайшие цели Билла Кеневена были предельно ясны. С остальными же планами и замыслами придется повременить, ведь до понедельника все должно решиться. Другие дела, какими бы срочными они ни казались, подождут до лучших времен.

К тому же он не питал на свой счет никаких иллюзий. Он выиграл поединок и убил Керба Даля, одного из тех, от кого многое зависело, надежного помощника, «правую руку» самого Стара Левитта! Собственный триумф потряс Кеневена.

Он и прежде отличался ловкостью в обращении с оружием. Обладая врожденной меткостью, направлял револьвер на цель, словно указывал на нее пальцем. И не случалось, чтобы промахнулся. Но к ганфайтерам себя не причислял и не имел ничего общего с теми, кто уже успел снискать себе дурную славу на этом поприще.

С Кербом Далем они встретились на равных, но он все же застрелил его, и к тому же без особого труда.

Для Билла Кеневена это означало лишь одно: возможно, ему повезет остаться в живых. Он никогда не переоценивал собственные силы. Считая себя достаточно смелым, чтобы встать лицом к лицу против вооруженного противника — такое неоднократно случалось с ним и прежде, — он тем не менее никогда не был слишком самоуверенным.

Но теперь важнейшая задача — встретиться с чиновниками, которые приедут расследовать происшествие в долине, и изложить им свою версию. В противном случае его самого объявят преступником.

Кеневен нисколько не сомневался, что Стар Левитт сделает все, чтобы не дать ему такого шанса.

Почти весь вечер у костра на вершине горы прошел в молчании. Билл лишь кратко рассказал друзьям, что произошло, и Барт задумчиво поглядел на него.

— Если уж тебе самого Даля удалось уложить, то, должно быть, ты и в самом деле не плох.

— Мы дрались на равных, если не считать того, что нервы у меня были на пределе. Наверное, это дало мне преимущество.

Кеневен устал. Никогда прежде не чувствовал он такой усталости, как сегодня. А ведь, казалось бы, он не делал ничего особенного, лишь разъезжал по округе, наблюдая за происходящим, будучи готовым к любым неприятностям, заведомо зная, что избежать их ему не удастся.

На ночлег он устроился под открытым небом, на котором теперь горели первые звезды. Глядя на них, он вспомнил о грозе, которая накрыла его в городе. Видно, буря не продвинулась на север и обошла стороной эти места.

Проснувшись на рассвете, когда на холодные камни легли розоватые блики, он долго следил за тем, как летящие по небу облака меняли цвет в лучах восходящего солнца.

Ролли Барт уже встал, и Кеневен чувствовал витающий в воздухе горьковатый дымок костра и слышал, как потрескивают в огне сухие дрова. Наконец он сел и водрузил на голову шляпу. Затем, сбросив с себя одеяла, поднялся, натянул штаны и вытряхнул сапоги. За ночь в одном из его сапог успел обосноваться небольшой тарантул, который, шлепнувшись на землю, тут же принялся угрожающе шевелить передними лапками. Но Кеневен явно не собирался с ним связываться, и большой паук отправился своей дорогой, чтобы еще наведаться сюда как-нибудь в другой раз. Он ведь тоже совсем не собирался никому досаждать, а просто искал теплое местечко для ночлега. И этот огромный теплокровный не имел права вытряхивать его из постели в такую немилосердную рань.

Подойдя к роднику, Кеневен опустился на колени, сполоснул лицо и шею, а затем вымыл руки с мылом, которое оставил здесь Барт. Глядя в воду, как в зеркало, причесал волосы обломком гребня.

Барт взглянул на него.

— Ты бы хоть бритву своей щетине показал, что ли, — заметил он, — если уж на самом деле надумал судиться.

Кеневен провел рукой по подбородку.

— Честно говоря, судиться я не собирался. Но побриться, наверное, все же не помешает. Это на тот случай, если мне придется говорить с каким-нибудь судьей или шерифом.

— Так, значит, он и в самом деле послал за ними?

— Уверен. Ведь он не дурак. Если они действительно приедут и ему удастся обелить себя перед нами, то, стало быть, тогда нас объявят разбойниками, а он окажется весь в белом на белом коне.

— Отсюда до города, где заседают окружные власти, больше сотни миль по дороге, — вставил свое слово Марби. — Он убедит их, что ситуация под контролем, и они будут только рады поскорее вернуться домой и выбросить все наши проблемы из головы. Я в этих краях живу уже пять лет и ни разу никаких чиновников в глаза не видел. Правда, говорили, что года за два до моего приезда здесь объявлялся помощник шерифа, так его пристрелил кто-то. Снятую с него звезду доставили в канцелярию. Он и был последний представитель власти, который у нас объявился.

— Последний, — уточнил Барт, — который признался, кто он на самом деле.

Марби с интересом посмотрел на него, но промолчал.

В ночь на воскресенье они покинули свое пристанище, направляясь в Соледад, трое сильных молодых мужчин, которые знали, на что идут и какие могут быть последствия их затеи. Но они ехали туда, потому что их связывала преданная дружба, потому что над теми ранчо, где им выпало работать прежде, нависла угроза и еще потому, что в беде оказалась женщина. Они спешили навстречу своей судьбе и твердо верили в справедливость, хотя ни один из них, скорее всего, не признался бы в этом.

Они не всегда умели дать рациональное объяснение своим поступкам, а жили в простом мире, где без лишних слов было понятно, что хорошо, а что плохо.

Хмурясь, Кеневен размышлял о собственном везении — или его отсутствии. Он приехал в Соледад, чувствуя себя солдатом удачи, собираясь завоевать раздираемую разногласиями долину. А получилось, что пытается в одиночку выиграть безнадежную битву с, казалось бы, заранее предрешенным исходом.

Что теперь думать об этом? Он уже не вспоминал о правах на воду, которые по закону принадлежали ему. Единственное, чего он хотел, — поскорее выручить из беды Дикси… Все остальное отошло на второй план.

Три ковбоя сошлись случайно, но происшедшие в долине события укрепили их дружбу. Они хорошо помнили грохот выстрелов, когда пули косили друзей и знакомых, когда самые лучшие, трудолюбивые люди погибали лишь из-за того, что случайно оказались на пути Стара Левитта.

Теперь они подъезжали к городским окраинам.

— Похоже, все тихо. Давайте оставим лошадей у Мэй. Отведем их потихоньку в стойло, так, чтобы никто не видел. Будьте готовы бежать. Возможно, обратно придется прорываться с боем. И тогда уж каждый будет за себя, а иначе никто из нас не выберется. Вы, ребята, если хотите, спрячьтесь пока в сарае у Мэй или попробуйте наведаться к Кинни. Я же прямиком отправлюсь к Скотту. Он сможет связаться с Алленом, если это не получится у вас. Старайтесь никому не попадаться на глаза. В худшем случае мне придется выследить и пристрелить Стара. Еще никогда в жизни я не охотился за человеком, но уж скорей убью его, чем стану мириться с тем, что он принуждает Дикси выйти за него замуж. Не смеет он выйти сухим из воды после того, что здесь натворил!

— А кто те парни, за которыми посылал Левитт? — спросил Барт.

— Видишь ли, он знал, что о нем пойдут разные слухи… Так всегда бывает. Поэтому сам написал губернатору и шерифу тоже. Он якобы хочет, чтобы все как можно скорей разрешилось и расплату за бойню понесли истинные виновники. Разумеется, следы он уже успел замести и уверен, что в конце концов все грехи спишут на непримиримых врагов — Пога и Рейнолдса. Говорить будет Левитт, и свидетели, которых он приведет, с готовностью подтвердят каждое сказанное им слово. Потом все уладится, а он в глазах властей приобретет репутацию самоотверженного и честного гражданина.

— Похоже, для него расклад неплохой. И ты думаешь, мы можем что-то сделать? — спросил Марби.

— Я хочу пробраться к кому-нибудь из чиновников и рассказать ему нашу историю раньше Левитта. К тому же в моей колоде есть большой козырь, о котором Стар даже не подозревает.

— И что это за козырь?

— Подожди. Мы выложим его в свое время.

Миновав небольшую рощицу, Кевенен первым приблизился к дому Мэй Эштон, стоявшему на самой окраине Соледада. Из-под занавесок на окне, выходившем на амбар и загон, выбивалась тонкая полоска света.

Кеневен завел своего коня в конюшню, привязал его в одном из свободных денников, подбросил вилами побольше сена в ясли и дал остальным время последовать его примеру.

Прокравшись вдоль стены, он заглянул в окно. Хозяйка сидела возле лампы и занималась шитьем. Похоже, она была одна.

Мэй сразу открыла дверь на его стук, и он тут же вошел в комнату.

— Как хорошо, что ты пришел! — воскликнула девушка. — Аллен все переживал, что никак не может связаться с тобой. Завтра Дикси должна выйти замуж.

— Я знаю. А чиновники из столицы уже прибыли?

— Они должны приехать утром. Ждут шерифа и какого-то судью из столицы, представителя губернатора. Их сопровождает двое рейнджеров. Я слышала, как об этом говорили в ресторане, хотя большинство из тех, кто вел эти разговоры, предпочли бы не иметь дел ни с кем из них. Они боятся.

— Не считаю себя вправе осуждать их за это. А что слышно насчет самого разбирательства?

— Войль и Сидни Бердью говорили, что его устроят в холле кофейни «У пастуха». Это единственное место, где всем хватит места, если не считать, конечно, «Удил и Уздечки». — Немного помолчав, она добавила: — Билл, у них есть предписание на твой арест. Тебя обвиняют в убийстве Керба Даля. Ты и в самом деле расправился с ним?

— Да. Но между нами был честный поединок. К тому же он первым схватился за оружие. У меня попросту не оставалось иного выбора.

— Кого это волнует, Билл? Пожалуйста, подумай обо всем. Левитт утверждает, что ты залез на ранчо обокрасть Винейблов, а Керб Даль охранял дом.

— А что Дикси говорит на сей счет? Ведь, в конце концов, это ее добро.

— Она молчит. Мне кажется, что и не скажет ничего. Не рассчитывай на нее.

Она поставила перед ним чашку чая.

— Кофе нет. Дома я привыкла пить чай.

— Нет проблем. Моя мать тоже обычно пила чай. Хотя она отдавала предпочтение зеленому.

— А это он и есть.

Она села за стол напротив него.

— Билл, они объявили вознаграждение за твою голову… за живого или мертвого. Целая тысяча долларов.

Он удивленно присвистнул.

— Вполне достаточно, чтобы у искателей легкой наживы зачесались руки. А теперь послушай: мне необходимо увидеться со Скоттом… Знаю, ты даже не подозревала о том, что мы с ним знакомы, но он мой друг… или я считаю его своим другом. Марби и Барт тоже в городе. Барт еще немного хромает, но ходить может. Они спрячутся у тебя на конюшне или же, в случае чего, где-нибудь в лесу, недалеко отсюда. Если я попаду в беду, то каким-то образом сообщу об этом тебе, чтобы ты могла оповестить их. В самом же крайнем случае, если дела пойдут совсем плохо, я постараюсь сдаться представителям властей штата и попытаюсь настоять на проведении немедленного судебного разбирательства. Учитывая, что они приезжают сюда для того, чтобы расследовать причины перестрелки, не думаю, что мне откажут. По крайней мере, я могу представить им факты.

— Билл, не доверяй никому. Чабб с Хенсоном уже обошли весь город, вслух намекая на то, что станет с теми, кто осмелится так или иначе помочь вам. Сейчас ни на кого нельзя положиться. И если бы не Аллен Кинни, я даже не знаю, стала бы сама помогать тебе. Но он всегда был и будет с тобой заодно. По своей доброй воле. Теперь всех стараются запугать Левиттом, приводя в качестве примера жестокость, на какую он оказался способен в происшествии в загонах. Сам же Левитт лишь мило улыбается и говорит о том, как все чудовищно выглядело и что наверняка ты все и подстроил.

Когда Кеневен вышел от Мэй, стало уже совсем темно, и он, не прячась и не таясь, спокойно зашагал по дороге. Со стороны его можно было принять за случайного прохожего. Пробираться крадучись вдоль стен домов значило привлечь к себе внимание и вызвать подозрение.

Старина Скотт, вот с кем ему необходимо как можно скорее увидеться. Уж он-то наверняка знает, как связаться с кем-то из представителей властей штата. К тому же, спрятавшись у него, можно оставаться в курсе всех событий, происходящих в городе.

У коновязи перед салуном «Удила и Уздечка» стояло несколько лошадей. В окнах горел свет, и оттуда доносился громкий смех и обрывки разговоров.

Какой-то нетвердо державшийся на ногах человек распахнул двери салуна и, спотыкаясь, пошел наперерез Кеневену. Билла охватило короткое замешательство. Ему вдруг стало не по себе. Улица была слишком тиха и пустынна. Он решительно свернул в темный прогал между двумя домами, держа путь к лавке Скотта со стороны черного хода. Ему показалось, что где-то рядом в темноте что-то движется. Он остановился, замер на месте и мысленно сосчитал до шести. Так больше ничего и не увидев, подошел к дому Скотта и тихонько постучал. Дверь тут же приоткрылась, и он вошел.

Скотт отступил назад, встревоженно глядя на него.

— Ну ты и натворил тут дел! Из-за тебя вся округа стоит на ушах.

Наполнив чашку кофе, он поставил ее на стол перед Кеневеном.

— Выпей. Сразу почувствуешь себя лучше.

— Спасибо.

Он снова взглянул на Скотта. Или ему кажется, что старик ведет себя несколько иначе, чем ожидалось? Или он сам стал чрезмерно подозрительным?

— Настал через больших неприятностей, — сказал Кеневен. — Надеюсь, что у меня хватит сил совладать с ними. Скотт, ты должен помочь мне связаться с представителями властей штата, когда они сюда приедут. Мне необходимо как можно скорее увидеться с ними.

На улице раздались шаги, и Билл так и не успел поднести чашку к губам. Подняв глаза на Скотта, он почувствовал, как в душе у него что-то оборвалось.

Старина Скотт держал в руках ружье, оба ствола которого были направлены точно ему в грудь.

— Сиди тихо, сынок, и останешься в живых. — Он повысил голос. — Если двинешься с места, я тебя насквозь продырявлю! Эй, вы там! — возвал он. — Я его взял! Можете заходить!

Дверь тут же распахнулась настежь. Первым в комнату вошел Войль, за ним следовал Аллен Кинни, а завершали шествие Толмен и Эммет Чабб.

Чабб не скрывал своей радости.

— Ну что, Кеневен! Чья взяла? — ухмыльнулся он, достав револьвер.

— Еще чего! — Ствол ружья Скотта резко качнулся в сторону. — Полегче, Чабб! Он мой пленник. И я требую, чтобы мне выдали награду за его поимку прямо сейчас! И до приезда мистера Левитта он не умрет!

— Черта с два! — возразил Чабб. — У меня приказ был расстрелять на месте!

— Только попробуй, и я пристрелю тебя из этого ружья! — предупредил Скотт. — И запомни: это мои деньги, и я их никому не отдам. Кинни, уж так и быть, свою долю получит, но это касается лишь одного его! А остальные тут ни при чем! Так что все денежки наши!

Пристыженный Чабб замер в нерешительности: ему очень хотелось выстрелить, но, с другой стороны, не было вовсе никакого желания испытывать судьбу под дулом заряженной винтовки, от которой его отделяло столь мизерное расстояние. Скотт бедовый старик, и уж он-то не побоится привести свои угрозы в исполнение.

— Он прав, Эммет, — сказал Кинни. — Скотт первый его взял.

Билл Кеневен переводил взгляд с одного на другого.

— Продали, значит! — усмехнулся он. — И как это я сразу не догадался!

— Тысяча баксов, парень, уйма денег! Тем более, что рано или поздно ты все равно попался бы! Я знавал случаи, когда людей убивали и за гораздо меньшую сумму. Так что если бы ты попался в руки кого-нибудь из наших местных, то они попросту пристрелили бы тебя, а уж потом начали бы рассуждать!

— Его надо отвести в тюрьму! — потребовал Чабб. — Нечего ему здесь рассиживаться.

— Еще чего! — возразил Скотт. — Он останется здесь до тех пор, пока я не получу сполна то, что мне причитается. Вот когда Левитт расплатится со мной, тогда уж дальше пусть сам распоряжается, его дело, но только я от собственных денег не отступлюсь! Если вам так хочется, оставайтесь здесь и помогайте сторожить его, но только не забывайте о том, что поймал его я! А то мое ружье вам мигом об этом напомнит!

Кинни проворно зашел к Кеневену за спину и вынул у него из кобуры оба револьвера. Нехотя, под прицелом направленного на него ружья, Кеневен попятился назад и опустился в кресло, стоявшее у него за спиной. Пережив глубочайшее потрясение от такого вероломного предательства, он лишь с осуждением смотрел на бывших соратников, раздосадованный тем, как внезапно фортуна повернулась к нему спиной.

С высоты своих прежних дерзких замыслов и надежд он теперь спустился на грешную землю, да еще оказался в совершенно безнадежном положении. Однако он был еще жив. Если бы Скотт сдал его Чаббу, то дожить до водворения в катеру ему бы уж точно не пришлось.

И откуда им вообще стало известно о том, что он в городе? Остается только одно… Мэй выдала его. Скорее всего, они сговорились с Алленом заранее, и стоило ему выйти от нее, как она тотчас же оповестила Кинни о его появлении.

Он сидел тихо, раздумывая над тем, что делать дальше. Ведь должен же быть хоть какой-то выход! Если у человека есть голова на плечах, то он всегда может что-нибудь придумать, было бы желание. Так что нечего терять попусту время, предаваясь унынию и сокрушаясь о том, что все тебя предали. Важнее решить, что теперь делать.

Что было, то было. Надо подумать о будущем. К счастью, Скотт настоял на том, чтобы его оставили здесь и никуда не уводили. По крайней мере, его не убьют по дороге в тюрьму.

Чабб уселся в кресло напротив, положив к себе на колени свой шестизарядный револьвер.

— С каким бы удовольствием я продырявил его шкуру! — мечтательно произнес он. — Не понимаю, чего ты так разволновался, Скотт? В любом случае ты свои деньги получишь, ведь вознаграждение-то обещано за мертвого или живого.

— Ничего, пусть будет, как есть, — запротестовал Скотт. — Если ты его застрелишь, то тоже постараешься наложить лапу на денежки. Я не доверяю никому из вас, тем более что речь идет о такой куче денег! Никому из всей вашей компании!

Он усмехнулся, избегая встречаться взглядом с Кеневеном.

— Отныне Левитт станет здесь первым человеком, с ним-то я и буду иметь дело, и только с ним! Я слишком долго жил на свете, чтобы на старости лет позволить оставить себя в дураках! Так что теперь мы со Старом будем действовать сообща!

— Не замечал, чтобы ты был коротко с ним знаком! — не скрывая своего раздражения, возразил Чабб. — Я даже в лавке твоей его никогда не видел.

Скотт снова усмехнулся.

— А ты думаешь, с чего это он вдруг решил объявиться здесь? Кто, по-твоему, просветил его насчет того, что человек сообразительный тут внакладе не останется? Вон Кеневен, он тоже до этого додумался и рассчитывал, что ему удастся прибрать всю округу к рукам после того, как Пог с Рейнолдсом перегрызут друг другу глотки. Но его ошибка в том, что он слишком многое пустил на самотек. Чего Стар Левитт себе никогда не позволял.

Кеневен сидел, тупо уставившись в пол и стараясь не обращать внимания на их разговоры. Надо срочно что-то придумать. А не то его судьба окажется предрешена… Тогда уж и Дикси с Томом конец.

Если Марби и Барт появились в доме у Мэй и остались у нее после того, как поставили лошадей в конюшню, то их наверняка тоже выдали. Он напряженно прислушался, ожидая услышать грохот далеких выстрелов, но в городе оставалось все тихо. Неужели они оказались в ловушке, в которую, сам того не ведая, завел их? Вдруг их уже убили?

Теперь Левитт стал полноправным хозяином. Об этом все догадались и, как один, лезут из кожи вон, стараясь примкнуть к стану победителя и урвать себе от чужого успеха. Билл посмотрел на Кинни. Не выдержав этого взгляда, юноша виновато отвел глаза. Разве можно было предположить, что этот славный парень окажется способен на предательство? Он же ручался за него головой… и проспорил.

Со Скотта взятки гладки. Старик большую часть своей жизни промышлял разбоем и грабежами. А когда человек так долго живет, пренебрегая законом, это запросто входит у него в привычку. И все же те, кто направил Кеневена к нему, в один голос утверждали, что для старика дружба — святое и ему можно довериться, как самому себе. Но весь вопрос в том, кого он считал своими друзьями?

Скотт явно решил заручиться дружбой победителя и поступил весьма логично со своей точки зрения.

Удивительно, но несмотря на все, Билл испытывал симпатию к старику, что лишний раз доказывало простую истину: никогда и ни при каких обстоятельствах не следует давать волю чувствам над разумом.

Все пропало, теперь ему нечем помочь Дикси, если только… Он нахмурился.

Что они теперь с ним сделают? Оповестят Стара о том, что его поймали, а затем тайком вывезут за город и прикончат? Или обвинят во всех смертных грехах? Или попросту пристрелят якобы при попытке к бегству?

Если бы ему только удалось переговорить с Уордом Клаймером или шерифом! Разумеется, такая возможность ему представится, но только окажется он в отнюдь не выигрышном положении. По городу расклеены плакаты, обещающие щедрое вознаграждение за его поимку, а люди Левитта под присягой расскажут обо всех якобы совершенных им злодеяниях. И какие доказательства тогда он предъявит в свое оправдание?

А вот у Стара Левитта с доказательствами окажется все в полнейшем порядке, да и от лжесвидетелей наверняка отбою не будет. А свидетельствовать против Стара не осмелится никто — и Мэй предупреждала его об этом.

Обыватели кто запуган, кто рад себя чувствовать причастным к триумфу победителя.

Все… ему конец.

И все-таки… в его душе еще теплилась призрачная надежда. Ведь Марби и Барта сюда еще не привели. О них вообще не сказано ни слова, так что, возможно, их не взяли. По крайней мере, на них уже точно можно положиться. А если они живы и все еще на свободе, то постараются прийти на помощь. Они обязательно придумают, как освободить его.

Наступившая ночь будет долгой, а уж грядущий день по сравнению с ней и вовсе покажется бесконечным.

Завтра Дикси выходит замуж…

Глава 17

Ночь тянулась и тянулась. Тьма, опустившаяся на землю, не собиралась сдавать своих позиций. Они молча сидели в дальней комнате лавки Скотта, едва освещенной единственной керосиновой лампой. Долгие минуты медленно перетекали в часы, и временами начинало казаться, что завтра не наступит никогда.

Скотт неизменно дымил окурком сигары, который будто не становился короче. Чабб курил самокрутки, неустанно расхаживая по комнате. Иногда он начинал громко ругаться вслух, уставившись на Кеневена своими пустыми, неподвижными, как у ящерицы, глазами. Аллен Кинни читал газету недельной давности, доставленную с последней почтой. Войль зевал, дремал и изредка курил.

— Если бы ты мне позволил его пристрелить, — упрекнул старика Чабб, — мы бы сейчас все отправились спать.

— Нет, — отрезал Скотт.

Одна из дверей комнаты вела в помещение лавки, окнами выходившей на улицу. Оттуда пришел сероватый рассвет, затем стали видны темные окна — глазницы магазина напротив.

— Сегодня ты умрешь, — довольно потянулся Чабб.

— Может быть, — ответил Кеневен. — А ты на себя сегодня не смотрел еще в зеркало?

— В зеркало? — Чабб недоуменно уставился на него. — А зачем?

— Посмотри. Ты, Чабб, отмечен смертью. Я думаю, ты не доживешь до вечера… — начал рассказывать с таинственным видом Билл выдуманную им же самим историю. — Ибо я седьмой сын своего отца, и отец мой тоже был седьмым сыном, и мне дано видеть будущее. На твоем месте я бы поспешил вымолить у Бога прощение.

— Вот еще! — возмущенно фыркнул Чабб и отвернулся. Но мгновение спустя он остановился у небольшого зеркальца Скотта.

— Знак смерти, — мрачно вещал Кеневен. — Возможно, ты протянешь еще до вечера, но обычно это редко кому удается.

Все молчали. Войль сидел закусив нижнюю губу. По улице за окном медленно прошел мексиканец, ведущий за собой мула, тащившего большую вязанку хвороста. Лохматая серая дворняга неспешно трусила рядом с хозяином.

Чабб снова взглянул на него.

— Чушь — твоя болтовня про седьмых сыновей. Сплошное вранье!

— Неужели? А вот мой дядя предсказал собственную смерть. С точностью до минуты. Он сказал, что ему умереть от воды. Тогда над ним все посмеялись, потому что он был лучшим пловцом во всей округе. И к тому же как раз собирался куда-то ехать, а дорога шла через пустыню.

— И что случилось потом? — спросил Скотт.

— Смерть от воды… Наводнение. Он ударился головой о камень, когда его накрыла стена воды. И утонул.

— Такое с каждым может случиться, — заявил Войль.

— Может, — согласился Кеневен. — Но мой дядя предвидел свою смерть точно так же, как я сейчас предвижу вашу. Мне пока не было откровения о том, как это точно произойдет, но ждать осталось недолго.

Чабб презрительно фыркнул.

— Ты уж тогда не забудь и мне рассказать, будет над чем посмеяться.

— Это уже другой вопрос, — тихо ответил Кеневен. — Только тебе больше смеяться не придется. Никогда в жизни!

На противоположной стороне улицы в салуне «Удила и Уздечка» хлопнула дверь, и на крыльцо вышел Пат, полной грудью вдыхая холодный утренний воздух. Где-то загремел насос водокачки, вскоре этот звук сменился ритмичным скрипом. Тугая струя воды звонко ударила в дно бадьи. Кеневен посмотрел на Скотта, но старик избегал его взгляда. Был момент, когда Биллу очень захотелось сказать ему что-нибудь язвительное, но он раздумал.

Какого черта?

Он устало закрыл глаза. Его мысли метались как в западне. Один против четверых, и никаких шансов, совсем никаких.

В течение ближайшего часа, если принимать во внимание раскисшие после дождя дороги, в город прибудет дилижанс из столицы. Карета остановится перед кофейней «У пастуха», и пассажиры пойдут завтракать. Вскоре после их приезда ему объявят об уготованной участи… если только Левитт не прискачет сюда раньше их.

— Ал, — внезапно нарушил молчание Скотт, — возьми-ка ружье, а я приготовлю для вас, парни, яичницу со свининой. Чего ради сидеть голодными?

Вернулся Толмен, выходивший куда-то.

— Дилижанс на подходе, — сообщил он, просунув голову в дверь. — Сидни Бердью уже в городе.

— С «ВВ» еще нет никого? — спросил Чабб, не сводя глаз с Кеневена. — Когда приедет Долф Тернер, расскажи ему, что тут случилось. Пускай немедленно известит Левитта!

Скотт возился у плиты, и вскоре по комнате распространился запах жареного мяса и яиц. Кеневен вдруг подумал о том, что ему ужасно, просто нестерпимо хочется есть. Он вспомнил, что вечером накануне ему так и не пришлось поужинать.

Эммет Чабб встал и направился к умывальнику. Это был коренастый, смуглолицыйувалень с квадратным подбородком, заросшим густой щетиной и всклокоченными, давно не чесанными волосами. Кеневен обратил внимание на зарубки, сделанные на рукоятках его револьверов — три на одном и пять на другом. Они позволяли составить определенное впечатление о человеке, поскольку, как правило, только хвастуны помечали свое оружие подобным образом. Восемь человек им убито… А теперь настало время умереть ему, Биллу.

— Единственное, о чем я жалею, — сказал Чабб, вытирая руки, — так это то, что мы так и не успели выяснить отношения между собой. — В его черных, как агат, глазах не возникло сочувствия. — Я бы хотел видеть, как ты корчишься на земле в пыли, Кеневен. Я бы хотел увидеть, как ты умираешь.

— Так за чем же дело стало? — отозвался Билл. — Дай мне револьвер, и мы начнем веселье прямо сейчас. Мне бояться нечего, я-то знаю, что ты ни на что не годишься. Твоя песенка спета.

— Черта с два! — беззаботно хмыкнул Чабб, но Кеневен видел, что Чабб уязвлен. Обещание скорой смерти никому не придется по душе, и особенно оно не понравится тому, кто готов в любой момент схватиться за оружие.

— Все вы, — продолжал развивать свою мысль Кеневен, — жалкое сборище трусливых мошенников. И никто из ваших слабаков не годится для честного поединка. Что же касается выяснения отношений лично со мной, Чабб, — холодно продолжал он, — то у тебя была такая возможность после убийства Вина Картера. Но ты так поспешно драпанул, поджав хвост, что посчитаться с тобой я не успел. — Билл говорил, не повышая голоса и не скрывая своего презрения. — Держу пари, что за каждой из этих восьми зарубок стоит смерть какого-нибудь беспомощного пьяницы. Сводить счеты с трезвыми и сильными врагами у тебя не хватит мужества. Потому что ты трус!

Чабб метнулся к Кеневену и ударил его по лицу. Кеневен порывисто вскочил с кресла.

— Прекратите! — закричал Кинни. — Черт возьми, Чабб! Немедленно назад! Уйди от него или я стреляю!

Чабб осторожно попятился, с опаской поглядывая на Кинни.

— Ну ничего, ты у меня еще дождешься…

Внезапно дверь распахнулась настежь, и в комнату вошли трое. Впереди — Стар Левитт, за ним двое, не из местных.

Левитт быстро перевел взгляд со Скотта на Чабба, а затем указал на своих сопровождающих.

— Рейнджеры Нил и Бейкер. Они будут охранять арестованного.

Чабб выругался. Он выглядел крайне разочарованным и оскорбленным в лучших чувствах.

— Он здесь. Мы его поймали.

— Это я его поймал, — перебил ганфайтера Скотт. — Мы с Кинни. А Чабб здесь ни при чем.

Нил обратился к Кеневену:

— Вы идете с нами. Слушание состоится сейчас. Мы хотим выяснить, что произошло здесь и почему.

В сопровождении Нила Кеневен направился к двери и оглянувшись, увидел, что Скотт улыбается. Их взгляды встретились, и старик хитро подмигнул.

Что бы это могло означать? Насупившись, Кеневен шел через улицу, направляясь к гостинице. Нил время от времени поглядывал на него.

— Вы знакомы с неким Марби?

— Да, я его знаю. Он работает на меня, и это честный и порядочный человек. С ним все в порядке?

— Когда Клаймер станет задавать вопросы, — продолжал Ннл, — рассказывайте о том, что вам известно, говорите все как есть, искренне и без предубеждений.

Окончательно сбитый с толку подобным советом, Бил Кеневен вошел в помещение. Его проводили к отведенному для него месту.

За столом сидел внушительного вида человек, строгий и сосредоточенный. Когда Кеневен переступил порог, он смерил его проницательным взглядом, а затем вернулся к чтению бумаг, разложенных перед ним. Люди продолжали прибывать. Вот появились Дикси и Том Винейблы. Кеневен озадаченно разглядывал брата и сестру, тщетно пытаясь понять, что его ожидает. Он знал наверняка, что, будь его воля, Левитт никогда не допустил бы Винейблов до участия в этом разбирательстве. Аллен Кинни пришел вместе с Мэй. Когда она взглянула в его сторону, Билл отвел глаза. Может, тайному все же суждено стать явным? Потом поближе к судейскому столу протиснулся Скотт.

Стар Левитт явился в сопровождении Чабба и Войля. По кислому выражению его лица Кеневен понял, что события развивались, видимо, не совсем так, как ему хотелось бы. Догадка ободрила его, ведь все, что плохо для Левитта, благоприятно для него.

Уорд Клаймер откинулся на спинку кресла и обвел взглядом собрание, лицо его при этом оставалось совершенно беспристрастным.

— Что ж, друзья мои, — отрывисто начал он, — сейчас мы с вами проведем неформальное расследование, постараемся установить ход событий, предшествовавших перестрелке, в которой погибли Пог и Рейнолдс, а также событий, последовавших за ней, и попробуем установить виновных. Все ваши показания будут занесены в протокол, но на этот раз к присяге вы приведены не будете. Однако попрошу учесть, что позднее вас могут вызвать в суд, чтобы вы повторили свои показания под присягой и перед жюри присяжных. Так же, насколько я понимаю, присутствующий здесь Билл Кеневен, скотовод, обвиняется в убийстве Керба Даля, ковбоя с ранчо «ВВ». Если в ходе разбирательства будут представлены неопровержимые доказательства его вины, Кеневена доставят в столицу округа для суда над ним. А теперь перейдем к рассмотрению показаний и любых других сведений, которые, на ваш взгляд, могли бы способствовать скорейшему установлению истины. — Он перевел взгляд на Левитта. — Мистер Левитт, попрошу вас рассказать нам о том, что произошло до перестрелки между Рейнолдсом и Погом.

Стар Левитт поднялся, окинул взглядом зал, улыбнулся и начал говорить.

— Судя по тому, что я слышал, еще задолго до того, как приехал в эту долину, Пог и Рейнолдс враждовали между собой. Время от времени между ними разгорались споры из-за пастбищ и прав на воду. Ранчо «ВВ», принадлежавшее Винейблам, не имело никакого отношения к этому конфликту, но, похоже, каждая из враждующих сторон стремилась прибрать к рукам угодья «ВВ» вместе с источниками. Как вы понимаете, в таком засушливом крае, как этот, самым важным фактором для развития животноводства является вода. Тот, кто владеет водой, владеет и пастбищем. Держать пастбище без воды не имеет смысла. Поводом для перестрелки послужила незначительная ссора. Но, вспыхнув, она тотчас же стала всеобщей. В ней участвовало большинство работников с обеих сторон, что и повлекло за собой так много жертв.

— А вы сами не принимали участия в этой стычке? — спросил Клаймер.

— Никакого. Когда стало ясно, что вот-вот случится непоправимое, я увел оттуда своих людей и поспешил уехать сам. После того как стихла стрельба, мы, чем сумели, помогали раненым.

— Присутствуют ли здесь свидетели от причастных к конфликту сторон?

— Да, сэр. Эммет Чабб, до сего момента исполнявший обязанности судебного исполнителя. Он выжил в той схватке. Войль с «Бокс-Н» тоже был там. Керб Даль с «ВВ», погибший от руки Кеневена, находился в самой гуще событий.

— Сэр? — внезапно спросил Кеневен.

Клаймер перевел взгляд на него.

— Вы хотите задать вопрос?

— Да, сэр. Я бы хотел поинтересоваться у Стара Левитта, каковы его земельные владения.

— Не думаю, что это имеет какое-либо отношение к делу, — холодно ответил Левитт.

— Почему же, вопрос закономерен, и нам хотелось бы услышать на него ответ. Эти сведения могут иметь отношение к показаниям других свидетелей. Расскажите, где вы пасете свой скот? И где живете сами?

Не без некоторого колебания Левитт сказал:

— Я остановился на ранчо «ВВ». Видите ли, в ближайшее время я женюсь на Дикси Винейбл.

Клаймер вопросительно взглянул на Кеневена.

— Удовлетворены ли вы ответом на ваш вопрос?

— Пока достаточно. Хотя мне хотелось бы обратить внимание присутствующих, что Стар Левитт не был собственником каких-либо угодий на территории этой долины.

Левитт лишь передернул плечами, и прокурор затем задал Чаббу и Войлю несколько вопросов, имевших отношение к перестрелке в загонах. А сведения, полученные им от Скотта и Пата, позволили ему установить новые факты, свидетельствовавшие о давнишнем междоусобном конфликте, имевшем место между владельцами двух самых больших хозяйств. И каждое новое выступление лишь подтверждало версию, изложенную Левиттом. Том Винейбл тоже рассказал о том, что знал о противостоянии в долине. Он говорил короткими, отрывочными фразами, ничего не прибавляя от себя, а лишь отвечая на заданные ему вопросы.

Дикси выступала следующей, ее показания оказались столь же просты. Она уж направилась было обратно на свое место, когда ее окликнул Кеневен.

— И еще один вопрос, мисс Винейбл. В тот день кто-нибудь советовал вам пораньше уехать от загонов, потому что якобы могут начаться неприятности?

Она задумалась лишь на мгновение.

— Да, конечно. Стар Левитт.

— Да, я заметил, как двое работников пытались выяснять отношения между собой, — спокойно согласился Стар. — Мне показалось, что женщине там делать нечего. К тому же в пылу работы некоторые из них не стеснялись в выражениях.

— Можно мне задать еще вопрос? — спросил Кеневен.

Но Левитт нетерпеливо перебил его.

— Мистер Клаймер, Кеневен обыкновенный смутьян! В его вопросах нет никакого смысла. Единственное, чего он хочет добиться, так это очернить других, выставляя их в невыгодном свете. Это же убийца.

Клаймер покачал головой.

— Мы не можем лишать кого бы то ни было права защищать себя, мистер Левитт. Мы здесь собрались только для того, чтобы установить факты. Так что вы имеете сообщить нам, Кеневен?

— Я буду рад ответить на любой из ваших вопросов, сэр. Хотя все же невозможно прийти к однозначному заключению, не имея полного представления о том, что происходило здесь до того, как люди начали стрелять друг в друга.

— Что ж, это довольно разумно, — согласился Клаймер. — Продолжайте.

Левитт поджал губы, ноздри его гневно раздувались. Войль вместе с Сидни Бердью отошли к двери и стояли там, разглядывая присутствовавших. Рядом с ними стоял молчаливый человек, который, похоже, был напарником Даля.

— Я лишь хотел узнать у мистера Левитта, сколько работников нанял он, когда объявился в этих краях, — учтиво сказал Кеневен.

Этот вопрос озадачил Стара и заставил его насторожиться.

— А какая разница?

— Пожалуйста, отвечайте на вопрос, мистер Левитт, — попросил его Клаймер. — Сейчас мы лишь пытаемся выяснить конкретные факты, и если эти сведения помогут в установлении истины, то это заметно облегчит нашу задачу.

— Так сколько работников, Левитт? Коров вы делили с «ВВ», но сколько у вас лично работников?

— Вообще-то вместе со мной в долину прибыл только один человек, — сказал Левитт. Заданный вопрос представлялся ему по крайней мере странным, а все непонятное вызывало у него беспокойство.

— Это тот смуглый человек невысокого роста, что стоит сейчас у дверей, да? Его фамилия Тернер?

— Именно так.

Кеневен внезапно повернулся лицом к напарнику Даля.

— Тернер, а что такое «свиная тетива»?

— Чего? — вздрогнул тот. Он начал что-то говорить, но затем осекся, испуганный всеобщим вниманием.

— Я спросил, что такое «свиная тетива»?

Тернер беспомощно огляделся по сторонам. Он нервно облизал губы, а затем пожал плечами.

— Не знаю. Да и какая разница?

— Это возмутительно! — запротестовал Левитт. — Давайте все же вернемся к нашему разбирательству!

— Тернер, а кого мы называем «мышастыми»?

— Отвяжись от меня! — со злостью крикнул Тернер. — Я тут вообще ни при чем!

Кеневен снова обратился к Клаймеру:

— Сэр, ваше детство прошло на ранчо, по крайней мере, так говорят люди. И вам наверняка известно, что «свиной тетивой» называется короткая веревка или сыромятный шнур, которым связывают ноги животного после того, как оно завалено на землю. Вы также знаете, что лошадей мышино-серой масти, по большей части мустангов, обычно именуют «мышастыми». А теперь судите сами, Левитт объявился в этих краях в компании одного-единственного человека, который к тому же никогда не был ковбоем. Тернер не знает самых элементарных вещей ни о работе на ранчо, ни о скоте, кроме того, чего ему удалось нахвататься за время, проведенное в долине.

— Ну и при чем тут все это? — сурово спросил Левитт.

Клаймер сидел, откинувшись на спинку своего кресла, с интересом прислушиваясь к разгорающейся дискуссии. На лице у него появилась улыбка, как будто ему было заранее известно о том, каким будет ответ и какой вопрос последует за ним.

— Да все при том же, Левитт. Просто мне очень интересно узнать, сколько голов скота вы пригнали в долину и каково поголовье вашего стада в настоящее время.

Кто-то в зале хихикнул, а Скотт заулыбался.

Вопрос застал Левитта врасплох, и Клаймер почувствовал это.

— Отличный вопрос, мистер Левитт. По дороге сюда вы сообщили, что у вас больше тысячи голос. Откуда они у вас?

Левитт делал вид, что совершенно спокоен, при этом проклинал себя в душе за хвастовство перед Клаймером. Он ведь хотел произвести впечатление, дать понять, что является человеком весьма обеспеченным. Надеялся, что закон не станет подозревать богача, а если и заподозрит, то не даст ход делу.

— Мы уклоняемся от предмета нашего разговора, — холодно заметил он. — Наша задача — расследовать убийство, совершенное Кеневеном. А теперь у меня складывается впечатление, что здесь судят меня, а не этого убийцу.

— Ошибаетесь, мистер Левитт, мы приехали сюда, чтобы расследовать имевший место факт перестрелки при большом скоплении людей и попытаться предотвратить последствия, которые могут быть вызваны этим чрезвычайным происшествием. Как верно заметил Кеневен, гибель Керба Даля является лишь одним из аспектов этой проблемы.

— Я задал непраздный вопрос, — продолжал Кеневен. — Прежде чем прийти к каким-то выводам, необходимо выяснить подробности по существу дела. Мистер Левитт не отрицает, что он приехал сюда в обществе одного-единственного человека, который к тому же вовсе не ковбой. Двоим людям не под силу пригнать стадо в тысячу голов ни в эту долину, ни куда-либо еще. Хотя я уверен, что у мистера Левитта сейчас имеется действительно многочисленное стадо и все животные в нем помечены его тавром. Но только его клейма поставлены поверх чужих.

— Это ложь! — запротестовал Левитт.

Кеневен устроился поудобнее в своем кресле.

— А теперь спрашивайте меня об убийстве Керба Даля, -предложил он.

Стар Левитт с трудом сдерживал свой гнев. Дело принимало скверный оборот. Задуманный им сценарий трещал по швам. Он сам вызвал в долину представителей закона, чтобы, взяв за отправную точку убийство Керба Даля, спихнуть всю вину на Кеневена, обелив себя и своих людей. Это позволило бы ему остаться единоличным владельцем самых лучших угодий в долине. А теперь все пошло наперекосяк. Когда ему предложили расспросить Кеневена об убийстве Даля, он с готовностью ухватился за эту возможность. Но он не успел задать свой первый вопрос, Клаймер опередил его.

— Кеневен, если, как вы полагаете, в стаде, принадлежавшем мистеру Левитту, большинство животных имеют подделанные клейма, а в то же время вы беретесь утверждать, что ни он сам, ни Тернер не имеют соответствующих навыков работы, то кто же тогда заклеймил скот?

— Керб Даль, тот ковбой, с которым я был вынужден стреляться на «ВВ», Войль с «Бокс-Н», Толмен, которого Левитт нанял позднее, а также Эммет Чабб.

— Полнейший абсурд! — возмутился Левитт.

И тут в первый раз Кеневен обернулся к Дикси.

— Мисс Винейбл, может быть, вы окажете нам всем любезность и назовете имена тех людей, которые устроили сходку у Тысячи Родников?

Застигнутая врасплох, Дикси подняла на него глаза и стушевалась. Ну конечно же, она даже не могла представить себе, что за ней тоже наблюдали. И прежде чем Левитт успел бросить в ее сторону предостерегающий взгляд, она сказала:

— Там были Даль, Войль, Толмен и Сидни Бердью.

— И о чем они разговаривали?

Левитт подался вперед, не сводя с нее глаз. Дикси испуганно посмотрела на него и потупилась.

— Ну… я…

Она молчала.

— Прежде чем вы расскажете нам об этом, — тихо заметил Кеневен, — позвольте мне сообщить, что вы и ваш брат стали жертвами одной из самых грязных авантюр. Теперь вы можете вновь обрести свободу.

Кеневен обратился к Клаймеру:

— Сэр, мисс Винейбл спряталась у Тысячи Родников и стала свидетельницей разговора, происходившего между ранее упомянутыми людьми, которые к тому же занимались переделкой чужих клейм для Левитта. С их помощью Левитту удалось стравить между собой Пога и Рейнолдса и организовать перестрелку, которая помогла ему отделаться сразу от двух противников, мешавших захватить все земли долины в свои руки. Несомненно, вам будет также небезынтересно узнать о том, что среди тех, кому посчастливилось остаться в живых после того побоища в загонах, оказались и те четверо, кого около Тысячи Родников увидела мисс Винейбл. По воле случая я тоже видел их там. Хочу еще добавить. В течение долгого времени Левитт шантажировал Винейблов, используя их ранчо как склад и перевалочный пункт для переправки опиума, которым он приторговывает.

Левитт привстал, но затем опустился на свое место. Внезапное разоблачение его потрясло, и теперь он лихорадочно соображал, пытаясь найти правильные слова, чтобы отвергнуть обвинения и обратить их против Кеневена. Он все еще не мог поверить в то, что его замыслы с треском провалились и что труды многих месяцев пошли прахом.

Кеневен встал, и теперь лишь его звучный голос нарушал гробовую тишину, воцарившуюся в просторном зале.

— Мне кажется, что настало время прояснить еще один вопрос. — Сунув руку за пазуху, он достал из-под рубашки кожаное портмоне, откуда не спеша достал бумаги, которые протянул Клаймеру. — Будьте так любезны, — попросил он, — скажите мистеру Левитту, что вы сейчас держите в руках?

Клаймер взглянул на бумаги и тут же изумленно поднял глаза.

— Так это же купчие! — воскликнул он, переводя взгляд с Кеневена на Левитта. — И в соответствии с ними мистер Кеневен является владельцем Хитсон-Спринга и имения Буллхорн. Ему принадлежат права на находящиеся там источники воды. Кроме того, из прилагаемых документов следует, что мистер Кеневен также оформил заявку на Тысячу Родников!

— Что? — Стар Левитт судорожно вцепился в подлокотники кресла.

Его планы… Все его тщательно выверенные планы… все впустую… рухнула последняя надежда. Тот, кто распоряжается водой этих трех источников, контролирует все обширные пастбища долины, и от этого уже никуда не денешься.

Пог и Рейнолдс, с которыми он так блестяще расправился, на деле никогда не были его врагами. Они не владели этими землями, а лишь самовольно поселились на них и жили. И он не только потерпел поражение, а его еще прилюдно высмеяли.

— Я же говорил тебе, — тихо упрекнул его Кеневен, — что ты не заметил очевидного. Но для таких, как ты, это совсем неудивительно. А теперь, сэр, — продолжал он, — относительно клейм. У меня есть доказательства — нужно лишь содрать шкуру с коровы и взглянуть на обратную сторону, а тогда сразу будет видно, каким образом изменено тавро. После такой экспертизы вы составите полное представление о том, что произошло здесь. Стар Левитт спешил поскорей услать мисс Винейбл домой не только потому, что он опасался за ее жизнь. Его не устраивал лишний свидетель. Чабб затеял ссору с молодым Риггсом. Тут же и началась стрельба. Все люди Левитта, вооруженные винтовками, сразу же отошли на заранее подготовленные позиции. Убийство Риггса послужило для них сигналом. Они открыли огонь, целясь в Пога и Рейнолдса, а заодно и во всех, кто мог бы затем открыто выступить против них или стать опасным свидетелем.

— А где находились в это время вы? — поинтересовался Клаймер.

— Я предупредил Марби, и мы поспешили убраться подальше от загонов. Вообще-то они и нас рассчитывали убить, но нам удалось сбежать. Мы не имели никакого отношения к их разборкам и не знали наверняка, что начнется стрельба… Я мог лишь предполагать, но не более того. В любом случае ни Пог, ни Рейнолдс не пожелали поверить моим предостережениям. Зависть и ненависть ослепили их настолько, что они попросту не замечали ничего вокруг себя.

В дальнем конце зала послышался какой-то легкий шорох, и, оглянувшись, Кеневен успел заметить, как Эммет Чабб начал пробираться к выходу.

Стар Левитт сидел совершенно неподвижно. В его душе царила пустота. Все его планы рухнули, все старания оказались впустую. Какой-то нищий ковбой, которого он глубоко презирал, поставил его в идиотское положение и в довершение ко всему объявил убийцей. Левитт еще мог бы мириться с тем, что его называют убийцей, но вот выставлять себя дураком он не позволит никому.

Его охватила ярость, граничившая с безумием. Лицо стало мертвенно-бледным. Не в силах сдержать свой гнев и выпучив глаза, засветившиеся нехорошим блеском, он вскочи и бросился к Кеневену.

Дикси испуганно вскрикнула. Оторвав взгляд от исчезающего за дверью Чабба, Билл ринулся навстречу Стару. Левитт размахнулся, и его сокрушительный удар пришелся точно в челюсть. Кеневен отлетел назад и едва удержался на ногах. Но, обретя равновесие, тут же бросился в наступление, ловко уходя от могучей левой и изо всех сил нанося мощные удары в живот. Вне себя от злости, Левитт набрасывался на него, отчаянно молотя кулаками. Кеневен снова ударил правой в живот и тут же получил резкий удар в челюсть слева.

Левитт старался добраться до шеи противника, но Кеневен, который за свою жизнь участвовал во многих потасовках, считавшихся привычным делом среди ковбоев и старателей, сумел ловко избежать опасного удара и с размаху всадить оба кулака в Стара. Тот отшатнулся и вновь достал его левой в челюсть, но сразу же получил ответ справа.

Будучи человеком сильным, Билл отлично дрался и знал, что делает. Нанеся очередной удар противнику под сердце, он со всего размаху наскочил на него и, уперевшись в его грудь лбом, принялся колотить по голове и туловищу. Почувствовав у себя на затылке подбородок Левитта, резко выпрямился и, подняв голову, сильно боднул его.

Внезапно Левитт перестал отбиваться и сблизился с Кеневеном, чтобы в схватке использовать свое преимущество в росте и силе. Сцепив руки у Билла на спине, он изо всех сил давил суставами пальцев на позвоночник. Кеневен чувствовал, что все больше и больше заваливается назад. Острая боль пронзила его, и тогда, будучи на грани отчаяния, он изо всех сил пнул противника ногой и, опрокидываясь на спину, увлек его за собой. Внезапное падение вынудило Левитта ослабить хватку, и Кеневен, освободившись от его железных объятий, проворно откатился в сторону и вскочил на ноги. В тот же момент на его голову обрушился сокрушительный удар, от которого он покачнулся, теряя равновесие. Чувствуя, как пол начинает уходить из-под ног, он из последних сил бросился в сторону в попытке увернуться от броска. Подпрыгнув, Стар обрушился на него, стараясь приземлиться обеими ногами на грудь, но Билл сумел ловко перевернуться и мощным ударом обеих ног, обутых в сапоги, сбил Левитта с ног. Тот растянулся на полу и не Успел подняться, как тяжелый кулак Кеневена вновь опрокинул его назад. Удар пришелся в рот, и губы Стара тут же превратились в кровавое месиво со впившимися в него осколками сломанных зубов.

Кеневен слышал, как где-то поблизости прогремел выстрел, потом еще один, но ему было не до того. Кое-как поднявшись, Левитт снова остервенело набросился на него. Кеневен саданул коленом ему в лицо, но на сей раз и сам не сумел удержаться на ногах.

С пола они вскочили одновременно, но Кеневен, привыкший проводить по многу часов в седле и заниматься физической работой, оказался выносливей своего соперника и находился в лучшей форме. Перехватив инициативу, он сначала нанес короткий удар левой в челюсть, а затем с размаху вмазал правой по корпусу. Левитт тяжело дышал, судорожно хватая ртом воздух. У него оказалась сломана челюсть. Но то, что произошло потом, оказалось полной неожиданностью. Левитт резко развернулся, бросился к открытому окну и выскочил в проулок между домами. Кеневен успел мельком заметить Эммета Чабба с двумя лошадьми. Чабб выстрелил, но пуля угодила в оконную раму, осыпав Билла дождем острых щепок. Вскочив на лошадей, Левитт и Чабб умчались прочь.

Затих перестук копыт, и снова наступила тишина.

Скотт подошел к Кеневену, протягивая оба его револьвера.

— Я хотел передать их тебе раньше, но не получилось.

Клаймер положил руку ему на плечо.

— У тебя отличные друзья, Кеневен. Барт и Марби остановили дилижанс неподалеку от города после того, как Левитт уехал вперед. Они о многом рассказали мне и предложили, чтобы мы свели вместе тебя, Левитта и Винейблов и повременили бы с вынесением решения до тех пор, пока ты не выскажешься. — Он пожал плечами. — Так уж получилось, что и Нил, и я выросли на ранчо, а Марби в свое время успел поработать в обоих хозяйствах, и мы знали его как человека честного и порядочного. Поэтому у нас возникли некоторые сомнения насчет того, о чем нам прежде рассказывал Левитт. Марби прихватил с собой шкуру, и всякий человек, поживший на Западе, без труда бы понял, что тавро на ней переправлено из «ВВ» в «Три Алмаза». А теперь просто для протокола объясни, что же все-таки произошло с Кербом Далем?

— У меня давно были подозрения насчет той заброшенной хижины на «ВВ», которую отчего-то усиленно охраняли, поэтому я и отправился туда, чтобы разузнать, в чем дело. Пробравшись в хижину, обнаружил там склад опиума… Я надеялся, что мне удастся переговорить с Дикси Винейбл, и направился к дому. Возвращаясь обратно, лицом к лицу столкнулся с Далем. Он окликнул меня, попросив закурить, и тут же узнал. Вот так мы схватились за оружие.

— Говорят, что в стрельбе он знал толк, — вставил свое слово Нил.

— Может, и так. Я никогда не считал себя ганфайтером, хотя мне довольно часто приходилось брать в руки оружие. Сами знаете, как это бывает. На каждого известного на всю округу ганфайтера найдется дюжина парней, которые ему ни в чем не уступают, но о ком вам никогда не доводилось слышать. Возможно, в тот вечер он просто замешкался на какую-то долю секунды, а может, я оказался чуть быстрее.

Прямо из зала Билл отправился на поиски Дикси. Она стояла на улице у дверей кофейни. Он подошел к ней.

— Дикси, почему бы тебе не выпить чашку кофе? А я подойду через несколько минут. Нам надо поговорить.

— Будь осторожен, Билл. Он вне себя от ярости и теперь не остановится ни перед чем, чтобы только убить тебя. Береги себя!

Марби, Барт и Скотт дожидались его возвращения. Они привели с собой его пятнистого мерина.

— Мы можем поймать их, босс, — предложил Барт, — хотя, пожалуй, они успели отъехать довольно далеко.

— Потом. Я слышал стрельбу. Что случилось?

— Войль. Он бросился к своему коню, собираясь удрать, но столкнулся с Ролли. Наверно, он думал, что Ролли попытается его задержать, и схватился за револьвер, но ему не повезло. Он оказался совсем не таким крутым, как ему хотелось.

— А что с Толменом?

— Пойман и связан. Его забрали рейнджеры. Тернер тоже у них. Этот Тернер… слабак. Тут же раскололся. Успел наговорить достаточно, чтобы Левитт попал на виселицу. Кстати, я хотел рассказать тебе про Скотта и Кинни. У меня не было еще времени поговорить со Скоттом, но я знаю, что и как происходило. Следуя твоему совету, отправились к Мэй. Мы видели тебя, когда ты шел к дому Скотта, и заметили, что за тобой следят. Ты ничего не знал, но люди Левитта вычислили тебя. Их было больше, чем нас. Пока мы раздумывали, как быть и что делать, подошел Кинни. Он и предложил притвориться, будто раньше их выслеживает тебя ради премии, и как-то помешать им расправиться с тобой.

— Я тоже подумал об этом, — улыбнулся Скотт. — Когда открыл тебе дверь, заметил, что в темноте поодаль кто-то стоит. Твои друзья вошли бы вместе с тобой. Поэтому и решил объявить тебя своим пленником, или они прикончили бы нас обоих, а так я мог хоть как-то защитить тебя…

— Так, значит, Левитт, Чабб и Сидни Бердью все еще разгуливают на свободе?

Марби неодобрительно покачал головой.

— Совсем никуда не годится, Кеневен. Насколько я знаю этих головорезов, они не успокоятся до тех пор, пока не угробят тебя. Придется соблюдать крайнюю осторожность, быть всегда начеку, при оружии и готовым ко всему.

Дни шли своим чередом, кончилось лето, и осень вступила в свои права, а те трое как в воду канули. По утрам стало холодно, землю сковали заморозки. Яркая позолота осин перемежалась с огненно-красными кронами дубов и сумаха. Со Столовой горы, на вершине которой все еще продолжалось строительство дома, долина теперь выглядела совсем иначе.

В округе объявилась новая банда. Произошло ограбление банка, затем было совершено дерзкое нападение на почтовый дилижанс в ущелье Каньон-Пасс, три человека погибли, а чудом оставшийся в живых пассажир опознал в одном из бандитов Эммета Чабба. Затем в Пай-Тауне во время допроса какой-то здоровенный бородач застрелил судебного исполнителя.

Рио с Огненным часто путешествовали вместе и подружились. Когда Дикси отправлялась куда-нибудь на другой конец долины, Кеневен неизменно сопровождал ее. Несмотря на то, что те трое совсем не давали о себе знать, душа его оставалась неспокойной.

— Билл, — сказала ему как-то Дикси, — ты обещал показать мне тот кратер. Почему бы нам не отправиться туда сейчас?

Он ответил не сразу, с беспокойством вспоминая о тропе, ведущей через завалы лавы.

— Ты знаешь, это место действует на меня угнетающе, — признался он. — Не успею еще добраться туда, а мне уже хочется поскорее повернуть обратно. Скалы в ущелье так опасно нависают над головой, что просто-таки душа в пятки уходит. Если какая-нибудь глыба сорвется вниз, пока мы будем там, нам оттуда не выбраться.

— Но ведь мы будем вместе! — напомнила она.

— Звучит, конечно, заманчиво, — согласился он, — однако мне не хотелось бы, чтобы ты провела в том каменном мешке остаток своих дней. По крайней мере за его пределами у тебя есть возможность время от времени видеться с кем-то еще, помимо меня.

— Ну, пожалуйста, Билл! Ведь ты сам столько раз бывал там! А Ролли рассказывал, как в кратере красиво. Мне так хочется увидеть ледяные пещеры.

Земля под ними загудела, и откуда-то из глубины горы послышался глухой рокот. Они переглянулись.

— Теперь я к этому уже привык, — признался он. — Но в первый раз порядком испугался. Когда мы переедем в наш дом, придется поставить забор вокруг провалов. Они очень опасны.

— Я знаю. С тех пор как ты рассказал мне о той ужасной пещере, я все время думаю, как, должно быть, страшно оказаться там в западне, если вдруг, например, нога застрянет между камней или случится что-то еще. Какой кошмар!

— Да, уже тогда конец! — мрачно согласился Кеневен. — Когда гейзер начинает бить, то вместе с водой из глубин земли вылетают камни весом фунтов по пятьдесят-шестьдесят, и они тарахтят о стенки пещеры, словно семечки в перезрелой тыкве. И даже совсем не обязательно, чтобы нога застряла между камней. Стоит лишь пройти несколько лишних шагов вглубь пещеры, подальше от выхода, пути назад уже нет!

Они ехали рядом, спускаясь с вершины горы, а стройные стволы осин по обеим сторонам от тропы напоминали изящные гипсовые колонны. Землю укрыл мягкий золотистый ковер из опавшей листвы, листья кружились в воздухе, тихо ложась на пожухлую траву.

В том месте, где тропа становилась шире, Дикси остановилась, чтобы взглянуть на расстилавшуюся внизу долину.

— Знаешь, я вспоминаю как кошмарный сон нашу жизнь, когда приехал Стар, — неожиданно сказала девушка. — Мы с Томом были счастливы на своем ранчо, работали наравне со всеми, что-то строили, обживались и каждый день узнавали новое о Западе. Тому нравилось возиться с животными, особенно с лошадьми. И вот, когда казалось, что благополучнее нас нет никого на свете, явился Стар Левитт. Ты даже не можешь себе представить, каким ударом стал для нас его визит. Ведь мы верили, что весь кошмар остался в прошлом и забыт навсегда. Наш старший брат Ральф, любимец и гордость отца, которого мы все тоже очень любили, в свое время отправился в Мексику, там связался с какой-то девкой и пристрастился к наркотикам. Беда заключалась в том, что он оказался слабовольным человеком. Левитт вцепился в него мертвой хваткой, чтобы от его имени переправлять наркотики в Штаты и затем торговать ими здесь. У отца было слабое сердце, и он подолгу болел. И лишь две вещи еще как-то помогали ему держаться на этом свете: чувство гордости за свою семью, своих детей. Мы знали о том, что случилось с Ральфом в Мексике, что он связался со Старом Левиттом, но отцу об этом ничего не говорили. А позднее, когда Ральф погиб, нам удалось скрыть от него все подробности той истории. Мы понимали, что такого потрясения и позора он не переживет, и даже если не умрет, то последние его годы будут отравлены ядом стыда и бесчестия. А он был хорошим отцом для всех нас. Конечно, мы поступили глупо, но разве всегда угадаешь правильный шаг, а нерешительность сыграла самую губительную роль. Стар приехал на ранчо и приветствовал нас, словно самых близких друзей, с которыми он наконец вновь встретился после долгой разлуки. Тогда он сказал нам, что ему необходимо на пару месяцев обосноваться на нашем ранчо, чтобы использовать его, как рабочую базу. Он предупредил, что г наркотиками покончил раз и навсегда и что подержит свое стадо у нас на ранчо всего пару месяцев, а затем уедет, но намекнул, если мы не позволим ему остаться, он отправится к нашему отцу и поставит его в известность о делах Ральфа во всех подробностях. Мы растерялись, а уже потом от нас ничего не зависело. Вместе с ним приехал Тернер, потом явился Эммет Чабб, позже — Керб Даль… Стали наезжать Войль, Толмен и еще кто-то из его шайки. Он попросту вселился в наш дом, начал всем заправлять, прогнал наших работников, и мы сами оказались заложниками на собственном ранчо. Нам не позволялось самовольно высунуть нос из дома, только в сопровождении кого-нибудь из них. Один из нас всегда оставался на ранчо, «чтобы не было соблазну наделать глупостей», как выражался Стар. Пог и Рейнолдс изо всех сил старались извести друг друга. Да они и сами мало чем отличались от захвативших нас бандитов. И до твоего приезда сюда мы были здесь одни. Совсем одни.

— Думаешь, я не догадался? — заметил Кеневен. — Когда я впервые прослышал о долине и начал выяснять, что к чему, то обнаружил, что честных людей здесь меньше, чем где-либо, а всем верховодят подонки. Те немногие порядочные граждане, которые еще не совсем перевелись в этих местах, бессильны что-либо изменить, сидя на своих крохотных клочках земли или занимаясь мелким бизнесом. Представители закона сюда, можно сказать, и не заглядывали.

— Пожив у нас несколько недель, Стар решил остаться. Он совсем неглуп и понимал, что надо как-то надежнее обосновываться. Отношения между Погом и Рейнолдсом не представляли секрета, и он решил, что они дают неплохой шанс для того, чтобы прибрать к рукам власть и богатство. Наши надежды на то, что мы скоро избавимся от него, рухнули.

Какое-то время они ехали молча, и только цокот лошадиных копыт нарушал осеннее безмолвие. Вдруг совершенно неожиданно они оказались напротив входа в ущелье, ведущего в кратер.

Дикси рассмеялась.

— Вот здорово, Билл! Раз уж мы здесь, то почему бы не заглянуть туда? Ты же сам говорил, что успели бы вернуться засветло!

Немного поколебавшись, Кеневен направил Рио к ущелью.

— Ладно, — согласился он, — хотя затея не привела его в восторг. — Будь по-твоему!

Взглянув вверх, на отвесные скалы, склоны которых почти сходились в вышине над тропой, он тут же пожалел о своей уступчивости. Он не имел желания оказаться в ловушке, откуда нет выхода.

Даже Дикси притихла, проезжая между высокими стенами темного ущелья. Она не знала, действительно ли ей в лицо тянет ледяным ветром как из преисподней, или в душе ее черные скалы вызывают дрожь.

Рио, обычно радостно скачущий вперед навстречу приключениям, шел очень неохотно. Но как бы там ни было, а они углублялись все дальше и дальше в темноту потайной тропы.

Все звуки большого мира позади, только узкая полоска бледного осеннего неба в обрамлении остроконечных скал сверкала высоко над головой, будто разверстая пасть огромного монстра.

Глава 18

Для всадника, ступившего в узкую расселину, пути назад уже не было — он нигде не мог развернуть коня. Оставалось только ехать вперед. Когда наконец они добрались до самого низа, где очень давно в результате землетрясения или какого-то другого чудовищного катаклизма стена горного кряжа, окружающая кратер, раскололась до самого основания. Кеневен указал Дикси на огромные глыбы, нависшие над тропой.

— В один прекрасный день, — заметил он, — сюда уже никто не пройдет. Малейшее землетрясение или даже какой-нибудь пустяковый взрыв тут поблизости — и эта щель окажется доверху забита камнями. А отсюда снизу и вовсе кажется, что даже человек с ломом может запросто столкнуть какой-нибудь из валунов. Всякий раз, когда проезжаю здесь, не могу без содрогания думать об этом. Они почему-то застряли там на крутом косогоре, и достаточно малейшего толчка, чтобы с грохотом полетели вниз.

Взглянув вверх, Дикси поняла, что он имел в виду. И ей впервые стало ясно, почему Кеневен так долго не решался взять ее сюда. Теперь и она сожалела о своей настойчивости. Одна огромная глыба, весившая, должно быть, несколько сотен тонн, угрожающе накренилась, зависая над самым краем обрыва — непонятно, какая сила удерживала ее там. Дикси стало совсем тревожно, и зловещее предчувствие охватило ее душу. Но, едва оказавшись в самом кратере, она тут же позабыла о всех своих страхах, восторгаясь неописуемой красотой и великолепием открывшейся перед ней долины. Скалы, уходившие вершинами в заоблачные выси, обширные заливные луга, журчащий ручей и пышные облака в небе над го рами — эта мирная идиллия навевала мысли о благополучии и покое.

Солнце пригревало, и они молча ехали рядом, наслаждаясь прелестью увядающей природы и царившей здесь тишиной. Расхаживавшие по лугу рыжие и пестрые коровы уже привыкли к довольно частому появлению людей, хотя все еще и относились к их визитам довольно настороженно.

— Здесь оказалось больше скота, чем я предполагал, — сказал Кеневен. — Наверное, где-то тут, среди скал, есть путь в дальние каньоны или еще какие-нибудь укромные уголки, о которых я пока ничего не знаю. На севере Нью-Мексико тоже есть кратер древнего вулкана. Он гораздо больше, зато наш намного живописнее.

— А где пещеры? Ролли рассказывал мне о ледяных кристаллах.

Часа два они гуляли по кратеру, заглядывали в ледяные пещеры. Обнаружили такие, куда коровы приходили на водопой и где, вероятно, время от времени укрывались от непогоды. Но когда они уже собрались возвращаться обратно. Дикси вдруг схватила Кеневена за рукав.

— Билл! Гляди!

Это был след от сапога. Небольшой, но довольно глубокий.

У нее перехватило дыхание от ужаса.

— Билл, а что, если… Может, Ролли Барт?

— Нет, не Ролли. — Мысленно он проклинал себя за то, что завел ее сюда. — След явно меньше, чем следы Марби или Барта, но человек, проходивший здесь, гораздо тяжелее любого из них. — Давай-ка лучше уедем отсюда.

Когда они вышли из пещеры, то даже серый свет быстро сгущавшихся сумерек не мог скрыть мертвенной бледности ее лица. Он взглянул вверх, удивленный столь внезапным наступлением темноты, хотя день лишь только-только начинал клониться к вечеру. Зловещие грозовые тучи, толкаясь, наползали друг на друга, затягивали небо над кратером. Еще немного, и на землю обрушится ливень.

Он направился к лошадям, настороженно озираясь по сторонам, но никого не заметил. По лугу спокойно бродили коровы.

— Поезжай вперед, — сказал он Дикси, взглянув еще раз на небо, — а я попробую загнать в ущелье коров, раз уж мы все равно сюда приехали.

— Один ты не справишься! — возразила она.

— Постараюсь. Поезжай домой. Ты промокнешь.

— Ерунда! У меня с собой дождевик, и… — Она внезапно осеклась на полуслове, а ее испуганный взгляд остановился на чем-то у него за спиной.

Он тут же догадался, кого она увидела, и у него даже промелькнула мысль мгновенно обернуться и выхватить револьвер, но он тут же отказался от нее, поскольку в таком случае Дикси оказалась бы на линии огня.

— Вот это да! — раздался голос Стара Левитта. — Вот так удача!

Однако голос этот звучал как будто менее уверенно, чем всегда, и даже с опаской. Голос человека, доведенного до исступления… Или ему показалось? Билл медленно обернулся, и, когда их взгляды встретились, он понял, что произошло самое худшее.

От былого лоска не осталось и следа. Белая шляпа перепачкана и покрыта пятнами, грязная рубашка, давно не знавшее бритвы лицо. На Кеневена смотрели все те же огромные, выразительные глаза, только теперь они горели безумным огнем. Билл знал, что этот человек и прежде отстоял недалеко от той призрачной черты, что отделяет разум от помешательства. А того потрясения, которое пришлось ему пережить, потерпев внезапное поражение, оказалось вполне достаточно, чтобы он перешел невидимую грань.

— Просто замечательно! — произнес нараспев Левитт. — Сегодня мы наконец-то избавимся друг от друга! Сначала я разделаюсь с тобой, а потом займусь Дикси! А покуда я буду с вами здесь разбираться, Чабб и Бердью прикончат Марби и Барта. Они уже ожидают их на горе.

— На горе? Где-где, а уж там ребят врасплох не застать. А на тот случай, когда мы отсутствуем, у нас предусмотрены особые меры предосторожности. Мы ожидали тебя, Левитт.

— И сейчас тоже? Ну да, а как же иначе. Но мы, представь себе, обнаружили кое-что, о чем вы даже не догадываетесь. Мы нашли пещеру на вашей горе. Замечательное убежище! Там они подождут, пока не застигнут твоих парней врасплох!

— Пещера? — При одном воспоминании о ней внутри у него все похолодело, а по спине побежали мурашки. С какой бы ненавистью он ни относился к тем двоим, но такой страшной участи не мог пожелать даже таким своим заклятым врагам. — Пещера, говоришь? Вы нашли пещеру на горе?

— Вообще-то мы все хотели остаться там, но потом я увидел, как вы с Дикси уезжаете. Грех было упустить такую возможность. — Он взглянул на Дикси. — С ней я должен разобраться наедине. Ее нужно как следует проучить.

— Левитт, — тихо заговорил Кеневен, — ты сошел с ума. Та пещера, где прячутся твои люди, — смертельная западня! Если они расположились слишком далеко от входа, то живыми имоттуда не выбраться. Вы видели глубокий провал в полу? Это гейзер. Когда он начнет работать, они окажутся отрезанными от выхода и утонут!

Улыбка Левитта померкла.

— Разумеется, ты врешь! Но если даже и нет, то это не столь важно. Мне они больше не нужны, а что до Марби и Барта… оба — мелкая сошка. Нет, вы двое — моя награда, вот кто мне нужен.

Кеневен осторожно, подвинув на пару дюймов правую ногу, переступил с ноги на ногу и стал лицом к лицу с Левиттом. Это было все, что нужно.

Сердце тяжело и размеренно стучало в груди. Выбора у него не осталось. Сейчас он выхватит револьвер и постарается опередить Стара. Самому ему тоже наверняка достанется, но в любом случае он должен убить Левитта.

Вэсу Хардину, да и не только ему, неоднократно удавался фокус выхватить револьвер из кобуры под прицелом противника. Ничтожная доля секунды тут и сыграет решающую роль. Билл прекрасно сознавал, что на сей раз обстоятельства обернулись против него. Но, с другой стороны, он ведь никогда не считал себя самым ловким в обращении с оружием, однако все же опередил Керба Даля, настоящего ганфайтера.

Ему также было известно немало случаев, когда буквально изрешеченный пулями человек, несмотря ни на что, продолжал стрелять и, главное, попадал точно в цель. Он не может оставить Дикси на произвол этого сумасшедшего. Значит, должен трезво мыслить и действовать с большей решимостью. Итак, в него попадут пули. Он принял такую возможность и постарался сосредоточиться на том, что ему и после необходимо продолжать стрелять, и стрелять метко. Потому что он должен убить этого человека.

По небу прокатились раскаты грома, и на землю упали первые крупные капли дождя. Следующую фразу Билл обронил как бы между прочим, и даже Стар воспринял ее, как нечто само собой разумеющееся.

— Надень плащ, Дикси, — бесстрастно сказал он. — Ты промокнешь.

Взгляд его был прикован к Левитту, и то, чего он так ожидал, случилось. Когда Дикси двинулась с места, Левитт невольно посмотрел на нее, и в тот же миг Кеневен выхватил револьвер.

Левитт нажал на спуск, но его выстрел оказался слишком поспешным, и пуля просвистела мимо головы Кеневена как раз в тот момент, когда он взвел курок.

Выстрел!.. Еще!.. Билл наступал на Левитта, одержимый единственной мыслью — засадить в него как можно больше свинца. Пуля угодила ему в руку, и он невольно выронил оружие. В тот же миг в левой руке у него оказался второй револьвер… Вообще-то он не слишком метко стрелял с левой руки, но, пожалуй, на таком расстоянии…

Рубашка Левитта покраснела от крови, и теперь Кеневен стрелял по этому все больше расплывавшемуся пятну. Затем, взяв чуть повыше, проделал в основании шеи противника круглую дыру с синими пороховыми краями.

Левитт покачнулся, но удержался на ногах, его рука, сжимавшая револьвер, снова поползла вверх. Кеневен хладнокровно шагнул влево и занял надежную позицию, стреляя снова и снова.

Стар медленно осел на землю и опрокинулся навзничь, неловко подогнув левую руку, глядя на Кеневена своими выразительными глазами.

— Ничего, я тебя еще!..

Он так и остался неподвижно лежать на земле с заломленной за спину рукой, обратив к небу неподвижный взор широко раскрытых, невидящих глаз.

Дождь лил как из ведра.

Кеневен резко обернулся.

— Быстро надевай плащ! Мы уезжаем!

Эхо выстрелов давно стихло, и все вокруг оказалось во власти дождя. На Левитта он больше не взглянул, только поднял оброненный револьвер.

Дикси бросилась к нему.

— Ты ранен! У тебя идет кровь!

— Времени нет.

К собственному удивлению, он не испытывал особой боли от раны и не чувствовал слабости. Если его вообще задело… Ну конечно же, он был ранен в руку… Но это чепуха. Его больше беспокоила узкая расселина, через которую им предстоит проехать, и огромные глыбы, нависавшие над тропой.

Натягивая на себя дождевик, он видел, что Дикси вскочила в седло и пустила коня в галоп, чтобы успеть отсечь животных от стада и направить их к ущелью.

И тут совершенно неожиданно большая корова, вышагивавшая впереди, сама направилась к трещине в скалах, как будто ей уже приходилось проделывать это и прежде. Должно быть, и в самом деле многие из здешних животных паслись как в самом кратере, так и за его пределами.

Дав Дикси знак ехать вперед, он вслед за ней углубился в трещину между скал, то и дело с опаской поглядывая наверх. Схватив камень, он с силой запустил им в медлительную корову.

— А ну, пошла! — кричал Билл, пришпоривая коня.

Коровы медленно продвигались вперед, слишком медленно.

Внезапно что-то заставило их двинуться быстрей, затем еще быстрее. Потом они перешли на бег, и конь Дикси взбирался по каменной круче вслед за ними.,

Они приближались к самой узкой части ущелья, он снова посмотрел наверх, цепенея от ужаса. Гигантская глыба как будто сдвинулась с места!

— Быстрей! — кричал он. — Подгоняй арканом! Не давай им остановиться!

Дикси тоже посмотрела вверх, и он увидел ее испуганное лицо, показавшееся ему белым пятнышком среди потоков проливного дождя. Откуда-то сверху осыпались мелкие камешки, лужицы дождевой воды собирались на дне ущелья. Кеневен снова поднял глаза. Ошибки быть не могло. Огромная глыба сдвинулась еще немного. Раздался душераздирающий скрежет камня о камень, по склону зашуршал еще один ручеек из мелких камешков. Плита снова качнулась, потом замерла и вдруг, наклонившись сама собой словно по волшебству, начала медленно, но уверенно сползать вниз!

По склону застучали сыпавшиеся сверху обломки сланцевой породы, Рио испуганно бросился вперед, налетел на медлительную корову, которая тоже сделала рывок. Огненный сию же секунду устремился за ней. Билл пронзительно кричал, умоляя животных поторопиться, а Дикси что есть силы хлестала по спине сложенным арканом ближайшую корову. Животные снова побежали легкой рысцой.

Огромная каменная глыба, сметая большие валуны и камни поменьше, доползла до того места, где склон становился совершенно отвесным, и, качнувшись на краю, обрушилась вниз. Раздался оглушительный грохот. Вверх по ущелью прокатилась мощная воздушная волна. Рио испуганно вздрогнул и принялся рваться вперед, натягивая повод. Теперь казалось, что в расселину оседает уже весь склон.

На небольшом пятачке среди скал, где стены ущелья расходились чуть шире, Дикси и Билл остановили коней и, оставаясь в седлах, оглянулись назад.

— Это могила, — произнесла она в ужасе, — огромная могила под открытом небом. Теперь никогда никто не сможет их разыскать.

— Уж волки-то найдут, и пумы тоже.

Она содрогнулась при мысли об этом.

— Как страшно! Ты и в самом деле думаешь, что туда больше никак нельзя попасть?

Кеневен пожал плечами.

— Не знаю, мне было недосуг это выяснять. Не исключено, что какой-нибудь опытный скалолаз и забрался бы туда… и выбрался бы оттуда. Но я лично не стал бы так рисковать.

Тяжелые капли дождя барабанили по их шляпам и плечам. Они неспешно выгнали скот из ущелья на широкую равнину, а затем, оставив стадо, отправились на свою гору.

Кеневен вспомнил о револьверах и, перезарядив их один за другим, убрал в кобуру. Два шестизарядника появились у него, когда он ездил охранником на почтовом дилижансе, защищая пассажиров и груз от нападения бандитов или индейцев. И все же второй револьвер пригодился ему впервые за все время, прошедшее с тех пор.

Когда они подъехали к хижине, Барт выбежал им навстречу и взял поводья.

— А мы уже начали за вас волноваться! — старался он перекричать шум дождя. А когда, скинув плащи, Дикси и Билл вошли в дом, где на столе уже дымился горячий кофе, Барт сказал: — Марби сегодня как будто видел Чабба. Мы боялись, что вы их встретите.

— А ты здесь их не видел? — спросил Кеневен, отхлебнув из чашки.

— Нет, и буду счастлив не видеть их больше никогда.

Барт снял плащ, повесил его на крючок и налил себе кофе из почерневшего от копоти кофейника. — Ты знаешь, Билл, дождь вытворяет с нашим гейзером странные штуки. Я случайно оказался неподалеку, когда он забурлил в очередной раз, и клянусь, из пещеры доносилось что-то похожее на человеческие вопли. У меня аж волосы встали дыбом. Я… — Он внезапно осекся. — Что случилось? Чего я такого сказал?

Дикси вскочила со стула и ушла в дальнюю комнату. Ролли озадаченно посмотрел ей вслед.

— Что-нибудь не так? Я не хотел…

— Все в порядке, Ролли. Просто не надо больше вспоминать про гейзер.

И он рассказал обо всем, что случилось с ними в тот день. Поездка в кратер, смерть Стара Левитта и камни, завалившие… или, скорее всего, завалившие ущелье.

— А он точно умер? — спросил Марби. — Ты уверен?

— Уверен. У него лицо было мокрым от дождя, а глаза оставались открытыми.

Дикси вернулась в комнату.

— Билл, те несчастные люди оказались в такой ужасной западне! Они были жестоки и мстительны, но такой смерти я не пожелала бы никому!

— Забудь о них. Они там прятались, чтобы убить нас. — Он обнял ее за плечи. — Милая, смотри на огонь. Это наш с тобой очаг, наш дом! Чувствуешь, какой вкусный кофе сварил Марби? А какой дождь на улице! Ты только послушай! Значит, на следующий год, когда в долину снова придет весна, трава будет высокой и зеленой. Она зазеленеет на наших лугах, на которых будут пастись наши стада!

Они стояли рядом, глядя, как жаркие языки пламени танцуют по поленьям, слушая, как дождь стучит по крыше и как злобно шипят на раскаленных углях огромные дождевые капли, падавшие в трубу. Он подбросил дров, и огонь тут же начал взбираться по ветке, жадно ощупывая ее со всех сторон.

В кухне слышался звон посуды. Ролли разливал кофе.

Луис Ламур Тропой испытаний

Глава 1

Всю зиму я пас коров в горах, а отец забирал мои честно заработанные деньги и увозил их в город. Когда, наконец, появилась первая трава, я перегнал стадо на ранчо и заявил хозяину Динглберри, что он может делать с ними — коровами — все, что хочет, а с меня хватит. Пусть сам хоть чуть-чуть побудет им нянькой.

Старик вскипел, начал талдычить, что мне не из чего выбирать и мой отец нашел эту работу ради денег, что я не должен так себя вести, поскольку я еще совсем мальчик, которому даже не исполнилось восемнадцати…

Тогда пришлось сказать ему, раз он считает, что у меня нет выбора, то пусть лучше посмотрит под хвост моей лошади — я немедленно сваливаю отсюда. Тем более, что папа там, в городе, просаживает мои денежки в карты! А игрок он никудышный. Мягко говоря.

Может, у него хоть кое-что осталось, чтобы дать сыну на дорогу. Мне ведь много не надо, хватит и пяти долларов, если они, конечно, у него еще есть.

Вот только когда я добрался до города, оказалось, что папа уже умер. Причем не только умер, но и похоронен… в могилке с табличкой на палке.

У меня чуть сердце не остановилось. Я тихо попятился от этой новости и плюхнулся на землю… Папа! Ему ведь не больше сорока — выглядел на свой возраст и имел совсем неплохое здоровье, особенно для человека, который большую часть своей жизни проводил за карточным столом.

Сильвертон кишел тогда чужаками, но один из местных, знавший и папу и меня, сказал:

— На твоем месте я бы вскочил на лошадь и отвалил отсюда. Его уже не вернешь, и в нашем городе делать тебе нечего, уж точно.

— Как умер? Какая-то нелепица… Ну как это так — вдруг взял и умер? Ни с того ни с сего. Взял и умер?

— Так люди обычно и умирают, сынок. Каждый понимает, что когда-нибудь умрет, но никто не знает когда. И не ожидает. Так что лети отсюда со всех ног, парень. Пока не поздно. Я слышал, сейчас набирают людей на шахты где-то на Западе.

— Как он умер? — упрямо повторил я.

— Да, понимаешь, вроде как сам на себя руки наложил. Хотя тела я, признаться, не видел. А вот судья Блейзер, тот сам всему свидетель. Говорит, застрелился. Наверно, в пух и прах проигрался. Ты же знаешь, он любил это дело.

— Черта с два! — невольно воскликнул я. — Он такого ни за что не сделал бы! Да он проигрывал деньги всю свою жизнь! Просаживал больше, чем вы когда-либо видели!

— Так-то оно так! Только ты, сынок, лучше послушайся моего совета — дуй отсюда как можно быстрее! Здесь объявились кое-какие крутые в черных сюртуках, и они вряд ли потерпят, чтобы сопливый мальчишка что-то вынюхивал, это уж точно.

Может, он и прав, но меня этим не испугаешь — я якшался с такими крутыми сызмальства. Всякое видел. Ничего нового.

Мы всегда еле сводили концы с концами. После того как мама умерла, а Пистолет — это мой брат — сбежал из дома. Мы с папой брались за любую работу, какую только удавалось найти. И все шло нормально… Теперь папа умер и оставил меня совсем одного.

Толку от него вроде как было мало, но он мой отец и совсем неплохой человек. Последнее время мы редко разговаривали, а уж задушевных бесед не вели вовсе. «Привет!», «Как дела?» — и все. Иногда с отсутствующим видом он сообщал, сколько проиграл, или выслушивал мой вопрос на ту же тему. Но я по-своему любил его, как и он меня, хотя произнести такое слово вслух постыдился бы любой из нас.

Пистолет — мой сводный брат. Он на десять лет старше меня и убежал из дому давным-давно. Отец вроде как намекал, что Пистолет пошел по кривой дорожке, но лично я этому не верил. Парень всегда старался держаться где-то посрединке.

Харчевня «Бон тон» располагалась в самом начале улицы, а мне до смерти хотелось положить что-нибудь на зуб. Голод не тетка: живот уже начал подумывать, что мне перерезали глотку, поэтому я со всех ног помчался туда, ворвался в дверь и, даже еще не успев сесть за столик, заказал полный обед, мысленно поблагодарив Господа за то, что можно набить желудок всего за две монеты.

Пока я ждал официантку, у меня появилась возможность поразмыслить о папе и о его судьбе. Мы всегда принимали друг друга как нечто само собой разумеющееся, или так мне, во всяком случае, казалось. Но теперь, когда его вдруг не стало, в моей жизни образовалась огромная зияющая дыра, а внутри меня — непривычная пустота.

У папы никогда ничего толком не получалось. Пару раз мы чуть не стали одной командой, но тут вдруг пришлось выбирать — драться или «делать ноги», а мама не хотела, чтобы мы дрались, поэтому нам пришлось отступить. А потом команчи выставили нас с насиженного места, угнав наших лошадей и коров, даже фургон сожгли, а скарб разграбили или уничтожили… Папа хотел отстроить все заново, но тут мама заболела, все деньги ушли на врачей и лечение. Тогда-то папа ударился в карты и проигрывал, проигрывал, проигрывал…

Стоп! За соседним столиком рассказывают что-то интересное.

— Ни разу в жизни не видывал такого! Когда они подняли ставки за поднебесье, тот вытащил свой шестизарядник, и, наверное, целую минуту никто не знал, чего от него ожидать. А он положил на середину стола револьвер, такой красивый револьвер с перламутровой рукояткой и двумя маленькими красными птичками, врезанными в нее, и произнес: «Долларов на двадцать потянет. Значит, и поднимаю на двадцать!» Двое из них остались, а когда настало время открыть карты, у него оказался «фул хаус». Тут-то, мужики, все и началось. Такое вам и не снилось! Карты вроде как сами начали идти ему в руки. Он просто не мог сделать что-то не так. Если бы с ним сел играть сам губернатор, этот парень стал бы владельцем всей Территории! Уж как пить дать! Он выиграл восемь или даже десять тыщь долларей, не меньше!

Официантка — симпатичная рыжуня с чистым личиком усыпанным такими милыми конопушками, принесла жареную телятину с бобами. Наклонившись, чтобы налить мне кофе, она невольно показала свои великолепные груди и почему-то шепнула:

— Будь осторожней! Поберегись!

— Почему? Я и слова-то еще не вымолвил!

— Не в этом дело. Но на твоем месте я бы не медлила. Допивай кофе и пулей лети из города… даже не оборачивайся. Дай Бог им больше никогда тебя не видеть!

— А в чем, собственно, дело? Что я такого натворил? Да я, блин, целых восемь месяцев коров пас! Стоило мне только появиться в этом полоумном городе, как мне тут же начинают советовать побыстрее свалить отсюда. Во дела!

— Вот и вали! И как можно быстрее, — бросила она и, повернувшись, ушла.

Ладно. Тогда попробуем кофе. Ничего. Нормально. Теперь мясо и бобы, а потом посмотрим. И заодно послушаем, о чем говорят за соседним столиком. Похоже, это о той самой игре, когда мой папа играл в последний раз.

— Так вот, все решил этот шестизарядник. Он проигрывал и проигрывал, пока не поставил на кон свою игрушку. Ну я вам доложу…

Тут я прекратил жевать, молча посидел минуту или две, затем повернул голову и сказал:

— Звучит здорово! Так говоришь, красные птички в перламутровой рукоятке?

— Вот именно! Повезло. Эта игрушка сотворила чудо! Как только он поставил ее на кон, ему поперло как из нужника! Прет и прет! Никто ничего не мог с ним поделать.

— Мужчина среднего роста с усами?

— Усы имел, это уж точно, только он длинный и тощий. В черном сюртуке. И жилетке… Понимаешь? — Парень пристально на меня посмотрел. — Знаешь его, что ли?

— Да, похоже, мне его игрушка знакома. Такие не забывают.

— Везло ему жутко. Взял штук девять, а то и десять! Мало того, выиграл закладную на коров, где-то там на севере. И что интересно: делал все не так, и все равно перло ему как ненормальному!

Сосед рассказчика тоже обернулся.

— Он не выиграл все деньги в мире только потому, что у его соперников их просто не было. Взял все, что они с собой прихватили. Видел это собственными глазами.

Мужчины помолчали и сменили тему, а я опустошал стоявшие передо мной тарелки, прокрутил в голове кое-какие мысли. В общем-то я не мастак моментально соображать. Делаю все быстро, очень быстро, а думаю не очень. Люблю мозгами пораскинуть, повертеть идею в голове, пока не разберусь, что к чему. Все, что я узнал, походило на старую как мир беду…

Папу мне стало по-настоящему жаль. Позже, конечно, будет жаль еще сильнее. Ведь так неожиданно, как его смерть, на меня еще ничто и никогда не обрушивалось.

А может, его и не надо жалеть? Ведь папа ушел из жизни на самой вершине своего картежного триумфа. Он ушел победителем, а этим могли похвастаться совсем не многие игроки. И уж конечно, никто не ожидал, что папе когда-нибудь так подфартит. А ему повезло! Ведь если бы после такой удачи он остался жив, то продолжал бы играть и дальше и, само собой, просадил бы все до последнего цента. А теперь он остался непобежденным навсегда.

Хотя выстрел в голову?.. Как такое могло случиться?

Чья это пуля? Кто, интересно, спустил курок?

Вот теперь я окончательно допер, почему всем хотелось как можно быстрее спровадить меня отсюда. Слишком много для маленького городка, ну и к тому же я его родной сын.

Все ясно, надо топать к судье Блейзеру, который здесь не только судья, но и судебный пристав.

Блейзер сидел на крыльце, откинувшись на спинку стула, и раскуривал здоровенную сигару. Увидев меня, он прищурился, делая вид, что думает, кому это он вдруг так понадобился.

Вид я имел, уж поверьте, далеко не воскресный. Всю зиму я провел в горах, где совсем не жарко, и на мне была вся моя одежда, а вместо пончо, как полагается приличным людям, на плечах болталось одеяло, в котором я проделал дырку для головы.

— Судья Блейзер, — обратился я к нему. — Вы хоронили моего отца. Я пришел за его вещами.

Он даже не шелохнулся. Затем все-таки вынул сигару изо рта.

— Э-хе-хе, сынок, ты же знаешь, что мог оставить тебе твой отец. У него всегда все выходило наперекосяк, за что бы он ни брался. Карты — вот единственное, чем он занимался всю свою жизнь. Когда мы его хоронили, то нашли в кармане только три доллара и несколько мелких монеток. Правда, остались еще золотые часы и два шестизарядника. Один он держал в руке, другой лежал на столе. — Судья сел попрямее. — Можешь все это забрать.

Он встал и пошел в дом, сделав мне знак рукой следовать за ним. Крупный мужчина. И толстый. Хотя люди говорили, он силен как бык. Но меня не проведешь: то, что кажется жиром, и есть жир на самом деле. К судье я никогда не испытывал особой симпатии. Впрочем, это едва ли его расстроило бы, даже если бы стало ему известно. Кто я для него такой? Сопливый мальчишка — и ничего больше.

У себя в кабинете — там стоял секретер с откидной крышкой, большой железный сейф, медная плевательница и квадратный стол — он молча ткнул пальцем в сторону стола, и я увидел один из папиных револьверов в кобуре с патронташем. Другой, но без кобуры, примостился рядом с папиной старой черной шляпой.

Судья все так же молча достал из ящика секретера три доллара с мелочью и золотые часы.

— Вот тебе, парень. Забирай и иди себе. У меня полно дел.

Ладно. Я взял патронташ, надел на пояс, закрепил на ноге — сидел, будто родился со мной, — затем сгреб в карман деньги и часы и поменял свою истрепанную шляпу на папину черную. Теперь проверим револьвер: так, полная обойма, это меня совсем не удивило, папа всегда очень аккуратно обращался с оружием и содержал его по первому разряду.

Главное, револьвер оказался в порядке и готов к употреблению.

— Судья! — Я держал револьвер вроде как небрежно, но наготове. — Сдается мне, вы стали чуть забывчивы. Что-то не похоже на таких, как вы. Понимаю, у вас много важных дел и все такое прочее…

Он медленно выпрямился и бросил на меня колючий взгляд. Перевел его на револьвер в моей руке, затем снова на меня. Может, мне, конечно, и всего семнадцать, но нам с папой случалось тусоваться в самых крутых компаниях. Для меня судья выглядел не страшнее тех, с кем нам частенько приходилось сталкиваться.

— Забывчив? Ты это о чем? — угрожающе протянул он.

— Насчет тех денег. Вчера вечером папе здорово везло. Говорят, он выиграл много наличных и даже кое-какую недвижимость, но я почему-то не вижу ничего на вашем столе.

— Не надо, не надо, сынок! Тебе все наврали. Думаю…

— Слушайте, мистер, — перебил я его. Но спокойно, не повышая голоса. — У этого шестизарядника не так уж много терпения. Может вообще-то и не выдержать. К тому же мне совсем не трудно собрать двадцать, а то и тридцать свидетелей, которые наблюдали за той игрой. Собственными глазами… В городе полно чужаков, судья, которым вас нечего бояться, и они без проблем подтвердят все, что видели вчера вечером. Об этом и так говорит весь город. Посмейте заныкать хоть один цент у бедного мальчика-сиротинки, который только что лишился отца, и, не сомневаюсь, все эти парни тут же бросятся искать веревку, чтобы кое-кого вздернуть… Догадываюсь теперь, почему наш старый Динглберри так расстраивался из-за моего отъезда. Наверняка вы велели ему под любым предлогом задержать меня, пока тут все не утрясется.

Мои слова ему явно не понравились. Понятное дело — кому захочется расстаться с такими деньжищами? Да еще отдать их какому-то желторотому мальчишке! Но с другой стороны, вот он я, прямо напротив с шестизарядником в руке, и кто знает, не псих ли это, которому ужас как не терпится пострелять…

— Только попробуй нажать на курок, парень, и тебе не миновать виселицы!

— Мне еще не приходилось слышать, чтобы кого-нибудь повесили только за то, что он застрелил вора, — спокойно ответил я.

От злости судья Блейзер даже побагровел. Глаза сузились, угрожающе засверкали…

— Слушай, парень, ты в своем уме?

Я всего лишь чуть приподнял дуло револьвера.

— Если хотите доказать, что я ошибаюсь, отдайте деньги и закладные. Только и всего. Большего не требуется. А может, желаете решить это через суд? Так запросто. Минут через пять проведем его в салуне, где папа все выиграл. Так как?

Ему это понравилось еще меньше. Вряд ли он горел желанием услышать, что обо всем этом скажут присяжные, крутые парни Запада. Они верят в честную игру, и большинство из них собственными глазами видели, что произошло на самом деле. Судья Блейзер медленно, как бы через силу опустился на одно колено перед сейфом на полу. Я тут же передвинулся прямо ему за спину. Хотя я и выглядел сопливым, но прекрасно знал, что в сейфах всегда держат оружие — пусть, мол, караулит мои денежки. И точно, вон он, голубчик, лежит себе и лежит.

Когда судья потянулся к нему, я остановил его:

— Мистер, когда ваша рука вынырнет из сейфа, пусть в ней лучше ничего не будет кроме денег. Вам же все равно придется повернуться, чтобы стрелять, а мне нет.

Он встал. Медленно, очень медленно. Но с деньгами в обеих руках. Я вежливо попросил его положить их на стол и отойти. Только без лишних движений.

— Сынок, я же не хотел тебе ничего плохого! — Его тон вдруг как-то подозрительно изменился. — Думал, сохраню эти деньги для тебя… Пока ты не станешь взрослым. Вообще-то… — Готов поспорить, эта мысль только что пришла ему в голову. — Я собирался стать твоим опекуном. Естественно, только по решению суда. — На его жирном лице появилась мечтательная улыбка. Ну совсем как у кота, когда он тайком жрет хозяйскую сметану. — С такими-то деньгами молодому человеку вроде тебя всегда пригодится добрый совет. Я даже прикидывал, как отправить тебя куда-нибудь учиться. В наше время образование — нужная штука.

— Да, но вы не мой опекун и не верится, что когда-нибудь им будете, — коротко и без эмоций ответил я. Пусть привыкнет к простому факту жизни.

— Почему же нет? — не сдавался он. Смотри-ка, просто в восторге от своей идеи! — Я оформлю все бумаги. Назначу себя твоим опекуном. Буду хранить эти деньги, может, даже выгодно вкладывать их для тебя.

— Охолонитесь, судья. Вы сделали свой ход и проиграли. Так что хватит, выкладывайте мои закладные.

— Да они не стоят бумаги, на которой написаны, — растерянно пробормотал он. Надо же, не сдается.

— Не важно. Давайте, давайте!

А куда ему деваться? Конечно, с большой неохотой, но ведь он не слепой, видел мой палец на спусковом крючке… Начни он упираться, и мой шестизарядник проделает в нем дыру, через которую проедет почтовый фургон.

Забрав все, что мне принадлежало, я попятился к двери, плотно закрыв ее за собой, вышел на улицу, дернул за привязь и вскочил в седло. Мой серый конь жутко устал, но, видимо почувствовав, что у меня могут быть большие проблемы, помчался, словно торопился на водопой.

В город и из города вели две дороги, и, следуя логике, мне предстояло выбрать одну из них, а значит, ни ту, ни другую. Я поскакал к своему бывшему коровьему пастбищу, где, как мне думалось — сам не знаю почему, — меня будут искать в самую последнюю очередь.

Ну, во-первых, никто кроме меня точно не знал, где оно находится, и к тому же я обойду стороной ранчо этого предателя старого Динглберри, который тут же настучит судье про мой маршрут, если меня увидит. К тому же оно что родной дом для моего жеребца, вот почему он туда так припустился. Я пару раз оглянулся. Никого.

Они, конечно, все обмозгуют, и Блейзер рано или поздно вычислит меня, но сначала им все равно придется потратить время на другие варианты, а к тому моменту, надеюсь, будет вроде как уже поздновато.

Только мне тоже стоит поторопиться. Ведь пойди снег до того, как я слезу с гор, — а снегопады в это время года совсем не редкость, — быть беде, можно вообще не выбраться оттуда. А что, запросто! Снежные обвалы навсегда похоронят все следы.

Нынешняя зима выдалась вполне сносной, малоснежной. Холодная, конечно, но с травой — все в порядке, и коровы не голодали. Я держал ухо востро, в любой момент готовый в случае нужды перегнать их в другое место; к тому же совсем рядом есть долины, там нашлось бы где укрыться и переждать ненастье. Закон гор прост: либо быстро отваливай, либо застревай на всю жизнь. Если ее хватит. Мне-то что, обычно у меня тут навалом запасов и дров. Правда, проблема в том, что за зиму я съел и сжег почти все, что имел…

С гор задул ледяной ветер, растаявшие было ручейки снова прихватило, значит, там, наверху, здорово подморозило. Серый, наверное почуяв дом, припустил еще быстрее. Там, где след кончался, миль за пять до травы, я снова обернулся, чтобы проверить. На всякий случай.

Никого и ничего. Ни души. Но меня не так легко обмануть: где-то они там, где-то уже идут по следу…

Сколько я получил денег, пока не знал, но уж точно немало, и Блейзер ни за что от них просто так не откажется. Это тоже точно. Он придет не один. Придумает что-нибудь, соберет людей и явится сюда, как пить дать. Он ведь судья. Наверное, не больше, чем заурядный мировой судья окружного масштаба, но уж в законах разбирается в любом случае лучше меня и без особых проблем назначит себя моим опекуном. Запросто! Сочинит красивую байку, какой я дикий, необузданный мальчишка, дурошлеп, за которым нужен глаз да глаз, и назначит. А тем временем, пока я, значит, расту и набираюсь ума, преспокойно прикарманит все мои денежки.

Когда вдали наконец показались темные очертания моей хижины, снежные тучи уже нависали почти над самой землей. Я остановился, хотя мой конь начал тут же фыркать и прясть ушами, выражая явное неудовольствие неожиданной, по его мнению, задержкой. Что меня там ждет?

С чего это мне пришло в голову, что никто не знает об этом местечке? Не слишком ли я самоуверен? Деньги нахально оттопыривались в седельных сумках. Закладные там же. С такой тяжестью будет нелегко пробираться через снежные завалы. Ох как нелегко! Кроме того, мне совсем не хотелось отдавать им мое, то есть папино богатство. Если, конечно, они меня поймают.

Тогда-то я и вспомнил про свой тайник!

Глава 2

Это была узкая трещина в скале — дюймов шесть в ширину и фута два в глубину, — спрятанная в стене ниши на высоте приблизительно в девять футов от земли, очень удобная штука для хранения кое-каких припасов, патронов, кофе — на случай, если мое пристанище вдруг сгорит дотла, пока я пасу скот.

До хижины оставалось еще добрых две мили, хотя уже виднелось темное пятно там, где она стояла. Подъехав к нише, я встал на стременах, запихнул деньги как можно глубже и снова задвинул трещину здоровенным камнем.

Триста долларов я оставил себе на жизнь: пять двадцаток под лентой внутри шляпы, еще пять в широком поясе, а последние пять скатал в тугой комок и утрамбовал его на дне кобуры. Револьвер, конечно, чуть приподнялся, но ремешок застегивался нормально, будто так и положено. В любом случае я решил сначала пользоваться поясным револьвером, если, конечно, придется стрелять.

Так, дело сделано, теперь можно и домой, но только не прямо, а в объезд, сделав маленький крюк через осиновую рощицу. Там за пригорком с хвойными деревьями у меня стоял еще один домишко. Крепко сбитый из толстых бревен и более теплый, чем сарай возле хижины. Серого завел туда — пусть немного согреется — и заодно набрал из мешка кукурузы, которую хранил здесь на всякий случай.

А вот теперь можно и домой. Там должны быть бекон, бобы, мука, соль, сахар и кофе, а также немного сушеных яблок, ну и, наверное, кое-что еще. Боюсь, скоро все это мне очень и очень понадобится.

Наступила уже весна, и внизу набухли почки, но здесь в горах — жди сюрпризов. Мне случалось видеть, как приходит весна с цветами и теплом, а потом с ледяных вершин вдруг налетит снежная буря, и снова дней на десять, а то и на все пятьдесят ляжет самая что ни на есть настоящая зима.

Высокогорное пастбище, которое здесь называли плато, представляло собой несколько долин выше уровня леса или наравне с ним, где росла самая сочная трава. Большую часть зимы там не задерживался снег и было намного теплее, чем внизу. Многие считали это «местным погодным явлением». Наверное, имели в виду ветры, дующие из пустыни.

Когда папа прознал про эти места, то сразу же пришел к Динглберри с предложением организовать выпас его коров на высокогорных пастбищах. По два цента с головы, предупредив, что работать будет его сын, то бишь я,

Как он нашел те луга или услышал про них, мне неизвестно — очень уж разговорчивым папу не назовешь. Только сейчас до меня начало доходить, как мало он рассказал мне о своей прошлой жизни, семье… Меня это, в общем, не очень-то и трогало, к тому же он всегда был рядом, и при желании я мог бы его спросить, если вдруг что-то станет интересно. Но сейчас папы уже нет. Его смерть не только оставила меня одного, но и отрезала от всего прошлого, от семьи, которая, вполне возможно, где-то существовала…

Возле хижины все было тихо. Я вошел внутрь и первым делом разжег печку. Затем, когда дрова весело затрещали, начал засовывать припасы в джутовый мешок. Причем из головы никак не выходила предательская мысль — а не лучше ли переночевать здесь в тепле, чем тащиться через горы в холоде и темноте?

Приторачивая сумки с провизией к седлу, я все еще думал, не расседлать ли моего серого конька и не дать ли нам обоим отдохнуть. Жеребец здорово устал, да и мне бы это совсем не помешало, но я вспомнил злобный, полный ненависти взгляд Блейзера и ясно понял: он придет за мной, придет несмотря ни на что. Когда еще у него снова появится шанс поиметь столько денег!

Вдруг я вспомнил, что на полу хижины остался мешочек с патронами. Пожалуй, их надо забрать.

И я вернулся. А когда открыл дверь, передо мной вдруг выросло что-то невероятно огромное, прямо как медведь-гризли. Моя правая рука дернулась к револьверу, но — вот черт, я же повесил ремень с кобурой на луку седла, когда приторачивал сумки!

Меня ударили кулаком, но ощущение возникло такое, будто шарахнули обухом топора. Я согнулся пополам… Следующий удар послал меня на пол. Но разлеживаться мне не дали: здоровенная ручища схватила меня за шиворот и швырнула на стоявший рядом стул.

— Где они? Где деньги, парень?

Ошеломленный, но не потерявший сознания я поднял глаза на судью Блейзера. С ним оказались еще трое. Одного я узнал: Тобин Уэкер, перевозчик грузов, слыл самым что ни на есть подлым человеком во всей округе. На голову выше меня и гораздо тяжелее.

И рожа будто просит кирпича. Не знаю даже, зачем судье понадобились другие двое — ему вполне хватило бы одного Уэкера.

Блейзер схватил меня за ворот рубашки и приподнял со стула.

— Где они? — прошипел он. — Где деньги, которые ты украл у меня?

— У меня их отняли, — соврал я. — Мне подумалось, это вы.

— Отняли?

— Двое… С винтовками. Забрали бабки и велели проваливать… Сказали, увидят в городе или где-нибудь тут рядом — открутят голову.

— Ты что, думаешь, я поверю твоей туфте?

Блейзер произнес это таким тоном, что я даже сначала испугался. По-настоящему. Но у меня все-таки хватило ума понять: как только они получат деньги, тут же прикончат меня. Зачем им живой свидетель и лишние проблемы?

— Разве не вы их послали? — с удивлением спросил я. — Они забрали все. Деньги, револьверы, лошадь… Вычистили как миленького!

— Сынок, ты врешь и надеешься выкрутиться, — подозрительно тихим голосом произнес Блейзер. — Этот номер не пройдет. Значит так: либо ты сам скажешь, где деньги, либо мы из тебя выколотим признание.

— Послушайте, да с чего мне…

Дальше слова застряли в горле. Скорее, залились кровью, так как он врезал мне прямо в зубы. Я слетел со стула… Потом Уэкер схватил меня сзади за руки и держал, пока судья неторопливо продолжал обрабатывать меня со всех сторон — локтем в живот, коленом в подбородок, кулаком по лицу, ногой в пах…

Они оставили меня лежать в крови на полу. Один из них подбросил дров в печку.

— Холодает, — заметил он.

А Уэкер еще раз шарахнул меня ногой по ребрам.

— Давай, давай, не тяни, парень. У нас впереди целая ночь.

— Может, вся весна, — прошелестел я окровавленными губами.

Блейзер нахмурился.

— Это уж точно. У нас вся весна, парень. Будем бить тебя, пока не скажешь, так что лучше пожалей себя. Выкладывай, да поскорее.

Он явно не понял меня и, похоже, не представлял себе, что может произойти здесь в горах. Внизу, в городе, днем уже тепло, цветы, почки на деревьях и все такое прочее, а здесь не так, все совсем иначе.

— Пожалуй, кофеек бы нам не помешал, — решил судья. — Где тут у тебя кофе?

— Я взял его, когда уходил. Его и оставалось-то совсем ничего.

— У меня есть немного, — откликнулся один из них, открывая дверь, чтобы сходить за ним.

В хижину ворвался порыв ветра. Со снегом!

— Ты смотри, снег, — изумленно заметил Блейзер.

Боль медленно разливалась по всему телу. Уж не сломали ли мне ребра? Я попробовал сесть, но потом передумал. Лучше лежать. В голове потихоньку прояснялось, а внутри, внутри закипала злость. Ярость против всех этих подонков. К тому же этот Уэкер, гад из гадов, просто двинул ногой и врезал мне прямо по лицу. Хорошо еще, я инстинктивно отдернулся назад, так что ребристая подошва его сапога всего лишь содрала мне кожу со щеки.

— Не дергайся, парень. Отдай деньги, и мы оставим тебя в покое. Не скажешь, будем продолжать бить. Ох и длинная тебя ждет ночь!

— Очень длинная, — пробормотал я разбитыми губами. — Может, самая длинная в вашей жизни.

Тот, который возился с дровами у печки, полуобернулся, внимательно посмотрел на меня.

— Что ты хочешь сказать? — спросил он.

— Послушайте ветер, — ответил я.

Блейзер бросил на меня подозрительный взгляд.

— Ветер? Ну и что ветер?

— Снег. Много снега. Если в это время здесь застрять, значит, отсюда не выбраться недель шесть, а то и все восемь. Со мной такое уже случалось. Надеюсь, ребятки, вы захватили с собой достаточно жратвы? Или жирных лошадей. Вам это точно понадобится.

Тот у печки перевел взгляд на Блейзера.

— Это так?

— Он врет. Сейчас весна. — И все-таки в его голосе слышалось сомнение. — Уже апрель.

— Кое-кому не удавалось выбраться отсюда и до июня. — Я даже заулыбался. — Надеюсь, вы успели попрощаться со своими бабенками?

Уэкер шарахнул меня по губам.

— Заткнись, гнида!

Я минутку помолчал, но затем вроде бы как продолжил:

— Пару лет назад один тут пошел в горы с охотниками. В конце весны вернулся. Толстый такой, цветущий. Но один. А где же остальные? Народ поинтересовался и выяснил: он их всех убил и съел. Отсюда и название — «Плато людоедов», вы что, не знали?

— Да, я слыхал об этом, — подтвердил Уэкер. — Было такое, это точно.

— Вам крупно повезло, парни, что у вас есть Блейзер. Он такой здоровый, толстый. Он…

Судья с размаху ударил меня. Затем встал и наступил на мои пальцы, потом шарахнул ногой в живот и, приподняв за ворот рубашки, прорычал:

— Где деньги?

— Отняли… А отца-то убили, наверное, вы.

Блейзер отшатнулся, будто ужаленный. Но тут же злобно саданул меня по ребрам. Я замычал от боли, а он со всей силы врезал мне по почкам. Раза три-четыре подряд.

Лежа на полу лицом вниз, я чувствовал, как холодный воздух ползет через щели. И боль, жуткую боль во всем теле. Раньше так мне никогда не доставалось.

— Пожалуй, надо бы завести лошадей, — озабоченно сказал один из них. — Ветер-то холодноватый.

— Вот и займись ими, — раздраженно огрызнулся Блейзер. — Уедем с утра пораньше.

Я рассмеялся. С трудом, конечно, но рассмеялся.

Они отошли, а я остался лежать. У них оказались только две кружки, поэтому кофе пришлось пить по очереди. От резкого порыва ветра дверь вдруг с шумом открылась и захлопнулась.

— Судья, а может, он говорит правду? — заволновался тот, который ходил завести лошадей. — Лошади у него там в сарае нет.

— Лошадь они у меня тоже забрали, — подтвердил я.

— Да врет он все! — раздраженно буркнул Уэкер. — Настанет утро, найдем и лошадь, и деньги.

— К утру вас всех так занесет, что недель шесть — восемь вам отсюда не выбраться. И даже не мечтайте кого-нибудь подстрелить. В это время года здесь…

— К утру мы либо получим свои деньги, либо сделаем из тебя кашу, — перебил меня судья. — Все только начинается. Хочешь остаться живым, говори, где деньги.

Мои глаза распухли, остались только узенькие щелочки, голова раскалывалась от боли, вместо рук только две распухшие культяшки. И все равно лучше терпеть и не говорить им ничего. Пока я молчу, остается хоть какой-то шанс. Крошечный, но все-таки шанс.

Внезапно Уэкер со всех сил ударил меня по почкам. Боль, какая же пронзительная боль! А Блейзер тут же добавил ногой по лицу.

— Вы все сдохнете здесь, — чуть отдышавшись, проговорил я. С трудом, но проговорил. — Проходы скоро закроются. Отсюда уже не выбраться.

— А если он не врет? — взвился вдруг один из них. — Блейзер, мне это совсем не нравится. Эти проходы узкие, как хрен знает что, а снег вон валит и валит.

Уэкер подошел к окну. Пристально поглядел через стекло. На его лице впервые за все время промелькнуло выражение неуверенности.

— Ну, блин! — раздраженно выругался он, сплюнул и, отойдя от окна, сел на стул. Затем снова встал, снова подошел к окну. Хотя ничего он там не видел. И не мог видеть, ясное дело. Вечер, да еще такая погода. Просто занервничал.

Я обратил внимание на хлопья снега, влетевшие в комнату. Большие и пышные. Такой снег валит сильно и долго. Им отсюда не выбраться. Но и мне тоже. Хотя… хотя можно попробовать. Почему бы и нет? Места для меня как-никак родные.

Не так давно старик индеец уже проходил этим путем. Я зимой приютил его и накормил, и он в благодарность рассказал мне про эту тропу.

Но найду ли я ее в такой кромешной тьме? Даже если бы не было этих подонков? Индеец не очень-то ясно все излагал. Ничего удивительного. Полной ясности от них никогда не дождешься. Все вокруг да около. Ладно, спасибо и на том. Что-то все-таки мне известно.

Блейзер тоже встал, подошел к двери, выглянул наружу. Затем набросил плащ и вышел. Когда он через минуту вернулся, его тон и манеры изменились как минимум процентов на сто.

— Дик, — приказал он тому, кто варил им кофе, — иди седлай лошадей. Мы уезжаем.

— А как с этим? — спросил Уэкер, ткнув пальцем в мою сторону.

— Успеем вытрясти его до отъезда. Теперь шутки в сторону.

Дик пошел седлать лошадей. Их осталось трое. Я постарался изобразить разбитыми губами улыбку.

— Он их уже не найдет там в снегу. Вы все сдохнете.

Блейзер злобно схватил меня за шиворот, и тут я изо всех сил ударил его. Прямо по его гнусной роже. С превеликим удовольствием. Он даже присел от боли. А затем начал избивать меня. По лицу, по голове, по животу… Спокойно, не торопясь. Я не сопротивлялся. Зачем? Надо сохранить силы. Надо выжидать. Время придет.

— Дай-ка его мне, — подошел Уэкер. — У меня он быстрее заговорит.

Блейзер устало махнул рукой.

— Делай с ним что хочешь, только не убивай, пока он рот не откроет. Деньги у него где-то здесь, это точно.

— А если он не врет? — спросил вдруг четвертый. — Если его на самом деле ограбили? Деньги же все видели. Все видели, как его старик выиграл их.

Блейзер промолчал. Он надеялся, что деньги у меня. Хотя никаких фактов в пользу своей уверенности не имел. Он зря тратил время, и этоему не нравилось.

О, скрипнула дверь! Наверное, возвратился Дик. Блейзер скрючился у огня. Уэкер отодвинул меня на вытянутую руку. Он был силен. Намного сильнее Блейзера. Запросто убьет! Дик уже возился с замком, и тут я прыгнул. Как сжатая пружина.

Так, первым делом левую руку под мышку Уэкера, правую на его запястье. Хруст! Он взвыл от боли. Еще бы, ему сломали руку! Я изо всех оставшихся сил толкнул его на Блейзера, и они, как родные братья, вместе покатились в огонь. А я метнулся к двери.

Дик! Я сбил его с ног, заодно влепив ему кулаком по подбородку, и покатился по снегу…

Потом все-таки поднялся на ноги. Теперь в лес, скорее в лес. Позади раздавались яростные крики боли и ругательства. Так вам и надо! Снова лицом в снег, снова качусь, снова в снег… Ну все, хватит, пора встать.

Дерево. В голове шумит, дышать тяжело, каждый вздох как удар ножа.

А что вокруг? А глаза как щелки, ничего не рассмотреть. Все равно — вперед от одного дерева к другому. Главное, я здесь, а не там.

Серый! Найду его, и все будет в порядке.

Ветер, ветер выл и выл. Не думать, надо постараться не думать. Опять упал, снова боль. Сломано, наверное, не одно ребро. Нос тоже.

Но чувство ориентации, похоже, осталось: запасная хижина где-то справа. Мое убежище с верным другом-конем ждало меня. Где? Где-то здесь, ярдах в десяти…

Вон оно! Скорее внутрь. Серый радостно заржал.

Я тут же рухнул на пол. Потом все-таки поднялся, чтобы закрыть дверь на замок. Холодно, но относительно безопасно.

Насколько? Они же не успокоятся. Они будут искать. Надо выбираться. Как можно скорее. Куда? Сколько идти? Две мили? Меньше? Больше?

Только бы удрать отсюда. Там, внизу, можно укрыться от ледяного, пронизывающего ветра. Я облокотился на спину коня, закрепил подпругу, с трудом вскарабкался в седло. Нагнул голову, проехал в дверь. Прямо в буран…

Жеребец, наверное, почувствовал, что хозяину плохо, очень плохо, поэтому, на удивление, совсем не сопротивлялся.

А буря бушевала вовсю. Я направил бедное животное прямо к дому, откуда по-прежнему доносились злобные крики.

Там, где дует ветер, нет снега. Значит, можно спокойно скакать, что мы и сделали. Туда, к моей заветной трещине в скале, дай только Бог не промахнуться.

Сзади — верная смерть. Впереди — жгучий мороз, мили и мили трудного пути, но… все-таки шанс выжить и победить.

Подумав так, я невольно обернулся в седле. В густом снегопаде еще не пропал тусклый свет. Окно.

Я вытащил из седельной кобуры винчестер, замерзшими, негнущимися пальцами зарядил его и три раза подряд выстрелил по окну — вот вам!

По крайней мере, теперь вы знаете, что я не сдался, что об этом нечего и мечтать.

А теперь снежный буран!..

Глава 3

Холодно, жутко холодно. Надо как можно скорее найти начало той самой индейской тропы, узкой-преузкой, которую не всегда разглядишь даже при тихой погоде. Серый уже ходил по ней. И не раз. Он наверняка сообразит, куда идти. А уж если нет, то…

Ветер бил прямо в лицо, я вжимал голову в воротник, чтобы хотя бы перевести дух. Снежный покров становился все толще и толще даже здесь на равнине. Несколько раз жеребец спотыкался. Он устал как черт, но что делать?

Ох уж этот ветрище — словно железная стена, холодный-прехолодный, а мы прем ему навстречу! Серый вдруг снова споткнулся и чуть не упал. Слава Богу, не упал, но остановился и задрожал. Тут я вспомнил: где-то справа должен быть спуск. Может, это он и есть? И именно из-за него конь споткнулся?

Ну что, рискнем? Давай, давай, вперед, родимый. Он сделал неуверенный шаг, еще один, еще… Вот она, та самая здоровенная ель! Здесь надо слезать.

Каждое движение отдавалось дикой болью, тело кричало и вопило, ни одной здоровой косточки, но моего единственного верного друга — коня надо поберечь. Мы нужны друг другу, нужны, чтобы выжить. Дорогу вниз отсюда я теперь найду, но придется идти зигзагом между деревьями и валунами. Верхом это опаснее и труднее.

Я повел его в поводу, время от времени притопывая ногами — пусть кровь хоть немножко разойдется. Нет, так долго я не продержусь. Надо найти укрытие от ледяного ветра — нависшую скалу, пещеру, упавшее дерево, все что угодно. Нам необходимо укрытие и костер. Немедленно!

Мы шли и шли через снег и бурю, и я все время вертел головой, упрямо желая увидеть хоть что-нибудь подходящее. Ничего. Только ветер, воющий ветер и ослепительно белый снег.

Сколько мы уже прошли? Четверть мили? Полмили? Больше?.. В голове было пусто, как я ни старался заставить себя вспомнить, есть ли поблизости местечко, где можно спрятаться от этого ужаса. Хоть ненадолго. Ведь человек в горах всегда отмечает такие места в памяти.

Вдруг я поскользнулся и упал. Вот блин! Вставать уже совсем не хотелось… Серый, мой верный друг, нагнул морду и начал тыкать в меня своим мокрым носом. Тяжело вздохнув, я уперся руками и попробовал встать.

Лед. Мои руки уперлись в лед. Вот почему я поскользнулся… под снегом был лед! Лед — это замерзшая вода. Значит, это, скорее всего, ручей, о котором говорил старый индеец. Ручей, вытекающий из пещеры!

Пещеры?

Тогда быстрей наверх. Осторожно нащупывая путь, чтобы, упаси Господи, не сойти с ручья, Серый понуро плелся за мной. Ветер, похоже, стал чуть тише. А может, всего лишь разыгралось мое продрогшее воображение? Нет, на самом деле стихает… Или нас прикрывает какой-нибудь выступ скалы…

Меня уже трудно было назвать нормальным, что-либо соображавшим человеческим существом. Даже получеловеком. Холод напрочь заморозил мои мозги. Только одна мысль стучала в голове — либо мы сейчас найдем укрытие, либо оба подохнем.

Я снова поскользнулся, чуть не упал, но все-таки удержался на ногах. Лед передо мной уходил куда-то вверх. Это же склон, пологий склон, откуда ручей стекал вниз! Подавшись чуть вправо, я попробовал найти просвет в густых кустах вдоль предполагаемого берега. Мы полезли вверх, но теперь поскользнулся и грохнулся мой жеребец.

У нас ушли все силы на то, чтобы помочь ему подняться. Я задыхался от усталости и боли, противной ноющей боли во всем теле. Впереди что-то чернело. Дыра в сплошной стене кустов? Тогда туда! Ветер вдруг полностью стих. Но не холод.

Узенькая тропа уходила куда-то вправо. Не важно. Вперед, только вперед! Останавливаться нельзя. Надо идти, надо что-то делать…

Глаза постепенно привыкли к окружавшей темноте, и я разглядел, что мы оказались в закрытом пространстве диаметром футов тридцать, из которого виднелись по крайней мере два выхода. На полу валялись ветки — остатки прежних костров, наверху — щель, куда мог уходить дым.

Медленно, с большим трудом я собрал в кучку несколько сучков, но руки настолько одеревенели, что я не сумел зажечь спичку. Ничего, надо немного подвигаться, тогда кровь скоро понесет тепло по телу.

С подпругой пришлось повозиться, но все-таки удалось ее расстегнуть и снять с коня седло. Затем, очистив попону от налипшего снега и кусочков льда, я начал растирать своего серого друга, втирая тепло в него и в себя.

Делать это пришлось долго, так как мои движения оставались пока весьма неуклюжими, но потом кровь все-таки побежала по жилам быстрее. Ну вот теперь совсем другое дело! Опустившись на колени, я аккуратно сложил костерок, добавив туда сухих листьев и шишек из крысиной норы. Осталось самое главное — чиркнуть спичкой по коробку! Я всегда испытывал чувство мальчишеской гордости, когда мне удавалось разжечь костер с одной спички. Слава Богу, сработало и на сей раз!

Огонь вспыхнул, быстро разгорелся, весело пожирая длинные сухие ветки. Я подкинул еще и протянул руки к долгожданному теплу — наконец-то!

Постепенно стало не только теплее, но и заметно светлее. Где же это мы оказались? Так, посмотрим: у стены куча хвороста и жестяное ведерко, несколько индейских горшков, черпак, обрывки конской упряжи… Да, похоже, здесь частенько бывали люди. Скорее всего, индейцы.

Я набрал в ведерко снега у входа и поставил поближе к костру. Когда из него пошел пар, поднес его жеребцу, который выпил согревшуюся воду жадно и благодарно. Вот теперь можно заняться кофе.

Пока вода вскипала, я насухо протер свой винчестер, а заодно и оба револьвера.

Кстати о них. И тот, и другой стоили немало, но отец, даже если оказывался без гроша в кармане, никогда с ними не расставался. Этот вопрос меня впервые по-настоящему заинтересовал.

Почему? Зачем папа, совсем не воинственный человек, всегда держал их при себе? Ведь он практически не вынимал их из кобуры — разве только для того, чтобы почистить и смазать, — и уж никогда не демонстрировал их на людях.

До меня вдруг дошло, как мало я о нем знал. Мало? Да можно сказать, совсем ничего!

Сидя здесь, в темной пещере, невольно прислушиваясь к завыванию ветра снаружи, я придвинулся поближе к огню и задумался о своем отце, таком необычном и глубоко одиноком человеке.

Теперь-то понятно, насколько он был одинок, и в памяти стали всплывать вроде бы мелкие, но важные моменты — его неуклюжие попытки проявить чувства, полная потерянность, когда умерла мама…

Нам никогда не удавалось поговорить о ней. Если я вдруг упоминал о ней, он тут же вставал и выходил из комнаты. Или отворачивался и молча смотрел куда-то в сторону. Наверное, ему все-таки хотелось думать, что мама не умерла, что она просто куда-то ненадолго отлучилась и скоро вернется.

Вдруг передо мной отчетливо встал его образ. Я представил его в старом сюртуке с истертым вельветовым воротничком и тем не менее по-своему элегантным… Почему же я так мало знал о нем? Может, у него были причины скрывать что-то? Или он не хотел говорить о своей семье? Если, конечно, такая имелась.

Где он родился, как оказался здесь на Западе, когда встретил маму? Все это осталось для меня загадкой. Само собой: ведь до настоящего момента я никогда даже не задумывался над этим.

Как-то, когда мы сидели в своей комнате в отеле, папа читал газету, и что-то в ней вдруг вывело его из себя. Он скомкал ее и швырнул на пол, а потом с несвойственной ему злостью произнес: «Сынок, тебе нужно стать образованным человеком! Поступай как знаешь, но постарайся, обязательно постарайся получить образование!»

Я подошел к выходу из пещеры, куда изредка врывались порывы ледяного ветра, и выглянул наружу. Не видно ни зги. Я знал, что мы отклонились от тропы, но насколько? И можно ли нас увидеть, когда буран стихнет?

Надо еще раз проверить револьверы.

Я выбрал из кучи дров полено потолще и подбросил его в костер. В пещере стало уже почти тепло. По крайней мере здесь мы не замерзнем.

Интересно, как они там, Блейзер и те трое? Будут пытаться пробиться или застрянут в моей хижине? Кое-что из еды там оставалось. Трудно сказать сколько, но немного. Вряд ли хватит больше чем на неделю для одного, не говоря уж о четырех здоровенных мужиках. Кому-то из них придется помирать…

Соорудив себе как мог спальное место между стеной пещеры и костром, я положил револьверы рядом, улегся на спину и, сцепив руки за головой, снова задумался об отце. Как же мало времени мы провели вместе! Пару раз ему вроде как очень хотелось поговорить, что-то мне рассказать, но у меня не возникло желания слушать. Сейчас, когда я вспомнил об этом, мне стало стыдно. Но тогда сопливому мальчишке совсем неинтересно показалось выслушивать про чье-то прошлое или про чье-то детство. Даже собственного отца. Меня волновала только собственная персона! Так невольно я упустил возможность узнать от него что-то важное, то, без чего хуже жить…

Уже засыпая, я вдруг вспомнил мамины слова: «Почему ты не возвращаешься? Или есть причины и ты не можешь?»

Он, наверное, что-то ответил, но я не помнил что. В памяти остались только ее слова: «Я боюсь не за нас. Я боюсь за тебя!»

«Слишком поздно, — ответил он. — Старого уже не вернешь. — Затем, через минуту-другую. — Не могу я… Нельзя начинать все это снова. Пусть лучше никогда не узнают… «

Чем были эти слова для меня тогда? Ничем. Пустым звуком. Разговором двух взрослых. Но почему я их не забыл? Почему вспомнил их сейчас?

Теперь папы нет. И спросить не у кого.

Но он не покончил с собой. Одно про папу я знал точно — он не из тех, кто опускает руки. Выиграл ли, проиграл ли, папа все равно пошел бы до конца.

Эта мысль заставила меня задуматься о его пристрастии к картам. Ведь при жизни мамы отец к картам даже не прикасался. Играть на всю катушку он начал только последние два-три года.

Однажды он даже с отвращением швырнул колоду на стол, раздраженно заметив: «Глаза б мои на них не глядели!»

«Почему же ты не бросаешь играть, раз они тебе так противны?» — спросил я тогда.

Папа молча постоял минуту-другую, тупо глядя в окно, затем грустно произнес: «Это единственный способ. Единственный шанс. Всего одна удачная игра — все, что мне надо!»

Тогда я ему не поверил. Но сейчас… сейчас, когда я избитый и измученный лежал в пещере и меня подстерегали враги, призадумался. Ко мне стали постепенно, потихоньку, один за другим возвращаться маленькие кусочки той безвозвратно ушедшей жизни. Папа отличался очень скромными потребностями. Ему вроде бы ничего и не было нужно. Он даже не умел тратить деньги, когда они у него появлялись… Стоп, вот ответ: он пытался заработать их для меня!

Я сел, подбросил несколько веток в огонь. Конечно же… Зачем еще? Помню, как-то раз папа бросил взгляд на мое драное пончо, на мои стоптанные сапоги, мою старую изношенную шляпу и сказал: «Какого хрена, неужели мой…»

Свою мысль он, как всегда, не закончил. Взял шляпу и ушел и в тот же вечер просадил все наши общие тридцать четыре доллара.

На следующее утро мне пришлось наняться на объездку диких мустангов по пятьдесят центов за штуку. Пару раз я грохнулся с них, но все-таки объездил. Когда нечего жрать, надо объезжать. Просто, как жизнь.

А как-то я заболел, и папа ночь за ночью сидел у моей постели. Сколько мне тогда было? Одиннадцать или двенадцать? Да, наверное. Мысль о здоровье пришла мне в голову только один раз, когда я увидел папу без рубашки в ванной — две пулевые раны на левой стороне!

Кажется, я тогда что-то заметил по этому поводу, а он вроде как отмахнулся и сменил тему. Но я не отставал, и он, чтобы скорее покончить с этим, сказал: «Было дело, в меня стреляли. Сейчас это уже не важно».

Лежа уже почти в тепле, я попытался сложить все вместе, но… ничего не выходило, и тогда в голове начали роиться новые вопросы. Кем, собственно, был папа? Почему он не мог вернуться? А если мог, то куда и зачем?..

К тому времени я согрелся настолько, что даже не поленился встать и выглянуть наружу. Снег валил по-прежнему, ветер не стихал тоже. Да, им придется несладко там в моей хижине, это уж точно. Когда застреваешь в горах во время снегопада, в любой момент жди беды. Кому-кому, а мне это известно совсем не по рассказам. Возле входа в пещеру валялось упавшее дерево, но моя попытка втащить его внутрь оказалась напрасной — дерево намертво примерзло к земле. Пришлось отломить ветку побольше, причем раздался хлопок, будто выстрел из ружья.

Кроме того, я натаскал в пещеру кусков коры и разных обломков, за которыми не пришлось далеко ходить. В такую погоду лишних дров не бывает.

Эта ночь тянулась долго, очень долго. Каждые несколько минут мне приходилось вставать, чтобы подкормить костер, а в холодную ветреную ночь аппетит у него всегда будь здоров. Слава Богу, дров у меня хватало…

Когда наконец настал рассвет, я проснулся задубевшим от холода, а от костра осталась только кучка серой золы. Но теперь оживить его не составило большого труда.

Слегка отогревшись у яркого огня, я подошел к выходу — что там происходит снаружи? Все стало белым-бело, и наши следы занесло. Ветер стих, но заметно похолодало. Лютый холод! Градусов тридцать, а то и больше, и, похоже, не на один день. Если они все-таки решатся меня искать, то наверняка найдут: мне надо поддерживать здесь огонь, чтобы не превратиться в сосульку, значит, они быстро учуят дым от костра…

Несмотря на дрожь, я долго оглядывался вокруг и думал, думал, что делать дальше. Где-то ниже должна быть индейская деревушка, туда наверняка и ведет тропа. Но индейская тропа в горах обычно проходит через очень и очень опасные места. На ней можно ждать чего угодно. И все-таки мысль о том, что ни еды, ни дров нам надолго не хватит, заставила меня решиться — надо рискнуть!

Вернувшись в пещеру, я подбросил в огонь еще пару веток потолще и начал седлать своего четвероногого друга. Он не выказал никакого неудовольствия. Похоже, эта темная, мрачная дыра в горе нравилась ему не больше, чем мне. Примерно через час мы вышли на свет Божий и на свою тропу. Куда бы она нас ни привела…

Сначала мы ехали шагом, затем чуть-чуть рысью — пусть конь немного согреется, потом я слез и пошел рядом — мне тоже не мешало размяться и разогнать кровь. В кармане у меня лежали папины золотые часы: пройдем часа четыре, а там посмотрим. Одновременно буду высматривать новое укрытие, так как совсем неизвестно, насколько хватит сил у моего жеребца… или у меня самого.

Вот мы нырнули в заросли — сломанные, изуродованные бурей деревья. Снег доходил до колена, а в некоторых местах в каньонах рядом с тропой его намело глубиной футов до двадцати пяти, а то и тридцати. Но сама тропа вела вниз, кружа между деревьями, огибая огромные скатившиеся с хребта валуны.

Спустя четыре часа мы, собственно говоря, еще никуда не пришли. Ни следов человека, ни следов зверей. Ничего, а мои ноги снова превратились в ледяные колодки.

Тропа опять загнула куда-то вверх и пошла по гигантской наклонной скале, покрытой толстым настом. С нее по меньшей мере мили на три вокруг открывалось совершенно пустынное безлюдное пространство без каких-либо признаков жизни.

Только одинокий ветер угрожающе и таинственно завывал среди скал и ближайших горных вершин. Из-за давящего безмолвия даже конь мой чувствовал какое-то беспокойство, поэтому я обрадовался, когда увидел далеко внизу долину, хотя не без страха долго глядел на крутоватый склон, по которому придется спускаться первые футов шестьдесят или что-то около того. Серый настойчиво потянул за повод, а когда я отпустил его, без колебаний направился вниз по склону.

Мы опять оказались в густых темных зарослях, посреди полного безмолвия. И снова никаких следов, абсолютно никаких. Животные, если они тут и были, будто впали в зимнюю спячку, как сурки и медведи, хотя о последних такого со стопроцентной уверенностью, конечно, не скажешь — от голода даже в самый разгар зимы медведь может проснуться и отправиться за добычей. Запросто. В любой мороз.

Ближе к вечеру мы наткнулись на утес, за которым укрылись от ветра. Там же валялся здоровенный плоский кусок скалы: я поставил его стоймя, получился отражатель для костра, завел жеребца поближе к стене и развел огонь.

Сушняка тут валялось сколько угодно, как и положено высоко в горах, где мороз и ветер вытворяют с деревьями Бог знает что… Ночь мы кое-как пережили, равно как и лютый холод, а с рассветом уже снова шагали по тропе. Часа через два деревья вдруг неожиданно расступились, и прямо перед нами открылась узенькая тропинка, покрытая снегом, под которым, скорее всего, намерз лед. Но там внизу, в долине, к небу поднималась тонкая струйка дыма. Значит, там — люди, значит, там тепло и даже еда! Значит, у нас нет иного выбора, кроме как добираться туда по этой чертовой тропинке, даже если ее всю покрыл лед!

Что там, под нетронутым снегом, известно только Господу Богу, нам же предстояло пройти по тропе, когда одно стремя будет висеть над пустотой ярдов, может, в семьсот или восемьсот… если не в целую милю.

Ну, скажу я вам, мне пришлось туговато. Один раз даже струйка холодного пота предательски потекла по спине. Серый же держался совсем иначе: он потряс головой, недовольно фыркнул, поставил уши торчком и без колебаний двинулся дальше.

— Эй, парень, — сказал я ему, — если ты поскользнешься, то…

Мой правый сапог чиркал по стене утеса, левый висел над пропастью. Мы же приближались к повороту, за которым нас ждала только неизвестность. Я знал лишь одно — надо идти вперед. Серому здесь не развернуться, это уж точно, и в случае чего мне пришлось бы соскакивать с него через круп, чего мне, сами понимаете, делать совсем не хотелось.

Он переставлял ноги так, будто старался не раздавить букашек. В прошлом мой конь — дикий мустанг и, наверное, проходил по местам и похуже. Что ж, оставалось только надеяться на него… Мы наконец-то завернули за угол утеса, где тропа круто наклонялась вниз. Я не спускал с нее глаз, стараясь мысленно направлять каждый шаг моего верного друга и про себя умоляя его не поскользнуться. Только раз я бросил взгляд в сторону и краем глаза отметил в долине какое-то движение.

Там на снегу стояла дюжина или две индейцев, внимательно наблюдавших за нами. Если раньше я опасался, что на этой тропе можно ожидать чего угодно, то сейчас все сомнения исчезли. Краснокожие следили за тропой, и никто не дал бы гарантии, что они дружественно настроены. Особенно в такое время года.

Серый, наоборот, воспрял духом. Зафыркал, запрял ушами, даже пошел как-то легче, резвее…

Внезапно узенькая часть кончилась, тропа заметно расширилась. У меня вырвался вздох облегчения, и мы рысью поскакали вниз к этой индейской деревушке.

Она оказалась совсем крошечной — всего три вигвама, но из них вился дым, и я был по-настоящему рад их видеть.

Мы пробыли там десять дней. Среди индейцев я встретил старого Тома Бивера, с которым мне не раз приходилось делиться едой и кровом, он не остался в долгу. Когда я седлал коня, хозяева тоже скатывали свои вигвамы.

— Если меня будут искать, вы ничего не знаете, — предупредил я их на прощание.

Пока я отдыхал в этой индейской деревушке, у меня оказалось предостаточно времени вспомнить про папу и поразмыслить, кто же все-таки его убил. И за что.

Блейзер? Не исключено… Ну а почему папа никогда не расставался с револьверами?

Конечно, так поступает большинство мужчин здесь, на Западе. И уж само собой разумеется, те, кому приходится много ездить. Здесь нередко случалось, что шестизарядник становился самой важной штукой в жизни. Причем не только для защиты от бандитов, индейцев, угонщиков табунов…

А папа стрелять умел. Я сам видел, как он это делал — получше многих из тех, кто считался отменным стрелком.

Спустившись с гор, я оказался в незнакомом городке — несколько лавочек и беспорядочно разбросанные дома, а еще церковь — ее высокий шпиль я заметил издалека. Кроме того, три двухэтажных здания, магазин и отель.

Войдя в отель, я увидел полную седую женщину, которая занималась уборкой. Заметив меня, она отложила тряпку и зашла за конторку. Я не брился вот уже несколько дней и в папиной черной шляпе, пончо из одеяла и стоптанных сапогах выглядел, наверное, хуже страха Господня.

— Комната стоит двадцать центов, — заявила она, не сводя с меня испытующего взгляда. — Двадцать за ночь, и деньги вперед. Сорок, если вам нужна ванна.

Мой рот растянулся в улыбке, и ее лицо посветлело. Она тоже улыбнулась, хорошо так, по-дружески.

— Мне нужна комната дня на два, — сказал я. — И, само собой, с ванной. Путь был не из легких.

Она понимающе кивнула.

— Похоже на то.

Я вытащил из кармана доллар и вручил ей.

— Проголодались?

— Съел бы и волка.

— Волки только что кончились, но у нас есть кугуар.

Я махнул рукой.

— Ладно, давайте. Вообще-то я не ем кугуаров, но сейчас не откажусь и от этого.

Честно говоря, я думал, она разыгрывает меня, но оказалось, нет. Совсем нет.

— Мой отец был настоящим горным охотником, — объяснила женщина. — Он здорово разбирался в мясе и всегда говорил, что лучше кугуара нет ничего на свете. На второе место он ставил бычьи языки и хвосты бобров.

— Ладно, давайте вашего кугуара. Только, пожалуйста, без когтей и клыков. А то у меня не хватит сил.

— После ванны? — спросила она, но, увидев мой взгляд, тут же поспешила добавить: — Хорошо, хорошо, сначала поешьте. Конечно же. — Она показала на дверь. — Прямо туда. Только не вздумайте делать телячьи глаза официантке. Она моя племянница и видала всяких телят.

Глава 4

Ну что бы мне стоило помыться прежде, чем сесть за стол! Я сделал наоборот и накликал на себя беду. Причем еще какую! От нее просто не отмахнешься.

Если бы я отправился наверх и принял горячую ванну, то, спустившись в столовую, не застал бы там этого человека. Он бы уже ушел и вообще уехал из Рико — так назывался городок, — и мы бы с ним больше никогда не встретились.

Конечно, я здорово проголодался, но такое случалось не раз — мог бы и потерпеть. Моего кугуара уже подстрелили и даже разделали. Короче говоря, мясо лежало в жаровне, и красотка-официантка никуда бы не делась. А вот его уже не было бы и в помине.

Мне с трудом только что удалось выпутаться из одной истории, как я сам влип в другую, да еще какую! Причем дело было не столько в этом человеке, сколько в том, что я сказал и что он увидел.

Когда я вошел, он сидел в пустом зале спиной к двери, а та самая красотка как раз появилась с кофейником в руке. Эх, посмотреть бы мне сначала на нее, такую милую, такую хорошенькую, все тоже могло бы сложиться совсем по-другому! Но мой взгляд почему-то уперся в спину человека в черном сюртуке, и, прежде чем я что-то сообразил, мой язык опередил меня.

— Папа?! — громко выдохнул я.

Сзади он так напоминал папу, что это восклицание вырвалось совершенно непроизвольно, но оно заставило его резко обернуться: точно такие же черты лица, только лет на десять моложе, но выражение совсем не то… В папином лице угадывалась мягкость и доброта, в его же этого не было и в помине. Красивое, холодное лицо с правильными чертами. С первого взгляда я понял, что он хладнокровен и безжалостен. Абсолютно беспощаден.

— Папа? — переспросил он. — Я не твой папа, парень. — А затем его взгляд упал на мой револьвер.

Одеяло-пончо висело у меня на согнутой руке, поэтому шестизарядник с перламутровой рукояткой и красными птичками оказался на виду, и я заметил, как изменилось его лицо. Он вздрогнул, чуть отодвинулся назад, а когда снова поднял на меня глаза, то стал похож на волка, готового прыгнуть на загнанного зайца.

— С чего это тебе вдруг почудилось, что я твой отец?

Я смущенно улыбнулся.

— Нет, я ошибся. Только когда вошел, ваша спина вроде как показалась мне знакомой… И такой же сюртук… Извиняюсь, просто обознался.

Увидев, что я направляюсь к другому столику, он произнес уже другим, спокойным, почти дружеским тоном:

— Какой смысл есть одному, парень? Садись сюда, присоединяйся. Вдвоем всегда веселее.

Если бы тот волк, о котором я только что упоминал, мог говорить, он сказал бы то же самое, но мне-то что оставалось делать? Конечно, следовало бы соображать побыстрее, придумать какую-нибудь причину и отказаться… Но вместо этого я повернулся, взял стул и сел за его столик. Вот так я упустил последний шанс избежать беды.

Девушка принесла мне кружку кофе и тарелку с едой — мясо кугуара, как обещали, рис и бобы. Во всяком случае, выглядело все достаточно аппетитно, и я тут же принялся уминать жаркое, не переставая думать о соседе напротив.

— Издалека? — поинтересовался он.

— С гор, — ответил я, продолжая жевать. — Пас там коров.

— Похоже, ты успел как раз вовремя. — Он сделал глоток кофе. — А твой папа… в сюртуке, как у меня, он что, тоже пасет скот?

— Сейчас нет. Давно уже его не видел.

Он медленно, не торопясь, доставал меня вопросами, но вряд ли что толком узнал из моих ответов. И уж меньше всего о том, откуда я только что вернулся. К тому времени судья Блейзер, возможно, уже пустил слух, что я преступник и что меня надо ловить.

Чем больше мы сидели и вроде как беседовали, тем больше меня начинало что-то тревожить. По-настоящему. Кое-какие из его жестов очень напоминали папины, а также то, как он поднимал бровь, когда недоверчиво относился к моим словам. Мне много раз приходилось видеть такое сходство манер у близких родственников — уж не знаю, унаследовали они их от родителей или просто-напросто переняли друг от друга, — поэтому я невольно начал подумывать, что он не только похож на папу, но, может, даже с ним в каком-то родстве.

Вот что действительно хотелось узнать, так это кто он и откуда явился. Но здесь на Западе ни один уважающий себя человек не ткнет пальцем и не спросит другого, кто он такой, чем занимается, откуда родом. Здесь надо ждать, пока твой собеседник сам не скажет, если, конечно, захочет. Хотя можно и попробовать.

— Ну как там дела на Востоке?

— Тяжелые времена, — коротко ответил он и внимательно посмотрел на меня.

Не знаю почему, но меня куснул легкий страх, и это разозлило: с чего бы мне его бояться? Или любого другого? И все-таки что-то в нем не давало мне покоя. Его схожесть с папой?

— Вы с отцом давно уже здесь? — в свою очередь спросил он.

— Да, то тут, то там. Люди берут работу, где могут ее найти.

— А твой отец, он что, с Востока?

Я усмехнулся.

— А кто нет? Отсюда никого нет родом кроме индейцев, да и те говорят, они тоже откуда-то пришли.

Он бросил на меня тяжелый взгляд. Я ему явно не нравился, как, впрочем, и он мне. Так мы сидели, перебрасывались словами — то вопрос, то замечание…

Он пытался выудить из меня какую-то информацию, а я ее ему никак не давал. Не давал, и все тут. Честно говоря, я и знал-то всего ничего. Но старался не говорить и этого. Я даже не догадывался, как мало мне известно о моем отце, пока его не стало.

Конечно, мне всего семнадцать, но большую часть своей короткой жизни я работал — в горах, в пустыне, в долинах — и кое-чему научился. Этот человек имел шестизарядник, он висел на виду, однако в рукаве у него тоже кое-что пряталось — маленький пистолетик «дерринджер» на два патрона, который обычно используют жулики или профессиональные игроки. Очень удобен за картежным столиком. Я понял это, заметив, как он аккуратно кладет свою правую кисть на стол и как вообще держит правую руку. Мелочь, но для того, кто знает, говорит о многом.

— Сюда надолго? — спросил он.

— Побуду немного. Столько времени провел в горах, что в ушах начали заводиться черви. Хочу отойти немножко.

Ему это опять не понравилось, и у меня — сам не знаю почему — появилась мысль: мое пребывание здесь его никак не устраивает.

— Жаль, — сказал он как бы ненароком. — Думал, может, поедем вместе.

— Не та погода. Слишком холодно.

Во мне росло желание поскорее отделаться от него, но… А вдруг ему вздумается за мной увязаться? Кроме того, мне тоже стало любопытно узнать о нем побольше. Если он папе хоть какая-то родня, не услышу ли что-нибудь о нем или о его семье.

И все-таки каждая клеточка моего мозга вопила: этот человек опасен! Более того, он полон зла! По его глазам, по изгибу рта видно, что он вспыльчив и беспощаден. А лично я своим инстинктам привык доверять.

Вел он себя как заправский джентльмен, но хорошие манеры совсем не означают, что перед тобой хороший человек. Я держался начеку и следил за каждым его жестом, словом, намеком: что он задумал, откуда сюда явился, куда держит путь? Он точно не золотоискатель, не пастух, не скотовод. Так кто? Шулер? А что, вполне может быть.

Эта симпатюшка с веснушками на прелестной мордашке наблюдала за мной, и, похоже, что-то ее беспокоило. Я допил кофе и отодвинул стул.

— Здорово устал. Пока!

Затем резко встал и, не оборачиваясь, вышел. Мне хотелось неожиданным уходом вывести его из равновесия, и это, похоже, вполне удалось. Минуту назад казалось, я никуда не спешу, собираюсь посидеть еще, попить кофе, поболтать… Придя в свою комнату, я сразу же закрыл дверь и подставил под ручку стул, чтобы ее никто не смог открыть снаружи.

Первое, что пришло мне в голову, это вылезти через окно и убраться восвояси. Причем как можно быстрее. Но погода стояла отвратительная, и к тому же я действительно слишком устал. Смертельно устал.

Затем у меня появилась мысль получше. Он ведь не знает, какая из лошадей моя, так как приехал сюда раньше меня и не имел причин интересоваться мной, пока я не вошел в тот зал и не назвал его папой.

Холод, конечно, штука противная… Что ж, придется потерпеть еще. Я открыл окно пошире и лег в кровать.

В комнату задувал ледяной ветер, и я, конечно, не мог согреться даже под одеялом, но что поделаешь? Приблизительно через час кто-то попытался открыть мою дверь, тихо, медленно поворачивая ручку. Дверь не поддалась — там же стоял стул, — и через минуту-другую ручку отпустили. Но к тому времени мой гость, похоже, почувствовал струю холодного воздуха из-под двери, и до меня донеслось приглушенное восклицание и звук быстро удалявшихся шагов, а через несколько минут — цоканье лошадиных копыт на улице. Отлично! План сработал! Я закрыл окно и довольный собой снова забрался в постель.

Из города вели две дороги, так что ему предстоит проверить обе, а я тем временем смогу и спокойно выспаться, и отдохнуть, и решить, что делать дальше.

Лежа с закрытыми глазами, я задумался: этот человек, больше некому, пытался открыть мою дверь. Ему от меня явно что-то надо, и он похож на моего отца. Ну и что из всего этого следует?

Ровным счетом ничего за исключением того, что он ускакал из города, пытаясь меня догнать, думая, что птичка выпорхнула из клетки…

Зачем?

Папа мертв, кем-то застрелен — либо судьей Блейзером, либо одним из его дружков. Или кем-то еще? Если я случайно столкнулся с тем самым «кем-то еще», то он убил папу не для того, чтобы ограбить, поскольку это сделал судья… или попытался сделать.

Предположим, Блейзер не убивал папу, а просто оказался рядом и не упустил свой шанс. На него это больше похоже. Тогда, значит, это сделал кто-то другой, тот, кто глядя на его обшарпанный вид, на потрепанную одежду, даже и подумать не мог, что у папы столько денег.

Но в таком случае он, наверное, знал папу раньше и явился из его прошлого.

— Прямо как в книжке, — произнес я вслух. — Даже и придумывать ничего не надо.

С какой стати кому-то из папиного прошлого убивать его? Папа уже много лет не ездил на Восток — если, конечно, он был родом оттуда — и, насколько я знал, никогда не получал оттуда писем.

Ладно, пора и поспать. Но рано утром, когда я открыл глаза, эти мысли по-прежнему крутились в голове. Хотя никуда так и не вели.

Слегка ополоснувшись, почистив одежду, я тщательно причесался и спустился вниз. В холле никого не оказалось, я подошел к конторке, перевернул журнал регистрации лицом к себе и поинтересовался записями.

Там красовалось мое имя, а над ним — единственный, кто записан за последние три дня — некий Феликс Янт. Имя мне ничего не говорило, а на память я пока не жаловался, но я решил, что оно не настоящее.

Зал тоже пустовал, но из кухни доносились приглушенные голоса и звон тарелок. Я с шумом отодвинул стул и сел за столик. Надо побыстрее перекусить и, не теряя времени, делать ноги.

На шум вышла та с конопушками и сразу направилась ко мне.

— Что-то рановато. Толком еще ничего не готово, но можно пожарить блины.

— Отлично. А как насчет пары яиц?

— Попробую. — Она чуть поколебалась. — Вы с тем парнем знакомы? Ну с которым вчера здесь сидели.

— Никогда не видел его раньше… А ты?

— Нет, но он сказал моей тете, что хочет купить какие-то рудники и поэтому много разъезжает.

— В такую-то погоду? Что тут увидишь, когда все покрыто снегом?

— Нам тоже так показалось.

Она принесла кофе, а затем через несколько минут стопку блинов и немного жидкого варенья.

— Яйца у нас есть. Тетя говорит, заказывай, если хочешь. — Она снова помолчала. — Ты ей понравился.

— Прекрасно. Может, мне стоит здесь задержаться?

— Тут мало работы. В основном рудники и лесоповал. А за горами, к югу, разводят скот. Ты ковбой?

— Могу делать все, что предложат, но сейчас… сейчас мне надо кое-что доделать.

Она задумчиво посмотрела на меня — я не очень походил на человека, который собирался всю жизнь крутить коровьи хвосты. Я не стал ей ничего объяснять. Зачем? Сама мысль об этом доставила мне удовольствие, впервые заставила меня отнестись к моим деньгам как к моим деньгам.

— Меня зовут Тереза, — представилась она. — Чаще просто Терри.

— А я Макрейвен Кирни. Хотя иногда меня называют кто как хочет. — Я улыбнулся. — Давненько мне не приходилось видеть такой симпатичной девчонки.

Она чуть зарделась, но, похоже, от удовольствия. Я не считал себя мастаком вести приятные разговоры с женщинами, не говоря уж о девушках. Вот папа — другое дело. «Всегда старайся сказать им что-нибудь приятное, — посоветовал он мне как-то раз, — особенно официанткам, да и другим тоже. Не забывай, они на ногах с утра до ночи, им частенько приходится терпеть упреки и брань. От тебя не убудет порадовать их добрым словом».

Я, безусловно, наговорил бы Терезе целый короб добрых слов, если бы, конечно, умел.

— Он что-нибудь рассказывал?

Она сразу поняла, что я имел в виду.

— Нет… Почти все время молчал. Он все смотрел, подмечал, что происходит вокруг…

Именно в этот момент вошел Феликс Янт и довольно бодро произнес:

— Доброе утро! Однако раненько ты встаёшь.

— На ранчо всегда встают до солнца, — ответил я. — Мне в любом случае никогда не приходилось залеживаться.

Он повел себя вполне по-дружески, начал восхищаться горами, каньонами, затем стал сравнивать их с горами там, на Востоке. Я вслушивался в каждое его слово, стараясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку, чтобы объяснить, почему этот человек меня так тревожил. Чувствовалось, он знает про меня больше, чем нужно, и мне это не нравилось, совсем не нравилось. Создавалось ощущение, будто за тобой следят, следят, не переставая…

У него были руки картежного игрока — тонкие, белые… очень красивые руки. Подозреваю, он принадлежал к тем, кого здесь принято называть джентльменами, хотя, на мой взгляд, скорее, только по рождению, а никак не по натуре. Вместе с тем он оказался отменным рассказчиком, слушать которого нередко доставляло истинное удовольствие.

— Все это очень хорошо, — заметил он, обводя рукой вокруг, — но этого мало. Надо путешествовать, надо видеть другие места, надо иметь основу для сравнений.

Казалось, он обращается больше к Терезе, чем ко мне, а что может быть приятнее для молодой женщины, когда с ней вот так говорят! Этот маленький уютный городок показался совсем крошечным, совсем незначительным, когда он стал описывать Сан-Франциско, Нью-Йорк, Лондон, Париж… Создавалось впечатление, что он везде побывал, все на свете уже повидал. Тереза смотрела на него широко раскрытыми сияющими глазами, и мне это, конечно, действовало на нервы, ужасно раздражало. Мне тоже хотелось рассказать что-нибудь по-настоящему увлекательное, но… когда от зари до зари гоняешь коров по горам, то о чем уж тут говорить?! И все-таки…

— Мы с отцом тоже кое-что повидали, — равнодушно заметил я. — Проехали чуть ли не весь Запад. Видели Додж и Эль-Пасо… Это через реку от Мексики!

— Даже так? — Янт приятно удивился и не скрывал этого. Затем он как бы ненароком, но так хитро, что я чуть не купился, спросил: — Кстати, твой отец когда-нибудь предлагал тебе съездить домой? То есть к нему домой?

А вот о своем прежнем доме папа как раз никогда не упоминал, но Феликсу об этом знать ни к чему.

— Время от времени, — соврал я.

Однако его «кстати» невольно навело меня на мысль, а почему, кстати, папа никогда этого не делал? Почему никогда даже не упоминал о своем доме? Не рассказывал о себе, о своей семье, о месте, где родился? О своих родителях, детских годах?..

Затем в памяти вдруг что-то всплыло… Я был совсем еще мальчишка, почти ребенок; в комнате стоит женщина, стройная, темноволосая, с большими черными глазами… Не знаю, откуда она появилась, как там оказалась… Кстати, а где «там» это происходило? Помню только, на ней — красивый плащ, а за окном — ночь.

Может, это плод моего разыгравшегося воображения? «У меня всего несколько минут… Мне страшно, страшно! Он возвращается, Чарльз, а ты ведь знаешь его! Я боюсь! Если он узнает, что я говорила с тобой, он убьет меня. Я не шучу. Он меня убьет!»

«Тебе нельзя здесь оставаться. Уходи… беги, пока не поздно! Если бы я только мог… «

«Это не в твоей власти, Чарли. Никто уже ничего не сделает! И если ты вернешься, придет конец всему. Они думают, что виноват ты, Чарльз. Они все так считают… кроме, наверное, дедушки. Он, по-моему, другого мнения».

«Но ведь я этого не делал! Да, мы поссорились, не отрицаю, но больше ничего не последовало. Всем известно, я совсем не мстительный человек».

Я действительно вспомнил! Но почему? С какой стати? Наверное, меня поразила ее красота, неожиданность ночного появления и страстность, с которой она говорила.

Как давно это случилось? Лет тринадцать назад? Нет, пожалуй, четырнадцать.

К нам в дом — где бы мы ни жили — больше никогда не приходили женщины… я имею в виду к папе.

Правда, был и другой раз, о котором я не любил вспоминать и даже не сказал о нем папе. К нам явилась ведьма.

В день моего рождения, когда мне исполнилось восемь и я сидел дома один. Папа ушел и обещал принести мне что-то особенное.

Подарка я так и не получил, поэтому и запомнил тот день, поскольку папа всегда выполнял свои обещания… за исключением того раза. Тогда он вдруг заболел… чуть не умер и болел еще несколько месяцев.

Может, все из-за той ведьмы?

Глава 5

Тогда за завтраком Янт начал меня жутко раздражать. Мало того, что гладко говорил, но и выглядел он так элегантно, будто, как говорят, его только что вынули из подарочной коробки. Рядом с ним я чувствовал себя настоящим оборванцем.

Ладно. Кое-какие деньжата у меня теперь имелись, так что этот вопрос ничего не стоило уладить. Сегодня же. Наконец Янт встал и, попрощавшись, вышел. Но до этого он так выделывался перед Терезой, что я не вытерпел и, потянувшись, сказал:

— Не дали выспаться. Какой-то идиот всю ночь скакал на лошади туда-сюда прямо под окнами. Надо быть чокнутым, чтобы болтаться по улице в такой холод.

Он резко остановился и, повернувшись, посмотрел на меня словно гремучая змея, готовящаяся к смертельному броску. Куда девался смех в его глазах, куда пропала мягкость речи?!

— Говорят, когда мерещится всадник в ночи, это знак смерти.

— Никогда не слыхала такого, — удивилась Тереза. — Это что-то новенькое.

— Я слыхал, — соврал я. — Это значит кто-то скачет на темной лошади к своей смерти.

Его холодные колючие глаза буравили меня насквозь. Я тоже смотрел на него, не отводя взгляда, и тут… ухмыльнулся. Не знаю, как это у меня получилось, но все вдругпоказалось смешным. Со мной так часто бывает: вроде бы серьезная ситуация неожиданно пробуждает во мне чувство юмора.

Вот тут-то я и увидел его настоящее лицо. От моей ухмылки он изменился на глазах, и до меня дошло: его слабость — нетерпение. Он не переносил, если его заставляли ждать, если ему перечили или над ним подшучивали. Он ненавидел любого, кто поступал не так, как ему, Феликсу Янту, хотелось бы.

— Еще увидимся, — протянул он, резко повернулся на пятках и ушел, бросив деньги за кофе на стол.

— Не очень-то он меня жалует, — сухо заметил я.

— Он никого не жалует, — ответила Тереза.

— А тебя?

Она пожала плечами.

— Вряд ли. К тому же я его боюсь. Очень боюсь.

Допив кофе, я тоже вышел на улицу. Из-за холода все жители сидели по домам. Снега не густо, но холодина! Я зашел в главный и единственный магазин. Ассортимент оказался не богатый.

Я купил себе пару черных грубых джинсов для работы и дубленку, затем несколько рубашек, серые брюки в полосочку и черный костюм. Очень дешевый. Конечно, отутюженные складки продержатся недолго — потом они моментально разойдутся. Кроме того, я взял несколько пар носков, комплект нижнего белья, кое-что по мелочи и вернулся к себе в отель, чтобы принять ванну и переодеться.

Открыв свою дорожную сумку, которая оставалась в номере, я сразу же заметил, что в ней кто-то рылся. Когда много лет носишь все свое в дорожной сумке, привыкаешь складывать вещи так, чтобы легко их доставать в нужный момент. Сейчас все тоже аккуратно сложили, но не так, как это делал я.

Интересно, кому понадобилось копаться в моем скарбе? Ему! Только ему… но зачем? Что его так во мне заинтересовало? И в моих вещах. Почему он вообще оказался в этих краях?

Ну предположим… просто предположим, он каким-то образом связан с папиной тайной и его прошлым. Предположим, мы в каком-то родстве. Ну и что? Почему его должна волновать наша жизнь?

Такими, как он, движет либо жажда денег, либо ненависть. Здесь могло иметь место или первое, или второе. Или то и другое вместе.

Ну а что он мог искать? Деньги? Я мало похож на человека, у которого можно поживиться. Что еще? Документы? Ни у меня, ни у папы никогда не имелось при себе каких-либо документов или бумаг…

Стоп, стоп, стоп! Папины бумаги — те два больших коричневых пакета, которые он всегда держал при себе… Где они? И что в них?

Мы с папой много мотались по стране, то тут, то там, пытаясь найти работу, и папа везде таскал с собой эти пакеты. В кожаной сумке на ремне. Но когда его убили, этой сумки при нем не оказалось. Более того, в последнее время она мне тоже не попадалась на глаза.

Тогда меня занимали исключительно свои собственные дела и, естественно, я пропустил момент, когда отец где-то спрятал пакеты или оставил их кому-то на хранение. Причем оставил в надежном месте. Где они теперь? Нет, папа не мог их потерять.

Как же мало я знал про отца! И как много из того, что упустил, вдруг стало важным! Если ответы на мои вопросы и имелись, то искать их следовало в прошлом. Там на одном из изгибов нашего долгого и извилистого пути наверняка есть важная зацепка.

Бумаги в больших коричневых пакетах… Неужели из-за них папа поплатился жизнью?

Убийство! И если я не буду очень, очень осторожным, то могу стать следующей жертвой.

Я не сомневался, что судьба уже занесла надо мной дамоклов меч. Именно так складывались события вокруг меня. Скажем, не сойди я тогда со снежной тропы, наверняка мои кости уже растащили бы койоты. Или не подставь я вчера стул под ручку своей двери в отеле, кто знает, чем бы все закончилось. Надо бежать, бежать как можно быстрее. Но куда? Этот человек будет идти по моему следу как гончий пес. Разве он в конце концов не нашел нас с папой? И это через столько-то лет!

Прежде всего, нельзя дать ему понять, что моя голова совсем неплохо варит… если она действительно варит. Он должен думать, что меня ничего не стоит окрутить вокруг пальца, иначе сразу возьмется за меня по-серьезному, а в наши дни убить человека ничего не стоит. Достаточно затеять любую ссору и выхватить револьвер. Бух! — и готово! Правда если ему удастся сделать это быстрее меня.

Но я никогда ни с кем не выяснял отношений и не хотел бы выяснять с помощью револьвера. Да и кто в трезвом уме стремится к этому? Конечно, мне приходилось слыхивать о парнях, которые таким путем пытались завоевать себе репутацию крутых. Бедолаги. Зато реакция у меня отменная, а папа научил точно попадать в цель.

Нет, бегать от кого-то не в моей натуре. Хотя, с другой стороны, в горах, где я чувствовал себя как дома, я бы получил перед ним явное преимущество. Да, но зато не убегая от него, не прячась, у меня больше шансов узнать, пусть даже случайно, почему он здесь и кому понадобилось отправить на тот свет моего папу.

Он либо смертельно ненавидел моего отца, либо его интересовали бумаги. А может, тут старая семейная вражда?

Нет, мои рассуждения на эту тему вряд ли помогут. Слишком мало у меня информации. Чтобы выжить, надо подходить ко всему по-деловому, конкретно.

Вырядившись в обновки, я посмотрел на себя в зеркало. Ни дать ни взять — деревенский паренек, собравшийся прогуляться в город. Не похож сам на себя. Пусть то же самое подумают и все остальные, включая Терезу. Увы, я не мог похвастаться той небрежной элегантностью, которой отличался Феликс Янт. Он принадлежал к тем счастливчикам, кто даже в потертых джинсах выглядит хорошо одетым. Манеры и стиль. Что ж, у папы они тоже имелись. Почему же их нет у меня?

Я снял этот чертов костюм, повесил его в шкаф и надел свои новые грубые джинсы, серую фланелевую рубашку, черную косынку на шею и дубленку. Не забыл револьверы и нож, с которым не расставался ни при каких обстоятельствах. Никогда не знаешь, кому и когда понадобится что-нибудь освежевать.

Затем скинул дубленку, сел за конторку, служившую вместо стола, и на полях старой газеты начал в столбик выписывать все города, в которых когда-либо побывал. Господи, вот уж не думал, что их так много!

Оказалось, что за последние четыре года мы останавливались или работали в двадцати двух различных местах. Иногда у папы появлялся зуд к странствиям или возникала какая-либо иная причина, чаще — отсутствие работы.

Месяца два папа служил в компании по перевозкам агентом и бухгалтером, а я пас скот в соседнем городке штата Невада. Оттуда мы двинулись в Пиоче, крутой городок золотоискателей во времена бума, где хозяйничал Морган Куртни — злобный, раздражительный мужичина, который только и искал, как бы затеять ссору. Папа устроился там кассиром в банк, так как его предшественнику пришлось уехать на похороны в Солт-Лейк или куда-то там еще, а меня взяли мыть посуду в местном кабаке.

Вот так мы пересекли почти всю страну: от Плейсервилла в Калифорнии до Канзас-Сити в Миссури, останавливаясь в Форт-Уорте, Форт-Гриффине, Санта-Фе и Сильвер-Сити, а затем назад в Додж и Янктон.

Где же я видел коричневые пакеты в последний раз? В Юреке папа хранил их в сейфе компании. Помню, перед самым отъездом мы заскакивали туда за ними. И когда он работал кассиром, я видел, как папа надевал свою кожаную сумку, когда мы уезжали из Доджа. По-моему, я видел их у папы и в Кит-Карсоне.

Джорджтаун! Здесь воспоминания о пакетах резко обрывались. После того как мы остановились в отеле «Париж», я их больше не замечал. Папа дружил с владельцем «Парижа», французом, и частенько болтал с ним по-французски. А однажды он даже сказал мне: «Луи Дюпаю можно доверять. Он трудный и упрямый, но его нельзя ни купить, ни заставить изменить свои убеждения. Я бы доверил ему свою жизнь».

Значит, они там!.. Скорее всего.

И что это мне дает? Ни-че-го. Джорджтаун на другом конце страны. Добраться туда сейчас дело почти безнадежное. Да еще со свирепой ищейкой на хвосте…

Тут мне пришла совершенно новая мысль, нелепая, сумасшедшая мысль, которая прочно застряла в голове. Частично потому, что мне казалось, там в диких местах у меня будет перед ним, Янтом, явное преимущество. Еще никто не пробовал перейти через эти горы зимой. Там наверху перевалы нередко покрыты снегом толщиной футов в двадцать пять — тридцать пять, и холод, лютый холод.

Но к западу и югу отсюда лежала пустыня. Вот мне и подумалось: не лучше ли двинуться на запад прямо в пустыню, найти там местечко, где есть источники, — а там они есть, я знаю — и сбить его со следа. Да, на словах все просто, но уверенности, что справлюсь, я не имел. И Феликс Янт не лыком шит.

Снова накинув свою новую дубленку, я спустился вниз. Ну а куда еще в такую-то погоду?

Тереза бросила на меня пристальный взгляд и заулыбалась.

— Выглядишь просто отлично, Кирни, — заметила она. Боюсь, мое лицо залила краска удовольствия и смущения. — У нас есть горячий суп, — продолжила Тереза. — С мясом, овощами…

— О, это то, что надо, — довольно согласился я.

И тут меня осенила еще одна идея — делать ноги отсюда надо не раньше полудня, а то и позже. Ведь обычно уезжают как можно раньше, чтобы побольше проехать при дневном свете. Для Янта такой поздний отъезд оказался бы полнейшей неожиданностью и, возможно, сбил бы его со следа. Во всяком случае, на какое-то время.

Скорее всего, вряд ли, но идея стоила того, чтобы ее получше обмозговать. Я уже несколько раз заглядывал на конюшню, убедиться, что с моим конем все в порядке, значит, надо заскочить туда еще разок после обеда — пусть Янт привыкает.

Суп оказался на самом деле хорош. Но случайно выглянув в окно, я увидел Тобина Уэкера и Дика. Они въезжали в город. Ни судьи Блейзера, ни четвертого с ними не было.

Я чуть не вскочил со стула, но тут же передумал: эту тарелку супа я бросить не мог — когда еще мне доведется отведать такого. Но глаза не отрывались от Уэкера и Дика. Вот они подъехали к салуну и тяжело слезли с лошадей. Видок они имели еще тот. Даже Уэкер, такой здоровый, толстый, и тот пошатывался, когда слезал с седла. Наверное, им пришлось несладко.

Они скрылись за дверями, а я доел свой суп. Надо подумать. Они явились сюда за мной или им так повезло выбраться сюда с гор?

Тереза села на стул напротив меня.

— У тебя проблема?

— Можно сказать и так, — согласился я. — Но это от меня не зависит.

— Это он? Мистер Янт?

Я пожал плечами.

— Понятия не имею, что ему надо, откуда и зачем он явился в эти края, но меня все очень беспокоит.

Тут меня словно прорвало. Наверное, от одиночества или по какой-то другой причине. Только я рассказал ей про себя и про папу, про нашу жизнь, про папин крупный выигрыш и о том, что последовало за этим. Не знаю зачем, но, скорее всего, захотелось с кем-то поделиться, оставить след, а она оказалась прекрасной слушательницей. Так или иначе, но какому мужчине не доставляет удовольствие внимание хорошенькой девушки?

Чем больше я говорил, тем яснее становилось, что Феликс Янт приходился мне какой-то родней. В любом случае я владел чем-то, что он очень хотел или не хотел найти.

— Ты что, его боишься?

Она смотрела на меня своими чистыми голубыми глазами, и я тоже попробовал сам себе ответить на ее вопрос: я его боюсь?

— Нет, — покачал я головой и после небольшой паузы добавил: — Не боюсь. Я его не боюсь, но он тревожит меня, потому что я не знаю, чего ему от меня надо. И тебе, и мне совершенно ясно, что только сумасшедшему придет в голову заниматься поиском рудников в такое время года, когда все завалено снегом, когда нельзя даже посмотреть, где и как лежат эти рудники. Что ему здесь надо?

— И что ты теперь собираешься делать?

— Собираюсь превратиться в детектива, — ответил я, и, не отрицаю, это слово заставило меня слегка выпятить грудь. — Мне надо попробовать добраться до одного местечка на другом конце страны. Может, там узнаю, откуда родом отец и кто этот Янт.

— Только смотри, будь поосторожней, — сочувственно произнесла Тереза.

— Ты можешь мне помочь, если, конечно, не против.

— Как?

— Если те двое, о ком я говорил, — помнишь, они только что приехали в город, — заявятся сюда, постарайся подслушать их разговор. Только чтобы они ничего не заметили. Мне бы очень хотелось узнать, что у них на уме.

— Сделаю, — коротко ответила она и встала. — Пойду принесу тебе горячий кофе.

Со своего места я видел всю улицу. Эти двое зашли в салун, чтобы отогреться там виски. Тобин Уэкер, когда пил, всегда искал повода подраться. Дика я впервые увидел там, в горах, когда он напал на меня. Но я знал его беспутных приятелей, и у меня не возникло сомнений на его счет.

А что стало с судьей Блейзером? Домой он вряд ли вернулся — по такому-то снегу! — и он не из тех, кто будет отсиживаться в холодной горной хижине, если есть возможность спуститься в долину. Уж, часом, не откинул ли судья Блейзер копыта?

Вот они наконец-то вышли из салуна, огляделись вокруг и направились прямо к нам. Дик так себе, средних размеров — ростом где-то футов шесть и, наверное, фунтов сто девяносто весом. Но Тобин Уэкер совсем другое дело. Дюймов на десять выше моих шести футов и двух дюймов и фунтов на семьдесят пять тяжелее моих двухсот. Если придется драться, мне будет не до шуток. Дика надо валить с первого удара, а потом разбираться с Уэкером, не отвлекаясь.

Тут вошла Тереза с кофейником в руке, но, увидев выражение моего лица, остановилась.

— Что случилось, Кирни?

— Они идут сюда. Если дойдет до драки, я попробую вытащить их наружу, чтобы не разнести тут все в пух и прах.

— Делай, как считаешь нужным, Кирни, — успокоила она меня. — Мой папа был большим драчуном и частенько говорил: «Всегда бей первым. Первый удар выигрывает девять из десяти драк». Бей первым, Кирни, а уборку предоставь мне. Смывать кровь для меня дело не новое.

Вот они. Прямо передо мной. Я отодвинул стул в сторону, чтобы не мешался под ногами.

Глава 6

Тобин Уэкер вошел первым и сразу увидел меня.

Он застыл в дверях как вкопанный с таким видом, будто ему привиделась сама смерть. Если я когда и видел настоящий страх, так это на его лице. Встреча со мной стала для него полнейшей неожиданностью, это уж точно. Наверно, он был уверен, что я мертв. Уж не знаю, какие мысли завертелись у него в голове, но драться он явно не собирался.

— Привет, Уэкер, — сказал я с ухмылкой. — С тебя хватит или хочешь еще?

Конечно, мне следовало стоять у дверей, где я смог бы свалить его прежде, чем появится Дик.

Они прошли в зал, и когда Дик увидел меня, его лицо тоже стало белым как мел. Меня это несколько озадачило: чего они так испугались? Но тут откуда-то сзади раздался негромкий спокойный голос:

— Требуется помощь, мистер Макрейвен?

Янт!

— Спасибо, не требуется. Я и сам в состоянии освежевать свои трофеи.

Странно. Может, они испугались… именно его? Когда он здесь появился?

— Мы не ищем проблем, — предупредил Уэкер, вытирая свои толстые грабли о грязные штаны. — Нам бы только чего-нибудь поесть.

Вспомнив недавние разговоры о людоедстве, я как бы с намеком спросил:

— В чем дело, Уэкер? Судьи Блейзера на вас что, не хватило?

Мои слова будто ударили их хлыстом. Они оба мгновенно развернулись и пулей вылетели на улицу.

Янт подошел ко мне, по-прежнему не отводя глаз от двери.

— Ну и с чего весь этот балаган?

— Ни с чего, — ответил я. — У нас не так давно случилась одна заварушка. Думал, они явились продолжить.

— Я тоже, — заметил он.

— Спасибо.

— Спасибо? За что?

— За то, что предложили помощь.

Он отодвинул стул и сел напротив меня. На его непроницаемом лице — как у настоящего игрока в покер — впервые прорезалось что-то определенное. Озадаченность и недовольство. Но, по-моему, только самим собой.

— Ерунда, — пробормотал он.

Интересно, подумал я, а вдруг Янт предложил свою помощь просто так, по-человечески? Тогда другое дело, но все-таки зачем ему мне помогать? Мы живем в стране, где каждый сам седлает свою лошадь и сам стоит за себя в драке. А он вдруг взял и предложил свою помощь…

— Закажете что-нибудь? Я тут собирался перекусить.

Янт ничего не ответил, однако, когда появилась Тереза, сделал ей заказ. Похоже, он был, как иногда у нас называют, «в черной задумчивости». Это когда о чем-то думаешь, и оно тебе совсем, ну совсем не по нутру. Если он все-таки хотел меня убить, а именно так я и считал, то упустил верный шанс сделать это чужими руками. Ему было достаточно не вмешиваться и дать произойти тому, что должно произойти: я бы врезался в них, и совсем не факт, что сумел бы уложить обоих. Особенно учитывая мое нынешнее состояние — ребра все еще побаливали, да и нос далеко не зажил. Старая индианка сделала все, что могла, но…

— Они испугались тебя, Макрейвен, — произнес Янт. — Почему же они испугались? Кто ты? Чем промышляешь?

— Я сирота, который пасет скот, когда находит работу. Вот и все, что я есть.

— И все, чем хочешь быть?

— Я этого не говорил. Наверное, каждый хочет быть больше, чем он есть.

Он уперся в меня своим жестким холодным взглядом.

— Ты когда-нибудь ходил в школу?

— Ходил, но это не в счет. Всего пару раз и недолго. Да и не нравилось мне все это. Намного лучше, когда меня учил папа.

— Учил тебя?

— Само собой. С того времени, как я себя помню. Он обычно читал вслух, а потом мы говорили об этом. Школа мало что дает, а вот отец меня научил многому, это уж точно. Научил стрелять, бросать нож, охотиться, выживать в диких местах… Кроме того, он брал меня с собой на хлопковые рынки в Новом Орлеане и Мобиле: показывал и объяснял, как вести бизнес там и как в розничных магазинах и куда идут деньги, которые при этом выручают.

Мы много общались с покупателями скота и шерсти, с продавцами лошадей и речниками; работали на приисках, и он учил меня, как там надо себя вести; он часто читал мне отрывки из классиков, а потом мы подолгу говорили то о них, то о тех, с кем встречались. Папа был скромным, но очень проницательным человеком…

— Ты их знал? Ну тех двоих, с которыми чуть не подрался.

— Да, было дело. Не так давно. Им там совсем не понравилось.

«Тебе там не очень понравилось тоже, — подумал я о себе, — тебе там здорово намяли бока». Да, кстати, ведь они в хижине пробыли довольно долго, слишком долго. Еды им хватило бы на день, от силы на два, а они торчали там больше двух недель и выглядели вполне нормально… Может, поэтому и испугались? Может, мои слова про Блейзера попали в точку? Я провел дней десять у индейцев, затем несколько дней добирался сюда. Сколько? Два? Три? Сейчас уже точно не помнил.

— Да, с языком у тебя явные нелады, — неожиданно протянул Янт.

Я бросил на него хмурый взгляд.

— А вот это не ваше дело. Когда нужно, могу говорить и получше. Если всегда говорить красиво, люди могут подумать, ты надуваешь щеки.

— Не бойся, о тебе так не подумают.

— А я на это и не рассчитываю.

Я отодвинул стул и встал. Мне надоели нравоучения, и к тому же надо было успеть еще кое-что сделать.

Но Янт не отставал.

— Умеешь стрелять из своего револьвера?

— Конечно, умею.

— Давай, проедемся за город, и ты мне покажешь…

Я с насмешкой посмотрел на него.

— Черта с два, мистер. Папа всегда учил меня не вынимать оружие, пока не надо пустить его в дело. Размахивать револьверами — показуха чистой воды. Если увидите револьвер в моей руке, мистер, знайте, для этого возникла веская причина. Оружие — не игрушка для развлечения. Я ношу его потому, что живу в таких местах, где без него нельзя. Пасу скот там, где бродят волки и кугуары… Для меня револьвер — вещь первой необходимости, мистер.

С этими словами я вышел, оставив его сидеть в одиночестве, оседлал своего жеребца и вроде как попрощался с этим городом.

Янт стоял на улице у дверей отеля, когда я проскакал мимо, но уже через несколько минут, спрятавшись за деревьями на склоне ближайшего холма, я увидел, как он едет по моему следу. Как только он скрылся за поворотом, я вернулся в город и поставил коня в стойло. Затем поднялся к себе в комнату и растянулся на кровати.

Час или два спустя до меня донесся топот копыт. Я довольно ухмыльнулся: ему пришлось прогуляться, даже бросив недоеденным обед. Что ж, если он так боится упустить меня, ему придется основательно потрудиться…

Глава 7

Как ни странно, но мне почему-то стало не хватать встреч с Феликсом Янтом. Он раздражал меня, утомлял, уверен, планировал убить, однако в нем чувствовалась некая спокойная элегантность, которой нельзя не позавидовать, и абсолютная уверенность в себе, чего мне так недоставало… за исключением, пожалуй, лишь моментов, когда я оставался один на один с дикой природой.

Его тоже вроде бы по-своему тянуло ко мне. Не то чтобы это помешало бы ему меня прикончить при первом удобном случае. Нет, просто в каждом из нас имелось что-то такое, что находило отклик в другом. Он напоминал моего отца — наверное, это и роднило нас; более того, с ним я чувствовал себя свободнее, чем даже с папой.

Впрочем, сомневаюсь, что он когда-нибудь испытывал хоть каплю настоящей человеческой симпатии к кому-либо или чему-либо. Кем бы Янт ни был, он жил исключительно ради самого себя. Он любил себя таким, как есть, меняться не собирался и в деньгах нуждался только для того, чтобы иметь возможность оставаться самому по себе. Купить себе ощущение абсолютной уединенности при определенном комфорте — совсем непросто, а Янт ни в чем не хотел себе отказывать. Он напоминал гремучую змею на нагретой скале, вполне довольную своим пребыванием там под теплыми солнечными лучами.

Да, внутренняя уединенность требовала денег, однако Янт был не из тех, кто с легкостью и открыто ставил себя вне закона. Что бы там ни говорили, а жизни преступника не позавидуешь — ему приходится постоянно прятаться то в горах, то в заброшенных развалюхах, всегда быть начеку и постоянно всего бояться… Даже если у бандита появляются деньги, то частенько он не знает, как их потратить — люди ведь начнут интересоваться, откуда они. Так что подчас это куда тяжелее, чем жить открыто и честно.

Феликс Янт не имел ничего общего с обычным бандитом. Нет, вся его утонченная натура восставала против грубости, неустроенности и… невежества. Он презирал большинство людей, что сразу бросалось в глаза, и мог даже подло убить, исходя из каких-то своих соображений.

— Ну и как ты намерен жить дальше? — вдруг поинтересовался он. — До конца своей жизни будешь торчать между конскими ушами? Еще не уяснил себе, что мир принадлежит тем, кто им управляет?

— А что тут не так? У меня все в порядке.

— В порядке? — Он холодно посмотрел на меня. — Ты, как миллионы других, слепо плывешь по течению. Почему бы тебе для начала не попробовать вылезти из трясины и получить образование?

— То есть вернуться в школу?

— Естественно, нет. Любая школа дает лишь наметки образования. Остальные пробелы надо заполнять самому. Читай… слушай… пробуй на вкус и цвет… Невежа чудовищно ограничивает свои возможности наслаждаться жизнью, сам себя грабит. Тут так же, как с едой: чтобы развить вкус, надо все пробовать. Быть образованным в каком-то смысле означает научиться проводить различия между мыслями, вкусами, звуками, цветами или всем остальным. Чем шире твой диапазон выбора, тем шире твои возможности получать удовольствие, наслаждаться…

И если на твою долю выпали беды или тяжелые испытания, ты по крайней мере будешь понимать, что, собственно, происходит, а иногда даже и почему. Это намного лучше, чем не задумываясь подставить голову под топор, словно тупое животное на бойне, не имеющее понятия, что с ним собираются сделать. Только мудрый человек способен осознанно воспринять приближение смерти. Может, это самое последнее знание, но это тоже знание!

Возразить ему я, конечно, не мог. Но так меня презирать?! Папа мне много читал, я сам прочитал достаточно книг, когда их удавалось найти. Да и кроме книг было где учиться: музыка гор, тайна роста деревьев и трав… Учиться можно везде, только держи глаза открытыми.

— Почему вы приехали на Запад? — прямо спросил я. — Могли бы жить как вам хочется, там, откуда вы явились.

— Мог бы, — сухо ответил он. — Скоро вернусь туда и буду жить, как хочу. Для достижения поставленной цели нередко приходится предпринимать необычные шаги. — Он бросил на меня взгляд, даже не пытаясь скрыть насмешливого презрения. — У меня здесь одно маленькое дельце. Вот закончу его, вернусь домой и продолжу жизнь деревенского джентльмена, а всю эту суету и распихивание локтями оставлю свиньям.

Что имеется в виду под «маленьким дельцем», я догадывался, но слышать, как он говорит об этом так открыто… Мне стало противно.

— Мне не приходилось бывать на Востоке с самого детства, — заметил я, — хотя хорошо помню, как папа рассказывал о временах, когда там цвели азалии. К тому же он очень любил хороших лошадей.

— Интересный человек твой папа. Это он дал тебе револьвер?

— Его убили. Какой-то трус, побоявшийся схватиться с ним лицом к лицу, предпочел выстрелить ему в затылок. Если бы эта трусливая мразь не побоялась показать свое лицо, папа прикончил бы его раньше.

Янт равнодушно пожал плечами.

— Значит, у убийцы, как ты его называешь, хватило ума не обнаруживать себя, не так ли? Хотя все это выглядит скорее, как казнь, а не убийство.

— В самом деле? Интересно. Казнят, как говорил мой папа, только по решению «соответствующего конституционного органа и законным образом». К тому же он никогда не совершал ничего, за что можно казнить.

— Разве? Сомневаюсь, что ты так уж хорошо знаешь всю его жизнь. Вообще-то большинство людей когда-либо совершают такой поступок, за который их следовало бы повесить.

— Имеете в виду себя?

Его холодный, немигающий взгляд пронзил меня. Я ответил ему тем же, и через секунду-другую он снова пожал плечами.

— Тебе надо научиться следить за своим языком. Когда говоришь со взрослыми, мальчик, приходится отвечать за свои слова.

— Я говорил с мужчинами с тех пор, как мне исполнилось шесть лет, и привык отвечать за любое сказанное мной слово, — спокойно парировал я. — В любом случае вы говорили вроде как вообще, а мне стало интересно, имеете ли вы себя в виду тоже.

Ему не нравился ни я, ни мои ответы, поэтому он резко встал и молча, не оглядываясь, вышел. Я проследил за ним взглядом и тут заметил, что рядом со мной стоит Тереза.

— Остерегайся его, — прошептала она, — он внушает мне страх.

Она села на стул, и какое-то время мы просто смотрели друг другу в глаза.

Я в жизни мало видел девушек и не имел опыта общения с ними, но с Терезой почему-то чувствовал себя легко.

— Что собираешься делать? — спросила она. — Останешься? Но тут вряд ли найдешь работу.

— Меня бы давно уже ветром сдуло, если бы не ты… и не он.

Люди входили, выходили, она их обслуживала, присаживалась ко мне, снова вскакивала, а я тем временем думал о папе и Феликсе. Что-то их связывало, и мне очень хотелось узнать что.

— Если я вдруг исчезну, помни, я вернусь.

— Может быть, — спокойно ответила она. — Мужчины всегда обещают вернуться, но редко доказывают это делом.

— Я — вернусь!

Она помолчала, затем, вздохнув, тихо добавила:

— Он говорил с ними. Ну с теми двумя, которые приходили сюда днем.

С Уэкером и Диком! Что бы это значило? Что они могли ему такого сказать? Или он не расстался с мыслью убрать меня их руками?

— Завтра делай вид, что ждешь меня, — попросил я. — Делай вид, но не жди.

— Делать вид, что жду тебя?

— Пусть думает, что я приду.

Через полчаса я уехал. Он следил за мной через окно, но не сделал ни шага.

Был настолько уверен, что я вернусь? Через полчаса я вернулся. Пусть считает, что всегда прав.

Ладно, теперь спать. Я уже плотно поел, так что оставалось только собраться и немного отдохнуть. В четыре утра, когда солнце еще не взошло, я тихо проскользнул в конюшню, быстро, но не сводя глаз с дверей, оседлал коня, шагом повел его окольным путем по дороге из города. Когда город скрылся из виду, я вскочил в седло и пустил моего верного друга в галоп.

Прошло всего несколько минут, но моих ноздрей вдруг коснулся запах дыма. Мимолетный как порыв ветра, однако это сразу меня насторожило. Ветер дул не со стороны города, и, насколько мне известно, здесь нет никакого жилья.

Я тут же ушел с дороги в густую тень вдоль кромки леса, затем остановился. Снова запах дыма. Здесь где-то лагерь… или хижина, о которых я, похоже, ничего не знал… совсем рядом.

По моему сигналу жеребец тронулся шагом, мягко похрустывая копытами по плотному снегу. Внезапно передо мной возникла фигура с винтовкой за спиной — из большой расщелины поднялся Уэкер и выглядел так, будто совсем не хотел, чтобы его заметили. Мы взглянули друг на друга, и я прочел на его лице желание побыстрее куда-нибудь нырнуть, спрятаться, скрыться. Но куда он мог теперь спрятаться? Вот и пришлось молча стоять.

— Так, значит! Он оставил тебя следить за мной?

Уэкер ничего не ответил и только злобно поглядывал на меня.

— Боюсь, ему придется долго ждать моего возвращения, — медленно протянул я. — И ему вряд ли понравятся мои новости, когда я вернусь в город.

— Если вернешься.

— Если вернусь. А тебе-то почему будет лучше, если я не вернусь? С какой стороны намазан твой бутерброд, Уэкер? Или ты боишься, что скоро люди начнут задавать вопросы и тебе придется крутиться, как ужу на сковородке?

— Думаю, ему надо тебя убить.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, но ведь ты, Уэкер, уже лично убедился, что я так просто не сдаюсь. Иди, если хочешь, но я бы на твоем месте не торопился. Подожди часок, а потом скажи ему, что видел меня… выбери любое время. — Я усмехнулся. — К этому часу я, может, уже буду возвращаться назад.

Уэкер молча стоял, глядя на меня, а я терял драгоценные минуты.

— Что вы такое не поделили? — наконец произнес он. — По-моему, ты ему как кость поперек горла.

— Спроси у него.

— У таких как он не спрашивают.

Бандит шагнул в сторону, и я поехал дальше, не спуская с него глаз, ни на йоту не доверяя ему. Когда нас разделяла добрая сотня ярдов и поворот, я пришпорил жеребца, и мы вихрем проскакали пару миль, только потом перейдя на шаг. И от меня, и от моего серого красавца валил пар.

Феликс Янт, скорее всего, уже идет по следу. Хороший шанс меня убить. Он наверняка отличный стрелок. Такие должны уметь пользоваться оружием. И наездник он, без сомнения, хороший. Вот только лошадь его — прекрасная восточная чистокровка — совсем не для гор. Мне даже стало ее немного жаль. Угробит ведь лошадь!

Моя цель — Джорджтаун, но мы направились в противоположную сторону, на запад, подальше от высоких, покрытых снегом вершин. Я ехал в пустыню.

Янт ничего не говорил мне о своем прошлом, однако он едва ли жил так, как я. Наверное, он совсем неплохо устроился и хотел продолжать жить так и дальше. Теперь же ему придется на собственной шкуре испытать, что выпадает на долю других — я знал, куда его надо завести. Хоть мне только семнадцать, но испытал я немало на своем веку. Пережил голодные годы, годы, когда приходилось подолгу ездить и оставаться совсем одному. С тех пор как себя помню, куда только ни забрасывала меня судьба, но зато теперь могу выжить даже там, где бродят только койоты.

Известно ли ему, что такое высокогорная пустыня зимой? Приходилось ли бывать в таких безлюдных местах, где лишь изредка встречаются клочки земли, покрытые тонким слоем снега, и где все время дуют пронизывающие ледяные ветры? Если нет, то скоро ему предстоит в полной мере испытать все на своей шкуре, потому что именно туда я держал путь.

В своем верном четвероногом друге я был уверен. Он родом из тех диких мест и прекрасно к ним приспособлен. Что же касается Феликса Янта, то если он хочет получить мой скальп, ему придется пройти через те еще муки, холод и голод.

К западу отсюда простиралась дикая искореженная земля, почти без воды и дождей, земля, где реки текут в глубоких каньонах, а источники прячутся в расщелинах скал. Иногда там можно встретить индейцев, белых же практически никогда, за исключением чокнутого искателя золота или охотника, которому никто не сказал, что золотые деньки добычи пушнины здесь давным-давно миновали.

Я съехал с высокого плато в извилистый каньон, а из него прямо к одинокому приграничному магазинчику. У меня был в запасе час, может, два. Напоив жеребца, я вошел в хорошо натопленную лавку. Длинный как жердь, тощий человек в очках со стальной оправой читал книгу, сидя у пузатой, весело потрескивавшей печурки. Он бросил на меня взгляд поверх очков.

— В такую погоду сюда мало кто заглядывает, — добродушно заметил он.

— За мной гонятся, — объяснил я.

— Закон?

— Нет… враг. Не знаю, насколько враг, но если он идет за мной сюда, значит хочет меня во что бы то ни стало убить.

Я подошел к прилавку, перечислил все, в чем нуждался, — пол-окорока ветчины, сухофрукты, мука, соль, бобы, ну и все остальное, без чего не обойтись. Дальше приобрести все это будет уже негде. Кроме того, я купил сто патронов 44-го калибра.

— Бывал там раньше?

— Бывал.

— А он?

— Наверное, нет!

— Запад, юг и север, — задумчиво протянул старик. — Ни одного белого миль на сто… нет, пожалуй, даже на двести.

— Никого в Ли-Ферри?

— Его убили. Или забрали куда-то. Думаю, там сейчас никого. — Он внимательно посмотрел на меня. — Ты очень молод. Кого-нибудь прихлопнул?

— Еще нет. И надеюсь, не придется.

— Если он здесь впервые, тебе не надо его убивать. Пустыня сама сделает это… Так говоришь, ты тут бывал?

— Да, с папой. В первый раз совсем маленьким. Ростом не выше прицела вон того винчестера.

Он медленно закивал головой.

— С высоким человеком? Джентльменом?

— Мой отец. Он всегда был джентльменом… и всегда человеком.

— Что ж, удачи тебе, сынок. Храни Господь твои припасы… Я видел, как ты подъезжал. Хорошая лошадь.

— Серый здесь родился. Папа отловил его из дикого табуна за холмами Прекрасной Алисы.

Передо мной расстилалось огромное, словно безбрежное море, пространство, где нет ни волн, ни даже ряби, где жесткая трава не кланялась ветру, где только редкие кедры многозначительно пошевеливали своими низкими плоскими ветвями…

Я въезжал в пустыню. Вокруг царило полное безмолвие. Его нарушал только мерный перестук подков моего скакуна по твердой земле, на которой практически не оставалось следов.

Глава 8

Что заставляет человека поступать так, а не иначе? Иногда я задумывался над этим, и прежде всего из-за папы. Но мне никогда даже не приходило в голову, что он от кого-то убегал… убегал, пока не стало поздно. Конечно же время от времени я отмечал, как часто мы переезжали, порой даже бросая хорошую работу и насиженные места, но только теперь начал задавать себе вопрос: убегал ли папа от кого-то конкретно или его мучила проблема, которую он не хотел решать?

Он никого не боялся. Чего-чего, а храбрости и отваги у него не отнять. Мне не раз приходилось видеть его в опасных ситуациях — всегда спокоен, собран, он полностью владел положением. А уж стрелял — любой позавидует.

Что же с ним случилось в молодые годы? Из-за этого Феликс Янт теперь преследует меня. Никаких сомнений — он явился за мной. Более того, в глубине души меня жгло подозрение, что именно он убил папу, и никто другой!

Правда, меня слегка смущала наша непонятная тяга друг к другу. И дело совсем не в том, что мы, возможно, родня. Иногда, слушая его, я предвидел, что он дальше скажет, прежде чем он открывал рот, и это тоже казалось мне странным, так как мы были совершенно разными людьми.

Меня озадачивало и кое-что еще: например, ему не нравилась моя манера говорить. Он еще не понял, что я с детства усвоил местный жаргон, жертвами которого становились все жители Запада независимо от того, как прекрасно они владели языком прежде. Даже люди с образованием, не желавшие, чтобы их считали зазнайками, перенимали эту манеру говорить, осваивали диалект, чтобы не казаться белыми воронами. Мы употребляли множество сокращений, индейских и испанских слов, которые со временем сами собой становились частью нашей обыденной речи.

Иногда Янт, явно еще не привыкший к Западу, озадаченно сводил брови и бросал на меня недоуменный взгляд, пытаясь понять, что я этакое сказал. Хотя, на мой взгляд, необычные слова, которые мы так часто употребляем, давно уже стали настолько привычными, что все уже перестали их замечать.

Итак, я въезжал в пустыню. Пока еще не совсем в пустыню, а в засушливые места, где есть вода, но мало кто знает, как ее найти. И все преимущество у того, кто прокладывает след. Он может идти, куда хочет, останавливаться, когда надо; а у меня не возникло ни малейшего желания облегчать Янту жизнь.

Сначала я не особенно старался от него скрыться. Хотел только выиграть время, поэтому мы взяли хороший темп и довольно долго держали его. Серый, рожденный в этих краях, мог весь день идти на перемежающихся рысях.

Я не строил никаких иллюзий относительно того, во что влезал. Янт, если именно он убил папу, хладнокровен и беспощаден, как и положено людям такого сорта. Он выстрелил папе прямо в затылок и поступит точно так же со мной, если, конечно, представится удобный случай. Здесь, в пустыне, я получал явное преимущество… А может, не получал? В любом случае он отличный наездник и упрямый, опасный противник, и уж недооценивать его вовсе не следует.

Моя задача оторваться от него и пулей нестись в Джорджтаун в надежде, что отец там кое-что оставил. Если не выйдет, придется принимать иное решение и прежде всего хорошенько проанализировать все папины шаги.

Уэкер и судья Блейзер казались теперь игрушечными фигурами из другого, далекого-предалекого мира. Сейчас вся моя жизнь зависела от того, насколько мне удастся перехитрить Феликса Янта.

Помощи я ни от кого не ждал. Да здесь, на Западе, это было и не принято. Каждый сам седлал свою лошадь и сам решал свои проблемы. И должен уметь сам за себя постоять. Шайка — место для трусов, опасавшихся открытого боя, предпочитавших прятаться за спинами, готовых загребать жар чужими руками…

С гор, которые остались далеко позади, по-прежнему дул ледяной ветер. Сколько мне еще идти? Какая разница! Главное — оторваться от Янта и снова повернуть на восток.

Береговые кромки Черри-Крик покрывал лед, когда мы через него перебирались. Затем, решив, что начинать надо отсюда, я направился вниз по ручью. Серый пару миль не выходил из воды, затем снова выбрался на восточный берег, и к полуночи мы уже обходили Ла-Плато с западной стороны, пытаясь найти русло высохшей реки, которое, если память мне не изменяла, вело на северо-запад. Где-то через час оно предстало перед моим взором. Рядом бежала тропа, но я предпочел само русло. Недавно здесь прошли дожди, и на мягком песке осталось множество следов скота, мало чем отличавшихся друг от друга. По руслу мы добрались до индейской тропы Ютов — она должна довести нас до реки Манкос.

Предоставив коню свободно попастись, я вскарабкался на высокую скалу рядом с тропой и по меньшей мере полчаса сидел на ней, наблюдая за тем, что происходит вокруг… Ничего, ровным счетом ничего. Даже пыли. Но меня это не обрадовало, а скорее обеспокоило.

Допустим, я ошибся и он не пустился вдогонку за мной? Допустим, он оказался умнее, разгадал мои хитроумные планы и теперь где-то ждет, когда я снова поверну на восток? Янт не простак. Вниз я спустился далеко не в лучшем настроении.

Унылая безнадежная местность. Ничто здесь не радует глаз — одни только огромные бугры, вырастающие из земли, словно острова со дна гигантского моря… К западу уходила плоская меса Верди, чей мыс на фоне неба выглядел как корма какого-то неизвестного космического корабля.

Одинокие кедры и редкая полынь между ними — вот и вся растительность. Иногда на склонах некоторых каньонов виднелись другие хвойные деревья, но в основном лишь осыпи и груды камней. Пора искать место для ночевки. Если Янт потерял меня, то уже вряд ли найдет.

По очередному каньону тропа уходила на северо-запад. Никаких следов индейцев, хотя я находился на территории ютов. Несколько раз издали наблюдал полет горных оленей, встречались признаки присутствия и других диких зверей. Постепенно я стал узнавать эти места, вспоминая, как давным-давно мы с папой путешествовали по этим каньонам.

Узкое глубокое ущелье Красная Лошадь, расположенное, если я не ошибаюсь, южнее, вело к источнику. Судя по тому, как жеребец ускорил шаг, похоже, я угадал — вода ждала нас где-то впереди. Несмотря на то, что я забрался в такую глухомань, поверьте, на душе у меня скребли кошки. Пусть Феликс Янт и новичок на Западе, но он немало поездил и поохотился в своей жизни. Перехитрить его далеко не просто. Конечно, скорее всего, он охотился с гончими псами, но недооценивать врага всегда очень опасно.

Приблизительно в миле от тропы Ютов я нашел родник, вокруг которого обнаружил множество звериных следов, но ни одного лошадиного. Прежде всего я дал напиться коню, затем попил сам и наполнил водой фляги.

Присев на корточки у родника, я задумался. Что позади? Что впереди? Странно, но меня по-своему стала забавлять эта игра в кошки-мышки, хотя на карту была поставлена моя жизнь, о чем я ни в коем случае не мог забывать. Достаточно одной ошибки и…

За мной по пятам шел человек, не менее опасный, чем гремучая змея. Застреливший моего отца в затылок! Что невольно наводило на мысль — он боялся папу. Странно, конечно. Кто мог бояться папу, самого мягкого из всех, кого я знал, а вот Янт не стал даже рисковать…

Родник бил из стены небольшого ответвления каньона. Полагая, что Янт его тоже найдет и застанет меня врасплох, я вернулся на извилистую тропу, вдоль которой валялось множество свалившихся сверху валунов, и пустился вниз по каньону.

Тут и там виднелись черепки индейских горшков — папа говорил, что когда-то в этих местах жили люди и что в расщелинах и ответвлении, ведущем к востоку и югу, встречается множество пещер, укрытий и тайников.

Там, где каньон разветвлялся, сворачивая вправо, я случайно бросил взгляд вверх и… моему взору предстала одна из тех самых выдутых ветром скальных пещер! Она располагалась футах в семидесяти пяти вверх по склону. От этого жилища, конечно, мало что осталось, но если засесть там с винтовкой, то никто не пройдет мимо…

Пещера находилась прямо на стыке двух каньонов, и чем больше я смотрел на скальный домик, тем больше мне хотелось узнать, что там внутри, хотя в голове сразу засела мысль: окажись я там, Янт на сто процентов пожелает вытащить меня оттуда. Если, конечно, окажусь.

Взбираться вверх по каньону было нелегко. По дну пролегала песчаная полоса, по которой стекала вода во время дождей, нотут и там дорогу преграждали огромные валуны. Дальше у стыка стены доходили метров до трехсот в высоту. За кустами можжевельника я заметил нечто вроде обломков дома и решил вскарабкаться туда. Точно, некогда это был дом, а рядом с ним кива — святилище индейцев, и даже две большие лужи, из которых не ушла вода. А кругом тишина, безмолвие…

Спустившись вниз к жеребцу, я нашел поляну с хорошей травой за толстой елью, где расседлал его и спрятал поклажу. Там тоже валялось множество черепков глиняной посуды. Затем, захватив с собой винчестер, пошел вверх вдоль стены каньона.

Ярдов через триста тропа привела меня к расщелине в стене. Так, винтовку за спину, чтобы освободить обе руки, и туда наверх. Медленно, не торопясь, осторожно выбирая, где поставить ногу, за что зацепиться пальцами. Вот один карниз, узкий-преузкий, вот другой, чуть повыше…

Ага, наконец-то заветный домик. Устроившись там поудобнее, я выглянул через узкую щель в нависавшей скале. Оттуда открывался прекрасный вид на два каньона: все как на ладони, стреляй — не хочу… Но так ли мне надо кого-то убивать?

Давай-ка сообразим. Справа, прямо под моим локтем, край кивы — круглой площадки с сохранившимися столбами для крыши, которая давно обвалилась.

В верхней части дверь оказалась пошире — может, потому, что в плечах человек всегда чуть больше? Или когда поднимался домой, то нес какую-нибудь поклажу на спине? В пещере оказалось два входных отверстия.

Вокруг валялись посудные черепки и даже кучка пшеничных колосков, только очень маленьких, раза в два меньше наших обычных. Явно специально разводимый сорт, но другой, для нас не привычный. Я сделал несколько глотков из фляги и присел передохнуть.

Все спокойно. Иногда, правда, доносились шорохи, производимые какими-то животными или самой природой.

Серый находился в безопасности. За толстым деревом и чуть выше уровня дна каньона его вряд ли кто заметит. Надо быть круглым идиотом, чтобы под прицелом винтовки попытаться забраться туда, где находился я. Янт не из таких, это уж точно.

Что мне сейчас надо, так это прежде всего немного отдохнуть, подумать и составить план действий. А может, и увидеть своего врага, посмотреть, что он за человек в таких обстоятельствах.

День медленно подходил к концу. Я засыпал, просыпался, снова впадал в дрему… Наконец, выглянув через трещину на верху стены, я увидел, как в небо взмыла птица.

Неужели сюда кто-то идет? Меня вдруг прошиб пот. А если они видели, как я поднимался по стене каньона? Тогда я в ловушке. Это место нельзя атаковать в лоб, но отсюда нельзя и выбраться, не обнаружив себя. Ночью? Мысль об этом не доставила мне никакого удовольствия. Сил, конечно, хватит, да и опыта тоже, но ночью? Только в самом крайнем случае.

Нет, ничего не произошло. Вокруг тишина и спокойствие. Продолжая наблюдать, я снова вспомнил о Янте, о его холодных колючих глазах, в которых человеческого было не больше, чем у гремучей змеи.

С тем, что он приходился мне родней, я бы, пожалуй, согласился — сходство с папой слишком велико, — но какой? И если мы родственники, то с чего бы такое желание меня убить?

Какое-нибудь наследство? Деньги — более сильный мотив, чем ненависть. Впрочем, может, и то, и другое.

В памяти вдруг всплыли те две таинственные женщины, приходившие к нам. Одна — очень приятная, и другая — так напугавшая меня, что я даже папе не сказал ни слова… А ведь она пыталась его убить! Отравила! После ее прихода папа долго и тяжело болел. Чуть не умер.

Кто она такая? И почему с нами так хотят расправиться?

Я был один. Убегал и прятался. Мне вдруг стало не по себе. Возникло страстное желание поскорей исчезнуть. Куда угодно! Но делать это сейчас — чистое безумие. Надо оставаться здесь. Пусть ищут они, пусть попотеют.

Джорджтаун. Уверен, именно там папа оставил эти коричневые пакеты. Он подружился с Луи Дюпаем — странноватым, хмурым, ушедшим в себя человеком, но если папа хотел кому-то довериться, лучшего выбора он не мог сделать.

С противоположной стены каньона сорвался камень и поскакал вниз, ударяясь о валуны. Что там? Много камней, несколько кедров, кусты… Гладкая, отполированная ветром и дождями вершина. То тут, то там виднелись пустоты, заполненные водой — нечто вроде естественных резервуаров, где здешние обитатели находили воду для питья.

Стоп! Слабый отблеск света на металле? Мелькнул и исчез. Ствол винтовки?

Надо ждать. Затаиться и ждать. Только не обнаружить себя. Припасов мне хватит по меньшей мере еще на сутки. Сомневаюсь также, что у них достанет глупости искать сюда путь в темноте. Так что на данный момент я чувствовал себя в относительной безопасности.

В безопасности? Перед моими глазами на противоположной стороне каньона неожиданно возник силуэт человека. Возник из ниоткуда. В открытую. Кто-то стоял там во весь рост.

Озадаченный, я несколько минут смотрел на него, прежде чем до меня дошло: он ждет моего выстрела, ждет, когда я себя обнаружу! Но вот он все-таки скрылся, а через секунду последовал сухой щелчок выстрела. Пуля с треском ударила по внешней стене скалы.

Стараясь не производить шума, я заполз через Т-образную дыру в пещеру. Тут мне по крайней мере не грозит случайный рикошет.

Очевидно, они действовали вслепую: не имели понятия, где я и здесь ли вообще. Так что если мой жеребец не заржет, мы еще, может быть, заставим их поехать дальше.

Еще один выстрел. На этот раз пуля угодила в заднюю стену пещеры, срикошетив в скалу. Затем последовала долгая тишина. Ни звука. Я сделал пару глотков из фляги и продолжал ждать. Через некоторое время выполз наружу, внимательно осмотрел все через трещину. Никого… Ничего…

Где-то вдалеке послышались раскаты грома, порывы ветра зашевелили ветки кедров на той стороне каньона. Так, теперь можно и поспать.

Я проснулся от шума дождя и раскатов грома. Пару раз даже полыхнула молния. Совсем близко. Да, им там не позавидуешь. Мне-то тепло и сухо.

Довольно хихикнув, я закинул руки за голову. Им придется поискать укрытие, и, надеюсь, они случайно не наткнутся на моего коня.

Спал я спокойно и долго, а проснулся от холода еще до рассвета. Дождь заметно стих, раскаты грома доносились откуда-то издалека. Никаких других звуков я не уловил и сразу подумал о своем жеребце да о тропе, по которой придется пройти, чтобы добраться до него. Ведь если ждать, когда рассветет, то я окажусь как на ладони — живая мишень да и только. А вот если попробовать сейчас, ночью, то у меня есть шанс ускользнуть незамеченным.

Кстати, несмотря на жесткие камни, я совсем неплохо выспался и отдохнул. Самая пора приниматься за дело. Прежде всего надо мысленно пройти весь путь. Да, но ночью? В кромешной тьме и под дождем?

Наконец я сел и осмотрелся. Кругом чернота, так как низкие облака закрыли все небо, не видно даже звездочки. Отец рассказывал мне, что по индейским понятиям здесь обитали души умерших, и у меня не возникло причин в этом сомневаться. В пещере, где никто не жил, все время слышались какие-то слабые шорохи, иногда бормотание или вдруг глухой вой. Так об этих пещерах и рассказывали. Конечно, я вволю наслушался различных историй, связанных с ними. Но ведь звуки издает и сама земля, и ветер, и камни…

Впрочем, кто я такой, чтобы оспаривать чужие верования? В любом случае, если духи здесь есть, они мне не враги, поэтому с чего бы мне желать им зла, зачем мешать им? Да и местечко древние обитатели этих мест подобрали себе для жизни идеально — ночное нападение практически исключено.

Быстро собрав свои пожитки, я выполз наружу. Осторожно, очень осторожно. Один неверный шаг — и можно загреметь в глубокую трещину.

Как ни странно, мои глаза быстро привыкли к темноте. Я четко видел, куда ставить ноги, и двинулся потихоньку вниз…

Снова хлынул проливной дождь. Я шаг за шагом спускался и, когда мои ноги вдруг оказались на твердой земле, вздохнул с облегчением. Оставалось найти коня… если он все еще на месте… и рядом с ним никого нет.

Теперь сильный дождь стал моим лучшим другом. Он не только заглушал звуки моих шагов, но и держал их, моих смертельных врагов, в укрытии.

Во всяком случае, я надеялся на это.

Глава 9

В каньоне стояла тишина. Только дождь барабанил по скалам, по широким полям моей шляпы и по плечам. Поляна за деревьями у развилки, где я оставил жеребца, находилась в глубокой тени. Я чуть выждал, внимательно прислушиваясь, взял винчестер двумя руками и приготовился в любую секунду пустить его в дело. Сделав осторожный шаг вперед, чуть постоял и направился к кромке, вдоль которой идти оказалось легче. Все оставалось спокойным. Вдруг под моей правой ногой предательски зашуршали, перекатываясь, мелкие камни. Я тут же резко присел на корточки, взяв винтовку на изготовку. Если меня кто-нибудь поджидал, сейчас последует выстрел.

Я ждал… прислушиваясь к каждому шороху… Сколько у меня осталось времени? Отсюда надо выбраться в главный каньон до первого света.

Рядом вдруг что-то зашевелилось. Кто-то переступил? Я выпрямился, готовый к борьбе. Серый тихо заржал, затем его влажный нос ткнулся мне в плечо.

— Привет, дружок, — прошептал я, вздохнув свободно. — Скучал тут без меня?

Седло, одеяло, уздечка — все лежало там, где я их оставил. Серый не сопротивлялся ни уздечке, ни удилам. Я отряхнул одеяло от песка и оседлал жеребца. Осторожно мы выбрались на тропу и снова подождали, прислушиваясь. Ничего. Я вытащил дождевик и надел его.

А дождь барабанил и барабанил. Вокруг меня все блестело от воды. В каньонах надо ожидать бурных горных потоков, и здесь по песчаной полосе уже бежал пока еще вполне мирный, веселый ручеек.

Смахнув ладонью капли дождя с седла, я сел верхом и, держа винтовку на изготовку, поехал по дну каньона, шум воды делал практически не слышным цокот копыт. Только сейчас я сообразил, что мы находились в каньоне Львов… Его назвали так, видимо, не без причины — не зря ведь моему жеребцу так не терпится поскорее уйти отсюда.

У выхода из каньона я остановился. Если мне не изменяла память, милях в пяти находился большой каньон реки Манкос. Тропа шла вдоль восточного берега, затем удалялась от него, то есть вела именно туда, куда мне и надо.

Отъехав от каньона Львов достаточно далеко, я перевел коня на легкий галоп. Пять миль в темноте и под дождем? Полчаса, если повезет; минут на пятнадцать больше, если нет. Здесь-то угроза горных потоков не очень велика, но там, в каньоне Манкос, она возрастет во много раз, поскольку туда стекает вода из многих каньонов.

К рассвету они не найдут никаких моих следов — все смоет дождь. К тому же вода в реке Манкос значительно поднимется, и ее будет трудно, если вообще возможно, перейти. Это тоже их здорово задержит… если, конечно, мне самому удастся переправиться через реку.

В каньоне Манкос стало чуть посветлее, так как он несколько пошире. Я подъехал к берегу и остановился. Река уже сильно разлилась и, наверное, раза в три стала глубже. Я секунду поколебался, затем направил жеребца в темную воду. Опасливо пофыркивая, он сделал шаг, нерешительно остановился, как бы размышляя, но все-таки бросился в поток. Мгновение — мощная струя стремительно понесла нас вниз по реке.

Серый плыл по течению, все время подгребая к другому берегу, и вскоре начал перебирать ногами, нащупывая твердую почву. И вот мы наконец на берегу. Перед набрякшими от дождя зарослями ивняка. Оглянувшись, я бросил взгляд назад — только мрачные бурлящие воды на глазах разбухающей реки и черные, угрожающе оскалившиеся челюсти каньона.

Выбравшись из ивняка, конь сам нашел дорогу к тропе, и я повернул его на северо-запад. Ближе к северу над нами высилась столовая гора Верди, разбитая на Мириады каньонов и каньончиков. Давным-давно, когда мы с отцом проезжали здесь, он рассказывал мне легенды местных индейцев о крепостях и укреплениях, построенных на стенах утесов народом, жившим и исчезнувшим задолго до нашего времени.

Неторопливо следуя по тропе, я почему-то все время думал о Терезе. Пожалуй, имеет смысл заскочить к ней по дороге на Восток и перекинуться парой слов. Я надеялся, что мои преследователи задержатся здесь надолго, тщетно стараясь меня найти. Ведь дождь смыл все следы, и им придется обшарить все кругом, прежде чем они убедятся, что меня тут нет, и прекратят бессмысленный поиск.

Пока я еще никого не заметил и верил, что никто не заметил меня. В такую-то темень и дождь! Утром я решил найти укрытие и передохнуть. Серый — мой настоящий друг и заслуживал соответствующего отношения. Уже почти рассвело, когда каньон начал раздваиваться — в северном и восточном направлении. Это меня вполне устраивало.

Достигнув главной тропы, я тут же съехал с нее, забрался вверх по пологому склону и вскоре нашел совсем неплохое местечко в густом осиннике, полностью закрывавшем лужайку от посторонних глаз. Там я расседлал жеребца и спрятал его за деревьями, наскоро соорудил себе укрытие из осиновых ветвей, расстелил дождевик на земле — все вокруг было мокрым от дождя, — завернулся в одеяло и уснул, надеясь на лучшее.

Проснулся я около полудня. Какое-то время лежал прислушиваясь, затем, не услышав ничего подозрительного, вскочил, быстро собрался, оседлал коня и отправился дальше.

Сделав еще одну коротенькую остановку на берегу Старвейшн-Крик, чтобы напиться, я вернулся на главную тропу и, внимательно осмотревшись, смело двинулся дальше. Следов на дороге во время дождя, естественно, не оставалось.

Возвращаться, может, было и глупо, но мне очень хотелось увидеться с Терезой. Сам не знаю почему. Скорее всего, из-за ощущения одиночества, которое все чаще и чаще охватывало меня после смерти отца. Мы слишком долго пробыли вместе и очень много значили друг для друга. Во всяком случае, в конце нашей совместной жизни.

Постоянно эти неотвязные мысли… Кем он был? Кто есть я, Кирни Макрейвен? Мое имя звучало как-то не так, хотя кто знает, как оно на самом деле должно звучать?

Но кем все-таки был мой отец? И кто такой Феликс Янт? Почему он убил папу? Теперь я уже не сомневался, что это дело его рук. И почему так хочет убить меня?

Кто те две женщины, приходившие к нам, когда л был еще совсем маленьким? И где они сейчас? Какова их роль во всей этой истории?

Вопросы, вопросы… Они не давали мне покоя, злили и раздражали.

Когда я въезжал в город поздно вечером, мало кто обратил на меня внимание. Золотоискатели, которые жили тут, рано ложились спать. Тому, кто весь день орудует киркой, лопатой или подъемником, не до ночных развлечений. К тому же еще весна, все ждали травы и теплой погоды.

Я поставил жеребца в стойло, забрал свои пожитки и пошел в отель. Там сбросил все прямо у лестницы и направился в ресторан.

Терезу увидел сразу — она принимала заказ в другом конце зала. Заметив меня, девушка на секунду оцепенела, а затем быстро скрылась на кухне. Я же преспокойно плюхнулся на ближайший стул.

Тереза принесла еду посетителю, потом явилась прямо ко мне с кофейником и кружкой в руках. Когда она наливала кофе, у нее слегка дрожали руки. Даже пролила немного на стол.

— Ты… ты вернулся!

Она была безмерно удивлена, только я не понял, от радости или нет. Наверно, все-таки от радости.

Я кивнул.

— Похоже, что так. На конюшне моя лошадь, вот мои собственные штаны, значит, это я и есть.

— Но я думала… я считала, что ты погиб.

— Пару раз был близок к этому. Для меня случайно не найдется куска жареной телятины? Или хотя бы кугуара? — Я поднял кружку с кофе. — Все это время пил кофе собственного приготовления. Оно не шло ни в какое сравнение с этим.

— Тебе лучше уехать… и побыстрее, — вдруг шепнула она. — Он… он здесь.

«Он» значит Янт.

— Здесь?

Трудно в это поверить.

— Он все время сидел здесь. Сказал, ты вернешься… если выживешь.

Тереза вдруг встала, побледнев. И точно — он тут как тут, высокий, аккуратный, совсем как полагается джентльмену. Янт в упор смотрел на меня своими холодными безжалостными глазами, глядя в которые никто не понял бы, что у него на уме. Правда, я без труда догадался, что видеть меня он вовсе не рад.

Тереза тут же заторопилась на кухню, а он уселся. Не стал даже ждать моего приглашения, просто развернул стул и сел напротив меня.

— Зря прокатился в такую даль и обратно, — помолчав, заметил он.

— Дорога многому учит, а я кое-где побывал, много чего повидал, значит, не зря.

Его взгляд вдруг стал откровенно враждебным.

— Кое-где побывал, много чего повидал. Если твоим учителем был отец, он тебя чертовски плохо…

— Мистер Янт, — перебил я его, — не трогайте моего папу. Еще одно плохое слово о нем, и я выпущу из вас кишки.

— Ты? — презрительно фыркнул он. — Не будь дураком, мальчик. Я научился стрелять еще до того, как ты появился на свет.

— Может быть, — спокойно ответил я. — Зато я буду продолжать стрелять после того, как вы окажетесь на том свете.

Мы не отводили друг от друга напряженных взглядов; хорошо, что мой плащ расстегнут, а за ремнем на животе револьвер. Он, безусловно, обратил на него внимание. Так что если… то у меня явное преимущество.

— Не будь дураком, парень, — повторил Янт. — Ты еще не дорос до…

— Может, и не дорос, — снова перебил я, — но вот этот револьвер дорос… очень даже дорос.

По-мальчишески или нет, но я выдержал его долгий, полный злобы и гнева взгляд — не люблю, когда меня пытаются заставить опускать глаза.

Наконец он не выдержал и пожал плечами.

— Ты не доживешь до старости. Слишком заносчив, слишком самоуверен.

— Ну а если на то есть причина? Вам это никогда не приходило в голову? Папа отлично стрелял, просто здорово. Думаю, человек, убивший его, знал это и боялся встретиться с ним лицом к лицу. Предпочел трусливо стрелять в спину, исподтишка. Но ему также должно быть известно, что папа всегда говорил: его сын, то бишь я, стреляет быстрее и точнее всех, кого ему довелось повидать.

Тереза подошла с еще одной кружкой и налила кофе Янту. Поставила ее на стол, ушла и почти тотчас же вернулась с едой.

— Вы не… — Она смотрела на Янта. — Не хотите перекусить?

— Да, моя дорогая, — ответил он. — Пожалуй, я присоединюсь к нашему юному другу.

Что бы Янт ни задумал, стрелять он явно не собирался. Во всяком случае, сейчас. Более того, мне на секунду показалось, мое появление здесь принесло ему какое-то облегчение. Но почему? При его-то ненависти ко мне?

— Твой отец, похоже, был человек что надо, — как бы примирительно заметил он. — Вы двое много путешествовали, так?

— Так.

— И всегда одни? Ни друзей, ни попутчиков?

— Почему? Случались и попутчики.

Янт задумчиво покачал головой.

— Тебе следовало ходить в школу. Наверняка вы подолгу задерживались в каких-то местах, так ведь? — Он отхлебнул кофе и чуть нахмурился, не дождавшись ответа. Да, очень нетерпеливый человек. — Я хочу сказать, он мог бы оставлять тебя у друзей, когда ему требовалось куда-нибудь уезжать… чтобы ты мог ходить в школу.

— Ему нравилось, когда я находился с ним рядом.

Мне вдруг пришла в голову мысль, что он настойчиво хочет что-то выудить из меня, узнать, имел ли отец верных друзей. Та же мысль, что и у меня: мог ли папа где-то кое-что оставить? Тогда надо попробовать пустить его по ложному следу…

— Да, у нас были друзья… в разных местах, — заметил я как бы невзначай, — но папа особенно с ними не сближался. Кроме, конечно, Джима Джилетта. Там, в Мексике, частенько приходилось вызволять кого-нибудь из тюрьмы и переправлять через границу сюда. У папы в Мексике хватало хороших знакомых, поэтому ему приходилось им помогать.

— Джилетт? Из полиции?

— Техасский рейнджер. Кажется, занимал какую-то должность в Эль-Пасо. Мы пробыли там довольно долго. Папа работал в компании по перевозкам. — Мы помолчали, затем я добавил самое главное: — Папа мало кому доверял, но Джилетт всегда оставался исключением. — Я снова сделал паузу, потом, чтобы не переусердствовать, продолжил как ни в чем не бывало: — Папа впервые встретил его, кажется, на бизоньих равнинах. Или в Амарилло, точно не помню. Он говорил, что этот городок напоминал крепость, когда увидел его впервые. Знаете, бизоны разъяряются не на шутку, поэтому люди там строили себе дома, в которых можно спасаться от них.

Тереза не сводила с нас глаз, но теперь я с подозрением относился к ней тоже. Ведь они оставались здесь вместе, а Феликс Янт умел красиво поговорить. И уж конечно, мог предложить куда больше, чем какой-то перекати-поле вроде меня. Или завоевать их доверие — ее и ее тетушки. Само собой, они задумались, зачем он сюда пожаловал в такое время года, и наверняка решили, что дело в Терезе и уж никак не во мне.

Ради нее я вернулся сюда, но теперь Тереза вызывала у меня настороженность… и я вдруг ощутил себя совсем одиноким. Казалось, во всем мире нет никого, с кем можно побыть самим собой. Она не выходила у меня из головы с того момента, когда мы встретились, но сейчас… После смерти папы одиночество стало частью моей жизни, и не могу сказать, что мне это понравилось.

Тереза подошла посмотреть, хватает ли нам кофе, взяла со стола кофейник, чтобы принести еще, и…

— Куда торопиться? — произнес Янт. — Посиди с нами минутку-другую. Уверен, твое общество доставит Кирни не меньше удовольствия, чем мне.

— Ну, я… — Она с сомнением посмотрела на меня.

— Почему бы и нет, — кивнул я. — Садись.

Наверное, в моем голосе не слышалось особой радости, так как она бросила на меня, как мне показалось, чуть озадаченный взгляд.

— Пойду принесу свежего кофе.

Когда Тереза ушла, Янт посмотрел на меня, слегка улыбаясь.

— Хорошенькая девушка! Надеюсь, ты не возражаешь, если она посидит с нами?

— Совсем нет, — равнодушно ответил я.

Хотя на самом деле мне не терпелось остаться одному, помыться и спокойно поразмыслить, что делать дальше. Меньше всего я ожидал увидеть здесь его! Кто же тогда гнался за мной там, на Западе? Кто стрелял по стене утеса? Неужели он нанял кого-то, а сам преспокойно ждал здесь? Я оказался в дураках — он переиграл меня по всем статьям.

А что будет, когда я отправлюсь в Джорджтаун?

Янт, естественно, последует за мной. Он наверняка уже вычислил: если папа мне что и оставил, то это где-то на Востоке. Интересно, заглотнул ли он мою наживку насчет Джима Джилетта? Фигура не выдуманная, его хорошо знают. Даже Янт сразу вспомнил его имя.

Тереза принесла свежий дымящийся кофе и только присела рядом с нами, как Янт вдруг поднялся к моему и, полагаю, ее удивлению тоже.

— Ладно, — улыбнулся он, — оставляю вас одних. Не сомневаюсь, что вам есть о чем поговорить. Твоя поездка, уверен, была очень интересной… и такой внезапной. Ты должен обязательно рассказать Терезе о своих приключениях.

Он ушел, а мы остались сидеть, молча глядя друг на друга. Мне казалось, Тереза недовольна его уходом, но она попыталась продолжить разговор:

— Ну и как там на Западе?

Я пожал плечами.

— Ничего особенного. Дождь, холод, долгая дорога. Думаю, кто-то следовал за мной отсюда. Стреляли в меня.

Она удивленно раскрыла глаза.

— Стреляли в тебя? Кто? Зачем?

— Скорее всего, те двое, которые заходили сюда за день до моего отъезда.

— Кто ты, Кирни? — вдруг спросила она. — Кто ты на самом деле? Ты мне никогда ничего о себе не рассказывал.

— Мне казалось, тебе это неинтересно.

— Почему же, очень интересно! Ты говорил, что твоего папу убили. Какая жалость. Для тебя это, наверное, просто ужасно. Ты отправил его тело домой?

Я поднял на нее глаза.

— У нас нет дома. Где мы вешали шляпы, там и был дом. Его похоронили в городе, где он свалился… Так будет и со мной.

— У Фел… Я хочу сказать у мистера Янта есть плантация в Каролине. Прекрасное место, как он говорит, с таким милым старым домом и акрами деревьев и плодородных полей прямо вдоль берега реки.

— Рад за него.

— Он считает, что твой отец, наверное, тоже имел хороший дом… До беды.

— Какой беды?

— Э-э… не знаю. Я подумала… он сказал, что большинство людей перебралось на Запад потому, что оказались в беде.

— Поэтому и твои родители оказались здесь?

Она вспыхнула.

— Нет, не поэтому! И ты не имеешь никакого права предполагать…

— Ты только что предположила это в отношении меня.

Она бросила на меня сердитый взгляд.

— Но ты же сам рассказывал мне, как вы с папой бродили по белу свету, никогда нигде не задерживаясь. Потом его застрелили. Кто-то убил его, и, наверное, не просто так.

— Что значит «не просто так»?

Мы остались в зале одни, все посетители уже ушли.

— Значит, он кому-то что-то сделал. Разве не за это обычно убивают? Чтобы отомстить. Или чтобы наказать…

— Или потому, что у них что-то имеется.

— Ты говорил, его не ограбили.

Какое-то время я даже не мог вымолвить слово: то, что все это время назойливо сидело где-то глубоко в моей голове, вдруг оказалось прямо передо мной, как на тарелочке. Конечно же, именно за это его и убили! Месть или ненависть только сопутствовали главному. Дело не в них! Его застрелили только потому, что это кому-то очень и очень понадобилось. Но раз у него ничего не взяли, значит, при себе у него этого, то есть каких-то бумаг, скорее всего, на собственность, не оказалось.

Собственность? Земля? Но если у Феликса есть плантация в Каролине, с чего бы его должна волновать папина собственность?

Я мало что смыслил в таких вещах. Ну а если они родные? Если предположить, что плантация принадлежит им обоим, и Янт мог заполучить ее всю, только убрав папу? А затем он случайно наткнулся на меня, о ком ничего не знал раньше?

Одни догадки! И тем не менее у Янта с папой очень много общего: я принял его за папу со спины, у них очень похожи манеры, да и что Янт здесь делал?

— У него не взяли ничего, что он имел при себе, — наконец сказал я. — Но скорее всего, у него хотели отнять то, чем он владел. Если это так, теперь я хозяин… того, что бы это ни было.

— Если бы твой папа владел чем-то настолько ценным, он бы следил за своей собственностью, а не болтался по белу свету, не позволяя своему мальчику получить надлежащее воспитание.

Несколько минут Тереза молчала. Теперь она казалась мне совсем другой. Она всегда была такой или это дело рук Янта? Что он с ней сделал?

— На твоем месте, — наконец продолжила она, — если бы я думала, что владею чем-то, я бы прежде всего узнала, что это такое, и заявила бы свои права. Теперь о твоем папе: если он владел чем-то, то сказал бы об этом тебе или имел бы какие-то документы.

— Может, он собирался сказать мне, но ему не дали.

— Он, наверное, говорил тебе что-то. Надо постараться вспомнить.

Мой кофе совсем остыл. Я встал и сказал:

— До завтра.

Тереза удивленно вскинула брови.

— Кирни! Ты что, сердишься на меня?

— Нет, не сержусь. За что мне сердиться? Ты пока ничего не сделала.

— Мистер Янт к тебе хорошо относится. Очень хорошо. Говорит, ты заслуживаешь лучшей жизни. Мне кажется, он мог бы тебе помочь, если бы ты только вспомнил.

— Вспомнил что?

— Ну, он думает, твой отец, наверное, из хорошей семьи и, скорее всего, оставил где-нибудь документы или что-то в этом роде. Если бы ты их нашел, то смог бы стать другим человеком. Он уверен, что тебе что-то известно, хотя, может, ты искренне думаешь, что ничего не знаешь.

Что ж, по крайней мере это правда: ему надо, чтобы я нашел эти бумаги. Не исключено, что он даже боится, если со мной что-то случится, они тут же всплывут на поверхность. Именно тогда я почему-то вспомнил о Пистолете. Мы всегда называли друг друга братьями, хотя на самом деле не были родней по крови. Где-то на нашем жизненном пути он оказался с нами, и папа растил его вместе со мной. Будучи старше меня, какое-то время спустя он стал жить сам по себе.

Возможно, ему что-то известно, но последние слухи о нем дошли до нас из Калифорнии. Пистолет получил свое прозвище, благодаря умению обращаться с любыми видами огнестрельного оружия и действовал всегда молниеносно и точно. Жаль, но так уж случилось, что ему пришлось нас покинуть.

Мы тогда жили в Миссури, и папа свалился… по-моему, с воспалением легких. В те дни, болезнь, которую называли пневмония, косила всех подряд. За ним ухаживала одна женщина… да, да, Кейт Донельсон.

Мы с Пистолетом ничем особо не занимались, просто ждали. Мне тогда было шесть, а ему, если я правильно помню, около шестнадцати. Вот как раз в этот момент в город заявились те двое.

Я отчетливо их помню — высокие, решительные, с мрачными не улыбавшимися лицами… Во всяком случае, когда мы их увидели. Они носили длинные черные сюртуки, как и папа, когда его застрелили, и какой был на Феликсе Янте. В таких в тех местах обычно щеголяли игроки или адвокаты, а частенько и врачи.

Приехав в город, они сразу начали интересоваться папой. Хозяин платной конюшни сказал им, что не знает такого человека. Он соврал, потому что относился к папе с большим уважением. Я было открыл рот, но что-то в лице хозяина заставило меня тут же его закрыть.

Я разыскал Пистолета и рассказал ему. Он расспросил меня обо всем подробно, потом внимательно огляделся вокруг и решил, что нам надо поскорее ехать домой. Там он прежде всего достал свой револьвер и зарядил его. Как я уже говорил, Пистолет управлялся с ними как со своими руками, но по просьбе папы никогда не носил с собой в городе… только в пути.

Тогда я тоже напомнил ему об этом, но Пистолет объяснил:

— На этот раз папа не будет возражать, Кирни. Обещаю тебе. Если заметишь этих двоих, сразу предупреди меня, а сам иди в дом, и побыстрее.

В любом городишке всегда найдется кто-то с длинным языком — нашелся и здесь. Мы сидели на крыльце. Я как раз принес Пистолету кружку кофе: он тогда будто прирос к ступенькам. Теперь-то я понимаю почему.

Вдруг видим, кто-то спускается к нам с холма. Я говорю:

— Это они.

Пистолет ставит кружку на ступеньку и приказывает:

— Иди в дом и не высовывайся. Похоже, будут проблемы.

— Проблемы? Почему?

— Эти двое пришли за твоим отцом. Хотят его убить. Их надо остановить.

Что ж, надо так надо. Меня давным-давно приучили не спорить, поэтому я ушел в дом, подскочил к папиной кровати и вытащил из висевшей на спинке кобуры один из его револьверов. Папа открыл глаза и посмотрел на револьвер.

— В чем дело, сынок? — слабым голосом спросил он.

— Ничего особенного, — успокоил я его и отошел к открытому окну.

Эти двое оглядели наш дом, Пистолета, сидящего на крыльце, затем двинулись к входной двери, но их остановил негромкий голос брата:

— Ищете кого-нибудь?

— Не твое дело, парень. Уйди с дороги.

Он встал.

— Вам здесь нечего делать. Мы сегодня никого не принимаем. Там больной.

— Пусть тебя это не волнует, — возразил тот, что покрупнее. — Ему осталось болеть совсем недолго. Мы доктора, лекарство у нас с собой.

— У него уже есть доктор, — ответил Пистолет и спокойно добавил: — Мне еще не приходилось никого убивать, не стоит провоцировать меня на крайние меры, парни.

Они остановились, презрительно оглядели сопливого мальчишку, который не сводил с них глаз. Затем их поведение резко изменилось.

— Значит, никого еще не приходилось убивать, сосунок? Зато нам приходилось… и не раз. Сейчас мы тебе покажем, если не отвалишь отсюда. Убирайся да поживей!

Тут Пистолет вдруг захохотал — громко, открыто, и это сбило их с толку, стало настоящим сюрпризом, который заставил их бросить друг на друга недоуменные взгляды. Всего секунда — но она позволила моему брату первым выхватить револьвер.

Он в мгновение ока всадил две пули в того, что поздоровее, а затем застрелил второго, как раз когда тот тоже нажал на спуск. Его пуля пробила рубашку и оцарапала Пистолету бок.

— Ты ранен! — закричал я, выбегая на крыльцо.

— Нет, не ранен, но здешний шериф меня не очень жалует, поэтому я уезжаю. Передай папе, пусть поправляется. Он самый лучший человек на земле!

Пистолет повернулся, пошел по улице, и тут один из тех, тот, что поздоровее, лежавший у крыльца, вдруг приподнялся на локте и стал целиться ему в спину.

Я стоял рядом и, даже не успев подумать, выстрелил в него… на секунду раньше, чем успел сделать это он.

Мой брат резко обернулся, бросил на нас быстрый оценивающий взгляд.

— Спасибо, Кирни… спасибо.

А затем, когда его уже и след простыл, набежал народ. Мы жили на задней малолюдной улочке, но, услышав стрельбу, туда повалили отовсюду, и в первых рядах этот негодяй, городской шериф.

Его мало кто здесь любил — уж больно дрянной он был человек. Хорошо, что я успел спрятать папин шестизарядник под оконной занавеской.

— Эй, что тут у вас происходит? — командирским тоном спросил он.

— Эти двое хотели убить моего папу, — ответил я, — хотя папа болен и не встает с постели. — В маленьком городке все знали обо всем: такие новости, как чья-то болезнь, свадьба, смерть — моментально разносились вокруг. — Они пытались силой вломиться в дом, но мой брат остановил их.

Кто-то в толпе громко воскликнул:

— Так им и надо! С револьвером на больного!

Похоже, так думали и все остальные, и шериф сразу же учуял это.

— Кто-нибудь знает этих двоих? — громко спросил он.

Нет, никто не знал.

— Ну а ты, парень? Видел их раньше? За что они хотели убить твоего отца?

— Никогда не видел. Откуда мне знать, за что они хотели убить папу? Наверное, здорово ненавидели его, раз хотели застрелить больного человека в постели. И, похоже, приперлись за ним издалека.

— И получили по заслугам, — послышался голос из толпы.

Шериф недоверчиво посмотрел на меня.

— Ты уверен, что твой папа действительно болен?

— Спросите у доктора Кори, он его лечит.

Он бросил взгляд на валявшиеся тела. На одном белую жилетку пробила пуля, которая угодила ему в самое сердце. Другой получил две пули в живот и одну мою, в голову. Слава Богу, у меня хватило ума не хвастаться этим.

— Да, вот уж не думал, что твой брат такой стрелок, — задумчиво протянул шериф.

— Еще какой, — с удовольствием подтвердил я. — Не хуже, чем папа.

Тела куда-то унесли, на том все закончилось. Папа скоро поправился, потом мы собрали свои скудные пожитки и уехали оттуда. Но Пистолета нам, конечно, очень не хватало.

Стоя в пустом ресторане отеля, где мы с Терезой остались одни, я снова вспомнил своего брата, тех двоих, которых мы застрелили, и Кейт Донельсон.

Пистолету, может, что-нибудь известно… и Кейт, если она еще жива.

Да, те двое… Не остались ли записи о том, что нашли у них в карманах, что-то же они с собой имели.

Об этом стоило поразмыслить… и побыстрее.

Тереза подняла на меня глаза.

— Что ты собираешься делать? Снова уедешь?

— Очень может быть. Похоже, ты уже нашла себе дружка.

Она вспыхнула.

— Он не мой дружок! Он по крайней мере знает, как обращаться с леди, и не собирается все время болтаться Бог знает где!

— Посмотрим, сколько он проторчит здесь, как только я уеду.

— Вот как! — Она в упор посмотрела на меня. — Считаешь себя такой важной персоной, да? Когда ты вдруг сорвался, он даже шагу не сделал отсюда, понял?!

— Зато сделали другие. Он не счел это нужным. Но на этот раз я еду на Восток.

— Он не уедет, — упрямо заявила она. — Когда снег сойдет, он собирается заняться разработкой прииска.

— Рад за него, — сказал я. — Что ж, пока!

Я поднялся наверх, собрал свои вещи и пошел на конюшню. Нужен мне их старый отель! Посплю и на соломе. Господь знает, мне приходилось ночевать и в худших условиях.

Глава 10

Я бы соврал, если бы стал уверять, что хорошо выспался. Несмотря на сильную усталость, сон просто не шел. Не шел — и все тут! В голове неотвязно крутились мысли о Терезе, единственной девушке, с которой мне, казалось, я подружился, после того как вернулся с гор. И вот такое вероломство!

Когда парню приходит пора думать о девушках, ему надо иметь в виду какую-то конкретную красотку. Тереза мне определенно приглянулась, но ведь Янт такой сладкоречивый… И к тому же меня долго не будет.

Где-то за час до рассвета я встал. Серый уже меня ждал.

Из города мы сначала направились на юг, но я точно знал, куда еду, поэтому через несколько миль уверенно свернул на малоприметную индейскую тропу, ведущую наверх к долине Скотч-Крик, а от нее вдоль хребта дальше на восток.

Когда едешь на Восток, надо подумать о деньгах, и, хотя я потратил очень мало из того, что взял с собой, никогда не угадаешь, сколько и когда тебе понадобится в таком долгом пути. Поэтому я прежде всего отправился к своему тайнику на плато, или к «местечку», как я про себя называл его.

Снег везде уже сошел, даже перевалы освободились от него. Только горные вершины по-прежнему стояли в белых шапках, и оттуда тянуло холодным ветром. На деревьях набухли почки, и трава пробивалась вовсю. На солнечных южных склонах зазеленели кустарники и набрали бутоны дикие цветы. На такой высоте цветок не может позволить себе роскошь терять время. Он должен успеть прорасти, расцвести и рассеять семена, прежде чем ударят очередные морозы, поэтому ему приходится очень и очень торопиться.

Солнце ласково пригревало, но когда я бросил взгляд через долину и поискал глазами свою старую хижину, ее на поляне не оказалось. Все, что мне удалось разглядеть, даже привстав на стременах, — это обгорелые бревна.

Сожгли! Судья Блейзер и его дружки, нет сомнений. У меня чуть защемило сердце — как-никак я провел в ней немало хороших вечеров.

Ладно, двинулись дальше, туда, к моему местечку. К чему понапрасну убиваться и терять драгоценное время? А вот городишко, где убили папу, стоит навестить. Он лежал где-то на моем пути, и, хотя затея представлялась в каком-то смысле рискованной, я все-таки решил наведаться туда.

Добравшись до местечка, я хорошенько огляделся вокруг, затем достал из тайника свои деньги. Пересчитывать не стал — пока незачем, — просто засунул их в седельные сумки и поехал дальше по узкой тропинке через завалы валунов и груды камней.

За века мороз, солнце и ветер источили острые края скал, но даже и тут виднелись поросли карликового водосбора с цветками не более ногтя моего большого пальца.

Громко перекликались друг с другом сурки, радуясь весне, всюду копошились разные мелкие зверушки, совершенно не обращая на меня внимания. Обычно они коротко пискнут и тут же исчезнут среди камней, но сейчас даже и не думали прятаться. Наверное, вспомнив, как я когда-то оставлял им хлебные крошки, приветствовали меня посвистыванием и таращили бусинки глаз. Или по-своему прощались со мной, так как в общем-то я больше не собирался сюда возвращаться.

Когда я проезжал мимо тропы, ведущей к ранчо старого Динглберри, его нигде поблизости не оказалось.

В городок, где застрелили моего папу, мы с жеребцом вошли уже после захода солнца; свет виднелся только в порталах рудников да в салунах и барах, стоявших вдоль главной улицы.

Конь мой сильно устал, да и я тоже, поэтому мы сразу направились на конюшню. Старый Чолк возился еще там. Серого моего он хорошо знал — не хуже, чем меня, если не лучше.

— Привет, сынок! — улыбнулся он. — Давненько, давненько тебя не видел.

— Кто-нибудь в городе искал меня, Чолк?

— До меня пока ничего не доходило, сынок. Вот судья, тот немного побесился, а потом кое с кем еще уехал отсюда. Думаю, за тобой, сынок.

Он не задавал никаких вопросов, а я ничего ему не объяснял. Здесь люди быстро учатся не совать нос в чужие дела.

— Дай жеребцу овса. Он его заслужил.

— Сделаю, сынок, не беспокойся.

Старый Чолк смотрел, как я снимаю свои пожитки с седла и, если даже заметил, что сумки не очень легкие, то никак не отреагировал на это.

— Чолк, — обратился я к нему, — ты ведь хорошо знал моего папу.

— Знал, знал, как не знать. Редкой души человек был, земля ему пухом… хотя и не игрок…

— Он играл ради меня, Чолк. Я понял это слишком поздно. Папа хотел раздобыть побольше денег, чтобы послать меня в школу… Считал, что это единственный способ сразу решить все проблемы.

— Он мог бы пойти на рудник, — заметил Чолк, — или заняться каким иным делом.

— Теперь-то мне ясно: папа боялся, он чувствовал, что ему недолго осталось, за ним кто-то шел по следу… и не один… — Кстати, мне это кое-что напомнило. — Слушай, Чолк, ты не встречал здесь человека высокого роста, в длинном черном сюртуке, немного похожего на папу?

— Да, видел такого.

— Можешь сказать, когда?

— Он приехал в день, когда убили твоего отца. И уехал тем же вечером. А лошадь у него — загляденье!

— Спасибо, Чолк.

— Его рук дело?

— Похоже. Думаю, он кто-то из папиной семьи. Недавно меня судьба свела с ним. — Я махнул рукой в сторону юга. — Он, наверное, заявится и сюда. Может, даже будет спрашивать про меня.

— И что мне ему сказать?

— Ты меня не видел. Когда-нибудь мы с ним снова встретимся, но сначала мне надо кое-что уладить.

— Будь поосторожнее, сынок. Может, он просто странник, но крутой, очень крутой. В нем это сразу видно.

— Чолк, ты же знаешь про людей больше любого. Тебе с папой частенько доводилось разговаривать. Он случайно не говорил, откуда родом… — Я пнул носком сапога камешек. — Понимаешь, я, честно говоря, не знаю, кто я такой. Не знаю, почему этот человек убил папу, почему так хочет убить меня.

— Твой отец не любил болтать языком, сынок, но он был замечательный человек и настоящий джентльмен. Из хорошей семьи, сразу видно. Должно быть, откуда-то с Юга. Каролина или Джорджия. Я понял это по его акценту, хотя он его почти потерял. И гордый… Гордость южанина! Мне приходилось иметь дело с такими во время войны. Отличные парни! Они, конечно, ошиблись в выборе. Зачем понадобилось раскалывать Союз? Но парни — что надо! Точно как твой отец.

— Спасибо, Чолк. Пойду перекушу и на боковую.

— Лучше сначала присмотри себе местечко, сынок. В городе полно приезжих. Тут пошла хорошая руда, а у этих кладоискателей нюх — будь здоров. Учуют за тысячу миль.

— Чолк! Серого, пожалуй, лучше держи наготове. Если услышишь вдруг стрельбу, сразу же его седлай, ладно?

— Сделаю, сделаю. — Чолк подтянул ремень и сплюнул. — Береги себя, сынок, и дай тебе Бог удачи.

Сняв комнату и сложив там свои пожитки, я отправился в ресторан, но той знакомой девушки с веснушками там не оказалось — вместо нее пузатый мужик с закатанными рукавами и толстыми волосатыми руками принес мне еду, только и всего. Удовольствия, конечно, мало, но поужинал я неплохо, а что еще надо уставшему путнику?

Насытив свою утробу, я отправился на Блэр-стрит. В районе двух кварталов близ нее насчитывалось тридцать два притона, где можно было получить все, что пожелаешь — в смысле еды, выпивки илиженщин: заведения «Большая Молли», «У бриллиантовозубой Лили», «Сказочная курица», «Микадо», «Бон тон», «У Лолы» и множество других, включая игорные дома на любой вкус.

Вот он я, иду по улице, набитый деньгами больше, чем любой вокруг, но, наученный горьким опытом, не показываю виду — пусть все думают, вон, мол, идет еще один бродяга. Смотри, совсем одичал, крутит головой, как на резиновой шее.

В каком-то смысле так оно и было. Я чувствовал себя очень одиноким, хотелось хоть с кем-нибудь поговорить… Я уже собирался повернуть назад к отелю, когда вдруг увидел ту девушку с веснушками. Она спешила через улицу с парой пакетов в руках, но когда я попробовал остановить ее, только ускорила шаг.

— Девушка, — все-таки обратился я к ней, — давайте помогу вам нести пакеты. Мы не так давно встречались в вашем ресторане.

— В ресторане? — неуверенно произнесла она.

Я сдернул с головы шляпу, и тогда она наконец меня узнала.

— Ты тот парень… твоего отца застрелили!

— Точно. А ты та девушка, которая посоветовала мне быть поосторожней.

— Да. Я тогда за тебя испугалась. — Она остановилась. — А что случилось с судьей Блейзером?

— Последний раз я видел его в компании с Тобином Уэкером и парнем, которого они называли Дик.

— Я боялась, что они найдут тебя.

— Давай-ка! — Я взял у нее пакеты и пошел рядом. — Ты показывай путь, а я понесу их.

— Мне нравился твой папа, — сказала она. — Какой хороший человек!

— Да. Намного лучше, чем я себе представлял. — Я секунду поколебался. — Ты знаешь, где его похоронили? Мне… мне пришлось так быстро уехать…

— Я покажу тебе, если еще немного здесь побудешь.

— М-м… нет, не могу. Надо кое-что доделать. Там, на Востоке. Но я вернусь. Мне хочется положить цветы на его могилу. Или даже поставить там какой-нибудь знак.

— Там уже стоит деревянный крест с его именем. Мы думали, ты знаешь.

— Знаю? Откуда? Знаю что?

— Ты же записку оставил, что там должен стоять крест.

— Я не оставлял никакой записки!

— На почте лежала записка в конверте с надписью: «Всем, кого это касается» и деньги на приличный гроб, похороны и крест. Все думали, это ты оставил их.

Феликс Янт' Больше некому. Застрелить человека, а потом… Только родственник способен на такое!

— Кажется, я знаю, кто это сделал. Но мне в любом случае хочется положить на могилу цветы. Ему бы это понравилось. Он всегда говорил то про кизил, то про лавр.

— Похоже на Юг.

Мы подошли к небольшому домику, окруженному низеньким штакетником; в окне горел свет. Я видел, что она сомневается и не решается, как поступить.

— Мне бы, конечно, очень хотелось познакомить тебя с мамой, но… не сейчас, — наконец произнесла она. — Может, как-нибудь потом…

— Позволь мне только занести все это в дом, и я сразу же уйду.

Пожав плечами, она открыла дверь, и мы вошли в комнату. В угольной печке потрескивал огонь, на столе горела керосиновая лампа. Рядом что-то шипа худенькая привлекательная женщина, которая очень удивилась, увидев меня. Она тут же отложила шитье в сторону.

— Я не…

— Извините, мэм, я только помог вашей дочери донести эти пакеты, не более того.

В соседней комнате раздался грохот перевернутого стула, затем в дверях показался здоровенный мужик, небритый и не очень опрятный, без рубашки, в подтяжках прямо на голое тело. Он выглядел порядком помятым то ли оттого, что его только что разбудили, то ли после хорошей пьянки. Точно трудно сказать.

— А ты еще кто такой? — поинтересовался он, причем нагло и грубо.

— Кирни Макрейвен, — вежливо представился я. — Вот помог вашей дочери…

— Вон отсюда! — рявкнул он. — Клянусь Богом, я не позволю какому-то подзаборному полупьяному бродяге таскаться сюда! Вон!

Поставив пакеты на стол, я очень спокойно заявил:

— Мистер, я не пил и я не бродяга.

— Плевать мне на то, кто ты такой! Тебе же сказали — вон! Вот и вали да побыстрее.

Но тут встала ее мать, причем как-то элегантно и с чувством собственного достоинства.

— Генри, молодой человек наш гость. Он только помог Лауре донести тяжелые пакеты.

Генри не обратил на нее никакого внимания.

— Вон! Или я сам вышвырну тебя отсюда!

— Да, ухожу! — ответил я. — Но, мистер, не советую даже думать о том, чтобы попробовать вышвырнуть меня. Не хочу причинять беспокойства этой молодой леди, но думаю, вам лучше прикусить язык. Охолонитесь!

Он замолчал, не ожидая такого отпора, и только буравил меня своими заплывшими глазками. Наверное, полагал, что от его беспардонного ора меня отсюда как ветром сдует. Однако нет, вот он я, на том же месте.

Неожиданно мама Лауры повернулась ко мне и смущенно предложила:

— Мистер Макрейвен, может, присядете? Я как раз собиралась приготовить кофе.

— Эй ты там! — снова взревел он. — Да будь я проклят, если…

— Генри, — перебила она его, — это уж слишком. Выпей кофе с нами. Если не хочешь, уверена, твои приятели уже ждут тебя в «Национале».

Он пришел в ярость и, наверное, ударил бы ее, но рядом стоял я, и, похоже, что-то во мне ему не очень нравилось.

— Значит, Макрейвен. Сын того картежника, который застрелился? — презрительно сощурившись, спросил он.

— Да, сын. Только его застрелили сзади, в затылок, так что вряд ли он «застрелился», как вы выразились. Папа не боялся встречать опасность лицом к лицу. С револьвером или без него… И я тоже.

Он бросил на меня злобный взгляд.

— Слышал, тебя ищут, и надеюсь, найдут!

Я улыбнулся.

— Только постарайтесь не быть с ними, когда найдут.

Он подчеркнуто шумно ушел в другую комнату, а мама Лауры показала рукой на стул.

— Пожалуйста, — дружелюбно пригласила она. — Я не могу позволить вам вот так сразу уйти.

— Но мне совсем не хочется причинять вам беспокойство, — пожал я плечами.

— Вы не причиняете нам никакого беспокойства. Скорее, наоборот, помогаете разрешить сложную ситуацию. Пожалуйста, садитесь.

Что ж, так я и сделал. Но сначала снял плащ и повесил его на спинку стула, а шляпу положил перед собой на край стола. Теперь они могли видеть мой патронташ и револьвер. На минуту воцарилось молчание.

— Только что вернулся из дальней поездки, — успокоил я их. — Пришлось побывать в крутых местах.

— Ничего страшного, мистер Макрейвен. Мой муж принимал участие в войне между штатами. А частенько и против индейцев.

Генри опять с грохотом вломился в дверь, явно намереваясь сказать что-нибудь еще. Эдакое хозяйское. Но при виде моих револьверов, в кобуре и за поясом, как-то сник, и ему не оставалось ничего другого, кроме как проглотить свой гнев и ретироваться.

— К нам теперь не часто заходят, мистер Макрейвен, а поскольку Лаура весь день на работе, я практически никуда не выхожу. Так что мы гостям всегда рады.

— После смерти папы мне очень одиноко, мэм. За все это долгое время ни разу не общался с женщинами… кроме одной…

Она деликатно сменила тему.

— Сейчас холодновато для дальних поездок. Многие перевалы откроются не раньше чем через месяц. Вы слышали о бедняге мистере Нильсене? Некоторые считают, что он прибрал к рукам все деньги с почты и скрылся, но мне думается, он, скорее всего, попал в снежный обвал. Вот уже несколько месяцев прошло, как он исчез.

— Да, зима миновала грозная, — согласился я.

— Ваш отец был с Юга, мистер Макрейвен? Я с ним незнакома, но он часто беседовал с Лаурой. Она от него в восторге. Настоящий джентльмен, как она его называла.

— Да, папа с Юга, хотя не знаю, откуда точно. Он… он практически никогда об этом не говорил. Только иногда, очень редко, если ударялся в воспоминания, то называл какие-то места… реки, плантации, что-то еще. Но я не слышал от него названия штата или города… только такие крупные как Новый Орлеан, Чарльстон или Бостон и Филадельфия.

— Мистер Макрейвен, мне бы хотелось, чтобы вы знали: этот человек не мой муж и не отец Лауры. Он мой деверь, муж сестры. Когда она умерла, ему некуда было идти, и мы взяли его к себе. Первые несколько недель он еще работал и время от времени давал нам немного денег, но сейчас мы ничего от него не видим, хотя он считает себя хозяином дома. Вы не первый, кого он выгонял из нашего дома.

— Почему же вы не потребуете, чтобы он убрался отсюда?

Она улыбнулась.

— А если он откажется? Что мне тогда делать?

— Мэм, вы только прикажите ему, а уж я позабочусь… Но если меня здесь не будет, то сходите с Лаурой к шерифу или какому-либо другому известному человеку. Если и это не поможет, зайдите в любой салун на Блэр-стрит и расскажите там о своей проблеме.

— Но они его могут повесить.

— Да, могут… и поделом ему. Даже самый последний ублюдок с той улицы не потерпит, чтобы кто-то издевался над порядочной женщиной, мэм.

В соседней комнате тихо скрипнула половица. За закрытой дверью нас подслушивали. Я слегка поднял левую руку, призывая к молчанию, и вытащил из-за пояса револьвер.

У Лауры отвисла челюсть, но я успокоил ее.

— Стрельбы не будет, не беспокойтесь.

Дверь резко распахнулась — он стоял на пороге с винтовкой в руках.

— А теперь вон отсюда!

Винтовка была заряжена, но не нацелена, в чем и заключалась его ошибка. Он шагнул в комнату, но, увидев направленный на него шестизарядник, остановился. Да так резко, что чуть не упал.

— Положи винтовку на пол, — спокойно приказал я ему, — забирай свои пожитки и вали отсюда, да побыстрей. И не вздумай больше здесь показываться. Если ты хоть раз сунешь сюда свой нос или пристанешь хоть к одной из этих женщин, виселица тебе обеспечена. Меня, может, здесь какое-то время не будет, но я перед отъездом навещу шерифа и поговорю кое с кем на Блэр-стрит.

Ему очень хотелось выстрелить, ах как хотелось направить эту винтовку на меня, но он понимал, что у него нет ни малейшего шанса.

— Да кто ты вообще такой?! — визгливо заорал он, но уже куда менее решительно.

— Друг семьи, — не повышая голоса, коротко ответил я.

Он плевался, чертыхался, но тем не менее сделал все, как приказано. Здоровенный наглый детина, но трус. Хотя я ни на секунду не забывал, как учил меня папа, что относиться к таким людям легкомысленно нельзя. От них можно ждать чего угодно.

Когда за ним захлопнулась дверь, я прежде всего передвинул стул так, чтобы меня не видели в окно, затем убрал револьвер за пояс.

— Простите, мэм. Иначе пришлось бы физически выкидывать его отсюда и, значит, кое-что здесь поломать.

— Спасибо, Кирни, большое вам спасибо. Он стал совсем невыносим! И с каждым днем все больше распоясывался.

Она снова наполнила мою кружку. Я откинулся на спинку стула и с удовольствием отпил горький ароматный кофе, оглядывая полки с книгами на стене. Так, пара романов сэра Вальтера Скотта, «Крошка Доррит» Чарльза Диккенса, «Вивиан» Бенджамина Дизраэли…

Заметив мой взгляд, она с легкой улыбкой сказала:

— Это подарочные экземпляры. Мой муж знал их всех лично, а его отец вместе с сэром Вальтером учился в школе. Во втором классе их учителем был мистер Люк Фрейзер. Он жил недалеко от Кэнонгейт-стрит, и они часто ходили домой втроем. Позже он переехал в дом рядом с тем, где умер Джон Нокс.

— Чем ваш муж занимался?

— Боюсь, толком ничем, — грустно улыбаясь, она развела руками, — но тем не менее он был прекрасным человеком, и я очень любила его. Больше всего ему хотелось рисовать, однако его картины мало кто покупал. Затем мы поженились, вскоре он получил небольшое наследство… Так мы оказались в Америке. Он знал сэра Вальтера с детства, а с мистером Диккенсом познакомился только тогда, когда приехал в Лондон. Мистер Дизраэли тоже считался одним из его добрых знакомых. В Нью-Йорке он преподавал живопись и фортепьяно, но жизнь не стояла на месте, поэтому ему пришлось вступить в армию. Вскоре он стал старшим сержантом, а когда войны с индейцами потребовали много людей, его сделали офицером.

— Вы даже не сказали мне, как вас зовут, — заметил я.

— О, простите! — Она смущенно приложила руки к губам. — Меня зовут Энн Маккре, а мою дочь Лаурой.

Мы проговорили допоздна. Но прежде, чем вернуться в отель, я решил зайти на конюшню к старому Чолку.

— Ну раз ты вроде как не торопишься, то, полагаю, останешься переночевать, — заметил он.

Я вкратце рассказал ему про миссис Маккре и Генри.

— Знаю такого, — кивнул Чолк. — Никчемный человек. Пьяница и лентяй. Хорошо, что они избавились от него. А ты не беспокойся. Они хорошие люди, мы о них позаботимся. — Он задумчиво посмотрел на меня. — Рассчитываешь вернуться сюда, сынок?

— Рассчитываю.

— Она прекрасная девушка. Мы здесь, в Сильвертоне, много размышляли о ней и ее матери. Достойные люди с добрым сердцем.

— Я знаю… Послушай, Чолк, за мной охотится человек… может, даже не один. Кажется, кто-то из них и убил моего папу. Остальных он просто нанял.

— Мы уже говорили об этом. Буду держать ушки на макушке.

У себя в комнате отеля я, как и тогда, подставил стул под ручку двери и лег спать, положив шестизарядник на тумбочку у кровати.

Но сон, как назло, не шел. По коридору все время кто-то ходил, с улицы доносился топот лошадей… Лежа на спине с закинутыми за голову руками, я попробовал вернуться к своим ранним воспоминаниям.

Затем встал, подошел к маленькому столику в углу, нашел в ящике блокнот и, взяв карандаш, стал записывать все, что смог вспомнить.

Вот я лежу на палубе парохода, жаркое солнце бьет мне прямо в глаза… длинноногие птицы на болоте… потом на песке у моря, одинокое, заброшенное место… старый каркас, наполовину вросший в грязь, к которому папа не разрешает мне подходить, большой пустой старый дом с хлопающими на ветру ставнями… крючковатый старик в выцветшей зеленой накидке, однажды вечером пришедший к нашему дому, когда папа был в отъезде… такой убогий, скрюченный… или так мне казалось?

Вот папа говорит: «Нет, я не потерплю ее в доме! Я не желаю иметь с ними ничего общего!»

Кто-то сказал что-то о проклятье. «Проклятье? Не имею ни малейшего понятия об этом, но они отравляют все, к чему прикоснутся! В них зло… страшное зло!»

Дверь закрылась, и я больше ничего не слышал.

Только бессвязные обрывки воспоминаний, воспоминаний без начала и конца, хотя я четко помню странную реакцию папы, когда я сказал ему про скрюченного старика в зеленой накидке.

Затем настал вечер, когда что-то закончилось и что-то другое началось: вечер, когда папа вернулся домой, закутал меня и куда-то увел. Больше мы туда никогда не возвращались.

Имена… там звучали имена — старый Толберт… Фаустина… Вебер… Наоми… Имен много, но они ни о чем мне не говорили.

Наконец я устал, лег в кровать и мгновенно уснул.

Утром, когда я спустился к завтраку, меня обслуживала Лаура. Она с кофейником в руке сразу же подошла к моему столику и прошептала:

— У нас есть яйца. Если хочешь, то заказывай скорее. Их осталось совсем немного, а желающих — полно.

— Мне, пожалуйста, яичницу-болтунью из двух.

Внезапно дверь распахнулась, и в ресторан вошли двое со значками на груди. Они быстро оглядели зал, заметили меня и сразу же направились к моему столику.

— Мистер Макрейвен? Мое имя Берне. Я веду расследование о человеке по имени Блейзер. Судья Блейзер.

Глава 11

На секунду, всего на секунду я весь напрягся. Затем, собравшись, спокойно произнес:

— Я встречался с ним.

— Это понятно. Не объясните ли нам, что произошло?

Лаура подошла к столику с испуганным видом.

— Лаура, принеси, пожалуйста, кружки для этих джентльменов. И горячего кофе.

Я вкратце рассказал им про то, как всю зиму пас в горах скот Динглберри, как, спустившись вниз, узнал об убийстве отца и о его крупном выигрыше в карты накануне, как выяснял отношения с судьей Блейзером.

— Я пришел к нему за папиными деньгами, которые он хотел присвоить, думая, что мне о них ничего не известно. Тогда я объяснил ему, что все знаю и что их необходимо вернуть законному владельцу, то есть мне.

— И он их вернул?

— Ну, пришлось немножко поднажать. Хотя ему не очень-то хотелось расставаться с такими деньгами.

— А что потом?

— Потом? Мистер, у меня тут нет друзей, поэтому я уехал. Предвидел, что меня станут искать, и вернулся к себе в горы.

— Он?

— Да, сэр. С ним приехало несколько человек. Один из них Тобин Уэкер. Они выследили меня.

Тщательно подбирая слова, я рассказал о драке в хижине, о том, как меня били и как мне удалось бежать. В снежный буран.

— Одна старая индианка вправила мне сломанный нос. Она поставила хрящи и кости на место и закрепила их воском. Индейцы выходили меня.

— И ты больше никогда не видел Блейзера?

— Нет, но я видел в Рико Тобина Уэкера и еще одного — Дика.

Они продолжали и продолжали задавать вопросы, а мне не терпелось избавиться от них. Пора отправляться в Джорджтаун, но разве им понять?

— Ты полагаешь, Блейзер убил твоего отца ради этих денег?

— Нет, сэр, думаю, не убивал. Скорее всего, его охватила жадность.

— Последний раз ты встречал судью в своей хижине, так? Но потом видел Уэкера и Дика в Рико. А хижина сгорела…

— Блейзер пропал, — перебил его другой, — и мы должны найти его… или его тело.

— Полагаю, ответ в том, что осталось от моей хижины. Увидев меня в Рико, Уэкер и Дик здорово испугались. Почему? С чего им меня бояться? Ведь Уэкер никого и ничего не боялся. Вот только я видел их с Блейзером в хижине перед той последней бурей.

— Мы проверим. — Они встали. — Надеюсь, ты собираешься задержаться в нашем городе?

— Вряд ли. Срочно еду на Восток… Черри-Крик.

Они обменялись быстрыми взглядами.

— Было бы лучше, если бы ты остался здесь, пока не выяснятся обстоятельства исчезновения Блейзера.

Я немного помолчал, затем твердо заявил:

— Не могу. По деловым и личным причинам мне надо быть на Востоке. Но я сразу же вернусь сюда, как только сделаю то, что должен сделать. — Они молча смотрели на меня. Пришлось продолжить: — Понимаете, за мной кто-то гонится, и Уэкер с Диком помогают ему. Понятия не имею, зачем кому-то понадобилось меня убить, но думаю, там, на Востоке, смогу узнать это. Полагаю, если человека хотят отправить на тот свет, ему не мешало бы понять почему. Как вы находите?

Берне засмеялся.

— Логично… Ладно, поезжай. Как думаешь, через месяц вернешься?

— Постараюсь.

Берне отодвинул стул.

— Что ж, меня это устраивает. Мы тем временем осмотрим твою хижину.

— Мистер Берне, советую не торопиться. Если вам не очень хорошо знакома та местность, найти хижину в это время года нелегко.

При помощи перечниц, солонок и кружек я показал им расположение вершин и проходов. Рисовать схему не понадобилось: туда каждый год перегоняли две тысячи голов скота, так что их вполне устроили мои устные указания.

— Зачем они приходили, Кирни? У тебя проблемы? — обеспокоенно спросила Лаура, как только они ушли.

— Да нет. Они ищут судью Блейзера. Он ведь так и не объявился, вот они ведут расследование. Уверен, Блейзер сделал что-то не то. Когда его не оказалось вместе с Уэкером и Диком в Рико, я сразу заподозрил неладное. Он должен быть либо с ними, либо здесь. Мне кажется, его бросили в горах.

— Когда ты уезжаешь?

До меня вдруг дошло… совершенно неожиданно: я планировал уехать с рассветом, но голова подсказала правильное решение, прежде чем родились слова.

— Прямо сейчас. Немедленно. — Я встал. — Лаура, я обещал им вернуться через тридцать дней. Надеюсь, мне это удастся, но может случиться, что мне придется задержаться. Если так и если смогу, я обязательно тебе напишу.

Серый был полностью готов. Естественно. Он же настоящий мустанг, для которого нет большего удовольствия, чем отправиться в путь. Поэтому я быстро набросил на него седло, приторочил свои нехитрые пожитки и, не теряя ни минуты, покинул город. Конечно, не самое лучшее время для отъезда, но дело сделано, и следующая остановка будет не раньше чем миль через двадцать пять.

Узкая тропа, вырубленная в стене каньона, по которой мы следовали в Урей, до смерти напугала бы даже суслика, хотя мой жеребец двигался по ней довольно споро. Но что-то мне в ней не очень нравилось. Чем дольше я ехал, тем неспокойней себя чувствовал, так как окружающая местность не могла не вселять тревогу. Короче говоря, если кого-то здесь подстерегут, он может считать себя покойником — укрыться просто-напросто негде.

Затем началась гроза. Когда раскаты грома раздаются в этих узких горных карманах, хочется как можно быстрее свернуться в клубочек. Молнии бьют по тебе со всех сторон… К тому времени, когда мы добрались до места, откуда уже виднелись огни Урея внизу в долине, дождь лил как из ведра, а толстые жгуты молний разрывали в клочья черные низкие тучи.

За дверью конюшни виднелся слабый свет. Я въехал туда верхом. Из маленькой конторки тут же высунулся пожилой человек с тонкими, загнутыми вверх усами.

— Ставь-ка свою лошадь, парень, и заходи выпить горячей кавы.

Впервые после Техаса, где для всего есть свое имя, мне довелось услышать, что кофе называют «кавой».

Сняв с коня поклажу, я насухо протер его, насыпал в кормушку овса и пошел туда, куда меня звали. Кружка горячего кофе мне сейчас совсем не помешала бы.

Неторопливо шагая по проходу в середине конюшни, я заглядывал в каждое стойло. Знакомых лошадей не обнаружил; впрочем, это еще ничего не означало. Надо все узнать у конюха.

Он сидел, откинувшись в кресле-качалке, перед бюро с откидной крышкой и читал какую-то грошовую книжонку об отчаянном парне, посвятившем свою жизнь спасению хорошеньких девушек от индейцев и других негодяев. Что хорошенькие девушки делают там, где они все время оказываются, всегда ставило меня в тупик. К тому же мне в этом смысле никогда не везло: девушек, встречавшихся на моем жизненном пути, как правило, было трудно назвать хорошенькими.

— Там прямо потоп, — входя, заметил я.

— Да уж видно… и слышно. В такую погоду добрый хозяин и собаку не выгонит из дома… Издалека?

— Из Сильвертона.

— Ну и как там?

— Неплохо, совсем неплохо. Недавно открыли отличную руду. Там ее тонны. И совсем почти на поверхности.

Кофе оказался горячий и такой крепкий, что мог бы стоять и без кружки. Я выпил его с превеликим удовольствием. Затем, как положено, вежливо поинтересовался:

— Работы хватает?

— Не очень.

— Много разъездов?

— Да есть немного.

— В городе есть приезжие?

Он повернул голову и пристально посмотрел на меня.

— Они всегда есть, парень. Вот как ты сейчас. Ты тоже приезжий. Друг мой, я молодо выгляжу, потому что жил мирной жизнью, но мне пришлось побывать здесь, когда вон та гора была всего лишь горой в долине. Приехав сюда в первый раз, я вычесывал седину из волос! — Он посмотрел на меня своими холодными голубыми глазами. — Парень, я родом из района Арканзаса — Миссури. Там хватало дешевых искателей приключений.

— Поэтому и перебрался сюда на Запад? Где таких поменьше?

Он вынул трубку изо рта и потянулся за кофейником.

— Выпей еще… Кого ты боишься увидеть?

— Не боюсь. Простая предосторожность. Я не нарушал закон. — Я описал Феликса Янта и Тобина Уэкера.

— Уэкера я знаю, — заметил он. — Пару раз встречал другого тоже. Даже подумал, зачем это он сюда пожаловал. Что ж, наверное, ты прав, за ними стоит присмотреть. — Он налил кофе в мою кружку. — Собираешься уехать?

Почему я все ему рассказал, сам не знаю. Наверное, чувствовал себя очень одиноко и хотел излить кому-нибудь душу. Откинувшись в качалке, он курил и слушал, не перебивая. Затем, когда мой рассказ подошел к концу, молча выбил трубку и задумчиво сказал:

— Здесь пахнет деньгами, парень. Наверное, вы с ним какая-то родня, и, пока ты жив, он ничего не получит или получит очень мало. Поэтому и хочет видеть тебя мертвым, чтобы вернуться и забрать себе все. Может, здесь, конечно, и что другое, но, по-моему, это так… Теперь о тех женщинах. Мне тут не все ясно, но по крайней мере одной из них нужно то же самое, поэтому она хочет убрать тебя с пути.

— А другая?

— Вот с другой-то разобраться потруднее. Она, может, и хорошая женщина, ведь Господь немало оставил их на нашей грешной земле, но всегда надо знать, чего ей надо, чего она добивается. Может, это связано с твоим отцом. — Он набил трубку свежим табаком. — Ты мне нравишься, сынок. Правильно поступаешь… Слушай, у меня тут есть одна черная лошадь…

— Нет, нет, я не собираюсь меняться.

— Никто не говорит об обмене. Я даю ее тебе взаймы. Твой жеребец хоть куда, но на дороге, которую ты выбрал, ты загонишь его вконец. Поэтому лучше возьми и черную тоже. Будешь их менять, тогда они не выбьются из сил. — Он раскурил трубку. — Послушай меня, сынок: иди напрямик через горы в Лейк-Сити. Сэкономишь и время, и расстояние.

С рассветом я уже ехал высоко в горах по индейским тропам, спускаясь и поднимаясь по склонам… Кругом виднелись следы работы золотоискателей, то тут, то там встречались желающие застолбить себе участок, но я старался не общаться с ними. Мой путь проходил вдоль Минерал-Крик, затем вверх по разлому приблизительно тысяч на двенадцать футов. Определить высоту довольно легко по тому, что там растет. А здесь растительность почти отсутствовала.

Направив жеребца между двумя пиками, отстоявшими друг от друга мили на три-четыре, я отпустил поводья, а сам, поудобнее устроившись в седле, стал осматриваться вокруг. Панорама открылась великолепная: Редклауд-Галч внизу слева, но мне надо правее, под маячившую впереди Харрикейн-Бейсин с огромными голыми вершинами и долгими крутыми склонами.

Воздух был чист и свеж, а небо — бездонное море голубизны с редкими черточкамл облачков. Серый горел желанием идти дальше, поэтому мы тронулись вниз, за милю пути спустившись по меньшей мере на тысячу футов.

Сделав несколько коротких остановок у небольших болотцев, чтобы лошади могли напиться, я добрался до дна каньона, где одна тропа переходила в другую вдоль Хенсон-Крик.

Новая тропа вскоре вдруг резко повернула на северо-восток. Там мы сделали короткий привал под соснами: я дал лошадям свободно попастись, сам немного отдохнул, неторопливо оглядывая путь, который мы прошли, перекусил, затем навьючил поклажу на свое последнее приобретение — черную кобылу, и снова пустился в путь. До Лейк-Сити, по моим расчетам, оставалось миль пятнадцать — шестнадцать.

Как мне казалось, я значительно опередил своих преследователей. Впрочем, ни в чем нельзя быть уверенным. Пока я отдыхал в Сильвертоне, они могли добраться сюда и спокойненько поджидать меня.

Город лежал в симпатичной долине среди гор и процветал не по дням, а буквально по часам. Раньше это местечко принадлежало Юте, но после 1874 года, то есть совсем недавно, когда Юта уступила его, сюда хлынули золотоискатели, нашли золото, и деньги потекли рекой… Вскоре начался настоящий золотой бум: вместо нескольких дюжин убогих хибарок и лачуг здесь стал бурно расти самый настоящий город.

Проезжая по главной улице, я насчитал семь салунов, четыре ресторана, несколько отелей, пару китайских прачечных и даже один или два бильярдных зала.

Несколько дней спустя я уже въехал в Джорджтаун и остановился в отеле «Париж».

Глава 12

Когда к стойке регистрации в отеле подошла женщина небольшого роста с очень приятным лицом, я сразу же ее узнал.

— Тетя Софи?

От неожиданности она на секунду застыла на месте.

— Боже мой, Кирни! Кирни! Вот уж кого не ожидала увидеть!.. Луи, Луи, Кирни вернулся! Кирни Макрейвен! — закричала она в сторону кухни.

Оттуда тут же появился Луи Дюпай, которого иногда звали Француз Луи.

— А-а, топ ami! Как же ты вытянулся! Был мальчиком, а теперь настоящий мужчина. А как твой па'па? Где он?

— Его убили… подло, в спину, — ответил я. — Пока не знаю почему. Я пришел узнать, не оставил ли он вам какие-нибудь бумаги. Вы ведь были его другом.

— Пошли. — Он взял меня за локоть. — Сегодня тихое утро. Мы попьем кофе во дворе… Софи!

— Конечно же, мсье, сейчас будет.

Когда мы уселись за столиком во дворе, он сказал:

— Рассказывай!

Я, как мог подробно, рассказал ему обо всем, что произошло, начиная с убийства папы и кончая сегодняшним днем. Луи Дюпай слушал молча, не перебивая и не задавая вопросов. Потом, когда я закончил, задумчиво произнес:

— Так, значит, как он и подозревал. Феликс Янт. Твой па'па знал, чего от него можно ожидать. Это, как ты правильно заметил, очень опасный человек. Твой отец не раз упоминал о нем. Дуэлянт, убивший нескольких человек, но при всем этом далеко не самый худший из них. Все дело в ней.

— В ком в ней?

— О, если бы мы только знали! У Феликса Янта есть сестра, порочная, злокозненная женщина, для которой главное — деньги, власть и… жестокость, причем последнее превыше всего…

Твой прадедушка, Кирни, был капитаном корабля и во время одного из своих плаваний в Вест-Индию встретил на Гаити девушку… девушку неземной красоты. Ее национальность? Кто знает? Наполовину она француженка, испанка, португалка, словом, европейка, но другая половина точно — карибская. Тебе знакомы каннибалы, населявшие Вест-Индию до Колумба? Дикие, необузданные, беспощадные люди… с кровожадными инстинктами.

Где родилась эта девушка, никто не знал; она же, если и знала, никогда не говорила ни об этом, ни о том, кто она такая… Твой прадед привез ее сюда в Чарльстон. Вскоре после их приезда умерла его жена… совершенно неожиданно, так как всегда отличалась завидным здоровьем, и твой прадедушка женился на той девушке. Ты происходишь от его первой жены, Феликс Янт и вся его родня — от второй…

Как часто бывает в таких случаях, две ветви одной семьи резко разошлись. Твои родственники — сеятели, деловые люди и солдаты; те, кто произошел от Серины, целиком и полностью посвятили себя творению зла, хотя, надо отметить, все они обладают высокой степенью интеллекта… очень высокой…

Твой дедушка стал умелым бизнесменом, который разбогател, благодаря разумным вложениям капитала, своевременной покупке земли и удачным торговым сделкам. В последнем случае он действовал через старые надежные связи, созданные еще его отцом…

К сожалению, Янты оказались не столь предусмотрительны. Более того, между обеими ветвями вашего семейства произошел полный разрыв. Феликс Янт, спровоцировав дуэль, убил твоего дядю; вскоре от яда умерла твоя тетя… Но доказательств никаких. Твой отец делал все возможное, чтобы не оказаться втянутым в эту семейную разборку. Он служил в армии, когда твой дедушка умер…

Итак: есть плантация, не знаю, какая, но достаточно большая. Есть недвижимость в Чарльстоне и еще больше в Саванне. Есть также плантация на Ямайке. Феликс Янт, его сестра и остальные члены их семейки, безусловно, считали, что в случае смерти твоего отца именно они унаследуют все это. О тебе они и понятия не имели.

— Мой отец оставил у вас какие-то бумаги?

— Да, оставил. Документальные улики, которые он не хотел пускать в ход, пока жив, улики, способные засадить одного из его кузенов за решетку за предумышленное убийство, а также завещание его отца в отношении упомянутой собственности и соответствующие бумаги на нее. Остальная информация, насколько мне известно, касается другой собственности и местонахождения документов, которые могут тебе понадобиться для установления права владения. — Он немного помолчал. Затем продолжил: — Как тебе известно, в своем отеле я не сдаю комнаты незамужним одиноким женщинам. У меня достаточно номеров, и я пускаю в них кого хочу и только когда хочу. Два дня тому назад сюда явилась женщина и хотела поселиться. Я отказал, не объясняя причин. Она пришла в ярость. — Луи пожал плечами. — Такие штучки ничего для меня не значат. На истерики я не желаю тратить времени. Но эта женщина… очень красивая, с сильным характером и, думаю, движимая каким-то особым чувством ненависти. Она ушла, но, полагаю, вряд ли навсегда. Самое же главное заключается в том, что она, уверен, — сестра или тетка Феликса Янта. Итак, я тебя предупредил.

— Интересно, откуда ей стало известно, что надо ехать именно сюда?

Он снова пожал плечами.

— Ну, моя кухня в своем роде весьма знаменита… Хотя, нет, не думаю, что дело в этом. Возможно, находясь здесь, твой отец написал письмо… ну, скажем, другу или родственнику, ей стало известно об этом, и она решила кое-что проверить.

Впрочем, не исключено, что она явилась сюда всего лишь из любопытства: ведь отель «Париж» знаменит, почти легенда, а друг отца, которого все знают под именем Француза Луи, имеет славу самого гениального повара нашего времени. Многие известные люди не жалеют ни времени, ни денег, чтобы добраться сюда и отведать одно из его фантастических блюд или насладиться гостеприимством его шикарного отеля.

Газовые фонари, купленные у Тиффани, черное ореховое дерево, библиотека из трех тысяч томов в кожаных переплетах, мраморные раковины в каждом номере… Да, отель «Париж» отличала своя собственная, ни с чем не сравнимая элегантность!

В ресторане — пол из перемежавшихся белых кленовых и желтых ореховых половиц и блюда с заметным европейским вкусом. Здесь обедали генерал Гренвиль Додж, президент Улусе С. Грант, Джей Гоулд, Рассел Сейг, барон Ротшильд, принц де Джойнвилль и множество других не менее знаменитых и богатых людей.

В отеле имелось всего десять номеров, но в каждом из них своя ванна — что почти невообразимо для тех мест и времен. Джорджтаун всегда оставался всего лишь лагерем удачливых золотоискателей, но даже Денвер не мог сравниться с ним в изысканности блюд, которые подавали в ресторане Луи Дюпая, ибо он сам их готовил, не без оснований гордясь плодами своего поварского искусства.

— Луи, у вас найдется комната для меня? — спросил я.

— Для тебя? Для тебя я просто кого-нибудь выгнал бы! Конечно же у меня для тебя есть комната. — Он отвел меня наверх в прекрасный залитый солнцем номер. — Отдохни, а затем мы еще потолкуем.

Уже уходя, Луи Дюпай задержался у двери.

— У меня, как тебе известно, мало друзей, и один из них твой отец, человек образцового вкуса и глубоких философских познаний. Ты, кстати, слышал, что он когда-то преподавал философию?.. Конечно же это нельзя считать истинным критерием. Многие из учителей сами полные профаны. Они всего лишь как попугаи повторяют малопонятные точки зрения, но твой отец… он глубоко проник. С тех пор как я покинул Францию, мне не доводилось встретить ни одного человека, столь образованного и с такими ясными современными взглядами. Мы частенько подолгу беседовали, и… он поведал мне о своих планах относительно тебя.

Я грустно вздохнул.

— Папа никогда не посвящал в это меня.

— Да, я знаю. Видишь ли, Кирни, он считал себя нищим, хотя именно благодаря ему семья достигла благополучия, но он не хотел возвращаться и предъявлять права. Все, что он оставил себе, — это знания и умения, мало кому нужные здесь на Западе. Он был мыслителем, а Западу требуется деловитость. Поэтому ему приходилось обходиться тем, что он умел.

— Но в конце концов он оставил мне более чем достаточно, — заметил я.

— О-о? Тогда нам надо поговорить. Ты должен услышать про его планы, даже если они тебя не очень интересуют. Посмотрим. Пока же не подходи к окну и отдыхай. Я зайду к тебе попозже.

Он вышел, мягко затворив за собой дверь. Я скинул сапоги, пододвинул стул к кровати и, сняв с себя пояс с револьвером, положил на сиденье стула так, чтобы не тянуть за ним руку, а плащ бросил на спинку.

Время от времени по улице проезжала повозка или одинокий всадник, один раз до меня донеслись приглушенные звуки какого-то спора… Затем я уснул, а когда проснулся, стало уже темно. Комнату слабо освещал тусклый отблеск света снаружи. Стены казались черными, но стол и стул в углу виделись четко.

Стул в углу? Я посмотрел еще раз — на нем, слегка раскачиваясь, сидела женщина.

Какой-то момент я лежал, даже не шевелясь, хотя, должен признаться, по коже забегали противные мурашки. Я не верил своим глазам. В душу закрался страх.

— Вижу, ты проснулся, Кирни, — произнесла она низким бархатным голосом. Голосом настоящей образованной леди, и добрым притом. — Надеюсь, мое присутствие не вызывает у тебя отвращения. Мне очень надо с тобой повидаться. Да-да, понятно, ты меня не знаешь. Зато прекрасно знал твой папа. Пора и тебе познакомиться. Давно пора. В конце концов мы ведь с тобой кузены.

— Кузены? — Пока она говорила, мне все-таки удалось справиться со своим ужасом. Папа как-то сказал мне: «Страх — это орудие, используемое тобой, если им владеешь ты, и орудие, используемое твоими врагами, если им владеют они». — В таком случае, боюсь, у вас передо мной явное преимущество.

— Меня зовут Делфина, Кирни. Ты обо мне не слышал?

— Нет.

— Жаль. Могли бы стать близкими друзьями. Понимаешь, до нас дошел слух, что ты умер… Считали даже, что умер и твой отец… несколько лет тому назад. Мы не сомневались… в общем узнать, что он жив, явилось для нас большим сюрпризом.

— Скорее, шоком.

Как она сюда попала? Луи не мог разрешить ей войти, а Софи никогда бы не решилась сделать то, чего не хотел Луи. Однако вот она, сидит на стуле в углу моей комнаты.

В голову невольно поползли старые сказания об оборотнях, ведьмах и колдовстве, о людях, способных таинственно появляться и столь же таинственно исчезать. Я раздраженно затряс головой, чтобы поскорей избавиться от подобной чепухи. И все-таки мне очень хотелось понять, как она здесь оказалась.

Снизу донесся приглушенный гомон голосов — время ужина в ресторане.

— Да, ты прав, шок, — согласилась она, — но сейчас, когда ты нашелся, мы должны стать друзьями. Должны видеться как можно чаще. Мы ведь кузены… Хотя и не совсем прямые, — добавила она.

— Луи предупредил меня, что отказал вам в комнате…

— О, значит, он сказал об этом? Да, с ним нелегко, очень нелегко. На редкость вздорный человек. В городе говорят, ему в свое время не повезло в любви, девушка предпочла другого, он не мог смириться с этим и с тех пор ненавидит всех женщин. Боже мой, какой глупый!

— Зато мудрый, — возразил я. — Он разбирается в философии и истории. С таким человеком стоит поговорить.

— Да? Что ж, полагаю, он, по-своему, даже интересен, но лично мне не симпатичен. Слишком холодный, резкий и…

— И подозрительный? — вставил я.

— К кому или к чему? Я всего лишь женщина, которая проделала долгий путь только для того, чтобы повидаться с собственным кузеном!

К счастью, я лег спать, не раздеваясь, планируя потом сразу спуститься вниз и перекусить. Мои сапоги и револьвер лежали рядом с кроватью. Я быстро глянул на стул… Так, все на месте: пояс и кобура прикрыты висящим на спинке плащом. Заметила ли она? Я мысленно упрекнул себя, что не проверил, заряжен ли револьвер. Что, если вдруг придется пускать его в ход?

— Теперь Феликс вздохнет с облегчением. — Я не видел ее улыбку, но не сомневался, что она появилась у нее на лице. — Он тебя как-то потерял. Надо сообщить ему, что ты здесь. Нехорошо снова терять своих родственников после столь долгой разлуки.

Я медленно сел на кровать и спустил ноги. Когда-то, давным-давно, Делфина — я не сомневался, что это была она — приходила к нам, и после ее визита папа несколько месяцев тяжело болел. Есть ли здесь связь? Или это всего-навсего мое разыгравшееся воображение?

Подняв с пола сапог, я автоматически вытряс его — привычка, приобретаемая, когда спишь в местах, где полно змей, тарантулов, скорпионов, — и оттуда с едва слышным металлическим звуком что-то выпало на пол. Не обратив на это внимания, я надел его и протянул руку за другим. Он куда-то делся, поэтому я встал и сделал шаг. В ногу вонзилось что-то острое, валявшееся на полу. От неожиданности я вскрикнул, как сделал бы на моем месте любой, и Делфина тут же спросила:

— Что случилось, Кирни? Ты ушиб большой палец?

— Наступил на что-то, — ответил я, натягивая сапог. — На гвоздь или что-то еще. — Я надел пояс, застегнул пряжку. — Ладно, пойдемте поужинаем.

Мы спустились вниз вместе, и первой нас увидела Софи. Ее губы плотно сжались, глаза гневно засверкали, но она не вымолвила ни слова.

— Мы можем поужинать, Софи? Еще не слишком поздно?

— Нет, мсье, вы пришли вовремя. У нас сегодня жареная белая куропатка, сердечки артишоков, а из рыбы — форель.

Она усадила нас за столик в середине мягко освещенного, очень приятного зала. Посетителей было немного, но все мужчины, как я сразу же отметил, не сводили с моей спутницы глаз. Теперь и я тоже.

Делфина выглядела великолепно. Что касается ее возраста — фактор, который, как учил меня папа, надо стараться в женщинах не замечать, — я дал бы ей лет тридцать. На самом деле, наверняка больше, но насколько, сказать трудно. Великолепное платье, густые, черные как смоль волосы, уложенные по последней моде, большие черные глаза, обрамленные длинными, изящно изогнутыми ресницами…

Безукоризненно красива, но в изгибах ее рта пряталось что-то такое… что-то наводящее на мысль о жестокости… или о чем-то чудовищно злом и беспощадном.

Или, может, это всего-навсего мое разыгравшееся воображение, подкрепляемое обрывками воспоминаний о вещах, которые я когда-то слышал или видел, но не запомнил или не придал значения, потому что был слишком мал?

— А ты красивый, Кирни. — Она оценивающе посмотрела на меня. — И очень молод. Интересно, сколько тебе сейчас?

— Возраст штука относительная, — сказал я. — Так папа всегда говорил. Главное — это характер. В лошадях, в собаках, в мужчинах, в женщинах — во всем.

— Похоже, твой папа мудрый человек, — заметила она с едва заметной ноткой раздражения. — Почему же тогда он не вернулся домой?

— Наверное, потому что мудрый.

— Но тебе, Кирни, надо вернуться домой. — Делфина наклонилась ко мне. — Тебе надо увидеть свои родные края, своих близких. Поехали в Каролину вместе с нами! Тебе там очень понравится. — Она положила свою руку на мою. — Ну как, Кирни? Подумаешь об этом? Ты нужен нам дома. — Она сказала «нам», но явно хотела, чтобы я понял это как «мне».

Мода того времени устраивала ее как нельзя лучше: платье прекрасно подчеркивало то, что скрывается под ним. И хотя все мужчины вокруг буквально не сводили с нее глаз, она их попросту не замечала, уделяя все свое внимание исключительно мне одному.

— Мы ведь тебя искали, Кирни.

— Нам приходилось много ездить, — произнес я первое, что пришло мне в голову.

— Да, кстати, этот Француз Луи… он что, близкий друг твоего папы?

Так, так, так… Значит, она подозревала или каким-то образом узнала, что все ценное мой отец оставил именно здесь. Я равнодушно пожал плечами и небрежно махнул рукой.

— Папевсегда нравилась хорошая кухня, а Луи — лучший из поваров. Они разговаривали о книгах, о философии, но друзья? Вряд ли. Думаю, не более чем обычное приятное знакомство. Если у папы и был друг… — я сделал вид, что задумался, — то это один человек в Денвере… на Лаример-стрит. Он родом откуда-то с Юга. По-моему, из Нового Орлеана.

Не знаю, верила ли она мне или нет, но слушала очень внимательно. И неторопливо ела.

Зачем ей понадобилось приезжать сюда в такую даль, если Феликс уже нашел меня? Она ему не доверяет? Или их поджимают сроки, заставляют действовать как можно быстрее? В любом случае надо отделаться от нее и поговорить с Луи. Я должен скорее увидеть бумаги отца.

— А того человека в Денвере… ты знал? — поинтересовалась она.

— Видел один раз, но давно. Папа ездил туда один. Что он там делал, мне толком не известно.

Я говорил правду. А действительно, что папа там делал? Он очень редко оставлял меня одного, будто знал, что нам грозит какая-то беда, но в тот раз он отсутствовал больше двух недель. Может, ездил в Джорджтаун? Это не так уж далеко… во всяком случае, не очень.

— Кухня действительно великолепна, — продолжила Делфина, как-то странно поглядывая на меня. Будто ожидала что-то увидеть… или услышать. — Ты должен поговорить с ним, Кирни. Тебя он послушает. Мне необходима такая же комната, как у тебя… Рядом с твоей.

— Он не послушает никого, — ответил я. — Луи всегда принимает решения только сам, и если ему кто-то не нравится, ничто не заставит его от них отступиться.

— Но ведь…

— Не стоит даже пытаться, — перебил я ее. — Я знаю этого человека.

— Даже ради меня? — Она снова положила свою руку на мою, ласково поглаживая пальцами мою кисть.

У меня аж дыхание сперло. Делфина была потрясающе обворожительная женщина, а я слишком много времени провел в горах и к тому же никогда еще не встречал таких красивых, таких соблазнительных, таких заманчивых женщин!

— Я… я попробую.

В тот момент я не играл. Что в этом, собственно, плохого? Отель на самом деле превосходен, а она самая настоящая леди… или в высшей степени искусно прикидывается таковой.

Я начал подниматься, в спешке криво поставил ногу и довольно неуклюже плюхнулся на стул. Ничего особенного, случайная неловкость, только и всего, но когда я снова попробовал встать, наши взгляды случайно встретились.

В ее глазах я вдруг увидел то, чего никогда не видел в человеческих глазах и только один раз в своей жизни в глазах живого существа — горного льва, приготовившегося к прыжку.

«Надо немедленно уходить, остаться одному, вернуть себе то, что называется здравым смыслом… « — пронеслось у меня в голове.

— Простите, боюсь, мне надо пойти прилечь… Я что-то не очень хорошо себя чувствую.

— Конечно, Кирни. Ты устал. Ложись и выспись. Увидимся в следующий раз.

Еще раз извинившись, я торопливо встал и — слава Богу, на сей раз без проблем — пошел к себе в номер.

Глава 13

Едва я вошел в комнату и зажег газовую лампу, как прибежал встревоженный Луи.

— У тебя все в порядке? — резко спросил он. — Как она оказалась в ресторане с тобой? — Выслушав мои объяснения, Луи раздраженно покачал головой. — Очевидно, она прокралась сюда, пока я работал в саду. Вот досада! Кирни, ты должен всячески ее избегать! Она та самая женщина, о которой меня предупреждал твой отец, никаких сомнений.

Мой сапог вдруг что-то задел, и предмет отлетел в сторону. Я бросил взгляд на пол — маленький гвоздик, которыми прикрепляют ковры. Его-то я, наверное, и вытряс из сапога… Да, но как он туда попал?

— В чем дело? — В голосе Луи слышалось явное беспокойство.

Я нагнулся и поднял гвоздик. Ничего особенного, гвоздик как гвоздик, вот только его острый кончик покрыт каким-то затвердевшим блестящим веществом желтовато-коричневого цвета.

— В нем. Выпал из моего сапога.

Он взял у меня гвоздик и внимательно, очень внимательно осмотрел его под лампой. Я кратко рассказал ему о своей привычке всегда вытряхивать сапоги перед тем, как надевать их, и как я, вставая с постели, наступил на него, вытряхнув его из сапога.

— Сними носок, — приказал Луи. — Надо осмотреть твою ногу.

— Я, наверное, наступил на шляпку. Если бы на острие, он проткнул бы мне стопу.

Ранки или даже царапины на подошве не оказалось. Луи еще раз внимательно рассмотрел острие гвоздика.

— Тебе крупно повезло, — мрачно заметил он. — Уверен, это яд, и предназначался тебе. Она, очевидно, подложила гвоздь в сапог, когда ты спал. Ей просто в голову не пришло, что ты его вытряхнешь.

— Мы все так делаем. Этому в горах быстро учатся.

— Полагаю, сейчас она считает, ты уже отравлен. — Он по-прежнему не отрывал глаз от гвоздика. — Мне об этих делах кое-что известно. У нас в семинарии во Франции был один профессор, изучавший растительные яды, в частности яды для стрел, использовавшиеся примитивными народами. Этот напоминает пакуру, яд, приготовленный из дерева с таким же названием. Если мне не изменяет память, от него человек начинает спотыкаться, становится неловким, как правило, теряет контроль за движениями, а затем умирает. В зависимости от полученной дозы яд действует в диапазоне от пятнадцати минут до нескольких часов, хотя обычно быстрее.

— Когда я вставал со стула, у меня подвернулась нога, и я чуть не упал. Обычная неловкость, но…

— Конечно же она подумала, что начал действовать яд. Очень хорошо! Теперь главное для тебя — исчезнуть отсюда до рассвета. Поезжай куда-нибудь подальше в горы.

— Но я приехал специально за бумагами папы!

— Ты их получишь. Сколько это займет? Час… даже меньше. А я тем временем прослежу, чтобы твои лошади были готовы. — Он бросил взгляд на гвоздик, который осторожно держал пальцами за шляпку. — Надо побыстрее от него избавиться. Надеюсь, ты не захочешь взять его с собой?.. Отвратительная штука… Убийство никогда не решает проблемы. Наоборот, создает их больше, чем на первый взгляд устраняет. Сколько раз в жизни у меня возникало желание расправиться с тем, кто мне очень досаждал, хотя, само собой разумеется, я ничего не предпринимал для осуществления его, — мы все-таки достаточно цивилизованные люди. И вместе с тем через год-другой оказывалось, что человек, которого мне страстно хотелось убить, не имел для меня никакого значения… а частенько и для всех остальных. Время лечит многие болезни. Я перестал выбрасывать старые газеты: просмотришь их несколько месяцев спустя и лучше понимаешь, что действительно важно, а что нет. Многие явления, которые, как кажется, вот-вот потрясут мир, свалят правительство, вызовут всеобщую трагедию, на поверку не более реальны, чем миражи в пустыне или дикой ночной долине: минуту-другую они бешено пляшут перед глазами, а затем рассеиваются, не оставив и следа…

Стук в дверь прервал его. На пороге стояла Софи, держа в руках так хорошо знакомую мне кожаную сумку, которую практически никогда не снимал с себя папа. Луи взял у нее сумку и передал мне.

— Вот. Мне не известно, что в ней. Я знаю только то, что он мне рассказал. Думаю, тебе необходимо прочитать все документы, но прошу тебя, топ ami, не делай ничего, не посоветовавшись прежде со мной. И с Софи.

— Софи? Мне казалось, вы не жалуете женщин.

— Да, большинство из них не жалую. Но женщин… а не женщину. Как правило, они глупые, бессмысленные существа. Софи совсем другая. Мы с ней давние друзья, и, хотя она не знает, — когда меня не станет, все это будет принадлежать ей. Софи настоящий драгоценный камень, Кирни, камень чистейшей воды. Она философ, истинный философ, понимающий и воспринимающий реальность куда рациональнее, чем я. Софи много видит, но мало говорит — редкое качество даже среди мужчин. Многие женщины в молодости ослепительно сверкают и переливаются всеми цветами радуги; так природа помогает им заманить в ловушку ничего не подозревающих мужчин. Но как только дверца захлопнулась, приманка тут же исчезает, и остается лишь скука, рутина, серость…

— Мысль, конечно, интересная, но… вы же не скажете такого о Делфине, — возразил я. — Мне кажется, приманка в ней не пропала.

Он пожал плечами.

— Естественно. Она же охотница. Ей не нужен мужчина. Все мужчины для нее лишь необходимые инструменты, сами по себе не имеющие ровным счетом никакого значения. Таково большинство знаменитых куртизанок. Секс для них не играл роли — никаких чувств. Они использовали его только как средство для достижения власти или богатства. Исторический факт! Такие женщины легко держат ситуацию под контролем, а на остальное им в принципе наплевать. Думаю, Делфина, как и ее брат, если он ей брат, хочет получить деньги, так как они дают ей возможность отгородиться от других людей, жить в комфорте и для себя. У нее врожденная ненависть и презрение к окружающим. Она как паук на паутине — ей необходимо иметь свое собственное место, недоступное больше ни для кого. Того, чем располагают они с братом сейчас, им явно недостаточно, а вот с твоим хватит. Но берегись, мой друг! Эти люди безжалостны и никогда не отступают от задуманного… что бы ни стояло на их пути!

— Не бегать же мне от них всю жизнь!

— Нет, не бегать. Но для этого тебе надо прежде всего установить право собственности, раз и навсегда подтвердить факт наличия законного наследника, то есть тебя. Затем, если хочешь, владей, если нет, продай всю недвижимость и возвращайся сюда, подальше от них и их зла, купи себе ранчо и живи своей собственной жизнью… Твой отец не решал этот вопрос, потому что всячески хотел избежать семейной вражды, хотел быть свободным от всего этого. Но произошло убийство. Оно его очень встревожило: возвращение в семью могло бы привести только к новым убийствам. К тому же между ним и собственностью стояли другие. Теперь все изменилось. Ты неглупый, сообразительный парень, Кирни, но я бы настоятельно посоветовал тебе как можно быстрее установить свое право собственности, сделать это немедленно, пока они будут искать тебя здесь. У меня есть друзья, они помогут тебе добраться туда достаточно быстро, поэтому немедленно отправляйся на Восток, найди человека, которого я тебе назову, и вступи во владение. Остальное зависит только от тебя самого. А теперь я оставляю тебя с этими бумагами. — Он постучал пальцами по кожаной сумке. — Изучи их, пожалуйста, повнимательнее.

Я примостился сбоку от окна, чтобы видеть подход к отелю. В принципе для этого следовало прижаться лицом к стеклу, чего делать в данном случае лучше не надо. Делфина вряд ли будет в меня стрелять, но я ни на секунду не сомневался, что она явилась сюда не одна. А даже если и одна, то недолго бы оставалась без желающих сделать для нее все, что угодно.

Луи был прав, настоятельно советуя мне незаметно и побыстрее скрыться из города. Одна попытка убить меня уже имела место, но как только они поймут, что ничего не вышло, то тут же предпримут другую, затем еще, еще… и так, пока не добьются своего. Ими двигали одержимость и нетерпение. Они жаждали овладеть бумагами, которые оставил мой отец, и заодно избавиться от меня. И уже не могли ждать, пока я сам получу эти документы. Очевидно, они решили сначала разделаться со мной, а уж потом заняться бумагами… во всяком случае, похоже, так у них все задумано. Больше всего меня удивило в глазах Делфины — именно это откровенно страстное желание убить.

Ладно, прежде всего надо ознакомиться с содержимым кожаной сумки и понять, что папа мне оставил. Я достал небольшую пачку документов, включая очень четко нарисованную карту, точно показывающую месторасположение моих владений — две плантации, одна из них довольно большая, несколько угодий и участок леса в другой стороне штата, купчие на два других участка земли, а также запечатанное письмо с моим именем на конверте. Я сломал печать.

«Мой сын!

Когда ты прочтешь это, меня уже не будет в живых. С тех пор как умерла твоя мама, я жил только для тебя и тебя одного, но теперь, когда меня уже нет, принимать все решения придется тебе самому. Если ты решишь вернуться на Восток, обязательно найди там старого Толберта. Он знает, что надо делать дальше.

В течение жизни трех поколений нашу семью раздирает смертельная вражда, одним из результатов которой стали семь дуэлей, четыре из них со смертельным исходом. Случались и другие преждевременные смерти по разным причинам, но по меньшей мере несколько из них от яда.

Я сам дважды дрался на дуэли и оба раза вышел победителем, но затем последовали попытки отравить меня или устранить каким-либо иным образом. Я решил: с меня хватит, и исчез из родных мест. Затем я встретил твою маму, так появился на свет ты.

В результате этой многолетней войны их осталось тринадцать, а нас только трое.

У них всех напрочь отсутствует понятие совести. Промотав свою долю наследства, они захотели присвоить чужую. Их зовут Кабанас, хотя некоторые из них предпочитают имя Янт. Если с нами что-нибудь случится, они окажутся единственными, кто имеет право на всю нашу собственность, — именно это, наряду с врожденной ненавистью, и стоит за их деяниями.

Не воспринимай их с легкомыслием. Они обладают интеллектом высшего порядка, смелостью и не остановятся ни перед чем для достижения своих целей — засада, нож в спину, яд. Говорят, все их женщины искусные и опытные отравительницы, использующие яд из Суринама, куда они частенько ездят сами.

Я хотел уберечь тебя от всего этого, надеялся выиграть в карты достаточно денег, чтобы дать тебе настоящее образование, профессию, место в жизни и покончить с прошлым. Затем до меня дошло, что они охотятся за мной.

Наиболее опытный и смертельно опасный из них — Джозеф Врайдаг, их кузен, недавно вернувшийся из Суринама. Ему сейчас около сорока, когда-то в молодости он провел несколько лет на золотых приисках Калифорнии и Невады. Как он выглядит, я, к сожалению, не имею понятия».

Там было еще несколько строк, но суть до меня уже дошла: похоже, у меня нет выбора, кроме как подтвердить свое право на собственность хотя бы для того, чтобы они отстали. В молодости смерть представляется чем-то очень отдаленным, однако в моем случае совсем свежие воспоминания об отравленном гвоздике в моем сапоге призывали быть максимально осторожным.

Джозеф Врайдаг… Как он выглядит, неизвестно, но ему лет сорок… Надо быть предельно внимательным и, само собой разумеется, никаких незнакомых попутчиков.

Оставался еще один документ — другая карта, древняя карта, вычерченная на отлично выделанной оленьей коже. На ней изображалась река, небольшой форт или что-то вроде этого, индейская деревушка, рощица и утес рядом с каньоном или глубоким оврагом, в стене которого крестиком помечена пещера или то, что выглядело как пещера за водопадом.

Что все это означало, я не понял, но пока я разглядывал карту, у меня появилось четкое ощущение, что она, скорее всего, — самая важная из всех документов в папиной сумке. Для чего ее сюда положили? Карта явно очень древняя и точно является частью моего наследства. Но на ней нет ни названий, ни каких-либо указателей, ничего, кроме нескольких признаков некоей местности. Карту сделал тот, кто знал эту местность как свои пять пальцев…

Движимый каким-то интуитивным чувством, я полез в дорожную сумку, где хранил запасную одежду, и достал старую охотничью рубашку из оленьей кожи. На ней красовалась пара заплаток, но носить ее я еще вполне мог.

Отлично, теперь пришьем карту к внутренней стороне рубашки на спину лицом внутрь — пусть выглядит как заплатка. Только и всего.

Закончив, я встал и потянулся, заодно выглядывая в окно. ha противоположной стороне улицы в тени стоял человек в теплом длинном пальто. Я сделал шаг в сторону, задернул штору, подошел к двери, выглянул в коридор — пусто — и в два бесшумных шага оказался у соседнего номера. Он оказался открыт, так как в него еще никого не поселили. Закрыв за собой дверь, я подошел к окну.

Человек в длинном пальто по-прежнему стоял там же в тени, но теперь к нему присоединился еще один в надвинутой на глаза шляпе. Значит, за мной следят. Как и следовало ожидать.

Вернувшись к себе, я быстро сложил свои пожитки в дорожную сумку и лег на кровать. Естественно, не раздеваясь и не зажигая света. Будем ждать.

До моего плеча дотронулась чья-то рука. Луи.

— Не зажигай свет, — предупредил он. — Пора!

Как он, интересно, собирается незаметно вывести меня из отеля? Ведь парадная дверь выходит прямо на улицу, где стоят те двое, а черный ход — на совершенно открытый пустырь!

Тем не менее он привел меня прямо к черному ходу. Из-за двери доносился невнятный гомон пьяных голосов — похоже, какая-то веселая компания. Вдруг кто-то во всю глотку загорланил «Джинни со светло-каштановыми волосами».

— Выйди и присоединись к ним, — прошептал Луи. — Ничего не говори, только оставайся с ними.

Дверь чуть приоткрылась, я выскользнул наружу, и незнакомые люди тут же окружили меня. Затем чуть ли не в тот же момент дверь снова открылась, скорее, распахнулась, но теперь в холле горели лампы, и яркий луч света освещал всех нас.

— Слушайте, парни, — громко сказал стоявший на пороге Луи, — поимейте совесть! Мои постояльцы устали и хотят спать!

— А-а, смотрите, Француз Луи! — выкрикнул чей-то пьяный голос из нашей компании. — Эй! Добрый старина Луи! Давай к нам, выпьем за дружбу!

— Нет, спасибо. Слишком много работы, — добродушно ответил Луи. — Но у меня к вам другое предложение: вы идете петь в другое место, а я даю вам пару бутылок отличного виски.

— Идет! Идет! — радостно завопил тот, который стоял рядом со мной. — Наш добрый друг, старина Луи! Помнишь, как мы вместе с тобой работали на кладбище?

— Хватит, хватит, ребята! — утихомирил их Луи. — Вот, берите бутылки и отправляйтесь куда-нибудь еще. Мои гости платят мне за нормальный отдых.

— Да мы что, просто поем им серенады, — выкрикнул другой рудокоп. — Давай, Луи! Пойдем выпьем!

— Как-нибудь в другой раз, — улыбаясь, ответил Луи. — А теперь, парни, вперед.

Он закрыл дверь, а мы, пошатываясь и горланя «Проведем ночку в старом лагере», двинулись через пустырь. Как только мы отошли от отеля на достаточное расстояние, человек, обнимавший меня за плечи, прошептал:

— Твои лошади там, под деревьями. Когда дойдем туда, незаметно отколись от нас. Дальше действуй сам по себе.

— Да, конечно… спасибо.

— Ерунда. Друг Луи — наш друг.

Они побрели дальше, горланя песни, а я остался стоять под деревьями, внимательно оглядываясь вокруг. Никто не последовал за «пьяными» рудокопами, никто не приближался ко мне. Значит, уловка Луи сработала на славу. Я скрытно, окольными тропками добрался до края города. Оттуда во весь опор поскакал на юг.

Время от времени я, естественно, останавливался, чтобы прислушаться — нет, никакой погони. Тем не менее лучше при первой же возможности убраться с тропы.

К восходу луны я находился уже на пути к чикагским озерам. Вполне возможно, они не догадаются о моих планах. Тем более, что никто о них не слышал. Путь на запад лежал через Сильвер-Плюм и Бейкервилл, на восток — только к айдахским водопадам и Денверу. Я же направлялся на юг через дикую, в высшей степени негостеприимную местность, поэтому когда взошло солнце, следов преследования по-прежнему и не увидел, и не услышал. После короткой остановки, чтобы переложить груз на черную лошадь, я поскакал к расщелине Каб, затем вдоль нее по направлению к Траблсам.

Когда я спустился с гор, мой желудок возмущенно вопил от голода, а лошади умирали от усталости. Если продолжать в таком же духе, они просто сдохнут. Но тут прямо передо мной, как по волшебству, показался маленький домик, построенный из кусков горных камней, загон с парой лошадей и чистенький милый садик. Я въехал во двор и спешился.

Из дома вышел мужчина.

— Очень даже вовремя, — вместо приветствия сказал он. — Мы как раз собираемся пообедать.

— Что ж, премного благодарен.

Я отвел лошадей, напоил их, бросил им охапку травы и, оставив свою поклажу под деревом, вошел в дом.

Там сидел светловолосый парень и такая же светловолосая девушка, оба моего возраста. Дом выглядел чище, чем обычно.

— Издалека? — поинтересовался хозяин.

— Вполне.

— Похоже, — заметил он. — К нам редко кто заезжает.

— Работал на той стороне разлома. Еду повидать своих стариков в Канзасе.

Мы ели, говорили об урожае, дождях, ценах на серебро и говядину — о чем еще беседовали в Колорадо тех времен? Новости доходили сюда с большим опозданием, поэтому я с удовольствием удовлетворил их любопытство. Рассказал все, что узнал, болтаясь по стране. Конечно, им очень хотелось, чтобы я остался подольше, но, увы, дорога звала, да и путь предстоял далекий.

Добравшись до вершины холма, я оглянулся; они все еще стояли во дворе и, кажется, прощались со мной, махая руками, поэтому я тоже махнул им, хотя и знал, что они меня уже вряд ли видят. Молодые крепкие ребята; из тех, кто всего добивается сам и особо ни в ком не нуждается. Разве только если заболеют. Тогда, конечно, рядом нужны люди, которые могут помочь.

Денвер лежал к северу, но я не собирался демонстративно показывать всем, что направляюсь именно туда, а пересек прерию, оставив Франт-Рейндж позади.

Нет, я поеду через Индейскую Территорию, страну команчей, шайенов, арапахо и, естественно, ютов. Папа дружил с ютами, лично знал Урея и Шавано, или Шоуано, — я слышал, он называл его и так, и так. Чем папа им так полюбился, не представляю, но что они его уважали — это факт. Наверное, когда-то оказал им большую услугу или проявил себя как-то иначе. Юты — сильный, смелый народ, и мне не хотелось бы с ними встретиться: они меня не знали, а убивать кого-либо из них или быть убитым ими не входило в мои планы.

Остановившись на ночевку возле Уиллоу-Крик, я расседлал лошадей, вскипятил себе кофе, прикончил холодное мясо, которое дал мне в дорогу Луи Дюпай, и уснул мертвецким сном.

Утро меня встретило туманное и мокрое. Холодная сырость пронизала все, и как мне ни хотелось съесть что-нибудь на дорогу и выпить горячего кофе, я решил погодить с этим. Надо двигаться дальше.

Ехать в таком тумане, когда не видишь ничего, кроме ушей своей лошади, не знаешь, куда тебя несет и что тебя ждет, само собой, жутковато.

Вдруг до меня донеслись какие-то неясные звуки. Я резко остановился, прислушался.

Да, там кто-то есть… или что-то… там впереди, в тумане…

Глава 14

В тумане, совсем рядом, кто-то был, причем не один. Я шепотом попросил своих лошадок не подавать ни звука, Серый-то понимал меня с полуслова, а вот как насчет черной… Кони нервно запряли ушами, но, хвала Всевышнему, никак иначе себя не проявили.

Стук копыт приближался. Я достал из-за пояса револьвер, осторожно взвел курок. Так, ближе, ближе, не дальше чем в двадцати пяти-тридцати ярдах от меня. Только тихий перестук копыт, приглушенное ругательство — всадники проехали мимо меня в сторону Денвера. Я подождал еще несколько минут, затем убрал револьвер на место и поехал в противоположном направлении, сначала тихим шагом, потом легким галопом.

Конечно, может, те, кто промчались по тропе, не имели ко мне никакого интереса, но даже если и так, кто знает… времена тяжелые, индейцы на тропе войны, везде бродит немало желающих поживиться за счет одинокого путника. Нормальный человек никогда не выстрелит, прежде чем не убедится, в кого он стреляет, но ведь кругом полно желторотых — те, не думая, палят во все, что движется.

Когда туман начал рассеиваться, я замедлил шаг, чтобы осмотреться: холмы, стадо антилоп, поднявших головы, чтобы определить, что за существо нарушило их покой. Не торопясь, они удалились; не убежали, а просто растворились в пространстве.

Где-то в полдень я сделал короткий привал у Бокс-Элдер-Крик. Там хватало дождевых луж, и, напоив лошадей, я наконец-то соорудил костерок, сварил кофе и нормально поел. Я устроился на поляне, окруженной густой растительностью, под выступом скалы возле расщелины. Думаю, это полностью скрывало дым от костра.

Чтобы осмотреть все вокруг, не обнаруживая себя, достаточно просто встать, что я и сделал. Затем, успокоенный, вздремнул под лучами солнца, но уже через час-другой снова ехал по прерии, придерживаясь низин, время от времени меняя направление, чтобы случайно не угодить в заранее приготовленную засаду.

День разгулялся. Стало жарко и тихо. Вдали блестели и плясали тепловые волны, заманчиво звало к себе прекрасное озеро — мираж. Одинокий бизон на фоне синего неба. Гордый, с непомерно длинными рогами, вроде бы рядом, но я-то знал — совсем не рядом, а мили за две отсюда. Я пересекал земли, где миражи частое явление. Ничего нового. Видывали и не такое.

День катился к концу, от деревьев и возвышенностей потянулись длинные тени. Нигде вокруг ни души кроме одиноких бизонов, антилоп, других зверей. Но я чувствовал себя неспокойно. Мои враги стараются не пустить меня в Каролину, они уже знают, что попытка Делфины отравить меня не удалась, и теперь им надо успеть меня перехватить.

Кое-кто из их клана оставался там, на Востоке, и с ними легко связаться по телеграфу. Им сейчас пользуются и деловые люди, и пастухи. Они там, я знал это и, следовательно, чувствовал себя не очень уверенно. Поджидают меня там или стараются перехватить, это уж точно. Только так и никак иначе.

Я ехал по сильно пересеченной местности. Песчаные холмы, крутые овраги, скудная растительность… Но вот мне попалась ровная площадка со следами старых костров и разбросанными остатками полуобгорелого хвороста.

Отлично. Наконец-то можно спешиться и соорудить небольшой костерок, совсем маленький, только чтобы сварить кофе. Степь затихала, готовясь к ночи. Ни шороха, ни звука, кроме моих собственных шагов, случайного позвякивания стремян, легкого потрескивания разгоравшихся веток. Время от времени я внимательно посматривал на лошадей, доверяя их природной настороженности.

Кому, интересно, понравится, когда за ним охотятся?! Это вызывает ощущение злости, раздражения, постоянного беспокойства. Хотя именно такие чувства и нужны в моем нынешнем положении, поскольку любая расслабленность чревата неминуемой смертью. Кто за мной гонится, мне было ясно — безжалостные, беспощадные люди без малейших угрызений совести. Я стоял у них на пути, значит, меня надо убрать, стереть с лица земли, уничтожить пулей, острым ножом, смертельным ядом, не важно, — цель оправдывает средства. А если добавить к этому их абсолютную ненависть ко всему нашему роду, то убить меня доставит им истинное удовольствие.

Сколько их, трудно сказать. Но достаточно. Я же был совсем один, и никого рядом.

Вода вскипела. Я бросил туда кофе, подождал минутку, затем добавил несколько капель холодной воды, чтобы осадить гущу, хотя в принципе это не имело значения.

Несколько раз я вставал, внимательно оглядывал округу. Тишина, лошади спокойно пасутся, довольно пощипывая траву… Серый вдруг резко поднял голову, уши встали торчком…

Я быстро забросал костер песком, торопливо сделал большой глоток горячего кофе, встал, тревожно оглядываясь.

Вроде бы ничего.

Но жеребец продолжал прясть ушами, глядя куда-то на юг, пофыркивая расширившимися ноздрями.

— Смотри повнимательней, — прошептал я ему.

Взяв винтовку, я поднялся выше по склону, по-прежнему держа кружку с кофе в руке. Допью, что бы ни происходило. Я не праздновал труса и глубоко осознал, что со мной не шутят.

Не заметив ничего подозрительного, я вернулся назад, снова наполнил кружку, выплеснул из кофейника жижу, почистил его песком, уложил в дорожную сумку. Затем оседлал коня и продолжил путь.

У моей мамы не могло быть глупых детей, поэтому я проехал по оврагу полмили, прежде чем решил выбраться из него на открытую равнину. Более того, несколько раз натягивал поводья и останавливался — осмотреться, прислушаться, принюхаться.

Высоко в небе светила звезда — одинокий фонарь в окошке одинокой вдовы. Заметно похолодало, с западных склонов гор потянуло свежим ветерком. Лошади нетерпеливо пофыркивали, наверное, им тоже надоела тягучая неопределенность нашего положения. Я повернул на восток и медленно поехал навстречу наступавшей ночи.

Заходившее солнце причудливо подсветило облака багровым светом, пронзив их оранжевыми стрелами лучей. Я останавливался не только для того, чтобы проверить, нет ли погони. Нет, мне невольно хотелось насладиться окружающей красотой; даже когда тебе грозит беда, надо уметь ценить время, уметь растягивать простые, естественные радости, столь щедро даримые нам матушкой-природой.

Нестись куда-то сломя голову или жалеть время на то, чтобы чувствовать, любить, наконец, просто быть, — это обкрадывать самого себя. Так считал мой папа, и его взгляды разделял Луи Дюпай, который, несмотря на свой абсолютный практицизм, в душе оставался глубоко сентиментальным человеком.

Через Додж-Сити проходила железная дорога. И я решил воспользоваться ею, надеясь, что паровоз быстро доставит меня куда надо.

После наступления темноты мы еще с час продолжали двигаться вперед, прежде чем я начал присматривать местечко для ночевки.

Луна уже светила вовсю, когда я наткнулся на огражденный деревьями ровный участок с отличным ручьем и даже небольшим чистым озерцом. Лошади не показывали никаких признаков тревоги, и я смело въехал в чье-то владение, естественно, держа револьвер наготове. Чем черт не шутит…

Так, загон для лошадей, покосившийся амбар, а за ним домишко, обложенный снаружи камнями. Серый и черная, пофыркивая и прядя ушами, отправились к озерцу на водопой, а я стал внимательно оглядываться вокруг.

Ни запаха костра, ни свежего навоза, ни недавно нарубленных веток… Я бесшумно подошел к дому, постучал в дверь. Не дождавшись ответа, поднял щеколду, осторожно вошел внутрь…

Все спокойно. Ни запаха, ни звука. Можно зажечь спичку. Лежанка, очаг, стол, кухонная утварь, на стене пришпиленный гвоздем листок бумаги.

Я зажег свечу и поднес ее к записке.

«Всем, кто сюда пришел!

Это место принадлежит мне. Будьте здесь как дома. Там, под деревьями, похоронены моя жена и наш сыночек. Я не могу жить один. Уезжаю на родину поискать себе другую женщину.

А. Т. Т.

P. S. Если увидите где цветы, положите букетик на могилки. Она была хорошей женой. Делала все, что могла».

У очага лежали приготовленные дрова, пол был чисто выметен.

Я вышел на улицу, снял с лошадей поклажу и седла, отвел их в загон. Затем вернулся в дом и лег спать. Несколько раз просыпался — тишина. Только где-то далеко в степи выли койоты. Женщина, которая здесь жила, наверняка страдала от одиночества. Мужа ведь часто и подолгу не бывало дома — добыча, пропитание, охота, работа…

Рассвет я встретил на ногах. Быстро согрел себе кофе, оседлал жеребца, вывел лошадей из загона, привязал их к столбу. Затем приготовил дров для очага, подмел пол. Плотно закрыв дверь, пошел к могилкам. Обе на низеньком холмике под большим развесистым дубом, на обеих засохшие цветы, положенные разными людьми.

Рядом росло множество неизвестных мне желтых и красноватых цветов, я собрал букет и положил на могилы, сняв шляпу, молча постоял, потом вскочил в седло и поехал своим путем.

На записке стояла дата двухлетней давности. Интересно, добрался ли этот парень домой? Нашел ли себе другую женщину? Мне хотелось, чтобы он сюда вернулся. А если нет, то кто-нибудь еще рано или поздно обоснуется на этом месте. Нам с папой частенько встречались сгоревшие хижины таких же вот поселенцев, их разбитые повозки, ухоженные и неухоженные могилы, а иногда даже кости. Их поток нельзя остановить. Всегда найдется кто-нибудь еще. Ни самые дикие индейцы, ни даже армия не в силах сдержать неистребимую страсть людей к новым дорогам, новым далеким краям, вечное желание увидеть, как восходит солнце над их собственной землей…

Индейцы — прекрасные воины. Они тоже когда-то явились сюда ниоткуда, чтобы отнять у других территорию и пожить, как им хочется. Пушки и стрелы могут остановить солдат, но не женщин и мужчин с детьми и скарбом, которыми движет мечта.

Три дня спустя я въехал в Додж-Сити и направился прямо к Биллу Тилгмену, местному шерифу.

— Отгони лошадей на пастбище, — посоветовал он. — Там они будут в полной безопасности.

— Тилгмен? — поинтересовался я. — Мой папа знавал каких-то Тилгменов там, на Востоке. Один из них Тенч Тилгмен представлял Вашингтон во времена Революции.

— Наш родственник, — подтвердил он.

Я сидел на корточках перед его креслом на террасе.

— Меня зовут Кирни Макрейвен. Еду на Восток оформить право на собственность, завещанную мне папой. Кое-кто гонится за мной, чтобы не допустить этого. Мои родственники, хотя и далекие. Не хочу создавать вам проблем, но если они здесь объявятся, мне придется за себя постоять.

— Сколько ты пробудешь в городе?

— Уеду первым поездом. Утром.

— Можешь уехать сегодня вечером, если я это устрою?

— Чем скорей, тем лучше.

— Моя политика, мистер Макрейвен, — не разрешать проблемы, а не допускать их. Уедете сегодня же вечером.

— Они говорили…

— Я знаю, что они говорили, знаю, что они могли бы сказать, но я так же знаю, что завтра утром на Восток отправляется еще один человек. Чтобы сохранить в моем городе мир и покой, мистер Макрейвен, надо избавиться от причин. И побыстрее.

— Поэтому я и пришел поговорить прежде всего с вами. Это ваш город, и у меня нет желания стать проблемой.

— Что ж, спасибо. — Он встал. — Оставь лошадей и возьми с собой что надо. С ними все будет в порядке, я прослежу.

А что мне надо? Скатка и дорожная сумка. Я перекинул их через плечо, вынул из седельной кобуры винтовку и пошел за ним в дом. Через несколько минут мне нашлось место в вечернем поезде.

— Могу я угостить вас хорошим ужином, шериф? — предложил я. — Очень вам обязан.

— Нет, слишком много дел… Но все же спасибо. — Он направился к выходу из дома и вдруг остановился. — Макрейвен… эти люди… как они выглядят?

— Те, которых я знаю, худые, высокие. Предпочитают длинные черные сюртуки и черные шляпы. Удлиненные неулыбчивые лица, всегда ходят вместе.

Когда поезд тронулся, я откинулся на подушки сиденья как король. Комфорт есть комфорт. Последнее, что я увидел в окно, — это как трое всадников въезжали в город. Трое высоких худых мужчин в длинных черных сюртуках.

Они проехали рядом и даже не повернули голов посмотреть на пыхтевший поезд.

Может, это были они?

Глава 15

Мы с папой пару-тройку раз ездили на поездах, но этого, конечно, слишком мало, чтобы по-настоящему привыкнуть. Тем не менее, войдя вечером в вагон, я по-хозяйски плюхнулся на плюшевое сиденье и приготовился к долгой шикарной поездке.

Поезд был комбинированный — два пассажирских вагона, четыре для скота и один почтовый. В самом конце поезда — вагон-ресторан. Теперь мои соседи: полная молодая блондинка с двумя маленькими девочками, как две капли воды похожими на свою маму, мужчина с мерзким взглядом, будто его вот-вот стошнит; «новый» американец в атласной жилетке с массивной золотой цепочкой от часов; ковбой, спящий в обнимку с винтовкой, совсем как я, и наверняка револьвером за поясом, это уж точно.

За окном тянулись бескрайние пастбища и вился дым от паровоза. Что еще? Немного насладившись чувством собственного достоинства, я задремал. Поезд тащился медленно, то и дело останавливаясь и как бы пережидая. Этот участок железной дороги делали в спешке, скорость тут разрешалась небольшая. Один раз мы долго ждали, пока дорогу перейдет огромное стадо бизонов — дети смотрели широко раскрытыми от восторга глазами, и даже мрачный мужчина с длиннющими бакенбардами не отрывал глаз от окна. Ковбой тоже бросил скучающий взгляд и, тут же отвернувшись, снова уснул. Наконец паровоз свистнул, мы тронулись дальше. Где-то через полчаса навстречу нам показался почтовый экипаж. Машинист весело, не без издевки, свистнул ему вслед: в последнее время поезда все увереннее вытесняли их с рынка перевозок, но они еще сопротивлялись, пробиваясь к отдаленным поселкам и городкам.

Ближе к полудню наш состав снова замедлил ход и вскоре остановился. Я продолжал дремать и даже не открыл глаз. Вскоре поезд тронулся, громыхая и скрипя сцепками вагонов.

Но вот и станция. Три-четыре домика, армейская палатка с вывеской «Отель», несколько огороженных загонов для лошадей. Пассажиры выскочили из поезда и дружно понеслись к вокзальной столовой: кто первый добежит, тому первому и подадут. Я оказался за одним столиком с ковбоем.

— Далёко? — поинтересовался он, бешено молотя челюстями.

— В Каролину… если повезет.

Он вопросительно на меня посмотрел. Даже на секунду перестал жевать.

— Думаешь, нет?

Я равнодушно пожал плечами.

— Кое-кто этого очень не хочет.

— Я со скотом, — продолжил он, помолчав. — Вообще-то должен ехать в товарняке, но… провались они все пропадом! Никогда не ездил как белый человек, вот и решил прокатиться.

— А кондуктор?

— Нормально. Мой хозяин перевозит шесть тысяч голов в год. Пусть только пожалуется.

Мы уминали поджарку из антилопы в каком-то вонючем соусе, но мне приходилось жевать и похуже. Зато кофе подали — что надо. Хотя времени насладиться им как положено не хватило. Паровоз засвистел, и нам не оставалось ничего другого, как догонять свой вагон. Я первый вскочил на подножку и протянул руку ковбою.

— Спасибо, — отдышавшись, улыбнулся он. — В Канзасе меня будет ждать хозяин. Не хотелось бы, чтобы он меня не увидел.

— Крутой?

— Круче, чем солдатский сапог. Хорошо платит, хорошо кормит, требует двойную работу за день.

Мы оба уснули. Даже не сговариваясь. Потом проснулись. Тоже не сговариваясь. Солнце клонилось к закату, мимо неслось стадо антилоп…

Ковбой с интересом на меня посмотрел.

— Что они с тобой сделают, если поймают?

— Застрелят. Или попробуют. Понимаешь, для них это вопрос денег.

— О, — произнес он и бросил выразительный взгляд на рукоятку моего револьвера. — Приходилось пользоваться?

— М-гу. Хотя, надеюсь, не придется.

Поезд снова замедлил ход. Мы ехали не быстрее, чем пешеход.

— Билли Дженкинс, — вдруг сказал он, протягивая руку.

— Кирни Макрейвен, — ответил я и подал свою.

— Приходилось крутить коровам хвосты?

— Приходилось. Этой зимой пас в горах целое стадо. Потом приехал в город и узнал, что убили моего папу.

— Те самые?

— Они.

— Приедем в Кейси, отведу тебя к хозяину. Бену Блокеру. Мужик что надо! Расскажи ему обо всем. Крутой, но справедливый. Знает людей.

— В моем деле вряд ли поможет.

— Тебе только кажется. Поговори с Беном. У него на все есть ответ. И редко ошибается.

— Спасибо!

Поезд тащился дальше, останавливаясь, дергаясь и ободрительно посвистывая. Мы спали, просыпались, перебрасывались ничего не значащими словами… Затем остановились у какой-то станции.

— Надо проверить коров, — вскочил Билли.

— Пойдем, помогу.

Мы прошли по вагонам. Одна корова почему-то свалилась. Подняли, чтобы другие не затоптали, обтерли.

— Если придется стрелять, на меня не рассчитывай, — предупредил Билли. — Не могу бросить своих коров. Убьет!

— Тебя никто и не просит. Мое дело. В любом случае я их опередил… Если, конечно, не телеграф.

— Сколько их?

— Много. Может, дюжина, или больше. Не знаю. Видел всего двух. Одна — женщина.

— Молодая?

— Вполне… И очень красивая… Но хуже, чем гремучая змея.

Я проснулся от прикосновения холодного дула к моему виску и краем глаза увидел высокого худого человека в длинном черном сюртуке и черной шляпе.

— Вставай, — приказал он, — и не дергайся.

Сопротивляться? Лучше драться, чем быть убитым, словно безропотная овца! Да, но блондинка с двумя детьми!

— Ладно, только и вы не дергайтесь.

Я медленно встал с сиденья. Билли Дженкинс крепко спал… или притворялся. Женщина испуганно вытаращила глаза. Ее спутник тоже.

В конце вагона стоял еще один в длинном черном сюртуке и черной шляпе с винчестером в руках. Даже если бы я попытался что-то сделать, они успели бы разорвать меня на части. И других тоже.

— Иди к выходу, — приказал первый и, как только я повернулся, выхватил мой шестизарядник и швырнул его на сиденье.

Спутник блондинки привстал.

— Эй, что это вы собираетесь с ним сделать?

— Дедушка, хочешь жить, сиди спокойно. Нам надо с ним побеседовать, — не повышая голоса, но с угрозой заявил тот, что меня обезоружил, а второй добавил:

— Сиди и не двигайся!

Поезд снова замедлил ход. Пошатываясь из-за тряски вагона, я двинулся к тому с винчестером. Пронзительные голубые глаза, худое удлиненное лицо, тонкие усы ниточкой… Шрам на подбородке.

Он отступил влево, пропуская меня. Когда я шагнул на платформу, соединявшую наш вагон с рестораном, поезд резко дернулся. Моя реакция не подвела и на этот раз: сначала выбить винтовку, потом резкий удар в челюсть. Само собой, он тут же вырубился.

Так, теперь прыжок. Отлично! Несколько ссадин на коленях. Ерунда! И тут же достать револьвер, о котором они не подозревали.

— Кирни! — заорал Дженкинс в окно и бросил мне мой револьвер с перламутровой ручкой и птичками. И очень кстати. Один из этих как раз спрыгнул с поезда под мою пулю. Задергал руками, и я тут же выстрелил еще раз. Он свалился на землю, покатившись куда-то в сторону футах в тридцати от меня.

Спереди из паровоза раздались яростные проклятья. Оказывается, они устроили и завал. Значит, там есть и третий.

Я вскочил и вихрем понесся к первому вагону. Мимо просвистела пуля, другая с визгом ударилась о поручень вагона. Поезд постепенно набирал скорость, но мне все-таки удалось вспрыгнуть на ступеньки товарного вагона. Так где же этот третий? Ответ не заставил себя долго ждать. Раздался грохот выстрела, и пуля расщепила дерево рядом с моей головой. Я пригнулся, тоже несколько раз выстрелил, конечно, ни в кого не попал, но выиграл время и тем спас себе жизнь. Теперь ему уже меня не догнать.

Переждав на всякий случай еще минут пять, пристально вглядываясь в темноту, я по крышам добрался до своего вагона, спустился и вошел внутрь.

У Билли Дженкинса отвисла челюсть, когда он увидел меня, а у блондинки и ее дочерей широко-широко раскрылись глаза.

— Спасибо, — поблагодарил я Билли, садясь на свое место.

— Решил, что тебе он не помешает, — протянул ковбой, не сводя с меня глаз.

— Не помешал, это уж точно.

Зачем ему знать, что у меня есть запасной.

— В кого-нибудь попал?

— М-гу.

— Думаешь или видел?

— Видел. Он мертв… два раза.

— Хорошо, одним меньше.

— Хорошо… А сколькоеще?

— Сделай, как я сказал. Поговори с Беном, когда приедем в Канзас-Сити. Он всегда знает, как надо поступить.

Мужчина с бакенбардами уже не выглядел так, будто проглотил кислый лимон.

— Здорово ты их отбрил, парень, — одобрительно сказал он. — Кто они такие?

— Сейчас уже не важно. Все равно наверняка используют чужие имена, — ответил я, дозаряжая свой револьвер. — Билли, будь другом, разбуди, когда приедем на станцию.

Он кивнул.

— Конечно, разбужу. Давай, спи. Я посторожу.

— Одну из твоих коров, скорее всего, ранили. Может, даже убили.

— Ладно, спи. Потом разберемся.

Глава 16

Он сидел на ограде загона, когда Билли Дженкинс подвел меня к нему. Штаны, заправленные в высокие сапоги, джинсовая куртка, свободно висевший пояс, широкополая шляпа, тронутые сединой усы…

— Мистер Блокер, это Кирни Макрейвен. У него большие проблемы, и я посоветовал ему поговорить с вами.

Блокер перекатил сигару из одного угла рта в другой, бросил на меня оценивающий взгляд.

— Похоже, он из тех, кто способен решить свои проблемы сам. — Блокер махнул рукой на место рядом с собой. — Залезай, садись! — Затем посмотрел на Билли. — У тебя убили корову. Что там произошло?

— Сэр, это моя вина, — вмешался я. — В нее попала пуля, предназначавшаяся мне.

— А тебя зацепило?

— Пара царапин. Ничего страшного. Не знаю, откуда у них ружье, но заряжено оно было не пулями, а дробью… на птиц.

— Ладно, давай рассказывай.

Пока Билли Дженкинс занимался своими обычными делами со скотом, я, сидя на загородке рядом с Беном Блокером, поведал ему о своих невзгодах и о том, что мне надо заявить права на завещанную мне папой собственность. Он молча слушал, не перебивая, только время от времени сплевывал и перекатывал сигару во рту.

— Понимаете, они устроили на меня самую настоящую облаву, мистер Блокер, кругом меня обложили. Что касается стрельбы, думаю, справлюсь сам. Может, и со всем остальным тоже. Но беда в том, что папы больше нет, и мне не с кем об этом поговорить. Билли, похоже, в вас души не чает. Считает, вы можете творить чудеса.

— Он заблуждается, Кирни. Не могу. Никто не может. Как мне кажется, ты попал в крутую историю. Но, может, тебе я смогу помочь. Главное, сейчас найти хорошего адвоката.

— Папа всегда держался подальше от адвокатов. Говорил, они всегда приносят больше вреда, чем исправляют.

Блокер громко расхохотался.

— Да… иногда. Но иногда и наоборот. Кстати, я знаю одного такого. Родом из Каролины и со всеми там знаком. Более того, скоро собирается туда. Пожалуй, с ним стоит переговорить. И чем быстрей, тем лучше. Пошли!

— Нет, сэр.

— Что, что? Я не ослышался? Ты сказал нет?

— Да, сэр. Не хочу, чтобы его убили. Или навредили бы как-нибудь еще. Можно сделать так, чтобы он пришел к вам? Только не ко мне.

— Думаешь, за тобой будут следить? И если узнают, что ты пошел к адвокату, поймут зачем?

— Да, сэр. И сразу убьют его. Я не шучу. Это волки, дикие волки! Они сначала убивают, а потом задают вопросы. Убить не того для них ничего не значит. Пока они не представляют, где я, но к вечеру найдут, не сомневайтесь.

Блокер вынул из кармана жилетки массивные золотые часы.

— Пусть будет по-твоему. Встретимся у склада Вест-Боттомз ровно в шесть. Найдешь? Там и поговорим. — Он помолчал, прищурившись, снова посмотрел на меня. — У тебя деньги-то с собой есть?

— Да, сэр. Мне хватит.

— Тогда до встречи. — Блокер спрыгнул с загородки. — И будь поосторожней. Здесь все происходит очень быстро. Глазом не успеешь моргнуть.

Подхватив свой винчестер, седельные сумки и скатку, я пошел по своим делам, держась подальше от центральных улиц. Поскольку меня сейчас больше всего волновали мои деньги, я первым делом направился в банк «Уэллс Фарго».

Видок у меня был еще тот, но «Уэллс Фарго» имел дело и не с такими после золотой лихорадки в Калифорнии!

— Хочу открыть счет, — сказал я встретившему меня клерку.

Он внимательно меня осмотрел.

— Сколько?

— У вас есть специальная комната? Светиться мне ни к чему.

Он снова бросил на меня оценивающий взгляд.

— Пойдемте. Вон туда.

Удобно устроившись за большим квадратным столом, я положил на него свои седельные сумки, достал из них деньги и начал пересчитывать. Клерк даже глазом не моргнул. В те времена никто никогда не знал, у кого деньги есть, а у кого нет; нередко целые состояния продавали или покупали люди, куда более обтрепанные, чем я.

Девять тысяч семьсот пятьдесят два доллара.

— Я оставлю у вас девять тысяч, — и подвинул пачки к нему. — Мне понадобятся кое-какие деньги на дорогу.

— Вполне достаточно, — сухо заметил он. — Ваше имя?

— Кирни Макрейвен. — Я чуть поколебался. — Если со мной что случится, это все принадлежит мисс Лауре Маккре, Сильвертон, Колорадо.

Он понимающе кивнул.

— Меня зовут Элиот. Большие деньги.

Я аккуратно сложил квитанцию счета.

— Можно оставить у вас винтовку и скатку? Мне надо еще кое с кем повстречаться, а бегать по городу с ними как-то не очень удобно.

— Конечно, — кивнул он и, помолчав, добавил: — Советую не увлекаться картами, мистер Макрейвен.

— Спасибо. Никогда ими не увлекался… Вы знаете мистера Блокера?

— Естественно. — В глазах Элиота засветился неподдельный интерес. — Здесь все знают мистера Блокера. Все имеют с ним дело. Мне даже в голову не пришло, что вы его человек.

Что он имел в виду под «его человеком», я так и не понял, но звучало нормально, поэтому я не стал возражать.

— Слушайте, тут неподалеку была стрельба, поэтому если к вам заявятся двое или трое, которые охотятся за мной, вы ничего обо мне не знаете. К тому же врать вам не придется, вы действительно впервые меня видите. Но главное, не говорите им, куда я отправился. Мне не хотелось бы создавать тут проблем.

— Проблемы с законом? Но мы стараемся всегда помогать закону.

— Я тоже, если требуется. Но пока еще закон не очень интересуется мною. И вряд ли заинтересуется. Похоже, блюстителей порядка больше волнует спокойствие в собственном городе.

Элиот бросил выразительный взгляд на торчавшую из кобуры рукоятку моего револьвера.

— Вас могут арестовать за ношение оружия в нашем городе, — заметил он. — У нас не Додж-Сити.

Я только усмехнулся.

— Да, мистер Элиот, но пусть меня лучше арестуют, чем убьют. Сейчас для меня это — главная забота.

Ровно в шесть я находился у складов и сразу увидел Бена Блокера.

— Ну, наконец-то. А то я уже стал волноваться. Нас ждут в «Палате лордов»… Это игорный дом, но кормят там преотменно… конечно, если тебя там знают.

— Прекрасно. Только я не играю. Кстати, меня только что предостерег от этого мистер Элиот из «Уэллс Фарго».

— Отличный парень. Мы с ним частенько имеем дело.

Мы неторопливо шли по улице, и он с неподдельным увлечением рассказывал о своем деле. Он покупал скот в Техасе и продавал на Севере, иногда подкармливая его здесь, чтобы набрал вес. У меня-то опыта в этом хватало, поэтому я сразу оценил, за что его здесь так уважают.

— Мистер Блокер, — неуверенно начал я. — Когда вы покупаете скот, у вас бывают партнеры?

— Почти всегда. Сейчас покупать скот уже не так выгодно, как раньше. Выросли цены, расходы, но заработать пока еще можно.

— Мне бы хотелось тоже заняться чем-нибудь таким же. Плюс, конечно, скотоводство. В горах Колорадо и Вайоминга полно отличной травы. Там хорошо пасти скот зимой.

— Да, слышал. — Он бросил на меня внимательный взгляд. — Ты в этом что-нибудь понимаешь?

— Конечно, сэр. Пас там скот всю последнюю зиму. И все получалось отлично. Травы в тех местах еще и целебные. Единственная проблема — зимой скот слишком много жрет. — Мы остановились у дверей «Палаты лордов». И я сразу их увидел. — Мистер Блокер, за нами двое!

Он широко улыбнулся, обняв меня за плечи.

— Не беспокойся, сынок. Это мои люди… На всякий случай. Один из них Билли Дженкинс, потому что он приметил тех людей в поезде, другой — Карлин Кейбл.

— Знакомое имя.

Блокер громко захохотал.

— Многим тоже. Револьвер для него словно сын родной.

Когда мы устроились за столиком в дальнем углу, он заказал ужин.

— Чарли вот-вот подойдет. Его фамилия Аттмор. Хороший человек с большими связями на Юге. Родом из Каролины или Джорджии, точно не знаю, но уверен, Чарли поймет твою проблему. — Он осмотрелся вокруг. — Кстати, ты говорил о вложении денег в скотоводство. Сколько ты имел в виду?

— Две-три тысячи.

— Надеюсь, это не все, что у тебя есть?

— Нет, сэр.

— Хорошо. Никогда нельзя класть все яйца в одну корзину, так у нас говорят. По нашим ценам за пару тысяч можно купить и доставить по железной дороге что-то около ста голов. Трудно угадать, сколько за них дадут, но… скажем, в нынешнем году я покупал по восемнадцать долларов за штуку, а продал по двадцать восемь. В прошлом же мы погнали три стада через прерию. Индейцы отбили и угнали почти двести голов. Около полдюжины мы потеряли, переправляясь через реку, еще двух подстрелили на том берегу. Как видишь, на доходы влияет очень и очень многое.

У нашего столика вдруг появился низенький толстый человечек в сером дорогом костюме-тройке, явно сшитом, а не купленном в магазине. Свежее лицо, очень подвижный, копна светлых волос тщательно уложена. В руке он держал коричневую ковбойскую шляпу с широкими полями.

— Бен! Рад тебя видеть, старина. А это, — он повернулся ко мне, — полагаю, тот самый мистер Макрейвен? Добрый вечер, сэр, счастлив с вами познакомиться.

— Садись, Чарли. Садись и закажи себе что-нибудь незабываемое. Потом поговорим.

Когда мы покончили с едой, я достал папину кожаную сумку и выложил из нее все бумаги.

Он сразу же впился глазами в карту и забормотал: «Вот это да! Черт побери!», затем ткнул пальцем в самую большую плантацию.

— Вам известна история этого места? Говорят, оно проклято.

— Зная кое-кого из моих родственников, я бы не удивился.

Он весело хихикнул.

— Значит, вы уже познакомились, да? Особенно с Делфиной. Весьма примечательная особа. — Аттмор повернулся к Блокеру. — Да, все это мне знакомо. Что совсем не удивительно. Про это знают все. У этой плантации дурная слава, но стоит она немало.

Я кратко пересказал ему обстоятельства смерти отца и что происходило потом.

— Вы убили одного из них? Уверены?

— Да, сэр, уверен. Я всегда вижу, худа попадают мои пули.

— Это шайка сволочей, Бен. Хуже, чем сволочей! Я знаю их с детства. Янт не их фамилия. Они Лолонессы. Уж не ведаю, родня ли они этому пирату или нет. Одного из этих мальчиков воспитывала очень приличная семья Янтов, но он от них сбежал. Кстати, они частенько используют и другие имена.

— Имеете в виду того со шрамом на подбородке?

— Эйлиаса? Самого опасного из них? Стреляет без промаха из любого оружия. В четырнадцать лет убил человека в Чарльстоне. Его не наказали, потому что он был слишком молод, да и к тому же тот, кого он пристрелил, пользовался очень дурной славой. Потом он убил кого-то на дуэли в Мобиле, потом еще одного, и так пошло. Хотя кто из них опаснее, он или Феликс, еще вопрос.

— Ничего себе семейка, — криво усмехнулся Блокер и покачал головой.

— Именно так. Никто не хочет связываться с ними, потому что рано или поздно они найдут повод прицепиться и убить… Просто так… Дуэли нынче не в чести. — Аттмор оторвался от бумаг и посмотрел мне в глаза. — Что я могу для вас сделать?

— Помогите мне получить наследство. Больше ничего.

Он пожал плечами, бросив взгляд на лежавшие перед ним документы.

— С этим нет проблем. Все в абсолютном порядке. Можете ехать и получать.

— Спасибо, так и сделаю.

— Хорошо, только не забывайте: уже пытались отравить вашего отца, да и вас тоже. Они не остановятся даже после того, как вы вступите во владение. С чего бы? Они станут вашими наследниками.

Краем глаза я увидел, как через толпу игроков к нам идет Билли Дженкинс.

— Хозяин, — негромко произнес он, наклонившись к Блокеру, — четыре человека. Идут сюда. Одинаковые, как бобы в стручке.

Глава 17

Аттмор бросил на них быстрый взгляд, затем на соседний столик, положив руку на шляпу.

— Не дергайтесь, — спокойно предупредил он меня. — Ничего не случится.

Билли Дженкинс отошел на несколько шагов, и я увидел, как за спиной людей Лолонессов появился Карлин Кейбл.

Четверо вошли, осмотрелись и невозмутимо сели за наш столик, пристально глядя на меня.

— Не беспокойтесь, джентльмены, — не повышая голоса, начал Эйлиас. — Нам нужен только Макрейвен… Поговорить.

— Сомневаюсь, что нам есть о чем говорить, а если бы и было, боюсь, вы зря теряете время, — ответил я.

— Не уверен, — протянул он, из-под полы его сюртука торчали револьвер в кобуре и револьвер за поясом. — Пойдем с нами, и не будет никаких проблем.

— Джентльмены, — прозвучал вдруг тихий вкрадчивый голос. — Меня зовут Том Спиарс. Я шериф этого города. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Это ему подал знак Аттмор. Рядом с ним стояли двое парней. Крутые и решительные. Эйлиас посмотрел на них через плечо, увидел Билли Дженкинса, Карлина Кейбла, еще двоих и нескольких ковбоев у дверей… Снял руку с рукоятки револьвера.

— Боюсь, нет, шериф. Мы хотели только поговорить с мистером Макрейвеном, но это может подождать.

— Естественно, — таким же вкрадчивым голосом ответил шериф. — Поговорите, но только не в Канзас-Сити. Надеюсь, вы меня поняли? — Он широко обвел рукой. — В этом доме почти круглые сутки находятся минимум двадцать пять — тридцать лучших стрелков штата. Все они мои друзья, все не хотят проблем в Канзас-Сити, все будут очень недовольны, если здесь случится что-нибудь такое… Они приходят сюда расслабиться и отдохнуть и знают, как я дорожу их покоем. — Он вытащил золотые часы из кармана жилетки. — Сейчас около восьми часов, джентльмены, на улице вас ждут лошади, мы позаботились об этом. До восьми тридцати, и не позже, вы должны покинуть город. И желательно никогда не возвращаться… Могу также добавить: если не последуете доброму совету, вами займутся люди, о которых я только что упоминал, а правосудие у нас здесь очень неторопливое. До суда иногда проходит больше года… Плохо, конечно, но что делать.

Эйлиас пожал плечами.

— Само собой. Все понятно. Мы и не собирались нарушать покой вашего города. — Он криво усмехнулся. — Спасибо за лошадей. Мы приехали на поезде и совсем не ожидали, что нас ждут лошади.

— Ждут, ждут, — бодро подтвердил Спиарс. — Не могу, конечно, гарантировать их качество и нрав, но они ждут.

Эйлиас бросил на меня ледяной убийственный взгляд.

— Думаю, мы еще встретимся, — процедил он.

— А разве мы уже не встречались? — почти весело спросил я. — Там, в поезде.

Единственным заметным признаком вспышки гнева были плотно сжавшиеся губы.

— Мы помним, — тихо прошипел он. — Такое мы никогда не забываем.

Когда их проводили из зала, Аттмор покачал головой.

— Ну и ну… Не зря я предупредил Тома.

— Вы что, на самом деле даете им лошадей? — недоверчиво спросил я.

— Даю, — спокойно ответил Блокер. — Четырех самых никчемных тварей. Толку от них никакого. Либо создают проблемы, либо отказываются работать. Теперь избавился от них и слава Богу.

— С седлами?

Блокер только усмехнулся.

— Ну нет, на это меня не хватило. Поедут так. Даже без уздечки. Одна из лошадей с характером хуже сколопендры. От нее можно ждать чего угодно. В любой момент.

Аттмор постучал костяшками пальцев по моим бумагам, лежавшим перед ним.

— Хорошо, что Бен вовремя меня поймал. Как раз завтра я еду в Чарльстон и посмотрю, что с этим можно сделать. Где вас искать, если понадобится? Здесь?

— Мистер Блокер и Том Спиарс будут в курсе. Либо тот, либо другой смогут найти меня в любое время. Почту буду получать на бирже.

— Годится. — Мы пожали друг другу руки. — Да, вот еще что: только не думайте, что они уже побеждены.

Нечего говорить, я чувствовал себя на седьмом небе от сознания того, как мне повезло, какой я счастливчик. Мы просто ели и беседовали, причем я почти не принимал участия в их разговоре, сидел, погруженный в свои мысли о событиях, происшедших со дня смерти папы.

Наследство все еще представлялось мне какой-то туманной неопределенностью, пока лишенной конкретной реальности. До того как папа умер, оставив мне кучу выигранных в карты денег, у меня никогда не было и гроша, который бы я не заработал собственным потом и тяжелым трудом.

Жизнь научила меня нескольким важным вещам. Одна из них — если ты беден, незнакомцы вряд ли отнесутся к тебе с почтением, но те же, кто тебя знает как самостоятельного и толкового работника, честно выполняющего свое дело, будут всегда уважать тебя, даже если ты беден.

Мне никогда еще не встречался вор — а мы с папой немало их повидали на своем пути, — которого можно было бы назвать бедным… Эта публика одержима одним: иметь больше, больше и больше, ничего не давая взамен.

Они крали деньги, чтобы не задумываясь тратить их на женщин, карты, вино или дорогую модную одежду, и не испытывали ни малейшего желания самим заработать богатство. Им всегда казалось проще украсть у того, кто своим трудом обеспечивает будущее себе и своим детям. Но в этом-то они и ошибаются.

Если бы Янты, или Лолонессы, или как там еще они себя называли, тратили свою энергию, ум и время не на то, чтобы выслеживать нас с папой, а на что-нибудь дельное, они давно бы стали состоятельными людьми. Хотя, конечно, им покоя не давала еще и врожденная мстительность.

— Кстати, о нашем прошлом разговоре, — обратился я к Блокеру. — Мне бы хотелось купить у вас штук сто бычков на продажу и штук сто ваших племенных производителей, чтобы отвезти в Колорадо.

— Для меня скот закупает в Бивиле один человек. Выпиши мне платежное поручение на твой счет в «Уэллс Фарго», он сделает и для тебя закупки. — Блокер повернулся к адвокату: — Аттмор, этот молодой человек пас скот в Колорадо и Вайоминге. Хорошо знает местность. Говорит, там отличная трава и скот быстро набирает вес. Полагаю, нам надо скинуться и устроить там ранчо…

— Два ранчо, — перебил я его. — Одно на более низком уровне, куда можно перегонять скот в суровые зимы. Я знаю несколько очень хороших мест.

— Нам понадобится кто-нибудь, чтобы организовывать все, — заметил Аттмор.

— Могу заняться этим, — предложил я, думая о Лауре. — У меня есть планы там обосноваться… Где-нибудь на западном склоне Рокиз.

Больше часа мы обсуждали наш проект со всех сторон, и я сам себе поразился: ведь мне еще не приходилось вести деловые переговоры, но, оказывается, работа на ранчо и с лошадьми научила меня большему, чем я ожидал. И у меня впервые появилось желание осесть, завести семью, заняться скотоводством…

— Нам понадобится больше, чем сто бычков, — сказал я. — Начинать надо по меньшей мере с пятисот или даже шестисот.

— Мы начнем с двух тысяч, — ответил Блокер. — Аттмор и я обеспечим их закупки, а также начальный капитал. Ты отвечаешь за все на месте. Твоя доля будет составлять… треть.

— Пятьдесят процентов, — возразил я.

Блокер нахмурился.

— Сколько?

— Я получаю пятьдесят процентов, вам — по двадцать пять. Вы обеспечиваете капитал, а я все триста шестьдесят пять дней в году буду делать так, чтобы он хорошо окупался. Мне придется заниматься кормами и водой, иметь дело с непрошеными гостями и индейцами, делать всю работу самому или контролировать, как ее делают другие. Кроме того, я должен много поездить, чтобы найти подходящее место, а потом отстаивать его, если кто-то вдруг захочет предъявить на него права.

Блокер повернулся к Аттмору.

— Он, пожалуй, прав, Чарли.

— Не возражаю! — помедлив, согласился тот. — Ни у тебя, ни у меня нет времени заниматься практической работой, да и местность он знает получше нашего.

— Каждый из нас должен делать то, что умеет, — не без самодовольства заметил я. Не без самодовольства, потому что совершил сейчас свою первую в жизни коммерческую сделку.

— Значит, по рукам? — подтвердил Блокер. — Как только закончишь свои дела в Каролине, поедешь на Запад?

— Поеду.

Мы проговорили еще где-то около часа, затем я встал, вдруг вспомнив, что мне негде ночевать.

— Никаких проблем, — успокоил меня Блокер. — Тут рядом неплохой отель. Скажешь Сэму Дину, что тебя прислал Блокер, и тебя устроят.

На улице я на минуту остановился, осматриваясь вокруг. Несколько человек на обочине, о чем-то неторопливо беседуя, жевали табак… Чуть дальше еще один салун, за ним вывеска отеля. Наверное, именно его Блокер имел в виду.

Вдруг я услышал тоненький голосок за спиной:

— Сэр?

Она выглядела очень маленькой, совсем как девочка. Скромно, но хорошо одета. С большими темными глазами и очень нежной, просто ангельской кожей лица.

— Сэр, не могли бы вы немного меня проводить? Уже поздно, и мне… — Она взяла меня за руку. — Пожалуйста! Моего отца хватил бы удар, если бы он узнал, что я в такое время еще не дома, но Эмми хотела мне столько рассказать, ведь мы так давно не виделись… вот время незаметно и пролетело!

Мы шли и разговаривали. Она была не похожа на тех, кто пристает к незнакомым мужчинам на улице. К тому же я тоже направлялся в ту сторону.

— Это совсем недалеко. Сразу за тем углом. Я так рада, что вы оказались рядом. Я не знала, что делать, а те мужчины у салуна показались такими опасными!

— Ты здесь живешь?

— Нет, нет, мы живем в Вирджинии, но папа приехал сюда купить лошадей. Мы разводим лошадей и хотим иметь настоящих племенных, а не этих упрямых мексиканских мустангов, как их у нас называют.

Я прекрасно понимал, что уже три дня не менял рубашку и что мой костюм не мешало бы хорошенько почистить. Увы, оставалось только свободной рукой поправить галстук.

Но вот и мой отель. За окном я увидел мужчину в зеленом козырьке на голове и черных нарукавниках.

— Мне сюда, — сказал я ей.

Я смертельно устал и думал только о том, как бы поскорее добраться до постели.

— Ну пожалуйста, только до угла!

— Ладно. Но не дальше. Я…

Мы повернули за угол, и тут она вдруг с силой схватилась за мой правый рукав и закричала:

— Вот он, убейте его!

Глава 18

Если бы у меня было время подумать, я бы во весь голос возблагодарил своего отца! «Когда-нибудь, — сказал он мне совсем мальчишке, — вдруг случится так, что ты не сможешь пользоваться правой рукой. Пусть даже всего на несколько дней. Поэтому, пока не поздно, научись пользоваться и левой».

Боксирование, где левая нередко оказывается важнее правой, здорово мне помогло, но я специально научился делать левой рукой и многое другое — работать молотком, пилой и конечно же стрелять из револьвера и винтовки.

И теперь не раздумывая я выхватил левой рукой револьвер и выстрелил. Они плотной группой направлялись ко мне, и моя пуля наверняка попала в кого-то из них. Резко вырвав свою правую руку, я сильно толкнул девушку в их сторону и, пригнувшись, одним прыжком оказался за углом. Сунув револьвер на место, я бегом помчался в отель. Дежурный встретил меня на ногах.

— Что там случилось? — спросил он, снимая очки.

Я пожал плечами.

— Понятия не имею. Меня прислал Бен Блокер. Сказал, вы дадите мне комнату на ночь. Я стоял уже почти у ваших дверей, когда началась стрельба. Пришлось бежать.

— Разумно, — согласился он и подвинул ко мне журнал. — Распишитесь вот здесь. Номер двенадцать наверху справа.

С улицы доносились крики, топот бегущих людей.

— Идиотизм, — заметил я. — Глупо бегать там, где стреляют. Можно и на пулю напороться.

— Вы правы, но в мире полно любопытных. Им не терпится все увидеть собственными глазами.

Закрыв дверь своего номера, я прежде всего дозарядил револьвер и положил его на столик. Затем снял куртку и рубашку, вымыл лицо и руки и, скинув сапоги, завалился на кровать.

Что там, собственно, произошло, я толком не разобрался. Они плотной группой двигались на меня, но я мог и промахнуться. Они тоже стреляли, но в меня не попали. Я видел, как девушка упала, но это могло быть результатом моего сильного толчка. В любом случае Тому Спиарсу это вряд ли очень понравится.

На улице продолжалась какая-то суета, но я не зажигал лампу, не желая привлекать к себе внимание. К тому же в темноте легче думать. Аттмор, конечно, узнает, как мне оформить наследство, но это займет время. Значит, здесь пока делать больше нечего. Можно либо поехать в Каролину, либо отправиться на Запад и там ждать развития событий.

Я склонялся к тому, что лучше мне вернуться и поискать место для наших ранчо. У меня было кое-что на примете, но теперь придется смотреть на все новыми глазами, так как болтаться по стране — это одно, а выбрать подходящее место для ранчо — совсем другое. Мы решили разводить только крупный рогатый скот, но я думал уже и об овцах. Ведь несмотря на широко распространенную нелюбовь скотоводов, овцы, при правильном выборе пастбищ и хорошей организации дела, могут приносить даже больший доход, чем бычки. Хотя этот вопрос, само собой разумеется, надо детально изучить.

Я долго размышлял, лежа в темноте, затем разделся и нырнул под одеяло. Но револьвер подвинул еще ближе. За мной охотились, а кому хочется быть подстреленным? Особенно в постели. Главное, поскорее выбраться отсюда, а там посмотрим. На Западе в любом случае безопасней.

А девушка, которая схватила меня за руку… она из их шайки или ее наняли?

Только утром, одеваясь, я увидел в поле своей куртки дырку от пули.

Да, рядом, совсем рядом. Это уже не шутка.

Прежде чем спуститься вниз, я несколько минут внимательно осматривал улицу… Видно было немного, но, похоже, там никого.

В вестибюле, отчаянно дымя сигарами и трубками, оживленно беседовали постояльцы.

— Подстрелили, — громко сказал кто-то из них. — Ее нашли на улице вскоре после стрельбы. Она жива, но в нее всадили две пули.

— Кто же это сделал?

— Откуда мне знать? Она новенькая девочка у Мери.

— Зачем кому-то понадобилось ее убивать?

— Спиарс считает, она вляпалась куда не следует. Сейчас он ищет раненого. Метрах в десяти от того места, где она упала, следы крови.

Бена Блокера я нашел на бирже. Он приветственно махнул мне рукой. В зале находилось по меньшей мере человек двадцать, но ни одного знакомого лица.

— Вчера вечером стреляли, — сказал он, когда я подошел и сел рядом.

— Да, слышал.

Мы перекусили яичницей с беконом, затем я сообщил ему, что уезжаю.

— Мне надо незаметно выбраться из города. За мной следят.

Блокер достал свежую сигару, осмотрел ее, откусил кончик и выплюнул. Затем сунул руку в жилетный карман, достал свои часы.

— Как насчет парохода в Ливенворт? — предложил он. — Могу устроить там для тебя лошадь. Оттуда поездом дальше на Запад. Ну как, подходит?

— Моя проблема в том, что я не знаю, кого остерегаться. Кого-то из них я видел, других — нет, и, кроме того, они могут нанять убийцу.

Блокер пожал плечами.

— Понятное дело. В двух кварталах отсюда в любой момент найдется сколько хочешь мастеров, готовых убить любого всего за пятьдесят долларов. — Он бросил на меня пристальный взгляд. — Ты как-нибудь замешан во вчерашней стрельбе?

Я кратко пересказал ему, что произошло.

— В темноте я не рассмотрел точно, сколько их устремилось ко мне. Она схватила меня за правую руку, я ее сильно оттолкнул, и тут они начали стрелять. В меня. — Я показал ему дырку в куртке. — Я тоже сделал два выстрела, думаю, зацепил одного из них. Но мои пули ее не задели, это точно. Уверен, ее подстрелили случайно. — Мы допили кофе. — А пароход когда отплывает?

Он снова посмотрел на часы.

— У тебя есть час.

Я встал.

— Где теперь найти эту девушку?

— Рядом… В заведении Мери.

— Мне надо с ней повидаться.

— Держись от нее подальше. Нельзя, чтобы тебя с ней что-то связывало. Будет расследование. Обязательно будет.

— Мне хватит минуты.

— Что ж, придется пойти с тобой. — Он повернулся к Билли Дженкинсу и Карлину Кейблу, сделав им знак следовать за ним.

Она уже совсем пришла в себя, когда нас ввели к ней в комнату — очень бледное лицо, большие темные глаза, по-настоящему красивые глаза, казавшиеся сейчас даже еще больше.

Наш приход ее здорово напугал: Блокер стоял с таким внушительным видом, что она приняла его за какого-то важного начальника.

— Мне жаль, что тебя ранили, — посочувствовал я. — Даже не предполагал, что такое может случиться.

— Я пыталась завлечь вас в ловушку, — тихо проговорила она. — Помогала убить… Мне заплатили.

— Сколько?

— Пятьдесят долларов сразу и столько же еще, если вас убьют.

— Неужели так дешево стоит человеческая жизнь?

Она пожала плечами.

— Я видала, как убивают и за меньшее… Что вам от меня надо?

— Ничего… только хотел сказать, мне жаль, что так получилось. Ты честно отработала свои деньги, даже если ничего и не вышло.

— Знаете, а вы молодец, — помолчав, заметила она. — Никто даже не предполагал, что вы будете стрелять с левой. Мне велели схватить вас за правую руку и прижать револьвер.

— Им было просто наплевать на тебя. Живая мишень!

— Я спрашивала об этом. Они объяснили, что с такого расстояния невозможно промахнуться. — Она посмотрела мне прямо в глаза. — Если скажете, что я все это говорила, заявлю, что вы солгали.

— Ты хладнокровный маленький скунс, но я не собираюсь никому ничего говорить. Просто хотел лично убедиться. — Я достал из кармана пятьдесят долларов и протянул ей. — Поправляйся. И если хочешь жить подольше, держись от таких дел подальше.

Она взяла деньги.

— Вы дурак, но если хотите оставаться живым дураком, остерегайтесь блондина.

Мы ушли, и когда пароход отчалил от пристани, я стоял на его борту в темноте, задавая себе вопрос за вопросом. Почему не поехал на Восток? Испугался? Возможно, но в большей степени из-за неприязни к тому, с чем мне там пришлось бы столкнуться. Места там прекрасные, но иметь дело с Лолонессами? Нет уж, увольте. Кроме того, мое будущее теперь было связано с Западом. Мне очень понравился Блокер. Надежный, простой человек, но с отличной деловой хваткой. Как раз то, что мне нужно. Я буду заниматься ранчо, а финансовую часть и торговлю предоставлю ему.

Мои мысли продолжали возвращаться к Лауре из Сильвертона. Внезапно поддавшись какому-то внутреннему приказу, я спустился вниз и написал ей письмо.

Пассажиров на борту оказалось немного, поэтому остаться одному не составляло труда. С момента гибели папы случилось столько событий, что мне следовало спокойно во всем разобраться. Главное то, что я уже почувствовал — пришло время прекратить болтаться по стране, осесть, постараться стать серьезным человеком. Кругом кипела жизнь, все росло и развивалось, и мне тоже хотелось стать частью этого процесса. Кроме того, меня сильно задели вопросы Янта о том, кем я намереваюсь стать. Он заставил меня почувствовать свою неполноценность, ощутить себя чем-то хуже других.

Что с ним стало? Где он сейчас? Феликс искал случая убить меня, и все-таки что-то в нем безусловно меня привлекало.

Его сходство с папой? Или со мной?

Я инстинктивно оглянулся вокруг. Что, если он рядом? Или его сообщники? И что имела в виду та маленькая чертовка, предупредив о блондине? Она больше ничего не сказала. Кто он? Откуда?

В Ливенворте я снял номер в отеле «Националь», купил газету и быстро ее просмотрел. Приближались президентские выборы, и я к собственному стыду вдруг осознал, что понятия не имею ни об одном из кандидатов, что никогда не интересовался жизнью страны — вещь в те времена довольно необычная, ибо политика всегда являлась главной темой для разговоров практически везде.

Я ощутил, что мой мир слишком мал, я слишком зациклен на себе и своих житейских проблемах. И это в стране, где формирование правительства — дело каждого человека, где общий успех гарантируется, только если мы, народ, сделали правильный выбор, голосуя за кандидатов. Папа частенько говорил о политике, но я всегда слушал его вполуха…

Решив наверстать упущенное, я сел и прочитал всю газету от корки до корки. Папа мечтал дать мне образование и по мере возможности старался что-то вложить мне в голову, но после его смерти я пока еще ничего не предпринял, чтобы продолжить свое совершенствование.

Утром, наскоро позавтракав в ресторане отеля, я первым делом отправился на Делавер-стрит в книжный магазин Сидни Смита.

В те времена самыми популярными героями на Западе были не отважные погонщики почтовых дилижансов, не ковбои, а адвокаты. Многие мужчины и женщины часами сидели в суде. Чтобы послушать, как какой-нибудь известный адвокат выступает на процессе, люди проделывали путь не в один десяток миль; когда же шло крупное судебное разбирательство, в городах становилось проблемой найти место для ночлега. Как правило, опытные адвокаты обильно украшали свою речь многочисленными цитатами из Шекспира, Александра Поупа, Мильтона Грея или Фрэнсиса Бэкона и, само собой разумеется, из Библии.

К тому же, прекрасно зная, что публике нужно прежде всего шоу, они обычно устраивали из судебных процессов самые настоящие представления. В любом магазине, возле салунов или почты всегда толпились люди, оживленно обсуждавшие детали увлекательного действа. Это был живой театр Запада, реально существовавший еще до того, как появился обычный театр. Адвокатов весьма уважали, восхищались ими, с удовольствием цитировали и пересказывали их речи, обсуждая реплики, аргументы, их ораторское искусство…

В любом западном городке никто не спрашивал, не проходит ли там какой-нибудь процесс — стоило только посмотреть на количество экипажей и лошадей, на толпы мужчин в черных костюмах, женщин в нарядных праздничных платьях и все становилось ясно. Большинство адвокатов не очень-то хорошо знали законы, но зато с лихвой компенсировали это здравым смыслом, проницательностью и умелым манипулированием теми или иными статьями, свойственными начитанным людям. Немалое значение имела игра на чувствах, и уж такой возможности они никогда не упускали.

Цитаты, которые они использовали, частенько переходили из уст в уста. Я, естественно, не читал книг, откуда их брали, хотя завсегдатаи судебных заседаний, на удивление хорошо разбирались и в этом.

Книжный магазин Сидни Смита имел богатый выбор, и я даже растерялся — с чего начать. В конечном итоге я купил несколько журналов «Эплтон» и «Блэквуд», книгу Адама Смита «Богатство наций» и роман «Хозяйка озера» сэра Вальтера Скотта. О сэре Вальтере Скотте папа много рассказывал и даже прочитал мне почти всего «Айвенго». Когда мы совершали долгие переходы, он любил вслух декламировать стихи и поэмы. Одна из них называлась «Лохинвар». Тогда она пользовалась огромной популярностью на Западе — однажды я даже слышал, как пьяный скотовод в салуне громко читал ее своим не менее пьяным собутыльникам.

В городе имелся по меньшей мере еще один крупный книжный магазин, которым владел некий мистер Морган, но на него у меня уже не хватило времени. Чем дольше я здесь пробуду, тем больше шансов, что меня здесь настигнут… если этого уже не произошло.

Я нашел нужного мне человека у стойки салуна «Звезда Запада». Худощавый, жилистый, с темным загорелым лицом и ястребиным носом. Одет в черный костюм, на голове котелок.

— Хобби Джэкмен? — обратился я к нему.

Он бросил на меня жесткий, колючий взгляд.

— Допустим.

— Меня прислал Бен Блокер. — Я помолчал. — Мне нужна лошадь.

— Лошадь говоришь? Быстрая лошадь?

— Быстрая это хорошо. Но главное выносливая. Я еду на Запад. По крайней мере до Абилина.

Джэкмен заплатил за виски и направился к выходу. Я последовал за ним.

— Ты уже ел? — вдруг спросил он. — Я как раз собирался перекусить в «Дельмонико».

Книжный магазин отнял у меня больше времени, чем я рассчитывал, и время обеда уже наступило.

— Хорошо, пойдем, — кивнул я, гадая, что кроется за его предложением. Он выглядел крутым, не тем человеком, с которым следует играть в кошки-мышки.

«Дельмонико» располагался в двухэтажном кирпичном здании рядом с салуном «Звезда Запада». Мы сели за столик у стены. Он предоставил мне возможность выбрать стул и, когда я сел именно так, чтобы наблюдать за входом, впервые улыбнулся. Когда Джэкмен устраивался, я заметил его револьвер в наплечной кобуре. Таких мне еще не приходилось видеть, хотя слышал о них, и не раз.

— В карты играешь? — неожиданно спросил он.

— Не очень в них разбираюсь.

Он снова улыбнулся. Белые, ровные зубы делали его улыбку привлекательной.

— Никто из нас толком в них не разбирается, хотя некоторым кажется совсем наоборот.

Мы заказали рагу с картофельным пюре и кофе.

— Амуниция есть? — спросил он. — Ну, скажем, седло?

— Не с собой. Еду с Востока на поездах.

— Ладно. — Подали еду, и мы взялись за вилки. — Ты где остановился? В «Национале» или «Плантерсе»? — Выслушав, он снова кивнул. — Если у тебя здесь какие-нибудь шмотки, забери их и оплати за отель. Не теряй времени. Не знаю, что у тебя за проблема, и не очень хочу знать.

— Я бегу не от закона.

Джэкмен пожал плечами.

— Это понятно. Я знаю Бена Блокера, он не из таких… Когда-то спас мне жизнь. Давно. — Он бросил на меня быстрый взгляд. — Кто-нибудь на хвосте?

Я вкратце рассказал ему о Лолонессах, о женщинах…

Он широко улыбнулся.

— Вот даже как? Я бы дал им себя догнать.

— Вряд ли. Они предпочитают яд и, не раздумывая, прибегают к нему.

— Ладно, иди по Четвертой улице, сразу за ней увидишь старый красный амбар. И делай все быстро, очень быстро.

В «Национале» я взял свою скатку и винчестер. Каких-либо знакомых лиц внизу в холле не заметил, никто не обратил на меня никакого внимания. Поскольку за номер я заплатил раньше, то сразу направился к Четвертой улице. Едва ли они уже добрались сюда, но чувство беспокойства не оставляло меня. Предположим, они догадались или вычислили мой маршрут?

Хобби Джэкмен стоял у амбара с готовой оседланной лошадью — гнедым жеребцом, великолепным животным!

— Сколько я вам должен? — спросил я.

Он махнул рукой.

— Друг Бена — мой друг. Конюх в Дроверс-Коттадж заберет лошадь. Если надо, пользуйся ей и дальше.

Вскочив в седло, я засунул винтовку в кобуру.

— Спасибо.

— Да, вот еще что: держись подальше от тропы там, где она будет проходить у «железки». Тебя могут увидеть из вагона и подать знак.

Я признательно кивнул, развернул гнедого и поехал из города. Хобби Джэкмен стоял, глядя мне вслед. В его облике чувствовалось что-то спокойное, уверенное, умелое… Кто он? По всему видно — опасный человек, умеющий доводить до конца все, за что брался. Ни одного лишнего движения, ни одного лишнего слова…

Седельные сумки оказались набиты. Интересно, что в них? Так, посмотрим. В одной — продукты: кусок бекона, завернутый в коричневую бумагу, кофе, бисквиты… В другой — четыре полные пачки патронов 44-го калибра. Да, мистер Хобби Джэкмен знает, что делать!

Миль через двадцать я сделал короткий привал под деревьями в ложбинке справа от тропы.

Абилин давно перестал быть коровьим городом. Перегонщики скота теперь редко заглядывали сюда, предпочитая железную дорогу. Въехав на главную улицу, я сразу же заметил на углу худого человека со светлыми волосами в черной шляпе с плоскими полями; на поясе у него висела кобура, но без револьвера. В Абилине больше не приветствовалось ношение оружия. Я немедленно свернул на боковую аллею, промчался по ней и покинул город. Эту ночь я провел недалеко от какой-то фермы, в стороне от дороги и от посторонних глаз.

Возможно, этот человек заехал сюда случайно, но рисковать мне было ни к чему. Что он не здешний, я определил по кобуре.

Он ведь вполне мог быть тем самым блондином, которого мне следовало остерегаться… Если та чертова бесовка сказала правду.

Глава 19

В платной конюшне Хейс-Сити я спросил хозяина, знаком ли ему Хобби Джэкмен. Тот поднял на меня глаза, выбил табак из трубки и протянул:

— Знаком, как не знаком.

— Он одолжил мне этого гнедого. Подержите его для него.

— Само собой. Здесь за лошадей Джэкмена можно не беспокоиться. Где-где, только не здесь. — Он сплюнул. — Хобби Джэкмен в нашем краю известный человек, мистер. Вы еще не успели въехать, а я уже определил, что это лошадь Джэкмена. Еще до того, как увидел клеймо.

— Мне нужна другая лошадь.

— У меня тут еще одна лошадь Джэкмена. Вороной… жеребец, что надо. Ну как?

Я согласно кивнул. Осматривать коня не имело смысла, ибо я уже понял, что лошадь Джэкмена не могла быть плохой.

— Билла Тилгмена знаете тоже?

— Его все знают, молодой человек.

— Лошадь будет у него. Если нет вопросов.

— У меня таких вопросов никогда не бывает, мистер… В любом случае друг Билла — мой друг.

Поддавшись какому-то дурацкому импульсу, я спросил:

— Что за человек Хобби?

— Платит по счетам. Хорошо заботится о своих лошадях.

Я поменял седла, поблагодарил, по дороге остановился у ближайшей лавки прикупить разных мелочей, проехал пару миль вдоль Бич-Крик на юго-восток, затем, обогнув кустарник и несколько деревьев, свернул на юго-запад. Короткая ночевка в Лонгаут-Холлоу, и, тронувшись в путь еще до рассвета, с первыми лучами солнца мы с вороным уже пересекали Смоки-Хилл — огромную, чуть холмистую территорию, на мили и мили покрытую сочной травой… Иногда случайно промелькнет стадо антилоп. Больше практически ничего. Всего лишь раз на глаза мне попался степной сокол да несколько американских зайцев. Совсем недавно здесь прошли дожди, поэтому за нами совсем не было пыли, чему я только радовался. Я ехал на запад, затем свернул к Уилдон-Дроу, обогнул горы Раунд-Хаус и, наконец, сделал привал на Биг-Тимбер.

Поскольку диких бизонов становилось все меньше, трава росла густая и сильная. Здесь превалировал западный пырей, смешанный с васильками, но встречались островки и других диких трав, благодаря их ярким цветам казалось, что склоны низких холмов устланы чудесными оранжево-розовыми коврами.

Прекрасные места для праздного путешественника, но меня не покидало ощущение грозящей беды. Я чувствовал, что Феликс Янт находился где-то рядом и, подобно всем Лолонессам, обладал даром неожиданно появляться там, где его меньше всего ожидали. Янт, по-видимому, не ездил на Восток вообще: наверное, он сидел там в Колорадо, терпеливо ожидая моего возвращения, как бы зная наперед, что именно так оно и будет. Но если при этом он рассчитывал, что яобязательно захочу повидаться с Терезой, то тут он глубоко заблуждался. Я выкинул ее из головы, не забыв, как она в мое отсутствие прилепилась к нему.

Мне не надо объяснять, что такое удача. Конечно, я хорошо стрелял, умел делать это точно и быстро, однако мне также и везло, нет спора. Но вряд ли стоит рассчитывать, что везти будет вечно.

Билл Тилгмен стоял на улице, когда я подъехал к нему. Он сразу же узнал меня. И усмехнулся, увидев моего вороного.

— Ты познакомился с Хобби. Теперь тебе будет о чем рассказать своим внукам. Можно поинтересоваться, как это случилось?

Я рассказал ему о Бене Блокере и мистере Аттморе, о том, что произошло в поезде и Канзас-Сити. Он слушал, не перебивая. Потом сказал:

— Твоих лошадей приведут сегодня вечером.

— Спасибо. Хочу уехать на рассвете.

— Кстати, те люди, о которых ты упоминал, появились здесь вскоре после твоего отъезда. Один из них повернул назад, на Запад. Больше я их не видел.

— Надеюсь, мне тоже не придется увидеть. Я их не боюсь, но не хотелось бы лишних проблем. Заберу своих лошадей и в путь. Мне на западный склон Рокиз.

— Слышал о таком. — Мне показалось, в его голосе прозвучала какая-то грусть. — Сомневаюсь однако, удастся ли мне когда-нибудь добраться так далеко.

Рано утром, еще до восхода солнца, я пришел в конюшню и тщательно осмотрел лошадей. Они были в полном порядке. Так что можно смело трогаться в путь. К полудню, оставив за собой достаточно миль, я сделал короткий привал и поменял лошадей. На ночевку мы остановились в лощине недалеко от реки Арканзас.

В середине ночи я вдруг проснулся. Все казалось спокойно, однако обе лошади, подняв головы, смотрели в сторону реки.

У меня ушло не более минуты, чтобы натянуть штаны, сапоги и застегнуть пояс с револьвером. Быстрого взгляда на костер хватило, чтобы увидеть — он все еще тлел. Какая небрежность! У меня невольно вырвалось приглушенное ругательство. При таком-то ветре они обязательно учуяли бы дым… Во всяком случае, я мог бы.

Двигаясь бесшумно, словно призрак, я привел лошадей, скатал постель и оседлал своего мустанга, время от времени прислушиваясь и оглядываясь вокруг.

Судя по звездам, я проспал около двух часов. Если там Янт, он, возможно, заметил моих лошадей и решил, что меня надо ждать где-то совсем рядом.

Стараясь не производить ни звука, я присыпал костер песком и повел лошадей на поводу по мягкой траве. Только через полмили мы значительно ускорили шаг, чтобы побыстрее увеличить дистанцию. Повернув на юго-запад мимо песчаных холмов, я прошел сначала в сторону Симаррона, где на каменистом грунте не останется следов, и только потом во весь опор поскакал на запад.

Где-то через час-другой мы резко свернули на юг и скоро остановились на ночевку недалеко от лежбища бизонов вдоль мелкого ручья. На следующий день я уже выехал к железнодорожному разъезду.

Дюжина пустых вагонов. Еще один прицепляют с боковой ветки. Рядом земляная насыпь для погрузки-выгрузки. Туда я и поехал к стоявшему там кондуктору.

— Как насчет подвезти? Лошадей и меня.

Он повернулся ко мне.

— Будет стоить пару долларов.

— Три, — сказал я, — если высадите меня на другой стороне Ла-Хунта.

Мы завели лошадей в вагон для перевозки скота и привязали их там по разным сторонам. Затем я вышел наружу и разровнял ногой следы копыт. Кондуктор скептически посмотрел на меня.

— Бежишь от закона?

— Нет, не бегу.

Кондуктор захихикал.

— Лучше сотри вон там след от сапога. Ни один железнодорожник не носит таких высоких каблуков.

Посадив меня, он дал сигнал, и поезд, лязгая и дергаясь, тронулся. Я прикрыл дверь вагона, оставив щель в несколько дюймов, затем прошел в противоположный от лошадей конец и растянулся прямо на полу, подстелив сложенную куртку под голову.

Поезд, постукивая колесами на стыках и посвистывая словно запыхавшееся чудовище, то медленно, то чуть быстрее двигался вперед. Время от времени я подходил к щели и смотрел в темноту. Ничего, только ночь и звезды на небе. Иногда разговаривал с лошадьми, потом снова шел спать. Окончательно я проснулся уже на рассвете. Поезд стоял.

Снаружи послышались неторопливые шаги. Кондуктор.

— Как насчет горячего кофе? — спросил он, подходя к двери.

— Готов и полон желания, — бодро ответил я.

Мы пошли вдоль вагонов.

— Я тебя узнал, — усмехнулся он. — Ты ехал тогда на Восток со скотом Блокера. Он наш постоянный клиент.

В вагоне-камбузе на печке дымилась огромная кастрюля с тушеным мясом. Он махнул рукой в ее сторону.

— Пару дней назад мы подстрелили бизоненка. Кое-что еще осталось, правда, последнее.

— Вы что, выращиваете овощи?

— Не-а, здесь полно картошки. Сделали приличный запас, когда перевозили несколько вагонов с ней. Ну а лук и морковь то тут, то там… понемногу.

Тушеное мясо было просто объеденье, кофе — черным и горячим. Я с удовольствием выпил полную кружку, затем, по его настоянию, еще одну.

— Ты чертовски здорово стреляешь, парень, — заметил кондуктор. — И быстро.

— Вынужден. Они явились убить меня.

— Кто они такие?

— Мои родственники. Дальние, но не настолько, чтобы не лезть ко мне.

— На этой стороне Ла-Хунта есть грузовая платформа. Как там, откуда мы едем. Слезать лучше всего там.

Мы помолчали, затем кондуктор спросил:

— Давно знакомы с Блокером?

— Нет, недавно. Стали партнерами. В скотоводстве.

— Да, прибыльное дело. Много слышал об этом от одного немецкого барона из Колорадо. Он разводит скаковых лошадей. До «железки» я работал у него пару сезонов. Его зовут барон фон Рихтхофен. Лучшие рысаки в штате, но он часто говорил, как выгодно разводить коров.

Мы неторопливо беседовали, пока поезд наконец не замедлил ход и остановился там, где мне следовало сходить. Я вывел лошадей, вскочил в седло и, когда состав снова тронулся, помахал железнодорожникам на прощанье.

Несколько минут я смотрел вслед поезду, уходившему на запад, потом съехал с насыпи и направился на юго-запад. Там, за Испанскими пиками, лежала долина Мокрых гор; ее-то я и намеревался осмотреть, прежде чем продолжить путь.

Мои враги, уверен, остались далеко позади и потеряли мой след. Если они где и искали меня сейчас, то, скорее всего, в Денвере или Джорджтауне… или даже в Рико, где жила Тереза.

Тем не менее я тщательно проверил магазин моего винчестера и барабаны револьверов. Осторожность никогда не бывает излишней, и к тому же я слишком хорошо помнил холодные голубые глаза того человека со шрамом. Равно как и Феликса Янта — невозмутимого, предусмотрительного, очень опасного, умеющего ждать и редко допускающего ошибки.

Может, вокруг никого, может, они далеко, но я остановился и методично оглядел все вокруг. Утро разгоралось вовсю, и волны тепла уже заливали пространство.

Денек предстоял долгий и жаркий.

Глава 20

Въехав на вершину хребта, я приподнялся на стременах. Внизу простиралась типичная равнина с небольшими перекатами, то тут, то там роговидные чолла, несколько видов кактусов… как всегда в таких местах. Вдалеке — очертания холмов, а черные пятна на них — очевидно, заросли можжевельника.

Я сел в седло, спустился и сразу же повернул к ближайшей лощине, затем к другой и пересек узкую полосу, разделявшую еще две. На первый взгляд, там вроде никого не было, но мне почему-то так не казалось. Предчувствие… Оно не давало мне покоя: что-то неотвратимо надвигалось на меня… И я начал путать следы — развернулся и помчался в обратную сторону, вверх по лощине, по мягкому песку, снова на равнину, где я пустил жеребца в галоп… Проскакав так какое-то время, постепенно перешел на шаг. Впереди раскинулось каменистое плоскогорье — низкие холмы в обрамлении скальных образований — некоторые из них не более десяти-двенадцати футов высоту, в то время как сами холмы достигали семидесяти пяти-девяноста футов; вокруг множество кустов можжевельника и еще больше роговидной чоллы. Река Пургатор была дальше на запад.

Тропа снова привела меня на возвышенность. Теперь стало очень жарко. Вытерев пот со лба, я огляделся: пустота… не видно даже одинокой антилопы. И никаких следов других диких животных. Тепловые волны дрожали и танцевали. Мы спустились к небольшому ручейку, и я дал лошадям напиться. Проехав вдоль лощины, я обогнул кусты можжевельника и поднялся на скалистый карниз — лишний раз осмотреться никогда не мешает.

Стоп! С юго-запада ко мне приближались клубы пыли. Да, кто-то ехал в мою сторону, точно. Пройдя с лошадьми чуть вперед, я вдруг увидел наезженную дорогу, а рядом с ней загон с каменной оградой и небольшое здание в глубине. Из трубы вился дымок.

С винтовкой в руках я подошел поближе через кусты можжевельника. Так, в загоне несколько лошадей и люди в полном ездовом снаряжении…

Сменная станция почтовых дилижансов! Скрытый кустами можжевельника, я увидел, как подъехала почтовая карета, несколько пропыленных людей спрыгнули на землю, разминая ноги, ездовой экипаж поменялся. Ни одного знакомого лица, но у самой станции у коновязи стояли еще две лошади.

Через несколько минут дилижанс двинулся дальше, однако к лошадям никто не вышел. Мне жутко хотелось есть, а там была еда, которую не надо готовить самому. И свежий кофе!

Я обогнул загон и подъехал к станции со «слепой» стороны; вынул винчестер из седельной кобуры, привязал лошадей в тени и направился к низкому зданию с двумя окнами. Дверь оставалась открытой, и я вошел.

За стойкой бара мужчина без шляпы, у стойки двое других в шляпах. Оба уже выпили изрядно и продолжали пить дальше. Один — массивный, с мощной грудью, толстенными ногами в сапогах со стоптанными каблуками; второй — поджарый, высокий, слегка сутулый. Он чуть повернул голову и бросил на меня взгляд. Я молча пересек комнату и сел за единственный столик, аккуратно положив винчестер на лавку, стоявшую рядом.

Мужчина без шляпы вопросительно посмотрел на меня.

— Что будем?

— Кофе, — ответил я, — и все, что у вас есть.

— Могу предложить кусок тушеной бизонятины.

— Готов проглотить хоть волка, — ответил я. — Давайте!

Высокий в шляпе снова бросил на меня взгляд.

Я чувствую, когда надо ждать проблем, поэтому старался не смотреть в его сторону.

— Я тот самый волк, — протянул он.

Я про себя чертыхнулся. Вот чего мне сейчас не хватало, так это пьяной драки! Я умирал от голода и усталости… но мое терпение тоже. Здоровяк у стойки даже не повернул головы — наливал себе очередной стаканчик.

— Я тот самый волк, — настырно повторил высокий.

Хозяин принес мясо из кухни. Поставил тарелку передо мной и чуть слышно прошептал:

— Будь поосторожней.

Высокий уже повернулся спиной к стойке бара и теперь в упор уставился на меня тяжелым противным взглядом. Мне все это хорошо знакомо: дай такому выпить, и все его самые худшие инстинкты тут же вылезают наружу — готов прицепиться к любому, кто попадется под руку, желательно к индейцу или мексиканцу.

— Я тот самый волк, — снова повторил он. — Посмотрим, как ты меня проглотишь.

Запах мяса дразнил. Я начал есть, стараясь не обращать на задиру никакого внимания. Однако не удалось мне проглотить и двух кусков, как он навис над столом.

— С тобой, кажется, говорят, черт побери!

Он схватил мою руку своей лапищей, я отшвырнул ее и резко двинул столиком ему в живот. Он зашатался, грохнулся на пол. Я подошел и, когда он начал подниматься, врезал ему слева.

При этом я все время двигался, стараясь держать его между собой и здоровяком у стойки, который, впрочем, даже не повернул головы. Худой был дюйма на четыре выше меня, и его руки длиннее, но наглая глотка — это одно дело, а умение драться — совсем другое. Когда он неуклюже, размашисто попытался меня ударить, я схватил его за рукав и резко дернул на себя, одновременно сделав подсечку ногой — он с шумом грохнулся на пол… затем сел, непонимающе хлопая глазами, внезапно протрезвев… или почти протрезвев.

— Я тебя за это убью, — равнодушным тоном произнес он.

— Стоит ли думать об этом? — ответил я. Тоже спокойно. — Пока ты что-то не очень… У вас тут есть кладбище? — обратился я к наблюдавшему из-за стойки хозяину, не отрывая, впрочем, глаз от сидевшего на полу «крутого».

— Имеется. Хотя там одни только индейцы.

— Если хочешь, чтобы тебя не забыли, — посоветовал я высокому, — лучше сразу скажи ему свое имя, прежде чем протянешь руку к револьверу.

— Думаешь, напугал?

Его глаза метали молнии, но я знал: он будет драться, только если преимущество окажется на его стороне.

— И не собирался напугать. Надеюсь, у тебя хватает ума.

Я спиной отошел к столику,, сел. Когда снова начал есть вилку держал левой рукой. Его взгляд не скрывал желания уничтожить меня, но сделать это в открытую у него не хватало смелости.

— Да пошел ты! — с ненавистью выдавил он.

Моя правая рука на бедре расположилась рядом с рукояткой револьвера в кобуре и даже еще ближе к револьверу за поясом, хотя вряд ли он его заметил. Кроме того, на соседней лавке дулом к нему лежал мой винчестер…

— Да пошел ты! — злобно повторил он и повернулся к стойке: — Пошли, Шорти. Уходим!

Его приятель по-прежнему даже не повернул головы.

— Иди, Слим. Я тут еще побуду.

— Ты что?

Шорти повернулся спиной к стойке.

— Слим, мы знаем друг друга совсем недолго, но, по мне, этого вроде бы хватит.

Слим недоуменно захлопал глазами, затем резко развернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Шорти посмотрел ему вслед и снова повернулся к стойке.

— Шорти! — Минуты через две-три окликнул я. Он чуть повернул голову в мою сторону. — Ты уже ел? Отличное мясо… если, конечно, нравится бизонятина.

— Пару раз пробовал, — ответил он.

— Тогда садись. Угощаю.

Шорти подошел со своим стаканчиком виски и сел напротив меня. Широкое лицо, мощная шея и вообще вид по-настоящему сильного, выносливого здоровяка.

— Мы с ним вместе работали, вместе уволились, значит, вместе и едем. До этого ни разу не видел как он выпивает, — задумчиво произнес он.

— Допрыгается, что его пристукнут, — заметил я.

— Будь мы партнеры, мне пришлось бы вступиться… Но ведь если уж умирать, то хоть за что-то стоящее… не за хвастливого горлопана, который только и ищет повода затеять ссору.

Мы ели и очень мало говорили — просто перебрасывались ничего не значащими фразами. Когда я закончил третью кружку кофе, он спросил:

— Далеко направляешься?

— Поискать место для ранчо на западном склоне. Хочу прежде всего посмотреть там у Мокрых гор.

— Не возражаешь, если составлю тебе компанию?

Я усмехнулся.

— Лучше не надо, Шорти. За мной гонятся, но это моя проблема, и я хочу решить ее сам.

— Жаль, — не без грусти произнес он, — ты, похоже, из тех, с кем хорошо ехать вместе.

— Шорти, меня зовут Кирни Макрейвен. Еду к устью реки Колорадо. Искать место для ранчо. Мои партнеры — Бен Блокер и адвокат Аттмор из Кейена. Нам понадобится дельный человек.

— Я слышал о Бене Блокере. — Шорти задумался, как бы припоминая. — Он, случайно, не родня Эйбу Блокеру, почтовому возчику?

— Точно, конечно, не знаю, но они наверняка одной породы.

— Эти… ну с которыми у тебя проблема, они близко?

— Боюсь, да, хотя полностью не уверен. Слушай, Шорти, это гнусная война, но это моя война, и мне надо воевать одному. Не хочу, чтобы из-за меня погибали хорошие парни… Если увидишь двух-трех высоких худых мужчин в черных сюртуках и шляпах, держись подальше. Подлые, дальше некуда, от них только и жди беды. Они могут встретиться с любым человеком лицом к лицу, но могут с таким же успехом выстрелить ему в спину, столкнуть в пропасть или подбросить яду в суп. Так что держись подальше… Но я был бы рад, если бы ты появился там, на Западе… Тебя интересует работа?

— Я хорошо стреляю.

— Не на этот раз, Шорти. Приезжай на Запад, считай, что у тебя там партнер. Но это война — моя. И вот еще что, Шорти. Я готов к этой войне, готов вести ее один. Если начну надеяться на чью-то помощь, то еще чего расслаблюсь, потеряю бдительность. Случается, когда приходится делать все самому и не зависеть ни от кого, кроме себя.

— Это только на похоронах.

— Может быть.

Я заплатил за себя и за него и вышел на улицу. Там опять огляделся, перекинул седло с жеребца на черную лошадь и покинул станцию. Въехав на хребет, я обернулся: Шорти стоял у двери, глядя мне вслед.

Большинство ковбоев на Западе обычно ездят по стране в поисках работы с партнером, частенько не расставаясь годами. Мне же никогда не приходилось ни с кем ездить кроме папы да Пистолета, когда я был совсем маленьким.

Отъезжая от станции, я не планировал дальнейший путь — просто ехал куда глаза глядят, но вскоре наткнулся на хорошую лошадиную тропу и двинулся по ней. Она показалась мне довольно знакомой — мы с папой бывали здесь пару раз и даже как-то прятались неподалеку, — поэтому я прибавил шагу.

Уже темнело, на небе появились первые звезды, когда я, сделав привал на ночевку, расседлал и привязал своих лошадей. Тут хватало травы и воды, а возле кустов можжевельника нашлось отличное местечко, где разжег костер, не особенно опасаясь, что его заметят. Мы остановились на возвышенности, ярдов на четыреста поднимавшейся над остальной равниной. Ночью с того места видно на много миль вокруг. Особенно хороший обзор открывался на севере.

Кругом валялось множество сухих веток, от которых практически нет дыма, их я и собрал для костра; поужинав, еще раз сводил лошадей на водопой, дал вдоволь напиться и снова привязал их.

Оставив кофе на углях, я решил посмотреть, что делается вокруг, там за краем утеса.

В безоблачном небе ярко светили звезды, миллионы звезд; внизу — бескрайняя пустая чернота, сплошная чернота без разрывов на мили и ми…

Там горел костер! Далеко-далеко, всего лишь светящаяся точка в бесконечном пространстве, но тем не менее костер! Мне не требовалось угадывать, кто сидел у того костра. Конечно, это мог быть кто-нибудь другой, но вряд ли. Более того, у меня вдруг появилось острое предчувствие, что близится неотвратимый момент последней встречи. Причем скоро… сейчас… в ближайшие часы.

Вернувшись к своему костру, я первым делом достал револьверы и винчестер, хорошенько их вычистил, проверил, как они действуют, и полностью перезарядил.

Что ж, ладно, пусть будет по-вашему: что пожелали, то и получайте.

Я раскатал постель, чуть прикрыл огонь и подбросил поближе к себе несколько веток, поскольку ночь ожидалась ясная и довольно холодная. Такая уж эта местность — днем немыслимая жара, а уйдет солнце — не обойтись без теплого одеяла… К тому же мы находились на высоте в добрых тысячу двести футов.

Раза два я просыпался, чтобы прислушаться, и каждый раз проверял лошадей, но они спокойно хрумкали траву, и, похоже, ничто их не беспокоило.

Перед тем как заснуть, я изо всех сил пытался придумать план, который давал бы мне преимущество, но вся проблема заключалась в том, что не я, а они охотились за мной и выбирали поле битвы. Ничего толкового мне в голову не приходило.

Скорее всего, придется сражаться с двумя или тремя крутыми, очень опасными людьми, с которыми шутки плохи, причем драться мне предстоит в одиночку… совсем одному.

Возвышенность, на которой мы сейчас находились, считалась идеальным наблюдательным пунктом, издавна облюбованным местными индейцами. Отсюда с той или иной точки открывался обзор на многие мили в любом направлении. Я встал перед рассветом и быстро упаковал все свои пожитки. Заваривать свежий кофе не имело смысла — с вечера в кофейнике оставалось вполне достаточно. Я подогрел его и выпил, а потом оседлал жеребца.

Каким-то неведомым образом им удалось не отстать от меня: порой теряя мои следы, они тем не менее всегда знали, куда я направляюсь. Уверен, они оставили наблюдателей в Сильвертоне и в Рико, внимательно следят за железной дорогой, а также основными дорогами на Запад.

Спустившись вниз по восточному склону, я переправился через Симаррон, где лошади заодно хорошенько напились. Затем мы снова повернули на запад, держась слева от возвышенности.

К полудню от утренней прохлады не осталось и следа. Дрожащие тепловые волны вновь превратили далекий горизонт и равнину в танцующий, подобный жидкости воздух. Прямо передо мной высоко в небе вдруг опять появились Испанские пики, которые давно остались позади.

Воды, насколько я представлял, поблизости не было, хотя, если поискать, наверняка отыщется какой-то приток или рукав реки. Но мне не хотелось сворачивать с тропы, и я поехал дальше. А зря: сверни я тогда хоть куда-нибудь — избежал бы многих напастей… По дороге мы спугнули несколько антилоп — они грациозно понеслись прочь, отвлекая мое внимание. Когда мои глаза вернулись к тропе, я резко натянул поводья.

Через дрожавшие, танцевавшие тепловые волны ко мне приближались три неимоверно высоких всадника, приближались шагом, растянувшись в цепочку.

Я понял, что бежать поздно, оставалось одно — принять бой. Хотя… кажется, какой-то шанс есть… слабый, но шанс.

Попытаться достать винчестер — значит тут же нарваться на пулю. Надеясь, что и я виден им так же смутно, как и мне они, я потихоньку вытащил из-за пояса свой шестизарядник и, держа его у луки седла, медленно подъезжал к ним.

Это были они. И я решил: хватит убегать, хватит бояться, хватит прятаться! Сердце билось медленно и сильно. Серый, казалось, тоже почувствовал мое напряжение и начал ступать короткими быстрыми шажками, готовый к немедленному прыжку. Молодец, ничего не скажешь!

Расстояние между нами неумолимо сокращалось. Я не делал никаких попыток скрыться, просто шагом ехал к ним навстречу. Один из них сквозь зубы что-то проговорил, и они все начали натягивать поводья. Именно этого момента я ждал.

Как только их лошади остановились, я вонзил шпоры в свою. Мне очень редко приходилось прибегать к шпорам, поэтому сигнал был воспринят моментально. Серый, громко заржав, сделал огромный прыжок вперед, и одновременно взлетела вверх моя рука с револьвером. Один из них лихорадочно доставал из кобуры револьвер, но я находился уже среди них, молнией летел мимо!

Время позволило мне сделать только один быстрый режущий выстрел. Тот, который тянулся к револьверу, вскинул руки, его лошадь испуганно скакнула в сторону, и он свалился с седла.

За мной раздались громкие проклятья, затем топот копыт лошади, седока которой я только что подстрелил. Оглянувшись, я увидел, как один из моих врагов поскакал за отбившейся лошадью, потерявшей хозяина, другой поднял руку для выстрела. Но пока он разворачивал своего коня и целился, между нами оказалось уже футов тридцать, а впереди на тропе — откос. Пуля сердито прожужжала где-то вверху, когда мы во весь опор спускались в небольшую впадину, причем черная неслась голова в голову с Серым.

По топоту сзади я догадался, что кто-то скачет наперерез, стараясь обогнать меня. Расстояние между нами сокращалось, более того, впадина заканчивалась, постепенно переходя в равнину с гигантским наслоением лавы с левой стороны. И оно вынуждало меня скакать только вперед на восток, а значит, практически в объятия моих преследователей. Это ловушка… если только не попробовать перебраться через лаву.

Вдруг слева открылся проход, и, надеясь, что он не окончится тупиком, я свернул в него. Но не успели мы туда углубиться, как меня что-то больно ударило в плечо.

Я чуть не выронил револьвер. Но все же не выпустил его из руки, даже ухитрился засунуть за пояс… Проход резко свернул вправо, мы снова мчались на север. Горы исполняли какой-то дикий танец перед моими глазами, в голове появилась странная легкость и беспечность. Я двумя руками схватился за рожок седла, но после очередного поворота вдруг почувствовал, что падаю…

Больно ударившись об землю и прокатившись кубарем, я вскочил на ноги, сделал рывок и снова упал. Немного полежал, собираясь с силами, затем пополз в глубь лавы, стараясь держать голову как можно ниже. Дважды вскакивал для коротких перебежек, устремляясь в глубь устрашающе выглядевшего массива застывшей лавы. Отовсюду торчали зазубренные края, но я полз и полз — надо выиграть расстояние. Вот наконец какая-то щель, по обеим сторонам от нее, как стражи, высились огромные валуны. Я замер, тяжело дыша… вслушиваясь в каждый шорох.

Мои лошади куда-то ускакали, и враги пустились за ними вдогонку. Через считанные минуты они поймут, что седок свалился, и вернутся искать меня здесь.

Я осторожно пролез через отверстие. Тут и там потоки лавы раздваивались, огибая препятствия, тут и там они сформировали причудливые наросты десять-двенадцать футов высотой. Наконец-то мне попался островок травы, на него я и упал, переводя дух.

Сколько мне удалось выиграть? Футов сто двадцать? До моего слуха донесся сердитый голос, ругательство, топот копыт. Лошадь остановилась где-то совсем рядом. Я лежал совершенно неподвижно, стараясь не производить ни малейшего звука. Может, даже не дышать.

Высоко над головой распростерлось синее-синее небо с редкими комочками пушистых облачков. К югу от меня высилась вершина горы Капулин, а за ней — величавая — Сьерра-Гранде…

— Должен быть где-то здесь, — донесся до меня чей-то голос.

Затем другой:

— Я попал в него. Это точно!

Как бы в ответ на его слова мое плечо больно заныло. Сразу вспомнился тот сильный удар. Значит, меня подстрелили. Медленно-медленно я сунул руку под рубашку — кровь… Вот черт!

Надо уползать отсюда. Они заглянут через край лавы и сразу увидят меня. Я отчаянно попытался вспомнить, насколько широк этот застывший поток. Наверное, не больше мили. При всем их страстном желании прикончить меня, им вряд ли захочется продолжать поиски до бесконечности. Они знают, что я ранен, но также знают, что я вооружен и неплохо умею стрелять.

Перевернувшись на живот, я пополз. Меня остановил голос:

— Как там Корли?

— Плохо. Ему нужен доктор. Он серьезно ранен, да еще проволокла лошадь. С ним остался Эйлиас.

— Ну подожди, Макрейвен, дай мне только до тебя добраться!

— Да он подыхает. Я же попал в него. Сбил с лошади!

— Мы так думали уже два-три раза. Его труднее убить, чем опоссума. Вот уже вроде бы он наш, и каждый раз этот гаденыш куда-то уползает. Клянусь, когда мы достанем его, мертвым или живым, я лично похороню его. Глубоко-глубоко. И завалю могилу камнями. Клянусь!

— Он без лошади и серьезно ранен. Давай прочешем с обеих сторон этот лавовый поток. Рано или поздно ему придется вылезти наружу… если он еще жив. Тут мы его и возьмем.

Я сел, снова сунул руку под рубашку, нащупал пулевое отверстие. Смог даже увидеть его, изогнув шею. Пуля прошла насквозь, оставив жуткие темно-фиолетовые дырки спереди и сзади. Разорвав свой носовой платок, я заткнул обе, с трудом дотянувшись кончиками пальцев до той, которая на спине. Плечо двигалось, значит, кости целы, но крови вытекло много. Я отполз чуть дальше. Плечо теперь болело вовсю, горло и рот пересохли, я с трудом мог хоть на чем-то толком сфокусировать взгляд. Думаю, болевой шок. Сейчас мне нужнее всего какая-нибудь нора. Место, куда можно заползти и где они не найдут меня.

На лицо вдруг упала мимолетная тень. Я огляделся вокруг, затем поднял глаза вверх. Ястреб-канюк!

Теперь им не надо меня искать — ястреб сам укажет им путь.

Глава 21

Надо мной яркое палящее солнце и ждущие ястребы, делающие медленные плавные круги, вокруг меня таинственные безмолвные скалы. Я с закрытыми глазами лежал на спине. Только не двигаться, только не шевелиться, только ждать!

Ждать чего? Смерти? Я — дурак. Сколько людей выжило и поправилось от ран куда хуже, чем моя! Пуля прошила плечо. Что из того? Но я все равно продолжал лежать без движения.

Ранили меня, возможно, и не очень серьезно, хотя потеря крови, отсутствие воды… Лошади тоже исчезли. Зато оба револьвера на месте, и патроны оставались в патронташе. Вокруг только ямы да трещины и зазубренная лава, которая в момент изорвет мои сапоги в лоскуты. И ни одного отрезка, где можно бежать. Тут и там виднелись редкие узкие островки, созданные естественными препятствиями, которые лаве приходилось обтекать. На некоторых из них росла трава, другие представляли собой слой песка. Воду, если она вообще здесь имелась, я мог найти только в пустотах базальта.

По камню чиркнула осторожная нога, и этот звук мгновенно вернул меня к действительности: я вскочил и изо всех сил помчался по узенькой полоске между потоками лавы.

Во время бега плечо безжалостно вопило от боли, кровь продолжала сочиться, ноги плохо слушались, спотыкались, натыкались на камни, делали неверные шаги… Кляня все на свете, я бежал, бежал, пока не свалился без сил.

Какое-то время я лежал неподвижно, прислушиваясь к бешено колотившемуся сердцу, затем встал и снова побежал, пока не уткнулся в зазубренную базальтовую стену. Так, посмотрим… Ага, вон расщелина, по которой можно попробовать взобраться наверх. Вперед… Почти на самой вершине у моей головы с противным треском расплющилась пуля, затем донесся звук выстрела из крупнокалиберной винтовки. Я попытался бежать прямо по лаве, рискуя в любой момент сломать ногу или разбить голову. Из-под ног неожиданно выскочил горный заяц и длинными прыжками поскакал вниз по другой расщелине. Туда за ним, пока меня не достала третья пуля — вторая только что с треском отрикошетила от камня…

Расщелина, по которой ускакал заяц, вела еще к одной полосе между потоками лавы. Когда я спускался по ней, рядом стукнулась та самая третья пуля. На этот раз осколки от камня ужалили меня в щеку, а один, самый большой, больно ударил по голове..

Сначала я решил, что меня снова ранили, но на самом деле осколок всего-навсего рассек кожу. Расщелина кончилась на высоте футов в семь с половиной под землей. Делать нечего, пришлось прыгать вниз, на голые камни.

Какой-то момент я стоял совершенно ошеломленный: в голове шумело, легкие работали как кузнечные меха.

Все, хватит, дальше не побегу, сказал я себе. Я встречу их здесь. Двигаться у меня больше не было сил.

И тем не менее двинулся. Только не бегом, а шагом, вертя головой то направо, то налево, пытаясь найти место, где можно спрятаться и занять выгодную позицию для обороны.

Пусть они меня сначала найдут! Лучше встречать их лицом к лицу, чем убегать как трусливый заяц. Я снова и снова убеждал себя в этом, хотя другая часть моего мозга говорила мне совсем иное — надо не только выжить, но и победить, остановить их. Нельзя дать им обогатиться, покончив со мной. Они убили папу, возможно, и других, но мной подавятся…

Я упал.

Знал, что падаю, но даже не почувствовал, как ударился о камни. Просто упал, а когда открыл глаза, уже лежал.

Помогая себе руками, с трудом встал на четвереньки. Кровь там, где песка коснулась голова, кровь, где рубашка прижалась к земле. Медленно, со скрипом, будто открывая ключом заржавевший замок, в затуманенный мозг пробилась настойчивая мысль: надо подняться, надо двигаться дальше… У меня только револьверы, а у них винтовки, и трудно надеяться, что они снова промахнутся.

Укрытие… нора… скрытое место, просто место — и ничего больше! Поля лавы бывают многих видов: обычно лава заливает все вокруг, но иногда ее верхний слой остывает и затвердевает, в то время как расплавленная лава внутри продолжает течь, как вода в трубе. Так образуются пустоты. Но мне такое место пока, увы, не попадалось.

И вдруг, будто Бог услышал мои молитвы, узкая полоса, по которой я шел, привела к небольшому ручью. Встав на колени, я ополоснул лицо и напился. Сначала немного, потом побольше и наконец досыта. Затем, сняв шляпу, вылил несколько пригоршней на голову. Порез саднил от прикосновения холодной воды, но совсем чуть-чуть.

Поднявшись, я пошел вверх по склону к ближайшим деревьям.

Близился вечер. Солнце уже садилось. Я сидел в кустах можжевельника и ждал. Ждал, когда они придут.

Как ни странно, я чувствовал себя намного лучше. То ли от воды, то ли потому, что хоть немного отдохнул. Со своего места я видел край лавы и проход, который привел меня сюда. Я сидел и ждал, ждал с револьвером в руке.

Откуда-то сверху в траву у ручья скользнула гремучая змея — как раз там, где я его пересек. «Пусть идут, — сказал я себе. — У меня теперь есть союзник». Но они не пришли, и я засунул револьвер в кобуру. Пока.

Проснулся я неожиданно. Вроде как очнулся. На небе уже начали появляться звезды, поле лавы тускло поблескивало в последних алых лучах заходившего солнца. Значит, я дремал, спал по меньшей мере целый час! Или около того.

Надо еще раз осмотреться. Прямо к югу отсюда необъятный массив Сьерра-Гранде; справа — Капулин, пик поменьше, слева — самый большой из них.

Плечо по-прежнему ныло и как бы затвердело. Я боялся пошевелить им, опасаясь, что рана снова начнет кровоточить. Но уж если я хочу ускользнуть от них, это надо делать именно сейчас, под покровом ночи.

Если бы мне только удалось найти своих лошадей! Серый вряд ли уйдет далеко и наверняка будет меня искать. Это точно, потому что такое бывало уже и раньше. Он часто ходил за мной словно собака. Иногда я даже специально прятался от него, но он всегда находил меня. Нюх у лошадей, особенно у диких мустангов в прошлом, практически такой же, как у гончих.

Другая лошадь, черная, безусловно, не отобьется от него. Им вместе придется искать корм и воду. Ручеек, из которого я пил и который сейчас струился передо мной, очевидно, подпитывал реку Симаррон.

Ухватившись за ветку правой рукой, я встал. Какой-то момент не двигался, как бы оценивая себя: слабость из-за большой потери крови, однако, учитывая обстоятельства, совсем даже неплохо. Намного лучше, чем после того, как меня избили в горной хижине. Как давно все это было…

Я пошел вниз, к ручью. Что это? Свет? Далеко, милях в двух или даже трех. На склоне большого пика. Скорее, у его подножия. Это не костер.

Ранчо? Нет, целый город! Какой город? Милях в тридцати — сорока отсюда, по моим представлениям, находился Робберз-Руст, где со своими бандитами скрывался знаменитый Коу. Но он ли это — я там никогда не бывал.

Через полчаса или что-то вроде того я уже крался по окраине городка. Голова трещала, усталость сковывала все тело. Низко пригнувшись, я внимательным взглядом ощупывал немногочисленные дома вдоль улицы. Кузница, в данный момент закрыта, салун, магазин, несколько жилых домов из бревен или камня. Один, похоже, из кирпича.

У шеста три привязанные лошади. Около салуна. Лошади Лолонессов!

Значит, они добрались сюда раньше меня. Я аккуратно переместил руку в более удобное положение. Без сомнения, они привезли сюда раненого и, уж конечно, будут здесь ужинать и ночевать. Мысль о еде разбудила во мне голодного волка.

Прежде всего надо определить, где они. Я начал было подниматься, когда вдруг сверху кто-то тихо спросил:

— В чем проблема? Вас ранили?

Моя рука метнулась к револьверу, но тут до меня дошло: говорила женщина и говорила из темного окна прямо надо мной. В нем ясно виднелись очертания ее фигуры — белая, нет сомнений.

— Да, меня подстрелили, — ответил я, выпрямляясь. — Мне нужна помощь и что-нибудь поесть. Я вам заплачу.

— Иди к задней двери. Не надо, чтобы кто-нибудь видел, как ты ко мне входишь.

Подойдя к задней двери, которую она уже открыла, я заколебался. Эта женщина ничего обо мне не знала и тем не менее пригласила к себе…

— Заходи. Только, пожалуйста, быстрее.

Когда я оказался в доме, она задернула шторы и зажгла лампу. Очень симпатичная, просто одета…

— Садись. Вот сюда. — Она показала на стул. — Сейчас принесу горячую воду. К счастью, я как раз собиралась пить чай.

Она налила горячую воду в таз и поставила полную кастрюлю на печку. Затем подошла ко мне.

— Снимай рубашку.

Когда я вынул из-за пояса револьвер, она протянула к нему руку.

— Давай, я положу его.

— Не надо. Пусть будет при мне, — остановил я ее. — С ним мне как-то спокойней.

Она отложила мою рубашку в сторону и со множеством «ох» и «ш-ш-ш» начала промывать рану. Затем продезинфицировала ее раствором карболки.

— Тебе повезло, кость не задета.

Пока она занималась раной, мои глаза внимательно оглядывали ее комнату. Несколько картин на стенах, толстый ковер на полу, кровать и комод. Печь находилась в соседней комнате — виднелась через открытую дверь.

Закончив с перевязкой, она пошла за чаем и принесла его на подносе вместе с толстым бутербродом.

— Поешь. Больше ничего не могу предложить. — Она вдруг улыбнулась. — Сегодня я никого не ждала.

— Живешь одна?

— Да… Мама недавно умерла… Время от времени подрабатываю в магазине.

— Что это за место? Мне даже в голову не приходило, что здесь есть город.

— Это Мэдисон. Назван так в честь Мэдисона Эмери. Гора, Эмери-пик, тоже названа в его честь. Здесь у нас тихо, разве что время от времени наезжает толпа из Кентона, человек пятнадцать — двадцать. Мы их всех знаем. — Она с интересом смотрела, как я ем. — Ты голоден. Жаль, что у меня кончились все запасы. Вообще-то я собиралась в магазин, но увидела тебя… раненого, беспомощного… Мое сердце просто не выдержало. — Она встала, накинула на плечи шаль. — Закончишь есть, ложись отдохни. Я скоро вернусь.

— Здесь несколько человек, которые ищут меня. Никому не говори обо мне, — попросил я ее.

— Не скажу, — пообещала она. — А ты приляг. Все будет в порядке. В той комнате есть еще одна кровать, так что можешь у меня переночевать, если хочешь.

Она ушла, плотно закрыв за собой дверь. Какое-то время я сидел совершенно неподвижно. Хорошая вроде девушка, но…

Мной вдруг овладело какое-то беспокойство, недоверие… ко всем и всему. Я еще раз проверил револьверы. Затем налил себе новую кружку кофе.

Несмотря на безумную усталость, я не мог себя заставить сесть на кровать. Сесть, значит лечь, значит, немедленно заснуть, и кто знает… Я резко встал со стула, решительно натянул рубашку, хотя это было не так-то легко сделать. Взял свой плащ, слегка задубевший от засохшей крови, вышел на улицу и задами направился к магазину. Осторожно заглянул внутрь.

Никого, кроме лысоватого продавца в очках за прилавком. Через улицу у коновязи по-прежнему стояли три лошади.

Стоп! Из двери салуна вышли двое мужчин. Один из них — Лолонесс. Другой говорил ему:

— …хочет тебе что-то сказать… минуту тому назад…

Они спустились с крыльца, и тут же откуда-то из тени появилась она. Только теперь шаль не на плечах, а на голове.

— Могу сообщить… где… — донесся до меня ее мелодичный голос.

Последовал приглушенный разговор, затем Лолонесс воскликнул.

— Пятьдесят долларов? Ты спятила? Да я сам его найду! — Он повернулся к своему спутнику. — Где живет эта женщина?

Грубо оттолкнув ее в сторону, он вернулся к двери и крикнул что-то внутрь. Оттуда вышел еще один Лолонесс, и они втроем торопливо зашагали по улице. Девушка плюнула им вслед и побежала… прямо на меня.

Разминуться было невозможно. Увидев меня, она недоуменно захлопала широко раскрытыми глазами.

— Ты? Я думала…

— Спасибо за плечо, — спокойно ответил я. — Зато теперь ты знаешь, как чувствовал себя Иуда.

— Прости! Ради Бога, прости! Мне надо уехать! Я хочу жить! Хочу уехать отсюда и больше никогда не видеть этот город! Мне здесь все ненавистно!

— Любое другое место тебе будет не менее ненавистно. Ты всегда будешь носить все свое с собой.

Я отодвинул ее в сторону и пошел через улицу. У столба отвязал их лошадей и на одну вскочил верхом. Она задергала головой — естественно, чужой человек, не хозяин, — но я сильно натянул поводья, развернул ее и поскакал прочь из городка. Остальные пусть делают, что хотят.

Прежде всего туда, назад к ручью, через холмы — там где-то мои лошади. От тряски плечо заныло, болью отдавался каждый шаг. Но все равно — вперед! Быстро темнело, зажглись первые звезды.

Недалеко от ручья, который мне пришлось пересечь еще раз, я неожиданно наткнулся на знакомую парочку. Серый и черная мирно щипали траву. Значит, все-таки ждали! Так, скорее подальше отсюда! Я отпустил черного коня.

Теперь прямо на Запад. Плечо ныло нестерпимо, даже сидеть в седле стало трудно.

Но я ехал всю ночь, даже дремал, не слезая с лошади, и к рассвету уже въезжал на главную улицу Тринидада.

Прежде всего я отыскал загон и сена для лошадей. Затем пошел вниз по улице. Рядом с магазином Дейвиса стоял какой-то отель, чуть подальше через дорогу — другой. Я выбрал «Колорадо», снял там комнату и, раздевшись до пояса, промыл теплой водой рану, а также насколько сумел застирал пятна засохшей крови на плаще и рубашке и повесил их сушиться. Потом достал чистую рубаху. Мятую, но чистую.

Рядом находилась аптека, но ее владелец по имени Бешоа вместе с врачом в данный момент находился по своим делам в Пуэбло, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как купить карболки, вернуться к себе в номер и растянуться на кровати.

Раньше на меня нападали трое, но теперь же их четверо… и этот четвертый меня беспокоил. В Мэдисоне его не было, это точно. Тогда где же он? Впрочем, один из четырех в любом случае серьезно ранен, и пока о нем можно забыть.

Вскоре я незаметно для себя задремал, а когда проснулся, солнце уже почти село… Улица опустела. Повозка у магазина, пара лошадей на привязи у столба — ничего необычного. Для начала задернем шторы — как-никак первый этаж, пусть будет видно поменьше, — теперь патронташ и уже высохший плащ. Усталость есть усталость, ее просто так не победить. Кроме того, вдруг захотелось есть. Как голодному волку. Болела голова. Оставив в номере винчестер и все свои пожитки, я вышел на улицу.

Какой свежий, приятный воздух… с легким привкусом полыни и кедра! Я даже несколько минут постоял, наслаждаясь новым для меня ощущением. Тринидад время от времени становился «очень шумным местом», но сейчас все было спокойно. Надеюсь, так будет и дальше. Во всяком случае, пока я здесь.

Совсем рядом висела вывеска «Ресторан». Вот туда-то мне и надо… Два длинных стола, человек шесть посетителей, ни одного знакомого лица.

Лысый потный хозяин сразу подошел с дымящимся кофейником в руке.

— Двадцать центов, — вместо приветствия объявил он. — Если захотите чего-нибудь, что не видит глаз, не трудитесь спрашивать. Чего нет, того нет.

Я бросил на стол монету и протянул руку к тарелке с толстыми кусками говядины. Рядом стояла полная кастрюля картофельного пюре, в которой кто-то уже покопался до меня.

— Да, вот еще что, — добавил хозяин. — Есть свежий яблочный пирог. Захотите — спросите и получайте. Один кусок одному человеку. Небольше. Не ставлю на витрину, потому что эти ковбои все тут же сметут. Никому ничего не оставят.

— Эй, что ты так разошелся, Слэтс? — со смехом воскликнул крупный рыжий парень, один из сидевших за соседним столиком. — Чего доброго он подумает, мы совсем уж хуже некуда… Хотя пирог действительно что надо. Пальчики оближешь!

— Спасибо, конечно, но лишний кусок даже лесть не поможет тебе получить, — с улыбкой ответил Слэтс.

Рыжий повернулся ко мне.

— Он раньше был поваром команды «ББ-четыре». А когда ушел, за ним двинула вся команда.

Его глаза задержались на дырке на плече моего плаща, отметили осторожность, с которой я двигал левой рукой…

— Хороший повар всегда редкость, — заметил я.

Он поставил на мой стол тарелку с дымящимся мясом.

— Давай, питайся… У нас здесь не очень-то спокойно, но зато есть хороший костоправ. Порядочный человек. И не трепло.

— Спасибо, — поблагодарил я, — надеюсь обойтись без его помощи.

Он пристально посмотрел на меня, но больше ничего не сказал. Остальные продолжали свою неторопливую беседу, казалось, не обращая на меня никакого внимания. Со своего места я видел вход — поэтому-то я его и выбрал. Уверен, рыжий не мог этого не отметить. Улица тоже просматривалась неплохо, так что я особенно не спешил, потягивая кофе. Рыжий — как мне удалось услышать, его звали Ред — тоже не уходил, хотя на меня вроде бы не обращал внимания. Но когда все постепенно рассосались, он тут же повернулся ко мне, надевая шляпу.

— Я парень совсем не злой, — почти равнодушно протянул он. — Пасу коров, когда удается найти работу. Сейчас из Техаса.

— Бывал там.

— Видел твоих лошадей. Похоже, им пришлось потрудиться.

— Ничего, им не привыкать. Выдержат.

— Не мое, конечно, дело, — продолжал Ред, — но не люблю, понимаешь, смотреть, как человек сам идет в ловушку.

У меня по спине пробежал холодок. Даже сердце забилось чаще.

— В ловушку?

— М-да. Похоже, ты от чего-то убегаешь. Или наоборот, бежишь туда. Это не мое дело, но ты мне симпатичен, чего не могу сказать о тех других. Даже о женщине с ними.

— Сколько их?

— Двое… трое, если считать ее.

— Вот здесь ты прав, амиго, она из них самая худшая. Они здесь?

— Само собой. Даже видели, как ты сюда вошел, и знают, что ты еще здесь. Они обложили твой отель. И «Шерман» тоже. На всякий случай. Смотря, куда пойдешь.

Одна дверь, через которую я вошел, выходила на улицу, другая — через кухню — на задворки. За обеими сейчас уже наблюдали, это точно.

— Почему ты решил, что за мной следят?

Он коротко хохотнул.

— Парень, ты заявился в город на двух спотыкающихся от усталости лошадях, ты оставил их в загоне, ты снял номер в отеле. Ты входишь сюда с пятном крови на плаще, очень бережешь свою левую руку. Ты осторожен как кошка, которая охотится за мышью, и кроме того…

— И кроме того?

Он ухмыльнулся, положил обе руки на стол.

— И кроме того, я сам ждал тебя.

Глава 22

Правой рукой я держал кружку с кофе, но левая лежала на ноге рядом с поясным револьвером.

— Ты? Ждал меня? Что ж, считай, дождался… Знай я, что ты ждешь, то уж постарался бы приехать побыстрее.

Он усмехнулся.

— Ходят слухи, последние месяцы тебе приходилось туговато. Ну, скажи на милость, как такой нормальный вроде парень ухитрился вызвать ярость стольких людей?

Я осторожно поставил кружку на стол.

— Они выбрали другую сторону еще до того, как меня родили.

В глазах Реда появились смешливые искорки. Но добрые, не враждебные.

— Семейная вендетта? — поинтересовался он.

— Нечто подобное. После того как убили папу, я последний, кто стоит между ними и всем, что им нужно, и, судя по тому, как они из кожи вон лезут, это, должно быть, хороший кусок. Хотя, как говорят, они умеют и ненавидеть тоже. До недавнего времени я и не догадывался об их существовании.

— У тебя есть друг, он все об этом знает.

— Друг? У меня? Я мало с кем знаком в этих краях.

— Так вот, твой друг разослал везде людей найти тебя и передать, чтобы ты держался и ждал его. Он скоро будет здесь. Если можешь, просто жди.

С улицы послышались шаги, затем дверь распахнулась, и на пороге появился… Феликс Янт собственной персоной.

Он остановился у входа и пристально посмотрел на меня. На поясе, как всегда, кобура, а в рукаве еще один револьвер, никаких сомнений.

— Да вы просто летаете по стране, — спокойно заметил я. — Пододвиньте лавку и садитесь.

Янт молча подошел к столу, сел напротив меня. Бросил он взгляд на Реда или нет, я не видел. Все его внимание полностью сконцентрировалось на мне, и больше ни на ком другом. Смотрел как удав на кролика… вот только кроликом я себя совсем не чувствовал.

Он повернулся к Реду.

— Нам надо поговорить с глазу на глаз, вы не возражаете?

Ред встал.

— Само собой, не возражаю. — Затем скосил глаза на меня. — Держись, — произнес он и отошел к стойке бара.

Янт изучающе оглядел меня.

— Ты вырос. Проделал немалый путь.

— Обстоятельства заставляли.

На его лице появилась столь знакомая леденящая улыбочка.

— Но до Каролины так и не добрался.

— А мне туда и не надо, — тоже ехидно усмехнулся я. — Там все сделано без меня.

Это его сбило с толку.

— Как без тебя? Что ты хотел сказать?

— Стал партнером Бена Блокера, крупного скотопромышленника, и его адвоката. Поэтому мне незачем ехать на Восток. Адвокат все сделал сам.

А вот это его потрясло. Он явно ничего не знал об Аттморе и, уж конечно, представить себе не мог, что у меня, деревенского простофили, хватит ума прибегнуть к услугам адвоката! Есть люди, которые решают подобные вопросы только один на один и не терпят вмешательства третьей стороны. К ним, скорее всего, относился Феликс Янт. Одинокий, холодный, отстраненный от всего человек, он, наверное, мало с кем встречался кроме членов своей семьи и тех, с кем имел конкретные дела.

— Я начал заниматься скотоводством, времени мало, а наш адвокат как раз с Юга, из тех самых краев, и хорошо знает, что к чему.

Вот уж на что он не рассчитывал, так на это. Сконцентрировали все внимание только на мне — устраним, мол, и вопрос окончательно и навсегда решен.

— Так вот, дело уже сделано, — продолжил я, хотя еще не знал, сделано ли оно. — Теперь, если со мной что-нибудь случится, поместье и все остальное переходит к моим наследникам, а вы, ребята, среди них не числитесь.

Уверен, мои последние слова принесли ему какое-то облегчение, но и беспокойства добавили тоже.

— Ты лжешь, — заявил он. — Так быстро ничего не делается.

— Делается, если найти нужных людей. Адвокат в родстве с судьей и еще кое с кем. Он просмотрел все бумаги и решил, что оформление не займет много времени.

Янт долго сидел молча и неподвижно. К столику с кофейником в руке подошел Слэтс.

— Одну для меня, одну для моего друга, — попросил я.

— А ты молодец, — наконец произнес Янт. — Понял, что от нас никуда не деться, и теперь пытаешься выкрутиться. Надеешься, это вранье тебе поможет.

— Нет, — возразил я, чуть подумав. — Я не пытаюсь выкрутиться и не желаю этого делать.

К собственному удивлению я вдруг понял, что действительно говорю правду. Раньше мне приходилось тратить слишком много времени и сил, чтобы убежать, спрятаться от них, поэтому некогда было толком все обмозговать. Сейчас же вся возня, начатая ими, вызывала у меня только злость, и чем больше я думал об этом, тем злее становился.

— Вы и ваши родственники сами напрашивались. Выслеживали меня, травили… Теперь все, хватит. Неужели вы ничего не поняли? Уже потеряли одного…

— Двух, — перебил меня Янт. — За одно это ты заслуживаешь смерти.

— Кроме того, я пощипал еще нескольких ваших.

Янт остановил на мне долгий взгляд, и на мгновение в его глазах промелькнуло что-то еще, очень грустное.

— Жаль, что все произошло именно так, — тихо произнес он. — Может быть, если бы…

— Ты убил моего отца, — перебил я его.

Он пожал плечами.

— Твой отец стоял на нашем пути… как сейчас стоишь ты. Я не один. От этого зависит судьба и будущее нас всех. Мы были настолько уверены, что теперь, когда твой отец мертв… убит… И тут появляешься ты.

Я ни на секунду не расслаблялся. Янт очень коварный противник и, возможно, просто пытается усыпить мою бдительность. От меня не ускользал ни малейший звук, хотя я обратил внимание, что Ред выбрал у стойки бара такую позицию, чтобы видеть оба входа. Но того, что мы оба ожидали, так и не произошло, поскольку входная дверь внезапно распахнулась, и в бар вошли двое… со значками на груди. Первый — маленький и седой, но его вид совершенно не располагал к шуткам.

Они подошли прямо к нашему столу. Первый оглядел меня, затем повернулся к Янту.

— Как я понимаю, у вас и кое-кого из ваших друзей там на улице возникли проблемы.

— Никаких, — начал было Янт. — Я…

— Вы должны покинуть город, — не слушая его, продолжил седовласый. — Немедленно, и если я говорю немедленно, это и означает немедленно. Я не потерплю здесь стрельбы. Мне плевать, какие у вас там проблемы. Решайте их где угодно, только не в Тринидаде.

— Сэр, — обратился к нему Янт. — Боюсь, у нас вряд ли есть необходимость выслушивать подобные требования. Там снаружи…

— Знаю, — оборвал его шериф. — Несколько ваших головорезов, за которыми наблюдают шесть добрых граждан этого города, вооруженных винтовками и револьверами. Так что убирайтесь… да поживее.

Янту ничего не оставалось, как встать и уйти, а я молча сидел, ожидая. Проводив Феликса до двери, шериф вернулся.

— Значит так, и тебе даю час. Подожди, пока они не уберутся, но затем твоя очередь.

Неожиданно в разговор вмешался Ред:

— Он должен встретить здесь человека, шериф. Это очень важно.

— Что ж, ему не повезло, — ответил шериф. — Забирай свое барахло, лошадей и давай отсюда, слышишь? Лично я против тебя ничего не имею, не знаю даже, кто ты такой, но мне стрельба в городе ни к чему. Понятно?

— Конечно, — ответил я. — На вашем месте я поступил бы точно так же. Через час меня здесь не будет.

Когда я поднимался со скамьи, он заметил мой револьвер за поясом и мрачно усмехнулся.

— Приготовился, да? Что ж, я тебя не виню. Они отпетые мерзавцы… Тут есть один путь мимо Пикетваер. Ред тебе покажет. На твоем месте я бы шел не по тропе, а по дну высохшей реки к Испанским пикам. — Его холодные серые глаза потеплели. — В молодости я сам пару раз был в бегах. Знаю, каково это.

Ред провел меня между амбарами и загонами по узкой грязной улочке к берегу высохшей реки. Мы молча сели там.

Затем Ред сказал:

— Теперь ты сам по себе. Я должен дождаться твоего друга.

— Если он собирается не спеша плестись за мной, пусть лучше устроит себе выходной, потому что у меня в этих краях, насколько мне известно, друзей нет, и кроме того, я отправляюсь за Янтами, или Лолонессами, или как там они себя называют. Я буду очень, очень зол, когда он догонит меня… если догонит.

— Догонит.

— Я прямо сейчас отправляюсь к проходу Анишапа, оттуда на западный склон Испанских пиков. Если ему так уж хочется пострелять, передай… кто бы он ни был, пусть поторопится. Мне сейчас понадобится вся помощь мира. С меня хватит убегать и прятаться, прятаться и убегать. С сегодняшнего дня я на тропе войны и без скальпов с нее не сойду.

Ред развернул свою лошадь, приветственно взмахнул рукой и ускакал. Я еще немного посидел, оглядывая пустынную местность, затем тоже вскочил в седло и поехал на запад, стараясь придерживаться естественных укрытий.

Стоит ли объяснять, что предстоит открытая разборка. Этого хотели они, этого хотел и я. С удивлением я вдруг понял — страха нет и в помине. Мне все это осточертело, и я был полностью готов.

Шериф подсказал мне совсем неплохой путь, поэтому, придерживаясь высохшего русла реки Пургатор, я доехал почти до каньона Райли и, выбравшись из русла, направился через рощу на холме к каньону Бурро.

Там, не обнаружив ничего кроме старых следов, мы на хорошей скорости поскакали вверх по склону.

Горный воздух с запахом сосен и дыма от костров множества старателей, ищущих счастья повсюду вдоль каньона, приятно холодил лицо. На склонах и прямо передо мной зеленели осинники.

Хотя тщательный осмотр каждой из троп из отводного каньона не показал ничего подозрительного, я знал — мои враги недалеко и не пожалеют сил, чтобы меня обнаружить.

Прежде чем мы обогнули Испанские пики, над ними стали сгущаться тяжелые тучи.

— Дождь, парень, — сказал я жеребцу. — Скоро пойдет дождь. Надо искать укрытие.

Впереди чуть повыше осиновой рощи показалось что-то похожее на узкую площадку. Я решил, что нашел то, что хотел, и начал взбираться по крутому склону.

Однако место оказалось не совсем такое, на что я рассчитывал, но здесь я мог спрятать лошадей от постороннего взора. Освободив от поклажи, я привязал их к деревьям и начал сооружать себе укрытие. Судя по нависшим тучам, времени у меня оставалось совсем немного.

По опушке рощицы росли молодые деревца высотой от трех до четырех метров. Я срубил несколько из них, затем пригнул верхушки четырех, что повыше, и связал их вместе, добавив к узлу еще парочку, стоявших совсем рядом. Работал очень быстро, отрывался только, чтобы бросить взгляд на сгущавшиеся тучи. Завершив сооружение куполообразной основы, накрыл ее слоями веток с листьями со срубленных деревьев. Затем, набрав еще веток, сделал себе подобие постели, а рядом разложил костер с рефлектором из крупных кусков коры от упавших засохших деревьев и сразу поставил кофейник. К тому времени, когда вода закипала, уже застучали первые капли дождя. Сбегав на лужайку, я привел лошадей поближе к своему шалашу. Хорошей травы хватало и здесь. Подбросив веток в огонь, затащил все свои причиндалы под навес. Так, пожалуй, к ночевке все готово.

Я поджарил остатки бекона, съел несколько бисквитов и выпил по меньшей мере три кружки крепкого черного кофе. Как ни странно, все показалось очень вкусным. Дождь уже перешел в настоящий ливень, и то тут, то там через «крышу» пробивались крупные капли. Впрочем не настолько, чтобы вызвать беспокойство. Я не поленился выбрать себе сухое местечко, куда вода не стекала и где не собиралась в лужи. Снаружи время от времени доносилось пофыркивание лошадей.

Лежа на спине и пристроив голову между двумя протечками, я тупо смотрел в черноту ночи и невольно думал о том, как, собственно, мало надо человеку, чтобы быть довольным. Укрытие, костерок, еда и время, чтобы спокойно отдохнуть. Немного, но мне столько раз приходилось обходиться куда меньшим! А что, если это последняя ночь в моей жизни? Я знал, что совсем скоро, может, даже завтра, мне предстоит бой, который невозможно предотвратить и от которого нельзя убежать. И тут я вспомнил о «друге». О ком же так упорно твердил Ред? Наверное, это все-таки какое-то недоразумение. Папа мертв, а у меня нет достаточно близких друзей, на чью помощь можно рассчитывать и, уж конечно, таких, кто мог бы рассылать людей отслеживать мои маршруты.

Я долго лежал с открытыми глазами, вспоминая Лауру, пытаясь представить себе, как ей живется. Доносившиеся до меня звуки, издаваемые лошадьми, успокаивали. Если к нашему лагерю приблизится чужой, они обязательно начнут громко фыркать, всхрапывать, бить копытами или выражать беспокойство каким-либо иным образом.

Часа через два, подбросив несколько толстых веток в костер, чтобы к утру он не потух совсем, я поплотнее завернулся в одеяло и уснул.

Спалось удобно и хорошо, но холод и сырость заставили меня проснуться. Перевернувшись на спину, я обследовал «крышу» — несмотря на мои старания, в некоторых местах дождь все-таки пробивался внутрь. Пришлось надеть шляпу, вытряхнуть сапоги и натянуть их на ноги. Затем, встав да колени, я также надел патронташ, засунул за пояс запасной револьвер.

Костер уже полностью остыл, но мне так захотелось горячего кофе, что я не поленился разжечь его снова. Кофе был вчерашний, но достаточно крепкий, чтобы заставить прыгать быка.

Поскольку ливень смыл все следы, меня вряд ли так быстро найдут, разве что наткнутся случайно или учуят запах дыма. Но я так хотел горячего крепкого кофе, что не раздумывая пошел на риск. Вытряхнув из шалаша все ветки и листья, я аккуратно свернул одеяло. Дождь все еще шел, но уже ласковый, нежный. Теперь надо чуть подогреть седельную подстилку, смахнуть со спины жеребца капли воды и надеть на него седло.

Если мой неизвестный друг желает меня найти, ему тоже придется хорошенько постараться. Вообще-то он знает, что я направляюсь к каньону Бурро, значит, где искать известно. Но тропа туда использовалась не часто и вела, если мне не изменяет память, на запад к Уайт-Крик. Так далеко забираться мне еще не приходилось.

Ладно, теперь в седло — и по узкой длинной полосе целины, стараясь держать осиновую рощу между собой и тропой внизу. Больше я не убегаю, мне надо их найти.

Останавливаясь и прислушиваясь периодически — в горах звуки разносятся быстро и далеко… если, конечно, их не отсекают горные пики или мощные выступы скал, — я так ничего и не услышал.

Роща становилась все гуще и гуще. Полоса постепенно переходила в плато между Западным Испанским пиком и Белым пиком и вела к северу, огибая оползневые скальные образования.

Поднявшись на невысокий хребет, я подошел к краю кустов и взглядом проследил весь путь, который только что проделал. И хорошо сделал, ибо они были уже здесь, может, милях в четырех или пяти отсюда. Нет, пожалуй все-таки в четырех.

Над моей головой высился Западный Испанский пик. Я сидел в седле и глядел, как они приближаются — всего-лишь точки далеко на тропе, но ясно, что это люди верхом на лошадях. За моей спиной нависал еще один пик — Хайятола — двойная гора, часто называемая Груди Планеты. О ней ходило множество легенд, включая ту, по которой она являлась домом высших богов. Давным-давно папа рассказывал мне о золоте, которое, как гласит предание, ацтеки украли у богов и увезли в Мексику. Легенды, легенды… Если здесь когда и располагались золотые прииски, их давно погребли под собой гигантские оползни. Говорили также, что на Восточном Испанском пике у солнцепоклонников стоял культовый храм.

Ветер прошелся по осиннику — будто по морю прокатилась волна. Дождь прекратился. То тут, то там сквозь тучи пробивались лучи солнца… Я двинулся на север, рассчитывая срезать дорогу к подножию горы Эко. Но тут передо мной вдруг возникла возвышенность. Небольшая, вся поросшая кустарником и усыпанная покрытыми мхом валунами. Когда-то белые или индейцы разбивали здесь лагерь — почерневшие от копоти камни указывали, где разводились костры. За ней по склону — травяной ковер, редкие сосны и ели, через которые просматривалась неприметная тропа, ведущая к Эко-Крик. Въехав на эту возвышенность, я обернулся назад — лучшего места для огневой позиции не сыскать.

Я спешился, отвел лошадей на травяной склон, оставил там пастись. С винчестером в руках вернулся наверх, выбрал удобное местечко среди валунов и кустов и засел.

Хватит убегать и дрожать! Пора решить вопрос раз и навсегда. Их много, я — один, но это явное преимущество сократится еще до заката, нет сомнений.

Теплое ласковое солнце разгоняло рваные тучи, но ушедший в сторону дождь все еще затруднял обзор. Я стал жевать крекер, и тут же рядышком появилась любопытная сойка, надеясь, что ей тоже что-нибудь перепадет. Отломив кусочек, я бросил ей. Она с готовностью склевала его и подскакала поближе, либо слишком мне доверяя, либо уверенная в своей способности в любой момент взвиться вверх и улететь.

Мои преследователи были уже близко — ехали без малейших признаков беспокойства, уверенные, что я все еще от них убегаю. Ну уж нет! Винчестер приятно холодил руки, выбранная позиция — блестяща, у меня даже есть готовый отход. Эта возвышенность — не замкнутое пространство: в случае нужды всегда можно уйти в любом направлении, причем под естественным прикрытием.

Плечо по-прежнему ныло, поэтому приходилось все делать осторожно, стараясь особенно его не тревожить. Молодость, природное здоровье и чистый горный воздух быстро лечат любые раны. Так, посмотрим туда, где тропа делала поворот, где-то в ярдах ста пятидесяти отсюда. Справа от него — густые кусты дикой гвоздики с ярко-красными, словно кровь, цветами.

Сдвинув шляпу на затылок, я пристроил винчестер на стволе поваленного дерева, которое облюбовал как упор для более точной стрельбы, и съел еще один крекер, естественно поделившись со своей новой приятельницей — доверчивой сойкой.

Интересно, как человек чувствует себя в последние часы своей жизни? Как я?.. Воздух чист и свеж, с привкусом снега, остававшегося у горных вершин всего ярдах в ста выше меня.

Рядом с тропой неожиданно взлетела потревоженная птица, и почти сразу появился первый всадник. Они сами открыто охотились на меня, четко дали понять, что готовы без малейших колебаний убить меня, так чего церемониться?

Я тщательно прицелился и выстрелил.

Прицел стоял ниже, чем положено, так как они поднимались вверх по склону, но пуля вошла точно куда надо, рядом с чем-то поблескивавшим на груди — медальоном или золотым самородком на цепочке от часов.

Он, должно быть, конвульсивно дернулся, когда пуля поразила его, и неожиданно вонзил шпоры в бока лошади, та, громко заржав от боли, резко метнулась вперед. Всадник же вдруг обмяк в седле, а потом как куль рухнул на землю. Прямо в заросли ярко-кровавой дикой гвоздики.

Винтовочный выстрел отозвался оглушительным эхом высоко в горах, затем наступила тишина. Только моя сойка нетерпеливо шебуршилась в листве соседнего дерева, да где-то далеко-далеко в небе парил одинокий орел.

Я перевел взгляд с тропы, где вот-вот появятся остальные, на заросли дикой гвоздики. Человек, подстреленный с такого расстояния, редко получает смертельную рану, но целиться в голову, когда тело являет собой куда более верную мишень, было бы безрассудством. В кустах никакого движения: либо он все еще в шоке, либо затаился, пытаясь ввести меня в заблуждение. В любом случае надо тоже затаиться и ждать.

В течение долгого времени вокруг ничего не происходило, и меня это тревожило. Может, они обсуждали свой следующий шаг или один из них уже обходит меня с тыла? Если так, ему придется пробежать или проползти через несколько открытых или почти открытых участков, на которые я обратил особое внимание еще раньше.

Прогнав дождевую тучку, солнце полностью утвердилось на небе и стало заметно пригревать. Тропа внизу казалась совершенно безлюдной, но меня не обманешь — они притаились где-то рядом и наверняка подбирались все ближе и ближе, ожидая моего выстрела в любой момент. Значит, пора менять позицию — чуть пониже, туда за поваленные деревья. Там надежней защита.

Итак, их на одного меньше. Неужели есть такое, что стоит жизни стольких молодых крепких парней? Они ведь могли остановиться, одуматься. Это мне деваться некуда. Не я, они охотились за мной, они хотели меня убить! И тем самым не оставили мне никакого выбора, я вынужден защищать свою собственную жизнь. Если бы у них хватило ума оставить свою безумную затею, все, полагаю, кончилось бы. Мы бы разошлись и вряд ли когда-нибудь встретились. Но теперь я уже никуда не побегу — хватит ждать, хватит прятаться, хватит жить, постоянно думая, что смерть где-то рядом!

Стоп! Что это? Какое-то движение? Да, из-за валунов выскочил человек и стремительно промчался к другому укрытию. Слишком быстро для прицельного выстрела. Подождем!

Рано или поздно ему придется сменить место, и тогда его следующие тридцать-сорок шагов станут для него роковыми…

Я внимательно осмотрелся вокруг. Все безмятежно спокойно. Мои лошади мирно щиплют траву. Но почему мне не вскочить на своего мустанга и немедленно не убраться отсюда? Как можно быстрее. Но разве это их остановит? Небось сидят за кустами и планируют, как подобраться ко мне поближе или окружить.

Я обеспокоенно оглядел склоны. Нет, ничего подозрительного.

Может, стоит спуститься в лощину, поближе к лошадям? На всякий случай. Но тогда я обнаружу себя, а это довольно рискованно. Лучше попробовать тихо подозвать их сюда. Серый сразу поднял голову, услышав мой голос, сделал пару шагов и остановился… Снова принялся, как ни в чем не бывало, щипать траву. Я позвал еще раз. Теперь он неторопливо побрел в мою сторону. Черная как привязанная следовала за ним.

— Ну давай, давай же, парень, — нетерпеливо прошептал я ему, когда лошади подошли ближе. — Сколько можно ждать?!

Серый был явно в игривом настроении, и мне пришлось потратить еще несколько минут на увещевания, прежде чем он соизволил сделать последние два шага и оказался почти совсем рядом со мной.

На тропе по-прежнему никого. Тихо и на восточном склоне. Западный склон довольно круто падал к каньону Чапаррал-Крик. Там проходила тропа, милях в двух к западу резко спускавшаяся к реке Кучарас. Другая тропа, по которой я поднялся сюда, вела в каньон Эко. К востоку слева от меня среди деревьев валялось множество скатившихся сверху скальных обломков и валунов. Кромка хвойного леса находилась, по-моему, где-то на высоте двенадцати-пятнадцати тысяч футов. Судя по растительности, я находился тысяч на десять футов ниже.

Вокруг — полная тишина. Ни звука, ни движения.

Тревога, которую вызывала эта тишина, заставила меня снова, пригибаясь как можно ниже к земле, сменить позицию. Они ведь не просто сидели, поджидая меня. Нет, это настоящие охотники, а я — их заслуженная добыча! Обойти • меня слева, где много осыпей, трудно. Им придется перебегать через открытое пространство, причем с громким шумом — из-под ног будут сыпаться камни; справа они могут добраться до меня только через рощу.

Хорошая позиция, ничего не скажешь, но мне она почему-то перестала нравиться — терпеть не могу ощущать себя загнанным в угол. С Западного Испанского пика к нам долетел порыв свежего ветра, высоко в небе лениво кружил одинокий ястреб-канюк… Высматривает того всадника, которого я подстрелил? Итак, их осталось трое.

Интересно, среди них ли Янт? Вдруг до меня дошло: они ведь никуда не торопятся! Я тут, все, что им надо, — это зайти сзади и ждать. Ждать, пока я не схвачу пулю так или иначе.

Им уже известно, что стрелять я умею, что меня голыми руками не возьмешь, но и терять людей они больше не хотят.

Я снова и снова внимательно осматривался, пытаясь представить себе, каким путем они станут подбираться ко мне, но не видел ничего путного. Выбранная мной позиция не давала им действовать.

Да пошли они к черту! Мне до смерти хочется кофе, и я его сварю! Во что бы то ни стало! Так, сейчас разожжем под низкими ветвями деревьев маленький костерок. Ветви поглотят дым, но они его наверняка учуят и удивятся…

Стараясь не больше чем на секунду-другую отрывать взгляд от окружающей местности, в любой момент готовый уловить малейшее движение или звук, я принялся за дело.

Не знаю почему, но мне впервые вдруг пришла мысль, что, возможно, меня ждет неминуемая смерть. В суете каждодневных забот редко находится время, чтобы спокойно порассуждать. Сейчас нашлось. Эти люди убивали и раньше — очередь за мной. Сколько их там? Может, трое, а может, уже и целая дюжина. Я поставил кофейник на огонь. Невольно сам себе улыбнулся: они непременно учуят запах кофе и снова удивятся… Вот и хорошо!

Феликсу Янту наверняка очень понравился бы этот штрих. У него достаточно чувства юмора, особенно мрачного, чтобы оценить мою выходку. Пусть они все знают — я их не боюсь!

Есть ли у меня страх? Да, думаю, есть. Страх смерти.

— Кирни! — донесся до меня низкий женский голос. Вот уж чего не ожидал, так не ожидал. — Кирни, спустись сюда, мне надо с тобой поговорить… наедине. — Наедине? Ну насмешила! — Кирни, между нами ведь не было ничего плохого. И не должно быть. Почему бы тебе не спуститься сюда? Только мы с тобой, и никого больше.

Мне невольно вспомнилась рассказанная папой история о древнем греке Улиссе, который заткнул воском уши всех членов команды и приказал привязать себя к корабельной мачте, чтобы слышать пение сирен. Вот только мне воск ни к чему. Как и тот отравленный гвоздик в моем сапоге.

Поэтому я спокойно сидел и не думал даже отвечать. Янт — очень нетерпеливый человек. Остальные, надеюсь, тоже. Как там зовут этого самого опасного из них, о котором меня предупреждали? Врайдаг? Да, Джозеф Врайдаг. Интересно, он тоже с ними?

Проблема в том, что я один, а их много, причем все они коварны и изобретательны.

Может, они просто дожидаются темноты? Надеются, что я попробую ускользнуть под покровом ночи? Возвышенность, ставшая моей крепостью, была всего на несколько десятков футов выше остальной равнины, занимала не более трети акра… если не меньше. На ней небольшая рощица, в основном из хвойных деревьев, и несколько крупных, чуть ли не по пояс мне валунов, а также густой кустарник. Шанс, что они попадут в меня, наугад простреливая местность, — сто к одному, или даже меньше.

Все дело в моей усталости. Мне до смерти надоело прятаться и убегать, я полностью готов к окончательному решению вопроса. Во всяком случае, так мне казалось. Хотя, может, это и чистая глупость — стремиться к открытой разборке, когда все против тебя. Пока мне везет… правда, слишком везет… долго это не бывает.

Они вдруг начали обстреливать мое укрытие. Наугад. Рассчитывая выкурить меня оттуда. Пусть себе стреляют. Здесь мне грозит только случайный рикошет. Впрочем, пара пуль вонзилась в землю где-то совсем рядом.

Как мне сейчас не хватает папы! Раньше меня даже радовало, когда я оставался один. Но теперь, перед лицом окруживших меня смертельных врагов, мне так нужна была его помощь, его мудрое спокойное слово…

В битве на небе произошел резкий перелом: тяжелые грозовые тучи с Испанских пиков грозили пожрать солнце, к нам приближалась одна из тех гроз в горах, от которой у любого нормального человека в глазах темнеет. На такой высоте Испанские пики, похоже, притягивают к себе все молнии в радиусе мили как самый настоящий громоотвод. Сорока, только что беззаботно трещавшая поблизости, видимо, думала так же, потому что поспешила улететь и оставить меня одного. Я допил кофе, доел последние крекеры, смахнул крошки со штанов. Очередная пуля срезала ветку с ближайшей ели, и та упала мне на плечо.

Кстати, о моих родственничках, об этих Янтах и Лолонессах, или как их там еще. А им приходилось видеть грозу с молниями и громами на такой высоте? Если нет, их ждет большой сюрприз. Да еще какой!

Когда рядом с тобой начинают полыхать молнии, а скалистые стены каньона сотрясают оглушительные раскаты грома, многократно отраженные эхом в горах, волосы встают дыбом…

Сколько их там? Четверо? Или дюжина? И эта женщина… она тоже с ними.

А где этот Джозеф Врайдаг, по слухам, самый опасный из них?

Я вытряхнул жижу из кофейника, аккуратно его упаковал. Внезапно мое решение созрело: как только станет темно или начнет бушевать гроза, сразу же делаю отсюда ноги. Как трусливый заяц? Да, мне надоело кланяться пулям!

Гроза началась с резкого порыва ветра и первого раската грома. В пик горы ударила яркая молния, в воздухе запахло серой, с запада неумолимо приближалась густая стена дождя… Я со всех ног припустил к лошадям. Пошли они все к черту! Я…

Прямо передо мной стояли трое высоких худых Янтов. Стояли, в упор глядя на меня. С револьверами в руках. Я не раздумывая начал стрелять…

Глава 23

Солнце скрылось, но его кроваво-красные лучи продолжали отсвечивать от мокрых скал и гигантской черной тучи, словно Геркулес нависшей между пиками двойной горы Груди Планеты.

Прямо передо мной стояли три высоких худых человека. На их темных лицах отражался свет умиравшего среди огней ада солнца.

Никто не произнес ни звука, а если бы и произнес, оглушительные раскаты грома и неистовый шум обрушившегося на нас ливня все равно полностью бы его заглушили. Даже выстрелы наших револьверов звучали сейчас совсем как детские хлопушки.

Их глаза были прикованы к винчестеру в моей левой руке, поэтому мой поступок на секунду привел их в оцепенение — я отбросил его в сторону! И одновременно правой рукой открыл огонь из шестизарядника. Один из них сразу же дернулся и упал, вторая пуля превратила его лицо в кровавую маску.

Отчаянно борясь за собственную жизнь, мстя за смерть своего отца, я без остановки расстрелял в них все шесть патронов в барабане и мгновенно выхватил из-за пояса другой револьвер… Но тут откуда-то справа вместе с моим неожиданно раздался чей-то еще выстрел — оставшиеся двое рухнули на землю, и среди них тот, в которого лично я еще не успел выстрелить. Тем не менее все трое покончили счеты с жизнью, и слава Богу. Я стоял под проливным дождем, молча глядя на их скрюченные тела, когда на мое плечо вдруг легла чья-то рука и тихий спокойный голос произнес:

— Это за папу, Кирни.

Я резко обернулся — передо мной стоял… Пистолет.

Его потрепанная шляпа намокла от дождя, но он широко улыбался, показав свои красивые белые зубы. Он обнял меня за плечи.

— Пошли отсюда, братишка. Тут рядом есть местечко получше.

Местечко оказалось не совсем рядом, но действительно гораздо лучше — крохотная хибара у реки Кучарас — сухая, теплая, в ней приятно пахло жареным мясом.

От очага к нам повернулся какой-то мужчина: лысый, с остатками рыжих волос над ушами и пушистыми рыжими усами с загнутыми вверх концами.

— Садитесь, ребятки, — приветливо сказал он. — Бифштексы уже готовы, а бобы вот-вот подойдут.

Мы, естественно, промокли до нитки и первым делом направились к огню, но запах еды оказался таким дразнящим, что мы тут же передумали и поспешили к самодельному столу. Во время еды никто не вымолвил ни слова.

После сытного и очень вкусного обеда, когда на столе появились полные кружки горячего дымящегося кофе, усатый подбросил в огонь дров. Мощные порывы ветра хлестали хибару струями ледяного дождя, но внутри оставалось уютно и тепло. Мы с Пистолетом не сводили друг с друга глаз. В тот момент я невольно гордился своими широкими плечами, ловкостью и силой. Ведь с детства мой отважный брат был для меня самым настоящим кумиром.

— Да, братишка, ты уже мужчина! — разглядывая меня, улыбнулся он и повернулся к остальным. — Слушайте, я не поверил своим глазам: он успел свалить двух и собирался заняться третьим, прежде чем мне удалось сделать выстрел! Ну-ну, с этим парнем не соскучишься.

— Ты сам учил меня, — засмущался я.

Его лицо посерьезнело.

— Не я. Нас обоих учил папа, и лучшего учителя нигде не найти. — Он посмотрел мне в глаза. — Это ведь они убили папу, да?

— Один из них… Застрелил его сзади. В затылок.

Неторопливо и обстоятельно — к этому располагала обстановка — я рассказал им о судье Блейзере, о том, как вернул свои деньги, и о драке в горной хижине. Говорил просто, не выбирая красивых выражений, поскольку эти люди жили точно такой же жизнью, как и я, и понимали меня с полуслова. Они сами додумывали пропущенные эпизоды — ведь они чувствовали логику вещей в этом мире и знали его очень хорошо. Одинокие, жесткие мужчины, никогда не расстававшиеся с оружием. Ред — один из них.

— Хотел тогда предупредить тебя, Макрейвен, — обратился он ко мне, — но ты бы вряд ли узнал имя. Он велел мне попросить тебя подождать его, но если бы шериф пронюхал, что Пистолет где-то рядом, он загнал бы всех своих лошадей, лишь бы его заполучить.

Наши взгляды встретились, и, к моему изумлению, в его глазах мелькнуло смущение.

— Да, твой папа очень старался уберечь меня, но, видно, такова уж моя доля — катиться по кривой дорожке, — со вздохом произнес Пистолет. — Хороший человек твой отец!

— Когда все это закончится, Пистолет, я собираюсь заняться скотоводством.

Я вкратце рассказал им о Бене Блокере и нашей сделке. Затем усач заметил:

— Мне доводилось ездить с Беном… в Канзас и дальше в Оглалу. Более прямого и верного товарища в делах трудно встретить.

— Надеюсь, и у нас все пойдет хорошо.

— Собираешься где-нибудь осесть?

Я кивнул.

— У меня есть девушка. Там в Сильвертоне. Развяжусь с этими и поеду туда.

Пистолет поднял на меня недоуменный взгляд.

— Я чего-то не понимаю. Ведь все уже закончилось! Они мертвы!

— Не все, — ответил я. — Среди них нет Феликса Янта. Он остался… и с ним та женщина.

Ред шаркнул сапогом по земляному полу.

— Есть еще один. Он тоже не пошел с ними. Назвал их дураками, советовал лучше подождать, пока ты где-нибудь не засветишься, но они и слушать не захотели.

— Значит, Феликс остался там?

— Да. Ничего не объясняя. Просто остался. — Ред чуть помолчал. — Я следил за ним и той женщиной и даже подслушал разговор этой троицы через стенку. Выковырял замазку из щели и слушал. Женщина тогда упрекнула его в том, что он слишком мягок.

А Феликс заявил: 4Ведь он один из нас. Наша родня».

«А разве его отец не родня? Но его ты убил!» — Вот что она ответила ему.

«Это совсем другое дело… — продолжал он. — Черт побери, он ведь мог бы быть моим сыном! Если бы у меня был сын… „ Тут она рассмеялась, так зло рассмеялась и бросила: „Феликс, у тебя никогда не будет сына! Ты не смог бы иметь сына, даже если бы очень захотел!“ А он, видно, разозлился и сказал: „Делфина, если тебя не убьет кто-нибудь другой, это сделаю я“. Тут вмешался Врайдаг. „Кончайте эту бодягу, — перебил он Феликса. — Хватит! У нас и без того полно проблем. Наша сила в том, что мы всегда держимся как сжатый кулак. Нам нельзя ссориться. Его надо уничтожить, вот и все“. А Янт с издевочкой спросил: «Ну а если он уже успел законно оформить свои права на поместье? Что тогда?“

Ред развел руками.

— Вот такое мне довелось услышать. Значит, в любом случае все еще не закончилось. Их осталось по меньшей мере еще трое. — Он снова помолчал. — Да, на свете хватает подлых человечков, уж поверьте, но таких гнид мне не приходилось встречать за всю свою жизнь, это уж точно.

— Ладно, я еду в Сильвертон, а они, если хотят, пусть следуют за мной, — объявил я свое решение. — Мне надоело убивать… Кого бы то ни было.

— Слушай, а, похоже, этот Феликс Янт неровно к тебе дышит, — задумчиво протянул Пистолет.

Я с минуту раздумывал над его догадкой, затем отрицательно покачал головой.

— Слова, одни слова. Это его не остановит, поверь мне. По сути он на редкость черствый беспощадный человек.

В горах по-прежнему бушевала гроза. Скоро в каньонах воды будет по горло — для путешествий время совсем неподходящее.

Пистолет заметно повзрослел и возмужал, но смешливые морщинки в уголках его глаз не пропали, хотя лицо стало жестким и как-то вытянулось.

— Я еду с тобой, братишка, — сказал он.

— Давно пора. Нам есть о чем поговорить… о папе, о нас… Ты ведь знал про папу больше, чем я.

Пистолет согласно кивнул.

— Он всегда помогал мне в трудных случаях, а порой и делился со мной. Ты был совсем маленьким, Кирни, поэтому ему не хотелось обременять тебя взрослыми проблемами. Я же умел слушать и держать рот на замке… Чаще всего папа вроде как думал вслух.

— Куда бы вы ни поехали, парни, не забывайте почаще оглядываться, — напомнил нам Ред.

А потом мы опять ели очень вкусное мясо, бобы и пончики, приготовленные усатым, и неторопливо беседовали о пастбищах, о лошадях, о золотых приисках, о чем такие как мы обычно и говорят. Каждый имел про запас интересную историю о какой-то необыкновенной лошади, таинственном месте или из старых времен, поэтому в нашей хибаре все чувствовали себя тепло и уютно, несмотря на разгулявшуюся стихию снаружи.

Иногда, отключаясь от разговора, я прислушивался к стуку дождя, вспоминая Испанские пики и трех лежавших в мокрой траве мертвых врагов. Странные они все-таки люди, рожденные только для неистребимой ненависти и мало для чего еще. Даже неуемное желание овладеть чужим поместьем, сильнее всего заметное у Феликса и Делфины, казалось для них менее значимым мотивом, чем всепожирающий огонь ненависти и жажда убийства! Именно это чувство заставило их стать на путь преступлений, хотя каждый из них до этого занимался обычными делами — пас коров, объезжал лошадей… — и потом наверняка вернулся бы к этому снова.

Слушая, можно многому научиться — а мне ведь всегда хотелось знать больше, — но Феликс Янт и Делфина почему-то не выходили из головы. Тот третий, с которым мне пока не приходилось встречаться, казался чем-то нереальным, чем-то очень смутным и далеким. Грозная опасность? Да, но неизвестно какая и с какой стороны, а значит, о ней трудно судить.

Где они сейчас? Наверное, скоро поймут, что случилось с их родственниками… если уже не поняли.

Внезапно меня охватило острое чувство тревоги за Лауру. А если Делфина узнала о ней?

Да, но как? Откуда? Мы вместе с Лаурой один раз шли по улице, пару часов я провел у них дома — неужели этого достаточно?

Надо ли к ней ехать? Не привлеку ли я этим пахнущее смертью внимание проницательной Делфины?

— Гроза, не гроза, отправляюсь на рассвете, — решительно заявил я.

— Еду с тобой, — не менее решительно объявил Пистолет.

Усатый приготовил нам в дорогу еды, и с рассветом мы отправились в путь. Ред стоял на пороге вместе с Чарли и усачом.

— Не беспокойтесь, — сказал он на прощанье. — Если кто-нибудь из этих покажется на нашей тропе, мы позаботимся о них.

Хорошо-то хорошо, спасибо, конечно… вот только троп-то много, за всеми не уследишь.

Теперь у нас были две вьючные лошади. Пистолет ехал впереди по охотничьей тропе вдоль реки Кучарас к каньону Коулмен, а оттуда где-то приблизительно через милю мы пересекли лесистые холмы в направлении Индиан-Крик.

Никакие неожиданности нас не подстерегали, только больно хлестал по щекам ветер да лил проливной дождь, а каменистая тропа стала очень скользкой…

Мы сделали привал на ночевку у большой, окруженной высокими кедрами дождевой лужи совсем недалеко от горного прохода Ла-Вета. В ту ночь мы долго сидели у костра, вспоминая наши мальчишечьи годы и поездки по стране вместе с папой…

— Ведь ты спас мне жизнь, — неожиданно сказал Пистолет. — Тот подонок точно меня убил бы. А ты был совсем пацан.

— Это один из эпизодов нашей большой войны. Ты дрался за нас.

— Она моя тоже. С тех пор как твой папа подобрал меня, я чувствовал себя его сыном.

— А я всегда считал тебя братом.

— Когда я уехал от вас, мне пришлось туго. Неприятности тут, неприятности там… В результате покатился по кривой дорожке… Так же как и Ред.

— Знаешь, на Западе в любом местечке всегда найдутся люди, которые пару раз попали в историю,запутались или сбились с пути, — ответил я, — но потом все зависит только от них самих. Лично мне это представляется так: каждый раз, вставая утром, человек начинает свою жизнь как бы заново. Само собой, по счетам надо платить, дело надо делать, но при этом совсем не обязательно жить точно так же как вчера. Можно ведь все начать сначала: оседлать новую лошадь, поехать другим путем… Слушай, папа оставил мне кое-какие деньги от того картежного выигрыша. Кроме того, наверное, будет еще доход от поместья на Востоке. В любом случае я уже прикупил скот для ранчо в районе Рокиз, и мне нужны будут люди. Работа найдется и для тебя, и для Реда, и для усатого… в конце концов его стряпню я мог бы есть всю свою жизнь.

Пистолет подбросил веток в костер.

— Расставшись с вами, Кирни, моей семьей, я так и не сумел обзавестись своим домом. Скитался по белу свету, прятался с преступниками в разных дырах, где придется… Конечно же, пора со всем этим кончать.

— Похоже, ты уже покончил. А раз так, давай об этом больше ни слова. У тебя будет свой интерес в моей доле, поскольку деньги папины, и ему самому хотелось бы чтобы… Да и мне тоже.

Постепенно костер потух. Мы завернулись в одеяла и легли спать. Я еще поглядел, как сквозь ветви кедра высоко в небе мерцали веселые звезды, тихо проплывали пушистые облака… и уже засыпал, когда Пистолет как бы про себя заметил:

— Как бы там ни было, а он все равно умер победителем. Немногим из нас это удается.

Сильвертон — небольшой городок, расположенный в огромной впадине на высоте где-то около двенадцати тысяч метров. Со всех сторон он окружен горами. В свое время Отто Мирс провел туда узкоколейную железную дорогу, извивавшуюся по дну глубокого ущелья. Тщетно пытались машинисты убедить его, что прокладывать колею в таком месте абсурдно, локомотив не справится с подъемом, он их не послушал. И оказался прав. Железная дорога принесла в город процветание: мельницы и прииски работали вовсю, в близлежащих каньонах не покладая рук трудилось великое множество старателей-одиночек.

Мы въехали туда почти перед заходом солнца и расположились в комнате отеля, которую я снял для нас двоих. Пистолет сказал:

— Кирни, я не очень-то привык доверять людям. Сделаем так: ты иди к своей подружке, а я наведаюсь в «Тремонт» и послушаю, что говорят в городе. Если кто-нибудь из этих гадов уже тут, мне все расскажут.

Первым делом я, конечно, отправился на конюшню. Старина Чолк встретил меня с распростертыми объятиями.

— Привет, сынок, привет! Рад, что тебе пока удается сохранить свой скальп!

— Да, старина Чолк, пока, — согласился я. — Ну как там наш Генри? Продолжает досаждать Маккре?

— Было дело. Как-то разок он к ним заявился, но двое или трое из наших, точно не помню, быстро и доходчиво разъяснили ему, насколько полезно для его здоровья поселиться где-нибудь в Аризоне и какие тяжелые времена ожидают подонков вроде него здесь в Сильвертоне. Он тут же собрал свои манатки, только его и видели. Судя по начальной скорости, он, полагаю, уже совсем рядом с границей.

— Спасибо, Чолк. Очень тебе обязан.

— Ерунда, чего там. Нам самим такие ни к чему. Один из картежников на Блэр-стрит вообще хотел его пристрелить. Из принципа. Еще сказал тогда: «От таких, как этот, никакого проку. Одни проблемы!»

Когда я расседлывал лошадей, Чолк ткнул пальцем в черную.

— Знакомая скотина. Взял ее в Урее?

— Точно.

— Наверное, ты пришелся старику по душе. Он ее редко кому дает… да еще так надолго.

— С удовольствием куплю ее, если он согласится продать. Хорошая лошадь.

Мы присели, и я рассказал ему о своей затее с ранчо, о тех, с кем собираюсь иметь дело, о…

— Кстати, чуть не забыл, — неожиданно перебил он меня. — Для тебя тут есть письмецо… из Канзас-Сити.

От Аттмора! Я жадно пробежал его глазами: вопрос с поместьем решен, мое право на владение официально подтверждено, все необходимые формальности практически совершены, осталось только подписать несколько бумаг, которые захватит с собой Блокер. Из письма Аттмора я также понял, что там все с облегчением вздохнули, узнав, что Янтам-Лолонессам не удалось стать наследниками папиного поместья.

Значит, все? Да, теперь все!

Откуда-то со дна каньона донесся протяжный свисток паровоза.

— Наконец-то, — довольно произнес Чолк. — Идет поезд из Дюранго.

Поскольку Пистолет отправился в «Тремонт», я решил тоже наведаться туда. Подберу его там и вместе пообедаем в «Бон тоне». Зачем отказывать себе в удовольствии?

Из ущелья тянуло холодом, когда я поворачивал на Блэр-стрит. Паровоз пыхтел, преодолевая подъем, в вагонах уже зажгли свет, начинали загораться окна и в некоторых домах города, хотя до ночи было еще довольно далеко. Похоже, поезд прибывал с большим опозданием — значит, отправится назад почти сразу.

Пассажиры уже выходили из вагонов, когда я поравнялся с платформой и, любопытства ради, остановился поглазеть. На Западе прибытие поезда в город оставалось все еще новинкой и вызывало неподдельный интерес жителей.

Но вот вагоны опустели, я повернулся, чтобы продолжить свой путь, когда что-то вдруг привлекло мое внимание…

На платформе стоял он, Феликс Янт, пристально глядя на меня. А чуть дальше за ним у края платформы — невысокий плотный мужчина с широким лицом и черным котелком на голове: черный сюртук распахнут, на животе поблескивает золотая цепочка, с которой свисают какие-то трудно различимые на таком расстоянии побрякушки. Рядом — женщина, очень хорошо знакомая мне женщина, и сутулый пожилой человек в белой плантаторской шляпе. Один из мужчин — тот самый таинственный Джозеф Врайдаг? При виде этой компании я остолбенел.

От «Тремонта» ко мне быстро приближался кто-то еще, но я не мог оторвать глаз от Феликса, хотя боковое зрение замечало все вокруг.

Слева натужно пыхтел, выбрасывая белые клубы пара, паровоз, его механизмы еще «переживали» тяжелый подъем; справа — пустая площадь и всего несколько отдельно стоявших домов…

Вот она, неминуемая развязка. Моя широкополая шляпа низко надвинута на глаза. Папина шляпа. Одна из его личных вещей, которые он мне оставил. Интересно, узнает ли ее Феликс?

Ненависти я не испытывал. Феликс ненавидел папу и подло убил его сзади, и тем не менее ненависти к нему в моей душе не шевельнулось — только мрачное принятие неизбежного и легкое чувство тревоги за возможный исход. Если кто по-настоящему и вызывал у меня беспокойство и даже какой-то непонятный страх, так это Делфина. Чего от нее ожидать? И что делать, если она вдруг вытащит револьвер и начнет палить? Смогу ли я выстрелить в женщину? В принципе смогу, если, конечно, придется защищаться, но лучше бы она не приезжала сюда!

— Янт! — громко и отчетливо произнес я. — У тебя еще есть время сесть на поезд и вернуться домой.

От этих слов он как бы застыл на месте. Плотный мужчина тоже остановился. Только Делфина продолжала идти ко мне, и вдруг, сам не знаю почему, меня захлестнула волна дикой паники.

Что она задумала? Что…

— Кирни, — сладким голоском пропела она на ходу, — сколько лет, сколько зим! Как же давно это было! Мы та-а-а-к рады видеть тебя!

Вокруг толпилось полно мужчин, женщин и детей, которые никого из нас не знали, людей, которые видели только, как красивая женщина спешит к молодому человеку, шумно выражая естественную радость от встречи с давним другом или близким родственником.

Она специально говорила очень громко, почти кричала, чтобы все слышали ее слова.

— Кирни, о мой мальчик! Как же давно мы не виделись, дорогой! Дай же мне снова обнять тебя! Как я хочу…

Убить тебя, закончил я за нее в уме. Или держать в своих объятиях, пока это не сделают другие! А я стоял оцепенев, не в состоянии ни стрелять, ни сопротивляться. Мог только повернуться и убежать или дать им себя убить…

Именно в этот момент мимо меня кто-то пробежал, и я услышал знакомый, очень хорошо знакомый голос:

— Делфи! Ну надо же! Господи, какая же радость видеть всех вас тут вдали от дома! Делфи, моя милая Делфи!

Лаура! Боже мой…

— Куда ты?! Стой! Не надо! — отчаянно крикнул я ей вслед.

Напрасно. Не слыша или не желая услышать, она устремилась прямо навстречу Делфине. Та попыталась было уклониться, резко свернула в сторону, но Лаура все-таки схватила ее за руку, плотно прижалась к ней, обняла за плечи.

— Делфи, дорогая! Ты ни капельки не изменилась! Как и раньше, гоняешься за молоденькими парнями? Да еще за какими молоденькими! Делфи, он же тебе годится в сыновья! Если не во внуки!

Делфина, не скрывая злости и раздражения, изо всех сил старалась освободиться, но Лаура крепко держала ее за руку. Тогда, поняв, что уловка не удалась, Феликс и тот второй двинулись ко мне. Я увидел, как плотный мужчина в котелке быстро сунул руку за отворот сюртука.

На Западе мало кто тогда знал о наплечных кобурах, но мне уже довелось видеть такое в Канзас-Сити, поэтому, не дожидаясь, пока его рука появится с револьвером, я выхватил из-за пояса свой шестизарядник и несколько раз подряд выстрелил в него. Не думая, не размышляя. Спокойно и хладнокровно. Затем моментально перевел дуло на Феликса Янта. Но… стрелять пришлось бы мимо все еще возившихся Делфины и Лауры. Он поднял револьвер и целился в меня словно на дуэли… И тут совершенно неожиданно откуда-то сбоку прогремел выстрел… Не мой и не Феликса Янта, который конвульсивно дернулся от удара пули и начал медленно оседать.

Рядом со мной оказался неизвестно откуда взявшийся Пистолет. И тут же сделал еще один выстрел в Янта, неуклюже пытавшегося дотянуться до своего револьвера.

Мы подошли ближе.

Феликс полулежал на боку на дощатом настиле платформы: кровь вокруг, кровь на его рубашке, кровь на серых безукоризненно отглаженных брюках…

— С самого начала, — натужно дыша, пробормотал он, не сводя с меня взгляда, — с того самого первого дня в Рико, я… — Он помолчал, передыхая. — Я знал… Кирни, я… Я рад, что… это не ты…

К нам начали подходить люди. Оживленно переговариваясь, они толпились вокруг.

— Зло! — уже заплетавшимся языком прошептал Феликс Янт, устремляя затуманенный взор куда-то поверх наших голов. — Зло! Мы все, Янты, Кабанас, Лолонессы… зло в проклятье! Все до одного, все…

В мою ладонь скользнула чья-то нежная рука.

— Лаура!

— Все, пошли отсюда, — произнес Пистолет.

Сзади раздался пронзительный свисток, и паровоз громко запыхтел. Он отправлялся в обратный путь. Я оглянулся: кучка любопытных сгрудилась над Янтом и плотным мужчиной в черном котелке — очевидно, Врайдагом.

— Делфина! — вдруг вспомнил я. — Где…

— Она в поезде, — спокойно ответила Лаура. — Я посадила ее в вагон вместе с пожилым мужчиной, который ее сопровождал… ну тот, в белой шляпе. Он попросил передать тебе, что его зовут Толберт. Не знаю почему, но когда он велел ей садиться на поезд, она даже не пыталась возражать, просто молча поднялась по ступеням.

— Да, папа упоминал о нем.

Я смутно помнил его слова о том, что в случае нужды или крупных неприятностей мне надо обратиться к старине Толберту… Он поможет.

Лаура еще крепче сжала мою ладонь.

— Их уже нет. Пошли домой, — сказала она и повернулась к Пистолету. — Ты тоже. Теперь ты член семьи.

Когда мы подошли к дому, там на нижней ступеньке крыльца сидел Берне. Собственной персоной.

— Твоя мама предложила мне войти, но я подумал, лучше подождать здесь, — обратился он к Лауре.

— Вышло чуть дольше, чем ожидал, — как бы извинился я, но веселым и бодрым голосом.

Берне согласно кивнул.

— Да, вижу, вернулся. И, как всегда, не забыл притащить с собой очередную головную боль.

— Ну разве можно отвечать за действия других? Ведь я вернулся. Как обещал вам и мисс Лауре Маккре. Зато завтра, завтра, мистер Берне, нам с мисс Лаурой Маккре предстоит встреча с небесным правителем, который наконец-то позволит нам ходить в одной упряжке… Да, кстати, не окажете ли вы мне еще одну услугу, если, конечно, не возражаете?

— Интересно, какую?

Я достал из кармана деньги.

— Закажите надгробный камень на могилу Феликса Янта, человека с большим вкусом, которому всегда всего было мало.

— Даешь деньги на могильный камень для человека, которого сам же и убил?

— Он сделал то же самое для моего папы. Я не хотел никого убивать. Что ж до Феликса, он сделал заявку, но не учел цены. Жизнь научила меня, мистер Берне: когда покупаешь фишки для игры в стрельбу, позаботься о том, чтобы их хватило поднимать ставки.

Берне встал.

— Значит, как я понимаю, собираешься уехать отсюда?

— Да, собираюсь. Видите ли, меня, начинающего, но быстро, очень быстро растущего скотопромышленника непременно хотят видеть в очень многих городах Запада.

— Не хотелось бы, чтобы эти поездки довели тебя до банкротства… слишком частой покупкой надгробных камней, — усмехнулся Берне.

Он проводил меня до двери. Потом протянул руку и широко улыбнулся, когда я от души ее пожал.

— Да, мы нашли останки судьи Блейзера. В твоей сгоревшей хижине. И получили из Канзаса ордер на его арест за злоупотребление общественными фондами.

— С Уэкером уже поговорили?

— Он исчез, испарился. Но мы побеседовали с твоими индейцами, и они полностью подтвердили все, что ты нам рассказал.

Вскоре после того, как мы с Бернсом тепло распрощались, Пистолет ушел спать. Затем удалилась и миссис Маккре.

Ну а я просто посмотрел на Лауру и спросил:

— Ты вполне со мной согласна?

— Полнее не бывает, — ответила она.

И я ничуть не усомнился в ее ответе.

Луис Ламур Человек из Скибберина

Глава 1

Криспину Мэйо захотелось побродить по нагорьям под сенью туч и поближе познакомиться с орлами; потому в один прекрасный день он пешком отправился в Бантри-Бей и нанялся на парусник в качестве матроса первого класса. На такого рода судне он путешествовал впервые, хотя в открытом море рыбачил с детства и умел отличить свайку от шлагтова, еще не достигнув шести лет.

В местечке Бостон-Таун он сбежал с корабля и во всю прыть помчался вдоль темных улиц, не доверяя ни одной живой душе и за версту обходя лавочки, торгующие грогом, и размалеванных девиц, что расставляют сети доверчивым труженикам моря.

Когда на небе засиял рассвет, городские улицы остались далеко позади; Криспин оказался в сельской местности. По обе стороны дороги поднимались каменные стены — ну совсем как на его родине, в графстве Корк. Он держался подальше от людных наезженных трактов, опасаясь, что ежели его засекут, то непременно отправят домой, а ему так хотелось поглядеть на горы. Потому он перебивался как мог, тут выпрашивал поесть, там подряжался порубить дрова, ночевал в стогу сена либо в сарае какого-нибудь фермера. А если, проведя ночь в сарае, ему случалось поживиться парочкой яиц от фермерских кур, так велик ли грех? В конце концов, широкоплечий паренек-ирландец поститься не привык.

Тернового посоха при нем не было, потому Криспин вырезал себе дубовый, подобрав с дороги сломанную ветку подходящих размеров. Увесистый посох в дороге не помешает. Ежели один-два привяжутся, так он и голыми руками из обидчиков сделает отбивную, но ежели нападут сразу несколько, дубинка окажется очень кстати. Однажды, когда Криспин переходил пастбище, на него напал бык (должно быть, не оценил по достоинству напевов Баллинаскарти); одним ударом промеж рогов Криспин уложил зверюгу и отправился дальше своим путем, весело распевая.

Кто-то помянул при нем, будто на западе строят железную дорогу: нанимают крепких парней прокладывать пути и хорошо платят. По зрелому размышлению Криспин решил податься туда; очень скоро подрядчик уже посадил его на поезд. По-королевски развалясь на подушках, он покатил на запад вместе с Пэдди Галлахером, Томми О'Брайеном и Миком Шанноном. Всем им предстояло ехать до самого конца, пока не кончатся рельсы; а где рельсы закончатся — никого не волновало.

Домов становилось все меньше, потом исчезли и деревни, и когда миновала ночь и наступил день, путешественники оказались на широкой травяной равнине: над головою сияло синее небо, а поезд с пыхтением полз по свежепроложенным путям в неизведанные края.

Странники ехали весь день, и еще ночь, и еще день, не видя ничего, кроме травы, неба и черных мохнатых коров, пасущихся в отдалении. Но вот наконец поезд лязгнул и с визгом остановился. Человек в синей форме и кепке спрыгнул на землю и неспешно побрел вдоль путей к крохотному домику, выкрашенному в тускло-красный цвет.

Солнце палило немилосердно; в неподвижном воздухе нудно жужжали черные мухи. Крис Мэйо сошел с поезда поразмять ноги, углядел тополиную рощицу, направился туда и уселся в тени под деревом. Шелестела листва, нашептывая сказки ветру; Крис Мэйо прикрыл глаза, наслаждаясь пряным запахом травы под солнцем. Где-то неподалеку журчала вода. Перед тем как возвращаться к поезду, стоит утолить жажду; но сначала хорошо бы посидеть спокойно минут пять. Издалека, из хижины, доносилась перекличка голосов, ругань кондуктора, и как-то само собою случилось, что Крис закрыл глаза — совсем ненадолго.

Разбудил его резкий свисток: поезд со скрежетом тронулся с места. Проворно вскочив на ноги, Крис помчался к путям. Паренек взбежал на железнодорожную насыпь; нога его поскользнулась на гальке, и он упал навзничь. Поезд набирал скорость. Ругаясь на чем свет стоит, Крис поспешал ему вслед. Пробежав родов note 1 сорок, он понял, что больше не выдержит. Тяжело дыша, юноша остановился; поезд медленно удалялся и вот уже исчез вдалеке, там, где сходились рельсы.

Мэйо огляделся: он был один. Позади и впереди него — только рельсы да шпалы, вокруг, насколько хватает глаз, — только трава да небо. Он побрел вдоль путей к крохотной станции. Перед покосившейся лачугой высился сигнальный столб. В сторону от основной ветки шел запасный путь.

Походя он задумался, почему, собственно, шпалы кладут так, что нормально по ним не пройдешь: нужно сделать полтора шага, а затем еще шаг или около того… ах, черт бы их побрал!

Было жарко; вокруг — ни души, кроме птицы; кто-то говорил, что это луговой жаворонок. Хорошо поет, ничего не скажешь; не похоже на жаворонка, однако все равно хорошо.

А вот и станция: два окна, словно два незрячих глаза, и запертая дверь — Господи помилуй, в такую-то жару? Крис позвал, но никто не ответил; голос его отразился от тусклой красной стены и угас.

Дверь подалась под его рукой, и Крис остановился на пороге, спрашивая, есть ли кто. Стучал телеграфный ключ -стучал не умолкая, словно зубы перепуганной баньши note 2. Оставив дверь открытой, ирландец вошел, но никого так и не увидел: комната была пуста. С виду пуста, по сути пуста -пустее не бывает. Вторая комната, судя по всему, служила спальней; и в ней тоже не оказалось ни души.

Постель не застлана. Ну и шум подняла бы его старуха бабушка: подумать только, белый день на дворе, а постель не застлана! Кошмар какой-то, даже не верится.

Итак: комната станционного смотрителя со скамейкой, спальня с незастеленной кроватью, самодельным умывальником и вешалками, на которых висит видавшая виды одежда. Крис вышел через заднюю дверь и внезапно остановился как вкопанный: на крыльце расплывалось темное пятно — пятно крови.

Кровь опознать легко, где бы ее ни пролили, в Скибберине, в Бостоне или на равнинах Запада, а Крис Мэйо в жизни своей на кровь насмотрелся. Человек или животное — кто-то потерял здесь много крови, гораздо больше, чем пошло бы бедняге на пользу. Ирландец поднял взгляд, но по-прежнему не увидел ничего подозрительного: колышутся высокие травы, синеет небо над головой, а вдалеке, у горизонта, полоса синевы смыкается с полосой зелени.

И подумать только, что все это — бесплодная пустошь, размышлял ирландец, ни одного картофельного куста не растет. Столько земли пропадает даром. Крис вернулся в дом: хоть и хибара, а уютная, ничего не скажешь, и сложена добротно, от зимних холодов вполне защитит. Телеграфный аппарат недовольно щелкнул, но Крис понятия не имел, как с ним обращаться. Рядом притулился стул; крохотный письменный стол был завален бумагами, и тут же лежал карандаш, словно владелец дома только что отлучился.

Да есть тут кто-нибудь или нет? А может быть, хозяина дома нашли раненым и взяли в поезд? Что с беднягой случилось? Сам он покалечился или на него напали? Здесь вам не Ирландия, до Клонакилти далеко. Очень может быть, что здесь водятся смертоносные твари, о которых он, Крис, понятия не имеет.

Телеграфный ключ все стучал; Крис подошел к аппарату, прижал ключ пальцем и постучал в ответ: сперва одна серия ударов, затем другая.

Молчание — полнейшее, изумленное молчание.

Затем машина словно взорвалась неистовым крещендо: последовала стремительная, возбужденная дробь. Как только аппарат снова умолк, Крис опять коснулся ключа — и тотчас же отдернул руку.

Короткая трель, затем тишина. Ирландец снова дотронулся до ключа.

По крайней мере, они поймут, что у аппарата кто-то есть. Как только обнаружится, что он отстал от поезда, станет ясно, что на станции находится именно он, Крис, — однако вовремя ли подоспеет помощь?

В первый раз за день ирландец подумал, что не худо бы подкрепиться. Быть того не может, чтобы во всем доме не нашлось ни крошки, ведь станционный смотритель, или как там его называют, должен чем-то питаться. Значит, и запасы где-то есть. Крис вошел в спальню и огляделся в поисках еды.

Разумеется, еда нашлась. Пара копченых окороков, ветчина, вяленое мясо, сушеные яблоки, немного кофе, мука… Тут же стояли плита и лампа. В комнате смотрителя обнаружились два красных фонаря. Стало быть, без света Крис не останется.

Ирландец изучил ящик с припасами до самого дна и уже поднимался на ноги, как вдруг взгляд его упал на винтовку. Винтовка валялась на полу, одним концом выглядывая из-под кровати. Крис осторожно подобрал находку. Почти новехонькая. Он передернул затвор; винтовка выплюнула пустую гильзу. Возле того места, где лежало оружие, виднелось пятно крови; ложе винтовки, судя по всему, тоже перепачкалось отнюдь не в краске.

Крис растопил плиту, сварил кофе, поджарил с десяток ломтей свинины, отыскал несколько заплесневелых галет и поел, сидя у окна и не спуская глаз с безлюдной травяной равнины. Покончив с едой и ополоснув тарелку и чашку, ирландец снова тронул ключ. Аппарат тотчас же ожил и настойчиво затараторил. На том конце провода, похоже, задавали вопросы, но Крис понятия не имел, как ответить, и на всякий случай снова тыкнул в ключ пальцем и отдернул руку.

Солнце склонилось к горизонту, на небе запылало великолепие красок, трава вспыхнула алым.

Ирландец задумался о пятне крови у задней двери и об исчезнувшем телеграфисте. В памяти всплыли обрывки разговоров, подслушанные в поезде. Крису сделалось неспокойно. На столбе у железнодорожных путей должен был быть некий сигнальный знак — а знака не оказалось.

Крис подошел к двери и еще раз окинул взглядом железнодорожные пути. Ничего. У горизонта рельсы сходились и терялись из виду. Прямо перед станцией от основной ветки отходил запасный путь; на нем разместилась бы пара дюжин вагонов. Крохотная дощатая платформа; скамейка напротив стены — мирная картина. На скамье стоял прямоугольный ящик: и как это Крис не заметил его раньше? Ирландец тут же вспомнил, что видел коробку в вагоне, у ног тормозного кондуктора. Он попытался приподнять ящик: тяжелый.

Подхватив находку, Крис отнес ее в дом и водрузил на пол. Воспользовавшись молотком, что валялся тут же, вместе с другими инструментами, ирландец вскрыл ящик.

Патроны. Пули к винтовке.

Снаружи уже темнело, однако Мэйо не спешил зажигать лампу. Что такое творится снаружи? Есть там кто или нет?

Индейцы?

В поезде чего только не наслушаешься. Этих индейцев якобы хлебом не корми — дай снять с человека скальп; здоровые, страшенные демоны, размалеванные с ног до головы и визжат как резаные — вот что рассказывали парни. Неслышно подползают сквозь траву с луками, стрелами и томагавками. Может быть, старожилы просто хотели напугать новичка? Уж он-то никаких краснокожих дьяволов не испугается, пропади они пропадом. Это он-то — Криспин Мэйо? Разве не он отдубасил тех трех типов из Дублина, оттузил их по первое число, причем голыми руками? Здорово он их отделал, приятно вспомнить. А виной кто? Девчонка из Балтимора, маленького прибрежного порта чуть в стороне от родного дома в графстве Корк.

Крис снова наполнил чашку. Солнце зашло, на небе догорали тусклые алые сполохи. Над травой пронесся порыв ветра, неся с собою запахи далеких земель. Ирландец попытался представить себе, на что похожи неведомые страны, что лежат там, за гранью мира, откуда прилетел ветер.

Если бы он только знал, как обращаться с телеграфным аппаратом, и дал о себе знать, может быть, за ним прислали бы поезд. Поезд? Ради одного иммигранта-ирландца? Это уж вряд ли.

Мэйо снова взял винтовку и осторожно повертел в руках. Стрелять из винтовки ему пока еще не доводилось, хотя наслышался Крис об этом деле порядком — от родного дядюшки, что служил некогда во французской армии. Стоило старикану надраться, и он настойчиво принимался пересказывать все, чему его обучили инструкторы касательно обращения с огнестрельным оружием. Крис выслушивал ценные указания снова и снова, но отнюдь не был уверен, отвечает ли дядюшка Пэт за свои слова.

Да как вообще Криса Мэйо угораздило влипнуть в эту историю? А все потому, что подраться не дурак. Вот именно: драки, беспокойный нрав, и синеглазая девчонка с веснушчатым носиком. После того как он оттузил трех дублинцев, он отправился в Скибберин и сцепился с двумя О'Салливанами. Крепкие парни, славные, и кулаки что надо, да только сам он покрепче будет и попроворнее.

Он и этих поколотил — так, в шутку, а не со зла; да только когда вернулся на работу, узнал, что уволен.

Разумеется, Крис давно предчувствовал, что так будет. С тех самых пор, как он стал ухлестывать за дочкой Барни Кинселлы, от него хотели избавиться, — на девчонку-то заглядывался не он один. Надо было сплавить неугодного; едва случай подвернулся, его и выставили.

Некоторое время Мэйо промышлял рыбалкой: закидывал сети у Старой Головы Кинсале, и у Росскарбери, и в заливе Гландор. В этом деле Крис знал толк: именно на продаже рыбы он умудрился скопить кое-что на дорогу.

Ох, несладко пришлось Крису, покуда он не оказался на борту корабля! А там все пошло лучше некуда, потому что в руках у него работа спорилась, умел он и с такелажем обращаться, и канаты наращивать, и парус ставить; впрочем, любой парень с побережья Керри или Корк в этом деле собаку съел.

Теперь Крис оказался в полном одиночестве, в этом Богом забытом краю, словно на необитаемом острове, в хибарке телеграфиста у железнодорожных путей, уводящих в никуда. На Западе пути прокладывали через, бескрайние прерии, однако единственное место, о котором слышал Крис, было Ад-на-Колесах: так назывался передвижной городок в конце путей. Нет, постой, был еще форт, где-то в тех же краях. Название Крис позабыл.

Снаружи совсем стемнело… так темно бывает, когда надвигается гроза, и звезд нет. Зашелестела листва, трава склонилась под ветром. Резкий порыв ветра ударил в стену, сверкнула молния, затем снова и снова. Выглянув в окно, ирландец увидел, что дождь льет сплошной стеной… и что-то еще… там, снаружи, было что-то еще…

Снова сверкнула молния. Что-то жуткое, белое! Что-то промокшее насквозь бредет, бредет себе, не сворачивая, прямиком к хижине! Тьма сомкнулась; Крис Мэйо глядел во все глаза, в горле у него перехватило от суеверного ужаса. Мглу прочертила молния, ударив в землю где-то совсем неподалеку. Ослепительная вспышка на мгновение озарила равнину; белесый призрак рухнул в траву футах в двадцати от хижины, и в это мгновение Крису стало абсолютно ясно, что перед ним обнаженный человек.

Позабыв о страхе, Крис Мэйо пинком распахнул дверь, ' одним прыжком перемахнул через крыльцо и выбежал под дождь. Ветер немедленно обрушился на него, заталкивая дыхание обратно в глотку, потоки воды секли его, словно плети. Пригнув голову, ирландец преодолел несколько ярдов, отделяющих его от упавшего, окоченевшими пальцами вцепился в мокрое, холодное тело и не то поволок, не то понес его к двери. Уронив свою ношу на пол, в свете молнии Крис увидел, что в теле незнакомца зияют два пулевых отверстия, круглые и черные.

Преодолевая напор ветра, Крис налег на дверь: еще толчок, и вот она закрылась. Ирландец постоял немного, пытаясь отдышаться. Затем зажег спичку и поднес ее к фитилю лампы. Поставив стекло на место, отнес лампу в спальню, и снова возвратился к спасенному незнакомцу.

Грязным полотенцем Крис растер беднягу досуха, затем закутал в одеяла, снятые с кровати. Налил воды в чайник и поставил его на плиту. Отыскал в шкафу пакет с чаем и наполнил котелок. О ранах молодой ирландец знал немного, однако слыхал, будто чай помогает при контузиях, а уж для человека промокшего и замерзшего, как вот этот, тем более окажется кстати. Пошарив вокруг, Крис отыскал бутыль виски и поставил ее рядом.

Череп незнакомца представлял собою плачевное зрелище. Беднягу здорово огрели по голове и дважды продырявили из ружья. Одна из пуль прошла насквозь. Вторая, должно быть, застряла где-то внутри. Судя по всему, несчастного раздели догола и бросили, посчитав мертвым.

Индейцы? Но скальпа с незнакомца не сняли; кроме того, индейцы уж непременно спалили бы дом и забрали все подчистую; однако кому еще придет в голову ограбить такого бедолагу? И где теперь эти люди? На много миль вокруг ни одной живой души, кроме индейца, не встретишь. Однако явился же кто-то в это безлюдное место: как, почему? Изрядный путь проделали эти люди и, однако, не взяли ни винтовки, ни еды! Глупо как-то получается.

Уж не этот ли человек — пропавший смотритель станции? И для чего здесь вообще станция? Впрочем, поблизости протекает ручей, а у самого дома — колодец; может быть, здесь собираются построить водокачку.

Крис решил обыскать дом; до сих пор он как-то не удосужился это сделать. И тут же наткнулся на видавший виды револьвер в потертой кобуре и пояс для патронов. Хозяин явно содержал оружие в образцовом порядке: ни пятнышка ржавчины. Ирландец на мгновение призадумался, затем пожал плечами и пристегнул револьвер к поясу. Подобного оружия он сроду в руках не держал, но уж выпалить в кого-нибудь — на это у него соображения достанет.

Раненый невнятно забормотал что-то в бреду, затем затих. Спустя мгновение он резко сел.

— Помогите! — воскликнул он. — Помогите! — Несчастный глядел прямо на Мэйо, но видел его или нет — утверждать сложно.

— У меня тут чай, браток. Попей-ка; думаю, поможет.

Раненый с трудом сделал несколько глотков, снова рухнул на одеяла, что-то пробормотал и заснул.

Крис убедился, что подопечный его надежно укрыт, затем задул свет, положил рядом винтовку и револьвер, уселся на стул напротив стены у окна спальни и попытался расслабиться. Грохотал гром, вспыхивала молния, дождь стучал по крыше, дребезжали окна, сотрясались стены, но Крису шум не мешал. Ирландец прикрыл глаза и задремал.

Из дождевой завесы вынырнул всадник, молния вспыхивала на мокром плаще огненными росчерками, завернутые вниз поля шляпы затеняли лицо.

Всадник натянул поводья и некоторое время напряженно вглядывался во тьму, не сводя глаз со станции, затем резко развернул норовистого скакуна и умчался прочь. Криспин Мэйо не поглядел в окно. Он не увидел, как чужак растворился во мраке.

Криспин Мэйо спал.

Глава 2

Крис Мэйо открыл глаза: занимался рассвет. Поблескивали серебристые рельсы, мокрая от дождя трава расстилалась до самого горизонта. Юноша немного посидел неподвижно, глядя в окно, пытаясь сообразить, где находится, и прислушиваясь к дыханию лежащего на кровати раненого.

Насколько Крис себя помнил, он всегда вставал до первого света. Дело находилось всегда: если не землю пахать, так рыбу ловить, если не стога складывать, так торф резать. Больше всего он любил резать торф, хотя работа была не из легких. Бедные верхние слои следовало откладывать в сторону, чтобы добраться до черного, легко крошащегося разлома: хорошее топливо залегало, как правило, глубоко.

Ирландец поднялся на ноги, разминая затекшие мускулы и почесывая голову. Он поглядел на раненого. Лицо бедняги осунулось, дыхание вырывалось с трудом… собственно, эти хрипы и дыханием-то не назовешь.

Крис подошел к плите, отыскал в груде серого пепла несколько тлеющих угольев и подкормил их растертой промеж ладоней корой, а затем сосновыми щепками. Пламя разгоралось. Он подбросил дров, закрыл заслонку и подошел к бочке с водой. Краник выцедил несколько жалких капель.

Подхватив деревянное ведро, Крис отправился к колодцу и зачерпнул воды. Рядом лежал оловянный ковшик. Ирландец осторожно отпил глоток: хорошая вода, вкусная, солоноватая малость, но вкусная. Чтобы наполнить бочку, пришлось десять раз прогуляться туда и обратно. Покончив с бочкой, юноша наполнил и ведро, ведь никогда не знаешь, когда вода понадобится, а остаться без воды Крису не улыбалось. В конце концов, этому немудреному правилу ирландец следовал всю жизнь. Если ведро опустело — наполни. Если опустел ящик для дров — наполни и его тоже.

На небе вспыхнули розовые разводы. Крис окинул равнину придирчивым взглядом. Давеча, отдыхая под тополями, он слышал журчание воды; теперь, оглядевшись по сторонам, юноша решительно направился к деревьям. Под сенью листвы царила тишина, на земле валялось немало сухих веток, поломанных бурями. Выходит, о дровах и растопке можно не беспокоиться.

Мэйо отыскал крохотный ручеек и прошел по нему с четверть мили до распадка в холмах, где источник брал свое начало: из трещины под камнем бил прозрачный родник.

Юноша снова огляделся, но ровным счетом ничего не увидел и не услышал. Даже птицы молчали.

Когда Крис возвратился в хибару, раненый все еще спал. Ирландец поджарил грудинки, сварил кофе и позавтракал. Покончив с мясом, он обмакнул заплесневелые галеты в жир и сжевал и их. Кофе был превосходен.

Крис Мэйо отличался крепким телосложением и недюжинной мощью. При росте в пять футов и десять дюймов он весил около ста девяноста фунтов. Всю свою жизнь ирландец вкалывал как вол; руки его, привыкшие к лопате и к тяжестям, огрубели и налились силой. Допивая кофе, юноша размышлял о том, что следует делать.

Из обрывков разговоров ирландец понял, что рельсы заканчиваются где-то далеко на западе, а ближайшее придорожное поселение находится милях в ста отсюда. Форт Сандерс, вот как оно называется! В сорока милях к западу лежит болото, из которого проходящие поезда качают воду, но там ничего нет, ровным счетом ничего, только трясина да прибрежные камыши.

Что в такой ситуации следует делать, юноша совершенно не представлял. Он понятия не имел, когда подадут следующий поезд, ибо поезда, подвозящие к концу линии стройматериалы и продовольствие, можно было пересчитать по пальцам. Следующий поезд мог прийти сегодня или завтра, а мог и через неделю. А оказался-то Крис в чужом краю, в краю, подобного которому он отроду не видел. Ничего общего с покойными зелеными холмами Ирландии; только шелестящие под ветром травы да сам ветер… Ох уж этот ветер! Дует не переставая: ласковый такой, легкий ветерок, однако не стихает ни на минуту — виданое ли дело! Крис вышел во двор и поглядел в сторону горизонта сквозь дрожащее знойное марево. Вдали сходятся рельсы; на небе ни облачка. Буря как налетела внезапно, так и прошла. Ну что ж, хоть какое-то сходство с Ирландией: обитателям зеленого острова к резким сменам погоды не привыкать.

Юноша снова вернулся к раненому: тому, похоже, стало хуже. Он что-то бормотал про себя, вроде как спорил, протестовал, нес какую-то бессмыслицу. Крис Мэйо прислушался, стараясь понять, что же все-таки произошло.

Кто-то пытался убить этого человека… зачем? Не индейцы, нет; кто-то другой. Зачем? Вряд ли у станционного смотрителя завалялось что-то ценное; как бы то ни было, станцию убийцы не ограбили. Может статься, их спугнул прибывающий поезд? Возможно; но почему тогда они до сих пор не вернулись? А если речь идет вовсе не об ограблении? И нападающие преследовали совсем иные цели? Но какие?

Ирландец до мозга костей, Крис задумался о политике. Политические раздоры, восстания — здесь ирландец чувствует себя как рыба в воде. С Англией его соплеменники постоянно на ножах, да и промеж себя тоже. Племена и кланы то и дело грызутся между собой. Может быть, и здесь та же история?

Крис Мэйо никогда не считал себя умником. Работать он умел, драться — тоже. Он освоил простейшие навыки, необходимые рабочему: легко поднимал тяжести, ворочал неподъемные бочки и ящики, умел отразить удар и вывести противника из строя. Юноша имел некоторое представление об истории своей родины, однако в том, что касалось Америки и ее политической жизни, пребывал в полнейшем неведении.

Недавно здесь закончилась война; уж об этом-то Крис знал. Война шла между штатами: штаты никак не могли решить, остаться ли им одной страной или разделиться на две; и еще что-то там говорилось о рабстве.

Работорговцев Крис не жаловал. Ирландия до дна испила чашу сию, впрочем, как и многие другие страны. В давние времена побережье Ирландии немало пострадало от набегов датчан, да и алжирцев тоже, ибо рабство процветало во всем мире до тех пор, покуда не изобрели машины, способные заменить труд людей. Так было и в Африке: Мэйо где-то слышал об этом. Племена дрались между собою, а пленников обращали в рабов или продавали на сторону… так было испокон веков, и, надо полагать, во всем мире.

Но теперь американская война закончилась. Немало ирландцев сложило в ней свои буйные головы: Крис знавал ребят, что плавали за океан и сражались на стороне Севера. Однако война уже завершилась, и нелепо предполагать, будто неразбериха на станции имеет к ней хоть какое-то отношение.

Так что же все-таки произошло? Ограбление? Рабочим, занятым на строительстве железнодорожных путей, надо каким-то образом платить; стало быть, деньги надо переправлять на Запад, к концу магистрали; может быть, в этом все дело? Но зачем тогда убивать станционного смотрителя? И раздевать его догола?

Погоди-ка! А что, если налет на поезд должен произойти как раз в этом месте? Это предположение показалось Крису вполне правдоподобным, однако оставались некоторые неувязки. Устремив отрешенный взгляд в пространство, юноша размышлял, как можно осуществить подобное рискованное предприятие. Важно узнать, что грабители задумали; но еще важнее — придумать, как отсюда убраться. Вот именно — убраться. Одно дело — добыть деньги, другое — уехать туда, где их можно не без удовольствия потратить. А куда отсюда уедешь?

Карт Америки Крис никогда не видел; представления юноши о географии страны основывались главным образом на рассказах одного из спутников, Мика Шаннона: Мик три года прослужил в американской армии. К югу простирались земли, населенные индейцами. В восточной части Америки жили индейцы дружественно настроенные, а в западной части -индейцы свирепые и злобные… кстати, Дикий Запад — как раз к югу отсюда. Еще дальше находился Техас, где, судя по слухам, могло случиться что угодно.

К северу раскинулись пустынные равнины; там тоже кишмя кишели индейцы, счастливые обладатели ножей для снятия скальпов. А где-то на западе протянулась гряда гор.

Так куда же направятся бандиты, если речь и в самом деле идет об ограблении поезда? И, что куда более важно, где они теперь?

Крис подумал об этом и сразу же пожалел: ведь в ожидании прихода поезда люди эти наверняка обосновались где-то неподалеку, а это означает лагерь, опорный пункт.

Крис вернулся к своему подопечному: глаза раненого были открыты и глядели в потолок. Крис постоял у кровати, поразмыслил минуту и объявил:

— Сварю-ка я бульон. Тебе, браток, не худо бы подкрепиться.

Взгляд раненого обратился на молодого ирландца; в широко распахнутых глазах застыл ужас.

— Крис Мэйо меня зовут, — сообщил юноша. — Я от поезда отстал. Ехал к концу магистрали; думал, там для меня работа найдется: рельсы подтаскивать да молотком махать, вот какие дела.

Ирландец поворошил дрова в плите и настругал в горячую воду, что осталась от завтрака, немного вяленого мяса. Помешав в котелке, Крис отнес бульон раненому и принялся кормить его с ложки. Тот съел ложек шесть, а затем слабо покачал головой.

— Тебя избили, — сообщил Крис, — изрешетили пулями и раздели догола.

Незнакомец остановил на ирландце невидящий взгляд, губы его беззвучно шевелились, тщетно стараясь что-то выговорить.

— Я нашел тебя у задней двери, — сообщил Крис. — Ты добрел до дома под проливным дождем. Мне думается, что тебя сочли мертвым, оттащили подальше и спрятали. Вряд ли индейцы, а?

— Нет.

То было первым его словом. Раненый закрыл глаза.

Мэйо заколебался. Бедняге необходим покой, но неизвестность может погубить их обоих.

— Что произошло? — спросил Крис.

Незнакомец покачал головой. Крис присел на корточки.

— Сколько их было? — настаивал юноша. — Ты мне лучше скажи. А то ведь они могут и вернуться.

Раненый открыл глаза.

— Поезд! — прошептал он хрипло. — Шерман!

— Сколько их? Кто они?

— Их мно… много. Девять, десять… нет, больше. — Раненый попытался приподняться, опираясь на локти. — Сообщить… необходимо сообщить! Помоги мне!

— Ты приляг, приляг. Спокойно, браток, спокойно. Тебе нужен отдых. Время еще есть…

— Нет! Нет времени! Поезд!

— Речь идет об ограблении?

— Шерман… это Шерман. — Голос раненого прервался, бедняга потерял сознание и бессильно откинулся на постель.

Шерман? Крис ровным счетом ничего не знал о грабителях Запада. Кто бы ни был этот Шерман, телеграфиста он перепугал до смерти. Мэйо прошелся из угла в угол, затем выглянул в окно и в который раз окинул взором травяную равнину. Они вернутся, причем целой бандой, и попытаются остановить поезд… но когда? Когда приходит поезд и на черта этот поезд им сдался?

— Криспин Мэйо, — проговорил ирландец вслух, — твое ли это дело? Уноси-ка отсюда ноги, покуда жив, схоронись вон там, за деревьями. Ты тут ни при чем. Ты приехал из графства Корк прокладывать железнодорожные пути, и лучше бы тебе заняться именно этим, и ничем другим.

Однако не скотина же он бессердечная, чтобы бросить раненого на произвол судьбы. Крис подошел к телеграфному ключу и постучал, но на этот раз ответной трели не раздалось. Аппарат молчал. Юноша попытался снова… безуспешно.

Крис извлек на свет револьвер и осмотрелего, стараясь понять, как эта штука заряжается. Очень скоро смышленый ирландец разобрался, что к чему.

Он ходил от двери до двери, время от времени выглядывая наружу, но все было спокойно. Жара и тишина. Крис стянул с себя черную куртку. Поизносилась, однако, порядком. Он причесался перед осколком зеркала. Мокрые и приглаженные, волосы его казались почти черными, но на самом-то деле отливали в рыжину: увидеть это можно было только в солнечных лучах.

На нем была рубашка в белую и красную полоску с резинками на рукавах. На руках вздулись мускулы: на прокладывании путей такие мускулы пришлись бы к месту. Ирландец отер пыль с грубых сапогов и попытался отряхнуть штаны. Затем он снова выглянул за дверь и посмотрел в окно.

Жара и тишина. Крис с сожалением воззрился на тополиную рощу, подумывая о тенистой прохладе, но выходить из дома побоялся.

Он перевел взгляд на револьвер у пояса и, слегка рисуясь, прошелся вразвалочку взад и вперед. Ах, видели бы его в эту минуту! Ах, видела бы его Мейри!

Ирландец снова вернулся в дом и поискал какого-нибудь чтива. Подвернулись газета месячной давности и книга Оливера Оптика, причем даже новая. Называлась она «Храбрый старина Солт».

Ирландец развернул газету. Так: реклама патентованных средств; в Дакоте свирепствуют индейцы сиу; тип по имени Скандалист Джо Лоу кого-то ухлопал; одни говорят, уже второго, другие утверждают, что третьего. Пропала девушка и двое детей… Крис снова тыкнул пальцем в заглохший телеграфный ключ, но тщетно.

Мэйо вышел за дверь и направился к платформе. Один-одинешенек, затерянный в этой безбрежной, глухой тишине, он стоял на дощатом настиле, всматриваясь в даль, туда, где сходились рельсы. Затем перевел взгляд на провода. Кабель протянулся в обе стороны, насколько хватает глаз: на вид целехонький, но Крис-то знал: провода перерезаны. И тут его осенило: чтобы остановить поезд, достаточно разобрать рельсы на некотором расстоянии от станции.

Краем глаза ирландец заметил какое-то движение и резко обернулся. Вдалеке на равнине возникла черная точка. Затем вторая… нет, целых четыре… пять…

Они подходили дюжинами, эти огромные гривастые твари. Ничего подобного Крис в жизни своей не видел: неуклюжие, извалявшиеся в грязи черные зверюги вроде коров шли и шли, порою задевая за угол хибарки. Пока тянулся день, число их все прибывало и прибывало; с наступлением ночи все стадо расположилось на ночлег тут же, не обращая ни малейшего внимания ни на хижину, ни на ее обитателей.

В ту ночь Криспину Мэйо так и не довелось уснуть: гигантские твари стонали и мычали, сшибались рогами и вообще вели себя неспокойно. То и дело какая-нибудь зверюга поднималась на ноги, «потягивалась и принималась чесаться об угол дома, причем так яростно, что хижина ходила ходуном.

Было уже за полночь, когда раненый пришел в себя. Крис подсел к нему.

— Все в порядке. Ты — парень крепкий, дня не пройдет, как ты снова встанешь на ноги.

Невнятное бормотание смолкло.

— Кто здесь? Кто это? — Голос прозвучал отчетливо и резко.

— Да я это. Ну, тот самый ирландец, что отстал от поезда.

— Поезд! — Голос больного сорвался на крик, так что Крис испугался было, как бы его подопечный не вспугнул спящих зверюг. — Они охотятся за поездом. Они замышляют убийство!

Раненый снова забормотал что-то и пронзительно вскрикнул пару раз. «Наше счастье, что стадо расположилось на ночлег в нескольких сотнях ярдов, — подумал Крис. — А не то ведь всполошились бы, как пить дать, и снесли бы хибарку за здорово живешь».

Крис Мэйо прошелся по комнатам. Повсюду царила тишина. Ирландец не находил себе места: он отлично знал, что раненому помочь не в силах, и сообщить кому бы то ни было, в какой передряге оба они оказались, тоже не может. Оставалось только ждать следующего поезда да уповать на то, что подопечный его не скончается раньше и что негодяи, кто бы они ни были, больше не вернутся. Ирландец уселся на пол и откинулся к стене, но сон не приходил.

Так прошло несколько часов. В ночном безмолвии раздался выстрел. Крис обалдело вскочил на ноги, затем рухнул на четвереньки, пытаясь впотьмах нашарить винтовку. Снова прозвучал выстрел, на этот раз в некотором отдалении, затем загрохотали копыта. Мэйо пинком распахнул заднюю дверь и в лунном свете увидел, что стадо тронулось с места.

Выскочив наружу, Крис закричал во все горло и отчаянно замахал красным фонарем: ирландец нарочно оставил его зажженным, на случай, если понадобится остановить какой-нибудь поезд. Затем, вытащив револьвер, он выпалил в надвигающуюся безликую массу. Огромный бык рухнул на колени шагах в тридцати, неуклюже попытался подняться, но новый выстрел уложил зверюгу наповал.

Крис снова разрядил револьвер: еще один зверь споткнулся, однако удержался на ногах. Размахивая фонарем и громко крича, ирландец сумел-таки, отчасти благодаря упавшему быку, заставить нескольких свернуть в сторону. Отступив на шаг, Мэйо помедлил у двери и выстрелил еще раз. Пуля попала в цель: еще одно животное рухнуло наземь.

Засунув револьвер в кобуру, Крис схватил винтовку, стоявшую в углу у двери, и выпустил пуль шесть, однако без малейшего успеха. Огромный бык перемахнул через одну из неподвижных туш, со всего размаху налетел на угол дома, так что хибара покачнулась и едва не рухнула, и на всех парах промчался дальше.

Ирландец снова выстрелил в упор, но зверь помчался напролом, словно Крис всего лишь дохнул ему в морду.

Стадо прогрохотало мимо, разделяясь на несколько потоков там, где путь преграждала хижина или упавшие тела. Крис повертел в руках револьвер, стараясь понять, как эта штука перезаряжается. Справившись, ирландец заглянул через дверь в соседнюю комнату. Раненый приподнялся на локте.

— Что происходит? — спросил он.

— Да все эти черные коровы, пропади они пропадом. Кто-то в них выстрелил, они и поскакали сломя голову прямо на нас.

Раненый снова откинулся на подушку.

— Бизоны. Эти твари зовутся бизонами. Дом так ходуном и заходил. Я подумал, что крыша рухнет. — Несчастный лежал неподвижно, дыхание вырывалось с хрипом. — Ты кто такой?

— Я отстал от поезда. Сколько можно повторять?

— Ты умеешь обращаться с телеграфом? Надо послать сообщение.

— Не умею, но это не важно. Аппарат молчит. Связь оборвалась: полагаю, что кабель перерезан.

— Очень может быть. Скорее всего, они и рельсы разобрали.

— Я тоже так подумал, — отозвался Крис. — Но кто заварил всю эту кашу? Эти люди охотятся за тобой?

— Нет. — Раненый не сводил с Мэйо глаз, пытаясь собраться с мыслями. Этого человека он видел впервые, однако похоже было на то, что незнакомец говорит чистую правду. Квадратный котелок, потертая, но тщательно вычищенная куртка, тяжелые сапоги… Сразу видно, что не с Дикого Запада. — Это проклятые ренегаты-южане. Они хотят захватить поезд. Я слышал, как мерзавцы переговаривались промеж себя, — после того как они захватили меня спящим и огрели по голове и решили, что я отдал концы. — Телеграфист помолчал. — Они в меня стреляли — там, во дворе, когда обнаружили, что я еще жив. А потом оттащили подальше, чтобы спрятать тело. Они хотят убить кого-то из пассажиров поезда; думается мне, что генерала Шермана.

— Он что, такая важная шишка?

— А то! Шерман прошел победным маршем от Атланты, что в Джорджии, до самого моря, оставляя за собою сожженные плантации, разобранные железнодорожные пути, разоренные города. Генерал перебил хребет мятежному Югу; война закончилась, можно сказать, только благодаря ему.

— Так Шерман — один из пассажиров поезда?

— По крайней мере, негодяи так считают. Известно, что генерал едет на запад с инспекцией, или что-то в этом роде.

Раненый закрыл глаза и замолчал, размышляя про себя. Впрочем, сколько бы он ни тревожился, сколько бы ни ломал себе голову, повлиять на ситуацию он никоим образом не может. Если кабель перерезан… а аппарат ведь до сих пор молчит… то оба они беспомощны. Притом он понятия не имеет, где и как ренегаты надеются захватить поезд. Телеграфист перебирал в уме все возможности, пока беднягу не сморил сон.

Криспин Мэйо подошел к двери и выглянул наружу. Темно — хоть глаз выколи. Впрочем, при свете звезд он различал смутные очертания двух убитых бизонов. «Еда», — подумал Криспин. Разглядывая гигантские туши, он попытался представить себе, что такая гора мяса означала бы для него в различные времена в Старом Свете.

Уж там-то он бы знал, что делать, уж там-то он бы во всем разобрался; но здесь все так непривычно, так ново. Зловещие «они», уж кто бы там они ни были, не позволяли о себе забыть. Он, Криспин, в эту свару затесался случайно, сам того не желая, и в исходе ее нимало не заинтересован. Ренегаты-южане уже попытались убить обитателя хибарки, а обратив стадо бизонов в паническое бегство, они, должно быть, рассчитывали уничтожить следы преступления, стереть с лица земли и недобитого телеграфиста, и саму станцию. Но Крис Мэйо-то здесь при чем?

Станционный смотритель, конечно, пришел-таки в сознание, но эти несколько кратких мгновений, на которые Крис так рассчитывал, ничем ему не помогли. Постепенно ирландец начинал понимать, что помощи и впрямь ждать неоткуда и не от кого. Он оказался в самом водовороте событий, и похоже было на то, что живым из этого водоворота не выберется. Прости-прощай мечты о возвращении домой к Мейри Кинселле с ее нахально вздернутым веснушчатым носиком!

Ох уж эти дерзкие, глупые мечты! А он-то надеялся вернуться разодетым в пух и прах, с увесистым золоченым кольцом на пальце, в экипаже, запряженном парой горячих вороных… уж он всем бы утер носы! Ну что же, ежели удастся выбраться из этой передряги живым, он будет считать себя счастливчиком.

Он, Крис, намерен драться. Именно так, драться. Он уже давно решился, а ворчал так просто, по привычке. Другого ' выхода нет и не предвидится. Крис не без гордости оглядел огромные черные туши. Он взял в руки оружие — и уложил-таки неприятеля. В то же время некий опасливый внутренний голос подсказывал ирландцу, что, в конце концов, бизоны шли стеной, как можно было промахнуться? «Не теряй головы, парень, — сказал он себе, — не заносись; один раз повезло — в другой может и не повезти».

Снова настало утро, а вместе с ним снова пришло ощущение необъятного простора: над головою синел необозримый купол неба, до самого горизонта раскинулась бескрайняя равнина, везде, насколько хватает глаз, — травы да ветер. Перед мысленным взором Криса возникла родная ирландская деревушка: в этих привольных прериях она бы непременно затерялась, словно ее и не было. Да что деревушка, вся Ирландия бы затерялась.

Юноша прогнал эту мысль и осмотрелся вокруг: в тесной хибарке все было маленькое, компактное, все — такое понятное и знакомое. Но стоило выйти за дверь — и при одном только взгляде на овеянные ветрами пространства у ирландца дух захватывало. Впрочем, следовало признать, что почва в здешних краях богатая. Крис просеял землю сквозь пальцы… Тут можно растить и ячмень, и рожь, и пшеницу, да и картофель, пожалуй…

Крис сидел рядом с раненым, когда до слуха его донесся приближающийся стук копыт. Револьвер висел на поясе под курткой, винтовка стояла у двери. Ирландец направился было к выходу, но тут же передумал. Незачем этим людям знать, что он один. Да и вообще разумнее ничем не выдавать своего присутствия до тех пор, пока в том не возникнет необходимость.

Всадников было трое: небритые, грязные, сомнительного вида проходимцы, один — в плохо пригнанной серой шинели, вроде тех, что носили солдаты Конфедерации (об этом Крис слышал от Мика Шаннона). Увидев, что над трубой слабо курится дым, бандиты остановились в нескольких ярдах. Они поглядели на бизонью тушу, что так и осталась лежать за станцией, затем один из всадников медленно объехал вокруг дома. Затаившись, Мэйо ждал, что будет дальше.

Наконец-то раздался оклик:

— Эй, есть там кто?

Мэйо скорчился у окна, наблюдая за чужаками. Отвечать он, естественно, не стал. Бандиты позвали снова, затем один направился было к дому, но второй отозвал приятеля.

— Умирает… — уловил Крис, а затем: — Ты же сам видел… сомневаться не приходится.

Бандиты посовещались промеж себя (Крису не удалось уловить ни слова), а затем все трое поворотили коней и поскакали на восток. Ирландец долго глядел им вслед и только спустя несколько минут после того, как всадники исчезли, поднялся на ноги.

Мэйо отыскал широкий нож и вышел во двор освежевать бизона. Работать мясником Крису было не привыкать; дома, в Ирландии, ему частенько приходилось забивать собственный скот и самому разделывать туши. Он развесил часть мяса в доме, затем принялся жарить бифштекс.

Юноша непроизвольно нахмурился, пытаясь сообразить, что следует предпринять. Эти бандиты, что покушались на телеграфиста, всенепременно добьют беднягу при первой возможности, а заодно порешат и его, Криса, не говоря уже о тех, кто в поезде. Ирландец ровным счетом ничего не знал о Шермане, однако не дело это, чтобы банда каких-то проходимцев терроризировала невинного человека. Что же все-таки ему, Крису, предпринять?

Внезапно ирландца осенило. Юноша наморщил лоб, обдумывая пришедшую в голову мысль и так и этак. В груде инструментов он отыскал лопату и серп, вышел из дома, перешагнул через рельсы и расчистил среди сухой травы небольшую площадку. В центре площадки Крис сложил немного сена, затем набрался храбрости и сходил к тополям за веточками, корой и сухими сучьями. Запасшись топливом, Мэйо занялся костром. Поблизости штабелями лежали неиспользованные шпалы: ирландец позаимствовал несколько штук на свои нужды… «Лежни» — вот как их еще называют. Крыша хибары была покрыта толем; вокруг валялись не пошедшие в дело куски и обрезки. Ирландец собрал и их и заботливо отнес в дом: там, по крайней мере, они останутся сухими, даже если опять хлынет дождь.

Крис зажег красные фонари — на всякий случай. Воспользовавшись содержимым одного из фонарей, ирландец обильно полил растопку керосином и положил рядом несколько шпал, чтобы бросить их в костер, едва огонь загорится, -ежели, конечно, и впрямь придется прибегнуть к подобным мерам.

Место для костра он выбрал по другую сторону основной магистрали, сразу за запасным путем, где земля слегка понижалась, — чтобы огонь, не дай Бог, не перекинулся на хижину. Из окна дома костер было невозможно увидеть.

Ирландец с аппетитом сжевал бизоний бифштекс: вкусное мясо, сочное. Подкрепившись, юноша возвратился в хижину: пациент его крепко спал. Крис Мэйо уселся на стуле рядом с бесполезным телеграфным ключом и уставился на безлюдную равнину, чувствуя себя затерянным и одиноким. Он чертовски устал: сказались бессонные ночи, тревога о раненом и страх перед ренегатами. В том, что бандиты вернутся, Крис нимало не сомневался.

Наконец, порядком соскучившись от ничегонеделания, ирландец выдвинул ящики стола и принялся рыться в бумагах. Среди документов отыскалась странная на вид карта: ничего подобного Крис отродясь не видывал. Юноша долго разглядывал чертеж, пока не понял, что перед ним — профиль полотна железной дороги, где, помимо всего прочего, обозначены высоты над уровнем моря. Ирландец уже собирался было затолкать карту обратно в ящик, как вдруг заметил нечто, приковавшее его внимание.

К востоку от тополей уровень земли повышался; несмотря на то, что на первый взгляд местность казалась абсолютно плоской, дорога шла на подъем. Тут Крис вспомнил, что локомотив и впрямь замедлил ход, подъезжая к станции, а миновав тополя, притормозил настолько, что не обогнал бы и пешехода. Отсюда и далее, согласно карте, дорога постепенно выравнивалась.

Если всадники намереваются догнать состав и вскочить в поезд на ходу, так места удобнее не сыщешь. Крис не сомневался, что бандиты все предусмотрели заранее: участок, где поезд замедляет ход, наверняка им отлично известен.

И на западе, и на востоке расквартированы воинские части. Ренегаты, конечно, знают, что, едва о похищении генерала Шермана станет известно, вслед бандитам вышлют погоню, да такую, какой равнины Дикого Запада доселе не видывали.

Так что же? Они, вне всякого сомнения, народ отчаянный, ежели решились на такое, и, стало быть, сражаться им не привыкать. Однако бандиты наверняка тщательно спланировали отступление. А это значит, что им понадобится время. А для этого, во-первых, нужно вывести из строя телеграф, а во-вторых, сделать так, чтобы поезд не смог доставить роковые вести в обитаемые края. Выходит, надо либо разобрать рельсы, либо перебить кондукторскую бригаду. Это даст бандитам необходимые несколько дней форы; за это время они успеют рассыпаться по равнине и вновь воссоединиться далеко отсюда.

Крис нарубил как можно больше мяса, затем обвязал тушу веревками и с трудом отволок ее подальше от хижины, туда, где запах не будет ощущаться. Второй убитый бизон оказался чересчур тяжелым, и ирландец махнул на него рукой: пусть лежит, где лежал, со временем он придумает, как от этого подарка избавиться.

Криспин Мэйо снова повернулся к равнине и застыл как вкопанный, глядя во все глаза. К нему приближался всадник, ведя второго коня в поводу. Второй конь, в свою очередь, тащил что-то за собою.

Ирландец выжидал, не трогаясь с места. Всадник подъехал к станции, и Крис увидел, что перед ним — индеанка с ребенком. Конь в поводу волок за собою нечто вроде самодельных носилок: два шеста волочились по траве. Завидев Мэйо, индеанка натянула поводья.

Женщина поглядела сперва на Криса, потом на бизона.

— Еда, — сказала она, показывая на себя и на ребенка.

— Сейчас, — кивнул Крис. — В доме полно жратвы.

Только теперь он заметил, что на натянутом между двух шестов одеяле лежит краснокожий. Едва Мэйо подошел к нему, краснокожий открыл глаза и неспешно потянулся к томагавку, торчащему за поясом.

— Да лежи ты, — отмахнулся Крис. — Эта штука тебе не понадобится. Один увечный у нас уже есть.

Женщина пристально наблюдала за Крисом. Ирландец повернулся к ней.

— Раненый в доме, — пояснил он.

Индеанка сняла ребенка с седла и спешилась сама. Она собралась было разводить костер, но Мэйо покачал головой и знаком указал на хижину. Женщина вошла в дом, вскорости возвратилась, отрезала мяса с туши второго бизона и снова скрылась за дверью. Крис зачерпнул ковшом воды из колодца и поспешил к раненому индейцу.

Мгновение поколебавшись, индеец принял ковш из рук бледнолицего и жадно напился. Крису пришлось сходить к колодцу во второй раз; индеец снова осушил ковш. У колодца лежало корыто; Крис подвел к нему лошадей. У одной на лопатке багровел след от пули.

Женщина вернулась с мясом, присела у носилок и протянула кусок раненому. Крис понятия не имел, как с индеанкой разговаривать. Он призадумался и наконец сообщил:

— Здесь плохое место. Идут плохие белые.

Женщина подняла взгляд; Крис продолжил:

— Плохие белые люди его стрелять. — Он указал на хижину. — Думать, что мертвый, бросить.

Женщина указала на индейца:

— Его тоже стрелять. Мы ничего не делать. Они все равно стрелять; его стрелять, меня стрелять.

— Как вы спаслись?

— Бежать… прятаться.

— Как далеко эти люди? — спросил ирландец.

Индеанка пожала плечами.

— Недалеко. Много воинов, много ружей. Стоят лагерем.

Крис присел на заднее крыльцо и вытер вспотевший лоб.

— Они придут сюда, остановят поезд. Хотят убить генерала… вождя, — пояснил ирландец. Индеанка вроде бы поняла. — Вождь едет на поезде, — на всякий случай добавил Мэйо.

Индеец ел медленно, тщательно пережевывая каждый кусок. Мальчуган жевал точно так же, не сводя с Криса огромных и печальных черных глаз.

— Вы поехать? — умоляюще спросил Крис. — Вы сказать белым людям? Вы ехать на запад?

Женщина что-то сказала индейцу; тот резко оборвал свою спутницу. Тон его голоса не оставлял места надежде. Индеанка покачала головой и указала сперва на себя и на раненого, затем на юг.

— Запад? — снова взмолился Крис. — Вы — сказать людям с железной дороги. Людям на паровозе. Вы — сказать солдатам. — Ирландец пошарил в кармане и извлек на свет три серебряных доллара. — Я давать… вы отвозить известия?

Женщина поглядела сперва на серебро, потом на индейца. Краснокожий воин поднял глаза на Мэйо.

— Брать — нет, — изрек он. — Твое. — Жестом он дал ирландцу понять, чтобы тот убрал деньги.

— Ты — брать, — безнадежно настаивал Крис. — Ты — купить подарок для маленького. — Ирландец вручил три серебряных доллара женщине и ушел в хижину.

Он устал как собака, вспотел от жары и совершенно извелся от страха. Больше всего на свете ирландцу сейчас хотелось оказаться подальше от этого места. Почему нет поездов? Неужели никому даже в голову не приходит задуматься, почему телеграф вышел из строя? Что за идиотская страна!

Крис снял куртку, повесил ее на спинку стула и поправил кобуру с шестизарядным револьвером: пусть будет под рукой. Индеанка сосредоточенно свежевала бизона. «Да хоть бы всю тушу забрали!» — раздраженно подумал Крис. И черт его дернул уехать из графства Корк!

День тянулся бесконечно. Через какое-то время ирландец вышел из дома, притащил ворох шпал и соорудил из них некое подобие баррикады по обе стороны стен. Стены хибарки — защита никуда не годная, пули прошьют их, словно бумагу. Вот железнодорожные шпалы — дело другое. Крис трудился не покладая рук на протяжении нескольких часов, складывая шпалы штабелями. Окончательно вымотавшись, он присел отдохнуть. Пот заливал глаза, руки огрубели от шероховатого, расслаивающегося дерева.

За это время индеанка успела уехать, забрав с собой мужа и ребенка. Крис пожалел, что не попытался откупить у женщины одного из коней. Верхом он ездит недурно. Когда-то он работал помощником конюха при усадьбе неподалеку от дома. У хозяев усадьбы конюшня была что надо. Уж и накатался же Крис на этих горячих и статных ирландских скакунах!

Ирландец состряпал себе ужин из бизоньего мяса, грудинки и бобов. Затем сварил немного бульону для раненого: тот пришел в себя, однако по-прежнему был плох. Мэйо скормил бедняге несколько ложек; больше тот съесть не смог.

В душе Криса шевельнулось нехорошее предчувствие. Ренегаты попытались убить телеграфиста; когда выяснилось, что тот вроде бы жив, они пугнули бизонов. А теперь время явно поджимает. Если поезд и в самом деле придет, то очень скоро. Стало быть, сегодня ночью бандиты попытаются уничтожить станцию.

Крис вымыл посуду и стал готовиться к штурму. Будь он один, он предпочел бы убраться из дома, даже если бы знал, что наверняка погибнет в прерии. Но он был не один.

Крис ждал — но никто так и не появился. Как только стемнело, он взял в руки винтовку и прошелся вокруг дома, разведывая обстановку. Около костра ирландец положил толь.

Крис Мэйо стоял у дверей станции, когда услышал паровозный свисток.

Глава 3

Крис схватил винтовку и поглядел на восток. Далеко-далеко снова раздался звук свистка. Одним прыжком ирландец перескочил через пути, отбросил винтовку и зажег спичку. Спичка сломалась. Он попытался снова; зашипев, спичка погасла. Крис выругался про себя, чиркнул третьей спичкой и засунул ее в сухую траву.

Тут же взметнулось пламя. Мэйо торопливо подбросил обрывки толя; толь затлел по краям и задымился. Потрескивая, огонь разгорался, алые языки заплясали в воздухе. Толь ярко вспыхнул, в ночи заклубился столб черного дыма, хорошо заметный при свете луны. Крис швырнул в костер остатки толя, а затем, подхватив винтовку, побежал в сторону хижины. Где-то на востоке раздался цокот копыт; на востоке, но за домом. Ирландец перемахнул через пути; с жалобным визгом в рельс ударила пуля. В то же самое мгновение к дому подъехали два всадника.

Ирландец бросился на землю и затаился за невысокой железнодорожной насыпью, держа винтовку наперевес; однако всадники кружили вокруг дома, словно интересовало их само строение, а вовсе не Крис. Из дома донесся слабый крик, затем выстрел. Юноша прицелился, но, не будучи уверен, что попадет в движущуюся мишень, стрелять не стал, надеясь, что подвернется лучшая возможность.

С грохотом распахнулась дверь, раздался гневный вопль, затем еще выстрел. Всадники поскакали к путям. Откатившись в сторону и затаившись между кустом и грудой шпал, Крис ничем не выдавал своего присутствия. Бандиты подъехали совсем близко; один соскочил с седла, чтобы затоптать костер.

Перепуганный до смерти, готовый на все, Крис Мэйо тщательно прицелился в противника, что находился на расстоянии каких-нибудь двадцати ярдов, и спустил курок. Винтовка дернулась в его руках, бандит качнулся вперед и упал на четвереньки прямо в пламя. Раздался пронзительный визг. Мэйо выстрелил снова… промахнулся… передернул затвор и задержал руку, выжидая.

Раненый выкатился из огня; одежда его дымилась, он визжал от боли и бился на траве, не в силах встать. Второй всадник кружил по поляне с винтовкой на изготовку, тщетно высматривая неприятеля.

Раненый поднялся на ноги, но тут же снова растянулся на траве; пламя с одежды перекинулось на сухую траву. Конь второго запрокинул голову и встал на дыбы, затем принялся взбрыкивать задом.

Всадник был занят, слишком занят, чтобы стрелять; он метался из стороны в сторону, так что и Крису никак не удавалось толком прицелиться. Бандит описал круг и попытался снова подъехать к костру, однако конь заупрямился. Трава уже полыхала вовсю; алые языки плясали в воздухе. Ветер гнал огонь к железнодорожным путям; пламя распространялось вокруг небольшой расчищенной площадки, где Крис разложил костер, а затем и вдоль рельсов.

Клубы черного дыма поднимались все выше, поезд оглушительно свистел, идя на подъем.

Всадник наконец-то справился с лошадью. Тщательно прицелившись, Крис выстрелил. Бандит резко дернулся, схватился за повод и поскакал прочь. Не убит, это точно, но явно задет. Решив, очевидно, что со станции пора уносить ноги, он направил коня к тополям и скрылся вдали.

Крис поднялся с земли, вложил в винтовку три патрона и зашагал назад к дому.

Переступив порог, он увидел своего подопечного распростертым на полу: раскинув руки, тот валялся в луже крови. Выстрелом у бедняги снесло полголовы. В правой руке станционный смотритель сжимал короткоствольный револьвер. Очевидно, он открыл дверь, надеясь помочь Крису, и бандиты застрелили его из темноты, даже не входя в дом.

Крис снова вышел за дверь и поглядел назад, в сторону путей. Вдали показался поезд. Ирландцу померещилось, что у последних вагонов возникло какое-то движение. Оглушительно свистя, поезд приближался. Пыхтя и лязгая, локомотив неспешно подтащился к станции. Машинист высунулся в окно.

— Что-то не так? Костер — это сигнал?

— Вот именно, — заорал Крис Мэйо. — Плохо за составом смотрите. Вы, похоже, потеряли пассажира; сняли беднягу прямо с поезда, пока вы там себе ехали.

— Пассажира? — удивился машинист. — Что вы такое говорите?

— Станционного смотрителя, ну, того, что управлялся с телеграфом, убили, чтобы он не успел послать предупреждение, и думается мне, что впереди рельсы разобраны, а провода перерезаны.

Вперед вышел проводник.

— Эй! Что происходит?

Машинист в двух словах объяснил, в чем дело. Кондуктор повернулся к Крису.

— Не верю ни единому слову, Ты кто такой? — рявкнул он.

— Криспин Мэйо из графства Корк, случайно отстал от поезда, и плевать я хотел на то, верите вы мне или нет. Соизвольте-ка заглянуть в поезд, Фома неверующий, и обнаружите, что у вас недостает пассажира, а может быть, и не одного. А коли сомневаетесь в моих словах, так и черт с вами.

Проводник устремил на ирландца уничтожающий взгляд; лицо его медленно наливалось кровью.

— Ах ты, наглец бесстыжий! Будь у меня время, я бы…

— Я подожду, сколько скажете. — Мэйо подтянул штаны. — Могу день подождать, могу год. Ежели вам синяка под глазом недостает или, скажем, царапин на роже, так вы только скажите. Я вас не разочарую.

— Ты бы придержал язык, — посоветовал машинист. — Сэм — драчун известный.

— Тогда я пущу в ход оба кулака, а не один, как собирался, — холодно отозвался Крис, — Теперь, если вы наговорились досыта, займитесь-ка лучше покойником, что в хижине, и этим вашим пассажиром. Вы везли генерала Шермана?

— Шермана? Откуда вам это известно?

— Люди, что напали на поезд, отлично об этом знали. Или думали, что знают. Здешний телеграфист полагал, что это — ренегаты-южане, задумавшие убить генерала.

— Мой поезд никто не останавливал! — яростно огрызнулся Сэм. — И черт меня побери, если это возможно!

— Им это и ни к чему, — раздраженно отозвался Крис. — Вы ползли как черепаха; они без труда сняли беднягу на ходу.

Какое-то мгновение кондуктор стоял на месте, не сводя с ирландца глаз, а затем развернулся и направился было к поезду. В то же самое мгновение в последнем вагоне раздался вопль; люди засуетились, забегали, загомонили.

Крис Мэйо повернулся спиной к собеседникам.

— Упрямец он у вас, этот Сэм, да и дурак в придачу, — сообщил он машинисту и побрел вместе с ним к хижине.

Мертвец по-прежнему лежал на полу. Крис показал машинисту следы побоев на голове жертвы, первые раны, а затем последнюю, послужившую причиной смерти.

— Я за ним ухаживал, хотя я и не доктор. Тут индеец один проезжал, его эти черти тоже подстрелили; я послал его на запад — сообщить железнодорожным строителям, что происходит. Но ренегаты — народ крутой, их там целая шайка. Могут и на поезд напасть.

— И дураками будут. У нас в поезде не меньше дюжины вооруженных людей.

— А их, судя по словам индеанки, в несколько раз больше.

К зданию станции уже спешили люди, некоторые из них — в форме. Крис Мэйо поджидал их, расставив ноги, уперев руки в бока. Первым до платформы добежал офицер.

— Скорее! Нужно срочно послать телеграмму! — Он схватил машиниста за руку. — Где телеграфист?

— Убит… и провода перерезаны. — Машинист не изменился в лице. — Спросите вот у него.

Офицер резко обернулся к Крису.

— Я — майор Эндрюс. Что здесь произошло?

— Телеграфист убит, провода перерезаны, и это еще не все.

— Кто вы такой и что вы здесь делаете?

— Я — Криспин Мэйо, ехал на Запад прокладывать рельсы. Сегодня ночью бандиты вернулись. Была перестрелка. Я уложил одного.

— В самом деле? Где он?

Крис перевел их через пути к еще дымящемуся костру. Мертвец лежал на спине, руки и колени его сильно обгорели, лицо тоже.

Солдат, что увязался за ними, заговорил первым:

— Я знаю этого человека, сэр. Эф Колдуэлл, из Джорджии, воевал на стороне мятежников-партизан… скверный тип, сэр.

Эндрюс с легким любопытством оглядел тело. Комментировать он не стал, да и пояснений ему не требовалось. Звали этого человека отнюдь не Колдуэлл, но он и впрямь был родом из Джорджии. Семьи их жили по соседству. Эф всегда был беспутным мальчишкой, вечно ввязывался в скверные истории, позорил семью.

— Сержант, — приказал Эндрюс, — займитесь погребением. Я хочу, чтобы этого человека похоронили как должно и поставили на могиле веху.

Майор повернулся к Мэйо.

— Что еще вы можете мне сообщить?

Крис повторил то немногое, что знал, а затем добавил:

— Они, должно быть, стоят лагерем совсем неподалеку, потому что приехали явно не издалека, лошади их были свежи и ничуть не в мыле.

— Сейчас их в лагере уже нет, — возразил майор.

— Верно, сэр, но они могли оставить какие-нибудь улики. Если они хотели убить генерала Шермана, они бы не повезли его далеко. Они доставят свою жертву на другую стоянку, и если цель их — месть, то удовольствие они растянут.

Майор Эндрюс повернулся к сержанту.

— Расставьте часовых у головного и хвостового вагонов, а также в центре, и пусть ни на минуту не теряют бдительности. Машинист, отсоедините локомотив, проезжайте несколько миль и поглядите, в порядке ли рельсы; отыщите то место, где перерезаны провода, а затем поскорее возвращайтесь обратно.

— Сэр? — перебил Крис. — Эти парни — сущие головорезы. Они убьют пленника. Может быть, выслать несколько пеших…

— Пеших? У них ничего не выйдет. Ни малейшей надежды. Кроме того, пленник — человек стойкий, очень достойный человек.

— Генерал Шерман, да?

— Нет, генерал им не достался. Они ошиблись. Они захватили полковника Маклина… он воевал в Джорджии под на чалом самого генерала. Похож на него как две капли воды.

Крис вернулся в хибарку. Все это очень хорошо и, без сомнения, крайне важно, но ему-то что за дело? Теперь майор Эндрюс взял бразды правления в свои руки, и Крису остается только сесть в поезд и ехать себе до конца магистрали.

Что делать с винтовкой и револьвером? Эти вещи принадлежали убитому; он, Крис Мэйо, явно не имеет на них ни малейшего права, — впрочем, равно как и люди с поезда. Среди найденных в столе бумаг домашнего адреса он не обнаружил. Он оставит оружие себе до тех пор, пока не добудет адреса, а тогда перешлет родне убитого. Он набил полные карманы патронов, сколько влезло, и доверху заполнил патронташ.

Разочарование и бесконечная усталость. Он-то надеялся, что костер вовремя предупредит этих людей об опасности! Поезд-то он и впрямь остановил, но генерала не спас… точнее, полковника.

На платформе столпились люди, провожая взглядами готовый тронуться локомотив. Среди них были майор и проводник. И другие тоже. Крис Мэйо вышел из хижины и, остановившись рядом с проводником, спросил:

— До конца магистрали не подвезете? Там меня работа ждет.

— Хочешь сесть на мой поезд, так покупай билет, — холодно отозвался Сэм. — Почем я знаю, кто ты такой?

— Я, пожалуй, билет куплю, — протянул Крис, — только ты смотри не позабудь о нашем договоре.

Крис зашагал прочь, подальше от этого типа, однако, уходя, услышал слова майора: — В конце концов, Кокинс, этот человек сделал все, что смог, защищая железнодорожную собственность.

— Да себя он защищал, а вовсе не железную дорогу. Я этими пьянчугами-ирландцами сыт по горло. Заполонили всю страну, разорят Америку вконец.

— Не вздумай повторить это в присутствии генерала.

— Генерала?

— Шерман — ирландец. Его отец, если не ошибаюсь, эмигрировал из Ирландии. Кстати, Шеридан тоже ирландец.

Лицо Сэма Кокинса побагровело. .

— Какая разница. Жалкие ублюдки, только молоток им и можно доверить.

— О каком договоре он помянул?

— О, этот идиот хочет со мной подраться. Уж я его и изобью!

Майор поглядел вслед Мэйо, и последнее, что услышал Крис, было:

— У этого человека широкие плечи. Ежели в придачу к ним да отважное сердце, так ты, пожалуй, выйдешь из игры в первом же раунде.

— Ха! Эти грязные ирландцы только кулаками махать горазды. Сами увидите.

Крис Мэйо отошел в сторону и уселся на груду шпал. Он не выспался; больше всего на свете ему хотелось отдохнуть. Рано или поздно, даже если семейка индейцев не доставит известия по назначению, кто-нибудь явится с инспекцией, и тогда к месту событий пригонят поезд с ремонтной бригадой и пути починят. И он доедет-таки до цели. На билет у него денег хватит, хотя и в обрез.

Юноша услышал приближающиеся шаги, открыл глаза. Перед ним стоял майор Эндрюс.

— Мэйо? Вы о билете не волнуйтесь. Я сказал ему, что вы едете по казенной надобности. Нам потребуются ваши показания касательно того, что произошло.

— Благодарю, сэр. Это с вашей стороны очень даже великодушно. — Он помолчал. — Сэр? Они же его убьют, да?

— Я не думаю, Мэйо. Скорее всего, потребуют с нас выкуп. Как бы то ни было, у меня только шесть человек, и поезд — не говоря уже о генерале — нужно защищать. А лошадей у нас нет.

Майор ушел, а Крис Мэйо прилег на шпалы. Он очень устал. Однако стоило ему закрыть глаза, как вспоминались давешние бандиты. С какой хладнокровной жестокостью они расправились с телеграфистом — а ведь он даже не враг им! Крис не сомневался, что и полковника они порешат, а никто и пальцем не шевелит!

За поезд он, Крис, не отвечает; пусть о поезде майор думает, и о пассажирах его тоже. Но мысль о полковнике не давала Крису покоя.

Вдруг ирландец почувствовал, что рядом опять кто-то есть. Он устало приоткрыл глаза и тут же резко сел. Перед ним стояла девушка. Совсем юная, красавица — глаз не оторвать, и явно чем-то встревожена. Незнакомка глядела на него.

— Это вы — мистер Мэйо? — спросила она,

— Я, мисс.

— Мистер Мэйо, вы мне не поможете? Я — Барда Маклин, дочь полковника Маклина.

— Что я могу для вас сделать?

— Отыскать моего отца. Или помочь мне отыскать его.

— Мисс, вы сами не знаете, о чем просите. Я в этой стране впервые. Вот будь мы в графстве Корк, и будь у меня лошадь…

— У меня есть лошадь. Даже две, если на то пошло.

Крис поднялся на ноги и поправил кобуру; провел рукою по волосам и надел шляпу.

— У вас есть лошади? — переспросил он; в голосе ирландца явно прозвучало недоверие.

— Они в поезде. Одна — отцовская, другая — моя. Мы не мыслим себе жизни без лошадей; ну, вот и взяли их с собою на Запад, надеялись поездить вместе по тамошним равнинам.

— А майор об этом знает?

— Разумеется. Я просила его послать кого-нибудь на разведку, но он отказался рисковать своими людьми. Этот край кишмя кишит индейцами, к тому же майор говорит, что двое все равно с ренегатами не справятся.

— Он прав, знаете ли.

— Значит, вы отказываетесь помочь мне?

— Ничего подобного я не говорил! Я просто сказал, что он прав. Он — офицер, и отвечает за своих людей, и не имеет права подвергать их жизни такому риску. Я жалел, что у меня нет лошади, мисс, но не стану лгать: шансы у нас почти что на нуле. Даже если ваш отец еще жив, то вряд ли протянет долго; а, отправившись на поиски, я, того и гляди, угожу прямо к ним в лапы. Бандиты — люди осмотрительные, знают здешние места как свои пять пальцев — а я нет.

— Тогда я поеду одна.

— Нет, поеду я. К седлу я привычен. И если удастся вывести одного коня из вагона, я тут же и отправлюсь на поиски, хотя в этом Богом забытом месте бандитов попробуй сыщи: прерии-то ни конца ни краю не видно.

— Хорошо, пойдем: поглядите на наших красавцев в лунном свете и выберете себе скакуна.

Часовых оказалось только двое, и оба — у головного вагона. Солдаты получили приказ расхаживать вдоль состава взад и вперед, но после того, как часовые прошли, открыть вагон оказалось нетрудно: конюх уже проделывал это дважды. Крис опустил на землю сходни и повел к выходу одного из коней. Барда придерживала кобылу, пока он не вернулся; не успел он дойти до двери вагона вместе со своим конем, как девушка уже сидела в седле.

— Нет! — хрипло прошептал Крис. — Не вздумайте!

Девушка уверенно послала кобылу вперед; Крис вскочил в седло. Копыта прогрохотали по сходням; пронзительно завопили часовые. Но всадница уже неслась стрелой по ночной прерии, а Крис — за ней. За спиною у них послышались крики и кошмарные ругательства. Мэйо решил, что при первом же удобном случае непременно помолится за души этих людей; славные парни, но английский язык изучали не иначе как в подворотнях.

Крис отпустил поводья; конь его без понуканий следовал па всадницей. Вскорости девушка чуть придержала коня; ирландец поравнялся с нею.

— Куда теперь? — спросила Барда. — Показывайте дорогу. Я этих краев не знаю.

— Равно как и я; по-моему, я уже говорил вам об этом! Отправляйтесь-ка лучше назад, Барда Маклин. Там, куда я еду, леди не место.

— Без меня вам не обойтись, — настаивала девушка. — Кроме того, речь идет о моем отце. Я поеду, и точка. — В руках у нее что-то поблескивало; как оказалось, винтовка. — Не беспокойтесь, мистер Мэйо, с этой штукой я обращаться умею.

Вздохнув, Крис направил коня к дальнему краю тополиной рощи. Погони не будет; у людей майора лошадей нет. Ирландец натянул поводья; Барда подъехала к нему.

— Почему вы останавливаетесь?

— Хочу дождаться дня. Я вам не краснокожий, но сдается мне, что мы сможем отыскать след такого многочисленного отряда, разве что люди эти разъехались в разные стороны. В свое время в Ирландии я находил по следу овцу, а порою корову или коня.

Всадники спешились. Крис Мэйо пустил лошадей пастись на густую траву рядом с ручьем, привязав их к колышкам. Путешественники в изнеможении присели у подножия огромного старого дерева.

— Вы лучше поспите, — посоветовал Крис. — Утро настанет гораздо раньше, чем хотелось бы.

Крис стянул с головы квадратный котелок и прислонился к стволу, усталый как собака. Он положил винтовку на колени, сдвинул кобуру так, чтобы была под рукой, и закрыл глаза.

Вражеский лагерь явно где-то рядом. Во-первых, им не с руки тратить силы на дорогу; они, конечно, предпочли поберечь лошадей — до тех пор, пока не захватили пленника. Крис полагал, что стоянка находится милях в трех-четырех, может быть, даже ближе. Он нимало не сомневался, что бандиты уже покинули лагерь, но с чего-то же начинать надо! Если повезет, он отыщет след и поедет по нему. Ирландец знал, что следопыт из него — не чета разведчикам Запада, но надеялся на лучшее. Ему казалось, что враги поскачут на юг… там им многие сочувствуют, будет где едой разжиться и новости узнать. Вероятность того, что бандиты сохранят жизнь полковнику Маклину долее нескольких часов, казалась почти ничтожной. Если Крис и девушка найдут его тело, они тотчас же вернутся к поезду. О том, что станется с мисс Маклин при виде тела, Крис предпочитал не думать.

Дважды он задремывал. Юноша вовсе не опасался, что на них нападут или, скажем, заметят, всецело полагаясь на то, что лошади при случае упредят, однако заснуть не позволяли мысли. Едва забрезжил первый свет зари, ирландец оседлал коней, сводил их к водопою и разбудил Барду. Даже спросонок девушка выглядела на все сто.

— Кофе не найдется? — спросила она.

Ирландец подобрал котелок и влез в куртку.

— Нет, мисс. Мы уехали от железнодорожного полотна так быстро, что не взяли с собой ровным счетом никакой еды. Придется потуже затянуть пояса. Садитесь в седло.

— Но я подумала…

— Вот именно, что не подумали, равно как и я. Мы просто взяли коней да ускакали в прерию. Если на этой неделе нам удастся подкрепиться, считайте, что повезло, — убито сообщил Крис.

От ужаса девушка потеряла дар речи.

— Разумеется, в романах все по-другому, — заметил Крис, не сводя с нее глаз. — В романах никто вроде бы и не ест толком, а когда ест, так еда подворачивается по пути по мере надобности. В здешних краях нам подвернутся только неприятности.

После этого девушка надолго замолчала, что Криса обрадовало: нужно было серьезно подумать. Он двинулся на восток, внимательно разглядывая землю. Ни к чему было мчатьсясломя голову. Пока не отыщется след, лучше ехать шагом.

Насколько хватает глаз, травяной ковер казался совершенно однообразным. Никаких следов. Тут и там попадались навозные кучи, оставленные бизонами и зверями поменьше, антилопами наверное. Отъехав от тополей примерно на милю, Крис описал широкий полукруг и свернул к югу, изучая местность.

— Вы глядите в оба, — наказал он Барде, — и как заметите что живое, не важно что, так сразу говорите мне. Я стану смотреть под ноги, может, что и увижу.

Они ехали на протяжении часа. То и дело Крис замечал, что трава на небольшом участке примята или вытоптана, но ничего ровным счетом определить не мог. Как прикажете читать след в подобном месте?

— Найдем ли мы их когда-нибудь? — отчаявшись, пожаловалась Барда.

— Конечно, найдем. И хотелось бы верить, что не слишком поздно.

— Нельзя ли что-нибудь предпринять?

— Ничего, пока не отыщем лагерь. А что мы предпримем тогда, зависит от ситуации. — Так говаривал в свое время его дядя. Все зависит от ситуации. Этому учат в армии.

По небу рассыпались пушистые шарики облаков. Палило солнце, воздух был неподвижен. Тополя остались где-то позади. Крис Мэйо натянул поводья, снял котелок и вытер вспотевший лоб. Барда поравнялась с ним. Щеки девушки разгорелись от жары.

Ирландец в который раз внимательно оглядел местность. Прерия казалась абсолютно ровной, но на самом-то деле земля слегка повышалась к западу, пусть даже незаметно для глаз. Это видно было по ручьям, или, скорее, по впадинам, проложенным дождевыми потоками.

Ренегаты, скорее всего, встали лагерем у воды. Крис снова пришпорил полковничьего коня и поскакал на юго-восток, не сводя глаз с горизонта. Внимательно изучая смыв поверхности, он ехал по одному ему ведомым приметам около двух миль и наконец отыскал-таки ручей.

Ручей пересох, на дне растрескалась глина. Крис двинулся вниз по руслу, ведя лошадей в поводу. Глаза его слипались. И вдруг, нежданно-негаданно, путешественники натолкнулись на следы. Несколько лошадей пересекли обмелевший поток на хорошей скорости, судя по отпечаткам копыт; и похоже, проезжали тут не раз и не два.

Крис не был уверен в том, сумеет ли попасть в цель с седла, однако на всякий случай снял винтовку с плеча и взял ее в руки. Это успокаивало.

Если след найден, ехать по нему нетрудно. Всадники не проскакали и мили, когда след резко повернул в распадок между холмов. Оттуда, по едва различимой тропке, проложенной, скорее всего, бизонами, Крис и его спутница поднялись чуть выше, и вдруг глазам их открылась плоская, поросшая травою лощина. Ближе к центру лощины стеною поднимались деревья. Оказавшись на открытом месте, путешественники волей-неволей должны были ехать вперед. Так они и поступили. След затерялся в русле ручья и почти тут же вывел к покинутому лагерю.

Крис Мэйо соскользнул на землю.

— Стойте где стоите, — наказал он. — И подержите моего коня.

Оставив девушку, Мэйо прошел вперед и осмотрел лагерь. Опытный глаз ирландца тут же отметил изрытый, вытоптанный участок земли и едва видные зарубки на двух деревьях: тут промеж стволов натягивали веревку и привязывали к ней лошадей. Судя по расстоянию между деревьями и по состоянию травы, похоже было на то, что у бандитов по меньшей мере дюжина коней, а может статься, что и в полтора раза больше.

Выходит, человек восемнадцать. Много… а ведь могут быть и еще.

Крис обвел глазами поляну. Три кострища. Выходит, по шесть человек на костер, если пищу готовили они сами. Чтобы до этого дойти, не нужно быть семи пядей во лбу. Значит, и впрямь около восемнадцати человек.

На земле Крис нашел три загадочных круга и изучал их несколько минут, прежде чем его осенило: бандиты втыкали в землю винтовки. Выходит, неровные полукружья -это следы от прикладов.

Затем Мэйо осмотрел кострища. Взяв обгорелую палку, он поворошил золу. Угли еще слабо тлели. Получается, жгли костер прошлой ночью. Или вечером, но никак не раньше. Ирландец огляделся по сторонам, надеясь узнать еще какие-нибудь подробности, однако напрасно.

— Слезайте с седла, мисс, посидим малость. Лошадям необходим отдых, да и нам тоже. — Он подвел обоих коней к ручью на водопой, затем привязал к колышкам на лугу за деревьями.

Солнце поднималось все выше, стало жарко. Девушка вытянулась на траве в тени, а Крис прошелся вокруг, изучая стоянку. Бандиты жарили над костром мясо на выструганных палочках, и в еде явно недостатка не испытывали: ирландец нашел несколько кусков, выброшенных недоеденными. В кустах рядом он отыскал пустую бутыль из-под спиртного… для бандитов — лишняя тяжесть, для него — бесценное сокровище. Мэйо отнес бутыль к ручью, выполоскал хорошенько, наполнил водой и оставил в ручье, чтобы вода не согрелась до тех пор, пока он не разживется пробкой.

Отыскав подходящий кусок дерева, Крис принялся за работу и, пока выстругивал затычку, размышлял.

Кабель перерезан. Пути, надо полагать, разобраны. Впрочем, рельсы можно положить снова, и поезд, или по крайней мере какая-то его часть, сумеет-таки проехать. Или придет другой поезд с востока или с запада выяснять, в чем дело.

Иными словами, у ренегатов по меньшей мере два дня форы, кто бы там ни пустился за ними в погоню. Крис Мэйо не знал, есть ли в здешних краях другие телеграфные линии, по которым можно послать сообщение о необходимости задержать негодяев. Но любой такой кабель, скорее всего, заканчивается куда восточнее, потому что единственная линия, проведенная так далеко на запад, тянется вдоль магистрали «Юнион Пасифик».

Стало быть, бандиты наверняка поскачут на юго-запад, чтобы скрыться от неизбежной погони. С этой мыслью Крис прилег на траву и уснул.

Когда он проснулся, девушка сидела на траве, обняв колени.

— Мы едем дальше? Мы здесь уже более двух часов.

— Едем, — согласился Крис.

Он повел спутницу к лошадям и потуже затянул подпруги. Кони были привязаны около воды, так что жажду уже наверняка утолили. Барда вскочила в седло прежде, чем Крис подошел помочь ей.

— К югу от лагеря следов нет, кроме тех, что ведут с севера, так что куда они поехали дальше, мы не знаем, но я полагаю, что на юго-запад, — сказал Крис. — Так они окажутся подальше от телеграфных линий.

— Не думаю, — возразила девушка. — Скорее всего, они поскакали на юго-восток. — Крис заспорил было, но Барда указала рукою на юго-запад. — Это — край индейцев. Мне отец рассказывал. Тамошние краснокожие ужасно свирепы и ненавидят белых.

Дальше они поехали молча и какое-то время держали курс строго на юг. Хотя Крис и сомневался в правоте слов девушки, он надеялся, что Барда не ошибается. Он мало что знал про индейцев: в поезде про краснокожих рассказывали всякую небывальщину, да и дома, в Ирландии, те, что возвращались из Америки, рады были наврать с три короба; вот, пожалуй, и все.

— Может быть, у них есть друзья, — предположила Барда, — и, может быть, эти бандиты поскакали им навстречу либо решили укрыться на каком-нибудь ранчо.

Но прежде чем Крис успел ответить, они напали на след большой группы всадников и поехали по нему. Отпечатки копыт уводили на юго-запад, как и предсказывал Крис. Давно перевалило за полдень; солнце палило немилосердно.

— Вы из Ирландии, — объявила вдруг девушка.

— Графство Корк.

— Там хорошо? Я слышала, что Ирландия — зеленая и дивная страна.

— Так оно и есть. Вот с работой там туго, очень многие мыкаются без дела. Мне удалось было неплохо устроиться, да только дали мне от ворот поворот.

Девушка вопросительно поглядела на спутника; пришлось объяснить.

— Была там одна девчонка, с веснушчатым носиком; отец девчонки строил на ее счет разные планы, куда я никоим боком не вписывался. Я влип в историю; ничего серьезного, так, поскандалил малость, но начальство ухватилось за этот предлог, чтобы от меня избавиться.

— Вы любили ее?

Крис пожал плечами.

— Не знаю. Классная была девчонка: прехорошенькая, воображалистая, словом, палец в рот не клади; и забавница каких мало. Мы хорошо проводили время, вспомнить приятно.

— Вы собираетесь вернуться?

Крис снова пожал плечами.

— Как можно загадывать наперед? Я — нищ, и богатство мне само на голову не свалится, надо его руками заработать. Руки да сила воли — вот и все мое достояние.

— Мой отец говорит, что человеку только это и нужно.

Местность становилась все более неровной, след казался свежее. И что они вдвоем станут делать, нагнав бандитов? Какую-нибудь глупость сотворят, не иначе, под влиянием момента. В родном графстве Корк многие называли его, Криса, безрассудным. Но, может быть, безрассудство — как раз то, что нужно в данной ситуации?

— А где ваш дом?

— С тех пор как четыре года назад умерла мать… дом мой там, куда направляют отца. В Дакоте, в Техасе; в Аризоне пожили немного. Мы направляемся… точнее, направлялись на совещание в форт Сандерс, а затем в Калифорнию.

Крис двинулся вниз, в неглубокий распадок меж холмов, с интересом разглядывая следы на размытом склоне. Он обнаружил, что предпочитает говорить меньше, а слушать больше, хотя при упоминании о встрече в форте Сандерс любопытство ирландца слегка разыгралось. Юноша понимал, что сглупил. Какого черта он отправился в прерии с этой девицей? Впрочем, иначе она уехала бы одна, и, кроме того, Крису казалось, что следует предпринять хоть что-нибудь как можно скорее, пока есть время.

Он резко натянул поводья; конь повел носом — это и заставило Криса остановиться. Теперь и Крис, ровно так же, как и его скакун, почуял дым… слабый, но все-таки.

— Что это?

— Ш-шш!

Тишину нарушал только гул ветра. Запах дыма был едва различим… неужели Крис и вправду его унюхал? Ирландец постоял немного, прислушиваясь. Затем спешился и повел коня вперед, время от времени оборачиваясь и прикладывая палец к губам. Лощинка резко вильнула в сторону, запах дыма усилился. Крепко сжимая винтовку в правой руке, Мэйо свернул на нее; взгляду открылись с полдюжины деревьев, несколько разбросанных где попало камней, двое коней и сидящий у костра человек.

Незнакомец не тронулся с места и даже головы не поднял. Крис опустил дуло винтовки на несколько дюймов, но человек у костра так и не пошевелился.

Медленно, не сводя глаз с незнакомца, Крис Мэйо обвел взглядом местность, схватывая мельчайшие подробности. Дальше расстилалась открытая прерия, в нескольких сотнях ярдов от костра или даже ближе.

— Эй, там! Ты кто?

Человек не отозвался.

— Криспин, — молвила Барда, — по-моему, он мертв.

Глава 4

Человек поднял голову.

— Ни черта я не мертв. Живехонек-здоровехонек, как и вы.

Криспин Мэйо, человек осмотрительный, винтовки не опустил.

— Ты чего здесь делаешь? Мы гонимся за бандой южан-ренегатов, а ты расселся тут прямо у них на дороге.

— Я был с ними. Они меня захватили, много дней назад дело было, подумали, что я вроде как шпион. Да на фига мне за ними шпионить? Но тут один из них сообразил-таки, что видел меня на пути туда. Он знал мою родню в горах и замолвил за меня словечко, так что они меня не пристрелили, а взяли с собой; и пришлось мне тащиться за ними до тех пор, пока они не занялись этим пленником… засим я нагрел их на двух лошадок прошлой ночью, одна из них моя кстати, и рванул в Джорджию.

— В Джорджию? — подозрительно переспросил Крис, вспоминая, что рассказывал ему телеграфист о кровопролитном марше Шермана через всю Джорджию.

— А хотя бы и в Джорджию. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Затем, спустя какое-то время, я натолкнулся на их следы и встал здесь лагерем, потому что за мною они вовеки не станут возвращаться.

— Ты видел их пленника? Ты с ним говорил? — возбужденно спросила Барда.

— Видел, конечно. Вроде военный. Коренастый такой старик, и держится что надо, несмотря на то, как с ним обращается. Они смеются ему в лицо, зовут его Вильям и Текумзе, и прочее в том же духе.

— Они принимают его за генерала Шермана, — объяснил Крис. — Но они ошиблись и захватили не того.

— Они убьют его. Убьют как пить дать. Думаю, сперва они его помучают, но что убьют, это точно. — Незнакомец поднялся на ноги. На вид ему можно было дать лет тридцать: очень высокий, худощавый, плечи чуть сгорблены, ручищи огромные. — Чего это вы задумали? Гоняться за стаей волков вроде этих, да еще с женщиной? — Высокий незнакомец укоризненно посмотрел на Криса и нахмурился. — Если она попадет им в руки, она пожалеет о том, что родилась на свет.

— Она отказывается вернуться, — пояснил Крис. — Я говорил ей, но ее не переубедишь.

— Этот пленник — мой отец, — сказала Барда.

— Какая разница. Охота и война — дело мужиков, вам туда мешаться не след. Эта шайка — подлецы редкие.

— Я все равно поеду. Я должна спасти отца.

— Как с вами трудно, мэм! Я эту банду в гробу видел. С самого начала они мне не показались, и, едва подвернулся случай, я тут же слинял. А теперь вы, видите ли, просите, чтобы я возвратился.

— Ни о чем подобном я вас не просила!

— Просили, мэм. Вы вдвоем поедете, а мне — в кусты? Придется помочь. Мужчине ничего более не остается. А мне неохота.

— Мы тебя о помощи не просим, — терпеливо разъяснил Крис Мэйо. — Ты иди, куда шел, или сиди вот у костра.

— Это не дело. Я-то уже совсем собрался уносить ноги, а тут вы являетесь: пристыдили меня — глаз не поднять. Я поеду с вами, и будь что будет. — Он помолчал. — Меня зовут Реппато Пратт. Я с Хайланд-Рим, штат Кентукки.

Представившись сам и представив спутницу, Крис указал на тюки.

— Если у тебя найдется поесть, мы будем очень признательны, коли поделишься. Сегодня у нас маковой росинки во рту не было, только водой и пробавлялись.

— Вижу, что выбора у меня нет: придется делиться. Когда я сделал ноги, я прихватил одну из вьючных лошадей и навесил на нее все, что смог, по большей части жратву. Я и патронов взял: без свинца остаться — последнее дело.

Реппато Пратт поворошил огонь и ногой подтолкнул котелок с кофе ближе к угольям. Вытащив огромный охотничий нож, он принялся с изумительным проворством строгать грудинку на сковороду с длинной ручкой. Проворство это свидетельствовало не только о незаурядных способностях хозяина, но и об остроте ножа.

— Они направляются в край индейцев чероки. По крайней мере, так мне показалось. Это отсюда к юго-востоку, Мик. Но солдатику долго не протянуть, сдается мне… ренегаты — народ подлый, мстительный, вот одолеет их злоба, они его и порешат.

— Кто у них заправляет?

Пратт настругал грудинки, затем поднял взгляд.

— Я тут покумекал, и сдается мне, что вперед по большей части лезет Джастин Парли: он себя зовет майор Парли. Но есть еще двое, с кем надобно считаться. Один — головорез-убийца по имени Дел Робб.

Этот Робб — смазливый парень и классный наездник. Он пришил пару парней на Миссисипи и подался на запад. Какое-то время ошивался у реки Фосфорной в Восточном Техасе, но не поладил с Кулленом Бейкером, Бобом Ли и прочей шайкой, так что пришлось ему уносить ноги.

На его счету — убийство в форте Уорт; потом он еще подстрелил кого-то в Бивиле, но парень выжил; потом Робб подался к Ньюсу и некоторое время болтался там. Вот все сплетни, что мне довелось услышать краем уха, пока я ехал с ними.

Парли — он у них вроде главаря, но Дел Робб забыть о себе не дает, и многие полагают, что в банде заправляет он.

Второй — Серебряный Дик, Дик Контего. Его так прозвали из-за серебристо-седой гривы. Хрупкий такой, тихий, и волос красивее я у мужчины в жизни своей не видел, и все время их расчесывает. Даже обзавелся щегольской старинной расческой с округлой ручкой. Без него бандиты шагу не ступят, но он никого не торопит, никого не принуждает. Тихо сидит себе в сторонке, но остальные ничего не предпринимают без его одобрения. Серебряный Дик кажется безобидным, но что-то в нем есть такое, отчего волосы у меня встают дыбом, а почему — не знаю.

Пока Пратт рассказывал, Крис внимательно слушал: перед мысленным взором его вырисовывалась четкая картина банды. Большинство этих людей партизанили в Гражданской войне; мало кто служил в регулярных войсках; а по мере того как банда головорезов во главе с Парли и двумя его лейтенантами ехала по стране, к ней прибились уже совершенные проходимцы. Такое сообщество нестабильно и удерживается разве что страхом и жадностью.

Крис знавал такого рода группировки в родной Ирландии. Зачастую они начинали как борцы за свободу, а затем лучшие люди откалывались или гибли в сражениях, и оставались те, кто потерял всякую ориентировку и думал только об убийствах и грабежах да о собственных своих амбициях.

— Ты с ними пробыл достаточно, — сказал Крис. — Сколько их?

— Сейчас семнадцать, но вокруг форта Сандерс рыщут их соратники, а из Техаса навстречу им спешат еще несколько.

— Как ты думаешь, где они встанут лагерем на ближайшие две ночи?

Реппато Пратт обдумал дело со всех сторон, затем кивнул.

— Одну стоянку я могу предсказать почти наверняка. Потому что место это укрыто от чужих глаз и вокруг полно воды и топлива. Мы останавливались там по пути сюда. — Он оглядел Криса. — Ты, надеюсь, не собираешься столкнуться с ними лоб в лоб?

— Нет, — подтвердил Крис. И тут в голову ему пришла мысль. — Надо атаковать; сидеть сложа руки нельзя. Но силой их не возьмешь, нас слишком мало, потому надо действовать хитростью; нанести удар в самое больное место и не позволить удрать. Следует украсть или спугнуть их коней. Пусть-ка дьяволы повоюют стоя.

Пратт кивнул.

— Ну! Вы это слышали? — Он поглядел на Барду. — Он придумал как раз то, что нам по силам. Были конными — станут пешими, и тогда… ха, в этой стране человек без лошади как без рук. — Он подумал. — Непростое это дело. Даже невозможное. Коней здорово охраняют.

— Ты давай разливай кофе и дай подумать. И расскажи-ка мне про лагерь все, что знаешь; я хочу знать, где они привязывают коней.

Говоря это, Крис подумал, что должны быть и другие способы, кроме этого, пришедшего в голову так неожиданно. Секрет в том, чтобы нападать, всегда нападать, а не ждать, пока нападут на тебя, — так говорил ему дядя. Враг всегда уязвим. Слабое место есть у всех, не может быть, чтобы не было. Украсть их провизию? Поджечь прерию? Оставить их без воды? Дело не в том, какими силами ты располагаешь, но в том, как ты их используешь.

Крис Мэйо сидел у огня, поедал грудинку и пил кофе, наслаждаясь каждым глотком так, как наслаждается только человек, изрядно изголодавшийся. В глубине души он сокрушался об отсутствии навыков, присущих тем, кто встарь воевал с индейцами, тех самых навыков, что следопыты переняли у самих индейцев. Ох, мало у него необходимого опыта, хотелось бы больше… Однако в одном Крис был твердо уверен: первый ход надо сделать против коней. Бандитов необходимо лишить средств передвижения, а затем, прежде чем они вернут лошадей или добудут новых, может подоспеть кавалерия. «Или другое чудо случится», — подумал Крис мрачно. По крайней мере, лишившись коней, убивать полковника они не станут — из страха перед армией США.

А как отнять коней — в этом ирландец положился на будущее. Все зависело от ситуации.

Можно ли доверять Реппато Пратту? Крис полагал, что да, однако на всякий случай решил ехать замыкающим. Так он и сказал Пратту, пока мужчины тушили костер и готовились в путь.

— Мы тебя, мистер, не знаем, потому, ежели не возражаешь, ты поедешь впереди рядом с молодой леди. А я вроде как стану держаться в хвосте.

— Да ради Бога, браток! Прокатиться рядом с мисс Маклин любой бы рад! Я это почитаю за великую честь!

Крис Мэйо нахмурился. А ведь прав этот парень, черт бы его побрал! С какой стати Пратту должно достаться все хорошее, а ему, Крису, — шиш с маслом? Размышляя об этом, ирландец следовал за Праттом и Бардой, держась в нескольких ярдах, с винтовкой наперевес. След читался легко.

За едой Пратт обрисовал ситуацию на ручье. Стоянка находилась в лощине среди невысоких холмов, чьи покатые, покрытые травою склоны ласкали взгляд, успокаивали душу и ничем не выдавали присутствия людей. Узкая цепочка следов уводила сквозь кусты в небольшую впадинку: там-то и протекал ручей. Тут же росли несколько тополей, ивы и низкорослый кустарник. На одном берегу заболоченного ручья топорщились густые заросли рогоза. Выход из лощины скрывался за тополями, в юго-западной части; предполагалось, что именно рядом с этими деревьями и привяжут ночью коней.

— Они пустят лошадей на выпас?

— Поначалу да, но для этого коней отведут за деревья и приставят к ним надежных сторожей. Пастись лошади будут в длинной, глубокой долине между холмов, так что никто не сможет подобраться к табуну незамеченным. А с этой шайкой, Мик, шутки плохи: заметят — считай, подстрелили… в переговоры они не вступают.

Крис почувствовал страх. Ирландец признавался себе в том, что боится, но он уже ввязался в это дело и знал, что дороги назад нет, пока с ним эта девушка, такая решительная, такая беззащитная. Против подобных подонков у них только один шанс: надо выстрелить первыми и не промахнуться; а он, Крис Мэйо, винтовку в руках держит впервые. Чтобы дать выход обуревающим его чувствам, юноша холодно объявил Пратту:

— Ты будешь так любезен называть меня по имени, или мне придется задать тебе хорошую взбучку… что окажется делом малоприятным, учитывая, что ты так любезно взялся нам помочь.

Пратт хихикнул.

— Ладно, ладно. Зови меня Реп.

Они скакали около часа, когда выходец из Кентукки вдруг подал голос:

— Крис, ты лучше вот о чем подумай. Этот народ не сидит сложа руки, и через прерию к ним не подъедешь. Они наверняка выставили часового в тополях или на вершине холма. Он нас за милю углядит.

Крис раздраженно нахмурился. То, о чем помянул Пратт, казалось настолько очевидным, что ирландец почувствовал себя последним глупцом.

— Так поехали вон там, через низины, — обронил он.

Реппато Пратт повел отряд в обход, через соединенные между собою долины среди гряды холмов. Тут и там обнажалась порода, земля стала суше, растительность поредела. Крис утер со лба пот и перехватил винтовку поудобнее, чтобы вытереть ладони о штаны. После этой поездочки от костюма его мало что останется, а другого-то нет!

Трудно бедняку жить на свете: шагу не ступишь, чтобы не подумать о последствиях. Тому, у кого есть второй костюм или запасная пара штанов, нужно только подойти к гардеробу или там к шкафу и не спеша выбрать себе подходящий наряд, но тот, у кого смена одежды всего одна, постоянно беспокоится, что останется без таковой. Эта верховая прогулка дорого обойдется его штанам; очень скоро на коленях и седалище протрутся изрядные дыры, а ведь в запасе осталась только одна пара брюк, да и та потерялась, как пить дать, либо сперли в конце пути.

Держась в низинах, они медленно продвигались вперед. Атаковать придется под покровом ночи. Эта мысль пришла Крису в голову и не слишком его обеспокоила. Он, конечно, не краснокожий, но и он в свое время побраконьерствовал всласть и умел передвигаться в темноте проворно и бесшумно.

Дело шло к закату, когда Пратт поднял руку, давая знак остановиться. Выходец из Кентукки спешился и прошел немного вперед, зорко глядя себе под ноги. Путники оказались перед ручьем, что впадал в реку; на расстоянии мили-двух взгляд различал верхушки деревьев — там-то и протекала река.

Пратт вернулся к спутникам.

— Здесь побывали двое, — сообщил он. — Они разведывали местность, явно проверяя, нет ли погони. Верховые.

— Думаешь, они вернутся?

— Вряд ли. Никто из этой шайки особыми амбициями не отличается. Ренегаты, конечно, за местностью наблюдают, но мы были осторожны, пыли не поднимали и держались в низинах, так что голову дам на отсечение, что наши друзья-ренегаты даже не подозревают об эскорте. Впереди нас, я сам видел, есть одно местечко: надежно укрытое от глаз, и ручей тут же. Мы просто схоронимся там и подождем до ночи.

Долго ждать им не пришлось. Крис Мэйо снял куртку и, тщательно свернув, положил на седло. Ирландец знал: впереди — опасность и, очень может быть, живым из переделки он не выберется, однако отступать не собирался. Он был испуган, порядком угнетен и нервничал изрядно, но отступать не собирался, нет.

Как ни странно, есть ему не хотелось. На все еще светлом небе показались первые звезды, легкий ветерок зашелестел в листве, тихо зашептались травы. Юноша подошел к ручью, напился, затем умылся холодной водой. Когда он выпрямился, рядом стояла Барда.

— Крис, — проговорила она, — я боюсь. — Девушка подняла взгляд. — А вы?

— Тоже.

— Но вы не отступите?

— Нет.

— Это я вас втравила в это дело. Если с вами что-нибудь случится, я никогда себе не прощу.

— Поздно об этом говорить, мисс Маклин. Мы все влипли. Все трое.

— Даже не верится, что все это происходит со мной. Не верится, что эти люди способны на подобные зверства, как говорите вы и Реп.

— Никто в это не верит, покуда гром не грянет. У всех одно на уме: уж со мной-то ничего подобного в жизни не произойдет. Такие истории всегда происходят с кем-то еще, вы читаете об этом в газетах — и не воспринимаете всерьез. Воры, грабители и прочий сброд, они обычно не храбрее нас с вами, а зачастую — гораздо трусливее. Они просто поняли, что вы перепугаетесь до смерти и защищаться не станете, потому что внушили себе: эти люди опасны, сопротивляться бесполезно.

Девушка молчала. Крису нравилось быть с нею рядом, однако он умел трезво оценивать ситуацию. Не рехнулся же он в самом-то деле! Она — дочь полковника, он — чернорабочий-иммигрант, человек с весьма неопределенным будущим. Кроме того, в далекой Ирландии живет Мейри Кинселла. Однако образ Мейри слегка померк в его памяти, и это тревожило юношу, потому что это ведь ради Мейри он в один прекрасный день возвратится в Старый Свет.

— Вы очень храбрый, — проговорила Барда. — Я никогда не забуду, что вы для меня сделали.

— Ежели мы выберемся отсюда живыми, — уточнил Крис. — Я вовсе не так уж храбр, а стреляют они куда лучше.

Реппато Пратт тихо спустился к ручью и напился. Встал на ноги, утирая щетинистый подбородок.

— Сейчас они поедят, а после уведут лошадей в лагерь.

Крис внезапно решился.

— Мы пойдем сейчас. Как только они примутся сгонять табун, мы нанесем удар.

Реп заколебался, затем пожал плечами. Крис обернулся к Барде.

— Вы стойте поблизости и, как только мы побежим, тоже бегите со всех ног. Очень может быть, что мы не успеем за вами вернуться.

Маленький отряд двинулся в путь; как только вдали показался неприятель, они остановились и затаились в зарослях, зорко наблюдая за происходящим.

Табун пасся ярдах в трехстах от того места, где поджидали Реп и Крис. Очень скоро двое пеших часовых направились к лошадям, чтобы отогнать их к месту ночлега. Солнце село. Пастухи ни о чем не подозревали; кони медленно и неохотно двинулись прочь от пастбища.

— Езжайте шагом, — прошептал Крис, — пока они не заметят нас или пока мы не окажемся на расстоянии двух сотен ярдов. А тогда пусть получат!

Маленький отряд решительно двинулся вперед сквозь сгущающуюся тьму, сквозь предвечерние сумерки, когда все предметы вокруг принимают расплывчатые, неясные очертания. Держа револьвер наготове, Крис успокаивал полковничьего жеребца:

— Тихо, дружок, тихо!

Лошади сбивались в табун, медленно продвигаясь по узкой тропке, что уводила в лощину, к разбойничьему лагерю.

— Ну, все, — тихо проговорил Крис. — Пора!

Последнее слово он выкрикнул во весь голос; всадники ударили коней пятками и во весь опор поскакали вперед. Вьючная кляча Реппато едва поспевала за ними. Вспугнутые лошади ренегатов вскинули головы и раздули ноздри: прямо на них мчались четыре темные фигуры. Воздух звенел от крика.

Реп выстрелил, один из пастухов закружился на месте, упал, шатаясь, поднялся на ноги, затем снова упал: пуля Криса Мэйо попала-таки в цель. Второй обратился в бегство, нимало не сомневаясь, что на помощь полковнику подоспел кавалерийский отряд. Крича и стреляя, три всадника неслись сломя голову вслед за убегающими лошадьми. С холма донесся выстрел, Крис инстинктивно пригнулся, ощутив легкое дуновение: пуля пронеслась мимо. Еще мгновение — и, гоня лошадей впереди себя прямо на широкую равнину, всадники растворились в темноте.

Крис не верил собственным глазам. Они свершили-таки задуманное; теперь какое-то время бандиты не смогут стронуться с места! Всадники отогнали коней подальше в ночную прерию и отстали только тогда, когда табун понемногу замедлил бег и кони стали разбредаться в разные стороны. Тогда Реп и Крис, не пытаясь согнать коней вместе, просто отпустили их на все четыре стороны, будучи уверены, что немногие найдут дорогу назад.

В лагере Джастин Парли нетерпеливо ждал доклада, и доклад превзошел самые худшие его ожидания.

— Три или четыре всадника, — сообщил часовой, — может, даже больше. Первым выстрелом они уложили Веса Джексона, а Нобль удрал.

— Что лошади?

— Разбрелись по прерии, все до единой, черт бы их подрал! Нам повезет, если вернем хоть с полдюжины.

— А Нобль?

— Ждет своей участи. Говорит, что ничего не мог поделать. Клянется, что это была кавалерия США.

— Трус и дурак. Избавьтесь от него.

Серебряный Дик Контего оторвался от кофе.

— Вы бы обдумали дело со всех сторон, майор. — Когда Дик хотел, чтобы слова его прозвучали особенно убедительно, он всегда величал собеседника по званию. — У Нобля в краю индейцев полным-полно родни. Он сам наполовину чероки, сами знаете, а мы едем как раз к нему на родину. О нем непременно спросят.

Колебался Парли не более секунды.

— Разумеется. Не следует судить людей слишком строго. К тому времени, как мы доберемся до владений племени чероки, очень может быть, что он даст нам повод позабыть о его проступке. Впрочем, почему бы не предоставить ему шанс прямо сейчас? Нобль! — позвал главарь.

Перепуганный здоровяк выступил вперед, отирая обильную испарину. Отвислое брюхо, тяжелая челюсть — настоящий великан!

— Ты допустил, чтобы у нас угнали коней, Нобль, но ты очень хороший человек. Такой хороший, что сам пойдешь в прерию и отыщешь лошадей, ведь тебе не терпится искупить свою вину, правда? Нобль, я хочу, чтобы ты отправился немедленно. Не возвращайся, пока не поймаешь по крайней мере четырех. С их помощью мы вернем остальных.

— Но…

— Немедленно, Нобль. Сию минуту. Я верю в тебя, Нобль. Приведи лошадей назад, вот и все.

Здоровяк потоптался немного, тщетно подыскивая нужные слова, чтобы вырваться из ловушки, но слова на ум не приходили. Он повернулся и горестно побрел ко второму костру, перепуганный не на шутку.

У костра на корточках устроился человек с орлиным носом по имени Мюррей. При виде Нобля он поднял голову.

— Ты вон туда ступай, Пит, — присоветовал он. — Моему серому трава на последней стоянке пришлась очень по вкусу. Он непременно туда вернется, а куда пойдет он, туда и другие.

Пит Нобль благодарно кивнул:

— Спасибо, Мюррей. Я попробую.

Он исчез в ночи. Мюррей допил кофе и встал. Порою, вот как сейчас, он жалел, что не остался в Ганнибале. Шатался бы себе по набережной, оно бы лучше было.

Мюррей подумал о Нобле. Бездарный человечишка; лучше он, Мюррей, прогуляется в прерию, больше толку будет. Он запасся едой и патронами и повернулся к сидящим у костра.

— Лошади нам позарез нужны. Схожу-ка я сам.

Пусть Пит Нобль идет вперед; он, Мюррей, отправится следом. Пусть Пит послужит мишенью. Пит станет отстреливаться, если сможет, а потом он, Мюррей, приведет лошадей.

— А тогда, — вслух объявил Мюррей, — я…

Он не докончил фразы и прикусил язык.

Глава 5

Полковник Томас Маклин бессильно откинулся к пню. Туго стянутые путами запястья невыносимо болели. А вот щиколотки — нет. Бандиты обвязали веревками сапоги, и, представься такая возможность, он бы просто вытащил ноги и был бы таков, но рассчитывать на это не приходилось. За пленником постоянно наблюдали. Впрочем, к пню его не прикрутили — и на том спасибо.

Наконец-то что-то произошло, что-то неожиданное и явно обнадеживающее. Лошадей угнали; на какое-то время ренегаты лишились возможности передвижения. Теперь, если бандиты попытаются покинуть лагерь, они окажутся на открытой равнине, где их за версту заметят: легкая добыча как для высланной на поиски кавалерии, так и для кровожадных индейцев.

Полковник подвинулся, устраиваясь поудобнее. Снова и снова Маклин доказывал бандитам, что он не Шерман, но кое-кто полагал, что пленник врет. Полковник понимал, что ренегаты хотят убить его, предварительно подвергнув пытке; в такой ситуации любое происшествие вселит в душу надежду.

Однако случившееся порядком его озадачивало. В лагере говорили, — а никто не пытался помешать пленнику слушать, — будто лошадей угнали трое-четверо белых. Кто бы это был? Армия США тут ни при чем; армии еще рано. Одного из бандитов нападавшие подстрелили; теперь Парли отослал этого типа Нобля в ночную прерию искать лошадей, а Мюррей увязался следом.

Еще день, может быть, даже два ренегаты не осмелятся сняться с места. Полковник прикинул свои шансы. Бандиты сообщили ему, что телеграфный кабель перерезан, о чем он и сам догадался, и что рельсы разобраны; но это задержки временные. Полковнику было приказано доложить о положении дел не откладывая. Исполнительность и пунктуальность Маклина известны всем; когда сообщение вовремя не поступит, власти немедленно примут меры. Исчезновение поезда будет расследовано с обоих концов магистрали, похищение обнаружено, и несколько кавалерийских отрядов или группы индейцев-разведчиков поспешат на помощь.

Не пройдет и сорока восьми часов, как пленника начнут искать; за эти сорок восемь часов Парли и его ренегаты надеялись добраться до владений чероки и затеряться среди индейцев: там отыскать их непросто или вовсе безнадежно.

Угнать лошадей — это кто-то здорово придумал. Теперь бандиты прикованы к месту, парализованы, и ситуация в корне изменилась.

Человек по прозвищу Серебряный Дик подошел поближе, подергал за веревки, убеждаясь, что пленник связан надежно, затем присел на корточки.

— Ты особо-то не радуйся. Это временная задержка. Нашим людям отыскать лошадей — раз плюнуть.

— Может, и так. — Маклин помолчал. — Хотел бы я, Контего, чтобы ты пораскинул мозгами. Ты, заодно с Парли, принимаешь меня за генерала Шермана. Но я не генерал Шерман. Меня зовут Томас Маклин, я в звании полковника.

— На тебе генеральские знаки различия.

— Верно. Мне присвоили внеочередное звание в последние месяцы войны, что означает, по сути дела, «генерал на время». На самом деле я — всего лишь полковник. По чести говоря, я на дюйм выше генерала Шермана и по меньшей мере на десять фунтов тяжелее. И волосы у меня темнее. Только тот, кто не знает близко ни одного из нас, может нас перепутать. Сходство очень поверхностно.

Серебряный Дик задумался.

— Тогда, ежели ты не врешь, сдается мне, что тебя особо искать не станут, — по крайней мере, так, как искали бы генерала.

— Ошибаешься, — невозмутимо отозвался Маклин. — Контего, пойми: командует тут генерал Шерман, а он — не из тех, кто закроет глаза на случившееся. Шерман действует быстро. Подозреваю, что по меньшей мере дюжина верховых патрулей уже прочесывают местность с разных концов, и все они ищут вас. Отчасти из-за меня, но главное — из-за того, что вы остановили поезд. — Маклин уселся поудобнее. — Контего, ты же умный человек. Подумай сам, в каком вы оказались положении. Около двадцати четырех часов назад станцию наверняка покинул гонец, везя сообщение в форт Сандерс и в конец магистрали. В форте — полсотни солдат, в Аду-на-Колесах — еще по крайней мере двадцать, и всех их немедленно отрядят в погоню… или, по крайней мере, большинство.

Сообщение мое не дойдет до штаба; стало быть, немедленно начнут выяснять, в чем дело, и, разумеется, вскоре после, этого телеграфный кабель починят. По меньшей мере четыре кавалерийских отряда с индейцами-следопытами поскачут в этом направлении. Север и его разведчики тоже в стороне не останутся. Вы — азартные игроки, вы сделали ставку, но вы проиграли.

— Тебе это все не поможет, — заверил Контего. — Ты к тому времени умрешь.

— Я предположил, что ты умный человек, Контего. Мертвым я для тебя бесполезен. Живым я мог бы, по крайней мере, заступиться за того, кто заступится за меня.

Серебряный Дик задумчиво разглядывал пленника. Затем извлек свою роскошную расческу и провел ею по волосам.

— Я здесь не командую, — проговорил он. — Командует Парли, а Парли жаждет твоей смерти. Дел Робб жаждет смерти всех и каждого; ему плевать, кого убить, лишь бы убить. Нам был нужен Шерман. Он разрушил наши усадьбы, он перебил хребет Югу. Мы заполучили тебя. Я верю, что ты не Шерман, да, но ты ведь состоял под его началом, сдается мне, так что придется устроить тебе то, что мы заготовили для него, а с ним самим поквитаться как-нибудь в другой раз.

— Ты подумай хорошенько, Контего. Ты, похоже, человек предусмотрительный и смышленый… почему не заначить в рукаве козырной туз? Если ты выберешься из передряги — о чем беспокоиться? Если тебя поймают, я всегда смогу сказать, что ты за меня заступался. Есть разница между тем, повесят тебя или нет?

Контего поднялся на ноги.

— Ну что ж, — отозвался он, улыбаясь краем губ, — я одно признаю — разница весьма существенная.

Судя по полной луне, было уже около десяти. К этому времени все, о чем рассказывал полковник, уже началось. Маклин знал техническую подоплеку настолько хорошо, что мог представить себе в воображении каждый шаг. Однако многого он не знал — многого, что для него, полковника Маклина, имело немаловажное значение.

Полковник не знал, что в числе трех угонщиков лошадей была его собственная дочь. Не знал он и того, что далеко на западе индеанка, ее сын и раненый муж уже подъезжают к форту Сандерс.

Не знал полковник и того, что всего в нескольких ярдах от него Джастин Парли, Дел Робб и еще несколько человек затеяли спор.

— Даже если он и в самом деле не Шерман, — говорил один, — все равно он — проклятый янки, а значит — убить его и закопать. Никто ничего не докажет.

— Девчонка меня видела, — заметил другой. — Надо было и ее захватить.

— Ох, надо, — согласился первый и захихикал.

Парли глотнул кофе. Напиток уже остыл. Раздраженный до крайности, главарь банды отставил чашку.

— Кто отправился за лошадьми, кроме Нобля?

— Мюррей поехал следом, — отозвался Робб. — От Нобля толку мало, но Мюррей парень не промах, котелок у него варит.

— Нобль — хороший следопыт, — возразил Парли, — это одна из причин, почему я решил послать именно его. Может, он и тупица, зато след читает как открытую книгу, а без коней податься ему некуда.

— Как насчет вот этого? — спросил Робб, тыкая пальцем в сторону полковника. — Как долго вы собираетесь держать его при себе?

— А куда спешить-то? — проговорил Серебряный Дик мягко. — Он у нас в руках. Подождем, пока лошадей не приведут. Если нас настигнут, мы его обменяем.

— Разумные слова, — согласился Парли. Он пораскинул мозгами. — Чем дольше он пробудет с нами, тем больше перетрусит. Удрать ему все равно не удастся.

Пит Нобль отыскал след лошадей и зашагал вперед, рассматривая отпечатки копыт, отчетливо заметные в ярком лунном свете.

— В кучу сбились, — пробормотал он. — Непростое это дело.

Однако не прошел он и мили, как уже смог выделить среди общей массы следы лошадей, принадлежащих неизвестному противнику, а вскорости различил отпечатки копыт Реповой лошадки, а также и вьючной клячи, что Реп похитил у бандитов. Нобль распознавал отпечатки копыт с такой же легкостью, с какой банковский кассир устанавливает подлинность подписи. Нобль удовлетворенно хрюкнул.

— Надо было прирезать этого Пратта, — пробормотал он. — Я всегда это говорил.

Две другие лошади оказались чужими; обе — отлично подкованы, и один из коней, тот, что покрупнее, шел широким, размашистым аллюром, пожирая пространство милю за милей. Нобль не сдержал восхищенного возгласа. Вот это конь! Четвертая, кобыла, как следопыт вскорости определил по способу мочеиспускания, тоже была лошадка что надо.

Редкий обитатель Дикого Запада ездит верхом на кобыле; большинство предпочитает меринов; однако здесь прошла именно кобыла, и всадник ее тяжелым весом не отличался. Именно тогда в душе следопыта впервые возникло некое смутное подозрение, показавшееся настолько нелепым, что ум отказывался принять его. Женщина? Навряд ли. Только не в этой степи.

Пит Нобль терпеть не мог ходить пешком, однако при необходимости умел и это. В его родном краю пешие прогулки миль за пятнадцать — двадцать почитались обычным делом, и сам он не раз отправлялся в холмы на охоту. По счастью, краснокожих поблизости вроде бы не было, и Нобль поспешал вперед, нигде не задерживаясь.

Нет, всадники — не индейцы. Двое чужих коней подкованы были совсем недавно. На западе кузнеца не сыскать ближе, чем в форте Сандерс, а на востоке — на сотни миль ни одного не найдешь. Стало быть, этих коней подковали где-то далеко, однако проехали они не более нескольких миль, ибо, судя по отчетливым отпечаткам, подковы ничуть не Стерлись.

Нобль озадаченно нахмурился, и тут его осенило: это же очевидно! Кони были в поезде, не иначе. Он вспомнил, что своими глазами видел вагон для перевозки скота, да только бандиты не обратили на него внимания, их интересовал только тот вагон, в котором предположительно ехал генерал Шерман.

Нобль остановился и утер вспотевший лоб. Только две лошади? Мало вероятно. Тогда, должно быть, в одном из головных вагонов ехал целый кавалерийский отряд или даже эскадрон! Конечно, и солдаты в поезде были, солдат они своими глазами видели, но даже не подозревали, что и лошади при них есть.

Так Нобль пришел к единственно верному, как казалось ему, заключению. Кавалерийский отряд уже скачет по следу Парли и его людей.

Нобль подумал, что стоит, пожалуй, вернуться и предупредить сообщников, но ему ведь строго-настрого наказали не возвращаться без лошадей. Более того, если кавалерия и впрямь нагонит Парли, Пит предпочел бы оказаться где-нибудь в другом месте. На словах люди Парли охотно глумились над армией США, но ни один не захотел бы столкнуться в открытом бою с кавалерийским отрядом, закаленным в войнах с индейцами, менее всех — Пит Нобль.

К полуночи Пит добрался до того места, где лошади начали разбредаться. Он поискал вокруг, нашел след серого в яблоках жеребца, принадлежащего Мюррею, и двинулся по нему. Как и подозревал Мюррей, серый в яблокахнаправился в сторону предыдущей стоянки: там была вода и росли сочные травы. Судя по отпечаткам копыт, за ним увязалось еще с полдюжины коней.

Хотя Нобль был превосходным следопытом, он и не подозревал, что за ним тоже следят. Он шел вперед, не сомневаясь, что теперь-то наверняка отыщет коней. Он доберется до места на рассвете следующего дня: спешить некуда, можно позволить себе слегка передохнуть по пути.

Три верховые лошади и легко нагруженная вьючная кляча отстали от стада вскорости после того, как кони начали разбредаться в разные стороны, но это уже не его, Нобля, дело. По крайней мере, сейчас у него другие заботы. Всадники повернули на восток, по-прежнему держась вместе. Там течет река; наверное, угонщики направились туда. Нобля это мало тревожило, ибо в лунном сиянии он их заметит издалека, а вокруг полным-полно бизоньих ям, и трещин в скале, и зарослей, и рытвин; словом, одинокому человеку есть где затаиться, пока противник не окажется под прицелом. А с ружьем Нобль умел обращаться, что-что, а это он умел.

Реппато Пратт завел отряд в лесистую долину у реки. — Нет ничего глупее, чем торчать на виду у всех на самом берегу ручья или там речки. Если следы заметаешь — последнее дело. Принесите себе воды сколько нужно и мигом назад, в кусты: оттуда, если понадобится, удирать можно в разные стороны.

Крис уважительно слушал. Ирландец понимал, что здесь командует он, Мэйо, но только распоследний дурак не прислушается к разумному совету, а Мэйо не из таких, нет. Крис уважал чужой опыт и перенимал познания других не только с готовностью, но и с радостью.

— Надо следить во все глаза, — посоветовал Реп. — Бандиты пойдут искать лошадок и, надо думать, двинутся вдоль ручьев: пить-то скотинке надо. Некоторые кони, наверное, вернутся к давешней стоянке, там был отличный выпас, как сейчас помню.

— Что бандиты сделают, если нас найдут? — спросила Барда.

— Ох, лучше вам этого не знать, мэм, — отозвался Реп. — Они нас пристрелят — если мы не успеем выстрелить первыми. — Он оглянулся на Криса. — Ты со стволом здорово обращаешься. Часто приходилось брать в руки?

— Нет, никогда. Я просто стреляю наугад.

— Лучшего способа и не придумаешь. Тыкнул пальцем во что-то — и попал. Словно всю жизнь этим занимался. То же и с револьвером. Просто наставляешь на цель — и пали. Чем больше учишься, тем вернее промахнешься. — Реп остановил коня у реки и дал ему напиться. — Когда палишь по далекой мишени, вот тогда надо бы прицелиться получше. Приглядись, устройся поудобнее — спешить не след.

Напоив коней, угонщики возвратились под сень деревьев и расположились отдохнуть на небольшой прогалине.

— О костре забудьте, — твердо сказал Реп. — Нас только трое, а бандиты — в пяти милях.

Крис снял упругий квадратный котелок и положил на траву рядом с собою. Стянул черную куртку, в которой парился весь день, поправил нарукавные манжеты, затолкал в штаны край рубашки.

Пратт в изумлении воззрился на ирландца: под полосатой рубашкой вздулись желваки мускулов.

— Эй, парень, ты кто такой будешь? Боксер? На тебе ж ни унции жира нет.

— Я? Да просто работал как вол. На ферме, на рыбалке. Тяжести таскал, пахал, торф резал. Драться тоже приходилось; все на кулаках, как правило. Сидеть сложа руки некогда. Графство Корк — край дивный, да только работы там невпроворот, сети надо ставить, потом вытягивать, прохлаждаться времени не остается.

С тех пор как Крису исполнилось восемь лет, он всякий год резал и грузил торф и примерно с того же времени хаживал в море и ставил сети. В роду его все отличались богатырским телосложением и железными мускулами, а он, Крис, силой превосходил всех домашних, да и на деревне почитался первым силачом. К пятнадцати годам Крис играючи справлялся с любым единоборцем окрестного графства, а в семнадцать поборол знаменитого силача из Вексфорда, а затем еще одного на ярмарке в Мэллоу, того самого, что называл себя чемпионом Донегала.

В восемнадцать лет Крис вздул знаменитого боксера, приехавшего из Дублина, а на следующий год боксера из заморского города Ливерпуля. Проворный и сноровистый от природы, юноша умел управлять своим телом и хорошо знал свою силу, а дядюшка обучил его разным ухваткам и стойкам. В девятнадцать молодой ирландец три раза подряд проиграл борцу корнуэлльской школы: тот знал приемы, Крису неизвестные. Однако на четвертый и пятый раз Мэйо победил.

Крис осмотрел рваную дыру в рубашке. Запасных у него всего две, и то ежели ему суждено снова увидеть свои вещи. А денег-то осталось — кот наплакал!

Путешественники то задремывали, то снова просыпались, пережидая долгие часы непроглядного ночного мрака. Заложив руки за голову, Крис разглядывал небо, щурясь на прихотливый звездный узор. Подошла Барда и села рядом.

— Где Реп? — спросил ирландец.

— Спит, наверное. — Помолчав, девушка молвила: — Крис, мы сумеем отбить у них отца?

Крис неуютно заерзал.

— Может быть, армия подоспеет? — предположил он. — Как бы то ни было, мы бандитов остановили. На время.

— Они убьют отца, Крис. Надо его отбить.

— У шестнадцати бандитов? Вы сами не знаете, что говорите. То, что мы сделали, — уже удача: отогнали коней, да еще и собственные шкуры сохранили в целости, но похитить пленника из лагеря… да вы не в себе, девушка. Воистину не в себе.

— В таком случае мистер Пратт сделает это ради меня.

Крис ощетинился.

— Да неужели? Что он такого умеет, чего не умею я? И, уж поверьте, только законченный дурак сунет голову прямо к ним в пасть. Законченный дурак.

— Так вы допустите, чтобы они пытали моего отца? Может быть, даже убили?

Крис сердито перекатился на бок.

— Вы задумали нас погубить, Барда Маклин, и все ради человека, которого мы даже не знаем. Их шестнадцать, ясно вам или нет!

— Не так уж и много! — вызывающе возразила Барда. — Вот в романах, например…

— В романах, да? Я вам снова повторяю, девушка, что это жизнь, а не роман. И ружья наших друзей-ренегатов стреляют отнюдь не бумажными шариками и не пышными фразами. Они несут смерть!

— Так вы покинете его на произвол судьбы? — презрительно бросила девушка.

Крис поднялся на ноги и неспешно удалился, демонстративно не удостоив собеседницу ответом. Юноша повторял в уме злые слова, что готовы уже были сорваться с его уст, кабы он не сдержался; однако насмешка Барды жгла его огнем. А что, если Реп и впрямь сделает, что сказал? А ведь очень даже вероятно. Этот дикарь прерий — человек отчаянный. Может быть, у него в лагере остались друзья.

Раздраженный до крайности, ирландец вернулся к лошадям, проверил привязь, послушал, как кони хрустят травой. Полковничий мерин повернул голову и потерся о юношу носом; ирландец потрепал его по холке и заговорил с ним по-гэльски. Заслышав гэльскую речь, конь встрепенулся — или это Крису показалось? Неужели мерин родом из Ирландии? Надо спросить полковника Маклина, когда они встретятся… если встретятся.

Крис похолодел от ужаса. Полковник — всего в нескольких милях от него; возможно, бандиты вот-вот приступят к пытке. Пленник обречен. Конечно, армия настигнет и покарает убийц, по крайней мере некоторых, но это мало порадует кого бы то ни было, если полковника уже не будет в живых.

Крис Мэйо вспомнил презрительный взгляд Барды Маклин. «Вот сумасбродка, — сказал себе ирландец, — ничегошеньки-то в жизни не смыслит. Ну что она знает о таких подонках? «

Он, Крис, знал куда больше. В свое время он насмотрелся на людскую жестокость, своими глазами видел, как людей убивают и мучают: белые убивают белых… а за что?

Юноша быстро развернулся, схватил потник, встряхнул его и набросил на спину удивленного мерина. Теперь седло и уздечка… так, все готово. Крис взял в руки винтовку и забросил ногу в стремя. Ладно, ладно, девчонка, конечно, рехнулась — ну что ж, значит, сумасшествие заразительно.

Но он все-таки поедет, и поедет, ни минуты не медля.

Глава 6

Крис Мэйо никогда не считал себя особенным храбрецом. С другой стороны, он знал, что далеко не трус. Много раз в своей жизни ирландцу приходилось бросать вызов опасности: на рыбацких челнах в открытом море, на корабле, что доставил его в Америку, и даже в ходе безжалостных кулачных поединков в родной стране; и всегда Крис делал то, что нужно. Ему частенько бывало страшно, но юноша привык стоять до победного конца, не обращая внимания на страх.

А теперь вот он тихо уехал в ночь, ни словом не сказавшись ни Барде, ни Репу и даже не поглядев в их сторону. Оказавшись за пределами деревьев, на открытой равнине, он погнал коня к лагерю южан-ренегатов.

Решив, что до цели осталась по меньшей мере миля, ирландец замедлил коня. Крис внимательно наблюдал за ушами своего скакуна: уши — лучший индикатор того, что происходит в темноте. Слегка наклонившись в седле, юноша ехал шагом, чтобы враги не услышали перестука копыт на мягком дерне.

Несколько раз всадник натягивал поводья и прислушивался. Он понятия не имел о том, как станет освобождать пленника и возможно ли это, и слабо надеялся, что, оказавшись на месте, углядит что-нибудь такое, чем можно воспользоваться не без выгоды для себя. Уповал он и на то, что теперь, когда кони пропали, часовые будут менее бдительны.

Наконец ирландец оказался совсем рядом с лагерем и, обогнув холм, подъехал к выходу из лощины, через который угонщики вывели коней на закате. Мэйо отер лоб: несмотря на ночную прохладу, он изрядно вспотел. «Боишься, — сказал себе юноша. — И правильно боишься: кабы ты только знал, что случится еще до того, как ночь эта подойдет к концу, ты бы еще не так испугался».

Оказавшись у подножия холма, Крис внимательно исследовал одинокую полоску кустарника и низкорослых деревьев. Укрытие оказалось никудышным, но среди кустов обнаружилась впадина, футов двенадцать в длину и шесть в ширину: отсюда когда-то брали землю. Ирландец оставил коня, привязав его к толстому стволу ивы. Продираясь сквозь поросль, он остановился послушать. Браконьерство — хорошая школа; ибо лесники в Ирландии бдительны, зазеваешься — того и гляди словят.

Подниматься по голому склону холма Крису не улыбалось, но другого способа не предвиделось, разве что прокрасться через один из двух входов в лощину, а сначала нужно разведать, что там внутри. Пригнувшись, ирландец двинулся вверх. Трава поднималась не выше пяти-шести дюймов, но тут и там попадались заросли опунции и крупные валуны; словом, прикрытия было достаточно, чтобы создать иллюзию безопасности.

Оказавшись на вершине, Крис осторожно подобрался к самому краю, перегнулся и поглядел вниз. Только над одним кострищем подрагивало пламя. Остальные прогорели до углей; вокруг костров Мэйо различал темные фигуры спящих. Трое расположились на ночлег чуть в стороне. «Наверное, главари, о которых поминал Реппато», — решил ирландец.

Он снова поглядел вниз, размышляя, каким ветром его, Криса, занесло сюда и для чего. Он приехал на Запад зарабатывать деньги, жизнь строить заново; и как это его угораздило здесь оказаться? Неужели все дело в девчонке? Испугался за девчонку — и влип? Или есть в нем самом что-то еще, что толкает его навстречу неприятностям? Он поступал так и прежде, внезапно, под влиянием момента, не подумав заранее; а так делать не следует.

Крис внимательно изучал обстановку внизу. Вот спуститься туда непросто, особенно если рассчитываешь еще и выйти. Чем дольше он наблюдал за происходящим, тем меньше ему это нравилось. Через проходы в лощину незамеченным ни за что не проберешься. А по склону на глазах у всего лагеря тоже не очень-то побегаешь.

А он-то надеялся, что измыслит какой-нибудь хитрый способ одурачить бандитов, чтобы освободить полковника! В голову, как назло, ничегошеньки не приходило. Однако отступать Крис не собирался. Он приехал сюда, чтобы сделать хоть что-нибудь, и не желал возвращаться, даже не попытавшись. Ирландец не сомневался, что Реппато придумал бы план, будь он здесь.

Минуты текли. Крис забеспокоился о мерине, оставшемся в кустах у подножия холма. А что, если конь заржет, а бандиты услышат? Или подкрадется какой-нибудь зверь? Говорят, здесь волки водятся и пантеры тоже.

Вдруг, откуда ни возьмись, внизу появился человек с винтовкой наперевес и направился к огню. Он нагнулся, подбросил в костер каких-то корешков, затем выпрямился и огляделся по сторонам.

«Наверное, часовой, тот, что дежурит у прохода, через который выводили лошадей, — предположил Крис. — Значит, пока он там, у костра… вход в лощину не охраняется!» Ирландец двинулся было вперед, затем остановился. Человек с винтовкой подошел к пленнику, склонился над ним, словно чтобы проверить путы, и тут Крис увидел, что в руке незнакомца блеснула сталь.

Неужели этот тип задумал убить полковника? Рука Криса скользнула к винтовке, но прежде, чем он решил, что делать, ирландец увидел: отблеск огня вспыхнул на лезвии ножа, незнакомец опустился на колени и снова сверкнуло лезвие. Часовой ловко перерезал путы Маклина. А потом помог пленнику подняться на ноги.

Они повернулись; свет костра и лунный луч озарили лицо нежданного спасителя, и Крис узнал в нем Реппато Пратта!

Но как?..

Реп уже вел полковника к выходу, когда сзади возник еще один часовой.

— Эй! — окликнул он. — Ты чего это задумал?

Реп стремительно обернулся и, выстрелив с бедра, уложил бандита на месте. В следующее мгновение весь лагерь всполошился. Люди повскакивали на ноги. Кто-то заорал:

— Маклин! Где полковник?

Крис Мэйо, приложив приклад к щеке, понял, что настало время действовать. Он открыл огонь.

Первый выстрел пришелся в того, что кричал. Пуля обожгла или оцарапала бандита; тот отпрыгнул назад, словно его ужалили. Крис выстрелил снова. Этот заряд угодил в человека с револьвером в руке; тот опрокинулся на спину прямо в костер. Бедняга истошно завопил, вскочил на ноги, опрокинув котелок с кофе; одежда его пылала. Бандит зашатался, замахал руками; несколько человек подбежали к нему, чтобы затушить пламя.

Крис выстрелил наудачу в то место, где, как ему казалось, лежал Парли; затем еще и еще.

Пуля ударила о скалу рядом с ним и с яростным визгом отскочила в ночь. Реп и Маклин исчезли; Крис решил, что и ему пора. Быстро соскользнув с гребня, ирландец вскочил на ноги и бросился сломя голову вниз по склону холма, замедлив шаг только у подножия, чтобы не испугать коня.

Жеребец весь дрожал: голова запрокинута, в глазах ужас.

— Все в порядке, — тихо сказал Крис, похлопывая его. — Ну-ну, тихо. — И прошептал несколько слов на староирландском.

С похвальной предусмотрительностью Мэйо потратил несколько минут на то, чтобы перезарядить винтовку, затем отвязал мерина и вскочил в седло. Он выехал из кустов, описал широкий круг, отъехал подальше и прислушался. Из-за холма доносился гомон негодующих голосов; однако расстояние было слишком большим, да и преграда мешала: Крис не разобрал ни слова. Ирландец шагом поехал в том направлении, куда, по его расчетам, подался Реп, но ровным счетом ничего не услышал… ни звука.

Ирландец развернул коня и поскакал назад, к стоянке. Все было тихо. Он прислушался, затем осторожно двинулся вперед; натянутые как струна нервы отзывались на малейший звук.

Лагерь опустел. Все исчезли.

Где же Барда Маклин? Неужели поехала с Репом спасать отца? А если так, то где они сейчас?

Крис подвел коня к ручью, затем напился сам. Он был изрядно озадачен: трудно поверить, что Реп потащил с собою Барду на такое опасное предприятие. Однако ирландец понимал, как упряма девушка и как непросто уговорить ее остаться.

Ирландец уселся на берегу реки под деревьями и стал ждать, напряженно прислушиваясь. Луна зашла. Крис задремал было, проснулся, снова задремал. Никто так и не появился.

Небо посветлело: близился восход. Мэйо поднялся на ноги и зашагал назад к лагерю, что находился в двадцати ярдах от дерева, под которым он устроился. Ничего нового.

Крис поднялся на возвышенность и оглядел прерию, но бескрайняя равнина, на которой тут и там поднимались холмы, была безлюдна.

А что, интересно, поделывают южане-ренегаты? Наверняка пытаются вернуть пленника, равно как и лошадей. И отомстить тем, кто обвел их вокруг пальца.

Крис возвратился в лагерь и резко остановился, заметив следы. И не только следы, но и папиросные окурки. Два. Крис курил редко, а если и курил, то глиняную трубку, а Пратта за этим занятием вообще не видел. Однако кто-то стоял здесь, переминаясь с ноги на ногу, судя по четким отпечаткам в земле; и этот кто-то скатал и выкурил по меньшей мере две папиросы, пока наблюдал из засады.

Крис опустился на корточки, разглядывая следы. Крупный мужчина в поношенных сапогах; стоптанные каблуки; одна подошва треснула поперек. Поднявшись на ноги, Мэйо поглядел сквозь ивовые ветви туда, куда, судя по всему, смотрел незнакомец. Взгляд его уперся в тот самый участок земли, где спала или сидела Барда. Ирландец сам выбирал для нее местечко поудобнее.

Криса охватила паника. Он уехал тайком, никому не сказавшись, а потом Реппато, надо полагать, поступил точно так же! Полагая, что Крис Мэйо рядом, он отправился спасать полковника и, сам того не зная, оставил Барду одну.

Крис тщательно осмотрел землю вокруг, но из того, что увидел, мало что понял. В Ирландии ему нечасто приходилось разбирать след, разве что оленя, промышляя браконьерством, да порою заплутавшей скотинки. И то куда проще спросить у фермеров или путников, не видали ли те пропавшую корову, нежели выслеживать негодную. Вот если забредет в нагорья — тогда дело другое.

Главное — это здравый смысл, полагал Крис. Люди куда менее изобретательны, нежели им кажется, и к какому бы способу ни прибегли, чтобы запутать след, способ этот известен и другим тоже. А тот, кто захватил Барду Маклин, наверняка погони не ждет.

Ну и что из этого? Кто он и куда направился? Только не в лагерь в лощине, иначе Крис столкнулся бы со всадниками в пути. Так куда еще? Этот волк-одиночка, скорее всего, из числа южан-ренегатов, однако не обязательно. Предположим, что из южан; стало быть, этот человек вознамерился оставить Барду себе или потребовать за нее выкуп у железнодорожного ведомства. Скорее всего, так оно и есть, решил Крис. Среди такого сброда, что собрал вокруг себя Парли, преданность и верность не в моде; каждый только и ждет, чтобы урвать кусок побольше.

Утро вставало пасмурное и туманное. Крис досадовал, злился, не находил себе места, не зная, что делать, однако и сложа руки сидеть был не в силах. Он попытался разобрать следы незнакомца, что вели через прогалину, однако не преуспел. Ирландец осторожно кружил по поляне, одним глазом следя за местностью, другим высматривая на земле хоть какую-нибудь примету, что дала бы ему ключ к разгадке. Отчаявшись, Мэйо подошел к коню, сел в седло и шагом поехал прочь из лагеря. С холма, где он побывал прошлой ночью, углядеть одинокого всадника нетрудно: для этого нужен либо зоркий глаз, либо очки. Крис изрядно рисковал, но ему было все равно. Он думал только о Барде. Барда оказалась в руках неизвестного, девушку необходимо найти, и немедленно.

Неожиданно для себя самого Крис напал на след, и маленькая победа эта делала честь отнюдь не охотничьему искусству ирландца, но его терпению и настойчивости. Здесь проехало пять лошадей, согнанных вместе; копыта одной из них вдавливались в землю куда глубже прочих. Крис отлично понимал почему. Некий человек поймал пять коней из числа тех, что разбежались по прерии, оседлал одного из них, а остальных повел в поводу. Крис двинулся было дальше в изначально выбранном направлении, затем, повинуясь внезапному наитию, свернул в сторону и поехал по следам маленького отряда.

Крису потребовалось всего несколько минут, чтобы понять, что именно этот человек застал Барду одну. Он что-то видел… возможно, как Реп или Крис уходили от ручья… и задержался проверить, в чем дело. Затем он либо поехал прямиком в заросли, либо подождал, пока уйдет второй. Скорее всего, подождал, решил Крис, вспомнив про два окурка.

Недалеко от того места, где некогда были привязаны лошади, ирландец отыскал следы здоровяка, а рядом — маленький, четко очерченный отпечаток каблучка в рыхлой земле между кустиками травы… Барда.

Все понятно. Тот же самый человек, что словил лошадей, обнаружил и Барду, но не стал возвращаться в лагерь Парли. Поискав вокруг, Крис нашел следы, уводящие на запад. Чужак явно держался низин и избегал возвышенностей. Теперь лошадей было шесть, включая кобылку Барды.

Ирландец натянул поводья и внимательно оглядел местность, которую предстояло пересечь. Он постепенно осваивался в этом краю; слух, зрение, прочие органы чувств теперь служили Крису куда лучше, чем поначалу. Железная дорога осталась где-то далеко… и казалась такой же недосягаемой, как графство Корк.

Мэйо окинул взглядом гряду холмов, уводящую на запад. Ударив пятками мерина, он погнал коня крупной рысью. В руках ирландец сжимал винтовку; ехать по следам оказалось нетрудно.

«Одно преимущество у меня есть, — размышлял Крис, -я отдаю себе отчет в том, что ничегошеньки не знаю». А это означало, что торопиться он не станет, покуда не представится возможность сделать правильный ход; а потом можно и напролом, главное — быстро. До сих пор он ничего ровным счетом не сделал, разве что открыл огонь, прикрывая Репа и Маклина… если, конечно, они и в самом деле спаслись. Барда в плену, и виноват в этом отчасти он, Крис. Он оказался в бескрайних прериях, вдали от всего привычного и родного, и, удаляясь все дальше в неведомые земли, гонится, видите ли, за человеком, который, скорее всего, знает и умеет много такого, чего Крису и не снилось. Юноша подумал, что сейчас находится к югу от маленькой красной хибарки, где отстал от поезда. Кавалерийские отряды наверняка уже выехали, вот только в здешние края доберутся не скоро.

Парли, безусловно, ситуацию прекрасно представляет и, несомненно, уже понял, что единственный его шанс — это найти лошадей и убраться из этих мест подобру-поздорову; стало быть, он и его люди явно покинули лагерь и отправились туда, где есть надежда достать лошадей.

Человек, захвативший Барду, держал путь на запад и еще чуть южнее. Крис Мэйо пришпорил мерина. Всаднику с четырьмя конями в поводу с ним тягаться бесполезно, разве что этот тип станет менять лошадей, пересаживаясь с одной на другую, чего до сих пор не делал, даже не подозревая о преследовании.

Ландшафт понемногу менялся: холмы поднимались выше, тут и там обнажалась горная порода, склоны поросли деревьями. Земля стала суше, растительность — жестче и грубее, зеленые краски поблекли, уступили место тускло-серым тонам. Опасность сбиться с пути ирландцу не угрожала. Поднимаясь на бугор, Крис видел, как цепочка следов, словно указующий перст, белесым штрихом перечеркнула травянистую равнину и уводит к скалистому холму, что возвышается на расстоянии нескольких миль.

Очень возможно, что похититель Барды наблюдает за равниной с этого самого холма, но Крис решил, что выбора у него нет. Он погнал коня галопом.

Пит Нобль оказался в затруднительном положении. Он отыскал лошадей именно в том месте, что подсказал Мюррей, и двинулся назад. Злополучный следопыт был уже в нескольких милях от лагеря, как вдруг заметил, что с холмов спустился всадник и поехал прямо к убежищу ренегатов. Великолепный конь: ни у кого из бандитов такого коня не было!

Скорее всего, это шпион, и скорее всего, там, откуда он выехал, в засаде залегает отряд вооруженных людей. Прежде чем возвращаться, Пит решил разведать местность. Парли следует знать, что происходит.

Следопыт уже подъезжал к реке, когда заметил, как из-за кустов появился второй всадник, ведя в поводу еще одну лошадь. У Нобля не осталось ни тени сомнения. Там — воинское подразделение или отряд полицейских. В любом случае, Парли следует об этом знать, чтобы избежать неприятных сюрпризов.

Оставив лошадей в некотором отдалении, Пит осторожно подобрался поближе. Хоть Нобль и отличался богатырским сложением, в жилах его текла кровь индейцев чероки, большую часть жизни он провел среди краснокожих и умел передвигаться совершенно бесшумно. Храбростью Пит не отличался, но, полагаясь на собственную ловкость, почти не опасался, что попадется в руки врага.

Тут-то он и заметил лежащую на земле девушку. В неверном лунном свете Пит рассмотрел лицо спящей: молодая, красивая. Бандит вытер лоб и облизнул верхнюю губу. Девица… и одна?

Убедившись, что девица и в самом деле одна, Нобль свернул папиросу и осторожно зажег ее, закрывая пламя рукой. Рядом на привязи паслась кобылка. Пит Нобль напряженно размышлял; докурил одну папиросу, затем другую. Двое мужчин уехали, девица осталась…

Девица эта явно из числа трех угонщиков! То-то порадуется Джастин Парли, то-то поблагодарит Пита за такую добычу!

Парли? Зачем отдавать ее Парли? Почему бы не оставить девицу себе? Это он нашел ее, а вовсе не Парли. В конце концов, кто такой Парли? На черта этот Парли сдался Питу Ноблю? Задолго до того, как Парли впервые объявился на Западе, он, Нобль, прожил здесь немало лет. Половина его предков жили здесь испокон веков! А что, если он захватит девушку да сбежит с нею? Кто узнает?

Нобль шагнул на прогалину. Глаза девушки широко распахнулись.

— Мэм, — объявил бандит, — ежели вы закричите, мне придется пристрелить вас.

Барда Маклин испугалась не на шутку, однако знала, что страху поддаваться нельзя. Она села.

— Зачем мне кричать? Я знаю, что вы пришли отвести меня назад к железной дороге, чтобы получить обещанное вознаграждение.

— Вознаграждение? — Нобль умом не отличался, однако сразу почувствовал, что дело пахнет деньгами. — Какое такое вознаграждение?

— Ну как же, железная дорога предлагает огромное вознаграждение тому, кто доставит назад меня или моего отца. Я — дочь полковника Маклина.

Глава 7

Пит Нобль напряженно размышлял. Ума ему природа отпустила немного, и теперь бедняга был всерьез озабочен. Повезло: попалась девица, да еще какая — в жизни своей он таких не видел и вряд ли увидит еще раз.

С другой стороны, деньги — дело заманчивое. Сам он об обещанном вознаграждении слышал впервые, но удивляться тому не приходится, он же шатается по прерии, оторван от всего мира. Очень вероятно, что железная дорога и впрямь предлагает немалые деньги за девчонку и ее папашу. Пит был не настолько глуп, чтобы не понять: Парли всерьез намеревался пристрелить проштрафившегося сторожа. Парли карал людей смертью за куда меньшие проступки.

Так зачем возвращаться, зачем подвергать себя риску, навлекая неудовольствие Парли? Почему бы не отвезти девчонку в форт Сандерс и не загрести всю сумму? А если уж на то пошло… почему бы не сообщить тамошним ребятам, где находится полковник Маклин? Глядишь, награду и удвоят!

Барда видела, что похититель ее обдумывает, как поступить, и предусмотрительно молчала. По пути девушка обводила взглядом темные холмы, надеясь, что вот-вот покажутся Реп или Крис. Напрасные мечты. Что бы ни надумал в итоге этот человек, Барда понимала, что положение ее незавидно.

— Мой отец должен был прибыть в форт Сандерс двадцать третьего числа, — объявила она внезапно. — Там будет официальная встреча генералов Гранта, Шермана и Хейни с Томасом Дюррантом, Доджем и прочими. Разговор пойдет о том, чтобы изменить направление железной дороги или что-то в этом роде. Поэтому вам не составит труда получить обещанное вознаграждение.

Небо посветлело: близился рассвет.

Пит ничего не ответил. Всадники проехали несколько миль в полном молчании. Огибая подножие холма, девушка воспользовалась случаем, чтобы поглядеть назад, но ровным счетом ничего не увидела. Сердце у нее сжалось. Впереди темнела протяженная полоса деревьев; в первый раз в жизни Барда испытала настоящий страх. Этот здоровяк церемониться не станет, это же не человек, а грубое животное, а у нее даже оружия нет для самозащиты.

Похититель явно знал, куда везет свою жертву: всадники оказались в лощине, по форме напоминающей чашу; со всех сторон огражденная скалами, она имела только один выход — на реку. На дне протекал ручей; росли деревья, на земле валялось достаточно сушняка для костра. Акров на сорок раскинулся травяной ковер: отличный выпас для лошадей. Нобль решительно направился к кольцу камней у самого склона. Внутри кольца чернели старые кострища.

Бесцеремонно сбросив пленницу на траву, Пит повел лошадей к воде. О побеге лучше забыть: бандит выследит ее, куда бы она ни пошла. Негодяй вроде бы свыкается с мыслью о том, что девушку следует отвезти в форт: нельзя допустить, чтобы он передумал! В этом ее единственная надежда. Барда не спеша села, стараясь не делать лишних движений.

Этот человек опасен: опасен потому, что непроходимо глуп, просто-таки непробиваем; опасен потому, что доводы разума не имеют над ним власти. Вот силы ему не занимать. Она — не ребенок, а Нобль снял ее с седла, словно пушинку. Сам огромный, тучный, однако при необходимости крадется как кот; она уже убедилась, что передвигается бандит с невероятным проворством. Надо, ох, надо переманить его на свою сторону. Ну что ж, он уже к тому близок… почти.

Только не надо сбивать его с толку, предоставляя слишком много пищи для размышлений, и разговорами отвлекать не надо, пусть взойдут семена, уже брошенные на благоприятную почву. Она в его власти; он может заполучить награду, доставив девушку в форт живой и невредимой. На данный момент этого достаточно.

Большую часть своей жизни Барда провела на бивуаках и в гарнизонах, и жизнь знала отнюдь не по книгам; знала она и то, что уважение мужчин очень легко потерять. Пока что этот тип ее уважает, потому что она вела себя до крайности осмотрительно. Она — дочь полковника, и нельзя об этом забывать.

Возвратившись, Нобль принялся разводить костер — точно, быстро, ни одного лишнего движения. Ну что ж, дело привычки. Первый же его вопрос подсказал Барде, о чем бандит размышлял все это время.

— Чего ты тут делала, а?

— Я путешествовала вместе с отцом. У него дело в форте Сандерс, я же говорила.

— Да нет, тут, на равнине… с этими двумя парнями.

— Я искала отца. Одного из этих людей я сама не знаю, он подвернулся по пути. — Для пущего правдоподобия Барда предпочла солгать. — Второй — служащий железной дороги. Я пригрозила ему увольнением, и он поехал со мною как миленький.

Пит задумался. Встал, распаковал тюки, принес все необходимое и занялся кофе. Нарезал грудинку на сковороду. Толстые пальцы чистотою не отличались, но девушка знала, что виду подавать не следует, и предпочла отвернуться.

— Реп присоединился к нам в прерии. — Внезапно ее осенило. — Сдается мне, он прослышал о вознаграждении. Телеграф починили и обещают награду тому, кто отыщет отца и меня. Я была в поезде, но в форте Сандере почему-то решили, что меня тоже похитили.

Барда замолчала. Теперь Ноблю есть о чем подумать. Бандит напряженно размышлял про себя.

— Где гарантия, что деньги мне и впрямь достанутся?

Барда изобразила удивление.

— А как же иначе? Вы вели себя как джентльмен, я сама могу это подтвердить! Я всем скажу, как вы обо мне заботились. Вы спасли мне жизнь!

Нобль прополоскал чашку и налил в нее кофе. Девушка приняла грязную посудину не поморщившись и осторожно сделала глоток. Вкусно, очень вкусно. Барда не преминула похвалить своего похитителя. Пит передал девушке оловянную тарелку с грудинкой, и она приступила к еде: изящно, не торопясь. Бедняжка так проголодалась, что на тарелку даже внимания не обратила. Затем выпила еще кофе; Нобль воспользовался той же чашкой, а позже той же тарелкой.

Барда следила за тем, как бандит ест, вытирая жирные пальцы о траву рядом с нею. Она отвернулась, скользнула взглядом по стволам деревьев, по скалам… кажется, там что-то мелькнуло?

Нет…

Нобль напряженно размышлял, и девушка тревожилась о том, какое направление примут его мысли.

— Вы хорошо знаете равнину, так? Я заметила, как вы изучали местность и как обращались с лошадью.

— А то! — Бандит вытер жирные пальцы о штаны, затем о рубашку. — С любым чистокровным индейцем могу потягаться. Всю жизнь провел на равнине. Я и в болотах не промах, и в лесах тоже. Я вырос среди индейцев чероки.

— Тогда удивляться не приходится. Я думаю, вас охотно наймут в разведчики.

Это бандиту не понравилось.

— Еще чего не хватало. Терпеть не могу эту вашу армию. Я — сам себе хозяин, чужие мне не указ. Поэтому я и ушел от Парли.

— Парли?

— Ну да, он самый. Тот, что захватил твоего папашу. Раскомандовался тоже, словно мы ему — полк солдат. Называет себя «майор». Да он такой же майор) как я.

— Почему бы нам не поспешить в форт Сандерс? — спросила девушка в лоб. — Пора и в путь, задерживаться незачем. Вы легко найдете дорогу, я знаю, что найдете.

— Конечно, найду. Да вот только лошади устали.

— Мы можем пересаживаться с одной лошади на другую, как это делали монголы.

— Кто? Это еще кто такие?

— Да монголы! Под предводительством Чингисхана они покорили почти всю Азию и большую часть Восточной Европы. У каждого всадника было по нескольку коней, и он пересаживался с лошади на лошадь, не останавливаясь в пути. Монголы пили кобылье молоко и кровь своих же коней.

Бандит воззрился на девушку во все глаза.

— Да ну! И подраться небось не дураки?

— Воинов свирепее история не знала. Сровняли с землей сотни городов.

— Держу пари, что на племя черноногих им нарваться не доводилось. Эти черноногие — парни не промах! Тоже драться умеют. Я жил среди них. Вот возьму и вернусь к ним, и никто меня пальцем не тронет, даже армия. Буду делать все, что душе угодно, — бахвалился бандит. — А потом удеру к черноногим — только меня и видели. — Нобль поглядел на девушку, глаза его недобро вспыхнули. — Вот увезу тебя к ним, и даже твой папаша тебя не разыщет. Так и не узнает, что с тобой сталось.

Разговор принимал опасное направление.

— Я слышала, что индейцев разговорить непросто, но разве подарками их не подкупишь? Предположим, что отец предложит им богатые дары? — улыбнулась девушка.

Бандит покачал головой, но видно было, что эта мысль ему не пришлась по душе.

— Черта с два выгорит у него дело. Ему придется откупить тебя у меня, а ежели я не захочу продавать, так и не продам. А уж скво из племени черноногих, они из тебя всю душу вытрясут! Сущие стервы. Лучше попасться в руки индейцев-вождей, чем их скво!

— У моего отца много друзей среди индейцев. Он в большой дружбе с вождем Багряное Облако.

— Красное Облако из племени сиу. Черноногие плевать на него хотели, да и чероки тоже. — Нобль поднялся на ноги. — Спать будешь прямо здесь. Выедем ближе к полудню.

Нобль ушел приглядеть за лошадьми, а девушка принялась дергать траву, сооружая себе ложе помягче. Под руку ей попался округлый камень величиной с кулак. Барда осмотрела находку и положила поближе, так, чтобы можно было дотянуться. Девушка оглянулась по сторонам, ища, не найдется ли короткой палки, что при необходимости послужит оружием, но так ничего и не нашла. Все палки лежали в костре и уже изрядно обгорели.

Девушка опустилась на землю и устало откинулась к стволу дерева. Сквозь крону она различала небо, то же самое утреннее небо, что видела дома, в Мэриленде… Как это было давно, как далеко!

Барде вспомнились школьные годы, бабушка, дом… трудно поверить, что она здесь, и в таком отчаянном положении. Но никому не дано знать, что произойдет в следующую минуту. Одно мгновение — и мирной жизни конец, и впереди — сплошной ужас.

При этой мысли Барда вздрогнула. Она привыкла к легкой жизни. Не то чтобы поначалу ей нравились армейские гарнизоны, нет; тогда девушке казалось, что жизнь ее полна трудностей. Теперь-то она поняла, что до сих пор жила под колпаком, словно оранжерейное растение, надежно защищенная границами, заслонами, заборами, условностями и ритуалами цивилизации. Барда убедилась, что мира совсем не знает, благодаря многочисленным оградам, что возвели вокруг нее мужчины; однако как эфемерны эти ограды, как быстро могут растаять в воздухе, уничтожая даже тех, кто с нетерпением ждал перемен.

А ведь когда-то девушка ощущала себя как в клетке! Она чувствовала, что хочет большего, а сама понятия не имела, как мало приспособлена для тяжелых испытаний. Она мечтала о Диком Западе, а когда оказалась на его окраинах, так даже ленч готовила из покупных продуктов и шагу ступить не могла без защиты и поддержки, которыми неизменно обеспечивало девушку привычное ей общество.

А здесь — ничего подобного. Она оказалась один на один с мужчиной, который и на человека-то не похож, который полагает, что может безнаказанно сделать все что угодно и скрыться в становище черноногих.

Барда пододвинулась ближе к дереву и снова нащупала камень. Это успокаивало. Ружье пришлось бы более кстати, однако девушка помнила, что сказал ей отец, когда она с похвалою отозвалась о превосходном вооружении армии, что якобы делает армию непобедимой. А сказал полковник вот что: «Не забывай, дорогая, что за миллион лет до того, как изобрели винтовки, люди убивали друг друга дубинками и камнями. Метко брошенный камень может убить так же верно, как пуля».

Камень приятно холодил руку. Девушка положила его на землю, пожалев вдруг, что булыжник так мал, и сама удивилась пришедшей в голову мысли. Никогда не испытывала она желания убить и всегда говорила, что на подобное вовеки не осмелится, однако теперь обстоятельства изменились.

Девушка прислонилась к дереву; спустя мгновение усталость взяла верх, и Барда задремала. Вдруг совсем рядом послышался шорох; девушка резко открыла глаза. Бандит склонился над нею.

— Вставай! — приказал он. — Я не повезу тебя в форт.

Барда не двинулась с места.

— Тронь меня хоть пальцем, и тебя вздернут на первой же виселице.

— Проклятье! — зарычал Нобль. — Они меня не отыщут. Среди черноногих я…

Девушка вспыхнула от гнева.

— Не будь дураком! — бросила она, поднимаясь на ноги и отводя руку за спину, так, чтобы бандит не заметил зажатого в кулаке камня. — Только месяц назад солдаты явились к становищу черноногих и арестовали сына вождя по обвинению в убийстве. И никто из индейцев даже не пикнул! Времена меняются, друг мой.

— Ты врешь! — заорал бандит. — Гнусно врешь!

Девушка попала в самое больное место: всякий раз Нобль думал о становище черноногих как о спасительном убежище, как о земле обетованной, где он окажется в безопасности. А она, Барда, безжалостно развенчала этот миф.

— Это правда. — Гнев придал девушке храбрости: нет, этому громиле ее не запугать! — Это чистая правда, и если ты поднимешь на меня руку, от солдат тебе не уйти, уж об этом я позабочусь. Я же выросла среди военных! Они меня с детства знают и любят. Я для них — как сестра и дочь! Если ты…

Нобль отступил на шаг, не сводя с девушки глаз.

— Ты думаешь, я струшу? — Голос бандита звучал хрипло, он и в самом деле испугался или, по крайней мере, встревожился. — Да плевать я хотел на твоих солдат! — Глаза негодяя вспыхнули, во взгляде читалась одержимость, почти безумие. — Откуда им узнать про меня? Я свое возьму, а когда солдаты тебя найдут, они решат, что это сделали индейцы, и…

Нобль шагнул к своей жертве, одна рука потянулась к левому запястью девушки, а другая — к ее талии.

Девушка размахнулась и нанесла удар.

С самого детства Барда Маклин плавала и скакала верхом, играючи управляясь с самыми норовистыми лошадьми! Она ударила камнем — и ударила изо всех сил. Слишком поздно заметил бандит ее руку; он заслонился ладонью, и камень угодил прямо в висок. Нобль пошатнулся; не теряя времени, девушка снова ударила негодяя — на этот раз куда-то в ухо.

Нобль рухнул на колени. Попытался было встать и снова распростерся на земле.

Быстрее молнии девушка бросилась к лошадям. Проворнее, чем когда-либо в своей жизни, она оседлала кобылку и надела на нее узду. Затянула потуже подпругу, затем оглянулась на своего мучителя.

Нобль поднимался на ноги.

Девушка развернулась, подбежала к костру, схватила винтовку. Повернув голову, она прищелкнула языком, подзывая кобылку. Лошадь затрусила к хозяйке. Барда вскочила в седло.

Встав на колени, Пит Нобль шарил вокруг в поисках револьвера.

Девушка дала шенкеля, лошадь скакнула в сторону и понеслась прочь. Непрестанно подгоняя кобылку, девушка сломя голову мчалась туда, где, по ее предположениям, находился север. Проехав около мили, Барда натянула поводья и прислушалась. Ни звука; только койот подвывает вдалеке.

По солнцу, что просвечивало за скользящей грядой облаков, Барда установила наконец нужное направление. Она поскачет на север, пока не доберется до железнодорожного полотна, а потом направится…

Куда — на запад или на восток? Может быть, она опознает места, да только как? Девушка предполагала, что находится далеко к западу от крохотной станции, рядом с которой остановился поезд. До следующей остановки в западном же направлении еще много миль, и повсюду рыщут индейцы.

Мгновение поколебавшись, Барда повернула коня на северо-восток. Поиски ведутся от станции, именно оттуда выступят отряды, так что если она поспешит туда, она окажется в безопасности, и чем ближе к станции, тем надежнее.

Далеко позади прозвучал выстрел — или это ей показалось? Барда прислушалась: тишина. Она шагом поехала вперед.

Девушка не сомневалась, что Пит Нобль бросится за нею в погоню, однако вряд ли бандит догадается, что его жертва поскакала в северо-восточном направлении. Грязное, мерзкое животное: страх перед ним все еще не оставлял Барду. При воспоминании о нем девушку бросало в дрожь.

Барда понятия не имела, что этого человека можно уже не бояться.

Оглушенный Пит Нобль с трудом поднялся на ноги: вид его ужаснул бы любого. По лицу ручейком стекала кровь, в голове мутилось. Бандит поднял руку, осторожно коснулся пальцами безжизненной кисти. На ощупь мягкая, надо полагать, кости поломаны; и в придачу один глаз видит не лучшим образом. Нобль прислонился к дереву, стараясь собраться с мыслями.

Девчонка исчезла. Он видел ее верхом на лошади с винтовкой в руке. Пит подошел к костру, рядом с которым оставил винтовку; винтовки на месте не оказалось. Бандит тупо заморгал. Череп болел все сильнее. Нобль налил себе кофе, осушил чашку одним глотком я снова наполнил, затем выпрямился — и все поплыло перед глазами.

Вдруг в глазах прояснилось: напротив, по другую сторону костра, стоял Мюррей: циничный, несгибаемый Мюррей с орлиным носом.

— Парли хочет знать, где лошади.

Нобль махнул рукой.

— Вон там, за деревьями. Я словилнесколько штук.

— И позволил девчонке обвести себя вокруг пальца!

— Так ведь награду же обещали! Я…

— Я все видел, Пит. Я видел, чего ты от нее пытался добиться, и эта стерва тебя провела. Черт побери, Пит, Парли был прав. Ты ни на что не годен, и ранен к тому же. Думается мне, у тебя череп треснул, Пит, и ежели я оставлю тебя здесь и подоспеет армия…

— Я поеду с тобой. Я в полном порядке.

— Мы не можем рисковать, Пит. Стоит взять тебя на мушку, и ты поджимаешь хвост. Я Сам отведу лошадей в лагерь, Пит; так уж и быть, окажу тебе эту услугу. Я скажу, что ты чуть-чуть не дотянул. Я все объясню Парли, не сомневайся.

— Если ты это сделаешь, я…

— Я расскажу все, как было, Пит, — заверил Мюррей. — Но рисковать мы не можем. Ты, чего доброго, разболтаешь имена или еще что. Не можем мы рисковать, никак не можем.

— Тогда что ты задумал?..

— А вот что, Пит. Только-то и всего. — Мюррей молниеносно выхватил револьвер и выстрелил в упор. Нобль заметил движение руки и потянулся было к кобуре, но пальцы, что сомкнулись на рукояти револьвера, были уже пальцами мертвеца.

Мюррей склонился над телом, снял с Нобля часы, вытащил из кармана несколько долларов и забрал револьвер.

— Продам какому-нибудь индейцу, — пробормотал он. — Выручу доллара три, а то и все четыре.

Мюррей вскочил в седло и повернул коней на северо-восток.

— Ты проиграл, Пит, — объявил он вслух, — а я вот выиграю.

Проехав около мили, в серых предутренних сумерках Мюррей отыскал след одинокой кобылки, идущей шагом.

Глава 8

Огибая скалистый холм, Крис Мэйо заметил новые следы: здесь из зарослей выехал одинокий всадник. Ирландец заколебался: мысль о том, что теперь придется иметь дело с двумя, его не порадовала. Оба коня были подкованы, так что, скорее всего, оба всадника окажутся белыми. Конечно, нельзя исключать вероятность того, что какой-нибудь индеец угнал лошадку у поселенцев.

Крис осторожно двинулся вперед. Повезло ему с конем; статный мерин не только отличается выносливостью, но без слов понимает, когда нужно застыть на месте и не двигаться; ему словно бы передается настроение всадника. Раздувая ноздри, чутко поводя ушами, мерин неспешно обходил холм.

Тишина и безмолвие. Крис уловил слабый запах дыма, и ничего больше. Сжимая винтовку в руках, он неуклонно подгонял коня вперед, каждую минуту ожидая выстрела. В кустарнике тут и там виднелись проплешины; ирландец опасливо поглядывал в их сторону, понимая, что, даже будучи начеку, для затаившегося стрелка он представляет отличную мишень.

И тут глазам его открылась стоянка. Первое, что увидел ирландец, было безжизненное тело Нобля. Мерин зафыркал: запах смерти ему не понравился. Крис привязал коня к кусту, а сам пошел вперед.

Меткий выстрел… прямо в сердце. Барда на такое не способна.

Карманы толстяка были вывернуты, револьвер исчез. Именно тогда Крис обратил внимание на вторую рану: волосы у виска слиплись от крови. Этому парню здорово врезали, очень здорово, прежде чем убили.

Обойдя лагерь, Крис ничего больше не обнаружил, только беспорядочные следы да окровавленный камень под деревом. Такой булыжник нетрудно зажать в кулаке. Вот это, скорее всего, дело рук Барды: вооруженный человек камнем орудовать не станет.

Барда исчезла, лошади тоже, равно как и второй незнакомец.

За последние дни Крис многому научился. Вскочив в седло, он описал широкий полукруг к северу от лагеря: именно с этой стороны, скорее всего, выехали всадники. Отыскать след труда не составило. Маленький отряд с несколькими лошадьми в поводу отправился на северо-восток.

Ирландец пораскинул мозгами. Барда либо с этим человеком, либо он преследует девушку. Несколько минут Крис метался по равнине взад и вперед, однако новых следов не обнаружил. Ощупав мертвеца, Мэйо убедился, что тело еще не остыло, — стало быть, всадники не успели отъехать далеко.

С каменистого склона холма ирландец окинул взглядом местность. Ему показалось, что вдалеке маячит крохотный столб пыли. Мэйо проверил винтовку, затем поскакал вниз по склону и, снова оказавшись на равнине, пустил мерина галопом.

Пока скачешь верхом, есть время подумать. Куда подевались Реп с полковником, ирландец понятия не имел, но подозревал, что все заинтересованные лица в данный момент скачут к железной дороге и крохотной станции, где заварилась вся эта каша. Стало быть, направление правильное.

Проскакав несколько миль, Крис натянул поводья, шагом спустился к заболоченному ручью, спешился и напоил коня. Снова двинувшись в путь, ирландец пошел пешком, ведя мерина на привязи. Всадников он, безусловно, настигнет, но вовсе незачем загонять для этого коня.

Дважды ему попадались старые следы, оба раза — оставленные табуном неподкованных пони.

С юго-востока к станции мчались десять всадников, несколькими милями восточнее Криса. Отряд возглавляли Джастин Парли, Серебряный Дик Контего и Дел Робб. Им удалось вернуть десяток лошадей; одни сами пришли в лагерь, других бандиты словили у воды. Двое ехали впереди, разведывая равнину.

— Он поскачет назад, к путям, — заметил Парли. — На этот раз мы убьем его, а прибывающий поезд — ограбим.

Джастин взял с собою отборных силачей — тех, что готовы на все. Эти привыкшие к насилию парни не представляли себе иной жизни. Изначально ненависть их обращена была к Шерману, но теперь к списку добавился и Маклин. В кармане полковника бандиты нашли то, чего не заметили, обыскивая пленника в первый раз: листок очень тонкой бумаги с приказом-инструкцией.

Отыскал приказ Контего, и тут же передал его Парли. После побега Маклина шинель пленника осталась в лагере; Контего еще раз осмотрел карманы — и нашел бумаги.

Инструкции были сформулированы кратко и четко. Полковнику приказывалось «со всей возможной поспешностью проследовать в форт Сандерс, дабы принять участие в совещании касательно возможного изменения трассы железнодорожных путей „Юнион Пасифик“, а также в дискуссии между Дюррантом и Доджем». Копии приказа разосланы были генералам Гранту, Шерману, Шеридану и Хейни, полковникам Сеймуру и Маклину и еще нескольким штатским, отвечающим за постройку железной дороги.

Парли прочел инструкции раз, другой и вскочил на ноги.

— Дик! Это же превосходно! Мы их, конечно, вспугнули, но все равно они ничего не заподозрят! Они решат, что мы давно бежали из этих мест!

— А разве есть другие планы? — мягко осведомился Дик.

— Нет! Никуда мы не побежим! Не сейчас, по крайней мере. Дик, ты понимаешь, что это значит? Мы сцапаем их всех!

Серебряный Дик как раз подносил к губам чашку с кофе: рука застыла на полпути.

— Ты хочешь сказать, что мы попытаемся захватить всю шайку? Гранта, Шермана, Шеридана?

— Почему нет? Вот это будет удар со стороны Юга! Вот это удар! Эй, да мы войдем в историю!

— Если останемся в живых, — отозвался Серебряный Дик. — Там Кишмя кишат солдаты, майор.

— Так это же нам только на руку! Пусть себе охраняют — чем больше солдат, тем больше крупные шишки уверены в собственной безопасности! Да им такое даже в голову не придет! Мы заходим прямо в форт и…

— Майор, — перебил Серебряный Дик, отставляя чашку и принимаясь расчесывать пышную шевелюру. — Зачем ехать в форт? Ежели вы и впрямь решились на подобное дело, в форт лезть незачем. Почему бы не перехватить их на подступах?

Парли замолк. Глаза его горели от возбуждения; потребовалась целая минута, чтобы разумные слова Дика дошли до одурманенного восторгом сознания.

— Что ты сказал?

— Они непременно поедут на охоту. Все они — заядлые охотники, и не думаю, чтобы кто-нибудь из них, кроме разве Доджа, когда-либо ходил на бизона. Может быть, я и ошибаюсь, но готов поставить сотню, что Дюррант планирует что-то в этом роде. Дюррант отлично понимает, что влип. Он кладет куда больше путей, чем необходимо, потому что компания здорово на этом наживается, и в его интересах поразвлечь генералов и по возможности переманить их на свою сторону. Не сомневайтесь, охоту он обеспечит.

Парли сел и налил кофе, размышляя про себя. Дел Робб приподнялся, глаза его недобро вспыхнули. Робб был человек отчаянный. Выходец из Джорджии, он служил в Армии Конфедератов в чине сержанта, и идея захватить и казнить генерала Шермана встретила в нем полное сочувствие. Но в сравнении с новым замыслом предыдущий план вообще ничего не стоил.

— Их будет около дюжины, — размышлял вслух Парли. — Офицеры, Дюррант, может статься, несколько адъютантов, плюс парочка следопытов. Кроме того, за отрядом непременно выедет обоз с провиантом, погонщиками и подручными.

— Верно, — согласился Серебряный Дик. — Нам очень многое по силам, майор, ежели вы только дадите свое согласие. Несколько дней назад мы видели в прерии бизонов, часть того самого стада, что мы пугнули. Они пасутся ближе к форту. Пошлите туда нескольких людей, пусть загонят стадо в овраги вдоль реки. Там много травы; оставьте бизонов в покое, и они никуда оттуда не денутся. А в оврагах засядут наши люди.

— Где гарантия, что янки полезут именно туда? — возразил Робб.

Контего улыбнулся.

— Мы просто отошлем в город кого-нибудь из наших, пусть упредит Барнса и других тоже. Они обо всем позаботятся; и в нужный момент обронят пару слов о бизонах, которых якобы видели у реки неподалеку от форта.

— Отлично! — Парли был доволен. — Это наверняка сработает.

— Да? — цинично протянул Робб. — А кто поедет в форт Сандерс?

— Будь здесь Мюррей, он бы съездил, но сгодишься и ты, Дел.

Робб издал неприятный смешок.

— Я заранее знал, к чему ты клонишь. А почему бы не съездить тебе?

— Хорошо, — отозвался Контего. — Если майор прикажет, я буду только рад.

Робб чертыхнулся про себя. Он-то думал, что Контего предложил свой план, чтобы от него, Робба, избавиться, но теперь выходило, что, усомнившись, он предоставил Контего тот самый шанс, которого тот ждал: шанс поехать в форт Сандерс, связаться с Холли Барнсом и дюжиной ребят и…

— Да съезжу я, чего там, — возразил Дел. — Просто не хочется, чтобы на меня повесили дело только ради того, что бы от меня избавиться.

— Да кому такое в голову придет? — удивился Серебряный Дик. — Мне все равно, кто поедет, лишь бы не засветился; надо, чтобы человек умел слушать, сделал правильные выводы из услышанного и вовремя известил нас.

— Поедешь ты, Дик, — решил Парли. — Ты… и еще Мюррей, ежели вернется. Не вернется — пошлю кого-нибудь другого. Тиллотсона, например.

— Тиллотсон подойдет, — согласился Дик.

«Куда лучше, чем Мюррей, — подумал он про себя. -Мюррей — человек мрачный и неуживчивый и подозрителен вдобавок; палец всегда на спусковом крючке, и палит, не разбирая в кого, вроде этого Дела Робба». У Контего были свои планы, в которые Тиллотсон вмешиваться не станет; а вот Мюррей бы непременно вмешался.

Серебряный Дик Контего смотрел на жизнь реалистически. План захвата Гранта, Шермана и прочих отнюдь не противоречил здравому смыслу и непременно должен был увенчаться успехом в силу полной его неожиданности. Можно, конечно, ожидать и подвоха, но Дику казалось, что он в состоянии все предусмотреть.

— Надо бы снова отловить Маклина, — заметил он. — Или, по крайней мере, помешать ему добраться до форта Сандерс: чего доброго, он нас узнает. Девчонка никого из нас не видела, сдается мне.

— Меня видела, — вмешался Робб, — в поезде.

— Не повезло, значит. Не думаю, впрочем, что она тебя вспомнит, — отозвался Контего. — Ты в вагоне и полминуты не пробыл, а суматоха там началась — дай Боже.

И бандиты поскакали на север к одинокой станции, чтобы перехватить Маклина и убить Реппато Пратта: кто-то узнал траппера, когда тот помогал полковнику бежать.

— Не забудьте еще об одном, — заметил Робб, подумав, — о том, который стрелял с холма. Кто бы он ни был, мне нужна его жизнь.

Одинокие белые облака скользили по бескрайнему синему небу. Ветер шелестел в травах, тут и там на зеленом фоне выделялись черные пятна бизонов и серые или янтарные — антилоп. Равнина расстилалась до самого горизонта, на много миль во все стороны. По прерии несколькими группами ехали всадники.

Одинокая девушка верхом на кобылке; в миле от нее — Мюррей. Еще дальше к востоку — десяток южан-ренегатов во главе с Парли. А по следу девушки ехал Крис Мэйо из графства Корк. Затерянный в степи ирландец на великолепном скакуне, ирландец в квадратном котелке, с винтовкой, которую только начал осваивать, с револьвером, из которого стрелял не больше шести раз; ирландец, одержимый тревогой за девушку, которую пытался отыскать.

Реппато Пратт и полковник Маклин уже добрались до крохотной красной станции, на которой заблаговременно подан был сигнал остановки — чтобы следующий поезд не проехал мимо. Полковник с ума сходил, беспокоясь за дочь.

В форте Сандерс генералы Грант, Шерман и Шеридан предавались воспоминаниям о былых победах в ожидании Доджа, инженера, отвечающего за постройку дороги. Ждали они также и известий от Маклина, близкого друга всем и каждому из собравшихся.

Крис Мэйо вспотел и устал, все кости бедняги ныли — слишком много времени провел он в седле. Ирландец мечтал умыться, поесть и просто передохнуть; и ни того, ни другого, ни третьего в обозримом будущем не предвиделось.

На подбородке его пробилась жесткая бурая щетина, котелок съехал на сторону, глаза щурились на яркое солнце. По-прежнему впереди него маячил манящий столб пыли: может , быть, это Барда, может быть, ее преследователь… или похититель.

По чистой случайности Крис натолкнулся на заболоченную впадинку и, проехав вдоль нее, оказался у горной складки не шире трех футов: из скалы бил родник. Крис спешился и утолил жажду. Затем он налил воды в котелок и дал напиться коню, потом еще и еще. Ополоснул лицо и голову, умыл руки и вытер их о рубашку.

Ирландец присел передохнуть, склонил на грудь голову. Конь потянулся к чахлому кусту, должно быть, более аппетитному, чем можно было заключить по его виду.

Снова сев в седло, Крис затолкал винтовку на место и поскакал вперед.

День тянулся медленно, на удивление медленно. Сперва тени сползли с вершин и горных склонов, затем отделились от редких деревьев и кустов. Ирландец натолкнулся на колею, проложенную каким-то давно позабытым путешественником, отважившимся заехать в эти края в крытой телеге. Колея протянулась на восток, почти параллельно следам, оставленным Бардой и ее преследователем, кем бы он ни был.

След исчез, и Крис отъехал в сторону от колеи, ища знакомые отпечатки. Вдруг вдалеке, среди низких синих холмов, в последних лучах солнца задрожала и потянулась к небу струйка дыма.

Это они, не иначе.

Крис двинулся было туда, затем заметил положение ближайшей гряды — на случай, если дым исчезнет; затем увидел, что колея от телеги тянется в том же направлении. Ирландец поехал по ней, стараясь держаться чуть левее от струйки дыма, почти неразличимой в темнеющем воздухе.

Холмы приближались. Над равниной повеяло блаженной прохладой, растительность стала гуще, трава — выше. Здесь прерию, должно быть, орошают подземные источники, что берут начало среди возвышенностей, в этих холмах Барда наверняка угодила в лапы своего преследователя. Разве что ей подвернулся кто-нибудь вроде Репа Пратта, подумал Крис в первый раз, немного приободрившись.

Огромный мерин устал; ирландец потрепал его по загривку.

— Ты отличный конь, правда отличный, и сегодня ночью ты выспишься, даже если оставшуюся часть пути мне придется проделать пешком.

Низкие холмы поднимались над равниной на какие-нибудь семьдесят-восемьдесят футов. Местами выступала обнаженная порода, тут и там росли похожие на кедры деревья и еще тополя, неразличимые с того места, где находились Барда и ее предполагаемый похититель.

Колея, проложенная телегой, обогнула невысокий хребет, и глазам Криса открылись старая хижина, сарай и загон для скота, все — в последней стадии разрушения. Загон густо зарос травой; лошади, что содержались здесь некогда, щедро удобрили почву навозом.

Заржавленная труба вела от ручья к впадине, заполненной кристально чистой водой; края ее поросли зеленым мхом. Крис напоил мерина, потом отвел его в загон и расседлал. Конь покатался по траве, затем неуклюже поднялся на ноги и принялся пастись.

Крепко сжимая в руке винтовку, Крис зашагал к дому. Внутри было темно, но ирландец зажег спичку и осмотрелся по сторонам. Здесь поработала крыса: в покинутом гнезде скопилось полным-полно всякой горючей дряни. Взгляд ирландца различил очаг, старый железный чайник, прогнувшуюся кровать и стол. Ставни бессильно повисли на кожаных петлях; если когда-то окна и были застеклены, то эти времена давно прошли.

Глава 9

Крис Мэйо вышел наружу. На небе высыпали звезды, луна поднимется рано. Что очень кстати.

— Ты побудь здесь, — наказал он коню. — Я за тобой вернусь.

Подхватив винтовку, ирландец прошел мимо загона к узенькой стежке, что уводила вверх, к горам. Дорожка была утоптанная, накатанная; кто бы там ни жил в хижине, этой тропкой он пользовался часто. Идти по ней труда не составляло, даже в полумраке.

Несколько раз Крис останавливался перевести дыхание, ибо изрядно устал. Местность становилась все более каменистой, кустарник стал выше, тут и там маячили деревья. Ирландец обогнул ствол кряжистого старого тополя, вскарабкался по крутым уступам, что врезались в горный склон наподобие естественных ступеней, и вдруг прямо перед ним разверзлась впадина, с одной стороны выходящая на прерию.

Свет костра озарял глянцевые бока и стройные ноги лошадей, небрежно брошенные седла… и Барду.

Барда сидела под кустом, привязанная к ветке за правую руку. Ноги пленницы тоже, скорее всего, были связаны, хотя веревок ирландец не приметил. Девушка примостилась на потнике лицом к огню; поджарый, узколицый и скуластый незнакомец устроился на корточках перед костром, присматривая за сковородкой. На поясе у незнакомца болталась кобура, это Крис углядел, когда сидящий переменил позу; винтовка лежала на скале рядом. Ирландец находился не более чем в сотне футов от костра. Воздух был совершенно неподвижен: в ночном безмолвии до Криса доносился голос незнакомца, однако слов разобрать не удавалось.

Крис приник к земле, позабыв об усталости. Он отлично представлял, что ждет его впереди. Этот человек — явно из числа южан-ренегатов, и Барда в его власти. Без сомнения, он же ухлопал толстяка, убил беднягу и ограбил. А выстрел в самое сердце доказывает, что человек этот бьет без промаха.

Крис внимательно оглядел холмы. Впереди и чуть левее нависала скала, а за нею притулился чахлый куст. Вот если бы перебраться туда…

Только абсолютно беззвучно, чтобы не задеть и камня. Этот человек проворен и очень опасен. Обогнув бугорок, за которым хоронился, Крис перебегал от камня к камню, затем осторожно прополз через траву к облюбованному кустику. Куст оказался ненадежным укрытием, но ирландец сжался в комочек и затаился там на минуту, прежде чем двинуться дальше.

Крис поглядел вперед: спрятаться практически негде. А стрелять с такого расстояния он боялся; кроме того, не хотелось ему хладнокровно убивать человека. Вокруг костра валяются камни, пуля может ударить рикошетом, и, чего доброго, ранит или убьет Барду Маклин… стрелок-то из Мэйо никудышный!

Ирландец выпрямился во весь рост и, осторожно глядя, куда ступает, двинулся к костру.

Сидящий у огня человек неспешно встал, отложил сковородку и подошел к Барде. Крис застыл на месте, держа винтовку на уровне пояса и не сводя глаз с мужчины. Тот встал за спиной девушки и проговорил:

— Сиди смирно, детка, и ничего дурного с тобой не случится.

Затем незнакомец поднял голову и одновременно — револьвер.

— Ну, сынок, — крикнул он насмешливо, — ты брось-ка ружьишко и давай сюда, хочу разглядеть тебя хорошенько. А выстрелишь в меня — и каюк твоей подружке.

Криспин Мэйо поколебался только мгновение. На таком расстоянии его самого можно расстрелять в упор, а он, Крис, выпалить не посмеет. Ирландец покорно бросил винтовку… и револьвер тоже.

— Теперь иди к костру, чтобы я на тебя посмотрел, и без глупостей, или конец тебе.

Крис медленно зашагал к огню, отчаянно думая, что бы такое предпринять. От мертвого Барде мало проку, да и себе тоже, а сохранив жизнь, он оставляет за собою хоть какой-то шанс. Значит, надо молчать и слушаться.

— А теперь повернись лицом.

Крис послушно повернулся. Краем глаза он видел Барду; лицо девушки было смертельно бледно, в глазах застыл ужас.

— Мик… ирландец, черт тебя побери! Только ирландец способен так вырядиться! Ну что ж, считай, что тебе повезло. Меня зовут Мюррей, приятель, и в жилах моих течет ирландская кровь, так что, может статься, я тебя и не убью.

— Отец девушки тревожится, — осторожно намекнул Крис. — Сейчас он, наверное, уже на станции; ты можешь отвезти ее туда, и никто тебе дурного слова не скажет.

Мюррей улыбнулся, и улыбка эта не сулила ничего доброго.

— Это навряд ли. Видишь ли, ради нее я порешил человека, так что я намерен оставить девушку себе. Но я не хочу тебя убивать. Если, конечно, тебе самому жить надоело, тогда — дело другое.

— Нет! — закричала Барда. — Не причиняй ему вреда!

Мюррей захихикал.

— Так это тот самый храбрец, что смешал наши карты, нет? Лошадок угнал… интересно, насколько он храбр?

— Я не трусливее тебя, мистер Мюррей, — заверил Крис. — Ежели ты отложишь ружье, я тебе покажу пару приемчиков. — Ирландец поднял левую руку. — Могу даже одной рукой. Чтобы переломить тебя надвое, одной руки мне за глаза хватит.

Тон Мюррея не сулил ничего хорошего; бандиту явно надоело подтрунивать.

— Одной рукой, э? А сколько у тебя на руке пальцев, ты, пьянь ирландская? Пальцев сколько?

— Пять, думаю; всего пять.

— Пять! Да он считать умеет! А четырех тебе не хватит? Положи-ка руку вот на это бревно у огня и расставь пальцы пошире.

Крис Мэйо застыл на месте. Какое-то мгновение он не верил ушам своим, но затем понял: этот человек не шутит.

— А если не положу? — спросил он.

— Тогда я выстрелю тебе прямо в брюхо, и упадешь ты в огонь, и станешь поджариваться на угольях, пока мы с дамой отужинаем. — Мюррей сардонически расхохотался. — Мисс Маклин с удовольствием поглядит на это зрелище.

Крис мысленно прикинул расстояние до врага. Ни малейшего шанса. Тот злосчастный толстяк находился ничуть не дальше, когда беднягу настигла пуля, а ведь выстрел угодил прямо в сердце.

— Положи руку на бревно и расставь пальцы пошире. Может быть, ежели ты не струсишь и не шевельнешься, я в тебя не попаду. Хочу похвастаться перед дамой своей меткостью.

Выхода Крис не видел. Ирландец уселся на корточки, широко расставил пальцы левой руки и распластал ладонь на старом, замшелом бревне у огня. Жар от костра казался невыносимым.

Мюррей подошел на два шага поближе. Теперь противников разделяло не более двенадцати футов. Язычки пламени плясали в воздухе. Оглушительный грохот выстрела ударил по слуховым перепонкам Криса, и в ту же секунду что-то обожгло ему пальцы. Брызнули мелкие щепки: пуля ударила между большим и указательным пальцем. Мюррей расхохотался.

— Ну что, прекрасная дама? Видели вы когда-нибудь подобный выстрел? — Мюррей снова перевел взгляд на Криса. — Все в порядке, сынок. Пять пальцев, говоришь? А что бы ты предпочел — умереть или жить с одним большим пальцем? Выбор за тобой, малыш.

— Я предпочту жизнь, — сообщил Крис.

Мюррей снова расхохотался.

— А теперь погляди, лапочка, чего тебе ждать, ежели не будешь слушаться… видишь?

Ружье снова громыхнуло, и Крис почувствовал резкую боль. Он опустил глаза. Кончик мизинца как ножом отрезало!

На бревне расползалось кровавое пятно. Крис непроизвольно подвинулся.

— Стоять, мальчик! — рявкнул Мюррей. — Теперь можешь рискнуть тремя. Но запомни: пошевелишься или дернешься, и пуля угодит прямо в череп.

Мюррей оттянул назад ударник, и в это самое мгновение Крис сунул раненую руку в костер и метнул горсть золы и углей в Мюррея. Одно движение, бросок — и в воздухе зареяли огненные искры.

Перепуганный Мюррей с воплем отскочил назад; угли обожгли ему руку и бандит выронил винтовку.

Мюррей нагнулся за ней, и в это короткое мгновение Крис Мэйо одним скачком перемахнул через костер и бросился на врага. Колено его врезалось Мюррею в лоб, тот распластался на земле. Крис прыгнул было на него, но бандит замолотил нотами в воздухе. На сапогах поблескивали шпоры: Крису пришлось отступить. Мюррей поднялся, злобно оскалился и ринулся на Криса.

Боль тут же забылась. Этот вид драки Крис понимал. Не слеша, с оттяжкой, он впечатал левый кулак прямо в лицо нападающего; нос Мюррея хрустнул. Стрелок отчаянно замолотил кулаками, но Крис ступил вперед, широко размахнулся левой рукой и сбоку предательски ударил правой прямо в ребра. Мюррей хрюкнул и вцепился в Криса, норовя ткнуть пальцем ему в глаз. Крис отвернулся… старый трюк, ирландец перенял его в Росскарбери, когда ему было четырнадцать… и снова прошелся по ребрам, а затем заехал противнику в ухо.

Мюррей пошатнулся и едва не упал, но Крис поднял его левой рукой и ударил в лицо четыре раза подряд, затем в пах. Мюррей попытался бросить врага на колени особым захватом, но Крис знал, как защититься и от этого приема. Он поднял собственное колено, отвел его в сторону, и попытка противника не увенчалась успехом.

Ирландец оттолкнул бандита и снова врезал ему в пах, затем еще и еще, а затем остановился, расставил ноги и принялся бить его с оттяжкой, от бедра: безжалостные, сокрушительные пинки швыряли Мюррея из стороны в сторону, словно лист на ветру.

Мюррей рухнул на землю и уже не встал. Крис перешагнул через тело и подобрал револьвер. Затем вернулся к Мюррею и перевернул его ногой. На поясе у него болтался револьвер — тот, что некогда принадлежал Питу Ноблю. Его Крис тоже забрал. Мюррей так и не пошевелился. Ирландец подошел к Барде, подобрал валявшийся у костра нож и перерезал веревочные путы.

— Ваш палец! — задохнулась девушка. — Ваш бедный пальчик!

Барда поднялась на ноги, слегка пошатываясь: слишком долго пленница просидела связанной. Крис переложил револьвер Мюррея в правую руку и протянул девушке левую.

— Перевяжите, если сможете. Надо убираться отсюда.

— Но мы не можем ехать прямо сейчас! Вы ранены! — Барда принялась бинтовать палец парой изящных кружевных платочков, что менее всего подходили для этой цели. Однако раскаленные уголья отчасти прижгли рану — за ту долю секунды, что побывали в руке Криса.

— Кто-нибудь мог услышать выстрелы: очень вероятно, что этим «кто-то» окажутся его друзья, и очень вероятно, что они уже скачут сюда, — объяснил Мэйо.

Ирландец подошел к лошадям, оседлал кобылку и подобрал ружья, свое и Мюррея. Мэйо помог девушке сесть в седло и, оглянувшись, увидел, что Мюррей зашевелился и пытается встать.

— Если ты не дурак, — негромко посоветовал Крис, — то полежишь еще немного. Хоть ты и жестокий убийца, я тебя больше пальцем не трону, коли сам не напросишься. Но еже ли ты снова встанешь у меня на пути, второй раз тебе это даром не пройдет. Если я тебя еще раз увижу, я тебя прикончу, кулаком ли, ружьем ли, дубинкой ли, — как скажешь.

Крис вскочил на одного из неоседланных коней и шагом поехал вверх по склону, гоня перед собою остальных. Барда спешила следом. Палец сводило от боли. Перевалив через холм, ирландец спешился, оседлал лучшего из захваченных коней и криками и ударами разогнал остальных. Затем, ведя полковничьего мерина в поводу, спутники двинулись в путь.

— Что с ним теперь будет? — поинтересовалась девушка.

— Рядом течет ручей, а жратва у него есть. Когда негодяй сможет подняться на ноги, он уйдет восвояси. Может быть, его разыщут друзья, а коли нет, так сам найдет дорогу. Он — парень не промах, и хитрости ему не занимать.

Криспин Мэйо запрокинул голову, глядя на звезды, затем направил коней чуть западнее (ехали они в северном направлении). Всадники скакали не останавливаясь.

— Мы едем на станцию, — сообщил ирландец. — Думается мне, поезда не заставят себя ждать, а отец ваш, наверное, уже там, и вскорости все это забудется, как дурной сон.

— Вы храбрый человек, Криспин Мэйо, очень храбрый.

— На это я не претендую. Я здорово перепугался. Я знал, что этот человек жесток и не выпустит меня живым, даже без пальца. Он бы расстрелял меня в пух и прах, а затем добил бы.

После драки Крис успел-таки подержать обожженную руку в холодной воде, когда седлал полковничьего мерина рядом с ручьем, но кисть все равно болела. В углях она побывала какую-то долю секунды: один только взмах, не более, пламя не успело пальцев опалить, однако же кончик мизинца слегка прижгло. Чудеса, да и только!

Далеко, у самого горизонта, Крис увидел алую звезду. И тут его осенило. Это вовсе не звезда, это станция; там горит красный фонарь. Осталось совсем немного.

Крис медленно подъезжал к путям, радуясь гостеприимному огоньку, словно освещенным окнам родного дома: ему не терпелось поскорее оказаться там. Еще несколько минут…

Они нырнули в лощину и уже поднимались по противоположному склону, когда Крис заслышал цокот копыт: в их сторону мчался целый отряд всадников. Взвизгнула пуля, гостеприимный огонек погас, ирландец услышал яростные, гневные вопли и новые выстрелы и соскользнул с седла.

— Подержите коней! — крикнул он.

Опустившись на одно колено, Крис навел дуло на темную массу, «где по его предположениям находились всадники, и открыл огонь. Два выстрела последовали один за другим, затем ирландец метнулся влево и выпалил еще раз. Отпрыгнув вправо, Крис снова разрядил винтовку, чтобы нападающие подумали, будто стрелков здесь несколько.

В ответ раздалась целая канонада выстрелов, по большей части из револьверов, но стреляющие находились слишком далеко и в цель не попали. В следующее мгновение всадники поворотили коней и ускакали прочь. Ренегатам вовсе не улыбалось иметь дело со стрелками-пехотинцами, что, как известно, находятся в выигрышном положении по сравнению с верховыми.

Держась низкой насыпи, на которой возвышалось здание станции, мужчина и женщина пешком двинулись вперед. В пятидесяти футах от дома Крис остановился и тихо позвал:

— Это ты, Реппато?

— А кто ж еще? Давай сюда!

Они вошли, ведя коней в поводу. Реп стоял в дверях, сжимая в руке винтовку; за спиною его возвышался полковник Маклин. Барда опрометью бросилась к нему, отец и дочь обнялись и целую минуту хором спрашивали друг друга, все ли у другого в порядке.

— Криспин хорошо обо мне заботился, отец. Со мной ровным счетом ничего не случилось, но у него обожжена рука, и один из бандитов отстрелил ему палец.

— Я о вас тоже заботился, пусть и недолго, — проворчал Реппато.

— О да! И я вам очень признательна.

— Это вы стреляли? — поинтересовался Маклин.

— Мы. Я увидел всадников на фоне неба и сразу же узнал негодяев; затем они открыли огонь, а я атаковал их во фланг.

— Отлично сделано! Сомневаюсь, чтобы они вернулись нынче ночью, а на рассвете прибудет поезд с солдатами. Он отвезет нас в форт Сандерс.

Реппато Пратт ушел в угол, где Криспин уже располагался на ночлег, позаимствовав из спальни лишнее одеяло.

— Что, пальца недосчитался?

— Да только до первого сустава. Этот тип похвалялся перед девушкой своей меткостью. Я знал, что очень скоро пуля угодит мне в брюхо, или колено перебьет, или что-нибудь в этом роде, потому я швырнул раскаленные угли ему в лицо и задал ему хорошенько. Его звали Мюррей,

— Мюррей?! — Реп схватил друга за плечо. — Ты его убил? Если нет, лучше вернись и доверши начатое.

— Да не стал я его убивать. Но он меня запомнит. Я расквасил ему нос и поломал несколько ребер, надо думать. Я его здорово отделал и полагаю, что новых встреч со мною он искать не станет.

Все уснули; полковник и Реп дежурили по очереди. Ранним, холодным утром перед рассветом они заслышали далекий звук, тот самый звук, которого все с нетерпением ждали… свисток поезда, что одиноко катился по прерии, петляя меж холмов. Этот сигнал ни с чем невозможно было спутать.

Криспин Мэйо поднялся на ноги, затем снова сел и натянул сапоги. Он устал как собака, в каждой клеточке руки пульсировала тупая боль, но ничего — скоро он снова окажется в поезде. Конечно, пройдет несколько дней, прежде чем он сможет орудовать киркой или молотком, однако заживет рука, никуда не денется.

Снова раздался паровозный свисток, и Реп поспешно зажег один из фонарей. Пратт замахал фонарем, вращающиеся колеса поезда замедлили ход и застыли неподвижно.

Друзья стояли на крохотной платформе; проводник сошел на землю. Им оказался Сэм Кокинс.

— Ты? — приветствовал он Криса. — А я думал, ты давно сбежал!

— Прошлой ночью я расквасил нос одному парню и в придачу переломал ему ребра; могу и повторить. А ну-ка опускай сходни и заводи лошадей, парень, полковнику ждать некогда.

Кокинс собрался было огрызнуться, но тут вмешался Маклин:

— Делай как он сказал, да поживее.

Снова усевшись в поезд, Криспин Мэйо откинулся на спинку кресла и надвинул на глаза котелок.

— Не тревожь меня, пока не доедем до места, — наказал он Репу и заснул.

Паровозный свисток одиноко зазвучал в умирающей ночи, паровой двигатель запыхтел, таща за собою многоглазое чудище.

С порядочного расстояния Джастин Парли глядел вслед удаляющемуся поезду.

— Придет еще наш черед, — пообещал он. — Придет, и очень скоро.

Глава 10

Форт Сандерс, ранее известный под названием форт Джона Буфорда, был одним из приграничных поселений, возведенных для защиты землекопов и укладчиков железнодорожных путей, что работали к западу от города Шайенн. Несколько поселенцев-скваттеров обосновались здесь задолго до постройки железной дороги, но к тому времени, как в те края провели рельсы, рядом с фортом уже выросли несколько сотен строений, хибар и хижин из бревен, глины, парусины, железнодорожных шпал и старых ящиков. И не прошло и нескольких лет, как Ларами (так теперь гордо именовал себя поселок) превратился в процветающий город.

Криспин Мэйо и Реппато Пратт стояли на узкой платформе того, что в здешних краях сходило за станцию.

— Видал я такие города, — объявил Реп. — Ежели деньга водится, хлопот не оберешься. А без денег тоже не проживешь.

Крис подкинул на ладони несколько монет — все, что осталось от его сбережений. На это далеко не уедешь.

— Значит, надо разжиться деньгами. В этом городе нищих явно не любят.

— Как ты себе это мыслишь? Может, ограбим кого?

— Как насчет этого кондуктора… Сэм Кокинс, так, кажется, его зовут? Слишком много о себе возомнил. Интересно, его здесь хорошо знают?

— В городишках в конце магистрали он отыграл три поединка по правилам Лондонского Призового Ринга. Один из поединков я собственными глазами видел: отличное было зрелище. Кокинс — боксер-профессионал.

— Это нам подходит. — Крис разглядывал вывеску над загороженной стеною палаткой. Вывеска гласила: «Красотка Запада» — салун и казино Бреннана».

Крис неторопливо зашагал по улице и вошел вовнутрь. Игра шла сразу в дюжине мест, в баре толпились завсегдатаи, между столов расхаживали девицы. Под ногами поскрипывал дощатый пол, стены тоже были обшиты досками. Крис решительно пробился сквозь толпу. Пратт поспешал следом, громко протестуя.

В глубине салуна у стойки стоял человек. Гладко прилизанные волосы обрамляли толстощекую физиономию; моржовые усы были аккуратно подстрижены. Румяное лицо казалось крепким, как полированный дуб. На груди здоровяка болталась золотая цепочка с оправленным в нее лосиным зубом.

— Бреннан?

Владелец бара смерил пришедших холодным взглядом.

— Я.

— Я — Криспин Мэйо из графства Корк.

Бреннан вынул сигару изо рта.

— Я из Донегала, и свободных вакансий в салуне нет. Работников у меня хватает. Из тех, кто вкалывает на прокладке путей, семеро из десяти — ирландцы, так что нечего этим козырять. Пивом я не угощаю, бесплатно не кормлю, денег не даю и в долг не ссужаю.

— Я сказал, что я — Криспин Мэйо из графства Корк, и в гробу я видел твои деньги, твое пиво, твою жратву и твою учтивость. Я знавал парней из Донегала, все как на подбор — джентльмены, в отличие от тебя.

Бреннан стряхнул пепел с сигары.

— Будь у меня время, ты бы отсюда живо вылетел, — проговорил владелец салуна. — Но я буду добр и позволю тебе уйти на своих двоих. А ежели не поторопишься, придется помочь.

— Только ничтожество дерется чужими руками, — невозмутимо заметил Крис. — Я бы охотно вздул всех, кто здесь при тебе есть, кабы я не по делу пришел. Ты знаешь Сэма Кокинса?

— Знаю.

— Он меня на дух не переносит. Как, впрочем, всех ирландцев.

— И?

— На него тут нашел стих, и сказал он, что не прочь со мной подраться; и думаю я, что тот же самый стих на него снова найдет, коли подвернется увесистый кошелек и, может быть, групповое пари.

— Хочешь, чтобы я поставил против тебя на Сэма? Да с удовольствием. Сэм классно дерется, а тебя я в жизни своей не видел.

— Ни один содержатель игорного дома не окажется таким дураком, чтобы ставить против неизвестного человека. Я хочу с ним сразиться.

— Зачем?

— Мне нужны деньги. Хочу отыграть приз. Две сотни долларов.

Бреннан забавлялся от души.

— Вздумал получить хорошую взбучку и в придачу часть выручки?

— Нет. Победитель забирает все.

Бреннан отложил сигару на край стойки, уже прожженный во многих местах.

— В таком случае ты и впрямь дурак. Сэм — отнюдь не пропахший виски пьянчуга-крикун. Я его не люблю, но борец он первоклассный, ничего не скажешь. Мальчишка-селянин из Ирландии с ним ни за что не справится.

— Победитель забирает все, и точка. Ты родом из Донегала. О Задире Крогане слыхал?

— А то!

— Три года назад я три раза уложил его на обе лопатки на ярмарке в Мэллоу.

Спеси у Бреннана явно поубавилось, однако владелец салуна был человек осмотрительный.

— Кроган — силач и хороший борец, — признал он, в голосе его сквозило уважение. — Но он не боксер. А здесь не о вольной борьбе речь идет.

— Да и я не любитель вольной борьбы. Мне пришлось подделываться под Крогана — драться иначе он не умел.

Бреннан остановил взгляд на костяшках пальцев Криса.

— Похоже, ты тут без дела не сидел.

Ирландец пожал плечами.

— Это был поединок иного рода. Один тип из шайки Парли по имени Мюррей, похитил Барду Маклин, полковничью дочку. Плохо он поступил, а я решил отвезти девушку к отцу. Мюррей возражал.

— Неудивительно. — Бреннан не сводил с Криса холодных, оценивающих глаз. — Ты отнял девушку у Мюррея?

— Ну да, так я и сделал.

— Остерегись. Мюррей мстителен, он тебя и под землей найдет, и в руках у него будет револьвер.

— Только не в ближайшие несколько дней, думаю. Ему же дышать трудно с перебитым-то носом да поломанными ребрами!

Бреннан снова взял в руки сигару.

— Думаешь, управишься с Кокинсом?

— А то!

— Ты когда-нибудь видел его в деле?

— Нет. Это просто предчувствие. Я предчувствую, что положу его на обе лопатки.

— Ну ладно. Я устрою поединок между вами, но если надуешь меня и сбежишь с выручкой — не жить тебе.

Крис поглядел в холодные глаза Бреннана и понял, что владелец салуна не шутит.

— Я не сбегу и отлуплю его по первое число.

Юноша повернулся было, чтобы уйти, но Бреннан окликнул гостя:

— Тебе понадобятся деньги на еду. — Он выложил на стойку золотую монету в двадцать долларов, затем скользнул взглядом по Реппато Пратту. — Я тебя знаю, Пратт. Ты его друг?

— Еще бы нет! Крис — парень что надо.

— Тогда стой рядом с ним и держи ствол наготове. Приятели Кокинса церемониться не станут, особенно если увидят, что тот проигрывает. Поединок состоится послезавтра, как только Кокинс вернется из рейса.

Друзья ушли.

— Теперь поедим, — объявил Крис, — а потом отдохнем малость.

— Ты хоть понимаешь, во что ввязался? — мрачно поинтересовался Пратт. — Сэм Кокинс — это ужас ходячий, кулаки у него — первый сорт, и на тебя он зол. Он тебя разделает под орех!

— Пусть попробует.

Пратт оглядел приятеля.

— Может, ты и сам не промах, — протянул он. — Оно бы хорошо было. Кокинс давно напрашивается на взбучку; отлупи его — и у тебя тут же заведутся друзья. Но я боюсь его кулаков. Вот винтовка или охотничий нож — дело другое, но кулаки — это не для меня.

Напротив через улицу красовалась вывеска «Обеды». В центре зала возвышался длинный дощатый стол в окружении скамеек. Час был неурочный, однако десятка два парней сидели тут и там вдоль стола, а перед ними стояли деревянные тарелки, доверху наполненные рагу из бизона и оленины, миски с бобами и огромные чашки кофе.

Друзья заплатили двадцать пять центов мрачному широкоплечему детине с закатанными рукавами и положили себе еды.

— Этот город к благородному обхождению не привык. Тут любят петушиные бои и собачьи тоже. Однажды свели быка и медведя… медведь победил. Здешние жители не прочь посмотреть на хорошую драку, безо всяких новомодных выкрутасов, а Сэм Кокинс это понимает. Ты знаешь запрещенные приемы? — с сомнением поинтересовался Реп.

— А то!

— Так вот они тебе и понадобятся. Сэм на этом деле собаку съел.

Может быть, и да, а может быть, и нет, только ирландские фермеры и рыболовы — крутые ребята, а драки на ярмарках — это вам не светское чаепитие. А что до запрещенных приемов и всяких там подлых штучек, Крис и этому научился в портах и на борту корабля.

— Как насчет руки?

Крис окинул взглядом кисть. Мизинец придется перебинтовать. Повязка поможет. Затевая всю эту историю с поединком, Мэйо про палец напрочь забыл, да ведь они с Репом на мели, а другого способа быстро раздобыть денег нет. В первый раз он всерьез задумался о пострадавшем пальце. Кровотечение давно прекратилось, и Крис надеялся, что мизинец не подведет. Впереди еще два дня, может, и заживет еще.

Бреннана интересовал не только сам поединок. Владелец салуна делал ставки, и ежели его протеже отлупит Кокинса… именно это обдумывал Бреннан за стойкой. Крис Мэйо пришелся ему по душе. Крепкий ирландский паренек, достаточно сильный, чтобы положить на обе лопатки Задиру Крогана, пожалуй, и с Кокинсом управится. Бреннан хорошо знал Кокинса: этакий могучий дикарь с садистскими наклонностями. Небось порадуется возможности измордовать приличного мальчика вроде Мэйо; с превеликим удовольствием задаст ему взбучку.

Бреннаннахмурился. А что, если все это подстроено заранее? Мэйо сам признался, что встречался с Кокинсом раньше и приехал сюда на его поезде… а что, если эти двое сговорились загрести его, Бреннана, денежки?

На первый взгляд Мэйо внушал доверие, но много ли на свете безукоризненно честных людей? Бармен оглядел зал: этого высокого молодого кавалериста он явно где-то видел. Ну да, он состоит в личной охране полковника Маклина.

— Эй, ты! — окликнул его бармен. — Подойди-ка на минутку! — Молодой человек поднялся от стола и подошел к стойке, держа в руке стакан с пивом. — Хочешь выпить чего-нибудь получше этого пойла?

— Меня оно устраивает. Тебе чего надо?

— Ты ведь на поезде приехал? На том самом поезде, что вез Маклина и его дочь?

— Я был в поезде, когда полковника похитили; но меня поместили в головном вагоне, и эскорт ничего не смог сделать. Мы ничего не слышали и не видели, пока состав не подъехал к станции, а там не оказалось надлежащего сигнала. Тогда мы остановились — глянули, а полковник исчез. Жуть просто.

— А как насчет этого парня по имени Мэйо? Он тут при чем?

Молодой кавалерист вкратце обрисовал ситуацию и добавил:

— Крепкий парень. Дал острастку Кокинсу, тот разозлился изрядно.

— Они будут драться.

— Драться? — До юноши наконец дошло. — Ты хочешь сказать, на ринге? Я бы поглядел!

— Как он тебе показался? Мэйо, я имею в виду.

Кавалерист задумался.

— Ничего себе. Я скажу тебе, что паренек покрепче, чем кажется на первый взгляд. Широкие плечи, тонкая талия, и силы не занимать. Сам опустил сходни, когда выводил лошадей. Обычно это дело поручают четверым, хотя двое силачей тоже справятся.

Бреннан забрал у собеседника пустой стакан из-под пива и водрузил его на стойку.

— Эй, там, налейте! — крикнул он, а затем небрежно: — Он с Кокинсом много трепался?

Кавалерист расхохотался от души.

— Да нет, не сказал бы. Сэм попытался было запугать парнишку, да только ничего у него не вышло. — Он поднял взгляд. — Если ты боишься, что они сговорились, можешь об этом забыть. Я там был. В этом отношении все чисто, и я голову даю на отсечение, что Мэйо в любой драке — сущий дьявол.

— Спасибо, — сказал Бреннан. — Выпей еще пива.

— Двух стаканов достаточно, мистер Бреннан. И хотел бы я посмотреть на поединок. Очень хотел бы. Я — Том Халлоран.

Бреннан вздрогнул.

— Ты? Тот самый Халлоран? Знаменитый бегун?

— Был когда-то, пока не завербовался в армию. К сожалению, очень может быть, что я прийти не смогу. Я состою в эскорте генералов. А генералы собираются на охоту за бизонами.

Бреннан загасил сигару. Он лихорадочно размышлял. О Халлоране он знал немало: родом из Ирландии, юноша происходил из хорошей семьи, учился в колледже. Свою карьеру бегуна он начинал в состязаниях в восточной части страны в ту пору, когда вокруг именно этого вида спорта поднялся дикий ажиотаж. На бегунов ставили больше, чем на боксеров, а в некоторых местах даже больше, чем на лошадей. Немало спринтеров разъезжало по стране, выдавая себя за деревенских простачков, покуда не находились люди, готовые поставить против них.

А Халлоран выиграл не один забег… а затем и в стрельбе отличился. Бреннан вспомнил и об этом.

— Ты — человек честный, — тихо проговорил владелец салуна. — А Мэйо понадобится поддержка — кто-нибудь, кто стоял бы в его углу ринга и умел бы привести борца в надлежащую форму.

— Я страховал многих боксеров, — заметил Халлоран. — Но все зависит от двух факторов: во-первых, дадут ли мне увольнительную и, во-вторых, могу ли я быть уверен в том, что вы и впрямь хотите победы Мэйо. В нечестной игре я участвовать не стану.

— Вот затем ты мне и нужен, — негромко заверил Бреннан. — Многие ли знают о том, кто ты есть?

Юноша фыркнул.

— Я — кавалерист Халлоран, вот и все.

— Им и оставайся, — посоветовал Бреннан.

Халлоран ушел, а Бреннан закурил новую сигару и облокотился локтями о стойку. Перекатывая сигару в зубах, он обдумывал ситуацию. У Сэма Кокинса полным-полно сторонников, его близких друзей, и они считают здоровяка непобедимым. Бреннан задумчиво нахмурился: ни одно событие вблизи «Юнион Пасифик» не ускользало от его внимания. Со странными людьми водится Сэм Кокинс, но для профессионального боксера и работника железной дороги это неудивительно. Сказав себе это, владелец салуна вынул сигару изо рта, поглядел на нее с внезапным отвращением, что к сигаре отношения не имело, и положил на край стойки.

Оуэн Бреннан приехал в Америку чернорабочим и получил какое-никакое образование благодаря чтению: иммигрант начал с ежедневного изучения газет, чтобы быть в курсе общепринятых мнений, верований и событий. Он взял за привычку сохранять газетные вырезки и вскоре собрал целое досье: тут значились и политики, и спортсмены, и военные, и разношерстная подборка бизнесменов.

Бреннан преследовал очень простую цель. Чтобы устроить собственную жизнь, он желал знать, что происходит на свете и кто заставляет эту землю вращаться. Со временем он получил в Нью-Йорке место полицейского, потом сделался подрядчиком на строительстве дорог. Очень скоро он уже владел дюжиной упряжек и двуручных ковшей, что нагружают землей запряженные лошадьми телеги.

Строительство «Юнион Пасифик» помогло ему раздобыть несколько выгодных подрядов, дало возможность заняться фрахтом. По зрелому размышлению Бреннану пришло в голову открыть салун, что перемещался на запад по мере того, как прокладывались пути. Дело оказалось выгодным: спиртное шло нарасхват, к тому же в салуне можно услышать немало ценного, если держать ухо востро.

Том Халлоран должен сопровождать генералов на охоту за бизонами. Ну что ж, Бреннан знаком с начальником сержантского караула. Ладно уж, будет парню увольнительная.

Глава 11

Крис Мэйо покончил с трапезой и заново наполнил чашку. Реппато Пратт сидел рядом: тощий, жилистый, озабоченный.

— Не нравится мне все это, — пробормотал он.

Крис, занятый собственными мыслями, не совсем понял, о чем идет речь.

— Что тебе не нравится?

— Да Джастин Парли и его шайка. Они скорее сдохнут, чем отступятся. Все до одного — убийцы, и им позарез нужен скальп генерала Шермана, так нужен, что они этот самый скальп сожрать готовы. Скажу больше: теперь они захотят перебить всех старших офицеров.

— Парли упустил свой шанс. Все они уже здесь, в форте Сандерс, а вокруг кишмя кишат солдаты, все равно что пчелы в улье.

— Да знаю. Но все равно мне как-то тревожно; не думаю я, что негодяи так просто сдадут позиции. Я жил среди них: по большей части эти гады — твердые орешки. Вот, скажем, Серебряного Дика я так и не раскусил. Он у них самый смышленый; пожалуй, посмышленее Парли. Дел Робб ищет неприятностей на свою голову с тех пор, как был мальчишкой. Этот народ — изгои на собственной земле, воду мутят не тут, так там; и где бы уж они там ни родились, только из родных краев их выдворили. Пока своими глазами не увидишь их в деле, просто не поверишь, какими подлыми бывают люди.

— Да они наверняка уже далеко отсюда, — отмахнулся Крис. — Они боятся кавалерии.

— Они-то? Никого они не боятся. Маленький отряд они перебьют как нечего делать, а от больших патрулей, равных им по численности или превосходящих силами, они станут держаться подальше. А ведь армии нужно и об индейцах по мнить.

В палатку вошел Халлоран и уселся за стол напротив приятелей.

— Я только что распрощался с Бреннаном, — сообщил он. — Он хочет, чтобы я поддержал тебя на ринге, Мэйо. Может, помнишь: я был в поезде. Меня зовут Халлоран.

— Привет-привет, — откликнулся Пратт. — Значит, мне Бреннан не доверяет?

— Да нет, он просто хочет, чтобы ты стоял поблизости с ружьем наготове. А у меня в этом деле большой опыт. Я имею в виду, в смысле подстраховки атлетов. Растирать там, массировать, и все такое. — Он оглядел Криса. — Ты как, в форме? Длинный раунд выдержишь?

— Могу. — Крис вытянул вперед левую руку: повязку он давно снял. Мизинец уже зарубцевался. — Мюррей отстрелил. Может снова начать кровоточить. Тогда ты останови кровь, если сможешь.

Халлоран вздрогнул и недоверчиво уставился на собеседника.

— Ты полезешь в драку в таком состоянии?

— А то! — Крис оглядел руку. — В жизни с чем только не приходится мириться. Я приехал сюда делать деньги, и я не стану рыдать в уголке из-за пустой царапины. Я оказался в городе совсем без средств, а жить-то надо. С Репом та же история. Я подумал, что двух сотен долларов, которые я выиграю, нам хватит, чтобы дотянуть до лучших времен.

— Ты недооцениваешь Сэма Кокинса. Он потяжелее тебя будет и очень силен. Крепкий борец, так и прет напролом и поражений не знает; он отыграл девять-десять рукопашных поединков против лучших единоборцев здешнего края. Думаю, он постарается взять тебя измором. Мало кто может продержаться дольше двух-трех минут и не выдохнуться. Если Сэму удастся тебя измотать, ты окажешься в его власти.

— Не удастся. Я продержусь не меньше любого другого.

— Он старается подобраться к противнику как можно ближе. Апперкоты любит. Знаешь этот прием?

— Знаю.

Но Халлоран на этом не успокоился. Мэйо вроде бы уверен в собственных силах, и это очень даже хорошо; однако не исключено, что уверенность эта — от глупости. Тому, кто никогда не боксировал и не боролся на ковре с профессионалами, кажется, что в этом деле нужны только сила да боевой задор. А профессионал так же искусен в своем ремесле, как, скажем, столяр-краснодеревщик. Начинающий с мастером не сравнится — ни там, ни тут.

Профессиональный боксер не бьет на эффект. Он лишних движений не делает, каждый шаг у него просчитан, расстояние продумано; он заранее прикидывает свои возможности, он знает, что, когда удар нанесен, неизбежно открываются тело или часть головы. Он знает, как ложным выпадом заставить противника открыться в тех местах, куда сам он мысленно нацелился; он знает, как уклониться от удара на волосок, двигаясь не больше, чем подсказывает необходимость. Знает, как подобраться к противнику поближе, так что когда удар нанесен, противник останется в пределах досягаемости для ответного выпада.

Он знает: для того чтобы нанести удар максимальной силы, ноги должны стоять в нужной позиции; знает он также, что при помощи определенной комбинации выпадов можно обратить сопротивление противника к собственной выгоде и что ежели удары наносятся последовательно, противник откроется и кулак попадет точно в цель.

Халлоран много боксировал на своем веку. А также перевидал немало поединков. Ему доводилось наблюдать, как единоборцы более хрупкого сложения, которые знают, что делают, играючи одерживают верх над мощными верзилами. Сэм Кокинс, безусловно, опытен; но насколько далеко простираются его познания в боксе, Халлоран понятия не имел. Халлоран знавал и великих боксеров, например, Джема Булаву. Этот англичанин с примесью цыганской крови был одним из умнейших единоборцев своего времени: он немало содействовал развитию боксерского искусства, изобрел новые приемы и тактики. Однако боксеру нужны достойные противники; боксер ни в жизнь не поднимется выше того уровня, что необходим для победы над оппонентом. Если уровень этот невысок — тем хуже для обоих. Чем достойнее противник, тем скорее усовершенствуешься сам; а Халлоран понятия не имел, с кем доводилось боксировать Мэйо. С профессионалами ли? Или с самыми обыкновенными деревенскими забияками из тех, что по любому поводу лезут в драку?

— Я тебя поддержу, если смогу, — пообещал кавалерист. — Мне могут не дать увольнительной. Я еще не знаю точно.

Халлоран ушел. Друзья допили кофе и вышли на улицу. Чуть подальше красовалась палатка под вывеской: «Койки». Крис указал на нее пальцем, Пратт покачал головой.

— Тут есть гостиница. Тебе необходимо хорошенько отдохнуть; а ежели народ режется в карты да в любое время дня и ночи вваливается всякая пьянь, об отдыхе можно забыть. Гостиница, конечно, чуток подороже, да оно того стоит.

Друзья сняли комнату, заплатили пятьдесят центов; у конторки Крис углядел метелочку и, позаимствовав ее на время, тщательно вычистил одежду и котелок. Затем протер сапоги. Потрепались и поцарапались они изрядно, да все еще целехоньки! Ирландец выстирал полосатую рубашку и повесил ее сушиться.

— Ты говорил, что в первом поезде у тебя остался саквояж?

— Остался.

— Дай мне описание и записку, я постараюсь его отыскать. А тем временем отдохни. — Реп окинул взглядом мокрую рубашку. — На улицу ты в ближайшее время не выйдешь.

Реп ушел; Крис растянулся на кровати в нательном белье. Подложил руки под голову и крепко задумался.

Идея подраться с Сэмом Кокинсом напрашивается сама собой. Если он, Крис, победит Кокинса, он получит две сотни долларов и сможет уехать на запад, может быть, даже в Калифорнию, куда направляется семейство Маклинов. Может быть, Бреннан чего подскажет. Карьера профессионального боксера ирландца не прельщала, но и на железной дороге вкалывать не особо хотелось. Вот кабы сбылась давняя мечта: обзавестись собственным участком земли да разводить на нем лошадей — породистых скакунов, к которым он привык в Ирландии.

За недолгую свою жизнь Крис побывал и рыбаком, и моряком, и подручным на ферме. Он резал торф, косил сено, работал киркой и мотыгой, пилой и молотком, и несмотря на то, что инструмент любил, юноше хотелось большего. Земля достается дерзкому, и это — главное.

Юноша вспомнил о Мейри. Небось уже замуж выскочила! За того самого чернорабочего, что ей прочил отец? Хорошо бы вернуться да показать им всем! Крис мечтал возвратиться в родные края богачом, счастливым обладателем земли, скота и лошадей и дюжины новехоньких костюмов, и пройтись гоголем, чтобы все увидели, на что способен Криспин Мэйо!

Но, как бы ему того ни хотелось, ирландец понимал, что мечты это детские. Сперва нужно утвердиться здесь. Этот задира Кокинс сам дал ему, Крису, шанс разбогатеть побыстрее. Мысли юноши обратились к Барде, но она — дочь полковника-американца, на что ей сдался нищий иммигрант-ирландец? Да уж чего там — в Штатах есть места, куда ирландцу вход вообще заказан! Там висят объявления: «Ирландцев просят не обращаться».

Крис поднялся с постели, сделал пятьдесят приседаний, столько же раз отжался, затем заставил себя еще пятьдесят раз лечь-встать. Так он упражнялся уже много лет, по утрам и вечерам, разве что слишком выматывался на работе. Научил его дядюшка, когда Крис был еще совсем мальчишкой.

Глаза закрывались сами собою, юношу клонило в сон. Разбудил его приглушенный гул голосов; Мэйо не сразу понял, откуда доносится это звук и что означает. В комнате царили тишина и полумрак. Дело близилось к ночи. Голоса доносились из-за тонкой перегородки.

— Кокинс его побьет. Впрочем, никого из нас он не видел. Только Мюррея.

— Мюррей жаждет крови. Грозится порешить грязного Мика, да только Парли не желает шума. Позже, говорит. Если Джастину удастся удержать Мюррея до тех пор, считай, что Джастину повезло. В жизни не видывал такого одержимого.

— Да этот мик беднягу едва не ухлопал. Нос перебит, три ребра сломаны, и четырех-пяти зубов как не бывало.

— Мюррей — это тебе не Кокинс. Вот увидишь: старина Сэм побьет мальчишку одной левой. Я видел его в деле пару раз.

Голоса затихли, дверь за соседями закрылась. Крис Мэйо лежал неподвижно, размышляя. В городе — люди Парли. Почему, зачем? Конечно, всякому приятно оказаться в цивилизованном месте и поразвлечься малость, а южанам-ренегатам ничто человеческое не чуждо. Но что значит — «до тех пор»? Чего они ждут? Что-то затевается? Или бандиты просто имели в виду, что Мюррею не дадут воли до того, как поединок состоится? Наверное, так.

Тишина и дремота… Крис снова погрузился в сон. Когда ирландец проснулся, мрак царил непроглядный, Пратта в комнате не было. Но саквояж стоял тут, в дверях. Должно быть, Пратт принес вещи, застал приятеля спящим и снова ушел.

Ирландец поднялся и подошел к саквояжу. Насколько можно судить на первый взгляд, ничего не пропало. Юноша натянул чистую рубашку, свернул высохшую и убрал ее с глаз долой. Мизинец по-прежнему ныл. Мэйо постоянно задевал обо что-нибудь искалеченным пальцем: что за помеха, право!

Крис достал револьвер, разрядил его, затем застегнул на себе пояс и принялся упражняться. Он слышал о том, что револьвер якобы следует выхватывать из-за пояса мгновенно, но сам никогда не пробовал. Сперва получалось неважно, но ирландец настойчиво отрабатывал последовательность движений: вот он хватается за ручку, вот приводит револьвер в боевую готовность. Ловкий и проворный от природы, Мэйо всю жизнь проработал руками, так что овладеть необходимым навыком труда для него не составило.

Крис упражнялся с револьвером около часа; дело ему нравилось. Ирландец никуда не торопился, не убыстрял движений; ему казалось, что он уже понял технологию. По крайней мере, теперь он знал, как этот прием работает.

На улицу его не особо тянуло, так что Крис уселся на кровать, развернул газету Сент-Луиса, забытую кем-то в номере, и прочел ее от корки до корки. О железной дороге говорилось мало; газета пестрела ссылками на торговлю мехами да новостями о людях, о которых Крис в жизни своей не слышал.

В форте Сандерс полковник Маклин восседал за столом рядом с генералом Хейни, железнодорожным инженером Доджем и еще несколькими офицерами.

— Кстати, Маклин, этот молодой человек, что оказал вам услугу, на самом деле — боксер-профессионал.

— Мэйо? — удивился Маклин. — Я понятия об этом не имел.

— Он будет драться с Сэмом Кокинсом. Послезавтра, до победного конца, по правилам Лондонского Призового Ринга.

— Я удивлен, — признался Маклин. — За те несколько минут, что мы с ним поговорили, оказавшись в безопасности, у меня создалось впечатление, что Мэйо — очень приличный юноша.

— Может, так оно и есть. Я знавал немало боксеров, что совсем не походили на головорезов-убийц, какими их принято изображать, даже если круг их знакомств несколько иной, нежели пристал джентльмену. Как бы то ни было, насколько мне известно, вся эта история началась примерно в то время, когда вас похитили. Кокинс, похоже, нелестно отозвался об ирландцах, а этот паренек родом из графства Корк.

— Хотел бы я поглядеть на поединок, — заметил Додж. — Я всегда недолюбливал Кокинса. Дикое животное со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Он же убьет мальчика, — предположил кто-то.

— На мою дочь ирландец произвел сильное впечатление, как манерой держаться, так и физической силой, — отозвался Маклин. — Я в него верю. Барда довольно прожила в гарнизонах и в мужчинах хорошо разбирается.

В дверь вошел полковник Сеймур.

— Джентльмены, все улажено. Охота состоится. Бизоны пасутся у реки: несколько сотен, не меньше. У нас очень опытный проводник, парень по имени Холли Барнс. Он видел зверюг своими глазами. Поедут десять человек; мы поохотимся на славу!

— Только не раньше, чем состоится совещание, Сеймур. Генералы желают, чтобы вы представили свои доводы, или, скорее, доводы Дюрранта. Потом мы выслушаем Доджа. Через три дня, а?

Сеймур нахмурился. .

— Бизоны могут уйти. Я ничего не обещаю.

— Если мы и поедем на охоту, так только после совещания, — твердо объявил генерал Хейни. — Никак не раньше.

Сеймур заколебался. Он рассчитывал, что охота окажется успешной и приведет генералов в снисходительное расположение духа, но с последним утверждением Хейни он спорить не смел.

— Ну что ж, как скажете, сэр. Я надеюсь, что звери не уйдут из этих мест.

— Если уйдут, придется отложить удовольствие, не так ли, Сеймур? Мы на запад не охотиться приехали.

Сеймур покраснел. Ладно же, пусть Дюррант сам улаживает свои проблемы, его ли это дело? Он готов был сместить Доджа с поста инженера, ежели прикажут свыше, но, в конце концов, против Доджа он сам ничего не имеет, это Дюррант не ладит с Доджем, а отнюдь не он, Сеймур. Он всегда уважал Доджа: Додж — квалифицированный специалист и знаток своего дела. Однако Дюррант пользовался большим влиянием в деловых кругах, знакомство с ним могло оказаться небесполезным.

— В форте состоится состязание на приз, — сообщил Сеймур, не подозревая о том, что генералам уже все известно. — Можно сходить поглядеть. Бреннан ставит на путеукладчика по имени Мэйо против кондуктора по имени Сэм Кокинс.

— Я пойду, — решил Хейни. — Вы ко мне присоединитесь, Маклин?

— Разумеется. Надеюсь, что Мэйо выиграет. Я ему очень многим обязан.

Барда Маклин узнала новости от принесшей ужин служанки. Итак, Криспин Мэйо собирается выступать на ринге! Странно, что юноша ни разу не помянул о том, что он -боксер. (Разговор Криса с Репом прошел мимо ее ушей.) Мэйо немного рассказывал девушке об Ирландии, однако о своей жизни почти ничего не сообщил. Прошлое его, вплоть до того самого момента, когда Крис эмигрировал в Штаты и нанялся прокладывать рельсы на магистрали «Юнион Пасифик», оставалось загадкой. Что заставило юношу изменить свои планы?

В ту ночь девушка необычайно долго расчесывала волосы, думая о Крисе. Едва вернулся отец, Барда бросилась к нему.

— Папа, нам следует сделать что-нибудь для Криспина Мэйо! Он показал себя таким храбрецом, он пришел нам на помощь, он спас мне жизнь и помог спасти тебя. А мы его даже не поблагодарили толком!

— Что ты предлагаешь?

— Почему бы нам на первый случай не пригласить его на обед? А там и выясним, что он намерен делать. Может быть, мы сможем ему помочь.

— Может быть, — протянул Маклин. — Но этот человек — профессиональный боксер, Барда. Может, еще настанут времена, когда подобный род занятий человеку перестанут вменять в вину, но сейчас эти люди по большей части — неотесанные дикари, якшаются с картежниками и всяким сбродом.

— Но он показался мне истинным джентльменом!

— Очень многие мужчины кажутся таковыми на первый взгляд. Я не хочу быть несправедливым, но мы его совсем не знаем. Если бы речь шла только обо мне, дело обстояло бы иначе, но у меня юная и очень впечатлительная дочь!

Барда рассмеялась.

— Не такая уж и впечатлительная, папа! Вспомни-ка: я оставалась с ним наедине и днем, и ночью, пока мы разъезжали по прерии, разыскивая тебя. Он для меня не чужой. Он всегда вел себя как джентльмен: он такой заботливый, такой великодушный, такой отважный!

— Кстати, — спросил полковник неожиданно, — нас пригласили на охоту за бизонами. Генерал Грант наказал мне взять тебя с собой, если, конечно, ты захочешь поехать.

— Еще бы! С удовольствием! Никогда не видела бизонов вблизи!

Глава 12

Погода в день поединка выдалась безоблачная. Крис выкатился из постели, в которой провел две долгих ночи, восстанавливая силы. Юноша потянулся, оделся и вышел за дверь, в утреннюю прохладу. Было еще совсем рано, город словно вымер.

Ирландец прошелся по улице; шаги его гулко отдавались эхом. Недавно прошедший дождь развел изрядную слякоть, в рытвинах все еще стояла вода, но грязь уже затвердевала.

Салун Бреннана еще не открылся, впрочем, равно как и прочие заведения. Крис чувствовал себя превосходно. «И отлично!» — сказал себе юноша. Он нимало не заблуждался на свой счет. Несмотря на всю свою уверенность, Мэйо отлично знал, что с борцами, по опыту равными Сэму Кокинсу, он еще не сталкивался, а заранее оценить возможности кондуктора не представлялось возможным, потому что общих противников у них не было. Но сомневаться не приходилось: Сэм — настоящий профессионал.

Крис не сомневался также и в том, что этот день станет для него решающим. В городе у него уже завелись друзья, однако кошелек отощал изрядно, а ирландец понимал — без денег ничего не добьешься. Одержать победу в поединке — вот его единственный шанс, лучший шанс из всех возможных. Кроме того, и Кокинса проучить следует.

Если погода продержится до завтра, генералам крупно повезет: отличный выдастся денек для охоты! Крис генералам ничуть не завидовал. Сам он на охоту ходил только для того, чтобы разжиться мясом к столу… ну, может быть, если откровенно, так еще и для того, чтобы подразнить лесничих. Он задумался о предстоящем поединке. Необходимо выбрать правильный темп. Кокинс опытен, стало быть, Кокинс постарается измотать противника в первых раундах. Нужно беречь силы и не двигаться слишком много; нужно вести себя осмотрительно, не позволить себя одурачить.

Крис остановился на углу какого-то строения и поглядел через улицу. На противоположной стороне у коновязи стоял гнедой конь: поджарый, с черными хвостом и гривой и с очень знакомым клеймом. Крис совершенно не умел читать клейма, но именно это клеймо он уже видел — видел отчетливо, в ясном лунном свете, на боку одной из тех лошадей, что они с Репом угнали из лагеря Джастина Парли.

Откуда он здесь взялся? Неужели кто-то из молодчиков Парли все еще в городе? Конь явно знакомый: такого не скоро забудешь. А привязан он неподалеку от заведения Бреннана!

Крис немного побродил вокруг, но за конем так никто и не вернулся, засим ирландец возвратился в гостиницу и снова растянулся на кровати. Очень скоро в дверь постучали. Крис отворил. На пороге стояли Реппато Пратт и кавалерист Халлоран.

— Как самочувствие? — хором спросили они.

— Отличное, — заверил Крис. — Я тут выходил поразмять ноги. Как насчет перекусить?

Халлоран уже позавтракал в форте, однако составить приятелям компанию не отказался. Друзья направились в харчевню. Здоровяк повар швырнул на стол несколько подносов и придирчиво оглядел Криса.

— Это ты собираешься биться с Кокинсом?

— Я.

— Следи за левой. Левый удар у него что надо, а бьет он на совесть.

— Ты видел его в деле?

— Видел? Я с ним дрался! Он меня отделал так, что вспоминать тошно. Гадина, иначе и не скажешь. Завтра, в это же время, ты уже на опыте будешь знать. Следи, чтобы он пальцем в глаз не ткнул. Это он любит! Выдавит тебе оба глаза, если не остережешься.

Сотрапезники ели молча. Крис Мэйо напрочь позабыл и о гнедом, и о Джастине Парли. Подкрепившись, друзья вернулись в гостиницу: время словно бы остановилось. Крис раздраженно расхаживал по комнате взад и вперед.

Где-то за полчаса до поединка появился Бреннан. Он пристально оглядел Криса.

— Что, готов?

— Готов.

— Пошли. У меня тут повозка.

— Да здесь всего несколько ярдов. Я сам дойду.

— Заткнись и полезай.

В повозке, что оказалась старым почтовым дилижансом, Крис блаженно откинулся на жестком сиденье. Оуэн Бреннан расположился напротив.

— Заключаются баснословные пари, — сообщил владелец салуна. — Я сам поставил на тебя три тысячи.

Крис заморгал.

— Три тысячи? Долларов?

— Ага, и это далеко не все. Полковник Маклин поставил пятьсот. — Бреннан усмехнулся. — Три к одному. Я надеюсь, что до того, как дадут сигнал начинать, прибавится еще тысчонка-другая, и ставки поднимутся до четырех-пяти к одному.

Халлоран принес Крису спортивный костюм: обтягивающее синее трико и пару превосходных легких кожаных башмаков с плоской подошвой, из тех, что носят единоборцы. Ирландец зашел в обнесенный стеною салун и переоделся.

На открытом пространстве за «Красоткой Запада» уже возвели ринг; ярусы посадочных мест пристроены были к ограждению загона, причем самый верхний ряд приходился на уровне последней перекладины.

Зрители уже собрались. На балконе, что красовался сразу над навесом заднего входа, рядами выстроились стулья. Там сидели двое офицеров в синем: вид с балкона открывался просто превосходный.

В разношерстной толпе можно было увидеть рабочих железной дороги и городских забияк, солдат и игроков и несколько развязных женщин; тут собрались и горожане, и фрахтовщики, и им подобные. Вдруг на балконе появился полковник Маклин.

— Джентльмены? Джентльмены! — Все головы повернулись к говорящему. — Я приказал этим людям, — полковник указал на двух вооруженных винтовками солдат, что застыли по обе стороны балкона, — пристрелить любого, кто попытается оборвать канаты или помешать единоборцам. Добавлю, что оба этих человека стреляют без промаха.

В одном конце толпы раздался одобрительный гул, в другом — негодующие вопли. Полковник с достоинством сел.

Набросив куртку на нагие плечи, Крис вышел на ринг.

Вскорости появился и Сэм Кокинс. Сторонники кондуктора разразились приветственными криками, а Халлоран шепнул что-то своему протеже, так что Крис узнал о появлении Сэма, однако ирландец не обернулся и не подал виду, что заметил противника.

— Деликатничать он не станет, — предупредил Халлоран. — Любит апперкоты.

— Ты говоришь об этом в сотый раз, — сообщил Крис.

Тучный сержант из форта играл роль рефери. Он внимательно осмотрел ладони единоборцев и велел Кокинсу подстричь ногти. Послышались возмущенные вопли.

Подняв руки и призывая к тишине, рефери объявил:

— Состязание проводится по правилам Лондонского Призового Ринга! Нокдаун означает конец раунда. Соприкосновение любой части тела, кроме подошв ног, с землей почитается нокдауном, и раунд заканчивается.

Рефери оглянулся на таймкипера и, по сигналу от него, крикнул:

— Время!

Единоборцы сошлись у черты и осторожно двинулись по кругу, не сводя друг с друга глаз. Мускулистое, волосатое тело Сэма Кокинса казалось сосредоточием грубой звериной силы. Крис Мэйо отличался более изящным сложением и белизной кожи, однако мускулы бицепсов и плеч производили впечатление не менее грозное, хотя Кокинс был покрупнее.

Кокинс Выбросил вперед левую руку. Мэйо отпрянул назад. Сэм сделал ложный выпад, однако Крис не поддался на провокацию. Кокинс собирается измотать противника в первых же раундах? Ну что ж, хотя Крис отроду не уставал в начале поединка, он заставит Кокинса попрыгать: пусть-ка подойдет поближе, пусть потрудится! Кокинс снова попробовал финт, но Мэйо увернулся.

— Давай его, Сэм! — заорал кто-то. — Он трусит!

Кокинс подступил ближе. Движения его казались молниеносными. Внезапно Сэм прыгнул вперед и ударил изо всех сил — сперва левой, затем правой. Левый кулак не попал в цель, но Крис замешкался, и сокрушительный удар правой пришелся ему точнехонько в грудь. Ирландцу Это нимало не повредило, но он получил наглядный урок: с Сэмом шутки плохи.

Крис отступил назад. Толпа выкрикивала что-то обидно-насмешливое. Кокинс неожиданно бросился вперед и замолотил обеими руками сразу. Крис прыгнул на него, вжал подбородок в грудь, чтобы избежать ударов, и, ухватив Сэма за талию, резко оторвал противника от земли и швырнул вниз.

Но Сэм оказался проворнее. Это была попытка окончить раунд, но здоровяк легко приземлился на ноги и нанес ответный удар: удар совершенно неожиданный. Крис рассчитывал, что противник его свалится в пыль, и, ослабив захват, отступил назад и на мгновение опустил руки. Коснувшись земли, Сэм Кокинс широко размахнулся правой рукой, могучий кулак впечатался Крису точнехонько промеж глаз, и ирландец рухнул на ковер.

Толпа взревела; Сэму бурно зааплодировали. Единоборец гоголем прошелся по рингу, возвратился в угол и уселся на табуретку.

Тряся головой, Крис побрел в свой угол. Удар оглушил его, потряс до основания и научил не полагаться на быстрый успех.

Минутная передышка — и снова зазвонил колокол. Улыбаясь, Сэм Кокинс вернулся на ринг.

— Все закончится очень быстро, ирландец! Очень-очень быстро! — заверил он.

Крис сделал ложный выпад, затем рубанул противника по ребрам. Именно этого шанса ирландец ждал! Он проворно нырнул под левую руку противника и нанес удар сбоку в то же место. Противники сошлись ступня к ступне, отчаянно тузя друг друга.

Ни один не сдавался. Толпа восторженно бесновалась. Крис чувствовал, что кулаки его попадают в цель. Вдруг кровь ирландца вскипела; ритм движений захватил его, увлек за собой; он увлеченно наносил удар за ударом, попутно ощущая, что и ему достается изрядно, однако это его не заботило. Мэйо любил битву ради битвы, упивался сокрушительной схваткой, свирепой последовательностью выпадов, неистовством побоища.

Кокинс уступил первым; Крис продолжал наступать. Кокинс внезапно вцепился в противника и толкнул его назад, и снова Крис рухнул в пыль. Удар оказался мощным; толпа насмешливо улюлюкала, аплодируя Сэму. Завершился второй раунд.

Темп был просто устрашающий, но Крис чувствовал себя превосходно. Нокдаун ничего не значит; в этом состязании исход зависел не от очков. Поединок закончится только тогда, когда один из единоборцев рухнет и не сможет вернуться к черте в оговоренное время. А Крис отлично себя чувствовал. Он разогрелся, двигался легко и проворно, и самые мощные удары Сэма, казалось, только взбадривали его.

Теперь Сэм Кокинс двинулся вперед: уверенно, не торопясь. Крис вильнул влево, уворачиваясь от хваленой Сэмовой руки, и нанес короткий прямой удар левой, целясь в рот. Затем еще один, подавшись вперед всем телом. Кулак смачно впечатался точно в цель, по подбородку Кокинса потекла струйка крови. Сторонники Криса одобрительно загудели.

— Мэйо — первая кровь! — заорал кто-то на балконе, и Кокинс полез напролом, колотя по чему попало.

Он оттеснил Криса к веревкам, ударил в живот, затем в голову. Кулак правой пришелся ирландцу прямо в ухо, Крис рубанул левой и едва не промахнулся, задев противника только кончиком пальца.

Острая боль пронзила все тело юноши, и Крис едва не закричал. Толпа это заметила, и Сэм Кокинс тоже, но никто не понял, в чем дело, ибо искалеченный палец Крис осмотрительно зажимал в кулаке. Сэм прыгнул вперед, ударил правой в подбородок, затем еще раз. Крис рубанул сбоку левой точнехонько по ребрам, уворачиваясь от правой руки противника, затем нанес еще три удара подряд в то же место, работая, словно отбойный молоток. Кокинс дернулся назад, но Крис не отставал: выпад правой заставил-таки кондуктора потерять равновесие. Толчок был не из самых сильных, однако ирландец правильно выбрал момент: Кокинс пошатнулся и сел на землю.

Начался новый раунд. Сэм Кокинс кружил по рингу, приглядываясь к Крису. Замысел измотать ирландца в первых же раундах себя не оправдал. Сэм резко прыгнул вперед, Крис вильнул вправо, затем ударил левой, не попал и, продолжая наступать, дважды крепко рубанул по ребрам.

— Здесь ты мне не повредишь, мальчик! — насмехался Сэм.

Он сделал короткий выпад правой, Крис качнулся назад и с трудом устоял на ногах. Левой Сэм заехал противнику в лицо и, как только они сцепились в клинче, попытался выдавить Крису глаз большим пальцем. Крис боднул кондуктора в переносицу; здоровяк отпрянул, и, широко размахнувшись правой, ирландец послал врага точнехонько на канаты.

Крис прыгнул на врага и, наскочив на железный правый кулак, качнулся назад. Удержавшись на ногах, он опять бросился на противника, молотя обеими руками. Кокинс яростно отбивался; враги снова сцепились в клинче, и Сэму удалось опрокинуть ирландца назад. Сокрушительный удар правой настиг падающего уже в воздухе. Оглушенный, Крис качнулся в сторону и рухнул на колени.

— Время!

В центр ринга подоспел Халлоран и помог Крису добрести до табуретки.

— Так-то! Так держать! Он уже все равно что готов, Сэм! Осталось всего ничего!

Начался очередной раунд. Халлоран, уже изрядно встревоженный, вытолкнул Криса на ринг. Сэм Кокинс устремился вперед, молотя кулаками в воздухе. Криса швыряло из стороны в сторону, ирландец шатался на ногах, колени его подгибались, он едва не падал. Взяв себя в руки, Мэйо бросился на Кокинса и снова ударил противника под ребро. Не сдаваясь, полагаясь только на силу собственных мускулов, Крис упрямо отражал все попытки Сэма бросить его на землю.

Ирландец держался изо всех сил, парируя выпады; затем он резко подался вперед, поймал локоть Сэма в захват, подобный тискам, и, крутнув здоровяка пару раз, отпихнул его от себя. Кокинс забалансировал на цыпочках, стараясь удержать равновесие. И тут ирландец врезал ему в живот, а затем снова занес руку, целясь в голову, но Сэм успел пригнуться, и удар пропал втуне.

Низко опустив голову, Крис кружил по рингу, медленно вращая руками — ни дать ни взять мельничные жернова! Сэм выбросил вперед левую руку, Крис поднырнул у него под локтем, одновременно заехав Сэму под ребро. Сэм поморщился от боли; мягко спружинив, Крис левой ударил противника в живот, а затем откачнулся назад, и правый кулак угодил кондуктору в голову. Кокинс пошатнулся и едва устоял на ногах.

В первый раз за все раунды Сэм Кокинс осознал, что именно этот поединок он может и проиграть. Эта мысль ужаснула кондуктора; он вцепился в Криса обеими руками и тряхнул противника хорошенько, заехав локтем в бровь, так что из пореза над правым глазом хлынула кровь. Затем левой ударил ирландца в пах.

Упрямо и зло Мэйо отражал удары. Здоровяк наваливался на юношу всей тяжестью своего могучего тела, сбивал Криса с ног, колошматил, мордовал, теснил к краю ринга, швырял на канаты: от соприкосновения с ними тело словно огнем обжигало. Мэйо заехал противнику в ухо, затем боднул головой в грудь и яростной последовательностью ударов оттеснил Кокинса назад.

Набычившись и норовя тыкнуть пальцем в глаз, Кокинс наконец-то сбил Мэйо с ног, и тот снова рухнул на землю.

Поединщики разошлись по своим углам.

— Ты как? — поинтересовался Пратт.

— Все в порядке, — бодро отозвался Крис и вдруг понял, что не соврал.

Кокинс может бить его, колошматить что есть сил, теснить к краю, однако он, Крис, хотя и перемазанный кровью, по-прежнему был в отличной форме и ничуть не устал.

Судья объявил начало следующего раунда, и, не задержавшись ни на мгновение, ирландец вышел на ринг. Кокинс сделал ложный выпад левой, затем довершил удар. Нападение застало Криса врасплох: юноша снова рухнул на землю.

Начался новый раунд. Крис нарочно занес руку выше, чем нужно. Кокинс нырнул, подставляя подбородок под апперкот. Излюбленный прием самого Сэма, как говорили ирландцу перед поединком! Сэм взлетел в воздух, Крис широко размахнулся левой и ударил противника, не дожидаясь, покуда тот приземлится. Кокинс рухнул как подкошенный.

Новый раунд Кокинс начал с того, что обрушил правый кулак на раненую руку Мэйо. Выходит, углядел-таки искалеченный палец! Крис заскрипел зубами от боли; Сэм расхохотался, сделал ложный выпад и заехал правой прямо по ране, затем еще раз и еще. Противники сошлись в клинче, и, глядя мимо головы Сэма Кокинса, Мэйо заметил в углу ринга Мюррея. Тот злобно усмехался. Нос у Мюррея был перебинтован, усмешка открывала широкую брешь в зубах, которой раньше не наблюдалось; ренегат держался прямо, как шомпол, — неудивительно, ребра-то переломаны! Разумеется, именно он подсказал Сэму насчет раны.

Кокинс заехал по больной руке локтем, и Мэйо скривился от боли. Вдруг из самых глубин его существа поднялась волна ярости: поднялась, захлестнула, взорвалась пламенем в черепе. Обезумев от боли, ирландец врезал Кокинсу правой, затем обеими руками заехал в солнечное сплетение. Кокинс откачнулся назад, лицо его посерело; Крис ударил снова, на этот раз наотмашь, правой; могучий кулак рассек кожу над левым глазом противника. А теперь — сбоку! А теперь — справа! Так, хорошо… Сэм покачнулся и едва не упал, но Крис прыгнул вперед и левой ухватил противника за талию.

Три коротких, сокрушительных удара пришлись Сэму в голову. Затем, оттолкнув Кокинса, Крис далеко выбросил вперед правую руку, и кулак впечатался в подбородок противника. Глаза Сэма остекленели, и кондуктор бессильно рухнул в пыль. В то же самое мгновение рука Мюррея качнулась вверх, и в ней блеснул револьвер.

Спрятаться было негде, да Крис Мэйо и не искал укрытия. Последний удар его был настолько мощен, что ирландец по инерции развернулся вполоборота, едва дуло поползло вверх. Воспользовавшись силой толчка, ирландец бросился на Мюррея. Внезапно увидев прямо перед собою эти кошмарные кулаки, Мюррей выстрелил слишком поспешно. Пуля просвистела мимо; правая рука Криса описала широкий полукруг и пошла вниз.

При этом внезапном натиске зрители, что до сих пор напирали друг на друга, проталкиваясь поближе, отпрянули назад. Рука опустилась, могучий удар пришелся точно в плечо Мюррея, и тот рухнул на землю, выронив винтовку.

Растолкав толпу, к месту событий подоспели солдаты; двое снайперов метнулись вперед, но Мюррей уже проскользнул ужом у зрителей под ногами и исчез.

Крис Мэйо вернулся на ринг, но Сэм Кокинс по-прежнему лежал неподвижно и вставать явно не собирался.

Глава 13

Когда Крис возвратился в свой угол, там уже поджидал Бреннан.

— Отлично, Мэйо, отлично. — Он вытащил из кармана две сотни долларов. — Победитель забирает все — и это твое по праву.

— Спасибо, мистер Бреннан.

— Ты еще подраться не собираешься?

Крис пожал плечами.

— Может быть; зарекаться не стоит. Но этой суммы мне для начала хватит. Вы и сами в проигрыше не остались, мистер Бреннан, и думается мне, что любой другой ирландец вам подойдет не хуже меня.

— Это наводит меня на другую мысль, — сказал Оуэн Бреннан. — Я на тебе целое состояние сделал. В таких случаях я привык поступать так, как принято в Ирландии и в Англии. Я поделюсь с тобой своим выигрышем. Я загреб больше пяти тысяч долларов… не скажу тебе, насколько больше… но к твоим двумстам я добавляю еще тысячу.

Крис открыл рот.

— Тысячу долларов? — Юноша с трудом мог поверить в подобную щедрость.

— Заходи ко мне завтра, деньги будут тебя ждать. Но на твоем месте я бы поостерегся. Я видел в городе людей из шайки Парли. Кроме того, эта сволочь Мюррей, что попытался подстрелить тебя, — он наверняка ошивается где-то неподалеку.

Реппато Пратт потянулся к револьверу и наполовину извлек его из кобуры.

— Ты уверен? Здесь ребята Парли?

— Ну, кое-кто из города прибился к шайке, и я их в Ларами давненько не видел, а несколько дней назад эти люди снова объявились.

— Хотел бы я добраться до этого самого Мюррея, — проворчал Реп. — Крис стоял точнехонько между нами, и я не мог выстрелить в гада. Но он напрашивается, ох напрашивается!

Итак, Крис Мэйо стал счастливым обладателем двенадцати сотен долларов: столько денег он в жизни своей не видел. Баснословное состояние для простого ирландского парня! Однако богатство заставляло задуматься об осторожности. Слишком долго он, Крис, нищенствовал, теперь нежданно-негаданно обретенный капитал открывал для ирландца многие двери, что в противном случае остались бы для него навеки закрытыми. Однако что же делать, какую дверь выбрать? Торопиться нельзя, нужно хорошенько обмозговать это дело!

Конечно,купить земли, только где? К тому же надо раздобыть подходящих лошадок, породистого жеребца и несколько кобыл. Разумно будет посоветоваться с Оуэном Бреннаном: он же приехал в эту страну примерно в том же положении, что и сам Крис. Можно спросить и у полковника Маклина: наверняка полковник много чего знает о здешних конезаводах. А ежели сам не знает, то уж верно есть у него подходящие знакомые.

Крис вернулся в гостиницу вместе с Реппато и Халлораном. Оказавшись в комнате, Пратт устроился на корточках у стены.

— Крис, ты сиди тут, никуда не выходи. Я вроде как пройдусь да погляжу; может, чего и узнаю.

— Ты думаешь, что люди Парли не отказались от своего намерения? — спросил Крис.

— От них дождешься! Этот Джастин, он же просто одержимый какой-то! Я понял это еще в шайке. Серебряный Дик осмотрителен, и при этом великий стратег, хотя при Парли старается стушеваться. Дел Робб… ну, за этим нужен глаз да глаз. Он вроде Мюррея: рад выстрелить в кого угодно — по поводу и без повода.

Крис слышал это и прежде, но не понимал, на что ему эти сведения сейчас. Грабить город Парли явно не станет; он, Крис, вскорости сядет в поезд и уедет на запад: поди достань его! Барда Маклин и отец ее в форте, и, стало быть, в безопасности.

Оставшись один, Крис погрузил лицо в теплую воду, прижимая тряпку к распухшему глазу. Глаз почти не открывался, рана над ним оказалась довольно глубокой. Рукам тоже изрядно досталось: руки покраснели и распухли. Неудивительно: ну и лупил же он этого Кокинса, ну и колошматил! С мизинца сорвало рубец, надо будет снова перевязать покрепче.

Боксеры поговаривали, что руки якобы следует защищать перчатками. Крис эту мысль охотно поддерживал. Зачастую поединок еще не заканчивался, а кулаки боксера так распухали, что единоборец опасался бить в полную силу. Перчатки непременно защитят пальцы; что станется с противником, когда отпадет необходимость сдерживать силу удара, это другой разговор. Крис видел перчатки такого рода; многие борцы уже употребляли их в спарринге, и оппонентам приходилось туго! Но руки надо защитить, факт.

До самой темноты Крис ухаживал за своим изрядно пострадавшим телом. Мускулы ныли во многих местах, а синяков было куда больше, чем казалось раньше, во время поединка. Мэйо извел полбутыли конского эликсира и почти всю жестянку какой-то синей мази, купленной вчера Репом. Бедняга сделался липким и скользким, и несло от него за версту. Ирландец растянулся на кровати, надеясь подремать до того, как вернутся остальные.

Благодаря состязанию, Халлоран получил увольнительную и был таким образом избавлен от необходимости эскортировать генералов на охоту. Завтра вместо него отправится кто-то другой. «А ведь мог бы и сам съездить, — подумал Крис. — Поединок-то закончен, и в услугах его больше не нуждаются».

Уже засыпая, Крис вспомнил о гнедом коне. Надо сказать об этом Репу. Надо выяснить, кто его хозяин. Все, что связано с Парли, — очень важно.

Разбудил Криса стук в дверь. Юноша резко разлепил сонные веки и мгновение глядел в потолок, вспоминая, где находится. Стук повторился.

— Сейчас, минуточку! — крикнул ирландец и кубарем скатился с постели.

Все болело, руки и ноги не гнулись. Снаружи занимался рассвет; Крис вдруг понял, что, должно быть, проспал всю ночь напролет. Шатаясь, ирландец подошел к двери: бедняга еще не проснулся толком. За дверью обнаружились Реп и кавалерист Халлоран.

— Как дела, парень? Жив пока? — усмехнулся Реп.

— Скорее мертв, чем жив. Кости болят так, что ужас. Этот Кокинс бить умеет, — признал ирландец.

— А я вот всю ночь резался в карты, — смущенно сообщил Реп. — Обоих лошадей потерял, но у меня хватило ума выйти из игры, пока еще оружие при мне.

Внезапно в голову юноши пришла мысль, та самая, что мучила его накануне вечером.

— Реп, пока я помню: кто из людей Парли разъезжает на породистом гнедом жеребце с черными хвостом и гривой? Клеймо — прямая линия, еще одна прямая линия прямо над нею, а от нее, в свой черед, отходят три вертикальные черты.

— Если ты намерен осесть на Западе, Крис, ты лучше поучись читать клейма. Это клеймо называется «Е-над-чертой». Хозяин коня — Холли Барнс; а жаль, что не я.

Халлоран резко обернулся.

— Холли Барнс? Не может быть! Холли Барнс едет с генералами на охоту в качестве проводника.

Криспин Мэйо похолодел. Руки его, неловко ощупывающие распухшее лицо, застыли в воздухе. Генералы — все до одного — едут на охоту за бизонами, а проводником у них — человек из шайки Парли. Совпадение? Вряд ли!

— Хал, — спросил он, — как так случилось? Ты знаешь?

— Охоту затеял Дюррант. Тот самый инженер железной дороги, что спорит с Доджем касательно прокладки путей. Кто-то навел его на Барнса, а Барнс якобы хвалился, что видел бизонов к северу у реки, так что Дюррант нанял его проводником. — Халлоран уставился на Репа, Крис тоже. — Ты говоришь, что Барнс — из шайки Парли? Того самого Парли, что собирался похитить Шермана, а умыкнул Маклина?

— Ну да, Хал. А теперь его, Парли, ставленник поведет их всех — Гранта, Шермана, Шеридана, Хейни, Доджа, — и поведет туда, куда скажет Парли.

— Может быть, Холли откололся от шайки? — протянул Реп. — Бывает и такое.

— Ты бы в том поручился? — спросил Крис напрямую.

— Нет, конечно, нет, — отвечал Реп. — Я скажу тебе, что я еще узнал: в городе полным-полно дружков Парли. Его банда значительно выросла с тех пор, как мы с ней поцапались.

Крис уставился на Халлорана.

— Нельзя терять ни минуты! Давай быстро в форт, скажи там, чтобы всполошили солдат — и в погоню!

— Ничего не выйдет, — возразил Халлоран. Вытянутое лицо кавалериста было смертельно бледно. — Два патруля в составе двадцати человек в каждом выехали сегодня на рассвете, один — на восток, другой — на запад, вдоль трассы. В форте осталось не более четырех-пяти солдат.

Крис пораскинул мозгами.

— Реп, хватай коня и дуй вдоль путей на запад, скажи патрулю, пусть едет на север вдоль реки, или притока, или что уж там есть, навстречу генералам. Я поскачу прямо к ним. А ты, Хал, гони на восток и направь тамошний патруль в нужном направлении или пошли кого-нибудь вместо себя, только быстро! Нельзя сидеть сложа руки!

Халлоран покачал головой.

— Крис, ты сам не знаешь, что говоришь. Во главе этих патрулей стоят офицеры, и они получили приказ — четкий и ясный. Ты можешь сообщить им о случившемся, а уж послушаются они или нет — кто знает! В нашей власти только рассказать им все, что нам известно, а уж решат они сами.

— Так и расскажи им, черт побери! Расскажи!

Реп уже исчез. Крис Мэйо пристегнул к поясу шестизарядный револьвер, схватил винтовку и выбежал в коридор. Все тело ныло, но ирландец не сбавил темпа. У дверей гостиницы он быстро огляделся. По улицам бродили праздные зеваки, лениво переговариваясь между собой.

Мэйо помчался прямиком к салуну Бреннана; при виде его люди тоже потянулись в ту сторону, гадая, что происходит: в Ларами ирландец сделался заметной фигурой. Владелец салуна как раз открывал заведение, как на него налетел Крис.

— Бреннан, мне нужна лошадь! Лучшая, какую только можно достать за деньги! Быстро! — закричал он.

Бреннан взревел как пароходная сирена.

— Хэнк! Джо! Эй, Свед! Джордж! Пошевеливайтесь там!

Работники Бреннана выросли как из-под земли; зеваки теснились сзади. До Криса донеслись слова: «Парли… Грант и Шерман… засада».

— Я видел Холли верхом на гнедом не далее чем этим утром! Но я даже представить себе не мог…

Из-за угла появился человек, ведя в поводу первоклассного вороного жеребца.

— Держи, Крис! Поезжай — и удачи тебе!

— Я поеду с ним! — Это сказал Джо Хейзл, один из тех, кто поспешил явиться к Бреннану. Юношу тут же поддержали.

— Торопись, парень! — Бреннан хлопнул ирландца по плечу.

— Я догоню тебя с тридцатью — сорока молодцами! Эй, да в городе наберется с сотню парней, и сторонников бывшего Союза, и солдат-конфедератов, что за тебя глотки перегрызут! Все как один — законопослушные граждане!

Крис вскочил в седло и ударил жеребца пятками. В мгновение ока город остался позади. Река протекала чуть севернее; до охотников не больше часа езды, едут они неспешно, потому что никуда не торопятся и еще потому, что за отрядом следует обоз.

Крис пораскинул мозгами. С бизонами он сталкивался только в ту памятную ночь у железнодорожного полотна и ничего о них толком не знал. Тут юноша вспомнил слышанные краем уха обрывки разговоров: выходило, что бизоны якобы пасутся у реки к северу и к югу от форта.

А вот и следы охотников! Тут у юноши перехватило дыхание. На траве четко выделялись отпечатки копыт той самой кобылки, на которой ездила Барда. Их Крис хорошо запомнил. Неужели Барда тоже отправилась на охоту? Или одолжила кому-то свою лошадь?

Барда… скорее всего, это и впрямь она. А Мюррей — в числе бандитов!

Барда. Страх отозвался в сердце острой болью. Снова Барда и Мюррей… Крис осмотрел винтовку. Заряжена. Хорошо!

Здешняя местность ничуть не походила на ту равнину, по которой Крис разъезжал прежде. Не такая открытая, пересеченная, куда больше обнажений породы, тут и там виднеются рощи. Ехать по следу охотничьего отряда оказалось делом несложным. Но вдруг, перпендикулярно ему, обнаружился еще один след. Одинокий всадник промчался во весь опор на северо-запад.

— К бандитам послан, не иначе!

Крис тут же принял решение и, позабыв об охотниках, последовал за одиноким всадником. Ирландец ехал быстро, останавливаясь на каждом холме, чтобы с вершины его внимательно оглядеть местность.

Вскорости он отыскал следы целого отряда всадников: здесь бандиты встретились с посланцем, за которым гнался Крис. Благополучно воссоединившись, они поскакали параллельно тому пути, по которому двигались охотники. Многочисленный отряд, ничего не скажешь!

Крис послал коня вперед; ноздри щекотала пыль. В миле или около того он приметил бизона, затем еще одного. Ирландец поднялся на косогор и смело поскакал вперед. Если ничто другое ему не под силу, он, по крайней мере, пугнет дичь, испортит генералам охоту, и, может статься, военные возвратятся в форт.

Крис потянулся к револьверу. Револьвер на месте; металл успокаивающе холодит руку.

След исчез в лесистой лощинке, и это ирландцу не понравилось. В таком месте легко попасть в западню. Крис повернул на запад, объезжая лощинку кругом. Огибая край оврага и стараясь держаться в тени холмов, юноша заметил охотников на расстоянии примерно мили; и они тоже перевалили через косогор.

Никакого плана у Криса не было, он решительно не представлял себе, что делать. Где-то неподалеку затаились шестнадцать, восемнадцать, может быть, даже двадцать южан-ренегатов, а то и больше. Они вознамерились перебить охотников, что скачут себе по прерии, даже не подозревая о грозящей опасности, а среди них — Барда Маклин. От этой мысли Крису сделалось совсем плохо.

Криспин Мэйо осадил вороного и зорко осмотрелся по сторонам, впиваясь взглядом в каждый куст. Облизнул пересохшие губы и дал шенкеля, пустив коня неспешным шагом.

Крису не удавалось избавиться от ощущения, что чьи-то глаза следят за каждым его движением, что рядом кто-то есть. Волосы встали дыбом. В этих краях кишмя кишат индейцы, но эти люди куда хуже краснокожих, это дикари куда более злобные. Южане-ренегаты. Палачи…

Прямо перед ним холм плавно понижался. Тут же маячила узкая стежка, протоптанная животными, что уводила к деревьям и далее вверх по склону. Крис заколебался, но другого пути не предвиделось, а уезжать слишком далеко от людей, которых следовало предупредить, ирландец не хотел.

Впереди, словно из ниоткуда, возникли три бизона. Зверюги трусцой пересекли тропинку; затем появился еще один. Ниже склон холма порос деревьями, и, повинуясь наитию, ирландец направил черного жеребца прямо к роще. Там он натянул поводья и снял с плеча винтовку.

Четверо всадников ехали по следу бизонов, и одним из них был Мюррей.

Глава 14

Криспин Мэйо неудачно выбрал наблюдательный пост: местность просматривалась почитай что со всех сторон. Один взгляд в его сторону — и юношу бы непременно заметили. Ирландец словно прирос к месту, шепотом успокаивая жеребца и молясь про себя, чтобы тот не заржал в самый неподходящий момент.

Четверо всадников проехали мимо, поднимая клубы пыли; однако Крис не спешил покидать убежища. Сердце юноши бешено колотилось. Ирландец отлично понимал, в сколь незавидном положении оказался. Те, что устроили засаду на генералов, охотно порешат и его, Криса; а уж у Мюррея повод к тому есть!

На юго-западе поднимались горы Медисин-Бау; еще ближе находился приток Ларами, и отряд охотников скакал как раз туда.

Крис ничего не знал о притоке реки, равно как и о здешних краях в общем и целом. Надо полагать, Мюррей и трое бандитов выезжали на разведку, в то время как основной отряд залегает где-то у реки, поближе к бизонам. Вне всякого сомнения, Холли Барнс ведет генералов именно туда, к притоку, а он, Крис, бессилен что-либо предпринять. За охотниками бдительно наблюдают, и ежели он попытается подъехать к отряду и предупредить военных, его тут же пристрелят на месте.

Крис осторожно поднялся вверх по склону и выехал на открытую местность. С гребня холма, сам оставаясь незамеченным, юноша видел на много миль вокруг. Неподалеку паслось стадо бизонов: вполне приличное стадо. Тут ирландца осенило… а что, если пугнуть зверюг навстречу охотникам? Или подогнать их достаточно близко, на расстояние выстрела? Не поможет ли это? Очень может быть…

Крис спустился с хребта и поскакал во весь опор, держась низины между двумя грядами холмов. Снова оказавшись на возвышенности спустя несколько минут, он увидел бизонов на расстоянии не более двух сотен ярдов. Крис шагом направился в их сторону.

Огромный старый бык поднял массивную голову и тупо уставился на чужака. Нерешительно сделал два шага ему навстречу, затем развернулся и затрусил в противоположном направлении. Крис ехал шагом прямо на стадо; бизоны неуверенно двинулись прочь. Банды Парли нигде не было видно: вне всякого сомнения, ренегаты сосредоточили все свое внимание на генералах.

Крис опасливо кружил по равнине: он ровным счетом ничего не знал о повадках бизонов. Познания ирландца в этой области ограничивались случайными сведениями, подхваченными в поезде (впрочем, в памяти почти ничего не сохранилось), да рассказами Реппато Пратта. Помнил он, разумеется, и нашествие бизонов на красную хибарку: яростный, все сметающий на своем пути поток, который Крису удалось-таки повернуть в сторону в ту памятную ночь. Крис Мэйо не хотел повторения тогдашней катастрофы: он задумал только подогнать бизонов на расстояние выстрела, предложить генералам альтернативную дичь и увести их подальше от засады, приманка в которой, надо полагать, все те же бизоны.

Если этот план удастся, то Крис одержит победу над шайкой Парли, даже не вступая в открытый бой. К перестрелке у Криса душа не лежала. Драка — это последнее средство, на случай, если другого не найдется. В числе охотников есть люди, чьи жизни нужны стране. Кроме того, там Барда.

Крис натянул поводья и выждал немного, глядя, как бизоны неспешно ковыляют прочь. А вот у бегущих бизонов вид на редкость нелепый: трусят как-то вприпрыжку, головы мотаются из стороны в сторону, длинные бороды подметают траву. Крис медленно проехал вдоль всего фронта; одного его вида было достаточно, чтобы животные стронулись с места.

Прозрачный воздух был совершенно неподвижен. Крис поднялся в стременах и попытался разглядеть, что происходит за грядою низких холмов, где, по его предположениям, находятся охотники.

Ничего… только дрожит знойное марево, только покой и тишина. Где-то запел жаворонок; высоко над головою лениво описывал круги канюк, следя за развитием событий.

Крис спешился и побрел вперед, ведя вороного в поводу. Бизоны, которых он пугнул, лениво брели через плато, за которым Крис давеча углядел охотников. Ежели животные никуда не свернут, они явят собою отличную мишень и уведут генералов от оврага, где, должно быть, засели люди Парли.

Ветер дул в сторону бизонов; завидев приближающегося чужака, животные уходили прочь, но, поскольку юноша двигался медленно, не спешили и они. Где же люди Парли? Ирландец так и впивался взглядом в распадки меж холмов, зная, что до негодяев не больше полумили, а может быть, и того меньше, и что любой из ренегатов охотно порешит его на месте… только вот теперь они стрелять вряд ли отважатся, побоятся вспугнуть генералов.

Где-то позади — Оуэн Бреннан и его люди, кого бы уж там он ни сманил с собою. В Ларами полно ветеранов войны, тех, что сражались и в том, и в другом лагере. Бреннан, наверное, уже выехал…

Крис снова сел в седло и поехал вперед, слегка подгоняя бизонов. Вдруг в некотором отдалении он увидел отряд генералов: охотники выехали из лощины и остановились. Солнце играло на лоснящихся боках коней, однако с такого расстояния невозможно было определить численность отряда и прочие подробности.

Ирландец направил коня на бизонов: оглядев чужака, зверюги недовольно замотали головами и снова стронулись с места. Испугаться не испугались: к этому всаднику они уже попривыкли, — однако шаг ускорили. Крис — тоже.

Их набралась уже дюжина… да нет, двадцать или около того, и к ним присоединялись все новые. До того животные паслись на лугу вразброд, но теперь стали понемногу сбиваться в стадо. Крис посмотрел в сторону генералов, прикрывая глаза от солнца. Военные словно бы пребывали в нерешительности, обсуждая, идти ли за проводником или попытать счастья со стадом, что двигалось прямо на них.

Впереди бизоны резко свернули к северу, далеко обходя горную складку: там, наверное, или лощина, или глубокий овраг. Крис взял в руки винтовку. Губы пересохли… ну вот, теперь, по крайней мере, он знает, где засели эти дьяволы. Не все, но некоторые. Юноша описал широкий полукруг, огибая опасное место, и тут, как из-под земли, впереди появились трое.

Враги находились всего в тридцати ярдах. Пешие. Что толкнуло его на этот шаг, Крис так и не понял, однако юноша внезапно ударил вороного пятками и поскакал прямо на них.

Поступок этот был совершенно неожидан; жеребец мчался во весь опор, и бандиты не сразу поняли, что жертва скачет к ним, а не от них. Крис наклонился в седле, прицелился в самого дальнего и выстрелил на скаку. Промазал… передернул затвор, снова выстрелил и широко размахнулся прикладом. И на этот раз — попал.

Удар болью отозвался где-то в позвоночнике, в то же самое мгновение винтовка выпалила у самого уха, и перед всадником разверзлась пропасть. Крис резко развернул черного жеребца и направил его вдоль края, оглянувшись через плечо. На земле лежали двое, но один уже поднимался на ноги: не то лошадь его сбила, не то сам споткнулся, торопясь отойти в сторону. Бандит поднял винтовку, но в это самое мгновение земля резко ушла из-под ног, Крис скатился в низину и поскакал через можжевельник.

Вокруг свистели пули… или ему это только казалось? Наконец Крис услышал выстрелы, пригнулся еще ниже и помчался, не разбирая пути. Поднявшись по противоположному склону лощины, ирландец оказался в четверти мили от места событий. Бандиты исчезли. Все, кроме одного, того, что получил удар прикладом: он остался лежать неподвижно, черным пятном выделяясь на серо-буром фоне.

Повернув коня, Крис увидел, что перед ним — приток реки. Где-то тут, за деревьями, засели остальные приспешники Парли. Ирландец спешился среди камней и бурелома, привязал коня в надежном укрытии и быстро зашагал вперед.

Мэйо понятия не имел, что делать. Но бандиты где-то здесь, в кустарнике, их надо выкурить! Юноша проверил наличие патронов… полным-полно! Он поглядел вниз, на деревья, и ровным счетом ничего не увидел. Как ни жаль тратить драгоценный свинец, обстреливая невидимую мишень, необходимо что-то предпринять, упредить генералов, заставить их уйти из опасного места!

В овраге прозвучал чей-то голос: отдает распоряжения, не иначе! Крис опустился на колени за упавшим деревом, укрепил винтовку понадежнее и повел обстрел в глубину. Цели юноша не видел: нужно было вспугнуть бандитов и одновременно поднять шум и предостеречь генералов. Ирландец спускал курок, поднимал дуло на дюйм выше и снова разряжал винтовку. Он старательно выпустил в подозрительное место десять пуль, прочесывая полосу деревьев и надеясь, что противник сложа руки сидеть не станет.

Продолжая стрелять, юноша оглянулся на охотников. Генералы вроде бы остановились… Крис отчетливо представлял себе, как они ругают на чем свет стоит «проклятого идиота», распугавшего дичь, хотя, по чести говоря, выстрелы только погнали бизонов им навстречу.

Джастин Парли привел отряд в боевую готовность. Кто там расхваливает Стюарта? А также и Форреста? Или этого выскочку Янки Кастера? Ну, он им покажет, что такое кавалерийская атака, он их в порошок сотрет!

То, что изначальный план потерпел крах, не давало Парли покоя. Что за эффектный, убедительный жест: похитить Шермана, запытать его, убить и дать знать граду и миру, что он, Парли, отомстил за Атланту. А теперь подвернулся шанс убить всех троих, Гранта, Шермана и Шеридана. Да его назовут героем… героем!

— Майор, — произнес Уоткинс, дюжий мятежник из Арканзаса. — Проклятый ирландец отгоняет бизонов!

— Что? — Героические мечты Парли о том великом дне, когда имя его станут прославлять все непримирившиеся южане, развеялись в дым. — Что еще такое?

— Ирландец… ну, этот боксер. Он отгоняет бизонов.

— Убейте его! — рявкнул Парли. — Ты, Уоткинс, и Мюррей, и Хардт! Идите и остановите мерзавца! Убейте его!

Бандиты отправились на задание пешком, чтобы удобнее было целиться, но тем временем Крис Мэйо подъехал поближе, и, появившись внезапно, ренегаты оказались едва ли не под копытами жеребца. А тогда, вместо того чтобы удрать, этот идиот поскакал прямо на них!

Хардт остался лежать в степи — судя по всему, мертвый. Уоткинс и Мюррей, отчаянно злясь на себя, на судьбу и на Криса Мэйо, укрылись в овраге. На Уоткинса налетел жеребец, однако задел не сильно. Пошатываясь, ренегат вернулся в заросли. Мюррей не отставал.

Мюррей проворно вскарабкался наверх за оброненной винтовкой, затем бегом возвратился в укрытие.

— Куда он подался? — зло спросил бандит у Уоткинса.

— Исчез, — раздраженно проворчал Уоткинс. — Только что был тут, а теперь и нет. Да что с ним такое? Безумен он, что ли?

— Он не безумен, — кратко отозвался Мюррей. — У него просто нервы железные. Этот проклятый Мик бросит вызов аду, вооружившись одним-единственным ведром воды!

Парли снедало нетерпение. Раз уж бизоны двигаются в направлении реки, охотники ближе не подъедут, но они и так в полумиле от оврага и отчасти скрыты за кустарником и можжевельником. Первые две сотни ярдов он поведет коней в поводу, ярдов сто пройдет трусцой, а затем — в атаку!

— Готовы? — зазвенел голос. Парли выхватил рапиру. — Готовы! — повторил он, жалея про себя, что не помнит слова подобающих команд. В нерегулярных войсках, где Парли служил, такие команды почти не использовались, но сейчас оказались бы очень к месту. — Гото…

Пуля взбила пыль в тридцати ярдах от Парли, где-то рядом щелкнул затвор. Вторая пуля ударила в дерево, и во все стороны брызнула кора, третья глухо чавкнула в грязи под ногами у коня.

— Вперед! — заорал Парли. Это слово первым пришло ему на ум: не совсем то; что хотелось бы!

Шеренга всадников рванулась вперед, вверх по склону оврага, а затем дальше в степь, топча полынь и можжевельник.

Мэйо услышал истошный крик главаря. В следующее же мгновение всадники хлынули из оврага в противоположном направлении. Всего ирландец насчитал около двадцати пяти. Резко развернувшись, Мэйо выпалил наугад, один из всадников свалился с седла, и раздался сухой щелчок. Патронник опустел.

В отчаянии Крис принялся перезаряжать винтовку. Враги удирают! Он резко поднял ствол и послал вдогонку отряду пять пуль. Ни одна из них не попала в цель, а заряды снова иссякли. Опустившись на колени, Крис проворно загонял на место патрон за патроном, вознамерившись на этот раз зарядить винтовку под завязку.

Покончив с этим делом, Крис поднялся было на ноги, как вдруг услышал шаги. Юноша вскочил, повернулся, услышал грохот выстрела, а вслед за тем — торжествующий, злобный, исступленный вопль: «Попал!» Винтовка громыхнула снова.

Юноша почувствовал, что падает, протянул руку, чтобы ухватиться за что-нибудь, но ничего не подвернулось. Он споткнулся о бревно, перелетел через него и, приземлившись по другую сторону, пребольно ударился головой о землю. Он услышал топот бегущих ног, истошные крики и, собрав последние силы, спрыгнул в овраг.

Итак, он ранен. Насколько серьезно — неизвестно, но в мыслях царят полное смятение и паника. Надо убираться отсюда… и поживее!

Крис напоролся на куст, продрался сквозь ветви, ударился обо что-то твердое и снова упал. Резко дернувшись, забарахтался в липкой грязи у ручья. Попытался подняться на ноги, снова упал, пополз. Кое-как стерев с лица ил и грязь, он увидел прямо перед собою черное отверстие и заковылял туда.

Не яма, нет, не безопасное прибежище — всего лишь темная брешь в кустарнике, где продиралось какое-то животное. Ирландец пополз по этому подобию туннеля. Дыхание вырывалось с хрипом. Выше, на самом краю оврага, с которого он скатился, звучали выстрелы и ругательства.

— За ним, черт побери! Убейте его!

Ирландец услышал топот бегущих ног. Но тут туннель кончился, юноша, шатаясь, поднялся на ноги и бросился напролом сквозь деревья, не разбирая дороги, налетая на — стволы. В боку пульсировала тупая боль, но что тому причиной — пуля или усталость, — он не знал. Мучительные спазмы то сжимали голову, то отпускали.

Крис упал и снова поднялся на ноги. Винтовка осталась где-то у бревна. И конь там же. Небось достался проклятым ренегатам!

Юноша пробежал несколько шагов, с размаху налетел на дерево и судорожно вцепился в ствол, чтобы не упасть. Повернулся и поглядел назад. Ничего; только листва да кустарник. Крис снова бросился вперед, мечтая только об одном: затаиться в какой-нибудь дыре. Откуда-то донесся крик, затем канонада выстрелов, но ни один не задел беглеца.

Крис мчался со всех ног. Вдруг юноша заметил, что впереди расщелина резко сужается, а под ногами — камень. Беглец подбежал к отверстию в скалах, и каменистое плато словно бы оборвалось: Крис стоял на краю отвесного утеса. Пересохший водопад!

Юноша сделал попытку замедлить бег, остановиться, но силой инерции его влекло вперед. Он перекатился через край, пальцы отчаянно вцепились в камень. Ирландец ухватился за какой-то выступ и уже подумал было, что спасен, но камень обвалился, и юноша рухнул вниз. В полете задел за куст: затрещали ветви, но падение не замедлилось. Последнее, что запомнил Крис, — это бледный кружок света над головой; а затем сомкнулась тьма.

В полумиле от оврага Бреннан с тридцатью всадниками въехал на гребень невысокого холма. Разглядеть ничего не удавалось. Где-то в тени холмов звучали выстрелы охотников.

— Ну, — фыркнул владелец салуна, — они еще…

В этот момент из оврага вырвались люди Парли: стремительная атака началась слишком поспешно и слишком далеко от намеченной цели.

— За ними, друзья! — Бреннан пришпорил коня и поскакал вперед. И открыл огонь.

Неожиданный удар во фланг смешал бандитам все карты. Люди Парли, не отличавшиеся дисциплинированностью и в лучшие времена, дрогнули и отступили. Доблестные всадники Бреннана, по большей части — ветераны Гражданской войны и бесчисленных сражений с индейцами, порадовались возможности снова показать себя в деле. Паля из ружей, они бросились вдогонку ренегатам.

Мгновение — и все было кончено. На земле валялось с полдюжины трупов. Кое-кто, с трудом удерживаясь в седле, умудрился ускакать прочь. Серебряный Дик, повинуясь необдуманному приказу Парли, поднялся по склону одним из последних, при первом же выстреле резко развернул коня и ускакал назад, к реке. Дел Робб держался рядом с ним.

Затрещали кусты, и на прогалину выскочил Мюррей. Глаза бандита налились злостью.

— Куда он подался? — заорал он. — Вы видели Мика?

— Да плюнь ты на него, Мюррей! Хватай коня и уноси ноги! Мы проиграли… разбиты наголову!

Поворотив коней в пятидесяти ярдах от пересохшего водопада, с которого свалился Мэйо, ренегаты поскакали вверх по ущелью, под прикрытие деревьев. По пути они подобрали Уоткинса и еще двоих. Со временем подоспели и другие, пока не набралась целая дюжина.

Но Джастин Парли так и не объявился.

Глава 15

Холли Барнс опасливо поглядел в ту сторону, откуда раздавались выстрелы. Что случилось с Парли? Он, Холли, подвел охотников к самой реке, ближе уже не заманишь — опасно проявлять излишнюю настойчивость. Но тут подошло новое стадо бизонов и отвлекло генералов от намеченного маршрута. А теперь еще выстрелы… что же не сработало?

Вдруг Холли захотелось оказаться за много миль отсюда. Захотелось ускакать прочь, и ускакать быстро, однако оправдать свой уход ему вряд ли удастся. Он нанялся проводником, и ежели нападение все-таки состоится, а он, Барнс, попробует слинять…

Повесят, как пить дать повесят! Грант, конечно, очень милый человек, и Шеридан тоже, но вот Шерман суров и вопросы задавать любит.

Подъехал полковник Сеймур в сопровождении Маклина.

— Барнс, что это еще за перестрелка?

— Не знаю, полковник. Может быть, ковбои дурачатся, пытаются напугать вас, надо думать. Знаете, как это бывает: потом, когда вы уедете из здешних краев, ребята станут врать с три короба да хвастаться, что якобы распугали генералов.

Сеймур досадливо поморщился.

— Пользуясь вашими же словами, Барнс, никто нас не распугал. Еще чего! Вперед!

Барнс облизнул губы.

— Полковник, мне кажется…

— Барнс, мы на охоту приехали. Так давайте охотиться.

Барнс оглядел мирную, непритязательную равнину, на которой тут и там поднимались скалы, а в низинах темнел лес. Но недоумение проводника так и не рассеялось. Вдали заклубилось облако пыли — или это ему показалось?

«Что же там происходит? Что случилось с Парли?»

Барнс повел охотников прямо к бизонам, а затем, когда генералы занялись отстрелом, немного поотстал. Очень хотелось удрать, но проклятого Маклина почему-то интересовала не столько охота, сколько проводник. Уж не узнал ли он Барнса? Но как? Пока Маклин сидел связанным в лагере, Холли находился в Ларами, разнюхивая обстановку.

Барнс изрядно нервничал и боялся, что это отразится на его лице. Маклин — далеко не дурак, а ведь Маклин глаз с него не спускает! И почему-то в руках у него все время винтовка, и смотрит эта самая винтовка в его, Холли, сторону.

Вдруг подскакала Барда Маклин.

— Отец! Смотри!

Маклин обернулся. Вдали появился отряд всадников. Многие лошади показались знакомыми: полковник уже видел их в городе и форте, а уж в том, что касалось лошадей, Маклин отличался памятью поистине ковбойской! Полковник поднес к глазам бинокль и подкрутил окуляры. Бреннан, владелец салуна! Что он тут делает? Синглтон, Куни, лавочник Клайд Диксон… это еще что такое? -

— Давай туда, Сеймур. Происходит что-то странное.

Развернув лошадей, они поскакали во весь опор навстречу отряду. Барда держалась рядом.

Изрядно отстав, Холли Барнс окинул взглядом прерию. Из шайки — никого. На расстоянии примерно сотни ярдов темнела неглубокая лощина. Проводник поскакал в ту сторону под углом, затем резко свернул и исчез в лощине. Ловкий маневр!

Что за безумная идея — перебить генералов. И на черта он, Холли, ввязался в это дело? По глупости, не иначе!

Холли Барнс великим умом не отличался, зато обладал практической сметкой, и в трудную минуту жизни сметка его не подводила. Вот и сейчас внутренний голос подсказал Барнсу, что Невада — край дивный и прекрасный, там и только там воздадут должное талантам Холли Барнса… край этот с нетерпением ждет приезда Холли Барнса… а он все не едет и не едет.

— Ежели ты поскачешь во весь опор, Холли, — сказал себе бандит, — ты встанешь лагерем в тридцати милях отсюда, и чем скорее ты доберешься до этого места, тем лучше!

Криспин Мэйо из графства Корк, человек из Скибберина, Клонакилти и Росскарбери, открыл глаза. Первое, что он увидел, была звезда. Одинокая звезда сияла прямо у него над головой; других почему-то не наблюдалось. Несколько минут юноша полежал неподвижно, надеясь, что звезда не погаснет. Звезда все горела, и наконец он повернул голову.

Шея поворачивалась с трудом, голова словно бы свинцом налилась. Юноша перекатился на живот и с трудом поднялся на четвереньки. Все тело — огромный сгусток боли. Медленно возвращалась память. В него стреляли — стреляли почти в упор, и, в первый раз в жизни, он обратился в паническое бегство. Упал и здорово ударился. Произошло это все, должно быть, несколько часов назад.

Пальцы его нащупали песок… русло реки, надо полагать… Тут Крис вспомнил, что свалился с пересохшего водопада, и подумал было, что приземлился в кусты. Должно быть, куст он миновал в полете и рухнул на песок.

Стояла ночь; что бы там ни происходило на равнине, когда он отключился, — теперь это все уже в прошлом. Тогда время шло к полудню. А теперь темно, или почти темно: темно-синее небо отливало кобальтом, словно сапфир.

Конь потерян, винтовка — тоже.

Бок совсем закоченел; Крис ощупал больное место пальцами и обнаружил запекшуюся кровь и песок. Рубашка прилипла к телу. Крис поднялся на ноги и постоял неуверенно, проверяя, что еще не так.

Выходит, его и впрямь ранили перед тем, как он свалился с обрыва. Рана в боку — явно от пули. Похоже, не очень-то глубокая; побаливает немного, и мускулы онемели. После падения со скалы все тело было в синяках, Крис нетвердо стоял на ногах и качался из стороны в сторону, словно лист под ветром. Но хуже всего дело обстояло с головой.

Ирландец доковылял до гладкого валуна, присел и осторожно ощупал пальцами череп. Голова гудела, но раны вроде бы не было. Стало быть, это не от выстрела. Падение… да он же падал дважды! Когда его подстрелили, он споткнулся о бревно и сильно ударился головой о землю или о камень. Вот тогда-то его и охватила паника: чувство, настолько несвойственное натуре Криса, что он просто не понял, в чем дело!

И он бросился наутек, как заяц, — это он-то, Крис Мэйо, что скорее бы умер, нежели унизился бы до подобного. Природная гордость иссякла, оставив внутри сосущую пустоту: он — вылущенная кожура, жалкий трус! Он бежал и бежал до тех пор, пока пересохший водопад не унес его в темноту. Может быть, тогда он снова ударился головой, раз проспал так долго?

Впрочем, говорят, будто от удара по голове человек может временно утратить рассудок и вытворять черт знает что. Крис глубоко вздохнул. Вот в чем дело, оказывается! Он, безусловно, не первый из храбрецов, но и не из тех, кто поджимает хвост при виде опасности! Это — последствия сокрушительного удара. Мысли смешались, вот и все!

Но рассудок к нему явно возвращается! Крис поднялся на ноги. Рука потянулась к кобуре и нащупала револьвер: что называется, чудом не потерялся! Металл успокаивающе холодил руку.

Глаза юноши постепенно привыкали к темноте, и теперь он уже различал брешь в стене кустарника, через которую проникал свет. Пригнувшись, ирландец продрался сквозь заросли и выбрался на открытый участок. Луна нависала у самого горизонта. Ирландец огляделся: он оказался на дне пересохшего русла реки, с обеих сторон огражденного высокими стенами скал. Пересохший водопад, с которого он свалился, остался позади: в нем и пятнадцати футов не было. Однако же, если он, Крис, рухнул с такой высоты, да при этом еще раз ударился своим непробиваемым ирландским черепом, неудивительно, что сон его длился так долго!

Ни звука. Юноша снова сел и обвел взглядом скалы. Надо выбираться отсюда, но не хотелось при этом снова свалиться с утеса. Вокруг валялось полным-полно сухостоя и поломанных веток. Крис подобрал одну, намереваясь использовать сук в качестве посоха, и, хромая, двинулся вниз по руслу.

Это Мюррей в него стрелял, сомневаться не приходится, особенно если вспомнить истошный крик. А Мюррей мстителен, может статься, до сих пор рыщет по окрестностям, разыскивая свою жертву.

Не пройдя и нескольких ярдов, Крис заметил, что скалы уже не поднимаются отвесной стеной. Однако избитое тело болело все сильнее. Юноша остановился передохнуть.

Глаза его уже привыкли к вечернему полумраку. Крис различал темные очертания скал, заросли кустарника, а вдоль одной из стен — узкую тропинку вверх… должно быть, ее проложили олени, бизоны или мустанги.

Ирландец захромал дальше. Правая нога нестерпимо ныла: конечно, это не перелом, а простой ушиб, однако все равно больно. Искалеченная левая рука горела как в огне, голова — тоже. Юноша окинул взглядом узкую, извилистую стежку. Ничего опасного, но юношу пугала сама необходимость напрячь все силы. Однако он храбро двинулся в путь и вскоре оказался наверху.

Горели бесчисленные звезды. Синело прозрачное небо, встающая луна шла на убыль. Окрестности показались знакомыми. Как далеко до Ларами или форта Сандерс? Форт, надо полагать, поближе будет, но юноша утратил всякое представление о пространстве и расстояниях. Отыскать Полярную звезду труда не составило. Звезда оказалась не в том месте: надо полагать, это он сам развернулся не туда.

Крис постоял минуту, опираясь на посох и стараясь определить, где находится. Может быть, винтовка его так и осталась лежать где-то в прерии? А вороной жеребец? Если бандиты его не нашли, так он по-прежнему привязан в укромном убежище!

Крис захромал вперед, проклиная сквозь зубы собственную беспомощность, однако по мере того, как разминались затекшие мускулы, двигаться становилось все легче. Как долго он тут провалялся? Юноша поглядел на звезды, стараясь определить время по Большой Медведице.

Если он правильно рассчитал, сейчас около девяти. То есть, как он и предположил раньше по положению луны, он пролежал без сознания девять часов. Ирландец отыскал дорогу назад к тому месту у оврага, откуда вел обстрел в глубину, выкуривая бандитов. Ничего не было видно; Крис пощупал ногой в темноте.

Ничего. Ирландец подошел к бревну, о которое давеча споткнулся. Бандиты, должно быть, затаились тогда в двух шагах от него. «А потом началась атака», — подумал Крис, вспоминая оглушительную канонаду. Итак, негодяи последовали за Парли? А что произошло потом, на равнине, где бизоны? Неужели генералы погибли? А Барда Маклин?

Вдруг рядом что-то блеснуло: на металле заиграл звездный блик. Крис отбросил посох, наклонился и подобрал винтовку. Рядом валялся котелок. Юноша неловко надвинул его на распухшую голову.

— Везение… чистой воды везение! Теперь бы коня найти!

А почему бы, собственно, и нет? Он привязал жеребца крепко-накрепко, и укрытие казалось вполне надежным. Более того, бандиты торопились и не глядели по сторонам, думая только о том, как убить его, Криса, и претворить в жизнь свой гнусный замысел.

В темноте все казалось иным. Ирландец прислушался. Вдалеке, у реки, в ветвях захохотал пересмешник. Странно, что птице не спится в этот час! Может быть, пересмешника вспугнули? Кто?

Крис схоронился за валуном и обтер винтовку ладонями. Если дуло забито, ружье может взорваться в его руках. Юноше хотелось постучать стволом о валун, однако делать этого не стоило: ежели рядом кто-нибудь есть, странный звук привлечет его внимание.

Крис ощупал землю в поисках сучка, нашел, проверил дуло. Вроде не забито.

Ирландец помнил, где привязал коня. Но жеребец вполне мог оборвать поводья и умчаться в Ларами. В таком случае очень вероятно, что Бреннан отправится искать Криса -на рассвете или чуть позже. Или нет? Хорошо ли он, Крис, знает Бреннана? И в конце концов, разве не Бреннан должен Крису Мэйо тысячу долларов?

Ирландец пожал плечами. Внутренний голос подсказывал ему, что Бреннан все-таки отправится на поиски, узнав об исчезновении боксера -профессионала.

Крис ни на минуту не терял бдительности. И сколько раз приходилось ему в жизни припадать к земле и прислушиваться? Не только лесники тому виной, были и другие враги. Мэйо навострил уши, стараясь уловить малейший звук.

Ничего…

Ирландец поднялся на ноги и, зажав винтовку под мышкой, захромал вперед, туда, где по его представлениям находился конь. Однако мест юноша не узнавал. Вехи, видимые днем, ночью зачастую исчезают, затушевываются; деревья, замеченные вчера, слились в темноте в безликую массу. Крис сделал несколько шагов, стараясь двигаться как можно неслышнее, затем уселся на землю: отчасти — отдохнуть, отчасти — рассмотреть повнимательнее контур ветвей и холмов на фоне неба.

Вдруг он услышал негромкий, едва различимый звук… В ночи кто-то есть! Жеребец? Мюррей? Бреннан? Может быть, Реп?

Ирландец выждал, напряженно прислушиваясь; звук не повторился. Юноша попытался определить в уме, что это было. Стук копыта о камень? Или винтовка задела за ветку? Спустя мгновение Крис двинулся вперед, отчаянно стараясь не шуметь.

Ирландец снова остановился. На этот раз он ничего не услышал, однако голову готов был дать на отсечение: в ночи и впрямь что-то прячется, и не конь, нет. Нервы ирландца натянуты как струна — в ночи отзываются даже на то, чего не улавливает слух.

Что-то там есть, что-то затаилось во тьме…

Крис схоронился под можжевельником, правой рукой потянулся к револьверу и отстегнул ремешок кобуры. Удастся ли ему выхватить оружие достаточно быстро? Реп говорил, что дело не в проворстве, но в том, чтобы револьвер уверенно скользнул в ладонь, чтобы дуло поднялось на нужную высоту, — а там можно и выпалить. Воспользоваться лишним мгновением… То же самое дядюшка говорил о винтовке. А кстати, перезарядил ли он винтовку после того, как опустел патронник? Крис не помнил. Ах, если бы только унялась проклятая головная боль!

Юноша лихорадочно размышлял. С того места, где он оставил коня, можно было заглянуть в овраг. С седла, впрочем; а это совсем другое дело. Однако Крис был уверен, что в данный момент жеребец находится от него в шестидесяти ярдах или около того. Ежели, конечно, конь никуда не делся.

А если Мюррей все еще выслеживает свою жертву? Предположим, что Мюррей отыскал жеребца, оставил его на месте и теперь поджидает в засаде?

Тогда, едва Крис отвяжет коня, пуля вопьется ему, Крису, прямо в позвоночник.

Эта мысль Криса не обрадовала.

Юноша снова схватился за револьвер. За ним охотились Мюррей и ещедвое бандитов. Одного он точно уложил; даже если этот тип жив, он не в том состоянии, чтобы шататься по лесу в темноте. Но где Мюррей и его спутник? Или они уехали с Парли?

В ночи царило безмолвие. Ни один листик не шелохнется. Затаившись у можжевельника, Крис долго прислушивался и вот наконец уловил невдалеке легкий шорох, еле слышное побрякивание: это конь грыз удила. Жеребец находился гораздо ближе, нежели представлялось Крису.

Приподняв ногу, Крис осторожно поставил ее на землю. Двигаясь абсолютно беззвучно, он сделал шаг вперед, затем другой.

Слева что-то зашуршало, а побрякивание уздечки доносилось справа! Крис навострил уши. Резко шагнул вправо, проверяя почву, опустил ногу и осторожно перенес на нее вес своего тела.

Над головой кружил козодой; вот он камнем упал вниз и упорхнул. Залитый лунным сиянием мир застыл неподвижно: странные очертания предметов выделялись в призрачном мареве четкими барельефами. У подножия деревьев и валунов легли тени, темные, как они сами; все казалось странным и искаженным, не таким, как при свете дня.

По склону холма с тихим стуком прокатился камешек. Сам по себе? Или кто-то сбил его? Кто?

Невзирая на ночную прохладу, юноша чувствовал, как по лицу ручьями струится пот. Кто же это рыщет рядом? Стрелять Крис боялся: а что, если это Реп или Бреннан разыскивают его в темноте, хоронясь от людей Парли?

Стараясь не шуметь, Крис Мэйо сделал еще шаг вправо. Он по-прежнему находился в тени можжевельника, но заросли кончились: дальше двигаться некуда. Юноша присел на корточки, до боли в глазах вглядываясь вперед.

Жеребец находится на расстоянии менее шестидесяти футов, ниже по склону и чуть правее. Куда ближе, чем представлялось раньше… или удилами побрякивал чужой конь?

Крис проверил револьвер и снова перехватил винтовку поудобнее. Напряженное ожидание начинало действовать на нервы. Ирландец знал, что чувство это опасное, может толкнуть на опрометчивый поступок, который будет стоить ему жизни. Однако, в конце концов, он же понятия не имеет, есть ли кто в темноте или нет. Воображение порою выкидывает странные штуки, а самые естественные шорохи земли и ее обитателей еще усиливают эффект. Звуки, что слышны весь день, вычленить можно только в ночном безмолвии. Мучительная боль, что терзала беднягу от пяток до затылка, нетерпение только усиливала.

Юноша поднял с земли камешек и бросил его ярдов на тридцать вверх по склону. Камешек упал с глухим стуком и покатился по земле. Тишина.

Ниже по склону и чуть правее снова начинались заросли можжевельника. До него оставалось футов двенадцать. Ирландец резко поднялся с земли и бросился к дереву.

Юноша искал только спасительного прикрытия, но на пути его оказалось нечто совсем другое. Вниз юноша ринулся, пригибаясь к самой земле, со всем доступным ему проворством. Под башмаками захрустела галька, а затем плечо с размаху ударилось обо что-то мягкое. Чья-то рука скользнула по лицу Криса, человек опрокинулся на спину, и лицо его озарил лунный свет.

Спутник Мюррея!

Потеряв равновесие, Уоткинс выпустил из рук винтовку, и та упала на землю. Бандит потянулся к ней, и Крис Мэйо выстрелил с места. До врага — не более восьмидесяти футов, винтовка в руках — он просто выстрелил, и всё. Вопреки опасениям, винтовка оказалась заряженной. Уоткинс хрюкнул и попытался было подняться на ноги.

— Черт тебя побери! — сказал он отчетливо — и упал.

В следующее мгновение в дюйме от Мэйо просвистела пуля. Ирландец метнулся вперед, присел, выстрелил, передернул затвор, снова нажал на спуск. Затем прыгнул прямо на затаившегося стрелка, на ходу передергивая затвор. Винтовка выплюнула пламя ему в лицо, резкая вспышка ослепила юношу, но, крепко сжимая оружие в руках, он ударил дулом в темноту: туда, откуда раздался выстрел.

Сокрушительный удар попал в цель: в верхнюю часть тела невидимого врага. Мэйо услышал, как бандит всхрапнул, упал, затем поднялся на ноги и пустился наутек. Ирландец выстрелил наугад: движущийся силуэт был едва различим во тьме. Крис не сомневался, что это Мюррей… не сомневался и в том, что промазал.

Развернувшись, ирландец со всех ног бросился по склону к жеребцу. Если он все еще там. Уоткинс лежал без движения, в лунном свете фигура его казалась громоздкой и неуклюжей.

Юноша нырнул в лощинку: вороной стоял там, никуда не делся. Крис принялся распутывать поводья. Узел не поддавался; расхаживая взад и вперед, жеребец затянул его еще туже. Засунув винтовку под мышку, Крис взялся за узел обеими руками.

— Эй, там! — раздался негромкий, насмешливый голос. — Стой где стоишь, юноша. Я бью без промаха, а твой силуэт четко вырисовывается на фоне неба. Если промахнусь в тебя, то подстрелю коня, а этого ни один из нас не хочет, верно?

Крис застыл на месте.

— Зачем в меня стрелять? Я вас, мистер, не знаю. Какие-то подонки попытались украсть моего коня, и…

— Этот номер у вас не пройдет, мистер Мэйо. Совсем не пройдет. Видите ли, я о вас наслышан. Я знаю, кто вы есть, я все про вас знаю. Скажу более: в моей власти находится некто, в ком вы весьма заинтересованы.

— В вашей власти? Понятия не имею, о чем вы говорите.

Смех незнакомца прозвучал почти дружелюбно.

— Конечно, не имеете, мистер Мэйо. Конечно, нет. Видите ли, тут со мною Барда Маклин.

— С вами? Кто вы?

Снова раздался смех.

— Я — майор Джастин Парли, мистер Мэйо. Вам, полагаю, уже доводилось слышать это имя?

Глава 16

Крис Мэйо словно прирос к месту. Он почти ничего не знал о человеке, с которым оказался лицом к лицу: только то, что он командует шайкой ренегатов и теперь уверяет, будто Барда Маклин в его руках. Крис постарался, чтобы голос его звучал как можно более небрежно.

— Я слышал про вас, майор Парли. Но я не верю, что Барда Маклин у вас.

— А зря. Я захватил ее только благодаря вам. Когда вы не возвратились в Ларами, она решила, что вы лежите в прерии раненый, и поехала вас искать.

А что, на нее похоже! Отважная, великодушная, безрассудная девушка! Крис внутренне напрягся. Этот Парли вряд ли один… а сколько при нем людей? А если Барда и в самом деле в его руках, то где она?

— Вы не верите, что юная леди отправилась вас разыскивать? О, мистер Мэйо, как вы заблуждаетесь! Вы недооцениваете леди. Могла ли она не поехать? Нет, не могла — и поехала! Я вам завидую, мистер Мэйо. Нечасто удается завоевать столь глубокое уважение столь очаровательной леди!

— Если вы ее хоть пальцем тронете…

— Спокойно, мистер Мэйо, спокойно! Я разве дикарь невоспитанный? Мисс Маклин — урожденная леди, а я — джентльмен-южанин.

— Мы много слышали в Ирландии о южанах-джентльменах. — Крис осторожно подбирал слова. — Это замечательно — родиться джентльменом-южанином. Сэр, я вам завидую.

Парли был явно польщен, и это прозвучало в его голосе.

— Мистер Мэйо, я сожалею о том, что мы враги. Ирландское дворянство уходит корнями в глубь веков.

— Это так, сэр. Но я никогда не был вам врагом. На меня напали — и я защищался. А потом мисс Маклин попросила меня помочь ей спасти отца. Мог ли я отказать даме?

Ренегат или нет, но Джастин Парли почитал себя джентльменом, рыцарем без страха и упрека. В данной ситуации лучшим способом поведения было подладиться под этот образ: авось Парли и не выйдет из роли!

— Я бы не тревожился, кабы заранее знал, что вы — истинный джентльмен, сэр. По равнинам Запада разъезжают люди совсем другого сорта!

— Опусти винтовку, — объявил Парли. — Похоже, мы понимаем друг друга.

— Конечно, понимаем, но вы ведь не станете возражать, если я оставлю винтовку при себе? Мне так спокойнее.

Минуту противники молчали. За спиной у Криса послышались осторожные шаги. Держа винтовку на уровне локтя, ирландец резко развернулся и с силой ударил прикладом.

Подкрадывающийся сзади бандит уже занес было винтовку над головой, норовя оглушить Криса. Резкий поворот, сокрушительный удар по ребрам — и бандит рухнул на землю. Глухой стук, хриплый стон — и тишина.

— Что там такое? — крикнул Парли.

— Кажется, кто-то упал, — невозмутимо сообщил Крис и шагнул вперед. — Вроде бы за моей спиной.

Парли затаился в тени, так же, как и Мэйо.

— Садитесь на коня, — приказал майор-самозванец. — Мисс Маклин в моем лагере. Я уверен, она вам обрадуется.

— Простите великодушно, сэр, но я очень сильно сомневаюсь, что у вас есть лагерь, — отозвался Крис. — И к путешествиям я сейчас не особо расположен.

Сколько их там? Может быть, никого нет — только Джастин Парли и он сам? Один попытался было подкрасться сзади, но…

— Мне сдается, что лучше вам уехать подальше отсюда, — предположил Крис. — С наступлением дня линчеватели-виджиланты снова поспешат в прерию, и армейские подразделения тоже. А два патруля уже прочесывают местность, знаете ли… те два, что охраняют магистраль. Они повернули сюда и еще до рассвета возьмут вас в клещи. — Крис понятия не имел, правда ли это, но такое развитие событий казалось вполне логичным.

— Да? — протянул Парли, явно встревоженный. — А вам на что меня предупреждать?

— Послушайте, майор, мне вовсе не улыбается оказаться между двух огней. Я к этой драке непричастен. Я в Штаты приехал всего-то месяца два назад и ровным счетом ничего не знаю о ваших сварах да сумасбродствах. Вы говорите, что Барда Маклин с вами. На что вам похищать девушку, которая только-только переступила порог пансиона, я ума не приложу, но для вас же лучше предоставить ее мне и удирать куда глаза глядят. Удирать во все лопатки. Силы слишком неравны.

— По-твоему, все так просто. — В голосе Парли прозвучало раздраженное нетерпение. Парли, надо полагать, ждет, чтобы тот человек бросился на него, Криса, сзади. — Мы оставим при себе и Барду Маклин, и вас.

Крис осторожно шагнул назад. Лежащий на земле заворочался. Удар прикладом в грудь повредил ему, но не слишком. Наклонившись, Крис забрал у бандита револьвер и нож и подобрал упавшую винтовку. Снял патронташ и, как только негодяй попытался подняться, с силой вмазал ему по голове рукоятью револьвера.

— Это еще что? — возмутился Парли.

— Это череп трещит, — кротко сообщил Крис. — Кто-то попытался наброситься на меня сзади. Ох, и не люблю я этого!

— Бросай ружье, — хрипло приказал Парли, — и выходи, подняв руки.

Крис принял более удобную позу и припал к самой земле, сжимая в руках револьвер упавшего.

— Черта с два, — отвечал юноша. — Можешь открыть огонь, как только надумаешь, майор. — С разговорами о джентльменстве было покончено.

Наступила тишина — полнейшая, неподвижная тишина. Крис подождал немного, слегка нервничая, затем опустил колено к земле и осторожно пополз назад. Он по-прежнему держался в тени, а рядом росло еще дерево. Нога юноши нащупала впадину глубиною в несколько дюймов: тут с гор сбегали потоки. «Расширится по весне», — решил ирландец.

Вороной жеребец нетерпеливо ударил копытом: ему надоело стоять на месте.

Крис решил рискнуть, резко поднялся во весь рост, шагнул к коню и дернул за узел. В первый раз Крис почти развязал его. Чтобы докончить начатое, потребовалось всего лишь несколько секунд. По-прежнему — ни звука. Должно быть, убедившись, что западня не сработала, Парли сбежал, однако гарантий тому — никаких.

Засунув лишний револьвер за пояс и держа в руках обе винтовки, Мэйо вскочил в седло и погнал вороного вниз по размытой ложбинке.

Позади раздался выстрел. Пуля, должно быть, пролетела в нескольких футах от намеченной жертвы, а теперь Крис мчался во весь опор, пригнувшись вперед, чтобы лучше видеть дорогу. Вскорости юноша оказался на дне песчаного каньона. Конь ступал почти неслышно.

Итак, он спасся! Должно быть, рядом с Парли был только один бандит, либо, в силу каких-то причин, негодяи побоялись стрелять. Тот единственный выстрел — дело рук самого Парли, и, скорее всего, лжемайор спустил курок в приступе гнева, не заботясь о последствиях. Хотя кто знает, что произошло на самом деле? Гадать-то можно сколько угодно!

Каньон уводил на юг и быстро расширялся; вокруг расстилалась равнина, поросшая полынью и чахлым можжевельником.

Парли, безусловно, блефовал, надеясь запугать противника, а когда дело не выгорело, отступил… но зачем? На что он, Крис, сдался проклятым ренегатам? Он — мелкая сошка, жизнь его представляет интерес только для самого Криса. Мысль о том, что Барда в руках бандитов, не давала покоя. Ирландец в это не верил, но — кто знает?

Он проехал по оврагу до самой равнины и поскакал через открытую местность к поросшему деревьями косогору. Юноша внимательно огляделся, но конь вроде бы не проявлял беспокойства, и Крис въехал под сень рощицы. Привязав вороного, ирландец прислонился к тополю, не сводя глаз с дороги, по которой приехал.

Он, Крис, вооружен до зубов! Теперь у него — две винтовки, два револьвера и нож и патронов до черта: недаром же он снял с упавшего патронташ. Если на него нападут, он сумеет дать достойный отпор.

Примерно с полчаса Крис заботливо покоил свое израненное тело, затем поднялся на ноги, надел котелок и вернулся к коню. Оседлал жеребца, потрепал его по холке, поговорил с ним ласково: вороному нравилось внимание. Впервые за целый день ощутив голод, ирландец осмотрел седельные сумки. Неожиданно для себя он обнаружил, что Бреннан запихнул туда два сандвича и яблоко. Усевшись так, чтобы видеть залитую лунным светом равнину, Крис сжевал толстый ломоть хлеба с мясом и закусил фруктом. Изрядно проголодавшийся юноша охотно доел бы и второй сандвич, да только кто знает, как долго ему предстоит жить без пищи? Лучше сохранить кое-что на потом.

Он поскакал на юг. Местность становилась все более пересеченной. Перевалив через косогор, он внимательно оглядел бескрайние просторы прерии. Ни души.

Логика подсказывала ему вернуться в форт Сандерс или Ларами и узнать последние новости, выяснить наконец, что произошло.

Чем дальше на запад, к горам, тем более холмистой становилась местность. Ирландец описал несколько кругов, надеясь отыскать отпечатки копыт бардовской кобылки, но все следы перепутались, какие-то — вчерашние, какие-то — совсем старые. Ничего не оставалось делать, как возвращаться в форт Сандерс.

Юноша определил направление по звездам и повернул вороного: тот был в отличной форме, трава Вайоминга явно шла ему на пользу. Слова Парли запали в душу. Неужели Барда Маклин и в самом деле в его руках? Или лжемайор все выдумал? Но он-то, Крис, на что им сдался? Он — никто, мелкая сошка, никому не нужен, кроме себя самого.

Ирландец застегнул куртку. В воздухе похолодало: надо полагать, погода вскорости испортится, а ему, Крису, даже голову приклонить негде. Разъезжать по прерии на породистых лошадях, изображать из себя то солдата, то разведчика — это, конечно, очень даже здорово, особенно если добрым людям на пользу, но состояния на этом не сколотишь.

Впрочем, у него есть двенадцать сотен долларов. Кругленькая сумма, стоит всех полученных ударов; этого вполне достаточно, чтобы открыть свое дело, ежели придет ему такое в голову. Можно купить несколько коней, и…

Что-то ударило в шляпу, и в следующее мгновение донесся грохот выстрела. Мэйо резко развернул коня и ринулся в ближайший распадок. Крис понятия не имел, откуда стреляют, но раз кто-то открыл огонь, нужно укрыться в первой же низине.

Юноша на полном скаку влетел в овраг, промчался галопом сотню ярдов, увидел, что каньон разветвляется, и свернул туда, намереваясь окружным путем возвратиться на прежнее место. Дно было песчаным; ирландец пустил коня шагом, держа в руках одну из винтовок, последнее свое приобретение. Вторая покачивалась у седла.

Мэйо не терял бдительности. Ежели бандиты поскакали в погоню, то, скорее всего, вниз по каньону. Им не придет в голову возвратиться по собственным следам, как это сделал он, Крис. Ирландец уже огибал скалу, когда услышал, как копыто ударило о камень. Ни повернуть, ни прянуть в сторону юноша не мог: вороной несся вперед слишком быстро, такого сразу не остановишь!

Звук послужил своевременным предупреждением, и, когда ирландец завернул за угол, в руках у него была винтовка.

Перед Крисом выросли три всадника, и один из них орал: «Э-гей, теперь ему не жить! Я слово дал его убить — и дни мерзавца сочтены!»

Крис Мэйо знал только один способ драться, а именно — побеждать. Он воспользовался мгновенным преимуществом и открыл огонь.

Всадники находились на расстоянии вытянутой руки. Точным выстрелом ирландец снял говорившего с седла, а затем принялся палить куда придется, едва успевая передергивать затвор: слишком быстро, чтобы прицелиться, но чтобы напугать — достаточно. Один из всадников вонзил шпоры в коня и скакнул мимо Мэйо, остервенело паля на ходу. Пуля обожгла ирландцу щеку… или это ему только показалось? Крис выстрелил в третьего, что повернул коня на сто восемьдесят градусов и во весь опор помчался назад, вверх по каньону.

В этого человека Крис выстрелил дважды, оба раза — тщательно прицелившись. Тот дернулся, поднял руки, но остался в седле. Удержался-таки: хороший наездник!

Поворотив вороного, Крис поскакал назад — поглядеть, что сталось с всадником, который пронесся мимо него вниз по каньону. И человек, и конь уже скрылись из виду; в воздухе нависало облако пыли.

Луна поднялась на несколько градусов выше, заливая степи серебристым светом. Вернувшись назад, Крис оглядел осиротевшего коня: сам гнедой, грива и хвост малость посветлее. Всадник упал-таки и теперь лежал на камнях рядом, не сводя с Криса глаз.

— Черт подери! — проворчал бандит злобно. — Ты не должен был выйти живым из этой передряги! Я…

— Смелый ты парень, — негромко отозвался Крис, — и хвастаться горазд: стреляешь в человека из засады — хорош гусь!

Винтовка бандита валялась на расстоянии футов десяти. Крис забрал у раненого патронташ, затем сходил за ружьем. Теперь у него их три!

— Что ты со мной сделаешь? — поинтересовался ренегат.

Крис пожал плечами.

— Ты мне не нужен, а у тебя в ноге засела пуля, что тебе явно не в радость. С меня и довольно.

Ирландец задумчиво оглядел гнедую лошадку.

— Нечасто в этих краях увидишь человека верхом на кобылке. На моей памяти ты — первый.

— Эта кобылка сто очков вперед даст любому коню!

Ренегат с трудом приподнялся и сел, схватившись рукою за раненую ногу,

— Ты меня здесь бросишь?

Крис снял котелок.

— Прямо в тулью! Новехонький был, когда я уезжал из Ирландии, а теперь — хоть брось. А ведь ты надеялся, что пуля эта угодит мне в череп… так почему бы мне тебя не бросить? — Юноша перевел взгляд на гнедую кобылку. — И все-таки хозяин такой лошадки, который, в придачу, холит скотинку так, как ты, не может быть законченным негодяем!

Крис внимательно осмотрелся по сторонам. Скверное место, очень похоже на западню, но этот человек ранен, и ранен серьезно. Кроме того, Крису приглянулась лошадка. Ухоженная скотинка, знакома и с щеткой, и со скребком!

Юноша спрыгнул с седла.

— Ладно уж, я тебя подлатаю, подсажу на лошадь и отправлю в путь-дорогу. И считай, что свободен — до той поры, пока не настигнет тебя возмездие за твои злодеяния.

Крис положил шляпу на землю поверх свернутой куртки. Затем, убрав за пределы досягаемости все оружие, кроме собственного револьвера, он разрезал штанину раненого.

Пуля не перебила кости, но явно задела ее, оставив рваную рану. В подобной ситуации Крис мало чем мог помочь, однако юноша разложил костерок, достал из седельной сумы котелок, согрел воды и промыл рану, а затем перевязал ногу, разорвав на бинты рубашку пострадавшего.

— Я тебя, парень, подсажу на лошадь. А потом покажу дорогу. И послушайся моего совета, уезжай подальше! Всех вас ждут большие неприятности! Судя по тому, что я слышал, генерал Шерман кротостью не отличается, равно как и жители Ларами.

— Я уеду.

Крис помог раненому подняться, затем обхватил его рукою за талию и подсадил на кобылку. Пока Крис водружал беднягу в седло, лошадь с места не тронулась.

Ренегат смерил взглядом своего спасителя. Квадратная челюсть, изможденный, потрепанный вид… Он порывисто протянул руку.

— Пожмешь, а? Я жалею, что стрелял в тебя. В этой стране все не слава Богу, никогда не знаешь, в кого палишь! Меня кличут Пэрри Блессинг. Я родом из Дундаффа, что в Пенсильвании; оттуда я уехал и поселился у дядюшки в Виргинии, а там и война началась. Я вступил в армию, сражался до конца, и вот — мне еще тридцати нет, а жизнь почитай что кончена! Все потому, что связался с дурными людьми! А тебя как кличут?

— Криспин Мэйо, из графства Корк. Я вот думаю поехать на запад и прикупить себе ранчо где-нибудь в Калифорнии. Лошадок стану разводить, коней ирландской породы. А ежели ты станешь честным человеком да заедешь в ту сторону, так моя дверь завсегда для тебя открыта. Но за котелок ты мне должен. Вряд ли я отыщу другой такой в этой стране!

Блессинг развернул кобылку и поскакал прочь. Крис поглядел ему вслед.

— Великолепная лошадка, загляденье просто! Надеюсь, ничего плохого с ней не случится… Вот еще что! — закричал ирландец. — Погоди-ка на минутку! — Блессинг натянул поводья и остановился, поджидая Криса. — Ты был в шайке. Они захватили девушку? Барду Маклин?

— Нет. — Блессинг развернул лошадь. — Но вскорости захватят.

— Где они встали лагерем? Ты ведь не к ним едешь?

— Нет. — Пэрри Блессинг заколебался. — Есть в горах такое место, где поток низвергается со скалы. Ты ступай прямо к обрыву и пройди мимо кривой сосны. Словом, определишь по скалам, это несложно. Там-то они и будут. Майор собирался воспользоваться тобою в качестве приманки, чтобы завлечь в лагерь девушку, но теперь у него другой план. Сегодня ночью или завтра самое позднее майор похитит ее прямо из форта. — Пэрри помолчал. — С ним поедут Робб, Контего, Мюррей и еще несколько человек. Они жаждут мести.

— Благодарствую. Теперь езжай. И береги кобылку.

Крис в последний раз поглядел вслед отъезжающему, а затем погнал вороного в форт Сандерс.

Может, это правда, а может, и нет, только Крис склонен был поверить Блессингу. А ежели ренегаты снова захватят Барду, ей уже не спастись.

Глава 17

Над безмолвной землей вставала луна. Величественное спокойствие ночи снизошло на дикие просторы Запада, и, подъезжая к форту Сандерс, Криспин Мэйо не слышал ни звука. Только цокот конских копыт.

Странное чувство отчужденности владело юношей, чувство острой, щемящей тоски по чему-то, не имеющему названия… может быть, это ночь виновата? Или здешний край?

Да, он — иммигрант из другой страны, но чувство отчужденности вызвано отнюдь не этим. Крис уже не считал себя чужаком; это — его земля, он принадлежит ей, ибо за последнюю неделю заслужил это право; он знает, что в родные края уже не вернется. Он не из графства Корк, нет, он — человек Запада. Странная отчужденность — это только смутное ощущение, не более; определить его трудно, а объяснить — еще труднее.

Теперь при нем было оружие, и много, но револьверы и винтовки уже не напоминали юноше о своем присутствии. За . последние дни они словно стали частью его самого, казались продолжением руки. Жители этой земли носят оружие не для того, чтобы угрожать ближнему своему, но для того, чтобы отстаивать собственную свободу. Хозяева этой земли только что победили в кровопролитной войне за независимость, и независимость эту не желали утратить. Так что оружие для защиты свобод и прав должно быть под рукой.

Вдалеке замерцали огни.

Форт Сандерс, Ларами, несколько окрестных ранчо. Какими уютными и приветливыми кажутся освещенные окна одинокому ночному всаднику! Ничего, может, еще повезет, может, еще настанет день, когда он, Крис, войдет в такой дом, зажжет спичку, снимет ламповое стекло, затеплит фитиль собственной лампы, присядет отдохнуть в собственной гостиной. Юноша уже ощущал горьковатый запах дыма, ароматы горячей стряпни; блаженно вздохнув, он вытянет под столом ноги. Отдохнет… помечтает, вставая время от времени, чтобы подбросить бревно или помешать, угли в собственном очаге.

Не раз и не два на пути юноши встречались освещенные окна, но одинокие дома эти принадлежали другим людям. Проезжая мимо очередного ранчо, Крис замедлил коня. Хозяин как раз выходил из хлева, держа в одной руке фонарь, в другой — ведерко молока. Незнакомец неспешно побрел к дому, под ноги ему нимбом ложился слабый свет: такой покойный и гостеприимный, не свет небес, нет, но свет дома и мира.

Сейчас заскрипит отворяемая дверь, потом закроется за хозяином, и снова воцарится усыпляющий мрак. Этот человек устроится в кресле, расслабится, возьмет в руки газету или книгу или тихонько побеседует с женой.

— Да сохранится это на веки вечные, — проговорил Крис вслух. — Да сохранится на веки вечные, Господи, ибо это — самые прекрасные мгновения жизни человеческой.

Ирландец проехал по улице Ларами к платной конюшне; грум лениво скосил глаза на полуночного гостя. Крис натянул поводья. — У меня тут жеребец Бреннана, — сообщил он. — Конь мне еще понадобится.

— Да знаю я этого жеребца, — отозвался конюх. — И тебя знаю. Видел поединок своими глазами.

— Позаботься о жеребце. Мне надо повидаться с Бреннаном. — Крис спешился, держа в руках охапку винтовок. — В городе все тихо? Генералы вернулись?

— Не шумнее, чем обычно, Генералы вернулись, и поохотились они на славу: и на бизонов, и на человека.

— А Бреннан?

— Эти тоже приехали, и тоже поохотились всласть, тут ты мне поверь! Привезли гору трупов, и несколько пленных, и захваченных лошадей тоже. — Грум скосил глаза. — И не надо мне говорить, мальчик, что жеребцу необходим уход: а то я сам не вижу! Я ухаживал за конями получше этого еще до того, как тебя от груди отняли.

— Так займись им. Что до груди, меня растили, обмакивая кулак в молоко.

— Кулаки твои я видал! Здорово ты с ними управляешься, хотя кондуктору ты насолил изрядно. Ему нравилось быть первым силачом в округе. Он-то думал, что все ему позволено. А ты взял да все ему испортил!

Криспин Мэйо пересек улицу. Отряхнул штаны, а затем и куртку. Снял котелок и пригладил рукой волосы… мизинец словно огнем обожгло. Придирчиво оглядел заветный головной убор.

Отличный был котелок, ничего не скажешь! Лучшего у него отроду не водилось, а теперь вот в тулье зияет дыра! Ну что ж, лучше здесь, чем ниже. Новую шляпу он как-нибудь добудет…

Бреннан стоял за стойкой. В зубах у него торчала черная сигара. Владелец салуна поглядел мимо нее на Криса, затем водрузил на стойку кружку пива.

— Держи-ка, Мэйо! Когда за человеком охотишься, в глотке пересыхает.

— Барда Маклин в форте?

— Спроси кого другого. Так мне и скажут! Думаю, что да. Сегодня только и разговоров, что о бизонах да о ренегатах. — Бреннан подтолкнул кружку к гостю. — А где тебя черти носили? Мы облазили все окрестности и решили было, что ты валяешься мертвый где-нибудь в зарослях, а вороной убежал либо украден.

— Меня ранили, так что в драке поучаствовать не довелось. С вороным все в порядке. Но главные злодеи по-прежнему на свободе, хотя нескольких я прикончил. Я слышал, что сегодня ночью Парли попытается похитить Барду Маклин.

— Вот идиот! Неужели он никогда не уймется?

— Я говорил с человеком по имени Пэрри Блессинг, с тем, что разъезжает верхом на породистой кобылке. Он мне об этом и рассказал.

— Ты его убил?

— Нет. Я перевязал ему ногу, которую сам же и продырявил, а потом послал на все четыре стороны. Мне ужасно приглянулась кобылка, и я боялся, что если начну стрелять в него, то попаду в лошадь, так что я его отпустил.

— Лошадка классная: смирная, послушная, а уж бегает и прыгает так, что загляденье! Я уж и откупить ее пытался, и украсть думал, и в карты рассчитывал выиграть… но он кобылку не ставит. Ружье, рубашку, даже седло — что угодно, но только не кобылку. — Бреннан покачал головой, неохотно признавая за Блессингом достойное восхищения качество.

— Я поеду в форт. Мне надо поговорить с полковником.

Крис допил пиво. Он устал, устал смертельно. Даже это красочное выражение не передавало всей интенсивности его чувства. Нет, это не смертельная усталость, но смертельно-гробовая, если угодно. Однако же, отворачиваясь от стойки, юноша размышлял только об одном: как его примут в форте.

Конечно, ему не поверят. Похитить девушку из форта, где кишмя кишат солдаты, представляется делом абсолютно невероятным. Впрочем, Парли в достаточной мере безумен, чтобы отважиться на подобное, а к нему присоединятся и Дел Робб, и наверняка — Мюррей.

Сзади раздался голос Бреннана.

— Крис, в городе кипят страсти. Людям это все уже в печенках сидит, на улицах несколько раз затевались перестрелки. Нечестная игра, баловство с оружием — горожане этого терпеть не станут! Люди устали. А у Сэма Кокинса полно подлых дружков. Ты бы поостерегся.

— Я? — удивился Крис.

— Кое-кто тебя совсем не знает, а многие знают только как боксера. Когда разъяренная толпа устраивает погром, а ты оказываешься не в том месте… люди порою допускают ошибки!

Крис кивнул. Затем скользнул взглядом по винтовкам, прислоненным к стойке.

— Эй, Оуэн, — сказал он, — можешь забрать две. Больше одной мне не нужно, а ты — человек честный и обошелся со мною великодушно.

— Тащи их сюда, — приказал Бреннан.

Крис собрал ружья; вес их словно бы удвоился, настолько юноша вымотался за день. Крис отнес добычу в глубину палатки-салуна, куда указал Бреннан.

— У людей Парли забрал?

— Да, у тех, кто под руку подворачивался.

— Отличные ружья; я тебе за них заплачу. — Бреннан окинул винтовки опытным взглядом знатока. — Оставь себе вот эту, она лучше всех. Нагнись-ка. — Заслоняя юношу своим телом, он засунул во внутренний карман куртки Криса тяжелый кожаный мешочек. — Там твоя обещанная тысяча и еще немного, в счет винтовок.

Крис призадумался.

— Бреннан, ты — гордость Донегала, и мое тебе спасибо. Можно попросить тебя об услуге? Побереги денежки для меня до тех пор, покуда эта свара не закончится? Я чертовски устал, боюсь лишнего веса, — откровенно признался юноша. — Того и гляди свалюсь в канаву.

Бреннан хрипло расхохотался, забавляясь от души.

— Сдается мне, Мэйо, что тебя в канаву свалит разве что стадо бизонов.

— Нет, — отозвался Крис. — Атаку бизонов я выстоял. Но вот люди Парли могут. Если я не вернусь, отдай деньги Реппато Пратту, он человек порядочный. — Ирландец вернул Бреннану мешочек, подхватил винтовку и вышел наружу. Подмораживало. На дворе стояла осень, ночи стали холоднее.

Бреннан проводил гостя до двери.

— Вороному нужен отдых. Возьми у Джорджа чалого с клеймом «Вертикальная черта 4-С».

Джордж сонно воззрился на гостя.

— Как, снова ты? Ты что, вообще не спишь?

— Мне нужен чалый.

— Да слышал я через стену. — Джордж поднялся на ноги. — Ты же с ног валишься. Хочешь поспать вон там, в сене?

— После. Я еду в форт. — Крис повернулся к конюху. — Ты следи в оба. В город могут пробраться люди Парли.

— Сюда они не сунутся. — Джордж набросил седло на спину чалого и потуже затянул подпругу, ударив коня в брюхо, чтобы тот выпустил ветры. — Ты знаешь Хейзл Керри? Ее домишко вон там, на заднем дворе. Хейзл вроде как хороводится с бандитами. Особенно с Делом… ну, с тем, что любитель пострелять.

Крис вскарабкался в седло, перекинул винтовку через плечо.

— Может, и загляну, когда вернусь. Мне это все уже в печенках сидит.

У ворот его окликнули. Часовой позвал разводящего. Им оказался Халлоран. Он усмехнулся, гордо демонстрируя Крису новые нашивки.

— Сам Шерман распорядился. Перед тем как уехать из форта.

— Так он уехал?

— Все генералы уехали. Полковник Маклин еще здесь. Утром он уезжает на запад вместе с дочерью.

— Я должен повидать его.

Халлоран поглядел в сторону офицерских казарм.

— Они уже легли, Крис. Подожди до завтра.

Путаясь в словах, Крис объяснил ситуацию. Сейчас ему хотелось одного: прилечь и проспать по меньшей мере неделю, все равно где, в постели, в сарае — где угодно.

Халлоран призадумался.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я отведу тебя. Если там горит свет, я попробую разбудить их.

Темнел пустынный плац. Не обменявшись по пути ни словом, друзья пересекли ровную площадку. Покрасневшие глаза Криспина болели, и разные части его тела властно требовали примочек и мазей. Юноша пребывал в прескверном настроении и хотел поскорее покончить с малоприятным делом.

В одном из окон горел свет, и Халлоран нерешительно постучал. Спустя мгновение дверь открыл сам Маклин. В руке полковника поблескивал револьвер.

— Это вы, юноша? Что случилось?

— Да все этот Парли, сэр. Я говорил с одним человеком из его шайки. Бандиты собираются снова похитить вашу дочь. На этот раз только в порядке личной мести, сдается мне.

— Этот человек одержим.

— Так и есть, сэр. В этом-то все и дело. Он непременно попытается. Я и с ним говорил… Он считает себя последним оставшимся в живых героем Юга, а вовсе не ренегатом и преступником, кем на самом деле является. Он попытается, полковник!

На шум голосов вышла Барда. Распущенные волосы окутывали плечи мягкой волной, девушка куталась в халат, надетый поверх ночной рубашки. Крис снял котелок.

— Отец? Пусть мистер Мэйо переночует здесь. Разве ты не видишь? Он так устал и избит, что с трудом на ногах стоит.

Полковник Маклин окинул юношу придирчивым взглядом, затем улыбнулся.

— Хорошо. У нас тут тесновато, но я распоряжусь, чтобы вам постлали на диване. Заходите, Мэйо. Мы перед вами в неоплатном долгу; приют на ночь — услуга слишком ничтожная!

Полковник вышел на крыльцо и приказал Халлорану усилить стражу.

Когда Маклин возвратился в комнату, Барда уже деловито разбирала одеяла, собственноручно застилая постель. Крис положил котелок на стол и снял куртку. И ужасно смутился, впервые осознав, в каком состоянии его костюм.

— Я поскакал прямо сюда, — сообщил юноша покаянно. — Не было времени переодеться.

Барда повернулась к нему, собираясь что-то сказать, и вскрикнула от ужаса.

— Крис, вы ранены! Бок весь в крови!

— Да это пустое, — смущенно пробормотал ирландец. — Пуля кости не задела.

— А вы откуда знаете? Держу пари, что вы даже не осмотрели рану, — возмутилась девушка. — Снимайте рубашку.

— С вашего позволения, мисс, этого я делать не стану. Это же нарушение всех приличий, а вы — дочь старшего офицера, благовоспитанная молодая леди, и все такое прочее.

— Крис, я промою вашу рану. — Девушка уже открыла сундучок и извлекла на свет корпию, бинты и склянки. — Не беспокойтесь, мне уже приходилось выступать в роли доктора, — сообщила она. — Я, как-никак, дочь полка.

— Она права, Крис, — вмешался полковник. — Вам необходим уход.

— Да мне бы только выспаться, — в отчаянии воскликнул Крис, — и я буду как огурчик…

— Крис Мэйо, извольте исполнять приказание! — потребовала Барда Маклин.

— Но пристало ли мне…

— Забудьте про приличия! Тоже мне, пристало — не пристало! Снимайте рубашку! — приказала девушка.

— Слушаюсь, мисс Маклин, — кротко отозвался Крис.

Он стянул рубашку, поморщившись от боли, ибо ткань отдиралась вместе с запекшейся кровью. Юноша присел на край дивана и покорился своей участи: в течение двадцати минут раны его деловито промывали, прижигали, умащали и перевязывали. Потом полковник и его дочь тщательно осмотрели голову гостя. Опытные пальцы Маклина легко скользили по черепу, осторожно нажимая там и тут.

— Полагаю, вы сильно ушиблись.

— Да, пару раз.

— Вам повезло, что череп не треснул. Думаю, вы поправитесь. Барда, перевяжи заодно и палец, дорогая. А порез над глазом вы получили во время вчерашнего поединка? Он уже заживает. Ох, Мэйо, изрядно же вам досталось!

— Да все как-то так складывается, сэр, неприятности меня словно караулят на каждом шагу!

— А теперь ложитесь и отдыхайте, Крис, — посоветовала Барда. — Я принесу вам чаю.

— Вот это было бы здорово. С тех пор как я уехал из Ирландии, я чаю толком не пробовал. Чашка горячего чая меня отлично согреет.

Барда ушла на кухню. Крис стянул сапоги и, уступая настояниям Маклина, надел одну из рубашек полковника взамен испорченной собственной. Глубоко вздохнул и вытянулся на диване. Ну и устал же он… В жизни так не уста…

Вошла Барда с чашкой чая и остановилась у порога. Маклин улыбнулся.

— Он уснул. О чае не беспокойся — я сам его выпью.

Полковник подобрал котелок и осмотрел пулевое отверстие.

— Близко, — признал он. — Очень близко. — Маклин перевел взгляд на Криса, тот, казалось, полностью отключился от окружающего мира. — Неординарный человек, милая. Очень неординарный человек. И ты была права… он — прирожденный джентльмен.

Глава 18

На шторах играли рассветные блики. Крис открыл глаза. В незнакомой комнате царили тишина и полумрак.

Тут юношу озарило. Он — на квартире полковника Маклина, в форте Сандерс! Ирландец резко сел. Выходит, ночью бандиты не пытались осуществить свой замысел. А полковник и Барда уезжают сегодня… стало быть, ренегаты нанесут удар именно сегодня. Непременно сегодня.

Ирландец вскочил на ноги, натянул сапоги и котелок. Кобуры с револьвером он не снял даже на ночь. Крис извлек оружие на свет и крутанул барабан… заряжен!

Юноша проверил патронташ: осталось четырнадцать патронов. Этого должно хватить, тем более что винтовка заряжена, а в куртке есть еще несколько комплектов патронов.

Приподняв шляпу, Крис на цыпочках прокрался к двери, затем одумался и вернулся. На столе валялся забытый конверт и огрызок карандаша. «Спасибо за все. Я приду к поезду, если смогу», — нацарапал Мэйо.

По-прежнему на цыпочках юноша выбрался на улицу, надвинул на лоб котелок и зашагал через плац. Только что прозвучала команда: «Разойдись!» — солдаты неспешно разбредались в разные стороны. Крис подошел к Халлорану.

— Мне понадобится моя лошадь.

— Раненько ты уходишь. Что-нибудь случилось?

— Я вспомнил, что конюх говорил мне, будто кое-кто из банды Парли дружится с женщиной по имени Хейзл Керри. Если ренегаты до сих пор ничего не предприняли, так непременно нападут на станцию или на поезд. Я, пожалуй, навещу ее.

Крис несколько раз согнул и разогнул пальцы. Пальцы чувствовали себя превосходно, равно как и он сам. На удивление превосходно. Ирландец вскочил на чалого и легким галопом поскакал к воротам.

Винтовка болталась за плечами. Крис вытащил револьвер, наслаждаясь тем, как легко рукоять скользнула в ладонь. Да уж, руки у него не крюки! На скаку юноша попытался снять винтовку, и винтовка тоже послушалась. Не то чтобы он сделался великим профессионалом, но дело, безусловно, ладилось.

Говорят, что важен первый выстрел. Хорошо, он учтет. Отныне — никакой пальбы наугад, от нетерпения. Хватит людей пугать.

Крис поставил коня в стойло. Из каморки появился Джордж, на ходу натягивая подтяжки.

— Снова ты? Ну, чего надо?

— Хочу нанести визит. Погляжу, нет ли гостей у Хейзл Керри.

— Ты смотри поосторожнее! Нехорошие это люди. О, я не про Хейзл! Она не хуже, чем прочие женщины ее класса, может, даже получше. Просто Делу она приглянулась.

Крис заколебался, затем оставил винтовку в конюшне. В закрытом помещении с винтовкой трудно управиться. К тому же юноша надеялся, что стрелять не придется.

Ирландец проследил за указующим пальцем Джорджа.

— Видишь? Маленький побеленный домик прямо за загоном Куни? Мимо не пройдешь.

Солнце не поднялось еще над горизонтом, город окутывали серые предрассветные сумерки. Где-то хлопнула дверь, закукарекал петух, зазвенело ведро. Крис вышел на задний двор, перелез через забор платной конюшни и поднялся по аллее.

В загоне Куни паслось несколько коней, все — незнакомые. Юноша остановился на углу, разглядывая побеленную хибарку.

«Невелика… однако там три, а то и четыре комнаты. Лучше войти с черного хода».

Занавеси были опущены, свет погашен. Рука скользнула к кобуре и отстегнула ремешок. Не хотелось, чтобы револьвер застрял именно в тот момент, когда окажется нужен.

Криспин Мэйо, человек из графства Корк и Вайоминга, смерил взглядом расстояние, отделяющее его от цели. Тридцать футов, не больше. Хорошо бы пересечь этот последний отрезок незамеченным!

Мгновение юноша помедлил, затем глубоко вздохнул и двинулся вперед. Из-под ноги с легким стуком выкатился камешек. Поднялось облачко пыли. А вот и заднее крыльцо. Заскрипели ступени. Крис осторожно постучал.

Молчание. Затем дверь тихо отворилась — так тихо, что Крис понял: хозяйка старается не. шуметь. В проеме возникла рыжеволосая девушка: мягкие вьющиеся локоны обрамляли лицо. Высокая прическа рассыпалась, огненные пряди волной падали на плечи. Девушка была на диво хороша собой: впечатления не портили даже жесткие складки у глаз и губ. Крис сразу узнал ее.

— Мне нужна Хейзл Керри, — сообщил ирландец.

— Так меня называют, — тихо проговорила она. — Привет, Криспин, доброго тебе утра.

— Пригласи его в дом, раз уж ты так хорошо его знаешь, — предложил голос.

Девушка заколебалась.

— Уходи, Криспин. Немедленно уходи, и ежели вернёшься в графство Корк, будь так добр, никому не рассказывай про то, что видел. И про меня тоже.

— Ни слова не скажу, ты же меня знаешь, — отозвался Крис. — Но джентльмен, кажется, желает повидать меня?

Девушка отстранилась, и Криспин вошел в дом. Навстречу ему шагнул Дел Робб. На красивом лице играла насмешливая улыбка.

— Так вы знакомы? Ты мне не говорила, любовь моя.

— Она не знала, что я здесь, — тихо отозвался Крис. — Отсюда до тех мест, где мы повстречались, дорожка дальняя, да и знакомство это случайное. Дело было на сельской ярмарке… в Ирландии.

— Хм? Ну что ж, я рад, что вы снова встретились, пусть даже всего на минуту-другую.

— Думаю, ей стоит уехать на запад. — Крис осторожно подбирал слова. — Судя по слухам, тем, кто не в ладах с законом, в городе скоро придется несладко. Грядут большие неприятности.

— Неприятности мы любим, правда, милочка? — улыбнулся Робб. — А ты, ирландец, ты тоже ищешь неприятностей на свою голову? Сдается мне, куда бы я ни пошел, везде слышу твое имя. Пора с этим кончать.

— Да и тебе лучше уехать, — негромко продолжал Крис. — И тебе, и Парли, и прочим. Война окончена, незачем ее затягивать, незачем сеять смуту среди своих же сограждан.

Теперь кухню заливал яркий утренний свет. Вокруг царили чистота и порядок: видно было, что хозяйка дома грязи не любит.

— Для тебя найдется новый дом в другом городе, Хейзл Керри, — негромконастаивал Крис. — Будь добра, садись на поезд и поезжай на запад. Судя по слухам, здесь скоро начнется стрельба и пожары; одинокой женщине тут явно не место.

— Что до стрельбы, это я возьму на себя, — сообщил Робб.

— Против линчевателей-виджилантов? Да если ты задержишься в городе, Робб, тебя непременно вздернут.

— Да слыхал я это! Все вздор!

— Ты так считаешь? Город полон слухов о готовящемся погроме, ты скоро сам убедишься, что горожане отлично знают ваши убежища, и места уже выбраны, и веревки заготовлены. Разумнее уехать отсюда, уехать как можно дальше. .

— Не будь дураком, — насмехался Робб. — Пьянь ирландская байками меня не запугает. А если я и впрямь уеду. — усмехнулся бандит, — то только привесив к поясу твой скальп.

— В присутствии дамы? Ты убьешь человека в присутствии дамы?

— Дамы? Это ты про нее, что ли?

Этот человек твердо вознамерился убить его, Криса. Побахвалится немного, задира чертов, а потом перейдет к делу.

— Стрелок из меня никудышный, — признался Крис. — Я привык к кулачной драке.

— На этот раз, ирландец, этот номер не пройдет. Я тебя убью, как только…

Крис Мэйо вовсе не надеялся решить дело при помощи кулаков, но лишняя доля секунды пришлась кстати, и он первым выхватил револьвер. Ручища ирландца находилась в каком-то дюйме от кобуры: ладонь скользнула под куртку, пальцы сомкнулись на рукояти, рванули курок — и револьвер выпалил.

Дел Робб был слишком уверен в себе и полон презрения к противнику. Бандит знал, что для Криса Мэйо огнестрельное оружие внове; юноша приехал из страны, где ружей не носят. Ренегат рассчитывал, что мальчишка отпрянет назад, станет умолять или, на худой конец, неуклюже полезет за стволом. Но Крис повел себя совершенно иначе; и движения его были точны и быстры. Мгновения оказалось достаточно. Робб замешкался. Он утратил контроль над происходящим, а расстояние не превышало и десяти футов.

Дуло Робба уже шло вверх, когда в бандита угодила пуля. Робб ощутил резкий, сильный толчок в области поясницы. Пальцы судорожно сомкнулись на рукояти револьвера. Пуля продырявила пол, Дел Робб забалансировал на цыпочках, затем снова опустился на пятки. Дуло поднималось все выше, глаза ренегата налились гневом.

Криспин Мэйо сражаться умел. Он привык наступать, теснить противника могучими ударами кулаков. Так он действовал и на этот раз. Пуля угодила в цель; Крис стремительно шагнул вперед и дважды спустил курок. Расстояние не превышало и четырех футов.

Глаза Робба вылезли из орбит, он подался назад и прислонился к дверному косяку.

— Ты, сукин с…

Одним ударом Крис выбил револьвер из его руки. Оружие упало на пол, а Робб все стоял, прислонившись к косяку, колени его медленно подгибались. Затем он рухнул лицом вниз.

Крис шагнул назад и повернулся к Хейзл Керри.

— Мне очень жаль, — проговорил он.

— Оставьте вашу жалость для того, кто в ней нуждается, — отозвалась девушка. — Мне он никогда не нравился. Я его боялась. Он мне угрожал.

— Забудьте об этом. — Крис обвел рукой комнату. — Запакуйте свои пожитки и садитесь на поезд. У вас осталось не более часа, но, пожалуйста, постарайтесь не опоздать!

Он перезарядил револьвер и запихнул его в кобуру.

— Где остальные? Вы знаете?

— В том-то и беда, что не знаю! Но они здесь, в городе.

— Садитесь на поезд! Не ждите до последнего, отправляйтесь прямо сейчас!

Юноша вышел на яркий солнечный свет. Со стороны конюшен к нему направлялись Реппато Пратт и Халлоран.

— Что произошло? — поинтересовался Реп.

— Бандиты здесь. Их надо найти!

— Не беспокойся, — отозвался Халлоран. — Семейство Маклинов проедет через город в сопровождении кавалерийского отряда. Их посадят на поезд, и взвод солдат станет охранять их на протяжении всего пути до конца магистрали и проводит дилижанс до Калифорнии. Так распорядился генерал Шерман.

— Кто там, внутри? Ну, то есть кроме Хейзл? — полюбопытствовал Реп.

— Дел Робб. Он мертв.

Друзья уставились на Криса во все глаза, едва осмеливаясь поверить, однако зная, что в такое время юноша шутить не станет. Дел Робб!

Ирландец перешел через улицу и направился к салуну. У «Красотки Запада» стояло несколько человек. Привязанные к перилам лошади были в пыли и в мыле. Крис вошел внутрь. Бреннан вытащил сигару изо рта.

— Деньги тебя ждут, Мэйо, ежели ты достаточно окреп, что бы таскать на себе такое богатство. — Тут же, на стойке, Бреннан отсчитал всю сумму золотыми монетами, затем сложил деньги в мешочек. — Бери, браток. Ты едешь с Маклином?

— Да, в Калифорнию. Думаю обзавестись ранчо.

— Понятно. Ну что ж, одна кобылка тебя уже ждет на станции. Кобылка Пэрри Блессинга. Он посылает ее тебе в качестве подарка.

Крис покачал головой.

— Не может того быть. Он ни за что не расстанется с лошадкой, пока жив.

— Вот именно. Беднягу убили… убили бандиты Парли. На смертном одре он пожелал, чтобы кобылка досталась тебе, так что кто-то привел ее сюда.

— Кобылка славная! — Криспин Мэйо пораскинул мозгами. — Кто, говоришь, ее привел?

— Да мы этих людей не знаем. Какие-то чужаки, что спугнули убийц и помешали Парли довершить начатое и украсть лошадку. Они привязали кобылку к перилам у станции да там и оставили.

Мэйо оперся ручищами на край стойки и пораскинул мозгами.

— Бреннан, я хочу угостить тебя чем-нибудь. И всех этих джентльменов — тоже. А мне бы пивка.

— Я вообще не пью, — сообщил Бреннан, — но от сигары не откажусь. Удачи тебе!

— Блессинг видел, как приглянулась мне его лошадка, -проговорил Крис не без грусти. — Я рад подарку. Но его мне жаль. Мы могли бы быть друзьями.

Вдалеке раздался паровозный свисток. Крис отхлебнул пива.

— Поедем со мной, Реп. Мне понадобятся помощники, а кто знает мустангов лучше, чем ты?

— А что, Крис, я с превеликим удовольствием! Тем более что насчет мустангов ты прав.

— А вон и кавалерийский отряд, — объявил Бреннан. — Это Маклин и его дочь.

Криспин Мэйо отхлебнул пива, затем еще и отставил кружку. Юноша протянул руку.

— Твоя дорога тоже лежит на запад, верно, Бреннан? Как только магистраль достроят, тебе здесь будет нечего делать.

— Может, и так, — согласился Бреннан и прикусил кончик сигары. — Крис, держи ствол наготове.

Они вышли из салуна. Крис Мэйо отправился в конюшню, забрал винтовку и в сопровождении двух друзей зашагал по улице к железнодорожному полотну. Внезапно юноша вспомнил, что оставил в гостинице саквояж. Ну да пусть там и остается, ничего в нем нет, кроме старых лохмотьев! Снова раздался свисток.

— Я погружу кобылку вместе с лошадьми Маклина, — предположил ирландец вслухх. — В вагоне и для нее хвати места.

По пути то и дело попадались небольшие группы людей, что негромко беседовали промеж себя. Скользнув взглядом по Репу и Крису, они спешили мимо. Один из прохожих сказал что-то вполголоса. Кое-кто обернулся и присмотрелся к друзьям повнимательнее.

Ряд домов выходил на станцию. Крис дошел до угла и пересек улицу. Станция казалась пустынной. Рядом в ожидании поезда ошивались зеваки. На платформе выстроилось несколько оставленных владельцами саквояжей. Одинокий пассажир в сером костюме английского покроя раскуривал трубку, повернувшись к друзьям спиной.

Реп кивнул в сторону перил.

— Вон твоя лошадка. Правда, красавица? Заберем?

— Погоди. — Крис не совсем понимал, чего ждет, но что-то подсказывало юноше: если Парли и впрямь задумал нанести удар, то это произойдет теперь или никогда.

По улице промчались двое кавалеристов, ведя в поводу полковничьего мерина и кобылку Барды. Затем показалась шеренга всадников. Впереди отряда ехал полковник Маклин. По правую его руку скакал лейтенант, по левую — Барда.

Двое кавалеристов привязали приведенных лошадей и развернулись, поджидая отряд. Оба — вооружены до зубов и готовы к любым неожиданностям.

Подоспел сменившийся с дежурства Халлоран. И он тоже был во всеоружии.

— Не нравится мне здесь, — шепнул Реп приятелю. — Могу поклясться, что Парли что-то затевает.

Снова раздался пронзительный свисток. Вдали показался поезд. Маклин, лейтенант и Барда подъехали к коновязи и спешились. Один из поджидающих кавалеристов принял поводья: эти лошади были казенными. Мерин и кобылка стояли рядом неоседланными; их предстояло погрузить в вагон для долгого путешествия.

Крис подошел поближе.

— Сэр?

Маклин остановился.

— Как самочувствие, Мэйо? Что я могу для вас сделать?

— У меня тут кобылка, сэр. Очень породистая кобылка, по наследству мне досталась. Я тоже еду в Калифорнию, и вот подумал, а не найдется ли для нее места в вагоне рядом с вашими лошадками? Я охотно заплачу.

— Разумеется, и платить вам ни в коем случае не придется. Сержант, позаботьтесь. — Маклин оглянулся по сторонам. — Где кобылка?

Крис указал на коновязь, и сержант послушно направился к лошади.

— Подождите, — окликнул его Крис вполголоса. — Лучше я сам за ней схожу. Может быть, это ловушка. Думаю, что люди Парли знают, как приглянулась мне эта лошадка.

Сержант расстегнул кобуру.

— Да, сэр. Ну, я им покажу!

— Это моя кобылка. Прикройте меня, если сможете.

Юноша оглянулся по сторонам. Полковник и Барда неспешно шли к поезду, лейтенант не отставал.

Крис резко повернулся, и Реп проворно отступил назад, чтобы избежать столкновения.

— Сержант! Они наверняка в поезде! Ренегаты, я хочу сказать! Они могут быть только там!

Сержант окинул состав зорким взглядом.

— Сомневаюсь, но, может быть, вы и правы.

Он зашагал к кавалеристам, что собрались было спешиться. По слову сержанта всадники развернули коней и поскакали к поезду.

Сходни уже опустили. Крис отвязал кобылку и побрел к составу. Один из кавалеристов уже вел к вагону полковничьего мерина. Мэйо последовал за ним. Держась так, чтобы между ним и поездом все время находилась кобылка, юноша вытащил револьвер и засунул его за манжет, чтобы был под рукой.

Кони поднялись по сходням. Ирландец не сводил с них глаз. Юноша уже заметил, что машинист почему-то так и не вышел из будки. Тормозной кондуктор стоял у вагона, в котором поедет полковник. Вот он отошел в сторону, пропуская семейство Маклинов вперед.

Двое кавалеристов проехали вдоль состава, заглядывая в окна. Покачали головами.

— Никого, — объявил сержант. — Вы их переоценили, мистер Мэйо.

Крис обвел глазами поезд. Два пассажирских вагона, два грузовых, вагон для скота и еще один почтовый. Где? Ну где же?

Юноша подошел поближе и проследил за тем, как Реп привязывает кобылку в стойле. Этот вагон изначально не был предназначен к перевозке скота: его переоборудовали и приспособили для перевозки животных, принадлежащих железнодорожным инженерам или офицерам армии. Небрежно сколоченные стойла высоким качеством не отличались.

Крис поглядел в сторону паровоза. Никого. Под ложечкой засосало, губы пересохли. Юноша чувствовал: кольцо смыкается, смертельная опасность подстерегает повсюду, куда ни глянь. Шею так и сводило.

Ирландец засунул руку под куртку и взялся за рукоять револьвера, затем медленно прошелся вдоль вагонов. Грузовой вагон, следующий сразу за паровозом, не был опечатан. Крис прошел мимо, затем направился к сержанту.

— Они там, жизнью готов поручиться, что там! Кто-то спрятался в тендере или даже в самой будке и держит машиниста под прицелом. Ты только погляди на него! Даже не сошел поразмять ноги!

— Да в будке не особо спрячешься, — засомневался сержант. — Я поговорю с лейтенантом.

Он неторопливо зашагал к хвостовому вагону. Крис не спускал глаз с двери грузового вагона. Должно быть, оттуда можно наблюдать? Сквозь зазор между досками? Или сквозь дверную щель?

Вдруг раздался паровозный свисток. Поезд дрогнул, колеса завращались. Крис снова обвел глазами поезд. Маклин и Барда уже поднялись в вагон.

Пока сержант что-то взволнованно объяснял лейтенанту, поезд тронулся. Крис сразу понял: дан приказ отъезжать, и немедленно. Юноша резко обернулся, схватился за сходни ближайшего вагона и подтянулся на руках.

Реп, что как раз сошел на землю, быстрее молнии метнулся к вагону и тоже оказался в поезде.

Лейтенант бросился вперед, но поезд уже набирал скорость, а до последнего вагона оставалось шагов двадцать. К тому времени как он окажется у сходней, поезд помчится на всех парах: состав стремительно разгонялся. Можно выслать в погоню кавалерийский отряд, да только вряд ли лейтенант на это пойдет: убоится ответственности. Много ли стоят подозрения ирландского простачка? Скорее всего, просто пожмет плечами и отнесет это все за счет странностей машиниста, которому взбрело в голову разогнать состав, чтобы наверстать время. Но ведь Маклинов должен сопровождать взвод солдат! Неужели лейтенант не прикажет хотя бы им поспешить вслед за поездом?

Крис перебрался в вагон, следующий за тем, где, по подозрениям ирландца, затаились бандиты, и уселся у стоп-крана. Как ренегаты рассчитывают сойти на полном ходу? Или где-то впереди поджидают лошади — там, где они предполагают остановиться? А оттуда они сразу помчатся в горы Медисин-Бау?

По обе стороны вагона были двери, но на ходу соскочить непросто, разве что дорога резко пойдет в гору, как в том самом месте, где бандиты изначально собирались напасть на поезд. У крохотной красной станции, где он, Крис, впервые позволил втянуть себя в эту свистопляску!

Ирландец понятия не имел, каким окажется рельеф местности, но Парли, надо полагать, все рассчитал заранее.

И еще кое-что. Через крохотную дверцу в дальнем конце вагона при желании вполне можно протиснуться. Выбравшись сквозь нее, бандиты пройдут по крышам к тому вагону, в котором едут Маклин и Барда.

Ирландец встал. Для того, кто привык к корабельной качке, не составит трудя пройти по крышам вагонов. Он пробалансировал по узкому мостику и, двигаясь в конец состава, перебрался через второй грузовой вагон. Юноша оглянулся… погони пока нет.

Можно вытащить штифт и разъединить состав, да только это не выход, потому что бандиты наверняка едут в грузовом вагоне, а грузовой вагон присоединен к паровозу. Паровоз просто-напросто даст задний ход и снова подцепит вагон.

Юноша спустился по навесной лестнице и вошел в пассажирский вагон, где расположилось семейство Маклинов. Реп стоял рядом с полковником. Барда сидела подле отца, лицо девушки напряглось, в расширенных глазах застыл ужас. Только двое солдат успели вскочить в поезд, двое из обещанного эскорта.

— Поезд слишком быстро тронулся, — озабоченно разъяснял Реп. — Солдаты как раз спешили к вагону, а машинист взял да и отправил состав. Что-то тут неладно.

— Сэр, — сообщил Крис Маклину. — Сдается мне, враги засели в первом вагоне. Они либо задумали выбраться через маленькую дверцу в конце вагона, что рядом с тендером, и перейти сюда по подвесному мостику, либо где-то впереди их ждут лошади.

— А машинист?

— Они держат его под прицелом, я уверен, сэр. Он из будки даже носу не высунул… Я хочу сказать, что один-два бандита наверняка спрятались в тендере и взяли беднягу на мушку. Он вынужден слушаться или получит пулю в брюхо.

— Понятно. — Полковник Маклин огляделся. — Разумная теория! Ну что ж, по меньшей мере пятеро из нас вооружены. — Он поднялся на ноги и обвел взором пассажиров. Трое мужчин и две женщины. — Джентльмены, — громко воззвал он. — Вы при оружии?

Высокий, худощавый старик поднял взгляд: холодные как сталь глаза уставились прямо на собеседника.

— Полковник, да меня без ствола не видали с тех самых пор, как я был недомерком не выше жабы.

Маклин коротко объяснил ситуацию. Старикан смачно сплюнул в медную плевательницу.

— Я еду в Калифорнию, ясно? Я заплатил за проезд, ясно? Я доберусь на этом поезде до Ада-на-Колесах, а потом сяду в дилижанс, и пусть кто-нибудь только попробует сунуть мне палку в колеса! С тех пор как я был мальчишкой несмышленым, я только и мечтал, что прокатиться на этих самых паровозах. Ежели эти парни к нам пристанут или, скажем, побеспокоят милую леди, рассчитывайте на меня. Я одного-двух уложу как нечего делать!

Реп переглянулся с Крисом и усмехнулся. Достойный союзник!

Маклин повернулся к остальным. Один, толстощекий коммивояжер в жемчужно-сером котелке, вытащил из-под куртки шестизарядный револьвер и помахал им в воздухе.

— Да, сэр. Я с вами.

Пухленькая блондинка с туго перетянутой талией извлекла из ридикюля «ремингтон-44». Положила его на колени и мило улыбнулась спутникам.

— Солдатики меня вовеки в беде не оставляли, так что сдавайте карты, полковник, я сделаю ход, когда скажете.

— Вы неподражаемы, мэм, — поклонился Маклин.

Встал и третий пассажир, в костюме английского покроя. Щеки его слегка раскраснелись.

— Вы полагаете, начнется перестрелка?

— Надеюсь, что нет, — отвечал Маклин. — Но очень возможно.

— У меня есть дробовик, — гордо сообщил пижон. — Захватил с собой, чтобы пострелять степных тетеревов или перепелок, но ежели вы считаете…

— Когда придет время, — предложил Маклин, — просто наставьте его на бандитов и что есть мочи жмите на спусковой крючок. Ужо будут вам птицы, да еще какие: что называется, стреляные воробьи!

Второй женщиной оказалась Хейзл Керри. Не говоря ни слова, она продемонстрировала собравшимся изящный короткоствольный револьвер с отливающей жемчугом рукоятью.

— Мэйо, друг мой, — воскликнул полковник Маклин почти весело, — да у нас тут целый гарнизон! Десять стволов! Парли на это вряд ли рассчитывал!

Крис положил винтовку на сиденье и снова проверил револьвер. Поезд прогрохотал через переезд, затем свернул в туннель, проложенный сквозь холмы, и снова выкатился на открытую равнину. Снова раздался паровозный свисток… это еще зачем?

Крис выглянул в окно, щурясь от дыма и угольной пыли. Зола забивалась в ноздри. Впереди, насколько хватает глаз, местность казалась пустынной: равнина поросла жесткой бурой травой, тут и там торчали острые камни. Снова раздался паровозный свисток; долгий, тягучий звук уныло повис над холмами. Поезд снова прогрохотал через переезд. Ирландец беспокойно заерзал.

— Схожу-ка я туда, — предложил он Маклину. — Думается мне, что это сигнал. Может быть, я их задержу. — Мэйо двинулся к концу вагона, Реп и старикан увязались следом.

— Если они на паровозе, — просиял старик, — ужо мы их оттуда вытряхнем!

Крис шел впереди. Шагнул на сцепление, ухватился за лестницу следующего вагона, легко вскарабкался по ступеням. Прошелся по навесному мостику, перепрыгнул на крышу следующего вагона. Вдруг, нежданно-негаданно, на тендере появился человек с винчестером в руках. Он расставил ноги и приложил винтовку к плечу.

Позади раздался зловещий грохот выстрела, человек с винтовкой медленно шагнул назад, сел прямо на уголь, затем перекувырнулся в воздухе и исчез.

Поезд снова засвистел, замедляя ход. Крис опять двинулся вперед по раскачивающимся крышам вагонов.

Слева, со стороны холмов, появился небольшой отряд всадников. И восемь-девять лошадей в поводу.

Крис перескочил на тендер. Глаза его скользнули по мертвому телу. Откуда ни возьмись, появился еще один бандит и обернулся к юноше. Опасаясь застрелить машиниста, Крис засунул револьвер в кобуру и прыгнул вперед.

Бандит подался было назад, плечо Криса ударилось ему в грудь. Ренегат свалился вниз по ступеням, Крис, не удержавшись, полетел следом, рухнул на землю, подмяв негодяя под себя, и покатился по траве, не размыкая железной хватки. Поезд пронесся мимо.

Глядя вслед уходящему поезду, Крис услышал выстрелы: пассажиры открыли огонь. Лающий грохот канонады затих вдали. Пошатываясь, юноша поднялся на ноги; падение на мгновение оглушило его. Крис осмотрелся. Кони вставали на дыбы, били копытами; всадники во весь опор мчались к горам.

Юноша обернулся к упавшему. Бандит распростерся на земле, не подавая признаков жизни, голова его свернулась на сторону под совершенно недопустимым углом. Крис снял с тела револьвер и закрепил патронташ на собственном поясе. Предполагаемый мертвец перекатился на бок и застонал, рука потянулась к шее. А ведь Крис готов был поклясться, что шея сломана!

Поезд растаял вдали.

Крис был один. Где-то неподалеку от железнодорожного полотна рыщут верховые бандиты. Первым делом следует убраться из поля зрения.

Очень может быть, что поезд за ним вернется. Однако едва эта мысль пришла Крису в голову, как юноша тотчас же прогнал ее. Вернется, как же! В поезде полным-полно ренегатов, готовых нанести удар, и все они понимают, что замысел их опять не увенчался успехом!

Ирландец быстро огляделся по сторонам, затем метнулся к ближайшим камням. Груда валунов представляла собою никудышное убежище. Однако, воспользовавшись этой преградой, чтобы укрыться от глаз лежащего на земле бандита, юноша перебежал к соседнему завалу камней.

Там обнаружилось несколько чахлых деревьев и, как ни странно, лощинка. Юноша спустился вниз и прошел немного вперед, а потом снова выбрался на равнину. Крис не собирался удаляться от железнодорожного полотна, ибо только оттуда можно было ждать помощи. Ирландец просто хотел исчезнуть на то время, когда бандиты вернутся… если, конечно, они и впрямь вернутся.

Ирландец нашел трещину в скалах, забился туда и вскарабкался на самый верх. Распластавшись на бурой траве, Мэйо оглядел местность сверху.

Бандит поднялся на ноги и осмотрелся по сторонам. Как давно он пришел в сознание? Вспомнит ли, что кто-то свалился с поезда вместе с ним? Или решит, что был один?

Разбойник ощупал пояс… револьвер и патронташ исчезли.

«Это меня выдаст, — решил Крис. — Но без патронов тоже нельзя».

Бандит прошел немного вдоль путей, отыскал отпечатки копыт и постоял там, уперев руки в боки и, должно быть, ругаясь на чем свет стоит. Крис Мэйо находился слишком далеко, чтобы разобрать слова, но примерно представлял себе, о чем идет речь. Вскорости негодяй двинулся дальше, по следам коней. Время от времени он останавливался и внимательно оглядывался по сторонам.

Надвинув на лоб квадратный котелок, Крис Мэйо не спускал глаз с бандита. Ренегат, конечно, попытается отыскать друзей, только лучше бы ему поторопиться, а то ничего не выйдет. Теперь, когда последняя попытка ренегатов окончилась неудачей, негодяи наверняка угомонятся. А в скором времени, надо полагать, вся шайка окажется в руках властей.

Однако сам Крис оказался в отчаянном положении. Один, без лошади, в дикой прерии! До форте Сандерс далеко; пожалуй, даже дальше, чем до следующей станции.

Со своего наблюдательного пункта ирландец оглядел равнину, что расстилалась по обе стороны от путей. Юноша устроился на склоне холма, отсюда прерия просматривалась на многие мили.

Сняв нагруженную монетами куртку, юноша перебросил ее через плечо и побрел вниз по холму к железнодорожному полотну.

Ничего не оставалось делать, как только идти вдоль путей.

Солнце припекало. Мэйо упорно шагал вперед, переступая через шпалы, проложенные через разные промежутки. Со временем юноша снял воротничок и запихнул в карман куртки, затем поступил так же и с галстуком. Обвел глазами равнину. Глаза эти были уже не те, что раньше; они привыкли к бескрайним просторам Запада, научились охватывать все разом и выделять нужное. Юноша отер испарину и снова двинулся вперед.

При нем было два револьвера, один — «наследство» убитого телеграфиста, другой — снятый с бандита, пока тот валялся без сознания. Патронов тоже хватало, однако весили они изрядно. Ружья — тоже. Время от времени Мэйо останавливался, отирал пот, оглядывался по сторонам и шел дальше.

Очень хотелось пить, но воды не было. Земля представляла собою мелкую пыль; тут и там, насколько хватает глаз, топорщилась полынь.

С тех пор как пробило полдень, минуло уже более двух часов, когда Крис увидел хижину. Построенная из местного камня, хибарка стояла на заброшенной дороге чуть в стороне от путей. Подойдя поближе, Крис заметил остатки шестов, что некогда ограждали загон.

Крис приложил ухо к рельсам, проверяя, не идет ли поезд, но не услышал ни звука. Усевшись на железнодорожную насыпь, ирландец поглядел в сторону каменной хижины. Выглядела она достаточно безобидно, позади что-то зеленело, и… может, рядом ручей есть!

Юноша отдохнул малость, не сводя глаз с хижины. Проверил отнятый у бандита револьвер… в нем обнаружилось пять патронов.

Ирландец засунул револьвер обратно в кобуру, так, чтобы рукоять торчала наружу. Если перебросить куртку через левую руку, револьвер окажется спрятан, в то время как правый торчит на виду.

Сложенная из камня хижина, скорее всего, пуста, и есть надежда утолить жажду. Мало вероятно, чтобы кому-то взбрело в голову строить хижину вдали от воды, а зеленая поросль наводила на мысль о близости ручья. Крис поднялся на ноги и перебросил куртку через левую руку, закрывая второй револьвер.

Юноша побрел вперед. Ноги стерлись и отчаянно ныли, мускулы сводила усталость. Вчерашняя боль отчасти вернулась и теперь не давала покоя. Крис окинул взглядом рельсы: ничего. Вдалеке маячило стадо антилоп. Ирландец смотрел в сторону железнодорожного полотна, однако краем глаза наблюдал за хижиной.

Это, безусловно, край индейцев, но в округе рыщут бандиты, они могут оказаться где угодно.

Ирландец остановился напротив хижины, затем свернул на еле различимую тропку, что вела от путей к двери. По-прежнему — ничего подозрительного.

Дверь бессильно повисла на ременных петлях, одно окно слепо смотрело на мир. Криспин обошел хижину кругом, а затем двинулся по тропе к ивам и чахлым тополям. Пользовались стежкой, очевидно, как люди, так и антилопы. Тополя росли в небольшой низинке и от путей не просматривались. На дне ее кольцо камней образовывало небольшой резервуар, прозрачная вода поступала в него из расположенной чуть выше трубы.

Крис наклонился и утолил жажду, затем подождал немного и снова зачерпнул воды. Вода была холодной, чуть солоноватой, но вкусной. Юноша выпрямился и, поглядев под ноги, усмотрел несколько растоптанных ракушек. Лениво нагнулся, подобрал одну, и едва пальцы коснулись ракушки, Крис приметил свежий след, оставленный сапогом. Совсем свежий: травинки только-только начали распрямляться.

Ирландец медленно выпрямился. Сердце неистово колотилось. Тот, кто оставил этот след, — совсем близко, буквально в нескольких ярдах!

Четко очерченный контур каблука… нет, это не мокасин!

Со стороны могло показаться, что ирландец внимательно изучает ракушку. На самом деле он лихорадочно размышлял. Тропа, по которой Крис спустился к заводи, вела дальше: еще менее различимая, однако все-таки заметная. На противоположной стороне от резервуара росли ивы, а за ними что-то темнело… землянка или пещера, где некогда держали лошадей.

— Эй, ты! — прозвучал хорошо знакомый голос. — Ну разве не здорово? Сам ко мне пришел, словно за тобою послали!

Крис развернулся было, и голос тут же посуровел.

— Стоять! — Это был Мюррей. Мюррей, который охотился за Бардой; Мюррей, которому Крис задал хорошую взбучку. Мюррей, который жаждал его крови. — А теперь возьми револьвер за рукоять: осторожно, большим пальцем и указательным! Подними повыше и брось! Теперь можешь обернуться. Погляди внимательно на меня и мой ствол! Мне угодно, чтобы последним, что ты увидишь в своей жизни, оказался я: я, что стою перед тобою и всаживаю пулю прямо тебе в брюхо!

— Может быть, мы это обсудим? — осторожно, стараясь не допустить ошибки, Крис поднял оружие двумя пальцами и уронил его на землю. Револьвер упал с глухим стуком.

— Сделай шаг назад… вот так. А теперь можешь оборачиваться.

Крис не сомневался, что Мюррей держит его на прицеле. Мюррей вознамерился покончить с недругом раз и навсегда, и Мюррей желает, чтобы недруг поглядел смерти в глаза. И недолго он станет рассуждать, прежде чем выстрелит… слишком много в нем ненависти.

Криспин Мэйо знал, что это движение может стоить ему жизни, но он развернулся к Мюррею левым боком, выставив плечо вперед. При этом правая рука юноши незаметно скользнула под куртку. Револьвер лег в ладонь, опираясь на локоть.

Время для разговоров, для раздумий и просьб миновало. Рука высвободилась, палец легко коснулся курка, дуло глянуло прямо на Мюррея.

Первое, что увидел Мюррей, — это огненный цветок пламени, расцветающий в дуле. Впрочем, сие зрелище оказалось для него и последним.

Его собственный револьвер выпал из омертвевших пальцев, и Мюррей рухнул на колени.

— Проклятый ирландский неженка… Ты!..

— Я больше не неженка, мистер Мюррей. С меня хватит.

Мюррей осел назад, с трудом сохраняя равновесие.

— Пожалуй, что и нет, — признал он. — Черт бы тебя подрал, ирландец! Надо было мне оставить тебя в покое! Твое лекарство мне дорого обошлось, ты… — И он рухнул.

Криспин Мэйо из графства Корк, житель бескрайних равнин Запада, немного постоял над телом поверженного врага. Мюррей испустил дух.

Подобрав брошенную винтовку, юноша стер с нее грязь, а затем зашагал к ивам. Там стоял привязанным серый в яблоках конь, некогда принадлежащий Мюррею. У седла болталась фляга, доверху наполненная водой. Ирландец вывел животное из зарослей, напоил его, а затем вскочил в седло и поскакал по тропинке к железной дороге.

Крис подъехал к путям. Не прошло и минуты, как вдали раздался паровозный свисток. Юноша спешился, снял флягу и постоял немного, не выпуская из рук поводьев, пока не убедился, что поезд и впрямь замедляет ход. Тогда ирландец перебросил поводья через седло и хлопнул коня по загривку.

— Есть же у тебя где-то дом! Так беги же!

Поезд остановился. Кондуктор сошел на землю. Им оказался Сэм Кокинс. Дюжина солдат глазели из окон.

— Ты давай садись, — угрюмо сказал Кокинс. — Полковник Маклин и его дочь ждут тебя в Медисин-Бау.

Криспин Мэйо поднялся в вагон, приветственно помахал солдатам и рухнул на сиденье.

— Я вроде как выстрелы слышал, — неохотно полюбопытствовал Кокинс. — Мы ехали медленно, не знали, где тебя искать.

Крис открыл глаза.

— Там, у ручья, поджидал Мюррей. Это его коня я отпустил на свободу.

Юноша снова закрыл глаза. Ирландец понятия не имел, как далеко до Медисин-Бау.

Там Барда…

Криспин Мэйо заснул крепким, без сновидений, сном.

Снова раздался паровозный свисток, теряясь в безмолвных холмах, скликая призраков, что караулят в распадках, не смыкая глаз. Завращались колеса, поезд тронулся с места. Паровоз засвистел опять, звук словно бы повис в неподвижной тишине.

На следующую ночь Джастин Парли, отлично зная, что десятеро его людей сняты с поезда в Медисин-Бау, а остальные перебиты или разбежались, храбро въехал в Ларами. На подступах к городу Серебряный Дик вдруг натянул поводья.

— Майор, — сообщил он, — я тут у сарая деньги припрятал с месяц назад. Ты поезжай вперед, я тебя догоню. Встретимся в «Красотке».

— Как скажешь, — отозвался Парли и поскакал вперед.

Серебряный Дик Контего задержался на холме.

— Прощай, Джастин, — проговорил он тихо. — Ты веришь в свою звезду, ну, а я — в быструю лошадь.

Ночь выдалась холодная и ясная: великолепная ночь! Ночь на 29 октября 1868 года: эта дата вошла в историю форта Сандерс и Ларами. В ту ночь линчеватели-виджиланты очистили город от бандитов. Основной удар пришелся на «Красотку Запада». Пятерых уложили наповал, еще многих ранили; свинца извели изрядно, а Джастин Парли, что в городе Ларами собственным именем не пользовался, обрел вечный покой в безымянной могиле.

Луис ЛАМУР ЧЕЛОВЕК С РАЗРУШЕННЫХ ХОЛМОВ

Арту Якобцу, с благодарностью…

Глава 1

Там, где ветер прошелся по траве, я уловил принесенный им запах костра.

Знак приветствия в дикой стране… или начало неприятностей.

Я уже два дня обходился без кофе и один день без пищи, привязанная к луке седла походная сумка была пуста. И я устал разговаривать с моим конем, который в ответ лишь прял ушами.

Взобравшись на гребень скалы, я осмотрел раскинувшуюся внизу бескрайнюю равнину, покатые холмы, изрезанные пересохшими руслами, и разбросанные то тут, то там купы меските, растущих в лощине у ручья.

В таких местах меските почти всегда указывают на близость воды; их бобы едят только дикие мустанги, и, если их что-нибудь не потревожит, они редко отходят дальше чем на три мили от источника. Кусты меските растут в основном там, где есть конский навоз. И теперь внизу на равнине они выглядели такими необыкновенно зелеными.

Клубящийся дым тянулся призрачным пальцем в небо, и я двинулся вдоль края в поисках спуска. Отвесная скала достигала не меньше пятидесяти футов в высоту, а затем шла поросшая травой крутая осыпь. Однако в таких обрывах всегда где-нибудь да найдется расселина, и я скоро обнаружил место, по которому стекала вода и спускались дикие животные.

Тут было круто, но мой мустанг до четырехлетнего возраста бегал на воле, поэтому спуск оказался для него чем-то вроде урока в воскресной школе. Приседая на задние ноги, он съехал вниз, и мы благополучно спустились к подножию в облаке собственной пыли.

Вокруг костра сидели трое мужчин; пахло кофе и жареным беконом. Со стороны их лагерь казался совсем неприметным. Под расколотым молнией хлопковым деревом стояли три верховых бронка — объезженных мустанга и одна вьючная лошадь.

— Привет, — сказал я. — Парни, гостей принимаете или это закрытое собрание?

Все трое уставились на меня, но потом один из них, с лошадиной челюстью, обвислыми усами и носом, который не соответствовал всему остальному, проявил гостеприимство:

— Добро пожаловать, мистер. Присаживайтесь и обогрейтесь.

Рядом с ним сидели худой юноша, с болезненным цветом лица, и крепко сбитый, сильный мужчина, под рубашкой которого угадывались мускулы.

Лошади выглядели отличными, хорошо откормленными. Они носили клеймо с изображением шпоры. Пара кожаных чапс ^[124] лежала на камне неподалеку от костра, рядом с винчестером.

— Странствуете? — спросил юноша с болезненным цветом лица.

— Ищу работу. Иду на восток, в надежде пристать к первому же скотоводческому хозяйству, где требуются работники.

— Мы из «Стремени», — пояснил тот, что постарше. — Вам нужно повидать нашего хозяина. Ему наверняка нужны работники, которые не боятся работы в наших суровых краях. Мы направляемся на клеймение и только что купили стадо со «Шпорой».

Спешившись, я снял портупею. В ручье воды хватало лишь для того, чтобы камни оставались влажными. Моему коню не потребовалось приглашения. Он сразу же подошел к ручью и зарылся ноздрями в самом глубоком месте.

— Вы видели скот на западе? — спросил вислоусый.

— Кое-где. Попадались и со «Стременем», и с «Соединенными HF», с «В в кружке»… Все довольно далеко разбросаны друг от друга по плоскогорью.

— Я Хинг, — назвался вислоусый. — Джо Хинг. Этот длинноногий увалень с соломенными волосами — Денни Рольф. А наш силач — Бен Ропер.

— С парнишкой у нас полный порядок. Вот только надо присматривать, чтобы ему не натерло за ушами, да не сбил бы себе копыта.

Рольф усмехнулся:

— Не давайте ему себя дурачить, мистер. Этого старого хрыча зовут Джосия… а не Джо. Он у нас вроде патриарха из Святого Писания.

Я привел своего коня обратно на траву и привязал к колышку. Мои внутренности переворачивало от запаха жареного мяса. Это были ковбои, выглядевшие и одетые как пастухи, и я чувствовал, что им интересно, кто я такой.

У меня на седле висело лассо, я был одет в выгоревшую на солнце голубую рубашку армейского покроя и шляпу с широкими полями — почти новую, если бы не дырка от пули. К тому же на мне висел украшенный бахромой патронташ и шестизарядный револьвер — точно такой же, как у них, только пристегнутый.

— Меня зовут Майло Тэлон, — сообщил я, но это не произвело на них особого впечатления.

— Садитесь, — пригласил Хинг, — мы тут собрались слегка закусить. Немного сухарей и бекон.

— Размочите в воде чепрак, — сказал я, — и я его съем.

— Начните с его. — Бен Ропер показал на Рольфа. — Он достаточно поездил в нем на воле, чтобы обеспечить вас наваром.

— Да я!..

— К вам гости, — заметил я, — пять человек с оружием в руках.

Внезапно Ропер вскочил, и мне показалось, что его скулы побелели. Он перекатил в зубах спичку, и стало видно, как напряглись мышцы его лица. Вытерев руки о штаны, он опустил их вниз. Парень тоже встал и подошел к Роперу, а тот, что постарше, так и остался сидеть, не выпуская вилку из левой руки и наблюдая, как всадники приближаются.

— Бэлч и Сэддлер, — спокойно произнес Хинг. — Наши стада не пасутся рядом. Вам лучше отойти в сторону, Тэлон.

— Я ем у вашего огня, — ответил я, — и останусь там, где сижу.

Они подъехали; пятеро очень крепких мужчин — если судить по внешнему виду, — хорошо экипированных и вооруженных.

Хинг смотрел на них сквозь огонь.

— Присаживайся и обогрейся, Бэлч, — предложил он.

Тот не обратил на него никакого внимания. Это был крупный мужчина, костистый и крепкий, с худым лицом и высокими скулами. Он смотрел прямо на меня.

— Я тебя не знаю.

— Это точно, — согласился я.

Лицо Бэлча вспыхнуло. Передо мной стоял человек с резким и вспыльчивым характером.

— Мы здесь не любим чужаков, — решительно заявил он.

— Я легко завожу знакомства, — улыбнулся я.

— Не трать понапрасну время. Убирайся поскорей.

Бэлч оказался большим грубияном. А Сэддлер — должно быть, тот, второй, круглолицый, с маленькими глазками и квадратными плечами. Человек рядом с ним мне кого-то напоминал. Кого? Кажется, я видел его раньше.

— Никогда не трачу времени даром, — ответил я. — Надеюсь найти работу в «Стремени».

Бэлч уставился на меня, и несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза, однако он отвел взгляд первым, отчего страшно разозлился.

— Ты будешь настоящим дураком, если поступишь к ним, — отрезал он.

— В свое время я понаделал немало всяких глупостей, — развел я руками, — но меня ни разу не загоняли в угол.

Бэлч, переключивший было свое внимание на Хинга, снова повернул голову ко мне.

— Что ты имеешь в виду?

— Понимай как хочешь, — произнес я спокойно, чувствуя, что Бэлч начинает мне не нравиться.

Ему это тоже не понравилось, так же как и я сам, однако он не знал, что от меня можно ожидать. Но, грубый и заносчивый, Бэлч оказался не дурак.

— Я обдумаю твои слова, и тогда ты получишь ответ.

— Когда угодно, — кивнул я.

Он повернулся ко мне спиной.

— Хинг, ты, черт побери, забрался слишком далеко на запад. Убирайся отсюда к рассвету и не вздумай останавливаться по эту сторону перевала Алколи.

— У нас тут стада со «Шпорой», — ответил Хинг. — Мы будем собирать их.

— Черта с два! У вас тут нет скота! Совсем нет!

— Мне попадались на плато стада со «Шпорой», — вмешался я.

Бэлч снова повернулся ко мне, однако еще до того, как он смог что-нибудь произнести, Бен Ропер заметил:

— Он видел также «Соединенные HF», майор тоже захочет узнать о них. Он захочет узнать обо всех.

Бэлч развернул лошадь.

— К рассвету убирайтесь отсюда. Я не потерплю на своем ранчо работников из «Стремени».

— Это распространяется и на майора? — спросил Ропер.

Лицо Бэлча вспыхнуло от гнева, и на какое-то мгновение я решил, что он собирается повернуть назад, однако все же двинулся вперед, а мы стояли и смотрели, как всадники удаляются. Потом снова сели.

— Вы нажили себе врага, — заметил Хинг.

— Не я один. Вы сами, ребята, неплохо постарались на сей счет.

Хинг усмехнулся.

— Бен, когда ты упомянул о майоре, я думал, что у него кишки лопнут.

— А кто такой — майор? — спросил я.

— Майор Тимберли. Он служил офицером в кавалерии конфедератов во время Гражданской войны. Его скот пасется восточнее этих мест, и он не обращает внимание на чьи-либо дурацкие выходки.

— Он честный человек, — добавил Хинг, — благородный… вот что меня беспокоит. Бэлч и Сэддлер не имеют ни малейшего представления о благородстве.

— Сэддлер — это тот толстый?

— Он кажется толстым, но тверд, как резина, и к тому же коварен. Бэлч берет голосом и мускулами, Сэддлер — умом и коварством. Три или четыре года назад они появились в здешних краях с несколькими головами паршивого скота. Купили ферму у человека, который не хотел продавать ее, а потом оба обосновались у небольших водоемов на некотором расстоянии друг от друга и стали вытеснять с пастбищ пасущийся там скот… Насели на погонщиков «Стремени», а также на стада других хозяйств.

— Вроде «Шпоры»? — предположил я.

Все разом посмотрели на меня.

— Вроде «Шпоры», да… насели на него, пока хозяин не продал свое тавро «Стремени» и не покинул эти края.

— А майор?

— Они его не трогают. Остерегаются. Если насядут на него, он насядет в ответ… и очень сильно. Работники майора никого не боятся, не то что остальные. С ним с полдюжины его старых кавалеристов-конфедератов. Пасут его скот.

— А как насчет «Стремени»?

Хинг взглянул на Ропера.

— Ну… пока мы придерживались своего рода политики невмешательства, избегали осложнений. Как сейчас. Но наступает время клеймить скот, и мы приезжаем сюда за своими коровами, телятами…

Мы закончили есть. Бекон оказался замечательным, кофе еще лучше. Я съел четыре булочки, размочив их в свином жиру, а после пятой чашки кофе почувствовал себя просто великолепно. Я не переставал думать о том, третьем. Остальные были ковбоями, но третий… Я откуда-то его знал.

Последние три года мне часто приходилось разъезжать по разбойничьим тропам. Не то чтобы я сам оказался вне закона. Просто мне нравились горные хребты этой страны, а большинство хозяйств, где я работал с тех пор, как покинул родное ранчо, находились по соседству с разбойничьими тропами. Я никогда и ни в чем не нарушал закон и не имел с его стороны никаких претензий, однако подозревал, что некоторые из тех, кто были не в ладу с ним, считали, что я разыскивал ворованный скот, а многие принимали меня за своего рода однорукого бандита. А я всего лишь любил эту дикую, невозделанную страну… ее просторы и возвышенности.

Мой брат Барнабас — его назвали так в честь первого из нашего рода, прибывшего из Англии, — ходил в школу, а затем отправился за океан, чтобы учиться в Англии и во Франции. Пока он изучал Руссо, Вольтера и Спинозу, я вгрызался зубами в свое образование на бизоньих равнинах. Пока он ухаживал за девушками на старинном бульваре Мише, яотлавливал бронков на Кимарроне. Он пошел своим путем, а я — своим, но от этого мы любили друг друга ничуть не меньше.

Может, во мне жило что-то дикое? Я любил ветер, гуляющий в высоких цветущих травах, и запах костра где-нибудь в расселине скалы. Во мне жила тяга к далеким равнинам, и с самого первого дня, когда я смог удержаться на бронке, меня не оставляла страсть к путешествиям.

Мама сколько могла удерживала меня при себе, но когда заметила, что я задыхаюсь на месте, безмолвно достала из оружейной стойки винчестер и вручила мне. Затем взяла шестиразрядный револьвер, кобуру, ремень и все остальное снаряжение и тоже отдала мне.

— Поезжай, мальчик. Я знаю, что тяга к странствиям точит тебя изнутри. Поезжай так далеко, как тебе вздумается, если будешь вынужден — стреляй, но никому не лги и никогда не подавай повода усомниться в твоем слове. Несчастны те, кто не имеют чести, поэтому перед тем, как что-нибудь совершить, подумай, как ты будешь вспоминать об этом в старости. Не делай ничего, за что тебе будет стыдно. — Проводив до дверей, она окликнула меня, когда я стал седлать свою старую чалую кобылу. — Ни один из моих сыновей не отправится в путь на такой старой лошади. Возьми каурого… он не чистых кровей, но будет идти, пока не рухнет. Возьми каурого, мой мальчик, и в добрый путь. Возвращайся, когда решишь, что пора. А я буду здесь. Годы могут избороздить морщинами мое лицо, как кору дуба, но они бессильны сделать то же самое с моим духом. Поезжай, мой мальчик, но помни, что ты настолько же Сэкетт, насколько и Тэлон. Кровь может горячить, но ее зов силен.

Эти слова я помнил до сих пор.

— Мы двинемся домой утром, — сказал Хинг. — С майором тоже поговорим.

— Кто ваш хозяин? Кто управляет в «Стремени»?

Денни Рольф начал было говорить, но запнулся под взглядом Ропера. Ответил Хинг.

— Старик, — сказал он, — и девчонка.

— Она не девчонка, — возразил Денни, — она постарше меня.

— Девчонка, — добавил Ропер, — почти ребенок, а старик — слепой.

Я выругался.

— Вот именно, — согласился Ропер. — Лучше еще подумайте, мистер. Вы не так замешаны во все, как мы. Так что поезжайте с чистой совестью.

— Если только можно оставить позади себя такую парочку, как Бэлч и Сэддлер, и иметь при том чистую совесть. Нет, я отведал вашей соли и выступлю на стороне «Стремени», если они только возьмут меня.

— Что ты хотел сказать? — спросил Денни. — Насчет соли?

— У некоторых народов считается, что если ты отведал чей-то хлеб и соль, то это возлагает на тебя долг… или что-то вроде этого, — пояснил Хинг.

— Почти так, — согласился я. — А вы, ребята, увольняетесь?

Теперь в их глазах не было дружелюбия.

— Увольняемся? Разве кто-то говорил об увольнении?

— Выступать против банды головорезов ради слепого старика и девчонки, — пожал я плечами, — просто не имеет смысла.

— Мы и не думали увольняться, — заявил Ропер.

Я улыбнулся им:

— Рад, что отведал вашей соли.

Глава 2

Дом на ранчо «Стремени» оказался приземистым, собранным из бревен хлопкового дерева, на фундаменте, сложенном из саманного кирпича; драночная крыша заросла мхом, на котором местами пробивалась трава и цветы.

Рядом тянулись три загона из жердей и покосившийся сарай, на одном краю которого размещалась наковальня и кузнечный горн.

Это было обыкновенное мелкое хозяйство, не представлявшее собой ничего особенного, такое можно встретить во многих районах Техаса или других равнинных штатов. Только когда мы спускались по длинному пологому склону к дому, заметили во дворе мужчину со вскинутым на изгибе локтя винчестером.

Должно быть, он ничего не имел против нас, потому что, развернувшись на каблуках, что-то прокричал в сторону дома. Потом направился к бараку, расположенному поперек плотно утрамбованного двора, напротив сарая.

На ступеньках стояла худенькая девушка с развевающимися на ветру белокурыми волосами, прикрывавшая рукой глаза от солнца, чтобы разглядеть нас.

Джо Хинг сказал:

— Мэм, я привел к вам работника.

— Добро пожаловать. Когда умоетесь, приходите ужинать.

Пока мы подъезжали к загону и расседлывали лошадей, она смотрела нам вслед.

— А кто тот, с винтовкой? — спросил я.

— Увидите. Однако говорите потише. Он сосед, — предупредил Денни.

— Сколько у вас работников?

— Все перед вами, — объяснил он. — Иногда Харли приезжает, чтобы помочь. Он гонит скот на шкуры с востока, оттуда, где кончаются горы.

Барак, тоже бревенчатый, был длинным и узким; вдоль стен стояли койки, а в самом конце находилась печка из листового железа. Рядом размещалась поленница с запылившимися дровами, на которой сохли чьи-то носки; на плите стоял закопченный кофейник.

На четырех койках лежали измятые постели, другие четыре, представлявшие собой привязанные к раме сыромятным ремнем коровьи шкуры вместо сетки, пустовали.

Вдоль стены на крючках висели пальто и плащи; рядом стояли две скамьи. На столе — керосиновая лампа, на скобе возле печи еще одна. Два фонаря с треснувшими стеклами на стене.

Пол истерся и запылился до такой степени, словно его никогда не подметали, но поскольку я вырос у мамы, которая всегда следила за порядком, то догадался, что здесь все-таки убирают. За дверью находился умывальник, над ним — прибитый гвоздем кусок зеркала с трещиной посредине и полотенце на ролике, которым слишком долго пользовались не менее сорока или пятидесяти пар рук.

Поплескавшись в тазу, я вымыл руки, расчесал волосы и взглянул на мужчину в зеркале. Это был я — парень с худым, смуглым лицом, бакенбардами и усами. Впервые за три или четыре месяца я увидел свое отражение в чем-то другом, кроме воды, но, похоже, я не слишком изменился. Шрам на скуле, где кожу царапнула пуля, почти исчез.

Появился Денни и, смочив водой волосы, пригладил их назад. Возле макушки остался торчать вихор.

— Кормежка здесь хорошая — она отлично готовит.

— Сама готовит?

— А кто же еще?

Я отряхнул шляпой пыль с мятой одежды и направился к дому; мои глаза пробежались по холмам, отмечая те места, с которых могли наблюдать за ранчо. Таких оказалось немного; холмы выглядели безлюдными.

Маленькая загородка перед домом окружала пустой дворик с несколькими цветами довольно жалкого вида. Выложенная камнем дорожка вела к двери. В комнате стоял стол под скатертью в красную и белую клетку, на котором уже были расставлены покрытые чем-то вроде голубой эмали тарелки с аппетитным на вид рагу, тут же примостился щербатый эмалированный кофейник, а на буфете красовался яблочный пирог… конечно, из сушеных яблок, но тоже весьма аппетитный. Кроме того, стоял горшок с бобами, желе из диких яблок и лежали толстые куски белого хлеба, словно только что вынутого из печи.

Девушка оказалась еще тоньше, чем мне вначале показалось, а глаза ее — еще голубей.

— Меня зовут Барби-Энн. А это мой отец, Генри Розитер. — Она кивнула в сторону главы стола.

У него сохранилась осанка некогда крупного мужчины, а кисти и запястья человека, который, по-видимому, когда-то обладал недюжинной силой. Теперь же это был старый, седой человек с усами, как у моржа, и слишком длинными белыми волосами. Его глаза смотрели невидящим взглядом, однако я откуда-то знал его тоже.

Я поздоровался и представился, и его голова качнулась в ответ. Он перевел незрячий взгляд в мою сторону, но настолько точно, что я почувствовал некоторое беспокойство.

— Кто это сказал? — хрипло спросил он. — Кто говорил?

— Это новый работник, отец. Он только что приехал вместе с ребятами.

— Мы немного повздорили с Бэлчем и Сэддлером, — объяснил Хинг. — Он принял нашу сторону.

О, он знал! Он все знал, однако оказался настолько проницательным, чтобы не задавать больше вопросов… по крайней мере насчет меня.

— Нам понадобится работник. Ты готов воевать, сынок?

— Я родился готовым, — ответил я, — хотя мирно разъезжаю, пока меня не трогают.

— Если хочешь, можешь ехать, — заметил Розитер. —Направишься на запад или север — проедешь спокойно. На юг или восток — у тебя мало шансов пробиться… очень мало.

Медленно, немного небрежным тоном Хинг объяснил, что произошло при встрече с Бэлчем и Сэддлером, изобразив довольно скупую, но не оставлявшую ни в ком сомнений картину случившегося.

Барби-Энн ела молча. Раза два она взглянула на меня с беспокойством, но не более того. Никто особенно не разговаривал, поскольку у обитателей ранчо не в обычае болтать за ужином. Прием пищи — серьезное занятие, и мы придерживались этой заповеди. Однако у меня дома разговаривали. Папа, образованный человек, питал к этому слабость, да ему и было что сказать, и все мы любили поговорить. Мы часто беседовали, но только между собой.

Загрузив желудки пирогом, ковбои принялись за кофе. Розитер перевел свои незрячие глаза на Хинга.

— Будут неприятности?

— Видимо, так. Думаю, он намерен держать нас по ту сторону плато, не обращая внимание, где чей скот пасется. И хотя мы готовы драться, нам просто не одолеть их.

Розитер повернул голову ко мне и снова не промахнулся ни на йоту.

— Ты видел много скота со «Стременем»?

— Не считал. Где-то пятнадцать-двадцать голов — там, где я проезжал. И, пожалуй, раза в два больше со «Шпорой».

— Тогда будут неприятности. Сколько у него людей?

Хинг вел себя осторожно. Он с минуту подумал, потом пожал плечами.

— Точно не скажу. Было восемь, но я слыхал, что он нанял еще. И потом, с ним этот тип, которого я раньше никогда не видел.

Покончив с ужином, парни направились в «казарму», однако Денни замешкался, дожидаясь меня. Я помедлил, потом все же встал.

— А ты, — приказал Розитер, — сядь. Ты новый работник, и нам неплохо бы поговорить. — Он повернул голову. — Спокойной ночи, Денни.

— Спокойной ночи, — нехотя отозвался Денни и вышел.

Барби-Энн ушла на кухню, и он спросил:

— Как, ты сказал, твое имя?

— Ты его знаешь, — ответил я.

— Ты разыскивал меня?

— Нет, просто скитаюсь.

— Семь лет… семь лет слепоты, — горько покачал он головой. — За меня смотрит Барби-Энн. Она и Хинг. Он хороший человек, этот Хинг.

— Не сомневаюсь.

— У меня ничего нет. Когда мы собираем и отправляем наш скот, немного набирается. Только то, что я должен работникам, и на припасы на следующий год… если нам удается собрать то, что имеем, и добраться со стадом до главной железнодорожной станции. — Он положил руки на стол, шаря в поисках трубки и табака. И только я собрался подтолкнуть их к нему, как его рука сама наткнулась на них. Он принялся набивать трубку. — У меня никогда ничего не было. Все оборачивалось для меня неудачей. Тут мое последнее пристанище… кое-что для Барби-Энн, если удастся сохранить это.

— Ей лучше бы перебраться в какой-нибудь большой город. Для девушки тут менее подходящее место.

— А ты думаешь, в городах подходящее? И тебе и мне известно, что за жизнь в городах, а у нее нет никаких сбережений. Здесь все, что у меня есть. Ты можешь забрать мое добро прямо сейчас, но тебе придется драться.

— Ты сам нарывался на неприятности, Розитер. Мне не нужно твое хозяйство. Ты обманул своих друзей и получил лишь то, что заслужил.

— Тсс! Не так громко. Барби-Энн ничего не знает о тех днях.

— Я ей не скажу.

— Как твоя мама? Эм все еще жива?

— Жива? Эм умрет только тогда, когда рухнут горы. С тех пор как умер отец, она управляет хозяйством, и делает это твердой рукой.

— Признаюсь, она пугала меня. Я всегда побаивался твоей мамы — и не только я один. Она нагоняла страх на многих мужчин. Да, в этой женщине стальная сила… стальная.

Я посмотрел на него через стол. Старик все еще выглядел крупным, но это была всего лишь оболочка. Я помнил его, каким он явился к нам на Пустошь работать, — сам я тогда еще пешком под стол ходил.

Он был большим, загорелым и необыкновенно красивым мужчиной, который прекрасно орудовал лассо. И разбирался во всех породах скота. У нас не хватало людей, а он трудился за двоих. Но беда в том, что он работал не за двоих, а за троих, потому что однажды ночью покинул ранчо, перегнав часть нашего скота на самый дальний выпас.

Папа сильно повредил ногу и лежал в постели, мама ухаживала за ним, а этот детина, который всегда выражал готовность помочь, незаметно обкрадывал нас. Однако "он выручил нас в тяжелые времена.

Он исчез внезапно, не сказав никому ни слова; только на третий день мы узнали, что он ушел, а через неделю догадались, что случилось что-то нехорошее. Подозрения зародились у мамы. Она отправилась на разведку, и я пошел с ней. Когда мы обнаружили загон, где он держал стадо, прошло уже около двух недель.

Скот спрятали в закрытом каньоне с протекавшим по дну ручьем, и Генри — так мы его тогда звали — проложил мостик через расселину из брусьев хлопкового дерева.

Приметы указывали на то, что вместе с Генри скот угоняли еще четыре человека. Мы знали следы подков его лошади. Они остались повсюду. Мама отослала меня домой за Барнабасом и одним ковбоем, а также за вьючной лошадью.

— Скажи папе, что мы отправляемся за угнанным скотом. А на поиски потребуется время.

Пока мы обернулись, мама ушла уже далеко вперед по следу, и мы двинулись за ней. В те дни она в основном ездила на муле, и следовать по его следам не составляло большого труда.

Мы обнаружили место, где те четверо разбивали лагерь в ожидании, когда Генри позовет их гнать стадо. Судя по следам, они захватили пять или шесть сотен голов. Крупная кража. Однако на таких больших угодьях, как наши, и при нехватке работников украсть оказалось не так уж сложно. Все, что следовало сделать Генри, — это отгонять по нескольку голов в определенном направлении каждый раз, когда он выезжал на пастбища. Так постепенно он накапливал стадо в каньоне.

На третий день мы догнали маму, а на пятый наткнулись на них. Мы не гнали скот, поэтому двигались быстро. Мама наша была родом из семьи, живущей в горах Теннесси. Худощавая, почти шести футов ростом, она была необыкновенная женщина, как и многие ее соплеменницы. Мама ездила верхом не хуже любого мужчины, а с револьвером обращалась лучше большинства из них и не любила воров. Особенно тех, кто предал доверие, как это сделал Генри.

Она не теряла времени даром. Когда мы догнали их, мама не произнесла ни одного слова, она просто решила с ними покончить. Ее «шарп» остался дома, но она прихватила «спенсер» — семизарядный карабин с магазином —и спустила курок. Первый же выстрел вышиб одного из них из седла.

Спустившись с горы, мы погнали стадо прямо на них.

Что касается Генри, то он сбежал от нас быстрее черта. Знал, что мама приготовила для него подходящую веревку, и улепетывал, будто у него припекало под хвостом.

Двое оставшихся пустились вверх по каньону, и мы, оставив работника собирать стадо, бросились за ними и скоро загнали беглецов в закрытый каньон, а мама, нацелив на них свой «спенсер», сказала следующее:

— Можете бросить оружие и выйти с поднятыми руками, а можете умереть прямо здесь. Меня ни капли не затруднит оказать вам такую услугу. И да будет вам известно, что примерно с пяти лет я ни разу не промахнулась — не собираюсь и сейчас.

Что ж, воры видели тот первый выстрел. Она находилась от них почти в трех сотнях ярдов и к тому же в седле, когда срезала одного движущегося всадника, перебив ему позвоночник. У них имелись только шестизарядники, а против них стояла мама со «спенсером» да мы с Барнабасом со своими винчестерами.

Там, где они притаились, не смог бы укрыться даже новорожденный теленок, в то время как нас прикрывал склон горы и кустарник. Парни решили довериться закону и бросили оружие.

Мы доставили их в ближайшую тюрьму, а потом направились к судье, оказавшись в сотне миль от дома в городе, где нас никто не знал.

— Похитители коров, э? — Судья смотрел то на маму, то на меня. — И что вы, полагаете, мы должны сделать с ними?

— Повесить, — ответила мама.

Потрясенный, он уставился на нее.

— Мэм, но ведь суд еще не состоялся.

— Это ваше дело, — спокойно произнесла мама. — Судите. Мы схватили их с поличным, с пятью сотнями голов моего скота.

— Суд примет ваш иск, мэм, — важно заявил судья. — Мы задержим их до следующей сессии. Вам придется выступить свидетелем.

Мама встала, нависнув над судьей, хотя тот тоже поднялся, стараясь вытянуться как можно сильнее.

— У меня нет времени возвращаться сюда, чтобы давать показания против пары скотокрадов, — возразила мама. — К тому же самый отъявленный негодяй еще в бегах.

Она направилась прямо в тюрьму к шерифу.

— Я хочу забрать своих пленников.

— Ваших пленников? Но послушайте, мэм, вы…

— Я их доставила, я их и заберу обратно. — Взяв со стола ключи, она открыла камеру, а шериф, который не привык, чтобы им командовали, стоял и смотрел на нее разинув рот.

Мама согнала их с коек, а когда один из них стал натягивать сапоги, сказала:

— Тебе это не понадобится, — и подтолкнула его к выходу.

— Погодите, мэм! Вы не имеете права поступить подобным образом, — запротестовал шериф. — Судья не…

— Сама во всем разберусь! Я подала жалобу, я ее и забираю. Я намерена отпустить этих людей.

— Отпустить? Но вы же утверждали, что они скотокрады!

— Так оно и есть, только у меня нет времени тащиться через всю страну, чтобы выступить свидетелем на суде, затем вернуться домой за сотню миль отсюда и проделать еще две или три подобных поездки, пока вы тут печетесь о соблюдении закона. Они мои пленники, и я могу отпустить их, если захочу.

Она погнала пленников, одетых в длинные подштанники, к конскому загону, где выбрала двух тощих кляч, у которых сквозь шкуру выпирали ребра.

— Сколько за них?

— Мэм, — покачал головой барышник, — я не обманываю леди. Что касается этих лошадок, то у них нет зубов и они годятся разве что на живодерню.

— Даю десять долларов за обеих, какие они есть.

— Согласен, — ответил барышник, — однако я вас предупредил, мэм.

— Ну конечно, — согласилась мама. Потом повернулась к скотокрадам, жавшимся на пронизывающем ветру. —Давайте, ребята, забирайтесь-ка на этих лошадей… забирайтесь!

Ухватившись за холки, они вскарабкались на кляч. Хребты этого старого вороньего корма выпирали, как колья забора.

Она отконвоировала их из городка к самому краю Красной Пустыни. Мы ехали чуть поодаль, потом мама остановилась.

— Вы, ребята, крадете чужих коров, но мы не собираемся вешать вас… на этот раз. Мы дадим вам фору. У меня и моих мальчиков есть ружья. Мы не станем стрелять, пока вы не отъедете на триста ярдов. Поэтому советую уносить ноги как можно быстрее.

— Мэм, — взмолился один из них, тот, что пониже ростом и с красной рожей, — эти лошади не годятся для езды. Отдайте нам хотя бы штаны! Или седла! Их хребты способны разрезать человека пополам и…

— Двести пятьдесят ярдов, ребята. А если еще хоть одно слово — сто!

И они поскакали.

Мама позволила им убраться на четыреста ярдов и лишь тогда выстрелила, да и то вверх. Старый «спенсер» рявкнул, наши двое джентльменов, босые и в нижнем белье, ворвались в Красную Пустыню на худосочных клячах, и я им ничуть не завидовал.

Да, такова была моя мама. Добрая, но непоколебимая.

Глава 3

Мы отогнали скот домой, однако мама так и не забыла и не простила того, кого мы знали как Генри. Он предал доверие, а мама считала, что это самый страшный из всех грехов. И вот он сидел теперь по другую сторону стола — слепой старик, всего лишь оболочка того прежнего красивого молодца, каким я его помнил.

Конечно же его работники не знали его другим, и им можно простить их поведение. Обыкновенные пастухи, они честно отрабатывали свое жалованье: гоняли скот, и преданность хозяйскому клейму стала основным правилом их жизни. Они готовы были терпеть лишения, драться и умирать за его скот и за свое жалованье — тридцать долларов в месяц… если вообще получали его.

Они понятия не имели о его прошлом, а я знал, но что собирался делать?

На этот вопрос я не находил ответа. Решение за меня принял Бэлч — тогда еще, при нашей первой встрече. Его готовность переступить через кого угодно меня раздражала.

Угодий здесь вполне хватало на всех, и не было никакой необходимости вытеснять остальных.

— Я останусь, Розитер, — сказал я. — Хинг говорил, вы скоро будете собирать скот.

— Да. В Котловине только шесть ранчо, если тебе нравится их так называть, однако мы намерены собрать свой скот, заклеймить его и отогнать на станцию. Останешься — пригодишься. Нам нужны любые работники, каких мы только можем заполучить.

Когда я вошел в барак, там шла игра в шашки. Шашек не хватало, поэтому Хинг играл пробками от бутылок, которых на ранчо, похоже, скопилось в избытке.

При моем появлении Хинг метнул на меня быстрый, испытующий взгляд, но ничего не сказал. Ропер углубился в изучение шашечной доски и даже не поднял глаз.

Денни растянулся на койке с потрепанным журналом в руках.

— Вы остаетесь? — спросил он.

— Похоже на то, — ответил я, развертывая скатанное одеяло и принимаясь устраивать себе постель на коровьей шкуре.

Сделав ход, Хинг бросил:

— Тогда будешь выполнять мои указания. Стадо, которое пасется к западу отсюда, мы оставим напоследок. У нас есть еще один работник, — добавил он. — Сегодня ночует в хижине к востоку от ранчо. — Он взглянул на меня. — Ты не имеешь ничего против, чтобы работать вместе с мексиканцем?

— Нет, черт возьми. Если он знает, что делать. В последнем хозяйстве, куда я нанимался, их было четверо или пятеро. Отменные работники… из самых лучших.

— Этот хорошо разбирается в скоте и отлично владеет лассо. Он пришел к нам пару недель назад, его зовут Фуэнтес. — Хинг сделал ход дамкой. — Утром начнем сгонять скот. Гони все, что попадется. Соберем стадо на равнине, что по эту сторону ручья. Тебе надо всего лишь осмотреть расселины и пригнать скот сюда. В хижине есть еда, и вы с Фуэнтесом можете готовить по очереди. Большую часть времени ты будешь находиться за восемь-десять миль от дома в глубине холмов.

— Как насчет лошадей?

— Когда к нам пришел Фуэнтес, он с Денни пригнал шестнадцать голов, к тому же на ранчо бегает еще несколько объезженных лошадей. — Хинг помолчал. — Тут дикие места, того и гляди, наткнешься на старого бодливого бугая, которого никто не беспокоил много лет. Можно также набрести на стадо, которое никто не клеймил, но если очутитесь в непролазном кустарнике, то уступи там управляться Фуэнтесу. Ему не раз доводилось пробираться сквозь кустарник, и он привык передвигаться по густым зарослям.

На рассвете работники разъехались, а я принялся упаковывать вещи. И пока не пристроил на вьючную лошадь свернутую постель и поклажу, не пошел завтракать.

Генри Розитера не было видно. Но на кухне меня встретила Барби-Энн.

— Вы не пришли к завтраку, поэтому я оставила его для вас на плите.

— Спасибо. Я собирал вещи.

Она поставила на стол еду, потом налила кофе. Две чашки.

— Едете в хижину?

— Здесь только одна хижина?

— Было две. Кто-то сжег одну — на запад отсюда — всего несколько недель назад.

Она помолчала.

— Это какая-то дикость. Недавно Фуэнтес убил медведя. И видел еще нескольких. Медведь ел теленка.

— Наверно, волки загрызли. Обычно медведи не трогают домашний скот, но подъедают падаль.

На окнах висели занавески, а сам дом имел до болезненности аккуратный вид. В нем, по крайней мере, должно быть еще три комнаты, хотя эта, похоже, самая большая.

— Вы встречались с мистером Бэлчем? — Слово «мистер» удивило меня, но я только кивнул в ответ. — У него очень хорошее и большое ранчо, у него и мистера Сэддлера. Он привез лес из восточной части штата, чтобы построить дом. Со ставнями и всем остальным.

Как мне показалось, я уловил нотку восхищения, однако не был в этом уверен. Женщины высоко ценят дома и благоустройство. Особенно дома со всеми удобствами.

Ей стоило посмотреть на наш дом в Колорадо, подумал я. Это самый большой дом из тех, какие я когда-либо видел. Мой папа, строитель по профессии, сам спроектировал его — и сам выполнил большую часть работ. С маминой . помощью.

— Роджер говорит…

— Роджер? — перебил я.

— Роджер Бэлч. Сын мистера Бэлча. Он говорит, что они завезли племенной скот издалека, с востока, и теперь их ранчо самое лучшее в округе.

Ее тон раздражал меня. На чьей она стороне?

— Может, поскольку вы с ним так дружны, вы бы попросили его оставить в покое работников вашего отца и дать им собрать ваш скот в тех местах, куда он забрел.

— Роджер утверждает, что здесь нет нашего скота. Его отец не хочет, чтобы кто-то болтался вокруг их владений. Я говорила об этом отцу и Джо, но они не желают даже слушать.

— Мэм, хоть это и не мое дело, но, судя по тому, как действует ваш мистер Бэлч, правда на стороне вашего отца и Джо. Бэлч поступает как человек, который способен переступить через что угодно и кого угодно.

— Неправда, Роджер говорит, что все изменится, когда он расскажет отцу о…

Она запнулась.

— О себе и о вас? Не рассчитывайте на это, мэм. Лучше не рассчитывайте. Я встречал людей подобного рода в разных местах, и ваш мистер Бэлч не похож на того, с кем бы я захотел иметь дело. И если у него есть планы относительно собственного сына, то вы в них не входите. — Она сначала побледнела, потом побагровела. Я никогда не видел такой рассерженной женщины. Барби-Энн встала, и ее глаза стали еще больше от гнева. На какое-то мгновение мне показалось, что она отвесит мне пощечину. — Мэм, я ничего не имею против вас. Просто Бэлч вряд ли захочет, чтобы его сын связывал себя с кем-нибудь, над кем он может взять верх. И если он начнет искать невесту для своего сына, то она будет из семьи достаточно сильной, чтобы одержать верх над ним самим. Этот человек не уважает ничего, кроме денег и силы.

Отъехав от дома, я решил, что говорил с предубеждением и поспешил с выводами. Возможно, я не прав насчет Бэлча, но он показался мне одним из тех, кто не ставит ни в грош никого и, не очутись я случайно у костра ковбоев, мог бы вести себя значительно агрессивней.

Я задумался. Знают ли Хинг и ребята, что Барби-Энн встречается с Роджером?

Почему-то меня не оставляла мысль, что они об этом в полном неведении.

Нынешний год выдался засушливым, однако, проезжая мимо пастбищ, я видел, что они выглядели зелеными, а кое-где в низинах можно было даже косить сено.

Я внимательно изучал местность, где мне предстояло работать, старался запомнить ее, отмечал каждую возвышенность, каждый ручей. Я хотел проследить русла и определить, где вероятней всего можно обнаружить воду. Конечно, это мог бы показать мне Фуэнтес, но нет ничего интересней, чем исследовать самому. Любая местность имеет свои приметы, и если они вам знакомы, то отыскать путь гораздо проще.

Чем дальше я продвигался на восток, тем круче и массивнее становились горы. Обернувшись в седле, я увидел позади себя на фоне неба плоскогорье. То, что распростерлось за мною, неудачно называлось Котловиной, а далеко-далеко виднелась небольшая группа строений — центральная усадьба «Стремени».

Уже наступил полдень, когда я обнаружил хижину. Она находилась во впадине горного отрога, окруженная зарослями меските, рядом с ней располагался загон из жердей.

Следы всадника спускались с горы и сливались со следами, ведущими в жилище, — на вид совсем свежие следы. В загоне стояло несколько лошадей — не боле полудюжины, — и одна из них еще потная от быстрого бега.

Хижину срубили из бревен, которые, должно быть, откуда-то привезли, потому что вокруг не росло деревьев. Бревна когда-то уложили, не сняв коры, но со временем она отвалилась сама. Возле двери висел умывальник и чистое белое полотенце на крючке.

Привязав лошадь к жердям загона, я с винчестером в правой руке, седельными сумками и свернутым одеялом в левой подошел к хижине.

Ничто не шевельнулось. Слабая струйка дыма поднималась в небо. Я постучал в дверь стволом винчестера, затем толчком отворил ее.

Худой мексиканец с насмешливым выражением лица лежал на койке с шестнадцатизарядным револьвером в руке.

— Buenos dias, amigo… ^[125] как я надеюсь, — улыбаясь, произнес он.

Я улыбнулся в ответ:

— Я тоже на это надеюсь. У меня нет настроения драться. Хинг прислал меня проследить за твоей работой. Он сказал, что тут у него ненадежный мексиканец, который не станет делать больше, чем может.

Улыбнувшись, Фуэнтес перекатил в своих великолепных белых зубах сигару.

— Из всего, что он мог сказать, вряд ли он сказал именно это. Меня послали собирать скот. Иногда я этим и занимаюсь, а иногда лежу и думаю, где он может находиться — как и человеческие грехи. Однако по большей части я разыскиваю коров, чтобы согнать их в стадо. Вот пытаюсь вычислить, — он спустил сапог на пол, — сколько миль нужно проскакать, чтобы поймать каждую корову. Потом, если я подсчитаю расходы на содержание лошадей и сравню их с жалованьем, которое мне платят, я смогу вычислить, выгодное ли это дело — отлавливать коров. — Он помолчал, стряхивая пепел с сигары на пол. — Кроме того, некоторые из этих бугаев довольно здоровые — очень, очень здоровые и страшно коварные. Поэтому я ложусь, чтобы поразмыслить, как же вытаскивать этих самых бугаев из каньонов.

— Проще простого! — усмехнулся я. — Ну совсем просто. Ты посылаешь на ранчо за винтовым домкратом. Если там не окажется, едешь в город. А поскольку ты едешь в город, то всегда можешь выпить и поболтать с сеньоритами. Потом ты берешь винтовой домкрат… ну, знаешь, тот, каким приподнимают здания, когда собираются их передвинуть? Так вот. Берешь такой домкрат. А еще лучше — несколько. Возвращаешься к восточному краю плато, заводишь домкрат под край и начинаешь крутить, крутить, а когда плато наклонится достаточно круто, скот сам посыплется из каньонов. А ты стой с большой сетью и жди, пока он падает, только успевай отлавливать. Все очень просто.

Он подобрал чапсы.

— Меня зовут Тони Фуэнтес.

— А я — Майло Тэлон, когда-то выехал из Колорадо, а теперь отовсюду, где я вешаю свою шляпу.

— А я из Калифорнии.

— Наслышан. Не там ли наваливают лучшие земли, чтобы океан не затопил пустыню?

Фуэнтес указал в сторону угасающих углей и закопченного котелка.

— Там бобы. Под углями еще парочка кур с шалфеем, которые должны быть уже готовы. Сумеешь сварить кофе?

— Постараюсь.

Фуэнтес встал. Он был примерно пяти футов десяти дюймов ростом и передвигался с легкостью кнута погонщика.

— Они тебе что-нибудь рассказали? О Бэлче?

— Я встречался с ним… у костра Хинга и остальных. Он мне не понравился.

Мы поели, и он стал показывать мне местность. Вода была в основном солончаковая или почти солончаковая. Глубокие каньоны перерезали плоскогорье в самых неожиданных местах. На дне некоторых из них имелись поросшие сочной травой луга, другие заросли меските. Тут также хватало неровных, каменистых и пересеченных участков.

— В этих каньонах бродит скот, которому уже не меньше десяти лет и который никогда не клеймили. Попадаются даже бизоны.

— Насчет Бэлча, — напомнил я.

— Нехороший человек… и вся его компания не лучше.

— Давай поподробней.

— Джори Бентон, Клаус Ингерман и Накис Вансен получают сороковник в месяц. Обычные работники имеют тридцатку, и Бэлч пустил слух, что если они проявят себя, то тоже будут получать сорок.

— Проявят себя?

Фуэнтес пожал плечами.

— Будут решительно действовать против тех, кто стоит у них на пути… вроде нас.

— И майора?

— Пока нет. Сэддлер считает, что они не достаточно сильны для этого. Кроме того, есть и другие обстоятельства. По крайней мере, я так думаю, но ведь я всего лишь мексиканец верхом на лошади.

— Покажешь при дневном свете, насколько хорошо ты на ней ездишь.

— Почему бы и нет.

Москиты становились все злей, к тому же холодало, поэтому мы зашли в хижину. У дверей я обернулся, чтобы осмотреться.

Хижина стояла в небольшой живописной лощине, ничем особенно не примечательной, но приметной. Позади нас садилось солнце, оставляя за собой слабое розовое свечение облаков. Где-то ухала сова.

Сильно затоптанный пол в комнате был подметен. Очагом явно мало пользовались. Но и его тоже тщательно вычистили, и в нем горел огонь. Несомненно, на воздухе готовить приятней.

— У Бэлча есть сын? Роджер, кажется?

Лицо Фуэнтеса приняло настороженное выражение.

— По-моему, да. Я встречался с ним.

— Здоровый парень?

— Нет… скорее мелкий. Но очень сильный, очень проворный и… как вы это называете? Жестокий. — Фуэнтес помолчал, обдумывая сказанное. — Он здорово работает кулаками. Очень здорово. Любит задать перцу. Первый раз я видел его в Форт-Гриффине. Он там избил женщину из дансинга. Сильно избил, а ее парень, крупный и мощный, набросился на Бэлча… Роджер быстро двигается. Он наклоняет голову, чтобы подобраться поближе, а потом наносит короткие тяжелые удары в живот. Вот так малыш отделал детину, но в конце концов их растащили, а в Форт-Гриффине не принято просто так останавливать драку. Нехорошая драка, сеньор, очень нехорошая. — Фуэнтес вытащил еще одну сигару и прикурил. Он изобразил спичкой вопрошающий жест. — А у тебя есть причины интересоваться этим, амиго? Что-нибудь серьезное?

— Ну… вообще-то нет. Просто слышал о нем кое-что.

Фуэнтес затянулся сигарой.

— Он ездит… где только захочет. Много ездит. И напрашивается на неприятности. Думаю, старается показать, что он лучше всех остальных. Любит затевать драки с крупными мужчинами и одерживать над ними верх…

Это следовало запомнить. Бэлч наклонял голову и наносил короткие удары с близкого расстояния. Видимо, занимался боксом и научился драться с соперниками больше и сильнее, чем он сам, что давало ему значительное преимущество. Ведь большинство мужчин знают о драке очень мало. Поэтому тот, кто кое-что понимал в боксе, без особых трудностей расправлялся с ними.

Это я запомню.

Глава 4

Еще до того, как взошло солнце, мы миновали раскинувшееся у подножия белой растрескавшейся скалы скудное, иссохшее пастбище и оказались среди расколотых холмов. Пока мы не заезжали в каньоны, перед нами расстилалась бескрайняя высокогорная равнина, границей которой служило только небо. Меня остановили выбеленные солнцем и ветром человеческие кости; сквозь ребра грудной клетки — там, где когда-то билось сердце, — проросла трава. Рядом чернели остатки обгоревшего фургона.

— Какой-то пионер отыграл здесь вальс на скрипке. Ржавые ободья от колес фургона, мощные дубовые ступицы, разбросанные болты и обуглившиеся деревяшки. Не так уж много оставляет после себя человек.

Фуэнтес показал на кости.

— И мы с тобой также, амиго… когда-нибудь.

— Я как ирландец, Фуэнтес. Если бы знал, где умру, никогда бы не приблизился к этому месту.

— Умереть — ничто. Вот ты жив, и вот тебя уже нет. Одно лишь важно, чтобы перед концом ты смог сказать: «Я был мужчиной». — Мы двинулись дальше. — Жить по чести, амиго. Вот что имеет значение. Я — vaquero ^[126]. От меня ждут малого. Но сам я жду от себя многого. Что нужно мужчине? Немного еды, когда он голоден, и хотя бы раз в жизни —женщину, которая его любит. Ну и конечно, хороших лошадей, чтобы ездить.

— Ты забыл о двух вещах: лассо, которое не рвется, и револьвер, который не висит без дела, когда в тебя целятся.

Он усмехнулся:

— Ты слишком много хочешь, амиго. С таким лассо и таким револьвером можно жить вечно!

Мы принялись разыскивать скот. Я завернул нескольких животных, которые паслись поблизости, и начал сгонять их в кучу. Они бы и так не ушли слишком далеко, однако, когда мы вернемся сюда с большим стадом, их будет легче забрать.

Нам предстояла медленная и хлопотная работа: выгнать скот из каньонов и направить в сторону равнины.

Мы носились по пересеченной местности, где заросли меските чередовались с зарослями опунции. Некоторые экземпляры этого кактуса оказались такими большими, каких я никогда в жизни не видел.

Мне сразу захотелось иметь куртку из кожи или хотя бы плотной ткани. Фуэнтеса спасала куртка из оленьих шкур, поэтому ему было немного легче. Собирая скот, мы забрались в кустарник. Некоторые старые бодливые быки сновали в густых зарослях как черти и повиновались не лучше кугуаров.

Когда наконец нам удалось выгнать их из кустарника, они, сделав круг, стремительно рванули назад. Мы с Фуэнтесом ездили на хорошо объезженных лошадях, но и им пришлось потрудиться, заставляя скот двигаться.

У меня под рубашкой по груди и спине струился пот, кожа зудела от пыли. Стоило только остановиться, как тут же налетали оводы. Всю жизнь я имел дело со скотом, но эта работа казалась самой тяжелой.

Довольно часто в расселинах не оказывалось животных. Мы могли проехать до самого конца и ничего не обнаружить. В других попадались небольшие группы — пять-шесть коров, иногда чуть больше. К полудню мы погнали к равнине пятьдесят или шестьдесят голов, среди которых почти отсутствовал молодняк.

Солнце уже миновало полуденную отметку, когда Фуэнтес взобрался на возвышенность и помахал мне сомбреро. Замечательная шляпа. Я всегда восхищался мексиканскими сомбреро.

— Тут внизу тень и ручей, — указал он, когда я подъехал.

Мы свели лошадей по склону и оказались в низине между холмов. Там росли два огромных хлопковых дерева и несколько ив, а ниже по течению — множество меските.

Ручей оказался лишь струйкой воды, бьющей из-под скалы, возле которой собралась небольшая лужица, где могли пить лошади. Пробежав всего семьдесят ярдов, он исчезал под землей.

Спешившись, мы слегка ослабили сбруи и дали лошадям напиться. Потом напились сами. Вода неожиданно оказалась холодной и сладкой, а не солоноватой, как в большинстве источников и ям.

Надвинув на глаза шляпу, Фуэнтес разлегся в тени на поросшем травой склоне. Через несколько минут он внезапно сел и зажег окурок сигары.

— Ты заметил что-нибудь, амиго?

— Хочешь сказать, что маловато молодняка?

— Вот именно. Должны быть телята, годовалые, например. А нам совсем не попадались двухлетки и очень редко — трехлетки.

— Возможно, — заметил я преувеличенно серьезным тоном, — эти коровы, чтобы отелиться, перебираются к Бэлчу и Сэддлеру. А может, у них просто не было телят?

— Такое случается, — согласился Фуэнтес. Он уставился на огонек сигары. — Однако, сеньор, я почувствую себя несчастным, если мы обнаружим, что их коровы отелились двойнями.

Фуэнтес сходил еще раз к ручью напиться. Было очень жарко, даже здесь, в тени.

— Амиго, я что-то неожиданно проголодался. Хочу мяса. Тут попался отличный жирный бычок с тавром Бэлча и Сэддлера. И если мы…

— Нет.

— Нет?

— Может, именно этого они и дожидаются, Тони, чтобы потом заявить, что мы украли у них мясо. Возьми на заметку этого бычка и всех тех, у которых двойное тавро.

— А потом?

— Когда будем клеймить, сдерем шкуру. Прямо при свидетелях. Но сначала удостоверимся, что при этом достаточно свидетелей, которые все видят — вроде и случайно.

Фуэнтес уставился на меня:

— Ты намерен ободрать быка прямо перед Бэлчем? Ты и вправду собираешься так сделать?

— Ты или я… один обдирает, другой следит, чтобы никто не помешал этому.

— Он убьет тебя, амиго. Бэлч хорошо владеет револьвером. Я его знаю, у него есть люди, которые отлично стреляют, но лучше него — никто. Они этого не знают. Но я знаю. Он не станет палить, пока не появится острая необходимость, и он скорее предоставит другим сделать это вместо себя, но если понадобится…

— Он либо выстрелит, либо удерет, — спокойно закончил я фразу. — Потому что, раз мы сдираем шкуру с его тавром и все видят, что оно переклеймено, то он или удерет, или его шея окажется в петле.

— Он просто кремень, амиго. Он не верит, что кто-нибудь осмелится на такое, к тому же не допустит, чтобы кто-то хотя бы попытался.

Я встал и надел шляпу.

— Мое дело маленькое. Эти люди наняли меня сгонять их скот и клеймить… весь их скот.

Мы снова разделились, и каждый углубился в каньоны. Нам не попадались другие следы, кроме коровьих. Дважды встретились бизоны — один раз мы проехали мимо группы из пяти голов, а второй — мимо одинокого самца. У него не было настроения испытывать на себе чью-либо назойливость, поэтому я объехал его и продолжил свой путь, предоставив ему рыть землю копытом, издавая недовольное мычание, похожее на рык.

Один раз я накинул петлю на рога здоровенного быка, который сразу же напал на меня. Мой конь не раз уходил от опасности, но уже устал и едва смог уклонился от его рогов. А потом во весь дух мы поскакали к дереву, бык несся за нами по пятам. Сделав полный оборот вокруг ствола, я накрепко привязал его.

Он фыркал и ревел, рвался изо всех сил и сломал рог о дерево, но веревка выдержала и удержала его на месте. Он уставился на меня своими дикими глазами, несомненно думая о том, что бы он со мной сотворил, если бы освободился. Я отвел коня в тень и задумался, почему мы забрались так далеко без запасных лошадей, и тут же верхом на низкорослом гнедом с черными гривой и хвостом появился Фуэнтес, ведя за собой в поводу чалого.

— Я собирался привести лошадей еще до" полудня, — как бы извиняясь, заметил он. — Однако меня начало беспокоить это тавро.

Мы укрылись в жидкой тени, отбрасываемой кучкой меските, и я переложил свое седло на другую лошадь.

— Я отведу твоего коня. — Он ткнул пальцем. — Тут есть загон… старый… неподалеку.

— А вода?

— Si… питьевая. Старое место. Думаю, раньше оно принадлежало команчам.

Фуэнтес взглянул на бугая.

— Вот как? Ты отловил этого старого дьявола? Я раза три гонялся за ним!

— Лучше бы ты его поймал. Он чуть не достал меня.

Фуэнтес засмеялся:

— Вспомни кости, амиго! Никто не живет вечно!

Он отъехал, увлекая за собой моего коня, а я смотрел ему вслед.

— Никто не живет вечно, — повторил он, — никто… но мне бы хотелось!

Конь оказался хорошим, но ему выпал тяжелый денек. К тому времени, когда вернулся Фуэнтес, он уже выдохся.

Теперь Фуэнтес привел большого старого быка — медлительного и мускулистого.

— Амиго, это Бен Франклин. Он стар и неповоротлив, но необычайно мудр. Мы привяжем его к твоему дикарю, а потом посмотрим, что будет!

Хороший тягловый бык — каким, вне всякого сомнения, был Бен Франклин — ценился на вес золота в тех хозяйствах, где приходилось вытаскивать из зарослей кустарникаодиноких бугаев, а Бен Франклин знал свое дело. Связав быков вместе, мы оставили их разбираться между собой. Если только дикарь не сдохнет, Бен доставит его через несколько дней в родной загон на ранчо. А если сдохнет, нам придется отправиться на их поиски, чтобы освободить Бена.

К вечеру мы устали настолько, что не разговаривали и, даже толком не поев, рухнули на кровать. Однако на рассвете я уже умывался ледяной водой, когда, протирая глаза, вышел Фуэнтес.

— Как ты думаешь, сколько у нас голов? — спросил я.

— Сотня… может, больше — вместе с теми, что на подходе.

— Давай пригоним их сюда.

Он не стал возражать. Фуэнтес оказался неплохим поваром — лучше, чем я, хотя Барби-Энн готовила вкуснее. Мы поехали, пригнали скот и, перекусив на скорую руку, отправились обратно.

— Старый загон? — Фуэнтес присел на корточки и начертил в пыли план. — Он вот здесь, видишь? Я что-нибудь приготовлю, а ты отгони туда лошадей и приведи свежих. Лучше забрать с собой наших коней, чтобы мы могли оставить их на ранчо.

Вскочив в седло, я поскакал, уводя за собой его лошадь. До загона было всего несколько миль, но я не хотел оставлять каурого так далеко от дома. Во-первых, мне его подарила мама, а во-вторых, этот замечательный конь угадывал любые мои намерения.

Путь, который указал мне Фуэнтес, оказался короче, чем тот, который мы проделали, собирая бычков, поэтому не более чем через полчаса я взобрался на холм, поросший густым кустарником, и не далее чем в полумиле увидел загон. Неожиданно я потянул за узду и привстал на стременах.

Мне показалось, будто кто-то…

Нет, наверное, я ошибся. В загоне никого не должно быть. К тому же…

И все же я приближался осторожно и выехал на открытое место, принюхиваясь к запаху пыли… Моей собственной? Или кто-то здесь побывал? Лошади стояли, подняв головы поверх перекладин загона, и смотрели на восток, в сторону старой тропы, уводившей к поселениям, находившимся на расстоянии одного перехода отсюда. Мне показалось, что я кого-то заметил, но так ли это? Не обман ли зрения? Или игра воображения?

Расстегнув кобуру, я вошел в загон и взглянул в сторону старой хижины. Удерживая лошадь, расседлал ее, заарканил свежую, потом подозвал каурого.

Пока я занимался всем этим, мои глаза шарили по земле. Следы… свежие следы. Подкованная лошадь — и очень хорошо подкованная.

Седлая свежую лошадь, почти белую, но с черными гривой, хвостом и ногами, я, как бы невзначай, наблюдал и прислушивался.

Ничего.

Направив уставшую лошадь в загон, проверил лоток, по которому тек ручей, чтобы удостовериться, есть ли в нем вода.

Была… Но тут сразу обнаружил еще кое-что. Несколько зеленых нитей, застрявших в щепках на краю лотка, — так бывает, когда человек наклоняется, чтобы напиться из трубы, а его шейный платок цепляется за щепку.

Взяв нити, я сунул их в карман рубашки.

В загоне кто-то побывал. Кто-то здесь пил, но почему тогда не подошел к хижине? В стране, где разводят скот, даже враг может оказаться желанным гостем за обеденным столом, а многие скотоводы в овцеводческих районах ели в повозках овечьих пастухов. В стране, где трапеза и сама пища могут находиться за сотни миль друг от друга, за обеденным столом нередко утихала вражда.

Бэлч не колебался, подходить или нет к нашему огню, да и его люди, скорее всего, не засомневались бы. И все же кто-то побывал здесь и торопливо уехал. Кто-то преднамеренно избегал нашу хижину, о которой наверняка знали все в округе.

Ведя в поводу своего коня, коня Фуэнтеса и свежую лошадь для него, я отправился назад.

Поразмыслив над моим рассказом, Фуэнтес заметил, что Роджер Бэлч любит напрашиваться на неприятности, уж он-то непременно остановился бы, проезжая мимо. Как и сам Бэлч.

Сэддлер? У меня сложилось впечатление, что он мало бывает на пастбищах. А тот другой? Тот, который показался мне знакомым?

Я вернулся в плохом настроении. То, что происходило, мне не нравилось. Перед тем как уехать, я сделал еще одно — посмотрел, в какую сторону ведут следы, а они вели на восток; человек скакал на лошади изящным, почти летящим галопом… на лошади, подкованной намного лучше, чем большинство коней на Западе, которых мне доводилось видеть.

— Бэлч не трогает майора? — неожиданно спросил я.

Фуэнтес взметнул на меня взгляд.

— Конечно, нет. Не думаешь же ты… — Он осекся, а потом сказал: — У Бэлча могут быть и другие виды на этот счет. Понимаешь, у майора есть дочь.

— Дочь? — Я не уловил связи, а Фуэнтес, заметив мою недогадливость, снисходительно улыбнулся:

— У майора есть дочь и самое большое в округе хозяйство. А у Бэлча есть сын.

— Значит…

— Ну конечно… Почему бы и нет?

Действительно, почему бы и нет? Но что тогда с Барби-Энн?

Глава 5

Наконец мы погнали домой собранный скот. Большинство животных уже успокоилось, однако несколько тупоголовых быков все время отставали, пытаясь скрыться в каком-нибудь каньоне, но больше всего хлопот нам доставляла старая тощая корова с единственным рогом, который почему-то вырос прямо на лбу и был идеально приспособлен для бодания, о чем эта тварь прекрасно знала. Но пока в массе своей животные не понимали толком, что с ними происходило. Оставалось надеяться, что когда до них что-то дойдет, они уже окажутся на ранчо и смешаются со стадом, выросшим на равнине.

Пока мы добирались, спустились сумерки. Денни и Бен Ропер пригнали на равнину примерно шестьдесят голов. Я внимательно осмотрел их стадо, потом перевел взгляд на Фуэнтеса, который подошел ко мне.

— У них то же самое, — заметил я. — Опять нет молодняка.

Джо Хинг стоял перед бараком рядом с человеком, которого я раньше не видел, — худым, изможденным мужчиной с винтовкой в руках. Его голубые глаза смотрели внимательно, а весь облик вызывал расположение.

— Тэлон, это Берт Харли. Он наш сосед и время от времени помогает нам.

— Очень приятно, — произнес тот, слегка наклонив голову. Мне показалось, что его глаза на какое-то время застыли, когда Хинг назвал мое имя, но может, мне просто померещилось.

— Он поможет нам при ночном перегоне гурта. Нам понадобится любая помощь.

Харли не спеша прошел в загон и взмахнул лассо, заарканивая лошадь. Налив в оловянный таз воды, я закатал рукава.

— Видел, что мы собрали? — спросил я Хинга.

— Ты имеешь в виду количество? Вы с Тони, должно быть, изрядно вымотались.

— Посмотри повнимательней.

— Мне надо к старику. В чем дело, Майло? Что случилось?

— Нет молодняка.

Хинг уже сделал несколько шагов в сторону дома. Теперь он повернул обратно. Его глаза забегали по стаду.

— Тэлон, мы должны найти его. Им необходим каждый цент, который они могут получить. А дочь хозяина… Барби-Энн… Когда старик умрет, она останется ни с чем. Если только мы не постараемся для нее. Понимаешь, что это означает? Для такой девушки? Одинокой и без гроша?

— Все не случайно, — сказал я Хингу, пока мыл руки. Плеснув в лицо воды, я с надеждой посмотрел на полотенце. Мне повезло… на сей раз оно провисело не больше двух дней, и мне удалось отыскать чистое место. — Я много лет работал в подобных хозяйствах, но никогда не видел, чтобы так мало было телят. Кто-то, черт побери, очень ловко украл их.

— Бэлч? — Лицо Хинга застыло от гнева. — Да это…

— Не торопись, — остановил его я. — У нас нет доказательств. Если ты набросишься на Бэлча с подобными обвинениями, тебя тут же подстрелят. Должен признать, он неприятный тип, но мы ничего не знаем наверняка. — Он молчал. — Джо, ты не знаешь, кто мог сегодня оказаться на нашем пути? Он ездит на отличной лошади с длинным, почти летящим шагом… совсем недавно подкованной.

Хинг задумчиво нахмурился.

— Никого из наших ребят там не было, а единственные лошади, у которых такой шаг, принадлежат майору. Ты кого-то видел? — Он посмотрел на меня. — Может быть, дочь майора? Она разъезжает по всей округе. Ты где-нибудь встретишься с ней. Когда эта девица в седле, ей все равно, куда ее занесло.

Джо снова было направился к дому.

— Будь поосторожней с разговорами насчет Бэлча, — предупредил я. — Не думаю, что Барби-Энн это понравится.

— Что ты имеешь в виду?

— Она общается с Роджером. Мне кажется, она к нему не ровно дышит.

— О Господи! — Хинг сплюнул. — Самый отъявленный негодяй из всех!.. — Он снова повернулся ко мне. — Нет, это ерунда! Она не стала бы даже…

— Она сама мне сказала. У нее серьезные намерения на его счет, и она полагает, что у него тоже.

Хинг раздраженно выругался. Медленно, с чувством и яростью. Его голос сделался хриплым и злым.

— Вот негодяй, — медленно произнес он, — настоящий негодяй. Его папаша груб и тверд как железо, способен перешагнуть через любого, но сынок… этот делает пакости ради удовольствия.

Хинг направился к дому, а я остался стоять на месте. Возможно, мне лучше бы помолчать, но девочка напрашивалась на серьезные неприятности. А если Роджер подумывал о дочери майора…

Но что я знал? Только одно — невозможно даже предположить, что происходит в женской голове. Да и в мужской тоже. Мне удавалось управляться с лошадьми, разъяренными быками и даже парнями, вооруженными до зубов, но когда дело доходило до чувств, я становился плохим пророком.

Девушка, выросшая в подобном месте, встречала, должно быть, не так уж много мужчин, и еще меньше тех, кто мог возбудить ее воображение. Роджер Бэлч, которого я ни разу не видел, конечно же был молод, ненамного старшее ее, и к тому же он сын хозяина ранчо… В таких делах положение имеет большое значение, значительно большее, чем многие согласились бы признать.

Намереваясь поскорей вернуться назад, мы с Фуэнтесом оказались за столом первыми. Первыми, не считая Харли. Он собирался перегонять ночью собранный нами скот, поэтому поел раньше всех.

— Хорошенький денек вы себе устроили, ребята, — сказал он, когда мы уселись. — Там совершенно безлюдные края… по крайней мере, так говорят.

— Ты не бывал в тех местах?

— Мне как-то не по пути. Я живу южнее. Когда человек заводит собственное хозяйство и работает на себя, то у него остается мало времени шататься по окрестностям.

— У тебя коровы?

— Немного молодняка. Когда-нибудь заведу себе породистых. Чтобы начать, требуется время и силы.

И он не шутил. Я знал таких, кто начинал с нуля, создавая ранчо, и это был дьявольски тяжелый труд. Если человек имел питьевую воду и ему хватало открытых выпасов, то он еще мог рассчитывать на какой-то шанс. Но я видел очень многих, кто начинал, и очень немногих, кто выдержал.

— Если бы я решился попробовать, — сказал я, — то выбрал бы Вайоминг или Колорадо. Зимы там суровые, зато, как всегда в горах, трава хорошая и достаточно воды.

— Слышал, — согласился Харли, — но я останусь здесь. Мне нравится широта и простор этих мест, где можно видеть на несколько миль вокруг… Однако человек делает лишь то, на что он способен.

— У меня был приятель, который предпочитал Юту, —вмешался Бен Ропер. — Там есть места, где не ступала нога белого человека. По крайней мере, он так рассказывал.

— Там Синие… ^[127] — Харли вдруг осекся, а потом добавил:— Мормоны. Говорят, что эти люди предпочитают общаться только со своими.

— Хорошие люди, — возразил я. — Мне случалось проезжать через их земли, и если ты не лезешь не в свои дела, то обойдешься без неприятностей.

Мы ели, лениво переговариваясь. Барби-Энн отлично готовила, и Роджер Бэлч упускал замечательную хозяйку, если, конечно, хотел именно этого. У меня возникла мысль, что его папаша подумывал об альянсе. Майор был единственным человеком, который заставлял Бэлча и Сэддлера сдерживать их напор, но если им удастся с помощью женитьбы втянуть его в родство…

Харли уехал на дежурство, а мы не спеша покончили с ужином и решили, не дожидаясь утра, вернуться в хижину ночью.

Пока все сидели за столом, Джо Хинг не проронил ни слова, но, когда мы вышли наружу, он последовал за мной.

— Бен говорит, что ты стрелок.

— Мне приходилось пользоваться револьвером, но я не стал бы называть себя стрелком.

— На Бэлча работают несколько бандитов.

— Я пастух, Джо, — пожал я плечами. — Бродяга, который всего лишь проезжал мимо. И не ищу приключений на свою голову.

— Мне может понадобиться человек, хорошо владеющий револьвером и не имеющий ничего против того, чтобы пустить его в ход.

— Не там ищешь. Если меня вынуждают, я дерусь, да и то нужно здорово постараться, чтобы принудить меня к этому.

Мы постояли в темноте.

— Как вы поладили с Фуэнтесом?

— Он отличный работник, — ответил я, — и готовит лучше меня. Почему бы ему мне не понравиться? — Помолчав, я спросил: — Харли живет здесь или у себя?

— То здесь, то у себя. У него стадо, о котором он должен заботиться. А живет он, где кончаются горы. Я не удивляюсь, что ему нравится там. Безлюдный край.

— А ты сам бывал у него?

— Нет, но Денни ездил туда однажды за Харли. Довольно долго разыскивал его. Но это же Денни. Он честный малый, но не разыщет и церковной колокольни посреди кукурузного поля.

Когда мы двинулись в обратный путь, нагруженные провизией на случай долгого отсутствия, ярко светила луна. Фуэнтес делал все не спеша, и работа вместе с ним оказалась именно такой, какая мне была по душе, — без надрыва.

Следующие четыре дня мы занимались тем, что изматывали себя, но без особого результата. Там, где несколько дней назад пасся скот, теперь ничего не оказалось. Фуэнтес умел гонять коров по кустам и знал свое дело, а для езды по зарослям нужно владеть не только искусством, но и наукой. Тут не годятся ваши большие лассо с широкой петлей. Только вы заметили быка, как его уже нет; хотя если вы засекли его на открытом месте, ваша лошадь покроет расстояние между вами в три-четыре скачка, и, заранее приготовив лассо, вы метнете его со скоростью пули. Широкая петля обхватит быка, и он — ваш. А среди зарослей железного дерева, опунции и меските у вас нет ни малейшего шанса развернуть петлю… здесь как на рыбалке, только ваша рыбка весит от тысячи до полутора тысяч фунтов, а иногда и больше.

Фуэнтес мог справиться с этим. И справлялся, хотя его украшали шрамы, напомнив мне о днях, проведенных в зарослях. От этого остаются шрамы. Приходилось надевать на себя кожаные грубые чапсы, закрывающие ноги спереди, куртку из кожи или плотной ткани, а на стремена — танадерос, защищавшие их от веток, которые могли выбить всадника из седла или поранить лошадь.

Мы работали на износ, но за четыре дня собрали всего лишь девять голов, что делало наши усилия бестолковыми.

— Я видел следы, Тони, много следов. Только ничего не разобрать.

Мы сидели и ели.

Положив вилку, он в задумчивости уставился на дверь.

— Есть тут одна тварь, о которой я думаю. Маленькая рыжая телка. Кажется, двухлетка, очень симпатичная, но слишком умная для своего возраста. Она попадалась мне каждый день, и каждый день ускользала от меня, и снова возвращалась обратно, но после того, как мы вернулись сюда, я ее не вижу.

— Может быть, она нашла себе кого-нибудь другого, чтобы он гонялся за ней, — весело предположил я. — Все они рано или поздно так поступают.

Фуэнтес снова взялся за вилку.

— Я думаю, что ты хочешь что-то сказать, амиго. Завтра мы не будем отлавливать коров…

— Нет?

— Мы будем охотиться… за маленькой рыжей телкой. И может, найдем ее… а может быть, еще что-нибудь. И прихватим свое оружие.

Позавтракав на скорую руку, мы выехали на рассвете. Подо мной шел гнедой с черными хвостом и гривой. Утро выдалось прохладным и приятным; Фуэнтес ехал впереди, направляясь к нашему потайному источнику, и по мере приближения к нему то посылал лошадь вперед, то поворачивал назад. Внезапно он натянул поводья и указал вниз:

— Видишь? Это ее след. Двух — или, может, трехдневной давности.

Она пила в водоемчике пониже источника, а потом отошла пощипать травку вместе с несколькими другими животными. Мы отправились по их следам до выхода из лощины и далее — вверх по склону холма. И только к полудню заметили перемену.

— Амиго, посмотри!

Я тоже заметил это. Внезапно беспорядочное блуждание закончилось, и маленькая рыжая телка пошла в определенном направлении. Теперь она двигалась точно по прямой, время от времени переходя на бег. Она шла вместе с другими животными, чье кормление внезапно прервали. Тут же мы разглядели причину этого.

Лошадиный след!

Становилось все больше скота, пригнанного с севера, который теперь гнали на восток. И еще всадник.

— Если они нас увидят, — сказал я, — то догадаются, что мы идем по следу. Давай разъедемся, как будто разыскиваем отбившееся от стада животное, но будем держать друг друга в поле зрения.

— Bueno, amigo. — Фуэнтес повернул от меня, время от времени приподнимаясь на стременах, будто что-то высматривал.

Но мы продолжали идти по следу; вначале одно стадо, потом к нему присоединилось другое, небольшое… теперь уже не меньше тридцати голов… а может, и больше.

Не удивительно, что мы не нашли скот. Кто-то нарочно угнал его у нас.

Иногда они позволяли скоту побродить, пока сгоняли еще. Под конец стало очевидно, что за несколько дней работы неизвестные гости собрали по меньшей мере сотню голов.

— Гонят стадо подальше, — обратил внимание Фуэнтес. — Однако я удивлен. Если они хотят украсть скот, то почему движутся не на юг, а?

И тут до меня дошло.

— Возможно, в их планы не входит кража. Они просто надеются помешать нам продать скот. Если мы не соберем его для клеймения, то не сможем и продать.

— И что тогда?

— Тогда Розитер не выручит столько денег, на сколько рассчитывает. И, скорее всего, потеряет ранчо, а затем кто-то, отлично знающий, что здесь намного больше скота, чем думает Розитер, купит это самое ранчо по дешевке.

— Правильно мыслишь, амиго, очень правильно. Ведь это же еще один вид воровства, а? Сеньор Розитер полагает, что у него осталось совсем мало скота, попадает в тяжелое положение и продает ранчо за бесценок, когда на самом деле здесь полно скота.

— И все же, мне кажется, концы с концами опять не сходятся. Если не считать твоей маленькой рыжей телки, я не заметил следов молодняка. Есть быки, несколько коров — их копыта чуть острее, — но совсем немного малолеток.

У самого гребня, где не было источника, мы разбили лагерь в довольно укромной лощине, позволявшей нам с наступлением темноты развести огонь, используя бизоний помет вместо дров. С высоты открывался хороший обзор; поужинав и оставив кофейник на углях, мы поднялись на гребень осмотреть окрестности. Над нами раскинулось море звезд, но мы почти не замечали их и высматривали иной свет… свет костра.

— Ты лучше знаешь эту местность. Где находятся остальные ранчо? — спросил я.

Фуэнтес на какое-то время задумался.

— Мы забрались слишком далеко на восток, амиго. Это дикая страна, где никто не ездит, кроме команчей и кайова — и то иногда. С ними лучше быть поосторожней. Позади — владения майора… Они ближе всего. Там, на горизонте, осели Бэлч и Сэддлер.

— А Харли?

— У него нет ранчо, амиго, только маленькая ферма. Я думаю, — очень маленькая. Она там. — Фуэнтес указал на точку поближе, но все же расположенную достаточно далеко.

— Тони! — показал я. — Посмотри!

Огонь горел не дальше чем в миле от нас. Костер в дикой стране!

Глава 6

Мы находились в самом центре дикой и безлюдной страны. Где-то далеко от нас к востоку вплоть до Остина и Сан-Антонио простирались освоенные земли, а к западу только совсем недавно появилось несколько ранчо, хозяева которых рискнули обосноваться в долине Панхэндл. Холмы, с которых мы вели наблюдение, считались охотничьими угодьями, тут пролегали военные тропы кайова и команчей, совершавших свои набеги на мексиканские территории.

На эту землю претендовали апачи, но, как мне казалось, больше прав на нее имело племя липанов, однако я не знаток этого района Техаса. Большую часть своих сведений я почерпнул из разговоров у костра… Два года назад, к югу отсюда, перебили армейский патруль, а какой-то торговец, попытавшийся пройти по новому маршруту, пролегавшему через перевал Лошадиная Голова, подвергся нападению, потерял двух людей и все свое добро.

Один ковбой, покинувший ранчо в Панхэндле, надумал обосноваться самостоятельно. Работал не покладая рук и выдержал всего лишь одну весну, сражаясь против дождя со снегом, пыльных бурь и запоздалого мороза. Жара сгубила его урожай, а индейцы угнали скот. Когда же он в отчаянье попытался бежать, они добрались и до него самого.

Его хижина стояла где-то к востоку от нас. Все слышали о ней, но никто точно не знал, где она. Ходили также слухи об огромных пещерах, но их еще предстояло открыть.

Хотя нас разбирало любопытство, ни я, ни Фуэнтес не испытывали особого желания подобраться к костру поближе. Если там расположились кайова, команчи или липаны, то у нас появился отличный шанс расстаться со своими скальпами. Во всяком случае, мы могли спуститься туда завтра — если, конечно, они уберутся оттуда — и представить себе по оставшимся от лагеря приметам всю картину, как если бы наблюдали за ними с близкого расстояния.

Какой-нибудь неопытный юнец, наверное, попытался бы подползти к лагерю. И если бы он оказался достаточно умен, чтобы перехитрить индейцев, то подобрался бы к ним довольно близко и вернулся обратно… но мог и не вернуться.

Я никогда не считал проявлением большого ума подвергать себя риску без необходимости, и Фуэнтес придерживался такого же мнения. Мы уже вышли из ребяческого возраста, когда задираются или совершают поступки только для того, чтобы показать, какие мы большие и смелые.

Это все для тех, у кого еще молоко на губах не обсохло. Мы шли на риск только по особой необходимости и вступали в драку, когда курки уже были взведены, но никогда не искали неприятностей на свою голову.

Понаблюдав за костром, мы вернулись к себе и завернулись в одеяла, предоставив лошадям караулить нас.

Какое-то время мы лежали молча, потом я заговорил:

— Знаешь, Тони, тут что-то не так.

— Si? — Его сонный голос прозвучал удивленно. — Неужто кто-то ворует коров, а?

— Возможно… Пока нам известно, что коров угнали и что эти коровы из разных стад. Но с другой стороны, не хватает только молодняка. Кто-то мог попытаться украсть старых коров. Но молодняк? Он по большей части слишком мал, чтобы его можно было продать с прибылью. Значит, тот, кто угнал молодняк, намерен попридержать его до поры до времени… Ну и конечно, молодняк не клеймен.

Фуэнтес никак не отреагировал — возможно, он заснул, но я еще некоторое время не смыкал глаз, размышляя над последними событиями. Если похитители искали только молодняк, то почему они угнали и старых животных?

На рассвете мы вылезли из одеял и подогрели кофе на костре из бизоньего помета. Съев немного вяленого мяса с сухарями, вскочили в седла и покинули свою стоянку.

Проехав кружным путем, спустились в низину, где сверху заметили скот.

Тут на твердой иссушенной земле росло совсем мало деревьев. Сначала мы не увидели скот, но потом наткнулись на разрозненные группы, в основном с клеймом «Стремени». Изредка попадались и со «Шпорой». Мы погнали их в сторону дома… Некоторые животные, знавшие, где их дом, двинулись сами, однако большинство нам пришлось сгонять.

Мы не торопясь исследовали окрестности, делая вид, что разыскиваем отбившихся от стада коров, но неуклонно приближаясь к тому месту, где ночью горел костер. От восхода солнца прошло немногим более двух часов, когда мы добрались до лагеря.

Он оказался покинут. Тоненькая струйка дыма поднималась над углями, а само кострище заботливо обложили, чтобы огонь не распространялся вокруг. В лагере побывало два человека на двух вьючных лошадях. У одного на прикладе винтовки имелась выемка, чтобы оно плотнее прилегало к плечу. Несколько лет назад я видел такие винтовки у некоторых крутых парней. Меня они не заинтересовали, но их легко было распознать по следу, остававшемуся от приклада всякий раз, когда его опускали на землю.

Фуэнтес это тоже заметил.

— Когда мы их встретим, то сразу же опознаем, — сухо сказал он. — Вряд ли в округе найдется еще одно такое.

Два человека; они стояли здесь лагерем по меньшей мере дня два, а может, и больше. Некоторые признаки указывали на то, что тут и раньше разбивали лагерь — место использовалось несколько раз. Рядом мы заметили большого старого пятнистого бугая с белой мордой, весившего не меньше восемнадцати сотен фунтов. С ним паслось еще несколько животных, а среди них — почти белая корова с длинными рогами и рыжими подпалинами на одной ляжке.

Фуэнтес принялся обходить их сзади, когда у меня мелькнула мысль.

— Тони, давай-ка оставим их.

— Что?

— Давай оставим их и посмотрим, что будет дальше. Ты всегда узнаешь этого пятнистого быка и белую корову, так что давай оставим их в покое и посмотрим, куда они нас приведут.

Он кивнул:

— Bueno, по-моему, это неплохая идея.

На самом деле мы помнили каждое животное, которое нам попадалось в тот день. У человека, имеющего дело со скотом, хорошо развита на него память, как и на стадо, с которым он ходит.

Когда мы отправились в обратный путь, у нас имелось более двадцати голов. Как всегда, для этого пришлось попотеть, но нам помогло то, что животные направлялись в сторону своего родного пастбища. Это коровы всегда чувствуют, даже если им приходится пастись неизвестно где — как сейчас.

Езда верхом предоставляет человеку возможность для размышлений и наблюдений. У всадника, проезжающего по диким местам, глаза всегда заняты, если, конечно, он хочет остаться в живых, а у ковбоя умение следить сразу за всем — профессиональная черта. Он учится распознавать опасность еще до того, как приблизится к ней вплотную, его глаза немедленно отмечают увязшее животное или взбесившегося быка.

Хороший конь всегда учует опасного быка, тогда как человек и не разглядит его еще за кустарником, и он же отыщет скот, если ковбой не в состоянии найти его.

Мы разъезжали по жаре и пыли; над нами, жужжа, нависали оводы. На обратном пути прихватили двух бычков-трехлеток. Завидев наше стадо, они сами присоединились к нему, а мы с Фуэнтесом, зная, что они могут испугаться, держались от них подальше.

Уже почти добравшись до нашей хижины, мы заметили всадника.

— Ага! — ухмыльнулся Фуэнтес. — Теперь-то ты познакомишься с ней.

— С ней?

Он жестом указал на всадника:

— Вот она, дочь майора. Осторожней, сеньор. Девица иногда воображает, что сама майор.

Она приблизилась к нам верхом на самом великолепном сером коне, какого только можно повстречать, восседая боком на чем-то, чего я раньше никогда не видел, что при ближайшем рассмотрении оказалось черным дамским лакированным седлом. На ней было нечто вроде костюма для верховой езды в красивую черно-белую клетку и черная шляпа, черные сверкающие сапоги и белая блузка.

Она бросила на меня мимолетный взгляд, который, как мне показалось, не упустил ничего, и обратилась к Фуэнтесу.

— Как дела, Тони? — Потом посмотрела на скот. — Есть с клеймом «Т-Т»?

— Нет, сеньорита, только со «Стременем» и со «Шпорой».

— Вы не против, если я посмотрю?

— Конечно, нет, сеньорита.

— Только не беспокойте тех двух пятнистых трехлеток, — предостерег я. — Они раздражены.

Девушка обожгла меня взглядом, способным косить траву не хуже косы во время сенокоса.

— Я и раньше видела скот.

Она объехала стадо, рассматривая животных, большинство из них не обращали на нее внимания. Потом приблизилась к тем самым бычкам. Стоило им заметить сверкание солнца на ее лакированном седле, они тут же бросились прочь; нам с Тони пришлось поноситься и попотеть, чтобы удержать наше стадо.

Я подъехал к ней.

— Мэм, передайте вашему папе, чтобы он вытирал молоко с ваших губ перед тем, как выпустить на травку, хорошо:

Ее лицо побелело, и она замахнулась на меня арапником — очень элегантным, с рукояткой из плетеного конского волоса, выкрашенного в зеленый и красный цвет. Но когда она направила его мне в лицо, я выбросил руку вперед, перехватил арапник и вырвал у нее.

Да, еще тот темперамент! Потеряв хлыст, она не успокоилась и схватилась за винчестер, висевшее в чехле, а я прижал своего коня к ее, положив руку на приклад, чтобы не дать ей вытащить оружие.

— Ну-ну, успокойтесь, — невозмутимо произнес я. — Не станете же вы стрелять в человека из-за ерунды.

— Кто, черт побери, сказал, что не стану?

— Передайте также вашему папе, чтобы он проследил за вашим языком, — поучал я как наставник. — Леди не подобает употреблять такие выражения.

Она дергала своего коня, пытаясь освободиться от меня, но маленький гнедой, на котором я сидел, знал свое дело и по-прежнему прижимался к ее серому. Несколько минут мы топтали пыль, двигаясь боком, пока она не убедилась, что все усилия бесполезны.

Может, она уже слегка остыла, когда окликнула моего напарника, сидевшего в седле и наблюдавшего за нами.

— Фуэнтес, идите сюда и избавьте меня от этого человека.

Подъехав не спеша, Тони вежливо произнес:

— Я не хочу, чтобы вы стреляли в него, сеньорита. Он мой товарищ.

— Должен вам заметить, — пошел я на попятную, —что, несмотря на ваш дьявольский темперамент, вы чертовски милы.

Ее глаза чуть-чуть сузились.

— Майор вздернет вас за это, — заявила она громко, но уже не так гневно, — если только его ребята не доберутся до вас раньше.

— Почему бы вам самой не постоять за себя? — спросил я. — Вы уже большая девочка. Зачем же вам звать на помощь папу или здоровых ребят с ранчо?

— Перестаньте называть его моим папой! — воскликнула она со злостью. — Он — майор!

— О, прошу прощения! Я и не предполагал, что он все еще на действительной службе.

— Он не на службе!

— Но тогда он не майор, не так ли? Отставной майор, верно?

Она не нашлась, что ответить, и, защищаясь, выкрикнула:

— Он майор! И был майором… во время гражданской войны!

— Что ж, может, и так. Я знал некоторых, там, на севере. Был у нас один, который служил клерком в гостинице, где я останавливался, а с другим полковником я гонял коров в Вайоминге. Оба отличные парни.

Все это я произнес безразличным тоном и с бесстрастным лицом. Неожиданно она заявила:

— Вы мне не нравитесь!

— Совершенно справедливо, мэм, — вежливо ответил я, — я уже об этом догадался. Когда девушка кидается на меня с хлыстом… тут у меня появляется ощущение, что я ей больше чем безразличен. Увы, подобным образом не начинают настоящего романа.

— Романа? — презрительно воскликнула она. — С вами?

— О нет, мадам! Умоляю вас! Не говорите о романе со мной! Я всего лишь бродячий ковбой. И думать не смею о подобных отношениях с дочерью майора! — Я помолчал. —Успокойтесь, в любом случае я не начинаю ухаживать за девушкой с первой же встречи. Может быть — со второй. Ну и конечно, это зависит от девушки. А за вами, — я склонил голову набок, — пожалуй, с третьей… или нет, с четвертой. Да, точно, с четвертой.

Резко развернув коня, она уставилась на меня.

— Вы… вы! Вы невыносимы! Ну погодите! Вы у меня допроситесь!

И, пришпорив бедное животное, она ускакала.

Фуэнтес сдвинул сомбреро на затылок и принял озабоченный вид.

— По-моему, ты нажил себе неприятностей, амиго. Девчонка… кажется, тебя невзлюбила.

— По-моему, тоже, — усмехнулся я. — Давай-ка займемся скотом.

Те два бычка-трехлетки убежали, и никто из нас не собирался гоняться за ними, чтобы вернуть в стадо. Они были напуганы, и нам бы здорово повезло, если бы позволили приблизиться к себе.

Не спеша мы ехали позади стада. Несколько раз мне казалось, что в кустарнике кто-то движется, будто молодые животные следовали за стадом, но вскоре мы вышли на открытую равнину, а они так и не появились.

Значит, вот какова дочь майора! Та, которую Роджер Бэлч пытается поставить в свое стойло… или, по крайней мере, так говорят. Ну и пусть забирает.

Однако она красива. Даже когда пришла в бешенство, осталась красивой — очень красивой. Я усмехнулся — вот сумасшедшая.

Загнав скот в загон, мы улеглись спать.

— Эти бычки, — предположил я, — может, они образумятся за ночь и вернутся?

Фуэнтес пожал плечами, а потом заметил:

— Завтра пятница.

— Как обычно, раз в неделю, — напомнил я.

— По субботам здесь — как это у вас называется, ну, вечеринка в школе.

— Благотворительный вечер? — скептически спросил я.

— Si… У меня не выходят из головы эти животные — им необходимо быть со своим стадом. Они устанут и могут забрести… куда-нибудь. Их надо пригнать обратно.

— Ладно, — задумчиво согласился я, — я тоже считаю, что им лучше быть со своими сородичами. Ну и конечно, не грех устроить себе небольшую передышку и посмотреть, как тут проводят приемы.

— Bueno, — с серьезным видом кивнул Фуэнтес. — Тебе доставит удовольствие полюбоваться на дюжину — а то даже и две дюжины — голов самых красивых девушек Техаса.

— Да уж, чертовски приятное зрелище для любого мужчины, — согласился я. — Ты бывал здесь на таких благотворительных вечерах?

— И не раз… почти всегда, когда они проводятся.

— И кто же из них срывает самые большие ставки?

Он пожал плечами:

— Энн Тимберли… дочь майора.

— А кто следующая?

— Наверное, дочь Дейка Вильсона… или Хина Бенн.

— Хина Бенн? Это девушка?

Фуэнтес поцеловал кончики пальцев.

— О, какая девушка!

— Она дружит с Энн Тимберли?

— Дружит? Ну что вы, сеньор! Дочь майора терпеть ее не может! Ни капельки! Хина, она уж очень… очень… — И он жестом изобразил неправдоподобно роскошные формы.

— Ну вот, — заключил я, — теперь я знаю, за чье угощение мне торговаться.

Фуэнтес лишь посмотрел на меня и покачал головой.

— Ты глупец, просто величайший глупец, но я думаю, что хорошо развлекусь на этой вечеринке. — Он помолчал. —Хина Бенн просто красавица. И к тому же нравится Курту Флойду.

— Если она так хороша, как ты описываешь, то должна привлекать многих мужчин.

Он терпеливо улыбнулся по поводу моего невежества.

— Нет, раз она девушка Курта.

Мы разбили лагерь с подветренной стороны невысокого холма, неподалеку от нашего загона в надежде, что пропавшие бычки вернутся ночью, что вполне вероятно… если мы не окажемся слишком близко от стада.

— Флойд mucho grande, amigo. Как вы это называете? Здоровенный парень. И очень сильный. Он не дерется на дуэли с оружием в руках, как подобает джентльмену, а пускает в ход кулаки. А мы, техасцы, не любим драться врукопашную. Называем это собачьей дракой, понятно?

— А разве ты техасец? Я считал, что ты из Калифорнии.

Он пожал плечами.

— Когда я в Техасе, то я — техасец. По ту сторону границы я — мексиканец. Такая у меня политика, понимаешь?

— Ладно, в этом есть свой смысл. А что, Флойд и в самом деле кого-то побил?

— Был тут один, Однопалый Том, потом еще Джордис Симпсон… здорово дрался. И еще Балки Грин… но тому, кажется, хватило двух ударов.

— Ты представишь меня Хине?

— Ну конечно. Потом отойду в сторону и стану наблюдать. О, меня ждет грустное зрелище… ведь ты еще так молод! Смотреть, как калечат такого славного парня… Да видно, так уж суждено.

— Если бы ты был настоящим другом, — сказал я, — то предложил бы подраться с ним, пока я не убежал вместе с девушкой.

— Ну конечно. Я тебе настоящий друг. Но только до тех пор, пока не представлю тебя Хине Бенн… Потом я стану наблюдателем, амиго, просто зрителем — если хочешь, даже заинтересованным, но все же только зрителем. Любому, кто осмелится ухаживать за Хиной Бенн в присутствии Курта Флойда, остается только посочувствовать.

— Тогда, значит, утром, — подвел я итог дискуссии, — мы отгоним коров на ранчо. Потом помоемся, почистим уши, отряхнем пыль с наших сапог и присоединимся к толпе паломников в… Да, где происходит благотворительный прием?

Фуэнтес усмехнулся:

— В школе Рок-Спринг. А школа Рок-Спринг находится на землях Бэлча и Сэддлера, а Курт Флойд — кузнец Бэлча и Сэддлера. И запомни, амиго. Ты не дождешься благосклонности от дочери майора. И она не переваривает Хину Бенн.

— Теперь я запомнил. Но ты об этом уже говорил. Даже забавно, как же только я мог позабыть?

Глава 7

Генри Розитер вместе с Барби-Энн, Беном Ропером и Денни поехали в фургоне, а мы с Фуэнтесом — верхом.

Здание школы возвышалось на пологом холме, примерно в двадцати пяти ярдах от которого протекал ручей, давший название самой школе. Вокруг собралось не меньше дюжины экипажей — в основном фургонов, — но среди них стояли также пролетка, двухместная бричка и армейский санитарный фургон.

Что касается лошадей, на которых прибыли верхом, то тут их насчитывалось не меньше полусотни. Я бы не поверил, что в этих краях проживает так много народу, однако, как убедился потом, здешнее общество походило на любое другое общество Запада, и некоторые из прибывших добирались целый день, чтобы только попасть сюда. Вечеринки, танцы и благотворительные ужины устраивались не так уж часто, поэтому всякий раз собирали кучу народу.

Только что подкатил Сэддлер. На сиденье рядом с ним сидела худая, усталая женщина, как я потом узнал, его жена. Рядом с ними спешился худощавый, но широкоплечий мужчина.

— Это Клаус, — прошептал Фуэнтес. — Он получает сороковник в месяц.

Как только представилась возможность, я рассмотрел его. Он носил при себе револьвер, а под курткой — если я не ошибался — еще один, засунутый за ремень. Прежде я его не встречал.

Кто-то наигрывал на скрипке, стоял запах кофе.

Неожиданно раздался крик:

— А вот и майор!

Он приехал в бричке, совершенно новой, блестящей и элегантной, в окружении шести всадников. В бричке сидели Энн — одетая скромно, но со вкусом — и мужчина, который, по всей видимости, и был майором, — высокий, с сильными плечами и безукоризненной во всех отношениях выправкой.

Он сошел первым, затем помог дочери. С ними прибыла еще одна чета, также хорошо одетая. Но лиц я не смог разглядеть из-за тусклого освещения. Никого из его всадников я не знал, но они были широкоплечими парнями, прекрасно державшимися в седле — ни дать ни взять настоящие кавалеристы.

Поскольку я стоял в тени, Энн Тимберли не заметила меня, когда входила в школу, чему я очень обрадовался. Я достал свой дорогой, сшитый на заказ черный костюм из тонкого сукна и надел очень элегантные воскресные сапоги, начищенные до блеска, а также белую рубашку и узкий черный галстук.

Энн была прекрасна. Честное слово — она была прекрасна и сдержанна; когда она величаво вошла в школу, никто не сомневался, что появилось нечто необыкновенное. Я решил, что она держалась бы точно так же, если бы входила в лучшие дома Чарлстона, Ричмонда и Филадельфии.

Энн все еще стояла на пороге, когда раздался громкий стук копыт и залихватский гик кучера. Фургон, мчавшийся на полной скорости, занесло в сторону, а запряженные в него лошади попятились назад. Как только фургон остановился, мужчина соскочил с коня и подхватил на руки девушку, спрыгнувшую с кучерского места.

Он поймал ее и, прежде чем опустить на землю, покружил в воздухе, но она, не оглянувшись ни на него, ни на повозку, широким шагом направилась прямо к дверям.

Я лишь успел заметить блеск темно-рыжих волос, зеленые озорные глаза и несколько веснушек на прелестном носике, а потом услышал, как кто-то в зале воскликнул:

— А вот и Хина!

Она прошествовала в школу всего на несколько шагов позади Энн Тимберли, и я, проталкиваясь сквозь толпу, последовал за ней, присоединившись к уже образовавшейся за ее спиной свите. Здоровенный парень, снявший ее с фургона, шел прямо позади меня.

Когда он принялся отталкивать меня в сторону, я бросил через плечо:

— Потише. Она никуда от вас не денется.

Он посмотрел на меня сверху вниз. Сейчас мой рост превышал шесть футов на два дюйма, а весил я обычно около ста девяноста фунтов, хотя многим казалось, что гораздо меньше, однако рядом с этим великаном я выглядел просто жалкой тенью. Он возвышался надо мной как минимум на четыре-пять дюймов и весил на добрых пятьдесят фунтов больше. К тому же не привык, чтобы у него путались под ногами.

Он снова посмотрел на меня и только решительней принялся отпихивать. Я стал вполоборота к нему и, когда он быстро шагнул вперед, завел свою стопу под его двигавшуюся лодыжку и поднял ногу вверх. Потеряв равновесие, он пошатнулся и начал падать. Требовалось лишь легкое движение, чтобы удержать его в тот момент. Но я воздержался, и верзила с глухим стуком грохнулся на пол, а я сразу же склонился над ним:

— Извините, вам помочь?

Он уставился на меня, не совсем уверенный в причине происшедшего, но я напустил на себя чрезвычайно серьезный, извиняющийся вид, так что он принял предложенную руку, и я помог ему встать.

— Поскользнулся, — пробормотал он. — Наверное, я поскользнулся.

— Время от времени такое случается со всеми, — кивнул я, — особенно если чересчур чем-то увлечься.

— Эй, послушайте! — взорвался он. — Не…

Но я тут же исчез в толпе и пробрался в другой конец зала. Обернувшись, обнаружил, что Хина Бенн смотрела на меня неожиданно серьезно, словно пыталась понять, что я за человек.

Ко мне подошел Фуэнтес:

— Что случилось, амиго?

— Он слишком сильно толкался, — ответил я, — и, похоже, поскользнулся.

Фуэнтес достал сигару. Его глаза весело блестели.

— Играешь с огнем, амиго. Разве не глупо?

На длинном столе в глубине зала были расставлены коробки с угощениями, приготовленные девушками, чьи имена тщательно скрывались. Все делалось достаточно просто. Продавец аукциона брал коробку и показывал ее содержимое, потом начинались торги; коробку получал тот, кто назначал самую большую цену. А затем купивший обычно съедал угощение вместе с девушкой, приготовившей его.

Безусловно, тут хватало всякого рода нарушений правил. Если девушке хотелось, чтобы кто-то из парней купил ее коробку, она всегда ухитрялась дать ему знать, какой шедевр кулинарии принадлежал ей. Поэтому участвующие в торгах остальные ковбои, ранчеро и владельцы городских лавок нарочно набавляли цену, чтобы собрать побольше денег. Доход от аукциона всегда шел на какое-нибудь достойное дело. К тому же всем доставляло удовольствие подразнить того, кто жаждал заполучить коробку.

Ну и конечно, тут был повод гордиться — для той, чья коробка была куплена за самую высокую цену.

— Большие ставки пойдут за коробки дочеримайора и Хины Бенн, хотя еще не появилась одна пухленькая блондинка. Чья коробка тоже очень хорошо пойдет… — шепнул Фуэнтес. — Некоторые женщины постарше готовят отменные угощения.

Зал заполнился. На время вечеринки столы и стулья убрали в сарай, а вдоль стен расставили скамейки. Некоторые мужчины проводили большую часть вечера в беседах друг с другом. Здесь хватало юнцов всех возрастов, которые болтались под ногами и, видимо, радовались гораздо больше, чем кто-либо из нас.

Девушки расселись по скамейкам, некоторые — в окружении поклонников.

Приехала Барби-Энн, хрупкая, бледная и очаровательная. Она быстро огляделась, конечно же высматривая Роджера Бэлча.

Затем в дверях появилась невысокая, хорошенькая девушка с огромными темными глазами, одетая в какое-то блеклое и до болезненности аккуратное платье из простой ткани в клетку. Внимательно приглядевшись, я решил, что она не такая уж и хорошенькая. Конечно, и кому-то еще она могла показаться довольно обыкновенной, но было в ней нечто такое, что привлекало внимание, — какое-то внутреннее сияние, свидетельствовавшее о силе духа.

— Кто это? — спросил я Фуэнтеса.

Тот пожал плечами:

— Никогда ее раньше не видел. Похоже, она одна.

Когда я осматривал зал, мои глаза встретились с глазами Энн Тимберли. Она вызывающе отвернулась, и я, неожиданно почувствовав себя значительно лучше, засмеялся.

Здесь все знали друг друга — хотя бы немного. По крайней мере, не первый раз встречались. Я же для всех оказался темной лошадкой.

Неожиданно рядом с Сэддлером и его женой появился Бэлч, а с ним худой человек с неприятным и злым лицом, которого я тут же узнал. И почему только его имя не всплыло в моей памяти сразу, когда Фуэнтес впервые упомянул его?

Ингерман… один из людей Бэлча, стрелок. Узнал ли он меня? Я сомневался в этом, хотя как-то встречался с ним в Пьоч и еще раз… в Сильвер-Сити.

Ингерман не был обычным работником, хотя мог выполнять любую работу, но делал это только тогда, когда получал жалованье охранника. Очевидно, Бэлч и Сэддлер к чему-то готовились.

Понадобилось всего лишь несколько минут наблюдения, чтобы понять — первые красавицы на вечеринке Энн Тимберли и Хина Бенн. И если сегодня за коробки с угощением намечались крупные ставки, то именно они должны стать основными соперницами. Но у меня не возникло желания развлечься и показать Энн Тимберли, что здесь, кроме нее, есть и другие девушки.

Фуэнтес отошел в сторону со знакомыми мексиканками, а Бен Ропер выпивал со своими приятелями. Поэтому я остался в одиночестве и разглядывал толпу, заметив вскоре, что кое-кто из присутствовавших тоже разглядывает меня.

В конце концов, незнакомец, который не дурен собой, в элегантном черном костюме, сшитом на заказ, должен был привлечь к себе внимание. Я, так же как мой брат Барнабас, унаследовал от отца пристрастие к лучшим сторонам жизни, и поэтому, когда позволяли финансы, потакал своим слабостям. Хотя одного простого факта, что я —незнакомец, сейчас оказалось достаточным, чтобы меня выделили из толпы.

Заиграла музыка, первые два танца я наблюдал за кружащимися парами. И Хина Бенн, и Энн Тимберли прекрасно танцевали, но когда я решил, что мне пора включиться в этот водоворот, то пригласил Барби-Энн. Она неплохо танцевала, однако ее внимание предназначалось не мне. Она все время вертела головой и оглядывалась по сторонам — ей явно не терпелось увидеть Роджера Бэлча.

Он вошел совершенно неожиданно в сопровождении двух мужчин, в которых я, согласно описанию, узнал Джори Бентона и Накиса Вансена — охранников Бэлча и Сэддлера. Они возникли вслед за Бэлчем, оказавшимся крепко сбитым парнем не выше пяти футов пяти дюймов ростом, что всего лишь на дюйм считалось ниже среднего. Он явился в темном костюме, серой рубашке, черном галстуке и черных перчатках, которые так и не снял. Роджер нацепил на себя два револьвера, их, видимо, следовало считать деталью туалета. Но приходить с оружием на танцы? Такого я еще не видел.

Он остановился, широко расставив ноги и упершись кулаками в бедра.

— Это и есть Роджер Бэлч? — спросил я.

— Да.

Я сразу почувствовал, как Барби-Энн загорелась желанием, чтобы наш танец поскорее закончился. Хотя мне это не льстило, но я понимал ее чувства и ничего не имел против.

— А зачем ему два револьвера? — безразличным тоном спросил я.

Она напряглась, как бы защищаясь.

— Он всегда их носит. У него есть враги.

— В самом деле? Надеюсь, что не ваш отец. Он ведь теперь не пользуется револьвером и не нанимает охранников.

Неожиданно она посмотрела на меня:

— А вы? Я слышала, что вы — стрелок.

Где она это слышала?

— Я никогда не нанимался в охранники, — ответил я.

Что-то еще завладело ее вниманием. Она снова посмотрела на меня.

— Что вы имели в виду, когда сказали, что мой отец больше не пользуется револьвером? Вы говорили так, будто знали его раньше.

— Просто я предположил, что до потери зрения он носил его. Как и большинство мужчин.

К счастью, музыка умолкла раньше, чем Барби-Энн успела задать мне кучу вопросов, и я оставил ее на краю танцевальной площадки, неподалеку от того места, где сидел ее отец. Я уже повернулся, чтобы уйти, когда меня остановил Роджер Бэлч:

— Вы ездите на лошади с тавром «МТ»?

— Я.

— Не хотите перейти на работу к Сэддлеру и Бэлчу?

— Я работаю на «Стремя».

— Знаю, я спрашиваю: не хотите ли вы работать на нас? Мы платим жалованье охранника.

— Извините, — улыбнулся я. — Мне и у них неплохо. К тому же я не охранник. Обыкновенный ковбой.

Он не успел ничего сказать, как я неспешно отошел от него и неожиданно столкнулся лицом к лицу с Энн Тимберли. Она была почти уверена, что я собираюсь пригласить ее на танец, и уже приготовилась ответить отказом. Об этом свидетельствовала каждая черточка ее лица. Посмотрев на нее, я улыбнулся, но прошел мимо — к Хине Бэнн.

— Мисс Бенн? Меня зовут Майло Тэлон. Разрешите пригласить вас на танец?

Она оказалась удивительной девушкой — трепетной и прекрасной. Ее глаза встретились с моими, и она уже собралась отказать, но потом неожиданно передумала.

— С удовольствием. — Она обернулась через плечо. — Ты не против, Курт?

В ответ я получил лишь угрожающий взгляд, и тут заиграла музыка. А Хина Бенн умела танцевать.

Она и в самом деле умела танцевать, и музыканты это знали. Неожиданно ритм сменился, зазвучал испанский танец, однако я какое-то время жил по ту сторону границы — в Соноре и Чиуауа — и любил танцевать в испанском стиле. На несколько минут танцевальная площадка оказалась в нашем полном распоряжении… а она танцевала замечательно.

Я поймал на себе обжигающий взгляд Энн Тимберли; ее губы были плотно сжаты, как я надеялся, от гнева или раздражения. Когда танец закончился, со всех сторон раздались аплодисменты, и Хина посмотрела на меня:

— Вы прекрасно танцуете, мистер Тэлон. Я и не подозревала, что, кроме Фуэнтеса, здесь кто-нибудь еще может так хорошо танцевать мексиканские танцы.

— Мне доводилось ездить по Соноре.

— Вот как! Очевидно, — улыбнулась она, — вы там не только ездили. Давайте еще потом потанцуем, хорошо?

Расставшись с Хиной, я осмотрел зал и встретился взглядом с девушкой в блеклом клетчатом платье. Свернув на полпути, подошел к ней:

— Не хотите потанцевать? Меня зовут Майло Тэлон.

— Я знаю, кто вы, — спокойно ответила она, немного неуклюже приподнимаясь. — Спасибо за приглашение. Я боялась, что никто этого не сделает.

— Вы здесь никого не знаете?

— Я живу не очень далеко, но никогда раньше не бывала на танцах и не могу задерживаться надолго.

— Очень жаль.

— Мне тоже… я должна возвращаться. Мне нельзя отлучаться.

— А где вы живете?

Она проигнорировала мой вопрос.

— Мне просто необходимо было прийти! Мне так хотелось видеть людей, слышать музыку!

— Тогда я рад, что вы пришли.

Она держалась напряженно, осторожно и слишком тщательно выполняла каждое па. Не думаю, что ей доводилось часто танцевать.

— Вы приехали с отцом?

Она быстро посмотрела на меня, как бы прикидывая, что мне известно о ней.

— Нет… одна.

Все остальные девушки прибыли сюда в чьем-либо сопровождении — если не с другом, то со своими домашними или другими девушками, а жилья поблизости просто не было.

— Вам лучше найти кого-нибудь, кто проводит вас домой, — предложил я. — Ночи стоят очень темные.

Она улыбнулась:

— Я езжу верхом каждую ночь… одна. Я люблю ночь. К тем, кто ее понимает, она относится благосклонно.

Удивленный услышанным, я снова посмотрел на нее.

— Вам известно мое имя, — сказал я. — Его мало кто здесь знает.

— О вас я знаю больше, чем о ком-либо из них, — тихо произнесла она, — и если бы до них дошло, кто вы такой, то все — все без исключения — изумились бы.

Неожиданно ее поведение изменилось.

— Иногда они мне кажутся такими глупыми! Такими напыщенными! Так важничают! А майор! Он, наверное, и в самом деле хороший человек, если бы только оставил в покое свое дурацкое звание! Оно ему не нужно. Как и ей.

— Кому, Энн?

Она резко повернулась и посмотрела на меня:

— Вы с ней знакомы?

Встречались. Боюсь, что встреча получилась не дружеской.

Она улыбнулась, немного злорадно, хотя я не думал, что за этим стоит настоящий гнев.

— Если бы только они знали! Ведь ваши Пустоши больше, чем все их ранчо! И у вас больше скота, чем у Бэлча, Сэддлера и майора, вместе взятых!

Теперь я вытаращил от удивления глаза.

— Откуда вам все это известно? Кто вы?

— Не скажу. — Она сделала паузу, музыка смолкла, и мы остановились далеко от того места, где она сидела до этого. — Мое имя вам все равно ничего не откроет. Вы его никогда не слышали.

— Вы не замужем?

Мгновение она колебалась, но потом ответила:

— Нет. Не замужем. — И с горечью добавила: — И вряд ли выйду.

Глава 8

Фуэнтес не спеша обошел зал кругом и приблизился ко мне.

— Не знал, что ты умеешь танцевать наши танцы, — улыбнулся он. Потом, понизив голос, добавил: — Не отходи далеко. Могут возникнуть осложнения.

Я заметил, как Бен Ропер подошел и остановился возле Денни Рольфа, который стоял всего в нескольких шагах от скамьи, где сидели Розитер и Барби-Энн. За весь вечер Роджер Бэлч так и не пригласил ее на танец.

— А в чем дело?

Фуэнтес пожал плечами.

— Точно не знаю, но у меня есть предчувствие.

Я быстро пробежал глазами по залу. Поручиться за Денни трудно, но Фуэнтес и Ропер… Эти не подведут.

— Послушай, — спросил я, — высоко ли обычно поднимаются ставки?

— Самое большее — до десяти долларов. Как правило, начинают с доллара и доходят до трех или пяти. Обычно ставка в пять долларов считается весьма крупной. Лишь раз мне пришлось быть свидетелем, когда дошли до десяти… а это большие деньги. Здесь никто, кроме Роджера Бэлча, не позволит себе дать такую цену, разве что майор.

— А сам Бэлч?

Фуэнтес улыбнулся.

— Шутишь, амиго. Бэлч не тратит деньги на такие развлечения. Скорее всего, он будет участвовать в аукционе, но не пойдет выше трех долларов.

— А как насчет коробки Энн Тимберли?

Фуэнтес бросил на меня быстрый взгляд.

— А ты любишь играть с огнем, амиго. За нее цена поднимется до трех, может быть, пяти долларов.

— А у Хины Бенн?

— То же самое.

— Тони?

— Si?

— А эта маленькая девушка, которая приехала одна. Ей нужно пораньше уехать отсюда… Представляешь, ей известно обо мне то, что больше никто не знает, по крайней мере, здесь.

Он посмотрел на нее, потом на меня.

— Я же говорил тебе, что впервые ее вижу и не заметил, как она приехала. Она что-то знает о тебе? Может, ее родня из тех же мест, что и ты?

— Нет… Уверен, что нет. Я никогда ее не встречал. И потом, в радиусе пятидесяти миль от моего родного ранчо нет такой девушки, которую я не знал бы.

Фуэнтес усмехнулся:

— Мне стоило бы заключить пари. Значит, у тебя есть ранчо?

— У нас… у моей матери, моего брата и у меня.

— И все-таки ты здесь?

— Где-то там за горами находится земля обетованная. Я был рожден для того, чтобы найти ее.

— Как и я, но мы никогда не найдем ее, амиго.

— Надеюсь, что нет. Я рожден для дороги, а не для того, чтобы дойти до конца. — Я помолчал. — Мы — ты и я — рождены, чтобы открывать и обустраивать для тех, кто придет за нами. Они будут жить на более богатой и плодородной земле, но путь к ней прокладывать нам. Мы отправимся в далекие земли, где нашими спутниками будут лишь ветер, дождь и солнце, и пойдем теми тропами, которыми ходят индейцы и бизоны.

— Ты говоришь, как поэт.

Я криво усмехнулся:

— Да, и работаю как вол, очень много, но именно эта поэзия и заставляет нас двигаться. Жить беспокойной жизнью — мое благословение или мое проклятие, смотря с какой стороны взглянуть. Все они, — — я обвел рукою зал, — живут в поэзии и в драме, живут ради будущего, только сами не подозревают ни о чем — они просто так не думают. Большинство из них в юности наслушались рассказов людей, побывавших за горами или мечтавших об этом, а те, кто не слышал, читали о них в книгах.

Однажды я разговаривал со старым стрелком, который еще мальчиком работал на ферме в Айове. Как-то к ним на двор въехал человек с винтовкой и револьвером, в одежде из оленьих шкур и широкополой шляпе, на великолепном черном скакуне. Он хотел только одного — напоить коня. Но мальчик уговорил его остаться поужинать и переночевать и весь вечер слушал его рассказы об индейцах и бизонах, но в основном — о необъятной земле, далеких горах и равнинах, поросших колышущейся на ветру высокой травой.

Фуэнтес кивнул.

— Со мною было точно так же. Когда мой отец возвращался с гор, он рассказывал нам о медведях или львах, которых видел. Он мог приехать пыльным и усталым, с руками, задубевшими от лассо и клеймения и ежедневной двадцатичасовой работы, но от него пахло лошадьми и дымом костра. А однажды он не вернулся.

— Ты и я, — однажды мы тоже не вернемся.

— Его убили апачи. Когда закончились патроны, он стал драться ножом. Несколько лет спустя я жил среди индейцев, и они рассказали мне о нем. Они пели о нем песни и о том, как он погиб. Так они выражают свое восхищение перед отважным человеком.

— Мы заговорили о слишком серьезном, Фуэнтес. Я собираюсь принять участие в торгах.

— Я тоже, но будь осторожен и не заходи слишком далеко. У меня нехорошее предчувствие насчет сегодняшнего вечера.

С улицы подтягивались люди и рассаживались на скамейках и стульях так, чтобы видеть небольшое возвышение, где выставлялись на аукцион коробки. Мы их тоже видели со своего места — аккуратно сложенные, украшенные бумажными бантами, заботливо перевязанные цветными ленточками. Можно было поспорить, что большинство коробок предназначалось кому-то персонально.

Мне хотелось заполучить коробку Энн Тимберли, но этого не хотелось ей, и, скорее всего, она не стала бы даже разговаривать со мной, если бы я завладел ее угощением. Однако существуют и другие способы добиться желаемого, а у меня имелись на этот счет собственные соображения.

Хина Бенн… вот девушка! Но если я стану торговаться из-за ее коробки, то могу сцепиться с Куртом Флойдом, а поскольку сегодня вечером всем нашим ребятам с ранчо грозили неприятности, то личные ссоры стоило отложить. В любом случае я знал, что собираюсь предпринять.

Аукцион начался. И сразу же атмосфера оживилась. Первой ушла коробка, принадлежащая полной, лет сорока женщине с ранчо; она досталась пожилому мужчине, бывшему ковбою, у которого ноги походили на круглые скобки, а худые плечи слегка сутулились, однако это не мешало ему подмигивать женщинам. Он отдал за коробку доллар и пятьдесят центов. Через минуту вторую коробку купили за два доллара и третью — за семьдесят пять центов.

Довольно часто другие мужчины не принимали участие в торгах, чтобы тот, кому предназначалась коробка, мог купить ее за цену, соответствующую его возможностям. Но иногда они нарочно поднимали цену, чтобы подразнить предполагаемого кавалера или того, над кем потом будут подшучивать.

Аукционист знал всех участников торгов и обычно ему было известно, чьи коробки они хотели купить, хотя порой оживленный торг возникал из-за желания публики повеселиться.

Развлекаясь, я наблюдал за происходящим, пока не выставили коробку, которая, как я считал, принадлежала Энн Тимберли. После комментариев аукциониста я окончательно убедился, что моя догадка верна, и, когда он предложил назвать цену, я дал двадцать пять центов.

Энн застыла, словно ее ударили. На мгновение воцарилась тишина. Потом кто-то прибавил пятьдесят центов, и момент замешательства прошел, затем наши глаза встретились через весь зал. Ее лицо побледнело, подбородок гордо вздернулся, но мне доставляло удовольствие видеть гнев в ее глазах. Конечно, я должен был стыдиться за самого себя, но я не мог забыть ее высокомерия и того, как она замахнулась на меня арапником.

Коробка досталась Роджеру Бэлчу за пять долларов пятьдесят центов.

Выставили коробочку Хины Бенн, и кто-то начал торг, предложив доллар. Я ответил двумя и заметил, как Энн повернулась, чтобы посмотреть на меня. Больше в торгах я не участвовал, и коробка ушла за четыре доллара к Курту Флойду — видно, из-за того, что никто не хотел ставить против него и тем самым нарываться на скандал. Я бы рискнул, но у меня имелись другие намерения.

Оставалась еще эта тихая хрупкая девушка в выцветшем клетчатом платье. Я заметил, что никто не собирается торговаться из-за ее коробки и что она тоже заметила это. Она уже поднялась, жалея, наверное, о том, что пришла сюда, и опасаясь попасть в неловкое положение, если ей придется самой съесть свое угощение. Несомненно, ей понадобилось большое самообладание, чтобы явиться на бал одной, и теперь казалось, что ее нервы на пределе.

Выставили ее коробку. Я догадался об этом по ее реакции и по тому, как она неожиданно двинулась в сторону двери. Никто ее здесь не знал, а собравшиеся ковбои, несмотря на горлопанство и разухабистость, на самом деле стеснялись знакомиться с новой девушкой.

Наконец аукционист, видя, что торгов не предвидится, предложил свою цену. Он дал пятьдесят центов. Я ответил долларом и увидел, как она приостановилась. Но тут произошло неожиданное.

Джори Бентон, не лишенный внешней привлекательности парень, поставил два доллара.

Однако привлекательным Джори казался лишь на первый взгляд. Он слыл задирой и грубияном, ходили слухи, что он украл несколько голов скота в разных местах и пару раз с оружием в руках участвовал в перестрелках. Парень мечтал, чтобы его считали отъявленным головорезом, но и близко не мог равняться с таким бандитом, как, например, Ингерман. Эта девушка была нездешней и вовсе не из тех, кто годился бы ему в подружки. К тому же она приехала одна, и Джори наверняка захотел бы проводить ее домой. А в зале не нашлось бы никого, кто мог бы помешать ему навязать ей свое общество.

И она это знала.

— Два пятьдесят, — небрежно бросил я.

Взволнованный Фуэнтес снова направился ко мне и остановился в нескольких шагах.

Джори был слегка навеселе, но я сомневался, что он только поэтому включился в торг, — может, он и в самом деле хотел заполучить девушку, а может, действовал с подачи Бэлча и Сэддлера, которые наблюдали за происходящим.

— Три доллара, — немедленно отреагировал Джори.

— Три пятьдесят, — добавил я.

Рассмеявшись, Джори крикнул:

— Четыре!

В зале стало тихо, всем стало ясно, что происходит нечто особенное. Лицо девушки сделалось бледным и напряженным. Кем бы она ни была, откуда бы ни появилась, но глупой ее не назовешь. Она понимала, как развиваются события, и видела, что без неприятностей не обойтись.

— Пять долларов, — сказал я и заметил, что Денни Рольф отвернулся от своей девушки и стал оглядываться по сторонам.

Внезапно Джори расхохотался и, подняв руку, громко произнес:

— Ладно, хватит мелочиться. Десять долларов!

Даже при жалованье охранника — сорок долларов в месяц — он предлагал крутую ставку. Ему и в голову не приходило, что торги могут зайти еще дальше.

— Пятнадцать долларов, — спокойно заявил я.

Лицо Джори напряглось, и он впервые за все время взглянул на меня. И во взгляде его мелькнул испуг. Я не знал, сколько у него денег, но сомневался, что больше этого — по крайней мере, ненамного больше.

— Шестнадцать долларов! — По его интонации я догадался, что Джори почти исчерпал свои возможности.

Неожиданно позади меня раздался шепот Бена Ропера:

— У меня есть десятка. Можешь рассчитывать на нее.

Стараясь вести себя как можно небрежней, я произнес:

— Семнадцать.

Протолкавшись сквозь толпу, Роджер Бэлч подошел сзади к Джори. Я заметил, как он достал из кармана несколько монет и что-то прошептал ему. Джори протянул назад руку за деньгами.

Быстро взглянув на то, что оказалось в его руке, он победно воскликнул:

— Двадцать долларов!

— Двадцать один.

На мгновение снова повисла тишина. Аукционист откашлялся. Он выглядел разгоряченным и обеспокоенным. Затем посмотрел на Роджера Бэлча, а потом на меня.

— Двадцать два, — перебил Джори, но не так уверенно.

Роджер уставился на меня, широко расставив ноги. Кажется, он пытался меня запугать.

— Двадцать три, — небрежно ответил я и, нарочно сунув руку в карман, вытащил несколько золотых монет. Я хотел дать им понять: если они намереваются выиграть, то им придется раскошелиться. По крайней мере, я бы узнал, насколько сильно их желание победить. Или они пытаются самоутвердиться?

Джори увидел золотые монеты — целую пригоршню двадцатидолларовиков. Те деньги, что я держал в руке, равнялись жалованью ковбоя за целый удачный год, и все это заметили.

— Предложено двадцать три доллара! Двадцать три! Двадцать три раз! Двадцать три два! Двадцать три… три!

Аукционист выдержал паузу, однако Роджер Бэлч уже отвернулся, а Джори так и стоял, ничего не предпринимая.

— Продано… продано… продано! Продано джентльмену из «Стремени»!

Торги закончились, и участники рассеялись по залу, собираясь снова в небольшие группки. Я прошел к аукционисту забрать свою коробку.

Джори Бентон уставился на меня тяжелым взглядом.

— Хотелось бы знать, откуда у тебя столько денег, — воинственно произнес он.

Взяв левой рукой коробку, я улыбнулся ему:

— Заработал, Джори. Я много работал.

С коробкой в руке я прошел через весь зал к девушке в клетчатом платье.

— Это ведь ваша, не так ли?

— Да. — Она подняла глаза. — Почему вы это сделали? Заплатили столько денег?

— Мне хотелось получить ваше угощение.

— Но вы ведь даже не знаете меня.

— Немного знаю… и намного больше знаю о Джори Бентоне, а также то, что вы приехали одна.

— Спасибо. — Мы отыскали скамейку в углу и уселись рядом. — Мне не следовало рисковать, — сказала она, — но… было так одиноко! Я не могу больше задерживаться.

— Тогда съедим угощение, — предложил я, — и мне будет очень приятно проводить вас домой.

Теперь она по-настоящему испугалась.

— О нет! Вы не должны! Я не могу вам этого позволить!

— Вы замужем!

Она вздрогнула.

— Нет. Я просто не могу! Поймите меня!

— Хорошо, но может, хоть часть пути? Просто чтобы убедиться, что вы спокойно уехали?

— Хорошо, — неохотно согласилась она.

Я сказал, что меня зовут Майло Тэлон.

— А меня — Клариса… зовите просто Лиза. — Она так и не назвала свою фамилию, а я не стал настаивать. Если она молчит, значит, у нее есть на то свои причины.

Угощение оказалось незамысловатым, но вкусным. В коробке лежали жареные пирожки, почти такие же вкусные, какие мне доводилось есть только дома, а мама пекла самые лучшие пирожки из тех, которые я когда-либо пробовал. Однако мои глаза продолжали поглядывать в ту сторону, где сидела Энн Тимберли.

Фуэнтес вместе с Беном Ропером подошли ко мне. Я представил их девушке, и Фуэнтес сказал:

— Мне кажется, что сегодня вечером нам лучше ехать всем вместе, si?

— Я поеду с Лизой, — ответил я, — но только часть пути.

— Мы проводим, — решил Бен, — а ты будь поосторожней. Роджеру Бэлчу не нравится, когда обставляют его парней. Он просто не хотел слишком много тратиться ради выигрыша.

Они отошли, и немного погодя к ним присоединился Денни Рольф. Парни Бэлча и Сэддлера тоже понемногу собирались вместе.

Снова начались танцы, и я, сделав пару кругов с Лизой, оставил ее беседовать с Беном, а сам направился через весь зал к Энн.

Когда я подошел, она обернулась, хотела отказать в ответ на мое приглашение, но почему-то передумала.

Энн танцевала превосходно, и я тоже старался вовсю. Мне доводилось танцевать намного чаще и в значительно лучших местах, чем большинство ковбоев могло себе даже представить. Словом, я мог свободно передвигаться по залу — и даже без лошади. Обычно ковбои не слишком хорошо танцуют, но они не придают этому большого значения, как и их партнерши. Ковбой всегда готов подержать девушку, пока она танцует.

Вокруг веселились. Внимательно наблюдая за окружающими, я не заметил значка шерифа. Если где-нибудь поблизости и был представитель закона, то на танцах он не присутствовал, и это следовало не упускать из виду.

— Кто она? — внезапно спросила Энн.

— Лиза? Симпатичная девушка.

— Вы с ней давно знакомы?

— Никогда раньше не встречал.

— Замечательно! Она, очевидно, производит впечатление!

— Она не набрасывалась на меня с бранью, — ответил я.

Энн внимательно посмотрела на меня.

— Я прошу прощения за то, что произошло. Но вы меня очень сильно рассердили!

— Так я и предполагал. А когда вы сердитесь, то делаете это по-настоящему.

— Вы поступили нечестно.

— Почему?

— Предложили четверть доллара за мою коробку.

Я улыбнулся ей:

— Вы сами виноваты.

— А… Лиза? Как вы догадались, что последняя коробка принадлежит ей?

— Видел, как она ее принесла, а когда коробку выставили на аукцион, она направилась к выходу. Испугалась, что никто не станет торговаться из-за нее.

— Поэтому вы и торговались?

— Почему бы нет? У вас ведь достаточно друзей. Как и у Хины.

— О!.. Хина. Она тут первая красавица. Все парни жаждут заполучить ее коробку, даже мужчины постарше. Не понимаю, что они в ней находят.

— Вы все отлично понимаете, — усмехнулся я, — так же, как и я. У нее все на месте и столько, сколько нужно. — Внезапно у меня возник вопрос. До сих пор я был слишком занят аукционом и последовавшей за ним беседой. — А парню, который получил вашу коробку, повезло.

Проигнорировав мое замечание, Энн грустно произнесла:

— Роджер Бэлч всегда получает то, что хочет. — И с оттенком горечи добавила: — Никто не стал торговаться с ним…

— Вы обижаете людей. Чего же вы тогда ждете от них?

— Я бы не хотела, чтобы вы торговались с ним, — серьезно заметила она. — Он мстителен и коварен. Если бы вы взяли над ним верх, он возненавидел бы вас…

— Меня ненавидели и раньше.

Вдруг я вспомнил о Лизе. Ей же нужно ехать домой, и она вполне могла отправиться одна.

К счастью, музыка закончилась, и ко мне сразу же подошел Фуэнтес.

— Если хочешь, чтобы девушку проводил Джори Бентон, то так и скажи.

— Вовсе нет, — ответил я и обратился к Энн: — Возможно, мы снова отправимся в те края. В любом случае, где бы я ни проезжал, буду высматривать вас.

— Она уже ушла, — торопил Фуэнтес. — А Джори — следом.

Лиза подтягивала подпругу, а Джори стоял рядом, прислонившись к столбу. Не знаю, что он ей говорил, но когда я подошел, он выпрямился.

— Подождите минутку, — попросил я Лизу. — Сейчас приведу своего коня.

— Не стоит беспокоиться, — вмешался Бентон. — Я только что обещал леди проводить ее домой.

— Прошу прощения, — улыбнулся я. — Может быть, вы забыли, что я купил коробку?

— Помню. Но то было внутри. Мы тогда находились в зале. А тут, снаружи, все по-другому.

— В самом деле?

В тени кто-то явно шевельнулся. Его друзья или мои? Или кто-то посторонний?

— Чтобы проводить ее, ты должен сначала иметь дело со мной, — воинственно заявил Бентон.

Дальнейшее произошло мгновенно. Моя рука потянулась как бы поправить галстук, потом всего лишь два небольших шага — вперед и влево.

— Само собой, — ответил я и сбил его с ног, не оставив ему ни малейшего шанса уклониться от удара на такой короткой дистанции.

Джори оказался не готов к такому повороту событий. Совершенно не готов. Может быть, он хотел устроить драку или просто напугать меня. Но я давным-давно усвоил, что наступление — лучший способ защиты.

— Поскорее в седло, Лиза! Я бы помог вам, но не хочу подставлять спину.

Бентон медленно сел, встряхивая головой; ему понадобилось не меньше минуты, чтобы сообразить, что с ним произошло. Затем быстро вскочил на ноги, однако его слегка пошатывало от удара.

— Я убью тебя! — хрипло прорычал он.

— Лучше не пытайся. Если ты побежишь за оружием, то я успею раньше, а если ты выстрелишь, то я окажусь точнее.

— А как насчет меня? — К нам подошел Ингерман.

— Спроси кого-нибудь от «курятника» до «норы», Ингерман, тебе скажут, что я всегда начеку.

Уже приготовившись к схватке, он неожиданно замер. От «курятника» разбойников до «норы в стене» — «норы» Брауна или «норы» Джексона… все это были тайные убежища на Разбойничьих тропах. Не многие здесь поняли, что я сказал, но Ингерман понял и забеспокоился… Кто я такой?

Я не хотел сейчас, чтобы он ударил в грязь лицом.

— Нам не из-за чего драться, Ингерман. Возможно, когда-нибудь и подвернется случай, но не здесь и не по столь пустячному поводу.

Ингерман не походил на разбушевавшегося парня с дикими глазами и револьвером. Он был холоден как лед и дрался только за деньги, а здесь ими и не пахло. И то, как я с ним разговаривал, вселяло в него беспокойство. Никто не давал ему указания убивать меня… пока.

— Всего лишь хотел узнать, в чем тут дело, — спокойно сказал он. — Поосторожней, парень.

— Я осторожный человек, Ингерман. Джори только чуть не расшибся. Я пытался удержать его, но…

Теперь возле нас собралась толпа, и среди остальных — Денни Рольф и Фуэнтес. А прямо за спиной Ингермана возник Бен Ропер.

— Садись на коня, Тэлон, — поторопил он. — Мы едем домой.

Услышав позади себя голос, а он знал, что собой представляет Бен Ропер, Ингерман инстинктивно почувствовал угрозу. Повернувшись, он пошел прочь, Джори Бентон последовал за ним.

Ночь выдалась холодной и ясной, небо усеяли звезды, и ветер шелестел в зарослях полыни. Мы поскакали, хотя я не имел представления, куда держим путь.

Глава 9

Поначалу мы не разговаривали. Бен Ропер, Фуэнтес и Денни Рольф следовали за нами. Мне хотелось бы кое-что услышать, но Лиза предпочитала молчать, поэтому мы ехали в тишине, которую нарушал лишь приглушенный топот копыт, поскрипывание седел и нечаянное позвякивание шпор.

Отмахав несколько миль, я на минуту оставил Лизу и подождал остальных.

— Дорога может оказаться долгой, ребята, вам ни к чему ехать за нами дальше.

— Кто она такая, Майло? — спросил Бен.

— Она мне не сказала. Приехала одна, и мне почему-то кажется, ее домашние не знают, что она отправилась на вечеринку… Я не очень-то во всем разобрался.

Мы разговаривали тихо, и Лиза, находившаяся на некотором расстоянии, не могла нас услышать.

— Будь поосторожней, — предупредил Денни. — Не нравятся мне такие тайны.

Когда они повернули назад, я подъехал к Лизе, и мы, ничего не сказав друг другу, снова продолжили путь. Местность становилась все более холмистой и изрезанной, нам часто попадались купы деревьев и заросли кустарника, которые по мере нашего продвижения становились все гуще.

— Вы проделали долгий путь, — наконец я решился нарушить молчание.

Еле заметная тропа, которой, по-видимому, редко пользовались, спускалась в узкую расселину, ведущую к руслу небольшой реки, укрывавшейся среди гигантских дубов и орехов-пекан. У воды Лиза остановилась, чтобы напоить лошадь.

— Вы и так далеко заехали. Я хочу поблагодарить вас за то, что проводили меня, и за то, что купили мое угощение. Надеюсь, что все обойдется без неприятностей… с тем мужчиной.

— Неприятностей все равно не избежать. Он работает на Бэлча и Сэддлера.

— А вы на «Стремя»?

— Да.

Ее лошадь подняла голову, с морды стекала вода. Мой конь тоже решил напиться.

— Не торопитесь с выводами, — тихо сказала Лиза. —Я не знакома ни с Бэлчем, ни с Сэддлером, но мне известно, что они жестокие люди. И все же я считаю их честными тружениками.

— Я в этом пока не убедился. — Ее реплика меня очень удивила. — К тому же кто-то крадет скот.

— Да, знаю. Но не думаю, что это Бэлч и Сэддлер, так же как не считаю, что кражи — дело рук «Стремени».

И снова я удивился:

— Вы хотите сказать, что есть люди, которые считают, что мы воруем?

— Конечно. Неужели вы полагаете, что только вам можно подозревать? Будьте осторожны, мистер Тэлон, очень осторожны. Все не так просто, как вам кажется.

— Вы уверены, что мне не следует сопровождать вас дальше?

— Нет… пожалуйста, не надо. Мне уже осталось совсем немного.

— Тогда адиос.

Я неохотно развернул коня и поскакал прочь. Она не двинулась с места, и я видел темный силуэт на фоне серебристой воды, пока не скрылся в лощине. Взобравшись наверх, я остановился, и мне показалось, что слышу топот копыт удаляющейся лошади.

Взглянув на звезды, сориентировался: я находился где-то юго-восточнее ранчо, и, сверяя направление по звездам, двинулся вперед, огибая заросли деревьев и кустарников, несколько раз мне пришлось спускаться в глубокие расселины.

Обогнув заросли кустарников в три или четыре акра, я заметил, как моя лошадь насторожилась.

— Спокойно, мальчик! — ласково произнес я и остановился, вслушиваясь. — Спокойно!

Неподалеку кто-то двигался — отчетливо доносились хруст травы под копытами, почти неуловимый звук движения и стук рогов.

— Спокойно, мой мальчик, — прошептал я.

Почувствовав у себя на шее мою руку и услышав мой голос, конь несколько расслабился, а я, вытащив из чехла винчестер, принялся ждать. Совсем близко гнали скот, а в краях, где находятся ранчо, честные люди не гоняют скот по ночам… по крайней мере, не часто.

Стадо находилось не более чем в сотне ярдов от меня. Направляясь на юго-восток, я не смог бы его миновать. Пришлось подождать, пока звук постепенно стихнет.

Небольшое стадо — совершенно точно. Не более тридцати-сорока голов. Если последовать за ним сейчас, то в результате кое-кому придется расстаться с жизнью, и этим кое-кем мог оказаться я. Такая мысль не слишком пришлась мне по вкусу, а следы и до завтра никуда не денутся.

Затем у меня возникла идея… Зачем проделывать долгий путь к ранчо? Правда, меня ждала работа и ее хватало, но если бы мне удалось обнаружить, куда девается пропавший скот, то это стоило бы потраченного времени. Поэтому, снова двинувшись в путь, я стал выискивать место для ночлега и нашел его — небольшую полянку рядом с речушкой, возможно, той самой или ее притоком, у которой расстался с Лизой среди огромных дубов и орехов-пекан. К счастью, ночь выдалась прохладной, но не холодной. У меня с собой не оказалось одеяла, ничего, кроме плаща и седельного чепрака. Но я сгреб листья и расстелил поверх них плащ, а чепрак набросил на плечи.

Винчестер положил рядом, стволом к ногам, а вынутый из кобуры револьвер — прямо под руку. И не стал разводить костер, потому что не знал, как далеко угнали скот и не надумает ли погонщик вернуться обратно.

Ночлег получился холодным и убогим. Но такое в моей жизни случалось не впервой — мне приходилось спать и на одном лишь плаще, укрываясь чепраком…

Поднялся я с рассветом.

Обычно в седельной сумке у меня всегда есть кофе, но вчера я сам выложил пакетик. Отправляясь на благотворительный ужин, человек обычно надеется, что его там угостят кофе — и его угостили. Как мне не хватало его сейчас!

Умывшись холодной водой из ручья, я вытер лицо рубашкой. Затем снова надел ее, долго пил, напоив коня, вскочил в седло.

След нашел сразу. Определив его основное направление, взял к югу. Немного погодя опять повернул на север, делая вид, что разыскиваю отбившихся животных, и снова пошел по следу.

Приближался полдень, когда след, обогнув холм, привел меня к входу в ущелье, где виднелись дубы, орехи-пекан, заросли ивняка и несколько хлопковых деревьев. Ущелье выглядело зеленым и гостеприимным, сулящим воду. Меня и моего коня мучила жажда — с самого рассвета мы ни разу не пили, — но мне не нравился вид этого ущелья… Оно выглядело уж слишком привлекательным, а я не был склонен так легко доверяться.

Поэтому, подавшись назад в кусты, развернул коня на север. Затем взобрался вверх по склону, делая частые остановки, чтобы осмотреться и прислушаться, пока наконец не обнаружил на вершине участок, поросший кустами и карликовыми дубами. Деревьев было не так уж много, однако вполне достаточно, чтобы под их укрытием незаметно приблизиться к краю обрыва.

Вытащив винчестер, я стал подниматься по склону, петляя между стволами, пока не добрался до вершины.

Внизу раскинулась долина — живописное местечко, укрытое со всех сторон. В ней находились два загона для лошадей, навес и примерно сотня голов молодняка. Соскочив с седла, я присел на корточки и, прислонившись к поваленному дубу, принялся изучать то, что открылось моему взору.

Дыма я нигде не заметил… никакого движения позади скота, а в загоне для лошадей — пусто. В долине хватало воды, однако зеленое пастбище не прокормило бы длительное время сотню голов. А скот выглядел хорошо упитанным, но я подозревал, что обнаружил только перевалочный пункт, где животных держали перед тем, как гнать дальше.

Куда? Хороший вопрос.

День выдался теплым. Я устал, и конь мой тоже. Еще больше хотелось есть. Там могла быть еда, но я не собирался даже пальцем притрагиваться к чему-либо, чтобы не оставлять следов. Кто бы ни прятал здесь скот, он считал это убежище безопасным и тайным, поэтому мне лучше оставить все как есть.

Я присмотрелся к скоту. В основном трехлетки или еще моложе.

Мои наблюдения снова привели меня к мысли, которая возникала и раньше. Тот, кто крал скот, не стремился побыстрее его продать, а намеревался попридержать и откормить. Два-три или даже четыре года — и этот скот, как следует отъевшись, будет стоить хороших денег. А шанс заполучить хорошее стадо имелся — большая часть молодняка, если не весь, оказалась без клейма.

Я тихо выругался. Меня ждала работа, да и ребята будут волноваться, не случилось ли со мной чего. Но ведь мой хозяин сам бывший скотокрад… откуда мне знать, может, он и сейчас ворует? С подмоченной репутацией всегда неприятности, чуть что — и люди сразу же начинают тебя подозревать.

Если передо мной перевалочный пункт, то скот должны гнать дальше, куда угнали украденных раньше. Однако куда его угнали? Я тщательно осмотрел холмы вокруг долины.

Пара мест вызвала у меня кое-какие догадки, поэтому я отвел коня назад, вскочил в седло и спустился по склону, по-прежнему стараясь держаться в укрытии и настораживаясь при каждом шорохе. Тот, кто пригнал скот, мог находиться далеко, но я не знал этого точно.

Огибая холмы, я старался держаться подальше от них. Понадобилось больше часа, чтобы добраться до противоположного края долины. Но зато то, что я искал, находилось здесь. Следы, примерно недельной давности, протоптанные стадом в шестьдесят или семьдесят голов, вели на восток. Очевидно, до места назначения оставался день или несколько дней пути.

Но что толку размышлять. Мне нужно возвращаться. Я круто развернулся и вдруг услышал резкий свист пули возле своей головы.

Хорошо объезженный конь обучен с места переходить на стремительный бег. Пришпорив коня, я рванул вперед, и хорошо, что рванул, — тут же просвистела вторая пуля, и я завилял между кустов меските. Выбравшись из чащи, свернул вправо и помчался по прямой, понимая, что стрелявший ждет моего появления с другой стороны зарослей. До того как он успел найти меня и прицелиться, я уже оказался за следующей купой деревьев, и мой конь понесся во весь дух, едва касаясь земли.

Когда я спустился в лощину, ведущую прямо к тем холмам, откуда я приехал, выслеживая скот, прогремел еще один выстрел. Однако меня тревожила мысль, что сидевший в засаде стрелок знал об этой лощине больше, чем я. Поэтому при первой возможности я решил выбраться наверх. Заметив крутую извилистую тропку, направил по ней коня и, перевалив через край, очутился среди скал.

Замедлив бег, я осмотрелся. Кто-то стрелял из укрытия — кто-то, промахнувшийся лишь потому, что я неожиданно пустился вскачь. И этот кто-то умел стрелять!

Мой путь лежал на северо-запад, но больше на запад. Я двинулся на север, увеличивая расстояние между собой и стрелком и используя любое подвернувшееся на пути укрытие.

Приближалась полночь, когда я завел своего измотанного коня во двор перед нашей хижиной.

Из-за открытой двери послышался негромкий голос:

— Ну и где она живет, амиго? На луне?

Я устало усмехнулся:

— Наткнулся на скот, который перегоняли ночью. Вот и полюбопытствовал.

— Есть горячий кофе.

Фуэнтес чиркнул спичкой и зажег керосиновую лампу, затем приладил на место стеклянный колпак и, сняв с углей котелок с бобами, подошел к буфету за сухарями.

— У тебя кое-чего прибавилось, амиго, — сказал он с очень серьезным видом. — Сколько их было?

— Кого?

— Тех, кто стрелял в тебя.

Я уже взялся было за кофейник и кружку, но остановился, полуобернувшись к нему.

— Откуда, черт побери, ты узнал?

Фуэнтес пожал плечами.

— Я не думаю, амиго, что ты стал бы сам проделывать пулевые отверстия в собственной шляпе… Полагаю, что в тебя кто-то стрелял.

Я перевернул шляпу. Тулья с левой стороны оказалась прошита пулей. Она прошла близко… очень, очень близко!

Как можно короче я описал то, что произошло днем и прошлой ночью: как выслеживал скот, как обнаружил молодняк и повернул со следа обратно.

Фуэнтес жевал потухшую сигару и слушал. Под конец он спросил:

— С какого, ты говоришь, расстояния? Я имею в виду, как далеко он находился от тебя, когда стрелял?

Я не думал об этом, однако, припомнив особенности местности и имевшиеся там укрытия, решил, что не менее чем с трехсот ярдов.

— Вот тебе мой совет, амиго, не надевай эту рубашку, еще долго не надевай. Ты ехал на одной из лошадей «Стремени», поэтому мы отпустим ее. Стрехсот ярдов он мог не узнать тебя. Он мог даже не знать тебя. Посему больше не садись на эту лошадь и не носи эту рубашку. У тебя есть другие? Если нет, то возьми мою, хотя, боюсь, она тебе будет тесна, очень тесна.

Предложение имело смысл — и весьма серьезный. Никто не может быть более уязвим, чем занятый работой ковбой, гоняющий скот в безлюдных местах, чьи мысли заняты лишь делом… А гонять коров — занятие, требующее внимательности. Когда заарканенный бык со всего маха дергает конец лассо, а ваши пальцы попадают под веревку, то их становится на пару меньше. Быстрый оборот веревки вокруг рога в неподходящий момент и… Я знал не мало ковбоев, потерявших пальцы.

Конечно, вполне возможно, что тот, кто стрелял, знал, в кого стреляет. Коли так, то от всех мер предосторожности мало пользы. А если нет, то мы сбили бы его с толку. Не мог же я потребовать хорошего стрелка, чтобы он прикрывал меня, пока я буду заниматься своим делом.

Задолго до рассвета мы уже сидели в седлах и гонялись по сильно пересеченной местности за группой больших старых быков, проворных как черти, пока не загнали их в кустарник, но пока мы продирались сквозь эти кущи, их и след простыл.

Вскоре после восхода поднялся ветер, засыпавший песком глаза. Скот забрался в густые заросли, и нам пришлось потратить ужас сколько сил, выгоняя его оттуда. Долгий, изнурительный день кончился тем, что мы заполучили несколько голов семи-восьмилеток, настроенных не более дружелюбно, чем бенгальские тигры. Если подойти слишком близко к загону, то, подкравшись из-за ограды, они могли поддеть вас на рога.

— Сегодня видел Старого Бриндла, — сообщил Фуэнтес, когда мы вели наших лошадей к хижине. — Я надеялся, что он уже сдох.

— Старый Бриндл?

— Si… здоровенный, амиго, не меньше восемнадцати сотен фунтов. Ему где-то лет девять, а рога острее ножа… и длинные… вот такие. — Он показал руками. — В прошлом году это чудовище убило мою лошадь, а меня самого загнало на дерево и еще долго после заката держало там. А потом, когда я слез, бык двинулся за мной по следу… Очень коварный, амиго… Будь повнимательней! Очень коварный! Кажется, он кого-то убил.

— Из «Стремени»?

— Из «Шпоры». А меня он просто ненавидит… Да и всех людей. Так что осторожней, амиго. Такой убьет. Будет охотиться за тобой. Он похож на разъяренного бизона, и к тому же очень коварного, амиго. Он рожден, чтобы ненавидеть и убивать.

Я уже встречал подобных. Может, не таких злых, как этот, однако лонгхорны были когда-то дикими животными, выросшими в чащобах и безлюдных местах, говорят, они не боялись ничего на свете. Те, кто видел только домашний скот, такого просто не могут представить… Бенгальский тигр и домашняя кошка — лучше сравнения не подобрать.

Поев, мы рухнули на койки и заснули мертвым сном, потому что наши мышцы отяжелели от усталости, а до утра оставалось всего несколько часов.

Будто нам и без того не хватало неприятностей — с теми, кто ворует наш скот, с таинственной девушкой, о которой мы ничего не знали — откуда она, с кем живет, а теперь еще этот… бык-убийца.

Глава 10

К хижине подъехал Бен Ропер, который привел к нам в загон шесть сменных лошадей.

— Подумал, что они могут вам понадобиться, — пояснил он. — Как насчет кофе?

Фуэнтес оторвался от починки риаты, веревки, которой связывают цугом лошадей, и посмотрел на Бена.

— Нашлись еще коровы?

— Похоже, молодняк ушел отсюда, — ответил Бен.

Я рассказал ему о своей находке. Бен нахмурился, наливая кофе в кружку.

— Говоришь, на юго-восток? Это дикая страна. Страна кайова.

Потом осмотрел мою шляпу.

— Это не кайова, — пояснил он. — Индеец так просто не отстал бы. И они редко ходят в одиночку.

— Я видел следы подкованных лошадей.

— Значит, белый, — решил Бен, — который не хочет, чтобы его заметили.

— Бриндл объявился, — вмешался Тони.

— Оставь его в покое. Джо велел передать тебе это на тот случай, если Бриндл появится. Он не стоит загубленной лошади или искалеченной ноги.

— Мне хотелось бы заарканить его, — заявил я. — Будет что привязывать.

— Ты с ним не связывайся. Это все равно что заарканить гризли.

— Мы проделывали такое в Калифорнии, — улыбнулся Фуэнтес. — Впятером или вшестером. Затягивали на гризли два-три лассо, привязывали к дереву и натравливали на него быка. Только клочья летели.

— Не связывайся с Бриндлом. — Бен поднялся и посмотрел на меня. — Собираешься выследить угнанный молодняк?

— Когда будет время. У меня такое чувство, что его угнали недалеко, да и сам вор где-то поблизости.

— Бэлч?

Я пожал плечами.

— Мне известно лишь то, что с ним трудно поладить и что он, похоже, намеревается заграбастать все пастбища.

— Ну ладно, пора возвращаться. — Бен Ропер решительно поднялся. — Мы сгоняем скот, но в основном, как ты заметил, старых животных.

Он направился в сторону ранчо, а мы с Фуэнтесом вскарабкались в седла и оба прихватили с собой винчестеры — даже если индейцы кайова лишь изредка встречаются на пути, все равно на этот случай лучше иметь при себе оружие.

Мы ехали точно на юг, на широкую равнину с разбросанными по ней купами меските вперемежку с кошачьим когтем и опунциями, которые делали их непролазными. И там обнаружили несколько голов совершенно одичавшего скота.

— Их отогнали сюда, когда охотились за телятами, — заметил Тони.

Несколько раз мы натыкались на следы… следы молодых коров, а также лошадиных подков. Собрав с десяток голов, погнали скот в сторону ранчо, по дороге еще несколько животных присоединились к стаду по собственной воле. Я свернул к скалам посмотреть, не спрятался ли скот в проломах у подножия утеса, и неожиданно очутился внутри небольшой лощины, закрытой от ветра с трех сторон стенами утеса, а с четвертой частично загороженной зарослями меските. Это было живописное, уютное местечко, и, как обычно случается с подобными местечками, кто-то уже успел подумать об этом.

Там струился небольшой ручей, возле которого я увидел старое кострище. Когда я заметил его, то натянул поводья и остановил лошадь, не желая оставлять еще больше следов. С седла мне была видна поленница, оставленная кем-то под навесом, образованным скалой, где дрова не намочил бы дождь. Значит, тот, кто бывал здесь, намеревался вернуться,

— Чувствуй себя как дома, — усмехнулся Фуэнтес.

Мы двинулись дальше. Я выгнал из кустарника старого быка и парочку коров, на редкость хорошо откормленных. Когда уже начало темнеть, мы загнали скот в загон и подъехали к хижине.

Внутри горел свет, а возле хижины стояла привязанная лошадь под седлом.

Фуэнтес посмотрел на клеймо. Бэлч и Сэддлер. Мы спешились.

— Пойду посмотрю, что у нас за гости, — предупредил я, — а ты оставайся и позаботься о моем коне.

— Будь осторожен.

В комнате сидел Ингерман. Он уже разжег огонь и заварил свежий кофе. Его глаза смотрели на меня из-под светлых бровей, еще сильнее выгоревших на солнце. Старая серая шляпа была сдвинута на затылок, в руке он держал кружку.

— Однако ты припозднился, — заметил он. — Наверное, у тебя глаза стали кошачьими, чтобы видеть в потемках.

— У нас мало людей, — ответил я. — Всем приходится много работать.

Он отхлебнул глоток.

— Лучше налей-ка себе. Я приготовил хороший кофе.

Взяв с полки кружку, я наполнил ее. С мрачной иронией он наблюдал за мной.

— Майло Тэлон… — Ингерман покачал головой. — Понадобилось некоторое время, чтобы вычислить тебя.

Я попробовал кофе.

— Неплохой. Не хочешь поработать поваром? Мы не можем много платить, но компания — что надо.

— Ты прославился на Тропе, — глядя в кружку, продолжал бандит. — Там мне сказали, что ты очень ловок.

— Только когда это необходимо, — ответил я. — Я не ищу неприятностей.

— Однако ты приструнил некоторых парней, которые их искали. — Ингерман сделал еще глоток. — Ты уверен, что не хочешь работать на нас? — Он посмотрел на меня тяжелым, оценивающим взглядом. — Может, тебе не известно, что кое-кто из ребят уже подыскивает веревку для работников «Стремени».

— Давно ею не пользовались, — небрежно сказал я. — А что их не устраивает?

— Пропадают коровы… слишком много пропадает коров.

Появившийся в дверях Фуэнтес посмотрел сначала на Ингермана, потом на меня.

— Он приготовил хороший кофе, — сказал я. — Налей себе. Пропадает скот. — Я вернулся к разговору. — В основном молодняк.

Ингерман кивнул:

— Кто-то хочет разбогатеть через три-четыре года. Бэлч подозревает Розитера.

— Ошибается, — возразил я. — У нас тоже пропадает скот. По-моему, в этих местах не осталось животных моложе трех лет. Зачем ты приехал, Ингерман?

— Во-первых, потому, что не забыл тебя. Хочу, чтобы ты был с нами. — Он усмехнулся. — Я убил бы тебя, если бы должен был это сделать, но ты слишком ловок и, возможно, успел бы нашпиговать меня свинцом, а мне этого не хочется. Мы заплатим тебе больше, чем ты получаешь здесь, и дадим лучших коней. — Тыльной стороной ладони он вытер рот. — И ты окажешься с нужной стороны, когда придет время вешать.

— А как насчет Фуэнтеса?

— Роджер Бэлч не нанимает мексиканцев. Сам я никогда против них ничего не имел.

— Забудь это. Я работаю на «Стремя». Можешь передать Бэлчу, что ему следует переговорить со мной, прежде чем размахивать петлей. Если начнется пальба и вешанье, то мы первыми доберемся до Бэлча и Сэддлера, но нет никакой необходимости в пальбе. Тут что-то неладное происходит, но мы ни при чем, и я знаю, что этого не делаете и вы.

— Тогда кто?

Я пожал плечами:

— Кто-то еще.

Ингерман допил свой кофе.

— Ладно, тебя предупредили. — Потом добавил: — Будь осторожней. Джори Бентону не терпится содрать с тебя шкуру.

— Его нож слишком короток для такого дела, — отрезал я. — Если он еще раз скажет такое, посоветуй ему отправиться в Ларедо.

— В Ларедо? Ты там хоронишь своих покойников?

— Нет, туда я советую отправиться тем, кого мне не хочется хоронить. Чудесный город, ему бы там понравилось.

Когда Ингерман уехал, Фуэнтес положил нарезанный бекон на сковородку и спросил:

— И что ты думаешь, амиго?

— Я думаю, что кто-то крадет их коров, кто-то ворует наших коров и этот кто-то мечтает, чтобы мы поубивали друг друга. Я думаю, что кто-то желает завладеть обоими хозяйствами и всем пастбищем целиком. А между тем собирает стадо для собственного ранчо, чтобы, когда стрельба закончится, у него уже имелся скот.

На следующий день Фуэнтес уехал один, чтобы прочесать небольшую долину к северу от нас. Ветер стих, и я, приняв холодную ванну в бочке с водой, побрился и оделся, все время пребывая в состоянии задумчивости. И все потому, что постоянно возвращался то к обнаруженным следам, то к загадке, оставленной Лизой.

Кто она? Где живет и с кем? Я не влюбился в нее, но вопросы, возникавшие в связи с ней, терзали мой мозг. Возможно, я больше походил на Барнабаса, чем предполагал. Он был самым образованным в семье, но у нас с ним имелось много общего.

Воспоминание о брате привело меня к размышлению о том, кто я такой и куда меня несет. Барнабас, казалось, про себя все знал наперед. Он отправился за образованием в Европу, какое-то время жил у наших родственников во Франции. Мне же вполне хватало дикой страны и безлюдных троп, но я не переставал задаваться вопросом: достаточно ли мне этого?

Чтобы стать хорошим ковбоем, от человека требовалось черт знает сколько всего. Это также требовало самого человека, а я родился слишком неугомонным, чтобы останавливаться на чем-то одном. Я не был таким хорошим ковбоем, как Фуэнтес или Бен Ропер. Они инстинктивно знали то, чему мне никогда не научиться. И только недюжинная сила, выносливость и умение разбираться в животных говорили в мою пользу. А самое главное — желание добраться до здешних мест и работать.

Возможно, все случилось из-за того, что там, в Колорадо, нам принадлежали Пустоши… и хозяйство с клеймом «МТ» имело больше скота, воды и лучшей травы, чем любое другое хозяйство.

Мой дом стоял в удивительном краю, который мне нравился. Но две недели пути отделяли меня от родной земли, и поэтому я мыслил теперь по-другому.

Розитер знал, кто я такой, знала и Лиза, кем бы она ни была, но я не хотел, чтобы об этом проведал кто-нибудь еще. Генри Розитер не станет распространяться на мой счет, и я почему-то думал, что Лиза — тоже.

Просто на всякий случай — а вдруг повезет — я оседлал сивого, привязал его к жердям загона и, взяв винтовку, поднялся на самый высокий холм в округе.

Человек может изъездить местность вдоль и поперек и ничего не распознать по-настоящему, пока не взберется на возвышенность и не получит наглядную картину всего, что на ней расположено. Всегда найдутся какие-нибудь участки, которые ловко вводят его в заблуждение о своем расположении по отношению к другим. Я обратил на это внимание еще в юности, в Пустошах. Помню, как удивился, когда впервые увидел точную карту нашего ранчо.

Но сейчас я высматривал скот. Если бы мне удалось обнаружить хоть несколько голов, то не пришлось бы столько ездить. Ведь я уже прочесал слишком много пустых участков, чтобы только удостовериться, что там никого нет. Кроме того, мне надо было кое-что обдумать.

Больше всего меня беспокоил Генри Розитер — слепой или нет, раньше он крал скот и вполне мог заниматься этим и сейчас с чьей-либо помощью. За ним шла Лиза. Никто на танцах и благотворительном ужине, похоже, понятия не имел, кто она такая, а в западных землях незнакомцы не очень долго остаются незнакомцами.

Неожиданно я заметил легкое движение и увидел, как из пролома выбрался здоровенный бык, а за ним последовало несколько коров. Я наблюдал за ними, пока их не стало шестеро. Здоровенный бык шествовал во главе. Животные находились от меня в доброй полумиле. Остановившись, чтобы принюхаться, они двинулись в лощину, в которой я побывал несколько дней назад. Она заросла травой, но там не было воды.

Вернувшись к загону, я взобрался в седло. Погода менялась. Воздух замер, а весь горизонт затянуло черными грозовыми тучами. Будет дождь? Мало вероятно. Слишком часто в западной части Техаса я наблюдал, как собираются облака и просто висят на месте, иногда даже сверкает молния, но на землю при этом не упадет и капли дождя.

Выбравшись из долины, я двинулся прямо через холм к кустам, возле которых видел скот. Не составляло особого труда перегнать этих животных. Гони их в нужном направлении — и все. Ну, пара строптивых бычков попробуют оторваться, но в основном все стадо пойдет куда следует. Однако попадаются и такие твари, которых не заманить в стадо даже моченым яблоком. И не имеет значения, в каком направлении вы пытаетесь их гнать, — они все равно считают, что это не тот путь, которым бы им хотелось идти. Если повезет, то обнаруженное мною стадо окажется первой разновидности.

Чем ближе я подъезжал, тем сильнее мною овладевало беспокойство по поводу того большого быка, который возглавлял стадо. Даже с такого расстояния он выглядел очень большим… просто огромным.

Бриндл? Вполне возможно… а если так, то мне не хотелось бы связываться с ним. Когда второпях собирают скот, нет никакой необходимости из-за одного зловредного быка калечить коня или человека. Он не стоит того, чтобы о нем беспокоились, и, несомненно, именно поэтому Старый Бриндл так долго оставался на воле… слишком он строптив и коварен, чтобы с ним справиться.

Нет, мне не хотелось с ним связываться.

Поэтому я сбавил ход, въезжая в заросший деревьями пролом, куда, как заметил, направлялись животные, и сразу же обнаружил нескольких. Потом попридержал коня, изучая местность. Здоровенного быка не было видно. Раз мне почудилось, будто я различил в кустах цветное пятно, однако освещенный солнцем ствол дерева, если смотреть на него сквозь кустарник, тоже может показаться быком. Животные меня заметили, но ничуть не обеспокоились. Наконец я направил коня под углом к ним, намереваясь отогнать к горловине пролома, а оттуда — на раскинувшуюся за ним равнину.

Старая, наполовину белая корова бросилась от меня, но сивый знал, что ему делать. Он понимал, что я задумал, и мы погнали корову к пролому. Потом наехали еще на одну, потом на другую… и они пошли друг за другом, как им и полагалось. Коровы добрались почти до самой горловины пролома, когда одна из них неожиданно рванула влево, другая — вправо, и все семь голов, которых мы собрали, разбежались в разные стороны — куда угодно, только не на равнину, как того хотелось мне.

Мой сивый погнался за первой коровой, и нам удалось повернуть ее обратно к пролому. Потихоньку мы снова принялись собирать животных, но они не выказывали ни малейшего желания идти в пролом. Черт с ними, здесь есть еще один ниже по течению ручья, к тому же был шанс вывести коров на равнину незаметно для них самих, поэтому я принялся сгонять их вниз по ручью — так оказалось даже проще.

Все вместе мы прошли ярдов двести, когда что-то испугало старую черно-белую корову и она рванула в кусты, а остальные кинулись за ней. Но мне удалось снова собрать их, мой сивый измотался окончательно, да и мое терпение иссякло, однако я все же опять погнал коров на равнину.

В одном месте русло ручья сужалось между валунами примерно до пяти ярдов. Вокруг среди кустов лежало множество поваленных деревьев, частично обгоревших при давнем пожаре. Вдоль берега росли большие хлопковые деревья, один орех-пекан и множество ивняка вперемежку с кошачьим когтем и «держи-хватай». Забравшись в кустарник по самую грудь, я случайно глянул вправо и увидел Старого Бриндла.

Он стоял среди зарослей, слегка наклонив голову и уставившись прямо на меня. Поговаривали, что он весил около восемнадцати сотен фунтов, но тот, кто так говорил, давно его не видел. Он стал гораздо больше и, находясь в густых зарослях, походил на слона, огромного и такого сердитого, какого вам вряд ли доводилось видеть.

Не знаю, что на меня нашло, но я сказал:

— Привет, дружище!

И сразу же бычья голова дернулась вверх, как от укола. Блеснув белками глаз, он продолжал разглядывать меня.

Если Бриндл бросится на меня посреди этого завала, у меня останется не больше шансов, чем у курицы, попавшей в руки бродягам, которые решили устроить пикник. Но он не стал нападать, а просто стоял и смотрел. Я повернул голову, чтобы определить, где мои коровы, и во второй раз за эти дни моя жизнь оказалась на волоске. Блеснула вспышка, и я почувствовал резкий толчок, прогрохотал выстрел, и эхо многократно повторило его.

Я упал на землю, успев при падении машинально выдернуть ногу из стремени. Упал и повернулся, а потом ослепляющая боль пронзила мой череп. На мгновение я подумал, что на меня набросился бык. Некоторое время я слышал удаляющийся топот копыт моего коня, затем сознание покинуло меня.

Когда снова открыл глаза, то. решил, что, скорее всего, мой разум помутился. Падали редкие капли дождя, и кто-то пыхтел рядом. Послышалось фырканье, словно пыхтевший учуял кровь; уголком глаза я увидел в нескольких дюймах от себя наполовину белое копыто и угрожающе огромный рог.

Прямо надо мной стоял Старый Бриндл. Он ткнулся носом в мой бок — думаю, из любопытства, — но капли дождя продолжали падать, и, издав низкое недовольное мычание, он отошел в сторону. Я слышал его шаги, слышал, как он остановился — возможно, чтобы оглянуться, — и наконец пошел дальше. Лишь тогда я выпустил воздух из легких.

Меня подстрелили.

Стрелявший залег среди валунов не более чем в сотне ярдов от меня.

Но сколько времени прошло после выстрела — несколько минут, полчаса, час?

Я лежал совершенно неподвижно и пытался представить, сколько времени потребовалось дождевым облакам, чтобы добраться от горизонта до меня, но в моем черепе слишком сильно стучало от боли, а во рту пересохло.

Он все еще мог находиться здесь — и ждать, чтобы проверить, жив ли я. Скорее всего, он не подобрался ближе из-за Бриндла. Должно быть, он видел, как бык отошел, но оставалась вероятность, что он неподалеку. И если я поднимусь и начну шевелиться, то получу пулю. А если нет, то Старый Бриндл может напасть на меня, а в нынешнем состоянии я черта с два справлюсь с ним. К тому же я даже не знал, насколько серьезно ранен.

Дождь пошел сильнее. Я лежал на земле, то уплывая в небытие, то возвращаясь к жизни. Когда снова открыл глаза, то почувствовал, что промок насквозь, а меня вовсю поливает ливень.

Сделав невероятное усилие, я заставил себя оторваться от земли. Голову разрывала боль, бок саднило, но я приподнялся достаточно высоко, чтобы осмотреться вокруг, и не увидел ничего, кроме раскисшей земли, бурного потока воды в недавно еще пересыхавшем русле ручья, мокрых деревьев, с листьев которых капала вода.

Под большим хлопковым деревом дождь доставал не так сильно. Я заполз под него, сел, прислонившись к стволу, и опять осмотрелся.

Неподалеку лежало рухнувшее хлопковое дерево, и под ним валялся огромный кусок коры, отвалившийся от той части ствола, которая была обращена к земле. Другая половина, шести-семи футов длиной, лежала на той части ствола, которая обращена к небу.

Моя шляпа потерялась, кажется, где-то недалеко от русла ручья. Я дотронулся пальцами до мокрых волос. На скальпе прощупывалось что-то вроде пореза, но, по-моему, не от пули. Скорее всего, падая с коня, я ударился обо что-то головой и получил сотрясение мозга.

Единственная рана, которую я смог обнаружить, находилась на бедре, чуть ниже ремня. Когда пуля попала в меня, конь крутанулся на месте, и я упал, ударившись головой. Несомненно, я потерял много крови, потому что на моих штанах расплылось темное пятно. Часто мышечные раны кровоточат сильнее, чем более серьезные ранения.

Мучительно хотелось пить, а те несколько капель, которые мне удалось поймать открытым ртом, не принесли никакого облегчения. Однако до ручья было слишком далеко, а я мечтал лишь об одном — расслабиться и не шевелиться.

Кто-то второй раз попытался убить меня. Джори Бентон? Почему-то я сомневался на его счет. За мной и теперь охотится тот, кто стрелял в меня в первый раз. Он следовал за мной по пятам, чтобы убить.

И он мог вернуться.

Этот человек явно любил делать все как надо. Несомненно, он стрелял из засады, из какого-то укрытия. Он доказал, что способен попасть туда, куда стреляет. И все же в обоих случаях мне повезло, причем безо всяких усилий с моей стороны. Но сколько раз мне будет сопутствовать удача?

Дождь лил не переставая. Где-то южнее громыхал гром. Время от времени сверкала молния. Слышался шум воды — по старому руслу несся настоящий поток.

Я потянулся к револьверу. Он оказался на месте. Я вспомнил, что в нем недостает двух патронов.

Конь мой пропал.

До нашей хижины было мили полторы. По моим предположениям, здоровенный бык, возглавлявший стадо, находился где-то в полумиле от меня. Однако я не мог двигаться и не горел желанием подставляться охотившемуся за мной стрелку на открытом пространстве. А он мог быть все еще где-то поблизости.

И я подполз к упавшему хлопковому дереву, взял два длинных куска коры и, улегшись на один, накрылся другим. Так и лежал, пока не заснул.

Кора предохраняла меня от земли и прикрывала сверху — прямо как в дупле. Правда, последней моей мыслью перед тем, как впасть в забытье, было то, что это убежище здорово смахивает на гроб.

Когда такое пришло мне в голову, я чуть было не расшвырял куски коры, но оказался слишком ослабшим и слишком усталым для этого, а моя голова слишком сильно болела.

Если бы враг обнаружил меня, совершенно беспомощного, сейчас, ему бы оставалось только подойти и нашпиговать меня свинцом.

Глава 11

Спал я беспокойно. Просыпался, снова засыпал и опять просыпался. Когда попробовал перевернуться, то из стыка двух кусков коры потекло, так что затея обернулась испытанием водой.

Наконец, после бесконечной дождливой ночи, наступил день. Тоже дождливый.

Мои глаза открылись источающему влагу миру. Голова раскалывалась, спину ломило, а все мышцы затекли. Довольно долго я лежал, прислушиваясь, как по коре барабанит дождь и шумит ручей. Если бы кто-то услышал этот шум, то ни за что бы не поверил, что вчера его русло было пустым и пересохшим.

Хижина… я должен до нее добраться.

Спихнув верхний кусок коры, я с трудом попытался сесть; сел и перекатился боком через край, упершись коленями в размокшую землю. Затем заставил себя выпрямиться, шатаясь, встал на ноги и стал падать, цепляясь за ствол дерева.

На какое-то время я повис на нем, разминая онемевшие ноги. Затем потрогал револьвер… на месте.

Пить. Мучительно хотелось пить. Припадая на раненую ногу, я добрался до ручья, лег на песок и стал пить. Пил, пил и пил. Когда поднялся, то увидел свою шляпу. Она зацепилась за отяжелевшие от воды ветки меските неподалеку от ручья. Я снял ее, стряхнул воду и надел на голову.

Держась за ветви дерева, еще раз внимательно осмотрелся. Надо мной нависли низкие серые тучи; с деревьев и кустов капало. Все казалось темным и мрачным, но я не заметил никакого движения… никаких признаков жизни. В такой день трудно встретить дикое животное, тем более человека.

Из-за потери крови я ослаб, однако здесь мне лучше не станет. Хижина — самое близкое пристанище, но в моем нынешнем состоянии — ужасающе далекое. Сильнее всего пугала мысль, что большую часть пути мне придется проделать по открытой равнине. Как только я выберусь на нее, то сразу же сделаюсь отличной мишенью для стрелка, который может залечь где-нибудь в удобном убежище и не спеша прицелиться, чтобы не промахнуться.

Все еще цепляясь за ветку, я наклонился и подобрал длинный сук, на который мог опереться, и, сделав глубокий вдох, направился к берегу. И только тут сообразил, что меня ждет. Берег, на который мне предстояло выкарабкаться из русла ручья, оказался достаточно крутым, а в тех немногих местах, где можно было подняться, сделался скользким от грязи.

Проковыляв шагов пятьдесят, я остановился отдышаться и дать утихнуть боли в бедре и онемевшей ноге, а также изучить то, что находилось предо мной.

Пути, по которому я смог бы пройти ногами, не существовало. Придется ползти на четвереньках.

Я захромал вперед. У подножия обрыва оперся на свою палку, сделал шаг, потом второй. Пытаясь сделать третий, поскользнулся и шлепнулся в грязь, вскрикнув от пронзительной боли в подвернувшейся ноге. Довольно долго провалявшись в грязи, я заставил себя подняться, но без особого результата, потому что снова соскользнул вниз, и теперь уже пополз на четвереньках.

В конце концов я выбрался на равнину. Несколько разбросанных кустов, а потом — открытое пространство, поросшее травой и совершенно ровное. За ним маячили невысокие холмы, за которыми наша хижина.

Сухая постель, тепло очага, горячая пища, кружка кофе… Что может быть лучше!

Какое-то время я стоял неподвижно, мокрый и грязный, внимательно осматриваясь вокруг. Но снова ничего не увидел. Ни всадника, ни скота, ни Бриндла. Несомненно, Старый Бриндл отлеживался где-то в кустах, пережидая дождь. По крайней мере, я на это надеялся.

Шаг здоровой ногой, потом, с помощью подпорки, — больной, снова шаг здоровой. Медленно и больно. Нога не только болела — снова кровоточила открывшаяся на бедре рана. Боль в голове утихла и перешла в тупую, тяжелую пульсацию, к которой я начал привыкать.

Дважды падал. И каждый раз с усилием поднимался. Несколько раз останавливался, надолго застывая на месте и пытаясь силой желания перенестись через равнину. Но одного желания мало, и я опять побрел дальше.

Наконец добрался до тропы, ведущей вверх по склону холма. Она оказалась не очень крутой. С гребня посмотрел вниз и увидел хижину. В загоне две лошади… В дальнем загоне — пусто. И никаких признаков дыма над крышей.

Где же тогда Фуэнтес?

Возле куста меските лежал плоский камень. Опустившись на него, я осторожно вытянул онемевшую ногу. Хижина рядом. Все, к чему я стремился, находилось внутри нее, однако мне не хотелось из-за этого погибнуть.

Фуэнтес должен быть там… и развести огонь. А если его нет, но есть кто-то другой? Предположим, вместо Фуэнтеса сидит неизвестный снайпер, дважды пытавшийся меня убить.

Он мог решить, что я мертв, хотя мог предположить, что если я жив, то мне нужен конь и я наверняка явлюсь сюда, где меня ожидают лошади. Слишком много потрачено сил и пережито страданий, чтобы войти в эту дверь и оказаться начиненным свинцом.

Я долго наблюдал за окнами. С такого расстояния многого не разглядишь, однако я надеялся заметить какое-нибудь движение внутри хижины. Но ничего не заметил.

Припадая на раненую ногу, я побрел по тропинке вниз. Добравшись до хижины, расстегнул ремешок, прислонил свою палку к стене и вытащил револьвер.

Очень осторожно левой рукой приподнял щеколду, а потом толчком занемевшей ноги распахнул дверь.

— Майло!

Я быстро обернулся. Загон для лошадей! Как я мог позабыть! Мой револьвер развернулся, боек на взводе.

Ее спасла только моя многолетняя выдержка — никогда не стрелять, пока не разглядишь в кого.

Передо мной стояла Энн Тимберли.

Меня прошиб холодный пот, я медленно опустил ствол и осторожно спустил боек.

— Ради всего святого, что вы тут делаете? — набросился я на девушку, раздраженный одной мыслью, что мог запросто застрелить ее.

— Я нашла вашего коня и узнала седло. Пыталась проследить его путь, но дождь смыл все следы, поэтому я привела его сюда. Я как раз снимала с него седло, когда увидела вас.

Энн помогла мне войти в дом, и я рухнул на кровать, сунув револьвер в кобуру. Она посмотрела на меня и покачала головой:

— Господи, что с вами случилось?

На объяснения потребовалось бы много времени, поэтому я сократил их до предела.

— Кто-то стрелял в меня. Я упал с коня и заработал это. — Я коснулся головы. — Все произошло вчера… так мне кажется.

— Я разведу огонь. — Она быстро повернулась к очагу. — Вам нужно поесть.

— Сначала принесите мой винчестер.

— Что?

— Оно все еще на моем коне? Винтовка и седельные сумки. Энн, кто-то хочет убить меня, и мне необходимо, чтобы оружие находилось при мне.

Она не стала тратить время на разговоры и через минуту вернулась с винтовкой и сумками. В них оставалось еще пятьдесят патронов.

Энн действовала быстро и умело. Она родилась богатой девушкой, но поскольку выросла на ранчо, то знала, что делать. Вскоре горел огонь, варился кофе, а мне было велено снять мокрую одежду.

— А что я надену? — усмехнувшись, спросил я.

Энн сдернула одеяло с койки Фуэнтеса.

— Накройтесь вот этим, — распорядилась она, — и если вы стесняетесь, то я нет.

Снять рубашку оказалось не так-то просто — она промокла насквозь и прилипла к спине. Энн помогла мне.

— Да, — критически заметила она, — у вас замечательные плечи. Откуда такие мускулы?

— От сражений с быками и размахивания топором, — ответил я. — Приходилось работать.

К счастью, ей удалось осмотреть мое бедро, довольствуясь лишь тем, что я расстегнул ремень и немного приспустил штаны, задубевшие от крови. Рана выглядела скверно — отвратительный здоровенный кровоподтек вокруг головки бедренной кости, а в саму рану можно засунуть палец.

— Вам пора возвращаться домой, — сказал я, когда она перевязала меня. — Майор будет беспокоиться.

— Он уже давно перестал беспокоиться обо мне. Я умею ездить верхом и стрелять. Он не спорит со мной с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать.

И тем не менее мне не нравилось, что она находилась здесь. Люди начнут болтать — с поводом или без него, — а репутация женщины имела первостепенное значение. От споров нет никакой пользы. Энн была упрямой девушкой, у которой на все имелось свое собственное мнение, и я предвидел, что майору не миновать проблем.

Конечно, она умела ездить верхом и стрелять, и в этой огромной, бескрайней стране жизнь женщины стоила дороже, чем всех остальных.

Пока Энн готовила нам поесть из того, что ей удалось найти, я расслабился на койке, завернувшись в одеяло Фуэнтеса, и обсуждал с ней сложившуюся ситуацию.

— Здесь нет никого, на кого бы я мог подумать, что он хочет убить меня, — рассуждал я, — если только это не тот, кто перегонял ворованный скот. Он, как мне кажется, заметил, что я его выслеживал.

— Возможно, — согласилась она, но как-то неуверенно.

— Вы считаете, что это Бэлч и Сэддлер крадут скот?

Она помедлила, потом покачала головой:

— Не знаю. И папа тоже. Мы потеряли… мы потеряли достаточно много скота, но не столько, сколько вы. Бэлч уверяет, что у них тоже пропал молодняк. Тогда в этом нет никакого смысла.

Повернувшись, Энн посмотрела на меня.

— Тут о вас идут разговоры, Майло. Я решила, что лучше сказать вам. Люди говорят, что у простого ковбоя не бывает таких денег, какие вы потратили на благотворительном вечере.

Я пожал плечами.

— Я кое-что скопил, воюя на стороне Уэллса Фарго, потом набил карман, обнаружив месторождение на севере Нью-Мексико.

— Большинство ковбоев растратили бы их.

Я снова пожал плечами.

— Вполне возможно. Я не так уж много пью. При мне револьвер, и многим известно, что я разъезжаю вооруженным. Кроме того, я держал под прицелом разбойничью тропу из Канады в Мексику. Человеку, который ездит по таким местам, нужно быть осторожным.

— И этим вы собираетесь заниматься до конца своих дней? Просто ездить туда-сюда по стране?

Улыбнувшись, я покачал головой:

— Да нет. Когда-нибудь успокоюсь и займусь разведением скота. Барнабас говорит, что я рожден для этого — любить скот, сельскую жизнь и все такое прочее. — Мы помолчали. — Барнабас вам бы понравился. Он путешествует по Европе и читает книги. А также много размышляет. Мечтает завести племенной скот из Европы и скрестить его с нашими лонгхорнами. Если его послушать, то дни лонгхорнов сочтены. Они хороши для таких вот скудных пастбищ, однако слишком много двигаются и не набирают достаточного веса. Хотя мне попадались чрезвычайно упитанные особи даже здесь.

Было необыкновенно приятно — сидеть и разговаривать с Энн, однако где-то во время беседы я задремал. Потеряв много крови, я чувствовал себя разбитым и усталым, сказывался и тяжелый путь по грязи с искалеченной ногой.

Когда я снова очнулся, в хижине было тихо, и только в очаге потрескивали угли. Энн спала на койке Фуэнтеса.

Приподнявшись на локте, я увидел Фуэнтеса, который сидел на полу, на своем дорожном одеяле. Он улыбнулся и приложил палец к губам.

Тони поднялся и вышел, скоро до меня донеслось, как он умывается во дворе. Машинально он выплеснул воду из таза туда, где обычно она прибивала пыль, хотя нынешним утром, после дождя, никакой пыли не было и в помине. Потом вернулся и, двигаясь совершенно бесшумно, если не считать позвякивания здоровенных испанских шпор, приготовил кофе, расшевелил огонь в очаге и подбросил дров.

Стараясь не потревожить раненое бедро, я сел.

Энн положила мой винчестер на постель рядом со мной, револьвер примостился тут же. Она забыла запереть дверь на засов — видимо, потому, что не собиралась спать.

Неожиданно она проснулась и пристально посмотрела на Фуэнтеса. А когда тот слегка поклонился, улыбнулась:

— Должно быть, я заснула. Какой позор. Сюда мог войти кто угодно.

— Вы устали, сеньорита. Вам нужно было поспать. Однако майор станет беспокоиться.

— Да, — согласилась она, — впервые я отсутствовала целую ночь.

Энн выглядела восхитительно; в течение минуты она умылась, привела в порядок волосы и взяла у Фуэнтеса приготовленный им завтрак.

— Я ездил предупредить Хинга, — объяснил он. — Когда сказал, что ты пропал, он разозлился. И забеспокоился. Я отправился на поиски, но твои следы смыло дождем.

Мы поели и поговорили, потом Энн уехала. Моя лихорадка, похоже, прошла за ночь, хотя я все еще чувствовал себя измотанным. Меня пробрала дрожь, когда я представил, как мы оба спим, а там, снаружи, бродит тот, кто хочет убить меня. Хотя вряд ли Энн заснула задолго до появления Фуэнтеса.

Приехал Джо Хинг.

— Поправляйся, — сказал он мне после того, как выслушал мой рассказ. — Ты нам нужен. Нам еще предстоит объездить западное пастбище — это там, где, по словам Бэлча, мы не имеем права собирать скот.

— Дайте мне три-четыре дня, — попросил я.

— Бери больше, — ответил он, — ты сильно ослаб. — Он вдруг резко сменил тему: — Оба раза в тебя стреляли, когда ты находился на юго-восток отсюда?

Получив мой утвердительный кивок, он снял шляпу и задумчиво почесал затылок.

— Послушай, в общих чертах кое-что можно определить. Это никак не могли быть Бэлч и Сэддлер… может быть, Роджер? Джори Бентон уезжал на север, Накис Вансен — тоже. — Джо помолчал. — Он считает, что если действовать подальше от людских глаз, то нельзя даже предположить, кто в тебя стрелял. Но ты глянь, все, кого мы знаем, имели работу. Они должны были находиться на своих местах. Определяем тех, кто трудился там, где им и полагалось, и получаем полный баланс. — Хинг продолжал: — Я могу поручиться за большинство работников Бэлча. Мне известно, где гоняли скот наши люди и большая часть людей майора.

— А Харли? — спросил я.

— Он? Он не станет ни в кого стрелять. У него для этого нет причины. К тому же Харли бывает только у нас да у себя дома. Когда тебя подстрелили, Харли был у себя дома, а это довольно далеко.

— Он хорошо относится к Бэлчу? Я спрашиваю только потому, что не знаю его.

— К Бэлчу? — переспросил Хинг. — Ну уж, черт побери, нет! Недавно они поссорились из-за лошади. Но Харли — он сам по себе. Не хочет ни с кем поддерживать отношения. Делает свою работу, зарабатывает свои деньги и занимается своим хозяйством.

Если придерживаться логики, то подозревать было некого, кроме неизвестного похитителя скота. И тогда получалось, что он или они пришли сюда Бог весть откуда, засели среди холмов и крадут скот, когда поблизости никого нет. Но железная логика меня и беспокоила больше всего.

Хинг и Фуэнтес уехали, а я опять лег в постель. Им предстоял трудный день, а я пока не в состоянии ездить верхом.

Я видел солнечный свет, пробивавшийся сквозь открытую дверь, и пчел, жужжавших вокруг дома. Откуда-то доносились трели пересмешника.

Стоял необыкновенно спокойный и ласковый день — самое подходящее время подумать.

Во-первых, как говорил Барнабас, необходимо точно определить свою задачу. А точно сформулированная задача зачастую становится уже наполовину решенной. Одно за другим я проанализировал все происшедшие со мной события.

Кто-то желал моей смерти.

Кто? И почему?

Глава 12

Все мои поиски никуда меня не привели. Кто-то желал моей смерти — вот и все, что я знал. Размышляя над этим, я чуть было не задремал, но тут же очнулся и испугался. Я остался один. Раненый и в постели. А где-то неподалеку бродил человек с винтовкой, охотившийся на меня!

Вполне достаточно, чтобы разбудить кого угодно.

В соответствии с ходом моих рассуждений, он считал меня либо мертвым, либо умирающим где-нибудь возле ручья. А если я ошибался? Предположим, что он сейчас сидит где-то в кустарнике, дожидаясь подходящего момента, чтобы всадить в меня пулю? И видел, как уехали Фуэнтес, Хинг и Ропер и перед ними Энн?

Тогда ему точно известно, что я остался один.

Но не знал он только одного, что я хоть и ослаб от потери крови и не сумел бы взобраться на коня, однако все еще мог и был готов стрелять.

Тот, кто недооценивает врага, долго не живет. Необходимо считать противника таким же сообразительным, как и ты сам, а может, даже немного больше.

Предположим, ему известно, что я здесь, и он лишь ждет, пока я засну, как это чуть не случилось? Возможно, но не убедительно. Предположим, что он не собирается нападать на меня, а решил засесть на холме, дожидаясь, пока я не выйду наружу. Вряд ли. Я ранен и прикован к постели, ему нет резона рассчитывать, что я выйду наружу и сделаюсь мишенью. Если только меня не вынудить.

Пожар!

Фу, какая глупость. Мое воображение слишком разыгралось. Конечно же тот, кто стрелял в меня, теперь уже за много миль отсюда вместе с краденым скотом. Он ранил меня и тем самым вывел на несколько дней из строя, и я не смогу какое-то время выслеживать его. А если я из тех, кого легко напугать, он мог решить, что я вообще не стану этого делать.

Сон, который чуть не опутал меня, рассеялся. Теперь я окончательно проснулся. Самое неприятное то, что я был не в состоянии быстро двигаться или перехватить инициативу в борьбе — да и вообще бороться. Осознание этого привело меня в панику. Мысли мои метались.

Если мне повезет, я выберусь из хижины и даже доползу до кустов. Но я знал, что значит драться в кустарнике, чуть промедлишь — и ты покойник. Нужно все время быть начеку. А мою голову слегка туманило. Конечно, я соображал, но насколько быстро? Смог бы я реагировать с необходимой скоростью?

Дверь открыта настежь, чтобы чистый, свежий воздух попадал внутрь. Но я не могу ею воспользоваться. Два окна с разных сторон хижины, каждое на уровне моих плеч. Подтянув тело, можно выбраться из окна. Однако проделать это не так-то просто, к тому же на пару минут я окажусь совершенно беспомощным. И если вылезать через окно, то наверняка сорвется тонкая корочка, уже образовавшаяся на ране.

Правда, видеть меня могли только из двери и одного окна напротив кровати, стоявшей у стены.

Все казалось спокойным. Я напрягал слух при малейшем звуке, но никого не слышал.

Одна рука судорожно сжимала винчестер, но я подумал и вынул из кобуры свой кольт — мне необходимо оружие, с помощью которого я легко буду держать под прицелом всю хижину.

Прошло несколько минут… Ничего.

Кто бы ни скрывался снаружи — если там действительно кто-то был, — он ждал, чтобы я пошевелился.

Поэтому лучше затаиться.

Ужасно глупо — испугался, как девчонка, которую оставили дома одну. Нет оснований предполагать, что кто-то явится по мою душу, — одно разыгравшееся воображение!

Вся неприятность заключалась в том, что я теперь играл роль подсадной утки, и мне это не нравилось.

Ни звука, ни движения.

Мой конь стоял в загоне. Если я и слышал какой-то звук, го, возможно, его издавал конь, но я ничего не слышал.

И я задремал. Как есть — испуганный и обеспокоенный, все же задремал. Вот что может сотворить с человеком слабость.

Из забытья меня вывел какой-то шум. Очень слабый и, может быть, раздавшийся только в моем мозгу. С револьвером в руке я перекатился на локоть и попытался выглянуть в открытую дверь, но не увидел ничего, кроме подсыхающей земли, дальних холмов и углазагона.

Что мне послышалось? Шаг? Нет… Шаг звучит по-другому. Конь задел желоб с водой или что-то еще? Нет.

Очень слабый звук, похожий на «клик». Это могло быть все что угодно. Например, ручка кофейника опустилась на край котелка — ее оставили чуть приподнятой, и теперь она всего лишь стала на свое место, поскольку жар в печи ослаб и металл остыл.

Вполне возможно, но мне что-то не верилось. Я снова улегся и уставился в потолок. Кто-то хотел моей смерти… Проблема никуда не исчезла. Если бы мне удалось предположить — кто, то я смог бы понять — почему и даже предугадать, как он или они собираются меня убить.

Так я и лежал — взвинченный до предела только из-за одной мысли, что снаружи может кто-то быть.

Тот звук… Что же я слышал? И только раз. Я тщательно перебирал в уме знакомые звуки.

Но это был очень слабый звук.

Я по-прежнему не мог расслабиться. Мускулы напряжены, нервы на пределе. Что-то не так… Что-то должно случиться.

Я заставил себя лечь неподвижно и стал уговаривать, что бояться нелепо. Я же видел, что за дверью все спокойно, а мой конь теперь стоял на виду и мирно пощипывал клочья сена, оставшиеся возле загона. Мне необходимо отдохнуть… просто отдохнуть. Я должен успокоиться и расслабиться.

Я повернулся на бок, лицом к стене.

И какое-то мгновение лежал абсолютно неподвижно, словно окаменев.

Потому что, повернувшись лицом к стене, обнаружил, что смотрю прямо в дуло винчестера, просунутого в щель — там, где вытащили замазку. Я уставился на него, не мигая, потом резким рывком слетел с кровати, так, что мое раненое бедро пронзило болью. Я распластался на полу, и в ушах зазвенело от грохота выстрела. Комната наполнилась едким дымом и запахом подпаленных дерева и шерсти. Затем я поднялся на ноги и с револьвером в руке заковылял к двери.

Мой конь поднял голову, насторожил уши и смотрел вправо от меня. Встав за дверной косяк, я навел револьвер и… ничего не увидел.

Чувствуя, как из открывшейся раны течет кровь, я ждал, уцепившись левой рукой за доски и сжимая в правой взведенный револьвер.

Ничего…

Почти теряя сознание от боли, я развернулся и рухнул на стул спиной к стене и уставился на свою кровать.

Кто-то выковырял из щели между бревнами засохшую глину — палкой или лезвием ножа, — а затем просунул через нее ствол. Останься я там, где лежал, мне не миновать смерти — пуля разнесла бы мой череп.

И снова я встал и уставился в окно, но там не на что было смотреть.

Тот первый, легкий звук, который я слышал, скорее всего, издала засохшая глина, упавшая на землю и угодившая о камень или что-то еще.

Вывод напрашивался один: пытавшийся меня убить бывал в этой хижине. Ему точно известно, где расположена кровать и где должна покоиться на подушке моя голова. Он выковырял замазку, заранее зная, где нужно ковырять. И пытался убить именно меня — совершенно определенного человека, не случайного ковбоя, который выследил скотокрада.

Это мог быть кто-то из людей Бэлча или Сэддлера. Потому что мое присутствие среди работников «Стремени» делало их сильнее, а моя смерть здорово бы ослабила.

Проковыляв вдоль стены, я огляделся… ничего и никого. Теперь мне следовало вести себя чрезвычайно осмотрительно. Без мер предосторожности нельзя доверять даже самому себе.

Из хижины нужно выбираться. Это ловушка. Пока я здесь, убийца волен строить какие угодно планы на мой счет, я должен уйти. Но как выбраться отсюда невредимым, если он там, снаружи? А то, что он там, теперь я не сомневался — где-то рядом, ждет подходящего случая.

В моем нынешнем положении быстро двигаться я не мог. А нужно добраться до загона, оседлать коня, открыть ворота и уехать. И в течение всего этого времени я находился бы, как утка в тире, в ожидании выстрела.

Немного погодя я взял подходящий сук из дров, лежавших у очага, и загнал его в дыру в стене. Вздохнув с облегчением, снова лег.

Я устал и чувствовал себя совершенно измотанным. Всю жизнь я был одиночкой, но в тот момент мне отчаянно хотелось, чтобы кто-нибудь пришел. Ну кто-нибудь… кто угодно… Он бы покараулил, пока я сплю, — хотя бы полчаса.

Я напрягал слух при малейшем звуке, но слышал лишь птиц и негромкое фырканье моего коня. Потом закрыл глаза… И тут же в панике открыл: если засну — мне конец.

Перекатившись на бок, сел. Дотянулся до кофейника и кружки, налил себе кофе. Он уже остыл, потому что никто не поддерживал огонь в очаге. Отхлебнув чуть теплый кофе — то, что мне никогда не нравилось, — я опустился на колени и, подложив на угли щепок, раздул огонь.

Неужели не найдется друг, который пришел бы сюда?

Я продолжал прислушиваться, надеясь различить вдали топот приближающегося всадника, но напрасно. Тогда я решил, что пора приготовить что-нибудь поесть. Это отвлечет меня и не даст заснуть. Я снова заставил себя подняться с постели, мои руки дрожали от слабости. Добравшись до шкафчика, достал оловянную тарелку, нож, вилку и ложку.

В накрытом крышкой котелке оставалось немного холодного супа, который Энн приготовила для меня. Я поставил котелок на огонь и стал помешивать суп, пока он грелся. Предусмотрительно не высовывая голову, глянул в окно.

Конечно, больше всего я нуждался в отдыхе, но отдых грозил обернуться смертью.

Если бы я мог передвигаться со своей обычной скоростью и проворством, то выбрался бы наружу и попытался выследить того, кто хотел убить меня, но я ползал как черепаха, к тому же слишком устал и ослаб.

Неожиданно до меня донесся стук копыт. Приближался всадник. С револьвером в руке я осторожно двинулся к двери и впился глазами в пространство за ней. Через какое-то мгновение я его увидел.

Им оказалась Барби-Энн.

Подскакав прямо к двери, она спешилась, вошла в хижину и остановилась, увидев меня с револьвером в руке.

— В чем дело?

— Кто-то стрелял в меня. Совсем недавно. Через щель в стене.

Когда я показал место, она нахмурилась.

— Вы его видели?

— Нет, — ответил я, — но, похоже, это тот же самый, который уже дважды пытался убить меня и попытается еще. Вам лучше уехать отсюда.

— Джо Хинг сказал, что вы ранены. Ложитесь в постель.

— В эту?

— Вы же заткнули дыру, так почему бы и нет? Ему не прострелить стену. Вам необходимо отдохнуть.

— Послушайте, — взмолился я, — не побудете ли вы здесь час-другой? Мне действительно необходимо отдохнуть. Если вы останетесь, то я попробую заснуть.

— Ну конечно останусь. Ложитесь.

Повернувшись ко мне спиной, она вышла за дверь и отвела свою лошадь в загон, к желобу с водой.

Усевшись на край постели, я наблюдал, как она шла. У нее была изящная, правда, слишком худощавая фигура, но держалась она гордо. Меня подмывало спросить насчет Роджера Бэлча, но этого не стоило делать. В конце концов, какое мое дело! Я всего лишь ковбой, работающий на ее отца.

Барби-Энн привязала лошадь к воротам, вернулась в хижину и села.

— Ложитесь, — деловито распорядилась она. — Я не могу слишком долго задерживаться.

Со вздохом облегчения я вытянулся на кровати и почувствовал, как напряжение, сковывавшее мои мускулы, мало-помалу оставляет меня. Тогда я расслабился и утонул в постели, наконец сдавшись полному изнеможению, охватившему мое тело.

Последнее, что запомнил, — Барби-Энн неподвижно сидит у открытой двери и невидящим взглядом смотрит вдаль.

Услышав тихие голоса, я открыл глаза — разговаривали двое. Было прохладно и сумрачно. За столом оказались Денни Рольф и Фуэнтес. Барби-Энн исчезла.

Фуэнтес услышал, как я шевельнулся.

— Ну ты и спишь, — усмехнулся он. — Очень крепко, амиго.

— Где Барби-Энн?

— Уехала, когда мы прибыли. Точнее, когда появился Денни. Я чуть позже. Ну ты и задал храпока! С тех пор как я приехал, уже два часа прошло.

Несколько минут я лежал, приходя в себя, потом сел.

— Есть хочешь? Готово тушеное мясо… очень вкусное… и маисовые лепешки. Ты любишь маисовые лепешки?

— А то нет! Месяцами питался ими — когда жил в Мексике.

— А я нет, — вмешался Денни. — Я бы предпочел горячих сухарей!

Фуэнтес махнул в сторону очага:

— Давай. Сделай их.

Денни ухмыльнулся:

— Обойдусь лепешками. — Он посмотрел на меня. — Барби-Энн рассказала, что в тебя стреляли?

Показав сук, которым заделал щель, я сообщил им о том, что произошло. Фуэнтес выслушал, но ничего не сказал.

— Я не поеду с тобой! — заявил Денни. — Он может выстрелить не в того.

— Много коров отыскали?

— Сегодня собрали шестнадцать голов, в основном старых. Есть одна телка-двухлетка, почти той же масти, что и Старый Бриндл.

— Вы его видели?

— Он где-то рядом. В долине нам попались его следы. По-моему, днем он отлеживается в кустах, а пасется в основном по ночам.

Мы поговорили о лошадях, о скоте и о состоянии пастбищ; о женщинах и картах; о том, как метать лассо; о знакомых ковбоях; о коварных быках и упрямых коровах. В конце концов я снова заснул, преследуемый в моем бесконечном сне каким-то безликим существом — не мужчиной и не женщиной, — которое хотело убить меня.

Внезапно я очнулся в холодном поту. Денни и Фуэнтес спали. Ночь выдалась погожая, и они оставили дверь открытой.

В углу загона шевельнулась лошадь. Я уже хотел повернуться на бок, как вдруг меня окатило словно ледяным потоком. Это не лошадь!

Резко рванувшись, я упал с кровати на пол. И второй раз за эти сутки пуля вонзилась в постель, на которой я только что спал.

Фуэнтес вскочил с револьвером в руке. Рольф перекатился к стене и шарил в темноте в поисках оружия. Я опять распластался на полу, бок ужасно болел, а ушибленный локоть чуть не заставил меня выругаться, но я сдержался. Это был тот случай, когда единственное проклятье могло стоить человеку жизни.

Все стихло, потом где-то на равнине раздался удаляющийся топот копыт, и снова стало тихо.

— На твоем месте я бы убрался отсюда, — заключил Денни.

— Наверное, он прав, — согласился Фуэнтес. — Может, они выживают тебя. Или всех нас — начиная с тебя.

Чиркнув спичкой, он зажег лампу и накрыл ее колпаком. Я указал на скатанное одеяло, служившее мне вместо подушки. В нем образовалась аккуратная дырка от пули, безукоризненно круглая — если не считать подпаленных краев.

— Он не хочет, чтобы я убирался, он хочет, чтобы я умер.

Глава 13

Утром я взгромоздился на своего коня, и мы шагом отправились в путь. Спустившись со склона, мы быстро достигли раскинувшегося под палящим солнцем ранчо. Со мной вместе ехали Фуэнтес и Денни, потому что втроем легче держать под наблюдением местность, чем одному.

Когда мы добрались до барака, я уже чертовски устал.

На крыльцо вышла Барби-Энн.

— Привет, ребята! Что случилось?

Денни поднялся к ней и рассказал обо всем, пока Фуэнтес помогал мне дойти до койки.

— Мне кажется, тут тебе будет лучше. — Мексиканец присел на корточки возле двери. — Джо рядом, и Бен Ропер.

— Мне и так уже лучше, — ответил я. — Лихорадка, слава Богу, прошла, и сейчас я чувствую лишь дорожную усталость. Дай мне пару дней, и я снова примусь за работу.

— Так ты останешься?

— Кто-то стрелял в меня. Мне хотелось бы найти его и посмотреть, выстрелит ли он в меня вот так — лицом к лицу. А если уеду сейчас, то никогда этого не узнаю.

Два дня я отдыхал на ранчо. На второй день выбрался на солнце и, когда подошло время обеда, сам пошел в дом, не дожидаясь, что мне принесут еду. Все во мне противилось тому, чтобы лежать в постели, и не терпелось снова сесть в седло. Кроме того, я много думал и у меня появились кое-какие идеи.

В доме хлопотала Барби-Энн. Когда я уселся за стол, она вышла из кухни.

— Только собиралась посмотреть, как вы себя чувствуете.

— Я чувствую себя слишком хорошо, чтобы вы все время ухаживали за мной.

Она принесла кофейник и две кружки, потом вышла за остальным. Барби-Энн все еще возилась на кухне, когда послышались чьи-то шаги. Я отстегнул ремешок с кобуры своего шестизарядника. Скорее всего, это Розитер, но после того, как в человека стреляли несколько раз, он становится нервным.

Внезапно Розитер появился в дверях и резко остановился.

— Барби? Барби-Энн? Ты здесь?

— Это я! Майло Тэлон.

— Да ну? — Он протянул руку, нащупывая стул. Вскочив, я подвел его к столу и усадил рядом с собой. — Тэлон? Так у тебя возникли проблемы?

— В меня стреляли — если ты это имеешь в виду.

— Кто? Кто стрелял? Парни из банды Бэлча?

Барби-Энн вышла из кухни и быстро перевела взгляд с отца на меня.

— Папа? Хочешь кофе?

— Да, пожалуйста.

Девушка колебалась.

— В Майло стреляли. Его ранили.

— Ранили? И ты не сказала! Как ты себя чувствуешь, парень? Можешь ездить?

— Через пару дней вернусь к работе, — осторожно ответил я. Что-то в его манере раздражало меня, хотя я не мог понять что. Мне не следовало забывать, что из-за болезненного состояния я стал намного раздражительней.

Мы выпили кофе и, пока Барби-Энн собирала на стол, поговорили.

— Надеюсь, сынок, ты не оставишь нас. Барби-Энн и мне… ну, нам хотелось бы, чтобы ты остался.

— Я закончу сбор скота. А потом, скорее всего, отправлюсь странствовать.

— Слышал, что ты на вечеринке торговался из-за коробки какой-то девушки? И довольно много заплатил. — Он помолчал. — Кто она?

— Сам не знаю. Она не назвала свою фамилию и не позволила проводить ее до дома.

Розитер нахмурился, постукивая пальцами по столу.

— Как-то не укладывается в голове. Все здесь друг друга знают. — Он повернулся к Барби-Энн. — Правда, дорогая?

— Ее не знают, папа. Я слышала разговоры. Никто не имел ни малейшего представления о том, кто она такая и откуда взялась. Представь, она… довольно хорошенькая.

Немного погодя Розитер поднялся и вышел в соседнюю комнату. Я в полудреме сидел над своим кофе. Мне не давали покоя мысли об убийце. Кто бы ни проковырял дыру между бревнами, он знал, где ковырять. Хотя в этом нет ничего удивительного, потому что проезжавшие мимо ковбои часто останавливались в нашей хижине на ночлег. Наверняка каждый всадник в радиусе пятидесяти миль от Северного Конхо знал это место.

— Как идет сбор скота? — спросил я Барби-Энн.

— Хорошо… У нас здесь уже почти четыреста голов.

— А вы давно встречались с Роджером?

Вспыхнув, она поджала губы.

— Это совсем не ваше дело!

— Что верно, то верно. Не мое. — Медленно и осторожно я поднялся из-за стола. — Я спросил просто так, чтобы поддержать разговор. Пойду лучше лягу.

— Ложитесь, ложитесь, — немного резко сказала она.

Несомненно, мой вопрос вызвал у нее раздражение, и она была права. Не мое дело — задавать такие вопросы, но я все же не мог удержаться, и, кроме того, меня заинтересовало — известно ли Розитеру, что его дочь встречается с Роджером Бэлчем.

В течение двух дней я отлеживался, отсыпался и отдыхал. Ко мне вернулся прежний аппетит, и я стал заметно лучше ходить. На третий день Денни оседлал для меня коня — я все еще побаивался закидывать седло, могла открыться рана, и, поехал туда, где собирали стадо.

Возле него с винтовкой в руках взад-вперед разъезжал Харли. С очень хорошим винчестером, о котором как следует заботились.

— Неплохое стадо, — заметил я.

— Еще немного соберут, — быстро ответил он, — и будет достаточно, чтобы отогнать.

Он поскакал угомонить большую корову, направившуюся прогуляться к холмам. Скот пасся на хорошем пастбище, рядом с водой и не выказывал ни малейшего намерения разбредаться. Я увидел еще одного загонщика с другой стороны — как мне показалось, Денни Рольфа.

Мне доставило удовольствие снова почувствовать себя в седле, и я пустил коня легким шагом. Харли, похоже, не имел настроения разговаривать, и я не спеша объехал стадо и направился к границе холмов, по-прежнему двигаясь с осторожностью.

Направляясь к равнине, я заметил Джо Хинга, спускавшегося по склону с западной стороны с группой скота. Когда мы поравнялись, я развернул коня и помог отогнать животных на пастбище. Если не считать пары коров, на всех отчетливо виднелось клеймо «Шпоры».

Джо приблизился ко мне и, сдвинув шляпу на затылок, вытер лицо. Несмотря на прохладу, он вспотел. И не удивительно.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Так себе. Дай еще денек.

— Ну конечно… Но для тебя тоже есть работенка. — Он взглянул на меня. — Согласен поработать на западе?

— Когда угодно, — небрежно ответил я.

Я решил ничего не говорить о своих подозрениях.

— Хорошо… Однако будь осторожен.

Немного погодя я подъехал к дому и расседлал коня. Когда человек проделывает привычные вещи, он думает. А меня сейчас волновали только два вопроса.

Кто желал моей смерти? И почему?

На следующий день я спал, бездельничал и злился на самого себя из-за того, что не вернулся к работе. На другое утро оседлал гнедого с черными гривой и хвостом, взял запасного коня в поводу — хорошего коня, с которого удобно метать лассо, и отправился к хижине. Она оказалась пустой, но на доске было нацарапано углем: «Берегись Бриндла».

Хорошо, так и сделаю. Я не собирался связываться с ним, если этого можно избежать.

За весь день объездил одну террасу и пару длинных, неглубоких лощин, собрал восемь голов, потом на плоской вершине Столовой горы наткнулся еще на дюжину и погнал всех к ранчо.

К полудню, оказавшись вблизи хижины, я заехал переменить коня и застал там Фуэнтеса. Мы переседлали коней. Я взял пепельно-серого, на котором еще не ездил. Потом мы сели выпить кофе.

Фуэнтес молчал. Внезапно он прервал молчание:

— Знаешь, Бэлч… все время крутится тут. Я видел его два или три раза. Держится подальше от глаз.

— Сам Бэлч? Один?

— Si.

Это стоило выяснить поточнее. В округе не должно быть его скота. Всех животных с его клеймом, которые нам попадались, мы отгоняли на место сбора. Их отделят, когда начнут клеймить скот. Так обычно делается.

Мне не нравились такие загадки. Меня наняли на работу, и я с готовностью занимался делом, однако мне и в голову не приходило, что меня могут убить, а главное, я понятия не имел за что. Бэлч, похоже, был человеком, который сметет со своего пути любого, да и Сэддлер не лучше. У Роджера Бэлча собственные проблемы — он старался доказать всем, какой он крутой. Майор, похоже, способен сам позаботиться о себе. А что до Генри Розитера… то что может слепец?

У Розитера преданные работники, а Джо Хинг отличный скотовод.

— Ты полегче, — заметил Фуэнтес. — У тебя усталый вид.

Я пожал плечами.

— Какого черта! Оставить все на тебя?

Перед тем как выйти из хижины, Фуэнтес предупредил меня:

— Не аркань коров с серого, он у нас самый быстрый и очень хорошо объезженный конь, но слишком порывистый, чтобы бросать лассо.

Мы разделились, и я свернул на юго-восток, направляясь прямо туда, где в меня стреляли. Лучшее свидетельство того, что у меня не так уж много мозгов. И все же первый круг оказался удачным. Я сразу обнаружил с полдюжины голов и собрал их; потом сделал заезд пошире и добавил к тем еще несколько; перегнал все стадо на лучшее пастбище, расположенное по пути к ранчо, и вернулся назад. Я решил попытаться обнаружить следы. Но нигде никаких отпечатков лошадиных копыт не нашел. Неожиданно наткнулся еще на несколько коров и уже завернул их, когда услышал треск в кустарнике. Мой серый нервно присел и вытянул голову. Ну конечно, Старый Бриндл собственной персоной! Он стоял задрав морду и разглядывал меня.

У меня не было желания связываться с ним. К тому же он спас меня на этом самом месте несколько дней назад. Поэтому я просто помахал ему рукой и поспешил убраться подальше. Когда оглянулся, он все еще стоял на месте и, подняв голову, наблюдал за мной.

Если честно, то я испытывал к Старому Бриндлу теплые чувства. Этот злой и коварный бык, способный убить любого ковбоя, в том числе и меня, нравился мне. Дикий и свободный, он символизировал неукротимость духа. И к тому же давно уже заправлял в этих краях, которые считал своими.

Не сыскать животного свирепее, чем огромный лонгхорн, выросший на свободе, в чащобах на горах или на равнинах. Он нападает на все, что движется, даже на гризли. И тем не менее большинство загонщиков мечтают заарканить такого богатыря. Один его вид — уже вызов. Вызов, потому что всем известно: затянуть петлю на таком, как Старый Бриндл, — все равно что оказаться привязанным к циклону. И вы должны победить, не то будете сметены с пути или даже убиты. Дайте ковбою лассо, и он, рано или поздно, набросит его на все, что движется. Он будет арканить волков, койотов, горных львов и медведей… И я знал одного, который заарканил даже орла.

А пока я решил, пусть Старый Бриндл идет, куда ему заблагорассудится, без всяких препятствий с моей стороны, если только сам не станет нарываться.

А он мог.

Взобравшись на склон, я резко остановился. Внизу, в лощине, прямо передо мной, мужчина, стоявший ко мне спиной, завалил связанного быка и опустился рядом с ним на колени.

Его конь смотрел на нас, насторожив уши, но незнакомец слишком увлекся своим занятием, чтобы заметить чье-то присутствие.

Ставит клеймо? Но я не видел огня.

Вытащив винчестер, я медленным шагом спустился с холма.

Бык был мертв. Мужчина перерезал ему глотку, а теперь снимал кусок шкуры с бедра. Я узнал быка. Мы выгнали его из кустарника в первый день моего возвращения сюда.

— Ужин на одного, — спросил я, — или можно присоединиться?

Он быстро обернулся, его рука дернулась к оружию.

Это был Бэлч.

Глава 14

И без того его красное лицо залила краска.

— Послушай, — начал он, — это совсем не то, что ты думаешь.

— Убери руку с револьвера, и мы спокойно поговорим обо всем, — невозмутимо произнес я. Очень осторожно он опустил руку с оружием. — Похоже, что ты убил нашего быка на нашем же пастбище. Мне доводилось видеть, как вешали и за меньшее.

Вся его надменность мгновенно испарилась. Он внимательно смотрел на меня.

— Тэлон, все выглядит некрасиво, черт возьми, очень некрасиво. Но хуже всего, что это ваш бык, но на нем мое клеймо.

— Твое клеймо? — Я страшно удивился. По правде говоря, выгоняя тогда быка из кустов, я не обратил внимание на тавро, хотя обычно ковбой, занятый сбором скота, отмечает это машинально.

— Наш бык? На нем твое клеймо? — переспросил я.

— Тэлон, этому клейму уже два или три года. Можешь верить или нет, но я не краду скот. Я хочу заполучить каждого теленка, рожденного коровой, но по-честному. Я никогда ни у кого не крал. — Он сделал паузу. — Розитер думает иначе, да и твои ребята тоже, но это факт. Я никогда ни у кого не крал мяса, только когда нечего было есть… но мы все так поступаем, когда находимся далеко от дома. — Он продолжал: — Пару лет назад я заметил, как этот бык пошел за одной из ваших коров. Такое случается сплошь и рядом. Иногда теленок теряет мать и идет за первой попавшейся коровой. Я не обращал на это внимания, пока недавно не выяснилось еще кое-что. И тогда мне стало любопытно, просто до чертиков любопытно.

И Бэлч протянул кусок шкуры, который срезал с бедра животного. Если клеймо переделано — то есть поверх него выжжено новое, — то с виду оно может ничем не выделяться, но если взглянуть на обратную сторону шкуры, становится ясно видно то, что тавро переменили.

— Да, его переделали, — согласился я. — Наше на ваше. Этого вполне достаточно, Бэлч, чтобы вздернуть тебя.

Он кивнул.

— Я готов присягнуть, что не делал этого, и готов поручиться за своих ребят. Согласен, в последнее время у меня появилось несколько крутых парней, но те, кто работал у меня два года назад — а большинство из них и сейчас со мной, — честны как невинные младенцы. — Он снова помолчал. — Да и зачем мне проверять, настоящее ли клеймо на быке, который и так мой? Тэлон, здесь что-то не так. Не знаю, что к чему, но кто-то занимается тем, что пережигает клейма на скоте. Кто-то старается, чтобы ваш скот сошел за мой, и наоборот.

Конечно, Бэлч, грубый и жесткий человек, который без колебаний перешагнет через кого угодно, мне не нравился, но сейчас я ему верил.

— Похоже, кто-то пытается подлить масла в огонь, — согласился я. — Похоже, кому-то хочется, чтобы мы сцепились.

— Я уже думал об этом.

— Видимо, он нацелился заграбастать все пастбища и весь оставшийся скот. И считает, что ему некуда спешить.

— Может быть… Но кто?

Как ни странно, но в тот момент я подумал о Лизе. Мне не нравились тайны и загадки, особенно если они касались моей жизни или работы. А теперь их стало уже две.

Удастся ли их разгадать?

Вообще, кто она такая? Где ее семья? И где ее дом?

Некоторые полагают, что на бескрайних пастбищах, как эти, люди совсем не знают друг друга. Однако сообщество обитателей ранчо очень тесно связано, и все здесь знакомы… или хотя бы так считают. Чужак сразу же берется на заметку, и никто не успокоится, пока незнакомец не окажется на своем месте в общей схеме. Однако о Лизе представления не имел никто.

Это означало, что Лиза была здесь совершенно новым человеком и жила где-то достаточно далеко от других.

Кто оставался еще?

Майор… явно вне всяких подозрений. У него есть все, что ему нужно и он живет, как ему нравится. К тому же считается наиболее влиятельным человеком в округе — как в своих собственных глазах, так и по мнению остальных.

— Надо подумать, — немного погодя, заметил я. — Давай-ка, Бэлч, держать наше открытие при себе. Если у тебя появятся какие-нибудь мысли, дай мне знать.

Неожиданно, повинуясь порыву, я рассказал ему, как меня подстрелили. И о том, что на меня охотятся.

— Но почему — тебя? — удивился он.

— Кое-кто из наших ребят считает это делом рук твоих парней. Похоже, они слышали, что я неплохо стреляю, и им не терпится вывести меня из игры.

— Нет… вряд ли, Тэлон. — Он посмотрел на меня. — Мои не боятся ни тебя, ни кого-нибудь еще. Они предложили захватить тебя и заставить открыть карты, но я запретил им это. Если кто-то и стрелял в тебя, то не из моих.

— Ну, хорошо, — кивнул я. — Придерживай своих, а я постараюсь попридержать наших. А пока не будем ничего говорить и посмотрим, что последует дальше. Когда станет очевидно, что мы не собираемся драться, наш противник попытается принять более крутые меры.

Бэлч протянул руку.

— Договорились, Тэлон. Я так и сделаю.

Он выехал из лощины, а я, поскольку не любил, чтобы даром пропадало добро, спешился и, перед тем как направиться к хижине, вырезал себе несколько бифштексов.

Теперь мне предстоял разговор с Джо Хингом. К счастью, никто в «Стремени» не желал нажить себе неприятностей. А с Бэлчем и Сэддлером их и быть не должно.

Весь путь до нового загона, который построили в кустарнике, пока я отлеживался, моя голова раскалывалась от мыслей. Но я ни на шаг не приблизился к разгадке тайны.

Джо Хинг, Ропер, Фуэнтес и Харли немного потрудились и, используя широкую поляну посреди кустарника, загородили несколько проходов. Получился примитивный загон для скота, где его держали до перегона на ранчо. Грубая работа, но необходимая. Конечно, в загоне нашлось бы около дюжины прогалин, через которые коровы — если бы они знали их — могли вырваться на волю. Но мы не собирались держать их здесь слишком долго, чтобы они все сообразили.

Появился Фуэнтес со скотом. Соединив животных, мы загнали их в загон, а когда закрепили перекладины на чем-то вроде ворот, я рассказал Тони о Бэлче.

— Ничего не говори… никому, — предупредил я. — Ты увидишь этого быка, поэтому тебе нужно знать. Но тут очень сильно смердит, до самых небес, и я хочу знать, чем именно.

Перекатив сигару меж белых зубов, он удивленно посмотрел на меня.

— Ты же не думаешь, что вор — я, а? Ты же не считаешь, что я краду коров?

— Ну, — ответил я, — мне ничего про это неизвестно. Я просто готов поспорить, что ты не стал бы красть коров у того, на кого работаешь. — Усмехнувшись, добавил: — Сказать по правде, не думаю, что ты вообще станешь красть коров. И мне не хочется, чтобы ты стрелял в кого-то без особой на то причины.

Он посмотрел на кончик сигары.

— Я знаю одно, амиго, что тебе лучше быть поосторожней. И чувствую, что скоро что-то случится. Боюсь, что воры, обнаружив, что ты их раскусил, еще раз попытаются убить тебя.

— Они уже пытались, — ответил я.

Мы отправились к хижине, расседлали своих коней, умылись и вошли в дом. Я как раз надевал рубашку, когда из-за подъема появилась лошадь, несущаяся во весь опор.

Ее погоняла Энн.

Фуэнтес стоял у дверного косяка с винчестером в руках. Она бросила на него быстрый взгляд.

— Вы все вооружаетесь? Что случилось?

— Ничего, — ответил я. — Просто мы не хотим, чтобы с нами что-нибудь случилось.

— Папа хочет встретиться с вами, — улыбнулась мне Энн. — Вы приглашены на обед.

— Прошу прощения, но у меня нет ничего, кроме рабочей одежды.

— Не волнуйтесь. — Она посмотрела на Тони. — Извините, он хочет поговорить с Майло… конфиденциально.

Фуэнтес пожал плечами.

— Нам обоим не стоит уезжать, но если он поедет, то оставьте его у себя ночевать. Он не совсем окреп, сеньорита. Хотя и работает, но все еще слаб.

— Я заметила.

— Кто это слаб? — взревел я. — Да я в любой момент могу положить тебя на лопатки!

Фуэнтес ухмыльнулся:

— Возможно, амиго, возможно. Но я думаю о долгой поездке по ночному воздуху. Мне кажется, она не очень-то полезна для тебя, а?

Я понял, куда он клонит, и у него имелись на то причины. Но все это касалось не одного меня.

— Ночной воздух вреден не только мне. — Я стал серьезным. — Опасаюсь оставлять тебя одного. Эти мерзавцы могут вернуться сюда.

— Какое им дело до меня? — удивился он.

— У мерзавцев возникают странные идеи. Вдруг они решат, что тебе о них известно так же много, как и мне.

— Может быть, вы перестанете болтать глупости? — нетерпеливо вмешалась Энн. — Вы судите как дети.

— Да он всегда шутит, — успокоил ее Фуэнтес. — И только иногда говорит серьезно.

Как хорошо, что у меня в хижине оставалась чистая рубашка. Не потребовалось много времени, чтобы надеть ее и причесаться. Спустя несколько минут мы поскакали. К счастью, Энн торопилась добраться до ранчо. Мы неслись во весь опор, и мне это нравилось — по скачущему всаднику очень неудобно целиться.

Я толком не знаю, что хотел увидеть, но того, что оказалось передо мной, точно не ожидал. Дом майора был большим, белым и элегантным, украшенным четырьмя колоннами вдоль фасада и балконами между парой колонн по обеим сторонам от дверей. Три ступени вели на крытую веранду округлой формы, на которой стояли стол и кресла.

На мгновение я замешкался.

— Вы уверены, что он хочет принять меня здесь? А не где-нибудь в людской?

— Уверена.

Мы вошли, и майор, сняв очки, выглянул из большого кресла, в котором сидел.

— Входите, входите, сынок! — Он поднялся. — Извините, что мне пришлось послать за вами Энн, но у нее как раз была оседлана лошадь.

— Это доставило мне удовольствие, сэр.

Он снова взглянул на меня — недоуменным, оценивающим взглядом. Потом указал на кресло напротив своего.

— Выпьете что-нибудь? Может быть, виски?

— Шерри, сэр. Предпочитаю его… если только у вас нет мадеры.

Он снова посмотрел на меня, а когда вошел пожилой китаец, распорядился:

— Фонг, бренди для меня и мадеры для джентльмена. — Он еще раз оценил меня. — Что-нибудь определенное?

— Бол или Рейнуотер… любое.

Майор Тимберли выбил пепел из потухшей трубки и задумчиво пососал мундштук. Несколько раз он бросал на меня взгляды из-под густых бровей. Потом принялся набивать табаком трубку.

— Никак не могу разобраться в вас, молодой человек.

— В самом деле?

— Вы работаете со скотом на моего соседа, и я наслышан, что вы известны как человек, хорошо владеющий оружием. К тому же у вас манеры джентльмена.

Я улыбнулся ему.

— Сэр, манеры ни к чему не обязывают, не более, чем одежда. Манерам можно выучиться, а одежду купить.

— Да-да, конечно. Но тут чувствуется определенный стиль, сэр, вполне определенный стиль. По нему и узнается джентльмен, сэр.

— Я не замечал, чтобы для скота имело какое-либо значение, сэр, джентльмен или нет человек на хорошем коне, умеющий накинуть лассо. И потом, в наши дни у мужчин стало модным подражать Западу.

— Да-да, конечно. — Майор Тимберли раскурил свою трубку. — Насколько я понимаю, в вас стреляли?

— Более того, сэр. В меня попали.

— И вы не знаете, кто это сделал?

— На данный момент нет, сэр.

— Тэлон, мне необходимы люди. Особенно те, кто умеет обращаться с оружием. Кажется, в наших краях скоро начнется война… Не знаю когда, почему или зачем… Не знаю, кто начнет ее, но я хочу победить. — Он сердито запыхтел трубкой. — Более того, я намерен победить.

— И чего вы надеетесь достичь, сэр?

— Мира… Безопасности. По крайней мере, на какое-то время.

— Ну, конечно, сэр. Это то, что мы не в состоянии долго сохранять, не так ли, сэр? — Я помолчал. — Если вы хотите нанять меня в качестве бойца, то не стоит тратить времени даром. Я ковбой и не более того.

— И поэтому Розитер нанял вас? — резко показывая свое недовольство, спросил майор.

— Я полагаю, он меня нанял, так как Джо Хинг сказал ему, что на ранчо нужен работник. Он понятия не имел, что я умею обращаться с оружием. Я никак не рекламировал этот факт. Более того, не вижу причин, из-за которых могут произойти какие-либо неприятности. Я уверен, что нет ничего такого, о чем вы, Бэлч, Сэддлер и Генри Розитер не смогли бы договориться между собой. А если вы затеете войну, то только сыграете на руку тому, кто раздувает огонь.

Майор затих. С минуту он курил, а потом очень осторожно спросил:

— И кто это может быть?

— Не знаю.

— А кто из нас троих мог бы быть? Ведь это все, кто здесь есть.

Мадера оказалась неплохой. Я поставил бокал и, сам не веря тому, что говорю, произнес:

— А если предположить, что тут замешан посторонний? Некто, держащийся на безопасном расстоянии и намеренно подстраивающий всякие пакости, которые вызывают ваше подозрение. На карту поставлено несколько сот тысяч акров отменных пастбищ, майор. — Внезапно я сменил тему: — Как у вас идет сгон скота?

Он метнул в меня взглядом.

— Так себе… А у вас?

— То же самое. — Я немного помедлил. — А как у вас с молодняком?

Майор со стуком поставил свой бокал.

— Однако что вы под этим подразумеваете, молодой человек? Что вам известно о моем скоте?

— Совсем ничего, но я подозреваю, что вы недосчитываетесь поголовья. Я подозреваю, что вы не находите трехлеток и телят помоложе.

Он уставился на меня.

— Вы правы, будь оно неладно! Но откуда вам это известно?

— Потому что то же самое происходит и у нас, и у Бэлча, и у Сэддлера. — Я взял бокал. — Нам попалось совсем немного животных моложе четырех лет.

Сделав глоток, майор взволнованно вытер рот тыльной стороной ладони.

— Какое-то проклятье! Именно проклятье! — Он показал жестом вокруг себя. — Я живу хорошо, молодой человек. И мне нравится жить с комфортом. Но это дорого стоит, будь оно неладно. Стоит больших денег, поэтому мне нужна каждая голова скота, которую я могу заполучить. Поверьте, я говорю вам то, что не говорил никому, но вы джентльмен, сэр. Мне все равно, чем вы занимаетесь, вы джентльмен. И сохраните конфиденциальность того, что я вам сообщаю. — Он помолчал. — Мне необходим племенной скот! Я задолжал. Сильно задолжал. Люди считают меня богатым, и если скот, который мне принадлежит, окажется на месте, то так оно и есть. Но если нет? Я потеряю все. Все до последнего. Учтите, вы подведете меня, рассказав о том, что я говорил такое, и я назову вас лжецом, сэр, и вызову на дуэль — стрелок вы или нет.

— Можете быть уверены, что я ни словом не обмолвлюсь об этом. А ваша дочь знает?

— Энн? Конечно же нет! Женская голова не предназначена для таких проблем. И не должна знать. Женщины обладают красотой, грацией, обаянием — за это мы их любим, ради них и работаем. Даже бедняк, сэр, мечтает, чтобы женщина обладала такими качествами, и его жена обязана иметь их — хотя бы в его собственных глазах. Энн ничего не известно, и она ничего не узнает.

— А если с вами что-нибудь случится? Как тогда? Как она справится?

Майор Тимберли махнул рукой.

— Ничего со мной не случится. — Неожиданно он встал. — Бэлч и Сэддлер тоже недосчитались скота! Тогда возникает другой вопрос. Если только… — Он посмотрел на меня. — Если только кто-то из них не крадет коров у самого себя, чтобы выглядеть невиновным. Мальчик мой, окажись то, что мы предполагаем, правдой, значит, скот крадут уже в течение нескольких лет, крадут очень осторожно, чтобы его исчезновение не замечали.

Мои мысли крутились вокруг того, что он сказал насчет женщин, ничего не понимающих в делах. Ему стоило бы познакомиться с моей матерью. Эм Тэлон была на четверть дюйма ниже шести футов — высокая, ширококостная женщина с гор. В молодости она считалась привлекательной, но я не уверен, что ее когда-нибудь называли хорошенькой… Скорее всего, необычной.

Еще при жизни отца она принимала участие в управлении хозяйством, отлично разбиралась в скоте — так же как и в мужчинах — и во всем действовала, как Сэкетт — такую фамилию носила ее семья. Сильная женщина, она родилась, чтобы идти бок о бок с сильным мужчиной, каким и был мой отец. Однако в первую очередь он считал себя строителем и лишь потом ранчеро.

Мы с майором Тимберли еще долго разговаривали, и наконец, когда наступило время идти спать, он сказал:

— Молодой человек, если вы узнаете что-то новое, сразу же приезжайте ко мне. Понадобится предпринять какие-то действия, чтобы остановить скотокрадство, — предпринимайте, и я всегда поддержу вас.

— Тут дело обстоит иначе, сэр. Пока скотокрадство не стоит останавливать.

— Да вы шутите?

— Вовсе нет, сэр. Сначала надо разузнать, что со скотом. Я полагаю, что его где-то прячут, в каком-то тайном месте, где-то подальше отсюда. Если мы сейчас насядем на скотокрадов, то они просто-напросто сбегут вместе со стадом и уберутся в Мексику. И тогда вы потеряете все. Предоставьте это мне, майор. Кажется, у меня возникла кое-какая идея. Если вы захотите связаться со мной, то я в хижине. А если меня не будет, передайте Фуэнтесу.

— Мексиканцу?

— Он лучший работник «Стремени», майор, и надежный человек.

— Конечно. Я не хотел никого обидеть и хорошо знаю Фуэнтеса. Он может получить у меня работу, когда только пожелает.

На следующее утро майор не вышел к завтраку, зато появилась Энн.

Она вошла радостная и сияющая, в бело-голубом клетчатом платье и в чем-то вроде голубого шарфа на шее.

— Вы с папой так долго разговаривали, — оживленно произнесла она. — Вы просили моей руки?

— Увы, — ответил я, — мы говорили о скоте. До вас так и не добрались.

— Вы хотите сказать, что он даже не произнес перёд вами свой излюбленный монолог о том, что женщины ничего не понимают в делах? Удивительно! Он обожает эту тему. Он милый, но такой наивный. Я больше его разбираюсь в том, как вести дела на ранчо, и занимаюсь этим… с двенадцати лет. Мама говорила мне, что я должна за ним присматривать.

Я усмехнулся:

— А он об этом знает?

— О Господи! Нет. Он бы страшно расстроился. Но отец отлично разбирается в скоте и лошадях. Умеет делать деньги, хотя еще лучше умеет их тратить… Но даже при этом мы решили бы все наши проблемы, если бы не эта недостача скота.

— А много не хватает?

— Больше половины молодняка… и несколько лучших шестилеток.

Больше половины? Бэлч и Сэддлер недосчитались почти всех. Не в этом ли разгадка? И к тому же животные у майора лучше, чем у «Стремени» или Бэлча. Он привез несколько великолепных быков, и его молодняк нагуливал больше мяса, так почему тогда половина или чуть больше?

Новые сведения требовалось обдумать, но, возвращаясь утром назад, я выбросил все из головы. Первые несколько миль пролегали через открытые прерии, где и за две мили никто бы не. смог подобраться ко мне незамеченным. В разных местах мне попалось несколько животных с клеймом «Стремени», и я погнал их впереди себя. Но по мере приближения к невысоким покатым холмам стал осторожней.

Такие холмы очень обманчивы, в них есть места, удобные для засады, хотя на первый взгляд их не заметно. Я сделал широкий вираж, чтобы вернуть корову, вознамерившуюся сбежать в холмы, и тут обнаружил следы — несколько свежих, отчетливо читаемых отпечатков копыт коня, летящего легким галопом.

Следы указывали на холмы слева от меня, поэтому я окинул взглядом поросшие травой вершины, но не заметил ничего подозрительного. Мой серый по собственной инициативе двинул было за быком вправо, но я остановил его.

Внезапно я гикнул и погнал скот бегом через пролом, а сам тут же развернул серого и во весь дух влетел на левый склон.

Серый оказался на гребне в тот самый момент, когда возле моего уха просвистела пуля, затем я увидел, как кто-то спешно взбирается в седло и его конь во весь опор рвется вперед.

Серый умел и любил бегать. Несмотря на крутой подъем по склону, он сорвался с места и поскакал без моих понуканий. Я вытащил винчестер, поймал на мушку раскачивающуюся впереди фигуру и выстрелил.

И промазал.

На таком расстоянии да еще по движущейся цели… произошло бы чудо, если бы я попал. А всадник подхлестнул коня и исчез!

К тому моменту он находился в двухстах ярдах от меня. Когда я добрался до этого места, то увидел узкий спуск, который вел вниз, в лесистую долину. Видимо, он проскользнул в щель и скрылся. Я подъехал к спуску и остановился.

Передо мной расстилались с добрых полмили густого кустарника, заканчивавшегося у разрушенных холмов. В воздухе стоял запах пыли. Человек, которого я преследовал, скрывался где-то поблизости, он, наверное, только и ждал, чтобы я двинулся вперед и позволил себя убить. Однако я настолько приблизился к разгадке!

Следы… На покрытой пылью земле я нашел пару следов и определил направление. В следующую минуту я оказался в зарослях, петляя между опунциями и меските.

Еще один след — сломанная ветка меските. А вот здесь листья только что расправились после того, как кто-то продирался сквозь кусты. Я осторожно шел, не переставая пристально оглядывать пространство слева и справа от себя. Однако час поисков не дал ничего.

Стрелявший в меня опять скрылся. Мне стало казаться, что мое везение иссякает. В конце концов, сколько можно промахиваться?

Допустим, ему представлялось не так уж много возможностей, но все равно мою шкуру спасало только везение, а оно недолговечно. Обстоятельства были против меня.

Спустившись в лощину, я отправился за своим скотом, которыйпрошел через редкий кустарник и теперь рассеялся по всему пастбищу. Я снова собрал коров вместе и погнал вперед, подобрав по дороге еще парочку.

Когда я вернулся, Фуэнтес уже уехал, но в хижине, за столом с кружкой кофе в руке, сидел Денни Рольф.

Однако у меня возникло ощущение, что он здесь недавно.

Он как-то настороженно и даже виновато посмотрел на меня. Потом опустил кружку на стол.

— Привет, — сказал он.

— Интересно, где же ты был?

Глава 15

Взяв кружку, я подошел к кофейнику и налил кофе. Мои глаза зацепились за кусок глины возле очага, все еще мокрой. Я внезапно напрягся, когда увидел ее.

Глина? Где тут поблизости есть глина? Я посмотрел через дверь на желоб с водой. Он оказался далеко не переполненным, а земля вокруг него — совершенно сухой.

Выпрямившись, я отхлебнул кофе и осторожно глянул мимо кружки на сапоги Денни Рольфа.

Глина.

Опустившись на стул по другую сторону стола, я снова выглянул за дверь. Его конь стоял привязанным в дальней части загона, что само по себе казалось странным. Вроде бы он хотел подобраться к хижине незамеченным, хотя и не настолько, чтобы прошмыгнуть в нее.

— Повезло сегодня?

— Что? — Денни, чем-то явно обеспокоенный, вздрогнул. — Повезло? Да нет. Нашел несколько голов, но они сбежали. Теперь их трудно сгонять — слишком часто с ними это делали.

Он посмотрел на мою шляпу.

— Такая хорошая шляпа и совсем испорчена. Тебе надо купить новую.

— Я и сам думал, но туда, где я смог бы достать новую, слишком долго ехать. Не так уж много таких мест в эту сторону от Сан-Антонио.

Денни как-то странно посмотрел на меня.

— Сан-Антонио? Совсем не то направление. Почему там? Есть места и к северу от нас… По-моему, не так уж далеко.

Мы оба говорили мало, каждый был занят собственными мыслями. Одежда Денни, кроме сапог, была пыльной. Он работал или где-то ездил… Но где?

— Денни, — начал я, — нам пора угомониться и оставить в покое хозяйство Бэлча и Сэддлера.

— Что ты хочешь сказать? — Он посмотрел на меня прямым, мрачным взглядом.

— Они тоже недосчитались скота. Возможно, нашелся человек, который хочет развязать войну между нами, чтобы потом забрать себе то, что останется.

— Да не верю я в это, — усмехнулся Денни. — Для чего же они тогда наняли охранников? Ты, черт возьми, хорошо знаешь, с каким напором действует Бэлч. А что до его сыночка…

— Успокойся. У нас нет никаких доказательств, чтобы предъявить обвинение. Только взаимная неприязнь и подозрительность.

— Ты здесь недолго. Подожди немного и сам увидишь. — Он помолчал. — Ты работал к югу отсюда?

— Немного… но в основном — к востоку.

— Джо Хинг сказал, что ты нужен на плоскогорье с другой стороны. Он хочет отделить наш скот от скота Бэлча и Сэддлера. Если ты и в самом деле неплохо обращаешься с оружием, то это как раз для тебя.

— Ни к чему доводить дело до стрельбы.

Он не спеша, внимательно оглядел меня.

— А этот Ингерман… он выглядит очень опасным. И Джори Бентон… Я слышал, он грозился подстрелить тебя.

Похоже, Денни старался вывести меня из себя, однако я только улыбнулся в ответ:

— Ингерман крутой мужик… Не знаю, как насчёт Бентона, а Ингерман умеет драться. Это жестокий и опасный тип, и если ты собрался выйти с ним на ковер, то лучше настроиться на битву до последнего. Ему платят жалованье охранника, и он собирается отрабатывать его.

— Испугался?

— Нет, Денни. Я не испугался — просто осторожен. Я никогда не бросаю дело на полпути. Когда человек наводит оружие на другого, ему лучше иметь на это причину, и, черт возьми, достаточно вескую. Оружие не игрушка. Оно не для того, чтобы его выставлять напоказ или повсюду размахивать им. Когда берешься за оружие, то можешь и сам погибнуть.

— Ты рассуждаешь так, словно боишься?

— Нет. Я говорю как осмотрительный человек, который не желает убивать другого, если только того не потребуют обстоятельства. Когда кто-то берет в руки оружие, он вместе с тем принимает на себя ответственность. Оружие опасно, с ним необходимо соблюдать спокойствие и благоразумие.

— Не понимаю, о чем ты.

— Нужно быть справедливым. Тот другой, который носит оружие, тоже имеет семью, дом, у него есть надежда, мечты и свои амбиции. И если ты порядочный человек, то должен помнить об этом. Никто, находясь в здравом уме, не отбирает так запросто человеческую жизнь.

Денни встал, слегка потягиваясь. Глина на его сапогах подсохла. Он подцепил ее где-то неподалеку отсюда, но где? Есть тут и другие водоемы… ключи, которые Фуэнтес показал мне, и еще пару мы нашли вместе — но все они восточнее. Ну и конечно, есть еще ручей там…

— Не встречал Старого Бриндла? — неожиданно спросил я.

— Бриндла? Нет. И надеюсь, что никогда не повстречаю.

— Ты лучше не приближайся к ручью, — как бы невзначай заметил я. — Именно там я видел его в последний раз.

— К какому ручью? — воинственно вскинулся он. — Кто тебе сказал, что я был у ручья? — Денни с подозрением уставился на меня, его лицо пылало и выглядело виноватым.

— Никто, Денни. Я только сказал, что там Бриндл. Джо Хинг не хочет, чтобы он поднял на рога кого-нибудь из нас.

Денни направился к двери.

— Ну, мне пора возвращаться. — Однако он медлил, словно хотел что-то сказать, потом решился. — Насчет той девушки, чью коробку ты купил. Ты в нее влюблен?

— В Лизу? Нет. Просто она показалась мне совсем одинокой, а потом, я никого там особенно не знал, поэтому и торговался за ее коробку.

— Ты много заплатил, — тоном обвинителя произнес Денни. — Откуда у тебя столько денег?

— Скопил. Я не пьяница, Денни, и бережливо обращаюсь с долларом. Я люблю хорошо одеваться, люблю лошадей, вот и придерживаю деньги, чтобы потратить их для души.

— Ты ухаживал за ней и, мне кажется, навлек на нее неприятности.

— Сомневаюсь, но если так, то я не нарочно.

Денни все еще маячил в дверях.

— А где она живет?

— Она мне не говорила.

Он решил, что я лгу. Я видел это по его глазам, и у меня внезапно возникло подозрение, что Денни сам подумывает о ней. Энн Тимберли ему не ровня, как и Хина Бенн. Барби-Энн мечтала только о Роджере Бэлче, а Денни был молод, и в его голове бродили собственные мечты, а тут появилась девушка, которая могла полностью соответствовать им. И если у него возникла неприязнь ко мне — что вполне возможно, — то причиной могла стать Лиза.

— Раз уж она не сказала мне, то, значит, не хотела, чтобы я знал. Думается, что она не хотела, чтобы вообще кто-нибудь знал. Наверное, у нее есть серьезные основания оставаться неизвестной.

— Ты подозреваешь, что она во что-то замешана? — Он уставился на меня тяжелым взглядом, явно настроенный развивать тему и дальше.

— Да нет, Денни. Похоже, она милая девушка, только чего-то боится. Она сказала, что никто не знает о том, что она поехала на вечеринку, и что ей надо возвращаться.

Мы поговорили еще немного кое о чем, потом Денни вышел и уехал. А я пошел туда, где была привязана его лошадь. Там валялось несколько комков засохшей глины, отвалившейся с ее копыт.

Если бы он приехал издалека, то эта глина отвалилась бы раньше. Значит, он влез в нее где-то неподалеку… Но где?

Я ворошил огонь, собираясь заняться стряпней, когда появился Фуэнтес. Расседлав коня, он заметил оставленные Денни следы и посмотрел в сторону хижины.

Появившись в дверях, я сказал:

— Это Денни. У него что-то на уме, но он так и не раскололся. Сказал, что видел Хинга. Он хочет, чтобы мы приехали. Собирается поработать на западе, на плоскогорье. Боится, что могут возникнуть неприятности. — Помолчав, я добавил: — Не верю, что они возникнут. Бэлч не станет вмешиваться.

— А Роджер?

Да, а Роджер? Я вспомнил о Роджере, о его двух револьверах и желании доказать, что он значительнее, чем есть на самом деле. От случая к случаю мне приходилось ездить с несколькими малорослыми мужчинами, и некоторые из них оказались прекрасными работниками… Хорошие ребята. Нет, Роджеру не давал покоя не только его небольшой рост. В нем жила какая-то внутренняя червоточина, что-то опасное. Оно и управляло им.

Фуэнтес сменил тему:

— Нарвался сегодня на нескольких бешеных. Нам нужно проверять каждую голову, которую пригоняем.

— Денни хочет поработать на этих пастбищах.

Фуэнтес развернулся ко мне.

— Он не сказал почему?

— Нет, но я полагаю, из-за Лизы. Той девушки, с благотворительного вечера.

Фуэнтес ухмыльнулся:

— Почему бы и нет? Он молод, а она хорошенькая.

Вполне правдоподобно, но эта мысль почему-то беспокоила меня. Денни был молод и впечатлителен, а она напугана тем, что сделала. Чтобы прийти на вечеринку, она ускользнула тайком. Значит, кто-то у нее дома не хотел, чтобы она туда ходила.

Мать? Отец? Или кто-нибудь еще? По какой причине?

Чтобы семья долго жила в округе, оставаясь совершенно неизвестной, противоречило всякой логике. Тогда… что вероятнее, они тут совсем недавно. Поселились где-нибудь в стороне от наезженных дорог, что не такая уж и редкость. В этих краях люди вообще живут достаточно далеко друг от друга.

Однако здесь хватает народу, который разъезжает повсюду. Я подумал о ее одежде. Она выглядела довольно хорошо, хотя была простой и слегка поношенной, но чистой и выглаженной чей-то умелой рукой.

Даже если Лиза жила здесь недавно, совершенно очевидно, она боялась, что узнают, где обосновалась ее семья. По каким-то личным мотивам? Или из-за того, кто не хотел, чтобы она уезжала из дому?

— Тони, — я запнулся, — мне не хочется уезжать отсюда.

Он пожал плечами.

— Мы нужны Джо. Он ждет неприятностей от Бэлча.

— Их не будет.

— Ты считаешь, амиго, что после вашего разговора он оставит нас в покое?

— Да… Но Бог его знает, может, я и ошибаюсь.

Мы упаковали всю свою поклажу, оседлали свежих коней, но я жалел, что нам приходится уезжать. Чего мне хотелось, так это выкроить время, чтобы съездить подальше на юг и подальше на восток. Там, на плато Эдвардса, было много каньонов — много мест, где можно спрятать скот.

Внезапно меня разобрало любопытство. А сколько всего украдено голов? Я спросил об этом у Фуэнтеса.

— Пятьсот… А то и в два раза больше. Похоже, вор берет дань со всех трех хозяйств и делает это уже года три.

— Тогда ему пора подумать об индейцах.

— Si, но, может, и не пора, амиго. А вдруг они друзья — как ты считаешь?

— Или он нашел какое-то укромное местечко, куда они не станут заглядывать.

Фуэнтес покачал головой.

— Апачи не станут заглядывать? Апачи заглянут даже через врата ада, амиго. Так же, как кайова или команчи.

Дальше мы ехали молча. Делить скот заранее — что-то новенькое для этих мест. Обычно двое-трое соседей собирают животных и потом отгоняют. Добираясь до конечного пункта, они продают пригнанный скот, получая деньги за всех животных с клеймом своей местности, а когда возвращаются, то рассчитываются друг с другом.

Молодняк без клейма обычно получает тавро матери — если она окажется поблизости. И если ранчеро честен. В противном случае отбившееся от стада животное получает его собственное клеймо. Зачастую попадается довольно много скота вовсе без клейма… «мэверики»… Те, кто клеймят скот, или тот, кто за это отвечает, ставят на таких животных то тавро, какое им заблагорассудится.

Много лет назад в Восточном Техасе человек по имени Мэверик, сбывая свой скот стадами, никогда не утруждал себя тем, чтобы пересчитать или заклеймить его. И когда на пастбище попадался неклейменый теленок, кто-нибудь обязательно говорил: «Ага, вот один из бычков Мэверика!» Отсюда и пошло название для неклейменого скота.

Когда мы приехали на ранчо, там царил покой. Мы пригнали мало скота, поскольку намеревались сразу же двинуться дальше.

В бараке оказался Джо Хинг. Не скрывая удивления, он воззрился на нас:

— Не ожидал вас, ребята. Что случилось?

— Разве ты не говорил Денни, чтобы мы приехали? Он передал, что ты готов двинуть на запад за скотом.

— Ну… пока только собирался. Но я не посылал Денни за вами — да и никого другого. Я планировал в начале той недели…

Вот так. Я посмотрел на Фуэнтеса, а он на меня.

— Денни сказал, что мы тебе нужны, — пояснил Фуэнтес. — Может быть, он тебя не понял?

Вошел Бен Ропер.

— Ну как, поддался вам Старый Бриндл?

— Он где-то там. Если хочешь, займись им. Наш приятель как раз собрал по кустам небольшую банду таких же зловредных и необузданных быков, как и сам.

Раздраженный, я отошел к дверям. Что затеял Денни? Я слышал, как Фуэнтес что-то сказал по этому поводу Хингу, но мои мысли грызли меня, как собака кость. Он дал нам… или мне это показалось… дезинформацию и таким образом получил все поле в свое распоряжение. А я мечтал побыть там еще несколько дней. Я даже выругался, вспомнив о своих планах съездить на восток и на юг. Мне хотелось отыскать пропавший скот, и у меня на сей счет имелись кое-какие предположения. А теперь пройдут дни, а то и недели, прежде чем я снова попаду туда.

— В чем дело? — спросил Бен Ропер, скручивая сигарету.

Я рассказал ему.

— Не похоже на Денни, — удивился он. — Очень хороший малый. Отличный работник… А может, ты и прав насчет девушки. После танцев он только и говорил о ней. — Бен усмехнулся. — Трудно предположить, что выкинет молодой бычок, если ему что-то взбрело в голову.

Он прикурил.

— Ладно. Зато поешь как следует. Барби-Энн расстроена, а когда она не в себе, то стряпает отлично.

Бен посмотрел на убегающие вдаль холмы.

— Тут приезжал Роджер Бэлч… Пробыл немного в доме. С тех пор она еще больше не в себе.

— Сколько отсюда до Сан-Антонио? — спросил я, меняя тему разговора.

— Никогда не ездил отсюда, — в раздумье произнес он. — Наверное, миль сто. А то и больше. — Бен перевел взгляд на меня. — Хочешь задать деру? Черт побери, приятель, ты нам нужен!

— Просто размышляю.

Присев на корточки, я поднял осколок камня и начертил на песке грубый контур плоскогорья, как я его представлял… к западу от нас.

Ближайший крупный город — Сан-Антонио, но до него далеко… несколько дней пути.

Между нами и Сан-Антонио простиралась обширная пересеченная местность, поросшие травой равнины сменялись покатыми холмами, где всегда можно было найти ручьи, чтобы обеспечить себя питьевой водой, даже если не известны большие водоемы. Но чтобы гнать телят по этому пути… особенно таких молодых… нет, вряд ли. Тогда вору нужно примириться с потерей по той или иной причине половины скота.

Угнанный скот находился где-то здесь, между нами и Сан-Антонио, и я готов поспорить, что не дальше чем в двадцати милях — где-то тут, в стране кайова. Понадобится вода… Молодняк очень много пьет, пока растет… И кто-нибудь, чтобы приглядывать за телятами… если только в распоряжении скотокрада нет большого количества воды и очень богатого пастбища.

Я посмотрел на свой рисунок. Он мне мало о чем говорил. Оставалось несколько белых пятен, которые необходимо заполнить. Нужно поговорить с кем-нибудь, кто знает эту местность и кто не станет интересоваться, зачем мне это надо. А еще лучше, чтобы тот, у кого я буду выспрашивать, даже не заподозрил, что его выспрашивают.

Выпрямившись, я подтянул ремень с кобурой, когда с крыльца дома кого-то позвали.

— Похоже, ты понадобился, — сказал Бен.

На ступеньках стояла Барби-Энн, и я направился к ней. Бен вернулся в хижину.

Барби-Энн выглядела бледной и напряженной. Ее глаза неестественно блестели, а руки слегка дрожали.

— Тэлон, — произнесла она, — хотите заработать пятьсот долларов?

Пораженный, я уставился на нее.

— Я назвала сумму — пятьсот долларов, — повторила она. — Это больше, чем вы можете заработать за год, даже если вам заплатят как охраннику у Бэлча и Сэддлера.

— Большие деньги, — согласился я. — И как же я их заработаю?

Сжав губы, Барби-Энн уставилась на меня. В этот момент ее можно было назвать какой угодно, но только не красивой.

— Вы убьете человека… Вы убьете Роджера Бэлча.

Глава 16

Ну и дела. Я стоял ошарашенный. Барби-Энн теперь не походила на прежнюю милую девушку. Кожа на скулах натянулась, а лицо пылало такой ненавистью, какую я редко встречал у мужчин, не то что у женщин.

— Убейте его, — повторила она, — и я отдам вам пятьсот долларов!

— Вы меня не за того приняли, — возразил я. — Я не убиваю по заказу.

— Но вы же стрелок! Это всем известно. Вы же убивали людей и раньше! — настаивала она.

— Я пользовался оружием только для самозащиты или защищая собственность. Но никогда не сдавал внаем свое оружие и никогда не стану этого делать. Вы не того выбрали. В любом случае, — более мягко добавил я, — вы сейчас не в себе, на самом деле вы не желаете его смерти. И не можете хотеть, чтобы убили человека.

— Черта с два! — Зрачки Барби-Энн сузились от ярости. — Я хочу видеть, как он валяется мертвый, прямо здесь, на полу. Я бы растоптала его лицо ногами!

— Мне очень жаль, мэм.

— Будьте вы прокляты! Трусливый койот! Вы его боитесь! Боитесь!

— Это не так, мэм. Ни у кого из нас нет причин убивать Роджера Бэлча. Едва ли его кто-то особенно любит, но это не повод, чтобы убивать человека.

— Вы боитесь! — гневно повторяла она. — Вы боитесь!

— Вы должны извинить меня, мэм. — Я попятился назад. — Я не убийца.

Послав мне вслед проклятия, она вернулась в дом. Как только я вошел в барак, к дверям подошел Фуэнтес.

— В чем дело? — с любопытством спросил он.

Я рассказал.

Он задумчиво посмотрел на меня, потом пожал плечами.

— Я думаю, что он сказал ей, что между ними все кончено. Или что женятся на Энн Тимберли.

— На ком женится?

Я повернулся к Фуэнтесу.

— Он ухаживает за ней. Ездит на свидания, у них все обговорено… Об этом все знают. Наверно, и Барби-Энн узнала и высказала ему это в лицо.

Джо Хинг слушал.

— Ничего, переживет, — беспечно заметил он.

— Не знаю, — помолчав, возразил я. — Она в таком возбужденном состоянии. Если не сможет найти кого-нибудь, чтобы убить его, то сделает это сама.

Выудив из-под койки вещевой мешок, я достал из него рубашку, требующую починки, и принялся зашивать дыру. Большинство ковбоев возят с собой иголку и нитки, но моя рубаха была из оленьей кожи, и я зашивал ее тонким сыромятным ремешком.

С минуту Хинг наблюдал за мной.

— Черт побери, — сказал он, — у тебя получается прямо как у портного.

— Я научился этому, наблюдая за матерью, она большая рукодельница.

Он задумчиво посмотрел на меня:

— Откуда ты, Тэлон? Ты никогда не говорил.

На Западе такой вопрос задают крайне редко. Поэтому я лишь повторил за ним:

— Это верно. Никогда.

Хинг слегка покраснел и стал подниматься, но я не желал его обидеть.

— Я с севера… Из Колорадо.

— Хорошая страна, — обронил он и вышел.

Фуэнтес лежал, растянувшись на своей койке. Теперь он сел и натягивал сапоги.

— У меня плохое предчувствие, — бросил он. — Как у старого быка перед бурей.

Взглянув на него, я запрятал конец кнута и туго затянул его.

— У меня тоже, — согласился я с ним.

На двор въехал Бен Ропер и, спешившись, стал расседлывать коня. Потом распустил лассо и заарканил свежего.

— Ну и куда он собирается, как ты считаешь? — спросил я Тони.

— Он это тоже чувствует, — ответил он. — И на всякий случай готовится.

Из дома вышла Барби-Энн и окликнула Бена:

— Совсем забыла. Харли хочет, чтобы кто-нибудь из вас подменил его. Ему надо съездить домой.

Фуэнтес начал было вставать, но я махнул ему, чтобы сидел.

— Я сам поеду.

На улице я сказал Бену:

— Пока у тебя в руках лассо, отлови и для меня одного. Этот серый вполне подойдет. Я подменю Харли.

— Но ты только что приехал, — запротестовал он.

— А ты нет? — Я улыбнулся. — Мне надо убраться из этой хижины. У меня от него начинается лихорадка.

Бен накинул петлю на серого, который, почувствовав ее, тут же успокоился. Это был хороший конь, и хоть я на нем не ездил, но видел, как он бегает. Оседлав его, я затянул подпругу.

Стоя рядом, Бен сворачивал лассо. Он не сводил с меня глаз и наконец произнес:

— Джо говорил, что у тебя был разговор с Барби-Энн. И что она хотела, чтобы ты убил Роджера Бэлча.

— Угу.

— И сколько она предложила?

— Пятьсот.

— Ух ты! — Он посмотрел на меня. — Тогда она точно сошла с ума!

— Настолько, что готова сделать это сама. — Я быстро огляделся. Поблизости — никого. — Интересно, знает ли ее папаша?

Бен закончил сворачивать лассо.

— Мимо него мало что ускользнет, — заметил он. — С виду не скажешь, но на самом деле он, кажется, знает все.

Когда я приехал, Харли дожидался рядом со стадом.

— Что-то ты долго, — заметил он.

— Она только что сказала. — Мне не очень понравилось его поведение.

Он развернул коня и уехал — не в сторону ранчо, а на юг, туда, где находился его дом.

Объезжая стадо шагом, я старался сбить его поплотнее и отметить беспокойных коров и быков, от которых только и жди неприятностей. Всегда найдутся те, что готовы вскочить и побежать или, чуть что, оторваться от остальных. Но животным хватало корма и воды, теперь они устраивались на ночь, хотя вечер еще только наступил. Скоро кто-нибудь из ребят подъедет ко мне на помощь, но скот выглядел совершенно спокойным — ему нравилось место, где его держали. Обычно с утра стадо немного отгоняли на поиски свежей травы, потом пригоняли поближе, где ранчо и холмы облегчали задачу загнать животных в загон, если требовалось.

Спустились сумерки, и солнце скрылось за горизонтом, но ночь еще не укрыла землю глубокой темнотой. То тут, то там в небе вспыхивали звезды, как бы указывая путь другим, тем, что зажгутся позже. Когда совсем стемнеет, животные могут забеспокоиться, но сейчас, тихим, ласковым вечером, они лежали или стояли, равнодушные к ходу времени, спокойно пережевывая жвачку. И те несколько маленьких телят, что появились на свет уже здесь, перестали резвиться и скакать. Даже сидя верхом на лошади, в ночном можно задремать.

Развернув серого, я поднялся на склон холма, откуда видел все стадо. Закинув ногу на луку седла и сдвинув на затылок шляпу, я погрузился в размышления.

Сначала об Энн… Если разобраться, то она совсем не плохая девушка, полная огня и жизненных сил. Когда меня ранили, Энн действовала как надо.

Я еще с некоторой предосторожностью носил ремень, но рана стала значительно лучше. Хотя я и потерял много крови, она уже затянулась коркой и, если только не затевать борьбы с каким-нибудь отчаянным быком, должна скоро зажить. Я еще очень уставал, но это будет до тех пор, пока не восстановятся прежние силы. А я надеялся, что воздух бескрайних равнин, чистый и свежий, быстро меня исцелит.

От Энн мои мысли перескочили на Хину Бенн. Когда мы танцевали, на мгновение мне показалось, что в мире все замечательно.

Потом я вспомнил Лизу. Ее образ не вызвал у меня никаких романтических настроений, только всплыла в мозгу беспокоившая меня загадка: кто она и откуда взялась? Она торопилась вернуться домой, что говорило о строгом отце или муже… Однако она уверяла, что мужа нет.

Когда совсем стемнело, появился Бен Ропер.

— Поезжай выпей кофе, — посоветовал он. — У тебя впереди долгая ночь.

— Хорошо, — отозвался я, но уезжать не торопился. — Ты знаешь места к югу отсюда?

— Немного. На юго-восток. Мы иногда ездили в Сан-Антонио. Вчетвером или впятером это почти безопасно. Хотя Розитер говорил, что, по слухам, в тех краях орудуют апачи.

— А поселенцы?

Бен покачал головой.

— Там их нет, если они только не попрятались. Ах да! Живут несколько немцев из Фридериксбурга… Они лишь время от времени перегоняют этим путем небольшие стада.

— Денни не появлялся?

— Скорее всего, он остался ночевать в хижине. — Бен посмотрел на меня. — Ты готов выступить против Ингермана и остальных?

— Они не станут чинить препятствий.

Он повертел шляпу в руках, потом водрузил себе на голову. Я заметил, что он всегда так делает, когда ворочает мозгами.

— Ну ладно, — с сомнением произнес он. — Однако я буду там, и с оружием.

— Бен? Ты хороший парень, Бен. Тут нет никого, кто бы лучше тебя прикрыл мой тыл. Я верю, что на сей раз они постараются сохранить лицо и обойтись без осложнений, но нам нужно быть готовыми к выходкам со стороны Джори. Если они догадливы, как я надеюсь, то отправят его куда-нибудь подальше. Он чуть что хватается за револьвер, ему не терпится доказать, какой он крутой парень.

— Я это давно заметил. — Бен повернул коня. — Съезди выпей кофе, — добавил он.

Я махнул ему и легким галопом поскакал к дому.

На ранчо все было спокойно. В хижине горел свет, в доме светились два окна. Направив коня в загон, я заарканил и оседлал себе на ночь другую лошадь, привязал ее к жердям и отправился в хижину.

Джо Хинг читал газету, Фуэнтес спал.

— Денни не появлялся? — спросил я.

— Он, наверное, в хижине, — ответил Хинг. — Как там скот?

— Ведет себя спокойно. С ним сейчас Бен.

Из пары запасных седельных сум я достал патроны и вставил несколько в пустые гнезда патронташа. Джо положил газету и снял очки.

— Значит, ты не ожидаешь неприятностей на западе?

— У меня был разговор с Бэлчем. Если мы отнесемся к этому легкомысленно, то они могут вмешаться. Вспомнить старые обиды… особенно это касается Джори Бентона.

— Все дело займет три-четыре дня.

— Джо, ты ведь бывал в здешних окрестностях? Что находится к юго-востоку отсюда?

— Сан-Антонио, — он улыбнулся, — но до него надо ехать и ехать… кажется, больше ста миль.

— Я имел в виду страну кайова.

— А это как раз там. Страна кайова, команчей и апачей. По тем местам проходит их военная тропа, когда они движутся из Мексики или из долины Панхэндл. Говорят, у команчей где-то есть тайное убежище в Панхэндле.

— Я имел в виду тех, что ближе.

— Ничего о них не знаю. Там несколько хороших водоемов, однако народ не очень-то к ним рвется из-за кайова.

Некоторое время я сидел молча, беспокоясь о Денни и думая о Лизе… Все-таки откуда, черт побери, она взялась? И куда подевалась?

Когда я вышел на улицу, совсем стемнело. Мой конь повернул голову и посмотрел на меня, но я направился к дому и вошел в столовую.

В кухне горела единственная керосиновая лампа, стол уже приготовили для завтрака и накрыли скатертью в бело-голубую клетку. Я взял кружку, кофейник и подошел к столу. На буфете лежало несколько пирожков, и я, прихватив парочку, сел верхом на стул и уставился на скатерть, но не замечал ее. Мне виделась страна к юго-востоку отсюда в сторону плато Эдвардса. Там было полно каньонов и провалов — вполне достаточно, чтобы укрыть несколько армий, — а также обширная пересеченная местность, богатая водой, если только знать, где искать… И к тому же туда никто не ездил из-за кайова.

Была ли связь между Лизой и тем, кто крал скот? Вполне возможно, хотя мне не нравилась сама эта мысль. И кто стрелял в меня? Кто-то из тех, кого я знаю? Или кто-нибудь, совершенно нам всем неизвестный?

Мысленно я медленно просеивал имена и лица через сито воспоминаний. Но из этого ничего не вышло. Из смежной комнаты донесся неясный звук, и в дверях замаячил силуэт Розитера.

— Джо?

— Это Тэлон, — отозвался я. — Бен подменил меня, чтобы я выпил кофе.

— А! — Старик подошел к столу, вытянув руку и нащупывая угол. — Я слышал, у тебя неприятности.

— Ничего такого, с чем бы я сам не справился, — ответил я с большой уверенностью, чего не чувствовал на самом деле. — В меня несколько раз стреляли, но не может же этот тип вечно скрываться.

— И как тебе теперь быть? Не будет же он вечно промахиваться?

— Если что случится, то всегда есть Барнабас, — сказал я, — и ребята Сэкеттов.

— Сэкетты! Что у тебя с ними общего?

— Ты что, не знаешь? Моя мама — Сэкетт. Она жила в горах Теннесси, пока ее не нашел мой отец.

— Вот это да, будь я проклят! Мне следовало бы догадаться. Нет, — покачал он головой, — я никогда не знал. — Я потягивал кофе, а он барабанил пальцами по столу, — Ты хочешь сказать, что если тебе понадобится, то появится все семейство?

— Думаю, да. Только мы считаем, что каждый из нас сам в состоянии справиться с тем, что встречается на пути. Клан собирается только в том случае, если перевес действительно на стороне врага… или когда один из нас оказывается в безвыходном положении. Тот, кто пытается убить меня, не представляет, что произойдет, если ему это удастся. Здесь я один, но по стране рассеяны семь или восемь Сэкеттов и Тэлонов, и они отыщут того, кто это сделал.

— Если найдется, кого искать.

Пирожки оказались вкусными, да и кофе не хуже, однако у Розитера явно было что-то на уме, раз он расселся здесь после ужина.

— Ты разговаривал с Барби-Энн?

— Несколько раз, — ответил я.

— Она замечательная девушка, да, замечательная… Сейчас она чем-то расстроена, и не мне говорить, чем именно. — Розитер повернул лицо в мою сторону. — Между вами ничего не произошло?

— Нет, сэр, ничего.

— Тебе могло и не посчастливиться, Тэлон. Она чудесная девушка, в здешних местах не найдется лучшей поварихи или кулинара. Барби станет кому-то хорошей женой.

Теперь я начал испытывать беспокойство. Мне не нравилось то, к чему он клонил. Взяв последний пирожок, я откусил кусок и запил его кофе. Потом поспешно встал.

— Меня ждет Бен. Я лучше пойду.

— Ну ладно. — Его голос прозвучал раздраженно. — Но ты подумай об этом.

Я сделал еще глоток и вышел, однако немного задержался на крыльце, дожевывая пирожок. В темноте я услышал голос Барби-Энн, как нельзя лучше соответствовавший выражению ее лица, которое я видел сегодня днем.

— Папа? Ты что пытаешься сделать? Выдать меня замуж за этого незавидного ковбоя?

— Ничего подобного. Я подумал, что…

— Ну так вот и не думай! Когда я соберусь замуж, то сама выберу себе мужа. Наверное, тебе пора знать. Я уже выбрала.

— Что ты сделала? Вышла замуж?

— Нет, папа. Я выбрала себе мужчину. Я собираюсь выйти за Роджера Бэлча.

— За Роджера Бэлча? — Его голос стал чуть громче. — Я считал, что его отец намеревается женить сына на дочери майора Тимберли.

Ее голос прозвучал холодно и слегка зловеще:

— Все переменится, папа. Поверь мне, все переменится.

— За Роджера Бэлча? — Розитер произнес это задумчивым тоном. — Что ж, Барби, не я подал такую мысль. За Роджера Бэлча… только этого не хватало!

Я вернулся к стаду. Напутствуемый моими благодарностями, уехал Бен Ропер, а я двинулся в объезд. Большинство животных лежало, устроившись на отдых до полуночной перемены позы.

Ночное, когда все вокруг спокойно, самое лучшее время для размышлений. А сейчас все было совершенно спокойно и коровы составляли самую подходящую компанию. Нужно только поудобней усесться на коня, предоставив собственным естественным рефлексам следить за непорядками в стаде, и тогда мысли потекут, как им заблагорассудится.

Я возвратился к подслушанному разговору. Не то чтобы кто-то сказал нечто ужасное, но сам тон, которым велась беседа… то, что чувствовалось за голосом…

Я готов был поклясться, что Роджер Бэлч объявил Барби-Энн, что между ними все кончено, и именно по этой причине она захотела, чтобы я убил его. Но теперь она передумала и собралась выйти за него замуж. Девица явно потеряла голову от ревности.

Что бы это все значило?

Притворяется? Передумала? Или же — от этой мысли меня словно обдало холодной водой — она подумала о чьей-то еще смерти?

Например, Энн Тимберли…

Глава 17

Джо Хинг оседлал коня и посмотрел на нас. Тут собрались Бен Ропер, Тони Фуэнтес и я, все верхом и готовые отправиться в путь, несмотря на то, что еще не взошло солнце.

— Главное поспокойней, — посоветовал Джо. — Не возбуждайте скот. Отбирайте со «Стременем» и «Шпорой» и гоните сюда. Не связывайтесь с Джори Бентоном, да и вообще ни с кем из них. Возможно, Джори сам будет напрашиваться, хотя Тэлон считает, что они не станут вмешиваться. Будем надеяться, что это так, но все же не удаляйтесь друг от друга дальше, чем необходимо. Три выстрела подряд — все собираемся вместе.

— Где?

— Там, где мы впервые встретились с Тэлоном. Именно там. Но если придется, то спрячьтесь и примите бой. Вы все взрослые люди и знаете, что должны делать. Действуйте как можно спокойнее и возвращайтесь. Нам ни к чему осложнения, если их можно избежать. Во-первых, от них никакого проку. А во-вторых, перевес в людях и оружии не на нашей стороне. — Джо помолчал. — И не потому, что мы не умеем драться. Мы можем. Я воевал у Джо Стюарта. Фуэнтес вырос сражаясь, а Бен служил в шестом кавалерийском. И если понадобится, мы всегда постоим за себя.

Я взглянул на Бена:

— В шестом кавалерийском? Ты никогда не встречался с долговязым парнем по прозвищу Уильям Телль?

Бен рассмеялся:

— Не могу удержаться. Только слез с гор, ничего не соображал, но стрелять он умел — это точно!

— Он мой двоюродный брат.

Бен Ропер удивленно посмотрел на меня.

— Будь я проклят. Ты — двоюродный брат Телля? Я считал, что Тэлон — французская фамилия.

— Так оно и есть. Моя мать Сэкетт.

Мы молча отправились в путь. До угодий Бэлча и Сэддлера предстояло проехать несколько миль, но их всадники могли оказаться где угодно, и мы надеялись заметить их первыми.

На поросших невысокой травой и редкими купами меските склонах холмов мы заметили кое-какой скот, в основном с клеймом Бэлча и Сэддлера. Выбираясь из низины на гору, заметили впереди трех всадников. Одним оказался Ингерман, другим — Джори Бентон, а третьим — сам Роджер Бэлч.

— А теперь поспокойней! — предупредил Джо. Потом со злостью добавил: — Только не хватало этого задиры!

Мы остановились, ожидая их приближения. Я немного отвернул коня в сторону, Фуэнтес сделал то же самое.

Впереди скакал Роджер Бэлч.

— И куда, черт побери, вы претесь? — заорал он.

— Собираем скот «Стремени» и «Шпоры».

— Вам же сказано, что такого здесь нет! А теперь разворачивайтесь и выметайтесь вон.

— Несколько недель назад, — спокойно возразил я, — скот со «Стременем» и «Шпорой» бродил чуть подальше. Его мы и хотим забрать — больше ничего.

Роджер повернулся ко мне.

— Ты, как я понял, Тэлон. Слышал о тебе. — Он посмотрел на меня в упор. — Ты купил коробку? На вечере?

— Да, я там был.

— Вот и хорошо! А теперь сматывайте удочки. Не то мы прогоним вас!

— На твоем месте я бы сначала поговорил с отцом. Последний раз, когда я с ним беседовал, у него не возникло никаких возражений против того, чтобы мы собирали здесь скот.

— Убирайтесь! — выкрикнул он. Но потом до него вдруг дошел смысл моего замечания. — Ты говорил с папой? Когда?

— Несколько дней назад. На востоке отсюда. Похоже, мы поняли друг друга. Поговорили вполне по-дружески. Мне показалось, что он не заинтересован в осложнениях, если их можно избежать.

Тут грубо вмешался Джори Бентон:

— Черт возьми, Родж, дай я займусь им! К чему вся болтовня? Мне не послышалось, что ты собрался прогнать их?

— Нет никакой необходимости в ссоре, — спокойно сказал Хинг. — Мы всего лишь хотим забрать свой скот с ваших пастбищ и не станем возражать, если ваши ребята заберут ваш скот с наших.

— А может, вы захотите произвести обмен? — предложил Ропер. — Вы оставляете у себя наш скот, найденный на ваших пастбищах, а мы у себя — ваш, найденный на наших.

— Черта с два! — заявил Роджер. — Откуда нам знать, сколько у вас наших голов?

— Точно так же и мы не знаем, сколько у вас нашего добра, — сказал Ропер.

Джори Бентон отъехал в сторону. Он сгорал от нетерпения показать себя.

— Ты велел им проваливать, Родж, — неожиданно выступил он. — Давай заставим их это сделать!

Роджер Бэлч колебался. Упоминание о моем разговоре с отцом беспокоило его. Он мог быть выскочкой, напрашивающимся на неприятности, но вряд ли хотел ссориться со своим отцом.

Не знаю, чем бы все кончилось — мой револьвер покоился в кобуре, а винтовка — в чехле, мы стояли друг против друга, готовые к схватке, — если бы неожиданно в разговор не вступил Ингерман:

— Подождите-ка. Вон едет сам Бэлч.

Я не спускал глаз с Бентона, но расслышал приближающийся топот копыт — и не одной лошади.

Подскакал Бэлч, а с ним еще двое.

— Па? Этот человек говорит, что у вас с ним полное взаимопонимание. И что он может собирать скот.

Бэлч взглянул на меня.

— А что он еще сказал?

— Больше ничего.

Бэлч развернул коня.

— Собирайте свой скот, — кивнул он мне, — но не слишком путайтесь под ногами. Я не хочу, чтобы вы распугали всех моих коров.

— Спасибо, — сказал я и проехал мимо Бентона.

— В следующий раз! — прорычал он.

— Всегда пожалуйста, — отозвался я.

Поднялся холодный пронизывающий ветер. Мы двинулись в путь. Обнаружив нескольких животных, принялись прочесывать заросли меските, чтобы собрать их.

Потом разделились и тщательно проверили несколько квадратных миль каменистой пересеченной местности. Нам часто попадался скот с клеймом Бэлча и Сэддлера, но к закату мы все же набрали тридцать семь голов «Шпоры» и девять «Стремени». Загнав их в каньон, развели костер. К тому времени здорово похолодало, с севера задул знаменитый техасский шквальный ветер.

Целых три дня, невзирая на такую холодную, отвратительную погоду, мы носились по пастбищу, подняв воротники и завязав лица шейными платками — все, кроме Джо, у которого шляпа оказалась без ремешка, и ему пришлось привязать ее шейным платком, чтобы не сорвало шквалом.

Обосновавшись в каньоне, на опушке мескитовых зарослей леса, мы каждый раз перед закатом собирали побольше дров, чтобы поддерживать огонь. Когда-то давно кто-то расчистил тут около акра зарослей, собираясь, вероятно, построить дом, и теперь поблизости лежала куча выкорчеванных корней меските.

На третий день появился Бэлч, в сопровождении Ингермана.

— Хочу проверить скот, — заявил он.

— Давай, — согласился я, стоя у костра и грея руки.

Ему не потребовалось много времени, чтобы сориентироваться. Он несколько раз проехал сквозь стадо и вокруг него, потом приблизился к костру.

— Есть кофе, — предложил я. — А вот еда на исходе.

— Может, прислать? — спросил Бэлч.

— Не надо, мы уже почти закончили. С наступлением дня погоним их отсюда.

— Вы хорошо собрали. — Он посмотрел на меня. — Совсем нет молодняка.

— Нет. — Я присел на корточки у огня. — Бэлч, я хочу задержаться на несколько дней и поискать на юго-востоке отсюда.

— Расстанешься со скальпом. Год назад у меня там пропал ковбой… хороший парень. Его звали Том Уитт. Поехал туда, как он сказал, на поиски скота. Больше я его не видел, а конь вернулся с залитым кровью седлом. Тогда шел дождь, и мы не нашли никаких следов.

— Бэлч, — сказал я, — у тебя есть несколько охранников. Ингерман знает свое дело… Он один из лучших, с кем мне пришлось столкнуться… И нужно, чтобы кто-то держал Бентона в узде.

— Это сделает Родж.

Глотнув кофе, я никак не отреагировал. Он смотрел на меня, словно ожидая чего-то, но я промолчал.

— Забудь это, Тэлон. Просто забудь. Бентон неплохой парень, даже если слегка заводной.

Выплеснув на землю кофейную гущу, я встал.

— Понимаешь, он носит оружие. Если человек вешает на себя оружие, то вместе с тем возлагает на себя ответственность за свои поступки. Я хочу, чтобы ты понял, что проблемы Бентона — это лишь его проблемы и ни к чему им становиться проблемами Бэлча.

— Он работает на меня.

— Тогда ты и следи за ним, — немного резче произнес я. — Если бы ты тогда не появился, кто-нибудь мог бы погибнуть, а то и не один. У тебя сын, а мужчина обычно гордится своим сыном.

— Родж сам позаботится о себе. — Бэлч посмотрел на меня. — Не связывайся с ним, Тэлон. Он разорвет тебя на части. Хоть парень и не вышел ростом, но ловок и силен.

— Ладно, — ответил я.

Он поднялся на ноги, хотел, видно, что-то добавить, но так и уехал, ничего не сказав. Бэлч был жестким, очень тяжелым человеком, но и очень одиноким. Он считал, что мир отгородился от него стеной, поэтому постоянно пытался проломить ее, не понимая, что сам выстроил эту стену.

С рассветом мы выгнали скот из каньона. Стадо насчитывало почти двести голов, в основном с клеймом «Шпоры».

Когда мы выбрались на плоскогорье, моросил холодный дождь. Степь выглядела ровной, как пол, но я знал, что это не так. Здесь попадались каньоны, глубоко врезавшиеся в тело земли; некоторые из них достигали двухсот футов глубины. И в некоторых из них мог скрываться скот.

Хинг оказался неглупым малым.

— Тэлон, вы с Фуэнтесом прочесывайте ближайшие каньоны и гоните свой скот вниз, а если здесь найдется выход, выводите сюда. А мы с Беном останемся со стадом. — Потом добавил: — Не исключено, что кто-то попытается разогнать наше стадо, поэтому лучше быть поблизости.

Об этом я как-то не подумал, а ведь Роджер или Джори Бентон вполне были способны на такую пакость. Просто назло, если не без каких-то других причин.

Мы ехали по равнине, пока прямо перед нами не возник ближайший каньон, расколовший землю широкой трещиной. Ничто не предупреждало о нем. Трещина шириной в несколько сот ярдов, на дне которой росла трава, кусты и даже пара хлопковых деревьев, открылась совершенно неожиданно. И еще там паслись коровы.

Исследуя край, мы обнаружили довольно крутой спуск, по которому ходил скот. Мой конь почти сел на ляжки, когда мы съезжали вниз.

На некоторых скалах я разглядел индейские письмена, и мне захотелось остановиться, чтобы как следует осмотреться. Фуэнтес глянул на письмена, потом на меня.

— Старые, — сказал он. — Очень старые.

— Ты что-нибудь можешь прочесть?

Он пожал плечами.

— Немного. — И снова взглянул на меня. — Моя бабка была из племени команчей, но это не их письменность. Она древней, значительно древней.

Фуэнтес заметил большого быка со «Стременем» и принялся погонять его. Не желая идти, бык выставил на меня острые как нож рога, но я двинул прямо на него, и, не выдержав натиска, он отскочил в сторону, сердито помахивая хвостом. В каньоне паслось довольно много нашего скота, и к тому времени, когда мы добрались до горловины, у нас уже было примерно тридцать голов, в основном крупных, хорошо откормленных животных.

Мы выехали на ровное место, поросшее редким мескитником. Там тоже бродили несколько коров, и, оставив Фуэнтеса подгонять и присматривать за стадом, я направился к ним проверить клеймо. Мне попалось несколько животных с клеймом Бэлчаи совсем немного — майора. Отогнав четырехлетку, я направил его к нашему стаду; мой конь знал свое дело. Он был хорошо объезжен и разбирался в коровьих повадках, что значительно облегчало работу. Разъезжая верхом на нем, мне только и оставалось, что гордо восседать.

И все же мне не нравилось, что мы забрались так далеко. Мы находились в добрых пяти милях от Хинга и Ропера, хотя нам следовало держаться вместе.

Погоняя добытых коров, я присоединился к стаду.

— Ты знаешь, как отсюда выбраться наверх? — спросил я Фуэнтеса.

Он показал вперед на то, что казалось высокой сплошной стеной Столовой горы.

— Видишь вон ту белую точку на скале? Так вот там за ней есть пологий подъем наверх.

Пока Фуэнтес гнал стадо, я ездил широкими кругами, проверяя клейма; нашего скота больше не оказалось. Неожиданно я наткнулся на полускрытый кустом меските небольшой костер. Над ним еще поднимался слабый дымок, однако угли уже почернели, и только на концах некоторых почерневших поленьев тлел слабый красный огонек.

Неподалеку от костра земля оказалась изрытой; мне были знакомы эти приметы. Кто-то завалил и оклеймил быка. Виднелись пятна крови от кастрации, а земля казалась вспаханной от ударов копыт.

Я уже повернул от костра, когда засек кое-что еще. Это было место, куда ставили прислоненное к стволу меските винтовку с раздвоенным прикладом.

Тони находился неподалеку, и я окликнул его. Он легким галопом подъехал ко мне. Я показал ему то, что обнаружил, включая и след от винтовки.

— Хочу видеть это клеймо, Тони, — сказал я.

Он кивнул, и мы, оставив стадо на месте, быстро объехали вокруг, проверяя каждое клеймо и высматривая свежее. Но таковых не нашлось. Тони осадил лошадь бок о бок со мной. Сняв сомбреро, он стряхнул с него набравшуюся воду.

— Да, он хитер, Майло. Он отогнал этого быка… скорее всего, на несколько миль от места, где заклеймил.

Думая о том же, я высматривал следы, но ничего не обнаружил.

Вместе со скотом мы двинулись дальше. Был ли тот, кто оклеймил быка, скотокрадом? Или работником, поставившим клеймо своего хозяина на мэверике? Ведь он отловил не бычка, а вполне взрослое животное… Быка, из-за которого могли возникнуть неприятности.

Больше всего мне хотелось поездить и поискать. Однако Хинг и Ропер ждали на Столовой горе, охраняя стадо, и нам нужно было отогнать к ним собранный скот, поэтому я неохотно повернул обратно, по дороге пытаясь припомнить, попадался ли мне кто-нибудь с подобной винтовкой.

Существует множество разных типов ружей, и я вспомнил не менее пяти с таким же вырезом на прикладе, который видел. Такие приклады имели одна из моделей «шарпа», а также «балларда» и некоторые кентуккийские карабины Джеймса Брауна.

— Ты случайно не знаешь, у кого есть такая винтовка? — спросил я Тони.

Фуэнтес покачал головой:

— Нет, амиго. Мне встречались такие винтовки, но не здесь.

Мы разворачивали стадо, чтобы взобраться на Столовую гору, когда услышали выстрел.

Он резко и отчетливо прозвучал в вечернем воздухе — одиночный трескучий хлопок, а за ним, отразившись от скал, раскатилось эхо.

Одним прыжком я послал коня мимо коров и выкарабкался на край каньона. Оказавшись наверху, я увидел слегка разбредшееся стадо, услышал топот копыт и разглядел уносившуюся прочь лошадь, понукаемую диким гиканьем.

Раздался второй выстрел, поближе, и я увидел, как Джо Хинг распростерся на земле, потом попытался встать и снова рухнул.

Подбежал Ропер с винчестером в руках. Я бросил взгляд вслед удирающему всаднику, потом подскакал к стаду и соскочил с седла.

Джо Хинг поднял на меня глаза.

— Джори Бентон! Дьявол его побери, я никогда не умел быстро выхватывать револьвер.

Глава 18

— Бен, что случилось?

Он пристально посмотрел на меня, его лицо полыхало от гнева и стыда.

— Да будь он проклят! Я отошел за скалу — вон туда, чуть подальше. Хотел всего на минутку, но этот паршивый койот, видно, где-то затаился и выжидал. — Бен покачал головой. — Как только я исчез из виду, он — тут как тут. Услыхав его коня, я решил, что это ты или Фуэнтес. А потом раздался выстрел. Он даже крикнул: «Если они отступили, то я — нет! Я им покажу!» И еще раз выстрелил.

— Это был Бентон?

— Голос вроде его. Я не подоспел вовремя и видел его только со спины, но он мчался на той гнедой кобыле со звездочкой, на которой мы видели его тогда. Я выстрелил, но он был уже далеко и скакал слишком быстро.

Фуэнтес стоял на коленях рядом с Хингом, зажимая рану и пытаясь облегчить ему боль. Теперь я видел, что, кроме всего прочего, он умеет обращаться и с ранами.

— Бен, нам нужен фургон. Не съездишь за ним?

— Конечно. — Бен направился к своей лошади, стоявшей в нескольких ярдах. — Будь все проклято! И зачем я только оставил его одного. Черт, я…

— Забудь об этом, Бен. Хинг уже взрослый мужчина. И он здесь за главного. Не было необходимости охранять его.

— Я убью его! — в гневе произнес Бен.

— Не нарывайся, Бен. Не стоит. Джори скор на руку… Ну а отправишься за ним, помни это. Он слишком скор… и не станет раздумывать. Если дело дойдет до перестрелки, рассчитывай на свой первый выстрел. Видал я таких, Для них главное — быстро выхватить оружие, и все. Семь из десяти пуль попадают в пыль перед мишенью. Просто не дай ему выстрелить во второй раз.

— Да ну его к дьяволу!

— Оставь его пока, Бен. Такие долго не живут. Как насчет фургона?

Когда Бен уехал, мы перенесли Хинга во впадину, находившуюся чуть ниже уровня прерий. Затем из плоских осколков скалы, отколовшихся от края Столовой горы, я соорудил нечто вроде преграды от ветра. Мы накрыли Джо его седельным чепраком и стали ждать.

— Вот проклятый задира! — раздраженно воскликнул Фуэнтес. — Готов убить хорошего человека не задумываясь.

— Будем надеяться, что не нашего Джо, — сказал я, рассматривая горизонт вдали. Если я только не ошибался, Джори Бентон должен был вернуться, чтобы похвастаться своим поступком — что он быстрей, чем Джо Хинг, выхватил револьвер и убил его… Ну нет, Джо выживет! Он просто обязан выжить! Однако до ранчо далеко, и обратно, на фургоне, ехать тоже долго. Я зло выругался.

Но меня не оставляла мысль о том, что случится позже. Джори вернется к своим и расскажет, как уложил Джо. И если Бэлч не окончательный идиот, то он тут же выгонит Бентона. Но все может обернуться и по-другому. Кто-то из его людей, чтобы замести следы, надумает довести начатое до конца еще до того, как у нас появится шанс посчитаться. По этой причине я и остался с Джо и Фуэнтесом, а не отправился за фургоном.

Я подошел к своему коню и вытащил винчестер. Тони посмотрел на меня, но ничего не сказал. Да и ни к чему. Он, как и я, знал, чего ждать. Да и Бен Ропер, думаю, тоже.

Набрав дров, я развел костер на ночь, время от времени поглядывая в сторону каньона. Если бы спуститься туда…

Здесь, на открытой вершине Столовой горы, в этой маленькой впадине, мы практически не имели прикрытия.

Открыв глаза, Джо осмотрелся вокруг и попробовал подняться.

— Осторожней, Джо, — остановил его Фуэнтес. — У тебя тяжелая рана.

— Я выкарабкаюсь?

— Ну конечно, черт возьми! — решительным тоном ответил я. — Только лежи спокойно. — Потом спросил: — Джо? А как ты смотришь на то, чтобы перевезти тебя? Мы послали за фургоном, но пока… вниз, в каньон?

— Ты думаешь, они вернутся? Это Джори подстрелил меня. Проклятье, ребята, у меня не было шанса. Этот гад подъехал и заявил, что раз они не хотят вмешиваться, то это сделает он, а потом пальнул в меня. — Мы внимательно слушали. — Черт побери, я умею стрелять, но никогда не ходил в наемных стрелках! Он просто выстрелил в меня, а когда появился Бен, с гиканьем смылся. Я и не думал, что он станет стрелять. Он подъехал… — Голос Джо совсем ослаб, и он закрыл глаза. Потом они открылись. — У вас есть вода? У меня в горле все пересохло.

Фуэнтес поднял свою флягу. Он придерживал ее, пока Хинг пил. Потом Джо медленно закрыл глаза. Но через какое-то время снова открыл их.

— Я готов ехать, ребята, мне здесь нравится не больше вашего.

Внизу хватало воды и дров, и мы могли легко соорудить укрытие на случай дождя, а также устроить для Джо теплое место. На вершине же горы поддерживать огонь на ветру было совсем не простым делом.

Мы поднесли Хинга к его коню и усадили в седло. Джо был настоящим ковбоем-наседкой. Он провел верхом на хребте скачущего бронка больше лет, чем на ногах, поэтому держался за свою любимую игрушку обеими руками, пока мы вели его коня вниз в каньон.

Посмотрев на Джо, я заметил, что его лицо побелело и осунулось. Он плотно сжимал губы, но не издал ни одного звука. Пока мы спускались, слышался только стук копыт по камням и поскрипывание седел. Фуэнтес ехал впереди, а я рядом с Джо, сразу же за ним.

Очутившись на ровной земле среди ивняка, вблизи хлопковых деревьев, замеченных мною еще раньше, мы приготовили для Джо постель из ветвей и листьев ивы. Зная, что фургон до утра не появится, устроили над ним навес. Потом привязали лошадей и собрали дров для костра.

Хинг лежал очень спокойно, временами то засыпая, то впадая в беспамятство и заговариваясь во сне. Он все время упоминал имя Мэри, которое я никогда от него раньше не слышал.

— С рассветом я ненадолго отлучусь, — предупредил я. — Хочу согнать собранный скот и направить в сторону дома.

— Si. — Наверняка Фуэнтес сам подумывал о том же. — А если появится фургон, мы сами пригоним стадо.

Фуэнтес заснул, а я караулил, давая Хингу время от времени попить, устраивая его поудобнее и то и дело вытирая шейным платком пот с его лба.

Хинг был хорошим человеком, слишком хорошим, чтобы так просто умереть из-за безрассудного и никчемного недоростка. Я мысленно проследил путь Бена Ропера до ранчо, стараясь проделывать его шаг за шагом, чтобы предугадать, когда он появится на ранчо и как много времени потребуется до его возвращения. Мы развели костер в скалистой ложбине и дали ему потухнуть, чтобы остались одни угли, которые и поддерживали тепло. Если Джо внезапно проснется, то так ему будет комфортней.

В полночь я толкнул Фуэнтеса носком сапога. Он сразу же открыл глаза.

— Я посплю, а ты разбуди меня около трех.

— Bueno, — согласился он. — Так ты думаешь, амиго, они придут?

Я пожал плечами.

— Скажем так, они могут это сделать. Я сам не знаю. Но нам надо быть начеку.

Несколько минут я лежал без сна, прислушиваясь. Где-то в ручье или неподалеку от него пела свою песню лягушка, а на одном из хлопковых деревьев ухала сова.

Меня разбудило прикосновение руки к плечу.

— Все спокойно. Джо спит.

Я вытряхнул свои сапоги — на тот случай, если в них заползла парочка пауков, ящериц или змей, потом натянул их и потопал на месте. Фуэнтес улегся спать, а я приблизился к раненому. Его голова склонилась набок, он тяжело дышал. Губы пересохли и потрескались.

Подойдя к костру, я подбросил немного дров. Потом сел в темноте, прислонившись спиной к большому старому хлопковому дереву, и попытался разобраться в сложившихся обстоятельствах.

Ни Бэлч, ни мы не крали скот. И я сомневался, что это делал майор… но как насчет Сэддлера? Конечно, я никогда не доверял ему, он мне не нравился, но нельзя же из-за этого считать его вором.

Кто-то неизвестный? Имеет ли он отношение к Лизе?

И что теперь делать?

Во-первых, попытаться разузнать, откуда приехала Лиза, найти ее, разобраться в ситуации и, может быть, исключить ее из подозреваемых.

Затем, наверное, нужно разведать местность в районе плато Эдвардса.

Время от времени я вставал и ходил вокруг, прислушиваясь. Останавливался рядом с лошадьми и с каждой заговаривал успокаивающим тоном. Ночь выдалась очень темной и необыкновенно спокойной.

Мои мысли вернулись к Энн Тимберли и Хине Бенн. Не так-то просто найти двух таких очаровательных девушек в одном обществе. И все же, если подумать, подобное явление не столь уж необычно для Техаса, где красивые девушки попадаются в самых неожиданных местах.

Вернувшись к нашему небольшому костру, я подбросил еще дров и отошел на край лагеря в тень, стараясь держать глаза подальше от огня, чтобы лучше видеть в ночной тьме. Ветер шелестел в листве, одна из ветвей скрипнула, словно потерлась о другую, а где-то далеко под ивами что-то упало и издало слабый шлепок, ударившись о землю.

Обеспокоенный, я прислушался и внезапно передвинулся, не желая больше подолгу находиться на одном месте. Меня раздражали ощущения, вызываемые этой ночью. Было спокойно и сыро… но мне чудилось, что кто-то притаился в темноте.

Я подумал о невидимом и неизвестном снайпере, стрелявшем в меня. А что, если он появится прямо сейчас, когда я привязан к этому месту и заботам о раненом?

Сначала послышался какой-то звук… Потом я четко различил перестук конских копыт… Всадник в ночи?

Кто это?.. В такую непогодь?

И снова в листве зашумел ветер. Всадник приближался. Вернувшись к границе света и темноты, я тихо позвал:

— Тони?

Он мгновенно проснулся. Его слегка освещал свет костра, и я увидел, что его глаза открыты.

— Всадник… скачет прямо к нам.

Место, где спал Тони, мгновенно опустело — он уже очутился в тени, и я уловил отблеск костра на его стволе. Да, этот мексиканец двигался как кошка.

Всадник уже пробирался сквозь заросли меските, и я слышал звук, издаваемый его лошадью, когда она выбирала путь между деревьями, неуверенно, но неуклонно приближаясь. Это не случайный всадник — кто-то едет именно сюда, в это самое место.

Неожиданно лошадь оказалась совсем близко, ее шаг замедлился, но она продолжала двигаться. Из темноты меня окликнул женский голос:

— Майло?

— Сюда! — отозвался я.

Это была Энн Тимберли.

Глава 19

Пораженная, она смотрела на меня.

— Но… но мне сказали, что вы ранены!

— Не я. Джо Хинг нарвался на пулю. Джори Бентон подстрелил его.

— Где он? — Прихватив с собой седельные сумки, Энн соскочила с седла раньше, чем я сообразил подать ей руку. Не успел я ответить, как ее глаза отыскали Джо. Она быстро подошла к нему и расстегнула рубаху.

— Мне нужна горячая вода и побольше света.

— Нам не в чем согреть воду, — возразил я.

Она бросила на меня презрительный взгляд.

— У Тони есть фляга, повесьте ее над огнем, и вода в ней быстро согреется. И не смотрите на меня так. Мне уже приходилось иметь дело с ранами. Кажется, вы забыли, что я выросла в армейском лагере!

— Я этого и не знал.

Тони снял чехол со своей фляги и привязал ее к палке с развилкой на конце, чтобы можно было держать над огнем. Я принес дров и развел посильнее огонь.

— Как вы добрались сюда? — спросил я.

— На коне, глупый. Они едут на фургоне, но я решила, что это слишком долго. Поэтому выехала вперед, посмотреть, что можно сделать.

Энн разговаривала, не отрываясь от работы. Она тщательно промыла рану, а затем приложила к ней какой-то антисептик на куске ткани, которую сначала смочила в воде.

Никто не питал иллюзий.

Конечно, Энн разбиралась в огнестрельных ранах, как и во всех остальных, в то время и сами доктора знали ненамного больше, к тому же больниц поблизости не было и в помине. Выживет ли раненый, обычно зависело от хорошего ухода и крепости его здоровья — в основном от последнего. Однако мне доводилось видеть, как выживали даже после самых немыслимых увечий.

Тони взял лошадь Энн, поводил по кругу и принялся обтирать насухо. Лошадь скакала во весь опор и к тому же слишком долго. Глядя на склонившуюся у огня Энн, мне оставалось только в изумлении качать головой. Ни минуты не колеблясь, она примчалась к нам так быстро, как только смог домчать ее конь.

Я спросил ее об этом.

— Я дважды меняла лошадей, — ответила она, — у «Стремени» и в индейском лагере.

У меня на затылке волосы встали дыбом.

— В индейском лагере? Где это?

— Милях в двадцати к востоку. Лагерь кайова.

— Вы взяли лошадь у кайова?

— А почему бы и нет? Я взяла и въехала к ним в лагерь, сказала, что ранен человек, что мне нужна лошадь и что у меня в сумках лекарство. Они ни о чем больше не спросили, просто поменяли лошадь и седло. А потом смотрели, как я уехала. —

— Ну и ну, будь я проклят! Вот это нахальство!

— А что мне оставалось делать? Мне была нужна лошадь, а у них их достаточно, поэтому я и заехала к ним.

— С ними были женщины?

— Нет. Это военный отряд. — Энн посмотрела на меня и улыбнулась. — По-моему, я их напугала, и они беспрекословно отдали мне лошадь… Может, это из-за моей сумки с лекарством…

— Скорее, из-за вашего самообладания. Нет ничего, что индейцы уважают больше. К тому же они могли подумать, что вы умеете колдовать.

Я взглянул на Фуэнтеса, но тот только пожал плечами и покачал головой. Мол, что прикажете делать с такой девушкой?

В любом случае мы оба почувствовали облегчение. Никто из нас особенно не разбирался в ранах, хотя Фуэнтес смыслил в них побольше моего. Но мы не имели с собой ничего, чтобы обработать рану, и я совсем не знал местных растений, которыми пользовались индейцы.

Немного погодя Энн подошла ко мне. На востоке занимался слабый серый рассвет; мы стояли рядом и наблюдали, как темные контуры холмов все резче прорисовываются на фоне светлеющего неба.

— Я думала, что ранили вас, — сказала Энн. — И так испугалась.

— Я рад, что вы приехали. Хотя вам не следовало этого делать. Вам просто повезло с индейцами. Если бы они увидели вас первыми, история имела бы другой конец.

— В Хинга стрелял Джори? — спросила она.

Я рассказал ей, как все произошло.

— Ну а теперь, раз вы здесь, мы с Фуэнтесом поднимемся на гору и соберем стадо. Оно, наверное, разбрелось за ночь.

— И что теперь будет?

Размышления над этим вопросом ни к чему меня не привели, хотя я много думал с того момента, как Джори выстрелил в Джо. Нам оставалось только ждать.

— Не знаю, — ответил я.

Могла разразиться война, и я знал, как она будет протекать. Сначала — отдельные перестрелки, которые потом перерастут в бойню до последнего, и ни один мужчина не будет в безопасности — даже проезжающий мимо незнакомец. Его застрелят лишь потому, что он не на стороне первого встречного — значит, на стороне врага.

Тут я обратил внимание на обстоятельство, которое как-то не учитывал раньше.

— Откуда вы привозите припасы? До здешних мест отовсюду довольно далеко, — поинтересовался я у Энн, меняя тему разговора.

— Из Сан-Антонио, — ответила она. — Мы ездим туда все вместе. Ваши, наши, люди Бэлча и Сэддлера. Каждый снаряжает два-три фургона с возницами и посылает по паре верховых для охраны. Иногда нас встречают солдаты из форта Конхо, которые сопровождают и охраняют нас.

— А если вы не едете в Сан-Антонио?

— Тогда остается не слишком большой выбор. На станции почтовых дилижансов небольшая лавка. Местечко называется Бен-Финклин и находится в четырех милях от форта Конхо, ближе к нам. Есть еще один поселок на противоположном от форта берегу реки, который называют Заречьем. Там — магазины, несколько салунов и тех самых домов, которые посещают мужчины. Ребята говорят, что это очень, очень опасное место.

Стало быть, поселившиеся к югу от нас — например, семья Лизы — должны пополнять свои припасы в одном из этих двух поселков. Возможно, хотя и малоправдоподобно, что они ездят в Сан-Антонио, через страну кайова и апачей, сами по себе. Но даже дорога до Бен-Финклина или Заречья таит много опасностей. Неожиданно я решил, что должен туда съездить.

Как только рассвело, мы с Тони покинули лагерь и поднялись наверх. Некоторые животные из нашего стада сами нашли дорогу к ручью, но мы не могли ждать, пока это сделают остальные.

Они немного разбрелись, но, сделав широкий заезд, мы начали сбивать их в стадо. Теперь большинство привыкло к тому, что их гнали, и мы двинулись к воде. Время от времени находился какой-нибудь необузданный бычок, намеревавшийся отбиться от остальных, лишь бы показать свой норов, но мы загоняли таких обратно. Неторопливо согнав скот со Столовой горы, мы дали ему рассредоточиться вдоль ручья, чтобы напиться.

Только на закате весь наш скот спустился вниз, и, подъехав ко мне, Тони закинул ногу за луку седла, достал табак и бумагу. Затем сдвинул на затылок сомбреро и спросил:

— Ты ей нравишься?

— Кому?

Он презрительно посмотрел на меня.

— Энн Тимберли… сеньорите.

— Ей? Ну что ты! Вряд ли.

— Нравишься. Я точно знаю. Если хочешь знать что-нибудь о любви, спроси меня. Я был влюблен… э, несколько десятков раз!

— Влюблен?

— Ну конечно. Женщины созданы для любви, и я не мог допустить, чтобы они страдали и тосковали по веселому кабальеро, которого нет рядом. Утешить и обрадовать их — мой долг.

— Ну ты даешь! — усмехнулся я. — Я теперь вижу, как ты страдаешь от мук любви.

— Конечно. Мы, мексиканцы, созданы для страданий. И наши сердца принимают это. Мексиканец чувствует себя счастливей всего, когда печалится… печалится из-за сеньориты, кем бы она ни оказалась. Всегда лучше быть с разбитым сердцем, амиго. Иметь разбитое сердце и петь об этом — намного лучше, чем завоевать сердце девушки, а потом быть вынужденным поддерживать эти чувства. Я просто впадаю в отчаяние, как только представлю, что надо всегда любить только одну. Как я могу оказаться таким жестоким к остальным, амиго? Они вполне заслуживают моего внимания, а потом…

— Что — потом?

— Я уезжаю, амиго. Я уезжаю на рассвете, а девушка… некоторое время страдает по мне. Потом встречает кого-нибудь еще. Этот парень оказывается дураком. Он остается с ней, а она лишается иллюзий и не может забыть меня… оказавшегося настолько мудрым, чтобы уехать до того, как она поймет, что никакой я не герой, а всего лишь другой мужчина. Поэтому в ее глазах я всегда остаюсь героем, понятно? — Наблюдая за четырехлеткой почти с такими же приметами, как Старый Бриндл, я фыркнул от смеха. — Мы всего лишь мужчины, амиго. Мы не боги, но любой мужчина может стать для женщины богом или героем, если не задержится с ней слишком долго. Потом она видит, что он всего лишь мужчина, который встает по утрам и надевает свои штаны — сначала одну штанину, затем другую, как любой другой мужчина. Она видит его мрачным и небритым, видит изнеможенным от усталости или хватившим лишнего. А я? О, амиго! Она вспоминает меня! Всегда выбрит! Всегда чист! Всегда на великолепном коне, подкручивающий усы!

— Но это вспоминает она. А что происходит с тобой?

— Все просто. У меня тоже остаются воспоминания о прекрасной девушке, которую я оставил до того, как она успела мне надоесть. Для меня она всегда юная, веселая, обворожительная и возвышенная.

— Но такие воспоминания не подарят тебе тепло холодной ночью и не подогреют кофе, когда ты вернешься промокший после дождя, — заметил я.

— Конечно. Тут ты прав, амиго. И я так страдаю, так страдаю, амиго. Но прими во внимание те сердца, что я зажег! И не забывай о мечтах!

— А ты не разжигал огня в сердцах где-нибудь возле Бен-Финклина?

Теперь, глядя на меня, Фуэнтес перестал скалить в улыбке свои великолепные белые зубы.

— У Бен-Финклина? Ты там бывал?

— Нет… Но хотел бы знать о нем. И о Заречье тоже.

— В Заречье очень опасно, амиго. Его только сейчас стали называть Сан-Анжело, в честь сводной сестры Де Витта, которая была монахиней.

— Я спрашиваю, потому что собираюсь съездить туда — в Заречье и Бен-Финклин. Мне хочется разузнать, что там происходит и кто туда приезжает.

— В основном солдаты из Конхо. Ну, может быть, еще несколько скитальцев.

Отогнав парочку быков Бэлча и Сэддлера, пожелавших присоединиться к нашему стаду, мы погнали его к лагерю. Вскоре разглядели фургон с распряженными лошадьми и Бена Ропера, который стоял у костра и жевал сухарь. Неподалеку Барби-Энн разговаривала с Энн.

Барби-Энн бросила на меня неприязненный, холодный взгляд и больше не обращала никакого внимания. По этому поводу Ропер лишь пожал плечами.

— Как там на ранчо собранный скот? — спросил я.

— Ничего. Мы загнали стадо и приготовили все к вашему приезду. Завтра можем начать клеймить скот.

— Однако нам будет сильно не хватать рук, — заметил я. — Джо надолго выбыл из строя, остались только ты, я, Фуэнтес и Денни.

Ропер скосил глазами в мою сторону.

— Так ты еще не знаешь? Денни так и не вернулся. — Он немного помолчал. — Я ездил к хижине, чтобы пригнать скот, который он собрал в тех местах. Денни там не оказалось. Очаг холодный… Не топился несколько дней, и лошади не кормлены. — Бен ковырял ногой песок. — Я пошел по следу. Он ехал на долговязой кобыле, которую так обожал. Я проследил его путь на юг где-то миль на восемь, потом вернулся. Мне показалось, что он знал, куда ехал, или, по крайней мере, так считал. — Неожиданно Ропер выругался. — Не нравится мне это, Тэлон. Боюсь, что Денни нарвался на то же, что и Джо Хинг. По-моему, кто-то подстрелил его.

Глава 20

Когда наступило следующее утро и солнечные лучи коснулись утрамбованной земли, в состоянии Джо не произошло никаких перемен. Рана была тяжелой, он потерял много крови, а изнурительный переезд на фургоне еще никому не приносил облегчения. Однако Джо отличался богатырским здоровьем, а такие люди так легко не расстаются с жизнью.

Нам не требовался старший, чтобы напоминать о наших обязанностях: перегнать скот на свежую траву и приглядывать за ним в течение дня. Но теперь стадо значительно увеличилось в размерах. Один человек уже не управлялся с ним. Хотя в утренние часы, когда хватало покрытой росой свежей травы и когда животные как следует напились воды, особенно беспокоиться не приходилось.

Денни не вернулся и в течение ночи, и мы молча с тревогой поглядывали на пустую кровать. Каждому из нас случалось обнаруживать по утрам такие же пустые койки; иногда возвращался конь с залитым кровью седлом, а иногда — никто не возвращался.

На этой суровой земле мы жили суровой жизнью, и у нас не хватало времени на оплакивание мертвых, когда нужно было делать работу.

Одним работником стало меньше. И одним едоком за столом. На одну лошадь меньше мы седлали теперь по утрам.

Бен Ропер сворачивал лассо, когда я зашел в загон и накинул петлю на сивого, почти белого коня, который мне понравился. Когда я вел коня через ворота, Бен спросил:

— Ты думаешь, что он приударил за этой девушкой, Лизой?

Положив обе руки на спину сивого, я задумался над его словами.

— Сейчас нет, — ответил я, — хотя, похоже, именно любовь завела его на юг. Он либо узнал, где она живет, либо искал наугад. Но мне кажется, что он нашел больше, чем ожидал.

— Глупый мальчишка! — раздраженно заметил Бен.

— Да ладно, — урезонил его я, — все мы в свое время были дураками. Он не находил себе места, тоскуя по девушке. Последний раз, когда он приехал в хижину, — продолжал я, — на его сапоги налипла свежая глина, а с копыт лошади тоже отвалилась грязь. Это показалось мне несколько подозрительным. — Больше я ничего не хотел говорить.

Бен задумался.

— Он мог испачкаться в нескольких местах. У Лейси-Крик, например… или еще восточнее. А Колорадо слишком далеко на восток.

— Колорадо?

Бен кивнул:

— Ну да, у нас в Техасе тоже есть свое Колорадо.

— А краденый скот, — в раздумье произнес я, — его, похоже, гнали на юго-восток. Тебе не кажется, что он что-то разнюхал?

Бен пожал плечами.

— Он мог разыскивать эту девицу и на что-то наткнуться.

— Ты не знаешь, у кого винчестер с вырезом на прикладе?

Бен снова задумался, потом покачал головой.

— Я видел такие у некоторых «шарпов» и кентуккийских карабинов. А, понятно. — Он принялся седлать коня. — Мне тоже попадались эти следы.

— Бен, нам надо устроить ловушку скотокраду. Он гоняется за молодняком. Давай оставим несколько голов там, где он сможет забрать их, а потом выследим его.

— Можно, конечно, — засомневался Бен. — Но тут остались только ты, я и Фуэнтес, а работы — на шестерых. Даже если дело не дойдет до стрельбы. Барби-Энн может поработать, немного помочь нам, но этого мало.

Вместе с оседланными лошадьми мы подошли к бараку. Джо перевели в дом, где за ним присматривала Барби-Энн, когда ребята уезжали.

Зарядив винчестер, я отнес его к коню. Потом привязал седельные сумки и сунул винтовку в чехол. Мы просто тянули время. Все тянули время. И хотя было много работы, чувствовали себя в каком-то подвешенном состоянии, как бы ожидая чего-то.

Наконец, нехотя взобравшись на своего бронка, я направился к скоту. Приветствуя меня, Фуэнтес поднял руку и поскакал на ранчо завтракать. Для одного загонщика тут набралось слишком много скота, но пока ему хватало свежей травы. Сделав пару кругов, я отловил нескольких отбившихся животных, а потом поднялся повыше, чтобы осмотреться.

Далеко на западе голубой туман скрывал плоскогорье, и с высоты я видел на горизонте очертания каких-то невысоких холмов… где-то в двадцати милях отсюда.

В районе Лейси-Крик виднелась узкая зеленая полоска — там, похоже, и обитал Старый Бриндл. Эта местность годилась больше для разведения овец, чем коров, а поскольку я прибыл с гор, то питал значительно меньше предубеждений против овец, чем большинство скотоводов.

Берт Харли должен был уже вернуться. Однако я не заметил никаких признаков движения поблизости. Предо мной расстилалась бескрайняя страна. Далеко на востоке виднелась темная полоска, которая могла оказаться притоком Конхо… Я не знал этих мест даже приблизительно, поэтому старался лишь догадываться о том, что видел… а это всегда довольно опасное занятие.

Подъехал Бен.

— Розитер считает, что нам надо начинать клеймить скот. Он хочет отправить стадо, пока животные не разбрелись к чертовой матери и не убежали.

— Конечно. — Я указал на выступ горы к югу на горизонте. — Что это?

— По-моему, плоская вершина. Какой чистый воздух сегодня утром.

— Ты когда-нибудь бывал у Харли?

— Нет. Странно, но Берт никогда никого не приглашал. Живет сам по себе. Хороший человек, но у него замкнутый характер, и он просто сторонится людей. Я даже точно не знаю, где находится его ранчо. В здешних местах люди поселились не больше четырех-пяти лет назад, и никто не изучил как следует округу. Этот край исследовал Марки, но я не представляю, где он прошел, — продолжал Бен. — По-моему, где-то севернее. Люди прибывали постепенно, многих убили индейцы, а некоторые после нескольких засушливых лет уехали сами.

Бен помолчал, осматривая горизонт.

— Всего в этой котловине, как мы ее называем, насчитывается шесть ранчо: майора, Бэлча и Сэддлера, «Шпоры», «Стремени» и Берта Харли, а на юго-востоке владения мексиканца… Лопеса. Мы с ним редко встречаемся. Он живет обособленно, а его пастбища еще южнее. — Бен помолчал. — Сам я никогда не видел Лопеса. Он обосновался здесь раньше всех. Говорят, неплохой человек.

Бен отъехал, чтобы догнать парочку беглецов.

Оклеймить такую прорву скота — слишком тяжелая работа для трех человек, даже если Барби-Энн возьмется помогать. Что до меня, хотя я никогда и не увиливал ни от какой работы, но именно с этой связываться не хотел.

Берт Харли появился в самом разгаре утра, и я отправился на ранчо. Там застал Фуэнтеса, который уже успел побывать в хижине.

— Амиго? Помнишь ту рубашку, в которой ты был, когда тебя подстрелили? В красную клетку?

— Ну и что?

— Ты забрал ее сюда?

— Я ее постирал и, когда она высохла, сложил и оставил под подушкой у себя на кровати. А почему ты спрашиваешь?

— Я так и думал. Видел ее там пару раз… Но теперь она исчезла.

Я смотрел на него, размышляя, к чему он клонит. И тут до меня неожиданно дошло…

— Ты думаешь, что Денни одолжил мою рубашку?

— Посмотри… — Фуэнтес протянул грязную голубую рубашку, которая, несомненно, принадлежала Денни. — Он ведь собирался ехать к девушке, не так ли? Увидел твою рубашку, решил, что ты не станешь возражать, и сменил свою грязную на твою чистую — в бело-красную клетку.

Вошел Бен Ропер и прислушался к разговору.

— Вы думаете, что кто-то принял его за Тэлона?

— Послушайте, я шел по горячему следу, не помню, какой конь был подо мной, но кажется, серый. А если он надел мою рубашку и поехал на той долговязой кобыле… С небольшого расстояния…

На этом наш разговор и закончился.

С самого рассвета мы взялись клеймить скот. Фуэнтес лучше всех владел лассо, поэтому мы с Беном по очереди то валили, то клеймили животных. Дело шло медленно, однако Тони никогда не промахивался, и мы трудились весь день напролет. Работа была потной и пыльной, а большинство животных, которых мы клеймили, оказалось старше, крупнее и намного непокорней, чем обычно:

Где-то в полдень Фуэнтес неожиданно окликнул нас.

— К нам едут!

Развернувшись, Бен посмотрел на тропу, потом подошел к своему коню и вынул винчестер из чехла. Я остался на месте и ждал, поставив свой «шпалер» на боевой взвод — на случай возможных осложнений.

Это оказался Бэлч. Ингермана не было видно, зато приехали двое других.

Бэлч осадил перед нами коня и посмотрел на меня.

— Если вы клеймите, то я хочу, чтобы с вами находился мой человек.

— Прекрасно, — ответил я. — Мы клеймим, так что давай его сюда.

— Оставлю Вансена.

— Черта с два, — возразил я. — Ты оставишь работника, а не охранника.

— Я оставлю кого захочу, черт побери! — грубо ответил Бэлч.

От жары и пыли я устал. Мы только что закончили клеймить мэверика-пятилетку, доставившего нам немало хлопот, и у меня не было настроения тратить время на пустяки.

— Бэлч, тот, кто останется с нами, должен быть скотоводом и при необходимости помогать нам. А на праздношатающихся у нас нет времени. Каждое животное в этом стаде принадлежит «Стремени» или «Шпоре», но твой работник волен осматривать их, когда только тебе захочется. Я бы предпочел, чтобы ты сам остался. Я хочу человека, разбирающегося в скоте и в клеймах.

— Так ты считаешь, что я ни черта не смыслю? — воинственно вскинулся Вансен.

— Это скот, — грубо ответил я, — а не карты и не бутылка.

Вансен сжал губы, и на мгновение мне показалось, что он собирается сбить меня конем, но Бэлч, протянув руку, остановил его.

— Нарываешься на неприятности, Тэлон? — спросил он ледяным тоном.

— Они у нас уже есть, — резко ответил я. — Бентон подстрелил Хинга, или тебе это неизвестно? Если тут будет кто-то из твоих охранников, то или сам руководи работой, или пришли скотовода, а не стрелка.

Вансен соскочил с коня и отстегнул портупею.

— Ты сказал, не стрелка. Ну вот, я снял оружие. Не хочешь ли снять свое?

Я взглянул на Ропера. Тот сжимал в руках винчестер.

— Ладно, — ответил я.

Сняв портупею, я передал ее Фуэнтесу. Вансен враскачку приблизился ко мне.

Его неспроста прозвали Накис. Он слыл кулачным бойцом. Ходили слухи, что он побил немало парней. Не знаю, где только нашел столько.

Накис нанес свой первый удар, когда я стоял вполоборота к нему, но я услышал, как при движении под его сапогом хрустнул щебень, и выбросил руку. Он целился мне прямо в лицо, но моя рука частично блокировала удар. Затем я треснул его обоими сцепленными кулаками, от чего он пошатнулся. Пока Вансен нетвердо держался на ногах, я, развернувшись, ударил его в лицо, поднырнул под удар открытой ладонью и врезал правой в живот.

Из него с хрюканьем вышел воздух, а я отступил назад, поближе к Фуэнтесу и своему оружию, свисавшему с луки седла в пределах моей досягаемости.

— Забери своего парня домой, — посоветовал я Бэлчу. — Он не боец.

Но, отдышавшись, Вансен бросился на меня. Шагнув вперед, я отвесил ему короткий правый в подбородок. Он рухнул на колени прямо в пыль, затем упал лицом вниз.

— А заодно подберите ему новое прозвище, — добавил я. — Теперь его лучше звать Вансен Вайдоупен ^[128].

Лицо Бэлча напряглось от злости. Мне даже показалось, что он сейчас спешится и сам ввяжется в драку со мной, хотя это уже против правил. Кем бы ни был Бэлч, но драться он умел… К тому же меня предупреждали, что он владеет оружием лучше любого из его так называемых охранников.

— Я пришлю скотовода, — холодно бросил он.

— Присылай, мы ему будем рады. Мы здесь заняты скотом. — Я помолчал. — И еще… Джори Бентон все еще работает у тебя?

— Нет, уже не работает. Он стрелял по собственной инициативе, и если околачивается где-то поблизости, то тоже по собственной инициативе.

Взяв патронтаж, я застегнул его. Они повернулись, готовые уехать и дожидаясь только, пока Вансен вскарабкается в седло. Но я окликнул Бэлча.

Он обернулся. Его лицо все еще искажал гнев.

— Бэлч, ты совсем не дурак. Не доводи нас до того, чтобы мы потеряли контроль и понаделали такого, о чем все потом будем жалеть. Я по-прежнему верю в то, о чем говорил раньше. Кто-то крадет ваш и наш скот, и ему только на руку, если мы перестреляем друг друга. Не требуется большого ума, чтобы спустить курок. Если мы и справимся с этой бедой, то лишь благодаря тому, что окажемся достаточно благоразумными, чтобы не начинать стрельбу.

Повернувшись ко мне спиной, он уехал. Но я знал, что мои слова засядут у него в голове.

Когда гости скрылись, Бен Ропер обернулся ко мне и покачал головой:

— Я и не знал, что ты умеешь драться. Когда ты врезал ему правой, я, ей-богу, думал, что убьешь его.

— Ладно, пошли, поработаем еще немного, — улыбнулся я.

Больше никто не появлялся, и следующие три дня мы занимались скотом без постороннего вмешательства. Такой тяжелой, потной работы никто из нас еще не знал, но мы втянулись в нее, намереваясь довести до конца. Оклейменный скот отгоняли в небольшую изолированную лощину, где за ним присматривал Харли.

Каждый день мы вставали и покидали ранчо еще до рассвета. И каждый вечер, после ужина, не тратили время на развлечения. Мы слишком уставали, чтобы играть в карты или даже разговаривать. Среди скота, который мы клеймили, почти не попадалось телят; наоборот, это были крупные, мускулистые животные, которые по какой-то причине загулялись на воле и остались без клейма.

Потом мы решили денек отдохнуть… в воскресенье… и целое воскресенье ничего не делали. Но мое безделье было совсем другого рода.

— Я проедусь, — предупредил я Барби-Энн. Она лишь посмотрела на меня. После того, как я отказался убить Роджера Бэлча за пятьсот долларов, она разговаривала со мной, лишь когда я к ней обращался. Рядом находились Бен Ропер и Фуэнтес. — Мы еще не управились, я знаю, но сомневаюсь, что успею вернуться к рассвету.

— Куда ты собрался?

— Хочу отыскать Денни, — ответил я.

У нас не хватало людей, и нужно было присматривать за скотом, но исчезновение парня грызло меня изнутри и не давало покоя. Если он мертв — что вполне возможно, — то это одно дело. Но вдруг он ранен? Лежит где-нибудь и медленно умирает?

Для меня Денни ничего особенно не значил — просто ковбой, с которым мы вместе работали на одного хозяина. Однако я догадывался, что и остальные подумывали о том же.

Оседлав своего каурого, я выехал из ворот, когда солнце стояло уже высоко. Взобравшись на горный кряж, я опустил поля шляпы, чтобы защитить глаза от слепящих лучей, и внимательно осмотрелся.

Прошел дождь, смывший все следы. Однако Денни уехал на долговязой кобыле, одетый в мою рубашку в красно-белую клетку.

Скорее всего, он разыскивал Лизу, которая жила где-то на юго-востоке… По крайней мере, мы так считали.

На юго-востоке лежала страна кайова, страна команчей, земля, по которой ездили липаны.

Даже фургоны, отправлявшиеся с ранчо за продовольствием, пересекали ее только в сопровождении до зубов вооруженного эскорта. И в эту страну я направлялся… Совершенно один.

Глава 21

Я в одиночку въехал в эти бескрайние земли. Далеко-далеко впереди зеленое море равнины смыкалось с небом. Поскольку мне и раньше приходилось покрывать такие расстояния, то я знал, что здесь нет ни конца ни края и только горизонт убегает в еще более таинственную даль.

Тут водились антилопы, изредка попадались небольшие группы бизонов, оставшиеся от бесчисленных стад, которые несколько лет назад перекатывались по прерии как грозные волны.

Мой каурый скакал, насторожив уши, настроившись на большое расстояние, потому что был таким же привычным к седлу бродягой, как и я сам. Он всегда смотрел вперед, всегда жаждал новых троп, новых подъемов, новых спусков.

Я не шел по следу, поскольку дождь ничего не оставил. А подчинился собственной интуиции, предоставив ей отыскивать путь, а коню угадывать направление. Родившись мустангом, каурый остался таким же чувствительным к запаху следа, как гончие, и таким же осторожным, как волки. Скот увели куда-то на юго-восток, и хотя следы исчезли, но остался помет.

Кроме того, по земле ведут определенные пути, и будь то путешественник или стадо, они используют предоставленные им природой возможности. Очень редко человек взберется на горный пик, если только ему не надо осмотреть окрестности. И скот тоже не станет этого делать. Бизоны умеют отыскивать легчайший путь, и в этом деле они так же сообразительны, как какой-нибудь проектировщик дорог.

Стадо пойдет в обход холмов, через невысокие перевалы и спустится в некрутые проломы. Поэтому, до известной степени, я должен следовать тем же принципам. Проблема заключалась в том, что этими же путями мог следовать и индеец — пока не добрался бы до желаемой цели. Хотя временами индеец мог взбираться и на гряду, чтобы осмотреться вокруг.

Я ехал по земле миражей. Как случайный мираж предоставлял человеку возможность разглядеть, что там за горизонтом, точно так же он мог позволить обнаружить самого человека. Привычные к миражам люди извлекали для себя много полезного, наблюдая за ними. И никто не знал миражи лучше индейцев, разъезжавших по этим диким землям, простиравшимся севернее Мексики.

Горные пики Лопеса находились на юго-востоке, и я придерживался их в качестве ориентира, чтобы не сбиться с направления. Прямо передо мной протекал ручей. Я спустился к нему и остановился под пеканами, прислушиваясь.

Налетевший издалека ветер оказался слишком слаб, чтобы все время шелестеть листвой. После дождя ручей бежал куда веселее. Все выглядело необыкновенно спокойным.

Попадались следы антилоп и оленей, даже секачей — диких кабанов, которых я до сих пор не видел так далеко на северо-западе. А они, должно быть, давно уже здесь обосновались.

Встречал я и отпечатки коровьих копыт и даже совсем свежий громадный след Старого Бриндла — я уже научился отличать его следы от всехостальных.

Я был уверен, что где-то здесь перегоняли через ручей краденый скот. Конечно, дождь все смыл, но там, где скот шел по грязи, что-то должно остаться. Похоже, и Денни в поисках Лизы переправлялся где-то здесь. Да и она сама тоже, если только… если только направление, в котором мы тогда ехали, не было выбрано для отвода глаз. Когда я оставил ее у ручья, она могла направиться как на восток, так и на запад.

На запад? Вполне возможно… но не похоже. Чем дальше на запад, тем более дикой становилась местность. И все меньше встречалось воды. Кроме того, открытая степь простиралась на многие мили до самого Пекоса и была сухой… совершенно сухой.

Все указывало на то, что Лиза поехала на юг или на восток… А как же индейцы?

Станция почтовых дилижансов, известная как Бен-Финклин, расположена не менее чем в сорока милях отсюда.

А где же жилище Берта Харли?

Вряд ли от ранчо «Стремени» до него больше десяти миль. Значит, оно тоже где-то дальше по ручью или в каком-нибудь ущелье, выходящем к нему. Бог с ним, я искал не его.

Неожиданно меньше чем в пятидесяти ярдах от меня возник из кустов… ну конечно же, Старый Бриндл.

Он стоял, наблюдая за мной, задрав голову и раздувая ноздри. Когда он так стоял, я мог бы вытянуться под его рогами в полный рост — такой он был здоровый. И в такой замечательной форме.

На какое-то мгновение мы просто замерли и смотрели на него — я и мой каурый. Потом, повернув коня в сторону, я небрежно махнул рукой.

— Успокойся, приятель, — крикнул я ему дружески, — никто за тобой не охотится.

Пока я как можно дальше объезжал Бриндла, он не спускал с меня глаз, следя за мной, как кот за мышью.

Вдоль моего пути еле слышно журчал ручей, и я петлял между пеканами, изредка попадавшимися дубами, грецкими орехами и меските, которые росли немного поодаль от воды.

Неожиданно, примерно в полумиле от того места, где мне повстречался Старый Бриндл, я натянул поводья.

Следы скота — целого стада — пересекали ручей и тянулись дальше на юг. Эти следы были оставлены несколько дней назад, но я разглядел и слабые отпечатки более ранних перегонов, почти стертые дождем и временем. Мой каурый двинул вперед, но неожиданно запнулся, и я увидел, как гремучая змея переползла след. Остановившись, она подняла голову и без малейшего дружелюбия посмотрела на меня. Змея оказалась в пять футов длиной и дюйма на полтора толще моего запястья.

— Держись подальше от моего пути, — шепнул я, — а я постараюсь держаться подальше от твоего.

Развернув каурого, я переправился через ручей. Вода достигала ему только до колен. Коровий след вывел меня на равнину.

Здесь, на границе степей, я осадил коня. Пики Лопеса по-прежнему маячили на юго-востоке. Значительно ближе — прямо на юге — возвышался еще один пик, который мог оказаться достаточно высоким. Подобное в этих местах называют горами, но только не в такой горной стране, как Колорадо. И тем не менее передо мной лежала пересеченная местность.

Одинокий пик на юге находился милях в двадцати пяти от меня, однако не более чем в пяти-шести милях виднелась какая-то зелень, которая могла оказаться деревьями, росшими вдоль ручья. Неприятность заключалась в том, что как только я окажусь на равнине, то сразу же попаду в поле зрения любого наблюдателя… Конечно, местами встречались низины, но они были совсем не так глубоки, как мне бы хотелось.

Еще раз осмотрев берега ручья, я не обнаружил следов подкованной лошади. Но перегонявший скот человек на чем-то ехал!.. Если только не верхом на индейском пони!

А что, это мысль.

Но лошадиных следов я не нашел никаких. Значит, он передвигался по воздуху, рассердился я.

Озадаченный, я снова осмотрел землю. Ничего, однако скот редко сам по себе собирается в такое большое стадо, если его не гонят. Обычно коровы бредут небольшими отдельными группами.

И вдруг меня осенила совсем другая мысль. Я слышал о шести ранчо, но ничего не знал о фермах… Откуда же тогда приехала Хина Бенн?

На танцы ее доставил кузнец Бэлча и Сэддлера… Была ли она родственницей кого-нибудь из них? У меня почему-то не возникло такого впечатления.

Размышления о Хине Бенн повернули ход моих мыслей к Энн Тимберли. Вот это девушка! Не просто очаровательная — она обладала независимым характером. Быстрая, уверенная, всегда в центре событий, она никогда не теряла времени на долгие раздумья, что делать. Даже когда замахнулась на меня арапником! Я усмехнулся, и каурый прянул ушами, кажется, от удивления.

Коровьи следы вели на юг, и я следовал по ним. Один раз за все время попался отпечаток лошадиного копыта. Но, кроме того, появились признаки тропы, по которой не раз перегоняли скот. Скот, собранный в стадо.

Забравшись в тень под выступом небольшого, высотой около двадцати футов утеса, я остановился отдохнуть. Отсюда начиналась вражеская территория — и не только страна скотокрадов.

Где-то к югу от меня, недалеко от пиков Лопеса, находилось среднее Конхо. Этот район называли страной мертвецов, и только настоящий глупец мог отправиться туда.

Скорее всего, Денни убили, если он только не убрался отсюда. Добавлять к его костям, оставшимся на равнинах Конхо, еще и свои не имело смысла.

Мой каурый в нетерпении рванул вперед. Однако не успел я проехать и пятидесяти ярдов, как провал, по которому я ехал, врезался в другой широкий пролом, ведущий на северо-восток. Еще не достигнув входа в него, я заметил следы.

Два всадника…

Озадаченный, я принялся изучать отпечатки…

Один все время шел впереди другого. Второй вышагивал чуть сбоку и сзади. Следы оставили прошлой ночью — я видел это по сохранившимся на песке тропкам насекомых, несколько раз пересекавшим их в течение ночи.

Я встревоженно осмотрелся… Ничего. Еще несколько следов… Я узнал этот длинный, как бы летящий шаг первой лошади — невидимый наездник, возможно, тот самый снайпер, что гонялся за моим скальпом… Следы были отчетливыми и в нескольких местах совершенно ясными — недавно подкованная лошадь с новенькими подковами.

Несколько раз попадались места, где обе лошади могли бы идти рядом, но этого не происходило.

Обе лошади подкованы… и тут до меня неожиданно дошло. Вторую вели в поводу!

Конечно, это не более чем догадка, но она вполне соответствовала тому, что я видел. Лошадь в поводу! По тому, как она двигалась, я понял, что на ней сидел всадник.

Чего мне не хватало, так это ясно различимых следов второй лошади. Наконец я обнаружил их, когда проезжал по влажному песку, где просачивалась вода…

Дыхание мое перехватило, и я резко осадил коня.

Ошибки не могло быть… Я шел по следам лошади Энн Тимберли.

Были времена, когда люди отлично разбирались в следах, и какой-нибудь ковбой, ранчеро, индеец или представитель закона мог читать их с той же легкостью, как жители востока страны читают печатный текст. Когда вы замечаете следы, то они сами собой как-то оседают в вашей памяти, чтобы в дальнейшем всплыть, если понадобится.

Я следовал за Энн Тимберли на ранчо ее отца и запомнил шаг ее лошади, запомнил, какой она оставляла след.

Именно эту лошадь и вел в поводу человек, который — я был уверен в этом — крал скот.

Она все время носилась по окрестностям и, должно быть, наткнулась на него или его след и попала ему в руки. Очевидно, заметив ее приближение, он устроил засаду. Это были всего лишь догадки, но оставался факт, что он захватил ее.

Года три или четыре этот человек крал скот, подготавливаясь к осуществлению задуманной цели. А теперь он попался, а значит, его планы могли разлететься ко всем чертям — если Энн уедет и расскажет обо всем.

В любом случае он никак не мог позволить ей уехать. И вынужден покончить с ней.

Тогда почему он этого не сделал? Не хотел, чтобы нашли тело? Скорее всего так. Убийство женщины — особенно дочери майора — взорвало бы всю округу. Каждый, кто мог держаться в седле, отправился бы на поиски убийцы.

Увезти ее подальше отсюда и потом убить? Это имело больше смысла. Хотя, конечно, у него могли возникнуть и другие планы.

А теперь шутки в сторону. Я должен следовать за ними. Более того, я должен оставаться в живых и спасти Энн, а для этого нужно кое-что предпринять.

След оставили вчера вечером, возможно, ближе к сумеркам. Они разбивали лагерь… вскоре я наткнулся на него. Может быть, путники где-то поблизости, в чем я сомневался. Этому джентльмену предстояло возвратиться за много миль и как можно быстрей.

Я достал винчестер.

Слегка успокоившись, послал легким галопом каурого вперед и поскакал по неглубокому ущелью, готовый к любым неожиданностям.

Теперь я находился в семи-восьми милях от ручья, где повстречался со Старым Бриндлом, и в двенадцати-пятнадцати от хижины.

Выбравшись на равнину, я галопом понесся по следу, влетел в еще одно неглубокое ущелье и неожиданно, вспомнив кое о чем, остановился. Спешившись, положил один плоский камень на другой, потом еще один так, чтобы он указывал направление. Если со мной что-нибудь случится, а майор и его ребята кинутся на поиски, им понадобится знать, куда я направился.

Спустившись в очередное ущелье, я почувствовал запах дыма. Сжимая в руке винтовку, шагом провел коня сквозь заросли меските и увидел дым… он исходил от угасавшего костра под большим старым пеканом.

Небольшой костер… Я видел, где привязывали лошадей и где она спала между двух деревьев. Он спал в пятнадцати-двадцати футах от костра, возле лошадей. Вокруг того места, где для нее устроили постель — я разглядел отпечатки ее каблуков и следы ее шпор, — валялись сухие листья. Ему пришлось из предосторожности наломать сухих веток и набросать вокруг импровизированного ложа Энн. Если бы ей удалось освободиться ночью, то она не смогла бы двинуться, не наделав шума.

Хитер… очень хитер. Но я знал о таком приеме раньше. Кем бы он ни оказался, он был жителем равнин и прекрасно представлял свой путь по этой дикой местности.

Он варил кофе… возле костра осталось немного гущи… И когда они тронулись в путь, трава почти высохла от росы.

Они поздно выехали, но это мне мало помогло — прошел почти целый день, пока я наткнулся на лагерь. И все же я двинулся дальше, желая до конца использовать дневное время. До наступления полной темноты я держал курс прямо на юг и покрыл еще добрых пять миль.

Я ехал по совсем незнакомым местам. Хотя по вечерам в хижине о них велись разговоры, а кое-кто из парней пару раз побывал здесь. И если я правильно ориентировался, то находился где-то рядом с Кайова-Крик, несколькими милями ниже впадающего в среднее Конхо.

Похоже, он не спешил. Во-первых, был уверен, что его не преследуют. Во-вторых, это была его страна, которую он хорошо знал. И, как мне казалось, он еще не решил, что ему делать.

Когда Энн Тимберли наткнулась на него, почва начала уходить из-под его ног. Без малого четыре года у него все получалось. Он крал скот и прятал. За это время клеймения не проводилось, поэтому все шло как по маслу, никто не обращал внимание на происходящее. И вот, когда он приблизился к задуманному, его обнаружила эта девушка. Возможно, он и не был убийцей… по крайней мере, не убивал женщин. А может быть, просто тянул время, пытаясь найти выход.

Уже зажглись звезды, когда я спешился на небольшой лужайке, среди старых пеканов, грецких орехов и разного вида кустарников.

Я дал каурому поваляться, сводил к воде, а потом привязал за колышек на траве и между двумя поваленными деревьями устроил себе постель.

Усевшись, я послушал, как мой конь хрустит травой, потом поужинал парой сухарей и холодным мясом, которое прихватил с собой. Меньше всего мне хотелось сидеть тут и без толку терять время. Оставалась одна надежда, что Энн и тот, кто ее захватил, уже добрались до места назначения… И все-таки я кое-чего не понимал.

Пропали следы скота.

В погоне за Энн я начисто позабыл о скоте и не заметил, где след раздвоился. Но мне сейчас было не до него.

Накрывшись пончо и чепраком, измотанный за день, я быстро заснул. И открыл глаза, когда на небе еще висели утренние звезды, готовый снова двинуться вперед.

Напоив и оседлав коня, я пожалел, что у меня нет с собой кофе. Рассвет еще только разгорался, когда мы тронулись в путь. Я сжимал в руках винтовку, запасные патроны рассовал по карманам.

Вокруг меня все выглядело чудесным. От всадников осталась всего лишь пара примет — сломанная зеленая ветка да примятая копытами трава…

Неожиданно след резко свернул в сторону от ручья, прошел пару сотен ярдов, а затем по большому кругу снова вернулся к ручью…

Почему?

Осадив коня, я оглянулся.

Вдоль берега ручья проходила старая тропа, которой регулярно пользовались. Так зачем этот неожиданный маневр? Ловушка? Или еще что-нибудь?

Возвращаясь назад по петле, я вглядывался в гущу кустов и деревьев — и ничего не увидел. Уже у ручья, там, где следы свернули в сторону, послал коня медленным шагом по старой тропе. Внезапно каурый попятился.

Это был Денни Рольф.

Его тело лежало примерно в десяти футах от тропы; его убили выстрелом в спину. Похоже, пуля перебила Денни позвоночник, однако для большей уверенности ему выстрелили в голову.

На Денни остался только один сапог… другой, видимо, слетел, когда он, падая с лошади, запутался ногой в стремени.

Бедный Денни! Одинокий мальчишка, отправившийся на поиски девушки, и вот теперь лежит на тропе мертвый, мертвее некуда.

Что-то в положении его тела обеспокоило меня. Рассмотрев след, я понял, что именно.

Денни застрелили, когда он возвращался назад!

Он побывал там, куда ездил, и направлялся домой… И тот, кто захватил Энн, знал, что здесь лежит тело, поэтому и сделал петлю, чтобы девушка не увидела его.

Так, значит, он и есть убийца.

Глава 22

Забравшись в тень деревьев, я обдумывал ситуацию. Если раньше у меня были сомнения, то теперь их не оставалось. Раз этот незнакомец с винтовкой уже совершил столько преступлений, значит, будет убивать и дальше. Однако он завез Энн так далеко! Колеблется? Убить мужчину — одно, а женщину — совсем другое дело.

К тому же он хитер и очень осторожен. В этой пустынной и девственной на первый взгляд стране имелось с десяток укромных секреток для стрелка, и каждый раз, оказываясь на открытом месте, я подвергался смертельной опасности. Как и жизнь Энн.

Впереди тропа раздваивалась, и убийца мог направиться по любому пути. Я зло выругался. Как меня угораздило попасть в такую переделку? То, что я умел хорошо владеть оружием, получилось случайно. Я обладал врожденной точностью координации движений, твердой рукой и холодным рассудком, а обстоятельства жизни развили мои способности. Я знал, что быстро выхватываю оружие, но для меня это значило не больше, чем умение хорошо играть в шашки или покер. Было бы больше пользы от умелого обращения с лассо, а я это делал весьма посредственно.

И вот теперь, когда мне хотелось заниматься только скотом и наслаждаться красотами края, я должен был готовиться к вооруженной стычке. Мне доводилось слышать о людях, которые сами напрашивались на приключения, но я считал это изрядной ерундой. Приключения — это не что иное, как романтическое название неприятностей, и никто старше восемнадцати и в здравом рассудке не станет искать их.

Существовала вероятность того, что убийца отвез Энн в то место, куда направлялся сам и где они, возможно, находились теперь. Но сейчас не время думать об Энн… она там, куда он ее завез, и либо мертва, либо пока в безопасности.

Мне следовало подумать о себе. Если я не доберусь до нее, то нам обоим грозит гибель. Конечно, я мог вернуться обратно, позвать на помощь майора и его людей, но не будет ли слишком поздно?

Я не герой и не рвался им стать. Мне хотелось любоваться новыми землями, глядя поверх ушей своего коня, засыпать по ночам под шум листвы или журчание воды, вставать по утрам, вдыхая запах костра и поджаривающегося бекона. Но что я мог поделать?

Нельзя долго следовать за человеком и ничего не узнать о нем. Незнакомец, за которым я шел, мне совсем не нравился.

Что я узнал? Что он хладнокровный, осторожный и безжалостный. Ему удалось украсть по меньшей мере тысячу голов скота, а может, и вдвое больше, и никто за эти четыре года не видел его и даже не подумал о его существовании.

Ему удалось возбудить взаимные подозрения среди ранчеро, населяющих котловину, так что постороннего они вовсе не брали в расчет. Он разъезжал по открытой местности, и никто не догадывался, что где-то поблизости — вор.

А что, если его все знают и тем не менее его поведение ни у кого не вызывает сомнений?

Эта мысль захватила меня. Если так… То кто он?

Он никого не убивал, пока не появился я и не вышел на него.

Возможно, Денни застрелили по ошибке — из-за рубашки в красно-белую клетку.

Однако погодите… Разве не рассказывали о другом ковбое, который отправился на юго-восток и не вернулся?

Видимо, скотокрад не убивал, пока ему не начинало казаться, что его план под угрозой раскрытия. На кон было поставлено слишком много, и вот теперь, когда он почти достиг успеха, что-то пошло не так.

Я его выследил. Денни забрался в его владения. А потом на него наткнулась Энн Тимберли, носившаяся все время по выпасам.

Одно за другим я отвергал подозрения, рождавшиеся у меня в голове. Естественно, Розитер оказался первым, о ком я подумал, потому что он был умен, опасен и я знал его прошлое. К тому же я не верил, что он настолько слеп, насколько хочет казаться. Тем не менее из-за своей слепоты он не мог надолго отлучаться с ранчо без того, чтобы не обеспокоить своих людей.

Роджер Бэлч? Ловкий недомерок, который хочет, чтобы его считали крутым, и старается изо всех сил доказать это. Но он не умен и не осторожен.

Хотя все же это мог быть Роджер Бэлч. Или Сэддлер.

Харли? Он приезжал и возвращался к себе. Обращался с револьвером как с частью своего собственного тела, и, кроме того, он достаточно хладнокровен, осторожен и расчетлив. Харли мог — я в этом не сомневался — убить человека так же спокойно, как и цыпленка.

Фуэнтес? Он провел со мной слишком много времени. Нет, Фуэнтес не убийца.

Где-то в моей памяти смутно мелькнуло лицо, которое, как я ни старался, яснее не становилось. Этого человека я видел, запомнил. Зачем? Его лицо казалось тенью, неясной и ускользающей, за которую пытались ухватиться пальцы моих воспоминаний. Но они хватались за пустоту.

И все же воспоминание жило во мне, неясное и неотвязное… Странное дело, у меня появилось смутное ощущение, что это откуда-то из моего прошлого.

Всего несколько минут назад я обнаружил тело Денни. Ветер шумел в вершинах деревьев, Кайова-Крик еле слышно журчал рядом… Хотелось мне этого или нет, но надо было двигаться дальше.

А мне не хотелось. Стрелок, затаившийся в засаде, имел все преимущества передо мной. Ему оставалось лишь прицелиться в ту точку, в которой он ожидал мое появление. И подождать, пока я точно окажусь у него на мушке. Когда он увидит, что я приближаюсь, то легонько нажмет на спусковой крючок. А когда спустит его полностью — я уже мертвец, если мне только чертовски не повезет. А я не чувствовал, что мне везет.

В любом случае Энн находилась в опасности, и я никак не мог не считаться с этим.

Используя при любой возможности даже самое маленькое прикрытие и время от времени меняя манеру передвижения, я продолжал ехать параллельно Кайова-Крик. Лишь раз, в густых зарослях бузины и пеканов, я напоил коня.

Вскоре передо мной открылась другая лощина с ручьем, впадавшим в Кайова-Крик. Слившись, они давали начало среднему Конхо. Бен Ропер как-то говорил, что эту лощину называют ущельем Типи. Я разглядел тропу, поднимавшуюся из ущелья и ведущую вверх, на гору.

Свежий конский след шел по берегу, и я чуть было не двинулся по нему, но внезапно осадил коня. Не более чем в сотне ярдов от меня стояла хижина, рядом — загон, из трубы шел дым!

Развернув коня, я спустился с берега и бросился обратно в заросли бузины и пеканов. Там росло еще несколько больших меските.

Вытащив винчестер, я очень слабо привязал коня и отыскал среди кустарника место повыше, откуда смог бы понаблюдать за хижиной. Влажные заросли кустарника не предвещали ничего хорошего. Они словно были созданы для гремучих змей, которые любят прятаться от солнца в тень. Но, осмотревшись повнимательней, я все-таки вскарабкался наверх. И там, устроившись под корнями одного из самых больших меските, которых мне доводилось видеть, как следует изучил открывшуюся картину.

Хижина по здешним меркам казалась маловата. Неподалеку находились два загона из жердей и кузница под навесом. Вода из ручья поступала в желоб. Я даже видел — и почти слышал, — как она течет. В загоне стояло с полдюжины лошадей; одну из них, маленькую вороную, я сразу узнал — кобыла Энн, а на другой — долговязой, похожей на журавля — ездил Денни Рольф.

Если не считать поднимавшегося дыма и лошадей, все казалось неподвижным.

Меня удивило, что нигде вокруг я не обнаружил скота. Следов хватало, но среди них я не видел коровьих.

Солнце палило вовсю, и было очень тихо. Наверное, самым прохладным местом оказалось то, где скрывался я, — у берега, среди корней большого меските, в его тени. Время от времени слабый ветерок шевелил листья. Большое черное насекомое сердито зажужжало возле моего лица, но я боялся смахнуть его, потому что понятия не имел о том, кто находится в хижине. Ведь быстрое движение можно заметить даже в том глухом месте, где я залег.

Появившаяся в дверях женщина выплеснула из кастрюли воду, прикрыв рукой глаза, осмотрелась и вернулась обратно. Я был почти уверен, что это Лиза, однако больше догадывался, чем узнал ее, — лицо женщины лишь на какое-то мгновение мелькнуло передо мной.

Если это она, то ее не стоит осуждать за ту поездку на благотворительный вечер, как и за то, что она испугалась своего поступка. Скорее всего, он — этот таинственный «он» — тогда отсутствовал, занимаясь перегоном краденого скота в свое потайное место.

Неожиданно женщина снова вышла. Теперь я убедился, что не ошибался.

Лиза вывела из загона лошадь и оседлала ее, потом загнала долговязую в угол и накинула на нее веревку, затем проделала то же самое с вороной кобылой Энн. Взобравшись в седло и ведя в поводу двух лошадей, она направилась по тропе. Сейчас Лиза проедет не более чем в нескольких ярдах от меня.

Соскользнув вниз, я прокрался к краю тропы. И как только она появилась, вышел вперед.

— Лиза?

Ее лошадь так сильно отпрянула, что девушку отбросило в седле. Она смотрела на меня во все глаза, ее лицо побледнело.

— Что вы тут делаете?

— Разыскиваю девушку, которая ехала вот на этой лошади.

— Девушку? — пронзительно, с оттенком паники в голосе переспросила она. — Но эта лошадь не принадлежит девушке.

— Принадлежит, Лиза. Эта лошадь Энн Тимберли. Девушке, с которой я танцевал на вечере.

— Не может быть! — запротестовала она. — Клеймо…

— «Соединенные HF» — это одно из принадлежащих Тимберли. Когда Энн уезжала из дома, под ней была эта лошадь.

Лицо Лизы покрылось смертельной бледностью.

— О Господи! — В глазах застыл ужас. — Я не верю! Не верю!

— А другая лошадь принадлежит Денни Рольфу, который работал на «Стремя», — добавил я. — По крайней мере, на этой лошади он уехал. Насколько я понимаю, уехал разыскивать вас.

— Я знаю. Он подъезжал к дому, но я отослала его. Сказала, чтобы он уезжал и никогда не возвращался.

— И он уехал?

— Ну, — она колебалась, — он не соглашался. Не хотел уезжать. Говорил, что скакал целый день, разыскивая меня. Просил, чтобы я его выслушала. Я испугалась. Я должна была прогнать его. Должна. — Она помолчала. — В конце концов он уехал.

— Он недалеко уехал, Лиза.

Она пристально посмотрела на меня:

— Что вы имеете в виду?

— Его убили. Застрелили. Стреляли в спину, а потом в голову — тот, кто стоял над ним, хотел удостовериться, что он мертв. А теперь он захватил Энн… и я не имею понятия, жива она или уже нет.

— Я не знала, — взмолилась Лиза. — Не знала! Догадывалась, что он плохой человек, но…

— Кто — он, Лиза?

Она уставилась на меня.

— Мой брат. — Ее лицо застыло от страха.

— Лиза, где он? Где ваш брат? Где Энн?

— Не знаю. Я не верю, что он захватил ее. Я не… — Ее голос сел. — Может быть… Здесь есть старая глинобитная хижина, там, ниже по Конхо. Он никогда не разрешал мне ездить туда.

— Почему?

— Он встречается там с кайова… Может, с кем-то еще. Иногда он продает им лошадей, а иногда — скот.

— Куда вы вели этих лошадей?

— В ущелье Типи. Он велел мне отпустить их и отогнать на юг. Я должна была сделать это еще вчера ночью, но я устала и…

— Где он сейчас? Где ваш брат, Лиза?

— Он уехал. Погнал скот на юг. А когда он это делает, то отсутствует целый день.

— Лиза, послушайте моего совета, отпустите этих лошадей и уезжайте подальше. И никогда не возвращайтесь.

— Я не могу воспользоваться вашим советом — он убьет меня. Он обещал, что если только я попытаюсь убежать, то убьет меня. — Она снова пристально посмотрела на меня. — Он… он хорошо обращается со мной. Он добрый и ласковый и никогда не повышает голоса дома. У нас всегда хватало еды, и он никогда не уезжал надолго. Но я боюсь… Однажды он вернулся с чужим винчестером и револьвером. Не знаю, откуда они взялись, но думаю, что он отдал их кайова. После этого я стала бояться.

— Вы не знаете, находился ли он поблизости, когда убили Денни?

— О нет! — Выражение ее лица почти не изменилось. — Клянусь, я не знала, что Денни убит!

— Послушайтесь меня и скройтесь отсюда. А я поеду на поиски Энн.

Она не сводила с меня глаз.

— Вы влюблены в нее?

— Влюблен? — Я покачал головой. — Никогда не думал об этом. Может, и так. Я только знаю, что она одна и попала в беду — если еще жива.

— Он не станет убивать женщину. Только не он. Он всегда побаивался женщин. Я не верю, чтобы прикоснулся хотя бы к одной. Я имею в виду порядочных женщин. Ему хватает встреч с женщинами совсем другого сорта.

— Где?

— В том месте, которое называется Заречье. Он туда ездит.

— Как его зовут, Лиза?

Она покачала головой.

— Держитесь подальше от него. Пожалуйста! Его зовут Джон Бейкер… Мой сводный брат, но он хорошо относился ко мне. Еще его называют Близнец.

— Близнец? Почему?

— Он был близнецом. Его брата, Стэна, убили на севере несколько лет назад. Они воровали скот. Это сделала женщина.

— Женщина?

— Они украли у нее скот, а она с двумя сыновьями их выследила. Женщина выстрелила в Стэна и убила его.

Мама…

— Пожалуйста, Майло, уезжайте отсюда! Уезжайте! Все что угодно. Но только уезжайте! Он убьет вас. Он говорит о том, что живет ради этого. Он уже убивал людей на поединках. Я знаю, он мне сам рассказывал. И всегда повторяет: «Ну, погодите, Тэлоны! Ну, погодите!»

Генри Розитер придумал способ кражи, но мы знали, что его ожидали еще четверо, чтобы перегнать украденный скот… четверо.

Одного застрелила мама, Генри Розитер скрылся, а еще двоих она прогнала в Красную Пустыню без сапог, в одних подштанниках. И почему-то в этой суматохе никто даже не вспомнил о четвертом.

Близнец Бейкер…

Глава 23

— Денни… Он такой симпатичный парень… Почему, Господи, почему Близнец убил его?

— Он крал наш скот. И скорее всего, решил, что Денни выследил его. Или принял его за меня… Уезжая на поиски вас, Денни надел мою рубашку.

Лиза была испугана… Ее лицо выражало страдание, а зубы так впились в нижнюю губу, что я подумал, как бы она не прокусила ее до крови.

— Уезжайте, Лиза. Сейчас же уезжайте. Поезжайте к майору Тимберли и расскажите ему все, что знаете… Уезжайте немедленно. И не задерживайтесь, а то Близнец убьет и вас.

— Он этого не сделает. Я знаю, что не сделает.

— Ничего вы не знаете. Вам надо уехать, и вы должны это сделать. — Я помолчал, неожиданно мне стало интересно. — Сколько времени вы пробыли здесь, Лиза?

— Здесь? Ну… месяцев пять. Почти шесть. Когда умер мой отец, я приехала к Близнецу. Он в это время жил в Сан-Антонио… Там у него есть квартира, а у меня не осталось других родственников. Он ласково обошелся со мной и привез сюда. Мне понравилось здесь… сначала. Потом стало так одиноко, а он не позволял никуда выезжать — только на юг. И однажды, на прогулке, я повстречала путника… Он направлялся на север и сказал, что ему очень не хочется уезжать, потому что в школе Рок-Спринг устраивается благотворительный ужин. — Лиза помолчала. — Он двинулся дальше, а я не переставала думать о его словах. Потом Близнец уехал в Сан-Антонио… по делам. Сказал, что пробудет там несколько дней. Вот я и решилась побывать на балу.

— Я рад, что вы это сделали. Ну а теперь соберите свои вещи и уезжайте. Если с Энн что-то случится… Вы мне сказали правду, Лиза? Вы ничего о ней не знаете?

— Честное слово! Ничего… Кроме того, что он взял кое-какую еду и что здесь есть старая хижина.

Она тронула лошадь, но я быстро спросил:

— Еще одно, Лиза. Где он держит скот?

Помедлив, она быстро покачала головой.

— Не могу вам сказать. Я ведь не знала, что он краденый. Близнец говорил, что это его скот и что он скоро станет одним из самых крупных скотовладельцев Техаса.

— Хорошо, Лиза. Но послушайте! Не медлите ни минуты.

Первым делом я должен был убедиться, что в этой хижине нет Энн. Лиза не стала возражать, когда я забрал у нее поводья обеих лошадей. Она лишь смотрела на меня широко раскрытыми, ничего не понимающими глазами.

Подъехав к дверям, я спешился. Хижина оказалась пустой. Большая комната, совмещенная с кухней, две спальни — и везде необыкновенно чисто.

В спальне Близнеца аккуратно висела его одежда и стояли начищенные сапоги. В шкафу — пара купленных костюмов, несколько белых рубашек и три винтовки. Все в отличном состоянии. Очень хорошее оружие.

Вскочив на каурого, я вывел обеих лошадей без седел из загона и свернул к Среднему Конхо, отыскивая следы. Тут, на своей тропе, он вел себя не так осторожно, не опасался незваных гостей. Хижина стояла в стороне от наезженных путей. Обнаружив следы, я галопом поскакал по ним. Неожиданно они сменили направление и вывели меня к ущелью.

На краю ущелья, под пеканом и бузиной, я увидел старую глинобитную хижину с просевшей крышей и разрушавшимися от ветра и дождя стенами; рядом — загон из жердей, которым явно мало пользовались. Все вокруг заросло травой. Должно быть, это была очень старая хижина.

Укрывшись в тени дерева, я как следует осмотрел дом. Потом изучил окрестности. Чувствовал себя я не очень уютно, опасался, что Бейкер не так далеко, как уверяла Лиза. Он мог укрыться в хижине или засесть за скалами на другой стороне Конхо.

Спешившись, я подтянул поводья и взял винтовку. Немного подумав, как можно слабее привязал коня на случай, если придется ретироваться.

Каким-то образом Близнец связан с кайова… А вдруг они караулят? Мне совсем не хотелось связываться с бандой коварных индейцев.

Наконец отважившись, я направился прямо к хижине. Дверь оказалась запертой на щеколду.

— Есть тут кто-нибудь? — тихо произнес я.

— Майло? — донесся до меня голос Энн, в котором я первый раз услышал дрожь.

Подняв щеколду, я открыл дверь.

Энн была привязана к стулу, а сам стул стоял под небольшим наклоном назад. Если бы девушка попыталась освободиться или хотя бы пошевелиться, стул опрокинулся бы и голова Энн угодила бы в огонь.

Она могла бы освободиться от стула, но вряд ли ей удалось бы не подпалить волосы.

Не спуская глаз с двери, я разрезал веревки и освободил Энн. Встав, она чуть не упала, потом попыталась размять запястья и предплечья, на которых туго завязанные веревки оставили глубокие следы.

— Он предупредил, если я закричу, то приедут кайова, и обещал сменять меня на лошадь…

— Вы его знаете?

— Никогда раньше не встречала. По крайней мере, не помню его лица. Он подобрался сзади и пригрозил, что убьет коня, коли я шевельнусь. Уверена, так бы и сделал. Всю дорогу он вез меня с повязкой на глазах. Только привязав к стулу, снял ее. Потом ушел.

Ее седло лежало в углу.

— Энн! Прошу вас, берите седло и седлайте свою лошадь. Я должен иметь свободные руки.

Она кивнула и быстро вышла наружу; я прикрывал ее, готовый немедленно вступить в бой.

Но ничего не произошло.

Оседлав лошадь, Энн взобралась на нее. Ее винтовка осталась в седельном чехле, но Бейкер вытащил из него патроны. К счастью, у Энн оказался сорок четвертый калибр. Она зарядила винчестер патронами из моей седельной сумки.

Когда мы со всем этим покончили, я быстро осмотрелся. Ни один человек не оставляет так мало следов своего присутствия, как Близнец Бейкер. Вот только… конечно, это может ничего не значить… немного засохшей глины возле очага, не похожей на ту, которую Денни оставил в нашей хижине. Не удивительно, вдоль по Конхо и в ущельях полно мест, где человек мог испачкать грязью свои сапоги.

В любом случае прежде всего надо доставить Энн в безопасное место.

Нет, моя мать растила не дураков — я поехал не тем путем, по которому добрался сюда. В стране индейцев такая оплошность становится последней ошибкой в жизни. Даже Лиза могла передумать и поджидать меня на обратном пути с винчестером в руках…

Я не так уж доверчив. Все мы — включая и меня, — как ни печально, подвержены человеческим слабостям. Все мы можем совершать ошибки или испытывать сентиментальные чувства по отношению к брату или сестре, даже когда знаем, что они совершают дурные поступки. Бываем мы и жадными, и расточительными, а я предпочел бы никого не вводить в слишком сильное искушение.

Мы направились прямо по ущелью, ведущему почти точно на север, выбравшись на равнину, продолжили двигаться на север, все время стараясь придерживаться открытых мест. Справа от нас журчал Лайвоук-Крик. Его берега окаймляли кустарники и редкие деревья. Поэтому я взял подальше от ручья, где нам могли устроить засаду.

Излишне напоминать, что Близнец был знатоком, когда дело касалось оружия. Его выстрелы, даже при неблагоприятных условиях, оказывались совсем не плохими, черт бы его побрал. То, что я остался в живых, явилось следствием ряда случайностей, ни одна из которых не свидетельствовала о моей сообразительности. Но на сей раз он должен окончательно разозлиться и решиться на любое средство.

Мы неслись прямо на север. До ранчо Тимберли оставалось добрых тридцать пять миль, но лошадь Энн отдохнула. Мой каурый проделал немалый путь, но я мог заменить его долговязой кобылой Денни. Так что мы не снижали скорость, стремясь подальше убраться от этих мест.

Энн выглядела спокойной. Конечно, она страшно устала — и от этой гонки, и от переживаний за свою судьбу. Сейчас она безучастно ехала рядом. Я понимал, ей хотелось скорей домой, отдохнуть… Как и мне.

Вдруг на меня неожиданно накатило беспокойство. Возможно, я нервничал зря. Но уж слишком гладко все прошло. Нам даже не понадобилось особое везение.

Если Близнец нападет на меня, то я должен буду победить его в схватке. Просто обязан победить. В противном случае Энн окажется там, где я ее нашел.

Однако не только это тревожило меня. Он связан с кайова или с отколовшейся от племени бандой. Если они нас заметят, то примутся охотиться за скальпами.

И тут я вспомнил лицо человека, который вместе с Бэлчем и Сэддлером подъехал к костру ковбоев, когда я впервые встретился с ними. Оно показалось мне знакомым, но я никак не мог восстановить в памяти, где я его видел. Потом мы больше не встречались; он не приходил и на благотворительный вечер. Видение возникло внезапно: мы с мамой поджидаем в засаде тех скотокрадов. Вот он, Близнец Бейкер!

Я, конечно, мог ошибиться. Вероятность, что я узнал его, казалась совсем небольшой, да и какая от нее польза? Что из того, что я когда-то видел его?

Мы с Энн проскакали миль десять, когда немного в стороне от нашего пути я приметил водоем. Он оказался лишь большой лужей, где после недавних ливней собралась дождевая вода, но и она нам пригодилась. Мы подвели лошадей к воде и дали им напиться. Тем временем я переложил седло с каурого на долговязую. Если придется удирать, то лучше на свежей лошади — хотя мама и говорила, что каурый будет бежать, пока не рухнет.

— Майло, — робко спросила Энн, — вы думаете, он погонится за нами?

Не было смысла ей лгать. Я никогда не придерживался мнения, что женщин нужно оберегать от потрясений. По большей части они умеют противостоять им не хуже мужчин. И лучше им быть готовыми к любой опасности.

— Он вынужден, Энн. Человек четыре года крал скот, и теперь, если попадется, то его ждет веревка. И больше всего он не хочет испортить все именно сейчас, когда уже близок к цели. У него нет другого выхода: ему необходимо найти нас и убить, но у него осталось не так уж много времени. Я только надеюсь, что он не вернется и не обнаружит, что случилось, пока мы не доберемся до дому.

— А Лиза не расскажет ему?

— Не знаю. Она может убежать, как я ей советовал, но не исключено, что не сделает этого. Ей некуда идти, и обычно человек предпочитает рисковать, выбирая заранее известное, а не бросаться сломя голову в неизвестность. Лиза думает, что знает его, и верит в это.

Когда лошади напились, мы продолжили путь, пустив их шагом, чтобы дать привыкнуть к желудку, наполненному водой, и приберечь силы на случай погони.

Я посмотрел на солнце… Время неумолимо двигалось к вечеру. Если наступят сумерки, нас не найти. По крайней мере, я на это рассчитывал.

Где же он прячет скот? Близнец Бейкер отгонял его куда-то на юг, и когда гнал, то, по словам Лизы, отсутствовал целый день. Скот передвигается со скоростью две-три мили в час. Обратно он возвращался намного быстрее. Примерно пятнадцать миль, а то и меньше.

Мои глаза не останавливались на одном месте, и все же я не видел ничего, кроме широкой равнины, покрытой юккой и медвежьей травой; временами попадались бизоньи кости, но никаких признаков присутствия индейцев.

Энн вплотную подъехала ко мне.

— Майло? Кто вы?

Вопрос удивил меня.

— Я? Вот, я весь здесь. И это все, что я собой представляю, — странствующий ковбой, передвигающийся от ранчо к ранчо и иногда возникающий на сцене с оружием в руках… Все что угодно, чем можно заработать на жизнь.

— Неужели у вас нет никакой цели? Неужели это все, чем вы хотели бы быть?

— Ну, иногда я подумываю о собственном ранчо. Но скорее не со скотом, а с лошадьми.

— Отец говорит, что вы джентльмен.

— Надеюсь, что так. Я никогда особенно не задумывался над этим.

— Он говорит, что в вас чувствуется порода, вы происходите из культурной среды, хотя хотите казаться другим.

— Вряд ли здесь этому придается большое значение. Когда человек выезжает утром, то от него требуется, чтобы он выполнял свою работу — скакал верхом, умел обращаться с лассо и управляться со стадом. А лонгхорнов не сильно волнует, знаете ли вы, кто такой Бетховен или Данте.

— Но вы-то знаете, кто они.

— Мой брат просто напичкан знаниями о таких вещах; таким был и мой отец. Возможно, я больше унаследовал от матери. Она отлично разбирается в скоте, лошадях и людях. Умеет читать в душах людей, как иной шулер разбирается в картах; и еще умеет стрелять. — Энн смотрела на меня. — Мама немного поет. Не обладая особенно сильным голосом, она знает множество старинных шотландских, английских и ирландских песен, которым выучилась в горах Теннесси, откуда пришла. Когда она была девочкой, у нее имелось не больше десятка книг. Она выросла на «Странствиях пилигрима» и сочинениях сэра Вальтера Скотта. Укачивая меня, напевала «Старый Банчум и Вепрь», «Отважный Робин Гуд» и «Бренан среди вереска». А папа — он мог говорить на трех или четырех языках, иногда цитировал нам Шекспира, Мольера и Расина. Рассказывал невероятные истории о первом Тэлоне, высадившемся в Америке, который был пиратом или морским путешественником и плавал по всему свету, пока не попал сюда. — Я помолчал. — Несгибаемый старик. Вместо правой руки у него был крюк, который он смастерил сам, когда потерял руку. Приехав в Канаду, выстроил себе дом в горах Гаспе… Оттуда открывался вид на бескрайние морские просторы… Говорят, там и прожил остаток жизни.

— Майло? — Энн смотрела куда-то вдаль.

Я их тоже увидел. Всадники… трое и с винчестерами.

— Теперь действуем спокойно, — предупредил я ее. — Иногда достаточно разговора… или немного табака.

— Я никогда не видела, чтобы вы курили!

— Я — нет, но индейцы курят. Поэтому я вожу с собой мешочек табака. Иногда помогает от укусов насекомых.

Мы не спеша продолжали двигаться вперед. Неожиданно Энн воскликнула:

— Майло… человек на серой лошади! Это же Том Блейк, один из наших людей! — И она помахала рукой, привстав на стременах.

Всадники сразу же поскакали к нам. Из-за меня они вели себя настороженно, хотя двое из них приезжали на вечеринку вместе с Энн и майором.

Когда мы поравнялись, Блейк принялся расспрашивать Энн о том, что случилось. После моих объяснений он внимательно посмотрел на меня.

— А ты знаешь этого Близнеца Бейкера?

— Только по имени и по тому, что рассказала Лиза. Но мне кажется, он бывал здесь — под другим именем.

Потом мы вместе направились к ранчо майора.

Когда подъехали к дверям дома, вышел майор и тут же бросился к дочери:

— Энн? С тобой ничего не случилось?

— Да, все хорошо. Благодаря Майло.

Она быстро рассказала о своих приключениях. Лицо майора застыло.

— Мы немедленно поедем и схватим его, — решительно произнес он. — Том, собирай ребят. Полный походный порядок, рацион на три дня. Мы достанем его и заберем скот. Каждую, будь она неладна, голову!

Майор повернулся к одному из приехавших с нами людей:

— Уилл, скачи к Бэлчу. Сообщи ему обо всем, передай, чтобы ехал сюда со своими людьми.

— Заеду к себе, — предупредил я. — И помните, что там есть девушка… Она не причинила никому вреда. Но действовать надо быстро. Близнец Бейкер именно так действует.

Развернув лошадь, я помчался в сторону владений «Стремени», верхом на долговязой, ведя за собой каурого. Когда влетел во двор ранчо, все толпились там. Генри Розитер, Барби-Энн, Фуэнтес, Ропер и Харли. По их виду я понял, что тут что-то не так.

— Ты вернулся как раз вовремя, — начал Розитер. — Мы идем на Бэлча! Вчера ночью его парни украли все наше стадо! Больше тысячи голов скота! Угнали, и все тут!

— Бэлч не имеет к этому никакого отношения. — Я проехал между Розитером и остальными. — Когда ты последний раз видел Близнеца Бейкера?

Глава 24

Ударь я его по щеке шляпой, он был бы меньше ошеломлен. Его лицо исказилось и покраснело, он сделал полшага вперед, глядя пристально на меня слепыми, ищущими глазами.

— Близнеца? Близнеца Бейкера? — Голос Розитера дрожал. — Ты сказал, Близнеца Бейкера?

— Когда ты последний раз видел его, Розитер?

Он потряс головой, словно пытаясь оправиться от потрясения.

— Прошли годы… многие годы. Я думал… я думал, что они мертвы — оба.

— Мама убила только одного из них, Розитер. Она убила Стэна Бейкера, когда забрала свой скот. Но я говорю о другом… О Джоне — так, по-моему, его зовут, Джон. Но его называют Близнецом.

— Мы должны добраться до Бэлча, — запинаясь, настаивал Розитер. — Он украл наш скот.

— Это не Бэлч, — отрезал я. — Стадо увел Близнец Бейкер. Он и раньше воровал весь скот в округе.

— Ты лжешь! — воскликнул Розитер. — Близнец мертв. Оба эти парня… Джон и Стэн. Они оба мертвы.

— О чем тут идет речь? — вмешался Ропер. — Кто такой Близнец Бейкер?

— Скотокрад. Человек, угонявший с этих пастбищ скот в течение нескольких лет. Он уводил с выгона по нескольку голов зараз и держал подальше от чужих глаз. Крал молодняк с каждого ранчо в котловине… И он убил Денни Рольфа.

— Что? — переспросил Ропер.

— Денни мертв… убит выстрелом в спину, а потом его добили пулей в затылок с близкого расстояния. Для полной уверенности. Может быть, из-за того, что на Денни была моя рубашка в красную клетку и Близнец принял его за меня. Но скорее всего, из-за того, что Денни обнаружил убежище Бейкера.

— Я думал, он отправился искать девушку, — пробормотал Ропер.

— Он и искал… Лиза — сводная сестра Близнеца Бейкера. Она живет в его хижине. Я посоветовал ей уехать, пока он не убил ее.

— Джон? — произнес Розитер. — Близнец?

Мы посмотрели на хозяина, потом друг на друга. Он не обращал на нас никакого внимания, а просто уставился через весь двор куда-то в сторону холмов.

Тогда я рассказал им о том, как обнаружил тело Денни, как шел по следу Близнеца и Энн, о разговоре с Лизой и о том, как доставил Энн домой.

— Майор собирает отряд, чтобы отправиться за скотом и за Близнецом Бейкером — если только его можно найти, — сообщил я. — Вор — стрелок, — добавил я. — Лиза говорила, что он убил нескольких человек и что теперь хочет добраться до меня. — Я посмотрел на собравшихся. — Моя мать застрелила Стэна Бейкера, его брата-близнеца, когда они попытались украсть часть нашего скота.

Барби-Энн вытаращила на меня глаза.

— Вашего скота? — презрительно воскликнула она. — Сколько скота может быть у проходимца?

Розитер раздраженно качнул головой и, не задумываясь, сказал:

— Барби-Энн, у Тэлона больше скота, чем у нас всех здесь в котловине вместе взятых. Он живет в настоящем доме… Да что там говорить, весь дом майора разместится в его гостиной!

Ну это, положим, неправда. Теперь все уставились на меня. Только Фуэнтес слегка улыбался.

— Какая чушь! — выкрикнула Барби-Энн. Она никогда меня особенно не любила и теперь просто не могла поверить словам отца. Но я не слишком дорожил ее мнением. — Он вам все наврал!

— Если мы едем, то нам пора выступать, — остановил я дискуссию, — но нужно, чтобы кто-нибудь остался. — Я посмотрел на Харли. — Может, ты?

— Джо Хинг уже встает. И удержит в руках револьвер. Пусть он останется. А я никогда не любил скотокрадов.

Розитер стоял тут же — сгорбленный старик, одно воспоминание, оставшееся от некогда великолепного молодого мужчины, приехавшего когда-то к нам на Пустошь. Теперь он весь осел, как будто сломался.

— А вот и они! — указал на дорогу Харли. — Майор, Бэлч… и с ними куча народу!

— Тэлон? — произнес Розитер умоляющим тоном. — Не дай им повесить его!

От удивления я уставился на слепца.

— Мне никогда не доставляло удовольствия смотреть, как кого-то вешают. Но Близнец Бейкер заслужил наказание больше, чем кто-либо другой. Он убил Денни и едва не расправился с Энн Тимберли. Он украл столько скота, что почти всех вас пустил по миру.

— Тэлон, ты можешь их остановить. Не давай им вешать его.

Подскакал Бэлч, рядом с ним — Роджер, Ингерман и еще несколько всадников, которых я не знал. Сэддлера не было видно.

— Бэлч, — окликнул я. — Помнишь нашу первую встречу? Неподалеку от плоскогорья?

— Помню.

— Тогда с тобой был еще один человек… Кто это? Он не из твоих ребят.

— Ах, тот? Он не местный. Скупщик скота — пытался договориться о закупках на следующий год. Хотел приобрести несколько тысяч голов.

— И купил?

— Не видел его с тех пор. Приятный человек. Останавливался у нас на пару дней. Несколько раз ездил с Роджером.

— Он из Канзас-Сити, — добавил Роджер. — Хорошо знает город. Много рассказывал также и о Нью-Орлеане. А что? Какое он имеет ко все этому отношение?

— По-моему, это и есть Близнец Бейкер. Наш скотокрад.

Бэлч уставился на меня, его лицо потемнело от прихлынувшей от злости крови.

— Ах, мешок с дерьмом! — вспыхнул он. — Он нездешний?

— Вполне возможно, — ответил я.

— Время уходит, — напомнил Роджер. — Поехали!

— Поехали. — Я направился к своему коню.

Розитер спустился со ступеней и вытянул вперед руку.

— Тэлон! У меня нет права просить тебя, но не дай им повесить Близнеца Бейкера.

— Какое тебе до него дело? — спросил я. — Он крал и твой скот.

— Я не хочу, чтобы кого-то вешали, — почти прошептал Розитер. — Это неправильно!

— Ты едешь или нет? — крикнул Бэлч.

— Отправляйтесь! Я вас догоню.

Бэлч сердито развернул коня. К нему подъехал майор с отрядом — дюжина очень крутых парней.

— Пусть его посадят в тюрьму, — продолжал Розитер, — пусть предадут суду. Человек имеет право на суд!

— А как же бедный Денни?

В загоне я выбрал почти белого коня с черными гривой, хвостом и ногами. Мне он нравился, и потом, мне нужен был выносливый конь. Я не верил, что наше путешествие закончится на среднем Конхо. Близнец Бейкер не дурак, и поймать его будет не просто.

Когда я оседлал коня и вывел, Розитер направился было в мою сторону, но Барби-Энн попыталась удержать его:

— Папа? Что с тобой? Ты сошел с ума! Что тебе до какого-то ничтожного скотокрада? Или до этого бродяги, которого ты почему-то считаешь таким важным?

Розитер вырвался из ее рук и, ковыляя, побежал ко мне.

— Когда ты был мальчишкой, — бормотал он, — помнишь, как мы с тобой разговаривали? Ты был хорошим мальчиком. Я рассказывал тебе разные истории. Иногда мы вместе ездили…

— А что случилось потом? — с горечью спросил я.

— Ты ничего не понимаешь! — протестующе воскликнул он. — У вас было все! Большое ранчо, лошади, скот, замечательный дом… У меня — ничего. Люди всегда завидовали моей красоте. Я ездил на отличных лошадях. Носил хорошую одежду. Но не имел ничего… ничего!

— Папа ради этого много работал, — возразил я. — Он приехал в Пустошь, когда там жили только индейцы. С одними он заключил мир, с другими воевал. Они создали наше ранчо, он и мама, построили все собственными руками, положили на это жизнь. И мы, когда смогли, стали помогать им.

Лицо Розитера теперь выглядело изможденным.

— Но время, парень. Время! Какой толк быть богатым стариком. Мне хотелось разбогатеть молодым. Я заслуживал этого. Почему у вас так много всего, а у меня ничего? Мы взяли-то лишь несколько голов скота… Всего несколько голов!

Он положил мне на плечо руку.

— Тэлон! Ради Бога!

— Розитер, — терпеливо ответил я. — Я подозреваю, что многие жаждут родиться богатыми, но почему-то так не получается. Папе тоже пришлось изрядно потрудиться. Может, в молодости человек и не должен получить все, как на тарелочке. Тогда он едва ли поймет, чего это стоит. И лишится чего-то важного в жизни. Не знаю… Кто-то назовет меня глупцом, но мне так кажется. — Я посмотрел на Розитера. — А теперь возвращайся в дом. И постарайся успокоиться.

Барби-Энн подошла поближе. Она стояла, пристально глядя на своего отца, как на чужого. Она сильно изменилась за последние дни. То ли из-за разрыва с Роджером Бэлчем, то ли из-за того, что черты, присутствовавшие в ней всегда, лишь сейчас резче проявились и стали заметны другим.

— Забудь обо всем, Розитер! Я сомневаюсь, что мы когда-нибудь поймаем его. Уж очень он ловок.

— Да, он такой! — возбужденно воскликнул старик и задумался. — Ну да, конечно! — быстро заговорил он снова. — Парень неплохо начал. Он не станет драться за последнее стадо, а они будут так заняты, стараясь отогнать его назад, что не смогут добраться до остального скота. Это расколет их отряд. Мои ребята захотят сразу вернуть свой скот. Уж точно! У Бэлча с майором тоже останется не более восьми человек… Вот здорово! Хитро задумано!

Его монолог напоминал бред отчаянья.

Взяв седельные сумки, я перебросил их через плечо, а потом скатал одеяло. Меня не покидало предчувствие, что погоня потребует много времени, а я принадлежу к тем, кто верит в пользу приготовления ко всяким неожиданностям.

Мне показалось, что Розитер сошел с ума. Я не осознавал этого раньше, но он, должно быть, тронулся. Все, что он нес, не имело никакого смысла, и Барби-Энн, по всей видимости, считала так же.

— Папа! — позвала она робко. — Пойдем в дом.

— Он все сделает так, как надо. Этот парень сможет! И когда-нибудь будет иметь хозяйство побольше твоего, Тэлон!

— Розитер, не обманывай себя. Близнец Бейкер закончит свои дни на веревке, если его не убьют в перестрелке. Не знаю, за кого ты его принимаешь, но он уже доказал, что вор и убийца. Даже повешенье — слишком легкая смерть для него.

Остановившись, Розитер перевел на меня слепые глаза и покачал головой.

— Ты ничего не понимаешь, — возразил он.

Моему коню, как и мне, не терпелось отправиться в путь. Барби-Энн опять позвала:

— Папа! Пойдем в дом.

Но он вырвал руку. И снова положил ее мне на плечо.

— Тэлон, спаси его. Не дай им его повесить. Ты хороший человек… хороший. Я знаю. Не позволяй им вешать его.

Потом Розитер сплюнул.

— Этот Бэлч! Первый схватится за веревку, конечно. А майор… он такой же, как все армейские. Дисциплина! Тоже будет за повешенье. Ты должен остановить их, Тэлон.

Я поставил ногу в стремя и вскочил в седло. Разворачивая коня задом к Розитеру, я спросил:

— Ты просишь за него? Он же украл и твой скот!

— Он не знал, что это мой. Просто не знал. — Розитер восхищенно тряхнул головой. — Однако ловко! В самом деле ловко. Так ты думаешь, они его не поймают? Ты сам говорил. Ты думаешь, они не смогут?

— Розитер, иди домой. Тебе надо отдохнуть. Мы найдем его, и если твой скот еще здесь, то вернем его.

Он отвернулся от меня, его голова немного тряслась. Сейчас я испытывал к нему только жалость. Розитер мне никогда не нравился. Даже будучи мальчишкой, я не любил его. В нем всегда чувствовалось что-то напускное, искусственное, что-то показное, какая-то личина, за которой, как оказалось, не было ничего. А теперь, когда все физическое великолепие пропало, осталась одна шелуха.

С тех пор как поступил к нему в работники, я видел его только в полумраке дома. И в нем угадывались остатки былой силы. По крайней мере, такое он производил впечатление. Но на солнце следы разрушений сделались очевидными.

— Уходите! — раздраженно выкрикнула Барби-Энн. — Уезжайте отсюда! День, когда вы приехали к нам работать, стал несчастливым для нас. Из-за вас он стал таким… Из-за вас!

Посмотрев на нее, я пожал плечами.

— Когда мы вернем скот, я уйду. В любое время. Мне жаль, что вы так думаете.

Розитер стоял спиной к нам.

— Джон? — пробормотал он. — Джон…

Неожиданно он повернулся ко мне.

— Не дай им повесить его! Не дай!

— Черт побери, Розитер! Этот человек вор! Он украл твой скот — как и у всех в этой котловине — и попытался разжечь войну. Какое тебе дело, что с ним станет!

Старик смотрел на меня слепыми глазами.

— Какое дело? Какое мне дело? Да он мой сын!

Глава 25

Мой конь мог идти шагом так же быстро, как многие лошади бегают рысью. От ранчо мы направились на юг, однако я не собирался догонять отряд по поимке преступника, поскольку не терпел ездить в толпе; мне не раз приходилось замечать, что слишком часто лидером группы или даже компании единомышленников становятся совсем не те люди.

От ранчо Розитера до хижины на среднем Конхо было миль тридцать пять с небольшим по трудной дороге, и я двинулся по прямой.

Незадолго до наступления ночи я спешился у истока Кайова-Крик и, не расседлывая коня, развел костер и приготовил кофе с беконом. Убрав сковородку и кофейник, направился к низине, расположенной в прериях где-то в полумиле от ручья, которую приметил еще раньше. Здесь сочился слабый источник, едва выходивший на поверхность, но его хватало, чтобы трава оставалась зеленой. Я привязал за колышек коня, оставив его часовым, а сам завернулся в попону и как младенец проспал до тех пор, пока на небе не погасли последние звезды.

Пробираясь вперед, я держался низин намного западнее страны кайова и выбрался из перелеска в ущелье Типи с южной стороны от хижины.

Ни дыма, ни каких-либо признаков жизни.

Несколько минут я сидел на сивом, наблюдая за домом. По всем признакам его покинули, к тому же остался довольно отчетливый след, ведущий на юго-восток. Рассмотрев все как следует, я двинулся дальше.

Хижина оказалась пустой. Почти весь провиант забрали. Оставалась кое-какая поношенная одежда и немного непригодной утвари. В очаге еще стоял теплый кофе. Помешав угли, я подогрел его и, пока ходил от окна к окну, выпил из кружки с отбитой ручкой.

Потом вышел наружу. Напоив коня, вернулся в дом. Все, что имело хоть какую-то ценность, увезли.

Взобравшись на коня, я двинулся по следу на юго-восток мимо горы и через несколько миль добрался до Спринг-Крик.

Впереди меня ехал только один всадник, ехал не торопясь. Следу несколько часов. И он принадлежал той самой лошади с широким, летящим шагом.

Близнец Бейкер!

На юго-восток отсюда, между реками Сен-Сабо и Лльяно, раскинулась земля, о которой я знал только понаслышке из разговоров в хижине и в салуне.

На следующий день, вскоре после восхода, я въехал в Убогую Лощину.

Тут оказался лишь голый кустарник да жердяной загон, вполне годившийся, чтобы некоторое время держать в нем несколько голов скота. А судя по помету, скот стоял здесь недавно, если не считать старых следов, указывавших на то, что загоном пользовались много раз.

Сбоку под деревьями я нашел небольшой круг, выложенный камнем, в котором неоднократно разводившийся огонь оставил толстый слой золы. Зола была холодной, но следы выглядели не более чем двухдневной свежести.

Присев под большим старым пеканом на корточки, я разглядывал загон, мысленно пытаясь представить ближайшие окрестности. Очевидно, Близнец Бейкер крал скот относительно небольшими партиями и отгонял его разными путями к этому или другим временным загонам, оставляя там, пока ездил за новой группой животных. В ручье не пересыхала вода, и травы хватало, чтобы прокормить небольшое стадо. Собрав достаточно скота, он перегонял его дальше на юго-восток.

Выбравшись из Убогой Лощины, я направился к излучине Сен-Сабо и разбил под деревьями лагерь. Затем приготовил себе поесть, выбрав место для костра таким образом, чтобы дым, поднимаясь сквозь листья, рассеивался среди них, не оставляя заметного столба. Находясь на довольно большой возвышенности, с которой хорошо были видны окрестности, я, прислонившись спиной к дереву, разглядывал панораму.

Я видел огромного старого бизона с двумя молодыми коровами, рассеянные группы антилоп и несколько случайных канюков. Кроме них — ничего, только простор и колышущиеся волны горячего воздуха. И тем не менее меня не покидало какое-то суеверное тревожное ощущение, не соответствовавшее спокойной красоте земли. У меня появилось предчувствие, что я направляюсь прямиком в ловушку.

Бейкер должен где-то иметь базу — место с водой и хорошим пастбищем, где можно временно держать большое стадо. Отдохнув, я не спеша отправился в путь. Места; где я проезжал, выглядели теперь более суровыми; довольно часто попадались участки, поросшие кедром.

Дважды я разбивал лагерь. И дважды натыкался на перевалочные пункты, где скот — в основном молодняк, если судить по помету, — некоторое время держали в загонах.

Этот край выглядел совершенно безлюдным. Несколько раз я замечал следы пребывания индейцев, но все они были старыми. Поначалу мне попадались только отпечатки, принадлежавшие той самой лошади с широким шагом. Но теперь появились и другие — как одиноких всадников, так и небольших групп по два-три человека. Все они вели на восток.

С рассветом я вновь взобрался на раскачивающуюся спину моего бронка и принялся высматривать след… И он нашелся. Несмотря ни на что, мне нравилась эта поездка по широкой равнине, где вокруг меня простиралась прекрасная земля без конца и края. За ущельем следовал каньон, переходивший в какую-нибудь новую расщелину, и хотя места казались пустынными, они могли ввести вас в заблуждение. Куда бы ни глянул человек, везде между горами таились укромные убежища, способные укрыть целую армию… или индейский военный отряд, гоняющийся за скальпами и славой.

Неожиданно передо мной открылась прекрасная зеленая долина с несколькими домами. С холма, где я находился, виднелись еще глинобитные развалины… Я догадался, что передо мной Сан-Саба-Пресидо — попытка испанцев прежних времен установить свой контроль над этой страной. Однако команчи не дали им осуществить задуманное, перебив последних нескольких священников, не успевших заблаговременно убраться из этих мест.

Пять домов, которые я сейчас видел, находились южнее старого Пресидо. Можно, конечно, считать их и городом — лавка, салун и несколько хижин. В некоторых живут, а некоторые пустуют. И еще загоны.

Салун размещался в длинном, невысоком глинобитном здании. За стойкой бара стоял худой, свирепого вида человек с почти облысевшей головой и сросшимися в прямую бровями. Его штаны поддерживали подтяжки. Он носил слегка грязноватую нижнюю рубашку.

— Что прикажете? — Он уставился на меня остекленевшими, пустыми глазами.

— Если есть, то пиво.

— Есть. Холодное — прямо с ледника. — Он достал бутылку и поставил на стойку. — Странствуете?

— Вроде того. Мне нравятся новые места.

— Мне тоже. Я тут не задержусь. Согласился лишь только побыть за хозяина. Ему пришлось поехать в Сан-Франциско. Лечиться. Сказал, его беспокоит желудок, что вполне возможно.

— А вы можете накормить?

— Если вы не имеете ничего против мексиканской кухни. У нас есть бобы, рис и мясо, а также девушка, которая по-настоящему умеет готовить. По утрам бывают яйца… Одна женщина держит кур. — Он рассмеялся. — У нее уже второй выводок. Недавно ласка перегрызла весь первый. Некоторые считают, что только человек убивает ради самого убийства… Они просто никогда не видели курятник после того, как там побывала ласка. Она убивает парочку, выпивает кровь, а потом убивает всех остальных. Вроде как дичает, сходит с ума. — Я согласился. — То же самое делают горные львы. Убивают одного-двух оленей, слегка объедают, затаскивают туши в кусты, а потом уходят.

Я попробовал пиво. Хорошее, значительно лучше, чем я ожидал. Я показал жестом на север.

— Там, дальше, это и есть Старое Пресидо?

— Да. Оно мало для чего пригодно, разве что для того, чтобы держать скот. Из стен домов получаются неплохие загоны… если понадобится, можно держать приличное стадо. — Он снова посмотрел на меня. — Вы направляетесь в Сан-Антонио?

— Вроде бы. Но сначала хотел бы поработать в каком-нибудь хозяйстве, если найдется такое, где нужны работники. Правда, я предпочел бы гонять скот. Сидел бы на своем бронке, и пусть бы весь мир плыл мимо меня. У меня на улице отлично объезженный конь, он разбирается в коровах лучше меня, поэтому я предоставил бы ему всю работу.

— Здесь мало хозяйств. Я слышал, что у Северного Конхо их гораздо больше. Сам я никогда не забирался так далеко на запад.

— Вы сказали, что иногда в Пресидо держат скот. А сейчас?

Он покачал головой.

— Было одно стадо, несколько дней назад… По-моему, не очень большое. Где-то сотни полторы голов. Гнали два человека. — Когда я вопросительно посмотрел на него, он улыбнулся и покачал головой. — Удивительно, какие иногда люди оказываются вместе. Они зашли сюда выпить пива. Один — такой спокойный. Неподвижное лицо… не дурен собой, но уж очень спокойный. Однако ничего вокруг не упустит. Другой, помоложе, вроде как пустозвон, похваляется напропалую, и прямо в глаза бросается, как он гордится своим здоровенным револьвером. Никогда раньше не встречал вместе двух столь непохожих парней.

— А у того, спокойного, было оружие? — спросил я.

— Конечно. Но что интересно, нужно как следует приглядеться, чтобы заметить его. Я хочу сказать, что хоть оно и на виду, он носит оружие, словно родился с ним, и поэтому его трудно заметить. — Бармен помолчал. — А тот, помоложе, нацепил два револьвера — один засунул слева за пояс и слегка прикрыл курткой… Но он так носит свои пушки, что можно подумать, у него их по крайней мере шесть. Такое впечатление, что он весь утыкан ими.

— С высоким лбом? Пышные, волнистые волосы, зачесанные назад? И… брюки в полоску?

— Точно, он. Вы его знаете?

— Встречал. Зовут Джори Бентон. Временами нанимается стрелком.

Бармен покачал головой.

— Он не нанимался в стрелки к тому, другому. Ни за что на свете. Тому, другому, не нужны наемные стрелки. Видал я таких и раньше.

— Вы сказали, полторы сотни голов? Если у них есть вожак стада, то эти двое вполне справятся сами, я им не нужен, — заметил я.

— У них есть вожак, точно. Одна старая бело-рыжая корова. Она вела стадо, а остальные следовали сзади… молодняк, трех-четырехлетки. Несколько и помоложе.

Забрав свое пиво, я отошел к столику возле окна. Бармен, прихватив себе бутылку, уселся напротив меня.

— Я задержусь до весны, — сообщил он. — Меня тянет дальше. Тут кругом разводят говядину и индюшатину. Придет весна, и я двину в Сан-Антонио. Я перегоняю фургоны, — добавил он.

Мы увидели, как из дома напротив вышел высокий, худой человек, в видавшей виды черной шляпе. Бармен кивнул в его сторону:

— Что-то тут странное. Этот парень… Он уже здесь два или три дня и все время сидит на месте. Никогда сюда не заходит. Никогда ни с кем не разговаривает, кроме своего напарника. У меня такое впечатление, что они кого-то поджидают.

Парень легко двигался. К его бедру был пристегнут револьвер, на поясе висел длинный охотничий нож. Не выпуская из зубов окурок сигары, он разглядывал моего коня. Затем повернул голову, бросил что-то через плечо, и из дому вышел другой. Этот второй оказался толстым и невысоким, с небритыми обвислыми щеками, с расстегнутым воротом рубашки и с грязным шейным платком на шее.

Оба внимательно осмотрелись.

— Амиго, — сказал я бармену, — на вашем месте я забрался бы за стойку и лег на пол.

Он пристально посмотрел на меня.

— Эй, послушайте… — Он колебался. — Они за вами?

Я улыбнулся.

— Ну, я точно не знаю. Но того высокого джентльмена зовут Ларедо, и поговаривают, что он большой мастер, когда дело доходит до шестизарядника. А толстый, должно быть, Сонора Дэвис. Любой из них пристрелит вас просто ради удовольствия… Правда, обычно они получают такое удовольствие, только когда им за это заплатят.

— Они ищут вас?

Я снова улыбнулся.

— Они же не сказали, верно? Может, мне стоит выйти и посмотреть? — Поднявшись, я расстегнул ремешок своего шестизарядника. — Не люблю заставлять себя ждать. Если джентльмены уважают вас до такой степени, что приготовили встречу, то вы, по крайней мере, не должны заставлять их засиживаться. Оставьте пиво для меня, хорошо?

Дверей в салуне не было. Я ступил в пустой проем и вышел на улицу.

Было очень тихо. Солнце палило изо всех сил. Черный шмель лениво гудел где-то рядом, и небольшая ящерица замерла на камне возле столба от навеса; ее маленькие бока вздымались, когда она быстро вдыхала воздух.

— Привет, Ларедо! — довольно громко, чтобы он услышал, произнес я. — Далековато ты забрался от Норы. — Скосив глаза из-под полей шляпы, он уставился на меня. — Последний раз, когда мы виделись, у тебя на руках оставалось четыре девятки против моей полной масти.

— Тэлон? Майло Тэлон? Это ты?

— А кого ты ждал? Санта-Клауса?

Нас разделяло по меньшей мере шестьдесят футов. Его напарник начал было двигаться вправо.

— Сонора, — остановил его я, — не стоит этого делать. А то у меня может возникнуть мысль, что вы поджидали меня. А мне не хотелось бы так думать.

Ларедо перекатил в зубах сигару.

— Мы и понятия не имели, что ты можешь оказаться здесь. Мы ждали всадника на лошади с клеймом «Стремени».

Я мотнул головой в сторону своего коня:

— Вот она. А наездник — я.

Ларедо хорошо владел оружием, наверное, не хуже и Девис, но из них двоих Ларедо был сноровистей. Однако я почувствовал его неуверенность. Он не любил сюрпризов и ждал какого-нибудь случайного ковбоя, а не своего знакомого.

— Надеюсь, он хорошо заплатил вам, Ларедо, — спокойно поинтересовался я.

— Ну… мы и не предполагали, что речь идет о тебе. Он лишь сказал, что не в меру любопытный ковбой все время висит у него на хвосте. Черт побери, если бы он намекнул, что это ты, то сам бы разбирался с тобой.

— Он знал. Уверен, что знал, — ответил я.

Их было двое, и я очень хотел выяснить все до конца. Я сомневался, нужно мне это или нет, но хотел ясности. Они получили деньги за убийство и не станут увиливать от работы.

— Мы взяли деньги и должны отработать их.

— Их всегда можно вернуть.

— Мы почти все истратили, Майло. У нас их больше нет, — замялся Ларедо.

— Что ж, я дам вам несколько баксов, — спокойно предложил я. — Мог бы дать… Давайте-ка посмотрим, что у меня там есть.

Я сунул руку как бы в карман, и они тут же потянулись к своим револьверам. На секунду раньше я выстрелил дуплетом.

Сонора извлек револьвер в тот момент, когда я попал в него. Он находился справа. Переводить оружие справа налево всегда удобнее, поэтому ему и досталась первая пуля.

Но Ларедо действовал быстро… слишком быстро. И по небрежности принял мгновенный дуплет за один. Мой хороший выстрел произвел больший эффект. Его палец спустил боек в тот самый момент, когда он вытащил револьвер, пуля врезалась в песок в десяти футах от моих ног. А я попал в цель.

Давным-давно один старый стрелок учил меня: «Рассчитывай на свой первый выстрел. Второго у тебя может и не быть».

И я не рассчитывал на второй.

Ларедо отлетел к дому, его револьвер упал в пыль, плечо уперлось в стену, ноги подломились, и он сполз на утрамбованную землю.

Какое-то мгновение я стоял, словно ожидая еще чего-то. В неподвижном воздухе остался висеть запах пороховой гари. Где-то выше по улице — если ее можно было назвать улицей — хлопнула дверь, появилась женщина и, заслоняя от солнца глаза, посмотрела в нашу сторону.

Я медленно подошел к своему коню, по пути вставив патроны в барабан револьвера. Сунув его в кобуру, взобрался в седло.

В дверном проеме, глядя на меня, стоял бармен.

— Что мне делать? — взмолился он. — Я имею в виду…

— Похороните их, — ответил я. — У них имеются деньги. Возьмите их — они обеспечат вам безбедную зиму… И их вещи. Похороните и сделайте на могиле какие-нибудь надписи. — Я показал на каждого по очереди. — Этого звали Ларедо Ларни, а того — Сонора Дэвис.

— Откуда они?

— Понятия не имею, — ответил я, — но они добрались туда, куда стремились. И долго шли к этому по длинному, очень длинному пути.

И я уехал прочь.

Ларедо и Дэвис. Не двигаюсь ли и я потому же пути, что и они?

Глава 26

След краденого скота свернул на юг, в сторону реки Лльяно. Хуже всего, что я уехал из города, не прихватив с собой еды, и у моего желудка начали появляться мысли, что мне перерезали глотку. Поэтому, заметив впереди глинобитный дом, я направился прямо к нему и соскочил с седла.

В дверях возникла стройная молодая женщина, а из амбара вышел мужчина, наблюдая за мной.

— Я хотел бы купить какой-нибудь еды, — обратился я к хозяйке. — Или провианта, чтобы взять с собой.

— Добро пожаловать, — ответила она. — Сейчас что-нибудь соберу.

От амбара подошел мужчина — молодой, худощавый, с застенчивой улыбкой.

— Привет вам! Проездом?

— Именно так меня и зовут, — ответил я, усмехнувшись. — По большей части только этим и занимаюсь. Бываю проездом. Вы тут давно живете?

— Здесь никто не живет давно. Я приехал после войны. Нашел это место, подправил старую хибару и загоны. Завел на пастбище несколько голов скота, а потом вернулся в Западную Вирджинию за Эсси.

— Да, у вас тут есть вода, и трава, и, конечно, время. Похоже, что больше ничего особенно и не нужно.

Он снова взглянул на меня:

— А почему вы не поели в городе? У них мексиканка здорово готовит.

— Там стреляли, и я поскорее убрался. Нечего дожидаться неприятностей на свою голову.

— Стреляли? А что случилось?

— Насколько я понял, парочка наемных стрелков поджидала кого-то. Он приехал в город, и они налетели на него, но быстро отстали.

— Он прикончил их? Обоих?

— Похоже, да. А я вывел своего бронка и поскорее слинял оттуда.

Мы подошли к желобу, где я дал напиться коню; затем привязал его на траве, а сам вошел внутрь дома. Мы сели. Сняв шляпу, мужчина вытер брови, а потом и саму шляпу изнутри.

— Жарко, — сказал он, — я укладывал сено.

Подошла Эсси и поставила на стол тарелки, бросив на меня быстрый, любопытный взгляд. В этих местах явно не хватало событий, и гости заглядывали крайне редко. Я знал, чего от меня ждут. Им хотелось знать, что происходило — хотя бы где-нибудь.

Поэтому я рассказал им о благотворительном ужине в школе Рок-Спринг, о скотокрадах в районе Конхо и повторил то, что говорил о недавней стрельбе.

Эсси поставила на стол кофейник, потом бобы, мясо и немного жареного картофеля, который я очень давно не ел.

— Он сам его выращивает, — гордо сообщила она, указывая на мужа. — Он хороший фермер.

— Я видел, тут гнали скот. Ваш? — как бы невзначай спросил я.

Он покачал головой.

— Нет, не мой. Время от времени стада проходят мимоз меня… И никогда не останавливаются. — Он взглянул на жену. — Вот только в последний раз… Коров гнал такой заносчивый парень. Мне он совсем не понравился. — Лицо Эсси вспыхнуло, но я избегал смотреть на нее. Мужчина продолжил: — Он остановился и заговорил с Эсси. Кажется, принял ее за одинокую женщину и стал вроде как увиваться за ней. Я вышел и сразу заметил, как он отстегнул ремешок кобуры.

— У него высокий лоб? — спросил я.

— Да, сэр. Именно такой. И вьющиеся волосы. В общем, я испугался неприятностей, но тут появился второй и резко одернул парня. А тот отъехал в сторону, потом обернулся и крикнул: «Ну погоди, милашка! Я еще вернусь сюда». Я услышал, как тот, второй, сказал: "Черта с два! Слишком много я сделал, чтобы сохранить эту тропу в тайне. И не собираюсь испортить все из-за… " Потом он понизил голос. Но они еще долго переругивались. Поверьте мне, они были не слишком-то дружелюбно настроены друг к другу, когда уезжали.

— Тот, что разговаривал с вами, — сказал я Эсси, — наемный стрелок по имени Джори Бентон.

— Наемный стрелок? Значит, если…

— Да, — резко ответил я. — Он запросто мог убить вашего мужа. И не стал бы колебаться. На севере он стрелял в моего друга.

Они обменялись взглядами.

— А второй, — наливая себе в кружку, небрежно спросил я, — он гнал скот к себе на ранчо?

— Вряд ли это можно назвать ранчо. У него есть место, ниже по Лльяно… Там пасется примерно с тысячу голов… а то и больше. В основном молодняк. — Он колебался. — Мистер, я не знаю вас, и, боюсь, мне не следовало откровенничать с вами. Но мне кажется, что здесь не все чисто.

— Что вы имеете в виду?

— Время от времени он гонит скот мимо. Ни он меня, ни я его никогда не беспокоили, пока не появился этот парень, который приставал к Эсси. Если бы не он, то я, может, и держал бы рот на замке. У меня не возникало поводов для подозрений, если не учитывать ту странность, что у него так много телят без коров — и он гонит их по одному и тому же пути.

— Сколько у него людей?

Мужчина пожал плечами.

— Трудно сказать. Чаще всего он гонит небольшими партиями и делает это в одиночку. Иногда ночью, и тогда я просто ничего не могу разглядеть. Как-то раз я решил прокатиться и разведать окрестности к югу отсюда и пересек их тропу. А в другой раз, глянув через Лльяно, увидел скот. Мне показалось, что с ним находились два или три человека, но я боялся, что меня заметят, поэтому поспешил убраться от греха подальше.

— Так говорите, на юг отсюда? — уточнил я.

— Почти прямо на юг. Лльяно здесь делает изгиб. Рядом расположен каньон. Хорошая трава, в достатке воды, много дубов, вязов, меските, растут и пеканы. Держать большое стадо очень удобно.

Покончив с едой, я вышел; привел своего коня, подтянул подпругу и сел в седло.

— Послушай, друг, — предложил я, — если у тебя есть настроение прокатиться, то можешь заработать несколько долларов.

— А куда прокатиться?

Я хорошо знал, что наличные — малодоступная вещь в подобных местах, и такие мелкие ранчеро, как этот, наверняка остро нуждались в них.

— На север отсюда, вверх по среднему Конхо… Там тебе встретится группа всадников… во главе должен ехать майор Тимберли и человек по имени Бэлч. Передай, что тебя послал Тэлон и что скот на Лльяно.

— Так это краденый скот? — спросил он.

— Именно. Но ты просто поезжай и никому не говори — куда и зачем. Парень, с которым у тебя возникли неприятности, — Джори Бентон, а перегоном скота заправляет Близнец Бейкер, и он во много раз опасней, чем Бентон. Не попадайся им на пути. Если я не столкнусь с ними, они все равно увидят мои следы, поскольку в любом случае будут возвращаться обратно. Поэтому не лги. Скажи, что я был здесь — поел и уехал. Ничего не говорил, ни о чем не расспрашивал. Только поел, понятно?

Он согласно кивнул.

Тропа вела меня на юго-восток, через суровую пересеченную местность, поросшую дубами и кедрами. Это совсем не те места, по которым приятно путешествовать, когда опасаешься попасть в засаду; такая местность идеально приспособлена для подобных целей.

Как я уже говорил, моя мать растила не дураков. Поэтому я постоянно менял направление. Мой конь, должно быть, решил, что хозяин совсем свихнулся. Совершенно неожиданно я повернул его прямо на восток и направил к истоку Файв-Майл-Крик. Потом на юг, а потом на запад.

Я исследовал каждый участок дороги, перед тем как проехать по нему, изучал окрестности и старался не оставлять следов, чтобы не попасть в ловушку. Вначале направился в сторону скопления холмов, потом неожиданно свернул и поехал вдоль их подножия. Затем начал подниматься на холм по диагонали, но потом, развернувшись, двинулся в противоположном направлении. Каждый раз устраивая себе убежище между скал и деревьев, я снова возвращался назад, а потом срезал обратный путь под углом. На это требовалось время, но оно работало на меня. Главное — добраться до цели и остаться боеспособным.

Не то чтобы у меня возникла замечательная идея насчет того, что я буду делать, когда найду стадо. Я еще как следует не задумывался над этим. Просто решил предоставить событиям свой естественный ход.

Одно я знал точно: нельзя допустить, чтобы скот угнали дальше.

Сумерки настигли меня под крутыми стенами каньона неподалеку от истоков Литл-Блаф-Крик. В этом месте, сорвавшись с края обрыва и прокатившись до противоположной стены, огромный валун протаранил своей массой небольшую ложбину где-то в тридцать ярдов шириной. Дальше шел склон, усеянный белыми обломками скал.

Рядом с валуном рос кедр, невысокий и толстый, а также несколько меските. Проезжая мимо, я исследовал ложбинку. Затем остановился на участке, густо поросшем лесом и кустарником, развел небольшой костер, сварил кофе и поджарил немного бекона. Поев и вымакав жир сухарем, который положила мне Эсси, я залил огонь, раскидал головешки и засыпал кострище землей. Потом, ведя коня в поводу, вернулся на несколько сот ярдов к валуну.

Сняв с коня поклажу, я дал ему покататься по траве и привязал к колышку, чуть ниже валуна. Потом раскатал постель и, разувшись, растянулся на ней. Можете мне поверить, я очень устал.

Если я правильно представлял, то Лльяно примерно в восьми-девяти милях от меня, прямо на юг, а скот пасется сразу за рекой. Молодой ранчеро, которого Я послал на север за Бэлчем и Тимберли, очень точно описал мне местность. Бейкер держал скот внутри треугольника, образованного Лльяно, Джеймсом и восточным отрогом Голубых гор…

Когда я открыл глаза, луна стояла уже высоко. Вокруг все светилось серебристым, ласкающим глаз светом. Мой черноногий конь щипал неподалеку травку, я едва различал его на фоне белых скал.

Перевернувшись, я чуть было опять не заснул, но мои глаза внезапно широко раскрылись. Какой я дурак! Если ко мне потихоньку подберутся… они или кайова… то у меня не останется ни малейшего шанса. Заметив на открытом месте мою постель, они нашпигуют ее свинцом.

Я выскользнул из-под одеяла, как жирный угорь из пальцев. Потом закатал в него несколько камней, слегка приподнял все сооружение и отошел в непроглядную тень под валуном. Накинув на плечи чепрак и прислонившись к валуну, я снова задремал, не снимая портупеи и не выпуская из рук винчестер.

Сквозь дремоту я внезапно услышал, как мой мустанг заржал, словно чего-то испугавшись. Открыв глаза, я разглядел троих, приближавшихся к лагерю. Они остановились примерно в сорока футах от меня, и я направил в их сторону свой винчестер.

Один прошептал:

— Вы оба займитесь им, а я заберу лошадь.

Из двух стволов вырвалось пламя, по горам разнеслось резкое, частое стаккато. Они стояли в двадцати футах от моей постели — две темные фигуры — и давили на спусковые крючки, пока не закончились патроны.

Ужасный грохот, пока бандиты снова и снова поливали свинцом то, что приняли за меня, звучал потом у меня в ушах еще несколько дней.

До меня донеслось, как фыркнула лошадь, потом голос из темноты спросил:

— Ну что, прикончили?

В ответ ему раздалось идиотское ржание, и другой голос ответил:

— А как ты, черт побери, думаешь?

Ярко светила луна.

Я поднялся, одним легким движением прихватив камешек.

Ночные визитеры стояли вполоборота ко мне. Слабый хруст, а может, мелькнувшая тень привлекли внимание одного из них, и он обернулся в мою сторону. Я прижался спиной к огромному валуну, и он ничего не смог разглядеть, разве нечто неясное. Левой рукой я швырнул камешек вправо, и они резко повернулись в ту сторону.

— Вы уже купили билет, — спокойно произнес я. — Теперь поезжайте.

Мой винчестер выплюнул пламя и сбил одного, уже потянувшегося за револьвером. Другой резко рванулся влево, пытаясь нырнуть в укрытие, но я всегда хорошо стрелял влет, и моя пуля настигла его. Он растянулся лицом вниз.

Эхо моих выстрелов прокатилось у подножия утесов и затихло среди скал.

Наступила абсолютная, невероятная тишина. Потом третий позвал:

— Ребята!.. Ребята! Что там у вас?

Я промолчал. Там в ночи находился Джори Бентон. Я мог послать пулю на звук. Но беда в том, что у него был мой конь, а мне совсем не хотелось убивать хорошего коня, пытаясь попасть в плохого человека.

Поэтому я выжидал… Через какое-то мгновение раздался топот копыт. И я остался один на один с двумя мертвецами и луной, которая уже почти сошла с небосклона.

Остался один, без коня. Вот наступит рассвет, на меня начнется охота.

Легкий ветерок шелестел в листве, слегка завывая в кедрах и похрустывая в меските.

Я зарядил винчестер.

Глава 27

Конечно, Бентон прихватил и лошадей своих приятелей. Следовало бы удостовериться в этом, но я и так все знал по звукам шагов.

Выкатив из постели камни, я вытряхнул ее и снова скатал. Полно дыр, но все же лучше, чем ничего, а по ночам холодно.

Затем пошел глянуть на убитых…

Остался только один!

Значит, другой жив! Может передвигаться и наверняка — стрелять. Сняв патронташ с убитого, я повесил его через плечо, по-быстрому убедившись, что он пользовался тем же сорок четвертым калибром, что и я.

Его револьвер остался на месте, и я засунул его себе за пояс; оба винчестера лежали рядом. Очевидно, раненому не терпелось убраться подальше, а не вступать в перестрелку — он и не вспомнил о своем оружии. Прихватив оба ствола и придерживаясь глубокой тени, чтобы не получить пулю, я убрался с этого места. Удалившись примерно на сотню ярдов, свернул на юг и зашагал вперед. За Лльяно находились люди и скот, а там, где люди, будут и лошади, включая и моего коня.

Отмахав около пяти миль и потратив примерно полтора часа, я очутился на берегу ручья и мог лишь догадываться, что это Биг-Блаф.

Под деревьями было темно, и, отыскав подходящее местечко, я слегка постучал вокруг, чтобы распугать змей, если они обитали где-то поблизости, потом, разостлав постель, растянулся на ней и — поверите ли? — заснул.

Мои глаза открылись, когда первый свет только начал проникать сквозь листву. С минуту я лежал между двумя большими стволами и прислушивался. На деревьях попискивали и щебетали птицы, что-то хрустнуло — какое-то мелкое животное зашуршало в листве. Доносилось слабое журчание воды.

Сев, я внимательно осмотрелся. Повсюду росли огромные старые деревья, лежали поваленные стволы, покрытые мхом, и сломанные ветви — бурелом и больше ничего. Первым делом я проверил винтовки. Одна оказалась пустой, а в другой оставалось три патрона, которые я сунул в карман. Отыскав подходящее дупло, припрятал в нем винтовки и только потом проверил свой и чужой револьверы.

Взвалив на плечи постель, я пересек поток, остановившись у родника, струйка которого, петляя, бежала к ручью, и напился воды. Пройдя немного вверх по течению, оставил ручей, вышел к Лльяно и направился вдоль нее к разломам.

К тому времени, когда солнце поднялось довольно высоко, я наткнулся на маленький лагерь, расположенный на другом берегу реки в таком живописном уголке, какого мне еще не доводилось видеть. Он укрывался среди деревьев, а перед ним расстилалось несколько квадратных акров наилучшего техасского пастбища. На самом деле трава — очень ненадежная вещь. Иные годы бывают хорошими, а в иные она не прокормит даже кузнечика.Этот год выдался подходящим, и, несмотря на присутствие скота, травяной покров все еще держался.

В дюжине ярдов друг против друга располагалось два навеса. Горел костер, над ним висел котелок, а на углях стояли кофейник и сковородка. На натянутой между деревьями веревке сушилось несколько пар кальсон и нижних рубах. А на земле, заложив руку за голову и надвинув шляпу на лицо, растянувшись, дремал на утреннем солнце мужчина.

Рядом стояли две оседланные лошади и мой конь — без седла. Мое седло осталось там, куда я его засунул — под большим валуном, возле которого я вчера ночевал. Придет время, я заберу его оттуда.

Я лежал, зачарованный представшей передо мной картиной. Еще один человек, находившийся слишком далеко от меня, чтобы его рассмотреть, вышел из-под навеса и принялся точить бритву. Судя по всему, где-то на столбе висело зеркало, потому что он встал там и начал бриться. Меня одолевало болезненное искушение слегка выбить из них пыль при помощи своего винчестера, но я поборол это желание.

Разглядывая стадо, я приблизительно оценил его в несколько сот голов. Даже издалека животные выглядели хорошо упитанными.

Ну, вот я и здесь, однако никаких определенных планов насчет того, что предпринять, у меня не возникало. И я решил прежде всего вернуть своего коня — или обзавестись другим — и подготовиться вести отряд, когда тот появится.

Спустившись с холма, я пробрался к реке и тщательно изучил обстановку. Здесь Лльяно оказалась широкой, но зато мелкой. Попытаться забрать коня при свете дня — все равно что напроситься на неприятности, чего мне совсем не хотелось, поэтому лучше всего спокойно залечь где-нибудь поблизости и наблюдать, как будут развиваться события. Укрывшись в густом кустарнике возле огромного, давно упавшего дерева, я почти не видел лагеря, зато мог слышать голоса. Только иногда мне удавалось разобрать слова.

— …тонио по делам. Видимо, мы погоним… к реке Гваделупа, — произнес явно брившийся — именно так звучит речь, когда скоблишь щеку.

В ответ что-то пробормотали, чего я не разобрал, а потом собеседник ему возразил:

— …не нравится. — Голос окреп и стал громче. — Говорю тебе, он не один. Ты знаешь Бэлча? Ну, так я знаю. Он хуже самого черта! И если схватит тебя, то доведет не дальше, чем до ближайшего дерева! Клянусь, пора сматываться!

Потом еще бормотание. Вместе с эмоциями повышались и их голоса.

— А что стало с Ларедо? Ты видел его? А Сонору? Мы нанимались перегнать коров. А теперь, смотри, что получается?

От реки донесся неясный звук, и, вытянув шею, я увидел, как к берегу, шатаясь, подошел человек, рухнул на песок и припал к воде, как собака, встав на четвереньки.

Подняв голову, он издал хриплый, приглушенный крик.

— Кто это, черт побери? — воскликнул один.

А потом я услышал, как они побежали.

Они появились на берегу примерно в шестидесяти ярдах от кустов, где залег я. Остановившись, присмотрелись и, бросившись в воду, направились к раненому. Видимо, до своих добрался один из тех двоих, в которых я стрелял ночью.

Парни опустились возле него на колени, а я быстро вскочил и соскользнул с берега в воду. Двигаясь очень осторожно и стараясь не издавать ни звука, я пересек Лльяно.

Они стояли спиной ко мне, оба на коленях возле раненого. Сейчас они поднимут его на ноги и попытаются доставить в лагерь.

Я выполз на противоположный берег. На краю лагеря остановился и огляделся… Никого. Быстро пересек лагерь, направляясь к оседланным лошадям. Моего коня привязали к жердям загона. Я взял его за веревку и прихватил одну из оседланных лошадей, затем отвязал и отогнал другую.

Она отошла на несколько шагов и, остановившись, оглянулась назад. Я не видел реки, но слышал ее течение и, ведя за собой двух лошадей, опять пересек лагерь.

На едва тлеющих углях стояла сковорода с беконом, который для кого-то держали теплым. Я взял несколько ломтиков и съел, потом поднял кофейник и прямо через край напился горячего кофе.

Усевшись на чалую и ведя в поводу своего коня, направился обратно к Лльяно. Глянув вверх по течению, обнаружил, что раненый исчез с берега. Поэтому я переехал реку верхом и двинул на север, туда, где припрятал свое седло.

В мои планы не входило красть чужого коня и уж тем более седло. Я мог выстрелить в человека, однако украсть у него седло — совершенно другое дело. Добравшись до валуна, под которым лежала моя собственная упряжь, я спешился, оседлал своего коня и отогнал чалую.

Удобных переправ через Лльяно немного, потому что вдоль берегов вздымаются высокие утесы и местность вокруг сильно пересечена. Забравшись на гору повыше, я посмотрел на север. Никаких признаков Бэлча или майора.

Двигаясь на запад по течению Лльяно, я отыскал брод, где мог пересечь реку. Перебрался на другой берег и направился к пастбищу скотокрадов, петляя между разбросанными дубами и кедрами. Наткнувшись на нескольких коров, я принялся сгонять их в стадо, чтобы направить в сторону главного перевалочного пункта юго-восточнее их лагеря.

Если судить по тому, как с ним обращались, человек, которого я подстрелил прошлой ночью, был, кажется, ранен в бедро. Возможно, он способен держаться в седле.

Неожиданно я забеспокоился.

А где сам Близнец Бейкер?

В лагере его не оказалось. Я слышал какой-то разговор о Сан-Антонио, да и Лиза упоминала, что он частенько туда наведывался. Не там ли он сейчас?

Держась поближе к скалам и кустам, я подбирался к перевалочному пункту. Поскольку Бейкер, видимо, сам крал скот, то в лагере находились лишь его работники — всякий сброд, набранный им для последнего перегона.

Последние события наверняка круто изменили планы Близнеца. Обнаружились его кражи, освобождена Энн Тимберли, он точно знал, что я преследую его, и послал Ларедо и Дэвиса остановить меня — хотя бы на то время, пока отгонит скот… Известно ли ему, что их постигла неудача?

Все выглядело как-то неопределенно. И тот факт, что Бейкер находился вне поля зрения, вовсе не означал, что его нет где-то поблизости. В любой момент он мог взять меня на мушку своего винчестера… А стрелять он умел!

Но где Бэлч и остальные? Не вернулись ли они все назад? Не остался ли я один в своем стремлении вернуть скот?

Чем больше я раздумывал, тем меньше мне все это нравилось.

Не послал ли Розитер за своими людьми, чтобы вернуть их обратно? Знал ли Близнец, что, среди прочих, крадет скот у своего отца?

По реакции Барби-Энн стало ясно, что она понятия не имела о том, что Джон Бейкер ее брат, или о том, что у нее вообще есть брат. Ее поразили и смутили расплывчатые слова отца, и она была не в состоянии понять, о чем он говорил.

Меня же беспокоило, не оказался ли я снова один. Обреченный судьбой на одиночество!

Я вжался в тень обрыва. С того места, где стоял мой конь, я видел равнину, на которой пасся скот, и, оказывается, не я один сгонял его в стадо. Несколько ковбоев, работавших умело и быстро, собирали коров. Они прочесывали проломы на севере и западе, действуя быстро, тщательно, и направляли животных не на юго-восток, как я ожидал, а прямо на восток.

Небольшое стадо, подгоняемое мною, вышло на равнину, и всадник, свернувший было к нему, внезапно замедлил шаг. Я мрачно усмехнулся.

Он заметил этот скот, и ему, наверное, стало любопытно, кто направил его сюда. Сейчас он приближался к группе коров, но очень осторожно. Наблюдая, я придерживал своего коня. Поглядывая через плечо, ковбой резко свернул к животным. Но я не двигался, а только наблюдал. Успокоившись, он погнал и моих в сторону медленно бредущего стада.

Я опять поглядел на север, обшаривая глазами небо в поисках пыли, надеясь на появление отряда. Ничего не увидел и зло выругался. Мне оставалось только сверху следить за плывущим лесом рогов и всадниками, размахивавшими арапниками, наблюдая, как они кружат и заворачивают, собирая скот…

Возможно, я унаследовал от отца и Барнабаса больше, чем думал. Разглядывая раскинувшуюся передо мной красоту, я думал лишь о скоротечности человеческой жизни, со всеми ее заботами, со всеми словами и изъезженными милями.

Эти люди сгоняли краденый скот, а я выжидал, придумывая способ вернуть его. Расстояние между нами оставалось совсем небольшим.

Закон — очень тонкая линия, разделяющая тех, кто живет по правилам, от тех, кто действует против них. И очень легко оступиться, перейти черту. Я знал многих людей на Дальнем Западе, которые совершали этот шаг, но потом осознавали глупость своего поступка и поворачивали назад. В краях, где суровые люди ведут тяжелую жизнь, всегда можно понять такое — понять и простить.

Но встречались и другие, которые, как Генри Розитер, жаждали вознаграждения без труда и поэтому позволяли себе забирать чужое, нажитое тяжелой работой. Я видел в этом проявление бездумного эгоизма тех, кто не хотел понять, что смысл цивилизации заключается в совместном проживании, во имя того, чтобы все могли жить лучше.

Мне так и не узнать, почему я совершил эту глупую выходку. Но неожиданно я выехал из тени на яркий солнечный свет равнины. Потом придет время, когда я буду мучиться от бессонницы и обливаться потом от ужаса, но на меня накатило — и я это сделал. Я выехал прямо к ним, и всадник, скакавший ближе всех ко мне, повернулся, разглядывая меня.

А другие, еще трое, попридержали коней и тоже посмотрели в мою сторону. Однако они находились слишком далеко, чтобы мы могли разглядеть лица друг друга.

Я подъехал к ближайшему ковбою — статному мужчине с мощной грудью и грубым квадратным лицом.

— Поворачивайте на север, — приказал я. — Мы забираем скот.

— Что? Кто это, черт побери, вы?

— Меня зовут Майло Тэлон, но это не имеет значения. Имеет значение только то, что мы поворачиваем скот на север и гоним на Конхо, откуда его украли. — Он вытаращил на меня глаза. То, что я делал, не укладывалось в рамки здравого смысла даже для меня, что уж говорить о нем? Он был изумлен и обеспокоен. Затем оглянулся на товарищей, перевел глаза на тень, из которой возник я, словно ожидая, что оттуда вот-вот появится отряд преследователей. — Да нет, я один. Отряд в пути, но чтобы добраться сюда, ему не потребуется слишком много времени. Поэтому, ребята, кончайте. Ранчеро настроены повесить вас, но я даю вам последний шанс. Знаете, что за человек Бэлч?.. Так вот, он возглавляет погоню. Чтобы выжать деньги из этого скота, вам надо отогнать и продать его, но вы не сможете гнать его быстро, как и не сможете достаточно быстро продать где-то поблизости. — Ковбой выглядел ошарашенным. — На мой взгляд, у вас есть простой выход. Вы поможете мне отогнать скот на север, а я отпущу вас на все четыре стороны. Только не вздумайте спорить со мной, вас всех повесят!

Остальные всадники направились вокруг стада к нам.

— А откуда мы знаем, что сюда едет отряд? — спросил мужчина.

Я усмехнулся.

— Придется тебе положиться на мое слово, дружище. Если оно тебя не устраивает, то начинай стрелять. Я одержу верх — ты покойник. Я проиграю — тебе придется иметь дело с десятком разозленных парней. В любом случае ты проиграешь скот. Ты просто не в состоянии гнать такое огромное стадо со сколь-нибудь приличной скоростью, как и спрятать его.

— Что тут, черт вас дери, происходит? — воскликнул, подъезжая, мужчина постарше, с усами, пожелтевшими от табака. — Кто этот парень?

Я улыбнулся ему.

— Меня зовут Майло Тэлон. Я только высказал предположение, что вы, парни, можете заставить свои звезды на небе светить ярче, если отгоните этот краденый скот на север — навстречу отряду.

— Отряду? Какому отряду?

— Очень крутой джентльмен по имени Бэлч, а с ним майор Тимберли и еще несколько весьма возбужденных всадников. Это их скот, а Бэлч, когда дело доходит до скотокрадов, мыслит лишь в одном направлении. У него перед глазами маячат только два "в" — «воры» и «веревка».

Ковбой с рыжей шевелюрой усмехнулся:

— Можно до кучи добавить и "б"… «Беги».

— Попробуй, — предложил я, — вдруг удастся. Однако тебя могут и поймать… Тогда все кончится плохо. Итак, либо ты выиграешь, либо твоя шея несколько растянется. На твоем месте я не стал бы выбирать неопределенность.

— Да, тут ты прав, — согласился рыжеволосый.

— У меня есть еще один вариант, о котором я говорил твоему другу. Невозможно гнать стадо с такой скоростью, чтобы уйти от погони… Так что скот вы теряете в любом случае. Сделайте по-моему, и хотя со скотом расстанетесь, зато преследователи поблагодарят вас и пожмут руку. А потом вы уедете свободные, как птички.

— Майло Тэлон, да? — Старший сплюнул. — Что ж, Майло, я не знаю твоей родословной от Адама, но в твоих речах немало здравого смысла.

Рыжеволосый, улыбаясь, покачал головой.

— У него хватило храбрости не начинать стрельбу, а подъехать сюда к нам, четверым, чтобы уговорить вернуть этих коров. Мистер, у вас больше нахальства, чем у кого-либо из этих выскочек-богачей, о которых я слыхал. Наверняка.

— Послушайте, парни, — настаивал я, — разговоры — вещь приятная. Мы, конечно, можем долго сыпать словами, но отряд тем временем приближается. Сейчас я хочу одного, чтобы стадо повернули на север до того, как ранчеро вас увидят. В противном случае все мои доводы ничего не стоят.

— А что мы скажем Близнецу? — спросил тот, что постарше.

— Да ну его к черту! — разозлился рыжеволосый. — Он предложил нам по пятьдесят баксов на нос, чтобы перегнать скот в Сан-Антонио. Но моя шея мне дороже пятидесяти баксов. Давайте, ребята! Погнали их!

Разъехавшись веером, ковбои повернули скот и направили к переправе через Лльяно.

А я… я вытирал шейным платком пот с лица. Хоть мне и достался от матери характер Сэкеттов, я был рад, что обладал болтливостью француза, унаследованной мною от отца. Он всегда говорил, что слова лучше пороха. Только теперь я понял, что он имел в виду.

Мы выстроили стадо в одну линию, головой на север, и я выехал вперед, чтобы возглавить процессию.

Глава 28

За два часа пути вдоль Лльяно мы подняли огромное, до самого горизонта облако пыли, а вскоре на возвышенности показался отряд, который припустил вниз по склону прямо к нам.

Рыжеволосый тут же натянул поводья.

— Только что вспомнил! У меня восточнее Бивилля умирает бабушка! Я сматываюсь!

— Если ты побежишь, они начнут стрелять, — предупредил я. — Придержите коней, ребята! Дайте мне самому все уладить!

— Хорошо, мистер, поговори с ними, — сказал рыжеволосый, — а я обращусь к Господу, чтобы Он подыскал тебе нужные слова.

Во главе отряда скакали Бэлч и майор, а сразу за ними Энн. Бок о бок с ней ехал Роджер Бэлч.

Я выехал навстречу.

— Вот ваш скот, по крайней мере, большая его часть. Эти ребята предложили помочь перегнать стадо, пока я не встречу вас.

— Кто они такие? — подозрительно спросил Роджер Бэлч. — Я никого из них раньше не встречал!

— Да просто проезжали мимо, — нашелся я, — направлялись в Сан-Антонио. Помогли мне собрать животных, а потом погнали на север.

— Спасибо, ребята, — сказал майор Тимберли. — Чертовски любезно с вашей стороны.

— Майор, ребята торопились, и мне удалось уговорить их помочь, если бы вы подбросили им на выпивку… — предложил я.

— Ну конечно! — Он достал золотого орла ^[129]. — Вот, друзья, выпейте за мое здоровье. И спасибо… большое спасибо!

— Не станем возражать, — ответил ковбой постарше, потом посмотрел на меня. — Одно удовольствие иметь дело с честным человеком.

— До встречи в Сан-Антонио! — весело подмигнул им я. — Лучше мне видеть вас болтающимися по городу, чем здесь на веревке.

Они пустили своих коней рысью, а мы погнали скот дальше на север.

В сопровождении Роджера Бэлча ко мне подъехала Энн.

— Мы беспокоились, — сказала она, — очень беспокоились. Особенно когда увидели канюков.

— Канюков? — Мое лицо выражало саму невинность.

— Отец обнаружил покойника. Его застрелили. К счастью, это оказались не вы.

— Ну, это заметно, — сухо ответил я.

— А потом еще перестрелка в Менардвилле, — добавила Энн.

— Что вы говорите? Это неподалеку от Пресидо? Похоже, там, где проезжаю я, ничего особенного не происходит. Выходит, я пропустил самое интересное.

Энн пристально посмотрела на меня, но Роджер ничего не заметил.

— Я говорил Энн то же самое, — заявил он. — Вы не могли быть замешаны в это дело! Парень, посланный вами, сообщил, что вы рассказывали о перестрелке сразу после того, как она произошла.

Фуэнтес подъехал вплотную ко мне.

— Говорил я с тем красавцем из салуна. Он никогда не видел ничего подобного. Стреляли, как по стае уток — сначала правого, потом левого. Он назвал это стрельбой из книжки с картинками.

— А что с Близнецом Бейкером? — спросил Роджер.

— Исчез. Его сестра говорила, что он часто ездил в Сан-Антонио, так что, возможно, уже там.

— По крайней мере, мы вернули свой скот, — заметил Фуэнтес.

— Роджер говорил, что беспокоиться не о чем. И мы получим весь скот без особых неприятностей.

— Мне нравится, когда человек уверен в себе, — заметил я.

— Отец не хотел, чтобы я ехала, — добавила Энн, — но Роджер сказал, что все будет в порядке. Что у скотокрадов кишка тонка и что Близнец Бейкер сбежит еще до того, как мы доберемся сюда.

Похоже, Роджер изрек слишком много ценных сентенций и его теперь цитировали чаще обычного. Фуэнтес тоже заметил это. Его глаза наполнились лукавством.

— В счет идут только воспоминания, — напомнил он. — Никогда не задерживайся слишком долго и не позволяй им видеть, как ты всовываешь в штаны одну ногу, потом…

— Да черт с ним, со всем этим, — раздраженно оборвал я.

Вокруг было темно и спокойно, когда мы въехали во двор ранчо «Стремени». Свет горел только на кухне, и на наше появление в загоне заржала лошадь.

— Как ты думаешь, тут найдется что-нибудь поесть? — с надеждой спросил я.

— Посмотрим. Для чего-то горит свет, — отозвался Фуэнтес.

Мы с ним загнали лошадей в загон, и я швырнул на крыльцо седельные сумки и свернутую постель.

В доме на столе стояло блюдо с холодным мясом, лежали хлеб, масло и пара больших кусков яблочного пирога. На плите грелся кофейник, поэтому, прихватив тарелки и вилки, мы молча уселись друг против друга, преисполненные чувства признательности.

— Тот парень в салуне, — продолжил развивать тему Фуэнтес, — говорил мне, что всадник вроде как просто проезжал мимо… верхом на черноногом коне.

— Он бы лучше не открывал рот.

— Он доложил это только мне! — Глаза Фуэнтеса хитро сузились. — Они тебя поджидали, Ларедо и Сонора? — спросил он уже серьезно.

— Близнец Бейкер заплатил им, чтобы они убили всадника на лошади с клеймом «Стремени». Имя не упоминалось.

— Этот, из салуна, говорил, что ты знал одного из них?

— Пару раз играл с ним в покер. Но он никогда не был мне другом. Он и Сонора взяли вперед деньги за работу. И часть потратили.

Фуэнтес отвалился от стола.

— В тот раз… в покер, кто выиграл?

— Он.

— Вот видишь? Никто все время не выигрывает — ни с девушками, ни с оружием, ни в покер. — Мы вышли наружу, под звездное небо, и Фуэнтес закурил сигару. — Никто… даже ты.

Я посмотрел на него.

— На сей раз парень, который уезжает, — ты. Девушка выйдет за другого, но будет вспоминать о тебе как о доблестном герое, прибывшем из бескрайней дали, а потом так же доблестно укатившем в бескрайнюю даль.

— Ты пытаешься мне что-то сказать?

— Энн Тимберли выходит замуж за Роджера Бэлча. Ты что, еще не понял?

— Два больших ранчо по соседству друг с другом. Это впечатляет.

— А Майло Тэлон всего лишь странствующий ковбой. Ты не рассказывал о своем ранчо, амиго?

— Никому не говорил и не собираюсь.

— Да, такие вот дела. А теперь, по-моему, нам следует поспать.

— Харли и Ропер со стадом? — спросил я.

— Ну да.

— А как Джо? Все еще в доме?

— Пока там. — Фуэнтес щелкнул пальцами. — Ах! Совсем забыл. Тут тебе пришло письмо. Оно у меня в кармане куртки, а она осталась висеть на седле. Утром отдам.

— Будь добр, Тони. Отдай сейчас.

— Сейчас! Ну конечно! — Он пошел к загону, а я, подобрав свое изуродованное одеяло, направился к бараку. С минуту я стоял, впитывая в себя ароматы ночи и отыскивая знакомые звезды. Потом очень осторожно толкнул носком левого сапога дверь и швырнул одеяло внутрь.

Вспышка пламени прорезала ночь, и громовой раскат ружейного выстрела резанул по ушам. В тот же момент моя рука выхватила револьвер, и я послал три пули туда, где находилось извергшее пламя жерло.

Подавшись назад, я ждал с оружием наготове.

Долгое замедленное мгновение тишины, потом — глухой звук упавшего винчестера, треск рвущейся одежды и грохот падения чего-то тяжелого.

И снова все стихло в ночи.

— Амиго? — раздался позади меня голос Фуэнтеса.

— Все в порядке, амиго, — отозвался я.

Он вышел вперед, и мы вместе стояли в темноте, поглядывая то на дом, то на барак. Уходя, мы задули на кухне лампу, а теперь никто не зажег ее и даже не полюбопытствовал, что случилось.

— Проеду несколько миль и разобью лагерь. Пойду оседлаю каурого, — сказал я.

— Ты знал, что он там? — спросил Фуэнтес.

— У дверей кухни стояла винтовка с раздвоенным прикладом. Это была его роковая ошибка. Оставить его там. Я догадался, что он поджидает меня в хижине.

— И поэтому послал меня за письмом?

— У меня с ним свои счеты.

— Muchas gracios, amigo ^[130].

В загоне я оседлал каурого.

— Мы едем вместе, amigo… bueno?

— Почему бы и нет? — ответил я.

Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

Дверь дома со скрипом отворилась, и старческий голос позвал в ночи:

— Джон?.. Джон… Близнец?

Ответа не последовало. Его и не могло быть.

Мы с Фуэнтесом выехали со двора ранчо.

Когда наступило утро, а до станции почтовых дилижансов оставалось уже не так далеко, Фуэнтес вспомнил:

— А письмо, амиго?

Оно было написано женским почерком.

Я надорвал край.

"Мне понравилось танцевать с вами. Скоро устраивается еще один вечер. Вы пригласите меня?

Хина Бенн".

Возможно, не в тот день, в другой, когда-нибудь не в столь отдаленном будущем.

1

Имеется в виду война Севера и Юга (1861-1865).

(обратно)

2

Да (исп.).

(обратно)

3

В 1893 Энди Боуэн и Джек Берк провели в Новом Орлеане матч из ста десяти раундов, длившийся семь часов девятнадцать минут. Была объявлена ничья, так как оба боксера больше не могли продолжать борьбу. Но это было уже после вышеприведенного разговора.

(обратно)

4

Примерно 50 'С.

(обратно)

5

Скваттер — колонист, захвативший свободный, необработанный участок земли.

(обратно)

6

По Фаренгейту.

(обратно)

7

Старые скважины не высохли. Ручей вытекает из трубы у края горы и впадает в резервуар, выстроенный пастухами. (Примеч. автора.)

(обратно)

8

В буквальном переводе «Город Висельников».

(обратно)

9

Название индейского племени.

(обратно)

10

Президент (исп.).

(обратно)

11

Каперство (от голл. kaper — морской разбойник) — нападение частных вооруженных торговых судов воюющего государства с его разрешения (так называемые каперские свидетельства) на неприятельские торговые суда или суда нейтральных государств, перевозившие грузы для неприятельского государства.

(обратно)

12

Фатом — морская сажень, равняется 2 ярдам или 1,83 метра.

(обратно)

13

Добрый вечер, сеньор… сеньорита (исп.).

(обратно)

14

Спасибо (исп.).

(обратно)

15

Не за что, сеньора (исп.).

(обратно)

16

Спокойной ночи, сеньор. До свидания (исп.).

(обратно)

17

Фасоль (исп.).

(обратно)

18

По Фаренгейту.

(обратно)

19

Старые скважины не высохли. Ручей вытекает из трубы у края горы и впадает в резервуар, выстроенный пастухами. (Примеч. автора.)

(обратно)

20

Компаунд — огороженная территория вокруг здания.

(обратно)

21

Добрый день! (исп.).

(обратно)

22

Спасибо (исп.).

(обратно)

23

Фантанго — старинный испанский танец.

(обратно)

24

Ворбасы — одно из племен индейцев.

(обратно)

25

Здесь в трактовке событий восстания декабристов против самодержавия и крепостничества и его последствий (1825 г.) автор придерживается, очевидно, собственной версии.

(обратно)

26

Индейская Территория — бывший административный район США, не имеющий статуса штата, ныне восточная часть штата Оклахома.

(обратно)

27

Билли Кид — Уильям Бойни (1859-1881), известный бандит.

(обратно)

28

Ряд западных штатов в то время еще не имели соответствующего статуса и назывались Территорией.

(обратно)

29

Мэдисон-авеню — улица в Нью-Йорке, на которой расположены офисы многих рекламных компаний, своеобразный символ рекламной деятельности.

(обратно)

30

Уильям Коди, по прозвищу Буффало Билл, — охотник на бизонов, участник войн с индейцами с 1870-х годов и до самой смерти в 1916 г. гастролировал по всему миру с шоу «Зрелище Дикого Запада».

(обратно)

31

Быстрый, скорый (исп.).

(обратно)

32

Матерый волк.

(обратно)

33

Гектор и Ахилл — греческие герои, персонажи «Илиады».

(обратно)

34

Конн Ста Битв — персонаж ирландских саг, легендарный король древней Ирландии.

(обратно)

35

Арауканы — индейское племя, населяющее Чили.

(обратно)

36

Писарро Франсиско (1470/75-1541) — испанский конкистадор, участвовал в завоевании Панамы, Перу, разграбил государство инков. Понсе де Леон Хуан (ок. 1460-1521) — испанский конкистадор, завоевал Пуэрто-Рико, открыл побережье Флориды, вел истребительные войны против индейцев. Бальбоа Нуньес де (ок. 1475-1517) — испанский конкистадор, впервые пересек Панамский перешеек.

(обратно)

37

Тара — священная столица древней Ирландии, воспетая в ирландских сагах.

(обратно)

38

Маймонид (1135-1204) — еврейский философ, жил в Египте, главное сочинение «Путеводитель колеблющихся» на арабском языке.

(обратно)

39

Брюс Роберт (1274-1329) — шотландский король, в 1328 г. добился от Англии признания независимости Шотландии.

(обратно)

40

Xокинс (Гаукинс) Джон (1532-1595) — английский адмирал, участвовал в сражении с испанской «Непобедимой армадой».

(обратно)

41

Фробишер Мартин (1535-1594) — знаменитый английский мореплаватель.

(обратно)

42

Дрейк Френсис (1540-1596) — английский мореплаватель, вице-адмирал, командовал английским флотом при разгроме «Непобедимой армады».

(обратно)

43

Кортес Эрнан (1485-1547) — испанский конкистадор, возглавлял завоевательный поход в Мексику.

(обратно)

44

Йомен — крестьянин в Англии XIV — XVIII вв., ведущий самостоятельное хозяйство.

(обратно)

45

Джентри — среднее и мелкое дворянство Англии XVI — XVIII вв.

(обратно)

46

Огамическое письмо — буквенное письмо, бывшее в употреблении кельтов и пиктов на Британских островах. Им сделаны надписи на древнеирландском языке IV в.

(обратно)

47

Марло Кристофер (1564-1593) — английский драматург, предполагаемый соавтор У. Шекспира в некоторых ранних пьесах.

(обратно)

48

Кид Томас (1558-1594) — английский драматург.

(обратно)

49

Сквайр — титул земельного собственника.

(обратно)

50

Рэли Уолтер (1552-1618) — английский мореплаватель, организатор пиратских экспедиций.

(обратно)

51

Аль-Бируни (973-ок. 1050) — среднеазиатский ученый-энциклопедист, писал на арабском языке.

(обратно)

52

Гиппарх (ок. 180-125 до н. э. ) — древнегреческий астроном, один из основоположников астрономии.

(обратно)

53

Неарх (? — ок. 312 до н. э. ) — полководец, в 312 году до н. э. командовал флотом Александра Македонского, совершившим плавание из Индии в Месопотамию.

(обратно)

54

Монтень Мишель де (1533-1592) — французский философ-гуманист.

(обратно)

55

Кристофер Карсон — известный американский первопроходец и разведчик неосвоенных белыми территорий.

(обратно)

56

Мера емкости, ок. 36,4 литра.

(обратно)

57

Американские первопроходцы и исследователи.

(обратно)

58

Имеется в виду третий президент США Томас Джефферсон (1801 — 1809 гг.

(обратно)

59

Индеанка, женщина.

(обратно)

60

«Комитет бдительности», неофициальная организация, бравшая на себя обязанности по поддержанию порядка и наказанию преступников при отсутствии или бездеятельности правоохранительных органов.

(обратно)

61

Губернатор Сибири.

(обратно)

62

Член «общества друзей» — религиозной секты, основанной в 1650 г. в Англии. У членов этой секты нет формального вероисповедования, обрядов, священнослужителей и т.д., они полностью отрицали насилие. В связи с гонениями эмигрировали в Америку.

(обратно)

63

Клеменс Меттерних — князь, австрийский политический деятель. 1773 — 1859 гг.

(обратно)

64

Исп. Набережная.

(обратно)

65

Квартал в Сан-Франциско, где проживала знать.

(обратно)

66

Исп. пастух, ковбой.

(обратно)

67

Пролив, открывающий вход в гавань Сан-Франциско.

(обратно)

68

Исп. Иди с Богом.

(обратно)

69

Капитан Джеймс Кук (1728 — 1779 — английский навигатор и исследователь южной части Тихого океана, Северного Ледовитого океана и побережья Австралии и Новой Зеландии.

(обратно)

70

В оригинале — ферма.

(обратно)

71

Существующее положение вещей (лат.).

(обратно)

72

1706 — 1790 — американский государственный деятель, философ и изобретатель/

(обратно)

73

Принятый Конгрессом в 1862 году закон о поселенцах определял порядок передачи государственной земли на территории западных штатов в собственность частным лицам. Подав заявку, поселенец должен был в течение пяти лет обживать свой участок (определенный законом 160 акров) и вести на нем хозяйство, чтобы затем получить землю в собственность.

(обратно)

74

Имеется в виду участок калифорнийского побережья США вблизи Сан-Франциско, район многочисленных салунов, игорных домов, борделей и прочих сомнительных заведений.

(обратно)

75

Имеется в виду Гражданская война 1861-1865 гг. между буржуазным Севером и рабовладельческим Югом.

(обратно)

76

Шопенгауэр, Артур (1788-1860) — немецкий философ.

(обратно)

77

Род — мера длины, равная 5 метрам. (Примеч. ред.)

(обратно)

78

Баньши (англ.) — сказочный дух, стонами возвещающий о смерти.

(обратно)

79

Вегеций Флавий Фенат (IV-V вв.) — римский военный теоретик и историк. Жомини Антуан Анри (1779-1869) — военный теоретик и историк. Проводил идею «вечных» принципов в искусстве ведения войн.

(обратно)

80

Мане Эдуард (1832-1922) — знаменитый французский живописец.

(обратно)

81

Дега Эдгар (1834-1917) — известный французский живописец, график и скульптор.

(обратно)

82

До свидания, приятель (исп.).

(обратно)

83

Будьте осторожны (исп.).

(обратно)

84

Хорошо (исп.).

(обратно)

85

Много денег (исп.).

(обратно)

86

Каперство (от голл. kaper – морской разбойник) – нападение вооруженных частных торговых судов воюющего государства с его разрешения на неприятельские суда или суда нейтральных государств.

(обратно)

87

Грулья – серый журавль (исп.); так на Юго-Западе США называют лошадей мышастой масти.

(обратно)

88

Добрый день! (исп.).

(обратно)

89

Спасибо (исп.).

(обратно)

90

Фантанго — старинный испанский танец.

(обратно)

91

Ворбасы — одно из племен индейцев.

(обратно)

92

Здесь в трактовке событий восстания декабристов против самодержавия и крепостничества и его последствий (1825 г.) автор придерживается, очевидно, собственной версии.

(обратно)

93

Виджиланты — вооруженные формирования местного населения, создававшиеся для борьбы с грабителями, бандитами, скотокрадами.

(обратно)

94

Бэкон Фрэнсис (1561-1626) — английский философ.

(обратно)

95

Индейская Территория — бывший административный район США, не имеющий статуса штата, ныне восточная часть штата Оклахома.

(обратно)

96

Билли Кид — Уильям Бойни (1859-1881), известный бандит.

(обратно)

97

Ряд западных штатов в то время еще не имели соответствующего статуса и назывались Территорией.

(обратно)

98

Мэдисон-авеню — улица в Нью-Йорке, на которой расположены офисы многих рекламных компаний, своеобразный символ рекламной деятельности.

(обратно)

99

Уильям Коди, по прозвищу Буффало Билл, — охотник на бизонов, участник войн с индейцами с 1870-х годов и до самой смерти в 1916 г. гастролировал по всему миру с шоу «Зрелище Дикого Запада».

(обратно)

100

Быстрый, скорый (исп.).

(обратно)

101

Матерый волк.

(обратно)

102

Гектор и Ахилл — греческие герои, персонажи «Илиады».

(обратно)

103

Конн Ста Битв — персонаж ирландских саг, легендарный король древней Ирландии.

(обратно)

104

Арауканы — индейское племя, населяющее Чили.

(обратно)

105

Писарро Франсиско (1470/75-1541) — испанский конкистадор, участвовал в завоевании Панамы, Перу, разграбил государство инков. Понсе де Леон Хуан (ок. 1460-1521) — испанский конкистадор, завоевал Пуэрто-Рико, открыл побережье Флориды, вел истребительные войны против индейцев. Бальбоа Нуньес де (ок. 1475-1517) — испанский конкистадор, впервые пересек Панамский перешеек.

(обратно)

106

Тара — священная столица древней Ирландии, воспетая в ирландских сагах.

(обратно)

107

Маймонид (1135-1204) — еврейский философ, жил в Египте, главное сочинение «Путеводитель колеблющихся» на арабском языке.

(обратно)

108

Брюс Роберт (1274-1329) — шотландский король, в 1328 г. добился от Англии признания независимости Шотландии.

(обратно)

109

Xокинс (Гаукинс) Джон (1532-1595) — английский адмирал, участвовал в сражении с испанской «Непобедимой армадой».

(обратно)

110

Фробишер Мартин (1535-1594) — знаменитый английский мореплаватель.

(обратно)

111

Дрейк Френсис (1540-1596) — английский мореплаватель, вице-адмирал, командовал английским флотом при разгроме «Непобедимой армады».

(обратно)

112

Кортес Эрнан (1485-1547) — испанский конкистадор, возглавлял завоевательный поход в Мексику.

(обратно)

113

Йомен — крестьянин в Англии XIV — XVIII вв., ведущий самостоятельное хозяйство.

(обратно)

114

Джентри — среднее и мелкое дворянство Англии XVI — XVIII вв.

(обратно)

115

Огамическое письмо — буквенное письмо, бывшее в употреблении кельтов и пиктов на Британских островах. Им сделаны надписи на древнеирландском языке IV в.

(обратно)

116

Марло Кристофер (1564-1593) — английский драматург, предполагаемый соавтор У. Шекспира в некоторых ранних пьесах.

(обратно)

117

Кид Томас (1558-1594) — английский драматург.

(обратно)

118

Сквайр — титул земельного собственника.

(обратно)

119

Рэли Уолтер (1552-1618) — английский мореплаватель, организатор пиратских экспедиций.

(обратно)

120

Аль-Бируни (973-ок. 1050) — среднеазиатский ученый-энциклопедист, писал на арабском языке.

(обратно)

121

Гиппарх (ок. 180-125 до н. э. ) — древнегреческий астроном, один из основоположников астрономии.

(обратно)

122

Неарх (? — ок. 312 до н. э. ) — полководец, в 312 году до н. э. командовал флотом Александра Македонского, совершившим плавание из Индии вМесопотамию.

(обратно)

123

Монтень Мишель де (1533-1592) — французский философ-гуманист.

(обратно)

124

Чапсы — фартук-штаны из кожи или плотной ткани, закрывающий спереди брюки ковбоя, а сзади завязывающийся на тесемках.

(обратно)

125

Привет, друг (исп.).

(обратно)

126

Ковбой (исп.).

(обратно)

127

«Синие» и «Серые» — армии северян и южан в Гражданской войне.

(обратно)

128

От wide-open — широко открытый, всем открытый (англ.).

(обратно)

129

Золотой орел — монета достоинством в десять долларов.

(обратно)

130

Спасибо, друг (исп.).

(обратно)

Оглавление

Луис Ламур Бендиго Шефтер

  От автора

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

  Часть вторая

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

  Часть третья

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

    Глава 47

Луис Ламур Война в Кедровой долине

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

Луис Ламур Железный шериф

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

Луис Ламур Жила Комстока

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Часть вторая

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

  Часть третья

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

  Часть четвертая

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

    Глава 47

    Глава 48

    Глава 49

    Глава 50

    Глава 51

    Глава 52

    Глава 53

    Глава 54

    Глава 55

    Глава 56

    Глава 57

    Глава 58

    Глава 59

    Глава 60

Луис Ламур Как был покорен Запад

  Часть первая. РЕКИ

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

    Глава шестая

  Часть вторая. РАВНИНЫ

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

    Глава одиннадцатая

  Часть третья. ВОЙНА

    Глава двенадцатая

    Глава тринадцатая

  Часть четвертая. ЖЕЛЕЗНЫЙ КОНЬ

    Глава четырнадцатая

    Глава пятнадцатая

    Глава шестнадцатая

    Глава семнадцатая

    Глава восемнадцатая

  Часть пятая. ВНЕ ЗАКОНА

    Глава девятнадцатая

    Глава двадцатая

    Глава двадцать первая

    Глава двадцать вторая

    Глава двадцать третья

    Глава двадцать четвертая

    Глава двадцать пятая

Луис Ламур Калифорнийцы

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Историческая справка

Луис Ламур Каллаген

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

Луис Ламур Килроун

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

Луис Ламур БАНДИТЫ ИЗ МЕСКИТА

Луис Ламур Бендиго Шефтер

  От автора

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

  Часть вторая

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

  Часть третья

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

    Глава 47

Луис Ламур Брионн

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

Луис Ламур Быстрый и мертвый

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

Ламур Луис В пустыне Мохаве

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

Луис Ламур Винтовка Фергюсона

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

Луис Ламур Вниз по склонам холмов

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

Луис Ламур Всадники тени

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

Луис Ламур Жила Комстока

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Часть вторая

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

  Часть третья

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

  Часть четвертая

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

    Глава 47

    Глава 48

    Глава 49

    Глава 50

    Глава 51

    Глава 52

    Глава 53

    Глава 54

    Глава 55

    Глава 56

    Глава 57

    Глава 58

    Глава 59

    Глава 60

Луис Ламур Зов западных рек

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

Луис Ламур Калифорнийцы

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Историческая справка

Луис Ламур Каллаген

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

Луис Ламур Килроун

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

КОВБОЙСКАЯ ВЫУЧКА ДЖОННИ

ЛЮБОВЬ И МАЛЫШ КАКТУС

  Предисловие автора

  Глава 1. ЦВЕТЫ ДЛЯ ДЖЕННИ

  Глава 2. РЫЖИЙ ХЕРРИНГ

  Глава 3. ОТЧАЯННАЯ ПОПЫТКА

  Глава 4. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ДЖЕННИ

Луис Ламур Майло Тэлон

  От автора

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

НЕГОДЯИ НЕ ЗНАЮТ ПОКОЯ

Луис Ламур Одинокие боги

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 4 5

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

  Глава S3

  Глава 54

  Глава 55

  Глава 56

  Глава 57

  Глава 58

  Глава 59

  Глава 60

  Глава 61

Луис Ламур ПЕРЕСТРЕЛКА НА РАНЧО

  Предисловие автора

  Глава 1. СМЕРТЕЛЬНАЯ ЛОВУШКА

  Глава 2. ЗАГАДКА РАНЧО «КОСАЯ Т»

  Глава 3. ПАПАГО-ПАСТУХ

  Глава 4. В ДОЛИНЕ КОНОКРАДОВ

  Глава 5. В ЧЕМ СИЛА МАЛЫША ПАПАГО

  Глава 6. ТРУДНЫЙ ПУТЬ ДОМОЙ

Луис Ламур Походный барабан

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

  Глава 53

  Глава 54

  Глава 55

  Глава 56

  Глава 57

Луис Ламур Проезжий

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

Луис Ламур Радиган

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

Луис Ламур Расхитители прииска

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

Луис Ламур Ручей повешенной женщины

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

Луис Ламур С попутным ветром

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

Луис Ламур Ситка

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

Луис Ламур СТРАШНЫЙ СОН

Луис Ламур Счастье Рейли

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

Луис Ламур Такер

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

Луис Ламур Там, где колышется высокая трава

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

Луис Ламур Течение на запад

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

Ламур Луис Тропа к семи соснам

Луис Ламур Тропой испытаний

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

Ламур Луис Удача Рейли

Луис Ламур Человек закона

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

Луис Ламур Человек из Скибберина

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

Луис Ламур Чертова гора

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Примечания автора

Луис Ламур Шалако

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

Луис Ламур ШЕСТОЙ ДРОБОВИК

Луис Ламур Матагорда

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

Луис Ламур Радиган

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

Луис Ламур Расхитители прииска

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

Луис Ламур Ручей повешенной женщины

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

Луис Ламур С попутным ветром

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

Луис Ламур Там, где колышется высокая трава

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

Луис Ламур Тропой испытаний

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

Луис Ламур Человек из Скибберина

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

Луис ЛАМУР ЧЕЛОВЕК С РАЗРУШЕННЫХ ХОЛМОВ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

*** Примечания ***